Глава 1
Когда-то давно, в минувшем, но сохранившемся в душе детстве…
Летние каникулы в деревне у бабушки… Больше-то и говорить ничего не нужно, просто потому, что уже стало хорошо и светло, радостно.
Нина бесконечно любила эту беззаботную пору. Было в те теплые, очень иногда дождливые и холодные дни такое количество настоящей свободы, что кругом могла пойти голова. Но Нина не задумывалась, а просто гуляла на свежем воздухе и играла с соседской ребятней. Некогда ей было в девять лет нагружать себя думами житейской философии. Пусть этим занимается младший брат Сашка. Он больше времени проводит с бабушкой, чем Нина, более тих и спокоен, более домашний, так что житейская философия в детском восприятии это как раз занятие для него.
У Нины же дела были более простые и понятные. Настоящие дела, которые видно, до которых можно коснуться рукой и даже погладить.
И вот с этого момента нужно поподробнее развернуть историю. Нужно постараться как можно более правдиво, натурально, как было на самом деле всё рассказать. И не забыть уделить внимание прелестной природе лета.
День выдался жарким. Солнце, не смотря на большое количество томных облаков на небе, всё время светило ярко. Кажется, у него были невидимые ножки, или оно так ловко, словно небо было масляным, перекатывалось между облаков, умудряясь всё время сиять и разогревать землю еще сильнее. Ветра не было. Только иногда проносилась по вершинам деревьев, случайно задевая краешком травы и кустарники, волна горячего воздуха. И тогда можно было только испытать надежду, что вот-вот к тебе прикоснется блаженная прохлада. Но надежда плавилась на солнце, когда ветерок, потрепав верхушки деревьев, убегал куда-то или же, когда тела касалась неприятная горячая душная струя перегретого воздуха.
Возникало искреннее удивление, когда на глаза попадалась бабочка, как ни в чем не бывало порхающая в воздухе. Ей что, совсем не было жарко что ли? Ведь даже пчелы все куда-то подевались, не собирали нектар и не жужжали в воздухе.
– И чего будем делать? – изнемогая больше от скуки, чем от жары, вздыхая, протянул Гриша.
Кучка ребят из трех мальчиков и четырех девочек сидела в аккуратном неглубоком овражке под тенью широко и пушисто,раскинувшегомолодые свои поросли, тальника. Позапрошлым летом благодаря инициативе дяди Вани,побоявшегося, что тальник может упасть прямо на электрические провода и оборвать их,высокое старое деревоспилили. Правда сказать, односельчане и без дяди Вани поглядывали на дерево с опаской. Но раз уж нашелся доброволец, то и помощь ему была предоставлена в виде рабочих рук. Спилить массивное высокое дерево дело не из простых.
По овражку даже в самую сильную жару тянуло сыростью, такой со специфическим запахом прелой травы свежестью. Естественный сквознячок.Потому овражек и был зеленым магнитом для детей. И взрослым даже не стоило озадачивать себя вопросом – где сын или дочка. Все знали, если жара, то дети в овражке.
– Купаться к вечеру только пойдем, – вдохнула Нина.
Она сидела на мягкой травке, что устилала почти всю поверхность овражка. Пальцы на руках и ногах сделались прохладными, но менять свое положение очень не хотелось.
– Может в карты, – робко предложила Дина.
– Ну!.. – отмахнулся Дима, – надоело!.. Мне они уже сниться начали, – невзначай пожаловался он и, сорвав с низкой ветки дерева листок, стал теребить его в руках.
– Мне и самой уже сняться, – призналась нехотя Дина.
– Может, – Нина прищурилась, задумалась и… – а!.. – махнула она рукой.
– Ни «а»!.. а «б»! – обрадовался Сережа, – большие прятки! Мы сто лет в них не играли. Сейчас самое замечательное время.
– Считаем до ста, – голосом деловой женщины, проговорила не в меру серьезная Оля.
Сережа вскочил с пенька, что служил лавочкой – по кругу стояло несколько пеньков, случайно оставленных, а потом облюбованных детьми, которые посчитали пеньки уже своими и упросили взрослых их не убирать – и его взгляд был наполнен живейшим энтузиазмом. И все тут же засуетились, заворочались, загорелись новой на сей момент, но пропитанной настольгической дымкой идеей.
Большие прятки – для Нины и ее компании это означало только одно – прячься, где хочешь, вся деревня в твоем распоряжении. Настоящий азарт, детское чуть озорное стремление спрятаться лучше всех, а уж если досталось быть водой, то найти товарищей быстро, ловко и желательно со смехом.
Водящего выбрали считалкой. Нина, сдерживая себя, хитро заулыбалась. Ура! Она будет прятаться и не будет искать!
Погода под солнцем и в овражке значительно отличалась. В укромном местечке, о котором все, кроме солнышка знали, не было такого изнуряющего зноя. Вот так бывает – несколько шагов и ты под палящим солнцем, а не в приятной, пропитанной свежестью, тени.
…семьдесят три, семьдесят четыре…
Нина, когда только закончилась считалка, уже со сладким предвкушением знала, куда побежит прятаться. И часть пути, несмотря на томную жару, ей пришлось и вправду бежать. Самое главное, вертелось в голове у девочки, это чтобы никто из взрослых не заметил, куда она идет. Иначе будет совсем не до пряток, иначе случиться такой серьезный разговор с мамой, что не поздоровится даже Саше, который сейчас сидит дома и которому, если Нину будут ругать, будет жалко сестру.
…восемьдесят девять, девяносто…
Но Нина не слышала счета и только знала, что нужно поторапливаться. Краешком глаза она заметила Дину, которая юркнула в достаточно узкий проход между домом Гороховых и их же сараем.
«Ага! Значит, решила спрятаться в кустах сирени!» – подметила Нина.
Дина, находясь в ужасной спешке, Нину не заметила вовсе.
…сто!
Но Нина была еще в пути. И только, если бы дети договорились считать до двухсот, Нина едва ли успела бы уложиться в счет.
Высокие заросли злой крапивы, репейник выше человеческого роста, своим размером напоминающий, что когда-то по земле бродили динозавры и кучка начинающих желтеть золотых шаров. Бабушка говорила Нине, что в этих зарослях водятся ужи и змеи.
Нина стояла на тропинке и оглядывала заросли, за которыми едва ли виднелась крыша старинного и старого домика, несколько иным взглядом. По ее представлениям бурьян должен быть определенно ниже и не таким густым, а домик, где когда-то жила старушка, кажется ее звали бабка Феклуня, наоборот повыше, пошире и не такой уж старый. Слишком старым, готовым рухнуть в любую минуту показался дом Нине. И уже сама идея пролезть через бурьян и спрятаться в заброшенном доме перестала излучать неописуемый восторг и великолепно-волшебное чувство.
Но Нина же была достаточно, не только умной, но и самонадеянной, упертой девочкой. Она заставила себя не думать и просто пойти напролом. На середине обжигающего кожу рук и ног, и лица тоже пути Нина замерла. Всё горело. Казалось даже, что и живот со спиной, которые были закрыты футболкой ошпарилисьжгучей крапивой. И кругом, куда не посмотри, даже вверх – везде только и были пышные и злые ветки крапивы. А жалобное «мяу» где-то совсем рядом показалось Нине просто слившимся с ее сердитым и недовольным ворчанием неясным звуком. И не повторись мяуканье чуть позже, Нина еще бы долго колебалась в нерешительности, ожесточенно раздирая ногтями крапивные ожоги.
Она уж и сама не знала, о чем думала в эти минуты. И стоит же отметить, что даже позабыла, какой беспокойный, но наивнейший интерес рождался у нее в душе, стоило ей с бабушкой или еще с кем-нибудь пройти мимо этоговетхогодомишки. Что же там такое есть всеми позабытое? Какая там кроется неизвестная, спрятанная от Нины тайна? Ведь просто не могло быть иначе, без тайны и чего-то нового. И Нина всегда тянулась к этому домику, даже как-то попросила маму, чтобы та разрешила ей зайти вовнутрь. Такой сильной была тяга девочки встретиться лицом к лицу с тем таинственным инесомненно нужным и важным для нее. Но в меру добрая мама (в меру, потому как любила показать порою свой характер, который в минуты демонстрации не мог быть у нее не пропитан нотами неясной злости и льющейся наружу самоуверенности) отвечала следующее:
– Нина нельзя лазить по чужим домам, даже если они заброшены. Тем более этот домик может рухнуть в любую минуту. Ты же сама видишь, что он еле стоит.
Выросшая в этом же селе Ирина (мама Нины) несколько пренебрежительно в минувшем разговоре отозвалась о домике бабки Феклуньи. И сама того не заметила. А если бы и заметила, то только бы пропитанное древностью морщинистое лицо ФеклыАртемьевны, словно воплотившееся в Иринину совесть, на несколько секунд встало бы перед ее глазами. И… словно туман рассеялось бы.
И так же улетучилось у Нины из головы мамино лицо. Она позабыла, что сюда нельзя. А в освобожденной от Нининого ворчания и треска под ногами спрессованной годами сухой крапиве тишине достаточно четко послышался жалобный голосок котенка.
И тут уж позабылось, что и не вспоминалось. Нина безрезультатно увертываясь и защищаясь от крапивы добралась до темной, покрытой мхом, особенно снизу от земли двери и осторожно заглянула вовнутрь.
Никого, только земляной влажный пол, до которого сквозь щели в стене и еще одну стену из бурьяна, сумели добраться жаркие солнечные лучи. Нина с любопытством коснулась их рукой. Удивительно! Эти лучи несли в себе горячее душное тепло, не растеряли его среди густой крапивы. И от тепла ошпаренной коже сделалось еще неприятнее. Все руки были в квасных волдырях и, Нине сделалось страшновато за свои руки, сердце ее забилось в паническом волнении. И она спрятала руки за спину, но с боязливым любопытством продолжала бросать косые взгляды за спину и вниз на ноги.
– Мяу!.. Мяу!.. – настолько жалобно и близко, что Нине сделалось заранее жалко то маленькое существо, что таилось где-то совсем рядом.
А котенок, верно учуяв, что больше он здесь не один, раскапризничался со всей силы. И, в конце концов, его жалобно-беззащитное мяуканье стало походить на несчастный писк неясно какого животного вообще.
Нина осторожно отворила тяжеловатую дверь в дом, не заметив, что та была чуть приоткрыта и ступила ногами в сандалиях, от коих остались позади следы на влажной земле в такой долгожданный и неизведанный мир.
Когда сбываются желания именно так, как и хотелось, то всегда происходит восторг. И неважно у ребенка что-то сбылось или у взрослого. Когда же вместе с исполнением приходит и некийсовсем неожиданный и неизвестный подарокнаступает минута сосредоточения и обостренного внимания, порою даже испуга. Что же еще?.. А вдруг…
Посередине комнаты, на неровных по отношению друг к другу досках сидел маленький серенький котенок. Когда Нина представляла себе в фантазии, что входит в дом, то вот конечно же котенка она ни в коем разе и не могла там представить. Он был тем самым подарком, бонусом к исполненномужеланию, который смог – стоило только взглянуть на Нину, чтобы всё понять – затмить своим существом самоисполненное желание.
Уже больше машинально почесываясь то тут, то там Нина сделала пару шажочков вперед, а затем остановилась. Котенок менее жалобно пару раз промяукал и стал всем своим пушистым телом пятиться назад. Круглые его глазки искрились испугом и блестели, словно потемневшая к вечеру вода в пруду в лучах заходящего солнца. Котенок был полностью серым, без единого пятнышка.
Нина со всей своей осторожностью приступила к робкому, но неизбежному знакомству. Котенок выглядел запуганным и, пытаясь себя защитить шипел, выказывая маленькие белые зубки, прищуривая, но,не закрывая глаза.
Что только Нина не пыталась сделать: и осторожно приманивала, и присев на корточки медленно протягивала руку, и уж совсем делала вид, будто ее здесь нет. Вдруг бы получилось обмануть котенка. И тогда бы он взял подумал-подумал и сам из искреннего любопытства и перестав-таки бояться подошел к Нине, понюхал ее и успокоился.
Но пушистый зверек, чьи длинные волоски шерсти переливались всеми цветами радуги в лучах солнца, которое пучком падало ему на левый бок, забился под старый низенький табурет и, не теряя бдительности,обосновался там.
С правой стороны табурета, что была у стены и спрятана от окна, через которое и светило солнце, свисала наспех, и верно давно, кем-то брошенная однотонная горчичного цвета тряпка. Она была вся в пыли и в паутине. В складках ткани были целые залежи и того и другого. Стоит же и отметить, что и табурет был обвешан пыльной паутиной, словно гирляндой для мышиного темного праздника, и весь домик пестрил хаосом и заброшенностью. И не смотря же на весь беспорядок и запыленность в домишке не чувствовалась опустошенность и некая запоздалая тоска по прошлой жизни. Это было от того, что и Нина и котенок были еще совсем малы и не смогли уловить свойственные более старшему возрасту чувства.
Лишь вскользь упомянуть стоит, что большие прятки остались забытыми. Нина была в игре, но этого уже не помнила.
Ей тогда удалось чудом – удивительным образом, потому как ее и из ребят никто не заметил и бабушка с мамой не заметили – добежать до бабушкиного дома, напиться воды, чуть поругаться с Сашкой и показать ему язык, налить в эмалированную с ярким оранжевым цветком кружку молока и не расплескав его донести до заброшенного домишки. Правда заросли крапивы все же забрали чуть ли не полкружки молока, но Нина все равно пребывала в некоем восторге и явном довольстве собою. А еще она предчувствовала всей душою зарождающуюся дружбу и от того откуда-то изнутри ей делалось тепло и меньше ощущалось, что вокруг невыносимо жарко и душно.
