Склеп духовных скреп [Евгений Александрович Козлов] (fb2) читать онлайн

Предисловие.

Покуда протестуешь – молод. Смирился – встречай старость.

Бог создал человека, дабы человек создал бога. В мироздании всё перемешалось, и уже не определить, где вера, а где безверие, где истина, а где всего лишь воображение. Поговаривают, будто божество обитает высоко и потому человеческим разумом божественное провидение не постичь. Также уверяют многие, что властители земные от простого народа далеки. Небожители, они все таковы. Вот только все эти господа небесные, да земные, только часть правды милостиво отворяют, подобно тюремным решеткам, тогда, как главные истины недосягаемостью тайной берегут. Видимо потому простым людям только крошки достаются с барского стола, дескать, вот вам священные писания, вот вам божьи повеления, вот вам закон конституционный. Слепо вчитывайтесь и беспрекословно верьте букве. Так вот же где оказывается, запрятана вся сила государей и божеств, их могущество в чернилах, да в бумаге. Тогда как без бумаги они от других неотличимы. О ком же тогда книги те толкуют? О людях сказывают, кои когда-то жили, цивилизацию лепили и из глины той храм себе соорудили. В тот храм и доныне влачат богатства, будто бы богу оно нужно. Вот жертвенник этого храма, а на нем войны, воинства, разрушенья, слезы, кровь и геноцид. Будто бы богу нужны все эти человеческие жертвы. Вот жрецы этого храма в дорогих одеяниях, вот на стенах развешаны их портреты в золоченых рамах. Будто бы для бога они предпочтительней, нежели чем все другие люди и якобы он наделил их чем-то особенным. И наконец, вот прихожане сего храма. Для чего они пришли сюда? Кто как. Кто ради обретения счастливой жизни, кто-то для возвышения, либо унижения, ради искусства, удовольствия, размножения, забвения, скуки. Всё смешалось в храме жизни. Все они взывают к божествам, но никто им не отвечает, никто их не видит. И прибывая в этой безответности, они ищут в своих собственных мыслях голоса духов, в совпадениях находят божественный промысел, всё потому, что человеку трудно примириться с одиночеством, которое таинственно. Жизнь есть тайна смысла. Но прожить жизнь, так и не узнав, для чего она была дана, то же самое, что книгу прочитать, но, так и не уразумев ее значенье, когда сюжет ясен, а смысл непонятен. Книга что, всё та же бумага. Жизнь же человеческая не бумажная, она куда важней. Хотя в картонном храме жизни бумаге дарована великая власть, она способна людей как возвеличивать, так и унижать, росчерком пера по бумаге людей жизни лишали, их судили, миловали, изгоняли, депортировали. Бумагой лгали. О сколько лгали, сколько в мире бумажной лжи! Но то раньше было, нынче тычут пальцем в поверхности экранов. Как когда-то в римские времена пальцем разрешали человеческие судьбы, сейчас пальцем спешат указать – нравится, иль не нравится, и тем управляют судьбами людей. Исторический процесс всё движется куда-то, а жесты, символы неумолчно неизменны. И мы по старинки бога в храме ищем, когда бог живет в душе. Каждый из нас свой личный бог.

Глава первая. Сомнительное предложение

Антиутопия. Русия.

Вымышленные персонажи вымышленной истории.

Все совпадения не случайны.

Дворник Бибиков уютно расположился в своей укромной каморке, расположенной на нижнем этаже гуманитарного университета. Он сидит за плохо сколоченным письменным столом, изредка покачивается на деревянном скрипучем стуле, да перебирает тонкими ладонями рук кое-какие ничего не значащие бумаги. А всевозможных бумажек и книг у него превеликое множество. Он давно уже перестал писать всяческие доклады и научные работы, статьи, все они сложены в продолговатый ящик его стола. Писательская деятельность ему крайне наскучила. Ему хочется попросту отыскать какой-нибудь исторический факт и словно первооткрывателю возрадоваться найденному пыльному сокровищу дней минувших. Но вся история тоскливо однообразна, ничего в истории нового нет, всё уже было и всё прошло. Это пройдет – повторял Бибиков про себя словосочетание, описывающее нынешнюю эпоху. Это пройдет.… И, казалось бы, он готов был умереть от тоски прямо здесь и сейчас, поминая всуе бессмысленность бытия, как тут внезапно, в дверь его кельи постучали. Бибиков нехотя отворил дверь. И кого он увидел на пороге? А тем незваным гостем оказался всем известный журналист Неверов.

– Разрешите войти? – спросил у Бибикова журналист, прищуренным взором осматривая его каморку.

      “Очередная типичная лачуга отшельника. Висит одна лампочка без абажура, всюду пыль, плесень на стенах, затхлый запах непроветренного помещения, кругом раскидана бумага. И что-то еще. Видимо запах холостятской жизни. Предсказуемое зрелище. Но именно такого одинокого человека я и искал. Стотысячный бессребреник, верящий в какую-нибудь метафизическую чепуху и непреклонно гордящийся своим якобы уникальным умом”. – подумал Неверов оглядываясь и не замечая скромные ничем не примечательные одежды Бибикова.

– Мне думается, я ни в чем не повинен. А значит не интересен для прессы. – ответил журналисту Бибиков, примечая его элегантный слегка вычурный наряд.

– Так я по делу сугубо историческому, всё в рамках вашей компетентности. Вы же, насколько мне известно – историк. – сказал Неверов, осклабившись своими немного острыми зубами и напрягшись всеми своими многочисленными лицевыми морщинами.

      Неверов надел на себя в этот раз черный бархатный пиджак на черную матовую рубашку. Бибикову на секунду показалось, будто журналист изобразил демонический заостренный взор искателя скандала или сатирического экспромта.

      “Видимо он ошибся дверью. Я не историк и никогда им не был”. – подумал дворник Бибиков, но по неведомой ему причине произнес.

– Раз пришли, то присаживайтесь. – пригласил он гостя воссесть на один единственный стул в его каморке.

      Неверов загадочно победительно улыбнулся и сел на предложенный ему стул, который чудесным образом ни разу не скрипнул. Будто призрак опустился на изваяние грубого материализма.

      “Вот так грация”. – подумал Бибиков удивившись.

      И покуда дворник устраивался поудобней на своей дряхлой кушетке, Неверов тем временем рассмотрел его персону повнимательней и сразу же безапелляционно огласил тому вердикт.

– Ваша фамилия – Бибиков, насколько я осведомлен.

      Бибиков в ответ нехотя кивнул головой.

– Так вот, Бибиков, смею вам сообщить, что ваша одежда изрядно изношена, испачкана чем-то и потому не годится. Ваши спутанные волосы с сединой, так и быть, немного причешем. Странно, однако, что в свои тридцать с небольшим, вы уже седеете. А впрочем, это дело не испортит. И еще меня беспокоит эта ваша всегдашняя картавость. Что ж, и это не так уж и критично. Пусть ваша речь будет иметь эту пикантность. А что касается всего остального, то вы отличный кандидат на исполнение наиважнейшего моего задания.

– Какого еще задания? И причем тут, простите спросить, моя внешность? – изумился Бибиков.

– Поручение государственной важности. Внешность же привлекательная еще никому не помешала. – ответил Неверов. – И кстати, позвольте у вас спросить, Бибиков. Очки вы носите?

– Ношу.

– Славненько. Такая карикатурная личность как вы, Бибиков, мне-то и нужна. Впрочем, в нашем царстве-государстве всё гипертрофировано.

– О ком вы толкуете?

– О заказчиках и ценителях вашего таланта – быть никем. Но об этом позже. По правде говоря, жалкая у вас, однако, фамилия. Вот если бы вы были историком Соловьевым или на худой конец историком Соколовым, было бы совсем другое дело. Птичьи фамилии нынче в моде. Вот, к примеру, у меня есть одна занимательная история. Хотите я вам ее расскажу? А то вы здесь сидите в темноте и света белого не видите. Словом, просвещению до вас никак не добраться. И кстати, о свете. – произнеся всё это бессвязное месиво тем для обсуждений, Неверов начал без согласия слушателя рассказывать свою глумливую историю, то ли вымышленную, то ли перерванную.

– Так вот, слушайте, Бибиков. Жил некогда во второй столице нашего государства именитый историк. Очень уж он увлекался наполоновскими войнами, и войнами вообще. Особенно он почитал Наполона и того всячески восхвалял. Любил этот самый историк участвовать во всевозможных исторических инсценировках. Реконструкция – это называется, да вам, Бибиков, как историку это хорошо известно.

“Вот снова он меня историком назвал. Может, Неверов пьян, или хуже того”. – подумал Бибиков, в то время как Неверов продолжал рассказывать.

– Напяливал, значит, тот историк на себя заграничные наряды, да и на коне ездил по полю сражений эдаким императором. А после начинались тематические балы, женщины в кринолинах и в пышных платьях, бижутерия, стразы, всё блестит и переливается глянцем. И между этих пышно разряженных особ всё студентки ошиваются. К тому новоявленному Наполону так и липнут. Хотя и историк стар и морда его гуманитарная вся в морщинах, а глаза смертельно злющие. Но глупышкам малолетним, что с того, что историк стар и некрасив, главное, что он хорошо умеет изображать величину. Может быть, поэтому и сошлась с ним одна глупышка красавица, по любви ли, или по какой другой причине, не столь важно. Итог отношений показывает их некогда неизвестную структуру, итог обнажает то, что некогда было сокрыто. Их злополучная связь закончилась трагедией. Выстрелил он в нее, а тело всё спрятать намеревался. Мешочки же в речку сбрасывал. Вот только беда, один рюкзак возьми, да и не утони, взял, да и поплыл по речке. Убийца как это увидал, так недолго думая полез топить сверток этот, да в итоге сам чуть не утоп. Выловили этого гуманитарного убийцу, а в мешочке девичьи ручки оказались. После же задержали историка. Потом на реконструкцию убийства его водили, но он-то в том специалист, всё показал, как дело было. Да и тут хотел историк себя кортиком убить, да не дали. Вот вы Бибиков, как думаете, где окажется ваш собрат историк, в тюрьме или в доме для умалишенных среди других императоров?

“Нет, не пьян он. Просто он отъявленный циник, вот и всё”. – подумал Бибиков, выслушав рассказ Неверова.

– Какую мерзкую историю вы только что мне рассказали. – ответил Бибиков. – Бедную девушку, конечно, очень жалко. Зачем она только связалась с этим насильником. Да, насильником, вы не ослушались. Ведь он был увлечен войнами там разными, оружием, сам вот оружие имел. И всё это атрибуты насилия характеризуют насильника. Вот императоры эти, монархи, президенты, те же насильники, убивающие свой народ на войнах. Эти ружья расставлены повсюду, и они обязательно выстреливают, в историческом процессе так уж точно. Оно всегда так происходит. Я же, в свою очередь, всегда думал, и буду считать, что всякое насилие есть зло, и история историков о том охотно чистосердечно свидетельствует. Вот только свидетелей ужасов слушать не хотят, их хотят поскорее похоронить, дабы осталось только мнимое величие и ложные подвиги. А историки что? Только изучают чужие преступления и иногда совершают и свои злодейства меньшего масштаба.

– Правильно толкуете, Бибиков. Историки – это собиратели душ мертвых. Но позвольте, спросить, а какие души мертвых вам нужны для коллекции?

      Бибиков несколько сконфузился, неверовское выражение “души мертвых” его несколько поразило и о чем-то сугубо литературном напомнило.

– Не пойму, о чем или о ком вы меня спрашиваете?

– Всё просто, Бибиков. Для меня Русия это своеобразный склеп, где власть – это души мертвых. Это исторические личности, которые историки собирают в свои книжечки. Это коллекции личностей, которые как бы мертвы, но их помнят, как живых, либо это живые люди, которых народ хотел бы поскорей захоронить. Вы же историк, Бибиков, вам хорошо знакомо коллекционирование душ. Разве я не прав? Если я не прав, то поправьте меня.

– Так-то оно так, но я-то тут причем? Я не историк.

– Бибиков, не принижайте себя, вы же не религиозный человек.

“Всё-то он обо мне знает. Что ж, хочет обманываться, пусть будет так”. – подумал Бибиков.

– Похоже на то. – согласился Бибиков. – Я порою занимаюсь коллекционированием не душ всяческих кровожадных тиранов, убийц и мстителей. Я люблю высматривать среди людей добрые души, чьи добродетели смогут однажды подтолкнуть ныне живущих людей на не менее значительные добрые деяния.

– Об этой вашей странности я осведомлен. – сказал Неверов. – Вот только таких добреньких душ, как вы выражаетесь, совсем немного. Читателю интересен тиран победитель, тиран мученик или тиран мучитель. Народ готов любого мерзавца оправдать, лишь бы тот победил в войне, либо увеличил территорию государства. Это подобно тому, как какой-нибудь мужик бьет свою семью, мучает её по-всякому, но в то же время тот мужлан недавно избил бандита из соседнего дома, и будто бы это его насилие сглаживает память о другом его насилии. Так жизнь утроена, Бибиков, и вы, ни ваши праведники ее исправить никак не сможете. Вот вижу, у вас есть книги о пацифистах. Они никому не интересны. Как и вы, Бибиков мало, кому интересны. Чем вы вообще живы? Вы бездомный человек, Бибиков. Эти ваши добрые души вас не прокормят. Да и жениться вам пора, как-никак четвертый десяток начали жить. Вас уже, я слыхал, местным юродивым называют. Это нехорошо, Бибиков, очень нехорошо.

“Эдак закрутил, всё-то он обо мне знает. Или прикидывается, что знает”. – подумал Бибиков и ответил.

– И что же вы мне предлагаете, я никак в толк не возьму. Я, если хотите знать, человек простой и меняться не собираюсь.

– Да не о том речь, добрый Бибиков. Я просто-напросто предлагаю вам работу, хочу, чтобы вы обеспечили себе хорошую жизнь, вот и всё. От вас, разносторонний Бибиков, требуется только одно. За год понабраться опыта и написать одну интересную книжку про русийские реалии, про власть ныне властвующую. Вы себе даже не представляете, насколько богата власть. Я же вам предлагаю лишь немного приблизиться к этой кормушке. Конечно, они еще при жизни возводят себе памятники, так как знают и чувствуют, что уже немолоды. А войти в историю им очень хочется. Вот вы Бибиков им в этом поможете. Соберете свою коллекцию душ мертвых в бумажном склепе.

– А почему именно я должен заниматься этим делом собирательства? – засомневался Бибиков.

– Потому что, всеми уважаемый Бибиков, один историк за решеткой. Тогда как у историка Поносова репутация хромает. Вас же никто не знает, и потому с вами будут общаться предельно откровенно. Вы же понимаете, что политические деятели разных мастей и окраса когда-нибудь умрут, либо вовсе вымрут в недалеком будущем и вы, Бибиков, будучи молодым, обязательно их всех переживете. Вам-то и самое то собирать души покуда они еще свеженькие. Да какие души то, всё министры, патриархи и президенты в вашем распоряжении.

“Всё насмехается надо мной этот Неверов. Так и не пойму, какой толк в его насмешке”. – подумал Бибиков и вымолвил в ответ.

– Сейчас их и так поливают то лестью, то осуждением. Чем я буду лучше всех этих голосов?

– Не обманывайте меня и себя, Бибиков. Вам же до боли интересны исторические личности. Ну же, соглашайтесь, Бибиков, не пожалеете. – уговаривал его Неверов.

      Бибиков угрюмо оглядел свою затхлую каморку без окон и с одной хлипкой дверью и задумался: “И право дело, для чего я здесь сижу, что высиживаю? А тут такое уникальное в своем роде предложение, хотя и от несерьезной личности. Но…”

– Никаких “но”, Бибиков. – словно прочитал его мысли Неверов. – Мы с вами вместе напишем правду о современной Русии, местами ее немного приукрасим, что не возбраняется. Я не лгать я вас упрашиваю, а прошу слегка слукавить.

– И в чем состоит лукавство?

– Ирония, если быть точнее. Мы напишем всю правду, вот только эта правда будет для властей хороша и велика, тогда как для простого народа вздорна и глупа. Впрочем, народ не однороден. Поэтому не переживайте по поводу критики, их стрелы с ядом я приму на себя, ведь это моя идея, мне и ответ держать. От вас же, Бибиков требуется одно – составить исторический пантеон русийских божеств. Вам нужно будет описать их привычки, желания, какие жертвы им угодны. Я уверен, вы с этим делом справитесь. К тому же их души очень дорого стоят.

      Поначалу Бибиков колебался с принятием решения, но впоследствии согласился на это странное творческое предприятие. Ему показалась, что эта затея Неверова весьма проста, ведь он изучал историю, читал про всех этих государей русийских, о русийском духовенстве он также наслышан. И что спрашивается, он узнает нового? Да, словом, ничего. Всё старо как мир. А ему бы квартирку прикупить, да жениться бы на какой-нибудь простушке, только не на студентке, после рассказа Неверова о том маньяке, Бибикову на студенток и смотреть расхотелось.

      “Какой всё-таки наглый соблазнитель этот Неверов”. – размышлял Бибиков. – “Только подумай глупый ты псевдоисторик, какие это всё невозможные фантазии. Где я, и где все эти политики, генералы и архиереи. Да они и замечать меня не будут, не то, что доверительно общаться”.

– Согласен быть вашим компаньоном. Но как, по-вашему, мне к властным душам поступиться? – спросил противоречивый Бибиков, прибывая в сомнениях.

      В ответ тот то ли заулыбался, то ли сделал серьезный вид, вообще Бибикову было непонятно, когда этот Неверов прямолинеен, а когда хитрит.

– А это, уважаемый Бибиков, уже не ваши проблемы. – тут журналист достал из внутреннего кармана пиджака небольшой прямоугольный бумажный конверт. – Вот вам пропуск, дарующий вам аудиенцию с любым чиновником и пастырем народа русийского. Просто покажите им содержимое этого конверта, и любой из них немедленно ответит на все ваши вопросы с превеликим удовольствием. К тому же все они тщеславны и очень любят поговорить о себе.

– Думаю одним конвертом здесь точно не отделаться. Из меня выйдет плохой интервьюер. Точно хуже Зудя.

– Для чего, скажите мне, вы поощряете в себе сомнительность. Бибиков, вам же нужны души мертвых. Так ведь? Так берите их свеженькими, такими тепленькими.

      “Вот-вот, уже зубы мне заговаривает. Будто мне это нужно, а он тут не причем”. – подумал Бибиков и ответил. – На что мне души, которые то и делают, что только врут, беспардонно лгут всем и каждому. Насколько их власть мифична, настолько и мифом является история, которую они пишут. Мифотворчество мне не интересно.

– И что с того, что они лгут. Наша с вами жизнь, мудрейший Бибиков, не миф и не вымысел. Наша с вами жизнь это сатира, которую мы превратим в моралите. Да и на что, Бибиков, вам, правда? А впрочем, берите этот конверт и с помощью него вы раскроете любую правду.

      Бибиков сконфуженно взял конверт у Неверова, затем просил.

– А что находится в этом конверте. Письмо?

– Это не важно. Вы же литератор, Бибиков, вы должны рассматривать разные стороны, ракурсы тех или иных событий, людей, предметов. Может быть, в этом конверте листок бумаги с цифрой, может на нем печать, а может быть на нем написана поэма, или он пуст. Что вам с того? Незнание оно порою полезно. Ваша задача, любознательный Бибиков, слушать и записывать. И главное – запоминать.

      “Ага, еще и литератором меня назвал, льстивый плут. Вот и тайны появились. Мало мне проблем, еще и нужно конверт неизвестно с чем всем совать под нос”. – подумал Бибиков и произнес. – Какие же вопросы мне нужно будет задавать всем этим современным вельможам? – возмутился Бибиков, уже желая пойти на попятную.

– Жизненно важные вопросы. Так я, пожалуй, вам отвечу. – сказал Неверов и поглядел на циферблат дорогих часов. – Всё, Бибиков, раз вы согласились со мной поработать, то жду вас утром у входа в университет. И не опаздывайте. Мы с вами поедем к одному известному министру. В девятом часу будьте готовы, и не забудьте письменные принадлежности, раз планшета я у вас не наблюдаю. А насчет денег не беспокойтесь, вот запишем эти души и хорошенько их продадим издательствам, они купят, непременно купят, они ценят всяческую чернуху. Но, что о них говорить, главное, что мы поживимся. – Неверов осклабился всеми своими морщинами и словно призрак растворился в темноте дверного проема, оставив после себя отчетливый запах табачного дыма.

      “Разве можно доверять человеку, имеющему вредные привычки?” – подумал Бибиков, словно отмахиваясь от внезапного абсурдного наваждения. – “Вопросы. У меня сплошные вопросы крутятся в голове. Не просто так этот отпетый журналист пришел именно ко мне. Здесь кроется какой-то подвох. Может это всё университетский сторож Гнидов подстроил? Но на него не похоже, он до такого и в жизнь не додумается. А ведь этот журналист знаменит экстравагантными выходками. Ведь, он, подлец эдакий всё сам напишет, а я буду участвовать в роли подставного лица. Но это как-то неправдоподобно звучит. Да и что мне с того? Я всё равно напишу свою книгу, пусть даже она не будет пользоваться спросом у читателей. Я всё опишу, как оно есть и обязательно упомяну в своих сочинениях этого чопорного циника Неверова. Он еще та мертвая душа, самая мертвецки мертвая. Душа бледного морщинистого вампира, который то и делает, что высасывает из людей всё доброе и светлое, что в них еще осталось. Но я прост, это сущая, правда. Слишком я для них прост. Но я вижу их всех насквозь, я всех их вижу как они есть, без пафоса и антуража”. – лихорадочно порою бессвязно размышлял Бибиков, его обуревали впечатления, бесконечные вопросы, его рефлексия, одаренная недюжинным воображением, буквально расширялась подобно вселенной. Вот он уже представил, как всё в будущем будет происходить, при каких обстоятельствах, каковы будут диалоги и каков станется итог его многочисленных встреч с высшими должностными лицами государства.

      Когда даже неверовский запах испарился в каморке Бибикова, он немного встрепенулся рассудком, ибо никто более не довлел над его жизнью и свободой выбора.

– Зря они все меня унижают, пускай я даже и прост и люблю простоту. – произнес Бибиков, а затем подумал. – “Я ведь интеллигент, пускай и служу дворником. Я делаю мир чище. А им бы всё унизить мою значимость, они, видите ли, журналисты, медийные персоны, а я для них никто, я не существую. Но я завтра же предстану перед всеми этими властелинами мира и раскрою их души, непременно опишу, какова наша страна во всех подробностях”. – тут Бибиков испугался сам себя. – “Что-то я слишком разнервничался. Это всё Неверов на меня так повлиял. А ведь у меня была такая спокойная размеренная жизнь. И во что она превратилась за какие-то полчаса? Как же ты глуп, университетский уборщик, в тебе столько противоречий”. – Бибиков уже стал обращаться к самому себе с презрением. – “То ты ерепенишься, то боишься каждого шороха или дурного слова в свой адрес”.

– Но это моя жизнь. Жизнь, которая скоро кардинально изменится. – произнес он вслух.

      До самого вечера, и ночью Бибиков продолжил размышлять подобным манером, он думал о плуте Неверове, о том, что ему в будущем предстоит совершить и о многом другом не касающегося его прямых полномочий. После сих размышлений он не мог долго заснуть, мысли в нем словно постоянно размножались, двоились, троились, и всех плодов этого древа разума было не сосчитать. Затем это ночное изобилие дум начало причинять ему некоторые недомогания, еще немного и он бы начал страдать от этой лавины фантазий. Но внезапно в полночь его разум словно очистился от всех мыслей, наступила тишина, после которой он сразу же заснул. Много вертелся он на своей лежанке во сне этой ночью, много просыпался. И может быть, поэтому он проснулся рано утром, чувствуя себя изможденным и крайне болезненно усталым.

      Позавтракав в университетской столовой, Бибиков распознал своим ослабленным заложенным ухом знакомый противный писклявый звонок своего старого кнопочного телефона. То звонил Неверов, видимо журналист уже ожидал псевдоисторика у ворот гуманитарного университета. Однако, Бибиков не сразу вышел к нему, а сначала взял с собой кое-какие письменные принадлежности, поместив их в небольшой пакет, ибо других предметов хранения у него попросту не оказалось. И в таком растрёпанном виде Бибиков вышел на улицу. Он увидел в дорогом автомобиле на водительском месте Неверова и недолго думая, сел к нему в авто на заднее пассажирское сиденье. Сегодня Бибиков уже не мог о чем-либо вспыльчиво думать, настолько его ум вчера напрягся, что еще чуть-чуть и он бы погиб от перенапряжения. Но сегодня к его облегчению, наступило полное очищение его мыслительной деятельности.

