Рождественское обещание [Карла Келли] (fb2) читать онлайн

Карла Келли Рождественское обещание

Скотту и Джоди Фарго, которые приняли трех беженцев, когда река Шайенн разлилась, и мы оказались бездомными

Пролог

Долгая война закончилась. Наполеон, против собственного желания сменив территорию, обустраивал свой быт в центре Атлантики. Несомненно, Парламенту, освободившемуся от тревог войны, пришло время попытаться принять какие-то общественные законы, а именно, закон о проволочках.

Я не единственная в Англии, кто затягивает дело, подумала Ианта Мирс, сидя на кровати и глядя в раскрытый гардероб и на выдвинутые ящики комода, забитые приобретениями за десять лет. Не важно, что она вовсе не была богатой вдовой. У нее накопилось слишком много вещей, и до сих пор она откладывала необходимость избавиться от них, — откладывала до того момента, когда сообщила поверенному, что выставила дом на продажу.

Ей придется переехать. Проблема заключалась в том, что Ианта отложила и объяснение с Джемом по поводу того, почему она недавно внесла задаток за меблированные комнаты над одним из непритязательных ресторанчиков Торки^[1]. Правда, мальчику только десять лет, и он рассматривал это как приключение, но был озадачен, когда Ианта взяла с него клятву хранить тайну.

— Когда ты отправишься в Плимут, чтобы сопроводить Диану домой, не говори ей ни слова о том, что я сделала, — настойчиво повторила она, провожая тепло одетого из-за декабрьской погоды сына на прибрежный экипаж, после чего горячо предостерегла его избегать всех моряков и других сомнительных личностей. Лучше она сама расскажет Диане. Продажа дома шла в тесной связи с одним немаловажным обстоятельством: экономное сокращение расходов также означало, что у них больше не будет денег на обучение ее любимой дочери в женской академии мисс Пим в Бате.

Конечно, когда Ианта соберет обоих детей под одной крышей, она сможет рассказать им, почему лишает их единственного дома, который они знали, и обрывает академическую карьеру Дианы, или, по крайней мере, ее изучение итальянского языка, вышивания и одобренной мировой литературы.

Разозлившись на себя, Ианта бросилась на кровать и уставилась в потолок, в тысячный раз жалея, что не может придумать другой способ раздобыть достаточно денег для приданого Дианы — которой уже пятнадцать — и еще немного средств для того, чтобы склонить торговца в Торки или Плимуте взять Джема в магазин в качестве ученика. Для обеих ее крошек не будет будущего, если не принести жертву сейчас.

Ианта взяла несколько платьев, когда-то модных, и бросила их в коробку с ненужными вещами, чтобы они закрыли старые мундиры ее покойного мужа. Десять лет прошло после Трафальгара^[2] и его смерти, но у нее все еще не хватало смелости смотреть на эту морскую синюю форму или избавиться от нее. Лучше прикрыть ее еще одним слоем одежды. Сторонний наблюдатель пожалел бы Ианту Мирс за ее преданность погибшему мужу, моряку и герою — разве не все, кто сражался при Трафальгаре, считались героями? — но он никогда не понял бы ее собственного внутреннего конфликта.

Десяти лет оказалось достаточно, чтобы сильная боль от смерти Джеймса превратилась в нерегулярный вздох. Сразу же после его гибели Ианте потребовалась вся сила воли, чтобы не выказать гнев по отношению к мужу, который оставил ее в нищете и с ребенком, растущим внутри. На короткое время она возненавидела Джима, до тех пор, пока ее не одолела печаль; эта скорбь выдержала бы пристальный взгляд любой матроны, потому что была истинной.

Рутинная процедура по отбору вещей успокоила ее. Ианта отложила в сторону шкатулку с письмами Джима, когда заметила еще одно письмо под коробкой. То, что Джеремия Фолк прислал ей после Трафальгара, в внутри него находилось последнее, незаконченное послание Джима. Она открыла шкатулку и положила конверт поверх остальных и уже закрывала крышку, когда увидела еще одно письмо.

Ианта снова села на кровать и повертела его в руках, пытаясь решить, сохранить ли письмо, всего лишь кратчайшую записку от Миа, датированное шестью месяцами после Трафальгара, извещающее, что ему разрешили отослать ей долю Джима из призовых денег, полученных в качестве награды за эту битву.

— Лжец, — нежно прошептала женщина. — Ты послал мне свои призовые деньги.

Даже через десять лет его щедрость в условиях собственных стесненных средств заставляла женщину промокать глаза передником. Когда Ианта получила банковский чек, то знала, что должна отослать его назад, но она использовала эти деньги, чтобы купить дом, который сейчас выставлен на продажу. Она отослала письмо с благодарностью в адрес флота Канала^[3], но никогда больше не получала от него известий. Ей хотелось написать ему, но она знала, что это будет нарушением приличий.

Ианта решила, что не может выбросить этот клочок бумаги, и добавила его в шкатулку с письмами. Она выглянула из окна на залив Торбей, неприветливый и безжизненный зимой. Ее мать никогда не могла понять, почему Ианта не переехала с ней в Нортумберленд после смерти отца. Мама была бы шокирована, если бы ее благопристойная дочь призналась, что остается в Торки потому, что капитан Фолк может однажды появиться у нее на пороге.

Но он никогда не появлялся. Ианта знала, что он жив и находится где-то в огромном мире, потому что просила викария регулярно проверять «Морскую Хронику», которую не позволялось читать леди. Может быть, ее единственным утешением было просто знание того, что он жив. В конце концов, она — практичная женщина, и вдова, что лучше, чем жена без мужа.

Глава первая

За двадцать два года войны на море капитан Джеремия Фолк предавался самоанализу только тогда, когда находил время заполнять собственный дневник. Когда он шел по почти пустому кораблю Его Величества «Спартанцу», своему фрегату и дому на протяжении этих восьми лет, капитан задумался: станет ли мир худшим событием в его морской карьере? Джеремия размышлял об этом, пока в последний раз стоял на своем квартердеке^[4] и наблюдал, как экипаж в минимальном составе поворачивает большие пушки. Мой корабль больше мне не принадлежит, и я стал бездомным.

Затем он сделал нечто неслыханное: наклонился и оперся руками о перила квартердека, наблюдая за тем, как пушки поднимают с палубы. Фолк знал, что был жестким капитаном, но также и понимал, что его непреклонная воля удержала корабль и команду на плаву во многих непростых ситуациях, когда другие лидеры не справились бы. Тем не менее, он оказался не готов к тому, что случилось ранее этим днем, перед тем, как его люди радостно отправились на лодках и гичках^[5] в чуждый ему мир.

Фолк не был готов к тому, что они соберутся вокруг него, чтобы прокричать «гип-гип-ура», а боцман выйдет вперед с часами от его команды. Одному Богу ведомо, где они нашли деньги на такой подарок и даже нашли возможность купить его. Он будет дорожить этим предметом так, как ничем другим в жизни. Часы ему подарили люди, которых он бил плетьми, мучил и распекал, но также хвалил, уговаривал и подбадривал. Фолк знал, что они звали его «стариком». Может быть, они подозревали, что капитан смотрел на них, словно отец на сыновей. По крайней мере, люди оказали ему любезность и сделали вид, что не заметили его слез, тогда как он сквозь пальцы посмотрел на их влажные глаза.

— Капитан?

Все еще опираясь руками о перила, он обернулся, чтобы посмотреть на своего штурмана. В голосе мужчины звучала неуверенность, и Фолк подумал, не заболел ли он. Затем капитан заметил, куда устремлены глаза штурмана и выпрямился.

— Да, мистер Бенедикт? — спросил он, пытаясь придать голосу достаточно ледяной тон, чтобы помешать любым замечаниям по поводу его беспрецедентной позы.

— Мне просто любопытно, сэр, — начал штурман, а затем замолчал, потому что мир, должно быть, перестал вращаться, если капитан до такой степени ослабил дисциплину.

— Со мной все в порядке, мистер Бенедикт. — Может ли он рассказать о своих колебаниях? Возможно. — Что ж, признаться, я испытываю уныние. Тяжело покидать корабль.

Его штурман кивнул.

— Знаете, мы должны быть счастливы, — произнес Фолк и рискнул своим кредитом доверия у старшего офицера в подчинении, снова приняв небрежную позу у перил. — Это будет ваше первое Рождество с семьей за сколько лет?

— Слишком много, чтобы вспомнить, капитан, — ответил Бенедикт. — Жена вчера прислала мне письмо. — Он вздохнул. — Она пишет, что наш дом будет полон родственников, стремящихся повидаться со мной.

Он снова вздохнул, на этот раз более порывисто, и Фолку пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Они с суровым штурманом были родственными душами.

— Вы не очень рады этому, как я понимаю? — спросил Фолк.

Мужчины с идеальным взаимопониманием посмотрели друг на друга. Тем не менее, подумал Фолк, настанет момент, когда вся компания разъедется или отправится спать, а мистер и миссис Бенедикт останутся вдвоем. Фолк молча пожелал им взаимной радости и счастливых супружеских обязанностей. Что касается его самого, то он отправится в «Дрейк» в Плимуте. А куда после, он не имеет ни малейшего понятия. Капитан легко мог заплатить за то, что Бенедикту достанется бесплатно, но не испытывал желания — по крайней мере, в настоящий момент, — выкладывать деньги за проститутку. Прошло больше года с тех пор, как Фолк в последний раз спал с кем-то, и Бог свидетель, что он подумывал об этом, но сомневался, что сможет удовлетворить женщину в том состоянии, в котором находился сейчас.

— Вы остановитесь в «Дрейке», сэр?

— Так точно.

— А потом?

— Не уверен, мистер Бенедикт.

Внезапно ему захотелось, чтобы штурман ушел, потому что Фолк точно знал, что сейчас произойдет. Соберись с духом, Миа, подумал он.

— Сэр, я рад буду видеть вас в своем доме на рождественском обеде.

Капитан знал, что это правда; Бенедикты сама доброта. Тем не менее, рано или поздно все равно настанет момент, когда с ним попрощаются, и он окажется на улице, шагая обратно в гостиницу — или в прежние дни — на корабль. Все это только служило Фолку напоминанием, насколько он одинок, а теперь еще и бездомен.

— Пожалуйста, поблагодарите миссис Бенедикт за ее любезность, но думаю, что на этот раз я просто останусь в «Дрейке», — ответил он.

— Так держать, капитан, — проговорил Бенедикт. Он еще немного постоял на квартердеке, а затем откашлялся. — Сэр, разрешите проститься с вами.

Фолк знал, что это испугает его штурмана, но он подошел к мужчине и протянул ему руку.

— Давайте обменяемся рукопожатием, Дэвид, — предложил он, еще больше нарушая военно-морской этикет тем, что обратился к офицеру по имени. — Вы были самым лучшим штурманом из всех, кто когда-либо служил на корабле.

Произнести эти слова оказалось легче, чем Фолк думал, вероятно, потому что он верил в каждое слово. Оба мужчины предпочли отвести глаза в сторону.

Час спустя настал черед Фолка покинуть «Спартанец»; в капитане теперь не было необходимости. Не было пушек, которые нужно было обслуживать, не нужно было ходить по палубе, и никаким французским или испанским портам больше не требовалась блокада. Минимальная команда «Спартанца» будет предохранять дерево от гнили, а также жечь серу в трюме, чтобы выкурить крыс. Вероятно, «Спартанец» будет снаряжен заново, или продан торговцам, или даже пущен на слом. Если произойдет первое, то Фолк будет только завидовать новому капитану; если последнее, то ему не хотелось знать об этом.

Его багаж уже увезли на берег в «Дрейк». Лучше всего покончить со всем сразу, подумал Джеремия, особенно теперь, когда ночь наступает так рано. Сунув судовой журнал под мышку, Фолк в последний раз огляделся вокруг. Затем он позволил боцману сыграть захождение^[6], пока спускался с борта «Спартанца» в гичку, подпрыгивающую на волнах внизу, готовую к короткому переходу до Девонпорта^[7]. Когда капитан ступил на твердую землю, то уже невозможно было вернуться в море, которое было его домом.

Он получил первое ощутимое потрясение от нового порядка вещей, когда заглянул в карточную комнату в «Дрейке», место, которое на протяжении последних двух декад каждый офицер называл «непрекращающейся игрой в вист». Сейчас комната была пуста. Фолк не стал задерживаться, потому что ощущал себя там словно в гробнице.

Капитан боялся, что, учитывая его угнетенное состояние, от обеда этим вечером в «Дрейке» у него будет воротить с души, но миссис Филлион превзошла себя. Жаркое оказалось нежным, а картофель приготовлен именно так, как ему нравилось.

Он ел в одиночестве и молча, и в этом не было ничего необычного. Хотя зал был почти пуст, у него нашлось время заметить в столовой двух юных гостей, вероятно, брата и сестру, которые выглядели так, словно ссорились друг с другом. Так как ему больше нечем было заняться, Фолк наблюдал за ними.

Юная леди была хорошенькой девушкой, с золотистыми волосами, когда-то причесанными, как он решил, по последней моде, но теперь мокрыми и обвислыми. Фолк мог только предположить, что она недавно путешествовала, и ее волосы пережили громы и молнии почтовой кареты. По его размышлениям, ей исполнилось лет четырнадцать или пятнадцать.

Но его внимание больше привлекал, должно быть, ее младший брат, потому что он выглядел смутно знакомым. Однако этого не могло быть; как Фолк мог знать такого маленького мальчика? Тем не менее, что-то, связанное с шапкой каштановых волос мальчика и с тем, как он хмурился на свою сестру, заставило капитана задуматься.

Хотя и ненадолго. Миссис Филлион сама принесла дешевый морской сыр, который он предпочитал более дорогому стилтону, и сама уселась за стол, готовая съесть кусочек вместе с ним.

— Капитан Фолк, в этот раз вы остановитесь у нас надолго?

Этот вопрос она задавала ему снова и снова на протяжении двух десятков лет. Обычно его ответ был отрицательным, и сопровождался просьбой передать прачке, чтобы та выстирала всю его одежду в пресной воде так быстро, как это возможно, потому что скоро ему снова нужно выходить в море. Помимо этого, все, что ему когда-либо требовалось — это свежая питьевая вода и место, чтобы положить на хранение еще несколько своих дневников.

— Я пробуду здесь до Рождества, — ответил ей Фолк, отрезая небольшой кусочек сыра. — Может быть, и до Нового года.

— А потом куда? — спросила женщина, так как положение хозяйки гостиницы позволяло ей проявить такую фамильярность, на какую не могли осмелиться ни первый, ни второй помощники капитана.

— Я не до конца уверен, — ответил Фолк, и не сказал ничего больше.

Миссис Филлион оказалась слишком проницательной, чтобы спрашивать дальше, или, возможно, слишком доброй. Вместе они дружно ели сыр, может быть, потому, что она была достаточно мягкосердечной, чтобы позволить капитану сидеть одному. Или он так думал, до тех пор, пока хозяйка наконец-то не перешла к сути дела.

— Капитан Фолк, я подумала, не окажете ли вы мне услугу, уделив несколько минут во время вашего пребывания здесь.

— Просите что хотите, — ответил он, готовый быть кому-то полезным.

— Та кладовая, где вы храните свои дневники, — начала миссис Филлион, принимая от него еще один кусочек сыра. — Я уверена, что вы заметили все те прочие вещи, хранящиеся там.

Он заметил. На протяжении многих лет миссис Филлион позволяла офицерам, базирующимся в Плимуте и Девонпорте, оставлять дополнительный багаж в неиспользуемой комнате за буфетной. Фолка никогда не переставало удивлять то, что смогли собрать моряки, путешествующие по всему миру, хотя следовало признаться, что его пробирала дрожь от сморщенных голов и кисетов из таких частей тела, которые заставили бы леди покраснеть.

— Что я хочу попросить вас сделать, так это посмотреть, на чем указано имя и есть ярлык, — проговорила женщина. Она отвела от него взгляд. — Я уверена, что там есть вещи, владельцев которых больше нет в живых. Если бы вы смогли отметить эти вещи, то я продала бы их на аукционе или выбросила.

— Это неприятная обязанность, — заметил Фолк.

— Вот почему я никогда никого не просила делать это прежде, — так же откровенно ответила миссис Филлион. — Но теперь, когда настал мир… — Ее слова повисли в воздухе.

— Я могу сделать это, — заявил капитан, не потому, что хотел, но из-за того, что он никогда не уклонялся от неприятных задач в своей карьере, которая включала неприятные задачи в мировом масштабе. — Вероятно, вы хотите, чтобы я перевез и свои дневники тоже.

— Это не к спеху, — ответила миссис Филлион, и он не мог не заметить симпатию в ее голосе. Она знала, что ему некуда идти, кроме «Дрейка». — Знаете, я однажды почти прочитала один из них.

— Я был бы этому рад, — ответил Фолк, польщенный, что она почти сделала то, что прежде не заинтересовало никого другого. Кое-что из того, что он писал, могло вогнать леди в краску, но миссис Филлион не являлась леди. Вероятно, она только улыбнулась бы, читая описания женщин, с которыми он спал в заграничных портах, вплоть до их особых примет. В последнее время Джеремия меньше писал о таком, либо потому, что необычность этого занятия рассеялась, либо потому, что у капитана не так много времени предаваться разврату.

Или так он думал, в то же время признаваясь, что ощутил тепло под воротником от некоторых из своих наиболее впечатляющих воспоминаний. Пришло время для решительной смены темы разговора. Фолк показал ножом для сыра на двух юных посетителей столовой.

— Кажется, вон там происходит ссора, — негромко проговорил он.

Миссис Филлион посмотрела туда, куда он указывал.

— Думаю, что мальчика послали сопровождать сестру домой из школы в Бате. — Она пожала плечами. — Они не смогут обмануть меня с платой за комнату, потому что я уже забрала ее у них. Что касается ужина, то они заказали только чай.

Миссис Филлион провела с ним еще несколько минут, обмениваясь любезностями, а затем встала из-за стола и забрала с собой сыр.

Фолк вышел из столовой раньше оставшихся там молодых людей, смотревших теперь друг на друга с выражением, которое он мог описать как упрямое. В его голове промелькнула мысль, что, возможно, им нужна ссуда, чтобы проделать остальную дорогу до дома, где бы ни был их дом. Тебе не нужно заботиться обо всех в мире, капитан Фолк, напомнил он себе. Утром, если они все еще будут выглядеть обеспокоенными, Джеремия сможет вмешаться и помочь, если они позволят ему.

Следующий час Фолк провел на прогулке, наслаждаясь свободой, возможностью размять ноги и двигаться на большее расстояние, чем его квартердек, по которому он регулярно шагал так много лет: столько-то шагов в одну сторону, затем в другую.

Он прошел мимо церкви Сент-Эндрюс, ненадолго остановился, а затем вошел внутрь. Фолк запротестовал бы, если бы какой-то человек обвинил его в религиозности, но таким он и был. Он знал, что только божественное вмешательство несколько раз сохранило его корабль от опасностей подветренного берега^[8]. Как капитану своей команды ему пришлось похоронить в море много людей, и верил в каждое слово из молитвенника, в каждый библейский текст, который отправлял его парней в гостеприимные объятия глубин.

Было пустячным делом зажечь свечу, затем опуститься на колени на скамью, прижавшись лбом к рукам, лежавшим на спинке скамьи перед ним, и возблагодарить Бога за последнее безопасное плавание. Фолк молился за души всех тех мертвецов, чьи лица все еще видел в своих снах, и жалел, что не смог сделать для них большего.

