Цвет: белый [Дарья Вячеславовна Морозова] (fb2) читать онлайн

Дарья Морозова Цвет: белый

Все персонажи являются вымышленными,

и любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно

-1-

– Я поживу у тебя пару дней.

Она произнесла это с деланной лёгкостью, старательно избегая взгляда молодого подтянутого видного мужчины в дорогом деловом костюме, восседающем за столом из красного дерева.

Девушка 23 лет делала вид, что её крайне интересует горбатый нос раскинувшего крылья серебряного орла рядом с пресс-папье.

Мистер Джон Уитмор-младший откинулся на спинку кожаного кресла и сцепил перед собой кончики пальцев, насмешливо изогнув красивые тонкие губы.

– Я же всегда так делаю. Разве ты против? – с вызовом вздёрнув подбородок спросила его гостья, набравшись смелости быстро поднять глаза. Девушка не любила паузы, которые держала не она.

Нет, Джон был не против. Он вспомнил, как в прошлый раз она вернулась к нему иначе: принесла билеты на «Волшебную флейту», прекрасно зная, что та не является музыкальным произведением, входящим хотя бы в десятку его любимых. Если на то пошло, то он вообще не любит оперу. Просто ей нужен был предлог. Предлог вернуться, как бы непринуждённо, словно ничего не было, будто они продолжили разговор с того, на чём остановились несколько месяцев назад.

А до этого она пришла к нему с заискивающей улыбкой и букетом белых лилий, по-хозяйски заменив ими скромный букет алых бутонов на журнальном столе. Эти лилии источали приторно-навязчивый запах, но он не выбросил их тогда, терпел. Девушка однозначно дала понять: розы – это крайне неудачный выбор.

Ещё раньше она подсела к нему в ресторане и с искренним беспокойством стала интересоваться, почему он так мало ест.

Что было в начале этой мучительной игры, Джону не хотелось вспоминать.

Ничего не ответив девушке, он подался вперёд и снял трубку телефона.

– Клейстон, это я. Подготовьте, пожалуйста, комнату мисс Пилтон. Она задержится у нас на некоторое время.

– Только на несколько дней, – нахмурив красивые брови, поправила его гостья.

Молодой человек смерил её тяжёлым взглядом.

Мисс Мэри-Энн Пилтон была невероятно хороша собой и не стеснялась этого. Миндалевидные карие глаза с поволокой блестели и завораживали, невозможно было не поддаться им. Мягкий алый рот, пышные каштановые волосы, чистая нежно-розовая кожа, аккуратные ушки – всё это Господь создал явно для другого характера.

Так с горечью думал Джон, одёрнув себя в тот момент, когда, слушая короткую благодарность поднявшейся на ноги девушки в бардовом платье, самым выгодным образом, подчёркивающем женскую фигуру, ощутил в сердце робкую надежду: «Может в этот раз навсегда?».

– Глупости! – сурово нахмурился молодой человек и после ухода девушки принялся за работу.

Сегодня ему надо было решить, банкротить или нет два мелких банка, выгодно ли вложиться в разработку одной из шахт в Африке, стоило ли соглашаться на предложение старых партнёров покойника-отца о сотрудничестве. Он знал, что эти люди ненавидели и презирали его в той же степени, какой вынуждены были смотреть ему в рот и следить за каждым его вложением и операцией: мистер Джон Уитмор-младший доказывал из года в год, что не просто не хуже основателя Уитмор Игл Корп., а куда сильнее и безжалостней. И права на ошибку он себе сам не даёт, сам изводит себя, даже гнобит, если просчитывается или не учитывает какой-нибудь фактор.

Вот и сейчас: он не должен ошибиться. На кону его репутация, престиж. За спиной незримо стоит призрак отца-брюзги с поджатыми губами.

Визит Мэри-Энн каждый раз выбивал его из колеи, а принимать решения с неспокойным сердцем и гулом в ушах было неприемлемо. Чтобы вернуть себе деловой настрой Джон идёт на крайнюю меру: злость на самого себя обращает в деловую ярость. Вряд ли решения будут идеальными, но они возьмут дерзостью, а это в деловом мире кое-чего да стоит.

Однако ближе к 5 вечера его прервали. Секретарь доложил, что его аудиенции настойчиво просит некий мистер Димитриадис по личному вопросу.

Джон сверился со своим расписанием – никаких совещаний или встреч до конца дня не предвиделось – и разрешил впустить посетителя.

На самом деле ему было любопытно посмотреть на очередного брошенного любовника Мэри-Энн. Он знал, что их отношения завершатся именно так, просто расстроился, что просчитался со сроком: он давал им год, но чувства остыли менее чем за полгода.

Молодой Уитмор унаследовал этот кабинет от своего отца – удачливого и расчётливого брокера. К счастью для всей семьи, его деловую хватку и острый ум также щедро достались наследнику. Кроме того, он обладал немаловажным даром располагать к себе людей любого сословия, поэтому вошедшего мистера Димитриадиса – сын владельца парфюмерных магазинов – встретила мягкая вежливая улыбка, которая охладила пыл молодого человека и несколько спутала ему подготовленную речь.

Данакт Димитриадис с благодарностью сел в предложенное ему кресло, а Джон неторопливо достал сигарету, с пониманием отнёсся к отказу визитёра последовать его примеру, и с чувством сделал первую затяжку. Молодой человек был хорошо сложен и очень хорош собой: большие чёрно-карие глаза, правильные черты лица, чуть вьющиеся тёмные волосы. Ему бы стать пианистом или скрипачом, тогда бы скрытая музыка во всей его фигуре смогла бы найти достойное выражение. Впрочем, потомок гордых греков сейчас представлял собой весьма жалкое зрелище: сутулый, с синяками под глазами с потухшим взором, искусанные губы, покрытые тонкой корочкой чуть подживших ран. Джон помнил этого блестящего представителя холостяков их круга сильным и решительным, но в данный момент перед ним сидел кто-то робкий и сломленный, безжизненный.

– Не будем ходить вокруг да около, мистер Димитриадис. Вы пришли сюда не ради акций, займов и процентов: пока Ваша семья неплохо справляется без моей помощи. Значит, срочное дело не связано с бизнесом. Вы расстались с мисс Пилтон, не так ли?

Болезненная гримаса тут же исказила измученное лицо, подрагивающие руки гостя потянули тугой узел галстука, ослабляя его.

– Она была тут, да? – вместо ответа спросил он и как ищейка втянул носом воздух, надеясь уловить аромат духов. – Я хотел… Словом, она не отвечает на мои звонки и письма. Букеты…

– Сколько Вы их уже послали? – перебил его Джон, растягивая постыдное удовольствие от чёрного триумфа над этим бедным парнем с разбитым сердцем. А ведь он говорил, ведь он предупреждал о том, что очередная придуманная сказка Мэри-Энн не продлится долго. Но девушка снова отвела ему роль злодея, поэтому Димитриадис не послушал его. Ни один из них не слушает Джона.

– 15.

Владелец роскошного кабинета лениво стряхнул пепел и, чуть сощурив выразительные серые глаза, спросил молодого человека напротив себя: «С запиской?».

Тот беспомощно кивнул и судорожно вдохнул, явно силясь сдержать болезненный стон.

