Про меня и про армию
Жизнь и работа или работа и жизнь?
Существует два возможных варианта решения этой проблемы. Первый – «мы живем, чтобы работать», и второй – «мы работаем, чтобы жить». Есть, конечно, и ещё один вариант, когда работать не надо в принципе. Но таких случаев на моём жизненном пути практически не встречалось. За мои долгие годы мне очень везло в жизни – в основном вокруг меня были люди, которые придерживались принципа «мы живём, чтобы работать». Работа у таких людей была всегда на первом месте, она приносила им глубокое моральное удовлетворение, и, если с этим иногда совпадало и удовлетворение материальное, то эти люди были по-своему просто счастливы. Лозунг «На работу, как на праздник» вполне можно считать счастьем для таких людей, так как более одной трети жизни большинство людей проводят на работе и в работе.
Часто такие люди не могут остановиться и становятся трудоголиками. Но, с другой стороны, как можно не думать о любимом деле и не пытаться решить в голове сложные и интересные проблемы, находясь дома, на отдыхе, в отпуске и даже во сне.
Кстати, именно во сне часто, волшебным образом, приходят в голову варианты решения сложных проблем, напрямую связанных с вашей работой и над которыми бьешься не один день, а решения всё нет и нет.
Почти всё, что описано далее в этом опусе, связано с работой. Хотя как можно назвать работой службу в Советской армии? Но тем не менее это тоже работа, правда уже из категории «мы работаем, чтобы жить».
Все имена и фамилии, которые встречаются в этих текстах, могут быть вымышленными.
И описанные события тоже могут быть результатом художественного вымысла, а представленные фотографии могут быть следствием хорошей работы с Фотошопом.
Но общее представление о жизни в СССР, в то время и в той социалистической действительности, соответствует реальности.
Я ни в коем случае не претендую на то, что всё нижеописанное есть истина. Это просто отражение того, что я видел и в чём сам участвовал. Если что-то в описании тех давних событий написано в корне неправильно, то, пожалуйста, сообщите мне. Я с благодарностью приму любую критику или дополнения и уточнения.
Как я попал в Советскую армию и вернулся домой живым
В 1973 году, весной, я окончил учебу в МТЖДТ (Московский техникум железнодорожного транспорта им. А.А. Андреева), который находится в Москве, в Кучином переулке дом 14, между станциями метро «Рижская» и «Щербаковская» (которая теперь называется «Алексеевской»).
Учился я хорошо, специальность – «Радиосвязь и Радиовещание на железнодорожном транспорте» – мне нравилась (радиолюбительством я начал активно заниматься ещё в школе, в 6-м классе). В результате я получил красный диплом (из каждой учебной группы такой диплом выдавали, как правило, только одному выпускнику), который давал мне право легко поступить в институт по выбранной профессии. Нужно было только сдать на пять один вступительный экзамен, обычно математику или физику. Это было бы не просто, но попробовать было бы можно. Но… поступать в институт нужно было немедленно, этой же осенью и только на дневное отделение, чтобы получить отсрочку от армии, так как иначе всех забирали в армию. Работа на железной дороге брони не давала.
А после окончания техникума я уже через месяц работал на Белорусском вокзале, в КИП радио депо Ильича. Вообще-то меня направили по распределению на Киевский вокзал, но я нагло пошёл в депо Ильича (ШЧ-15 – так на железной дороге называется подразделение связи – «Швязь Часть»), где проходил практику (и 2 лета подрабатывал в пионерском лагере), и, хотя увольнялся я после практики не очень правильно, они согласились меня взять на работу. Дали они мне письмо в Управление железной дороги (в высотке около Казанского вокзала), я, совсем обнаглев, с этим письмом добрался до какого-то начальника, и он мне переписал направление на работу. Работа в «КИПе Радио» при депо Ильича в тот момент была очень интересная. Внедрялись новые радиостанции на транзисторах и гибридных микросхемах (до этого все радиостанции были только на электронных лампах). Создавались и изготавливались новые стенды для контроля, настройки и ремонта этих радиостанций. Как раз к этой работе я и подключился (собственно, и на практике там же я этим уже занимался). Потом эти стенды даже выставлялись на ВДНХ, но я к тому времени уже попал в армию.
В то время почти все мои друзья шли служить в Советскую армию. Время такое было, и не отслужить в армии было как-то непрестижно (больной ты, что ли?). Всё было спокойно, Афганская война ещё не началась, казалось, что стабильность и процветание в стране – это навсегда. Мои троюродные братья из Зарайска, Виктор и Валерий, отслужили в армии, и их рассказы мне нравились. Образцом для подражания был для меня и двоюродный брат Евгений – морской офицер, который служил во Владивостоке. Его приезды в отпуск были для меня просто счастьем. Также я хорошо помнил рассказы о войне моего, уже покойного тогда, отца Виктора Фёдоровича, моего дяди Игоря Владимировича и соседа по Томилино – Николая Николаевича. Да и дед мой, Владимир Александрович, считал службу в армии правильным явлением.
Моя мама Ия Владимировна в то время ещё работала метеорологом в ЛИИ в г. Жуковском, сестра Елена училась в школе. Прожить на одну зарплату моей матери семье было тяжело. А когда я стал работать, то получал сразу почти столько же (кажется рублей 135), сколько и моя мама (на железной дороге в то время платили очень хорошо). Ещё, наверное, и поэтому я не представлял себе, как можно идти в дневной институт и жить на одну стипендию в 30–40 рублей, которую в то время платили далеко не всем студентам.
Короче, решение вызревало такое – идти в армию, а через два года поступать в вечерний институт и работать. Дед и мама не возражали. Наверное, если бы в тот момент кто-то из старших авторитетно объяснил мне, как надо поступить, я бы задумался, но таких рядом не нашлось. Был, правда, один момент – проблемы со здоровьем. Дохлым и хилым я даже сам себе казался, никаким спортом никогда не занимался, подтянуться на турнике мог только раза два, не больше. Но мои ближайшие друзья заверяли меня, что армия тут меня исправит и заставит «возмужать».
Осенью меня вызвали в военкомат. А в то время у меня на ногах были «вросшие ногти» на больших пальцах. Медкомиссию я прошел, но потом хирург выдал мне направление в поликлинику по месту жительства на «лечение от сутулости» и «удаление вросших ногтей». Один раз мне такую операцию уже делали в железнодорожной поликлинике на Каланчёвке, правда хватило только на полгода, а потом опять стало ходить очень тяжело и больно. Лечение затянулось на несколько месяцев и в осенний призыв в армию я уже не попал. И хорошо, что так получилось, весной начинать службу в армии оказалось гораздо легче.
В районной поликлинике меня чуть было не залечили до смерти. Операцию мне сделали в начале зимы и сразу на обеих ногах, но жить мне пришлось в Москве в квартире одному и ходить через день на перевязки и продлевать больничный лист. А ещё надо было и в магазин за продуктами и по дому… Началась почти гангрена и с большим трудом удалось как-то залечить эти раны. Но с тех пор на всю жизнь у меня большие проблемы с ногами. Кстати, потом в армии один чудак случайно стукнул мне ломом на ноге, как раз по больному месту, и опять долго мне пришлось лечиться. Зато с тех пор я твердо знаю: нельзя лом втыкать в землю, он обязательно упадёт и стукнет кого-нибудь по ноге. Это первая заповедь, полученная мной от службы в армии. Вообще заповедями я буду называть лично мной вынесенные в результате службы в Советской армии правила поведения в жизни и обществе.
Пока шла вся эта канитель, я умудрился получить права на мотоцикл. В то время это было довольно просто – пришел в ГАИ, заплатил один рубль за экзамен и сразу сдал, с первой попытки. Надо было по карточкам ответить правильно на семь вопросов из восьми (а на права на автомашину нужно было правильно ответить на девять вопросов из десяти). Почитал перед этим правила дорожного движения несколько вечеров – и готово. А вот вождение на мотоциклах в Москве сдавали в то время в одном-единственном на месте, около ВДНХ. Ездить на велосипеде, а потом и на велосипеде с мотором я умел хорошо. На мотороллере «Вятка» я натренировался с моим другом Виктором Малковым в Томилино, а вот на мотоцикле никогда не ездил. Но мне повезло, около ВДНХ было несколько жаждущих сдать езду на своих мотороллерах, и один из них дал мне проехать на своём железном коне. Кстати, сам хозяин этого мотороллера в тот раз экзамен завалил.
К весне 1974 года я окончательно оклемался и ноги уже так не болели.
18 мая в Москве было очень холодно, градусов 5 тепла. Повестка на завтра уже была на руках. Я выпросил у своего приятеля, Вити Малкова, его мотороллер «Вятка» и поехал попрощаться с родственниками в Ухтомку. На обратном пути меня остановил гаишник. Права у меня были, а документов на мотороллер не было. Но показанная гаишнику повестка подействовала как пропуск-вездеход. Потом уж, много позже, я узнал, что у милиции были прямые указания: призывников с повесткой не задерживать ни при каких обстоятельствах. В последние дни перед призывом в армию можно было творить всё что угодно. В самом крайнем случае они могли только задержать и сами доставить в военкомат на призыв.
Вечером собрались в Томилино ближайшие друзья, посидели, выпили…
И 19 числа, меня таки «забрили» в Советскую армию.
Утром привез меня из Томилина в Москву на своём «Запорожце» с ручным управлением наш сосед, Николай Николаевич Куликов. Прямо в военкомат на «Семеновской». Так нам «по-быстрому» выдали военные билеты, отобрав при этом паспорта и приписные свидетельства. Обыскали, при этом не нашли у меня плоский складной ножик в чехле с расчёской. Посадили в автобус «ПАЗик» (человек двадцать призывников) и повезли по Москве. Провожающие толпились у ворот военкомата, потом, наверное, разошлись. А нас, повозив минут 20–30, привезли обратно на Семеновскую площадь, только с другой стороны, и завели в салон-парикмахерскую. При призыве положено было стричься наголо, но, естественно, все пришли стриженные, но просто коротко. Короче, за один рубль с каждого нас постригли машинкой наголо (в парикмахерских в то время цена стрижки машинкой была 10 копеек, так что парикмахеры сильно обогатились и, я думаю, поделились с двумя молодыми людьми из нашего сопровождения от райкома комсомола). Однако никто не возмутился такой наглости.
К обеду нас привезли на центральный Московский сборный пункт на Угрешской. Кормить не стали, да многие и не смогли бы есть – почти все были пьяны после вчерашних проводов дома. До вечера просидели в спортзале на голом полу. В тот день на улице было не жарко, но терпимо, всего градусов 10 тепла. Вечером поужинали тем, что нам родители в дорогу с собой дали. Народ начал оживать… Ночью на голом полу было очень холодно. Кто-то блевал и плакал. Кто-то умудрился ещё выпить (в грелках пронесли таки водку). Вонь стояла необыкновенная.
А утром, 20 мая 1974 года, обнаружилось, что за ночь в Москве выпал снег, сантиметров 10. И нас всех послали штыковыми железными лопатами чистить плац от снега – по размеру это был просто аэродром какой-то.
К обеду стали появляться «купцы» – присланные за пополнением из разных городов и частей офицеры и сержанты. Они смотрели личные дела, вызывали на беседу. Глядя на мою «дохлость», никто меня брать не хотел. Хотя я в военкомате был приписан в радиотехнические войска, на это никто не смотрел. Брали всех подряд, кто попался в данный момент, и куда ни попадя. А количество призывников всё увеличивалось, их подвозили и подвозили сплошным потоком. Вторую ночь не помывшись не побрившись, на голом полу спать я уже не смог. Только под утро закемарил. Соседи, товарищи по несчастью, тоже сильно мучились – водка кончилась, трубы горели…
Наконец к обеду появилась очередная команда из стройбата, которая брала всех подряд, невзирая на лица и характеристики. К ним я и попался. Ближе к вечеру нас, человек 20 призывников, предварительно опять обыскав, повезли на Курский вокзал и посадили в сидячий поезд до Горького.
Наконец появилась какая-то определённость. Ребята достали свои «гостинцы», некоторые умудрились и опять выпить то, что припрятали и что не отобрали во время обысков и уцелело после ночей, проведённых на Угрешской. Как я теперь понимаю, эти «некоторые» были уже «бывалые» ребята. Некоторые из них уже и отсидеть успели.
В стройбат брали всех… «Советский стройбат – это звери. Им даже оружия не дают. Они уже одним своим видом должны внушать страх и ужас потенциальному противнику. А два солдата из стройбата с лихвой заменяют экскаватор».
Как я стал сантехником
В Горький приехали поздней ночью. Посадили нас в крытый грузовик и повезли… Километров в 20 от Горького, ниже по течению Волги, находится этот городок, Кстово. В нём, на самом крутом берегу Волги был старинный парк – огромная усадьба, со старинными дубами в два обхвата. Вот там и находился учебный полк с полным хозяйством, складами, автопарком и «губой». Два батальона учили на сержантов, а один – на прапорщиков (это для тех, кто уже год отслужил и решил «куском» стать). Была ещё рота обслуживания, где солдаты служили все два года в этой части и только при демобилизации им могли присвоить сержантское звание (если ни разу нигде не прокололся). Я случайно попал в роту, которую учили на сантехников. Помогло то, что у меня был диплом техникума, а сантехники в этой воинской части считались «элитой» – сплошь бывшие студенты или даже уже почти инженеры, которых выгнали из институтов.
Ночь опять провели на голом полу в спортзале, а утром нас распределили по взводам. Я попал в первое отделение первого взвода первой роты. Повели нас в баню, ещё раз постригли, помыли и обсыпали карболкой. И только потом выдали нам наконец форму с «Тракторами» на петлицах. Почти по размеру – 50-й, а у меня в то время был 44-й. И кирзовые сапоги неизвестного размера. Начали учить портянки наматывать, мне далось очень не просто. Тут же все натерли мозоли, и недели две я ходил с трудом, сцепив зубы. Потом старшина роты, как сейчас помню – прапорщик Блудов, мне сапоги поменял на старые, поношенные, но по размеру, и ходить стало легче.
Постепенно рота наполнялась новыми ребятами, и недели через две начались занятия. А то до этого нас использовали на «хозработах»: что-то копали, что-то засыпали, что-то носили с места на место. Пока прибывали новые будущие курсанты я умудрился отличиться – не помню почему, но заделался я «фигаро». Стриг наголо ручной машинкой вновь прибывших. Один раз какой-то сержант мне говорит: «У тебя хорошо получается, постриги меня». Но сержанты имели причёску «чубчик», чем очень гордились. Как-то я его оболванил, но с «височками» промазал – сделал их в ноль, так потом бандиты ходили во времена Ельцина.
Этого мне тот сержант до конца службы забыть не смог, повезло, что я в другом взводе был.
Учили, как подворотнички пришивать – каждый день нужно было старую белую тряпочку оторвать, а новую пришить. Одеваться быстро тоже учили, но 45 секунд особо не требовали, хотя наш сержант и показывал, что это реально. Главное было вечером перед отбоем выровнять по ниточке сапоги и табуретки, а утром заправить с кантиком кровати и всё опять выровнять по ниточке. Был один сержант, который по вечерам издевался, посмотрит на ряд сапог и орёт: «Сапоги, равняйсь, смирно, вольно, разойдись» и как даст ногой по ряду сапог. Всё летит в разные стороны и потом, уже в темноте, нужно свои сапоги искать и равнять в общем ряду. В ногах двухъярусных кроватей (мне досталась кровать на втором ярусе) стояли деревянные табуретки (их мы тоже должны были выравнивать по ниточке), на которые нужно было, раздевшись, аккуратно укладывать свою форму. Так с этими табуретками случалась такая же история: «Табуретки, равняйсь, смирно, вольно, разойдись». Тут уже и вся одежда летела в разные стороны. А каждая вещь имела клеймо – жирно написанный шариковой авторучкой номер военного билета. Вот по этому-то номеру и можно было в общей куче отыскать своё…
Всё время хотелось есть и спать. Потом какой-то начальник хвастался перед всей частью, что они сэкономили за время нашего обучения столько-то тонн хлеба. Голодными и не выспавшимися легче управлять и держать их в подчинении…
Вскоре выяснилось, что первый взвод нашей роты имеет дополнительную нагрузку – это внештатная пожарная команда. И спать пришлось ещё меньше. Утром довольно часто вместо шести часов нас будили в пять, и мы бегали с огнетушителями по всей части, изображая «пожарную тревогу», а потом, потные и злые, вместе с остальными, которые нормально встали и умылись, бежали на утреннюю зарядку.
