Воскресные дети [Эмиль Ришатович Сагитов] (fb2) читать онлайн

1

Странное дело – человеческая память. Мы можем ничего не помнить о наших первых годах жизни, а вместе с тем кто-то способен воспроизвести с поразительной точностью мимолётные отрывки, играющие определяющую роль. Событий в детстве Димы Платонова достаточно, но первое запомнившееся впечатление было негативным. Он, ещё совсем маленький, сидит на руках у матери. В квартире родные судорожно собираются и ожидают машину. Дима не понимает происходящего, но ему кажется, что суматоха как-то связана с ним. А дальше – машина скорой помощи, больница и большое количество врачей вокруг него. После того, как мальчика выписали, он ещё долгое время не ходил в детский сад, а дошкольное образование мама, Анна Сергеевна, полностью взяла на себя: все детские годы она ни на секунду не отступала от него, контролируя каждый шаг.

У Димы сформировался слабый иммунитет. В детстве он пережил не только бронхиальную астму. Болел ребёнок часто, чуть ли не каждые два-три месяца, пропускал много занятий. Анна Сергеевна усиленно помогала ему восполнять пробелы в знаниях, пока была способна. Но запомнилось больше всего Диме то, как бабушка, иногда остававшаяся с ним, много читала ему сказки вслух, когда сын температурил, а потом он любил домысливать тот момент, на котором они остановились, как бы продолжая сочинять историю. Эти мгновения детства были как луч света в бесконечных опасениях окружающих родственников за его здоровье.

2

Дима рос робким мальчиком. Сказывалось давление отца – небезызвестного доктора наук, профессора в области физики, добившегося некоторых высот в карьере. Александр Александрович требовал от него, во-первых, полного ему соответствия в учёбе – отец имел золотую медаль и красный диплом, а во-вторых, мечтал о том, чтобы Дима продолжил преподавательское и научное дело, при каждом удобном случае напоминая ему об этом. Дима только-только учился ходить, а он уже любил повторять: «Растёт наследник!». Он даже не представлял, как сильно подавлял сына тем, что определил его судьбу уже с пелёнок: мальчик в подростковом возрасте боялся сказать отцу лишнего или показать слабость, поскольку в любом разговоре его высказанные мысли терпели сокрушительное поражение. Он сформировался замкнутым и молчаливым мальчиком. Дима настолько ощущал тяжёлый авторитет родителя, что в таких разговорах навсегда уяснил себе, что «лучше промолчать», чем сказать лишнего, или ввязываться в разговор там, где его мнение не требуется.

В непростые периоды мальчика спасали книги (но вовсе не по физике). Вот уж кто выслушает все его мысли и не станет перебивать или спорить! Когда (приблизительно в классе восьмом) Дмитрий отчаянно искал себя и своё место в жизни, настоящий интерес у него пробудился единственно к чтению. В школе учителя не раз отмечали, как он старается на уроках литературы, а к физике, даже несмотря на одни пятёрки, был холоден, но отец и слышать об этом не хотел. Книги тайно поглощались им вечерами в свободное от учёбы время. Любознательность проявлялась к произведениям в духе романтизма и неоромантизма: к девятому классу он от корки до корки знал Толкина и многое другое. И чем старше был мальчик, тем серьёзнее становилось общение с авторами, хотя душа в действительности принадлежала книгам, сформировавшим его романтическое мировосприятие. Нравилась и поэзия, где конкретных предпочтений не существовало. Он с охотой учил наизусть, мечтал написать что-то своё. Много пробовал, разочаровывался, бросал и брался заново. Отец, однажды увидев, чем увлекается сын, строго сказал: «Не занимайся пустословием, есть вещи поважнее».

3

Лишь одноклассница разделяла интересы Димы к литературе. Аня перешла к ним в десятый физико-математический класс, в который Диму перевели по настоянию родителей. Она очень быстро оказалась в центре внимания одноклассников, а он порой стеснялся даже подойти к ней. Девочки втайне завидовали ей: Аня выглядела старше своих лет. Большая часть мужской половины школы была очарована, и в скором времени её сердце покорил один юноша из класса постарше. Но блистала Аня не только внешними данными. Казалось, ей подвластно все: родители по её желанию отдали на секцию вокала, она много читала, а отец очень любил обсуждать с ней прочитанное, училась исключительно на «отлично» и была настоящим лидером, лицом школьного творческого движения, что непременно одобряла её семья. Дима не влюбился в неё с первого взгляда. Вовсе нет. Но симпатия к ней постепенно переросла в юношескую первую любовь, раз и навсегда определяющую отношение к женщине.

Сказать о своих чувствах ему мешало отсутствие смелости. Он хотел бы что-то предпринять, чтобы хоть чуточку соответствовать ей. Но как – совершенно не понимал. Дима очень хотел, чтобы она обратила на него внимание, но талантами, как ему казалось, совершенно был обделён, да и блестящими знаниями или спортивными достижениями похвастаться не мог. В классе он был ни на последних, ни на первых ролях. В разговоре с ней и обменом коротеньких реплик чувствовал, что Аня снисходила до него и говорила не с высокомерием, но, казалось, вся её натура говорила о том, что мне непременно следует быть благодарным, что она уделила немного времени. Однажды их пути всё же пересеклись: на уроке литературы при обсуждении «Войны и мира» о поступке Наташи Ростовой они разошлись в точках зрения: свою невинную полемику продолжили и после уроков, по дороге домой. Оказалось, что живут совсем рядом – совместные походы домой стали не постоянной, но всё же традицией. Её молодому человеку не очень-то и нравилось их общение.

Школьные годы прошли. О любви Димы к Ане она так и не узнала. Побороться за её сердце характера ему не хватило. Всё, что Дима знал о ней от слухов – Аня переехала в Москву и поступила в институт театрального искусства. Время шло, юношеские чувства, столь сильные изначально, утихли. Но иногда Дмитрий, прокручивая в голове свою жизнь, не переставая, спрашивал себя: «Интересно, как ты, Аня?». С этого момента он жил прошлым, надеясь снова встретить её и исправить свою ошибку. Именно в этот период своей жизни Дмитрий и написал своё первое законченное стихотворение.