      Неверов в этот миг разглядывал неказистый внешний вид дворника в зеркальце заднего вида и думал: “Насколько же жалок этот недоучка Бибиков. Он нищ, бледен, питается как студент, живет в казённой каморке”.

– Уважаемый Бибиков. Вам случаем не залетали совы с письмами? – поинтересовался Неверов, злобно улыбаясь.

– Это вы о чем? – возмутился Бибиков, не понимая сути неверовского вопроса.

– Да так, всего лишь утренняя шутка трудного понедельника. Ведь у нас с вами, Бибиков, впереди трудный день. Надеюсь, вы отпросились у ректора?

– Отпросился. Я, знаете ли, не каждый день тружусь, иногда и занимаюсь самообразованием. – похвастался Бибиков, а затем спросил. – Так какой вельможа у нас первый на очереди?

– Не торопитесь так, господин историк. Нам нужно будет захватить с собой одного моего знакомого, и уже вместе мы поедем на кинопоказ. Вернее, то будет презентация одного русийского фильма.

– И насколько я вас понимаю, там будет присутствовать один из министров.

      Неверов снова заулыбался, но теперь гораздо мягче.

– Насколько же вы, Бибиков, не осведомлены о политики, ведь вы даже фамилий не знаете нынешних столичных господ. Поэтому я избрал именно вас для реализации моей идеи. Вы, Бибиков будете относиться к ним непредвзято. Вы словно отшельник, выбравшийся из своей пещеры. Случаем, вы, Бибиков, не пророк?

– Никогда не замечал за собой пророческого дара. – выпалил Бибиков слегка конфузясь. – И что с того, что у меня нет интернета, и телевизор я не смотрю, и что я не осведомлен в их министерской деятельности, и не знаю каковы их фамилии. Все правители одинаковые, они винтики системы.

– Как же плохо вы сейчас их охарактеризовали. Для чего тогда скажите мне, все эти многочисленные учебники по истории, если все правители одинаковые?

– Конечно они одинаковые. Их правления подобны распорядку дня какого-нибудь пьянчуги. Вот он проснулся, купил выпивки, напился, уснул. Так и цари. Сначала взошли на престол, сумасбродничали, воевали, губили человеческие жизни, умерли или были свержены. Вот и вся история. Что в первом случае не интересна, что и во втором. А историки что, они графоманы. Одни историки рассматривают и пишут историю, опираясь на личности. Другие опираются на народный выбор. А другие любят завинчивать исторические явления. Мистификаторы они, мягко говоря.

– Что ж, Бибиков, будь у вас интернет, вы бы знали, что видео с алконавтами набирают много просмотров. Также видимо и история царей и императоров пользуется не меньшим спросом. Но ответьте мне, Бибиков, А какой способ изучения истории нравится лично вам больше всего? Имеется ли у вас увеличительное стекло, с помощью которого вы можете разглядеть этих букашек правителей?

– Я же вам уже говорил, что я не историк. Но я бы хотел, чтобы была описана жизнь каждого когда-либо жившего на земле человека и на основе этих всех жизней была бы составлена всемирная история. Настоящая история. Однако это невозможно. Поэтому историки и выбирают упрощение метода изучения, они стерилизуют историю, и вы Неверов, призываете меня поступить как историки, вы хотите, чтобы я обратился к самому ничтожному методу и гадкому методу изучения исторических реалий. Вы хотите, чтобы я сделал акцент на всех этих министрах, якобы они творят историю, а мы так, простые зрители их безумств, мы будто бы обречены страдать от произвола этих как вы только что выразились – букашек в погонах. Блохи, знаете ли, и собаку могут замучить до протяжного воя.

“Смотрите-ка, как Бибиков заговорил. Не думал, что в нем есть анархические задатки. Это хорошо, это пригодится”. – подумал Неверов, а Бибиков тем временем спесиво продолжал.

– Подхалимство это, человекоугодие, лесть – вот что это. Но я так поступать не буду, не буду писать таким гнусным манером. Я многое прошлой ночью обдумал, и тогда во мне рождались только исключительно протестные чувства, и больше никаких других.

– Так вы Бибиков, протестант, выражаясь не религиозным языком, а разумным. Так это отлично. – обернулся Неверов к Бибикову. – Мы с вами напишем всю правду без прикрас, без льстивой патоки. Смело, Бибиков ломайте ржавые скрепы и обрывайте узды правления. Только помните при этом о последствиях. Ведь ныне, да и всегда так было, льстят не ради похвалы, а по причине уклонения от последствий начальственного неодобрения. А впрочем, Бибиков, что у вас могут отнять, когда у вас ничего нет.

– Вы правы, они у меня ничего не отнимут. Моя свобода во мне, а вне меня свободы нет.

      “Наивный идеалист”. – подумал про Бибикова Неверов. – “Они отберут твое здоровье, и может быть и твою жизнь. И эта твоя свобода не вернет твое здоровье, да и не воскресит тебя. Она оставит о тебе память, как о мученике, да и только. И отдавать жизнь за заметку в Яндекс новостях, которую скоро перекроют другие новости и о которой через неделю забудут, за то не стоит расплачиваться жизнью. Это не самое выгодное вложение. Но я тебя переубеждать не стану. Ты мне нужен таким, каков ты есть, Бибиков”.

– Что ж, неплохо сказано Бибиков. Но хватит попусту сотрясать столичный душный воздух, ведь мы не мутинские пропагандисты, нам за то не заплатят. – ухмыляясь произнес Неверов. – Пристегнитесь, Бибиков, и положите свой пакет себе на колени, а то мне видится сомнительной его чистота. Да и скоро вам придётся потесниться, так как я вас познакомлю с одним очень интересным человеком. – и сказавши эти слова, Неверов завел свой дорогой автомобиль, который немедленно тронулся, и они покатили по столичной дороге к центру города.

Глава вторая. Культ культуры

      Поговаривают, будто вся власть государства русийского сосредоточена в столице империи. И что, если и протестовать против этой всем надоевшей власти, так только здесь, в столице. В других же областях всем управляют свои местные чиновники, которые на политическую обстановку в стране никоим образом не влияют. Отремонтируют кое-где дорогу, да новый ледовый дворец выстроят, дабы дети, не получившие место в детском саду, сразу же минуя всё детсадовское обучение, направлены были в хоккейную команду. Ведь если вдруг приедет в город президент, то супротив его уникальной спортивной подготовки нужно будет выставить не менее мастеровитых спортсменов, пускай и детсадовского возраста. А то взрослые дяди, то галантно клюшки убирают в сторону, то широко ноги раздвигают, чтобы ворота в подходящий момент оставались незащищёнными. Ведь, как известно под ударами президентской клюшки раздвигаются любые препятствия, и его шайбы летят в светлое будущее, не портя тем самым цифры статистики. Впрочем, с детьми ему играть будет даже лучше, только так президент сможет забить в ворота соперников не десять шайб как обычно, но гораздо больше. Оно и почетней, да и цифры будут внушительней. Вот только дети могут оказаться неподкупны, что осложнит череду героических президентских побед. Но это скучные провинциальные истории. Пожалуй, стоит вернуться в столицу, где правит настоящая тоталитарная власть и где недавно развернулся настоящий массовый супротив этой мавританской власти протест, который, и тот, задушили. Вот не допустили на выборы оппозиционных депутатов. И что же произошло? А вот что. Люди тот произвол не стерпели, и потому вышли на улицы протестовать против несправедливости. Но забыли люди, что где власть, там справедливость не ищи. И как же отреагировала эта власть, что она предприняла? Известно, как она поступила, так, сколь она хорошо умеет, а именно – насилием ответила на мирное скопление людей, кои скандировали – “допускай”. И власть допустила к ним армию полицейских и русгвардейцев, которые и стали теснить людей, они разгоняли протестующих, а некоторых из протестующих избивали. После некоторым из задержанных, а автозаки были заполнены, тем несчастным грозили тюремные сроки, некоторые из них так и попали в тюрьмы. Полицейские творили насилие, не терпя и намека на насилие в свою сторону. Видимо они пацифисты-эгоисты, другим они готовы причинить боль, а в отношении себя насилие не допускают, ведь они столь хрупки. Вот пятеро из них скручивали актера, и один из них в порыве трудовой отваги поскользнулся, да руку вывихнул. В другого полицейского пластмассовый стаканчик бросили. Да как так можно, ведь это самое настоящее орудие убийства! Другой законник вообще и взгляда гневного в свою сторону не стерпел, да и ударил молодую женщину кулаком в живот. Словно он шлёпнул еще даже не зачатого ребенка, дескать, пусть знает, что в этой стране его ждет, если будет мальчик, то пусть готовится к побоям в армии, а если девочка, то пусть будет готова к мужнину насилию. Даже не рождённых здесь закаляют рукоприкладством. Но при этом, сколько же в храбрых русгвардейцах обидчивости и самомнения. Они настолько хотят порядка и мира в стране, отчего готовы избивать калечить, вести в тюрьмы каждого, кто этот порядок хотя бы мыслью нарушает. Вот только каков этот полицейский порядок? Это государственный порядок, это государственный строй, платящий им деньгами и пенсиями за охрану. Или полицейские – это космонавты, открывшие новую планету, на которой, как некстати, обосновались какие-то дикари. Одним словом – инопланетяне, которые простые слова не понимают, всё лепечут свои странные словечки – свобода, выбор, демократия. И потому бедным космонавтам остается только оголять дубинки, да учить ими варваров правильному русийкому языку послушания и терпения. Что ж обучение любви к родине только так и преподается, как и патриотизм, религия и милитаризм. Всё противоестественное прививается насилием.

      Проблемы всемирной космонавтики и освоения космоса ушли на второй план, да и что о них думать, когда здесь люди заняты отечественной космонавтикой, им нет никакого дела до вселенной. Неужели Русия это планета, для которой люди это инопланетяне? Впрочем, к чему все эти философские разглагольствования. Да и кому они нужны. Когда власти земной надо лишь одно, чтобы ей не мешали править и господствовать. К чему тогда протесты, претензии и кляузы, этот народный ропот лишен всякого смысла. Это то же самое как спрашивать у депутата – вы же понимаете, что ваша зарплата несоизмерима с вашей деятельностью, вы получаете каждый месяц до четырех сот тысяч, тогда как прожиточный минимум в стране девять тысяч, вы хоть понимаете разницу? Пустой, однако, вопрос. На это ответит депутат – так не я себе плачу, мне государство платит, я тут не причем, моей вины здесь нет, я может быть и хотел бы столько не получать, но приходится. Ну а если у вас денег нет, то вы держитесь. Сколь власть русийская скромна, аж прослезиться, бывало, хотелось, и снизойти до умиления. Вот поглядите как она скрывает свои зарубежные вилы и поместья, сколь тихо виртуозно она ворует, что никто будто бы того не видит. А если кто их и обличает, то те изображают кроткий вид и отвечают со слезами на глазах – не мы так хотим, но нам приходиться, ведь власть должна выглядеть дорого-богато, иначе вы не будете нас уважать, вы всё думаете что мы для себя богатеем, нет, мы для вас богаты, мы хотим чтобы вы нами гордились и приговаривали – вот, дескать, сколь наши правители, законодатели, судьи и прокуроры, генералы и митрополиты, министры и президенты богаты, а вы всё неблагодарно ропщите на нищету свою, да что вы за люди такие, научитесь же, наконец, радоваться чужому счастью. Складно звучит, но чужим счастьем сыт не будешь. И потому народ русийский брови хмурит да гадости пишет в интернете, да митинги устраивает, одиночные пикеты разные. Ведь власть требует другого подхода. Повиновения. Потому несанкционированные мероприятия разгоняются или наказываются пятнадцатью сутками заключения под стражей. А чтобы так не происходило, и если хотите вы собраться и выразить свой протест, то извольте на это получить разрешение. Люди же тому дивятся – это что значит, получается, вы за нас решаете, кого нам выбирать, а кого нет, вы, значит, решаете, когда нам можно протестовать, а когда нет, так скоро государство будет за нас решать, кому родиться, а кому не родиться, кому жить, а кому умереть, кому учиться, а кому неучем быть, кому жениться, а кому быть холостым, кому в армию, а кому в психбольницу, кому в тюрьму, а кому на свободе быть, кому верить в бога, а кому можно и не верить, кому править, а кому быть подчиненным, кому дышать, питаться и размножаться, а кого всего лишить. А впрочем, так всё и есть и с тем все согласны. Но кто такой – свободный человек? Свобода – это что такое? Спрашивает молодежь двадцать первого века. В ответ молодые люди слышат голос рупора – расходитесь, не мешайте движению. История движется то ли по кругу, то ли по прямой траектории. А наивные юноши и девушки пытаются что-то изменить, застой силятся взбудоражить. Милые романтики, они не понимают, что государство консервативно, и потому для него люди это содержимое консервов. Но и консервные банки пухнут, разрываются на части. И в молодежи взрастает неисправимый протест, потому ветхая правительственная фальшь, что и может вызвать так только умственное несварение. Всё миновало, что о том вспоминать, народ русийский покуда тепло, он смел и дерзок, но вот зима настала, и на плакатах вместо политических лозунгов заулыбался краснощекий дед мороз. Вот вместо флагов ели высятся на городских площадях. Зима охладела юношеский праведный пыл, только в интернете не утихают распри, обличение и смехотворство. Цензура не дремлет, выписывает штрафы тем, кто власть каким-либо словом нехорошим оскорбил, или чью-то веру оскорбил. И, конечно же, не смей насаждать зарубежные идеи, вмиг запишут цензоры в инагенты, что наказывается высылкой или тюрьмой. Ведь и правда это хорошо, не оскорбляйте никого, живите мирно вы со всеми, а если плохо вам, то радуйтесь тому, что есть. Радуйтесь – государство своими законами народу возвещает. А народ в ответ рот кривит в усмешке и пишет – да если бы вы правители жили б, по совести, то и не услыхали б в свой адрес оскорбления, а раз уста глаголют и негодуют, значит, есть за что, определенно есть за что. Еще говорят, что история ничему не учит, или же может быть истории нечему учиться. Истории бы хорошенько подумать над своим поведением, а она проказница всё куда-то торопится, не замечает соринки под своими быстроходными ступнями или под колесами дорогого автомобиля. История она как тот начальник полиции, собьет пешехода, оттащит труп на обочину и поедет дальше по своим должностным делам. Либо история – это богатая дама, которая сбила на своем автомобиле маленького мальчика, затем дала взятку врачу, и тот в заключении о смерти написал – в крови мальчика найден алкоголь, значит, он сам виновен в своей смерти. История словно готова любое свое злодеяние оправдать, любую войну готова назвать великой, и неважно поражение то или победа, для истории смерть тысяч людей ерунда, а смерть одного человека вообще пустышка. Ей главное сделать величественный вид. Сами виноваты – скажет она мертвецам, и дальше по дороге жизни поедет, не замечая одиноких путников на закате дня идущих в небытие, в забвенье, ведь история о них скоро позабудет.

      Но в отличие от упрямого движения исторического процесса, автомобиль журналиста Неверова угодил прямиком в столичную пробку, в это легендарное стояние. А ведь находятся те, кои смеют утверждать, будто бы в стране нищета, однако взглянув на количество личного автотранспорта, о нищете и язык не посмеет утверждать такой бред. Может быть, конечно, такое автотранспортное обилие происходит исключительно в больших городах. Но тут действуют общественные стереотипные ценности, якобы если человек желает казаться успешным и материально состоятельным, то он обязательно должен обучиться вождению и купить автомобиль. Вот каждый, сделав такой выбор, и выкатился сегодня на городские дороги тысячами, дабы добраться до места работы. Впрочем, и общественный транспорт переполнен людьми. Да, столица – это то место, где чувствуешь себя маленьким человеком, в сравнении с толпой. Здесь речи о демографическом спаде звучат как несуразная глупость. Или вот построят дом на четыре сотни человек, а возле дома обустроят всего сотню парковочных мест. Отчего можно сделать простой вывод, что инфраструктура городов не рассчитана на такое огромное количество личного транспорта. Видимо, человек столь завистливо устроен – есть у других, так пусть будет и у меня. Однако сидящий на заднем сиденье автомобиля дворник Бибиков живет не так как все, у него нет ни собственного жилья, у него нет машины, да и смартфон у него отсутствует. В общем, технический прогресс его мало интересует, ему интересна история жизни. И Неверов, зная это, несколько утомившись ждать, когда змея из авто двинется с места, начал рассказывать тому одну историю.

– Неподражаемый Бибиков, ответьте мне. Вы верите в ад?

– Нет, я не верю ни в какой ад. Вообще я агностик, я мало во что верю. К тому же я закоренелый идеалист. Поэтому мне легче поверить в рай, нежели в ад. – ответил Бибиков.

– Вот вы Бибиков говорите, что не верите в ад, а он недавно разверзся. В одном русийском городке обвалился асфальт на дороге возле супермаркета. Образовалась огромная канава, в которой, по-видимому, произошел разрыв труб, отчего эта яма наполнилась кипятком. Начал валить пар и один водитель, видимо желая, объехать этот провал, из-за клубов пара не заметил угрозу для своей жизни, он въехал прямиком в жерло этого котла с кипятком. Автомобиль погрузился в яму полностью, и двое, водитель и пассажир, обварились. Затем их вытаскивали из ямы с помощью крана. Вот вы Бибиков, не верите в ад с кипящими котлами и бесами, когда они прямо вот здесь, рядом с нами. Ад реален. Мы все в нем живем. В то время как рай, в который вы могли бы верить, скорей всего лишь утопия.

– Какие ужасы вы мне рассказываете. То про убийцу, теперь вот про это. – возмутился Бибиков. – В том виноваты коммунальщики, или это простая случайность. Случайное стечение обстоятельств не может быть адом, так как ад это хорошо срежиссированное действо. Тех туда, этих сюда. У одних скрежет зубовный у других плач и огненные озера.

– Боюсь, вы ошибаетесь Бибиков. Кто в той трагедии виноват, никто не знает. Пишут, что водитель сам во всем виноват. Таков жизненный вердикт всему – сами виновны. – сказал Неверов, закуривая, отчего Бибиков несколько раз прокашлялся. – То, что люди мало зарабатывают– они сами виноваты. То, что дороги плохие, и то, почему мы стоим в пробке – ответ всегда тот же. Как и в ухудшении экологии и в испорченности нашей культуры. Да, вспыльчивая девочка знала, кого винить за украденное детство. У нас у всех много что украли, чего уже не воротишь. К примеру, хороший вкус. А как вы, Бибиков, относитесь к современной культуре?

– Имею смутное представление о современной культуре. Я, знаете ли, больше классические искусства уважаю. И я в отличие от вас нисколько не ощущаю себя обокраденным кем-то, у меня есть я сам и этого мне более чем достаточно.

– Вы, недальновидный Бибиков, нелогично мыслите. Так как сегодняшний день скоро станет завтрашним днем, а всё вчерашнее рано или поздно становится классическим. Таким образом, о восьмидесятых годах двадцатого столетия или о девяностых годах, вспоминают с ностальгией, в те года были свои собственные особые способы самовыражения. Вас же взгляд крайне утопичен.

– У вас складывается такое впечатление, оттого что я делаю акцент на всем хорошем и добром. И я не выуживаю из новостей, подобно вам, всяческие гадости. Всё об убийцах мне рассказываете, отчего боюсь даже вообразить, о ком будет вами поведано в дальнейшем.

– Ничего такого, только скажу вам, Бибиков, что вы просто-напросто боитесь жизни, с её страданиями и смертностью, потому-то и сторонитесь всего на ваш взгляд злого. Хорошие новости, конечно же, радуют, но тут же забываются, тогда, как трагедии укрепляются в человеке и служат тому напоминаем о его смертности, о его скоротечности земного бытия, выражаясь религиозным языком. Люди вообще ничтожны, малейший микроб может убить человека, что уж тут говорить о других опасностях. Да, Бибиков, человек смертен. Только вот рукописи не горят. Так что готовьте свои чистые листы бумаги, скоро вам придется замарать их чиновничьей нечистоплотностью. И кстати о них. А не боитесь ли вы находиться в обществе именитых людей?

      Бибиков на минуту задумался, представил себе президента и других министров, коих видел когда-то по телевизору. Затем поделился с Неверовым своим умонастроением.

– Нисколько не страшусь встречи с ними. Стариков вообще не стоит бояться, они уже свое отжили и скоро уйдут на покой, поэтому их даже несколько жалко. К тому же по университетским делам мне знакомо общество профессоров и деканов. Кругом сплошная иерархия, которая мне противна. Она везде. Начиная с учебных заведений, церкви, полиции, армии, и кончая высшими структурами власти. Везде одно и то же безобразие. Начальники и подчиненные, слуги народа и рабы Божьи. Всё это было до них, но надеюсь в будущем всего этого раболепия, подчинения и послушания не будет существовать.

      Автомобиль Неверова немного сдвинулся с места, однако тут же встал в прежнее медлительное положение.

– Только вы, Бибиков, при них такие кощунственные речи не произносите. Этот ваш анархизм противен государственным мужам, также как протестантизм для ортодоксального духовенства. Вы уважаемый, Бибиков, сами охотно подчиняетесь университетскому начальству, потому и нет у вас никакой свободы.

– Пока несвободен. – пробубнил Бибиков.

– Не забывайте, что скоро у вас состоится встреча с министром. Если, конечно, мы не опоздаем. – сказал Неверов озлобившись из-за всё никак не рассасывающейся пробки.

      Услыхав недовольство в словах журналиста, Бибиков произнес.

– Я, к вашему сведению, всегда импровизирую. Да и что вы всё обращаетесь ко мне – уважаемый, уважаемый. Ведь вы по-настоящему меня нисколько не уважаете. Вы только смеетесь надо мной и везете меня скорей всего не к министру, а к какому-нибудь склочному рыжему депутату с ярко выраженным гомофобным синдромом. – высказав свою претензию, Бибиков несколько замялся, думая, что может быть слишком рьяно допытывается правды, однако через секунду уверенно вымолвил. – Признайтесь мне наконец, для чего я вам понадобился?

      Неверову, насколько показалось Бибикову, его ответ понравился.

– Значит, хотите услышать правду. Тогда слушайте внимательно. Мне понадобились именно вы, Бибиков, потому что у вас ничего нет за душой. У вас нет ни семьи, ни дома, как и денег у вас нет в особо крупных размерах. Поэтому, мой дорогой друг, если вас осудят лет так на пять шесть за оскорбление верующих или власти, за потакание западническим ценностям или за косвенный шпионаж в пользу иностранного государства, то вы, Бибиков, из-за этого ничего не потеряете. Просто-напросто ваш чулан станет чуть больше.

      Услышав всё это, Бибиков почувствовал себя оскорбленным, в его руках пакет скрутился в комок.

– Раз так, тогда я не желаю больше вас слушать. Я отказываюсь от вашего предложения. Я ухожу, слышите. Неверов, открывайте дверь сейчас же, мы всё равно не движемся. – вспылил Бибиков, хотя его голова была напористо холодна. Он перевел дух, затем добавил – Искали, значит идиота, которого легко облапошить и подставить. Но скажите мне – для чего были все эти байки о деньгах, славе и уважении. Для чего мне всё это в тюрьме, скажите?

– Я, по-видимому, неудачно пошутил. – высказался Неверов – Вот вы уйдете, и что будет дальше? Увлекательная история вашей жизни оборвется. Ваша повесть окончится, толком не начавшись. Другого такого шанса у вас не предвидится ни в этой жизни, ни в какой-либо другой.

      “Ведь и правда, во мне совсем нет чувства юмора. Но и шуточки у него несмешные. А ведь и правда, что я теряю? Ничего”. – подумал Бибиков и ответил.

– Хорошо. Я видимо погорячился. – стал отнекиваться Бибиков. – К тому же я буду крайне деликатен с людьми.

      “Эх, глупый Бибиков, я ведь не шутил. Но твоя шутка куда смешней моей. Будет он деликатным. Ну как же. Никогда в это не поверю”. – подумал Неверов, ухмыляясь и сказал.

