Ночью. Сборник рассказов [Александр Валерьевич Гудимов] (fb2) читать онлайн

Вся твоя судьба написана ночью.

Вся твоя работа придумана ночью

Кем-то из наших

В мёртвой точке.

(Е. Летов)

Наши танки в Париже

– Ну, за Россию! До дна! Да.

Теперь слушай.

Вы, сопляки, ничего не знаете, как мы жили. Да и как сейчас живём, тоже не знаете. Ничего не знаете. Слушай меня, я всё тебе расскажу.

Погоди, между первой и второй, как известно… Ну, за родителей – святое дело!

Родители у меня, Царствие им Небесное, были – дай Бог каждому! Строгие, но справедливые. Пороли, конечно, но это ещё никому не вредило. И тебе не повредит, ух, я тебе! Шучу-шучу, ты допивай лучше. А я пока свет включу, темно уже стало.

Родители меня Родину любить научили. А Родина – родителей. Я ж тоже когда-то малой был, не понимал ничего, всё вырваться куда-то хотел. Всё, что надо, мне с рождения Бог дал: отца, мать и Родину. Я тогда этого не знал ещё, но ничего, отец научил. Отец для того и нужен, чтобы учить. Мать – чтобы жалеть, отец – чтобы учить. Так было, так будет, и не мне, и не тебе это менять.

Давай третий. Ну, за любовь так за любовь, раз ты говоришь – традиция. Против традиций не пойдёшь. За любовь! Горько!

Ты прости, это я так, по привычке. А что, меня на пару свадеб даже звали только из-за того, как я «горько» кричал. Громко, зычно, всем горлом. Когда сам женился, не удержался, тоже пару раз проорал. Зинка тогда сказала, что ей уши аж заложило. Но не жаловалась, гордилась.

Помянем, как же. Только потом перерыв сделаем, а то зачастили что-то. Ну, а пока давай за Зину, не чокаясь. Хорошая была баба, слова дурного ни одного не скажу. Настоящая офицерская жена, как про таких говорят. Куда я, туда и она. Все тяготы переездной жизни терпела. И когда в Афгане я два года отмотал, ждала меня, как полагается. Другая бы загуляла, но только не эта.

Бывало, конечно, что ругались, бывало, что и кричали. За столько лет не всё один мёд, что ни говори. Но ни разу, ни разу, вот те крест, она за рамки не выходила. Это не то, что ваши молодые сейчас пошли: чуть что, вещи собирать, о разводе говорить. Мужика себе сразу другого искать.

Нет, у нас всё было по-другому. Сошлись мы раз, поженились, значит, всё. Пусть в церкви мы не венчались, не принято тогда было, но всегда понимали – союз наш где-то сверху оформлен. А значит, раз и на всю жизнь.

Я-то её сразу приметил, как только в городке оказался. Хорошая была девка, видная, но в то же время порядочная. Мать её одна воспитывала, время, опять же, такое было, но воспитала на славу. И я, как полагается, два раза на свидание с ней сходил, понял, что дело у нас сладится, и к матери – просить руки.

Меня так отец учил, а я так своему сыну передал. Думаю, правда, этого он не усвоил. Не женился до сих пор, да и не женится уже, наверное, теперь.

Ладно, печалиться нечего, давай лучше ещё по сотенке выпьем. За него, конечно, правильно, за Коленьку моего. Коленькой его мать-покойница называла, я-то старался марку держать, нюни не распускать. Коля, а лучше Николай. В общем, пусть у него всё будет хорошо!

Видит Бог, изо всех сил, как мог, старался парня хорошо воспитать. Конечно, поездили мы немало с ним в детстве, жаль, друзей нигде так и не успел завести. Но жизнь военного человека, она такая. Я-то, конечно, хотел, чтобы сын в армию пошёл, убеждал, что там и друзья настоящие появятся, как у меня. Но он по-другому решил, в науку пошёл, учиться.

А и ладно, я тебе скажу. Пошёл бы он, как отец, где бы сейчас был? Армия нынче не та, прозябал бы с женой да детьми. А так – в люди выбился. Сначала диплом красный защитил, потом в аспирантуру. Думал, по специальности работать будет, физиком, науку двигать. Но, что уж там, время такое было, голой наукой на одежку не заработать. Сначала подрабатывал, мы с матерью помогали как могли. А потом познакомился с кем-то, и завертелось всё.

Я понимаю, политика дело… такое, не очень, прямо скажем, чистое. Но я в Колю верю. В себя верю, что сына воспитал так, что отца не опозорит. Так что горжусь им. Нет-нет, по телевизору мелькнёт, я соседей зову сразу же. Давно, правда, уже видно не было. И не звонил уже давно. Но я понимаю, сам всю жизнь стране отдал, так что понимаю. Дела важные, государственные. Зато меня вот в Ленинград вытащил, квартирку хорошую выхлопотал, деньги на счет каждый месяц приходят. Жаловаться так что не на что.

Увидеться бы только.

Я как-то звонил недавно ему на рабочий, он его давно, на всякий случай, оставил. Но там сказали, в отпуске Николай Ефимович, в длительном, по здоровью. В санатории каком-то закрытом лечится. Ну, пусть лечится, главное, чтоб здоров был.

Так что давай за здоровье! Ладно, ладно, улыбайся. Все вы улыбаетесь, пока молодые. За собой не следите, думаете, вечно жить будете. Зина, сколько её помню, тоже такая была, себя совсем не жалела. Я ей говорил, всегда, мол, ты отдохни давай, крутишься же, как белка в колесе. А она не слушала совсем, и вот, какой результат? Семь лет уже один доживаю.

И ещё проживу долго, ты за меня не волнуйся! Думаешь, зря я всю жизнь в армии отпахал? Не хитри, по глазам вижу, что думаешь – зря! А ты посмотри на меня, а! Семьдесят два-то не дашь! Не дашь ведь? Не дашь! Хвастать не буду лишнего, старик, я и есть старик. Но бодрый! Дам фору любому пятидесятилетнему. В здоровом теле – здоровый дух, не зря так было сказано.

А про дух, это я не просто так. Ты посмотри, каждый раз пьём, каждый раз по сто грамм. Ни капли меньше! Литровая бутыль уже пуста, больше чем наполовину, а я хоть бы хны. А всё почему? А потому что здоровье! А почему здоровье? Потому что армия!

За ребят! А как же? Я с ними, с родными, всему научился. И водку пить так, что только смотри. И с девками гулять. И дружбе настоящей, мужской, научился.

Ты вот спрашиваешь, жалею ли я, что призвали меня тогда. Отца моего из-за ноги не взяли, сын в науку подался, а я – служить. Жалею ли я? Да ни в коем разе! Никто меня не заставлял, сам пошёл, потому что чувствовал – моё это. Когда уходил, не знал, кто я и что из меня выйдет. А за два года всё понял. Всё на место стало. Я, главное, на место своё стал.

Так что и по гарнизонам я мотался со всем удовольствием. Жене с сыном каждый раз устроиться надо было, а я как из одного дома в другой приезжал. И везде была своя, большая семья, и друзья новые, и на каждого положиться можно, как на себя самого.

А с какими ребятами мы в Афгане были! Ты не представляешь. Настоящие мужики, каждый такой роты стоил. Серёга, Ваня, Аймаз – каждого в лицо помню. Жаль, не вернулись, но про таких вот и говорят – не зря жизнь отдал. За Родину. За нас всех. За то, что мы из этой страны блядской выбрались.

Ты только вот не подумай, что я чем-то недоволен. Страна сказала: «Надо!», мы ответили: «Есть!» Она нас вырастила, воспитала, ей с нас и требовать можно. Столько и тогда, как она решит. А наше дело – долг отдать и ничего не спрашивать. Ни тогда, ни сейчас.

А деньги что? Деньги у меня сын пусть зарабатывает, сейчас уже можно. А мне от страны этого всего не надо. Она не может, а мне и не надо. Она мне главное дала – гордость за себя. Возможность её почувствовать, хоть немного. О большем и не просил никогда.

А ещё друга лучшего дала. Сейчас налью.

За Толю! Тоже. Не чокаясь.

Прости, я как вспомню…

Но ничего. Слушай лучше, бывает ли такое, чтоб, как жизнь нас ни мотала, мы всё сталкивались? Кому ни рассказываю, все говорят, что только в кино такое бывает. Встретились мы молодые, когда срочную ещё служили. В первую же неделю подружились, когда наряд получили. В самоволку вместе ходили, если что – за всё отвечали вместе. Потом дембель, я домой, и он домой, и думал – всё. А нет! Во вторую свою часть, в Сибири, только приехал, распаковываюсь, смотрю – Толька. Тоже в армию пошёл, уже капитаном там был, но я его быстро догнал.

Ну, а потом что, снова разбросало. Переписывались сначала, всё приехать хотели, то он ко мне, то я к нему, но, как водится, не сложилось. И встретились мы уже в Афгане. Снова он меня встречает, как будто знал кто там, наверху, когда меня посылал. Но там уже всё серьёзно было, не до гулянок. Жизнь мне там спас, по-настоящему.

Мы шли патрулём, с ребятами, спокойно. Я впереди, ничего и знать не знаю, а сзади, как выяснилось, враг гранату под ноги бросил. Толька заметил, кинулся ко мне, толкнул что есть мочи, и сам отпрыгнул. Это он мне потом рассказывал, в лазарете. Там мы снова кутили, сколько здоровья было.

Дальше снова нас разнесло по разным уголкам. Думал я – всё, помрём и не встретимся больше. Но бывают чудеса. Приехал я в Ленинград, сын мне квартиру только показал, потом по делам поехал. Я его на автобус проводил, домой иду – а там Толя на скамейке в домино режется. Вот это встреча так встреча.

Четыре года мы с ним не разлей вода тут были. Он сам местный, всё мне тут показывал, а ещё частенько мы у него на кухне по ночам сидели. Точь-в-точь, как мы с тобой сейчас. Тоже вспоминали всё былое. Выпивали, конечно.

И сейчас бы так же вместе сидели, если бы не машина там. Что ж это за судьба такая – из Афгана живым вернуться и под колёсами погибнуть.

Ладно, давай помянем. Ох, ну да, пили же уже за Толю, второй раз не надо. Но раз уж налил, за что тогда? За ребят пили, за семью пили, за родителей тоже. За любовь…

Ну да, помню я, нормально ещё всё, не волнуйся. Пили мы ж за любовь. Пили, да не за ту.

Зинка – молодец, жены я лучше не нашёл бы. Но первая любовь, она такая… Как жизнь ни проживёшь, её не забудешь.

Надя её звали. Надежда. Может, и зовут. Где она теперь, одному Богу известно. Я вспоминаю о ней часто, представляю, как жизнь у неё сложилась. В Москве ли она живёт, или на Урале. Развелась ли, счастлива ли. Дети ли, внуки. Старая, наверное, уже, как и я.

А тогда мы молоды были, жили, любили. Она – дочка военного, в последнем классе её к нам перевели. Я как увидел в двери, так влюбился. Раньше тоже, конечно, девочки нравились, но эта в душу запала. Сразу решил – женюсь! Но вот так судьба сложилась.

Она меня в армию провожала, обещала ждать. Я и шёл-то, чтобы потом на ней жениться. Как же иначе, дочь военного! А вернулся через два года, а её и след простыл. Выскочила замуж за какого-то лейтенанта и умчалась с ним. Я не искал – зачем?

Я зла не таю. Не было за мной никогда такого. Я своё счастье в службе нашёл. Надеюсь, и она – своё. Выпьем за это.

Устал я что-то, заболтал ты меня. Давай, последние сто грамм выпьем, тогда и отдохнуть с чистой душой можно. С тебя тост теперь, устал я уже говорить. За что?

За мечту? За мечту – это хорошо. Отец мне говорил, у каждого должна быть мечта в жизни. У тебя есть? У меня есть. Точнее, была.

Сейчас уже поздно, конечно.

Но всё же.

Я смотрю телевизор, я вижу, что происходит. Вижу, что со страной стало. Вижу, что ни во что уже нас не ставят. Вижу, что гордости нет. А это ведь и моя гордость, хоть и за страну, но моя личная. Я всю жизнь свою за гордость эту отдал, и где теперь она?

Страна должна быть сильной, великой! Так мне говорили. Так я говорил. И что говорил, я не только ночью за бутылкой водки об этом болтал, я всё делал, чтоб так и было. Был бы молод, и сейчас бы делал! И сейчас бы пошёл служить, снова в танковые. И забрался бы на танк, и сказал всем: «Доколе?» Собрал бы Толю и всех ребят, и мы пошли бы на Запад. За страну свою и за славу.

И прошли бы Европу всю, как проходила не раз русская армия. Прошли бы достойно, с отвагой, и добрались бы до этого вашего Парижа. По Елисейским полям, под Триумфальную арку заехал бы я к самой Эйфелевой башне и поднял бы там над танком своим советский флаг. И чтоб видели все, весь мир и все люди. И страна моя чтобы видела это и гордилась собой и мной. И родители чтобы рядом были. И Зина. И Коля. И Наденька даже, Зина бы не обиделась, поняла всё.

Чтобы все они видели это и гордились мной и тем, как страна наша мной и товарищами моими гордится. А это все видят, потому что по телевизору, и в каждом городе нас узнают, и в каждом дворе уважают. И соседи здороваются.

Такая у меня мечта. Чтоб здоровались.

И глаза седые

– Текилки?

Заручившись согласием, Егор развернулся к барной стойке и заказал две серебряных. Не решаясь без тоста продолжить пятиминутное знакомство, он рассматривал зал через большое зеркало, гладко растянувшееся по всей длине бара. Молодые люди, разогретые и разукрашенные всеми цветами ночной радуги, неровно двигали руками и ногами. Глаз Егора уцепился за левый край зеркала, где трясся высокий парень – его голова качалась точь-в-точь как морда игрушечной собаки в машине, на которой они приехали сегодня в клуб.

Забрав стопки, парень вернул внимание к своей полногрудой знакомой. Алёна, или Алина, или Элина, или даже Ирина – Егор не был уверен, что правильно расслышал – забыв про соль, махом осушила рюмку, улыбнулась и выдвинула вперед порозовевшую грудь.

Сигналы были вполне понятны, но в то же время требовали соблюсти все ритуалы, положенные перед разовым сексом. Егор называл это брачными играми разумных животных и ненавидел всей душой. Несколько раз он, как по заветам Ленина, пытался перепрыгнуть через ступень, но каждый раз так же безуспешно. В конце концов, скрытые механизмы естественного отбора преодолели надуманную брезгливость, и он смирился приспосабливаться, становиться частью окружения, столь же пестрого снаружи, сколь монотонного по своей сути. В такие моменты Егор часто вспоминал урок биологии, на котором рассказывали про мимикрию, картинки насекомых, притворившихся сучками и листочками, и видел себя на их месте, с одним лишь исключением – животным он себя ощущал хищным. В голове при этом мелькало ещё всплывшее из того же 8 класса слово «идиосинкразия», но помочь поиском своей памяти так руки и не доходили.

Размышления о внутренней эволюции и подобных малоуместных в атмосфере «тыц-тыц» вещах были первым из двух секретов Егора, как скоротать время, пробираясь сквозь бестолковые расспросы и заигрывающие шутки. Второй был ещё проще – пить. Других навыков, в том числе обольщения, которым всех пытался научить его друг Андрей, ему не требовалось. Он был хорош собой, мило улыбался, удачно шутил. Носил подходящие рубашки и голубые глаза. Всё, что от него требовалось, – это не мешать себе, и тут он представлял себя толстовским Кутузовым, своим внутренним «я» наблюдая за успехами и неудачами внешнего.

В этот раз он себя не подвел и, записав на свой счет пять ироничных комплиментов, готов был развить знакомство. Отточенной улыбкой Алёна поманила его за собой и двинулась к туалету, покачивая бедрами. Идя за ней, не спеша, накапливая в себе уверенность, Егор рассматривал татуировку, заскочившую в разрез между юбкой и топом – несколько разноцветных линий, пересекаясь, образовывали странный и, кажется, бессмысленный узор. Свет моргнул, и тотчас краски на спине потускнели, едва появившийся блеск бесследно пропал, а сами прямые неровно растянулись в кривые. Ни на что уже не надеясь, Егор моргнул несколько раз и встряхнул головой, но недавний рисунок, в воспоминаниях уже представляющийся ему симпатичным, не восстанавливался. Тогда он в пару прыжков обогнал девушку и открыл вовремя подоспевшую дверь.

Приклеившись к шее спутницы, Егор одной рукой защелкнул замок туалетной комнаты, а другой шарил под юбкой, пытаясь стянуть трусики. Быстро осознав бессмысленность поиска, он переключил пальцы на привычные движения, параллельно левой расстегивая неожиданно оказавшийся на месте лифчик. Спустя пару минут горячих ритуалов, против которых Егор уже не возражал, оба были готовы к скорому безопасному сексу. Алёна повернулась спиной, поставив руки к стене так же уверенно, как бандит в американском фильме, но Егор, помня о коварстве татуировки, даже не стал глядеть ниже спины. Быстро развернув девушку, он не дал той опомниться и вошел, задрав ей правую ногу. С каждым жадным движением его рефлексия забивалась всё дальше, скепсис разливался где-то у самых ног, и уже не только тело, но и мозг сдался победившей страсти.

Секунды пропали, и время теперь измерялось только стуками: частыми – сердца, звонкими – пряжки ремня о кирпич, редкими – в плотно закрытую дверь. Спустя сотни таких ударов Егор оторвал свои губы от девушки и, продолжая двигаться, руками надежно поддерживая её, любовался красивым лицом. Он смотрел прямо в закрытые от страсти глаза, когда от тех в стороны побежали тоненькие линии. Морщины прорезали всю верхнюю часть её лица, кожа потеряла упругость, тучно набухли мешки под глазами. Он вздрогнул поначалу, как всегда, но пара неловких движений легко потерялась в общем темпе. Спеша, пока зараза не распространилась дальше, Егор спешно захлопнул свои глаза, закрыл их изнутри на все возможные замки, засовы и даже тонкую цепочку, и благосклонным проектором своей памяти восстановил на веках внутри образ красавицы, которой она была то ли десять, то ли тысячу, то ли сотню тысяч ударов назад.

Он любил ее точно и нежно, скользя руками и губами по все ещё гладкому телу, шепча невнятно её имя и вспоминая, какой была она при знакомстве.

Голова чуть кружилась, на языке непонятным образом ещё чувствовалось соль. Думать не хотелось ни о чем серьёзном, и Егор апатичными пинками выгонял из головы все лишние мысли. У стойки он взял пинту светлого и, раскинув тело, как морская звезда, рухнул в пенистые волны. Течение несло его вдоль бетонного берега, огибая одиночек, ожидающих внимания, выплеснуло на отмель, где сидели его друзья. У проходящей мимо официантки Егор заказал ещё пива и, в ожидании, пока его заметят, рассматривал свежих девушек.

События за столом развивались по точному плану Андрея. Он познакомился с девушками полвторого, когда те только устали танцевать и едва почувствовали нужду в компании. Он точно уловил их ищущий взгляд и мгновенно оказался рядом с загодя подготовленными бокалами. Девушек было только две, и Андрей порадовался, что Егор как раз вовремя выловил себе знакомую сам. Точным метрономом выдерживая нужные паузы, продвигаясь аккуратными шагами, он привел их за столик, где глотал виски Паша. Уже полтора года женатый и ни разу не изменивший дальше легких поцелуев, он оставался главным напарником своего свободного друга. С неограниченным словарным запасом и безудержным воображением он создавал такой фон, в котором не скучала ни одна девушка.

Так, вернувшись, Егор застал знакомый рассказ, как Паша отправился на месяц в буддийский лагерь, но вылетел оттуда уже на второй день. Алмаз истории был всё тем же, что он слышал несколько раз, но огранка в каждом случае была новой, как будто подстраиваясь под слушателей, определяя их допустимые границы и превышая те ровно настолько, чтобы шок сравнялся с восхищением. Пытаясь угадать, куда свернет история на этот раз, Егор пропустил момент развилки и с некоторым удивлением слушал, как английский рыцарь насиловал француженку, для удобства приколов её плечо копьём к стене. Не выдержав живости картины, Егор вздрогнул и встретил взгляд одной из девушек, которую передернуло по той же причине.

Ощутив потерю внимания, Паша проследил взгляд соседки и, наконец, заметил Егора. Андрей, уже пару минут перемигивающийся с другом, воспользовался паузой для знакомства. Обе учились на втором курсе факультета журналистики, Катя готовилась стать редактором, а Оля уже видела себя в телеэкране. В этом клубе они впервые, сюда их позвала одногруппница, но сама сильно опаздывает – рвет отношения с парнем (на этих словах Андрей в очередной раз многозначительно подмигнул).

Следующий час поглотила невнятная суета. Егор перешел на ром с колой, но, вопреки ожиданиям, чувствовал, что стремительно трезвеет. Его спутники, заслышав знакомую мелодию, мчались в зал и возвращались, чуть потные, то с бокалами и шампанским, то со светофорами в рюмках, временами что-то горело. Обсуждали модные сериалы и нового Пелевина, Андрей по-хозяйски обнимал девичьи плечи, Паша забрался на скамейку, задрав штанину по колено, показывал шрам, заработанный в драке с двумя бродячими псами на окраине города три года назад.

Свет сверкал и изгибался, разрисовывая лица тенями. Когда Оля сидела ровно, в профиль позируя Паше, который обещал нарисовать её на салфетке за две минуты, Егор заметил, как стал меняться её глаз, оказавшийся в тени. Как озеро, наполняли кровью его ручейки капилляров, пока он не стал неотличим от вишенки в коктейле рядом, а затем, выскочив, совершил пару ударов о стол и плюхнулся в тот же бокал. Егор, не моргая, смотрел на черную дыру, постепенно застекленевшую и ответившую ему слепым укором.

Вздохнув, он перевел взгляд на Катю, подобно героине телерекламы, сверкавшую идеальной улыбкой, как раз вовремя, чтобы увидеть, как, шатаясь, выпал первый зуб и затерялся в остатках фисташек. За ним следом кинулся второй, за ним третий, и так вся команда белых красавцев рухнула вниз коротким водопадом. Егор ощутил со стороны напряженность своего взгляда и попытался улыбнуться – Катя кокетливо ответила ему беззубым ртом, облизнув шершавые губы.

Ночь окончательно катилась в тупик, но, чтобы не подводить друзей, Егор закрыл глаза и постарался вспомнить три закона Ньютона. Уже отчаявшись вспомнить второй, он допил остатки рома и вернул внимание к столу, где Андрей крутил бутылку от шампанского. Горлышко указало на Олю, и та робко выбрала: «Действие». Парень попросил её станцевать на столе, и несколько минут он, слегка завороженный, как удав за не в меру ретивым кроликом, наблюдал за стройным движением её загорелых ног. Егор смотрел вполоборота, опасаясь увидеть варикозные вены или подурневшую кожу, но обошлось.

Оле достался Паша, и он с деланной ленью выбрал: «Правду». Девушка не стала долго думать и задала вопрос, который, кажется, давно её волновал: «А ты можешь изменить жене?» Потеребив кольцо, Паша дал ответ, родившийся за столом ещё раньше вопроса: «Несколько раз было на грани, но каждый раз сдерживался. Так что и дальше, думаю, получится сохранить верность. Семья должна строиться на доверии, иначе зачем вообще тратить силы и время?» Катя романтично вздохнула.

Паша потянулся за снарядом, но за бутылку неожиданно схватилась красивая девушка в сиреневом платье: «Чур, я!» «Настя!» – хором сказали подруги и полезли обниматься, к сильному недовольству Егора, заслонив от него новенькую. Но та прорвалась сквозь их объятия к столу, и, пока крутилась бутылка, он успел рассмотреть её и слегка влюбиться. В ней не было ничего сверхъестественного, ничего такого, о чем бы он мог рассказать сам себе так, чтобы другой он что-то понял, оценил, восхитился. Егор просто смотрел на Настю, на естественную красоту её молодости, чувствовал свежесть, дыхание жизни и совсем растерялся, когда горлышко указало на него. Он не успел ничего сказать, когда девушка залезла на скамью рядом с ним, и, прижав ладони к его рукам, страстно поцеловала.

«Давно я не играла в бутылочку», – сказала Настя и удивилась общему смеху. «Вообще-то мы играем в «Правду или действие»», – пояснила Катя и представила парней. «Ну, хорошее знакомство, – девушка всё же немного смутилась, но старалась не подавать виду и всё больше очаровывала Егора. – Раз так, я задам вопрос, – она задумалась на несколько секунд. – Ладно, расскажи про самый страшный случай в своей жизни. Ну, в смысле, не когда тебя напугал кто-то, а когда ты испытал самый большой страх».

Кадры кинохроники замелькали в голове у Егора. Можно было выбрать классическую историю ограбления, когда к нему подошли двое, один с ножом, и долго не верили, что последние деньги он отдал водителю. Или провести сентиментальную линию, рассказав, как он переживал, когда тяжело болела его мать. А можно пошутить и немного покрасоваться – как-то он поехал в гости к двум подругам, они пили шампанское, и всё шло к сексу втроем, и Егор очень переживал, хватит ли его на двоих, и странно, но очень сильно боялся их так подвести (впрочем, зря). Но в итоге он выбрал правду.