***

Мой город сегодня наполнен тобою:

Наполнены парки, дома и аллеи

Дорога до дома: возможно, навеки

Мой город синоним прекрасного ты.

Я в людях знакомые вижу черты:

Они мне приятны, до боли знакомы.

До боли знакомы, но это не ты,

Но это не мы: мы на них не похожи.

«Вроде неплохо получилось, надо пробовать ещё…», – подумал он и очень хотел, вопреки словам отца, писать больше стихов.

4

Ровно в этот же период времени, на том же последнем звонке, заканчивала одиннадцатый класс (только из «параллели») Лиза… кажется, что Миронова, влюблённая тайно в Диму ещё со средней школы и не знала, как сказать о своих чувствах. Он её не замечал, знакомы они не были, но Лизу непреодолимо тянуло к этому мальчику. Фамилию свою она не любила, отчество тоже. Всему виной – тяжёлая атмосфера в семье, из которой отец ушёл рано. Лиза сумела запомнить немногое. Выросла – точная его копия. В особенности глаза. Мама угадывала в ней черты лица и характер мужа, на подсознательном уровне это раздражало её, и для конфликтов нужно было лишь поднести спичку. Росла Лиза тяжёлым ребёнком, особенно в подростковом возрасте. Убегала из дома, несколько раз жила у двоюродной сестры, нервное состояние заглушала курением сигарет, но никогда не притрагивалась к алкоголю. В детстве ей детально запомнились ссоры в семье: отец частенько приходил домой пьяным, доходило до рукоприкладства и невменяемого состояния, чего она жутко боялась и закрывала глаза. Если Лиза не появлялась дома, то рано или поздно предупреждала об этом. Мама вскоре смирилась – тяжело было воспитывать её одной. Но школу Лиза не прогуливала, ей нравилось посещать некоторые из предметов: учителя хвалили её и говорили о том, что она могла бы добиться успеха в чём угодно, стоило только захотеть.

После окончания школы Лиза не знала, что делать: ей не хотелось ни идти в университет, ни устраиваться на работу. Перспектива выйти замуж ужасала – опыт семейной жизни матери отталкивал. А чего желала? Когда-то она хотела стать актрисой, затем писательницей. Отбросив мысли о творческой профессии, думала о карьере в какой-нибудь области. И всё-таки абсолютно не представляла и не знала точного ответа на столь мучительный для её возраста вопрос. Так, жарким июльским летом она решилась на беспрецедентный поступок (что было в её духе) – собрала рюкзак с необходимыми вещами, незаметно взяла небольшую сумму денег из маминого кошелька, сказала: «Иду гулять», – и уехала в другой город на автобусном рейсе. Одна. Без цели и определенного маршрута в надежде на то, что со временем найдёт то, ради чего стоило бы жить.

5

Тем временем Дима Платонов под давлением отца при непрекращающихся разговорах о «стабильной профессии» пошёл на компромисс и собирался поступать на факультет филологии в педагогический институт, сообщив о своём выборе маме, пока Александра Александровича не было дома. Отец был взбёшен: «Почему филология? … Но хорошо, что у тебя будет возможность стать педагогом – они нужны в любые времена». После подачи документов и успешного поступления, Дима продолжал плыть по течению. Александр Александрович настоятельно рекомендовал сыну поскорее начать «свободное плавание», чтобы быстрее повзрослеть, обрести стержень и уверенность в себе, которой так ему не хватало. Для этих целей семья продала квартиру, исполнив давнюю мечту Анны Сергеевны: жить за городом, поближе к природе. Диме после покупке нового дома дали деньги на «первое время» и обещали помогать, пока не представится возможность зарабатывать. Ему сняли небольшую комнату поближе к университету в старом доме, уже давно требующем ремонта и сильно отличающемся от привычных нашему глазу панельных девятиэтажек. Располагался он прямо на дороге и состоял из нескольких просторных квартир. Если смотреть с порога – справа располагалась комната Димы, самая большая. Левее – семьи Беловых с двумя детьми, оканчивающими пятый класс. С ними Дима быстро подружился: его подкармливали, будто он был их третьим ребёнком. А дальше, если пройти вглубь, ещё две комнаты пустовали, в них частенько менялись хозяева, с которыми Дима пересекался нечасто.

В первый день ему всё казалось непривычным и новым, он долго не мог заснуть. Тревожили и мысли, ведь в его жизни наступал период, когда человек не знает, что его ждёт в дальнейшем – это как шаг в неизведанное. Но вскоре Дмитрий свыкся и полностью сосредоточился на учёбе.

6

Прошло несколько лет. Дмитрий выучился на бакалавра, закончил магистратуру, но дальше продолжать обучение не хотел. Зато он писал много стихов, правда, всё ещё ученических, без своего стиля. Несколько раз Дима предпринимал попытку отправить их в литературные журналы, но ответ следовал отрицательный, или его вовсе не было. Не зная, что делать дальше и идти ли ему работать по профессии, он лежал у себя в комнате и читал «Над пропастью во ржи», когда позвонил отец. Александр Александрович быстро сориентировался, попросив своего хорошего друга найти местечко для сына в школе, на небольшую ставку: «Я знаю, ты не любишь моих наставлений, хоть и скрываешь это, но я пока что видел побольше тебя в этой жизни. Сейчас тебе нужно попробовать закрепиться в стабильной профессии, я договорился о том, чтобы тебя взяли в одну из школ преподавателем. Только не отнекивайся и не позорь меня перед директором – работай на совесть!». Дима, не знавший точно, куда следовать далее, и приободрился, и всё-таки сомневался: действительно ли он хочет быть педагогом и этого ли он желал в своей жизни? Получится ли у него? Ведь перешагнуть через сформировавшийся в детстве закрытый характер он так и не смог: многое читалось в мягком, но красивом голосе, который редко возвышался и совершенно не был предназначен для того, чтобы запрещать, отстаивать свою точку зрения, дожимать, добиваться своего или спорить с кем-то. Мама, поддерживающая мужа во всём, даже когда чувствовала свою правоту, перехватила трубку, и ей тоже удалось убедить его в правильности советов отца. Разговор прервал шум на пороге. Он выглянул: стояла девушка высокого роста с пепельным цветом волос. Жильцы дома знакомились с ней, позже к ним присоединился и Дмитрий:

– Как вас зовут?