Наконец он снова сел, посмотрел на алтарь, а потом снова преклонил колени.

— И благослови этих двух глупых детей, — прошептал он.

Утром Фолк особенно не торопился вставать, потому что ему некуда было идти. Тем не менее, он, как всегда, поднялся рано, наполовину прислушиваясь к четырем склянкам^[9], означающим шесть часов, когда придет время подъема. Он вообразил, что услышал эти склянки где-то вдалеке, на каком-то везучем корабле, стоящем на якоре в проливе и сохранившем команду в полном составе.

Когда Фолк спустился вниз, в столовой оказалось намного больше людей, что удивило его, но потом он вспомнил, что «Дрейк» служил остановкой для королевской почтовой кареты и прибрежного экипажа, курсировавшего до Торки и других небольших городов.

В этот раз он не собирался намеренно садиться поближе к двум юнцам, но вдалеке от них не было свободных столиков. Если Фолк услышит о каких-то проблемах от брата или сестры, то сможет вмешаться, проявив благородство.

Миссис Филлион знала, что ему нужно, и девушка, прислуживающая в ее столовой, принесла яйца, сосиску, тост и черный пудинг на его столик. Фолк с некоторым испугом заметил, что мальчик посмотрел на его еду, а затем опустил глаза на собственный пустой стол. Также капитан перехватил взгляд сестры, подозревавшей мальчика в том, что он позавидовал завтраку другого постояльца гостиницы. У нее хорошие манеры, решил Фолк, начиная завтракать и стараясь не думать о голоде за соседним столом. В юности ему самому пару раз приходилось оставаться без еды, и еще чаще — за последние двадцать два года. Он знал, что мальчик не умрет прежде, чем доберется до дома, где бы этот дом ни был.

Еда, как всегда, была превосходной. Фолк пытался сосредоточить все внимание на тарелке перед ним, но не смог не подслушать волнующиеся тихие голоса за примыкающим столом.

— Ради Бога, что подумает мама, когда мы не приедем в экипаже сегодня днем?

— Я не хотел потерять их, — устало запротестовал мальчик.

Капитан только этого и ждал. Я не могу пройти мимо них, подумал он, опуская нож и вилку. Фолк не был уверен, к кому обратиться сначала. Молодая леди, очевидно, была старше, но мужчина есть мужчина, в конце концов, и не важно, насколько юный. Он предпочел обратиться к мальчику, просто потому имел намного больше опыта в общении с собственным полом.

— Парень, прости мне мою дерзость и тонкий слух. Невольно возник вопрос: неужели в ваших делах наступил отлив?

Взгляд, который послал ему мальчик, был полон безграничного облегчения. Но с его сестрой все оказалось не так, если это его сестра.

— Наши дела в порядке, адмирал, — ответила девочка, что заставило его улыбнуться.

— Я всего лишь командир корабля, и думаю, что вы голодны, — ответил Фолк. — Что еще важнее, полагаю, что в ваших карманах пусто. Если это не подветренный берег, то я не знаю, что это такое. Как я могу помочь вам?

Фолк не был уверен, чего ожидать, но мальчик наклонился через стол к сестре.

— Диана, не глупи. Ты же знаешь, мама говорит, что мы всегда можем доверять людям с золотом на плечах.

— Она абсолютно права, — подтвердил капитан, тронутый тем, что не все в Англии считали морских офицеров лишенными галантности, культуры и участия. — Что произошло и как я могу помочь вам?

Фолк не думал, что его морщинистое и обветренное лицо способствует откровенности, но одна шлюха в Пирее как-то сказала ему, что у него очень добрые глаза. Или так он понял ее слова. Его греческий не так хорош, как испанский.

История, кажется, сама собой полилась из маленького мальчика. Фолк остановил поток слов ровно на столько, чтобы заказать еще два завтрака. Оба без промедления начали есть, хотя он заметил, что юная леди испытывает сильное смущение. Капитан вернулся к собственному завтраку, чтобы избавить ее от дальнейшего унижения. Он может подождать до тех пор, пока они утолят голод.

Мальчик закончил с едой первым. Он обратил к Фолку открытое и честное лицо.

— Благодарю вас, капитан. Я наелся до отвала.

Фолк улыбнулся, в то время как сестра мальчика — он назвал ее Дианой? — поджала губы, услышав его слова.

— Я знаю, каково это: быть голодным и несправедливо обиженным. — Разве он сможет это забыть. Испанские тюрьмы никогда не будут напоминать «Кларидж»^[10]. — Расскажите мне, что произошло.

Диана Кем-бы-она-ни-была начала рассказ.

— Мой брат… — она бросила на него взгляд, который мог бы содрать краску со стены, — …должен был сопровождать меня из Плимута в Торки. Я учусь в школе в Бате, и приехала сюда в почтовой карете.

И на том спасибо. Очевидно, что она благородного воспитания, так как понимает тонкости сопровождения, даже со стороны младшего брата. Жаль, что отец не сопровождает их, подумал Фолк.

— А ты? — спросил капитан, поворачиваясь к брату, ответившему сестре таким же сердитым взглядом. — Растратил свои средства. Нет ничего такого, в чем нельзя было бы признаться.

Капитан знал, что мог бы сделать замечание более мягким тоном, но мальчик не обиделся на его резкость.

— После того, как я снял для нас здесь комнату, я потерял деньги на проезд в экипаже, — ответил он, не выбирая слов и не мямля. — Мама дала мне точную сумму, но вот что произошло.

Он сунул руку под короткое пальто, вытащил кошелек и продел указательный палец в дырку на дне.

— Не знаю, как это случилось. Я искал деньги по всему Плимуту.

— Это не самый честный город в Англии, — проговорил Фолк. — Я тоже терял здесь деньги. — Нет необходимости сообщать пареньку, что он терял их во время виста и любовных похождений. — Сколько вам нужно оплатить за проезд?

Брат с сестрой одновременно посмотрели друг на друга, нужда сражалась с правилами приличия. Нужда победила, и Диана прошептала небольшую сумму, которую Фолк быстро вынул из собственного кошелька — у которого не было дыры снизу — и положил к ним на стол.

— Это трудность легко преодолеть, — заявил он, улыбаясь, чтобы успокоить их.

Девочка покраснела, что ей очень шло.

— Мы благодарны вам и останемся у вас в долгу.

Что касается Фолка, то с этим ничего нельзя было поделать.

— Никаких долгов передо мной, — весело заверил он их. — Назовите это рождественским подарком от человека, который не хочет, чтобы дети застряли в порту Плимута.

— Капитан, моя мать будет вне себя, если не сможет вернуть вам деньги. Можете ли вы записать для меня свой почтовый адрес? — спросила Диана.

Он пожал плечами.

— Адресуйте письмо просто сюда, в «Дрейк», на имя капитана Фолка.

Джеремия оказался не готов к тому, как дети посмотрели на него, а затем переглянулись, и снова уставились ему в лицо.

— Капитан Фолк? — спросил мальчик.

— Он самый. — Они все еще смотрели на него широко раскрытыми глазами. — Я должен знать вас?

Юная леди покачала головой.

— Я… я не знаю. Может быть, в военно-морском флоте несколько капитанов по фамилии Фолк.

— Кроме меня, есть еще Александр, Эдвард, Мартин и кое-кто, с гордостью носящий имя Октавиана. Утверждает, что его отец был латинистом. Мы зовем его Цезарем.

Мальчик улыбнулся в ответ на это, но не его сестра. То, что произошло следом, тронуло его. Фолк с изумлением наблюдал, как на глазах юной леди появились слезы.

— Не говорите мне, что вы останетесь в гостинице на Рождество, — воскликнула она, словно подстрекая его повторить то, что он только что сказал.

— Так и есть. Я только что покинул «Спартанец» и мне некуда идти. Эй, послушайте, это ведь не трагедия. Пожалуйста, не делайте этого!

Она начала плакать по-настоящему. Фолк торопливо достал носовой платок, надеясь, что это не тот, которым он вытирал порезы на подбородке во время бритья.

— Боже мой, не надо! — вскричал он, стараясь говорить негромко. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь бдительный посетитель подумал, что он обижает этих детей.

Диана быстро осушила глаза и, прищурившись, посмотрела на брата, не рискнет ли тот сделать какое-нибудь замечание.

— Так принято, капитан, — ответила она, стремясь говорить с достоинством, не присущим ее годам, но вполне достижимым. — Все должны быть дома на Рождество.

— Я полностью согласен. Обещаю, что в следующем году у меня будет место, куда отправиться.

— Обещаете? — спросила она.

— Положа руку на сердце, если это поможет, — поклялся Фолк, думая, что когда-нибудь эта девочка станет прекрасной матерью для сыновей. Бог свидетель, его она запугала.

От пустопорожней болтовни его спасло только прибытие прибрежного экипажа. Мальчик немедленно вскочил на ноги.

— Пойдем, Диана. Я возьму тебе место внутри, но сам хочу сидеть сверху.

— Он сильно простудится при этом, а мама будет обеспокоена, — пробормотала Диана. — Один момент! — С подлинным изяществом она присела в реверансе перед Фолком, а потом сверлила брата взглядом, пока тот не изобразил поклон.

Фолк поклонился в ответ.

— Так и быть. Я желаю вам счастливого Рождества. Кстати, я представился вам, но вы так и не сообщили мне свои имена.

— О! — ответила она, прижав руку ко рту от подобного нарушения приличий, отчего стала выглядеть намного моложе. — Я — Диана Мирс, а это мой брат, Джем.

— Джим! — Он не смог удержаться. Это имя вырвалось у него очень громко, словно Джеремия все еще стоял на своем квартердеке. Нетерпеливые пассажиры экипажа, стоявшие в конце очереди, с удивлением оглянулись.

Мальчик тоже обернулся, улыбаясь от того, что услышал свое имя, и Фолк понял, где он видел его прежде. Слава Богу, что Ианта назвала своего сына Джеймсом, а не Уильямом, в честь напыщенного дедушки мальчика.

— Джим Мирс, — повторил капитан. — Мисс Мирс. Я хорошо знал вашего отца.

Диана Мирс улыбнулась, и он внезапно узнал и эту улыбку тоже.

— Вы знаете больше, чем мы, капитан, — ответила она. — Джем, конечно же, никогда не видел его, а у меня о нем только незначительные воспоминания.

— Я знаю, знаю. Вам было всего пять лет, — проговорил он, не в силах удержаться от тоски в собственном голосе.

Диана не знала, что сказать, а времени объясняться не было, так как очередь начала двигаться. Фолк шагал рядом с детьми Мирс, твердо решив устроить их в экипаже и почти не желая выпускать их из вида теперь, когда узнал, кто они такие. Он проследил, как погрузили их багаж, а затем подсадил мисс Мирс в карету, в то время как Джем вскарабкался на крышу.

— Сделайте кое-что для меня. Передайте вашей матери привет от капитана Фолка, хорошо?

Она кивнула.

— Спасибо за вашу доброту, капитан.

Фолк наблюдал за дряхлым прибрежным экипажем, пока тот не скрылся из вида за углом Барбикана^[11]. Она похожа на мать.

Джеремия стоял там довольно долго. Наконец, дождь со снегом загнал его внутрь, где капитан последовал за миссис Филлион в кладовую, чтобы выполнить неприятную задачу, которую она поставила перед ним. Сперва он направился к тому ряду, где миссис Филлион хранила его дневники. Фолк знал, что на него бесполезно рассчитывать, как только он возьмет в руки дневник, но он не обещал провести инвентаризацию всей кладовой за один день.

Вначале он обратился к записи от 21 октября 1805 года, как и ожидал от себя, особенно потому, что все, о чем он мог сейчас думать — это Джим Мирс. Более точно, он обратился к 31 октября. Десять дней прошло перед тем, как у него появилась возможность урвать более одной минуты для записи после титанической борьбы. Трафальгар стал сражением, запоминающимся на всю жизнь; битвой, итоги которой будут пересматриваться на протяжении всего нового века. Как единственный выживший лейтенант на «Завоевателе», Фолк запомнил Трафальгар сквозь дымку, пронизанную шумом и смертью.

Джим Мирс умер на его руках на квартердеке, пронзенный насквозь острым обломком перил. С того момента до 31 октября Фолк почти не спал, так как выполнял работу за троих и пытался не думать о своем друге, погибшем и похороненном в морской глубине.

Он оказался одним из нескольких лейтенантов, кто получил выгоду от Трафальгара с повышением до капитана и первого собственного корабля — содержащегося в образцовом порядке военного шлюпа под именем «Нэнси». Как офицер, сражавшийся при Трафальгаре, Фолк получил 269 фунтов от благодарного правительства, которые быстро отправил Ианте Мирс. Он отослал ей личные вещи Джима, включая его последнее, незаконченное письмо и добавил еще сто фунтов из собственных, тогда довольно скудных, сбережений. Капитан знал, что она имеет право всего лишь на мизерную пенсию, и был рад тому, что у Ианты есть родители, которые помогут ей. Кроме того, она красива. И найдет себе другого мужа.

Фолк больше не беспокоился об Ианте Мирс. За «Нэнси» быстро последовал сторожевой корабль, а затем — великолепный «Спартанец». Наполеон управлял его жизнью с такой же уверенностью, словно корсиканский тиран был кукловодом. На протяжении еще десяти лет он управлял судами, сражался и блокировал порты, до тех пор, пока все это не закончилось в Плимуте, где и началось двадцатью двумя годами ранее.

Фолк проснулся посреди ночи, разбуженный скрипами и стонами старой гостиницы, и подумал об Ианте Мирс. Зная, что не уснет, капитан сунул руку в парусиновый мешок^[12] и шарил в нем до тех пор, пока не нашел связку писем. Он взял их с собой на кресло у камина, помешав там кочергой, чтобы вызвать чуть больше жара.

Писем было не так много, как бы ему хотелось, главным образом потому, что некоторые находились на дне океана, а другие исчезли, как обычно исчезает бумага. Учитывая, что Фолк написал все эти любовные письма по просьбе Джима Мирса, удивительно, что он хранил их.

Его отец был управляющим у сэра Уильяма Мирса. На свет появилось четверо полных надежд детей Фолков, но денег никогда не было много, потому что сэр Уильям никогда никому не переплачивал. Главная ирония жизни заключалась в том, что из всех детей в живых остался только Фолк, профессия которого была самой опасной в Англии.

Он вырос вместе с Джеймсом Мирсом, младшим сыном. Когда Джиму исполнилось четырнадцать лет, сэр Уильям воспользовался семейными связями, чтобы устроить сына гардемарином на «Агамемнон». По запоздалой мысли, сэр Уильям включил в эту сделку и сына своего управляющего. Так началась военно-морская карьера Фолка.

Фолк прочел два письма, удивляясь, когда именно они оба влюбились в Ианту Сноу, дочь викария сэра Уильяма. Джеремия встречался с ней довольно часто, пока Джим учился в школе. Думаю, что я сделал свою заявку раньше, сказал себе Фолк. Толку мне от этого было как от козла молока. В 1802 году наступило временное затишье, когда на короткий период наступил мир — если его можно было так назвать, и гардемаринов отпустили на берег. Именно в тот момент Ианта Сноу, моложе его и Джима, теперь превратившаяся в красавицу, очаровала их обоих.

Находясь в одиночестве в своей комнате, Фолк даже не пытался остановить непостижимое возбуждение, которое он всегда ощущал, когда думал о своей ранней любви. Интересно, ее волосы все еще имеют оттенок тусклого золота, подумал он. Я уверен, что ее глаза все еще такие же голубые, как Торбей.

Когда ужасное время в качестве гардемарина закончилось, он и Джим расстались, отправившись на разные корабли, и встретились только на «Буке», шатком, дырявом, вонючем линейном корабле, где Фолк был первым помощником, а Джим вторым. Теперь, после еще одного визита домой, Джим был по уши влюблен, лишался дара речи от восхищения Иантой Сноу. Возможно, это оправдывало его случайные оплошности в решениях, принимаемых на квартердеке.

Даже если он доживет до семидесяти лет, Фолк никогда не забудет ту ночь, когда Джим впихнул его в свою крошечную каюту и попросил о помощи.

— Миа, ты пишешь намного лучше меня. Можешь ли ты… Посмею ли я попросить… Сможешь ли ты писать за меня письма Ианте?

Непостижимо, но лейтенант Джим Мирс был застенчивым, и без всякого на то основания, учитывая его хорошее происхождение и привлекательную, смуглую девонширскую внешность. К тому же его семья располагала деньгами, по крайней мере, в достаточном количестве для того, чтобы сделать его респектабельным. У Фолка не было ничего из этого. Вдова, за которой он недолго ухаживал в Неаполе, однажды отметила его великолепные плечи и сложение, а затем он на самом деле позировал обнаженным той герцогине в Ливорно, которая изображала из себя скульптора — но только тогда, когда отсутствовал герцог. Тем не менее, Джим Мирс обладал привлекательным лицом, если не телом.

Застенчивый. Таков был Джим Мирс, который с пылающим лицом умолял и льстил ему при этом, потому что Фолк знал, что может писать намного лучше, чем ходящий по морям сын сэра Уильяма. Кроме того, сейчас они находились на Востоке, где климат был влажным, а жизнь — скучной. Он согласился писать для Джима письма — чудесные отрывки прозы, выражающие любовь до гробовой доски к Ианте Сноу. Сделать это было легче легкого, потому что каждое его слово шло от сердца.

Джим оставался в неведении. Когда Фолк завершал очередной шедевр поклонения, Джим переписывал его собственным почерком и отдавал оригинал раздосадованному владельцу. Результатом стала помолвка, заключенная по переписке, а затем свадьба в Торки, когда Фолка назначили первым помощником на более мощный линейный корабль, на котором он жарился тогда возле Индии.

После этого ему не хотелось видеть Джима, главным образом потому, что они в течение многих лет делились друг с другом секретами. Фолк обладал сильным характером, но при этом знал, что не сможет вынести какого-либо описания брачного блаженства друга с Иантой Мирс — только не тогда, когда он отчаянно хотел ее сам. Лучше не встречаться в море с человеком, который стал невольной причиной его несчастья.

В этот раз они провели порознь три года, после чего их обоих назначили на «Завоеватель», Джима — первым помощником (сэр Уильям был знаком с капитаном), а Фолка — вторым. Во время битвы при Трафальгаре Фолк был полностью поглощен своими обязанностями на верхней батарейной палубе, пока не увидел, как Джим нерешительно действует на мостике. Ошибка была простой, может быть, Джим испугался. В конце концов, это же Трафальгар. На минуту оставив свой отличный оружейный расчет, Фолк помчался на палубу и отменил приказ Джима, только потому, что капитан Израиль Пеллью занимался другим делом.

Фолк опустил письма, в этот раз захваченный вынужденными воспоминаниями. Придя в себя, Джим поблагодарил его, обратился к другим обязанностям и после взрыва его пронзил тот обломок. Последними его словами стали «Присмотри за Иантой, она снова в положении».

И вот теперь, в гостинице «Дрейк», Фолк встретился с результатом этих супружеских обязанностей — десятилетним мальчиком с внешностью Джима, но в нем было что-то и от Ианты тоже. Странная штука жизнь, подумал он. Безродный сын управляющего поднялся высоко и стал капитаном корабля, а Джим, зашитый в свой спальный мешок, покоится в холодных водах у испанского берега. Оставшуюся часть ночи Фолк провел в полудреме в кресле у камина, сжимая в руке непрочитанные письма.

