Где Аня? или Рефлексия в вакууме [Мира Айсанова] (fb2) читать онлайн

Он знает, что имеет дом, но едва ли знает где.

По его словам, это так далеко,

что он совершенно забыл туда дорогу.

(Генри Воэн «Человек»).

I

Поминутно останавливалась, будто ждала кого-то, будто хотела, чтобы кто-то остановил навсегда, кто-то попросил вернуться, но никого не было; и улица была пустой и безлюдной. Разве так бывает, что всё рушится в один день, и нет даже места, куда можно уйти, куда можно сбежать от всех этих глупых и надоевших проблем? Нужно было успокоиться, нужно было отдышаться, нужно было застыть на несколько секунд, а затем продолжить своё бегство…

Ничего не помогало, а грязная, серая зима ещё больше угнетала. Конструктивных мыслей в голове не было; а если они и рождались, то тут же погибали, как виртуальные частицы в вакууме.

Этот день был поистине тяжёлым. Редко, когда бывает так плохо. Хотя не день. День можно пережить, если знать что завтра…завтра обязательно будет лучше. Плохо было давно с октября, когда умерла мать от сердечного приступа. Всё как-то омертвело резко, неожиданно. Отец тогда даже на похороны не пришёл, по-наглому проигнорировал. Хотелось его убить, уничтожить, испепелить. Прожить в браке 17 лет, уйти к какой-то тётке и не прийти на похороны. Возможно? Да. Она долго тогда плакала. Не из-за смерти; смерть приходит ко всем. Может, так оно и лучше? Здесь всё равно довольно скучно. Она плакала от бессилия, от невозможности что-то изменить, от того, что людям, которым мы отдаём часть своей жизни, просто плевать на нас. С того дня она зареклась больше никогда не разговаривать с отцом, хотя он звонил не раз: просил прощения, говорил, что Наташка его не пустила. Слабак! Даже против воли своей пассии не мог пойти. Разве это мужик? Так…жалкое подобие. Хотя, может, была права её тётка, мать сестры, намекавшая на то, что на отца её сделали приворот. Только как-то не верится ни в какие привороты. Нельзя поработить человека, если, конечно, он сам этого не захочет.

Холодный день, а ещё грязный: снег под ногами странного серого цвета; неприятно как-то, и ветер продувает насквозь. Всё-таки идти было некуда, а значит, нужно было идти домой, в квартиру, где, кроме немых рыбок, никого нет. Впрочем, можно было остаться на улице, сесть на тротуар и сидеть, пока какой-нибудь прохожий не спросит, что с тобой, приняв тебя за пьяную или больную. Нет, лучше идти домой. Не хватало ещё назойливых людей.

Дверь в подъезд как всегда была открыта настежь. Интересно, зачем устанавливать кодовую дверь и не закрывать её? Подъезд тоже грязный, как снег на улице; на стенах опять что-то написали, хотя с утра всё было чисто. А, может, просто она так спешила, что ничего не заметила? В любом случае с трудом верилось, что через три дня будет Новый год; вернее, не верилось совсем. То ли оттого, что настроение оставляло желать лучшего, то ли оттого, что ничего нового не происходило. Правда, весь город облепили надписями: «Счастливого Нового года!», «Новогодняя распродажа», «Новогодние скидки»…дурацкая реклама. И ещё в центре много народа, все что-то покупают…люди.

Ключи в сумке потерялись в сотый раз, опять искала долго. С четвёртого этажа спускался странный сосед, не хотелось с ним пересекаться, но ключи…ключи виноваты.

– С наступающим Вас, Марья, с наступающим! – «голливудская» улыбка бомжа.

– Я не Маша, я Марина…как Цветаева, – зачем-то добавила, сама не знала, зачем. Просто надоел страшно, может, так запомнит.

– Да. С наступающим. Счастья Вам, здоровьица, любви, конечно.

– Только её не хватало…

– Что Вы сказали? Старый. Не слышу, – опять улыбнулся. Просто жуть.

– Ничего я не сказала. Вам тоже счастья, здоровья, живите до ста лет, – наконец-то ключи. Стала открывать дверь.

– И это…– не отставал сосед. – На водочку не дашь? А то пенсия нескоро.

Всё понятно, все эти пожелания для водочки, лучше бы сразу попросил и отстал. Сунула ему полтинник.

– Золотце, Маша, дай тебя поцелую!

– Спасибо, не надо, – отшатнулась от него, ввалилась в свою квартиру, захлопнула дверь.

– Я отдам. Обязательно отдам! С пенсией.

«Ну, конечно, конечно», – подумала Марина, снимая грязные сапоги.

Здесь никого нет, здесь она одна. Только рыбки мертвяцки-пустыми глазами таращились на неё из аквариума. Непонятно, зачем смотрели. Может, хотели есть? Высыпала им корм и ушла в свою комнату, а там разрыдалась. Плакала сильно, но почти беззвучно в подушку. Было не больно, только пусто, дико пусто.

***

Семён Андреевич, такой радостный и довольный, шёл по грязным улочкам провинциального городка и вдыхал морозный воздух, пропитанный выхлопными газами.

Странно безлюдно было в этот декабрьский полдень. Однако это нисколько не удивляло радостного и довольного Семёна Андреевича. Часа два назад он наконец-то помирился со своей любовницей Инной, которая настаивала на том, чтобы этот Новый год он провёл вместе с ней. Но ведь Семён Андреевич не мог позволить себе такую роскошь. Всё-таки жена и двое детей казались ему весьма уважительной причиной, поэтому он просто подарил своей Инке (как ласково называл он свою любовницу) бриллиантовые серёжки, и та, поплакав и покричав, успокоилась в тот же миг, когда увидела эти чудесные, а главное дорогие серьги. Конечно же, это и послужило залогом великолепного настроения Семёна Андреевича, который решил, что новую секретаршу искать ему не придётся.

День выдался до такой степени удачным, что Семен Андреевич встретил во время своей зимней прогулки старого приятеля, одноклассника, а впоследствии и однокурсника Алексея Вихрова. Они даже узнали друг друга, точнее, Семён Андреевич узнал Алексея, потому как тот не сильно изменился. Старые знакомые решили посидеть в кафешке и вспомнить былые годы.

Алексей Вихров выглядел значительно моложе своих лет. Возможно, это являлось следствием того, что он никогда не состоял в браке. Что делал сегодня Вихров в городе, из которого уехал по окончании института, Семён Андреевич не знал. И как только они сели за маленький столик (Семён Андреевич сделал это с большим трудом, округлость в области былой талии ему несколько мешала), любопытный Семён Андреевич сразу же поинтересовался целью приезда своего старого знакомого. Вихров как-то загадочно улыбнулся, скрытный по своей природе он не очень-то хотел откровенничать.

– И сам толком не знаю, – всё-таки начал отвечать Алексей. – Давно здесь не был. А как ты поживаешь?

Семён Андреевич любил говорить о себе, вернее, о своём бизнесе, который достался ему от богатых родителей. И хотя Вихров ехидно улыбался, слушая Семёна, он, однако, поразился тому, что его не слишком далекий знакомый до сих пор на плаву. «Ну что ж, дуракам везёт», – подумал Алексей и посмотрел в окно.

– А ты ещё не женился? – спросил Семён Андреевич и отвлёк Вихрова от потока собственных мыслей.

– И не собираюсь.

– И знаешь, я тебя понимаю. Вот у меня семья: жена, дети, любовница. И так все надоели. Столько денег на них уходит, а деньги-то – главная ценность в нашем мире. Вот сегодня, чтобы успокоить свою Инку, купил ей бриллиантовые серьги. Считай, выбросил деньги на ветер, – радостный и довольный Семён Андреевич внезапно загрустил. – А всё почему? А потому что не могу я с ней провести Новый год. Жена Людка, дети…понимаешь? Одни проблемы. Лучше, как ты: холостой и свободный.

– Как жену зовут? – Вихров с любопытством посмотрел на Семёна.

– Людка. Да ты ж её знаешь. Она с нами в институте училась на курс младше. Фамилия у неё девичья Арутина.

Алексей усмехнулся, пытаясь скрыть своё неприятное удивление. Людку он знал, хорошо знал.

– А ты не занят? – поинтересовался Семён Андреевич. Вирхов отрицательно покачал головой. – Может, зайдёшь ко мне? Может, Людку вспомнишь? Могу позвонить шофёру, он приедет, – предложил Семён.

– Лучше пройдёмся, хочу посмотреть на город.

Город после двадцати минут проведённых приятелями в кафешке ничуть не изменился. Снег под ногами был всё того же противного серого цвета, небо тоже серое. Единственное добавление к общему мрачному пейзажу было таковым: пошёл снег не так, чтобы сильно, а чуть-чуть, по несколько снежинок в минуту. Вихров напряженно думал, в то время как Семен Андреевич рассказывал о чём-то с великим энтузиазмом. Периодически Вихров прислушивался к речи старого друга и лишь усмехался, убеждаясь в том, что ум с годами, в отличие от опыта, не прибавляется.

Город Вихрову не нравился, как и много лет назад, вкусы не меняются. Обычный провинциальный городишко, где, наверно, все знают всё друг о друге. А ведь не хочется, чтобы о тебе всё знали, по крайней мере, не всем хочется. Должна же быть какая-то дистанция, какая-то пропасть между человеком и людьми, человеком и миром, человек имеет право на одиночество. Хотя можно быть одиноким и в толпе.

Пока они шли, с Семёном Андреевичем успело поздороваться человек шесть. С двумя он даже обменялся короткими новогодними пожеланиями. Потом пристал какой-то старичок, просил на водочку, до пенсии, видите ли, не скоро. Вихров дал ему пятьдесят рублей, чтобы отстал, а Семён Андреевич сказал, что нужно самому зарабатывать.

«Не каждому Бог даёт богатых родителей», – заметил Вихров. И после этой фразы старые знакомые шли молча. Правда, Семён Андреевич хотел было возмутиться и даже оскорбиться, но, зная Вихрова, он предпочёл промолчать.

Двухэтажная квартира Семёна Андреевича была расположена в самом центре города. Хотя средства позволяли Семёну Андреевичу купить коттедж, он этого не делал, так как его жена Людмила Павловна была категорически против, а «почему» не знала и сама, что кажется вполне простительным. Бывает же так, что ты не знаешь, почему чего-то хочешь или не хочешь. В любом случае это можно было обозвать странным женским капризом.

Дверь Семёну Андреевичу и Вихрову открыла краснощёкая пожилая домработница, а заодно и повариха, Марта Борисовна Белянко. Она поприветствовала дорогих гостей и побежала на кухню «доготавливать обед».

Квартира не понравилась Вихрову. Первая мысль, возникшая в его голове, была такой: «Безвкусица».

– Последний писк моды, – неожиданно сказал Семён Андреевич.

– Что? Статуя? – спросил Алексей, внимательно разглядывая небольшую белую статую кого-то у дивана.

– Нет, я о мебели.

– А статуя… Это кто?

– И сам не знаю. Главное дорогая: купили, когда отдыхали в Париже, гостинец, так сказать.

– Видел такую…в переходе,– неожиданно вспомнил Вихров, но Семён Андреевич не услышал его.

По лестнице спускалась Людмила Павловна, только что закончившая говорить по телефону.

– Ты пришёл? Ещё и не один? – кивнула она головой в сторону стоящего к ней спиной гостя.

– Да. Люд, не поверишь, встретил сегодня…

Алексей обернулся.

– Люд, помнишь? Вихров Лёшка, учился со мной на одном курсе. Ну, помнишь?

– Здравствуйте, Людмила…Павловна.

Людмила на несколько секунд застыла, потом взяла себя в руки и выдавила:

– Да, вспомнила, Алексей…никогда не знала, как вас по отчеству.

–Да, ладно, Людка, чего церемониться-то? Почти одногодки, можно разговаривать и на «ты». Скажу, чтоб Марта на стол накрыла, пообедаем, а то мы пока просто перекусили.

– Нет, лучше я… – остановила мужа Людмила Павловна, – я пойду к Марте.

Людмила Павловна, конечно, изменилась. И сперва Вихров даже не узнал её. Действительно, красота увядает с годами, а духовная пустота всё отчетливее проявляется во взгляде. И если бы Вихров был глупым идеалистом или романтиком, он бы, конечно, разочаровался, увидев сильно постаревшую когда-то любимую женщину. Но Вихров не причислял себя к данному типу людей, а потому совсем не расстроился, ему лишь припомнились строчки стихотворения Есенина:

«Она такая дурочка,

Как те и та…

Вот потому Снегурочка

Всегда мечта».

Людмила Павловна наоборот, очень сильно разволновалась. Заскочив на кухню, она поспешно удалилась в свою комнату. Сразу же подошла к висящему на стене зеркалу и долго, пристально вглядывалась в своё отражение. Как сильно разозлило её то, что Алексей, во-первых, выглядел значительно моложе своих лет, а, во-вторых, нисколько не смутился, увидев её. Ей даже показалась, что жизнь прошла, по сути, бессмысленно, как-то бесполезно. Кто она? Безработная жена богатого, страшного и глупого мужчины, мать двоих капризных и избалованных детей? Что у неё есть? Двухэтажная квартира и морщинистое лицо. Правда, у кого-то нет даже этого.

«Хотя бы деньги», – успокоила себя Людмила Павловна. В конце концов, это только в песнях поётся, что с милым рай и в шалаше. Что нет любви, не так жалко. Жалко, что красота куда-то исчезла, а ведь она помнит, какой красивой была когда-то…

***

Было пусто, дико пусто. Она плакала недолго. Откинула промокшую подушку в сторону и села на кровать, обняв руками колени. Нужно было себя успокоить, нужно было заставить себя улыбнуться. И у неё это получилось, а через несколько секунд она даже расхохоталась себе назло.

– Как глупо, – подумала Марина. – Как всё глупо. Всё же нормально, всё же хорошо?

– Относительно, – отвечал внутренний «кто-то».

«Надо взять себя в руки», – с этой мыслью она встала с кровати и подошла к зеркалу. По щекам была размазана тушь. Марина ехидно улыбнулась. «Надо же кака красавица», – промелькнула новая мысль. Предательски забурчал живот, напоминая девушке о том, что она не ела с самого утра. И Марина отправилась на кухню, не соизволив смыть испортившийся макияж.

Наскоро пообедав и помыв посуду, она решила помыться, потому, как вода, казалось ей, обладает какими-то магическими, очищающими свойствами. По крайней мере после душа ей стало, действительно, значительно легче.

Но всё-таки успокоиться до конца она не могла: в голове кружили какие-то мысли, обрывочные, не совсем ясные. Хотя она прекрасно понимала, что её так сильно тяготило, и ещё больше хотела убежать, скрыться от этого. Она попыталась написать стихотворение, но ничего не получилось, и смятый листок бумаги полетел на пол. Однако попытки освободиться от мучавших её сознание мыслей не прекращались, и девушка на новом листке бумаге стала что-то медленно рисовать. Что она рисовала, она не знала. В итоге получилось что-то странное и мрачное, а при более детальном осмотре девушка обнаружила данный рисунок слишком страшным и разорвала его, придя к выводу, что её душевное состояния оставляет желать лучшего.

В квартире было тихо, как-то неприятно тихо. Тишина навевала ещё большую тоску. В связи с этим Марина вновь посетовала на то, что дома у неё живёт ни пёсик или кошка, а немые рыбки. В какой-то момент ей даже захотелось выкинуть их в унитаз. Но она не сделала это, то ли, потому что этих рыбок купила когда-то мама, то ли просто пожалела.

И только телефонный звонок, раздавшийся неожиданно, прервал заунывную тишину. Марина с неохотой взяла телефонную трубку.

– Алло, – шаблонно ответила она.

– Привет, – слегка радостный голос Аллы, лучшей подруги Марины, показался ей незнакомым. – Как ты?

– Ничего, – тихо сказала девушка.

– У тебя голос такой потрясающей, – протараторила Алла. – Всё время вспоминается фраза, ее, кажется, относительно Чаадаева применяли, «голос из склепа». Ты что совсем умираешь?

Марина молчала, потому что не знала, что ответить.

– Эй, Марин, ты куда пропала? Не обижайся.

– Я не обижаюсь, – спокойно сказала она.

– Что случилось? – не унималась Алла.

– Ничего…просто.

– Так. Через час жду тебя в городе около универмага «Уют».

– Я…

– Отказа не принимаю.

– Я только что помылась, на улице мороз.

– Слушай, менингит не страшнее депрессии. Да и с таким настроением жить всё равно необязательно. Так что жду. Ты, кстати, рыбок покормила? А то ты просила напомнить.

– Угу, – пробормотала Марина.

– Тогда давай, до встречи, – и подруга повесила трубку.

***

Людмила Павловна всё-таки успокоилась. Хотя ей непросто было взять себя в руки. Она припудрила лицо, по-другому уложила волосы и уже с меньшим разочарованием смотрела на себя в зеркало. В дверь неожиданно постучали и, не дожидаясь ответа, открыли её. В комнату вошёл высокий мужчина.

– Семён пошёл за вином, а я пока решил заглянуть к Вам, – нарочито вежливо сказал Вихров и усмехнулся. – Здравствуй ещё раз. Ты сильно изменилась, – сухо констатировал Алексей.

– А ты нет. Всё такой же…,– зло ответила женщина.

Вихров опять усмехнулся:

– Слишком фраза оборванная. Всё такой же кто? – поинтересовался он, но ничего не услышал в ответ.

Людмиле Павловне было сложно собраться с мыслями, всё путалось в голове.

– Что ты хочешь?

Угнетающая обстановка повисла в комнате. Вихров с каким-то недоумением смотрел на Людмилу Павловну и тщетно пытался понять, что же тогда так сильно нравилось ему в ней…что?

Людмила Павловна, напротив, всё больше удивлялась тому, как хорошо выглядит Алексей. Её даже показалось, что теперь в свои сорок пять лет он намного привлекательнее и красивее, чем двадцать лет назад. Что-то новое и незнакомое появилось во взгляде его чёрных глаз, и даже чёрные волосы казались ещё чернее, хотя обычно брюнеты седеют рано и быстро. Странно молодо выглядел он для своего возраста. От этого ей опять стало грустно и неловко.

– Ты меня любила? – вдруг спросил Вихров, «вдруг» даже для самого себя. Людмила Павловна растерялась и рассеянно улыбнулась.

Она молчала. И Алексей неожиданно вышел из комнаты, сказав напоследок, что Семён, наверное, пришёл.

Стол был накрыт. Вино куплено, На самом деле, Семён уходил звонить своей любовнице, он не любил делать это дома, боялся, что дети услышат, а заодно купил бутылку вина. Перед самым началом «трапезы» (всё происходившее напоминало Вихрову пародию на какой-то старинный фильм) появился проголодавшийся за несколько часов игры в стрелялки Фёдор. Худощавый девятилетний мальчишка показался Алексею одновременно капризным и милым, правда, слегка неприятным внешне, он унаследовал отцовские неправильные черты лица. А вот Анжелу пришлось ждать, потому что она переписывалась о чём-то важном с подругой и долго не соглашалась идти есть.

– У нас гости? – удивлённо спросила девушка, наконец-то появившись в гостиной. Она кинула свой взгляд на сидевшего за столом Вихрова. «Деловой партнёр…», – подумала Анжела. И ещё раз бросила короткий взгляд на незнакомца. Правда, она успела хорошо его рассмотреть и даже слегка смутилась. Обычно папины деловые партнёры были похожи на её папу: толстые, пожилые и совсем несимпатичные. А этому она дала бы не больше тридцати пяти лет. Очень красивый статный брюнет со странным пронизывающим взглядом. Такие обычно играют роль дьявола в иностранных фильмах. Правда, такая мысль не пришла Анжеле в голову, но, если бы она была более проницательной, то, скорее всего, сделала бы именно такой вывод.

– А…дети, это мой бывший одноклассник и однокурсник Алексей Станиславович Вихров. Вот, встретил сегодня, решил пригласить к нам в гости, он, кстати, и с матерью вашей знаком.

– Я Фёдор Степанович, – шустро и наигранно важно сказал Федя.

– Анжела, – уверенно представилась девушка и села за стол.

– Вы поразительно похожи на свою мать…в молодости, – тут же сказал Вихров.

Он не врал. Анжела, действительно, напомнила ему Людмилу Павловну. Очень похожие черты лица, абсолютно мамины серые глаза. Волосы, наверное, чуть темнее, чем у матери, но тоже светлые. Правда, ему сильно не понравились нарощенные ярко-красные ногти на её руках, почему-то длинные ногти всегда раздражали Алексея. Анжела же слегка удивилась тому, что незнакомец оказался ровесником её родителей.

– А вы кто? – спросил Фёдор.

– Знакомый твоих родителей, – не совсем понял вопрос Вихров.

– Я не это… Папа, а кем он работает?

Семён Андреевич немного растерялся. Он ничего не узнал о Вихрове, кроме того, что тот так и не женился.

– С литературой тесно связан, курсы различные веду, статьи пишу, а ещё я редактор одного из столичных журналов, – Алексей даже сказал название журнала. И удивлённая Анжела вновь посмотрела на сидящего напротив гостя.

– Мы с подругами его покупаем, – выпалила она.

– Если честно, – Вихров слегка наклонился к ней, насколько это позволял сделать стол, разделяющий их. – Дурь полная. Я бы хотел заняться чем-то более серьёзным. Но чтобы делать деньги, нужно идти на поводу у толпы. Людям ведь куда интереснее узнать, кто из звёзд развёлся в прошлом месяце и почему, чем, что такое сингулярность и в чём тайный смысл рисунков Лермонтова.

Анжела промолчала и слегка смутилась, что было с ней впервые, поскольку обычно именно она смущала окружавших её молодых ребят. Анжела внезапно подумала о том, что у неё никогда не было романа со взрослым мужчиной, тем более московским редактором. Она молодая, красивая, богатая. Единственное, что мешало ей уехать в столицу, а туда она очень хотела, так это твердое «нет» её отца, вплоть до «езжай без денег». А что если…? Анжела усмехнулась и уже более дерзко посмотрела на Вихрова. Мужчина это заметил, прочитал изменение мыслей Анжелы по её выразительным, но пустым, как у матери, глазам. Он усмехнулся ей в ответ.

– Значит, вы, т.е. ты теперь при деньгах? – уточнила Людмила Павловна.

– Думаю, не при таких, как вы, – он обвёл глазами квартиру. – Но живу почти в центре города, машина, собака, жены нет.

При этом Вихров «зачем-то» посмотрел на Анжелу, как показалось ей.

– А вообще часто в Питере бываю. Мне там нравится. Думаю переехать туда. Знаете, более литературный город. Мрачнее, тише и медленнее Москвы. Может, напишу что-нибудь серьёзное, хочется порой выделиться чем-то значительным и мудрым на общем фоне. Впрочем, это вряд ли у меня получится.

– А я тоже пишу, – неожиданно сказала Анжела. – В основном, стихи.

– И у вас это хорошо получается? – поинтересовался Алексей, улыбнувшись девушке.

– Может, кому-то и не нравится, но мне кажется, что это уже их проблемы, – довольно нагло ответила Анжела.

– Да, Лёш, – улыбнулся Семён Андреевич. – Вдруг у нас с Людкой гений дома растёт. Станет известной поэтессой.

Фёдор рассмеялся, хотя его отец не шутил.

– Пойдёмте, сами убедитесь, – Анжела резко встала из-за стола.

– Анжела, – Людмила Павловна осуждающе посмотрела на дочь. – Человек ещё толком не поел, а ты со своими стихами.

– Если человек увлечен литературой, то я думаю, литература ему важнее, чем недоеденный обед.

Людмила Павловна снова зло посмотрела на дочь.

– Ничего страшного, – согласился Вихров. – Литература, действительно, важнее.

В комнате Анжелы было просторно и светло, она, как и спальня родителей, располагалась на втором этаже. Девушка забыла выключить музыку на ноутбуке, крутились песни современной попсовой группы, и Вирхов сделал вывод, что у дочери Семёна Андреевича начисто отсутствует музыкальный вкус. Хотя, может, это дань моде по такому принципу: я слушаю то, что слушают все. Алексей внимательно следил за Анжелой, когда та искала тетрадь со своими стихами. Он никак не мог понять, сколько ей лет. Сперва ему показалось, что ей 21 или 22 года, но логически подумав, он сделал вывод, что Людмила Павловна не могла родить её так рано, иначе бы он знал об этом. Следовательно, Анжела была моложе. «Интересно, исполнилось ли ей 18?»

Не то чтобы Анжела очень понравилась Алексею, и уж точно она не соответствовала его идеалу. Но ведь это не имело особого значения теперь. Во-первых, в силу опыта он начал понимать, что, в принципе, идеалов не существует. А, во-вторых, между умом и красотой всегда нужно что-то выбирать. Редко, когда подобное сочетается. И в последнее время, да пожалуй, давно, он всё-таки отдавал предпочтение красоте, потому как и сам являлся вполне самодостаточным. По этой причине чужие мысли его особо не интересовали, а поделиться своими он мог и с дурой, в крайнем случае, с каким-нибудь приятелем, если ему уж очень хотелось услышать критику в свой адрес. Иначе говоря, он полностью разделял мнение: «Любить – но кого же? – на время не стоит труда,

а вечно любить невозможно…».

Попросту Вихрову было скучно и как-то хотелось скрасить или разнообразить свой досуг. И наблюдая за Анжелой, он как-то машинально, почти инстинктивно разрабатывал план по завоеванию её сердца. Хотя, как ему показалось за столом, сердце девушки уже было завоёвано. Вихров бы отнёс Анжелу к той категории представительниц прекрасного пола, для которых даже не деньги, а статус играют решающую роль.

– Нашла, – выпалила Анжела и села на свою кровать. – Держите, – она протянула Вихрову надушенную толстую тетрадь и двусмысленно улыбнулась.

Она была уверена в своём литературном даровании. В школе и в институте она всё время переделывала тексты песен, чтобы они соответствовали определённой теме. Всем своим бывшим молодым парням, своему нынешнему парню, всем своим подругам на все праздники она присылала свои стихотворные эсэмэски, и все всегда восхищались её умением писать стихи, настоящие стихи. Даже свои капризы и истерики она часто списывала на то, что является творческой личностью. И однажды выиграла городской литературный конкурс, спонсируемый её отцом. И теперь она только ждала одобрения со стороны Вихрова.

Ему же так не хотелось открывать эту тетрадь. Вообще-то уже по самой тетради он мог судить о ее содержимом. Прежде всего, Вихров считал, что муза – женщина непостоянная, ветреная, так сказать. А потому очень подозрительно относился он к тем поэтам, которые вели своего рода поэтические дневники, ведь вдохновение – нечто мгновенное, минутное, приходит внезапно, так внезапно, что порой стих записывается на газете, на салфетке, да даже, если хотите, на клочке туалетной бумаги. А записывать стихи в какую-то определенную, да ещё и надушенную тетрадь? Это скорее показатель организованности, собранности, методичности, пафосности да просто откровенного позёрства – всего того, что как считал Вихров, противоречит истинному творчеству как акту спонтанному и стихийному.

Да и глядя на Анжелу с трудом верилось, что она относится к числу творчески одарённых людей. Скорее всего, рифмовала в лет десять хорошо слова, а родители и друзья накрутили: «Гений». Алексей даже усмехнулся (Анжела, правда, не поняла, почему). Но, а вдруг и впрямь гений?

Однако редакторское чутьё его не подвело. С первой страницы на него повеяло чем-то абсолютно антитворческим, и он решил прочесть последние стихи, определить уровень сегодняшний.

– А сколько вам лет? Некорректный вопрос, но…

– Двадцать будет в апреле.

– Ну, что я могу сказать, – он закрыл тетрадь и посмотрел на Анжелу, – для вашего возраста, несомненно, талантливо, – Вихров не любил врать людям, но красивым девушкам – это совсем другое дело. – Я бы сказал, даже очень.

Анжела улыбнулась

– А вы давно живёте в Москве?

– Я…– собеседник задумался. – Примерно как окончил университет.

– Понятно. А как вы стали редактором?

– Знаете…– Вихров подошёл к окну и посмотрел на улицу. Много машин, люди, город грязный, вывеска на соседнем супермаркете «Новогодняя распродажа». – Сейчас не вспомню, просто очень хотел. А вы на кого учитесь, кем хотите стать?

– Учусь в Академии туризма. А так хотелось бы…даже не знаю. Я путешествовать люблю.

– Вы верите в Бога? – неожиданно спросил Алексей и пристально посмотрел на Анжелу.

Она растерялась и улыбнулась в ответ. А всё-таки у неё были ещё совсем детские черты лица.

– Так вы верите?

– Я… не знаю, – сказала она вполне твёрдо. Он продолжал смотреть. – Вы, в самом деле, такие странные вопросы задаёте, – в голосе Анжелы стала появляться та уверенность, которую он заметил, когда девушка только появилась в гостиной. Похоже, она лишь на время растерялась.

Вихров снова усмехнулся. Анжела начала говорить что-то…Алексей толком не слушал девушку, а всё смотрел в окно на небо и думал о своём.

Через какое-то время он резко отошёл от окна и сел на кровать напротив Анжелы. Красивые глаза, но такие пустые…

– Вы красивая девушка, – сказал он вдруг просто и понятно, не стесняясь, как её ровесники.

– Я знаю.

– Самоуверенно.

– Это разве плохо?

– Время покажет, – спокойно ответил Вихров.

– А что, собственно, лучше быть робкой и стеснительной? Нет, я себе такой нравлюсь.

Вихров внимательно посмотрел на девушку и снова улыбнулся. Анжела слегка смутилась и покраснела, наверно, от того, что смутно понимала, а вернее, совсем не понимала, почему улыбнулся собеседник. Разговор неожиданно зашёл в тупик, и Вихров снова подошёл к закрытому окну.

– Представляете, здесь ничего толком не изменилось. Каким был этот город, когда я уезжал, таким и остался, – то ли разочарованно, то ли удивленно сказал Алексей.

– А вы впервые сюда приехали? – спросила Анжела.

– Нет, почему же? – Вихров всё продолжал смотреть на проезжающие автомобили. – Иногда здесь бываю.

– А зачем вы сейчас здесь? Скоро Новый год, с кем же вы будете его отмечать?

– Иногда полезно убегать от надоевших людей, – быстро ответил мужчина.

Анжела опять не знала, что спросить, и Вихров тоже ничего не спрашивал. Он неожиданно сам для себя отвлёкся от разговора, от этой девушки, находящейся с ним в одной комнате, даже от своих собственных мыслей; и нечто похожее на ностальгию охватило его. Стало как-то тоскливо, грустно, пусто что ли – он и сам не знал. А небо за окном было всё того же противного серого цвета, и очень резко ощутил Вирхов своё одиночество в этот миг.

Сотовый Анжелы стал истошно вопить, и девушка, вскочив с кровати, побежала отвечать на телефонный звонок. Вихров же резко вышел из комнаты.

Когда Анжела поговорила с позвонившей подругой, мимоходом похваставшись, что она понравилась московскому редактору, девушка спустилась вниз в гостиную, но Вихрова уже не было в квартире. После того как Алексей вышел из её комнаты, он обменялся парой фраз с её родителями, а затем попрощался. Дочь Людмилы Павловны растерялась, когда узнала об этом.

***

Вихров был одет сравнительно легко для стоявшей на улице погоды. Его абсолютно не грело дорогое чёрное пальто, и потому, когда подул резкий порывистый ветер, Алексею стало холодно. Выйдя из тёплой квартиры Семёна Андреевича, он особенно остро ощутил дискомфорт и быстрым шагом поспешил в квартиру, которую он снял на некоторое время у своего старого знакомого. Его всё больше и больше угнетал городской пейзаж. Его раздражало буквально всё: нелепое соседство многоэтажек и избушек, пёстрые рекламные плакаты, магазины с иностранными названиями и даже люди, вернее, их пустые, некрасивые лица.

Скоро Новый год. Впервые за много лет Алексей будет встречать его один. Он не солгал Анжеле, когда сказал, что «иногда полезно убегать от людей». В этот раз он так и поступил. А когда представил себе взбешённое лицо Кристины, с которой он встречался последние полгода, то даже посетовал, что не сможет этого увидеть. В любом случае ему обязательно позвонят приятели и живописно расскажут, как Кристина побила всю посуду в его квартире и выкинула подарки, которые привезла из Мадрида, куда она поехала заключать какие-то важные контракты и откуда обещала вернуться 31 декабря.

Но почему-то Алексея это не столько огорчало, сколько смешило. По сути, ему была абсолютно не нужна ни Кристина, ни какая-либо другая женщина. А от одиночества он всё равно не избавится, даже если обзаведётся семьёй, поэтому он давно решил смириться с этим страшным, но знакомым каждому чувством.

В таких мыслях Вихров утопал, пока шёл по скользкому тротуару, так он оправдывал себя. Иногда он отвлекался на суетившихся вокруг людей, всматривался в их лица, которые при детальном осмотре ему не нравились, а затем снова начинал думать о чём-то своём.

Ветер всё не стихал, а лишь усиливался; снег продолжал порционно падать на замёрзшую землю. И Вихров никак не мог понять, как в такую погоду можно встречать Новый год. Возможно, он слегка завидовал проходящим мимо семейным парам. Но если только слегка, потому как был убеждён, что всё это лишь иллюзия счастья, что это своего рода дань Новому году. А потом всё волшебство развеется как дым, но ведь у него не было даже иллюзии. Однако Алексея это не волновало.

Неожиданно прямо перед ним поскользнулась и упала из ниоткуда появившаяся молодая девушка, которая, видимо, спешила на приехавший к остановке автобус. Вихров помог ей подняться. И та шаблонно сказав: «Спасибо», продолжила своё бегство. Алексей проводил её взглядом и снова начал размышлять о чём-то своём, о том, от чего его отвлекла так бесцеремонно упавшая незнакомка.

***

Марина проклинала всё на свете, когда спешила по грязной мостовой к магазину «Уют», где она договорилась встретиться с Аллой. Во-первых, после мытья головы ей, действительно, было холодно; во-вторых, ей абсолютно не нравилась погода, царившая в этот день на улице; в-третьих, ей почему-то хотелось уничтожить всех прохожих, всех людей. Не хватало воздуха, только не обычного кислорода, а другого, какого-то не выявленного наукой элемента. Она задыхалась в этой серой массе людей, в этой толпе, в этом большом городском муравейнике, и она боялась, что не сдержит себя и что крикнет громко-громко, так, что все внезапно остановятся…покрутят пальцем у виска и скажут: «Дура!». А дурой быть неприлично как-то.

Алла не опоздала, она пришла даже раньше Марины, чем сильно её удивила.

– Ты такая грязная…жуть, – и Алла стала отряхивать спину подруги.

– К вам спешила, – ехидно улыбнулась девушка. А затем обречённо посмотрела на подругу.

– Ну, что? – спокойно спросила та.

– Мне очень, очень плохо. – И Алле показалось, что Марина сейчас разрыдается.

Алла опять пристально, внимательно посмотрела на свою подругу. И по её выразительному взгляду она поняла, что нынешнее состояние Марины является следствием не внешних событий, а внутренних глубоких баталий. Чем помочь Марине в такие периоды жизни, она не знала, хотя и дружила с ней последние восемь лет. Разговоры по душам, т.е. бесцеремонные попытки влезть в чужую душу здесь явно не помогали, скорее, вредили, потому Алла не стала ничего спрашивать, а просто предложила Марине прогуляться по городу. И, естественно, как часто бывало во время таких прогулок, девушки не смогли миновать городской парк.

В парке было тихо и спокойно. Но Марину пугали пролетающие прямо над головой наглые галки, абсолютно привыкшие к соседству с людьми, в то время как Алла что-то увлечённо рассказывала, тем самым, пытаясь отвлечь подругу от грустных мыслей.

В парке было красиво, как-то торжественно мрачно, и серость этого декабрьского дня, как ни странно, только украшала парк. Что-то таинственное и загадочное дышало в спины, царило вокруг, и казалось, что вот-вот произойдёт чудо, какого ни видывал свет.

В парке было безлюдно, особенно теперь, когда до Нового года осталось всего несколько дней, а потому толпы смешных людей слонялись по бесчисленным дорогим и недорогим магазинам.

В парке было страшно. Ветер всё не стихал, а лишь усиливался; снег продолжал порционно падать на замёрзшую землю, и какая-то скрытая угроза летала в воздухе, смешиваясь с иллюзией волшебства, рожденной в преддверии Нового года.

– Вот так, – закончила свой монолог Алла и улыбнулась. – Ты меня не слушала?

Марина кивнула. Поправила левой рукой выбившуюся из-под шапки прядь каштановых волос.

– Извини. Не могу ни о чём сегодня думать, не могу сосредоточиться.

Алла не обиделась, она лишь слегка огорчилась тому, что её попытка отвлечь Марину оказалась тщетной.

– Сегодня здесь удивительно, – неожиданно сказала Марина и огляделась вокруг. Пустые старые лавочки, слегка припорошенные серым снегом. Большие голые деревья, раскачивающиеся на сильном ветру. И завораживающий вид огромного бора, отделённого от парка водохранилищем.

– Всё как обычно, но при этом удивительно, – Марина впервые за время прогулки улыбнулась, будто обрадовалась слову «удивительно», которое она произнесла несколько раз.

Алла согласно кивнула.

– Хочется сесть. Я сегодня забегалась, – тихо сказала она.

– Лавочки холодные, – предостерегла Марина.

– Можно на землю.

– Ну, вы как хотите, а я постою, – некая живость появилась в голосе девушки.

И Алла улыбнулась.

– Сегодня твой товарищ звонил.

Марина вопросительно посмотрела на Аллу, и сразу заметила лукавство, появившееся в её карих глазах.

– Какой товарищ? – уточнила она, искренне не понимая, о ком идёт речь.

Алла снова улыбнулась, в сотый раз поразившись наивности подруги.

– Миша, наверное.

Марина слегка возмутилась.

– Ну его…он дурак, – резко и наигранно по-детски ответила она.

– Как ребёнок маленький. Надулась вся, обиделась. Звонил, спрашивал, что с тобой, почему ты с ним не хочешь разговаривать, пытал меня. Любит тебя человек, – подытожила собеседница.

– И чем я могу ему помочь? – Марина спокойно посмотрела на подругу, а та ничего не ответила.

***

Вихров наконец открыл дверь своей съёмной квартиры, и на него сразу же повеяло теплом домашнего помещения. Он снял кожаные ботинки и резким движением кинул на пол чёрное, промерзшее пальто, а затем пошёл в свою комнату. Он лёг на мягкий коричневый диван и закрыл глаза. Алексей не хотел спать, он не устал, но по воле какой-то неведомой силы он сделал именно так. Что-то раздражало. Тишина? Нет, тишину он любил. И тогда Вихров понял, что ему жутко не нравился стук, исходящий от висящих на стене старинных часов. Он посекундно прерывал тишину. Он отвлекал.

Однако Алексей продолжал лежать с закрытыми глазами, некоторое время ни о чём и ни о ком не думая. Сегодняшний встреча с Семёном Андреевичем и его семьей, весь сегодняшний день казались ему просто фарсом, сном, потеряли всякие черты реальности.

Неожиданно он открыл глаза, поднялся и сел на край дивана. Опять стало пусто и легко, и Вирхов облегчённо вздохнул. Он посмотрел в окно и поймал себя на мысли, что, казалось бы, некрасивый день на самом деле красивый. Мрачно и серо? Да. Но ведь была во всём этом какая-то торжественность, пафосность что ли, театральность.

Вихрову захотелось подойти поближе к окну, и он это сделал. Отодвинул мешавшие шторы и стал любоваться грустным вечерним городом. Он смотрел на прохожих и машинально придумывал каждому свою историю. Вон та женщина с девочкой, наверное, дочкой куда-то спешила. Скорее всего, домой. Женщина несла два больших пакета, а девочка, слишком маленькая, чтобы помогать маме, только мешала, крутилась вокруг неё и что-то говорила-говорила. Интересно, где в это время находился её отец, почему не нёс он эти тяжёлые сумки. А может, её мать, та женщина в недорогом пуховике, была разведена, может, и не выходила никогда замуж или муж в это время лежал дома на диване и смотрел телевизор.

Весёлые молодые люди, явно выпившие, шли и распевали песни. Правда, они казались вполне безобидными, просто были весёлыми и молодыми. А больше никого не было, хотя нет…проезжали машины, разных марок, разных цветов…и всё.

Скучно…

Вихров отошёл от окна, задвинул шторы так, что в комнате стало темно, и снова сел на диван. Ему вдруг захотелось сосредоточиться на какой-нибудь мысли. Ему захотелось понять, чем он недоволен, что мешает ему, что раздражает его помимо часов. Ему захотелось понять самого себя. Странно так жить, не зная себя, будто с кем-то чужим и этот чужой, как ни странно, ты сам. Находить общий язык с самим собой, веселить себя, злить, ненавидеть и любить, любить себя сильнее других. Эгоизм? Может быть. Хотя не в нём дело.

Захотелось, чтобы в комнату с громким лаем ворвался его пёс, шестилетний ротвейлер, которого Алексей оставил на попечение своему приятелю. Захотелось, чтобы кто-то прервал заунывную тишину, искренне обрадовался тому, что ты есть, что ты жив; захотелось, чтобы в комнате появился тот, кто тебя по-настоящему любит. Вихров постепенно начинал презирать собственные мысли и чувства, рождённые ими, и, чтобы больше не издеваться над собой, он включил стоявший около окна телевизор.

