Анатолий Комаристов Такая вот любовь…
Первая любовь или школьный роман
Первый раз я влюбился в семилетнем возрасте. В школу я тогда ещё не ходил, но в сентябре собирался идти в первый класс. Девочка, которую я полюбил, жила на соседней улице. Настоящее её имя я не знаю, но все подружки и мы мальчишки звали девочку просто – «Мака». Что означало это слово, и кто её так назвал, никто из нас понятия не имел. Мака и Мака… Девочка симпатичная, может быть даже красивая (с точки зрения моей и моих друзей). А меня почему-то все звали «дед». Между прочим, это прозвище осталось на всю жизнь. И в молодости, во время учебы, службы, и теперь, когда я уже на самом деле стал дедом (вернее прадедом), по-другому ко мне не обращаются. Я привык… Компания наша была большая, примерно половина мальчиков и столько же девочек. Почти все мы были ровесники («малышня» в счет не бралась). Играли в разные детские игры, но почему-то всегда около дома Маки. Она стала среди нас лидером, любила командовать и мы все подчинялись ей беспрекословно. Мака крикнула: «Побежали!» и все, сломя голову, неслись по улице, пугая уток, кур и гусей. Звучала новая команда: «Играем в прятки!» и мы лезли в кусты, крапиву, канавы, обдирая голые ноги, руки, лица. Мне лично нравилось умение Маки руководить нами. И я, как верный раб, старался всегда держаться рядом с нею. И когда однажды, кто-то из мальчишек, обидевшись на Маку, за то, что она при всех назвала его «трусишкой», замахнулся на неё хворостиной, я начал с ним драться. Но любовь моя как внезапно началась, так внезапно и окончилась. И вот почему… Мака знала, что моя тётя, у которой я воспитывался, хорошая портниха, как говорили раньше – «модистка», и что у неё много цветных «Журналов мод». Она видела журналы, когда приходила к нам домой со своей мамой. Тётя шила ей платье или юбку. Мака сказала мне, чтобы я из журналов вырезал фотографии моделей и принес вырезки ей. Чего не сделаешь для девочки, в которую ты влюблен! Я искромсал ножницами несколько журналов, выполняя эту оригинальную просьбу. Когда тётя увидела, что я испортил «Журналы мод», можете себе представить, какое наказание меня ждало. Оказалось, что эти журналы она принесла на некоторое время домой из «Ателье», где работала, и должна вернуть их назад. Я получил все, что мне причиталось. Но самым страшным наказанием стал запрет ходить на соседнюю улицу, где жила Мака. Прошло время. Я пошел в школу и больше до 8 класса девочки меня не интересовали. Я хорошо запомнил проделки Маки и не хотел больше попадать в такие неприятные ситуации. Но любовь пришла и села рядом со мною за стол. После войны в нашей школе вместо парт в классах стояли столы.
Лиля Романова
Где-то в начале учебного года в классе появилась новенькая девочка Лиля Романова. Поскольку я сидел за столом один, её посадили ко мне. Я узнал, что она с родителями приехала в наш городок из соседнего района. Девочка была умная, начитанная, училась только на пятерки. Мне она понравилась сразу. Мы быстро нашли с ней общий язык по всем вопросам, понимали друг друга. Короче, началась самая настоящая дружба, уже почти взрослых мальчика и девочки. Где Лиля жила, я не помню. Тогда еще специальных домов для руководящих работников района в городе не было. Мне кажется, что жила она на улице Интернациональной недалеко от почты. Несколько раз я пытался проводить Лилю домой вечером после уроков или репетиции, но она не разрешала мне подходить к их дому. Иногда мне казалось, что она не хотела, чтобы ее родители видели меня в простой одежде. Одежда на мне была «не фонтан», сшитая тетей Катей из перелицованных пиджаков и пальто, которые еще носил старший брат Вася. Годы тогда были тяжелые – донашивали все, что было в доме, что оставалось после старших братьев и сестер. А может быть, я ошибаюсь. Но на фото тех лет на мне кроме спортивных байковых костюмов ничего не было. Большинство девочек и ребят одевались бедно. Лиля тоже одевалась очень просто, так что стесняться меня она не могла. Я не помню, видел ли кто-нибудь Лилю из нашей семьи. У нас дома она не была – это абсолютно точно. Раньше не принято было знакомить своих мальчиков и девочек с родителями и тем более приводить их к себе домой. Нравы были совсем другие… Видел Лилю, наверное, только брат Вася, да и то в школе. Я не помню, как он отзывался о ней, да и отзывался ли вообще. У него были свои проблемы. Жена покойного брата Зина недавно сказала, что, якобы, я приходил с Лилей к ним в общежитие на Толкачевку (если это было, то уже во время учебы в Харькове). Я этого не помню. Кстати, Зине Лиля почему-то не нравилась. После окончания школы Лиля поступила в Харьковский педагогический институт. Училась на историческом или географическом факультете. Точно не помню. Я поступил в Харьковский мединститут. Мы продолжали дружить с ней и в Харькове, пока я не встретил свою будущую жену Тамару. По субботам и воскресеньям я ходил в общежитие пединститута на танцы (гораздо реже в свой клуб). Наши общежития находились недалеко друг от друга. Мы могли часами бродить по парку им. М.Горького, ходили в кино. За вход в парк мы платили копейки. Сколько стоил входной билет, я уже не помню. Парк со всех сторон был обнесен высокой металлической оградой. Но мы знали места, где можно пролезть в дыру без билета. Кстати, раньше (не помню какой это был год), чтобы пройти на перрон вокзала для встречи кого-либо, покупали «перронный» билет. Стоил он один рубль. По тем временам большие деньги, особенно для студентов. По обе стороны широкой центральной аллеи парка росли старые каштаны. У центрального входа в парк на клумбе стояла большая скульптура – В.И. Ленин и И.В. Сталин на скамье в Горках. В конце центральной аллеи работал летний кинотеатр, больше похожий на сарай с деревянными лавками. Но ходили мы в него очень часто. Помню, что смотрели там несколько серий трофейного фильма «Тарзан». Он пользовался тогда большой популярностью. Сеансы на этот фильм начинались рано утром, а последний сеанс был в 23 часа. Мальчишки подражали Тарзану и дикие вопли звучали в парке днем и вечером. Там же мы смотрели трофейный фильм «Седьмой раунд», индийский фильм «Бродяга» с Раджем Капуром в главной роли и много других, в основном трофейных. Фильмы тогда еще не дублировали, и надо было успеть посмотреть кадр и прочитать субтитры внизу экрана. Вспомнил один неприятный эпизод из того времени. Почему мы с Лилей забрели в глушь парка, где фонари отсутствовали, я уже не помню. Внезапно из кустов навстречу нам вышла компания ребят, примерно моего возраста и роста. Они мгновенно окружили нас. Один из них маленький и худой (наверное, главарь) тихо сказал: – Стоять. Не дергаться, иначе хуже будет. Не вздумайте кричать. У верзилы, который стоял позади главаря, я увидел в руке нож. Главарь скомандовал: – Быстро давайте деньги, снимайте часы, сережки, кольца. Поняв, что сопротивление бесполезно, я вынул из брючного кармана часы на цепочке (их звали «луковица»), купленные за копейки на Благовещенском базаре. Главарь взял их, открыл крышку и небрежно произнес: – Штамповка. Но не вернул часы мне, а положил к себе в карман. Я дрался в своей жизни один раз. Вступать в драку с такой бандой, вооруженной ножом, в мои планы не входило. Они мгновенно исчезли в кустах, так же быстро, как и появились. В те времена забираться вглубь парка, да еще и с ценными вещами было рискованно. Случаи грабежей и поножовщины в 1948-1949 годах в парке случались часто. Милиционеры ходили только по центральной аллее и у кинотеатра. Мы же с Лилей в те дебри больше никогда не заходили. На улице Сумской, недалеко от главного корпуса мединститута, в кинотеатре «Комсомольский» мы с Лилей смотрели цветные фильмы «Сказание о земле сибирской», «Кубанские казаки». В 1949 или 1950 году в Харькове гастролировал Московский театр им. Моссовета. В парке имени Максима Горького видели знаменитую Веру Марецкую, Юрия Завадского, Ростислава Плятта, Фаину Раневскую и других артистов. Они гуляли по центральной аллее. За ними ходили толпы зевак. Гастролировал театр в помещении украинской драмы имени Шевченко. Но жизнь есть жизнь и однажды я встретил девочку, в которую влюбился, как говорят, «по уши». Лиля каким-то образом почувствовала, что моё отношение к ней несколько изменилось. Наверное, я стал более прохладно относиться, хотя мне казалось, что я старался оставаться прежним. Я этого не замечал, а девичье сердце, очевидно, более чувствительно к таким вещам. Мне кажется, что с Лилей мы расстались по-доброму, как порядочные люди, без взаимных обид и упреков. Мы встретились с ней будучи школьниками и считали свою дружбу нерушимой. Но жизнь внесла свои поправки в наши отношения. Мы встречались с Лилей еще несколько вечеров. По-моему, Лиля уже догадывалась о нашей предстоящей разлуке, но делала вид, что все идет нормально. Наверное, мое поведение давало ей основание так думать. Но никаких вопросов по этому поводу она не задавала. Все шло как обычно. Встречались и расставались мы, как всегда. Последний вечер мы гуляли с Лилей в парке. Разговаривали, шутили, смеялись, вспоминали школу, друзей. Тема расставания не затрагивалась. Сходили в кино на сеанс, который начинался в 21 час. Смотрели какой-то трофейный фильм. Я проводил ее до входа в общежитие (входную дверь вахтерши закрывали в 23 часа). Тянуть с объяснением я уже не мог. Как не тяжело, но надо сказать ей правду. Не мучить ни её, ни себя. У крыльца общежития я осторожно обнял её, она не отстранилась, а наоборот как-то теснее прижалась ко мне. Глядя в её голубые глаза, я негромко сказал: – Лиля! Родная, моя девочка! Я очень любил тебя! Ты это хорошо знаешь. Прости меня, но я больше не приду к тебе. Я полюбил другую девочку… – Тамару Селезнёву… с дошкольного факультета? – спокойно спросила она. – Желаю вам счастья. Я знала об этом давно и хочу, чтобы она любила тебя так же, как я… Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она не плакала. Я поблагодарил ее за всё, что было между нами хорошего. Мы дружили с ней, наверное, года четыре. Мы обнялись и поцеловались на прощанье. Она не плакала, но явно загрустила. Я еще раз обнял её, она прижалась ко мне, уткнулась лицом в ворот шинели. Я крепко пожал и поцеловал её холодную руку и быстро пошел на остановку трамвая, а она поднялась на крыльцо общежития. Когда, отойдя несколько шагов, не выдержав, я обернулся, увидел Лилю. Она стояла на крыльце одна, какая-то поникшая, смотрела мне вслед и, увидев, что я обернулся, как-то радостно встрепенулась, и помахала рукой. Я ответил тем же, но не стал травить душу ни себе, ни ей, и больше не оборачивался. Завернул за угол дома, ускорил шаг и пошел на остановку трамвая. На душе было тоскливо, тяжело, было ощущение, что я потерял что-то очень, очень дорогое. Мелькали мысли: «Вернись! Не уходи! С кем ты расстался? Подумай! Еще не поздно… Она ведь так любит тебя. Всего несколько шагов назад…». Но вернуться к Лиле я уже не мог. Лиля была достойна только хороших слов: умная, ласковая, но в тоже время очень гордая, нежная, верная и добрая девочка. В 1950 году мне исполнилось 20 лет. На день рождения Лиля подарила мне собрание сочинений Александра Пушкина в 10 томах, изданное Академией Наук СССР в 1949 году. Подарок хранится в моем архиве уже 64 года. …Я долго не мог забыть тот печальный вечер. И сегодня, почти через 60 лет, вспомнил всё до мельчайших подробностей. Первая любовь или школьный роман – это на всю жизнь…
Лариса
Лариса Алдошина
Харьков. Медицинский институт. Лечебный факультет. Четыре года (1948–1952) мы с Ларисой Алдошиной учились в одной группе. Миниатюрная, симпатичная, курносая, с веснушками. Веселая, артистичная, отличница, душа группы. Она мастерски копировала и пародировала известную тогда артистку Рину Зеленую и веселила нас в перерывах между занятиями. Мы звали её «Ларка-заводилка».
Все в группе почему-то считали, что у нас с ней роман. Никакого романа не существовало… до определенного момента.
А мне и сейчас, почти через семьдесят лет, кажется, что этот слух она распространяла сама. Что она нашла во мне, и почему я понравился ей – не знаю.
Начался наш необычный роман во время учебы на первом курсе после одной из вечеринок (не помню, по какому поводу) где-то в частном доме, на далекой окраине Харькова. За стол она села рядом со мной, решительно отодвинув от меня какую-то девочку. Танцевали мы весь вечер только с ней. Всех соперниц, желавших пригласить меня на «белый вальс» и потоптаться со мной на маленьком пятачке комнатушки с низким потолком, Лариса отгоняла решительным и многообещающим жестом – «отвали!».
«О, голубка моя,
Как тебя я люблю,
Как ловлю я за рокотом моря
Дальнюю песнь твою…»
– шипел старенький патефон.
После застолья, слегка опьяневшая Лариса, вытащила меня на улицу. Мы сидели за сараем на пахучем сене рядом со штабелем, заготовленных на зиму дров. В сарае квохтали куры, все время блеяла коза и лаяла неизвестно на кого лохматая дворняжка.
Лариса прижималась ко мне, ссылаясь на холод. Дело было глубокой осенью. Обнимала за шею. Я укрывал ее своим пиджаком. Она расстегнула мою рубашку и грела свои холодные руки у меня на груди, животе… Мне казалось, что она хочет, чтобы я поцеловал ее, а, может быть, и …
А я, дурак, вместо того, чтобы покувыркаться с ней в ароматном сене, не придумал ничего лучшего, как предложить ей вернуться в теплый дом. Мы даже не целовались. Как мне показалось тогда, возвращалась Лариса в избушку без всякого желания. Ей явно хотелось остаться на пахучем сене вместе со мной.
Вернулись в дом. В полутемной комнате, тесно прижавшиеся друг к другу пары, танцевали танго.
…Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось…
В этот час ты призналась…
…ты призналась… ты призналась – заикался и шипел патефон.
После этого случая несколько недель Лариса смотрела на меня с некоторым пренебрежением и ехидной улыбкой, как бы говоря: «Ну и теленок же ты, Толик…».
Потом все-таки сменила гнев на милость, и мы стали совсем близкими друзьями. Кстати, именно Лариса научила меня не только целоваться. Вспомнил высказывание Виктора Гюго:
«У юноши первый признак любви – робость, у девушки – смелость».
В 1952 году меня призвали на Военно-медицинский факультет. Из общежития мединститута на улице Островского я переехал на другой конец города в общежитие факультета у Конного рынка и наши встречи с Ларисой постепенно прекратились.
Как сложилась её судьба после окончания института я, к сожалению, не знаю.
Повариха и две медсестры
В 1962 году я служил в гарнизонном госпитале в поселке Шкотово Приморского края. В ноябре меня направили в Хабаровск на Окружные курсы усовершенствования офицеров медицинской службы на цикл подготовки врачей – нештатных психиатров гарнизонов. Жила наша группа в общежитии курсов на улице Комсомольской, на втором этаже гарнизонной поликлиники, рядом с 301 окружным военным госпиталем. Питались мы в общепитовской столовой на улице Серышева, недалеко от штаба округа. На раздаче там всегда стояла молодая, красивая женщина, с пышными формами, брюнетка. Каждый день мы видели на ней, не застегнутый на верхнюю пуговицу, белоснежный накрахмаленный халат, под которым хорошо просматривался красивый кружевной бюстгальтер и очень пышная грудь… Не помню, как ее звали. Никто из нас не знал одинокая она или замужем. Я сразу почувствовал, что она почему-то ко мне относится не так, как к другим слушателям. Всегда улыбается мне, шутит, хочет поговорить со мной, пытается подать первое и второе блюдо вне очереди. Порции я тоже всегда получал больше, чем у других посетителей. Ребята посмеивались: – Слушай, а ведь она в тебя влюбилась! Давай, не теряйся! Но я вел себя сдержано, иногда шутил с ней, но всегда помнил, что дома меня ждут жена, дети. «Крутить» с ней роман я не думал, и изменять жене не собирался. Поскольку с каждым моим появлением в столовой она становилась все активнее, и, скажем так, даже агрессивнее – я отступил. Дело кончилось тем, что я стал ходить в другую столовую. Она располагалась на той же улице, ближе к железнодорожному вокзалу. Санитарное состояние этой столовой оставляло желать лучшего, да и готовили там хуже, но зато в этой «харчевне» я чувствовал себя простым посетителем. Кто-то из слушателей как-то сказал мне: – Красавица интересовалась, куда ты пропал. Спрашивала, почему не приходишь в столовую. Я промолчал, хотя иногда, вспоминая её пышные формы и настойчивое желание сблизиться со мной, хотел бы встретиться с ней, но уж никак не в варочном цехе или посудомойке столовой… * * * В психиатрическом отделении 301 окружного госпиталя, где мы учились на цикле подготовки нештатных психиатров гарнизонов, работала медсестра. Если не ошибаюсь, звали ее Марина. Сколько ей было лет? Не знаю. Может быть, двадцать пять, может меньше или чуть больше. Во время дежурств она вертелась перед нами – слушателями, как юла, демонстрируя свои пышные формы, красивые ножки и очень даже симпатичное личико. Сейчас бы сказали – «сексуально-озабоченная» красотка. Мой товарищ по группе Павлик – врач, приехавший на курсы из города Бикин, каким-то образом узнал, что она не замужем, снимает с медсестрой хирургического отделения квартиру или комнату недалеко от госпиталя и штаба округа. Ну, снимает и пусть снимает – нам то какое до этого дело. Но, как говорят, случайности случаются… Однажды вечером мы с Павликом встретили Марину с подругой в дежурном магазине на улице Серышева. Мы пришли купить себе кое-какие продукты. Марина познакомила нас со своей подругой Наташей и внезапно предложила пойти к ним домой и вместе поужинать. И нас с Павликом, как говорят, «бес попутал». И понеслось… Мы тут же купили две бутылки портвейна, бутылку водки «Московская». Ветераны должны помнить зеленую этикетку и алюминиевую пробку с «язычком». Взяли разной закуски и пошли к ним. Они снимали в «коммуналке» небольшую узкую комнату, в которой стояла старинная большая железная кровать, стол, шкаф и две табуретки. Поужинали мы, прямо скажем, хорошо и через некоторое время с другом стали «никакими» – так как запивали водку вином. Марина и Наташа пили только вино, и казалось, не пьянели. Возвращаться поздно ночью в общежитие в таком виде мы не могли. Вахтерша – в общежитии дежурили строгие бабушки – утром обязательно доложила бы о нас начальнику курсов и в тот же день он мог отчислить нас и сообщить по месту службы о нашем поведении. Такой прецедент уже имел место. Павлик предложил попытаться потихоньку дойти до железнодорожного вокзала и поспать там до утра в зале ожидания. Но Марина заявила, что ночью в такой мороз (стоял декабрь) она нас никуда не отпустит: – Не хватало, чтобы вы замерзли в сугробе или у штаба округа вас задержал патруль. Переспите с нами. Утро вечера мудренее… Наташа тут же заявила, обращаясь почему-то ко мне: – Мне эта «половая жизнь» надоела. Мы с Павликом будем спать на кровати, а ты с Мариной – на полу. Тогда в силу, как говорил В. Высоцкий «отупения», я не понял, почему они с Мариной не могут спать на кровати, а мы с Павликом на полу. Но голова работала плохо, и прошло предложение Наташи. Из шкафа Марина достала небольшой, видавший виды ватный матрас, одну подушку, простынь и солдатское шерстяное одеяло. Бросила все на пол около стола. Стянула с меня сапоги, сняла портупею, помогла снять гимнастерку, и я упал на матрас. В голове все куда-то поплыло. Я видел только лампочку под потолком и слышал скрип железной кровати. Помню, как Марина выключила свет и попыталась лечь рядом со мной, но поскольку матрас был узкий и короткий, она легла на меня. Что было дальше, я не помню… А если бы и помнил, то все равно не рассказал бы… Проснувшись рано утром, я увидел на полу рядом с собой храпящего Павлика, а Марина и Наташа спали на своей скрипучей железной кровати… * * * В хирургическом отделении госпиталя в Шкотово работала медицинская сестра. Обычная женщина, ничем не выделялась среди других. Замужняя, имела дочь школьницу. Я заметил, что она часто, как говорили, «строила мне глазки», стремилась любым путем привлечь к себе внимание, понравиться. Почему-то, как только я дежурил по госпиталю, она обязательно дежурила в эту же ночь. Более того, я заметил, что, если я менялся с кем-то дежурством, тоже делала и она. Не было ни одного дежурства, чтобы она ночью не вызвала меня к больному, хотя никакой необходимости в этом я, как правило, не видел. Приемное отделение госпиталя было практически рядом с хирургическим корпусом. Первое время, я, не понимая в чем дело, спешил в отделение. Пока смотрел историю болезни, уточнял, что с больным и почему он не может уснуть после операции, она вдруг, улыбаясь, заявляла мне: – А он уже спит… Помню, я сказал ей, как в анекдоте: – Ну и что? Будем будить его, и давать снотворное? Но вскоре я понял, что ей просто очень хочется побыть со мною наедине хоть какое-то время, а возможно соблазнить меня и затащить в постель в пустой палате или на жесткую кушетку в процедурной. В конце концов, она поняла, что, между нами, ничего не может быть, и все ночные вызовы к больным прекратились. Если действительно была необходимость осмотреть больного, она вызывала меня, но уже без заигрывания. Она перестала шутить, вернее, давить на меня, чтобы я сдался и увлекся ею. В госпитале были незамужние сестры и молодые врачи-женщины гораздо привлекательнее ее, но, к счастью, никто из них меня из числа других врачей-офицеров не выделял, «не строил глазки» и не пытался соблазнить, зная, что у меня есть жена и двое детей.Ты опоздал на месяц…
