228.1 [Вячеслав Игоревич Мешков] (fb2) читать онлайн

ГЛАВА I 228 или 228.1

– Алло, – очень медленно и шёпотом сказал я, нажав на зелёную трубку.

– Вячеслав Игоревич, доброй ночи! Палата адвокатов, Анна Сергеевна, у нас срочный вызов. Вы можете принять заявку? Мне уже три адвоката отказали, очень вас прошу, – звонкий женский голос спрашивал просто, без малейшего удивления моАему шёпоту.

– Сейчас, подождите, мне нужно 5 секунд.

Я заставляю себя подняться с тёплой постели, чтобы не задеть и не разбудить Дашу, иду на кухню и закрываю за собой дверь.

Свет включать не хочу, ненавижу, когда он резко бьёт в глаза, ощущение такое, как будто тебя ударило током. В темноте нащупываю стул и, садясь на него, отвечаю:

– Да, Анна Сергеевна, теперь я вас слушаю. Что там случилось?

– Судя по заявке, показания давать желает, задержали сегодня на выезде из города.

– Хорошо, там какой отдел полиции? Куйбышевский или Кировский?

– Кировский.

– Я принимаю заявку. Выезжаю через минут 15, напишите только номер телефона следователя, в прошлый раз пока ему не позвонил, в отдел не пускали.

– Да, сейчас пришлю вам по СМС.

– Спасибо.

М-да, чего только не сделаешь ради Палаты адвокатов, ненавижу работать ночью, тебя будят в тот самый момент, когда ты так крепко спишь и, как назло, забываешь выключить телефон.

Так, а вот и СМС от Анны Сергеевны, нужно позвонить следователю и обговорить детали вызова. Вбиваю номер следователя и её данные в свою телефонную книгу, после чего набираю номер телефона.

– Алло, Александра Игоревна Сухоруких? – спросил я, протирая одной рукой глаза.

– Да, это я, – бойко ответила явно молодая девушка.

– Это Вячеслав Игоревич Несмеян, адвокат Палаты адвокатов. Я звоню по поводу вашей заявки.

– Да, конечно, что вы хотите узнать?

– Он там как ранее судимый? Признаётся?

– Нет, ранее к уголовной ответственности не привлекался. Совсем молодой мальчик, опера его сегодня вечером на выезде из города задержали. Показания давать желает. Вы через сколько будете?

– Сейчас оденусь, думаю, приеду к вам через минут 20.

– Спасибо, буду ждать.

Так, теперь главное – не разбудить Дашу, ей же завтра на смену с утра ехать.

Медленным шагом вхожу в комнату и ловлю на себе расстроенный взгляд своей «русалки».

– Слава, ну сколько можно? – недовольно шипит Даша.

– Да, я всё понимаю, извини, что разбудил тебя, – неуверенно отвечаю я.

– Мы же ещё на Новый год с тобой договорились, что ты не будешь брать ночные вызовы, – Даша сказала очень громко, и, судя по интонации и темпу произношения, она явно не будет принимать мои дежурные извинения!

– Извини, там три адвоката до меня отказались принимать заявку, – шёпотом отвечаю я в надежде сгладить начинающийся конфликт.

– Мне-то какое дело, сколько там до тебя отказались? Давай уже укатывай на свою работу! – прокричала Даша на всю комнату.

– Даш, ну не сердись, пожалуйста. Я обещаю загладить свою вину, честное слово, – опять же шёпотом говорю я.

– Ага, загладит он! Давай уже езжай, не хочу продолжать этот бесполезный разговор.

Даша отворачивается от меня и, укутавшись в одеяло, пытается не обращать внимание на то, как я одеваюсь и произношу одну и ту же фразу: «Извини».

Мне хотелось её поцеловать, как я обычно это делаю перед уходом на работу, но тут явно не та обстановка, да и сама Даша отвернулась от меня, явно намекая, что теперь она в статусе «Всё сложно».

Быстро одевшись, я смотрю сквозь окно на улицу, там, судя по всему, ветрено и прохладно. Ключи от квартиры, удостоверение адвоката вкладываю в сумку, быстро смотрю на себя в зеркало, чуть расчёсываюсь и выбегаю из квартиры.

Мотор своей любимой «Ауди А4» я решил не прогревать, благо она новая, ей всего-то один год. Включаю автомагнитолу, по радио играет В. Цой, что только радует слух и поднимает настроение.

Молодой мальчик, а я ведь так и не спросил у неё, как его зовут… Интересно, что он такого натворил, раз его так срочно хотят допросить? Убийство, разбой, изнасилование или, быть может, сбыт наркотиков? Ставлю на последнее, тем более был задержан на выезде из города и поздно вечером. За всеми этими мыслями и раздумьями я и не заметил, как приехал к отделу полиции, благо я жил в 10 минутах езды от Кировского районного отдела полиции города Ижевска.

Отдел полиции располагался, как это ни странно, на Кировском проспекте. Старое трёхэтажное здание, представляющее из себя типичное советское здание эпохи сталинского ампира. На первом этаже располагалась дежурная часть с оружейной комнатой и группой быстрого реагирования, камера хранения оружия, а также два кабинета дознавателей. На втором этаже располагались кабинеты следователей следственной части, а вот третий этаж был отдан начальству, его первым, вторым и третьим заместителям, канцелярии, бухгалтерии и архиву. Подвал же имел четыре камеры предварительного содержания, в которые адвокаты какого-либо доступа не имели.

Вход в здание обычным людям был строго запрещён. Для прохода в здание в рабочее время необходимо было предъявить паспорт, а также оформить разовый пропуск, показать все содержащиеся в сумке предметы, а также ответить отрицательно на дежурный вопрос: «Имеются ли у вас при себе колющие, режущие предметы самообороны и иные запрещённые вещества?».

Адвокатам и другим специальным субъектам, напротив, вход в здание был всегда открыт, за исключением ряда оговорок. Для прохода в полицию или иной правоохранительный орган достаточно предоставить адвокатское удостоверение, а также сообщить цель визита. Но, увы, на практике именно адвокаты как защитники сталкивались с беспределом со стороны сотрудников правоохранительных органов, и под всякими невообразимыми предлогами их не впускали в тюрьмы, следственные изоляторы, суды и прочие учреждения пенитенциарной системы. Исключением не являлся Кировский районный отдел полиция города Ижевска, сотрудники которого зачастую выдумывали такие ограничения по входу в здание для адвокатов, которые невозможно описать литературным языком.

Быстро найдя место для парковки своего «немца», я подхожу к входу в здание. Хорошо, что оделся потеплее – на улице явно прохладно, быстрее бы меня впустили внутрь. Нажимаю на кнопку для связи с дежурной частью, по счастью, дверь открывают без формальных вопросов, наверное, меня тут давно ждут.

– Доброй ночи, адвокат Вячеслав Несмеян, – протягиваю удостоверение адвоката в окошко дежурной части.

– Доброй ночи, сержант Лихоманенко Александр Степанович, – отвечает мужской голос. Вы к кому и зачем?

– Мне к следователю Сухоруких Александре Игоревне.

– Сейчас наберу и узнаю, даст добро, пропущу, – сержант Лихоманенко явно настроен от меня как можно скорее избавиться, оно и понятно – из дежурной части раздаётся громко играющая музыка 90-х.

Через несколько минут мне на руки с удостоверением выдаётся разовый пропуск и даётся указание позвонить следователю, чтобы она спустилась за мной.

Я взглянул на затемнённое зеркало дежурной части и ответил:

– Хорошо, сейчас ей позвоню.

– Александра Игоревна, доброй ночи, это адвокат Несмеян, я стою у входа в отдел, вы можете спуститься за мной?

– Да, конечно, 5 минут, и я иду.

Александра Игоревна Сухоруких уже год как после окончания университета работала в должности следователя следственной части Кировского района города Ижевска УМВД по Удмуртской Республики. Это была хрупкая девушка 23 лет, низкого роста, которая ещё совсем недавно переехала по распределению в город Ижевск после окончания Санкт-Петербургского университета Министерства внутренних дел РФ. Внешне она была похожа больше на татарку, так как её лицо имело тонкие черты, заострённые ближе к явно выраженным монгольским скулам, а колорита внешности добавляли карие глаза и тёмные кудрявые волосы от природы цвета вороного крыла. Она очень любила свою работу, но ещё больше она обожала свою форму, которая и без того подчёркивала природную стройность и лёгкость её походки.

Никто не мог сказать, что на работе и в быту это были два разных человека, напротив, даже в общении со своими подругами Александра Игоревна не позволяла себе какого-либо подхалимства и общения за глаза, наверное, из-за этого подруг у неё было очень мало, да и с теми в последний год она начала видеться реже, всё из-за работы, которую она очень любила.

Строгость и внимание к самым мелким деталям выделяли «Сашеньку», как ласково называли сокурсники своего будущего генерала в юбке. С отличием закончив университет, Александра Игоревна решила вернуться домой, в Ижевске жили её мама и бабушка, по которым все 5 лет, проведённых в университете, она сильно скучала.

Через несколько минут Александра Игоревна спустилась и пригласила меня подняться на 2 этаж в её кабинет.

– На улице холодно, вы, наверное, замёрзли? – спросила у меня Александра Игоревна, быстро поднимаясь по лестнице.

– Нет, хорошо, что быстро впустили в отдел, в прошлый раз один час стоял перед входом и жутко замёрз, – ответил я.

– Хм… Дежурная часть, что с них взять, погоны сержанта получили, думают, что самые главные, – улыбаясь, ответила Александра Игоревна.

За этими разговорами мы вошли в кабинет № 206. Кабинет следователя Сухоруких А. И. ничем принципиально не отличался от тысяч таких же кабинетов следователей, расположенных в других отделах полиции города и области.

Размер кабинета не превышал 15 метров, на стенах были поклеены безликие жёлтые обои, потолок продымился от постоянного курения в кабинете и выглядел очень блекло, так же как и окно, которое мало того, что было очень грязным, так ещё выходило на оживлённую часть улицы, и вся плыть и грязь с улицы в тёплое время года постоянно летели в кабинет, делая его и без того ещё более пыльным. Отдельного слова заслуживал паркет на полу. Давно лишившийся какого-либо рисунка или орнамента, он больше напоминал по цвету кожу человека, болеющего какой-то венерической болезнью, так как то тут, то там на паркете были ярко-бордовые пятна, которые, по всей видимости, смыть уже было невозможно.

На полу в кабинете беспорядочно лежали то ли вещественные доказательства, упакованные в чёрный пакет, то ли просто какие-то непонятные пакеты, содержимое которых было неизвестно, по всей видимости, и самой Александре Игоревне, так как переехала она в кабинет совсем недавно и толком не успела понять, что в этом кабинете подлежало уничтожению, а что действительно являлось вещественным доказательством, которое необходимо сдать в камеру хранения.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – мило произнесла Александра Игоревна, пододвигая мне старый деревянный стул.

– Да, спасибо, – ответил я, расположившись на этом стуле, про себя надеясь, что вчера на нём не сидел какой-нибудь бомж. Не хватало опять принести домой клопов. Даша точно меня убьёт, потому что клопы, по её словам, были в первый и последний раз.

– Хотелось бы знать, что совершил этот молодой мальчик, если вы вызываете адвоката ночью? – начал сразу же я.

– Молодого мальчика зовут Беридзе Георгий Лаврентьевич, он наркодилер. Сегодня вечером задержан на выезде из города, при себе у него изъято 25 пакетов со спайсами, высушенной коноплёй, а также большое количество таблеток, я думаю, это экстази, – быстро произнесла Александра Игоревна, смотря в какие-то документы у себя на столе.

– Ну, это уже пусть экспертиза решает, кстати, заключение специалиста уже сделано? – я как бы начал плавно подходить к самому главному.

– Да, конечно. Всё готово, после допроса я вас ознакомлю с заключением специалиста, – Александра Игоревна сразу же дала понять, что общаться будет, только следуя букве закона.

– Вы позволите поговорить с моим подзащитным наедине перед допросом? – робко спросил я.

– Наедине точно нет, только под контролем оперативного сотрудника, и у вас есть не более 5 минут, его через два часа должны будут увезти в изолятор временного содержания, – строго отрезала следователь Сухоруких А. И.

– Постойте, согласно нормам процессуального права, перед допросом задержанному предоставляется право общения со своим защитником наедине, без присутствия посторонних лиц и без ограничения во времени, – попытался было возразить я в учтивой форме.

– Так, адвокат Несмеян! Я могу увеличить время вашего общения с задержанным Беридзе не более чем до 10 минут, и ни при каких раскладах вы не будете общаться с ним без присмотра оперативного сотрудника, вам ясно?

Диалог явно шёл не в мою пользу, и чтобы не начинать общение с конфликта, мне пришлось согласиться на такие явно неуютные условия.

Действительно, согласно действующим законам ограничение во времени общения и консультации адвоката и подзащитного перед допросом установлены не было, и я должен был общаться с подзащитным без посторонних лиц, но в данном случае начинать общение со следователем нужно не с конфликта, а с компромисса, тем более когда речь идёт о самом первом общении.

– Хорошо, хорошо. Я готов, давайте 10 минут, мы можем поговорить с ним в коридоре, чтобы вы не слышали и не видели нас? – уважительным тоном произнёс я.

– Да, давайте в коридоре, но под присмотром конвоя и без всяких оговорок. Я как раз начну вбивать в протокол допроса ваши данные. Дайте мне, пожалуйста, ваше удостоверение, а также ордер, сейчас позвоню конвою, чтобы его поднимали с камеры временного содержания.

Завершив беседу со следователем, я решил выйти в коридор и там дождаться своего подзащитного. Коридор отдела полиции ночью выглядел очень мрачно. Тут вполне можно было снимать какой-нибудь фильм ужасов или триллер. В ширину коридор был очень узким, буквально метра 2, в самом его конце стояла большая копировальная машина, при этом к стенам были прибиты какие-то ящики высотой в человеческий рост, на полу лежал такой же старый ламинат, как в кабинете у следователя, который давно не меняли. Стены были покрашены в зелёный цвет, и местами краска отвалилась, особенно на стыке стен с потолком. На отвалившихся кусках стены виднелась плесень, которую, как мне казалось, никто не сводил, да и всем, по-моему, было безразлично.

Потолок был очень закопчённым, и даже казалось, что его ни разу не белили с самой сдачи в эксплуатацию здания. Ну и главное, что придавало незабываемый колорит коридору полиции, так это жуткая вонь. И неясно было, что это за запах: то ли что-то протухло в камере хранения вещественных доказательств, то ли стены впитали в себя жутчайший смог табачного дыма, который валил из следственных кабинетов ежедневно.

Через 5 минут в конце коридора послышался звук поднимающихся людей. Спустя минуту передо мной появились трое мужчин. Беридзе Г. Л. выделялся на их фоне своей сильной худобой и высоким ростом. Конвоиров было двое, один из них шёл впереди Беридзе, другой – сзади, при этом все трое были скованы двумя парами наручников, каждая из которых была зафиксирована на кисти руки конвоира и на обеих кистях рук Беридзе.

Конвоиры, следуя всем правилам доставки подследственных, сняли с Беридзе ремень и шнурки, было видно, что штаны начали спадать, и Беридзе держал одну штанину рукой, не давая ей соскользнуть.

Беридзе действительно на вид был очень молод, я бы и не дал ему 18 лет. Это был светловолосый молодой человек с яркими голубыми глазами, прямым носом и тонкими губами. Очень неестественно на этом фоне смотрелась его тонкая шея, которая казалась слишком длинной. На Беридзе были надеты синие джинсы и голубая футболка, при этом на левой руке я успел разглядеть татуировку, но что там было изображено, я не заметил.

Конвои быстрым шагом доставил Беридзе к кабинету следователя, но при входе в кабинет один из конвоиров снял со своей руки наручники и проследовал в кабинет следователя, другой же снимать наручники не стал.

– Добрый день, Георгий Лаврентьевич! Меня зовут Вячеслав Игоревич Несмеян, я буду вашим адвокатом, – громко и ясно произнёс я, при этом в этот момент я остановил свой взгляд на конвоире.

– Добрый день, – еле слышно и не смотря в мою сторону, ответил Беридзе.

В этом момент один из конвоиров снял с Беридзе наручники и дал нам возможность начать диалог, предварительно указав на конец коридора и напомнив, что у нас есть максимум 10 минут. Отойдя с Беридзе в конец коридора, я шёпотом, чтобы содержание беседы не слышали конвоиры, начал давать первую консультацию своему подзащитному.

– Я расскажу тебе кратко, что тебе грозит и чем я могу тебе помочь, хорошо?

– Да, давайте. Мне за прошедшие 6 часов уже такого наговорили, что я уже сомневаюсь, выйду ли я отсюда когда-нибудь.

– Тебя обвиняют в сбыте наркотических веществ. Ответственность за это преступление предусмотрена статьей 228.1 Уголовного кодекса России. Судя по тому, что мне озвучил следователь, у тебя нашли расфасованные свёртки с наркотиками. Судя по размеру и количеству свёртков тут либо часть 4 ст. 228.1 УК РФ, либо часть 5 этой же статьи. Для твоего понимания: часть 4 ст. 228.1 УК РФ предусматривает наказание в виде лишения свободы сроком от 10 до 20 лет, по части 5 этой же статьи тебе могут в том числе дать наказание в виде пожизненного лишения свободы.

– Что???! Как пожизненное? Вы что шутите, прекратите. Мне опера, когда меня задерживали, сказали, что максимум мне светит до 5 лет лишения свободы, а если дам показания и во всём признаюсь, то дадут 3 года, и те условно.

– Я не шучу. Ты уже подписывал какие-нибудь документы до моего приезда к тебе?

– Да, протокол допроса свидетеля.

– И что ты рассказал в этом протоколе?

– Ну, я полностью признался в том, что я раскладывал «клад»¹, то есть наркотики, в Ижевске и в пригородах на протяжении последних 4 месяцев, получая за это вознаграждение в размере 60 000 руб. ежемесячно на свою банковскую карточку. Клад я получал в оговорённом месте, при этом адрес места мне приходил в виде СМС-сообщения. После получения клада я его фасовал, раскладывал в отдельные пакеты и сообщал оператору, что я готов развозить закладки по району и области, она ответным сообщением писала мне адреса и места, куда следует раскладывать закладки.

«Плохо дело», – тут же подумал я, с учётом такого протокола допроса и данных показаний со сбыта наркотиков на хранение с целью личного употребления переквалифицировать совершённое деяние гражданина Беридзе будет крайне сложно, а фактически невозможно. Да и сроки наказания у этих преступлений различные. Если хранение наркотиков с целью личного употребления карается в среднем более или менее лояльно, и максимальное наказание обычно не превышает 5 лет лишения свободы, то вот распространение наркотиков уже влечёт более строгое наказание, вплоть до пожизненного лишения свободы.

– А тебе разъясняли положения ст. 51 Конституции России до начала дачи показаний?

– Ну, мне что-то там говорили, разъясняли какие-то права, но я уже смутно помню. О чём эта статья?

– О том, что ты вправе отказаться от дачи показаний и можешь не давать показания в отношении себя лично.

– Нет, таких разъяснений моих прав не было, мне это точно не говорили.

– Хорошо, давай так. Сейчас у тебя есть два варианта: первый – ты даёшь показания и признаёшь вину во всём в надежде на то, что тебе дадут наказание ниже низшего предела.

Согласно практике Верховного Суда наказание за аналогичные преступления назначается в виде лишения свободы сроком до 13 лет. Либо второй вариант: ты отказываешься давать показания, пользуясь положениями ст. 51 Конституции, и ждёшь моего прихода в тюрьму. Там уже будем думать, как сделать лучше, что можно говорить, а что нельзя.

– В тюрьму? Это что мне ещё придётся посидеть какое-то время? Опера сказали, что если дам показания и во всём признаюсь, то сегодня же отпустят.

– Послушай, Георгий Лаврентьевич!!! Я, конечно же, всё понимаю, ты ранее не судим и оказался тут впервые в своей жизни. Я понимаю, что для тебя это огромный стресс и прочее, но ты также должен мне полностью доверять. Понимаешь?

– Да, понимаю. Но вы тоже должны понимать, я не готов и не хочу в тюрьму. Мне сказали, что дам показания и всё, я сегодня же буду отпущен на свободу, потом суд и 5 лет лишения свободы, да и те условно.

– Тебя, ну как бы тебе сказать проще, обманули. Так устроит?

– И что мне делать, как лучше? Что вы мне посоветуете?

– Бери 51 статью Конституции, хуже уже явно не будет. На 10 день у тебя закончится карантин в СИЗО, и я приеду к тебе на краткое свидание. Там уже детально всё обсудим, что говорить, а что не говорить.

Даже не могу описать, что может чувствовать в этот момент человек, когда слышит от своего защитника слова: «Наказание вплоть до пожизненного лишения свободы». Кто-то рассказывал мне, что состояние шока было настолько сильным, что хотелось заснуть и не проснуться, напротив, другие тут же ставили перед собой задачу – покончить жизнь самоубийством, так как понимали, что ни пять, ни даже семь или тем более десять лет в неволе провести не смогут. Другие же, напротив, понимая весь ужас катастрофы, медленно сходили с ума, описывая свои ощущения как медленное расстройство личности.

Мне кажется, что Беридзе был из числа тех, кто после моих слов о возможности пожизненного лишения свободы окончательно сник и находился в состоянии глубокого коллапса. Его взгляд не был устремлён на меня, а был направлен в пол, он даже не моргал, просто стоял и, скорее всего, уже был не в этом мире, а где-то в другом измерении. Его мозг, скорее всего, автоматически отключился и отказывался реально воспринимать поступающую информацию.

– А можно задать вопрос, – едва не заикаясь, начал со мной говорить Беридзе.

– Да, конечно, я постараюсь ответить развёрнуто.

– В чём отличие 228 от 228.1, – медленно произнёс Беридзе.

– 228 УК РФ предполагает приобретение наркотиков с целью личного потребления. Но тут акцент идёт на величину приобретаемого наркотика, которая обычно ограничивается одним или двумя свёртками.

228.1 УК РФ указывает на распространение наркотиков, и тут размер, количество обнаруженных запрещённых веществ, конечно же, превышает два свёртка. Хранить при себе 25 свертков с целью их употребления невозможно, тем более если эти свёртки расфасованы и разложены в разовые пакеты. Сроки ответственности ты, я думаю, сам понимаешь, где больше. В ряде случаев срок наказания может доходить до пожизненного лишения свободы.

– То есть я могу сесть до конца своей жизни, больше никогда не увижу свою маму, папу, брата, друзей, родственников и вообще оттуда никогда не выйти?

– Да, при самом плохом раскладе ты действительно можешь сесть пожизненно без права и возможности временно выехать с территории тюрьмы вне зависимости от каких-либо внешних обстоятельств: смерть близких родственников, их тяжёлая болезнь, вступление в брак, твоя тяжёлая болезнь и прочее.

Наверное, сейчас кто-то обвинит меня в том, что я фактически лишил человека всякой надежды на какое-либо спасение и самой возможности выйти на свободу. Отнюдь, это не так. Действительно, стиль работы у каждого адвоката свой, кто-то даёт человеку надежду на спасение изначально, рисуя в его воображении воздушные замки розового цвета, кто-то, напротив, рассказывает своему доверителю всё как есть, не преувеличивая и ничего не приукрашивая. Хотя есть ещё и третий вариант общения с клиентом: «Бесплатно не работаю, деньги вперёд».

Реакция Беридзе была предсказуема, он тут же потух, и без того путаные мысли в его голове ещё более стали напоминать вихрь, в котором кружилось всё, начиная с его детства: трёхколёсный велосипед, на котором он так любил кататься, любимая куртка, баскетбольный мяч, подаренный его родителями на его десятилетие, школьный завуч, дающий наставления перед окончанием школы, первое сентября в училище и знакомство с сокурсниками. Но самыми главными актёрами в этом вихре и потоке различных мыслей были родители Беридзе. Мама строго орала: «За что ты принёс нам такое горе?», отец стучал кулаком по столу и нецензурно кричал, бабушка просто плакала где-то вдалеке. Беридзе казалось, что уже ничего поделать нельзя, и ему ясно виделся конец – он старый, в какой-то замызганной фуфайке или телогрейке сидит на каком-то грязном стуле и нервно докуривает сигарету, ожидая окончания последнего дня в своей жизни, надзиратель ему что-то орёт, а он делает вид, что не слышит, после чего получает сильный удар в голову резиновой дубинкой и падает без сознания.

– Беридзе, Беридзе, вы меня слышите? – продолжаю я свою речь. – Так вот, я сказал вам не всё, есть ряд нюансов: во-первых, если экспертизой будет установлен не особо крупный размер изъятых наркотиков, то никакого пожизненного наказания не будет, возможно наказание до тринадцати лет лишения свободы. Во-вторых, если грамотно выстроить позицию защиты, то можно рассчитывать на снисхождение суда, а следовательно, назначение наказания ниже низшего предела. У меня в практике такие случаи были, людям давали наказание в виде восьми лет лишения свободы.

– Восемь, девять? – резко перебил Беридзе. – Да я и одного года там не протяну, не говоря уже о восьми или девяти годах.

В этот момент к нам подошёл один из конвоиров и начал в приказном порядке требовать от нас прекращения общения, так как отведённое время истекло.

– Ещё минуту, и мы зайдём в кабинет, не переживайте, – ответил я громко.

Спустя минуту мы зашли в кабинет следователя, Беридзе сообщил ей, что отказывается давать показания.

Закончив формальности с оформлением протокола допроса, я спросил у Александры Игоревны:

– Скажите, пожалуйста, реализовано ли право моим подзащитным на телефонный звонок?

– Нет, мы ему запрещали кому-либо звонить.

– Хорошо, если я дам ему свой телефон, он может позвонить матери?

– Да, пожалуйста, у вас на это есть минут 5.

В этот момент Беридзе смотрел на меня отрешённым взглядом и, скорее всего, понимал, что теперь его жизнь разделилась на до и после.

До момента задержания с «кладом» всё было как по накатанной. Обычная семья, состоящая из заботливых и любящих родителей, два сына, из которых Георгий был старшим, а следовательно, должен быть надеждой, опорой и примером для подражания для младшего брата – Василия. В школе Георгий особых успехов не имел, олимпиады не выигрывал, особой тяги к знаниям у него не было, как не было и особого желания учиться в университете.

После 9 класса им было принято решение поступить в ПТУ учиться на повара. Как сказала мама: «Зато научишься готовить, хоть мне дашь передышку, и я немного отдохну от кухни». Учился в ПТУ Георгий слабовато, но вот в силу любви к сладкому кондитерские изделия у него получались очень вкусными, и бабушка Зоя очень любила, когда её старший внучок угощал её пахлавой или творожным кексом своего приготовления. Друзей у Георгия было предостаточно, парнем он был очень общительным, а ещё у него была очень большая страсть к баскетболу, в который он любил играть в свободное от учёбы время.

В ПТУ Георгий появлялся не так часто, как хотели его преподаватели, больше ему нравилось либо сидеть дома, либо просто гулять с друзьями в торговых центрах, периодически заходя в брендовые магазины и мысленно примеряя на себя люксовую одежду, дорогие туфли, спортивную форму своей любимой баскетбольной команды. Денег на развлечения также не было, максимум были карманные расходы, которые выделялись мамой, да и тех денег хватало только на то, чтобы пообедать в магазине уличной еды или в столовой ПТУ. Отец неоднократно говорил сыну о необходимости подработки и неважно кем, главное – начать зарабатывать деньги и тратить их на себя, но Георгий отказывался даже от самой мысли мыть полы или раздавать рекламные листовки «за копейки».

– Там максимум на два обеда заработаешь за весь день работы, – как-то раз возразил он отцу.

Между тем молчать на моё предложение позвонить матери он не стал, разве что ему было не ясно, как ей позвонить и что сказать?

– И с чего же мне начать с ней разговор, что мне сказать матери? – спросил Беридзе, не поднимая головы.

– Говори как есть, ты задержан полицией, скажи, что у тебя всё нормально, дальше я с ними встречусь и расскажу им, как всё есть.

– Да, давайте так, – рассеянно сказал он.

Набрав продиктованный номер, я передал трубку Беридзе, который взял телефон дрожащими руками, понимая, что сейчас его жизненная катастрофа станет не только его личным горем, а горем всей его семьи: матери, отца, брата, бабушки, деда. Даже, возможно, кто-то из друзей узнает и начнёт искренне сопереживать, а, возможно, напротив, начнёт злорадствовать.

– Мама, доброй ночи, это я, Георгий, – едва не запинаясь, начал Беридзе.

– Алло, ты где, почему не дома, мы с отцом всех твоих знакомых обзвонили, куда ты пропал? – отрывистый женский голос сразу же начал истерично кричать в трубку.

– Я в полиции, меня задержали за наркотики, завтра будет суд. Адвокат сказал, что меня посадят в тюрьму и, возможно, надолго.

– Что? Какие наркотики, что ещё за шутки, что значит посадят в тюрьму?

– Это не шутки, я ему дам телефон, он сказал, что наберёт тебя, как выйдет из отдела полиции. Суд, как я понял, будет завтра днём, сейчас меня увозят в ИВС. Извини меня, пожалуйста, я очень сильно вас подвёл с отцом, я не шучу про наркотики и про тюрьму.

В кабинете повисла гнетущая тишина, Александра Игоревна сделала вид, что заполняет какие-то документы, я просто отвернулся от Беридзе в сторону, подойдя к окну, чтобы не смотреть ему в глаза, так как он начал плакать и просить прощения у родителей. Эти слёзы не были слезами отчаяния или боли, эти слёзы были слезами разочарования в себе.

Закончив разговор, он передал трубку мне в руки и начал вытирать глаза. Александра Игоревна учтиво предложила ему сделать пару глотков воды, но он отказался. В кабинет вошли конвоиры и начали надевать на Беридзе наручники, которые, закрываясь на запястьях, щёлкнули в кабинетной тишине особенно громко. Впереди был суд, который должен был определить дальнейшую участь молодого человека.

Глава II 60 суток

Попрощавшись с Александрой Игоревной, я направился к выходу из отдела полиции. Отдав разовый пропуск в дежурную часть, я наконец-то вышел на улицу и вдохнул свежего воздуха, тем более на улице стало чуть светлее.

Эх, как же я люблю, когда утро действительно доброе и солнечное, а не какое-то хмурое или промозглое. Меня ещё с детства притягивало чистое небо, а также штиль и отсутствие ветра.

Приятно в обычный день, просто подняв голову вверх, любоваться небом, созерцая его охват и бесконечность. В такие моменты я обычно вспоминаю своё детство, было весело придумывать и создавать на небе целые миры, состоящие из облаков, а также рисовать в своём воображении воздушные замки.

Тут над тобой пролетала условная Италия в виде утончённого женского сапога, вслед за ней мчалась старушка Англия, словно крича: «А ну вернись немедленно и не убегай от меня!». Вся эта картина плавно могла начать превращаться в животных, драконов или хищных рыб, и главное – так я мог сидеть на какой-нибудь лужайке у дома или внутри двора часами, и ничто меня не могло отвлечь от этой прекрасной картины, созданной природой: ни мультики, ни кино, ни даже мамины беляши.

Что-то есть такое в небе неописуемое и необъяснимое, что придаёт ему чистоту, ту чистоту, которую мы порой ищем в нашей душе, в наших мыслях, но, увы, не находим или в силу определённых обстоятельств глушим на корню.

На часах было ровно 07:30, и на моём телефоне зазвенел будильник, я его резко выключил, пожелав самому себе доброго утра. Даша, наверное, уже проснулась и, возможно, уже поехала на работу, представляю, как она на меня зла. Ну да Бог с ней, тем более я знаю, как загладить свою вину, жаль, на завтрак не успел, мог бы поесть свою любимую овсяную кашу с молоком.

Чёрт, сегодня же моя очередь готовить завтрак, не зря мой будильник прозвенел на полчаса раньше подъёма, уверен, Даша будет зла на меня вдвойне.

С этой нехорошей мыслью я сел в свою любимую «Ауди». Так, нужно чуть-чуть прогреть двигатель и позвонить матери моего нового клиента.

Александра Игоревна сказала, что суд будет рассматривать ходатайство следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу после 14:00, следовательно, лучше бы увидеться с ними до обеда, но смогут ли они приехать в наш офис, это большой вопрос.

Поколебавшись немного с формой диалога, я решил начать телефонный разговор официально, чтобы не было долгой консультации.

Набрав номер телефона матери, я плавно начал:

– Алло, добрый день ещё раз, меня зовут Вячеслав Несмеян, я адвокат вашего сына.

В телефоне послышался чуть тонкий звук явно обессилевшей женщины, слышно было, как трубку передали другому человеку со словами: «Возьми, это адвокат звонит».

– Добрый день, я отец Георгия Беридзе. Меня зовут Беридзе Лаврентий Михайлович, вы можете рассказать, что случилось с моим сыном, где он и почему говорил про какие-то наркотики, он у нас даже не курит, – громко прокричал в трубку Лаврентий Михайлович.

– По телефону я такие вопросы не обсуждаю, вам удобно будет записать адрес и приехать на устную консультацию? – отрезал я резко.

– Ну хотя бы пару слов, поймите, это мой сын, мы не видели его три дня. Мы в глубочайшем шоке и не можем в это поверить, – очень взволнованно сказал Лаврентий Михайлович, как бы сглаживая повышение тональности голоса.

Я вздохнул и начал было оправдываться, что согласно последним рекомендациям Палаты адвокатов мне категорически запрещено с кем-либо обсуждать существо предъявленного обвинения моему подзащитному, а также пересказывать кому бы то ни было показания подзащитного. Но раз такая ситуация и такое серьёзное обвинение, то кратко я могу ответить на ряд вопросов. Далее я огласил отцу Беридзе существо предъявленного обвинения, статью Уголовного кодекса, которая предусматривает ответственность за это преступление, и примерные сроки рассмотрения дела, а также уведомил, что сегодня Кировский районный суд Ижевска будет решать вопрос об избрании меры пресечения.

– Подождите, остановитесь, – живо одёрнул меня Лаврентий Михайлович, – какой ещё суд? Я вам ещё раз повторяю, мой сын не употребляет наркотики и никогда их не употреблял, он у нас даже и курить-то пробовал один раз в жизни, и за тот проступок я его сурово наказал.

– Так, я ещё раз повторяю, все консультации и разговоры о судьбе вашего сына только при личной беседе, – едва гася в себе раздражение от несдержанности, произнёс я.

– Когда и куда нам приехать? – наконец-то произнёс Лаврентий Михайлович.

– Так, давайте сегодня в 12:00 у меня в офисе, надеюсь, вам удобно будет?

– Сегодня точно ни я, ни супруга днём не сможем, можно вечером приехать?

– Да, давайте тогда вечером, предлагаю после 18:00, записывайте адрес: улица Самарская, дом 63, корпус А-1.

– Мы будем, – трубку резко положили, не сказав дежурного спасибо.

На этой минорной ноте я поехал в офис, нужно было получить всю почтовую корреспонденцию, а также проверить электронную почту.

Примерно через час я был в офисе Коллегии адвокатов «Новелла», членом которой я являлся последние пять лет с момента сдачи квалификационного экзамена на приобретение статуса адвоката.

Наш офис располагался в крупном бизнес-центре «Башня», в народе получившем прозвище «Прозрачная стекляшка». Офис был очень красивым и состоял из комнаты – переговорной, 4 кабинетов и ресепшена, который возглавляла наш секретарь Татьяна Константиновна Малиновская.