В армии делалось всё по команде, строем и с песней. Пришли с песней в столовую, зашли, встали около стола. Команда «Приступить к принятию пищи». Поел – не поел, это никого не волнует. «Встать, выходи строиться». Были случаи, когда сержант злится и хочет выпендриться. Только сели, и минуты не прошло – выходи строиться. А брать с собой даже хлеб категорически не разрешалось. Но постепенно как-то всё образовалось.
С удивлением, например, я узнал, что некоторые слова в армии говорить категорически нельзя. Например, нельзя спросить: «Можно войти?» – немедленно следовал ответ: «Можно козу на возу, а в армии – РАЗРЕШИТЕ войти». Нельзя говорить: «Я обиделся» – на обиженных воду возят. Надо говорить: «Я огорчился» или в крайнем случае: «Расстроился».
Только много позже стало понятно, что эти условности пришли в армию из тюремного лексикона и тюремных обычаев.
На турник я так не мог залезть, на коня только верхом залезал, но бегать как-то мог. Полоса препятствий для меня была пыткой. Как мне за неё зачёт поставили, даже и не знаю.
В отличие от чистого стройбата, в этой учебке готовили строевых сержантов. Поэтому всё было всерьёз, и оружие – карабины СКС с боевыми стрельбами (не часто, но прикольно), и противогазы, и караульная служба, и марш-броски с полной выкладкой.
Распорядок жизни в учебке был примерно такой… Утром подъём с 06:00, построение и утренняя зарядка с бегом по части в полуголом виде, приборка в казарме. Потом строем на завтрак. После завтрака занятия – политика, замполит талдычит о роли партии и о том, как «Космические корабли бороздят просторы Большого театра». Любимый вопрос замполита: «Покажите на политической карте мира Бангладеш» – в то время там как раз очередная революция случилась, и присказка такая появилась: «Свободен как Бангладеш». А спать после завтрака хочется страшно. Капитан и сержанты только этого и ждут. Закрыл глаза – значит не согласен с политикой партии в этом вопросе. Встать… наряд вне очереди на чистку туалета или чистку картошки в столовой.
Наряд по столовой – это песня. Особенно, когда со своим взводом идёшь. Сутки в столовой без сна и отдыха. Мыть, убирать, чистить картошку (на полк картошки нужно килограмм 200–300 в день). Чистили тупыми ножами (чтобы без эксцессов) всю ночь. Была картофелечистка, но её использовать было запрещено – отходов много. Зато животы потом у всех набиты. Все объедки подбирали. От компота оставались яблоки и ягоды – их ели прямо руками из чайников, которыми разливали компот по кружкам на столах. Соответственно и животы потом у всех пару дней болели.
После политики, если никуда копать не отправят, то занятия в классах по специальности: устройство отопления с нижним розливом, устройство отопления с верхним розливом, фасонина и фитинги и т. д. Или строевая подготовка на плацу: подход к начальнику, отдание чести, строевые приёмы с оружием и т.д.
Затем опять строем с песней в столовую на обед. «Плохо, голуби, поёте, наверное, не проголодались. А ну-ка ещё кружок по плацу. Выше ногу, громче песню…»
После обеда опять какие-то занятия. Главное – не заснуть… Ужин, вечерняя прогулка строем с песней. «Что-то вы, голуби, спать сегодня не хотите, громче песню…» Вечерняя поверка и долгожданный отбой. Свободного времени практически не было. По воскресеньям и праздникам – поблажка, подъём в 07:00. И после завтрака уборка казармы – вымыть всю казарму… Мыли «палубным методом» – выливали на пол ведро воды, мылили хозяйственным мылом и тёрли швабрами. До обеда времени не хватало… А вечером сержанты загоняли всех в Ленинскую комнату – писать письма домой. Сержант ходит по рядам и проверяет, как там, правильно ли понаписано: «Мы живём хорошо». А если кто из детдома и писать некому? Тогда пиши письмо сержанту…
Бывали, конечно, и пакости всякие. Например, нальют кому-нибудь в сапог воды. Он скорее-скорее ногу в портянке туда суёт, а из сапога фонтан воды. Народу смешно, а бедолаге тяжко. Или поменяют ночью местами табуретки с одеждой. Вот утром «потеха» начинается. Был случай, рота строится, а один солдат без брюк в строю стоит. Старшина: «Трах-тибидох, куда штаны дел?». А тот отвечает: «Хлопцы спи…ли». Короче, жили мы в учебке весело.
Советский стройбат
В советское время стройбат был устроен следующим образом: командовали строевые офицеры, которые окончили обычные военные училища и за какие-то провинности были отправлены в строительные части, или лейтенанты после окончания обычных институтов со строительными специальностями. Также были строевые прапорщики и сержанты, которые окончили учебные подразделения (я как раз оказался таким) и полностью обеспечивались довольствием за счёт министерства обороны. Строевой сержант получал в месяц на руки от 10 до 14 рублей в зависимости от должности «на курево». Но, кроме этого, были военные строители – абсолютно бесправные солдаты и сержанты, которые должны были работать «за еду и одежду». Им каждый месяц начислялась минимальная зарплата – обычно рублей 40–60, но потом из этой зарплаты высчитывались деньги за питание, обмундирование, баню, кино в клубе и так далее. А ещё они должны были из получаемых на руки 3 рублей 80 копеек «на курево» заплатить комсомольские взносы, но не от 2 до 20 копеек, как строевые солдаты и сержанты, а с начисленной зарплаты – рубль–полтора и более. В результате постоянно возникали конфликты и недовольства, а также воровство и приписки. К концу службы бухгалтерия сводила лицевой счёт солдата – военного строителя к нулю или к небольшим деньгам на дорогу – рублей 100–200 (билет на поезд до дома в отпуск или на «дембель» солдат или сержант – военный строитель покупал за свой счёт). Были, конечно, исключения из этого правила. Некоторые особо «рукастые» и умелые солдаты могли дослужиться до высокого разряда, а это очень ценилось, так как документ о разряде потом засчитывался после демобилизации при устройстве на работу. Ведь приходили в армию 18-летние мальчишки после школы без профессии, а через 2 года худо-бедно уже многому научились (обучение строилось на «дедовщине», когда старослужащие пинками и матом обучали молодое пополнение какой-то профессии и трудовым навыкам). Особенно много начинали получать к концу службы и пользовались авторитетом хорошие сварщики («сварные»), крановщики, пистолетчики (те, кто работал со строительно-монтажными пистолетами) и электрики («фазы»). Например, был потом в нашей части солдат-сварщик, за которым присылали автомашину «Волгу» от командующего округом, когда нужно было что-то где-то очень ответственное заварить.
Был даже такой термин – определение – «Пахарь УИРа» (УИР – Управление инженерных работ). Так называли солдат – военных строителей, которые умели хорошо работать и вкалывали по полной. Но таких были единицы. Однако командиры всячески поддерживали и поощряли лучших работяг. И в отпуск за время службы такие ребята могли 2–3 раза съездить, и денег на дембель заработать (был случай, когда такой солдат увез на дембель автомобиль, правда не новый, но в то время это было как в космос слетать.
Естественно, практиковалось огромное количество брака, приписок и прочего негатива. Например, перед очередной демобилизацией командир вызывал дембелей и говорил: «Есть дембельский аккорд – надо отремонтировать казарму. Кто справится – поедет домой в первых рядах и с деньгами». И начинала кипеть работа… Такие дембеля становились паханами – бригадирами, ночами и выходными на ремонте бесплатно работали солдаты молодого призыва, и начальство на это закрывало глаза. Откуда ни возьмись начинали появляться бетоновозы, лесовозы, гвозди, краска… Всё оплачивалось дембелями и часто на это собиралась дань с молодых солдат. А солдатам некоторых национальностей (Армения, Грузия, Азербайджан) на такое благое дело присылали или привозили деньги родственники с исторической Родины.
К положенному сроку, как в сказке, казарма стояла как новая. Дембеля с почётом уезжали домой, а брак постепенно выявлялся и исправлялся уже следующим поколением будущих дембелей. Так работал конвейер советского стройбата.
Называлось всё это «хозспособ» (казарму отремонтировали хозспособом, плац 200 на 200 метров заасфальтировали хозспособом и т. д. и т.п.).
Был ещё и способ «повышение производительности труда» – в городе были ведь и гражданские строительные организации, но гражданские строители получали мало, пили много и работать не любили. Вдруг на объект, который строится или ремонтируется такими работягами, присылается толпа военных строителей и худо-бедно за счёт количества работников стройка завершается за несколько дней. Получается, что резко выросла производительность труда, а это был главный показатель, за который могли и премии, и награды дать («Производительность труда есть самое главное, самое важное для победы нового строя» В.И. Ленин – примерно так). За это командир части, приславший своих бойцов, получал доски, краску, гвозди, стекло и т. д. совершенно бесплатно для себя или своей части.
Рыбки Золотые
Как я уже заметил, наш взвод был «пожарниками». Каждый день из взвода выделялось двое курсантов – дозорных пожарной команды, которые должны были 24 часа подряд ходить кругами по всей части и предупреждать возможные возгорания и пожары. Каждый час нужно было докладывать дежурному по части офицеру: «За время моего дежурства происшествий не случилось». Спать разрешалось по очереди днём по 2 часа. С одной стороны, такое дежурство было отдыхом, а с другой стороны – пыткой. Выйдешь на высокий берег Волги, а по ней пароходы плывут, музыка играет, народ отдыхает…
Ну и, конечно, дозорные участвовали в «пожарных тревогах». Был случай, когда по такой тревоге выкатили и пожарную мотопомпу – такой полуприцеп, на котором стоял двигатель от легкового автомобиля «Волга» и мощный насос. Прикатили эту помпу к штабу, и наш лейтенант решил «провести учения, приближённые к боевым». Всасывающий шланг (сантиметров 20 диаметром) этой помпы опустили в бассейн – фонтан перед штабом, брандспойт стоял на лафете, его направили под наклоном вверх и завели двигатель. Секунд за 20, пока лейтенант сообразил, чем это кончится, весь бассейн с любимыми командиром полка золотыми рыбками улетел через крышу штаба в соседнюю дубовую рощицу.
Как уж потом наш лейтенант оправдался, не знаю, но рыбок мы не нашли, хотя искали долго. Больше помпу нам таскать на себе, как на ездовых собаках, не приходилось.
Приходилось нам ещё как «пожарникам» регулярно перезаправлять химические пенные огнетушители для всего учебного полка. А было их море… Сначала нужно было «разрядить» просроченный огнетушитель (перезаправляли их, кажется, раз в полгода). Делалось это по-ленински просто – содержимое (щёлочь и серная кислота) выпускалось на землю и ни о какой экологии в то время никто даже и не думал. Если удавалось, то огнетушитель опустошался штатным порядком, как при пожаре (при этом кислота смешивалась со щелочью и как-то нейтрализовалась), а если нет, то просто всё выливалось. А так как находилась часть на очень высоком берегу Волги, то всё это текло прямиком туда. Потом в старой эмалированной ванне разводили из порошка щелочь и заливали в огнетушитель, затем в полиэтиленовую колбу с «затычкой» лили серную кислоту. И всё это просто на улице без всякой защиты, даже без резиновых перчаток. Одежда прожигалась, а потом просто рассыпалась «на раз» (поэтому нас всех перед этой работой переодевали в б/у старую форму), руки потом долго были с волдырями от химических ожогов. Но все были довольны…
Могу копать – могу и не копать
Довольно часто вместо занятий курсантов посылали что-нибудь копать (или засыпать). Был случай, когда до обеда по указанию какого-то капитана наш взвод пытался вырыть траншею, стоя по колено в воде, для того чтобы отвести эту грязную жижу в Волгу. Втыкаешь штыковую лопату в грязь и вычерпываешь капельку жижи – и никаких следов от такой работы не остаётся. И так, с утра и до обеда, 30 человек ковырялись с весёлым матерком. После обеда появился уже какой-то майор, посмотрел на наши успехи и приказал засыпать эту огромную лужу песочком из кучи песка, которая была метров за 100 от лужи. И опять с весёлым матерком до ужина мы бегали и на штыковых лопатах носили песок в эту лужу. Результат был нулевой – бросишь лопату песку в лужу, и она исчезла без следа, только грязи больше стало. Но офицеры были довольны – бессмысленная работа облегчает их задачу подчинить себе бесправных солдат.
На следующий день к этой луже пригнали бульдозер и за 5 минут он сдвинул и лужу, и вчерашний песок вместе с огромным пластом земли прямо в Волгу.
Во время одного из таких авралов мне повезло – после долбления здоровенным ломом твердой земли один из курсантов прислонил лом к забору. А я как раз рядом стоял. Лом тут же упал и грохнул мне на ногу, прямо по большому пальцу с вросшим ногтем. И попал я в медсанчасть, где очень удачно пролежал почти неделю, отоспался и отъелся…
Медсанчасть – это была настоящая трёхэтажная больница прямо на территории полка. Кормили хорошо, перевязывали и давали спать вволю.
Как раз в эти дни проходили очередные выборы каких-то депутатов. Выборы в армии проходили в обстановке «максимальной демократии». В день выборов был выходной день и отменялся подъём (подъём в выходные дни был обычно на час позже, чем в будние дни). Однако уже в 6 часов утра начинало горланить радио по всей части, и все вставали «совершенно добровольно». Потом без утренней зарядки курсантам раздавали военные билеты (обычно они хранились в сейфе в штабе части), и не строем, а вроде как свободные люди солдаты шли в клуб, где проводились выборы. Между подразделениями проводилось соревнование – какое подразделение полностью проголосует раньше остальных. Затем проводились спортивные соревнования, праздничный обед и вечером показывали кинофильм. Но я-то лежал в медсанчасти, и предполагалось, что урну для голосования потом принесут в медсанчасть для всех лежачих больных. Но уже часов в 7 утра прибежал посыльный из нашей роты и сообщил, что за меня уже проголосовали и чтобы я не «дергался» и не засветился. Так мне и не удалось поиграть тогда в выборную демократию.
Экстрасенс
Вот там-то, в медсанчасти, я впервые увидел местного экстрасенса. Это был будущий прапорщик, которому какие-то прыщи лечили. Он действительно обладал каким-то даром и мог делать с человеком всё что угодно. Правда не со всеми, а только с теми, кто поддавался его гипнозу (наука говорит, что таких среди людей процентов 20–30). Я лично ничего около него не чувствовал, а некоторые просто в кроликов превращались… Медсестры от него бегали в разные стороны – кто-то им сказал, что он может на спор заставить их голыми маршировать по коридору.
Потом уже, после выздоровления, я ещё раз видел этого экстрасенса в полковом клубе (клуб это был стандартный кирпичный двухэтажный кинотеатр с большой сценой). В клуб собрали два батальона – человек 700, и выступление проходило почти так, как потом лет через 20 Кашпировский делал. Он стоял на сцене и говорил: «Сцепите руки за головой и закройте глаза, слушайте меня внимательно – ваши руки тяжелеют, пальцы сжимаются всё сильнее, вам хорошо и спокойно, вы хотите спать…» и так далее.
Через некоторое время он говорил: «Разожмите руки». У некоторых ничего не получалось, пальцы не разжимались. Вот этих-то солдат он и вызывал на сцену и делал с ними всё что угодно. Они были как во сне и ничего потом не помнили о том, что с ними происходило.
Одному солдату он сказал: «Ты на берегу речки, вот тебе удочка, лови рыбу», и бедный парень полчаса сидел на корточках и помахивал карандашом как удочкой.
Другому говорил: «Выпить водки хочешь?» Тот отвечал тихо-тихо: «Хочу». Наливает ему стакан воды из графина и говорит: «Вот тебе стакан водки, пей». Солдат выпил. А экстрасенс спрашивает: «Ещё хочешь?» – «Хочу». – «На, пей ещё стакан». А потом говорит: «Ты пьяный». Солдат бух на четыре точки и раскачивается. Экстрасенс его спрашивает: «Как же ты домой пойдешь?» «Доползу» – отвечает солдат и стоит на четырех точках, раскачивается.
Другому солдату будущий прапорщик втыкал в руку и застёгивал огромную английскую булавку и жёг пальцы зажигалкой. У солдата на лице не было никаких эмоций… и ожогов мы потом у этого страдальца никаких не нашли.
Ещё одному солдату говорил: «Ты стал бревном. Твое тело крепкое, как железобетонный столб». Потом он клал этого солдата затылком и ногами на две табуретки и садился на это «бревно» – солдат не прогибался.
После всех этих «опытов» экстрасенс говорил: «Сейчас я досчитаю до 10, и Вы проснётесь». Так и происходило.
