Тю! Да ты шо?! [Герман Анатолич] (fb2) читать онлайн

Глава 1

– Твою мать, Андрюха! Где берег?

Легкое покачивание волн слегка шевелило оконечность большой медведицы над головой. Та не издавала ни звука, впрочем, как и все вокруг. Отсутствие буйков и внезапное отключение электричества на побережье, тотчас включило состояние легкой паники. Редкие фонарики исчезли в темноте азовского прибрежного поселка, под ногами, как-то особо ощутимо, активизировались жуткие спруты и челюсти огромных хищных и жадных до моего тела морских монстров.

– Епрст…– вынырнув и сплевывая воду, произнес не сильно трезвый друг.

– Кто спер берег? – коряво добавил он.

– Камаз домой пошел. – Сделал неосторожное предположение я. – Решил все уснули. Фиг ли счетчик зря палить? Вот он и дернул рубильник.

К слову, Камаз – необъятного размера борец-вольник, открывающий трехлитровые банки сока двумя пальцами, чем вызывал восхищенные взгляды девчонок и посвисты завистников мужского пола.

Кама ушел совсем. До утра. Девки уже спали. А нам, двум неуемным питерским раздолбаям, приспичило перед сном «обмочить гениталии». В голове, как-то резко протрезвели полушария, это южное домашнее вино ослабило свою хватку. Почему-то мысль покричать пришла не сразу и мы, вращаясь вокруг оси, жадно шарили глазами в темноте. Большая медведица уступала место Малой, полупьяные созвездия вращались над головой, но иных признаков внешнего освещения не отыскивалось. Монстры под голым задом, а это казалось нам естественным, для ночного купания, становились все ощутимее. То, что еще час назад вызывало восхищенный взгляд соблазненной студентки, стало такого маленького размера, что в голове отчего-то вспомнилась надпись над писуаром в одном из общественных туалетов «не льсти себе, подойди поближе».

– Брат, а мы реально влипли. – произнес сакральную фразу Андрюха.

Мимо него проскользнула какая-то светящаяся рыбеха.

– Ааа! – заверещал с перепугу он. Меня током дернуло!

– Ага, морской скат тебя дернул за … Кой черт тебя понес в этот заплыв? Выпили три литра этой «сивухи». После нее ноги ватные. Как только мы добрели до берега?

– Но руки-то не ватные. Гляди, какой заплыв учудили.

– Да лучше б она голову ватной делала, глядишь не дошла бы до тебя такая мысль – ночью в Азов лезть.

Странное дело, море, еще совсем недавно казавшееся таким ласковым и теплым, превратилось во вражески настроенную субстанцию, желающую поглотить тебя целиком, не дав попрощаться с родными. И отчего-то стало холодно. Мурашки так активно забегали по коже, что в этой тишине, казалось будто они топают. И монстры эти все ближе…

– Фонарь! Свет! – не закричал, заорал, как потерпевший, Андрюха.

– Ага, только он движется и как-то подозрительно хаотично. Светлячок, мать его!

– Как думаешь, он к берегу или от?

– «Ватсон, а давайте его поймаем» и спросим?

– Ага, только догоним.

Шутки шутились все хуже.

– У меня сводит ноги.

– А у меня между. – отстукивая дробь зубами ответил я.

И чего нас понесло в воду? А, припоминаю. Сидели пили, как обычно, в последние дни, у спортсменов в номере. Те пили, открываемый Камазом сок, мы с Андрюхой, примерно тот же сок, но из-под резиновой перчатки. Те, кто в теме, должны помнить, для чего ее надевали на банку. Градус того напитка был не велик, но пился хорошо и без закуски. Его особенность была в реакции организма. «Пьянели» ноги. Сидишь такой, за столом, веселишь себя и компанию, на душе легко, голова светлая, язык отвязан. Но только попытаешься встать, а опорно-двигательный аппарат тебе: Стоять! Куда, мля? Ноги не идут. Нижние конечности словно бетонные слоновьи ноги и каждый шаг – целая история, занимающая, как казалось, вечность.

Итак, пили. Ненавязчиво подливали московским студенткам, восхваляя глубину букета местного вина урожая 1900-такого-то года. Девчонки велись и закусывая напиток «барбарисками», оставляли яркую помаду на казенных стаканах. Вечер ничем не отличался от вчера и поза-. Парни ржали над нашей очередной историей, москвички смущенно хихикали, Кама жал правой резиновый экспандер.

А история была следующей.

Глава 2

В одно из жарких утр мы решили изменить своему пляжному расписанию и отправиться на местный рынок. Там, по рассказам местных, была хорошая барахолка. Разгладив под холодной водой лица и зарядившись вчерашними бутерами с подсохшим сыром, мы отправились на поиски антиквариата.

