Сусеки [Юрий Андреевич Бацуев] (fb2) читать онлайн

Юрий Бацуев Сусеки

1

Штрихи к автопортрету

Первоначально были стихи. Занимался поэзией. Осознал важность в поэзии каждого слова и звучание его. Должна быть ёмкость в слове и музыкальная ритмичность в стихе. Всё должно быть значимо и к месту.

Почему поэзия? Потому что внезапность зарождения мысли располагала к поэзии. Главное, не прозевать – зафиксировать этот миг. Не полениться. А потом развивать упорно и не спеша идею, подключая ум и настроение души. Ум – мысль, душа – музыкальность. Возникает в этот момент ритмичность. Что будет далее, не ведомо. Но интересно. Самое приятное – доведение до конца. Так сказать, до полного получения продукта поэтического творчества.

Что в этом было хорошо? По своему характеру – я непредсказуем, поэтому надо было ухватить идею или даже слово, вокруг которого возникает поле созидания. Как магнитное поле.

Теперь я понимаю, почему Лев Николаевич Толстой содержал литературного секретаря, который должен был записывать его мимоходные высказывания. Гений знал, что гениальное порождается мгновенно, а не тогда, когда захотел, купив себе шикарное кресло и стол, и, удобно устроившись, начал думать.

Я давно понял, что и мои стихи рождаются одной строчкой, которую надо непременно зафиксировать. Опоздал – поезд ушёл. У меня даже метод свой возник стихийно: запишешь строчку – и отложишь в папку, а потом на «раздумчивом» досуге просматриваешь и ловишь себя на том, что хочется развить «эту» мысль, чтобы включить «творческий интерес». А ежели это «срывается», «миг» упущен.

Ещё в пятом классе я себя «запрограмировал», написав следующее обязательство:

Свою я не забуду Музу,

Всегда стихи буду слагать.

И никогда я не забуду

Её, как сын родную мать.

Её, как верную подругу

В душе своей буду хранить.

Служить ей буду я и всюду

Творить!

Так писались стихи… Главное, хотелось быть самим собой, не зависеть от привычных, общепринятых постулатов. Не быть в плену закоснелых понятий, особенно приевшейся пропаганды. Появились книги «Струны ковыльные» и «Нимб одиночества».

К прозе приступил поздно, хотя готовился всегда, и «пренепременно» вёл дневниковые записи, и хранил.

Началось это в армии. Помогло то, что оказался в штабе – вечерами до поверки после ухода офицеров старался записать то, что наблюдал. Правда, контингент был ограничен – солдаты были одного возраста, что сужало «харАктерность». И развитие судеб было пока не ведомо. Потом всё пригодилось: «калейдоскоп армейской службы» – обобщил материал. Туда же вошли анекдоты про Никиту Хрущёва. Книгу назвал «Оттепель шестидесятых».

На основе дневниковых записей появилась и другая книга «Увидеть весь мир в крупице песка…» о геологах.

По инерции писались рассказы к книге «Покаяние агнца». Но всё это было преимущественно мемуарного характера. Настоящее прозаическое творчество начало проявляться тогда, когда была понята суть кухни прозаических произведений. Оказывается, очень интересным становится произведение, когда ты начинаешь соединять разные судьбы и характеры в единое целое, когда из всего этого зарождаются твои «герои», которые начинают жить своей жизнью, и о которых уже скучаешь и воспринимаешь как живое воплощение. Для этого моей основой стало – откровение. Именно откровение оживляет героев и захватывает читателя, который попадает в сферу влияния и находится в плену такого состояния.

Самыми значимыми считаю новеллы «Сашка «Пиринский» и «Дивная Ева…». Это уже не мемуары, а творческий продукт, квинтэссенция из того, что увидел, познал и вообразил.

Много раз перечитывал «Еву» и не верил, что это написал я. Каждый раз воспринимал по-разному. И уже не могу не перечитывать, они (герои) тянут меня. Дошло до того, что я решил «оживить» их – не хотелось расставаться – ведь они умирали у меня в конце. И я создал «Триптих откровения», куда вошли три самые главные, на мой взгляд, новеллы. Мои, так сказать, прозаические «перлы». В этой книжке герои «Дивной Евы…» после исцеления продолжили жизнь.

4.06.2016г

Надо заметить, что я не занимался регулярно писательством. И мне за это деньги не платили. Всё, написанное мной, являлось побочным от основных моих дел. Хотя в душе своей считал, что как раз писательство и должно быть основой моей жизни, потому что именно оно способствует моему самовыражению.

Денег я не имел за свои опусы. Книги просто раздаривал первым встречным. Хотя они стоили денег. Вот почему я считаю всё написанное мной – искренним. Так как я не зарабатывал на творчестве, и мне не обязан был никто за это платить. Другое дело творцы из Союза писателей – им же надлежало отчитываться за авансы, полученные от союза, где могли указать на несоответствие тому, что от них требовалось. И писать им приходилось то, что душе было не всегда угодно.

Я прожил две жизни. Одна официально-трудовая, за которую я получаю пенсию. Другая – творческая, абсолютно безденежная, как у Ван Гога. Ведь при жизни они с братом Тео продали всего одну картину «Красные виноградники». А я не продал ничего. Может, надо начать теперь третью жизнь, посвящённую распространению своих опусов, потому что в этом процессе книги уже сами начнут свою жизнь, окажутся на виду и будут вызывать ту или иную реакцию, а не лежать в столе. Это и будет моя третья жизнь, ведь книги имеют свою судьбу – HABENT SUA FATA LIBELLI. И в этом мне поможет воскресший в моей жизни ИНТЕРНЕТ.

Начинать знакомство с моим прозаическим богажом, я думаю, следует с рассказов и новелл: «До» и «после», «Сашка «Пиринский», «Покаяние агнца» и, наконец, – «Дивная Ева и отрок Адам». Поэзия, само собой, стоит отдельно и, любителям этого жанра предлагается сборник стихов «Нимб одиночества». В нём отражена суть моего поэтического мира – романтика, любовь и осмысление виденного.

Новелла «Дивная Ева…» вызовет, на первый взгляд, некоторое негодование. Неожиданное проявление любовных отношений – непривычно. Но это после первого прочтения. И только потом вдруг дойдёт и осенит тебя: «А ведь эти два старца любят друг друга, хотя и своеобразно, но по-настоящему. Они восхищаются друг другом и любуются. А ведь это и есть истинная любовь. «Живите и наслаждайтесь, и жизнь не будет увядать в вас, а будет только возрождаться» – кричат и зовут их души.

Убеждён, что в творчестве не надо соблюдать никаких запретов. Твори независимо, а жизнь сама отберёт, что ей надо.

Пример, Высоцкий. Ни одного стихотворения не было опубликовано при жизни. А сейчас даже «хрипят» так же, как он, хотя этого могли и не делать. Он «хрипел», потому что не мог петь иначе, а теперь не с подворотен, а прямо со сцены Кремля разлетаются все его песни и читаются стихи. А как ему хотелось увидеть книжечку со своими стихами?! Трудно представить. Но маститые и модные поэты, не говоря уже о властях, не помогли ему это осуществить. Зато теперь все примазываются к его творчеству.

2

А у речки, что простёрлась длинно…

22.05.2019г

Вышел из дома, а зонт не взял. Да и дождь-то не дождь – так, моросит едва. А вот и солнышко пробилось сквозь светло-серую мглу. Сижу в беседке на берегу горной речки у летнего «Бунгало» – пережидаю морок.

А жизнь… она идёт, протекает во времени. И всё зависит от того, каким содержанием, каким настроением ты её заполняешь – значимым, или ничего не значащим. Вспоминаю, когда учился в университете, и был глубоко сосредоточен на учёбе, тогда думалось: а ведь жизнь-то вокруг меня бушует, а я в стороне. И будет так до тех пор, пока учёба не закончится. Думалось тогда, что проходит мимо тебя нечто захватывающее, а ты в стороне. А оказалось, что жизнь сама по себе колышется, не зависимо от того, учишься ты или просто живёшь. Можешь жить даже очень спокойно и размеренно – она всё равно проходит мимо своим чередом. А если ты её наполнишь чем-то беспокойным, то она и будет тревожной и беспокойной. Всё зависит от тебя и от целей, которые ты ставишь перед собой.

Пошёл вверх по руслу. Кажется, нет дождевых капель – они растаяли, и небеса уже солнечны. А вода в реке мутная и бурлящая. Прёт и прёт, бурлит и бурлит. Есть ты или нет тебя. Для неё неважно. И ты, возмущённый, остановился, достал из кармана пистолет (такое возможно в фантазиях), и… не раздумывая, стреляешь себе в висок, и падаешь. Но самое главное, вода-то бурлит и течёт себе, мутная. Ей-то что? И это здОрово. Ведь жизнь продолжается. И, слава Богу, не исчезла жизнь. Это ты исчез. И хорошо, что ты не раздумывал: стрелять в себя или нет. Щёлк, и всё. Вот она суть-то… президент ты или бомж. Какая разница для жизни – тебя-то уже нет. И чего ты выпендривался, когда жил, чего-то хотел достичь? Зачем это? И Вселенная не вздрогнула, и вокруг тебя всё по-прежнему что-то происходит. И это хорошо. Успокойся, маленький тщеславный дурачок. Я не только о себе, я о любом другом. Скоро растворишься в земле и уйдёшь навсегда. Это-то и должно успокоить любого из нас.

Что из того, что, скажем, Сталин намутил в своей жизни много кое-чего? Ну, чихвостят его со всех сторон. Не дают душе в ином мире успокоиться. Лучше ли это, чем просто безвестно исчезнуть? Кто знает?.. А вода-то бурлит и бурлит, мутная вода – результат высокогорного брожения.

М У Р А В Е Й

…Маленький муравчик, не самый мелкий, но маленький. Тащит лепесток на себе. Лепесток этот – продукт семени, по-моему, дерева карагача – просто светло-жёлтая пластинка. Тащит муравей этот лепесток с середины прибрежной плитчатой дорожки. Тащит и тащит в сторону. Уже взгромоздился на бордюр, вылез с лепестком в разнотравье и несёт его через травянистый бурелом без остановки. Неужели ему не тяжко? Слежу: прёт, не снижая скорости. Где-то посреди разнотравья, наконец, сбросил ношу. И погнал себя сначала в одну сторону, потом в другую. Потом стал бегать туда-сюда. Думаю, это он хочет пристроить куда-то свой лепесток. Ничего подобного. Похоже, он уже забыл про него. Просто шарахается туда-сюда. Потом рванул в сторону, откуда пришёл. Может, ищет тот самый лепесток?.. Ни хрена, просто бегает, не раздумывая. Для чего он это делал?.. Лепестков, подобных тому, какой он тащил на себе, кругом хоть лопатой греби. Муравейника тоже нет поблизости…

Не так ли и ты, человек, суетишься и суетишься без всякого смысла. А если и со смыслом, то бестолковым. Нужен Бог, чтобы этих «придурошных» существ хоть куда-то направить, определить.

Я думал, что муравей строит какое-то своё пристанище. Но это абсолютно не так. Просто бежал с лепестком, а потом без него. Уж хоть бы съел его, или укрылся от непогоды. Куда там?!.. Просто бегает, балбес, как и мы, порой живём не лучше его, такие же балбесы.

У Т О Ч К И

4.06.2019г

Был в церкви. Поставил свечи за близких родственников. Благодарил Господа и за то, что мне лично позволил много жить, за здоровье и творческий талант. Просил, чтобы мои замыслы осуществились: чтоб книги попали в интернет на английском и русском языках.

Возвращался из церкви по речке, поднялся на плотину, воззрился окрест себя, а потом глянул вниз на воду. Там внизу плыла серенькая утка, а за ней утёнок, настолько малый, что похож был на воробышка, упавшего в воду. Зато такой шустрый. Когда утка удалялась от него, он, спохватываясь, шустро приударял за ней и, двигая быстро лапками, просто «пулей» настигал её. Потом она легко вспархивала на травянистый бережок, а он не мог подняться: крылышки ещё были малы и слабы, а чтобы просто забежать наверх, бордюр мешал, был высок. Тогда уточка возвращалась к нему в воду, и пострелёнок снова пулей устремлялся за ней.

15.06.2019г

Поднялся на плотину и вдруг вспомнил про уточку с утёнком. Глянул вниз и не увидел, не застал их, что вполне было вероятно. Не могли же они там плавать 11 дней. И тут я ужаснулся, представляя, куда они могли подеваться, куда вообще могли исчезнуть и главное – как? Ведь утёнок был так мал. Летать не мог. Да и вообще, как они попали за плотину, не пешком же пришли? А если «пешком», то откуда?.. Летать малыш не мог, а бежать за мамой – рисковано, хоть кто мог обидеть. Тревога охватила меня…

19.06.2019г

Приснится же такое. Нахожусь где-то в каком-то «зоологическом» пригоне среди людей. Мне и моему спутнику, который рядом, и которого я ещё в лицо даже не видел, предстоит куда-то ехать. Как оказалось, на верблюдах верхом. У спутника заматерелый верблюд- великан, а мне достался молодой, но холёный. Я обращаюсь к сотоварищу: «Может, ты уступишь мне своего верблюда, ведь я никогда не сидел на таком средстве передвижения, и не представляю даже, как мне справиться с этим необъезженным гигантом?» Спутник молчит, но, похоже, не возражает. «И как же мы двинемся в путь, если у нас нет уздечек?» – снова встревожился я. Но кто-то успокоил: «Уздечки будут». И уздечки появились. Сами же мы находимся среди какого-то незнакомого скопления безликих отрешённых людей… Тут я просыпаюсь, и удивляюсь тому, что никогда раньше не встречался во сне с верблюдами, хотя видел их неоднократно наяву в пустынях. И вдруг с тревогой вспоминаю поверье: если хозяин пустыни приснится во сне, то – это не к добру, а, может, даже к смерти… «Что ж, – сокрушённо утешаю себя, – всё равно всё идёт к вечному пределу. И мне, так или иначе, пора готовиться к этому, тем более возраст подходящий» Однако я тут же прибегаю к спасительной соломинке: «Да это же бывает так, когда всадник снится верхом на верблюде, а ведь я ещё не верхом, значит, это только предупреждение». И чтобы уточнить, я собрал все сонники, какие есть в доме, и постепенно узнаю, что не так уж всё и плохо. Только в одной книжке сказано, что верблюд во сне – это просто предвестник болезни, но не смерти. А в остальных «сонниках» – и того легче – это призыв к терпению и преодолению чего-то, после чего «вас ждёт успех и даже слава». Тут уж я и совсем успокоился, так как понял, что мне теперь надо жить и терпеливо ждать своего рокового часа.