– Лиза.

7

Пока Лиза осваивалась в своей комнате, знакомилась с сожителями, Дмитрий, как бы ни сопротивлялся мыслям, смиренно погрузился в работу, столкнувшись уже на первых порах с трудными задачами. Ему досталось два класса с непростым возрастом (шестой и седьмой). Он словно оказался героем романа, который находится в конфликте с полным испытаний окружающим миром и который непременно попытается выйти из ситуации победителем. Ему всего было двадцать три – жизнь представлялась полной высоких порывов. Он был так молод. Дело вовсе не в цифре, определявшей количество лет. Молод душой и сердцем: он всё ещё парил в облаках. Дима, словно как по сценарию доброго произведения о герое-учителе, спасающим жизнь учеников, первое время работал кропотливо: оставался после уроков и пытался исправить пробелы в знаниях отстающих ребят; активно занимался и c теми, кто неплохо справляется с его предметами. Но вот тогда, он, наверное, впервые и почувствовал то, что ученики лишь делали вид или вовсе не поддерживали его начинаний. В действительности были увлечены лишь единицы. Вскоре поэтическое мировосприятие столкнулось с ещё более жестокими реалиями.

Одна ситуация за другой стали проверять его на прочность. К первому уроку литературы Дмитрий подготовился тщательно: сделал презентацию, хотел показать небольшой фильм и подготовил массу вопросов, но из класса никто не прочитал произведение. Начинать знакомство с целого ряда двоек не хотелось – пришлось читать детям вслух. А в другой день, после первой контрольной, в этом же классе обнаружился мальчик, допустивший тридцать девять ошибок в диктанте. На вопрос, как это вообще могло выйти, ученик гордо ответил: «Это ещё не мой рекорд, бывало и больше». Весь класс взорвался от хохота. Только один грустно заметил: «Нас мало чему учили. Мы же шумный класс. Постоянно наказывали, заставляя самостоятельно разбираться в правилах. А если не поняли – это были наши проблемы». Дмитрий отправился к директору, показал диктант, весь исписанный красной ручкой, рассказал о прошлогодних уроках русского, в ответ получил лаконично-равнодушное: «Разбирайтесь с этим. В конце концов, это ваша работа. Мы прекрасно знакомы с ситуацией».

Но то было только начало. Чуть позже один из учеников шестого класса, Женя Смирнов, поверг его в шок. К нему ни один из учителей не мог найти хоть какой-нибудь подход. Он практически всегда молчал, только иногда перекидывался парой фраз с одноклассниками. Женя общался с ребятами, но редко и тихо. За его «странность» никто не обижал мальчика, потому что тот с лёгкостью мог дать отпор. Поначалу три недели в школе мальчика не было видно на уроках. Первую неделю он болел, его мама позвонила и сообщила об этом классному руководителю. Вторую неделю, как только поправился, он говорил всем дома о том, что идёт на уроки, а сам сворачивал с дороги и гулял до обеда. На третью неделю в школе начали задаваться вопросом, почему он до сих пор не пришёл. В понедельник маме раздался звонок, на все расспросы она ответила: «А разве он не ходит в школу? … Хорошо, сегодня с ним поговорю». Но во вторник он вновь не пришёл. Чем занимался всё это время – одному Богу только известно. В среду дозвониться не смогли, в четверг – тоже. В пятницу вечером завучу по воспитательной работе пришлось идти самой по указанному адресу проживания. В квартире обстановка была ужасающая: страшный перегар, который долго выветривается, большая компания выпивающих людей и посреди всего этого – мальчик.

– Что здесь происходит? Кто мама Жени?

– Я, а вы вообще кто?

– Работник школы, в которой, между прочим, Женя должен учиться.

– А что он до сих пор не приходил на уроки?! Ну, он у меня сейчас получит!

– Прекратите балаган! Остановитесь!

Она попыталась ударить ребенка, но он вырвался из рук и, не одевшись, выбежал из квартиры.

– Так… кто из вас отец?

– Его здесь нет.

Весь ужас был в том, что она наверняка и не знала точно, от кого родился Женя, и не была в этом уверена до конца. Впоследствии выяснилось, что такие «загулы» возникали редко. Добиться посещения через угрозы лишения родительских прав школе всё-таки удалось. Но была и другая проблема – это учёба. Пропустив практически весь сентябрь, ученик появился и сразу же стал неисчезающей головной болью для всех преподавателей. По предметам его знания оценивались нулём, если можно было бы поставить такую оценку. Сидеть за книгами он не собирался – ни на одну из просьб прочитать вслух отрывок он не отреагировал и молчал. А на уроках русского возникала сплошная катастрофа: почерк разобрать было невозможно, ошибки случались регулярно через слово или от двух до пяти. Все комиссии единогласно признавали – он здоров, и должен получать образование как все дети. Просто ученик… такой. Запущенный. В противовес учителя все как один признали его абсолютно непригодным для обучения, включая Дмитрия Александровича, и не прилагали никаких усилий, просто переводя Женю из класса в класс.

– А что ему ставить то вообще? – интересовался Дмитрий в разговоре с другими опытными учителями.

– Три пишем, два в уме.

Под конец четверти Дмитрию Александровичу так надоело безделье Смирнова, что он, наверное, впервые в жизни накричал – слышно было на весь этаж. А Женя в ответ единственный раз заговорил:

– Почему ты никогда не пишешь диктанты и самостоятельные работы?! Сколько можно?! Ты что вообще собираешься делать без учёбы! Без контроля своих знаний! Доставай листок и пиши диктант!