Один из солдат, который на сцене был как пьяный, служил в нашем взводе. Мы потом всем взводом его пытали: «Что да как, да что ты помнишь?». Он очень смущался и говорил, что ничего не помнит и не понимает, что с ним произошло.
Кино
В армии хорошо выживает тот, кто что-то умеет делать. Тут мне тоже повезло. Когда я ещё учился в техникуме и летом подрабатывал в пионерском лагере радистом, в клубе устанавливали списанную откуда-то киноустановку, как сейчас помню – КПТ-1. Мне всё было интересно, и я стал активно помогать технику (и многому, кстати, у него научился), которого прислали всё это установить и запустить. Потом я научился показывать кино на этой установке и даже заменял иногда штатного киномеханика, который привозил два раза в неделю фильмы в пионерлагерь. Он привезёт железные коробки с киноплёнкой очередного фильма, выпьет – и «по бабам», а я кино показываю. Эти навыки мне и в армии пригодились.
Однажды пришел в нашу роту штатный киномеханик из клуба и стал всех спрашивать, есть ли среди молодых солдат киномеханик. Таковых не оказалось, только я сказал, что умею работать на КПТ-1, но «прав киномеханика» у меня нет. Так всё и затихло. А недели через две вызывает меня наш ротный капитан и говорит: «Пойдешь в клуб, будешь помогать…» Ну я и пошёл. Уже не помню, как звали тамошнего киномеханика – это был солдат из роты обслуживания части, но общий язык мы с ним быстро нашли. Киноустановка оказалась КПТ-3, похожая, на ту, что в пионерлагере была. Даже ещё проще. В лагере прожектор был дуговой – горели угли и их приходилось всё время регулировать и менять. А тут просто ксеноновая лампа. А остальная конструкция как и в старом аппарате.
Кинопроектора было два. Одна часть фильма показывается, а другая на втором проекторе подготавливается. В конце каждой части на экране проскакивают три черные точки, вот после третьей точки и нужно этот проектор остановить, а другой, со следующей частью фильма, запустить. Да так, чтобы никакого перерыва зрители не заметили.
И начал я кино крутить. Остальные с песнями маршируют, а я киноплёнки перематываю. Кинофильм состоял из нескольких частей по 300 метров плёнки. Сначала нужно было их перемотать на большую катушку в нужном порядке, а после сеанса вновь перемотать и либо к новому сеансу подготовить, либо в коробки для отправки обратно в фильмотеку подготовить.
Радиоузел в Кстово и его «хозяин» – родом с Западной Украины
Заодно и с радиоузлом в клубе ознакомился. Предложил на выходе усилителя напряжение поднять, а то в казармах динамики весь день трындят, а ничего не слышно. Было 30 вольт на выходе, а дали 120. Стало все гораздо громче (я так в свое время, когда ещё в пионерлагере подрабатывал, уже делал). Было в радиоузле два радиоприёмника. Оба настроены на две московские радиостанции, и на ручках настройки здоровенные сургучные печати с ниточками (это, чтобы кто-нибудь случайно вражеские голоса не подслушивал). А ручечки те винтиками к осям были прикручены. Если винтики эти аккуратно открутить, то можно печати не ломать и слушать всё что угодно. Главное – не попадаться…
Короче, жизнь немного улучшилась. Несколько раз приезжали с концертами артисты. Во время концертов мне тоже удавалось в клубе быть и управлять светом на сцене, ну, заодно и сам концерт посмотреть.
Иногда во время киносеанса в кинобудку заходили офицеры: выпить и закусить, пока их солдатам кино показывают. Редко, правда, но и штатному киномеханику «наливали». Был случай, что и мне перепало. Только потом я понял, как мне повезло. Ведь в роту я возвращался уже после отбоя, и как я тогда не попался дежурному офицеру, даже не знаю. Дуракам везёт…
Я могу пострелять?
Стрельбище тоже было на территории части. Поэтому можете себе представить, какого размера была эта воинская часть. На берегу Волги было вырыто заглубление, метров на 300 длиной и шириной метров 30 и метров на 5 глубиной. В конце, ближе к Волге, была сделана стена из брёвен (бруствер), на которую вешались мишени. Были там и подвижные мишени, которые из блиндажей солдаты на верёвках таскали.
Первый раз на стрельбище я попал перед присягой. Выяснилось, что перед присягой обязательно курсант должен отстреляться, чтобы, как сказал наш капитан, «обратной дороги не было». Оружие, карабины СКС (Самозарядный карабин Симонова), мы получили только за один день до этого и только чистить карабины и научились.
А тут после завтрака выдали из оружейки карабины – и сразу на стрельбище.
Сержант показал как заряжать, в какую сторону стрелять, и вперёд. Наверное, часто также и во время войны было – обучение в бою, кто выживет – тот научится.
Со всех сторон стояли сержанты из других рот, все с оружием. Теперь-то я понимаю, что их задачей было не допустить, чтобы молодые курсанты никого не перестреляли. Ведь как бывало – есть обиды и претензии и к солдатам, и к офицерам, а тут оружие есть, патроны есть, и куда стрелять – в мишень или в своего обидчика. Бывали, видно, такие случаи…
А ведь пока присяга молодым солдатом не принята, его и судить-то толком нельзя – формально он ещё не солдат, а призывник, и действие устава на него ещё не распространяется. Если что-то не так, то виновным сержант и офицер окажутся.
Стреляли мы по круговым мишеням, три патрона. Я выбил где-то около 20 очков из 30 возможных. Получил зачёт. В этот раз если кто вообще в мишень не попал, а такие были, всё равно всем зачёт ставили. Без этого нельзя было присягу принимать…
Был у нас во взводе один солдат по фамилии Колиш, так он зажмурился, отвернулся и все три пули отправил за Волгу, выше бруствера, но зачёт всё равно получил. Потом дразнилку ему придумали: «Колиш, опять фигню порешь…», странный он был какой-то.
За полгода службы в учебке пострелять нам дали раза четыре-пять. На одной из стрельб, помню, я опозорился. Стреляли на 200 метров, 5 патронов по движущимся мишеням. И почему-то с последним выстрелом я просчитался. Думал, что все патроны уже кончились, и даванул на курок для проверки ещё разок, а патрон-то ещё один был… Короче, пуля за Волгу улетела.
Тактика
Среди прочих занятий была у нас и тактика. Выглядело это примерно так. Стоим в противогазах с оружием, но без патронов, в дубовой роще, дубы в два обхвата. Капитан командует: «Противник в кустах в 100 метрах впереди. Ориентир – дуб, вперед по-пластунски марш». Пока мы доползём, все чуть живые, капитан обойдёт рощу и опять командует: «Противник оказался хитрее нас. Противник с тыла, вперёд…» И так пока все без сил не упадут. Умный был капитан, понимал, что если бы курсанты с патронами были, то под конец кто-нибудь из курсантов мог бы устроить ему охоту на бегущего кабана…
Да ещё сержанты ходят и смотрят, у кого задница высоко торчит, пока ползёт, и по ней, типа пулей задело…
Ещё могли и взрывпакет кинуть для антуража. В соседнем взводе сержант кидал взрывпакет и решил, чтобы эффектнее было, придержать его в руке пару секунд, чтобы в воздухе рвануло. Да совсем чуть-чуть передержал и остался без двух пальцев на правой руке. Поехал домой комиссованный…
Несколько раз устраивали нам марш-бросок. Рано утром, часов в пять, когда самый сон, «Рота, подъём! Учебная тревога!» Команда с задержкой подаётся, сначала «Подъём», а через секунд 10 уже «Тревога», чтобы солдаты очнулись и успели осознать ответственность момента. Мне только один раз пришлось по тревоге бегать, остальные разы я, к моему счастью, в наряде был, «дозорным пожарной команды». По тревоге положено быстро-быстро одеться, получить в оружейке карабин, противогаз и сапёрную лопатку («сопатку лапёрную»), схватить с вешалки шинель и бегом вниз по лестнице на построение на улице перед казармой. А потом марш-бросок на расстояние, которое зависит от настроения и текущей вредности командира роты. По ходу дела могут и команду «Газы» подать – значит нужно срочно противогаз на голову натягивать. А в противогазе, скажу я вам, ничего толком не видно, стёкла моментально запотевают и дышать просто нечем. Метров 500 пробежать в противогазе с карабином, лопаткой и шинелью ещё можно, а потом возникает состояние: «Лучше пристрелите, но больше бежать не могу». Кто-то начинает шланг противогаза от коробки с активированным углём откручивать, чтобы легче дышать было, или маску резиновую оттягивать, но сержанты все эти штучки знают, на своейшкуре проходили, и сразу начинают наряды вне очереди раздавать. И вот однажды побегали так, побегали, и один курсант потерял где-то крышку ствольной коробки от карабина. То есть карабин уже к стрельбе непригоден, а это преступление, за которое и с командира роты спросить могут. Вместо завтрака и до самого обеда вся рота ползала по роще, в которой бегали, и искала эту проклятую ствольную коробку. Нашли чудом…
В принципе по тревоге все подразделения части должны покидать места расположения в течение 30 минут. Сержанты нам всё твердили про подлётное время американских ракет – в то время как раз 30 минут и было с территории Америки (сейчас, наверное, минут пять из Турции или Польши). За это время воинская часть должна была убежать как можно дальше от места постоянной дислокации, ведь американцы отлично знали координаты всех советских воинских частей. Правда хитрые американцы не стали бы тратить дорогущую ракету на учебный полк военных строителей, но это был общий норматив в то время для Советской армии.
Командировка на БАМ
Мне и тут повезло. Не попал я в команду, которую отправили на три месяца на БАМ копать траншею под кабель связи. Ребята, которые потом вернулись, были все никакие, все больные, в фурункулах и прыщах. Жили они на БАМе в палатках, ни воды, ни еды, ни врачей, ни лекарств. Работали с утра и до темна, тупыми лопатами в граните траншею рыли. Многие потом тяжело заболели и их комиссовали.
Колхоз
Осенью начали посылать в соседний колхоз на уборку чего-нибудь. Если недалеко, то к обеду привозили обратно, а издалека – нет, работали до вечера на сухом пайке (буханка черного хлеба на троих или сухари, которым лет по пять–десять).
Был случай, едет трактор, подъезжает к нам, и из него лицом в грязь выпадает тракторист. Упал и не шевелится. Мы подбежали к нему, из грязи вытащили, а он знаками показывает, чтобы закурить дали. Закурил, посидел и опять в кабину полез. Мы его еле смогли туда засунуть, настолько он пьяный был. Но потом трактор поехал дальше и вроде как ровно шёл. Мастерство, как говорится, не пропьёшь…
Посылали нас осенью и на уборку яблок. Яблочные сады за Волгой до горизонта. Разнообразие и вкус необыкновенный. Уборка проходила так: обтряхивали и обивали яблоки и валили всё это в гурты. Потом навалом в тракторную тележку. А уже с тележки в огромные кучи, из-под которых на землю готовый яблочный сок вытекал. Подходил к куче трактор с ковшом, зачерпывал яблоки – и под пресс. В результате получалось яблочное вино по 1 рублю 2 копейки за бутылку. А всё остальное, наверное, в Волгу стекало.
Но после таких уборок яблок хотя бы в казарме на каждом этаже стояли по большому ящику с яблоками и в свободное время можно их есть сколько хочешь.
Караул
Территория полка была огромная. Были склады продовольствия, оружия и боеприпасов, бензоколонка в автопарке и собственная гауптвахта, в которую даже привозили арестантов из соседних воинских частей и матросов с кораблей Волжской флотилии.
Вот в здании этой гауптвахты и было караульное помещение. Каждый день в 18:00 заступал в наряд очередной взвод курсантов. На полковом плацу выстраивали новый караул, новых дежурных с дневальными, дежурных по столовой и т. д.
Караул был уже вооружённый карабинами, с боевыми патронами по 30 штук на брата и с противогазами.
Появлялся новый дежурный по части офицер, заступающий в суточный наряд, и проводил смотр своего воинства. Потом он обменивался с начальником караула записочками с секретным паролем на эти сутки. Пароль нужен был для того, что если вдруг что-то случится, дежурный по части мог дать приказ начальнику караула через посыльного, даже если не работала телефонная связь (в полку была и своя крупная телефонная станция, которая обслуживала и близлежащий район). А ведь в караульном помещении был большой запас и патронов и гранат и пулемёты. Мало ли что случится. В то время в нашей стране было ещё тихо, но нам рассказывали случай, когда сбежавший преступник пытался убить часового нашей части и завладеть оружием. Тому часовому повезло – наблюдатель сторожевого поста (на вышке около забора, но без оружия), который охранял периметр части, чудом засёк этого врага и успел сообщить дежурному по части по телефону. Объявили тревогу караулу и гада того вовремя скрутили.
После того, как дежурный по части произнесёт традиционную ОВЦУ (Очередную Взбучку Ценными Указаниями), начиналось суточное дежурство. Был случай, когда я в составе караула заступал на дежурство как раз 1 сентября. И новый дежурный офицер подходил к каждому курсанту и спрашивал: «Какой сегодня день?» Мы все как дураки отвечали: «Начало учебного года, день знаний и т.д.». А нужно было, как оказалось, отвечать: «День начала Второй мировой войны и нападения на Польшу фашистской Германии».
Караул состоял из трёх смен караульных: 1-я смена стоит два часа часовыми или караульными (караульные без патронов) на посту (зимой в сильный мороз на улице стояли по одному часу), вторая смена бодрствует – сидит в караулке и читает устав и охраняет пирамиды с оружием, а третья смена может отдыхать (на голых деревянных топчанах можно не раздеваясь прилечь и поспать, при этом патронные сумки с патронами у них надеты на ремни и ремни и сапоги снимать нельзя). Но это в теории, а на практике сержанты и офицеры всякие подлянки устраивают. Только глаза закрыл – боевая тревога, и вместо отдыха все бегают по всей части ищут вражеских диверсантов. Или сержант потихоньку у спящего вытащит из патронной сумки (подсумка) обойму (10 патронов) или хотя бы один патрон и потом весь караул бегает ищет эти патроны. Короче, 24 часа спать не давали. Под конец дежурства глаза у тебя открыты, но ты ничего не видишь и ничего без пинка не понимаешь, настолько все выматывались. Так что у преступника, о котором я уже говорил, были вполне реальные шансы на захват оружия. Особенно тяжело было стоять на посту в смену с четырёх утра (самый сонный период) – ходишь и носом клюёшь. И постепенно возникает такое состояние, что на всё становится наплевать, пусть враги подкрадутся и убивают, но только дайте на пять минут хотя бы глаза закрыть и поспать. Глаза вроде открыты, а ничего кругом не видишь… В этот момент часовой совершенно беззащитен…
Мне ещё повезло, что служба моя началась весной. Летом и солнце рано встаёт и ночью тепло. А в предыдущем призыве, зимой, был случай, что за какой-то час курсант на посту так обморозил ноги, что потом ему пару пальцев на ноге в госпитале отрезали, правда потом комиссовали и поехал он домой раньше срока.
Самый тяжёлый пост – это пост номер один, в штабе полка у знамени части. Часовой стоит в парадной форме (а летом может быть жуткая жара на втором этаже), карабин в положении «к ноге» и заряжен 10-ю боевыми патронами. Рядом с ним знамя под прозрачным стеклянным колпаком. А перед ним лестница, ведущая на первый этаж. Ночью в штабе только часовой и дежурный по части офицер. На этот пост сержанты всегда старались поставить самых выносливых и крепких курсантов. Сержанты рассказывали, что раньше прямо перед часовым на стене висело зеркало. Но однажды случилось вот что: часа в четыре утра часовой закрыл глаза на секунду, а может быть и на минуту, вырубился, сознание отключилось. Открывает глаза, а перед ним стоит солдат с карабином – он в зеркале себя сразу и не узнал. Вскидывает карабин и бабах в зеркало. Скандал был грандиозный. После этого случая зеркало там больше не вешали.
Я охранял сначала бензоколонку – два часа ходишь вокруг неё с карабином с примкнутым штыком наперевес, но без патронов. У тех, кто охранял бензоколонку, патроны отбирали от греха подальше…
А потом меня «повысили» и я охранял уже склады артвооружения. Тут уже всё по полной программе, с патронами.
Новую смены на посты ведёт разводящий – сержант. Перед выходом из караульного помещения заступающие часовые заряжают оружие под присмотром разводящего и уже с заряженными карабинами строем идут, а часто и бегут, на пост. Подходит смена к посту, старый часовой кричит: «Стой, кто идёт?» Разводящий отвечает: «Разводящий со сменой». Часовой: «Разводящий ко мне, остальные на месте». Это делается для того, чтобы старый часовой точно убедился, что это его разводящий и это не враги его под угрозой оружия привели. Ведь старый часовой держит вновь прибывших под прицелом и когда разводящий подойдёт к часовому, у них есть шанс застрелить врагов. А если часовой уверен, что это не его разводящий со сменой, то он по уставу может спокойно перестрелять пытавшихся на него напасть. Но это всё в теории. На практике он в лучшем случае успеет сделать один выстрел и поднять тревогу до того, как будет убит.