– Доброе утро, Татьяна Константиновна, – бодрым голосом отрапортовал я, едва перешагнув порог.

– Доброе утро, Вячеслав Игоревич, прошу подойдите ко мне, пожалуйста, вам принесли пару писем с почты, – с улыбкой произнесла Татьяна Константиновна.

Получив почту, я зашёл в свой кабинет и включил рабочий компьютер. Кабинет был разделён на четыре рабочие зоны, одну из которых занимал я. Оставшиеся три занимали мои коллеги, так Лев Натанович Гаммершмидт адвокат с двадцатилетней практикой, появлялся в офисе крайне редко, в основном чтобы провести консультации в переговорной со своими клиентами.

Изольда Станиславовна Чехова брала только семейные дела и бесконечно делила имущество бывших супругов, которые до знакомства с ней клялись друг другу в верности до гробовой доски.

Ну и, собственно, мой самый близкий коллега, а по совместительству друг – Лебедев Виктор Сергеевич. С Виктором Сергеевичем я познакомился, ещё учась в институте, и с тех самых пор мы были близкими друзьями, разве что болели за разные футбольные команды, а в остальном наши взгляды на жизнь имели много общего.

В кабинете не было никого, и я спокойно начал разбирать почту: сопроводительное письмо из прокуратуры города о неправомерных действиях сотрудников полиции было отправлено в корзину, так как в нём я был уведомлён о передаче моей жалобы в службу собственной безопасности МВД.

Повестка о вызове меня для рассмотрения по существу поданной мною месяцем ранее апелляционной жалобы на приговор Куйбышевского районного суда города Ижевска была аккуратно вложена в соответствующее дело, отметка о явке в суд была тут же записана в ежедневник.

Рабочая почта была, как обычно, завалена лишним спамом, сопроводительные письма которого предлагали мне то дешёвые газонокосилки со скидкой в 80%, то горящие туры в Абхазию или в Армению.

– Тук, тук, о величайший из величайших светил отечественной юриспруденции! – весело окликнул меня Лебедев Виктор Сергеевич, заходя в кабинет с улыбкой.

– О, чёрт! Ты припёрся вовремя, на тебя это как-то не похоже. Как же я не хочу тебя видеть, – закатывая глаза в потолок, пробурчал я.

Именно так мы с Витей друг друга приветствовали ежедневно, и люди, нас не знающие, наверное, бы подумали о нас как о двух довольно странных личностях. Но это лишь наша внутренняя манера общения, которая не была понятна посторонним лицам.

Виктор был мужчиной в самом расцвете своих сил. Он всегда был бодр и свеж. У него была удивительная особенность всегда, где бы он ни был, выглядеть с иголочки: будь то судебное заседание в каком-нибудь маленьком городе, будь то процесс на десятки миллионов рублей в Арбитражном суде, будь то процесс у мирового судьи по вопросу лишения водительских прав за нетрезвую езду.

Виктор был чуть выше среднего роста, его тёмные волосы всегда были аккуратно подстрижены, тёмные глаза постоянно бегали, словно в поиске какого-нибудь, как он сам говорил, особо грязного дельца, а его девизом по жизни был слоган: «Смелость города берёт».

Среди профессиональных качеств Виктора я бы отметил его непрошибаемость, что бы ни случилось, он всегда, несмотря ни на что, гнул свою линию, за те 5 лет, что я активно работал адвокатом и ежедневно принимал участие в различных процессах, я не встречал столь упёртого адвоката, как он. Без зазрения совести и без смятения он мог легко назвать белое – чёрным и через секунду повторить уже обратное, но, как он всегда любил повторять, это делается только ради выгоды доверителя и в его пользу.

Характерен эпизод из его адвокатской практики. Защищая одного из владельцев местного завода по изготовлению железобетонных изделий от нападок налоговой службы, Виктор, вооружившись напором и наглостью, смог вытянуть, по сути, мёртвое дело.

Суть спора сводилась к следующему. Налоговая подала иск в Арбитражный суд о взыскании убытков с некоего гражданина Волчанского Виктора Матвеевича. Гражданину Волчанскому вменяли в вину заключение ряда последовательных сделок от имени завода, в котором он занимал должность генерального директора, с целью отчуждения ценного оборудования, конечным получателем которого была иная организация, собственницей которой, в свою очередь, являлась жена гражданина Волчанского.

Спор рассматривался длительное время в Арбитражном суде и никак не мог завершиться в чью-либо пользу, суд постоянно откладывал слушания дела по различным причинам, и максимально возможный срок рассмотрения дела был превышен многократно.

На одном из судебных процессов налоговый инспектор приобщил в дело заявление о возбуждении уголовного дела в отношении гражданина Волчанского, которое было отправлено в отдел полиции Куйбышевского района города Ижевска за несколько лет до подачи иска в Арбитражный суд.

В заявлении указывалось на то, что Волчанский как генеральный директор завода с целью не платить налоги продал оборудование, принадлежащее заводу, по заниженной стоимости, да и те деньги заводом получены не были, что привело к его фактическому банкротству.

Дело с этого момента начало принимать негативный характер и могло закончиться проигрышем, но Виктор спокойно парировал, ни на минуту не сомневаясь в своей правоте, что по данному заявлению полицией какой-либо проверки проведено не было и оно было оставлено без рассмотрения. Судья же настоял на том, чтобы в следующее заседание в материалы дела поступил официальный документ от полиции, Виктор без какого-либо сомнения пообещал судье разобраться с тем, что же произошло с этим заявлением.

Каково же было удивление Виктора, когда его клиент сообщил ему о том, что действительно уголовное дело о мошенничестве полицией было возбуждено. Удивление сменилось полной растерянностью после слов клиента, что дело было передано в суд, который вынес обвинительный приговор и постановил: признать Волчанского Виктора Матвеевича виновным в совершении мошенничества, выразившегося в безвозмездном отчуждении оборудования завода на сумму 200 000 000 (двести миллионов) рублей. Согласно этому же приговору Волчанскому В. М. было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на пять лет, указанный срок суд посчитал считать условным.

В любой работе, вне зависимости от её рода или вида, есть место творчеству. Невозможно управлять самолётом, поездом, кораблем, да даже тем же автобусом без творческого подхода. Каждый полёт или поездка по факту уникальны, так же уникально и любое адвокатское дело. Аналогичных дел не бывает, как не бывает одинаковых судеб человека, даже у тех же двойников при всём их внешнем сходстве разные характеры и разные судьбы.

Но в работе адвоката, как пилота или водителя, ещё должна присутствовать удача и надежда на лучший или более благоприятный исход, что и произошло с адвокатом Лебедевым в вышеописанном деле.

В назначенное время адвокат Виктор Лебедев прибыл в суд, конечно же, без приговора и до начала рассмотрения дела судом подошёл к налоговому инспектору с целью поинтересоваться у него, поступил ли какой-нибудь ответ из полиции.

Получив отрицательный ответ, адвокат Лебедев решил действовать по обстановке, тем более через общих знакомых он точно знал, что судья, рассматривающая дело, со следующей недели уходила в отпуск, а следовательно, сегодня она должна была выносить решение, так как в противном случае при наличии нерассмотренного дела в отпуск бы её не отпустили.

В судебном заседании адвокат Лебедев сообщил, не моргнув глазом и без какого-либо сомнения, чтополицией было отказано в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием состава преступления, но отказное постановление полиции его клиент потерял, так как прошло уже более трёх лет и хранить его он не обязан. Налоговый инспектор начал настаивать на необходимости получения именно ответа из полиции и даже приобщил в дело новое заявление, которое было направлено в полицию совсем недавно, но суд посчитал выступление Виктора Сергеевича более чем убедительным, а также упрекнул налоговую службу в том, что за три года следовало разобраться со своими заявлениями, тем более когда вопрос касается имущества стоимостью 200 000 000 руб.

Удалившись в совещательную комнату, судья после короткого совещания в итоге огласила следующее решение: в удовлетворении исковых требований Инспекции Федеральной Налоговой Службы Куйбышевского района города Ижевска к Волчанскому В. М. о взыскании убытков в размере 200 000 000 руб. отказать. Апелляция на указанное решение налоговым органом была подана, но и в её удовлетворении также было отказано.

Поговорив с Виктором ещё минут 30, я начал было готовиться к поездке в Кировский районный суд.

– Ты куда это собрался, адвокат Несмеян, работать, что ли? – вопросительно пробубнил Виктор.

– Да, представь себе, на работу!

– Что у тебя там, что-то есть интересное сегодня?

– Да, вроде намечается. Очередной барыга, вчера поймали на выезде из города. Вроде будет часть 4 ст. 228.1, на 228 переквалифицировать не получится, там 25 свёртков.

– Ну ты, если что, про меня там ему скажи, я за тебя переквалифицирую, – едва сдерживая ехидную улыбку, сказал Виктор.

Я не стал ему отвечать, а просто направился в сторону выхода. По дороге попрощавшись с Татьяной Константиновной, я медленно начал спускаться по лестнице, вспоминая, взял ли я со стола своё удостоверение или нет. Остановившись на лестнице, я начал перебирать отсеки в своей сумочке, как вдруг меня окликнул Виктор со словами: «Слав, вернись, удостоверение забыл на столе, как от гаишников будешь отмахиваться за неправильную парковку перед судом?».

Возвратившись в кабинет, я поблагодарил Виктора за внимание к моему рабочему столу в моё отсутствие. Наверное, не желая оставаться в кабинете один, Виктор попросил меня подождать его, чтобы спуститься со мной до выхода, ему ещё предстоял обед в соседнем итальянском ресторанчике Piazza Torino, рассказав мне свежий анекдот про Штирлица, Виктор пошёл в сторону ресторана.

Чувство юмора у Виктора было особенным и зачастую сводилось к деньгам. Оно и понятно, с детства сын папы полковника и начальника местной полиции ни в чём особо не нуждался и всегда получал желаемое: первая поездка в Диснейленд в семь лет, знакомство с Лондоном в десять лет, любые игрушки, машинки всегда были в наличии. Ну и венцом желаемого был подаренный автомобиль BMW на восемнадцатилетие, который, кстати, ни разу не попадал в аварию под управлением своего нового владельца. Не могу сказать, что моя симпатия к Виктору носила сугубо свойский характер, действительно, он был человеком дела и ни разу за долгий период общения с ним он меня не обманывал и не подводил. Но всё же приятно иметь в записной книжке телефон сына начальника местной полиции, тем более когда к нему же можно подъехать за советом или за решением какого-то особо сложного вопроса.

Заводя мотор своего «немца», я уже мысленно был в суде и думал, как бы быстрее оттуда выйти, шансов на то, что Беридзе сегодня поедет домой к маме с папой, у меня не было, речи об условной подписке о невыезде и надлежащем поведении не могло идти, тяжесть вменяемого преступления не позволяла суду избирать меру пресечения, не связанную с лишением свободы.

Такова была суровая практика всех судов по данной категории дел. Задержан с наркотиками и не отрицаешь факта их распространения и сбыта, и пусть это сказано без присутствия адвоката или сказано в явке с повинной, выбитой из тебя под угрозой физической расправы, значит, ближайшие месяцы проведёшь в СИЗО², и никакие уполномоченные по твоим правам или адвокаты, рисующие свои высокие рейтинги в местной прессе, тебе не помогут.

Увы, об этой судебной практике пока что не знал мой подзащитный Беридзе, который уже был доставлен в Кировский районный суд и ждал начала суда в камере-сборке.

Камера-сборка находилась в подвале суда и представляла собой небольшое помещение без решёток, по размеру она едва ли превышала девять метров, по её периметру были расставлены деревянные скамейки. Беридзе находился в камере один уже около двух часов, других арестантов увели на продление срока стражи, судя по их разговорам, они были морально готовы к этому. Беридзе же, напротив, к этому был совершенно не готов.

Нет, делая закладки и разбрасывая «клад», он мысленно понимал, что его могут поймать за руку, и тогда, возможно, придётся чуточку посидеть, но о том, что посидеть придётся всю оставшуюся жизнь или даже семь лет, и то в лучшем случае, как сказал адвокат, он и предположить не мог. «В самом деле, – думал про себя Беридзе, – и что я такого сделал? Убил человека? Нет! Сделал кого-то инвалидом? Тоже нет! Лишил кого-то по афере средств к существованию? Да тоже нет! Отобрал у бабушки пенсию, подождав её выхода из банка? Также нет!

Я, вообще, по идее никого не заставлял становиться наркоманом, они сами писали в чат, сами платили деньги и сами потом употребляли эти спайсы, соли, смеси, курили траву или ширялись. В итоге я просто был посредником, который выполнял работу, и ничего такого криминального и особо опасного я не сделал, да и мой адвокат, может, слишком молодой и неопытный, а может, вообще законов не знает. Нет, – уверял себя Беридзе, – всё будет хорошо, должно быть хорошо, ну не могут лишить свободы на 10 лет за несколько пакетов со спайсами».

Внутренний голос вроде как начал взывать к совести Беридзе, говоря о том, что да, ты никого не убил, не ограбил, не обобрал и даже не лишил жизни, а вот, возможно, деньги, которые ты получал от распространения этой отравы и дряни, не замараны чьей-то кровью, может, какой-нибудь торчок³, перед тем как купить у тебя очередной пакетик, избил ту самую бабушку, про которую ты только что думал, или, не дай Бог, убил её, или, наоборот, обобрал её до нитки. Мысли Беридзе начали ещё больше путаться, от себя и от совести, как известно, не убежать, увы, в положении парня эти рассуждения явно опоздали.

Припарковав машину у здания суда, я тут же нарвался на неприятности с местными «охранниками».

Парковка перед судом была разделена на две части: одна была для сотрудников суда, о чём прямо уведомляла проржавевшая табличка с соответствующей надписью, выполненной от руки, другая же часть парковки (со значительно меньшим количеством мест) была предоставлена для всех иных лиц: посетителей суда, адвокатов, но не прокуроров, которым почему-то было разрешено парковать машину на стороне судейского сообщества. И по старому русскому обычаю мест для челяди, как всегда, с утра уже не было, а боярская же парковка была практически свободна.

– Молодой человек, а вам не кажется, что место для парковки вами выбрано не верно? – не представившись, начал повелительным тоном разговор судебный пристав-исполнитель, на котором зачем-то были надеты бронежилет и каска.

– Ну, во-первых, не молодой человек, а во-вторых, представьтесь и предъявите своё служебное удостоверение, – размеренно ответил я, направив в сторону представителя закона своё красное удостоверение адвоката.

– И что? Адвокат. Ну и? Вам тут парковаться нельзя, и все об этом знают! Немедленно уберите машину, в противном случае будем вынуждены вызвать наряд ГИБДД.

– А кто решил, что нам тут парковаться нельзя? Если нельзя, то вызывайте эвакуатор, составляйте протокол и увозите машину на штрафстоянку. Знаков, запрещающих мне ставить свою машину на якобы стороне судебной ветви власти, тут нет, это всё же публичное место, и какого-то забора я тут не вижу, или вы видите мир иначе?

На этом разговор был окончен, и судебный пристав-исполнитель направился за мной в сторону входа в здание суда.

Обогнав меня перед самым входом, он встал у входа и начал досконально изучать содержимое моей сумки, карманов, а также раза четыре потребовал пройти металлоискатель. Преодолев эту последнюю преграду, я наконец-то смог дойти до кабинета дежурной судьи и сообщить о своей явке. На часах уже было 14:30, а следовательно, я чуть-чуть опоздал. Помощник судьи, забрав моё удостоверение, сказала дежурную фразу: «Ожидайте».

Судя по ярким дебатам, доносившимся из кабинета судьи, там непрерывно шёл процесс или кому-то избирали меру пресечения, а возможно, просто продлевали срок содержания под стражей.

В суете дня я ни разу не вспомнил про Дашу, я же ей за полдня так и не отправил дежурной смс: люблю, целую, обнимаю. В эту минуту из зала суда вышла помощница судьи и живо сказала: «Войдите».

Зал суда был весьма просторным и очень светлым помещением, с высокими потолками, на которых были установлены многочисленные видеокамеры, а также встроенные микрофоны, что всегда вызывало у меня улыбку, так государство пыталось бороться с коррупцией и якобы запрещало судьям общаться в своих кабинетах наедине с кем-либо или тет-а-тет. У входа на расстоянии 4 метров от стола судьи стояла клетка: зарешёченная кабина высотой 2 метра и шириной в один метр, внутри кабины стояла впаянная в пол небольшая скамья. Столика в клетке не было, да он и не положен был для человека, который уже всем своим видом и нахождением за решёткой для общества, суда и прокурора был виновен, без всяких там контрдоводов адвоката, его апелляций, ходатайств и прочих ухищрений.

Через несколько минут в зал завели Беридзе в сопровождении конвоя, состоящего из трёх человек. Закованного в наручники его сначала оставили у порога, а потом, после проверки клетки на присутствие в ней посторонних предметов, завели в неё. Выглядел он очень плохо, хоть внешне виду не показывал, но было и так понятно, что прошедшие сутки были на данный момент самыми сложными в его жизни.

Поприветствовав его, я начал кратко рассказывать ему порядок судебного процесса и то, что ему говорить на данный момент можно, а что нельзя. Беридзе лишь поинтересовался у меня, позвонил ли я его родителям и договорились ли мы о встрече?

Получив утвердительный ответ, Беридзе сел на скамейку и закрыл глаза. Чуть придя в себя, он спросил у меня: «Меня отправят в тюрьму?», получив также утвердительный ответ, он задал второй вопрос: «Есть ли шансы вообще выйти или хотя бы повидать родителей?». «Шансы выйти есть, но их не так много, повидать родителей ты точно сможешь, но только в камере для краткосрочных свиданий и то только с разрешения следователя, а его не так легко получить», – ответил я.

После этого Беридзе окончательно поник и перестал смотреть в мою сторону.

Спустя короткое время в зал вошла судья, облачённая в чёрную мантию. Судья Садовникова Ольга Сергеевна отличалась от всех других судей Кировского суда своим крутым нравом, и даже хорошо, что именно она арестовывала Беридзе, так как в дальнейшем его дело она рассматривать не могла в силу уже вынесенного по нему судебного акта. Ольга Сергеевна в частных беседах с моими более опытными коллегами неоднократно выражала своё возмущение наркодилерами, кивая в сторону Китая, мол, вон смотрите, как в стране развитого социализма – распространяешь наркотики, так будь готов ответить за это злодеяние не перед судом, а перед самим дьяволом. Но впрочем злые языки утверждали, что в определённых случаях её взгляды на жизнь кардинальным образом менялись, особенно когда наркодилера защищали определённые адвокаты, но это лишь злые языки, а они могли просто врать.

– Встать, суд идёт! – громко произнесла помощница судьи.

Беридзе данное требование то ли не услышал, то ли проигнорировал, оставшись сидеть на своём месте. Как только судья села на своё место, её вопросительный взор был направлен в сторону Беридзе, который, по всей видимости, не понял, к кому было обращено требование о необходимости подняться с места.

Заслушав явку сторон, краткое изложение ходатайства следователя, а также изучив приложенные к ходатайству следователя документы и выслушав позицию стороны защиты по заявленному ходатайству, судья предоставила слово Беридзе, который после моей консультации произнёс следующее: «Ваша честь, желаю воспользоваться положениями ст. 51 Конституции. Позицию своего защитника разделяю, прошу отпустить меня под подписку о невыезде и надлежащем поведении. Вину в совершённом преступлении не признаю».

Спустя короткое время после совещания судья вышла и огласила резолютивную часть постановления суда: «Избрать в отношении Беридзе Георгия Лаврентьевича 06.06.1996 года рождения меру пресечения в виде заключения под стражу сроком на 02 месяца 00 суток, то есть по 20.06.2016 года включительно. Постановление может быть обжаловано в Верховный суд Удмуртской Республики в течение трёх суток со дня его вынесения».

Глава III День первый

После того как Беридзе получил в руки копию постановления о своём аресте и написал судье расписку в получении документов, у него было несколько минут на общение со мной. Я уведомил его о том, что приеду к нему через дней 10, так как первые 10 дней он будет сидеть на карантине.

Беридзе молча выслушал мои указания о том, как правильно себя вести в камере изолятора, а также запомнил три негласных правила поведения там. Правило первое запрещало любому арестанту сотрудничать с администрацией пенитенциарного учреждения в любой форме: будь то донос или иное сообщение о событии, произошедшем в камере.

Правило второе запрещало арестанту употреблять без необходимости бранные и матерные слова в любой их форме.

Правило третье запрещало арестанту играть в азартные игры в том случае, если материальной возможности вернуть проигранный долг у него нет.

«И ещё, Георгий, запомни, самое лучшее в твоей ситуации – это больше слушать, меньше говорить, а главное – не бояться беспредела со стороны сокамерников, и помни, по «незнанке» масть не катит, что означает то, что тебе сначала объяснят понятия и быт, царящий «за забором»⁴, и только в случае нарушения этих самых понятий с тебя смогут спросить, но вот спросить могут очень строго, поэтому слушай внимательно и задавай вопросы, если что-то не понятно», – закончив монолог и уже направившись к выходу, я вдруг был окликнут Беридзе.

Беридзе, еле заикаясь, спросил у меня:

– А скажите, пожалуйста, статья-то у меня нормальная?

– Статья у тебя не позорная, всё должно быть нормально, – успокоил я его и вышел из зала суда.

Пройдя по коридору суда, я направился к выходу, в этот момент Беридзе, закованного в наручники, выводили из зала трое конвоиров.

Выйдя на улицу, я позвонил родителям Беридзе, которые подтвердили встречу, пора было возвращаться в офис, а я ведь за целый день даже ничего не поел, нужно было купить еды по дороге или заскочить в свой любимый чешский ресторан. Всё же второй вариант мне показался более предпочтительным, и я решил забежать и пообедать в элитном чешском ресторане «Пилзнер».

В чешском ресторане я обожал две вещи: во-первых, то, как там потрясающе готовят мясные блюда, ну, а во-вторых, это антураж и атмосфера средневековой Чехии, которая была тут воссоздана великолепно. Это выражалось как в мелочах – меню было написано на двух языках: русском и чешском, так и в целом – место полностью воссоздавало средневековую Чехию конца XIX века: тут тебе и красивый расписной потолок, и мистические статуи гаргулий, величественно распускавших свои крылья на входе, и большие дубовые столы, ну и, конечно же, официанты, одетые в национальную одежду, что придавало месту ещё больший колорит.

Не могу отнести себя к эстетам, но мне всегда приятно, оказавшись в аутентичном месте, осмотреться по сторонам, прочувствовать нутром эстетику и красоту пространства. Особенно я любил послушать живую музыку на выходных, благо тут всегда устраивали концерты, а сам ресторан заполнялся элитой общества, называющей себя светской богемой.

– Dobrý den, co budete jíst?⁵ – мило поприветствовала меня официантка, на бейджике которой было написано: «Мадленка».

– Добрый день, Ма-д-ленка, – едва прочитал я, запинаясь на втором слоге.

– Да можно просто Лена, – улыбаясь, произнесла Мадленка, – вам как обычно сегодня?

– Пожалуйста, принесите мне: Пивны клобаски, Фасолэвэ Говези и Злата Булу, ну и свиную рульку.

– Да, сейчас всё будет готово, через минут 10.

Покушав под приятную чешскую музыку и оставив щедрые чаевые со словами: «Děkuji moc»⁶, я вышел из ресторана и медленным шагом пошёл в сторону офиса.

В момент когда я выходил из «Пилзнера», арестанта Беридзе заводили в автозак – специальный грузовой автомобиль конвоя для этапирования арестантов. Автозак был выполнен на базе грузового автомобиля «Камаз», со специальным фургоном, предназначенным для перевозки арестантов.

Сам фургон представлял собой металлическую коробку, разделённую на 3 части. В первой части располагался конвой, состоящий из трёх надзирателей. При этом надзирателям было запрещено находиться в фургоне с оружием во время его движения, всё оружие перед отправкой автомобиля сдавалось в сейф, расположенный в кабине водителя, и выдавалось обратно при доставлении арестантов к месту прибытия.

Вторая часть представляла собой общую камеру на 10 человек, каждый из которых сидел на железной скамейке, прочно вваренной в настил пола, изготовленный из алюминиевого листа. Стены этой камеры были обшиты высококачественным цельным металлом, что исключало саму возможность его деформации и, следовательно, возможный побег. Именно в эту камеру должны были доставить Беридзе.

Третья часть предназначалась для особо опасных преступников и называлась камерой одиночного конвоирования. Это камера была небольшого размера и предназначалась для перевозки арестанта в положении стоя. При этом для постоянного надзора за его поведением камера была зарешёчена с пола до потолка, а наручники арестанта сковывались с решёткой, чтобы руки не делали лишних движений.

Вход и выход в фургон осуществлялись через решётчатые двери из стального прутка диаметром 8 мм с замками, выполненными по специальному заказу на Тульском оружейном заводе. Подъём и спуск арестантов в фургон осуществлялись с помощью выдвигаемой железной лестницы длиной 50 см, включающей в себя 3 ступеньки.

– Арестант Беридзе! – громко прокричал высокий конвоир, сжимая в руках палку резиновую – 73, в народе прозванную «Демократизатором» или «Дубинатором».

– Да, я, – ответил Беридзе.

– Головка от ананаса, – в грубой форме прорычал конвоир.

В этот момент Беридзе подвели к двери автозака и начали заламывать ему руки и наклонять голову в пол двое других конвоиров, чтобы снять с правой руки одну пару наручников. После этого высокий конвоир, находящийся в фургоне, встав одной ногой на лестницу, начал надевать на правую руку Беридзе наручники, уже прикованные к своей руке. Таким образом осуществлялась передача арестантов от двери здания суда до двери фургона автозака. После того как дверь в фургон была закрыта, Беридзе был заведён в общую камеру, в которой уже сидело три арестанта. Беридзе решил сесть рядом с дверью подальше от других мужчин, двое из которых о чём-то тихо перешёптывались, а третий просто сидел напротив них и молчал.

После того как автомобиль тронулся с места, арестант, который молчал, направился в сторону Беридзе. Это был коренастый мужчина лет 48, коротко подстриженный, отличительной особенностью которого были татуировки на фалангах пальцев правой руки, а также чёрные от кариеса зубы, половина которых начала медленно гнить, другая же половина больше напоминала лес после сильной бури, так как зубы либо были выкорчеваны либо сломаны. Его взгляд ассоциировался со взглядом охотника перед выстрелом в свою добычу, так как он подолгу любил смотреть в одну точку и о чём-то думать, словно вынашивая план какой-то аферы или план побега.

Всеволод Некочуев, первые пять лет своей жизни он провёл совместно со своей матерью в местах лишения свободы, ибо родился он в больнице женского исправительного трудового лагеря № 14, мать отбывала там свой третий срок. После освобождения мать лишили родительских прав, а Всеволода отправили в детский дом. Пожив три месяца в детдоме, мальчик сбежал оттуда и жил до 17 лет на улице или где придётся, пока не попался на первой краже из ювелирного магазина, а дальше пошло-поехало, этапы сменяли этапы. «Столыпинский»⁷ вагончик с Всеволодом нигде особо не задерживался, периодически отвозя своего пассажира в разные города и дали нашей необъятной родины.

– Ну что, давай рассказывай, откуда ты и как сюда попал, у нас, знаешь ли, тайн нет, – начал разговор Всеволод.

– Беридзе Георгий, сегодня в тюрьму отправили на 2 месяца.

– Меня Всеволод зовут, ты, наверное, «первоход», – продолжал свой опрос Всеволод, смотря не отрываясь в глаза Георгия.

– Да, первоход. Ранее не привлекался.

– А статья какая?

– 228.1, часть 4.

В этот момент двое других арестантов, услышав название статьи, встали со своего места и начали медленно идти в сторону Беридзе.

– Стало быть, барыга, ох, несладко тебе тут придётся, ох, несладко, – сухо отчеканил Всеволод, продолжая смотреть в глаза Беридзе.

Беридзе в этот момент начал сильно нервничать, так как в его жизни это было первое реальное общение с уголовниками, о которых ранее он только слышал в криминальных хрониках по телевизору либо в каких-то газетных статьях. В его представлении уголовный мир был не справедлив и там был только беспредел, попав туда, ты должен становиться волком ну или в крайнем случае гиеной и подчищать падаль за волком, если он тебе что-то оставил. Да, там, наверное, существовали какие-то правила или кодекс поведения, как у пиратов, но он, по всей видимости, не выполнялся либо выполнялся, но с оговорками.

– Эй, арестанты! – прокричал конвоир из-за двери. – Пасти прикройте, подъезжаем, вас сегодня «Красные козлы» принимать будут, так что готовьтесь.

В фургоне воцарилось молчание, все арестанты тут же приутихли. Георгий не понимал значение слова «козёл», да и не до этого ему было в тот момент. Нет, не чувство замкнутого пространства давило на него, а давило то, что он для общества с этой самой минуты такой же нежелательный элемент, как и все другие, вне зависимости от тяжести совершенного деяния. И где бы теперь он не появился, и куда бы теперь он не пришёл, везде рано или поздно люди начнут тыкать в него пальцем, припоминая ему грех. Но Георгий вдруг резко оборвал эту мысль, так как случиться этот «выход» в общество мог, как сказал сегодня адвокат, в лучшем случае через 8 лет.

Автозак остановился спустя короткое время у главного въезда в СИЗО № 1 города Ижевска. Это было старое здание, постройки середины XX века, оно не было рассчитано на город, в котором в настоящий момент проживало свыше 500 000 человек. Здание СИЗО имело несколько корпусов, первый из которых именовался П-1 и как раз служил тюрьмой с камерами, медицинской частью без операционного зала, а также прогулочной площадкой внутри двора.

Блок П-2 служил административной частью, в нём располагались общежитие ОБХО (отряд бытового и хозяйственного обеспечения, состоящий из тех осуждённых, которым наказание назначалось в виде лишения свободы до 1 года, которых с их же согласия оставляли работать в качестве прислуги для администрации), столовая для администрации СИЗО, этаж оформления специальных пропусков для доступа адвокатов, следователей, судей, общественных защитников.

Блок П-3 являлся гаражом для обслуживания автозаков и их ремонта.

По правилам СИЗО этап принимал дежурный отряд, состоящий из начальника отряда, который сверял личности доставленных лиц, а также оформлял их личные дела, осуществлял дактилоскопированние пальцев, а также делал фотографии в профиль для личного дела. Помогали ему в этом пять бойцов спецназа, на головах которых были надеты чёрные балаклавы, имеющие прорези только для глаз, при себе у них были специальные средства, в числе которых: «Дубинаторы» или «Демократизаторы» в виде палки резиновой – 73, перцовые баллончики, наручники, а также электрошокеры.

Периодически принимать новый этап спецназу и начальнику отряда помогали «Красные козлы». Обычными козлами называли тех арестантов, которые активно сотрудничали с администрацией, выполняя самую отвратительную работу для порядочного арестанта: мытьё полов, чистка унитаза, чистка душевых кабин.

Красные же козлы обычно набирались из числа «БС» – то есть бывших сотрудников правоохранительных органов, которые также были арестованы за совершённые ими должностные преступления, но содержались от остальной арестантской массы в отдельных более улучшенных условиях. За подработку по приёмке новых этапов красным козлам создавались комфортные условия, так им разрешалось звонить родным и близким людям по телефонам ночью, разрешалось получать продуктовые передачки сверх установленного лимита в 30 кг в месяц на одного человека, ну и главное – в «красных» камерах были установлены телевизор, холодильник, а также душевая кабина.

После того как автозак пересёк ворота СИЗО, по двери фургона ударили «Дубинатором».

На площадке перед входной дверью в корпус П-1 слышался спокойный разговор двух мужчин.

– «Отрицалово»⁸ есть там? – спрашивал один.

– Вроде нет, статьи стандартные, 158, 160, 228.1.

– Дай я постановления о страже посмотрю?

– Да, конечно.

Спустя короткое время дверь фургона открылась. На улице, судя по освещению, было очень темно, и в тишине после открытия двери раздался рык собак. Беридзе показалось, что собака готова была разорвать всё и вся на своём пути, такого злобного лая он, наверное, не слышал никогда в своей жизни.

– Шепотенко, Игнатьев, – послышалось с улицы, – выходите по одному быстро.

Двое молчавших всю дорогу арестантов начали медленно подходить к двери автозака. Как только один из них наступил на скамейку, лай и вой собак усилились до неописуемого рыка и гавканья. Было очевидно, что собаки стояли рядом с дверью. Через несколько минут вой и рык собак ослабли, но не прекратились.

– Некочуев, твоя очередь, выходи.

Всеволод Некочуев, не смотря на Беридзе, прошёл мимо тихим шагом, после его выхода на улице воцарилась тишина. Тишина продлилась минут 15, по всей видимости, собак то ли успокоили, то ли они просто устали истошно кричать или перестали видеть какую-то опасность.

Тишина стала давить на Беридзе ещё больше, мало того что он остался в автозаке один, так ещё он не знал, где он территориально находится и что будет с ним сейчас. Для чего нужны эти собаки, он же не готовится к побегу и не намеревается тут организовать бунт. Беридзе сам не заметил, как начал мысленно врастать в скамью автозака и его стены, как ему вдруг резко захотелось вырваться отсюда. Ему вдруг вспомнились дом, мамин ужин, радио, играющее на кухне, его кровать и родная перинная подушка.

– Так, этот ранее не судимый. С ним нужно провести профилактическую беседу отдельно, – послышалось со стороны улицы.

– Беридзе, твоя очередь, быстро выходи! – прокричал другой мужской голос со стороны улицы.

Беридзе медленно поднялся, глубоко выдохнул и медленно пошёл в сторону двери. Как только он сделал первые шаги, собаки вновь начали оглушительно лаять. Наступив на лестницу, Беридзе не успел было оглянуться, как его резко с неё стянули на асфальт. Получив удар концом ребра «Дубинатора» в солнечное сплетение, парень на несколько минут потерял сознание, и только после того как на его лице оказались слюни немецкой овчарки, он пришёл в себя, осознав, что лежит на полу в позе эмбриона в окружении трёх спецназовцев, которые натравливают на него собак без намордников.

– Встать, встать, тварь, – истошно кричал один из надзирателей.

Выполняя данный приказ, Беридзе медленно встал, начал было отряхиваться, за что тут же получил ещё один удар «Дубинатором», но уже по руке.

– Эй, вы там, приступить к шмону, – кто-то скомандовал за спиной у надзирателя.

Оттащив от Беридзе собак на расстояние пяти метров, к нему прибежали те самые «Красные козлы», на рукавах которых были повязки красного цвета со словами: «СДП».

Секция дисциплины и порядка принимала в свои ряды самых отчаянных арестантов, отличавшихся от других активистов своей неукоснительной исполнительностью и безоговорочным подчинением администрации тюрьмы, так как положение их было куда более печальное, чем у обычных арестантов.

Совершив на воле проступок, за который грозил немаленький срок, «СДПшник» боялся не самой угрозы наказания в виде лишения свободы, а именно самой перспективы разделить участь срока в общей арестантской камере, в которой с него за его деяние могли спросить очень строго, расплатиться за него он мог не только здоровьем, но и своей жизнью.

Обычно это были те лица, которые обвинялись и признавались в совершении преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних, либо арестанты из числа бывших сотрудников ГИБДД, а также бывших работников прокуратуры.