– Она… Мисс Пилтон… Я просто не понимаю, что я сделал не так, в чём провинился! Я могу измениться, я могу объяснить всё, о чём она спросит, я никогда не хотел ни словом, ни делом обидеть её! Я просто не понимаю. Не понимаю, что произошло. Я же всё делал для неё! Всё! Она ни в чём не знала отказа! Почему же она так резко охладела ко мне?.. Вы… Вы тогда сказали, но я не поверил Вам. Скажите, откуда Вы знали, что у нас ничего не получится?

Джон слушал сбивчивую речь несостоявшегося жениха Мэри-Энн и не мог сдержать ликования и ощущения собственного величия. Кто-то смотрит на девиц, танцующих на деревянной сцене и бесстыже задирающих юбки, а ему нужно именно это – вид униженного и раздавленного собственной любовью человека. От такого зрелища электрические токи дрожат под кожей. Он даже не скрывает ни своего хищного выражения лица, ни влажного взгляда, ни шумного дыхания, которое маскируется под курение.

Джон помнил, каким дерзким и смелым выглядел полгода назад этот молодой человек, который сейчас явно плохо ест и спит, много плачет, и, скорее всего, утратил интерес ко всему, кроме мисс Пилтон.

Что он тогда сказал Джону? Ах да!

– Вам следует научиться держать себя в руках, мистер Уитмор. Имейте достоинство отпустить девушку, которая давно уже не любит Вас! Ваша обязанность как джентльмена с честью принять факт того, что не всё в этом мире принадлежит Вам!

– Повторяю, – спокойно парировал Джон, стряхнув пепел. – Я даю вам обоим год, может чуть меньше. Будет зависеть от того, как быстро она покажет зубы, а Вы – не сможете увернуться от них.

Димитриадис сжал кулаки и сделал шаг вперёд, но Мэри-Энн остановила его, смерив Джона холодным взглядом.

И они ушли. Мэри-Энн цеплялась за руку счастливого и гордого Димитриадиса, пока тот был преисполнен самых радужных надежд: ещё бы, дать отпор не кому-нибудь, а самому Уитмору-младшему! Богатейшему воротиле на Уолл-стрит! Мэри-Энн – этот ангел во плоти – выбрала не миллионы, а его! Значит, он достоин и способен сделать её счастливой!

Тогда влюблённый Димитриадис был уверен в том, что свадьба с прекраснейшей девушкой на свете – вопрос самого ближайшего времени. Но как же жестоко он ошибался!

– Давайте я расскажу вам, как всё шло в эти месяцы, – предложил Джон. – Я могу ошибаться в деталях, но общая картина будет довольно точной. Начнём с того, что Мэри-Энн – обворожительная, яркая, бесконечно внимательная – убедила Вас, что я держу её, насильно заставляю быть подле меня, ограничиваю в средствах, мешаю свадьбе с любимым человеком… – Заметив намерение собеседника что-то сказать, Уитмор-младший сделал лёгкий повелительный жест рукой: не надо его перебивать. – Затем Вы оба победили меня, раскрыли ваши и без того очевидные чувства, и, сразив дракона, отправились на белом коне в прекрасный розовый закат. Первое время совместная жизнь кажется чудесным сном, раем для двоих. Она говорит Вам, что знает, о чём вы думаете, грустит, что вы бросите её, когда она наскучит вам. Вы пылко и страстно убеждаете её в обратном, она мягко улыбается вам, заставляя чувствовать себя виноватым в том, что вы ещё не сделали. Её милая постоянная ревность доставляет вам удовольствие. Поначалу. Вы купаетесь в её нежности и внимании, чувствуете себя королём всего мира! Она говорит вам то, что вы хотите услышать, но в то же время твёрдо даёт понять, что ваше мнение всегда должно совпадать с её, как и вкусы, интересы и прочее. Инакомыслие строго пресекается и карается ссорой. И вы готовы подстроиться под неё. Готовы пойти против собственных интересов и принципов, лишь бы она улыбалась и дарила Вам всю себя. Но вот на ваше совместное безоблачное будущее наползают первые тучки: она видит, как вы стараетесь врать самому себе ради неё, путаетесь в собственных убеждениях, и тогда начинаются упрёки, ссоры, пренебрежение. Вы пугаетесь, пытаетесь всё исправить, ведь вы зависите полностью теперь от её настроения. Вам нужно услышать от неё «доброе утро!», но отныне и это нужно заслужить. Ваше сердце начинает кровоточить, ведь почему-то ваши поступки, слова, малейшее движение вызывает раздражение и неприятие. Вы становитесь хуже всех. Находятся любые поводы, чтобы отказаться от совместного ужина или поездки. Дорогие подарки перестают удивлять и восхищать её, она принимает их с выражением обречённости и презрения к вашему выбору. Всё недостаточно утончённо или модно. Иногда Вы просто «должны были знать, что ей нравится», хотя она точно об этом не упоминала даже вскользь. А потом она говорит, что нужно разъехаться. На время, конечно. Просто всё слишком быстро произошло, и она не смогла разобраться в своих чувствах. О нет, она по-прежнему любит Вас, и Вы ей дороги, просто ей невыносимо видеть, как сильно она ранит Вас. Она чувствует, что изменилась: новая Мэри-Энн хочет издеваться над вами, но прежняя Мэри-Энн не хочет этого допустить. И Вы соглашаетесь, хотя в глубине души понимаете: это конец. Но Вы глотаете это, как и её новых знакомых, с которыми регулярно видите рядом с ней, убеждаете себя, что её заливистый смех над чужими шутками – всего лишь дань хорошим манерам. В ваши короткие встречи она убеждает Вас, почти не глядя в глаза, что Вы важны для неё, хотя она понимает, как больно Вам сделала и корит себя за это. Вы хватаете её за руки, а она прячет их за спину, даже не скрывая, как неприятны ей ваши прикосновения. Наконец вы шлёте ей цветы, платья, украшения. Вы сходите с ума, потому что почти всё она возвращает обратно. Или не возвращает. И тогда вы приходите в настоящее отчаяние… – Джон резко оборвал свой рассказ, чтобы насладиться видом близкого к обмороку гостя: тот слушал историю их с Мэри-Энн отношений и уже на середине стал мелко дрожать от напряжения и нахлынувших воспоминаний.

Джон выпустил струйку дыма и деловым тоном поинтересовался.

– Сколько раз вы вставали перед ней на колени?

Димитриадис даже не вздрагивает, когда слышит вопрос. Он полностью во власти этого пристального, схожего с гипнотизирующим взглядом кобры и мягкого обволакивающего голоса сирены.

– Не помню. Раза три. Может больше. Один раз при её гостях…

Джон едва приподнимает левую бровь: его рекорд до сих пор не побит. Жаль.

– Снова вспомнил то, что хочется забыть, – мысленно ворчит на себя молодой мужчина. – Неужели и я так жалко выглядел 5 лет назад? Уверен, что ещё хуже.

– Пылко, но бесполезно, – безжалостно констатирует он вслух. – Однако делает Вам честь, что вы не пытались тайком её вывезти из страны.

– Что? О чём вы говорите?

– Один из предыдущих воздыхателей мисс Пилтон не хотел принимать отказ, поэтому похитил её и собирался увезти в Париж.

– Боже мой, какой кошмар! – впервые за время их диалога в глазах Димитриадиса вспыхивает едва заметное пламя. – Бедняжка Мэри-Энн! Она наверняка так испугалась! Почему она ни разу не говорила мне об этом?