– Зачем? Все равно «два» поставите.

Ребята в классе переглянулись от такого дерзкого ответа. На вопрос «зачем?» Дмитрий растерялся ничего не смог ответить. Он замолчал и продолжил работу на уроке. В этом «зачем» было так много всего – и боль, и отчаяние, и злоба, а в молчании Дмитрия Александровича – безысходность и первое принятие безразличия.

8

В этом же классе в бочку мёда в работе с детьми добавлялась ещё одна огромная ложка дёгтя – ситуация всё больше походила на безвыходную. Обратить на необычного ученика внимание из двадцати других голов было нетрудно: его обижали все мальчики. Он был смешон для них: полненький, медлительный, стеснительный, говорил «в себя» так, что слов порой не разобрать. Вёл себя отстранённо, ни с кем не говорил и, похоже, не собирался. Редкая неделя обходилась без драки. Даже на уроках. Когда это окончательно довело Дмитрия, он решил обратиться к завучу по воспитательной работе. Но подобная ситуация, оказывается, стала уже обыденной: «Что вы так разгорячились? Относитесь к этому проще. С кем не бывает?»

Проблемы были не только с дисциплиной. Ученик не знал элементарных правил по русскому языку, без которых в принципе невозможно было выпускаться из начальной школы, а читал до сих пор слогам.

– Как же он переходит из класса в класс? И Женя? – интересовался Дмитрий у завуча.

– А вы как думаете? У нас с такими только одна задача – довести до девятого и выпустить.

– Вот так… просто… как на конвейере…? А что же с ними будет дальше…?

На уроках мальчик рисовал и порой по несколько занятий подряд не открывал тетрадь. Замечания делались неоднократно как в устной, так и в письменной форме, но всё бесполезно: на укоры он не отвечал, а в дневник родители, похоже, не заглядывали никогда. Замечания вносились еженедельно, но ни на один не было реакции, и до конца своей работы в школе он так и не встретился ни с отцом, ни с матерью этого ученика.

– А чем занимаются твои родители?

– Они работают. Папу я иногда совсем не вижу. А мама уходит утром и приходит поздно вечером. Я всегда один дома.

– И они не знают, как ты учишься?

– Знают.

– И?

– Ругают, иногда.

– Они контролируют, сделал ли ты домашнюю работу?

– Нет. Редко.

– А чем ты занимаешься вместо домашнего задания?

– Играю в компьютер или рисую.

– А ты сам не хочешь ничего изменить в своём обучении?

– Хочу… но я многого не понимаю.

– Приходи после занятий, мы с тобой начнем повторять материал с начальной школы. Ты же понимаешь, что без знаний по моему предмету ты не сможешь после девятого класса успешно сдать экзамены?

– Да, я понимаю. Хорошо.

Но даже после этого разговора на дополнительные занятия, сколько бы Дмитрий ни просил, он не пришёл ни разу. О причинах можно было бы только догадываться, может, виртуальная реальность была интереснее, и ученик спешил к ней, нежели к учителю. Дмитрий махнул рукой и долгое время не обращал внимания на то, что он находится в кабинете, ничего не делает, но тут однажды он бросил взгляд на первую парту, где сидел его рисующий на полях ученик. Его осенило: «Рисунки!».

Он разрешал ему рисовать на литературе. Пока с учениками, к примеру, обсуждалось произведение Пушкина, мальчишка срисовывал из учебника у себя в тетради его портрет и, наверное, единственный раз в жизни Дмитрий увидел на его лице улыбку. Получался портрет далеко не идеально, однако же, надо быть совсем невнимательным, чтобы не понять: ему нравится это делать. Вплоть до конца второй четверти приносил учителю портреты, за что получал оценки. Тройки в журнале были нарисованы, а родителям отправлено письмо в дневнике следующего содержания в надежде на прочтение: «Ваш ребенок совершенно не успевает по моим предметам, но ему очень нравится рисовать. Пожалуйста, отдайте его в художественную школу».

На последнем занятии перед новогодними каникулами Дмитрий выдохнул, а в его голове беспрестанно крутилось: «Что же с ним будет… что же… может, станет художником? А как же взять ответственность за его знания? Нет, я точно не возьму…».

9

В тот день, когда ученики отправились по домам с выставленными или нарисованными оценками за знания, Дмитрий тоже должен был отправиться к родителям за город. Он собрал вещи, лёг спать, но ворох мыслей не давал заснуть. А правильную профессию ли выбрал? Сумеет ли выдержать? Что ему делать с детьми, которые не знают ничего и виноват ли он в этом? На недолгое время он заснул, ему приснился страшный сон: два его самых проблемных ученика сидят за партой и не уходят. Проходили дни, месяцы, года, их одноклассники уже давно выпустились из школы, но только не они. Дмитрий пытался поговорить с ними, заставить учиться, а ответ слышал всего одну фразу: «Мы не виноваты… мы не виноваты…» Он резко проснулся и долго не мог сомкнуть глаз. Наконец ему надоело ворочаться в постели, и Дмитрий отправился на кухню. В такое позднее время, морозной зимой, когда находиться в тёплой постели было куда уютнее, он оказался не один: Лиза пила чай.

– Не хотите присоединиться? А то мы с вами что-то всё «здравствуйте», да «до свидания», даже не говорили ни разу.

– Не откажусь, можно только не на «вы», я своё отчество по двадцать раз на день слышу.

– А мне моё…. тоже не нравится…, – с многозначительной паузой сказала Лиза

– Почему?

– Не хочу об этом. Работаешь в школе?

– Да, в этом году начал преподавать…

– Ого! Это же так непросто! Тем более, извини, что говорю об этом, в таком возрасте. Почему именно школа?