Как всегда, в преддверии Нового года по всем каналам показывали какую-то ересь. Собственно говоря, все эти передачи Алексей делил на два вида: первый – это там, где много поют под фонограмму, второй – где, пытаются смешно пошутить. И то, и другое, в конечном счете, сводилось к коммерции, к многоуважаемым деньгам, но выбора всё равно не было, а сидеть в тишине и в полном одиночестве становилось неприятно. Телевизор, действительно, отвлекал, чудесным образом притуплял тот поток мыслей и чувств, которого испугался Вихров. Телевизор лечил от неизвестной науке болезни, телевизор помогал убежать от самого себя, разрешал на какое-то время скрыться.

***

В конце концов, Марина, действительно, не знала, как ему помочь, потому и спросила об этом Аллу. Что она должна была сделать? Броситься Мише в ноги, разрыдаться и сказать, что она, Марина, ждала его всю свою жизнь и что без него не представляет более своего существования? Марине стало противно от таких мыслей, и она недовольно фыркнула. Вообщем-то, совсем необязательно, чтобы кто-то был рядом, можно прожить и в гордом одиночестве, не уподобляясь окружающим.

Несколько минут они шли молча. Наверно, Алла слишком хорошо понимала свою подругу, и поэтому знала, что Марина не хотела никого унизить или обидеть своим вопросом, она задала его скорее как риторический просто оттого, что тяготилась им, и видимо, давно искала на него ответ.

В парке становилось холоднее, западный ветер продувал насквозь. И хотелось где-нибудь скрыться, спрятаться от ветра и от снега, который он нёс на своих могучих крыльях.

– Интересно, зачем придумали людей? – неожиданно спросила Алла и посмотрела на бодрую старушку, шедшую им навстречу.

– Посмеяться, – улыбнулась Марина, потуже завязывая фиолетовый шарф. – Хотя, зачем-то, наверное, придумали. Сложно всё-таки человек устроен: печень, почки, желудок, клетки всякие, ткани, суставы. Чтобы просто посмеяться, можно было что-то попроще создать. Иногда возникает такое ощущение, что это ссылка. Знаешь, как наказали. За что-то наказали, разумеется, или по ошибке, что маловероятно. Мне кажется, меня наказали. А насчёт Миши? Ты, конечно, извини. Он твой брат всё-таки.

– Троюродный, седьмая вода на киселе, – добавила Алла и снова улыбнулась. – Еще глупенький относительно тебя. Я не обижаюсь. Я понимаю.

– Да, дело не в этом, – Марина покачала головой. – Не только в этом. Правда, не знаю, что делать. Стыдно как-то. Знаешь? Не люблю и даже не нравится. И что делать? Разве виноват человек в том, что он кому-то нужен, тогда как ему не нужен никто?

– Такими мыслями вы обрекаете себя на фатальное одиночество. Руки замёрзли…жуть. Пойдём отсюда, – сказала Алла.

Марина ещё раз посмотрела на заснеженный бор и стала догонять ушедшую вперёд подругу.

– А вы со мной на Вы? – весело спросила Марина.

– А как же с Вами-то по-другому, когда Вы о таких вещах говорите? Хотя если серьёзно, плохо всё.

– В каком смысле? – не поняла Марина.

– А ведь скоро Новый год, – проигнорировавеё вопрос, неожиданно сказала Алла. – Должно же быть что-то хорошее впереди, что-то светлое и доброе? Ты веришь в чудеса?

Марина с надеждой посмотрела на покрасневшую от сильного ветра Аллу.

– Не знаю.

И пока две замёрзшие девушки шли, мелькали мимо них старые полуразвалившиеся дома, и странным было то, что скоро окажутся они в самом центре города среди бесчисленных бутиков и супермаркетов.

***

Непонятное волнение охватило Анжелу после того, как ушёл Вихров. Она и сама не знала, отчего так сильно разнервничалась, и потому никак не могла успокоиться. Анжела ещё раз позвонила своей лучшей подруге и проговорила с ней довольно долго, около двух часов. Конечно, они успели обсудить многое: начиная с нового недавно открывшегося ночного клуба, куда они решили сходить сразу после Нового года, и заканчивая, естественно, Вихровым. Анжела не стала рассказывать Даше, что Алексей ушёл, даже не попрощавшись, даже не взяв с неё обещания встретиться снова (что её сильно обидело). Наоборот, девушка слегка приврала, заявив, что Вирхов обещал ей позвонить.

Анжела думала. Она сидела на своей мягкой кровати, переписывалась с кем-то и продолжала думать. Мысли в голове как-то странно путались, и Анжела не могла ничего понять. Интересно, придёт ли Алексей к ним в гости снова, понравилась ли она ему и как ей вести себя в следующий раз? Подобные вопросы рождались в её голове, и Анжела с лёгкостью находила на них множество ответов. В конце концов, её жутко утомил этот странный процесс, и девушка резко вскочила с кровати, подбежала к окну и настежь его открыла, забыв про то, что на улице царила зима. А вскоре ей позвонил Олег, её новый молодой человек, и Анжела договорилась встретиться с ним через полчаса.

Олег ждал Анжелу с огромным букетом цветов. С одной стороны, это было банально, с другой стороны, приятно. Анжела небрежно поцеловала вручившего охапку цветов Олега. Тот улыбнулся с неохотой и предложил девушке пройтись по городу. Но она настояла на том, чтобы пойти в кино, где в преддверии праздника стали показывать какой-то новый американский фильм с её любимым актёром в главной роли. Олегу ничего не оставалось, как согласиться.

Всю дорогу молодой человек рассказывал Анжеле о том, что позавчера он, наконец, получил водительские права и что на днях обязательно прокатит её на своём автомобиле, дорогой иномарке, которую подарил отец. Анжела невнимательно слушала собеседника, ей было неинтересно и почему-то казалось, что с сегодняшним гостем разговаривать было куда приятнее, по крайней мере, ей.

Всё чаще в своих мыслях Анжела возвращалась к Вихрову. Ей вдруг захотелось, чтобы на месте Олега с ней рядом шёл Вихров и чтобы их увидела какая-нибудь знакомая-сплетница, которая обязательно рассказала бы всем, что Анжела гуляла по городу с взрослым красивым мужчиной. А Анжела бы потом, оправдываясь, что это просто её знакомый, случайно бы обронила, кем он работает. От этих мыслей на душе становилось приторно сладко.

Собственно говоря, Олегу тоже было скучно. Он сжимал холодную руку Анжелы, которая оставила перчатки дома, и думал о том, как вечером поедет с друзьями в загородный дом. Анжелу брать с собой он не хотел, потому что…а он и сам не знал почему. Точнее знал, потому что сегодня они решили собраться чисто мужской компанией, хотя, конечно, в действительности планы могли резко измениться.

Людмила Павловна долго стояла у окна. Она будто замерла на некоторое время. По комнате ходил радостный Семён Андреевич и что-то говорил-говорил. Людмила Павловна не слушала его. Он даже не отвлекал её от собственных мыслей. Неожиданно она заплакала. Семён Андреевич удивлённо посмотрел на жену. А та ничего не объяснив, вышла из спальни и направилась в ванную.

Опять зеркало. Людмила Павловна снова недовольно посмотрела на своё отражение. Ей захотелось разбить висящее на стене дорогое зеркало. Но она этого не сделала, а лишь разрыдалась ещё сильнее. Как сильно она проклинала сегодняшний день и сегодняшнего незваного гостя. День был испорчен, и всё он. Зачем он приходил? Неужели не знал, что она жена Семёна Андреевича? Или знал и специально пришёл увидеть её? Но зачем? Чтобы показать, как молод и красив он даже по прошествии стольких лет? Чтобы задеть её самолюбие и потешить своё? Она не знала.

А ещё память. Да, ещё память. Конечно, она всё помнила. Помнила, как много лет назад он был в неё влюблён. Помнила, что он был красив и тогда, потому она и согласилась с ним встречаться. Помнила, что он часто рассказывал ей странные вещи, делился с ней своими странными мыслями, а она ничего не понимала, и у неё сильно болела голова от разговоров с ним. Помнила, что он хорошо играл на гитаре, хорошо пел и даже пытался написать какую-то книгу. Но он всё время пугал её своим поведением, своим отношением к жизни, он был всегда и слишком чужой. И неужели Семён не знал о том, что они встречались? Правда, встречались они с Алексеем всего несколько месяцев. К тому же её муж был так беспросветно туп, что вряд ли правильно оценивал происходящее.

Всё…Людмила Павловна устала от собственных мыслей, от бесчисленных вопросов, рождённых её подсознанием, и заставила себя прекратить плакать. Она умыла лицо холодной водой, и ей стало значительно легче.

***

Марина пришла домой, когда на часах было полвосьмого. От прогулки очень сильно болели ноги, особенно правая, на которую она неудачно приземлилась, но, в целом, стало значительно легче, а что-то кричащее, орущее, надрывающееся внутри притихло, будто заснуло на короткое время. В квартире было пусто и темно. Марине на какой-то миг сделалось страшно, и она включила свет в спальне, гостиной и на кухне, чтобы создать иллюзию дня. Девушка налила себе горячий, крепкий чай, сделала бутерброд с колбасой, включила стоявший на кухне телевизор и попыталась прекратить думать. Она очень устала от себя, от своих мыслей, которые постоянно рождались в её голове. Странная привычка думать. Хотя, нет. Думать вполне нормально, учитывая, что все люди думают. Но вот над чем? И если бы Марина думала сейчас о том, где купить новую кофточку или с кем пойти на свидание, это было бы вполне приемлемо. А Марина думала не об этом. Её мысли были похожи на бесконечный поток риторических вопросов. А ещё Марине казалось, что в квартире кто-то есть, помимо неё и немых рыбок, кто-то загадочный и невидимый. И от этого ощущения она не могла избавиться, даже включив везде свет.

Пугала пустота. В толпе обычно чувствуешь одиночество, а в одиночестве ощущаешь пустоту. Она свалились неожиданно, как только Марина пришла домой, и блаженно растеклась по телу. Теперь не хватало людей. Но не чтобы с ними общаться, разговаривать, смеяться, а чтобы не чувствовать пустоту. И какое ощущение хуже, девушка не знала. Наверное, потому что оба не нравились ей. Она выключила телевизор, её жутко раздражали многочисленные рекламные ролики, идущие одновременно по всем каналам, глупые бессмысленные песни и такие же глупые передачи. Кричащая сила внутри начинала просыпаться, и уже захотелось гневно спросить кого-то: «А зачем я здесь?». Но Марина ничего не спрашивала, она, молча, ждала ответа. Ответа не было. Тишина угнетала. «Ненормально так жить», – в очередной раз подумала девушка. Как сильно она надоела самой себе, захотелось себя продать, обменять свой мозг на чужой. Но тогда она перестала бы быть собой. И потому умереть тоже не хотелось. А вдруг после смерти теряется сознание, вдруг уже не знаешь, кем ты был, кто ты есть, а вдруг и впрямь ничего нет? В том смысле, что нет памяти, а без памяти нет ничего.

Странные мысли лезли в голову. Так тоскливо стало Марине от осознания того, что она человек, что захотелось разрыдаться тихо и беззвучно. Захотелось не быть человеком, а быть кем-то ещё, чем-то другим, но не человеком, а человеком она быть устала.

Она наконец-то допила чай, закрыла открывшуюся внезапно от сильного порыва ветра форточку и подошла к аквариуму, стала наблюдать за беззаботно плавающими рыбками. Говорят, что это успокаивает. Но на душе было всё так же тревожно. Борясь с потоком собственных мыслей, Марина села на диван и закрыла лицо руками. Хорошо, что никого нет. Вернее, хорошо, что никто не слышит её мыслей.

Самое ужасное заключалось в том, что с возрастом это болезненное неприятия мира не проходило, а, наоборот, крепло и усиливалось; и уже жизненно необходимым становилось найти ответ на вопрос: «Почему и зачем я здесь?». Или хотя бы найти того, кто смог бы на него ответить.

И вот с такой больной головой приходилось жить в мире, которым правят деньги и связи. И так порой обидно становилось Марине, так хотелось стать глупее и бесчувственнее, чтобы никогда не ощущать сильнейшего желание уйти куда-то туда, где всё обязательно должно быть по-другому.

Соседи начали скандалить, и вернули Марину к действительности. У девушки возникло ощущение, что она долго спала. И какое-то недоумение выразили её тёмно-зелёные глаза.

***

Вихров заснул с включённым телевизором. Проснулся почему-то в полночь, когда ярко накрашенная телеведущая орала, что до Нового года осталось всего два дня. Страшно болела шея, видимо, оттого, что Алексей неудачно лежал. Он резким движением встал с дивана и пошёл на кухню перекусить. Мужчине показалось, что сейчас с радостным лаем подбежит его пёс, но он тут же вспомнил, что находится в другом городе. «Надо было взять его с собой»,– подумал Алексей, включая на кухне свет.

Параллельно Вихров размышлял над тем, когда лучше сходить к жене своего старшего брата, чтобы поздравить её и своих племянников, Соню и Дениса, с праздником. Алексей любил брата, и когда тот погиб в автокатастрофе несколько лет тому назад, обещал самому себе помогать его семье. Правда, Вихров редко делал это лично, чаще он высылал деньги. Но когда приезжал в этот город, всегда заходил к ним на пару часов. Честно говоря, Алексея очень сильно поразила Катя, жена брата, которая так и не вышла замуж. Когда погиб брат, ей было всего тридцать два. Правда, двое детей. Но Алексей прекрасно знал, что Кате предлагали руку и сердце, однако она не рискнула выйти замуж во второй раз. Может быть, правда, любила?

В окно билась луна, большая и жёлтая. Всё так же медленно, неторопливо падал серый снег. Ветер, казалось, чуть стих. В соседнем доме в нескольких окнах горел свет. И Вихров на секунду застыл около окна, будто задумался о чём-то важном. Потом, словно опомнившись, он подошёл к холодильнику.

Утро было серое и злое. Резкий порыв ветра открыл форточку, и Вихров проснулся оттого, что ему стало слишком холодно. Он с неохотой встал с кровати и исправил совершенное ветром злодеяние. На часах было всего девять. Вихров взял лежавший на столе телефон и опять лёг. Кристина прислала несколько сообщений, которые Алексей, не читая, удалил. Он снова отложил мобильный в сторону, не совсем понимая, зачем вообще его взял. Вчера ночью он решил, что сегодня пойдёт к племянникам, наверное, после обеда или вечером. Пока ему ещё очень сильно хотелось спать. А играть роль Деда Мороза надо только выспавшимся.

Екатерина Валерьевна Вихрова казалась довольно доброй и милой женщиной, хотя правильнее было бы назвать её простой. И, действительно, во всей её внутренней организации не было ничего сложного, а тем более сверхсложного. За брата Алексея она вышла замуж, когда ей исполнилось всего двадцать, не взирая на то, что окружающие люди усиленно отговаривали её от столь раннего брака. Наверное, есть такие женщины, которые созданы исключительно для семьи, исключительно для будущего мужа и будущих детей. И большего счастья, чем семья для них не существует. Не способные к чему-то другому, лишённые сильного характера и сильной воли, вполне обычные, ничем не выделяющиеся, они как-то умело находят себе опору, крепкое мужское плечо. И раньше других, и удачнее других, более красивых, смелых и умных женщин, они выходят замуж и спокойно существуют в мире своей семьи, не мешая мужу, не раздражая его ни высокими амбициями, ни долгими разговорами, ни собственным мнением. Именно у них получается с лёгкостью создать иллюзию комфорта и покоя, иллюзию полного штиля. И способность эта связана то ли с ярко выраженным инстинктом материнства, то ли с женской мудростью, то ли с односторонностью и простотой их натуры.

Алексей долго пытался понять, почему Сергей собрался жениться на Катерине. Не то чтобы Катя совсем не понравилась Алексею, просто она показалась ему слишком обычной, слишком серой и даже бесцветной. В ней не было личности. Неприметная, миловидная, добрая. Тихая какая-то, и не то чтобы робкая и боязливая, а всё же молчаливая, видимо, от того, что сказать нечего. В ней, что ли, жизни было мало, яркой, бурлящей, кипящей, настоящей внутренней жизни. Не было огня, и даже воды не было в ней. Не было эмоций, чувств, даже заменяющей их театральности не было. Слишком нормальная, чересчур земная. И хотя сам Алексей встречался с похожими женщинами, та же Людмила Павловна, у его пассий всё же было заметное преимущество: все они были красивые. А Катя была всего лишь милой, приятной, но никак не красивой. И чем она так полюбилась его старшему брату, он не знал.

Хотя, с другой стороны, может, и хорошо, что женился он на Кате, и жил спокойно двенадцать лет: зарабатывал деньги, кормил семью. Хотя иногда и уставал от этой монотонности, скучал, уходил, но всегда возвращался, а в целом жил, как все.

Какое нечеловеческое терпение надо иметь, чтобы так жить? Это же по принципу: Вася родился, Вася пошёл в школу, Вася поступил в институт, Вася женился, Вася устроился на работу, у Васи появились дети, Вася умер. Волком выть на Луну от такой скуки! Правда, Алексею было явно не веселей. Но такую жену, как Катя, он бы не выдержал. Конечно, уютно и комфортно: обед приготовлен, всё убрано, всё чинно и благородно, но…но всё-таки Сергея он отказывался понимать.

А потом брат разбился, попал в аварию. Немного выпил, не справился с управлением и столкнулся с другой машиной. Только он погиб. Это было в начале ноября, поздно вечером. Темно и шёл дождь. Хорошо, что Катя с ним не поехала, а то дети могли бы остаться круглыми сиротами. Алексей тогда долго ругался, возмущался, искренне не понимал, почему не его забрали, а брата. А ведь Сергею больше жизнь нравилась, он к ней лучше приспособился что ли. Хуже всего было их матери. Отец-то даже до свадьбы Сергея не дожил, слишком плохое здоровье, болел часто. Матери было очень плохо. Говорят, что в семье родители больше любят младших детей, а у Алексея всё было наоборот. Антонина Петровна просто боготворила старшего сына Сергея. Странно так любила, непонятной любовью. Алексея она не понимала, он её пугал. Придёт он что-нибудь маме рассказывать, а она смотрит на него большими-большими глазами и молчит, долго молчит, будто страшась чего-то. А на Сергея она по-другому смотрела, умиротворённо как-то. И относилась к нему бережно, очень заботливо. Даже в характере и внешности Кати было что-то от Антонины Петровны. Так порой Алексей объяснял выбор брата, хотя это объяснение не вполне его устраивало.

В любом случае у матери было жуткое состояние. Вначале она не поверила, что Сергей погиб, потом закрылась в своей комнате и долго плакала, потом вышла, истошно орала, что это ложь, что Сергей не мог разбиться, затем снова разрыдалась. Несколько часов причитала, что это её вина, что она не уберегла сына.

Гроб был закрыт: лицо было слишком изуродовано. Антонина Петровна прижалась к крышке гроба и всё не отходила, так что пришлось её оттаскивать. Катя была более сдержанной. Уткнулась в плечо Алексея и тихо плакала. А детей на похороны не пустили. Потом у Антонины Петровны случались обмороки, и без конца поднималось давление. Таблетки пить она не хотела, но даже если пила, они ей особо не помогали. А ещё ей всё мерещился Сергей. Она говорила, что он часто ей снится и что даже видела его наяву вечером в своей комнате: он стоял у окна и что-то хотел ей сказать. А через какое-то время она начала утверждать, что он жив и что гроб был пустой, недаром крышка была закрыта. Стали подумывать над тем, чтобы отдать её в психиатрическую лечебницу. Но этого не пришлось сделать, так как через три месяца после смерти старшего сына Антонина Петровна умерла.

Катя отвезла детей своим родителям в другой город. А сама целыми днями с Алексеем находилась в квартире Антонины Петровны, пока та была жива. Со стороны казалось, что она очень переживает за свою свекровь, заботится о ней, пытается успокоить, но Алексея почему-то настораживало такое поведение, он интуитивно не верил в искренность невестки. Хотя он до сих пор толком не мог объяснить самому себе, почему тогда такое отношение Кати к убитой горем матери не вызывало у него восхищения, как у других людей, а, наоборот, раздражало и даже возмущало. Когда Антонина Петровна после очередной истерики засыпала, Алексей вместе с Катей сидел на кухне, и слушал её монотонную речь. Она говорила, что ей плохо, что она не знает, как дальше жить, не знает, что будет с детьми, что ей страшно оставаться одной, что она очень любит Сергея. И самым ужасным Алексею казалось то, что он ей всё-таки не верил. Ему было стыдно в такие минуты, ведь он и сам не знал, почему не верил этой милой женщине, сидящей на соседнем стуле. А ещё Алексею не нравилось, что Катя постоянно пыталась влезть ему в душу. И когда он начинал врать, чтобы Катерина оставила его в покое, она смотрела на него большими круглыми глазами и, кивая головой, говорила: «Как я тебя понимаю», чем раздражала Вихрова ещё сильнее. Но он сдерживал себя, и у него это получалось, как у профессионального актёра. И даже порой успокаивал невестку, заверяя, что всё будет хорошо, что за чёрной полосой всегда следует белая, нужно только уметь ждать, в глубине души пытаясь найти ответ на вопрос, почему смерть так сильно шокирует людей. Может, потому что она похожа на незваную гостью?

***

Всю ночь Марина не могла уснуть. Она бесцельно ворочалась в постели и не могла уснуть. Лунный свет проникал в окно и падал на ковер, лежавший на полу. Марина, уставшая от своей тщетной борьбы с бессонницей, встала с кровати. Она подошла к окну. Большой жёлтый диск луны повис прямо над соседним домом, по небу были рассыпаны маленькие сверкающие звёзды, и падал снег медленно, неторопливо, красиво.

В мифах с луной связана идея бессмертия. Человека всегда поражало, что луна, исчезнув с небосвода на несколько дней, затем появлялась вновь. Опираясь на это свойство луны, люди верили, что и смерть не может быть концом, и что конец в какой-то мере – это всегда начало. А значит, душа человеческая бессмертна. Бессмертна ли она на самом деле? Может быть, человек превращается в сероводород и больше с ним ничего не происходит. «Хотя это не логично и глупо», – думала Марина, вернее, знала, чувствовала это. Энергия же не может пропасть бесследно. Одно всегда переходит во что-то другое, но не умирает в прямом смысле этого слова, видоизменяется, но не гибнет. И человек всё знает, он просто не помнит о том, что знает. Нужно только вспомнить, и всё встанет на свои места; только вспомнить, если не страшно.

Марина села на ковёр, прямо туда, куда падал лунный свет, так, чтобы он освещал её руки. Ей опять показалось, что в комнате кто-то есть, и она мысленно приказала им уйти. А затем стала рассматривать линии у себя на ладонях. Интересно, почему они есть у всех и у всех разные, такие странные, замысловатые узоры? А потом опять стало дико тоскливо, и тоска эта была похожа на тоску по родному дому. Так плохо было в этих четырёх стенах, и так невыносимо захотелось куда-то и одновременно в никуда, потому что «куда-то» находилось ни на улице, ни в городе, ни в стране, ни в мире.

Плакать Марина не могла, да и не хотела. В очередной раз, почувствовав себя ненормальной, она с сожалением вздохнула и успокоила себя только тем, что настоящие ненормальные не признают своей ненормальности. Тогда не всё так плохо, а, следовательно, жить можно и нужно. Хотя жизнь скучная, люди тоже, и в мире много отвратительного, много мерзкого и грязного. Но природа красивая, значит, есть, чем восхищаться. Ещё бы людей изменить слегка, а по правде, полностью. И чем там совершенен человек? Ничего хорошего: так руки, ноги и голова. И всё взаимосвязано. О чем, собственно, оповестила правая нога тем, что боль в области коленки моментально перенеслась в бедро, и Марине пришлось снова лечь в постель.

Однако спать не хотелось. Лёжа в кровати, девушка продолжала смотреть в окно. Но возникало ощущение, что она не смотрит, вернее, смотрит и не видит. Или видит что-то то, что никто, кроме неё, увидеть бы не смог. Хотелось раствориться в лунном свете или во тьме. Может, тогда мир бы заиграл другими красками? А что такое мир? Мира, возможно, нет. И всё вокруг только иллюзия, всё только фантом, всё майя. Ничего не существует, и никого не существует. Людям лишь кажется, что они есть, а, на самом деле, их тоже нет. И деревьев нет, и домов, и пространства, и времени – вообще, ничего нет. Есть только вера в то, что всё есть.

И даже у Бога просить нечего, потому что ничего не надо. От тоски бы избавил и всё. Только от неё здесь не избавиться. И это не скука, скука по статусу ниже. Скука связана с этим миром, с людьми связана, от неё спастись можно, и она возникает у всех. Скука – это, когда всё надоело, нужно что-то новое попробовать, ощутить здесь, разумеется. Тоска – это, когда хочется только одного – туда, а здесь ничего не надо: ни старого, ни нового. Тоска устремлена вверх, а скука горизонтальна. Скука «в пределах», а тоска «за». Вот и получается, что избавиться от скуки проще: переехал, развёлся, сменил работу, изменил что-то в жизни, и скука проходит. Потом она, правда, возвращается, потому как требует бесконечного движения, а человек не может идти вечно; ему нужен отдых, остановка, покой.

Тоска же не проходит никогда, с ней рождаешься и умираешь. Она ни на минуту не оставляет своего подопечного в покое. И от неё нет противоядия. С ней можно только смириться, её можно только принять. Но в отличие от скуки она свойственна не всем. А, видимо, тем, кто слишком близок к границе, кто слишком много помнит об ином, потому так чужд этому миру. Правда, помнит на интуитивном уровне: нечётко, неясно, но будто помнит. Потерявшему память человеку нужен некий толчок: фотография с близкими родственниками, чьё-то знакомое, но забытое имя или событие, и тогда он начнёт вспоминать. Так и отмеченный тоской способен вспомнить, и вспомнить быстрее и отчётливее, чем другие, не тронутые этим чувством люди, только нужны подсказки, нужен толчок. В какой-то мере тоска – это всегда стремление к Богу как к чему-то запредельному.

От таких мыслей она крепко заснула, но только под утро. И даже сильный порывистый ветер, бесцеремонно стучавший в окно, не мог её разбудить. Ей снилось что-то странное: картинки без конца менялись как титры; складывалось лишь общее ощущение бега и суеты, и нехватки времени, будто она опаздывала куда-то.

***

Без предупреждения идти в гости не хотелось. В конце концов, Катя с детьми могла уехать к знакомым. Да, и некрасиво, неприлично без приглашения. Но общее ощущение неправильности, нетактичности своего поведения не остановило Вихрова. А если никого не окажется дома, то особой беды в этом не будет. Значит, не судьба поздравить родственников с наступающим праздником лично.

Недолго над этим размышляя, Алексей всё-таки решил, что он хочет увидеть племянников именно сегодня, а значит, именно сегодня и отправится к ним.

На часах было полпятого. Ветер дул ещё сильнее, чем вчера, и жутко скользко было оттого, что ночью резко похолодало. Алексей быстрым, но аккуратным шагом подошёл к остановке. И неожиданно осознал, что давным-давно не ездил на троллейбусах и автобусах, а всё чаще на своей машине или, в крайнем случае, на метро.

Хорошо, что это маленький провинциальный городок и что в нём нет ненавистного метро. Первое время, когда Алексей только приехал в Москву, он постоянно ездил на нём. И успел возненавидеть это творение рук человеческих: душные переполненные вагоны, странные голоса, объявляющие название станций. Хотя и с машиной в Москве тоже много проблем, и главная, конечно, многочасовые пробки.

На остановке стояло ещё несколько человек, но внимание Вихрова привлёк только один из них: странно улыбающийся старичок с неподвижными глазами. Старичок слегка пританцовывал, наверное, чтобы согреться и улыбался, не отводя взгляда от урны, стоящей справа от него. Вихров тоже внимательно посмотрел на урну в надежде увидеть что-то очень необычное, но, не обнаружив чего-то существенного, Алесей перевёл взгляд в ту даль, откуда должен был приехать автобус. Хотя ему было непонятно, отчего этот пожилой мужчина, одетый в коричневую куртку и шапку-ушанку, в каких ходили много лет назад и в каких обычно ходят приехавшие в Россию иностранцы, так бесцеремонно долго смотрит на грязную урну, которая должна была залиться краской, если бы знала, что на неё так пристально глядят. «Странные люди, смешные»,– подумал Вихров, продолжая гадать, чем же старику так приглянулась именно урна. Но логичного ответа на поставленный вопрос он не смог найти.

Было холодно, и Вихров начал думать, что скоро и он начнёт пританцовывать. Однако продолжал мужественно и стойко ждать автобус или троллейбус. А, собственно, было всё равно. Он просто продолжал ждать то, что раньше приедет.

Задумавшись над чем-то своим, Алексей и не заметил, что странный старичок стоял теперь совсем рядом с ним, так, что он мог дотронуться до него рукой.

– Плохо транспорт ходит, – сказал незнакомец и посмотрел на Вихрова. – Ждёшь, так ждёшь. Быстрее помрёшь, чем дождёшься. Ещё праздники, в нерабочем состоянии все. Что за люди? Не ценят время…совсем.

Вирхов повернул голову в сторону разговорившегося старичка. И посмотрел на него как-то так, как может посмотреть человек на севшего ему на плечо комара. Но, столкнувшись с прямым взглядом странного улыбающегося старика, он зачем-то решил спросить, почему тот так долго смотрел на урну, что и сделал.

– Много грязи человек оставляет, слишком много. Вечно сорит, везде сорит. Эта урна похожа на горшок. В ней бы мог расти, к примеру, кактус. А в урне почему-то мусор. Так что если бы люди не сорили, тогда вместо урны с мусором стояли бы на всех остановках горшки с кактусами, – начал объяснять старик. На несколько секунд он замолчал, а потом продолжил. – Я очень люблю кактусы. Странное создание, всё в колючках, и воды много не надо, стойкое такое, неприхотливое. Вроде жизни боится, защищается, а силе мог бы любой позавидовать. Однажды опыт такой провели. Был взят кактус, его выкопали из земли и подвесили к потолку. Ученые хотели узнать, сколько времени кактус будет жить.– Увлечённый собственным монологом старик смотрел на Вихрова так, что Алексею казалось, что он смотрит сквозь него. – И представьте, кактус жил 6 лет. Правда, странное растение. Вроде всё в колючках, а цветет, так что даже роза б позавидовала.

Вихров снисходительно посмотрел на собеседника. Собственно говоря, он не совсем понимал, зачем ему рассказывают о кактусах. Но в любом случае от монолога этого забавного человека ему стало весело, и Алексей уже забыл о том, что несколько минут назад хотел начать танцевать от холода.

– Так вы разводите дома кактусы? – поинтересовался Вихров.

– Какой там развожу, – отмахнулся старик. – Есть два кактуса, стоят в гостиной на подоконнике и всё. Жил бы в Мексике, тогда бы разводил. А у нас в стране разве дадут вдоволь пожить? То вот троллейбус никак не приедет, то дырявую крышу в доме ЖЭК чинить не хочет, то война, то перестройка. Не до кактусов. А в Мексике на Новый год кактусы даже вместо ёлок, – особенно грустно произнёс старик последнюю фразу.

Алексей хотел усмехнуться, но остановил себя, ему почему-то стало искренне жаль старика, который, видимо, всю жизнь хотел уехать в Мексику, на родину своих горячо любимых кактусов. Странная мечта, непонятная какая-то, а между тем всё равно мечта, а значит, заслуживает уважения. Жизнь злая. Даже такую маленькую мечту осуществить подчас невозможно, и что там говорить про великую дружбу, великую любовь, головокружительную карьеру. Вот обычный человек, работал, наверно, всю жизнь на заводе, а сам кактусы хотел разводить. Старик продолжал стоять рядом с Вихровым, но больше ничего не говорил. Его неподвижный взор был устремлён в сторону проезжавших машин; он продолжал улыбаться, но делал это почти машинально.

– Хотите, я Вам ещё несколько кактусов куплю? – прервал грустное молчание Вихров.

Старик посмотрел на него и на миг оживился:

– Зачем они мне теперь? Дома два есть и ладно. Растением же, как людям, забота нужна, любовь, а я старый совсем. Может, скоро помру, а моим кактусы не нравятся. Выкинут их на помойку, а так нельзя, они же живые.

Прошло ещё минут пять, и наконец-то приехал троллейбус. Старый, потрепанный троллейбус. Вихров сел около окна. И все остановки, не отрываясь, смотрел он в окно, будто изучал свой родной город, пытался найти что-то новое в нём или в самом себе. В какой-то момент он испугался, что оставил дома подарки. Но в пакете, который он держал в руках, лежали и два дорогих сотовых телефона и конверт с деньгами, предназначенный для Кати.

По пути к девятиэтажке, к которой направлялся Алексей, находился небольшой цветочный магазин. И Вихров подумал о том, что Катерине было бы приятно, как и любой другой нормальной женщине, получить букет в подарок. Алексей решил купить розы, несколько красных роз. В конце концов, именно эти цветы нравятся практически всем представительницам прекрасного пола. Хотя после разговора со странным стариком Вихрову захотелось подарить Кате кактус, но он решил не рисковать, а ограничиться банальными цветами, ведь Катерина вряд ли бы оценила его креативность. Впрочем, как оказалось магазин уже был закрыт. Странно не работать в предпраздничные дни.

В дверь позвонили. Пронзительный звонкий голосок Сони оформился в виде короткой фразы:

– Кто там?

– Дядя, – быстро ответил Алексей.

Но Соня не собиралась сдаваться, а всё так же весело спросила:

– Какой дядя?

Алексей как-то обрадованно усмехнулся. Дети обычно слишком доверчивые и наивные, а его племянница, к счастью, не из таких. Он хотел уже ответить, что это «дядя Лёша», но буквально через секунду к двери подошла мама Сони, которая, посмотрев в глазок, быстро открыла дверь.

– Алексей? – удивлённая улыбка озарила лицо Кати.

– Дядя Лёша? – семилетняя Соня сразу же кинулась обнимать пришедшего гостя. Так что Вихрову пришлось небрежно отдать Кате букет цветов и пакет. Алексей поднял племянницу и поцеловал её в нос.

– Дядю по голосу не узнаёшь, как не стыдно, – наигранно строго сказал Алексей, опустив девочку на пол.

– А вдруг это бандит? Откуда мне знать? Вы же не сказали «дядя Лёша», а просто «дядя». Дядь много на свете, – возмутилась маленькая Соня и посмотрела на Вихрова своими большими голубыми глазами.

– Хороша, – улыбнулся Алексей и потеребил племянницу по волосам. – Здравствуй Катя,– обратился он к сестре покойного брата.

Катя посмотрела на Вихрова слегка растерянно. У Алексея даже создалось впечатление, что она до его прихода долго спала. Хотя, наверное, его неожиданный визит просто поставил женщину в своеобразный тупик. Соня же, напротив, оживилась, и радостная, и восторженная стала рассказывать о своих новых друзьях любимому дяде. Соня наконец-то пошла в школу. Раньше она ходила в детский садик, но там ей не нравилось. Неправильно, неразумно заставлять детей спать днём, потому как у детей много энергии и нужно её куда-то девать. По крайней мере, так говорила Соня, когда Алексей снимал пальто и разувался. И Соня сказала, что она очень давно хотела в школу, ведь школа это новый жизненный этап, это символ того, что она повзрослела и уже не маленький ребёнок. А ещё ей очень нравится её цветной рюкзачок и учительница Ирина Сергеевна. Она Соню очень сильно хвалит и за правильные ответы дарит красивые наклейки.

Алексей внимательно слушал Софью Сергеевну, и лишь поражался тому, как сильно внешне похожа она на своего отца, на его брата. Катя позвала Вихрова и Соню на кухню, где их ждал чай и бисквитный торт.

– А где пакет? – тихо спросил Алексей, подойдя к Кате, пока Соня усаживалась за стол.

– В коридоре, я там его положила.

Алексей вернулся на кухню с пакетом, и хотел было начать дарить подарки, но дома не оказалось Дениса

– С друзьями, – очень тихо и с неохотой ответила Катя. Она подошла к окну и открыла форточку.

– Тогда мы его дождемся, и я подарю вам подарки, – сказал Алексей и посмотрел на Соню.

– Тогда, дядя Лёш, вам придётся у нас ночевать, – констатировала Соня.

– Хорошо, подаришь потом,– резко перебила дочь Катя. – А сейчас давайте пить чай. Как у тебя дела? – обратилась она к Алексею. – Совсем не изменился.

Алексей впервые за время пребывания в квартире, пристально посмотрел на Катю. Она тоже не сильно изменилась. Всё такие же затуманенные глаза, спокойный голос, всё та же медлительность. Одета она была не в обычный домашний халат, а вполне праздничную синюю кофту и чёрные бриджи. Может, она ждала кого-то или собралась куда-то идти?

– Я пришёл тут так неожиданно. Никого не ждёте, никуда идти не собрались? – спросил Алексей, будто проигнорирован Катин вопрос.

– Нет, – Катя отрезала кусок торта и положила на блюдце. – Просто Анюта заходила, работаем с ней вместе.

Она хотела отрезать Алексею ещё один кусок, но он махнул рукой.

– Замуж не собралась? – спросил Алексей у Кати, внимательно наблюдая за Соней, которая измазала все руки в торте.

– Нет. А ты? – осторожно поинтересовалась Катя.

– Замуж? Нет, – Алексей усмехнулся и перевёл взгляд на Катерину. – Жениться тоже не хочу. Привык быть один.

Катя кивнула.

Соня доела свой кусок и стала напевать какую-то весёлую песенку. Екатерина Валерьевна как-то зло посмотрела на дочь, и та замолчала, а, встретившись взглядом со своим дядей, удручённо вздохнула. Алексей улыбнулся.

– Ты надолго? – прервала молчание Катерина.

Алексей отрицательно покачал головой.

– А зачем ты здесь? – слабую надежду услышал Вихров в этой фразе, однако не совсем понял надежду «на что».

– Не знаю, – честно сказал он, допивая чай. – Может, скучно, может ностальгия. Всё-таки приехал в родной город.

– Дядя…– хотела что-то сказать Соня, но мама укоризненно посмотрела на неё:

– Иди помой руки и лицо. Ты вся грязная.

Соня послушно встала, но в дверях кухни она резко развернулась и показала матери язык. Алексей опять улыбнулся. Екатерина Валерьевна, напротив, разозлилась, это можно было прочесть по её глазам.

– Да, что ты так нервничаешь? – обратился к ней Вихров.

– Есть нормально не может, вся грязная сидит, как будто годовалый ребёнок.

– Я и взрослых знаю, которые также пачкаются. А Соне всего семь лет. Она даже песню запела, а ты так на неё посмотрела, как будто она матом ругнулась.

– Она вся грязная, – ещё раз повторила Катя.

– Она смешная и жизнерадостная, – возразил Алексей. – Ты в ней ребёнка не убивай своими укорами.

Катя встала из-за стола, чтобы положить оставшийся торт в холодильник.

– Хотя я ей не отец, чтобы тебе указывать, – будто опомнившись, сказал Вихров.

Умытая Соня опять пришла на кухню.

– Интересно, а почему воды на Земле так много? – спросила она неожиданно.

Вирхов посадил её на колени, и убрал за ухо загородившую её левый глаз прядь волос.

– Правда, откуда столько воды? – ещё раз спросила Соня. – Мне кажется, – продолжила она. – Что это очень подозрительно. Зачем столько воды людям?

– Чтобы люди жили, – пояснил Вихров.

– А тогда зачем людям жить? Чтобы была вода? – удивилась Соня.

Вихров опять улыбнулся и поцеловал племянницу в лоб.

– Не подлизывайтесь, – возмутилась девочка. – Вы так на вопрос и не ответили.

– На какой? – Вихров внимательно посмотрел на неё. – Зачем столько воды на Земле или зачем людям жить?

– На оба.

– Соня! – Екатерина Валерьевна снова неодобрительно взглянула на дочь. – Сколько можно задавать глупые вопросы? Тебе не стыдно надоедать людям?

Вихров с Соней переглянулись.

– Я вам надоедаю? – тихо спросила Соня.

– Нет, – так же тихо ответил Алексей.

Екатерина Валерьевна будто возмутилась, положила все чашки и блюдца в раковину, а затем быстро покинула кухню.

– Мама злится, – вздохнула Соня. – А я Вам, правда, не надоедаю?

– Правда, – кивнул Вихров. – Клянусь, – он снова улыбнулся. – А ты с мамой часто ругаешься?

– Я не ругаюсь, – гордо ответила Соня. – Я сдерживаюсь. Мне подруга сказала, а подруге сказала её мама, что моя мама так себя ведёт, потому что у нее нет мужчины. А вот у меня мужчина есть, поэтому мне ругаться нельзя.

– Какой у тебя мужчина есть? – не совсем понял сказанное Соней Вихров.

– А…Пашка Светлячков. Мы с ним за одной партой вместе сидим, и он меня до дома провожает, и булочками на переменах делится. А маму никто не провождает и булочками никто не делится. Вот, она и злится. Хотя провожал её один дядя. Но он страшный был, на мужчину совсем не похожий, а так непонятно на кого. Так что он не считается,– закончила свой монолог Соня.

– А Пашка красивый? – спросил Вихров, еле сдерживая смех.

Соня задумалась. Неожиданно начала мотать ногами, так что стукнула Алексея по коленке, но сразу же извинилась.

– Знаете, – начала было отвечать Соня, но дядя ее прервал:

– Хотя неважно, ты мне лучше вот что скажи, а как Денис поживает, вы с ним не ссоритесь?

Соня глубоко вздохнула и покачала голова.

