Между кофе и Парижем [Олеся Александрова] (fb2) читать онлайн

Олеся Александрова Между кофе и Парижем

Девушка под дождем

Франция, 1975 год. Смог повис над маленьким городком. Временами жители все же ощущали работу столько лет действующего завода. Но в то же время никто не роптал, крупнейший завод обеспечивал работой близлежащие поселения.

«Глас Индастриз» – самый масштабный завод на юго-западе Франции, был основан в 1921 году Джозефом Френсисом Гласиром, дедом Катрин Гласир. Здесь перерабатывали металл и изготавливали любой каприз заказчика. То могли быть огромные кованые ворота и самый невероятный обеденный стол.

Отец Катрин Оливер Гласир принял на себя управление после смерти деда и являлся действующим президентом.

Катрин Федерика Гласир – вице-президент «Глас Индастриз». Высокая брюнетка 30 лет с невероятно голубыми глазами. Работает с отцом 3 года. У нее, имеющей в этой жизни все и даже больше, чем она могла себе представить, абсолютно не было ощущения, что она причастна к этому бизнесу, что рано или поздно управление полностью ляжет на ее хрупкие плечи. Она чувствовала себя здесь чужой. Возможно, ее внутренние демоны не давали ей покоя и на работе. Ведь не так давно она расторгла помолвку с одним перспективным и весьма влиятельным молодым человеком, хотя прожила с ним целых 7 лет.

Их отношения были похожи на красивое кино, сами же они являлись парой с обложки журнала, но время шло, влюбленность улетучилась, страсти поутихли, а осознание того, что этот человек – не герой ее романа, приходило все чаще. И в один прекрасный сентябрьский день она написала ему письмо, в котором коротко изложила происходящее с ней, принесла извинения и вынесла вердикт о расставании, к написанному прилагалось обручальное кольцо от Tiffany из белого золота, с алмазной огранкой и бриллиантом в 1,4 карата.

Хорошо запечатав конверт, Катрин отправилась на встречу с Куртом, так его звали. Увидев его, она заглушила мотор, вышла из машины и направилась на встречу к нему. При виде ее на его лице появилась обворожительная улыбка, она же была спокойна как никогда. Подойдя, протянула конверт, улыбка сменилась легким недоумением, он взял письмо, а затем ошеломленно наблюдал за тем, как она уходила.

С тех пор прошло 5 месяцев, а отец все еще не разговаривал с Катрин. Он был твердо убежден, что его дочь совершила самый опрометчивый поступок в своей жизни, что, поддавшись эмоциям и предсвадебной суматохе, она отвергла человека, который, по его словам, любил ее больше, чем себя.

Для нее же эти 5 месяцев прошли в осмыслении того, как прошли необратимые 7 лет с человеком, которого не любила. Да и знала ли она, что такое любовь?

Она не понимала состояния, которое накрывало ее как цунами. Порой ей казалось, что она все чаще выпадает из реальности, а течение, подхватывающее ее, просто несет в неизвестном направлении.

Март выдался на редкость солнечным. Сегодня Катрина встала раньше обычного, что было ей совсем не свойственно, отправилась на пробежку. Бежала по безлюдным улицам сонного города, где пока еще изредка проезжающие автомобили походили звучанием на ракеты.

Она бежала не спеша, разглядывая округу, любуясь яркими цветами на аккуратно подстриженных газонах. Рассматривала дома, думая о том, что за каждой дверью скрыта своя история, тайна или боль. Где-то заплакал ребенок, Катрин вздрогнула, дети, семья, все это представлялось ей таким далеким, что моментами казалось несбыточным. От этих мыслей к глазам подступили слезы. Она не реализовала себя и свой потенциал и до сих пор не познала радость материнства.

Когда-то давно она писала красивые стихи и мечтала издать книгу. Желание было встречено холодно и сдержанно, в манере ее отца. Мечты были признаны глупостью, да и вообще жизнь и деятельность должны быть связаны с профессией определенного рода и уж тем более не со всякими там писульками.

Также она должна помнить о компании и о том, сколько в нее вложено, потому что именно ей надлежит унаследовать управление семейным бизнесом.

Сегодня впервые за долгое время, пока она бежала в этой понемногу отступающей тишине, она чувствовала себя немного ожившей. В ней стали появляться силы, мысли не путались, а сердце билось все быстрее. Она улыбнулась сама себе и решила бежать в сторону дома, как вдруг почувствовала сильный толчок в бедро, услышала крик – видимо, кричала она – и темнота.

Очнулась от того, что кто-то тряс ее:

– Вы меня слышите? Господи, да откройте же вы глаза. Держитесь, я вызвал скорую помощь, осталось немного.

Ей было так громко, что Катрин замахала руками и сказала:

– Я вас слышу, могли бы вы не орать, что случилось?

По ощущениям стало понятно, что лежит она на асфальте.

– Вы резко выбежали на проезжую часть, я пытался объехать как мог, сигналил, но вы не слышали, в общем, я сбил вас, – ответил голос.

Она потрясла головой и попыталась встать, но твердая мужская рука ее остановила.

– Не стоит делать резких движений, врачи сказали, что до их приезда вам лучше лежать.

Она всмотрелась в его лицо: не очень большие глаза, посажены далеко друг от друга, слишком прямой нос, пухлые губы и волевой подбородок. Кожа ей показалась очень смуглой, а в голове возник вопрос: откуда он?

– Послушайте, асфальт довольно холодный, и, в конце концов, у меня замерз зад, – изрекла Катрин, удивившись сама себе, и села. Мужчина рассматривал ее с явным беспокойством. – Меня зовут Катрин Гласир, и, по всей видимости, со мной все в порядке…

Звук быстро приближающейся сирены заставил ее замолчать. Машина скорой помощи резко затормозила рядом с ними, к ней направилась бригада врачей.

– Мисс, где болит?

– Вы можете согнуть ногу в колене?

– Зафиксируйте шею!

– Посмотрите на фонарик, наблюдайте за светом.

Во всей этой суете она лишь успела запомнить выражение его лица, которое изменилось в момент, как только она представилась.

Мгновение – и двери скорой захлопнулись.

– Не переживайте, мисс, мы о вас позаботимся, человек, что вас сбил, следует за нами.

В больнице «Мерфи Вест» выяснилось, что Катрин практически не пострадала, за исключением лодыжки, на которую наложили тугую фиксирующую повязку.

Врачи, бумаги, полиция, вопросы – вся эта волокита отняла полдня, к тому же Катрин осознала, что совершенно не помнит, брала ли мобильный собой или же потеряла во всей этой суматохе. «На работе наверняка меня потеряли, – думала она. – Да и отец уже поднял на уши весь город».

Полиции она сказала, что замечталась и не слышала предупреждающие гудки автомобиля и водитель совершенно не виноват, кстати, а где же он?

Она осознала, что так и не узнала его имени. Хромая, не спеша она покинула суетливый приемный покой, а затем и здание больницы и, к своему удивлению, увидела его. Он спешно двинулся ей навстречу. В руках у него был букетик цветов, он неуклюже протянул их Катрин, одновременно предлагая свою руку как опору.

– Вы явились моим тонусом сегодня с утра, давненько я так не переживал, в то же время приношу свои извинения, Катрин!

Она округлила глаза и, как завороженная, смотрела на его легкую улыбку.

– Благодарю, – промямлила она. – И все же я все еще не знаю вашего имени.

– Адам Хедж.

– Что же, приятно познакомиться, Адам, – в этот момент их взгляды встретились и оба разразились хохотом.

Адам подвез Катрин до дома. Она пулей, насколько это было возможно, добежала до автоответчика, который разрывало от количества голосовых сообщений. Мобильный находился дома, она забыла его на тумбочке у дивана, она набрала отца.

– Черт побери, Катрин, куда ты запропастилась, ты хоть понимаешь, что я уже немолод, ты сведешь своего старика в могилу!

После выслушанной тирады повисла пауза, и у нее появилась возможность сказать:

– Я попала в небольшую аварию….

– Но как?..

– Не волнуйся, пап, я дома, со мной все в порядке, скоро приеду и все подробно расскажу, целую, до встречи, – она спешно положила трубку, пока на нее не обрушился очередной шквал вопросов.

Катрин надела голубую рубашку и классические брюки широкого кроя, схватила со столика свой «большой старый блокнот», в котором она время от времени продолжала писать. Адам ожидал у машины, учтиво открывая дверцу, предлагая садиться.

Ехали они молча, но напряжения не ощущалось, скорее каждый был по-своему в шоке. Первым тишину нарушил Адам:

– Мы прибыли.