– Ручки на голову попрошу вас загнуть, – промямлил кто-то из козлов.

Беридзе нехотя поднял руки и начал было опускать их на затылок, как вдруг справа и слева по его коленным чашечкам ударили ногами. После ударов парень опустился на колени и подвергся осмотру тремя активистами.

– Нашёл, нашёл, гражданин начальник! – истошно закричал один из активистов.

– Так, что тут у нас? – спросил кто-то со стороны.

– Татуировка в виде головы волка с ошейником.

– Так, этого ведите в оперативную часть.

После этой команды руки Беридзе были заломаны сзади, его голова опущена в пол, в таком положении и сопровождении трёх спецназовцев Георгий был препровождён в оперативную часть блока П-2.

Заведя парня внутрь оперативной комнаты старшего дежурного, двое спецназовцев остались вместе с ним. Спустя минуту в кабинет ворвался мужчина, на погонах которого красовались три звезды и один красный просвет. Его звали Константин Константинович Нишев.

Константин был мужчиной низкого роста, он был коротко подстрижен, как того велел устав; его лицо подчёркивали строго стоящие вверх, как у добермана, уши и ещё широкие чёрные брови, напоминающие своим полуовалом мост через реку. В облике этого человека Георгию показалось что-то достойное, по всей видимости, это были военная форма и погоны, а также ордер, висевший на груди кителя.

Ещё полгода тому назад Константин в торжественной обстановке получал свои первые офицерские погоны из рук мэра города Владимира как курсант, закончивший свой профильный университет с отличием, а также в этой же обстановке ему было присвоено досрочно звание старшего лейтенанта как особо проявившего себя в учёбе.

Получив направление в город Ижевск, старший лейтенант Нишев ужасно расстроился этим известием, так как подавал рапорт о прохождении службы в Краснодарском крае, но, увы, рапорт был не удовлетворён. Константин Нишев тяготился службой в городе Ижевске и не мог свыкнуться с той мыслью, что всю оставшуюся жизнь он проживёт вдали от моря, шашлыков на природе по выходным, начиная с апреля и заканчивая в ещё тёплом Краснодарском октябре. «Не для того я учился 5 лет, чтобы в этой конуре Ижевской сидеть», – часто перед сном думал старший лейтенант Нишев.

Задачей Константина Нишева было вычисление «отрицалово» при поступлении нового этапа.

Таких арестантов обычно сажали надолго в ШИЗО или еженедельно переводили из камеры в камеру. Ознакомившись с тонкой папкой, на которой было написано: Беридзе Георгий Лаврентьевич, старший лейтенант Нишев тут же понял, что никакой Беридзе не «отрицалово», а вообще первоход.

Нишев решил предложить Беридзе иную форму сотрудничества, которая ему была крайне важна.

– Так, так, так. Беридзе, – важно начал Нишев.

– Да, это я, – уверенно глядя в глаза собеседнику, ответил Беридзе.

– Вы присаживайтесь, вот вам стульчик, – учтиво пододвигая к Беридзе стул, сказал Нишев, – знаете ли, прочитал ваше дело. Как говорил Лев Толстой: «Молодость – это глупость и разврат души». Что же вы решили лёгких деньжат подзаработать, поднять, так сказать, с пола денюшки?

– Ну это я уже со следователем обсуждал сегодня.

– Правильно, со мной обсуждать этого не нужно. Мне там безразлично, что у вас со следователем. Даёте вы ему показания, признаётесь или нет. Мне важнее, что с вами будет через 2 месяца, проведённых вами тут. Как вы эти 2 месяца тут проведёте, всё ли хорошо будет или не очень хорошо. Со мной можно и другие дела обсудить, так сказать, для вашего же блага.

– Какие дела? Мне вам сообщить нечего, я тут всего-то первый день.

– Вот, это то, что мне и нужно. Первый раз, ничего вам не ясно, не понятно, но ничего, скоро привыкните к местному быту, так сказать, почувствуете тесноту местных стен, – Нишев, произнося свою речь, начал ходить из угла в угол, держа руки строго по швам, а шею чуть задрав выше, как бы придавая своей персоне важности и величия, – я могу сделать так, чтобы 60 суток пролетели быстро и в комфорте, а главное, чтобы на последние сутки вас могли бы перевести на домашний арест, вы, наверное, слышали про такую меру пресечения?

– Да, слышал. Но я повторяю, что сообщить мне вам взамен нечего.

– Это сейчас вам нечего, а чуть попозже, может быть, будет что сообщить-то, как вы считаете, Георгий Лаврентьевич, а?

– Не знаю.

– Ну, вы подумайте, может, сегодня, когда ехали в автозаке, что-то слышали от господина Шепотенко, Игнатьева, Некочуева? Говорили же о чём-то, ну?

– Нет, не говорили, мне они не знакомы, я и фамилии их узнал, только когда их из автозака выводили.

– Ну-ну-ну. Охотно верю. А, кстати, вы с родителями-то давно общались, наверное, и попрощаться толком не смогли, да? Перед задержанием редко когда дают позвонить маме и папе.

– Нет, не успел.

– А я, знаете ли, могу организовать телефонный звонок маме с папой только тихо, чтобы об этом никто не узнал. Они, наверное, так волнуются за вашу судьбу, так переживают…

Сердце Беридзе в этот момент начало биться ещё быстрее и учащённее, его словно кольнули в самую сердцевину души ядовитой булавкой. Внутренний голос начал нашёптывать всякие мысли о том, что действительно, если родителям позвонить можно, то этим нужно непременно воспользоваться, другой же голос тут же парировал, задавая встречный вопрос о стоимости звонка или о том, что нужно будет делать за это.

– Нет, родителем я звонить не буду, – еле выдавил из себя Беридзе, отведя глаза в сторону.

– Да бросьте, что же вы. Вот смотрите, у меня в руках телефон. Вы можете сделать всего лишь 1 звонок, только продиктуйте номер телефона.

В этот момент к лицу Георгия был поднесён новый телефон, который находился в разблокированном состоянии.

– Нет, не буду, – ещё раз повторил Беридзе и умолк.

– Хорошо, хорошо. Ваше право, – убирая телефон себе в карман, с ухмылкой произнёс Нишев, – я лишь только вам хотел бы порекомендовать татуировку свести, можете руку о стену тереть и сведёте, как раз за 10 дней в карантине всё будет хорошо, я думаю, а вот потом попадёте в общую камеру, и там смотря как объясните своего волка, а он у вас-то ещё и с ошейником. А на сегодня, я думаю, хватит общения, да и вы, я думаю, с дороги устали, вам бы поспать. Вы, главное, господин Беридзе, хорошо подумайте по поводу звонка маме и папе, время у вас будет. На 9 день карантина вдруг передумаете, так сообщите, и мы организуем встречу.

После этого Беридзе вывели из блока П-2 и также под строгим надзором конвоя с заломанными за спиной руками и опущенной в пол головой провели к блоку П-1.

В этом блоке Георгия осмотрел фельдшер, поставив отметку в его личной карточке об отсутствии кровоподтёков, синяков, царапин.

После этого Беридзе были выданы матрас, подушка, одноразовая зубная щётка и зубная паста, а также железная тарелка и ложка. Со всем этим скарбом Георгий в сопровождении обычного конвоя из трёх человек был препровождён к железной двери камеры № 63.

– Лицом к стене, руки за спину, голову вниз опустил, – громко сказал высокий конвоир.

Подчинившись требованию, Беридзе простоял в таком положении пять минут. После этого ему была дана команда зайти в камеру.

В камере кроме Беридзе никого не было. Она была рассчитана на 2 человек и представляла собой помещение площадью 6 метров, с правой стороны которого стояли двухъярусные нары, ввинченные в деревянные полы, у входа слева располагалась прогнившая в двух местах раковина, над которой нависал замызганный кран, из которого капала ржавая вода, а чуть поодаль от раковины стоял унитаз, абсолютно ничем не огороженный. Напротив нар стояли две табуретки, также привинченные к полу, как и стол, стоящий рядом.

Разложив матрас на нижнем ярусе нар и положив подушку, Беридзе лёг на свою новую кровать в надежде уснуть и хоть на минуту забыться. Заснуть на новом месте было сложно, но через несколько минут Георгий погрузился в сон. Так подошёл к концу первый день, проведённый им за решёткой, впереди оставалось прожить 59 таких же дней.

Глава IV Не виновен

– Не виновен, не виновен, ну вы же должны идти, отталкиваясь от этого! – повышая голос, произносила мать Беридзе уже в который раз.

– Вы нас поймите правильно, мы не верим в то, что наш сын мог совершить такое преступление, он и наркотики-то никогда не употреблял, – кивая в сторону супруги, говорил Лаврентий Беридзе.

Родители Беридзе, смотря пронзительно в мои глаза, твердили эти обыденные фразы, которые я уже несколько лет слышал в своём кабинете. И если в начале своей карьеры я реально думал, что все невиновные, то спустя пару лет ежедневной практики свыкся с этим. Действительно, кто-то попадался по глупости, но в основном полностью непричастных людей к тому или иному криминальному событию было крайне мало.

Мать Беридзе – Светлана Сергеевна – была женщиной низкого роста, очень стройной. Её светлые волосы идеально сочетались с большими голубыми глазами, как и с милой улыбкой, которая, как и всё в этом мире, со временем стала увядать. Несмотря на приближающуюся старость, Светлана Сергеевна вела активный образ жизни, работая на двух работах кассиром посменно, и при этом успевала два раза в неделю уделять время главному увлечению своей жизни, а именно бальным танцам, которыми она занималась ещё с учёбы в ПТУ. Верхом блаженства для неё были походы в местный Театр оперы и балета со своим любимым супругом, который регулярно покупал для своей «королевы» билеты в партер.

Отец Беридзе – Лаврентий Николаевич – был статным мужчиной среднего роста, которого отличали особая армейская выправка, а также «золотые» руки, которыми он мог починить буквально любой сломавшийся технически сложный механизм, начиная от стиральной машинки и заканчивая автомобилем отечественного производства. Работал Лаврентий Николаевич водителем рейсового автобуса, и каждый день его маршрут следования был известен семье заранее, как и время выхода на работу, а также время возвращения с работы. Увлечений глава семейства особых не имел, разве что раз в год с друзьями на неделю уезжал в Астраханскую область на рыбалку, которая часто заканчивалась обычной пьянкой и песнями под гитару.

– Не виновен, не виновен, другого я от вас услышать не хочу, – продолжала в истерике повторять Светлана Сергеевна, вытирая слёзы мокрым платочком.

– Да как нам теперь людям в глаза смотреть, если сына признают виновным, – повторял Лаврентий Николаевич уже в который раз, – это же такой позор, и позор фамилии, и позор роду. У нас никогда не было никого в роду судимых.

– Я уже вам триста раз сказал, что тут только признавать вину, собирать характеристики и пытаться установить в деле как можно больше смягчающих вину обстоятельств. То есть оформлять «документально» то, что нетрудоспособный член вашей семьи находился на иждивении Георгия, искать «формальную» девушку для него, которая на суде подтвердит, что Беридзе хотел ей сделать предложение, но не успел, да и вообще, он парень хороший и она будет его ждать весь срок. Ну и надеяться, что суд удовлетворит моё ходатайство о назначении наказания ниже низшего предела, а именно: вместо обычно назначаемых 15 лет назначит 7 лет лишения свободы строгого режима или в тюрьму отправит. В противном случае, если не будем признавать вину, получим по полной, те самые 15 лет, и досрочно никто не выпустит, тем более ни о какой амнистии, помиловании либо замене не отбытой части наказания на более мягкое наказание по делам данной категории речи идти не может. Вы, конечно же, можете найти другого адвоката, который скажет вам и даже даст гарантию выигрыша дела, и тем более подарит надежду, что сын будет оправдан, но результата не будет, поверьте мне на слово. Тем более вы, как и многие другие, не знаете статистику рассмотрения уголовных дел в России. Из общей массы всех поступивших дел только 1, ну максимум 2 процента дел оканчиваются оправданием подсудимого. Так что у вас выбор невелик: либо 7 лет, либо 15 лет.

– Семь лет! – вдруг вскрикнула Светлана Сергеевна, продолжая плакать. – Господи, за что, за что? Ну что мы такого тебе сделали?

– Так много?! – удивлённо переспросил Лаврентий Николаевич.

– Послушайте, мы уже с вами тут сидим 3 часа, я не могу вам объяснять одно и то же, – размеренным тоном начал было я свой монолог, но был прерван матерью Беридзе.

– Да вы нам должны хоть 200 раз это объяснять, если защищаете сына. Это наш старший сын, и его судьба сейчас в ваших руках, – пристально глядя мне в глаза, прокричала Светлана Сергеевна, поднявшись со стула и начав топать ногой и махать руками в стороны, – да у вас, скорее всего, у самого нет детей, если вы так рассуждаете. Выход должен быть, должен. Я не верю вам и не верю такому суду.

– Успокойтесь, успокойтесь. Я его вообще-то наркотики не просил раскладывать в подворотнях, и тем более ни я его на 2 месяца в следственный изолятор посадил. И давайте на меня не срываться, хорошо? Меня как-то это напрягать начинает уже, – спокойно ответил я, – и уж если вы хотите начистоту, то да, действительно, детей у меня нет, но скоро, надеюсь, будут, и я искренне не хочу, чтобы они могли вот так легко покупать «отраву⁹» через закладки ну или чтобы они зарабатывали на жизнь таким идиотским способом.

– Извините, извините, – подняв правую руку вверх, начал оправдывать истерику своей жены Лаврентий Николаевич.

– Ну и касательно денег, я много ждать не могу, мне важно понимать, сможете ли вы осилить мой гонорар за это дело. 150 000 руб., как я уже сказал ранее, стоит предварительное следствие до передачи дела в суд, ну а сам суд, ядумаю, будет стоить так же или чуть дешевле. Поймите меня правильно, работать по такой категории дела за «бесплатно» мне не хочется. Тем более раза 4 нужно будет сходить к нему в СИЗО, я думаю, дней через 10 как раз схожу, ваш сын пока что на карантине, и к нему никого пускать не будут.

– 150 000 руб. для нас много, вы можете чуть уменьшить сумму? – утешая свою жену, произнёс Лаврентий Николаевич.

– Нет, дешевле я за это дело не возьмусь. Рассрочку могу дать. 100 000 руб. необходимо заплатить в течение 7 дней, оставшаяся сумма должна быть оплачена до конца следствия.

– Хорошо, 100 000 руб. мы найдём. За суд когда нужно будет оплатить?

– Ну как дело в суд передадут и процесс назначат, то тогда уже определимся и с суммой, и со сроками оплаты.

– Вячеслав, ну вы поймите, мы небогатые люди, нельзя ли меньше? – сквозь слёзы полушёпотом проговорила Светлана Сергеевна.

– Нет, меньше нельзя. Эта средняя цена по городу, дешевле 150 000 руб. навряд ли кто-то возьмётся за это дело, суд может быть чуть дороже, я думаю, максимум 150 000 руб. При этом обычно берут всю сумму вперёд и никаких рассрочек не предоставляют.

– Да, нам понятно, мы согласны, – обнимая супругу, утвердительно произнёс Лаврентий Николаевич.

В этот момент мать Беридзе полностью успокоилась и крепко вжалась в грудь своему супругу, обняв его руками за шею. По всей видимости, происходящие события ей напоминали сюжет какого-то сериала или фильма. Как и любой матери, ей не верилось в то, что ее сын – преступник, но больше она не могла поверить в то, что за такое преступление могут назначить 15 лет лишения свободы. Скажи ей кто-нибудь вчера или позавчера, что её сын будет задержан с наркотиками, а более того, что его обвинят в их распространении, она бы навсегда внесла этого человека в чёрный список и оборвала с ним всякие контакты. Но, увы, события были реальны, и нужно было искать деньги и, по всей видимости, немалые.

– Хорошо, тогда нам осталось обсудить смягчающие его вину обстоятельства, чем их будет больше, тем лучше для вашего сына. Во-первых, наличие иждивенцев: обычно я делаю показания от имени близкого нетрудоспособного родственника о том, что подсудимый его полностью содержит, помогает ему по хозяйству: полы моет, дома уборку делает, готовит кушать, в магазин и аптеку ходит. Есть такой родственник у вас, обычно это бабушка или дедушка?

– Да, есть, мой отец как раз на пенсии, Георгий к нему домой ездит, – ответил на вопрос Лаврентий Николаевич.

– Отлично, показания я за него сделаю, со следователем о его явке договорюсь. Следующее, что нужно сделать, это собрать характеристики личности сына, возьмите их в его ПТУ, а также в вашей управляющей компании по месту жительства, если что, форму характеристики я вам пришлю на вашу электронную почту, если она у вас есть, конечно же.

– Электронная почта есть у младшего сына, мы скажем, он вам пришлет её.

– Вот и отлично. Думаю, на этом нам необходимо закончить консультацию, в общем, реквизиты для перечисления денег, соглашение об оказании юридической помощи я отправлю вашему сыну на почту. Возьмите мою визитку, на ней все мои данные, – визитку я протянул отцу Беридзе, мать продолжала в этот момент плакать в его грудь, периодически тяжело вздыхая.

– Спасибо, до свидания, – поднимаясь со стула, сказал Лаврентий Николаевич, в этот момент он помог встать своей супруге и оправиться.

– Где у вас туалет? – спросила Светлана Сергеевна.

– Я вас провожу, следуйте за мной.

После того как супруги Беридзе покинули офис, я посмотрел на свой телефон и увидел множество пропущенных вызовов от своего старого институтского друга Олега. Время перезвонить было поздним, и я решил поехать домой. К тому же я так за день ничего не написал Даше, значит, нужно будет заехать по пути в цветочную лавку и купить её любимые белые розы. Посмотрев на часы, я понял, что цветы я купить уже не успею, так как стрелки подходили к 22:00. Прибрав документы на столе и выключив компьютер, я наконец-то вздохнул с облегчением от окончания этого нелёгкого дня и поехал к себе домой.

Добравшись без каких-либо пробок до дома, я медленно поднялся к входной двери и постучал. Но ответа не последовало. «Наверное, уже спит», – подумал я и тихо открыл замок. В квартире, действительно, было очень тихо и темно. Сняв свою кожаную куртку, положив сумку в прихожей, я медленным шагом прошёл на кухню. Включив свет, я обнаружил на столе сложенный вдвое листок бумаги.

Открыв его, я прочёл следующее: «Слав, ты хороший парень. Но каждый раз мне тебя не хватает. Я не могу постоянно просыпаться ночью и смотреть на то, как ты куда-то собираешься, а потом полночи думать о тебе: куда ты поехал и что опять у тебя стряслось? Вечером я прихожу домой, тебя опять нет, где ты, с кем ты, что с тобой, я не знаю. И сегодня ты мне ни разу не сообщил, что с тобой происходит и как у тебя дела. Тем более я сегодня тебя совсем не интересовала.

Более того, ты забыл, что сегодня у моего отца было день рождения, ему стукнуло 50 лет, но звонка от тебя ему не было, а я просила тебя неделю назад поставить себе напоминание на телефоне. Я поехала к маме, переночую у неё. Если не забудешь, то, конечно, приезжай на сам день рождения. Завтра, ресторан «Пилзнер в 20:00».

М-да, с Дарьей теперь точно будет сложно. Ладно опоздание домой, но вот отца она мне точно не простит, благо мужик он нормальный, думаю, зла на меня держать не будет, главное – подарок ему нормальный купить, ну и завтра с утра первым делом позвонить и пожелать внуков, конечно же, через годик. Ну и с Дашей пора уже серьёзно поговорить, а то уплывёт Русалка к кому-нибудь другому.

Глава V Дарья Петровна Русалкина

Утро следующего дня началось с напоминания на моём телефоне: «Слава, поздравь зятя с прошедшим днём рождения».

Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же решил исполнить напоминание, дабы ещё раз ничего не забыть. Тем более общаться с Петром Олеговичем Русалкиным было всегда приятно, про таких, как он, окружающие говорят: «Свой парень».

– Пётр Олегович, доброе утро, не разбудил? Это ваш личный адвокат вам звонит и будущий зять.

– Доброе утро, доброе утро. Это значит, Дарья Петровна скоро фамилию будет менять у нас, да? – очень громко произнёс отец Дарьи, скорее всего, находясь рядом с ней. – Но ты не забывай, она у нас девушка своенравная, очень, я бы сказал, вся в мать, – продолжал громко говорить Пётр Олегович.

«Всем бы такого зятя, лёгкого в общении», – подумал я после слов: «…вся в мать». Помню, как Дарья познакомила меня со своими родителями, Пётр Олегович встретил очень хорошо, чего нельзя сказать о матери, которая моим присутствием рядом со своей дочерью была явно недовольна, что было подчёркнуто бедненьким ужином в стиле «у нас в стране ещё недавно был дефицит, и шиковать нас при нынешней власти не научили».

– Я вас с прошедшим днём рождения звоню поздравить, счастья вам, а главное – внуков в ближайшем будущем, чтобы футбол было с кем посмотреть, – с иронией произнёс я чуть громче, дабы быть услышанным не только Петром Олеговичем, но и его ближайшим окружением.

– О-о-о, Вячеслав Игоревич, я так смею предположить об интересном положении Дарьи Петровны? Или мы чего-то не знаем? А, Дарья? – явно обращаясь к дочери, спросил отец.

Ответа я не услышал, но явно поднял этим вопросом и пожеланием настроение Петру Олеговичу Русалкину, между прочим, почётному гражданину города Ижевска, кандидату медицинских наук, главному врачу Ижевской городской больницы. Не будь я знаком с Петром Олеговичем лично, увидев его на улице, я подумал бы, что это обычный мужик, который из толпы прохожих ничем примечательным не выделяется.

Пётр Олегович был сухощавого телосложения, низкого роста, с небольшой проплешиной на макушке, всегда просто одет, без какого-либо изыска он носил одну и ту же шляпу уже который год. Он очень следил за своим здоровьем, практически не употреблял крепкий алкоголь, ни разу в жизни не курил и обожал в свободное от работы время играть в футбол с коллегами.

Футбол для Петра Олеговича был больше чем игрой, его любимой фразой на поле было: «Ну кто так играет, тебя бы до перестройки расстреляли за такой пас, а ну марш на лавку». Порой и я присоединялся к команде Петра Олеговича.

Примечателен эпизод одной из игр, которая состоялась в этом году. Так, в порыве борьбы, схлестнувшись на поле с Петром Олеговичем, я случайно наступил ему на правую ногу, после чего он сильно закричал и рухнул на поле. Подоспевшие коллеги-медики без всяких рентгенов путём осмотра правой ноги тут же поставили диагноз – перелом ладьевидной кости, срок полного восстановления и возвращения в игру с учётом возраста пациента – 2 месяца. Пётр Олегович, услышав столь неутешительный диагноз, произнёс: «Ну, в следующий раз буду играть осторожнее». Приняв мои извинения и с улыбкой сообщив о том, что каких-либо претензий ко мне не имеет, Пётр Олегович в сопровождении врача-хирурга, врача-невропатолога, врача-уролога, врача-невролога и врача-маммолога был доставлен в лечебное учреждение, которое сам возглавлял последние 5 лет своей жизни. От Дарьи мне, конечно же, досталось, но вот мама «Русалки» начала ко мне относиться и без того ещё более прохладно.

– Сегодня как у нас, всё в силе? Во сколько там, напомните, пожалуйста? – размеренно начал я переходить к официальной части разговора.

– Да, да. Так, ресторан «Пилзнер» сегодня в 20:00, и ещё не забудь про чёрный смокинг, – ответил Пётр Олегович каким-то игривым голосом мужчины, которому явно не 50, ну максимум 40, и то с натяжкой.

– Я тогда сразу на место приеду, там, так сказать, и встретимся.

– Хорошо, буду тебя ждать, мой без пяти минут зять, – явно смеясь, ответил Пётр Олегович, закончив разговор.

На этой приятной ноте я положил трубку телефона, и в этот же момент на экране телефона было показано следующее напоминание: «7 роз».

7 роз – это отдельная история, и её нужно обязательно рассказать. Но начать следует со случайного знакомства двух студентов в автобусе. Учился я в местном Удмуртском государственном университете имени В. И. Ленина, Дарья же получала высшее образование в Первом медицинском университете имени И. М. Сеченова.

Как-то приехав к родителям на Новый год в гости, Дарья, зайдя в автобус, обронила свой кошелек, из которого выпала вся мелочь, которая разлетелась во все стороны. В автобусе было много народу, и я помог Дарье собрать мелочь, поднимая её с грязного пола, обнаружив в числе найденных валют монету Чешской республики – крону. Возвращая монету, я произнёс удивлённым голосом:

– О, вы бывали в Праге?

– Да, милый город, чехи – очень добродушные люди, – улыбаясь, ответила Дарья, получив от меня крону, – спасибо, что нашли эту монетку, она мне очень дорога.

Эх, эта улыбка, в этот момент я понял, всё, это она, та женщина, с которой я должен как минимум познакомиться, а как максимум – увидеться ещё не один раз. Я никогда не видел ничего красивее её улыбки и, думаю, не увижу никогда более. Ровные белые зубы словно сами говорили: «Я учусь на стоматолога, у меня не может не быть красивой улыбки, это моё оружие». Голубые глаза цвета морской волны сияли радостью и подчёркивали озорной характер.

– Я бывал там пару раз с родителями, действительно, город того стоит, чтобы туда возвращаться и возвращаться, – продолжал я диалог, не отрывая глаз от Дарьи, – вы туда по туристическим целям или по каким-то другим ездили? – начал было я выяснять всё самое интересное.

– Не-а, не туристом. От университета, у нас был форум по моей специальности, я учусь на стоматолога, ездили по конференциям, я как раз свой английский подтянула там, – охотно начала отвечать Дарья.

– Здорово, мой английский, увы, очень слаб, – начал я и хотел было что-то сказать на языке Шекспира, но подумал, что лучше не позориться, и продолжил знакомство на родном и могучем, – а где вы учитесь?

– Я – в Москве, в Первом меде. А вы тут живёте? – как-то совсем по-девчоночьи спросила меня Дарья.

– Да, тут родился, тут и остался, скоро уже заканчиваю свой универ – остался один год.

– Мне тоже один год остался, потом домой вернусь, не нравится мне в Москве жить, ритм города выматывает, а тут приезжаешь и отдыхаешь, тихо, спокойно, мама, папа рядом, много подруг, всё такое родное, – закатывая глаза в потолок, произнесла Дарья.

«Есть! Мама, папа, подруги, но парня, стало быть, нет, ну, нужно идти в атаку, – тут же подумал я, – и ни в коем случае не упустить свою возможность».

– Да, да, возвращайтесь, у нас же тут театр, кстати, как раз через год открывают. Третий год как его капитально ремонтируют, будет куда сходить.

– Вы любите театр? – удивлённо спросила Дарья.

– Ну, с родителями пару раз ходил. Мама очень любит и тётя тоже. Мне нравится постановка в нашем театре «Я собака», это про жизнь собаки-поводыря, вы, может быть, что-то об этом слышали, я имею в виду о спектакле. Кстати, это моноспектакль, там играет 1 человек.

– Нет, ни разу не слышала, интересно было бы посмотреть, я обычно с подругами хожу в театр. В Москве Большой нравится, очень люблю балет и оперу. Большой театр – это моё самое любимое место в Москве.

«Всё, в яблочко, – подумал я, – парня у неё точно нет, нужно идти ва-банк, брать телефон, напрашиваться в гости в Москву, да вообще что угодно делать, лишь бы увидеть эту улыбку вновь». Эту мысль оборвала Дарья своим вопросом: «Ой, а вы не знаете, где мы едем, что-то я заболталась, мы не проехали остановку “15 микрорайон?”».

– Да какая разница, где мы едем, я вас провожу, если проехали, это я же виноват, заболтал вас своими расспросами. Вернее, такси оплачу, – продолжая смотреть в глаза Дарье, ответил я.

– Ой, ну что вы, не надо такси. Тем более моя остановка следующая, с вами было приятно пообщаться, – вставая с места, сказала Дарья и направилась к выходу из автобуса.

На остановке она вышла, я вышел вслед, окликнув её: «Девушка, простите, я вас всё же провожу – на улице темно, район тут небезопасный». Дарья согласилась, и мы пошли по тёмной улице, которую заметало снегом, благо дорожки были почищены, но по бокам они утопали в сугробах. Разговаривали обо всём, но больше, конечно же, о Москве и о том, что там происходит.

После того как мы подошли к дому Дарьи, я наконец-то спросил:

– Я забыл вас спросить, как вас зовут?

– Даша.

– Приятно познакомиться, а вы надолго к родителям?

– А вас как зовут? Я ещё тут буду 7 дней.

– Я вот думаю, тут неподалёку открыли чешский ресторан «Пилзнер», вы не хотите завтра там пообедать? Кухня на высшем уровне, не составите мне компанию?

– Да, мне было бы приятно ещё раз почувствовать себя в Чехии.

Не могу сказать, что я спешил домой, нет, я, наверное, летел домой, окрылённый столь удачным знакомством мало того что с очень красивой девушкой, так ещё и с очень увлечённой своей профессиональной стезёй. У меня в голове мелькала её улыбка, вспоминались манера общения, её взгляд, словом, я был под впечатлением и в ту ночь засыпал долго.

С утра я попросил у отца денег на свои личные нужды, в которые я, конечно же, посвятил отца.

– Куда идёте? – спросил меня отец.

– В «Пилзнер», не был там ни разу, как раз на разведку схожу, может, у них кухня хорошая, сходим чуть попозже всей семьёй на ужин, да, мам? – смотря в сторону матери, ответил вопросительно я.

– О! Сынок, да тебя потянуло к прекрасному, с кем это ты идёшь в ресторан? – удивлённо спросила мама.

– Со своей знакомой, вы её не знаете, – отрезал я, давая понять, что раскрывать все карты я не хочу и ещё не время.

– Игорь, ну ты посмотри, наконец-то сын начал увлекаться чем-то кроме вашего футбола, – похвалила меня мама, погладив по голове и как-то по-особенному посмотрев в мои глаза с той самой материнской заботой, которая порой так напрягает мужчин.

– Мам, ну не люблю я, когда меня гладят, не люблю. Хотя если ты денег дашь, будет неплохо, – улыбаясь, произнёс я.

– Конечно, конечно, – доставая свой кошелёк, ответила мама, – так 10 000 руб. хватит, надеюсь, хотя нет, на первом свидании на девушку нужно произвести впечатление, надеюсь, ты не будешь повторять ошибки своего отца?

– Так, а тут я попрошу уменьшить тон, – властно отрезал отец, добавляя свои 10 000 руб. в мой открытый кошелек.

– О, спасибо мама, – положив деньги в свой бумажник, ответил я.

– А поцеловать маму? – строго смотря в мою сторону, спросил отец.

– Да, да, я тебя очень сильно люблю. Спасибо.

Я долго думал, что же подарить Дарье на наше первое свидание, и решил подарить 7 роз.

– 7 роз, чтобы каждый день тебя радовала красивая роза.

– Спасибо большое. Цветы для меня – самый приятный подарок. Тем более я люблю всё белое, – ответила Дарья, вдыхая аромат белых бутонов.

Свидание прошло замечательно, мы общались весь вечер, забыв о времени, периодически обновляя заказы на нашем столе. Блюда в ресторане действительно были очень вкусными и сытными, как и десерты, особо мне запомнился Пражский торт, ничего более вкусного я, наверное, в своей жизни не пробовал. Крем, бисквит и много шоколада, который, как нам сказал официант, доставляется в Россию из самой Бразилии.

После этого свидания были ещё 6 свиданий. Мне запомнился поход в местный Краеведческий музей. Дарья, как оказалось, не только в совершенстве знала английский язык, могла легко пробежать 10 км за 55 минут, училась строго на отлично, но и знала историю родного края, чем удивила меня больше всего. Бывает же такое – одна короткая встреча в твоей жизни может изменить всё в тебе кардинально, а прежде всего, определить твоё будущее.

Нет, меня, конечно же, как и любого мужчину, привлекала внешность «Русалки», которой могла позавидовать типичная накрашенная курица из ночного клуба, которая вышла на охоту в поисках очередного кабеля, напялив на себя мини-юбку и V-образную кофту, купленную на местном китайском рынке.

Было в Дарье что-то такое, чего не было у других, и я сейчас не говорю только о внешности, скорее всего, я вспоминаю реплику Коко Шанель о женщинах: «Настоящая женщина в сердце мужчины только одна, а все остальные – это её тени». Вот и Дарья по определению была той самой первой и последней женщиной, после которой может появиться тень, да и та исчезает, как только человек перейдёт улицу.

Дарья весь вечер рассказывала мне про москвичей и их причуды. Особенно доставалось местным «курицам».

– Ну, или эти знакомства в интернете, мне одногруппницы в один голос говорили, что все дружно сели учить разговорный английский язык, – резко жестикулируя, эмоционально начала Дарья, – я такая, о классно, будем вместе практиковать после учёбы, когда в сторону метро будем идти. Но не тут-то было, девочки начали регистрироваться на сайтах знакомств королевств Великобритании и Голландии в надежде сменить в будущем свою туристическую визу на визу с целью воссоединения со своим суженым. И ты думаешь, кто-то сменил визу? Нет, конечно, максимум при прилёте в Лондон и Амстердам встретили, да и то, как я поняла, ничего там не получилось, да и мне неинтересно в целом, не люблю эти бабские сплетни. А самое смешное было, когда я пошла отмечать день рождения к одной из наших принцесс с параллельной группы в клуб на Тверской. Блин, мне раза 3 там предложили «соль»¹⁰, ты прикинь? Эти курицы, оказывается, эту «соль» начали прямо в клубе нюхать, и это будущие врачи?

После этого я удивлённо замолчал, чуть-чуть поджав плечи.

– Ну, или вот ещё случай. Я хожу в спортзал, но не просто тупо качать попу и ноги, нет, не для этого, мне просто нравятся групповые занятия на растяжку, понимаешь? – теперь уже не отрываясь от меня, спрашивала Дарья.

– Понимаю, я в футбол играю, мне просто это по душе, – кивая, отвечаю я.

– Ну, не суть, я о другом. Вот смотри, как ты думаешь, а другие зачем в спортзал ходят, ну в смысле женщины? Я тут динамику заметила, зимой беговые дорожки стоят пустые, но начиная с апреля и в первых числах мая свинки начинают активно готовиться к лету. Понимаешь?

– Хм, выглядеть хорошо, наверное, парням нравиться чтобы, – неуверенно отводя глаза, отвечаю я.

– Нет, они ходят туда, чтобы потом причитать перед зеркалом: «Блин, какая я толстая».

– Ну по ходу это чисто женское, – поддакиваю я.

– Честно, я не знаю, женское это или нет, у меня там мало подруг, я очень избирательна, я бы сказала, крайне избирательна. Да и в основном все москвичи живут в своём измерении, и мало кто из них знал до знакомства со мной про город Ижевск. Представляешь?

– Что, правда?

– Ага, это вообще для меня было большим шоком.

– Поиграй с ними в игру, вдруг они подумают, что столица Казахстана – это город Йошкар-Ола, или, вообще, Майкоп – столица Таджикистана, а Республика Татарстан вообще независимое государство.

– Ол-ля-ля, это идея, – в игривой форме ответила Дарья, продолжая есть Пражский торт.

Да, именно это, наверное, меня в ней и влекло: учась в столь престижном университете, она оставалась человеком, а не типичной столичной курицей.