– Правильное решение. – затем он возроптал. – Ох, как же с вами интеллигентами тяжело сотрудничать! А всё, потому что ваше поколение родом из преднулевых. Вы росли в стране, которая не знала, какая она стала, в каком направлении ей двигаться, и каково ее будущее. Словом, сплошная неопределенность. Но вот нынешняя молодежь иного толка, она протестует, у нее имеется мощный передатчик мысли – интернет. Молодежь активно транслирует старшему поколению свое недовольство. Вот, к примеру, молодому человеку Клопову дали условный срок по обвинению в экстремизме. Столичное дело. Прокурор, естественно, требовал для него реальный срок. Теперь Клопов следит за каждым своим словом, будто слова могут поколебать трон старца. А какую Клопов произнес речь на суде, всем понравилась, правда она изобиловала религиозным мусором, который даже не стоило упоминать.

– Вы правы, Неверов, во мне похожей смелости нет, мне бы бумажки перебирать, да фантазировать. Вы же меня в протестную авантюру увлекаете. – ответил Бибиков.

– Я вас задействую лишь для того, чтобы вы, будучи таковым инфантилом, взглянули на весь тот абсурд, который творится в этой безбожной стране и распрощались бы со всеми своими иллюзиями. Ведь дно нашего государства не имеет дна. И кстати о государях. Недавно в одном захолустном городке поставили памятник Грозному старцу с орудием убийства в руке. Ведь он убил своего сына. Памятники убийцам в этой стране излюбленный метод пропаганды. Тирания и деспотизм ставит памятники тиранам. Дескать – бойтесь, но уважайте.

– С исторической точки зрения, ничего не меняется.

– Вот-вот, то-то и оно. – поддакнул Неверов. – Перед правителями весы, на одну чашу они кладут мучения и страдания, которые они причиняют народу, на другой чаше захваченные этими правителями земли, войной или аннексией или с помощью сепаратистов. И в итоге получается так, что мучения забываются, в то время как расширение границ вписывается в учебники истории. В народе пропагандируется воодушевление и патриотизм, отчего народ и чествует своего тирана и мучителя. Так и нынешний правитель не меняет тактику. И ему воздвигнут памятник, вот увидите. Вангую. – заулыбался Неверов на последнем слове. – Коррупцию на космодроме забудут, а аннексию полуострова запомнят. И напишут не – оккупация, аннексия, захват, нет, напишут иначе. Подберут благостное словечко. Например “присоединение”.

– И что же сейчас делает Мутин? – спросил Бибиков.

– Бибиков, не произносите его имя. Он тот, кого нельзя называть. – усмехнулся Неверов. – Не спешите так, вам к нему пока что рановато. Мутин сейчас открывает газопровод в Кийяй. А то, что в наших деревнях и посёлках нет газа, это конечно ничего, это подождет. Наша страна благотворительна. Страна альтруист. Многомиллионные парады и фейерверки. А затем просит отправлять смски на лечение ребенка. Русия – щедрая душа, и скупая рука.

– Я порою не могу понять. То ли взаправду вы восхищаетесь нашей страной, то ли по вашим речам размазан толстый слой сарказма. – пробубнил Бибиков, слегка надувшись.

      Неверов на это наблюдение пассажира даже не отреагировал, то ли ради сохранения тайны не стал ему отвечать, то ли, потому что вереница автомобилей наконец-то сдвинулась с места. Покуда автомобиль Неверова плутал по дорогам столицы, Бибиков, редко выбирающийся из своего осознанного заточения, смотрел по сторонам. Особенно его взор привлек небоскреб Биг Сити. Действительно ли похорошела столица, на этот вопрос дворник не мог ответить, однако то, что все инновации в строительстве происходят именно здесь, в этом он не сомневался. Впрочем, в других городах он не бывал, потому его мнение не было объективным. Неверов тем временем остановился возле небоскреба, и с явным ожиданием стал посматривать на часы.

– Опаздывали мы, но в итоге опоздал он. – прошептал себе под нос Неверов.

      Тут дверь автомобиля отворилась и возле Бибикова сел молодой человек с экстравагантной наружностью с точки зрения дворника, но вполне обыденной для реп тусовки. У молодого человека были цветные волосы, татуировки на руках и на лице. Одежда на нем была с надписями различных именитых дорогих брендов.

– Знакомьтесь, Бибиков, рядом с вами расположился репер Потный.

      Бибиков со своею всегдашней отсталостью, не поверил своим ушам, однако всё же он пожал руку этого музыканта. И, безусловно, он не знал, кто это глядит на него белесыми непроницаемыми линзами. Дворник лишь смог выговорить нечто невразумительное.

– А почему Потный?

      И что тут началось…. Дворник даже не смог слушать весь этот поток мыслей этого юного гедониста. Юноша начал рассказывать ему о том, как он потеет, делая свою музыку, как покупает биты и сочиняет тексты за несколько минут, и один текст даже зачитал здесь, прямо в машине. Затем он стал рассказывать, как он потеет, развращая девушек, и как он лишил одну из них невинности прямо в сауне, также о том, что он спит сразу с несколькими девушками. Он поведал о своем пристрастии к наркотикам, алкоголю и кальяну. О том, что у него большие многотысячные концерты и миллионы поклонников, миллионы подписчиков в социальных сетях и на Ютюбе. И слушая всё это безобразие, Бибикову казалось, что прямо сейчас из его ушей хлынет кровь. Юноша не замолкал, но внезапно он перешел на другую тему, он стал хвастаться своими дорогими украшениями, автомобилями, квартирой в столице. Когда он окончил эту свою тираду, насыщенную бранными словами, называющими гениталии в различных вариациях. Бибиков сказал с чувством отвращения.

– То, что вы сейчас описали, это гедонизм в чистом виде.

      Но Неверов тут же добавил от себя.

– Боюсь, Бибиков, нынешняя молодежь не слишком хорошо разбирается в философии. Они верят в магию чисел. Потому и стремятся к десяткам, тысячам, миллионам. Им нужны миллионы просмотров в интернете, тысячи поклонников и десятки половых партнеров. Еще, конечно, миллионы рублей им нужны, а лучше долларов. Конечно, ваш сосед, которого я сегодня подвожу, обыкновенный “кальянный репер”, который произносит вслух тексты о деньгах, женщинах легкого поведения, с низкой социальной ответственностью и вообще о богатой разгульной жизни. Слушателям и зрителям такое нравится, ведь у них ничего такого нет, и не будет. Такие реперы как он, умирают от передозировки наркотиков или алкогольного угара, либо они превращаются со временем в политических реперов. Одни из них хвалят власть, другие ее критикуют, и у тех, и у других имеются свои как сторонники, так и противники. – сказал Неверов резко завернув автомобиль за угол кинотеатра, а затем припарковался. – А впрочем, у нас сейчас очень важное дело впереди, так что, Бибиков, берите свой закадычный пакет и идемте на прием к министру культуры.

      Бибиков выходя из автомобиля Неверова, долго не мог прийти в себя после всего услышанного им от этого аморального юноши, который постоянно повторял – я кайфую.

      “Какая гнусность, разве можно делать зло себе и людям и при этом чувствовать удовольствие?” – думал Бибиков. – “Какая-то новая ступень эволюции разврата. А впрочем, и раньше были гладиаторские бои, публичные дома с проститутками, были кутилы тратившие огромные состояния. Всему этому подражали, всему этому завидовали. Ничего не меняется. И всё это извращение транслируется на широкие массы молодежи. И Неверов не прав! У молодежи, предположим, нет таких денег как у этого горе музыканта, но они могут совокупляться как он, употреблять всяческие вредности и вообще всяческими способами деградировать. Я слышал, что они еще и оружие показывают в своих клипах, тем самым пропагандируют насилие. Моральное дно – кратко говоря. Мертвечина, разложение”.

– О чем вы задумались, добросердечный Бибиков? – спросил у Бибикова Неверов.

– О смысле я думаю. О смысле всего этого псевдоискусства. Ведь в текстах этого юноши нет никакого смысла! – вспылил Бибиков.

– Смысл остался в прошлом, для них он слишком сложен. Им важна эмоция, чувство, импульс. Смысл не удовлетворяет, им нужно что-то быстрое и сильнодействующее. Сознание молодых людей стало клиповым, больше нескольких минут информации они переварить попросту не могут. Но разве все идеологии поступают не так же, разве они руководят массами смыслом? Нет, не смыслом. А воздействуют на эмоции и чувства, на первобытные инстинкты.

– Но как же тогда в прошлые века писали книги по несколько лет, картины по несколько лет. По десять, двадцать лет! И создавались подлинные произведения искусства. А сейчас что, он записал на смартфон несколько строк, наложил на них бит, выложил всё это в интернет и при этом чувствует себя гением. Где это видано, чтобы художник столь халтурно творил! Потому и на этой неделе их творение гремит, а завтра о нем уже никто не помнит.

      Неверов остановился возле входа в кинотеатр и слегка хихикнул, но столь хладнокровно, словно рептилия зашипела, отчего дворник Бибиков вздрогнул.

– Вы не представляете, Бибиков, насколько вы архаичны.

      На это обвинение в отсталости воззрений, Бибиков ничего не ответил, ведь это было сущей правдой, он давно кардинально отстал от жизни. А впрочем – подумал он – ничего не переменилось, жизнь только меняет наряды, за коими скрывается всё та же старуха смерть.

      Войдя в помещение кинотеатра, Бибиков сразу же оказался в толпе всевозможных артистов, журналистов, депутатов, казалось, что здесь собрался весь свет общества. Однако свет будто бы погас и Бибиков, словно оказался во тьме, когда он увидел то, по какому такому особенному поводу все эти люди здесь собрались. Оказывается, сегодня здесь происходит презентация, или точнее говоря премьера очередного военно-патриотического фильма, спонсируемого различными фондами, в том числе и министерским. И что возмутило Бибикова больше остального, так это то, что сама тема этой киноленты, описывающей вымышленный героизм никогда не существовавших псевдогероев русийких солдат якобы защищавших столицу от фашистских захватчиков. Ветхое мифотворчество, которое подают так, словно всё это основано на реальных событиях. И миф этот состоит не в том, что одни убийцы убивали других убийц, а миф в том, что одни убийцы злодеи, что не нужно оспаривать, а другие убийцы якобы герои, что, безусловно, ложь, так как все убийцы по определению злодеи и преступники.

      “Ложь также не меняется. Ведь это неправда, да и историками доказано, что эти события выглядели не так. Всего этого не было. А они подают ложь как неопровержимый факт. Неужели государственная пропаганда так работает, ей видимо плевать на доказанность или недоказанность, ей лишь бы сделать очередной милитаристский выпад в сторону общественности. И больше ничего. Никакого смысла, только сухое воздействие на народные чувства”. – думал Бибиков разглядывая большущий плакат, рекламирующий этот военный фильм.

– Такие фильмы министерство культуры снимает каждый год по несколько штук. Из ста десятков только десять окупаются, и есть фильмы, которые снимают, но зритель их никогда не увидит, настолько они плохи. Министерство культуры это отдел пропаганды и ничего более того. – заявил Неверов говоря у самого уха Бибикова, дабы тот расслышал его в этом шуме толпы.

– А вот и само персонализированное министерство культуры в одном лице. – прибавил он и отошел от Бибикова на приличное расстояние.

      Посреди всей этой разряженной в дорогие наряды публики, появился такой худенький интеллигент, насколько заведено у много читающего человека, в очках, в сером костюме паршивого покроя. В общем, этого министра культуры можно легко спутать с каким-нибудь перезрелым студентом, который недоедает, лысеет, словно его разрастающийся ум вытесняет корни волос с его головы вместе с совестью.

      Бибиков нисколько не смущаясь, подошел к этому заморышу от науки Медичинскому.

– Позвольте представиться. Бибиков моя фамилия. Я пишу, вернее, хочу написать книгу о современности. Надеюсь, вы мне уделите несколько минут своего времени? – сказал Бибиков и протянул министру свою руку для рукопожатия.

      Однако министр культуры оказался горделив и не менее самоуверен, чем наглый университетский дворник. В министре он разглядел нечто холодное, резкое, отточенное.

      От такого холодного отношения к себе, Бибиков слегка стушевался. И тут же в ответ протянул министру конверт с письмом Неверова. Но и конверт министр не взял, потому немедленно отвернулся.

      “Я будто взятку ему предлагаю. Этот неверовский конверт только всё портит. Хотя и пропагандистское искусство охотно продается”. – подумал Бибиков.

      Тут Бибикову стоило отчаяться, однако к министру подошел сам Неверов, что-то тому прошептал, и тут-то наконец-то министр разглядел кислую физиономию Бибикова.

– Вы намерены расспросить меня о сегодняшней премьере? – спросил министр культуры.

      “Как будто мне не ясно, что все ваши проекты, это грубая государственная пропаганда”. – подумал Бибиков. А тем временем министр культуры счел молчание дворника за положительный ответ, потому и начал свое нудное тоскливое повествование. Бибиков по ходу его рассказа, думал о правде.

      “Воинственный патриотизм этот министр почитает за неотъемлемую часть русийкой культуры. И если культура такова, то она мне противна, она безнравственна. Войны, победы, юбилеи победы, патриотическое воспитание молодежи. Мерзость на мерзости и мерзостью погоняет. И всё это он замесил в этом фильме, который спонсирует министерство культуры. Даже если этот фильм не окупится в прокате, то ничего страшного, цель у этого гнилого продукта иная. Пропаганда военщины, на самом деле всего лишь бутафория, столь схожая с декорациями в этом фильме. Снимают на зеленом экране и живут мифами. Снимают насилие, военное насилие, будто оно может быть не злым и не преступным. Тогда как, по правде, насилие всегда зло. Сколь это всё скверно. Но этот захудалый министеришка этого не понимает. Отрабатывает зарплату. А впрочем, чтобы быть винтиком в государственном аппарате иначе мыслить и не позволяется. Вот только они все винтики в танке, причем в ржавом танке, застрявшем в болоте. Но что же ждать от тех, кто не вернулся с войны. Верней, они-то вернулись, но продолжают жить в мирное время, словно в военное время. Они настолько привыкли к войне, что и жить иначе не могут, да и не хотят. Им бы всё пушки строить, ракеты, корабли, танки. Орудия массового убийства. Только подумай об этом, ты, бездушный министеришка. Орудия убийства. Противно. О как же мне противна эта ваша мертвая пропаганда. Всё живете в прошлом, чтите преступления предков, желая стать сопричастными той мифологии. Государственная религия – победобесие. Но нужна ли современной молодежи эта ваша мертвая пропаганда суеверий патриотизма? Нет, им она не нужна. Вы их сгоняете в армию. Тогда как они свободные люди, и рабами быть не желают. Но что для вас люди, так, нажиматели на кнопки, курки, рычаги. Война чудовищна. А для тебя, министеришка, она покрыта золотом. Как бы вам объяснить, что орудия убийства есть зло, и все солдаты убийцы злодеи. Но вы не поймете, ваша религия – смерть. Вы всё равно будете создавать всё новые орудия убийства. Вы их постоянно совершенствуете. И тем самым всё больше нравственно деградируете. Сколько сил, ресурсов, ума, и всё ради лозунга – можем повторить. И повторяют. Обязательно повторяют. Как маньяки не останавливаются на одной жертве, но чувствуют голод, слышат голоса. И это руководители страны? Мерзкие гнусные руководители. Потому-то в этой пропащей стране единственное что хочется, так только умереть, поскорее бы умереть, и не видеть и не слышать их патриотические речи, в стране, в которой постоянно ждешь прихода полиции из-за слов, картинок, из-за книги, репоста. Неправильно мыслишь, и тебя начинают считать экстремистом, или даже террористом, по причине отказа от насилия. Тогда как действительные террористы те, которые придумали армию, придумали оружие. Они-то и есть злодеи. И они правят. Война и насилие – их вера, религия. А если не веришь, то ты еретик, и тебе уже приготовлена тюрьма. Страна мертвых. Здесь не живут, нет, здесь подготавливаются к смерти. Но недолго вам осталось править. Скоро, очень скоро поколеблются ваши троны, ваши памятники. Новые люди отвергнут всю эту военщину, весь ваш чумной патриотизм. Ваши скрепы уже трещат и корёжатся. Такова моя вера. Вам же я не верю”. – размышлял Бибиков не слушая Медичинского.

–…Вот, в общем-то, и всё, что я могу вам сказать насчет презентуемого сегодня фильма. Патриотическое воспитание является для нас приоритетной движущей силой культуры. В нашем фильме идеально подобраны актеры, натуралистические декорации и ландшафты.

      “Ну да, ну да. Всё тот же актер, участвующий во всех крупнобюджетных русийских фильмах и всегда играющий самого себя”.

– Надеюсь, вы останетесь довольны, ведь в постановке нашего фильма участвовали ваши коллеги видные историки и реконструкторы. – сказал Медичинский.

      “Так вот почему ты заговорил. Неверов тебе нашептал, будто бы я историк. Что, конечно, не правда. Но, а ты, какой ты? Не ради ж денег ты хвалишь русийское искусство, попутно ругая иностранную киноиндустрию. Нет, ты сам веришь во всю эту чушь. Ты сам веришь, будто так правильно, что это якобы полезно. Но веришь с прохладцей, веришь автоматически, по схеме. Или по приказу”.

– А почему у вашего фильма такое название – “Можем повторить!”? – спросил, словно невзначай Бибиков.

      Ответ у министра культуры, безусловно, был уже приготовлен, тот начал что-то объяснять, начал рассказывать о наследственной памяти, о чествовании предков, и сильном государстве и о героическом народе. Слушая его, Бибиков не выдержал и высказался напрямую.

– Ну, хорошо. Псевдоценности и псевдогероев вы показали. Ну а дальше-то что? Супротив, какого врага вы сейчас-то вооружаетесь? Вам должно выступать против тирании нынешнего президента, против бедности в стране, коррупции, против вредных привычек или половой распущенности. И что же, вы боретесь со всем этим с помощью танков и кораблей? Неужели вы не понимаете, что вся эта ваша злосчастная пропаганда бессмысленна и вредна.

– Так вы либерал. – осудительно воззрился министр культуры на Бибикова. – Тогда мне с вами не о чем разговаривать. К тому же всеми проблемами в стране, которые вы перечислили, занимаются другие министерства.

“Конечно же, это извечная борьба консерваторов и либералов. Вот только я не тот и не другой. Я в ваших распрях не участвую. Я сам по себе. Вот только вам всегда нужно определить человека в тот или в другой лагерь”.

– Конечно это так. – согласился Бибиков. – Однако именно культура призвана наставлять людей, одухотворять их. – на последнем слове Бибиков услышал возле себя сдавленный смешок и обернувшись увидел Неверова, который одними своими зелеными змеиными глазами намекнул, дескать – заканчивай, а то худо будет.

      Впрочем, и время, отведенное для небольшого интервью, закончилось, причем окончилось полным фиаско. Медичинский отошел не попрощавшись.

      Бибиков ощущал гнетущую душевную тяжесть, всё как-то произошло скомкано и безрезультатно. Ничего хорошего из этого предприятия не вышло. Так для чего он здесь? К чему всё это ведет? – вопрошал он у себя, всё более предаваясь внутреннему унынию. Может быть, поэтому прибывая в этой апатии, он не заметил, как вышел из кинотеатра и очутился в автомобиле Неверова.

– Не вешайте нос, Бибиков, вы же не гардемарин. Вы всего лишь начинающий культуролог. – иронически улыбаясь произнес Неверов.

– Всё насмехаетесь надо мной. Иронизируете. – ответил тому Бибиков. – Но вы даже представить себе не сможете насколько жалко и ничтожно я выглядел пред этим министирешкой.

– Почему же не представляю, очень даже могу себе вообразить. – рассмеявшись сказал Неверов. – В том-то и состоял мой план.

– Какой же, позвольте узнать? – вопросил Бибиков.

      “Нет, Бибиков, ты не узнаешь мой замысел до самого своего конца”. – подумал Неверов, а вслух сказал. – План мой был весьма прост. Пока вы брали у министра культуры Медичинского интервью, который, да будет вам известно, терпеть меня не может, я неплохо так пообщался со своими знакомыми.

– Что? Значит, мы не поедем обратно?

– Вас, Бибиков, не понять, то вы понижаете свою самооценку, то вновь готовы на подвиги. Вы уж определитесь, какова ваша устремленность.

– Я понял. Так вот для чего я вам понадобился! Министр вас недолюбливает, а интервью вам брать у него надо было, затем вы и воспользовались мной. Или вы хотели увидеть мое унижение. Так вот оно вам. Довольны?

      “Глупый, Бибиков, если бы мне нужен был журналист, то я бы попросил кого-нибудь из них. К тому же более чем сам себя, никто тебя унизить не сможет”.

– В журналистике нет ничего унизительного, унижает только лицемерие, да работа на правительство. Вы же, Бибиков были честны и неподкупны. – тут Неверов резко перестал улыбаться. – Прежде чем к вам обратиться, я навел о вас кое-какие справки, вернее мой сын, учащийся в университете, поведал мне о вас. Рассказал о том, как вы якобы любите читать лекции по истории в пустой аудитории.

      Бибиков перестал дуться, и ответил.

– Я же вам говорил, что я не историк, и не культуролог. Я простой университетский дворник. И что с того? Только вы называете меня историком. Да и вся эта ваша история о душах мертвых, показалась мне крайне занимательной.

– А какое у вас образование? – спросил Неверов.

– Видимо, никакое. В ранней юности меня определили в военное училище. Но в милитаризме я разочаровался, ставши пацифистом. И покинул эту военщину. В военном училище я изучал историю войн, поэтому я и стал интересоваться всемирной историей. Затем я поступил на исторический факультет. Прошел год, и я разочаровался в истории как в науке. Отчислился по собственному желанию. Я изучал историю, и меня привлекло всемирное искусство. Поэтому недолго думая я поступил на факультет культурологии. Однако культуролог из меня также не вышел. Примерно через год я отчислился, так как меня заинтересовала философия и религиоведение. В конце концов, и в религии я разочаровался и потому стал агностиком. Я за все эти годы научился только одному – разочаровываться. Я когда-то был увлечен всем, я был словно очарован, околдован, но однажды чары развеялись, магия угасла. И что же осталось во мне – спросите вы меня? – тут Бибиков призадумался, а потом ответил. – Я и сам не могу на этот вопрос ответить. Я просто убираю за людьми, они мусорят, а я собираю их мусор, надеясь на то, что однажды они перестанут создавать мусор и мой труд станет не нужен. Я вижу весь тот идеологический мусор, которым завален этот мир и потому стремлюсь вычистить этот мир, я желаю сделать его чуточку чище. Но вы правы, без диплома, без бумажки кто я? Никто. Всего лишь дворник.

      Неверов, внимательно воззрившись на Бибикова, сказал.

– Либо вас, Бибиков, можно назвать кладбищенским сторожем. Вот перед вами могилы, кресты, надгробия, памятники и склепы. И вы, будучи живым, за всем этим погостом приглядываете. Вот только каково быть единственному живому человеку среди мертвецов? Каково быть расколдованным?

– Порою одиноко. – промямлил Бибиков. – Особенно уныло видеть и слышать всё это культурное безобразие, которое творится в нашей стране. Все эти бесконечные фильмы про войну, спорт и космос. И все они о прошедшем. Мы попросту копаемся в прахе.

– Вы, Бибиков горячитесь, а нужно ко всему относиться спокойно.

– Я высоконравственный высокочувствительный человек, потому иным быть не могу и не желаю.

– Потому-то и седеете раньше времени. Вы морально устаете. Вам бы отдохнуть. – здесь Неверов сделал паузу. – Чтобы завтра с новыми силами приступить ко второму интервью.

      “Хороший отдых ты мне предлагаешь. Вот уж нет, воздержусь”. – подумал Бибиков и, ощетинившись, зашипел словно еж.

– Не буду я больше никого интервьюировать. Хватило мне и этого недавнего позора. Не удивлюсь, если меня еще на камеру снимали. Не нужны мне ваши деньги и славу свою заберите обратно. Я сыт по горло всем этим!

      “Что ж, раз так, то мне придется менять тактику, чего, конечно не хотелось бы. Но что с этим идиотом поделаешь”. – помыслил Неверов и сказал.

– Резковато с вашей стороны, Бибиков, так поступать. Всё нервничаете, когда нужно всё хорошенько обдумать. Я же от вас многого не прошу. Мы с вами завтра осмотрим один склеп. Это будет нетрудно, я вам обещаю.

– Склеп? Какой еще склеп? Я думал, что вы говорите аллегорически. – сказал Бибиков, а сам подумал. – “Попахивает уголовщиной. Не к добру это”.