Когда всех часовых сменят на очередную смену, то они с разводящим возвращаются в караульное помещение и разряжают оружие в специальном месте (вынимают из магазинов карабинов все 10 патронов и заправляют их в обойму) и делают контрольный спуск затвора (выстрел). И не дай бог хоть одного патрона недосчитаться. Это преступление в то время считалось очень серьёзным. Бывали случаи, когда солдат на посту передёрнет затвор, и патрон уже в стволе и готов к бою, а потом забудет от усталости и после освобождения магазина не пересчитает патроны и, оставив патрон в стволе, нажмёт на спуск. Выстрел и разбор полётов в военной прокуратуре…
Однажды, когда соседний взвод был в карауле, их сержант – разводящий пошёл в туалет. А туалет там своеобразный, не унитаз, а чаша, из которой толстая труба уходит сразу глубоко в землю. Расстегнул сержант штаны, подсумок вместе с патронами с ремня-то и соскользнул и прямо в трубу. У сержантов, в отличие от курсантов, ремни были кожаные тонкие и ограничителя не имели. Вот сержант тот и попался. 30 патронов ушли в канализацию без следа. Это трибунал и тюрьма…
Всю ночь караульные долбили в туалете трубу. Раскопали на 3 метра землю – а подсумка нет. Под утро пригнали пожарную машину и стали промывать канализацию из брандспойта.
А во всех канализационных колодцах по колено в дерьме уже сидели солдаты и руками перебирали то, что по трубе плыло. И нашли-таки метров за 100 эти патроны, но в каком виде и с каким запахом…
Был случай, когда из нашей части сбежал один из курсантов – типа письмо из дома от девушки получил, что она замуж выходит. Два дня и две ночи вся часть повзводно рыскала по соседним кустам и оврагам, но никого не нашли. А на третьи сутки наш взвод в караул заступил, и этот гад вечером сам вернулся и потом заявил, что прошёл мимо моего поста, как раз когда я там стоял часовым. Но я точно никого не видел. Пост большой, пока склады обходишь и печати на воротах проверяешь, легко можно с другого угла проскочить. Меня простили без последствий. А курсанта этого отправили в наказание рядовым военным строителем в Тюратам. Если бы он ещё сутки погулял – тогда бы уже тюрьма, считалось бы, что он дезертир, а так просто самоволка была.
Был в карауле «временный» пост у калитки во двор караульного помещения. Там обычно стоял караульным какой-то провинившийся курсант из отдыхающей смены, с карабином, но без патронов. И от этого места было отлично видно старинный двухэтажный особняк в центре всей старинной усадьбы. В этом доме иногда жил командир полка, полковник. На втором этаже, на веранде, у него был бильярд, и по вечерам было видно и слышно, как он шары гоняет. Ребята часто в шутку прикидывали, можно ли с этого поста полковника из карабина «завалить», и обычно решали, что запросто можно.
Прощай, учебка
В октябре начали нас гонять на строевую подготовку для парада 7 ноября. Каждый день маршировали часа по два после завтрака и ещё вечером столько же. Под барабанный бой, тяни носок, нога прямая, ногу выше… Каблуки у сапог стирались за неделю, приходилось всем бегать к местному сапожнику чинить каблуки и подковки к ним прибивать.
К параду уже неплохо ходили. Но 7 ноября был дождь и грязь страшная. А грунт там – сплошная глина. Пока до города Кстово километров пять дошли – первые ряды чистые, а все остальные уже по пояс в грязи – из-под сапог передних солдат на остальных жидкая грязь веером летит. Тут уже не до парада. Прошли кое-как по лужам перед трибуной и все ещё и мокрые стали до головы от усердного топанья.
А после 7 ноября сдача экзаменов (чистая формальность, не сдали только те, кого сержанты невзлюбили и кто выпендривался) и присвоение звания младших сержантов. Потом стали распределять кого куда дальше служить. Меня отправили в сторону Москвы для дальнейшего распределения.
Многие ребята отправились в Тюратам (теперь это называется «Космодром Байконур», а тогда произносился как «Тюрьма-Там»). Считалось, что это гиблое место. Солдатский юмор на эту тему сообщал следующее: «Есть на карте жопа – это Казахстан, есть на жопе дырка – это Тюратам». Некоторых наших сержантов, которые были последние полгода нашими командирами и наставниками, тоже отправили туда же за какие-то провинности. Думаю, им потом было дико и очень не сладко… после относительного порядка в учебном полку.
Москва-столица…
До Москвы ехали большой толпой на поезде без офицеров. С собой тащили полную амуницию по зимней форме одежды. Естественно, нашли способ выпить. Дальше помню плохо… Поезд приходил на Ярославский вокзал.
В Москве мы долго не могли понять, куда нужно ехать. Многие ребята в Москве были первый раз в жизни. Потом я вспомнил, что по указанному в командировочном предписании адресу должен быть где-то рядом кинотеатр «Ереван».
Короче, человек 20 я взялся довести до места. Приехали на метро на Белорусский вокзал, а потом на троллейбусе до «Еревана»… Потом целый час вокруг ходили, пока какой-то мент нам не подсказал, где искать нужную нам воинскую часть, – местные жители ничего не знали.
Там произошла «картина Репина – не ждали»… Долго выясняли, что с нами делать, а потом в сопровождении местного сержанта отправили на электричке в Нахабино в местную стройбатовскую воинскую часть «до дальнейших распоряжений» и худо-бедно покормили ужином.
Пока ждали дальнейших распоряжений, я познакомился с местным «маркони» – сержантом, который заведовал в клубе киноустановкой и радиоузлом. Разговорились и выяснилось, что ему скоро пора на дембель и он ищет себе замену. Очевидно, по его наводке со мной долго беседовал местный замполит. Всё бы ничего, но он сказал, что есть приказ министра обороны – москвичей в Москве и области не оставлять служить ни под каким видом.
Вскоре нам зачитали приказ на перераспределение. Человек шесть–восемь и я в том числе получили направление в город Мирный. Мы решили, что это, наверное, в Якутии, и сильно приуныли. Но потом получили предписания на билеты с Ярославского вокзала и вскоре двинулись к месту дальнейшей службы. Билеты получили, поезд отходил поздно вечером. Я умудрился дозвониться до мамы и она приехала на вокзал. Пошли к нашим добрым старым соседям на Красносельской улице и удалось хорошо пообщаться.
Ну а потом в поезд. Ехали долго, через Вологду, Кандалакшу и наконец станция Плесецк – конечный пункт. Тут-то я и вспомнил старшего троюродного брата Виктора Агрономова, он служил где-то в этих местах.
Пошли в военную комендатуру. Долго выясняли, куда нам надо, и только к полуночи за нами приехал ГАЗ-66 с цепями на колёсах (без цепей машины просто слетали с ледяной трассы в сугробы). Мирный тот оказался совсем «военным», километров в 20 от Плесецка. Около КПП стоял памятник погибшим ракетчикам. Довольно большой городок, вполне для того времени современный, со всеми необходимыми службами.
Отдельный сантехнический батальон, в который мы попали, находился на самой окраине города. За дырявым деревянным забором уже лес, а лес там настоящий, малопроходимый.
Сортир на улице и щитовые казармы, продуваемые ветрами. Здесь уже была настоящая зима.
Я попал во 2-ю роту вместе с Васей Александровым (в учебке мы были в разных взводах и друг друга почти не знали). И началась служба: дежурный по роте, дежурный по столовой, а в остальное время строевые сержанты были обязаны ходить по объектам вместе с военными строителями и за ними приглядывать. В городе ещё как-то можно было «приглядывать», но сантехники работали и в других местах и населённых пунктах.
Колбаса
Например, ремонтировали отопление на мясокомбинате в соседнем посёлке.
Вообще, на севере понятие «соседний» населённый пункт совсем другое по сравнению с Московской областью. 25–30 километров за расстояние не считается, это «рядом». Если солдат вышел на дорогу (дороги – обычные грунтовки), то любая попутная машина или автобус остановится и подвезёт. Уже потом, примерно через год, был со мной такой случай: вышел на трассу (надо было в свою часть ехать) – останавливается автобус пазик. Захожу, а он полный зеков и с ними два прапорщика (с красными погонами). Зеки мои погоны увидели и говорят: «Черные погоны – наши союзники».
Но вернёмся к мясокомбинату. Утром заходит через КПП взвод солдат военных строителей – сантехников. Работали на комбинате в основном местные женщины. Солдатиков и накормят, и обогреют, и с собой колбаски дадут. Вечером выходит через КПП взвод – никто его не проверяет и не обыскивает, как гражданских работников. А у каждого солдата под бушлатом за ремень засунуто один-два батона копчёной колбасы. Я такой вкусной колбасы никогда в жизни ни до ни после армии не ел и даже не видел. А в карманах у всех головки чеснока. Вечером вся рота лопает эту колбасу и чеснок, но без хлеба. А часть колбасы ещё некоторые умельцы умудрятся обменять на водку. Такса простая: батон колбасы = бутылка. В городе в магазинах колбаса только по талонам и не всем, а кушать хотят все и постоянно. Так ремонт на мясокомбинате и шёл вместо одного месяца целых три. Когда уже потом, после демобилизации, я вернулся домой, то, наверное, целый год не мог есть чеснок и ненавидел копчёную колбасу, так мне это всё приелось. Особенно после дня рождения одного из сержантов, когда всю ночь пили водку с чесноком и копчёной колбасой без хлеба, а на следующее утро состояние было потрясающее, всего трясло… Чудом удалось увернуться от командиров и отоспаться до обеда в медпункте, которым заведовал Серёга Скударнов – наш недоученный «лепила».
Северное сияние
Осенью и в начале зимы в той местности по ночам часто можно было наблюдать северное сияние. Очень необычно и красиво, но в основном оно было черно-белое. Только раз или два удалось увидеть разноцветное сияние. Очень красиво… Север, до Архангельска часа четыре на поезде.
Одна из рот нашего батальона практически постоянно находилась где-то на берегах реки Печоры. Вот уж действительно было гиблое место. Туда ссылали за провинности не только солдат, но и офицеров. Иногда офицеры сами туда просились – там год службы засчитывался за два и это позволяло быстрее выходить на пенсию (если доживешь до неё). Это уже почти Крайний Север со всеми сопутствующими прелестями. Вот там, по рассказам тех, кто там побывал, они видели настоящие северные сияния и белые ночи всё лето, мошкара и гнус.
Наибольшее количество погибших солдат было именно там. По разным причинам, но в основном так – выпил, присел и замёрз. Или выпил какой-то дряни (тормозной жидкости) и тут же помер (несколько водителей на Новый год там так и погибли). Или пошли за клюквой на болото и утонули. Даже летом можно было получить переохлаждение и уже не вернуться домой. А офицерам там не до солдат было, самим бы выжить и напиться от тоски и безысходности… да они все и сами «ссыльные».
Был случай, сцепился я с одним солдатом, уж очень он борзый был. Я как раз в наряде дежурным по кухне был и на кухне и заночевал. А этот фраер с вечера напился какой-то дряни и его переклинило. Среди ночи, как мне потом рассказывали, с ножом бегал по казарме и меня искал. Опять мне повезло. Ночью его другие сержанты повязали, а на следующий день как раз очередную командировку на Печору собирали. Фраера этого туда и определили. Больше я про него ничего никогда не слышал.
В моём взводе был один солдатик, который через сутки дежурил на какой-то стройке. Все привыкли, что на вечерней поверке за него отвечают: «Дежурный на объекте». Таких много в роте было. А тут вдруг меня вызывает командир: «Где рядовой такой-то?» Оказалось, что его совершенно случайно патруль в городе Кирове задержал, не повезло ему, где-то пилотку по дороге потерял, его и остановили. Почти до дома доехал на перекладных. Этого тоже вернули к нам и после 10 суток на гарнизонной губе отправили в Печору.
Деды тоже плачут…
Во время моей службы в армии министром обороны был маршал Гречко. А как издал он приказ о моей демобилизации, так и умер. Правда перед этим, месяца за три, успел ещё один приказ издать – давать каждому солдату по два яйца по воскресеньям и мяса порцию увеличить. Не знаю, как потом это выполнялось, когда все яйца съели, но на три месяца до моей демобилизации яиц хватило. Я тогда ещё не знал, что такое сальмонелла, и ел их, не задумываясь о будущем. Правда после таких разносолов стали наши солдатики ещё чаще убегать в соседнее село за 15 км по девочкам и в госпиталь венерический попадать. Об этом маршал не подумал, старый слишком был и забыл свою молодость, нужно же было ещё и брому солдатам прописать для задушевного равновесия…
Как раз в этот период началась дикая борьба с дедовщиной. Сажали дедов в дисбат и в тюрьму пачками. Дисбат – это такая тюрьма, в которой сидят только солдаты и сержанты и где маниакально выполняются все пункты устава. Но потом, в отличие от тюрьмы, солдат возвращается в свою часть и дослуживает сколько полагается. Время, проведённое в дисбате, в срок службы не засчитывается.
За полтора года из нашего батальона (в батальоне примерно 450 человек) угодили в дисбат и тюрьму человек 20–30.
Например, были в моей роте и в моём взводе два друга из-под Курска. Были они на два призыва старше меня и уже никого не боялись и на всех было им наплевать. Вечерком купят в местном ларьке одеколон «Тройной» или «Цветочный», выпьют, сядут друг напротив друга и плачут (после одеколона слезы льются как из худого ведра). И никого не замечают, даже друг друга не видят (временное ослепление наступает). Вот однажды не хватило им на одеколон и отобрали они у молодых солдат, да ещё из другой части, денег рубля 2–3. Да по морде кому-то заехали, кто медленно карманы выворачивал. В результате был суд и дали орёликам тем по 3 года тюрьмы.
На суде я и ещё один сержант были по очереди конвойными. Дали нам карабин с 4-гранным штыком времён Великой Отечественной войны, а патронов не дали. Зато конвойному офицеру – лейтенанту начальник штаба выдал свой именной ТТ с патронами. У ТТ калибр 7,62 и у карабина Симонова калибр 7,62. Слово за слово, разговорили лейтенанта дать патрончик попробовать в карабин вставить. Он, дурак, и дал, выщелкнул из обоймы один патрон. Я его в карабин вставил, а гильза у него маленькая, он в ствол и ушел. И ни туда и ни сюда. Чудом удалось этот патрон из ствола проволокой вытолкнуть. Вот такие развлечения. А солдат этих я потом с тем лейтенантом до милиции местной отконвоировал, их там обыскали, обобрали, обрили, побили и посадили. Больше про них никто и никогда ничего не слышал.
Новый год
КВН – это круто. На новый 1976 год замполит части решил КВН устроить между двумя ротами. Я в этом мало что понимал, но так как был ротным комсоргом, то замполит назначил меня приглядывать за нашими ротными КВНщиками, чтобы они чего-то неуместного не насочиняли. Ребята взялись за это дела с энтузиазмом и радостью, в роте нашлось много весёлых и находчивых. Тем более, что на неделю их от работы в самые холода освободили. Художник у нас тоже в роте нашёлся, и оформлено всё было очень весело и оригинально. Какие-то частушки насочиняли, песенки… главное, надо было из этих шуток убрать «мат» и прямую критику командования и правительства. За этим замполит следил строго сам лично.
31 декабря вечером в столовой устроили этот КВН. Победила наша рота. В качестве приза замполитом нам был выдан огромный торт. Я сам непосредственно в представлении участия не принимал, только что-то организовывать помогал, но на торт меня наши КВНщики тоже пригласили.
А за время КВНа, пока все солдатики были в столовой, в казармах офицеры проводили «шмон» в поисках спиртного и сильно в этом преуспели. Да и вокруг части ходили со «щупами» как минёры и искали в глубоком снегу: вдруг где звякнет. Нашли водки и вина много. Потом уже, после КВН в 00:00 всех солдат построили и торжественно выливали в снег содержимое бутылок. Но мы-то, сержанты, знали, что большую часть найденной водки офицеры уже заменили на воду – ну не пропадать же добру! А сэкономленную водку офицеры сами на новогодние праздники и употребили по назначению.
Но и солдаты тоже не дураки были. На улице было очень холодно, вылитое вино впитывалось в снег и лёд… Потом уже, после ухода офицеров по домам, это всё собрали, отогрели, через марлю процедили и выпили. Градус, конечно, был уже не тот, но важен был сам факт – Новый год отметили с выпивкой.