7 белых роз, нужно немедленно купить именно 7 роз и обязательно отдать их Даше до обеда, но как это сделать, она же на работе! Нужно позвонить в её стоматологию, может, там есть «окно» и можно будет записаться на чистку зубов.

Набираю рабочий номер стоматологической клиники «Русалочка» и слышу в ответ:

– Добрый день, клиника «Русалочка», я вас внимательно слушаю.

– Добрый день, мне тут порекомендовали врача-стоматолога Русалкину Дарью Петровну, у неё есть сегодня свободное окно?

– Да, есть, через один час будет свободное время, записать на приём?

Ого, один час. Успеть бы вовремя, да ещё нужно забежать в магазин с целью покупки роз. Резко сметая всё на своём пути, завожу свою немецкую «овчарку» и рву с места в надежде всё успеть и быть на месте вовремя. Внезапно сзади начинает реветь сирена, и грубый голос по громкоговорителю сообщает, что мне нужно прижаться к обочине и немедленно остановиться.

– Добрый день, старший лейтенант Иваненко Михаил Назарович, – бодро приветствует меня сотрудник ГИБДД.

Я в этот момент молча через чуть приспущенное боковое окно протягиваю ему своё удостоверение, старательно обёрнутое в кожаную обложку красного цвета.

– Превышаем? – продолжает старший лейтенант, пытаясь поймать мой взгляд.

– На выезд еду, опаздываю, в общем, меня в районной прокуратуре ждут, – уставшим голосом произношу я, избегая пересечения наших взглядов.

– Придётся ремень оформить, согласны, товарищ адвокат? – порядком устав от моего недружелюбия, продолжает качать права добропорядочный инспектор, крутя в этот момент жезл.

– Послушайте, я, правда, очень спешу, мне через 30 минут нужно быть на месте, – начинаю было огрызаться я.

– Мне безразлично, сегодня ночью пьяного следователя военной прокуратуры в комендатуру сдали. Я как раз из прокуратуры еду, он меня пытался избить, ну я его успокоил слегка, вроде как папой-полковником мне грозил или мамой-судьёй, драться полез, но мы его с напарником быстро скрутили, да ещё и уголовное дело в отношении него, я думаю, возбудят, он на камеру много что про мою личность сказал.

– Ок, ок. Давай только быстро, командир, – делаю я робкую попытку ускорить процесс оформления документов в надежде, что меня быстро отпустят.

– А тест на состояние опьянения вы пройти не хотите? – зачем-то спрашивает меня полицейский.

– Да хочу, только я требую понятых, видеофиксацию моих вдохов, выдохов, а также составления протокола. И ещё я бы хотел увидеть ваше удостоверение, чтобы позвонить в службу собственной безопасности за моё необоснованное задержание, так как на вас я потратил уже без малого 10 минут. И о своём задержании я сейчас же буду уведомлять Палату адвокатов, так как я уже месяц как ничего не пью крепче однопроцентного кефира, так мы будем проходить в точном соответствии с нормами КоАПа¹¹ освидетельствование на употребление алкоголя?

– Хорошо, хорошо, – разочарованно отвечает инспектор Иваненко, – сейчас ремень оформим и отпустим, давайте ваш паспорт.

– Держите, могу ещё визитку дать, вдруг мои услуги вам пригодятся? – ухмыляясь, отвечаю я и протягиваю визитку совместно с паспортом.

Через 10 минут мне возвращают паспорт, просят расписаться в протоколе и желают приятной поездки в прокуратуру.

Купив в местном магазине 7 роз и не дождавшись сдачи, выбегаю из магазина и мчу в стоматологию.

– Даш, к тебе пациент, – мило улыбаясь, обращается помощница главного врача Алия.

– Пусть заходит, а что это ты улыбаешься так?

– Дарья Петровна, – с порога начинаю я своим торжественным голосом, словно судья зачитывает первый и последний оправдательный приговор в своей жизни, – разрешите преподнести вам 7 белых роз, чтобы ближайшие 7 дней вашей жизни были наполнены позитивом и счастьем от созерцания этой красоты.

– А, пациент Несмеян, – тоскливо произнося мою фамилию и получая в свои руки цветы произносит Дарья.

– Алия, поставьте, пожалуйста, цветы в вазу, – передавая цветы своей помощнице и не смотря в мою сторону, произносит Дарья.

– Садитесь. Начнём наш осмотр.

– Даш, я поговорить хочу. Ты знаешь, я так виноват.

– Откройте рот шире, вы пришли на осмотр, а не на великосветское мероприятие. Шире, я сказала шире, – повелительным тоном отрезала врач-стоматолог Русалкина Д. П.

Спустя 10 минут после осмотра был поставлен неутешительный диагноз о необходимости, во-первых, чистки зубов ультразвуком, а во-вторых, замене одной пломбы.

– Вас записать на приём? – снимая с лица марлевую повязку, продолжила Дарья.

– Даш, ну прости, я реально виноват.

– Виноват он. Записывать нужно, что у твоего, как ты говоришь, будущего зятя день рождения. Отец мне сегодня все мозги проел и про свадьбу, и про ребёнка. Зачем ты ему вообще про это сказал? И главное, знаешь же, что он теперь не отстанет!

– Ну, шутим же мы с ним так, ты же знаешь.

– Шутит он!

– Мне во сколько за тобой заехать, ты отсюда в ресторан поедешь?

– Да, давай тогда с тобой поеду, ориентировочно к 20:00 приезжай, я и платье с собой взяла, оно, кстати, в моей машине осталось.

– Я тут билеты купил, на эти выходные мы летим в Санкт-Петербург, как ты меня давно просила. Я надеюсь, ты не против составить мне компанию?

– Оля-ля-ля, – присвистнула Даша чуть тихо, заключая меня в свои объятия.

– Дарья Петровна, к вам следующий пациент, – послышалось из-за двери.

Чмокнув Дашу в щёку, я, довольный своим успехом и примирением, вышел из кабинета, направившись к машине.

Подходя к машине, я услышал, как зазвенел телефон, на экране высветилось: «Олег Дмитриевич».

– Да, господин прокурор, я вас внимательно слушаю.

– Слав, привет. Что-то ты пропал куда-то, у меня тут к тебе разговор есть небольшой, ты как, уделишь мне сегодня время? – спросил мой старый знакомый, с которым мы 5 лет просидели за одной университетской партой в родном УГУ.

– Господин прокурор, конечно.

– О, да. Слушай, тут тема есть одна, поговорить хочу. Завтра иди сегодня можно?

– Давай завтра, как тебе в баре посидеть, футбол посмотреть ну или в бильярд там, боулинг?

– Давай лучше в баре, чтобы никто не слышал. Завтра в 10:00 тебя наберу, давай.

После этого Олег положил трубку. «Странно, – подумал я, – обычно Олег очень приветливо со мной общался, а тут оборвал разговор резко и даже не попрощался. Очень странно».

Глава VI Великосветское мероприятие

Заехав за Дашей ровно в 20:00, я начал ждать её у выхода из стоматологии. Спустя короткое время моя «Русалка» села в машину.

– Сказать люблю, ничего не сказать, – начал было я свой восторженный комплимент.

– Ой, ой, подлиза. Я тебя ещё не простила, даже и не думай, – начала, улыбаясь и грозя мне указательным пальцем, говорить Даша.

– Слушай, это же коктейльное платье, да?

– Ну да, подружка из Милана мне его привезла на тех выходных.

Платье на Дарье было действительно просто шикарным: обтягивающее, игристое, с красивыми блёстками и строго до колен – всё это приятно сочеталось с розовыми туфлями, купленными мною на 8 марта.

– Туфли-то мои надела, ну скажи, кто молодец?

– Папа молодец, что маме предложение сделал, а то я бы не появилась и дарить дорогие туфли тебе было бы некому, – продолжая смеяться надо мной и мило хихикая, ответила Дарья.

Спустя короткое время мы приехали к ресторану «Пилзнер», на парковке которого свободных мест практически не было, пришлось заехать в близлежащий двор и припарковаться там.

Проходя мимо парковки у ресторана, я увидел свою давнюю мечту – «Ауди Q5», облачённую в мой любимый синий металлик.

Судя по количеству людей, которые ещё толком не расселись по своим столикам, а просто блуждали из угла в угол с напитком в руке, мы с Дашей приехали вовремя.

– Молодые люди, вам помочь занять место? – учтиво обратилась к нам молодая девушка-официант.

– Да, если можно, мы бы хотели пройти за наш столик, я дочь виновника торжества.

– Ах да, конечно, ваше почётное место рядом с вашим родителем, проходите, пожалуйста.

Спустя короткое время начался праздник, после всех благородных речей в адрес Петра Олеговича, нескончаемых и порой очень лицемерных комплиментов началась неофициальная часть праздника с танцами и глупыми конкурсами.

И кого тут только не было, всевозможный бомонд местной элитарной прослойки общества.

Нищебродов, судя по парковке перед рестораном, я тут не заметил. Стало быть, все мегауспешные бизнесмены, чиновники, а также местные небожители тут. Ну да, в мире, где твой жизненный успех измеряется не научными открытиями в той же медицине, а возможностью купить в кредит новую «Ауди Q5» по-другому и быть не может.

Успех – венец твоей жизни, но, увы, сейчас успех измеряется более дорогой машиной, которая куплена в кредит, или дорогой квартирой, которая также приобретена с помощью ипотеки.

Порой так хочется загрузить в своём телефоне навигатор и попросить «Алису»: «Конечная точка – Счастье». А «Алиса» тут же построит маршрут в какую-нибудь Курскую область и повезет тебя по разбитой дороге в это самое «Счастье», от которого на месте осталось-то два дома разбитых и одна богом всеми забытая старушка, получающая свою мизерную пенсию, да откладывающая деньги на достойные похороны и место на кладбище.

«Ха-ха-ха, – подумал я, – было бы прикольно поиграть со своим навигатором в города или посёлки: «Прогресс», «Восход», «Благодать»».

За этими мыслями я решил чуть пройтись по ресторану и присмотреться к окружающим меня людям.

Налив себе в бокал ядовито-красного вишнёвого сока, я решил встать у барной стойки, Даша в этот момент общалась со своей сестрой, сидя за нашим столиком.

Петра Олеговича мы поздравили вместе с ней, презентовав ему картину, на которой он был запечатлён вместе со своей супругой. Картина была написана местным художником, и Пётр Олегович был приятно удивлён столь ярким подарком.

У барной стойки ко мне подошёл тучный мужчина в очках, которого ранее я где-то видел, но вот только где именно, я забыл.

– О, Вячеслав Игоревич, добрый день, – начал издалека коллега Петра Олеговича, – разрешите напомнить о себе, Тимошин Максим Степанович.

– О, товарищ вратарь, я вас уже и позабыл, давно не виделись, – одобрительно ответил я.

Тимошин Максим Степанович был тучным мужчиной с очень большим животом, которого капитан местной футбольной команды «Скорая» поставил защищать ворота. Работал Максим Степанович в городской больнице всю жизнь, попав в Ижевск сразу же после окончания Куйбышевского медицинского университета в 1986 году, первые полгода ему было очень сложно жить вдали от мамы, папы и, главное, бабушки, мужчина очень скучал по дому, так как за свои 23 года никуда из города Куйбышева, кроме как деревни, не уезжал.

– Ну-ну, – похлопывая себя по пузу, – мы ещё не раз и не два будем вытаскивать не берущиеся мячи, не переживайте. Вы знаете я к вам по какому поводу, у меня тут у родного брата проблема вышла. Взял кредит в Банке под залог квартиры на развитие своего бизнеса, и, я так понял, бизнес не пошёл в гору, есть какие-то варианты?

– Ну есть, но кредит рано или поздно придётся отдавать. Там только процесс на год растянуть, имею в виду судебный, можно будет. Может, он за год денег насобирает и вернёт?

– На год? Разве так можно, мне его жена вчера звонила, он в депрессию впал. То есть он год сможет спокойно работать и ничего не отдавать?

– Ну если всё грамотно сделать, то и больше года сможет не платить, ну а если я дело будут вести, так мы вообще через его банкротство сможем отбить нападки кредиторов.

– О, Вячеслав Игоревич, ну вы меня прямо спасаете. Он вчера мне звонил, плакал в трубку, поймите, брат – очень порядочный человек, я могу дать ему номер вашего телефона? – одобрительно потеребив моё плечо, спросил Максим Степанович.

– Конечно, пусть позвонит завтра в 09:00, хотя для вас я готов поговорить с ним и в 08:00.

– Благодарю, я ему сейчас отправлю ваши контакты.

Не намереваясь и дальше слушать восторженные отзывы о своей персоне, я отошёл от вратаря-хирурга чуть подальше, улучив момент, когда он начал копаться в своём телефоне. Отойдя подальше, я подошёл к сцене. Рядом со мной стояли какие-то ранее мне не знакомые люди. Дорогие костюмы, золотые перстни на безымянных пальцах, по всей видимости, это были очень серьёзные люди, которые что-то обсуждали, глядя на певицу, одетую в русскую национальную одежду.

Я прислушался и понял, что они вульгарно обсуждали её внешность, вернее нет, они обсуждали её стоимость.

Певица, между прочим, явно старалась и, мило улыбаясь, продолжала петь: «Калинка, малинка…».

Мужчины же продолжали делить «тушку» ещё не пойманного зверя.

– По-моему, она не похожа на содержанку, – ехидно утверждал один из них.

– Не-а, вылитая. Такой цена в 3 000 руб. за 1 час работы, я-то знаю. Ртом, думаю, хорошо работает, вон как раскрывает.

«М-да, – подумал я про себя, – вроде бы мы на таком великосветском мероприятии, и как бы крепостное право отменено в 1861 году, прошло уже более 150 лет, а тут два уважаемых гражданина делят «дичь» под аккомпанементы русской народной песни. Было бы интересно, если бы организатором этих торгов выступил я, наверное, неплохо бы заработал на рынке купли-продажи молодых девок, и похрен, что она чья-то дочь, жена, при Романовых, как известно, целыми семьями продавали, ой, вернее, в рабство сдавали, и ничего же, как-то жили. В церковь ходили и даже порой исповедовались, причащались там, говоря о грехах своих, а потом с новой недели продолжали грешить и перед воскресеньем опять в церковь бежали, так сказать, грехи замолить».

В моей голове тут же родилась картина торга: я в своём нынешнем смокинге, стоя за трибуной, обратив взор на певицу, одетую так же как и сейчас, но закрытую в прозрачную стеклянную клетку, дабы господа могли, так сказать, осмотреть товар и в профиль, и в анфас, и спереди, и сзади.

Первый мужчина в белом смокинге поднимает правую руку вверх, произнося:

– Один миллион рублей.

– Один миллион раз, два, и…

– Пять миллионов, – кричит в истерике второй мужчина, – пять, вы слышите все, пять миллионов, она моя? – продолжает он свою истеричную речь, чуть привстав с места.

– Пять миллионов раз, пять миллионов два, пять миллионов три. Продана девушка в русской национальной одежде.

– Итак, получите, распишитесь и вот оплатите мою комиссию в размере 500 000 рублей, – протягиваю я этому мужчине квитанцию, получая за лихо организованные торги неплохую комиссию.

В этот момент меня кто-то ударил по плечу сзади.

– Слава, привет, – произнесла девушка в длинном чёрном платье.

– А, Анна Сергеевна, мой добрый журналист, светило в мире мракобесия и провинциальной безвкусицы.

– О! Я благодарю вас. А я к вам по делу, вы знаете, наш глянцевый журнал в преддверии Дня защиты детей хочет провести благотворительную акцию детям-сиротам. Вы же не откажете мне в своём посильном участии?

– Конечно, сколько я должен буду заплатить? Как на Новый год, по 1000 руб. хватит?

– Нет, что вы, тут другая идея, мы хотим провести футбольный турнир с участием местных детско-юношеских команд. Вы же вроде, как я знаю, регулярно играете?

– Ну да, но обычно моё участие в подобных мероприятиях ограничивается чисто символическим взносом.

– Я в курсе, но у меня редакционное задание, вы же должны войти в моё положение. К тому же информация обо всех участниках будет размещена в нашей заметке, и будут приложены фотографии всех участников с перечислением их регалий.

Анна Сергеевна Романова работала в местном глянцевом журнале, рассчитанном на местное элитарное сообщество, и руководила отделом по связям с общественностью, она же регулярно проводила в городе всевозможные благотворительные и прочие благие мероприятия, выбивая спонсорскую помощь, которая порой ею осваивалась очень легко и быстро, через своё же собственное рекламное агентство, зарегистрированное на её мужа. Я про себя называл её «пройдоха в третьей степени». Следует отметить, что для меня она была всегда доступна, когда мне нужно было «засветить» своё лицо, давая какой-то очередной умный комментарий в прессе на злободневную тему, касающуюся жизни города.

Самым интересным мероприятием на моей памяти, которое было организовано Анной Сергеевной, была истерия, устроенная ею же по поводу неизлечимо больного мальчика по имени Серёжа, у которого подтвердился страшный диагноз порока сердца, а по-научному это звучало как: «Атрофия лёгочной артерии в структуре тетрады Фалло, 4 типа». Полное имя мальчика я сейчас не вспомню, но вроде бы его звали Серёжа Лукин. Ижевск в том году помогал мальчику как мог: все предприятия города были вынуждены внести свою лепту в его лечение, не говоря уже о чиновниках, местной прокуратуре и даже судьи местного апелляционного суда, все вместе собрали целых 8 000 руб. Анна Сергеевна выступала по радио и «пробивала» рекламу в местной прессе. При этом она же, отказываясь за неё платить, произносила: «Это же ребёнок, это не какая-то коммерческая акция!».

Истерия, кстати, закончилась как-то незаметно, Серёжу вроде бы даже прооперировали то ли в Москве, то ли в Санкт-Петербурге, а нужно было это сделать в США, так как там давали гарантию на лечение и бесплатно оставляли на месяц для реабилитации, но из-за очередного пакета санкций, принятого нашими западными партнерами, как обычно их называли в отечественных СМИ, ребёнка на лечение за океан не отдали, мол, свои светила есть, к тому же большую часть денег на лечение выдал местный благотворительный фонд. Выделяя деньги на лечение, благотворительный фонд поставил условие о лечении Серёжи только в России, так как устав фонда прямо запрещал выделять субсидии на лечение в иностранных клиниках.

После операции к мальчику в больницу приходил местный губернатор или его первый заместитель, о чём также сообщил региональный телеканал, оно и понятно, на носу были выборы, да и история у ребёнка была у всех на слуху, местной власти нужно заботиться обо всех без исключения, будь то больной ребёнок или новый инвестор, предлагающий построить торговый центр на месте недавно сгоревшей лачуги в центре города.

История должна была для больного мальчика закончиться позитивно, но, увы, Серёжа не прожил и 10 дней после операции, оплакивали его всем городом, похороны, кстати, также организовала Анна Сергеевна Романова, о чём ею был размещён тоскливый пост в своем «Инстаграме». Но беда к журналисту Романовой пришла, откуда последняя её не ждала.

Отдыхая в испанской Валенсии, Анна Сергеевна показала вид из окна своего номера, разместив соответствующее видео в «Инстаграме», всё бы ничего, и картинка красивая, и место уровня «дорого-богато», и сама журналистка, находясь на заморском отдыхе, выглядела посвежевшей красоткой, но на заднем фоне играла любимая песня Анны Сергеевны со словами: «…о Серёге позабыла ты. Позабыла ты…».

И никто бы не увидел в этом чего-либо плохого, да вот ведь незадача – именно в этот день по тому самому Серёже, за которого так неустанно молилась Анна Сергеевна и просила Бога о его скорейшем выздоровлении, прошли поминки, и мама Серёжи оставила гневный комментарий под размещённым видео, заканчивавшийся фразой: «…Теперь понятно, куда пошли деньги на лечение моего сына».

Анна Сергеевна этот комментарий не увидела, так как после публикации решила пойти на местный пляж, а телефон оставила в номере на зарядку. Тут же под публикацией начался вой подписчиков, строчивших свои комментарии со скоростью пулемёта Максима в годы Гражданской войны.

Вернувшись с пляжа, Анна Сергеевна увидела на своём телефоне большое количество пропущенных вызовов и множество гневных сообщений. Конечно же, публикация с видом из окна была удалена, но репутация была подмочена очень сильно. С того самого времени Анна Сергеевна придумала себе новый образ местной матери «Терезы» со всеми вытекающими.

– Дети – сироты, и что я там должен буду делать? – явно показывая своим видом нежелание участвовать в этом празднике, отрешённо произнёс я.

– Ну как что? Подарить детям футбольные мячики, футбольную форму, у нас же скоро в стране Чемпионат мира по футболу, мы же не должны оставаться безучастными к их судьбам, – весело парировала моя собеседница, попивая из своего бокала текилу со льдом.

– Хорошо, хорошо, надеюсь, это в городе будет?

– Нет, мы не хотим в городской ехать, думаю, поедем подальше от города, так сказать, выберем победнее дом ребёнка.

– Ладно, я согласен, – буркнул я, допивая свой сок, – сообщите, как определитесь со временем и местом, я непременно буду.

– Вот и отлично, с вами приятно иметь дело. Кстати, ваша коллега Иляна Камирова там тоже будет.

– А, она. Ну, будет так будет, ладно, до встречи там тогда.

Попрощавшись с Анной Сергеевной, я направился к столику Даши и её сестры, пора было ехать домой, о чём я сообщил Дарье.

– Да, Слав, забирай меня отсюда, тем более родители уже уехали. И нам пора.

Выходя из ресторана, я заметил, как мужчина, который ещё недавно купил певицу на торгах, организованных мною, садился в свой синий «Ауди Q5». «Хороший выбор», – подумал я, проходя мимо него.

Заводя свою машину, я заметил, что Даше чуть-чуть не по себе, наверное, выпила лишнего.

– Ну что как праздник, понравился?

– Да, папа всем доволен. Слушай, что там за баба рядом с тобой стояла?

– Ну, эта местная журналистка, может, помнишь, та самая, которая из Испании оплакивала мальчика, которому на операцию собирали?

– Да, помню эту дуру. И что она от тебя хотела?

– Рабочие моменты, не бери близко в голову.

– Ну, просто мне интересно, ты с ней долго стоял, вы что-то обсуждали, она даже начала в конце как-то улыбаться неестественно.

– Предложила поучаствовать в благотворительном мероприятии для детей-сирот.

– Слушай, а ты мне изменял когда-нибудь?

В этот момент я резко переключил передачу и вжал в пол педаль газа, «Ауди» приятно показала свой рык, начав выть громче.

– Да, вчера, к примеру, когда один дома остался, вспомнил про свою любимуюпорноактрису.

– И как она?

– Да немногословна, поговорить с ней не о чем… Шуток не понимает, да и по-русски плохо говорит. Вроде её родной то ли чешский, то ли венгерский.

– Ха-ха-ха. Пошляк ты тот ещё.

– Как тебе сегодняшний праздник, хорошо всё было, да? И еда, и напитки, и закуски на высоте, умеют тут готовить.

– Да, я люблю чешскую кухню.

Доехав до дома, я еле дошёл до кровати и лёг спать, забыв обо всех делах, запланированных мною на завтра.

Глава VII Два минус один

– Слава, просыпайся, тебе пора в школу, – чей-то милый голос шептал мне на ухо.

– Какая ещё школа, я хочу к бабушке в деревню, не хочу в школу, – сквозь улыбку отвечал я.

– Давай, давай, твои друзья-уголовники тебя заждались. Кто врагов народа будет защищать? – более бойким голосом говорила Даша, срывая с меня одеяло.

– Ок, хорошо. Я просыпаюсь.

Даша не очень-то любила мою работу, она была из тех самых граждан, которые считали, раз что-то произошло, то так должно было случиться. Нет, я не могу сказать, что она верила в судьбу, напротив, она верила в Бога и периодически ходила в церковь, пытаясь и меня заставить, но я всегда отнекивался.

Ключевым спором был вопрос, касающийся суда присяжных заседателей. Как-то Дарье пришла повестка из суда с предложением быть присяжным на одном из процессов. Дарья без зазрения совести отправила повестку в корзину, за что получила от меня устный выговор, мол, это же твой гражданский долг, а вдруг на скамье подсудимых сидит невиновный человек, которому грозит немалый срок. Но Дарья была непреклонна и в суд не пошла, сославшись на занятость и сложный график на работе.

Ещё когда только мы начали встречаться, Дашей овладел страх от пары историй, которые я ей рассказал. Да, там была «расчленёнка», да, там были топор, ревность, измена, убийство и срок в 10 лет, который получил один из моих первых доверителей.

– Это, стало быть, ты его защищал? Как так? Он же мразь! Мразь, просто мразь, убил женщину, которая одна воспитывала детей, – закрывая лицо ладошками, сокрушалась Даша.

– Ну да, – спокойно ответил я, – я его защищал, каждому положена защита, ты же не знаешь до момента вступления приговора в законную силу, что он виновен? И что это именно он ударил свою сожительницу по голове топором 10 раз.

– Что? Да как так вообще можно? Сталина на них не хватает, он бы их всех перестрелял. Вот при нём же была смертная казнь?

– Хм… При нём были суды – тройки, от которых, кстати, ещё при жизни вождя отказались, – парировал я, чуть играя мимикой в сторону смягчения диалога.

– Ну он же их расстреливал, понимаешь? То есть как у нас это раньше было? Лишил жизни человека, значит, и тебя лишат жизни?

– И к чему это привело? Преступность, увы, не снижается и снижаться не будет. Это помнишь, как в фильме «Матрица» с Киану Ривзом? Агент Смит там такую фразу сказал: «Первая Матрица была идеальной, в ней не было убийств, жестокости, зависти, но люди её не приняли, и было принято решение всех их уничтожить».

– Мне как-то безразлично до всего этого. Я считаю так, если виновен в убийстве, значит, и тебя должны убить!

– Хм… Ну вот смотри, ты же знаешь про такого маньяка, как Чикатило? Слышала же?

– Ну допустим, где-то я про него слышала, вроде в Ростове-на-Дону он людей убивал.

– Не важно. А ты в курсе, что до того момента как поймали настоящего Чикатило, если я не ошибаюсь, пятерых человек отправили на тот свет, и все они были невиновны?

– Ой, всё, тебя не переспоришь. Я бы никогда не дала им никакого помилования, убил человека, всё. Как это правильно говорится? Смертная казнь?

– Да.

После этого диалога о работе я с Дашей больше не разговаривал, разве что пару раз давал почитать какие-то смешные вырезки из документов, составленных моими оппонентами. Ну к примеру: «Решение суда должно быть по закону, а не заказу» – резюмировала одна из апелляционных жалоб.

Другая же начиналась прямо с пословицы в стиле: «Все страны живут по законам, Россия же продолжает жить по пословицам и поговоркам». Ну или ещё смешнее была вводная часть жалобы, упавшей мне на стол совсем недавно: «Зачем мне знание закона, ежели я с судьёй знакома?».

Приняв душ и позавтракав, я добрался до телефона и увидел там пропущенный звонок от Олега Дмитриевича.

– Олег, привет, рад слышать, у меня всё в силе. Сейчас довезу свою девушку до работы и готов к общению, ты сам как?

– «Спартак» – чемпион? Не, не слышал, – ехидно смеясь в трубку, произнёс Олег.

Его манера общения чем-то напоминала мою, он очень любил всякие колкости и прочие лёгкие развлечения, которые порой меня выводили из себя. Благо мы были знакомы со студенческой парты, да и Олег Дмитриевич резво начал расти по карьерной лестнице. В свои-то 30 лет он уже забрался в городскую прокуратуру, став начальником II отдела процессуального контроля, от таких друзей не отказываются, и их шуточки приходится терпеть, наигрывая смех.

– Ага, давай, посыпь мне соль на рану, она ещё жива, – мелодично ответил я.

– В обед тогда в «Пилзнере» увидимся. Я чуть пораньше буду, в 12:00, нормально будет?

– Хорошо.

Ровно в 12:00 я приехал в «Пилзнер» и заказал сытный обед себе и своему спутнику, тем более я знал, что он тут любит.

– О-о-о, как же я обожаю это ассорти из колбас. Тут тебе и домашняя колбаска из свинины со специями, и колбаска из говядины, и всё это так приятно подано с тушёной капустой и жареным картофелем, – произнёс Олег Дмитриевич, играя руками словно он дирижёр.

– Ну что там, очередная тема есть?

– Да, есть тут одна проблема, – уже серьёзным тоном ответил Олег.

И друг начал посвящать меня в эту самую тему.

Оказывается, гражданин Беридзе раскладывал «клад» не один, а периодически пользовался услугами такси. При этом водителем такси был его школьный друг Выборнов Семён, который знал о том, чем занимается Беридзе, но при этом к самим наркотикам не притрагивался, а только возил Георгия из пункта А в пункт Б, а Беридзе взамен его периодически заправлял и в целом хорошо платил за услуги частного извоза, порой оставляя щедрые чаевые за хорошо отработанную смену.

В действиях Выборнова налицо имелись все признаки пособничества в совершении преступления, и обоих нужно было бы привлекать к уголовной ответственности как соучастников. Вина Выборнова доказывалась и первыми показаниями Беридзе, которые он давал в моё отсутствие, самого Выборнова уже даже задержали, и он признался в том, что подвозил Беридзе, но как выяснилось, Костина бабушка, ранее работавшая в областном суде заместителем председателя, сделала ряд звонков определённым лицам, которые ей были должны по гробовую доску, и этими лицами было принято решение пока что оставить Семёна в качестве свидетеля, но что-то нужно было решать с самым первым допросом, просто так взять его порвать нельзя, так как он уже «засветился» в суде при избрании меры пресечения, так как судья в том числе ознакомилась с его копией.

Олег Дмитриевич предложил мне следующую сделку: Беридзе допрашивают при моём присутствии задним числом, он всю вину берёт на себя и при этом полностью исключает любое упоминание о Семёне, я же в свою очередь получаю взамен гарантию того, что Беридзе в качестве наказания будет назначено не более семи лет лишения свободы.

– Хм, нужно подумать… – размеренно отвечаю я на это предложение.

– Хорошо, твоя часть вознаграждения? – устало спрашивает меня Олег Дмитриевич.

– Ха-ха-ха. Это, стало быть, не адвокат прокурору предлагает, а прокурор предлагает адвокату?

– Слушай, Слав, меня там такой человек вызывал к себе в кабинет, что мы либо с тобой решаем вопрос, либо ты просто к Беридзе не попадёшь, – тональность в голосе Олега изменилась кардинально.

– Ок, ок. Когда нужно будет допроситься?

– Желательно сегодня, следовательница, как её там?

– Сухоруких Александра Игоревна, – на память произношу я.

– Да, да, она ждёт твоего звонка. Вопрос с доступом в изолятор я уже решил, несмотря на его карантин, вас к нему пустят. Я тебе личные гарантии даю, что ему 7 лет дадут. И ещё скажи ему, если откажется что-то подписывать, то мы его по полной «прессанем»¹².

– Да это понятно, что он подпишет, у него выхода нет, тем более я его тоже буду к этому склонять, чего не сделаешь для своего друга тем более? Ну и послабления режима ему пообещаю, и встречи с родственниками. Ты, если что, поможешь в организации его свиданий с родителями?

– Да. Давай, в общем, не затягивай, завтра у себя на столе хочу увидеть копию его протокола допроса, ты там постарайся для меня? Я про тебя не забуду, если что.

– Молодые люди, вы ещё что-то будете, вам что-нибудь принести? – мило улыбаясь, спросил официант.

– Да, пожалуйста, «Чоколадове покушени», и «палаченкови дорт», и чёрный чай.

– Слав, я заплачу. И как протокол допроса увижу у себя перед глазами, с тобой рассчитаюсь.

– Договорились.

Попрощавшись с Олегом, я позвонил Александре Игоревне и договорился встретиться с ней у входа в СИЗО после 14:00, так как в это время там обычно заканчивался обед.

СИЗО города Ижевска располагался на окраине города, вдали от жилых районов. Туда не ездил ни городской трамвай, ни автобус, ни иной общественный транспорт, включая такси, так как водители боялись, что будут везти какого-нибудь «кладмэна»¹³, который при задержании может сообщить чего-то лишнего.

СИЗО, как я уже говорил, ранее состоял из нескольких блоков, которые по периметру были огорожены трёхметровым забором из бетонных плит. Эти плиты в виде забора стояли ровно впритык друг к другу и были опоясаны словно сетью из колючей проволоки. В самом СИЗО стояло около 9 вышек, а по периметру постоянно ходил караул в сопровождении двух кинологов и 2 собак породы немецкой овчарки.

Вход и выход для всех без исключения посетителей были только через служебную дверь, за которой находился длинный коридор, поделённый на две секции. В первой секции осуществлялся личный досмотр посетителей с помощью собаки, которая должна была определить, не проносится ли какие-нибудь запрещённые вещества посетителями на режимный объект. Строгое правило гласило на входе, что входить в первый участок, как и выходить из него, можно только по одному. Таким образом, на входе ты определённое время сам находился под неустанным присмотром конвоиров и надзирателей, которые проверяли все внутренности твоих карманов и сумки.

После досмотра посетители, будь то адвокат, прокурор, следователь или даже судья, должны были сдать все личные вещи в камеру хранения: телефоны, зажигалки, сигареты, наушники, записывающую аппаратуру, и после этого тебе выдавался разовый пропуск.

Получив этот пропуск в специальном блоке администрации, адвокат или иной посетитель получал талон – уведомление для организации свидания с подзащитным, в котором проставлялись № камеры, Ф. И. О. арестанта, а также указывался номер комнаты для краткосрочного свидания.

Заполнив все эти формальности, я зашёл в комнату краткосрочного свидания.

С виду эта комната чем-то напоминала раздевалку в спортзале моей родной школы. Те же деревянные полы, которые давно не красили и которые в некоторых местах прогнили, те же давно не крашенные стены, грязный потолок, правда без плесени. Различие от раздевалки было в том, что в углу стояла клетка размером 2*2 метра, куда и привели Георгия Беридзе спустя 10 минут моего ожидания.

– Добрый день, Георгий, ну как ты? – начал я издалека, как обычно делал, когда предстоял долгий разговор.

– Добрый день, ну как вам сказать. В камере сижу один. Правда, уже забыл, какое сегодня число и какой день, только что баландой кормили, – устало ответил Беридзе.

– Баландой? Ни разу не пробовал, расскажи про неё.

– Ну там говяжья тушёнка, тёртый картофель и какая-то зелень, вроде петрушка и всё. Правда, мяса я там не вижу совсем, так похлебать чуть-чуть и всё. Хлеба тут не дают почему-то, чай очень мутный, да и не чай это вовсе, больше на какую-то траву заваренную похоже.

«Не сравнить с моим обедом в ресторане «Пилзнер» сегодня», – подумал я про себя. Не хотелось бы есть эту баланду каждый день, ох, как не хотелось.

– У меня, кстати, для тебя хорошие новости, – щёлкнув пальцами правой руки, начал деловито я, – я договорился по поводу назначения наказания ниже низшего предела с моим знакомым из прокуратуры, – весело и чуть громче обычного произнёс я.

– Отлично, – смотря в пол и тяжело вздыхая, ответил Беридзе, – столько там в итоге дать должны? Там тюрьма будет или тут меня оставят?

– Ну там есть ряд условий, подожди про срок говорить, нам ещё нужно кое-что сделать. Первое, сейчас, как я понял, следствие тебе начнёт вменять совершение преступления группой лиц по предварительному сговору, нам нужно от этого обстоятельства избавиться.