Глава вторая

— Бог ты мой, Диана, капитан Фолк? Ты уверена, что это Фолк?

— Мама, я же говорила тебе. Именно так он сказал.

Джем скорчил рожу сестре.

— Я же говорил тебе, что это наш капитан Фолк, Диана. Приятно наконец-то увидеть, как он выглядит, мама.

У Ианты Мирс было много вопросов, но она знала, когда нужно перестать расспрашивать своих отпрысков. Ни один подросток в возрасте пятнадцати лет не станет долго терпеть вопросы матери, которая внезапно стала не такой спокойной и покладистой, как обычно. Тем не менее, ей хотелось большего.

— Диана, или ты, Джем. Как он выглядел? Я не видела его уже почти двадцать лет, а он был старым другом… вашего отца.

Хм. Ианта не была уверена, что ей понравился тот взгляд, который бросила на нее Диана. Чему в наши дни учат юных леди в женских академиях в Бате?

— Мне просто любопытно, — закончила она, зная, как неубедительно это прозвучало. Ианта не могла совладать с собой, слова сыпались из нее, словно из потерявшей голову девчонки. Осторожнее, Ианта, сказала она себе. Что подумает Диана? А что еще важнее, о чем думает она сама?

Джем, Господь с ним, еще не достиг возраста подозрений.

— Мама, он выглядел жестким.

Затем в разговор вмешалась Диана, напомнив Ианте, что пятнадцатилетние особы иногда забывают о том, что им пятнадцать.

— Джем, ты болван, люди не бывают жесткими! Мама, у него седые волосы, и они подстрижены очень коротко. И, Боже мой, он старый.

Джем кивнул в знак согласия.

— Очень старый, мама.

Ианта опустила носок, который штопала.

— Да будет вам известно, что капитан Фолк всего на три года старше меня. Не смотрите на меня так! Мне всего лишь тридцать пять лет! Море имеет свойство старить людей, мои милые, — заявила она детям. Будет врать-то, подумала она. У Джеремии Фолка были широченные плечи. Это едва ли могло измениться.

— У него много морщин вокруг глаз, мама, — произнесла Диана.

Ее дети, предатели, кажется, совершенно удовлетворились этим и полностью оставили тему.

— Наверное, у него плотное телосложение? — задала она пробный вопрос, снова поднимая и носок, и нить беседы.

— О нет. Капитан сухощав и просто великолепно выглядит в мундире, — ответила Диана. — Вероятно, как сам лорд Нельсон. За исключением того, что он выше. И у него оба глаза.

Все святые и сам Господь, кажется, улыбнулись в этот момент и превратили Диану в посланника их воли.

— Мама, я на самом деле считаю, что ты должна пригласить его сюда на Рождество. Ему некуда идти. — Диана наклонилась ближе, словно желая поделиться страшным секретом. — Мама, он выглядел весьма потрепанным.

— Печально думать об этом, — ответила Ианта, терзаемая чувством вины при воспоминании о том, кто послал ей свои призовые деньги, которые, очевидно, могли бы понадобиться ему самому.

— Мне он понравился, — заявил ее сын. — Он не бранил меня за то, что я лишился денег, но сказал что-то о том, что сам потерял достаточно средств в Плимуте.

Вероятно, потратил их на вист и женщин, с улыбкой подумала она.

— Нет, капитан Фолк никогда не принадлежал к тем, кто углубляется в тему. — Ианта в последний раз опустила носок, зная, что у нее нет желания штопать, только не тогда, когда ей хочется прогуляться вниз к причалу и обратно. Таким было ее обычное средство избавления от вдовьей тоски, до боли стискивавшей чресла, ведь церковь не могла одобрить иного выхода.

— Мы пригласим капитана Фолка провести Рождество с нами, — решительно заявила она. — Я должна возместить ему средства, которые он дал вам, и почему бы заодно не пригласить его? А теперь прочь. Я напишу письмо и отнесу его вниз к причалу.

— Мама, мы можем позволить себе принимать гостя? — нерешительно спросила Диана. — Я знаю, ты не хочешь беспокоить нас, но…

— Всебудет в порядке, — ответила Ианта, внутри у нее все перевернулось из-за письма, которое она написала в школу в Бате, солгав что-то о том, что хочет, чтобы Диана была поближе к дому, и, следовательно, она не вернется в академию после каникул. То, что Миа будет здесь, позволит ей сообщить Диане плохие новости на несколько дней позже.

Но что скажут мои крошки, когда в новом году дом будет продан? спросила себя Ианта, шагая к причалу этим же днем, опустив голову из-за ветра, который загнал несколько военных кораблей на якорную стоянку. Какую историю смогу я сочинить о том, что мы теперь будем жить в арендуемых комнатах? Может быть, Джем еще достаточно юн, чтобы посчитать это большим приключением, но Диана догадается, на какой мели оказалась семья Мирс.

Она долго стояла на молу, рассматривая фрегаты на якоре. Из «Морской Хроники» Ианта узнала, что большинство кораблей направлялись в порты приписки, чтобы стать на прикол, ведь теперь бесконечная война закончилась. Не удивительно, что Миа стал бездомным. Какая ирония, что она сама тоже скоро лишится дома.

Даже в качестве услуги для миссис Филлион, Фолк не мог заставить себя вернуться в кладовую, за исключением того, чтобы перенести свои двенадцать дневников наверх. Всякий раз, когда он оказывался в кладовой, у него по коже бежали мурашки из-за стольких покойников вокруг: Аберкромби, Айнсли, Бейкер, Брайдуэлл, Ботелл, Каррутерс, Диксон, Эджели, Этеридж. Миссис Филлион хранила все личные вещи в алфавитном порядке^[13]. Какое облечение, что среди них не было Фолка. Он сможет носить дневники с собой в холщовой сумке, пока не выяснит, что собирается делать со своей жизнью.

Погода была промозглой, но Фолк провел следующие два дня, шагая из Плимута в Девонпорт и обратно, притягиваемый к тому месту, где на якоре покачивался «Спартанец», с убранными парусами и без пушек. Он завидовал кораблям, где осталась команда, которые набирали припасы и возвращались обратно к своим обязанностям.

Миссис Филлион остановила его, когда капитан вернулся с одной из продолжительных прогулок, и сообщила новости о том, что на конторке его дожидаются три письма — сам по себе знаменательный факт. Первое письмо Фолк ожидал — квартальный отчет от Брастейна и Картера, свидетельствующий о том, что банковские дела в полном порядке. Здесь волноваться не о чем.

Его сердце забилось чаще при виде следующего письма, больше напоминающего официальный документ с так хорошо ему знакомой выпуклой печатью. Фолк развернул документ, едва смея надеяться.

Слава Богу. Лорд Адмиралтейства предлагал ему другой корабль. Его «просили и требовали» явиться в Адмиралтейство в четыре склянки на утренней вахте^[14] 15 января 1816 года.

Ему предлагали другой фрегат, с сорока четырьмя пушками и ласкающим слух именем «Голайтли». «Голайтли» должен сопровождать караван судов с преступниками в Австралию.

— Много лет я не бывал в этих местах, — прошептал он вслух. Когда дождь за окном превратился в мокрый снег, Фолк почти ощущал тепло солнца противоположного полушария на своей спине.

Последнее письмо было написано почерком, который он не знал. Однако капитан смог ощутить внутри монеты, так что догадаться было легко. Ианта, тебе не нужно было возвращать мне деньги, подумал он, расправляя письмо на бедре.

Дорогой Миа,

Вообрази мое удивление, когда я узнала, что ты пришел на помощь моим глупым детям. Как только ты сможешь собраться, сразу же отправляйся сюда, в Торки — мы приглашаем тебя провести с нами Рождество. Мы все согласны насчет этого, так что не пытайся уклониться. Наш дом — белый со светло-голубыми ставнями на Клермонт-стрит.

С искренним приветом,

Ианта Мирс.

Он не ожидал, что она все еще будет носить фамилию Мирс, совсем нет. Что случилось с мужчинами на побережье Девоншира? удивился Фолк. Он вспомнил также Клермонт-стрит и нахмурился. Это скромная улица, где жили семьи корабельных плотников, канониров и помощников хирурга. Капитан еще раз прочитал письмо, но оно больше не раскрыло никаких тайн.

Удовлетворенный, Фолк снова прочел все три письма, радуясь квартальному отчету, приходя в экстаз от «Голайтли», и философски настроенный насчет послания из Торки. Прошло так много лет с тех пор, как он видел Ианту Сноу — слишком много, чтобы все еще любить ее, особенно потому, что в течение нескольких последних лет он думал о ней не больше пяти раз в месяц. Тем не менее, в том, что касалось ее, Фолк оказался плохим пастырем. Может быть, он на самом деле сможет оказать Джиму услугу и выполнить то обещание, которое дал ему на скользкой палубе «Завоевателя». Может быть, Ианта на самом деле нуждается в том, чтобы за ней присматривали.

Торки во многом остался таким же, каким Фолк его помнил — прелестным городком на живописном заливе. Его храбрость, никогда не подвергавшаяся сомнению под огнем противника, кажется, получила прямое попадание, когда он шагал по Клермонт-стрит к единственному дому со светло-голубыми ставнями. Капитан нахмурился, когда увидел, что дом довольно маленький и обветшавший к тому же, его давно нужно покрасить. Но Фолк не смог найти недостатков в аккуратном дворе Ианты, или в цветочном горшке с пальчатыми фиалками, которые дом все еще защищал от господствующего зимнего ветра. В этих цветах было что-то очаровательно храброе, и он кивнул им в знак одобрения.

Фолк все еще улыбался, когда Ианта открыла дверь. Он еще не успел постучать; должно быть, она высмотрела его из окна.

Джеремия полагал, что после этого Ианта могла бы сделать все, что угодно. Но она всплеснула руками у груди так, словно Фолк — самый драгоценный подарок, который ей только доводилось получать. Он с трудом устоял перед побуждением оглянуться через плечо и посмотреть, не стоят ли за ним на тротуаре, стремясь обогнать его, к примеру, лорд-мэр Лондона или сама великая Сара Сиддонс.

— Это все тот же Миа Фолк, — проговорил он. — Только старше.

После этих слов Ианта нахмурилась, или капитан подумал, что нахмурилась, пока не увидел, как крепко сжаты ее губы, словно она с трудом удерживается от слез.

— Ианта, ты ведь никогда не была плаксой, не так ли?

Вот и все, что требовалось. Она разразилась слезами, а потом протянула к нему руку и практически втащила в дом. Его изумление только усилилось, когда Ианта вытерла слезы и потянулась вверх, чтобы расстегнуть его пальто. Фолк положил ладони поверх ее рук.

— Я все еще могу снять с себя пальто, глупая гусыня, — сказал он ей, что привело только к тому, что Ианта начала промокать глаза передником, а затем повернулась и бросилась вверх по лестнице, приложив руку к лицу. Фолк уставился ей вслед, не в состоянии понять, что он сделал не так.

Но смотрел не только он. Джем и Диана наблюдали за ним из дверей комнаты, которая, должно быть, являлась гостиной. Обвинения в их взглядах было достаточно, чтобы понять — у Ианты Мирс есть два свирепых защитника. Лучше ему заявить о своей невиновности.

— Эй, послушайте, все, что я сделал — это поздоровался, — сказали им Фолк, не уверенный в том, стоит ли снимать пальто или лучше лечь на другой галс. — Она часто так делает?

— Я никогда не видел, чтобы она плакала, — ответил Джем, его тон граничил с враждебным.

— А я видела, — тихо проговорила Диана. — Это было тогда, когда она получила письмо с известием о том, что папа погиб. Я очень смутно помню это.

— Я послал то письмо, — пояснил ей Фолк. А я-то очень хорошо помню это, подумал он. — Мисс Мирс, что я должен делать? Не лучше ли мне просто уйти?

Диана немного подумала, а потом покачала головой.

— Думаю, что от этого она может стать еще печальнее. — Она посмотрела на брата, словно за подтверждением, а затем снова перевела взгляд на него. — Как бы там ни было, капитан Фолк, мы поминали вас в молитвах каждый вечер все прошедшие десять лет.

Очевидно, настало время сюрпризов, подумал Фолк, медленно расстегивая пальто. Джим взял у него верхнюю одежду, практически пошатнувшись под ее тяжестью, и повесил на крючок в прихожей.

— Вы не шутите? — спросил он.

— Капитан Фолк, мама не зря приходится дочерью викарию, — сообщила ему Диана. — Каждую ночь мы молимся за бедного короля Георга, за регента, за армию и военно-морской флот, иногда — за морскую пехоту, и всегда — за капитана Фолка.

— Мама говорит «Господи, благослови капитана Фолка, где бы он ни был», — присоединился к ней Джем.

— Черт бы меня побрал, — выругался он, а затем покраснел. — Я имею в виду…

Джем оказался великодушным.

— Не бойтесь, капитан. Мама предупреждала нас насчет моряков.

— Мудро с ее стороны! Что мне следует делать?

Диана приняла решение.

— Думаю, вам следует пойти наверх, постучать в ее дверь и сказать ей, что я не уверена, когда нужно переворачивать жаркое. Вторая дверь справа.

— Есть, сэр, — ответил он.

За десять лет, которые она прожила в своем доме, Ианта никогда не слышала мужских шагов на лестнице. Джем родился в поместье Мирсов, потому что ее отец к тому времени уже умер, а мать жила в Нортумберленде с семьей сестры. Были ночи, когда она мечтала о звуке шагов. Когда Фолк постучал, она быстро поднялась и промокнула глаза передником.

Ианта знала, что не сможет попросить его войти. Ее спальня так же мала, как и другие комнаты, и здесь определенно нет места для мужчины. Тем не менее, она не готова к тому, чтобы спуститься вниз и предстать перед своими детьми.

Фолк знал, что делать, и это не должно было удивлять ее. Из них троих Джеремия Фолк всегда знал что делать. Он открыл дверь шире, затем хитроумно вывел ее из комнаты и указал на ступени лестницы, куда уселся и сам.

Все еще стесняясь, но уже меньше, Ианта села рядом с ним. Она посмотрела вниз, где у основания лестницы стояли ее дети с широко раскрытыми от изумления глазами.

— Ты не должна слишком часто сидеть на лестнице, — прошептал он, едва двигая губами.

— Конечно, нет.

Фолк слегка подтолкнул ее локтем.

— У Дианы возник кулинарный вопрос.

Ианта наклонилась вперед над ступенькой и обнаружила, что слишком изумлена, чтобы произнести хоть слово, ведь он ухватился рукой за завязки ее передника. Она покраснела, но капитан не выпустил ее.

— Послушайте, капитан, — прошептала Ианта уголком рта.

— Привычка, Ианта. Капитан присматривает за всем и вся.

Больше она не протестовала.

— Да, моя дорогая? У тебя возник вопрос?

Диана пришла в себя быстрее, чем Ианта могла бы представить. Кажется, она даже пыталась не засмеяться.

— Мама, мне следует перевернуть жаркое или нет?

— Непременно. Джем, ты можешь начать накрывать на стол.

Она думала, что могут возникнуть возражения, учитывая, что ничего столь же интересного никогда прежде не происходило в их доме, но дети торопливо убежали, сдавшись без боя. Ианта снова села, а Джеремия выпустил ее передник.

Как, ради всего святого, Джем и Диана могли не заметить, что в нем самое красивое? спросила она себя, вспоминая свои расспросы в начале недели. Что ж, самое красивое после его широких плеч, которые совсем не изменились. Его волосы определенно поседели, но как могла Диана не обратить внимания на прекрасно очерченные губы капитана Фолка? Годы не смогли ничего поделать с этим. Она еще раз искоса поглядела на него и вынуждена была согласиться с Джемом. Капитан выглядел слегка жестким. Больше чем слегка. И на нем была потрепанная морская форма.

— Нет, я уже не тот, — заверил он ее. — По утрам мои суставы скрипят, как угольщик из Ньюкасла, и я едва помню, какого цвета были мои волосы.

— Темно-рыжие, — немедленно ответила Ианта.

— Они поседели после Трафальгара.

— Тебе тогда было только двадцать восемь, — с ужасом заметила она.

— Вини в этом Бонапарта, — ответил он, затем откинулся назад, положив одну руку на ступеньку. — Ианта, а ты совсем не изменилась.

— О, я изменилась, — возразила женщина, хотя эти слова и доставили ей удовольствие. Если Фолк предпочитает не замечать, что на ее фигуру повлияло рождение двух детей, то она тоже может не замечать этого. Внезапно Ианта пожалела, что не уложила волосы каким-то более изящным способом, чем просто узел на макушке. Она собиралась сделать что-то перед тем, как он приедет, но время ушло.

Его пристальный взгляд оставался таким же, но напомнил Ианте о том, что ей следует сменить тему. Может быть, ей нужно просто подняться. Нет, слишком приятно сидеть на ступеньках с капитаном Фолком. Однако она могла вспомнить о своих манерах.

— Миа, благодарю тебя за то, что ты помог моим детям. — Его старое прозвище выскользнуло само собой. — О, вероятно, мне не следует называть тебя…

— Миа подойдет, — ответил он. — Ианта, никто не называет меня по имени, не говоря уже о твоем прозвище.

Как печально, подумала она. Как печально. Затем покраснела и подумала: это было мое прозвище, не так ли? Я забыла об этом.

— Следует ли мне называть тебя миссис Мирс? Я не хочу, чтобы дети подумали, будто я — непутевый человек с манерами оборванца.

— Так было бы приличнее, — ответила она. — Нет. Зови меня Иантой. Это мое имя и… — Она замерла, пораженная чем-то. — Если подумать, то меня тоже никто не называет по имени. То «мама», то «мам», если Джем проголодался, или «маман», если Диана корчит из себя мисс из Бата.

Ианта знала, что у нее несдержанный язык и независимый ум. За годы, прошедшие с момента смерти Джима, они стали причиной колоссальных проблем с семьей Мирс. Ей пришлось спросить:

— Почему ты никогда не приезжал повидаться со мной, Миа?

Фолк всматривался в ее лицо так, словно пытался сохранить его в памяти, но после ее вопроса отвел глаза.

— Шла война, Ианта. Я работал на износ все эти двадцать два года.

Это был не ответ на вопрос, и капитан, кажется, понимал это, потому что все еще не смотрел на нее. Полагаю, у мужчин есть свои причины, подумала она, поднимаясь на ноги и прикасаясь к его руке.

— Мне лучше пойти взглянуть на это жаркое. Я уже давно не транжирила деньги и Джем будет ужасно разочарован, если оно подгорит. Ты можешь сколько угодно украшать собой мои ступеньки, но диван в гостиной намного удобнее. — Она снова легко коснулась его, не в силах остановить себя. — В действительности, я рекомендую его тем, кто работал на износ.

Глава третья

Ианта оказалась права насчет дивана. Фолк снял обувь и устроился поудобнее. Итак, говяжье жаркое для них редкое блюдо, сказал он себе. Неужели дела семьи Мирс находятся на такой мели? Без сомнения, старший брат Джима и глава семьи не бросили Ианту и ее детей. Он чувствовал, что здесь кроется что-то еще, чего он не знал, но его глаза уже закрывались.