…А сейчас я уже на берегу речки, сижу на лавочке, откинувшись на спинку, заложив руки за голову и, закрыв глаза, предаюсь новым ощущениям. Вода в реке шумит неистово и монотонно, не отвлекаясь ни на что, и лишь где-то слева раздаются хаотичные скрежеты звуков, исходящих от лёгких ударов жести обо что-то неведомое, а по лицу вдруг пробегает ветерок не того порыва, который беспокоит где-то жесть, а колыхание нежных вольных струй, которые навевают спокойствие. Не хочется открывать глаза. Шум воды, и нежный фривольный полёт ветерка, тайно умиротворяющий состояние души: всё к месту, к настроению, к тихой радости от невидимого окружения. Так и сижу с прикрытыми глазами, наслаждаясь своеобразным покоем. Благодать.

… После «умиротворения», я поднялся на плотину и, вспомнив про уточку с утёнком, заглянул вниз, с сожалением подумав, что едва ли увижу своих водоплавающих птиц, так как был почти уверен, что спастись им, конечно же, не удалось. По крайней мере, утёнку. Ведь он так был мал и беззащитен, что его, наверное, кто-нибудь прикончил. Однако, окинув взглядом водоём, вдруг увидел на малюсеньком островке, вернее, на отмели у левого склона, на песчаном выступе, серенькую утку, рядом с которой, скукожившись и закопавшись в песке, сидит неподвижно утёнок. «Неужели тот самый? – обрадовался я, – хотя этот был заметно повзрослевший. – Да точно ли, это тот самый утёнок?» Пролистав тетрадь назад, я обнаружил дату, когда описывал их заплыв. Это было 4 июня. Не так уж и мало прошло времени, целых полмесяца. Да точно это они!

Утка прогуливалась по отмели, а утёнок сидел в песочке. Но когда она углубилась в воду, он тотчас последовал за ней. Точно это он, такой ершистый, но, по-моему, летать ещё не может, хотя и повзрослел. Я так обрадовался, что последовал к ним вниз по откосному, покрытому плиткой склону. Они поплыли вдоль берега. Я спустился ещё ниже и стал наблюдать за ними. Мне хотелось удостовериться, что это точно они. Они скрылись среди зарослей, а я всё норовил не упустить их из виду. И всё-таки, как я был рад, что они уцелели. Тут много бегает собак вокруг своих хозяев – они запросто могли вспугнуть уточек. Однако те скрылись в зарослях.

20.06.2019г

На следующий день, взойдя на плотину, я тотчас окинул взглядом водную гладь в надежде отыскать уточек. И точно, они уже находились там, где я расстался с ними вчера – на отмели у левого склона водоёма. Они плавали не спеша вокруг песчаного островка. Потом малыш устремился вперёд, уточка последовала за ним. Когда зашли на островок, утка остановилась и замерла неподвижно. А утёнок вернулся в воду и стал безостановочно нырять, оставаясь под водой значительное время, выщипывая размягчённую травку, которая сверху сквозь воду просвечивалась солнечным светом.

И я вдруг понял, что они и проживают здесь, скрываясь где-то неподалёку в гуще кустов. Так как у утёнка ещё недостаточно отросли крылышки, чтобы улететь куда-то дальше. Зато отростками будущих крыл, выходя из воды, он яростно встряхивал, освобождаясь от брызг и устремляясь по направлению к матери. Люди с собаками прогуливались на мелководье в другой стороне водоёма. А уточка зорко стояла на страже, когда сынок её беспечно отдыхал рядом, зарывшись в песок.

Через девять дней я зашёл на плотину в надежде навестить «своих» уточек. Окинул взглядом гладь водоёма. Воды было предостаточно, скрыты были все островки отмели. Водное зеркало отражалось сплошной играющей в лучах солнца гладью. Уточек не было. Куда же они подевались? В правобережной части посетители резвились у воды с восторженными собаками. Глубина не позволяла им забегать в воду, а плыть не хотелось. Поэтому все находились вблизи побережья. И вдруг в противоположной части водоёма появилась из-за кустов уточка, но почему-то одна. Я был рад и этому, хотя недоумевал с тревогой, куда подевался малыш?

Со скамьи, которая находилась на плотине, поднялась знакомая мне пожилая чета геологов Пономарёвых и направилась в мою сторону. Поприветствовав их, я с тревогой указал на одинокую уточку. «Да, сейчас он один, – ответил Борис, – Недавно поднялись отсюда три утки и улетели вниз по руслу, так что вторая была среди них. На воде остался только «малыш», хотя он уже заметно подрос, но, вероятно, ещё не может летать».

Тут подошёл незнакомый прохожий и с возмущением поведал, как «вчера какой-то «мерзавец» направил в сторону уток охотничью собаку». – Я кинулся ему навстречу и предостерёг, чтобы он попридержал свою псину, иначе я разобью булыжником не только голову собаке, но и ему. – А куда подевалась вторая уточка?» – осведомился он. «Улетела с двумя другими», – ответил Борис. Прохожий удалился, а мы ещё беседовали, да так оживлённо, что не заметили, откуда и как появилась вторая уточка. «Вот, видите, как заботятся птицы о своих детях – прилетела к детёнышу, – проговорила жена Бориса, и добавила – Я так жалею животных». Мы обрадовались и успокоились. А я понял, что за уточками наблюдают многие.

30.06.2019г

Водное зеркало за плотиной было без островков, но уток не было на просторе. Я глянул вниз, и… вот они! У стыка правого склоны и остова плотины на травянистом сгустке сидели они – мои уточки в тенёчке рядышком бок обок и наслаждались прохладой. А там, на противоположном берегу, где их местечко в зарослях, виднелся полуобнажённый человек, он лежал и загорал. Наверно, поэтому они и не плавали на своём обычном месте. Но не целый же день он будет коптиться под солнцем. Тогда-то они наверняка и вернутся к себе.

5.07.2019г.

Поднялся на плотину, и сразу увидел их. Сегодня они блаженствовали: водное зеркало было обширным и они свободно, без опаски, плавали. Утёнок вырос, стал почти как она. То и дело на обмелевшей глади он нырял, и его гуска с торчащими лапками устремлялась вверх, когда плоский клюв под водой выискивал в песчаном грунте что-то. Он так увлёкся нырянием, что продвигаясь к другой отмели, едва заметил, что утке надоело выжидать, пока он нарезвиться, и она поплыла в сторону заросшего острова, тут он спохватился, и кинулся следом, работая энергично в воде лапками. Догнал мать, и они спокойно скрылись за островком.

Тут я увидел братьев-близнецов, завсегдатаев ежедневных прогулок вдоль речки. Два седовласых, но ещё бодрых старичка прогуливались неизменно вдвоём. Они обычно спускались со стороны мечети, когда я поднимался навстречу им, и шли до моста, затем расходились – один уходил в сторону церкви, о другой в микрорайон. Сейчас они шли вниз к плотине по левому берегу почти у самой воды, где в этот момент плавали утки. Но обнаружили они уток не сразу, и искали их взглядами. Потом, когда те показались из-за кустов, братья оживились. И я понял, что и эти люди наблюдают за уточками.

9.07.2019г

Двое суток я находился вне зоны обитания уток. В первый день я почему-то не захотел подниматься на плотину, а на второй день вообще не ходил на речку. И вот я вновь на плотине. Очертания водоёма изменились. Часть воды пустили по каналам на полив сельхозугодий. За плотиной местами распластались отдельные островки. Воды стало меньше. Я, как всегда, высматривал своих уточек, но не находил. Естественно, стал смотреть вниз, заглядывая в знакомый мне сегмент суши, обросшей травой, где в последний раз укрывались уточки от зноя. Сразу, напрямую, их не было видно. Тогда я попытался сначала перегнуться через перила, чтобы детально разглядеть «сегмент травянистой суши», и тут обнаружил светло-серое пятно, которое едва просматривалось среди травы. Я стал внимательнее вглядываться, но торчащих головок с клювами не обнаруживалось. Я пошёл дальше по плотине и даже вышел на левый берег, по ходу с разных мест приглядываясь к исследуемому «сегменту». Вспомнил вдруг студента Овдина, который был близорук, но чтобы разглядеть уравнения на доске, соединял две пары пальцев обеих рук, образуя таким образом своеобразный «микроскоп» – маленькое отверстие, сквозь которое вырисовывались детально предметы и даже буквы. Действительно детали «сегмента» теперь просматривались чётко. И мне даже вырисовались два тёмно-серых пятна, которые я представил искомыми уточками, прижавшимися друг к другу. Но как бы я не ухитрялся видоизменить оконце моего микроскопа, головок птиц я не различал. И каких-либо движений не улавливал. Зато мне на сто процентов хотелось быть уверенным, что это они там, мои уточки, укрылись под травой и что это их серенькие тельца, прижатые друг к другу, отдыхали от полуденного зноя. Мне так этого хотелось, что я просто поверил в это, и, успокоившись, направился

домой…

Через три дня Пономарёвы сказали мне, что «малыш встал на крыло, и вчера уточки взлетели вместе».

А вскоре я «ни с того и ни с сего» заболел. Меня качало из стороны в сторону, слабость одолевала невероятная, я едва держался на ногах. Безнадёжно-гнетущие ощущения надвигающейся смерти посещали меня то и дело. Давление колебалось в самых нижних пределах. Оказалось, что в моём организме катастрофически снизилось содержание гемоглобина. Тогда-то я и вспомнил сон с верблюдами, тот сон оказался «вещим». Только через месяц я пришёл в себя и стал снова появляться на речке. А желания мои, пока я болел, тоже осуществились: книги попали в интернет – и на английском языке, и на русском.

«Где же ты, моя любовь?»

9.08.2016г

Намерен был, как всегда, совершить моцион у речки, и вдруг спонтанно, когда ещё ехал в автобусе, решил посетить церковь. Даже сам удивился такому решению. Но это было кстати. Надо было поставить свечи за благополучие близких людей и за успех моих внучек, которые поступали в институт искусств и ожидали результатов зачисления их на грант. В кармане моём набралось изрядно мелочи, я взял пять свечек, а остальные монеты предложил служительнице поменять на бумажные деньги. Купюру в двести тенге я тут же опустил в ящик пожертвования. Осталась у меня вторая двухсотка и мелкие монеты. Но, когда я трижды перекрестившись, вышел за ворота церкви и, накинув свой картуз на голову, воззрился на небо, то ни прямо передо мной, ни всюду в небесах, даже над горами, не было ни одного облачка. Машинально я залез в карман куртки, и совершенно неожиданно моя рука загребла монет ещё на двести тенге, словно я полчаса назад не пытался избавиться от неё. «Ничего себе, – подумал я, – чистое небо, да ещё и горсть монет. Не так, однако, печальна жизнь, как порой нам кажется, иногда стоит порадоваться и житейским мелочам».

Я пошёл в сторону реки в бодром настроении, где, выбрав в тенёчке удобный валун, не замедлил описать происшедшее со мной маленькое чудо.

…У спортивных снарядов один физкультурник руками бил по мячику, который на резинке был укреплён к шапочке у него на голове. От ударов мячик отлетал в разные стороны, но руки виртуозно отбивали его. Видимо, «жонглёр» вырабатывал реакцию.

Я пошёл вверх по руслу и, удалившись на приличное расстояние от физкультурника, облокотившись на перила, стал смотреть на воду, которая каскадами скатывалась вниз. Денёк, как я упоминал выше, выдался хороший – по-прежнему не было ни одного облачка на небе, вода в реке чистая, голубоватая. Монотонный шум реки, завораживая, не отпускал меня. Вспомнилась речка Казачка, она высоко в горах впадает в реку, которая доходит сюда. Наверное, потому и вспомнил момент, когда в 58 году, почти 60 лет назад, я ехал верхом на коне по ущелью Казачка. Почему-то ехал один, хотя маршруты положено совершать вдвоём. Наверное, надо было проехать вверх и просто отобрать в верховьях реки пробы воды из родников, впадающих в Казачку. Всплыли воспоминания. Мы тогда стояли в ущелье Большой Алмаатинки как раз напротив второй ГЭС на сопке, покрытой елями. Там мы расположились лагерем на время, пока совершались маршруты в заданном районе.

Вечером, пользуясь тем, что рядом посёлок, мы пошли на танцы в клуб. И хотя в отряде находились девушки – практикантки из Миасского техникума, в тот вечер мы оказались на танцах без них. И, разумеется, резко выделялись среди местных парней. В основном здесь были балкары, переселённые с Кавказа. Их парни здесь ухаживали за русскими девчонками, своих-то на люди не выводили – не положено. В тот вечер на танцах я познакомился с местной девушкой, пошёл её провожать. Помню, сидели с ней на брёвнах развлекали друг друга, рассказывая наиболее примечательные моменты из жизни. Разумеется, обнимались и целовались.

На следующий вечер снова появились на танцах. И почти у каждого из нас была местная девушка. Балкарские парни, конечно же, не могли смотреть на это спокойно. Ко мне подошёл один из них и спрашивает: « У тебя серьёзные намерения насчёт Тани?» – Да, конечно, – отвечаю я, хотя совсем ещё не имел никаких намерений. «Ну, ладно, – сказал парень, – смотри, не дури с ней». Я обещал. Но им, наверное, не хотелось выжидать и наблюдать, как наши ребята уводят из-под носа местных девчат. Перед концом танцев – они спровоцировали скандал. Не успели мы выйти наружу, как они двинулись на нас толпой. Хорошо, что среди нас оказался Коля Беляев – бывший детдомовец – удивительно коммуникабельный и миролюбивый человек. Едва мы унесли в тот вечер ноги, такова была их нетерпимость к чужакам. «Серьёзных» отношений я тогда вообще ещё не планировал. Мне нравилось быть холостяком. К тому же в нашем лагере была девушка из Миасса, которая мне нравилась. С ней бы я наверняка задумался о «серьёзных отношениях». Так она была мила и желанна мне. Но я приехал в отряд слишком поздно, и чувства мои не успели проявиться, и девушки-студентки вскоре уехали – закончилась практика. Осталась в памяти только песня, которую они пели.

Ветер догорает над рекою,

Тихо над посёлком в этот час,

Я хочу, чтоб ты была со мною,

Но тебя со мною нет сейчас.

Припев:

Тихий вечер, тёплый вечер –

Я такие вечера люблю.

В этот тихий, тёплый вечер

Я о тебе, любимая, пою.

Они уехали, и я вдруг почувствовал, как мне «её не достаёт». Свою тоску по Людочке я свалил на осеннюю непогоду:

Гадкая погода:

Холодно, дождливо,

Отцвела природа –

И в душе тоскливо.

Грусть неотвратимая

В полевых шатрах,

Без тебя, любимая,

Мрак царит в горах.

Свою запоздалую стихотворную тоску я отправил в Миасс, и ещё долго сожалел, что не установил тогда должный контакт. Даже сейчас передо мной та девушка – голубоглазая с русыми короткими волосами в облегающем чёрном свитере. А потом, уж не помню от кого, я узнал, что она полюбила кого-то в Миассе, а тот не разделил её чувств, и она безысходно страдала. А сейчас я вспомнил и другую песенку, которую мы распевали уже в армии:

Где же ты, моя любовь,

Для кого твои глазки горят,

Для кого твоё сердце стучит,

С кем ты делишь печаль?..