На местных «развалах» было многолюдно, суетно и по южному шумно. Среди гор старых ножей и вилок, я как-то сразу выловил глазом двухтомник Булгакова. Надо отметить редкая для книжных магазинов того времени вещь. Надо брать – решил я и не сильно торгуясь с округляющей гласные буквы бабулькой, отслюнявил ей смятые в джинсовых (о них отдельная история) шортах купюры. Андерсен же, отнюдь не был настроен на такую легкую добычу и вперивал свой взор в следующие ряды барахольщиков. И тут… «Вот она!» Крик напоминал возглас, нашедшего утерянный месяц назад, заныканный, среди родительских книг червонец. Она была картиной. Во всяком случае нам тогда казалось именно так.

С трудом припоминаю, что на ней было изображено. То ли морской берег и пальмы, то ли пальмы и морской берег. Но на моего друга, перегретого украинским солнцем эта «мазня» произвела сильное впечатление и он уже представлял ее у себя дома, над велюровым диваном. Где она, в последствии, торжественно и повисла, предполагая быть первой в перспективной галерее искусств, на девятом этаже панельного дома. В общем картина была жестоко выторгована у местного художника «Мазилкина» за пол литры. Нам ее аккуратно обернули двумя слоями мариупольской «Правды» и повязали шпагатом. На сем мы попрощались с местными спекулянтами и двинулись обмывать покупки.

Нашей обмывочной оказался местный пивняк. Настоящий, кондовый, с длинными деревянными столами и скамьями. Там разливали бодяжное, но дешевое пойло, которое тамошние завсегдатаи называли пивасом. Для начала взяли по парочке и по рыбке. К завершению второй, за соседним столом послышалась знакомая речь с по-питерски «квадратными» гласными и столь же четко выговариваемыми согласными. Земляки! Рядышком, скромняцки сидели, спортивного вида парень и хрупкого вида девица. Они явно заставляли себя получать удовольствие от теплого напитка и это у них выходило не важно. Мы решили побрататься.

– Земляки! Какими ветрами? – поинтересовался мой друг галерейщик.

– Бонджорно, бомбини! – вторил ему я.

Ребята от неожиданности, услышав фамильярность на «родном языке» поперхнулись желтой жидкостью и пена смачно и одновременно шлепнулась из обоих кружек на стол.

Ждать кухарку в переднике ни кто не стал и, оторвав кусок оберточной «правды» от «произведения искусства», мы помогли землякам промокнуть лужу. В процессе сближения сторон мы выяснили, что зёмы с Петроградки, что они молодожены и приехали в медовый месяц погостить к тетке. Банальная беседа неминуемо становилась скучной. Скуку уничтожило пари.

– Зёма, – икая после пятой кружки произнес Андрюха, – а давай кто кого перепивасит?

Спортивный земляк смерил стекленеющим глазом нас с головы до сланцев и тоже, икнув, кивнул. Его подружка аж подпрыгнула от радости, в предвкушении легкой победы. Эх, знал бы парень наших тренеров… Пари заключили почти равноправное: с нашей стороны картина маслом, с их, и тут они замялись, пошарив в карманах и позвеня мелочью…

– Да ладно, молодожены! С вас просто уважуха – снисходительно хлопнул я по столу.

Заслышав о таком грандиозном пари, местные пивные «авторитеты» начали сжимать кольцо любопытства и, азартно заглядывая через плечи друг друга, явно собирались делать на нас ставки.

К концу пятой кружки, со стороны соперника, мелочь в карманах молодых закончилась. Кружки с нашей стороны двумя ровными рядами насчитывали по семь на брата.

Надо заметить, что для чистоты, так сказать состязательного процесса, пустую посуду, тете в переднике, уносить со стола запретили.

Сей сумятицей чуть было не воспользовались местные «романтики с большой дороги», попытавшись «отжать» у нас «айвазовского». Коротенькая перестрелка в «понял-понял» результата не принесла и пальмы в раме чуть было не утеряли перспективы почетного места над Андрюхиным диваном. Но одно лишь упоминание волшебного имени, да не в суе будет упомянут одноименный автозавод, нашего авторитетного друга Камаза, не только вернуло достояние будущей галереи на место, но еще и добавило на шпагате изящный бантик. «Тут у вас развязалось…» За сим инцидент с неудачным рэкетом был исчерпан и мы вернулись к забегу. Противоборствующей стороне была предложена спонсорская помощь «от нашего стола – вашему столу» и… схватка продолжилась. Когда ряд пустых кружек уперся в край стола и повернул навстречу опустошителям, количество посуды, с нашей стороны исчислялось двенадцатью от каждого. Спортивное тело нашего друга с Петроградки, сильно повисло на локтях и опасно раскачивалось, норовя уронить голову на мокрую газету. Количество повергнутых им «жигулей» ровнялось девяти.