«…Я тебя никогда не забуду, Я тебя никогда не увижу…» А. Вознесенский Последний раз на своей малой родине, в городе Короча Белгородской области, я был почти сорок лет назад. После смерти жены очень хотел поехать туда – чувствовал, что скоро тоже уйду в мир иной. Боялся не успеть побывать там, где родился, крестился, учился. Годы мелькали, словно пейзаж за окном скорого поезда. Жизнь пролетела незаметно, как один год. Скоро исполнится 85 лет. Состояние здоровья с каждым месяцем медленно и уверенно ухудшалось. И я принял решение ехать. В Белгороде живет дальний родственник – сын двоюродного брата моей покойной жены. Мы переговорили с ним по Skype. Он согласился в субботу или воскресенье на своей машине отвезти меня на экскурсию в «родные пенаты». Расстояние между Белгородом и Корочей около 50 километров. Дорога отличная. Договорились, что я буду только платить за бензин. Принципиальное согласие было получено. А я всё колебался, тянул время до весны. Она пришла по календарю, но снежная, морозная, ветреная и я терпеливо ждал, когда, наконец, станет тепло и сухо. Мокрый снег, холодные дожди постоянно шли до конца апреля. Да и ехать, собственно, мне было не к кому. Родственников или друзей, у которых можно остановиться на день или два, там уже давно нет. Гостиницы в городе никогда не было. После войны у базара стоял небольшой «Дом колхозника», где останавливались на ночлег колхозники, приезжавшие из сел в районный центр по делам в учреждения или в субботу и воскресенье на базар. Существует сейчас этот «Дом» или нет я не знал. Так что оставаться там даже на несколько дней, в мои планы не входило. Хотелось просто медленно проехать по некоторым улицам и переулкам городка. Побывать у своего бывшего дома, где я вырос. Съездить на кладбище, в Белогорье. Когда-то там жили дедушка и бабушка по линии отца. Зайти в красивый храм Рождества Пресвятой Богородицы, умыться целебной водой из родника «Ясный колодец». Сходить в свою школу, городской сквер, где в юности вечерами собирались с ребятами. Возложить цветы к бюсту Героя Советского Союза летчика Володи Рощенко. До войны он жил на нашей улице, в доме напротив и, не смотря на разницу в возрасте, общался с моим старшим братом и с нами. Сфотографировать все дорогие сердцу места и уехать домой в Москву теперь уже навсегда. Где-то в душе надеялся, что во время пребывания там, может быть, смогу встретиться с кем-либо из учеников, с которыми учился почти 70 лет назад. Но живы ли мои ровесники и одноклассники? Слишком много лет прошло, как окончили мы школу и разлетелись по стране. Мечты, мечты… Кстати, когда сорок лет назад я приезжал на родину, случайно встретил в книжном магазине свою одноклассницу. Помню, что звали её Катя. Мы оба обрадовались встрече, долго вспоминали школу, свой класс. Она тогда рассказала мне о судьбе многих учителей и учеников. Была у меня ещё одна мечта. Хотел узнать хотя бы крупицы сведений о своей первой любви Лиле Романовой, с которой сидел за одним столом в школе и расстался в 1952 году во время учебы в Харькове. А вдруг, отработав после окончания института положенный срок (раньше выпускников направляли принудительно на место работы), она вернулась домой, и до сих пор живет в Короче или где-то рядом с городом, в селе? После смерти жены, перебирая архив, я наткнулся на фотографию Лили. Вспомнились чудесные школьные годы, дружба с ней во время учебы в Харькове, тяжелое расставание. Прошлое не вернуть… Я просто хотел узнать, как сложилась её судьба. Как она жила все эти долгие годы. Услышать рассказ о муже, детях, внуках и, возможно, правнуках. Она была старше меня почти на год. Многое хотел я увидеть и узнать во время этой поездки, хотя сам не верил, что эти мечты могут исполниться. …В начале мая весна все-таки пришла, не такая, как всегда, но теплая, иногда даже были жаркие дни, и я принял твердое решение, что пора ехать. Предварительно по телефону и Skype договорился с Сережей о дате приезда. Билет на поезд Москва-Белгород купил сразу «туда и обратно». Встретились мы с Сергеем в воскресенье утром на вокзале. Домой к нему не поехали – было ещё рано. Перекусили в буфете на вокзале, заправились на АЗС и взяли курс на мою малую родину. Планировали к вечеру вернуться в Белгород. Утром в понедельник Сергей должен быть на работе. День был выходной, машин на трассе мало. Дорога хорошая, без выбоин. Вспомнил послевоенные годы и грунтовую в колдобинах трассу. Я смотрел в окно машины, узнавал и не узнавал так хорошо знакомые когда-то села – Игуменка, Ломово, Алексеевка, Погореловка. Многое изменилось в области. Села разрослись, а внешне выглядели практически так же, как и в годы моей молодости. С сожалением смотрел на сгоревшие или разрушенные пустые свинофермы, коровники, раскуроченную и ржавеющую вдоль дороги сельскохозяйственную технику, заросшие высоким бурьяном когда-то бесконечные и ухоженные поля. В конце сороковых годов на окраине села Алексеевка, на возвышенности, была большая ветряная мельница. Помню, что около нее всегда и летом, и зимой стояли десятки подвод или саней. Сейчас от мельницы не осталось даже следа. Вспоминал, как в молодости, чтобы не опоздать на занятия, с товарищем шли пешком из Корочи в Белгород зимой в метель,и чтобы не замерзнуть в каждом селе пили стаканами самогон. Как в ненастную погоду, особенно весной и осенью, вместе с другими пассажирами, помогал вытаскивать из вязкого, липкого чернозёма и толкать в гору, буксующие грузовые машины. О рейсовых автобусах или такси тогда никто даже понятия не имел. Из Корочи в Белгород и обратно народ ездил только на попутных грузовых машинах, груженных бочками, досками, железными балками, какими-то ящиками и ещё чёрт знает чем. Сейчас трасса была отличная. Доехали мы быстро и без проблем. На окраине Корочи, у стадиона я попросил Сергея остановить машину. Подошли с ним к памятному камню, установленному на месте, где во время войны содержали в лагере советских военнопленных. Перед глазами, как в ускоренном кино, промелькнуло всё, что я видел здесь летом 1942 года во время войны. Потом поехали к дому, где я вырос и жил до отъезда на учебу в Харьков. Улица Карла Маркса изменилась. На дороге и тротуаре появился асфальт. Много зелени, высоких деревьев. Вместо старых и ветхих домишек стояли новые дома. Половина дома, которую когда-то занимала наша большая семья, оказалась полностью перестроенной. Исчезла любимая веранда с зарослями дикого винограда. Вместо деревянных ворот появились металлические. Дом облицевали сайдингом. Старые прогнившие деревянные оконные рамы заменили на пластиковые окна. Двор огородили высокими узорными бетонными плитами. Во дворе стояли хозяйственные постройки – сарай, летняя кухня. Очень хотелось зайти в свой двор детства, внутрь дома, но посоветовавшись с Сергеем, решил не делать этого. День выходной и тревожить незнакомых людей не стоило. Возле дома стояла небольшая беседка, обвитая диким виноградом. Обратил внимание, что на многих домах установлены антенны – «тарелки» для приема телепрограмм из космоса. Вспомнил свою высокую антенну из водопроводных труб, которую соорудили с братом, когда в 1946 году он собрал детекторный приемник. Вдоль домов тянулись желтые трубы газопровода. В дома провели электричество и радио. Появилось уличное освещение. На улице у дома увидел водопроводную колонку. Цивилизация пришла и на эту, отдаленную от центра города улицу. В бывшем детском доме, рядом с которым жила наша семья, открыли школу – интернат. Во дворе школы появилось несколько разных построек, много цветочных клумб, высокие деревья. А я вспомнил 1942 год и лагерь для советских военнопленных и евреев на территории детского дома. Хотел пройти к небольшому кургану в саду интерната, у которого венгерская жандармерия во время войны расстреляла цыганский табор. Но времени оставалось мало, а объехать надо ещё много улиц. Ехали медленно. Я рассматривал всё вокруг, стараясь запечатлеть в памяти, возможно навсегда, такие милые сердцу места, где прошло моё детство, юность. Внимательно смотрел на всех, идущих по улице и сидящих на лавочках у домов, пожилых людей, в надежде узнать в ком-то знакомые черты. Но, к сожалению, ни один человек не напомнил мне знакомое с детства лицо. Свернули на улицу Урицкого. Когда-то на ней стояли всего два или три дома. Сейчас появились добротные кирпичные дома. На углу, как и много лет назад, стоял старый деревянный дом. Раньше в нем жила учительница начальных классов Немцева Прасковья Дмитриевна. Я хорошо помнил её двух дочерей. С Ниной мы училась в одном классе. В школе меня и Нину малышня дразнила «жених и невеста», возможно, потому, что из школы мы часто возвращались вместе, так как жили почти рядом. На лавочке у дома сидела, облокотившись на палочку, бабушка в белом платочке. – Остановись у этого дома,– попросил я Серёжу. Вышел из машины и подошел к старушке. Тепло поздоровался с ней. Она, прищурившись, посмотрела на меня сквозь очки с толстыми стеклами и молча, кивнула головой. – Я могу присесть рядом с Вами? – обратился я к бабушке. Она, молча жестом, показала на лавочку. Я долго смотрел на неё, и казалось мне, что когда-то я уже видел это лицо, но не морщинистое, а совсем юное и красивое. Какое-то время мы оба молчали, а потом я сказал, обращаясь к бабушке: – В этом доме много лет назад жила учительница Немцева. Помню двух её дочерей. С одной из них, её звали Нина, я учился в одном классе. Вы ничего не знаете о судьбе этой семьи? – Как не знаю, дорогой? – усмехнулась бабушка. Я и есть та самая Нина. Она резко повернулась ко мне, долго прищурившись, всматривалась в моё лицо, а потом сказала: – Вроде лицо знакомое, а вспомнить имя, фамилию – не могу… Зрение совсем плохое, да и память стала подводить. Кто ты? Как тебя зовут-то? Откуда ты приехал? Теперь настала очередь улыбаться мне. – Нина! А ты посмотри внимательно. Неужели не помнишь своего «жениха»? Забыла, наверное, много лет прошло, дорогая. В школе нас с тобой дразнили «жених и невеста…». Вспомнила? Зовут меня Анатолий, фамилия – Комаристов. А жил я в том доме – и я показал рукой на другую сторону улицы Дорошенко. – Анатолий!? Толька Комаристов! Все! Вспомнила! Боже мой! Дай я тебя поцелую, дорогой. Как ты оказался здесь? Какими судьбами? – и, сжав губы, она беззвучно заплакала. Я подождал, пока она успокоится. – Знаешь, Нина, много лет собирался приехать, но, то здоровье шалило, то служебные или семейные дела мешали. А сейчас на всё плюнул и понял, что пришло время ехать. Решил перед смертью, пока ноги двигаются, приехать, всё посмотреть и попрощаться… – Чего мелешь то, старый… прощаться он надумал… рано ещё нам туда. Всегда успеем, – проворчала Нина. – Мы ведь, ровесники с тобой. Сколько времени думаешь побыть здесь? – Сегодня вечером или к ночи мы должны вернуться в Белгород, – ответил я. – Как это сегодня!? – удивилась Нина. – Столько лет не приезжал и сразу назад? Быстрый ты, однако, стал… – Нина! Серёжа завтра утром должен быть на работе, – пояснил я. Работа у него ответственная. Опаздывать нельзя. Да и начальник очень строгий. – А я, дура, думала, что погостите недельку. Места у меня много. Дом пустой стоит. Спокойно погуляете по городу. Всё посмотрите не спеша. Город то наш изменился здорово. Некоторые улицы не узнаешь. Послушай, моё предложение. Ты вечером отпусти Сережу домой, раз ему на работу надо, а сам останься у меня. Можешь жить сколько хочешь. Когда надоест – уедешь автобусом. Они в Белгород теперь чуть не каждый час едут. Согласен? – Нина, дорогая! Спасибо тебе за гостеприимство, но у меня на завтра на вечерний поезд билет на Москву уже взят. К сожалению, не могу я остаться у тебя – оправдывался я. – Жалко. Столько лет не был на родине, не виделся с одноклассниками, город не посмотрел спокойно. Зря ты спешишь… Ну, а на нет и суда нет, – с обидой произнесла Нина. Она засуетилась, позвала нас с Серёжей в дом. За чаем с вишнёвым вареньем и вкусными пирожками я по её просьбе довольно подробно рассказал ей о своей жизни. Она слушала внимательно, не перебивала. Потом ответил на многочисленные вопросы и терпеливо ждал, расскажет она мне о себе или нет. После небольшой паузы свой рассказ она начала издалека: – Ты помнишь, что после окончания школы почти все девчонки и мальчишки из нашего класса, и ты в том числе, уехали в Харьков. Там тогда много институтов было. А мы с подружкой поехали в Курск. Решили поступать в пединститут. Очень хотела я стать учительницей, как моя покойная мама. После окончания института по распределению направили меня в сельскую школу недалеко от Белгорода. Село было небольшое, детишек мало. Тосковала сильно по дому. Выскочила замуж за молодого агронома, прибывшего в село вскоре после меня. Родила дочку. Муж, светлая ему память, у меня оказался хороший, умный, красивый, ласковый, не курил, не пил. Дочку и меня очень любил. Сельчане уважали его. Но появились сомнительные дружки, любители выпить и закусить за чужой счёт. Постепенно научили его пить и курить. И стал он частенько прикладываться к бутылке. На водку денег не было, в селе все пили самогон. Гнали его из сахарной свеклы, да ещё и какую-то травку примешивали для крепости или дурости. Алкоголики этот «продукт» назвали «Коньяк. Пять бураков. Мария Демченко». Может быть, помнишь, такую колхозницу? Собирала большие урожаи сахарной свёклы. Однажды, гуляя с друзьями, муж не рассчитал дозу, основательно перебрал и утонул в мелкой речушке, где воробью по колено. Дружки пытались спасти его, но сами на ногах не стояли, да и поздно заметили, что его с ними нет. Намаялась я одна с дочкой. Жить было негде. Снимала комнатку у одной бабушки. Отработала в селе положенный срок и вернулась домой к маме. Дала зарок замуж больше не выходить. Мама долго болела и вскоре умерла. Сестра вышла замуж и уехала с мужем куда-то на Север. Дочка выросла, окончила школу, но не пошла по нашим с мамой стопам. Поступила в мединститут. На последнем курсе вышла замуж за однокурсника. Приехали сюда. Она работает окулистом в больнице, а муж – хирургом. Родила мальчика. Внук у меня есть. Антошкой назвали… Мальчишка – прелесть! Квартиру хорошую получили рядом с больницей. Машину иностранную купили. Часто приезжают ко мне, продукты привозят. По хозяйству помогают. Советуют продать эту избушку и переехать к ним. А я не хочу. Вот так одна и осталась. Решила доживать свой век в родном доме. Слава Богу, ещё сама себя обслуживаю… Она замолчала и тяжело вздохнула. – Да, Нина, что у меня, что у тебя сложной оказалась жизнь, – сочувственно произнес я. – Скажи мне, если знаешь, а кто ещё из наших одноклассников жив? Может быть, кто-то живет в городе или в ближних селах? Она отрицательно покачала головой: – Не знаю. Я после возвращения домой работала в сельской школе. В городе бывала редко. Ни с кем не встречалась. – Нет, подожди… – Кажется, соврала я… Однажды мама заболела и послала меня в воскресенье на базар. Там я случайно встретила Лилю Романову. Она с нами в одном классе училась. Когда она назвала это имя, у меня внутри всё ёкнуло: «Боже! Нина! Ведь она должна знать хоть что-то о её судьбе?». – Понимаешь, все девчонки вышли замуж, уехали кто куда,– продолжила Нина. Ребята практически тоже все разъехались. В Курск, Белгород, Харьков, Старый Оскол, другие города. У нас ведь кроме маслозавода, мясокомбината и плодоягодного комбината работать больше негде. А жить то надо. У всех появились семьи, дети. Нина снова замолчала, задумалась о чём-то своём. Молчал и я. Было видно, что она вспоминает прошлое с трудом и тяжело. – Нина! Если можно, расскажи мне про Лилю подробнее – попросил я. Ты знаешь, что мы дружили с ней в школе. Потом ещё и в Харькове года три встречались. – Да. Хорошо знаю. Между прочим, в 10-м классе на тебя многие девчонки засматривались. Но Вы с ней были «не разлей вода»! – и она лукаво улыбнулась. – Мы расстались с Лилей в 1952 году,– сказал я. Влюбился в другую девочку, оставил её. Тяжело расставались. Хорошая она была подруга, верная, нежная. А женился на студентке того же пединститута. Прожили мы с женой много лет. Восемь лет назад она умерла. Вдовец я теперь. Покойной жене слово дал, что после её смерти жениться не буду. Лиля раньше меня окончила институт, и я потерял её следы. Говорили мне, что, якобы, она получила назначение в одну из областей Западной Украины. А там в те годы в лесах еще свирепствовали бандеровцы. Убивали врачей, учителей, военнослужащих. Не щадили коммунистов, комсомольцев, работников учреждений, инженеров, приехавших из России. Не нравилась им советская власть… Оккупантами нас считали. – Она рассказывала, – продолжила Нина, – что довелось ей пережить в то время. Угрожали ей постоянно, нападали, оскорбляли. Ночами не спала – ждала, что в любое время в доме могут появиться бандиты. Квартиры служебной не было. Снимала комнату у двух стариков. Относились они к ней, как она говорила, по-доброму. Возможно потому, что, якобы, какой-то их дальний родственник был среди этих бандитов. И они не хотели лишних встреч и бесед с сотрудниками НКВД. Отработав положенный срок, Лиля сразу уехала домой к родителям. …Ну, ты знаешь, что на базар мы всегда ходили и ходим за покупками, а не на свидания. Поэтому долго поговорить там с ней мне не удалось. Поскольку она и я спешили домой, договорились, что будем по возможности общаться и иногда встречаться у неё или у меня. Больше мне никого из бывших одноклассников за все эти годы встретить не довелось. – Она была замужем? – спросил я Нину. – Да, была. После возвращения домой некоторое время работала в школе в селе Бехтеевка, а потом её перевели в нашу школу, где мы когда-то все учились. Вышла замуж за учителя истории, родила девочку. Жили с её родителями, но они, оставив им квартиру в центре, недалеко от почтового отделения, что было на улице Интернациональной, вскоре уехали на свою родину в Волоконовку, откуда приехали к нам. Это не очень далеко. Там у них оставалась одна бабушка совсем старенькая. Через два или три года Лиля разошлась с мужем. О причине развода она никогда не говорила, а я не спрашивала. «Чужая жизнь – потемки» …Знаю, что больше замуж она не выходила. После того, как скончалась бабушка, и скоропостижно умер её отец, она уехала к маме, которая осталась одна. Кроме Лили детей у них не было. Перед её отъездом к маме мы долго сидели с ней в беседке у меня в саду. Вспоминали школу, друзей, родителей. Я иногда думаю, за что Господь Бог наказал нас всех. И тебя, и Лилю и меня… Мы обещали хоть изредка писать короткие письма друг другу, обменялись адресами. Но до сих пор, ни я, ни она так и не написали друг другу, ни строчки. А почему – и сама не знаю. Не помню я, куда спрятала её адрес. Но ты не волнуйся – я его обязательно найду, переберу всё бумажки до одной. Я все их складываю в один ящик своего комода. Не волнуйся, найду. А если не найду у себя, попрошу у её дочери. Она здесь работает на маслозаводе экономистом. Напишу Лиле, что ты был здесь, очень хотел встретиться с ней, отправлю ей твой адрес. Ты свой адресок напиши мне в тетрадку, иначе я обязательно потеряю его. Я думаю, вот что… Может быть, ты съездил бы к ней – это не очень далеко. Дай Бог ей здоровья… Она ведь старше нас с тобой на целый год. Да… Забыла сказать, что месяц назад Лиля приезжала к дочке в гости на день рождения. Гостила у них, пожалуй, дней семь. Приезжала ко мне с дочерью на красивой иностранной машине. Правда, спешила очень домой, и поговорить толком мы так и не успели. Нина замолчала. Потом посмотрела на меня и грустно произнесла: – Тебе, Толенька, чуть раньше надо было приехать. Мог бы повидаться с Лилей. Ты опоздал на месяц… Я не рассчитывал, что встреча с Ниной будет такой долгой. Впереди у меня с Сергеем было ещё много объектов, где мы планировали побывать, а день убывал прямо на глазах. Но так просто подняться и уйти от Нины я тоже не мог. И она, и я понимали, что это наша последняя встреча, и мы больше никогда не увидимся на этом свете. Прощались мы с Ниной долго. День заканчивался. Мы с Сергеем торопились, но успели побывать везде и посмотреть почти всё, что планировали. Проехали на улицу Карла Либкнехта, где я жил с родителями в начале 30-х годов, на городское кладбище, на котором похоронены мои тётя Катя и бабушка. Могилы их не нашли – слишком много прошло лет с тех пор, когда их похоронили. Съездили в Белогорье, где когда-то жили бабушка и дедушка – родители отца. И, главное, зашли в Храм Рождества Пресвятой Богородицы. Я долго стоял перед красивым иконостасом, вспоминая, как когда-то школьником привозил сюда зимой на санях свою бабушку на праздник Рождества Христова. Возвращаясь в Белгород поздно вечером, я все время ругал себя. Мне бы приехать всего лишь месяц назад или немного раньше. Но судьба распорядилась по-своему. Я опоздал. Совсем немного – всего на месяц. До самого Белгорода в моём мозгу все время звучали слова Нины: – Ты опоздал на месяц … – Ты опоздал на месяц… – Ты опоздал на месяц… А мне казалось, что я опоздал на всюжизнь. * * * Прошло несколько недель. Я уже потерял надежду на получение ответа, как вдруг получил письмо, но не от Лили, а от её дочери. Она писала мне: «…Мама после возвращения от нас домой вскоре простудилась и лечилась по поводу воспаления легких в местной больнице. Болезнь протекала очень тяжело с высокой температурой, сильным кашлем. Нужных лекарств мы не смогли достать, даже в Белгороде. Дышала мама с большим трудом, а кроме кислородной подушки в больнице ничего не было. Я думаю, что Вы хорошо представляете уровень обследования и лечения в таких больницах, как наша. Мы с мужем настаивали на переводе её в областную больницу, но нам дали понять, что больную в возрасте старше 80 лет в таком состоянии с тяжелой пневмонией нельзя транспортировать и, самое главное, её там никто не положит в стационар. Через несколько дней ночью она умерла. Хоронили её рядом с бабушкой и отцом. На могилу мы положили красивый венок от Вас с надписью: «Дорогой Лиле! От одноклассника и друга юности Анатолия Комаристова». Письмо бабушки Нины о том, что Вы были у неё, мама успела прочитать до ухода в больницу. Видели бы Вы, как она радовалась этому письму. Перечитывала много раз и при этом всегда сильно плакала. Но написать Вам ответ уже не успела. Когда я ещё училась в школе, и у нас с ней зашел разговор о возможности дружбы мальчика и девочки, мама рассказывала мне о вашей настоящей дружбе в школе и Харькове. Уважаемый, Анатолий Ефимович! Если Вы надумаете приехать еще раз в Корочу, мы будем рады видеть Вас у себя. Наш адрес и телефоны…». В конверте были две цветных фотографии – Лиля, дочь и уже совсем взрослая внучка. На втором снимке – свежая могила в венках и цветах. На красивом кресте в рамке большая фотография Лили. Я долго смотрел фотографии и чувствовал, что ещё немного и по щекам покатятся слезы… Я опоздал приехать всего на месяц, и теперь буду считать себя виноватым перед Лилей до конца своей жизни. Мысленно каждый день я просил у неё прощения. Я не считал себя верующим человеком, но сейчас был твердо уверен, что она слышит мои слова… * * *Королева красоты