Так, уйдя в воспоминания, я стоял на берегу речки и не заметил, как за моей спиной на скамейке расположились две женщины, до этого занимавшиеся «скандинавской» ходьбой с лыжными палками. В последнее время такое увлечение здесь стало почти повальным.

– Ты счастливая, – говорила одна из подруг, – и тебя любит муж.

– С чего это ты взяла? – удивилась её спутница.

– Так он же называет тебя Дульсинеей, принцессой.

– А ты знаешь, кто такая Дульсинея?! – громко возмутилась подруга. – Это же деревенская девка, необразованная баба, и от неё пахнет потом. Этим именем он унижает меня, а не возвеличивает…

Далее их беседа продолжалась на повышенных тонах, и я удалился, не смея их смущать и мешать их беседе, хотя меня прямо подмывало желание вторгнуться в их разговор и оправдать Дон Кихота, пылко полюбившего Дульсинею. Ведь Дульсинея была идеалом воображаемой им женщины. Она стала его мечтой, которую нельзя было не любить, и не восхищаться ею. А как только рушится эта «мечта», принцесса сразу превращается в обычную «потливую бабу». Анна Керн, воспетая Пушкиным, как «гений чисто красоты» – это тоже плод его мгновенного воображения. Известно, что позже Пушкин высмеивал Керн. Но это уже было потом. И как только «женщина мечты» превращается в обычную женщину, – сразу исчезает восхищение ею, и наступает безразличие, или даже раздражение. Если же женщина «томит» твою душу всю жизнь – это и есть настоящая Любовь. А как только опускается твоё воображение на землю, любовь пропадает. Томление будет, но только, как «естественная потребность» или, как привычная неотъемлемая необходимость, не более. Обычная же жизнь – это взаимное терпение, притворство и желание не обидеть ставшего близким тебе, некогда воспламенившим тебя, человека. А что такое настоящее большое неповторимое чудо любви, я выразил своими выстраданными чувствами, которые застряли в моём сердце как

АККОРДЫ ЛЮБВИ

1

Озарение

Неведомое кроткое создание,

Загадка моего воображения:

И радость ты, и нежность, и страдание –

Беда моя, тоска и упоение.

Мечта моя, земная и желанная,

Томление моё неодолимое.

Нежданная, негаданная, странная –

И беспредельно мною ты

Любимая.

2

Порыв

Я хочу купать тебя в любви:

В море волн и в ливени рассветов,

Только ты решись, и позови –

Я приду к тебе, любимая,

Хоть где ты…

3

Кто ты? –

Ты всё в одном лице:

Невеста, дочь моя, сестра и мама…

Моя любовь к тебе

Быть может травмой

Для близких и родных,

Как пуля во свинце.

Но я ласкать тебя и целовать хочу,

Лелеять, обожать, любить и нежить.

Ты мой мечтанный форт –

Тоска и безмятежность.

И вздох моей души –

Об этом и кричу.

4

Как хорошо безудержно пылать,

Забыв самоконтроль и пульс сердцебиения!..

Смеяться, петь, печалиться, рыдать –

В святом наплыве откровения!

С любимой только можно так пылать!..

5

Апогей

Я хотел бы в тебе раствориться,

И чтоб ты растворилась во мне.

Чтобы мы не могли разделиться –

Не хочу, чтоб была ты во вне.

Мы сольёмся с тобой воедино,

Не на миг, а сольёмся навек.

Будет жить

Полнокровно-счастливый

Двуединый из нас человек.

29.03.2017г Речка Б. Алмаатинка. У моста, возле «Бунгало»

Слушаю аудио – исполнение произведений Ивана Алексеевича Бунина

По-моему, никто из писателей так не описывает природу, как он.

Господь наделил его такой наблюдательностью, какая редко у кого есть.

Мне кажется, Тургенев, бродя с ружьём по лесу, наблюдал, потом записывал впечатления, а потом талантливо использовал их в произведениях. А Бунин, уверен, обладал такой особой памятью видимого окружения, что потом просто, уединившись и представляя прежде видимое, описывал так, словно списывал с натуры. Да так, что всё воспринимается тобой как очевидное. А какое точное изображение! Какое богатство слов, верно отражающих картины в его повествовании. Изумительный писатель. Порой кажется, что он в плену деталей, что они, эти детали давлеют над ним и просятся к отражению на бумаге на столько, что обволакивают и поглощают саму суть, ради которой затеяно произведение. Мне даже кажется, что он порой и придумывает фабулу, чтоб только не расплескать видимое ранее окружение природы, желая запечатлеть непременно перла и жемчуга, пока они не затуманились в памяти. Удивительный писатель, особенно в мастерстве изображения природы и душевных своих оттенков и проявлений.

Как зримо представляешь всё то, о чём он пишет. Показывает он картины в динамике, в сиюминутном измерении, в красках и запахах, будто он за тебя выразил то, о чём ты едва ли смог найти нужные слова. Он будто помог тебе в ощущении, восприятии окружающего мира, на который ты только взглянул, а он уже выразил. Причём, описывая порой серые будничные моменты, он находит такие яркие и точные краски, что блёклый для тебя мир оживает благодаря его словам, и делается краше. Это поразительно! Обычная привычная серость превращается в прекрасное. И ты думаешь, да ведь не так скучен блёклый мир. Он ярок, выразителен и интересен. Ты только внимательно приглядись в него. И всё это благодаря Бунину.

11.02.2018г. Стою на плотине. Горы и город в сизом мареве. Спустился в долину. Деревья покрыты толстым слоем инея. Мрачновато. Но в 11-40 солнце стало пробиваться сквозь серую мглу. И буквально через десять минут выросли перед взором сперва горы, а потом и очертания городских зданий. И вот уже день стал радостным и на душе посветлело. Стали появляться взрослые люди с детьми и санками. А пожилые «ходоки» с лыжными палками размеренно вышагивают согласно заданному ритму «скандинавской» ходьбы. Благодать. Я спустился ниже по руслу. Со мной поравнялся Рома Шульц с коляской, в которой блаженно спит его сынок. Рома – друг моего сына. Талантливый дизайнер. В своё время он выполнил, по моей просьбе, рисунок геолога, который я использовал на обложке своей книги «Увидеть весь мир в крупице песка». Сейчас он катил коляску со спящим сыном вверх по руслу к плотине. И пока совершал круиз, я, вдохновившись, написал для него стихотворение, которое вручил ему тотчас, как только он поравнялся со мной:

ЭКСПРОМТ РОМАНУ

ШУЛЬЦУ

А по речке иссушённой,

Растерявшей водный пульс,

Отрешённый, полусонный

Ходит Рома Шульц.

Красно-чёрную коляску

Он, как лоцман, в путь ведёт:

Избежать он должен тряску –

Он наследника везёт.

Безмятежный и беспечный,

Спрятав носик свой в тенёк,

Драгоценный человечек

Спит в коляске твой сынок.

19.05.2015г. Мой мир. О картинах.

Что я покупал бы охотно, так это картины. В МЕГЕ, которая расположена на правом берегу речки, понравились с выставки на продажу картины Ведерникова «В горах Заилийского Алатау» («Медвежье ущелье» и ещё кое-что) и Атырбаевой «Утиные места» и «Зимняя пора». Но я бы предпочёл что-нибудь о пустыне – барханы и о степи – простор нелюдимый, дикий, навевающий полное одиночество, напоминая о геологическом прошлом. Ещё бы мне хотелось слышать в моём небольшом воображаемом полупустом картинном зале – звучание музыки, чтобы она лилась неназойливо, умиротворяюще. В общем, приятные взору картины и музыка Моцарта (Маленькая симфония) или Вивальди (Мэми блю) – что-то такое.

«О, МЕМИ БЛЮ…»

на музыку Вивальди

Обилие цветов

И неоглядность моря,

Загадку слов волшебных

«я люблю»,

Беспечность крайнюю,

Невыразимость горя

Несёт в себе мелодия

«О, мэми блю…».

«О, мэми блю…» -

В душе теперь не прячу

Тепло любви,

И радость бытия.

Сливаясь с музыкой,

Я и смеюсь, и плачу,

И верится,

Что буду счастлив я.

Аккорды звуков

Солнечно-печальных,

Слетая с диска,

Трепетно парят…

Я недругам своим

Обиды все прощаю,

Когда звучит

Оркестр Мориа.

* * *

Дама с собачкой (разговор у реки после чтения стихов)

Дама:

–У тебя стихи в твоей книжке, судя по датам, почти все давних лет.

А сейчас-то ты пишешь?

– Да бывает, – отвечаю я, – по случаю.

– Тогда, напиши, пожалуйста, и мне стихи, пока я буду находиться в санатории.

Сможешь?..

И я написал, сообразуясь с действительностью.

ШУТКА

Посвящается

Даме с собачкой

Мы увлеклись стихами,

Гуляя у реки.

Вальяжно отдыхали,

Спасаясь от тоски.

На поводочке рядом

В восторге без границ

Кокетничала задом

Собачка – чёрный шпиц.

Пронзив нас зорким взглядом

В тот роковой момент,

Отвлекшись от снаряда,

Сказал нам вдруг спортсмен:

«В день лучезарно-ясный –

Не описать пером –

Вы смотритесь прекрасно

Вот так как есть – втроём».

Мы встрепенулись разом –

Любви пробил нас ток,

Как запоздало праздный

Спортсменовский восторг.

Мелькнула, как помеха,

У роковой черты –

Отозвалось в нас эхо

Ушедшей вдаль мечты.

И только с нами рядом

В восторге без границ

Кокетничала задом

Собачка – чёрный шпиц.

4октября 2019г

* * *

Слушая органную музыку Баха

Его музыка надвигается волнообразно, сначала её хочется сравнить с волнами горной реки, прыгающими с одной преграды на другую по каскадам. Но это всё грубо и не точно, потому что речные волны они, хотя и шумливы, но однообразны. И видоизменяются только шумовые эффекты. А музыка Баха – это другие волны: они в тему повторяемы, но обогащаются благозвучием, да каким! Проникают в душу и наполняют её новыми звуковыми нежными оттенками. Удивительное богатство благозвучия. И радость от его многообразия. А потом, помимо основной темы, разбавляемой новыми звуковыми оттенками, Бах подаёт и подаёт сонм перекликающихся между собой звуков. Трудно выразить словами. Да, музыка всеобща и глубоко проникающая, к тому же наполняющая чудесными звуками душевный мир. Никакой вид искусства несравним с музыкой: ни живопись, ни скульптура и ни даже словесные виды искусств, которые, к сожалению, не способны так объединить, сплотить, заполнить и раствориться внутри тебя так, как это делают звуки музыки.

19.07.2017г. Президентский парк

Я нахожусь у двусторонней широкой аллеи, внутри которой тянется череда елей. Ели преимущественно голубые, редко ярко-зелёные, будто случайно сюда попавшие. Ветки елей вытянуты, словно растопыренные гигантские руки, возвышающиеся пирамидально снизу вверх. С левой стороны аллеи сосновый бор. Ветки сосен, как и у елей, растут снизу от самой поверхности земли, Только они в виде свечей, стремящихся вертикально вверх. Сосны эти особого вида. Их ветки как бы огибают ствол сферически.

Справа от аллеи целый массив каштанов. Так что череда елей является как бы осью аллеи, простирающейся на север вниз от гор к равнине.

В сосновом бору то там, то здесь появляются белки, словно играя, гоняются друг за другом и легко порхают по веткам, перебегая к деревьям по травянистой поверхности поляны.

Я свободен! И радостно и печально. Как бы от этой радости не сойти с ума. Решил не писать ничего и не издавать. А делаю и то, и другое. Вот пишу, а в типографии готовят к изданию мою очередную книгу.

* * *

Мне нужно все свои книги разместить в интернете. И неважно, будут их покупать или нет. Я воспринимаю интернет, как всемирную библиотеку, где будут находиться и мои книги. Придёт время, и они «оживут». Это как на барахолке: новая торговая точка должна быть «наработана», должна непременно «прописаться». И потом (всему своё время) достойно проявиться.

Я прожил «свою» жизнь, а теперь мои книги пусть проживают «свою» через интернет.

* * *

Жизнь человеческая так хрупка, что порой задумываешься, как это ему, человеку, удаётся дожить до глубокой старости, строить планы и что-то созидать, если в любой момент ему на голову «может упасть кирпич» или случится ещё что-то? И приходишь к выводу, что надо просто полагаться на судьбу, быть фаталистом, а если ещё вернее – полагаться на Бога. Не иначе. Слово фаталист, наверное, вылетело из уст атеиста, который недоумевал и не мог объяснить «волю случая». Я понял это во время службы в армии.

Состоялся коллективный выход солдат не реку Оку для купания в бассейне. Бассейн этот представлял собой водное пространство реки, окаймлённое в виде квадрата пантонами, закреплёнными сверху деревянным настилом, по которому можно было передвигаться вокруг бассейна.

Несколько солдат, среди которых был и я, организовали соревнование по прыжкам в воду с вышки, которая водружалась вначале бассейна. Прыгали с разных высот: с трёх, пяти и десяти метров – ногами вниз «солдатиком». Так было проще и безопасней. Нырять в воду сверху вниз головой без специальной подготовки было рискованно. Я это понял, когда самовольно нырнул всего лишь с трёхметровой высоты – от резкого толчка ноги мои чрезмерно перегнулись за спину, и я почувствовал боль в пояснице.

После прыжков с высоты стали состязаться, кто нырнёт и проплывёт дальше всех под водой. Выныривали из разных мест и фиксировали расстояние. Увлеклись состязанием. И вот я передвигаюсь под водой, энергично работаю руками и, чувствуя, что уплыл далеко, не стал на всякий случай грести до изнеможения – решил вынырнуть, и тут голова моя неожиданно упирается во что-то твёрдое и не даёт возможности подняться над водой. Беру себя в руки и делаю ещё рывок вперёд, и на этот раз голова моя появляется над водой, я вдыхаю воздух, хотя и не верю, что беда миновала. Оглядевшись, я понял, что нахожусь между рекой и бассейном среди пантонных труб, скреплённых деревянным настилом, по которому ходят солдаты и ищут глазами моё появление. Вдохнув больше воздуха, я поднырнул под пантон, который оказался трубой большого диаметра из нетонущего материала, и вынырнул за загородкой бассейна уже на просторах реки, не веря, что мне удалось избежать катастрофы. Вот тогда-то я и подумал, как слаб человек, ведь этот нелепый случай мог лишить меня жизни – не окажись я между пантонами, а ударься ещё раз головой о трубу – и захлебнись. Бог уберёг меня.

* * *

Последнее время я ловлю себя на том, что категорически не хочу, чтобы люди уходили в «вечное никуда», откуда нет возврата. Причём это касается не только друзей, но и врагов, какими бы они ни были.

Я хотел бы, чтобы время остановилось и не устремлялось куда-то вперёд, всех старя и выбрасывая за обочину жизни. Мне хочется, чтобы люди вроде бы и жили, двигались, что-то делая, как всегда, но всё это происходило бы в едином моменте. Мне хочется всех их видеть независимо от того хороши они, или не совсем. Пусть будеттак, как есть. Остановись, мгновенье! Так вот почему, оказывается, возникло кино, художественная литература и вообще искусство. Естественно, чтобы остановить мгновение!