Только под вечер Нина выбралась из домишки и счастливая направилась к бабушкиному дому.
После большого счастья ее ждали слезы и разочарование.
Оказывается, игра в прятки (Нина об ней уже и не вспоминала вовсе) давно закончилась. И Нину стали искать не только друзья-товарищи, но и мама с бабушкой. Те жутко перепугались за Нину, тут же вспомнив про старый заброшенный колодец, про цыган, что наездами бывали в прошлом году в селе, про злую собаку дяди Семена и его не менее злую, маленького роста, жену Зою и даже, Нинина бабушка неожиданно вспомнила про змей, про гадюк, от которых остались только легенды и которые водились в селе в далеком начале двадцатого века.
– Вон она, Ниночка! – всплеснула руками соседка тетя Лиза.
– Нашлась, – тяжело, со свершившемся наконец томительным ожиданием благополучного исхода в голосе, выдохнул Лизин отец. Крепкого телосложения, достаточно бодрый мужчина, пару лет назад вышедший на пенсию.
Ниночка весело шла по тропинке к дому, ужасно голодная и счастливая, мотая рукой с кружкой из стороны в сторону. И случилась гроза… Не на небе, на земле.
Только Сашка, которого заметили уже после всех криков и разбирательств, тихо сидел в кустах сирени, сонно свесив голову. Сначала, когда только все началось, он тихонько, немножко плакал дома. Когда все ушли искать Нину, а он напридумывал себе страхов и сидел жалел всех – и пропавшую Нину, и родителей, и бабушку, и даже бабушкину козу Машку, потому что кто тогда, если не Ниночка будет ее гладить. А потом не выдержав духоты пустых стен выбежал на улицу и укрылся в сирени. С важным видом куры рядом расшвыривали землю и невольно составили Сашке компанию. А вскоре же и Ниночка нашлась. Сашка слышал, с каким усердием и уже неконтролируемыми эмоциями мама высказывала все Ниночке, ругала ее, выпытывала, где та была. А потом вдруг сама заплакала (правда достаточно быстро взяла себя в руки). А Сашка слышал всё и плакал теперь уже и сам не зная от чего. Он был непомерно счастлив, что Ниночка нашлась, очень расстроен, что мама ругалась, и безумно жалел Нину, бабушку и маму, что те плакали. Бабушка то не плакала, а все только что-то причитала себе под нос. Но Саше казалось, что плакали все и он в силу своей детской впечатлительности не мог не отставать. Он, бедняжка, просто разрывался от переполняющих его чувств.
– Ах, ты мой хорошенький, – не громко, чтобы не потревожить навалившейся сон – на самом деле необходимое забытие, для восстановления сил, как можно тише проговорила Ирина.
Она взяла Сашу на руки и отнесла в дом, уложила на кровать и прилегла рядом. На щеках ребенка были высохшие, с пылью смешанные ручьи слез. Припухшие веки, закрывали глаза.
Да уж и задала Нина всем нервов! Можно сказать чуть ли не все село наигралось на всю жизнь в большие прятки. По крайней мере Ниночке точно хватило. И до конца лета никто больше не зарекался про прятки. Все насытились ими неожиданно и надолго.
Но ходить в домишко бабки Феклуньи Нина не бросила. Она,полудикий пушистый комочек, превратила власкового котенка-подроста, который стал каждый день ждать Нину и с нетерпением выбегал ей навстречу. Нина кормила его, гладила и играла с ним. И все подбирала подходящий момент и нужные слова, чтобы всё, почти всё, рассказать маме. Но бывает, как не готовься, а правда сама найдет для себя лазеечку, маленькую щелочку и покажется на белый свет. Сама, когда ей надо. И тогда только не отставай от нее.
Нина подходила к бабушкиному дому и только у самой калитки услышала знакомое «мяу» позади. И тут как раз и родители с грибов шли и бабушка вышла на крыльцо и Нина, наперед защищаясь ото всех, схватила Серку на руки и решительно встав на месте, с вызовом стала бросать взгляды на маму, потом на папу, потом на бабушку и так далее, по кругу.
И только Ирина хотела было что-то сказать, как Нина, переменившись в лице, заулыбавшись такой доброй, светлой и даже наивнейшей улыбкой выдала следующее:
– Это мой Серка! Я с ним уже давно дружу. Мамочка!.. – Ниночка всегда знала, что самое главное, в любом деле же, уговорить маму, вызвать улыбку согласия на ее лице и тогда ситуация выиграна, и тогда Нина обязательно получит то, что хотела, – мамочка, ты только посмотри, какой он хорошенький! Ты посмотри, как он ласково на тебя смотрит. Он тебе уже доверяет, он хороший.
Ирина заколебалась. И теперь сама стала смотреть на всех, с пропитанной бесполезностью надеждой.
– Да уж пусть остается, если такой хороший, – бабушка подошла к Нине и повнимательнее посмотрела на серенького котенка.
Ирина только вздохнула и улыбнулась беспомощной улыбкой.
Конечно, потом всплыло и то, откуда появился вдруг этот Серка. По селу уже начали ходить слухи, что в крайний домик бабки Феклуньи кто-то ходит, промята сквозь бурьян тропа. Еще кто-то сказал, что Нина стала редко ходит играть с ребятами. Вообщем, всё открылось так неспешно, можно сказать осторожно, по-тихому, что не только у Нининого папы и бабушки, но и у Ирины не возникло желания отругать, нравоучить дочь. Хорошо было уже и то, что без происшествий вышло. Только Нинин папа в переживаниях за дочьвсе же сделал ей небольшое замечание:
– Нин, не ходи больше по заброшенным домам. Ты же могла там самое просто, встать на ржавый гвоздь…
Нина, не ожидая такого от себя, сильно впечатлилась сказанным. Она еще не знала все возможные последствия, к каким мог принести ржавый гвоздь, но ужаснулась достаточно, чтобы больше не делать сего проступка – не лезть в чужой заброшенный дом.
Стоит заметить, что вся нафантазированная сказочность и весь ареал таинственности и желания дотронутся до чего-то неизвестного у Нины сам собою, совершенно незаметно исчез. Она стала абсолютно равнодушна не только к домишке бабки Феклуньи, но и ко всем другим пустующим домам.
И всё-то было хорошо. Серка стал жить у Нининой бабушки, как ни странно не сильно конфликтуя со старой, но еще довольно шустрой кошкой. Пофыркав пару дней на нового жильца кошка перестала на Серку обращать внимания и игнорировала того при попытках поиграться с ней.
Но близилось первое сентября. И конфликт интересов был неизбежен. Родителям еле удалось уговорить Нину не привязываться больше к ним с идеей забрать котенка в город. Потому как никто не будет за Серкой следить и убирать за ним все его безобразия тем более не кому. Хоть его и приручила Нина, сделал его ласковым и достаточно одомашненным, но к лотку и не лазанью по столам практически взрослое животное приучить в принципе было невозможно.
Нина с трудом согласилась оставить Серку на попечительство бабушки. С нетерпением ждала выходных, привозила повзрослевшему молодому коту, который стал необычайно красив и симпатичен своею усатой мордашкой, всякие вкусности – колбасу, сосиски, печенье и все, что только не попадалось вкусного под руку.
И признаться честно, у Нининых родителей возникала порою соблазнительно-непутевая мысль забрать кота в город. И все чаще-то она посещала Нининого папу, нежели маму. Но это был лишь легкий соблазн, который при столкновении с реальностью вмиг рассыпался и все умиление от воображаемых картинок тут же гасло. Нет! В их городской квартире котам не место.
А потом случилось следующее: родители и не знали, как это Нине рассказать – Серка пропал. Вообщем, приехала Нина к бабушке в гости, а Серки нет. Она, да и что тут привирать, все ждали возвращения кота, думали, что ушел гулять и вот-вот, совсем скоро вернется. Но Серка не вернулся. То ли его затянула дикая жизнь, то ли погиб несчастным образом, то ли кто-то украл, раззовидовавшись на чужое добро.
Нина же долго хранила в себе обиду на родителей. Она слишком сильно привязалась к коту. Часто вспоминала, особенно тоскливо это получалось по вечерам перед сном, как ходила кормить его в домишко к бабке Феклуньи, как он радостно, волнительно подергивая хвостиком встречал ее у бабушки… такой уже взрослый, красивый…
Вот если бы родители только тогда разрешили взять Серку с собой, и если бы кот стал жить вместе с Ниной, то он бы не пропал, он бы!.. Где же вот он сейчас?..
***
Кот Серка остался светлым, и как никакие другие воспоминания, пропитанным печальной грустью. Не простой даже светлой грустью, а с оттенками сожаления и более глубокого содержания в себе всего – лета, детства, наивной и искренней детской привязанности и заботы, острого чувства безвозвратной потери. Столько всего вмешалось в обычную историю, которую-то и не заметишь и не запомнишь вовсе в общем потоке житейской информации. Ведь ничем особенно страшным, трагичным или знаменательным она не отличалась. Для всех не отличалась. У Нины же, тонким слоем отложилась вся эмоциональная составляющая истории. И не то чтобы так сильно, кардинально что-то изменив в дальнейшей жизни, но все минувшие события определенно повлияли на Нину, ее характер и мировосприятие. Илегкая коррекция взгляда на некоторые вещи и события, и даже принятие некоторых решений все же произошла. Да по-другому и не могло произойти!
Глава 2
Ветер с некоторой злостью и некоторой же нечаянностью бросил еще не совсем сухой, подобранный с земли лист березы в окно. Лист тут же ухватился за стекло, прилип к его еще влажной поверхности и весь желтый так и остался на окне пережидать холодную, разбушевавшуюся непогодой ночь.
Несмотря на мороз, прошел дождь. Чуть позже небо прояснилось, открылось земле холодным блеском своих удивительно ярких звезд.
Нина в самой обычной задумчивости стояла и смотрела в окно. Лист четким пятном вырисовался на стекле. Он прилип сбоку к стеклу и не мешал смотреть на улицу, где уже давно стемнело.Тот же факт, что сегодня была ясная погода, не помог короткому ноябрьскому дню задержаться настолько дольше, как многим хотелось бы. Было довольно ветрено и морозно, до большой неприятности свежо. Такая резкая смены погоды из слякоти и плюсовый температуры в практически зимнюю, не хватало только снега, произвела на Нину довольно неприятное ощущение.
– Резкий холод! Вот только в пальто можно было спокойно ходить… Придется завтра пуховик одевать и зимние сапоги, – удивленно проговорила Нина, когда на кухню вошла ее мама.
– Нет, а ты что хотела? Уже давно не лето, и даже не сентябрь. И уж если тебя так пуховик не устраивает, то могла бы уже себе и шубу давно купить. Тем более зарплата тебе позволяет, – как такое часто бывает, Ирина Сергеевна приняла слова дочери слишком всерьез и вместо того, чтобы ответить что-нибудь в таком же роде легкое и непринужденное, начала озадачивать дочь.
– Мама!.. – на одном дыхании выговорила Нина, – ну что ты опять… начинаешь!
– Ниночка, я не начинаю. Тебе очень пойдет шуба. Я вот так и представляю тебя в шубе. Красавица! – восторженно закончила Ирина свою мысль.
– Мам, я же тебе говорила, что мне удобнее ездить на работу в пуховике, так как на метро в шубе глупо кататься!.. И вообще, я не являюсь поклонником шуб.
– Ну и ходи в своей мешковине!..
… Это был разговор почти недельной давности. Но почему-то именно сейчас он всплыл в Нинином сознании и так отчетливо, что Нина, поежилась. Руки у нее были скрещены на груди и, ей не хотелось менять своего положения. Она как-будто пристыла к месту. Но так было хорошо стоять и просто смотреть в окно, в темноту. И только на небе сверкали яркие, очень яркие, таких нет в городе, звезды и на правом бездонном просторе черного космоса светился ослепительно яркий месяц. Его бледная яркость настолько была насыщенной, что Нине вдруг на какие секунды показалось, что месяц может осветить все вокруг точно солнце и вновь сделать день. Нине не хотелось, чтобы день наступил так быстро.
Ей очень понравилась та атмосфера, в которой она сейчас оказалась – старенький домик, такой таинственный мрак ночи, несмолкающий ветер, усиленно хлеставший по крыше при каждом новом порыве, острый холод за деревянной дверью и огонь в подтопке.
Вот она здесь и практически пуста вся округа, а если кто и есть, то сидят, закрывшись, по домам. И даже что-то диковатое, вроде бы как экстремальное образовалось у Нины на душе. Такое немного первобытное, но очень понравившееся Нине чувство. Было в нем нечто новое. И если брать в расчет, что Нина успела побывать во многих уголках мира и страны, то это чувство вышло для нее настоящим подарком. Навряд ли в далеком Лондоне можно было так ясно и живо ощутить, как тяжело и благодарно дышат древесные стены, как остро чувствуются разогретые квадратные метры дома и стоит лишь отворить дверь в сени, как волшебство воссозданного Ниниными руками уюта беззащитно встретится с холодной стихией поздней осени и, если сию секунду не закрыть дверь, то Нина обязательно проиграет ей.И весь день, что она со старанием отогревала простывший и холодный дом, ушел бы тогда впустую.
Уют и тепло – оно здесь, его так мало и его, как может, защищает старенький дом, а холода и осени много и совершенно ясно, кто победит в этой схватке.
И так как была уже поздняя осень, то соседние дома стояли без хозяев, только через участок (самый ближний жилой дом) жила Ираида Семеновна со своим мужем и никуда не собиралась уезжать.