Фолк спал недолго; его сон урывками стал знаменитым во всем флоте. Тем не менее, короткого — и глубокого — сна было достаточно, чтобы кто-то накрыл его легким одеялом и даже развязал шейный платок. У нее ловкие пальчики.

Он полностью проснулся, когда открыл глаза, но не собирался двигаться. Ни один офицер не нуждался в нем; никому не угрожала опасность. Показания барометра не имели значения, потому что война закончилась. Фолк мог лежать здесь, наслаждаясь комфортом, и слушать, как Ианта и ее дети поют на кухне. Боже мой, как приятно, подумал он. Бедняга Джим никогда не услышит этого. Будь проклят Наполеон.

Теперь они над чем-то смеялись. Он понятия не имел, в чем дело, но все равно улыбнулся, наслаждаясь звуками женского смеха. От них и пахло приятнее, чем от мужчин. Дом Ианты наполнял приятный запах роз, даже в декабре. Все еще лежа на удобном диване, Фолк оглядел гостиную в поисках какого-либо памятного знака о Джиме, но не увидел ни его портрета, ни даже миниатюры. Эта мысль привела его в уныние. После их брака Джим никогда не провел в порту достаточно времени, чтобы позировать. И какой лейтенант станет тратить на это время, когда ему нужно навестить жену и познакомиться с дочерью? Может быть, она держит миниатюру мужа рядом с кроватью.

Фолк поднялся, снова обулся и пытался затянуть шейный платок, глядя в зеркало над камином, когда Ианта вошла в гостиную. Она встала рядом с ним, так что капитан мог видеть ее отражение в зеркале. Как случилось, что она не постарела? снова спросил он себя. И я даже не осознавал, что Ианта так мала ростом.

— Я помню, что раньше ты была выше, — проговорил Фолк. Это заявление было настолько глупым, но Ианта только рассмеялась.

— Ты был самым высоким, — ответила она, глядя на его лицо в зеркале.

— Ничего подобного! Я ненамного выше среднего роста, — запротестовал он.

— Что ж, тогда ты всегда вел себя так, как будто выше всех. — Она повернулась, чтобы смотреть на него, а не на его отражение. — Таков секрет лидерства во флоте?

Джеремия знал, что она поддразнивает его.

— Так точно. Никогда не рассказывай этого никому, Ианта, потому что я буду отрицать это, но помогает еще и то, что ты любишь их, и бранишь их, когда им нужно это, и хоронишь их, когда они умирают. — Он готов был ударить себя за эти слова. — Прости. Я не хотел говорить этого.

Ианту, кажется, это нисколько не взволновало.

— Не извиняйся. Я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что это правда. Но скажи мне, имели ли твои грубые моряки хоть малейшее понятие о том, что ты любишь их?

— Господи, нет, — ответил Фолк, вздохнув с облегчением от того, что не причинил ей боль. — Есть некоторые вещи, о которых ты не смеешь сказать людям.

— Из страха, что они сочтут тебя мягким?

Он никогда прежде не задумывался над этим. Никто не станет рассказывать толпе загрубевших мужчин — из которых некоторые были преступниками — о своей любви к ним. Однако Фолк знал, что они знали, и понятия не имел, каким образом объяснить это женщине, которая вела тихую жизнь в мирном месте.

— Может быть, это происходило вот так, Ианта. Все мы — от пороховых обезьянок^[15] до моего первого помощника, первого лейтенанта, — были собратьями по оружию. Я делал все, чтобы даже эта пороховая обезьянка знала, что ее действия крайне важны для нашего успеха в Европе.

— Каким же образом?

Теперь он понял это, даже если никогда прежде не разглашал эту тайну, даже в своем дневнике.

— После каждого сражения, а иногда и вовсе без всякой причины, я бродил по своему — по нашему — кораблю и благодарил их за службу. — Он коснулся плеча Ианты. — Спасибо, что спросила об этом. Я никогда прежде не высказывал это вслух.

— Или не писал об этом?

— Я должен был, не так ли? Откуда ты знаешь, что я пишу?

— Джим рассказывал мне, что ты вел дневник вдобавок к судовому журналу. — Ианта рассмеялась. — Джим писал, что он едва справлялся с записями в судовом журнале, а ты все скрипел и скрипел пером, пока все остальные спали.

Фолк улыбнулся этому воспоминанию.

— Раз или два, когда мы служили вместе, я давал ему копировать записи из своего журнала. — Он не знал, как это случилось, но сейчас он находился рядом с Иантой, вероятно, даже слегка опираясь на нее, его рука, а не только ладонь, лежала на ее плече. — Всегда перед тем, как мы заканчивали плавание. Ведение вахтенного журнала — такова наша обязанность. Знаешь, именно по этим записям нам и платили.

— Нет, на самом деле, не знаю.

— Все судовые журналы отправляются в Адмиралтейство, а затем выходят письменные распоряжения об оплате. — После этих слов Фолк обнял ее, едва сознавая это. — Будем молиться, чтобы Адмиралтейство никогда не проверяло журналы лейтенантов Фолка и Мирса одновременно!

Позже он подумал, что мог бы стоять так часами, но кто-то постучал в дверь, и Ианта грациозно проскользнула под его рукой.

— Наш гость, приглашенный к обеду. Не стоит тебе задирать нос и думать, что ты единственный.

Только бы это не был ее поклонник, внезапно подумал капитан, словно это имело значение. Вероятно, никому в Торки не был нужен поклонник больше Ианты, если она переживает трудные времена. После нескольких слов, произнесенных шепотом в маленькой прихожей, она ввела в гостиную знакомого человека.

— Капитан Фолк, вы помните мистера Эверли?

Когда Ианта назвала имя, он вспомнил. Фолк шагнул вперед, желая поклониться, но был встречен рукопожатием. Он осторожно взял руку пожилого джентльмена, заметив, что его суставы скручены артритом.

— Мой викарий и наставник, сэр! Я никогда не был лучшим учеником, а?

Глаза джентльмена подернулись пленкой, но морщинки вокруг них выдавали добродушный характер.

— Думаю, что вы могли бы быть им, Джеремия, если бы только вашему отцу не так часто требовалась помощь в поместье.

— Это тот мир, для которого я был рожден, мистер Эверли. — Держа за руку викария, он ощущал себя так, словно ему снова десять лет.

— Мир, из которого вы, кажется, сбежали, сэр! Вы — капитан корабля. Добились большого успеха.

— Благодарствую, сэр, — ответил Фолк, приложив костяшки ко лбу в совершенной имитации членов собственной команды. Если он верно припомнил, то среди прихожан мистера Эверли было много простых моряков из Торки.

— Вы все еще можете смеяться над собой, капитан, — проговорил викарий. — Замечательное качество! Возможно, вы даже прислушались к некоторым из моих проповедей.

— Так точно, сэр.

Диана, должно быть, вовремя перевернула жаркое, потому что обед оказался восхитительным. Фолк не знал, как это случилось — позже он сможет обвинить в этом Ианту — но его соседи по столу, кажется, хотели узнать все о его подвигах на море. Легко было обойти молчанием самые худшие моменты. Им нет необходимости знать об ужасах войны. Даже Диана, которая была далеко не так заинтересована, как Джим, рассмеялась, когда он рассказал о чайках, что иногда приземляются на голову морякам, выхватывают еду из рук ничего не подозревающего человека, а затем улетают.

— Такое произошло однажды и со мной в южной части Тихого океана, — добавил он. — Назойливые твари.

Ианта, идеальная хозяйка, позволила всем принять участие в разговоре. Мистер Эверли рассказал о других мальчиках, которых учил.

— Как вам хорошо известно, капитан, у меня не было прихода во владениях Мирсов, — напомнил он Фолку. — Вот почему мне приходилось с трудом зарабатывать на жизнь, обучая таких хулиганов как вы!

— Я никогда не думал, что вы возражали против этого.

— Никогда не имел ничего против, парень, — проговорил викарий, ласково посмотрев на него. — Это тот мир, для которого я был рожден.

Я знаю этот скромный мир, сказал себе Фолк. Я тоже был рожден для него. Он оглядел дом Ианты. Со временем мне бы здесь понравилось, сказал себе капитан, если бы только пол время от времени покачивался. Он посмотрел на Джема — тот просто горел желанием задать больше вопросов — а затем перевел взгляд на викария.

— Мистер Эвери, простите мне этот вопрос, но ваша жена…

— Умерла четыре года назад, парень. Мне ее не хватает, — просто ответил он.

— Кажется, я помню самые лучшие булочки с корицей, не важно, заслуживали мы их или нет.

Судя по выражению подлинного удовольствия на лице викария, Фолк был прав, упомянув покойную миссис Эверли. Вопросы Джема могут подождать до завтра. Может быть, Ианта позволит ему взять сына и провести с ним беседу на тему мореплавания.

— Капитан. Миссис Мирс. Я помню кое-что, что моя добрая жена однажды сказала о вас троих, — заявил викарий.

Нас было трое, не так ли? подумал Фолк, посмотрев на Ианту, которая как раз в этот момент смотрела на него. Вы читаете мои мысли, прелестная леди.

— Знаете, у нее был дар, или она думала, что был, — продолжал мистер Эверли. — Ясновидение, парень, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Джема. — Я припоминаю, как один раз она посмотрела на вашу троицу и сказала мне: «Джим уйдет, но Ианта и Миа останутся».

— Мы оба ушли, я и Джим, — проговорил Фолк. — В конце концов, мы были на войне.

— Я никогда не говорил, что моя дражайшая половина выражалась точно.

— Мама тоже могла однажды уйти, — внезапно вмешался Джем.

— Что ты имеешь в виду, милый? — спросила совершенно озадаченная Ианта.

Джем посмотрел на сестру.

— Когда я был еще очень маленьким, Диана говорила, что был какой-то адвокат из Пейнтона.

— Слишком далеко ехать, Ианта, — пошутил Фолк, удивляясь, почему она не приняла, по всей очевидности, предложение руки и сердца. Адвокаты достаточно респектабельны, даже те, что проживают в трех милях к западу, в Пейнтоне.

Она ответила капитану гневным взглядом, который прожег вплоть до внутренностей.

— Прости. Мне не следовало смеяться над тобой, — тут же пристыженно прошептал он.

Гнев во взгляде Ианты быстро исчез, когда Джем наклонился к нему и проговорил совершенно серьезным голосом:

— Капитан, Диана говорила мне, будто мама сказала, что он не подойдет, что бы это не значило.

Мистер Эверли рассмеялся, а Диана только вздохнула и сердито уставилась на младшего брата.

— И с этим было покончено, — завершила Ианта, покраснев, словно школьница.

Она снова ловко сменила тему разговора, и теперь настала очередь Дианы рассказать о школе в Бате и о ее подругах там. Фолк расслабился, на самом деле позволив спине коснуться спинки кресла, и с удовольствием слушал Диану, которая, как он теперь увидел, обладала цветом волос матери, но лицом отца. Интересно, что это вызывает у Ианты: радость или боль? Каково это — видеть погибшего мужа и любовника, воплощенным в собственном ребенке? По крайней мере, я никогда не узнаю таких мучений, если это мучения, подумал он.

Обед закончился. Он знал, что Ианта не выйдет из-за стола, забрав с собой детей, чтобы они с викарием могли неторопливо побеседовать в мужской компании, но то, что она сделала, удивило его. После того, как она с помощью детей убрала посуду со стола, Ианта принесла херес и бокалы.

— Вы, бывалые моряки, всегда произносите тост в конце трапезы, не так ли? Джим как-то рассказывал мне об этом.

— В самом деле, так мы и делаем, моя дорогая, — без размышлений ответил он. — Однако это твой дом. Тебе и начинать.

Ианта улыбнулась и налила всем хереса, даже Джему, хотя и добавила воды в его бокал.

— Херес контрабандистов, — пояснила она. — Я хранила эту бутылку много лет. Она для особых случаев.

Фолк мог видеть, что бутылку раньше не открывали. Очевидно, что в семье Мирс бывало не так много особых случаев.

— Тогда все встаем, — проговорила она и повернулась к нему лицом. — Давайте выпьем за мир и возвращение отсутствовавших друзей.

Он улыбнулся ей поверх края бокала.

— Спасибо, Ианта.

— Я слышала, что морские тосты всегда образные, — продолжила она, пока собравшиеся все еще стояли на ногах. — Ваша очередь, капитан Фолк.

— Ну-ка, поглядим. Сегодня среда, не так ли? — Он усмехнулся Джему. — Парень, если бы сегодня была суббота, то тост был бы такой: «За жен и возлюбленных. И пусть они никогда не встретятся».

Диана хихикнула, но Джем только с озадаченным видом посмотрел на мать. О нет, осознал Фолк, теперь ей, вероятно, придется объяснять сыну смысл этих слов.

Но Ианта опередила его.

— Джем, капитан Фолк с радостью объяснит тебе это позже!

— Согласен, мадам. — Он поднял бокал. — Но так как сегодня среда, Джим, то вот что мы сказали бы в море: «За нас». И кто-то обязательно присоединился бы: «Потому что никто больше не помнит о нас».

— Это неправда, — быстро ответил Джем. — Мы всегда помнили о вас.

— Я тоже вспоминал о тебе, парень, — проговорил мистер Эверли. — Каждый вечер.

Фолк не смог сдержаться. Он несколько раз сглотнул, а все остальные по доброте душевной не стали делать проблему из того, что взрослому мужчине, закаленному на службе своей стране, понадобился момент, чтобы прийти в себя.

— Тем не менее, мой мальчик, таков тост. Так как ты самый младший член команды из тех, кто присутствует за столом, то именно тебе выпадает задача произнести его. Мы ждем. Вперед.

Джем несколько мгновений серьезно смотрел на него.

— За нас, потому что никто больше не помнит о нас. — Он отпил из бокала и опустил его. — Можете ли вы попросить флот изменить этот тост?

— Традиции тяжело сломать, парень, но я приму это предложение во внимание и передам через нужные каналы.

Все засмеялись, даже Джем, на что капитан и надеялся. Они перешли в гостиную, чтобы еще немного поговорить, но быстро стало очевидным, что викарий устал. Я должен предложить проводить его домой, подумал Фолк, но Ианта опять оказалась впереди.

— Диана и Джем, не будете ли вы добры проводить нашего дорогого друга домой? Я намереваюсь занять капитана Фолка мытьем посуды.

Похоже, он оказался единственным, кто удивился, но затем ему пришло в голову, что Диана и Джем, вероятно, выполняют это поручение каждый раз, когда пожилой джентльмен приходит к обеду. Джем держал его пальто, а Диана суетилась с шарфом. Фолк улыбался, наблюдая за ними, настолько заботливо они обращались с викарием. Джим, ты мог бы гордиться тем, как твоя возлюбленная жена воспитала ваших детей, подумал он. Они настолько хороши, что мне жаль, что ты не знаешь об этом.

Когда они ушли, Фолк присоединился к Ианте в кухне, снял мундир и огляделся в поисках передника.

— Боже мой, тебе не нужно становиться моей судомойкой, — упрекнула его Ианта, не вынимая рук из воды с грязной посудой. — Мне просто хотелось несколько минут побеседовать с кем-то, кто старше десяти лет и при этом не является пятнадцатилетней девчонкой с переменчивым настроением.

Джеремия нашел достаточно большое посудное полотенце и повязал его вокруг талии.

— Это еще одно качество лидера, Ианта. Никогда не проси команду сделать что-то, чего не можешь сделать сам. — Эти слова прозвучали не совсем верно. — Не то чтобы я подразумеваю, что ты — это моя команда, но я могу выполнить работу за любого матроса на корабле, вплоть до заталкивания пакли в пробоину ниже ватерлинии. — Он готов был ударить себя за то, что в его голосе прозвучала тоска.

Ианта повернулась к нему, ее руки были покрыты мылом.

— Ты скучаешь по своему кораблю.

— Как по кусочку собственного сердца. Позволь мне мыть посуду, потому что ты знаешь, что куда нужно поставить.

Он занял ее место у мойки, радуясь тому, что может чем-то заняться, и уже испытывая беспокойство из-за того, что сидит без дела. Фолк не знал, как он сможет пережить две недели, оставшиеся до вызова в Адмиралтейство, когда он узнает о своем новом назначении. И все же, мытье посуды с Иантой Мирс останется воспоминанием, которым он всегда будет дорожить, каким бы повседневным не выглядело это занятие. Может быть, именно так проходит жизнь на суше: краткие моменты ничем не замутненного удовольствия вместо сражений, меняющих облик мира, и часов беспрерывного ужаса. Он бросил взгляд на Ианту, которая, кажется, снова и снова вытирала одну и ту же тарелку.

— Ианта, значит, адвокат не подошел?

— Нет, ведь я не любила его. Какой был бы в этом смысл?

Честный и откровенный ответ, лишенный всяких ужимок, словно доклад одного из его помощников.

— Думаю, что эта тарелка уже сухая, Ианта, — мягко проговорил Фолк, жалея, что вообще упомянул этого проклятого адвоката.

Теперь ее лицо порозовело, и она взяла другую тарелку.

— Полагаю, только я один во всем мире знаю, как сильно Джим любил тебя. — Казалось правильным произнести именно эти слова, но он понятия не имел, как утешить ее — кроме того, чтобы обнять и прижать к себе так крепко, как только мужчина может прижимать женщину, чтобы она смогла ощутить пуговицы его рубашки всем телом вплоть до позвоночника.

Ианта изумила его тем, что рассмеялась в ответ, неподдельным утробным смехом, какого он не ожидал от женщины.

— Ах ты, идиот, — воскликнула она, и это прозвучало словно выражение нежности. — Уж кто-кто, а ты должен знать, учитывая, что сам написал все эти письма!

Если бы Ианта внезапно нанесла ему такой удар, что он свалился бы головой вниз в кухонную раковину, Фолк и то не удивился бы сильнее.

— Ты знала? — спросил он, ужаснувшись тому, что его голос прозвучал надтреснуто, словно у гардемарина.

— Конечно, я знала, — ответила ему Ианта. — Из Джима вышел никудышный автор писем. Первые несколько писем, которые он написал мне, были такими высокопарными, благослови Бог его сердце. — Она взяла капитана за руки, вытерла их своим передником и указала на стул возле кухонного стола. — Присядь. Ты побледнел под загаром, а у меня недостаточно сил, чтобы поднимать тебя с пола, если ты упадешь в обморок.

Фолк сделал так, как она велела, едва осмеливаясь смотреть на нее. Ианта села за стол напротив него, ее глаза весело блестели.

— В своем последнем письме — по крайней мере, в последнем перед тем, как они начали выглядеть по-настоящему изысканными и похожими на любовные — Джим упомянул, что ты прибыл на борт в качестве третьего помощника.

— На «Кларион», — добавил он, довольный тем, что в этот раз его голос звучал нормально, а не унизительно пискляво.

— Я ошибаюсь насчет этих писем? — спросила она, не выглядя при этом ни оскорбленной, ни обиженной, и ни в малейшей степени печальной.

— Вовсе нет. Мы делили каюту, и он, не тратя ни минуты, рассказал мне о том, как отчаянно влюблен. Сказал, что хочет сделать все правильно, и что если собирается ухаживать за тобой по переписке с помощью собственных ничтожных слов, то он обречен.

Ианта рассмеялась и хлопнула в ладоши.

— Обречен, — повторила она. — Каким он был замечательным.

Фолк тоже был вынужден засмеяться. Она с такой легкостью приняла их махинации.