Командировка
Строили новый военный городок для связистов. Крупные радиоцентры нужно было подальше друг от друга разносить. Вот и этот решили не в Мирном строить, а совсем в стороне, километров за 40 в глухом лесу. Я туда попал, когда большая часть работ уже была выполнена. Оставалось недоделки завершить и всё подготовить к сдаче заказчикам.
Привезли нас, человек 10, и поселили в недостроенных мастерских уже летом в 1975 году. Предыдущий дембельский аккорд был завершён, и нам предстояло исправить всё, что эти дембеля наворотили.
Например, строили они подземную автозаправочную станцию, внешне почти как обычная бензоколонка в то время в городе. Всё сделали, домой с почётом уехали. А уже потом новый командир части, которому придётся здесь служить, пригнал бензовоз и слил в подземные баки тонны две бензина. Включили насосы, и ударили бензиновые фонтаны изо всех сгонов всех резьбовых соединений. Что делать – никто не знает. Проводить сварочные работы нельзя – взорвётся всё в один момент. Работать металлическими ключами и стучать по трубам тоже опасно, а вдруг искорка проскочит и будет как потом в фильме «Приключения итальянцев в России» показывали. Наши солдатики взялись за дело… Залили всё вокруг водой и с трудом отвернули все болты на подземных цистернах и вытащили бензопроводы подальше от бензохранилища. Там уже все соединения перебрали, с пенькой на сурике, дали высохнуть, как положено. Потом всё обратно засунули, вызвали приёмщика. Он приехал, насосы включили, а бензин не подается… Раньше бензиновые фонтаны били, а теперь и этого нет. Стали думать, призвали всяких начальников, и они решили, что дело в ошибке проектировщиков. Слишком длинные всасывающие трубы, они в дно подземных цистерн упираются, клапаны из-за этого в них не открываются и бензин не поступает куда надо. Опять всё водой залили, трубы вытащили, подальше утащили и уже газосваркой их обрезали и укоротили. Собрали всё обратно, а тут воскресенье. Офицеры и приёмщики на выходной домой уехали. А мы остались, скучно…
Выходит наш солдатик на грунтовую трассу, километров в двух от этой бензоколонки. Идёт машина – голосует – машина останавливается (в тех местах всегда в то время машины останавливались): «Бензин нужен?» – «Нужен». – «За полный бак – бутылка». И пошла торговля. За один день сколько смогли выкачать, продали. Напиваться не стали, так только, немного удачу отметили… а остальное в лесу припрятали.
В понедельник приезжает приёмщик. Включают насосы – бензина нет. Куда делся – да испарился, наверное. Так это дело всё и замяли для ясности… Опять пригнали бензовоз, пару тонн слили в цистерны, всё проверили, опечатали и охрану приставили. Больше бензин тем летом не испарялся, охрана за этим строго следила.
А тут и грибы в лесу пошли. Утром выходишь – волнушки сплошняком. Их просто косили косой, одни шляпки, и солили в бочке из-под карбида. Клали в бочку полиэтиленовую плёнку, на неё слой шляпок волнушек, посолили, листьев каких-то накидали. Потом опять слой волнушек и так далее. Я в этом деле ничего не понимал, но нашлись среди наших солдатиков специалисты… Через дней 10 уже ели готовые грибы под припрятанную выпивку. И никто не заболел и не помер.
Ягод тоже море: малина (главное – с медведем не пересекаться) и земляника. Ложишься на пузо и ползёшь вверх по пригорку – землянику можно было без рук прямо в рот собирать. А осенью ещё и клюква в округе появилась…
В соседнем селе (километров за 20 от нашего строящегося городка, по местным меркам это рядом) был пункт приема заготовки грибов и ягод. И тут наши отличились: накосят грибов и волокут сдавать. Такса простая, мешок – бутылка. Только уж далеко очень таскать, поэтому успехом этот «бизнес» не пользовался.
Теперь представьте себе подземную водопроводную станцию. Огромное сооружение под землёй. Насосы артезианские, несколько скважин по 200 метров и более. Подземные резервуары на сотни тонн воды и насосная станция. Тоже под землёй, правда не глубоко.
А в насосном отделении стоят три вертикальные цистерны, каждая на 10 тонн воды. Снизу в них воду из подземных хранилищ – резервуаров (а в них воду перед этим из артезианских скважин насосами уже закачали) специальные насосы загоняют, а сверху на воду сжатым воздухом давят. Вода под этим давлением подаётся в магистральные трубы, миллиметров 200 диаметром. А уже эти трубы подают воду куда нужно – в казарму, в технические здания, котельную и т. д.
И тут тоже беда… Дембеля свой аккорд сдали, а воды к тому времени ещё не было. Не успели гражданские строители насосы артезианские установить и запустить. Дембеля уехали, насосы наконец установили. Воду в подземные резервуары накачали, а в магистраль вода не попадает. Что делать? Надо в цистерны лезть и смотреть, что не так. На улице лето, а тут темно и холодно как в склепе. Открыли специальные люки снизу на цистернах, залез самый маленький солдатик внутрь, а там клапан оказался с воздушным поплавком диаметром в полметра. Только поплавок тот утонул – забыли дембеля в него заглушку ввернуть. С огромным трудом удалось воду из тех поплавков откачать и заглушки на место поставить.
Ну, поехали. Насосы запустили, и давление вверх прёт, а автоматика не работает, того гляди сейчас резервуары взорвутся или трубы полопаются. Спасибо аварийная защита сработала, насосы остановились. Пришлось по верхам этих цистерн лазить и клапаны воздушные проверять, они тоже неисправные оказались. Я в этом тоже, дурак, участвовал. Пристегнулся монтажным поясом к трубе и полез, стал с одной цистерны на другую перепрыгивать, да и стукнулся головой о бетонную балку перекрытия. Очнулся – вишу на монтажном поясе над открытыми заглушками этих цистерн. До них метров 8–10, если бы сорвался, то и нанизался бы на полуметровые винтовые штоки этих заглушек, как бабочка на иголку. Повезло и в этот раз… Отсюда вторая армейская заповедь – всегда используй страховку.
Потом всё же наладили эту водопроводную станцию. Вода в строящемся городке появилась, а то до этого только водовозка приезжала, ни помыться, ни постираться. Кстати, стирали в армии х/б форму таким способом: мочили под краном, потом раскладывали на полу и натирали пожирнее хозяйственным мылом. Далее опять промывали под краном и вдвоём выжимали сколько было сил. Летом уже через пару часов можно было опять на себя х/б надевать, в процессе досохнет. А зимой клали на батарею в сушилку (в каждой казарме должна была быть такая специальная комната вся в батареях отопления или в горячих трубах).
А тут и тестовый запуск котельной подоспел. Тоже наши дембеля строили. Две огромные угольные печи, которые зимой нужно было постоянно топить, чтобы целый городок не заморозить, ну и всё, что к ним в придачу полагается: насосы, трубы, батареи и т. д. Дали давление в систему отопления – а оно падает, где-то утечка. А высокое начальство с комиссиями постоянно в городке шляется. Наши начальники велят печи топить, течи потом искать будем, когда всё уляжется. Уголь привезли, затопили. Наш солдатик вызвался кочегарить. Ему за это отпуск пообещали. А вода-то утекает. Нельзя, чтобы в системе отопления давление совсем упало, котлы кипят, могут и «жахнуть». Приходится всё время отопление водой из водопровода подпитывать. Всё бы ничего, но водопроводная станция вроде уже работает, в дежурства постоянного на ней нет. Если вдруг вода в подземных резервуарах закончится, а артезианские насосы вовремя не включить, то нечем будет отопление подпитывать. Пришлось тоже нашего солдатика временно дежурным там поставить. А нас всего-то 10 человек было. Пришлось мне тоже несколько ночей, пока сдача системы шла, ходить на водопроводную станцию и следить за давлением воды. До неё километра два по лесной дороге. Иду как-то ночью и вдруг вижу впереди жёлтые глаза. Сначала совсем испугался, а потом догадался, что волки да медведи не могут так высоко сидеть. Оказалось, что это здоровый филин на дереве сидит и на меня смотрит. Пока я до станции дошёл, он несколько раз меня обгонял. Обгонит, сядет на дерево и смотрит огромными жёлтыми глазищами. Довольно жутковато было…
Надоело мне это дело – постоянно следить за водой в подземных резервуарах. Залез я в шкаф автоматики – смотрю, всё сделано на реле, тут же и схемы все лежат. Вижу, что есть резервные реле. Ну взял и переделал немного эту систему: раньше когда нужно было рубильник включить, чтобы воду в подземные резервуары из артезианских скважин закачать просто лампочка красная загоралась, и дежурный солдатик должен был вручную рубильник включить. А потом, когда зелёная лампочка загорится, – этот рубильник выключить. Теперь же артезианские насосы сами включаться и выключаться стали когда нужно. Одного я не учёл – насосов было три. Два «боевых» и один резервный. Конструкторы, наверное, думали, что солдатик будет их по очереди включать, чтобы насосы равномерно изнашивались. А я всё на один насос завёл. Потом уже, через полгода, когда нас опять туда привезли что-то доделывать, выяснилось, что этот насос не выдержал и сгорел от трудов праведных. На зиму из системы воду слили, поскольку городок военные так и не приняли из-за недоделок и солдат постоянных туда не поселили. На трубопроводах оставили выпускные краны в некоторых местах открытыми. Зимой завезли туда новых военных строителей из других частей недоделки устранять. Те долго не думали, водопроводную станцию самовольно запустили, а выпускные краны никто не закрыл. И стали насосы воду гнать по всем колодцам. Под снегом и не видно, а насосы шпарят днём и ночью без перерыва. Вот тот несчастный насос и не выдержал. Строители своего дежурного поставили, чтобы опять вручную резервный насос включал. Бедная водопроводная станция шпарит, качает, да всё впустую… Внизу насосы воду загоняют, при этом вверху аварийные клапаны воздух спускают, свист, как будто сирена периодически срабатывает, стоит на всю округу.
Нашли мы все открытые выпускные краны, закрыли их (один под слоем воды оказался, солдат наш в колодец нырял, чтобы его закрыть). И наступила тишина вокруг водопроводной станции. Но я уже не стал переделывать систему на резервный насос, да и забрали нас скоро обратно в часть.
И так во всём. Построенная там же водоочистная станция тоже чудо ещё то. Всё вроде сделано, насосы стоят, очистные сооружения сделаны, а на выходе – ничего… Не хочет вода течь куда положено, а хочет туда, куда легче. А там, где положено, там что-то недокручено или недоварено, а то и перекручено.
Теплотрасса есть, да тепло по ней до нужного места не доходит. Всё куда-то девается. Тоже дембеля строили, где-то недоварили, где-то недоизолировали… А где-то ещё и проектировщики намудрили. Они не знали, наверное, что зимой в этих местах бывает -45 градусов. Для Москвы и области, может быть, такой теплоизоляции и хватило бы, а для Архангельской области – извините. Тут зимы длинные и суровые, всё делать нужно на совесть, как для себя самих, любимых. А то зимой и замёрзнуть в лесу можно.
Там мне удалось и порулить немножко. То шофёр-солдат даст на грузовичке ГАЗ-51 прокатиться, а то и на С-100 (был такой советский трактор – бульдозер «Сталинец»). На этом бульдозере как-то раз я чуть было не зацепил угол казармы (когда передний отвал (ковш) поднят, то из кабины дорогу впереди видно только метров через 10, а всё, что ближе, – отвал закрывает). Солдат-тракторист матерился так, как я в жизни не слыхивал. Больше он мне «покататься» никогда не давал.
Чик-чирик
Что такое деды – это солдаты, которые отслужили уже полтора года (в то время солдаты служили 2 года, а моряки – 3 года). А как только вышел приказ министра обороны об очередном призыве и демобилизации отслуживших положенные сроки, деды превращаются в дембелей и остается им продержаться месяца 2–3. Позади почти 2 года службы, их призыв остался самый старший. Тут-то и начинаются чудеса превращения. Во-первых, как только вышел приказ, надо обязательно достать себе газету с этим приказом и вырезать эту страничку для дембельского альбома. Во-вторых, нужно же ещё дембельский альбом сделать.
В первую ночь после появления приказа об увольнении начинается дикий шабаш. Замполиты об этом знают и стараются запретить, предупредить, и сами дежурят всю ночь в казармах. Но всё равно бывало, что доставалось молодому призыву. Какого-нибудь «салабона» в лучшем случае загоняли стоя на одной ноге на тумбочке, около дневального, громко орать: «Чик-чирик, кирдык ку-ку, скоро дембель старику!» Зато на следующий день, во время завтрака, новоиспечённые дембеля отдавали положенное им сливочное масло молодым солдатам, типа с барского плеча…
В нашей роте был удивительный случай – поздно вечером явился замполит батальона, майор, и стал проводить назидательные беседы и до того разгорячился, что сам залез на тумбочку и начал показывать, что не нужно так орать по такому важному событию. Свидетелями была вся рота и запомнили солдаты наши это на всю жизнь. Помню, этот майор после очередного «самохода» одного из наших солдат перед всем батальоном на плацу беседу проводил: «Ну что вам не хватает? Кормят вас, поят, в баню водят, кино два раза в неделю показывают. По утрам и вечерам пересчитывают, чтобы чего плохого не случилось! А вы зачем-то за 20 километров в деревню к бабам бегаете…»
И после приказа деды начинали отсчитывать, сколько дней до дембеля осталось. Кто-то покупал портняжный сантиметр и каждый вечер по сантиметру отрезал, кто-то в календаре листочек отрывал и сжигал… Считалось, что деды-дембеля теперь работать не должны, а занимаются они подготовкой к дембелю. Но командиры всячески старались этого не допустить. Во тут-то и начинались «дембельские аккорды» с чудесами.
Гостиница, Новатор, ВЦ
В то время строили в городе новую 7-этажную гостиницу. Наши солдаты там всю сантехнику делали и отопление. А из других частей военные строители отделкой занимались. Стены штукатурили, красили и т. д. Так вот повадились они в новые унитазы и умывальники раствор и краску сливать. Наши только новый унитаз или биде (эту штуку я там в первый раз в жизни увидел) поставят, а на следующий день канализационные трубы забиты. Нужно всё разбирать, чистить или менять. Отделочниками были солдаты из «дальних аулов и вольных степей», которые и по-русски-то не говорили. Они, может быть, тоже унитазы в первый раз в жизни встретили и не знали, что цементный раствор в трубах застревает. Как про них тогда говорили, «какать сидя и есть ложкой они только в армии научились».
Так и шла война, пока местные командиры хитрость не придумали – на каждом этаже поставили дежурными чеченцев из очередных дембелей и обещали им первоочередное увольнение из армии, если они порядок наведут. И ведь навели, правда свёрнутых носов и выбитых зубов много было тогда среди солдат – военных строителей.
Строили ещё и МИК (монтажно-испытательный комплекс), на жаргоне он «Новатор» назывался. В нём наши, среди прочего, делали безумную вентиляцию. Воздуховоды были с таким размером, что в них можно было ходить не очень сгибаясь. И вентиляторы соответствующие. Солдаты и наши, и из других частей повадились в воздуховодах спать. Придут утром на работу, залезут подальше в такой воздуховод, тряпья накидают и спят до обеда. Или под голову ещё и чурку или кирпич подложат. Потом всё это так в воздуховодах и оставалось. Пришла пора систему вентиляции проверять. Запустили вентиляторы (размером с хороший грузовик) и полетели кирпичи да тряпки по воздуховодам. Летит кирпич, а вдруг поворот. Он-то повернуть не может и пробивает жестяной воздуховод насквозь. Долго потом всё это чинили да переделывали.
Ещё строили ВЦ. Тогда электронно-вычислительные машины были огромные, а планировались размером ещё больше… Огромное здание, этажей 7 в высоту, каждый этаж метра по 4 и более и столько же под землёй. Был там такой случай: наши солдаты что-то в отоплении сваривали и оставили своё оборудование на ночь на этаже. А газосварка тогда работала так: в газогенератор (небольшую металлическую бочку с герметичной крышкой) насыпали карбид и наливали немного воды. Начиналась бурная реакция и образовывался газ ацетилен. Рядом стоял баллон с кислородом. Газовая горелка подключалась к кислороду и ацетилену, и газосварщик мог работать. Так вот, оставили наши в углу на этаже металлическую бочку с карбидом. Сверху она неплотно жестяной крышкой было закрыта. А утром пришел на этаж электросварщик из другой части. Нужно было ему что-то под потолком приварить, а потолки там очень высокие были. Он и подтащил нашу бочку с карбидом, залез на неё и начал своим электродом в потолок тыкать. Искры от электросварки на бочку попали, пыль карбидная взорвалась и полетел этот солдат как ракета в потолок, а потом обратно на бетонный пол. Уже когда обпотолок ударился, то позвоночник себе сломал. А об пол уже мёртвый стукнулся. Никто за это не ответил, всё списали на него самого и на несчастный случай. Чудом баллон кислородный не взорвался, а то бы могло и стену вынести. Отсюда третья армейская заповедь – не трогай чужое и непонятное, оно может взорваться и тебя убить.