Боже мой! Как быстро летит время! Казалось, ещё вчера Ангелина играла с детьми в песочнице. Лепила куличи, строила красивые замки, башни. В песочнице она была главным архитектором, строителем, простой рабочей. Малыши подчинялись ей беспрекословно. Бог наградил её необычайной красотой. Взрослые, постоянно сидевшие на лавочке около песочницы, называли её «Королева красоты» или «Ангел». Казалось, что, если ей прикрепить большие белые крылья, она будет парить над всеми или улетит высоко на небо. Но песочница кончилась – Ангел как-то быстро улетел в детский сад, а потом ещё быстрее в школу. Кто конкретно внушил девочке, что она очень красивая, сейчас уже никто не установит. Но, несмотря на свой юный возраст, она быстро поняла это. Ей казалось, что и в школе с ней будут нянчиться, как дома и во дворе. Погладят по головке, дадут конфетку, будут звать только Королева красоты или Ангел, скажут ласковые слова, и даже за неправильный ответ на вопрос поставят хорошую оценку. Она оказалась в классе, который вела строгая и справедливая учительница. Для неё все ученики были одинаковые и Ангелина никаких поблажек, как она не пыталась, не получила. Училась она без всякого желания, скажем прямо, плохо. Да и стремления учиться у неё особого не было. Получала в основном тройки, но относилась к ним настолько спокойно, что мама однажды сказала ей при отце: – Послушай меня, доченька. Ты, Королева красоты, о поступлении со своими тройками в институт и не мечтай. Тебя не примут ни в один ВУЗ. Хорошо ещё, если в какой-то колледж возьмут, где научать правильно кирпичи класть или стены красить. Судить будут не о красоте твоей, а по уровню знаний. Берись за ум, пока не поздно. И тут же получила ответ: – А я и не собираюсь поступать в институт. Я буду сниматься в кино. Все говорят, что с моей внешностью я буду работать на киностудии или в театре. Свою жизнь я должна посвятить искусству. Между прочим, со мною по этому вопросу уже беседовал один опытный человек с киностудии «Мосфильм». К этому времени Ангелина уже была не девочкой с косичками, а красивой молодой девушкой. Стройная, высокая грудь, осиная талия, красивые ножки, широкие и плотные бедра. Бог наградил Ангела красотой, но голоса, способности красиво танцевать или с выражением читать стихи – не дал. Кроме нескольких коротких стихотворений Пушкина и басен Крылова, она ничего не знала. В этом отношении она была никто.В десятом классе Ангелина увлеклась противоположным полом. Вокруг неё крутились школьные красавцы, желающие привлечь к себе её внимание разными путями. Но неизвестно откуда и когда около Ангела появился симпатичный и элегантный молодой мужчина. Звали его Алик. Как потом стало понятно, Алик хорошо знал, кого он искал в школе, кто нужен ему и его будущим клиентам. Организатор и содержатель притона он, как, обычный сутенёр сам искал красивых девочек среди выпускниц школ и молоденьких студенток для вовлечения в занятие «древнейшей профессией». Он был гораздо старше Королевы. Было видно, что со школой он расстался уже давно. Но где он жил, кем работал, на что жил – никто не знал. И учителя, и ученики обратили внимание, что почти через день он встречает Ангелину после уроков обязательно с букетом цветов. Иногда он появлялся в школе среди дня. Приносил цветы Ангелине, её учительнице и молча, уходил. Родителей Королевы приглашали в школу, говорили им о возможном пагубном влиянии Алика на Ангела. Те в свою очередь пытались образумить дочь, но она была непреклонна. Алик ей безумно нравился. Отец Ангелины был офицером, часто пропадал в командировках, а мама не могла справиться с ней. Слишком поздно они взялись перевоспитывать её. Когда отец бывал в командировке, она стала часто возвращаться домой после полуночи или под утро. Иногда матери казалось, что от нее пахнет табаком и она не совсем трезвая. Родители чувствовали, что дочь под влиянием Алика попала в преступную среду, которая затягивала ее все больше и больше. Её научили курить сначала сигареты, а потом дали попробовать какую-то травку. Ангел постепенно становилась наркоманкой. Однажды, когда она «обкурившись» совсем плохо соображала, где находится и что с ней происходит, ей ввели внутривенно какой-то препарат. Она перестала воспринимать окружающее. Начались зрительные галлюцинации, судороги, появилась агрессивность. Она рвалась куда-то бежать, кого-то искать и потом крепко уснула. Алик был рядом. Он руководил процессом. Пока Королева спала, забрал из её сумочки все бумажки, записную книжку, мобильный телефон (оставил только маленькое зеркало, расческу и помаду) и, когда она полностью пришла в себя, тихо сказал ей на ухо: – Все, Королева! Теперь ты со мной. Будешь временно работать в моей команде. Твоя красота отличная приманка, а главная роль, которую ты будешь играть – принимать очень дорогих, как их зовут, VIP клиентов. Подчиняться будешь только мне. Богатые клиенты будут хорошо платить за такую красоту. У нас с тобой будет много денег. Через некоторое время, чтобы не оказаться опять за решеткой, а я уже бывал там, я брошу опостылевшую мне работу с девочками легкого поведения. Если нам удастся накопить приличную сумму денег, а я в этом не сомневаюсь, мы улетим с тобой в Италию или Испанию навсегда. Отдавать тебя кому-либо я не собираюсь. Ты станешь моей женой. Я влюбился в тебя, как только увидел в первый раз, еще, когда приходил в школу. У меня было много женщин, но такой как ты я не встречал. Про кино забудь. Такая ты там никому не нужна. Если ты не бросишь наркотики, к которым приучал тебя и я, твой путь лежит только на трассу, так называемую, «ленинградку». Знаешь такую дорогу? Нет? Отвезем, покажем. Можем даже сегодня, после полуночи, если ты в «рабочем состоянии». У меня есть шикарная квартира на Юго-Западе, где ты с одной из девочек какое-то время будешь жить, и помогать принимать VIP клиентов. Через два дня она приедет из Киева. Её зовут Оксана. Она старше тебя и гораздо опытнее. Будет учить тонкостям «самого древнего искусства». Честно скажу – мне тебя жалко. Такую красавицу вывозить на трассу и продавать дальнобойщикам или крутым ребятам даже за большие бабки – я не желаю. Ты заслуживаешь большего. И ещё. Запомни – наркотиков больше не получишь. Я не хочу, чтобы ты, моя будущая красавица жена, стала наркоманкой. Ты гораздо приятнее в нормальном состоянии, а не «обкуренная». В свое время мне пришлось всё это пройти, но у меня хватило силы воли, вовремя соскочить с иглы. Ангелина слушала его, молча, понимая далеко не всё, что он шептал ей. – Косой, Босяк, – обратился Алик к двум молодым ребятам,– отвезёте красавицу в наш отель. И смотрите мне без фокусов. Тронете девчонку – убью обоих… Ангел! Если вдруг остановит полиция, молчи, как рыба. Ты хочешь стать артисткой, вот и сыграй им глухонемую. Иначе мы больше не увидимся. Босяк, смотри за ней в оба глаза. – Али-Бабай, не волнуйся. Все сделаем, как положено, по высшему разряду, – сказал Босяк. У Косого (он был маленького роста, какой-то хилый) действительно было выраженное косоглазие, а Босяк, несмотря на свою кличку, был обут в модные импортные туфли. На иномарке с тонированными стеклами они отвезли её в трехкомнатную квартиру недалеко от метро «Ясенево». Квартира была на 15 этаже. Показали богато обставленные комнаты, предупредили, что в холодильнике есть всё, чтобы питаться самой и угощать будущих клиентов. Замкнули квартиру и уехали, пообещав периодически приезжать по команде Алика для решения бытовых вопросов. Замыкая входную дверь, Босяк грубо сказал: – И не вздумай даже пытаться сбежать или выбрасывать ещё какие-либо шуточки. Кончишь плохо. Али-Бабай, не любит долго возиться с такими несговорчивыми красавицами. У него есть знакомые ликвидаторы. Только успеешь взмахнуть, своими белыми крылышками и тебя уже нет. Никто никогда не будет искать и не найдет закатанную под асфальт красавицу. И ещё. Если появится нужный клиент, тебе позвонят и предупредят, что надо сделать. – А телефон работает? – спросила Ангелина. – Когда надо – заработает. Не волнуйся. Оставшись одна в квартире, она горько заплакала. Только теперь ей стало понятно, в чьи лапы попала, кто будет торговать её телом и кем она может стать совсем скоро, может быть и сегодня. Она металась по квартире, как загнанный зверь, не зная, как вырваться на свободу. Подошла к окну. Оно было закрыто наглухо. Вверху его форточка величиной чуть больше почтовой открытки. Дверь на застекленный балкон забита. Уплотненные каким-то звукопоглощающим материалом двойные входные металлические двери замкнуты на несколько замков. Паспорт у Алика. Городской телефон не работает, а мобильный из сумки исчез. Попыталась найти в квартире какой-либо металлический предмет, с помощью которого можно было бы открыть дверь на балкон или окно. Но кроме тупых столовых ножей на кухне ничего не нашла. В прихожей на подставке стоял только большой электрический утюг. Ангелина пыталась кричать, стучать по толстым ворсистым коврам на полу, в потолок, но звукоизоляция в квартире была сделана добротно. Её никто не слышал. Было ощущение, что в подъезде больше никто не живет. Королева никогда не отличалась логическим умом, но сейчас, сев в кресло, стала упорно перебирать в памяти возможные варианты своего освобождения. Остаться здесь – означало полностью опуститься на дно. Планы были один страшнее другого. Перебрав ещё несколько вариантов, она решила, что в качестве оружия своего освобождения использует утюг. Но для этого надо, чтобы приехал только один помощник Алика. С двумя ей не справиться. Лучше если бы приехал Косой. Он выглядел явно слабее, как физически, так и умственно, чем Босяк. …Мама Ангелины просидела всю ночь у телефона, но звонка дочери так и не дождалась. Рано утром сумела позвонить мужу. Рыдая, рассказала, что Ангелина не ночевала дома и не звонила. Её телефон тоже не отвечает. После некоторого молчания отец, вздохнув, сказал: – Допрыгалась наша Королева. Слушай меня внимательно. Срочно обзвони всех её подружек. Может быть, она осталась у кого-то ночевать, и ещё спит. Если не найдешь, иди в милицию и пиши заявление о пропаже дочери. Я постараюсь вечером вылететь домой. Не реви. Возьми себя в руки. Ангела найдем. Да… Ты обязательно попробуй разыскать телефон того самого красавчика. Кажется, его зовут Алик. В милиции, если сможешь, опиши его портрет. Всё… Ангелина, как сидела в кресле, так и задремала. Проснувшись рано утром, она уже чётко знала, что будет делать, если приедет Косой. План был прост. Она скажет ему, что сломался холодильник.
Поставила утюг на тумбочку рядом с холодильником. Подумала, что как только Косой нагнется или еще лучше встанет на колени, чтобы осмотреть мотор и разные трубки, она ударит его сзади утюгом по голове. Главное – не «переборщить». Она не планирует убивать его. Надо, чтобы он выключился на короткий промежуток времени. Затем она возьмет у него телефон, ключи от квартиры, быстро замкнёт входные двери и исчезнет из этого дома. Куда она побежит – в милицию, домой или к подружке – она не думала. Надо выполнить свой план, вырваться из заточения, а там будет видно, что делать дальше. Теперь нужно дождаться звонка от Алика или его помощников. Через некоторое время зазвонил телефон. Ангел вздрогнула. Никто не проинструктировал её, и она не знала, как ей следует отвечать на звонки. Поэтому просто сказала: – Я Вас слушаю… Звонил Алик. – Привет! Это я. Как ты отдохнула, Королева? Как чувствуешь себя в новой квартире, какие есть проблемы, просьбы и не нужна ли помощь. Ответ у Ангела уже был заготовлен. Она сказала: –Ты знаешь, когда я открыла холодильник, чтобы взять минеральную воду и что-нибудь поесть, оказалось, что в морозилке и камерах внутри все растаяло. Надо срочно чинить его. Я устала ползать вокруг него с тряпками и вытирать воду и какое-то масло. – Послушай, Ангел! Выключи холодильник из сети и жди. Я сейчас же пришлю Косого. Он когда-то работал учеником в мастерской по ремонту бытовых приборов и может быть знает, что надо делать. «Господи! Слава тебе! Он пришлет Косого. Хорошо, если одного…», – обрадовалась Ангелина. Открыла дверцу холодильника, налила в морозилку и на полки горячей воды, разлила воду вокруг холодильника и несколько ложек растительного масла. Смочила полотенце в этой смеси и села в кресло. Ожидание Косого ей показалось вечностью. Она нервничала, сердце учащенно билось. Косого все не было. Наконец, в замках входных дверей послышались щелчки, и вошел Косой с небольшим чемоданчиком в руках. Ключи от дверей и мобильный телефон положил на тумбочку в прихожей. – Ну, показывай, что тут у тебя случилось. Сколько раз говорил, что пора бы уже давно купить новый холодильник. Экономит Бабай, – проворчал Косой. Увидев маслянистую лужу на полу, смачно выругался и стал открывать свой чемоданчик. Как только он, отодвинув от стены холодильник, присел на корточки, Ангелина, стоя позади его, ударила Косого по голове утюгом. Он упал лицом в лужу. Проверять, жив он или нет, она не стала. Быстро схватила с тумбочки ключи, телефон и метнулась к входной двери. С перерывами звонили городской и мобильный телефон. Она была уверена, что звонит Алик. Боясь, что Косой очнется, она выбежала на площадку, замкнула входные двери. Ключи от квартиры бросила в мусоропровод и буквально помчалась по лестнице вниз. Ждать пока придет лифт не стала. Побоялась встретиться с кем-либо из жильцов. Лишние свидетели ей были не нужны. Спустившись на первый этаж, осторожно выглянула на улицу. В машине, на которой приехал Косой, никого не было. Отойдя от дома, Ангелина достала телефон Косого и попыталась позвонить домой. Модель телефона была новой, но она сумела набрать домашний номер. Отозвалась мама. – Мамочка, родная! Я жива. Всё нормально. Я убежала из квартиры, где меня держали. Но у меня нет денег. Пробую поймать такси или частника и сейчас приеду. Приготовь деньги для расплаты с шофером и стой у подъезда. Остальное расскажу потом. Все. Жди. После встречи с мамой, вдоволь наплакавшись, Ангелина сказала ей: – Оставаться дома я не могу. Меня будут искать, возможно, с милицией. Я ударила Косого по голове тяжелым утюгом. Жив он или нет – я не знаю. На дачу ехать нельзя. Дорогу туда они знают. Мамочка! Подумай, где я могу спрятаться на некоторое время. Когда прилетает отец? – Кажется, вечером, – ответила мама. – Ты уже была в милиции? – спросила Ангелина. – Нет. Я только собралась идти, и ты позвонила. – Тогда закрываем квартиру и едем к бабушке или к кому-то из твоих подруг. Только подальше от дома. Алик не успокоится, пока не поймает меня. Сомневаюсь, что он обратился в милицию, если Косой пришел в себя. Второй комплект ключей от квартиры в «Ясенево» у него, наверняка, есть. Алик понял, что события развиваются совсем по другому плану. Он знал Уголовный Кодекс РФ, как первоклассник букварь. Хорошо понимал, что, если все раскроется, ему грозит «новая ходка в зону», причем могут добавить срок ещё и за похищение человека. Срочно сам поехал в «Ясенево». Косой сидел в маслянистой луже, облокотившись на холодильник, и тихо стонал, держась за окровавленную голову. Алик не стал вызывать скорую помощь, чтобы не называть адрес, и сам отвез его в травматологический пункт. Легенду об обстоятельствах, полученной Косым травмы головы, они сочинили на ходу. …Вечером прилетел отец. На семейном совете решили, что Ангелина будет временно жить у бабушки, в другом районе города, пока шум вокруг её побега не затихнет. Но возник целый ряд вопросов. Не будет же она сидеть в квартире целыми днями и гулять только на балконе. И потом, может быть ей надо пока поработать? Неважно кем – уборщицей или дворником. Отец сходил в домоуправление и договорился, что дочку временно возьмут на работу уборщицей подъездов. Ангелина попыталась протестовать (будущая актриса кино моет коридоры, лифты и лестницу!), но отец прикрикнул на неё, и она замолчала.
В такой напряженной обстановке прошло около двух недель. Ангелу очень хотелось поехать в свой район, увидеться с девчонками, побыть дома с родителями. Но никто не мог дать гарантию, что Алик прекратил за ней слежку и она снова не окажется заложницей или будет вообще убрана, как главный свидетель. Тем более что отец однажды, возвращаясь со службы, видел недалеко от своего дома подозрительную машину с тонированными стеклами. Кто был за рулем рассмотреть он не смог. А останавливаться рядом с машиной не стал. Он сделал вывод, что Алик не оставляет дочь без присмотра. Ангелине и жене на всякий случай рассказал об этом. Игра в «кошки – мышки» продолжалась. Мама как-то в разговоре с отцом с раздражением сказала ему: – Ваня, послушай меня. Ангелина так и будет всю жизнь скрываться? Может быть, ты сходишь в милицию и расскажешь всё, как было? Должны же они таких дельцов привлекать к уголовной ответственности, закрывать притоны и что-то делать с сутенёрами. Если Ангелина не убила тогда этого, у которого глаза в разные стороны, на этом всё и закончиться. Тебе надо переговорить с Аликом, чтобы он прекратил преследовать нашу дочь и пригрозить ему обращением в милицию. Так дальше жить нельзя… – Ты права. Я пойду в милицию, как только вернусь из командировки. У меня очень важные дела и я не могу срывать ответственное задание. Я прилечу через два дня. – Боже! Как я устала от твоих командировок. У тебя на всё есть время, а вот для решения судьбы собственной дочери – нет, – сказала мама и заплакала. После приезда отец, как и обещал, сходил к начальнику отделения милиции. Беседа была долгой, напряженной. Заканчивая разговор, подполковник милиции сказал ему: – Иван Сергеевич! Ну что Вы от нас хотите? Слава Богу, дочь жива, здорова. Молодец, что вырвалась из их лап. Притон мы обязательно ликвидируем. Его организатора мы найдем. Спасибо Вам за информацию. Он пойдет под суд по ряду статей и получит приличный срок. Девочек привлечем к административной ответственности. Заплатят приличный штраф, но ведь все так и останется. Нужен более строгий закон о борьбе с «ночными бабочками». Поверьте, мне, что бороться с этим злом нам не так просто. Вы согласны? А тут ещё и некоторые наши сотрудники, к сожалению, «крышуют» их. Троих уже уволил. Очень любили девочек… Ангелина вернулась домой. Вела обычный образ жизни. Упорно занималась – мечты об учебе не оставляли её. Кино, театральная сцена её больше не интересовали. Она решила стать юристом. Постепенно, всё, что было с ней, стало забываться.