— Ты же знала Джима. Он говорил убедительно и совершенно искренне, и я не смог отказать ему. И мне нравится писать.

Ианта поставила локти на стол, что совершенно не подобало леди, и оперлась подбородком о ладони.

— А он говорил тебе, что именно писать?

Тут-то он и попался. Фолк мог солгать и ответить «да» — или сказать правду и ответить «нет». Он предпочел осторожность и солгал, но Ианта видела его насквозь.

— Джеремия, должно быть, ты — худший лжец во всем флоте, — заявила она ему, потянувшись через стол, чтобы слегка встряхнуть его. — Ты забываешь. Я знала Джима почти так же хорошо, как и ты. Вероятно, он сказал тебе, как сильно любит меня, а затем всплеснул руками в воздухе, как обычно делал, когда пребывал в растерянности, и произнес что-то в духе: «Миа, придумай все остальное». И ты присматривал за ним, точно так же, как присматривал за мной, когда отправил мне свои призовые деньги после Трафальгара.

— Это… это была доля Джима, — возразил он, забыв, что Ианта только сказала ему, насколько очевидна его ложь.

— Нет, не его, неисправимый лгун, — мягко проговорила она, эти слова прозвучали почти нежно. — Все, что мне было положено — это пенсия, а не бонус в двести шестьдесят девять фунтов, плюс еще дополнительные сто фунтов, которые ты прислал мне. Миа! Тогда ты был беден, как церковная мышь, и мог бы потратить эти деньги на себя.

— Разве я выгляжу так, словно пострадал из-за этого момента доброты?

— Сейчас — нет. — Она снова положила ладонь ему на руку. — За счет твоего подарка я купила этот дом, и у меня еще остались деньги, чтобы помочь своей семье, когда папа умер, а мама переживала нелегкие времена. Миа, те письма, которые ты написал для Джима, — самые замечательные письма в истории мироздания.

Теперь Фолк понял, что нет смысла пытаться обмануть эту женщину.

— Я гордился ими. Я писал их для Джима, а он переписывал их собственным почерком. Однако можешь не сомневаться — он не показывал мне твои ответы.

Ианта покраснела.

— Это хорошо с его стороны. — Она крепче сжала его руку и еще раз бросила на него взгляд, точно такой же, как и тот, что пронзил его за обедом как сабля. — Знай, Миа — я любила своего мужа. Своими письмами ты охранял и меня тоже, и направил в безопасную гавань. Ох, эта война. Нам выпало так мало времени. После того, как мы поженились, ты виделся с ним гораздо чаще, чем я.

Фолк печально кивнул.

— Миа, мы не можем отменить войну. У меня был хороший муж, ушедший в море, и у нас осталось двое замечательных детей.

Он знал, что Ианта хотела сказать что-то еще, но парадная дверь отворилась и через минуту в кухню ворвались Диана и Джем, настаивая, чтобы он сидел за столом, пока они закончат с посудой. Все, что капитан мог делать — это наблюдать за ними, переполняемый сожалением от того, что Джим никогда не узнает, какая замечательная у него семья.

Ианта без конца извинялась, но он не возражал против того, чтобы разделить комнату с Джемом. Но Фолк отказался занять кровать Джема, и настоял на раскладной койке, которая, вероятно, была более удобной, чем его спальное место в море. Так оно и оказалось, главным образом потому, что от подушки пахло розами. Если бы он был романтиком, то, наверное, смог бы помечтать о том, чтобы Ианта спала рядом с ним. На самом деле капитан лежал, удобно устроившись и заложив руки за голову, и думал о том, в каком неестественном состоянии находились все эти мужчины на кораблях, лежа в одиночестве на протяжении нескольких десятилетий войны, когда большинство из них, вероятно, мечтало о нежных объятиях жен и возлюбленных.

Ирония судьбы Мирсов не ускользнула от него. Совершенно верно, Джим был женат на Ианте, но провел больше времени в компании Фолка. А все эти письма, подумал он, начиная засыпать. И все это время она знала, что Фолк написал их. Интересно, заподозрила ли Ианта, что даже лучший писатель в мире — а он им не был — едва ли смог бы написать такие письма, если бы сам не испытывал чувств к ней.

Он уже практически спал, когда с ним заговорил Джем.

— Капитан Фолк?

— Да, парень.

— Я рад, что потерял те деньги. Если бы я этого не сделал, то мы бы никогда не встретились с вами.

Фолк ощутил, как его сердце сжалось от сонных слов сына человека, которым он восхищался и по которому все еще скучал. Некоторые события проходят мимо, словно корабли в ночи. Слава Богу, что это не прошло мимо.

— Я разделяю это мнение, Джим. Джим? Крепких тебе снов.

Глава четвертая

Ианта долго лежала без сна этой ночью. В доме было тихо, и она мечтала сделать то, что всегда делала, но знала, насколько сейчас это будет неприлично, учитывая, что капитан Фолк разделил комнату с ее сыном. Тем не менее, с момента рождения мальчика не прошло ни одной ночи, когда она не проверяла, как спят он и его сестра.

Ианта встала с постели, на этот раз нашла свой халат и надела его на пути в комнату Дианы. Так приятно, что дочь снова дома, и она долго стояла рядом с ее кроватью, не спуская с нее глаз. Как она страшилась того момента, когда позднее сообщит Диане дурные новости.

Я надеюсь, что ты поймешь, милая, подумала она, подтягивая повыше одеяло и восхищаясь красивым лицом девочки. Диана так сильно напоминала своего отца, в смягченной версии, конечно же, но Джим никогда не был решительным, суровым мужчиной, таким, как Джеремия. Ианта никак не могла избавиться от мысли, что если бы ее муж не погиб при Трафальгаре, то все равно не смог бы пережить напряженную и тяжелую работу, выпавшую на долю моряков во время блокады.

Уйти в море было идеей Джима, а Джеремия последовал за ним. Однажды, перед тем, как они отправились в плавание в качестве гардемаринов, он сказал ей, что очень благодарен сэру Уильяму за то, что тот предоставил ему место рядом с Джимом. Его собственный отец, каким бы хорошим человеком он не был, никогда не смог бы добиться такого. Миа, ты всегда был самым амбициозным, подумала Ианта, глядя на спящую дочь. Если это не станет предательством по отношению к твоему отцу, то я надеюсь на то, что ты найдешь себе мужчину, больше похожего на Джеремию.

Она вышла из комнаты дочери и долго стояла в коридоре у двери в комнату Джема, желая войти и посмотреть на него, даже зная, что в этом нет никакой необходимости. Может быть, ее талисманом, счастливым амулетом стало то, что она смотрела на спящих детей. Она испытывала нежелание нарушать эту привычку. Может быть, Миа спит очень крепко.

— Ианта?

Она даже не успела положить ладонь на дверную ручку. У Миа Фолка, должно быть, самый чуткий сон на свете. Конечно, это так, дурочка, упрекнула она себя. Вероятно, он все еще настроен на мгновенную реакцию. Ианта вздохнула и открыла дверь, сожалея, что потревожила его.

Капитан лежал на койке, но приподнялся на локте, готовый подняться.

— Все ли исправно и спокойно? — прошептал он. — Здесь все в полном порядке.

— Каждую ночь, с тех пор, как они были очень маленькими, я всегда заглядывала к своим детям. Ты можешь подумать, что я слишком дерзкая, но я никогда не пропускала ни одну ночь.

— Не стоит беспокоиться. Я был известен тем, что разгуливал по подпалубным помещениям, только чтобы посмотреть, как дела у моей команды. Я понимаю тебя. — Фолк посмотрел на нее, полностью осознавая ситуацию. — Может быть, мы похожи больше, чем ты когда-либо предполагала. — Он усмехнулся. — Капитан корабля и мать.

Ианта не смогла сдержать улыбку, когда подошла к кровати Джема и постояла у нее обычные несколько минут, наблюдая за безмятежным сном сына. А какое будущее ждет тебя, сынок? спросила она себя. В последнее время Ианта все чаще задумывалась об этом. Уже не в первый раз она мысленно упрекнула себя за то, что не приняла всерьез предложение адвоката. Никаких других предложений ей не сделали. Ах, ну что ж. Она подтянула одеяло Джема повыше, поцеловала его в лоб и повернулась, чтобы выйти из комнаты.

Пока она смотрела на Джема, Миа снова улегся спать, спокойно сложив руки на животе. Под влиянием порыва, Ианта подошла к нему, подтянула его одеяло повыше и поцеловала в лоб и его тоже. Утром этот поступок, вероятно, покажется самым бесцеремонным из всех, какие она когда-либо совершала. Но в лунном свете все выглядело по-другому.

Она повернулась, чтобы уйти, но Миа схватил ее за руку, пожал и поцеловал ее в свою очередь.

— Спасибо за то, что охраняла меня в своих молитвах, — прошептал он и выпустил ее руку.

— Как я могла иначе? — тихо ответила женщина. — Спокойной ночи, Джеремия.

Ее собственная постель была холодной. Кажется, потребуется целая вечность, чтобы согреться и уснуть. По крайней мере, в комнате было темно и Ианта находилась там одна, поэтому никто не мог видеть ее румянец, когда она подумала, как замечательно было бы прижать холодные ступни к чьим-то теплым ногам.

Фолк проснулся раньше Джема, но лежал в постели, наслаждаясь глубоким дыханием другого человека. В доме было так тихо ночью, что он дремал только урывками перед тем, как услышал Ианту за дверью. Когда капитан наблюдал, как она склоняется к своему сыну, его снова охватила печаль из-за того, чтоДжим никогда не увидит этого. Ее поцелуй, такой неожиданный, но такой правильный, оказался нежным, как благословение, и после этого он впервые за много лет спал спокойно.

Однако утром его настроение изменилось. Он лежал здесь, зная, что хочет Ианту, так, как всегда хотел ее в своей жизни. Может быть, это принятие желаемого за действительное, но у Фолка было сильное подозрение, что если бы сейчас он поднялся в ее комнату, то она откинула бы одеяло и пригласила его в постель. Помоги ему Бог, когда он спал с той вдовой в Неаполе, и позже с герцогиней в Ливорно, Миа притворялся, что они — это Ианта.

Может быть, все дело в его мужском тщеславии, но после размышлений — удивительно, как может работать мозг во время полуночной вахты — он не думал, что Ианта станет выдвигать невозможные требования, как герцогиня, или изображать собственный оргазм, как вдова. Другие женщины в других портах покупались за определенную цену. Он мог бы звать каждую из них Иантой, им было бы все равно. Однако Фолк знал, что не стоит этого делать. Подобные размышления могут свести мужчину с ума.

Каким бы он ни был чувственным, похотливым и нечистым помыслами — в чем обличали проповеди мистера Эверли — Джеремия не мог не изумляться силе собственной любви, особенно спустя так много лет. Теперь он был старше, может быть, и мудрее, но это чувство все равно усмиряло его. Время, расстояние и изнурительный труд так и не смогли погасить в нем пламя любви и преданности.

На завтрак были каша и булочки с корицей, а Ианта наблюдала за тем, как все едят. Фолк не мог не заметить выражения подлинного удовольствия на ее лице, когда она увидела, что всем нравится ее стряпня. Один раз она даже положила руку ему на плечо, перед тем, как выйти из комнаты, чтобы принести еще булочек. Миа пребывал наверху блаженства.

Когда все наелись, Ианта наконец-то уселась завтракать сама. За чашкой чая она отдавала приказы на весь день, включая собственные обязанности, что позабавило Фолка.

— Джем, ты отведешь капитана Фолка в лес, чтобы набрать зеленых веток для венка и гирлянд.

— Парень, я хорошо помню заросли остролиста на земле, принадлежащей семье твоего отца, — проговорил Фолк. — Не стоит ли нам отправится туда?

— О нет, — торопливо ответила Ианта, а затем покраснела и исправилась: — То есть, нам не нужно идти так далеко ради простой зелени. Джем знает хорошее место недалеко от церкви Св. Марии.

Вот опять эта тайна. Может быть, Джем расскажет ему, почему его мать, кажется, не желает общаться с Мирсами. Может быть, мальчик ответит на его вопросы, если он сумеет затронуть эту тему, не вызывая подозрений.

Как оказалось, ничего не могло быть проще, потому что Фолк никогда не ладил с ухищрениями. Ему никогда не удавалось найти замену прямому вопросу, а в качестве капитана корабля он в этом и не нуждался. Джеремия подождал, пока они вышли на улицу рядом с церковью Св. Марии.

— Джем, неужели твоя мать не хочет иметь никаких дел с семьей Мирс?

Джим не удивился, что почти незнакомый человек интересуется тщательно скрываемыми фамильными секретами. Может быть, он больше не считал его незнакомцем, осмелился предположить Фолк.

— Капитан, Диана помнит время, когда их с мамой приглашали к обеду в поместье, и даже погостить, но с тех пор, как я родился, они этого не делали. — Джем пожал плечами. — Может быть, Мирсы на холме не любят мальчиков.

Тем хуже для них, подумал Фолк, глядя на сына Джима. Он нерешительно положил руку на плечо мальчику и вознаградил его улыбкой.

— Это они зря, парень, — произнес он.

Они нашли остролист позади церкви, а потом еще и лавровые листья, все еще благоухающие на холоде. Вскоре мешок был набит так плотно, что украсить зеленью можно было намного больший дом, а не только скромное обиталище Мирсов на Клермонт-стрит. Джем сказал, что где-то есть достаточно красной ленты и проволоки, чтобы связать венок, и таким образом их дело было закончено.

Тем не менее, за то, что они собирали зелень, им полагалась награда, решил Фолк, когда они шагали по улице к набережной, не сворачивая на Клермонт-стрит. Джем с вопросом в глазах посмотрел на него.

— Думаю, что нам с тобой нужно посетить вон то обеденное заведение и посмотреть, какие у них есть пирожки, — пояснил он Джему. — Если мы оставим мешок за дверями, то не думаю, что нам придется беспокоиться о воришках остролиста. Однако ты знаешь свой город лучше меня. Надо спросить об этом у тебя.

Джем усмехнулся при мысли о воришках остролиста, но оставался таким же осторожным, как и его мать.

— Очень любезно с вашей стороны, капитан, но мама предпочла бы, чтобы я не обременял вас финансово.

Теперь настал черед Фолка рассмеяться.

— Она сказала тебе об этом?

Мальчик кивнул.

— Мама говорит, что я никогда не должен связывать кого-то обязательством. — Он втянул носом воздух. — А там вкусно пахнет.

Джем без перерыва прикончил два пирожка, а затем с меньшей скоростью принялся за сосиску с репой, в то время как Фолк потягивал кофе и наблюдал за сыном своего лучшего друга. Он не знал, как подступиться к следующему вопросу, но, как оказалось, ему и не пришлось этого делать.

Джем откинулся на спинку стула, совершенно насытившийся. Он огляделся вокруг.

— Я смог бы жить здесь.

— Благодари небо, что у тебя есть дом, парень, — ответил капитан, думая о «Дрейке» и обо всех годах, в которые он подвешивал там койку между назначениями. — Кроме того, по вечерам здесь, вероятно, шумно.

— Мама планирует арендовать здесь комнаты для нас, так что слишком шумно тут быть не может, — проговорил Джем, снова взяв вилку, чтобы подхватить последний кусочек сосиски.

— Что?

Он не хотел пугать Джема, который бросил на него виноватый взгляд.

— Не говорите маме, но я подслушал, как она говорила об этом мистеру Эверли.

Запасись терпением, посоветовал себе Фолк. Неплохо будет изобразить непринужденность, но не бесцеремонность, словно устраиваешь допрос гардемарину.

— Я не понимаю.

— Мама собирается продать дом после Рождества и переехать вместе с нами в арендованные комнаты.

Фолк сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, чтобы лучше обуздать свое терпение. Что, черт возьми, происходит? хотелось крикнуть ему, но он знал, что этого делать не стоит.

— Почему она хочет сделать это? Я сбит с толку.

Джем наморщил лоб.

— Меня это тоже сбивает с толку. Она сказала мистеру Эверли, что хочет отложить некоторую сумму на приданое Диане, а на остальное мы сможем арендовать комнаты и жить здесь. — Мальчик наклонился ближе к Фолку. — Зачем мама хочет заплатить кому-то, чтобы он женился на Диане?

— Таков обычай, парень, — ответил Фолк, отчаянно желая узнать больше, но проявляя осторожность.

— Может быть, я мог бы понять это. Бывают времена, когда я с радостью заплатил бы кому-нибудь, чтобы избавиться от Дианы. Но почему кто-то не сможет захотеть взять Диану просто так? Вот вы бы захотели жениться на ком-то ради денег?

— Мне не нужны деньги.

— Я не понимаю взрослых — заявил Джем, качая головой.

— Если это утешит тебя, то я не понимаю людей на земле, — ответил Фолк, тронутый тем, что он готов сделать все, что попросит у него мать. Какой еще выбор у него будет? мрачно спросил он себя. Боже мой, Ианта и ее дети будут жить в арендованных комнатах, только из-за того, чтобы она смогла обеспечить им будущее, а на верху холма располагается поместье Мирсов.

Капитан надеялся, что на его лице не отразилась тревога, но Джем все равно нахмурился и выглядел встревоженным. Фолк наклонился ближе к нему.

— Что твоя мама запланировала для тебя?

Джем пожал плечами.

— Думаю, она хочет, чтобы я научился заполнять бухгалтерские книги или, может быть, преследовать людей в качестве барристера. Она не хочет, чтобы я уходил в море.

— Мудро с ее стороны. Думаю, что ты имел в виду «преследовать в судебном порядке».

— Я не хочу поступать так с людьми.

— Даже с теми, кто заслуживает этого? — спросил растроганный Фолк. Джим, ты все больше и больше напоминаешь мне своего отца, подумал он. Как жаль, что я не могу рассказать тебе, сколько раз я желал, чтобы он никогда не уходил в море. Эта жизнь была не для него. — А кем ты хотел бы стать, парень?

Джем, смущаясь, посмотрел на него, не желая говорить.

— Скажи мне, парень, — подбодрил его Фолк таким мягким тоном, что его команда никогда не поверила бы в этом.

— Я хочу помогать людям. Я хочу стать корабельным врачом. Может быть, просто доктором, но мама не может позволить себе это, только если мы продадим наш дом. — Слова посыпались из него, когда Джем начал облегчать свою ношу.

Фолк медленно выдохнул, размышляя, как давно Джем раздумывал о предполагаемом разрушении того, что было упорядоченной, тихой жизнью. Мальчик пытался представить ситуацию с арендованными комнатами с самой лучшей стороны, и отбрасывал в угол собственные мечты, все ради того, чтобы не огорчать собственную мать. Ты — сын, каким следует гордиться, подумал капитан. И к тому же слишком мал, чтобы беспокоиться о взрослых проблемах.

Он посмотрел на мальчика, как надеялся, с доброжелательным видом. Должно быть, ему это удалось, потому что Джем наклонился к нему. Фолк подвинулся чуть ближе, пока его рука не коснулась плеча Джема. Он почувствовал, как кофе в его чашке перелился через край, когда мальчик едва слышно вздохнул. Может быть, от облегчения. Может быть, теперь ему придется присматривать за этим пареньком, исполняя предсмертное желание его отца.

— Два момента, парень. Во-первых, у тебя замечательная цель. Мы с твоим отцом видели многих корабельных врачей, занятых тяжелой работой на флоте. Я знаю, он уважал их точно так же, как и я. Во-вторых, я хочу, чтобы ты больше не беспокоился об этом ни одной минуты. Я собираюсь все исправить. Обещаю тебе.