Мысль о том, что Нина одна в доме в полупустом селе в непогоду, а город где-то там по-детски заводило ее сознание. Да… Прямо как в детстве, такое восторженное состояние. И, кажется, что вот-вот произойдет что-то такое, от чего побегут мурашки по телу и станет еще интереснее и веселее, что непременно откроется некая чудесная тайна. И пусть Нина знала, что никакой тайны нет, но все равно ей было хорошо от самих ощущений.
Нина живо почувствовала, что вот прямо сейчас она отдыхает. Что вся суета и напряженность прошедшей недели – нет, не недели, а прошедшего времени – сходят с нее тяжелой волной. Наступает сонное, но не от того, что хочется спать, томно-сладкое состояние. И можно предположить, включив легкое воображение, что весь негатив съедает огонь в подтопке, и благодаря этому, на освобожденное место, выходит нечто благоприятное из укромных уголков души и заполняет всё сознание и весь разум своей созидательной сущностью.
Странно, как это ей вообще пришла в голову мысль поехать в начале ноября на дачу? И, ясное дело, что Ирина Сергеевна была уверена, что причина такого, как она сказала безрассудного и детского поведения в том, что Нина элементарно не знает, чем себя занять. Ей наскучило быть в городе, наскучило ездить по санаториям и заграницам, вот она и потянулась за новыми впечатлениями. Бесспорно, словно истина – все от того, что Нина одна!
Она, переехав от родителей, живет одна. Одна же она и среди своих подруг, укоторых уже есть или мужья и (или) дети. Нина одна ходит в магазин за продуктами, одна ужинает и одна в квартире. Ей даже некому улыбнуться на ночь и только по телефону она может пожелать кому-нибудь спокойной ночи. И еще, Нина никогда не спешит пораньше уйти с работы. А все почему не спешить? Да потому что ОДНА!
Это были вкратце и не вдаваясь в подробные разглагольствования мысли Ирины Сергеевны.
Только же Нинина мама забыла, что Нина постоянно ходит к ним, то есть в свой дом к своим родителям в гости, навещает брата и бесконечно любит своих племянников, много времени проводит в компании своих старых, в смысле, что знакомых достаточно давно, подруг и в отпуск, на отдых, ездит всегда либо с компанией, либо со своей школьной подругой Олей.
И вывод здесь должен быть только один – Нину непременно все устраивает. А свободного времени, чтобы тихонечко погрустить или же медленно-медленно, в удовольствие подумать, у Нины было несколько в дефиците. Да и не отличалась Нина способностью зацикливаться над некоторой житейской мелочью, над которой другие личности будут трястись до нервного тика или пока сама жизнь не отвлечет их безутешное внимание на другие события и вещи.Но, опять же, Ирина Сергеевна считала, что такое поведение несколько легкомысленно, тем более при Нининой профессии (юриста), а изобилие развлечений – следствие беззаботной, ничем не обремененной жизни и, что серьезно подумать Нине не помешало бы.
Нина поежилась и как-то очень пристально и внимательно, даже прищурившись, посмотрела на яркую звезду, что светила прямо ей в лицо.
Нина улыбнулась. Почему-то ей вспомнилась соседка тетя Маша из сейчас пустующего дома, что без устали наводила порядок и постоянно, по любому поводу, теребила своего мужа – хлюпенького худого мужичка. Она не давала ему покоя. Тот порою нехотя, но куда ему было деваться, слушался жену и, если уж она велела что-нибудь сделать, то он обязательно делал, если говорила, что он неправ, или кто-то там еще, по ее мнению, неправ, то спорить он и не пытался. Интересная парочка!..
Нина вновь поежилась, расцепила руки и энергично потерла себя по предплечьям. Теперь, это были уже не воспоминания, а элементарный холод. Нина продрогла, ей сделалось зябко и неуютно. От окна, у которого она стояла уже, наверное, больше, чем полчаса, постоянно дуло. Рама была стараяи без всякой проблемы пропускала холодный воздух внутрь дома. Наверное, мне ровесница, как-то пошутила Нина. Ладно еще, что ветер был чуть в другую сторону, не прямо в окно, но все равно сквозило так, что под теплым растянутом свитером и футболкой Нина ощутила холод. Пальцы на руках замерзли, а засунув ладонь под одежду Нина поняла, что холодным стал еще и живот.
– Ну и холодина!.. – эмоционально выговорила Нина, растревожив тишину, и сдвинувшись с места, направилась к подтопку.
Дачный поселок, в котором Нинины родители давно, еще, когда сама Нина училась в школе в десятом классе, купили дом, был лишь частично газифицированный. А домик, что стало особенно заметно в последние годы, еще и старый, нуждавшийся в ремонте. Дядя Дима, Нинин отец уже давно собирался благоустраивать эту сараюшку, как любя и в тоже время со странным пренебрежением отзывался он о доме. Но Ирина Сергеевна, Нинина мама, всякий раз его отговаривала, аргументируя свою точку зрения так:
– Не вижу смысла наводить здесь ремонт и красоту. Мы все равно приезжаем сюда только летом, по теплу. А зимой, что так он простоит, что ты отремонтирую его. Никакой разницы!
И только нынешней осенью, когда Ирина Сергеевна была с мужем на даче и, погода резко испортилась, стало холодно, и совсем неуютно, она вдруг пришла к следующему выводу:
– Дим, – греясь у подтопка, потирая ладони и все еще съежившись, не распрямившись, с неким недовольством в голосе начала Ирина, – весной нужно обязательно сделать ремонт! Здесь все такое старенькое, из окон дует, полы в сенях скрипят и, кстати, там несколько досок с боку к стене шатаются. Скоро проваливаться будем!
«Ремонт бы не помешал…» – медленно подумалось у Нины, медленно, но слишком отрешенно, где-то далеко, так, что она и вовсе не заметила эту свою мысль.
Только подойдя к подтопку, дрова в котором уже превратились в пылающие, ярко-оранжевые головешки и с радостью подставив себя жару, шедшему из подтопка, Нина поняла, что замерзла. По ее телу побежали волнами мурашки и захотелось, очень захотелось согреться. Присев на корточки она взялась забрасывать наколотые поленья в топку. Пусть горят, пусть согревают комнату! Нужно приложить усилия, чтобы отвоевать кусочек тепла, не дать холодной осени запустить свои колючие сырые лапы в дом. Хотя бы на выходные, но отстоять территорию уюта.
И раз уж Нина решила провести здесь практически все часы выходных дней, то хорошенько протопить дом не помешало бы. Пробыть же сутки снебольшим в холоде и сырости, было мало приятного.
Только и всего – мало приятного. Никакого страха у Нины не зародилось в душе. Да, одна в доме, но вся буря и темнота на улице, а значит, боязно только выйти сейчас в сени, дальше на крыльцо и на улицу, а все остальное не так уж и страшно. Дом создал Нине чувство защищенности, а она взамен дарила ему тепло на пару дней. Вот такой интересный обмен.
Жар живого тепла заставил Нину отодвинуться от подтопка и она, взяв небольшой табурет, пристроилась в паре метров от огненного его рта. Что-то теплое и уютное неожиданно окружило Нину и пробралось к ней вовнутрь, в душу. Вдруг стало совсем хорошо и слишком уж спокойно.
Ей захотелось просто вот так сидеть и смотреть, как языки пламени окутывают паленья, как те медленно, но верно начинают охватываться огнем, разгораться, слышать, как потрескивает смола, несколько сосновых поленьев было среди принесенных Ниной охапки дров. И что-то такое магическое, неспешно завораживающее было в таком незатейливом, даже старом, древнем занятии. Но оно искренне понравилось Нине.
«Хорошо!..» – подумала Нина.
«…очень хорошо…» – отозвался ей дом, шумя железом на крыше, распрямляясь и отогреваясь, поскрипывая расшатавшимися досками на полу, стукая стеклом о раму, краска с которой уже облупилась и только кое-где еще оставались ее небольшие кусочки, а еще скрипом дверей, да именно дверей, потому что, сколько не смазывай дверные петли, а протяжное оханье, когда отворяешь или закрываешь дверь непременно каждый раз вырывалось наружу.
Нина улыбнулась, просто так, не зная чему.
Все же странно, как ей пришла в голову мысль поехать в ноябре на дачу.
Дрова в подтопке тем времен разгорелись и тепла в небольшое пространство дома хлынуло еще больше. Здорово, вот так сидеть и смотреть на огонь, еще бы только снег повалил и была бы на улице настоящая метель. Снаружи метель и холод, а внутри огонь и тепло. И что-то верно притягивало Нину в такой контрастной композиции. Страха не было, а было притяжение, что чуть-чуть приоткрывало двери, за которыми прятался некий новый смысл и что-то позабытое Ниной. Но сейчас, сидя у подтопка, Нина даже и не предполагала ни о чем новом и ни о чем старом.
Ей было просто хорошо. Она погрузилась в дремоту, разомлела от живого тепла и чуть было не уснула совсем. Но резко вздрогнула. Потому что, во-первых, спать сидя на стуле было не удобно, во-вторых, у нее же тут подтопок! За ним нужно следить, подкидывать дрова, мешать в нем угли, что уже покрылись темной корочкой золы и из-под нее тихонечко мерцали, закрывать вовремя задвижку, чтобы тепло не вышло из дома через трубу. Нина все это умела делать. Вот только мама все равно с опаской отпустила дочь на дачу. Взрослую дочь на старую дачу поздней холодной осенью.
– Ну, вот скажи мне, зачем ты туда едешь? Сейчас же не лето. Мерзнуть только будешь, – в который раз повторяла Ирина Сергеевна.
– Мам, – устало отзывалась Нина, – отдай мне ключи и ни о чем не переживай.
– Ну, ну… Ниночка… – выбиваясь из сил, вдруг закапризничала Ирина Сергеевна, – ты меня пугаешь. Ну вот скажи мне, для чего эта поездка? Сейчас же самый холод начинается. Сходила бы лучше куда-нибудь с подругами.
– Мама! – нервно вскрикнула Нина и требовательно уставилась на мать.
Ирина Сергеевна мялась в прихожей и ни в какую не хотела отдавать ключи. Что еще за глупые мысли забрели к ее дочери в голову? Что еще за прихоть такая устраивать дачный сезон в ноябре?
Но Нина была настроена решительно и не собиралась уступать матери.
– Если будешь замерзать, иди к Ираиде Семеновне или такси вызови… Понятно?
Ирина Сергеевна была недовольна. Нина поморщила нос, выходя из квартиры. Небольшая размолвка с мамой не прибавляла радости к настроению.Но Нина привыкла, что ее матери постоянно что-нибудь да не так и потому, когда она вышла из подъезда, в голове у нее остались только мысли о предстоящей поездке.
Но нечто странное начало витать в воздухе, возле Нины, когда она свернула с тротуара на тропку, утоптанную до состояния асфальта, схваченную заморозками, чтобы сократить дорогу до остановки. А перед самой остановкой из этого нечто вдруг вылетела немыслимая фраза – легкомысленная праздность бытия. Нина ужаснулась, невидящими глазами посмотрела на ту сторону дороги, ничего там не разглядела и осторожно, с неясной опаской, подошла к остановке. Откуда взялись эти три сложных, пугающих своим смыслом, слова? Они странным образом смогли принести с собой куски сомнения и смуту. Но в чем нужно было сомневаться и, что разбирать? Нина с силой заставила себя всмотреться в рюкзак школьника, что висел на плечах подростка, стоящего рядом с ней.
«Он серый с черными полосками. Вот вышит большой паук. В портфеле учебники…» – проговаривала Нина про себя.
Под ногами засуетил городской ничего и никого не боявшийся воробей и Нину будто бы отпустило. Но неприятное впечатление еще чуть ли не два часа тянулось за ней. Неведомая зараза, хворь подсознания, предчувствие чего-то… В общем, на Нину напало то, что человеческому разуму при всем желании самого человека, никак не поддается.
Нина помешала кочергой потемневшие угли. Волна жара ударила ей в лицо, пришлось отвернуться. Свет был выключен. Но Нина не припоминала, когда она его успела выключить.
Будучи еще совсем юной(можно сказать с самих детских лет)Нина подверглась нечаянному влиянию своего дяди Кости, папиного брата. Он то даже и не думал оказывать пусть бы какое-никакое, а влияние на племянницу. Все воздействие на девочку получалось совершенно не нарочно, сам по себе происходил этот процесс заворожительного гипнозадетского ума. Дядя Костя ничем не старался особо порадовать или удивить Нину. Редкий раз приносил он им с Сашей по шоколадке, ну и какой-нибудь подарок на день рождения. Он не отличался щедростью, в общении с людьми иной раз ему не хватало эмоций, несколько суховатым человеком он был.
Костя работал нотариусом и всегда ходил с несколько приподнятой головой, как бы посматривал на все и всех вокруг через невидимые очки. Порою мог сказатьчто-нибудь излишне умное, что не особо одобрял Нинин отец и что, в некоторой степени нравилось Ирине. Но не смотря на то, что Ирина была не прочь услышать что-нибудь новое и интересное из практики нотариуса, она много раз говорила Диме, что его брату следовало бы не путать работу с домом и как-то более проще разговаривать с родственниками.
Нина же, глядя на дядю Костю, испытывала настоящий восторг. Дядя Костя казался девочке каким-то особенным человеком, работающим на некой важной-приважной и жутко интересной работе. От того он так мало смеялся и был более серьезным, чем Нинин отец или сосед Филиновых – дядя Гриша. Нине всегда, после визитов к ним дяди Кости, сил нет, как хотелось посмотреть на его работу, хотя бы краешком глаза, но взглянуть, каким-нибудь чудесным образом, но вдохнуть запах, которым дышал дядя, схватить за хвост ту атмосфера, которая так зачаровывала ее. Нина не могла остановить свою фантазию, представляя, как дядя Костя у себя в кабинете перекладывает бумаги с важным видом из одного места в другое, как порою зависает на одной бумажкой, слегка прищурясь, а потом и ее кладет в общую кипку. Все Нинины фантазии были подпитаны разговорами родителей, самого дяди Кости с родителями, сдобрены детской наивностью и еще своеобразностью, тоже детской, представления мира.