– Эх, Денис, Денис, – сказала она. – Знаете, не хочу быть ябедой. Но Денис плохо себя ведёт. Они с мамой так ругаются, у меня от них обоих так нервы шатаются,– Соня театрально закатила глаза.

– Что же такое Денис делает? – настороженно спросил Алексей.

– Он очень поздно домой приходит…пьяный, – тихо добавила Соня, будто делилась с Вихровым страшной тайной.– Его из школы выгнать хотели, он уроки прогуливал, но там знакомые у мамы. Он на меня кричит часто, и в школу никогда не водит. Светка всегда со старшим братом в школу идёт. А я одна. Маме в другую сторону на работу ехать. А иногда ведь страшно одной ходить, особенно в ноябре жутко было. Грязно, темно, – с грустью в голосе говорила Соня. – А недавно они с мамой совсем поругались. Она сказала, что его ненавидит, а он её очень плохо обозвал. Я это слово повторять не буду, мне оно не нравится.

Вихров внимательно слушал свою племянницу. Собственно говоря, он предполагал, что с Денисом будит твориться нечто похожее. В конце концов, парень, растёт без отца, ещё такой скользкий, шаткий возраст, шестнадцать лет, когда многое хочется попробовать, хотя не это главное. Хочется прежде всего доказать свою взрослость, свою полноценность, показать окружающим свою крутизну, своё превосходство над ними. Ещё хочется, чтобы была своя компания, друзья, единомышленники. Правда в итоге обычно получается некое стадо, живущие по своим звериным законам. И эти законы нарушать нельзя, иначе выгонят. И кажется что вне этого стада, нельзя выжить, хотя на самом деле труднее выжить внутри стада, чем за его пределами. Да и индивидуальность, которая так свято чтится, культивируется в подростковые годы, оказывается ничего не стоящим словом. Ведь пытаясь отличиться от одних, невольно сливаешься с другими, предпринимающими схожие попытки. Собственно говоря, так было всегда. Просто сейчас ввиду меньших социальных барьеров стало больше свободы для самовыражения, которое в итоге сводится к банальному позёрству, потому как зачастую выражать нечего.

С другой стороны, всё равно рано или поздно приходит осознание собственного одиночества, не уникальности, хотя это взаимосвязано, а именно одиночества, которое можно было бы назвать уникальностью со знаком минус. И куда-то пропадает это болезненное желание в лишний раз подчеркнуть свою индивидуальность, куда сильнее хочется найти кого-то похожего на себя, кого-то очень родного. И неважно, кем будет этот родной: другом, женой, коллегой по работе или просто случайным прохожим, неважно как долго суждено общаться с этим человеком и суждено ли вообще, куда важнее просто знать, что этот человек существует, как символ того, что в этом мире ты не один, а что есть люди и с твоей планеты.

Екатерина Валерьевна всё то время, пока Вихров разговаривал с племянницей, провела в своей комнате. Она пребывала в странном растерянном состоянии. Не то чтобы сильно волновалась, нервничала, а просто находилась во временном смятении. Со стороны она была похожа на человека, который ждёт вердикта врача, смутно надеясь, что болезнь отступила и он один из редких случаев чудесного исцеления в медицине. Она несколько раз подходила к окну, потом села в кресло и закрыла глаза. Резко ощутив всю тяжесть груза несбывшихся желаний, она хотела заплакать, но не было слёз.

Потом пришёл Алексей. Сел напротив Екатерины в мягкое серое кресло. Вначале он спрашивал что-то об её здоровье, о её работе, отвечал на её вопросы. Он вспомнил брата, сказал, что давно не ходил к нему на могилу и что это, наверно, неправильно. Хотя вряд ли мёртвые огорчаются из-за такой ерунды. В конце концов, он любил брата, а не его разложившийся бездыханный труп. И тогда какой смысл имеют частые визиты на кладбище? В лишний раз убедиться, что люди мрут, как мухи, и что скоро не хватит земли, где их можно хоронить? Так это ясно и без всяких экскурсий.

Катя в связи с этим стала вспоминать, как она познакомилась с Сергеем. Как уверенно подошёл он к ней на дискотеке и спросил, как её зовут. Тогда она даже растерялась и покраснела. Алексей, слушая это, усмехнулся. Он почему-то подумал, что на дискотеках знакомиться, не совсем правильно, особенно теперь, хотя раньше было другое время. Правда, новый способ знакомства, виртуальный способ, ему нравился ещё меньше, будто он придерживался той мысли, что если судьба захочет свести людей, то сделает это так, что ахнешь. Однако Катя продолжала говорить.

– А с тобой помнишь, как мы познакомились? – спросила она Алексея.

Алексей кивнул:

– На Дне Рождения брата.

Катя отрицательно покачала головой:

– Мы с Серёжей гуляли по городу, по-моему, был июнь, я ещё только сдала сессию. Мы шли по старому мосту недалеко от дома, где вы жили. Ты шёл нам навстречу, весь в чёрном. Лето было холодное, поэтому ты был в свитере и с гитарой, перекинутой через плечо. Серёжка тебя ещё окликнул, ты нас бы не заметил, слишком погрузился в себя. Ты к нам подошёл, сказал, что идёшь разучивать новые аккорды. А Сережа нас друг другу представил.

Алексей, молча, удивлялся тому, что Катя помнит такие подробности и даже в тот момент согласился бы с тем, что женщины – очень странные существа.

– Я тогда ещё очень сильно поразилась, – продолжила Катя, – тому, что вы с братом внешне в принципе были похожи, чертами лица, даже телосложением.

– В отца, – подтвердил Алексей.

– А при всём при этом показались слишком разными, словно и небратьями. Может, потому что у тебя глаза не голубые, как у Серёжи, а карие, – подытожила Катя.

– Вряд ли. Просто разные люди, разная энергетика, всё вполне логично. Близнецы тоже не похожи друг на друга. У меня в отделе работают две сестры-близняшки с именами созвучными: Таня и Аня. Поразительно разные. Таня очень спокойная, вокруг неё всегда всё тихо и мирно. Сестра её «дремлющий вулкан», чуть, что: оры, крики.

– И всё же вы слишком разными были, – снова сказала Катя.

– Это нормально, – Алексей не совсем понимал, зачем Катя говорит то, о чём он знал и без неё.

– Просто тогда, когда нас Серёжка познакомил, я даже не знала, если честно, что у него есть брат. Когда ты ушёл, он о тебе рассказывал. Ты тогда музыкантом хотел быть, зачем-то всё ходил учиться играть на гитаре седьмой год, хотя и так уже всё выучил и играл в совершенстве. По-крайнеё мере, так говорил Серёжа. Он всё возмущался, что ты от мира оторванный и не тем занимаешься.

Алексей, слушая это, улыбался:

– И ещё, что если я и буду музыкантом, то только нищим музыкантом. Я помню. Что за голову надо браться, деньги делать, всё учил меня жизни. Странно так. Почему он умер раньше меня, до сих пор не понимаю,– вполне серьёзно и одновременно спокойно сказал Вихров. И будто сам ответил на свой вопрос: – Судьба.

– Наверное, – Катя улыбнулась. – Почему ты один до сих пор? Это тоже судьба?– она пристально посмотрела на Алексея.

На миг ему показалось, что он разговаривает с десятиклассницей. И ему не нравилось, что взрослой беседы не получалось.

– Лучше поговорим о Денисе, – проигнорировав Катины вопросы сказал Алексей. Катя зло посмотрела на него, будто пыталась запретить развивать эту тему дальше. – Что у вас происходит?

Катя молчала. Алексей продолжал ждать ответа.

– Я не хочу разговаривать о Денисе.

Алексей усмехнулся.

– А я настаиваю, – продолжил он. – Это всё-таки мой племянник. Соня уже многое рассказала, но я хочу послушать его мать.

– Вот именно, что мать. Я не должна оправдываться ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было ещё.

Теперь начинал злиться Алексей, параллельно с тем, как всё сильнее нервничала Екатерина Валерьевна.

– У тебя сын ночью непонятно где шатается, чуть из школы не вылетел, а ты оправдываться не хочешь. Дело не в «оправдываться». Никто ни в чём тебя не обвиняет и в позу вставать не надо. Просто, что ты делать собралась дальше? Будешь продолжать смотреть, как сын катиться по наклонной вниз?

– Для его возраста это нормально, – прервала Вихрова Екатерина Валерьевна. – Будто вы с братом другие были?

Алексей не знал, что ответить, он задумался, будто сказанные только что слова обожгли его. Он попытался вспомнить, каким он был, но это было не так-то легко сделать.

– По-моему, мы были другие, – всё-таки начал отвечать Вихров. – Пили, конечно, школу прогуливали порой, но…

«Может, и впрямь всё не так страшно?», – параллельно подумал Алексей, но не стал это озвучивать. Его всё равно что-то настораживало:

– Дело не в этом. Всё зависит от конкретного человека,– продолжил он. – Очень странным было бы, если бы твой покойный муж спился, он был слишком сильный, слишком волевой, он всегда мог себя остановить. Что касается меня, я слишком любил музыку, сильнее, чем пьяные посиделки. А вот Денис – это Денис. И где есть гарантии, что он справиться? Я же тебя поэтому и спрашиваю, что у вас твориться. Он, конечно, мне не сын, но и не чужой человек, племянник всё-таки.

Екатерина Валерьевна к тому моменту уже стояла у окна и всё то время, пока говорил Алексей, смотрела на улицу.

– Как много ты на себя берёшь, – она повернулась к Алексею лицом. – Приехал один раз за много лет. «Как мой племянник? что с ним? мне не всё равно, хочу помочь». Нагло так. Пришёл без приглашения. Встречайте, радуйтесь. Снизошёл. Племянник…–расплакавшись, Екатерина Валерьевна, вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Алексей с недоумением посмотрел ей вслед. Какие люди неблагодарные существа. Приехал-снизошёл. А что живёт на его деньги, что вся эта квартира, вся мебель, всё здесь куплено на его деньги значения не имеет? А ведь он помогать не обязан. Что ему благотворительностью заниматься хочется? Некоторые собственным детям алименты не платят, а он фактически содержит семью старшего брата. И совсем неуместно в связи с этим так хлопать дверьми. Хотя он, наверно, знал, почему она так себя ведёт.

Алексей хотел уйти. Он вернулся на кухню, взял пакет с подарками и пошёл в Сонину комнату. Девочка смотрела мультики, сидя на ковре, но когда увидела дядю, сразу выключила телевизор.

– Можно войти?

Соня улыбнулась и радостно кивнула. Алексей подсел к Соне и вручил ей купленный сотовый телефон.

– Теперь я точно совсем взрослая,– протараторила она и обняла дядю. – А то покупают мне вечно всякие куклы, будто забывают, что я уже в школе учусь.

Алексей погладил девочку по волосам и поцеловал в лоб.

– Что же ты так взрослой хочешь быть? – спросил он.

– Как же?– не поняла Соня. – Чтобы слушали меня. А то меня совсем никто не слушает. Всё маленькой называют.

– Так это хорошо, – Алексей улыбнулся. – Это очень хорошо.

– Что в этом хорошего? – опять удивилась Соня.

– Потом поймёшь. Но, если честно, я тебе завидую, – тихо сказал Вихров. – Но если ты хочешь быть взрослой вот тебе поручения. Вот это отдашь маме, – Алексей протянул Соне запечатанный конверт.– А это для брата, – и он отдал девочке пакет.

– А почему я должна это отдать. Вы же сами хотели всё подарить, когда придёт Денис. Вы что не останетесь? – тревожно спросила племянница.

Алексей кивнул.

– У меня дела, мне тут позвонили, – начал врать он.

– Не обманывайте, вы просто с мамой поругались. Я слышала, как она хлопнула дверью. И пусть. Не обращайте на неё внимания. Не уходите, дядя Лёш. Я так хотела, чтобы вы к нам пришли, я даже у Деда Мороза это просила. И вот вы пришли. Подождите Дениса. А мама… она успокоиться.

На какой-то миг ему показалось, что сейчас племянница расплачется. Может быть, она и впрямь была так рада его приходу? В конце концов, дети не умеют врать, по-крайней мере, не все умеют. Враньё – это скорее прерогатива взрослых, вернее, человеческого сознания, изуродованного общественными нормами приличия. «У неё нет папы», – такая мысль промелькнула в его голове, и эта мысль была похожа на робкий укор совести. Она даже не помнит его, она была слишком маленькой, когда он умер. И сейчас она смотрела на него так, как, наверное, смотрит ребёнок на своего отца, который развёлся с женой и приходит в гости только по праздникам. Скорее всего, нужно было остаться, хотя страх не сдержаться и высказать Кате мнение о ней и о её поведение слегка смущал его. Правда, никто не запрещал врать, а потому можно было притвориться, что он совсем не разозлился, совсем не обиделся, ведь он не маленький ребёнок, чтобы показывать свои настоящие эмоции окружающим. И Алексей покорно кивнул, демонстрируя своим жестом Соне, что он не уйдёт. А та улыбнулась, искренне улыбнулась, как может только улыбаться добившийся своего маленький человечек.

***

Анжела проснулась поздно. Семья уже давно позавтракала. К Фёдору в гости пришёл Петька, сын местного банкира. Семён Андреевич с женой поехали в соседний город за бабушкой Анжелы, матерью Людмилы Павловны, которая практически каждый Новый год встречала вместе с ними.

Анжела еле-еле открыла глаза. И сразу посмотрела в окно в ожидании увидеть зимнее солнце, однако, небо было обложено серыми тучами. Пасмурная погода, скорее осенняя, ноябрьская. Но с другой стороны, это абсолютно не волновало Анжелу. Она неожиданно вспомнила весь вчерашний день. И возникло ощущение, что он ей приснился. Разве так бывает? Случайно папа встречает своего старого знакомого, приводит его домой и оказывается, что это очень влиятельный и, наверное, богатый человек. Анжела улыбнулась. Она ему понравилась, точно понравилась. Она не может не нравиться, ведь она нравится всем. Нужно ещё раз с ним встретиться, вот только как. Анжела зевнула. Надо что-то придумать. Надо, чтобы он ещё раз пришёл к ним в гости, а потом, а потом дело техники. В конце концов, не так-то сложно очаровать мужчину. Даже если он взрослый и опытный. Это скорее хорошо, чем плохо, ведь мужчинам нравятся молодые девушки и намного сильнее, чем ровесницы. В одном журнале она читала, что раньше разница между супругами была очень большой: двадцать-тридцать лет. Это естественно, ведь молодые красивее: у них нет морщин, тело гладкое, волосы не седые. У девушек больше преимуществ, чем у женщин. Анжела снова улыбнулась. Она вспомнила как в прошлом году, поспорив с подругами, чуть не увела своего преподавателя по праву из семьи. Несколько томных взглядов, несколько коротких юбок. Всё получается легко и просто.

Чем заняться сегодня, Анжела не знала. Идти куда-то ей абсолютно не хотелось, переписываться по «аське» она устала. Можно было посмотреть какое-нибудь кино или посидеть в Интернете. Но перед этим девушка решила покушать, не забывая о своей овощной диете.

К вечеру должны были приехать родители вместе с бабушкой. Анжела с ужасом осознала это. Перспектива общения с родственницей её не радовала. Бабушка, скорее всего, начнёт говорить о том, как отвратительно одевается внучка и что в таких откровенных нарядах, в каких ходят современные подростки, раньше не ходили. Ещё прочитает лекцию о том, как правильно общаться с мужчинами, о ценности семьи и образования, потому как всегда нужно уметь поддержать беседу с будущим мужем. В лишний раз упомянет, что она учительница русского языка и литературы и станет допрашивать, какие книги читала Анжела в этом году. Опять посмеётся над её стихотворениями. В связи с чем поругается с отцом Анжелы, который давно настаивает, что у его дочери есть талант. А потом в комнату войдёт Фёдор, и бабушка будет весь вечер причитать, что с каждым годом её любимый внучек становится всё больше похож на её покойного мужа.

Анжела, представив всё это, недовольно фыркнула. Бабушка наверно была единственным человеком, который не видел в девушке ничего особенного, и это её сильно раздражало. Хотя теперь ей было, что ответить. В конце концов, её талант оценил московский редактор. И потому очень интересно, как на такую новость отреагирует Евгения Валентиновна, что она скажет.

Пока Анжела наливала яблочный сок, утром Марта уехала к семье в другой город, Фёдор и Петька над чем-то бурно смеялись. Их смех раздражал Анжелу. И она не выдержав, заглянула в комнату брата. В очередной раз она поругалась с Федей и, хлопнув дверью, заперлась у себя. Включила музыку на полную громкость и стала искать недавно купленный журнал, в котором рассказывалось всё о современных причёсках.

Как и предполагала Анжела, родители вместе с бабушкой приехали поздно вечером. К тому времени Петька уже ушёл, а её младший брат рисовал что-то в своей комнате. Девушка слышала, как внизу открылась дверь, но выходить и встречать пришедших она не захотела. Свою комнату она покинула где-то через полчаса и сразу же узнала, что бабушка отправилась спать, так как очень устала во время поездки, чему Анжела несказанно обрадовалась. Теперь никто не смог бы испортить вечер своими нравоучениями.

В гостиной отдыхали родители Анжелы. Семён Андреевич, рассевшись в кожаном кресле, читал газету. Людмила Павловна разговаривала с Ларой Альбертовной по телефону. Женщины обсуждали, когда завтра Ларе вместе с мужем удобнее прийти в гости к Людмиле Павловне, чтобы вместе вот уже в который раз встретить Новый год. Что касается отца Анжелы, то он ждал визита своего коллеги Максима Анатольевича, который в прошлом году вместе со своей уже бывшей женой, также отмечал праздник в кругу семьи Семёна Андреевича. Нельзя сказать, что для родителей Анжелы приглашённые люди, были действительно друзьями. Просто за годы совместной жизни супруги настолько надоели друг другу, что отмечать вместе праздники они уже не могли. Хотя вряд ли бы такой эксперимент закончился скандалом. Скорее они разошлись бы по своим углам ещё до наступления Нового года, и никакого праздника не состоялось. Гости же нужны были для поддержания торжественной атмосферы, для создания иллюзии счастливых людей, которые, не ограничиваясь пределами собственных семей, продолжают поддерживать дружеские отношения с другими. В свою очередь приглашённые рассуждали примерно также, пытаясь визуально увеличить масштабы своего окружения.

Нельзя сказать, что Анжеле нравилась эта привычка родителей. Но, в целом, ей было всё равно, кого и когда они приглашают. Единственное, что раздражало, так это то, что она не могла встретить Новый год с друзьями, потому как отец очень сильно любил дочь и хотел в лишний раз похвастаться перед знакомыми своей умницей и красавицей. Анжела, в свою очередь, не слишком хотела огорчать отца, прекрасно осознавая, сколько всего хорошего её послушание может сделать в будущем. Ведь рано или поздно вопрос о наследстве обязательно встанет ребром, и то, что достанется ей, а что её младшему брату, будет зависеть исключительно от её поведения.

Людмила Павловна, сжав между плечом и ухом телефонную трубку, зачем-то удалилась в спальню. И Анжела осталась вместе с отцом, с которым она решила кое-что обсудить.

– Что с бабушкой? – спросила Анжела, оторвав Семёна Андреевича от чтения.

Семён Андреевич отложил газету, снял очки и посмотрел на свою наигранно взволнованную дочь.

– Давление, но ты не волнуйся, ничего страшного, – не заметив фальши в печальном взгляде дочери, сказал он.

– Папа, а Максим с твоей работы завтра придёт?

Отец кивнул.

– С Ингой?

– Ты что? Они же развелись уже как полгода. Деньги до сих пор не поделят,– Семён Андреевич усмехнулся. Он всегда испытывал странное злорадство, когда кто-то не мог поделить деньги.

– Они развелись?– Анжела сделала удивлённое лицо. – А я и не знала.

– Развелись– развелись. Любовниц скрывать надо лучше. Его-то детектива наняла. Тоже дура. Сидела бы – ничего не знала, а то теперь нервы себе трепет. – Семён Андреевич засмеялся, и его громкий бесцеремонный смех был похож на ржание. – Думает, ей чего- то от денег Макса достанется.

– Не достанется?– спросила Анжела.– А брачный контракт?

– Брось ты, ничего они не заключали. А у Максима, сама знаешь, денег во, связей во. Хотя обещал кого-то он привести с собой. Посмотрим на эту новую.– Семён Андреевич хотел опять взять газету, но Анжела его снова отвлекла.

– Можно, я друзей тоже приглашу? – жалобно спросила она.

– Мы с тобой об этом много раз говорили. Не надо твоих друзей. Встретишь Новый год в семье и иди к друзьям.

– Не совсем в семье,– добавила Анжела.

– Взрослые, богатые и умные люди – тоже наша семья. Надо поддерживать грамотные связи. А твои-то друзья …

– А что? Они тоже не бедные.

Семён Андреевич укоризненно посмотрел на дочь.

– Правильно: бездельники и лоботрясы, и к тому же все как один тупые. А я сказал: богатые и умные. Тебе сколько раз бабушка говорила: надо быть умной.

– Завтрашние гости тоже не совсем умные,– Анжела недовольно фыркнула.

– А при деньгах. При деньгах все умные.

Семён Андреевич опять противоречил сам себе. На самом деле, он просто не любил друзей Анжелы, считая, что они не достойны общения с такой красавицей и умницей. Но в диалоге с отцом Анжела преследовала совсем другую цель.

– А раз ты так хочешь видеть умных и богатых у нас завтра, пригласил бы вчерашнего гостя. Похвастался бы, с какими людьми ты в молодости дружил, – фальшиво недовольно сказала Анжела, будто в укор отцу.

Семён Андреевич задумался. По правде говоря, хвастаться можно чем угодно и кем угодно, главное – уметь. В конце концов, надоело слушать рассказы Максима об однокласснике, фигуре значимой в спорте, с которым у него до сих пор замечательные отношения. «У вас – в спорте, а у нас – в искусстве», – подумал Семён Андреевич и блаженно улыбнулся. И Анжела, продолжая демонстрировать недовольство на своём ухоженном лице по поводу того, что ей опять запретили приглашать друзей, внутренне торжествовала. Она всегда прекрасно знала, как и что говорить отцу, чтобы получить желаемое.

– Хорошая мысль, ты знаешь хорошая мысль, – сказал после минутного молчания Семён Андреевич. – Пригласить Алёшку…Мы как раз вчера номерами обменялись. Он вроде здесь просто так, ничего не делает. Может, и придёт?

– Папа, – Анжела зло посмотрела на отца. – Это совсем не честно. Значит, ты можешь своих однокурсников приглашать, а я не могу…

– Вот когда твоими однокурсниками можно будет хвастаться, тогда я буду рад увидеть и их в своём доме. А пока они только по клубам шатаются вместе с тобой, что мне, кстати, очень не нравится.

Анжела резко встала с дивана и пошла в свою комнату. На лестнице она пересеклась со своей матерью, которая возвращалась обратно в гостиную, чтобы оповестить Семёна Андреевича, когда точно придёт завтра Лара с мужем. И как-то недовольно посмотрела она на мать.

– Лара завтра с Борисом придут к шести. Плохо, что Марта уехала. Она, правда, всё приготовила. Сказала, что блюда в холодильнике стоят. Некоторые только подогреть надо, – говорила Людмила Павловна, усаживаясь в кресло, напротив своего мужа. – А что с Анжелой? Вы что поругались?

Семён Андреевич опять отложил газету. В кои-то веке он решил что– то почитать, но ему все мешали. И это начинало его раздражать.

– Она снова о своих друзьях спрашивала: можно ли их пригласить. Знает, что они мне не нравятся, а всё спрашивает. Я сказал: «Нельзя». Вот она и обиделась, – всё-таки ответил он.

– Ясно,– как-то томно отреагировала Людмила Павловна.

– Правда,– Семён Андреевич оживился.– Наша дочь подала мне замечательную идею. Ты не помнишь: Лёшка вчера не говорил, с кем он Новый год отмечать собрался? По-моему, один решил, но я не совсем понял.

– Не знаю, не помню, – слегка настороженно ответила жена.

– Так вот: надо его пригласить. Он мне свой телефон вчера оставил. А то мне надоел Максим со своим одноклассником. Мой-то старый друг не хуже.

– Ты решил пригласить к нам Вихрова? – переспросила удивлённая Людмила Павловна.

– Да…ты глупая такая. Его, а кто ж ещё Лёшка? – недоумевая, ответил Семён Андреевич.

– Ты вчера только человека увидел. Столько лет прошло, да вы и не дружили никогда особенно.

После этих слов Семён Андреевич возмутился:

– Дружили, ещё как дружили. Не дружили б, он меня спустя столько лет не узнал бы, а он ведь узнал.

– А может, он к кому-то приехал, может, у него планы есть какие-то? Все праздники с кем-то отмечают. А ты его пригласить вздумал, – Людмила Павловна начинала нервничать и говорила очень быстро.

– Есть, так есть. Я его приглашу, а он пусть сам решает. Понимаешь, Людка, надо уметь людей использовать грамотно. Похвастаться надо связями.

– Да ты себя его присутствием унизишь и опустишь, – возразила она.

– Вздор. Ты просто у меня дура и ничего не понимаешь, – сказал он жене. – Если б я бомжа привёл, я бы опустился. Сказали б: смотрите у него друг из помойки. А другое дело Лёшка. Даже фраза такая есть, – Семён Андреевич задумался.– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Надо умных людей слушать. Потом скажут, что с Семёном Андреевичем даже люди искусства дружат, что он не просто так, а…значимый. Так что без обсуждений. Позвоню ему сегодня чуть попозже. Отдохну и позвоню. – И встретив возмущённый взгляд жены, он грозно добавил. – Не пререкайся!

Людмила Павловна разнервничалась и пошла на кухню заваривать зелёный чай, параллельно размышляя над тем, что её муж – идиот.

Ещё раз увидеть Алексея она, правда, не хотела. Очень сильно не хотела. Может, он все-таки не согласится прийти, зачем ему приходить, поиздевался и хватит? Может, он, действительно, откажется от приглашения? А может, и нет. И эта вероятность её сильно пугала. Ещё мама, ещё маму они привезли сегодня. А ведь она тоже знала Алексея, она, конечно, его вспомнит, разумеется вспомнит. Ей он нравился, всегда нравился. Он воспитанный, образованный. Мама обожает таких. А сейчас он стал ещё лучше. Мама в него верила, говорила ей, что из него толк будет. Она тогда не послушала. И выбрала Семёна, ведь это было безопаснее, у него всегда была почва под ногами в виде денег его родителей. Да, дело, наверно, даже не в этом. Дело в том, что Алексей ей никогда толком не нравился. Честно, не нравился. И сейчас ей было так стыдно за это. Она пила чай медленно, так чтобы расслабиться. Если он всё-таки придёт, она будет к этому готова. Только бы Лара ничего не поняла, только бы не выдать себя. Услышать завтра дополнительные укоры в свой адрес она не хотела. А ведь Лара, как и мать, обязательно сказала бы: «Ты упустила такого мужчину». Отвратительно. Чай не помогал. Было всё также отвратительно. «Упустила, упустила, не их дело»,– подумала Людмила Павловна и ругнулась матом про себя.

Анжела радовалась. Открыла шкаф и стала искать подходящее платье. Правда, можно надеть завтра костюм, но костюмы она не любила. Лучше платье. Тем более у неё было несколько красивых платьев. Она в платьях похожа на принцессу, на настоящую принцессу. Вообще-то она любила короткие наряды, но платья ей почему-то нравились исключительно длинные. Ей кто-то когда-то сказал, что она очаровательно смотрится именно в длинных платьях, и она это запомнила, она всегда запоминала комплементы. Тем более, женщина должна скрывать свои недостатки: а у Анжелы как раз были слегка кривоватые ноги, о чём она, разумеется, догадывалась.

Два самых красивых платья: это с выпускного и с последнего праздника, где она была ведущей. Какое из них выбрать она не знала. Хотя этот выбор можно было отложить до завтра, ведь главное, что все остальные наряды были исключены. О том, что Алексей может не прийти, Анжела даже не думала, ведь он говорил, что ему не с кем отмечать Новый год. А как отмечать праздник одному, девушка просто не могла себе представить. Она положила платья на кровать и села на корточки рядом. Внимательно осмотрела красиво сшитые куски ткани, провела по ним рукой. Поняла, что на ощупь ей больше нравилось платье с выпускного: такое воздушное, лёгкое. В нём, наверно, было больше эфемерности, чем в человеке, его создавшем, если, конечно, такое возможно. А ещё оно было очень красивого бледно-голубого цвета, цвета безоблачного июльского неба. От него веяло долгожданным летом и теплом. Хотя для кого-то этот цвет мог ассоциироваться с солнечным зимним днём. Но Анжела слишком любила лето, чтобы, глядя на это платье, думать о надоевшей зиме. Единственное, что не нравилось девушке в нём, так это то, как оно было сшито. Платье не облегало фигуру, а скорее легко струилось по телу. Тем более, оно было намного дешевле второго, и потому Анжела невольно перевела свой взгляд на другое платье. Она решила его примерить. Одела и подошла к большому зеркалу, чтобы посмотреть на себя. Чёрное блестящее платье с большим разрезом на одном боку, так что при ходьбе будет практически полностью видна левая нога, платье, подчёркивающее все изгибы фигуры. Анжела улыбнулась своему отражению. Как казалось девушке, чёрный цвет выигрывает, придаёт недостающую загадочность в отличие от голубого, такого открытого и честного цвета.

II

Было темно. Ветер продувал насквозь. А они сидели в незнакомом дворе на старых лавочках и пили. Три дома окружали этот двор, как три старых великана с трех сторон, создавая ощущение замкнутого пространства. Рядом находилась детская площадка, вернее, то, что от неё осталось: полуразвалившиеся качели, ржавая горка и голоса тех детей, которые давно выросли и которые не могли заглушить другие детские голоса, потому что другие дети здесь уже не гуляли. Было холодно, но они, пьяные и молодые, грелись иллюзией собственного превосходства. И казалось, что если сейчас мимо них будет идти незнакомый человек, случайный прохожий, они обязательно докажут это превосходство и ему, и себе, ведь превосходство всегда надо доказывать.

Аня ругнулась матом, громко ругнулась, практически закричала, потому что сидевший рядом с ней, уже напившейся Нер, зачем-то сильно схватил её за руку. На самом деле его звали Саша, но его имя казалось ему слишком простым и неблагозвучным, выбирать же себе какую-то обычную кличку он не хотел, поэтому, однажды придя к друзьям, он сказал, что его зовут Нер и что по-другому его называть нельзя. Друзьям было всё равно как его называть, да и спорить с ним никто бы не осмелился; высокий, подкаченный и довольно суровый, он был, конечно, признан негласным лидером своей компании.

Аня знала его давно. Много лет назад он протянул ей руку, да-да…именно руку. И она поверила ему, потому что ей было некому верить. Её мать была проституткой. По-крайней мере, так называли её бабки, вечно сидевшие у подъезда, вернее, называли они её немного другим словом, но суть от этого не меняется. Своего отца Аня, разумеется, не знала, хотя нет… Она видела его один раз в детстве, когда он приходил к её матери занять денег. Он бросил её мать, когда она была беременна или мать выгнала его, Аня точно не знала. Но факт оставался фактом: росла она без отца. Мать работала продавщицей на местном рынке, торговала свиным и говяжьим мясом, и от неё всегда пахло, когда она возвращалась домой. Запах свежего мяса отпечатался в сознании девочки настолько, что она чувствовала его повсюду, будто он застрял у нее в носу и не хотел выходить оттуда. Порой Ане казалось, что смерть она узнает по запаху, она будет пахнуть тухлым мясом, именно тухлым мясом, над которым водят хороводы наглые мухи. К её матери часто приходили мужчины, разные мужчины: красивые и страшные, старше, моложе её матери, злые и добрые. Добрые обычно давали Ане деньги на мороженое или конфеты, которые когда-то давно затерялись в их карманах. Злые кричали, ругались, били её мать, так что порой доставалось и самой Ане. Когда Аня была совсем маленькой, она не понимала, кто эти странные дяди, и ей всегда казалось, что среди них есть её папа, не тот который приходил однажды пьяный и кашляющий за деньгами, а настоящий, взаправдашний папа. И каждый раз, когда в дверь стучали или звонили, она бежала её открывать, и у тех мужчин, которые были больше всего похоже на её настоящего отца, она обязательно спрашивала, не он ли её папа. Но все отрицательно качали головами, и, в конце концов, Аня решила, что её папа находится где-то далеко или умер, хотя продолжала надеться, что однажды он придёт за ней и заберёт её из квартиры, пропахнувшей сырым мясом.

К годам десяти девочка уже стала понимать, отчего так косо смотрят на неё бабки, прилипшие к лавочкам. А услышанное краем уха ругательство в адрес её матери, будто ударяло Аню и ударяло так сильно, что у неё подкашивались ноги, и она не могла идти дальше. Тогда она останавливалась, задерживала дыхание, почему она делала именно так, она не знала, и боролась с необъяснимым желанием обернуться и крикнуть: «Ведьмы! Старые ведьмы!», а потом убежать и плакать, долго плакать в углу, прижав колени к самой груди и обняв ноги руками. Но она шла дальше, не смотря назад, чувствуя, как по щекам катятся струйки прозрачных и солёных слёз.

В тот день всё было как обычно. Да она смутно помнит тот день. Она пошла в школу, порой она ходила в школу. Школу она не любила: смотрела на чистеньких домашних детей, за которыми приходят красивые ухоженные мамочки и сильные высокие папы и ненавидела, вернее, завидовала, сильно завидовала, зависть заполняла всю душу. Зависть вперемешку с обидой. Она никогда не была глупой девочкой, невоспитанной, грубой, но не глупой. Ане очень легко давалась математика, и она очень красиво пела. Её хвалили некоторые преподаватели, те которые не смотрели на её социальное положение. Учительница по пению, к примеру, очень хотела, чтобы Аня ходила в музыкальную школу, хотя она прекрасно понимала, что с такой родительницей, как Анина мать, это невозможно. Были, правда, и те взрослые, сеятели доброго и вечного, которые брезгливо фыркали, вызывая Аню к доске, словно это она была проституткой. И потому Аня всей душой ненавидела некоторые предметы, вернее, преподавателей, которые с ними ассоциировались. Она любила читать, искренне любила читать. Запиралась в своей комнате, пока мама выясняла отношения с очередным мужиком, доставала из-под подушки взятую из школьной библиотеки книгу и читала взахлеб, погружаясь в тот вымышленный мир и смешиваясь с ним, растворяясь в нём, становясь либо героем книги, либо созерцателем, становясь просто чистой. Но на уроки литературы Аня ходила с неохотой, а порой прогуливала их. Старая, распухшая, постоянно плевавшаяся во время разговора Нина Андреевна олицетворяла собой эпоху чистую и непорочную, а потому смотрела на Аню так, как будто девочку облепили мухи с ног до головы, потому что она… Никто почему-то не смотрел так на Светку, мать которой тоже её где-то нагуляла, а потом стала любовницей одного женатого банкира и жила за его счёт. Так почему-то смотрели только на Аню. Аня злилась.

В очередной раз в тот день она не пошла на свой «любимый» предмет, а отправилась домой. Была весна, было тепло и у подъезда опять сидели шушукающиеся бабки, которые всю зиму ждали этого ясного солнечного дня, чтобы выйти во двор, собраться вместе и в тесном кругу перемыть всем знакомым косточки. Под их неодобрительные взгляды Аня подошла к подъезду, и, услышав за спиной «дочь проститутки», не выдержала и обернулась, одарила сидевших яростным взглядом и плюнула. Теперь она могла это сделать, ей было уже почти тринадцать и ей было всё равно, как отреагируют эти сплетницы на её плевок.

Матери не было дома, она продавала на рынке мясо и должна была прийти только к вечеру. Её последний ухажёр жил с ними уже полгода, и Аня прекрасно знала, что, войдя в квартиру, увидит его надоевшее лицо. Он мало пил, меньше, чем другие – это единственное, чем он нравился Ане. Правда, он был сумасшедшим, он постоянно кричал, дрался. Он просто был злой. А в тот день он выпил больше, чем ему было можно. Абсолютно безумные глаза валявшегося на диване мужчины слегка испугали девочку.

– Пришла? – спросил он протяжно и рыгнул.

Аня случайно задела ногой бутылку, стоявшую на полу, и ничего не ответила. Она пошла в свою комнату в надежде скрыться там и не видеть эти безумные глаза.

– Сколько те лет? – крикнул он ей вслед слегка заплетающимся языком. Она обернулась и с удивлением обнаружила, что мужчина стоял прямо сзади неё. А она даже не слышала, когда он встал с дивана.

– Ты не ответила: скока те? – он схватил её резко за руку очень сильно так, что она ругнулась, громко ругнулась.

– Значит, взрослая, раз такие слова знаешь, – и он прижал девочку к себе, сжал её в своих объятьях так, что ей стало тяжело дышать.

Потом она громко кричала, очень громко, тогда, когда он стягивал с неё одежду, вернее, сдирал, как дикий бешеный зверь и даже глаза его не были человеческими, а безумными. И больше всего её пугали не волосатые руки, небрежно игравшие с её телом, так что на нём сразу же появлялись синяки, а эти глаза, до души зеркалом которых они являлись, нельзя было докричаться. Его же не пугали крики этой маленькой девочки, скорее наоборот, раззадоривали и смешили. А почему соседи не вызвали милицию, почему бабки, так любившие лезть в чужие жизни, знавшие обо всех всё, видевшие и слышавшие всё, на время оглохли, она не знала. И продолжала кричать в надежде, что хоть кто-то услышит этот крик.

Она смутно помнила, что происходило потом. Долго плакала, лежала на полу и плакала. Её тошнило, наверно, от запаха…только не привычного запаха свежего мяса, а от запаха пота того волосатого существа, которое сразу же ушло, громко хлопнув входной дверью, ушло как ни в чём не бывало. К вечеру вернулась мать. И увидев дочь, молча лежавшую на полу, присела на корточки рядом, как-то небрежно потеребила её по плечу, а заметив красное пятно на разорванной юбке, ударила Аню рукой по лицу. Девочке стало больно. Ей снова захотелось зарыдать, но слёз уже не было, как будто они закончились, и ей даже показалось, что больше она никогда не будет плакать, ведь плакать теперь нечем. Мать стала кричать на неё, схватила её за волосы, приподняла и откинула в сторону той двери, за которой она так хотела спрятаться несколько часов назад. Мать приказала ей идти туда, и Аня послушно доползла до своей комнаты, не понимая, почему виноватой оказалась она. Все руки были в синяках, небольших синяках, похожих на следы чужих пальцев…было больно. Хотя теперь не было страшно.

Когда существо вернулось, мать снова закричала. Они ругались на кухне и своими криками разбудили заснувшую Аню. Мать хотела выгнать мужчину, но он что-то ей говорил, в чём-то клялся, по голосу было слышно, что он протрезвел. Потом…грохот разбившейся посуды и тишина. Аня подумала, что он убил мать или наоборот, это было, кажется неважно. Она с трудом встала, ей было больно, и вышла из комнаты. Тихо, на цыпочках подошла к кухне, дверь была полуоткрыта. Существо целовало мать в щёки, и стало понятно, что ничего страшного, видимо, не случилось, и существо останется жить с ними.

Мать не разговаривала с дочерью несколько дней, разогревала еду и уходила на работу. Аня запиралась в своей комнате и выходила из неё лишь тогда, когда существа не было в квартире. А однажды мать сказала ей идти в школу, и она пошла, встретившись с утра с абсолютно равнодушным взглядом существа, в котором не читалось ничего, тем более, раскаяния.

Она наконец-то вышла на улицу. Свежий весенний ветер ударил в лицо, и казалось, унёс запах пота, который преследовал её последние несколько дней, оставив только запах мяса, впитанный с материнским молоком. Аня не пошла в школу. Пока она сидела в своей комнате, она часто думала о том, чтобы выпрыгнуть из окна. Один мальчик в её школе, старшеклассник, тоже выпрыгнул из окна. Только её что-то останавливало, странный сон, который снился ей, пока существо не вернулось. Тогда своими криками они разбудили её и не дали досмотреть этот сон. И она ждала, все эти дни ждала продолжение прерванного сна.

Аня пошла в городской парк. Села на скамейку и долго смотрела на запястье левой руки, мысленно пытаясь представить, как бритвой она проводит всего один раз по венам и кровь начинает литься фонтаном. Правда, она не знала, как правильно резать: вдоль или поперёк. И пока она разглядывала свои руки, к ней подсел он. Как так получилось, почему так получилось, откуда он тогда взялся, Аня тоже не знала. Просто так в жизни бывает. Наверно, его можно было испугаться: высокий и бледный с нездоровым цветом лица. От него веяло холодом, он совсем не вписывался в картину счастливого весеннего утра. Но Аня не испугалась, она прекратила бояться ещё тогда и, кажется, навсегда. Он внимательно наблюдал за Аней, когда она водила правой рукой над левым запястьем, мысленно разрезая его.

– Зачем ты так делаешь? – спросил он, повторяя Анин жест.

Аня подняла на него свой взгляд, похожий на взгляд дикого волчонка и спокойно спросила:

– Как правильно резать: вдоль или поперёк?

– Вдоль, – ответил он, продолжая смотреть ей в глаза. – По-другому обычно режут шантажисты, намного больше шансов, что тебя спасут, если резать поперёк. Хотя зачем тебе это знать?

Аня ничего не ответила.

– Хочешь попробовать? – спросил он.