– Потому что тогда она посчитала, что я излишне волновался и зря затеял драку. Она не воспринимала угрозу брошенного жениха всерьёз, и, даже со связанными руками, считала, что всё под её контролем.

– Так может быть?..

– Один человек погиб, у меня на правом плече шрам от ножа, – пресёк все невысказанные сомнения Джон и потушил сигарету, желая тем самым поставить точку в затянувшемся и бессмысленном визите пылкого влюблённого. – Просто мисс Пилтон предпочитает не замечать добра от надоевших ей людей.

– Вы… – посетитель усилием воли заставлял себя соображать. – Вы же пытаетесь мне что-то сказать всем этим, да?

– Мистер Димитриадис, настоятельно советую Вам заняться бизнесом Вашей семьи и перестать тратить деньги и силы на то, что в результате никак не окупится, – Джон красноречиво посмотрел на часы. – Если Вы продолжите безрассудно тратить ресурсы, то это приведёт к краху. Поверьте, империи рушатся из-за мелочей.

– Мистер Уитмор, Вы говорите мне, что я не первый, кто испытал подобное? Ну да, да, иначе и быть не могло. У такой девушки как она… Если бы я только мог…

– Так чего Вы ждёте от меня, мистер Димитриадис? Вы же знаете, что я не могу принудить её к браку с вами.

– О нет, я понимаю это. Понимаю. Я просто хотел сказать… Берегите её, пожалуйста. Я так бесконечно сильно люблю её, но не могу дать её то, что она хочет. Мне кажется, что Вы можете это.

– Мистер Димитриадис, берегите себя, – с нажимом на последнее слово посоветовал Джон. – Поверьте, боль рано или поздно пройдёт, и вы сможете жить долго и счастливо.

Молодой человек встал, чуть пошатнулся, но удержался на ногах.

– Всего хорошего, мистер Димитриадис! – подчёркнуто вежливо попрощался Джон.

Тот поклонился, уже у двери вдруг развернулся и сказал:

– Передайте ей, что моя жизнь по-прежнему в её руках. Я – весь её.

Когда дверь закрылась за посетителем, Джон не сдержал презрительной ухмылки: какая опасная патетика! Пусть лучше займётся семейным бизнесом: расточительная жизнь с Мэри-Энн достаточно потрепала бюджет Димитриадисов. Джон знал, что отец Данакта – единственного сына после трёх дочерей – не в силах отказать своему наследнику даже во вред семейному достоянию.

Уитмор-младший тяжело вздохнул: он должен держать себя в руках, ему почти удалось освободиться от её влияния, он почти свободен! Ещё пара месяцев и всё было бы кончено, но Мэри-Энн как обычно поступила по-своему. А ведь он подспудно надеялся, что у него будет год. Год для того, чтобы перекрыть себе все пути к отступлению.

Пока эта парочка наслаждалась совместной жизнью в Калифорнии, Джон предпринял отчаянную попытку изменить что-то в своей судьбе. Он не может жить от встречи до встречи с ней. И поэтому он…

Джон выдернул себя из оцепенения, посмотрел на фотографию в лаконичной серебряной рамке на своём столе и сжал кулак: он всё делает правильно.

Больше неотложных дел в конторе нет, пора домой.

-2-

Подъехав к своему огромному родовому особняку, он увидел, что в окнах на втором этаже в южном крыле горит свет. Дверь ему отворил дворецкий, с которым он перекинулся парой слов. Шесть роскошных букетов, адресованные мисс Пилтон, стояли у подножия огромной лестницы.

– Мисс Пилтон попросила занести их к ней в комнату только после Вашего возвращения, – объяснился Клейстон, который приглядывал за Джоном ещё в детстве.

– Больше так не делайте, Клейстон, даже если мисс Пилтон будет настаивать. Или сразу к ней в комнату, или в мусорное ведро, – распорядился Джон.

Он понимал, как это мелочно, но это его дом, и ей придётся принять его правила.

Молодой человек поднялся в свою комнату, игнорируя ожидавшую его в гостиной Мэри-Энн. Подождёт.

Уитмор-младший бросил взгляд на огромный семейный портрет, на котором были изображены его отец, мать, младший брат и сам Джон. Респектабельная достойная семья. Высший свет.

Верно, надо держать лицо.

Поднявшись к себе, он первым делом подошёл к своему столу.

Стопка открыток и телеграмм Мэри-Энн, что прежде находились в третьем ящике, были демонстративно сложены кем-то в пухлую стопку на зелёном сукне.

– Надо было их сжечь, – Джон провёл рукой по лицу, – нельзя было их хранить. Слабак!

Теперь она знает, что он бережёт послания от неё.

Надо было и на стол дома поставить фотографию мисс Сандерс, а не только в офисе. Джон понимал, что тогда Мэри-Энн испытала бы извращённую ревность, и к собственному стыду признавал, как сладко было бы ему это видеть.

– Довольно! – он смахнул стопку в ящик стола. – Разберусь с этим позже. Всего лишь надо выдержать ужин. Я смогу.

В ванной он неизбежно встретился лицом к лицу со своим отражением зеркале.

Глядя на себя, он снова пожалел о форме своих губ.

Мягкие, приятно полные, круглой формы, где верхняя губа была чуть больше нижней, достались ему от матери и первыми привлекали внимание окружающих. Он и сам был хорош собой, но взгляды людей всегда сначала останавливались на его губах, что сочным плодом манили и восхищали.

А Джон их ненавидел. Ненавидел за то, что даже эта деталь способна была поставить под сомнение его статус и репутацию жёсткого человека. То ли дело губы у отца: жёсткая прямая линия, которая с годами превратилась в презрительную дугу, сразу заявляла о надменности и непреклонности характера.

Молодой мужчина вгляделся в своё отражение: прямой нос, холодные серые глаза, острые скулы – всё было создано для образа твёрдого и сурового человека, но губы… Губы как насмешка с небес напоминали ему не просто о человечности, а о слабостях. Вернее, об одной единственной – той, что сейчас ждёт его к ужину.

В огромном зале стол был накрыт на двоих, горели камин и свечи вместо электричества.

Мэри-Энн одела изумрудное шёлковое платье и кулон с чёрным бриллиантом – старый подарок Джона. Он давно ей ничего не дарит: намеренно сдерживается.

– Значит, именно этот кулон, – подумал Джон, усаживаясь. – Хочет напомнить о старых временах: знает, что я всё понял, наверняка мучилась выбором.

– Ты задержался. Были срочные дела или сложные посетители? – бойко и непринуждённо спросила она, когда они сели за стол. – А, братик?

Джон пригубил вино и спокойно улыбнулся: а он всё гадал, чем же она попробует его уколоть за то, что он не поблагодарил её за выбор украшения.

– Не называй меня так, – холодно потребовал он. – Я тебе не брат.

– Но ты так добр ко мне, я хочу называть тебя своим братиком! – наигранно ласково возразила девушка. – Ну и характер! Кто же такого полюбит?

– Ты – приёмная дочь моей двоюродной тёти, так что мы слишком дальние и условные родственники. Однако где-то ты права, – неожиданно для Мэри-Энн согласился Джон. – Но раз я твой брат – твой старший брат – то имею тогда право устроить свою судьбу.