– Это странно объяснить, но случилось это в обычном отделении Сбербанка. Да и «случилось» – не то слово. Ничего такого не произошло, просто я там был. До этого несколько лет не случалось, как-то ничто зайти не заставляло. А тут товарищ застрял в другом городе, машина сломалась, деньги все ушли, и надо было срочно помочь, ну и самый быстрый и простой способ был переводом в этом народном банке.

Я провел-то там всего минут двадцать – ерунда по сравнению с часами, что, я помню, раньше там можно было убить. Там теперь всё как-то современно, красиво, модерн такой, в хорошем смысле слова. Но люди всё те же остались. Шамкающие бабки. Больные старики. Нездоровые не только телом, но и умом. Оторванные от реальности, без понятия, что происходит вокруг них. Они приходят туда не за теми копейками, что дает им наше государство. Они живут там ради тех крох общения, что могут дать им сотрудники за бронированными стеклами и такие же уставшие в очереди рядом.

Они поминали в речи Христа, но на деле у них другой бог – заведующая. Когда что-то случилось – я не разобрал, что именно, в смеси визгов и стонов – они общей мольбой вызвали себе дух крепкой здоровой тетки, которая, как многоликое божество, и обнадежила страждущих, и образумила ретивых, и усмирила несогласных. И вновь там воцарились порядок и спокойствие, тихая старческая идиллия. Жизнь после жизни.

И знаешь, что самое страшное – там ведь были не только старики. Были люди и среднего возраста, и даже моего – хотя там это толком не разобрать, – но все какие-то дряхлые, уставшие, сломленные. С ними рядом я чувствовал будущее, ощущал дыхание смерти и видел, в каком загробном мире я окажусь. И тогда я, оплатив перевод, не дождался чека и рванул со всех ног из этого места. Догнал до ларька, хватил энергетика и бежал ещё два квартала.

Ещё в середине рассказа Егор почувствовал, что его слушает только Настя. Но это лишь убедило его, что стиль и тему он выбрал правильно. Он хотел покорить девушку, но не заученными приемами, а искренностью, не на одну ночь, а на… он не знал, и пока думал об этом, закончил рассказ и смотрел в её красивые, чуть опешившие глаза, а на заднем фоне Паша продолжал про француженку и копьё.

Подошёл Андрей с бокалами: «Чувак, отличная история! Не поверишь, на днях было то же самое, – Егор не поверил. – Но давайте не будем затухать раньше времени. Бахнем сейчас это напоследок, и погнали ко мне!» Возражений это не вызвало, и, добив шампанское, они выпорхнули на ночную улицу. На выходе Егор столкнулся с давно не виденным однокурсником и подоспел к машинам, когда места в первой были уже заняты. Во второй его ждала Настя.

Подобное бывало с Егором лишь раз, когда на школьном выпускном он случайно под утро оказался за столом с едва знакомой девушкой, и уже через час они чувствовали себя самыми близкими людьми на свете. Тогда он влюбился в первый и уверял себя, что в последний раз. А теперь уже казалось, что в предпоследний.

Если бы кто-то спросил их в конце путешествия, о чем они говорили, вряд ли бы кто-то из них вспомнил больше отдельных слов. Но спрашивать было некому, и без лишних вопросов всё текло плавно и быстро, и в лифте они целовались.

Так же, без приключений и неожиданностей, к своему завершению подходила ночь в квартире. Они выпили вшестером домашнего вина на кухне, развлекли друг друга историями разной степени выдуманности и начали разбредаться. Сначала Катя выскочила в туалет, за ней в темноту проскользнул Андрей, и дверь в его спальню плотно закрылась. Затем у Насти зазвонил телефон, и она вышла из кухни с явным выражением недовольства на лице. Егор бегло оглядел оставшихся и решил, что если их оставить вдвоём, ничья совесть возражать не будет, и, выждав почтительные пять минут, тоже удалился.

Он услышал её тихий голос из большой комнаты и аккуратной пантерой покрался на звук. Постучавшись, он приоткрыл дверь и вошёл. «Слушай, ну мы же уже много раз об этом говорили. Я тебя не люблю, – устало говорила девушка телефону. – И вообще, я занята сейчас». Она закончила разговор и виновато улыбнулась Егору. Он подошел к Насте и нежно обнял её за талию, за окном разгорался рассвет, и всё это выглядело бы до идиллии романтично, если бы не вдруг поседевшие волосы. Ничего неожиданного, но всё же Егор до последнего верил, что с этой девушкой такого не случится. Он закрыл глаза и целовал её лицо, но губами уже чувствовал шероховатости кожи, своей щекой чувствовал морщины у её рта. Руки залезли под кофточку, но и там встретили дряблые складки.

Такого раньше не случалось, и в страхе Егор отступил на два шага назад. Нежным взглядом на него смотрела женщина, разменявшая пятый десяток, всё ещё немного симпатичная и с каплей свежести в глазах, но уставшая и заметно потрепанная жизнью.

– Ты мне правда нравишься, – сказала она. – Давай не будем спешить. Хочу увидеть тебя ещё завтра.

– Увидишь, – ответил он.

– Я не хочу ещё спать. Может, полежим и поболтаем?

– Давай. Сейчас только схожу, умоюсь.

Егор вернулся в коридор, куда не пробралось ещё утреннее солнце. Из спальни раздавались мужские стоны, на кухне звенели бокалы, в комнате его ждала женщина, с которой он мог бы провести следующий день. В ванной кто-то забыл выключить свет, он зашёл туда, набрал в раковине горсть воды и плеснул от души её себе в лицо. Пока стекали капли, Егор уставился в зеркало напротив. Он смотрел на своё старое, осунувшееся лицо, на редкие седые волосы с большой проплешиной посередине, точь-в-точь, как у отца, на сухие губы и складки у глаз. Он сухо прокашлялся и что-то прошептал, так тихо, что сам уже не расслышал. Открыл снова воду и окунул лицо в то, что набралось в морщинистые руки, скрюченными пальцами схватил полотенце и выронил его на пол. И не подумав нагибаться, Егор встряхнул головой, потянулся, как мог, и вышел из ванной.

В отсутствие Урфина Джюса

Они молчали несколько минут, ожидая какого-то сигнала, но его всё не было, и тогда молодой человек в кресле справа от стола выпрямил спину, поправил галстук и аккуратно, с намеком, покашлял.

– Здравствуйте, Игорь Михайлович! Очень рад вас видеть, но давайте сразу к делу!

Сидящий напротив хорошо одетый мужчина, пожилой и немного тучный, тоже попытался приосаниться, но так и остался полулёжа.

– Ни для кого, наверное, уже не секрет, и я даже больше скажу: каждый ребёнок знает: вот такое несчастье – наступил кризис. Ну, как кризис – слово это, как и вся сложившаяся ситуация, навязано нам Западом, и мы теперь живём вот с этим, несмотря на то, что, объективно говоря, мы-то в этом не виноваты. Но, тем не менее, что есть, то есть, и в связи с этим, собственно, мой вопрос к вам, как к представителю той силы, которая и несет ответственность – подчеркну, реальную ответственность – за экономическую ситуацию в стране, и я позволю себе здесь процитировать великого русского писателя Герцена: «Что делать?»

– Спасибо за хороший вопрос, Витя, – мужчина легко подавил зевок. – Но прежде разрешите вас поправить: Герцен написал «Кто виноват?» – а этот, безусловно, актуальный в царское время, вопрос сейчас контрпродуктивен. «Что делать?» – такой вопрос в одноимённой поэме задавал Некрасов. И вы знаете, вопрос этот очень важный. И мы всегда привыкли на него отвечать, именно вот на конкретный вопрос. Лично меня этому учили в высшей школе милиции. И учили, надо сказать, хорошо! Именно там мы разбирали вот эту знаменитую поэму, и все вместе учились давать ответ на такой вопрос. И я вам уверенно заявляю: если бы хотя бы каждый десятый у нас в стране получал такое образование, то и проблемы бы такой не возникало!

– Полностью с вами согласен, Игорь Михайлович! Но, как вы верно подметили в своем ответе, вопрос первый, он такой, скажем так, довольно философский, если не сказать – абстрактный. И в теории у нас всё действительно хорошо, но реальность вносит свои коррективы, и вот у меня есть последние данные социологических опросов, – молодой человек посмотрел на воображаемый документ в руках. – И там говорится о том, что всё больше людей, наших с вами, между прочим, сограждан, жизнью сегодня активно недовольны, причем даже настолько, что готовы выходить на акции протеста, пусть даже они организованы маргинальными силами.

За время вопроса мужчина в кресле, наконец, нашел силы собраться и полностью сидел в кресле, как большая горилла, опираясь руками вперёд.

– Знаете, тут, прежде всего, надо разобраться, что за это опросы такие. Потому что, как говорится, есть опросы, и есть опросы. И не имеют ли влияния на эти вот данные, что вы озвучили, те самые силы. Маргиналы, о которых вы только что говорили.

– Понимаю ваш скепсис, Игорь Михайлович, и, наверное, если бы кто-то со стороны, как я вам сейчас, мне эти данные озвучил, я бы тоже задал такой же вопрос. Потому что мы тоже понимаем, что сегодня кто угодно буквально может купить себе диплом в переходе, назвать себя социологом и проводить какие угодно опросы, а точнее, выдавать за них свои нарисованные данные. Но тут всё честно. Наши опросы.

Молодой человек терпеливо подождал, пока его собеседник почешет короткую седую бороду. Тот ещё пару раз оглянулся по сторонам, сделал пару глотков воды и определился с ответом:

– Ну, хорошо. Оснований не верить вам, Витя, у меня, конечно, нет. Но я почему так спросил про опросы? Потому что очень важно, кто и как говорит с человеком. Вот есть люди, которые политикой интересуются, а есть просто обычные люди. Ну, вот даже на конкретном примере. Есть у меня сосед, Иван Иваныч, мы с ним на лестнице пересекаемся, когда курим. Нормальный такой мужик, охранником работает, выпить может, но без фанатизма. И вот я представляю, приходит к соседу моему такой вот опрашивающий. И рассказывает, как у нас всё плохо, а Иваныч, чё, мужик простой, что там происходит вокруг, особо не интересуется. Ну, и соглашается со всем, конечно. А потом его спрашивают: «А ты вот готов выйти на митинг, чтобы жизнь стала лучше?» Ну а Иваныч-то, чё, мужик простой. Его так спросят, ну, он и скажет, что пойдет, почему не пойти-то. Но куда он пойдёт на самом-то деле?

– То есть вы считаете, что эти настроения – это только словесная форма выражения протеста, и никакой реальной основы под ними нет? То есть респонденты, прошу прощения за жаргон, вербализируют протестные настроения, которые царят в СМИ и раздуваются, ну, не будем скрывать, людьми, которые в этом лично заинтересованы?

– Именно! Вот это ты, то есть вы, Витя, очень правильно сказали! – мужчина воспрял, словно шакал, почуявший знакомый запах. – Есть те самые, мы их сейчас здесь называть не будем. Хотя, я уверен, они только и мечтают о подобной рекламе. Но мы им не позволим! Так вот, эти люди и раздувают, как вы сказали, настроения. Ведь что такое настроения? Само слово нам говорит о том, что это просто то, что человек думает. А вовсе не то, что на самом деле происходит, как пытаются тут нам выдать. Но вы не думайте, что это у них пройдёт. И я, и мои товарищи, и лично наш председатель грудью станем, но не позволим раскачивать лодку! Не для того мы столько работали и работаем! Вот я сейчас приехал к вам не откуда-то, а с заседания рабочей группы. Сидели допоздна с умными людьми, обсуждали инициативы правительства. Очень важная вещь – регламент надзорной группы. В правительстве, как мы знаем, умные люди сидят, но и им нужна, извините за выражение, подстраховка. И вот с разными экспертами очень серьёзные ребята сидели и обсуждали. И вот с этой стороны зайти, и с той, и с обратной. Надо же везде проверить, как бы чего не упустить. И потому я вот лично минут двадцать там выступал на тему. Сначала два часа слушал, потом выступал. Потому что тема важная, и надо работать. А не выступать, как некоторые, о которых я говорить сам не хотел, но вы, Дима, очень важно сами коснулись. Надеюсь, я вот так, вкратце, потому что всего не успеть, конечно, но ответил на ваш вопрос.

Молодой человек в кресле явно дремал, хотя изначально его распаленному собеседнику казалось, что тот просто прикрыл глаза, чтобы отдохнуть. Мужчина снова в недоумении почесал бороду и несколько раз огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь поддержки. Наконец, вздохнув, он перевесился через стол и потряс молодого человека за коленку:

– Витя!

– Ох, да, Игорь Михайлович! Извините, с тех пор как ребёнок родился, совсем не высыпаюсь.

– Да ничего, поздравляю! Давно? Мальчик? Девочка?

– Пару месяцев всего. Мальчик, Борей назвали, в честь дедушки. Никак не привыкну ещё, стараюсь часа в два хотя бы ложиться, а сегодня мы совсем припозднились.

– Ох, и не говорите!

– Ну что, давайте закругляться. Раз уж мы о семье заговорили, давайте этим и закончим.

Молодой человек достал из кармана смятую бумажку.

– Я тут друзьям рассказывал, что с вами буду общаться, и один мой товарищ, точнее, одногруппник – это мы на встрече выпускников виделись, – очень заинтересовался и хотел спросить о вашей дочери.

– О старшей или младшенькой? Старшая, Маша, учится на экономиста, горжусь ей от всей души. Недавно дочку маленькую родила, дедушкой я стал. И вообще, такая умная, талантливая! Я сам, знаете ли, человек с опытом, да и как депутат многое должен знать. Но, бывает, садится со мной телевизор посмотреть, новости особенно. И начинает рассказывать, что и как, и почему. Не поверите – с открытым ртом сижу. Далеко пойдёт!

– Так вот…

– А младшенькая, – в мужчине среди ночи проснулся любящий отец, – ещё только собирается поступать. Представляете, на ветеринара хочет. Собачек любит очень. Я бы и хотел её порадовать, сколько раз хотели завести щенка, но у жены аллергия, так что никак. А она за бездомными старается ухаживать, добрая такая, что твой Айболит. Ну, я и решил, что не буду мешать. Пусть идет, куда душа лежит!

Молодой человек тем временем уже несколько раз прочитал бумажку.

– Вопрос тут, как я понимаю, о старшей вашей дочке, которая, как вы сказали, студентка. Тут, значит, написано, что в интернете появилась информация, что она хоть и учится ещё, а уже владеет большой фирмой, которая занимается компьютерами. И пишут, что фирма эта была создана год назад и за прошедший год получила все компьютерные заказы Министерства обороны на миллиарды рублей. Мой товарищ просил поинтересоваться, как так получилось – расскажите, пожалуйста, историю успеха вашей студентки!

– Что? Да о чем вы говорите? – мужчина последовательно покраснел, закашлялся и сделал свободнее галстук. – Я ж тебе говорю, девочка способная. Я в дела её не лезу. Вообще никаких дел не имею. А что говорят, мы с министром дружим, так это когда ещё было! А сейчас пару раз в год ходим в баню, и всё! И кому там что, какие заказы, я не знаю и знать не хочу. Я вообще в другом комитете!

Он попытался выпить воды, но стакан был пуст, а бутылка стояла на другом конце стола.

– И как это вообще можно узнать, кто там что поставляет Министерству обороны? Это же секретная информация! Это же военная тайна! Это что же, любой человек, американец какой-нибудь, может взять так и посмотреть? А может, они ещё и узнают, где у нас ракеты стоят? Этого позволить нельзя! Это сейчас же нужно запретить! Я с утра позвоню министру и всё расскажу про этот ваш интернет. Закроем эту всю байду на хрен, и всё! А то что ж это такое?

Мужчина неуклюже развернулся в кресле в сторону зала.

– Сергей Иванович, ну что началось-то? Мы же так не договаривались!

Из полумрака вышел мужчина лет тридцати, в строгом пиджаке поверх красной футболки с жёлтой молнией. Витя почувствовал, что тот явно недоволен, и, готовясь к взбучке, напрягся, пока его товарищ продолжал возмущаться.

– Не договаривались, говоришь? Это ты мне вот сейчас, Михалыч, говоришь, что мы об этом не договаривались! А если тебя утром на дебатах об этом спросят, ты что, так же блеять будешь? Да ты опозоришь нас всех на хрен!

– Сергей Иванович, ну нельзя ли как-то договориться, чтобы без этого всего? А нормально, как обычно?

– С кем ты договариваться собрался? Вы привыкли тут, блядь, все договариваться, а вас же предупредили: теперь всё по-новому, участвуем активно в дебатах. Лицом к народу повернуться! А это у вас что? Это жопа, а не лицо.

– Ну что не так-то? Я же только на последний лоханулся. А так на все вопросы нормально ответил.

– Да какой, на хуй, ты нормально ответил? Ты себя слышал вообще? Это бормотание невнятное ни о чем. Хули ты врагов-то каких-то ищешь? Соседа какого-то! Иван Иваныч – оригинальнее ничего не мог придумать?

– Но он правда Иван. Только Давидович. Но не мог же я так сказать.

– Да по хуй мне на отчества ваши! Тебя про недовольство народа спрашивают, а хули ты плетёшь-то? Про Некрасова, блядь, вспомнили! Чтоб ты знал, выпускник школы милиции, он написал «Кому на Руси жить хорошо». И глядя на вас, дебилов отмороженных, любой алкаш перед телевизором на этот несложный вопрос ответит. А ты даже стрелки нормально перевести не можешь. Михалыч, ну ты же мент! Ну, скажи хотя бы, что да, воруют, всех посадим! Тоже хуйня, конечно, но хоть что-то для начала.

Сидящие за столом уныло молчали, пока третий переводил дух.

– А ты-то, Витя, тоже хорош! Как мы будем тренироваться, если вопросы жополизские такие, и даже не вопросы вообще? Если бы я тебе эту записку не написал, вообще ничего живого не было бы.

– Ну, неудобно мне, уважаемый человек же, всё-таки.

– Неудобно тебе завтра будет, когда ведущий и критики эти ёбаные возить по столу вас, как сопляков, будут. Хорошо хоть, утром, мало кто увидит.

Он ещё раз перевел дух и совсем успокоился.

– Что мне с вами делать, бездарями, в душе не пойму. Один был человек нормальный, который сборище ваше держал и вид нормальный поддерживал. И тот теперь в психушке. Довели!

Раздался звон разбитого стекла. Игорь Михайлович, всё время разговора вертевший в руках пустой стакан, разволновавшись, выронил его на пол. Совсем смутившись, он полез под стол собирать осколки. Сергей рассмеялся.

– Ладно, времени мало. До утра ещё пару раундов надо прогнать. Поменялись, теперь ты, Михалыч, – серьёзный журналист, такой тёртый калач. Вмажь давай этому папенькиному сынку, да не жалей! Тяжело в учении, да и в бою вам тоже будет хреново!

Рассмеявшись своему экспромту, он вернулся в первый ряд пустого зала и развернул утреннюю газету. Слушая разгорающийся спор, громкий, но все такой же бессмысленный, он снова пробормотал сквозь зубы несколько ругательств и тихонько задремал.

В тёплых объятиях

– Ну что, теперь по-настоящему?

– Дааа, – практически простонала она.

Чрезвычайно довольный собой, он слез с неё и завалился рядом, восстанавливая дыхание. Изобразив легкое недовольство, она прижалась к нему сбоку и нежно укусила за ухо.

– Я так и знал, что тогда ты не кончила!

– Ну и ладно. Зато сейчас!

– А зачем ты притворялась?

– Работа такая.

– Я думал, у нас всё по-другому.

– По-другому. Хочешь, я тебе кое-что расскажу, что раньше тоже скрывала?

Он кивнул. Она встала с кровати, открыла балкон и закурила. Протянула сигарету ему.

– Не, я не люблю после секса.

Она повернулась к нему обнаженной спиной и выдохнула дым на улицу.

– Наоборот, хочется как-то отдышаться. Дать лёгким отдохнуть.

Он любовался еёфигурой на фоне вечернего неба.

– Я не помню, кажется, я тебе не говорил, но мне очень повезло с тобой. Когда вызываешь по телефону, так, наугад, хорошо, если более-менее нормальная приезжает. А ты по-настоящему красивая.

Она улыбнулась ему вполоборота и послала воздушный поцелуй.

– Я вообще никогда дважды с одной и той же не спал. В смысле, за деньги. У меня есть теория: если уж изменяешь, то только ради разнообразия. Значит, должны быть разные. А иначе это уже получаются какие-то отношения, привязанность. А этого допустить нельзя. Семья же есть.

Она отбросила окурок на землю и вопросительно посмотрела на него.

– А как же я?

– У нас с тобой вторая встреча. Это уже привязанность. Будет третья – это уже будут отношения.

– Серьёзно? А как же теория?

– Значит, ты исключение.

– Которое только подтверждает правило?

– Меня раздражает, когда люди так говорят. Исключение никак не может подтверждать правило. Вообще никак. Только опровергать. Если что-то не так, значит, теория больше не действует. Или она никогда не была верна. Но в данном случае, скорее, первое.

Она присела к нему на колени.

– И что же ты теперь с этим будешь делать?

– Что, что? – он схватил её и аккуратно поднял. – Понесу в душ.

Намыливая её грудь, он снова отвлёкся на мысли о том, как же она красива, но быстро вспомнил, о чём думал до этого.

– Так что ты хотела рассказать мне в комнате?

– А вот! – она плеснула струёй воды ему в лицо и засмеялась.

Сделав вид, что рассердился, он резко схватил её за кисть и крепко сжал, но в ответ она прижалась к нему всем телом и положила другую его руку себе на попу. Она наклонила голову немного набок и умилительно смотрела на него, слегка напомнив ему собаку родителей, и он чуть подобрел, но не до конца. Тогда она стала вертеться туда-сюда, так что грудь её терлась о его тело, и он рассмеялся. Поглаживая нежную кожу её ягодиц, он вспомнил, что то же самое она делала и в прошлый раз. И снова задумался, что в ней искреннее, а что – до блеска отточенное работой.

– На самом деле меня зовут не Вероника.

– Я так и думал.

– Саша.

– Ого! То есть мы тёзки. Миленько.

Они болтали ещё о чем-то, пока он вытирал её, а затем себя. В двери ванной Саша чуть наклонилась вперёд, отставив назад попу, и снова вполоборота послала ему воздушный поцелуй. Он видел уже десятки таких же её движений, каждый раз точно просчитанных, даже явно, и этой откровенной нарочитостью слегка отталкивающих, но вместе с тем физически действующих неудержимо. В два шага Саша догнал её, схватил и понес в постель.

– Знаешь, я, кажется, подсел на тебя.

– А может, всё наоборот? – она вырвалась из-под него и села сверху.

– Серьёзно. Это всё очень мило, и мне так хорошо с тобой, но я не понимаю, насколько для тебя это всё по-настоящему.

– Ну, хорошо. Смотри.

Шлепая босыми ногами по полу, Саша подошла к компьютеру. Уверенными движениями она вошла в социальную сеть, скопировала адрес его страницы из открытого окна и нажала «Добавить в друзья».

– Мы можем встречаться и дальше. Если захочешь.

Она открыла список своих аудиозаписей, заиграла популярная мелодия, и Саша вернулась в постель.

Ещё не было полуночи, и можно было поехать на метро, но после шампанского такой вариант казался никуда не годным. Саша поймал машину и направился в центр, набирая в дороге разные номера телефонов.

Он вышел за перекресток до назначенной цели и заскочил в круглосуточный магазин, где он взял две бутылки шампанского. По пути он написал сообщение жене со словами любви и, с чувством выполненного долга, обнял Дашу на набережной.

Половина первой бутылки прошла за общими сплетнями и просто обсуждениями новостей. Кто как провел неделю, что было интересного на работе, за чем были замечены их общие знакомые. Всё шло по накатанной, уровень шампанского падал, теплота росла. Даша открыла вторую бутылку, почти попав пробкой по проплывавшему мимо катеру. Они выпили на брудершафт, и поцелуй продолжался чуть дольше дружеского, но Саша всё равно не мог отвлечься от мыслей, беспокоивших его последние дни.

– Слушай, я переспал тут с одной.

– Все-таки получилось с Аней? А я уже готова была спорить, что не выйдет.

– Самое время. С ней ничего ещё не было, но мы договорились, что я подъеду сегодня попозже, и мы погуляем возле её дома.

– Какая-то новенькая? Кто-то с работы?

– Не, тут всё банально. Проститутка. В прошлую пятницу бухали после работы в пабе, поссорились по телефону с Лерой, ну, я и решил расслабиться. Снял номер, нашел в интернете девочку, вызвал, ну и всё как обычно.

– Твоё «как обычно» уже напрягает. Симпатичная хоть была?

– Не то слово. Я много таких повидал, но эта особенная. Собственно, в этом и проблема. Сегодня я снова вызвал её к себе, и это было реально здорово. Раньше я думал, что лучше всего у меня было с Настей, но это не идет ни в какое сравнение.

– Ну, молодец, что я могу сказать. Взял новую планку.

– Эта планка слишком высока. Меня к ней реально тянет. Я думал о ней всю неделю и не мог дождаться, пока жена уедет по работе. А теперь я уверен, что мне не показалось в прошлый раз – я ей тоже нравлюсь.