Она отрицательно покачала головой:

– Не попробовать, а…навсегда, – Аня не знала, как правильно выразить свою мысль.

Парень замолчал. Аня думала, что он начнёт её отговаривать, а он молчал. Случайный встречный, услышав такие слова, не ужаснулся, его лицо выразило только равнодушие, похоже даже случайному встречному было все равно на неё. И от этого Ане почему-то стало так дико обидно, что она заплакала, хотя думала, что слёз в её организме больше нет.

Парень искоса посмотрел на девочку.

– Как тебя зовут? – спросил он, пока она плакала.

Сквозь слёзы, она тихо ответила:

– Аня.

– А я Нер,– представился он.

Девочка недоверчиво посмотрела на него, услышанное имя сильно её удивило, так что она прекратила плакать.

– Таких имён не бывает. Ты врёшь, – сказала она и зло посмотрела на лжеца.

– А кто сказал тебя, что это имя? Зачем тебе имя? Имя дают тебе родители при рождении, а иногда придумывают ещё до того как ты родился. Потом вырастаешь и понимаешь, что ты становишься другим. Возможно, вначале имя как-то влияет на тебя, но потом… Разве я похож на Сашу? – спросил он резко, оборвав собственный монолог.

Аня улыбнулась, на её заплаканном лице и впрямь появилась робкая тень улыбки. Она покачала головой. На Сашу он, действительно, не был похож. В её классе учились два Александра, и оба были худощавые и низкие.

– Вот видишь, – подытожил Нер. – Иногда, правда, имена подбирают удачно, как, например, тебе. Ты похожа на Аню. Хотя, может быть, пока ты находишься под властью имени, – он загадочно произнёс последнюю фразу и усмехнулся.

– А что значит Нер? – Аня стряхнула рукой выкатившуюся по инерции последнюю слезу.

– Нер и Мор одно и то же…переводится как «смерть», – ответил собеседник. Впрочем, он и сам не был уверен в правильности своего ответа, как-то увидел на просторах Интернета такой перевод, а больше, сколько не искал, слово «нер» ему не попадалось. Возможно, ему показалось, что он видел это слово, но менять свою кличку не стал.

– Зачем тебе быть смертью? – Ане становилось всё интересней, и она с нескрываемым любопытством глядела на парня.

– Всё умирает, – спокойно ответил он. – Смотри, – он показал рукой на траву, росшую около лавки. – Она тоже умрёт, и мы умрем.

– А солнце? Солнце было всегда, – Аня вспомнила о солнце, потому что оно бесцеремонно светило в глаза, заставляя её щуриться.

– Но однажды его тоже не будет. Хотя, знаешь, смерть не конец, поэтому вполне возможно, что когда-то давно солнце тоже умирало, а потом появилось снова.

Девочка удивлённо смотрела на сидящего рядом с ней бледного юношу, и ей казалось, что она где-то его видела. Вот только она никак не могла вспомнить, где.

– Ты не поняла? – спросил он. Она покорно кивнула. – Представь круг. У круга нет ни начала, ни конца. Смерть – это просто страшное слово, которого очень бояться люди. На самом деле, смерть входит в состав круга, как, впрочем, и жизнь. Одно без конца переходит в другое, без конца. Времена года…да, так будет понятней. Так, вот, времена года: весна, лето, зима, осень. Кажется, что закончится осень и всё…и дальше ничего. Помнишь ноябрь. Грязный ноябрь, опала листва и где-то совсем близко смерть. Но смерти нет, и наступает зима. Как передышка, чтобы весной природа смогла возродиться. Или день, ночь. Или вода. Как это называется? – парень посмотрел на девочку. Но она, естественно, не знала, что он хочет сказать. – Круговорот воды в природе. Проходила в школе? – Аня кивнула. – Ну, так вот, ещё и вода. Весь мир говорит людям, что всё вечно. Смерть – тоже, что и жизнь, как зеркальное отражение. Получается, что Нером быть совсем не страшно, – парень пристально смотрел на Аню, несколько секунд не моргая и не отрываясь. – Смерть – символ вечно нового, постоянного обновления, а ведь на одном месте стоять глупо. Что-то теряем, оставляем позади, что-то находим. Хотя, по сути, и это не совсем верно. – Он замолчал, посмотрел на идущую к лавочке пожилую женщину, которая собиралась подсесть к ним.

– Пошли, – парень протянул Ане руку. И она, кажется, вспомнила. Она вспомнила его руку. Она видела его в том недосмотренном сне. Значит, её крик всё-таки кто-то услышал.

Саша Потапенков рос вполне обычным мальчиком. Как и во многих других семьях, его отец любил выпить и погулять. Когда-то глава семьи хотел стать футболистом и даже подавал большие надежды, но травма ноги, полученная во время одной из тренировок, поставила крест на его мечте, поэтому всё своё недовольство жизнью он вымешал на своей семье, в особенности на жене, которую он никогда не любил. Мать Саши была очень религиозной женщиной и часто ходила в церковь, где, очевидно, просила образумить её несносного мужа. Она редко плакала, никогда не кричала, покорно вынося все оскорбления и побои. Саша часто заступался за мать, но отец был, естественно, сильнее маленького сына и одной оплеухой отправлял последнего в нокаут. Саша тоже молился. И иногда молитвы помогали, папа приходил домой после работы трезвый и тихий, но это было крайне редко. Однажды он толкнул мать, и она упала, ударившись головой о стоявшую в спальне тумбочку. Потекла кровь. Саша подбежал к матери, приподнял её и стал громко кричать: «Мама! Мама!» в надежде, что она откроет глаза, но его мама больше никогда их не открывала. А его сестра так и не увидела небо, а ведь оно такое красивое: рассветное небо.

Отца осудили. Саша помнил, как протрезвевший отец просил прощения, но было поздно. Сашу забрала к себе бабушка, мать отца, которая чувствовала себя всю оставшуюся жизнь виноватой перед внуком за то, что родила убийцу его матери. К бабушке мальчик относился неплохо, наверно, потому что он жалел её. Родилась она за несколько лет до Второй мировой, отца её убили на фронте, мать умерла от какой-то непонятной болезни. И она осталась одна со своими двумя братьями. Раскидали их по приютам. И больше своих братьев она никогда не видела. Замуж вышла поздно, когда ей было уже за тридцать. И то неудачно, за будущего алкоголика, от которого она уходила и который всегда уговаривал её вернуться, обещая, что бросит пить. Первого ребёнка спасти не смогли, он родился недоношенным и слабым. И потому Сашин папа стал тем долгожданным сыном, которого мать боготворила. Но Володя не оправдал её ожиданий. Пошёл по дорожке своего отца, тоже спился, вследствие чего и угодил в тюрьму.

Потом когда бабушка умерла, Саша продал её квартиру и вместе со своим приятелем отправился в другой город, в тот город, где когда-то родилась Аня.

Парень крепко держал девочку за руку, и со стороны они были похожи на брата с сестрой, которые куда-то спешили. Крыша девятиэтажного панельного дома была абсолютно плоской, сидеть на ней было совсем не страшно, и потому Аня, не раздумывая, последовала за новым знакомым.

Нер сел по-турецки, Аня рядом на корточки. Красивый город, залитый лучами апрельского солнца, действительно, красивый. Таким Аня видела его впервые.

– Что это за рисунок? – спросила она, рассматривая ладонь правой руки Нера.

– Сигила, – спокойно улыбнулся он.

– Что это? – Аня наконец-то сняла со спины надоевший портфель и почувствовала заметное облегчение.

Нер улыбнулся. По-доброму улыбнулся. И Ане показалось, что её настоящий папа в молодости был очень похож на него.

– Я могу соврать, – сказал он. – У меня приятель есть… Может, ты лучше у него спросишь? Он как раз мне это с утра нарисовал. Слегка помешенный. Если не боишься помешанных, то, пожалуйста, можешь к нам прийти. Он тебе много чего расскажет. Не боишься? – спросил он и посмотрел на Аню.

Аня отрицательно покачала головой.

– Я теперь ничего не боюсь, – ответила она.

– Смелая? – усмехнулся Нер.

Ане не понравилась эта усмешка.

– Я не вру, – возмутиласьдевочка. – Мне, правда, не страшно.

– Может быть, – задумчиво произнес собеседник – Сигила, – он все-таки решил сам ответить на её вопрос, – магический символ. В сигилах зашифрованы тайные имена духов и божеств, которые вызывает маг. Хотя знаешь, не только маг, каждый человек может выбрать себе сигилу, можно изобразить её даже на теле, как у меня на руке. Она служит неким талисманом, амулетом. Сигилы всегда существовали. В Средневековье, например. И сейчас сигилы тоже применяют. Некоторые считают, что сигилы сознательно используются как магические инструменты всякими организациями для достижения престижа, богатства. Кока– Колы, Макдональдсы…

Аня слушала, внимательно слушала.

– У меня на руке – сигила какого-то Гасиона. Красивая сигила. – Нер посмотрел на свою ладонь. – Витька хорошо рисует. Не зря ходил в художку.

– Сигила кого?– не поняла Аня.

– Сигилами может быть всё что угодно: геометрические фигуры, знаки зодиака. Ну, и конечно, знаки разных божеств. Порой Витька вскакивает с утра и начинает нести всякую чушь. Дёргается, нервничает. Весь как на иголках. И давай: сегодня что-то случится, сегодня что-то случится. Ну, и начинает сигилы рисовать везде. В том числе у меня на руках, чтоб стороной беда обошла. Рисует он мне только сигилу Гасиона. Говорит, что мне она соответствует. Тебе он, наверно, тоже что-то подберёт, если захочешь, конечно.

– А кто это: Гасион? – всё-таки спросила Аня.

– Это ещё сложнее, чем с сигилами. Ладно, попытаюсь объяснить. По легенде царь Соломон использовал духов для помощи во всяких поручениях, а самых злых он заключил в медный кувшин… Прямо как с Джиннами, – усмехнулся Нер. – Наказал он их будто за гордость, хотя сам никогда никому не говорил, почему решил так сделать. Он бросил сосуд в озеро в городе Вавилон. Как-то жителям стало любопытно, что было в том сосуде. Они думали, что найдут там сокровища, и решили достать кувшин. Естественно, сокровищ в нём не оказалось, а духи вылетели из медного кувшина. Гасион – один из них… Бред какой-то…не знаю, как в это люди верят, – после недолгого молчания сказал Нер.– Витька уже совсем на всём этом помешался.

– Значит, Гасион плохой?– разочарованно спросила Аня.

– Какая разница? – пожал плечами Нер. – Плохой, хороший? Смотря, с какой стороны на вещи смотреть. Кому-то плохой, кому-то хороший. Не бери в голову.

– А у меня крестика нет,– тихо и грустно сказала Аня.

– Не крещёная? – Нер спокойно посмотрел на девочку.

Она кивнула.

– Значит, меня Бог не оберегает. Я ему не нужна.

– С чего ты это взяла? – Нер улыбнулся и потеребил Аню по волосам.

Аня заплакала.

– Это моя мама…ей всё равно. Родилась и родилась, – сквозь слёзы пробормотала девочка.

– Эй, не плачь. У меня мама, знаешь, какая религиозная была. В церковь каждую неделю ходила, просила, наверно, защиты от отца. И что? Отец её убил.

– Значит, Богу на всех всё равно? – Аня опять посмотрела на парня.

– Не знаю. Вначале я тоже так подумал. А потом…может, её и впрямь кто-то услышал. Смерть – это лучшая защита. Мёртвую ведь отец обидеть уже не сможет. Да и может, ей там лучше.

– Всё равно я никому не нужна, – опустив голову на приподнятые колени, тихо повторила девочка.

– Много на земле не нужных. Ты такая не одна, – как будто в укор ей хладнокровно ответил Нер.

Потом они сидели молча. Аня искоса смотрела на нового знакомого, невольно поражаясь бледности его кожи, и боролась с жутким желанием рассказать ему о том, почему на её правой руке было несколько маленьких синяков. Ей так хотелось, чтобы хоть кто-то пожалел её.

Правда, он никак не отреагировал, впрочем, он редко проявлял свои эмоции, как впоследствии поняла Аня. Единственное что, Нер предложил ей доступ в его мир, в мир его друзей. И Аня, недолго думая, согласилась. Друзей у Нера оказалось много. Они любили устраивать посиделки в его квартире. К Ане же относились вполне неплохо, зная, что её привёл к ним Нер, а значит, обижать и трогать девочку было нельзя. Аня часто приходила в гости к своим новым знакомым и погружалась в какой-то другой, ранее неизвестный и притягательный мир, будто не замечая его грязи и пошлости.

По-настоящему обрадовался Ане только Витька. Витька и впрямь показался жутко странным. Он был слишком разным, будто в нём уживалось сразу несколько людей. Порой он даже напоминал Ане тех пьяниц, с которыми жила её мать, но от него никогда не пахло алкоголем. Хотя ей нравился его красивый сиплый голос и большие почти во всю радужку зрачки. Часто Аня заставала его в отличном расположении духа, только почему-то его активность слегка пугала девочку. Правда, с ним было интересно. Он всегда рассказывал что-то новое и необычное. Как-то неровно дышал ко всякого рода магии. И очень любил гадать на рунах и картах Таро, а Аня никогда не видела прежде ни того, ни другого.

Ане нравилось разглядывать Таро, но интереснее всех остальных казалась Ане карта «Сила», на которой была изображена девушка, закрывающая пасть льва. Витька же считал, что нет ничего лучше пятнадцатой карты, где был запечатлён злой демон с двумя людьми, скованными цепями у его ног. Он говорил, смысл этой карты в том, что цепь всегда можно сбросить, чем бы эта цепь не являлась: алкоголем, азартными играми, распущенностью, ведь есть способ борьбы против искушения дьявола: не избегать его, а принять, пройти через него и оставить позади. Витька где-то читал, что карта эта выступает не как олицетворение мирового зла, а как принцип спасения через преодоление зла. Витька рассказывал это как-то по-особенному, так что Аня, не отрываясь, слушала его. Он постоянно жестикулировал и говорил очень громко, будто боясь, что слушательнице станет неинтересно. Нер же всегда усмехался, когда видел, как завороженная Аня слушает его странного друга, потому как сам слушал всё это не раз и не два, а потому порядком устал от Витькиной болтовни.

И хотя Аня часто не понимала то, о чём ей говорил Витька, она всё равно продолжала его слушать, боясь в лишний раз прервать вопросом его эмоциональную речь. С другими Витька часто говорил о каком-то «льде», иногда о «снеге». Аня в принципе редко вникала в их разговоры. Порой Витька делился с ней тем, что он «видел», например, из ниоткуда появившуюся гадюку, которая через несколько мгновений превратилась в человека. Аня думала, что у Витьки есть какие-то особые способности.

А ещё Витька рассказывал интересные истории. Одну девочка особенно запомнила: про женщину, которая ухаживала за детьми, спасёнными из нацистских концлагерей. Та женщина заметила странность: на кроватях, где дети лежали, был выцарапан один и тот же рисунок в виде бабочки. Причём этот рисунок она обнаружила и в других лагерях. Вначале она решила, что это символ какого-то братства. А потом один маленький мальчик сознался, что значит рисунок. Он сказал, что даже дети знают, что человеческое тело всего лишь промежуточное. «Мы – гусеницы, и в один момент наши души улетят отсюда прочь – от этой боли и грязи. Когда мы рисуем бабочек, то напоминаем друг другу об этом. Мы скоро станем бабочками. Мы скоро улетим!». Девочка долго ходила под впечатлением от этого короткого рассказа.

…Тогда дверь Ане открыл Нер. Он был бледнее обычного. Спокойным, почти ледяным голосом он сказал, что Витька умер. И Аня, стоя на пороге, застыла. «Инсульт» – сухо констатировал Нер. Аня не поняла, искренне удивилась тому, что в двадцать два года можно умереть от инсульта. «Во всём винт виноват», – но снова встретив недоумевающий взгляд Ани, добавил. – Передозировка первентина, наркотик такой». И всё стало вновь логичным и понятным.

Витька умер ночью. Майской ночью, когда на чёрном небе появилась большая круглая Луна, а вслед за ней поспешили заявить о своем существовании мерцающие звёзды. На улицах горели длинноногие фонари. Но, несмотря на все старания звезд и фонарей, ночь продолжала оставаться ночью, отказываясь снимать с города свою чёрную шаль. Играл ветер, лёгкий и быстрый, как и положено в мае. А воздух дышал прохладой и свежестью…и если бы люди выбирали день своей смерти, то многие бы выбрали именно эту ночь.

Через несколько дней Аня переехала к Неру.

Аня ругнулась матом, громко ругнулась, практически закричала, потому что сидевший рядом с ней, уже напившейся Нер зачем-то сильно схватил её за руку. Она ненавидела, когда трогали её руки, и потому резко встала. Нер же начал смеяться. Улыбнулись и сидящие рядом с Нером два других парня, на коленях одного из которых компактно умещалась курящая блондинка. Денис же, напротив, оттолкнул лезшую к нему целоваться другую нетрезвую девушку и внимательно посмотрел на разозленную Аню.

– Я пошла, – сказала она. И следую зову какой-то непонятной силы, Денис тоже резко встал и быстрым шагом пошёл за Аней, на ходу застёгивая куртку.

– Я тебя провожу, – как-то невнятно пробормотал он, потому что от выпитого пива слегка закружилась голова.

Аня повернулась. Посмотрела на подошедшего к ней Дениса и не выдержала:

– Не надо. Отстань от меня! Все надоели! Отстань! – она пыталась говорить не слишком грубо, по крайней мере, не так грубо, как ей хотелось.

И ушла, вернее, убежала, так что вскоре её силуэт совсем растворился в темноте.

– Ну, что хвостик, опять отшили? – усмехнулся Нер.

Денис не выдержал, схватил сидящего Нера за ворот куртки, будто забыв, что он слабее соперника и моложе на восемь или девять лет.

…Из рассечённой губы Дениса текла кровь. Он лежал на грязном снегу, Нер на нём. В какой-то момент, Нер достал карманный ножик и приставил к горлу Дениса.

– Иди отсюда, – тихо, но отчетливо сказал он и встал.

Денис поднялся следом, отряхнул грязные джинсы и прижал руку к губе.

– Не указывай, – начал пререкаться Денис.

– Ноги сломаю…пошёл!– ещё раз повторил Нер и зло посмотрел на парня.

Ничего не оставалось, как послушаться. Было дико обидно и дико стыдно. В какой-то миг захотелось даже заплакать. Денис не любил Нера, очень сильно не любил, зато он любил её, по крайней мере, так он считал. На самом деле, эта компания была создано явно не для него, и среди своих новых знакомых он ощущал себя достаточно дискомфортно. Общаясь с ними, он отнюдь не хотел выделиться или доказать свою крутизну, хотя это тоже имело место быть… Но главной причиной являлась всё-таки она. Во всём, наверно, был виноват возраст…шестнадцать лет. Максимализм руководит разумом, хотя скорее не максимализм, а гормоны, с которыми он никак не мог справиться. Почему она? Всё довольно просто, хотя он часто задавался этим вопросом и не мог найти на него ответ. Она была близка к его идеалу, а идеалы невольно создаёт каждый человек.

Аню с Денисом разделяла разница в два года, причём она была старше…увереннее, раскованнее. Она резко отличалась ото всех тех девушек, которых знал Денис. Аня была из другого мира, вылепленная из другого теста, знавшая и видевшая для своего возраста слишком много. В её характере и поведение было что-то мужское: грубое, неотёсанное. Она могла напасть и могла защитить. Она была сильнее, морально сильнее, так предполагал Денис, и эта сила ему очень нравилась.

Он познакомился с ней, а потом всё закрутилось, и он оказался в её мире, среди её друзей. Сперва он считал, что Нер – брат Ани, потому что они любили называть друг друга братом и сестрой, но было чуть ли не сразу понятно, что отношения у них явно не дружеские. Аня сотни раз спрашивала Дениса, что ему нужно в её реальности. Сотни раз Денис отвечал, что он такой же, как они, что у него тоже много проблем в семье, что у него давно умер отец, а мать спала, а может быть, и до сих пор спит с братом отца, что он не может простить ей этого. Сотни раз Аня улыбалась и только сетовала, что он не знает её мать, не знает, какое прошлое за её спиной и сотни раз убеждала его в том, что у него всё нормально; сотни раз говорила, что ему не место в её мире. Но Денис капризничал и упрямо качал головой – первые в нём проснулся инстинкт завоевателя.

Сегодня она на него накричала. Да, он слегка обиделся. А может, и сильно. Он, правда, устал так безмолвно находиться где-то рядом, чтобы просто быть рядом. Он давно хотел подраться с Нером, прекрасно зная, что тот победит. Просто хотел, потому что надоело…надоело, что она с ним и всё ему прощает. Денис никак не мог понять, почему она ему всё прощает, прощает даже то, что простить казалось бы нельзя.

Он шёл по тёмным, слабо освещённым улицам и думал, думал над всем этим, смутно радуясь тому, что Аня не видела их драки, а значит, не знала о его поражении…

***

Марина проснулась поздно, практически в полдень. Ей было тяжело дышать то ли от воображаемого бега, то ли от того, что лежала она как-то неудобно на спине, и тело, видимо, затекло. Она с трудом проснулась без всякой надежды на яркий, красивый день. Ей снова хотелось в сон, в сон, который был намного интереснее реальности. Никаких мыслей в голове не было.

Только ощущения, остались одни ощущения. И как ни странно, ни бодрости, ни лёгкости не принёс ей выстраданный сон. Наоборот, Марина чувствовала себя подавленной, разбитой, как будто кто-то высосал ночью всю энергию, хотя пустое тело каким-то чудесным образом ещё реагировало на повседневные сигналы, такие как «встать», «умыться», «позавтракать».

Почти механически она следовала людским привычкам: заправляла постель, выжимала зубную пасту, рылась в холодильнике. А впереди был ещё один недолгий и тоскливый день.

Потом она полезла в Интернет. Ей вдруг захотелось узнать, к чему вот уже в который раз ей сниться озеро. По сути, ей было нечего делать, и этими ненужными поисками она лишь хотела скоротать несколько минут или часов. Но вскоре это занятие ей порядком надоело. И тогда Марина решила рисовать.

Рисовать не получалось: скомканные блокнотные листы безжалостно летели на пол. Не было вдохновения. Она снова пошла к компьютеру. И включила ту игру, в которую не играла много лет, чуть ли не со второго курса института, и медленно погрузилась в другой красочный мир.

Когда в дверь позвонили, Марина хотела убить пойманного только что шпиона. Но ей пришлось это отложить. Звонила, конечно, Алла. Алла ворвалась в квартиру, а следом за ней влетела обычная и наглая жизнь. Бабушке не уступили место в автобусе, даже не помогли поднять тяжёлые сумки. Алла искренне возмущалась, пытаясь передать всё то негодование, которое она испытала из-за невоспитанности и черствости современных мужчин. Марина, молча, слушала её.

Про игру пришлось забыть. С долей разочарования выключила Марина компьютер. А Алла своей воображаемой живительной силой пыталась как-то разбудить подругу. Только Марине не было плохо. Ей не хотелось ни плакать, ни кричать. И она не понимала стараний Аллы, ведь ни к чему спасать утопающего, если утопающий – мастер спорта по плаванию, а спасатель – впервые увидевший море баянист. Хотя честность ее попыток умиляла Марину, и она спокойно, не возмущаясь, продолжала слушать болтовню своей лучшей подруги.

Всё равно всё возвращалось на круги своя, и Алла снова начала говорить о своём муже Юре, с которым она рассталась несколько месяцев назад, но подавать на развод она не хотела. Собственно говоря, Марина не видела никакой проблемы, прекрасно зная, что пройдёт совсем немного времени, и они опять будут вместе. А от их вечных расставаний она уже устала, хотя ещё сильнее она устала убеждать Аллу в том, что всё будет хорошо.

– С какого вы курса вместе? – слегка раздражённо спросила Марина, наливая подруге чай.

– С третьего, – ответила та и улыбнулась.

– Сколько раз вы расставались? – теперь улыбнулась Марина, заранее предполагая, что скажет сидевшая рядом Алла.

– Раз пять, наверно, – растерянно сказала та. – А ещё в браке: раза три.

– И всегда сходились? – вновь спросила Марина, прекрасно зная ответ.

Алла кивнула.

– Есть фраза такая: «что случилось однажды, может не повториться, но то, что случилось дважды, обязательно повториться в третий раз». А у вас уже даже не третий… Так что всё будет нормально. Опять помиритесь. Я же вас знаю.

– Он мне звонил…вчера,– Алла задумчиво посмотрела на налитый в кружку чай.– Хочет, чтобы я с ним встретила Новый год.

Марина засмеялась.

– И что тогда ты меня терроризируешь? Он тебе даже звонил. Вы почти помирились. Соглашайся.

– Не смешно. Я не знаю, – продолжила свои рассуждения Алла. – Тем более, я хочу встретить Новый год с тобой. Мы с тобой никогда не ругались, и оставлять тебя одну в этих четырех стенах я не собираюсь.

– Оставлять меня одну? Никого ты не оставляешь. Я сама себя оставляю. Если бы хотела встречать праздники с кем-то, то согласилась бы поехать за город с коллегами по работе, – нарочито важно сказала Марина. – Я не дурачусь. Я, правда, хочу быть одна, – серьёзно и спокойно добавила девушка.

– Мне будет стыдно, – перебила её Алла. – Я так не могу.

Марина покачала головой.

– Я любовью к людям не страдаю, от одиночества волком выть на луну не собираюсь. У меня в голове другие проблемы. И кстати не меня ты спасаешь, а себя, приходя сюда. Ты тоже абы с кем общаться не будешь, а только с некоторыми. А Юра – один из некоторых, иначе ты бы за него замуж не вышла. А ссоритесь вы просто так, вам делать нечего. Так что надо идти к мужу и праздник с ним встречать. И почему тебе должно быть стыдно? Я же не обижаюсь. Хорошее отношение к человеку предполагает, что ты будешь рад за него…в любом случае, – Марина внимательно и строго посмотрела на Аллу. Она не врала, ни в чём не врала, и Алла это, разумеется, знала.

– Подумаю, – кивнула она в знак согласия.

– Странно, что не шумят мои «любимые» соседи,– неожиданно перевела разговор Марина.

– Это какие? – уточнила Алла.

– А те, что живут на этаж выше. Тётенька моя «любимая», из-за которой весь подъезд сигаретами пропах и муж её, драчливый алкаш.

– Тот дедушка, который всё время на водку просит?

– Нееет. Дед тоже с четвёртого, – Марина улыбнулась. – Какой замечательный этаж! Но он спокойный, вдовец, тихо пьёт. А тот мужик и не совсем старый, лет пятидесяти. Тот как напьётся, давай орать. Дерутся, ругаются, настоящие люди…высшая ступень развития жизнь на земле, так сказать, апогей эволюции.

Алла тоже улыбнулась.

– Странно притихли, – продолжила Марина. – Значит, что-то весёлое нас ждёт на сами праздники.

– Всю ночь не спала, – допила чай, медленно подошла к окну и отодвинула рукой тюль.– Вначале с ним разговаривала, потом думала.

– Не пойму вас, люди,– Марина усмехнулась.– Что себе нервы зря трепать? А ведь от нервов все болезни.

– Не знаю. Тебе легко так говорить. Ты другая. А разве можно быть такой? Тебе, правда, всё равно?– Алла внимательно посмотрела на подругу.

– Много раз говорили об этом, Ал. Я уже устала. – Марина улыбнулась. – Я не понимаю, почему людей так сильно волнуют любого рода отношения. И мне, правда, всё равно.

– От одиночества разве не становится грустно?

– А разве «неодиночество» существует?

– Хочется верить, что «да»,– тихо сказала Алла.

– А если верить… это не совсем ко мне. А по правде, просто ответственности человек боится,– говорила Марина, моя посуду. – Сама подумай. Если признать, что все байки про родственные души, сказки о двух половинках и всякие гипотезы о знакомых из прошлых жизней – это полнейший бред, то, что остаётся? Один маленький человечек, заброшенный сюда непонятно зачем? А если он один, то значит, и дорога у него своя. Только своя: постоянных попутчиков нет, хотя есть другие человечки, которых он может видеть всегда, потому что их дороги идут параллельно. С остальными он лишь случайно пересекается, а дальше идёт, идёт один к какой-то своей цели, а может, и не цели. Если он один, то значит, он свободен. Но если у него есть свобода, то тогда именно он несёт ответственность за неё и, в частности, за себя. Не на кого груз перекладывать, а так хочется. По принципу: когда я боюсь сделать что-то сам, то я зову другого, чтобы в случае ошибки обвинить его, а не себя. Принятие одиночества – это признание своей ответственности…не более того. А ещё ущербности в некоторых случаях. Человек боится быть уникальным, хотя является таковым хотя бы по генотипу. Стадный инстинкт силен. Страшно быть белой вороной.

– А почему не предположить, что есть две белые вороны, которые вместе составляют единое целое?

– Одну ну о-о-о-очень большую белую ворону?– улыбнулась Марина, протирая полотенцем мокрую тарелку. – А почему не четыре, почему именно две? А если все, только все образуют единство? Что тогда? Просто две – это банальная дань половому делению. Стереотип мышления. Растения, животные, люди, ну, люди тоже животные, все разделены на эти два лагеря, хотя и не всегда, в основном. Так просто надо, но необязательно в этом суть. Так надо, чтобы жизнь продолжалась. Некий вечный двигатель…машина, которая работает, не прекращая. Жизнь кстати, правда, на такую машину похожа. Если так задуматься…не в пределах, конечно, одного человека, а в масштабах всего. Что-то изнашивается и тут же появляется что-то новое, взамен старому. Одни умирают, другие рождаются. А если человек, один маленький человек –это целый мир, то к какому единству надо стремиться, когда ты уже мир? Хотя не так. Это слишком оптимистично. Человек просто никому не нужен. Ему не хотят говорить, что там и откуда мы, с ним не считаются, он просто некий элемент, ничем особенным не выделяющийся. И вот давай они этому элементу придумывать другой элемент, чтоб единство образовать. «Бедный несчастный, элемент!, – думают они.– Как ему одиноко! Он совсем один!» Ты, правда, веришь, что детальки могут вызывать повышенный интерес? Мы нужны для чего– то… Все мы неотъемлемый механизм огромной машины, не центр машины, не суть машины, но без нас она работать не будет или будет, но плохо. Может, вырабатываем для них определённое количество энергии? Это ведь важно.

– Это грустно…– всё-таки настаивала Алла, хотя она была в целом согласна с Мариной.

– Грустно не значит неправильно. Но…наверно, надо всё же верить. В хорошее. Не могу же я хотеть куда-то туда, если всё так плохо? Хотя я? Я могу,– и Марина опять улыбнулась

– Это и пугает,– подыграла ей Алла.

– Я такая,– гордо сказала Марина, и обе девушки засмеялись. – Хотя знаешь, жизнь не кино и не сказка, никаких чудес ни с кем пока не случалось. Откуда тогда в человеке есть представление о чуде, жажда чуда? Значит, где-то чудеса есть, значит, человек просто о них помнит. Это память о чуде. Единственное, что остаётся, верить в далёкое там, где чудеса возможны. И коротать время тут. Коротать продуктивно. Так что всё. Иди к Юре. Привет ему кстати! И не переживай. Я здесь, честно, одна не умру.

– Выгоняешь?– наигранно обиделась Алла. – Новый год не сегодня. А значит сегодня, я могу быть и тут. Может, что-нибудь приготовим? А то, что ты завтра есть будешь?

– Алла, извини меня, конечно, но я готовлю даже лучше, чем ты. И, наверное, от голода в новогоднюю ночь я точно не умру.

– Тогда пойдём гулять. Вон, какая погода отличная…

– Грязно, серо, холодно и ветрено, – продолжила Марина.– Идеальное время для прогулки.

Алла улыбнулась.

– Тогда что делать?

– Тебе энергию деть некуда?– поинтересовалась Марина.

Подруга кивнула.

– Кровь играет, – бодро ответила она.– Странное дело: вроде совсем не спала, а столько сил.

– Ну, кому как. Я что много сплю, что мало, а всё спать хочу. Если честно, вообще бы не просыпалась.

– Это пониженный гемоглобин, – решила Алла.

– Да я уже догадалась, – улыбнулась Марина в ответ.

– Но надо всё равно чем-то заняться. Ты вот что до моего прихода делала?

– Пыталась рисовать, играла на компьютере, музыку слушала,– спокойно перечислили Марина.

Алла была в тупике, но вскоре, буквально через несколько минут, она решила, что надо погадать. Марина укоризненно фыркнула.

– Такая большая, а всё во всякие глупые штучки веришь, – сказала она.

– По книгам,– пыталась оправдать себя Алла. – Берёшь книгу, загадываешь страницу и номер строки: сверху или снизу. И читаешь ответ на свой вопрос. Так раньше тоже гадали. Это же просто. И совсем не по-детски.

– Алла, вы удивительный бухгалтер. По книжкам гадаете.

– А причём тут профессия?– возмутилась Алла.– Николай II императором был, а это ему искать предсказания Нострадамуса не мешало. Или Сталин: в семинарии учился и стихи писал. А Гитлер…так он вообще художник несостоявшийся. Профессия…это неоправданное обвинение. Вы Марина, между прочим, в банке работаете, а всё о нематериальных вещах говорите. Так что одно другому не мешает.

Марина по-доброму усмехнулась.

– До сих пор не пойму, зачем пошла в экономический? Надо было идти в криминалистику, маньяков и убийц изучать.

– Мы бы тогда не встретились,– возмутилась Алла. – И не было бы у Вас лучшей подруги. Только не надо говорить «пережила бы», – Алла посмотрела в глаза Марине.– А ведь знаю, что ты это хочешь сказать.

Марина улыбнулась. И Алла кинула в неё отдыхавшим на стуле полотенцем, тем, которым Марина только что протирала посуду.

– А всё-таки надо погадать… Хоть как– то время убить, – и Марина покорно кивнула, зная, что спорить дальше было бесполезно.

***

Вихров остался. И Соня улыбнулась, искренне улыбнулась, как может только улыбаться добившийся своего маленький человечек. Потом ему, действительно, позвонили. И Соня внимательно наблюдала за его разговором, боясь, что сейчас дядю и впрямь кто-то украдёт. Но дядю не украли. И они долго сидели и болтали, вернее, болтала Соня, а Алексей спокойно слушал её. Девочка похвасталась тем, что она сама два дня назад наряжала ёлку. Алексей, разумеется, похвалил её, хотя ему стало стыдно, что никакой ёлки в гостиной он не заметил. Правда, он всегда был невнимательным, и без зазрения совести спокойно сознавался в этом.

Очередной Сонин монолог прервала Екатерина Валерьевна, которая негромко постучалась в дверь и вошла.

– Нам надо поговорить,– сказала она тихо и посмотрела на Алексея, который после недолгого раздумья кивнул и вышел из комнаты, обещая Соне, что скоро вернётся.

Они пошли на кухню. Екатерина Валерьевна встала около плиты. Она и впрямь чувствовала себя виноватой.

– Извини,– всё также тихо сказала она, пытаясь не смотреть в глаза собеседнику.– Я просто…вся как на иголках. От Дениса правда, устала. Я не знаю, как на него повлиять…– Она села на стоявший рядом с ней стул. – Он не хочет разговаривать, он где-то шатается. И он почему-то ненавидит меня, как будто я что-то сделала не так. Может быть, это из-за того, что у него нет отца. Но я ведь не виновата в смерти Серёжи.

– Я поговорю с ним,– прервал её речь Алексей.– Если, конечно, получится. Не хочу читать нравоучения.

– Я боюсь, что он колется,– продолжила Катя.

– Следы уколов, поведение?– спросил Вихров.

– Не знаю,– она вздохнула. Она и впрямь была сильно расстроена.– Он дёрганый такой, нервный. К нему не подойти – сразу кричать начинает. Знаешь, просто приходит, ест, спит и уходит, а порой не приходит совсем. Остаётся у кого- то. Ничего спросить у него нельзя, ничего…– Екатерина опустила голову на лежащие на столе руки и снова заплакала.

Алексей встал и обнял её. А она зарыдала ещё сильнее. Только не знала, почему ей так захотелось плакать. Раньше Катя не думала, что она так переживает по поводу сына. Может, повод был совсем другой, а может, и нет…она не знала, просто позволяла себе плакать.

Потом на кухню пришла Соня, и её мама ушла в ванную, чтобы умыться и спрятать следы своих слёз. Алексей же решил разогреть что-нибудь к запоздалому ужину.

Денис пришёл не так поздно, раньше, чем обычно. Правда, весь грязный и с разорванной нижней губой. Ничего никому не объясняя, он пошёл в свою комнату. Хотя краем глаза заметил, что на кухне помимо матери и сестры был ещё один человек, его родной дядя, чьему визиту он сильно удивился.

Через какое-то время в дверь к Денису постучали и, не дожидаясь разрешения, вошли. Лежавший на диване Денис, резко встал. Он совсем забыл, что не закрыл дверь своей комнаты. Кажется, не успел спрятаться. У разбитой губы Денис держал какую-то старую футболку, пытаясь так остановить текущую кровь.

– Надо что-то холодное приложить, – сказал Алексей, закрывая за собой дверь. – Здравствуй, подрался? – спросил он.

Денис кивнул и как-то зло посмотрел на дядю, Алексей это естественно заметил.

– Из-за девушки или так? – Вихров это спрашивал, он и сам не знал. Он просто хотел начать разговор. А как правильно это делать, он мог только догадываться, потому что своих детей у него не было, по крайней мере, он не подозревал о существовании таковых, и потому опыт в подобных вопросах у него отсутствовал.

– Вам какое дело? – Денис продолжал смотреть родственнику в глаза, но в какой-то момент он не выдержал зрительного соперничества и отвёл свой взгляд в сторону.

Алексей сел на диван, претендуя именно на то место, где сидел Денис, и последнему пришлось подвинуться.

– Не знаю, что с тобой тут творится, и сейчас я думаю, что мне по сути всё равно,– Вихрову больше не хотелось церемонничать. – Но мать и сестру ты уже извёл. И хоть я тебе не отец. И на место такового не претендую. Но настоятельно рекомендую пересмотреть своё отношение к жизни и семье, – говоря это, Вирхов продолжал внимательно смотреть на руки Дениса.

– Я не колюсь,– сказал тот.– И не нюхаю.

– Это замечательно…осталось только чуть меньше пить и курить,– Вихров наигранно улыбнулся. – Иначе придётся отправить тебя куда-нибудь, где тебе это будут объяснять намного убедительнее и чаще.

– Зачем вы лезете? Какое Вам дело?

– Абсолютно никакого, – согласился Алексей.– Но знаешь, есть какая-то ответственность за тебя и Соню перед братом, – спокойно пояснил он.

– И за мою мать тоже?– улыбнулся Денис.

– И за неё тоже, – несмотря на подвох в сказанной племянником фразе ответил Алексей. – Если бы умер я и у меня осталась бы семья, Серёга тоже помогал бы им.

– Спал бы с женой брата? Отличная помощь, – Денис хотел похлопать, но правой рукой он придерживал футболку.

Алексей усмехнулся и всё понял. Как ни странно, он даже не удивился.

– Мне кажется, тебя не должно волновать, с кем и кто спит.

– Даже если кто-то из двоих моя мама, а второй не мой папа. Вы уверены, что меня это не должно волновать? – Денис начинал злиться. Он давно хотел сказать всё дяде в лицо с тех пор, как узнал это случайно год тому назад. Мама тогда разговаривала с бабушкой на кухне. Отменили тренировку по настольному теннису, и Денис пошёл домой. У него был свой ключ, звонить не пришлось. И почти с порога он услышал, как мама плакала и говорила бабушке, что влюбилась с первой встречи, что никогда и ни с кем ей не было так хорошо и что надеется, что он всё-таки заберёт её к себе. Вначале Денис подумал, что она говорит об отце. А потом услышал совсем другое имя. До этого к дяде Денис относился неплохо. Он часто ездил к нему на каникулы в Москву. Но до этого он ничего не знал. А когда узнал, понял, что счастливый брак его отца и матери был всего лишь очередной житейской иллюзией. Но это было не самым страшным. Намного страшнее показалось Денису именно то, что брат предал брат, друг – друга. И это простить и понять он не мог.

– Замаливаете грешки своими деньгами и визитами? Стыдно стало? Только перед кем: перед «дорогим» братом или влюблённой в вас дурой?

Почему-то Алексею захотелось рассмеяться, но он остановил себя.

– Мне кажется, что ты пересмотрел телевизор, а он вреден для неокрепшей детской психики.

– Издеваетесь?– громко сказал, почти крикнул Денис.

– Успокойся, – Алексей осадил его взглядом. – Меняй своё отношение к семье и к матери. Ненавидеть её не за что. А насчёт грешков…не лезь туда, где ничего не знаешь. Не всё так просто. Если тебя это успокоит,– Алексей поднялся с дивана,– твоя мать твоему отцу не изменяла, потому что покойнику изменить нельзя,– и хотя последнюю фразу он хотел сказать как-то особенно эффектно, слово «покойник» невольно заставило его запнуться.

Дениса это явно не успокоило. А Алексей не хотел больше ничего ему объяснять. Он не видел в этом никакого смысла. Отчитываться перед подростком? Хотя дело не в возрасте. Просто кому-то что-то доказывать никогда не входило в его планы. Каждый свободен и волен делать всё, что хочет, главное, оправдаться в своих собственных, а не в чужих глазах. Главное самому понять, для чего ты это сделал, а поймут ли тебя другие, не играет большой роли. Хотя тот, кому будет нужно, всегда поймёт.