– Что всё это значит?

– Тебе пора замуж.

– Это предложение?

– Это факт.

Мэри-Энн погладила роскошный чёрный бриллиант на своей груди. Его огранка, как и чистота, были безупречны: само совершенство. Джон тогда выложил за него всё, что у него было, заложив в ломбард даже часы, доставшиеся ему после смерти отца.

– К тому же как минимум четверо сейчас добиваются твоей благосклонности, так что выбери кого-нибудь. Уезжайте в Европу или Азию. Судя по тенденциям в экономике краха не избежать¹, надо быть готовым…

– У меня достаточно средств, – нетерпеливо отмахнулась девушка, и с издёвкой добавила, – а уж если я последую примеру Иды Вуд², то мне совсем не о чем будет волноваться! Номера отелей очень комфортабельны! Только выбрать надо номер люкс!

– Не о чём будет волноваться, когда ты выйдешь замуж за мужчину с крепким состоянием. Выбери себе мужа или это сделаю я.

– Интересно было бы на это посмотреть! – зашипела та со злобой в глазах. – Ты не способен на подобное!

– Это спорное утверждение, – невозмутимо откликнулся Джон и отрезал кусок превосходного стейка.

– Ты – чудовище! – беззлобно пожурила его девушка и через небольшую паузу, понизив голос, подалась вперёд. – Но я тебя люблю любого. Я знаю тебя лучше всех на свете!

Она замолчала, внимательно вглядываясь в лицо молодого человека в поисках нужной реакции. Услышь это Джон 5 лет назад, он был бы ослеплён от счастья! Сейчас же, предвидя все эти приманки и «крючки», смог найти в себе силы обойти знакомую ловушку.

– Базилика в соусе многовато, но в целом – превосходный ужин! Новая кухарка – настоящая находка.

– Ты невыносим! – воскликнула Мэри-Энн, беря в руки на столовые приборы. – И кстати, кухарку тебе следовало выбирать тщательнее. Блюда весьма посредственные. Ты определённо не умеешь разбираться в людях. Какая девушка позарится на тебя, раз ты даже прислугу не можешь…

Джон не сдержался и бросил на неё жёсткий взгляд, в котором дрожало еле сдерживаемое бешенство. Желваки напряглись. Увидев это, Мэри-Энн внезапно облегчённо улыбнулась и тут же мягко пожурила его.

– Всё, всё, молчу, молчу! Ты такой вспыльчивый! Ни капли не изменился!

– Проиграл, – пронеслось в голове Уитмора-младшего. – Держи себя в руках, Джон. Держи себя руках.

– Что там за история с русской танцовщицей? – между переменой блюд поинтересовался Джон. – Ты говорила, что она – твоя лучшая подруга.

– Ириной? А что с ней? – наигранно равнодушно спросила девушка, пригубив вино.

– Говорят, она пыталась покончить с жизнью.

– А я тут при чём? Я не говорила ей этого сделать, – Мэри-Энн повела красивыми плечами и скривила чувственные губы.

– Не говорила… – глухо повторил Джон, невольно скользя взглядом по линии женской шеи. Он скучал. Как же он скучал по ней…

– Я не несу ответственность за поведение других людей, – напомнила девушка. – Она хорошая, хоть и ошибается во многих вопросах, но по-прежнему для меня важна, просто она стала такой душной!

– Это называется – добрые отношения, – устало откликнулся Джон: смысла в его ответе не было, его не услышат. – Ты не принимаешь заботу, считаешь её навязчивостью.

– Не надо меня опекать! – звонко воскликнула Мэри-Энн. – Это контроль, поводок, на который меня хотят посадить! Я никому ничего не должна! Даже тебе!

Задумавшись, Джон пропустил момент, когда надо было уткнуться в тарелку и не реагировать на её слова, но вилка выпала из его рук и не к месту звякнула о тарелку.

– Джон, ты же знаешь, как сильно я пыталась избавиться от опеки твоей тётушки, – мягкий доверительный тон и добрая улыбка.

Джон горько усмехнулся: эту карту она разыгрывала уже, поэтому тут он не поведётся.

После ужина Джон демонстративно прошёл мимо неё, даже не удостоив взглядом, и сел перед камином со стаканом виски.

Мэри-Энн покорно последовала за ним и устроилась прямо подле его ног.

– Только ты понимаешь меня, Джони, – она легко сжала руку молодого человека и смело посмотрела тому в глаза. – Хоть ты и не говоришь, но я знаю: Димитриадис приходил к тебе. Я отказала ему. Не думала, что смогу так быстро охладеть к человеку, но ты же знал, что так будет, верно?

Помимо своей воли Джон почувствовал боль: она всё же нашла плохо зарубцевавшуюся рану в его сердце. Эта дыра только начала затягиваться, но от небольшого давления разошлась вновь, заполняясь кровью.

Мэри-Энн торжествующе улыбнулась и подалась ближе к оцепеневшему Джону: козырь был разыгран блестяще.

– Ну же, Джони, признайся, что ты скучал по мне, – её дыхание жарко обдало мягкие губы молодого человека. – Ты ждал меня всё это время, знал, что я вернусь. Как всегда. Есть только ты. Ты, кто понимает меня.

Уитмор-младший поднял отяжелевшие руки и коснулся её лица. Девушка доверчиво прижалась к его ладоням и улыбнулась той самой улыбкой, за которую Димитриадис готов был вскрыть себе грудную клетку собственными руками, если бы это помогло.

Проверяя и себя, и её, Джон стал сжимать тонкую женскую шею. Как далеко он сможет зайти? Как долго она сможет соглашаться на его условия?

Глядя на неё, он думал о полыни, чей горько-пряный аромат проявляется, если растереть листья между пальцами.

Мэри-Энн смотрела на него со страхом, интересом, азартом и восхищением, этого было достаточно, чтобы стереть остатки голоса разума у молодого человека. Он переместил свои руки на её спину и талию, собственнически прижал к себе и втянул легко поддавшуюся девушку в долгий и глубокий поцелуй.

Он повторял себе, что сможет остановиться в любой момент и всего лишь проверяет самого себя, но это была очередная ложь. Он соскучился, изголодался по этой женщине как зверь. Боже, как он любил её! Как мучился осознанием того, что она проводит дни и ночи с кем-то другим, а потом выбирает открытку, придумывает изощрённую фразу и наслаждается уже одним предвкушением от переживаний Джона. И это повторяется снова и снова. Целую вечность.

Когда его суровая, рано овдовевшая тётка привела Мэри-Энн, то вся семья была в недоумении. Всем им было известно, что бездетная набожная родственница оказывала помощь приютам при церквях больше из желания казаться благообразной и почти святой, нежели из любви к ближнему. И вот в одном из приютов она увидела бойкую, отнюдь не тихую и послушную девочку-подростка, которая в отличие от остальных смотрела на благодетельницу прямо, без страха или подобострастия, смело и резко высказывала своё мнение. Только Джон спустя годы понял, что его тётка всегда хотела быть именно такой, как Мэри-Энн, а ей этого было нельзя. И она не смогла оставить своё альтер-эго в приюте и обречь за неопределённое будущее, поэтому не просто взяла её к себе в дом воспитанницей, но сделала своей единственной наследницей. Взамен женщина требовала почти круглосуточного нахождения подле неё, очень ревниво относясь к любому вниманию в сторону своей протеже.