– Они все так говорят.

– Сам знаю. Но я чувствую, когда мне врут. Наверное, потому что лучше всех знаю, как это делается. У меня есть теория…

Зазвонил телефон, и Саша немедля ответил.

– Привет, солнышко! – он показал Даше руку с кольцом. – Сижу на набережной. Да, я опоздал на пять минут, ты же знаешь, как я ненавижу пропускать начало. Да, на машине ехал, но всё равно не успел. Погуляю до следующего сеанса, если дождусь, так схожу, нет, так нет. Да, с Дашей сидим, она же тут рядом живет. Ну да, взяли одну бутылку. Допьём, и я как раз решу, в кино или домой. Да, напишу тебе обязательно. Люблю тебя! Спокойной ночи.

– …лжи, – продолжил Саша, повесив трубку. – А вот и отличный пример.

– Как вовремя? Тебе хоть не стыдно?

– Нет. В моей теории лжи три правила. Первое: давай как можно больше правды. Ты должен сам верить в свою историю, иначе раскусят. Нужно насытить ложь максимальным количеством правдивых деталей. Я люблю ходить в кино по ночам, добирался я на машине, ненавижу пропускать начало фильма, а ты живешь возле кинотеатра – всё правда. Я знаю это, она знает это, мы оба верим мне.

– Я бы не поверила.

– Тебе так кажется. Второе: если чувствуешь себя виноватым, дай немного компрометирующих фактов, но строго не переступая грань. Я вот, очевидно, не очень хорошо себя веду этой ночью. Точнее, я знаю, что если бы Лера знала об этом, она была бы недовольна. И я даю ей то, за что она может быть недовольной, – я пью с тобой шампанское. Но это всего лишь одна бутылка, а не две, как на самом деле. И это с тобой, с кем мы дружим с первого класса, а не с проституткой и не с Аней, к которой я поеду позже. Есть повод для недовольства, и я чувствую себя слегка виноватым, но ничего большего. В пределах дозволенного.

– Долго придумывал?

– Всю дорогу сюда. Неважно. Есть третье правило: никогда не сдавайся. Даже когда тебя приперли к стенке, борись до последнего, придумывай, отрицай. Уходи в полный отказ, и как-нибудь выкрутишься.

– Мне кажется, тебя просто никогда не припирали как следует.

– Возможно. Ты знаешь, я адекватный человек и не возвожу свои теории в абсолют. Я их проверяю.

– Эта совсем глупая какая-то.

– Факты говорят о другом. Вот возьмём ту девочку по вызову. Я даю ей много правдивых подробностей. Что я женат, как долго мы вместе, какие у нас планы. Чем я увлекаюсь, какая музыка мне нравится, и как мне нравится с ней трахаться. Но я не скажу ей, что она тупа, как пробка, и я не провел бы с ней и получаса без доступа к её телу. Вместо этого я говорю о том, как люблю жену, и как важно, чтобы никто ничего не узнал. И я никогда не сознаюсь, что отклонил её заявку в друзья, скажу, что жена увидела и спросила: «Что это за баба?»

– Всё как-то натянуто.

– Возможно. Я проверю её на тебе, а потом расскажу.

– Договорились. Так значит, она добавила тебя в друзья?

– О чем я и говорю. Что может быть серьёзней?

– Посылать тебе романтические песенки?

– Вот ради этого я и пресекаю виртуальные связи на самом корню. Я должен контролировать всю ситуацию. А это значит, контролировать всех, кто об этом знает. Следовательно, не делать это сколько-нибудь публичным, не допустить увеличения численности знающих.

– Значит, кроме меня, никому не скажешь?

– Нас, кому известен этот секрет, трое, и это отличное число, чтобы остановиться. Есть с кем поговорить, но несложно контролировать.

– Очередная теория?

– Зачатки. Ладно, Аня звонит. Пора ехать.

– Мне кажется, ты слишком рано ещё женился. Все эти бабы. Ты ещё не нагулялся совсем.

– Это самое популярное объяснение. Я нахожу его слишком простым.

Саша в пару глотков допил остававшееся шампанское и замахнулся, делая вид, что хочет метнуть бутылку в реку. Не зная, что ещё с ней сделать, он аккуратно поставил её к стенке, рядом с первой. Освободив руки, он поднял Дашу и закружил её вокруг себя. Когда у него закружилась голова, она резко поцеловала его и погладила короткие волосы.

– Я подумаю ещё. Проводишь меня до дома?

– Возьмём ещё одну?

– Никогда не видела тебя таким пьяным.

– Это больше говорит о тебе, чем обо мне.

– В смысле?

– Я много раз бывал куда более пьяным, чем сейчас. Просто ты этого не видела.

Аня сидела на скамейке возле своей парадной и с грустным видом перебирала распущенные волосы. Саша сел рядом, и она обиженно отвернулась, дав ему возможность полюбоваться собой. Несколько секунд он смотрел в широкий разрез её майки, скорее задумчиво, чем с желанием, затем протянул несколько жёлтых тюльпанов.

– Не стоило.

– Совсем ничего не стоило. А смотрятся рядом с тобой они гораздо лучше, чем на клумбе. К тому же там ещё много осталось.

– Я думаю, тебе лучше поехать домой.

– Обязательно. Поехали вместе. Дома никого, кроме черепахи.

– А где Лера?

– В Финке. Уехала по работе сегодня. Вернётся завтра к вечеру. Поехали!

– Поэтому ты гуляешь. Нет, Саша, я так не могу.

– Ладно, тогда пойдём, проводишь меня до дороги.

Саша протянул ей руку, чтобы помочь, но едва она встала, притянул сильно к себе и крепко поцеловал в сомкнутые губы. Аня уворачивалась, и он целовал её лицо, спустился к шее, и через несколько секунд она сдалась. Они стояли молча в свете ненужного фонаря, обнимая и целуя друг друга. Аня просунула сзади руки под его рубашку и гладила спину Саши, но когда он залез ей под майку, вздрогнула и отстранилась.

– Прости, но ты всё же слишком пьяный. Это меня отталкивает, хотя я и хочу к тебе.

Она двинулась по направлению к ближайшей дороге. Саша хотел поспешить за ней, но вовремя вспомнил и схватил одиноко лежавшие на скамейке тюльпаны. Быстрым шагом догнав её, он повторно вручил цветы, и в этот раз Аня улыбнулась.

– Дома я смогу почистить зубы.

– Почисти. Только без меня.

– Как знаешь.

– Только попробуй обидеться!

– Ты, наверное, думаешь, что я просто хочу затащить тебя в постель.

– Нет, я так вовсе не думаю.

– На самом деле, у меня есть мечта. Я хочу встретить утро вместе с тобой, – он остановился и посмотрел прямо в её карие глаза. – В постели, конечно, но смысл не только в этом. Я хочу проснуться и чувствовать себя счастливым оттого, что ты проснулась рядом.

Аня смотрела на него в ответ, сомневаясь, верить или нет. Приняв решение, она уткнулась ему в плечо и крепко обняла.

– Пусть так. Езжай сейчас домой, а я приеду к тебе утром. Ты пустишь меня, мы поспим чуть-чуть вместе, а потом также вместе проснёмся. Почти, как ты хочешь.

– Почти.

Он поцеловал её в лоб и за руку повёл дальше в сторону дороги. Там, на остановке, они стояли минуту, но никто не остановился. Когда приблизилась машина, как будто собиравшаяся взять пассажира, Аня крепко прижалась к Саше и прошептала:

– Ну почему ты сегодня такой?

Водитель проехал дальше, повернув на перекрестке, и Аня снова отстранилась.

– С кем ты пил сегодня?

– С Дашей. Я рассказывал тебе про неё.

– Я помню. Мы у тебя, наверное, по расписанию. Сначала она, потом я. Может, ещё кто был до неё, или будет после меня?

– Нет больше никого. И её нет. С Дашей мы просто дружим и периодически пьём. Она для меня практически мужик. Мы обсуждаем её парней, моих подружек.

– Вот видишь! Я у тебя не одна такая!

– Да, прости, я не девственник. И вообще, довольно странно ревновать женатого мужчину.

– Дурак ты!

Аня бросила в него тюльпаны, развернулась и пошла к дому. Саша вздохнул и, не торопясь, стал считать цветки до девяти. Закончив, он догнал её и встал спереди, перегородив путь.

– Послушай! Да, у меня были другие увлечения, разной степени легкости. Но с тобой всё по-другому. Не было ни одной девушки, ради которой я бы рисковал браком, без того чтобы переспать. А с тобой я готов на это.

Аня деланно усмехнулась.

– Ну да, конечно, я хочу с тобой переспать. А кто не хочет-то? – они оба рассмеялись. – Но мне и без этого хорошо с тобой, я чувствую, что у нас что-то большее.

Робко, сперва одними кончиками пальцев, Саша взял Аню за руку, и они вновь пошли к дороге.

– Саша, это слишком сложно. Мне хорошо с тобой. Очень. С тобой интересно, и я не чувствовала себя ни с кем ближе, правда. Но ты женат. А я не хочу тебя терять, когда всё откроется. Мы можем быть просто друзьями?

– Ты веришь в дружбу между парнем и девушкой?

– Я хочу попробовать.

– А я уже пробовал не раз. И разработал теорию на этот счет.

Рядом остановилась потрёпанная машина, и Саша движением руки отправил её дальше.

– Теория дружбы полов. Она возможна, но только если выполнено хотя бы одно из необходимых условий. Их всего два, и третьего нет.

Он сделал паузу, рассчитывая на уточняющий вопрос, но его не последовало.

– Первый вариант. Должна быть любовная связь. Романтическая, сексуальная – неважно. Но толчок отношениям должно дать желание. Не буду скрывать, не обязательно взаимное. Достаточно того, что кто-то один (или одна) хочет быть с другим. Тогда страсть даст топливо, чтобы взаимная человеческая симпатия разгоралась до того, чтобы люди просто хотели быть вместе, как друзья.

– Знакомо. А второй вариант?

– Парень и девушка должны проводить много времени по независящим от них обстоятельствам. Учёба, работа, общие друзья. Совместное времяпрепровождение даст им шанс узнать друг друга глубже внешней оболочки. Которая их, очевидно, не устраивает, иначе это пункт первый. С Дашей у нас именно такой вариант.

– А с тобой у нас, значит, первый.

– Да, если ты хочешь быть друзьями. Бросишь меня сейчас, я буду разочарован, и ничего не выйдет. Нужно подбросить дровишек романтики в костер дружбы.

– Проснувшись с тобой?

– Желательно и заснуть тоже.

– Я подумаю об этом в следующий раз.

– О большем и не прошу.

Саша достал телефон, чтобы узнать время, но увидел непрочитанное сообщение.

– Жена. Надо ответить, – сообщил он и принялся усердно набирать текст двумя большими пальцами. Аня пыталась, как будто ненароком, встать так, чтобы увидеть, что он пишет, но разглядела только последние слова: «Люблю тебя, родная! Засыпаю с мыслями о тебе!»

– Мне так жаль её!

Саша недоуменно посмотрел на Аню.

– Она же не виновата, что ты такой.

– Никто не виноват.

– Но почему ты женился не на той? Ты должен был дождаться той, которую по-настоящему будешь любить. Той, которой не будешь изменять. С которой тебе самому захочется быть, а не прятаться от неё с другой.

– Тебя, что ли?

– Я этого не говорила. Просто я уверена, что ты здесь со мной, потому что рядом с тобой не та женщина, которую ты хочешь.

– Послушай, Аня. Я понимаю, что это выглядит не очень, но правда в том, что я очень люблю свою жену. Больше всех на свете. Просто так сложилось, что это не значит «только её».

Рядом, наконец, остановилась приличная иномарка, и Саша просунул голову в салон, чтобы договориться о цене. Сторговавшись, он поцеловал её в щёку и сел рядом с водителем.

– До завтра. Я люблю тебя.

Не дождавшись ответа, машина тронулась и укатила на юг. Аня шла в сторону дома и, ругая себя за слабохарактерность, писала: «До завтра. Я тоже. Люблю тебя».

Они проехали совсем немного, когда Саша попросил остановить у небольшого магазина. Он сунул водителю пару сотен и пробурчал, что вернется через несколько минут. Вылезая из машины, он почувствовал, что не только язык, но и ноги слушаются его не так, как хотелось бы, и понял, что надо размяться. Под удивленным взглядом бомбилы он прыгал по небольшой площадке, мельницей вращая обеими руками. Запыхавшись, он зашёл в магазин и взял там банку энергетика. И только допив её до дна, он почувствовал, что готов к разговору.

Настя не сразу взяла трубку.

– Привет! Чего звонишь так поздно?

– Соскучился.

– Пьёшь, что ли, опять?

– Чуть-чуть. Хочешь?

– Спасибо, я и так тут не скучаю.

– Ты снова с Димой?

– Я окончательно бросила его часа три назад. Не могу с ним больше. Психопат грёбаный!

– Отлично! Приезжай!

– Никуда я не поеду. А ты где вообще?

Саша огляделся вокруг, пытаясь сориентироваться.

– У какого-то магазина неподалеку от Аниного дома.

– Мм… – в голосе Насти проснулось любопытство. – И как с Аней?

– Не дала.

– А я сразу тебя предупреждала.

– Её типа смущает, что я женат и всё такое.

– Это нормально. Любую девушку это смущает.

– Тебя же не смущало, – Саша улыбнулся, вспоминая её близость.

– Это было раньше. Теперь всё. Мы об этом уже говорили. Что с Аней-то будешь делать?

– Она девушка противоречивых сигналов. Страстно целуется, но хочет только гулять под луной, болтать и всё такое. Романтика, и никакого секса.

– И тебя это не устраивает.

– Абсолютно. У меня есть определенная теория на этот счёт.

– Я, вообще-то, сейчас довольно занята.

– Эта короткая. Я больше не дружу с девушками.

– Очень мило.

– В смысле, без интимных отношений. С тобой мы и дружим, и периодически спим…

– Больше нет! – голос Насти был уже раздраженным.

– …вместе. И это отлично! Но дружить с девушками просто так! С меня хватит! У меня достаточно было этого раньше: ты её любишь, она хочет быть с тобой просто друзьями. Ты тратишь на неё силы и нервы, а получаешь только чужие проблемы. В общем, у меня уже есть друзья, и на них я решил подвести черту – новых мне не надо.

– Давай обсудим это потом, – она почему-то перешла на шёпот.

– Зачем потом? Приезжай, и обсудим сейчас!

– Нет!

– Но нам же было так хорошо вместе! Ты говорила, тебе ни с кем лучше не было. И у меня то же самое!

– Секс – не главное.

Саша сидел на земле, прислонившись к стене здания, и пытался уцепиться за последнее.

– Но ты же говорила, что любишь меня!

– И ты говорил, что любишь. Но теперь я думаю, что делал это просто в ответ.

– Я никогда не вру.

– Я понимаю. Ты просто запутался. Ты любишь свою жену, а тебя тянет к другим девушкам, и ты не знаешь, как тебе разорваться.

– Неважно, что у меня. Но подумай о себе – ты же хочешь просто иногда быть со мной.

– Слушай, ну мы же уже много раз об этом говорили. Я тебя не люблю, – её голос был уже усталым.

Он молчал, не находя больше аргументов и в уме уже перебирая оставшиеся варианты.

– И вообще, я занята сейчас.

Саша посидел ещё немного, но затем вновь почувствовал уверенность в себе. Он купил в магазине две бутылки шампанского и назвал водителю новый адрес.

Ехать было далеко, в объезд через вантовый мост. Водитель выразительно молчал, Саша сидел, развалившись в кресле, надеясь избежать сомнительной беседы. «Бабы…» – выжидательно протянул шофёр. Саша повернул к нему голову.

– С подругой, что ли, поссорился? Или, – мужик заметил кольцо на пальце, – с женой?

– Нет, с женой всё в порядке, спасибо.

– Ну, хорошо. А то по ночам часто вожу таких ребят – поссорятся со своей и едут гулять.

Саша молчал, надеясь, что продолжения не последует.

– А что, я ведь всё понимаю. У меня самого жена. Ссоримся, конечно. А как же без этого – живые же люди.

– Ну да, – парень чувствовал себя совсем неловко.

– Но я тебе одно, друг, скажу: сколько бы ни ругались, всегда нужно помнить, что это твой самый близкий человек. Потеряешь её – всё на свете потеряешь.

– Ага.

– Да потому что никто тебя так больше не поддержит, никому ты на хрен не сдался, кроме неё. Я об этом пятнадцать лет уже не забываю, и пятнадцать лет мы счастливо живём. И ещё столько же будем. Как минимум.

Он зашёл к Кристине, открыв дверь своим ключом. Её квартиру он знал уже наизусть, за те годы, что они были друг у друга запасным вариантом, она стала его вторым домом. Так же хорошо он знал саму девушку, как родной ощущал каждый миллиметр её тела. Чувствовал, как ей приятно, ещё до того, как это случилось. Мог довести её до оргазма за несколько минут или продлить всё на пару часов. В общем, с Кристиной Саше было не очень интересно.

Но в этот раз всё было как-то по-другому. Она накинулась на него сразу, как он вошёл, уже голая, хотя обычно они предпочитали сначала напиться. Она сама залезла на него сверху, что раньше делала только по его просьбе, и тем так его ошеломила, что Саша только через пару минут заметил её новую короткую стрижку.

Но затем он повернул Кристину к себе задом, и вид её попы, которую он так любил, полностью отключил в нём любые сомнения. Они долго занимались сексом в разных позах, нашлось время и для новой, которую он позаимствовал в мужском журнале – в ней они и закончили.

Встав, Кристина сходила за шампанским, которое так и осталось у входной двери, и протянула Саше бутылку. Первый бокал они выпили залпом и слегка охладились. Какое-то время они просто целовались, но затем Кристина снова начала проявлять инициативу, опустив руку вниз.

– Милая, погоди. Я, конечно, ещё не старик, но не так же быстро.

Она нехотя убрала руку.

– Я тоже соскучился, но ты сегодня совсем не такая. Прическа тебе идет, кстати, а всё остальное странно. Что-то случилось?

– Давай попозже.

– Почему?

– Вот ты не можешь сразу второй раз, а я не могу сразу рассказать тебе, что меня волнует. Давай сначала выпьем.

Он налил ей ещё.

– Как ты провёл ночь? С кем гулял?

– Довольно насыщенно. Переспал с одной знакомой, потом пил с другой, гулял с третьей.

– И приехал ко мне. Довольно насыщенно.

– Ещё одна меня отшила.

– Быть не может! Такого милашку?

Кристина рассмеялась, но одновременно ласково погладила Сашу по руке.

– Не издевайся. Я правда не понимаю, что случилось. Мы были вместе несколько раз. Сначала по пьяни, потом уже просто потому, что нравилось. Она говорила, что я лучше всех, кто у неё был, и я уверен, что это были не пустые слова.

Она игриво надула щёки, но не смогла сдержать улыбки.

– У тебя не получается сердиться. Не обижайся, у нас с тобой всё потрясающе. Но с ней мы сходились идеально, как части головоломки. А теперь она больше не хочет.

– Давай я открою тебе маленький секрет, – Кристина выждала пару секунд. – Девушки меняются.

– А мне вот кажется, что изменился я. И она ещё даже не поняла это, но почувствовала как-то и отдалилась.

– Слушай, мы вместе с тобой уже несколько лет, и я не понимаю, о чём ты.

– А я вместе с собой всю жизнь, а тоже не чувствовал этого, пока не стал искать причины её поведения.

– Версию, что ты ей больше не нравишься, не рассматриваешь?

– Нет. Этот факт сам по себе не стоит интереса. Но у всего должны быть причины. С ней ничего не случилось. Значит, дело во мне.

– Мне кажется, ты бредишь.

– Возможно. Но всё потому, что эта теория меня самого пугает.

– Сколько можно теорий?!

– Согласен, плохое слово. Пусть будет концепция. Да, за концепцию!

Они выпили.

– Пока я ехал, я взглянул на себя со стороны – для меня ведь это давно не представляет никакой проблемы. Но я не нашёл ничего, что не так. И вдруг меня осенило.

Теперь Саша сделал драматическую паузу, а Кристина смотрела на него, допивая бокал.

– Всё дело в том, что в последнее время я часто словно смотрю на себя со стороны. Во мне как будто два человека. Один живёт, а другой за ним наблюдает. Первый любит, страдает, влюбляется, разочаровывается. Второй позволяет ему это делать. Доходит до какой-то шизофрении. Недавно с Лерой мы ужасно ругались – она узнала, что я переспал с Настей (к счастью, ей рассказали только про один случай). И я вымаливал прощенье, говорил, что это одна ошибка и больше не повторится. И думаю про себя: теперь надо встать на колени рядом и поплакать. И делаю это. Но не фальшиво, без притворства, а вполне себе искренно.

Кристина молча слушала, забыв про шампанское.

– Я замечал всё это, уж не знаю, какой из двух «я», может, третий, но замечал. Просто как фон. А вспомнил свои отношения с Настей и понял, что это серьёзно. Я говорил ей, что люблю её. И когда говорил, действительно чувствовал это. Но в то же время понимал, что это только сейчас, потому что теперь так надо, а пройдёт момент, уйдут и чувства. И я не знаю, какой из этих «я» настоящий: тот, кто живет, или…

– Злой профессор.

– Что?

– Ну, я представила себе живо, что ты мне нарисовал. Как будто злой профессор Франкенштейн создал себе монстра, только поживее, и втолкнул его в жизнь.

– Франкенштейн был доктором и вовсе не злым.

– Я не в курсе этой истории. Просто, по-моему, наблюдать со стороны за живым человеком, за его чувствами – это… как-то мерзко даже.

– Спасибо большое!

– Ну, нет! Ты же сам над собой это делаешь. Ты сам и профессор, и подопытный. Теории у тебя вечно какие-то, и ты над собой проводишь эксперименты, а заодно ещё над всеми окружающими. Проверяешь, что можно, а что нельзя. За что погладят, а за что накажут. Господи!

– Да?

– Я поняла, ты ведь просто, как маленький ребёнок. Они точно также ведут себя, когда нет ещё моральных установок. Пробуют жизнь на прочность. Так и ты! Я гений!

– Ура! За гениев!

Они выпили.

– Ну, как тебе моя теория?

– Потрясающе. Ты молодец!

– Сарказм?

– Чуть-чуть. Но, на самом деле, всё сходится, противоречий не видно. Значит, я взрослый ребёнок, у которого вдруг пропала мораль.

– Да!

– А ты гений психоанализа.

– Да.

– За тебя!

Саша поднял бокал в воздух, чокаясь с воображаемым собутыльником, и начал пить за Кристину до дна.

– А ещё я беременна.

Он поперхнулся и сильно закашлялся, так что Кристине пришлось как следует шлёпнуть его по спине. Бокал упал на ковёр и не разбился, но добрая половина его разлилась.

– Не волнуйся, не от тебя, – сказала она по пути в ванную.

– Давай сюда, – он взял у неё тряпку и принялся яростно оттирать ковёр от шампанского. – Кто отец?

– Ты не знаешь его. Мы встречаемся полгода. Он живет в Москве, и мы встречаемся на выходных.

– Он в курсе?

– Да, я проводила его сегодня и всё рассказала. Решила, что он должен знать. Ты третий, кто в курсе. И на этом достаточно.

– Так, а что… – Саша запнулся. Он посмотрел на мокрую тряпку в своих руках, не понимая, как она там оказалась, и отбросил её в угол.

– Но если ты беременна, почему ты трахаешься со мной?

– Я…

– У тебя ребёнок. Какого хрена ты пьёшь?

Он выхватил у Кристины бокал, бросился с ним на кухню и вылил в раковину. Не отвечая ему, она отправилась в прихожую и вернулась оттуда со второй бутылкой. Неумело она открыла шампанское, снова залив ковёр, и сделала пару больших глотков.

– Я сделаю аборт.

– Зачем?

– А на хрена мне всё это? Я не хочу быть матерью, не хочу быть женой. Я хочу тусить, бухать, трахаться! Чему я могу научить ребёнка?

– Всё изменится. Ты изменишься.

– Я-то – возможно. Куда я денусь. А он?

– Кто он? Отец ребёнка? Он готов жениться?

– Мы не говорили об этом. Я просто сказала ему на пороге поезда и попросила не звонить до завтра, чтобы он подумал. Но мне кажется, я почти уверена, что он предложит жениться, оставить ребёнка.

– Ну и отлично. Ещё бы не было сегодняшней ночи, и было бы совсем замечательно. Но и так нормально.

Воспользовавшись моментом, когда Кристина отвернулась, Саша натянул трусы.

– Ничего нормального тут нет. И не будет. Я-то, может, и изменюсь. А он? Я смотрю на тебя – отличный пример супружеской жизни. Я буду сидеть дома и страдать по старым временам, а он – где-то шляться, говорить, что ему надо встретиться с друзьями, или врать про работу. Будет пить и спать с другими бабами, потому что со мной надоест. А я даже не смогу позвонить тебе, чтобы ты приехал и потрахал меня, потому что рядом всё время будет ребёнок.

– Дети много спят…

– О чём ты вообще говоришь?

– Прости.

Кристина расплакалась. Саша лёг рядом и обнял её.