И вот поэтому я всё-таки буду писать всё, что со мной происходило, не хочу, чтобы всё это исчезло безвозвратно.

Я слов не люблю:

«Вперёд не суйся»,

Я больше люблю

Говорить «хочу».

«Хочу, хочу» -

И вперёд несусь я

В своём хотенье,

И всё кричу:

– Хочу на звёзды,

Хочу на солнце,

Хочу вселенную

Всю облететь.

Хочу и прямо идти

И околицей

Брести, спотыкаться,

И снова хотеть!..

Оказывается, у Бальмонта тоже есть стихотворение «Хочу». Надо же: сто лет назад у поэта было желание, которое повторилось во мне. Правда, выразил он его более изящно и в то же время напористо, потому что это касалось его страстному желанию любить женщину, а я начал лет 50 тому назад своё «Хочу!», да так и не завершил из-за предполагаемой его всеобъемлемости. Получились декларативно-пафосно-бравадные абсолютно неудачные стихи, если можно назвать «стихами» подобные начинания. Оказалась не по Сеньке шапка – слишком замах был большой, потому и не завершились.

Зато попробовал.

17.01.2019г. Речка.

Отцы и дети (диалог внутри себя)

Сын: – А я вас и не просил, чтобы вы меня рожали. Я, может, не хотел и не хочу жить, а вы тут взяли и оказали мне «великую» услугу – живи, говорите, и радуйся. А по-другому вам не нравится. Видите ли, вам хочется, чтобы я был непременно весел и счастлив, ну просто таким радостным, каким, наверное, были вы, когда занимались сексом, якобы создавая меня. Хотя предполагаю, что вам в тот момент было не до меня – вы просто занимались, скажу прямо, страстной похотью, и не более того, только стыдно вам в этом сейчас признаться. А теперь меня постоянно упрекаете, что делаю всё не так и не хочу быть таким, каким вам хотелось бы. Невольно возникают мысли:

Какое счастье не родиться

И не узнать, что ты умрёшь –

Не надо ни к чему стремитьс

И думать, для чего живёшь.

Отец: Эх, сынок, сынок… не созрел ты, оказывается до мудрости.

– Какая мудрость? О чём вы, родители, толкуете? Какая в сексе может быть мудрость?!

Отец: – В этом ты, пожалуй, прав абсолютно. Мудрость, сынок, она, может, и ко мне доходит только сейчас. Конечно же, вот теперь я убеждён, что дети, а вернее люди, появляются не по нашему желанию. Много ли появилось детей, которых хотели иметь их родители. Ничего подобного. Иные пары стараются и ночью и днём в поте лица, чтобы иметь ребёночка – ан, нет у них дитя. А другие не хотят их из-за бедности, а они, знай себе, появляются один за другим, вынуждая «невольных» родителей избавляться от них, сдавая в детдома…

Делаю вывод, если человек родился, значит, это надо Господу Богу. Значит, он возлагает на него какие-то надежды. Человек внешне подобен Богу. Он специально создал его таким, и мозги ему вправил в черепную коробку, а потом наблюдает за ним, куда его понесёт, чтобы самому разобраться, что делать с человечеством, куда его направить. Богу нужны особые люди – мудрые, каждый сам по себе, а все вместе гармоничные и интересные. И жизнь должна быть прекрасной, такой, какая Ему до конца не ясна. Вот Он и человеков-то делает через таких родителей, как мы с твоей мамой. А люди всё не такие. Всё дерутся, воюют, стяжают и надменничают. В войнах и катастрофах погибают. А ведь так им и надо, если они не могут облагоразумиться. А Бог всё «клепает» и «клепает» человеков, ждёт и наблюдает, когда же из нас получится что-то достойное Его замысла.

Я открою дверь в комнату сына

И тайком его перекрещу.

От житейских упрёков остыну,

А грехи его просто прощу.

Не пойду ни к какому священнику,

Никому ничего не скажу,

Только Богу, моля о прощении,

Исповедую, всё изложу.

Попрошу Его:

Боже мой – Господи,

В этой просьбе мне не откажи.

Не щади мои старые проседи,

А за сына меня накажи.

…Ему было восемнадцать лет, когда он оказался рядом со мной в нашей торговой точке, которая располагалась в автовокзале «Сайран». Я только что «выплеснул» из себя стихотворение, которое возникло в порыве «любовных сомнений и душевных терзаний», и почему-то незамедлительно протянул листок сыну с ещё совсем «горячим творением», попросив выразить своё мнение. Родион молча прочёл стихи и тихо замкнулся в углу бутика. Через полчаса он вручил мне своё поэтическое видение любовного конфликта. Привожу те и другие стихи.

Мои:

Нежно коснёшься моей головы –

Взор мой порыв твой нежданный поймает:

Чувства любви, что совсем догорают,

Может, сольются и станут новы?..

Тягостные, беспросветные дни…

Милая, милая, что с нами стало?

Наша взаимность давно уж устала –

Чувства раздельны: твои и мои.

Шлейфы горящей Амура стрелы

Вдаль единённую звали когда-то,

Что же случилось и кто виноватый,

Что вместо пламени – горстка золы?!

Стихи сына (его вариант):

Горит огнедышащей болью клинок,

С которым вошли в мою душу сомненья.

И может, тот день уже не далёк,

Когда разорвёт он сознания звенья.

И грудь разорвётся, пылая в ночи,

Не вспомнив остатки любви и надежду,

Услышав откуда-то слово «прости»,

Душа моя – камень, летит она в бездну.

Но может, остынет тот самый клинок,

Что рвал мою душу и мучил мой разум.

И может, тот день уже не далёк,

Когда я отвечу забвенью отказом.

Тогда-то я и понял, что и в сыне моём есть искра Божья, которая прилетела от моего отца ко мне, а от меня к Родиону.

24.02.2019г. Речка. Благодать! Красота! Чудесная погода.

В передаче «Секрет на миллионы» народный артист Владимир Стеклов, вскрыв конверт, в котором хранился его «секрет», произнёс: – Есть такое в жизни, что я не скажу даже самому Богу, не то, что всем остальным!

Страстная его тирада навела меня на мысль: А зачем говорить Богу? Бог итак всё знает. Исповедь, она ведь не для Бога совершается, если даже и перед священником. Исповедь, если она и задумана Богом, она не для Него.

«Но есть, есть Божий суд,

Наперсники разврата.

Есть Божий судия! Он ждёт, -

Он не доступен звону злата –

И мыли и дела –

Он знает наперёд», – сказал Лермонтов.

И мы должны знать, что Богу всё известно. А исповедь, она придумана для самого человека. Она для того, чтобы человек, совершая грехи, мог остановиться и задуматься: а надо ли идти дальше по скользкой дорожке. Не остановиться ли пока не поздно. Вот губернаторы в России крадут и крадут. На Сахалине воровал и воровал без остановки, и доворовался до тюрьмы. А мог остановиться. Исповедь она должна быть в себе и для себя. Даже священник порой не способен удержать в себе секрет прихожанина, если начнут влиять спецслужбы или бандиты с помощью «утюга». Так что все эти исповеди дело окаянное, и может даже страшнее, чем свой самосуд, который призывает остепениться. Остановился во время: и познаешь и «сам грех» и «радость» от его избавления. Верь в самого себя, и не заигрывайся «во-грехах», в искушении. И появится уверенность и спокойствие, которое навеет нечто разумное и благодатное.

3

Яко благ, яко наг, яко нет ничего… (раскрепощение)

…Я лежу на кладбище. Не знаю, на каком, наверное, на «капустнике». Это то новое кладбище, где венки, словно листья капусты, смотрятся со стороны.

Я нормально упакован в дощатом ящике, крышка которого схвачена гвоздями. А надо мной витают мои слова, неумело собранные в кучки, будто птичьи стайки или мелкие облачка. Они собраны для того, чтобы выразить что-то более значимое, что отражало бы таящие в себе мои поступки – светлые и не совсем.

Забавно всё это, не правда ли? Надо мной свет, а подо мной темень. И всплывшая из сознания Эпитафия:

А я хочу,

Чтоб по наитию души,

Без должностных

Обязанностей к тризне,

Прохожий побыл

Надо мной в тиши

И радость ощутил

От жизни.

24.10.2018г

Сегодня почти весь небосклон чист и бесконечен. Только белые хлопья гигантских облаков парят над вершинами гор, словно душа скалистых громад вырвалась из недр и устремилась вверх, но никак не может оторваться от земных пут, от притяжений, сковавших вечное раздвоение земного греха и небесного блаженства…

«Нет, Весь я не умру!…» – Я просто растворюсь во Вселенной.

Мой разум поднимется и займёт место в эфирном вселенском скоплении мыслящих разнородных сущностей. А моя плоть станет основой для других материальных существ. Часть превратится в простейшие организмы, которые будут поедать насекомые, а те станут продуктом для птиц и прочих существ. Кое-что превратится в перегной, который расцветёт в виде растений. И далее распад будет множиться, атомизироваться, но всё равно - жить. Так построен наш мир и вселенная. Одни «Солнца» сгорают, Другие – вспыхивают. Я приемлю гипотезу Циолковского: во главе всего образуется « концерн разума, которому принадлежат идеи процветания вселенной». Это и есть божественное начало, то есть Бог.

К чему я пришёл, так это к тому, что верить в Бога надо, как дитё малое, – не раздумывая, не сомневаясь, не сопоставляя одно с другим. Всякое осмысление и переосмысление – это сомнение в существовании Бога.

Ещё в раннем детстве я просил матушку: «Окрести меня в церкви, а то я часто болею». Тогда у меня ноги почему-то ныли, и, вообще, чего только у меня не было: то малярия, то скарлатина, то голова вся и ноги покрывались какими-то коростами. Болячки чесались, а я их, беспощадно царапая, раздирал до крови. Матушка обычно отвечала: « Вот пойдём к бабке Рипке в Защиту, там и окрестимся». Но этого так и не случилось. Я теперь понимаю почему. Во-первых, она уводила нас к бабушке обудёнком, так как ей в тот же день надо было вернуться в Белоусовку, чтобы заступить на смену в шахту. Для этого ей надо было преодолеть 30 километров в оба конца. «А во- вторых, – пояснила мне позднее матушка, – что я тогда понимала? Сама ни во что не верила, к тому же в Белоусовке не было, да и сейчас ещё нет, церкви. А в город не находишься – далеко».

А во втором классе я уже сам искренне удивлялся тому, что у деда Сафона Петровича есть икона, и обращался к нему со словами: «Дедушка Журавлёв, а что это там у тебя в углу в комнате – икона что ли? Ведь Бога нет, а ты молишься на икону». Школа меня превратила в убеждённого атеиста, и я тогда, после серьёзного спора с дедом, искренне негодовал, а потом успокоился: «Что с него взять, ведь он не учится в школе, а сам не поймёт, что к чему».

Я стал крещёным, верующим сознательно в 54 года, потому что не мог, и сейчас не могу объяснить исходного зарождения живого и не живого мира. Если отвергнуть существование Бога, ведь при нём всё воспринимается просто – наша жизнь началась от Адама и Евы, – то для учёного жизнь началась с какой-то живой микрочастицы. Хотя это беспредельная загадка с чередой вопросов: а откуда взялась молекула, атом, протон, нейтрон, и, в конце концов, живая и не живая природа? Учёные мужи в тупике. А пока нет всему этому объяснения, будет существовать Всемогущий Бог, который является основой для верующих, а для не верующих… какая разница, ведь атеист сам себе бог (только с маленькой буквы).

И всё-таки с самого начала освоения Библии непременно возникают разного рода сомнения в том, что там написано. Во-первых, «Первым было Слово», – сказано там. А почему не Идея, или Мысль, которая породила Слово?

Во-вторых, некоторые утверждения в Библии побуждают непременно объяснять описанные там события невероятным образом. Например, создавая Мир: (1-ый день, 2-ой день и т. д), Бог уложился за 7 дней. Чтобы подтвердить и оправдать это, я начинаю самому себе предлагать объяснения: мол, День сотворения Мира не соответствует нашему понятию во времени, то есть тому, что в сутках 24 часа, а в световом Дне – ещё меньше. В Библии День - соответствует понятию «неопределённого периода времени», которое понадобилось Богу для выполнения намеченной задачи. Именно «период», потому что для Бога, что «минута», что «тысячелетие»… Главное, выполнить задуманное. Ему ограничивать себя не к чему. Он сказал: «Да будет свет!». И интерпретировал (может, представлял, каким он должен быть этот свет: его общий вид, оттенки – спектр света). Размышлял не спеша – Вселенная Его вечна, а Он Единый её творец, и Его не давил временной момент. Он сам определял «период времени». И совсем не значит, что Он создал весь Мир за 7 дней в нашем представлении. Может, это 7 столетий или 7 тысячелетий. Это его понятие времени, где «минута – столетие», а «столетие – минута». Вот так и создан был наш божий мир во временном понятии.

Следующее:

…Сорок лет Моисей водил по пустыне своих родичей в поисках земли Обетованной. А пустыня-то – какие-то вёрсты, ну, допустим, тысячи вёрст. Очевидно, главная загадка, опять же во времени. Если сорок лет – это, может, четыре месяца, а может, четыре года – не ведомо. Но сорок лет гулять вокруг «огорода» – это уж слишком. Одно верно: у Господа чувство времени совсем другое. Видимо, Бог их водил с помощью Моисея «до определённого прозрения», которое составило условные «сорок лет».

Таким образом, я объяснял для себя Временные периоды, изучая Библию. Но поразило меня и другое, как это верующие в Бога Католики и Православные не смогли установить точно, когда родился Иисус Христос, или, по крайней мере, могли бы договориться о едином дне Его рождения. Не допустима такая несговорчивость среди правителей церковных направлений.

…Главным же для меня тупиком оказалось полное непонимание пророчеств Иоанна Богослова. Его видения какого-то «…выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами» завело меня в абсолютный тупик. И я подумал: «Как жаль, что сам Иисус Христос не написал Евангелие, и что создавалось оно со слов и представлений малограмотных (кроме Апостола Павла) его спутников. Поэтому-то я утверждаю и следую тому, что верить в Бога надо, как дитё малое, – не раздумывая, не сомневаясь и не сопоставляя одно с другим.

Об ощущении счастья

…При прогулке вдоль горной речки, присаживаясь на скамейку, я снял тёмные очки, повернул к солнцу лицо, не открывая глаз, и, запрокинувшись на спинку сидения, попытался ощутить сюрреалистические картины сквозь прикрытые веки. Картины были разноцветные, расплывчатые. Цвета менялись: от светло-серых и охристых, до оранжево-красных. Словно сплошные разноцветные облака, картины рисовались каким-то внутримозговым воображением. Но чёрного цвета не было. Солнце не позволяло возникнуть темноте. Тепло и разноцветные картины навевали умиротворение, приятно-ощутимое состояние. Я замер в неподвижности, предаваясь благостным ощущениям.