Кривошеее животное
Как-то зимой в нашей части появился прапорщик Кривошеев. Стал он почти постоянным дежурным по части, через двое суток на третьи дежурным ходил. Вот однажды вёл он новую смену дежурных и дневальных по части на развод к зданию управления строительными частями и спрашивает: «В каком слове три буквы “Е” подряд встречаются?» Никто ему толком ответить не смог. Ну он объяснил, потом, что это «кривошеее животное – лебедь». С тех пор кличка к этому прапорщику намертво пристала. А потом уже мы узнали, за что этого прапорщика к нам сослали. Служил он раньше под Москвой и решил во время своего дежурства пожарную тревогу объявить. Взял тряпку, поджёг и в бочку в казарме кинул, и стал команды подавать «Пожарная тревога, пожарная тревога!». А в бочке этой остатки краски были. Короче, казарма щитовая за 15 минут сгорела дотла, хорошо, что без жертв обошлось – солдаты окна повыбивали и в них выскакивали кто в чём был, а прапорщика этого в наказание к нам сослали.
Потом оказалось, что этот прапорщик ещё и «кандидат в члены нашей родной Коммунистической партии», а следовательно, должен активность проявлять в деле агитации и борьбы за Советскую власть среди комсомольцев. А иначе в «окончательные члены» могут и не принять… В то время комсомольцами были почти все, кто ещё не сидел в тюрьме и не числился на учёте в милиции. Стал Кривошеев искать активных комсомольцев, агитировать и пропагандировать… Набрал тех, кто хотя бы 10 классов окончил и по-русски хорошо говорить мог. И послали нас всех на дополнительную политучёбу в вышестоящий штаб. В принципе неплохо было в воскресенье посидеть до обеда в штабе в тепле и сухости, но нельзя спать и надо конспекты потом писать по первоисточникам марксизма-ленинизма-коммунизма. Тоже неплохо, в тепле в библиотеке переписывать цитаты Маркса, Энгельса, Ленина в тетрадочку. Потом эти тетрадки у нас проверяли, главное было, чтобы побольше написано. Никто ведь не читал содержимое. Можно было одно и то же по нескольку раз подряд написать для прикола. Через несколько месяцев, после формального экзамена, выдали нам удостоверения, что мы окончили партшколу. Потом меня выдвинули на ротного комсорга. Довольно быстро я научился собрания проводить. Всё ведь заранее замполитом расписано, как нужно и что сказать. Главное не перепутать и проголосовать, сначала «Принять по существу», а потом «Принять в целом». Ну и главное – взносы комсомольские собрать и в штабе в финчасть сдать. Трепаться у меня уже получалось, даже на каком-то крупном собрании меня на трибуну выпустили. Тут я вспомнил, что солдатам нашим помыться толком негде, и вывалил прямо с трибуны, как наш зампотех-майор: «Звёздочками баню в другой части открывает, а под какую струю – холодную или горячую кто из солдат попадёт, его не касается». На собрании был вышестоящий начальник и случилось чудо – всю нашу часть после этого стали в нормальную гарнизонную баню водить.
После этого стал ко мне наш замполит приставать – подавай заявление в кандидаты партии, да подавай. У меня такого желания не было ни тогда, ни потом. После очередного внушения я ему ответил примерно так: «Товарищ старший лейтенант, вот парторг нашей части, майор Л-к, часто около штаба вечером в канаве пьяный лежит. А мне, если в партию примут, тоже там лежать придётся?» Больше замполит меня не трогал, но и дембель мой после этого несколько затянулся…
Как холод на тепло поменять
Первую зиму в Мирном было тепло – градусов до 20 мороза, а часто и оттепели с гололёдом. В казарме было всё равно холодно. Вновь прибывших младших сержантов постоянно ставили дежурными по роте, по столовой и т. д. Кстати, в эту зиму столовой своей в части не было – крыша провалилась, и нас водили в столовую строем за 5 километров в другую часть. Своя столовая появилась только летом, после очередного дембельского аккорда. А вот следующая зима была суровая – до 45 градусов мороза. В казарме холодюка была, ночью спать невозможно, даже в одежде холодно под одеялом было. Начали мы всё что можно утеплять, дыры затыкать, окна битые вставлять и щели замазывать. А все равно холодно. Центральное отопление совсем чуть-чуть греет. Но мы же сантехники… Заходят в казарму две трубы – подача горячей воды и обратка. Если увеличить скорость протока горячей воды, то и в казарме теплее будет. А обратка городскими сантехниками специально «придавлена» специальной прокладкой с маленькой дырочкой (они ведь за весь город отвечают и стараются тепло более или менее равномерно распределять) и не даёт температуру в казарме поднять. Короче, вварили мы в обратку штуцер с краном и вывели шланг под полом на улицу. Там, недалеко от казармы, была большая яма для сточной воды. Вот в неё мы и стали воду из отопления вместо обратки сливать. А на городской обратке вентиль вообще перекрыли. И стала у нас лафа. Сколько хочешь градусов тепла в казарме, столько и получишь. Надо только вентиль правильно выставить. А ещё оказалось, что в каптёрке были старые коньки, и много. Так мы этой теплой водой залили шикарный каток на месте волейбольной площадки. Приходят командиры и никак в толк не возьмут – в других казармах и у них в штабе холодно, а нашей казарме тепло. Так никто нашу «военную тайну» в ту зиму не узнал, никто из солдат не проболтался. А уже к весне стали городские власти утечку воды из отопления повсюду искать, добрались и до нас. Но всё как-то тихо закончилось, только штуцер наш срезали и шланг унесли. Наверное, не одни мы так в ту зиму от холода спасались.
Телефонная зима
В ту зиму я уже обжился и иногда занимался любимым делом.
Решил наш командир части, подполковник Евдокимов, переделать телефонную связь в части, заменить старый телефонный коммутатор.
Вообще-то в то время в армии телефонная связь почти вся была на ручных коммутаторах: сидит солдат перед ящиком с лампочками и тумблерами и ждёт. Загорелась лампочка – он трубку хватает и орёт, например: «Ромашка слушает». Ему в ответ: «Дай Чижика». Солдат нужный тумблер включает или шнур со штекером в нужное гнездо втыкает. А тот, звонивший, который вызывал «Ромашку» говорит уже с «Чижиком»: «Дай Звёздочку». Так, по цепочке коммутаторов можно было дозвониться в любую воинскую часть Советской армии. Надо только было позывные и пароли знать – для некоторых подключений каждый день новые пароли устанавливались. Если знаешь как, то можно было и в Москву домой позвонить: последний коммутатор имел «управляемого голосом наборщика номера», который набирал уже номер в Москве, как на обычном телефоне в городской АТС. И, естественно, нужно было помнить, что на любом промежуточном коммутаторе может быть «большое ухо», которое всё слушает и записывает, на всякий пожарный, чтобы чего не случилось…
А теперь о новом коммутаторе… На каком-то складе нашему командиру пообещали новый коммутатор с селектором, но чтобы у себя сами без шума установили и им потом помогли такой же коммутатор у них установить, так как в заначке у них два одинаковых нашлось. И меня к этому делу привлекли. Пришлось вспоминать техникумовский курс ПС «Проводная телефонная связь». На железной дороге точно такие же коммутаторы в то время встречались, только покрашены они были в серый цвет, а не в зелёный, да и таблички на них разные. Делалось в то время оборудование для железной дороги и для Советской армии на одних и тех же заводах, только в разные смены. Где-то дней за пять я в нашем штабе коммутатор и селектор (это такой большой телефонный аппарат с кнопками – нажмёт командир нужную кнопку и сразу соединится с тем, с кем нужно, без помощи дежурного телефониста и без его «длинных ушей») установил.
А потом повезли меня на командирском уазике на дальнюю площадку, где тот склад был. Далеко, километров за 50. И пришлось мне там почти неделю пожить, пока всё как нужно не заработало. А рядом там была огромная гарнизонная губа (гауптвахта) для содержания арестованных стройбатовских солдат и сержантов. А прямо на её территории, за колючей проволокой, очень крупный узловой телефонный коммутатор. И, как назло, в том коммутаторе, который я налаживал, несколько сигнальных лампочек перегорели. Пришлось мне на поклон к «губарям» идти, лампочки у них выпрашивать. У их коммутатора таких лампочек сотни и перегорают они регулярно, а мне только несколько нужно было. Неприятное, скажу вам, место эта губа. Тюрьма – тюрьмой. Да ещё там какой-то губарь – лейтенант стал к моей форме одежды придираться. А холод стоял страшный, приходилось на столбы лазить телефонные провода тянуть. Ветер сильнейший, на столб залезешь, так просто сдувает. Вот и пришлось всё что можно на себя напяливать. А на губе всё должно быть «по уставу». С трудом я тогда отбрехался от того лейтенанта. Дали они мне лампочек, и я бегом от них от греха подальше.
Наконец всё заработало, и назад в нашу часть меня на «Волге» тамошнего командира отвезли. В ту ночь как раз и было -45 градусов. Печка в «Волге» совсем не чувствовалась.
Командир роты
Хороший был мужик наш командир роты – старший лейтенант Аксёнов. Уж не знаю, за что его в Мирный сослали, но он пытался хоть какой-то порядок в роте наводить. А ещё он был заядлый игрок в настольный теннис, и поэтому у нас в роте стоял настоящий теннисный стол и можно было иногда поиграть. И турниры он тоже проводил, правда играть на его уровне могли только некоторые бойцы из всего батальона. Но один сержант – военный строитель (Гена его звали) умудрился выиграть такой турнир, и за это командир роты добился для победителя второго отпуска. Поехал Гена в родной Ижевск к жене и сыну. А через 9 месяцев уже второй раз отцом стал и первым уехал домой – тогда такой закон был, с двумя детьми освобождали от службы в армии.
Иногда, бывало, командир роты напьётся и жена его домой не пустит. Тогда он поздно вечером приходит спать в ротную канцелярию. Если кто-то в роте колобродит, то он запросто мог по зубам настучать, очень здоровый был. И сразу в роте уставная тишина и порядок.
Был случай, моего друга послали посыльным домой к командиру роты. Он потом рассказывал: «Открывает дверь с виду девочка. Я говорю ей: “Отца позови”. А оказалось, что это была жена нашего командира роты». Потом командир долго моего приятеля подкалывал.
Когда я уже заканчивал службу и в нашей стране появился новый министр обороны, то наш командир всё за голову хватался, что ему придётся постоянно в роте жить. Вышел приказ вооружить всех военных строителей «для поддержания воинского духа и порядка». Вот командир и собирался лично оружейную комнату стеречь. Правда, на его счастье, потом, говорят, этот приказ отменили.
В моём взводе командиром был лейтенант Рожков (а я через год стал числиться его заместителем). Тоже неплохой мужик оказался. Ещё помню, был младший лейтенант Петров – его разжаловали из лейтенантов за опоздание из очередного отпуска на 20 дней по пьянке.
Вообще-то порядок в стройбате – это понятие относительное. Попытка построить роту на вечернюю поверку может закончится для сержанта трагически. Поэтому кооперируются все сержанты роты и начинают орать, преимущественно матом и позаковыристее, для того, чтобы солдаты – военные строители обратили на «начальство» хоть какое-то внимание. Почти любая команда включает мат для концентрации внимания и упрощения понимания солдатами. Ведь некоторые солдаты просто не понимали русского языка, так как были из дальних аулов или с гор. Но мат понимали все. Может быть, сейчас что-то изменилось, но не очень в это верится.
Матерились и офицеры, причём часто тоже просто так, для связки слов в предложении и привлечения внимания солдат.
Святое место
В Советской армии в каждой роте обязательно была Ленинская комната. Сортира, умывальника могло не быть, но Ленинская комната – это святое. На стене – обязательно портреты руководителей нашей славной партии и правительства (как иконы). Там проводились комсомольские собрания, выдавались солдатам деньги, а в свободное время можно было посидеть, письмо домой написать, почитать, в шашки-шахматы поиграть или в домино. Азартные игры, конечно, были запрещены. Кстати, шашки-шахматы тоже можно превратить в азартную игру при некотором желании. Мы играли в шахматы на масло сливочное. Каждое утро на завтрак солдату полагалось выдавать «шайбу» из сливочного масла (наверное, граммов 15 или 20).
Так вот, я тоже иногда без масла оставался, хотя тогда играл в шахматы довольно хорошо.
Был у нас в роте мастер спорта по шашкам. Так он даже в армии продолжал переписываться со своим тренером и решал какие-то шашечные задачи. В шашки с ним играть было совсем неинтересно. Сделаешь хода 2–3, а он потом подумает пару минут, и ты уже проиграл. Никакого спасения придумать не получалось.
Также полагалось иметь в Ленинской комнате телевизор. Обычно телевизор не работал из-за старости и какой-то неисправности, но иметь полагалось. А вот радиоприёмники в армии были под запретом: а вдруг какой-нибудь несознательный боец наслушается втихаря «Голоса Америки» и продаст буржуинам военную тайну. Была радиоточка, которая говорила только то, что замполит из радиоузла говорил или разрешал послушать.
Под новый 1976 год сговорились наши солдаты скинуться и купить новый телевизор. Организацией покупки мне поручили заниматься, а потом ещё и таскать этот телевизор в гарантийный ремонт (хорошо, что был в городе такой сервис). Но в новогоднюю ночь мы «С лёгким паром» посмотрели… В то время в Москве было четыре телевизионные программы, а в Мирном только две, но жизнь с телевизором оказалась гораздо веселее.
Чем такие шуточки пахнут
Был один раз в Ленинской комнате такой случай: заходит вечером дембель – пистолетчик с пистолетом строительно-монтажным СМП-1 в руках. Вообще-то пистолетчики – это была элита. Обязательно из «стариков», которым осталось полгода дослуживать и есть что терять. В нашей роте таких было всего 2–3 человека. Они постоянно перемещались с одного строящегося объекта на другой, где что-то нужно было «пристрелять», и часто свой пистолет вместе со всей прочей амуницией и патронами на ночь приносили в казарму и хранили у себя под кроватью. Перед дембелем пистолетчик обязательно должен был себе замену подготовить и до самостоятельной работы довести с обязательными экзаменами по технике безопасности.
Хотел этот шутник пошутить, говорит: «Руки вверх». А пистолет такой был предназначен, чтобы дюбели (стальные закалённые гвозди) в бетон одним выстрелом забивать. Первая модель была как хороший огромный пистолет под патрон от ПМ (пистолет Макарова – с ним до сих пор милиция-полиция ходит). Только патрон был без пули, завальцованный. В ствол вставлялся дюбель, в казённую часть – патрон. Чтобы пистолет сработал, нужно было ствол сильно прижать к нужному месту. Тогда предохранитель срабатывал и можно было выстрелить, например прибить стальную пластину в железобетонной плите или кирпичной стене. Так вот эти ребята научились пальцами предохранитель взводить и через разведённые пальцы стрелять. На воздухе дюбель летел метров на сто и убить мог запросто. Вот этот чудак и пошутил. Все замерли, а он в сторону окна бабахнул. Попал в чугунную батарею парового отопления и её разворотил. Хорошо, что офицеров поблизости не было. Отопление перекрыли, горячую воду собрали, а батарею на следующий день заменили (открутили на каком-то строящемся объекте – мы же сантехники).
Была и такая шуточка с СМП-1: из стальной полосы делали скобу и какого-нибудь молодого солдата этой скобой в два пистолета одновременно «прибивали» к кирпичной или бетонной стене. Потом только автогеном можно было полосу срезать и человека освободить.
К концу моей службы эти пистолеты все заменили на СМП-3 (кажется, они так назывались) – это был уже малокалиберный пистолет без сквозного ствола. Дюбель там забивался специальным толкателем (как все равно молотком), но сам толкатель выбрасывался пороховыми газами от малокалиберного патрона без пули. Умельцы, правда, потом научились переделывать и эту штуку для шуточек. Но слабый был инструмент: чтобы один дюбель в бетон забить, приходилось часто по 2–3 выстрела делать.