Взаимную симпатию Мэри-Энн и Джона было сложно не заметить, они постоянно сбегали в дальние уголки сада, наслаждаясь обществом друг друга. Джону было 18, Мэри-Энн 15 лет. Казалось, что весь мир лежал у их ног, и единственной преградой к счастью была престарелая, чванливая тётка.

Шли годы, молодые люди переписывались и встречались, но не так часто, как этого хотелось: сначала им обоим, потом только Джону. Он видел охлаждение к себе, однако считал, что пылкость писем, дороговизна подарков и широта поступков изменят это. Напрямую Мэри-Энн никогда не отказывала ему, но своё появившееся равнодушие тоже не скрывала.

Когда тётка была совсем плоха, то потребовала Джона приехать к ней. Тогда он не воспринял её слова как пророческие и не отнёс их к себе, и лишь годами позже он оценил совет умирающей родственницы: «Не показывай ей свои чувства, Джон. Она знает, как ими цеплять нас. Она дёргает ими как кукловод за ниточки своих марионеток, и мы не в силах противостоять её воле. Будь сильнее меня, Джон. Будь равнодушен и тогда, возможно, удержишь её. Но ради своего же блага: прекрати с ней всякое общение, забудь её.».

Уитмор-младший хорошо помнил эти слова.

Когда Джону пришлось услышать от своей любимой, что по какой-то непонятной причине он перестал быть интересен, это не просто разорвало ему сердце. О нет, это почти свело его с ума. Он искал любой способ, чтобы вернуть любовь мисс Пилтон. Позже он прикроет свою рану легендой об ударе по самолюбию: всё же он из очень богатой семьи и не ему слышать отказы каких-то девиц. От этого станет легче дышать. И ждать.

Слова тётки обрели смысл не сразу, лишь по прошествии тех двух лет ада, когда он в последний раз умолял Мэри-Энн сжалиться и объяснить, чем он её обидел, что сделал не так, как он может вернуть себе её расположение! Прошло после более трёх лет после их последнего выяснения отношений, а он всё ждёт ответа…

Джон мягко поглаживал голое плечо уснувшей Мэри-Энн, понимая: днём ему не позволят этого. Он проиграл, снова проиграл ей. Расплата за слабость будет скорой и жестокой.

Мэри-Энн проснулась достаточно рано для себя: в 10 утра.

Джон сидел уже у окна в шёлковом халате поверх полосатой пижамы и читал газету, неторопливо прихлёбывая кофе.

– Доброе утро! – девушка села на кровати, сладко потянулась и взъерошила свои длинные чуть волнистые волосы, прекрасно зная, как неотразимо выглядит при этом.

– Доброе утро! – откликнулся Джон, не отрывая взгляда от газеты.

– Ты и сегодня пойдёшь на работу? – капризно выпятила губу девушка. – Сколько можно работать? Останься сегодня со мной! Мы устроим в саду пикник, помнишь, как когда-то давно?

Джон посмотрел на неё: «давно», значит. Хочет снова напомнить о том, как он волочился словно собачонка?

Как сам стоял на коленях?..

– На работу я сегодня не пойду, но и остаться не смогу: я обещал мисс Сандерс помочь ей с выбором торта для свадьбы.

– Чьей свадьбы?

– Нашей. Моей и мисс Сандерс.

– Ты женишься? Абсурд! – недоверчиво нахмурилась Мэри-Энн, натянув на грудь одеяло.

– Я вернусь к семи вечера, если захочешь, мы поужинаем вместе.

– Не строй передо мной ледяного человека! Я знаю тебя! И я знаю, что ты и дня не можешь прожить без меня! Я видела стопку моих писем и телеграмм! Ты всё тот же…

Джон вышел из спальни, громко хлопнув дверью.

– Ты всё равно вернёшься ко мне! – услышал он уверенный женский возглас.

И Джон Уитмор-младший знал, что это правда. Однако горечь полыни уступает место терпкости, которую уже можно заменить чем-то похожим или наоборот чем-то совсем иным, например, благородным ароматом розы. Рано или поздно он станет свободным. Просто надо подождать…

-3-

На приёме в честь скорого бракосочетания было многолюдно. Джон и его будущая жена были в центре внимания, и им обоим это не нравилось. Собственно, так они и познакомились. Мэри-Энн тогда была в Калифорнии с Димитриадисом. Несмотря на внешнее спокойствие, Уитмор-младший был полон горечи и ревности, ведь тем утром он получил от неё телеграмму: «Тебе бы здесь понравилось. Не скучай. Люблю».

И это могло быть милым посланием, или прощальным, или дружеским, или искренним, но Джон слишком хорошо знал автора телеграммы, поэтому не стоил на этот счёт никаких иллюзий. Мэри-Энн просто проверяет, насколько крепок и короток эмоциональный поводок вокруг его шеи.

Весь день Джон изводил себя мыслями о том, как он слаб и ничтожен, раз не может оборвать всякую связь между ними, оставаться спокойным и нечувствительным к её манипуляциям. У него больше не было иллюзий относительно того, любит ли его эта красавица: нет, не любит, но и не отпустит. Она никого не отпускает. Всех держит при себе. Даже бывшие поклонники постоянно маячат на горизонте, надеются, заискивают, ловят её взгляды, посылаются букеты и подарки. Она никому не даёт возможность просто уйти. Покончить с этими мучительными отношениями, в которых нет места обоюдности, есть только беспрекословное подчинение капризам Мэри-Энн. Ему даже пришла в голову мысль, что она как фонарь собирает вокруг себя только букашек, готовых сгореть в её огне. И ему хотелось быть умной птицей, а не ослеплённым жуком.

Как назло, тот день выдался непростым и на бирже. Уитмор-младший, в отличие от конкурентов и бывших партнёров своего отца, мог похвастаться физическим превосходством, которое ему давала молодость: выносливый, быстро анализирующий, стрессоустойчивый.

И всё же он был измотан, даже подумывал отказаться от посещения званого ужина у Лапинских в честь помолвки их сына со второй дочерью банкира Свенсона. Но какой уважающий себя деловой человек пропустит собрание высшего света? Вот и Джон понимал, что нельзя делать так, как хочется.

Вечер был душным, шумным, что неудивительно. Улучив момент, он вырвался на боковой балкон и с шумом вдохнул сентябрьский ночной воздух: уже давно не лето, но ещё и не зима – колкий миг последнего прощания с бесшабашной жарой.

Позади него что-то звякнуло и раздалось по-девичьи робкое «ой!».

Джон обернулся. В тени большого тиса, ещё не осыпавшего всё вокруг своими листьями, в углу балкона стояла хрупкая женская фигурка в шёлковом зелёном платье.

– Добрый вечер, мисс! – тут же взял себя в руки Джон. – Прошу прощения за моё вторжение. Поверьте, я не имел намерения Вас напугать.

– Добрый вечер, мистер Уитмор. Это моя вина, не стоило мне тут находиться.

– О, так Вы меня знаете? – смутился Джон, потому что к своему стыду он не мог узнать голос и лицо. – Вы не могли бы выйти на свет, а то я по голосу не могу Вас вспомнить.

– Меня зовут Натали Сандерс. Я – младшая дочь генерала Сандерса. Мы не были представлены друг другу, просто не знать Вас это как не быть знакомым с творчеством да Винчи. То есть невозможно.