Он утешал её полчаса. Не притронувшись к алкоголю, они оба слегка протрезвели. Своего намерения Кристина так и не изменила. Но Саша обещал поддерживать её постоянно и сходить с ней в клинику. В пять утра он уложил её спать, тактично уклонившись от секса, и отправился домой.

Машину пришлось ловить долго, зато быстро доехали по пустым улицам. У подъезда он встретил соседей – молодую пару чуть постарше его и их трёхлетнего сына. Они укладывали вещи в машину. Собирались в отпуск, в Карелию.

Пока родители собирались, мальчик стоял у машины, явно невыспавшийся и очень этим недовольный. Саше вдруг очень захотелось его порадовать, и, порывшись в карманах, он нашёл пару леденцов, удачно завалявшихся там ещё с прошлой недели. Он присел на корточки и отдал конфеты малышу. Тот так обрадовался неожиданному подарку, что сразу же засунул оба леденца в рот и кинулся вдруг Саше на шею. Малыш обнимал его со всей силы своих маленьких ручек, а тот недоуменно глядел на соседку. Она засмеялась.

– Не обращай внимания, он у нас в последнее время неженка.

– Я не неженка! – буркнул мальчик и убежал к отцу.

– Когда своего-то уже заведёте? – с улыбкой повторила свой частый вопрос молодая мать.

– Да рано ещё.

– Самое время! А ты чего один под утро гуляешь? Где Лера?

– По работе уехала.

– Ну, так вернётся, и тащи её в постель, – она подмигнула. – Хватит уже гулять. Пора, брат, пора.

Саша увидел мальчишку, вновь появившегося, чтобы попрощаться, и пробормотал что-то невнятное. Он помахал соседям рукой и некоторое время смотрел вслед уезжающей машине.

Около шести, когда он ещё не успел лечь, в дверь раздался звонок. Со смесью удивления и испуга Саша посмотрел на телефон, где ещё горело сообщение от жены: «Доброе утро, родной! Соскучилась по тебе очень! Скоро увидимся!»

Он оглянулся по сторонам, схватил один бокал со стола, и бросился на кухню, чтобы помыть и поставить на место. Теперь, не считая помятой постели, ничто не противоречило версии о том, что он пил тут один. Но и влажные от пота простыни можно было списать на неспокойный сон и жаркую ночь – в этом Саша не видел ничего слишком подозрительного.

Приготовившись к ссоре из-за пьянства дома, он открыл дверь, но там стояла Саша.

– Вот это сюрприз! – Саша был искренне рад. – Что ты тут делаешь?

– У меня закончилась смена. А я соскучилась.

– Я в шоке, если честно.

– Я хотела тебе доказать, что ты мне правда нравишься. Если для тебя это ещё что-то значит.

– Конечно! Это потрясающе, правда! Пойдём скорей!

Он сходил на кухню и принёс чистый бокал. Саша уже расположилась в постели, стянув чулки. Она притянула его к себе и положила голову на грудь.

– Как ты провёл ночь? Я так понимаю, не ложился?

– Встречался с разными… друзьями.

– В смысле, подругами?

– Тебя не проведёшь. Да, последняя меня просто шокировала.

– Была с тобой слишком хороша?

– Рассказала, что беременна – не волнуйся, не от меня – и собирается сделать аборт.

Саша пожала плечами.

– Это понятно. Наверное, ей захотелось поделиться с близким человеком.

– Это не-нор-маль-но! – Саша сделал ударение на каждом слоге. – Мы спим вместе, тусим, ходим в кино, отлично проводим время вместе. Но мне ни к чему знать такие вещи.

– Если хочешь быть с женщиной, нужно уметь её слушать.

– А я не хочу быть с этой женщиной! Дольше одной ночи, да и той я сегодня не выдержал. Нет, ты не думай, меня сложно в чем-то упрекнуть. Я выслушал её, поддержал – и не как мог, а как следует. Успокоил и всё такое. Я классный! Я молодец! Но какого хрена-то?

Он замолчал, чтобы отдышаться.

– Поэтому я так рад, что ты пришла.

– Неожиданный финал.

– Совершенно неожиданный. Но с тобой мне так хорошо и спокойно. Хочешь, я брошу их всех ради тебя?

– Даже жену?

– Кроме жены. Тебе я врать не буду. Я люблю её и ни за что её не брошу.

– А что будет, если она узнает обо мне? Или ещё какой-нибудь твоей… подруге.

– Когда узнает. Никакого если. У меня есть теория. Правда, не теория и не у меня. Это общеизвестное правило, в которое я верю – рано или поздно всё вскроется.

– Почему ты так уверен?

– А вот просто уверен, и всё. Потому что всегда так было. И тайны других обязательно становятся известны. И мои – когда-нибудь тоже.

– Тогда почему ты не пытаешься всё исправить?

– А какой уже в этом смысл? Прошлого не вернуть. И того, что есть, уже достаточно, чтобы всё разрушить. Поэтому мне, как в классическом голливудском фильме, терять нечего.

– Как-то слишком грустно.

– И можно смело продолжать!

– Уже бодрее!

– Да, что-то я заболтался.

Саша аккуратно приподнял её голову и, нежно целуя, положил на подушку. Он целовал её лицо, спустился к шее, стянул кофточку и расстегнул лифчик. Вдаль полетели красные трусики. Он оказался у Саши между ног и заставил её тяжело дышать, затем стонать. Она гладила пятками его спину, врывалась пальцами в волосы и бормотала что-то неразборчивое.

Не желая заканчивать так, она притянула Сашу к себе и громко застонала от удовольствия.

– Ты лучше всех, – шепнула она, царапая его плечи.

– Спасибо. Я стараюсь.

– Ты, кажется, всё сделаешь, чтобы понравиться девушке!

– А тебе хорошо?

– Ох! Да!

– Тогда я доволен.

Фиби

В квартире было уже довольно жарко и трудно дышать. Олег похвалил себя за то, что не прошел мимо, и набрал на телефоне экстренный вызов.

– Алло! Здравствуйте! Тут, кажется, пожар, или горит что-то, я мимо проходил, по лестнице в подъезде, я сам-то тут не живу, здесь родители жены моей живут, на пятнадцатом этаже, а я в гости заходил, у жены сегодня день рождения, ну, мы отметили, а сейчас спускался – лифт не работал – и смотрю: на двенадцатом дверь приоткрыта, а оттуда как-то дымом несет. Ну, я зашел, и в самом деле, дым, кажется, где-то внутри что-то горит. Мм… Степанова, 27, кажется, да-да, 27, такое бежевое здание, тут в этом же доме ресторан «Калинка», легко найдете. Квартира… – Олег выглянул на лестничную площадку. – 82. Да, приезжайте скорее, я подожду тут, на всякий случай, соседей предупрежу, опять же. Не знаю, не видно никого, может, хозяева ушли в спешке, а утюг не выключили, или из-за чего сейчас пожары бывают. Жду. Да. Конечно.

Он собрался уже выходить, но для очистки совести перед пожарной командой громко крикнул в коридор: «Эй, есть тут кто живой?!» «Тут я, – неожиданно ответил ему мужской голос. – Прямо и направо». Олег предпочел бы, чтобы голос был женский и помоложе, но всё равно представил, как будет рассказывать об этом происшествии секретарше Ире, подозрительно часто сталкивающейся с ним в курилке, и, не желая отдавать всю славу пожарной бригаде, двинулся вперед.

Дым определенно шел из второй комнаты, эту проблему Олег решил оставить профессионалам, а сам открыл первую дверь. Первое, что бросалось в глаза – табуретка в центре комнаты. Рядом валялись веревка и осколки. Композиция сразу вызвала определенные подозрения. Определенно подтверждал их человек, сидевший на подоконнике, свесив на улицу ноги.

– Эй, друг, ты что, прыгать решил? – Олег встряхнул головой, чтобы сбросить выпитое. – Совсем с ума сошел?

– Спасибо за ваш вопрос, он очень важен для нас, – мужчина повернулся боком, оставив за окном лишь одну ногу, и улыбнулся. – Да, собираюсь спрыгнуть с двенадцатого этажа, тупо нет другого выхода. Видишь ли… как тебя? Очень приятно, я Антон. Так вот, видишь ли, Олег, вариант с бритвой в ванной я отмел сразу как слишком девчачий. Вчера пытался, как в фильмах, принять упаковку снотворного. Не знаю, в чем дело, но меня выворачивало всю ночь так, что лучше бы я умер. Но ни фига. Полдня я отлеживался, весь оставшийся – искал пистолет. Деньги у меня есть – ну, не то чтобы много, но ведь всё равно больше не понадобятся, так что можно было и потратить все.

– Слушай, извини, что прерываю, но у тебя там горит что-то в соседней комнате, – встрял Олег. – Может, мы отправимся куда-нибудь, где мы оба не сгорим, и обсудим это нормально? Тут рядом бар есть, буквально в доме напротив. Бахнем по 150, а то и побольше – на метро я уже не успел.

– Найс трай, как говорят в сериалах, – Антон снова доброжелательно улыбнулся и совсем развернулся лицом в комнату. – Но там ничего опасного, всё уже догорает. Дурацкая была идея. Так что ты в безопасности, а вот мне надо уже убиться как-нибудь. Кстати, об этом: не знаю, знал ли ты – я вот думал совсем по-другому, – но пистолет в нашем городе достать совсем нереально. Всё, что в поиске всплывает, – либо тупая реклама, либо ведет на каких-то мутных ребят. Деньги они возьмут сейчас, а пушку потом, через неделю, через две. А мне ждать уже надоело, ну, сколько можно, я уже головой готов биться об стену! И бился, бился! Честное слово, смотри, какая ссадина слева! Только это больно, очень больно снаружи, а внутри… вот говорят, что одну боль можно вытеснить другой, но ни хрена – внутри всё так же больно и горит всё.

Антон замолчал на пару секунд, переводя дыхание. Олег смотрел на него, но видел совсем другую картину. Этот подоконник был совсем пустой, а на том, три года назад, стояли цветы в горшках. И в окне уже не было никого, а здесь пока есть.

– В общем, как понятно из интерьера, – продолжил Антон, – я пытался повеситься. Не сложилось, люстра не выдержала. Ну, вот, я решил выбрать самый простой вариант. Я его, конечно, с самого начала рассматривал, но есть проблема – высоты боюсь. Поэтому развел костер в спальне, хотел оттуда прыгнуть, думал, огонь меня подстегнет. Но как-то неприятно там стало. Да и вообще, я думал, что и без бензина всё загорится, но тоже что-то пошло не так. В общем, сделаем всё по-простому.

Он быстро крутанулся на подоконнике и снова оказался лицом к ночному городу. Олег думал, что надо бы броситься и остановить своего нового знакомого, но из-за нелепого ступора ничего, кроме судорожного короткого движения, у него не вышло. Антон, правда, всё не прыгал и просто сидел, глядя на звезды.

Внизу пробежала собака.

Они снова замерли молча, каждый думал о своем. Наконец, Олег решился.

– Слушай, я не знаю, как об этом сказать, немножко глупо, но я чувствую, что должен, просто вот должен остановить тебя, сделать так, чтоб ты остался жить. У меня тоже было что-то такое в жизни, и я понимаю…

– Что, ты тоже хотел покончить с собой? – Антон заинтересованно повернулся.

– Не я. Жена моя. Ну, и не хотела, а покончила. Вот так же, прыгнула. Только я этого не видел. Возвращаюсь домой, холодно, я ищу, в чем дело, а окно раскрыто настежь, и её нигде нет. Я звал её, вниз тоже посмотрел, на всякий случай, но тоже ночь была – я пришел домой поздно, с друзьями сидел – и не видно ни черта. Закрыл окно, а потом вижу: «скорая» подъехала. А Оля моя трубку совсем не берет, я переживаю очень, спустился быстро, ну и увидел её на носилках. Мертвую уже. Я хоть и звал её котёнком, но с двенадцатого ни одна кошка не выживет. У неё сегодня день рождения. С родителями поминали.

Антон сочувственно помолчал, но недолго:

– А что, тоже с двенадцатого? Вот это совпадение! А записку она оставила? А то я вот всё думал: надо, не надо. Решил, что слишком пафосно будет.

– Нет, ничего. И да, тот же этаж. Я об этом же и говорю, что не просто так такое совпадение. Она просто ушла, и я три года живу этим воспоминанием. Не её на носилках, это слишком страшно, и не такой жена мне запомнилась. А закрываю глаза, и вижу окно, раскрытое настежь. И думаю, думаю, пытаюсь понять, и не понимаю: ну почему?! Ну да, временами было сложно, ну, а у кого такого не бывает?! То она говорила, что я её не люблю, то – что внимания мало, то – что не знает, чего она хочет, то – что жизнь у нее пресная. И говорила временами, что было бы хорошо, если бы её не было, но я ж никогда не думал, что это всерьёз!

Антон молча смотрел, кивая головой, непонятно с кем соглашаясь.

– А видела бы она теперь мою жизнь! Я ничего не могу: ничего сделать, ни о чем подумать. Ни с кем поговорить, чтобы так спокойно расслабиться. Только если выпить, но тогда все разговоры сводятся к одному: почему? Друзья наши, я чувствую, начали меня избегать, и я понимаю, кто угодно устанет говорить об одном и том же, что я не виноват и что я не мог ничего изменить. Но только я не могу с этим смириться и спрашиваю у нее постоянно: «Оля, что мне надо было сделать, чтобы ты осталась? Почему ты ничего не сказала? Почему не дала мне шанс всё исправить?» Но только ответа мне уже никто не даст.

Антон понуро сидел на подоконнике и виновато смотрел в пол.

– Я не знаю, что у тебя за проблемы. Верю, что все серьезно, тебе не 13 лет, чтобы из-за ерунды убиваться. Наверное, думаешь, что жизнь у тебя не сложилась.

– Не сложилась.

– Друзья, наверное, все забыли.

– Забыли. Забыл. Один друг. Женился, уехал. Теперь созваниваемся, но я же слышу, для него проблемы героев сериалов более близкие, чем мои.

– С семьёй, наверное, не общаешься.

– Мать всё время пилит, что я не женюсь и не увижу внуков. Отец зудит, что я ни к чему в жизни не стремлюсь и никогда ничего не достигну.

– Ну и женщина тут, конечно, должна была быть. Расскажи про нее.

– А что рассказывать? Я её любил, она меня нет. Я надеялся, она дружила со мной. Она встречалась с парнями, влюблялась и страдала, а я утешал и верил. Она вышла замуж, но я знаю статистику разводов. Но три дня назад она родила ребенка. Я видел их фотографии, все такие счастливые, и надежды у меня больше нет. Я прожил 28 лет…

– 28? Оле тоже было 28, когда…

– Ну да, 28 лет я прожил и понял, что дальше смысла нет. Слушай, у нас правда много общего, и у тебя правда очень грустная история, и теперь мне это всё совсем не кажется забавным, хотя раньше немного казалось. Ну, так легче было. Но всё равно, это другое. У нее была семья, я не знаю, как вы там ладили – это ваше дело. Но она была не одна и могла идти дальше: завести детей, быть взаимно любима теми, кто лет 10 точно не предаст – довольно большой срок, между прочим. А я один.

– Так кажется. Всем так кажется, когда грустно. Потому что хочется быть любимыми всё время, а не только в день рождения и нечастые моменты встреч с родными. Ты не подумай, я не изображаю психолога, просто, когда умирает человек, чтобы с ним разговаривать, приходится думать за обоих. И понимать лучше, когда уже нет в этом смысла. Так вот, нам всем хочется, чтобы нас постоянно любили и ценили (хотя сами-то мы к этому не всегда готовы). А если не так, если не постоянно, то, значит, всё: никто меня не любит, никто не понимает. Но серьёзно: я тут стою, первый раз тебя в жизни вижу, но мне не всё равно. Неужели ты думаешь, что ей, и ему, и им – всем тем, кто тебе дорог, – тоже будет всё равно? Ты просто не даешь им шанса, и это просто…подло! Подло, серьёзно тебе говорю, подло!

– Олег, давай вот без этого!

– Нет уж, послушай! Раз уж собрался умирать, слушай, чего тебе терять? Потому что ты спрыгнешь, но проблемы останутся. Просто ты оставишь их всем этим людям, которым ты важен. И не просто, блядь, оставишь, ты сбросишь эти проблемы на них с двенадцатого этажа. Так что ты будешь спокойно в земле, а они будут ходить, раздавленные этим грузом, и разговаривать с тобой, и спрашивать тебя, зачем ты так с ними поступил! Но только ты не ответишь.

– Да не будет никто…

– Будет, будет! Иначе бы ты так не делал! Тебе не хватает общения с другом, с любимой, с семьёй, и вот так ты пытаешься с ними пообщаться. Но это же нечестно! Я знаю, о чем говорю. Три года, три ёбаных…

– Эй, эй!

– Три ёбаных года я живу с большой семьей! Два года я жил с женой, а три года живу с отчаянием, с бессилием, с унынием. С ними я засыпаю, с ними я просыпаюсь. Я смотрю в зеркало и вижу не себя – я вижу свою беспомощность. Я инвалид, у которого вместо чувства собственного достоинства ощущение абсолютного бессилия.

Пауза.

– Я не знаю, сколько раз я должен повторить это, чтобы ты понял: нет ничего на свете хуже, чем осознавать, что дорогому человеку плохо, а ты ничего не можешь изменить. Ничего!

– Ты прав. Ничего. Мне жаль, это всё очень трогательно и берет за душу, но ничего изменить уже нельзя. Решение принято.

– Ну, если так пафосно, то подумай уж так, что это судьба. Ну да, а что? Это судьба, что сегодня день рождения моей жены, которая выбросилась из окна, и я в этот день в этом доме совершенно случайно встречаю тебя, пытающегося выброситься из окна, на том же двенадцатом этаже, в те же 28 лет. Бывает ли столько совпадений! Это судьба, серьёзно, мужик!

– На самом деле, забавно, – Антон снова улыбнулся, вспоминая знакомое. – Ты сейчас говоришь, как Фиби из сериала «Друзья», когда она по телефону отговаривала какого-то чувака покончить с собой, тоже типа много совпадений было.

– Ну да, только она маму в пример приводила.

– Ага, мужика там звали Эрл, а маму у нее Перл.

– И работа у них типа была одинаковая, и ещё что-то.

– Ну да, только, кажется, она там половину всего на ходу выдумывала, лишь бы его остановить.

– Ну, ладно, я тоже кое-что выдумал. Не 28 ей было, а 25 только. Я просто подумал, что если будет больше общего, то что-то и выйдет.

– Извини, не выйдет.

– Да хрен с ним, с возрастом! Но, слушай, вот же нормальный знак вместо этого: мы оба помним эту серию. А сейчас уже как-то сложно встретить фанатов «Друзей».

– Да ладно, я раз по десять все сезоны смотрел. Какое-то время вообще, кажется, одними фразами оттуда говорил.

– Ну да, да, у нас с Олей то же самое было. Я её сам на сериал подсадил, а потом она лучше меня его знала. Типа, прихожу домой, говорю: «Вот, солнышко, была только такая картошка или никакой». А она: «Никакой, всегда бери никакой!»

– Ага, а у нас с Мишей любимой темой было: «Джо не делится едой!»

– Прикольно, да, одна из любимых серий.

– А какая любимая?

– Ну, наверное, там, где они в восьмом сезоне играли в игру, которую вел Джо. Помнишь?

– Конечно! Сыграем в «Одураченного»!

– А у тебя какая?

– Когда они викторину на квартиру устраивали. Сто раз, кажется, пересматривал, серьёзно.

– Ага: «Кем работает Чендлер Бинг?»

– А я выучил, кстати: статистический анализ и реконфигурация данных.

– «Кто-то из моих знакомых этим занимается…»

– «Я, я, этим занимаюсь!» Слушай, а кто из девушек тебе там больше нравится?

– Думал об этом не раз. Наверное, Фиби. Она из них самая необычная.

– А мне всегда больше нравилась Моника.

Антон резко опрокинулся назад, и окно опустело.

Через секунду Олег был на подоконнике и смотрел вниз, где мигала огнями красная пожарная машина. Люди в спецодежде недоуменно суетились вокруг тела, не зная, заняться ли им или спешить на пожар, тушить который они приехали.

Он слез с окна и забрался на табуретку в центре комнаты. Сидя на корточках, обхватив руками колени, он смотрел в ночное небо и пытался сообразить, стоит ли ему быстро разреветься сейчас или придержать эмоции до дома. Пока не получалось ни того, ни другого, но времени оставалось совсем мало. Скоро поднимутся пожарные, будут задавать вопросы, и совсем ни к чему повторять всю историю заново. Всё, решено: переживания внутри. Все чувства внутри – как им объяснить?

Почему? Зачем? Это не его дело. Они мельком только познакомились, он ничего не понял. И пусть другие понимают, причем тут Олег?

Он ничего не мог сделать, это правда, как можно – за десять минут? Объективно нельзя было ничего сделать, ничего изменить, тот парень уже сделал свой выбор и просто хотел поболтать.

Олег просто шел мимо. Просто проходил и случайно заметил. Заметил и пытался поговорить. Говорил и пытался убедить.

Не вышло. Ну, не смог. Ну, а как бы он смог? Никак! Не мог!

Он пытался, был шанс. На этот раз был. Но не вышло. Не получилось.

Снова.

Ничего.

Не получилось.

Прививка

– Коллеги, спасибо большое, что пришли. Отдельная благодарность нашим товарищам, нашедшим варианты добраться до нас издалека. Уверяю вас, что вы проделали этот путь не зря.

Николай оглядел помещение, места постепенно заполнялись. Под потолком ровным энергосберегающим светом горела спираль.

– Прошу прощения за столь поздний час, не мне вам объяснять, что другой возможности собраться у нас нет. Мы все тут люди занятые, и я, в меру своих сил, постараюсь сэкономить ваше время. Рассаживайтесь, пожалуйста!

Он осмотрел собравшихся. По сравнению с первым выступлением, которое Николай сделал месяц назад, количество слушателей увеличилось раз в пять. Большинство лиц было знакомо, с ними он сталкивался, так или иначе. С кем-то в прошлом – он увидел одного знакомого министра и двух депутатов. Хватало и незнакомых глаз. Наконец, все удобно расположились и замерли. Паре гостей не хватило мест, и они пристроились на подоконнике.

– То, о чём я хочу рассказать вам этой ночью, касается в первую очередь нашей страны. Того пути, что она избрала. Что мы с группой товарищей выбрали для нашей страны. Но, по сути своей, методы, о которых я буду вести речь, технологии, если хотите, они универсальны, мультикультурны. Более того, их основы мы заимствовали у других стран, близких нам духовно, и потому так же легко они могут быть экспортированы дальше. Поэтому для наших коллег издалека моя сегодняшняя лекция может оказаться не просто познавательной, но и вполне применимой на практике.

Сразу поясню, что доклад мой никак не касается экономических аспектов – для этого есть другие специалисты. Мы сосредоточимся на работе той команды, в которой я имел честь работать, а затем и возглавлять. На политической составляющей развития нашей страны. А если быть совсем точным и глядеть вглубь, то на культурно-политической составляющей.

Николай обвёл взглядом зал и убедился в том, что полностью владеет вниманием своей аудитории.

– Я уже упоминал, что в теоретическом обосновании нашего проекта мы руководствовались опытом двух близких нам стран. Начнём в историческом порядке. Швеция. Коллеги, какие у вас ассоциации с современной Швецией?

Он обратил руки к залу и сделал пару круговых движений ладонями, приглашая слушателей к диалогу.

– Европейский социализм, – неуверенно сказал молодой мужчина в очках. – Высокие налоги, большая социальная поддержка, – развил он мысль.

– Верно! – Николай одобряюще улыбнулся. – Что ещё?

– Высокое качество жизни, – поддержал разговор сосед очкарика.

– Согласен. Это всё такие общие параметры страны, в близких нам терминах. А если перейти на более, так сказать, человеческий уровень?

– Икея, – предложила полная блондинка в первом ряду.

– Так.

– Карлсон, – чуть стесняясь, сказал тучный мужчина на подоконнике. – Ну и вообще, сказки, Астрид Линдгрен, и всё такое.

– Хорошо! Ещё?

– Нобелевская премия, – кто-то из конца зала.

– Отлично. Вполне достаточно для раскрытия моей идеи. Какой же образ у нас сложился? – задал вопрос Николай, но на этот раз не стал дожидаться ответа. – Добрая, спокойная, благополучная страна, экспортирующая гуманизм и мирные ценности. Но обратимся к истории. Что вам, господа, известно об истории Швеции?

– Викинги, – очкарик снова был первым.

– Да, как и все скандинавы.

– Русско-шведская война, – вспомнил седой дедок. – Мы у них весь северо-запад отбили и столицу построили.

– Уже ближе к нам. Приятно, что наша история не забыта, – Николай помнил, как важно похвалить слушателей, сделать их полноценными соучастниками лекции. – У нас действительно был большой период войн со Швецией. А всё почему? Российское государство в ту пору было молодой империей, постоянно расширяющей пределы своих владений, и на западе столкнулось с империей угасающей – Швецией. Наш сосед к тому времени обладал большим запасом земель, в которых мы так остро нуждались, и готов был с мечом их отстаивать. Но не стоит наивно полагать, что владения эти достались шведскому королю бескровно, путём переговоров. Нет, это государство со времён тех викингов, что упомянул коллега, оставалось крайне воинственным. И не окажись русский император сильнее, завоевали бы шведы и наши земли. Итак, что мы видим?