Она удивленно захлопала глазами, и он поспешил ответить на предстоящий вопрос:

– Я просто, как и многие или даже большинство французов, знаю, кто вы, ваши фото часто мелькают в газетах, к тому же я представляю вашу компанию на севере и сегодня ехал на встречу с вашим отцом.

Заглушив мотор, он спокойно вышел и открыл ее дверь. Все так же молча Катрин вышла из машины, и они двинулись в здание головного офиса.

Поднявшись в холл 7-го этажа, они услышали крики Оливера Гласира: видимо, совещание прошло не так хорошо, как предполагалось.

Оливер обернулся:

– Катрин, милая, ты цела? – он осмотрел ее с ног до головы.

– Да-да, все хорошо, немного болит нога, но это пройдет.

Он недоуменно посмотрел на Адама.

– Катрин, а где вы успели познакомиться с Адамом, а, впрочем, неважно, пройдемте в мой кабинет, у меня есть к нему деловое предложение.

В кабинете отца Катрин переводила взгляд с одного на другого, временами что-то отвечала, когда к ней обращались. Наконец Оливер Гласир встал, и они с Адамом Хеджем пожали друг другу руки.

– Надеюсь на наше плодотворное сотрудничество, мистер Хедж, – сказал он и перевел взгляд на Катрин. – Дорогая, ты слишком бледная, наверное, сегодня тебе лучше отлежаться дома. Адам, если вас не затруднит, доставьте мою дочь домой в целости и сохранности, довольно с нее на сегодня сюрпризов.

Адам утвердительно кивнул.

По дороге домой он рассказал о том, как пришел в компанию, как следил за всеми новшествами, что Катрин привнесла в нее, и в окончании всего никак не ожидал такого знакомства с владелицей. И она смеялась, впервые за долгое время, отдыхая рядом с малознакомым человеком, который казался ей почти родным.

Закрутились дни, недели пролетали одна за другой. Работа, командировки, совещания, встречи, переговоры и Адам. Они встречались почти каждый день, незримо она ощущала, что он всегда где-то поблизости. Волшебным образом он как будто чувствовал перемены в ее настроении и мог появиться из ниоткуда со своей легкой улыбкой, чашечкой кофе или так полюбившейся фразой «отдохни, оставь это мне, я немного задержусь после работы и закончу отчет, ведь именно для этого я здесь».

У Катрин появилось больше свободного времени, и она снова стала писать. Вот только никак не могла найти свой «большой старый блокнот».

– Куда же он запропастился? – задалась она ежедневным вопросом.

И все-таки весна взяла свое, погодка стояла на редкость дождливая, Катрин не видела Адама уже неделю. Но по-прежнему получала от него цветы, круассаны из ее любимой кондитерской и, конечно, отчеты о проделанной работе к утреннему совещанию.

Утром в пятницу почтальон принес газету не под дверь, а бросил у подъездной дороги автомобиля. Она чертыхалась и, злясь, побежала под проливным дождем за свежим номером «Паризьен». Ей нравилось читать статьи молодых авторов, которые время от времени заявляли о себе. Забежав в дом, она скинула насквозь промокший кардиган и убрала мокрые волосы с лица. Сев за стол в гостиной, где ее уже ждал ароматный кофе, она продолжала смотреть на капли дождя, быстро стекающие по стеклу, точно слезы, и вспомнила, что месяцев 5 назад написала рассказ «Девушка под дождем». История о том, как бывает одиноко и иногда так необходимо, чтобы кто-то просто предложил зонт.

Катрин встряхнула мокрые волосы, улыбнулась, отпила горячий кофе и принялась за чтение газеты. Как вдруг – каково было ее удивление – в этой самой газете она наткнулась на свою же историю о «Девушке под дождем». Катрин не верила свои глазам, мысли в голове кричали одна громче другой. Вопросы рождались один за одним:

– Как? Откуда?

В дверь позвонили.

– Да что же это за утро такое? – вскрикнула она и направилась открывать.

На пороге под зонтом стоял Адам, в его руках она увидела «большой старый блокнот».

– Собирайся, – сказал он. – Я приехал за тобой, нас ждут.

Ошеломленная и счастливая, она шагнула к нему в чем была, в спортивном костюме и домашних тапочках. Он захлопнул двери за ее спиной, затем наклонился к ней и поцеловал. Катрин была вне себя от восторга. Адам обнял ее и прошептал на ухо:

– Иногда девушке необходимо, чтобы кто-то просто подал ей зонт. Ведь именно для этого я здесь.

Один день в году

Лето выдалось на редкость прохладным. Серость и пустота шумного города угнетала. Бессмысленный круговорот событий дурманил и без того беспокойную голову.

Он был одним из тех мужчин, чья работа занимала и отнимала почти все его силы и время. Контроль был его вечным спутником. Последнее время его все чаще посещали мысли об одиночестве. О, каким сладким и упоительным казалось ему это слово! Как жаждал момента, в тишине и забвении которого он мог почувствовать себя хоть на мгновение свободным.

Это был такой же день, как и всегда, единственным его отличием являлся тот факт, что телефон не умолкал ни на минуту. Друзья, товарищи, коллеги, да и просто знакомые имена, которые не всегда всплывают в памяти. Люди звонили с пожеланиями денег и прочей сопутствующей ерунды, которую негласно положено пробормотать в день чьего-либо дня рождения. Бесконечная суета этого дня вконец вывела его из себя. Единственное желание, которое не покидало его в течение дня, – это остаться одному и вдоволь насладиться своим одиночеством. Нет, безусловно, он не был отшельником, только вот безумный ритм не оставлял ему места для себя.

Подъехав к своему дому, он на мгновение замер, представляя себе это шумное застолье, алкоголь и бесконечные пожелания, оглянулся и понял, что единственно правильным решением будет сделать то, что действительно хочется, если не сегодня и не сейчас – то, когда?

А в действительности стоит понимать, что подходящего момента для себя и своих желаний не будет никогда, пока не начнешь действовать.

С тем, как окончилась его последняя мысль, он осознал, что отъехал от дома и просто поехал в неизвестном направлении, попутно заглядывая в навигатор в поисках места, которое даст ему ночлег на эту ночь.

Выехав за пределы серости каменных джунглей, он обратил внимание на то, какое все сочно-зеленое вокруг, а предзакатное солнце окрашивает небо восхитительными красками, что неподвластны были самому Моне с его прекрасными оттенками и полутонами такого глубокого синего.

В ста километрах от города он свернул в сельскую местность, проехал сквозь небольшую деревушку, за пределами которой на берегу бурной речушки и раскидывалась база отдыха. Он вошел на территорию, сообщил о своем приезде и получил заветный ключик от покоя. Здесь все было довольно просто устроено, но при этом обладало такой чарующей красотой. Река шумела прямо у твоих ног, в воздухе витал запах свежескошенной травы, а вокруг никого.

У домика стояла скамейка и на скорую руку сколоченный стол. Единственное, что было у него с собой, это бутылка красного сухого вина, он сел и сделал большой глоток. В этот момент зазвонил телефон. Он вздрогнул от неожиданности, затем несколько секунд смотрел на экран, а потом просто выключил, в первый раз в своей жизни, вот так все просто и сложно.

За очень долгое время этот вечер и место подарили ему минуты умиротворения, а свежий воздух будто прочищал сознание.

Мы – это наши мысли. Мы – это все, что у нас есть. Мы – это наш выбор, а иногда достаточно сделать лишь шаг, чтобы начать жить!

Миг

Опускалось на город, серое, безжизненное по своим оттенкам утро. В квартире 54Е свет не гасили уже сутки. Это была обычная полупустая студия, из мебели в ней имелся диван, шкаф-купе, что занимал все пространство стены, и всевозможная кухонная утварь, хотя ему она была совсем ни к чему. Микаэль ходил по комнате взад-вперед, в его руке то и дело появлялась новая сигарета. Каблуки его туфель гулко отдавались эхом в кромешной тишине еще не проснувшегося дома. В данный момент квартира напоминала скорее прокуренную старую таверну, где под потолком собралась серая дымка, что безжизненным смогом тянется к полу.

В голове Микаэля судорожно рождались и погибали она за одной мысли. Он был слишком взволнован. Эта игра стоила ему слишком многого, а точнее – всего. Сутки напролет он вспоминал, как она уходила… уходила с другим, и было в тот момент в ее лице что-то новое, не похожее на нее прежнюю, легкая улыбка, плавно покачивающаяся походка и блеск ее янтарных глаз. Она была свободна. Он корил себя за то, что позволил ей уйти, нет, не так, он ушел сам, пустив все на самотек, проиграв в рулетку все, что давало надежду на жизнь.