Подруга горе-спорщика взяла тайм аут и, не смотря на свою хрупкость, аккуратно и опытно подхватив его под мышки, эвакуировала в клозет. В связи с долгим отсутствием конкурента, дабы не скучать в простое и не остывать в пробеге, мы пропустили еще по парочке, на чем в кабаке окончательно закончилась посуда. Погрустневшие завистливые лица завсегдатаев устало переглядывались и перешептывались: «понторезы», «тю! шоб у них мошонка лопнула». Надо отметить отдельно сие «тю», так как это, как нам показалось, особенно колоритная деталь в мариупольском лексиконе. Этим «тю» могло выражаться все, что угодно, как то: да ладно, еще бы, повтори еще раз… ну и далее по списку. Прям как «кю» в шедевральной «киндза-дзе». Разнообразный смысл обретался за счет изменения тембра и интонации. Полностью же это звучало, как: «тю, да ты шо!?» Ударение на «круглую» «ю» из свернутых «куриной попкой» женских губ вызывало у нас особое умиление. Ну, а венчало словосочетание знаменитое и вездесущее, истинно украинское достояние – «шо». А познакомились мы с этим чудным «тю», вернее с ней, несколько необычным образом.

Глава 3

Смотрели мы какой-то наискучнейший фильмец в открытом кинотеатре. Еще в процессе созерцания шедевра советского кинематографа, мы стали ловить на себе не добрые взгляды крупногабаритных парней и странные перешептывания за спиной. Лешка, прикомандированный к нам рыжеволосый конопатый родственник Андрюхи был местным. Он, между делом должен был пасти нас и оберегать от необдуманных поступков и сверхъестественных событий, за коими мы то сюда и приперлись. И вот, этот родственник, под финальные титры выдает нам следующие разведданные: нас похоже будут бить, их много, бить будут жестоко и профессионально, потому как спортсмены. Хором загалдевший народ, стряхивая с себя шелуху семечек, начал подниматься и продвигаться к выходу. У нас как-то сразу затянуло под ложечкой. Мысль «сбежать огородами» сменялась мыслью «за что?» и «как потом с этим жить тут еще две недели?» Суета и давка публики придвигала нас к кульминации. Судя по всему, кульминацией этой был здоровенный детина, с коротко стриженной, круглой, размером с футбольный мяч головой. Правой рукой он методично унижал и мучал резиновый экспандер. Поравнявшись с ним, мы каким-то естественным образом отделились от толпы, вернее она от нас. Во избежание конфликта с местными борцами из спортлагеря, обычная публика прижималась плотнее к стенке и ретировалась прочь, растворяясь в темноте. Мы же оказались один на один с пятью обладателями не добрых лиц. Рыжий, вынырнув из под моей руки, неуверенным подростковым голосом выпалил: мол, «мужики, в чем проблема, я местный, это со мной.» Здоровяк бережно отодвинул его в сторону свободной от экспандера рукой. Лешка, что характерно, при этом даже не оторвал подошв от дорожки. Его просто сдвинули, как табурет: «Отойди малой, нам потрещать надо.» «Ну, трещать, так трещать», подумал было я, опыт трескотни имелся. Тот, что стоял справа от здоровяка и имел на голове «пожёванные» уши, гостеприимно кивнул в темноту: пошли. Ноги как-то сразу разучились ходить, а спина прилипла к рубашке. Мы шагнули в темноту. Завернув за угол проекторной, позади прозвучало «Тут». Мы замерли на полушаге, боясь повернуться лицом к своей кончине. Но погибать так с музыкой, решили мы.

– Короче… -резко поворачиваясь выстрелил Андрюха.

– С вами тут хотят познакомиться, перебил его обладатель фигурных ушей. – Кто из вас Андрей?

У кореша заметно подкосилась левая нога. Словно стала короче.

– Так это, мы собственно оба питерские… – начал было мямлить объект вожделения.

В этот момент, ловко протиснувшись меж мебельного вида юношами, пред нами предстала «спортсменка и комсомолка». Мы раньше видели ее на пляже. Внешность девицы имела неопределенный возраст и фигуру пловчихи-синхронистки. Но глаза изучали саму доброту и гостеприимство.

– Ребят, я хотела с вами познакомиться, боялась, что вы уйдете, пока я сматываю пленку с проектора. Вот, парней попросила вас задержать. Они хорошие! Наши чемпионы. Парни скромно опустили головы и на суровых лицах гладиаторов чуть засветились улыбки.

Мы тоже сразу как-то подбоченились и ухватились за робкую надежду: похоже бить не будут, по крайней мере не сегодня.

– Я – Оля, это – Камаз.