– Счастье – думалось мне, – это миг умиротворения, ощущаемый тобою. Это может быть – зной в городе, а ты находишься в тенистой аллее, где не назойливо подаёт свой голос скворец: «ти-ти-ти».

Счастье – это неожиданное дуновение степного ветерка с запахом горения очагового кизяка, напоминающее твоё маршрутно-полевое прошлое.

Счастье… Да кто ж его знает, что такое счастье? Помню, сидел где-то я в прибрежном лесочке. Тенёк был. На расстоянии в разных местах суетились люди – взрослые и дети. Что-то они там решали и делали, между прочим, спокойно, и каждая группа что-то своё, без возбуждения и необременительно. Я замер, и некоторое время чувствовал всем телом и душой и разумом – полное спокойствие. И только через некоторое время, да и сейчас даже – я вдруг понял: это же было счастье. И потому момент этот запечатлелся в памяти. Полное спокойное умиротворение, не отягощённое заботами, болезнями, патриотическим долгом и житейскими долгАми. Всё было во мне в тот миг в гармонии. Но тогда я не понимал, что это – счастье, А потом, и теперь уверен, что тогда оно навестило меня. У каждого своё счастье.

…Странно, что после того, как я это записал, по телеку услышал аналогичные рассуждения какого-то участника передачи о счастье. Только в его рассказе был порывистый ветер, который на миг прекратился, и наступила дневная тишина – и снизошла к нему благодать, которую он назвал «счастьем». Значит, так оно и есть у родственных душ, такое понятие о счастье.

Дворцы и хижины

…Мы жили в маленькой избушке-времянке. Нас часто навещала слепая дочь хозяйки большого дома Лиза. Глаза у неё были как у нормального человека. И мы, малые дети, мне было около четырёх лет – воспринимали её больше несколько странной, чем слепой. Ориентировалась она, в привычном ей дворе, уверенно, словно зрячая.

Потом мы переехали в центр посёлка в двухэтажное здание с большими окнами. В эти окна постоянно из любопытства заглядывал к нам дерзкий и неприятный парень. Соседи называли его «немтырём», он был глухонемым. Он ничего не говорил, а только таращил глаза и мычал. Нам с братом было страшно.

Думаю, от этого моё постоянное ощущение неустроенности и дискомфорта в больших жилищных зданиях. А роскошные хоромы и зАмки меня вообще пугают. И мне очень мил маленький домик моей матушки (с косяками дверей, о которые то и дело бьёшься лбом), где можно насладиться удивительной тишиной: без телевизора и шумных соседей.

Никого не осуждаю в стремлении к роскоши. Но, как плебей, проживший свою жизнь в вечных разъездах (как геолог, как студент, как солдат, как квартирант) я обожаю «тихую гавань», где можно побыть одному (не отвлекаясь на роскошь) и осмыслить свою и чужую жизнь без шума, визга и притворства.

Божьи чуда в моей жизни

Когда я в 54 года сознательно уверовал в Бога и принял обряд крещения, в первое время я как-то остро ощущал необычные явления, которые потом объяснил божьим чудом.

Так, 3. 03.1994г, обнаружив на своей ноге синее уплотнение, весьма болезненное и не проходящее, я сказал: « Господи, если ты есть, соверши чудо – пусть исчезнет этот очаг зарождения моей серьёзной болезни». И прочитал молитву – «На болящих». Через два дня я вспомнил об этом и пощупал свою «шишку» на ноге. К моему приятному изумлению, она исчезла. Это явилось началом моего сознательного ощущения чудес. Тогда я стал вспоминать такие моменты, когда ещё ни во что не верил, но когда Господь оберегал меня. Видимо, он вёл меня через неверие к Себе.

23.03.1994г

…19 января на крещение Господнее у нас родилась внучка Елизавета. А 23 марта с ней вдруг случилась истерика, то есть болезненное состояние, когда она беспрерывно плакала. Так продолжалось часа два. Мы все не на шутку встревожились, не зная, что делать. И тут я вспомнил про молитву «На болящих». Я взял молитвенник и удалился в отдельную комнату. Где с верой прочитал молитву трижды, после каждого раза осеняя себя крестом. Где-то на средине второго чтения плач умолк. Когда я вышел, Елизавета умиротворённо помалкивала, собираясь заснуть. Мадина – её мама – рассказала о том, что внучка совершенно неожиданно резко замолкла, буквально на «всхлипе».

3.03.1996г

Я вдруг почувствовал покалывание в правой почке. Это был нездоровый симптом, я боялся приступа, такое раньше случалось. Уединившись, я трижды прочёл молитву «На болящих», имея в виду себя. Покалывание прекратилось. И вообще, когда у меня что-то болит, я вожу по тому месту рукой и читаю молитву. Часто бывают боли в пояснице и сразу проходят. Всё зависит от «веры», с какой ты читаешь.

Прошло много лет.

15.05.2020г

К обеду вдруг началось недомогание: левый бок ниже рёбер заныл. Боль усиливалась. Привычные мои лекарства от диабета не помогали. Выпил таблетку анальгина, который, говорят, не лечит, а лишь утоляет боль. Тоже не помогло. К вечеру по-настоящему занемог. Боль не утихала, а усилилась. Я вспомнил детство, когда, прыгая с крыши, получил два перелома и вывих левой ноги. С трудом меня притащили на руках в больницу. Было воскресенье. Дежурная врач приступила к врачеванию. Вправляла мои кости на ощупь. Рентгена не было. Наркоз еле угомонил меня, пацаны, друзья мои, в процессе врачевания по обе стороны, навалившись, удерживали меня. Оказывается, от боли я стал «могучим», хотя и кричал неистово. Женщина-врач нервничала. Наверное, именно в это время, мне представился конец света. Я, будто, смотрю на себя сверху и одновременно ощущаю, как меня всего что-то сжимает и обволакивает какой-то шагреневой кожей, уменьшая в размерах. И я вовсе не человек даже, а что-то округлое, мне невыносимо тяжко и муторно, а надо мной змееподобная голова устрашающе следит, не выпуская из виду меня, предвещая конец, если не света, то уж точно, конец моего подобия… В конце концов, загипсовали мою ногу. Когда я пришёл в себя, через некоторое время боль возобновилась. Ногу раздувало, а гипс всё сильнее сдерживал опухоль. Врач ножницами надрезала гипс. Но боль не утихала. Я орал неистово и требовал, чтоб отрубили эту ногу. Никаких болеутоляющих таблеток не давали. Наверное, их и не было. Только на третий день боль утихла, и я полубезумный стал приходить в себя…

И сейчас я лежал и чувствовал, как боль одолевает меня. Ещё в отрочестве я понял, что боль – это состояние, которое редко кому удаётся преодолеть. Она и на этот раз усиливалась, и я вспомнил вдруг о молитве, которая нередко помогала мне. Я стал настойчиво произносить слова молитвы «на болящих». Трижды прочёл молитву, но боль не проходила. Тогда в моей душе закралось сомнение по поводу прошлых молитвенных чудодействий. «Боже мой, что же это такое,– шептал я, – как же унять этот свалившийся внезапно недуг?» Тут вошёл мой сын, и, сосредоточившись, установил, что у меня обострилась щитовидная железа. Такого раньше у меня не случалось. Сын дал мне таблетку «панкреатин», а чуть позже ещё и болеутолющий «каптоприл», и стал ждать рядом со мной. Я лежал беспомощный, терпя боль, которая по-прежнему не утихала. Но я уже мог хотя бы вытянуться на топчане, печально ожидая исход. Не помню, как под тупую боль заснул. Проснулся только под утро, и радостно ощутил, что боли нет, она растворилась во сне. Молитва помогла. Господь направил ко мне ангела-хранителя в образе моего сына, который нашёл способ избавить меня от недуга.

10.01.2018г

Если будешь внимательно читать Библию, изучать её, то поймёшь, что Бог, как это ни парадоксально, больше любит человека-грешника, который ошибается, падает и встаёт. Он любит человека беспокойного, ищущего и даже совершающего порой недостойные поступки. Пример: Мария Магдалина, блудный сын и др.

Вероятно, Бог и наделил каждого человека разумом, чтобы посмотреть за ним, наблюдать его, как он будет существовать. Ему проще было бы создать «правильного» человека, наделив его одной извилиной, встроить его в шеренгу подобных ему субъектов, и сделать «правильно-послушным» оловянным солдатиком. Однако Ему, глядя на нас, наверное, гораздо интересней – было самому определить, куда поведёт «разум» каждого индивида.

И я верую в Бога не для того, чтобы лбом расшибать пол в преданности ему. Ему это не интересно. И меня он любит за то, что я люблю не всегда «правильных» и подобострастных людей. Потому что истинная доброта заключается в уважении и «жалости». А любовь проявляется во всепрощении, и, конечно же, в искренних чувствах и в правде.

Он наблюдает за нами, и по нашим «пробам и ошибкам» определяет развитие разума человеческого бытия. Создаёт и выбирает направление дальнейшего развития. И если мы сами забредём в хаос, то сами же и будем повинны в этом. А он – Всемогущий Бог, будет уже с другими подобными нам существами искать и определять истинное назначение Человека. К такому я пришёл выводу.

25февраля 2018г

Я сидел на лавочке у речки. Над городом зависла сизая мгла. Мрачновато. В 11часов 05 минут вдруг раздался звон колоколов из нашей церкви – храма Господня святых Апостолов Петра и Павла. Может, и раньше раздавался такой звон, но я этого не слышал, а только мечтал, когда же установят колокола, которые проглядывались сквозь ниши колокольни. И, наконец, это свершилось. Со звоном колоколов тотчас пробился сквозь сизую мглу первый яркий луч, который предварил появление Светила. Солнце высвечивало в течение получаса, благовещая звоном колоколов, о наступлении хорошего дня.

«Перлы»

из с

у с е к

Голова человека – это та же Вселенная, только сконцентрированная в костной коробочке. Это мозговой атом Вселенной. Куда направишь мысль, в каком направлении проявишь интерес, там и найдёшь что-то новое. Мысль беспредельна, как бесконечна Вселенная.

* * *

Талант – это потенциал возможностей человека, данный природой, то есть Богом. Если этот дар не реализовать, то он и останется эмбрионом. Если ты понял, что он тебе дан, то, как сказал Карл Маркс по другому поводу, «надо, не страшась усталости, карабкаться по его каменистым тропам» к осуществлению мечты. Очень много людей талантливых.

Я убеждён, что каждый человек должен оставить после себя воплощение того, для чего он появился на свет. Но, к сожалению, большинство людей инфантильных, а точнее, ленивых, но претендующих на особое положение. К этой категории я иногда отношу и себя. Тогда иронично успокаиваю себя словами:

Коль сделать ничего не смог ты,

А сделать больше – нету сил,

Грызи уж собственные локти,

Чужие – Боже упаси.

Но мы такие непоседы,

Что вразумленью вопреки,

Терзаем локти у соседа

И. . . получаем тумаки.

* * *

О поэтическом таланте

(из ответа респонденту «поэтичесй почты» газеты

«Вечерняя Алма-Ата»)

«Уважаемый Анатолий Иванович, поэтическое письмо, как известно, предъявляет к автору свои особые требования. Главнейшие из них – это ритмический (размеренный) строй стиха и поэтический образ, который является продуктом самобытного восприятия окружающего мира, восприятия по-своему, через призму только своих чувств. А это зачастую сложная задача. Это уж, что называется – божий дар. Я твёрдо убеждён, что в каждом человеке есть какое-то поэтическое начало, но не всегда оно может пробиться через тот словесный барьер, который стоит на пути начинающего поэта. И, как правило, последний так и остаётся у истоков настоящей поэзии, не имея сил и поэтических возможностей пробить тот привычный ореол, который накопило до него человечество. Маяковскому, например, удалось пробить его путём колоссального умственного напряжения, Есенину – через душевные муки. Потому они наши поэтические величины.

Я чувствую, угадываю и ощущаю в Ваших стихах, Анатолий Иванович, лично выстраданную и пережитую радость от сознания того, что наступил, наконец, мир после страшной войны. Но Вы не смогли пробить тот барьер, после которого начинается настоящая поэзия, и мы, к сожалению, не можем признать Ваше стихотворение завершённым, играющим всеми красками Вашей поэтической души. Перед нами сырой материал и мы можем только поблагодарить Вас за то, что Вы, не равнодушный к окружающей Вас действительности человек, а, напротив – страстный и активный боец. Но, увы, пока не поэт».

Ненависть

Человек многогранен и всегда найдёт то, за что можно возненавидеть другого. Войны беспощадны, но они неизбежны. Если люди будут даже все зажиточны и богаты, они всё равно будут враждовать: мужики за баб, бабы за мужиков, а теперь, когда стираются гетерогенные отношения, то – и мужики за мужиков, и бабы за баб. К тому же человек тщеславен – будет драться за положение в обществе, то есть за власть. Невозможно укротить человека, запретные законы могут только в какой-то степени утихомирить его. Альтруизм появился ещё в библейские времена (Новый завет) – подставь вторую щёку, если тебя ударили в первую. Этот метод тоже не прижился. И всё-таки, как добиться того, чтоб люди уважали друг друга и жалели?..

Когда я служил в армии, удивлялся: почему люди не могут отказаться от армий, и просто не воевать? А думал так, лишь потому, что сам попал туда – в эту вынужденную необходимость.

Ловлю себя на том, что хочу как-то обосновать ненависть, тем более что она, как мне казалось, не может быть беспричинна. Но это только «по сути». А на самом деле она может быть и совершенно беспричинна. В этом убедил меня случай, который произошёл со мной в далёкой молодости, когда я учился на геолога в городе Иркутске.

Мы были на учебной практике в сибирской тайге, где проходили ознакомление с уникальными обнажениями докембрийского периода. Параллельно занимались и геодезическими работами, приобретая навыки по освоению «замкнутого полигона».

Поздним вечером студенты, как обычно, находились у костра, оживлённо беседовали и пели под гитару песни тогда очень модного Петра Лещенко. Его песни зачаровывали нас, тем более судьба самого автора была почти неведома нам, ведь он находился где-то за границей, и тоска его по Родине щемила и наши души: «Я тоскую по родине, по родной стороне своей, я в далёком походе теперь – на чужой стороне…» или «Аникуша, Аникуша, если б знала ты страдания мои…» А потом: «Марфуша, как берёзанька стройна, и за работаю весь день она: Марфуша всё хлопочет, Марфуша замуж хочет, и будет верная она жена… и не любить Марфушу грех!» Всё это было для нас, молодых ребят, непривычно новым и притягательным. Ведь в нашем комсомольском обиходе Марфуш и Аникуш не было. Да и Пётр Лещенко был в запрете. Было необычайно интересно находиться у костра в окружении таёжной загадочной темени. Таинственность настораживала и всё-таки манила в неведомое лесное пространство. Я отошёл от костра и двинулся по тропке, которая привела меня к палатке, возле которой сидели на походных стульчиках два преподавателя. Один был мне известен – уже пожилой бывший военный Пётр Сергеевич – преподаватель топографии, – год назад он был руководителем нашей группы на сельхоз работах в колхозе. Другой, более молодой – его я увидел только здесь на учебной практике, фамилия его было Толстихин, оживлённо убеждал в чём-то Петра Сергеевича. Я появился неожиданно из темноты и попал в поле их обозрения. Освещала их окружение маленькая лампочка, светившая от аккумулятора, расположенного на земле у походного столика. Я появился внезапно из темноты и, завидев меня, Толстихин вдруг оживился: – Вот-вот, тебя-то нам здесь и не хватало. – Вы знаете,– обратился он к Петру Сергеевичу, – этот парень приковал моё внимание сразу же, как только я его увидел (тут я заметил, что он пьян). – Мне сразу,– говорил он, – бросилась в глаза его криминальная внешность и желание быть всегда «на виду». Кругом он суёт свой нос. Вот и сейчас он объявился тут, и я уверен – с дурными намерениями. Ну-ка скажи, зачем ты пришёл сюда? Места тебе мало что ли? Не хватает тебе сообщников у костра? – продолжал ошеломлять меня Толстихин.