– Когда-то надо начинать… почему? Хороший вопрос. Как-то меня спрашивали уже об этом. Я ответил, как мне показалось со стороны, оригинально – ловить детишек над пропастью во ржи. А так… не знаю… у меня, например, папа – доктор наук, профессор. Меня до сих пор не покидает ощущение, что у меня никогда не было выбора…

Лиза резко переменила тему.

– Так забавно.

– Что именно?

– Мы с тобой учились в одной школе, но ты меня совсем-совсем не помнишь, наверное, всё бегал за какой-то девочкой и не замечал ничего и никого вокруг, – намекнула с улыбкой Лиза.

– Как?!

– Да, я тебя хорошо помню, такой тихий мальчик с задумчивыми глазами.

– Но…

– Да! Всякое бывает. Мир слишком тесен, и вот ещё одно убедительное тому доказательство.

За несколькими кружками горячего чая они проговорили долго и даже не заметили, как почти встретили утро. Вспоминали школу и учителей, рассказывали о том, как пришли в ту точку жизненного пути, на которой сейчас находятся. Дмитрий рассказал ей о школе, о детях и их семьях, которые так беспокоят, а Лиза удивлялась тому, как эти истории одновременно и похожи и нет на её сумбурную жизнь. Она тоже открыла ему душу. Как сбежала из дома после окончания школы, как возвращалась домой и снова сбегала. Работала, где придётся, видела разные города, познакомилась со многими людьми. Объясняла свои бесконечные поездки тем, что не может найти то место, в котором ей было бы комфортно и ничто не напоминало о прежнем. Всюду ей было тесно. К маме она решительно не хотела возвращаться. И стыдно, и у неё второй муж. А Дима, напротив, призывал вернуться домой и попробовать начать всё с чистого листа:

– Я тебе очень завидую.

– Почему?

– Ты всё можешь начать сначала, твоя жизнь сейчас – как белый лист бумаги.

– А ты? Разве нет?

– Поздно…, – и не стал объяснять далее.

К слову именно после этого разговора у Дмитрия долго вертелась строчка на языке: «Города уже стали тесны…. Города… тесны». А впоследствии это превратилось в стихотворение:

Раньше двор нам казался Вселенной,

За пределом – другие миры.

А теперь, говоря откровенно,

Города уже стали тесны.

Лиза сказала о том, что не хочет замуж: «Как представлю, что в любую секунду всё может пойти под откос – становится страшно. Нет, о семейной жизни точно. Хочу быть свободной словно птица в полёте».

Счастье – найти собеседника, с которым не нужно думать, о чём говорить. Они общались именно так. Много смеялись, размышляли, молчали и вновь говорили не переставая. И с каждой минутой в их головах наивно укреплялась мысль, что их встреча в этой точке бескрайних переплетений дорог и событий – поразительная случайность.

10

В новогодние праздники Дима отправился к семье в загородный дом. Каждый раз его встречали так, будто он не был дома много-много лет. Анна Сергеевна суетилась, Александр Александрович – скрывал волнение. С годами он всё с той же требовательной интонацией спрашивал о делах сына. Многие вопросы на этот раз касались исключительно работы, а Дмитрию вовсе не хотелось этого. От подробностей всё же было не уйти. Он рассказал о том, что общение с детьми даёт ему с одной стороны энергию и, как он выразился, повод «самому становиться лучше»; с другой – были и неудача за неудачей. Не обошлось и без вопросов о личной жизни: Дима рассказал о знакомстве с Лизой. «Не вздумай развивать отношения. Она тебе не пара, сын. Непонятно из какой семьи, работает официанткой, без высшего образования… нет, это не нормально».

Дима даже в кругу семьи не мог отстраниться и продолжал размышлять: «А что если всё-таки проблема в том, что моим ученикам неинтересно?». Он вспоминал себя, как отнекивался от домашней работы и хотел понять, что же ему предпринять. Между подготовкой к сессии и свободным временем Дима искал ключ к своим преподаваемым предметам. И, как ему изначально казалось, нашёл его! Он вдруг освежил в памяти школьные годы: один из учителей специально вызывал его к доске только тогда, когда нужно было наизусть пересказать теорию из параграфа по одному из предметов. Это было, пожалуй, единственное, что он, как ученик, способен был сделать на твердую пятёрку. А затем он вспомнил, какое счастье было на лице мальчика шестого класса, рисовавшего портрет на уроке литературы, и принялся исполнять задуманное.

После выхода с сессии (в этот момент его иногда подменял другой преподаватель) он тщательно подготовился к уроку литературы в седьмом классе и даже расписал роли. Проходили «Детство» Толстого. Он уже неплохо познакомился с классом и знал индивидуально сильные стороны некоторых учеников. Кто-то прекрасно читал вслух, кто-то пересказывал, кто-то рассуждал о произведении, а некоторые неплохо писали сочинение. Каждый, кому досталось индивидуальное занятие, выполнял его с удовольствием. Ему впервые в педагогической практике удалось добиться победы. Позднее Дмитрий стал вводить новые элементы: его урок литературы включал в себя и географию, и историческую справку, и привлечение технологий, благодаря которым можно показать отрывок из фильма по произведению, включить прочтение стихотворения актёром и многое другое. Урок литературы превращался порой в захватывающее театральное представление. Стали подтягиваться и остальные ученики обоих его классов, но далеко не все. Но задачи своей добился – на литературе ученики, даже не прочитавшие книгу, не спали.

Желание продолжить подобную практику прервал разговор с завучем:

– Дмитрий Александрович, приходила мама одного из учеников класса, просила не уточнять, кто.

– В чём дело?

– Говорит, что дочка рассказала ей о том, что уроки ваши проходят не совсем традиционно, что ли. Да и я слышала, что у вас мальчик на уроке портреты рисует, давайте поаккуратнее.