– Можно просто Кама, – смущенный вниманием произнес человек-гора и протянул руку. Наши ручонки, по очереди, утонули в ней почти по локоть. Это Сашка-боксер, Димка-самбист… Остальных имен мы даже не расслышали от нахлынувших чувств и осознания: пронесло. Парни нас хлопали по плечам и наперебой интересовались: «как там Питер» и почему-то, «как белые ночи?» Оказывается, они бывали у нас на соревнованиях и даже добывали регалии. Так, благодаря Оле, она, к слову, была дочерью местного киномеханика и потому личностью известной и всеми любимой, ведь именно от нее зависело, что будут крутить каждое воскресенье, мы приобрели друзей. Друзей с большой буквы, что подтверждалось неоднократно опытным путем.

Оля была личностью активной и неординарной. Она создавала суету из ни чего. Шумно болтала, хохотала и все время куда-то спешила. Самым ее замечательным приемом было сделать круглые удивлённые глазки и выпалить «Тю! Да ты шо!» Я ее просто обожал. А она обожала Андрюху. Жаль, но эта сторона ситуации не радовала его самого. И дело не в том, что Олька была старше него лет на пять. Просто, как-то очень быстро стало понятно, что ему с этой посудины уже не слиться до самого окончания нашего плавания. В противном случае, на сторону обиженной Оли встанет не только Кама, но и весь спорт отряд. Андрейка жутко боялся такого развития событий, но виду не показывал. Он только изредка, «косил лиловым глазом» в сторону вновь прибывших особей женского пола и молча завидовал мне. В мои планы не входило расстраивать друга и потому я не очень часто повторял ему: «Держи себя в руках, чтобы не несли вперед ногами.» Он, конечно, матерно ругался, но делал вид, что его все устраивает.

Глава 4

Итак, вернемся в пивной вертеп. Неудавшийся рекордсмен по пивному забегу был выволочен супругой-новобранцем из мужской комнаты и усажен за «поле битвы». Парень бродил глазами по столу и шарил руками, пытаясь изловить кружку. Но кружек не было. Круглогласный передник, за минуту до того, выбежал из подсобки с криками: «Тю! Это шо вы мене тут устроили? Мужикам не во шо наливать пыво!» И огромными ручищами начала сгребать наши трофеи на видавший виды поднос. Тоже интересная деталь. Середина металлического чуда-подноса имела явно выпуклые формы и напоминала маску лица… “Кому-то не подфортило” – переглянулись мы с Андре. Оглянувшись по сторонам, мы ощутили на себе не только уже привычные взгляды опохмеляющихся, но и ненавистные страждущих. Ибо наливать и впрямь было «не во шо». За сим мы и решили ретироваться из популярного у местной алконавтики заведения. Выволочив на свежий, если можно так назвать раскаленный до 32 цельсиев воздух, пивного земляка, мы прислонили его к стене и задумались о «продолжении банкета». Пива, как ни странно, не хотелось.

Кому-то из нас пришла гениальная мысль: а не оседлать ли нам «рогатого»? Проходящий мимо троллейбус держал путь к морю. Его то мы и решили заполнить своими телами. Загрузив горе-пивуна на заднюю площадку и пристроив «айвазяна» к стеночке, мы расслабились в предвкушении шелеста волн и бодрящей влаги.

Но кайф был надломлен пассажирским неприятием нашего «неместного» гардероба.

Итак, о шортиках. Перед самым отъездом на Азовское море, по приглашению Андрюхиной родственницы, мы озаботились джентльменским набором. Помимо предметов личной гигиены и контрацептивов, нужен был, собственно, внешний антураж. То бишь то, чем мы должны были соблазнять и укладывать штабелями очаровательных дам.

У меня, каким-то чудесным образом сыскались старые джинсы и я, недолго думая, резанул их ножницами. Резанул от всего сердца. Вышло, мягко говоря, коротковато и криволинейно. Спасать ситуацию пришлось однокласснице, которая переделывала иногда мне старые шмотки, превращая их в последнего писка моды вещицы. Маринка ловко подшила мне шорты тесьмой и они заимели более пригодный и не менее вульгарный вид. Джинсы, надо признаться и «до кастрации» были мне маловаты… Облегали шортики мои ягодицы очень плотненько, от чего мариупольские жительницы, проходя мимо, не всегда контролировали свой шейно-двигательный аппарат. Это порой приводило к курьезным ДТП на тротуарах. Одна мадам, удивившись, открытости к созерцанию моих чуть волосатых ног, не смогла разминуться с необъятным тополем и ее украинско-русский фольклор слышался нам вслед на протяжении метров пятисот.