– Метафора она и есть. – здесь Неверов посерьезнел. – Но о том вы узнаете завтра. А пока, освободите мой автомобиль от своего присутствия. Доедите до университета на метро.

      В ответ Бибиков только фыркнул и, выбравшись из автомобиля Неверова, захлопнул дверцу, да столь громко, что ему показалось, будто сейчас журналист изменит свое снисходительное отношение к дворнику, на менее покладистое. Но ничего не произошло, поэтому Бибиков молча поплелся до станции метро, прибывая в разрозненных чувствах. С одной стороны в нем бушевало отторжение, с другой стороны напирало любопытство. Да и сам его тридцатилетний возраст, то ли еще юность, то ли уже зрелость. Потому в нем то ли юношеский максимализм, то ли мудрое желание покоя и рациональности. Бибиков словно поделен пополам.

      “Только раздвоения личности мне не хватает”. – подумал он и внутренне усмехнулся. – “А всё-таки как же занимательно начала фонтанировать моя серая жизнь всяческими событиями”.

      Уже сидя в вагоне, он начал размышлять о современной культуре.

      “Они сопоставляют культуру западную и культуру русийкую, и что из этого всего получается? А выходит то, что с одной стороны они пытаются подражать западному искусству, в частности – кинематографу, либо они снимают свое, и это свое оказывается очередной – чернухой. С другой стороны, создают патриотическое гнилье, давно истлевшее в закромах государственной пропаганды, и умы нынешнего поколения уже не переносят запах этого трупного яда, у нынешней молодежи выработался иммунитет ко всей этой националистической заразе. Пропагандисты всё пытаются надавить на государство образующие архаичные скрепы, дабы они зацепили современную молодежь. Всё хотят, чтобы они любили своих, и ненавидели чужих. Старая песенка. Обыкновенный фашизм. Выступают против национализма, но при этом занимаются возвеличиванием страны и народа. И это противоречие их нисколько не смущает. Устаревшее безобразие. Все эти националистические лозунги, обряды, присяги. Но чему удивляться, когда во властных структурах заседают старики, потому иначе мыслить и поступать они попросту не умеют. Так было когда-то при моем обучении в школе, когда на мою парту положили учебник по географии и сказали прочитать текст о численности населения. Вот только данные в этом учебники давным-давно устарели, да и многие страны сменили названия и размеры территорий. Но учителей это обстоятельство не волновало, у них были только такие привычные им учебники. Так и пропагандистские методички всё те же, по ним и работают. Результат от такого подхода двоякий. Старшее поколение одобряет нынешний режим, тогда как младшее поколение смотрит на власть с отвращением. Как и мои родители голосуют за президента Мутина, на что я им парирую и говорю – а то, что он вам пенсионный возраст повысил и поэтому вы теперь прозябаете в безработице и нищете, это, по-вашему, ничего, такая вам стабильность нужна? Они в ответ молчат, зная, что это плохо, но это плохое свое, родное, а что-то новое страшно. Они мыслят именно так. Но это пройдет. Это пройдет. Уйдет на покой старое поколение и возьмет с собой в могилу государство с ее победобесием, религией и патриотизмом. Всё это станет одной большой библиотекой, она как бы есть, но уже никому не нужна”.

      Занимая себя рассуждениями, Бибиков и не заметил, как добрался до университета. Кивнул головой сторожу Гнидову в знак приветствия, и неспешно доплелся до своей коморки. Где он, улегшись на свою жесткую лежанку, снова долго не мог заснуть, из-за переполнявших его мыслей. Видимо его привычный жизненный ритм окончательно сбился на нервной почве, на которой окромя стресса уже ничто другое не могло взойти.

Глава третья. Победобесное мракобесие

      На следующее утро Бибиков был разбужен университетским сторожем, который поспособствовал его скорому пробуждению. И поручил тому скорую уборку одной из стен университета. Дескать, это очень важное поручение ректора и если тот не исправит сложившиеся недоразумение, то они оба окажутся безработными, по причине того, что сторож Гнидов проворонил вандалов, а Бибиков соизволил дрыхнуть в рабочее время. Бибиков, конечно, мог бы рассказать тому о его вчерашней встрече с министром культуры. Но кто ему поверит? Преимущественно никто. А значит, бери дворник Бибиков все свои тряпки, губки, чистящие средства и ступай драить разрисованные стены. К чему он вскорости и приступил. Он вместе со сторожем вышел на улицу и возле университетской двери разглядел заспанными своими глазами надпись, нанесенную на стену аэрозолем, баллончиком с краской. Сочетание слов было таковым: “Мутин вор”.

      “И как я, по-вашему, это недоразумение исправлю. Правду не исправить. Только могила всё это может исправить”. – подумал Бибиков и начал смачивать губку в ведерке с водой. Сторож тем временем покровительственно следил за каждым его действием, оценивая качество проделываемой работы.

      Должно быть, целый час Бибиков начищал стену, покуда крамольная надпись бледнела, под его натиском, а затем и вовсе исчезла. Так он смыл правду, а осадочек-то остался, пускай даже и на дне ведерка. Видимо поэтому сторож несколько раздосадованный, насупился и произнес.

– А ведь это злосчастное нарушение. Это статья об оскорблении власти. – тут он оглянулся. – Это студенты из общаги приходили сюда ночью. Я в этом практически уверен. Вот посмотрю сегодня записи камер наблюдения и выясню правду.

– Лучше не смотри. Оно тебе надо? – ответил тому Бибиков, мягко возражая. – Ну вычислишь ты тех правдолюбов, а дальше-то что? Выслужиться перед начальством хочешь?

      Гнидов будучи человеком крайне ленивым, поворотил свою мысль в иное русло.

– Оно и правда. Найду я этих вандалов. Вот будут у меня и преступники и улики. А вреда университету уже нет. Надпись-то смыта тобой. Только одно меня заботит. Не вернутся ли они сюда снова, стены разрисовывать. – сказал сторож Гнидов.

– Так если увидишь их, скажи им – не пишите вы эту ерунду. То, что Мутин вор и все его подчиненные ворюги, об этом все хорошо осведомлены. В этом никакой тайны нет. Банальность безынтересная и только эти все ваши малевания – так им и передай.

– Да лучше б написали – не воруйте. То-то больше бы пользы было.

      На том они и условились и о том больше не заговаривали.

      Далее Бибиков справившись со своим утренним поручением, разместился в университетской белой беседке. Он размышлял.

“А ведь и вправду для чего мне надо будет обличать преступные властные структуры, когда об их убожестве и так все хорошо знают. Книгу еще писать про это безобразие. Для чего? Чтобы её отвергло издательство, которому нужна только прибыль, в их глазах любая книга это пачка банкнот. Банальные торгаши. А редакторы текста вообще не нужны, думающие, что у них есть право что-то изменять в книге автора и считающие, будто они лучше знают, как должна выглядеть книга, какой должен быть текст и каково построение сюжета. Завистливые филологи, портящие авторское видение творения, вот они никто. Или мне нужно будет отослать рукопись своей книги на какой-нибудь литературный конкурс. Имени, к примеру, Пупкина. И что же это даст? Когда в этом конкурсе участвуют одни и те же писатели и поэты, все эти дипломированные филологи – академические рабы. Этот конкурс продажен, как и всё в этой стране. И потому мою книгу непременно отвергнут, ведь она будет напичкана политическими и религиозными рознями. Моя книга будет осуждать власть. Моя правда всем этим старикам экспертам придется не по вкусу. Вместо правды они найдут в моей книге только повод оскорбиться и больше ничего. Они все идолопоклонники, которые молятся то на религию, то на победу, то какому-нибудь властителю возносят свои молитвы, и стоит только что правдивое об этом всём написать, так они сразу ссылаются на статью о клевете. Всем этим продажным бесталанным литераторам всё бы новых Медичинских печатать, да побольше патриотизма, да победобесия, или какой-нибудь чёрной бытовухи. Как и сам конкурс, чье он имя прославляет? Курчавого убийцы. Да пусть он трижды гений, человек-то он был злой, ведь, сколько же он о войне писал, да всё подобострастно, возвышенно. А потом он взял в руки оружие и погиб от оружия. Вот судьба всех злодеев. Но в нашей стране любят ставить памятники злодеям, всем этим императорам, военачальникам, солдатам, изобретателям орудий убийств. Как сказал один провластный лизоблюдкий писатель – приемники Пупкина не будут пацифистами. Тогда я лучше буду приемником писателя-пацифиста, и буду пацифистом, нежели буду умножать книгами военную идеологию зла. Поэтому, если я и напишу книгу, то она не склонится перед цензурой. Никогда этого не будет”.

От этих правдорубных мыслей Бибикова отвлек, словно неоткуда появившийся Неверов. Как всегда мрачный и зловещий, он подсел к дворнику и, всмотревшись пристально в его глаза, произнес.

– Приветствую вас, Бибиков. Вижу, как вы мысленно напрягаетесь, работая над материалом вашей будущей книги. Похвально.

– Напротив, только сейчас сжег всю рукопись в своей голове. – приметив смешок в выражении глаз Неверова, Бибиков воскликнул. – И не говорите мне, будто рукописи не горят. Еще как они полыхают огнем обреченности. Ведь я обречен на забвение. Да-да, можете смеяться, сколько вам хочется. Я ничтожен для вас. Все мы обслуживающий персонал, мы убираем за вами, сторожим ваше имущество, чиним ваши поломки. Вы все небожители, вы нас не слышите. У вас попросту атрофировался слух. А впрочем, что мне ваше мнение. Ведь однажды я обрету свободу.

– К чему это ваше всегдашнее самоуничижение, милый Бибиков? – возразил Неверов. – Мне уже тошно становится вас слушать. Чую нотки анархизма в ваших словах. Но давайте-ка Бибиков, встрепенитесь, ведь сегодня нас ожидает прекраснейшая реалистичная карикатура. Сегодня вам воочию удастся увидеть грешную троицу.

– Очередное ваше богохульство? – заинтересованно пробубнил Бибиков.

– Ага. Оно самое. – торжественно воскликнул Неверов. – Вот вы и сменили спектр своего настроения. Вас, Бибиков нужно всего лишь подцепить на крючок остроумного фразеологизма, и вы в деле. Да к тому же, к сожалению, нет в моих словах никакого богохульства или невежества. Туда, куда мы с вами отправимся, бога не приглашали. Там соберутся куда более знаменитые существа, обладающие большей властью, чем бог. – тут Неверов в очередной раз оскалил свой взор. – Смог же я вас, беспринципный Бибиков, заинтересовать? Или предпочтете и дальше прибывать в классовой меланхолии.

– Я так и знал, что вы снова повезете меня ко всяким высокопоставленным лицам. Снова министры какие?

– Берите выше, Бибиков, вы же мой главный писатель-карикатурист, напрягите свое воображение. Ведь там будут присутствовать министр обороны Шайбу, патриарх Кадилов и президент Мутин.

      Услышав эти громкие имена, Бибиков на несколько минут лишился дара речи.

– Что же вы так испугались? Можете, Бибиков, не страшиться. Портить свою репутацию общением с ними вам не придется. Эти величественные фигуры карликов будут окружены толпами ФСОшников и вас и близко к ним не подпустят. Поэтому мы будем наблюдать за ними издалека, запоминая это историческое начало краха целой империи. Они как жрецы соберутся там, дабы заложить первый камень в основании алтаря войны. Они помолятся своему богу Православу и разъедутся.

– Властная религия войны. Патриарха я однажды видел в окружении службы охраны, причем таким числом, что мне кажется, что защита божья ему попросту не нужна. Но скажите, мне, Неверов, где и по какому случаю, они, сильные мира сего, решили собраться вместе в одном месте? – спросил Бибиков, уже точно зная, что поедет куда угодно, даже для того, чтобы просто поглазеть, а потом побахвалиться накопленными впечатлениями перед Гнидовым.

– Склеп духовных скреп они решили построить. Я помнится, вам о нем уже говорил. Так вот. Он будет построен в строящемся военном парке Миномет, вблизи столицы. То будет главный храм вооружённых сил Русии. Вот уже три миллиарда рублей собрано на его постройку, большую долю денежных средств, конечно же, пожертвовало министерство обороны, вместе с государственными пропагандистами, вроде режиссера Малахольного. – тут Неверов кое-что вспомнил. – И да, точное число охранников у патриарха примерно сто семьдесят, недавнопомнится, я о них писал заметку.

      “Определенно церковь хромает и патриарх ее костыль или же больной член, мешающий ей жить здраво. А впрочем, она вся больна и ей уже ничего не поможет. На самом деле церкви вовсе не существует, есть только иерархия, как собрание госслужащих, работающих во благо государственной идеологии правящего режима”. – подумал Бибиков.

– Удивляться тут нечему, патриарх то и дело вставляет в свои проповеди военные словечки и обороты, так как знает, что в Русии сейчас религия – это победобесие. – сказал Неверов. – Ну, так что же, Бибиков, поедем туда сегодня? Вряд ли в своей жизни вы когда-нибудь увидите воочию постройку склепа. Но путь ожидается не близким, поэтому нам нужно будет многое обсудить.

      “А то я не понимаю, что такой шанс выпадает только раз в жизни”. – подумал Бибиков.

– Думаю я готов отправиться с вами в это путешествие по хтонической Русии. Да и с работой сегодня покончено. Но предупреждаю вас, я наотрез отказываюсь брать у кого-либо интервью.

      “Нет, Бибиков, ты мне нужен для другого дела”. – подумал Неверов.

– Что ж, не отбирайте мой хлеб. – заулыбался Неверов. – Но, прежде чем мы с вами, Бибиков тронемся в путь, я бы хотел у вас поинтересоваться насчет вашего мировоззрения. – сказал Неверов и помыслил. – “Надо же мне знать те триггеры, на которые ты будешь реагировать”.

      Бибиков не задумываясь, молвил.

– Мировоззрение мое сформировано совсем недавно, однако оно пока что лишено всякой формы. Я верен только общечеловеческим максимам, которые, как правило, люди искажают и развращают. Я верю в то, что в мире есть добродетели, такие как любовь, миролюбие, милосердие, прощение, скромность и свободомыслие. И присутствуют в мире злодейства, такие как, насилие, войны, страдания, фанатизм политический и фанатизм религиозный, нетерпимость, национализм и патриотизм, призывное армейское рабство и религиозное рабство, половой разврат и многие другие злодейства. Всё это есть в мире, вот только нужно стремиться к добродетели, жить нужно по-доброму, и нужно отвращаться от зла, и не творить злодейства. Живи человек мирно со всем живым и люби всех, а лучше люби только одного себя и любя себя, ты не станешь никому вредить, ведь злом себя испортишь. Такова моя вера. Вы скажете, что она слишком уж простая. Примитивная скажите. Но так оно и есть. Истина проста. Потому не нужны все эти так называемые священные писания, философские трактаты. Ведь через призму любви я смотрю на мир, что меня окружает, и в нем я не вижу любви. Всё затемнено. Надеюсь, вам понятна моя мысль?

– Продолжайте, Бибиков, мне интересно, не сомневайтесь. – ответил Неверов, а сам подумал. – “Только бы не начать зевать”.

– Так вот. – продолжил Бибиков. – Я по характеру своему человек увлекающийся и потому часто во всем разочаровываюсь. Вообще все эти идеологии, философии, религии схожи с привлекательной женщиной. Она строит тебе глазки, шелестит складками платья и томно загадочно улыбается. Этот мистицизм еле уловим, так и манит, очаровывает. Потом будучи околдованным, начинаешь волочиться за этой химерой. Столько всего в ней намешано. Вот, к примеру, религия. Да любая из них, все одинаковы. Всё в религии есть, язычество разное, шаманизм, колдовство, страхи, ужасы, радости, мифы и реальные исторические события, там и ветхость, и отсталость, как и прогрессивный подход также присутствует. И всё в религии бурлит и переливается разными цветами, показывается разными гранями и сторонами. Вот познаешь религию, с её церквями, прихожанами, те сонмы книг, брошюр, лекций, всем этим переполняешься подобно влюбленному, обвороженному и вдохновленному женской красотой. Однако будь она просто красива, то это ничего, хорошо, если бы она была пустышкой. Но она публично творит злодейства, оправдывает их и даже поощряет. Видишь ее зло и разочаровываешься в ней. Вы скажите мне, что якобы не надо было очаровываться. Так это верно, я с вами соглашусь. Вот только если бы она сняла с себя все свои драгоценности и наряды, не танцевала бы предо мною и не улыбалась, делая вид, будто она добра, а предстала бы как есть, без макияжа, лжи и фальши. То я бы мимо таковой женщины прошел. Подобна ей и религия, все эти монументальные архитектурные сооружения, картины, иконы, фрески, золото, витражи, все эти четко отрепетированные театральные постановки названные службами и литургиями, эти таинства, эти обряды, варварские и аморальные, эти заунывные песнопения или же торжественно крикливые, или же приятные голоса, запах благовоний, огонь – непременный атрибут многих культов. Всё это довлеет над зрением человека, его слухом и обонянием. И когда человек заворожен, его воображению предоставляются сотни мифом и сказок, в которые хочешь верить, потому что мечтаешь чудесным образом излечиться от болезни, от несчастья, печали, хочешь стать частью толпы, дабы вместе со всеми радоваться якобы важному событию, которое касается всего человечества. Каков масштаб! Пещерное чувство общности, иллюзия единомыслия. Сектантское зомбирование. Но уберите всё это из религии и что останется? Тогда останутся только человеческие добродетели и человеческие злодейства. И никакого очарования. Религии воздействуют на тело человека, любя при этом порассуждать о бестелесной душе, о духе. Жрецы целенаправленно атакуют человеческую физиологию. Сами же жрецы, живя в роскоши, любят призывать жить в скромности. Религии – это обман, проект, придуманный для того, чтобы одни жили за счет других. Хотя и в этом нет ничего дурного, артистам же нужно кушать. Впрочем, и другие идеологии, и философии устроены точно также, создают картину мира и хотят, чтобы все жили в ней и других картин не рисовали.

– Насколько я вас понимаю, Бибиков, для вас существует только черное и белое?

– Так и есть, черное и белое, свет и тьма. Но поймите меня правильно, мне не близок и ваш атеизм. Сколько вокруг атеизма того же антуража, все эти статьи и книги, лекторы, популизаторы, профаны, эта критика религий и масса еще чего. Потому я агностик. Я не желаю быть с кем-то заодно, или же с кем-то что-то разделять. Я желаю быть собой, быть индивидуумом, индивидуалистом. И для чего мне становиться частью чего-то или кого-то, когда я могу быть целым. Цельная личность, не зависимая от каких-либо верований, национальностей, и других ориентаций. Ведь что такое религия, или любая другая идеология – это зависимость. Человек связывает себя с идеологией и идеологи тому рады, они за это зарплату получают. Зависимому человеку говорят или приказывают – раз ты с нами, то будь таким-то, мысли так-то и если то-то ты не делаешь вместе с нами, то ты не с нами, и ты не прав. И в итоге получается, что если я не желаю быть со всеми, и не причисляю себя к какой-либо группе, то я остаюсь один и отвергнут всеми. Что ж, тогда получается, что я отвергнут всеми женщинами, или же сказать лучше – я отверг всех женщин, потому что они все в той или в иной степени обманщицы. И даже если я полюблю одну из них, ее порочность разве моя любовь исправит? Нет, она останется прежней, я не желаю делать вид, будто ее злодейства я не замечаю. Так верующие люди придумали себе бога Православа и искупление грехов, будто в мире родился бог для того, чтобы спасти плохое злое человечество, будто этот бог полюбил этих грешников. Ну, полюбил и что же? Так они, какие были, такими и остались. И даже более того, стали хуже. Вспомните все войны, и вы поймете, о чем я говорю. Это-то притворство мне и противно. Я отказываюсь быть актером в этом театре жизни с четко заданной ролью религией или же государственной идеологией. Я свободный человек. Я люблю себя и этой любви мне вполне достаточно. Я верю в себя, я сам себе бог, и другие боги мне не нужны.

– И что же эта ваша свобода вам даровала кроме нищеты и бездомности? – поинтересовался Неверов.

– Что с того, что я беден? – ответил Бибиков вопросом на вопрос. – Как бедные, так и богатые творят добродетели, творят также и злодейства. Потому между ними нет никакой разницы. Мое мировоззрение объединяет всё человечество. И бог, если он существует, любит всё человечество, а не отдельных людей. Есть же гипотеза, будто бог есть любовь. Мы верим в любовь, когда любим, а так как я люблю себя, то и бог существует. А если человек не любит себя, то может смело называться атеистом. А вообще я вам говорю полную ерунду, потому что любить и быть добродетельным человеком можно и без религии, и без бога. Религия же, называющая насилие добром и какие-либо другие злодейства, если она освящает войны, благословляет убийц, то в такой религии нет бога. Любовь – это критерий всего, теорема всего, без нее мир погибнет. Без любви к самому себе, и себя погубишь, и других людей погубишь и весь мир в целом. Религия же – это притворство, да кривлянье, ведь по ее вине столько нелюбви в людях. Религия утверждает, будто люди плохи, они согрешили, грешат и достойны наказаний, страданий, смерти.

– Думаете, Бибиков, что всё настолько просто?

– Куда как проще. Любите себя и этого достаточно. Любите всё живое, что есть в мире и никому не творите зла. Ведь я, любя себя, не желаю пятнать свою совесть злом. Но людям почему-то хочется любить с флагами, с музыкой, им подавай зрелище, из всего авансцену они готовы состряпать. Нет бы просто, любить, тихо, мирно, спокойно. Так нет же, они всё хотят любить, состоя в партии, в конфессии, в агломерации. Отсюда и корни этих глупостей наподобие религиозной любви, любовь партии, народной любви, и всех не перечислить. Будто без всего этого скопления толпы невозможно любить. Конечно, я знаю, что бывает конфессии или, партии помогают больным людям, одиноким старикам, заключенным в тюрьмах. Но религия то тут причем? Разве она придумала добро? Нет, точно не она. Любить нужно без религии, политики или какой-либо другой идеологии. Тогда спросите для чего создано это нагромождение символов и догм? Да потому что без всей этой чепухи людям скучно становится жить. Людям, оказывается, скучно просто любить, им хочется как-то по-особенному. Извращенцы, что о них говорить. Живут мифами и любовь их мифична.

– Мне стало понятно, что вы приверженец простоты. Вот только мне непонятно, что же для вас любовь? Ведь, насколько мне известно, это всего лишь процесс в организме человека, проистекающий для определенных целей воспроизводства и самосохранения.

– Намекаете на продолжение рода. Оно и понятно. Но я говорю не о том, а о любви. Настоящей любви. Размножение же низменно и пошло. Для меня любовь это добродетельность. Как бы вам объяснить…. А вот, к примеру, недавно умер один студент, совсем еще юноша. За ним ухаживало в больнице несколько докторов, и его друзья также о нем заботились. Они, такие же юные люди, как и он, тратили на умирающего свое жизненное время, свои силы, испытывая при этом глубокие переживания, зная, что он умрет, если не сегодня, то через месяц, через год. Но по вашей гипотезе естественного отбора тот юноша являлся слабым индивидуумом, бесполезным для человечества. Тот юноша ничего не сотворил, он не оставил потомков, он лишь потреблял ресурсы, не давая ничего взамен. Он был обречен на скорую смерть. Но люди заботились о нем, потому что любили его. Понятное дело, что врачи получали за то зарплату, его родители были связаны с ним родством, а другие люди? Они попросту его любили. Любили без всей этой вашей религии, политики, науки. У любви много имен. Одни из них это – жалость, сострадание, поддержка, помощь. – говорил Бибиков с жаром. – Я верю в то, что в будущем отомрет всякий национализм, как и любое другое разделение людей, будто-то религиозное разделение либо государственное. Любовь, если хотите знать, это белая сторона человечества и в неё я искренно верю.

– Скажу вам честно, Бибиков, что ваше мировоззрение неказисто. Впрочем, я от вас другого мнения услышать и не ждал.