Микаэль был из мужчин, одетых по последней моде, гладко выбритых и всегда имевших при себе кэш. Его работа процветала, босс сулил ему несметные богатства и был щедр на вознаграждения. Все это каждый день вселяло в него веру и уверенность в себе. Вокруг него всегда крутились женщины. То были и милые простушки, случайно попавшие в его сети, и светские баловницы, что играли мужчинами, словно кошки бантиком. Вся эта суета из алкоголя, несметного количества дешевых женщин ему вскоре наскучила. Не помогала и марихуана, которая изредка появлялась в его жизни для разрядки. И тогда он сделал первую ставку, в тот роковой день, когда она ушла, он поставил на кон себя.

Безусловно, он выигрывал, и это кружило голову и подогревало интерес. Но затем на смену эйфории пришел крах. Он метался. И в конце концов занял энную сумму денег и не поверил своим глазам, когда отыграл больше половины.

Да, в тот момент стоило остановиться, забрать свой куш и вернуть большую часть долга, покаяться во всем и просить ее спасти его. Любовь – о, как она светилась в ее глазах, а как много раз он видел невыносимую боль, что отражала ее душа, но он не остановился.

Тот баснословный куш был лучом не той надежды, а женщина с огромным декольте, что, как по волшебству, появилась рядом, угостила победителя виски за счет заведения. Она что-то призывно бормотала маленькими пухлыми губками, а затем взяла его за руку. Микаэль, точно пластилиновый, потелепал за ней в подсобное помещение, вроде это был склад алкоголя. Она лихо заглотила экстази, и Микаэль последовал ее примеру. Все остальное происходило в его одурманенном сознании точно в страшном кино.

Он не помнил, как снова очутился у рулетки, ему было весело, он ликовал, он сделал ставку – он проиграл.

Остановился он у окна своей квартиры, когда солнце наконец-то проклюнулось из-за серого неба, потушил сигарету. Микаэль оглядывал свою квартиру, точно свою жизнь, она была так же пуста и безжизненна, ничего более не напоминало о моментах, пережитых здесь, вся эта пугающая пустота кричала и утопала в бездне боли.

Он помнил лишь ее, как она двигалась и, о боже, как забавно танцевала, а как только она умела носить его рубашки, кажучись в них самым прекрасным и беспомощным существом на планете. Он почти уверен, что познал любовь и боль, которая ломает ребра изнутри, а воспоминания терзают сознание, точно падальщики напавшие на безжизненное тело.

К чему все это привело? А знаем ли мы, каково это – любить и умирать, любя? Микаэль снова закурил и залпом осушил стакан виски, стоявший на подоконнике. Долг, впрочем, как и сам Микаэль, стоял на «счетчике». Все, что ему оставалось в последние минуты, – это жить. Но осознание того, что его жизнь куда страшнее смерти, опустошало его секунда за секундой.

Микаэль сделал последний выбор. Он принял решение. Он шагнул. И в этом ощущении полета и безмятежности его сознание породило прекрасную картину его любви. Он прижимал ее к себе, она смеялась, он кричал о своей любви, она была рядом, она смотрела на него все теми же глазами, как и прежде, и эта любовь подарила ему последний покой перед глухим ударом.

Утро в Париже

Одиночество.

Можно ли считать себя одинокой после развода?

А может, жизнь в мегаполисе с его безумным ритмом и нашими заботами, реальными и придуманными, делает нас одинокими?

Какое место мы отводим себе в состоянии одиночества?

Это была первая весна, в которой Хлоя дышала. Выходя в патио и сидя, поджав ноги, на любимом диванчике, потягивая крепкий, ароматный кофе. Дышала.

Чувствовала себя цельной.

Собака, маленький лохматый зверек, была рядом и дарила прекрасное настроение, впрочем, как и всегда.

Весна выдалась на редкость холодной. Бесконечно серое небо и не проходящий дождь, казалось, наложили отпечаток на лица парижан.

Люди торопились добежать в офис, перепрыгивая лужи, отскакивая от проезжающих мимо авто, задевали друг друга, извинялись с неестественными улыбками и устремлялись дальше.

Холодно.

Промозглость происходящего зашкаливала.

«Удивляюсь, – думала про себя Хлоя каждый раз, как приходила на ненавистную работу. Вот все же в общем и целом далеко не плохо. И график с 9 до 18, выходные и праздничные дни как положено, но сама суть – не то. Удивляюсь».

Больше всего, наверное, тому, что мы, люди, сами себя загоняем в углы и рамки, привязываем себя невидимыми канатами к безысходности.

«К чему эта драма? – в очередной раз Хлоя задумалась. – Если я хожу на работу, которая меня не устраивает по тем или иным причинам, так какого же черта я сижу и ничего не делаю?»

Привязка, все мы привязаны к стабильности, заработной плате, страхам.

«А что, если все не так страшно?» – снова задумалась она и подняла трубку телефона.

– Алло, доброе утро, я хочу вызвать врача на дом, – слегка изменив голос и добавив в него хрипотцы, пробормотала она в трубку.

– Продиктуйте ваш адрес, – бодро ответил голос на другом конце провода.

– Улица Лепик, дом 17, квартира 27, – уже бодрее ответила Хлоя и положила трубку.

Не страшно прогулять пару дней работы, прикрыв себя вымышленным больничным, если так хочется побыть в одиночестве.

Встала с дивана и вернулась на свою такую уютную кухоньку.

Заварив еще одну чашку кофе.

– Всегда любила уединение, – пробормотала она себе под нос. Даже будучи замужем, деля двухкомнатную квартиру на троих (двоих взрослых и собаку), ей порой не хватало пространства.

Одиночество.

И все же – что мы вкладываем в это страшное для многих слово?

– Комфорт, – снова пробормотала себе под нос Хлоя.

Разве ж это плохо: оставшись один на один с собой, ты можешь пить кофе в одних трусах или вовсе без них. Позволить себе радость ничегонеделания. Когда кровать можешь не заправлять, чтобы в любой момент нырнуть под теплое одеяло и тупо пялиться в потолок.

– Почему мы все сами себе усложняем? – спросила себя Хлоя вслух.

Мы торопимся куда-то, чтобы не опоздать. Стараемся произвести впечатление на людей, которые ни на грамм этого не достойны. Прокачиваем свои лучшие качества на всевозможных образовательных программах и семинарах. А для кого?

– Почему мы просто не можем быть собой? – нахмурила она брови.

Если я остаюсь одна или принимаю решение о разводе в пользу своего одиночества или для своей свободы, значит ли это, что в этот момент я – это я?

Да.

Но не считаю, что, приняв решение остаться одна, стала одинокой.

Я стала собой.

Ни больше и ни меньше.

– Я сделала правильный выбор, – улыбнулась сама себе Хлоя.

Она прошла в гостиную томно, точно наслаждаясь своим медленным шагом, остановилась у окна, и взгляд ее привлек молодой мужчина, открывавший свою пекарню, даря прекрасный манящий аромат прохожим, которые незамедлительно столпились у окошка в надежде на кофе и ароматный круассан.

Хлоя поняла, что не первый раз наблюдает за этим мужчиной.

Он всегда улыбчив. На редкость удивительно то, что он умеет насвистывать песенки себе под нос. Всегда приветлив.

«Одинок», – подумала Хлоя.

– А может, свободен?

Свободен от ограничений этого мира, навязанных стереотипов, правил, никому не понятных норм.

Мужчина, точно почувствовав на себе внимательный взгляд Хлои, посмотрел на нее и подмигнул.

Она улыбнулась и приветственно помахала рукой ему в ответ.

Плюхнулась в кресло и уставилась прямо перед собой.

Так она просидела минут 20, а может, и 30. Ни на чем не концентрируясь. Наслаждаясь тишиной и собой.

Раздался дверной звонок.

Хлоя вздрогнула от неожиданности и вспомнила, что ожидает врача.

Торопясь к двери, мельком глянула на себя в зеркало и для пущей атмосферы мнимой болезни слегка взлохматила волосы.

Каково же было ее удивление, когда, открыв дверь, она увидела молодого мужчину из кофейни, напротив.

Он держал в руках стаканчик дымящегося кофе и крафтовый пакетик, по запаху было понятно, что внутри свежая выпечка.

– Привет, – сказал он с улыбкой до ушей.

– Привет, – промурчала лохматая и удивленная Хлоя.

– Кофе и свежий круассан с доставкой на дом, – все так же бодро и улыбаясь сказал он.

– Спасибо, – Хлоя расхохоталась.

– Нееееет, – сказал он протяжно, – разве ж это смешно?

– Как ты узнал, что мне хочется кофе и круассан? – прищурив глаза, спросила Хлоя.

– Это было несложно, ты так внимательно наблюдала за открытием лавки, изучала прохожих, а когда первый покупатель отошел, словно вдохнула запах утра вместе с ним, я понял, что хочу разделить это утро с тобой.