Андерсену обрезать было нечего, а о том, что можно было, он не задумывался в силу иного вероисповедания. Посему он решил эти самые шорты сшить. Вернее, «бермуды». А неповторимая игра слов периодически превращала их в «бер мудЫ». Материалом для чуда-фасона стали кухонные шторы. Они имели сине-бело-голубой окрас и в некоторых местах жирные пятна, от вытираемых о занавеси рук (закуска случалась жирной, а салфетки еще не имели такого однозначного присутствия на столе, как ныне). Но кудесница Маринка сотворила-таки чудо и это чудо очаровательно висело на Андрюхиных худых бедрах, подвязанное бельевой веревкой. Не знаю, что больше притягивало неодобрительный взгляд пенсионного возраста публики, мои ли джинсовые «бикини» или жирное пятно на «бермудском треугольнике» моего друга, но взгляды были тяжело неодобрительными. Дедок, сидевший на крайнем диване, даже в сердцах плюнул, попав на «скороходовский» сандаль нашего зёмы, чем моментально вывел его из алкогольной комы. Тот резко вздернул голову, вперив уничтожительный взгляд в заляпанные очки пенсионера и со всей пролетарской беспощадностью декларировал:

– Пардон-с, вы имели честь совершенно хамским образом плюнуть на мою туфлю, чем нанесли непоправимый ущерб моей непорочной репутации и костюму. В сложившейся безвыходной ситуации и дабы уберечь честь с молоду… – тут наш товарищ звучно икнул и зачем-то почесав затылок продолжил:

– Мсье, я таки вынужден вызвать вас на дуэль. К барьеру, мать твою! Оружие я выберу сам. Тут он резко сложился пополам и схватил дедовскую трость.

– Отдай, хороняка! Мы будем драться холодным оружием!

В этот момент двери троллейбуса открылись и, казавшийся доселе утлой развалиной дед, растворился на остановке, словно вчерашний дым от самокрутки. Мы с Андре переглянулись и обнаружили Коляна… кстати, у него было имя, мы его узнали, когда его подруга, визжа, пыталась отнять у него одноногий костыль обидчика: «Коооляяя, брось палку!» Звучало, как команда Андрюхиной овчарке Альме, не хватало только знакомого «фу!», но мы хоть узнали имя своего нового товрища. До этого момента с нами ехали «зая» и «котик». Колян же, в привычной позе, повесив голову на грудь, пребывал в нирване. «И откуда что взялось?» – подумали мы. Дуэлянт потух также быстро, как и вспыхнул.

Между тем, кольцо троллейбуса бежало нам навстречу и мы уже предвкушали райский пляж, населенный очаровательными русалками. Пейзаж за окном безжалостно вернул нас к реалиям местного ландшафта. Первыми появились чадящие трубы металлургического комбината. Они так старались, пачкая воздух, что название «Имени Ильича» казалось пожизненной местью за смерть вождя мирового пролетариата. За трубами появилась полоска моря. Оно было серым. Как наша Нева. И стоило так далеко за водными процедурами, спросите вы? Стоило.

Вот мы и на берегу. Николай был вытряхнут из штанов, не снимая сандалей и препровожден к водоему своей верной Санча-Пансой. Он ее так и звал периодически: «моя Санча». Возможно ее родное имя было Александра, но об этом история умалчивает. Выглядели они и впрямь несколько комично. Высоченный плечистый Колян и рядом маленькая и худосочная Санча. Пока эта парочка играла на отмели в «баба села на горох», ваш покорный слуга пытался дойти до хоть сколько приемлемой глубины, дабы обмочить хотя бы три волосины на груди. Берег был мелким, словно мы оказались на своем Балтийском взморье (О том на х.. надо было, мы уже обсудили. Надо.) И только тело мое изогнулось для заныра «дельфиньчиком», как режущая боль в левой ступне беспощадно отбросила тело в обратном направлении. «Ёоо....» только и смог выдавить я. Подтянуть ногу на уровень груди было мало выполнимым занятием и пришлось, пятясь искать отмель, дабы оценить последствия пока еще не ясной катастрофы. Ногу нестерпимо тянуло куда-то в песок. Она хотела зарыться и не рассказывать о своей беде. Ей было больно и обидно. Ну, за что??

Выволочив ее на приемлемую глубину и изобразив позу «парящего лотоса», подошва была осмотрена. На ней зияла и кровоточила глубокая рана. Она драла и терзала нерв, была полна песка и пачкала вокруг меня красным. Дохромав до берега и лишив себя возможности принять полноценно водные процедуры, мною был сделан вывод: русалки тут не водятся или они какие-то вооруженно-опасные и кидаются на беззащитных мужиков с острыми предметами.