При таком напоре Пётр Сергеевич, хотя тоже не трезвый, но более спокойный и рассудительный, заметно смутился и попытался остановить недружественный порыв Толстихина: – Ну что ты, что ты, Ефим Тимофеевич, за что так на парня? Знаю я его, по колхозу знаю. Парень как парень. Потом не забывай, что мы находимся, хотя и в лесу, но среди студентов – на учебной практике.

– Не останавливай меня, Пётр Сергеевич, я знаю, что говорю. Поверь уж мне, это же отпетый человек, неужели ты это не видишь? Перед нами дерзкий и невыносимый мерзавец. Это он сейчас такой, а что будет дальше? Уверяю тебя, что это будущий возмутитель, хулиган и вообще алкоголик и уголовник!..

… От неожиданности я сначала окаменел, а потом чуть не плача бросился в гущу леса и, негодуя, обратился в небесное пространство, к месяцу, проглядывавшему сквозь ветки деревьев. – За что он так на меня? – вопрошал я сквозь слёзы. – Ведь он совершенно меня не знает, как и я его, но какое же возмутительное презрение я чувствую в его словах…

Его откровенная неприязнь так ранила меня, что я никогда этого не мог и не могу забыть. «Пророк хренов!» – возмущаюсь я и сейчас, а сам, между прочим, где-то внутри себя думаю: «А, может, это его возмущение и сохранило меня». И мне становится весело. Ведь у меня не было мудрых наставников. И вся моя мудрость приходила из жизненного окружения. Так совершилось и в данном случае.

– А-у?! Толстихин, где ты? Пророчества твои не оправдались. Я не алкаш и не преступник. А «ненависть» твоя лишь предостерегла меня.

* * *

Момент тщеславия

Девятимесячную дочку я оставил в кабинете отдела кадров, спящей на столе под присмотром работницы отдела, и, преодолев две остановки на троллейбусе, наконец, оказался в театре им. Ауэзова. Здесь в тот день 5 апреля 1966 года собрались геологи со всей республики для торжественного празднования Дня геолога. Зал был заполнен до отказа – от партера до балконов. Перед геологами сначала выступали известные артисты, а затем должны были представляться геологи с самодеятельностью. Мне предстояло выступить со стихами сразу после народной артистки Бибигуль Тулегеновой. Причём я же и вручил ей букет цветов с поцелуем в ручку. А после небольшой паузы сам оказался на сцене, где театрально-выразительно читал стихотворение «Романтика»:

Нам говорят:

«Долой романтику! –

Вы в грубых сапогах и ватниках.

От пота горького и холода

Не до романтики геологам!»

Твердят

Мечтою не живущие,

Что все мы грешные, сивушные

И что в любви не постоянные,

И даже хуже –

Окаянные.

Твердят…

А у ручья прохладного

Рассвет зари встречает жадно

Лихая девушка раскосая,

На скакуне летя по росам… и т. д.

А когда завершил стихотворение словами:

Не по дорогам ходим гладким мы –

Порой пути у нас и топкие -

Живёт романтика с палатками

Возле костра у зыбкой тропки.

Раздались аплодисменты, перешедшие в овации, требующие продолжения. И я не устоял, и выступил, вопреки договорённости с организаторами мероприятия, с «мрачными» стихами

ЗНОЙ В ПУСТЫНЕ

Белое солнце,

Жёлтый песок…

Смерть на землю

Клонится

С палящих высот, –

предвещая трагедию, начал я, и далее интригующе:

Поле, поле, поле,

Полевая жизнь,

Гибель и раздолье

Нынче подружились.

А потом, уточняюще:

Друг мой у бархана

Недвижный лежит –

Зной Казахстана

Сжёг его жизнь.

На бархане пекло,

А фляжка пуста –

Смерть и ко мне

Подъехала! –

Жжёт огнём уста…

Тут я замер, и продолжил уже трагически:

Поле, поле, поле,

О-ох, плавится мозг!.. –

И ни тревог, ни боли,

Ни забот, ни слёз…

И, наконец, завершил:

– Дайте, бездыханному,

Мне воды глоток!!!

…Спят барханы – зной жесток.

Вот здесь-то я и почувствовал то, что чувствуют великие артисты! Сначала народ замер, наступила тишина, как мне показалось, довольно продолжительная. И вдруг зал взорвался. Публика взревела и встала. Аплодисменты ошеломили меня. Я стоял растерянный и в тоже время счастливый. Аплодисменты продолжались. Радость захлестнула меня. Такого в моей жизни не бывало. Тогда-то, обуреваемый внутренним ликованием, я и понял, что ощущают великие артисты после запредельного успеха. Момент предвещал пробуждение тщеславия и во мне.

К сожалению, сполна мне тогда не удалось насладиться тем состоянием. Я срочно поспешил к своей дочери, которая томилась в отделе кадров.

Только со временем я понял, насколько пагубно было и есть то влекущее магически- пьянящее состояние. Оно зовёт, тянет, торопит, мешая вызреванию творческой самобытноти таланта.

Потом приходилось читать стихи на телевидении, но это было совсем не то, когда на тебя смотрит лишь маленький молчаливый огонёк, вместо огромного многолюдного зала, готового взорваться от восторга. Слава, конечно, великая вещь, но только не переходящая в болезнь тщеславия, когда чрезмерно полюбивший её творец, начинает выставлять свои достоинства, кичливо упиваясь ими.

Возраст человека

У старичков огромный потенциал. Учёные стараются продлить возраст жизни до 120 лет и более. Надо ли? Сейчас в 60 лет люди записывают себя в старики. А как же они будут жить в таком состоянии до 120 лет? Это же ужас! Быть старым с 60 до 120 лет. Вот уж точно, не следует продлевать жизнь до возраста Адама (930 лет). Просто надо понимать, что и 70-80 лет – это не мало, и уже хорошо. Зачем быть долговременным старцем. Мне-то кажется, что у современных старичков о-хо-хо, какие страсти. Они ещё могут закатывать такие «кренделя», которые до настоящего времени были недопустимы из-за устоявшихся правил интимных отношений. Только надо преодолеть внутреннюю зажатость, расширить, раскрепощая взаимные интимные желания, позволить старичкам «шалить», как они хотят, а не сидеть на скамеечках и осуждать молодых. Надо быть самим «молодыми», расширяя ограничения привычных установок.

Владимир Набоков со своей «Лолитой» был, поначалу, отвергаем и не читаем. А потом вдруг все прозрели. Появились большие тиражи, и автор стал очень богатым человеком. Люди себе позволили хотя бы читать непривычную эротическую литературу. Моя "Ева" тоже будет осуждаема, но до поры, а потом ещё станет настольной книгой для «старичков 60+».

Достиг и я

Восьмидесятилетья.

Что это так, не верится, ей-Богу!

Не уж-то это я

Так много жил на свете,

Не уж-то долго так

Топтал и я дорогу.

Года – они летели и летят,

Несутся вдаль

И мудрость нашу множат.

Года мои -

Меня пусть не тревожат:

А их полёт пусть будет -

Просто сменой дат.

В зените лет

Не стоит унывать,

Грустить о времени,

Задумываться даже.

Как прежде, надо жить,

Надеяться и ждать,

Стремиться к цели

И любить отважно.

Мне дороги сейчас

Раздумья и томленье,

Когда они

Мечтой озарены -

Таинственные,

Светлые мгновенья,

Божественная радость

Новизны.

Не надо спешить в Загробную армию. Успеешь наслужиться и там – в Вечном «небытие».

Страсть

От «страсти» никуда не денешься. У животных она проявляется в периоды размножения, а человеку она дана на повседневную «радость» и «страдания».

Церковники запрещают «рукоблудство», то есть самостимуляцию, а как быть людям, оказавшимся в «заключении» или на армейской службе, или в местах вынужденного одиночества? Не утолённая интимная страсть может перейти в жестокую агрессию. А сознательное аскетическое воздержание может привести к физиологическому отмиранию органов зачатия.

Французский просветитель 18–того века Жан Жак Руссо написал книгу «Исповедь». Суть его исповеди сводится к тому, что он в период отрочества мучился от наплывающей страсти, и вынужденно, без чьих бы то ни было советов, стал заниматься «рукоблудством». И так ему это понравилось, что он совершал это действо до глубокой старости, несмотря на то, что бывал в гражданских браках.

Другой просветитель, его современник – энциклопедист Дени Дидро в книге «Монахиня» описывал то, как монашки, обуреваемые экзальтированной страстью, идеализируя Иисуса Христа и других святых, изображённых на скульптурных барельефах, скрытно прикасались губами к их интимным местам во время служебных молитв.

Наш современник Андрон Канчаловский в своём интервью рассказал корреспонденту, как его знаменитый отец спросил его напрямую, когда он был ещё отроком: «Ну что, дрочишь, небось, или как?..» и поняв по испуганному лицу сына, что это происходит, отвёл его к зрелой женщине, которая на собственном примере научила его справляться с необузданной страстью.

Константин Симонов писал:

«В двенадцать лет,

Пусть мать меня простит,

Мы знали всё,

Хоть ничего не знали».

…Это было в восьмом классе, когда я со своим другом Крыцем (такое было у него прозвище) остались ночевать у моей тёте. Глубокой ночью, под воздействием страсти, мой друг не выдержал и, набравшись смелости, тихонько прокрался к спящей тёте, и, дрожа всем телом, прошептал: «Тётя Гутя, научи нас… заниматься любовью». Тётя в испуге спросонья всполошилась. И Крыц, смутившись, быстро шмыгнул к себе в постель. А та, только изумлённо таращила глаза. Потом на утро, и ещё не раз, тётя Гутя вкрадчиво спрашивала его, не подходил ли он тогда ночью к ней. Он отказывался, каждый раз, нарочито удивляясь её вопросу. И только в возрасте, когда ему было уже за пятьдесят, с несколько смущённой улыбкой признался о навалившемся тогда на него вожделении.

Диалог, не вошедший в книгу «Дивная Ева…»

Лина: – Да это я, непутёвая такая…

Игорь Юльевич (изумлённо): – Почему ты это говоришь?

Лина: – Да потому, что мне всегда «охота».

И.Ю.: – И ты упрекаешь себя в этом? Напрасно, хорошая моя. Кстати, однажды мне пришло в голову, что если исчезает «эротическое желание», то наступает процесс увядания организма, а ты говоришь «непутёвая». Да это же главный «индикатор» жизни. «Эротическая страсть» – это сигнал бодрости. А по поводу твоего сомнения в своей полноценности, ещё друг Ван Гога – художник Мишле говорил: «Нет старых женщин. Женщина не старится, пока она любит и любима». Так что не будем стыдливо гасить в себе «эротический запал», а напротив, будем с радостью предаваться удовлетворению интимных желаний.

Лина: – Ты прав, Игорёша, – мой мудрый соблазнитель. Я и сейчас готова к тому, о чём ты сказал.

* * *

Л ю д и бывают (как мне кажется):

Легкоранимые (весьма чувствительные):

Художники, писатели, поэты, композиторы, артисты театра, балета и т.д.– Это совесть народа. Они гордые, но беспомощные

Мастеровые (спокойные, уравновешенные):

Токари, слесари, механики, народные умельцы, созидатели – это основа и опора жизни.

Властные:

Администраторы, политики, вожди, главари движений, банд, руководители. Которые из них за народ, те от Бога, а кто против – от сатаны.

Слабые:

Слуги, почитатели. Которые из них безропотные – от Бога, убогие инвалиды – тоже райские.

Слабо-властные (беспокойные, нервные, умные, но безвольные):

Завистники, предатели, палачи – от сатаны. Зависть – от нехватки природных сил и способностей, зато в них – завышенная амбициозность.

Февраль 2000г

Русский язык

Государство Россия, как магнит, притягивает к себе иные народы, и, как и язык, становится «каркасом» для наполнения и накопления инородных образований.

Русский язык легко пополняется за счет инородных слов, потому и самый выразительный. Слова эти он подвергает «склонению» по своим правилам. Последний пример: слово «кофе» было долгое время мужского рода (он – кофе). И всё-таки этот «он» превратился в «оно», и стал в строй со словами среднего рода.

Любовь каракуртихи

О каракуртах ходят слухи, что укус их вызывает смерть. Говорили даже, что степные люди, которых кусал каракурт, чтобы спастись, вырезали ножом часть поражённого тела. Причём надо было делать это сразу же после укуса, пока яд не распространился по телу.

Каракурта воочию я видел однажды. Странствуя по песчаной степи с буровым отрядом, нередко (и даже чаще всего) нашими мелкими быстро ползающими сожителями были фаланги. Мы привыкли к ним. Частенько они шустро передвигались под куполом большой палатки (нашей кухне), стремясь к свету, который исходил от лампочки, подвешенной по центру. А однажды (это было на севере Балхаша) я проснулся с рассветом. Спал я в тот раз в спальном мешке, который был постелен на кошму, брошенную поздно ночью прямо на землю. У изголовья на двух кольях был мною натянут марлевый полог, который кногам был подоткнут под кошму. Полог спасал от комаров. А тут, проснувшись, я обнаружил у самого носа с тыльной стороны полога – фалангу. Дул легкий ветерок, прогибая полог, а на нём у моего лица восседала фаланга.

Встречались и скорпионы. Одного геолога этот насекомый- мерзавец глубокой ночью ужалил в ногу в самый разгар любострастия с полевой подружкой. Укол был пронзительный и болезненный. А главное, парень не знал, кто его ужалил. Место укуса болезненно распухало, и от этого на душе было ещё тревожней. И только с рассветом он вытряхнул из спальника острохвостого скорпиона. К вечеру опухоль стала спадать и геолог, уже сам, убедился, что укус скорпиона не смертелен.

После бурения скважины мы занимались демонтажом, загружая в машину металлическое снаряжение и прочий скарб, необходимый в работе. В сторонке лежали обсадные трубы. При подъёме их я и увидел небольших чёрных жучков-паучков со светлым крестиком на спине. «Будь осторожен, – предупредил меня мастер, – это каракурты. Хорошо, что на руках у нас рукавицы. Их укус смертелен». – А знаешь, – добавил он, – что самки этих тварей пожирают своих кавалеров сразу после совокупления?» Я тогда ничего про каракуртов и их коварной специфике не знал.