Хлоя улыбалась.

– Проходи, – сказала она.

– Не могу, – отозвался он. – Утро – мое самое горячее время.

После протянул ей кофе, пакетик и сказал:

– Я закрываюсь в 20 и приглашаю тебя на чашку ароматного чая – оставлю один столик на улице и приготовлю плед. Приходи.

Хлоя кивнула.

Уходя, он обернулся и сказал:

– В твоих глазах столько искр и свободы, я поражен, – и ушел, насвистывая песенку себе под нос.

Свобода.

Это наше состояние, в котором мы – это мы.

Свобода – это не одиночество.

Хлоя отпила ароматный кофе с ванильным сиропом, снова улыбнулась.

Потянулась во весь свой рост и отправилась в спальню, где ее ждала не заправленная кровать, готовая принять ее в свои объятья.

Это был прекрасный день.

И это ее прекрасная жизнь.

Потерянная жизнь

Невыносимой тяжестью на плечи ложится боль, та самая, с которой невозможно справиться, не прибегая к анальгетикам. А что делать с душой, если эти раны терзают и уничтожают тебя день за днем, если сил хватает лишь на то, чтобы, встрепенувшись, снова пасть навзничь под тягостной мукой одиночества?

Еще одно дождливое утро, когда, стоит открыть глаза, по телу пробегает еле заметная дрожь, а ты заставляешь себя вставать. Работа не ждет. В такие моменты на ум приходят только мысли об эмансипации, и, спрашивается, чего не сиделось спокойно нашим предшественницам, все это, конечно, лишь утренняя суета.

Дафна, как всегда, собиралась на скорую руку, что-то сумбурно подпевая своей любимой радиоволне, и застегивала пальто уже у лифта. В голове в этот момент прокручивала: утюг выключила, воду закрыла, ключи от дома в кармане, от офиса в сумке.

Стандартно это повторялось изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц. Дорога до работы и обратно, казалось, отнимает полжизни. Вот и сегодня дождь парализовал автомагистраль, она снова включила радио и принялась рассматривать людей в соседних автомобилях, которые, так же, как и ее, поскрипывая и пыхтя, везут своих владельцев до пункта назначения спасая от дождя. Справа в синем Volkswagen сидел мужчина, на вид лет 55 («Примерно мой ровесник», – подумала она), с очень серьезным видом глядящий в свой ежедневник, нервно теребя его страницы. Дафна смотрела на его большие руки, высокий лоб и нос с горбинкой, думая о том, что, возможно, он так же одинок, как и она, а может, у него огромная семья и маленькие дети, не дававшие спать всю ночь, вот он и измотан с самого утра. Семья и дети – это прекрасно, когда в теплом доме никогда не бывает тихо, а в духовке печется вишневый пирог, и этот сладковатый аромат призывно стягивает всех членов семьи к обеденному столу, где все пьют чай и делятся новостями за день…

– Стоп, кажется, я пересмотрела мелодрам, – сказала она себе тихо, останавливая поток мыслей в голове. – Да и откуда мне знать, какой по сути может быть семья? Я взрослая женщина, у которой есть работа, дом, машина и дочь. О боже, о дочери я подумала в последнюю очередь, что я за мать?

Этот вопрос все чаще мучил ее в последние годы, дочь выросла, живет далеко и, судя по всему, не особенно хочет видеться чаще пары раз в год.

– Но мы часто болтаем по телефону, – успокаивала она себя. – Я вырастила ее прекрасным человеком, хотя вполне очевидно, что ей так не кажется. Я давала ей все, что могла, и даже больше, но недавно в одном из разговоров Алегра – так ее зовут – сказала мне вполне спокойным и твердым голосом взрослой женщины: «Знаешь, мама, я благодарна тебе за все, что ты для меня сделала, и ты говоришь, что отдала мне все и даже больше, но иногда мне было одиноко, и да, я знаю, что ты одна, выбивалась из сил, чтобы дать мне лучшую жизнь, а почему ты никогда не спросила, чего хотела я? Кем хотела быть и какой стиль мне был больше по нраву? Ты часто говоришь, что, вырастая, дети наглеют, а родители выбиваются из сил, повторяешь, насколько я могу зациклиться на себе и не видеть ничего вокруг, мне становится стыдно. Прости, но я не понимаю, почему должна стыдиться, когда эта реакция естественна и объяснима, я была одна, ждала тебя дома каждый день, а со временем стало проще держать фокус на себе и таким образом закрывать свои чувства даже от тебя. Я не обвиняю тебя, пойми, ты была и остаешься прекрасной матерью, просто я так и осталась ребенком, которого ты не узнала».

От этой мысли в груди защемило.

– Ну надо же, я так часто повторяла ей: «Алегра, ты взрослая, самостоятельная, делай, решай, думай», – а на деле оказалось, что у моей дочери не было времени, чтобы быть ребенком, я ее в этом убедила. Сейчас понятно, что ничего не изменить, с этим остается только жить, или же попробовать что-либо поменять? Неужели правда мы совершаем ошибки, которые тянутся из поколения в поколение? Насколько я помню, моя мать меня не особенно жаловала, и мне казалось, что для Алегры детство было другим, я дала ей все то, чего была лишена сама, обращаясь к простой психологии, в ней я реализовывала себя и свои мечты, а моя дочь, моя девочка смотрела на меня и не понимала, что происходит, я просто не дала ей того, в чем нуждалась она. В мире нет четких правил и границ для воспитания собственных детей, но иногда стоит быть внимательнее к ним.

Эти мысли вновь так сильно ее поглотили, что она практически незаметно добралась до работы, место, где часы тянутся как резиновые, а склоки между некоторыми из сотрудников попросту утомляют. На утренней планерке Дафна представляла отчет по продажам за третий квартал, и, судя по прогнозам, четвертый держит нас в предвкушении.

Вернувшись в свой кабинет, она окунулась в каждодневную рутину бумаг и цифр. В половине второго ее окликнул Стивен, их старший IT-инженер:

– Ты засиделась и все пропускаешь, посмотри, какое яркое солнце пришло на смену дождю, предлагаю выйти на перерыв в итальянское кафе внизу и выпить горячего ароматного кофе.

– Умеешь ты уговаривать, Стивен, кофе – это то, что просто необходимо, и да, ты прав, я действительно не заметила яркого солнца.

За ланчем на удивление Дафны они разговорились, она узнала, что он разведен, у него нет детей, есть дом в пригороде и он очень любит природу, даже цветы, на этой теме они с ним и сошлись.

– А почему мы впервые вот так говорим, почему именно сегодня ты пригласил меня на кофе? – спросила Дафна.

– Вообще-то это не первый раз, первый раз мы пили кофе месяц назад, ты и вправду забыла?

– Я… – не нашлась что ответить она и покраснела.

– Не страшно, – он засмеялся от души. – Я видел, что твои мысли последнее время были где-то далеко и ждал подходящего момента, а когда увидел сегодня столь яркое солнце, мне захотелось провести эти теплые моменты вдвоем с тобой.

Он проводил ее до кабинета, учтиво наклонив голову, сказал, что скоро увидятся вновь. Вернувшись за свой стол, Дафна смотрела в окно и снова вспомнила слова своей Алегры: «Вот видишь, мама, каждый зацикливается на чем-то своем, и есть в этой странности нечто нормальное».

«Это был и правда тяжелый месяц для нас. Упорно не могу вспомнить, когда уже пила кофе с интересным мужчиной? События последних месяцев не совсем хронологически всплывали в моей голове, но я отчетливо помнила день, когда, приехав к своей матери, обнаружила там Алегру, она была спокойна как никогда, глаза светились, правда немного бледновата».

– Вы обе здесь, Алегра, милая, ты не говорила, все в порядке, ты странно выглядишь?

– Все хорошо мам, чай? – предложила она и отвела взгляд.

Ее же мать сидела с каменным лицом, затем, обняв Алегру за плечи, встала из-за стола и вышла. Они остались одни. Дафна рассматривала ее, ярко-рыжие волосы и глаза цвета янтаря, высоко вздернутый подбородок придавал ей сейчас слегка горделивый вид. Дафна любовалась ей и думала, что все-таки сделала что-то невероятно правильное в своей жизни, и это была она.

– Я беременна, – произнесла Алегра и продолжила смотреть в окно прямо перед собой.

Мне показалось, что комната на мгновение покачнулась.

– Как это? – промямлила Дафна невнятно и замолчала на какое-то время. – Алегра, – она словно вышла из тумана, и на нее нашел ужас. – Ты взрослая девушка, тебе 30, ты одинока, как, ну скажи мне, как это могло произойти, точнее нет, скажи мне лучше, что ты собираешься делать? Ты хоть понимаешь, как это серьезно, какая это ответственность? А я, мне 54, и я не готова становиться бабушкой, я слишком молода, я не заказывала.