Николай сделал паузу.

– Мы видим государство, которое совершило грандиозную метаморфозу: от завоеваний к экспорту культуры, от агрессии к гуманизму, от войны к миру. У страны была проблема, разумеется, это проблема только в рамках современных понятий, но тем не менее. И народ эту проблему решил. Но не по собственной воле.

Лечение было внешним. Швеция перестала выигрывать. Её соседи, включая Россию, наносили ей одно поражение за другим, пока, наконец, вместе с большей частью территорий не лишили её агрессии. Вы понимаете, о чём я говорю?

Часть голов, но не больше трети, согласно кивнула.

– Суть в том, что у страны есть проблема. И эта проблемная её черта доводится до абсолюта и вызывает крах. И после того как народ видит, что определённое поведение несёт одни проблемы, он отказывается от этой черты. Возникает, как мы его назвали, национальный иммунитет к проблеме. И Швеция теперь неприступна для заразы войны. Так же, как, например, Япония, но не будем на этом останавливаться подробнее. Есть ли вопросы по первому примеру?

Зал молча внимал.

– Хорошо. Перейдём ко второму, исторически и, в каком-то смысле, эмоционально более нам близкому. Я веду речь о Германии. Не буду утомлять вас игрой в ассоциации, любой ребёнок нынче скажет, с какой колоссальной проблемой эта страна столкнулась и, пусть снова не без чужой помощи, но мужественно преодолела.

– Фашизм, – шёпотом крикнул толстяк с подоконника.

– Нацизм, – поправил его седой мужчина.

– Абсолютно верно, – продолжил Николай. – Нечеловеческая ненависть к другим людям чуть не сожрала до сердца немецкий народ. А сейчас, за исключением жалких ошмётков, не то что нацизм, простой национализм претит жителям Германии. Но могло бы быть и другое развитие. Представьте, что, по тем или иным причинам, военная экспансия Гитлера остановилась. Вообразите, что нацисты подумали как следует и сказали: «Хватит воевать, всех не победить, остановимся в этих границах», – мудрое, кстати, решение, как оказалось. Что было бы тогда?

– Ну, хорошо, – попытался вступить в диалог рыжий парень. – Не было бы Великой Отечественной войны, много людей бы выжило.

– Это, к сожалению, ещё вопрос, кто погубил бы больше людей: война или сталинские репрессии, если бы они продолжились. Но не вызывает сомнений незавидная судьба народов под властью нацистов. Огромное количество людей оказалось бы в идеологическом плену. Ненависть захватила бы их сердца и души, и выросли бы поколения, не представляющие, как можно жить без ненависти к другим. Это была бы уже не беда Германии, а катастрофа Европы.

Лектор дал возможность слушателям прочувствовать весь масштаб.

– Но, к счастью (как ни жаль миллионов погибших, но к счастью), Гитлер не знал пределов. Нацизм развивался и рос до своего апофеоза. До своего полного разгрома. И теперь, я уверен, нет и не может быть никаких опасений, что в Германии возможна власть ненависти.

Николай заметил, что убедил не всех собравшихся, но решил не углубляться в дискуссию.

– Я изложил вам два примера, которые вдохновили меня и моих товарищей, волею судеб оказавшихся у власти (я бы даже сказал, неподалёку от власти) в России на рубеже тысячелетий. Мы задумались: какова главная беда нашей страны? Ваши варианты?

– Воруют, – отрубил толстяк.

– Есть такая проблема. Но, мы посмотрели, коррупция, сама по себе, есть везде, где-то больше, где-то меньше. И гигантских масштабов в нашей стране она достигла как раз из-за той беды, к которой я вас веду.

– Пьют много, – предложила дама из первого ряда.

– Ох, видели бы вы, как напиваются британские студенты. Как глушат залпом пиво немецкие бюргеры. Как, наконец, финны, наши соседи, падают в стельку пьяные. И ничего, наутро встают и работают. А у нас не работают. Почему? Да всё по той же причине! Кто догадался, о чём я?

Он оглядел зал. Те, кто уже слушал лекцию, сидели, довольные своим знанием. Остальные готовы были гадать дальше, но времени оставалось мало, и Николай решил идти дальше.

– Всё вера в царя-батюшку. Наш народ верит, что наверху сидит добрый малый, наместник бога на земле, который за всех нас радеет. Одна беда: его окружают злые бояре, но ничего, достучимся до него, и он наведёт порядок. И потому почти вся Россия делится у нас на два типа. Один смотрит наверх и видит: там воруют, а значит, и мне можно, и надо побольше и побыстрей, пока царь не заметил. А другой смотрит вниз, видит, что паршиво живётся, но сам ничего делать не будет – батюшку ждёт. И вот эта наша жизнь, с постоянным взглядом снизу вверх, – наша главная проблема. Решим её, сказали мы с товарищами, и всё остальное наладится.

Николай дал аудитории возможность осмыслить сказанное и с удовольствием наблюдал, как преображаются пониманием их лица.

– Мы решили действовать по той же схеме. Берём проблему, растим её, доводим до апофеоза, попутно сжигая подпорки (прошу прощения за образность), и сталкиваем с края пропасти. Вот он, крах. Вот он, иммунитет. Но, в отличие от приведённых иностранных примеров, иммунитет это не естественный, не извне, а искусственный, развитый внутри самого организма. Мы назвали это национальной прививкой.

Лектор сделал паузу, чтобы подчеркнуть важность введённого термина.

– И вот, технология ясна, возможности есть, остаётся понять, какими средствами работать. Самым очевидным вариантом был тоталитаризм во всей его красе, и хотели уже двигаться в этом направлении, но нас остановил исторический опыт нашей же страны. Ведь посмотрите, были же многомиллионные репрессии, и всё равно, тяга к культу личности, породившему эту жестокость, у народа осталась. Мы наивно (да-да, наивно, не смейтесь!) полагали, что причина просто в том, что не все знают об этих расстрелах, что многие не верят. И думали собирать неопровержимые доказательства, чтобы сделать их в момент краха всеобщим достоянием, благо интернет бы помог. Но мы провели исследование и, к ужасу своему, обнаружили, что большинство россиян в курсе. Более того, многие оправдывают эти репрессии, считая их необходимыми. Чего же мы сразу не поняли? Почему этот путь не работает?

Николай снова дал время подумать.

– Есть идеи?

– Это не касается каждого, – очкарик сегодня блистал.

– Абсолютно верно! Репрессии, пусть даже самые масштабные, охватывают меньшинство, и сколь бы большим оно ни было, если это не ты, то всё в порядке. Понимаете, те, кто считал репрессии оправданными в отношении отдельных лиц, были уверены, что это они, или им подобные, будут определять этих лиц. Что расстреливать будут они, а не их. А с таким подходом добиться ничего нельзя. Кроме того, культ личности как идеология, а не как средство, всегда несёт в себе нечто героическое: мол, так надо для блага страны. Нет, мы избрали другой путь…

Кто-то в зале закашлялся, и Николай недовольно посмотрел на него.

– Мы взяли лидера, годного на роль царя, способного взрастить культ своей личности, подавить всё вокруг, и сделали из него лидера мафиозной семьи. Мы помогли ему приблизить к власти своих друзей. Мы дали ему возможность контролировать финансовые потоки. Мы разрешили этому чекисту и его окружению разворовывать нашу страну, выкачивать из неё все ресурсы, оставляя лишь пустоты. И скоро всё рухнет. Не волнуйтесь, они успеют бежать с награбленным, и тем лишь помогут нашему замыслу.

Когда система падёт, когда чекисты-олигархи сбегут, всем и каждому станет очевидно, что вся эйфория, все закрученные гайки, все лишения свободы были нужны не для блага страны, а для благополучия конкретных людей. И каждый поймёт, что эта верхушка украла не у кого-то там, а у него лично, разрушила лично его жизнь (а так и будет, масштабы соответствующие, поверьте мне). И это, верим мы с товарищами, даст русскому народу (тому, что останется, конечно) прививку от царя. Даст понимание того, что никто, кроме самого человека, ему не поможет, и хватит лежать на печи, пора работать. И тогда наша цель оправдает эти чудовищные средства.

Николай вознес руки вверх, сам восхищенный торжественностью идеи.

– И пока я с вами тут отдыхаю, мои товарищи в администрации президента, в аппарате правительства неустанно работают над этой благой целью. Поведаю вам немного о деталях.

Вдруг долговязый, стоявший у дверей, пригнулся и закричал: «Шухер!»

В зале воцарилась суматоха, люди не знали, куда спрятаться, единственный выход был опасным. Дверь отворилась, ярко осветив палату, и внутрь зашёл престарелый санитар Аркадий со шваброй в руках.

– Чего устроили, негодники! Три часа ночи, а вы собрание устроили. А ну-ка, все по койкам, живо!

– Мы не потерпим цензуры! – вскричал Николай.

– Какая такая цензура, на вас снизу ребята жалуются. Вы им всех буйных своими лекциями разбудили. Николай Ефимович, вы же уважаемый человек, давайте, слезайте с кровати и ложитесь, продолжите завтра утром.

Все потихоньку разбрелись, и недавний лектор недовольно присел на постель. Оглядевшись, он понял, что остались только его соседи по палате, и со вздохом засунул ноги под одеяло. Аркадий подошёл и присел рядом.

– Полно вам о стране думать, дорогой. Теперь страна о вас позаботится, будьте покойны.

Санитар подоткнул Николаю одеяло под ноги, как тот любил, выключил свет и тихонько, чтобы не разбудить уже уснувших, закрыл за собой дверь.

Николай ворочался с боку на бок, несколько минут смотрел в светлое ночное небо за решётчатым окном, и, наконец, закрыл глаза. Ему снился Кремль и большие красные звёзды.

В гостях

– I swear, – запевал мужской голос под бодрый бой барабанов.

– Ай свеар, – подпевали ему хором где-то в комнате.

Игорь прикрыл дверь и огляделся по сторонам, пытаясь найти место для куртки. На вешалке всё было забито, и он бросил одежду поверх чьей-то чужой, горой лежащей на комоде. Пристроил рядом ботинки, специально купленные для прошлого свидания.

– I breathe, – продолжал певец в глубине квартиры.

– Ай брэс, – громко поддерживали его рядом.

Игорь прошёл по коридору, переступая через разбросанные вещи. Там он встретил первого человека на вечеринке – это был невысокий кудрявый парень, пробиравшийся в ванную. Игорь решил, что ему, как новичку, здесь стоит быть дружелюбным, и попробовал улыбнуться, но проходящий мимо этого, кажется, совсем не заметил.

– Your death, – орал солист всё ближе.

– Ёр дэс, – донеслось из ванной.

Он прошёл мимо двух симпатичных девушек, оглядевших его с ног до головы, и оказался на пороге тёмной комнаты. Вся мебель была раздвинута к стенам, чтобы освободить место для домашнего танцпола – там отрывалось человек десять. Ещё несколько сидело на диване, двое парней застряли у компьютера.

– My wear, – с диким надрывом ревел голос.

– Май веар, – нежно подпевала ему Аня.

Игорь встал в светлом проёме, так что заметила его не только она, но и все окружающие. Почувствовав себя неловко от любопытных взглядов, он поспешил к девушке.

– Я так рада, что ты пришёл, – Аня слегка обняла его за плечи и поцеловала в небритую щёку. – Тебе нравится эта песня?

Игорь не очень понимал, что в этом шуме может нравиться, но понял, какой ответ будет правильным, и кивнул.

– Это моя любимая группа! Они выступают через месяц на фестивале в Барселоне, и мы с ребятами хотим поехать.

Он представил себе карту мира на школьной доске, перед ней учительницу, протягивающую ему указку. Бразильцы и аргентинцы из футбольного клуба «Барселона» тянули его к Южной Америке, но нахмуренный взгляд географички вернул его в Европу. Кончик указки трясся от океана до примерно Украины, дальше которой искать не было смысла. Не выдержав молчания воображаемого собеседника, Игорь ткнул куда-то посередине, во Францию, и она разрослась на всю карту. Пролетели облака, промелькнули дома, за ними – деревья, и вот на доске раскинулась огромная лужайка, где под неслышную музыку танцевали красочно одетые молодые люди.

В левом нижнем углу он заметил Аню. В модных тёмных очках она шутила и смеялась со своими друзьями. К ним принесли коктейли, и они удобно расположились на траве, присосавшись к трубочкам. Игорь попробовал поместить себя в эту картинку, сначала стоя, затем сидя, но получалось только на корточках, а от этого все Анины друзья на него странно смотрели. Он почувствовал себя неловко и решил сменить тему.

– …я сама ещё не была там ни разу, но все, кто ни ездил, только и говорят, как там здорово, какая архитектура. И я понимаю, что это глупо, но мне уже заранее кажется, что этот город – моя родственная душа, прости за такие штампы.

– Ты сегодня потрясающе выглядишь! – и он действительно так думал. Аня была в короткой юбке и яркой майке с большим вырезом, который напомнил ему, что всё не зря.

– Спасибо! – с улыбкой сказала она. – Пойдем, я тебя с кем-нибудь познакомлю.

Игорь с удовольствием бы ни с кем не общался, кроме своей девушки, но не успел придумать, как сформулировать это красиво. Оставив в комнате людей, не устававших танцевать, они попали в соседнюю комнату. В углу происходило что-то странное: две девушки стояли, опираясь руками и ногами на какую-то клеенку с разноцветными кругами. Их тела были возбуждающе переплетены, и, казалось, именно за этим наблюдали собравшиеся вокруг молодые люди, но затем одна из девушек, не выдержав, упала, и все начали поздравлять вторую.

Они направлялись к этой компании, но Аню окликнул какой-то парень. Игорь узнал в нём кудрявого парня, встреченного на входе, и кивнул ему, как уже знакомому. Но тот снова оставил приветствие без внимания, а вместо этого на правах старого приятеля тепло обнял Аню.

– Как будто сто лет не виделись, – Игорю показалось, что кудрявый вечность не разжимал объятия вокруг его девушки. – Отличные серьги! Очень подходят к твоим глазам!

– Спасибо! – Аня рассмеялась. – Это ведь ты их подарил.

– А я прекрасно помню. И рад, что они так тебе идут. Впрочем, безделушки неплохие, но они меркнут в красоте твоих глаз.

Аня кокетливо подняла взгляд к потолку. Тем временем Игорь вспомнил, как ведут себя герои сериалов в таких ситуациях, и закашлял.

– С тобой всё в порядке? – Аня обернулась к нему с беспокойством. – Ты чем-то подавился?

Игорь молча кивнул головой.

– Да, кстати, Вадим, это Игорь. Игорь, это Вадим.

– Очень приятно, – кудрявый, не сводя глаз с Ани, пожал руку её молодого человека. – Тебе принести чего-нибудь выпить?

– Давай я схожу, – Игорь почувствовал, что надо как-то встрять в эту ситуацию. – Пива?

– Я думаю, лучше мохито, – покровительственно улыбаясь, ответил Вадим. – Как обычно, – добавил он и вышел из комнаты.

Пауза возникла слегка неловкая: она явно не собиралась ничего рассказывать об этом парне, а он был уверен, что спрашивать о других – ниже его достоинства. Наконец, он спросил, как она провела день, и погрузился в рассказ о сложных зачетах и экзаменах.

Он слушал про злобного препода, который придирался к каждой мелочи, и вспомнил, что сегодня ребята звали его на день рождения, на квартиру, тоже на ночь, и, в принципе, ещё не поздно. Он рассказал об этом Ане, выдав случайную пьянку за важное событие, и она сказала, что ничего страшного, если сегодня Игорь побудет с ней ещё часок, а потом поедет. А вместе они побудут завтра. Ощутив скорую свободу, парень почувствовал себя легче и даже удачно рассмешил Аню своевременной шуткой.

Его хорошее настроение испарилось, как плевок на раскаленном утюге, когда к ним вернулся Вадим. Он принёс два стакана, отдал один Ане, из другого отхлебнул сам. Зелёные листья в коктейле живо напомнили Игорю сочные заросли на родительской даче. Их никогда никто не расчищал, ещё до его рождения отец стал важным человеком, и мать решила забросить огород, выращивая лишь цветы у входа. Поэтому сорняки, выросшие в полный детский рост, стали его личными джунглями, где он бродил, охотился на тигров. Впервые поцеловался с соседской девчонкой. А потом она отчаянно болела за него на футболе с местными пацанами, радуясь, как безумная, каждому из двух забитых им голов.

– Сыграть бы в футбол, – подумал Игорь.

– Давай! – неожиданно воодушевленно ответил Вадим, до этого рассказывавший о какой-то молодой группе.

В другом углу стоял футбольный стол, который Игорь раньше не замечал. До этого он видел такие только в одном баре, куда пару раз ходил с сестрой, и не знал, что такие кто-то ставит дома. Кудрявый ждал его уже с другой стороны, крепко взявшись за ручки жёлто-синих. Игорю достались чёрно-белые.

Тихо, как будто только крайним волоскам, Аня прошептала: «Удачи!» – и вбросила мяч. Раз, раз, громкий стук в левых воротах. «Сбрасывай», – сказал Вадим после пары секунд, пока Игорь пытался понять, что произошло.

Девушка, не отрываясь от телефона, на котором набирала сообщение, подала ему мяч, и он вбросил сам, даже так, что мяч задержался у черно-белого игрока, но лишь до первого удара. В следующий раунд он оборонялся секунд десять, на счёте 3:0 успел нанести пару ударов. Но вновь трибуны ревут: «Доставай!» Соперник не улыбался, но всё равно буквально излучал гордость собой, как будто на десятом голе он поднимет вверх золотой кубок, а может, и чего важнее.

Игорь взглянул на Аню, она смущенно улыбалась, глядя в сторону. Он понял, что шансов победить нет, но хоть один гол почета ему нужен совершенно точно, а для этого личного мастерства не хватит никак, и нужен план. Вот, мяч в центре, у Тимощука. Он делает левое обманное движение и передаёт мяч направо, на Быстрова. Тот быстро – по-другому нельзя – бьёт прямо, без цели. Мяч отлетает от стенки, и на подборе первый – Денисов, который уже бьёт точно в цель, мимо не успевшего переключиться вратаря.

Движения не получилось, вместо этого центральный игрок лишь освободил место для удара, который одним движением реализовал желто-синий футболист, довольный собой во всю ширину своего деревянного лица. Аня достала мяч из ворот и нахальным движением бёдер подвинула парня вправо. Она взялась за ручки защиты, и игра чуть выровнялась, по крайней мере, пропускали они редко. Пару раз их крайний правый защитник точным ударом Роберто Карлоса уменьшал разрыв в счёте, но нападающие Игоря по-прежнему мазали, так что жёлто-синие уверенно выиграли 10:2 и побежали обниматься в раздевалку.

К тому времени вокруг стола уже собралось несколько молодых людей, с напитками в руках заинтересованно следивших за игрой. Так что Вадим, кажется, с ещё большим удовольствием обошёл вокруг стола. «Тренируйся!» – он пожал плечо соперника и подал Ане стоявший рядом бокал, пустой едва наполовину.

Все вокруг болтали между собой, до Игоря доносились обрывки непонятных фраз, содержание которых ему никто объяснять не собирался. Аня рядом хохотала и стучала кудрявому в грудь, и надо было срочно что-то сказать, привлечь внимание, но не как попало, а попасть в тему. Он прислушался к музыке. Молодой голос неровно тянул:

Первая фраза сразу же напомнила Игорю что-то знакомое, кажется, где-то виденное, но только окончание куплета помогло догадаться, что именно – точно такими словами он описывал друзьям впечатление о фильме. Но тут о нём наверняка думали по-другому, и сказать стоило что-то умное.

– А я видел это кино, – пара голов повернулась к нему. – Ну, про которое в этой песне поётся. Хромая гора, или как его там. Про ковбоев, которые типа спали друг с другом.

Теперь уже все смотрели на него, и даже кудрявый – с заметным интересом.

– Там они, вроде как, счастливы вместе, и всё такое. Ну и плевать, что другие подумают. Но я вот тогда вышел из кино и представил, а что вот сын этого ковбоя подумал, когда узнал, что батя трахается с другим ковбоем. Наверное, расстроился бы очень. Так что я понимаю, о чем тот пацан поёт. Я бы тоже такую песню написал, если бы группа своя была.

Одна девушка прыснула от смеха, остальные молча смотрели, не понимая, будет ли продолжение, но, не дождавшись, вернулись к прежним разговорам. Вадим улыбался. Аня подошла к Игорю.

– Ты, вроде, пива хотел. Пойдём на кухню, достанем. А то ты и так скоро уже уходишь.

Открытый холодильник неожиданно поставил Игоря в тупик. Ни одна из бутылок, которыми под завязку были забиты два отсека, не была ему знакома.

– Как в Греции, – с искренним восхищением пробормотал он.

– Что, прости? – не поняла Аня.

– Ну, знаешь, как говорят, что в Греции всё есть. Так и здесь.

– Расскажи об этом МВФ, – неожиданно где-то слева сзади рассмеялась коротко стриженная девушка. – Что в Греции всё есть. Вот они удивятся!

Молодые люди, кто стоял рядом, тоже засмеялись. Посмеялась Аня. Деланно хмыкнул и Игорь. Он бросил взгляд на парней, расположившихся на просторном подоконнике, и достал такую же бутылку, как у них. Пиво оказалось вполне себе ничего.

Аня подвела его к новой компании и представила всех, но парень, как всегда, никого не запомнил с первого раза и, не рискуя перепутать имя, молча слушал. Собравшиеся были все явно студенты. По крайней мере, они обсуждали сданные экзамены, делились забавными случаями («И вот, он уже расписывается в зачетке, а у меня ремень не выдерживает, и все бомбы выпадают прямо под ноги»), строили планы на лето.

Игорю удалось только вставить короткое: «Жесть!» в рассказе про бомбы и то только потому, что он думал, случится взрыв, но его искренняя реакция на опасность удачно совпала с настроениями студентов, не представляющих, что может быть хуже обнаруженных на экзамене шпаргалок. Мелодичной гитарой заиграл телефон у Ани, и она вышла. Заметив это, девушка, шутившая про Грецию, решила поддержать знакомство:

– Игорь, а у тебя как экзамены? Закрылся или на допсу?

Он замялся. Вопрос был посложнее тех, что иногда задавал старший мастер на работе («Мы же на эту ауди новые колёса поставили! Почему протектор стёртый?»), а ведь и они ставили его в тупик.

– А я не учусь. Сейчас.

– Да ладно? Зимнюю завалил, что ли? – девушка засмеялась с выраженным пониманием. – Восстанавливаться будешь или заново в другой универ пойдёшь?

Аня вернулась и обняла сзади, но от этого Игорь стал волноваться только ещё сильней.

– А я не учился никогда. Я пробовал поступить в Герцена, но завалил.

– Как можно не поступить в Герцовник? – пробормотал рядом знакомый кудрявый голос.

– Ну, а потом сходил в армию. Вернулся вот, устроился работать. В автосервис. Платят нормально.

– Так сейчас же тоже можно поступить, – коротко стриженная девушка не унималась, остальные просто слушали. – Как раз скоро вступительные.

– Да не… – протянул Игорь. – Я не собираюсь. Не вижу особого смысла.

– Ну да, высшее образование не для всех, – то ли всерьёз, то ли с сарказмом сказал высокий парень.

– Я просто не думаю, что меня там чему-то могут научить. Я просто потрачу годы жизни, а может, ещё и деньги, а результата никакого. Я вот умею работать руками, этим и живу. Жизнь меня, так сказать, учит. Как надо делать, а как не надо. Я уже там много узнал, чему бы меня в универе за пять лет никогда бы не научили. Так что всё нормально.

Его последние слова практически потонули в общем разговоре.

– Нет, ну в современном мире без высшего образования никак.

– Да, конечно, приходишь на работу устраиваться, там диплом первым делом спрашивают.

– С одной стороны, конечно, верно, наше образование никуда не годится, но, чтобы учиться за рубежом не с нуля и за нормальные деньги, без диплома никуда.

– А по-моему, главное, что даёт универ, – это определенный склад ума. Когда учишься мыслить на новом уровне, рассуждать, искать…

– И быстро решать сложные задачи. Я вот на этом курсе совсем забил на лекции, учил за пару дней перед экзаменом, и ничего, сдал. А теперь это умение на работе очень пригождается!

– Да дело даже не в этом! Высшее образование – это ведь такой культурный уровень. Когда у тебя с твоим собеседником есть некоторый общий базис, и в его рамках вы можете оперировать общими понятиями. А иначе как?

– Не, пусть у каждого будет свой выбор. Без сантехников, знаете ли, никуда, и нужно честно это признать. Но я себя без универа не вижу. А как же вся социальная среда?

– Точно! Ведь посмотрите во власть: там все друг другу однокурсники. А если ты не учился нигде, то и не пробьёшься никуда!

На самом деле, все говорили на одном уровне, но Игорю казалось, что гул и плотность голосов нарастают, как снежный ком, и скоро его сметёт, раздавит общим осуждением. Он чувствовал себя у доски на показательном уроке, где с мелом в руке стоит совсем беспомощный, не в силах найти неизвестное, а его распекают и учитель, и завучи. А на задней парте сидит мама и грустно смотрит. Или даже не смотрит.