Про Алика и его друзей ничего не знала. Хотя где-то в глубине души иногда очень хотела увидеть его. Постоянно ловила себя на мысли, что любит его. Но связывать свою жизнь с человеком, принесшим ей больше горя, чем любви, она пока не планировала. Однажды вечером зазвонил телефон. Трубку взял отец. – Алло! Слушаю Вас, – сказал он. – Добрый вечер, Иван Сергеевич! Простите за поздний звонок. Просто я долго не решался Вам позвонить. Это Алик, – прозвучало в трубке. – Я очень прошу Вас найти время и встретиться со мной. Я должен с вами поговорить по очень важному для меня вопросу. Прошу Вас, не отказывайтесь от встречи со мной. Мне это очень нужно. Не бойтесь меня. Я приду один, без оружия. Если Вы не хотите видеть меня в доме, давайте встретимся в ресторане или кафе. Но я очень хотел бы, чтобы во время беседы присутствовала Ваша супруга Вера Ивановна и Ангелина. Прикрыв трубку телефона, отец сказал жене и дочери: – Звонит Алик. Просит нас принять его по весьма важному вопросу. Ваше мнение, дамы? В комнате наступила тишина. Все думали. Первой ответила Ангел: – Папа! Пусть приходит, но только один. Интересно! О чем он хочет поговорить с нами? Соглашайся. – Хорошо, – ответил отец. – Алик! Я не знаю Вашего полного имени и отчества… – Александр Васильевич, – перебил его речь Алик. – Александр Васильевич! Мы ждем Вас завтра в 19 часов. Дом и подъезд Вы знаете, 7-й этаж, квартира 251. До встречи. Всего доброго. На следующий день ровно в 19 часов в квартиру позвонили, но как-то осторожно, не назойливо. – Ну, что иди, открывай, – улыбнувшись, сказал отец Ангелине. – Пришел наш или твой гость. Будем разговаривать пока, правда, непонятно, о чем… Ангелина открыла входную дверь. На площадке стоял улыбающийся Алик с большим букетом цветов, тортом и красивым пакетом, из которого выглядывала золотистая упаковка горлышка «Шампанского». – Ну, здравствуй Ангел! Можно мне войти? Или сразу поворачивать назад? – и снова улыбнулся. Когда он улыбался, на щеках у него появлялись симпатичные ямочки. Ангелина была несказанно рада, что видит его таким свободным, весёлым и чуть не бросилась ему на шею. Но прошлые события удержали её от эмоционального порыва. – Проходи, смелее, раз пришел, – и тоже улыбнулась. Он снял в прихожей красивые туфли, взял в руки свои презенты: – А где родители? – Они в большой комнате. Встречать тебя поручили мне. Проходи, пожалуйста.
Знакомство родителей с Аликом было легким и непринужденным. Было такое ощущение, что они знают друг друга много лет. Алик вручил цветы Вере Ивановне, поцеловав при этом руку, обменялся крепким рукопожатием с Иваном Сергеевичем, поставил на стол коробку с тортом и бутылку «Шампанского». Ангелина принесла для цветов красивую хрустальную вазу и поставила её в центр круглого стола. – Королева! А где бокалы? Перед важной беседой мы все должны промочить горло. Быстренько неси, – сказал отец. Когда стол был полностью сервирован, выпили за знакомство и встречу шампанское, отец уже с серьёзным видом обратился к Алику: – Так о чём Вы хотели с нами поговорить, Александр Васильевич? Мы готовы выслушать Вас. – Поскольку у Вас в квартире никто не курит, разрешите мне вместо сигареты глоток шампанского? Можно? – спросил Алик. – Да. Конечно, – ответил Иван Сергеевич. Алик глотнул шампанского, несколько секунд молчал, а затем сказал: – Чтобы у вас по ходу беседы не возникали вопросы ко мне, я прошу Вас внимательно выслушать все, что я расскажу Вам. Тогда вам будет легче понять происшедшее за последнее время. Но перед этим я хочу попросить у всех Вас прощение, за допущенные мною поступки по отношению к Ангелине и Вам. Простите меня, ради Бога… Я не хотел никого обижать. А теперь о себе. Родился я в семье офицера. Мама работала преподавателем. Жили мы в Ясенево в прекрасной квартире. У меня была младшая сестрёнка. Горе в семью пришло внезапно, «когда его совсем не ждешь». В страшном ДТП на кольцевой дороге, она была тогда узкая, разбитая (водители звали её «дорога смерти») погибла вся моя семья. Спасти смогли только меня. Мне было шесть или семь лет. Больше года я валялся по различным больницам. Старенькая бабушка, мама отца, оформила опекунство, переоформила на меня квартиру в «Ясенево». Меня подлечили. Но бабушке было тяжело управляться со мной. Других родственников не было, и тогда меня отдали в детский дом, где я рос до совершеннолетия. Потом было профтехучилище, откуда я попал на экспериментальный завод. Бригада была весёлая. Начинался и кончался рабочий день только с бутылки водки или вина. Поскольку в бригаде я был самым молодым, за напитками гоняли меня. Однажды, когда ни у кого не было денег, стащили какую-то важную деталь из особого цветного металла и отправили меня с ней в пункт приема металлолома. Приемщик мне хорошо заплатил, и я принес даже две бутылки. Вскоре стали искать деталь и заподозрили в воровстве одного из рабочих. На маленькой сходке рабочие попросили меня взять ответственность за кражу на себя, ибо на суде мне молодому и «дурному» много не дадут, а у них у всех семьи, дети. Я понял, что должен выручить их и на полтора года оказался за решеткой. В лагере я подружился с пожилым осужденным. Он был худой, как скелет, непрерывно кашлял. Очевидно, у него был туберкулёз. Я общался с ним все время, но Господь Бог уберег меня – я не заболел. Перед моим освобождением он дал мне письмо и адрес одного человека. Сказал, что в письме просит его помочь мне как-то устроиться на воле. Он, якобы, содержал притон и был известным в прошлом сутенером. Так я оказался среди жриц любви. У меня была одна задача – искать красивых молоденьких девочек, оканчивающих школу, и студенток. В поисках девочек я оказался в школе, где училась Ангелина. Я влюбился в неё с первого взгляда, как говорят, без памяти, и даже не думал говорить о ней своему шефу. Ждал, когда ей исполнится 18 лет, и я смогу жениться на ней. Кстати, шефа вскоре посадили, за прошлые преступления, и коллектив решил, что содержать притон буду я. – А зачем Вы приучали её к наркотикам, спиртным напиткам и даже устроили похищение? – резко перебила Алика Вера Ивановна. – Это была психологическая проверка. Я даю Вам слово, что Ангела никто не думал даже пальцем трогать, в том числе и я, покушаться на её честь. Все знали, что в случае чего, будут иметь дело со мной. Это она может вам подтвердить сама. И потом, как Вы думаете, разве я взял бы себе в жены наркоманку и проститутку? – Мама! Это правда. Он обещал на мне жениться, бросить притон и, накопив денег, собирался навсегда уехать со мной в Италию или Испанию, – подтвердила Ангелина. – Вот практически и все, что я хотел рассказать Вам о себе и своей жизни. Спасибо Вам за внимание. Могу сообщить, что месяц назад я оставил свой «черный бизнес» потому, что как говорят «на зону», даже врагу, попадать не желаю. Теперь я простой гражданин, честно работающий. Получаю пока не так уж и много, но перспектива хорошая есть. Он замолчал на несколько минут, как бы собираясь с мыслями, а затем твердо сказал: – К вам я пришел с большой просьбой – я хочу просить руки Вашей дочери. Я не смогу жить без неё. Я очень люблю её. Ради Бога! Не отказывайте мне! Квартира у нас есть. Три больших комнаты, вся обстановка. Нам ничего не надо. Со временем купим машину, дачу. Сомнительным бизнесом я заниматься больше никогда не буду. Прошу Вас благословите нас. Если хотите я могу стать на колени и дать вам клятву, что никогда не обижу Ангела, Вас и… Ваших внучек и внуков.
По щекам Алика катились слезы… – Александр Васильевич! Успокойся, не надо слез, иначе мы тоже все заплачем, – сказал Иван Сергеевич, – дай нам несколько дней на раздумье. Учитывая всё, что было до этого, такие решения надо принимать без спешки. Мы дадим тебе ответ через пару дней. Нам надо ещё раз обсудить всё и хорошо подумать. Ты согласен? – Согласен, – тихо ответил Алик. Вера Ивановна и Ангелина сидели, молча, опустив головы. Дни ожидания решения родителей Ангелины Алику показались вечностью. Звонка от них всё не было. Несколько раз он порывался позвонить им сам, но набрав номер телефона, сразу опускал трубку на рычаг. На третий день вечером телефон, наконец, настойчиво напомнил о себе. Схватив трубку, Алик почти закричал: – Да!!! Сердце готово было выскочить из грудной клетки. Звонил Иван Сергеевич, но в его голосе Алик сразу почувствовал нотку грусти. После взаимных приветствий Алик, как ему показалось, закричал ещё громче: – Говорите, пожалуйста, что Вы решили!? Я жду… Иван Сергеевич выдержал паузу. Очевидно, говорить Алику о принятом решении ему было нелегко. Но он сказал: – Александр Васильевич! Мы обсуждали Ваше предложение трое суток. Перед этим договорились, что наш ответ должен быть единогласным «да» или «нет», и, если кто-то будет против Вас, мы ответим Вам отрицательно. Вера Ивановна сказала «нет». Таково наше решение. Расстроенная Ангелина уехала к бабушке, а Вера Ивановна закрылась в своей комнате и рыдает. Позвонить Вам должен был я. Простите Веру Ивановну. Она мать, и материнское сердце приняло такое решение. Я объяснить больше ничего не смогу. Простите нас всех. Прощайте. – Я так надеялся, что Вы благословите нас…, ошибся… Простите меня. Прощайте…– тихо сказал Алик и положил трубку. …В доме, где жила Ангелина, кто-то на последнем этаже открыл форточку, выставил мощный динамик, и во двор полилась, как реквием, песня: …А я иду тебе на встречу, и я несу тебе цветы, Как единственной на свете, королеве красоты… Через несколько дней Иван Сергеевич узнал, что Алик добровольно ушел из жизни…
Любовь, Любаша, Любочка
Артем в школе и в институте девочками особенно не интересовался. Но однажды товарищ по группе пригласил его на вечеринку:– Хватит тебе грызть науку. Отдохни хоть один вечер. Отвлекись от книг. Сегодня пойдешь со мной к ребятам. Будут девочки из пединститута. Потанцуем. Решено? Артем согласился. На вечеринке друзья познакомили его с Ириной. Молодые люди понравились друг другу. Стали встречаться. Ирина была первой женщиной в жизни Артема. И когда оба заканчивали учебу решили пожениться. От предложения жить с родителями отказались. Сняли квартиру в пятиэтажке в удобном районе недалеко от станции метро «Беляево». Ирина преподавала русский язык в Российском университете дружбы народов, который тоже располагался поблизости. Артем окончил институт с красным дипломом. Устроился на работу в крупную иностранную компанию, и вскоре, как отличного специалиста, его назначили начальником отдела с высоким окладом и хорошими премиальными. Прожили они в мире и согласии шесть лет. Экономили, где только могли, и, наконец, в соседнем доме купили хорошую квартиру, а потом и машину. Жить бы да радоваться! Но… супруги считали себя несчастливыми. Как писал Лев Толстой «Каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». У пары не было детей. Ирина не беременела. Обследования его и её в крупных медицинских учреждениях результатов не дали. Причину бесплодия установить не смогли. На последней консультации известная в столице профессор сказала: – Вы оба абсолютно здоровы, а почему Бог не дает вам детей, я не знаю. Артем очень хотел иметь ребенка и однажды сказал жене: – Иришка, раз у нас с тобой ничего не получается, усыновим девочку или мальчишку из детского дома? Не может быть нормальной семьи без детей. Ирина и сама думала об этом не раз, но боялась говорить Артему. Не хотела обижать мужа. Они решили посоветоваться с родителями. Но обе мамы в голос заявили: – Не говорите глупости. Мы хотим нянчиться с родными внуками! Не торопитесь, даст Бог, и появятся у вас дети. Ирина смирилась с тем, что ей не суждено стать матерью. Тайком от Артема несколько раз ходила в церковь, подолгу молилась. Успокаивала Артема: – Артик! Дорогой! Многие семьи не имеют детей и, наверное, тоже мечтают о них… Подобные слова только раздражали Артема. – Меня не интересуют такие семьи! Ты прекрасно знаешь, что я очень хочу детей. И не одного, а как минимум трех! Мы же ещё молоды, здоровы. Вскоре они снова заговорили с родителями на волнующую тему. В конце разговора долго молчавший отец Артема сказал:
– Я знаю случай, когда молодая бездетная семья развелась. И в повторных браках в обеих семьях родились дети. Может быть, и вам… тоже… следует… развестись? Артик женится, Иришка выйдет замуж и, даст Бог, у каждого появятся дети. Вы любите друг друга и, конечно, развод будет для вас тяжелой травмой, но это… можно пережить. Мамочки! Ваше мнение? Женщины молчали, думали. Потом мама Ирины произнесла: – Наверное, другого выхода нет… Я не возражаю. Мама Артема заплакала и, кивнув головой, прошептала: – Да… Развод прошел спокойно без скандалов, истерик. Артем оставил жене квартиру и всё совместно нажитое имущество. Забрал гитару, компьютер, машину и ушёл в служебную гостиницу. Руководство компании, не желая терять квалифицированного сотрудника, за счёт предприятия временно арендовало для Артёма трехкомнатные меблированные апартаменты, в дальнейшем намереваясь купить ему хорошую квартиру. Так Артем поселился на пятнадцатом этаже панельного дома в Ясенево – недалеко от района, где жил совсем недавно. На его этаже – четыре квартиры. Сбоку – немолодой пары, дальше – отставного полковника с супругой и дочерью-студенткой. И напротив – мужа с женой. На нового жильца никто особого внимания не обратил. Да и Артем познакомился только с пожилыми соседями – Марией Николаевной и Василием Ивановичем. Уезжал Артем на работу рано утром и возвращался поздно вечером. Питался в столовой компании. Иногда готовил еду дома. Однажды его «Жигули» сломались, и машину отвезли в автосервис. Чтобы не ездить на работу в переполненном общественном транспорте, Артем накануне взял портфель документов, договорившись поработать дома. Все необходимые программы были на флешке. Поработав до обеда, он решил налегке сбегать в магазин за продуктами. Вышел и… на секунду замер. Перед ним стояла женщина необыкновенной красоты. Пышную грудь облегала белая ажурная кофточка. Тонкая вишнёвая юбка струилась по крутым бёдрам. Стройные ноги, лакированные шпильки, тёмные локоны, белая шея. Всё завораживало Артема. Пьянил аромат дорогих духов. Артем, переживая развод, был равнодушен к другим женщинам, но сейчас… он был восхищён, как в песне: «Ах, какая женщина. Какая женщина… Мне б такую». Но в своём спортивном костюме, кроссовках, бейсболке, и с пластиковым пакетом в руках он почувствовал себя рядом с ней неуютно и даже покраснел, как юноша. Однако вскоре оцепенение прошло. Он поклонился ей и бодро сказал: – Добрый день. Разрешите представиться. Я новый жилец вот из этой квартиры. Недавно переехал. Меня зовут Артем Сергеевич.
Улыбнувшись, она ответила: – Здравствуйте, новый жилец. А я живу, напротив. Меня зовут Светлана Васильевна. Поскольку я, наверное, немного старше, можно мне называть вас просто Артем? Ну, а вы можете звать меня Светлана или Света. Во-первых, я не настолько стара, а во-вторых, страшно не люблю официальность. Подошел лифт. После Артем помог даме спуститься по ступенькам подъездного крыльца. Светлана поблагодарила его, и они разошлись. Вернувшись из универсама, растревоженный встречей Артем сел в кресло и взял гитару: «В шумном зале ресторана средь веселья и обмана…». Он думал о Светлане. «Надо же… с первого взгляда влюбился… в чужую жену». Через несколько дней они снова встретились у лифта. На этот раз Светлана смотрела на него с интересом. Он понравился ей. Высокий, стройный, красивый, в белой рубашке с галстуком, дорогом импортном костюме, модных, до блеска начищенных туфлях, он был совсем другим, чем при первой встрече. – Молодой человек, а почему вы не на работе? – спросила Светлана. – Склероз проклятый. Забыл утром один документ. Пришлось вернуться. – Какой склероз может быть у такого симпатичного молодого человека? – игриво засмеялась соседка. – Артем, можно спросить у вас, почему я не вижу вашу супругу? Женщины должны знать друг друга, дружить. А вдруг мне понадобится утюг, например, или соль? И потом, может быть, мы не будем «выкать», а перейдем на «ты»? – Нет проблем, согласен, – улыбнувшись, ответил Артем, – Светлана, я – холост. Мы недавно развелись с женой. Недели две они не виделись. Артем пропадал на работе. Приезжал домой, когда соседи уже спали. Но встреча все-таки состоялась. И опять у лифта. Артем про себя подумал – «счастливое место». Светлана была весёлой, улыбалась, шутила. На улице сказала: – Завтра у меня день ангела, надо подготовиться – придут гости. Родители всегда отмечали мой день, и я продолжаю эту добрую традицию. А назавтра у Артёма был плановый отгул. Утром зазвонил телефон. Артем удивился. Номер телефона знали только в компании. Подумал, что, наверное, срочно вызовут на работу. Но звонила… Светлана. Он сразу узнал её голос. – Артем! Я очень хочу видеть тебя. И хочу, чтобы ты пришел ко мне сегодня… ровно в час дня. Надеюсь, ты поздравишь меня? Дверь будет открыта, звонить не надо. Если я буду на кухне или в ванной, сразу проходи в большую комнату и жди меня там. Артем сбегал в универсам, купил букет цветов и коробку шоколадных конфет. Тщательно побрился, погладил галстук, рубашку, почистил туфли, нашел новые носки. Потом задумался – а почему он должен быть у Светланы в час? Муж и гости – на работе. Возможно, она не хотела, чтобы все видели Артема? Но раз хозяйка зовет именно в это время, то он и придёт в срок.
Точно в назначенное время он открыл незапертую дверь и вошел в квартиру. На кухне что-то кипело, в ванне шумела вода. Очевидно, там была Светлана. Артем снял в прихожей туфли и прошел внутрь, одновременно осматривая квартиру. В холле и большой комнате на полу лежали толстые и удивительно мягкие ковры. У объёмного дивана, также накрытого ковром, возвышался стол с цветами в хрустальной вазе. Дорогая стенка с хрустальной посудой, книжный шкаф, тумбочка с музыкальным центром. В углу у балконной двери на фигурной подставке радовали глаз множество ярких цветов в горшках. В другом углу стоял цветной телевизор, по соседству – японский видеомагнитофон и стопка кассет. Двери других комнат были закрыты. Светлана появилась в роскошном длинном махровом халате. На голове под косынкой виднелись бигуди. На босых ногах – красивые тапочки. – Артем, ты прости меня за такой наряд. Я – вся в делах, «как собака в репьях», и нормально оденусь позже, – сказала Светлана. – Я понимаю, что работать на кухне в модном платье неудобно, – просто сказал Артем, и торжественно продолжил: – Света! От души поздравляю тебя с днем ангела! Дай Бог тебе здоровья и счастья! Пусть твой Ангел хранит тебя. Моя мама перед выходом из квартиры всегда произносит: «Ангел мой, пойдем со мной, ты впереди, а я за тобой». – Хорошая молитва, – сказала именинница, – надо запомнить. Артём подал Светлане цветы и конфеты. Поцеловал руку, а она, улыбаясь, подставила для поцелуя щеку. – Спасибо тебе, Артем. Я знала, что ты обязательно придешь. Подожди минуту, я уберу цветы в вазу и сейчас вернусь. Она закрыла входную дверь на ключ, сняла и положила на столик телефонную трубку. Села на диван. – Артем, садись рядом. Я хочу выпить с тобой. На коньяк у меня аллергия, но сегодня я все равно буду пить. Корнет Артемовский, налейте вина! – запела она и засмеялась. Артем не ожидал, что Светлана залпом выпьет полный бокал коньяка. Женщина запила коньяк минеральной водой, взяла в рот конфету: – Давай знакомиться подробно. Расскажи мне о себе. Я хочу знать о тебе абсолютно всё, всё. – Если женщина просит, как я могу отказать, – улыбнулся Артем. Он рассказал ей о себе, родителях, не сказал только о причине развода с женой. – Скажи мне, почему вы все-таки разошлись? – настаивала Светлана. – Так сложились обстоятельства, – ответил Артем, – не будем говорить об этом. Договорились? Лучше ты расскажи мне о себе, семье, детях.