Но понемногу, так же незаметно, как все и началось, восхищение дяди Костиной работой у Нины прошло. Школьная жизнь перетянула на себя все ее силы. А когда Нина пошла в третий класс дядя Костя, к тому времени пребывавший уже несколько лет в разводе с женой, уехал заниматься практикой в столицу, и Нина практически перестала его видеть. Раз в год он наведывался к пожилой матери в деревню, там же встречался определенно случайно с Диминой семьей. Вот так, по-тихому, дядя Костя ушел на задворки Нининой памяти.
В школе у Нины дела шли хорошо. Она всегда с ответственностью относилась к урокам и порученным ей заданиям. Ей нравилось учиться и узнавать что-то новое. Но, сказать, что она была занудой, зубрилкой, всегда только что-то учила и читала и создавала типичный образ отличницы, значить соврать. Нагло соврать! Да, Нину уважали учителя за ее способности и старания, но в то же время относились с осторожностью к этой умной девочке.
Эта шустрая, веселая девочка с хвостом на макушке была дружна с той частью класса, что отвечала за беспорядок и шум. И если намечалось что-нибудь интересное, какая-то шалость или случайно образовывалась такая ситуация, что можно было ее обыграть в интересную историю или смешную шутку, Нина не упускала такой возможности. И за ее порою уж слишком озорное и дажевызывающее поведение не раз вызывались в школу родители. Дядя Дима всегда относился к встречам с Нининым классным руководителем довольно просто, а лучше сказать философски. Он никогда не ругал свою дочь за ее проказы и максимум, что Нина могла от него услышать, так это небольшую речь, сказанную спокойным и дружелюбным голосом и следующего содержания:
– Нинуньлк, вот ты умная у меня девочка, – за этим следовалазначительна пауза, во время которой дядя Дима мог успеть налить себе в кружку чая или сделать бутерброд или присесть в кресло и взять в руки газету (разумеется, всё делалось не спеша), – конечно, в твоем возрасте можно и я сказал бы нужно не сидеть на месте и развлекаться с друзьями и ты молодец, что не зацикливаешься на одной учебе, но Нин, запомни: всегда думай головой, прежде чем что-то сделать. Ты должна понимать, чувствовать, что есть вещи, до которых нельзя опускаться. Но… ты же умный человек, ты понимаешь, о чем я тебе говорю…
– Конечно, она понимает! – с раздражением и укором в голосе, отвечала за Нину ее мать.
Ирина Сергеевна вошла в комнату, как показалось Нине, в самый что на есть неподходящий момент. Ведь если бы она зашла, когда папа уже закончил говорить, то было бы намного лучше. Тогда Ирина Сергеевна лишь недовольно взглянула бы на дочь, а та незаметно, потихонечку смогла бы улизнуть из комнаты, избежав ссоры и нравоучений. Но не тут-то было! Ирина Сергеевна, обычно не так строго и шумно реагировавшая на шалости дочери, сегодня была явно не в восторге от случившегося.
– Ну, ты же все-таки девочка! Как?.. Вот ты мне скажи как, можно было догадаться разбить стекло в туалете и убежать с физкультуры? Вот как?.. – Ирина Сергеевна присела на диван и, скрестив руки на груди, внимательно, с ожиданием разумного оправдательного ответа, которое было сродни чуду, посмотрела на свою дочь.
– Мам, ты же знаешь, что не я одна убежала. И Катька, и Машка, Петька с Сашкой и Влад тоже убежали. Нине тогда было двенадцать лет, она училась в пятом классе.
– Ну, да! Это тебя оправдывает… Вот ты мне скажи, почему ты всегда попадаешь в какие-то истории? Нет, мы, конечно, отдадим свою часть денег на новое окно, но дело тут не в нем. Ты это понимаешь?..
У Ирины Сергеевны вдруг закончились аргументы. Она не знала, что еще можно сказать дочери, какими такими словами призвать ее к порядку и дисциплине.
А еще этот Нинин невинный, но очень четкий и глубокий взгляд. В нем мама читала всё, буквально всё. Она видела, что дочь понимает, что по сути-то поступила нехорошо, но в тоже время давала понять, что если бы она осталась на уроке вместе с послушными «правильными» детишками, то, наверное бы, расплакалась от скуки и явного влечения быть там, с покинувшими школу одноклассниками. Там была свобода, целых сорок пять минут, которые можно было потратить на все что угодно! А еще, что всех больше привлекало Нину в идеи сбежать с урока, так это новые волнительные ощущения, которыми непременно сопровождалось сие мероприятие. Ну и адреналин, конечно же.
– Ну, ма-ам… – жалобно протягивала Нина в надежде, что мама перестанет ее ругать.
– Иди уже уроки делай! – раздраженно отмахивалась Ирина Сергеевна, – и запомни, ты на месяц наказана. Никаких игр с друзьями! – в который раз повторила Ирина, заслуженное Ниной наказание.
Было печально, что Нина на месяц осталась без друзей, но она все равностояла и тихонечко улыбалась. Наказание ее расстраивало, но не настолько, чтобы бежать в свою комнату и плакать.Тем более, что уроки у нее были уже сделаны и можно было заняться чем-нибудь интересным. Вот, например, обыграть в карты, в дурака, младшего брата Сашку, который был почти на четыре года младше Нины.
Игра в карты – это было особенное детское развлечение. А уж если выходило так, что вместе с Ниной и Сашкой к игре подключались еще и соседские дети, то получались вообще захватывающие поединки. Кто кого обыграет и перехитрит, кому больше повезет?
Играли в основном впростого и подкидного дурака. Все остальное многообразие карточных игр не приживалось у ребят, а дурак тем временем становился своего рода классикой.
Нина сладко потянулась на стуле, потерла глаза. Ей хотелось спать. Было такое разомлевшее, расслабленное состояние, что думать хоть бы о самой незамысловатой и посторонней ерунде категорически не хотелось, прямо-таки губительными оказались бы сейчас любые даже самые маленькие думки или мысли.
Нина включила свет изаглянула в подтопок, там от горячих оранжевых углей осталась только одна зола. Но на всякий случай Нина взяла кочергу и прошвырнула ею в подтопке – точно одна зола. Нина встала на пенек, что горизонтально лежал около стены и закрыла задвижку.
Всё! Сейчас она пойдет спать!..
С ленью и неохотой она переоделась в теплую пижаму, выключила свет и нырнула в заранее приготовленную постель, которую, как и пижаму, нужно было еще нагреть собой. Нина вытянулась, повернулась сначала на один бок, потом на другой. Постель быстро нагрелась и стала комфортной. Хорошо-то как!.. Уютно!..
И Нина, продолжая пребывать в блаженном отдыхе от мыслей и пропитанной суетой повседневной жизни, уснула.
Что-то приятное витало в ее легких неназойливых и незатейливых снах, которые наутро совсем и позабудутся. Но в том-то может быть и была прелесть таких снов, потому как вспомни их Нина хоть утром, сразу же после пробуждения, хоть ближе уже к обеду, то только бы все этим испортила. Атмосфера была бы уже не та, а в переводе на слова сон выглядел всего лишь так – Нина гуляла по тропинке, вдоль которой рос какой-то необычный кустарник, а чуть поодаль в ручейке плескались мелкие рыбешки – достаточно повседневно и определенно же скучновато и совершенно никакой атмосферности, сухие факты. А если не помнить всего этого, то сохранялось какое-то время чувство чего-то теплого и даже сказочного, а толика желания вспомнить дивный сон еще больше дарила эффект прошедшего там, во сне, волшебства.
А утром же Нину чуть было совсем не лишили чувства неопределенного волшебства, не нарочно, конечно, даже любя.Ни свет, ни зоря зазвонил телефон. Нина не открывая глаз, нащупала его на стуле, что стоял рядом с кроватью и, на котором лежала ее одежда и, не посмотрев, кто бы это мог быть, приняла вызов. Она нисколечко не удивилась, что звонила мама. Не удивилась, но и не была в восторге. Кто будет рад, если его разбудят в выходной день в полседьмого утра.
– Доченька, ты как там? Не замерзла? – голос у Ирины Сергеевны был бодрый и довольно громкий. Значит, она уже встала и успела проснуться.
– Ма-ам!.. – перевернувшись на спину, протянула Нина.
– Ты что, еще спишь?! Ой! Разбудила тебя! Извини, пожалуйста, – и полсекунды спустя, – я же ведь переживаю. Как ты там? Как с подтопком справилась? Во сколько спасть легла?
– Мам, – уже более твердым голосом начала Нина, – я не замерзла. С подтопком справилась. Все у меня хорошо.
– Ну, хорошо, хорошо. Ты спи, Ниночка, спи! Отдыхай. А ты точно не замерзла? – опять забеспокоилась Ирина Сергеевна.
– Нет, – отчеканила Нина, которой спать уже практически расхотелось.
– Ну, ладно. Пока. Сама мне тогда позвони. Все давай!..
И Ирина Сергеевна отключилась. Нина закрыла глаза и тяжело вздохнула.Она еще немного полежала в кровати, рассматривая потолок, в углу и вдоль матки тянулась шикарная паутина. Ну и пусть тянется! Сон же, как рукой сняло. Да и стоило же себе признаться, что под одеялом сделалось неуютно. Утренний холод пропитал промозглой свежестью одеяло и наполнил собою весь воздух комнаты. Нос замерз, вдыхая сию, пробравшуюся с улицы, морозность.
«Но зато приснилось что-то хорошее» – с приятной улыбкой на лице, слегка прищуриваясь, подумала Нина.
И чтобы не промерзать дальше, онаскинула с себя одело и тут же стала одеваться. Но свитер пропитался какой-то сыростью, стал будто бы немного влажноватым, неприятным. Нина, ежась, подошла к градуснику, что висел на стене и что показывал неправильную температуру. И для того, чтобы хотя бы приблизительно правильно, близко к настоящему значению, определить, сколько градусов есть на данный момент, нужно было к температуре, что показывала красная тонюсенькая полоска прибавить цифру четыре, как утверждала мама, или пять, в чем неоспоримо точно был уверен папа.
Фактически полоска остановилась на значении одиннадцать, то есть тепла в комнате было всего градусов пятнадцать, а максимум шестнадцать. Но Нине показалось, что все-таки именно одиннадцать правильное значение.
Ох уж этот старый дом! Ветром и сквозняком все тепло за ночь выдуло. И раз уж Нина встала, то решила одеться, сходить за дровами и затопить подтопок. Было еще только раннее утро –воскресенье – а автобус на город будет только в четыре часа вечера. А тепла требовалось сейчас и, чем быстрее, тем лучше. Вызвать такси и сиюминутно собираться в город у Нины, почему-то, и мысли не возникло.
Нацепив куртку, которая висела здесь все лето и одевалась только в тех случаях, когда вдруг нежданно-негаданно приходили в теплое время года холода, Нина вышла на крыльцо.
Не радостно… Погода продолжала бушевать, что, в принципе,было слышно, и не выходя из дома. Ветер за ночь не утих, а его порывы сделались еще только холоднее. И от его резких завихрений становилось очень некомфортно, пробирало так, что даже изнутри становилось холодно. Будто этот самый ветер пытался пробраться прямо в душу и там все захолодить.
Нина сгруппировалась, съежилась, втянула голову в короткий воротник куртки, засунула руки в карманы и быстро, целенаправленно зашагала за дом к сараюшке, рядом с которой лежала небольшая поленница дров. Нина так шустро и энергично набрала в руки охапку двор, что даже не успела заметить, что на улице еще не совсем рассвело. Вбежав в дом и скинув дрова к подтопку, она шлепнула пальцами по выключателю и включила свет, только сейчас заметив царивший в комнате полумрак.
– О-ой! Ну и холодина! Понесло же меня!.. – и Нина не договорив мысльв безмолвное пространство дома, притихла и молча повесила куртку на древнюю с железными завитушками вешалку.
Ну вот… Всё веселое настроение, как рукой сняло, будто его и не было. От чего так произошло, однозначно сказать было невозможно. То ли так повлияла на Нину погода, то ли холодные поленья, что разбросались у подтопка и насыпали коры и мусора на дощатый пол, то ли просто весь дом, вся эта старая дача, а может и какая-нибудь неловкая мысль, что уже и улетела неизвестно куда и была неизвестно про что, но приподнятый дух успела опуститьсамым удивительным образом.
И к упавшему настроению тут же прилипло следующее рядовое воспоминание трехмесячной давности. Будто между ними вообще могла быть какая-то связь.
Воспоминание не придало приятных красок настроению, а лишь еще заглушило его на пару тонов по шкале яркости. И вот же оно, про было:
– Ой, Ниночка, и когда это ты себе кого-нибудь найдешь? Все работаешь, карьера… А семья? – начала Ирина Сергеевна.
– Ма-ам, ну вы же моя семья, – отвечала Нина, весело с искренней наивностью на лице улыбаясь, – ты, папа и Сашка. А работа у меня интересная и, кстати, на пятницу на эту я беру отгул и, вместе с Олькой, я ее все-таки уговорила, и Владом поеду на выходные в «Сказку».