Разговор не удался. И продолжать его не имело смысла. Алексей вернулся на кухню. Соня ушла в свою комнату. Екатерина Валерьевна курила у открытого окна.

– Ну как? – спросила она у Алексея.

Тот пожал плечами.

– Что у него с губой? Подрался?

Алексей кивнул.

– Дать сигарету? – Екатерина протянула Вихрову пачку, но тот отрицательно покачал головой.

– Не курю,– спокойно сказал он.

– Давно? – женщина посмотрела в окно. В соседнем доме ещё в нескольких квартирах горел свет. Значит, не только они не спали.

– Больше года, – равнодушно ответил Вихров.

Алексей бросил короткий взгляд на стоящую Екатерину, но успел осмотреть её полностью: с головы до ног. Обычная женщина, таких много. Таких часто видишь, когда идёшь по улице, с такими сталкиваешься в магазинах, такие ездят в метро. Такими, возможно, бы восторгались иностранцы, неудовлетворённые качеством своих женщин. Абсолютно обычная, как не всматривайся. Ничего нового в ней просто не находишь. Волосы непонятного цвета: то ли русые, то ли светло-коричневые. Глаза серые. Слегка вздёрнутый нос. Черты лица мягкие. В целом не сильно изменилась за много лет. Сохранила амёбность. Есть женщины намного страшнее Катерины, но эффектнее в тысячу раз. Шика не хватает, блеска…не королевских кровей.

Может, Денис прав, и она любила его, а не мужа? Может, поэтому она в деталях помнит их первую встречу и, может, расплакалась сегодня не из-за Дениса, а из-за того, что он приехал не за ней, а просто так…от скуки. Екатерина курила, а Алексей продолжал вглядываться в неё, пытаясь понять, хранит ли какую-то тайну эта женщина. В принципе, она, действительно, могла любить его, даже до сих пор, но Алексею это казалось глупым, он не слишком верил в любовь.

У них были отношения…короткие, одноночные. И как казалось ему, ни к чему не обязывающие. По крайней мере, он обязывать её ни к чему не стал. Да и отношениями он бы это не назвал. Много алкоголя, слишком много было в его крови. Погиб брат, умерла мать. Наверно, любого сломает. Некоторых даже так, что следом побегут. И его сломало, он же тоже человек, пусть и не воспевающий семейные ценности, не привязанный к родственникам ни материально, ни духовно, но всё же.

Смерть – это всегда страшно, хотя не так. Смерть – это всегда сюрприз, а он не любил сюрпризы. После похорон матери было совсем неприятно. Именно неприятно. И так хотелось расслабиться, забыться, что алкоголь был просто жизненно необходим. Пила ли Катя тогда, напилась ли она, он не помнил, вернее, не знал. Ему было всё равно, кто сидел с ним рядом. Он пил, не думая, просто пил, пытаясь заглушить неприятное чувство. Проснулся с ней. Трещала голова. Мысли путались, если это были мысли. Тому, что он проснулся с женщиной, он не удивился. Он часто просыпался не один, а в их приятной компании. Тому, что он проснулся с женой покойного брата, он тоже не удивился, ведь именно с ней он пил. Единственное, чего не понял он: кто кого потащил в постель. Но к тому моменту это уже не имело никакого значения, хотя он точно её не принуждал ни к чему, потому что Катя мирно спала у него на груди. А проснувшись, улыбнулась и сказала: «Доброе утро». И не было у нее никаких признаков похмелья. Возможно, он и впрямь пил не с ней, а при ней?

Прокрутив тот день в памяти, Алексей усмехнулся. Неужели взрослая женщина настолько наивна, что все последние годы она верила, что он за ней приедет? Это интересно, как она себе представляла? Однажды на работе или ещё веселее рядом с другой его осенит, и он вдруг поймет, что не может больше жить без неё. Сорвётся, бросит всё и приедет к ней, кинется в ноги и признается в великой, неземной любви? Представив весь этот спектакль, да ещё осознав, что в главной роли он сам, Алексей еле сдержался, чтобы громко не рассмеяться, прервав своим смехом воцарившуюся на кухне тишину. Неужели она так думала? Алексей ещё раз посмотрел на Катю. Столкнулся с ней взглядом. Она улыбнулась. И Вихров решил, что она так думать могла. Хотя чему удивляться? Его знакомый, преуспевающий бизнесмен, которому давно стукнуло пятьдесят, с большой лысиной на голове (проталинкой), толстенький, похожий на надувной мяч и не особо высокий, познакомился с какой-то фотомоделью, худющей, вернее стройной, такой у которой видны практически все рёбра. И влюбился. Вернее о любви он не говорил. Но не мог он, будучи не влюбленным, верить в искренность чувств той девушки. Человек, который привык использовать всех и вся не мог без веской на то причины попасться на удочку откровенной аферистки. Тем более, такой худой. Но это уже было возмущением Алексея, которому не очень нравилась культивируемая нездоровая стройность.

– Знаешь что,– сказал Вихров, которому надоела заунывная тишина. – Давай сделаем так. Если Денис будет вести себя ещё хуже, вы отправите его ко мне. А там разберёмся. Просто сейчас он слишком зол на меня.

– Из-за чего?– не поняла Катя, закрывая окно.

– И на тебя кстати тоже, – добавил Алексей.

– Так из-за чего? – она повторила вопрос.

– Он считает, что ты изменяла мужу со мной.

– С чего он это взял? – Екатерина взволнованно посмотрела на Алексея.

– Ты сама это, видимо, когда- то сказала, а он услышал,– предположил тот.

– Но…я никому не изменяла. В смысле у нас…

– Я тоже ему сказал, что покойникам не изменяют. Но в любом случае Денис это осуждает. Так что разговаривать мне с ним сейчас бесполезно. Он лишь взбесится ещё сильнее.

– А ты не мог соврать? – громко спросила Катя. – Сказать, что ничего не было?

– Мне кажется, ты была так убедительна, что он бы не поверил, если бы я солгал. Тем более, парню не пять и не десять лет. И век сейчас не слишком целомудренный. Чего скрывать? Было, так было. К тому же, по пьяни. Я думаю, вы с ним ещё поговорите. Вам нужно поговорить. А если будет ещё хуже, повторюсь, тогда позвони мне. Будем спасать парня вместе.

Катя расстроилась.

– Как он мог это узнать?

– Может, во сне,– улыбнулся Алексей.

Она зло посмотрела на него.

– Кать, я тоже не понимаю. Но я ему, честно, ничего не говорил. Знает и хорошо, с другой стороны. А почему так реагирует? Разочаровался, наверное. Дети любят наделять взрослых чем-то особенным. Детям нравится в нас верить. Он вбил себе в голову, что отец трагически погиб, что ты его любила и будешь любить всю жизнь. А дядя – это уникальный Дед Мороз, который приносит подарки не только на Новый год. А тут…получается, что на самом деле всё не так. Как будто не заметил грязи. Словно тебя обманули, хотя, по правде, ты обманул себя сам. Я думаю, он скоро всё поймёт. Просто у каждого своё прощание с детством. У него такое. Он взрослеет. Не переживай. Это максимализм. То, что было белым, стало для Дениса полностью чёрным. Вот и всё.

Катя с робкой надеждой посмотрела на собеседника.

– Я, наверно, пойду,– неожиданно сказал тот.

– Поздно.

– Ничего страшного. Я уже взрослый,– Алексей улыбнулся.

– Правда, поздно,– настаивала Катя.– Давай ты у нас переночуешь. Много места в квартире.

– Не надо,– Вихров махнул рукой.– Я хочу прогуляться.

– Я думала, ты встретишь Новый год с нами. И Соня так думала, – сказала она слегка разочарованно.

– Не могу. Честно говоря, я собирался встретить его один. Слегка устал от людей. Но тут позвонил знакомый старый. Может, пойду к нему завтра. Не очень хочу. Но существо я всё-таки слишком социальное.

– Хотя бы переночуй. Темно же на улице. Транспорт наш, сам знаешь, как ходит, если ходит сейчас. Я бы тебе свою машину предложила, но она сломалась. В ремонте. Оставайся.

Алексей отрицательно покачал головой.

– Давай тогда такси закажем. Сейчас только вспомню номер и закажу.

Вихров хотел отказаться и от этого предложения, но чтобы не волновать Катю, он кивнул.

– А я пока пойду с Соней попрощаюсь, – сказал он и пошёл в комнату девочки.

Соня уже спала. Алексей не стал входить в комнату, чтобы не разбудить племянницу. Он лишь мысленно пожелал ей приятных снов и закрыл дверь.

Катя всё-таки заказала такси. Приехала синяя шестёрка. Водитель, молодой светловолосый мужчина стал сразу о чём-то рассказывать Алексею. Но Вихров не собирался слушать его. Садясь в машину, он невольно обрадовался тому, что по какому-то радио крутили хорошую песню, а не очередную белиберду. И про себя, конечно, не вслух Алексей вторил певцу:

«Поднимаю свой воротник.

Ругаю дождь и слякоть, будто старик.

Бегу за толпой, видно, уже привык,

И в памяти небо как нереальный блик…»

Ещё бы Чайф послушать. Да, хотелось послушать ещё и Чайф.

***

Аня буквально влетела в квартиру. Со злостью захлопнула входную дверь и, оказавшись в прихожей, сразу же опустилась на пол. От выпитого алкоголя и от нахлынувших неприятных воспоминаний она истошно зарыдала. Её колотило, она вся тряслась. Справиться с этими сильными эмоциями Аня не могла. Нечто старое вылезало наружу, что-то из самых глубин подсознания всплывало на поверхность. Комок подошел к горлу. И девушка побежала в ванную, где её вырвало.

После этого она всё же стала приходить в себя. На кухне выпила стакан холодной воды и захотела что-нибудь разбить, но продолжала себя контролировать. У неё и раньше возникали подобные желания, некие вспышки гнева, а в последнее время они только участились.

Аня не понимала, зачем так делать, зачем её злить, зачем выводить её из себя. Да, пьяный, но… она ведь столько раз просила, не хватать её резко за руки. Лихорадочно она стала искать снотворное. А найдя, проглотила две таблетки, чтобы спокойно поспать хотя бы несколько часов. Переоделась, легла в кровать, закрыла глаза. Резко ощутила себя слабой и беззащитной, абсолютно обессиленной. Почувствовала себя совсем маленькой по сравнению с тем огромным миром, от которого она спряталась под одеялом. Злости уже не было. Появилась какая-то беспомощность.

В детстве у неё была мягкая игрушка: серый плюшевый заяц Пух, которого она очень любила. Этого зайца подарил ей один дядя, один из тех который часто приходил к её матери. Она смутно помнила его: вроде высокий, хотя она была совсем маленькой и все казались ей жутко высокими. Так вот, именно он подарил ей игрушку, поэтому она предполагала, что он её настоящий отец, хотя в родстве мужчина так и не сознался. Зайца Аня таскала с собой везде, не разлучаясь с ним ни на минуту. И засыпала она только тогда, когда была уверена, что её плюшевый друг тоже заснул. А её мать это почему-то дико раздражало. Она терпеть не могла Аниного серого зайца и однажды выкинула его. Просто так, вырвала из рук и выкинула. Может, ей не хотелось хранить в доме ту вещь, которую подарил бывшийухажёр, тем более не ей, а её дочери? В любом случае маленькую Аню абсолютно не волновала мотивация данного злодеяния. Она просто очень сильно заплакала… Дети часто плачут из-за ерунды.

Спрятавшись под мягким одеялом, она неожиданно вспомнила того самого серого зайца с большой заплаткой на левом ухе, и ей опять захотелось плакать. Но она переборола себя. Свернулась клубочком, как кошка перед дождём, и начала засыпать. И глупая мысль посетила её голову: может быть, Нер тогда подобрал её зайца, просто забыл ей об этом сказать и сейчас Пух потерялся где-то в их квартире… завтра надо найти его…обязательно надо найти…

Нер пришёл поздно, на часах было полтретьего. В странном состоянии…на грани между пониманием и непониманием реальности. И хотя он машинально хлопнул дверью, когда входил, Аня не проснулась. В прихожей висело круглое зеркало. И он сразу же увидел своё отражение в нём. Он не любил это зеркало, но почему-то забывал перевесить или выкинуть его. Хотя, по правде, он не любил все зеркала.

Он не хотел себя видеть. Он не сдержал обещание. Он давно поклялся сам себе, что не будет пить…никогда не будет пить.

Его обязательно надо выкинуть, это чёртово зеркало.

Вначале он побрёл на кухню, потом в ванную. Ноги были ватными и плохо слушали его. Он умылся холодной, почти ледяной водой. Вспомнил, что не снял ботинки, а значит, наследил по всей квартире. Настоящий свин. Высокий, бледный свин.

Он ещё и подрался. Точно. Он чуть не зарезал того мальчишку, который изрядно ему надоел. Хотя нет. Он, конечно, не стал бы его резать, он же не убийца…просто припугнул, и всё.

А где Аня? Этот неожиданный вопрос очень сильно испугал Нера. Куда она пошла? Вдруг она сейчас не здесь, не в квартире, а где-то на улице, где холодно и темно. Он резко выбежал из ванной. Ещё раз заглянул на кухню, но её, как и несколько минут тому назад, там не было. Побежал в гостиную и там пусто. И тогда он наконец-то открыл дверь спальни. Аня спала…тихо, мирно спала. Нер с облегчением вздохнул. И только сейчас услышал как сильно, бешено бьётся его сердце. «Как ты меня напугала»,– подумал он…

Он лёг рядом со спящей Аней. Погладил её по голове, а затем крепко обнял девушку. Она, правда, маленькая, такая худенькая, хрупкая с такими неправильными, но очень милыми чертами лица. Его не родившаяся сестра, которую отец убил вместе с матерью, была бы очень похожа именно на неё. А, может быть, это она и есть, просто родилась в другом месте, в другом городе. Может, поэтому он и встретил её тогда, чтобы оберегать. Всегда защищать, ото всех защищать. И от себя тоже… «Прости»,– тихо сказал он. И Аня улыбнулась. Нер заметил это и подумал, что она не спит, но она всё-таки спала. Может, ей просто снилось что-то очень хорошее…что-то светлое…что-то доброе. И ему так захотелось стать частью этого сна.

Иногда рушатся миры… Миры могут рушиться по нескольким причинам. В первый раз мир Нера разрушился, когда умерла мать, а отца посадили в тюрьму. Во второй раз, когда умер Витька. Отец Витьки Анатолий Сергеевич был преуспевающим адвокатом, мать актрисой, хорошей актрисой. Ей даже предлагали сниматься в кино. Но она познакомилась с отцом Витьки, вышла за него замуж. Естественно, Анатолий Сергеевич не хотел, чтобы его жена играла в театре, он очень боялся, что она бросит его и уйдёт к более красивому и богатому поклоннику. И Витькиной маме пришлось переквалифицировалась в постановщицу спектаклей. Витька был не единственным ребёнком в семье, существовал также некий младший брат Рома, с которым он очень хорошо ладил. И что заставило Витьку испортить себе вполне сносную жизнь, Нер так и не понял. Наверное, элементарное любопытство и нежелание быть белой вороной.

Витька рассказывал, что познакомился с наркотиками ещё в школе. Один из одноклассников на выпускном предложил покурить. Никто не отказался, и Витька последовал примеру большинства. Тогда он не почувствовал ничего особенного, только лёгкое головокружение и тяжесть в ногах. В целом, ему это не понравилось. После школы начались бесконечные тусовки. На очередном празднестве по поводу чьего-то Дня Рождения появился варщик винта, который убеждал Витьку, что ломок от винта не бывает, ему захотелось попробовать. И понеслось… Практически все отходники он снимал алкоголем. Появлялись проблемы со здоровьем и, естественно, с нервами. Витька решил завязать только своеобразным способом: вместо винта пиво. А потом появился героин, предложил новый знакомый. Страшно стало очень скоро, когда героин перестал приносить удовольствие, когда героин стал необходим, чтобы хоть как-то выжить.

Родители всё узнали, повезли Витьку в реабилитационный центр, начался детокс, а после посещение клуба анонимных наркоманов. Умные люди посоветовали обратиться к Богу или хотя бы чем-то увлечь себя. И Витька стал забивать свою голову всеми теми странными вещами, которые он впоследствии рассказывал Ане. Это на какое-то время помогло, но он всё равно срывался…всё чаще и чаще. В последние несколько месяцев жизни он опять подсел на винт.

Нер познакомился с Витькой в период его просветления. Они подружились. Хотели вместе создать музыкальную группу, только не знали, какой стиль лучше выбрать: альтернативу или панк. Переехали в другой город. Нашли много новых друзей. Появилась своя компания. Когда Витька опять сорвался, Нер не слишком серьезно отнёсся к этому. Он думал, что Витька справится, справится сам. И это не было пренебрежением, это было искренней верой в силу человека. Сам Нер никогда не пробовал ничего такого. Неру не было интересно, не было любопытно. Витька часто шутил, что равнодушие его спасает. А потом Витька умер… Нер даже не заплакал. Но стало грустно, стало омерзительно, невыносимо грустно. И он не мог долго находиться в этой наполовину опустевшей квартире, пока Аня не переехала к нему.

Иногда рушатся миры… Миры не вечны, хотя один мир может рушиться несколько раз.

***

Анжела проснулась в прекрасном расположении духа. Вчера отец все-таки позвонил Алексею. И хотя Алексей не сказал ничего определённого, Анжела почему-то была уверена, что он придёт. Она даже встала раньше обычного, чтобы успеть помыться, закрутить волосы, сделать маникюр и педикюр. Сегодня вечером она должна быть просто неотразимой.

Весь день пролетел в ненужных заботах, вернее, в приготовлениях. Анжела успела поругаться с приехавшей вчера бабушкой. Но эта ссора не испортила ей настроения. Людмила Павловна казалась встревоженной. Брат постоянно путался под ногами. А Семён Андреевич только указывал всем, что делать: куда что ставить, куда что нести, мешая дочери сосредоточиться на своих мыслях.

Олег не звонил и даже не писал, что слегка злило Анжелу. Уехал к каким-то приятелям, даже не предложил ей поехать с ним. Это определённо её возмущало. После обеда позвонила Дашка поинтересоваться: может, Анжеле всё-таки разрешат отмечать праздник с друзьями. Анжела же стала рассказывать Даше о своих наполеоновских планах.

Лара с мужем пришла ровно к шести, как и обещала. Сделанная недавно подтяжка лица принесла определённый эффект: Ларино лицо выглядело значительно моложе, но казалось совсем неестественным. Однако никто не собирался говорить ей об этом. Семён Андреевич обменялся с Борисом Геннадьевичем дружескими рукопожатиями, а Людмила Павловна с Ларой Альбертовной поцелуями. После чего Лара, как всегда, начала рассказывать о своём сыне, который уже как три года живёт в Америке, и о том, что скоро их невестка родит близняшек: двух девочек.

Что касается подарков, то ими обменялись сразу же с условием, что смотреть их будут только на следующий день. Почему так? Они и сами не знали, просто придумали такую традицию. Конечно, все пошли в гостиную. Лара восхитилась прекрасной искусственной ёлкой, которую несколько дней назад украшал Федя с Мартой Борисовной. Ёлка, действительно, была нарядной, большой и очень дорогой. И хотя Людмила Павловна хотела, чтобы ёлка была настоящей, Семён Андреевич настоял на том, что искусственная смотрится лучше, по крайней мере, он считал именно так.

В гостиной не было только Анжелы. Евгения Валентиновна о чём-то мило беседовала с Ларой и со своей дочерью. Федор делился своими мечтами, говорил, что обязательно поедет учиться в Англию и станет профессором или создаст новую операционную систему, будет всемирно известным программистом. Семён Андреевич и Борис Геннадьевич лишь добродушно улыбались. А Анжела сидела в своей комнате и пыталась побороть охватившее её волнение. Впервые за последние два дня её посетила тревожная мысль, что Вихров не придёт, а значит, зря она прокручивала в своей голове сюжет предстоящей встречи.

Алексей, действительно, не шёл, вернее, никто не приходил. Даже Максим Анатольевич, которого с нетерпением ждал Семён Андреевич, чтобы познакомиться с его новой пассией, даже он куда-то запропастился. Но долго нервничать отцу Анжелы не пришлось. Скоро в дверь позвонили, и радостный Семён Андреевич сразу стал обнимать пришедшего друга. Однако он резко изменился в лице, когда увидел вошедшую вслед за Максимом женщину: крашеную блондинку лет тридцати на высоких каблуках в вызывающе коротком красном платье с дорогими бриллиантовыми серьгами.

– Максим, – то ли осуждающе, то ли насмешливо сказала Лара, смотря на его спутницу.– Ты бы хоть сказал, что такую даму приведёшь. Мы бы с Людкой тоже нарядились.– Она улыбнулась и поцеловала Максима в щёку.

– Это Инна, – Максим представил свою пассию. Инна улыбнулась так же наигранно, как улыбалась раньше и как будет улыбаться всегда. – А это…Семёна ты знаешь.

– Так подождите–подождите, – перебила его Лара.– А причём тут Семён?– она лукаво посмотрела на растерянного мужа подруги.

– Я его секретарша, – нарочито вежливый голос любовницы показался Семёну чужим.

Лара рассмеялась.

–Удивительно, раньше я всегда была уверена, что мужья изменяют жёнам со своими секретаршами, – при этом она бы обязательно посмотрела на Бориса, но его не было рядом. – А оказывается, они сводят их со своими разведёнными друзьями…

– Это, собственно, Лара,– сказал Максим, и Инна приветливо кивнула.

– Лариса Альбертовна,– уточнила подвыпившая, а оттого такая болтливая Лара. Ей абсолютно точно нельзя много пить.

– А все остальные…наверно, в гостиной?– спросил Максим.

Семён машинально кивнул.

Появившаяся в гостиной светловолосая кукла произвела на присутствующих разное впечатление. Людмила Павловна подумала о том, что бывшая жена Максима Инга была симпатичнее. Хотя ей было всё равно, с кем встречается Максим. Её, в целом, не волновало происходящее. Она даже не заметила, что Инна как-то недружелюбно посмотрела в её сторону, а Семён почему-то ушёл в свой кабинет. Людмила Павловна боялась, что придёт Алексей и не могла думать ни о чём другом. Евгению Валентиновну жутко возмутил откровенный наряд пришедшей гостьи. И она неодобрительно фыркнула, когда увидела её. Борису, напротив, очень понравилась стройная блондинка.

Анжела решила выйти из своей комнаты и спустилась вниз в надежде, что это пришёл Алексей. Но вместо него она увидела усатого Максима Анатольевича и его новую подругу.

– А это дочка Семёна Анжела…где кстати он сам? – сказал Максим, представляя Анжелу Инне.

– На маму похожа…красивая, – с ухмылкой сказала блондинка. – Инна.

Анжела кивнула.

– Рада познакомиться, – продолжила Инна.

Анжела еле выдавила улыбку и зачем-то пошла на кухню. Она была совсем не рада знакомству. Если бы она знала, что Максим приведёт к ним такую тётю, она бы вряд ли намекнула отцу, что надо звать Алексея. Тетя явно молодая. Конечно, старше Анжелы лет на восемь или десять, но ей же не сорок и не пятьдесят. Не сказать, что красивая. Но гламурная. Хотя её смутило это короткое облегающее красное платье. Такие женщины нравятся мужчинам, наверно, нравятся. Так муж Лары скоро запачкает слюнями пиджак. Хотя она всё равно красивее. Об этом Анжеле сказало висящее на кухне зеркало. Девушка улыбнулась своему отражению. В конце концов, с конкуренцией будет явно веселее…главное, чтобы пришёл необходимый субъект.

А субъект всё не шёл.

Максим нашёл Семёна в его кабинете.

– Сбежал от нас? – улыбнулся он.

Семён сидел за рабочим столом и злился. Он попросил Максима закрыть дверь.

– Ты с ума сошёл! Зачем ты её привёл? – тихо закричал Семён.

– Кого? – Максим сел напротив своего друга.

– Инку…

– Она очень хотела познакомиться с твоей семьёй.

– Я тебя уволю и её уволю, – Семён не успокаивался. – Я понимаю, она дура. Или просто пришла поиздеваться. Но ты–то…правая рука.

– Да не злись. Пусть девочка посмотрит. Пусть порадуется. Она со мной. Ты вне подозрений.

– Да? Ты видел, как Лара на меня посмотрела, когда Инка сказала, что она моя секретарша? Ты представь, что она потом Людке наговорит. Знаешь, мне таких проблем не надо.

– Я думал, ты будешь рад, – неожиданно перебил его Максим. – Инна сказала, что это твоя идея.

Семён удивленно посмотрел на собеседника.

– Чья? – опять тихо закричал он.

– Твоя. Я как прикрытие.

– Ты мне мог позвонить, спросить? – взбешённый Семен Андреевич начинал плеваться.

– Мне даже в голову не пришло. Инна всё так понятно объяснила, – равнодушно ответил Максим.

Семён Андреевич облокотился на спинку кресла.

– И что вот она придумала? Зачем это устроила?– лихорадочно вопрошал он.

И раньше у него были любовницы. Но ни с одной не было столько проблем, сколько с Инкой. Он однозначно уволит её. Хотя, может, и не стоит этого делать. Неизвестно, что она натворит. Надо просто успокоиться, расслабиться, не нервничать. Если бы она хотела что-то устроить, то пришла бы без Максима. Возможно, и впрямь решила познакомиться с его семьёй. Максим же еле скрывал ехидную улыбку. Мысль о том, что Семён по-настоящему расстроен, доставляла ему неописуемое удовольствие, как давно он мечтал его позлить.

***

Марина так и не украсила к празднику ёлку. Гадание по книгам Алла решила отложить. А вместо этого уговорила подругу достать с верхней полки шкафа новогодние игрушки. Небольшую искусственную ёлку украшали сравнительно недолго.

Вечером Алла всё-таки ушла и оставила Марину в гордом одиночестве, в квартире с немыми рыбками. Весь день Марину клонило ко сну, и потому практически сразу после ухода своей подруги она пошла в спальню. Ей даже ничего не снилось, она спокойно спала несколько часов, а потом резко проснулась, вернее, её разбудили. Разбудили посреди ночи те самые «любимые» соседи, которые последние несколько дней вели себя слишком тихо. Но, как и предполагала Марина, это было затишье перед бурей. Пьяные крики человека с четвёртого этажа пронзили тишину. Он громко ругался…что он орал, Марина смутно понимала. В том потоке мата, который он обрушил на свою сожительницу, сложно было уловить человеческие слова. Потом начала кричать она, та женщина, с которой он жил. Марина, лёжа в постели улыбнулась. Её голову посетила странная мысль, суть которой заключалась в том, что крики этих сумасшедших людей похожи на музыку, как будто барабан ссориться со скрипкой. Хотя от воплей соседей у девушки заболела голова. Через несколько минут она уже трещала оттого, что в ход помимо голосов пошли летающие тарелки. Видимо, трещать голова стала ни у одной Марины. Кто-то вызвал полицию, и пьяного человека скрутили. А женщина, с которой он чуть ли не подрался, истошно рыдала и просила, на весь подъезд кричала не увозить её любимого.

Спать Марине не дали. Она разочарованно вздохнула и пошла на кухню пить чай. Злости не было и возмущения не было. Было смешно. Так странно, самой Марине показалось это странным, ей было просто смешно. На самом деле, ей, конечно, не нравились эти дурацкие соседи. Но за последние четыре года, которые Марина жила в этом доме, она к ним просто привыкла.

В эту немолодую пятиэтажку Марина с мамой переехала через некоторое время после официального развода родителей. И хотя отец ушёл из семьи лет семь назад, развелись они почему-то позже. Отец не подавал на развод, и мама не подавала. Может, тогда они ещё надеялись воссоединиться. Простила ли Марина отца, она и сама не знала. Впрочем, она не была на него обижена. А потому прощение просто казалось не слишком уместным в этой ситуации чувством. Она скорее злилась на отца, но не из-за того, что он ушёл к другой женщине (несовместимые характеры, а люди плохие психологи, часто женятся по дури), а из-за того, что он не пришёл на похороны матери. Новая жена не пустила. Почему-то эта отговорка вызывала у Марины грустную ухмылку и рождала в голове вопрос: как можно влюбиться в такую женщину, которая не пускает? Насколько слабым надо быть, чтобы кому-то подчиняться? И насколько надо быть слабым, чтобы кем-то руководить? Вот эта слабость Марине как раз и не нравилась, и невольно, почти инстинктивно она презирала, даже не злилась, а просто презирала их.

Соседи с четвёртого этажа Марине сразу не понравились. Наверно, потому что они были настоящими людьми. Теми, которые являются разновидностью животных, о которых пишут в учебнике по биологии. И почему на них не ставят опыты, Марина не знала. А ведь они могли бы принести хоть какую-то пользу, к примеру, спасти несколько белых крыс. Впрочем, может, за их спинами страшные трагедии, которые вытоптали их души. Но тогда это было бы понятно, интуитивно понятно, они бы вызывали жалость, было бы стыдно смотреть им в глаза или бы им было бы стыдно смотреть другим в глаза. Так иногда бывает. Видишь кого-то, и что-то внутри абсолютно уверено, что раньше он был другим. А эти…эти соседи всегда были такими. Они такими родились. Родились с убеждением, что весь мир им чем-то обязан, чуть ли не в ноги кланяться должен за то, что они появились на свет. Они грязные. Вода не поможет. Грязные с ног до головы. Таких никогда не очистишь. Ведь они не в грязи, они – грязь. По улице идут…грязные…руки, ноги, лицо, волосы и что-то внутри. Идут и улыбаются. Идут и смеются. Даже хохочут. Они не завидуют никому. Они любят себя. Упиваются любовью к себе. И всё вокруг них становиться грязным. Пройти мимо, ничего не говоря. Не надо ничего говорить, никого исправлять не надо. Скорее, они исправят всех, чем исправят их.

Они правы, у них под ногами земля. Им даже не надо смотреть под ноги…они не упадут. Хотя они всё равно смотрят. Им нравится смотреть вниз. Им всегда нравится смотреть сверху вниз. Скорее упадёшь, когда смотришь в небо. Они могут позволить себе всё: могут позволить себе опуститься на самое дно в самую глубокую яму. Им всё равно. Даже на дне они себя любят. Даже на дне они продолжают смотреть вниз, потому что им нравится смотреть сверху вниз. Хотя и влюблённый в небо может оступиться и упасть. Но не потому что любит себя, не потому что позволил это себе, а потому что слишком любил небо. И даже сидя в яме, он будет смотреть вверх, смотреть на тот маленький кусочек неба, который виден из ямы. И однажды, когда наберётся сил, оправится после падения, он попытается вылезти наружу. Ему вряд ли это удастся. Все руки будут в грязной земле и лицо, лицо тоже будет в земле. Но если у него это получиться, он опять сможет любоваться небом целиком, а не тем маленьким куском, который был еле виден из ямы.

Всего несколько часов до Нового года. Президент по телевизору будет всех поздравлять. Расскажет о том, как прошёл год, что успели сделать. Пожелает что-то, а потом люди станут пить шампанское. Чокаться – чокаться. «С Новым годом! С новым счастьем!». Лихорадочно схватятся за сотовые телефоны. Надо отослать всем знакомым поздравительные эсэмэски. В лучшем случае их сообщения дойдут до адресата через несколько часов, в худшем – через несколько дней. Хотя смс-поздравления от самого невезучего человека придут сразу же, потому что в новогоднюю ночь творятся чудеса.

Естественно, отмечать праздник Марине не хотелось. Единственное, о чём она мечтала, так это поскорее лечь спать. А в целом, последний день года не сильно отличался от всех предыдущих дней. Она встала рано. После дебоша её любимых соседей она так и не заснула. Как всегда умылась, поела, посидела за компьютером, поужинала и даже пообщалась с рыбками, поздравила их с наступающим праздником лично. Скучно…праздник, будни…всё похоже. Хотя всё зависит от отношения, от взгляда на вещи. А Марина, как не вглядывалась, никакой разницы между шестым сентября и тридцать первым декабря не видела. Чуть больше восторженных людей…воодушевлённых…вдохновлённых. Всех что-то не устраивает, всем хочется что-то изменить. А Новый год будто даёт второй шанс поверженной надежде…шанс дышать, пить соки своего хозяина, шанс жить, вернее, паразитировать дальше. Что поделать? Человек без надежды уже не человек.

Спать…магическое слово «спать» буквально управляло девушкой. И не дожидаясь полуночи, она легла в кровать. И провалилась в свой сон.

Нужно было кого-то спасти. Красивые кони: вороной и белый. Какого оседлать она не знала. Но времени не было. Вороной… Куда-то с кем-то мчались. Конь словно летел. Ветер дул в лицо. А впереди что-то тёмное, скорее всего, лес. Туда… И непонятный пронзительный звук. Открыв глаза, Марина ещё видела ту не оформившуюся в лес точку. Позвонили ещё раз. Марина подумала, что это будильник и что ей надо на работу. Но потом вспомнила, какой сегодня день. Ещё раз позвонили. Звонили в дверь. Она наконец-то это поняла. Одела тапочки. Посмотрела на часы…без двадцати двенадцать.

Кто бы это мог быть? Она так и знала…Алла. Алла, которая привела с собой Юру, а ещё Мишу. Марина еле сдержала истерический смешок. «Покой нам только снится, а он даже и не снится»,– решила девушка.

– Я так и знала: ты спала, – будто уличив Марину в чём–то страшном, сказала Алла. Она неодобрительно осмотрела подругу. Марина была сонной, в спортивных чёрных штанах и серой футболке. А ещё её непослушные каштановые волосы торчали во все стороны, хотя и были собраны в пучок. Алла явно была недовольна таким внешним видом своей подруги. И Марине показалось, что Алла готова её убить.

– Привет, Мариш,– Юрка понимающе улыбнулся.

Марина кивнула ему в ответ.

А через несколько секунд встретилась взглядом с Мишей. За то время пока она его не видела, он, естественно, не изменился. По-прежнему, шатен, глаза карие. Принёс гитару. Марине нравилось в нём то, что он умел играть на гитаре. Она и сама хотела когда-то научиться играть, но как-то не получилось: то времени не было, то сил. А в остальном, обычный, хороший мальчик. Не вредный, не злой, не страшный…нормальный, простой, никакой.

– До двенадцати минут пятнадцать, пошли за бокалами! – быстро сказала Алла, посмотрев на часы.

– А шампанского нет,– неловко улыбнулась Марина.

– Не поверишь, – перебила её Алла. – Я, наверно, обладаю экстрасенсорными способностями, но я это предугадала, – на этих словах Алла достала из пакета, который держал Юра, бутылку. – Пошли!

И девушки пошли на кухню. Алла стала со скоростью света мыть бокалы.

– Удивилась, что мы пришли? – спросила она у стоящей рядом Марины.

– Я, наверно, тоже обладаю экстрасенсорными способностями, потому что я это предугадала.

– А почему тогда так одета, раз знала, что мы придём? Конечно, ты любитель мрачных тонов, но сегодня праздник.

– И что?– Марина внимательно посмотрела на подругу.– Какая разница как я одета? Мне нравится, к тому же.

– Не злишься, что я Мишку привела?

– Это же ты. Я привыкла, – спокойно улыбнулась Марина.

– Он просто очень–очень–ну очень просился, – всё-таки решила оправдаться подруга.– Он даже с друзьями своими никуда не поехал. Он даже Ольку послал. А ты с ним даже не поздоровалась,– грустно добавила она.

– Вот такая я коза. Что делать, год рождения не поменять.

– Коза–коза…упрямая, капризная коза, – согласилась Алла.

– Ага. Только молока не даю.

– Кто знает. Может, когда-нибудь начнешь.

– И не надо будет в магазин ходить за молоком…Хорошо? Экономить буду.

– Ладно, хватит дурачиться, – остановила её Алла. – Ты должна с Мишкой поговорить.

– Не хочу. Мне стыдно, – протяжно сказала она. – Правда, стыдно. Что я сказать должна? Хороший ты мальчик, Миша, но зачем тебе такая чушь, как я? Я же чушь откровенная. Не человек, а чушь.

Алла опять недовольно посмотрела на подругу.

– Не дурачься, человеку ты, действительно, нравишься.

– Я не дурачусь. Я, правда, чушь, дребедень, бред…что угодно. Ты представь себе, Марина–жена. Приходит муж с работы. «Здравствуй, – говорит,– жена». Я ему: «Здравствуй, муж». Он мне: «Так на работе устал, у нас такие там проблемы». А я ему что? «В контексте Вселенной, состоящей из бесчисленного множества галактик, наша планета, не то что страна, город, ты, является всего лишь маленьким пшиком. О каких проблемах тогда может идти речь? Мы просто крохотные штучки огромного механизма».

– Штучки? – улыбнулась Алла. – Всё нормально. Всё представляю. Посмёется мужик. Не ныть же с ним. Я тоже такое Юре иногда говорю.

– Юре можно. Юра понимает. Тем более, иногда. А я всегда такое говорю. Разница есть.

Алла посмотрела на Марину.

– Держи, – она протянула вымытые бокалы. – Пошли в гостиную. Надеюсь, Юра уже открыл шампанское.

Миша сидел на диване, перед собой поставил гитару. Юра почему-то разместился на полу. Оба смеялись. Наверно, муж Аллы, как обычно, рассказывал анекдоты.

– Включайте телевизор, – скомандовала Алла, когда появилась в комнате.

– Зачем? – Марина удивлённо посмотрела на неё.

– Поздравлять будут и… бой курантов, – важно ответила подруга.

Марина не сдержалась и рассмеялась.

– Я серьёзно, – продолжила Алла. – Включайте.

Мишка послушно встал с дивана. Марина подсела к Юре на пол.

– У тебя в квартире тепло, топят хорошо, – сказал Юра.

Марина кивнула.

– Вот, вернулся я к Алле,– начал рассказывать он.– Зачем вернулся, сам не знаю.

– Зачем уходил?– перебила его Марина.

– Это я тоже не знаю. Я вообще последние лет …сколько я с Аллой знаком? Ну, уже много ничего не знаю. Ухожу–прихожу, самому надоело. Меня штормит, – он добродушно улыбнулся и посмотрел Марине в глаза.

– Главное, что нет морской болезни.

– Странно, – продолжил Юра. – Нравятся одно, а влюбляешься всё равно в другое.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Всю жизнь думал, что если я женюсь, то только на тихой, спокойной, миролюбивой девушке, которая ругаться не будет, спорить не будет. Угу. Так и получилось…точно. Глянь на мою спокойную, тихую жену, – Юра кивнул головой в сторону Аллы.

Марина опять рассмеялась. Алла наигранно зло посмотрела на шушукающихся на полу людей, пригрозила им пальцем и сказала, чтобы они не шумели, потому что по телевизору по–здрав–ля–ли.

Шампанское в бокалах…

– Под бой курантов надо загадывать желание,– с умным видом сказала Алла.

– А мы и не знали,– улыбнулся Юра. – Даже не догадывались.

– Как пришёл, так и уйдёшь, – обиделась Алла и возмущённо посмотрела на мужа.

– Ал, правда, не ругайся, – заступилась Марина за Юру.

А Миша молчал. Когда стали чокаться, Марина опять столкнулась с ним взглядом. «Счастья», – тихо пожелал он лично ей. Марина непонимающе посмотрела на него. Он начинал её раздражать.

Последующие часы пролетели под девизом «пустой болтовни». Что-то вспоминали, шутили. На роль звезды претендовали сразу два человека: Юра и его жена. И они попеременно перетягивали одеяло, сотканное из зрительского внимания. Собственно говоря, в этом Марина и видела главную проблему их отношений. Алла и Юра были слишком похожи, слишком любили быть в центре событий, слишком хотели показать другим своё «Я». Признаться, у обоих это получалось вполне неплохо, ведь они оба были довольно интересными и яркими людьми. Но именно из-за этого они так часто ругались.

Наконец, Алла вспомнила о гитаре, которую принёс с собой Мишка. Она стала уговаривать его что-нибудь сыграть. И хотя вначале он не соглашался (Марина, собственно, не понимала, почему. Зачем брать с собой гитару и отказываться играть на ней. Может, набивал себе цену?), через пару минут он всё-таки вынул её из чехла. В связи с этим появился новый вопрос: что сыграть? Все пожали плечами и переложили всю ответственность выбора на плечи Миши. И он выбрал. Одну из самых любимых песен Марины: «Метель».

Гостиная. Третий этаж. Новый год. За окном: грязная, чёрно-серая зима. Ещё в начале декабря снега не было совсем, шли дожди, которые забыла в городе пасмурная осень. Марина подошла к окну. Медленно падал снег, но его всё равно слишком мало, мало снега. Хотелось, чтобы была метель, настоящая метель или вьюга, чтобы зима была похожа на зиму, лето на лето, весна на весну…чтобы всё было белым.

Не хотела, совсем не хотела Марина смотреть на поющего Мишку. Так проникновенно пел он это странное слово «вернись», что даже она, особо не зацикленная на любовных делах, понимала, кому оно адресовано. А потому всё то время пока он пел, Марина смотрела в окно и просто наслаждалась чужим красивым голосом. Жалко, что нельзя любить человека исключительно за голос. Жалко, что не все способны любить. Но, как говорится, что поделаешь, каждому своё.

Когда Миша допел, Алла разочарованно вздохнула.

– А я так не умею, – сказала она.

Юра улыбнулся и поцеловал в щёку сидящую на его коленях жену.