О предмете. Оказавшись «подстреленным воробьем», выявить обидчика я попросил Андрюху. Ему был указан курс, морская карта, направление ветра и выдана длинная палка. Палка была лыжной и торчала одиноко из песка, навевая тоску по скрипучему под лыжами снегу. Как она тут оказалась у нее никто не спросил. Через пару минут работы «миноискателем», мой товарищ согнулся в пополам и даже присел. Спина его напряглась, щеки покраснели, а из воды, не охотно расставаясь с песком, появилась фаянсовая раковина с неаккуратно отгрызанным краем. Этот то край и накинулся на мою беззащитную ногу, устроив мне кровопускание в не самом чистом месте Азовского моря. Долгими были споры и разные высказывались предположения о том, как сей сантехнический предмет оказался в двадцати метрах от берега. Ни одна из версий мне не нравилась. Не нравилась не от того, что была неправдоподобной. А потому что нога болела нещадно. Кровь было остановить тоже не просто. Подорожники, как выяснилось, на пляже не растут, мозольный пластырь, как и йод у нас в карманах не водился. Но сердобольный мой друг предложил на рану помочиться. Мало того, учитывая неудобность моей собственной позиции, предложил, исключительно в качестве акта милосердия, пописать мне на рану.

После столь благородного предложения я не мог не ответить столь же доброжелательной взаимностью, поэтому адресов Андерсену на выбор было предложено несколько. Выразив свою бескрайнюю признательность за открытие для него новых туристических направлений, сукин сын отправился в море. На помощь ловцу раковин неуверенной походкой двинулся Колек. Подобрав уплывающую было бамбуковую палку, он начал тщательно ощупывать перед собою дно, в надежде на новую находку. Мы, с Санчей, тут же начали выдвигать версии о том, что наш поисковик-самоучка отыщет в богатом на сантехнику Азовском море. А версии были следующими: лыжи, лыжника, лыжника в коньках, унитаз со сливным бочонком полным рыбы и даже вяленой рыбы, и полным пива. Отчего-то пивная тема ее никак не оставляла. Видимо виной была поруганная честь проигравшего пивную битву мужа. Эх, Колек, знал бы ты сколь бессонных ночей мы провели в процессе привыкания к тяжелым жизненным условиям. Когда, в квартире, а ныне перспективной галерее Андрюхи, в панельном доме, в дебрях Веселого поселка из меню была лишь пустая канистра. С этой канистрой делались вылазки до пивного ларька, около универсама, на улице Коллонтай. Денег на закуску не было. Да и всяк знает: закуска градус крадет. Посему пиво пили всухомятку. Пили много и не без удовольствия. Отсюда такая стойкость к слабоалкогольному пойлу, растянутый мочевой пузырь и тренированный вестибулярный аппарат.

Кстати, интересный факт, откуда в моей жизни вообще появилось пенное. В детстве моем мы жили в коммуналке, на Пятой Советской, на первом этаже, ушедшем с годами ниже городской ватерлинии. Квартирка была почти на углу с Суворовским, а по диагонали, через перекресток, метрах в ста, была пивная «стекляшка». Отец любил туда захаживать по выходным, иногда беря меня с собой. То была целая традиция: постоять в очереди с мужиками, «потереть о том, о сем», заказать «парочку» холодненького, если была теплая погода, или подогретого, если на улице мороз. Мне же доставалась волшебного, как мне тогда казалась, вкуса соленая «парочка» сушек. Их больше было не купить ни где и от того соприкосновение со взрослым, мужским миром выглядело особенным. Чуть повзрослев, я втихаря, прикладывался к открытым «жигулям» или «колосу», когда избитый веником выскакивал из парилки, а на скамье стояло, оставленное взрослыми, «оно». Холодненькое, горьковатое и запретное.

Собственно, о чем я?

Раковина. Фаянсовая. Подняв ее из воды, Анрюха выглядел «Самсоном, разрывающим пасть писающему мальчику». Из рваной пробоины вытекали морские потоки, они были бесконечны. Вместе с песком внутренность покидали камушки, ракушки и даже один краб-отшельник. Видимо парень не смог унести добычу на себе и решил поселиться внутри.

Многими годами позже, когда из речки Волчьей, под Питером, эвакуатор вытащил мой затопленный «Рейндж», картина была схожей. Из открытой двери тоже лились потоки, только вместо песка и крабов мою «раковину» покидали плавающие внутри топсайдеры, фантики, салфетки, в общем все, что не утонуло. Помню еще тогда я подумал: дежавю.

