Снег [Эдуард Мануков] (fb2) читать постранично

Зима… Холод… Снег…

Такой белый, чистый и холодный. Никогда его не любил. Никогда не любил холод. А сейчас, чувствуя, как холодный зимний ветер развевает мне волосы, как руки горят от погружения в снежную пучину, я чувствую себя живым как никогда до этого. Я не могу двигаться, но я жив. Белое полотно, на котором лежит мое тело, постепенно багровеет, но я жив. Делаю огромное усилие, почти онемевшими руками достаю пачку сигарет…

Я жив…

Достаю одну сигарету, затем зажигалку. Пытаюсь прикурить. Все тщетно, ибо руки перестают слушаться.

Я жив…

Ещё попытка, и вот долгожданное пламя начало свой недолгий танец. Я успеваю закурить перед тем, как ветер убивает последний огонёк жизни.

Я жив…

Первая затяжка. Начинаю сильно кашлять, поворачивая голову набок. Полотно сильнее багровеет. Вторая затяжка. Дым наполняет легкие, обхватывая их своими серыми руками.

Я жив…

Ветер уносит пепел. Но не уносит мои мысли и воспоминания. Они сильнейшим потоком хлынули мне в голову, заполняя собой все пространство и рисуя перед глазами разные картины моей жизни.

Я жив, но…

Ветер ослабел. Начался снегопад. Крупные белоснежные хлопья падали на меня и умирали. Смерть настигла их, настигнет и меня.

Я жив, но скоро…

Постепенно смерть перестаёт трогать снежинки. Они падают и превращаются в большое красно-белое покрывало, что накрывает меня всего. Хочу ещё закурить, но руки больше не мои. Руки уже забрала «Костлявая». Одна единственная слеза скатилась по виску. Слеза, выражающая всю никчемность жизни. Одна слеза, один я, одна смерть.

Я жив, но скоро закрою глаза и усну…

***

Вернёмся немного назад, пока я ещё жив. Пока поток мыслей не иссяк.

Рутина сковывала меня. Писать новые тексты не было желания, да и идей абсолютно не было. Писатель во мне ушёл в длительный отпуск. Я стал одним из тех людей, что просто существуют. Вредные привычки, которыми я обзавелся ещё в юности, стали неотъемлемой частью меня. Этот период моей жизни можно описать примерно так: «Я начал много пить, и причины этого лежали на поверхности, но я отказывался их замечать, всё глубже погружаясь в океан алкогольного забвения».

Я не хотел копаться в себе. Не хотел видеть реальность такой, какая она есть. Я давно понял, что жить под покровом самообмана намного легче, чем принимать реальность. Алкоголь усиливал этот покров, делая его нерушимым, пока путешествовал по моему организму и сознанию. И так день за днем…».

Мой редактор не раз говорил мне бросить. Я его слушал, но не слышал, и после каждого ухода наливал очередную порцию виски.

Отвергал один контракт за другим, пока полностью не умер как писатель. Просаживал оставшиеся деньги в клубах и ресторанах. Это были мои обители. И там, и там я знакомился с девушками, после чего мы ехали в отель, а наутро уезжал, выкидывая их из памяти…

Вернемся ещё назад. В то время, когда я был полон энергии, жизнерадостности и очень хотел влюбиться. Мне было тогда около двадцати двух лет.

Я много работал, так как в семье была не самая лучшая финансовая ситуация, и я должен был помогать родителям. Это занимало много времени, но не сильно меня беспокоило, так как на одной из работ я мог много писать. Первые писательские попытки я сделал ещё в шестнадцать лет, но действительно развил навыки именно к двадцати годам. Я закончил свою первую книгу и медленно её редактировал, потому что не мог остановить поток мыслей, которые приходили мне в голову (иронично – тогда мне хотелось, чтобы этот поток стал слабее и я мог отдохнуть, а сейчас, когда он вот-вот иссякнет, я этого не хочу), из которых потом рождалась куча небольших рассказов.

При всём этом я очень хотел влюбиться. Я хорохорился и говорил всем, что умру один, что отношения мне не нужны, что любовь – это чушь, скрывая свои реальные чувства и эмоции. У меня был опыт с девушками, но каждый раз всё заканчивалось душевной болью. А как известно, душевная боль намного сильнее физической. Физическую боль можно вытерпеть – выпить таблетки и прочее, – а вот душевную даже алкоголем не залить, ибо бывает только хуже (мне ли об этом не знать). Стыдно признаваться, но я был очень восприимчив к такой боли, и она оставляла сильный осадок. Девушки не воспринимали меня, как парня, я был просто другом. Видимо моя честность и доброта (как бы сладко это ни звучало, я был очень добрым, во всех смыслах этого слова) не сильно привлекали противоположный пол.

Сейчас мне ясно, что в этом сугубо моя вина, да и во всех моих проблемах, но тогда… Тогда я был глуп. Я был глупый оптимист и, забивая на всю боль, я пытался вновь и вновь. Но все было тщетно.

В итоге ложь, которой я себя окутал, стала правдой. К двадцати пяти годам, я полностью абстрагировался от любви и свёл это чувство к выдумке. Выдумке деятелей искусства, на которой