Столовая наша работала на дровах – каждый вечер очередной наряд пилил дрова, а потом специальный солдат в нужный момент разводил под огромными чанами с едой огонь и так на дровах всё и варилось. Шуточка заключалась в том, чтобы в уже наколотые дрова пристроить патрон от такого пистолета. Когда такое заряженное полено попадало в топку, то патрон взрывался к удовольствию шутника и к ужасу истопника. Но про эту шутку обычно все заранее знали и больше всех пугались гражданские повара женщины, которые работали в нашей столовой.
У наших газосварщиков были свои шуточки: зимой снег был глубокий, некоторым по пояс, а сверху твердый наст, по нему без лыж ходить можно было. Вот берут газовую горелку, открывают вентили и втыкают горелку в снег. Ацетилен с кислородом под снегом растекаются. Потом горелку убирают и на это место кидают горящий клочок бумаги. Взрыв получается, как в кино, очень эффектный и убедительный. Главное – не переборщить, а то и самого поджигателя могло взрывом накрыть.
Сварщикам в то время было положено за вредность молоко выдавать. Так им выдавали по банке сгущёнки на неделю. Вот они и делали себе «кислородный коктейль» – напускали в банку кислород. Получалось очень вкусно и весело.
Вот говорили нам, что по технике безопасности ни в коем случае нельзя допускать контакт кислорода с маслами – жахнуть может. Но надо же проверить, а вдруг врали…
Летом копали очень глубокую траншею под какую-то трубу, а тут оказия – сварного привезли. Давайте проверим чужие сказки… Положили баллон кислородный на дно траншеи, намочили в машинном масле старое х/б и привязали его на длинной верёвке к крюку автокрана. Солдатик, главный экспериментатор, в траншею спрыгнул, кран на баллоне открыл, выскочил из траншеи и за автокран спрятался, кислород свистит, а потом крановщик осторожно свой крюк к баллону тому и опустил. Жахнуло прилично. Полетел баллон как ракета вдоль траншеи и на первом же повороте зарылся в землю. Откапывать его уже не стали, всё равно он навсегда испорчен, а кислорода в Советской армии много было, никто баллоны не учитывал.
Или ремонтировали что-то на чердаке городской бани. А напротив, через улицу, гарнизонная комендатура и губа для строевых солдат. Послали меня как-то в ночь приглядывать за нашими солдатиками, кабы чего не случилось. Вот сварной и говорит: «Пошли по губарям стрелять». А на чердаке была приварена труба диаметром 150–200 мм в сторону комендатуры. С обратной стороны труба заварена, оставлена только маленькая дырочка. В трубу до середины запихивают тряпку, потом кладут кирпич. С обратной стороны напускают из горелки ацетилен с кислородом. Потом к дырочке подносят горящую горелку – бабах и полетел кирпич, как из пушки, через улицу прямо на железную крышу комендатуры. Грохот ужасный. Губари выскакивают, а всё тихо, никого в округе нет.
Такие вот маленькие пакости сильно разнообразили и облегчали жизнь солдата из стройбата. Опять же острота ощущений – если попадёшься, то мало не покажется.
Запуск
Вокруг города в чаще лесов находились так называемые площадки. Это чаще всего самостоятельные военные части, которые вооружены ракетами и занимаются их обслуживанием, а если будет приказ, то и запуском. Всё вместе это называлось «Северный ракетный щит Советского Союза». Сколько там ракет в подземных шахтах – и сегодня военный секрет, но много…
А ещё были и наземные старты для испытательных запусков и тренировок ракетчиков. Надо очередной «Космос ХХХХ» запустить в «исследовательских целях» – пожалуйста на наземный старт. В то время разведка работала так: запускался очередной «Космос» с огромным автоматическим фотоаппаратом. Он некоторое время летал и в нужных местах что-то фотографировал. Затем отснятая фотоплёнка перематывалась в спускаемый аппарат, который совершал посадку «в заданной точке нашей страны» (или промахивался и попадал в другую страну – в этом случае спускаемая капсула самоликвидировалась). Потом фотоплёнку проявляли и искали на фотографиях нужные американские авианосцы, шахты и другие объекты. Говорили, что качество фотографий такое, что можно было прочитать номера автомашин, которые попадают в объектив. А сам фотоаппарат сгорал «при входе в плотные слои атмосферы» где-нибудь над Тихим океаном. Каждый такой запуск фотоаппарата стоил, как несколько домов в Москве построить, но денег тогда на это не считали.
Летали такие «Космосы» в то время на небольшой высоте по очень вытянутой эллиптической орбите недолго (чтобы получше объекты на Земле рассмотреть), и запускали их довольно часто. Если запуск производился с какой-то площадки, километров за 30–40 от нашей казармы, то стартующую ракету было отлично видно. Сначала начинали мелко дрожать стекла в окнах казармы, и все солдаты стремились выбежать на улицу, посмотреть на запуск. Потом, когда ракета уже поднялась над лесом, раздавался низкий гул и грохот, настолько впечатляющий, что у всех невольно появлялась гордость за нашу страну, что мы так можем, а сами хоть чуть-чуть, но тоже причастны к этому событию. И вот ракета рванула вверх, поднялась высоко-высоко, и вдруг грохот стих. Все ждут, что дальше… Вот первая ступень отстрелена и полетела вниз, а ракета опять грохочет и рвётся выше и выше. Отстрел третьей ступени уже почти не видно, высоко очень. Только след инверсионный иногда видно.
После запуска все обсуждают это событие, и гордость за страну некоторых прямо распирает.
Особенно красиво всё это смотреть вечером, когда в лучах заходящего солнца взлетающая ракета вся блестит и переливается всеми цветами.
На следующий день уже известно, с какой площадки ракета ушла. Всё очень просто – куда бетономешалки толпой поехали, там и запуск был. Если из шахты, то ей капитальный ремонт нужен, значит много бетона нужно. Если был наземный запуск, то все равно стартовый стол будут ремонтировать, но бетона уже меньше потребуется. Мобильных стартовых комплексов тогда ещё не было.
Трактора и задвижки
Cантехники – военные строители почти законно носили эмблемы на петлицах не «Трактора», а «Задвижки». Задвижки – это такие огромные вентили: краны на трубопроводах с торчащими из них резьбовыми штоками. Вообще-то такие эмблемы были положены солдатам частей, занимающихся жидким топливом, газами и окислителями. Но все наши офицеры носили «Задвижки». Соответственно и солдаты правдами и неправдами добывали в военторге для себя «Задвижки».
«Трактора» были только у первогодков, да и то через полгода они начинали их менять на «Задвижки». Считалось, что «Трактора» – это лохи («Два солдата из стройбата заменяют экскаватор»), а «Задвижки» – это «белая кость» того же стройбата.
Слева уже «Задвижки»
А справа ещё «Трактора»
Кстати, к завершению службы я себе, на всякий случай, выцыганил в УНР (Управление начальников работ – военные организаторы строительства, прорабы и т. д.) удостоверение слесаря-сантехника, кажется, 4-го разряда. А вдруг пригодится, сантехники всегда и всем нужны (смотрите фильм «Афоня»), не то что инженеры и простые техники.
Правда теперь всё не так, как в то время было. Трубы тогда были стальные или чугунные (тогда про чугунные отводы и тройники говорили «фасонина»), радиаторы тоже чугунные. А сейчас всё из пластика да из алюминия, как-то несерьёзно всё выглядит. Старые, чугунные, служили по 50 и более лет (в Томилино, например, радиаторам уже лет 70, а всё работает). Современные же лет 10 протянут – и на помойку.
И тогда всё на сварке держалось (автоген и электрод (электросварка) – лучшие друзья сантехника), а сейчас пластиковые трубы спаивают да склеивают.
Как раньше протечки в армии устраняли: если сварка или резьбовое соединение немного подтекают, то это место обматывали портянкой и при этом обильно солили обычной поваренной солью. Проходит дня два – смотришь, а это место уже хорошо проржавело и течь самоустранилась. Так и работали. Главное – до нашего дембеля чтобы всё это не развалилось, а потом следующий призыв как-нибудь починит.
Или трубопровод сделали, а он где-то подтекает. Как его сдать заказчику? Всё просто. В «секретном» месте вваривают вентиль со штуцером. К нему подключают кислородный баллон с редуктором. Заказчик хочет испытание сделать, трубопровод под давлением оставить на сутки – полсуток и посмотреть, не падает ли давление. Да пожалуйста, закачают воду, дадут нужное давление, а потом солдатик сбегает «за угол», кислород откроет, нужное давление на манометре выставит – и стоит давление как влитое сколько хочешь, пока кислород в баллоне не закончится. На неделю хватало.
Ну а уже потом хоть трава не расти, следующий призыв как-нибудь да починит.
Сдали как-то так 3-этажную казарму, а зимой она вдруг «поплыла». Оказалось, под полом в трубопроводе небольшая дыра была. Вода потихоньку бежала-бежала, да и унесла с собой угол казармы. Хорошо, что ещё солдат туда не успели заселить, а то бы жертвы были.
Солдаты – военные строители 2 года жили и работали «за еду», причём плохую, как у рабов. А рабский труд, как известно, кроме вреда никакой пользы не приносит. Или нужно было бы рабов периодически вешать да расстреливать для острастки остальных, но в то время демократия была, мы коммунизм строили, строили и наконец не построили.
Когда в 1961 году я пошел в первый класс, как раз проходил осенью 22-й съезд КПСС (кто не знает – это Коммунистическая партия Советского Союза). Так вот на этом съезде наш главный коммунист, Хрущев Никита Сергеевич, и сказал: «Партия торжественно заявляет: Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!». Все кричали «Ура» и в школе нам всё это потом рассказывали. Обещали к 1980 году «Каждому по потребности», а вышло как всегда: «От каждого норма, каждому пайка». И карточки продуктовые были, и очереди безумные. Помню, что когда я учился в 3-м и 4-м классах в Томилино под Москвой, то в мои обязанности входило в 6 утра пойти на станцию и занять очередь в булочной, чтобы в 8 утра, когда магазин откроется, купить батон серого (белого не было) и буханку чёрного хлеба. К обеду хлеб во всех магазинах кончался, и всё, до завтра… А перед 1 мая и 7 ноября нужно было получить ещё и килограмм серой муки по карточкам, которые выдавали в поселковом совете.
Все это всё понимали, и солдаты, и офицеры, а сделать ничего было нельзя – с системой не поспоришь. А если кто-то был против такой системы, то как в кино: «У вас несчастные случаи на стройке были?» – «Нет, а что?» – «Будут…». И кирпичи иногда на головы летали, и бульдозер мог наехать, и электричество могли к трубе подключить.
По статистике того времени, 20 процентов военных строителей уже успели отсидеть до службы в армии. А часто таким отчаянным ребятам сделку предлагали – или в армию идёшь, или в тюрьму. Это было очень распространено в стране Советов.
Бывали и действительно несчастные случаи. Оступился, упал и чугунным радиатором придавило (поверьте мне, что дотащить на себе чугунный радиатор на седьмой этаж очень и очень тяжело, а если этих радиаторов сотни?). Или по глупости или по пьяни зимой присел отдохнуть да и замёрз. За полтора года службы в Мирном из нашего батальона как минимум семь человек отправились домой в наскоро обшитых оцинкованным железом гробах…
А во время одной из командировок я сам видел результат разгильдяйства, когда солдаты – военные строители из соседней части делали всё, что хотели. Выпили и улеглись спать за отвалом земли вдоль грунтовой дороги. А по дороге ехал бульдозер С-100. И решил он в лес свернуть зачем-то. Одного спящего солдата на гусеницы и намотал. Потом с гусениц его аккуратно отскребли, что удалось, в ящик сложили и отправили на родину хоронить. А тракторист тот умом немного сдвинулся, комиссовали его…
В роте нашей были и такие солдаты, которых неделями в казарме не видели. Они числились дежурными по бытовкам на строящихся объектах или охранниками складов. Часто склады охраняли «писуны» – солдаты с ночным недержанием мочи. Таких тогда тоже в военные строители в армию брали. Ночью они должны были что-то охранять, а днём спать. Но это им мало помогало. Жили они в бытовках, как бомжи теперь живут, и запах вокруг стоял соответствующий.
Кстати, ещё кое-что о запахе…
Когда в казарме одновременно спят человек 120 в два яруса после тяжёлой дневной работы, а нормально помыться можно только раз в неделю (есть, конечно, в роте умывальник с холодной водой, но современное поколение больно хилое, чтобы такой водой обливаться), то запах стоит соответствующий. Особенно зимой: холодно, казарма почти не проветривается, чтобы тепло сберечь. Тут же в проходе стоят вонючие сапоги с портянками. Да ещё многие начинают во сне храпеть. Вот такому «храпуну» из его сапога достают грязную вонючую портянку и кладут на нос. Он посопит-посопит, почмокает да и перестаёт храпеть. Многократно проверено, действует только собственная портянка, портянка соседа не помогает. Наверное, свой собственный, родной запах действует успокаивающе на человека.
Ещё способ был для прекращения храпа – нитка под простынёй. Только прятать нитку приходилось заранее, зная повадки похрапеть конкретного солдата. Всё равно дневальный и дежурный по роте ночью не спят. Дневальный на «тумбочке» стоит и со сном борется, а сержант – дежурный по роте кругами по казарме ходит, чтобы не заснуть. Дневальному, если заснёт, наряд вне очереди светит, а спящему ночью дежурному по роте – гарантирована губа, если застукает проверка. Вот этот дежурный по роте и дергает периодически за такие ниточки, а это очень щекотно. Солдат просыпается или просто во сне почешется да и переворачивается на другой бок, храп на время и стихает.
А за всё, за порядок в части в целом, головой отвечает дежурный по части офицер, который сидит в штабе и периодически всю часть обходит или хотя бы звонит на каждый пост и требует доклада об обстановке. Тогда казалось, что всё это ерунда, а уже через несколько лет душманы в Афганистане вырезали целые казармы, пользуясь сном дежурных – дневальных (посмотрите ещё раз внимательно фильм «Белое солнце пустыни», и всё станет ясно). Так вот, дежурный ходит по роте и дергает периодически за ниточки «храпунов» – и полный порядок и тишина в роте наступает.
В гости к волшебнику изумрудного города
В конце зимы 1976 года пришла в нашу часть телефонограмма свыше: «Направить сопровождающего для выписывающегося из госпиталя в городе Свердловск вашего солдата с формой и сапогами 43 размера». Как этот боец туда попал и как его звали, уже не помню. Кажется, он туда угодил с берегов Печоры по этапу из различных госпиталей. Короче, вызывает меня начальник штаба и вручает предписание. И поехал я в гости к волшебнику изумрудного города. Так тогда стали называть нашего будущего президента Ельцина (он о том, что будет президентом, тогда ещё не знал и даже не догадывался, а был примерным первым секретарём Свердловского обкома Коммунистической партии). Так вот, он умудрился за одну ночь дорогу от аэропорта отгородить с обеих сторон высокими заборами, выкрашенными в зелёный изумрудный цвет, чтобы высокие московские гости, которые утром прилетели, не видели разруху и бардак по дороге из аэропорта в город. А заодно и распорядился снести дом Ипатьева, в котором большевики в 1918 году расстреляли последнего русского царя Николая II вместе со всей его семьёй.
До Вологды я ехал вместе с двумя офицерами из нашей части. Потом долго ждали следующий поезд. Походили днём по Вологде – деревня деревней. А уж дальше я один ехал с мешком шмоток для выздоровевшего бойца.
Приехал только к вечеру в субботу в Свердловск. Большой настоящий город. С трудом нашел госпиталь, а мне говорят, что бойца нашего уже отправили обратно в Печору с оказией. Спасибо, что дали мне в госпитале переночевать и покормили. А вот документы на обратную дорогу, сказали, выдадут только в понедельник. Выходной в канцелярии. Всё воскресенье я гулял по городу, даже в кино сходил. А в понедельник отобрали у меня шмотки для бойца, сказали, что из своих ему выдали и надо компенсировать. Проштамповали мне предписание и отправили на вокзал в обратную дорогу. Ехал опять долго, с пересадкой в Вологде. Приехали в Вологду поздно вечером, как раз была пасхальная ночь. Оказалось, что в городе полно церквей и на всех колокольнях звонили колокола. Походил я вокруг вокзала да и поехал в сторону Плесецка без приключений.