«Надо покормить рыбок», – неожиданно решила Марина. И она незаметно вышла из гостиной. Аквариум стоял в прихожей. Рыбок было ровно три. Вернее, когда–то их было четыре. Но по непонятным причинам одна из них умерла.

– Как их зовут? – голос Миши сильно испугал Марину. Похоже, ей показалось, что из гостиной она вышла незаметно.

– Я не знаю, – девушка исподлобья посмотрела на собеседника. – Спроси у них сам.

– Как твои дела? – робко продолжил разговор Миша.

– Дела…нормально. Жива.

– Настроение? – не прекращал свой допрос молодой человек.

Марина натянуто улыбнулась. Правда, на её аккуратном лице и эта улыбка смотрелась мило. Она это знала, и её всегда жутко раздражало мнение очередного умника, суть которого заключалось в том, что Марина – очень несчастное ангелоподобное существо, которое скрывает свою истинную добрую природу. Странные люди…Марина никогда и не считала себя злой. Она же никого не убивает, ничего плохого не делает, даже ругаться не любит. Ей просто мир не очень нравится и статус человека не устраивает. Но ведь зло здесь абсолютно не причём.

– Какое настроение? – решила уточнить Марина. – В целом или сегодня?

Миша пожал плечами. Зачем задавать вопросы просто так?

– Не важно, – он улыбнулся в ответ. – Мне можно с тобой поговорить?

Марина удивлённо посмотрела на собеседника.

– А что ты сейчас делаешь?

– Серьёзно поговорить? – пояснил Миша. – Я думаю, я изменился.

– Я рада за тебя, – мрачно улыбнулась девушка.

– Ты не хочешь со мной разговаривать? – начинал злиться он.

– Нет…Я, правда, рада. Перемены это хорошо. Жизнь-то динамики требует. Так что всё правильно.

– Плохо как-то, – продолжил Миша. – Мне так много не нравится… Но рыбки красивые,– он перевёл взгляд на аквариум.

– Что поделаешь. А ты думал, в скассску попал?– вспомнила Марина старую избитую фразу.

– Нет,– он покачал головой. – Ты ни в кого не влюбилась? – неожиданно спросил он.

– Я и влюбилась? – Марина рассмеялась. – Только если в своё отражение,– пошутила девушка.

– Почему ты не отвечала на звонки, на сообщения?

– Не видела в этом смысла и до сих пор не вижу.

– А почему тогда ты со мной разговариваешь?

– Слишком много «почему». Я не поисковая система. А что ты мне предлагаешь: убежать, закрыться в ванной или спрятаться в комнате? А когда ты приблизишься ко мне, достать крест и заорать: «Не подходи, нечисть?». Миш, я не совсем сумасшедшая. Я вообще здоровая. Разговаривает со мной человек, пусть разговаривает. Я бегать не собираюсь.

Видимо, ожидая услышать другой ответ, Миша растерянно замолчал.

– Хочу сменить работу,– через несколько минут всё же продолжил он.

– Молодец,– раздраженно ответила собеседница.

– Я, наверно, перееду в Москву. Ты поедешь со мной?

– Полечу,– усмехнулась Марина.– С чего бы мне ехать с тобой?– она внимательно посмотрела на него.

– А зачем тебе оставаться здесь?

– Это моё дело, где мне существовать.

– Ты поедешь со мной?– повторил свой вопрос он.

– Я не жена декабриста. Почему же я должна куда–то с тобой ехать?– она в очередной раз подумала, что многие люди – идиоты.

– Перспективы,– загадочно произнёс это слово Миша.– Большой город. Много возможностей.

– Шума и людей,– перебила его Марина.– Социофобия не за горами,– хмуро сказала она. И пристально на него посмотрела.

– Ты не изменилась,– по-детски улыбнулся Миша.

– Как ты догадался?– наигранно удивилась девушка.

– По глазам…взгляд такой же колючий. Ёжик, – с умилением в голосе произнёс он эту фразу.

«Господи, как всё плохо!»,– подумала Марина. Разговаривать больше она не хотела. По крайней мере, чисто гипотетически выдержать общение с Мишей и не взбеситься она могла ещё минут пять. Чтобы ни с кем не ругаться, Марина поспешно удалилась в гостиную, где Юра и Алла танцевали.

– Сходим с ума,– пояснила Алка. – Давай к нам. Можно ещё хороводы поводить как в детстве.

– Ага, и Снегурочку позвать,– добавил Юра.

– Ну, вам Снегурочку, а нам с Мариной Деда Мороза…Вот так вот, – Алка опять улыбнулась и плюхнулась на диван. Она жестом поманила подругу к себе, и та села рядом.

– О чём говорили? – тихо спросила она у Марины, так чтобы никто кроме неё не слышал этого вопроса.

Марина недовольно посмотрела на Аллу, и та решила больше ничего не спрашивать.

Потом все дружно переместились на кухне. Опять разговаривали. Марина пожаловалась, что ей не дали спокойно поспать, что «любимые» соседи снова всю ночь ругались и что приезжала полиция. Алла вспомнила о недавнем происшествие, о том, как соседи с шестого этажа, которых не было дома, затопили все нижерасположенные квартиры и понеслось…

В какой-то момент Марина представила, как сейчас могла бы мирно дремать в тёплой кроватке и видеть красивые яркие сны. Она могла бы кого-то спасать или спасаться от кого-то, могла бы куда-то ехать, что-то искать, а вместо этого она находится на обычной среднестатистической кухне в кругу близких, но всё равно чуждых ей людей и слушает их. Нет, она, правда, их любит, как-то по-своему любит: и Алку, и Юрку, и даже Мишку, потому что у него красивый голос. Но я, к сожалению, я, а не мы.

***

Нер хотел пить. Первое, что он понял, когда проснулся, так это то, что он дико хочет пить. И потому сразу же встал с кровати и пошёл на кухню. Аня уже готовила завтрак. Она всегда просыпалась рано.

– Доброе утро!– Аня улыбнулась, как будто она забыла весь вчерашний день, а её злость растворилась в воздухе.

Нер кивнул, но ничего не ответил. У него болело горло, и раскалывалась голова. Он залпом выпил стакан холодной воды, даже не подумав, что от этого горло может заболеть ещё сильнее, и как привидение побрёл умываться в ванную.

По возращению его ждали тарелка с омлетом и Аня, которая пила крепкий горячий чай. Девушка тоскливо посмотрела на молодого человека. И ему опять стало стыдно за то, что он невзначай обидел её.

– Ты уже поела?– спросил он, и Аня кивнула.

Она улыбнулась, еле сдерживая слёзы. Ей так хотелось разрыдаться. Дико хотелось разрыдаться. Как тогда, когда она только познакомилась с ним. И если бы он понял, если бы он только понял, она бы обязательно заплакала.

– Они придут? – спросила Аня, имея в виду друзей, которые должны были с ними отмечать Новый год.

– Да, – Нер попытался смягчить свой довольно грубый голос и даже улыбнулся, чтобы хоть как-то избавиться от угрызений совести, потому что просить прощения он совсем не хотел. А Аня расстроилась. Ей нужен был хотя бы день, день свободный от посторонних людей.

– А может, они не придут? – пыталась пошутить девушка.

– Куда же они денутся?– не понял Нер и внимательно посмотрел на Аню.

– Я так не хочу, чтобы они приходили, – сказала она.

– Но я же не могу их прогнать. Мы же давно решили, что будем отмечать праздник все вместе у нас. Они же наши друзья. И ты сама была этому рада.

– Была,– перебила его Аня.– А сейчас нет. Не хочу.

Она начинала капризничать. Но, как ни странно, Нера это не злило. Он лишь добродушно усмехнулся.

– Конечно, мы можем забаррикадировать дверь и спрятаться в квартире, сделать вид, что нас нет,– он опять улыбнулся.

А Аня снова как-то совсем тоскливо посмотрела на него.

– Ну, что я могу сделать?– всё так же мягко спросил молодой человек.

И она бы ответила ему. Ответила, что он, действительно, должен забаррикадировать дверь и никого не пускать. Никого-никого. И что они должны спрятаться. Забиться в самый тёмный уголок квартиры и сидеть там вдвоём до самого рассвета. А потом…а что потом непонятно…уехать можно, где сейчас лето, где тепло, даже жарко и где есть море, бескрайнее синее море, которое она никогда не видела. А ведь оно, наверно, красивое, мо-ре.

Нер ей давно обещал, что они однажды поедут на море, может, за границу. Только он хотел, чтобы всё было по высшему разряду и никак иначе. А для этого надо много работать, чем он и занимался в последнее время. Много работал. Он чинил компьютеры. Люди ещё, к счастью для него, не разбирались в технике так хорошо, чтобы делать это самостоятельно. Он вообще странный. Странный мальчик. Такой весь жуткий, и друзья у него не очень хорошие. И прошлое у него в пятнах. Не он в пятнах, а всё вокруг него в пятнах, в пыли какой-то. А он другой. Странный такой. Если бы ему повезло с родителями, он бы много добился, больших высот. Но ему не повезло. Раньше он не хотел работать, точнее, работал, но только, чтобы с голоду не умереть, да и Витькины родители помогали. Раньше он хотел играть в музыкальной группе или петь. А потом…как-то всё изменилось. Правда, друзья остались те же. Но они не тянут его вниз. Просто он тащит их за собой. Он сильный.

И Аня смотрела на него и знала, что он сильный. И красивый. Вернее, совсем не красивый. Но если внимательно присмотреться, внимательно-внимательно, то он тут же станет красивым. Таким красивым, каких свет не видывал. Такие люди, наверно, нужны миру. Для чего, Аня не знала, но чувствовала, что нужны. Но это так нечестно, делить его с миром, с этим злым, отвратительным миром, миром, которому она совсем не нужна.

По крайней мере, он обещал сегодня много не пить. Поклялся.

Эти друзья. Они пришли. Поздно вечером. Многие уже выпили, если не сказать больше, напились. Шумно стало. Аня потерялась в образовавшейся куче людей. Она думала, что она потерялась. Валерка «Лунатик» чуть не задушил Аню в своих объятьях. Лунатик…он огромный, тучный и смешной. Он что-то курит… Он любит нести чушь и свято верит, что мир – это Чёрная Железная Тюрьма, о которой ещё писал Филипп Дик. А в целом, он единственный нормальный среди друзей. Он добрый. Два других злые, те которые вчера смеялись, когда Нер схватил её за руку. Но тоже друзья. У него вообще много друзей. Все разные. Девушки, ну, она бы назвала их по-другому. Ане порой было неприятно находиться в компании этих девушек. Она боялась, что кто-то подумает, что и она такая же, а она очень не хотела быть похожей на свою мать.

Дым сигарет наполнил квартиру и запах. Правда, Аню преследовал запах мяса, и потому другой она просто не могла различить. Нер среди друзей.

Она схватила куртку и вышла на улицу. Темно и холодно. Пусть. Неважно. Ей не страшно. Она не боится темноты, и простудиться она тоже не боится. Она пошла в парк, вернее, побежала туда. Села на замёрзшую лавочку. Закрыла глаза.

Пропажу Ани Нер заметил не сразу. Просто вначале он подумал, что она заперлась в ванной или пошла на кухню. Но когда не обнаружил её в квартире, неприятно удивился. Валерка сказал, что она ушла. Набросила куртку и ушла. Нер хотел стукнуть парня по голове за то, что он не сказал этого раньше. Куда она пошла? Он ещё вчера так испугался, когда искал её по всей квартире, что тот страх до сих пор не прошёл. Нер тоже взял куртку и пачку сигарет и сказал Лунатику, что идёт курить. Валерка слегка удивился этому заявлению, поскольку все курили в квартире, но ничего спрашивать не стал, потому что его больное сознание привыкло к жизненным парадоксам. Всё странно…очень странно. Лунатик понял это ещё осенью, когда в автобусе увидел пожилого мужчину с бородавками на лице и руках, который гладил маленького котёнка, сидящего в корзинке; и когда бомжеватого вида старушка начала опорожняться недалеко от церкви, а потом стала кормить голубей крошками булки, хотя, наверное, сама давно не ела.

Сильный ветер. Это первое, что понял Нер, когда оказался на улице. Где искать Аню, он не знал. И мысленно проклинал себя за то, что он не спрятался вместе со своей девушкой в квартире. Ему почему-то всегда было страшно за Аню, и потому он так сильно не любил, когда она была где-то не рядом, тем более, неизвестно, где. В голову лезли отвратительные мысли.

Странно так: сидеть на скамейке в абсолютно пустом парке в темноте и тишине. Фонари светят тускло, как всегда. Луны нет. Только звёзды: маленькие крошечные звёзды на абсолютно чёрном небе. Это мир. Целый огромный мир. Огромный-огромный. Жизни не хватит, чтобы побывать везде, во всех потаённых уголках огромного-огромного мира. А места здесь нет. Кем-то другим занято. А может, пустует? Но садиться всё равно не хочется, оно чужое. Наверно, хорошо в чужих квартирах. Их много чужих квартир. Там, скорее всего, счастливые семьи, счастливые мамы и папы, счастливые дети. Там тепло и уютно. Там мама приготовила праздничный ужин, а папа открыл шампанское. Там детям подарили то, о чём они мечтали весь год. Иногда, когда закрываешь глаза, кажется, что, открыв их, окажешься в другом месте, в абсолютно другом месте. Всё будет другим: небо, звёзды, люди. Всё изменится. Вернее, не изменится, а просто станет таким, каким должно быть.

Опять слёзы…в последнее время она часто плакала. Пряталась и плакала. Изнутри что-то душило. Неприятно было и грустно. А ещё холодно. Не хватало чего-то. Может, солнца?

Тем временем Нер обошёл весь район. Жутко замёрз, и горло опять заболело. Какая-то компания шедших навстречу людей поздравила «С новым годом!». Праздник уже наступил. Он ничего не ответил, не до них. Наконец, он растерялся. Просто растерялся, оттого что не знал, куда идти дальше. Даже не догадывался. А ещё заболели ноги от быстрой ходьбы. Но надо было пересилить усталость. И ещё около часа он тщетно искал Аню.

Она пришла, когда совсем замёрзла. Шумно. Дым сигарет и запах, который она не чувствовала. Нера не было. «Ушёл курить», – сказал Валерка, Аню это почему-то не удивило.

– Покурил? – спросила она у Нера, когда тот вернулся.

Нер ничего не ответил. Вначале он обрадовался тому, что с Аней ничего не случилось, что она целая и невредимая задаёт ему глупый вопрос. А потом разозлился. Почти два часа бродил он по ночному холодному городу, замёрз и охрип. А оказывается, ничего не случилось. Всё хорошо.

Аня ничего не поняла. Нер с ней не разговаривал.Он растворился среди своих друзей. На коленях у него сидела пропахшая табачным дымом Рита. Ей всегда нравился Нер. Сильно нравился. У них что-то было. Давно. До Ани.

И хотя скандалить Аня не хотела, на Нера она бросала испепеляющие взгляды. Но он никак не реагировал, продолжая игнорировать присутствие своей девушки в комнате. Наконец, это надоело Ане.

Она ушла в спальню. От Дениса пришла поздравительная эсэмэска. Вначале девушка попыталась ответить ему, но сеть была слишком перегружена, и все попытки оказались тщетными.

Аня легла на кровать. Закрыла уши руками. Её так раздражали голоса и смех людей, находящихся в соседней комнате. «Их нет,– подумала Аня,– их нет». Она часто повторяла эту фразу про себя, когда шла мимо сидящих у подъезда бабок. Но сейчас убедить себя в несуществование других людей никак не получалось. Им радостно, весело, они счастливы, а ей грустно. И она совсем им не нужна. Они смеялись, когда она была в гостиной и когда она из неё ушла, потому что они не её друзья. Все они друзья Нера, а у ней нет друзей, никогда не было. Аня снова заплакала. Так часто плакать нельзя. Наверное, это вредно. Но невозможно грустно… Тогда как по-другому?

Потом она заснула, неожиданно для самой себя. Она даже не слышала, как в комнату вошёл Нер. Он хотел предупредить её, что едет куда-то с друзьями, вернее, пришёл, чтобы взять её с собой, но когда увидел, что Аня спит, накрыл её одеялом и вышел из комнаты.

***

Новый день для Алексея начался только после обеда, когда он наконец-то встал с кровати. День был впрочем, вполне обычный, такой же серый и неприметный, как и предыдущие дни. Встречать ли Новый год одному, как он планировал, или идти к Семёну, – он пока не решил. Определиться можно и вечером, ведь его там, кажется, ждут. Собственно говоря, вчерашнему телефонному звонку он удивился. Зачем его пригласили, он тоже так и не понял. Такая гостеприимность старых знакомых слегка настораживала. Тем более, Людмила Павловна явно была не рада его предыдущему визиту. Может, Семён захотел потрепать нервы своей жене? В конце концов, мотивацию других людей трудно понять, когда порой не понимаешь свою. Но все многочисленные вопросы моментально растворились в воздухе, когда Вихров добрёл до холодильника.

Несколько последующих часов примитивного ничегонеделания всё-таки заставили Алексея пересмотреть свои планы на ближайшую ночь. И выбирая между телевизором, компьютером, сном и не надоевшими людьми, Вихров предпочёл последнее.

Его несколько смущало полное отсутствие подарков, ведь у него не было времени, чтобы купить их, правда, ему сказали, приходить с пустыми руками. Рады будут в любом случае. «Раз рады, так рады», – в конце концов, решил Алексей и отправился в путь.

Дверь пришедшему гостю открыл Федя, который, увидев Алексея, тут же пошёл к отцу, чтобы сообщить о его приходе. А пока Вихров снимал чёрное пальто, в коридоре появилась Анжела.

– Вас давно ждёт папа,– не поздоровавшись, сказала она.

Алексей кивнул.

– Просто он в кабинете с коллегой своим о чём-то разговаривает,– пояснила она.

– А что вы здесь делаете? – спросил Алексей.

Девушка не поняла его и, молча, посмотрела на собеседника.

– В том смысле, почему вы не с друзьями, не с молодым человеком, а тут, с родителями? Вам вряд ли нравится отмечать праздники в кругу семьи.

– А, – Анжела улыбнулась. – Это папа. Его раздражают мои друзья.

– У Вас такие опасные друзья? – усмехнулся мужчина.

– Скорее бестолковые. По крайнеё мере, так считает Семён Андреевич,– в ответ улыбнулась девушка. – Так что приходится быть тут, – добавила она.

И только сейчас Алексей заметил, что Анжела высокая. Ниже его сантиметров на семь. Действительно, высокая. Ростом точно в отца, а не в мать. Кокетливая. Даже чересчур.

Семён пришёл. Обрадовался. Так странно. Стал обнимать и знакомить с каким–то Максимом. Потом повёл в гостиную.

– Однокурсник Семёна, говоришь? – спросила Лара у Людмилы Павловны. – Как хорошо выглядит. Наверно, в молодости был настоящим красавцем.

Людмила Павловна ничего не ответила, пытаясь никак не реагировать на происходящее. Евгения Валентиновна узнала Алексея сразу.

– Совсем не изменился,– она радостно и удивлённо улыбнулась.

– Вы тоже,– моментально отреагировал он.

– Только врать научился…не изменилась я… Это хорошо бы было, если бы я не изменилась. Садись ко мне, поговорим, – и Алексей послушно сел на диван рядом с бабушкой Анжелы. Оказываете, они знакомы, чему удивилась девушка.

Весь вечер Алексей о чём-то мило беседовал с Евгенией Валентиновной. Хотя в целом, все как-то сплотились вокруг Алексея. Задавали вопросы, о чём-то спрашивали. И Анжелу это жутко раздражало. Совсем другой сюжет сегодняшнего дня был составлен её с утра. И ей так не нравилось, что все нарушают правила её игры. Не нравилось происходящее и Людмиле Павловне, которая под благовидным предлогом ушла на кухню. А ещё Лара всё поняла. Внимательно послушав диалог Вихрова и Евгении Валентиновны, она сделала абсолютно правильный вывод несмотря на то, что была нетрезвая. И, как и предполагала Людмила Павловна, укоризненно и тихо сказала ей: «О чём ты думала, Людочка?»

Анжела вся извелась, ходила туда-сюда, как заведённая, пытаясь хоть как-то привлечь внимание к своей персоне. Алексей, естественно, чувствовал то внутреннее напряжение, которое было каким-то образом связано с ним. Краем глаза он наблюдал за Анжелой, хотя она этого не замечала.

Алексея рассмешила пытавшаяся флиртовать с ним Инна. Она показалась ему очень несуразной. Жеманная, манерная, с абсолютно деревенской внешностью. Она зачем-то одела крайне облегающее платье, так что грудь буквально вываливалась наружу. И при всём при этом она старалась говорить медленно, спокойно и с чувством собственного достоинства. А ещё очень смешно было наблюдать за мужем Лары, который, не отрываясь, смотрел на блондинку. И, действительно, идеальная женщина для провинциальных богачей.

Анжела продолжала злиться. У нее никак не получалось принять участие в общей оживлённой беседе. И потому она ушла в свою комнату, где разочарованно села на кровать.

Правда, за несколько минут до Нового года за ней пришёл младший брат, который должен был заставить спуститься сестру в гостиную, однако, это у него не получилось. – Капризничает, – объяснил Семён собравшимся гостям.– К друзьям её не пустил. Видимо, бойкотирует».

–Избалованная такая,– тихо сказала Евгения Валентиновна Алексею.– Хоть на внука не жалуюсь. А у тебя детей нет?

Алексей отрицательно покачал головой.

–Смотрю на тебя, всё думаю, что было бы, если у вас с моей дочерью всё получилось. Ты же её любил?

– Она меня не любила, – улыбнулся он в ответ.

– Какие мы женщины дуры.

– Причём тут это?

– Ты думаешь, Люда счастлива?

– Откуда мне знать.

– А я знаю: сидит она тут как в клетке с этим дурачком,– Евгения Валентиновна недовольно посмотрела на своего зятя.

– С чего вы взяли, что она была бы счастлива со мной?– собеседник усмехнулся.

– Потому что ты любил её. Я же помню. Приходил к нам. Сидел вечерами. Спрашивал у меня, почему она замуж за тебя не хочет.

Алексей улыбнулся:

– Было дело. Но всё прошло.

– Я же говорю, мы дуры.

А потом Евгения Валентиновна стала вспоминать своего покойного мужа. Алексей терпеливо слушал пожилую женщину.

Анжела продолжала сидеть в своей комнате. Всё шло не так, как надо. Всё шло неправильно. Неправильно, потому что она хотела по-другому. За весь вечер она поговорила с Вихровым всего минут пять, когда он только пришёл. Обменялась парой идиотских фраз по поводу папы и друзей и всё. Он даже не сказал ей, как хорошо она выглядит, какая она красивая сегодня. Она стучала пальцами по стоявшей около кровати тумбочке и злилась с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Настроение портилось с катастрофической скоростью. Девушка вспомнила, что в этом году ей по непонятным причинам так и не подарили обещанную машину. Да ещё летом Дашка ездила в Индию, а она с матерью и братом в надоевший Египет. Однозначно отвратительный год. Анжела взяла сотовый и с робкой надеждой стала проверять входящие смс-сообщения. Но Олег ей так и не написал. Она откинула телефон в сторону. Как же она злилась на Олега!

Грустно…ей стало очень грустно. И мысленно она проклинала весь мир и всех людей, этот мир населяющих. И почему другим везёт больше, чем ей? Она однозначно этого не понимала. Мир бы должен её любить, она ведь такая красивая.

Чокались-чокались. С Новым годом поздравляли друг друга. Было шумно и, наверное, весело. Лара что-то оживленно рассказывала. Семён Андреевич продолжал наблюдать за своей любовницей. Людмила Павловна искала таблетки для Феди, у которого неожиданно разболелся живот. А все остальные слушали Лару.

Вихрову становилось скучно. А ещё всплывшие в памяти многочисленные дефиле Анжелы перед ним заставили его удалиться из гостиной под вполне благовидным предлогом. В квартире у Семёна было два туалета. И потому как туалет на первом этаже был занят, Алексей отправился на второй. Правда, маршрут его пути несколько изменился.

Когда он вошёл в комнату, Анжела резко встала с кровати.

– Я Вас напугал? – улыбнулся он и закрыл дверь.

– Нет…просто, – она замялась. Собственно говоря, он, правда, её напугал.

– С наступившим Новым годом.

– Вас тоже.

– Вам не скучно здесь одной?

Анжела машинально поправила волосы:

– Как сказать…не знаю.

– Вас не пустили отмечать праздник с друзьями. Вы обиделись и ушли от нас. Неужели Вам так неприятна наша компания? – Алексей лукаво усмехнулся.

Анжела краснела. Правда, она не знала, что она краснеет. Но даже если бы знала, всё равно не смогла бы побороть охватившее её смущение.

– Мы, наверно, очень страшные и неприятные люди, раз такая красивая девушка не удостоила нас своим вниманием.

Единственное, что Анжела уловила в этой фразе так это слово «красивая», чему она несказанно обрадовалась и очень мило улыбнулась.

– С друзьями родителей совсем не интересно,– всё-таки попыталась ответить Анжела.

– Даже со мной? – наигранно расстроено спросил Алексей.

– Нет…Я имела ввиду не Вас. Я…

– А Вы ни о чём не хотели со мной поговорить? Просто мне показалось, что Вы хотели у меня что-то узнать или спросить. Хотя, мне, может, просто показалось? – Анжела молчала. – Я тогда, наверное, пойду. И думаю, что Вам тоже надо спускаться вниз.

– Подождите, – Анжела попыталась быстро что-нибудь придумать. – Стихи.

– Что? – Алексей внимательно посмотрел на собеседницу.

– Я хотела спросить у Вас. По поводу нашего прошлого разговора. Вы мне обещали помочь. Я хотела как раз узнать у Вас, как мне с Вами можно будет потом как-то связаться.

–Я могу оставить Вам свой номер.

Анжела быстро схватила сотовый.

Он совсем низко склонился над ней, когда диктовал ей свой номер. Она была и впрямь так сильно похожа на свою мать. От неё пахло очень вкусными духами. Бывают ужасные духи…отвратительные духи. А эти, напротив, очень приятные. Алексей машинально поправил мешавшую Анжеле прядь волос. Она оторвалась от сотового телефона, подняла голову и посмотрела на него. В тех туфлях, которые девушка надела сегодня, она была очень высокая, и потому лицо Вихрова оказалось всего в нескольких сантиметрах от её лица…а потом…

Поправив вздёрнутое платье, Анжела отошла от той стены, к которой она была тесно прижата всего несколько минут назад. Алексей поцеловал её в губы, сказал, что позвонит на днях и вышел из комнаты, потому что «скучные люди могли отправиться на его поиски».

Анжела осталась одна, мысленно гадая, позвонит Вихров или нет, потому как произошедшее тоже не вписывалось в рамки её сценария. Вернее, вписывалось, но должно было произойти несколько позднее. Тактика томления нравилась ей куда больше, но что-то изменить теперь было невозможно. И потому она подошла к зеркалу, улыбнулась своему отражению. «Всё хорошо». Хотя…как всё сложится, непонятно. Просто Анжела не знала, что от скуки можно бежать к кому-то, а не куда-то.

III

Страшно просыпаться в абсолютно пустой квартире. Страшно просыпаться в тишине. Страшно, потому что возникает ощущение, будто проснулся в гробу.

В квартире никого не было. Только мусор, который оставили вчерашние гости. Нера тоже не было, и куда он делся, Аня не знала.

Она несколько раз звонила ему на сотовый, но каждый раз милый голос отвечал ей, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны доступа сети. Анина злость росла параллельно с волнением. Дозвониться никак не получалось ни Неру, ни его друзьям, которые не брали трубки. В какой-то момент ей даже показалось, что Нера не существует и что он всего лишь плод её воображения. А, может быть, он действительно не человек, может, он ей только кажется, только казался все эти последние годы?

Стены давят и потолок давит. В комнате, словно в ящике, словно в клетке. И только спасительное окно. Открыть его настежь. Посмотреть на улицу. Но там тоже никого нет. И там тихо. Даже машины пропали. Теперь особенно отчётливо ощущается иллюзорность всего существующего. Вчера наверно был конец света. В какой-то мере да.

Застывшие здания. Они не могут улыбнуться, даже моргнуть не могут. Деревья голые. Небо без облаков. Абсолютная статичность мира, не нарушаемая ничем. Никем не нарушаемая статичность. И тишина. Почти настоящая тишина. За окном тоже нет жизни. Она умерла.

Криком, пронзительным криком захотелось разбудить этот мёртвый мир. И если бы крик, как поцелуй сказочного принца, мог бы вернуть реальность к жизни, она бы закричала. Но криком вряд ли можно что-то решить, тем более исправить, потому она просто отошла от окна, молча, в какой-то мере боясь нарушить злосчастную тишину, а значит, невольно выдать себя. Если всё умерло, то нужно тоже претвориться мёртвой.

Она хотела побродить по городу, но теперь чётко осознала, что настроение от такой прогулки скорее ухудшиться, чем улучшиться. А потому решила остаться в своём ящике. Села на пол, прижавшись спиной к шкафу, и долго смотрела в одну точку, ни о чём и ни о ком не думая.

А потом новая вспышка жизни…как молния. И сильнейшее негодование охватило её всю с ног до головы. Просто ушёл, ничего не сказав, ушёл. И оставил её абсолютно одну в четырёх стенах. Всё катилось куда-то с огромной скоростью, наверное, в пропасть. И ничего изменить она не могла. По-крайней мере, она так думала.

Он придёт. Извинится. Опять осудит её: если ни словом, то взглядом. Скажет, что она попусту изводит себя. И снова сядет за свой драгоценный компьютер, а ведь лучше ей от этого не станет. Можно послать всё к чертям. Собрать вещи и уйти навсегда, не оглядываясь, только уходить было некуда. К тому же она бы обязательно оглянулась и невольно бы остановилась. А новой жизни всё равно хотелось. Нужна была новая она, как воздух, как кислород.

Машинально она поднялась с пола и пошла в гостиную, где в старой тумбочке должны были лежать какие-то странные книги, которые когда-то читал Витька. Сейчас она особенно хорошо понимала его. Он правильно жил. Нужно во что-то верить. И пусть верил он в ерунду, как часто утверждал Нер, это ерунда хоть как-то помогала Витьке жить.

Неожиданно зазвучала музыка… сотовый. Она схватила трубку, как спасательный круг, даже не посмотрев, кто звонит. Это был не Нер.

Денис снова поздравил Аню с наступившим Новым годом, потому как не понял, дошла ли до девушки его смска. Она поблагодарила Дениса, одновременно пытаясь успокоиться, так как сердце колотилось бешено. Оно начало колотиться уже тогда, когда запел сотовый. Потом он говорил, что-то несвязное и непонятное. А в конце извинился за то, что он позвонил и, наверное, отвлёк её от великого празднования. Аня усмехнулась. И сказала, что прощает его. После чего они попрощались.

Странное ощущение возникло у девушки, когда разговор закончился. Всё вокруг стало более реальным, и она передумала искать книги, а решила убраться в квартире.

Нер пришёл поздно вечером. Не пьяный, он сдержал своё обещание.

– Я не захотел тебя будить. Правда,– первое, что сказал он, когда вошёл. – Ты заснула вчера. А мы с ребятами собрались к Лунатику. Забавно было. Хотя тебе не понравилось бы. Учитывая то, что ни Максима, ни Андрюху ты на дух не переносишь, ты бы взбесилась.

– А больше никого не было?– слегка равнодушно спросила Аня.

– Нет, – разуваясь, отвечал Нер. – У Лунатика опять бессонница. Жаловался вчера. Знаешь, мне порой кажется, он похож на Витьку.

– У обоих имена на В? – как-то зло сказала она.

– Я об этом, кстати, не подумал. А ведь, правда, похожи? – продолжил он. – Даже во внешности что-то есть.

– Ты притягиваешь однотипных людей. На кого в таком случае похожа я?

– Не знаю,– Нер задумался.– Может, ты всего лишь начало.

– Чего?– не поняла девушка.

– Будущих притяжений,– улыбнулся молодой человек.

– Может быть,– вполне серьёзно сказала она.

– Да я шучу.

Она пожала плечами. Резко развернулась и пошла на кухню. Нер последовал за ней.

– Ань…

– Я не хочу тебя слушать, разговаривать с тобой не хочу,– перебила его девушка.

– Ань, ты, правда, так мирно вчера спала,– всё-таки стал оправдываться он.

– Тсс,– девушка поднесла указательный палец к губам.– Больше ни слова. Не хочу слышать.

Она даже не стала говорить о том, что можно было позвонить, ничего не стала говорить.

–Начинается? Опять рыдала, да? Тебе делать нечего,– сухо констатировал Нер.– Я тебя не понимаю.

– Может, в этом вся проблема?– она вопросительно посмотрела на парня.

– А может, проблема в том, что ты выводишь человека, а потом человек не очень хочет тебя видеть, чтобы не поругаться?

– Чем же я тебя таким вывела?– поинтересовалась Аня.

– Ну, не знаю. Может, пропадать среди ночи нельзя, чтоб никто не простужался,– после этой фразы Нер вышел из кухни.

– Курить меньше надо,– крикнула ему вслед Аня.– Как будто я не знаю, что ты курить ходил. Чёрт,– сказала она тихо и захлопнула ногой дверь кухни.

Она снова зарыдала. Громко заплакала. Но Никто не шёл её успокаивать, потому что Никто решил наконец-то перевесить зеркало из прихожей в спальню, чтобы реже видеть своё отражение. Да и просто хотел чем-то занять себя, параллельно сражаясь с сильнейшим желанием дать Ане пощечину, чтобы она, наконец, успокоилась и перестала выдумывать проблемы, которых нет, перестала издеваться над собой и изводить окружающих.

***

Несколько дней пролетело почти незаметно. Юра с Аллой куда-то пропали. После Нового года Мишу Марина тоже не видела. В целом, она была рада тому, что её наконец-то оставили в покое.

Холодно. На улице, как обычно, неприятно холодно, поэтому Марина предпочитала сидеть дома. Она узнала много нового за эти пару дней. И хотя девушка не была однозначно «за» технический прогресс, она всё-таки соглашалась с тем, что Интернет – полезная штука.

Это хорошо, когда никто не трогает, хорошо в одиночестве. Можно полностью погрузиться в свои мысли, можно попасть в другой, интересный мир. Так, правда, хорошо. Свободно, легко и спокойно. Главное, что спокойно. Ничто не должно нарушать гармонию.

Не радовало только одно, что скоро праздники закончатся, а значит, придётся идти на работу. Опять вставать рано-рано в семь утра. Отвратительно вставать так рано. Практически невозможно. И для чего люди сами усложняют себе жизнь? В конце концов, пусть в сутках будет не двадцать четыре, а тридцать часов. Хотя всё равно заставят рано вставать, непонятно для чего. И куда все бегут? Спешат куда-то…Сумасшедшие… Психи…

Дела какие-то делают. А дел так много… И главное: дела такие важные. И везде успеть надо, а если не успеешь, то всё…беда. Люди…

Она нарисовала потрясающую картину. Хотя, наверное, «картина» слишком громко сказано, но всё же. Это был тот редкий случай, когда Марине, действительно, понравилось то, что она создала. В общем, Марина искренне радовалась. Ходила по квартире и радовалась и даже улыбнулась плавающим в аквариуме рыбкам.

Новый год не принёс надежды и старую не оживил, потому что оживлять было нечего. Странно так жить без цели, без желания и даже без надежды… страшно. Но пока получалось. Значит, можно. В конце концов, не всё так плохо, если подумать; а если задуматься, то вообще всё хорошо.

Только жизни не хватало, настоящей жизни с подвигами, с борьбой, в которую окунаешься с головой. Хотя, наверное, всем и всегда не хватало и не хватает, и не будет хватать, потому Марина особо не волновалась по этому поводу. Ко всему можно привыкнуть, даже к отсутствию жизни, потому как то состояние, в котором пребывает человек, жизнью назвать довольно трудно, а каким словом обозвать, пока непонятно. Скучно…и всё.

Её разбудил телефонный звонок. Нет, она не спала, просто состояние было странным, всё как в тумане. С неохотой Марина взяла телефонную трубку и услышала абсолютно незнакомый и неприятный женский голос:

– Здравствуйте, а Вы Марина?

– Да,– ответила девушка довольно строго.

– Это замечательно, что Вы дома. А я вот боялась, что Вы куда-нибудь ушли,– женщина говорила очень быстро, чем раздражала Марину ещё сильнее.

– Не ушла. А что Вам нужно?– спросила она.– Вы вообще кто такая?

– Я…ой, Вы меня не знаете. Но меня зовут Елизавета Петровна. Я Вам звоню, собственно, вот по какому делу. Сестра ваша сейчас у меня. А Вы, как бы сами понимаете, я ей не родственница, и праздники к тому же сейчас. Я за ней следить не смогу и …

– Стоп,– перебила Марина тараторящую собеседницу.– Какая сестра? – она однозначно ничего не понимала.

– Как какая?– удивилась собеседница.– Вика. Сестра ваша. Или я не туда попала?

Вика… да, точно у Марины есть сестра. Она только сейчас это вспомнила. Сводная сестра: дочь отца и его Наташи. Ей, наверно, сейчас лет пять или шесть. Марина видела её всего один раз в жизни года три назад.

– Так. Причём тут моя сестра? И кто Вы такая?– Марина хоть как-то пыталась понять, кто и зачем ей звонит.

– Я Елизавета Петровна,– ещё раз повторила собеседница.

– Уважаемая Елизавета Петровна, я поняла, как Вас зовут. Но ваше имя мне абсолютно ни о чём не говорит.

Собеседница на несколько секунд замолчала.

– Я соседка.

– Чья?– Марине становилось смешно. «Люди – идиоты»,– подумала она. – Отца моего что ли соседка?

– Да именно. А Вы, наверно, ничего не знаете? Со мной говорила Наташа, она звонила из больницы, я, наверно, не так её поняла. Я думала, она Вам уже позвонила.

– Мне никто не звонил,– спокойно ответила Марина, параллельно представив, что было бы с Наташей, если бы она рискнула ей позвонить.

– Значит, Вы ничего не знаете?

– Что я должна знать?– начинала злиться девушка.

– Тут просто такое произошло,– похоже ей позвонила стандартная сплетница.

– Что произошло?– за эти несколько минут особа на другом конце провода ей порядком надоела.

– Мне очень жаль, но ваш папа и Наташа…они в аварию попали. И сейчас оба в больнице. Нет, вы ничего не подумайте. Они живы, все хорошо. Но пока они, естественно, будут там лежать. Что-то повредили, не знаю. Папа ваш…он…там что-то с костями. Но вот в сознание уже пришёл. А Наташа мне даже звонила. Наташа так уже ходит слегка, а папа ваш пока нет. Он просто сильнее ударился. Он машину вёл. А другая машина как раз по тому боку, где ваш отец был, попала. По-крайней мере, я так поняла.

– И что Вы от меня хотите-то?

– Так я Вам о чём. Сестра ваша у меня. А сами понимаете, праздники, родственники. Я же не могу её себе оставить. А мама Наташи только через несколько дней приедет. Вы же сами знаете, что ей до нашего города долго добираться.

Собственно говоря, Марина абсолютно ничего не знала о Наташе и её семье. И откуда её матери добираться, она тоже не знала, но Елизавету Петровну спрашивать ни о чём не стала.

– Поэтому я сегодня с Наташей разговаривала, она Вам попросила позвонить. Больше некому, а девочка, сами знает, маленькая. Оставлять её одну нельзя. Наташа сказала, что Вы заберёте её на пару дней, пока бабушка, т.е. мама Наташи, не приёдет.

«Замечательно»,– подумала Марина. От наглости людей она чуть не расхохоталась. Значит, Наташа сказала, что она заберёт Вику. Это, конечно, великолепно. Жалко, что сама Марина об этом слышит в первый раз.

– Она прямо так и сказала, что я заберу Вику?– решила уточнить Марина.

– Да. Я же говорю Вам, мы только сейчас с Наташей разговаривали.

– А она понимает, что она говорит или она, может, головой ударилась? Извините, конечно, но с чего Вы взяли, что я кого-то буду забирать? Может, я занята, может, у меня тоже гости, и я не могу сейчас следить за ребёнком, которого я видела один раз в жизни,– Марина не хотела этого говорить, но не смогла сдержаться.

– Как же так? Это же Ваша сестра. Я ещё раз говорю, я за ней следить не могу.

– Может быть, Наташа скажет Вам телефон какой-нибудь своей подруги?

– Но сейчас праздники. Вряд ли кто-то согласиться сидеть с чужим ребёнком.

– Так я как помочь Вам могу? Это тоже не мой ребёнок. С чего мне соглашаться? Позвоните Наташе и передайте ей, чтобы она искала нянек среди других людей.

– Девушка, я Вас не понимаю. У Вас хоть какие-нибудь представления о семейных ценностях есть? Это Ваша сестра. Неужели так сложно отказаться от развлечений и хотя бы несколько дней посидеть с вашей же сестрой?

– Про семейные ценности Вы лучше поговорите с Наташей, а не со мной,– перебила её Марина.– А я в Ваших нравоучениях не нуждаюсь.

– Я всё-таки надеюсь, что Вы передумаете. Может, Вы, конечно, не простили Наташу и своего отца, вы же всё-таки его ребёнок от первого брака, но сестра-то ваша к этому отношения не имеет.

– Поразительно, – Марина усмехнулась.– Вы всё знаете?

– Да, а что? Наташа – моя подруга. Очень хороший человек, между прочим.