– С каким еще Владом? – тут же оживилась Ирина Сергеевна, но что-то в ее голове зашевелилось, что-то она, кажется, начала припоминать то ли про какого-то Влада, толи про то, что неким образом начинало всплывать у нее в голове, следуя совершенно непонятной логической цепочке, в которой упоминание о Владе, дало первоначальный толчок к дальнейшему возникновению и развитию мысли.
– Мам, – отхлебнув из чашки чаю, и сделав вид, что не заметила импульсивный живой интерес мамы, продолжила Нина свой рассказ про «Сказку», – Влад – айтишник у меня на работе. Я же тебе уже про него как-то говорила. Он буквально напросился с нами ехать. Я в обед с Олей договорилась встретиться в кафешке, ну, там недалеко, – отмахнулась Нина, от дальнейших пояснений, – а он там сидел. Прилип к нам, а Ольга взяла и сказала про «Сказку». Шуткой его пригласила, а он!.. – Нина закатила глаза и опять махнула рукой…
Нина силой воли отогнала всю, как ей показалось несусветную ерунду воспоминаний. Совсем неинтересный разговор, совершенно недостойный того, чтобы про него вспоминать.
Нина, продолжая ежиться, прошла в маленькую кухонку поставить чайник. Еще вчера сразу же по своему приезду она сходила с пятилитровой канистрой за водой к источнику. Сейчас же, сию секунду, ей подумалось, что сегодня сходить за водой стоило бы ей огромных усилий. Сейчас, утром, эта, в принципе не сложная задача почему-то представлялась практически невозможной, требующей каких-то запредельных усилий. И всё это была не лень, а холод. Нина не сняла с себя куртку и продолжала в нее кутаться. Согреться хотелось, а больше и ничего.
Нина, поставив чайник, вернулась к подтопку и с жадностью прильнула к огню. В голову – это началось после пробуждения, после маминого звонка –продолжали лезть навязчивым, но в то же время как бы и незаметным, будто нечаянно, потоком незамысловатые, про будничное движение, воспоминания.Они казались какими-то пустоватыми и от них появлялась некая рассеянность. И постепенно рассеянное состояние начинало раздражать Нину. А пока, еще до раздражения, дожидаясь чая ипримостившись у подтопка, Нина просматривала еще одинминувший эпизод из своей жизни. В события чуть больше пятилетней давности унеслась она. Удивительно четкой перед ней прояснилась ворвавшаяся из прошлого картина.
Это был вечер. Нина стояла у окна, за которым уже стало совсем темно, и весенняя сырая ночь окончательно опустилась на город.Нине тогда было двадцать пять лет, и она уже работала, в той фирме, где сейчас возглавляла юридический отдел. Но тогда она занимала должность рядового юриста, еще набиралась опыта, была чуть более юной, но такой же оптимисткой с серьезным же и увлеченным отношением к работе, в общем была практически такой же, как и сейчас.
Виною тому, что Нина не в хорошем настроении смотрела на ночной город, была ссора, что мгновенно перебила все радостное настроение, так весело напевавшее Нине что-то приятное и незатейливое за ужином. Слово за слово и ИринаСергеевна, несколько разгорячившись, вновь начала поучать дочь.
Ей никак не нравилось такое слишком коммерческоеНинино отношение к жизни. Поработал, заработал на отдых, отдохнул. И так по кругу. Очень похоже на перекупил, продал, получил прибыль.
– Никаких забот и проблем, – вздыхала Ирина Сергеевна, протирая тарелки и устанавливая их в сушилку. Дима, наливавший себе в кружку воды, сделал вид, что вообще не услышал ее. Пусть у него и было в некоторой степени желание возразить жене, но разума и сдержанности было гораздо больше, чтобы промолчать. Он, в отличие от Ирины, никогда бы так не сказал. Он искренне желал Нине счастья, так же как и Ирина впрочем, но старался избегать острых и провоцирующих судьбу фраз. Он вообще был более суеверен и обращал на повседневные мелочи куда больше внимания, чем Ирина. А еще был мягок в общении, что, естественно, чувствовали Саша с Ниной.
Ирина же Сергеевна, сама того не видя, но порою давала Нине прочувствовать, что та недостаточно еще взрослая. С легкой иронической улыбкой делались такие тонкие намеки, не в обиду Нине, но без них Ирина Сергеевна, в силу своего характера никак не могла.
И Нина не без тени разочарования, но решила для себя, что в ближайшее время снимет квартиру, успокоив тем самым себе нервы и убедив мать в своей взрослости и самостоятельности. Нина так решила, но не сдвинулась с места. Она все смотрела в окно, отблески светофора и фар машин играли всполохами на окнах дома напротив. Нина не могла перестать думать, что было и понятно. Ее переполняли мысли, которые незаметно смешались с везде сующей себя фантазией, о предстоящей новой суете, И то, что происходило за окном,окончательно потерялось для восприятия, вдруг стало фоном ее размышлений о ближайшем будущем.
А смотреть в окно Нина любила не только, когда ей было грустно или она о чем-то задумывалась, а даже просто так. Это было своего рода ее увлечением, маленькой слабостью. Сидя на работе или на занятиях, когда еще были студенческие годы, Нина могла на несколько минут пристально уставиться в окно и просто смотреть. И пусть там, на улице в этот момент совсем ничего и не происходила и была даже не цветущая весна, а серая и унылая осень, Нина все равно смотрела через прозрачную холодную преграду, что защищала комнату от холодного ветра, но пропускала через себя свет и делала помещение более просторным. Наверное, было что-то такое неуловимо-прекрасное в этом бесцельном глядении. А еще, было за маленький, но очень приятный и милый подарок, когда на улице летел снег или шел дождь или желтые осенние листья летели в подхватившем их вихре.
Нина прищурила глаза, встала с корточек и бесцельно огляделась вокруг. Нужно было идти завтракать, пить чай и прогонять от себя изо всей силы всю рассеянность. Как-то неправильно подействовал на Нину старый дом, позадевал такие невидимые нити в ее душе, о существовании которых она даже и не подозревала. Больше того, она и не догадывалась, что чего-то у нее там заделось. Она просто в определенной степени была раздраженанеясно чем, и ловила себя на мысли, что уже начинает понемногу ждать, когда придет время собираться домой, в город. От вчерашних же густых красок сонного, сладостного настроения не осталось и следа. Вчера было только вчера, но там же насовсем и осталось.
Глава 3
Нина вышла с работы раньше обычного. Не успела за ней захлопнуться дверь, как все рабочие моменты тут же остались позади. Нина с некоторым разочарованием и грустью взглянула на однотонное серое небо и шумно вздохнула. Мужчина в одном пиджаке, естественно, без головного убора, так как не будешь же одевать шапку к пиджаку, без плаща или куртки, суетливо пробегал по тротуару. Но на Нинин вздох он оглянулся и почему-то состроил Нине, Нина ясно поняла, что это было адресовано ей, сочувствующую гримасу. Вот были у мужчины свои заботы, а тут еще случайно встретилась грустная, не улыбающаяся девушка. Вот ему, на уровне близком к подсознанию, и захотелось ей чуть посочувствовать, а заодно и показать таким образом свою загруженность работой и вечную спешку. Невзначай пожаловаться и почувствовать, что не он один живет в таком круговороте дел, и может испытать от того, пусть и на очень короткое время, облегчение.
А Нина чувствовала, что начинает заболевать, старалась мысленно себя уговорить, что всё обойдется. Но подкравшийся незаметно озноб разбивал напрочь все ее надежды. И Нина, будто ей было всего десять лет, беспомощно злилась и все ж таки продолжала на что-то надеяться.
Всю свою работу – начальника юридического отдела в крупной, занимающейсяскупкой и дальнейшей перепродажей черного металла, фирме – много ли, мало ли ее не было, она оставила на потом. Несколько не характерный для Нины поступок, который, впрочем, Нина могла себе позволить.
Олег Валентинович – зам гендиректора фирмы – не стал возражать, что Нина уйдет на несколько часов раньше. Он лишь несколько взволновался, внимательно посмотрел через очки на Нину и выдал следующее:
– А что случилось?
– Нехорошо себя чувствую, – растерянно улыбнувшись, что было на нее не похоже, ответила Нина.
– Ты заболела? – не из-за того, что пытался вытащить из Нины побольше информации для удовлетворения любопытства, спросил Олег Валентинович. А он по-настоящему обеспокоился за Нину, увидев ее такой: немного потерянной, уставшей, с явным нежеланием что-либо кому бы то не было сейчас объяснять.
– Не знаю… То есть, кажется, начинаю заболевать, – пояснила Нина, оставшись не в восторге от самой себя.
– Нина, конечно, иди домой! Отдохни! Что я тут собственно за допрос устроил. Если нужно будет отлежаться или какие вопросы, то обязательно звони, – нашелся-таки Олег Валентинович.
– Спасибо, – коротко, но искренне ответила Нина, чуть приподняв уголки губ в легкой улыбке, – до свидания!
– До свидания, Нина! – ей вслед громко ответил Олег Валентинович.
Слабость во всем теле и начинающаяся боль в горле, появившиеся перед обедом, неприятно удивили Нину. Она прекрасно понимала, что начинает заболевать, но старалась скрыть от себя сей, прям-таки скверный, факт.
Нет! Этого просто не может быть! Заболела… Вот ведь, заболела…
Мысль о том, что она ездила в выходные на дачу, чтобы там, где-нибудь на сквозняках простудиться, раздражала и нервно тикала в голове. Нужно было срочно, прямо сию секунду начинать лечение. И не только для того, чтобы не разболеться дальше, Нина была уверена, что как минимум легкий насморк, она уже приобрела точно, а для того, чтобы Ирина Сергеевна ничего не заподозрила. Чтобы она даже и не догадывалась, что Нина заболела. Становилось почему-то как-то скверно и неуютно на душе, только от мысли, что Нинина мама застанет Нину, когда та сморкается в платочек или морщась, без аппетита, потому что в горле дерет, проглатывает еду, или во время телефонного разговора заподозрит, что с голосом у Нины что-то не так. Скорее всего, Нина подсознательно боялась маминой фразы:
– Вот, я же тебе говорила! Нечего было никуда ездить! Как будто чуяла и не хотела тебя никуда отпускать!
А Нина в это время будет выслушивать ее от безысходности и не чаять уже, когда спокойно можно будет закапать душистые эвкалиптовые капли в нос.
Нина выросла, а внутренний трепет перед маминой строгостью остался. Он стал меньше и не так часто проявлялся, но все же был. Навсегда от него нельзя было избавиться.
Но еще был недоказанный факт, что Нина простыла на даче. На работе, в офисе, слонялись личности с бумажными платочками в руках. Может от них и была Нинина проблема?..
Было непомерное, практически детское разочарование,когда Нина подошла к аптеке, что была спрятана за углом большого здания от ее офиса и обнаружила, что та закрыта. Она развернулась и совершенно бессловесно была возмущена.
Но неожиданно вспомнив, что неподалеку есть еще одна аптека, тут же позабыла про закрытые двери с приклеенным листком, гласившим «Осторожно, ступенька!», и целеустремленно направилась к ней.
Нина свернула за угол, туда, где к улице, на которой находилась Нинина работа, примыкала небольшая улочка. Эта улочка была короткой и выходила на набережную – прекрасную набережную города. Улочка была старая и на ней, вот уже который век располагались дома купцов, теперь уже правда служивших памятниками архитектуры, а так же кафешками, парикмахерскими и прочими конторами, что оказывали платные услуги населению, и порою привлекающих к себе своим красивым старинным видом любопытных туристов. Местами правда, со стен здания начинала осыпаться побелка, но это обстоятельство никак не портило праздного, величественно вида, с каким дома молча смотрели на прохожих.
После холодных выходных пришло прогнозируемое синоптиками и ожидаемое многими гражданами потепление. Ветер стих, полнейшее безветрие. Сырость, что наполняла воздух, вдыхая который можно было немножечко почувствовать себя рыбой в воде, ощущалось непомерно. От нее становилось еще противнее глотать, будто она только добавляла болевые ощущения в горле и мучила Нину.
И вот еще совсем чуть-чуть, еще несколько минуточек и в воздухе засуетиться мелькая водяная пыль, которая моментально станет впитываться одеждой, делая ее влажной и некомфортной для носки, неуютной. Ив общем состояние станет еще более противней. Тепло, безветренно, но сыро и противно.
Голые деревья темными ветвями упирались в небо, которое под натиском плотных серых туч готово было вот-вот упасть на землю. И тогда уж точно случиться настоящая непогода! Ничего не будет видно вокруг и фонари уже не помогут.
Но в это время Нина будет уже дома усиленно лечиться и пить крепкий, горячий чай с чабрецом, что прислала мамина сестра тетя Наташа и лимоном, и обмотавшись одеялом, словно банным широким полотенцем полулежать в кресле и смотреть по телевизору что-нибудь не совсем раздражающее, а лучше затягивающее, чтобы о насморке и больном горле даже и не вспоминалось.
Нина задумчиво повела плечом, ей совершенно не хотелось, чтобы сейчас на улице был туман, а он, как нарочно, так отчетливо, будто успел дотронуться до нее своей мокрой рукой, представился ей.
От дверей аптеки до набережной было рукой подать. Вот, в двадцати метрах виднелась недавно установленная скамейка, на которой можно долго сидеть и не сводить глаз с открывающегося потрясающего вида. На Нину резко накатила усталость и ноги сами понесли ее к скамейке, будто она и заключала Нинину цель, будто в ней сейчас и было решение всех проблем, даже тех, что еще не успели случиться.
Нина осторожно присела на краешек деревянной, покрытой темным коричневым лаком, скамейки. Она устало повела глазами на дальние необъятные просторы и решила, что не смотря на противную боль в горле посидит здесь пару минут и поедет домой.