11

В начале третьей четверти случилась одна из самых болезненных для него, как педагога, историй. Один из его учеников, Саша, занимался баскетболом, мечтал о профессиональной карьере. Он играл буквально везде: после уроков, во дворе с друзьями, тренировался, ездил на соревнования по другим городам и чудом вытягивал свои оценки на заслуженные тройки. Отражался и непростой, взрывной характер. Все учителя хором твердили: мальчик талантливый, но очень сложный. На одном из уроков он поставил Саше двойку за отсутствие домашнего задания, на что ученик презрительно сказал ему: «Сдалась мне эта ваша домашняя работа! Я все равно баскетболистом стану». И так ученик говорил многим преподавателям. Всегда находил, что язвительно ответить, склоняясь, что жизнь его обязательно будет связана со спортом. Дмитрий тактично промолчал, продолжив урок, но Саша попался ему на глаза позже, из-за тяжёлого стука мяча в спортзале можно было догадаться, что это он:

– Всё играешь, да?

– А вам какое дело?

– Баскетболистом будешь?

– Да!

– А что ты для этого сделал?

Мальчик не нашёл что ответить.

– Вот ли знаешь, какое дело, никто не знает такого спортсмена по имени и фамилии Саша Лебедев. Что-то никто о нем не говорит на каждом углу. Зазнался? За тобой очередь стоит из ведущих команд страны? Или может уже составили для тебя контракт в большом клубе? … Что молчишь? Нечего ответить? А теперь возьми мяч в руки, посиди и подумай, что, может быть, твоя карьера не сложится, а в школе ты так ничему и не научился!

Нетрудно догадаться, что, наверное, впервые парень почувствовал, что ещё ничего не добился. С этого момента у них установилось взаимопонимание, и мальчик начал стараться по его предмету, и даже приходить на дополнительные занятия. Мама не могла нарадоваться и была в восторге: его ученик имеет твердую четверку по русскому и способен заниматься ещё лучше! Однако долго радость не длилась. Все стало на круги своя. Как сказала классная руководительница, у Саши появился отчим. И судя по тому, как ученик начал вести себя в классе, в семье взаимопонимания не было. Сложный характер взял верх.

Саша связался с непонятной компанией, на дополнительные занятия не ходил, домашнюю работу не выполнял, а со слов матери дома вообще появляться лишний раз не любил. На уроках он сидел с ребятами, которые постоянно отвлекали его и, сколько бы ни бились, Дмитрий и руководство школы, не могли заставить его прилежно себя вести. Выходки становились всё невыносимее. Однажды он дежурил и поменял привычную красную повязку на другую, с изображением нарисованной маркером от руки свастики. Разбирательство продолжалось очень долго: пригласили маму и отчима, собрались все его учителя. Саша объяснял, что «надоумили» старшие, и он неудачно пошутил. А Дмитрий, расстроенный из-за всего происходящего, пристально смотрел на него и думал: «Надеюсь, спорт всё-таки спасёт его».

Время шло – в педагогическом процессе Дмитрия Александровича продолжали чередоваться черные с белыми полосами. Он неоднократно пытался рассказать обо всех проблемах и уйти посреди года, но принять поражение не мог. Однажды даже написал письмо, которое собирался адресовать директору, но, представив, какой скандал и позор ожидает дома, скомкал его и выбросил в урну: «Прошу обратить внимание на то, что дети под моим руководством не усваивают должным образом материал. У кого-то хромает дисциплина, кто-то запустил знания ещё с начальной школы, а некоторые регулярно не делают домашние задания. Я не могу получать деньги за работу, с которой не справляюсь и прошу уволить меня по собственному желанию».

От многих детей не было взаимной отдачи в той мере, какой ему хотелось бы, а поразительное безразличие продолжало «душить». Многие ученики, видя перед собой молодого преподавателя, на его уроках не отличались отменной дисциплиной и знаниями: кто-то мог неделями не приносить тетрадь, кто-то кушал прямо на уроках. Многие родители даже не реагировали на замечания, не приходили, если их вызывали, на что Дмитрий часто жаловался другим педагогам, и одна из таких бесед стала для него поворотной:

– А чего вы удивляетесь, Дмитрий Александорвич?

– Не понял вас.

– У вас же в классах полно «воскресных детей».

– Воскресные? То есть? Что вы имеете в виду?

– Ну, у нас так принято говорить между собой… воскресные – это те, кто появился на свет … ну как бы это помягче вам сказать… от «гуляющих»… или… не совсем… запланированные. Сюда же мы относим и тех, чьи родители совсем не занимаются воспитанием, погрязнув в кредитах, рутине, работе или бесконечной погоне за достатком забывают о воспитании. Бывают и другие причины: родителей-самодуров знаете как много? Так понятно? Забытые дети зачастую предоставлены сами себе, и мы, наверное, единственные, кто может проявить о них хоть какую-то заботу, но, признаться, у меня и самой руки постоянно опускаются, выжимаю из себя последний оптимизм. Только самым талантливым педагогам от Бога удаётся воскресить этих детей, а таких единицы. Ох, юности прекрасные порывы! Не думайте, что вы один такой. Я в вашем возрасте пережила тоже самое. Каждой эпохе свои проблемы: сейчас, например, дети не хотят учиться, голова забита совсем другим, от родителей нечасто получается добиться существенного контроля. Это невыносимо. Так что нашей единственной задачей остаётся дать им шанс, довести за ручку до аттестата любыми способами, дав дорогу в жизнь. Может, потом сами образумятся. Правильно это или нет – покажет время.

Дмитрий слушал всё это, не перебивая, и ничего не ответил. Что-то раз и навсегда изменилось в его сознании, но сформулировать до конца он не мог. На оставшихся уроках он был равнодушен ко всему происходящему, глаза потухли. В последующие дни он готовился тщательно уже далеко не к каждому уроку, а на заядлых двоечников закрыл глаза.

12

Всё это время Дима выглядел потерянным: жизнь оказалась совсем не такой, как ему рисовалось в книгах, а он – совершенно не исключительный герой и даже не поэт, стихи которого не признают. Впоследствии ему удалось понять, что же его так «подкосило»: всё дело в бессилии. Он почувствовал, что эта история с «воскресными» детьми не имеет срока давности: она была до него, есть сейчас и будет после него, только содержание различалось. Это время оказалось для него богатым на новые строчки:

***

Сомнения, слабости знакомых -

Я думал это не по мне.