– А какая там группа лиц? Я же один разбрасывал наркотики?

– А услугами личного водителя ты пользовался?

– Да, меня мой друг часто подвозил, ну да, он знал, чем я занимаюсь, но он-то к наркотикам не прикасался.

– Это не важно, получается, вы вместе это делали, поэтому нужно дать новые показания, а именно: указать в них, что ты всё делал один. А своего друга ты не уведомлял о том, что работаешь барыгой, понимаешь?

– Да, да, это верно, я бы не хотел, чтобы мне больше срок дали, там ведь как это называется?

– Отягчающее вину обстоятельство.

– И что если бы он к наркоте притронулся, дали бы все 15 лет?

– Больше, тебя бы лет на 20 упекли.

– Ого! – схватившись за голову и теребя себя за затылок, ответил Беридзе.

– И ещё там тебя же задержали с 25 пакетами, так?

– Да, так.

– Но до дня задержания у тебя были другие пакеты, которые ты также разбрасывал, так?

– Да, так. Они тоже будут в деле?

– Нет, не будут, я также договорился, чтобы они пропали из нашего дела, но ты должен понять, что теперь концепция защиты меняется. То есть пользоваться ст. 51 Конституции – это смерти подобно. Показания нужно давать и, следовательно, вину также нужно признавать, но всё брать на себя. И ещё свиданий будет 2, обычно дают одно, и то в конце следствия, но я договорился, тебе дадут их 2. И в ближайшее время как из карантина выйдешь и тебя переведут в общую камеру, тебе дадут возможность увидеть мать и отца.

– Спасибо.

– Ну и главное, слушай сейчас внимательно. Дадут тебе, может, семь лет, после того как половину срока отмотаешь, то можешь на УДО подать, раньше этого срока не подавай, не удовлетворят, а там, глядишь, через четыре года уже дома будешь.

– Да, вам-то легко говорить, а мне четыре года тут быть, я уже по ходу поседел, пока тут эти дни находился.

– А я тебя сюда не тащил силком, ты сам выбрал свой путь, эти претензии уже не ко мне.

В этот момент послышалось, как конвоиры начали открывать дверь, и в комнату зашла А. И. Сухоруких с объёмной сумкой, в которой были переносной ноутбук, принтер.

– Вам помочь? – мило улыбаясь, протягивая руки, спросил я.

– Нет, не нужно, я сама всё сделаю. Так, Георгий, тебе адвокат объяснил, что нужно сделать? Ты согласен показания свои исправить? У нас на всё про всё 3 часа, – не глядя в сторону Беридзе, скороговоркой прошипела следователь.

– Да, согласен. У меня и выбора нет. Вы мне разрешения на свидания с родителями дадите?

– Конечно, но сначала исправляем твои показания. А потом обсуждаем всё остальное.

– Я тут ещё слышал, мне сказали местные, а можно на домашний арест меня перевести?

– Так, Беридзе! Вы обвиняетесь в совершении особо тяжкого преступления, так что давайте без глупых разговоров, хорошо? Домашнего ареста не будет, и точка, начинаем давать показания.

Показания, как и было оговорено, Беридзе изменил и, по сути, этими самыми показаниями спас жизнь своему другу Семёну Выборнову, которому в противном случае светил немалый срок, и никакая бы бабушка-экс-судья ему помочь не смогла.

Я не знаю, как отнёсся к этому Семён Выборнов, его я не видел, как сложилась его жизнь, мне особо не интересно, и что с ним было дальше, мне не интересно вдвойне.

Но я не думаю, что, окажись на его месте внук экс-прачки из местной бани или внук экс-билетёрши местного театра, кто-то стал бы заморачиваться насчёт его показаний и всячески пытаться их переквалифицировать, чтобы все участники процесса получили меньшие сроки.

Выходя из изолятора, я спросил у Александры Игоревны про свидания, она ответила одобрительно.

– Можете заехать за разрешением завтра, я вам выпишу. Спасибо, что оперативно отреагировали на мою просьбу о допросе Беридзе.

– Да что вы. Это же моя работа.

Чуть позже я сообщил помощнику прокурора о произошедшем событии, получив от него короткое уведомление в виде слова: «Ок».

Завтра меня ждала поездка в детский дом, который я посетил в первый и последний раз в своей жизни.

Глава VIII Ты в этом виновен тоже

Дорога в детский дом города Яика заняла у меня примерно часа 2. Хотя назвать это «дорогой» лично у меня язык не повернулся. И назвать «городом» то, что я увидел, проезжая Яик, у меня язык также не повернётся.

Тут я проезжал мимо какого-то разбитого завода, который раньше был то ли элеватором, то ли изготавливал какие-то станки или ещё какую-то муть, в которой в силу ограниченности своего кругозора я не разбирался. Раньше тут даже кто-то работал, какая-то мать после смены шла в детский садик, забирала дочь или сына, а может, и обоих, и они вместе шли домой развивать ячейку общества.

Стоп, а где, собственно, детский садик или хотя бы местная школа, что-то не видно ни того, ни другого, наверное, их поглотила оптимизация, порождённая глобальным капитализмом. Было бы интересно послушать рассказы местных граждан о том, в какую я вообще дыру заехал и что тут было раньше.

Тут и достопримечательностей-то и нет, даже памятников не видно. Памятник Ленину, по всей видимости, в центре не ставили или уже снесли. Всюду старые и покосившиеся дома, которые выглядят крайне запущенно.

Спустя пару минут на развилке я увидел указатели, на которых ничего прочитать было невозможно, так как они неимоверно проржавели, благо меня вёл навигатор, и он тут особо не тупил, правда, уже раза три попросил меня развернуться.

Вдалеке я увидел бабушку, которая несла на себе большую сумку. Остановившись рядом с бабулей и опустив стекло своей затонированной «Ауди», я сказал, улыбаясь:

– Садись, прокачу. До дома довезу.

– Добрый день, сынок, что, не шутишь? Не украдёшь к себе, откуда ты к нам приехал?

– Да садись, не жалко, тебе же, наверное, тут рядом?

Действительно, как оказалось, бабуле было рядом и шла она из магазина, попутно купив своей лежачей и больной подружке продуктов, так как у последней родственников не было, а социальный работник приходил один раз в неделю и то для того, чтобы проведать, жива она или нет.

– Ты к нам откуда?

– Я из Ижевска, тут у вас где-то детский дом есть, да?

– Да, есть такой, только он называется не детский дом, а по-другому… Детская деревня «Гном», и её построили в том году, даже сам губернатор приезжал, мы его тут впервые и увидели, раньше он до нас никогда не добирался.

– Я как раз туда еду, попросили поучаствовать в одном мероприятии.

– Тоже хорошо, вот есть же у нас добрые люди, как приятно. Вы женаты?

– Не-а, скоро, думаю. А что? У вас внучка свободна?

– Нет, отсюда все уезжают, молодёжь бежит, работы нет, всё тут заглохло с 1993 года. Я сюда приехала ещё при Хрущеве, тут же Мукомольный завод построили, и мы все на нём работали, а потом с перестройкой и со всеми другими делами завод плавно начать хиреть. Ты бы знал, как я тут жила! Я же сама сирота, родителей не знала, приехала сюда из Красноярска, и мне дали комнату в общежитии, потом с мужем сошлась, он у меня электриком был, руки не золотые, а из платины сделаны. И квартиру нам дали, вернее дом, мы его в 1991 году приватизировали, и двух дочерей я тут родила. А потом всё, как Союз рухнул, всё упало. И школу недавно закрыли, теперь детей в соседний город возят на автобусе, правда, он часто ломается, и вот теперь фельдшерский пункт хотят закрыть, куда нам бежать, если кому-то плохо станет, я и не знаю.

– А муж-то как у Вас, где?

– Да он помер как пять лет уже. Нет его, на 8 марта сердце прихватило и всё, скорая ехала два часа, он и не дождался, а зимой к нам скорая не приезжает – дороги не чистят, так и мрём мы тут как мухи… Разве что нам почту, я Бога молю, не закрыли, пенсию-то в ином случае как будем получать? Если нам закроют почту?

– Как? Как? На карту.

– На карту, а банкоматы тут есть, ты думаешь? Ты хоть один видел, тут даже отделения банка нет, магазин продуктовый и тот один остался.

– Ну да, плохо дело.

– Да, так везде плохо дело, скоро нас вообще на свете не останется, вымрем, и некому будет прийти на родительский день на могилку, снесут всё, и даже памяти ни о ком не останется.

Бабуля меня своим негативом начала напрягать, и я просто замолчал.

– Вот, милок, тут тормозни. Дальше я сама дойду, там ты не проедешь, лужи, не видно ничего, а под ними – ямы. У нас так скорая в том году села на мель, так её потом МЧС вытаскивали, может, из-за этого они к нам и не едут больше. Спасибо тебе, добрый молодец, помолюсь за твоё здоровье сегодня.

– Да, бабуль, давай. А как мне к этому «Гному» проехать?

– А тут близко, сейчас метров 500 прямо, а потом налево, там и увидишь.

Подъезжая к «Гному», я удивился количеству машин, стоящих у входа, сложилось впечатление, что происходит какое-то очередное великосветское мероприятие. Джипы, один больше другого стояли прямо у входа, я же решил оставить свои 4 колеса чуть подальше от входа.

Комплекс зданий детской деревни «Гном» был построен по проекту голландских архитекторов. Смысл постройки заключался в том, чтобы дети, которые остались без родительского внимания, жили рядом с дикой природой и вдалеке от города.

В России этот опыт решили перенять и сделать нечто подобное, так сказать, поэкспериментировать над детьми. В детской деревне «Гном» действительно было огромное количество вольеров с дикими животными: волки, лисы и даже две рыси. Упор тут делался на то, чтобы привить любовь к дикому зверю, который, попадая в неволю, так нуждался в заботе и ласке. И действительно, опыт в целом показал свою состоятельность, так как многие дети в последующем пересматривали своё будущее и связывали его не с антисоциальным образом жизни, а, напротив, с легальным.

Гостей, действительно, собралось очень много, и кого тут только не было: представители СМИ, депутаты местного парламента, главы администраций районов города и, конечно же, представители исполнительной ветви власти, включая полицейских, работников прокуратуры и, собственно, моих коллег – адвокатов.

Торжественная часть праздника прошла в актовом зале одного из административных помещений, она растянулась на несколько часов всевозможными речами гостей, выступлением местных творческих коллективов и самих подопечных детской деревни.

Я сидел со своим знакомым в самом конце актового зала, периодически узнавая у него последние новости в судебной системе города. Моего знакомого звали Дмитрий Станиславович Григорьев, он был младше меня на 2 года и последние 4 года работал в местном арбитражном суде в должности помощника председателя суда.

– Ну как, Дима, экзамен на статус судьи сдал уже, добро сверху получил?

– Да, всё сдал. Мама лично поговорила, чтобы мою кандидатуру как можно скорее в администрацию Президента на согласование отправили. Говорят, до конца года должен получить чёрную мантию.

– Отлично, отметил уже, небось?

– Нет, там проверка же начинается глобальная, после того как экзамен сдаёшь. Я последний год никуда не вылетал из-за этого экзамена, Шенген окончательно протух. И квартиру, и машину, что мама в честь окончания ВУЗа мне подарила, пришлось срочно на бабушку переоформить, теперь молюсь за её здоровье каждое утро в красном углу, как бы старушка на тот свет не улетела.

– Хм… А завещание?

– Да какое там завещание, боится, что я у неё дачу отожму, тут-то еле-еле мать её упросила к нотариусу съездить генеральную доверенность оформить. Слава Богу, что оформила, мы всё через Регпалату быстро сделали.

– Ну что же, здоровья твоей бабуле, сколько у неё теперь квартир в собственности?

– Ха-ха-ха, слушай, не считал, думаю, и мамина недвижимость тоже на ней висит.

– Да, хорошо у нас пенсионеры живут, квартиры каждый год покупают, – ехидно начал я подкалывать Диму.

– Ну да, ну да. Очень даже неплохо, – с перекошенным лицом и давя в себе раздражение моей шуткой, ответил мой собеседник.

Дима был уникальным персонажем, университет он еле-еле окончил, и те дипломные проекты, рефераты, эссе, которые он якобы делал сам, на самом деле за него всегда делал я за плату.

В университет Дима ходить не любил, ему были по душе тусовки, ночные клубы, отдых летом в Барселоне, благо мама всегда позволяла ему жить на полную катушку, оно и понятно, всё же мама возглавляла местный пенсионный фонд.

Правда, было в Диминой биографии одно тёмное пятно, которое чуть было не перевернуло его жизнь вверх ногами. Как-то на студенческой вечеринке, посвящённой окончанию 3 курса, которую студенты называли «Экватором», Дима, явно перебрав с «Ганджубасом»¹⁴, решил уединиться с такой же, как он, «обжабанной¹⁵» в хлам подругой. Девушка вроде была не против, но то ли что-то с Димой было не так, то ли случился какой-то там диссонанс, но у молодых людей совсем ничего не получилось.

История так бы и закончилась, если бы не одно существенное но. Девушка зачем-то начала орать на всю комнату: «Да ты вообще кто такой? Чего ты ко мне лезешь?». Дима тут же протрезвел и заявил, что ничего не было и ни к кому он не лез.

Но подруга не умолкала и начала кричать на Диму ещё больше, утверждая, что что-то было и теперь он обязан как мужчина на ней жениться и связать себя с ней узами брака, по всей видимости, наркотическое опьянение на неё подействовало именно так.

Такой поворот в жизни Диму не устраивал, и он послал подругу в грубой форме, еле поднимаясь с дивана. После чего та, также еле поднявшись с дивана, догнала его, и их конфликт перерос в большую драку, результатом которой стало исцарапанное лицо Димы и его покусанные руки и шея. Всё бы ничего, но родители несостоявшейся Диминой любви как потерпевшая сторона тут же сообщили об инциденте в местный отдел полиции, который, как велело им начальство, заявление спустил на уровень участкового уполномоченного.

Последний, получив соответствующие консультации сверху, разбирался в деле около полугода и в конечном итоге состава преступления в действиях обеих сторон конфликта не усмотрел.

Перед самой сдачей экзамена на получение судейской мантии этот инцидент неудачно всплыл в руках проверяющих, которые сначала Димину кандидатуру отвергли, но после того, как из Информационной базы упоминание о данном происшествии было удалено, к кандидатуре Дмитрия Станиславовича Григорьева решено было вернуться, и спустя короткое время экзамен Димой был сдан на отлично.

После того как торжественная часть мероприятия закончилась, гостям предложили экскурсию по детской деревне, мне было это не интересно, и я решил просто поговорить со своими старыми друзьями, коих здесь было очень много.

– Ну как, Вячеслав Игоревич, быстро добрались? – спросила у меня милая кудрявая девушка с тёмными миндалевидными глазами.

– А-а-а-а, госпожа Иляна Ильдаровна, рад видеть, – отводя в сторону свой взгляд, нервно пробубнил я.

– Не смогу сказать того же, господин Несмеян, не могу, вернее могу, но надеюсь, сделаю это в ином статусе.

– Иляна, мы с тобой уже триста раз это обсуждали. Ты проиграла суды, о чём речь? Пиши кому хочешь… Это твоё право. Как там Верховный Суд, рассмотрел твою жалобу?

– На изучении, и не нужно от меня взгляд отводить. Да, ты его дом не сжигал, но именно ты его жилья лишил.

– Ты всё из-за Сухова себе места не находишь? Ну это твоё право. Суд рассмотрел дело, и оно кончилось в пользу моего доверителя.

– Пффф…. Он месяц тому назад умер, вернее как умер, в петлю полез, и ты в этом виновен, как никто другой!

– Я виновен в том, что защищал его оппонентов?

– Нет, ты виноват в том, что защищал беспринципных уродов, и ты сам такой же, как и они, – со злобой в голосе прокричала Иляна, явно удерживая себя от того, чтобы публично не отвесить мне пощёчину.

Не могу сказать, что я не знал новости о смерти Сухова, о ней активно писали в социальных сетях нашего города, я бы сказал, что я даже сам активно следил за новостями. Дело гражданина Сухова было одним из самых «грязных» в моей биографии, и касалось оно строительства нового торгового центра на месте бывшего кинотеатра в центральной части города. И если с администрацией города вопрос по поводу сноса нерентабельного здания старого кинотеатра был решён быстро, тем более инвестор проекта пообещал устно построить свой кинотеатр, то вопрос о сносе близлежащих домов никак не решался. Хотя со временем начала стройки несколько собственников приняли условия игры и начали договариваться с инвестором о компенсациях и переезде в другое место жительства. Приняли условия игры все, кроме гражданина Сухова.

Что он только не делал в борьбе за свою землю, писал письма Президенту, письма спускали в городскую администрацию, далее она же спускала письма в местную полицию, которая наконец-то отдавала требования участковому.

Участковый же, получая очередное гневное письмо гражданина Сухова, стандартно отвечал постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела. И куда только Сухов не ходил жаловаться: уполномоченный по правам человека разводил руками и говорил, что не он выдавал разрешение на строительство и ничего сделать не может, глава администрации говорил, что да, мы выдали разрешение на строительство, и показывал соответствующую бумагу. Сухов же кричал: «Незаконно выдали, незаконно, это историческая часть города, моему дому больше 100 лет, его нельзя сносить, он охраняется государством». Мужчина самостоятельно обратился в суд с иском, но его заявление сначала оставили без движения, а потом и вовсе вернули с формулировкой о неверном оформлении просительной части заявления и отсутствии в заявлении ссылок на нормы права.

И так бы Сухов и ходил по инстанциям, пока его делом не занялась адвокат Иляна Ильдаровна Закирова. Иск ею был составлен шикарно, те самые нормы материального права в обоснование своих требований также были выбраны верно, но как только суд принял иск и назначил дело к слушанию на 20.01.2015 года, дом Сухова сгорел за один день до судебного заседания вместе с женой и дочерью этого гражданина.

В городе началась информационная буря, и даже из Москвы приезжал десант журналистов, который твердил взахлёб о беспределе местной власти, коррумпированности местных чиновников и всеобщем беспределе в городе Ижевске, о существовании которого в России многие и знать-то ничего не знали. Сухов с экранов телевизора, со страниц передовиц кричал о поджоге дома, так как земельный участок, на котором он стоял, плотно подходил к территории будущего торгового центра «Евразия». Впрочем, спустя неделю про эпизод с поджогом дома забыли, и никаких кадровых чисток в городе произведено не было, а столичные журналисты десантировались в другой город рассказывать россиянам об очередном беспределе местных чиновников, за что народная молва окрестила их как «десантируемые крикуны».

Спустя год судов с Суховым мне удалось склонить обе стороны конфликта к миру, за это время Сухов стал более сговорчивым, так как жить ему было негде.

Судом было утверждено мировое соглашение, согласно условиям которого Сухов отдавал земельный участок инвестору, возводящему торговый центр, а взамен получал компенсацию. Как только право собственности на землю Сухова перешло к инвестору, последний отказался выплачивать мужчине его компенсацию и начал кормить «завтраками». Что было после утверждения судом мирового соглашения, меня, в принципе, не интересовало, и о смерти Сухова я действительно не знал, поэтому новость о его самоубийстве меня повергла в ступор.

– Я тебе на почту его предсмертную записку пришлю, он в ней и тебя упоминает, жди вызова в полицию, – шепнула мне на ухо Иляна, смотря после этого в глаза в надежде увидеть моё замешательство.

Интересно, что же там написал Сухов? По идее ничего плохого я ему не сделал, смерти я никому не желал и ему, прежде всего, текст мирового соглашения согласовывался с Иляной, и она ставила на нём свою подпись, а суд его в свою очередь утверждал.

Да и к Сухову я относился с болью в душе, мужика мне было искренне жаль, не хотел бы я оказаться на его месте, когда у тебя на глазах сначала погибают в огне близкие тебе люди, а потом тебя же обманывают с компенсацией под аккомпанемент из чиновничьего оркестра с бэк-вокалом в стиле а-ля: «Извините, ничем не могу помочь, не моя зона ответственности-и-и-и-и».

Настроение после слов Иляны резко упало, и оставаться тут я больше не хотел, да и зачем я сюда приехал, так, тупо отбыть номер и походить, поторговать своим лицом, мол, смотрите, дети хоть и остались без родителей, но мне они интересны, напишите об этом и покажите по «ящику», пусть маме и папе будет приятно, мол, какого сына воспитали, не зря старались, вкладывали средства, что сына теперь по тв показывают, ему, стало быть, не безразлично.

Постояв ещё чуть-чуть в одиночестве, я принял решение поехать домой, тем более дома меня ждала Даша, и хотелось увидеть её побыстрее, всё же нужно было обсудить нашу поездку в Санкт-Петербург и купить билеты в Мариинку, Юсуповский дворец или в Эрмитаж.

– Слав, а ты когда домой, кстати? Я же без машины, может, подвезёшь? – хлопая меня по плечу, произнёс Дмитрий Станиславович.

– Хорошо, я как раз собираюсь уже.

Сев в машину, я хотел включить свою любимую радиостанцию, но, судя по свисту и неприятному звуку в виде жужжания, исходящему из колонок, поймать волну мне было не суждено.

Дмитрий Станиславович этому событию не расстроился, напротив, даже воодушевился, начав со мной разговор по душам:

– Слушай, а вот лично ты доволен своей жизнью?

– Ну, допустим, доволен.

– А я нет, не доволен.

– И поэтому ты так скучаешь по Барселоне?

– Да я бы туда переехал жить, жаль языка не знаю, они же там на 2 языках говорят: испанский и каталонский. Вот там бы родиться и там кайфовать.

– Хорошо, что хоть не тут родились, – заметил я, сделав круговое движение рукой.

– М-да, та ещё дыра, и население такое же недовольное, и дети соответствующие. Ты же опоздал, мы же им типа книги привезли, я отдал одной девочке лет 7 книжку, так она даже спасибо мне не сказала. И что из неё вырастет? Я уверен, ничего хорошего, а мы же её ещё одеваем и обуваем, лечим за свой счёт, содержим.

– Дим, ну ты лично этого не делаешь.

– Что значит «не делаю»? Я налоги плачу и, замечу, немалые налоги-то, ох, немалые.

– Ну, бабушке-то ты своей явно не за просто так всё своё имущество переписал, – оборвал я резко Дмитрия.

– Ой, ой, товарищ адвокат, вот только не нужно из себя святошу строить. Всё-то я про вас знаю. И про бабушку я тебе сугубо между нами сказал, если что, – грозя мне пальцем, ответил Дмитрий.

– Да никому я тебя не сдам, зачем ты мне сдался-то, тем более у меня своих проблем хватает. А дети эти, Бог с ними, мы их навряд ли ещё раз в жизни увидим, и кем они там станут, мне безразлично.

– Правильно, и мне, честно говоря, также по х… Мне вообще всё это мероприятие на х… не нужно, меня сюда принудительно отправили, даже председатель нашего суда какие-то деньги дал, типа там со всех собрали сумму какую-то, и на сайте нашего суда наперёд информацию о мероприятии разместили, типа коллектив суда активно участвует в общественной жизни нашего родного края. Да я вообще-то всю неделю придумывал какие-нибудь отговорки, как бы сюда не поехать, в один конец только добираться 2 часа. Да мне вообще на эти жизни по х… Я и не подписывался в своей жизни никогда на помощь всяким там больным, слабым, угнетённым, мне вообще на них по барабану, главное, чтобы мне было хорошо, а на других плевать. И так ведь у всех, каждый гребёт под себя, кто-то больше, кто-то меньше, но во главе угла всегда стоит своё я, а потом уже общее. Имею в виду сначала личное, а потом уже общее.

Продолжать диалог на эту тему я дальше не хотел, да и особо смысла не видел. Хотелось сменить тему, пошарив на приборной панели своего радио, я понял, что так ничего работать не будет.

– Слушай, Дима, а ты в Санкт-Петербурге давно был?

– О-о-о-о. Это ты удачно спросил, там есть такая улица Думская, вообще огонь. И рядом с ней бордель, блин, улицу забыл уже, я туда еле-еле дошёл, помню, – задыхаясь от хохота, проржал Дима, хлопая себя ладонью по коленке.

– Дим, я со своей девушкой лечу, да и дешёвыми проститутками не интересовался вообще-то, а что там на Думской расположено?

– О-о-о. Как ты загудел, дешёвыми проститутками он не пользовался, прямо высокоморальный адвокат, и что, ни разу не пользовался дешёвыми шлюшками?! – прокричал Дима, с особым упоением делая ударение на последнее слово.

– Нет, как-то не доводилось. Я, знаешь ли, из рабоче-крестьянской семьи, мне как-то не до этого, что ли, было, что в школе, что в университете. Ты мне лучше про Думскую расскажи, что там интересного?

– Да ладно, хорош, как это так у тебя ничего никогда не было со шлюхами? – положив мне на плечо свою руку, недоумевая и кривя лицом, вопросил Дмитрий Станиславович.

– Ну так, и что значит никогда не было? Должно было быть, что ли?

– Ну как у всех.

– Ладно, проехали, так что там на Думской?

– А, ну там клубы, бары, рестораны.

– Хорошо, а так культурный же город. Там и мест интересных много, наверное? Мариинский театр, соборы, Петергоф.

– Я в каком-то храме был, там свечку за бабушку поставил, не помню, правда, как называется, там ещё памятники рядом стоят вроде полководцам каким-то. Я и был-то там 2 дня, на следующий день так плохо было после всего того, что я выпил.

За этими разговорами мы стали подъезжать к городу, радио наконец-то заработало, и я включил его громче, чем обычно, дабы не слушать излияния своего собеседника, тем более мысль о самоубийстве Сухова меня так и не отпускала, и где-то в глубине души я чувствовал свою вину перед ним также, но признаться себе в этом не мог.

Глава IX «Общее»

На 10 день Беридзе перевели из карантина в общую камеру. Общая камера была рассчитана на 20 арестантов, но по факту в ней находилось 26, так как СИЗО был переполнен.

Камера, в которую завели Беридзе, ничем не отличалась от других камер этого же изолятора. В ней также воняло дымом от сигарет, как и в других камерах, единственное зарешётчатое окно камеры было замазано краской, и с улицы в камеру не поступал свет, невозможно было понять, какое сейчас время года, какой месяц. Просыпаясь утром, арестанты понимали, что сейчас начало нового дня, но разбуди их ночью за три часа до подъёма и скажи, что сейчас уже утро, никто бы особо никакой разницы не заметил.

С потолка камеры свисали ленты-ловушки для мух и прочей летающей живности, населяющей камеру. Ленты-ловушки уже были забиты под завязку насекомыми и чем-то отдалённо напоминали переполненное кладбище без крестов и без холмиков на могилках. Потолок в целом произвёл на Беридзе гнетущее впечатление, ему вдруг показалось, что переверни его с ног на голову и заставь пройтись по потолку, он бы не смог отличить, где потолок, а где пол, так как обе эти плоскости были жутко чёрного цвета, потолок почернел от табачного дыма, пол же был покрашен в чёрный цвет, и было видно, что покрашен он был совсем недавно, так как местами была видна старая краска.

По центру камеры стоял длинный стол, заваленный алюминиевыми тарелками, пластиковыми бутылками, хлебом и всевозможными колбасами, а также сырами. При этом на углу стола, поджав под себя ноги, лежала кошка. Стол, как и две скамьи, стоящие параллельно к столу, были крепко прикручены к полу. По углам камеры были расставлены трёхъярусные шконки, на которых беспорядочно где как лежали матрасы, подушки.

– Лицом к стене, голову опустил, – скомандовал надзиратель, закрывая за вошедшим в камеру Беридзе дверь.

– Бог в помощь, – просипел старичок, вставая с нижнего яруса шконки.

– Добрый день, – глядя в пол, ответил Георгий.

– Эй, шныри, на стол накройте, у нас тут пополнение, – медленно прокричал сиплым голосом старичок, обращаясь к двум парням, сидящим у края стола, – ну что, садись, будем знакомиться, вещи пока что на край скамьи положи.

Беридзе сделал, как было приказано, и сел у края стола.

– Ну что, представляйся, кто ты, давай пока что я твоё постановление о страже посмотрю, а ты мне про себя расскажи, выводы сделаю о тебе, – также продолжил старик, смотря в глаза Беридзе.

На вид старик напоминал Георгию чем-то бывалого моряка или героя какой-то войны, чей образ часто любили рисовать во всевозможных картинах, посвящённых лихому подвигу. Было на вид старику 50 лет, половины верхнего ряда зубов у него уже не было, на правой щеке виднелись шрамы в виде грубо зажившей кожи, а на нижней скуле под левой щекой была небольшая впадина в виде ямки. Руки у старика были тонкие, но ими он не тряс, был опрятен и гладко выбрит, Беридзе он встретил в тапочках, спортивном трико и синей футболке.

– Беридзе Георгий, обвиняюсь в распространении наркотиков. Взят под стражу на 2 месяца. Ранее к уголовной ответственности привлечён не был, тут оказался впервые, – ответил Беридзе без запинок, передавая в руки старика постановление суда об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу.

– А-а-а, – мечтательно поглядев в потолок, изрёк старик, – значит ты у нас барыга?

– Да, барыга.

– Ну, а барыга должен двойной грев нам организовать, слыхал про такое правило?

– Нет, говорю же, я тут первый раз.

В этот момент двое парней поднесли к краю стола, где сидел Беридзе, чашку чая и печенье, аккуратно сложенное в алюминиевую тарелку.

– Можешь чай попить, устал, наверное, мальчуган? – как-то неестественно продолжил диалог старик. – Меня, кстати, тут Иванычем кличут, а у тебя какое погоняло или нет ещё?

– Нет ещё, – вздыхая, ответил Беридзе, начав пить чай мелкими глотками.

– Ты вот что мне, сынок, ещё ответь. Вертухаи¹⁶ как с тобой, пока в карантине ты был, играть во всякие игры мусорские предлагали? А? Ты говори, мозги мне не тереби, не дай Бог вычислим, что ты сука¹⁷, на первой же удавке вздёрнем. Лучше сразу скажи, что сучить пришёл, просто ломовым станешь¹⁸, к своим в курятник тебя определим, нам с тобой не по пути будет. Кум¹⁹ тут молодой такой, психолог хороший, старший лейтенант вроде как, я в их званиях не разбираюсь, но та ещё он гиена, – показывая на свои татуировки в виде царских эполетов, просипел Иваныч.

– А кто такие вертухаи, суки, ломовые и кум этот? Кум, я так понял, это тот, кто со мной приприёме в изолятор общался? Константин вроде как его звали.

– Ха-ха. Суки – те, кто мусорам стучат на порядочных людей в надежде на подачки со стола легавых. Вертухаи, то есть надзиратели, они же менты, а ломовые – это те, кто с людьми хорошими ужиться под одним небом не может и начинает ломиться в камеру с более лучшими условиями. Про кума ты правильно сказал, но у него работа такая – стукачей искать. К нему ведь как арестант человеком заходит, а может выйти чернью.

Вон как эти двое, – показывая рукой в сторону двух парней, приготовивших чай, указал Иваныч, – мы их пока что в «часотку»²⁰ определили, слух пошёл, что они досудебки заключили, то есть досудебные соглашения о сотрудничестве со следователями и прокурорами, и людей сдали, суки они, я их за годы своей жизни за забором за километр чувствую. Но знаешь ли, какая незадача. Определил их в чесотку наш смотрящий, они нам грев хороший организуют, и пока что на более низшую категорию их перевезти нельзя, так как неясно, заключили они эти досудебные соглашения или нет. Как приговор суда будет, так и ясно будет, что с ними дальше будет, а глядишь, и отпустят их вовсе, но у нас в судах, как правило, не отпускают. Сел, так сиди, тюрьма не мужской половой орган, садись, не бойся, – последнюю фразу Иваныч произнёс с какой-то подростковой наивностью, словно уверяя Беридзе, что всё будет хорошо и тут совсем не страшно.

Георгий понял, что теперь он точно влип, и никуда он с этого корабля не денется, и нет тут выхода, как и входа тоже нет. Его мозг жутко поглощал поступающую информацию о том, что можно сделать, о том, кто тут кем является и с кем ему общаться нельзя, а с кем можно. Но одно Беридзе понял точно, пока что его не тронут, а если и тронут, то за какой-то прокол или за какое-то нарушение здешних правил и порядков.

– Ну так что? Предлагали тебе сотрудничать или нет? Что тебе кум обещал взамен?

– Предлагали типа за звонок домой, я отказался. Меня адвокат предупредил, что с ними лучше не общаться и держаться от них подальше.

– А что за наколка у тебя на руке? Типа волк на поводке? Ты не бойся за наколку, по «незнанке» масть не катит, по малолетке сделал?

– Да, на 16 лет, тайком от родителей.

– А вот тут я тебе ничего колоть не советую, администрация увидит, что у тебя новое наколотое, тут же в ШИЗО²¹ определит, или не дай Бог подцепишь заразу и будешь мучиться весь оставшийся срок от какого-нибудь сифилиса, тут, знаешь ли, каждый второй этой срамной болезнью болен, – подняв указательный палец вверх, словно обращаясь к Господу Богу, прошептал Иваныч, – Господи прости, Господи прости, Господи прости, – повернувшись к стене и перекрестившись, покаялся Иваныч и сел на место, тяжело вздохнув, проведя ладонью по лбу.

Беридзе удивился, действительно, в стену под замазанным окном была вмонтирована длинная железная полка, на которой стояло огромное количество всевозможных икон, аккуратных, чистых, без пятен, без засален, без дырок деревянных икон. Там были и образы Божьей матери с ребенком, и образы святых на коне, и образы блаженных Ксении Петербургской и Матроны Московской.

– Видишь ли, тут у нас как, – продолжил Иваныч, – главное – не контачить с дырявыми петушарами, грев организовывать хороший, ментам ни на кого не стучать и слова подбирать, к примеру слово козёл в нашем обществе употреблять нельзя. Козёл, знаешь, кто такой, имел, наверное, с ними общение?

– Да, имел, обыскивали, как только доставили из суда, к татуировке тогда прикопались.

– Ну это те ещё петушки, не дай Бог им на этапе попасть в общий вагон, ох уж эти крысы бегать будут, ох уж рвать им жилы мы будем. У нас тут свой есть, вот видишь «дальняк»? – глядя в сторону занавески, спросил Иваныч. – Там у нас рядом с унитазом место дырявого петушары. Понимаешь, о ком я?

Туалет, а вернее унитаз без ободка и без смывного бочка, был в дальнем углу камеры и стоял напротив умывальника. Унитаз был огорожен какими-то грязными занавесками, а рядом с ними стоял ковш, наполненный водой, который заменял арестантам смывной бачок. Чуть поодаль был разложен матрас, на котором лежали тарелка, кружка и ложка.

Иваныч встал с места, подойдя к дальняку и показывая пальцем на матрас, громко и отрывисто произнёс: «Сюда не подходи, на матрас не наступай, с этой тварью не общайся. И ещё увидишь, что он во весь рост по камере пошёл, кинь в него тапком или мне скажи, я с ним быстро разберусь».

– Понятно, а по поводу грева, я должен передачки от родителей отдавать?

– Нет, ты домой звонить хочешь?

– А что тут можно?

– Ты на вопрос отвечай, а потом свои вопросы мне задавай.

– Да, хочу.