– Что поделать, если всё так сложилось во мне. Я много что изучал. Я всем увлекался и во всем разочаровался. Этот мир – обитель разочарования. Я не разочарован только в самом себе. Для меня я единственный человек во всем мире, в коем есть истина. А мир? В нем есть насилие и много другого зла, в этом мире люди называют белое черным, а черное белым. Так они пацифизм называют злом, а военщину величают добром. Так поступают все идеологи, всех мастей и званий. Они меряются дипломами и орденами, словно гениталиями, они распушают свои павлиньи хвосты, борясь за громкие слова, профессор-то или президент. Я же, регалиями и дипломами не располагаю. Я насколько вы знаете, нищий дворник. – тут Бибиков улыбнулся. – Что интересно, еще в школе учителя мне пророчили такую должность. Что ж, учителя уже тогда видели во мне неуживчивость со всем миром.

– Ваше-то положение мне ясно, но вот рассказанная вами история про того студента, меня заинтересовала. Хотя она и легко объясняется. Вы, Бибиков стали свидетелем нравственного возрастания цивилизации. Это эволюция гуманности и не более того.

– Так я с вами согласен. Только вот я в других временах не жил, а значит, смею говорить только о том, что сам видел. Известно, что чем глубже ветхость времен, тем многослойней мифология. Я же вам, скажу предельно честно – я устал от мифов и легенд, аллегорий и метафор. Я желаю жить в простоте простого человека. И только. Ничего лишнего.

– Ваша простота делает вас, Бибиков, человеком непростым. – заметил Неверов и подумал. – “Все, кто с таким пафосом рассуждают о любви, легко могут и с не меньшим пиететом и ненавидеть”. – но вслух произнес. – Это я приметил в вас еще в первый день нашего знакомства. Но хочу вам возразить. Ведь без метафор нам сегодня будет точно не обойтись. Нас с вами впереди ждет склеп, в котором, вы уж мне поверьте, не будет никакой любви.

– Увидим это скрепоносное сооружение. Но прежде ответьте мне, на один вопрос. Для чего вам понадобилось узнавать о моем мировоззрении, когда вы смотрите на мир иначе, нежели я? Вы же всем известный циник, прагматик и безбожник. Для вас все мои рассуждения ничего не значат.

– Прекрасные, вы, Бибиков эпитеты изрекли. Только вот, они не совсем верно меня описывают. Вы, Бибиков, заинтересовали меня еще больше. Ведь вы другая сторона монеты. Вы признались в том, что искренно верите в любовь. Я же, в свой черед, в любовь не верю. Любовь к себе – это инстинкт самосохранения, без него, или как вы выражаетесь – без любви к себе, люди воюют, кончают жизнь самоубийством и какие только безумства не творят. И вы правы говоря, что если бы все любили себя, то и не было бы многих бед на земле. Впрочем, в естественном отборе не может быть равноденствия, все разные и выживают только самые приспособленные. Так в мире, где правит безумие, благоденствуют безумцы, тогда как в мире добром будут господствовать свободомыслящие люди. – Неверов закурил и продолжил. – Тот случай со студентом, который вы описали, очень легко объяснить. Люди творят жертвенные поступки ради своей выгоды, на земле всё делается ради выгоды. Существует не только материальная выгода, но и моральная. Прагматичные люди хотят выгоду как материальную, так и мистическую. Они хотят и здесь хорошо пожить и после смерти хотят оказаться в хорошем месте. Этот дуализм они прекрасно научились реализовывать. Не все, конечно. – Неверов подмигнул Бибикову. – Не все, но многие. Все попы, министры, генералы живут по такому принципу. Чтобы здесь богато и сытно пожить, нужны деньги и общественные связи, а чтобы в ином мире обосноваться, им необходимы добрые дела, отсюда и спонсорство, проповеди о скромности жизни. Они все копят сокровища и тут, и там. Очень практично, не находите? – Неверов хотел было посмеяться, но вместо этого откашлявшись, сказал. – Любви в людях нет, у них есть только расчет. Впрочем, и в вас, Бибиков, нет любви. У вас нет семьи, друзей, а со своими родственниками вы должно быть в ссоре, из-за того, что вы учились на пять гуманитарных специальностей и в итоге не получили ни одной.

– У меня есть я, и больше мне никто не нужен. Но смею вам возразить.

– Вот как. Неужели влюбились в какую-нибудь студентку?

– Я влюблен только в себя. Причем я не нарцисс какой-нибудь и не эгоист. Я довольно к себе самокритичен, и я не считаю, что все блага мира должны принадлежать одному лишь мне. Мое мировоззрение устроено иначе. Я считаю, что если человек никого не любит кроме себя, но при этом никого не обижает и не делает никому зла, то такой человек добродетелен. Такой человек избегающий страданий, не причиняет людям страдания и это вполне можно назвать любовью.

– Значит, вы, Бибиков, любите только одного себя и в том находите добро? Это похвально.

– Так в любви к себе и есть весь закон доброй жизни. Раз я люблю себя, то это значит, что я буду делать добрые поступки, которые мне приятны, именно одному мне, тогда как злые деяния не стану совершать, так как они меня опечалят. Для чего мне причинять человеку насилие, когда моя совесть, моя человечность будет от этого страдать. Ведь я люблю себя и потому страдать не желаю. Физические и моральные страдания мне противны. Я сам не желаю страдать и не желаю того, чтобы и живые существа страдали по моей вине. Если же люди творят зло, сеют в мире страдания, то я их зверству уподобляться не стану. Я не буду делать людям то, чего самому себе не желаю. Добрая жизнь проста. Предельно проста. Мне на это отвечают – будто жизнь устроена иначе. Так я знаю, что люди живут по-другому. Но это не значит, что я буду жить как они. Пускай, этот мир ужасен и эта варварская страна, в которой мы живем, преступна. Что с того? Я буду жизнь по-своему. Я умру в грязи и в нищете, но зато с чистой совестью. Нравственность важна не в загробном мире, которого не существует, нет, нравственность важна именно здесь и сейчас.

– Высоконравственный эгоизм. – сказал Неверов со смешком на кончиках губ.

– А вот и нет. – возразил Бибиков. – Эгоизм – это когда ставишь себя выше людей. Эгоисты – это все властители, церковные иерархи, военные иерархи, и все другие подобные им. Для меня же все люди равны, они все не ниже меня, но все они не выше меня. Они равны мне, а я равен им.

– Вас преподобнейший Бибиков, можно с легкость обозвать “святым еретиком”.

– Называйте меня как хотите. Как только меня не обзывали за всю мою жизнь. Люди склонны на всё и всех вешать ярлыки. – словесно отмахнулся Бибиков. – Я своей верой могу уничтожить любую религию. И сделаю это быстрее вашего атеизма.

– И какова же ваша разрушительная концепция? – впервые заинтересовался Неверов.

– Предельно проста, насколько легковесно мое мировоззрение. Я не верю в загробную жизнь. Но если бы я верил в нее, то сказал бы, что я верю в рай, но не верю в ад. Значит, для меня все люди после смерти попадают в рай, именно в тот рай, который они себе представляли. И заметьте все люди, без исключений. Почему я так верю – спросите вы у меня. На что я отвечу – я так верю, потому что я люблю людей и желаю им только добра. Ведь только человеконенавистник может выдумать ад, только человеконенавистнический бог мог бы создать ад. Именно эту ненависть религии и проповедуют, если не все, то многие. Что церкви твердят и пишут – не будете правильно верить – в ад, не будете участвовать в наших обрядах – в ад, не будете посещать церковь – в ад, не будете каяться – в ад, и так далее. Но если моя вера права и всем уготован рай, то все их слова бессмысленны, все их действия бессмысленны. Все эти религиозные запугивания теряют всякую силу. Страх побежден. Нужно здесь жить добродетельно, а там, если что и есть, то только вечная добродетель.

– Вы, Бибиков, действительно агностик, потому рассматриваете религиозные концепции. Мне же они неинтересны. Не нужно себя обнадеживать. Впрочем, Бибиков, вы же любите разочаровываться, значит, вам суждено в конце жизни принять последнее разочарование. – пошутил Неверов. – Но вы правы, говоря, что религии так утроены. Люди верят не в бога. Люди верят в справедливость. А какая тогда справедливость без наказания? Поэтому и государство устроено по тому же принципу. И тут, не понять то ли религия – это калька с государства, или же государство – это отражение религии. Но скажу вам, Бибиков, если восторжествует ваш анархизм, предполагающий личную высокую нравственность каждого из людей, то мир погрузится в хаос и добра в этом не будет. Если не будет больше законов, тюрем и судов, то миром начнут править преступники.

– И что же? – возразил Бибиков. – Есть законы, суды и тюрьмы, а правят всё равно преступники. Разве преступления не происходят? Среда обитания портит людей или воспитание. Добродетельному же человеку законы не нужны, или по-другому заповеди, он и без них будет жить порядочно. Потому что эти законы и заповеди находятся в человеческом сознании, дабы тот жил и не мешал жить другим.

– Вы, Бибиков, знатный утопист. Вы не просты. Вы наивны. И хорошо, что вы столь откровенны, теперь-то я смог вас понять и теперь смогу с легкостью предсказать ваши действия. Вот вы, Бибиков сравнили религию с женщиной. Так я вас познакомлю с одним человеком, который будучи религиозным, разочаровывает религию, как он выражается – снимает с нее розовые очки.

– Охотно взгляну на того религиозного человека, если, конечно, он не религиозный фанатик. С такими людьми говорить не о чем. – ответил Бибиков и подумал. – “Как будто слова могут выразить всё внутренне устроение человека. Я поделился с тобой лишь ничтожной частью своего мировоззрения. А он, как и все другие, подумал, что в этих сентенциях заключен весь я. Глупо. Человек всегда сложней, чем кажется. Только религии и государственные идеологии хотят превратить людей в однотипное быдло”.

      Далее, прекратив беседу, они покинули уютную университетскую беседку и направились к автомобилю Неверова, припаркованному неподалеку. Их неспешное перемещение в пространстве наблюдал сторож Гнидов, которому эта парочка крайне не понравилась. Ведь по какому такому важному поводу этот либеральный журналюга Неверов столь доверительно обсуждает с неудачником Бибиковым, должно быть какие-нибудь гнусности. “Видимо думают, как получше оклеветать матушку Русию. – думал Гнидов. – “Наверняка на иностранцев работают, голубые ублюдки. А я смотрю, что этот Бибиков какой-то странный. Не выпивает, не женат. Надо будет в его каморку наведаться. Не удивлюсь, если обнаружу там радужный флаг. А вдруг он вовсе шпион, предатель родины. Что ж, Бибиков, я это дело так просто не оставлю”. – продолжал думать Гнидов, выглядывая из окна. – “Всё куда-то Неверов его увозит. Всё что-то вынюхивает проклятый журналюга. Хочет надыбать компромат на университет, чтобы испортить его репутацию. Небось, нечто пакостное замышляете за моей спиной. Но я же сторож. Мне поручено сторожить, значит, мне нужно оберегать университет, а то не заметишь, как интернет начнет выливать помои на нашего ректора. Хорошо, что вовремя я убрал эту компрометирующую университет надпись. Но я все ваши махинации выведаю. Я всё узнаю. Я не только университетский сторож, я как гражданин этой страны обязан сторожить честь страны. Не позволю я всяким либерастам порочить нашу страну. Давить вас надо как паразитов, без всякой толерантности и терпимости”. Казалось бы, мертв светский союз, а доносы люди писать не разучились. На этого донесли. Посадили. На того донесли. Посадили. И будто всё во благо страны. Зло во благо – устремление фашистской идеологии. Однако сторож Гнидов о высоких аналитических материях не помышлял, его консервированный мозг смог выдать только озлобление и подозрительность. Гнидов готов был прямо сейчас раскрыть секрет этого странного тандема: известного журналиста и никому не известного дворника. Правда, будучи глуповатым бюджетником, который привык слушаться начальства и голосовать всегда за кормящую власть, он пока что не придумал, каким именно способом он раскроет их коварный план. Потому следовательская возбужденность в нем скоро спала, однако он затаил в себе гнетущее подозрение. “Закрутим потуже гайки, и никакая зараза к нам не просочится”. – патриотично думал Гнидов.

      Сами же две подозрительные личности поместились в автомобиль и помчались по маршруту, известному одному только водителю Неверову.

      Бибиков в пути видел колонны автозаков, едущих к очередному протестному выступлению молодых людей, которые по очереди выходят на одиночный пикет и полицейские их по очереди утаскивают в автозаки, в эдакие полицейские автобусы для перевозки задержанных. “Символ современной Русии это дети в автозаках”. – подумал Бибиков. – “Дети против государства, против тиранического кровавого режима. Пропагандисты усмехаются, слыша это утверждение. Но сколько убито людей в современных войнах развязанных Русией. Сколько подростков искалечено на митингах. И это самая настоящая кровь. Но не это самое страшное, страшно то, что кровоточат детские мечты о правовом прогрессивном современном государстве. Что ж, смейтесь пропагандисты, закидывайте эфиры своим соловьиным пометом, ваше время уходит. Дети гораздо умнее вас”.

      В пути Неверов, приметив задумчивый вид Бибикова, продолжил свои расспросы.

– Задумчивый, Бибиков, вы слышали ли что-нибудь о роботе Феодоре.

– Странные, однако, вы мне сегодня вопросы задаете. Можно подумать, что вы решили взять у меня интервью. – тут он несколько секунд вспоминал. – Помнится, Гнидов мне что-то про него рассказывал. Да, я, кажется, припоминаю. Бесполезнейшая вещица. То, что это робот, это интересно. Вот только, что именно делать, он запрограммирован? Вы правильно подумали. Какой самый полезный навык у человека для этой милитаристской страны. Только – стрелять. Кого они еще могли создать, как не робота-убийцу. Пусть тогда вручат роботу дубинку и пусть колотит ею протестующих, а не то полицейские уже, небось, устали, бедные.

– Тише, Бибиков, не надо подавать им заманчивые идеи. – усмехнулся Неверов и добавил. – Недавно робот Феодор побывал на международной космической станции и вот недавно вернулся.

      Бибиков нежданно для Неверова вспыхнул негодованием.

– А дальше то что? Я уже ничему не удивляюсь. На дух не переношу всех этих вояк!

– Помнится, вы, Бибиков говорили, что вы являетесь пацифистом. Хотя в то же время говорите, что брезгуете ярлыками.

– Так это я себя такими словами характеризую, что мне людские суждения. Я если вы уж спросили, не просто пацифист. Я – биологический пацифист. Мне противно любое насилие, и мне противно всё, что связано с войной, армией и милитаризмом. Я лучше умру, чем совершу насилие.

– Интересно. – сказал и задумался Неверов. – Но всё в вас объяснимо. Вы, Бибиков слабое звено эволюции, вы слабый представитель homo. Вы не желаете бороться за жизнь, вас не любят женщины, значит, вы не будете размножаться. Да и ваша низкооплачиваемая профессия вряд ли позволит вам отдыхать, покупать хорошие лекарства и вообще правильно питаться.

– Моя жизнь противоречит вашим заключениям. Я жив. Я всё еще жив, пускай и благодаря прогрессу цивилизации. Премного благодарен вам за вашу честную характеристику моей персоны. – тут уже улыбнулся Бибиков, нисколько не оскорбившись. – Но в одном вы правы. Я действительно слабый человек, который отвергает стаю, стайные инстинкты и тому подобную дичь. Но силен же я тем, что я добровольно так живу, когда мог бы изображать из себя тем, кем я не являюсь и кем я бы не хотел быть. К тому же я сейчас здесь, и всё еще вам интересен.

      “И мартышки на деревьях ведут себя интересно”. – подумал Неверов, но сказал иное.

– Безусловно, вы, Бибиков небезнадежны, и я, может быть, выведу вас в люди. Вот только вам необходимо поправить качество своей речи. Не произносите это ваше словосочетание – биологический пацифизм. Это звучит ненаучно. Даже скажу, что антинаучно. В вашем организме, Бибиков, происходит постоянное насилие. Одни микроорганизмы борются и уничтожают другие микроорганизмы. И это самое насилие, которое вы так ненавидите, поддерживает в вас жизнь.

– Так что с того? – молниеносно возразил Бибиков. – Пускай я – это скопление бактерий, сгусток атомов, которые постоянно воюют. Но разум-то мой, почему-то мыслит противоположное, мой разум велит – не причиняй таким же скоплениям бактерий, таким же, как и ты, насилие, боль, страдания. Значит, во мне есть и мирные микроорганизмы. Не так ли? Ведь будь они все воинственны, то я бы и мыслил воинственно. Что, конечно, можно во многих людях наблюдать. Тогда что же я, мутант, что ли какой? Нет, я простой человек. Микробы же – это машины без разума, но с программой. А я человек, я не вирус. Будь я животным, к примеру хищником, то я бы охотился насилием, будь я жертвой, то я бы защищался насилием. Но разум мой запрещает мне совершать насилие. Я отказываюсь быть и хищником, и жертвой. Я выше их, я лучше их. Это-то и есть разумность. Это-то и есть человечность. Разум спрограммирован на добро и любовь в обход инстинктов. Однако тут нужно помнить, что государству не нужны мирные люди, государству нужны солдаты, которых и программируют особенным способом. Армия людей превращает в человекообразных животных. В том-то одна из главных мерзостей государства. И моим словам вы не удивляйтесь. Пацифизм и был придуман для ненасильственного сопротивления милитаризму. А люди еще удивляются, почему я ветеранов войн называю убийцами, злодеями, насильниками и преступниками. Мне всегда хочется им сказать – а как, по-вашему, пацифист должен относиться к насилию, войне, армии и солдатам. Только негативно. Только с полным отвращением и осуждением. Вы что думаете – говорю я им, что из-за вашего извращения, когда вы убийц называете героями, буду вам поддакивать или буду молчать. Нет, я вас военолюбцев не оскорбляю, потому что вы всё, что есть в мире доброго и мирного, сами оскорбляете своим победобесием и оправданием насилия. Именно вы пацифистов оскорбляете, даже того не осознавая. Я же никого не оскорбляю, а говорю правду о том, что эти ваши старики ветераны подлые предатели миролюбия и вообще человечности как таковой. Я выступаю за правду о людях, но при этом я не против людей, пускай даже они в прошлом совершили убийство или убийства. Старикам нужно помогать, это верно. Но при этом не нужно оправдывать их зло насилия.

– Лучше молчите, Бибиков, за такие слова в Русии вас могут приговорить к штрафу или к принудительным работам. – сказал Неверов, а сам подумал. – “Впрочем, горячись, Бибиков. Мне только это от тебя и нужно”.

– Конечно, рано или поздно за мной однажды придут полицейские. В этом я даже не сомневаюсь. Но пусть сами себя обвиняют в клевете, заявляя, будто убийцы могут быть героями. Всюду врут, детям врут, и из вранья творят себе религию вечной войны. Религии и творят изо лжи. Так я для них еретик, это само собой. Меня они покарают. Они религиозные фанатики, самые настоящие. Стоит сказать им правду, так они сразу ревут и голосят и пальцем тычут, дескать, вот того растерзайте, он не из наших, он мыслит иначе. Оправдывают убийц, всех этих нынешних дедов и старух, которые способствовали убийству, насилию и разрушению. Это самые настоящие злодеи, и пусть знают об этом. Да и чему им оскорбляться, когда эти люди участвовали в войне, убивали людей или причиняли им насилие, творили разрушение городов и домов, и при этом я, как пацифист называю их убийцами. Так то, что они убийцы, это неопровержимый факт, причем задокументированный. А раз они убийцы, то значит они злодеи, так как убийство живого существа – это зло, и они преступники, так как убийство всегда считается преступлением, по крайней мере, в развитых странах. И что самое ужасное, они и продолжают злодействовать, выступают в школах, в армии, уча молодых людей злу человекоубийства. В этой стране чествуют и награждают убийц, тогда как пацифистов отправляют в тюрьмы. Всех неугодных живых в тюрьмы, всех неугодных мертвых в ад. Такова их земная и небесная религия. Только воры и преступники в их земной иерархии и в небесной иерархии. И меня обязательно обвинят и отправят в тюрьму, в этой стране с интеллигенцией обращаются только такими методами. Фашистская страна, считающая, что она победила фашизм. Ведь каковы атрибуты фашизма: национализм, пренебрежение к правам человека, иллюзии, будто кругом враги и их нужно обнаруживать и зачищать, милитаризм, карманные СМИ, тесное сотрудничество религии с государством, четкие определения полов, многогодовое верховенство одной власти, подавление свободомыслия среди интеллигенции, цензура, коррупция, и фальсификация выборов. В этой стране всё перечисленное имеется. Пусть тогда эта страна победит саму себя и всему миру тогда сразу станет легче. Но и другие страны не лучше, а может быть даже и хуже. Везде этот античеловечный милитаризм. Вот недавно солдат Самсонов расстрелял своих сослуживцев. В итоге восемь человек убито, двое ранено. И виной тому эта мерзкая военщина, и как ее плод – дедовщина. Самсонову угрожали, грозили уничтожением, изнасилованием. И что же? Армия же учила его убивать людей, вот он и убил. Он сделал то, чему вы его учили. Вот только он не тех убил, кого вы бы хотели, чтобы он убивал. Ошибочка вышла. В вашей чудовищной программе произошел сбой. Видимо ему просто забыли сказать, кому ему нужно ненавидеть. Вот он и убил не тех, кого нужно. Не те оказались враги. А ведь его учили убивать врагов или дубинками калечить собственный народ. Учили насилию, а потом удивляются, почему же так произошло. – Бибиков вконец вспылил – Тупые мужланы! Ведь что они творят из страны! Концлагерь рабов! Омерзительное призывное рабство!

      “А я в тебе, Бибиков не ошибся”. – подумал Неверов и сказал. – Значит, могу сделать вывод из ваших слов, что вы, Бибиков, не служили в армии Русии?

– Нет, конечно. И слава вашей эволюции, которая снабдила меня заболеванием, которое дало мне право не быть рабом. Оказалось, что в болезни есть польза. В этой стране хочется быть больным, потому что здесь больного не трогают, больной не нужен, с него нечего взять. Горе в этой стране здоровым. – ответил Бибиков и добавил. – Помнится, в военкомате мне сказали, будто у меня слабый ум. Видите ли, с математикой у меня плохо. Так я и не спорю, что я глуп. Я себя называю гуманитарным идиотом.

– Вы, умнейший Бибиков, и вправду идиот. – подтвердил Неверов и помыслил. – “Только идиот, будет произносить или писать такие протестные речи в этой тоталитарной стране”.

– Так я лучше буду свободным идиотом, нежели чем умным рабом. – сказал Бибиков и услышал, как у него зазвонил телефон в кармане. Он достал из кармана брюк свой кнопочный телефон и увидел на экране отобразившийся знакомый номер и обозначение – “родители”. Бибиков нажал на кнопку “принять вызов”.

– Здравствуй. – сказал отец Бибикова. – Тут мама хочет с тобой поговорить.

– И вы не хворайте. – ответил ему несколько раздраженный Бибиков. – Вы всегда звоните вместе, поэтому она и так всё прекрасно слышит.

      Отец на это замечание сына не ответил, а тем временем трубку взяла его супруга.

– Ну как ты поживаешь? Мы надеемся на то, что ты отыскал новую работу. Мы переживаем за тебя. – сказала она.

– Напрасно переживаете. – ответил Бибиков. – Мне думается, что после того, как я пять раз отчислялся из университета, вы уже отчаялись увидеть мое светлое будущее. И в который раз, я вам сообщаю, что мне нравится моя работа. Я делаю мир чище.

– Да, что это за работа такая, полы драить и на улице мусор убирать.

– Главное, что мне нравится. – не стал больше спорить Бибиков, потому что было бесполезно.

      После некоторой паузы, мать продолжила бубнить.

– Такими темпами ты никогда не женишься.

– А я и не желаю жениться. Все женщины меркантильные самки, которым кроме денег квартир и машин, больше ничего не нужно. И пусть так жизнь устроена, мне то, что с того? Я от этого устройства отказываюсь. И притом ничего не теряю. И не говори мне, что якобы мужчина “должен”. Я зарабатываю себе на жизнь и мне этого вполне достаточно.

– Но этого же мало. – возразила мама.

– Вот о чем я и толкую. Вам всего всегда мало.

– Опять ты строишь из себя не такого как все. Мы вот с твоим отцом собрались на литургию к отцу Тучеву. Очень он нам нравится.

– Этот поп, который хамит, обзывается, орет на прихожан, оправдывает военщину и выступает вместе с государственными пропагандистами. Если вы хотели найти самого типичного классического попа, то выбрали правильно. Вот только передайте ему, что в его воинственного отсталого бога Православа, бога победобесных мракобесов я не верю. Я презираю такую веру, потому что она деструктивна и тоталитарна.