От происходящего и сумбурной речи Алегру затрясло, Дафна видела, какой болью исказилось ее лицо и как спокойно она поднялась из-за стола, держась прямо, словно натянутая струна.

– Я пойду, бабушка! – крикнула она в сторону кухни и направилась к выходу. Мать выскочила следом, обняла ее, что-то нежно шепча на ухо. «Странно, – подумала Дафна тогда, – со мной она себя так никогда не вела и не обнимала. Что же с нами не так?»

Дафна не знала, сколько точно времени просидела неподвижно в гостиной с того момента, как услышала визг колес уезжающего автомобиля ее дочери.

– Долго будешь сидеть? – спросила ее мать тоном, который пронзил эту тягучую тишину насквозь.

– Я не знаю, что на меня нашло, наверное, она не этого ждала, меня так поразило, что она пришла к тебе, ты узнала первая, а не я.

– Дорогая, ты не плохая мать, просто вы, мои девочки, смотрите на этот мир совсем разными глазами. Да и, помнится мне, когда ты носила Алегру, я узнала об этом даже не вторая.

Дафна подняла глаза и смотрела в стену, на то место, где только что стояла ее мать и впервые в ее жизни говорила что-то важное.

– Ну, милая, вытри слезы, она ребенок и она напугана, ей нужна мать, сейчас как никогда, которая скажет, что справимся несмотря ни на что, что ребенок – это благословение небес, будь ее опорой, ее верой, будь той, с кем она поделится всем, что у нее на душе, – мать тяжело вздохнула. – Будь той, которой не было у тебя, будь мамой для своей девочки.

После сказанного она крепко обняла Дафну и нежно гладила ее волосы, приговаривая:

– Такая взрослая уже, моя девочка, ты справишься.

Попрощавшись с матерью, Дафна села в машину и посмотрела на часы, четверть девятого, надо позвонить Алегре, а еще лучше поехать к ней. Прошло более трех часов, ей, наверное, страшно одиноко в пустой квартире. Телефонный звонок заставил Дафну подпрыгнуть – это звонила Алегра.

– Милая, где ты? Я сейчас приеду, – затараторила Дафна в трубку. Не знакомый женский голос ответил, что в машину Алегры въехал грузовик на северном шоссе, примерно в 20 км отсюда, и они направляются в больницу Sidney Health Center.

Я не верила своим ушам, кровь шумела и пульсировала в ее голове, на ее крик выскочила мать. Она села за руль, Дафна была не в состоянии.

В госпитале их встретила врач и для начала посоветовала успокоиться.

– Удар пришелся на правый бок, подушки сработали, у нее незначительные травмы и легкое сотрясение мозга, но по пути в госпиталь она потеряла ребенка, мы не смогли его спасти. Сейчас она спит и проспит до самого утра, вам лучше приехать утром, нет смысла торчать здесь и изводить себя. Если ночь пройдет спокойно, утром вы сможете забрать ее домой.

– Пожалуйста, я могу просто взглянуть на нее и обещаю, что уйду, – слезно попросила Дафна.

– Да, только недолго.

Палата была светлой и небольшой, но вполне уютной. Алегра лежала, свернувшись калачиком, как в детстве, и мирно спала. Она смотрела на эту девушку и не узнавала ее, какой сильной, спокойной и выносливой молодой женщиной она стала, а какой прекрасной матерью еще будет. Она собрала все свои силы в кулак и обещала себе не плакать. Алегра выглядела неплохо, ссадины и ушибы на лице и руках выглядели не так уж и страшно. Дафна наклонилась и поцеловала ее:

– До завтра, родная.

Вернувшись к машине, мать попросила вызвать ей такси и сказала, что встретятся здесь завтра в 9 утра. Затем подошла к Дафне и сказала:

– Не рви себе душу, никто не виноват – это жизнь, – поцеловала ее в лоб и села в свое подъехавшее такси.

Дафна, не зная, что делать, по каким-то неведомым ей причинам отправилась прямиком в офис. Зайдя в полутемное фойе, нажала на выключатель и озарила светом полздания. Направилась к себе в кабинет. Открыв свой сейф, достала бутылочку сухого вина, подаренного не так давно благодарным клиентом. Налила в стакан и сделала огромный глоток. Выдохнув, она увидела тень в коридоре. «Охранник», – подумала Дафна, но тут в кабинет заглянул Стивен.

– Все в порядке? – спросил он. – Я думал, что один задержался до позднего вечера.

Сбивчиво, вкратце она попыталась передать события, столь быстро произошедшие, что их еще даже не осознала. И, сама того не желая, разревелась на плече у совсем мало знакомого человека, а он обнимал ее нежно, точно хрустальную вазу, а после поил горячим кофе.

«Стоп. Вот он, этот момент, когда мы пили кофе, надо же, хотя немудрено, что я забыла, – то был ужасный день. Позже он отвез меня домой, уложил на диван и тихонько ушел».

С того времени прошел целый месяц, Алегра была в порядке или просто говорила так, вообще последнее время она была не особенно разговорчива, а Дафна старалась держать дистанцию.

Приехав однажды домой, она обнаружила там дочь, она что-то стряпала на кухне, подпевая музыкальному каналу.

– Привет, мам, я не ждала тебя так рано, ужин еще не готов, бокал вина?

– Здравствуй, дорогая, я рада тебе, конечно, вино было бы весьма кстати, тебе?

– Пожалуй, – она улыбнулась. – Как прошел твой день?

– Знаешь, милая, сегодня меня приглашал на кофе один мужчина, и впервые за очень долгое время я наслаждалась легкостью каждой проведенной с ним минутой.

– Так это же здорово, мам. Кто он, вы давно знакомы?

– Оказалось, что давно знакомы и работаем вместе, просто твоя мать была так занята и так хотела наладить свою личную жизнь, что совсем забыла, что надо просто жить.

Алегра смотрела ей внимательно в глаза и, сделав глоток вина, спросила:

– Пришло время зациклиться на себе?

Дафна отпила. Смотрела на эту хрупкую молодую женщину, изучала снова и снова ее черты: как поразительно пытлив ее ум, широка ее душа, как она прекрасна, когда улыбается, какое тепло излучают ее глаза. Дафна не верила, что она ее дочь, не верила, что могла сотворить такое чудо и не заметить, не верила в то, как многому Алегра ее научила. Дафна встала и подошла к ней, она удивленно воззрилась на нее, обняла свою девочку, свое самое ценное сокровище так сильно и нежно, словно могла потерять.

– Моя радость, знай, что ты самое лучшее, что есть в моей жизни, ты моя отрада и моя самая большая гордость, я никогда не говорила, знай, что ты моя самая большая любовь, и, что бы ни случилось с тобой, как бы ты ни испугалась, какое бы счастье ни накрыло тебя, я готова разделить это с тобой, я твоя мама, а ты моя малышка, и я с тобой до конца.

Алегра прижалась к ней своим хрупким телом, она не плакала, а обнимала ее как никогда раньше, она была с ней.

– Спасибо за эти слова, я так долго их ждала, мамочка.

Они посмотрели друг на друга и засмеялись, впервые все стены между ними рухнули, призраки прошлого отошли в сторону, и две женщины смеялись, потому что плакать не было смысла.

В дверь позвонили.

– Ты кого-то ждешь, дорогая? – спросила Дафна.

– Нет, но ужин готов, и, кто бы то ни был, он пришел вовремя.

Дафна открыла дверь, и прямо в нос ей уткнулся огромный букет ярких цветов. Из-за букета показалась светлая голова Стивена:

– Добрый вечер, надеюсь, я не причиняю беспокойства?

– Ох, ну что ты, цветы просто восхитительны, проходи.

Стивен зашел и остановил свой взгляд на Алегре.

– Вы, должно быть, Алегра?

– Да, приятно познакомиться.

– Стивен, я Стивен, вы так же прекрасны, как и ваша мама.

Алегра засмеялась:

– Благодарю вас, проходите к столу, ужин как раз готов.

Дафна обратила внимание, что стол уже был сервирован на две персоны. Алегра засобиралась, что-то сумбурно бормоча о срочных и просто неотложных делах.

Дафна смотрела на происходящее недоумевающим, по своему мнению, взглядом.

– Мам, проводи меня, пожалуйста, и всего доброго вам, Стивен, хорошего вечера.

– Большое спасибо вам, Алегра, – слегка неловко ответил он.

Застегивая пальто, она внимательно смотрела на Дафну. Потом нежно взяла ее за руку и сказала:

– Все будет хорошо, это всего лишь ужин, и не забывай мой вопрос. Время пришло!

– Милая, помни, что я сказала, ты…

– Я знаю.

