Мадонна и свиньи [Анатолий Субботин] (fb2) читать постранично, страница - 2

он был настолько плох (или хорош), что путал своих детей. Как-то в гости приехал сын Михаил. Старика подтолкнули: ты что, мол, не видишь? Смотри, кто приехал! Старик присмотрелся, что-то припомнил, широко раскрыл дрожащую улыбку и назвал Михаила именем другого своего сына.

С некоторых пор старику стало казаться, что речка с каждым годом, днём, часом мелеет. Того и гляди совсем пересохнет! Старик боялся этого, поскольку течение воды (ему казалось) было вместе с тем и течением его крови. «Куда она девается?» – думал он про воду-кровь и бросал подозрительные взгляды на раздутый старухин живот. Неизвестно, какие действия со стороны старика последовали бы за его подозрениями, так как он вскоре умер. Возможно, последним предсмертным сном его был следующий.

Он проснулся чуть свет. Ему было дурно. В углу на коленях стоял его сын, с которым он жил. Сын, как в рупор, кричал в помойное ведро. Старику не нужно было помойного ведра, чтобы освободиться от дурноты. Ему не хватало кислорода, не хватало крови, которая разнесла бы кислород по телу. Он зашаркал на кухню и взял там свинорез. Старуха спала без задних ног, без задних мыслей. Живот её оказался слишком мягким, слишком рыхлым. Старик не рассчитал удар, и свинорез вошёл вместе с рукояткой и сжимающей её кистью руки. Речка с шумом вырвалась на волю. Целеустремлённо, не растекаясь, она соскочила с русской печи, где лежала старуха, взобралась по стене на подоконник и выдавила стекло. За огородом (уходим огородами!) её ждало высохшее русло. Старик ощутил необычайное облегчение. Сын, которому, видимо, тоже полегчало, подошёл к нему и, улыбаясь, спросил:

– Как дела, папа?

– Всё в русле, сынок, всё в русле! – ответил старик.

И тут он не проснулся, потому что умер.

Хоронили старика наскоро. То ли в спешке, то ли по неопытности забыли закрыть ему рот. На мотоцикле на большой скорости (в городишке машины совсем не водились, и гробы крепились к мотоциклам вместо колясок) свезли покойника на кладбище. Без музыки (какая музыка – она денег стоит!), без речей и салюта закопали. Деревянный крест и жидкий бумажный веночек «От детей и внуков» обозначили окончание дела. И жизни.

Старуха, хлебнув поминальной водки, прослезилась. Она пережила старика на 10 лет. А пока надо было думать о будущем. Дом приходил в негодность, весь скособочился. Из сына-то хозяин никудышный. И со снохой старухе не повезло: их не брала «сварка». Переехать к дочери? Так та в казённой квартире живёт. И мужик у неё алкоголик. Что делать? Надо было думать. Тяжело, со свистом дыша, надо было жить.

* * *

Через несколько лет после смерти старика сын и внучек искали его могилу. Снег ещё не сошёл, особенно в лесу, и искатели, утопая в сугробе, «под мухой», с хмельным энтузиазмом, долго кружили на десятке квадратных метров («Где-то тут должна быть»!), пока наконец внучек не запнулся о верхушку креста. Расчистив снег до первой перекладины, он прочёл на табличке имя. «Нашёл! – закричал новоявленный Архимед. – Вес изгнившего тела равен весу растаявшего снега. Вот он где спрятался – хитрый старик!»

Выпили, закусили, покрошили для птичек булку. Грела водка, пригревало апрельское солнце. Зверски хотелось жить.

1994 г.

Прыжок

Ю. Асланьяну

Поезд № 666 «Россия» блуждал в бескрайних просторах. Неровно, с перебоями стучало его сердце. В минуты наисильнейшего разгона он пугал окрестности протяжным воем. Лето корчилось в агонии, и пьяно раскачивались связанные одной целью вагоны. Связь была произвольной. Так, рядом с вагоном, где ехали освободившиеся из мест заключения, находился спецвагон с одноместными купе, обслуживающий крупных политиков, бизнесменов и дипкурьеров. Даже тень президента, говорят, там можно было встретить.

Одуревший от воли З. К. широким размахом ног избегал падения. Он шёл в тамбур покурить. Курилка напоминала парилку. Не сразу матёрый топорный дым позволил З. К. разглядеть одиноко стоящего господина, одетого в чёрную пару. На вид господину было лет 40. Столько же было и самому З. К. 20 из них его пасли в вольере, кормя верблюжьей колючкой. От господина же пахло «Наполеоном». И они разговорились. Господин сказал, что он банкир, и в доказательство представил брелок без ключа, ромбовидный, четырёхгранный, фиолетового стекла, обделанный по краям золотом, с золотою же цепочкой, напоминающий старинный фонарик. «Эта вещица и есть мой банк», – загадочно заметил господин. З. К. отвёл от него взгляд, неожиданно для себя устыдившись своего волосатого волчьего свитера, и посмотрел в окно. День одевался в чёрную пару. С этой минуты З. К. стал раздваиваться: он приобрёл жуткую редкую способность иногда видеть себя со стороны. И причиной этому послужило заставшее его врасплох странное доверие банкира.

Они простились приятельски, но каждый уже знал, что искать новой встречи не будет, словно между ними произошло нечто постыдное. Банкир вдруг полюбил одиночество и проводил