Безрадостная погода, безрадостное настроение, но тем не менее вид был чудесный, такой большой, объемный и до мурашек на теле настоящий. Внизу река, правее продолжение города и совсем вдалеке начинающиеся и уходящие вдаль дачные поселки, левее темный лес и дугой темно-серое небо, которое медленно поглощало в себя землю от горизонта и все подбиралось и подбиралось к городу. Серо и красиво, спокойно и совсем не радужно…
– Не помешаю? – голос раздался совсем близко. Нина неспешно повернула голову вбок и немного вверх.
– Нет… конечно… присаживайтесь, – выговорила она.
Пару минут, что она выделила себе для отдыха закончились, Нина это ощутила довольно остро. Ей даже показалось, что она тут засиделась. Но на деле прошла всего одна минута.
Женщина в осеннем грязно-морковного цвета пальто, в аккуратной серого цвета шляпе и широким оранжевыми цветами шарфом на шее осторожно присела на противоположенный краешек скамейки. Она поставила свой, чем-то плотно набитый пакет и серую сумочку на середину скамейки и против своей воли, она же ведь прекрасно знала, что неприлично сидеть и разглядывать человека, словно картину в музее, продолжала бросать заинтересованные, достаточно долгие взгляды на Нину.
Нина резко встала со скамейки, от чего ей сделалось нехорошо: волна скользкой слабости и чуть помутнение в глазах, заставили ее застыть на месте, зажмурить глаза на несколько секунд, чтобы прийти в себя.
– Вам плохо? – как-то по-доброму и участливо поинтересовалась женщина в шляпе.
– Нет. Все нормально. Все хорошо.
Нина сделала глубокий вздох, неожиданно чихнула, потерла нос, который начал изводиться попытками заставить Нину опять чихнуть и, зачем-то посмотрела на женщину.
– Кажется, Вы простудились, а сидите на сквозняке у воды.
Женщина говорила мягким, приятным, немного певучим голосом. Нина, бросив теребить нос, который продолжал мелко зудеть где-то там внутри, почему-то опять взглянула на женщину.
– Что вы хотите? – раздраженно и совсем не дружелюбно спросила она и уже со своей стороны ощутила некую неловкость.
– Я?.. – теперь голос женщины показался Нине грубоватым, но в нем продолжала присутствовать некая мелодичность, плавность звучания, словно переливали жидкий янтарный мед. Женщина растерялась, но Нина этого не заметила.
– Извините, – бросила Нина и отвернулась.
– Идите домой, выпейте лекарства и поспите. И извините меня, что полезла со своими советами.
Строгая женщина – это было видно невооруженным глазом, была еще и доброй. Именно ее доброта и помогла завязаться разговору.
Нина же обычно, по своей и общегородский привычке, никогда не заговаривала с незнакомыми людьми на улице просто так. Если кому подсказать, где и что находиться или же самой что уточнить – это другое дело. А вот чтобы просто так о своем здоровье… К тому же, Нина чувствовала, что диалог прямо сейчас не оборвется. И никто иной, как она сама, его и продолжит.
– А что, так заметно, что я заболела? – Нина не спешила вновь присесть на скамейку. Она стояла в паре метрах от нее, но и уходить тоже не торопилась.
– У тебя очень усталый вид, поникший взгляд.
Нина заметила, что женщина, державшая удивительно ровно спину и при этом сидя в пол оборота, вдруг стала с ней разговаривать совсем по-простому, будто они были знакомы давно и к тому же, были хорошими знакомыми, что давало им полное праве порою высказать друг другу, кто как выглядит и поинтересоваться друг у друга, без тени сомнения и неловких ужимок, более глубокими подробностями их жизни.
Услышав краткое описание своего внешнего вида, Нина только подтвердила свои убеждения, что к родителям лучше сегодня не ходит. Пусть она и обещала. Но лучше отзвониться и сказать, что ничего не получиться. А по телефону даже легче будет сымитировать здоровый вид.
И еще, большая досада, на этой неделе она уже не сможет навестить своих любимых племянников. А они такие милые детишки, такие интересные и порою забавные… Ну, ничего страшного. Не нужно расстраиваться.
Но настроение портилось буквально на глазах, будто выпала возможность наблюдать в ускоренном процессе скисания молока. Вот только оно источало кисловатый запах, как уже осекнулось и сырой, не отжатый творог лежит на дне банки, а мутная желтоватая сыворотка укрывает его.
Нинино состояние в раз приблизилось не к творогу, от которого, таково крупитчатого и нежного, была польза и поднималось настроение, а к сыворотке – бесполезной и по своей сущности ненужной жидкости.
– Да, я простудилась, – замялась Нина.
– Марта Андреевна, – произнесла женщина.
Нина чуточку призадумалась, не сразу поняла, что обозначают эти слова – «Марта Андреевна».
– Нина. Я – Нина. А Вы… вы почему домой не идете?
– А я живу здесь неподалеку, на Мартовской улице. Вот в магазин ходила, – показала женщина рукой на сумку, – хочу пирогов напечь. Вечером обещал племянник с дочкой и женой прийти. А сейчас прогуляться, подышать воздухом захотела.
Нина понимающе, еле заметно замотала головой. А Марта Андреевна с Мартовской улицы продолжила говорить дальше.
– Отсюда, даже в пасмурную погоду, – она сделала таковой голос, что стало понятно, она сей интонацией показывает соответствие погоды с только что сказанными словами, – такой красивый, захватывающий вид. Никогда не надоедает им любоваться.
– Да, здесь хорошо, – согласилась Нина.
Некоторое время обе молчали, просто смотря вдаль. В воздухе начала суетиться мелкая водяная пыль, но через ее сырое покрывало еще просматривалась заречная часть города и широкое, всегда оживленное шоссе, пыталось пробить светом фар неумолимо наваливающуюся на город и его окрестности серость промозглого вечера.
– Нина! – будто чего-то не успевая, вскрикнула Марта Андреевна.
Нина внутренне содрогнулась. Мыслями она уже была дома в теплой постели.
– Нина, что же я тебя задерживаю! Иди же, иди домой. Я не хочу, чтобы из-за меня ты простыла еще больше!
Нина посмотрела на Марту Андреевну и попыталась улыбнуться.
– До свидания.
– Выздоравливай поскорее! – сердечно, от чего слова сделались такими емкими и даже тяжелыми от переизбытка чувств, произнесла ей вслед Марта Андреевна.
Нина направилась в сторону своего дома. Такое домашнее и простое общение с неизвестной женщиной не осталось без внимания. Оно наивно и легко проникло к Нине внутрь и расположилось там ярко-розовым пятном, которое тихо светилось и заставляло чуть-чуть изогнуть губы в теплой тихой несколько задумчивой улыбке. И вся эта странная ситуация была чем-то похожа на светлые детские воспоминания. Но в том не было никакой логики. Да и всполохами в сознании проблескивала мысль:
«Так не бывает. Не может быть такого, чтобы с тобой на улице человек заговаривал просто так. В том обязательно должен быть какой-то подвох, какая-то цель.»
Но Марта Андреевна сумела поднять уНины в душе что-то такое давно позабытое, но то, без чего сегодняшний день, да и завтрашний тоже, не был бы таким, как есть, да и не смог бы быть таким, каким будет. Это было то, жизнеутверждающее, что было вложено в Нину очень давно, в детстве. Но спустя годы, насыщенный событиями пласт времени, спрятал яркость и живость тех лет, тех дней и мгновений, когда Нина – шустрая малая девчонка – гостила в деревне у своей добродушной и любимой бабушки. Вот! Вот же что притаилось ярко-розовым комочком в глубинах Нининой души и теперь пробилось наружу. Марта Андреевна напомнила Нине ее бабушку. Хотя на первый внешний взгляд у Нининой бабушки с Мартой Андреевной не было совершенно ничего общего. Это были два полностью разныхчеловека из абсолютно не похожих друг на друга жизней. А жар подтопка, у которого Нина совсем недавно сидела,напомнилей бабушкину печку и тот неповторимый уют и аромат беззаботного детства. И теперь все смешавшись, вдруг встало на свои места. Нина точно поняла, что встреча с Мартой Андреевной упорядочила ее изнутри, что-то пододвинула в ней на более видноеи правильное место. Нине вдруг захотелось посмотреть старые фотографии, вытащить из шкафа бабушкину шаль и связанные ее, для Ниночки, детские шапку, шарф и варежки. Ей захотелось прикоснуться к тем вещам, что создались руками бабушки и еще хранили ее тепло и заботу. Нина даже почувствовала особый запах и трепет, с которым она вновь прикоснется к этим вещам. И дух детства завладел Ниной. Позабылась надоедливая боль в горле, мысли разомлели в сладких воспоминаниях и загадочно-довольное, но отрешенное от сего мира выражение лица сохранилось на несколько минут.
Но разочарование пришло так же быстро, как и приступ счастья. Фотографии и другие вещи детства, до которых захотелось дотронутся, посмотреть на них сиюминутно же, были не у Нины на съемной квартире, а у родителей. Так что понастольгироватьсегодня никак не получалось. А Марта Андреевна не была, по крайней мере для Нины, бабушкой. Она была совершенно посторонним человеком. И на даче Нина была одна, уже не маленькая и ничего похожего на бабушкин дом и ту старинную, не передаваемую словами атмосферу не было. Легкий намек, что с жаром подтопка нахлынул, и чуть только повеяло холодом, улетучился, развеялся как маленькое облачко далеко-далеко на горизонте.
И разочарование заполнило Нинину душу. Улыбка спала с ее лица, вернулись озноб и боль в горле, погода показалась вдруг на удивление неприятной, дарящей холодную сырость и такое же холодное смятение мыслей.
«Кругом одни сплошные намеки и подобия чего-то. Кругом воображаемые миры. Все их создают, по большей степени бессознательно. Единицы только признаются себе в этом. И единицы, только другие, живут в настоящем, без оглядки на прошлое, не выстраивая вокруг себя туманные иллюзии прошлого и не наполняя ими жизнь… Наверное, у меня все-таки температура…» – подумала Нина, оборвав свои безмолвные рассуждения, – «Надо лечиться. Иначе так недолго и с ума сойти. Бред больного человека. Что может быть хуже?..»
Глава 4
Нина, только что получила на руки документы по новому предприятию, с которым их фирма возможно будет в ближайшем будущем сотрудничать, и собралась их изучить, как у нее зазвонил телефон. Ирина Сергеевна, зная увлеченность дочери работой, никогда не отвлекала ее по пустякам. Звонила она в основном только в двух случаях: узнать, как у Нины дела, если та приболела, или же чтобы сообщить о внезапно сменившихся планах, будь то неожиданная поездка на дачу, в целях, чтобы Нина могла перепланировать свой вечер. Сейчас же была уже зима, всё было хорошо, и Нина с недоумением посмотрела на звонящий телефон.
– Да, мам.
– Нина! – голос Ирины Сергеевны был громкий и очень взволнованный, – Нина! У нас на даче… мне только что позвонила Ираида Семеновна…
– Мам! – перебила ее Нина и тут же бросила взгляд на Влада, что сидел у нее в кабинете.
Влад в данный момент занимался Нининым рабочим ноутбуком. Он будто почувствовал на себе тяжелый взгляд и, оставив монитор ноутбука, внимательно посмотрел на Нину. Но встретившись с ее излишне суровым взором, стал лишь бросать на нее нечаянные мимолетные взгляды, дабы отвернуться и совсем не смотреть на нее у него не получалось. Он видел, что определенно что-то случилось, и не мог оставаться в стороне.
– Нин! У нас на даче труп какого-то бомжа нашли! – наконец-то выговорила Ирина Сергеевна. Ей плохо становилось от одного только легкого представления, не успевшего перерасти в мысль, а тут приходилось вслух говорить таким странным сочетанием слов, что Ирину Сергеевну буквально нервно передергивало на месте.
Как это так могло произойти! У них на даче, на их старенькой даче и творилось нечто не поддающиеся никакой логики! Как там кого-то могли найти!? Как там кто-то мог оказаться!?
– Кого нашли? Мам ты уверена? – Нина облокотилась плечом о стену у окна, и уставилась на облетевшую липу. Но дерево она не замечала, так как даже и не заметила, каким образом очутилась у окна. Ей сейчас было крайне важно понять, чего до нее хочет донести ее мама.
– Абсолютно уверена! Сашка сейчас отпросился с работы и мы с ним поедем на дачу. Нина! – вдруг еще громче вскрикнула Ирина Сергеевна. У Нины от ее вскрика, что есть силы заколотилось сердце.
– Нина! Ты дверь за собой закрывала!? – словно малого ребенка отчитывала Ирина Сергеевна, – может ты забыла закрыть дверь, и туда и ввалился этот бомж?
– Мама! – и опять оглянулась на Влада, а тот тут же перевел взгляд на монитор ноутбука, – мама, я закрывала дом. Я что, по-твоему, совсем что ли?
– Ой!.. Доча извини! Эта я все на нервной почве. Ой!.. Кажется, Саша приехал. Ну все, мы сейчас на дачу. Давай, Ниночка, пока!
Ирина Сергеевна отключилась. Возникшая тишина поставили Нину в легкое недоумение. Она так и осталась стоять у окна, чуть отстранив от уха руку с телефоном, словно пытаясь кому-то невидимому передать свой телефон.
– Что случилось? – Влад приподнялся с места, но подойти к Нине так и не решился.
– Ой!.. – отмерла Нина и, усевшись на стул, что стоял у окна, кинула телефон на подоконник, на небольшую кипку бумаг, лежавшись там, – сама толком не пойму! Мама звонила, вся переполошенная, кричит, говорит, что у нас на даче труп какого-то бомжа нашли.