Отягощенный же морской добычей в виде выловленного фаянса, словно рыбак из сказки Пушкина, сакрально изрек: «Куда корыто ставить будем, бабуля?» Мне очень хотелось ему внемлеть: «отпусти его в море, старик, пусть себе плывет на просторе.» Но человеколюбие побороло во мне «гринписа» и я предложил вытянуть невод на берег, вместе с добычей. Может, потерев ее мы освободим томящегося внутри джинна? «Ага, или дух водопроводчика Васи, предположил вполне оживший Николя.» Далее мы даже допустили, что этот гипотетический Василий припер раковину на берег, дабы покончить с этим миром суицидально повесив на шею сей предмет. А отгрызанная часть раковины – его попытка передумать уже на дне. Но ни огрызка веревки в отверстии, ни следов зубов на белоснежном фаянсе мы не отыскали. И от того история так и умолчала о происхождении раковины на околозаводском мелководье. К слову сказать, раковину-то все ж потерли. Потерла ее Санча. Она наивно размышляла, что мужики, отжимая мокрые труселя, плотно сжав колени смотрят только между них. Но имея врожденную скромность, мы тоже иногда озираемся по сторонам, как бы кто чего у нас не «спапараццил». В этот момент мы и застукали ее ласково потирающей белоснежную поверхность «чудо-кувшина». Смеху не было предела. Побросав мокрое исподнее на песок, мы ржали до слез. А сказочник-Андерсен предположил, что надо не тереть, а постучать, и вылетит не джинн, а выйдет золотая рыбка, такая вся в халате, с перламутровыми пуговицами и затянет, танцуя «Помогиии мне, помоги мнее…» Почему надо было помочь рыбке, а не загадать три желания, спросить не удалось. Все четверо упали в истерике на песок.

Глава 5

По окончании нашего повествования, московские студентки тоже посмеялись, очередной раз попачкав помадой стаканы и сделали масляные глазки. Только Кама невозмутимо жал свой пожизненный экспандер. Пришло время проветрить девочек и мы вышли под звездное небо. Над головой, еще не издеваясь и не покачиваясь, висело макраме из звезд. Были там и медведицы и прочие редкие животные, о чем с умным видом я рассказывал Наташе (пусть сегодня ее зовут Наташа), тыкая совершенно невпопад в черную занавесь небосвода. Получалось складно и подруга «поплыла». Обнимашки на скамейке быстро наскучивают, когда ты в отпуске уже вторую неделю. И ноги, налитые до краев «южным», на удивление, как-то сами собой привели в тесную комнатку московских студенток. Было там две железных койки с порядком растянутым пружинящим днищем-сеткой, от чего спать на спине было сродни сну в гамаке, ноги были выше головы. Еще труднее было воспроизводить сексуальные утехи. Особенно с трудом давались прелюдии, части тела необходимые друг другу постоянно находились на разных уровнях и каждое движение сопровождалось многоголосым поскрипыванием кровати. Сосредоточиться при этом на точке G было практически невозможно. Собственно, на пятый день отдыха мы плюнули на эту самую точку, решив, что не в ней счастье и уж точно не наше. Да и стандартные три литра за вечер помогали сгладить шероховатости тактильного общения. Но не в этот раз.

Мадам, еще с порога, заявила, что «она не такая», чем даже не вызвала улыбки, потому как фразу эту и знакомый паук, по кличке Пиночет, живущий под потолком, слышал бесчисленное количество раз. Следующим важным пунктом был вопрос контрацепции. Собственно, орудие для сбора семени я выудил из кармана Андрюхиных «бермуд», так как свои «резинки» закончились. «Возьму?» «Не вопрос!» – благословил на подвиги друг.

Темнота южной ночи не мешала ориентироваться в тесном пространстве, ведь здешние хоромы уже были знакомы на ощупь, но дежурный комплимент «как у вас здесь уютно» каждый раз немного разряжал обстановку. Ох уж эти столичные штучки! Ведь надо же взгромоздиться на эту жуткую кровать в спортивном костюме! Для чего? Чтобы партнер по скрипу в процессе стягивания турецкого «адидаса» сумел разглядеть под ним кружевное белье? Так не видно ж не зги! И еще эти крючочки-лямочки… Откуда эти барские замашки типа: «Разденьте меня и я ваша..»? Однако, мы народ не избалованный и умеем работать с разным «материалом». Ловким движением руки, спортивные брюки легко превращались в оголенные ягодицы. Этот раз не сильно отличался от предыдущего опыта поколений до пикантного момента. «Я не буду без резинки!» О, эта фраза, добавляющая романтики в процесс соития!

– Конечно-конечно, дорогая, – сейчас все будет.

Легким движением руки с «капитошки» снимается «одежка» и… Не лезет. В голове трассирующими пулями проскакивают разные варианты проблемы и ее решения. Усох? Склеился? Надуть, растянуть? Не налезает. Ни как. На подушке кто-то засуетился. Ах ты! Я же не один! Чуть не забыл, зачем пришел. В районе подушки снова кто-то заговорил:

– Ну, ты скоро?

– Спокойствие, малыш, только спокойствие! Сейчас я все устрою.

Резиновое изделие «номер раз» упрямо не поддавалось нежному физическому воздействию. Пришлось применять грубую мужскую силу. Напряг на вдохе и… упрямец был водружен на «пьедестал почета». Как-то тесновато и мелковато было в нем. Но сдавать назад не в наших правилах.