Джем посмотрел на него, и Фолк понял, что сейчас взял на себя обязательство, даже более серьезное, чем то, что принял на окровавленной палубе «Завоевателя», потому что теперь полностью осознавал, как много пообещал умирающему другу.

— Ты должен полностью доверять мне. Ты можешь сделать это?

— Да, — прошептал Джем.

— Я это серьезно, — сказал Фолк.

— Я знаю, — прошептал Джем, его глаза наполнились слезами.

Он всего лишь маленький мальчик, у которого дел невпроворот. Фолк обнял его за плечи и крепко прижал к себе, не делая никаких замечаний и просто держа его, а потом протянул ему свой новой платок.

Джем от души высморкался, а затем сложил платок, нахмурился и положил себе в карман.

— Вы получите его обратно попозже, сэр.

Капитан улыбнулся.

— Я буду рядом. — Он выпустил мальчика, но оставил руку на спинке его стула. — Вот что мне нужно от тебя, парень — имя поверенного твоей матери. Ты знаешь, как его зовут? Он живет здесь, в Торки?

— Его имя начинается с «Тре», и что-то там дальше.

— Годится. Ты сделал все правильно, Джим. Вот что пройдет дальше. Мне нужно будет вернуться в Плимут и… О, парень, я вернусь!

Платок снова был вынут из кармана. На этот раз Джем просто прижимал его ко лбу до тех пор, пока не успокоился. Теперь Фолк положил руку ему на голову.

— Мне нужно сделать несколько приготовлений, которые не смогу выполнить здесь. Я вернусь в канун Рождества.

— Я бы хотел, чтобы вы вообще не уезжали, — пробормотал Джем.

Фолк мысленно поморщился, задавшись вопросом, что произойдет, когда он сообщит Мирсам о том, что получил назначение на другой корабль, направляющийся в Австралию. Господи, прошу тебя, не дай Джиму подумать, что я говорил несерьезно, подумал он, слегка встряхнул голову мальчика и потрепал его по плечу.

— Давай отправимся домой. Вдруг кто-то приглядывается к нашему остролисту за дверью, а нам не стоит искушать добрых прихожан так близко к Рождеству.

Это было притянуто за уши, но Джем рассмеялся и встал, снова натянул свою вязаную шапку и поскакал к двери, просто на всякий случай. Фолк обменялся несколькими словами с трактирщиком, который признал в поверенном, чье имя начинается с «Тре», Уильяма Трелони.

— Он может составить настолько непроницаемое завещание, что даже Иона смог бы поплыть на нем, — заявил мужчина.

Капитан послал Джема вперед вместе с зеленью, оставив себе время найти Трелони на Хай-стрит и распорядиться, чтобы прибрежное судно подождало его. Даже после нескольких лет относительного богатства, он все еще удивлялся тому, как использование денег помогает сгладить все препятствия на дороге. Конечно же, большую часть этих лет он провел в море и имел небольшие возможности коснуться всех призовых, спокойно хранящихся у Брастейна и Картера. Пришло время заставить этих солдат работать, подумал он.

Фолк знал, что там, где дело касалось Ианты, он был сама прозрачность, но думал, что сможет придумать достаточно правдоподобную ложь, чтобы без подозрений отправиться в Плимут.

Когда он постучал в дверь к Трелони и Мейджорсу, то внезапно ощутил чуть меньше оптимизма по поводу корабля, на который он так надеялся и молился. Джеремия посмотрел обратно на холм, в сторону Клермонт-стрит, и задумался, каково это будет — остаться в доме.

Ианта посадила Джема и Диану за кухонный стол, работать с проволокой и красной лентой. Джем выглядел более жизнерадостным, чем за последние несколько недель.

— Мама, капитан просто сказал, что у него есть дело на Хай-стрит, и что он скоро придет, — спокойно проговорил Джем, не сводя глаз с растущего венка. — Диана, пожалуйста, передай ножницы для проволоки. Он не из тех людей, которых я осмелился бы расспрашивать.

Ианта рассеянно потерла голову.

— И я тоже, по правде говоря. Но он вернется?

— Мама, он не взял с собой парусиновую сумку, когда пошел за зеленью, — терпеливо пояснил Джем.

Что ж, если ты можешь сохранять спокойствие, то и я не посмею волноваться, подумала Ианта, злясь на себя и пребывая не в своей тарелке от беспокойства из-за Джеремии Фолка. Разумеется, капитан сумел позаботиться о себе на протяжении двух десятилетий войны. Любой мужчина, настолько умелый или везучий, без сомнения, сумеет избежать опасностей на Хай-стрит и без единой царапины вернуться на Клермонт-стрит.

Он вернулся спустя полчаса и тоже выглядел жизнерадостным. У Ианты возникло нелогичное желание ударить его по голове, но она не стала распускать руки. Не так следует встречать рождественского гостя. А Фолк улыбался ей из дверного проема, словно желая свести ее с ума. Можно подумать, жизнь не могла быть лучше.

И в довершение всего, он подошел к ней, обхватил рукой за талию и мягко вывел из комнаты. Ианта бросила взгляд назад и увидела, что Джем улыбается им обоим. Фолк повел ее в гостиную, усадил, а сам уселся в кресло напротив нее.

— Полагаю, что наша охота за зеленью оправдала твои ожидания, — проговорил он, положив одну ногу на другую и удобно устраиваясь в кресле.

— Да, конечно, — с раздражением ответила она. — Миа, что происходит?

— Ничего, — ответил капитан. — Я должен сказать тебе, что мне необходимо немедленно вернуться в Плимут.

У Ианты не было возможности скрыть свое разочарование. Она поднесла ладони ко рту и крепко прижала к верхней губе. Иногда это помогало предотвратить слезы.

— Эй, прекрати это, — мягко пожурил ее Фолк. — Я вернусь.

— Через год? Через два? — Она не смогла удержаться и ее голос начал повышаться. Через минуту она станет кричать, как одна из торговок рыбой на пристани.

— В канун Рождества, — ответил он. Джеремия вытянул ноги и посмотрел ей прямо в глаза. — Тебе нужно знать вот что — Адмиралтейство предложило мне командовать фрегатом в составе каравана судов, сопровождающих осужденных в Австралию. Он отплывает в марте, как я полагаю. Мне нужно поехать в Плимут и сообщить командиру порта о своем согласии, которое он направит в Лондон.

Ианта не хотела больше ничего слышать. Она снова подняла руку к губе и прижала сильнее. Сделала глубокий вдох, потому что ощутила, что у нее начинает кружиться голова. Не уезжай, не покидай меня, подумала она. Говорить это Джеремии не имело смысла, ведь он выглядел таким довольным. Вероятно, он не может дождаться, когда снова выйдет в море. Чего ты ожидала, Ианта? упрекнула она себя. Он приехал сюда только на Рождество.

Она подождала несколько минут, пока не смогла снова контролировать себя, и обнаружила, что еще больше ее волнует выражение в его глазах. Ианта не знала, видела ли она когда-нибудь другого человека с таким печальным взглядом.

— Это хорошая новость, — сумела выдавить она. — Я знаю, что ты хотел получить другой корабль.

— Превосходные новости, — заверил ее Фолк. — Когда наступил мир, то трудно знать, что готовит тебе будущее.

Не говори мне о будущем, подумала она. Я страшусь того, что ждет меня, а теперь еще и ты уедешь.

— По крайней мере, ты будешь здесь на Рождество.

Капитан поднялся.

— Это я обещаю, но сейчас я должен идти. Я упакую свой мешок.

Должно быть, ее лицо выглядело таким же безрадостным, как она ощущала себя, потому что Джеремия присел на корточки рядом с ней. Ианта вздохнула с облегчением, потому что у нее не было сил подняться.

— Я вернусь в канун Рождества, — напомнил он ей и коснулся ее щеки. — Эй, послушай. Не стоит ли мне взять с собой Джима для гарантии?

— Ни за что! — воскликнула Ианта, испугавшись, но потом внимательнее посмотрела на него. — Ты поддразниваешь меня.

— Немного. Ианта, я сделаю то, что обещал. Я даже оставлю здесь свои дневники. Ты же знаешь, что я вернусь за ними.

Она вцепилась в его руку.

— Ты написал в них о том, как на самом деле погиб Джим? Я… я хочу знать, Миа. Это мое право.

После этих слов Фолк выпрямился, слишком быстро, чтобы она могла утешиться.

— Я никогда не расскажу тебе.

Ианта тоже, покачиваясь, поднялась на ноги.

— Только одно письмо я получила от тебя, и я не поверила ему. Ты написал, что он умер быстро и не испытывал боли. Неужели ты посылал такие письма всем, кто погиб? Не так ли?

Теперь капитан пятился к двери, выставив перед собой руку, словно не желая подпускать ее к себе.

— Он умер быстро. Кроме этого, ничего тебе не скажу. Мне нужно уходить немедленно, Ианта, если я хочу успеть на прибрежное судно. — Затем Фолк вышел из комнаты, поднялся наверх и начал бросать вещи в парусиновый мешок, тогда как она упала обратно в кресло, чрезвычайно встревоженная тем выражением, которое снова увидела в его глазах.

Я хочу знать, подумала Ианта, чувствуя себя несчастной, но почему я спрашиваю? Она все еще сидела в кресле, когда Джеремия спустился вниз. Он поставил мешок у подножия лестницы и вошел в кухню, где Джем и Диана, как услышала Ианта, попрощались с ним, а затем рассмеялись над чем-то, что сказал капитан.

Затем он вошел в гостиную и поцеловал ее в голову.

— Я оставил свои дневники на твоей кровати. В прошедшие двадцать два года я не всегда вел себя как святой.

— Я никогда и не ожидала от тебя этого, — тихо проговорила женщина. После того, как за Фолком закрылась дверь, она откинулась назад в кресле, ощущая страшную усталость.

Глава пятая

Ианта знала, что в следующие два дня дети ходили по дому очень тихо не из-за того, что она что-то сказала им. Может быть, все дело в выражении ее лица; может быть, в рассеянности, с которой она слушала их, но они стали менее оживленными, чем обычно. На мгновение, по крайней мере, в отношении Джема, у нее возникло подозрение, что ее сын скучает по капитану Фолку. Ей-Богу, он высосал ведь воздух из окружающего пространства, когда уехал.

Однако он напоминал о себе довольно примечательным образом. На следующий день после его отъезда Ианту посетили торговцы бакалейными товарами со всем, что ей было нужно для рождественского обеда, такого, каким они не наслаждались много лет. Следом пришел мясник, притащив ростбиф королевских пропорций и гуся, который размерами подходил для банкетного стола. Подарки были анонимными, но у нее не оставалось сомнений по поводу их инициатора.

Джем и Диана, работая более сплоченно, чем обычно, украсили дом, а затем нашли повод забрать оставшуюся зелень и продолжить работу в доме мистера Эверли. Когда они ушли, Ианта устроилась поудобнее на диване и начала пролистывать дневники, которые оставил Миа.

Она немедленно начала с журнала 1805 года, устремившись к 21 октября. Капитан ничего не написал о битве, которая унесла жизнь ее мужа, что разочаровало Ианту, но только до тех пор, пока она не прочитала ближайшую запись от 31 октября. Мне нет нужды описывать то, что произошло у испанского берега, прочла она. Это сражение будут помнить еще долго, и другие расскажут о нем лучше меня. Я обещал Джиму, что стану приглядывать за Иантой, их дочерью и нерожденным ребенком. Почему я сделал это?

Это был вопрос на все времена.

— Потому что, несмотря на твое простонародное происхождение, ты такой же благородный, как и любой другой джентльмен из тех, кого я знала, вот почему, идиот, — прошептала она, а затем положила дневник себе на живот. Джеремия Фолк, несмотря на то, насколько он и другие офицеры были заняты неотложными делами в ужасные дни войны, нашел время отправить ей достаточно денег, чтобы она смогла купить дом и помочь собственной матери. Ей никогда не приходило в голову, что ему следовало сделать что-то большее; да и теперь не думала об этом. Того, что сделал Фолк, было достаточно.

Ианта перелистала несколько томов. Большинство записей — он пытался писать каждые несколько дней — содержали замечания моряка дальнего плавания об оснастке, парусах, курсе судна и своих обязанностях. Многое она не поняла, но оценила изящество его стиля. Ианта с удовольствием читала те отрывки, когда он находил место и время, чтобы описать мир войны, мужское поле деятельности.

Она знала, что перед Трафальгаром, а потом еще совсем недавно, Фолк был назначен на службу в средиземноморскую эскадру. Ианта улыбалась, читая его замечания о женщинах, с которыми он спал — особенно о герцогине и вдове — о вине, которого он выпил слишком много, о карточных играх, где он выигрывал и проигрывал. Это была жизнь мужчины, рассказанная человеком, который на самом деле умеет писать. Умеет слишком хорошо, решила Ианта, когда почувствовала, что краснеет от описаний его любовных похождений, и поняла, что желала бы оказаться на месте этих женщин.

Джеремия никогда не упоминал ее, но она помедлила над одной записью, одновременно двусмысленной и волнующей. Это было в апреле 1809 года, и он находился на Баскском рейде и участвовал в этом резком и противоречивом сражении. Джеремия написал рядом с записью цифры, как делал это всегда для других записей о битвах. Должно быть, это были погибшие и раненые, решила Ианта. На этот раз он закончил запись предложением, которое заставило ее вскочить на ноги и поискать шкатулку с письмами. Я снова перечитал письма. В такие дни как этот, когда мы сражаемся и умираем, они подбадривают меня, даже несмотря на то… Мысль осталась незаконченной, словно его вызвали куда-то. Следующая запись появилась только неделю спустя.

Она взяла старые письма Джима из шкатулки розового дерева, которую муж подарил ей в их последний день, проведенный вместе. Поглядывая на улицу внизу, чтобы лучше видеть, когда вернутся ее дети, Ианта укуталась одеялом и положила письма рядом с собой. Она снова перечитала их, но в этот раз не как письма от Джима, а как письма от Джеремии к ней.

Он начал «их» переписку достаточно формально: Дорогая Ианта. Через десять месяцев он писал только Любимая. Каждое обращение являлось жемчужиной признания в любви и преданности к ней от Джеремии Фолка, сына управляющего — если она решится прочитать их в таком ключе. В первый раз Ианта со всей серьезностью увидела всю любовь, которая скрывалась там, пока он писал ей за своего друга.

Годы вдовства постарались убедить Ианту, что нужно видеть вещи такими, какие они есть, а не какими она желает их видеть. Она попыталась выкинуть из головы идею о том, что Джеремия Фолк, друг ее детства, станет для нее чем-то большим, нежели человеком, настоятельно стремящимся оказать услугу умирающему другу.

Он никогда не делал никаких попыток увидеться с ней или даже написать, но как Ианта могла каким-то образом поощрить его? Только что овдовевшие или нет, но леди не пишут письма мужчинам по собственной инициативе. И когда во время войны находилось время для размышлений? Нужны ли любви время и пространство, или она растет в потайных местах, нетронутая войной, этим огромным огненным смерчем, сжигающим все на всем пути?

Если она слишком глубоко вчитывается в письма, то так тому и быть. Ианта может ничего не говорить, ничего не делать, и ничего не произойдет. Но также она может воспользоваться шансом. У нее есть малейшее подозрение, возрастающее с каждым часом, что она тоже нужна ему. Пустое место в его дневнике после Трафальгара и то, как Фолк отшатнулся, когда она спросила о подробностях смерти Джима, говорило больше, чем написанные слова.

С этими мыслями в голове, воодушевленная продуктами, которые прислал Джеремия, и настойчиво повторяемыми словами, что он вернется, Ианта решила провести следующие два дня в мире с самой собой. Если Фолк решит не возвращаться или не отвечать, то она, по крайней мере, насладится этим последним праздником в своем доме перед тем, как продаст его, чтобы воплотить то, что задумала для своих детей.

Фолк едва не разозлился на миссис Филлион во время недолгого пребывания в «Дрейке». Они не называли друг друга по именам, но за время всех тех лет, когда флот Английского канала называл Плимут домашним портом, их общение стало довольно непринужденным. Тем не менее, ему не хотелось, чтобы хозяйка донимала его расспросами о том, как он провел время в Торки. Фолк предпочитал не распространяться о своем деле.

Его дело было достаточно простым. Утром он первым делом посетил Брастейна и Картера, вручив им документ о продаже от Трелони и Мейджорса, и затребовав банковский чек на эту сумму.

— Вы покупаете дом в Торки? — спросил Брастейн, глядя на капитана поверх очков.

— Да, это так.

— Собираетесь поселиться там?

Почему все на побережье Девоншира хотят узнать, что он собирается делать?

— Нет, сэр, не так. — Фолк ответил на невысказанный вопрос, не из-за того, что ему нравились Брастейн или Картер, а, вероятно, потому, что пытался убедить сам себя: снова уйти в море — это единственно верное решение. — Мне предложили командовать другим фрегатом, и я уйду в море ранней весной.

Но мистер Исайя Брастейн все равно продолжал вынюхивать, черт бы его побрал.

— Надеюсь, что вы не оставите дом пустым, капитан. Пустые дома редко преуспевают.

— Дом не будет пустовать.

Излишне любопытный, назойливый тип!

— Тогда я могу пожелать вам счастья, капитан?

— Вы может пожелать, чтобы я не потерял над собой контроль, пока вы впустую тратите мое время, — проговорил Фолк, обращаясь к своему банкиру и поверенному таким же низким тоном, который многие годы приводил в трепет гардемаринов. С заметным удовольствием он узнал, что на банкиров это действует точно так же.

На лице Фолка отразилось такое уничтожающее выражение, что Брастейн не осмелился расспрашивать его, когда капитан учредил доверительный фонд для Дианы Мирс, выплачиваемый по ее замужеству, и оставил его под контролем Ианты Мирс. Для Джеймса он создал фонд на большую сумму, просто потому, что понятия не имел, сколько будет стоить обучение в медицинской школе, а красивое личико Дианы не потребует большого приданого. Оба фонда содержали условие, что они могут затребовать больше средств, если возникнет необходимость. Джеремия оставил Брастейна и Картера составлять документы, а то время как ему нужно было выполнить еще несколько поручений в городе.

С помощью услужливого шляпника, он приобрел капор для Дианы, достаточно экстравагантный для юной леди, что вот-вот станет женщиной, но не слишком броский, чтобы встревожить мать девушки.

Покупать что-то для Ианты оказалось намного сложнее. Повеса внутри него — никогда не скрывавшийся слишком глубоко, а иначе какой смысл быть моряком? — хотел купить ей шелковую ночную сорочку. Но вместо этого Фолк остановился на паре лайковых перчаток, элегантных и страшно дорогих. Капитан рассматривал толпу в магазине до тех пор, пока не обнаружил леди размером с Ианту, поклонился и попросил на мгновение ее руку, чтобы он смог выбрать пару перчаток. Наверное, ни одна женщина на самом деле не могла устоять перед мужчиной в форме. Ему без проблем оказали помощь.

Подарок для Джема стал самым легким делом. После Трафальгара Фолк спас подзорную трубу своего друга, помятую за время использования. Линзы разбились, когда труба упала на палубу «Завоевателя» в последние моменты жизни Джима, но Фолк позаботился о том, чтобы починить ее. Миссис Филлион нашла для него коробку. Не имея сил выносить вопросы Звездной палаты^[16], он не стал показывать ей остальные покупки. Капитан завернул шляпную коробку в мешковину, а перчатки для Ианты аккуратно поместились у его сердца, во внутреннем нагрудном кармане.