В таких ситуациях он стоял всегда, слегка съежившись, думая лишь о том, как пережить эту волну. Мечтал, что вдруг что-то случится, появится что-то, некто, бог из машины – это выражение он неожиданно запомнил на уроке литературы – и прекратит это всё, спасёт, остановит.

Вдруг так случилось. Шумно распахнув дверь, стукнув ей о стену так, что штукатурка посыпалась, на кухню вбежал низенький толстячок: «Там на улице кто-то сверху упал, насмерть!» – и убежал обратно. Все повалили за ним, создав пробку в узком проходе. Игорь вышел последним, не забыв прихватить куртку и мелочь, лежащую на комоде.

Ловить на вечеринке больше было нечего. Выпавший мужик внес некоторое оживление, но потом это только всех загрузило. Аня тоже куда-то пропала вслед за своим странным парнем, но не вместе – Вадим это с удовольствием отметил. Другие девушки этой ночью его не интересовали, и он вышел на улицу с новой открытой бутылкой.

Спустя пару звонков он нашёл одноклассников, зависавших в недавно открывшемся клубе, и отправился к ним. Однако там ему не повезло – вход был платный, а последние наличные Вадим отдал водителю. Единственный банкомат рядом, как назло, не работал. Попробовал позвонить друзьям, но телефон одного был выключен, второй не брал трубку, наверное, не слышал. Неожиданно на лестнице он встретил однокурсника и подумал занять у того денег, но не решился – они были едва знакомы, и Вадим даже не был до конца уверен, как того зовут.

Вариантов осталось немного. До открытия метро ждать ещё было слишком долго, и Вадим решил погулять в поисках банкомата. Он прошёл метров сто и вдруг наткнулся на знакомое лицо.

Игорь тоже был очень удивлён такой встрече.

– О! Кудрявый, привет! А ты чего тут делаешь?

Объяснять детали совершенно не хотелось, и Вадим ответил, что просто гуляет, заодно удивившись такой фамильярности недавнего знакомого. Он также заметил, что за час, прошедший с их последней встречи, Игорь успел оперативно набраться.

– А мы тоже гуляем! Тут, во дворе. Мы за сигаретами с друганом выходили, – за спиной медленно кивнул бритый здоровяк. – А сейчас обратно. Айда с нами!

Вадим замялся, и собеседник правильно понял его молчание.

– Да ты не стесняйся! Там все хорошие ребята. И сидим хорошо! Перенесли, понимаешь, весь стол на улицу, во дворик – шикарно просто сидим! Ну, пойдём, пойдём…

Игорь приобнял знакомого за плечи и, не принимая отказа, повёл вглубь домов. Пока шли, Вадим каждую секунду думал, что вот сейчас можно сказать: «Да не, я лучше пойду» или: «Если честно, меня тут ждут», но произнести это казалось чем-то ужасно неловким, потенциально обидным. Так что он, как часто случалось в детстве, представил себя биологом-исследователем, которому ради пользы науки предстояло провести несколько часов в обществе дикой фауны.

Парень не обманул – сидели и в самом деле хорошо. На детской площадке в квадрат были сдвинуты четыре скамейки. В центре находился импровизированный стол из нескольких вынесенных из дома табуреток, на них несколько бутылок водки, большинство уже пустые, огурцы, помидоры, прочая нехитрая закуска. Когда они подошли, как раз разливали, и одна из девушек причитала: «Ой, нет, нет, хватит, стой!» Теми же словами, только тише, чтобы не услышали, она позже будет отбиваться от настойчивых приставаний кого-нибудь из тех, кто не до конца нажрется – прогнозировал внутренний антрополог.

– А у нас пополнение! Друган мой, Вадик. Вот тут, реально по улице бродил, не знал, куда приткнуться.

– Ооо, – протянул разливавший. – Давай ему штрафную! За именинницу.

Едва успев пожать все руки, Вадим получил уже пластиковый стаканчик, полный теплой водки. Его развернули к центру вечеринки – полной девице, смотревшей на него пьяными влюбленными глазами, и отпираться, апеллировать к своей бутылке пива было совсем неуместно. Пришлось нести что-то про любовь и счастье, про «оставаться такой же очаровательной», в то время как мысли все были сосредоточены на стаканчике, заранее внушающем тошноту. В какой-то момент Вадим поймал себя на словах «пленять сердца» и осознал, что это уже перебор. Он оборвал фразу, поставив точку, где пришлось, и чокнулся со всеми, до кого дотянулся.

Отпить получилось совсем немного, от силы четверть. Рука сама остановилась, почувствовав близкий предел. Вадим опустил руку со стаканчиком, надеясь, что никто не заметит такой растраты, и приложился к спасительной бутылке. Пиво, пусть тоже уже тёплое, разлилось внутри, догнав водку. Всё ещё было слегка противно, но совсем не так, как с первым глотком. Вадим огляделся по сторонам, нашёл себе место рядом с двумя дурно накрашенными девушками и прислушался к разговорам.

Его соседки обсуждали какого-то парня, судя по приглушенному упоминанию его имени, находившегося в этой же компании. Обсуждаемый встречался с одной из собеседниц, но затем переспал с другой, а когда об этом стало известно, и та его бросила, сначала долго просил прощения, но затем напился и повторил измену. Сперва Вадим надеялся на интересное развитие событий, ну или хоть какое-нибудь, но монотонные диалоги в жанре «а он, а я» быстро наскучили.

Рядом раздались шумы, а затем заиграла музыка. «Заработало!» – воскликнул довольный голос. Пошёл ленивый гитарный бой, за ним вступил серьёзный мужчина, с высоты прожитых лет рассказывавший молодым ценителям истории своей непростой судьбы. Девчонки возмутились.

– Мы не для этого магнитофон тащили! Включите танцевальное что-нибудь.

Несколько минут ребята препирались, но девушки предъявили беспроигрышную карту – желание именинницы. Та громко вопила: «Танцевать!» и болтала ногами.

Зашевелился поиск, и музыка сменилась. Голос помолодел и наполовину перешёл на английский, гитары сменились синтезаторами, оживился ритм, но Вадим не мог отделаться от ощущения, что песня играет всё та же. Припев «Ты май лав, ты звезда», отыграв несколько раз, крепко засел у него в голове, повторяясь на манер заевшей граммофонной пластинки. Вадим понял, что надо срочно развеяться.

Он встал и наткнулся на Игоря.

– А, вот ты где! Отдыхаешь? Пойдём, выпьем с нами! – он снова повел его за плечи, на этот раз недалеко – к противоположной скамейке, где сидели уже знакомый здоровяк и ещё пара молодых людей в спортивных костюмах.

– Кудрявый! А ты чего не стрижёшься? – спросил один из них.

Вадим забыл о таких вопросах со школы, когда прическа, наряду с музыкой и отметками в дневнике, была основанием для серьёзных конфликтов. Впрочем, сами по себе ответы никогда ни на что не влияли, а могли лишь чуть ускорить или отдалить неизбежное.

– Нравится так.

Парень не стал развивать тему, но заговорил Игорь.

– А давай, брат, выпьем за знакомство! Мы же за это ещё не пили?

– За знакомство! – ответил Вадим и чокнулся своим пивом с его стаканчиком, но Игорь не спешил выпить.

– Давай выпьем за замечательную девушку, благодаря которой мы познакомились! За Аню! До дна! – и опрокинул в себя стакан, осушив его в несколько глотков.

Вадим обрадовался, что на этот раз его не заставляют пить водку, и приложился к бутылке, намереваясь честно опустошить её. Но выпитая раньше смесь внезапно дала о себе знать, и он закашлялся, одновременно еле сдерживая тошноту. Он стоял так, сложившись пополам, когда Игорь допил свой напиток и бросил пустой стаканчик под ноги. Он похлопал проигравшего собутыльника по спине и довольно протянул: «Тренируйся».

– Что-то слабоват твой братан, – сказал кто-то из парней, пока Вадим усаживался на скамейку. – А чем он по жизни занимается?

– О, Вадик у нас умный парень, – в голосе Игоря даже послышалась какая-то гордость. – Учится, студент он.

– Молодцом, чё! И где учишься? – это интересовался уже здоровяк.

– В университете.

Вадим ещё раз прокашлялся, но, в целом, чувствовал себя пристойно и готов был сам отвечать.

– Ну, по тебе видно, что не в ПТУ, – здоровяк рассмеялся. – В каком универе-то? На кого?

– В Большом Университете, – Вадим аккуратно позволил себе лёгкий снобизм в интонации. – Который на Васильевском. На филфаке.

– Че? На философском, что ли?

– На филологическом.

– И кем ты будешь? Филологом? – это предположение Игоря показалось парням смешным, и они засмеялись.

– Типа того, – Вадим не знал, как реагировать на такое. – Я изучаю скандинавские языки. Может, буду переводчиком работать. А может, брошу всё и займусь чем-нибудь другим.

– Бросить всё – это круто, – сказал здоровяк. – А то, переводчиком – это как-то не по-мужски. Мне кажется, это всё для баб, а пацан руками должен в жизни сначала поработать. Я без наезда, ты просто подумай.

Вадим пожал плечами.

Прошло около получаса, к случайному гостю с расспросами больше никто не приставал. Вадим слушал разговоры, периодически поглядывая на время, и мысленно репетировал фразу: «Ну, я на метро!» Но ещё было рано.

Он всё так же сидел рядом с Игорем и его друзьями. Тот, изрядно опьянев, не уменьшал темпа и с новым стаканом начал рассказывать про Аню. Вадим прислушивался, но пока не было ничего интересного. К ним подошла одна издевушек и попросила сходить ещё за водкой – запасы иссякали. Игорь знал, где рядом можно купить ночью алкоголь, и взял деньги. Его друзья пошли с ним за компанию. Поднялся и Вадим, он надеялся, что разговор про Аню продолжится.

Вместо этого, однако, парни переключились на новую машину, которую взял один из них. Они обсуждали какие-то детали, которые надо поменять, и перешли на язык, в котором Вадиму были знакомы одни глаголы, да и то не все. Поддержать беседу ему было нечем, автомобили он не любил и не понимал, как вообще можно интересоваться грудой металла. Вернуть разговор к интересующей его теме сам он тоже не решался и просто ждал, когда это случится само.

Они направлялись к небольшому магазинчику, где продавщица («тёмненькая такая, задница у неё ещё отличная») должна была за лишнюю сотню закрыть глаза на поздний час. Оттуда, еле открыв тяжелую дверь, вышел парень в нелепых шортах. Он отпустил дверь и, потеряв равновесие, сильно качнулся. Упал бы, если бы не встретил плечом металлическую колонну, а так только расплескал на неё пиво из своей открытой бутылки.

Игорь с друзьями засмеялись, улыбнулся и Вадим. Он, чтобы не заходить вместе в магазин, присел, сделав вид, что завязывает шнурки. Парень ответил им неодобрительным взглядом. Они приближались друг к другу, здоровяк вдруг зашатался, как сильно пьяный, и повалился на товарища справа. Выровнялся, как ни в чем не бывало, и заржал, тыкая на приближающегося парня в шортах. Тот насупился и сделал суровое (по крайней мере, Вадиму так показалось) лицо.

Когда они поравнялись, Игорь, шедший впереди и не спускавший с парня глаз, вдруг рявкнул: «Чё смотришь!» – и дёрнулся в его сторону, изображая удар. Тот отскочил и напрягся ещё больше, но, убедившись, что его лишь пугают, спрятал взгляд в асфальт и пошёл через парней. Пройдя мимо последнего, лысого здоровяка, парень в шортах вдруг неловко перехватил бутылку горлышком вниз и с разворота разбил её о бритую голову. Бугай упал, Вадим видел кровь у него на затылке, а парень в шортах бежал, но не прочь, а навстречу оставшимся. Те среагировали быстро: парня свалил первый же удар ногой в грудь.

Вадим не понимал совершенно ничего. Почему вдруг кто-то, даже совершенно пьяный, напал с бутылкой на незнакомых людей. С ним, очевидно, что-то было не так, и Вадим думал, что парни его успокоят, может, не очень деликатно, а затем они узнают, в чём дело. Но подскочивший Игорь без всяких сомнений с размаху заехал парню по лицу. Два других его друга тоже ничего не ждали, а стали методически пинать его, куда придётся. Они не жалели ни своих сил, ни здоровья парня. Тот уже валялся без движения, с основательно разбитым лицом. Здоровяк начал подниматься и явно не собирался оставить парня просто так.

Присев на корточки, всё ещё держа пальцами завязанные шнурки, Вадим смотрел на происходящее. Он не знал, что делать, не понимал, как и кому тут можно помочь. Невдалеке прошла группа молодых людей, они заметили избиение, но не замедлили хода.

Вадим снова посмотрел на свои шнурки. Он убедился, что на обоих кедах они хорошо завязаны. Затем он развернулся спиной к происходящему и со старта в полуприседе, как учили на физкультуре в школе, рванул к дороге и, не оглядываясь, выровняв темп, бежал к ближайшей станции метро.

Дождаться утра

С билетом повезло. Костя взял последнее место в плацкарте. Кто-то сдал в последний момент свой билет, купленный заблаговременно, и Косте досталась нижняя полка в первом же купе. Напротив сидела невыразительная девушка лет тридцати. Боковые места заняла пожилая пара. Верхние полки оккупировали какие-то пацаны.

На вид им было лет тринадцать, но, может, и старше. Определять возраст Костя никогда не умел. Зато вскоре он понял, что этих школьников полон вагон. Поезд только тронулся, а они уже носились туда-сюда. В основном мальчики, но проскочило и несколько девчонок. Костя достал журнал и читал большую статью, периодически поглядывая на детей поверх строк. В рюкзаке тоскливо грелись две банки пива.

Пить при детях совсем не хотелось. Хотя Костя подозревал, а точнее, даже не сомневался, что в отсутствие взрослых эти дети с алкоголем на «ты». Пьют тихонько по вечерам в садике пиво. А иногда чей-нибудь старший брат покупает им водку. Потом они заедают предательский запах тонной конфет и шоколада, а когда их тошнит ночью, они говорят родителям, взволнованно стоящим рядом, что отравились чем-то в столовой. И на следующий день сердитый молодой отец звонит в школу и выясняет, чем вчера кормили его ребёнка, и свежие ли продукты, и у всех ли поваров есть санитарная книжка, и грозится позвонить в Роспотребнадзор. Костя поморщился.

В любом случае, доставать пиво при них было решительно нельзя. Даже с журналом было как-то неловко, хотя девушка на обложке выглядела вполне пристойно. Школьники, тем временем, бегали вокруг, как будто испытывая Костю на прочность. Пошла проводница: «Ваши билеты?» Соседи, два светленьких пацана, уселись рядом. Вытянулись, как на параде, и только часто перешёптывались. Костя прислушался, но ничего не разобрал.

– Хотите, местами поменяемся? – предложил он ребятам. – Я возьму одно ваше верхнее, а вы сидите тут на моём.

Они охотно согласились, хотя были слегка смущены неожиданным предложением. Девушка с полки напротив казалась недовольной, но её мнение совсем никого не интересовало. Костя перекинул рюкзак и журнал наверх, забрался следом. Лёг на спину, вытянул ноги – они чуть свешивались в проход. Ворочаясь, развернул журнал, поставив его щитом на границе полки. За ним Костя расположил банку и медленно, стараясь сделать всё бесшумно, открыл. Не удалось, пиво зашипело, и он напряжённо вгляделся вниз, не заметил ли кто.

Мальчишек на его бывшей полке стало уже четверо. Один играл в карманную приставку, остальные уставились в его экран. Костя пригубил пиво. Раньше он так не прятался, спокойно пил, иногда с соседями, чаще один – в ночных поездах все пьют, кого это волнует? И детям сейчас, должно быть, плевать, что он там делает. Они не маленькие и всё понимают. Это от младенца можно скрыться, обмануть, притвориться идеальным. Но потом он чуть вырастет и почувствует все твои огрехи – запах алкоголя, табака, может, ещё чего, ему пока ещё незнакомого. От них не спрячешься.

Он поёрзал. Матрас слишком жёсткий. Вообще, стоило бы сейчас застелить постель, пока светло и соседи не легли. Но с открытой банкой ничего бы не вышло, и Костя продолжил пить, всё так же скрываясь за журналом. Он пробовал читать, но слова пролетали мимо. Несколько раз перечитал один абзац, затем перестал и пытаться. Спешить с пивом не хотелось, прощальные слова на платформе вообще отбили желание пить, и он делал это по привычке. Впрочем, спустя полбанки он уже вошёл во вкус. Слегка подобрел и даже улыбнулся сидящим внизу детям, но они всё так же были увлечены игрой.

Убрав журнал, Костя полностью откинулся назад и допивал свою первую банку. Хотелось уже вытащить вторую, но на всякий случай он сперва достал телефон. Сообщений не было. Очень хотелось что-то написать, он сам не знал что, скорее всего, сочинилась бы какая-то глупость, но это неважно, главное – начать разговор. Но она просила не писать и не звонить до утра, и он не хотел показывать слабость.

Допил пиво, спрятал в рюкзак. Слез вниз, там девушка уже спала. Пацаны, поняв, что Костя собирается устраивать постель, сбежали в другое купе. То ли не хотели мешать, то ли пытались сохранить личное пространство без взрослых. С ними всегда так – не поймёшь, что у них на уме. На виду выглядят паиньками, а стоит скрыться с глаз – отрываются, как хотят.

Костя забрался назад, на чистую простынь. Мальчишки, как знали, вернулись обратно. Ходили не зря, хрустели чипсами, сухариками. «Сколько у тебя?» – спросил один другого. Тот прошептал ответ, первый довольно кивнул.

На что им деньги? Шоколадки и кола? Подарки девчонкам? Алкоголь? Ещё должно быть рано. Сам Костя попробовал вино в пятнадцать, но некоторые сверстники утверждали, что начали пить ещё в пятом классе, а эти выглядят даже постарше. Он не заметил, как на автопилоте открыл второе пиво и сделал несколько глотков. Интересно, когда они начинают заниматься сексом? Обсуждают они всё это уже в детском саду.

То есть да, в его детстве они тоже тайком говорили друг другу всякие непристойности. Но это было на уровне «попой нюхаешь цветы», а сейчас во дворе от подростков он слышал слова, которых не употреблял даже в мыслях до самых старших классов.

Костя вдруг подумал, что ведёт себя, как унылый старик, пусть и в мыслях. Он достал журнал и развернул его там, где читать не требовалось.

Минут через двадцать отключили верхний свет. Костя попробовал читать с подсветкой телефона, но напрягаться не хотелось, и он совсем убрал журнал. Пива оставалось уже немного, он допивал его, перевернувшись головой к проходу. Пацаны внизу подождали минут пять и снялись с якоря. Костя проследил за ними и увидел, как они уселись на полках через три или четыре купе от него. Он прислушался, но всё заглушал стук колёс, и только за стенкой, у проводника, что-то звенело.

Мимо прошли две девочки, явно из той же компании. Та, что повыше, показалась Косте весьма симпатичной. Он дал бы ей лет шестнадцать на вид. Здравый смысл, впрочем, подсказывал, что она должна быть того же возраста, что и его малолетние соседи, а значит, с ней и пытаться заговорить не стоило бы.

Понимая всё это, он, однако, тихонько слез с полки, оставив там недопитую банку, и встал у прохода. Девочки вскоре пошли обратно, кажется, из купе проводника. В руке у низенькой был пакет, издававший подозрительные звуки. Как будто одна алюминиевая банка стучалась о другую и тёрлась о третью. Они прошли мимо, даже не посмотрев на парня, и спрятались там же, куда до этого ушли пацаны. Оттуда Косте послышались приглушенные звуки радости.

Он достал своё пиво и поднял его в сторону невидимой уже молодой компании, как будто чокаясь с ними. Девчонки ничуть не лучше пацанов. Всё так же пьют и, наверное, курят. Только ещё они выглядят старше и могут цеплять взрослых парней или даже солидных мужчин. Те будут баловать их качественно иным вниманием и серьёзными подарками, а девочки разомлеют и отдадут всю свою юность этим похотливым животным. Хорошо, если дотерпят до пятнадцати. Но всё равно, по внешности сейчас ничего не понять.

В банке оставалось уже на донышке. Можно было взять ещё у проводницы, но пить одному больше уже не хотелось. Костя двинулся вперёд, где-то там, через пять выгонов, ожидался вагон-ресторан. Кроме того, хотелось взглянуть на эту компанию. Посмотреть, сколько им лет, что они пьют. Услышать, о чём говорят.

Когда он дошёл до них и задержался в проёме, как будто случайно, несколько пар глаз посмотрели на него. Руки задвигались, пряча что-то за спинами. Но пара школьников, на вид самых самоуверенных, не стали и пытаться что-то скрыть. Один даже с наглым видом отхлебнул из пластиковой бутылки. Затем всё же посмотрел на Костю, но только чтобы спросить: «Сигаретки не будет?»

– Не курю, – соврал он и двинулся дальше.

Вагон-ресторан был тих и неприметен, как всегда в час ночи на пути из одной столицы в другую. Четыре стола, за одним из них пили водку двое мужчин лет под сорок. Костя сел от них по диагонали. У полненькой официантки заказал бокал дешёвого пива, орешки. Громко играла глупая музыка, в телевизоре на стене без звука шёл старый советский фильм. Костя смотрел его сквозь мысли, пил и ждал.

Через полчаса в ресторан вошла пара. Мужчина, около тридцати, с ранней, хоть небольшой, лысиной. Девушка, молодая, блондинка, симпатичная. Они были совсем непохожи, и потому Костя сразу решил, что наверняка женаты. Сели за столик справа, девушка лицом к нему, и парень заметил кольцо на безымянном пальце.

Он потерял интерес к соседям, но, в надежде на новых гостей, повторил предыдущий заказ. Фильм по телевизору закончился, пошёл эстрадный концерт, и Косте стало совсем скучно. Он пил молча, поглядывая то на соседей, то за окно – смотреть там, впрочем, было не на что. Несколько раз проверял телефон, сообщений всё так же не было. Один раз, не выдержав, просмотрел все входящие за прошлую неделю. Читал, думал, смотрел на соседей. Мужики допили водку и ушли.

Прошло ещё минут сорок, посетители в ресторане больше не появлялись. Костя думал о том, что пора бы уже идти к себе, ложиться спать, а не терять время. Но он заметил (или ему показалось), что последние минут пять девушка часто смотрит в его сторону. Её собеседник, кажется, был ей скучен. Но, несмотря на это, Костя понимал, что в таких условиях ничего интересного, даже разговора, не выйдет. И всё же решил остаться. Прошёл пару шагов к барной стойке и знаком попросил ещё пива. И когда он вернулся, девушка уже вполне определённо смотрела на него и широко улыбалась.

– А давай пригласим молодого человека к нам, чего он скучает? – обратилась она к своему спутнику.

Костя не стал ждать ответа и быстро уселся рядом с мужчиной, который так и не успел ничего сказать, напротив блондинки. Вблизи она оказалась ещё интереснее. Он мельком бросил взгляд на соседа, точнее, на его руку – кольца не было. «Может, просто знакомые», – подумал Костя.

Они представились. Девушку звали Машей, имя мужчины Костя забыл через пять секунд. Как выяснилось, они оказались просто соседями по купе. Обоим не хотелось спать, и они отправились посидеть в ресторан. Официантка принесла Косте бокал, и он предложил выпить за знакомство.

Всё начало развиваться куда интереснее, разговор пошёл живой. Костя шутил, Маша смеялась. Мужчина рядом часто что-то рассказывал, про себя, про свои дела, по которым он ездил. Это даже не раздражало Костю, потому что служило хорошим фоном для начала. Пока сосед болтал, он лишь временами из вежливости смотрел на него, но больше – на Машу. Которая тоже смотрела на него и улыбалась, но не деликатно – как своему соседу, а с искрой в глазах, почти игриво. Они взяли ещё выпить, все по пиву.

Потом ещё по пиву.

Потом ещё.

– Так ты замужем?

– Ну да, два года уже.

– И как, нравится?

– Ну да, чего нет. Нормально всё. А ты чего, не женат?

– Не… Я ещё… Не знаю, в общем. А где муж твой, чего не с тобой?

– А он дома, с дочкой сидит.

– Да ладно! У тебя и дочь есть? Когда ты успела – ты же такая молодая?!

– Не такая уж и молодая, значит. Ну, и дочка у меня совсем маленькая, девять месяцев всего.

– Как же ты её оставила?

– Ну, мне надо было очень, по делам, к отцу. А таскать её не хочу – вредно это для маленького ребёнка. Вот и оставила с мужем, он отличный отец.

– Не скучаешь по ней?

– Очень! Конечно! Но надо же и отдохнуть временами. С рождением ребёнка, знаешь ли, жизнь не кончается. Мы ещё так молоды.

– Ох, да. Молоды. Ну, давай за молодость! И за детей, ещё раз, до дна! Девушка, можно нам повторить?

– А может, чего покрепче выпьем?

– Водки? Не, я не люблю водку. Может, разве что, виски.

– А давай текилы! Ты любишь текилу?

– Я? Я обожаю текилу! Только я забыла! Я пила её несколько раз, только давно, ещё до беременности. Совсем забыла, как это.

– А давай закажем, тут есть наверняка! Девушка, у вас есть текила? Да, давайте две серебряных.