Прошло много лет. Любовные увлечения молодости остались позади. А семейные отношения стали резко отличаться от радужных добрачных представлений, взамен которым пришла обычная рутинная жизнь с повседневными заботами, суетой и семейными дрязгами. Тут мне и вспомнились слова мастера о каракуртихе, которая поедает своего избранника сразу после брачного экстаза. «Надо же, – подумалось мне, – как всё повторяется в природе. То же происходит и у людей, только с той разницей, что совершается этот акт не в один момент, а постепенно, изо дня в день. Потребность всех самок поглащать своих любимых, оказывается это закономерность. А почему? Да, наверное, чтобы не достался закадычный дружок прожорливым соперницам. И я стал наблюдать и анализировать не только то, что происходит рядом, но и вокруг, пока не пришёл к выводу, что наше «счастье», оказывается, зависит от собственного приговора.

«Счастье» по приговору

В тебе всё для неё интересно, пока ты не стал её мужем, то есть, как ей кажется, её «собственностью». Именно, до того момента, она тебя слушает внимательно, сосредоточенно, надо отдать должное – проникновенно, с пониманием твоих проблем – сочувствием и состраданием. Но потом (запомни!), когда ты уже стал её «половинкой», к чему ей все эти «излишества»? Ведь она знает всё о тебе. И почему-то считает долгом своим решать всё за тебя. Она становится фибрами твоими. И лучше тебя «знает», что надо делать, предпринимать, как реагировать и… даже жить. И ты «счастлив» (конечно же, в ковычках), но это только тогда, когда ты подписал самому себе «приговор». Будь же здоров, «счастливчик по приговору» – ха-ха!

И чирикай вслух ей:

И радостно, чудесно и прелестно

Мне быть, любимая, с тобой наедине,

а потом тихо утешь и себя:

А если честно, если очень честно,

То одному мне радостней вдвойне.

Почему ты, стервушка

Беспредельная,

Треплешь мои нервишки,

Мучая меня,

Почему лежишь без сна,

Когда весел я,

Почему ты бешена,

Бестия моя?

И далее уже на оптимистической волне:

Я живу и пожинаю радость,

И, конечно, счастлив я сполна –

Ты одна – душа мне и отрада,

Только ты,

Ведь ты моя жена.

Т в о р ч е с к и е н е г а т и в ы

Я прочитал в опусе Андрея Вознесенского о том, что он, будучи подростком лет 12-13, приходил в дом Бориса Пастернака, и они вели с ним беседы. Патрон Пастернак слушал стихи юноши, делал ремарки, влияя таким образом на формирование будущего трибуна поэзии.

Я же жил в шахтёрском посёлке, и все мои поэтические познания, кроме школьных, черпались, разумеется, «из народа». Помню, как один пьяный мужик шёл по центру посёлка около клуба днём и во весь голос пел:

«У меня рубаха по пузу,

А мене, ну хочь бы х..,

У меня милаха с пузом,

Родила, ну хочь бы х..»

Туалетов в коммунальных квартирах у нас не было – были уличные сортиры. Сижу в таком заведении и читаю на одной стороне свежие стихи:

«Позор тому на всю Европу,

Кто пальцем вытирает попу,

(естественно, вместо буквы «п» – «ж»)

Поворачиваю голову в другую сторону, а там продолжение:

«Пускай позор на всю Азию,

Но пальцем в попу слазаю».

Или ещё:

«Я здесь сидел

И горько плакал,

Что мало ел,

А много какал».

Прошло очень много лет, а «перлы» эти не выходят из памяти, хотя я много учился словесности в вузах. Как выкинуть из памяти весь этот мусор, и надо ли? Ведь здесь присутствует ритмическая стихотворная закономерность, и даже резкое остроумие. А это как ни то «профессиональный» урок, который заимствуется, неважно откуда.

Сидят шахтёры-горняки на лужайке в парке и играют в карты. Один партнёр говорит другому в запале игры: «Да иди ты на х… – не ту карту кладёшь!» А тот спокойно так разворачивает веер карт и между делом отвечает: « Х.. – не собрание, явка не обязательна».

Андрей Тарковский

– Андрейка, Андрейка! Я нашёл глину, иди сюда! – кричал мальчик Бориска, который стал старшим по созданию колоколов. Он кричал, находясь в грязи, в слякоти. Эта сцена из кинофильма Тарковского «Андрей Рублёв».

Я обратил внимание, что у Тарковского всё в грязи и слякоти. И в «Рублёве» и в «Сталкере». Кажется, он без грязи не может. Смакует её. Все чумазые, не мытые. Девушки тоже на день Ивана Купалы все грязные. Тарковский словно не замечает солнышко и травку. Всюду пожар, всюду грязь. Русь в грязи, к тому же все чокнутые, истеричные, бешеные и придурошные. Нравится ему, когда люди ползают в грязи («Сталкер». Ужас!) Даже в конце фильма «Андрей Рублёв», казалось бы, колокол сделан, храмы расписаны, но и здесь Тарковский не обошёлся без дождя. Хотя бы сделал «слепой дождь» с просветом солнца. Но нет: дождь, слякоть, грязь. Конец фильма. Таков финал. Естественно, это неожиданное замечание, которое я вдруг ощутил, но оно не значит, что я не восхищаюсь Тарковским.

Воспоминания «У крыши дома своего»

Я присел на бревно у сараев, превратившихся со временем в гаражи, как раз напротив входных подъездов нашего некогда самого красивого в посёлке трёхэтажного дома с колоннами. Дом был построен в виде прямоугольного полуквадрота, внутри которого была площадка, на которой прошло наше школьное послеурочное детство. Здесь мы играли в прятки, «прячась» по подъездам и углам, гоняли футбол, набитый соломой – камеру трудно было купить даже в городе. Дом был, хотя и трёхэтажный, по центру было два этажа с двумя входными подъездами, а с двух других сторон дом обрамлялся тремя этажами. Посреди дома с крыши до поверхности земли была приставлена железная лестница, которая заменяла нам все спортивные снаряды: турник, шведскую лесенку, брусья и канат. На ней мы подтягивались, делали заднюю и переднюю вылазки, взбирались «на руках снизу и на ногах сверху» на крышу, где могли легко скрыться на чердаке, и спуститься внутри подъездов по пожарным лестницам, неожиданно оказываясь во дворе. Исполнилось полвека, как я покинул это пристанище. Здесь в этом доме и дворе прошли наши отроческие годы. В прошлом красивый дом сейчас разрушался, находился явно в аварийном состоянии, хотя люди всё ещё жили в нём. «Лихие» годы оставили следы бесхозности и запустения. Большие трещины зияли по стенам, угрожая рухнуть в одночасье. Только лестница была всё та же. И думалось, как это она своей тяжестью ещё не завалила дом. Но для меня эта территория – святое место, которое осталось в моей памяти навсегда.

Я сижу и смотрю на дом и на мальчишек, которые находятся у сараев и о чём-то оживлённо судачат. Мне так хочется подойти и вторгнуться в их разговор, заявляя: – А ведь и я здесь жил ровно пятьдесят лет назад, как и вы сейчас – рос и мужал. Вот она жизнь неизменная, не затухающая и незабвенная!

…Когда-то один из сараев принадлежал нам. Эту уличную кладовку мы называли «стайкой». – Надо сходить в стайку, посмотреть, как там крольчиха, – говорили мы и шли к сараям. Мы постоянно наведывались к ней. Но однажды заглянули в стайку, а крольчихи там «нет как нет» – исчезла, оставив после себя двух крольчат. Позднее узнали, что самки-крольчихи так делают – покидают потомство. Крольчата были совсем беспомощными и ещё слепыми, мы забрали их домой и там ухаживали. Кормили молоком: наливаем в блюдечко молоко и окунаем в него мордочку кролика, тот облизывается, и таким образом насыщается. А когда кролики окрепли, мы их кормили уже «заячьей» травкой и чем придётся со своего стола. Крольчата подросли, и мы таскались с ними по двору и играли дома.

В одной из чьих-то стаек завелась большая свинья. Мы наблюдали за ней с продырявленной крыши. Однажды к свинье спустился пацан Эрька, хотел покататься верхом. Но свинья сбросила его с себя и свирепо стала гоняться за ним. Он не ожидал такого поворота, и не на шутку испугался. Помню, как он кружил внутри стайки, изворачиваясь от свиньи и громко плакал. Даже не помню, как мы его вытащили из сарая. В своей же стайке мы обычно хранили дрова караганника, кусты которого вырубали в поле.

…Всё это нахлынуло на меня, когда я сидел на бревне у сараев. Вспомнил, как мы, озоруя, однажды решили попугать двух бабушек, которые жили на первом этаже у подъезда. На длинной верёвке зацепили картофелину и, приспособив к раме окна, то и дело натягивали верёвку, отчего картофелина стучала по стеклу, стуком беспокоя старушек. Так мы забавлялись ночью. Зато, когда подросли и создали свою «тимуровскую команду», однажды бабушкин кизяк, который в виде лепёшек был раскидан по земле, мы аккуратно сложили в кучи, подобные конусам, для дальнейшей просушки. Бабушки вышли утром и приятно удивились: «Надо же, кто-то сложил наш кизяк в кучи…»

Особенно памятна для меня железная лестница, на которой мы постоянно занимались гимнастикой. В тот день мы очень шумно бегали по крыше дома, на которой иногда, валяясь, распевали песни. Проходил мимо прораб и пригрозил нам, побуждая немедленно спуститься с крыши. Пацаны, улюлюкая, заскочили в чердак, а я почему-то стал послушно спускаться по лестнице вниз. Прораб в запале ярости схватил с земли обломок камня, и запустил в меня, попал прямо в голову. Потекла кровь, я, хотя и завыл, продолжал спускаться вниз. На мой крик выскочили все пацаны и бросились на прораба. Тот, перепугавшись, кинулся наутёк. Камни полетели ему вслед. Конечно же, он не думал меня «подстрелить», но так получилось. Потом он, искренне сожалея, оправдывался перед матушкой. Зато у меня на голове остался памятный шрам.

Лестница напомнила ещё вот о чём. В тёмном чердаке мы выронили какую-то вещицу, не помню какую, и стали её искать, освещая чердак спичками и горящей бумагой. Искра попала в паклю, постелянную на чердаке, и та вместе с мусором загорелась. Затушить ногами огонь мы не смогли, и бросились вниз по лестнице за водой. Дым уже струился из чердака. Жильцы всполошились, вызвали пожарную команду по телефону из милиции, которая располагалась рядом. Всё происходило быстро. Приехала пожарная машина. А мы перетрусили, не успев по лестнице поднять в вёдрах воду, стояли удручённые в углу двора. К счастью, пожар затушили мгновенно, и для нас всё обошлось благополучно.

…Был и такой случай. У кого-то пропала кошма. Мы так и не узнали у кого. Всех пацанов из нашего дома увели в милицию и, заводя по одному в кабинет следователя, устроили допрос. Причём напирали на то, что предыдущий допрашиваемый «признался во всём, осталось дело за тобой». Но никто из нас и слыхом не слыхал ни о какой кошме, естественно, все отпирались. Некоторые ребята раскисли, кое-кто даже плакал. Следователем был молодой мужчина с пронзительным взглядом. В конце концов, он взял в оборот моего брата Шуню, когда узнал, что тот хорошо разбирается в школе по математике и физике.

Как оказалось следователь учился в вечерней школе и, воспользовавшись случаем, «принудил» моего брата оказывать ему помощь. А позднее, когда и я оказался в вечерней школе, мы стали одноклассниками с ним, и вместе готовились к зкзаменам на аттестат зрелости. После школы следователь Михаил Губушкин окончил сначала милицейскую школу, а затем юридический факультет университета, и остался служить в органах.

…К мальчишкам тогда я так и не решился подойти, а лишь обошёл свой памятный отчий дом, подолгу останавливаясь напротив окон квартир, в которых мы проживали, почему-то переезжая из подъезда в подъезд. Хотя один переезд хорошо помню. Мы были тогда, хотя и малыми, но у нас всегда собирались сверстники, потому что матушка находилась постоянно на работе. Мы жили тогда на втором этаже в квартире с балконом. Кто-то из пацанов «пописал» кому-то на голову с балкона. Пришёл комендант и вытащил все наши вещи в другую квартиру на первом этаже. Все мы были беззащитной безотцовшиной. А комендант Рындин среди женщин был влиятельной фигурой. Причины других переездов, наверное, тоже были обоснованными. Но это не важно. Главное, наш дом и наш двор стали нашими пенатами, которые остались в сердце навсегда.

4

« Люблю отчизну я…» О патриотизме

Так что же такое патриотизм в современном его понимании? За что надо любить Родину, не зависимо от перемен власти, чтобы, если потребуется, отдать за неё свою жизнь?

Защита Отечества – это то, что просто не возможно не защищать. Птичка готова отдать жизнь за своё отечество – деток в гнезде (не имею в виду «кукушку», которая подкидывает своих птенцов в чужие гнёзда, видимо, по-своему их «спасая»).

Для человека одинокого, да к тому же обездоленного (незащищённого) слово «отечество» может быть связано только с каким-то приятным, нежно-сентиментальным воспоминанием, чаще происшедшем в детстве. Вероятно настоящим (истинным) патриотом своей Родины может стать только тот человек, у которого на родине имеются самые близкие люди – это: дети, мать, отец и любимая женщина, о которых он не может не думать, не переживать за них и не заботиться. Поэтому основой н а д ё ж н о г о патриотизма является семья и любовь к ней и родному краю, где ты жил, любил, хотя до определённого времени и не осознавал того, что потом станет трогательным воспоминанием, особенно в экстремальных условиях – в тюрьме, на войне, в плену и в разлуке. Любому государству надо поощрять и помогать образованию семьи. Ибо она и любовь к родным местам и служат основой патриотизма. Они-то и способны подвигнуть человека на подвиг во имя Родины, которая ассоциируется с образом Матери, родоначальницы жизни.

Когда в пути, когда гроза

Спешишь на свет,

Мерцающий из окон.

Так и твои,

Родимая, глаза

Меня зовут,

Когда судьба жестока.

(«Матушке»)

Понятие «Родина» возникает в нас подспудно. Особенно остро осознаёшь это, когда находишься вдалеке от родных мест. Я родился в Казахстане, но студентом был и служил в армии в России. Там появилось стихотворение «Сын степей»:

Сын степей всегда скучал

В лесах Сибири и Востока.

Лесной красы не замечал

Он в стороне далёкой.

Его манил простор степной –

Ковёр цветущий и душистый,

По нём грустили

Летний зной

И ковыля цвет серебристый.

Ночную будоражил тьму

Стук аргамаков полудиких

И всюду слышались ему

Гортанные родные гики.

Он жаворонка слышал зов

И скрип берёзки одинокой.

…Он не сумел понять лесов –

Вернулся из страны далёкой.