Девушка, сделавшая навстречу Джону два небольших шага, была далеко не красавицей, однако её круглый овал лица, большие серые глаза, тёмно-русые волосы и родинка на кончике носа вызывали очень приятные эмоции, располагали собеседника и обещали не разочароваться в приятной внешности.

За спиной она что-то держала обеими руками.

– Польщён нашим знакомством, мисс Сандерс. Прошу простить мою бестактность.

– Ну что Вы! Это я веду себя явно неподобающе, – улыбнулась Натали. – Но я действительно очень рада нашему знакомству.

– Кхм… – чтобы прервать возникшее неловкое молчание Джон был вынужден спросить. – А что Вы прячете за спиной, мисс Сандерс?

– Заметили, да? – смутившись, Натали осторожно показала своё сокровище.

На изящном фарфоровом блюдце с золотыми вензелями лежал квадратный кусочек орехового торта. В левой руке у неё была маленькая серебряная ложечка.

– Я… Я не могу есть на людях, мистер Уитмор. Просто не могу ничего проглотить. А пирожное было единственной едой, которую подавали на маленьком блюдечке, – извиняясь, призналась она и непроизвольно ссутулила плечи, ожидая насмешки и укора.

Однако каково же было её удивление, когда она увидела выражение лица своего собеседника.

Дело в том, что в детстве Джон обожал сладкое! И его мама разрешала няне водить его в чудесную кондитерскую, владельцы которой – выходцы из Франции – баловали своих посетителей восхитительной выпечкой! Для семейного бюджета эти вылазки не были проблемой, но привыкший к аскетизму и самоконтролю Уитмор-страший усмотрел в этом зачатки разнузданности и расточительности. Однажды, к большому удивлению сына, он взял того на прогулку. Привёз к хорошо знакомой кондитерской и ткнул указательным пальцем в вывеску на дверях заведения.

– Прочитай, что здесь написано, Джон, – приказал мужчина.

– «Закрыто», – удивился мальчик.

– Я купил их и закрыл.

– Зачем? Зачем ты это сделал, отец?

– Запомни, Джон, никакие излишества и соблазны не должны брать над тобой власть. Холодный расчёт и острый ум не терпят вольностей. Ты должен быть как исправный часовой механизм: пыль и фривольная мелочь только помешают твоей работе.

Джон очень долго плакал в тот день. Напрасно его мать просила супруга вновь открыть магазин, взывая к ледяному сердцу мужа. Позже она узнает, что владельцы кондитерской переехали в другой город, потому что Уитмор-старший осторожно намекнул о нежелательности их деятельности в Нью-Йорке. С того самого дня Джон отказывался от любых десертов, хотя сердобольная мать тайком от мужа покупала сыну конфеты и сладости. И видя её слёзы, мальчик неохотно отступал от собственных принципов, ощущая вместе со сладостью горечь от нарушенного данного самому себе слова. Спустя четыре месяца, никто даже не мог уговорить мальчика согласиться на сладкое. Так он хотел доказать вечно недовольному отцу крепость своего духа. Он надеялся увидеть, как тонкий рот растянется в слабое подобие улыбки. Тщетно.

И видя сейчас, в минуту смятения, отчаяния, ревности, ненависти к себе и тоски по Мэри-Энн, десерт, в котором он отказывал себе уже много лет, Джон вдруг осознал, что даже после смерти отца продолжает что-то доказывать мертвецу. Даже при жизни отец не оценил его жертвы. Это просто стало один из многочисленных требований, всего лишь ступенькой к недостижимой планке, поставленной Уитмором-старшим для единственного наследника.

Натали с удивлением наблюдала мучительную внутреннюю борьбу на лице Джона, и то, как он весь подался вперёд, не отрывая завороженного взгляда от пирожного, поразило её.

Для этой девушки мистер Джон Уитмор-младший был хорошо известной персоной по разговорам родителей и их гостей. Все до единого откликались о нём как об очень умном, суровом, изворотливом и холодном человеке. Вызывала недоумение его холостая жизнь, которая не пестрила скандалами, как к тому привыкло общество. В связи с ним часто упоминалась Мэри-Энн Пилтон и её очередной блестящий выход в свет. За закрытыми дверями, не при юной девушке, уже перемывались косточки «бумажной» родственнице Уитмора-младшего. Поэтому Натали были неведомы все эти хитросплетения и слухи. В её головке сложилось мнение об этом герое. Она его сравнивала с Одином – верховным богом викингов, потому что не могла представить себе более подходящей фигуры.

И вот этот самый «Ледяной бог» сейчас перед ней, он бледен, его глаза горят безумно и ей видятся в них подступившие слёзы. Красивый рот, который потом она будет рисовать снова и снова, пряча скандальные рисунки в кровати своей куклы, чуть дрожит, словно он сдерживает то ли рыдания, то ли какой-то возглас. Уитмор-младший волнует Натали. Её нежное сердце 20-летней девушки – ещё такое неиспорченное и пылкое – ощутило жар.

– Не хотели бы Вы попробовать это пирожное, мистер Уитмор? –вкрадчиво, словно разговаривая с диким зверем, спросила Натали. – Судя по всему, у Вас был тяжёлый день, маленькая ложечка явно пойдёт Вам на пользу.

Уитмор сперва отказался, испуганно помотав головой, но тут Натали проявила завидную женскую изобретательность и настойчивость, заставив Одина сдаться.

Джон впервые за очень долгое время смог вдохнуть воздух без навязчивого аромата горькой полыни, что ощущал всё это время. Юная Натали, чьё совершеннолетие, как он выяснил, наступит через полгода, очаровала его, и он отказывался понимать, почему не замечал её раньше. Ему показалось, что от неё исходил тонкий аромат роз, и это было восхитительно!

А через неделю он принял окончательное решение жениться на младшей мисс Сандерс. Информации об её характере и нраве, полученной от разных лиц, и его собственное впечатление о юной особе убедили его в правильности такого выбора.

Он стал часто бывать у Сандерсов, помог генералу отозвать свои деньги, неосмотрительно вложенные тем в строительство железной дороги, более чем удачно вложиться в развитие шоссейных дорог и автомобилестроение. Всем этим полностью расположил к себе всё семейство. Джон знал до последнего цента относительно небольшое по его меркам приданое за мисс Сандерс, однако ему хотелось, чтобы девушка – милая, наивная, чистая – досталась ему. Он даже опасался, как бы кто-то не посватался к ней раньше, это было второй причиной, по которой дата свадьбы была назначена так близко к совершеннолетию невесты.

Джон заметил, как успокаивается и расслабляется в обществе Натали даже после получения очередной телеграммы или открытки Мэри-Энн. Ему было непонятно: отчего вкрадчивый запах розы так утешает его, заставляет улыбаться, даже шутить. Девушка не скрывала своего расположения к нему, но, тем не менее, подспудно боялась дать волю своим чувствам, до конца раскрыть сердце этому хорошему человеку, её жениху. Она не могла не заметить, как резко стали обрываться разговоры родных, стоило ей зайти в комнату: не страшно, что они обсуждали предстоящую свадьбу, приданое и состояние будущего зятя. Девушка чувствовала, что дело совсем не в этом.

И только на репетиции свадебных обетов она всё поняла.