Дафна смотрела несколько минут вслед удаляющейся мудрости. Закрыв дверь, она глубоко вздохнула и шагнула к новому циклу своей жизни.

Война

Война – она как шрам, ярко высеченный на лице каждого прошедшего, пережившего, из последних сил выжившего. Ужас, на генетическом уровне заложенный в человека. Клеймо, ярко выделяющее тебя из толпы безликих.

Полуденное солнце, по-осеннему совсем не греющее, освещало дорогу бравого солдата. Он шел домой, надеясь, что взору его представится что-то хотя бы отдаленно напоминающее дом. За его плечами остались груды пепла, фронт, развалины человеческих жизней. Уходя, он точно помнил лицо отца, выражавшее то ли гордость, то ли предстоящую потерю, лицо матери, обливавшееся слезами и безропотно читавшее молитвы. Катерина-жена держала на руках совсем еще маленькую дочь, та, в свою очередь, таращила голубые глазки прямо на солдата. Мирослава была его маленькой копией и его гордостью. У нее был такой же серьезный и глубокий взгляд отца. Она редко плакала, как будто все понимала. Он обнял жену и ощутил, что по щеке скатилась скупая слеза, как ножом резанувшая его сердце. Он прощался и не знал, будет ли встреча за этим расставанием.

Выйдя во двор, ощутил, насколько ватными стали его ноги, и не совсем твердой походкой зашагал к калитке.

– Тоша! – крикнула Катерина и выскочила вслед за ним. Только она так ласково звала его и при этом так нежно улыбалась.Вот и сейчас она сумела сохранить эту волшебную, нежную улыбку. Он остановился и одним рывком подхватил на руки ту, что дарила мне жизнь, ту благодаря которой он познал счастье, ту, за которую он шел воевать, чтобы небо над ее головой было мирным.

Она отстранилась и серьезно взглянула на него, протягивая маленький белый сверток.

– Это кое-что о нас, – к маленькому розовому лоскутку была бережно пришита прядь волос. – Я хочу, чтобы ты знал, я буду ждать тебя, что бы ни случилось, я буду молиться о тебе каждый день.

Затем она замолчала, потом подняла на него ярко-зеленый взгляд, полный слез, и продолжила:

– Помни, на том или на этом свете, я дождусь тебя, мой Тоша.

В тот момент земля ушла у него из-под ног, как крепко он держал в руках свою судьбу, как горячо целовал ее хрупкие руки, как восхищался ее бесконечным мужеством и как отчетливо понимал, что видит ее в последний раз…

На фронте дни пролетают быстро, превращаюсь в недели, месяцы, годы. В бесконечной череде смертей и нечеловеческих страданий ты меняешься. После первых наступлений на вражеские лагеря чувство страха его покинуло. Он ожесточился. Он видел, как враг беспощадно издевается над женщинами, детьми, стариками, и превращался в варвара, готового крушить все на своем пути. Так его и прозвали в их роте – Ураган.

Он бился не на жизнь, а на смерть. Он знал, что его ждут, он верил, но сердце клокотало и отдавалось болью при мысли о его Катерине. Сколько раз, вытаскивая раненых с поля боя, он думал, что где-то солдат поможет и его семье. И эта вера дарила ему надежду изо дня в день.

Последние месяцы на фронте были особенно тяжелы, его ранило, и сквозь мутное сознание он изредка понимал, что чудом остался жив и не лишился ноги. Реабилитация в полевых условиях – дело нелегкое, и он делал все от него зависящее. Но время пролетело, и этому ужасу пришел конец.

Ком подкатился к горлу, он вошел в знакомое село, здесь кипела жизнь, детвора сновала по дворам радостно визжа. Третий, четвертый, пятый. Их дом стоял на том же месте, почти ничего не изменилось, свежая побелка, кругом порядок, только забор покосился.

– Это не беда, – сказал он сам себе вслух и удивился собственному хриплому голосу.

– Это я мигом поправлю.

У забора стояла скамейка, на ней сидела девочка и пронзительно смотрела на него. Его Мирослава. Она так похожа на мать, такая же маленькая и хрупкая, но у нее его глаза и волевой подбородок. Она красавица. Он опустился на колено и произнес:

– Здравствуй.

– Здравствуй, – ответила девочка, так спокойно и уверенно.

– Ты здесь живешь? – спросил он.

– Да, – ответила она и, чуть помедлив, спросила: – А ты вернулся?

– А ты знаешь, кто я? – уточнил он.

Она посмотрела на него немного удивленно, затем улыбнулась точь-в-точь как ее мать и ответила:

– Конечно, ты мой папа, и я тебя ждала.

Она спрыгнула со скамейки и подошла к нему, медленно и осторожно. На фоне дочери он был скалой. Она так неловко и по-детски неуклюже прижалась к его груди, к нагрудному карману, в котором он так и носил ту прядь самых родных для него волос. Он обнял ее, встал и, держа на руках, еще раз посмотрел в ее глаза, Мирослава улыбалась и повторила:

– Я тебя очень ждала, папа.

Он не знал, может ли быть большее счастье на земле, чем твое дитя. Ведь, когда уходил, помнил: ей было 2 года, а теперь все 7. И она вот так запросто узнала его, и она его ждала.

Из дому выскочила мать, улыбаясь и причитая, плача от счастья, и благодаря Бога. Вот так они и стояли у калитки, что-то говоря, шутя и плача, обнимаясь и рассматривая друг друга.

Они вошли в дом, ужин был на скорую руку, мать уложила Мирославу. Он сидел. Он не знал, с чего начать, он не знал, как спросить. Почему так произошло? Он бился каждый день за жизнь, а его Катерины больше нет. Судьба-злодейка?

Ее молитвы сберегли его от пуль, а ее больше нет. Мать рассказала мне об обстрелах и нападениях, как прятались неделями в погребах. Но были дни тишины. Люди выходили, пополняли хоть какие-то запасы еды и воды, хоронили погибших. Отец стоял у колодца, Мирослава крутилась у ног Катерины, шквал пуль посыпался ниоткуда, в суматохе люди кинулись врассыпную, отец приказал прятаться, Катерина схватила дочь и побежала. Два дня не прекращался обстрел, день и ночь. Людям оставалось лишь ждать. Катерины и отца не было со ней, но мать видела, как они бежали в укрытие к соседям. Лишь на третий день к вечеру они осмелились выходить, на улице было душно и тихо. Отец так и лежал убитый у колодца, а Катерину нашли за погребом соседа, она осталась лежать, закрывая своим телом дитя. Эти два дня Мирослава пролежала в руках бездыханной матери, не проронив ни звука.

Жизнь пролетает как сон. В суете повседневности мы порой забываем жить. Вспоминаем о том, что не жили или, быть может, не сделали, лишь в моменты скорби или предстоящей утраты.

Мирослава превратилась в прекрасную молодую девушку, она вела дом, хозяйство, он работал в колхозе с мужиками и выполнял необходимую работу по двору. Вечерами они вели долгие беседы, он рассказывал ей о ее матери, она светилась и смеялась. В тот момент не было человека счастливее его, глядевшего на самое дорогое, что есть в его жизни, и понимавшего, что познал любовь в этой жизни сполна.

Повестка не была неожиданностью, народ знал и готовился к тому, что война снова начнется. Он уходил почти, как и тогда, только на этот раз оставлял все, что у него было, все узнал, все, что принял, он оставлял свою душу.

Надо отдать должное, Мирослава держалась спокойно и уверенно, он смотрел на свое отражение в ее глазах, она протянула ему сверток, который хранила все эти годы, там был все тот же розовый лоскуток и прядь волос.

– Знаешь, – начала она, – на том свете тебя уже ждут, я буду ждать тебя на этом, папа.

Он плакал и был благодарен жизни за любовь, за семью, которая, пусть и недолго, но была у него, за дочь, которая каждый день являлась лучом надежды в его жизни. Он плакал впервые в жизни, он боялся ее оставлять, его сердце клокотало, как и тогда, он знал, что не вернется.

Война – это черная дыра в генетическом коде народа, неизведанность прошедшего и Алая буква, которую мы несем с собой в следующее поколение.

Тень

Серость, бесконечная и беспробудная то ли туманность, то ли удушающие газы, не дающие вздохнуть полной грудью.

В томном городе, в цитадели суеты и пустоты.

Ты был, существовал, двигался, пока разрушительная сила не сломила твое тело. Тело, но не дух.

Кто ты?

В уединении стен ты лишь частица, принадлежащая этому миру, ты не один из многих, система отвергла сломленное не тобою сознание.

В моменты грусти и скорби ты уязвим. В моменты боли ты точно электрический снаряд, бьющийся в поисках сброса напряжения.