Сейчас я вырос, меня гложет,

Что я такой же, как и все.

***

За окном двадцать третий январь –

Вовлекаюсь во множество дел.

Я бегу, о года спотыкаясь,

А куда – я слегка просмотрел.

Что бы он ни предпринимал, как бы ни выкручивался, сделав предмет русского языка или литературы интересным – будут те, на кого ему повлиять никак не удастся. Вот что его угнетало, а в особенности и ясное видение будущего: многие опомнятся перед экзаменами, а кто-то так и не «раскроется» и неизвестно, сколько же ещё времени будет искать себя, своё любимое занятие и дело в жизни, проклиная работу, на которую пришлось устроиться исключительно из-за нужды в средствах. Всё это он без эмоций, холодным тоном, рассказывал всё за той же чашкой чая своей соседке Лизе, а та слушала его, примеривая «на себя».

– «Воскресные»… какое интересное определение.

– Да, а так хотелось бы, чтобы оно было в значении «воскресить», а не то, что педагоги имеют в виду в разговорах между собой. «А… этот… да не тратьте нервы!», – и машут рукой.

– Можешь считать меня глупой, мечтательной натурой, но, мне кажется, ты зря опускаешь руки раньше времени. Ты даже не представляешь, как мне не хватало подобной заботы. Все смотрели на меня и видели только непростого ребёнка…

– Знаешь, неплохо было бы сейчас перевести разговор на другую тему.

– Сейчас, только выйду покурить, ты не против?

– Не против.

Сказал, что «не против», но в действительности совершенно не принял это. Многое, что составляло личность Ани, он считал ветреностью: «Несерьёзно как-то всё… наивно… по-детски».

Вернувшись, Дима продолжил рассуждать:

– Не получилось из меня педагога, кажется.

– А чем бы ты хотел заниматься?

– Мне всегда казалось, что моё предназначение – поэзия. Но они даже не печатались. Видимо, они совсем недоработаны… Лиза попросила прочитать стихи для неё вслух. Ей очень понравился его голос во время чтения. Так пока Дима не копался в своей работе, они и проводили вечера. Дима декламировал ей свои стихи, из которых многие были написаны ещё в университете и нуждались в доработке. Он стеснялся своего творчества, но ей почему-то доверял.

***

И снова с экрана большого кино

Мелькают ушедшие люди.

Их роли сравнимы с хорошим вином,

В работе горели их души.

По радио слышу: все меньше живых

Оставили голос знакомый.

Вот так и поэты в страницах немых,

Создали живые фантомы.

***

Я долго к людям привыкаю,

Я жадно душу берегу.

Я людям многое прощаю,

Но ложь простить я не смогу.

Ножи метали прямо в спину,

Оставив шрамы навсегда.

Я к людям долго привыкаю,

И не привыкну никогда.

***

Куда ты несёшь полусонное тело?

Зачем оставляешь следы на снегу?

Тебе так давно это всё надоело,

Скорей бы заполнить вином пустоту.

Терпи же до пятницы, вечный страдалец!

Забудутся все злополучные дни…

Наверное, каждый немного скиталец.

Неси полусонное тело, неси.

***

Не говори мне добрых слов,

Не улыбайся беспрестанно.

Не возрождай во мне любовь:

Не подходи, не прикасайся.

Я за тобою семенил

Я был бы рад любому взгляду

Ну а теперь, прошу, уйди,

Простив мне эту злую фразу.

***

Я видел недавно утопию…

Я слышал последний патрон.

И был человек по подобию,

По образу был сотворён.

Бездомные люди накормлены,

Больницы отныне пусты,

Никто не приходит на кладбище,

Мы все вспоминаем живых.

Я видел будто воочию:

Я видел недавно утопию.

***

В детстве с надрывом крича во всё горло:

Мы звали родителей: "Мама, ты где?!"

Мы стали взрослее, Я – снова потерян,

Но только не слышат мой голос нигде.

Лиза резюмировала так: «Сыровато. Но на мой любительский вкус есть талант». И влюбилась в него ещё сильнее.

13

Прошло пару дней, прежде чем Дмитрий с головой вернулся к своей жизни и к нынешним заботам. По вечерам он много копался в тетрадях, а со временем работы стало ещё больше. Весной страну по-настоящему захлестнула волна вируса. Заболевших было так много, что школы стали закрываться на карантин одна за другой, проводя учебный процесс дистанционно. Коснулось это и многих предприятий, так что и Лиза, и Дима временно без надобности не выходили из своих комнат на улицу: жителям рекомендовано было оставаться дома. Первое о чём Дима подумал: «Интересно, а всё ли хорошо у Ани? Здорова ли?».

Временное заточение как никогда раньше тянуло Лизу – путешествовать, а Диму – писать новые стихи и размышлять о прошлом. В этом желании он её не поддерживал, возникали споры. Везде ей продолжало казаться, что находится не на своём месте. Ей хотелось бы найти идеальный для неё город: «Понимаешь, я так больше не могу! Вот, например ты, неужели мечтал о той жизни, которая у тебя сейчас? Только не говори мне, что тебя всё устраивает в твоей жизни. Ты мечтал о карьере преподавателя или, например, о поэзии?». Дима, не найдя аргументов, многозначительно промолчал.

Через пару дней они и совсем забыли об этом разговоре. Оставшуюся недосказанность заглушил бунтарский поступок Лизы. Пришёл первый весенний дождь: апрельское небо наполнили тучи, засвистел ветер, прогремел гром, но ей была безразлична непогода и запрет выхода на улицу. Лиза заявляла иронично: «Ну что ты всё работаешь и работаешь? Побежали!». Они вышли на улицу, шлёпали обувью по лужам. Радовались дождю, словно были детьми без забот, не думая о здоровье и возможных последствиях. Дима долго сопротивлялся, не хотел выходить, она всё же потащила за руку. Вскоре его окрылило забытое чувство свободы, которое Лиза знала, по которому очень скучала и именно его искала в своих путешествиях: он на мгновение забыл о рутине, она о своей неустроенности и невзаимной любви к Диме. Но забыли только на мгновение.