– С чего начать? – спросила Светлана. – Окончила педагогический институт, но не работала, так как пошли дети. Родился сын, а потом дочь. Возилась с ними. Мужа отправили советником на несколько лет за границу. Когда дети подросли, и надо было отдавать их в школу – вернулись в Союз. Дети окончили институты и покинули дом. – И где они сейчас? – спросил Артем. – Сына увела дочь директора крупного завода. У родителей она была единственным ребенком, и родители настояли, чтобы их дочь оставалась дома, а не жила с нами. Сын переехал к ним в прекрасную квартиру в центре города. А дочь на последнем курсе мединститута познакомилась со слушателем военной академии. Он получил назначение на Дальний Восток. Уехала с ним. Живут в тайге. Зять служит в какой-то секретной части недалеко от Хабаровска. У моего мужа свой бизнес, и он вечно занят на работе или подолгу бывает в командировках. А я так и осталась… просто домашней хозяйкой. Налей ещё коньяку. – А тебе плохо не будет? – участливо спросил Артем. – Не будет. Не волнуйся. Мне ещё и с гостями придется пить, – ответила Светлана. Они выпили еще. Артем поразился, что хозяйка пьет столько коньяка и не пьянеет. Стало жарко. Артём снял пиджак и повесил на спинку стула. Светлана поднялась с дивана, слегка покачиваясь, подошла к тумбочке и включила музыкальный центр. Из динамиков полилась тихая спокойная музыка. Он узнал любимую им японскую мелодию «Саксофон». Светлана вернулась и, улыбнувшись, попросила Артема: – Молодой человек! Пригласите даму танцевать… Ты знаешь, последний раз я танцевала на свадьбе дочери год назад. Во время танца опьяневшая Светлана, тесно прижималась к Артему большой и мягкой грудью, клала голову на его плечо. Они танцевали в комнате, затем перешли в холл, снова вернулись в комнату. Светлана внезапно остановилась, на лице появилась гримаса боли. Она сжала руками голову и легла на диван. Артем спросил обеспокоенно: – Тебе плохо? Она не ответила, а только рукой поманила его. Артем опустился на колени у изголовья, пытаясь поправить подушку и положить голову Светланы повыше. Когда он наклонился к ней, женщина внезапно обняла его за шею и,притянув к себе, стала страстно целовать в губы, глаза, щеки, шею. Откинулись полы халата, и мужчина увидел, что она полностью обнаженная. Светлана потянула Артёма на себя. Приподнявшись, взялась лихорадочно раздевать его. Через несколько секунд Артём тоже оказался голым. Светлана снова и снова жадно целовала его в губы, глаза, лицо, шею, волосатую грудь. Стиснув зубы, женщина тихо стонала. Артем с такой же страстью отвечал. Но поскольку близость Артема с бывшей женой была уже достаточно давно, любовная игра закончилась быстро. Светлана молча, лежала с закрытыми глазами и тихо стонала. Из динамиков музыкального центра доносился плач саксофона… Светлана нажала защелку на диване, и диван открылся, как книжка. Женщина сбросила халат, легла на Артема и снова жадно целовала его в губы, шею, грудь, живот, опускалась ниже. Ласки с новой и с новой силой возбуждали Артема. Он отвечал. Любовь продолжалась и продолжалась. Уставшая, Светлана легла рядом с Артемом, положив на него ногу и прижавшись грудью, тихо сказала ему: – Я давно не была так счастлива… Ты молодец… Часы в холле пробили два тридцать. Светлана мгновенно поднялась с дивана и, надевая халат, сказала: – Быстро одевайся и уходи. Перед тем, как закрыть за ним входную дверь, обняла его и крепко поцеловала. Он почувствовал во рту солоноватый вкус. Очевидно, в пылу азарта она прикусила ему язык или губу. Тихо сказала: – Имей в виду – теперь ты мой. Я тебя никому не отдам. Пусть не надеются красавицы твоей компании. Ничего у них не получится. Артем понял, что Светлана в постели была бесподобной. У него с женой никогда не было такого бурного секса. Тогда ему казалось, что Ирина соглашается на близость только ради него. В постель она шла, как на тяжелую и противную работу. Особенно после жестокого приговора врачей. Артем знал, что некоторые женщины страдают фригидностью. У них слабое половое влечение, холодность, отсутствие возбудимости, отвращение к сексу. Возможно, у Ирины всё это и было. Когда в компании узнали, что Артем развелся с женой, незамужние женщины, работавшие в отделе, делали всё возможное, чтобы привлечь его внимание к себе. Войдя в свою квартиру, опьяневший от коньяка и любовной близости, Артем упал на кровать и долго лежал с закрытыми глазами, вспоминая всё, что было всего несколько минут назад. Ему хотелось вернуться к Светлане, но он понимал, что сегодня это уже невозможно. Несколько дней он не видел Светлану. Ему хотелось снова лечь на тот мягкий диван и бесконечно ласкать её. Когда они, наконец, встретились у подъезда, Светлана тихо сказала: – Я одна. Муж уехал в командировку на неделю. Сегодня я приду к тебе примерно в полночь, когда уснут соседи. Оставь входную дверь открытой, – и ушла в сторону универсама, заманчиво покачивая бедрами. Всю неделю они уединялись при первой же возможности. Она приходила к нему после полуночи. Об их связи знали только жильцы соседней квартиры.
Мария Николаевна каждый вечер, прежде чем ложиться спать, обязательно смотрела в дверной глазок. Боялась молодых девчонок и ребят, которые часто собирались вечерами на пожарной лестнице их этажа на посиделки и иногда приходили в коридор. Входные двери во всех квартирах были металлические. Однажды в дверной глазок она увидела, как Светлана заходила в квартиру Артема. Обратившись к мужу, сказала: – Вась! Светка пошла к соседу. Роман закрутила, наверное, замужняя жена. Вот стерва. Он же ей в сыновья годится. – Ну вот – сразу роман. Может за солью пошла или еще чего-то потребовалось, – ответил муж. – Ага… Соль ей в двенадцать часов ночи нужна! Так я и поверила, – ответила Мария Николаевна. Осуждающе покачала головой и сказала: – А если муж узнает, что будет? – Да успокойся ты. Разберутся они, – ответил Василий Иванович. – Ложись. Спать пора. Поздно уже… Светлана уходила от Артема на рассвете, предварительно посмотрев в дверной глазок и убедившись, что в коридоре никого нет. На следующий день Артем шел к ней на тот широкий диван. Так было всегда, когда её муж уезжал в командировку. Иногда они занимались любовью и днем. Артем брал работу домой или просил у своего начальника отгул. Шло время. И поскольку ничто не вечно под луной, однажды после бурного секса Светлана тихо сказала: – Артемчик! Я забеременела… Артем замер от неожиданности: – А я, дурак, думал, что ты предохраняешься. – Ты меня тоже за дурочку принимаешь? После рождения дочери предохранялся муж, а я мучилась от такого секса. Только с тобой я, наконец, стала испытывать оргазм, о котором давно забыла. – И что мы будем делать? – спросил Артем. В душе он радовался. Он может иметь детей! Он не виноват в том, что Ирина не беременела. – Ничего, – спокойно ответила Светлана. – Буду рожать. На аборт я не пойду. А у тебя будет дочь или сын. Я, как разведчица, сумела узнать, что ты развелся с женой только потому, что она не могла рожать, а ты очень хотел детей. Я права? – Да, Света, ты права. Но ты подумала, что скажет твой муж по этому поводу? – спросил Артем. – Подумала. Могу сказать ему, что резинка была бракованная и порвалась. Но у меня другие планы. Я разведусь с ним и приду к тебе. Надеюсь, что ты примешь меня с твоим ребенком? Я гораздо старше тебя, но очень хочу продлить свою молодость с тобой и нашим ребенком.
У Артема на глазах появились слезы, хотя он никогда, даже в детстве, не плакал. Прижав Светлану к себе, он целовал её груди, покусывал и ласкал языком упругие и большие соски. Целовал живот, бедра, и ниже… Потом клал голову на её живот, прижимался к нему ухом, стараясь услышать движения ребенка. Светлана гладила его по голове, спине, обнимала за шею, целовала, не давая ему подняться. – Дурачок, что ты хочешь услышать? Он начнет шевелиться ещё не скоро. О чём, когда и как она говорила с мужем о своей беременности и предстоящем разводе, Артем не знал. Светлана только сказала ему: – Вопрос с мужем решили. Согласие на развод я получила. Завтра перехожу к тебе, дорогой. Принимай нас с шампанским и цветами. После того, как Светлана оформила развод, они вскоре расписались с Артемом. Свадьба прошла скромно у родителей Артема. На работе Артем, как говорили, «накрыл поляну», познакомил Светлану с президентом компании, директорами и сотрудниками своего отдела. Прошло несколько месяцев. Теперь Артем не задерживался на работе. Несколько раз возил Светлану в женскую консультацию. Когда приблизилось время родов, Артема и Светлану пригласили выслушать мнение консилиума врачей. Строгая профессор, у которой Артем с Ириной были когда-то на приеме, сказала: – А я помню Вас, Артем Сергеевич. Вы были у меня с женой на консультации. Я рада за Вас. У Вас будет ребенок. Мы пригласили Вас вот по какому поводу. Консилиум решил, что, учитывая возраст Светланы Васильевны, ей не следует рожать естественным путем. Мы предлагаем сделать Кесарево сечение. Вы согласны на операцию, – обратилась она к Светлане. – Да, – уверенно ответила Светлана. Операция прошла успешно и на свет появилась девочка. Артем сообщил об этом родителям, которые были безумно рады, что у них есть внучка. Когда Светлану выписывали, они с Артемом приехали в больницу. Отец Артема с восторгом вспоминал своё предложение на семейном совете: – Сынок! Кто говорил, что это будет лучший вариант решения вопроса? А? Хорошо, что все тогда послушали меня. Я рад. Ещё до операции Артем со Светланой перебирали в памяти женские и мужские имена, не зная, кто у них будет (на УЗИ Светлана идти отказалась), и какое имя получит долгожданный ребёнок. А потом, уже дома, несколько дней шла дискуссия – какое имя дать дочке. После долгих споров решили, что они назовут её Любовь. Особенно радовался дедушка: – Любовь Артемовна! Как звучит! А? Любовь, Любаша, Любочка.
Через некоторое время в компании Артему сказали, что хозяева квартиры, в которой он жил с женой и дочкой, собираются уезжать на постоянное место жительства в Италию или Испанию и готовы продать квартиру с мебелью, бытовой техникой. Президент компании и Совет директоров согласились купить квартиру для семьи Артема. Квартирный вопрос был решен. Шло время. Однажды, гуляя со Светланой и дочкой в ближайшем парке, Артем на аллее увидел Ирину с большой детской коляской. Она шла навстречу им. – Света! Посмотри вперед. Это моя бывшая жена Ирина. Смотри, у неё тоже ребенок. Поедем навстречу или свернем в боковую аллею? – спросил Артем. – Зачем? – ответила Светлана. – Познакомь меня с нею. Ничего страшного в этом я не вижу. Может быть, мы станем друзьями и будем дружить семьями. Кто знает. Жизнь сложная штука. Никто из нас не виноват в том, что произошло. Важно, что ты и она дождались детей. Поехали вперёд… Поравнявшись с Ириной, Артем с изумлением посмотрел на непривычно широкую коляску. Заметив его взгляд, Ирина смутилась, потом тихо произнесла: – У вас девочка, а у нас двойняшки… два мальчика…
Такая вот любовь…
Пролог Несколько лет назад я опубликовал миниатюру, в которой рассказал о необычных, вернее случайных, встречах с несколькими женщинами на долгом жизненном пути. Какие отношения были у меня с ними – уточнять не буду… В конце миниатюры я написал: «Возможно, когда-нибудь я напишу о женщинах, которых любил я, но которые не любили меня… А может быть напишу о тех, которые любили меня, но которых не любил я… Но обязательно будут написаны воспоминания о женщине, которую любил я, а она любила меня…». После опубликования этой миниатюры, от многочисленных читателей, почему-то обративших внимание именно на эти строки, посыпались просьбы: «Анатолий, напишите, пожалуйста, о всех ваших женщинах…». Мне бы сразу рассказать ещё одну историю любви и на этом поставить точку, а я не нашел ничего лучшего, как взял и удалил свои слова из текста, о чём потом долго жалел… Прошло время, и сегодня, прочитав ту миниатюру и вспомнив свое давнее обещание, я решил рассказать о женщине, которую любил я и которая любила меня…Алма-Ата С тех пор прошло более пятидесяти лет, но я и сегодня прекрасно помню тот день, когда впервые встретился с женщиной, в которую влюбился с первого взгляда. Такого со мной даже в юности, молодости и зрелом возрасте никогда не случалось. Я служил тогда начальником неврологического отделения гарнизонного военного госпиталя. …Буквально на второй день после моего возвращения из очередного отпуска, мне позвонил начальник кожно-венерологического отделения Александр Владимирович Новаров, которого многие сотрудники госпиталя ласково звали «шкурник». Врачи шутили: «Ему хорошо… Не надо думать над больным – у его пациентов диагноз на шкуре написан». Новаров попросил меня срочно посмотреть больного, у которого, как он сказал, «что-то с крышей не так». Иду в кожное отделение. Открываю дверь в кабинет начальника – надо соблюсти ритуал и после отпуска обязательно поздороваться, несколько минут «потрепаться» со «шкурником», рассказать ему о санаторных впечатлениях, и… замираю на пороге. Новаров не один… В кресле с папками историй болезни в руках, сидит, как будто только-что сошедшая с полотна талантливого портретиста, необыкновенной красоты незнакомая женщина в медицинском халате. Меня буквально поразили её большие красивые голубые глаза, пушистые ресницы, пухлые, слегка тронутые помадой губы, приятная улыбка и ямочки на щеках. – Приветствую вас дорогие, коллеги! – говорю я, обнимаясь с начальником отделения, и тайком посматривая на незнакомку. – Знакомься, Анатолий Ефимович, – улыбаясь говорит «шкурник». – Пока ты загорал на Черном море, у нас появился новый доктор Ирина Антоновна. Прошу любить и жаловать… Женщина смущенно улыбнулась… Я протягиваю даме свою, вдруг непонятно почему слегка задрожавшую руку. Она подает мне свою. И я, никогда не целовавший руку женщинам, не имеющий ни малейшего понятия как правильно это надо делать, вдруг, наклоняю голову, прикасаюсь губами к её теплой, нежной руке и произношу дежурную в таких случаях фразу: – Очень приятно! Рад знакомству! Мою любимую бабушку тоже звали Ирина Антоновна. Разрешите представиться – Анатолий Ефимович, невропатолог, – говорю я срывающимся от волнения голосом… Вижу, что женщина несколько удивлена, от проявленной мной галантности, слегка краснеет, а «шкурник» смеётся: – Та-а-к… Ефимович… И где это ты такому этикету научился? В санатории? Романы там с чужими женами крутил? Ручки им целовал? Надо будет твою жену проинформировать. Ей это будет очень интересно, – и после паузы добавляет: – Шутка… Ничего, никому не скажу… Я понимаю, что выгляжу со стороны, как провинившийся школьник, и пытаюсь быстро перевести разговор на «деловые рельсы». – Ладно. Шутки в сторону. Так что тут у вас с пациентом случилось? Давайте разбираться. – Разбирайся с Ириной Антоновной, поскольку этого больного ведёт она, – говорит Новаров. – Я пошел в хирургию. А вы идите к больному. Потом расскажите мне, что у него случилось «с крышей» и что с ним делать дальше. Мы идем по длинному коридору в палату. Ирина Антоновна что-то рассказывает мне о больном. Я делаю вид, что внимательно слушаю её, хотя в действительности ничего не слышу, потому что не могу отвести от неё глаз. В палате я умышлено пытаюсь тянуть время. Долго расспрашиваю больного, несколько раз неизвестно зачем перелистываю историю болезни. Не спеша, провожу неврологический осмотр. Никогда ранее я не осматривал больного так долго… Что произошло с «крышей» пациента, мне уже давно ясно, но я очень хочу, чтобы осмотр длился бесконечно, и я мог видеть эту женщину слышать её голос. Хочу чтобы Ирина Антоновна ещё долго сидела рядом со мной, внимательно слушала меня, смотрела в мои глаза, помутневшие от внезапно вспыхнувшей любви к ней. Но осмотр пациента не может продолжаться вечно, и мы идем в кабинет начальника, чтобы всё доложить ему. Новарова на месте нет. – Пойдемте в ординаторскую. Пока вы будете заполнять историю болезни я приготовлю кофе. Не возражаете? – приглашает меня Ирина Антоновна. Я, конечно, соглашаюсь потому, что мне не хочется уходить от неё. Напряженно думаю, как и о чём начать разговор с этой, так внезапно очаровавшей меня женщиной. «Интересно, сколько ей лет?» – размышляю я. Помню заповедь, что спрашивать женщину о возрасте, да ещё ту, которую впервые увидел полчаса назад – по меньшей мере не тактично. Прихожу к выводу, что, скорее всего, мы с ней ровесники. А может быть я на год или два старше её. Выглядит она молодо… В ординаторской мы одни. Я быстро записываю в историю болезни результаты осмотра пациента, рекомендации и неожиданно для самого себя вдруг прошу: – Ирина Антоновна, если можно, расскажите мне о себе… Она улыбается: – А что вас интересует? – Всё. Я хочу познакомиться с вами поближе. Потом, если вы захотите, я расскажу всё о себе. – Ну, хорошо, – улыбнувшись соглашается она. Мы пьём ароматный кофе с печеньем, и я внимательно слушаю её рассказ. …Много лет прошло с тех пор. Многое из её рассказа я позабыл, но кое-что в моей памяти сохранилось. …Родилась и выросла в Хабаровске. Все в роду: дедушка, бабушка, отец и мама были врачами и поэтому после окончания школы, не задумываясь, решила продолжить семейные традиции и поступила в Хабаровский мединститут. После окончания учебы получила назначение в небольшой таёжный поселок в низовьях Амура, куда катер заходил два или три раза в неделю. За время работы в поселке получила прекрасную практику. На сотни километров вокруг врачей или фельдшеров не было. Советоваться с кем-то или надеяться на чью-то помощь не могла. Всё решала сама. Да и устойчивой телефонной и радиосвязи с Хабаровском тоже не было. Отработав положенные по закону три года, вернулась в Хабаровск. Прошла первичную специализацию, а затем и усовершенствование по кожным и венерическим болезням. Сначала работала в поликлинике, затем пригласили на должность ординатора кожного отделения краевой больницы. На какой-то вечеринке подруга познакомила с красивым молодым офицером. Влюбилась в него. Встречались недолго. Вскоре вышла замуж. Родила дочь. Объехала с мужем многие гарнизоны Дальнего Востока. Недавно мужа перевели в этот округ. Последние годы всё время работала в медсанбатах и госпиталях. Когда переехали сюда, случайно узнала, что в кожном отделении госпиталя вакантна должность ординатора. Пришла на прием к начальнику, побеседовали, написала заявление, приняли на работу. Работаю… Вот, кажется, и всё… Если у вас есть какие-то вопросы – с удовольствием отвечу на них. – Вопросов нет, – отвечаю я, – но, как говорят: «Пути Господни неисповедимы». Хотите верьте – хотите нет, уважаемая Ирина Антоновна, но я служил на Дальнем Востоке десять лет, в том числе и в Вашем родном Хабаровске. Не был только на Чукотке и в Магадане… Так что мы с Вами, как бы «земляки». Я всегда радуюсь, когда встречаюсь с теми, кто родом из тех краев или долго служил там. О Дальнем Востоке у нас с женой остались только добрые воспоминания. Мой сын родился в посёлке Корфовский, недалеко от Хабаровска… Надеюсь, вы слышали о таком посёлке… – Что вы говорите?! – удивленно восклицает она. – Боже мой… Надо же… Вы служили десять лет на Дальнем Востоке?! Расскажите мне о себе. Это так интересно… Я рассказываю ей о своей жизни – где родился, крестился, учился, служил, а также о жене, детях… Она внимательно слушает меня, периодически с какой-то детской наивностью удивляется услышанному… Некоторое время мы молчим, а затем она тихо произносит: – Да-а-а… Какая интересная и сложная была у вас жизнь… – Вся жизнь ещё впереди, – улыбаюсь я.– Мне всего-то только тридцать восемь лет… Потом мы долго вспоминаем с ней в какие годы и в каких местах Дальнего Востока довелось нам служить и жить. Оказалось, что дважды – в Амурской области и Приморском крае – мы жили совсем рядом, в соседних гарнизонах. Музыкального слуха у меня не было и нет, петь я не умею, но сейчас пытаюсь красиво, как артист, декламировать слова песни из фильма «Разные судьбы»:
…Почему ж ты мне не встретилась, Юная, нежная, В те года мои далекие, В те года вешние?