– И наглый,– добавила девушка.– А если Вы подруга, так пожертвуйте своим временем ради дружбы-то.

– Я бы с удовольствием. Но праздники, понимаете. Ко мне родственники приехали. Тут надо всем готовить, убираться. Я просто не могу,– высокомерно ответила собеседница.

«А Алла бы смогла»,– невольно подумала Марина.

– А ладно,– неожиданно для самой себя согласилась девушка.

Елизавета Петровна хотела сказать адрес, по которому Марина должна была прийти за сестрой. Но Марина знала, где живёт её отец, ей нужно было назвать только номер квартиры.

Повесила трубку, разговор закончился. Для чего она согласилась? Какой-то не свойственный ей, а скорее характерный для Аллы, жест театрального благородства. Нет, Марине, правда, не хотелось помогать Наташе. По большому счёту, она вообще не хотела с ней связываться. Но ей стало вдруг жалко сестру. Остаться под опекой Елизаветы Петровны… Если Вика хоть чем-то похожа на Марину, то от такого счастья можно разрыдаться. Какая же неприятная соседка. Надо же какой голос отвратительный: и звучание, и интонация. Может быть, она и впрямь согласилась только потому, что ей позвонила эта самая Елизавета Петровна, которая вызвала настоящую нравственную брезгливость. Интересно всё-таки, почему она согласилась? Марина хотела было проанализировать свой жест доброй воли, но вскоре окончательно запуталась в своих мыслях. И пришла к выводу, что идти никуда и не за кем она абсолютно не хочет. Более того, Наташа её откровенно раздражает, и присущая ей наглость – редкое явление.

Куда она пойдёт, зачем она пойдёт? Сознание разделилось на две части, причём одна отошла влево, другая вправо: человечки, живущие в голове, явно готовились к войне. А ещё странно, что её совсем не волновало, что её отец попал в аварию. «Попал и попал, не умер же»,– единственная мысль, возникшая по этому поводу.

Чёрт дёрнул согласиться. Для чего? Это ж надо одеваться; идти на улицу, а там холодно, ветрено, мерзко; ждать автобус. Зачем? Чтобы забрать к себе домой какую-то незнакомую девочку, которая ей вроде как сестра, но которая, наверно, даже не знает, как её зовут. Чудеса творишь, когда нечего делать.

Проклиная себя, Марина всё-таки вышла на улицу. Было не так холодно, как она предполагала. Алла бы обязательно одобрила это поведение Марины, сказала бы: «Молодец». Только эта мысль девушку совсем не успокаивала. Хотя если предположить, что ничего нет и никого нет, становится абсолютно неважно, что делать, когда и с кем. Да и куда идти – тоже неважно.

Дверь открыла Елизавета Петровна. Марина сразу узнала её, внешность женщины полностью соответствовала голосу. Неприятная, лет сорока пяти. Очень неприятная. Похожа на типичного бухгалтера, секретаря. Какая-то ссохшаяся, угловатая, с длинным острым носом.

– Вы всё-таки пришли…Я этому рада.

– А я нет,– моментально ответила Марина, даже не успев подумать.– Где сестра-то?

– А Вы не очень приветливая и разговорчивая,– обиделась Елизавета Петровна и с укором посмотрела на девушку.

– Не люблю тратить время на пустую болтовню, – и Марина мило улыбнулась.

– Хорошо… вот сумка. Здесь кое-какие вещи. Мы быстро собрали. А Вы даже не войдёте в квартиру?

– Не вижу смысла. Поторопите Вику. Я буду ждать её на улице.

Марина взяла сумку, она, действительно, была нетяжёлой. И поспешно спустилась вниз. Через несколько минут из подъезда вышла маленькая, аккуратно одетая девочка. Слава Богу, сестра её была похожа на отца, а не на мать, потому как увидеть копию Наташи она совсем не хотела и потому облегчённо вздохнула.

– Ты Вика?– спросила она у девочки. Та кивнула.– Кто я, ты знаешь?

– Да. Вы моя сестра Марина,– ответила она почти машинально. Очевидно, она тоже не была рада сегодняшнему знакомству.

– Мне тоже это не нравится,– сказала Марина.– Но подруга твоей мамы не горела желанием следить за тобой все последующие дни,– пояснила она.

– Тётя Лиза?– переспросила девочка и посмотрела на свою сестру. Что-то знакомое уловила Марина в ее взгляде.

– Ну, видимо. Елизавета Петровна,– девушка попыталась сымитировать неприятный голос.

Вика засмеялась:

– Она противная. Я её тоже не люблю,– пояснила девочка.

«Не всё так плохо»,– подумала Марина.

– Скоро приедет твоя бабушка?– спросила она, когда они торопливо шли по улице.

Вика пожала плечами.

– Спросите у папы. Он, наверно, знает,– посоветовала она.

– Я с ним не разговариваю. Уже давно.

– А папа про вас рассказывать любит. Он говорит, что Вы хорошо рисуете. Вы покажете свои рисунки?

Марину несколько раздражало это официальное обращение на «вы», и она попросила изменить «вы» на «ты». Девочка покорно кивнула.

– Ты покажешь мне свои рисунки?

– Они страшные,– сказала Марина.

– А ты умеешь рисовать слоников? Ты можешь научить меня их рисовать?

– Слоников?– переспросила девушка.– А не слонов?

– Нет, слоников. Детей слонов,– возразила Вика.

– Понятно. Может быть, и научу.

Что делать с абсолютно незнакомым ребёнком, Марина всё же не знала. И потому как только они пришли домой, девушка решила накормить свою сестру. Однако Вика отказалась от предложенного обеда.

– Я на рыбок посмотрю,– сказала она и долго разглядывала трёх немых рыбок.

Марина пожала плечами. Странная девочка. Спокойная. Дети обычно шаловливые и сверхактивные. Хотя чему удивляться. Видимо, это что-то генетическое.

Она начала задумываться над тем, где именно Вика будет спать. Отдавать ей свою кровать Марина не хотела. С другой стороны, младшая сестра её абсолютно не раздражала. И даже понравилась. Да и была она совсем маленькой. И потому Марина всё-таки решила пожертвовать своей постелью, а сама расположиться в гостиной на диване.

Вика не спрашивала, что с её родителями, вообще ничего не спрашивала. После слежки за рыбками из той сумки, которую Марине дала Елизавета Петровна, девочка достала фломастеры и раскраску. И молча, и кропотливо раскрашивала она людей и зверюшек. И только когда Марина появилась в гостиной, девочка оторвалась от своего занятия:

– У тебя много книг,– сказала она, посмотрев на большой книжный шкаф, к которому подошла Марина.– А я ещё плохо читаю.

– Научишься,– улыбнулась девушка.

– Не знаю…– вздохнула Вика.– Мне в школу скоро. А читать хорошо не получается.

– Потом получится, всему свое время.

– А ты живёшь одна?– как-то испуганно спросила девочка.

Марина опять кинула.

– Совсем одна?– Вика удивлённо посмотрела на свою сестру.

– Не совсем. Ты же видишь, с рыбками.

– Значит, совсем одна,– грустно подытожила девочка.– А тебе не страшно? Мне вот очень страшно было, когда мама с папой не ехали.

– Ты маленькая ещё, а я уже, видишь, какая взрослая,– снова улыбнулась Марина. – Да и ждать мне некого. Так что не страшно.

***

«Мы будем танцевать», – только эта фраза крутилась в его голове, когда он стоял недалеко от странного старинного дома, похожего на дворец. Мы будем танцевать. Красивая июньская ночь, он почему-то знал, что она именно июньская. Полнолуние. Звёзды. На нём была маска, она закрывала практически всё лицо, видны были только губы и подбородок. Он не понимал, что это за маска, что это за костюм и где он находится.

«Вы здесь?» – услышал он за своей спиной звонкий женский голос. Он обернулся. Лёгкая, воздушная, кудрявая девушка с красивой позолоченной маской, прятавшей верхнюю часть лица, приближалась к нему.

– Смотрите на небо? Ищите ответы? – спросила она и улыбнулась.

– Не ищу,– покачал головой он.

Она взяла его руку:

– Странная ладонь,– сказала она. – Странные линии, я не могу их прочесть.

Он улыбнулся.

– Яркие звёзды…полнолуние… плохая ночь.

– Почему? – не поняла девушка.

– Всё слишком красиво…

Теперь улыбнулась девушка. Она отпустила его руку и тоже посмотрела ввысь.

– Зачем вы здесь? Вас ждут…вас ждут в доме…вы будете танцевать?

Он не знал, что ответить. Но она снова взяла его за руку и повела за собой. Это огромный зал, настоящий танцевальный зал, какие были давно в восемнадцатом или девятнадцатом веке. Много людей. Много масок. Это маскарад. Красивые платья, сотни красивых пар мелькали перед глазами. А белокурая девушка куда-то исчезла. Потерялась в толпе. Он даже не понял, когда именно она пропала. Но это было, кажется, неважно, хотя ещё несколько мгновений он искал глазами её. А вскоре забыл, кто привёл его в этот дом. От танцующих и от музыки начала кружиться голова. Он хотел выйти, но не знал, где выход. Он начал смотреть по сторонам в надежде найти хоть одного знакомого человека, но все были в масках, и он не узнавал никого.

Невольно его взгляд остановился на красивой женщине. На её лице не было маски, но почему-то он никак не мог разглядеть его. Он всматривался, щурился, но всё равно лицо её было таким неотчётливым, словно её одну окутывал непонятный туман. Он даже не мог понять, сколько ей лет. Наконец, женщина, очевидно, почувствовав, что кто-то внимательно рассматривает её, посмотрела в его сторону. Они столкнулись взглядами. И хоть лицо её по-прежнему было довольно размытым, её большие чёрные глаза он увидел абсолютно чётко и также чётко услышал фразу «Мы будем танцевать». И он точно знал, что это говорит она, хотя она стояла в другом конце зала и молчала. Да и музыка была такой громкой, что ни один голос в мире не смог бы её перекричать.

И словно завороженный этой фразой, он с уверенностью стал приближаться к незнакомке. Не отводя взгляда, незнакомка улыбнулась. Хотя её улыбка, как и лицо, продолжала оставаться расплывчатой, несмотря на то, что он был всё ближе и ближе. Он протянул ей руку, таким жестом пытаясь пригласить её на танец. А незнакомка развернулась и побежала. Почти машинально он побежал за ней. Смех, музыка, мелькание масок-лиц. Так, он оказался там, куда за ним пришла белокурая девушка. Только сейчас он понял, что это не улица. И что этот старинный дом окружён лесом. Хотя вначале он этого не заметил. Он встал около фонтана, расположенного прямо у входа к дому, и снова посмотрел на небо. Луна исчезла, хотя он точно помнил, что всего несколько минут назад на небе была огромная круглая луна. Возможно, она спряталась за облаком.

«Мы будем танцевать», – эта фраза опять промелькнула в его голове, и он почему-то посмотрел направо. Незнакомка стояла всего в нескольких шагах от него. Она молчала.

– Зачем Вы убежали?– спросил он, всё также тщетно пытаясь разглядеть лицо женщины.

Она засмеялась, но ничего не ответила. Она смотрела куда-то вдаль. Хотя он не мог понять, что она разглядывает.

– Кто Вы такая?

Она молчала.

– Что с Вашим лицом?– женщина пристально посмотрела на него. – Отчётливо я вижу только Ваши глаза,– пояснил мужчина.– Я даже не могу назвать Вас красивой, я не вижу вашего лица. Хотя я думаю, что Вы красивы.

Незнакомка опять не проронила ни слова и снова посмотрела вдаль.

– Что значит «Мы будем танцевать»? Это же говорите Вы? Я знаю, что это говорите Вы. Я точно знаю. Но Вы молчите, а я слышу, как это говорите Вы. И я уверен в этом. Почему же Вы сбежали от меня?

Незнакомка снова засмеялась. И он с недоумением посмотрел на неё.

– Весь вечер я слышу: «Мы будем танцевать». И я знаю, что это ваш голос. Вы же только смеётесь и молчите. Тогда как Вы говорите со мной? Вы ведьма?

Женщина резко прекратила смеяться и посмотрела на мужчину с таким диким отчаяньем в черных миндалевидных глазах, что он испугался.

– Вам плохо?– спросил он, но она снова не ответила, а пошла к лесу медленно, с трудом. И ему показалось, что она вот-вот упадёт.

Сначала он протянул руку, а потом подхватил её, когда она падала. И хотя её лицо было теперь в пару сантиметрах от его лица, разглядеть его он по-прежнему не мог. Незнакомка обмякла в его руках, стала совсем хрупкой и резко похудела. И он неожиданно понял, что она совсем молодая, чуть ли не ровесница той весёлой белокурой девушки.

– Что с Вами?– продолжал кричать он.

А она казалось, его не слышала, и глаза её неподвижно смотрели в небо. Он опустился на колено, продолжая держать её на своих руках. Ему казалось, что теперь даже её тело становиться расплывчатым и что вся она исчезает, буквально тает на глазах. Вдруг он увидел, что в руках девушка сжимает листок бумаги. Он осторожно взял его. И хотя на нём не было ничего написано, в голове его опять пронеслась та странная фраза «Мы будем танцевать».

– Убийца,– услышал он за своей спиной и увидел людей в масках, выбежавших из дома. Он не понял, кто убийца, и лишь через секунду осознал, что все взгляды устремлены на него. Он посмотрел на незнакомку и увидел, что её рука, в ладони которой она сжимала лист, была в крови. А затем ощутил резкую боль в своей руке, откинул скомканный лист в сторону, который отчего-то загорелся, и проснулся.

Видимо, Алексей неудобно лежал, и правая рука затекла. Странный сон. Он ничего не понял. И странное ощущение, будто это было наяву. Он решил умыться. Ему не нравились непонятные сны. «Почему убийца?»– несомненно, глупо было искать ответ на этот вопрос. Сон, в конце концов. И если в жизни логики порой не хватает, то к чему она во сне? На этом Алексей успокоился. Хотя ему безумно понравились чёрные глаза той странной девушки, и если бы он увидел в реальности обладательницу таких глаз, он готов был поклясться, что влюбился бы в неё с первого взгляда. Но, к сожалению, а может к счастью, в реальности таких красивых глаз он не встречал.

С его последнего похода в гости на Новый год к Семёну Андреевичу прошло четыре дня. И все эти дни Алексей провёл дома, не имея ни малейшего желания ни выходить на улицу, ни общаться с людьми. Он отключил сотовый, не подходил к телевизору и лишь изредка включал ноутбук. Ему не снились сны. Всё было довольно тихо и спокойно. Но почему-то этот сон буквально вывел его из состояния равновесия. Как будто ударил рукой по лицу. Забавно. Он теперь знает, что такое получить пощёчину от сна. Ему захотелось что-то сделать, куда-то пойти. Ему снова стали жизненно необходимы люди: люди, которых он презирал, с которыми ему было скучно, но без которых он не мог прожить даже четыре дня.

Его звонка, наверно, ждала Анжела. Как и любая другая нормальная девушка, она должна была ждать его звонка. Не потому, что он это он. И не потому, что он так нравится женщинам. Собственно говоря, он и сам порой не понимал, отчего он так избалован их вниманием. А просто потому, что это естественно и закономерно при данном развитии событий. Он не хотел звонить конкретно ей, проводить время с ней, но ему нужны были люди. Как воздух, они были ему нужны. А из всех, кого он знал в этом городе, именно она была бы искренне рада его звонку, потому, как она совсем его не знала и потому что этот звонок польстил бы её самолюбию. А ему было совсем нетрудно кому-то польстить. Ему было всё равно, какие мысли родятся в её голове. Ему нужны были люди, малознакомые, пусть пустые, но ещё не надоевшие люди. Странная неразборчивая потребность в людях овладела им. В какой-то мере оттого, что ему захотелось почувствовать себя нужным.

Он позвонил. Где-то в полдень он позвонил ей на сотовый. Предложил Анжеле встретиться. И странным наигранно высокомерным голосом она сказала: «Хорошо». Его сильно рассмешил этот голос. Ему была абсолютно безразлична она, не в физиологическом, а в эмоциональном плане, разумеется, и её наигранное высокомерие не могло хоть как-то повлиять на его отношение к ней, потому как никакого отношения, в принципе, не было.

Хотя он был рад предстоящей встрече. Эта встреча должна была его разбудить, по-крайней мере, на это он рассчитывал.

Анжела опоздала на несколько минут. Он ждал её в парке у памятника Гоголю. Он только сегодня вспомнил, что памятник этому писателю есть в его родном городе.

– Здравствуй,– он смахнул пальцем снежинку с её правой щеки.

И та уверенность, с которой Анжела шла к ждавшему её Алексею, моментально растворилась в воздухе. Из них двоих по-настоящему красивым был только он. И она знала это на каком-то интуитивном уровне. И именно это так сильно смущало её, потому как красота для неё всю жизнь являлась критерием превосходства одного человека над другим, критерием, по которому один вправе убить другого. Она боялась его из-за этого и немного злилась, потому как ни с кем и никогда не чувствовала себя такой жалкой и ничтожной, как с ним. Чужой ум, чужая сила, чужой талант – ничто не заставляло её робеть и смущаться, ничто не вызывало большую зависть. И хотя она не совсем понимала причину своего психологического дискомфорта, избавиться от подспудного неприятного чувства она никак не могла.

Ощутив её скрытое раздражение, Алексей усмехнулся.

– Что случилось?– девушка не поняла его ехидной улыбки и внимательно на него посмотрела, но через секунду отвела свой взгляд в сторону.

Так странно, все эти дни она буквально не отходила от телефона, ждала его звонка. И теперь когда Алексей стоял напротив неё, она никак не могла справиться с собственной злостью, хотя, казалось бы, злиться не из-за чего, потому как Алексей всё-таки ей позвонил, а значит, проиграл, по крайней мере, она так решила.

– Ты на кого-то обижена?– он говорил довольно мягко, пытаясь подавить исходившую от собеседницы агрессию. – Если на меня, то это зря. Даже в праздничные дни люди могут решать чужие проблемы. К сожалению, проблемыслишком бесцеремонны, чтобы стучать в дверь и спрашивать, а можно ли им войти,– решил солгать Алексей.

И Анжела снова на него посмотрела. Он говорил так спокойно и так уверенно, что она сразу же поверила ему, хотя и не поняла толком, о каких проблемах идёт речь.

– Нет, я не злюсь ни на кого,– ответила она и улыбнулась. Казалась стена, которую она невольно построила, исчезла, и скованность тоже пропала.

Он взял её за руку. И только теперь заметил, что у неё нет перчаток.

– Забыла, я всегда их забываю,– пояснила девушка.

– Зима, холодно. Так можно заболеть. И я буду в этом виноват.

– Почему?– не поняла Анжела.

– Как это почему? Позвонил девушке, буквально заставил её выйти на улицу. На улице не лето, даже не осень,– он с усмешкой посмотрел на неё.– А у девушки нет перчаток. Знаешь, что мы сделаем?

– Что?

– Я отдам девушке свои перчатки. И хотя они будут ей велики, и они, как я думаю, не такие красивые, как оставленные ею перчатки, я всё равно буду настаивать на том, чтобы она их одела.

– Я не хочу,– улыбнулась Анжела.– Я не люблю перчатки.

– А я не люблю, когда меня мучает совесть, поэтому без пререканий мы сделаем так, как сказал я.

Теперь он говорил абсолютно серьёзно и даже строго. У Алексея изменился взгляд, и на какой-то миг Анжела его испугалась.

– Спорить не имеет смысла,– он снял перчатки и протянул их девушке. Она с неохотой одела их и засмеялась, когда посмотрела на свои руки, которые утонули в мужских перчатках.

– Неудобно,– сказала она.

– Зато нехолодно. Куда бы нам пойти?– он задумчиво посмотрел на девушку. – Я слишком давно здесь не был. Да, и что может быть сейчас открыто?– он пожал плечами.– Мы не замёрзнем, если просто погуляем?

– Наверно, нет,– хотя Анжеле не очень хотелось бродить по городу, она покорно кивнула. В конце концов, вероятность того, что они встретят какую-нибудь её знакомую, всё же присутствовала. А значит, это прогулка имела определённый смысл.

Она спала. Алексей некоторое время сидел на краю кровати спиной к спящей Анжеле. Потом он повернулся, провёл указательным пальцем по её голой спине, пытаясь прочувствовать все изгибы её позвоночника. А затем резко встал, надел брюки и подошёл к окну. Был вечер, даже не ночь. Но зимой всегда темнеет рано, а потому по небу к тому времени уже были разбросаны сотни мерцающих звёзд.

Алексей опять посмотрел на Анжелу. Она также мирно спала, как и несколько минут назад. И, как и несколько минут назад, её спина и правая рука были полностью обнажены. Лёгкая бледность её кожи контрастировала с окутавшим комнату полумраком и придавала её телу какую-то особую утончённость, элегантность, которую нельзя было передать словами. Он, действительно, любовался ею, той аккуратностью и опрятностью, которыми буквально было пронизано всё её существо. И при всём при этом он не испытывал к ней ни малейших эмоций, кроме чувства глубокого эстетического наслаждения. Так можно смотреть на картину, гениальную работу, понимать её ценность, но оставаться абсолютно равнодушным к ней.

Он подошёл к кровати, поправил одеяло, так что её спина оказалась спрятанной под ним. Посмотрел на густые светло-русые волосы, рассыпанные по подушке и на её правильное девичье лицо. Хотел поцеловать её в щёку, но неожиданно почувствовал странную брезгливость к её какой-то неживой красоте и быстро вышел из комнаты.

На кухне он открыл окно и долго смотрел на улицу, пытаясь избавиться от охватившего его раздражения. И через некоторое время он почти забыл, что в квартире помимо него кто-то есть и что этот кто-то – красивая молодая девушка. Казалось, он ни о чём не думал, но, к сожалению, человек думает всегда, и потому какие-то странные, обрывочные мысли продолжали кружить в его голове. Мысли, которые он никогда бы не смог объяснить словами, которые он сам не понимал, которые, как будто принадлежали не ему…мысли-подкидыши.

Она включила свет, и стало темно. Очарование мыслей, в которые он погрузился, куда-то исчезло. И он с недоумением посмотрел на Анжелу: закутанная в одеяло она подошла к нему и обняла его, прижавшись всем своим телом к его спине.

– Тебе не холодно?– спросила она и поцеловала его в плечо. Сегодня она играла роль… знакомую, но довольно чуждую ей. И сама в какой-то мере смеялась над несвойственной ей мягкостью.

А Алексей, так и не осознавший, куда улетучилось то странное волшебное состояние, в которым он пребывал, находясь на кухне один, ничего не ответил и снова посмотрел в окно.

– Звёзды, да? Они красивые. В детстве на одном из утренников у меня было платье, на котором были вышиты звёзды. Очень красиво. Оно всё переливалось.

Алексей продолжал, молча, слушать её, хотя он не вникал в суть сказанных ею фраз.

– Почти девять. Мне всё-таки надо домой. Хотя я могу сказать, что я у Дашки или Олега. Хочешь, я скажу так?– спросила она и внимательно посмотрела на Алексея.

– Я тебя провожу,– будто не услышав её вопроса, ответил он.– Поздно. А ты слишком красивая, чтобы ходить в такое время одной.

Он, наконец, повернулся к ней лицом. Поправил загородившую её щёку прядь волос, бережно приподнял рукой её подбородок и поцеловал в губы.

***

Весь вечер Вика раскрашивала и рисовала. Марина с трудом уговорила её поужинать. А потом наступила ночь. Звёздная январская ночь. И Марина практически сразу заснула.

Она проснулась от того, что резкий порыв ветра открыл форточку, и стоявшая на подоконнике маленькая статуэтка упала. В спальне продолжал гореть ночник. И Марина решила проверить, спит ли её младшая сестра. Осторожно открыла она дверь и тихо вошла. Девочка, кажется, спала.

И когда она уже хотела выйти из комнаты, Вика попросила её остаться.

– Ты всё-таки не спишь?– строго посмотрела девушка на свою сестру.

– Мне страшно,– ответила та.

– Ты боишься темноты?

Вика покачала головой и приподнялась, обняла руками колени.

– Кого ты боишься? Чего?– Марина присела на край кровати.

А девочка неожиданно заплакала.

– Эй, успокойся. Что случилось?

– А вдруг мама с папой умрут,– сквозь слёзы сказала она.

– Не выдумывай. Всё будет хорошо,– Марина взяла сестру за руку.– Знаешь, почему? Посмотри на меня,– Вика приподняла голову.– Так знаешь, почему?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Потому что у них нет никаких очень серьёзных травм. Переломы, ушибы– это не так страшно,– и хотя сама Марина не знала, что конкретно с Наташей и с её отцом, сейчас это не имело никакого значения. –Веришь мне? Всё будет хорошо. Ты поэтому не спишь?

Вика кивнула.

– А зря,– улыбнулась Марина.– Спать полезно. А то может нехорошо получиться: выпишут родителей из больницы, и кто их встречать пойдёт? Сонная некрасивая девочка? Надо спать.

– Не хочу спать.

– И что же мне с тобой делать?

Вика пожала плечами.

– Водить рукой перед твоим лицом и гипнотизировать: спи, ты должна спать? Или будем считать овец?

– Покажи свои рисунки,– неожиданно попросила девочка.

Марина вздохнула:

– Не знаю. Их ещё искать надо. У меня всё разбросано. Завтра покажу. Даже обещаю, что покажу.

– А где ты работаешь?

– Я? В банке.

– А почему ты не рисуешь? Ты же любишь рисовать?

– Образование экономическое. В архитектурный не пошл. Так что вот так.

– А почему не пошла?– не унималась Вика.

– Так получилось. Много причин.

– Каких?

– Ты ещё маленькая. Подрастёшь и поймёшь, что редко кто занимается тем, чем хочет. Обстоятельства складываются по-разному. Мне тогда, честно, не хотелось учиться в другом городе. А здесь никаких творческих институтов нет. Да и денег не было, чтобы куда-то уезжать. Да и зачем? Мне хорошо и спокойно так: когда никто тебя не трогает, никто ничего не требует, не спрашивает. А если рваться куда-то, то нужно быть готовой к тому, чтобы постоянно отстаивать свою позицию, что-то доказывать. Нервы попусту тратить. Да и говорят обычно о тех и знают тех, не кто талантлив, а кто слишком наглый.

– Что такое наглый?– не поняла Вика.

– Дерзкий что ли, забияка…я тебе не могу объяснить,– Марина задумалась.– Наглость… Она же тоже для каждого своя. Для меня наглыми являются те люди, которым не стыдно петь отвратительные, бессмысленные песни, писать пафосные книги и рисовать картины, не вкладывая в них душу. Хотя намного страшнее другие люди, те, которые этим восхищаются. Это страшно. Вот ты сейчас маленькая. Я даже не знаю, понимаешь ли ты, что я сейчас говорю, но почему-то думаю, что ты понимаешь.– Марина внимательно посмотрела на Вику: умные глаза.– Так вот ты сейчас маленькая. И много вас таких маленьких. И вот вы смотрите эти телепередачи, слушаете всякие глупые песни. Специально или не специально, но нас всех уродуют. Жутко идти по улице и видеть маленьких десятилетних детей разукрашенных и размалёванных. А, в общем, не слушай меня, тебе всего пять лет, я совсем забыла.

– Не пять,– улыбнулась Вика– Осенью шесть исполнилось.

– Тебе тоже осенью?– то ли спросила, то ли сказала Марина.

– Значит, с мамой и папой всё будет хорошо?– и девочка как-то умоляюще посмотрела на старшую сестру.

Марина кивнула:

– Всё будет очень хорошо.

Вика улыбнулась:

– Почему сегодня нет луны?

– Но ей же тоже надо отдыхать.

– А по правде, почему нет луны: вот она есть, а потом её нет. А ещё она всё время идёт за тобой: ты идёшь, и она идёт. Мы с мамой специально однажды наблюдали: она всё время за нами шла.

– Ни разу не отстала?– Марина усмехнулась.– А вы от неё бежать не пробовали?

– Нет,– абсолютно серьёзно сказала Вика.– Мне потом папа что-то объяснял про луну, но я так и не поняла. Там что-то неинтересное, совсем неинтересное. Я не верю в то, что он сказал. Объясни ты.

– Я думаю, папа тебе не врал. Там, действительно, что-то неинтересное,– загадочно продолжила Марина.– Давай я тебе лучше сказку одну расскажу, легенду про то, как появилась луна.

Девочка радостно кивнула.

– Только потом обещаешь мне заснуть.

– Обещаю,– улыбнулась она.

– Было это давным-давно: ни меня тогда не было, ни, тем более тебя. И мамы твоей не было и папы тоже.

– И бабушки с дедушкой?– перебила Марину Вика.

– И даже их не было.

– И прабабушки Веры тоже не было?

– Тоже не было. Так вот… не перебивай, а то я сбиваюсь. Было это давным-давно. Наводил на людей страх огромный великан, чудище-мангас: по горам летал, людей пожирал. Все-все его боялись. Много прекрасных сильных юношей погибло в бою с ним. И не знали люди, как справиться с чудищем. Взмолились они тогда к небу и стали просить Солнце помочь им. Солнцу стало жалко людей, и на их мольбу оно ответило так: «На высокой горе живут старик и старуха. Есть у них единственный сын, смелый и сильный. Только он один способен победить мангаса, только он может спасти вас. Идите к нему». Обрадовались люди, пришли к старикам, стали просить юношу спасти их. «Для этого мне нужен вороной конь с белой звездочкой во лбу, – сказал он, – и меч». Люди выполнили просьбу смельчака, доставили коня и меч.

А мангас тем временем узнал, что Солнце помогло людям. Разозлился мангас, разгневался и проглотил Солнце. Стало на земле темным-темно.

Оседлал юноша вороного коня со звёздочкой во лбу и поскакал на битву с мангасом. Бились юноша и чудище день, бились ночь, ещё день, ещё ночь, а победить друг друга не могли. Наконец одна звезда Полярная послала юноше луч своего света, и ему стало все видно. Тогда он и поразил мангаса насмерть.

Страшный мангас испустил дух, и Солнце вышло на свободу, засияло на небе. И снова стало светло. Обрадовались люди и пришли славить храброго юношу. И совсем забыли они о матери мангаса, злой ведьме, которая, узнав о гибели сына, решила отомстить герою. Проникла она в его дом и подсыпала яд в его чашку. Умер герой.

Предстала его душа перед Всевышним и попросила она не отдавать её в рай, ведь когда-то маленькая звёздочка помогла юноше победить страшное чудище и потому захотела душа его так же сиять на небосводе. Выполнил Бог просьбу героя. Душа юноши вознеслась на небо и превратилась в Луну.

Прославился юноша добрыми делами, и душа его была чистой-чистой, и потому Луна посылает свет молочно-белый. А на солнце после того, как оно побывало в пасти мангаса, появились пятна, и нет уже в нем той чистоты, что в лунном сиянии.

– Теперь всё понятно,– зевнула Вика.

– Что понятно?– Марина внимательно посмотрела на сестру.

– Понятно, почему луна ходит за всеми и не отстаёт.

– И почему же?

– Она боится, что может что-нибудь плохое случится. Она нас охраняет. А вот почему её порой нет, я так и не поняла. Может, ей правда надо спать. Хотя она, может, спать и днём. А где она днём?

Марина наблюдала за Викой, не до конца понимая, шутит она или нет. Может, и впрямь не знает ничего, ей всего шесть лет, может, и шутит.

– А я думала, сказка будет как всегда про принца и принцессу. Но эта тоже неплохая, хорошая сказка.

– Мне кто-то обещал спать,– Марина с укором посмотрела на Вику.– Всё, я выключаю ночник и тоже иду спать. И вы, мадам, тоже спать. Спокойной ночи.

***

Они практически не разговаривали все последующие дни. Не ругались, не скандалили, просто не разговаривали. Злости не было: ни у Ани, ни у Нера. Опустошённость была. А впрочем, не было ничего. Всё шло как обычно.

Аня знала, что это конец. Она засыпала с этой мыслью и просыпалась с ней. И в течение всего дня не могла от неё избавиться. Было крайне обидно, крайне тяжело признавать, что всё заканчивается. Было стыдно перед самой собой. Но она, правда, не злилась. По сути, не было причин злиться на Нера. Было больно его терять.

Каким-то волшебством, какой-то магией были окутаны все их отношения. И судьбоносной казалась ей их первая встреча, как будто кто-то невидимый пригласил её в другой сказочный мир. И она окунулась в него с головой, ни секунды не думая. Хотя мир, в который она попала по какой-то невероятно счастливой случайности, не был таким уж мистическим и таинственным, каким она себе его представляла. Это был простой мир. Вернее, одна миллиардная часть простого мира, того самого, в котором она жила и до их встречи, мира, где чудес попросту не бывает. Однако все эти пять лет она сознательно заставляла себя верить в обратное. Все эти пять лет жила она так, будто попала в параллельную реальность. Жила в вечном страхе вернуться в прежний мир, в страхе, что однажды волшебство развеется, и она будет вынуждены признать, что волшебства никогда и не было, и что все эти годы она просто обманывала себя.

Но ведь кому-то нужна была их встреча. Кто-то хотел, чтобы они познакомились. Всё не просто так. И Аня тщетно пыталась найти смысл: понять, зачем всё и к чему. И именно непонимание смысла останавливало её теперь и заставляло долго и внимательно смотреть на Нера в попытке прочесть этот смысл у него на лице, но ни на его лбу, ни на его щеках ничего не было написано.

«Успокоилась…»,– так решил Нер. И оттого, что Аня и впрямь не ругалась и не плакала несколько дней, ему стало заметно лучше. Раздражение, которое сопровождало молодого человека последние недели, постепенно улетучилось, так что от него остался только лёгкий привкус. Хотя отстранённость появилась, появилась отдалённость друг от друга. Однако она не казалась Неру смертельно опасной. В конце концов, люди не могут вечно жить душа в душу. Человек в любом случае автономен и единичен, и ни к чему его с кем-то обобщать. Всё наладится. Медленно или быстро – не так важно, и потому влиять на ход событий Нер абсолютно не хотел. Разговаривать с Аней, по его личному убеждению, не имело смысла. Он просто решил оставить ее в покое. Пусть каждый разберётся в себе сам. Обстановку он не нагнетал. Вёл себя в крайней степени дружелюбно. И даже на периодически проявляющуюся Анину агрессию он старался никак не реагировать. Правда, такое поведение девушка воспринимала совсем по-другому, расценивая его как тотальное равнодушие к ней, равнодушие, к которому она молча привыкала.

«Всё хорошо»,– искренне веря в это, Нер с головой погрузился в создание сайта. С компьютерами он работал давно, но сайты не создавал, хотя в общих чертах знал, как это делать. Просто в середине декабря один знакомый предложил ему поработать в этой сфере. Вакантное место. И за праздники Нер должен был как следует потренироваться. Для себя. Попробовать. И если не получится, отказаться. Процесс ему не слишком нравился, но почему-то затягивал полностью, и со всякой ошибкой он боролся долго и методично. Ещё он решил погостить пару дней, субботу и воскресенье, у Лунатика, потому как тот был вполне толковым малым и мог дать ему уйму полезных советов по части сайтостроения, да и проконтролировать процесс в целом. Несмотря на все свои странности, Лунатик, как и Витька, был крайне полезным человеком, да ещё и с высшим техническим образованием. И о том, что Нер на пару дней приедёт к нему в гости, они договорилисьещё первого января, когда вместе с Максом и Андрюхой сидели у Лунатика.

Дверь Неру открыла незнакомая полуголая девушка с коротко постриженными волосами. Полотенце, которым она прикрывала своё тело, было столь небольшим, что с трудом позволяло скрывать некоторые пикантные подробности о ней. Однако девушку это нисколько не смущало.

– Привет,– сказала она и очень странно улыбнулась.– Ты кто?

– Привет, привет,– ответил Нер, параллельно рассуждая о том, что вкусы у людей редко меняются, по крайней мере, у Валерки. Его как тянет на девушек с мальчишеской прической. Хотя, что греха таить, эта была, действительно, хороша.

– Так ты кто?– девушка продолжала странно улыбаться.

– Да к Валерке я. Друг я его… Нер. Вижу не вовремя пришёл.

– Друг?– она очень весело на него посмотрела. – Нерусский что ли?

– Почему?– не понял он.

– Ну, Нер же.

– Это кличка такая.

– А…– девушка несколько секунд ничего не говорила, а потом засмеялась.

– Ты что?– Нер невольно улыбнулся.

– Смешно,– ответила незнакомка.

– Что?

– Не знаю. Друг?– она ещё раз на него посмотрела.– А что в дверях-то стоишь? Холодно. Заходи.

Нер послушно закрыл дверь и стал разуваться в прихожей.

– Валерка, друг к тебе,– громко закричала девушка.– Пойдём, мы в спальне,–обратилась она к Неру.

– Подожди, разуюсь,– сказал он, глядя вслед абсолютно голой незнакомке, потому как полотенцем она прикрывала только переднюю часть тела.

Лунатик лежал в кровати, а голая девушка бегала вокруг неё, собирая разбросанную одежду. По запаху, который стоял в спальне, Нер понял, что они что-то курили. Увидев в дверях Нера, девушка неожиданно кинула на пол собранные вещи и со словами «все-таки не успела убраться» спряталась под одеяло.

– Привет,– Лунатик помахал Неру рукой. Нер ответил таким же жестом.– С чем пришёл?

– Мы ж договаривались. Я к тебе на пару дней.

– А…точно,– опомнился Валерка.

– У тебя тут дела, как я вижу,– Нер улыбнулся.– Видимо, погостить – не судьба.

– Дела?– Валерка удивленно посмотрел на друга. Нер кивнул в сторону спрятавшейся под одеялом девушки.

– А…Так это Оля. Да? Оля.– Олина голова показалась из-под одеяла.– Она уйдёт скоро.

– Ага,– подтвердила девушка.

– Иди к нам,– сказал Валерка.– Вон, сядь на край кровати там, где Олька. Она знаешь, как по рукам гадает. Ей богу, как цыганка. Всё тебе расскажет, всё.

Девушка хихикнула.

– Я лучше на кухне пока посижу,– спокойно ответил Нер.

– Он мне не верит?– жалобно спросила девушка и посмотрела на Лунатика.

– Ты ей не веришь?– переспросил Лунатик.

– Пойду я на кухню,– всё-таки решил Нер. И Оля кинула ему вслед тапок, так что тот попал уже в закрывшуюся дверь.

Где-то через час Оля, действительно, ушла. Одарила Нера прощальным взглядом, полным негодования, поцеловала Валерку в лоб и ушла.

– Ощущение, что в дурдом попал,– поделился своими впечатлениями Нер.– Что курили?

– Ничего,– ответил Лунатик. Нер знал, что он врёт, но это не имело никакого значения.

– Кто эта Оля?

Валерка пожал плечами.

– Короче вы вчера познакомились?

– Не совсем. Пару дней назад,– ответил приятель.– И ты знаешь, я наконец осознал, что прав был Дик,– неожиданно сменил тему разговора Валерка.– Мы ведь можем быть одновременно в разных эпохах, в разных точках земного шара. Причём именно одновременно, т.е. мы за раз проживаем сотни жизней. Вот сейчас я здесь, а другой я где-то в другом месте и в другом времени.

Нер покорно кивнул: катастрофически напоминал Лунатик Витьку. Может, потому он так быстро подружился с ним, как будто продолжил оборванную смертью дружбу с Витькой.

– А ещё ваза есть. Представляешь, такая ваза Клейна. У нее вроде горлышко с днищем соединено.Нет краёв, лица, изнанки. Не поймёшь, что внутри, что снаружи. Предполагают, что Вселенная такой же формы. Надо на неё посмотреть.

– В чём проблема?– пожал плечами Нер.– Залез в Интернет и делов-то, смотри, что хочешь. Ты опять не спал? Бессонница?– предположил Нер в связи с тем, что Валерка снова что-то вычитал.

Лунатик кивнул.

– Провериться уже пора. Голову, что ль, проверь,– посоветовал Нер.

– Да…– Валерка махнул рукой.– Проверял же год назад. Ничего не нашли.

– К невропатологу может?

– Да, ладно. Как-нибудь потом. Будешь пиво?– Валерка полез в холодильник и затем протянул Неру банку.– Голова страшно болит. Может, выпью и пройдёт?– усмехнулся он.

– Сомневаюсь.

Однако эту фразу Валерка пропустил мимо ушей.

– Сайты делать? Будешь у меня учиться?– спросил Лунатик и посмотрел на Нера вполне разумными глазами. Нера всегда поражало, что Валерка умел так легко перестраивать свой организм, и признаки лёгкого помешательства быстро растворялись в воздухе. А, может, помешательства вовсе и не было никогда и никогда не бывает? Может, это просто самая подходящая для него маска?

– И да, и нет. Я вроде сам во многом разобрался. Так кое-какие нюансы. Кое-что уточнить надо,– всё-таки ответил Нер.

– Ясно. Значит, сбежал из дома?– Валерка усмехнулся.– Довели тебя, товарищ, да? – он похлопал друга по плечу.

– Можно и так сказать. Не знаю. Да, сейчас вроде всё нормально. Поспокойней. Но мало ли. Знаешь? Что там у нее в голове? Думаю, надо отдохнуть пару дней.

– Может, оно и так. Только женщину надо выслушать. Просто выслушать. Без всякой помощи. Головой покивать. Они чудные. Им от этого легче.

– Вот поэтому я здесь. Не хочу я ничего слушать. А ты б сам себе нашёл и слушал бы хоть весь день. Счастье такое. Нереальное.