Вернувшись к своим прежним жизням, спустя две недели раздумий, нерешительности Лиза заявила: «Я уезжаю. Когда? Как снимут карантин… Но причина не только в моей жажде свободы. Знаешь, я никогда никому не говорила таких слов и не признавалась в своих чувствах, но … я люблю тебя ещё со школы, а ты меня совсем не замечаешь и никогда не замечал». Она захлопнула дверь. Для Дмитрия это признание было внезапнее первого весеннего грома и молний.

14

Дмитрий, конечно, был расстроен, если не разбит после отъезда Лизы. Он почувствовал, какую боль совершенно неосознанно причинял девушке, но ничего не мог поделать. Прошло много времени, наступил новый учебный год, а всем порядком надоевший карантин был отменён. Люди медленно вернулись к прежней жизни. Дима заметно похолодел к работе, но из череды однообразных трудовых будней его вытащила попавшаяся на глаза афиша по дороге из школы. Внимание привлекал крупный шрифт: «Гастроли столичного театра». И в списке актёров знакомые до боли имя и фамилия: «Аня Руднева». И что-то сильно кольнуло глубоко внутри. Какая-то ностальгия и тоска по непрожитой жизни: некоторые вещи человек всё-таки не способен забыть. Мысль о возможной встрече спустя много засела в голове так прочно, что он никак не мог выкинуть. Дима долго решался, но всё-таки успел купить билет. В день спектакля он опустилдетей со второй смены пораньше, купил букет красивейших цветов. Его переполняли эмоции, одна стремительно сменяла другую. Спектакль Дмитрию понравился – но больше не мог оторвать глаз от Ани. После он попытался найти её и вручить цветы лично, она сразу же узнала его, радостно воскликнула: «Какой сюрприз!». Успели перекинуться парой фраз, договорились, что перед её возвращением назад, в Москву, они обязательно встретятся. Так и вышло. Говорили долго, не замечая шумного окружения ресторана. Аня рассказала ему о том, как много раз пыталась бросить учёбу в театральном, но сразу же после выпуска её ждал скромный, но всё-таки успех, за что она бесконечно благодарна судьбе. После ресторана они прошлись по знакомым улицам, мимо школы и её родного дома, который располагался недалеко от Диминого. Приятная минута воспоминаний захлестнула обоих, и каждый в скором времени вернулся к своей жизни: она готовилась к замужеству, а Дима пошутил, что пока женат на работе.

По дороге домой он думал об одном: как эта встреча несвоевременна, но вместе тем прекрасна. Дмитрий вернулся домой поздно, на цыпочках пробрался в свою комнату, сел за стол и «по старинке», на бумаге, записал ручкой строки на одном дыхании:

***

Я помню сейчас, словно это – сегодня:

Те окна напротив, балкон узнаю.

Там ты появлялась, но нет мне покоя,

И я всё смотрю, и смотрю, и смотрю....

15

Прошло много лет после этих событий. Дмитрий Александрович c загрубевшей душой был одинок, искал женщину, похожую на Аню, и давно пустил корни на своём рабочем месте – он порядком устал от преподавания, которое превратилось для него в обыденность. Родителей очень беспокоило одиночество Димы: вскоре его женили на дочке коллеги Александра Александровича. Обременённый новыми делами, к сочинению строк он возвращался редко: поэтический талант Дмитрия, развиваясь, не успел разгореться в полной мере. «Ну, какая поэзия… прав был отец», – размышлял он. О поэтическом творчестве вспоминал как о беззаботном увлечении – больше думал о материальной стороне жизни. Дмитрий брался за любую работу, чтобы оплатить кредиты прокормить двух дочек, с которыми еле успевал общаться и в действительности даже толком и не знал их. Думал и о том, чтобы выбиться вверх по карьерной лестнице. Из молодого человека, боровшегося с ветряными мельницами, он превратился в равнодушного преподавателя и думал об учениках: «Все равно ему (или ей) выше тройки не поставлю». Романтический порыв к светлому давно угас: изредка Дмитрий Александрович вспоминал о том, как переживал за каждую поставленную двойку, теперь же для него незнание учеников было поводом лишний раз подшутить над ними. Любил приговаривать, что нынешнее поколение «совсем не то».

А что же стало с его «воскресными детьми» из тех классов? Он не любил об этом вспоминать, теперь с треском заработанные на экзамене тройки казались не своей неудачей как педагога, а результатом их безделья, и совершенно не интересовался судьбами после их выпуска из девятого класса. Всего единственный раз прошлое напомнило о себе. В День знаний в толпе первоклассников и их родителей он разглядел знакомую женскую фигуру. Это была Лиза c сынишкой!

В жизни есть вещи, на которые мы повлиять не в силах. Но, начав с себя, человек способен изменить ситуацию в лучшую сторону. Лизе удалось добиться того, что не смог сделать Дмитрий Александрович, хотя она к этому даже и не стремилась. В тот день, когда их пути, казалось бы, разошлись, Лиза вовсе не поехала на вокзал, нет. Она прислушалась к словам Димы о том, что неплохо было бы начать все с самого начала, и решила попробовать вернуться к матери, которая, не сказав ни слова, обняла её на пороге. Они признали взаимные ошибки и извинились. Оказывается, совсем не знали друг друга, словно знакомились заново. Мама подробно рассказала, что и она, и отец Лизы вместе виноваты в том, что произошло, и дала много советов, как не повторить её ошибки. Став чуть старше, Лиза совершенно неожиданно открыла для себя, что хочет исправить недочёт своей матери: непременно построить крепкую семью и воспитать прекрасных детей, которых никто не посмеет назвать «воскресными».

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15