Когда документы и банковский чек были доставлены от Брастейна, Фолк улучил момент, чтобы навестить командира порта и сделать правдой свою ложь Ианте. За стаканом рома Фолк принял его поздравления и наилучшие пожелания благополучного плавания в новом году. Для Фолка все это прозвучало ужасно скучно.

Его скептицизм, должно быть, отразился на лице, потому что адмирал пожал плечами.

— Мир. Что мы можем поделать с этим?

Джеремии пришлось поторопиться, чтобы успеть на судно, отплывавшее в Пейнтон и Торки, буквально бежать, потому что он вернулся в магазин дорогих готовых товаров и купил ту ночную рубашку для Ианты. Фолк засунул ее в самый низ парусинового мешка, уже жалея о покупке. У него едва осталось время попасть на шлюп.

Как оказалось, поднялся неблагоприятный ветер; потребовалось значительное лавирование, чтобы покинуть гавань. Он тщательно уложил свой багаж внизу и поднялся на палубу. Фолк был готов предложить любые советы по поводу того, как установить паруса наивыгоднейшим образом, но никто ничего не спросил. Этот опыт заставил Фолка тосковать по собственному квартердеку, даже несмотря на растущее беспокойство из-за того, что он покинет Ианту и ее детей.

Миа, ты дурак, сказал он себе. Ты даже еще не приехал, а уже начинаешь скучать по ним, когда уедешь. Он не был полностью уверен в том, как его примут, учитывая, что покинул дом внезапно, после того, как Ианта спросила, как именно умер Джим. Фолк ответил более грубым тоном по сравнению с тем, каким обычно разговаривал с ней, но, вне всякого сомнения, ей не нужно ничего знать.

Окутанный холодным туманом, наползающим с моря, Джеремия постарался быть честным сам с собой, признавшись, что сам не испытывает желания вспоминать это событие, даже несмотря на то, что оно все еще снилось ему в ночных кошмарах. Это один из тех переполненных событиями моментов, который он унесет с собой в могилу, но при этом остававшийся в памяти наиболее ярким. Фолк знал, что мог бы представить то, что там произошло, прямо сейчас, но не хотел. Лучше сосредоточиться на подветренном береге и напомнить себе, что владельцы прибрежных судов обладают значительными навыками.

Уже было совсем темно, когда они пришвартовались у пристани в Торки. Никто не стал задерживаться у корабля. В канун Рождества каждому нужно было торопиться куда-то.

— Даже мне, — себе под нос пробормотал Фолк. — Это необычное ощущение.

Он приблизился к дому с голубыми ставнями, который теперь принадлежал ему — по крайней мере, до тех пор, пока он завтра утром не отдаст Ианте документ на право собственности и деньги. Она стояла у окна, обхватив себя руками, и высматривала его. Фолк остановился в тени, наблюдая за ней.

Решение пришло ему в голову, словно благословение, потому что Джеремия знал, как сильно любил ее. Пока у него не забрали его в испанской тюрьме, Фолк носил с собой письмо, которое написал с брачным предложением Джима. Он думал, что писать его будет мучительно тяжело, но сделал только то, что всегда диктовало ему собственное сердце. Он всегда хотел заполучить Ианту для себя.

Миа никогда не придет, если ты будешь стоять у окна, упрекнула себя Ианта. Кроме того, почтовая карета приехала и уехала, а для прибрежных судов уже было слишком поздно. Он передумал.

Ианта решительно настроилась не показывать свое разочарование детям, которые и без того будут достаточно расстроены, особенно Джем. Она, как обычно, изобразит веселье на лице, к чему привыкла за многие годы в качестве молодой вдовы. Разочарованной вдовы, испытывающей особенную боль из-за того, что провела много лет, тоскуя по мужской любви. Ее единственным утешением станет то, что Англия была переполнена военными вдовами, которые испытывали те же самые ощущения.

Ианта едва не свалилась на пол от облегчения, когда Миа постучал в дверь. Джем подбежал к двери первым, широко открыл ее, а затем удивил ее тем, что крепко обнял капитана. Миа уронил парусиновый мешок и обнял его в ответ, глядя на нее поверх мальчика в своих объятиях, на его лице, таком серьезном сначала, вдруг отразилось счастье. Она не видела такого выражения на его лице с тех пор, как он ушел с Джимом в море много лет назад.

— Господи, Джеремия, оставь его в покое, — проговорила Ианта.

— Я стараюсь, — сказал Миа, в то время как ее сын ответил: — Но мама, он вернулся.

— Нет. Я имею в виду… — начала она, затем замолчала. Капитан, очевидно, не знал. Боже мой, подумала женщина. Он думает, что я назвала Джема в честь его отца.

Ианта втянула их обоих в прихожую и закрыла дверь. Джем выпустил Фолка из своих объятий, что позволило ей встать на место сына. Не думая о приличиях, Ианта расстегнула пальто капитана, а затем прижалась к нему, забравшись под полы верхней одежды.

Она надеялась, что Миа поцелует ее, и тот не разочаровал, даже несмотря на то, что с него свалилась шляпа. Его руки обвились вокруг Ианты, а его объятие ощущалось собственническим, как если бы она принадлежала ему.

Чтобы сделать ситуацию еще более приятной — в конце концов, в прихожей всегда гуляли сквозняки — Фолк обернул вокруг нее обе расстегнутые полы пальто, словно укрыв их в коконе от всего остального мира. Никогда в своей жизни Ианта не чувствовала себя в такой безопасности, даже на то, что от него пахло соленой водой.

Без сомнения, прошло не очень много времени, учитывая, что поцелуям требовался воздух. Ианта не принадлежала к пустоголовым романтикам, считающим, что в такие моменты останавливается время. Мертвая тишина позади них наконец-то заставила ее отодвинуться от капитана.

Миа, должно быть, пришла в голову та же самая мысль. Он отпустил ее, но недалеко, и недостаточно для того, чтобы Ианта освободилась от его пальто. Фолк просто перевел взгляд на Диану и Джема, застывших, в чем она не сомневалась, в немом изумлении.

— Джим. Диана. Дело в том, что я чрезвычайно привязан к вашей матери. Хотя, если подумать, то я слегка увлекся всеми вами.

После этих слов он распахнул руки шире, и в его объятиях немедленно нашлось место для Джема, а затем и для Дианы, аккуратно примостившейся под его рукой. Ианта закрыла глаза от самого примитивного удовольствия, когда капитан опустил подбородок на ее голову.

После долгой паузы Миа произнес:

— Слава Богу, никто не плачет, — что заставило всех рассмеяться, а Ианта и Диана потянулись за носовыми платками.

Когда они наконец-то отошли друг от друга, Фолк заметил, что дети одеты в верхнюю одежду.

— Мы собирались отправиться на вечернюю службу, — пояснила ему Ианта. — Если ты не закоренелый язычник, то присоединишься к нам, не так ли?

— Никаких язычников, Ианта! Каждое воскресенье я стоял, словно Господь всемогущий, на своем квартердеке, читая Военный кодекс и некоторые подходящие статьи из Священного Писания, относящиеся к войне или к мятежу вообще. Я ссылался на Книгу Исхода^[17] и многочисленные отрывки из «Летописи царей». Время от времени — псалом. Или выдержки из книги Иова, если мы чувствовали себя никому не нужными.

Фолк поднял шляпу и помог ей надеть накидку.

— В какое время в семье Мирс принято открывать подарки?

— После церкви, капитан, — ответил Джем.

— Еще раз можно вздохнуть с облегчением. Я боялся, что нам придется подождать до утра.

— Это никогда не бывает слишком грандиозным событием, Миа, — предупредила его Ианта, радуясь тому, как он немедленно взял ее за руку после того, как они вышли за дверь. — Тем не менее, я предпочитаю вручать подарки поздно вечером, потому что благодаря этому могу подольше поспать утром. Вот теперь ты знаешь обо мне самое худшее. Я — закоренелая лентяйка.

Он только улыбнулся и крепче прижал ее руку к себе.

Так как это был сочельник, то Ианта Мирс хорошо знала службу — на тот случай, если бы какой-нибудь наблюдательный прихожанин вздумал расспрашивать ее впоследствии. Без сомнения, читали отрывок из евангелия св. Луки. Викарий, должно быть, произнес что-то об Иисусе Христе, родившемся для спасения всего рода человеческого, или, по крайней мере, должен был произнести. На самом деле Ианта могла только догадываться об этом, потому что большую часть службы провела уставившись на свою руку, которую приятно, но крепко сжимала ладонь капитана Фолка. В какой-то момент он обнял ее одной рукой, что заставило Диану улыбнуться и прошептать что-то младшему брату. Джем захихикал, и Ианта заподозрила, что слова Дианы не имели отношения ни к яслям, ни к волхвам.

Она не поняла, как это произошло, но по пути домой дети сумели убежать далеко вперед них. Капитан, казалось, был вполне доволен и соразмерил свои широкие шаги с ее более короткими. Он никуда не торопился, что вполне устраивало Ианту. У нее будет достаточно времени, чтобы исправить заблуждение, о котором она недавно узнала.

— Миа, не думаю, что ты знаешь о том, что полное имя Джема — Джеремия.

Фолк остановился и уставился на нее, изумление отразилось на его лице.

— Но ты зовешь его Джим.

— Нет, нет. Джем. Ты не можешь расслышать разницу между Джемом и Джимом?

Он покачал головой и выражение его лица стало печальным.

— Это слишком тонкая разница для человека, проведшего двадцать два года возле пушек. Но почему ты назвала его в честь меня?

— То последнее письмо Джима — которое ты вложил в свое письмо от 31 октября. Оно было сложено, но без конверта. Спрашивается, прочитал ли ты его.

Они опять шагали по улице. Миа снова остановился.

— Пожалуйста, поверь, что я не имел никакого отношения к вашей переписке после того, как вы с Джимом поженились. — Он крепче сжал ее руку. — Однако я должен сказать тебе. Там был конверт. Джим носил письмо в кармане мундира. Я… хм… ох, Ианта… этот конверт…

— … оказался в крови? — спокойно закончила она.

Фолк кивнул.

— Я не мог послать тебе этот конверт, — пояснил он, когда смог заговорить. — Но я не прочитал письмо.

— Жаль, что ты этого не сделал. В этом письме Джим просил меня назвать нашего ребенка в честь тебя, автора успеха его ухаживания за мной по переписке.

— Боже мой, — вот все, что смог произнести капитан. Он склонил голову, что дало Ианте возможность целовать его в щеку, до которой она теперь могла дотянуться.

Джеремия быстро сообразил, что к чему. В следующее мгновение он схватил ее за плечи.

— Семья Джима, должно быть, пришла в ужас, когда ты сделала это.

— В самом деле, они были шокированы, — ответила она, удивляясь собственному спокойствию. — Сэр Уильям наградил меня ужасными прозвищами и сделал несколько обвинений, которые, как мы оба знаем, совершенно не имеют под собой оснований. Он разорвал с нами все отношения.

— Ианта, ты должна была назвать его Джеймсом!

— Ни за что. Это была последняя просьба Джима ко мне, точно так же, как он попросил тебя. Так что, видишь, ты всегда был со мной.

Ей не следовало говорить такие слова. Это оказалось больше, чем мог выдержать испытанный в боях уважаемый капитан корабля. Ианта усадила его на каменную стену, идущую вдоль улицы от гавани, и держала за руку, пока Миа всхлипывал. Потом она вытерла его лицо своим носовым платком и крепче прижалась к нему.

— Думаю, что тебе также следует рассказать мне, как умер Джим. Тебе нужно избавиться от этого.

Ианта нащупала его уязвимое место. Как бы ни страдал Джим, все это давно в прошлом. Может быть, он не понимал этого так же хорошо, как она, которая ждала, но не была свидетелем.

— Я могу написать об этом в своем дневнике, не так ли?

— Можешь. Ты предпочитаешь сделать именно это?

Джеремия кивнул, снова овладев собой.

— Эти проказники оставили нас далеко позади. Таков был их замысел? Неужели твои дети так дьявольски хитры?

— Боюсь, что это так, Миа.

Он снова поцеловал Ианту, одна его рука нежно легла на ее горло, а другая устремилась ниже на юг. И это остро напомнило ей, что Миа был и всегда будет моряком. То есть немного повесой.

Глава шестая

Когда они наконец-то добрались до дома, Диана и Джем уже сидели в гостиной, разложив вокруг небольшое количество своих подарков. Ианта бросила взгляд на капитана, увидев сочувствие в его глазах из-за скудности подарков, а затем улыбнулась, потому что дети не осознавали, как мало у них есть, а считали, что имеют слишком много.

В гостиной было не так много мебели, но Диана показала, что капитану следует занять оставшееся свободным кресло, а затем сделала жест в сторону дивана перед ним.

— Мама, это для тебя. Ты всегда позволяла нам взять самый большой кусок говядины или самый красивый рулон ткани. — Она нарочито вздохнула. — Полагаю, это означает, что ты должна сесть на диван, предназначенный для капитана, если он поделится с тобой.

К абсолютному восторгу Ианты, Миа рассмеялся и протянул руку, чтобы взлохматить тщательно уложенные волосы Дианы. Та с негодованием посмотрела на него, а затем мило покраснела.

— Ну хорошо. Если я должна, — ответила Ианта, усаживаясь на диван, очень близко к ногам капитана.

Затем он поднялся и вернулся в прихожую, порылся в парусиновом мешке и принес собственные подарки. Миа снова сел, на этот раз его ноги оказались по обе стороны от Ианты. Диана кивнула в знак одобрения, а затем бросила на Ианту взгляд, каким обычно обмениваются женщины, а не мать с дочерью. И от этого взгляда Ианте стало намного жарче, чем от того, что она сидела очень близко к капитану Фолку.

Их подарки друг другу были вполне обычными: ткань на новое платье для Дианы, книга для Джема и кружевнойворотничок для Ианты от обоих детей. Ианта протянула капитану перчатки, которые сумела довязать до его возвращения.

— Так как ты отправляешься в Австралию, то я сомневаюсь, что тебе они понадобятся, — заметила она.

— Не бойся. Если я собьюсь с курса и достигну Антарктиды, то стану самым счастливым человеком на земле, — пошутил Миа, а Джем засмеялся.

Диана и Джем подарили капитану два стальных наконечника для пера.

— Полагаю, это означает, что я могу продолжить вести дневник, — сказал он детям. — Мне они пригодятся. Спасибо, мои дорогие.

Затем Ианта попыталась встать, чтобы отправить всех спать после рождественского печенья с молоком, но Миа положил руку ей на плечо.

— Теперь моя очередь, — проговорил он. — Зачем, как ты думаешь, я ездил в Плимут?

— Повидать командира порта?

— Что ж, ради этого, и еще нескольких вещей. Вот, Диана, лови.

Он вытащил шляпную картонку из холщового мешка и бросил в ее сторону. С широко раскрытыми глазами Диана развязала ленту, затем охнула от восторга, когда вытащила капор.

— Мама! — воскликнула она.

— Мне помогали выбрать ее, — объяснил Миа. — Шляпник сказал, что в Бате это будет последний писк моды.

Ианта почувствовала угрызения совести. Поделом мне, не стоило тянуть с дурными новостями для Дианы на эту четверть, подумала она. Что ж, это может подождать.

— Потрясающий капор, Диана.

Следующий подарок был для Джема, но капитан некоторое время подержал коробку в руках, не сводя с нее глаз и пытаясь овладеть собой. Ианта понадеялась, что дети не заметят, но она прижалась к колену Фолка, просто потому, что ему, кажется, нужно было утешение. В ответ он слегка коснулся ее головы, словно подтверждая ее попытку.

— Это для тебя, Джем, — произнес Миа. — Подходящий момент.

Ианта наблюдала, как ее сын открыл коробку, и увидела, как его лицо смягчилось, и он плотно сжал губы. Когда Джем вытащил подзорную трубу, она не смогла сдержаться и резко втянула воздух.

— Твой дедушка подарил нам по такой трубе. Они сделаны в Эдинбурге, где производят все хорошие подзорные трубы. Твой отец хорошо использовал ее.

Джем приложил инструмент к щеке, а Ианта ощутила, как нога Миа напряглась, а затем расслабилась, когда правильность это жеста, казалось, успокоила и его тоже.

— Он был хорошим офицером, капитан?

— Одним из лучших, парень. Мне никогда не найти помощника, равного ему.

Миа, должно быть, почувствовал, что обстановка становится слишком серьезной, потому что мгновением спустя она ощутила мягкое прикосновение кожи на своем плече.

— Не смог найти для них коробку подходящего размера, — пояснил он, его голос звучал грубовато. — Однако думаю, что они будут впору.

Так оно и было. Ианта сокрушалась, что ее пальцы слишком сильно дрожали, когда она натягивала самую изысканную пару лайковых перчаток, какую когда-либо видела.

— Подумать только, Миа, эти перчатки отправят тебя в работный дом, — прошептала она.

— Нет, уверяю тебя. А теперь, куда ты собралась? — Его рука снова легла ей на плечо.

— У меня на кухне все еще есть угощение.

— Я могу принести его, мама, — заявила Диана, уже вскочив на ноги. — И, может быть, Джем поможет мне.

— Отставить, — произнес Миа таким командным голосом, что дети упали обратно в свои кресла. — Я еще не закончил. Если бы Джим был здесь, он напомнил бы мне, что нужно наверстать не одно пропущенное Рождество.

Эти слова должны были предостеречь Ианту, но ничто не могло подготовить ее к тому, что произошло дальше. Его рука все еще лежала на ее плече. В действительности, его палец ласкал ее шею, что она находила подозрительно приятным. К счастью, Диана не видела этого. Ей-Богу, Джему просто было бы все равно.

Джеремия вручил ей документ и то, что выглядело как банковский чек. Он наклонился ближе, чтобы добавить ей на ухо:

— Ты, вероятно, знаешь, как ведут себя моряки, когда приходят в порт. Они тратят свои деньги на самые странные вещи. Счастливого Рождества, Ианта.

В руках у нее оказался документ на право собственности на ее дом и банковский чек на ту сумму, за которую она предложила мистеру Трелони продать его. Он купил мой дом, подумала Ианта. Этот добрый человек он отдает мне обратно документ с правом собственности. Она посмотрела на банковский чек. И передает мне ту сумму которую заплатил за дом, милый безумец.

Не в силах вымолвить ни слова, она обернулась, чтобы посмотреть на Миа, а затем перевела взгляд на сына.

— Джем, неужели ты рассказал ему…

Его рука чуть крепче сжала ее плечо.

— Я выудил у него информацию. Тебе лучше посмотреть и на это тоже. — Капитан передал ей другой документ. — Я не знаю, сколько в наши дни составляет хорошее приданое, но мистер Брастейн едва не поперхнулся пуговицей от воротничка, когда я предложил эту сумму. Милая, не плачь.

Что она смогла сделать, кроме как заплакать еще сильнее? А затем Диана оказалась у нее на коленях, требуя объяснить, что происходит, а Джем с видимой легкостью балансировал на колене у Миа. Ианта не могла говорить, но снова взяла платок у Джеремии, пока тот добродушно ворчал, что не может напасти платков на семейство Мирс. Она обняла Диану, которая тоже плакала, и протестовала против такой большой суммы в приданое, и настаивала, что ей не нужно возвращаться в Бат, потому что это ужасно дорого, и ей все равно не нравится директриса.