      “Да, Бибиков, тебе даже родители попались характерные”. – думал Неверов, подслушивая их разговор.

– Для нас маловеров часто нужно строгое слово. – ответила мама Бибикова. – Но меня огорчают твои слова. Ты совсем с возрастом не меняешься.

– А разве я могу мыслить иначе, когда мои родители и многие другие люди готовы терпеть любое хамство, лишь бы им хамил поп, который, по их мнению, обладает некой волшебной силой.

– Так ты, значит, отказываешься с нами идти в храм?

– Нет, не пойду, как и раньше не ходил. Вы же знаете, что если часто смотреть одну и ту же постановочную театральную постановку, то она, рано или поздно всем наскучит…

      Пип-пип – прозвучало в трубке.

– Вот так всегда заканчивается мой разговор с набожными родителями. – вздохнув произнес уже успокоившийся Бибиков.

– Сильно они религиозны? – поинтересовался Неверов.

– Насколько вы слышали, они неизлечимо больны религиозным фанатизмом. Сами понимаете, что всему виной их возраст, чем они ближе к смерти, тем больше в них страхов.

      После разговора с родителями, Бибиков утратил всякое живое настроение, замолчал и ехал тихо, насупившись, словно всеми обиженный ребенок.

      Около получаса Бибиков и Неверов ехали в полнейшей тишине, покуда автомобиль не затормозил. Дверь автомобиля отворилась, и к Бибикову подсел на заднее сиденье тучный мужчина в черно-сером выцветшем подряснике.

– Знакомьтесь, Бибиков, это дьякон Кусаев. – огласил Неверов.

– Что? Тот самый? – вопросил Бибиков, уставившись на соседа.

– Всем добрый день. – в ответ негромко сказал дьякон Кусаев.

      Бибиков немного потеснился, затем отодвинулся, дабы получше рассмотреть знаменитого мыслителя богослова, проповедника и критика современного уклада церкви.

– Я читал ваши работы. – отозвался Бибиков. – Вот только они показались мне несколько, как бы помягче выразиться….

      “Заманчивое зрелище мне предстоит увидеть и услышать”. – думал Неверов, заводя автомобиль. – “Что же сейчас будет. Целое представление, а у меня как раз самое лучшее место в зале”.

– …Религиозно напыщенные. Вы всё время преувеличиваете значимость организации, в которой вы состоите.

– Можете уточнить, что именно вам не понравилось в моих работах. – нехотя вступил в разговор дьякон Кусаев.

– Даже не знаю, как мне понятней выразиться. Дело в том, что я думаю лучше, чем говорю. Поэтому, мне тяжело четко формулировать мысли. – сказал Бибиков. – Вот сегодня Неверов назвал меня идиотом. Что ж. Я и есть идиот. Поэтому не обращайте на меня особого внимания.

– Почему же, говорите, как умеете. Я вас выслушаю. – любезно отозвался дьякон, он в своей публичной карьере и не таких странных людей встречал.

      “Ну, дьяк, ты сам напросился. Жги Бибиков и пусть всё горит”. – мысленно усмехнулся Неверов.

      И Бибиков начал говорить.

– Тогда не обессудьте, сели я сморожу какую-нибудь глупость. Я не компетентен в вашей религии. Я агностик. Мне нужны доказательства, без доказательств я верить не стану. И никто мне пока что не смог показать бога и какое-нибудь явственное чудо. Но верующим людям, создалось у меня такое впечатление, всё это и не нужно. Раз бога и чудес они не видят, то что им остается? Жрецы и храмы, потому что они осязаемы и обозримы. Мне понятно то, что люди хотят собираться в какие-либо субкультуры. В группы, кружки по интересам. Вот и мои родители посещают церковные службы. И что же? А вот что. Они страдают. Мучаются и снова идут. Стоят на службе, думая, что тем самым они совершают подвиг. У них ломит в спине, в пояснице, болят их конечности. Бывает, они садятся на лавочку, но потом снова встают, мучаются. Они слушают тексты так называемого священного писания, произносимого на мертвом языке, на котором уже никто не разговаривает. Они слушают и ничего не понимают. Я однажды спросил – о чем пели певчие, но родители мне не ответили. Им читают якобы божьи слова, которые им непонятны. Потому зная это, я всё хочу понять – для чего?

– Ваши родители видимо только недавно начали посещать храм. В них явно прослеживается рвение новоначальных. Им нужно попривыкнуть.

– В том-то дело, что они в церкви давно. И давным-давно меня маленького водили в храм. Я помнится, смотрел на изображения страдающих людей, и думал – что ж, они страдают, значит, и я пострадаю. Однако вскоре я узнал о том, что они якобы в будущем воскреснут, и больше не будут страдать. Тогда как мои родители страдают, умрут и они не воскреснут. Тогда к чему всё это? Я вашу страдальческую религию понять не могу. Ведь они не только физически страдают, но и морально. Таинства вашей церкви унижают людей. Вы не ослышались. Причиняют людям моральное унижение. Я помнится, рассказывал жрецу все свои потаенные плохие делишки, которые не желал никому произносить и страдал от этого. Я чувствовал унижение. И начинал чувствовать превосходство этого жреца надо мною, так как он знает мои грехи, а я о его грехах ничего не знаю. Мы не равны. И в этом вся суть вашего жречества. Вы возвышаетесь за счет людского унижения. – Бибиков замолчал, ожидая реакции дьякона, но тот не ответил, потому он продолжил. – А после таинства я остался прежним, что делал, то и продолжил делать. Как и родители мои остаются при своих привычках. Как и другие люди, как грешили своими мелкими грешками, так и продолжают. Конечно, другим людям хочется высказаться перед жрецом, словно перед психотерапевтом, так только потому, что они одиноки, либо они не прочь лишний раз посплетничать. Ну а смысл во всем этом какой? Никто и ничто не изменяется.

– К таинству нужно иметь должный подход. Священники не волшебники, они не обладают волшебной силой. Священники связывают человека с Богом. – тихо ответил дьякон Кусаев, привыкший к разным изреченным людьми глупостям.

– Про посредничество намекаете. Это похоже на то, если мне нужно обратиться к ректору, то прежде мне необходимо подольститься к его секретарше. Вот только я и без нее знаю, где находится его кабинет, и как мне с ним общаться. Я ворвусь без стука в его кабинет и заявлю ему прямо с порога – что ж, вы, батенька, так жизнь студентов портите, они бедные совсем замучились от ваших указов и многочасовых лекций; давайте-ка повышайте им стипендию, а то ваши секретари уже напрочь распоясались, разъезжают на мерседесах и многомиллионные наряды покупают. – сказал Бибиков, итут же продолжил, ему многое хотелось высказать. – И вот еще что. Знаю я, что вашу веру оскорблять нельзя. А не то мне тюрьма светит, об этом я осведомлен. Поэтому вы меня заранее извините, за мои слова. Но меня с недавних пор заботит этот священный половник

– Какой такой половник? – спросил дьякон Кусаев.

– Непростой предмет, в том-то и дело. Если я скажу – пловница для причастия, то это якобы не оскорбление. А если скажу просто – половник. Так в этом вы найдете повод для оскорбления. Несколько слов измени, и в дверь уже стучат полицейские. Картинку, какую поместишь в интернете, и тут же заводится административное или уголовное дело. Мне всегда хочется на это ответить так – если вы будете на всё оскорбляться, то у вас оскорбялки не хватит. Но вы меня не слушайте, я же идиот. И для меня идиота, таинство причастия это что? Метафизический каннибализм. Будучи маленьким, я не знал, что это такое. Я вкушал бородинский хлеб с квасом, зная о том, что того хотят мои родители и жрецы. Но когда я узнал, что это на самом деле называется кровью и телом бога Православа. Так тогда я и ужаснулся.

– Вы не верите, потому и не можете понять весь смысл происходящего таинства. Для нас важен Православ, мы хотим быть причастными ему. Если вы уверуете, то откроется вам истина. – произнес дьякон Кусаев, чувствуя, что слова Бибикова его задели. Он, безусловно мог бы прочесть целую лекцию этому пустослову, но понимал, что это будет бесполезным сотрясанием воздуха. Вместо этого дьякон обратился к Неверову. – Однако экстравагантный у вас сегодня компаньон, Неверов.

– Другие рядом со мной не водятся. – кратко ответил журналист.

– Да вы меня неправильно поняли. – запротестовал Бибиков. – Я на самом деле очень прост. Я всё упрощаю. Вот мне не понятны таинства вашей церкви, по той простой причине, что я считаю, что нужно быть причастным добру. Надо причащаться добродетелями. К чему все эти службы, песнопения, свечи, храмы, жрецы. Нужно всего-то сделать доброе дело, и считай, что ты приобщился к доброму богу. Если, по-вашему, бог есть любовь, то любите и станете подобными богу. Всё же так просто. Нам и бог не нужен, раз мы добродетельны. Разве для помощи человеку нам нужен бог? Или для милостыни? Вот я недавно отдал одному пьянчуге пару своих брюк, рубашку и куртку. И что же? Разве я спрашивал на это благословление и разрешение какого-то невидимого существа. Нет, оно мне не нужно. Бог мне не нужен. Потому бог, если и существует, то он это всё доброе, что есть в мире. Добро – вот что такое бог. Творите добро, и вы причаститесь добру. А без добродетелей все эти ваши телодвижения и слова, только убеждают людей в том, что будто бы без добрых дел и без любви им даруется нечто сверхъестественное.

– Ваши ребяческие рассуждения действительно просты. Но если вы по такому принципу живете, то это неплохо. Однако недостаточно одной доброты. Для совершенства необходим Православ и причастие бородинским хлебом с квасом. – сказал дьякон.

– Но для чего мне культ личности? Для чего образцы для подражания, когда они размыты и гипертрофированы, когда я желаю быть собой. Ведь культ личностей – это самообесценивание. Вот сколько людям представляют различных личностей, боги там, пророки, политические деятели, или песенные звезды или звезды кинематографа. И люди увлекаются этими личностями, напрочь забывая о своей личности, люди принижают себя, и начинают жить чужой жизнью. Дескать, этот ваш Православ за меня подумал, за меня сделал, я отмечаю не свои праздники, а праздную его памятные дни, славлю его подвиги, мыслью его мыслями и говорю его репликами. Ведь это ужасно, так быть не должно. Люди живут чужими жизнями, не имея своих дел, либо своего творчества. Все эти нескончаемые пантеоны, лики, иконостасы, целые галереи личностей. А где я среди всех них? Я отказываюсь быть униженным их мнимым величием. В сравнении с ними я жалок, да я неказист. И потому будто мною можно пренебречь, меня можно убить. Так получается? Оскорби я прах этих ваших пророков и меня тут же убьют, обругают, искалечат. В этом-то и зло культа личностей. Возвышение одних за счет унижения других. Ведь будь все равны, то и не было бы в мире зла.

– А с кого тогда человечеству брать пример? Не с вас ли прикажите? – возмутился дьякон.

      Неверов изрядно потешался над этим горе диалогом, но этот бенефис Бибикова нужно было приостанавливать, а не то дьяк может и разозлиться, и вышвырнуть Бибикова из машины на полном ходу. Так как церковники пацифизма вовсе не признают.

– Слыхали ли вы, господа, о том, как на одной из фотографий патриарху с помощью фотошопа изрядно прибавили число прихожан. – сказал Неверов.

      Но оказалось, что его реплику никто не расслышал.

– Самодостаточность каждой личности – вот что действительно важно. Но религия или любая другая идеология без личностей невозможна. И вы это прекрасно понимаете.

– Это-то я понимаю. – отозвался дьякон Кусаев. – Но одного понять я не могу. Вы хотите убрать из религии таинства.

– Расстаивание таинств. – вклинился Бибиков.

– Я не договорил. – возмутился дьякон. – Потому вы хотите убрать из религии личности. Посредники вам также не нужны. Но скажите тогда – что оставите вы религии?

– Я бы оставил только то, во что люди действительно веруют. А они веруют в добро и любовь. Люди ищут в религиях именно эти добродетели. Но людям вместо этого, предоставляют суррогаты веры. – ответил Бибиков. – Я же идиот, вы же помните, поэтому, что я могу понять. Да только по-своему. Поэтому я не понимаю, для чего все эти страдания, это унижение, когда можно просто любить и без религии быть хорошим человеком. Для чего все эти сакральные мистические действия, золотые или черные длинные одежды, культы личностей, часто довольно спорных? Для чего это золото, бесконечное золото? Нужно ли оно людям? Нет. Может богу? Нисколько. Вы такой же человек, как и я и у вас нет никакой божественной силы. И таинства ваши не чудодейственны. Вот давайте отнесем это ваше квасное причастие в лабораторию и проверим, изменились ли как-нибудь бородинский хлеб с квасом? И я почти уверен, что они остались прежними. Вы не изменяете свойства вещей. Давайте и я тайно совершу все ваши обряды, и тогда вы увидите, что люди не заметят разницы между мною и вами. Вы законсервировались в своем образе и законсервировали свою идеологию. А нужно всему обновление. Обновление всё делает лучше. Компьютеры постоянно обновляются и делаются всё более мощными и практичными. Так и людям нужно обновлять себя и стремится к добродетели, не цепляясь за архаику прошлого.

– Вы действительно глупы! – только и смог выговорить дьякон Кусаев. – Вы всё доводите до полнейшего упрощения, которое на самом деле является нигилизмом.

– А для чего скажите мне – сложно жить! – выкрикнул Бибиков рассмеявшись. – Для чего страдать, когда можно просто избегать страданий. Для чего ненавидеть, когда можно просто любить. Для чего воевать, убивать, создавать орудия убийства, совершать насилие, когда можно просто мирно жить со всеми. Для чего весь этот разврат, когда можно жить просто целомудренно. И если бог существует, то он просто находится в моей душе, так для чего мне искать его где-то еще. Но я вам скажу для чего сильные мира сего придумали сложность. Для неравенства. Вот, к примеру, в монастырь войдет нищий человек. Как его примут? Его скорей всего и не заметят или дадут тому булку, да пару монет. А вот если в монастырь пожалует депутат. О, здесь непременно начнутся поклоны, похвала, лесть, подарки, одним словом – праздник.

– Неравенство везде. Вот у меня, к примеру один глаз видит лучше второго и тем они неравны. – ответил дьякон. – А если говорить серьезно, Бибиков, вы простая душа, таковым и останетесь. Вы кем служите?

– Мир таков – сколь часто мне доводиться эту глупость слышать. Так что с того, что мир таков? Я-то другой мир. И если хотите знать – я дворник. Я делаю мир чище.

– Так и занимайтесь уборкой улиц. Тогда как очищение от грехов душ людских предоставьте богу и его священникам. Я бы мог вам дать богословские ответы на все ваши вопросы, но насколько вижу, вы из моих слов ничего не уразумеете. Растолкуйте лучше мне понимание вашего агностицизма.

– Агностицизм для меня заключен в одной простой формуле: бог создал человека, а человек создал бога. Знаете символ бесконечности? Так вот о вечности я и говорю. Или скажу по-другому: бог творец творца. Мне думается в этом вся разгадка бытия. В этом вся теорема всего. Вечный бог сотворил человека, а человек придумал бога, значит начало бога в человеке, а начало человека в боге. Они взаимосвязаны и один не может без другого существовать. Не будет бога, не станет и человека. Как и не будет человека, не станет и бога. Здесь и вера и неверие. А как же тогда произошло сотворение? Видимо с любовью. Не страх сотворил бога, но любовь. Когда мы любим, мы хотим остановить мгновение. Мы жаждем вечность. А когда мы страдаем, то желаем, чтобы всё быстрей прошло, миновало, скорей бы закончилось. Значит бог – это не страдания, бог – это любовь. Вечная любовь, которой не существует. И жизнь человека – это мгновение вечности, иллюзия вечности.

      В автомобиле повисла тягучая тишина.

      “Эдакий философ”. – подумал Неверов. – “Бибикова окончательно прорвало”.

– Соглашусь, что ваше мировоззрение содержит как веру, так и безбожие. Вы действительно агностик. Вот только вашему мировоззрению чего-то не хватает. А именно – какое место в вашем мире занимает зло? – спросил несколько ошеломленный дьякон.

– Что верно то верно. Я не располагаю никакими догматами, канонами, символами веры. У меня лишь догадки. Я человек свободный, потому я то верую, то не верую. А вот что насчет зла, так тут также всё предельно просто. Любовь и добро зла не творит, а вторит зло отсутствие любви и добра. В этом-то и весь критерий. Где есть зло, там нет любви.

– Значит, могу сделать вывод из всех сказанных вами слов, что вы полагаете, будто в церкви нет любви?

– Как один из государственных институтов идеологического толка, церковь создана для чего угодно, но точно не для любви. Если люди хотят помогать другим людям, то они могут организовать сбор средств и фонд и без религии, или какой-либо другой атрибутики. И раз церковь занимается другим. Раз она одобряет государственный милитаризм, оправдывает войну, защиту насилием и благословляет воинство и оружие. То, однозначно можно сказать, что в церкви любви и добра нет, и никогда не было.

– Но погодите-ка. – возразил дьякон. – Я знаю многие религиозные объединения молодых людей, которые не причастны к армии, но при этом исключительно занимаются только благотворительностью. Они помогают пожилым людям.

– Так я и не спорю, что это хорошее и правильное занятие. Однако повторюсь, что они могли бы это делать и без религии или какой-либо другой организации. – ответил Бибиков.

– И кто, по-вашему, их будет организовывать?

– Простое желание помогать людям – оно-то и должно объединять. К тому же для молодежи религия это интересный кружок. Ролевая игра. Они погружаются в ветхость времен, читают тексты на ветхом языке, одеваются определенным образом, устраивают себе своеобразный интерьер. Подобно тому многие молодые люди увлекаются кинематографическими вселенными, книжными или компьютерными. Мы люди, вообще склонны уходить от обыденности в другие виртуальные миры, в том числе и в миры религиозные. Вот только надо жить сейчас, и уделять внимание нынешним людям, а не тем, кто жил до нас.

      “Социопат и социофоб рассуждающий и любви к ближним. Смешно. Только бы он не стал перебарщивать”. – подумал Неверов.

– Значит, по-вашему, мы все актеры, играющие свои роли. Тогда каким именно нужно быть свободным человеком, не привязанным ни к кому и ни к чему?

– Если даже вы духовенство и играете свои роли, то и со своими ролями вы плохо справляетесь. Проповедуете нестяжательство и скромность, сидя в мерседесах или в резиденциях. Да и не роли это, а скорее людское представление. Вот оденется человек в одежды духовного лица, возьмет в руки ритуальные предметы, а у людей такое зрелище двоякое представление вызывает. У одних – поп на мерседесе. У других обратное – святой отец, благостный батюшка. Или, к примеру, я возьму в руки швабру или метлу. И у людей сразу возникает представление: нищий дворник, он плохо учился в школе и ни на что другое не годен, да и водку должно быть пьет не просыхая. А скинь с нас все эти предметы, профессиональные атрибуты, и мы окажемся простыми людьми. Чтобы этого представления не было, всем нужно жить добродетельно и тогда ко всем будут относиться доброжелательно.

      Дьякон Кусаев хотел было ответить Бибикову, но Неверов его определил и выпалил.

– Господа философы богословы. Мы подъезжаем к строящемуся склепу. И да пусть рассудит ваш диспут естественный отбор, по которому всё простое движется к сложности или же упрощается, сбрасывая с себя все ненужное в новой среде обитания. Посмотрим, что покажет нам будущее.

      Они втроем вышли из автомобиля практически синхронно. Дьякон, прежде чем пойти в одном известном ему направлении, напоследок обратился к Бибикову.

– Вы, Бибиков, представьте себе, будто всё, чему учит церковь верно. И вы поймете тогда, что своим отрицанием многого лишаетесь.

– Так я познал, что такое религия, и она сделала меня несчастным. – ответил тому Бибиков.

      Дьякон Кусаев вздохнул и близко подошел к Неверову. Прошептал тому.

– Не знаю, что ты задумал, Неверов, и для чего тебе понадобился этот идиот. Но чувствую. Ты задумал что-то недоброе.

– Он умней всех нас вместе взятых. Но этой стране умники не нужны. Поэтому он, по причине одного своего существования уже обречен. – прошептал в ответ Неверов.

      На том дьякон Кусаев и покинул их компанию.

– Должно быть, я был крайне несдержан в выражениях. – посетовал на себя Бибиков. – Хотя, что их жалеть. Они же власть, все эти жрецы, солдаты, полицейские, чиновники. Они-то нас не жалеют. Смотрят на нас с высока, думая, что они наделены властью. Что ж, посмотрим каковы плоды ихнего сумасбродства.

      И Бибиков воочию узрел милитаристский монолит. Неподалеку от него, раскинулась огромная стройка, посередине которой возводился главный храм вооруженных сил. Рядом, с которым в скором времени расположатся военные музеи, там поставят памятники, посвященные солдатам, воинам, всем тем профессиональным и не очень убийцам. Это языческое капище или грандиозный монумент культа мертвых, ожидался быть масштабным. Стоит ли удивляться безумным постройкам, подобным этой? Нет, удивление тут не уместно. Ведь сколько в истории было подобных, будь то пирамиды для погребения одного человека, мавзолеи для мумий. В этом же храме будут совершаться жертвоприношения для одного кровожадного военного бога Православа, этот храм строится в честь бога войны. Карикатурный мавзолей, где будет безвкусно и пафосно всё, от размеров, до смыслового безумия. Всё здесь будет огромно, начиная от куполов, которые будут напоминать воинские шлемы, до ступеней из трофейного оружия, даже дверная ручка здесь будет выполнена в виде рукояти меча. Всё здесь будет связано с войной, вся символика, цифры, меры измерения, здесь всё словно пропитано кровью для утоления жажды бога Православа, государственного народного бога. Впрочем, уже не понять в честь какого бога будет назван этот храм, бог здесь никому не интересен. Здесь религия – победобесие. Здесь оплот пропаганды суеверия патриотизма. Здесь построят то, за что в будущем людям будет стыдно, здесь построят то, о чем люди пожелают забыть. Памятный истукан возводят, никому не нужный. Бибикову хватило одного взгляда на эту постройку, чтобы понять всю тщетность здешнего человеческого труда. В музее войны мирным людям делать нечего.

“Кто бы мог подумать, что религия с постройкой этого храма вооруженных сил погибнет. Кто бы мог подумать, что религию погубит не разрушение храмов, а постройка храмов. Надгробный памятник. – размышлял Бибиков задрав голову вверх. – Но чему удивляться? Что еще мог бы породить союз церкви с милитаристским государством. Только военный храм. Да и церковь вся пропитана военщиной. Для таких безумных идей ей государство не советчик. Ей нужно государственное финансирование. И оно получено ею с лихвой. Но глупый я человек, раз постоянно всему удивляюсь. Всё же на виду, не скрывается. Ведь если государству, правителям или народу нужен бог, так какого из них они выберут? Миролюбивого бога или же военолюбивого божка. Конечно же, выберут себе покровителем бога войны, дабы с его помощью хорошо обороняться от неприятелей и сплачивать войною народ для успешного выживания. Тогда как миролюбивый бог для них бесполезен. Для чего им эти заповеди для слабаков, наподобие: не противься злому, подставляй вторую щеку под удар, прощай все обиды семь сотен раз или сколько там, уже не вспомню и вообще люби врагов. Да услышь, какой-нибудь солнцеликий князек о таких заповедях, так сразу бы посмеялся над ними, ведь ему нужен воинственный бог. Чему удивляться, когда всё банально просто устроено. Но это пройдет. Это пройдет“. – думал Бибиков. – “Духовные скрепы – религия войны. Но в будущем сломаются эти скрепы. Мутинизм скоро отомрет. Мое поколение ныне тридцатилетних людей, росло на стыке двух времен, но нынешнее поколение молодых людей другое, им противно всё старое. Для них этот склеп духовных скреп будет, видится памятником старины глубокой. И это хорошо, так будет правильно. Да, безусловно, все эти министерства, институты, в том числе и идеологические, они блудницы, обслуживающие правительство. Но блудницы стареют, становятся менее привлекательными, да и их клиент не молодеет. Люди будущего откажутся от армий и от оружия, и всё, что связано с войной, предастся забвению. И религии в том числе. У религии последний вздох перед умиранием. Жаль, что он столь зловонен. Здесь пахнет смертью”. – думал удрученный Бибиков. Затем он стал разглядывать неподалеку от стройки находящихся здесь генералов, продажных журналистов с государственных телеканалов, однопартийных политиков и обрюзгших жирных жрецов. Эти люди нацепили на себя различного достоинства побрякушки, галстуки, ордена, и воображают себе будто они элитная прослойка общества, господа, начальники, руководители. Но сними с них весь пафос, и они окажутся простыми преступниками, ворами, убийцами, гордецами и лихоимцами. Действительно – всякая власть от злого бога. Они поклоняются этой злой власти, для этого злого бога они готовят целые армии на убой, они мучают тюрьмами, полицейскими дубинками дирижируют и все эти народные мученья возлагают на алтарь войны. Себя они воображают полубожествами, повелевающими людьми. И вот три старца, которых Неверов прозвал “грешной троицей”. Вот стоят вместе патриарх Кадилов, министр обороны Шайбу и президент Русии Мутин. Люди иллюзорно думают, что все тираны, режимы, империи вечны. Но это обман. Они не бессмертны. Но они смертны. Поэтому нет смысла свергать, воевать с врагами, так как рано или поздно смерть их заберёт, которая не щадит никого. Они внушают другим, будто они бессмертны, делают вид, будто они обладают бессмертием. Но сколько властителей ушли в могилу, сколько империй рухнуло, сколько идеологий развенчалось, не перечислить, сколько их было, и вот их уже нет. Единственным способом они могут сохранить память о себе, так только такими монументами, памятниками, храмами, которые также не щадит время. Сколько их было разрушено, несметное количество. Историю пишут победители, затем новые победили, пересматривают старую историю. Смерть всё обновляет, смерть сменяет поколения. И вот не поставят памятники этим солдатам убийцам, и о них непременно позабудут. Непременно забудут. Их нужно забыть. Злодеи достойны только забвения. Но злодейская власть возводит памятники себе, своей власти и своим охранникам, подчиненным убийцам – армии. Своих идеологов зла также спешит увековечить. Всё циклично, зло хочет стать бессмертным и вечным, вот только зло смертно, как и злые памятники есть всего лишь прах.