– Да, мой-то бред пострашнее их бреда будет. Против лома только лом. За Ваше здоровье!– и Валерка приподнял банку над столом.

Нер кивнул:

– И за Ваше!

– А голова страшно болит. Прямо раскалывается. Эх, веришь, жизнь бы отдал за крепкий хороший сон,– и Лунатик выкинул в мусорку уже пустую банку.

***

Алексей проводил Анжелу и вернулся в абсолютно пустую квартиру. Он опять делал что-то неправильно, делал что-то не так, и об этом он, разумеется, знал. Но по-другому жить он не умел. Иногда ему казалось, что в целом вся его жизнь – это круг, пресловутый замкнутый круг. Только в отличие от других, он никому не жаловался. То ли от того, что жаловаться было некому, то ли потому, что всё его устраивало. А ведь его и впрямь всё устраивало. Но общее ощущение неправильности не оставляло его в покое. С другой стороны, оно ему нисколько не мешало. Нельзя же быть полностью спокойным.

Ещё несколько дней Алексей планировал провести в компании Анжелы. Потом он, естественно, уедёт в Москву, когда закончатся праздничные дни и его месячный отпуск. И опять всё по-старому: работа, дом, сон… Может, он помирится с Кристиной. Он всерьёз подумывал помириться с ней, если, конечно, за это время она не нашла себе кого-нибудь получше, попорядочнее, чем он. Она была бы этого достоина. Неплохая женщина, иначе он бы не жил с ней последние полгода. И чёрт его дёрнул приехать сюда.

С другой стороны, мысль о скором возвращении обратно его пугала. Он не хотел в ту жизнь. Он устал от вечной несвободы. А ведь всю жизнь нужно что-то делать, всю жизнь отдавать окружающим долги. Сперва родителям, которые уверяют в том, что ты обязан им жизнью, будто ты просил их о таком подарке. Потом женщинам, с которыми ты спал или жил, а впрочем, с ними Алексей особо не церемонился. Семье брата, потому что чувствуешь ответственность за них, но это, конечно, частный случай. Своему начальству, потому что работу надо выполнять как минимум хорошо. Государству и даже соседям, чей покой громкой музыкой ты обязан не нарушать. По уши в долгах. Последние годы стало проще. Сознание притупляется, с мыслями становится легче бороться. Бунтовать смысла не имеет. Это прерогатива молодых. А впрочем, любой бунт обречён на провал. Фундамент не поменять, не разрушив. А разрушишь фундамент и рухнет всё. И ничего не останется. Миллиарды удивлённых лиц. И паника. Мы не умеем жить свободно.

Остаётся жить, как умеешь. Что-то неправильно, го по-другому просто не получится. Неправильный мир и люди неправильные. Откуда взяться другим? Неправильно никого не любить, неправильный способ борьбы со скукой. Тогда какой выход? Пригласить скуку на чай? Она и сама пришла. Она слишком бесцеремонна. Она даже не уходила, если быть честным. Правда, раньше Алексей этого не боялся. Он всегда думал, что её можно будет прогнать. Однажды он просто выставит скуку за дверь и начнёт менять всё, вернее меняться сам. Он напишет книгу, обязательно женится, у него будут дети. А в целом он станет похож на среднестатистического человека. Конечно, скука будет где-то рядом, она останется стоять за дверью. Но повседневные заботы: ссоры с женой, проблемы с детьми и даже приезды тёщи не дадут ему сжалиться над скукой и впустить её в свой дом.

Ничего не сбылось, ничего не получилось, он так и не выставил скуку за дверь, так и не смог измениться. Он сам виноват. Это его пугало и одновременно казалось больше неважным. Ещё несколько лет, а может, и десятилетий, и гонка закончится. По крайней мере, для него. А что потом? Да, это тоже неважно. Что-то другое, видимо.

Почему не получилось измениться? Может, желание меняться было слишком слабым. Хотя оно все-таки было. Наверно, проблема заключалась в другом. Всегда скучно. Неинтересно всегда. Даже женщин не считал он загадками, которые нужно разгадывать. Даже они не будили в нём любопытство, будили желание, но не любопытство. И начисто лишённый этого детской черты он всегда оставался абсолютно равнодушным ко всему происходящему. Ничто не задевало его на глубоком эмоциональном уровне. Всё проносилось мимо, и, даже покопавшись в своей памяти, он ничего бы там не обнаружил. Всё надоедало с колоссальной быстротой. И на каком-то бессознательном уровне он стремился разорвать все связи с прошлым и обновить свою жизнь в надежде, что обновление пробудит в нём любопытство. И только в последние годы он начал понимать, что пробудить то, чего нет, нельзя, хотя и продолжал по инерции сжигать мосты и менять, менять, менять всё вокруг себя, оставаясь при этом абсолютно статичным. Он будто хотел зацепиться за жизнь, оправдать жизнь и найти в ней хоть что-то заслуживающее внимание. Но ничего не вызывало в нём интереса, не говоря уже о восторге или негодовании. И это нельзя было объяснить тем, что он много знал. Он никогда не рвался за знаниями. Просто новое, ни разу до этого не виденное или не слышанное им, его не удивляло и почти всегда рождало в голове сухое «ну да».

Возможно, «неправильно» было где-то в начале, в самом начале что-то пошло не так.

Нужно было спать. Так просто: закрыть глаза и заснуть. А на самом деле: сложно, очень сложно. И хотя мыслей в голове уже не было, спать не получалось. Ничего не нужно ночи за окном. Она просто есть.

***

Аня сходила с ума. И главным было даже не то, что Нер решил погостить два дня у Лунатика, где вполне возможно его ждала другая девушка или он отправился к другой девушке, а совсем не к Лунатику. Нет, ревность здесь играла второстепенную роль. Главным было то, что он ушёл. Предпочёл своего друга, работу (да неважно, кого и что) ей. Ей показалось, нет, она была точно уверена, что он просто испугался или не захотел сказать вслух: «Всё».

Ему неинтересно, скучно, плохо…и он ушёл. Может, ещё надеясь, что всё изменится, но ведь ей от этого не легче. Аня сходила с ума, буквально, извела себя. И рыдая, уселась в коридоре. Ей было дико, необъяснимо плохо. И это её сумасшествие, хоть и напоминало какой-то театральный спектакль, являлось следствием неподдельных, настоящих эмоций, в которых она полностью утопала. Это даже нельзя было назвать истерикой. Никого рядом не было, не было зрителей, и она плакала исключительно для себя, только ради себя.

Она не могла успокоиться, потому что не хотела успокаиваться. Как маленький капризный ребёнок она продолжала рыдать, но не в надежде, что её утешат люди, а в надежде, что её услышит кто-то невидимый и всемогущий. Так она молилась Ему, потому что не знала других молитв.

Она сходила с ума, пока слёзы не прекратились сами. А потом, продолжая сидеть в коридоре, просто сопела, не желая думать ни о ком и ни о чём. Медленно легла на пол, и ей было всё равно, простудится она или нет. Инстинкт самосохранения на время притупился.

Кто-то опять звонил. И она с неохотой дотянулась до мобильного. Снова Денис. Он будто чувствовал, когда ей особенно плохо.

«Я сейчас же приду. Прямо сейчас. Слышишь, Аня?»– мальчик испугался её совсем неживого и такого незнакомого голоса.

Он, действительно, пришёл. Аня открыла ему входную дверь и села на пол.

«Что с тобой? Тебе плохо? Я сейчас принесу воды»,– и он побежал на кухню.

«Пей»,– скомандовал он, протягивая полный стакан. Аня покачала головой и отмахнулась. Тогда Денис вылил воду себе на руки и стал протирать её лицо. А потом, не справившись с собой, стал целовать её в щёки, в губы, в лоб. Вначале Аня хотела оттолкнуть его, но ей не хватило сил и желания это сделать. Он единственный, кто, как казалось ему и как показалось и ей, её любит. Она наконец-то решила в это поверить и ответила на его очередной поцелуй…

Она подумала, что это начало, и обрадовалась, одновременно застыдившись своей радости. Денис ещё долгое время гладил её по оголенным бёдрам и целовал в волосы, но на короткий миг они столкнулись глазами, и чем-то абсолютно другим повеяло от его взгляда. Теперь в его глазах не было прежнего восхищения. В них не было ничего.

– Я тебя заберу, не бойся Нера,– сказал Денис уже стоя в дверях. Он сказал это тем тоном, каким он никогда не разговаривал с ней, как будто они поменялись ролями, и Аня потеряла над ним свою былую власть.

Она машинально кивнула и закрыла дверь. А потом ей стало отвратительно мерзко, и она поспешила в ванную, где под душем стала смывать охватившее её с ног до головы неприятное ощущение.

Она почувствовала себя матерью, своей матерью. По крайней мере, она решила, что именно такие чувства должны быть знакомы её родительнице. Почувствовала себя скомканным листом бумаги. Минутная вера не оправдалась, а ведь он так смотрел, так искренне и преданно смотрел в её глаза. Рано или поздно она должна была ему поверить.

Может, она никогда ничего не понимала? Может, она зря так сильно презирала свою мать? Они смотрели на неё, а она им верила. Она просто ошибалась, часто ошибалась. Но разве она виновата в том, что способна верить?

Ей нужно вернуться домой. И всегда нужно было. Мама должна скучать по ней. Маме просто стыдно. Она не знает, как попросить прощения, а просить прощения не надо. Сейчас Аня её простила. Она просто была глупой и маленькой, а теперь всё поняла. И она не сможет быть с Нером. Теперь она никогда не сможет быть с ним. Она его предала. И хотя ей было стыдно, она прекрасно знала, что хотела его предать.

Сумасшествие продолжалось. Со стороны она показалась бы безумной, хотя сама не понимала этого. В какой-то панике бегала она по квартире. Она решила именно сегодня и именно сейчас изменить всё… полностью. Она сейчас пойдёт к матери, не медля ни единой секунды. Ей просто дико хотелось, всегда хотелось сказать кому-то: «Мама».

Она выбежала на улицу: растрёпанная и с расстегнутой курткой. Прохожие обходили её стороной, принимая за наркоманку или душевнобольную. А она шла и улыбалась. Потому что она шла домой.

***

«Не смогу. Уезжаю завтра вечером»,– ответил Алексей на очередное приглашение Семёна Андреевича провести в кругу его семьи Рождество. Этот телефонный звонок отвлёк Алексея от приготовления обеда. Он готовил что-то очень вкусное. Алексей умел готовить, хорошо готовить, научился. Ему даже нравилось это.

С утра звонил ещё и Игорь, у которого Вихров оставил собаку. С Игорем они давно работали вместе. Нельзя сказать что дружили, но отношения и впрямь были хорошими. Хотя, как можно испортить отношения с таким человеком, как Игорь, Алексей не мог себе представить. Звонил с какой-то абсолютно странной просьбой. Зачем делать так, как решил Игорь, Алексей не понимал. Но после долгого разговора, всё-таки согласился с коллегой.

Суть дела заключалась в следующем: пару месяцев назад, где-то в конце августа их журнал решил провести конкурс. Собственно говоря, сам Алексей с этим никак не был связан, за это не отвечал, отношения к этому никакого не имел. А Игорь как раз являлся одним из членов жюри. Итоги конкурса были наконец-то подведены. Игоря они не слишком устраивали. Просто ему понравились рисунки художницы, которая призовое место не заняла. И Игорь, хорошо разбиравшийся в данном виде искусства, с чем Вихров даже не собирался спорить, решил во чтобы то ни стало «заполучить» приглянувшуюся талантливую личность для одного своего творческого проекта. По счастливой случайности потенциальный работник жил как раз в том городе, где проводил свой отпуск Вихров. И дав точные координаты местоположения художницы, Игорь попросил Алексея оповестить ее о таком повороте событий лично.

Энтузиазм Игоря можно было объяснить и тем, что он по натуре своей любил «устраивать» чужие судьбы, и тем, что рисунки и впрямь были сделаны талантливой рукой. Нюх на талант у Игоря, что греха таить, присутствовал. С другой стороны, Алексей не мог понять, зачем ему куда-то идти, если можно оповестить человека либо по телефону, либо по почте: простой или электронной. Но его коллега считал, что творческая личность – натура непредсказуемая, и обида за неполученное призовое место способна отразиться на ее поведении, потому личная беседа казалась Игорю просто необходимой. Тем более Алексей умел очаровывать женщин с первого взгляда.

Вихров немного подумал и… согласился. В конце концов, он любил ходить по гостям, тем более к девушкам. Главное: успеть собрать вещи, занести знакомому ключи от квартиры, деньги за проживание он уже отдал, немного прибраться… В общем, очередной поход в гости Алексей отложил до завтра.

Он совсем забыл, что Анжела – дочь Семёна Андреевича, и потому прибежавшая вечером Анжела его сильно удивила.

– Ты уезжаешь? – она буквально влетела в квартиру, так что Алексей сперва не понял, зачем она к нему пришла.

– Да, завтра, – в знак согласия кивнул он.

Она стояла в коридоре: красивая и злая, и Алексей почти невольно улыбнулся.

– Это нормально?– спросила она.

– Что именно?

– ТЫ даже ничего не сказал о том, что завтра уедешь, – девушка срывалась на крик.

– А ты не спрашивала. Я не думал, что тебе это интересно,– мужчина говорил абсолютно спокойно, хотя тоже начинал злиться.

– Ты сумасшедший? У нас же отношения. Я что не должна знать?

– Какие отношения?– она всё-таки смешила его больше, чем злила.– Ты умная взрослая девочка, должна всё прекрасно понимать.

– Что?– продолжала кричать Анжела.

– Будешь чай?– спросил он неожиданно. – Или, может, поужинаешь со мной?

Анжела растерялась. Она замолчала и удивлённо посмотрела на стоявшего перед ней высокого статного мужчину.

– Издеваешься?

– Не знаю, я просто захотел перекусить,– честно ответил Алексей.

– Ты уезжаешь завтра?– переспросила она зачем-то. Он снова кивнул.– Да что ты о себе возомнил? Я что тебе девка дворовая? Да ты знаешь, сколько мужчин вокруг меня вьется? Да ты никогда, слышишь, никогда, не найдёшь себе лучше меня. Не тот возраст.

Она не обидела Алексея. Ему опять стало смешно. Кричала она громко, вела себя нагло. Темпераментная девица, в чём, собственно, он и не сомневался. Умеет быть милой, хорошо претворяется, но агрессии и боевого напора всё же не скрыть. Жалко, нет эмоций, только энергия и всё. А так пустая. Алексей почему-то не чувствовал себя участником происходящего, а смотрел на Анжелу будто со стороны, ощущал себя третьим лишним, словно все слова, адресованные ему, были адресованы кому-то другому.

Устав её слушать, он просто пошёл в комнату, где до этого упаковывал вещи. Анжела последовала за ним, продолжая доказывать своё превосходство над другими женщинами, и в какой-то момент она решила наградить Алексея пощёчиной, но он схватил её руку до того, как она достигла его щеки.

– Отпусти больно,– приказным тоном сказала девушка, после чего он лишь сильнее сжал её руку. И только когда она начала плакать, Алексей опомнился.

– Больной. Совсем больной,– сказала она.

С каждой минутой Алексей злился всё сильнее. И не выдержал, когда она пнула лежавший на полу чемодан. Он резко подошёл, даже подбежал к ней, очень крепко сжал её подбородок, а затем посадил её на диван:

– Тебе что надо? Что ты пришла? Что я остаться ради тебя здесь должен или тебя с собой взять? Ты что совсем дура? Вроде нет. Тогда что ты не понимаешь? Мне захотелось с девушкой молодой и красивой погулять, тебе – с взрослым дядей, чтоб перед подружками похвастаться. Ещё тебе что нужно? Ты что решила: «Раз-два, дядя взрослый, я молодая, красивая, он влюбится и увезёт меня из этой дыры»? Да, знаешь, есть намного лучше, чем ты. Красивее, ярче, эффектнее. Лучше тебя даже твоя мать была в молодости,– на этой фразе Алексей резко осекся.

Он посмотрел на Анжелу, которая вопросительно посмотрела на него.

– У тебя было что-то с моей…– начала спрашивать она, но Алексей ее прервал:

– Не твое дело…Завтра я уезжаю. Мы друг другом попользовались, и хватит, – Вихров начал говорить спокойно и тихо. – И истерик за великую любовь или отношения устраивать не надо. Я нужен тебе так же, как ты мне. Пожалуйста, иди домой. Искренне верю, что какого-нибудь местного паренька ты очаруешь быстро. Иди.

Анжела не двигалась с места. В комнате повисла гробовая тишина. Только через пару минут девушка резко встала.

– Старый козел,– крикнула она, громко хлопнув входной дверью.

Но вот и всё…долгов перед людьми в этом городе больше не было. И Алексей облегчённо вздохнул.

***

Бабушка Вики обещала приехать на Рождество, так что Марине нужно было последить за своей младшей сестрой всего один день. Вика звонила маме, а потом передала трубку Марине. «Спасибо», – сказала Наташа, но в ответ услышала только телефонные гудки.

– Видишь, всё хорошо, – констатировала Марина, продолжая готовить обед. – С родителями всё нормально. Бабушка за тобой приедет. Вместе с ней сходите в больницу.

Вика согласно кивнула.

– А может, сходим с тобой сегодня?

– Нет. Потерпи один день и с бабушкой к родителям. Так лучше. Если вас туда пустят, не знаю, как там у них по правилам…– Марина пробормотала последнюю фразу себе под нос.

– А я хочу с тобой. Папа был бы рад тебя видеть,– и хитрая девочка внимательно посмотрела на свою сестру.

Но Марина отрицательно покачала головой:

– Лучше помоги мне приготовить салат оливье. Умеешь?

– Не знаю, – девочка пожала плечами. – Никогда раньше его не готовила.

– Как раз научишься,– решила Марина. – Будешь помогать?

– Все равно делать нечего,– согласилась Вика.

– Хочешь, мультики включи,– сказала Марина, кивая в сторону стоявшего на кухне телевизора.

– Я их почти не смотрю, – ответила девочка, очищая вареные яйца от скорлупы.

– А что смотришь?

– Да так. Обычно ничего. Мама примерно того же мнения о телевизоре, что и ты. Ну, помнишь, ты ночью говорила, что там одну гадость показывают.

– Да. У меня даже есть знакомые, кстати, их довольно много, которые телевизор уже лет пять не включали, а все новости из Интернета узнают. Хотя, какая разница.

Наконец наступила настоящая зима. Так странно. Всего за одну ночь выпало много-много чистого белого снега. И совершенно другим стал город, день назад утопавший в сером грязном цвете.

На улице и впрямь было красиво. Холодно, несомненно, но красиво. И хотелось, чтобы все оставшиеся зимнее дни были похожи на этот.

В городе всё равно было много людей. И хотя какая-то безмятежность продолжала кружить над городом, люди были такими же суетливыми, как и в будничные дни и так же лихорадочно куда-то спешили. Складывалось впечатление, что если кто-то из них неожиданно умрёт, тело по инерции продолжит свой путь и только через пару минут упадёт и перестанет двигаться.

Люди спешили, порой толкались, что-то громко обсуждали, смеялись. Люди были повсюду. И от их изобилия начинала кружиться голова. Хотелось найти хотя бы один уголок в этом небольшом городе, где не было бы людей. Но казалось, что они заполнили собой всё пространство.

Небо было бледно-голубого цвета, такого неестественного бледно-голубого цвета, будто его вовсе и не было, будто оно было кем-то нарисовано, да и не только оно, а всё вокруг было словно нарисованным. И если бы движение можно было остановить, если бы можно было заставить всех и вся замереть на время, этот город бы умер. И надоевшая суета прекратила бы отвлекать от той красоты, что царила вокруг.

Десятки голосов сливались и рождали лишь общее ощущение шума. Десятки тел проходили мимо, и из них складывалась толпа. Все они были далёкими и чужими. Просто незнакомыми, просто прохожими. И каждому из них было неважно, куда и зачем бежит другой. Всё неважно. Даже если знакомый идёт в толпе, это тоже неважно. Поздороваться, спросить: «Как дела?» и опять куда-то. Этот знакомый не нужен. Совсем не нужен. Его так же нарисовали, как небо над головой, как землю под ногами, как и других людей, как и тебя, в конце концов. Он такой же плод чьего-то воображения, как и ты. Может, и мысли выглядят как люди: рождаются в голове, раздражают друг друга, женятся, дружат, разводятся, воюют, умирают и даже не знают, что они всего лишь чьи-то мысли, а их обладатель даже не догадывается, что его мысли выглядят так.

Весь вопрос в том, может ли, мысль, одна единственная мысль достучаться до своего создателя? И если да, то как?

Вика уговорила Марину поиграть в снежки. Хотя её и не нужно было уговаривать. Последние несколько дней она хотела окунуться в детство, почувствовать себя беззаботным маленьким человечком. Не для того чтобы абстрагироваться от проблем. По сути, никаких проблем не было. Ей просто хотелось довериться, притупить излишнюю бдительность. Стать не слабой, а просто беззащитно наивной.

Взрослый мир катастрофически надоел своей гиперреальностью, в которой исключалась возможность любого, даже самого маленького, самого незначительного чуда. Раздражал своей фальшивостью и даже ужасал ею. А детский мир другой – честный мир. А оттого ещё более жестокий, чем взрослый. Но, по крайней мере, в нём маски ненужны, их всё равно никто не носит.

Было довольно весело. Снег белый…красивый. Всё было в снегу: шапки, перчатки, джинсы. И какое-то непонятное счастье охватило сестер с ног до головы. Наверно, иногда полезно играть… пусть даже в снежки. Они промокли, стало совсем холодно, и пришлось возвращаться домой.

Дверь в подъезд была открыта настежь. Интересно, зачем устанавливать кодовую дверь и не закрывать её. В подъезде, как всегда, воняло сигаретами. В голове почти автоматически возникал план по убийству ненавистных соседей, хотя совсем не хотелось омрачать такими мыслями вполне сносный день. Уставшие они медленно поднимались по лестнице.

На них буквально налетела спускавшаяся сверху незнакомая девушка. Она чуть не сбила с ног Вику. И Марина уже хотела сделать девушке замечание по этому поводу, однако, столкнувшись с незнакомкой взглядами, она решила промолчать. Волосы неестественно иссиня-чёрного цвета плохо сочетались с розоватой кожей девушки. Она была ниже Марины почти на полголовы. Одетая крайне неряшливо, так что нельзя было толком разобрать, каким образом она перевязала шарф, девушка посмотрела на Марину такими большими миндалевидными чёрными глазами, что ей почему-то стало стыдно, и они обе практически одновременно отвели взгляды в сторону. Незнакомке тоже стало неловко, она тихо сказала Вике: «Извини» и побежала к выходу.

– Кто это?– спросила девочка.

– Понятия не имею,– Марина растерялась.– Никогда её раньше не видела.

– Странная тётя. По руке меня стукнула. Больно.

Марина кивнула.

– Ничего страшного. Пройдёт. А она и впрямь какая-то …чудная,– заключила девушка, когда они уже подошли к входной двери. Ключи в сумке потерялись в сотый раз, опять искала долго.

– Здравствуйте, здравствуйте,– из двери квартиры, что располагалась напротив, выглянула соседка. Старая сплетница. Марина её не любила.

– Как праздники? Вижу, Вы всё с девочкой какой-то ходите.

Марина кивнула, проклиная сумку, в которой опять не могла найти ключи.

– Чем-то Вы похожи,– морщинистая худая бабушка, слегка прищурившись, посмотрела на Вику.

– Сестра моя,– всё-таки сказала Марина, осознав, что в противном случае Лидия Михайловна, так звали соседку, от них не отстанет.

– Сестра. А я-то думаю, неужто дочь,– захрипела старушка, точнее, засмеялась, в чём Марина особой разницы не видела.

– Что ж я, по-вашему, дочь купила? Не было, не было, а тут сходила в магазин и купила?– девушка с недоумением посмотрела на соседку.

– Да кто Вас знает? Может, Вы, как эта сверху. Родила, а потом воля-вольная. Где дочь была, где шаталась, где жила?– Марина ничего не понимала и смотрела на бабушку как на душевнобольную.– Видели, небось, её-то?

– Кого? – ключ, видимо, играл с девушкой в прятки.

– Да, девицу её. Это ж дочка приходила. А я на балкон вышла, думаю, что люди делают, надо посмотреть.

– Зря вы так, – перебила её Марина. – Простудитесь ещё и умрёте. Не хочется, чтобы люди в этом виноваты были.

– Да я ж платок одела шерстяной. Тёплый. Так вот…и вижу я: идёт деваха-то и прямо к нашему подъезду, – пространственных Марининых намёков, касающихся нежелания её слушать, старушка не поняла или не захотела понять. – А у нас, сами знаете, закрывать дверь не любят. Эти со второго этажа вечно открывают, им, видите ли, чем-то пахнет. И ходят всякие алкаши да наркоманы. Ими-то и пахнет. Думаю, тоже, что ль такая идёт. А глянь, присмотрелась, и кто бы мог подумать? Это ж, не помню, как звали-то её: Таня или Аня… Таня, кажется. Лицо её знакомое больно, – Марина в лишний раз поразилась остроте зрения своей соседки и с грустью вспомнила о своих «минус трех».– Значит, пришла. Пять или шесть лет её не видела. Задира была, противная девочка, противная. Грубая такая. Ушла к какому-то хахалю. А тут пришла, небось, деньги клянчить. Такая же, видать, как мать своя стала. Верка-то. Ой, блядюхи они две. Вылетела злая. Видать, не дали денег,– старушка злорадно улыбнулась.

Ключи оказались в кармане, и хотя Марина нашла их минуту назад, поражённая и возмущённая она всё-таки дослушала соседку.

– Зачем Вы это рассказываете?– спросила она.

– Как же ж? – удивилась старушка.

– Вам не всё равно, кто к кому приходил, зачем? Не ваша же дочь, радуйтесь.– Старушка продолжала смотреть на Марину, выпучив глаза. – И вообще я бы на вашем месте такие вещи говорить при маленькой девочке постыдилась бы. А прежде чем наблюдать за другими, последите за собой.

Марина со злостью открыла дверь, и пропустила вперёд Вику.

– Грубиянка, – сказала старуха, наконец обретшая потерянный дар речи.

– И Вас с наступающим Рождеством,– ответила Марина и захлопнула дверь. Да, дед алкаш лучше. Он, по крайней мере, ничего ни о ком не говорит.

– Как же меня раздражают люди, – разуваясь, посетовала Марина.

– Вредная старушка… На Бабу-Ягу похожа, – согласилась Вика.

– Точно, – Марина кивнула. – И нос такой же горбатый. Вот зачем она это рассказывать стала? Прямо, вывела из себя. Брр…

Сестра пожала плечами.

– Вечно все лезут, куда не надо. Фу, люди. Было хорошее настроение, прямо испортила, – и хотя Вика молчала, Марине казалось, что она её понимает.– Пришла эта девушка, ушла. Какое кому дело? И, как я поняла из монолога Лидии Михайловны, девушка вполне нормальная: потому как не сбежать от такой матери, как её, – грех; да и есть за что некоторым людям грубить. Меньше совать нос в чужие дела надо. Кошмар.

– Ты смешная,– Вика с улыбкой посмотрела на сестру.

***

Сумасшедший день. Надо везде успеть. Не опоздать бы на обеденную электричку. С неохотой он встал рано утром, улыбнулся своему сонному отражению. Умылся. Ещё раз посмотрел на себя. Вроде лучше. А впрочем, он и сам в сотый раз удивился тому, как молодо он выглядит. И даже заподозрил себя в том, что как-то невзначай он продал дьяволу душу. А может, кто-то продал её за него?

Какие-то глупости лезли в голову. А ещё он сам себя поздравил с Рождеством. Так и сказал отражению: «Поздравляю тебя». И на этой радостной ноте отправился завтракать.

И зачем он пойдёт сегодня к незнакомому человеку, он не понимал, да и не хотел идти. Неправильно как-то мешать людям. Может, занята художница сегодня? Может, ее вообще нет дома? Привычный набор живущих в его голове вопросов. Собственно говоря, ответы на эти вопросы его мало волновали. Пойдёт и пойдет. Сделает Игорю приятное. Только бы никуда не опоздать.

Всё в снегу… красиво. Даже лёгкая метель. Город Вихрову не нравился, как и много лет назад, вкусы не меняются. Обычный провинциальный городишко, где наверно, все знают всё друг о друге. Но сегодня даже он был готов признать, что благодаря чистому белому снегу город заметно похорошел. Хотя ему было абсолютно всё равно: люди вокруг или не люди, мир или не мир, снег или не снег. Даже если бы всё исчезло, он вряд ли бы это заметил, и сам себя корил за такое ничем необоснованное равнодушие.

Со стороны он напоминал человека, полностью погружённого в свои мысли, такого серьёзного, взрослого человека, который, возможно, думал о своей работе, о делах или о своей семье. И, наверное, он бы жутко разочаровал случайных прохожих, бросавших на него короткие взгляды, тем, что на самом деле творилось в его голове. А в голове его было абсолютно пусто, и ни о чём он не думал. Ни о чём и ни о ком. Шёл себе спокойным быстрым шагом, куда ему сказали идти, смотрел порой на таблички-адреса, дабы ориентироваться в пространстве и не думал. И даже не удивлялся полному отсутствию всяких дум. Для приличия надо было бы поностальгировать, вспомнить годы молодые, проведённые в этом городе, окунуться в прошлое. Но у него, как ни странно, город детства подобной грусти не вызывал. И шёл он себе спокойно, шёл и шёл.

Прохожие, дома, деревья проносились с колоссальной скоростью и исчезали так быстро, что при всём желании не смогли бы оставить хотя бы обрывочное воспоминание о себе. Наконец он подошёл к той самой кирпичной пятиэтажной хрущёвке, в которой жил некто, кто был крайне нужен Игорю. «Кодовые двери»,– недовольно подумал Вихров. Причём две из них были закрыты, а две открыты. Как в сказке: повезёт/не повезёт. И никого вокруг. С минуту подумав, он пошёл во второй подъезд, где по наскоро проведённым в голове математическим расчётам должна была находиться нужная квартира.

Не было даже двенадцати, практически утро. И хотя Марина встала раньше обычного, успела умыться и позавтракать, будить Вику она не хотела. Она не знала, когда за девочкой должна прийти бабушка. Нельзя сказать, что Марина сильно расстроилась из-за скорого расставания с сестрой. Но девочка неплохая, и на неё чем-то похожа. Если захочет прийти к ней в гости, Марина, разумеется, не будет против. В целом, Вика отвлекла её на некоторое время. От чего отвлекла? Непонятно, но факт оставался фактом – знакомству с младшей сестрой девушка была рада.

В дверь позвонили. «Так рано?»,– удивилась Марина. Не посмотрев в глазок, она открыла дверь.

– Здравствуйте, Вы…?– абсолютно незнакомый высокий мужчина в красивом длинном чёрном пальто назвал полное имя девушки, включая ее отчество и фамилию.

– Да, это я,– слегка настороженно ответила она. Выглядела Марина забавно: сонная, в синем свитере и старых джинсах с распущенными кудрявыми волосами, которые с утра она еле-еле расчесала. В руке девушка держала кружку с недопитым чаем.– А Вы кто такой?

– Меня попросили к Вам зайти. Я…

– Да зачем тебе к ней?– перебила его курящая на лестничной площадки соседка с четвёртого этажа. Та самая Верка, к которой вчера приходила дочь. Алексей посмотрел на нее: поддатая женщина лет 45-50 в потрепанном домашнем халатике. Полная, вернее, какая-то оплывшая, она курила отвратительно вонючие сигареты. – Пойдём ко мне,– она ему подмигнула, и Алексей звонко рассмеялся.– Ну, зачем тебе эта худая?– кивнула она в сторону Марины.– Что ты там у неё найдёшь?

– Фу,– недовольно фыркнула девушка.– Где вы эти сигареты берёте?– она со злостью посмотрела на нетрезвую соседку.– Невозможный запах. Заходите скорее,– сказала она незнакомцу и быстро захлопнула за ним дверь.

Обычная квартира. Потолок, стены, пол. Всё на месте.

– Можете не разуваться,– остановила Марина Алексея.– Всё равно буду мыть полы.

Она пошла на кухню, и он последовала за ней.

– Будете чай?– спросила она Алексея. Тот отрицательно покачал головой.– Уверены?–мужчина кивнул.– Вика ещё спит. Почему Вы приехали вместо бабушки? Вы что ли брат Наташи?– она внимательно оглядела сидящего мужчину.

–Что?– он удивлённо посмотрел на Марину и стал расстёгивать пальто, потому что в квартире было жарко.

– Вы за Викой?– уточнила девушка.

– Нет. Я… за Вами,– он неловко улыбнулся.

– Смерть?– первое, что пришло Марине в голову.

– А что похож?– она ставила его в тупик своими вопросами.

Марина пожала плечами:

– Не знаю, может, и похож. Если бы я знала, как смерть выглядит, я бы уже тут не была. Так кто Вы такой, если Вы не за моей сестрой? Да и зачем Вы ко мне?– впустила в квартиру непонятно кого, хотя ее это не пугало.

Он стал объяснять слегка несвязно, сумбурно, но суть своего визита передал, параллельно наблюдая за реакцией собеседницы. А собеседница никак не реагировала. Стояла напротив него с допитой кружкой чая. Лицо вообще никаких эмоций не выражало. А впрочем, девушка была приятная, только очень грустная. Она молчала, но от неё исходило что-то сильное, что порой называют энергетикой. Очень сильная энергетика, но тоскливая. С ней было немного неуютно.

– Сколько вам лет?– Марина неожиданно прервала монолог Алексея.

– Сорок пять, – удивленно ответил тот.

–Так и подумала, что вам за сорок. Вы выглядите довольно молодо, но вас выдают руки… – пояснила она, и Алексей посмотрел на свои морщинистые кисти. – Впрочем, вы, наверно, на Сен-Жермена похожи…

Он абсолютно не понял, к чему она сообщила ему об этом и удивлённо посмотрел на девушку:

– А Вы знаете кто такой граф Сен-Жермен?

– А что я, по-вашему, дура?– спокойно спросила она.

– А я, по-вашему, знаю эликсир бессмертия?– ответил он вопросом на вопрос.

– Это, в любом случае, плохо.

– Что?– опять не понял девушку собеседник.

– Бессмертие.

– Почему?– он продолжал, не отрываясь смотреть на незнакомку.

– А Вы хотели бы жить вечно?– зачем Марина всё это говорила, она и сама не знала, ей просто захотелось говорить именно так.

– Нет,– практически сразу ответил собеседник.– Но я не все люди. Люди веками искали способ продлить жизнь… до бесконечности. Значит, кому-то это нужно.

Марина равнодушно кивнула:

– Да, только глупо как-то убивать последнюю надежду.

– Надежду на что? – поинтересовался он.

– На что-то другое,– предположила она. – Хотя какая разница. Вы знаете, я никуда никакие работы не отправляла. Я вообще в конкурсах участия не принимала. Никогда.

Алексей растерялся:

– А Вы рисуете?– спросил он. Она кивнула и поставила кружку в раковину.

– Может, это сделал кто-то за Вас? – предположил мужчина.

– Возможно, – она пожала плечами. «Это ненормально, Алла»,– подумала Марина. Хотя может, и не Алла. Покойная мама могла так сделать, и даже Мишка мог, он как-то угрожал ей чем-то подобным. Она разозлилась на этого кого-то, хотя внешне продолжала оставаться абсолютно безмятежной.

– И что?– Алексей так и не понял, понравилась ли Марине та новость, с которой он к ней пришёл.

– Вы о чём?

– Как Вам моё предложение? – уточнил он.

– Да никак, – ответила девушка.

– То есть?

– Ничего делать я не буду и ехать никуда не буду, – пояснила она.

– Почему?

– А я не хочу,– честно ответила Марина.

– Может, передумаете?

– Я? Нет.

– На всякий случай оставлю свою визитку,– он как-то почувствовал, что уговаривать эту девушку абсолютно бессмысленно.

– Не надо. Я не передумаю, – впервые за время их беседы Марина улыбнулась такой красивой улыбкой, что собеседник невольно улыбнулся в ответ.

– Точно? – всё же переспросил он, и она покорно кивнула.

– Творческих успехов,– сказал он уже в коридоре.

– Спасибо. И Вам. Надеюсь, соседка уже ушла к себе.

Он усмехнулся.

– Да, Вы не волнуйтесь. Я к ней не пойду в любом случае.

– Да мне, если честно, всё равно. Можете идти. Просто от запаха её сигарет уже тошнит,– пояснила Марина.

– Жаловаться не пробовали? – спросил Алексей.

–Кому? – девушка усмехнулась. – За это не сажают.

– А говорить с ней не пробовали?

– Вы шутите? Вы её видели? Вы думаете, её волнует чужое мнение? – Марина удивлённо посмотрела на мужчину.

Он пожал плечами:

– Кто знает. Может, она всю жизнь хотела стать писательницей и по ночам читает книги.

– Благим матом она орёт по ночам,– перебила его Марина.

Мужчина засмеялся и попрощался с девушкой…

Он оглянулся, посмотрел на дверь подъезда, которую только что захлопнул. Время… не хватало времени, нужно было торопиться.

Всё проносится, проносится мимо. Приятно пить чай в электричке и наблюдать, как плавно, легко, неторопливо падает снег. Жалко, что весной он растает, сколько бы его не выпало за долгую зиму.

***

Эти глаза она запомнила на всю жизнь, потому что они были отвратительными. Нет, она даже предположить не могла, не могла себе представить, что её мать до сих пор живёт с существом, имя которого она не помнила. Ей стало страшно, так дико, так безумно страшно, что первые несколько секунд она не знала, что делать. Это была паника, безмолвная, парализующая всё тело паника. И тот её порыв, тот энтузиазм, с которым она шла по зимним улицам, вдруг растворился в воздухе, оставив на память о себе лишь риторический вопрос: «Что я тут делаю?».

Бежать… стремительно прочь. Нужно было отдышаться, нужно было застыть на несколько секунд, а затем продолжить это бегство…

«Буду о тебе заботиться». Достаточно крепко обнять, когда текут слёзы, когда никого нет, когда холодно и страшно. Водить по волосам рукой. И ни-че-го не говорить. Не успокаивать словами. Просто спрятать от мира. Хорошо бы, если бы у людей были видимые ангелы-хранители. Можно было б положить голову им на ноги, закрыть глаза и слушать их красивые песни без слов, потому что слова не нужны. Они бы разговаривали музыкой. А потом танцевали. Обязательно танцевали. Так же плавно и легко, как танцуют чистые белые снежинки.

Погостив у Лунатика, Нер вернулся домой. Купил торт, вкусный шоколадный торт. Открыл холодильник. Чем-то пахло. Мясо, которое не положили в морозилку почему-то протухло. Она бы обязательно улыбнулась, она была права.

Нер выкинул кусок мяса в мусорное ведро. Несколько раз громко позвал Аню, но никто не отозвался. «Где Аня? Может, гуляет»,– решил он.

Девушка заснула в кресле, в спальне прямо у окна. Раньше кресло стояло в другом месте, но она зачем-то его передвинула. Нер почти на цыпочках подошел к ней, он хотел аккуратно её разбудить. Но когда увидел на подоконнике пустой пузырёк, он понял, что Аня не спит. Ему показалось, что он нащупал пульс, правда, очень слабый.

– Не волнуйтесь, молодой человек. Что случилось?

– Я же говорю: выпила все таблетки снотворного, – повторил он.

– А сколько именно?

– Откуда я знаю, сколько их было, – если бы можно было просунуть руку в телефонную трубку и задушить собеседницу, он бы сделал это незамедлительно.

– Пульс есть?

– Говорю же: да, но слабый.

– А сколько лет?

– Кому?

– Девушке?

– Какая разница?– возмутился Нер. – Восемнадцать.

– Ждите, скоро приедем.

«Скоро…», – подумал он. Сел на корточки напротив кресла, в котором лежала Аня. Ещё раз на неё посмотрел. Нет, она абсолютно точно спала. Тихо, мирно спала. Он встал, резким ударом разбил зеркало, которое раньше висело в прихожей. От безысходности Саша упал на колени. Как давно он не молился Богу.

P.s. «Ну, спасите меня, спасите меня, пожалуйста; украдите меня, заберите меня с собой. Мне на этой планете чужой скитаться вечно, а так хочется мне поскорее вернуться домой.

Яркий свет за окном, дни я снова считаю закатами. В ожиданье Луны я готова не спать хоть всю ночь. Этот город не мой, где надежды, как боги распятые, не способны ничем, даже взглядом последним помочь.

Тени снова бегут, и в толпе все миры растворяются. Не готовые жить, мы боимся бессмыслицы сна. Я хочу всё забыть, и я верю, что память стирается, потому что она там мне точно не будет нужна.

Сколько можно идти и куда? Почему мы скитаемся? Я не выйду во двор, я застыну у самой двери…Белый снег… Так красиво, но мне ничего здесь не нравится, и я крикну Вам вслед, громко крикну тебе: «Забери!»

Здесь приют не найти, потому что приют ищут нищие, погорельцы, пришедшие с дальней земли, но а мы? Кто же мы? Неужели мы те сумасшедшие, что ни людям, ни Богу давно не нужны?

Ну, спаси же меня, спаси же меня, пожалуйста, помани меня белой, как чистая простынь, рукой. Мне на этой планете чужой скитаться вечно, а так хочется мне наконец-то вернуться домой».(Аня Без роду и племени).

В оформлении обложки использована бесплатная фотография с https://www.canva.com/

Оглавление

I

II

III