– Вечером нам телефон пацаны сверху по дороге передадут, мы тебе дадим, матери наберёшь, попросишь её, чтобы тысячи две на номер положила, вот и будет твой первый грев. А дальше разберёмся.

– Ясно, я не против.

– Так, ну в общем считай, что ты у нас прописался, – отдавая Беридзе постановление суда о страже, просипел Иваныч.

– А вот и твоё место, – улыбаясь и хлопая по железной опоре нар, сказал Иваныч, – так, пацанов наших сегодня всех в суд забрали, кого-то на этап, но ничего, вечером вернутся, и начнутся движения, а пока поспать можешь, вертухаи днём не заходят, и шмона²² не бойся, он два раза в день: утром и перед сном.

Беридзе разместился на своей шконке и теперь почувствовал себя взаперти: сверху и снизу его также сдавливали чужие нары, и он ощущал себя как будто погребённым в гроб. Закрыв глаза, Георгий увидел не чёрный экран, нет, ему не было темно, ему было по-настоящему страшно.

Теперь он всем своим нутром чувствовал одиночество, понимая, что скоро он либо начнёт выть по-волчьи, а если и не начнёт, то его заставят, а хуже того, могут и опустить на низ пищевой лестницы в разряд петушар. «Эх, быстрее бы суд, чтобы уже понимать, сколько ему дадут срока и где он этот срок будет отбывать. Как там мать, отец, как там брат, как там друзья? – эти мысли не покидали Беридзе и постоянно на него ещё больше давили, не давая ему покоя. – Кто обо мне думает и что думает, а главное – кто я теперь в их глазах? Отец теперь от меня откажется, у него нрав такой, он человек эмоциональный, мать простит, конечно, куда ей деваться, я же её сын, а брат? Что будет делать брат? Да и мне в целом как быть…» Беридзе становилось хуже, и теперь он начинал понимать, что чувствует зверь, загнанный в угол, перед своей смертью. Тюрьма и смерть, оказывается, так близки, что от этого чувства Георгию становилось всё хуже и хуже. Переворачиваясь с бока на бок, он пытался уснуть, но мысли о семье и о близких ему людях продолжали его терзать, не давая какого-либо покоя. Провалявшись так несколько часов, Беридзе услышал скрежет замка в замочной скважине.

– Голову опустили, пасти закрыли. По одному проходим, – послышался голос конвоира из коридора.

В камеру зашли 5 молодых парней, один из которых был в сильно подавленном состоянии и что-то повторял скороговоркой.

– Ну что, Демьян, угадал я твой срок? – из-за стола весело прокричал Иваныч.

– Да какой там угадал, папа… 17 лет дали, как так 17 лет, и кому дали, я же в такси работал, я же не знал, – заикаясь и давясь от нехватки воздуха, отвечал ему смятённый парень.

Этого смятённого парня звали Демьяном, и переехал он в Ижевск в 2014 году, устроившись работать водителем в такси. Всё изменилось в его жизни в начале этого года, постоянный клиент попросил отвезти пакет с подарком своему знакомому. Демьян согласился, тем более в пакет при нём был положен запечатанный картридж из-под принтера, в котором, как позже выяснилось, кроме самого картриджа были распиханы пакеты с крэком и героином.

У Демьяна не было денег на платного адвоката, да и сам он был неграмотным, так как окончил только школу, после которой тут же получил водительское удостоверение с категориями B и C. Отправителя товара оперативно найти не смогли, а Демьяна в деле сделали крайним. Судья в приговоре так и написала: «… героин приобретён в неустановленном месте у неустановленных лиц в неустановленное время, но не позднее 20:00 20.01.2016 года».

– Эй, шныри, ну-ка быстро на стол накрывайте, видите, у человека горе, – рявкнул Иваныч в сторону двух «чесоточных» арестантов.

Демьян же не хотел заходить в камеру, хотя уже был в ней, он просто сел на корточки, облокотившись спиной к железной двери, и смотрел в потолок на лампу.

– Я же только вёз этот чёртов картридж для этого принтера и ничего больше! 17 лет, ну как так? Мне сейчас 20 лет, это когда я выйду, я и матери, и никого не увижу в живых, ни бабушку, ни дедушку, ни у сестры на свадьбе не погуляю. Господи, за что? – начал выть Демьян и бить в это время по двери своей головой.

– Оттащите его, не хватало нам сюда вертухаев, быстро, – скомандовал Иваныч.

Демьяна оттащили от двери и начали приводить в порядок. Психическое состояние парня было очень сильно расшатано, тут и психологом не нужно быть, чтобы понять, человек надеялся на иной исход своего дела, но, получив столь суровый приговор, он явно понимал, что всё для него кончено.

– 17 лет, 17! – продолжал он сокрушаться. – Как мне дальше этот срок тянуть…

В этот момент дверной замок камеры снова сообщил всем, что сейчас дверь будет открываться и в камеру зайдёт новая партия арестантов.

Но в камеру завели одного арестанта, и после того как дверь закрылась, он встал на колени, наклонив голову низко к полу.

– Маруся приехала, – каким-то мягким голоском кто-то словно пропел из арестантов.

– Георгий, вот посмотри, – указывая сжатой в кулак ладонью правой руки, просипел Иваныч, – это наш дырявый петушара.

Георгий слез с нар и сел за стол, понимая, что сейчас что-то должно произойти мерзкое, низкое, и ему от этой мысли стало нехорошо на душе.

– Так вот, – продолжал Иваныч, – это наш опущенный и дырявый петух, к нему любому арестанту запрещено подходить, запрещено прикасаться, запрещено получать от него какие-нибудь вещи, продукты, а главное – с ним «западло²³» сидеть за одним столом.

– Ну ты, Маруся, – окликнул сидящего на коленях маленький арестант, забравшись на свои нары, – давай-ка убери дальняк, а потом полы помой в хате, чтобы насухо всё было сделано.

– Да, сейчас сделаю, – ответил арестант, вставая с колен и сгибаясь в туловище в форме буквы Г.

Чуть позже Беридзе был представлен своим сокамерникам, которые не проявили особого интереса к его личности, разве что предложили ему поесть вместе с ними хлеба с колбасой и сыром, но Беридзе отказался.

Спустя час после того как полы были помыты, а туалет почищен, Марусе разрешили занять своё место у дальняка и привести себя в порядок.

К этому моменту камера начала жить своей обычной жизнью, тем более ужин уже всем раздали, и до отбоя оставались считаные минуты. Баланда в этот день была более или менее на вкус приятная, и Беридзе её съел, приятным бонусом было есть её с колбасой, которую ему также дали сокамерники.

– Так, Беридзе, тебе сколько на общение с матерью нужно будет? – спросил Иваныч.

– Ну минут 20, думаю.

– Какой 20, у нас всего после отбоя 1 час на общение с родными, потом пацаны работать начинают. Тебе 3 минуты даём как новичку, тебе ясно?

– Да, ясно.

Через час Беридзе получил в руки телефон и начал с замиранием сердца набирать цифры на память. Телефоны арестанты получали через «дороги» – систему верёвочной связи, опоясывающую тыльную сторону блока изолятора П-1. Дырки в окнах были маленькие, и сквозь них арестанты просовывали верёвки, к которым и крепили те самые малявы²⁴, связывающие хаты арестантской почтой. И на весь блок П-1 было несколько телефонов, которые хранились в потайных местах, про которые уважающие себя арестанты вслух не говорили, ну а если разговор и заходил за телефон, то за его аренду администрации щедро выплачивалась ежемесячная подать или оброк, смотря где и как говорили.

У каждой камеры был ровно час на то, чтобы все успели позвонить родным, близким и услышать их голос. При этом вновь прибывшим арестантам предлагалось организовать грев, пополнив счёт номера или забросив денег в общак на карту смотрящего или его близких друзей на воле. Набрав номер матери, Беридзе с замиранием сердца выдавил из себя:

– Мама, это я, Георгий, у меня всё хорошо, – начал Георгий, сев на скамью и крепко сжав телефон правой рукой.

– Что? Как ты звонишь, тебя что выпустили? – дрожащий голос от волнения прокричал в трубку

– Нет, не выпустили и не выпустят. В общем, нормально всё. Вы адвоката видели?

– Да, видели, оплатили ему вознаграждение, он сказал, что срок будет большой. Ты действительно торговал наркотиками?

– Да, – еле сдерживая слёзы и давя в себе злобу на самого же себя, ответил Беридзе.

– Ну как так, сынок? Ну что тебе не хватало, всё же было!!! Всё.

– Ладно, в общем, у меня просьба, этот номер запомни и положи на него завтра 2 000 руб. Я тебе буду периодически звонить. У меня тут нормальные условия, мне тут сказали, что ты уже можешь мне передачку принести. Я тебя очень люблю, извини меня, пожалуйста, отцу и брату передавай привет, – едва сдерживая слёзы и теряя самообладание, произнёс Беридзе, жадно глотая подступивший ком к горлу.

Комок к горлу подступил так сильно, что Георгий не смог его сглотнуть, и из глаз посыпались слёзы ручьём, Беридзе хотел продолжить диалог, но не смог и сам положил трубку. Закрыв глаза руками, он начал плакать, обхватив свою голову руками. Спустя короткое время ему стало чуть легче, он налил в стакан воды и выпил, сердце стало стучать чуть тише.

Беридзе наконец-то огляделся по сторонам и увидел множество совершенно не знакомых ему лиц, фигуры которых бегали туда-сюда. Это движение не прекращалось ни на минуту, кто-то стирал в тазе свои вещи, кто-то же, напротив, вешал сушиться на длинную верёвку свои только что отстиранные вещи, Маруся сидел лицом к стене на корточках, и на него больше никто не обращал внимание, пара мужчин выстроилась в очередь в туалет, а двое шнырей, которые готовили для местной братвы ужин, мыли посуду у раковины, что-то оживлённо обсуждая и перекидываясь парой фраз между собой. Оставшихся арестантов Беридзе не видел, большинство из них уже лежало на нарах.

Георгий тоже захотел лечь спать, так как день для него был очень насыщенным, на душе после того, как он услышал голос матери, стало как-то полегче.

Забравшись на свои нары, он лёг на правый бок и закрыл глаза. Его мучили различные мысли о жизни, и теперь его больше всего интересовал вопрос не что будет завтра, а сколько ему дадут. Парень, который вернулся из суда, интересно, по какой статье обвинялся, тоже, наверное, по 228.1 или по другой? 17 лет – это же полжизни, реально половина жизни. Эти размышления были прерваны какой-то каплей, которая упала на лицо Беридзе. Открыв глаза, он увидел, что ещё одна капля с верхних нар опять упала на него, и ещё, и ещё. Беридзе вытер каплю с лица и понял, что это кровь.

– У меня кровь на лице, Иваныч, сверху капает, – уже понимая весь ужас случившегося, закричал что есть мочи Беридзе.

В секунду арестанты запрыгнули на верхний ярус нар и увидели, агонию Демьяна, изо рта его шла пена, а конечности тряслись, глаза остекленели и не моргали.

– Врача, врача! – завопил кто-то.

Другой арестант начал неистово бить по железной двери кулаками.

– Врача, врача! – начали орать ещё громче.

Спустя минуту в камеру залетели трое конвоиров, которые по рации вызвали дежурного фельдшера. Демьяна положили на пол, и тут его сокамерники увидели, что он перерезал себе руки, горло и воткнул какой-то острый предмет в сонную артерию, из которой ещё стекала кровь.

– Так этого в санитарную часть, как его зовут? – спросила фельдшер у конвоира.

– Его звали Демьян Арсеньевич Лихоманенко, – уверенно произнёс Иваныч, смотря на бледное лицо усопшего.

Глава X За стеклом

– Вячеслав Игоревич, доброй ночи, вы меня извините, что я так поздно вам звоню, – едва сдерживая слёзы, сказал мне женский голос.

– Доброй ночи, а кто это?

– Это мама Георгия Беридзе, мы к вам приходили, вы помните? Меня зовут Светлана Сергеевна Беридзе.

– Ах да, помню. Что там, кстати, с оплатой моих услуг?

– Муж вчера в банк ходил, завтра перечислим вам вознаграждение.

– Вот это хорошо, теперь я готов с вами пообщаться, – ответил я, чуть отдаляя от уха телефон и параллельно рисуя в воздухе указательным пальцем, обращаясь в сторону Дарьи: «5 минут».

Всю неделю моя русалка усердно писала очередную главу своей кандидатской диссертации, посвящённой Методикам изготовления полных съёмных протезов. Первым редактором и корректором был, конечно же, я. В момент звонка матери Беридзе я как раз должен был обсудить с Дарьей очередную главу и объявить ей своё «профессиональное» суждение, которое она очень сильно ждала, но в самый неподходящий момент раздался звонок.

– Да, спасибо, мы завтра точно всю сумму зачислим на ваш счёт. Вы знаете, мне только что сын звонил, как вам сказать, оттуда, ну вы понимаете откуда, да?

– Да, это стандартная практика, после отбоя у них появляются телефоны.

– Ну это ясно, он сказал, что у него всё хорошо. Вы знаете, такой вопрос, он попросил ему на грев отправить. Это как понять? Что такое грев?

– Ну, как я понял, когда спрашивал у рецидивистов, это некая разновидность формы хорошего поведения, то есть некий налог, уплатив который, тебя принимают в свой круг общения.

– А-а-а. А это вообще законно?

– Конечно же, нет, но вы же знаете, где сейчас ваш сын. Я, кстати, у него был на днях, но сообщить вам не мог, извините, ваш телефон у меня не вбит в записную книжку. У него всё хорошо, жалоб от него на условия содержания не поступали. Там, по моим прогнозам, должно быть всё отлично, как я и обещал, 7 лет, я думаю, получит ваш сын.

– Вячеслав Игоревич, ну а можно, может, поменьше? Или хотя бы домой его как-то хоть на сутки, мы же с ним даже не попрощались.

– Послушайте, Светлана, я, конечно же, всё понимаю, но мы не на торге и не на базаре. Давайте на вещи трезво смотреть, – резко начал я, повышая голос. В этот момент я понял, что нахожусь под прицелом Дарьи и что мне нужно скорее заканчивать этот разговор, – в общем так, я к нему на днях схожу, и, кстати, я у следователя для вас завтра получу разрешения на свидания, так что как увижу деньги на счёте, то буду готов отдать разрешение вам лично в руки, и учтите, я договорился, что свиданий будет 2, а не 1, как обычно.

– Да, да, я всё понимаю, я буду ждать тогда завтра вашего звонка. Извините за ночной звонок.

После этого я положил трубку телефона.

– Ну всё, я его выключаю, Дарья, честное слово, – смотря на Дарью, произнёс я, положив выключенный телефон на стол, – так давай теперь к твоей работе, что тут у нас? – беря в руки рукопись врача-стоматолога, торжественно произнёс я.

На следующий день я получил разрешения на два краткосрочных свидания, а также удостоверился, что все подозрения с личного водителя Беридзе, а по совместительству экс-соучастника преступления Семёна Выборнова, были сняты. Теперь осталось подготовить и сдать в суд, как дело назначат к слушанию, ходатайство о назначении наказания ниже низшего предела.

– Вячеслав Игоревич, – передавая мне в руки разрешения на свидания, Александра Игоревна Сухоруких как-то мило мне улыбнулась, – вы знаете, так приятно с вами работать, всё оперативно и без лишних жалоб.

– Александра Игоревна, и мне с вами также приятно, тем более тут явно будет ниже низшего, все останутся довольны, Семён Выборнов, я думаю, до потолка прыгать будет, главное – чтобы выводы для себя сделал правильные.

– Ну да, надеюсь, сделает, а если не сделает, мы его в следующий раз перевоспитаем и, так сказать, отправим поправлять здоровье в какой-нибудь санаторий ФСИН, я бы на Север его отправила, говорят, холодный климат закаляет организм, – деловито махнув правой рукой вверх, отчеканила Александра Игоревна.

– Отнюдь, вы кровожадная особа, – с улыбкой произнёс я, решив далее не продолжать разговор, попрощавшись, я вышел из кабинета.

Спустя короткое время секретарь Коллегии адвокатов уведомил меня о зачислении денег на счёт от граждан Беридзе, которым теперь нужно было отдать разрешения на свидание с их сыном.

– Алло, Светлана, извините, отчество забыл ваше, это Вячеслав Несмеян, я получил разрешения на свидание, сегодня в офисе могу вам их отдать, вам удобно будет приехать ко мне?

– Да, удобно. Моё отчество Сергеевна. Спасибо вам большое за разрешения на свидание.

– Давайте тогда сегодня в обед, сможете приехать?

– Да, смогу.

В обед Светлана Сергеевна приехала в офис. Как раз в это время комната переговоров была пустой, и мы смогли всё ещё раз обсудить. Конечно же, я не стал ей говорить про Семёна Выборнова и при то, что именно благодаря изменению показаний Беридзе мы получили гарантии благоприятного исхода дела в нашу пользу. Светлана Сергеевна в этот раз предстала передо мной человеком, который тяжело болен, и это было видно невооружённым взглядом.

Глаза были явно заплаканы и были пронизаны мутными ядовито-красными линиями, подчёркивающими воспаление. Макияж на лице отсутствовал, по всей видимости, из-за регулярных истерик, прически как таковой не было, волосы были распущены в какой-то лихорадочной абстракции, так как местами лежали неровно, и даже постоянная их укладка обеими руками Светланы Сергеевны картины внешнего вида ничуть не меняла.

Было видно, что человеку очень больно в душе, и душа эта ныла и ныла, никак не успокаиваясь ни на секунду. Но рано или поздно даже слёзы имеют свойство заканчиваться, и человек смиряется со своей участью и начинает жить новой, пусть и более трудной жизнью, принимая новые испытания и понимая, что они теперь будут следовать за тобой как тень утром и как усталость вечером.

– Ну что, давайте я вам расскажу, что можно, а что нельзя проносить в передаче сыну? – глядя в глаза своей собеседнице, начал я общение.

– Да, давайте, – утирая слёзы, ответила Светлана Сергеевна.

– Первое – исключите передачу в красном пакете, желательно выбрать какой-нибудь бесцветный, вы лучше бы записали или давайте я сам вам запишу?

– Да, если можно, запишите.

– Так, продолжим, к первому, сами понимаете, алкоголь, любые яды, клеи к проносу запрещены и к передаче также. Второе, консервы проносить нельзя, сыры только в нарезке, колбасы также в нарезке, как и хлеб. Конфеты только без обёртки и в отдельном прозрачном пакете. Чай только пакетированный, также без обёртки. Мясо любое проносить нельзя, так как это скоропортящийся продукт, фарш, рыбу, даже сушеную, также нельзя. Сок можно, но только в прозрачной пластиковой бутылке. И ещё варенье, если будете передавать, перелейте его в пластиковую посуду, стеклянные банки не подойдут. Ну из одежды можно передать любые вещи, как и тапочки, ботинки только без шнурков, всё равно их забирают.

– А почему без шнурков, Господи, он что, может повеситься, там бывает такое? Как там вообще условия содержания, его там могут бить? Как надзиратели к нему будут относиться, я боюсь, чтобы он там ещё делов не натворил, он же может!

– Нет, там же отдельно они сидят, не переживайте, я завтра к нему поеду или, может быть, сегодня вечером успею с ним увидеться. И там по внутренним правилам стараются отдельно сажать в одиночные камеры убийц и насильников, разбойников и злостных рецидивистов. Я уверен, у него хорошие условия, тем более телефон есть. Вы только ему сами не звоните, вы же понимаете, телефон они прячут.

– Да, спасибо вам большое, я ему тогда завтра передачку оформлю, может, с работы отпустят, и послезавтра тогда отгул возьму, чтобы на свидание успеть.

– Да, чуть не забыл. Я, если хотите, могу от вашего имени передать ему рукописное письмо. Если вы хотите, то можете его написать сейчас, и я его вечером ему передам, а он вам ответит на оборотной стороне листа.

– Да, да, если можно.

– Я читать не буду. Вот вам листочек, пишите, пожалуйста.

Светлане Сергеевне было сложно совладать с потоком мыслей и той информацией, навалившейся на неё так резко. Ручку в руке ей держать было сложно, так как она сильно тряслась, и мысли путались, как это уже было с ней, когда в молодости она получила первое письмо от своего ухажёра и долго думала, что ему написать в ответ, а тут всё было сложнее, и адвокат хоть и не ограничил во времени, но Светлане Сергеевне внутренне казалось, что он её мысленно торопил.

– Может, воды вам принести? – из-за спины спросил я.

– Да, если можно, принесите, пожалуйста, с мыслями не могу собраться, – положив ручку на стол и закрыв лицо ладонями, всхлипывая, ответила Светлана Сергеевна.

– Хорошо, сейчас принесу.

Спустя 30 минут письмо было написано, и я положил его в свою сумочку, а вернее засунул в папку для бумаг, помеченную для отвода глаз проверяющих, надзирателей, приставов и иных охранников ярко-красной полосой, на которой было крупными буквами написано: «Адвокатская тайна, любое визуальное изучение запрещено. Документы охраняются Законом об Адвокатуре».

– Ещё вопрос по поводу бабушки будем обсуждать или дедушки? Я же вам ранее говорил, как дополнительное смягчающее вину обстоятельство можно оформить письменно иждивение престарелых родственников Беридзе на него лично.

– Нет, вы знаете, дед сказал, что помогать преступникам он не будет, у него нрав крутой очень. К сожалению, этого мы сделать не сможем, он даже бабушке запретил в суд ходить.

Попрощавшись со Светланой Сергеевной, я подошёл к своему столу и посмотрел на закрытую сумку.

Признаюсь честно, письма родителей своим детям я не читал, как письма жён, подруг своим мужьям я также не просматривал и не вникал в суть написанного. Краем глаза я обычно видел начало письма: «Милый сынок…» и его окончание: «Скучаю, люблю, обнимаю, береги себя».

Конвоиры эти письма также прочесть не могли, так как не имели права вникать в суть адвокатской переписки со своим клиентом, да и осматривали адвокатов при входе в изоляторы, тюрьмы и прочие места лишения свободы с целью найти наркотики, телефоны, их комплектующие или иные устройства связи, переписка и деловые бумаги адвокатов надзирателей интересовали редко.

Вечером, как и обещал матери Беридзе, я поехал в СИЗО и, заняв очередь, получил разрешение на свидание со своим подзащитным.

Беридзе на этот раз задавал мне мало вопросов, и общение прошло довольно-таки быстро, я пытался его подбодрить, уверяя, что самое худшее уже миновало и что пожизненного наказания в нашем деле не будет, как и не будет наказания сроком в 17 лет. Но, как я понял, Георгию уже было безразлично, что 7 лет, что 17.

Камера краткосрочных свиданий, в которую привели Беридзе, выходила на сторону улицы. Георгий подошёл к зарешётчатому окну и как-то грустно произнёс: «А там жизнь».

Действительно, за окном бурлила жизнь в каком-то её проявлении. На улице было светло и были видны силуэты людей, возвращающихся с работы домой. Рядом с изолятором был производственный цех по ремонту автобусов, трамваев и троллейбусов. Перед въездом в цех образовалась очередь из автобусов и эвакуаторов для транспортирования специальной техники, которые попеременно сигналили друг другу и включали аварийку.

– На хрен я вообще во всё это полез, олень, – сокрушаясь и дотрагиваясь лбом до решётки на окне, сказал Беридзе, смотря на улицу.

Я не ответил ничего и понял, что ему нужно высказаться.

– Чёрт, так влипнуть, так влипнуть, а этот Семён мне даже никакой передачки не замутил, он вам звонил?

Я отрицательно кивнул головой.

– Тварь. И, наверное, сейчас сидит у себя дома или со своей бабой где-то гуляет в клубе. Это он же мне предложил эту работу изначально. Типа напиши во «ВКонтакте», даже адрес страницы дал. Я написал на свою голову, хрен ли, тоже голова не варит, малолетка чёртова. Если бы можно было бы вернуться вспять, я и ехал когда по этому шоссе в день задержания, нутром чувствовал, что-то должно произойти.

Беридзе тяжело вздохнул и попросил у меня закурить. Сигарет у меня для него не было, и он расстроенно усмехнулся.

– И на хрен я на это подписался, кладмэн. Тварь я большая. Только сейчас я понял, как людям жизнь испоганил и себе, и родителям, этим торчкам малолетним. Нам сегодня днём привезли с ломкой прямиком из суда, так он так орал, как будто его режут. Конвоиры сказали, что карантинные камеры заполнены, по зоне слух пошёл, что для увеличения показателей раскрываемости по городу какую-то специальную операцию провели. И назвали её как-то то ли «НАРКО стоп», то ли «ГЕРОИНУ нет».

Я вот только тут понял, что всё это показуха. Одних ловят, а другие что? Меньше этих кладоискателей станет? Нет, не меньше, а я думаю, больше, эх, меня бы сюда на сутки поместить, я бы всю жизнь свою изменил кардинально.

Вы видели хоть раз ломку? – продолжая смотреть на жизнь за стеклом, спросил меня Беридзе.

Я также отрицательно помотал головой.

– Они мне рассказывали, что ощущение такое, как будто твои кости наизнанку выворачивают, а тебя самого сдавливает так, как будто ты мышь, только что стащившая сыр из мышеловки, и вот спустя мгновение тебя разламывает на части точёной ножовкой. Я же их и сам, получается, этой точёной ножовкой распиливал, раз им под ноги бросал эту дурь, соли, специи, спайсы, да и ту же травку. Хер там, трава не наркотик, ещё какой наркотик, они мне все говорили, что большинство именно с травы начинали. Жаль, что я это понял только сейчас, и жаль, что для понимания этого мне нужно было оказаться здесь. Иваныч, это наш старший в камере, мне тут прикол такой сказал, что чтобы понять ломку, нужно ежедневно рожать тройню за раз, и то, говорят, ощущения несравнимы по степени боли.

Слушать душевные излияния своих доверителей мне было как-то не особо интересно, тем более я никогда не верил в их искреннее раскаяние, как и судьи нашего города. Поэтому в такие моменты я обычно просто молча выслушивал и давал человеку высказаться, чтобы ему стало где-то в глубине души легче.

– Тут, кстати, тебе мама письмо написала, – протягивая в руки Беридзе письмо, спокойно сообщил я, – прочти, можешь на оборотной стороне листка написать ответ, я ей завтра передам.

Беридзе начал вдумчиво читать письмо, каких-либо эмоций он в этот момент не показывал. В кабинете стало тихо, я перестал ходить и подошёл к окну, там действительно кипела и бурлила жизнь, хотя уже виделся закат. «У всего есть начало и есть конец, вот и этот день кончается, как и многие другие», – думал про себя я.

После того как Беридзе прочёл письмо и отказался на него отвечать, я также сообщил ему, что суд будет скоро и что, скорее всего, самих судебных заседаний будет два, а может, и за одно успеем рассмотреть дело, тем более его объём навряд ли превысит 1 том.

Нажав на чёрную кнопку вызова конвоира в камере, я начал собираться на выход, Беридзе остался сидеть на стуле, продолжая смотреть в окна.

– Я хоть благодаря вам на улицу выглянул, – угрюмо промычал Беридзе, смотря мне вслед.

Светлана Сергеевна отпросилась с работы на целый день, сказав, что ей нужно съездить к родственникам. За свои 43 года она ни разу не имела общения с полицией, да и повода не было. До изолятора она доехала на такси и приехала, как и рассчитывала, к главному входу в 07:50.

Когда она подошла ко входу, её охватил ужас не только от табличек, но и от атмосферы места. Огромные железные ворота как раз начали еле-еле открываться, двигаясь слева направо. Из внутреннего двора разом выехали три автозака и одна конвойная машина с надписью: «Кинологическая служба». «Какая ещё кинологическая служба и что она означает?» – подумала Светлана Сергеевна.

Таблички, висящие на железных воротах изолятора, также внушали страх и ужас: «Внимание, переброс через забор любого предмета будет расценён как попытка совершить преступление». «Стой, вход строго по 3 человека», «Парковка запрещена», «Служебная территория».

Направившись в сторону таблички «Вход», Светлана Сергеевна была остановлена мужским голосом: «Женщина, тут очередь, или вы следователь?!». Из машины, стоящей у обочины дороги, недружелюбно прокричал мужчина.

Светлана Сергеевна подошла к машине, рассказала, зачем пришла в изолятор и что у неё на руках разрешение на свидание.

– Записываться нужно, тут люди очередь с ночи занимают, – продолжал мужской голос.

– Ну извините, я первый раз тут. Порядков не знаю. Вы можете меня записать?

– Вы тогда 8 будете, скажите вашу фамилию.

– Беридзе.

– Хорошо. Тут мне говорят, что третье место может быть открыто для заявки, человек типа очередь может продать, и пятое место тоже продаёт человек. Третье стоит 5000 руб., пятое место – 500 руб. Устроит вас так?

– Нет, я подожду.

– Ладно, ждите. Думаю, к 10:00 утра вас впустят, как раз пока час будете пропуск оформлять, пока войдёте в зал свиданий, пока вам выведут вашего арестанта, обед наступит, думаю, после обеда поговорите с ним.

– Ну раз после обеда, значит, после обеда. А тут что, даже никаких лавочек нет?

– Нет лавочек, а вы уже передачу родственнику оформляли? Если что, мы можем дополнительно на своих арестантов знакомых оформить, кто с ним в одной камере сидит. Если захотите, то запомните номер его камеры, мы всё сделаем, но тоже за отдельную плату. Там же норма на одного человека 30 кг, вот мы и помогаем местным, по цене, если что, потом обсудим.

– Спасибо за предложение, я подумаю, – сказала Светлана Сергеевна и отошла в сторону.

Светлане Сергеевне хотели продать место в очереди. Действительно, мужчина, предложивший эту услугу, приезжал к входу изолятора в 05:00 утра каждый рабочий день и формировал очередь из других посетителей, а также мог при наличии устных договорённостей с администрацией осуществлять сверхнормативный уровень передач от родственников арестанту, и по факту эта система хоть и имела порочную составляющую, но на неё никто не жаловался.

Вход в изолятор для Светланы Сергеевны также начался с неожиданных трудностей. Так, пришлось сдать все запрещённые предметы на входе, а они были в косметичке, в которой лежали пилка для ногтей, а также маникюрные ножнички.

Осмотр личных вещей хоть и вёлся женщиной-надзирателем, но унизил внутреннее достоинство Светланы Сергеевны, так как ранее она не подвергалась столь обстоятельному изучению всех компонентов своих личных вещей.

Пропуск был оформлен с задержкой, так как Георгия Беридзе перевели с утра в новую камеру, а информацию в его личное дело не внесли, и, следовательно, Светлане Сергеевне пришлось ждать поисков своего сына уже в изоляторе.

Уладив все формальности, женщину впустили в помещение, в котором недавно сделали косметический ремонт. Особенностью помещения была его вытянутая форма. В комнате свиданий также было большое количество телефонов, но при этом каждый аппарат связи стоял в отдельной кабинке, которая закрывалась при входе на ключ.

Таких кабинок было 5. Внутри каждая кабина была поделена на две части и разделялась прозрачным пластиковым стеклом, которое позволяло видеть собеседника. В обеих частях кабины были установлены стулья, двери в обе части запирались снаружи одновременно, при этом отсчитывая на циферблате время, оставшееся до конца свидания. Надзиратели предупредили Светлану Сергеевну о прослушке телефонных разговоров, а также взяли письменное обязательство не обсуждать совершённое преступление с её сыном.

Светлана Сергеевна, не спавшая всю ночь до свидания, никак не могла собраться с мыслями, при этом за день до свидания к ней домой приходила школьная подруга её сына – Мария Знакова, после общения с которой женщине было уснуть ещё сложнее.

Беридзе привели на свидание без наручников, мать он встретил лёгкой улыбкой. Показав матери, что нужно снять трубку телефона, Георгий, взяв в правую руку трубку телефона, подождав чуть-чуть, сказал:

– Здравствуй, мама, ты прости меня, я виноват, и пути назад нет.

– Сыночка, ну как же так? Как же так? – зарыдала в телефон мать, но, резко взяв себя в руки, поняла, что тут плакать не стоит, и резким усилием подавила начавшуюся истерику.

– Ну, мам, ну не убивайся, мне самому, знаешь, как плохо. Адвокат сказал, что всё должно быть нормально и мне должны дать лет 7.

– Семь лет, – положив трубку себе к груди, прошептала мать, – семь лет, – уже не в трубку повторила она, глядя на своего сына.

Сына она не видела уже более 10 дней, и он, конечно же, изменился. Где тот мальчишка, который встречал её на улице, сметая всё на своем пути с криком и ором: «Мамочка, я соскучился»? Где тот парень, который ещё вчера помогал отцу починить телевизор в зале, собрать купленный кухонный гарнитур? Где тот мужчина, который получил школьный аттестат и поклялся окончить колледж или училище во что бы то ни стало?.. Его уже не было, перед матерью сидел совсем другой человек, чей взгляд словно говорил, жизнь кончена, пути назад больше нет. Сын действительно сильно изменился – побритый налысо, одетый в какую-то непонятную одежду, которую нужно было срочно заменить, Георгий Беридзе представлял собой жалкое зрелище, и матери от этого становилось только хуже.

– Сынок, там хоть как условия? Тебя не бьют?

– Нет, не бьют, в этом плане всё ровно, здесь, наоборот, не приветствуются конфликты. Как там отец, мама, как брат? Как бабушка? Они в курсе, что я тут?

– Да, все в курсе, все за тебя молятся, бабушка сегодня в церковь ходила, свечку за тебя ставила, и я тоже весь день молюсь за тебя.

– Ну ладно, ладно. Надеюсь, всё хорошо будет.

– У тебя сколько человек в комнате или как это называется правильно?

– Камера, сейчас в новую камеру перевели, там хорошие условия: телевизор, холодильник, даже душ есть с туалетом огороженным.

– А в предыдущей что, этого не было?

Беридзе понял, что сказал лишнее, и начал оправдываться:

– Нет, там тоже всё было, просто тут ещё ремонт сделали.

– Я тебе передачку принесу, сегодня неудобно было её нести, я тут первый раз же, не знаю, что тут и как. Как кормят тут? Что дают?

– Да нормально, – глядя в пол, проронил Беридзе и затих.

Теперь он уже ясно осознавал, что мать он не увидит ближайшие 7 лет, и не нужно было приходить на эту муку и говорить за стеклом. Ему стало мучительно больно, а говорить с самым родным человеком ему всё же хотелось. Он стал мысленно себя винить за все те дни, когда просто говорил матери: «Спокойной ночи» и не подходил, не целовал её на ночь или без причины грубил и перечил ей. На душе становилось всё хуже и хуже. Но отвечать и говорить нужно было, без этого было никак.

– Адвокат как тебе? Нормально всё тебе объяснил, что делать?

– Так! На этот вопрос я запрещаю вам отвечать и запрещаю его обсуждать, – послышался третий голос в телефонной трубке.

Светлана Сергеевна и сам Георгий забыли о том, что их прослушивают. Оба опять начали молчать, вроде бы и тем было много, но обсуждать их в тюрьме было очень сложно, а ещё сложнее говорить, когда знаешь, что твой разговор прослушивается.

– Георгий, вчера Маша ко мне приходила, тебя искала.

– О! И как она?

– Она-то хорошо, но ты знаешь, я даже не знаю, как тебе это сказать. Она, в общем, на втором месяце. Ты отец её будущего ребёнка. Но ты не волнуйся, мы с отцом будем полностью помогать, не переживай, если нужно будет, и дачу продадим, если нужда заставит, и её к себе домой возьмём жить, и обеспечивать я её буду.