Ирина Антоновна смеется, слушая меня, и я вижу, что она тоже искренне, как-то по-детски, радуется нашему знакомству, непринужденному и откровенному общению. Вскоре в отделение возвращается Новаров. Прекрасный «вечер воспоминаний» заканчивается и плавно переходит в небольшой консилиум, на котором мы обсуждаем вопрос, что делать с пациентом с «поехавшей крышей». Вернувшись в свой кабинет, я сажусь в кресло, закрываю глаза и… вижу улыбающееся лицо Ирины Антоновны, слышу её голос и весёлый смех… Господи! Дожил! Что это? Галлюцинации, что ли? Шепотом говорю сам себе: – Всё… кранты… сошел с ума… влюбился в чужую жену. И что будет дальше, Ирина…Иришка… Ирочка? Вспоминаю, что у меня на сегодня запланирован обход отделения и меня давно ждут больные и ординатор Римма Николаевна. Тряхнув головой, стараюсь избавится от увиденного образа, и выхожу из кабинета. Мои любовные переживания больных не интересуют – они ждут обход начальника отделения. Надо идти работать… Всё последующие дни я хожу «сам не свой», мне хочется увидеть Ирину Антоновну, поговорить с ней, посмотреть в её глубокие голубые глаза, услышать её «ангельский» голос… Но «шкурник» меня не вызывает, начальник госпиталя совещание врачей не проводит… Наши кратковременные встречи в коридорах госпиталя, других отделениях или на пятиминутке меня, да возможно и её, тоже не устраивают. Я чувствую, что она неравнодушна ко мне и что я чем-то или почему-то понравился ей… И все-таки я нахожу возможность хотя бы издали посмотреть на эту женщину. Неврологическое отделение находится на втором этаже. Окно моего кабинета выходит во двор госпиталя. Мне хорошо видна проходная, через которую сотрудники госпиталя приходят на работу и уходят домой. Каждый день, приходя в госпиталь, я обязательно настежь открываю окно и проветриваю кабинет. Вот и сегодня я стою у открытого окна, облокотившись на подоконник, и смотрю, как через проходную идут сотрудники. «Шкурник» приходит на работу раньше других врачей, к 8 часам или даже раньше. Объясняет он это очень просто: «Мои пациенты ожидают меня с полными мочевыми пузырями. Мне их жалко…». Наконец, в дверях проходной появляется Ирина Антоновна со старшей медицинской сестрой кожного отделения. Они оживленно беседуют. Мне хочется, чтобы она посмотрела вверх, на окно моего кабинета и… о, Боже, она почувствовала мой взгляд, подняла голову и смотрит на меня. Мне хочется крикнуть ей «Привет!», но я только поднимаю руку вверх, посылаю ей воздушный поцелуй и закрываю окно… Прошел теплый сентябрь. Окно в моем кабинете закрывают на зиму – открывается только небольшая форточка для проветривания. Теперь по утрам я смотрю на Ирину Антоновну через стекла двух оконных рам. Она знает это и каждое утро отвечает на моё приветствие легким взмахом руки… А потом случилось то, что и должно было когда-то случится. Обычно дежурными врачами назначали офицеров, но во время отпускного периода или в случае форс-мажорных обстоятельств, довольно часто дежурили и врачи служащие. Вот и на этот раз кто-то из врачей офицеров не смог заступить на дежурство по госпиталю и дежурным врачом назначили Ирину Антоновну. Вечером того же дня, примерно в 22 часа или позже, мне позвонила дежурная медсестра приемного отделения и сообщила, что одному из моих больных стало плохо и Ирина Антоновна, которая сейчас занимается с ним, просит меня срочно приехать в госпиталь. Санитарную машину за мной отправили. Минут через пятнадцать или двадцать я уже в госпитале. Слава Богу, с больным мы быстро разобрались и после капельницы он вскоре уснул. Я не тороплюсь уезжать домой, хотя уже далеко за полночь. Надо побыть с больным ещё хотя бы час. Я предлагаю Ирине Антоновне пойти в мой кабинет и выпить кофе. А в голове почему-то опять звучат красивые слова, но теперь уже другой песни:
…Мы вдвоём. Поздний час. Входит в комнату молчание. Сколько лет всё у нас Длится первое свидание…
Я невольно улыбаюсь. Ирина Антоновна смотрит на меня с удивлением: – Почему вы улыбаетесь? – Красивую песню вспомнил… И я повторяю ей слова, только что прозвучавшей в моей голове песни: «Мы вдвоём. Поздний час». – Вот и хорошо, что вдвоём и без свидетелей, – говорит она. – Я давно хотела серьёзно поговорить с вами … – О чём, Ирина Антоновна? – Сейчас скажу… Она пьёт маленькими глотками горячий кофе, внимательно смотрит на меня, сосредоточено думает и неторопливо начинает разговор с вопроса. – Вы хорошо помните тот день, когда мы впервые увидели друг друга и познакомились? – Конечно, помню! Такие дни не забываются, – отвечаю я. – Так вот, Анатолий Ефимович, я сразу поняла, что вы, простите за жаргонное выражение, «втюрились в меня», как пылкий юноша. Вы так дрожали… Правильно? – Да. Я чуть не грохнулся в обморок, увидев вас. У меня дрожали не только руки, – отвечаю я. – Должна вам честно признаться, это было и со мной. Просто вы не заметили моего волнения. А теперь я скажу самое главное. Нам с вами уже далеко не по восемнадцать лет, и мы можем открыто сказать, что влюбились друг в друга. Я прекрасно видела и чувствовала, как вы любыми путями постоянно искали встреч со мной. Или я не права? – Да, Вы правы. Я постоянно хотел встретится с вами, хотел быть рядом, любоваться вами, общаться, – сказал я… – А вы, Анатолий Ефимович, не просто понравились мне, я влюбилась в вас. Но я должна сказать вам всю правду – я не хочу разрушать свою и вашу семью и заставлять их страдать. Семья для меня – святое, – продолжила Ирина Антоновна. – Тоже самое могу сказать и я, дорогая Ирина Антоновна… Я люблю жену, детей и не могу, и не хочу причинять им страдания… – Верю вам. Я прекрасно понимаю, что вы не оставите жену с двумя детьми. А быть любовниками и встречаться где-то тайком, мы просто не сможем… Знаете, я посмотрела на наши отношения со стороны и пришла к необычному выводу. – Какому? – У нас с вами любовь не обыкновенная земная, а любовь божественная. Обыкновенная любовь – это любовь, когда мужчина и женщина наслаждаются сексом, счастливы и не заморачиваются над вопросом: «А что? Разве есть ещё какая-то другая любовь?». Оказывается есть… Другая любовь существует… И эта любовь более возвышенная, так сказать, божественная, которую назвали платонической любовью по имени древнегреческого философа Платона. – Вы читали труды Платона? – Нет. Я читала много специальной литературы, когда решила стать дермато венерологом. Узнала, что платоническая любовь – это единение душ, а не интимные отношения, которые таким людям не нужны. Некоторые авторы, изучавшие эту проблему, называют платоническую любовь – любовью Высшей Красоты. Лично мне такое определение нравится… – Красиво сказано, – согласился я. Ирина Антоновна продолжила: – Всё дело в том, что платоническая любовь больше, чем просто дружба двух человек. История знает примеры платонической любви великих людей… Например, что вы знаете о страстной любви Франческо Петрарки, великого поэта европейского Средневековья, и Лауры де Новес, о которой сложены легенды? Для поэта замужняя Лаура была настоящим ангелом, воплощением душевной чистоты и неземной красоты. Вы, не сомневаюсь, хорошо помните и другую историю великой любви – любовь писателя Тургенева и французской певицы Полины Виардо. Согласно легенде эта любовь была чистой, платонической. Я читала о том, что поэт Александр Блок такой любовью любил свою жену Любовь Менделееву. Он так боготворил её, что не мог притронуться к ней, поскольку боялся разрушить то волшебство, которым были окутаны их отношения. – Ирина Антоновна, простите, я перебью вас. Когда-то давно я читал переписку Антона Павловича Чехова с Ликой Мизиновой. Помню, что долго был под впечатлением прочитанного и уже тогда мне показалось, что между ними тоже была та самая платоническая возвышенная любовь. – Не могу ничего сказать. Я не читала их письма… Она посмотрела на часы: – Анатолий Ефимович! Мы засиделись с вами. Уже слишком поздно. Пойдемте посмотрим, как себя чувствует больной и, если там нет проблем, вы поедете домой отдыхать. И пусть вам приснится приятный сон о нашей возвышенной, божественной любви… Помните – я люблю вас любовью Высшей Красоты, – и она поцеловала меня, а если точнее, коснулась губами моей щеки… …Прошло время. В связи с обострением советско-китайских отношений Туркестанский военный округ разделили на два округа. Началась передислокация воинских соединений и частей. Меня из госпиталя перевели в другое военно-медицинское учреждение, а мужа Ирины Антоновны – в Ташкент. Вскоре они уехали к новому месту службы. Перед отъездом Ирина Антоновна позвонила мне по телефону. Разговор был предельно коротким – она очень спешила. Мы тепло попрощались. В моей памяти остались её слова, которые она произнесла сквозь слёзы – я слышал, что она плачет… – Анатолий Ефимович! Дорогой! Прощайте… Вряд ли когда-нибудь мы снова увидимся с вами, но запомните, что на свете есть женщина, которая любила и любит вас самой возвышенной и божественной любовью… Любовью Высшей Красоты…
Крым
Прошло почти три года. В начале августа 1972 года я ушел в очередной отпуск. В военно-медицинском отделе округа мне предложили «горящую» путевку в санаторий. «Парные» путевки (для офицера и члена семьи), особенно в «бархатный» сезон, давным-давно были распределены между генералами штаба округа. А я нежданно-негаданно оказался в Крыму в военном санатории «Фрунзенское». Санаторий принадлежал Ракетным войскам стратегического назначения и располагался у подножия горы Аю-Даг рядом с Центральным санаторием Министерства обороны «Крым». Одно из лечебных отделений санатория возглавлял мой тезка – подполковник медицинской службы Анатолий Сокольский, с которым в далеком 1960 году мы учились на Высших академических курсах по неврологии при Военно-медицинской академии имени Кирова в Ленинграде. Понятное дело, что, когда я прибыл в санаторий, он поселил меня в самый лучший корпус, буквально в двадцати метрах от пляжа, в двухкомнатный люкс с большим балконом и видом на море, Два дня я жил в люксе с пожилым генералом в отставке, а когда он уехал Анатолий сказал мне, что при возможности постарается ко мне в номер никого не подселять. Короче, я жил в шикарном люксе один… …Но, как говорят, случайности случаются. Примерно через неделю после моего приезда в санаторий во время обеда в столовой за одним из столиков я увидел… Ирину Антоновну. Почему я не видел ее раньше на территории санатория, пляже или в столовой – понятия не имею. Возможно мы приходили в столовую в разное время, а на пляже находились далеко друг от друга… Да и жили мы в разных корпусах. Можете себе представить, как я обрадовался, увидев женщину, в которую не так давно влюбился с первого взгляда и с которой по воле судьбы вскоре вынужден был распрощаться. Честно признаюсь сейчас я даже почему-то немного испугался… Случайностей в моей жизни бывало довольно много, как хороших, так и не очень… И вот опять случайность – неожиданная встреча с любимой женщиной. И где?! В Крыму, у самого Черного моря… Я задумался. К чему бы это? Неужели будет «курортный роман»? Господи! Ну, зачем Ты устроил нам эту встречу? К счастью или может быть совсем наоборот? Что сулит нам эта встреча и чем она может закончиться я не мог даже предположить… Могу сказать, что за время, прошедшее со дня нашего расставания с Ириной Антоновной, я довольно часто вспоминал о ней, но сейчас чувство любви к этой женщине, дремавшее где-то в глубинах души, вдруг вспыхнуло ярким пламенем, словно затухающий костер, в который внезапно плеснули бензин… …И тут я дал волю фантазии… Я размечтался! Моя Любовь Высшей Красоты здесь… Я буду видеть и слышать ее каждый день… лежать рядом с нею на пляже… Мы будем вместе плавать в теплом море, бродить по окрестностям, подниматься на гору Аю-Даг, ездить на экскурсии… Она будет приходить ко мне в люкс… Мы будем пить прекрасные массандровские вина… Ходить на танцплощадку и танцевать танго… Однажды она останется в моем люксе до утра… Мы забудем про Любовь Высшей Красоты и будем заниматься земной любовью… …Боже мой! Размечтался дурак… Моя бабушка – тоже Ирина Антоновна – иногда о моих детских мечтах говорила так: «Дурак мыслями богатеет…». …Я быстро закончил с обедом и спустился на первый этаж к выходу из столовой. Решил подождать Ирину Антоновну внизу и незаметно смешался с толпой отдыхающих, выходящих из столовой. Когда Ирина Антоновна со своими соседками по столу проходила мимо меня, я негромко сказал: – Ирина Антоновна! Можно вас на минуточку? Она обернулась, замерла от неожиданности и буквально вскрикнула: – Боже мой! Анатолий Ефимович! Какими судьбами? – и шагнула ко мне. Мы обнялись. Она поцеловала меня, прижалась ко мне и почему-то заплакала… Женщины, с которыми она шла, с удивлением смотрели на нас. Повернувшись к ним Ирина Антоновна, вытирая рукой слезы, радостно произнесла: – Девочки, это Анатолий Ефимович, мой сослуживец по Алма-Атинскому госпиталю. Он – врач… Подполковник… невропатолог. Знакомьтесь, пожалуйста… Мы познакомились. Я запомнил имя только одной симпатичной женщины, потому, что звали ее Тамара, как и мою жену. Женщины постояли с нами несколько минут и ушли, сославшись на неотложные дела. Мы остались с Ириной Антоновной вдвоем. После короткого обмена информацией – «когда прибыл, в каком корпусе разместили и прочее» – мы как-то вдруг внезапно, не сговариваясь, перешли на «ты», отбросив в сторону высокопарность и впервые обратились друг к другу только по имени. Ирина сказала: – А теперь пойдем сядем на скамью, и ты расскажешь мне все Алма-Атинские новости – о госпитале, моем бывшем начальнике Александре Владимировиче, наших коллегах, своей семье. Я рассказал ей все, о чем она просила. Мне она поведала, что вскоре после переезда из Алма-Аты ее мужа из Ташкента перевели в Термез на должность заместителя командира мотострелковой дивизии, что их дочь поступила в Ташкентский мединститут, а сама она опять работает в военном госпитале. В санаторий приехала неделю назад, договорилась с врачом, что никаких процедур, кроме общего массажа и кислородного коктейля, принимать не будет. Планирует просто отдыхать и ездить на экскурсии, поскольку никогда здесь не была, но слышала и читала о Крыме много интересного. Ну а дальше все пошло по традиционному в таких случаях сценарию. Вечером после ужина и до самого отбоя мы с Ириной гуляли по длинной набережной почти от подножия Аю-Дага до «малого медведя» и пристани. Те, кому довелось отдыхать в Центральном военном санатории «Крым» или санатории «Фрунзенское», должны прекрасно помнить этот маршрут. Теплыми августовскими вечерами набережная шумела, почти как Невский проспект в Ленинграде или улица Горького в Москве. Отдыхающие двух санаториев и местные жители, а они вечерами тоже приходили на танцплощадку и гулять у моря, называли набережную «Фрунзенским Бродвеем». Говорили, что когда-то между двумя санаториями стоял металлический забор, но какой-то из министров обороны (министры, их заместители и многочисленные родственники всегда отдыхали в санатории «Крым») дал команду убрать его и с тех пор территория двух военных санаториев стала общей. Устав от ходьбы по «Бродвею», мы с Ириной спустились на пляж. Сели на лежаки, я обнял ее за плечи, моя правая рука оказалась на ее пышной груди. Она не убрала мою руку, теснее прижалась ко мне, но тихо и очень четко, как мне показалось, с некоторой укоризной произнесла: – Толенька! Ты, наверное, забыл наш разговор ночью в твоем кабинете о том, что существует Любовь Высшей Красоты? Я повторила тебе эти слова по телефону, когда уезжала из Алма-Аты. Я понимаю тебя, как мужчину, но давай останемся такими, какие мы были тогда. Не стоит нам становиться земными любовниками всего на несколько дней и ночей. И потом, я говорила тебе, а ты мне, что семья для нас обоих – это святое… Я никогда не изменяла мужу и не собираюсь этого делать, – и после короткой паузы добавила: – Даже… даже с тобой… А руку не убирай… Мне приятно твое прикосновение, но на большее ты не рассчитывай… Надеюсь, что ты, как и я, рад, что у нас с тобой будет почти две недели для встреч и общения… Нам не надо будет таиться, бояться чьих-то осуждающих взглядов… Помнишь, как ты напевал «мы вдвоем, поздний час…», – и она еще теснее прижалась ко мне. С моря тянуло прохладой, у наших ног ласково плескались волны, на танцплощадке рыдал саксофон и тонкий девичий голосок пел «…довоенное старое танго…». Мы долго любовались яркой полной Луной и звездами. Южное небо – особенное, черное. Луна, звезды казались гораздо ближе и ярче, чем в Средней Азии. Изредка падали звезды и мы, как в далеком детстве, загадывали желания, а потом спрашивали друг у друга: – А что ты загадал? – А ты? – Думаешь сбудется? – Не знаю… Может быть… Надеюсь… …Я проводил Ирину в корпус. Договорились утром после завтрака встретиться на пляже, поскольку по прогнозу обещали жаркий день и полный штиль на море. Долго прощались… Ирина нежно поцеловала меня в щеку, и я пошел в свой люкс… Рано утром я сходил на пляж, поставил в самом лучшем, по моему мнению, месте рядом два лежака, положил на них полотенце, майку, старые газеты и журнал, дав понять отдыхающим что эти места уже заняты. Кстати, не помню случая чтобы кто-то из отдыхающих позволил себе занимать такие «меченые» лежаки. До обеда мы жарились на солнце, купались, дурачились, как дети, в море. Ирина долго плавала от «министерского» пляжа до «малого медведя» и обратно… Когда мы стали собираться на обед она сказала мне: – Толик! У меня есть предложение. Давай после обеда немного отдохнем, а часа в четыре сходим на «Медведя». Соседка рассказывала, что подниматься на смотровую площадку трудно, но зато впечатления от похода получаешь потрясающие… – С удовольствием. С тобой, Ирина, готов идти хоть на край света, – ответил я. – Не увлекайся, дорогой… Женщина – существо коварное… Не успеешь оглянуться, как она уведет тебя «далеко и надолго» – улыбнулась Ирина. – Может быть, но только не такая, как ты… – А ты, Толя, оказывается доверчив, как дитя малое… Ну, ладно… Пошли на обед и собирайся в поход. Надеюсь спортивный костюм и кеды у тебя есть. Узнай, пожалуйста, у дежурной медсестры – она ведь местная – по какой тропе нам лучше взобраться на гору. А я узнаю по какому маршруту ходила моя соседка … На мой вопрос о тропинке на «Медведя» медсестра удивленно пожала плечами: – Не знаю… Я туда никогда не ходила… Как мы поднимались на смотровую площадку – отдельная песня. Четко обозначенной тропы, ведущей к площадке, не было и в помине. В некоторых местах приходилось карабкаться вверх буквально на четвереньках, цепляясь за тонкие колючие ветви и корни кустов. Но мы все-таки добрались до цели. Никакой оборудованной площадки на горе мы не нашли. Просто у края отвесного обрыва к морю кто-то соорудил шаткую оградку из тонких веток. А вид с этого уступа на море и далекие окрестности открывался действительно чудесный. Вокруг была какая-то звенящая тишина. Никакой живности и даже птиц на горе мы не увидели и не услышали. Только где-то далеко внизу большие морские волны с шумом разбивались о скалы и беспокойно кричали чайки. – Толик! У меня такое впечатление, что мы с тобой оказались в каком-то первозданном мире, – глядя вдаль и на скалы, тихо сказала Ирина. –Ты права… Так и кажется, что сейчас из-за этой скалы выползет какой-нибудь динозавр или ящер… Мы посидели на чахлой траве на краю обрыва не более тридцати минут, отдышались, пожалели об отсутствии у нас фотоаппарата и стали собираться в обратный путь. Спуск с горы оказался ничуть не легче, чем подъем. Уставшие, мы, сразу пошли на пляж и почти до самого ужина нежились в ласковом море… …Дни наших «крымских каникул» с Ириной мелькали один за другим, как пейзажи за окном скорого поезда. Каждый день у нас был заранее спланирован. Мы съездили в Ялту в Дом-музей Чехова, посетили «Ласточкино гнездо» – памятник архитектуры и истории, расположенный на отвесной 40-метровой Аврориной скале, побывали даже в Евпатории. Ходили через перевал в Гурзуф и Артек. Были в Ливадийском и Воронцовском дворцах. Несколько раз на катере совершали морские прогулки и на «Ракете» вдоль побережья. Были в Алуште и Анапе. Жалели, что не было экскурсии в Феодосию в музей художника-мариниста Ивана Айвазовского. Вечера проводили на танцплощадке, где играл местный эстрадный оркестр и две молоденькие девочки неплохо пели модные в те годы шлягеры, или гуляли по набережной. В дни, когда погода капризничала, мы уходили с Ириной в прекрасный клуб санатория «Крым». На втором этаже клуба работало небольшое, но очень уютное кафе где мы спокойно общались, пили полусладкое советское шампанское, лакомились пирожными и мороженым с ароматным вареньем из лепестков роз… Иногда по утрам вместе ходили на маленький рынок недалеко от проходной санатория и покупали необыкновенно