— Я никогда не встречал такую семью, состоящую из леек, — наконец проговорил Миа. — Диана, забирай брата и принесите то угощение из кухни, если думаете, что не пропитаете его водой. Можете не торопиться. Совершенно не торопиться.

После того, как они без всякого шума вышли из комнаты, Ианта свернулась клубочком на его коленях, чтобы хорошенько выплакаться. Вскоре Миа ворковал ей что-то вполголоса, словно она — ребенок, а не вдова тридцати пяти лет, у которой слишком много обязанностей и недостаточно ресурсов. Когда слезы утихли, она не могла не заметить, как с ним уютно, несмотря на то, какой Фолк суровый человек с еще более суровой профессией. В качестве эксперимента Ианта положила руку ему на спину и услышала, как он вздохнул.

Она смогла ощутить, как Миа смеется, даже несмотря на то, что он не произнес ни звука.

— Что теперь? — спросила она.

— Я боюсь показывать тебе следующий документ.

— Полагаю, что это не извещение о выселении, потому что документ на право собственности у меня, — поддразнила Ианта.

Капитан вручил ей другой документ, на этот раз для Джеймса Мирса, ее сына.

— Я исправлю имя на Джеремию, когда в следующий раз буду в Плимуте, — пояснил он. Фолк развернул документ, потому что ее пальцы снова начали дрожать. — Джем сказал мне, что его интересует медицинская профессия. Однако ему всего десять лет, так что эти средства подойдут для чего угодно, что бы он ни выбрал.

— Как я смогу когда-нибудь отплатить тебе за всю твою доброту? — прошептала Ианта, когда смогла заговорить.

— Ты можешь выйти за меня замуж, — ответил он. — Таким образом, я не стану ревновать к адвокатам из Пейнтона, или кому-то другому, если у мужчин из Девоншира вдруг вырастет мозг, и они поймут, что ты просто несравненна. Ианта, я любил тебя много лет. Я знаю, как преданна ты была Джиму, и если я неуместен…

Она положила ладонь на его губы.

— Шшш, Миа. Ты прав. Я любила Джима. Но не сочтешь ли ты меня слишком странной, если я скажу тебе, что обратила свое внимание на Джима потому, что поняла: ты никогда не сделаешь мне предложение?

— Святые небеса, Ианта.

Теперь настала его очередь потерять дар речи. Ианта прикрыла глаза, вслушиваясь в то, как он пытается обрести контроль над собой. Теперь настала ее очередь ворковать и утешать.

Миа опомнился и позаимствовал обратно свой промокший носовой платок.

— Конечно, я не сделал бы предложение, любовь моя. Я был всего лишь сыном управляющего сэра Уильяма Мирса, и мне нечего было тебе предложить. Ты все еще выше меня по положению, но времена изменились. Ты на самом деле любишь меня, Ианта?

Сейчас Миа говорил, как безумно влюбленный олух, а не полный достоинства капитан корабля, богатый и опытный к тому же. Она кивнула и спрятала лицо у него на груди.

— Я полюбила Джима, потому что не могла любить тебя, — призналась она. — Надеюсь, ты не разочаровался во мне.

Джеремия поцеловал ее в макушку и крепче прижал к себе.

— Нет, именно так устроен мир. Если бы Джим был жив, то вы и ваша маленькая семья были бы счастливы друг с другом, а я, хм, остался бы тем, кто я сейчас. Или кем я был недавно. — Капитан снова поцеловал ее и прижался щекой к ее щеке. — Мы едва не разминулись, Ианта. Если бы Джем не потерял те деньги в Плимуте, то сейчас я находился бы в «Дрейке».

Она вздрогнула.

— Давай больше никогда не будем думать об этом.

— Не будем. — Миа поцеловал ее долгим и глубоким поцелуем.

Было уже далеко за полночь, когда все уладилось. По просьбе Фолка Ианта принесла вниз его дневник за 1805 год и оставила его одного за кухонным столом. Он собирался провести с ними день Рождества, а затем направиться на почтовой карете в Лондон, в суд архиепископа Кентерберийского за специальным разрешением. Он не располагал ни терпением, ни временем, чтобы дожидаться, пока состоится оглашение, ни приходом, где это оглашение могло бы состояться.

Миа медленно записывал свой отчет о смерти Джима, но не потому, что забыл подробности, а из-за того, что помнил это событие с такой отчетливостью, что, написав несколько слов, ему приходилось ждать, пока рука перестанет дрожать. Капитан выплакал все слезы, которые не выплакал в то время, потому что был тогда слишком занят, а у войны нет времени на горе.

Когда с этим делом было покончено, Миа погасил свет в кухне и понес дневник наверх. Может быть, однажды он позволит Джему прочитать это описание, но не сейчас. В доме было темно и тихо, но он начинал узнавать его, поэтому не испытал проблем с навигацией. Некоторое время Фолк стоял у вершины лестницы, совершенно не желая идти в комнату, которую делил с Джемом. Вместо этого он направился в комнату Ианты.

Она не спала. Может быть, даже ждала его. Не говоря ни слова, Миа выпустил дневник, и с вместе ним все, что обременяло его. Ианта помогла ему снять одежду и забраться в постель, где он прижался к ней, наслаждаясь сладостью ее тела, точно так же, как в своих снах на всех морских путях в хорошо известном ему мире. Фолк ощущал себя так, словно целую жизнь практиковался заниматься любовью с Иантой, потому что она никогда не покидала его мыслей, особенно тогда, когда безжалостность блокады заставляла работать через вахту, оставляя только кратчайшие моменты для сна. Тогда Миа грезил о ней наяву; только Ианта могла полностью изгнать ужасы, посреди которых он жил так много лет. Может быть, однажды он расскажет ей о сотнях писем, которые написал, но так и не отправил.

Тем не менее, Миа все еще колебался, пока она не взяла его руку и не положила себе на грудь, которую он мягко начал сжимать. Ианта поцеловала его в лоб.

— Миа, я даю тебе свое разрешение. Даже не думай о том, что я никогда не представляла себе этого. — Она взяла другую его руку, поднесла к губам и, к его величайшему смущению, поцеловала. — Я не стану притворяться, что понимаю собственное сердце, милый, — прошептала она, ее губы двигались возле его ладони.

Капитан высвободил руку и провел ею вдоль тела Ианты.

— Клянусь, у тебя самая мягкая кожа, — прошептал он в ответ. — Особенно здесь. — Он погладил внутреннюю часть ее бедра, улыбнувшись про себя, когда ее дыхание сделалось неровным. Миа знал, что, вероятно, мог бы потянуть время и довести их обоих до состояния кипения, но это может подождать до более удобного случая. Ему хотелось оказаться внутри нее, и именно это он и сделал.

Джентльмен, как всегда, — или, может быть, самый незначительный сибарит^[18], из всех живущих на земле сибаритов, — Джеремия позволил ей дважды дойти до экстаза перед тем, как получил собственное удовольствие. Ему следовало бы вести себя потише; он мог только надеяться, что дети Ианты крепко спят. Бог свидетель, он и раньше занимался любовью, но Ианта удивила его, обхватив ногами, словно не желая отпускать. Тем лучше — в тот момент ничто на свете не заставило бы Миа покинуть ее постель.

Да поможет Бог им обоим, Ианта пылала словно факел, да и он тоже не отставал. Если кто-нибудь в последующие годы спросит у Фолка, каким был наивысший момент его интересной и напряженной жизни, то ему пришлось бы солгать и ответить, что это — Трафальгар, или, может быть, битва на Ниле^[19]. Только Ианте нужно будет знать, что наивысший момент — это когда он в первый раз занялся любовью с женщиной, которую обожал, и которой сделал предложение много лет назад, в письмах, отправленных через другого человека.

Когда они лежали в объятиях друг друга, теплые и обнаженные, Миа тихо рассказал ей о том, как погиб Джим, как обломок дерева пригвоздил его к палубе, практически разделив его тело пополам.

— Он страдал, но не больше тридцати секунд, любимая. Я крепко обнимал его и лежал рядом с ним, так что он умер не в одиночестве. Его мысли были только о тебе, и, я полагаю, обо мне, когда он попросил меня присматривать за тобой. Благослови его Бог.

Ианта долго и прерывисто вздохнула, а затем забросила на него ногу, чтобы притянуть ближе к себе. Миа знал, что сейчас сможет заснуть, и, вероятно, будет спать лучше, чем спал за много лет. Он чувствовал себя искупавшимся, чистым и исцеленным.

И испытывал лишь малейшие опасения.

— Вероятно, мне следует вернуться на свое девственное ложе в комнате Джема, любимая.

В ответ Ианта фыркнула и сильнее надавила на него ногой.

— Что ж, возможно, — признала она, но не ослабила хватку.

Настал благоприятный момент, чтобы рассказать ей о его следующем плане.

— Ианта, я все еще собираюсь отплыть в Австралию следующей весной.

— Я понимаю. Я буду здесь, когда ты вернешься.

— У меня есть идея получше. Может быть, от наступившего мира будет какая-то польза. Мы отправим Диану в школу в Бате, но может быть, вы с Джемом захотите совершить плавание через океан?

Она убрала ногу и села, встревожившись.

— Ты говоришь серьезно?

— Такое происходит все время, в условиях мирной обстановки. Вероятно, ты не будешь единственной женщиной на борту. Если я смогу нанять штурмана, которого хочу, то он наверняка возьмет с собой жену. — Миа пощекотал ее. — Никогда не допрашивай обнаженного мужчину, Ианта.

Она крепко поцеловала его. Фолк мало что знал о политике брачных отношений, но этот ответ показался ему положительным.

В комнате было холодно, а Ианта, сидя вот так, пускала прохладный воздух под одеяло, поэтому он снова притянул ее вниз, к себе.

— Сколько длится подобное плавание?

— Шесть месяцев при благоприятных условиях, любимая.

— А на борту будет врач?

— Вне всякого сомнения. У меня есть один на примете, если он еще свободен.

— И обратно тоже шесть месяцев?

Миа догадался, на что она намекает.

— Да, плюс время, которое нужно будет провести в Австралии перед тем, как мы повернем корабль и направимся домой в Торки. Ты думаешь, что нам — или, более точно, тебе — могут понадобиться услуги доктора?

— Я еще не настолько древняя, Миа, — сообщила она ему.

Их недавние напряженные усилия не оставляли в этом сомнений.

— Нет, конечно, нет. И я, очевидно, тоже, даже несмотря на то, что Диана полагает, что я достаточно стар, чтобы стоять одной ногой в могиле.

— Глупая девчонка, — ответила Ианта, теперь ее голос звучал сонно.

Миа обнял ее, а затем попытался подняться. Его любимая снова закинула на него ногу.

— Завтра они будут спать допоздна.

Удовлетворенный жизнью как никогда прежде, капитан все еще не мог поверить в свою удачу.

— Ианта, тебе следует подумать, прежде чем выходить замуж за еще одного морского волка.

Он вздохнул, когда ее сильные руки скользнули по его плечам, а затем Ианта прошептала ему на ухо:

— Конечно, мне не следует выходить замуж за еще одного моряка дальнего плавания. Но, сэр, я все еще женщина, родившаяся в юго-западных графствах, и не только у вас в жилах течет соленая вода.

Она не могла сказать ничего другого, что тронуло бы Фолка больше, или так сильно возбудило его. На этот раз они занимались любовью медленно, наслаждаясь общей радостью от моря и знанием того, что оба они довольным тем миром, в котором родились.

Миа прижал ее к себе, когда они дошли до финала, довольный тем, что ему не нужно двигаться, кроме как сжать ее в объятиях и улыбнуться, когда Ианта помедлила, а затем все же положила голову ему на грудь и приобняла его одной рукой. В эйфории от безмерного удовлетворения, капитан приказал себе никогда не думать о времени, которое он потратил зря, не навестив ее раньше. По правде говоря, для этого было чересчур мало возможностей, ведь главным блюдом в его жизни была война. А теперь мы перешли к десерту, подумал Фолк, и поцеловал ее взмокшие волосы.

— Так как ты назвала сына Джеремией, интересно, почему не называешь его моим старым прозвищем, — проговорил он. — Я никогда не смог бы неверно расслышать это.

Ианта покачала головой и поцеловала его в грудь.

— Ты бы хотел, чтобы я каждый день заливалась слезами, думая о тебе еще больше, чем на самом деле?

— Я не так много могу предложить тебе, Ианта, — предупредил ее Фолк, польщенный, но как всегда оставаясь реалистом.

— Ты для меня все, — возразила она ему. — Помолчи с минуту и дай мне насладиться блаженством абсолютного удовлетворения. Некоторые части моего тела не ощущали себя такими обновленными уже много лет!

Миа тихо рассмеялся.

Он подождал, пока Ианта уснет и покинул ее постель. Она что-то сонно пробормотала ему, когда Фолк поцеловал ее в обнаженное плечо, но не проснулась. Он собрал в кучу свою одежду и вышел из комнаты. Когда он более или менее целомудренно облачился в ночную рубашку, то снова заглянул к Ианте. Она мирно спала. Миа хотелось снова забраться в кровать и лечь рядом с ней, но это может подождать до тех пор, пока мистер Эверли не поженит их.

Диана тоже крепко спала, шляпная коробка стояла на полу возле ее кровати. Капитан некоторое время смотрел на нее, размышляя, как он поладит с пятнадцатилетней девушкой, которая, вероятно, знала ответы на все неотложные жизненные вопросы. Но об этом можно будет побеспокоиться позже.

Джем взял подзорную трубу с собой в постель. Ты — хороший парень, подумал Фолк. Сомневаюсь, что твой отец стал бы возражать, если я буду называть тебя сыном. Я уже думаю о тебе в таком качестве.

Он стоял у окна в комнате Джема и долго смотрел на залив и на Ла-Манш, расстилавшийся позади. Спасибо тебе, Джим, думал он. Ты возложил на меня тяжелое поручение, но, очевидно, мы все присматривали друг за другом.

Миа никогда не чувствовал себя таким довольным жизнью. Трезво глядя на жизнь, он отнес это на счет полнейшей разрядки в постели Ианты, где он мечтал оказаться много лет, но куда смог попасть только сейчас. Пока капитан смотрел на темную воду, он понимал, что есть нечто большее, и дело не только в сработавшей магии Рождества. Он провел много ночей перед Рождеством, глядя на воду в темноте, но никогда не ощущал ничего подобного.

Фолк решил, что все дело в мире. Может быть, он все-таки извлечет из него пользу. Во время плавания в Австралию Джеремия будет тренировать своих канониров, как это делал всегда, но теперь у него не будет необходимости в ярости стрелять из пушек. С ним рядом будет Ианта и Джем тоже. Может быть, в предстоящие годы, если у него найдется время между морем, детьми и обязанностями капитана, он начнет писать свои мемуары.

Миа улыбнулся заливу, лежащему внизу. Мир принес собственный подарок на Рождество: выбор. Он посмотрел вверх, на небо, и поприветствовал бога войны, которому молился много воскресений подряд с квартердека как пастырь своего стада. А затем отдал честь еще одному богу — богу мира.

Капитан стоял у окна до тех пор, пока у него не замерзли ноги, а потом на цыпочках вышел в коридор. Еще один выбор. Оставалось надеяться, что Ианта права, и дети на самом деле будут завтра спать допоздна. Миа направился в ее комнату и забрался обратно в кровать. Ианта даже не взвизгнула, когда он прижал свои холодные ступни к ее теплым ногам. Хорошая женщина.

Примечания

1

Торкú — город на южном побережье Англии в графстве Девон. Протянулся вдоль берега залива Торбей, практически сросся с соседним городом Пейнтон. В XIX веке был модным морским курортом, заслужившим за свой климат прозвище Английской Ривьеры (прим. пер.).

(обратно)

2

Трафальгарское сражение — историческое морское сражение между британскими и франко-испанскими морскими силами. Произошло 21 октября 1805 года у мыса Трафальгар на Атлантическом побережье Испании около города Кадис. В этой решающей морской битве времен Наполеоновских войн Франция и Испания потеряли двадцать два корабля, в то время как Великобритания — ни одного. Во время сражения погиб командующий английским флотом вице-адмирал Горацио Нельсон.

(обратно)

3

Флот Канала, Флот Пролива (англ. Channel Fleet) — самостоятельное командование Королевского флота, старейший, и в век паруса главный и сильнейший из английских флотов. Его основной задачей была защита Британских островов со стороны Английского Канала.

(обратно)

4

Шканцы или квартердек — помост либо палуба в кормовой части парусного корабля, на один уровень выше шкафута, где обычно находился капитан, а в его отсутствие — вахтенные или караульные офицеры и где устанавливались компасы.

(обратно)

5

Гичка — лёгкая быстроходная парусно-гребная шлюпка с 6-10 распашными вёслами, острым носом и транцевой кормой.

(обратно)

6

Особый сигнал, который подается при прибытии на корабль и сходе с корабля должностного лица, в т. ч. капитана корабля (прим. пер.)

(обратно)

7

Девонпорт — военно-морская база Королевского флота Великобритании близ Плимута, на границе Девона и Корнуолла.

(обратно)

8

Подветренным называют берег, на который дует ветер, что затрудняет отход от него, особенно в сильный ветер, создающий крутую разрушающуюся волну.

(обратно)

9

Склянки — название песочных часов с получасовым ходом во времена парусного флота: каждые полчаса часы переворачивал вахтенный матрос и сопровождалось это сигналом корабельного колокола. Склянкой на флоте называли также получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта, и счёт склянок начинается снова.

(обратно)

10

«Кларидж» — один из самых роскошных и престижных отелей Лондона.

(обратно)

11

Прибрежная часть Плимута; исторический центр, включающий старый плимутский порт, мощеные узкие улочки и елизаветинские сады.

(обратно)

12

Специально сшитый парусиновый мешок со шнуровкой для хранения вещей матросов на корабле, который иногда называют матросским чемоданом.

(обратно)

13

В английском языке упомянутые фамилии начинаются с букв A, B, C, D, E, что соответствует их расположению в алфавите.

(обратно)

14

В десять часов утра.

(обратно)

15

Наиболее низкооплачиваемые и неквалифицированные моряки в военно-морском флоте Великобритании времен парусных кораблей. Обычно это были мальчики, входившие в оружейные команды. Известны по переводу приключенческого романа Теда Белла «Пороховая обезьяна» (The Powder Monkey).

(обратно)

16

Звёздная палата — тайный верховный суд, рассматривавший без присяжных дела о наиболее тяжких преступлениях.

(обратно)

17

Книга Исход — вторая книга Пятикнижия (Торы), Ветхого Завета и всей Библии. Книга описывает период времени от начала порабощения евреев в Египте фараоном, до первого месяца второго года по Исходу их из Египта.

(обратно)

18

Сибарит — праздный, избалованный роскошью человек. В широком смысле, человек, живущий в роскоши, удовольствиях и праздности; или человек, любящий роскошь и удовольствия.

(обратно)

19

Битва на Ниле, чаще битва при Абукире — решающее морское сражение между королевским военно-морским флотом Великобритании под командованием адмирала Нельсона и флотом Французской республики под командованием адмирала де Брюе в Абукирском заливе вблизи Нила с 1 по 3 августа 1798 года.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

*** Примечания ***