Тоска идёт из самого детства:

Ветерок свистел-насвистывал

Песни чутким тополям,

В детстве утрами росистыми

Мы бродили по полям.

И потом ходил я пОсвету

С рюкзаком и молотком,

Но с полей родимых пОсвисты

Всюду слышал с ветерком.

Мои строчки, пойте песни

И нежней, и веселей…

На всём свете нет чудесней

Тех полей и тополей.

Со временем приходит и осмысление того, насколько близка и дорога человеку среда, где начиналось его становление:

Не знаю, братцы, как кому –

За всех ручаться сложно, -

Но мне посёлок наш на СМУ

Всех уголков дороже.

Он неказист и не высок,

Прилип к столице с краю,

И сверх особенных красот

В посёлке я не знаю.

Зато на запад и восток

Распахнуты просторы,

А с юга – с детства всех в восторг

Нас приводили горы.

Здесь дружбы стойкие мосты

Воздвигла наша школа.

И здесь я Лариной черты

В твоём приметил взоре.

На мир с годами мы глядим

Значительней и строже,

И не напрасно говорим:

«Той дружбы нет дороже».

…Бокал вина я подниму,

Взгрустну с друзьями малость,

И выпью за посёлок СМУ,

Где часть души осталась.

…Общение с участниками великих испытаний, а таким была Великая Отечественная война, побуждает людей творческих на создание тех или иных произведений. В объединении «Казгидрогеология», где я работал, познакомился с сотрудницей Ниной Ивановной Савельевой – на фронтах войны она была радисткой и подружилась с десантником, от которого получила письмо: «…Во время ночного полёта самолёт наткнулся на гору и все погибли, только меня случайно выбросило в пробоину…» (из письма десантника Петра Гайдучика). Рассказ Нины Ивановны поразил меня. Появилась поэма:

Живи, товарищ…

(поэма)

Нас занимает часто

Маета

Твоя или моя –

Не общая,

Не наша,

Которая зовётся

«суета»,

Которая опутывает

Страшно.

Которая сжигает

День за днём,

Из года в год

Морщиня нас и старя,

В которой мы

Безропотно живём,

Дней скоротечных

Календарь листая.

А ведь когда-то

В годы битв

Отцы и деды

С тоской мечтали

О счастливых днях

Победы,

О нашем времени,

О нас с тобой,

О мире

В часы привалов

Наши предки

Говорили.

…Война священная

Была уже на сломе,

И первых неудач

Зашиты были раны,

Солдаты чаще

Бредили о доме –

И мир их ожидал

Не за горами.

Кто думать мог,

Что ночь у них

Последняя,

Что самолёт летит

Давно не в меру низко

В полёте все мечтали

О победе,

Вздыхая, как всегда,

О самых близких.

Никто не знал,

Что на пути мотора

В тумане мглистом

Глазу неприметно

Во тьме ночной

Безмолвствовали горы,

Их ожидая

Приговором смертным…

Но вот толчок…

И боль,

Смятение

И стоны,

Треск фюзеляжа,

Перепады гула.

…Людей бросало

По всему салону,

А одного бойца

В пробоину

Метнуло.

Боец вскочил

И кинулся к пролому –

Навстречу задыхающимся

Воплям.

А самолёт пылал,

Как стог сухой соломы,

Разбрасывая жал горящих

Хлопья…

Вдруг крик:

«Спасайся сам!» -

И взвился взрыв над сопкой,

Вмиг расплескав

На мелкие частицы

Людскую боль

Внутри крылатой топки,

И копоть проглотила птицу.

Та копоть унесла

Солдат-собратьев,

Семнадцать звёзд

В тылу осиротила…

И долго с мыслями

Боец не мог собраться,

От потрясенья отупев

И обессилев…

Его нашли

С едва дышащим пульсом –

Контужен,

Обожжен,

Лежал он в буераке.

Потом в санчасти

Бился он

В конвульсиях

И, говорят,

Не по-мужски

Истошно плакал.

Но жизнь своё взяла:

Пошёл он на поправку –

Десантнику невмочь

Валяться в лазарете. –

И, ожидая в гарнизон

Отправки,

Он понял, что за жизнь

Втройне теперь в ответе.

И путь сверяя свой

Друзей былых охватом,

Не огибая круч,

Не избегая спадов,

Беду потом встречал

Бесстрашным он солдатом

И был ещё не раз

Со смертью рядом.

Судьба его спасла,

Но в памяти тот случай

Застрял,

И голос совести твердил:

«Их нет, а ты живёшь…

Живи, товарищ,

Лучше –

Тех жизней стук

В твоей теперь

Груди!»

…Ушла в историю

Жестокая война,

И вновь стучит

По наковальне

Мирный молот,

А память

Воскрешает имена

Героев испытаний тех

Тяжёлых…

Шло время, начались перемены в стране. А если сказать больше, то и самой страны той, которая была, не стало. Огромная сплошная линия границы разорвалась на отдельные отрезки, которые теперь сомкнулись каждая сама по себе, замыкая схваченные впопыхах пространства. Родина для всех сузилась до размеров региона, в котором ты оказался. Однако в своём сознании я не противопоставлял, да и сейчас ещё не могу противопоставить вновь образованные государства с великой Россией. В гимне, который я слышал и пел с детства, были слова «союз нерушимый республик свободных», который «сплотила навеки Великая Русь», стали невероятны. И все эти новые государства не были мне чужды. Учился я в Восточной Сибири, практики проходил в Приморском крае Дальнего Востока и в Северном Казахстане. Служил в армии в Московском Военном округе, учения проходили в Мордовии. Помимо мероприятий, связанных непосредственно с воинской службой, воинский контингент ежегодно направлялся на уборку сельхоз урожая в Оренбуржье, Западный Казахстан и Украину. В моём сознании со всем этим ассоциировалось понятие большой Родины. И вдруг русские люди и Русь, которая «сплотила навеки» народы России стали восприниматься враждебно, а в дальнейшем такие отношения обрели более масштабный характер. Тогда из моей души вырвались, буквально выплеснулись стихи

Русичи

Русичи, русичи, русичи,

Русь – наша родина-мать!

Русские люди, не трусьте –

Нас всё равно не сломать.

Встаньте, вздыбитесь,

Ощерьтесь,

И, как единая рать,

В русскую силу поверьте –

Нас никому не сломать!

Что же, не вышло, не вышло

Братство всех наций создать,

Всех обманул не Всевышний,

А закоснелая знать.

Скрытые хитрые силы

Низких, коварных идей

Зло оскверняют могилы

Наших великих людей.

Нож близко к горлу приставлен,

Пляшет петля на столбе –

Русичи, время настало

Думать и нам о себе.

Встаньте, вздыбитесь,

Ощерьтесь,

И, как единая рать,

В русскую силу поверьте –

Нас никому не сломать!

1990г

Годом ранее возникла потребность в осмыслении Родины, как могучего государства со своим особым назначением, появились стихи:

Экспериментальная Россия –

Лаборатория Земли,

Исследователь новых стилей

И спектра дивного зари.

Ты в бесконечной перестройке –

В пучине радостей и бед…

Как много раз

Народ твой стойкий

Дорогу проторял в рассвет?!

И вот опять мы у порога,

Коммуны жертвенной сыны…

В нас больше дъявола,

Чем Бога,

А взоры вдаль устремлены.

И так всегда,

Многострадальный

Великий, но опальный люд,

Едва мерцающие дали

Воспринимает, как салют.

Но сейчас я замечаю уже новое сплочение народов вокруг России, которое опять обретает мировое значение. Особенно это почувствовалось с момента образования бессмертных полков. Происходит переосмысление идеологий, а новая Россия, если ей удастся улучшить материальную жизнь своих граждан, приобретёт вселенскую привлекательность. И тогда вновь произойдёт единение наций, сопряжённое с таким явлением, которое зовётся человеческим счастьем.

Наш путь воссияет…

Победа пришла после тягостных бед,

Их предки в боях одолели.

Бессмертных полков

Нескончаемый след

Подвигнул к заветной нас цели.

А цель, как и прежде, светла и проста,

Идти только к ней надо строго.

Вселенская нас озарила мечта –

Увенчана славой дорога.

Жить правдой

И праведным быть самому:

За всё стать и ныне в ответе –

Святая Отчизна прорвётся сквозь тьму,

А путь воссияет с рассветом.

О смысле жизни

Года…

Они – песчинки бытия,

Увы, их нам отпущена

Щепотка.

Ты только осознал,

Что путь короткий,

А сам уже

Полжизни растерял…

А если не щепотку,

А бархан

Тебе судьба

Отмерила песчинок?!

Уверен ты,

Что жизнь бы

Получилась,

И ты по ней

Бездумно не порхал?..

Молчишь…

А мак, пустынный эфемер –

Краса песков.

Он тоже быстро вянет.

…Лишь тот пройдёт

По жизни без потерь,

Кто для других отдаст

Души своей

С и я н ь е.

3.03.2019г

Дочитал собственное произведение «Оттепель 60-х» (об армии).

«Хорошо, думаю, что написал об этом книгу». Теперь приятно сопереживать, что было. Однако к концу появилось какое-то сожаление о том, что в книге преобладает скепсис. А могло ли быть иначе? Ведь это об армии, о срочной службе, в которую призвали совсем некстати: только женился, только началась учёба в университете, и тут на тебе – иди, служи. Как будто раньше не могли призвать – давали отсрочку. Я мог бы отслужить и после окончания университета – только гораздо меньший срок. Поэтому был скепсис, не было задора. Только под конец я пришёл к выводу, что в армии надо служить с некоторым «причудом» – лёгким задором. Тогда и эти нелепые старшинские команды будут восприниматься, как «игра». Именно «играючи» надо было служить, с неким «прищуром». Но, будучи уже женатым «придуриваться» уже было «не с руки». Но всё равно хорошо, что написал. Теперь хоть можно всё переосмыслить. И вспомнить стихи сослуживца рядового Феди Сёмина:

«А у речки, что простёрлась длинно,

Тишиной прохладной стану сам,

С нею мы сольёмся воедино:

Потечём по травам, по лесам».

12.05.2019г

День Победы позади. Хотел пойти с Бессмертным полком, но в последний момент раздумал. Решил перенести на следующий год, если буду жив. Хотелось прочесть поэму «Живи, товарищ…», но решил отложить тоже до следующего года. Будет 75-ти – летие окончания войны. Юбилейный год. Вот тогда и надо будет всё организовать. В интернете сын Родион обнаружил сведения о моём отце – его дедушке – участнике Великой Отечественной войны.

БАЦУЕВ ДНДРЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ 1914 года рождения. Родился в Брянской области в селе Усек. Призвался на войну из Восточного Казахстана в 1942 году (месяц не указан, но я знаю, что призвался он в январе после брони, так как работал в геологии), демобилизовался осенью 1945 года. Награды: орден Красной звезды, орден Великой Отечественной войны, медаль «За боевые заслуги». Приведены наградные листы. Он гвардии старший сержант, артиллерист.

Для прохождения в Бессмертном полку я наметил сделать портрет, где он в гражданском кителе, на котором два ордена и гвардейский знак. Возьму с собой и поэму «Живи, товарищ…», чтобы выступить с эстрады. А до этого постараюсь с ней засветиться на радио или по телевизору. Просто такое произведение нельзя держать в столе – оно очень своевременно.

18.05.2019г Я на речке. Надпись на портрете отца должна быть такой:

Гвардии старший сержант

Бацуев Андрей Васильевич

артиллерист

Прошёл по фронтовым дорогам

Великой Отечественной войны

с января 1942 по октябрь 1945 года,

Награды:

Орден Красной звезды

Орден Великой отечественной войны

Медаль за боевые заслуги

Портрет отца

Мне не ведомо, что его в то время напрягало, перед тем как устремить взгляд на камеру в ожидании щелчка фотоаппарата. Но что-то серьёзное, хотя как знать, ведь этот момент происходил более 60-ти лет назад. Ему тогда было не многим более сорока лет. Работал он в геологии – бурил скважины на Дальнем Востоке. Мало ли что могло озадачить его перед праздником Дня победы, хотя это был период, когда по политическим соображениям страна официально не отмечала этот великий день. Фотография была сделана явно накануне этого дня, так как одет он был в тёмный китель, на котором выделялись гвардейский знак и два ордена – Красной звезды и Великой Отечественной войны. Медали он давно уже «не цеплял» на грудь, хотя их было немало на гимнастёрке, в которой он вдруг явился в октябре 1945 года в Белоусовку, где мы жили, после окончания войны. Эти медальки теперь в беспорядке содержались в коробке для мелочей. Отношение к наградам изменилось в отечестве, как только отменили оплату за фронтовые заслуги. В то время не хотелось властям раздражать зарубежных правителей нашей победой. Хотелось как-то смягчить раздражение бывших врагов, чтобы начать, как казалось тогда, уже «всемирную» мирную жизнь.

Портрет этот возник в канун празднования 75-тилетия победы над фашистской Германией. Когда все вдруг спохватились – решили напомнить недругам нашим о великих завоеваниях Советского Союза, народ которого поставил на колени фашистов и их приспешников.

Портрет я восстановил из маленькой фотокарточки, хранившейся в фотоальбоме с грудой других семейных фотографий, которые я несколько лет назад разобрал и привёл в надлежащий порядок. Портрет этот ожил в момент, когда Великая страна, наконец, опомнилась от беспамятства. Началось всё это с Бессмертного полка, пробудившего сознание народа в период оголтелого охаивания и наглого преуменьшая значения победы бесстрашных людей сплотившегося народа.

Портрет получился ясный и чёткий, чего не заметно было в обычной фотокарточке. Выделились не только общие контуры, но и оживились оттенки физиогномические.

Серьёзная сосредоточенность и цепкий взгляд отца заостряли и притягивали внимание.

Может, жаль, что на фотке был взгляд не голубых, как в жизни, а светло-серых глаз. Этот тёмный цвет как-то «осерьёзнивал» момент. Открытый светлый лоб с слегка закинутыми вверх волосами указывал на то, что перед фотографированием волос был слегка взъерошен и аккуратно причёсан. Брови на портрете обычные, правильные, а нос точно такой, как у моего брата Шуни – уточкой, соразмеренный с лицом. Вообще, брат мой более точно отражал отца, чем я – был более стройный и широкоплечий. Губы и рот тоже схожи. Только скулы в сочетании с губами и подбородком на портрете таят в себе, на мой взгляд, отцовскую затаённо – влекущую страсть. Именно она и объясняет его неравнодушие к женщинам. В целом портрет получился выразительный.

Оглавление

1

  Штрихи к автопортрету

2

  А у речки, что простёрлась длинно…

  «Где же ты, моя любовь?»

  Дама с собачкой (разговор у реки после чтения стихов)

  Слушая органную музыку Баха

  Отцы и дети (диалог внутри себя)

3

  Яко благ, яко наг, яко нет ничего… (раскрепощение)

  Любовь каракуртихи

  Воспоминания «У крыши дома своего»

4

  « Люблю отчизну я…» О патриотизме

  Портрет отца