– Чего? – оживился Влад и, облокотившись на руки всем телом, практически оказался за пределами стола, повис над полом, норовя чудом очутиться рядом с Ниной. Он и так сегодня не очень-то был настроен на работу, какая-то неведомая лень захватила его изнутри, а тут еще у Нины что-то случилось, точнее у нее на даче.
– Слушай, я не знаю. Мама сказала, что Ираида Семеновна, ну наша соседка, через дом, по даче, позвонила и сказала, что у нас в доме… Боже, да что за ерунда!
Нина вскочила с места, Влад наоборот плюхнулся обратно в кресло. Нина посмотрела на правый уголочек монитора. Рабочее послеобеденное время было в полном разгаре. Но захотелось тут же, не теряя не секунды оказаться на даче. Даже, чтобы еще Саша с матерью не успели там оказаться. Саша с мамой… А папа?.. Или Нина, не поняла свою мать и с ними поедет еще и папа. Отец Нины был сегодня на работе и максимум, так же как и Нина, мог добраться до дачи только поздно вечером. Но тут такой случай… Такое происшествие.
Нина схватила сподоконника телефон, взяла сумочку, что лежала у нее на принтере и стала быстро собираться.
– Нин? – не спуская глаз с девушки, забеспокоился Влад.
– Я сейчас сама поеду на дачу и все узнаю.
– Но там же труп.
– И что? Там моя дача и моя семья. Я к ним еду, а не к трупу.
– Нин?
– Ну что еще? – уже расправляя беретку, раздраженно бросила Нина. Порою ей совсем не нравилась в людях навязчивость, а сегодня так особенно. Влад, что, совсем ничего не понимает?..
– Может тебя подвести, – предложил Влад, отчаянно пытаясь как-то задержать Нину. Правда, не понятно зачем задержать?
– Ты же на работе? – искренне удивилась Нина и, не дожидаясь ответа, выбежала из кабинета.
Она отправилась прямо к Олегу Валентиновичу, поставив небольшим обязательным пунктом оповестить его, прежде чем убежать с работы. В мыслях у нее было именно оповестит, а не отпроситься. И сей нюанс, что был в отношениях с начальником, Нина совершенно не замечала. Не заметила она так же, что Влад, моментально собравшись, уже быстро шел за ней следом. И как только она вошла в кабинет к Олегу Валентиновичу, тут же прильнул ухом к двери, не обратив внимания на полную, в возрасте и с короткой стрижкой седоватых, густых волос, секретаршу. Той стало интересно, что за суетливое движение образовалось вокруг кабинета зам. начальника и она сама была готова приподняться с места и тоже начать подслушивания.
Влад не простояв и двадцати секунд под дверью, вломился в кабинет более бесцеремонно, чем это сделала Нина секундами ранее. Секретарша успела лишь приподняться с места, но в силу своей медлительной натуры, удивительно даже как она справлялась со своими рабочими обязанностями, не успела проронить ни слова. Зато кое-какие предположения зародились у нее в седоволосой голове.
– Олег Валентинович, мне нужно к маме, успокоить ее. Вы просто не понимаете…
Дверь отворилась, Нина замолкла лишь на половине сказанной мысли, и в кабинет влетел Влад. Нина чуть слышно с долей отчаяния вздохнула.
– Олег Валентинович, разрешите мне отвести Нину на дачу.
Олег Валентинович молчал. Он сидел с безразличным лицом, Владу такое отношение к Нине и сложившейся у нее чрезвычайной ситуации, искренне не понравилось. Влад был в возбужденном состоянии, ему не хотелось сегодня работать, и возможная поездказа город представлялась ему вполне себе альтернативой работе. О причине поездке, то есть о неизвестном трупе, Владу почему-то совершенно не думалось. Как-то вообще странновато ему всё думалось. Будто он впал в некоторое пограничное состояние, что находилосьмежду его красочных мечтаний и совсем рядом обитавшей реальностью. Это было похоже на легкий бред.
– Давайте сейчас все поедем на дачу и будем там трупы искать! – недовольно произнес Олег.
– Олег Валентинович, я, что, так часто по своим делам отпрашиваюсь? – Нина не ожидала, что возникнуть такие сложности и никак не могла собраться, чтобы дать достойный ответ.
– Вот посмотрел бы я на вас, если у вас на даче… – начал Влад.
– У меня нет дачи, – с таким же напором в голосе, что чувствовался у Влада, продолжил Олег Валентинович. Он неприятно удивился настойчивости Влада, который, без какой-либо тени сомнения, более чем уверенно, продолжил дальше.
– Если бы у вас в квартире, прямо посреди вашего любимого ковра с вашей любимой кружкой в руках обнаружился труп. И вы бы его первым и нашли, – и Влад довел своюмерзковатую мысль до конца.
Олег же Валентинович с самого начала разговора уже знал, что обязательно отпустит Нину с работы, даст ей разобраться во всем. Нина была ему симпатична, очень даже симпатична и он никак не мог обделить ее и оставить без своего нудного разговора, с совершенно бестолковыми и занимающими Нинино время вопросами. А тут на пороге кабинета показался Влад. Одного его присутствия хватило, чтобы враз испортить Олегу настроение, а уж когда тот начал живописно и с не скрываемым ехидным наслаждением описывать ужасные картины… Олег не выдержал. Мало того, что этот Влад позволял себе разговаривать с Олегом,совершенно никак со своим начальником, а как с ровесником, которого не особо-то и уважал, так еще и через чур живописно представился окровавленный мертвый человек на любимом светло-бежевом, кстати очень дорогом, ковре. Почему человек был в белой, залитой кровью рубашке Олег не знал. А еще, и это вводила в состояние отвратительного тихого ужаса, Олегова кружка, вся в кровяных подтеках, из рук мертвеца укатилась под диван. Никогда Олег не страдал избытком такой красочной фантазии, а тут словно бы его накрыло, словно бы ему показали короткое видео с места преступления, а не на словах что-то сказали, а он лишь в голове у себя все представил. Олег поморщился и с трудом выправив выражение лица на более дружелюбное, заговорил.
– Нина Дмитриевна, идите! Не нужно мне тут ничего объяснять. И вы, Влад, – обдав его взглядом, полным неприязни и даже отвращения, рекомендовал, – отвезите Нину, куда там она попросит. Ну все, идите, идите. У меня ужасно много работы, – засуетился и наврал, защищаясь от всего мира, Олег.
Как только захлопнулась дверь кабинета, он достал из нижнего ящика стола бокал для вина и початую бутылку коньяка. Вот так, за пару минут, настроение из веселого, что с легкостью выстраивало планы на вечер, превратилось в мерзкое и какое сырое что ли, будто Олег навзничь упал в осенью грязную лужу и против своей воли продолжал там лежать.
Олегу было пятьдесят пять лет. Выглядел он примерно на свой возраст, был заурядной внешности и всю свою жизнь, чуть ли не с рождения носил очки. У него была семья – жена, моложе его на десять лет, взрослый сын и совсем недавно родившейся внук. В Нине же его привлекало, он сам не знал, что конкретно его в ней привлекало. Может она выглядела такой независимой, уверенной и самостоятельной, что эти сильные качества характера и притягивали Олега. Это было точно неясно даже для самого Олега. В общем, вывод здесь образовывался только один – Нина была Олегу симпатична и, ему доставляло удовольствие находиться вместе в одном кабинете, что-то ей говорить и обязательно слушать ее. Но его симпатия была больше похожа на ту, когда человеку просто нравится другой человек, именно как человек, а не как может нравиться симпатичная девушка мужчине.
Нина в свою очередь с уважением относилась к Олегу. Их рабочие, деловые отношения за годы совместной работы стали, можно даже сказать, комфортными. Олег Валентинович и Нина разговаривали на одном языке, что не только не усложняло работу, но и делало настроение обоих более позитивным и легким. Замечательно сработались, как говорят в таких случаях.
И, конечно же, их дружеские отношения скреплял их общий знакомый – Константин Филинов. Олег с Костей много лет проработали вместе и были друг у друга на хорошем счету. Так что при встрече, если таковая вдруг случиться, им будет, что вспомнить.
– Я все-таки не понимаю, зачем тебе-то ехать на дачу? – смотря на дорогу, спросил Влад.
Вместе с тем, что ему удалось улизнуть с работы и поддаться неожиданной лени, ему все больше представлялся нелогичным Нинин поступок. Влад все более четко начал осознавать, что ничего хорошего, а уж тем более авантюрного в посещении дачи нет. Банальная и холодная, неприятная реальность прояснялась все ярче и ярче. Мечтания с реальностью начали расходиться и Влад, словно бы взглянул на всю ситуацию по-новому, более здравомысляще и по-взрослому. Но,не смотря на случившееся прояснения, свои поступки он не удосужил посчитать неправильными. Влад только удивлялся «внезапной безрассудности»деловой и умной девушки – как в мыслях окрестил ондействия Нины, но на всякий случай не сказал сие словосочетание вслух.
– Что за глупые вопросы? – возмутилась Нина.
Для нее же все было очевидно и ясно. Только понимание реальности у Нины произошло под другим углом восприятия, под ее углом, единственно возможным для нее. И прямые линии мыслей Влада и Нины, что исходили из их, совершенно разных, углов понимания, не спешили пересекаться и шли пусть и на встречу друг другу, но явно параллельно.
Во-первых, Нина переживала, что переживала мама. А по-другому и быть не могло. Случилось нечто неординарное, из ряда вон выходящее. Одно дело слышать что-то подобное где-то и от какого-то. А здесь, и это, во-вторых, Нина из разговора с мамой так толком ничего и не поняла. Какие-то обрывки информации, которые только пугали. Ясно было, что произошло что-то очень нехорошее, но случившаяся ситуация еще была покрыта кучей темных пятен, которые напоминали тряпки, коими укрывали ворох собранного урожая на поле. Что там было укрыто от солнца и ночных заморозков – картофель, свекла или может быть тыква с кабачками?
И, в-третьих, в ней проснулась давно позабытая, с самых школьных времен, тяга к приключениям. Сбежать с урока, с азартом перекидываться записками под носом у учительницы и с замиранием сердца ждать, когда безобразники будут выявлены по подчерку на конфискованной записке, если случался провал секретной переписки, играть в коридоре с мальчишками в карты… Как же было весело и волнительно! Такое упоительно-восторженное чувство. Делаешь то, что тебе хочется, но с оглядкой. Вдруг поймают? И, азартный адреналин, что получался в конечном итоге и был тем, чего хотелось ребятам. Нисколько игра в карты или сообщение какой-либо важной информации в записках, какая уж там информация!.. сколько был важен сам процесс, сами ощущения.
За азартный адреналин Нине было совестно перед самой собой. Умом она ясно понимала, что ситуация не приемлет никакого развлечения и глупого детского интереса. Но до определенного времени это волнительное чувство никак не оставляло Нину в покое. Не оставляло и явственно раздражало, злило.
– Ты подумай. Разве Сашка не сможет, если понадобиться успокоить твою маму? Ты не смотри что он младше тебя, он уже давно взрослый человек. Да и тетя Ира женщина не из слабого ряда. Все равно от тебя там толку будет ровно ноль.
Нину привело в еще большее раздражение, когда она услышала от Влада «тетя Ира». С каких это пор ее мама для Влада стала тетей Ирой? А за утвердительно сказанное «толку…ноль» захотелось ни много ни мало, выгнать Влада из машины. И не важно, что это была его машины.
– Вот что ты заладил! – вслух завелась Нина и не захотела себя останавливать, – Ты-то на себя посмотри! Сорвался с работы!.. Давай я тебя отвезу! У Олега развел… как тебе в голову пришло сказать такую гадость? – не то что хотела, сказала Нина.
– А! – будто припоминая что-то давно позабывшее, бросил Влад, – это ты про труп на ковре.
– Что ты улыбаешься? Как ты можешь улыбаться? Это… это просто… противно… – Нина отвернулась от Влада и уставилась в окно.Но волнительное чувство, что так насаждало, исчезло и, это было хорошо. Но зато Нина разозлилась. А злая Нина, все же она была не только папина, но и мамина дочка, это былонехорошее явление.
Машина остановилась на светофоре и еще целых двадцать одна, двадцать, девятнадцать… секунд предстояло стоять в неизбежном ожидании. У Нины от так натурально наигранного легкомысленного пренебрежения к вещам, что изобразил Влад, внутри поселился хаотичный противненький червячок. Будто мало ей было еще не совсем отступившего стыда за свой неуместный азарт.
А в стоящем рядом в ожидании синем Опеле, на который упал Нинин взор, вертелась в детском кресле девочка лет пяти-шести. Нина невольно ей улыбнулась, а она, завидев улыбающуюся странную тетеньку озорно показала ей язык и засмеялась. Женщина, лет тридцати на вид, что сидела за рулем и ждала зеленого света, заметила проказы девочки и, обернувшись со строгим лицом, стала что-то говорить дочке.
…три, два, один… и старенький дачный домик с печальным происшествием становился все ближе и реальнее.
Два дня, как на улице установилась холодная, но ясная и сухая погода. Вид яркости и солнечности был мил и отраден. Но стоило показать свой нос на улицу, как он тут же начинал мерзнуть и всей своей теплолюбивой сущностью тянул своего хозяина домой в тепло.
Такая хрустальная, всё захватившая ледяным, сохранившим в себе сырость осени, пледом погода. И либо ты одеваешься, как можно теплее, либо холодный, пропитанный яркой колючастью плед, не щадя обернет тебя в себя. И всё! Спеши скорее согреться!