“Миллионы воевали и воюют. Миллионы. Это так много. Так много убийц. Безнравственных людей. Миром правят преступники, которые управляют преступниками. Сейчас относительно мирное время, нет большой войны. Но начнись она, и миллионы возьмут в руки оружие. Миллионов людей учили в армии убивать людей. Осознавая то, в каком мире я живу, и какие люди меня окружают, я понимаю то, насколько я глуп. Ведь я всё твержу о какой-то идеологи, философии, о добре и о любви. Но всем этим миллионам мои слова – это пустой звук. Ведь они готовы взять оружие в руки и пойти убивать. Им не нужна вера, им не нужна религия. Для них главным является стадный инстинкт и больше ничего. Эти самые миллионы субъективных убийц, чествуют и хвалят другие миллионы мертвых объективных убийц. И чему тут удивляться? Чему я всё время удивляюсь, когда всё банально просто”. – думал Бибиков, для которого всякая идеология с этого времени умерла. В Бибикове что-то эфемерное оборвалось, раньше он жил как почти все, всё им воспринималось прозаичной обыденностью. Но вот он постиг откровение, которое есть знание. Горькое знание. Сегодня он узнал о том, что мир, в котором он живет – безумен. И его друг по школе однажды верно сказал: миром правят идиоты, которые считают, что другие, еще более глупы, чем они.

“Я словно присутствую на похоронах. Вот вырывают огромные могилы, все эти ямы и котлованы, кладут в них хладные трупы духовных скреп, а поверх них строят склеп. Хоронят и радуются. Что ж, убийцы только на это и способны. Только умеют, что убивать и хоронить”. – подумал Бибиков.

– Как вам вон тот макет будущего храма во имя победобесия? – спросил у Бибикова подошедший к нему Неверов.

– Отвратительное зрелище. – откликнулся Бибиков.

– Вы так говорите, Бибиков, по той причине, что вы не видите красоты в смерти и в увядании. Вы, Бибиков не декадент. Тогда как вон те гордые собою господа знают толк в смерти и в ее прославлении.

– Пожалуй, я увидел всё и с меня достаточно.

– Разве так можно, Бибиков. Неужели вы даже не хотите поближе рассмотреть властителей этой страны?

– Да и для чего мне на них смотреть, когда они все одинаковы. Один хуже другого, но все одинаково дурны.

– Пожалуй, соглашусь с вами. С такой неподобающей оппозиционной риторикой вам здесь точно не место. – нерадостно молвил Неверов и подумал. – “Что ж ты меня, Бибиков расстраиваешь. Мне от тебя нужна злость, а не меланхолия”.

– Вернусь-ка я в вашу машину. – кратко ответил Бибиков и пошел обратно, на ходу размышляя о глубине морального дна глубинного народа.

      “Для чего была проделана нами эта долгая поездка? Разговор с дьяконом? И вот теперь на что мне это вселенское разочарование. Да хуже всего этого очередной разговор с родителями, которые слепо верят в благое безумие. Они верят в то, что эта страна хороша, что эта власть замечательна, а их вера прекрасна. А всё почему? Да потому что они живут в эпоху массовой всемирной информации, но ею вовсе не интересуются. У них в квартире всего несколько книг, всё духовные книги, да патриотические. Они живут хорошо, слепо, глухо, но спокойно. В их дом не придет полиция, потому что они, с государственной точки зрения, правильно мыслят, правильно голосуют, правильно веруют. Они создали свой мирок, живут под куполом или за иллюзорным занавесом. Слушают государственных священников, которые говорят им, будто страдания это хорошо, страдания и испытания – это благословление божье. И если нужно, утверждают священники, то будете воевать, будете убивать людей. Считая свою веру нравственной и себя, называя нравственными людьми, они при этом не против убийства на войне. И родители, зная это, кивают головами в знак согласия и целуют поповские персты. Они живут не думая, ведь за них уже всё придумали, так называемые святые люди, которые подобно мне, излагали свои мысли, и которые будучи мужланами и малообразованными людьми, наговорили глупостей и за счет своего сана преобразили глупость в канон. Что ж, понятно, почему вручают награды убийцам, ведь в наше время и у блудников есть свои премии и награды, вручаемые за виртуозность половых сношений. И стоит ли удивляться тому, что служители государства мастерски умеют промывать мозги, или вернее насиловать умы. Зло в этом мире награждается. Мир этот перевернут. Я живу в антиутопии. Но надеюсь, что там, в другой вселенной люди живут в другой стране, в которой не строят военные храмы”. – Бибиков вернулся к авто Неверова и сел на пассажирское сидение, после того как Неверов с помощью пульта сигнализации издалека открыл ему дверцу. Затем возле окошка прошли люди в военной форме.

      “Молодая рота, или по-другому “младрота”, милитаристская организация, развращающая детей. Или Мутинюгенд, если быть предельно честным в выражениях. Омерзительно”. – думал Бибиков, смотря на них. – “Воины, солдаты, армии, генералы, главнокомандующие. Бессовестные сборища убийц. А ведь корень вашего преступного ремесла мне вполне известен. Вначале вы создали идею – будто можно убивать людей, а значит можно и воевать. Но чтобы не воевать, нужно эту вашу идею отвергнуть и заменить её мирной идеей, гласящей о том, что убивать людей всем запрещено. Убивать нельзя. Вояки с тем не согласны. Они хотят, чтобы их враги перестали воевать и распустили бы армии. С этой односторонней капитуляцией и односторонним разоружением они согласны. Но сами-то? Сами-то они не хотят прекращать воевать. Отсюда и армии, войны и призывное рабство. Вот корень вашего вояки зла – идея, от которой вы не желаете отказываться. Это то же самое, когда мужлан, уважая девственность, при этом желает быть блудником. Отсюда растет разврат, отсюда растет и насилие. Начните с изменения себя. Вы изверги рода человеческого”. – обращался он мысленно к военолюбцам.

      Дверца отворилась и в автомобиль сел Неверов.

– Пожалуй, Бибиков и я пресытился здешним трупным зловонием. Души мертвых здесь устроили настоящий шабаш.

– Я тут подумал, Неверов. И решил, что вы правы. Я настоящий декадент, раз я грущу, когда другие радуются.

– Так я всегда прав. – уверенно ответил Неверов. – Не вы одни расстроены. Дьякон Кусаев также оказался вами крайне недоволен, потому с нами обратно не поедет.

– Не удивлен его решению. Я даже хотел бы, чтобы меня назвали врагом их церкви. – ответил Бибиков.

– Это еще почему? – спросил удивленный Неверов.

– Так им заповедано быть добрыми людьми, любящими своих врагов. А любить значит делать своим врагам всяческое добро и оказывать им помощь. Если бы они были действительными верующими, то будучи их врагом, я был бы всячески ими обласкан и любим. Но они не любят своих врагов. Поэтому и вера их ничто. Они не исполняют эту простую заповедь, а значит все их проповеди, лекции бессмысленны. Все их многотомные издания книг всего лишь куча макулатуры. Или же у них помимо людской иерархии, есть еще и иерархия заповедей. Одни им выгодны, другие не очень. Поэтому и произносят то, что привычно их слуху. Но я лично считаю, что раз они выкинули из своей жизни заповедь любви к врагам, так с того момента их религия и умерла. Ведь заповедь подобна органу в теле человека, если перестанет работать, то и весь организм гибнет. Да что тут говорить, когда всё здесь мертво.

– Не преувеличиваете, Бибиков. Я бы не хотел, чтобы религия умерла, пусть прибывает при смерти. Религия – это мой предмет для исследования и препарирования. Вскрывать же труп весьма скучно, поэтому пусть уж продолжает творить безумства на пару с государством. Так куда интересней.

– Поедем скорей отсюда. – пробубнил Бибиков. – Я уже устал от разговоров и уже преисполнился впечатлениями на всю жизнь.

      Обратный путь показался Бибикову томительно долгим, так как он всю дорогу безмолвствовал. Тем временем Неверов вел монолог о каких-то научных открытиях, которые казались Бибикову сложными для понимания. Быстро его утомили неверовские речи, может быть поэтому он пожелал очутиться в своей темной каморке и укрыться там от всего мира. Где он напишет на клочке бумаги несколько фраз: “Религия умерла, но однажды воскреснет. Ведь воскресение – это самое великое мечтание человечества”.

Глава четвертая. Эпидемия безумия

      Морально и физически уставший Бибиков вернулся обратно в университет поздно вечером. Подавленный он кое-где убрался, а после трудов праведных завалился спать, впрочем, и в этот раз он снова долго не мог заснуть, всё продолжая думать об устройстве мира, в котором он живет и который стал ему столь противен. Он думал о том, как бы ему изменить этот мир. Да так и уснул, ничего толкового не придумав.

      А утром Бибиков был призван к ректору университета сторожем Гнидовым. Покуда они вместе поднимались по лестнице на третий этаж, сторож попутно объяснял суть своей проблемы.

– Ну, Бибиков, пустая твоя голова, послушался я тебя. Только беду на себя накликал. Встретил я вчера местных вандалов каллиграфов и, следуя твоему совету, сказал им – “Что это вы негодяи эдакие, пишите, будто наш президент Мутин вор. Об этом всем известно и без вас сопляков. Вы лучше напишите где-нибудь – не воруй, будто заповедь божью, ведь писать заповеди не запрещено. Вот это и будет действительно полезно с вашей стороны”.

– А они что? Послушали тебя? – спросил Бибиков.

– Еще как. Сам скоро увидишь. – прогнусавил Гнидов.

      И вот доковыляли они ватными утренними ногами до двери ректорского кабинета и увидели на этой самой двери знакомую надпись. Крупными буквами было начертано – “не воруй”.

– Что ж, одно скажу. Наши художники точно знали, какую дверь им нужно было превращать в скрижаль завета, и кого именно им нужно было ею вразумлять. – вздохнув сказал Бибиков.

–Шутишь да? – злобно произнес Гнидов. – Всё, Бибиков, ты дошутился. Во всём твое морализаторство виновато. Я всё уже доложил ректору, не поленился. Рассказал ему о том, как ты с Неверовым якшаешься. Вот и поезжай к нему, дружку своему. Освобождай каморку.

– Вообще-то плата за проживание в университете вычитается из моей зарплаты. Да и какое тебе дело до нас с Неверовым. У него здесь сын учиться, если ты не знал.

– Это потому что на твою зарплату даже квартиру не снять, поэтому и живешь в чулане со швабрами.

– Так может быть я прилета сов жду. – пошутил Бибиков на неверовский манер, но Гнидов его шутку не понял.

– Какие еще такие совы?

      Бибиков не стал тому ничего разъяснять, а вместо этого, отворил дверь ректорского кабинета и вошел. Сердитый ректор сидел в кресле за столом и теребил в руках шариковую ручку.

– Так, Бибиков. Ту надпись, что на двери моего кабинета, смыть немедленно! – рявкнул ректор. – И еще. Поговаривают, что ты общаешься с журналистом Неверовым. В этом, я тебе скажу, нет ничего плохого. Я тоже с ним пару раз беседовал насчет его сына. Вот только, я знаю, о чем с ним можно говорить, а о чем нельзя. Ты же, Бибиков, возьмешь, да и выдашь ему какую-нибудь проблему нашего университета. А Неверов возьми и напишет провокационную статью. Дескать, у нас тут образовались антипатриотические кружки и другие пацифистские сборища. Или среди наших студентов завелись почитатели оппозиционера Назольного. И кто будет в этом виноват? Ты, Бибиков будешь во всём виноват.

– Будто я виноват в том, что всё кругом разворовывается и что студенты не хотят жить в милитаристской стране. – ответил ректору Бибиков.

– Ты мне не дерзи, Бибиков. Ты, что совсем страха лишился? Сколько я тебя уже терплю? Пять лет! Целых пять лет ты живешь в университете благодаря мне. Так что, Бибиков прекращай всякие отношения с Неверовым и смой, наконец, эту пакостную надпись.

– Нужно ли смывать правду? Вот, в чем вопрос. – произнес дерзость Бибиков.

– Ты мне тут еще и философствовать смеешь! Ты не преподаватель, Бибиков. Ты всего лишь уборщик. Вот и занимайся своими прямыми обязанностями. Убирайся, Бибиков! – воскликнул ректор, теряя терпение.

– Это, в каком смысле? – спросил Бибиков, но по красному лицу ректора, он понял, что их разговор окончился, и вызванный на ковер, этот самый ковер может сворачивать.

      Бибиков вернулся в свою каморку за чистящими средствами, но вместо того, чтобы искать их, улегся на кушетку и задумался.

      “Нет, господа, ревнители чистоты кабинетов, но не чистоты совести. Не буду я смывать народную правду. Это вам, ворам, да убийцам, всё хочется историю переписать, хотите смыть правду, вместо нее хотите оставить только имена на дощечках. Ректор такой-то, награжден тем-то. Или президент такой-то, награжден тем-то и достиг того-то. Если законы ему мешают, что ж, перепишет. Придумает обнуление сроков. Обнуление истории. Вот только я тут причем? Не буду я правду смывать, даже под угрозой тюрьмы”. – но потом мысли Бибикова смягчились, ударившись об скалы реализма. – “Тогда меня уволят. И куда же я пойду? А впрочем, чего тут выбирать. Смою эту надпись, напишут другую”. И на том он успокоил свою мысль. А о доносе Гнидова он даже не стал думать. Ведь Гнидов считает, что Бибиков порочит их рабочий класс тем, что Бибиков полнейший трезвенник, да и разные книжки почитывает. От этого чтения умней не становится, но выделяется интеллектуальной любознательностью среди всего университетского обсуживающего персонала. Вот поэтому Гнидов и занимается мелкими пакостями, он всё хочет перевоспитать Бибикова, хочет сделать из него нормального человека. Нормальный человек из Бибикова ну никак не получается. А раз не выходит, то и делу конец, верней, Бибикову конец – таково тупое мыслительное трепыхание Гнидова, на которого и грех обижаться.

      Бибиков вышел из своей каморки и посетил одну из здешних аудиторий. Там он хотел послушать лекцию профессора. С которым он хотел мысленно хорошенько поспорить, а после лекции заняться мытьем полов. И вот сегодня Бибиков приоткрыл дверь одной аудитории и услышал не старческий голос, но прислушался к довольно тихому голосу молодого докладчика. Этот храбрый юноша, определенно пацифист, своею речью призывал людей к миролюбию и рассказывал им о пацифизме. Сколь непривычно было Бибикову слушать в этих стенах подобные доклады. Одно он понял сразу, что докладчика не поймут. Осмеют его скорей всего или выгонят за непатриотические речи. Но Бибикову слова юноши нравились, кроме его религиозных высказываний. Слишком уж оратор хочет подтвердить свой пацифизм религией, что, конечно, звучит не убедительно, ведь религия устроена иным образом. Об этом Бибиков знал не понаслышке. Что ж, поделать, когда тот юноша идеалист, потому он и идеализирует всё, в том числе и религию. Кажется, Бибиков уже слыхал об этом миролюбивом юноше. В университете слухи разносятся быстро. Вроде даже он собрал группу пацифистов, для проектирования плана всемирного разоружения. Сам-то Бибиков не стал вступать в их клуб, и на то у него имелись свои причины. Бибиков слушал докладчика и тут вспомнил его имя.

“Михаил Миролюбов. Точно. Именно так его зовут. Говорящая фамилия, как любят, поговаривать всяческие недалекие умы, считающие, будто фамилия как-то характеризует человека. Фамилия – это наследство, которое дадено таким, каково оно есть и его уже не изменить”. – думал Бибиков. – “Да, Миролюбов идейный человек. Он и в тюрьму сядет за идею или умрет за нее. Но я не такой. Я ненавижу страдания. И я исповедаю пацифизм по той причине, что я хочу избежать боли и страданий. Поэтому нужно не воевать и вообще отказаться от насилия. Я боюсь насилия. Или вернее я боюсь той боли, которую насилие причиняет. Меня непременно назовут слабым человеком. Неверов же вообще зачисляет меня в мусор естественного отбора. Что ж, стоит ли мне переживать насчет чужих мнений? Вот только жаль, что тихо жить у меня не получается. Стоит мне что-то сделать или что-то ляпнуть, так тут же вырисовываются проблемы. В этой жизни даже слабый человек не обходиться без проблем. А людям, словно спокойно не живется, они хотят то революции устраивать, то воевать. Сидят такие мужланы и думают – скучно стало пахать, жрать, водку пить и размножаться; вот бы повоевать что ли. В мире столько страданий, столько болезней, столько генетических аномалий, а людям скучно жить, пострадать бы, да за это куш какой урвать. Мне же ничего этого не надо, ни страданий, ни памятных табличек”. – думал Бибиков и вспомнил про ректорскую дверь и про муки совести. – “Да, какой же я несвободный человек. Все хотят сделать меня рабом. Родители хотят меня вовлечь в свою веру, говоря, дескать, здесь родился, значит и верь по-здешнему. И это свобода веры? И где тут свобода, когда я подчиняюсь начальнику. Нет здесь свободы. Свобода в вольном труде, когда работаешь на самого себя, сам себе указываешь, сам себе зарплату выплачиваешь и сам себе даешь выходные, когда сам хочешь. Да и Неверов мною помыкает. Что он от меня хочет, для чего я ему сдался? Будто у меня есть сейчас время книгу писать. Я отныне возвращаюсь к своей былой спокойной жизни”. – заключил свою мысль Бибиков, надеясь урезонить свою бурную светскую жизнь. Правда, он тогда еще даже не предполагал о том, какие вскоре наступят страшные беспокойные времена.

      Беда зародилась в Кийяе. Поговаривали, будто от некоего животного людям передался страшный вирус. А затем началась настоящая эпидемия нового гриппа, только гораздо хуже. Вирус передавался от человека к человеку молниеносно, поэтому множество людей в ближайшее время заболело. Особенно от него страдали старики, тогда как люди молодого возраста переносили последствия заражения гораздо легче. Новый вирус с помощью авиасообщения между странами, попал во все страны и на все континенты. Цифры разных стран разнились, где-то было больше зараженных, где-то было больше смертей. Статистика зависела от тестирования. Тут-то и началась параллельная эпидемия безумия, так как кто-то верил в существование этого смертельного вируса, а кто-то напрочь отвергал его существование. Всё это походило на веру в бога, здесь также вирус невидим, о нем все говорят и пишут, да столь объемно и массово, что перестаешь всему доверять. Колебало веру людей в вирус связанные с ним ограничения. Многие страны установили массовый режим самоизоляции. Отчего людям, правда не всем, но всё же запрещалось выходить на работу, далеко отходить от своего жилища и вообще всем следовало запасаться медицинскими масками, перчатками. Но люди-то не дураки, они сразу решили, чего именно им будет не хватать во время кризиса, а именно – туалетной бумаги, да гречки. Эти жизненно важные вещи смели с прилавков магазинов моментально. Среди людей ощущалась паника. Единственно кто не волновался, так это люди религиозные. Они, уверенные в божьей защите и покровительстве, отказывались от самоизоляции, потому собирались в храмах, как было и раньше. Даже находились священники готовые стать мучениками, дабы побыстрей отправиться к богу. Вот только они своим поведением могли и своих прихожан, обыкновенно пожилого возраста отправить следом за собой, но казалось, их это недоразумение нисколько не волновало. Безумие нарастало. Власти выдумывали запреты, подсмотренные у коллег из других стран. Врачи героически спасали жизни, при этом рискуя собственными жизнями. В начале эпидемии они испытали на себе нехватку защитного медицинского обмундирования. Всюду сквозила неподготовленность и халатность. Низкий уровень медицины обнажился. Когда убожество провинциальных больниц наблюдают десятки человек, то это ничего, это забывается, но массовое созерцание древности медицинского оборудования и вообще зданий, наводит на мысль об улучшении. Но вот миновало шоковое состояние, и борьба с вирусом стала куда слаженней. Церковная иерархия повелела закрыть храмы, что было для прихожан полнейшим потрясением, сравни наступлению последних времен. Отчего начали появляться очередные страшные пророчества. Как какая массовая беда, так сразу жди появление грозных старцев. Они и стали выползать из своих монастырей, да стращать народ предзнаменованиями, любя говорить о приходе некоего великого царя. Варясь во всем этом информационном потоке, а в университете также творилась неразбериха, Бибиков вспомнил о своих родителей и обеспокоился о них. Зная их фанатичную религиозность, он предчувствовал, не хуже любого прозорливого старца, что они, будучи упрямыми, обязательно продолжат посещать не закрытые протестными священниками храмы.

– Я вас прошу, не ходите в храм. Там массовое скопление людей, поэтому там легко заразиться. – говорил в динамик телефона Бибиков.

– Как можно в освященном месте заразиться каким-то там вирусом. – говорил ему отец.

– Да очень просто. Вирус не разбирает, кто беден, кто богат, депутат он или дворник. Вирусу всё равно во что или в кого вы веруете.

– Бог такого не допустит. А если и попустит, то на это его воля. – вклинилась матерь Бибикова.

– Всё продолжаете выставлять бога третьей стороной, который при любом раскладе и при любой ситуации у вас оказывается прав. Соверши он хоть злодейство, хоть добродетель, вы за всё будете его благодарить. Но это же неправильно. – настаивал Бибиков, пытаясь переубедить своих родителей. – Прошу вас, будьте благоразумными. Через причастие вы можете заразиться….

      Но такие кощунственные слова родители Бибикова не смогли стерпеть, потому закончили звонок даже не попрощавшись.

      “Не послушают меня. Даже не сомневаюсь. Убедят себя в том, будто верующий человек должен страдать за свою веру. Вот только случись у них серьезная болезнь, так сразу не к богу побегут, а к терапевту”. – подумал Бибиков, в очередной раз вздохнув. Что-то в последнее время он часто стал удрученно вздыхать. Видимо в сложной ситуации нужно что-то предпринимать, вот он и делает выдох, больше ничего толкового не придумав.

      И Бибиков оказался прав. Его родители посетили храм, причастились и даже поспешили тем похвастаться перед ним, что он, конечно же, не одобрил.

      Сколь известно, лучшее лекарство от всех болезней – это ложь. Особенно статистическая ложь.

В стране наступил настоящий кризис. Кто-то из людей лишился работы, кто-то дохода, а кто-то и вовсе своих близких людей схоронил. Не миновали беды и дворника Бибикова. Сначала ему позвонили и сообщили о том, что его родители заразились этим новым вирусом и были госпитализированы. До своих родных он не смог дозвониться. Прибывая в этом шоковом состоянии, он вдобавок ко всем прочим неприятностям еще и был призван ректором на собрание всех преподавателей, профессоров и обслуживающего персонала. Ректор всех созвал, для того чтобы сообщить им о роспуске. Дескать, все учебные заведения закрываются, и обучение становится дистанционным. Учителя, конечно, возмутились, но всё же пошли по домам осваивать интернет трансляции. А вот Бибиков, остался стоятьперед ректором с вопросительным выражением лица.

