Прощание [Игорь Вячеславович Судоргин] (fb2) читать постранично

Посвящается нашим родителям.

* * * * *

Пасмурный осенний день. Моросит мелкий дождь, всё небо заволокло тяжёлыми серыми тучами, и аллеи огромного кладбища совершенно пусты. Нигде не видно ни единого человека. Нет ни посетителей, ни работников кладбища, которые, едва только завидев какого-нибудь человека, копошащегося возле могилы, подходят к нему и предлагают множество услуг; нет похоронных процессий, и ритуальных автомобилей, которые привезли предать земле ещё одного человека, прошедшего свой земной путь и готового к вечному покою и тишине. Кладбище как-будто вымерло, как ни странно звучит это словосочетание.

Хотя нет, – один посетитель всё-таки есть. Это мужчина за сорок, медленно идущий по мокрой аллее. В руках у него цветы, что сразу говорит о том, что он не работник кладбища, а пришёл навестить кого-то из своих близких. Его зовут Юрием, и он пришёл навестить своих родителей.

Ну вот наконец и его участок, номер 95. Как же всё-таки разрослось кладбище за эти двадцать пять лет, после того как здесь похоронили его отца. Он был первым, и вот два года назад рядом с ним легла и мама Юрия, умершая от страшной болезни. Сколько здесь выросло деревьев за эти годы, а ведь двадцать пять лет назад здесь было чистое место, без единого кустика, без единого деревца. И земля здесь не очень, – сплошная глина, а всё растёт, как на дрожжах.

Подойдя к нужной аллее, Юрий привычно отмерил тридцать шагов от пяти берез, стоящих вдоль неё, а потом повернул направо и прошёл еще сорок пять шагов вглубь участка. Эти цифры он помнил наизусть. Здесь всё так разрослось, что без этих шагов могилу сразу и не отыскать.

Ну вот и она. За несколько месяцев со времени его последнего посещения тут почти ничего не изменилось. Травы выросло не так уж и много.

– Ну, здравствуйте, дорогие мои родители, вот и я пришёл, ваш сын, – как всегда поздоровался Юрий, глядя на два креста, стоящие рядом друг с другом.

– Как вы тут, – скучали, наверное, без меня? Чувствую, что скучали, – обращаясь к ним, как к живым, промолвил мужчина.

Он всегда разговаривал с ними, как будто они живые, сидят на скамеечке рядом с маленьким столиком, который был установлен тут же, справа от могил.

Сняв рюкзак, он достал оттуда бутылку коньяка и закуску, разложил и расставил всё на столике, после чего сел на скамейку, облегчённо вздохнув: – Да, неблизкая сюда дорога, совсем не близкая!

Огромному городу нужны новые большие кладбища, потому что многие старые в черте города уже давно закрыты. Хотя нет ничего невозможного в России. Миллион, полтора, – и можно найти место везде.

Юрий разлил по стопкам коньяк, порезал сыр и колбасу, достал бутылку кваса и, подняв рюмку, произнёс:

– Ну что, выпьем за встречу, дорогие мои папа и мама! У меня всё хорошо, – живу, работаю, – правда, не женился пока, но что ж с этим поделаешь! Знаю, мама, что ты расстроилась бы, узнав об этом, но не нужно по этому поводу слишком уж переживать. Одному трудновато, конечно, но я справлюсь, ты знаешь!

Выпив коньяка, Юра сразу же налил себе снова. Почувствовал как приятное тепло растеклось по груди. В такую сырую погоду несколько стопок хорошего коньячку совсем не помешает. Закусив бутербродами, Юрий продолжил свой монолог:

– Хорошо здесь, на кладбище, хотя и звучит, конечно, немного странно. Я вам этого не говорил, но я очень люблю бывать на кладбище, а почему, непонятно. Может, потому, что здесь тишина и покой? А может, потому, что здесь нет людей? Или, может, потому, что я глядя на могилы других, понимаю, что я ещё жив, а они уже нет! Наверное, таких людей не очень много, которым нравится приезжать на кладбище. Да и с вами вот поговорить могу, рассказать про свою жизнь.

А знаете, что только что пришло мне на ум? Я с вами по душам стал разговаривать только здесь, на кладбище. Как это странно и нелепо! Почему для того, чтобы я мог рассказать о том, что у меня на душе, рассказать о своих радостях и несчастьях, нужно было, чтобы вы умерли? Почему раньше мы не собирались все вместе и не разговаривали обо всём, не делились всем, что у нас на сердце? Может, потому, что не понимали друг друга? Непонятно почему одно поколение не понимает другое! Как будто пожилые вдруг начисто забыли, что они тоже были молодыми, забыли о том, что было для них важно, что их радовало и тревожило, – почему пожилые вдруг совершенно забыли про то, сколько глупостей и ошибок сделали они сами, когда были молодыми?

– Я только сейчас начинаю понимать, что мы, по сути, ничего и не знали толком друг о друге! Вы никогда не спрашивали, чем я живу, что меня беспокоит. Вас всегда интересовало, тепло ли я одет, что я ел на обед; вы очень хорошо знали, почему мне нельзя встречаться с Катей, потому что она неряха; и почему мне нельзя встречаться с Машей, потому что она плохо умеет готовить, – а что творилось у меня в душе, вас не интересовало никогда. Вы