Я много смотрю. Слышу тех, чья боль не угасает. Их глаза пусты. Их тела недвижимы. Страх.

Насколько мы живы. Наши горячие сердца полны надежд, наши души измучены поиском ответов, наше сознание, точно в тумане, следует за голосом, который направляет нас в русла замерших жизненных движений.

Это колея, ты точно осознаешь, что попал в нее, застрял, можешь ли ты выбраться один? – Нет.

Ты не одинок и не горюешь. Ты все та же часть недоработанной системы, подвешенный в колее ожидания.

Любовь, незримо греющая твое тело, дает ему импульсы для новых свершений. Сегодня ты встал, и, значит, ты есть.

Я уходила, не оборачиваясь. Я твердо ступала по высохшей от слез земле, в ее недрах исчезал ужас, довлевший над моей жизнью.

Я шла навстречу человеку, в глазах которого теплилась жизнь. В прямой осанке крылась уверенность поступи. Я видела, как человек, точно цветок, раскрывался и менялся на моих глазах, был ли он прекрасен? – Он был собой.

В какой-то момент мне стало страшно от мысли: как я сюда попала? Но ощутила легкое дуновение ветерка в своих волосах, как солнце невидимой рукой прикоснулось к моей коже, и ответ пришел извне. Я смогла.

Мне снился сон, в котором я долго блуждала, коридоры, люди мелькали как тени, лица, я не видела их лиц.

Я больше не боюсь, осторожно продвигаясь вдоль белых стен. Я одна.

Звенящая тишина, как странно, тени исчезли.

Я подошла к двери, но на ней нет ручки, смотрела точно ошалелая, не понимая, как выйду, но точно знала, что пришла и уйду.

Удар.

Развернулась на 180 градусов, смотрю по сторонам во все глаза. Вижу кресло, и мысль проносится, как стрела, в голове, какое уродливое кресло, да и как некстати прибиты эти колеса, отвратительная конструкция. Точно от удара молнии, это изваяние охватывает огонь. Но он далеко, а я здесь.

Ветерок. Он торопит меня. Мгновение. Двери больше нет. Я вижу путь, знаю, что иду.

И я чувствую, как горит за спиной то, что привело меня к себе.

Я из детства

Детство – это прекрасное время, в котором наслаждаешься тем, что ты – это ты, а мама приготовила вкусный обед. День рождения и Новый год – самые важные праздники, ведь именно они исполняют твои самые заветные желания.

Ребенком смотришь на мир шире. Видишь более яркие краски, мечтаешь лишь о том, как поскорее стать взрослым и войти в фазу «вседозволенности».

Я не помню себя ребенком. Не помню беззаботности. Не помню момента, в котором осознавала, что радоваться можно просто так, а счастье существует.

Мои воспоминания связаны с тревогой, ужасом, болью, безысходностью и постоянным желанием сбежать.

Оглядываясь назад, я понимаю, что на протяжении всей жизни я несла в себе черную дыру. Во мне постоянно тлело пепелище разочарования.

Обида – емкое, кричащее, больное.

В действительности на кого же я обижалась? Родители, которые не могли сдержать себя, свой страх, ужас, превращая хрупкий картонный мир в руины с периодичностью раз в неделю.

А если вдуматься, то каждый из них жил в своем аду. Каждый вложил то, что мог вложить. Каждый принимал решения исходя из того, что было в нем самом на данный конкретный отрезок времени или же в моменте.

И у них была я. Неидеальная, в меру непослушная и уж точно непоседливая. Для чего-то я была им дана или выбрала сама тот мир и ту семью, которая сделала меня собой.

Каждый из них любил и любит меня так, как умеет, понимает, чувствует.

Я часто думала об обиде. Задавалась вопросом: «За что мне такая семья?» Я упускала важный момент и не задумывалась о том, для чего мне такая семья.

Я точно не помню ситуацию, но, думаю, это случилось очень давно, момент, в котором отчаянье взяло верх надо мной, когда бессилие оказалось сильнее разума. Но вот что отпечаталось, как алая буква, в моем сознании, так это итог.

Итог, я неоднократно повторяла и жила точно с червоточинкой внутри, это как голос за кадром, который упорно твердил мне: «Я не хочу быть похожей на своих родителей».

Но отчего-то интересная книга под названием «жизнь» преподнесла мне бесценный урок.

И имя ему – зеркало.

Немного, правда, кривовато, но и зеркало искажает.

Жизнь дала мне именно то, чего я больше всего не хотела, боялась, щелчком по носу (не хотела – получай).

Я анализирую, сомневаюсь, понимаю, принимаю, снова анализирую. Моя жизнь отнюдь не хуже, чем это, к примеру, могло бы быть. У меня есть оба родителя. Они разные, люди с абсолютно противоположных планет, но они мои, и, вероятно, по каким-то параметрам я их выбрала.

Я пришла в их мир. Я перевернула, возможно, их реальность. Они точно так же учились жить со мной, приспосабливаться, понимать.

Я осознала, насколько сильно я похожа на каждого из них в отдельности. Их черты просматриваются в моих жестах, мимике, сознании, и от этого никуда не деться. Да, признаться честно, и не хочется деваться.

Я приняла в самой себе, насколько это ошибочно. Как неистово я ошибалась. Я ведь принимаю себя такой, какая я есть, а значит, и принимаю своих родителей своими родителями с их правом на ошибки, с их выбором.

Мне хочется просить прощения за то, что я не понимала, как была неправа и неосознанна.

Простите.

Я благодарна уже за то, что появилась на свет, и благодарна за жизнь.

Благодарю.

Хочется кричать о том, что я люблю вас, просто так, за то, что вы есть.

Я люблю вас.

Осознание

Осознанность.

Часто ли мы задаемся вопросом, а про что это или то событие в моей жизни? Оно обо мне? Мы осознаем, что происходит с нами в этом моменте?

Довольно странные вопросы, скажете вы. Возможно, но давайте копнем глубже. Все мы люди и на уровне рефлексов, установок, понятий и прочего, что было привито нашей семьей, обществом, моралью и прочим. Это мы?

Или все же наши действия по наитию, привычке?

Но приводят нас к определенному результату, итогу или действию?

Мы приходим в этот мир беззащитными, крохотными существами, безусловно зависящими от матери, ее настроения, эмоционального состояния. Мы верим теплу ее кожи, вкусному молочку и заботе.

Приходя, мы уже являемся кем-то, набором генетических качеств мамы, папы, бабушки, прадедушки, смотря что явилось сильнее и возобладало.

Личности.

Конечно, бесспорно. Учимся понимать и чувствовать, где наши ручки и ножки. Мама показывает личико, глазки и носик, а мы понимаем, как на нее похожи.

Лирическое отступление.

Ассоциируем ли мы себя с членами нашей семьи, с нашими сородичами? Автоматическое «да».

Начитавшись книг по психологии, пройдя не один семинар и вэбинар, я отмечаю для себя, что есть некая доля правды в словах психологов, в текстах так ярко описывающих этапы детского взросления и становления.

То, на чем я заострила внимание и о чем думала на протяжении не одного месяца, продолжаю анализировать по сей день, находя этому подтверждения извне.

Итак, дети слизывают модель поведения семьи.

Что это значит?

Говоря языком современных технологий, наш мозг – это компьютер (процессор), так вот туда поступает информация или «проги», которые нам дают родители и все, что нас окружает.

Так мы понимаем, что такое отношения в нашей семье и, к примеру, какие они. Папа приходит поздно, почти ко мне не подходит, говорит: «Устал», – чтобы я не шумела. Мама спешно разогревает еду, папа недоволен, говорит, что, мол, можно и быстрее.

Вижу, как мама расстраивается.

Данная модель отношений, повторяющаяся из раза в раз и изо дня в день, записывается ребенком как приемлемая. И трактуется как «женщина в доме, следит за ребенком, готовит, стирает и убирает. Мужчина на работе, добытчик, хочет, чтобы его обслуживали, как только его светлый лик появился на пороге квартиры». Тот факт, что женщина расстраивается и молчит, ребенок тоже замечает, чувствует и принимает как данность.

Что во взрослой жизни может выстрелить как «неси свой крест, неси и веруй».

И таких примеров масса или большинство.

Как ни крути, все мы несем свою первую и основополагающую модель отношений в жизнь.

Порой бунтуем. Рвем отношения. Или, наоборот, кидаемся в замужество, а после неистово бежим разводиться, оттого что по тем или иным причинам модель отношений есть, а в нашу систему ценностей не вписывается. Отторгается.

Осознанность. Что же это за загадочное слово?

Какой смысл таит в себе?

Понятия сознания как такового нет в объяснениях ученых. Что оно и где хранится в нашей загадочной коробочке под названием «мозг»?