– Иди ко мне… – прошептала подушка.

– Иду, Наяда моя, я уже рядом.

Темнота надежно прятала мой внешний сарказм, но интонация скрывалась с трудом. Близок, близок вход в нирвану…

Но не сегодня.      Натянутый с трудом и не, как учили, по «сизые маракасы» прибор, слетел, как камень с древнеримской катапульты. Он пролетел через всю комнату и предательски повис на открытой форточке. Вид с кровати открывался потрясающий: проем окна, открытая фрамуга, в нее издевательски заглядывает месяц, а на его фоне висит… Ну, вы поняли. Дополняет эту картину, популярная тогда на побережье и звучащая из соседней комнаты «Ай, ля луна, ля луна» Белинды Карлайл…

Я упал. Мы упали. Я и «он». Кто раньше не знаю. Потому, как не сполз, а просто рухнул с кровати на пол. Такой истерики у меня не было потом еще много лет и та случилась только на Бали, после грибов.

На грохот прибежали все, кто был в домике: Андрюха, несколько студенток, пара спортсменов-тяжеловесов и даже голова Камы глядела поверх всех в открытую дверь. Я бился на полу в истерике. Мадам стеснительно прикрывшись простыней сгребала в кучу свои пожитки, раскиданные в порыве страсти. А Андрюхин «ХХL» скромно покачивался от ночного сквозняка, словно извиняясь: парни, ведь главное не размер, а умение…

Андрюха со мной не разговаривал дня два. Я, как мог успокаивал его, но нет-нет, да вставлял язвительное «мал золотник, да …»

Успокаивать мою расшатанную психику решили проверенным средством, «южное» покорно ждало на застеленном газетой столе. Однако кислятина не лезла, да и народ начал расползаться по койкам. А мы решили взбодриться и оказались в ночном море, полном хищных монстров. Это далёкие предки наши вышли из мирового океана на сушу из любопытства, нас же любопытство манило в воду.

Глава 6

– Короче, давай звать народ, может кто не спит. – предложил я.

– Девчооонкиии! – мой призыв к помощи звучал явно неубедительно. И, что характерно, ни эха, ни отзывчивого «Ребяяятаааа!», в ответ мы не услышали. Лето летом, но в воде было уже реально холодно. Сивушная дурь окончательно покинула рассудок и, трезво глядя на вещи, мы начали было грустить.

– Сооос! – поднатужившись заорал Андрюха. В ответ тишина. Ни пьяных возгласов с берега, ни цокота задравших ночами цикад.

– …ь! Нецензурно выругались мы, почти хором.

– Давай вдвоем.

– Помогиииитеее!!! На помоооощь!!!

– Бог поможет.

Рядом скрипнула уключина.

– Что, горе-купальщики, сбились с курса? Куда путь держим? До Керчи или в Темрюк?

Твою ж маковку! Рыбаки.

– Мужики, да мы… Мы реально чуть не обделались. Берега не видно.

– Да, берега вы попутали. До берега метров пятьсот. Ну, затаскивайте свои задницы в лодку, прокатим вас с ветерком.

Мы дрожащими руками, цепляясь за борт, еле затащили свои посиневшие тела в пахнущую рыбой шлюпку. Рыбакам пришлось из-за нас собрать сети, ибо тянуть их на мель в планы не входило.

– Мужики, с-с-с нас прич-ч-читается. У нас… там…, – стуча зубами семенил Андрюха, – полно «южного».

– Да расслабься! На, хлебни лучше, согрей конечности, – кивая на нашу обнаженку и протягивая бутылку самогона, сказал бородатый.

– Клюет на это? – попытался подколоть нас второй, тыкая на мое голое «ниже пояса».

– Оставь хлопцев, Стасик! Они чуть живые от страха. Себя вспомни, как по пьяни в сетях запутался, русал хренов.

– Мы, парни, вас по короткому пути к берегу, не обессудьте. Там уж тропками доберетесь.

И мужики налегли на весла.

Уключины скрипели. И этот звук тогда был для нас самым жизнеутверждающим. Медведица качалась в такт гребкам и казалось звезды даже подмигивали нам: Все хорошо парни! Все хорошо!

Дальше был спор налево или направо, непролазные колючие кусты, много непереводимого фольклора, братание под луной… Видел бы кто этих голых мужиков, обнимающихся на фоне лунной дорожки… Репутация бы пострадала безвозвратно.

Как обычно, черная южная ночь сменилась ярким утренним солнцем.

К двенадцати по полудню, со следующим заездом, обновилась смена студенток. Кама сидел на балконе, пил кефир, оценивал новобранцев и все также, молча, жал экспандер. Перчатка в углу по-прежнему «голосовала «за» и курортная жизнь продолжалась. Еще целых пять дней.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора «Закат и море».