– Только давай за два раза, а то мне так много.

– Хорошо. Ну, за…

– За хорошую компанию!

Маша становилась всё ближе. Разговор всё живее. Шутили, смеялись, пили ещё. Мужчина рядом отдалялся на месте, скоро уткнулся в телефон.

– А ты сам чего тут делал? Почему один?

– Да я люблю один.

– Грустил, что ли?

– Нет, у меня привычка такая. С детства, практически.

– Ты что же, с детства пьёшь по ночам один в вагоне-ресторане?

– Ну, я преувеличил, конечно. Но как-то, когда я был в десятом классе, мы ехали так же, ночью. Со мной был дядя, мы сидели в купе, болтали, играли немного в карты. А потом он сказал, что пойдёт в ресторан. Почитает. Взял книжку и ушёл.

– Так это он для виду, наверное.

– А вот нет. Мне стало скучно, спать не хотелось, и я пошёл за ним. Пришёл, смотрю: сидит один за столиком, рядом стакан почти пустой, читает. Как сейчас помню, Трумэн Капоте, «Хладнокровное убийство».

– Ну и выбор! Как будто маньяк какой-то.

– Глупости! В общем, увидел меня, рассердился, отвёл в купе. Спать легли. А меня это зацепило. И когда обратно ехал, уже один, взял книгу (что забавно, свою-то я не помню, ерунда, наверное, какая-то была), пиво и сидел пару часов. С тех пор так всё время делаю. Иногда знакомлюсь с кем-то, а иногда просто один сижу.

– Круто! Ты прям такой… особенный!

– Спасибо! Но ты преувеличиваешь.

– А чего сегодня читаешь? Где твоя книга?

– Сегодня… сегодня ничего. Дочитал недавно, а новую не взял. Да и вообще. Настроения как-то не было.

– Ладно, давай за ночные встречи!

– За ночные встречи!

– Девушка, а принесите нам ещё две серебряных!

– Девушка, повторите нам, пожалуйста! Закончилась? А золотая есть? Давайте!

– Слушай, давай честно! Меня к тебе тянет.

– Я знаю.

– Я не знаю, нравлюсь ли я тебе.

– Нравишься.

– Но это же всё так, мне хорошо с тобой болтать.

– Мне тоже. Очень.

– Так что ты извини, если я буду к тебе приставать.

– Ничего, я буду держать тебя в руках.

– Это всё алкоголь.

– Да. Ничего не будет.

Они сидели уже вместе, бок о бок, но лицом друг к другу. Мужчина рядом куда-то вышел. Может, в туалет. А может, спать.

– Слушай, я тебя всё это время спросить хочу.

– Телефон дам! Но ничего больше.

– Да я не об этом! Хотя номер давай, конечно, записываю. Так вот, сколько, говоришь, твоей дочери?

– Девять месяцев уже. Скоро десять.

– Уже. Ага. А тебе, прости за такой вопрос?

– Я ещё не переживаю по этому поводу. Двадцать три.

– Ага. Мне, кстати, тоже. Ну и как тебе быть молодой мамой?

– Вообще здорово! Дочка – чудо, солнышко моё. Я в ней души не чаю.

– Это понятно, дети – это прекрасно. Но что касается тебя. Это же всю жизнь твою поменяло.

– Конечно!

– Ну и как? Ты не скучаешь по этому? Не жалко того, что ушло, что уже не вернёшь?

– Ты можешь не поверить, но совсем нет. Я сама бы, может, на твоём месте не поверила. Потому что, когда залетела, боялась. Сомневалась, хоть и замужем уже была. Страшно было отпускать молодость.

– Ага, страшно!

– Но этот страх можно преодолеть. И сейчас жалеть мне не о чем.

– Никогда?

– Ну, бывает, ссоримся иногда с мужем. Бывает, сложно, бывает, волнуюсь. Но никогда не жалела. Когда у тебя есть такое чудо, твой ребёнок, это всё на свете перекрывает. Поверь мне.

– Хорошо. Но ты не боишься?

– Чего?

– Какой она вырастет. Дети… они же такие. Ты видела, какие сейчас дети?

– Конечно.

– И тебе не страшно?

– Страшно.

– Что в лучшем случае, ребёнок повторит наш путь. А есть ещё куда хуже варианты.

– Есть. Страшно. Но всё зависит от нас. Мы можем повлиять на детей.

– Ну да. Посмотри на нас самих. Как мы ведём себя сейчас. Как росли. Ты бы хотела, чтобы твоя дочь была такой же в детстве, подростком, девушкой, как и ты? Честно, хотела бы?

– Нет.

– Так что же делать?

– Ничего. Пробовать, жить. В любом случае, что бы ни случилось, оно того стоит. Поверь мне.

Косте снился отец. Лицо у него было, как на последней фотографии, где они вместе.

Пятнадцать лет назад. Они у карусели. Костя только что прокатился, голова закружилась, волосы растрепались, он явно запыхавшийся. Отец довольный, улыбается. Молодой, практически стройный.

Сейчас, во сне, он ничуть не изменился. Костя нашёл его через частного детектива. Оказывается, он живёт высоко в горах – Костя карабкался туда очень долго, а потом чуть не погиб под камнепадом. Спрятался в маленькой пещерке и сидел, пока огромные валуны неслись мимо и всё тряслось.

Он поднялся выше, прошёл сквозь тихую зелёную лужайку, где паслись козы. Живых коз он видел лишь однажды в жизни, когда ездил с отцом в Абхазию. Да и тех запомнил только на фотографии. Вот они стоят рядом, отец держит животное за маленькие рожки, чтобы Костя не боялся подойти ближе.

За лужайкой речка. Через речку мостик. За мостиком тропинка. Тропинка ведёт к дому.

Тихо, спокойно. Костя заходит внутрь. Там отец.

Он один. Нет никого. Костя боялся, что здесь живёт ещё кто-то, другая семья. Другая жена, другие дети. Он обходит комнату, ищет фотографии, женскую одежду, детские вещи. Ничего. Отец один, сидит на стуле, смотрит на сына. Одет всё так же: тёмные штаны, светлая рубашка. Молодой, практически стройный. Довольный, улыбается.

– Отец, почему ты ушёл?

– Мы все уходим, такова наша природа.

– Кто мы? Чья наша?

– Мужчины. Мы одиночки. Мы не можем жить в неволе. Или можем, но это уже не мы.

– Это неправда.

– По-другому нельзя. Или ты превращаешься раба, в недочеловека, который живет по правилам. Или берёшь судьбу в свои руки, уходишь. Нельзя позаботиться обо всех. Приходится выбирать. Я выбрал себя. Все мы выбираем только себя. Точнее, все мы хотим сделать такой выбор. Но мало у кого хватает сил. Я смог. И ты сможешь.

– Могу. Но не буду.

– Я тоже так думал.

– Ты оказался слаб. Я буду сильнее.

Костя разворачивается и выходит. Земля вдруг снова трясётся, откуда-то сверху несутся камни. Он бежит, уклоняется. Спотыкается, кувырком летит вниз.

Просыпается.

Полку сильно трясло, и Костя больно ударился. Потирая живот, он, тем не менее, обрадовался, что как-то догадался поставить поручень, иначе мог бы и упасть. Он попытался встать, ударился головой о багажную полку и тихо выругался.

Осмотрелся. Он в одежде, под простынёй. Телефон, кошелёк, ключи на месте. Деньги лучше пересчитать наутро, а лучше – ещё позже, чтобы не расстраиваться. Посмотрел на телефон – полпятого утра. Спать почему-то уже не хотелось, слегка мутило, Костя уже предчувствовал скорое тяжёлое похмелье. Сейчас нужно было быстро сходить в туалет, и обратно – спать.

Он спрыгнул с полки. Пацаны в его купе спали на своих местах. Вид у них был очень тихий и смирный. Маленькие ангелочки. Костя подумал об этом и усмехнулся. Он ещё немного постоял, смотрел на того, кто лежал на нижней полке. Короткие светлые волосы, симпатичное лицо. Руки слегка накачаны. Они могли бы играть в баскетбол вместе. Костя чуть было не присел рядом, но понял, что это будет совсем неуместно.

Он вспомнил про Машу. Снова открыл телефон, нашёл её в списке контактов. Просто имя и телефон. Стоило бы удалить этот номер, чтобы избежать лишних вопросов, но можно было и не спешить. Интересно всё же было бы позвонить, узнать, чем дело кончилось. Не сейчас, конечно, и даже не утром. Может быть, днём.

Костя пытался вспомнить, что было, но в голове всплывали лишь напитки, обрывки разговоров. Стаканы, рюмки, прочая ерунда. Как они курили в тамбуре. Кажется, он проводил её до купе. Целовались ли они? Чёрное пятно. Вроде бы нет, но уверенности никакой.

Почему-то он пошёл в туалет, не ближайший, у проводника, а в противоположном конце. Все спали: дети, взрослые. Какая-то девочка вдруг обернулась, когда он проходил мимо, и посмотрела на Костю. Он улыбнулся. Улыбнулась и она. Он прошёл мимо купе, где недавно сидели школьники. Там тоже было тихо и спокойно, никакого мусора, никаких бутылок. Как будто и не было тут ничего. И тут дети тоже спали, и, глядя на них, нельзя было и заподозрить, что было что-то не так. Костя пошёл дальше.

На входе в туалет он наступил на что-то и чуть не упал. Поднял – это оказался чёрный маркер. Валялся он тут явно неспроста. Костя заподозрил в нём орудие преступления и оказался прав: в туалете, на стенке, напротив зеркала было начертано какое-то подобие граффити. Кажется, чья-то подпись. Наверное, кого-то из этих пацанов.

Костя умылся и несколько секунд смотрел на своё отражение. В зеркале за его спиной виднелась большая чёрная надпись, все ещё непонятная. Он достал маркер, выбросил колпачок в мусорку и прямо на зеркале написал: «Just do it!» Он отошёл назад, упёрся в стенку и смотрел на себя под надписью. Выбросил маркер и вышел в тамбур.

Достал сигарету, зажигалку, телефон. Закурил. Открыл новое сообщение, в поле «Кому» выбрал Кристину.

«Ты просила не писать и не звонить до утра. Сейчас у меня уже утро. Я подумал. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Давай поженимся. Давай оставим ребёнка. У нас всё получится. Скоро возьму обратный билет к тебе:*».

Отправить.

Последняя запись

25 июня

0:15

Сегодня снова я в ночное дежурство. Уже третья ночь подряд, но жаловаться не буду. Днём мороки много. В правом крыле, где обычные больные, ещё ничего. А в левом как соберутся, так соберутся. То галдят, как оголтелые. То шепчутся по двое, по трое. То сидят и смотрят друг на друга, как будто знают чего. А эти-то знают.

Вечер прошёл спокойно. С врачом Натальей прошлись по моему третьему этажу. Сидят сегодня спокойно, жалоб нет. Это как обычно. Эти, если сюда попадают, уже не жалуются ни на что. Не привыкли. Не в их это нраве. Наталья довольна была и домой побежала, а я, как на духу, их вижу. Затеяли что-то в левом крыле. Не галдят, не шепчутся, не смотрят. Точно задумали что-то сегодня ночью. Попозже пойду, посмотрю.

Заходили к новенькому, мужчина 40 лет, уже с сединой, на актёра Ефремова чем-то похож. Имени, должности не знаю, мне не докладывают. Но поселили в лучшей палате, что есть на втором. Одиночная, с окном большим в сад. Наталья сказала, ему покой нужен. По мне, так не велика разница, всем им тут одно нужно. Тишина.

Пока спокойно, напишу про день. Славка сегодня поехал на экскурсию в Москву. С классом они едут, на неделю. Гостиница, говорят, хорошая, в центре. Кремль посмотрят, Третьяковскую и всё остальное. Сейчас должны ехать на поезде. Спят, наверное, утром напишу, спрошу, как доехали. Сын научил СМСки писать.

Днём заходил к ним, повидать внука на дорожку. Перекрестил, невестка опять ругается, ну ничего. Меня поругает, не страшно, а Славке лучше будет. Сын опять её защищает. Так всегда в роду у нас было. Отец мой таков был, я Надежду во всём слушался, сын породы той же, да и внук, наверное, подкаблучником станет. Это не страшно, главное, чтоб порядок и мир в семье были, и здоровы чтобы все.

Славка как сказал ещё неделю назад, что в Кремль они пойдут, я сразу заволновался. Там, говорят, сейчас неспокойно. Я сыну об этом сказал, как бы между делом, но он только посмеялся. Много чего говорят, говорит. Так то говорят, а то говорят. Это ж не где-то, это у меня в палатах тут говорят. Но это я уже про себя подумал, чего им-то объяснять, всё равно не поверят. Я уже привык. А внука отвёл сегодня тихонько и пошептал, чтоб, когда в Кремль пойдут, он там поосторожней был. Сказал, пусть будет наш с ним секрет.

Не зря всё. Вот не далее как в позапрошлую ночь, в смену мою (тогда в третьей шумели сильно, записать не успел), в шестой палате шёпотом рассказывали.

1:30

Вызывали на помощь к новенькому. Санитары со второго никак не могли его успокоить. Он всё барахтался, кричал, что слышит шёпот. Не мог уснуть, всё до потолка добраться хотел, чтобы постучать. Просил, чтобы перестали шептать. Так что я с одним держал, а второй колол ему успокоительное. Сильное – как пять кубиков всадили, так сразу отрубился.

Ребята думают, с непривычки причудилось. Говорят, завтра главврач посмотрит, назначит что-нибудь хорошее. Может, и назначит, он мужик крутой. Только ему надо не от голосов в голове, а от слуха хорошего принять что-нибудь. Шепчут там сверху, как пить дать. Я попозже в обход пойду и проверю всё. А пока пусть пошепчутся, хоть поспокойнее будут.

Пока мысль допишу.

Значит, позавчера ходил я по этажу у шестой палаты. Там свет тихонечко горит. Это само по себе непорядок, но у нас принято, чтобы нестрого. Был один у нас, тёмненький такой, коротенький, кто порядок наводить любил. Гонял вечно свою палату. Так однажды к нему приехали, посадили в чёрную машину и увезли. За вещами никто не пришёл.

Главврач говорит, климат у нас должен быть либеральный.

Поэтому я своих сильно не шугаю, горит свет и горит, кому от этого хуже-то. Я послушать больше стараюсь. Присмотрелся, Коленька на кровати своей опять стоит, соседи вокруг, а он им театральным таким шёпотом: «Ситуация достигла своего апогея! Кремль вот-вот рванёт!» А потом меня заметил и сел на лавку, будто обиженный.

Я к нему в следующий вечер подходил, спрашивал, что он такое имел в виду. Но тот говорить не хотел, всё дулся и на солнце за решёткой смотрел. Как будто это я его сюда засадил. Может, он и в самом деле думает, что рванёт, а может, приукрашивал. Метафорически, так сказать, – кто его разберёт? А внуку, на всякий пожарный, надо там смотреть в оба.

К Коленьке я с недавних пор стараюсь прислушиваться. Я тут давно уже, десять лет. С тех пор ещё, как клиника наша никакой элитной не была, просто коллектив был хороший. А потом первого сверху положили, второго, и пошло-поехало. Целое крыло заняли. Я таких уже немало повидал. Одни кажутся вполне нормальными, но вдруг что случится, и с катушек съезжают. А другие с виду психи полные, а иногда так скажут, что уму поразишься.

Я и раньше слушать слушал, но с Коленькой случай особый. Он, как и многие тут, газеты как-то достаёт. Я в эти дела не лезу, с меня спрос маленький. Но по утрам когда бываю, слушаю, как он читает и бормочет. Этого, говорит, уберут, а этого, говорит, назначат. Или бормочет, мол, так вот и выйдет. Я-то сначала не вникал особо, мало ли что бормочет, все тут бормочут. А потом новости иногда смотрю и вижу – всё, как Коленька наш сказал. Не всегда, конечно, но часто уж очень.

Тут уж я призадумался. А подумавши, стал слушать внимательней. А послушав, обомлел. Но я об этом в прошлые разы ещё писал. А про то, как с сыном говорил, не писал. Подошёл я к нему, когда тот телевизор смотрел, и говорю: «Сына, а правда ли, что говорят, что царь у нас, президент, то есть, ненастоящий. Поставили его». Ну да, говорит, его бывший президент, премьер-министр нынешний, поставил – это все, говорит, знают. Я вот не знал, но я ведь и не об этом. Не, объясняю, и его тоже поставили. Есть, я слышал, кучка людей секретная, они и того поставили, и другого, и всем сегодня правят. «Сионисты, что ли?» – сын надо мной смеётся. Долго хохотал. Сказал, что я работу на дом беру. Думал, не пойму.

А я понимаю. Даром, что ли, столько лет работаю. Вижу, как люди сюда попадают. Понимаю, что коли знаешь чего лишнего, то не болтай, а то здесь мигом окажешься, и рад ещё будешь, что у нас, а не в другом каком месте. Так что я молчать начал.

А пока молчал, больше Коленьку слушал да новости смотрел. И чем дальше смотрел, тем лучше понимал, что прав друг мой несчастный. Несамостоятельные они там все, им бы лишь красоваться, а дела-то все кто-то другой делает. Я об этом всём писал уже, но врач как сказал, чтоб я повторяться не боялся, так я и записываю всё, что думаю. Поток сознания, как он мне наказал.

Как я к врачу к этому тайком ходил, я в начале самом писал. Больше не буду. Я хоть и слушаюсь, а веры уже почти не осталось. Ещё недельку поведу дневник и брошу, если не поможет. Я ж к нему почти со всей душой, рассказал, что волнует. Что знаю тайны страшные, которые никто больше не знает. И сделать ничего не могу, сил у меня нету никаких. Думал, посоветует что. А тот говорит – паранойя, у вас, батенька.

Паранойя! Выдумал тоже! Да я тут столько всяких параноиков и шизофреников, и психопатов разных видывал, что ему не снилось. Настоящие-то больные и мысли не допускают, что не так с ними что-то. Ему скажешь, мол, ты, друг, псих, а он обидится насмерть или драться полезет. А я попробовать решил. Вдруг, и в самом деле, работа меня захватила.

От лечения я отказался, писал уже. Но, как советовал он, дневник веду. Сегодня неделя будет. Теперь надо, как учил, перечитать всё, что сам записал. Он говорил, я, если не совсем умом тронулся, а только чуть-чуть, посмотрю свежим взглядом на то, что недавно писал, и пойму, нормальные мысли мне в голову лезут или нет.

Сейчас в обход пойду, вернусь и прочитаю всё заново. Тогда напишу.

3:40

Нормальный я. Нечего и сомневаться.

Прочитал всё. Мысли чуть путаются, так я ж не писатель, чтоб складно получалось. Главное, всё как думал, так и нынче думаю.

А сейчас дошёл до шестой – конечно, прав оказался. Только предположить не мог, что народу столько у Коленьки будет. Весь этаж третий крыла нашего, а пара человек со второго добралась. Непросто им это стало, ой, непросто. Я бучу поднимать не стал. Если кто узнает, с меня же первого спросят – как допустил. Так что распустил всех просто, своих уложил, и сюда, дневник читать. А то Коленька там опять болтает, что конец близок и страна рухнет.

Я же не сразу в эту историю всю поверил. Думал, ну ладно, знает он много, это понятно, не просто так он в левом крыле сидит. Но ведь и не просто так он у нас сидит. С ума, значит, сошёл. Значит, небылицы плести всякие может, чего с него возьмёшь. Я так подумал тогда и успокоился.

А потом у нас на этаже слух стал ходить, что главврач всю семью свою в Англию вывез. И думали все, чего это он сейчас, когда жизнь-то налаживается. А я знаю, чего. Потому что перед этим он дважды с Коленькой говорил один на один. Я сам к нему друга своего водил, поэтому знаю.

Так вот, поговорили они, значит, и главврач начал манатки собирать. А он мужик умный, другого заведением этим руководить не поставят. Значит, понял. Значит, поверил. Да ладно бы только он. Не далее как вчера разговор Натальи подслушал. Она по телефону вид на жительство в Америке обсуждала. Для себя и мужа своего – детей у них нет. Но сам слышал, как говорила, если с мужем не получится, ей одной делайте. Значит, тоже туда собралась.

Так я понял, что надо и нам ноги делать, пока не поздно. Что будет, когда будет, Коленька не говорит. Может, и не знает точно, а может, и неважно ему уже. А мне вот ещё не всё равно. Я ж не за себя волнуюсь, мы с Надеждой пожили тут, и ладно. Никуда уже не поедем, доживём тут. А сына жалко – молодой он ещё. И Славка. У него вообще ещё только жизнь начинается.

Я пытался давно ещё сына убедить, что из страны уезжать надо. Про свои тайны я уже молчу, знаю, посмеётся только. С невесткой вообще молчу, ей только повод дай. Сама в психушку позвонит, санитар ваш, скажет, сбрендил. Со Славкой запретит видеться, а этого я допустить никак не могу.

Так что я так, полунамёком, что в Европе-то житьё получше, к сыну подкатывал. Но тот патриотом заделался, здесь, говорит моя страна, и никуда я отсюда не денусь. Раз я пробовал, другой, третий – всё без толку. Не буду больше и пытаться. Умнее надо быть. Понимать, что возможно, а с чем не сдюжить.

Я так думал, что смогу сам Славку вывезти. Деньги копить начал. За пять месяцев тридцать семь тысяч отложил – сумма приличная. Ещё год так пособираю, и хватит нам на первое время. Если страна, конечно, проживёт ещё столько. Послушать Коленьку, так торопиться надо. Может, и за полгода соберу. Надо просто побольше экономить.

Только это ведь я пишу, деньги откладываю, как бы на всякий случай, а сам ведь всё понимаю. Знаю, прочитает кто этот дневник – решит, сбрендил старик. А я в своём ещё уме. Как представлю, даже если соберу денег на билеты да на жизнь. Даже если родителей уговорю внука с собой отпустить, в турпоход как бы. Даже если уехать успеем и обратно нас не вышлют. Как я там его устрою?

Он мал, я стар. Его в Европе работать ещё не возьмут, меня – уже не примут. Даже если зацепимся там, раскидает нас. Меня – в дом престарелых. Его – в детдом или в приют. Как я его без родителей оставлю? Разве лучше будет такая жизнь? Нет, не будет.

Так что зря на меня мой врач наговаривал. Не больной я. Не псих и не параноик. Я, в здравом уме и трезвой памяти, пишу себе: ничего у тебя, Аркадий, не выйдет. Будешь болтать – в дурку попадёшь. Будешь делать – навредишь только. И не пытайся.

Что делать? Жизнь свою ты не сам заработал, не тебе её и отмерять. Что будет, то будет, надо лучше своё успеть. Деньги, что откладывал, лучше внуку на подарки потрачу. И дальше тратить буду. Лучше сейчас порадую.

Через неделю он из Москвы вернётся, я его в зоопарк свожу, какой бы он ни был. А потом и в цирк. Мороженого куплю. Дневник вести перестану, только время терять, а его у нас и так немного. Надо успеть то, на что нам время судьбой отмерено. Надо успеть.

Кризис младшего среднего возраста

На спине лежать было совершенно невозможно. Острая пружина выпирала как раз под правой лопаткой и кололась так, чуть-чуть, что ничего серьёзного делать не хотелось, а спокойно лежать не получалось. Несколько сантиметров вправо, и она упёрлась точно в позвоночник. Дальше в том направлении двигаться некуда, занято. Миша повернулся на левый бок и уставился в жёлтую стенку дивана.

Смотреть было не на что. Пара белых разводов, один чёрный – кажется, от кофе. Ближе к углу обивка порядком облезла. Стоило дождаться последней выплаты по кредиту и взять новый. Половина досок уже провалилась, дальше оттягивать некуда. Наверняка можно взять что-нибудь недорогое, тысяч за пятнадцать. Того же цвета, чтобы подходило к обоям.

От нечего делать Миша попробовал составить план на завтра. К 9 утра на работу. Вечером можно выпить пару кружек с коллегами, если получится уйти вовремя. Если нет, сходить с ней в кино, на вечерний сеанс. Можно было бы поужинать в каком-нибудь приличном месте, от зарплаты ещё оставалось немало. Но тогда придётся общаться, разговаривать. «Как у тебя прошёл день?» – «Нормально, работал. А ты чем занималась?» – «Да ничем особо». – «Мм, понятно». От скуки, скорее всего, опять возникнет ссора. Но это тоже хорошо, будет примирительный секс, а иначе уже совсем не хочется.

Потом заснуть, потом снова на работу. Потом выходные, можно сходить на концерт. Или обзвонить друзей, найти кого-нибудь и поехать купаться. Если она согласится. А если нет, то поехать вместе на книжную ярмарку и закупиться там, пока не потратили зарплату на суши. Поесть, правда, тоже можно. Ещё, может быть, они поссорятся утром и никуда не поедут. Тогда можно первую половину дня спать и обижаться. Пообедать, все еще не разговаривая, посмотреть сериал. Потом помириться, заняться сексом, посмотреть до середины какое-нибудь кино на компьютере. Сходить ночью в магазин, понабрать вкусняшек, посмотреть ещё пару серий, а может, и все четыре. И довольными, объевшимися, заснуть.

А можно как-то по-другому.