вкусные, огромные мясистые помидоры со странным названием «Бычье сердце», а в магазине «Вино» – массандровский белый портвейн. Дважды на территорию санатория привозили херсонские арбузы. Мы купили несколько штук и хранили их у меня на балконе. Ирина практически каждый день приходила ко мне в номер. Я попросил Сокольского, и он предупредил медсестер, чтобы они не препятствовали Ирине проходить в корпус и ко мне в номер. Помню, как она впервые пришла ко мне в люкс и поразилась убранству. Тогда люксы, как правило, предназначались для размещения генералов и членов их семей. В одной комнате стоял небольшой диван, стол, два кресла, а также холодильник, телевизор и сервант с набором посуды и красивых бокалов. В санузле был душ, в котором Ирина, кстати, несколько раз мылась потому, что в ее корпусе санузел и душ был один на весь этаж в конце коридора. Ирина восторгалась: – Ну, Толик! Однако, твой тезка хорошо тебя разместил… Ты еще подполковник, а живешь, как генерал… Смеялась: – Может быть сдашь мне в аренду свободную койку? Я тоже смеялся: – Без проблем… Оставайся… С тезкой я договорюсь… Неприкосновенность гарантирую, никаких домогательств не будет… Ты меня, слава Богу, хорошо знаешь. Только Любовь Высшей красоты… …А когда срок нашего пребывания с Ириной в Крыму подходил к концу – природа преподнесла нам и всем отдыхающим ужасный сюрприз. Два дня круглые сутки шел дождь, дул сильный ветер, на море бушевал шторм. Отдыхающие прятались в корпусах. Ходили только в столовую. А на третий день с утра в горах громыхала сильная гроза и шел дождь. После обеда мы с Ириной еле успели из столовой добежать до моего корпуса, как начался сильнейший ливень с грозой. Через некоторое время, уже в номере, мы услышали сильной грохот, какой-то непонятный шум и крики людей. Оказалось, что вода в горах прорвала плотину и потоки камней и грязи по руслу небольшого ручья, протекавшего через поселок к морю, хлынули и на поселок и на санаторий. Сель погубил свиноферму, старый уникальный парк санатория, где росли несколько деревьев, которых не было даже в Ботаническом саду, снес все мосты и мостики, основательно разворотил пляж, в том числе и санатория «Крым». Отдыхавший в это время в санатории Командующий РВСН генерал армии Толубко сразу вызвал военно-строительный отряд, технику и последствия селя с помощью отдыхающих довольно быстро устранили, а до этого мы ходили в столовую босиком по лежакам – грязи было по колено. Ирина эту непогоду пережидала у меня. Я уступил ей свою койку. Она спала на моей кровати в спальне, а я, чтобы не смущать ее, несколько ночей, согнувшись в три погибели, спал на маленьком диване в другой комнате. Ирина шутила: – Я просила тебя сдать койку, и видишь – природа помогла мне… После ужасного селя и сильного шторма половину пляжа закрыли на ремонт. Море долго оставалось грязным, купаться не разрешали, да никто в общем-то и не пытался лезть в мутную воду, и Ирина приняла решение улететь домой на два дня раньше положенного срока. Я попросил Анатолия разрешить ей до отъезда жить у меня в люксе. Он не возражал, но улыбнувшись сказал мне: – Только смотри – без фокусов… Не давайте повода персоналу сплетничать… Ирина и я понимали, что возможно эта случайная встреча в санатории будет последней в нашей жизни, и вряд ли мы когда-либо встретимся снова и потому с утра и до позднего вечера не отходили друг от друга – говорили, говорили и не могли наговориться… Отъезжающих в аэропорт и на вокзал Симферополя,отвозил санаторный автобус два раза в сутки – утром после завтрака и вечером после ужина. Самолет рейсом «Симферополь -Ташкент» улетал ночью. Я хотел поехать с Ириной в аэропорт, но она категорически возражала: – Не делай глупостей. Как ты будешь ночью возвращаться в санаторий? Троллейбусы «Симферополь-Ялта» ночью не ходят, а за такси тебе придется платить туда и обратно… Скажи, зачем это тебе нужно? Я сама доберусь, не маленькая… Перед тем как идти на автобус мы выпили по бокалу массандровского белого портвейна, который так нравился ей, посидели обнявшись на маленьком диване, поцеловались на прощанье. Перед посадкой в автобус Ирина сказала мне: – Ты помнишь наш последний разговор по телефону, когда я уезжала в Ташкент? – Конечно помню… – Я повторю тебе слова, которые сказала тогда: «…запомни, что на свете есть женщина, которая любила и любит тебя самой возвышенной и божественной любовью… Любовью Высшей Красоты» … и она уехала. Я вернулся в свой люкс, сел на диван, на котором несколько минут назад сидела Ирина, допил портвейн и долго размышлял о том, как порой несправедлива судьба по отношению к нам смертным… …Через два дня я тоже улетел домой…
Ташкент
После нашей встречи с Ириной в августе 1972 года в Крыму в моей жизни было много разных событий. Но главным из них я считаю перевод меня в 1976 году в Москву на должность начальника отдела экспертизы военнослужащих Центральной ВВК МО СССР. …В декабре 1979 года советские войска вошли в Афганистан с задачей оказать помощь правительственным войскам в борьбе с вооружёнными формированиями афганских моджахедов. Началась затяжная война… На военную медицину в целом и на Центральную ВВК конкретно, особенно на отдел, который я возглавлял, свалилась гора новых и сложных задач. Все офицеры отдела напряженно работали над проектами приказов министра обороны и многочисленных инструкций по медицинскому обеспечению «ограниченного контингента советских войск». Скажу честно – с этим «ограниченным» контингентом военно-медицинская служба получила «неограниченное» количество различных и очень сложных проблем. …Летом 1982 года группа инспекторов во главе с председателем Центральной ВВК генерал-майором медицинской службы Баранником В.А., моим сокурсником по Харьковскому мединституту и Военно-медицинскому факультету, прилетела в Ташкент с задачей проверить состояние лечебно-диагностической и экспертной работы в военных госпиталях Туркестанского военного округа. На медицинскую службу округа легла колоссальная нагрузка по оказанию квалифицированной помощи раненым и больным эвакуированным из Афганистана. Я был в составе этой комиссии в ранге «начальника штаба» и «главного советника» председателя. Нам предстояло проверить 340-й окружной военный госпиталь в Ташкенте и гарнизонные госпитали в Самарканде, Ашхабаде, Кушке. О результатах проверок указанных госпиталей я ничего писать не буду, а расскажу только о неожиданной встрече… Можете верить мне, можете не верить, как говорят «это ваши проблемы», но в окружном госпитале я встретил… Ирину. Прошло десять лет после нашей встречи в военном санатории в Крыму. Внешне Ирина изменилась – заметно похудела и, как мне показалось, выглядела гораздо старше своего возраста. Правда, большие голубые глаза, пушистые ресницы, нежная еле заметная улыбка, как у Джоконды, и ямочки на щеках остались прежними. Понятно, что я и она обрадовались этой встрече. Но выразить в тот момент друг другу свои теплые чувства не могли, поскольку встретились мы в палате во время обхода нашей комиссией кожного отделения госпиталя. Когда члены комиссии уже уходили в другое отделение я успел сказать ей: – Никуда не уходи, жди меня в ординаторской… Я обязательно приду… О том, какие эмоции были в ординаторской после того, как я пришел туда, рассказывать не стоит. Когда страсти неожиданной встречи немного остыли Ирина сказала мне: – Толя! Мы столько лет не виделись с тобой… Нам есть, о чем поговорить, но здесь спокойно пообщаться нам не дадут. Рабочий день скоро закончится, и я предлагаю тебе поехать ко мне домой… Сегодня я одна… Мы спокойно поговорим обо всем и… просто побудем вдвоем… Ты, наверное, уже давно забыл, а я до сих пор помню, как ночью в Алма-Атинском госпитале, когда я вызвала тебя к больному, ты говорил мне или даже напевал красивые слова «…мы вдвоем, поздний час… входит в комнату молчание…». – Поразительно! Какая у тебя память, Ирина! – сказал я. – Такие слова, Толя, сказанные тогда тобой, забыть невозможно… …Если не захочешь остаться у меня на ночь – поедешь в гостиницу. Согласен? Ко мне поедем на моей машине… Я хотел спросить у нее почему она вдруг одна, почему готова оставить меня на ночь и где ее дочь, муж, но… промолчал и сказал: – Ирина, я с удовольствием поеду к тебе, но что подумает мой генерал, если я не появлюсь в гостинице? Он же наверняка скажет мне свою любимую шуточку – «самолет не успел приземлиться, а ты… сразу по бабам». Ирина засмеялась: – Глупости! И не по «бабам», а по знакомым врачам. Честно скажи ему, что ты встретил женщину, с которой когда-то работал в Алма-Атинском госпитале. Я согласился с ее предложением, пошел в управление госпиталя, нашел там Баранника и сказал ему, что вечером пойду в гости к своей знакомой, которую встретил в кожном отделении госпиталя, и вернусь в гостиницу поздно вечером, а может быть… утром. Он удивленно вскинул брови: – Интересно, с кем это ты встретился? Ну, ладно… иди. Потом расскажешь где и с кем гулял… Короче, Ирина на своей машине повезла меня к себе домой. По дороге мы заехали в универсам, купили что-то из продуктов, торт и вино. Жила Ирина в прекрасной трехкомнатной квартире, недалеко от госпиталя, почти в центре Ташкента. В квартире никого не было, но я не стал задавать Ирине вопросы о муже и дочери. Ирина быстро приготовила ужин, накрыла стол. Мы выпили вина за встречу после долгой разлуки, поужинали, сели на диван, и Ирина, прижавшись ко мне, сказала: – А теперь, мой дорогой, рассказывай, как ты жил эти десять лет, как оказался в Москве… Короче, рассказывай все, все… и, пожалуйста, подробно… Я перебил ее: – Нет, сначала расскажи мне как ты оказалась в Ташкенте? Я хорошо помню, что, когда мы встретились в Крыму, ты говорила о переводе твоего мужа в Термез? Правильно? Она вдруг как-то тяжело вздохнула и ответила: – Да, Толя… все правильно… Ну, хорошо… Тяжело вспоминать, но я расскажу тебе обо всем, что было со мной за это время, а потом ты расскажешь мне о себе… – А почему тяжело вспоминать? – спросил я. – Сейчас поймешь… Три года мы жили в Термезе. Мужа повысили в должности, получил звание полковника и его перевели в Ташкент, в штаб округа. Так мы снова оказались в этом городе. Получили квартиру, жили нормально, как все люди… Муж служил, я работала, дочь училась. Когда в декабре семьдесят девятого наши войска вошли в Афганистан, мужа буквально через несколько дней отправили туда, а через три месяца, в конце марта, – она замолчала, заплакала и сказала, – …он погиб. Машина подорвалась на мине… Все, кто был в машине, погибли… Когда она произнесла это страшное слово «погиб», я просто оцепенел. Но быстро пришел в себя, начал успокаивать ее, обнял, говорил какие-то слова утешения, выразил соболезнование. Видел, как тяжело даются ей эти воспоминания. …Постепенно Ирина успокоилась и продолжила свой рассказ: –Тела всех погибших доставили в Ташкент в цинковых гробах – ты, наверное, знаешь, что их называют «груз 200», – на самолете, у которого тоже страшное название – «Черный тюльпан». Вскрывать гроб не разрешили, похоронили с воинскими почестями… Вот так два года назад я стала вдовой. Ты не представляешь, как мне было тяжело тогда и как я пережила все это – сама не знаю… Депрессия была ужасная, не хотела жить… слава Богу, дочь и коллеги помогли выбраться из этого кошмара. – Представляю, Ирина… Очень хорошо представляю… Мы помолчали несколько минут. Чтобы как-то отвлечь ее от тяжелых воспоминаний, я спросил: – Ты осталась одна с дочерью? – Да… – По-моему она училась в мединституте? – Да. Окончила институт, ординатуру. Сейчас работает терапевтом в Республиканской больнице. – Замужем? – Нет. Не успела… Жених – капитан, тоже оказался в Афганистане. Командует там ротой, а мы здесь с ней переживаем – она за жениха, а я за будущего зятя… Я всегда была убежденной атеисткой, а когда схоронила мужа – пошла в церковь… Молю Бога, чтобы он помог зятю остаться в живых… Ты знаешь, когда я прихожу в хирургию осматривать поступивших раненых, у нас ввели такой порядок, и вижу искалеченных молоденьких ребят, мне становится страшно. Всякий раз думаю, прости, Господи, за каким… хреном мы полезли туда? Что мы там забыли? Ты – представитель минобороны, можешь ответить на мой вопрос? – Нет, Ира… Не могу… Помнишь, как в армянском анекдоте, «сами удивляемся» … Члены Политбюро сказали, что друзьям афганцам потребовалась «интернациональная помощь». Войти в Афганистан мы вошли, а вот, как и когда выходить будем один Бог знает. Отечественная война через четыре года закончилась, а здесь воюем уже третий год и конца не видно… …Никто не знал тогда, что война будет продолжаться почти десять лет и что наши потери составят около пятнадцати тысяч человек… Ирина продолжила рассказ: – Мальчишки не хотят воевать неизвестно за кого и за что… Некоторые стреляют себе в руки, ноги, чтобы только вырваться из того кошмара и вернуться в Союз. Следователи в хирургии каждый день работают… Допрашивают раненых. Ищут членовредителей. Страшно, Толя, страшно мне, – и у неё по щекам потекли слезы. – Ну, ладно, хватить о войне. Все равно мы с тобой ничего не изменим… Рассказывай лучше, как ты жил все эти годы, когда и как оказался в Москве… Мне интересно буквально все… …Мы очень долго говорили с Ириной. Вспоминали Алма-Ату, встречу в санатории и даже Дальний Восток. Примерно в десять вечера позвонила дочь Ирины. Как я понял из их разговора ее интересовало состояние здоровья мамы. Очевидно дочь спросила, чем она занимается потому что Ирина как-то восторженно сказала ей: «А у меня гость… Врач – член московской комиссии, с которым мы работали когда-то в Алма-Атинском госпитале. Не волнуйся, доченька, пока все нормально… Спокойного тебе дежурства…». Положив трубку, Ирина сказала мне: – Она волнуется потому, что у меня иногда давление скачет и сердце стало беспокоить. Было уже поздно. Я встал с дивана. – Ира! Прости, дорогая, но мне пора возвращаться в гостиницу. Она посмотрела на меня умоляющим взглядом и тихо, буквально одними губами, прошептала: – Толя… Не уходи, пожалуйста… Останься… Мне так хорошо с тобой… И я остался… Предупреждать Баранника о том, что я буду ночевать у знакомой, не стал. Телефона у него в номере не было, а звонить дежурному администратору и просить подняться на этаж, где жил Баранник, посчитал неуместным. Мы допили остатки прекрасного вина, долго рассматривали фотографии в семейном альбоме, а потом… оказались в одной постели… …Утром во время завтрака я спросил у нее: – Как ты думаешь жить дальше? Планируешь выходить замуж или так и останешься одна? – Пока не знаю… Дочка, знакомые и коллеги советуют попробовать создать новую семью, а не замыкаться «в скорлупе». Знаю, что есть очень хороший свободный мужчина, мой ровесник, которому я нравлюсь, но соединим мы свои судьбы или нет – не очень уверена… Когда жизнь уже перевалила «за полтинник» принимать такие ответственные решения очень трудно. Буду думать… А может быть просто стану бабушкой и буду нянчить внуков. Не знаю… Она замолчала, посмотрела на меня, улыбнулась и произнесла: – Эх, Толенька, был бы ты свободным и предложил мне выйти замуж за тебя, я бы не задумываясь ответила «да» … …На следующий день наша комиссия улетела в Самарканд, а затем на военных вертолетах мы перелетели в Кушку и Ашхабад. В Ташкент наша комиссия почему-то не вернулась и я улетел в Москву, не попрощавшись с Ириной. Но та прекрасная ночь безумной любви, которую мы с Ириной подарили друг другу, осталась в моей памяти навсегда …
Эпилог
Прошло семь лет… В декабре 1987 года я уволился из Вооруженных Сил. Председатель ЦВВК генерал-майор медицинской службы Каменсков Н. Н. уговорил меня остаться работать в комиссии врачом, служащим СА. Я согласился. Получилось так, что в ЦВВК я оказался самым старшим не только по возрасту, но и по стажу службы и работы в комиссии. Все сотрудники уважительно звали меня «дед», как друзья в далеком детстве, а офицеры, особенно вновь назначенные в комиссию, постоянно обращались ко мне с просьбами разъяснить им сложные вопросы военно-врачебной экспертизы военнослужащих. …Однажды ранней весной 1989 года секретарь комиссии Людмила Петровна пригласила меня в канцелярию к городскому телефону. Я поинтересовался кто меня просит. Она ответила: – Женщина… – Жена? – Нет… Голос вашей жены я знаю. Я взял трубку, привычно сказал традиционное: – Алло! Я вас слушаю… – Анатолий Ефимович? – прозвучало в трубке, и… я вздрогнул… Этот ангельский голос я узнал бы из миллионов голосов! Звонила Ирина… – Да! Да! Ирина – это я, … Где ты? – Толенька, дорогой, здравствуй! Она явно торопилась, говорила очень быстро. – Я в аэропорту Внуково. Мы с мужем летим в Сочи… Нам дали «горящую» путевку… На прямой рейс самолета «Ташкент – Адлер» билетов не достали, поэтому пришлось лететь с пересадкой в Москве. – Ты вышла замуж? – Да… Я говорила тебе про этого человека, когда ты приезжал в Ташкент с проверкой. Он тоже полковник, недавно уволился из армии… – Ты молодец, Ирина. Прими мои поздравления и самые наилучшие пожелания! Счастья вам и любви… Я тоже уволился, но остался работать в комиссии. Как твои дети – дочь, зять? Все нормально? – Да… По последствиям двух ранений, полученных в Афганистане, зятя признали годным к службе вне строя. Сейчас он служит в Ташкенте. Толя! И еще новость – я стала бабушкой. Внук у меня растет. Дочь решила назвать сыночка Володей – в честь отца… моего погибшего мужа… Малыш – прелесть! Скоро три годика исполнится… – Ты счастлива? – Да… Толя! У меня кончились монеты, разговор может внезапно прерваться, но я хочу успеть сказать тебе те слова, которые говорила уже не один раз. Помни, что на свете есть женщина, которая любила и любит тебя самой возвышенной и божественной любовью… Любовью Высшей… Она не успела сказать слово «Красоты». Разговор прервался и в трубке зазвучали короткие гудки. Я положил трубку на рычаг телефона, тяжело вздохнул и обратившись к молодой сотруднице, работавшей в канцелярии, кстати ее тоже звали Ирина, зачем-то спросил: – Ира! Ты знаешь, что такое Любовь Высшей Красоты? Она удивленно посмотрела на меня и отрицательно покачала головой. – Жаль, Ирина… Очень жаль… – сказал я… = = = = = Двадцать лет спустя * * * * * А годы летят, наши годы, как птицы, летят, И некогда нам оглянуться назад… Евгений Долматовский * * * * * Американский философ, поэт, эссеист Джордж Сантаяна говорил: «Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы пережить его вновь». Недавно я оглянулся назад, чтобы вспомнить, что произошло в моей жизни за прошедшие двадцать лет. Из многих приятных и не очень событий постараюсь выделить главные. За безупречную службу в Советской армии меня наградили орденом Красная Звезда, присвоили звание заслуженного врача Российской Федерации и высшую квалификационную категорию. Как-то вдруг незаметно напомнили о себе многочисленные болезни. Несколько раз я лежал в госпитале, в том числе и в реанимации, и в связи с ухудшением здоровья в апреле 2002 года оставил работу. ВТЭК признала меня инвалидом второй группы. Потом тяжело заболела жена и вскоре ушла из жизни. Я остался один. Жил в трехкомнатной квартире в Ясенево. Сын постоянно уговаривал меня продать квартиру и переехать к нему, а я никак не мог принять такое тяжелое для меня решение, потому, что с женой мы прожили в этой квартире двадцать два года… Писатель Хемингуэй, когда-то сказал: «Нет человека более одинокого, чем тот, кто пережил любимую». Я пережил свою жену Тамару – она хотела уйти в мир иной первой и ушла, а я остался наедине с тоскливым одиночеством… Долгими вечерами и бессонными ночами я часто вспоминал что было хорошего в жизни, думал, как одному жить дальше, мечтал. Мыслей о создании новой семьи, когда тебе уже идет восьмой десяток, не было, но и одному свой век доживать не хотелось… Иногда из закоулков памяти вдруг появлялся образ Ирины. Вспоминались и первая встреча с ней в Алма-Ате и незабываемые дни в Крыму, и страстная ночь любви в Ташкенте. Несколько раз я видел Ирину во сне и почему-то всегда с чуть заметной улыбкой на лице и ямочками на щеках. Прошло почти двадцать лет, когда последний раз я слышал ее голос. Это было в 1989 году. Она летела с мужем в Сочи через Москву и позвонила мне на работу из аэропорта Внуково. Разговор был очень коротким, но и тогда Ирина успела напомнить мне о своей Любви Высшей Красоты. …Говорят, что чудес на свете не бывает, но оказывается, что иногда они все же случаются… Вспомнились последние дни сентября 2009 года. Однажды вечером зазвонил телефон. Я снял трубку: – Слушаю вас. – Толя, это ты? И....