По тому, как в болезненной мучительной гримасе на несколько мгновений исказилось лицо жениха при виде Мэри-Энн, как поспешно он отвёл взгляд, как изменилась вмиг даже его осанка, как он пристыженно выпустил её пальцы из своих рук, ей стали понятны причины того, почему она сейчас здесь. Проследив глазами за эффектной красавицей в нежно-персиковом платье, Натали как-то беспомощно посмотрела на жениха.

– Ведь Вы не бросите меня у алтаря? – хотела спросить девушка и не могла.

Стоило Мэри-Энн вплыть между ними, разорвав ИХ пространство, как Натали и вовсе не узнала жениха: он словно весь забрался в броню. Ту самую, которую по маленьким частям ей удалось уговорить его снять. Но вот он снова стоит с прямой спиной, чёрствым выражением лица, говорит отрывисто и холодно, но Натали не простушка. Она хорошо изучила глаза своего будущего мужа, и с болью глядела она на чужие муки сдерживаемой любви, которые теперь воспринимала как свои.

– Почему Вы сделали предложение мне, а не ей? Почему? – эти вопросы она также проглотила и нашла в себя силы улыбнуться и ответить на приветствие родственницы жениха.

В глазах Джона она увидела благодарность и вину.

– Кто же третий лишний здесь? – это не выходило из головы Натали. Она узнала многое о Мэри-Энн, о её жизни, связях, бумажном родстве с Уитмором-младшим, а также к своему ужасу столкнулась с противоречащими друг другу слухами: кто-то считал, что Джон – деспот и не позволяет тратить родственнице её состояние, иные были убеждены в тайном венчании двух «голубков», третьинастаивали в совершенно непотребных отношениях в этой семье.

Встречи с Джоном после возвращения его родственницы стали редкими, сухими и очень формальными. Больше он не позволял себе сладостей, даже если Натали настаивала, улыбался одними уголками губ, а его спина была воинственно прямой. Натали видела эту выправку много раз: отец же был военным, и особенно вытягивался, когда рядом находился кто-то из людей выше его по званию, когда надо было «держать лицо». И это ранило куда сильнее, чем превращение их бесед в скучную констатацию состояния погоды и проверки готовности отдельных дел к свадьбе. Ведь это означало, что он отдаляет себя от неё, держит на расстоянии, проводит чёткую грань между ними.

Это было больно для девушки, которая стала осознавать, что с её стороны данный брак – по любви…

-4-

Приём в честь помолвки был шумным и пафосным.

Джон ловил взгляд Натали, и они понимающе кивали друг другу. Им обоим хотелось бы сейчас оказаться в тишине, однако правила высшего света диктуют свои правила, и они обязаны им подчиняться.

Гости делали комплименты роскошному бриллиантовому колье на шее Натали – подарку Джону на её совершеннолетие, а девушка больше радовалась восхитительной большой книге по истории искусств, которую Джон преподнёс ей, уединившись в кабинете отца. И она видела, сколько удовольствия доставила жениху её искренняя радость. Тогда же Натали, крепко прижав книгу обеими руками к трепещущей груди, подарила целомудренный поцелуй в щёку своему Ледяному богу. И тогда Джон улыбнулся: широко, расслабленно, счастливо. В ответ он мягко погладил нежную щёку невесты, затем, словно опомнившись, поспешно откланялся.

Со дня рождения Натали до этого приёма прошло неполных две недели. Джон появился у Сандерсов всего два раза, и оба раза девушка видела на его лице отблески тщательно скрываемых страданий. Бесполезно было расспрашивать об их причинах. Натали уже знала их имя…

Мэри-Энн пришла в сопровождении нескольких кавалеров, которые соревновались между собой за право взять её меховую накидку, поднести ей шампанское, зажечь сигарету, встать ближе…

– Джон, дорогой! – широко улыбнулась она, пронзая его ледяным взглядом, затем повернулась к Натали. – Добрый вечер!

Невеста Уитмора-младшего готова была поклясться, что её будущая родственница намеренно использует тон хозяйки вечера. Ресницы Мэри-Энн красиво опустились и поднялись, пока та оценивающе оглядела Натали.

– Джон, – Мэри-Энн игриво наклонила голову, – помнишь, что я говорила о кухарке?

Скулы Джона красноречиво дёрнулись, Натали осторожно коснулась кончиками пальцев ребра его ладони. Молодой человек опомнился, взял себя в руки и приветствовал следующих гостей. Пусть Натали не знала, причём тут кухарка, однако бывают случаи, когда всё ясно без слов.

Приём шёл своим чередом. Гости сходились во мнении, что милой мисс Сандерс невероятно повезло! Родители невесты сияли словно рождественские огни.

Мнение о том, что благодетельная дурнушка будет очень удобна в роли тихой, покладистой, удобной жены, активно продвигалось ослепительной Мэри-Энн, которая отпускала по этому случаю меткие остроты.

– Мужчина обязан иметь хлеб на столе, но только счастливчики вкушают деликатесы, – говорила она, купаясь во внимании к себе.

Джон заметил в толпе почитателей Мэри-Энн человека, которого никто не звал.

– Мистер Димитриадис, – поприветствовал он грека.

Тот выглядел неважно. С последней их встречи, он ещё больше осунулся, похудел. Лихорадочный блеск глаз, обращённых на Мэри-Энн, отражал тот внутренний огонь, что сжигал молодого человека. Его тело реагировало на малейшее движение бывшей невесты, с готовностью подаваясь вперёд или чуть качаясь в сторону. Выглядело это жутковато.

– Не помню, чтобы на Ваше имя было выписано приглашение, – заметил Джон, чувствуя жалость к тому, кто напомнил ему самого себя несколько лет назад.

– Она прекрасна, не так ли? – вместо ответа откликнулся Данакт и тут же рассмеялся какой-то шутке, отпущенной возлюбленной.

– Мистер Димитриадис, я думаю, что Вам лучше уйти, – Джон встал прямо перед незваным гостем. – Уезжайте. Уезжайте подальше отсюда. Иначе Вы…

– Мне кажется, я понял, почему она так дорожит вами. У вас есть противоядие от её яда. А я… Я был бы счастлив выпить его до дна и умереть, – перебил его Данакт. – Не волнуйтесь, я не создам Вам проблем. Я сейчас уйду.

Он сдержал своё слово: поклонившись Джону, вышел из гостиной.

– Мэри-Энн, Данакт был здесь. Тебе необходимо с ним поговорить и чётко сказать, что между вами всё кончено, – Уитмор-младший применил всё своё обаяние и авторитет, чтобы остаться с негласной хозяйкой вечера наедине в библиотеке.

– Данакт? Как странно. Почему ты его не пригласил? – пожурила она Джона, доставая из сумочки губную помаду.

– Потому что я не обязан приглашать на свой приём всех твоих бывших, – отчеканил Джон. – Я видел его взгляд. Это взгляд человека, у которого всё ещё есть надежда. Ты должна отпустить его.

– Знаешь, забавно, а ведь у тебя именно такой взгляд, когда ты видишь меня, – едко заметила Мэри-Энн и вышла.

Джон посмотрел в окно и увидел там своё отражение: спорить с ней бессмысленно. Так на ком же он всё же женится?..