В глазах как будто застряли пружины. Веки не смыкались больше чем на секунду. Стоило отпустить мысли, и в голове начинали крутиться картинки: кадры из недавно виденных фильмов, коллеги с работы, реклама в метро. По большей части всё вместе и вперемешку. Когда на эскалаторе мимо проехала группа пиратов, стало понятно, что быстро заснуть уже не удастся.

«Значит, не сезон», – пробормотал вслух Миша. Рядом, под тонким покрывалом, зашевелились голые ноги.

Он встал, тихонько, чтобы не разбудить. Одна паркетина тонко выдала его путь к компьютеру. Заскрипел и стул. На диване, однако, – он пригляделся – никто не проснулся. Системный блок, недавно обновленный, зашумел низким гулом. Загорелся экран, и Миша отвернул его, чтобы свет не падал на постель. Открыл сообщения: парочка важных, остальные – не очень. На одно, самое срочное, коротко ответил. Открыл почту, там несколько сотен новых комментариев, и это часа за три. Его вечерняя запись в блоге явно вызвала большой резонанс. Миша удалил уведомления, и открыл свой «Живой Журнал» в новом окне. По диагонали пролистал переписку сетевых хомячков – его участие там было не нужно. На второй странице обнаружил спор двух уважаемых людей. Начал писать ответ, сочинил два абзаца, наполненных тонким сарказмом, но, перечитав, остался недоволен. Тогда он откинулся на спинку стула и задумался, как бы написать получше.

Где-то рядом вновь завибрировал телефон. Пришло сообщение, одноклассник звал выпить. Миша залез во входящие, там нашлось ещё несколько непрочитанных приглашений. Кто-то, может, уже разошёлся, но другие наверняка гуляют всю ночь. Хотелось поехать.

Ещё не выбрав, куда направиться, он натянул валявшиеся рядом джинсы. В шкафу нашёл симпатичную футболку, чуть провокационную. В прихожей надел кожаные сандалии, и был готов. Не разуваясь, Миша зашёл обратно в комнату, посмотрел на торчащую пятку и помахал ей прощально рукой. Та не ответила.

Он быстро доехал по ночному городу, оставил машину рядом с баром и пошёл внутрь. Приветственно кивнул охранник. Несмотря на будний вечер, народу было полно, бодро ревела музыка. На столе уже призывно отплясывали три девушки. Ночь ощущалась в самом разгаре.

В поисках своих друзей Миша прошёл вглубь, мимо барной стойки. Там его неожиданно зацепила стройная длинноногая брюнетка, выпивавшая с подругой.

– Миша, привет! Как дела?

– Всё отлично! Как у тебя? – он был уверен, что совсем её не знает. Может быть, тусовались где-то в одной компании. Вряд ли их даже знакомили.

– Тоже прекрасно! Сидим вот с… – она представила подругу. Лицо той слегка подрумянилось.

– Рада познакомиться! Я столько о вас слышала!

– Уверен, не всё из этого правда, – Миша кокетливо усмехнулся. – Только никаких «вы», я себя неловко чувствую от этого. Как тебе тут, нравится?

Пока девушка рассказывала что-то (слова через раз пробивались сквозь музыку), он думал, что она, конечно, не красавица, но вполне сгодится. Хотя, выбирая, он предпочёл бы брюнетку. К тому же та, очевидно, благосклонно настроена: так и не села обратно, а стояла рядом, как бы случайно прижимаясь к нему всё тесней. Уловив в разговоре целую фразу, Миша кстати пошутил, и девушки расхохотались. Брюнетка смеялась, прижавшись лицом к его плечу, и уже, не смущаясь, обнимала его за талию. Вторая, показывая, как ей понравилась его шутка, легко стучала рукой по его груди. Он подумал, что, возможно, выбирать и не придётся.

У бармена он взял цветные коктейли для девушек, пиво для себя, и они продолжили болтать. Скоро заиграла знакомая девушкам песня, и, отставив бокалы, они утащили его танцевать. Миша гладко двигался на танцполе, уделяя внимание каждой из спутниц, и думал о том, что всё развивается довольно неплохо. Главное – не затягивать с танцами.

Пробравшись сквозь танцующих, он ещё не нашёл свою компанию, но увидел знакомые лица, встретить которые никак не ожидал. Из-за столика в углу Мише махали его студенты, один из парней выбежал его встречать:

– Михаил Александрович, какая встреча! А пойдёмте выпьем с нами!

Это было совершенно неправильно с педагогической точки зрения, но Мише совсем не хотелось отказываться. Вроде он всегда старался соблюдать баланс в отношениях со своими второкурсниками. С одной стороны, быть для них хорошим приятелем, занятия с которым не превращались в скуку. С другой – непререкаемым авторитетом в науке, который мог требовать знаний со всей строгостью.

Такой поступок сильно смещал чаши весов в одну сторону, но Миша решил, что один раз можно. Только недолго.

Ему освободили место в центре стола, вокруг собралось порядка десяти молодых людей, в основном его студенты, но были и незнакомые лица, наверное, друзья. Кто-то сбегал к бару и принёс чистый стакан, чтобы наполнить его из большой трёхлитровой колбы пива.

– Ну, – немного ехидно то ли спросил, то ли предложил Миша, – за физику?!

– За физику! – нестройным хором ответилиребята.

Он расслабился и отдался общему разговору. Ребята болтали, шутили, смеялись. Делились впечатлениями об увиденном («Нет, объективно говоря, фильм говно, но скучно не было»), услышанном («Потрясающе! Просто слов нет! Я всегда говорил, надо ходить только в небольшие клубы, на стадионах совсем не то»), пережитом («Рисуем, значит, мы граффити ночью, и вдруг – шухер! Менты! Еле сбежали»). Миша сидел среди них, смотря на студентов чуть сверху вниз, и только временами вставлял комментарии по теме. Они живо реагировали: то соглашались, то задумывались, то смеялись, то спорили.

– Но почему вы так категорически отрицаете существование Бога? Вы же настоящий учёный, вы должны понимать, что наши знания о мире всё время расширяются. Сегодня мы уверены в одном, завтра открываем другое! Откуда эта уверенность?

– Вы не совсем верно меня поняли, молодой человек. Боюсь, совсем неверно. Разумеется, существование Бога категорически отвергать нельзя. Как и то, что где-то в космосе бродит огромная красная тарелка с вермишелевым супом. Но с таким подходом остаётся лишь сесть на пол и твердить о том, что ничего не знаешь. Забиться в угол осознания своей земной ограниченности. Но нет! Нам нужно двигаться дальше. А это невозможно без некоторых аксиом.

– То есть отсутствие веры мы принимаем на веру?

– Игра слов не заменит вам аргументов. Да, мы считаем, что Бога нет, просто потому, что так нам удобнее. Из-за того, что обратное неприемлемо. Как нам жить в мире бесчисленных проекций сверхчеловеческого существа? Оно решает нашу судьбу (если, конечно, берёт её во внимание) по своим неведомым меркам. Так нужно ли нам ориентироваться на то, о чём мы не имеем и не можем иметь ни малейшего понятия?

– Сегодня не можем!

– Никогда не сможем. Какими бы открытиями из прошлого Вселенной не радовала нас наука, всегда можно говорить: «Но всё это создано Всевышним». И спорить с этим глупо! «Да, возможно, – отвечаем мы, – но практически безынтересно». И идём дальше, уходим от этого тупика, в котором нам лишь можно подбрасывать монетку: орёл – решка; Бог есть – Бога нет. Вместо этого мы фиксируем точку отсчёта и живём дальше. Сами по себе, свободными!

Нужно было спешить, он опять ехал впритык, к самому началу. К счастью, машина попалась быстрая, водитель – уверенный, и Миша был у чёрного входа без пятнадцати два. Времени ровно-ровно хватило, чтобы поздороваться со всеми, на скорую руку настроить гитару. Глоток тёплого пива – и на сцену.

Небольшой зал, человек на пятьсот, был полностью наполнен. В основном молодые ребята. За столиками у стен сидели нарядно одетые мужчины и женщины – они отставили свою еду и захлопали. Из зала что-то кричали, прыгали. Миша не слышал их и видел только глаза – красивые, внимательные, улыбающиеся.

Басист наигрывал вступление, сзади застучали барабаны.

– Доброй ночи, друзья! Спасибо, что дождались!

Девчонки у сцены что-то шептали ему в ответ.

– Здесь группа «Настроение», и этой ночью мы с вами!

Миша вступил со своей гитарой, и поклонники быстро узнали мелодию его первого хита. Он запел.

Привычный мандраж в начале отпустил его, ребята играли уверенно. Где-то внутри Миша расслабился, улыбнулся залу, не переставая петь. Вспышки снова слепили ему глаза, и он прикрыл их, наощупь перебирая ноты. В мониторах возник голос басиста – пошёл припев, и Миша просто играл. Вновь посмотрел на зал. Они теперь тоже, кажется, расслабились, ощутили привычную атмосферу.

Он снова запел, второй куплет, теперь уже с открытыми глазами, и видел, как они подпевают ему. Струны мягко теребили пальцы, песня, нежная и бодрая одновременно, наполняла его собственной значимостью и крепко объединяла со всеми этими людьми: на сцене, в зале, за компьютерными экранами, показывающими запись концерта. Они все были вместе и слушали его.

Гитары резко замолчали, и лишь затихающий звук ударных напоминал о прошедшей песне. Воздух наполнился аплодисментами. Из глубины зала вылетел бумажный самолётик и, чуть-чуть не долетев до Миши, завернул набок, упал у ног басиста. Тот развернул розовую бумагу и показал старательно вырисованное сердечко. По кайме его шли цифры, похожие на номер телефона. Миша одобрительно подмигнул неизвестному отправителю в зале и рукой изобразил, как будто уже звонит.

Но вновь зазвучала гитара, теперь ещё быстрее, резче. В тон ей заговорили барабаны и бас. Парни в центре танцпола раскачивались, готовясь прыгать и отрываться. Миша ответил им жёстким риффом, парни подхватили, песня понеслась. Он пел уже снова, практически орал. Громко, звонко, чтобы достать до каждого. Быстро, еле поспевая за музыкой.

Зал весь двигался, движение будто расходилось волнами от сцены, постепенно затихая, но даже у дальних стен в такт плескалось пиво в стаканах. Пока шёл проигрыш, Миша, не отрываясь, смотрел за движением своих пальцев по гитарному грифу, но с новым куплетом вновь посмотрел в зал. Он видел молодых людей внизу – здоровых, сильных, красивых. Смотрел на девушек, местами совершенно очаровательных. Любовался парами, вместе растворившимися в заполняющей всё музыке. Видел все эти глаза. В них – себя.

– Да, говорить могу, только недолго, – Миша прикрыл трубку рукой и прошептал друзьям: – Это по работе, я быстро.

Он долго выбирался из-за стола, между тем слушая собеседника.

– Да, да. Нет, всё правильно, что позвонили. Случай важный. Значит, поступим так…

Миша хотел отойти подальше, может быть, выйти на улицу, но слишком громко играла музыка, и он сам себя практически не слышал. Пришлось вернуться к столу.

– Ни одно из этих предложений нам не подходит. Слишком низкие стандарты качества, мы не можем себе этого позволить, иначе сразу же потеряем лидерство. Будем делать своё.

Выслушал.

– Да, и причем срочно. Позвони – сегодня уже поздно, так что завтра, но с утра – ребятам, с которыми мы на прошлом проекте работали. Всем, кроме кудрявого и длинного – эти не потянут. Завтра вечером. Вести буду я, пришли мне сейчас все наработки на текущий момент, я подготовлю план. Подожди секунду!

Снова прикрыл телефон, друзьям: «Простите, быстро не получается. Очень важно, дождитесь меня!»

– Да, я снова тут. Потерпи, сейчас будет немного громко, потом смогу нормально говорить. Записывай…

– Дорогие гости, спасибо, что собрались, – мужчина в костюме на небольшой сцене приветствовал аудиторию. – Наш литературный клуб проводит сегодня ночью очередную встречу с молодым автором. И сегодня у нас в гостях настоящая звезда, появившаяся недавно на российском писательском небосклоне. Встречайте – Михаил Кузнецов!

Собравшиеся люди вежливо поаплодировали.

– Скажете для начала пару слов?

Миша с некоторым сомнением взял руки в микрофон. Повертел его в руках. Посмотрел в зал.

– Если честно, я не очень готовился к сегодняшней встрече. До конца не мог поверить, что она состоится. Собственно, пока вас всех тут не увидел, был уверен, что буду выступать перед несколькими друзьями. Дело в том, что я бы сам на такую встречу не пришёл. Просто не знаю, к кому. Сегодня так многим есть что сказать, что в результате ценность слова девальвируется. Какое дело, что там пишет другой человек, когда ты и сам ничуть не хуже. Поэтому, когда я начал писать, делал это просто для себя, в расчёте на друзей, знакомых (в первую очередь, признаюсь, привлекательных интеллектуалочек), но никак не на сколь-нибудь широкую публику. И потому видеть вас всех сегодня здесь – чрезвычайно важно для меня. Без всякого преувеличения. Спасибо большое, что пришли – и это всё, что я хотел бы сам сказать. Но, надеюсь, у вас будут вопросы, а то получится неловко.

В первом ряду привстала симпатичная девушка.

– Скажите, пожалуйста, в какой мере ваше творчество соотносится с вашей личной жизнью? Насколько автобиографичны ваши герои?

– В точности как мои дети. В каждого я вложил частичку себя, а дальше они выросли сами.

Молодой парень у стенки, в тёплом свитере, как будто студент-филолог.

– Насколько важен для вас контакт с читателем? Ведёте ли в книгах какой-то диалог или просто излагаете свои мысли?

– Спасибо большое! Очень хороший вопрос, потому что я сам часто его себе задаю и пытаюсь сформулировать ответ. И то, и другое. И то, и другое – это ответ на ваш вопрос. В белый лист экрана я впечатываю те образы, те мысли, что рождаются во мне. И я не стараюсь приблизить это к читателю, сделать это доступнее. Но при этом мне очень, до боли какой-то внутренней, хочется, чтобы он меня понял. И когда я даю друзьям почитать, часто спрашиваю о деталях. Типа, а понятно вот, что герой на самом деле-то сам с собой пьёт, что собеседник у него воображаемый? Нет, непонятно, говорят. Жаль. Утешаю себя лишь тем, что всё это мелочи, а по-настоящему важные вещи в понимании не нуждаются.

Мужчина средних лет, во втором ряду, задавая вопрос, не встаёт. В руках толстый блокнот. Скорее всего, литературный критик из модного журнала.

– Ваши герои – они, ну, скажем так, не самые счастливые люди. Понятно, что вы, как автор, в их жизнь сознательно стараетесь не вмешиваться. Насколько это возможно, конечно, в рамках литературного произведения. А вот если предположить, что вы желаете им только добра, хотите помочь. Что бы вы им посоветовали?

– Если бы я хотел советовать, я бы, наверное, писал совсем другие книги. Я просто пишу, что вижу. Точнее, чувствую. Или, скорее, внутри себя ощущаю… Нет, всё не то. Я просто пишу. Но вопрос важный, кроме шуток. Помочь я им не могу, иначе это будет пошлое вмешательство. Но если бы мы были людьми, столкнувшимися в реальности, я бы посоветовал, может, не каждому из них, но большинству, убрать всё лишнее в своей жизни. Сосредоточиться только на том, что важно.

Гуляя между делом по коридорам книжного магазина, Миша натолкнулся на стенд с глянцевыми журналами. С обложки одного из них, насупившись, смотрело знакомое лицо. Он открыл нужную страницу и начал читать.

«Вырастет из меня что-нибудь или нет, я до сих пор не знаю.

Самое важное в моей жизни – это друзья. Самые главные из них – те, кто с самого детства. Только дети умеют дружить по-настоящему, да так, чтобы и на сейчас, и ещё на сто лет вперёд хватило.

Мои друзья меня берегут, говорят, чтобы я не пил так много кофе. Это мило, но я не слушаюсь. Зато я всегда заряжен.

И если есть на свете рай, то вряд ли мы туда когда-нибудь попадём.

Самое ценное, что было в любом моём доме – это библиотека. Каждый раз относительно небольшая, потому что книги всё время куда-то расходились и не возвращались. Но интерес к этому у меня всё равно никак не пропадал.

Моё первое воспоминание – одиночество. Родители куда-то ушли, и я обнаружил себя один. Так я внезапно понял, что все остальные приходят и уходят. А навсегда в моей жизни только я сам. И только на это по-настоящему стоит ориентироваться.

Я всегда любил своих родителей. Но это не значит, что всё было просто.

Я не пишу слишком много личного в своих книгах и песнях. Это было бы слишком скучно.

В моей жизни мало что происходит, в основном я наблюдаю, перевариваю окружающее в своей голове и выдаю вам то, что получится. Нравится или нет, это дело читателя, слушателя. Но это есть, как оно есть.

А сказать мне, по большому счёту, и нечего. Но очень хочется».

Дочитав страницу, Миша, наконец, поднял глаза к её началу. Там было написано: «Михаил Кузнецов». Дальше подпись рябила. 23 года, Санкт-Петербург. 35 лет, Нью-Йорк. 72 года, Саратов. 47 лет, Париж. 25 лет, Москва. 32 года, Владивосток. 40 лет, Окленд.

Миша пытался прочитать дальше, но надпись окончательно размылась.

– Здравствуйте, мы хотели бы договориться об интервью! Нас интересует ваше активное участие в белорусской революции. Расскажете нам об этом за чашечкой кофе?

«Нет, это уже перебор», – подумал Миша и повесил трубку.

Он шёл, уже не зная куда, пытался понять, что же ещё ему совершить, когда наткнулся на забор. Обычный, синий, ограждающий неведомую стройку, он тянулся в обе стороны так, что не было видно края. Рядом стоял заботливо оставленный баллончик с краской. Миша встряхнул его и начал писать.

«Меня часто спрашивают: что происходит со мной? Почему, когда жизнь только наладилась, и всё идет своим чередом, к семейному счастью и профессиональному успеху, я вдруг ощущаю сильное беспокойство. Не могу найти себе места, тянет на глупости, и я не знаю, что делать дальше. Я отвечаю вам: не бойтесь, тому есть имя. Кризис младшего среднего возраста».

Миша отступил назад, раздумывая, стоит ли выделить важность, подчеркнув последнее предложение. Решив, что это ни к чему, он ещё раз посмотрел, как хорошо видны большие красные буквы на синем заборе, и продолжил:

«С этим сталкивается каждый молодой человек, встающий на рельсы успеха. Казалось бы, до среднего возраста, когда можно плакаться, что жизнь прошла, ещё далеко. Но мысли почему-то всё те же. А дело всё в том, что ты оказываешься вбит в заурядную жизнь, к которой многие лишь стремятся, но тебя она только держит. Нормальная работа, постоянная личная жизнь – вот, ты этого добился, уже сейчас, и теперь только и надо продолжать эту линию. Расти в профессии, рожать детей. Ехать по рельсам. По необозримому пути, непрерывно уходящему влево. Где-то в бесконечности он замыкается в круг.

И настаёт время, когда, чтобы двигаться дальше, тебе надо сорвать свой поезд с рельс».

Миша осмотрел получившееся, прошёлся вдоль надписи и отдельно подчеркнул самые важные места.

Затем он положил баллончик с краской на землю. Закрыл журнал и положил его на полку. Не прощаясь, покинул встречу с читателями. Повесил трубку. Бросил гитару в зал и убежал за сцену. Встал из-за стола. Попрощался с девушками, поцеловав нежно каждую в щёки. Выключил компьютер.

Стараясь не скрипеть диваном, Миша перевернулся на другой бок и внимательно посмотрел на лежащую рядом девушку.

Сны о чём-то большем

Ефиму снился парад на Красной площади. Он сидит на трибуне Мавзолея, в уютном кресле-качалке. Собравшиеся вокруг пионеры внимательно слушают, Надя угощает их вкусными конфетами.

Между стройными рядами марширующих иностранцев бегает маленький Коля. Он кричит им шагать в ногу, смотреть в спину, радоваться. Его маленькая фигурка появляется в бескрайнем поле людей то тут, то там. Вскарабкивается на правительственный автомобиль, он залезает на плечи шофёру и машет ручкой отцу.

Егору снились внуки. Они гуляют на детской площадке, но младший уже порядком устал и тихонько хнычет. Он забирается к дедушке на коленки и нежно обнимает, докуда достаёт рук.

– Пойдём домой, милый, – ласково говорит Егор. – Бабушка уже, должно быть, пирогов напекла.

Он берёт мальчика за руку, подзывает старшего и ведёт их по теплой аллее. Во дворе Егор вдруг теряется. Он смотрит на дома, окна квартир и не знает, куда идти, понимает, что совсем забыл, где дом. Внуки дёргают за руки, просят скорее ужинать, и он волнуется всё больше и больше. Но на втором этаже, прямо напротив, распахиваются занавески, и к Егору выглядывает любимое лицо.

Насте снилось, что Саша развёлся.

Сергею снились далёкие горы в Киргизии. Опасный серпантин, по которому когда-то уверенно скользила машина отца, он повторяет теперь точь-в-точь, а дети восторженно ахают.

Он останавливается на достаточно широкой площадке, все вместе они выходят, любуются видом. Жена обнимает его, глубоко вздыхает. Сергей целует её, но постоянно следит, чтобы дети не убежали слишком далеко.

Саше снилось утро. Уже светло, он просыпается, ощущая всем своим телом приятную бодрость. Рядом, по обе стороны, лежат девушки, такие же голые, как и он. Лежат спиной к нему, и Саша не может понять, кто же это. Пытается вспомнить, но тоже не может.

Он напрягается, и в голове начинают мелькать отрывочные воспоминания. Было хорошо. Но лиц по-прежнему нет.

Девушка слева вдруг потягивается и просыпается. Это Настя. Она тянется за телефоном, который лежит на полу, смотрит время. «Ещё рано», – шепчет она Саше, целует и снова закрывает глаза. Он поворачивается направо.

Пытается чуть приподняться, чтобы не разбудить. Волосы кажутся знакомыми, и он начинает догадываться. Но девушка уткнулась лицом в подушку, и её совсем не видно. Он тянется всё дальше и дальше, и в итоге падает на неё, будит.

Это Аня. Она слегка недовольна сперва, но затем видит Сашу и улыбается. Обнявшись, они засыпают снова.

Саше снился Саша.

Ане снилось, как она бегает по парку аттракционов. Залезет на карусель и мчится на белом единороге – никто не может догнать. Бежит к кривым зеркалам, корчит рожи – все отражения вокруг улыбаются ей. Стреляет в тире, выигрывает большого белого медведя. Вместе с ним она сидит в колесе обозрения, смотрит вокруг – весь мир у её ног.

Кристине снился ночной клуб. Она пляшет на столе, пьёт коктейли один за другим. Не выдерживает и падает на руки симпатичному парню. Он несёт её куда-то.

Олегу вновь снилось, как он спасает жену. На этот раз он подготовился заранее, всё продумал. Он вбегает в комнату в самый раз, чтобы увидеть её сидящей на подоконнике. Кричит: «Подожди!» Она оборачивается, смотрит на него в слезах. Он не подходит, чтобы не спугнуть.

Он выигрывает драгоценные секунды, и когда жена, не выдержав взгляда, бросается вниз, там уже Антон – ловит её, успел как раз вовремя.

Николаю снилось, как он летит в бесконечном пространстве. Звёзды светят ему, он пролетает их одну за одной – нет им конца.

Игорю снилась всё та же вечеринка, но теперь он там свой – шутит, все смеются. Они болтают о музыке, Игорь зовёт всех на первый концерт новой группы, у него уже есть билеты. Все безумно рады, разбирают, спорят, кому достанется последний. Аня стоит тут же, обнимает сзади, и он чувствует, как она им гордится.

Вадиму снилось, как он приходит в гости к Ане. Просто так, случайно. Она плачет на кухне, Игорь, развалившись в комнате с друзьями, смотрит телевизор. Вадим утешает Аню, врывается в комнату, хватает Игоря и бьёт его с размаха. Тот падает, вскакивает один из его друзей и тоже падает от удара.

– Кто ещё хочет?! – рычит Вадим.

Парни бегут, подхватив павших. Уже у двери Вадим догоняет их, вырывает Игоря, прижимает к стенке. Бьёт пару раз, тот стонет.

– И не попадайся мне больше! – вышвыривает тело за дверь.

Косте снилось, как он отмечает рождение сына. В своей квартире он всё уже подготовил для возвращения Кристины из роддома, поэтому празднует дома у одного из друзей. Все поздравляют, поднимают бокалы с шампанским. Девушки смотрят на первые фотографии, умиляются. Говорят, что у мальчика глаза Кости.

Маше снилось, что она снова беременна.

Аркадию снилось, как он едет на поезде со Славой. Они проезжают дома и деревни, леса и поля. Вместе им весело, незаметно сменяются день и ночь. Поезд едет уже по огромному мосту, через океан. Ехать ещё далеко. Внук первый раз выигрывает у дедушки в шахматы.

Миша не спал.

Оглавление

Наши танки в Париже

И глаза седые

В отсутствие Урфина Джюса

В тёплых объятиях

Фиби

Прививка

В гостях

Дождаться утра

Последняя запись

Кризис младшего среднего возраста

Сны о чём-то большем