– Как? Она беременна? – сердце Георгия начало буквально разрываться от этой новости.

Беридзе умолк и на некоторое время впал в ступор, не произнося ни слова.

Мать опять заплакала и начала читать молитву в телефонную трубку.

– Сын, ты давай себя в руки бери, нам тоже сложно, но ничего, мы же справимся, помнишь, как твой дед говорил у тебя на дне рождения: «Ты же Беридзе!!!»

– Так, одна минута у вас осталась, там уже следующие стоят у кабины, – опять суровый голос надзирателя напомнил матери и сыну о своём существовании.

– Да, спасибо, – вытирая слёзы, ответила мать, – сыночек, давай держись тут, мы за тебя молимся, надеюсь, всё хорошо будет.

Беридзе же в ответ промолчал и не сказал ни слова. Услышав, что связь оборвалась, мать начала махать рукой своему сыну, он же продолжал просто сидеть и смотреть на неё.

Спустя короткое время Георгия вывели из кабины, Светлана Сергеевна вышла сама. Спустя минуту их место было занято новыми людьми.

Глава XI За день до…

Новость о беременности девушки Беридзе я воспринял положительно. Дополнительное смягчающее вину обстоятельство явно не помешает и увеличит шансы на назначение наказания ниже низшего предела.

Девушка, которую, как выяснилось, звали Мария Жбанова, действительно ждала ребёнка от Беридзе, поговорив с ней по телефону, я понял, что она не против прийти в суд в качестве свидетеля со стороны защиты.

До суда я выслал ей на электронную почту свои вопросы, а также ответы на них, которые гражданке Жбановой нужно будет озвучить в суде.

Чуть позже, получив уведомление от помощника судьи о дате слушания дела, я подготовил и сдал в канцелярию Кировского районного суда города Ижевска ходатайство о назначении наказания ниже низшего предела.

Сняв копию с ходатайства, я поехал в изолятор, чтобы передать документ в руки Беридзе. После этого мне нужно было отдать на руки этот документ своему подзащитному.

Разговор с Беридзе складывался в этот раз сложно, по всей видимости, он до сих пор не мог поверить, что через каких-то семь месяцев он станет отцом, но своего сына или дочь не увидит и не сможет понянчиться с ребёнком, спеть ему колыбельную песню, погулять с ним в парке, а главное – он не сможет увидеть его первые шаги.

С Машей Беридзе познакомился, ещё учась в школе, но каких-то близких отношений между ними не было. Всё изменилось на какой-то вечеринке, по какому случаю был организован праздник, Георгий не помнил. Для неё самой её интересное положение стало большой новостью, и своим родителям она сообщила об этом после похода к гинекологу.

Она ещё даже не чувствовала, что в ней поселилась новая, настоящая жизнь и теперь она уже не девочка, в куклы или компьютерные игры играть уже скоро не ей, а её новой жизни, той жизни, которую она скоро породит на этот свет.

Родители Марии новость восприняли нормально, но новость о том, что отец ребёнка находится в тюрьме и что он выйдет оттуда в лучшем случае спустя 7 лет, и то при самом благополучном исходе дела, повергла их в шок.

Родители запретили делать Маше аборт, сказав, что полностью поддержат её как морально, так и материально, но единственным условием для этой самой поддержки было оставить прочерк в свидетельстве о рождении ребёнка в той самой графе, которая посвящена отцу. Машины родители наотрез отказались общаться по телефону с матерью Беридзе, а также запретили ей каким-нибудь иным образом участвовать в жизни ребёнка в будущем.

– Так, я вам ещё раз повторяю, нам от вас ничего не нужно, ваш сын уже и так нам жизнь вверх ногами перевернул, и звонить сюда больше не нужно, мы с вами никакая не родня, и роднёй быть не хотим, – резкоположив трубку телефона, возмущённым тоном прокричал отец Марии.

– Не хватало ещё уголовников в дом привезти, ишь ты, помочь они хотят, лучше бы своему выродку помогли. И тебе я ещё раз повторяю, никаких контактов с этой мерзкой семейкой, ты слышишь меня, никаких контактов, – продолжал уже на Машу срываться её отец, не находя себе места.

Маша в такие моменты начинала рыдать и уходила в свою комнату, запирая дверь на ключ, в надежде что после рождения ребёнка её жизнь наладится и, может быть, всё как-то образумится и станет лучше. В университет она о своей беременности сообщила, и её отпустили в академический отпуск, преподаватели пошли ей навстречу и пообещали закрыть последнюю сессию, разрешив выполнить по экзаменационным дисциплинам практическое задание дома, зачёты же были поставлены автоматом.

Мать Беридзе действительно приходила в гости к своим новым родственникам и пыталась с ними выйти на контакт, но всякий раз получала в свой адрес проклятия и оскорбления со стороны отца Маши.

Словом, реакция отца Маши была чем-то понятна только самой Маше, так как отец воспитывал её одну. Мама Маши умерла при родах, и отцу было не по себе от самой мысли, что и его внук будет расти в неполной семье, тем более что отцом ребёнка может быть уголовник.

Дачу, как и обещала, Светлана Сергеевна продала, деньги, вырученные от её продажи, она хотела отдать отцу Маши, но тот категорически их брать отказался. Сама же Маша приходила к Светлана Сергеевне, и они договорились, что после рождения ребёнка чинить препятствия в общении бабушки с ребенком Мария не будет. Деньги Маша также брать отказалась, сказав, что отец полностью ей поможет, да и сами женщины побоялись, что Машин отец, узнав об этом, ещё больше возненавидит всю семью Беридзе. Женщины договорились, что Светлана Сергеевна отдаст деньги уже после родов. И Светлана Сергеевна, и сама Маша надеялись, что рано или поздно отец Маши изменит своё поведение и станет более дружелюбным по отношению к семье Беридзе.

Лаврентий Беридзе встретил Марию тепло, но он, как и Светлана Сергеевна, понимал, что ребёнок не будет им родным, так как единственным условием сохранения его жизни был прочерк в графе отец первого документа в его жизни, и фамилию ребёнок будет носить не Беридзе, а Жбанов.

Обо всех этих перипетиях и страданиях Маши, отца Маши и своей семьи Георгий не знал и не мог знать, так как связи с Марией у него не было, и номер её телефона он также не знал. Матери он звонил по ночам, после 23:00, и то раз в неделю, так как денег на связь нужно было очень много. Поговорить удавалось минут 5, не больше, да и какой там поговорить, когда за твоей спиной стояла целая очередь арестантов, периодически ударяя по плечу со словами: «Давай кончай, нам тоже нужно поговорить».

Вся эта обстановка жутко давила на Георгия, не давая ему покоя ни днём, ни ночью.

– Беридзе, на выход, к тебе адвокат пришёл, – скомандовал конвоир, отворив тяжёлую железную дверь.

– Да, сейчас.

Беридзе вошёл в камеру с опущенной головой и медленно сел на стул. Я отдал ему документы, речь для судебных прений, но какого-либо интереса он к ним не проявил, сказав лишь, что просто не хочет дальше жить.

Я понимал, что ему сложно, хотя для того чтобы это понять, нужно это пережить. Чтобы защищать человека, нужно понимать, что ему грозит после провозглашения приговора и что будет с ним, с его семьёй после вступления приговора в законную силу.

– Вопросы у тебя есть ко мне, Георгий?

– Да какие тут вопросы, всё и так ясно. Моя жизнь сломана, и нет никакого инструмента, чтобы её восстановить. Так, наверное, тут и сгнию среди этих торчков и петушар сифилисных. Они каждый второй больные, мне страшно лишний шаг в камере сделать, в душ боишься сходить, в туалет также, хорошо, унитазы без ободков, и то, я думаю, специально это сделали.

– А что за петушары? Низшая каста, что ли, какая-то?

– Ну да. У нас их пятеро в хате сидит. Один в аптеке работал фармацевтом, местным наркоманам продавал запрещённые препараты без рецепта врача. Его взяли, он по рекомендации своего адвоката, чтобы уменьшить размер срока, решил сдать всех, кто ему помогал психотропные лекарства поставлять без оформления накладных документов в аптеку. Этих людей тоже взяли и мента какого-то взяли, они здесь же сидят, но в других камерах. Так вот они по «дорогам» сообщили, что типа этот фармацевт их сдал и что благодаря ему они теперь тут сидят и веры ему быть не может. Когда с него спросили, зачем сделал и почему так поступил, он ответил, типа срок захотел поменьше себе, вот его за это сначала избили жёстко всей камерой, а потом заставили весь день полы мыть в наказание и унитаз весь месяц за каждым, кто туда сходил, вычищать. Он такое наказание не принял и написал заявление в администрацию изолятора, чем только хуже себе сделал. Его изолировали, но в ту камеру, где сидели дырявые и опущенные по жизни.

– Дырявые это которые? – перебил я Беридзе.

– Ну те, которые, – показывая пальцами неприличные жесты, ответил мне Беридзе. Я понял, что эти пальцы опосредованно изображали то ли трение, то ли проникновение, но дальше этого я представлять не стал.

– Нам в институте про это не рассказывали, – глубоко выдыхая, ответил я.

– Да что там в институте, теперь весь свой срок будет унитаз чистить и в углу спать, не на нарах. Так их в нашей камере целых 5 сидит. Знаю, что один зачем-то девочек малолетних насиловал, школьниц. Мы его вчера всей хатой изводили, я тоже его бил, у меня же скоро ребёнок будет, вот и не сдержался. Другие добровольно пошли в сторону «дальняка», они наркоманы и за дозу сделают всё что угодно, это, конечно, мерзко осознавать, – в этот момент Беридзе ещё раз сделал неприличный жест руками, – вроде мужик, а по факту проститутка, у них и расценки свои есть на услуги. Делать тут нечего, газеты раз в неделю раздают, библиотеки как таковой нет, да и книги очень старые. Раз в день на прогулку выводят, да и там вертухаи на нас смотрят, и это тяжело всё время быть под присмотром, ни влево нельзя посмотреть, ни вправо. И небо тут, знаешь, какого цвета?

– Голубого?

– Нет, оно в полоску…

– Страшно тут, конечно, очень страшно, – глядя в потолок, произнёс я, представляя в деталях арестантскую камеру, в которой творились такие грязные дела.

– Да, сюда лучше не попадать, – с улыбкой в лице, произнёс Беридзе, рассматривая меня с ног до головы, – мне вон вчера в хате предложили подработать. Парни по ночам работают на Дальний Восток, там же уже утро, когда тут ночь. Типа заходят на сайты объявлений, ищут там объявления о пропаже паспорта, водительских прав, звонят гражданам и требуют у них вознаграждение за возврат паспорта, ну а дальше развод ещё идет на почтовую пересылку документа. Так как по легенде нашедший работает на большегрузном фургоне и уехал в условную Самару за товаром, а оттуда отправит паспорт по почте. Кто-то ведётся на это, кто-то, чувствуя подвох, нет и не переводит деньги. Разные схемы есть, на той неделе они объявления давали в Оренбурге типа сдаю квартиру посуточно. Ну и те, кто хотел снять квартиру, должны были внести предоплату нашим арестантам на банковскую карточку. Схем всевозможных много. В том году, говорят, активно звонили бабушкам от имени внуков, типа, бабушка, полиция задержала, взятку требуют, чтобы отпустили, пенсионерки, кстати говорят, хорошо платили за внуков. Потом смотрящий запретил так людей по аферам обманывать, и прекратились такие звонки.

– Ладно, давай, в общем, прощаться. Надеюсь, Маша придёт в суд, я с ней по телефону говорил.

– По телефону? А у вас не сохранился номер? Мать мне не даёт её цифры.

– Номер-то сохранился, но у нас же забирают все телефоны при входе.

– А-а-а. Ну ладно, может быть, на суде её увижу, а может, и не придёт. А вот скажите, у меня вопрос, меня даже на сутки отсюда не выпустят, чтобы ребёнка увидеть?

– Нет, не выпустят. Там только в колонию разрешают родственникам приезжать дня на три, но это нужно ехать к тебе. Оттуда только по отбытию срока выйти можно или условно-досрочно. Да и те 3 дня не всем дают, там всё зависит от режима содержания, у тебя тюрьма, я думаю, будет, так что, может быть, длительное свидание тебе первый год не дадут, краткосрочное – да, там точно будет, а вот длительное – под вопросом. Завтра у тебя суд, давай, в общем, выспись, чтобы соображать и понимать происходящие процессы вокруг тебя, и не забудь, когда судья входит и когда он к тебе обращается или когда другой участник процесса к тебе обращается, нужно вставать.

Беридзе мне ничего не ответил, так как отрешённо смотрел в пол.

Один из моих доверителей как-то в личной беседе сказал, что в тюрьме для ранее не судимых арестантов есть три самых сложных ночи.

Первая ночь, исходя из названия, уже раскрывает свою суть. Арестант толком не знаком с правилами и укладом жизни «за забором», ему не понятно, что будет завтра и кто рядом с ним находится, гнетущую атмосферу первой ночи добавляют абсолютно замкнутое пространство и унизительное к достоинству отношение администрации изолятора.

Вторая ночь – это ночь перед судом. Наивные арестанты, ещё толком не знакомые с судебной системой России, теплят надежду, что кто-то разберётся в их деле, найдёт в нём какие-то несовпадения и арестанта оправдают. Увы, в 99% случаев подсудимый для общества уже на следующий день меняет социальный статус с обвиняемого в преступлении на осуждённого в преступлении.

Третья же ночь в какой-то мере не так ужасна, как вышеописанные, и наступает она за сутки до выхода на свободу. Арестанта мучают вопросы о семье, как она его примет, что скажет отец, как обнимет мать, помогут ли друзья первое время или нет, что там с женой, детьми, нужно ли будет идти на кладбище, может, кто-то умер, пока отбывался срок…

Первую ночь Беридзе смог пережить, вторую он пережил чуть проще, так как уже изначально понимал, что на свободу его никто не отпустит, да и посидев в изоляторе и послушав рассказы бывалых арестантов, он понял, что никакого милосердия для него не будет, да и сам срок в семь лет за совершённое им преступление выглядел чем-то фантастическим по сравнению с тем, что получали другие арестанты за аналогичные преступления. Беридзе спал плохо, впереди его ждал экзамен, но теперь в роли принимающего экзамен был ранее ему не известный человек в мантии, вершитель судеб людей, человек, наделённый властными полномочиями, который должен был ответить на три вопроса при вынесении приговора: виновен или не виновен, заслуживает ли арестант снисхождения и к какому наказанию его следует приговорить.

Глава XII Суд

05:00.

Скрежет замочной скважины камеры не разбудил Беридзе, заснуть ему так и не удалось, он всю ночь думал и повторял в своей памяти самые счастливые моменты своей жизни: беззаботное детство, первая любовь. Он вспоминал, как подарил девушке алые розы на день рождения, как они гуляли в парке, несмотря на невыполненное домашнее задание, а дальше вспоминать было нечего, разве что лето, дачу. Интересно, как там сейчас? Наверное, так красиво: всё цветёт, пахнет ароматом свежескошенной травы, вишни уже созрели, и их можно есть, как и клубнику с малиной. А ежевика в лесу, а грибы? В животе тут же забурлил желудочный сок, так как рацион питания в СИЗО был ужасным. И если хлеб есть ещё можно было, чай пить тоже, то вот жрать каждый день баланду было просто невыносимо. И дело не в отсутствии мяса или свежести баланды, уже через неделю мозг мысленно внушал арестанту: «Стой! Хватит меня пичкать этой ерундой, я не хочу её есть, прекрати жевать».

Остатки баланды выбрасывали в «дальняк» либо отдавали кошке полакать, гладя её и приговаривая: «Ночью не спи, крыс лови». Крыс действительно было много, оно и понятно: здание блока П-1 не ремонтировалось со своей постройки, так что крысы проделали лазы на несколько поколений вперёд. Самое ужасное действительно начиналось ночью, когда крысы и мыши начинали хозяйничать в хате, бегая в поисках еды и порой переворачивая посуду на столе. Если кота в камере не было, то было совсем плохо, Беридзе пару раз будила огромная чёртова крыса своим хвостом или холодными крысиными коготками как бы невзначай трогала его лицо, пробегая мимо.

Мать передавала Беридзе передачки и даже один раз воспользовалась услугами местных «поручителей», обещавших оформить продуктовые передачи сверх нормы, но, увы, договорённости были ими не исполнены, и передача, оформленная на сокамерника, так до Беридзе не дошла.

Уклад жизни в камере также давил и не внушал чего-либо хорошего. Подъем в 07:00, осмотр камеры надзирателями, а тут как повезёт. Если некоторые надзиратели вели себя по отношению к арестантам ещё более или менее, то другие, упиваясь своей властью и пониманием безнаказанности, переворачивали камеру вверх дном в поисках запрещённых веществ и предметов. Особенно доставалось личной переписке арестантов, которую умышленно разбрасывали на пол камеры перед своим уходом.

В 21:00 был повторный осмотр камеры, и «шмонали» в этот раз ещё более изощрённее, чем с утра, переворачивали матрасы, вытряхивали всё из ящиков, продукты и еду разбрасывали по столу в хаотичном порядке, не чурались даже иконы проверять на наличие в них тайников.

Беридзе за время своего срока содержания под стражей сменил 6 камер, в которых всё было одно и то же: в каждой камере нужно было оформлять «прописку», рассказывать, кто ты и откуда, показывать постановление о страже, уверять, что никого не сдавал и отказывался сотрудничать со следствием. Георгию везде верили, тем более ему и самому казалось, что за него кто-то сказал кому нужно, так как все почему-то знали, что он всю вину взял на себя и своего подельника не сдал. Понимать тюремные обычаи и местные устои Беридзе не хотел, да и сами они были ему не интересны, так как от тюремной романтики он был далёк. Да и какая тут могла быть тюремная романтика?

Беридзе краем уха слышал, что администрация изолятора активно сотрудничает с рядом арестантов, которых прозвали «звонками», или, как их сами называли надзиратели «ВКРщики», то есть те, кто разбалтывал арестантов внутри камеры.

Беридзе раза 3 предлагали поработать на находках и на задержаниях по телефону, уверяли, что всё безопасно, но он отказывался, наверное, было что-то в нём человеческое, что не давало окончательно сойти на чёрную дорогу, уверяя очередную бабушку или дедушку из Владивостока или Хабаровска, что за внука, которого поймали блюстители порядка, срочно нужно заплатить выкуп. «ВКРщиком» Беридзе также отказывался становиться, хотя это ему предлагали как сами арестанты, так и повторно администрация СИЗО в лице старшего лейтенанта Константина Константиновича Нишева.

– Арестант Беридзе, на выход! – на всю камеру прокричал надзиратель.

– Слушаюсь, гражданин начальник, – устало и обыденно ответил Беридзе, не успев умыться ржавой водой, стекающей по давно прогнившему смесителю.

– К стене, голову опустил, руки за спину, ну как, к суду готов? Чего ждёшь? – с явной ухмылкой спросил надзиратель, закрывая дверь камеры.

– Готов, гражданин начальник, жду хороших новостей и снисхождения.

– Наивный, – громко засмеялся надзиратель, давая команду идти вперёд.

Спустя короткое время Беридзе был доставлен в камеру – стакан, в которой невозможно было присесть даже на корточки, так как она была предназначена для нахождения в ней арестанта в стоячем положении. Таких камер было 10, и все они были предназначены для исключения контактов арестанта с другими перед отправкой по этапу или перед отправкой в суд. Спустя час все 10 камер были заполнены, арестантов по одному уводили на личный досмотр.

Личный досмотр перед отправкой в суд производился местным фельдшером, а также двумя конвоирами. Делалось это для недопущения вывоза запрещённых предметов с территории изолятора. Если конвоиры досконально осматривали только вещи и одежду Беридзе, то вот фельдшер уже досконально осматривал тело Георгия на предмет запрятанных во «внутренний карман»²⁵ колюще-режущих предметов.

– Ну что, рот открой. Язык высунь, – спокойным тоном начинал фельдшер, – руки подними, так, теперь давай твой внутренний карманчик посмотрим, есть два варианта: первый – это для дырявых, второй – для мужиков. Ты какой выбираешь?

– Конечно, второй.

– Отлично, тогда за минуту ты должен присесть с руками, сжатыми в замке на затылке, 70 раз.

– Сколько?

– Время пошло, быстро.

«Внутренний карман», а ведь кто-то пытался в нём пронести телефон, другие же умельцы пытались пронести наркотики, но добрый доктор должен был всех излечить от этой пагубной привычки, и если при проносе телефона составлялся материал об административном правонарушении, а первооткрыватель уезжал в ШИЗО, то во втором случае возбуждалось уголовное дело, фабула которого обычно звучала так: «Содержащийся под стражей гражданин Филателистов И. В. при доставке в камеру при личном обыске отказался выдать добровольно содержащиеся при нём предметы, запрещённые для свободного оборота на территории России. При обследовании анального прохода фельдшером Ивановым И. С., в присутствии двух понятых Сергеева К. С. и Шилмиове В. А. был обнаружен свёрток, внутри которого имелись таблетки розового цвета».

За 60 секунд Беридзе успел сделать 35 приседаний, но по тому, как он их делал, фельдшеру было понятно, что внутренний карман Беридзе чист.

– Сегодня при возвращении доделаешь оставшиеся, только учти, что по возвращении я тебе спуску не дам, – грозя у лица своим указательным пальцем, произнёс фельдшер, дав команду конвоирам привести следующего.

08:00.

– Слав, доброе утро. Пойдём завтракать, – целуя меня с утра и мурлыкая в ухо, прошептала Дарья.

– Не, не хочу. От слова совсем не хочу, – с закрытыми глазами произнёс я.

– Вставай, вставай, соня. Кто меня сегодня на работу повезёт, ты! – стаскивая с меня одеяло и смеясь, продолжала Дарья.

– 5 секунд, 5 секунд.

После того как завтрак был съеден, а Дарья получила свою порцию комплиментов, мы приступили к самой главной церемонии любого нашего утра – это приготовление кофе.

– Кстати, Слава, а ты знаешь такую Иляну Камирову?

– Ну допустим.

– Чистый ответ адвоката, не утвердительно и не отрицательно.

– Допустим.

– Ха-ха-ха. Ну так вот, я вчера прочитала, что она в одной из групп во «ВКонтакте» выложила видео, посвящённое её расследованию на тему машин, как она сказала, служителей Фемиды, это типа богиня какая-то?

– Даш, мне уже только от её имени плохо становится.

– Ага, значит, знаешь!

– Да, знаю. Пару раз в суде пересекались, не более. И что там в этом видео?

– Она стоит перед судом и снимает на телефон «Ауди А8», «Крузаки» и «Вильямс» 5 серии. Я аж офигела… И ты знаешь, скриншоты с базы ГИБДД прикладывает к видеозаписи, там фамилии владельцев. Как я поняла схему, хотя особо не слушала, типа судьи оформляют машины на своих бабушек, дедушек или детей, а сами ездят по генеральной доверенности.

– Даш, этой схеме лет 16, хотя, может, чуть-чуть поменьше.

– А, вспомнила, она смотрела их декларации, они же на сайте должны публиковать. Так вот, там нет никакой информации, касающейся этих японцев и немцев. Почему-то в декларациях только наши «тазики» или UZ DAEWOO.

– Ну, они хорошо живут, да.

– Что там, кстати, с кофе, давай наливай, я уже пить хочу.

Кофе действительно был шикарным, и его вкус меня пробуждал, Дарья же пила его так, за компанию. Ей больше нравилось пить со мной зелёный чай. Новость о расследовании Иляны меня удивила, я, конечно же, слышал о том, что она помогает местным пенсионерам, участвовала в акции за честные выборы, и вроде года 2 тому назад её даже задерживали перед местным парламентом с табличкой «НЕТ ВОЙНЕ» или что-то типа того. Но вот расследование и тем более в отношении, как сказала Дарья, служителей Фемиды ей может стоить дорого.

– Так что там с этой Иляной? – рассматривая меня с заговорщицким видом, не унималась Дарья.

– Да брось ты. Ну выложила видео, и что с того? Судей в нашей стране назначают сверху, те что хотят, то и творят. Если бы их выбирали, как в других странах, то было бы по-другому, они бы должны были отчитываться перед своими избирателями, а у нас всё иначе. И насчёт машин, тут тоже всё чисто, родственник дал прокатиться, есть генеральная доверенность.

– Там она даже какой-то расчёт проводила, что условная бабушка с пенсией в размере 10 000 руб. должна будет всю жизнь копить на машину, которая у неё в собственности. И, как она сама сказала, это первая часть видео, судя по второй части, там будет ещё жёстче, как я поняла, она будет говорить про квартиры. Судьи формально разводятся с супругом и на экс-супруга всё имущество оформляют, а его декларировать не нужно, вот и переводят всё своё добро на своего благоверного. Я, кстати, тоже так хочу, получать много, мало работать, но тебе ни-че-го не отдам, потому что у нас с тобой будет брачный договор, а при разводе всё мне достанется.

В момент, когда Дарья медленно выговаривала слово «ни-че-го», я начал улыбаться, но как только она сказала про брачный договор, я расхохотался так громко, что мой смех был слышен даже на улице, так как собаки начали лаять под окном кухни.

– Не, ну а что? – удивлённо продолжала Дарья. – Вот я работаю, работаю, иногда и 6 дней в неделю, пишу кандидатскую уже полгода и что? У меня квартиры-то нет, хорошо, что отец мне с матерью подарок сделали и переоформили на меня свою дачу, и всё, нет у меня ничего. Машина есть, и за ту кредит плачу.

– Даш, – поставив пустой стакан на стол и перебив свою русалку, начал было я менять тему. Давай не будем это обсуждать, лучше давай про Санкт-Петербург поговорим, мы, кстати, сегодня вылетаем, ты не забыла?

– Ну да, в ночь же летим. Я и чемодан собрала.

– Тёплый свитер не забудь взять, а лучше два.

– Эх, Слава, какой ты заботливый, – обнимая меня, произнесла Дарья и прижалась к моей груди.

– Кстати о других странах, я же, помнишь, тебе про свою одноклассницу говорил. Ну ту, которая после окончания школы в Дублин полетела учиться?

– О! Правда, правда. Помню, ты что-то говорил.

– Я с ней недавно разговаривал насчёт жизни в Ирландии.

– И как?

– Ей нравится, возвращаться в Ижевск не хочет.

– Да у тебя весь класс разъехался после школы, судя по твоим рассказам. Тут только ты и пара человек остались.

– Ну да, я, кстати, с ней за партой сидел. Говорю ей типа, прилечу со своей девушкой в Дублин, зайду в местный паб, познакомлюсь с мужиками, выпью их настоящего пива, надену зелёную майку, скажу что-то типа: «Hi. I am from Russia and I respect Robert Emmet. I know what him fight and wrestle English f… army. Freedom Ireland²⁶».

– О-ля-ля. Поняла всё, кроме Роберта Эммета Это какой-то герой ?

–Да, это национальный герой Ирландии! Возглавлял борьбу за независимость Ирландии и от Британской короны.

– Кстати, что сказала твой одноклассница?

– Что меня забрали бы в психушку. Кстати, я у неё спрашивал по поводу жизни. Я прямо обалдел, у них, оказывается, самые богатые – это врачи, учителя, пожарники и полицейские, кстати родители Роберта Эммета были из богатой семьи, его отец был врачом.

– Так, так. А про врачей поподробнее, пожалуйста.

– Там зарплаты очень высокие, и, представляешь, в Дублине мэр города на работу на велосипеде приезжает, я просто в шоке от этого был.

– Ну да, наших судей не мешало бы пересадить на велосипеды тоже.

– Ага, я представляю себе эту картину.

– Ладно, поехали на работу, пора дела делать. У тебя много сегодня       пациентов?

– Я на полдня иду, там 2 ребёнка. Потом в магазин забегу, куплю себе новый свитер, как раз с тобой по Невскому в нём погуляю.

10:00.

– Доброе утро, сообщите, пожалуйста, что адвокат Несмеян прибыл на процесс, у нас в 10:30, я защитник Беридзе, – открывая дверь помощницы судьи Смальцова А. Н. без стука, сообщил о себе я.

– Да, хорошо, только стучитесь, пожалуйста, впредь, у нас ещё на 09:00 процесс не начался. Ожидайте.

Подойдя к двери судьи Смальцева, я посмотрел на расписание, прикреплённое к его двери, и увидел, что процесс Беридзе третий по списку. Расписание процессов в профессиональной среде именовалось как «аншлаг» и кратко повествовало о том, кого будут судить, за что будут судить и во сколько должен начаться тот или иной суд.

«Зря приехал так рано», – подумал я, глядя на занятые скамейки в коридоре суда. Людей, действительно, было очень много, и все они были разные, тут были и бабушки, оживлённо обсуждающие последние новости города, и стоящие напротив них мужчины в классических костюмах. В самом конце коридора напротив железной двери с табличкой «Конвой» стояла группа поддержки, по всей видимости, какого-то арестанта, многочисленные родственники, друзья стояли полукругом у стены и что-то оживлённо обсуждали.

Их лица выражали в большинстве своём апатию и усталость, было видно, что люди ничего хорошего не ждали и понимали, что увидеть своего друга, брата, мужа, сына смогут в коридоре заточенного в кандалы перед его отправкой по этапу, а потом этого же человека, но уже без кандалов, возможно, успеют увидеть, а возможно, и не успеют увидеть лет через 10, а может, и все 15.

Родственники Беридзе пришли в суд вовремя. Я встретил их у входа и начал отвечать на вопросы, которых было, к моему удивлению, мало. Морально поддержать Беридзе пришли его бабушка, мать, отец, его брат и Маша. С Марией я ещё раз проговорил, как ей нужно отвечать на мои вопросы и что говорить нельзя, когда её будут допрашивать в качестве свидетеля. Мария, как и было оговорено, принесла справку от гинеколога, которую отдала мне в руки, после чего попросила меня поговорить с ней тет-а-тет.

– Я разговаривала с бывшей девушкой Семёна Выборнова, – опуская глаза в пол, очень медленно начала говорить Мария.

– И что она сказала?

– Ну, в общем, Семён как-то попался с наркотиками в ночном клубе города, и после этого он у них под колпаком, ну в смысле активно сотрудничает с ними.

– Это сути дела не меняет, и Беридзе вы этим никак не поможете. К тому же у Семёна есть влиятельный родственник, пусть она сейчас никакую должность не занимает, но, в случае чего, позвонит куда нужно.

– Это проверить же нужно, получается Семён его сдал? Как бы сказать правильно, оговорил? – начиная нервничать и теребить кольцо на большом пальце, начала повышать голос Мария.

– У меня договорённости с прокуратурой, мы говорили о наказании сроком в 7 лет, если сейчас влево или вправо пойдём, то он сядет лет на 13 минимум.

– То есть вам безразлично на то, что Семён может и дальше продолжать других парней вовлекать в этот порочный круг?

– Абсолютно, и я не вижу смысла продолжать этот разговор, тем более за несколько минут до суда. А насчёт Беридзе… Как вам сказать откровенно, я его не заставлял становиться барыгой, и уж тем более я не предлагал ему заработать лёгких денег, выбор сделал он сам.

– Но только вы не на его месте и не в его шкуре, – сказав это, Мария резко отошла в сторону и села на скамью перед входом в кабинет судьи.

Действительно, анализ дела мне подсказывал, что этот самый Семён Выборнов нечист на руку, что он не только у Беридзе работал личным водителем, не говоря уже о том, что не зря за него мой друг из прокуратуры попросил лично. Я не исключаю того обстоятельства, что он изначально был приманкой для Беридзе и что он сообщил сотрудникам о маршрутах следования Георгия взамен на свою свободу, а возможно, всё было иначе.

В это время бабушка Беридзе смотрела в мою сторону и перед самым началом слушания дела, подойдя ко мне и смотря прямо в глаза, спросила: «Значит, вы будете защищать Георгия? Дай Бог вам божьей помощи».

Спустя два часа ожидания секретарь судьи Смальцева пригласила участников процесса в зал.

12:30.

Судья Смальцов Александр Николаевич в Кировском суде Ижевска работал очень давно, а начинал он свой трудовой путь в нотариате, работая помощником нотариуса, после, на заре перестройки, был выбран народным судьёй коллективом какого-то завода, название которого Александр Николаевич уже и не помнил.

Александр Николаевич выделялся своим весёлым характером, он мог прямо во время процесса начать рассказывать какую-нибудь комичную историю или просто начать шутить над нерадивым участником процесса. Шутки шутками, а с профессиональной точки зрения Александр Николаевич выносил отличные судебные акты, за пять лет моей работы мне удалось единожды отменить его приговор в апелляционной инстанции.

В одной из приватных бесед Александр Николаевич признался, что за 30 лет, что он отправлял правосудие, ему достаточно взглянуть на титульный лист дела или, как он говорил, на «передовицу», чтобы понять, какое наказание будет назначено.

Судья Смальцов уже назубок знал, что вот по этому делу 5 лет будет справедливым наказанием, а апелляция адвоката или прокурора особого впечатления на судей вышестоящей инстанции не произведёт. Александр Николаевич жил по принципу: «Бей своих, чтобы чужие боялись», что в его понимании означало: отклонить всевозможные ходатайства стороны защиты, удовлетворить требование прокурора о назначаемом сроке, но только в той его части, которая устроит апелляционный суд, своевольничать себе судья Смальцов не позволял, да и вновь утверждённым судьям не советовал выбиваться из колеи, уверяя, что это никто не оценит и медаль за это на грудь не повесят.

Уголовное дело, связанное с обвинением гражданина Беридзе в незаконном обороте и распространении наркотических веществ, было для Александра Николаевича не уникальным, и ничего примечательного в этом деле для судьи Смальцова не было.

– Вячеслав Игоревич, – обратилась ко мне помощник судьи, – вы не могли бы зайти в кабинет судьи, с вами хотят поговорить.

– Хорошо.

Кабинет Александра Николаевича имел очень большое количество настенных полочек, которые были заставлены большим количеством пыльных книг об истории, праве и всевозможной юридической литературой. У всякого входящего в кабинет складывалось впечатление, что это вовсе не кабинет судьи, а минибиблиотека, но при более детальном осмотре полок можно было увидеть огромный слой пыли на книгах, которые уже давно никем не открывались и не читались.

– Вячеслав Игоревич, добрый день. Ну как, вы к процессу готовы? – с улыбкой и не вставая со стола, начал Александр Николаевич.

– Всегда готов, – отдавая пионерское приветствие, с улыбкой ответил я.

– Вот-вот, оно и правильно, прямо как в мои молодые годы. Ну что у нас тут по гражданину Беридзе? Ниже низшего стало быть?

– Да, так точно, господин судья, – отдавая честь по стойке смирно, чётко произнёс я.

– Вот-вот, все бы адвокаты такими почтенными были, и цены вашей братии не было бы.

– Ну что? 9 лет 6 месяцев и без апелляции? – с улыбкой глядя мне в глаза, иронично спросил Александр Николаевич.

– Ваше высокоблагородие, да как же так? – изображая недоумение, как бы начал возражать я.

– Ну хорошо, хорошо, 9 лет и точка?

– Александр Николаевич, там изначально разговор шёл о 7 годах.

– Ну я не знаю, с кем там кто и что обсуждал, тут вижу минимум 9 лет реального срока. Ваше ходатайство я изучил, всё грамотно написано, но 7 лет вы просите, да разве такая практика у апелляционного суда существует? Нет её, вы же сами знаете! А что вы хотели, там санкция от 10 до 20 лет, какие ещё 7 лет, меня прокуратура потом замучает. Не говоря о том, что такой срок никто в апелляции не «засилит».