о, Боже, я услышал голос Ирины! – Да, Ирина… да. Это я… – Ты узнал меня? Господи! Сколько лет прошло … сколько зим…, а ты до сих пор помнишь мой голос. – Ира! Дорогая, – я узнаю его из тысячи голосов. Рассказывай… Откуда у тебя номер моего телефона? Где ты? – Все очень просто. Позвонила в ЦВВК и попросила пригласить тебя к телефону. Мне сказали, что ты давно уволился. Попросила номер твоего домашнего телефона… Не хотели давать, но когда сказала, что я – врач и работала с тобой в Алма-Атинском госпитале – дали… – Ты звонишь из Ташкента? – Да… Толя! Слушай меня внимательно. У меня к тебе большая просьба. Дело вот чем… Я никогда не была в Москве, хотя мечтала об этом с детства. Точнее, я была только в аэропорту Внуково, когда мы с мужем летели в Сочи, да и то всего несколько часов. Если помнишь, я звонила тогда тебе… Сейчас вот решила на старости лет, помнишь, как говорили о Париже – «Увидеть Париж и умереть», и я тоже решила – «Увидеть Москву и умереть». – Та-а-а-к! Приехали… С какой такой стати ты решила «увидеть и умереть»? О какой старости ты говоришь? Перестань… Нам надо жить, красавица. Внуков до пенсии довести… Короче, Ирина, чем я могу вам помочь? – Не вам, а мне. Я прилечу одна… – Не понял? – Я расскажу тебе подробно обо всем потом, когда мы встретимся. Скажи мне – ты можешь встретить меня в аэропорту, помочь устроится в гостиницу и уделить мне какое-то время и показать Москву? Сама я уже не справлюсь… Москва для меня – дремучая тайга. – Ирина! Нет проблем, конечно встречу, на улице не оставлю, все покажу и расскажу. Только сообщи мне дату вылета и номер рейса. На всякий случай дай мне номер своего телефона. – Толя, я обязательно позвоню тебе и все, все сообщу, а номер телефона записывай… … Она прилетела через несколько дней. Рейс из Ташкента опоздал почти на два часа. Я встретил её поздно вечером в аэропорту Домодедово. Сразу же обратил внимание, что за прошедшие годы Ирина значительно изменилась и, к сожалению, заметно постарела. Но та, какая-то необычайная, дивная красота, которая когда-то много лет назад очаровала меня, осталась. Когда мы получили багаж и пошли на стоянку такси она спросила меня: – Ну, и куда ты повезешь меня на ночь глядя? – Не волнуйся, дорогая. На улице не оставлю… Мы сели в машину. Пожилой водитель, включая счетчик, спросил: – Куда едем? – В Ясенево, – ответил я. – Понятно… поехали. – А где это Ясенево? – спросила Ира. – Как в Москву войдете – первая деревня направо, – ответил за меня таксист и засмеялся. Пока мы ехали Ирина рассказывала мне о своих планах знакомства с музеями, театрами и другими достопримечательностями Москвы. Выслушав ее, я сказал: – Чтобы выполнить все, что ты наметила надо, как минимум, десять дней, если не больше. Причем с раннего утра и до позднего вечера. Ты готова выдержать такую нагрузку? Машины у меня нет, передвигаться придется, как говорил Аркадий Райкин, трамвайчиком, автобусом, на метро и такси. – Не волнуйся, все выдержу, пешком готова ходить… – Ну, ну… посмотрим. Как говорят – Москва слезам не верит, – сказал я. О себе и семье она ничего не рассказала, а я и не спрашивал… Когда мы подъехали к моему огромному двенадцати подъездному дому на улице Вильнюсской Ирина с удивлением посмотрела на меня и, как мне показалось, испугано произнесла: – Так это жилой дом, а не гостиница! – Не жилой дом, а пятизвездочный отель «Ясенево», – засмеялся я. – Сейчас все поймешь. Успокойся, дорогая… – Ты привез меня к себе домой? – не унималась Ирина. – А жена знает, что ты привезешь в дом незнакомую ей женщину? Что она скажет? – К сожалению, теперь уже ничего не скажет, – тяжело вздохнув, ответил я. – Два года назад она умерла… Я живу один. Ирина буквально онемела, а потом почти шепотом спросила: – Как… умерла? – Ты – врач, и прекрасно знаешь, как умирает человек… – Господи! Толя… Ну почему мы с тобой такие несчастливые. Я не говорила тебе, а теперь скажу. Мой муж Алёша три года назад тоже умер. Трансмуральный инфаркт миокарда… Я опять овдовела… – Прими мои искренние соболезнования… В лифте мы молчали. Воспоминания о смерти близких нам людей не способствовали общению и заставили нас на какое-то время замолчать. Поднялись на пятнадцатый этаж, я открыл дверь в квартиру и жестом пригласил Ирину: – Прошу, мадам! Вот твой отель. Входи, дорогая… Одну комнату, в которой когда-то жила моя теща после ее смерти я превратил в мастерскую – рисовал там картины, работал на старом компьютере. Когда мне позвонила Ирина о том, что она прилетает в Москву, я решил предоставить ей эту комнату и все картины, краски, холсты, рамы и этюдник вынес на лоджию. Ирина с интересом осмотрела всю квартиру – заглянула в ванную, туалет, на кухню, в спальню и сказала: – Хорошая у тебя квартира… А картин откуда столько и все такие красивые? Покупаешь? – Нет, что ты! Покупать картины – удовольствие дорогое. Хобби у меня такое. Живописью увлекаюсь. Сам рисую… Выполняю заказы детей и внуков. – Неужели сам нарисовал? – удивилась Ирина и восторженно покачала головой. – Талантливый ты, Толя. Не ожидала… А куда ты поселишь меня? Я открыл дверь в комнату: – Вот твой одноместный номер. Будешь здесь жить. Не люкс, конечно, но думаю тебя вполне устроит. Располагайся, как дома. Постельное белье я сегодня постелил новое. Два чистых полотенца в ванной, тапочки под кроватью. Все понятно? – Понятно, Толя, понятно … Какой ты молодец. Господи! Я так благодарна тебе… Не представляю, чтобы я одна сейчас делала ночью в Москве если бы не ты… Дай я тебя поцелую… Она поцеловала меня, обняла руками за шею, прижалась ко мне своей пышной грудью и… тяжело вздохнула. – А ты тоже молодец, Ира, – отправилась в такой вояж одна… Увидеть Москву и умереть… Надо ж такое придумать… Смелая ты, однако, женщина. Уважаю таких. Ну, ладно, пошли на кухню – я чертовски голоден. Перед отъездом в аэропорт я сходил в универсам, хорошо отоварился и наполнил холодильник продуктами «под завязку». На кухне я сказал Ирине: – Засучивай рукава, дорогая подруга, и вперед с песнями. Думай сама, что мы будем ужинать. Ты не можешь представить, как мне надоела кухня. Я иду сюда, как на эшафот. Говорят, что мужчины самые лучшие повара, но это точно не про меня… И решай, что мы будем пить. Встречу обмыть надо… У меня есть армянский коньяк «Айни» и кубинский ром. За ужином мы решили, что сопровождать ее по Москве и главным экскурсоводом буду я и что знакомство со столицей Ирина начнет завтра с посещения Храма Христа Спасителя и Красной площади. Потом мы долго говорили о том, кто и как прожил эти двадцать лет, вспоминали прошлое… Ирина рассказала: «Я уже давно на пенсии. Уговаривали поработать еще, но я так устала от своих пациентов… Внук окончил школу, поступил в политехнический институт, уже на втором курсе учится. Внучка Оленька скоро окончит школу. Учится хорошо, хочет пойти по моим стопам, но сумеет поступить в мединститут или нет – большой вопрос. Последние годы в институт местных принимают даже с тройками, а русских стараются любым путем завалить на экзамене… Вот как-то так…». …Ирина устала, сказывалась разница во времени между Ташкентом и Москвой, и мы отправились спать. Часы показывали около двух часов ночи. В том году в Москве и Подмосковье стояла прекрасная осень – солнечная, теплая и сухая. Ирина радовалась, как ребенок: – Слава Богу! Бабье лето… я так боялась, что будут дожди, слякоть и я не смогу по непогоде везде побывать и все посмотреть. Я не буду перечислять все музеи, театры и другие интересные места, где нам удалось побывать. Несмотря на возраст, Ирина каждый день с энтузиазмом и большим интересом ехала в очередной музей, а вечером мы оказывались в каком-нибудь театре или на концерте. Иногда днем мы возвращались в Ясенево, но чаще, пообедав в кафе или ресторане, сразу шли в театр, цирк или на концерт. Проблему с приобретением билетов решали просто – если не удавалось купить их в кассе, брали с переплатой у спекулянтов, которые всегда толпились у театров и концертных залов. …Возвращаясь поздно вечером домой, мы, уставшие от бесконечных походов по городу, вдвоем шли в ванну, вместе принимали душ, наливали ароматную пену для ванн и долго кувыркались в ней, как малые дети. Это было так забавно и так приятно… Причем, идею совместного приема водных процедур подал не я, а Ирина. Потом мы ужинали, садились или ложились на скрипучий диван перед телевизором, уточняли программу действий на завтра, и только потом, пожелав друг другу доброй ночи, расходились по комнатам. Я несколько раз предлагал Ирине спать в моей спальне на свободной кровати. После смерти Тамары в спальне все осталось таким, как было при ее жизни, но Ирина сказала мне: – К тебе в постель я приду с удовольствием, а на место Тамары я лечь не могу – совесть не позволяет… Ты не трогай ее кровать, пусть все так и останется в спальне, как было… Это будет напоминание тебе о счастливых минутах вашей совместной жизни… А однажды вечером Ирина вдруг сказала: – Давай завтра утром купим цветы и поедем на кладбище к Тамаре. Я испытываю к ней какое-то особое чувство. Вы прожили вместе в мире и согласии пятьдесят три года – больше полувека! Ты не можешь и не должен забывать ее. Это великое счастье быть вместе столько лет. Я восторгаюсь такими семьями… Рано утром мы поехали на Хованское кладбище, убрали могилу, возложили свежие цветы – два больших букета белых хризантем и разноцветных астр, которые так любила Тамара, а потом отправились в город на очередную экскурсию… …Но все хорошее когда-то кончается. Царь Соломон говорил: «Проходит всё – пройдёт и это». Закончился и визит Ирины… Когда в списке объектов, которые Ирина планировала посетить, почти все они уже были вычеркнуты, она заговорила об отъезде домой. После позднего ужина, уставшие мы сидели с ней на диване перед телевизором. Ирина положила голову на мое плечо и грустно сказала: – Ну, вот и все, Толенька… Увидела Москву и можно, – и после короткой паузы добавила, – …уезжать домой. Пора, дорогой… загуляла я в столице… За все время пребывания Ирины у меня я даже не пытался намекнуть ей о возможности соединения наших судеб, хотя такие мысли постоянно были в моей голове. А сейчас я вдруг решительно сказал ей: – Ирина… Ты помнишь песню, которую пел Вахтанг Кикабидзе? – Какую? И я попытался спеть, вернее красиво продекламировать, несколько куплетов: «Просто встретились два одиночества, Развели у дороги костер, А костру разгораться не хочется, Вот и весь, вот и весь разговор. Осень знойное лето остудит, Бросит под ноги красную медь, Пусть людская молва нас осудит, Не согреть, нам сердца не согреть». Я замолчал на несколько секунд, а затем твердо сказал: –Ты хорошо знаешь, что я очень давно люблю тебя Любовью Высшей Красоты и потому хочу, чтобы ты не уезжала, а осталась со мной. Я предлагаю тебе руку и сердце. Выходи за меня замуж… Пойдем в ЗАГС, хочешь – обвенчаемся в церкви… Оставайся, Ира… Будем доживать свой век вместе. Мы встретились с тобой тридцать лет назад, влюбились друг в друга, но тогда судьба распорядилась по-своему, и мы расстались на долгие годы. Сегодня мы оба одиноки… Ты уже три года одна, я – два… Ничто и никто не мешает нам быть вместе. Оставайся, Ира… Когда-то давно в Ташкенте, когда я был у тебя и собирался уезжать в гостиницу, ты сказала мне: «Останься… Мне так хорошо с тобой…». Сегодня я говорю тебе эти же слова… Ирина резко повернулась ко мне, крепко обняла меня за шею, заплакала, долго и страстно целовала меня, а затем отстранилась и тихо сказала: – Поздно, Толенька, поздно… Наш поезд давно ушел, а мы с тобой, два одиночества, так и остались на перроне станции под названием жизнь… …Через два дня она улетела. Я провожал ее в аэропорту Домодедово. Рейс «Москва –Ташкент» улетал поздно вечером. В ожидании регистрации мы с Ириной сидели на скамье в огромном и шумном зале. Мимо нас сновали сотни людей с чемоданами, тележками и плачущими детьми. Мы ели горячие пирожки с капустой и говорили, говорили обо всем и ни о чем, прекрасно понимая, что возможно это наш последний разговор. …Когда пассажиров рейса пригласили на посадку, и мы тепло простились, Ирина сказала мне: – Прощай, Толя… Теперь мы с тобой, наверное, увидимся только там, – и она со слезами на глазах показала рукой куда-то вверх, на небо… Самолет улетел. Моросил холодный осенний дождь. Почему-то вспомнились слова моей бабушки Ирины Антоновны – «Дождь в дорогу – это хорошая примета». Я пошел на платформу, где готовилась к отправке в Москву еще почти пустая электричка. Вошел в вагон, сел на лавку, прижался головой к окну и с грустью смотрел на медленно стекающие по стеклу капли дождя. Мне казалось, что это слезы текут по мои щекам … = = = = = Жирная дама Летом в штаб Тамбовской дивизии, где я служил в должности старшего врача полка, поступила команда выделить одного врача для медицинского обеспечения войск, участвующих в съемках фильма «Война и мир» (режиссер С.Ф. Бондарчук). Отдельные эпизоды снимались в лесах недалеко от города Калинина (теперь Тверь). Дивизионный врач на съемки решил отправить меня. Еще один врач, капитан медслужбы, звали его Николай, приехал из Вышнего Волочка. А один – майор медицинской службы С-н, прибыл из медсанбата Калининской дивизии. Медпункт разместили в каком-то заброшенном охотничьем домике. Войск на съемки фильма привлекли несколько тысяч. Недалеко от палаточного лагеря, где размещались солдаты и офицеры, принимавшие участие в съемках, примерно в одном километре, находился пионерский лагерь одного из Калининских заводов. В лагере работали три воспитательницы. Две из них – приятные и простые женщины – возможно, они работали учителями. А одна женщина была не просто полная, а безобразно жирная и довольно наглая, показалась нам слегка глупой. Пожалуй, к школе и заводу она никакого отношения не имела, и в лагерь, как воспитатель, попала случайно. Как говорила известная актриса Ф.Г. Раневская: «Всю жизнь я боюсь глупых. Особенно баб!». Воспитательницы иногда приводили к нам в медпункт детей, получивших травму или заболевших. Мы не отказывали им в помощи. Однажды жирная дама сказала майору С-у, что у одной из воспитательниц в ближайшую субботу будет день рождения. Мы были приглашены на торжество. Наш старший, зная, что будет возможность хорошо выпить (а выпить он любил!), тут же дал нам команду готовиться к празднику. Никакого подарка в лесу мы приобрести не могли и поэтому нарвали большой букет полевых цветов. В Калинин мы ездили очень редко. Майор С-н сказал: – Цветы для женщины – самый лучший подарок! Приведите себя в порядок! Мы идем к дамам в гости! Мы подшили чистые подворотнички, надраили асидолом пуговицы и пряжки на ремнях, побрились, почистили кремом сапоги. Перед уходом в пионерский лагерь, прошел сильный дождь, и мы пришли в мокрых плащ-накидках и бриджах (трава была по пояс), в грязных сапогах. После поздравлений, пожеланий, вручения имениннице цветов С-н залпом выпил граненый стакан водки без закуски и замертво упал на чью-то кровать в одежде и сапогах. Закуска отсутствовала. На столе стояли тарелки с принесенным с кухни обычным ужином для ребят – холодные макароны с пригоревшими котлетами. Именинница и ее подруга посидели с нами немного, поговорили обо всём и ни о чём, пошли проводить на улицу Николая и не вернулись. Наверное, воспитательницы ушли в барак к девочкам, а Николай – в наш домик. Я остался наедине с жирной дамой. Она пила стаканами все напитки, что были на столе – водку, вино, непонятно откуда появившийся мутный самогон, и через некоторое время опьянела, но не отключалась, как С-н, храпевший на кровати, а продолжала что-то несвязно говорить, жаловаться на кого-то, плакать. Я всегда плохо переносил алкоголь. Поэтому практически не пил, а только обозначал, что, якобы, тоже пью стаканами (все выливалось под стол и через плечо). Жирная полезла ко мне обниматься. Начала расстегивать пуговицы на гимнастерке, снимать портупею, расстёгивать бриджи. Мы сидели с ней на кровати. Она внезапно навалилась на меня, и я понял, что мне из-под нее уже не выбраться. Какого размера был у неё бюст я точно не знаю, но, пожалуй, пятого или шестого… Что она вытворяла со мной и сколько времени продолжалось это насилие, я описывать не буду. А потом вдруг как-то сразу протрезвела и приказным тоном заявила: – Я хочу, чтобы ты завтра вечером пришел ко мне. Не вздумай отказываться и не пытайся обманывать меня. Я хочу тебя, понял? Я пытался убедить ее, что это невозможно, так как завтра я до вечера буду дежурить на съемочной площадке. И тут же услышал в ответ: – Плевать я хотела на твои съемки. Если ты не придешь, я сама приду в вашу избушку. Я не стал спорить с ней, молча, вышел из барака и быстро, не разбирая в темноте, где дорога, по мокрой траве пошел в свою обитель. На следующий день я поздно вернулся с площадки, конечно, никуда не пошел и она тоже, слава Богу, не появилась. Через несколько дней (кончался август) пионерский лагерь закрыли, и дети с воспитательницами и жирной дамой уехали в Калинин.
Наездница
Вспомнил одну историю, что случилась в неврологическом отделении Алма-Атинского гарнизонного госпиталя в середине 60-х годов прошлого века. После окончания факультета усовершенствования врачей при Военно-медицинской академии меня назначили начальником этого отделения. Из Ташкентского окружного военного госпиталя ко мне в отделение перевели старшего лейтенанта Сергея (фамилию не помню), страдающего прогрессирующим рассеянным склерозом*. Обычно тяжелых больных переводили из гарнизонных госпиталей в окружной госпиталь, где были более опытные врачи и лучшие возможности для обследования и лечения. В данном случае перевод Сережи из окружного в гарнизонный госпиталь состоялся по настойчивой просьбе его пожилой тети, которая жила в Алма-Ате. Родители офицера погибли во время землетрясения в Ашхабаде в 1948 году, а молодая жена, после того как он тяжело заболел, бросила его. Тетя была единственным близким человеком для Сергея. Впечатление после первого осмотра больного у меня осталось тяжелое: выраженный спастический тетрапарез, множественные пролежни, снижение памяти, интеллекта, нарушение зрения, речи, функции тазовых органов. Пациент нуждался не только в лечении, но прежде всего в тщательном уходе. Положили Сергея в небольшую одноместную палату у поста дежурной медсестры. Его тетя почти каждый день приходила в отделение, ухаживала за племянником, кормила с ложечки, помогала медсестрам и санитаркам. Вскоре в поселке, недалеко от Алма-Аты, она нашла китайца, который пообещал ей за большие деньги «поставить на ноги» Сергея после курса иглоукалывания и прижигания. Руководство госпиталя разрешило этому лекарю приходить в отделение и проводить сеансы лечения. Я пытался убедить тетю Сергея, что это напрасная трата денег, ибо чудес в медицине не бывает. Но старушка верила не мне, а китайцу. Надеялась, что он вылечит ее племянника. Обычно у таких больных наряду с нарушением мочеиспускания, дефекации нарушается и половая функция. Но у Сергея вдобавок ко всему (возможно на фоне основного заболевания) оказалась еще одна очень редкая болезнь – приапизм (стойкая патологическая эрекция, возникающая независимо от сексуального влечения, не исчезающая длительное время и не сопровождающаяся семяизвержением). В связи с тем, что в течение суток санитарки и медсестры несколько раз меняли подкладную клеенку (подгузников тогда не было), постельное белье и обрабатывали пролежни мазями и антисептиками, Сергей лежал полностью обнаженный. Укрывали его только простыней и одеялом. Однажды поздно вечером дежурная медсестра услышала в палате Сергея подозрительный шум и стоны. Открыв дверь в палату, она замерла от удивления, увидев, как говорили, «картину маслом». Одеяло, простыня, белый халат и женские трусы валялись на полу, а на Сергее, который лежал на спине, в позе наездницы сидела голая санитарка, стонала от удовольствия и, как говорят юристы, «совершала сексуальные действия». Сестра стащила ее с Сергея и кровати, выгнала из палаты. Затем позвонила дежурному врачу и доложила, что санитарка насиловала больного. Утром на пятиминутке медсестра рассказала, что когда, войдя в палату, она крикнула санитарке: – Ты что делаешь, стерва?! А ну быстро слезай, – та спокойно ответила: – А что я сделала? Зачем добру пропадать! Грех на таком коне не поскакать… Дежурный врач доложил об инциденте начальнику госпиталя и тот, не желая широкой огласки случившегося, в тот же день уволил санитарку «по собственному желанию». Понятно, что тете Сергея никто ничего не рассказывал. Как сложилась судьба Сергея в последующем, я не знаю, так как меня, вскоре после этого случая, перевели для прохождения службы в другое военно-медицинское учреждение. ========= * Рассеянный склероз – заболевание нервной системы, возникающее в молодом и среднем возрасте.Фото из архива автора. В оформлении обложки использована фотография с сайта Canva
Последние комментарии
1 час 2 минут назад
2 часов 11 минут назад
14 часов 9 минут назад
14 часов 23 минут назад
17 часов 48 минут назад
1 день 21 часов назад