Калинин и тушь
Случилось так, что вдруг в городе Мирном пропала тушь. И черная, и красная, и зелёная, вся пропала. И в Плесецке тушь тоже пропала. Такой вот катаклизм. Срочно скупили всю гуашь, но и она быстро закончилась. А дело шло к очередной годовщине ВОСР (кто не знает: Великой Октябрьской социалистической революции). Нужно ведь стенные газеты делать, лозунги писать, агитацию проводить. Как быть замполитам, просто беда… Приедут проверяющие из Политотдела, а стенгазеты в каждой роте нет. А вдруг замполит специально так сделал, а вдруг он против Советской власти замышляет… Нет газеты – значит замполит плохо работает.
А тут как раз одного дурачка в нашей части комиссовали. Долго он придуривался, под себя ходил, дрянь всякую жрал. Совсем тощий стал. Ну и наконец его в госпитале надоело докторам держать, они его и комиссовали как дурика. И написали в заключении: «Требуется сопровождающий до места жительства».
Я незадолго до этого события успел дома в отпуске побывать. 10 суток дома, не считая дороги, – красота. В основном отсыпался и по друзьям-знакомым ходил. Из дома привёз с собой в армию свою любимую магнитофонную приставку «Нота» с кучей магнитофонных плёнок, и появилась у нас в казарме своя музыка…
И тут меня вызывают в штаб: «Поедешь сопровождающим с этим идиотом, а на обратном пути, раз уж ты москвич, купишь в Москве чемодан туши и привезёшь в часть». А ведь в то время комиссованный, да ещё с таким диагнозом, – это в лучшем случае место дворника или истопника на гражданке. Никакого обучения в институте, никакой работы в оборонке. А тогда вся страна что-то «сверхсекретное чаво-то» делала. Ехать нужно было в город Калинин, теперь он опять Тверь называется.
Документы дурика отдали мне, а деньги на дорогу почему-то в финчасти выдали на руки ему.
Довезли нас до Плесецка, купили билеты до Москвы, и мы поехали. Только в поезд сели, попался мне навстречу дембель – сержант с пушками на петлицах. Он меня первым узнал – мы с ним вместе в железнодорожном техникуме учились, только он в соседней группе был. Он уже полностью отслужил и ехал домой, куда-то в сторону Шатуры. Он был с группой дембелей из его части. Короче, слово за слово, пошли мы все вместе в вагон-ресторан, выпили немного. Всё равно до Москвы сутки ехать. Придурка моего тоже пришлось с собой тащить. Не бросать ведь одного, вдруг он ещё учудит что-нибудь. Он сразу и отрубился, совсем ведь дохлый уже был. Дотащить его до полки в нужном вагоне мне дембеля потом помогли. Он спал мертвецким сном. И я закемарил. Утром просыпаюсь – его нет. Проснулся он и пошел приключения искать. Кто-то его на халяву ещё напоил, и он совсем дурной сделался. Полез ко мне драться. А я уже и не знаю, как мне быть. Не дай бог стукнешь, а он сдохнет, куда мне потом с ним деваться. Спасибо соседи помогли, скрутили и ремнями связали. Так он до Москвы и ехал, пока почти совсем не протрезвел. Потом начал скулить, что ему в сортир нужно. Пришлось с ним идти, чтобы опять не сбежал.
В Москве повезло то, что Ленинградский вокзал совсем рядом с Ярославским. Перетащил я его и засунул в электричку до Калинина. Тут он сапоги снял, лёг на скамейку и уснул сном праведника. А я всю дорогу со сном боролся. Вдруг он опять сбежит?
Приехали в Калинин. Говорю ему: «Показывай дорогу до дома, сейчас я все твоим родным расскажу». И начал он опять канючить: «Так не надо, да так нельзя, да я руки на себя сейчас наложу». Короче, договорились так, что я сдам его в военкомат и если они мне командировочную сразу отметят, то дальнейшая его судьба меня не касается. Так примерно и случилось. На обратном пути в Москву, в Калинине на вокзале, прихватили меня патрули. Что да где да откуда? А в военном билете у меня написано «старший сержант», а погоны-то – «сержант». Отговорился, что только перед командировкой звание присвоили и погоны перешить не успел. А воинская часть моя далеко, вот командировочное предписание, вот билет. Повезло, отпустили без замечаний…
Уже к вечеру я был дома, в Томилино, повидался со своими родными. А на следующий день переоделся я в гражданку и поехал тушь по Москве искать. Оказалось, что тут это тоже дефицит. Но повезло, в Первомайском универмаге нашел в отделе канцтоваров эту тушь и закупил целый чемодан. Большой фибровый чемодан был полный пузырьками с этой дрянью, тяжёлый как гиря. Потом с трудом купил билет до Плесецка и на другой день поехал восвояси. Вылез в Плесецке с этим чемоданом, а он весь стеклом позвякивает. Меня сразу патруль хвать – и в свою дежурку. Офицер: «А ну, показывай, сколько бухла везёшь». Ну я открываю – тушь спиртовая, полный чемодан. Капитан говорит: «Так, значит. Отдаешь мне по три пузырька каждого цвета и можешь быть свободным». Пришлось подчиниться. Ему ведь тоже нужно в его роте стенгазету к 7 ноября делать. С большим трудом допёр этот чемодан на автобусе до нашей части, а от автобуса километра 2 ещё идти надо было.
Так я второй раз за время службы побывал дома.
Кстати, тушь мне в финчасти оплатили не всю. Получилось, что тому капитану я тушь за свои деньги подарил.
А приставку магнитофонную (приставка отличалась от обычного магнитофона отсутствием выходного усилителя и динамиков, её нужно было подключать к радиоприёмнику или телевизору, чтобы звук услышать или хотя бы наушники на уши надевать) я, уходя на дембель, продал нашему прапорщику за смешные деньги. Не тащить же эту тяжесть обратно домой.
Остров Крым
В конце мая 1976 года срок моей службы уже вышел, но дембеля не давали. Вместо этого построили всех дедов-сержантов и объявили, что новый выпуск сержантов из учебки ещё не прибыл, поэтому нас отправляют за новым набором в Симферополь.
До Москвы доехали на поезде как белые люди, в плацкарте. Офицеры своей компанией, мы своей. Естественно, все выпили… А начальство наше ехало в купе и им не до нас было.
В Москве пересадка, с Ярославского вокзала на Курский. До поезда было несколько часов. Позвонил домой и маме на работу, она в тот день на работе дежурила и приехать повидаться не смогла. Успокоил, что всё хорошо, скоро домой вернусь.
Сидим на вокзале, ждём. Прибегает выпуча глаза наш прапорщик: «Кто москвич, где тут поближе водки купить?» Вызвался я ему помогать, вспомнил, что недалеко крупный гастроном был. Пошли, набрали водки целый чемодан – до Симферополя ехать далеко, чтобы до места хватило.
За помощь мне четвертинка халявная перепала. Не понимаю, куда только патрули тогда смотрели. Военные таскаются вокруг вокзала и все «звенят» посудой. Но всё закончилось удачно, сели в поезд и немедленно все выпили… Как ехали, помню плохо.
Приехали в Симферополь – там в разгаре лето. Народ отдыхает, в белых рубашках с короткими рукавами и в сандалиях. Девушки в прозрачных платьях… Ночи тёмные и теплые, а днём так просто жара. Поселили нас прямо в центральном военкомате и велели ждать, пока призывников для нас соберут. Так мы несколько дней отдыхали. Один раз нас даже свозили на море в окрестности города Саки и дали искупаться на халяву от имени Советской армии.
А потом начался в Крыму призыв в стройбат. Призывников свозили со всего полуострова. Набралось человек 600 с лишним пьяных и одетых по-летнему. Их поделили на 6 частей, по 100 человек.
На каждую сотню – два сержанта (в дороге сержанты должны были спать по очереди и поддерживать порядок) и один офицер. Стали грузить призывников в обычные пассажирские вагоны. Вагон рассчитан человек на 60, а тут по 100, спали даже на багажных полках в третьем ярусе. Устроили им шмон, спиртное поотбирали, но разве за всем уследишь… Короче, поехали малой скоростью. Вагоны старые, грязные. В моем вагоне одна дверь в тамбуре совсем не запиралась, замок был сломан.
В каждом вагоне – по одной проводнице. Уж не знаю, какими их коврижками уговорили на этот рейс. Но все они оказались девочками бывалыми. Подготовились соответственно, все пустые служебные отсеки были заранее напичканы спиртным, которым эти девочки и торговали. Бутылка водки – 20 рублей (при цене в магазине 3 рубля 62 копейки). Помните, как там у классика было написано: «Если прибыль достигает 300%, то нет такого преступления, на которое не пошёл был капиталист ради получения этой прибыли…» Офицеры такому бизнесу особо и не препятствовали. Тем более, что все возможные конфликты проводницы быстро решали, часто своим телом или деньгами. Офицеры были довольны.
Был момент, когда нас, обоих сержантов, и нашего лейтенанта проводница позвала «перекусить». Накрыла «поляну», налила на халяву водки (чтобы, значит, её бизнесу мы не мешали). Только кружки подняли – заходит замполит. Сержантам: «Брысь отсюда». А офицеру начал ОВЦУ вставлять. Я выпить тогда не успел. Уходя, замполит нас обнюхал иотпустил.
А в соседнем вагоне двух сержантов демонстративно разжаловали в рядовые и обещали сделать «декабристами» за пьянку на боевом посту.
Ехали почти неделю, вокруг Москвы, часто стояли. Кормили только сухим пайком. Хорошо, если на остановках проводницы умудрялись заправить вагон водой, а то и без воды ехали. Туалеты были загажены до предела и более.
Из моего вагона, пользуясь неработающим замком на двери, один парень на ходу спрыгнул, передумал в армии служить. Потом уже пришла телеграмма – поймали его в лесу со сломанной ногой.
Ещё в Симферополе нас предупредили, что в каждом вагоне будет по 10–12 человек бывших зеков. Их специально распределяли по разным купе. Но уже через пару часов они все друг друга нашли, собрались в одном купе и гудели так, что даже старшие офицеры боялись к ним близко подходить. А уж нам-то и подавно просто страшно было. Здоровые бугаи в наколках, в дым пьяные. В армию тогда забирали до 28 лет, и эти ребята запросто могли уже отсидеть лет по пять. Я старался на них даже не смотреть, тем более, что при погрузке в Симферополе не дал им загрузить в вагон пару ящиков водки. Но они мне про это не вспоминали, некогда было, проводницы их снабжали всем и без очереди.
Пока ехали, сержанты должны были с призывниками беседы проводить о правильной службе в Советской армии. Нам для этого всем выдали уставы. Я пытался, но получалось плохо, хотя некоторые ребята интересовались порядками в армии. Им повезло в том, что после смерти министра обороны маршала Гречко ещё не закончилась компания по борьбе с дедовщиной. Я всё это честно ребятам и рассказывал. Советовал дружно держаться за свой призыв и своих знакомых.
Подъехали к Мирному только 30 мая (нас каким-то образом перебросили от Плесецка прямо к Мирному) рано утром, часа в два ночи. Над деревьями солнце стоит, а под деревьями снег лежит и температура около нуля. Тут-то наши страдальцы и приуныли. Они-то в летней одежде, некоторые в летних рубашках с короткими рукавами и в сандалиях на босу ногу. А тут их на улицу вывели, пересчитали и посадили в открытые грузовики и повезли по частям. Наверняка многие потом в госпиталь попали.
На прощанье эти страдальцы сбросились и вручили мне конвертик «на дембель». Я их ни о чём не просил, ну да так уж получилось, отказываться было нельзя. Так мне полмотороллера досталось, о котором я ещё до армии мечтал. Наверное, правильные вещи я им говорил и относился к ним нормально. Второму сержанту в моём вагоне ничего не дали… Отсюда четвёртая армейская заповедь – относись к людям по-человечески, и тебе воздастся.
Дембель неизбежен также, как и победа мировой революции
Вернулись в часть после Крыма. А там сержантской комнаты как и не бывало. Командир приказал снести под корень. Домой не отпускают, а спать уже негде стало – пришёл новый призыв, все кровати заняты, на нижнем ярусе некоторые по двое спят по очереди. Пошел я на поклон к командиру части. Он меня долго мотал, что совсем я к дембелю распустился и распоясался. А потом велел собираться, но сказал, что отпустит сначала только двоих сержантов, так как Александров теперь «декабрист» и, чтобы порядок в части поддерживать, нельзя его со всеми вместе домой отпускать, чтобы другим наука была.
И поехали мы домой вместе с Римасом Бараускасом родом из Вильнюса. Чемоданы наши и внешний вид замполит не проверял (и хорошо сделал, у обоих были «Дембельские альбомы» с фотокарточками некоторых командиров, а Римас был ещё в весёленьких жёлтых носочках). А я ещё вёз в чемодане два газовых ключа №1 и №2 «на долгую добрую память», которые во время новогоднего шмона подобрал где-то в глубоком снегу вместе с водкой.
Приехали мы вдвоём в Томилино. Римас домой не спешил, хотел Москву посмотреть. Встретили нас замечательно, покормили, напоили. Ночевали мы на чердаке. А на следующий день поехали Москву смотреть. Даже по ВДНХ походили.
Правда командир слово своё сдержал и Васю Александрова через два дня тоже отпустил. Мы с ним заранее договорились о встрече, и он тоже приехал в Томилино, да не один, а с Сиротенко (как звали уже не помню) из Краснодара. И вот мы вчетвером несколько дней и ночей «гудели» на чердаке в Томилино. Лена, сестра моя младшая, только и успевала нам картошку варить да на стол накрывать, а мне приходилось за друзьями приглядывать, чтобы к моей сестре не очень приставали.
Потом поехали мы в Москву за билетами для моих приятелей, все в дембельской парадной форме. Купили билеты, по Москве походили. Уезжать им всем нужно было на следующий день. Под вечер заехали в винный магазин в Столешниковом переулке. В то время это был, наверное, самый лучший винный магазин в Москве. Ребята набрали с собой в дорогу всякой экзотики. Получился огромный портфель. И поехали мы ночевать обратно в Томилино. И на Казанском Васю, который пёр этот портфель, замели патрули. «Почему форма одежды нарушена, почему носки жёлтого цвета, а не чёрного, да что в портфеле тащишь?» Мы все под дверью их дежурки часа два толклись и канючили, пока Васю нашего отпустили. Выручило то, что билеты уже были на руках, а я уже почти дома. Но спиртное патрульные офицеры отобрали. «Напьётесь в поезде и поубиваетесь, а если недовольны, то мы можно и на московскую губу на пару суток билетики организовать.»
Приехали мы в Томилино, вышли из электрички, купили обычной водки и немедленно расслабились.
На другой день поехал я всех провожать уже в гражданской одежде. Опять зашли в Столешников переулок, опять экзотики прикупили, но уже немного – деньги кончались. Теперь портфель уже я таскал. Проводили Васю и Сиротенко с Казанского вокзала, а вечером Римаса я провожал уже с Белорусского. Все клялись в вечной дружбе, звали друг друга в гости… Римас потом пару писем прислал – и всё. А вот с Васей нас судьба надолго потом пересекла. Про Сиротенко ничего не знаю.
Перед дембелем обещал я свою парадную форму обратно в часть прислать нашему каптёрщику. Обещал – сделал, запаковал в посылку китель и фуражку, кинул туда кулёк конфет и отправил по почте. А брюки были специально к дембелю сшиты в офицерском ателье по моде того времени, расклешенные. В них я потом года два- три ещё ходил, очень уж они мне нравились.
Получил я потом несколько писем из нашей части, что да как. Кто-то ограбил местный магазинчик и его посадили, кто-то погиб по пьяни… Но мне это было уже не очень интересно, начиналась новая жизнь.
А вскоре, после получения советского молоткастого и серпастого паспорта, исполнилась моя давняя мечта – первым делом купил я таки себе мотороллер «Вятка Электрон» и сразу добреть стал…
Правда через месяц с небольшим на Окружном проезде прямо перед моим мотороллером резко свернул ЗИЛ-157, и мне опять повезло – остался живой и почти целый, но это уже совсем другая история.
P.S.
Всё, что выше описано, происходило или со мной лично, или с моими товарищами по несчастью во время службы в славной Советской армии в 1974–1976 годах, или что-то подобное происходило с кем-то ещё по рассказам моих товарищей. Что-то, возможно, приукрашено (ведь с тех пор прошло уже более 40 лет, и то, что тогда казалось страшным и ужасным, теперь кажется забавным и весёлым) или разбавлено армейским юмором, но в целом всё примерно так и было… Это не дневниковые записи и не вахтенный журнал, поэтому будьте снисходительны. В конце концов есть же у меня и право на художественный вымысел…
Последние комментарии
7 часов 2 минут назад
12 часов 46 минут назад
13 часов 53 минут назад
14 часов 51 минут назад
15 часов 5 минут назад
1 день 15 минут назад