По всей видимости, мой друг из прокуратуры то ли забыл напомнить своим коллегам о деле Беридзе, то ли просто, получив нужные показания и вытащив интересовавшего его человека из дела, забыл о своих обязательствах передо мной, то ли просто проявил безразличие.

Но решение нужно было принимать здесь и сейчас: либо соглашаться на срок 9 лет и давать устные гарантии, что сторона защиты не будет подавать апелляции, либо включать Адвоката с большой буквы, выступать в судебных прениях часа три, заявлять всевозможные ходатайства в защиту интересов доверителя, нервируя судью, который, как и прокурор и иные участники процесса, знает, что все они останутся неудовлетворёнными, и получать большой срок в районе 15 лет, а может, и все 17.

Подумав короткое время, я сообщил, что девять лет наказания нас устроит и что в целом можно начинать процесс.

– Вот и отлично, ну а прокурору я сейчас позвоню, и он поднимется. Да, и ещё, Вячеслав Игоревич, у меня сегодня рыбалка, всё же пятница, вы там поменьше выступайте, если можно? А то хотелось бы до 16:00 кончить это дело и спокойно поехать без пробок. Свидетелей как, кратко допросим или просто огласим их показания без вызова?

– Хорошо, хорошо, как вам будет угодно. Мне тем более сегодня самому желательно пораньше домой приехать, в ночь в Санкт-Петербург улетаю.

– Счастливого пути, ну ожидайте в коридоре, скоро начнём.

– Честь имею, – отрапортовал я также по стойке смирно, чем вызвал улыбку у Александра Николаевича.

13:00.

Спустя пять минут в коридоре показался мужчина, одетый в голубой китель и такие же по цвету брюки. Этого прокурора я лично не знал, но он меня почему-то поприветствовал, заходя в кабинет судьи. Спустя ещё минут 10 остальных участников попросили зайти в зал.

Беридзе привели через две минуты. Закованный в наручниках с очень уставшим видом, опущенными глазами в пол, он словно говорил: «Давайте быстрее, я очень устал и ничего хорошего от этого представления не жду».

Бабушка, увидев своего внука, начала очень громко плакать, её было начала утешать Светлана Сергеевна, но это не помогло, рыдания становились всё громче и громче. Гнетущая атмосфера ещё не начавшегося процесса начинала напоминать жалкую картину расправы над провинившимся солдатом, которого должны были выпороть прилюдно перед всеми на плацу, несмотря на его происхождение и род, несмотря на крики родственников, орущих что есть мочи: «Не виновен».

Беридзе стоял в клетке прямо напротив сидящего прокурора, побритый налысо, с чуть свисающими штанами, в ботинках без шнурков.

Внешне он был жалок, было видно, что он тяготился не сколько своим статусом подсудимого, а сколько статусом, которым теперь окружающие могли нарекать его родственников: «Враги народа, отец врага народа, мать врага народа».

Беридзе взглядом позвал меня подойти к клетке и чуть шёпотом спросил: «А нельзя побыстрее?».

– Нет, нельзя, – также шёпотом ответил я, – тут ещё какое дело, в общем, наказание будет ниже низшего, как и договаривались, но 7 лет не будет. Будет 9 лет или чуть больше.

– Да мне уже всё равно, сколько будет, 7 или 9 лет, мне безразлично… Один х.. явно я не «выгребу».

– Прошу всех встать! Суд идёт! – громко прозвучало из уст помощника судьи.

На этот раз Беридзе не забыл встать и осмотрел зал, а вернее посмотрел в сторону скамейки для слушателей. Деда там не было, мать, отец, бабушка, брат пришёл, Маша тоже, как и обещала, пришла, а деда не было.

«Проклял дед», – подумал про себя Георгий. С дедом они были особенно близки, и Георгий часто думал, что дед его любит больше, чем всех других внуков. Да и сам Георгий любил своего деда больше, чем кого бы то ни было.

Ещё бы, дед прошёл Афганистан, воевал в первой Чеченской, был награждён множеством наград, не раз и не два получал поздравительные телеграммы из Москвы и был примером для подрастающего поколения, часто выступал перед школьниками на всевозможных патриотических праздниках, обращая внимание на себя не только количеством и блеском медалей, но и своей выправкой и манерой разговора.

Слёзы и завывания бабушки также терзали душу Беридзе, как и отсутствие деда. Бабушка начала плакать всё громче и громче, и её вой начал действовать судье Смальцову на нервы.

– Так, гражданка, вам, если плохо, то вы, пожалуйста, выйдите. Мешаете работать, – обратился Александр Николаевич в сторону скамьи слушателей.

– Извините, извините. Я успокоюсь, буквально 5 секунд, – прекращая плакать, ответила старушка, вытирая слёзы белым платком.

– Мы можем прерваться на 5 минут, помощник вам воды принесёт, если хотите?

– Нет, не нужно… Я уже всё успокоилась, спасибо большое, – садясь на скамью и продолжая вытирать слёзы, чуть всхлипывая, ответила старушка.

Сам процесс Беридзе особо не понимал, отвечал на вопросы судьи односложно: вину признаю, раскаиваюсь, прошу строго не наказывать, ходатайство адвоката о назначении наказания ниже низшего предела поддерживаю, обвинительное заключение читал, замечаний к его содержанию не имею, само заключение получил за 14 дней до даты суда, его изучил подробно.

В момент, когда к столу свидетелей подошла Мария, Беридзе внутренне дрогнул. «Он тут, за решёткой, а она нет, вернее нет, теперь уже они там. И не увидят они его уже не 7 лет, а все 9. И, стало быть, дочку он на 1 сентября в школу не отведёт и не заберёт. Да и захочет ли с ним эта дочка общаться? И почему вдруг дочка, может, там мальчик будет?» – мысли вихрем кружились в голове у Беридзе.

– Так, Беридзе, вы нас слушаете вообще? – нервно повышая голос, крикнул судья.

– Ой, извините, задумался, – давя в зародыше боль в груди, ответил Георгий.

– Я повторяю, у вас вопросы есть к свидетелю со стороны защиты? Вы не против приобщить к материалам дела справку о беременности гражданки Жбановой? Она вам кем приходится?

– Ну, это моя девушка, я с ней встречался.

– Так, а по поводу справки что? – уже смотря в мою сторону, спросил судья.

– Уважаемый суд, сторона защиты не против приобщения этого документа. Сторона защиты не имеет дополнительных вопросов к гражданке Жбановой, – ответил за Беридзе я.

– Так, стороны процесса, – снимая очки, произнёс судья, листая в этот момент материалы дела, – будем ли мы исследовать письменные доказательства по делу или я могу их просто огласить?

– Уважаемый суд, сторона защиты не против их оглашения без изучения.

– Уважаемый суд, сторона обвинения также не против.

Огласив материалы дела, заслушав выступления прокурора в прениях, который запросил наказание для Беридзе в виде реального лишения свободы сроком 12 лет, суд предоставил слово стороне защиты. Я выступил стандартно и выдержанно, обратив внимание суда на поданное мною ходатайство о назначении наказания ниже низшего предела и на иные смягчающие вину обстоятельства. Беридзе же отказался выступать в прениях и отказался от последнего слова, просто сказав, что вину признаёт и раскаивается в содеянном.

После удаления судьи в совещательную комнату Георгий сел на скамью и начал смотреть в пол. Светлана Сергеевна хотела было подойти к клетке ближе, но конвой ей делать это запретил, и она села на место. Беридзе же вспомнил, как ему когда-то в детстве, когда он впервые увидел обезьяну в зоопарке, захотелось угостить её бананом, но смотрители в самый последний момент оттащили его от клетки, передав в руки родителей. Беридзе провёл аналогию между собой и той обезьяной из детства. «Нет, не выбраться мне никуда, я теперь и есть эта обезьяна в клетке, и никто меня никуда не отпустит».

После запрета общения с сыном через конвоиров я вышел с родственниками Беридзе в коридор.

– Ну как, Вячеслав Игоревич? Как вы думаете? Прокурор так много запросил. 12 лет, разве так можно? – продолжая рыдать, настаивала на снисхождении Светлана Сергеевна.

– Это у них работа такая, там же до 20 лет наказание.

– 20 лет… И что будет с ним, когда он выйдет? – заламывая руки в замок и смотря в потолок, словно молясь, произнесла Светлана Сергеевна в надежде услышать какой-то ответ или надежду на то, что всё будет хорошо.

– Я не знаю, что с ним будет через 20 лет. Я не знаю.

– Вы не знаете, потому что вам безразлично! – резко оборвала меня Мария Жбанова, покидая коридор и направляясь в сторону выхода.

19:00

– Ты вернулся, – закричала Дарья, забрасываясь на меня, словно кошка, которая долго не видела своего хозяина. – Смотри какой я купила себе свитер, тебе же нравится да?– смотря в мои глаза и обвивая шею своими ручками спрашивала Дарья, словно желая получить похвалу.

Свитер действительно был шикарным, чуть приталенный, без дурацких картинок, ярко бордового цвета, он словно делал Дарью еще стройнее. Хотя куда было делать её еще стройнее, все как говорится и так было при ней, без изъянов с соблюдением пропорций установленных еще Венерой Милосской.

– Да, слушай мне нравится, симпатично и мило,– целуя Дарью, ответил я, помогая ее ногам устроиться на моих бедрах удобнее.

–Ну как, сколько у нас еще до вылета осталось? Давай бегом на кухню, там твои любимые пельмени с кетчупом и подливой. Я тебя так ждала, так ждала. Я так мечтала об этой поездке, и наконец-то мы посмотрим этот город,– продолжала, не отрываясь смотреть в мои глаза Дарья.

–Да я и сам очень сильно рад за нас обоих,– ответил я, прижимая Дарью к себе покрепче.

– Ты какой-то не веселый, что не так? Опять угловнички тобой не довольны ?

– Даш, вот про это не нужно, не хочу,– спуская Дарью на пол ответил я.

Спустя пару минут, я начал кушать свои любимые пельмени, а Дарья как кошка села напротив меня и что-то мурлыкала своё, девичье про то, как сложно было выбрать этот свитер, сколько она магазинов обошла в его поиске, и вообще как оказывается это сложно выбирать вещь, когда есть такой большой выбор, и вообще вам мужикам в разы проще жить, а женщинам сложнее, и одежду выбирать, и помаду, и туфли, и белье, и колготки, и даже перчатки, и купальники, и бусы и серьги и еще много чего!

Я смотрел на Дарью и в этот момент я просто отдыхал, как собака, которую сначала покормили плотно, потом еще начали гладить и чесать за ушком. Дарья, все никак не могла успокоиться и показывала мне на своем телефоне свои фотки в потенциально купленных ею свитерах, а я просто молчал и улыбался, периодически одобрительно кивая.

– Я кстати твоей племяннице купила книгу, как и ты и просил, вот смотри,– Дарья раскрыла красивую обложку, на которой было написано: «Волшебные кельтские сказки». – Тут иллюстрации очень интересные и красивые. Мне больше всего понравилась вот эта.

Дарья открыла страницу книги, на которой был изображен мужественный воин, стоящий на коленях и присягающий императрице в правой руке которой развевалось зеленое знамя. Вдалеке иллюстрации видны были силуэты иных воинов, головы которых были опущены в пол, то ли показывая свое почтение, то ли наоборот смирение.

– Да, интересная иллюстрация, – что она обозначает?

– Не знаю, мне просто понравилась и все тут. Кстати ты какой-то не веселый. Что случилось-то?

Я же в этот момент продолжал разглядывать картинку и мысли ворохом бежали по моей голове, почему все мужчины, изображенные на картинке так смиренно молчали и почему правые руки у них были наготове, и лежали поверх ножен, чуть обхватывая рукоятку кинжала. Может быть, он во все и не присягал этой воительнице с зеленым знаменем, а наоборот каялся за что-то, или напротив он был пойман, и сейчас его ждала расправа, за его же проступок…

– Да, так. Там по работе кое-какие шероховатости,– не отрывая глаз от иллюстрации ответиля.

– А-ну, давай я угадаю. Сколько ему дали? Назови мне статью, помнишь в том году я наобум угадала? С первой попытки!

– 228.1 часть 4.

– Хм… Чтобы это могло быть, может быть ему дали 5 лет?

Я перевел свой взгляд с иллюстрации в сторону Дарьи и чуть помотал головой.

– Ой, нет стой! Точно, сейчас скажу. Думаю, 8 лет?

– Чуть-чуть не угадала, ему дали 9 лет,– захлопывая книгу, ответил я и положил ее на стол.

– Так много,– покачав головой Дарья села мне на колени, взяв в руки книгу и продолжила ее листать, просматривая другие иллюстрации. – А давай подпишем? Может даже что-то на английском сможем написать?

– Хорошая идея. Я бы хотел написать так: «Марина, в мире кельтских сказок есть принцессы, дьяволы, ангелы, и зеленые и синие человечки которые противостоят английской королеве. Живи в этом мире дольше, и не возвращайся в реальность, тут безразличие, безнадега и беспредел».

– Слав, ей всего-то семь лет, зачем такое ребенку писать, тем более она не поймет. Давай лучше просто поставим свои подписи.

Последние слова Дарьи я уже не слышал, так как пошел в комнату переодеться, и заодно захватил сумочку в которой лежал приговор. Было бы весело вместо кельтской сказки подарить своей племяннице приговор суда, может, столкнувшись с суровой действительностью Российских реалий ей бы действительно не захотелось в них возвращаться с их безразличием, безнадегой и беспределом, а может ей бы напротив захотелось стать той самой девушкой с зеленым знаменем, которой присягали на верность зеленые или синие человечки.

Глава XIII Приговор

П Р И Г О В О Р

Именем Российской Федерации

16.06.2016

Судья Кировского районного суда Смальцев А. Н. с участием

государственного обвинителя – прокурора Кировского района Матвеева Д. Е., подсудимого Беридзе Г. Л., гражданина России, 01.09.1999 года рождения, ранее к уголовной ответственности не привлекался, не судимого, не работающего,

защитника Несмеяна В. И., представившего ордер № 69 от 01.06.2016,

при секретаре Натыловой Т. Ю.,

рассмотрев в открытом судебном заседании материалы уголовного дела № 103 по обвинению Беридзе Г. Л. в совершении преступления, предусмотренного ст. ст. 30, ч. 3, 228.1, ч. 4, п. «г», УК РФ,

У С Т А Н О В И Л:

Беридзе Г. Л. совершил покушение на незаконный сбыт наркотических средств в крупном размере при следующих обстоятельствах.

Так, Беридзе Г. Л. в неустановленное следствием время, но не позднее 12:00 часов 19.04.2016, находясь в неустановленном следствием месте, посредством имеющегося в его пользовании сотового телефона с помощью сети «Интернет» вошёл в программу «Wsp», где связался с неустановленным следствием лицом, использующим никнейм «Klad63», от которого получил сообщение с адресом местонахождения «закладки» наркотических средств, после чего 19.04.2016, примерно в 14:00 часов, более точное время следствием не установлено, приехал на ул. Владлена Романова, более точное место следствием не установлено, где путем изъятия «закладки» наркотических средств, обнаруженной им на ул. Денискинского, более точное место следствием не установлено, у неустановленного следствием лица незаконно приобрёл в целях сбыта вещество, содержащее а-Пирролидиновалерофенон (PVP)-2-пирролидин-1-ил-1-фенилпентан-1-он, являющееся производным наркотического средства N-метилэфедрон, массой не менее 77,94 гр., то есть в крупном размере (согласно постановлению Правительства РФ от 01.10.2012 г. № 1002 «Об утверждении значительного, крупного и особо крупного размеров наркотических средств и психотропных веществ, а также значительного, крупного и особо крупного размеров для растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества для целей статей 228, 228-1, 229 и 229-1 Уголовного кодекса РФ»), признанное, согласно заключению эксперта № 205 от 01.05.2016, наркотическим средством, а также вещество, содержащее ТМЦП-2201, являющееся производным наркотического средства 3-Бутаноил-1-метилиндол (1-(1-метил-1Н-индол-3-ил)бутан-1-он), массой не менее 54,15 гр., то есть в крупном размере (согласно постановлению Правительства РФ от 01.10.2012 г. № 1002 «Об утверждении значительного, крупного и особо крупного размеров наркотических средств и психотропных веществ, а также значительного, крупного и особо крупного размеров для растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества для целей статей 228, 228-1, 229 и 229-1 Уголовного кодекса РФ»), признанное, согласно заключению эксперта № 206 от 01.05.2016, наркотическим средством, часть из которых, а именно вещество, содержащее а-Пирролидиновалерофенон (PVP)-2-пирролидин-1-ил-1-фенилпентан-1-он, являющееся производным наркотического средства N-метилэфедрон, массой не менее 11,31 гр., то есть в крупном размере, признанное, согласно заключению эксперта № 207 от 01.05.2016, наркотическим средством, в 25 свёртках из полиэтилена, перемотанных изолентой синего цвета, находящихся в упаковке из-под влажных салфеток «Каждый день»; находящееся внутри полиэтиленового пакета вещество, содержащее а-Пирролидиновалерофенон (PVP)-2-пирролидин-1-ил-1-фенилпентан-1-он, являющееся производным наркотического средства N-метилэфедрон, массой не менее 39,62 гр., то есть в крупном размере, незаконно хранил при себе в целях сбыта, умышленно создав таким образом условия для совершения особо тяжкого преступления и приготовившись таким образом к его совершению.

Не остановившись на достигнутом, действуя единым преступным умыслом, направленным на незаконный сбыт наркотических средств в крупном размере, Беридзе Г. Л. 19.04.2016, примерно в 17:30 часов, более точное время следствием не установлено, находясь в неустановленном следствием месте, посредством имеющегося в его пользовании сотового телефона с помощью сети «Интернет» вошёл в программу «Wsp», где связался с неустановленным следствием лицом, использующим никнейм «Klad63», от которого получил сообщение с адресами местонахождения «закладок» наркотических средств – «1 опт 20х0,5 гр. кр. (зелёная изолента) и 20х0,5 гр. мука (красная изолента). Там, где угол образуется от серого гаража слева, справа стоят эти 2 гаража…», после чего приехал по адресу: ул. Владлена Романова, дом 1, где путем изъятия «закладки» наркотического средства, обнаруженной им около гаража напротив последнего подъезда указанного дома, у неустановленного следствием лица незаконно приобрёл в целях сбыта вещество, содержащее ТМЦП-2201, являющееся производным наркотического средства 3-Бутаноил-(1-(1-метил-1Н)бутан-1-он), массой не менее 55,01 гр., то есть в крупном размере (согласно постановлению Правительства РФ от 01.10.2012 г. № 1002 «Об утверждении значительного, крупного и особо крупного размеров наркотических средств и психотропных веществ, а также значительного, крупного и особо крупного размеров для растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества для целей статей 228, 228-1, 229 и 229-1 Уголовного кодекса РФ»), признанное, согласно заключению эксперта, наркотическим средством, находящееся в полиэтиленовом пакете в 25 свёртках из полиэтилена, перемотанных изолентой чёрного цвета, которое незаконно хранил при себе в целях его дальнейшего сбыта, в левом кармане надетой на нём куртки, умышленно создав таким образом условия для совершения особо тяжкого преступления и приготовившись таким образом к его совершению. После этого Беридзе Г. Л., продолжая реализовывать свой преступный умысел, направленный на незаконный сбыт наркотических средств в крупном размере, 19.04.2016, примерно в 17:55 часов, более точное время следствием не установлено, приехал к ул. Октябрьской Социалистической Революции, где обратился к своему знакомому Семёну Выборнову с просьбой об оказании ему услуги по перевозке его в пригород города Ижевска, город Новодзержинск на автомашине «ВАЗ-21102» г/н с078ам рег. 178 под управлением последнего, не посвящая его в свои преступные планы. Получив согласие Выборнова, Беридзе сел в вышеуказанную автомашину на переднее правое пассажирское сиденье, после чего, воспользовавшись тем, что Выборнов отвлёкся и за его преступными действиями не наблюдает, спрятал под переднее правое пассажирское сиденье автомашины ранее приобретенное им в целях сбыта вещество, содержащее а-Пирролидиновал (PVP)-2-пирролидинентан-1-он, являющееся производным наркотического средства N-метерон, массой не менее 18,79 гр., то есть в крупном размере, в 25 свёртках из полиэтилена, перемотанных изолентой зелёного цвета, после чего на автомашине «ВАЗ-21102» под управлением Выборнова, не посвящённого в его преступные планы и не подозревающего о его преступных намерениях, направился в город Новодзержинск, имея умысел на незаконный сбыт незаконно хранящихся при нём и в автомашине наркотических средств, путем помещения их в тайниковые «закладки» на территории города Новодзержинска.

Однако довести свои преступные намерения, направленные на незаконный сбыт наркотических средств в крупном размере, до наступления преступного результата Беридзе не смог, так как примерно в 20:30 часов 19.04.2016, проезжая мимо СП ДПС №6 , расположенного по адресу: Новодзержинское шоссе, дом 3, вышеуказанная автомашина под управлением Выборнова была остановлена сотрудниками 3 отдела УНК ГУ МВД России по городу Ижевску в рамках оперативно-разыскного мероприятия «Наблюдение», проводившегося в соответствии с ФЗ «Об оперативно-разыскной деятельности».

В ходе личного досмотра Беридзе Г. Л. возле СП ДПС № было обнаружено в полиэтиленовом пакете в 25 свёртках из полиэтилена, перемотанных изолентой чёрного цвета, в левом кармане надетой на Беридзе куртки и изъято из незаконного оборота сотрудниками полиции в присутствии двух понятых вещество, содержащее а- Пирролидиновалерофенон (PVP)-2-ил-1-фенентан-1-он, являющееся производным наркотического средства N-метедрон, массой не менее 18,79 гр., то есть в крупном размере.

Допрошенный в судебном заседании в качестве подсудимого Беридзе свою вину в совершении инкриминированного ему преступления признал полностью и показал, что примерно год назад у него появились финансовые сложности, он не мог устроиться на нормальную работу. В социальной сети «ВКонтакте» ему предложили работу – забирать «закладки» с наркотиками и их раскладывать, на что он, Беридзе, согласился.

19.04.2016 его задержали на посту ДПС при обстоятельствах, изложенных в обвинительном заключении, и изъяли у него часть наркотических средств, предназначенных для сбыта через «закладки». Беридзе наркотики не употребляет. В содеянном раскаивается, сообщает суду, что его девушка беременна, просит обратить внимание на положительные характеристики.

Помимо признания Беридзе своей вины его виновность подтверждается совокупностью собранных предварительным следствием и исследованных судом доказательств.

Так, свидетель Юмашев Н. Х. суду показал, что состоит в должности оперуполномоченного по особо важным делам 3 отдела УНК ГУ МВД России по городу Ижевску. В отделе имелась оперативная информация, что на территории города Новодзержинска методом закладки в тайники распространялись наркотические средства, установлено, что к этому причастен Беридзе. Было принято решение о задержании Беридзе, так как имелась информация, что он будет осуществлять «закладку». Были привлечены незаинтересованные лица, они выехали на пост ДПС, там должны были появиться Беридзе и Выборнов. Около 17:00 часов 19.04.2016 Беридзе и Выборнов появились на автомобиле «ВАЗ-2110», который остановил сотрудник ГИБДД. Они подошли, представились, попросили представиться водителя, тот представился Выборнов, пояснил, что запрещённого у него ничего нет. Выборнов был досмотрен, у него был изъят телефон «Айфон», запрещённого ничего не было обнаружено, о чём был составлен акт. Также был досмотрен Беридзе, который пояснил, что у него в куртке имеются наркотики, которые были изъяты в ходе досмотра, также изъяли банковскую карту и сотовый телефон. Беридзе пояснил, что в машине под передним пассажирским сиденьем имеется банка с наркотиками, что она принадлежит ему, о наличии наркотиков в машине Выборнова последний не знал, Беридзе самостоятельно положил наркотики, не посвящая в эти планы Выборнова. Был осмотрен автомобиль в их присутствии, в ходе осмотра из-под переднего пассажирского сиденья найдена банка с порошкообразным веществом, которая была изъята. В ходе осмотра автомобиля изъят планшет «Самсунг» и «Айпад», всё упаковано, был составлен акт, все присутствующие расписались

Из показаний свидетеля Выборнова, данных в ходе предварительного следствия и оглашённых в судебном заседании без вызова в суд Выборнова в соответствии со ст. 281 УПК РФ, с согласия сторон, следует, что 19.04.2016, в дневное время он находился около ул. Бакинских комиссаров, где к нему подошёл Беридзе, который попросил отвезти его по личным делам в городе Новодзержинск, а также пообещал за эту услугу заправить полный бак и оплатить услуги такси в размере 500 руб. Выборнов согласился и повёз Беридзе в город Новодзержинск. Через некоторое время сотрудники полиции обратили на них внимание, и остановили их у поста ДПС, и потребовали выдать запрещённые вещества. То, что Беридзе продаёт что-то запрещённое посторонним лицам, Выборнов не знал и в этом не участвовал. Наркотики он не трогал, Беридзе не помогал делать «закладки», иным образом не способствовал совершению преступления.

Свидетель Сухоруких суду показала, что является старшим следователем отдела по расследованию преступлений, совершённых на территории Кировского района города СУ У МВД РФ Ижевска.

В её производстве находилось уголовное дело по обвинению Беридзе, который в ходе следствия давал последовательные, полные признательные показания, добровольно сообщил о наркотических средствах, которые хранились в подвальном помещении, ранее о которых сотрудникам полиции известно не было. Также сообщал информацию, изобличающую лиц, причастных к сбыту наркотических средств, о выявлении которых было дано поручение оперативным сотрудникам.

Виновность Беридзе подтверждается также материалами дела:

– рапортом об обнаружении признаков преступления о/у по ОВД 3 отдела УНК ГУ МВД России по Кировскому району Ижевска от 15.04.2016, согласно которому Беридзе осуществляет хранение наркотических средств с целью дальнейшего сбыта (т. 1 л.д. 7);

– постановлением о проведении ОРМ «Наблюдение» в отношении Беридзе от 18.02.2016 (т. 1 л.д. 8—9);

– протоколом личного досмотра от 19.04.2016, из которого следует, что был досмотрен Беридзе, в ходе досмотра у него обнаружен и изъят из левого кармана куртки, одетой на нём, полимерный пакет, в котором находится 25 свёртков из полимера и изоленты чёрного цвета с растительным веществом внутри. В правом кармане куртки обнаружен сотовый телефон «Айфон» с сим-картой «Мегафон». В правом нагрудном кармане куртки была обнаружена банковская карта на имя Беридзе. Сам Беридзе пояснил, что обнаруженное у него растительное вещество является наркотическим средством «спайс», которое он должен был поместить в тайниковые закладки.

Актом осмотра транспортного средства от 19.04.2016, из которого следует, что была осмотрена автомашина «ВАЗ-21102», в ходе которого обнаружены и изъяты под передним пассажирским сиденьем банка из-под напитка «Адреналин», в которой находились свёртки в количестве 25 штук;

– актом наблюдения от 19.04.2016, согласно которому были задержаны Выборнов и Беридзе, последний на вопрос о наличии наркотических средств в присутствии двух понятых подтвердил их наличие (т. 1 л.д. 11);

– чистосердечным признанием и заявлением о деятельном раскаянии, согласно которому Беридзе полностью раскаивается в том, что совершил преступление, к совершению преступления его подтолкнула нужда. Раскаивается в содеянном преступлении и осознаёт его общественную тяжесть (т. 1 л.д. 155).

С учетом изложенного суд полагает виновность Беридзе установленной и доказанной.

Действия Беридзе правильно квалифицированы органами предварительного следствия по ст.ст. 30, ч. 3, 228.1, ч. 4, п. «г» УК РФ – как покушение на незаконный сбыт наркотических средств в крупном размере.

В соответствии с п. 13.2 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15.06.2006 № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами, если лицо в целях осуществления умысла на незаконный сбыт наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, а также растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, незаконно приобретает, хранит, перевозит, изготавливает, перерабатывает эти средства, вещества, растения, тем самым совершает действия, направленные на их последующую реализацию и составляющие часть объективной стороны сбыта, однако по независящим от него обстоятельствам не передаёт указанные средства, вещества, растения приобретателю, то такое лицо несёт уголовную ответственность за покушение на незаконный сбыт этих средств, веществ, растений.

Как установлено судом, Беридзе приобрёл и хранил наркотические средства с целью дальнейшего их сбыта неустановленному лицу, что подтверждается, помимо веса наркотического средства, расфасованного в свёртки меньшего объема, также и тем обстоятельством, что сам Беридзе наркотические средства не употребляет и не имеет самостоятельных доходов для приобретения столь значительной партии наркотических средств. При этом Беридзе не смог довести преступление до конца по независящим от него обстоятельствам, так как был задержан сотрудниками полиции и хранившиеся у него наркотические средства были изъяты.

Назначая наказание, суд учитывает характер и степень общественной опасности содеянного, личность подсудимого, влияние назначенного наказания на условия жизни его семьи. При этом в качестве смягчающих обстоятельств суд учитывает наличие у Беридзе на иждивении гражданской жены, находящейся на 2-м месяце беременности, чистосердечное признание и заявление о деятельном раскаянии (т. 1 л.д. 155), активное способствование раскрытию и расследованию преступления (ст. 61, ч. 1, п. «и» УК РФ).

Отягчающих обстоятельств судом не установлено.

При назначении наказания суд также учитывает, что Беридзе на учёте у нарколога и психиатра не состоит (т. 1 л.д. 202, 203), по месту жительства характеризуется удовлетворительно (т. 1 л.д. 205), соседями характеризуется положительно (т. 1 л.д. 204, 206—207).

Оснований для применения ст. 73 УК РФ суд не усматривает.

Также суд не усматривает оснований для применения ст. 64 УК РФ в связи со следующим.

В соответствии с п. 34 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 22.12.2015 № 58 «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания», если в результате применения статей 66 и (или) 62 УК РФ либо статей 66 и 65 УК РФ срок или размер наказания, который может быть назначен осужденному, окажется менее строгим, чем низший предел наиболее строгого вида наказания, предусмотренного санкцией соответствующей статьи, Особенной части УК РФ, то наказание назначается ниже низшего предела без ссылки на статью 64 УК РФ. В таких случаях верхний предел назначаемого наказания не должен превышать срок или размер наказания, который может быть назначен с учетом положений указанных статей. Таким же образом разрешается вопрос назначения наказания в случае совпадения верхнего предела наказания, которое может быть назначено осужденному в результате применения указанных норм, с низшим пределом наиболее строгого вида наказания, предусмотренного санкцией соответствующей статьи Особенной части УК РФ.

С учетом положений ст. 66, ч. 3 УК РФ и ст. 62, ч. 1 УК РФ верхний и нижний предел единственного основного вида наказания – лишения свободы, предусмотренного санкцией ст. 228.1, ч. 4 УК РФ, совпадает и составляет 10 лет. Оснований для назначения Беридзе за данное преступление более мягкого вида наказания, чем предусмотрено санкцией статьи, суд, с учетом характера и степени общественной опасности совершенного Беридзе особо тяжкого преступления, не усматривает.

Таким образом, к назначению Беридзе наказания за преступление, предусмотренное ст.ст. 30, ч. 3, 228.1, ч. 4, п. «г» УК РФ, положения ст. 64 УК РФ применению не подлежат.

Суд также, с учетом обстоятельств совершенного преступления и данных о личности, не усматривает оснований для изменения категории совершенного преступления на менее тяжкую (ст. 15, ч. 6 УК РФ).

На основании изложенного, руководствуясь ст.ст. 296–299, 302—304, 307—309 УПК РФ, суд

ПРИГОВОРИЛ:

Признать Беридзе Г. Л. виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 30, ч. 3, ст. 228.1, ч. 4, п. «г» УК РФ, и назначить ему наказание в виде Д Е В Я Т И лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима.

Приговор может быть обжалован в апелляционном порядке в Верховный суд Удмуртской Республики в течение 10 суток со дня провозглашения, а осуждённым, содержащимся под стражей, – в тот же срок со дня вручения ему копии приговора. В случае подачи апелляционной жалобы осуждённый вправе ходатайствовать в ней о своём участии в рассмотрении уголовного дела судом апелляционной инстанции.

Председательствующий

Смальцов А. Н. _____________.

Примечания

1

Клад (сленг) – форма обозначения наркотиков.

(обратно)

2

СИЗО – следственный изолятор. Место для содержания обвиняемых в совершении преступлений до момента вынесения по делу приговора.

(обратно)

3

Торчок (сленг) – наркоман, употребляющий тяжёлые наркотики длительное время.

(обратно)

4

За забором – место отбытия наказания.

(обратно)

5

Чешский: «Добрый день, что будете кушать?»

(обратно)

6

Чешский: «Спасибо большое».

(обратно)

7

Столыпинский вагончик (сленг) – вагон для конвоирования арестантов к месту отбытия наказания, назван так в силу наличия большего сходства с нечеловеческими условиями размещения.

(обратно)

8

Отрицалово (сленг) – негативно характеризующиеся администрацией тюрем арестанты, не признающие законов и верховенства администрации в тюрьмах.

(обратно)

9

Отрава (сленг) – наркотики или психотропные вещества.

(обратно)

10

Соль (сленг) – наркотик в виде белого порошка.

(обратно)

11

КоАП – кодекс об административных правонарушениях.

(обратно)

12

Прессануть (сленг) – создать невыносимые условия.

(обратно)

13

Кладмэн (сленг) – лицо, распространяющее наркотики.

(обратно)

14

Ганджубас (сленг) – наркотик марихуана.

(обратно)

15

Обжабаться (сленг) – употребить большое количество наркотиков.

(обратно)

16

Вертухай (сленг) – тюремный надзиратель.

(обратно)

17

Сука (сленг) – в данном случае арестант, который может сообщить администрации СИЗО о совершённых преступлениях другими арестантами.

(обратно)

18

Ломовые (сленг) – арестанты, которые, не выдерживая условий жизни в камере, ломятся из неё в другую.

(обратно)

19

Кум (сленг) – начальник СИЗО или его заместитель.

(обратно)

20

Часотка (сленг) – временное нахождение арестанта в невесомом положении за совершённый им проступок до решения его судьбы порядочными арестантами.

(обратно)

21

ШИЗО – штрафной изолятор (обычно одиночная камера) с запретом прогулок, передач и с сокращённым рационом питания (хлеб, вода, каша раз в день).

(обратно)

22

Шмон (сленг) – то есть обыск.

(обратно)

23

Западло (сленг) – то есть неправильно.

(обратно)

24

Малява – то есть сообщение в виде записки.

(обратно)

25

Внутренний карман – анальное отверстие.

(обратно)

26

Привет, я из России, и я уважаю Роберта Эммета. Я знаю, что он боролся и сцепился с Английской армией. Свободу Ирландии (англ.).

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА I 228 или 228.1

Глава II 60 суток

Глава III День первый

Глава IV Не виновен

Глава V Дарья Петровна Русалкина

Глава VI Великосветское мероприятие

Глава VII Два минус один

Глава VIII Ты в этом виновен тоже

Глава IX «Общее»

Глава X За стеклом

Глава XI За день до…

Глава XII Суд

Глава XIII Приговор

*** Примечания ***