– А мне можно остаться в университете? – спросил у ректора Бибиков.

– Нет, Бибиков. Ты же слышал распоряжение правительства о том, что повсеместно запрещено массовое скопление людей. Поэтому в университете останется только сторож.

– Разве два человека – это массовое скопление, по-вашему? – спросил ошеломленный Бибиков.

– Да не в том дело, Бибиков. – отмахнулся от него ректор. – Взрослеть тебе пора, вот что.

      С этого дня остался дворник Бибиков без своей каморки. Наскоро он собрал все свои скромные пожитки, вызвал такси и поехал. Доехал он до патриарших озер. Уже сидя в парке, он уместился на скамейке, жадно вдыхая прохладный утренний воздух. Вокруг никого. Только вдалеке примерно через полчаса за забором он увидел, как полицейские сажают человека в полицейскую машину и увозят. Задержанный просто выгуливал собаку и видимо слишком далеко ушел от дома и тем самым нарушил режим самоизоляции. Этого нарушителя и забрали полицейские. Только вот собаку не взяли с собой. Бедная собака подошла к Бибикову, обнюхала его и побежала обратно к своему дому. Только потом Бибиков узнает, что этого нарушителя самоизоляции звали Иешуа.

      Бибиков и сам мог бы в это утро оказаться в полицейском участке. Вот только он думал вовсе о грустном.

      “А ведь они умрут. Определенно не переживут всего этого. Они находятся в группе риска. Пожилые люди с сопутствующими заболеваниями”. – скорбно помышлял Бибиков. “И кто виноват? Во всем их вера виновна. Хотели мученические венцы. Так вот, получайте, можете не расписываться. Но для чего желать мученичества, когда мы все мученики! Мы рождаемся и мучимся. Будучи детьми, мы ощущаем себя бессмертными, если кончено, мы наделены отменным здоровьем. А потом? А затем наступает другой возраст, более осознанный возраст. И начинаются боли, болезни, страдания. Разумный человек понимает, что болеть и страдать это плохо, это мешает жизни. Поэтому и создаются лекарства, обезболивания. Мы боремся со страданиями. Но продолжаем страдать. И как же быть? Чтобы не страдать, надо не рождаться. Но моего желания никто не спрашивал. Да и без рождения человечество утратит смысл. Человечество не бессмертно, ему нужно постоянное обновление. Тогда для чего мы здесь? Чтобы радоваться и страдать. Но не хочется страдать, а хочется только счастья. Кто всё это устроил? Бог ли? Природа ли, вселенная с законами физики? Неважно кто, так как они всё время придумывают всё новые методы нашего уничтожения. Подобно сему вредителей травят пестицидами, а нас травят вирусами”. – думал Бибиков. – “Но умереть и сдаться это слишком легко. Я буду жить. Я буду жить ради протеста богу или природе. Сколько человечество претерпело страданий. Немыслимо сколько. Но вопреки всему мы не разучились любить. Мы, влюбленные идиоты, продолжаем любить друг друга или любить только себя. Неверов не прав. В нас есть нравственная закономерность или гены нравственности. Не будь в нас нравственности, то мы бы уже давно поубивали друг друга. Но нравственность сохраняет наши жизни, даже перед лицом страшной опасности умереть от вируса. Но так только я думаю. А в верующих людях разве нет нравственности, о которой они столь часто говорят? Их отличие от других состоит в том, что они свою нравственность отправляют в мир иной. Там, дескать, нравственность, а тут только грех и страдания. Они мечтают о загробной жизни. Отсюда и возникает их пренебрежение к жизни. Они помышляют так: война так война, болезнь так болезнь. Они соглашаются. Смиряются. В них нет протеста. В них сплошные противоречия. Они говорят, что аборт – это убийство, но при этом благословляют на убийство на войне и освящают оружие. Будто одних жалко, а других нет. Да и своих-то им не жалко, что ж умирайте, женщины еще нарожают. И вот сейчас тысячи людей умирают. Страдают. Будь проклято всякое страдание”. – заключил Бибиков уже идя к хорошо знакомому ему дому. Он не заметил, как уже поднялся на лифте на седьмой этаж. Достал из кармана ключ и отпер им входную дверь квартиры, где недавно проживали его родители. Внутри его встретила тишина в обнимку с пустотой.

      “Своеобразно нынче хоронят мертвецов, болевших этим новым вирусом. Люди в защитных костюмах закапывают мешки с телами, тогда, как родственники стоят поодаль, на расстоянии. Никаких поминок, отпеваний. Ничего не будет. Скромность. Жили скромно, и…” – подумал Бибиков стоя в коридоре, и он почувствовал, как по его щекам скользнули слезы. Хотя при других обстоятельствах ему стоило бы радоваться тому, что вот, наконец-то у него имеется своя квартира. Он теперь свободен. Свободен от родителей. Свободен от начальства. Но какова сталась цена свободы? Самая высокая.

      Бибиков, разувшись, прошел в комнату, сплошь увешанную иконами. Здесь всюду расставлены образки побольше, поменьше.

      “А ведь бог, которому вы столь истово молились, вас-то и убил. Вы возносили ему хвалу и благодарности, а он в ответ послал вам страдания. В нас ли первородный грех? Может он в нем, в боге?”

      Бибиков сел на скрипучий обшарпанный стул и перестал плакать. Он начал сердиться. Он стал пуще распалять себя воспоминаниями о том военном храме, который ему довелось воочию лицезреть. В нем начали вспыхивать дерзкие мысли.

      “Склеп духовных скреп. Нет, это не храм, это вся страна, нет, больше, это весь мир, охваченный болезнями и войнами. Культ смерти объял хладные чертоги мирозданья”.

      Затем просидев так около часа уставившись в одну точку, большого взрыва не последовало. Бибиков успокоился так же быстро, сколь и вспылил. Он больше ни о чем не думал, зная, что ничего путного не надумает. Да он и не в силах изменить что-либо. Войны, эпидемии происходят без его согласия, его мнения никто не спрашивает, к его мнению никто не прислушивается. Сейчас важны врачи, ученые. Именно они двигатели прогресса. А он, Бибиков? Он может только страдать. Но его страдания никому неинтересны. В последующие дни он пытался написать книгу, дабы изложить в ней все свои чувства и переживания. Но его мысли путались, ему казалось, что он вовсе обезумел и потому не написал ни строчки.

      В день празднования победобесия Бибиков позвонил Неверову и попросил того, отвести его к военному храму, не говоря о причинах побудивших его на такое желание. Однако Неверову не нужно было ничего объяснять. Он сидел в это время в своем кабинете, в котором располагались всяческие редкие антикварные предметы. Он вообще всегда был поклонником готического антуража. Рядом с ним расположилась на кресле его супруга.

– Бибиков-то созрел. – сказал он жене. – Долго же мне пришлось над ним работать. Он готов сегодня же в этот знаменательный день всенародного победобесия отправиться к склепу, чтобы там высказать богу всё, что он о нем думает. А помышляет он о боге крайне нелестно. Ведь его религиозные родители больны вирусом и их судьба предрешена.

– Так ты же можешь ему помочь. Позвони, кому надо, и ты узнаешь о судьбе его родителей.

– Тогда, если окажется что их состояние не критично, то трус Бибиков передумает, чего мне не хотелось бы. Бибиков идиот, который всегда говорит только то, что думает. Я от него жду настоящую протестную выходку в день освящения главного храма вооруженных сил. Обо всём том я напишу первый. В этом-то и состоял мой простой план. Ты ведь знаешь, как я люблю насмехаться над попами. Чувства, которых, я надеюсь, сегодня претерпят немалое оскорбление.

– Значит, ты всё-таки поедешь? Я беспокоюсь за тебя. Вдруг и тебя тоже осудят вместе с твоим карманным провокатором.

– Непременно поеду. Ты знаешь, что я не привык останавливаться на полпути. К тому же я получил разрешение на работу, а значит, могу покидать дом. И на открытии этого храма будет уйма журналистов, меня среди той толпы даже не заметят. Впрочем, я слегка недоволен тем, что Бибиков не вытворил что-нибудь еще в кинотеатре. Жаль, ничего такого не произошло и мне пришлось возить Бибикова по другим местам. Он человек обиженный, глубоко обиженный, а значит в своем ропоте на бога, как и на весь мир, он будет неподражаем. Это будет похлеще танцев в храме или ловля виртуальных монстриков. Бибиков я почти уверен, станет главной сегодняшней новостной фигурой. Его скрутят прямо в храме, затем его посадят, и общество вновь расколется. Кто-то будет за него, кто-то против. Это будет довольно занятное зрелище. – сказал Неверов, неспешно собрался и поехал к Бибикову на указанный им адрес.

      Бибиков уже ждал приезда Неверова у подъезда дома. Он казался хмурым и неразговорчивым.

      “Апатия, это плохо. Так не пойдет. Нужно будет его хорошенько раззадорить. А если получится, то и разозлить”. – подумал Неверов смотря на то, как Бибиков садится на заднее сиденье его автомобиля.

      Они поехали по привычному для них маршруту.

– Вас что-то беспокоит Бибиков? – спросил Неверов.

– Во мне слишком много вопросов, на которые я не могу дать удовлетворительные ответы. Да и вообще глупо выглядит, когда люди с помощью слов пытаются осмыслить тайны вселенной. Мы занимаемся пустословием, делая вид, будто что-то понимаем в этой жизни.

– Значит ваш ключ под названием – любовь, уже не подходит ко всем замкам жизни?

– В том-то и дело что подходит ко всем дверям, вот только отпирать их не хочется. – пробубнил Бибиков уставившись в окно.

– Но вы же разумный человек Бибиков. – запротестовал Неверов. – А разум вам дан для лучшего и удобного выживания. Разум дан не для этих ваших бесполезных философствований или для трактовки религиозных мифов. Вам же, Бибиков, освободили родители свое жилье, вот и живите. Глядишь, и женитесь такими темпами. Работу денежную найдете. Хотя и время сейчас сложное.

– Это вы, будучи атеистом, о выживании думаете. Я же пришел к выводу, что мне вовсе бессмертие не нужно. Ни религиозное бессмертие, ни эволюционное бессмертие, заключающееся в распространении своих генов путем размножения. Ведь даже если природа лишена разума, а бог обладает разумом, то всё едино выходит, что человечество страдает. Я же не желаю страдать. Но страдаю. И эта правда жизни меня убивает. Но не желаю утешать себя мнимым бессмертием.

– Я, кажется, вас, Бибиков, понимаю, вы между быть, или не быть, всё же выбираете не быть.

– Не правильно думаете. – возразил Бибиков. – Я есть у себя, для себя. И этого, я вам скажу, мне вполне достаточно.

– Вы, Бибиков, одинокий пессимист.

– Да и как тут не быть пессимистом, когда я включаю телевизор родителей и вижу, как в храме рисуют убийц, причем всех времен. Там даже хотели изобразить Мутина и Шайбу и других чиновников. Продажные художники. Продали свой талант за деньги и думают, что так и надо. Неужели они не понимали того, что они рисовали преступников. Нет, они не думали. Им заплатили, они исполнили. Так и всё устроено в нашей проклятой стране. Только плати и получишь всё что угодно. Любое безумие за ваш счет.

– Почему же, вот, к примеру, дьякон Кусаев выступает против этого склепа. Но кто его послушает? Правительство никого не спрашивает, когда оно вознамерилось что-то предпринять.

– Слова пусты. Это правда. – воскликнул Бибиков. – Но вот протест они заметят. Непременно не стерпят.

– И что же вы надумали сделать? – произнес Неверов, а сам подумал. – “Давай же, Бибиков, поведай мне о своем замысле”.

– Пока не решил. Но одно знаю точно. Меня там растерзают.

      “Значит, ты решил пострадать. Я и не сомневался, что в тебе, Бибиков, зарыта религиозность”. – промелькнула мысль у Неверова.

– Хоть, вы, Бибиков и называете себя агностиком, но на самом деле вы верующий человек. Вы верите, в себя и потому веруете в то, что якобы один человек может что-то изменить в этом мире.

– Пусть так. Я устал быть лицемером. Пора совершить в жизни хотя бы один поступок любви. Я, кстати, придумал что сделаю возле того храма. Я напишу на бумаге – “Не убивайте”. И с эти посылом я выйду к людям на всемирное обозрение. – сказал Бибиков. – Знаю, что звучит слабо. Я же идиот, вы же помните. Только очередную простоту я только и могу выдумать. Но раз никто этого не делает, то сделаю я. Пускай и пострадаю за это. Но я уже страдаю. Страдаю так, что мне никакое насилие уже не страшно.

      “Похоже на самоубийство. Один человек против всей армии и всей церкви. Насколько же ты, Бибиков, отчаялся, что готов погибнуть. Не видишь в своей жизни никаких перспектив. Да, в этой стране могут стать героями только идиоты. Что ж, Бибиков, я тебе в том препятствовать не стану. От тебя мне только это и требовалось”. – подумал Неверов, а в ответ произнес.

– Вы, Бибиков, типичный продукт социума, цивилизации и культуры. Вы как губка впитали в себя чужие идеи и думаете, что вы первый. Но обернитесь, и вы увидите за своей головой очередь из черепов.

      Но на это утверждение Неверова Бибиков не ответил. Ему больше не хотелось спорить.

      Примерно через полтора часа они прибыли к месту назначения. Вдалеке виднеется выстроенный темный храм, то ли темно-красный, то ли темно-зеленый. Словно огромнейший кусок гранита, вроде бы и привлекает внимание, и вроде бы совершенно непрактичен.

– Склеп духовных скреп. – пробормотал Бибиков.

– Что ж, храбрейший Бибиков, идите и предъявите всему миру свой протест. – одобряюще сказал Неверов

И Бибиков поплелся к храму, словно обреченный каторжник, осужденный за правду. Вдали ему виднелись толпы людей, те государственные рабы, за деньги кланяющиеся кучке стариков. И тут внезапно ему встретился первый живой человек. То оказался бывший студент длинноволосый юноша Михаил Миролюбов.

– Добрый день. Рад встретить тебя здесь. – сказал Бибиков удивленный их встречей.

– Это ты. – обернулся Миролюбов. – Университетский дворник Артемий Бибиков. Я тебя помню. Ты часто подслушивал наши пацифистские речи, когда мы собирались в стенах университета. Хорошо, что это ты, а то я подумал, меня уже спешат задержать тогда, когда я пока что ничего не сделал.

– Да, ты прав. В этой стране сажают в тюрьму даже за умысел. – ответил Бибиков. – Но как ты здесь оказался? И за что тебя задерживать, если ты ничего не нарушил?

– Удивляться не стоит, моему присутствию в здешних местах. Ведь где царит милитаризм, там обязательно должен быть пацифизм. Ты же, Артемий, знаешь, какую организацию я возглавлял. Только нас разогнали, еще до закрытия университета. Поэтому я остался один. И вот намереваюсь устроить одиночный пикет. Хочешь и ты поучаствуешь. Смени меня, когда меня задержат. – произнес Михаил.

– Что интересно, я тоже приехал сюда для того, чтобы изъявить свой протест. – ответил Бибиков.

– Тогда ты уже придумал, что именно напишешь на плакате? – спросил у него Миролюбов.

– Из меня вышел никудышный писатель. – замялся Бибиков и тут он достал из внутреннего кармана куртки неверовский конверт и подумал. – “А что, хорошая идея. Напишу что-нибудь на обратной стороне письма. Глядишь, и кто сфотографирует меня, а без надписи никто и не поймет, чего я желаю от них. Как и задумал ранее, напишу “Не убивайте”. А может и что другое”. Затем он достал из конверта письмо, развернул, и оно оказалось пустым. Простой белый лист бумаги трепетался в руках Бибикова.

“Старый обманщик Неверов. Зачем я только связался с этим циником”. – подумал Бибиков, смотря на белый лист бумаги.

– Вот тебе. Напиши что-нибудь. – сказал Михаил и протянул Бибикову маркер.

      Бибиков взял это быстро пишущее устройство и начертал – “Бог убийца”.

      Миролюбов всегда печальными своими очами посмотрел на это писание и спросил.

– Можно мне дополнить твою надпись?

– Да, конечно. – ответил Бибиков почему-то безоговорочно доверяющий этому юноше.

      И Миролюбов добавил в надпись Бибикова еще две буквы посередине слов. Вышло в итоге так – “Бог не убийца”.

– Это в том военном храме люди верят в бога убийцу, мстителя, судью и гонителя неверных. В том храме убийц называют героями и изображают их на стенах и на досках. Но мы, Артемий, с тобой в такого бога не верим. Не так ли? – произнес Миролюбов.

– Я не верю в бога, ведь он не верит в меня. Но каков твой бог, Михаил, разве ты по-настоящему веришь в него? – тупо уставившись на склеп, спросил Бибиков.

– Я верю в Миролюбивого Бога, в Миролюбца я верю. Только я один верю в такого Бога, и потому Он существует только для меня одного. Все беды наши и страдания только по одной причине, что мы живем неправильно. Суеверно живем. Все войны происходят из-за патриотизма, жажды наживы или банальной мести. Патриотизм – это главное зло человечества, творящий войны и насилие. Зло – это инстинкт толпы, призывающий людей собираться в народы и призывающий ненавидеть всех других, всех чужаков. С этим инстинктом пришло время покончить. Пора стать не народами, а человечеством. А Бог лучше всех нас, Он не патриот, Он любит всех, любит не народы, а человечество. Насилие же творим мы, именно мы, потому что не любим всё человечество.

– Да что ты можешь понимать в страдании! – резко вспылил взъерошенный Бибиков. – Вас пацифистов разогнали, ну и что, вы же не страдали. Вот мои родители больны и может быть, уже умерли. Из-за этого я и страдаю. И кого мне винить в их и в своих страданиях, скажи мне?

– А нужно ли кого-то судить? Я лично предпочитаю никого не судить. – тихо ответил Миролюбов.

– Но, а как же зло? – не унимался Бибиков.

– Со зла нужно правдой срывать маски благочестия. И только. Зло вытащенное на свет истины, теряет свою власть и силу.

– Я бы не хотел знать правду, чтобы больше не страдать. – отозвался Бибиков.

      И в этот момент в кармане его брюк зазвонил телефон. Бибиков подумал, что это звонит Неверов, потому не стал отвечать на звонок.

– Правда может и избавить человека от страданий. – сказал Миролюбов.

      Бибиков всё же взял трубку и узнал правду. Он в ответ только и смог, запинаясь вымолвить.

– Передайте им, что я вернулся домой. Это их обрадует….

      Обрадованный известием Бибиков протянул лист с надписью “Бог не убийца” Миролюбову и сказал.

– Мы с тобой мирные люди, но при этом такие разные. Ты, Михаил, хочешь изменить мир и стремишься к этому. Я же, просто хочу оставаться собой. Все эти протесты не для меня. – Бибиков хотел было уже идти обратно, но напоследок смотря на Миролюбова, произнес. – Ты, Михаил, миролюбивее любого бога. И я в тебя верю. Ты существуешь. Я верю в тебя настолько, насколько я верю в себя.

      Михаил Миролюбов в ответ только улыбнулся ему одними своими светлыми глазами, взял лист бумаги с надписью “Бог не убийца” и воодушевленный словами Бибикова, растянув над своею головою этот небольшой плакат, направился к военному храму. Один живой человек, идущий к мертвецам, чтобы сообщить им о том, что Бог не убийца. На фоне темного склепа духовных скреп фигура юноша, казалось, светилась светом истины.

Но Бибиков уже всего этого не видел. В следующее мгновение он уже бежал обратно к автомобилю Неверова, у которого стоял сам Неверов, и у которого на уме было лишь одно – “Какой же ты всё-таки идиот, Бибиков”. Но думал он это без злобы, скорее он мысленно журил Бибикова, словно ребенка.

– Я думал, что увижу тебя в скором времени если не на плахе, то хотя бы в полицейском участке. – сказал распрощавшийся со всякими формальностями и фамильярностями Неверов подошедшему к нему Бибикову.

– От вас я других пожеланий и не ожидал услышать. – улыбнулся Бибиков. – Знаете, а вы не настоящий журналист.

– Это почему же?

– Да потому что в этой стране все приличные правдивые журналисты сидят в тюрьме, либо у них происходят постоянные обыски. Ваше же место здесь, среди мертвецов. Так что, Неверов, оставайтесь здесь. А я, пожалуй, пойду искать другого водителя. – произнес Бибиков прямо в лицо Неверову и пошагал к трассе по проселочной дороге.

      Неверов мог бы расстроиться, услышав такое хорошо подмеченное обвинение в свой адрес. Но вскоре он узнал, что вблизи храма протестовал другой пацифист, чья жизненная история, казалось, должна была сложиться самым невероятным образом, потому ему было о чем писать. Бибиков стал ему совершенно не интересен. Да и вообще в стране накопилось очень много событий, которые непременно нужно было осветить. Поправки в конституцию, проводимые в разгар эпидемии на открытом воздухе на столиках, на капотах автомобилей, да на пеньках. Несуразное голосование, затеянное лишь для того, чтобы обнулить сроки правления действующего президента. А после репрессии повсюду. Дети и автозаки, сломанные руки оклеветанных журналистов, народные митинги и молчание о них государственных СМИ. В этой стране всегда так, согласие и не согласие, консерваторы и либералы, все ругаются и воюют. И войнам словно нет конца. Бибиков же в свой черед, будучи пацифистом, во всем этом балагане участвовать не желал. Исповедуя непротивление, он решил, не противиться. Ведь это точно пройдет. Это пройдет.

Послесловие

      “Человек выдумал идею, дабы идея выдумала человека. Сколько же в мире есть, и было всевозможных идей. Религия, философия, идеология. Они живут, стареют, умирают, на их месте появляются новые, они рождаются тогда, когда рождается новый человек. Одни из идей портят жизни людей, они губят миллионы жизней, причиняя им страдания. Другие идеи даруют людям надежду и указывают им пути добра. Люди изучают их, погружаются в них и не замечают того, как они уже состарились. Они десятки лет посвятили пониманию жизни, но так ничего и не поняли. И жизнь их прошла в неразрешимых раздумьях. Идеи объединяют людей, и их же и разделяют. Потому кругом противоборства. Не будь милитаризма, этого военолюбства, то не нужен был бы и пацифизм. Не будь столь распространено зло, не нужно было бы и возвеличивать добродетели. Будь мы все добродетельны, тогда не знали бы мы зла. Нужна лишь одна идея добра, и больше никаких других идей не нужно. И нужно ли писать книги, когда нужно написать всего одно слово – любовь, и больше не нужно что-либо писать. Нужно просто любить. Но люди будто бы бояться простоты, им бы всё усложнить идеями, столь порою разрушительными и губительными для всего человечества. Простая любовь для них видимо скучна. И от этой скуки все беды на Земле. Скучают и потому воюют, оправдывая свое зло идеями. Отсюда и возникает фанатизм, и нет ничего страшнее фанатизма. Всё было и должно быть будет, но хотелось бы, чтобы больше не было”. – написал Бибиков в тетради и задумался: “Второй раз я уже пытаюсь написать начало своей книги. Всё пытаюсь создать новую идею, когда нужно удовлетвориться лишь одной простой идеей любви и на том успокоиться. Хотя, может быть начать по-другому”. И он написал строчку: “Ведь любовь придумал человек, дабы любовь сотворила человека”.

Он закрыл тетрадь. Прошло полгода, а он, живя одиноко в своей квартире, так и не смог написать книгу. Вместо этого он зашел на своем новом телефоне в социальную сеть, и прочел статью Миролюбова о пацифизме. Бибикову очень понравилась его запись, поэтому он сделал репост….

Через несколько дней в дверь его квартиры гневно постучали.

2020г.

Автор повести и обложки книги: Козлов Евгений Александрович.

YouTube канал: Целомудрие миролюбия. https://www.youtube.com/channel/UCvx60B-iw9JCbCOpZUyXNfw

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Оглавление

Предисловие.

Глава первая. Сомнительное предложение

Глава вторая. Культ культуры

Глава третья. Победобесное мракобесие

Глава четвертая. Эпидемия безумия

Послесловие