На мой взгляд, это так же непросто, но можно объяснить по крайней мере самому себе.

Я строила отношения и даже вышла замуж.

В какой-то момент «осознала», пришло понимание, что человек-то рядом – не муж, а точная копия моего отца. Не плохой и не хороший, а прямо вот оно же, смотри, детка, – это твой отец и повадки те же.

А я, спросите вы.

Уж, конечно, не безгрешная, несчастная жена.

Я точная копия своей матери «все сама». Все держу под контролем. Муж мой – точно агнец неразумный, и за него еще подумать и решить необходимо.

А все.

Элементарно же, программка записана на подкорке. Типаж (мужа, отца) присутствует, и как только во взрослой жизни я уловила «сцепку» с тем, что уже записано во мне, я поняла: вот оно. Любовь. На веки вечные и все такое.

Развод.

Ну, конечно же, да.

Раз поняла, что к чему, как это работает, признала «отца» в муже, то как-то стало не по себе, ибо родители мои развелись еще в моем школьном возрасте, а ад из обид, скандалов, тяжести и беспомощности тащили при себе еще долгие годы.

Так вот, начиная с того момента, я стала смотреть на (ВНИМАНИЕ!) Себя. На свои реакции, то, что со мной происходит, откуда во мне это тотальный и бесконтрольный типаж? Отчего тревога пожирает меня изнутри?

Рефлексия.

Она занимает первейшее место в моей жизни. Она обращена на меня.

Кто я и зачем это или то?

Я понимаю сейчас, почему череда событий, произошедших в моей жизни, меня не удовлетворяла. Почему я лезла на елку и обдирала *опу раз за разом, пытаясь что-то кому-то доказать или снова выбрать то, что мне претит.

Я открыто бунтовала и многое теряла в своей жизни.

А оглядываясь назад, я понимаю, что не так уж и теряла, просто рядом не оказалось в нужный момент человека, готового услышать меня и мои желания, направить в правильное русло мои стремления.

Так я стала собой.

Человеком, к которому ищу дорожки и тропки ежедневно на протяжении вот уже 5 лет.

Я пришла к тому, что всегда в себе игнорировала или не воспринимала всерьез.

Возможно, стеснялась и подавляла.

Я не умела, да и сейчас все еще учусь заявлять о себе.

Понимать, кто я, для чего я здесь и какую жизнь хочу прожить.

Во мне зародилась вера в непоколебимость моей цели и тот факт, что я написала текст с подробным содержанием, есть его подтверждение.

Я в буквальном смысле сижу на пороге своей жизни.

Осознанной жизни.

Я понимаю, что для меня Осознанность = ответственность, принятая мной, за мою же жизнь.

Осознанность – это мой выбор, над которым я думала, примеряла на себя и понимала, как мне будет с ним.

Осознанность – это мой маленький страх, над которым я продолжаю работать.

Хотя нет, с которым.

Я рассматриваю его, понимаю, от чего мое внутреннее пытается меня защитить, говорю с ним, определяю его цвет и размер, а после я продолжаю действовать.

Я живу.

Я начала жить заново.

В буквальном смысле слова моя жизнь чуть не оборвалась 08.01.2019 в 07:30 утра на трассе М-4 «Дон» (936-й км). Это авария унесла жизни четверых человек.

А я пятая.

Я та, которая невероятным чудом выбралась из этой «смертоносной» машины. Я та, которая боролась.

Я боролась за жизнь.

И я живу.

Считаю ли я себя победителем?

И, да и нет.

Мое тело и мой разум боролись в едином порыве за право остаться и дышать.

И здесь я победила.

Победила ли я смерть?

Нет.

Часть меня навсегда умерла там, вместе с теми четырьмя погибшими. Часть, в которой я тогда была последний раз собой, той, которой больше нет.

Осознанность моей жизни заключается в том, что я сейчас не борюсь. Борьбы нет. Я принимаю.

Я меняюсь. Я хочу и стремлюсь вырасти в себе.

Я мечтаю видеть в себе ту девочку, которую всю свою жизнь так тщательно скрывала от окружающих и не верила в нее.

И знаете, что?

Эта девочка здесь.

Я разглядела ее.

Я вывела ее в свет.

Эта девочка – Я.

Счастливый день

Пи-пи-пи-пи-пип.

– Ох уж этот несносный будильник, – бормотала она, протягивая руку к кнопке выключателя. И почему по утрам так тяжело вставать? Наверное, виной всему зима, нет, не мороз, а пронизывающий ветер, слякоть, сумрак. Действительно, именно потому, что так темно, все силы организма так активно желают оставаться в теплой постели.

– И чего бы мне не родиться не летом, когда птицы поют, как бы приветствуя тебя с началом нового дня? Солнечные лучи задорно переливаются на стене, догоняя друг друга, – вслух размышляла она, пока по привычке на ощупь двигалась на кухню, чтобы заварить чашечку бодрящего кофе. По пути продолжая шептать: – Даже если и не солнечное, а немного хмурое, угрюмое летнее утро, в воздухе которого повис легкий запах дождя. Ах, этот теплый летний дождь, – встряхнув головой, она попыталась вернуться в реальность.

В этот, казалось бы, волшебный день всегда немного грустно. В глазах ненароком блеснет слеза, не от холода, а от щемящей душу тоски. Воспоминаний, которые, точно вспышки, освещают самые уголки подсознания. У каждого есть, о чем тосковать, что вспомнить, от чего просто улыбнуться, пробегая по улице мимо хаотично спешащих людей.

Вспомнила тот день, когда наступило долгожданное восемнадцатилетние, этот возраст, в котором, кажется, весь мир поклоняется только тебе. Затем двадцатилетие и маленькая дочь. «Да, действительно, и правда тогда у меня была маленькая дочка», – промелькнуло в голове. Вот это один из тех моментов, которые заставляют тебя улыбаться. А дальше? Что было дальше? Неужели время полетело быстрее, с неумолимой скоростью снося все на своем пути? Быть может, в суете беспробудных рабочих дней, воспитании ребенка, бытовых проблем просто не успевала за ним?

– Ну что за глупости сегодня в моей голове? – улыбаясь, сказала она.

Она высокая, не тонкокостная, но стройная, с волосами цвета воронова крыла, четко очерченными скулами и глазами, напоминающими штормящее море, пронизывающими своей серьезностью. Уверенная, самодостаточная, с чередой будоражащих путешествий по миру за плечами. Странно звучит «за плечами». «А сколько еще намечено, некоторым и жизни не хватит, чтобы все успеть, а у меня вот получится», – снова подумала она, строя планы, спеша к радио, чтобы сделать погромче. Ведь надо узнать, что сулят ей звезды на сей знаменательный день.

Дочь выросла. Мечтала ли она о том, какой будет ее девочка? Как сложится ее жизнь? А как временами боялась за нее? Конечно, бесчисленное количество раз, с тех самых пор, как впервые увидела этот маленький сверток, чмокающий, кряхтящий и копошащийся на соседнем от нее столе. Но дочь выросла, а она из той юной, вечно куда-то спешащей девушки превратилась в спокойную, красивую, молодую женщину.

– Что-то сегодня так и тянет на философию, – снова сказала она себе, улыбаясь.

Время.

Настало прекрасное время для планирования очередного приключения. Куда на этот раз? За океан? Снова? Ведь это же так легко. А может быть, Европа? Та Европа, которая никого не оставит равнодушным, покоряя даже самых заядлых скептиков своими многовековыми мощеными улочками, грациозными произведениями искусства и культурой. Замечталась.

Отличное время, чтобы жить, наслаждаться каждым днем, впитывая все многообразие происходящего. Строить вполне реальные и далеко идущие планы, сидя на крыльце своего отремонтированного дома. Еще один плюс, можно собой гордиться. Когда оживила дом, к которому привязаны корни, ожила часть ее.

– Что же происходит в моей голове, пропустила весь астрологический прогноз, – бормотала она. – Ничего, через час будет еще один.

Не успела она закончить, как заметила, что пританцовывает под песню «С днем рождения». Она снова улыбалась. Вдруг осознала, что поводов для грусти нет, поздний рассвет уже заглядывает в окна. И она твердо решила, что каждый последующий день, месяц, год она будет начинать с улыбки и светлых мыслей о настоящем и предстоящем будущем.

А сегодня важно просто спланировать свой праздничный вечер. Возможно, пивная вечеринка в любимом пабе с его неповторимой музыкальной атмосферой. Еще дочь говорила о сюрпризе, а приятное предвкушение щекотало внутри.

Наконец-то она услышала щелчок закипевшего чайника и заварила крутым кипятком чашечку ароматного кофе, чтобы начать свой самый первый, новый, волнующий день этого года. День своего Рождения.