-5-

Джон не видел Мэри-Энн уже пару дней: он не искал встреч, а она своим отсутствием доказывала ему, что ей всё равно. Это была ложь, в которой эта девушка никогда бы не призналась самой себе. Принять ухаживания очередного влюблённого казалось в данной ситуации верным решением, однако оно почему-то не приносило утешения: Мэри-Энн знала, что Джон после свадьбы хоть и останется достижим, но поводок будет значительно ослаблен. А этого она не любила.

Именно поэтому, догадываясь о её мотивах, Джон был так нервозен утром перед своей свадьбой.

Напрасно окружающие считали, будто его немногословность и серьёзность были вызваны торжественностью момента: он одновременно ждал и умолял Мэри-Энн не приходить на церемонию.

Он плохо спал в эту ночь, потому что снова и снова всплывали видения свадебной церемонии. Их с Мэри-Энн. Это было просто невыносимо и сладко в то же время.

– Я всё делаю правильно, – тяжело вздыхал он. – Иначе нельзя. Иначе я погублю свою жизнь.

Ближе к утру он задремал. Это было мучительное забытье, когда человек уверен, что вовсе не спал, однако необходимость открыть глаза убеждает в обратном.

Спускаясь по лестнице вниз, Джон снова бросил взгляд на семейный портрет: как только они поженятся, надо будет заказать новый. С Натали. Это нужно сделать, чтобы оборвать и ставшие привычными мысли о совсем другом женском лице, которое он мечтал когда-нибудь увидеть на полотне: бесспорно красивое, с дерзким взглядом и окружённое фантомным ароматом горькой полыни.

Увидев в церкви Натали – хрупкую, сотканную из шёлка, кружев и белых роз – он смог искренне улыбнуться ей. Всё будет хорошо. Лишь бы у него хватило сил.

Последний взгляд был им брошен на собравшихся незадолго до конца церемонии. Мэри-Энн так и не пришла. Всё ещё не пришла. Эта мысль огнём горела в голове Джона, пока он отчаянно пытался сконцентрироваться на гулком голосе священника и лёгкой дрожи прозрачной вуали, накинутой на голову его молодой невесты.

– Я не обижу её, – поклялся Джон, с нежностью глядя на то, как губы Натали разомкнулись и вымолвили: «Согласна».

Знал бы он, сколько раз девушка репетировала это слово, чтобы не «опозориться» в нужный момент: интонация, скорость, сила, тембр – всё играло значение для свадьбы высокого уровня.

Сквозь душное, оглушающее волнение, которое почти лишало её чувств, Натали всё же услышала хлопок где-то за пределами церкви. Она вздрогнула и обернулась, ловя обеспокоенные взгляды: ей не послышалось.

– Что там происходит? – нахмурился священник.

– Кажется, там был выстрел, – высказала своё предположение девушка.

– Закончите церемонию, – стальным голосом приказал Джон, чьё лицо было покрыто паутиной испарины.

– Джон, – голос Натали дрожал, – там что-то…

– Закончите церемонию, – одними губами потворил Джон и вздрогнул от хлопка второго выстрела.

– Объявляю Вас мужем и женой! – неподобающей скороговоркой выпалил священник.

И точкой в этой фразе послужил ещё один выстрел.

Сразу после того, как холодные губы младшего Уитмора скользнули по сухому рту новоиспечённой жены, их владелец стремительно бросился прочь из церкви.

Дневной свет ослепил его, пришлось ненадолго зажмуриться, однако Джон продолжил идти туда, где столпились зеваки и фотографы. Не без труда он прорвался сквозь людей и остановился при виде сцены, которую предугадал.

Димитриадис сидел, обхватив голову руками, при этом не выпуская из правой пистолета. В метре от него, на мощёной мостовой лежала Мэри-Энн. Она всё же пришла. И надела белое платье. В волосы вплела белые цветы. Она выглядела как невеста.

На её груди алело огромное пятно, чернели на тонком шёлке три пулевые отверстия. Проходя мимо Димитриадиса, Джон забрал из его руки пистолет – без малейшего сопротивления – и убрал в карман своего свадебного пиджака.

Мэри-Энн даже мёртвая была очень красива. Кровь растеклась вокруг неё, словно ставший видимым ореол души. Ветер осыпал лепестками вишен всё вокруг, отчего на красной лужице появились хрупкие белые судёнышки.

И внезапно, глядя на мёртвую девушку, Джон почувствовал облегчение. Запах полыни сперва чуть не сбил его с ног, но с каждым дуновением ветра он становился всё слабее и слабее. Джон хотел было обессиленно опуститься прямо на мостовую, как и Димитриадис, обвить колени руками и уставиться остекленевшим взглядом на труп перед собой. Хотел. Но в его жизни желания и обязанности редко совпадают.

Джон слышал завывания полицейской сирены, видел патрульного, который спешил к ним сквозь толпу.

Он знал, что скоро понадобится его собранность, поэтому пользовался этими мгновениями, чтобы побыть в полном опустошении. Он не испытывал никакой ненависти к скулящему в стороне греку, и это показалось Джону неподобающим: разве он не должен осуждать его и презирать? Но напротив, он ощущал благодарность: сам бы он никогда не решился. Нет, ложь. Решился бы. В конце концов когда-нибудь решился бы.

Сквозь возбуждённую людскую стену, нервно сжимая свадебный букетик, к нему протиснулась Натали. Её мать хватала ту за локти и пыталась оттащить, чтобы впечатлительная дочь не увидела скандальную сцену.

– Всё кончено? – спросила новоявленная миссис Уитмор дрожащим голосом.

Для ответа Джон сделал глубокий вдох, насыщаясь ароматом свежих роз. Полынь ещё витала в воздухе, и, возможно, её нотки будут всю жизнь беспокоить его, но уже точно не возымеют над ним власти.

– Да, – кивнул Джон и облегчённо выдохнул, ощущая, как огромный камень, под которым он был распластан словно лягушка, исчез, – всё кончено,

©Морозова Дарья Вячеславовна

08.01.2021

В оформлении обложки использована фотография https://stock.adobe.com/ru// по стандартной лицензии.

Обложка от Books Cover Land: https://vk.com/bookscoverland

Примечания

1

Имеется в виду «Великая депрессия» 1930-40-х годов в Америке. (прим.автора).

(обратно)

2

Ида Вуд (настоящее имя Эллен Уэлш, представлялась как Ида Мэйфилд) –1838- 1932., американка ирландского происхождения. В возрасте 19 лет перебралась в Нью-Йорк, активно стала внедряться в богатые компании, представляясь дочерью Генри Мэйфилда, миллионера, сколотившего свое состояние на производстве сахара. Ей удалось обмануть высший свет и стать завидной невестой. Но мужа она выбрала себе сама: владельца судоходной компании и газеты New York Daily News Бенджамина Вуда, не смущаясь, что на тот момент он был женат. У них начался роман, а спустя десять лет, после смерти жены Бенджамина Ида стала законной супругой бизнесмена. Счастье было недолгим. Муж был игроманом, Ида стала опасаться потерять всё, что досталось ей таким трудом. В 1900 году муж умирает, а женщина начинает опасаться за своё состояние. Она продала весь бизнес, что остался после мужа, обналичила деньги и фактически заперлась с ними в номере одного отеля на почти 30 лет. (прим.автора).

(обратно)

Оглавление

-1-

-2-

-3-

-4-

-5-

*** Примечания ***