Старенькому, с абсолютно седой, но густой и довольно длинной бородой деду было уже все равно. Спешить было некуда, а главное уже и некому. Извечным оставался лишь один вопрос – виноват ли в том, что случилось ледяной плед, или же, виноватых не было и вовсе.
Нина с Владом первыми подъехали к дачному домику. Неприятный, пробирающийся сквозь одежду к телу ветер, прокатился по Нининым щекам и ледяными струйками залился, словно он был жидким, под шарф и коснулся шеи. Нина поежилась, и взгляд на секунду остановился на отворенной калитке и пристыл к распахнутой настежь двери в дом.
Дверь, как и положено, была открыта вовнутрь, в маленькие сени. Но неестественность ее положения, то, как она висела на петлях, бросилось в глаза, но не сразу было понято разумом так, как было на самом деле.
Да и понимать времени совершенно не было. Нина не успела понять откуда, как где-то совсем рядом с ней раздался знакомый, но громче, чем обычно на несколько децибел, голос. Голос, с характерной, присутствующей в каждом произнесенном слове, хрипотой.
– Вот и хозяйская дочка! Здравствуй, Ниночка! – Ираида Семеновна, запахивая старую потрепанную куртку, быстро шла к Нине.
Следом за ней, в полицейской форме, с достаточно омраченным или работой, или погодой, или же еще чем, лицом следовал совсем еще молоденький участковый. Он был белокур, с раскрасневшимися, то ли от волнения, то ли от того, что у Ираиды Семеновны в доме было жарко, плотными щеками и светло-голубыми глазами. Такие нечеткие черты лица. Будь у дома еще несколько незнакомых человек и это новое лицо совсем потерялось бы.
– Здравствуйте. Я участковый уполномоченный по поселку Ливнево. Сергей Иванович Ляшин меня зовут, – добавил под конец своей короткой вступительной речи молодой человек. Его голос был ровным и довольно мягких, речь не отличалась четкостью. И поэтому приходилось порою додумывать, что товарищ в форме сказал и, что под его словами имелось в виду.
«Очень неприятно» – хотела ответить Нина, но бросив взгляд на Влада и нахмурившись, сдержалась.
Полицейский произвел на нее удручающее впечатление. Холодный осенний день, облетевшие деревья и сухая трава, освещаемые солнцем и человек в форме отождествляли собой картину, нарисованную старыми засохшими красками акварели. Краски пытались смочить сырой кисточкой, но они испортились до такой степени, что нельзя было ими нарисовать ничего хорошего. Сколько ни смачивай, все равно полноценные настоящие цвета не получатся. И не получится, следовательно, никакой хорошей картины.
И что еще стоить отметить, участковый не вызвал у Нины доверия, каким-то ненастоящим он ей показался что ли.
– Здрасти, – все-таки нехотя произнесла Нина.
Влад предпочел вместо слов, чуть заметно мотнуть головой. Ему до конца вся ситуация увиделась в новом, неприятном свете. И не то чтобы, лучше он остался на работе, такого ему не подумалось. Просто слишком много обыденности вокруг себя он увидел. Хотя ничего обычного, что подразумевается под словами «как всегда», вокруг и не было. Было на самом деле неуютно и жутковато. А еще Влад подумал, что на улице слишком уж холодно.
– Ниночка, а где Ирина, Дима? – чуть растерянно и как-будто невпопад, спросила Ираида Семеновна.
– А… – только открыла рот Нина, – а вон мама с Сашей едут. Мне мама позвонила, и я с работы отпросилась.
Про то, что рядом стоит полицейский, все как-то враз позабыли. Только Влад бросал на него рваные моментальные взгляды и машинально ежился и тыкался носом в приподнятый ворот куртки, для относительного комфорта ему не хватало шапки.
– Да, Ниночка! Иду я сегодня к роднику, у Вити спину прихватило, – между прочим, пояснила Ираида Семеновна о здоровье своего мужа, – смотрю, а у вас дверь нараспашку…
Тут остановилась Сашина машина, и незамедлительно Ирина Сергеевна, а за ней и Саша вышли к собравшемуся минуту назад народу. Нина еще подумала, как это она так не заметила, что мама ехали за ними следом. И вот же следом за Сашиным новым Фордом подъехали и тем самым перегородили всю дорогу полицейский Рено и газель «Скорой помощи». Как же здесь оказался участковый, никто и не озадачился. Был и был, а на чем и когда приехал, совершенно не важно.
– Нина, что ты тут делаешь? – это было первое, что произнесла Ирина Сергеевна, выйдя из машины. Но сей вопрос не требовал ответа и был тут же позабыт.
– Здравствуй, Влад, – поздоровалась Нинина мама. Влад поздоровался в ответ, он начинал медленно, но верно отставать от происходящего вокруг него движения.
Нина неприятно удивилась, почему это ее мама, которая второй раз в жизни видела Влада, вдруг решила с ним – отдельно – поздороваться. И если бы Нина сейчас не продолжала злиться на Влада, то непременно догадалась бы о маминых ненужных и совершенно неуместных мыслишках.
С Ираидой Семеновной Ирина Сергеевна сегодня разговаривала по телефону, следовательно, они уже поздоровались друг с другом. А вот молодого участкового она не удостоила своим вниманием. Действительно, вроде бы как его тут и не было вовсе. А лучше бы и правда не было и того трупа в доме тоже не было. Вот тогда бы точно, было бы всем лучше!..
***
Алексей, с уже успевшей превратиться в плохую привычку, неохотой и легким раздражением, держал руки на руле рабочей газели. Сегодня, у него был маршрут, как он его для себя называл – маршрут выходного дня – продукты нужно было доставить только в три магазина, вместо семи или десяти, как обычно. И далеко по области кататься не нужно было – места назначения были в относительно близком расположении друг от друга и от склада продукции.
Надвинув капюшон, поверх шапки, Алексей с пакетом продуктов отправился домой. Яркость осеннего холодного дня всегда дарила толику счастья. Солнечная погода нравилась ему больше, чем пасмурная. Пусть порою и бывало холоднее, и мороз прогонял людей с улиц в теплые помещения, но зато светило солнце. И было всегда чуточку, но радостнее с солнцем. А серость, пасмурность даже и теплых дней не так радовали Алексея. И если уж получалось так, что погода была не только хмурой и однотонной, но еще и холодной или сырой, то перевес в настроении переходил через отметку ноль и шел вперед со знаком минус.
«У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать…» – очень замечательные слова одной прекрасной песни. Алексей знал эти слова и понимал их, но ничего не мог с собой поделать. Не мог заставить себя, жить в соответствии со смыслом этих слов.
Светит солнце и ему радостнее, пасмурная погода – и на душе как-то тоже пасмурно и однотонно. Он старался исправить свое внутреннее состояние, но у него ничегошеньки не получалось. Все попытки разбивались о тяжелый камень, что состоял из ежедневных нескончаемых проблем, не радужной реальности и иногда приходящими воспоминаниями о прошлой светлой жизни. Этот, пропитанный негативом камень, Алексею приходилось всегда носить с собой. Конечно, он был бы рад избавиться от него, выбросить, оставить где-нибудь по дороге, когда ехал с очередного рейса домой, но не мог. Он и всё, что находилось в этом камне, было плотно переплетены друг с другом, можно сказать являлись одним единым целым микромиром.
Если бы он вдруг потерял память, позабыл все, вот только тогда бы началась его новая жизнь.
И вот так незаметно и не совсем ясно как, получилась своеобразная привязка погоды к внутреннему состоянию, настроению Алексея. Глупо и безрассудно. Но так уже сложилось, и отучиться от таковой вредной привычки у него никак не получалось.
Поднимаясь по ступенькам на третий этаж, Леша в голове разбирал дела, которые ему предстояло сегодня сделать. Во-первых, накормить деда и наготовить еды на завтра, во-вторых, сделать влажную уборку в комнате – помыть полы – Алексей не помнил, когда последний раз основательно убирался в комнате, и, в-третьих, запустив вещи в стиральную машинку, немного отдохнуть самому.
Адекватный, незаурядный план, что моментально испарился, когда Леша вошел в комнату. И солнечная погода была ему сегодня уже не в помощь.
– Дед… – выдохнул Леша, отворив дверь в комнату.
Постель была пуста, одеяло узкой скомканной полосой прижато к стене, стакан с водой, что стоял на табуретке, опрокинут и чудом не упал на пол, а пролившаяся вода впиталась в темно коричневую дорожку.
Но сам встать и уйти дед никак не мог. Он уже второй год тяжело болел и практически не вставал с постели. Иной раз, Леше не удавалось довести его до туалета – у деда просто не было сил. А тут кровать была пуста, и деда нигде не было.
Леша, они жили в общежитской квартире, ринулся к соседке, что в это время дня практически всегда была дома. Эта была девчонка-студентка. Она проживала здесь у своей тетки и во второй половине дня всегда была дома. Студенткой она была неважной, Леша только знал, что училась она в каком-то техникуме по экономическому направлению и, что на учебу ей было по большей степени все равно. Так же как и все равно было ее тетке, что девочке все равно. Каждый из них жил своей жизнью, иногда пересекаясь на общих квадратных метрах. Вечером тетка приходила с работы, а девочка уходила гулять. Вот так они и сосуществовали, вроде бы вместе, а на самом деле глубоко порознь.
– Рит, можно? – Леша постучался в надежде, что она не спит и сможет с ним более или менее адекватно поговорить.
– Че надо? – послышался пренебрежительный, чуть писклявый голос.
Леша открыл дверь.
– Рит, – произнес Леша.
В нос ему тут же врезался приторно-сладкий, насыщенный, едкий запах. В нем были намешаны явные следы энергетика, банка из-под которого валялась прямо у входа в комнату и на которую чуть не встал Леша, табачного дыма, ладно еще, что не марихуаны, впрочем, одно другого не лучше, чего-то витало в воздухе от фруктовой жвачки и слишком много было вылито в пространство сладких духов.Вообщем, как говорят, топор можно было вешать прямо посередине комнаты, точно бы не упал.
– Ну! Я долго буду ждать? – в нетерпении произнесла девочка, на вид она выглядела очень юной, коей, впрочем, и была, но манера ее поведения, да и внешний вид, враз портили все впечатление.
– Рит, ты не знаешь, к моему деду никто не приходил?
– Ф!.. – фыркнула девочка и выпустила в воздух, то есть в то, что от него осталось, еще одно густое облако дыма, – Я что, за твоей комнатой следить нанималась?
– Рит, дед пропал! – не обращая внимания, на ее раздражительную интонацию и на ужасную атмосферу в комнате, настойчиво произнес Леша.
За годы проживания в общежитии он научился разговаривать с различным народным контингентом – от уже давно переехавших в нормальную квартиру профессора института с женой, многодетных мамочек с вечно чего-то хотящими и кричащими детьми, до замкнутых в себе, немного со странностями гражданами и малолетками наркоманами. Про свою же семью он никогда бы не отозвался плохо, то были его родные люди. Но здравый смысл подсказывал ему, что со стороны зрелище было еще то.
– Он же больной! – искренне удивилась девочка, тряхнув головой и заправив неопределенного цвета волосы, то ли они все-таки были с вишневым оттенком, то ли отдавали синевой, понять было сложно, в капюшон толстовки.
– Рит! Кто приходил или нет? – все больше нервничал Леша и, отволнами вскипающего сознания бегал глазами по накрашенному лицу девочки. Это было нехорошо, но он ничего не мог с собой поделать.
– Я никого не видела. Мамантвоя уже тысячу лет не появляется. И, – убрав окурок в пустую, что удивительно, пепельницу, добавила девочка, – разве бы ты не заметил, что она приходила?
– Ладно! Спасибо.
Девочка успела поверхностно заинтересоваться разговором, но Алексей уже захлопнул дверь и поспешил вниз, на второй этаж. Там жила Маргарита Аркадьевна, женщина недавно вышедшая не пенсию, и вполне добродушная к окружающим ее людям.
Леша столкнулся с Маргаритой Аркадьевной на лестничной площадке.
– Маргарита Аркадьевна, здравствуйте! Вы деда не видели?
– Лешенька, а что случилось?
– Дед пропал.
– Так разве он не пришел?
– А куда он уходил? То есть он сейчас вообще не ходит.
– Как же так Лешенька? Он… – Маргарита Аркадьевна замерла, что-то усиленно вспоминая, – он правда показался мне странным. Сказал, что ты ему обещал его скоро на родину свозить.
Леша буквально опешил и невольно отшатнувшись назад, врезался спиной о периллы лестницы. Он широко раскрыл глаза и, пытаясь собраться, и что-нибудь понять, внимательно уставился на Маргариту Аркадьевну.
– Маргарита Аркадьевна, когда… когда все это было? Что он вам сказал?
– Леш, да сегодня утром. Ты на работу ушел, а он, буквально через двадцать минут, следом за тобой спустился. Я, правда, еще подумала, что он болеет. Но я так давно к вам не заходила, вот и подумала, что ему лучше стало. Мало ли чего бывает…
Леша пытался что-нибудь соображать и прийти к какому-нибудь логическому выводу. Он же ведь должен знать, что ему сейчас делать! Он же ведь обязательно найдет выход! Но ничего у Леши не получалось.
– А… куда он пошел? Маргарита Аркадьевна, он не сказал, куда пошел?
– Да, нет! Я же тебе говорю, только сказал, что ты обещал…
– Извините… я побежал.
Алексей сорвался с места. Он за мгновения поднялся на свой этаж, словно ветер, залетел в комнату, нацепил на себя куртку, вытащил из кошелка деньги и, наскоро их свернув, засунул в карман. Всё, теперь нужно торопиться, очень торопиться.
Леша боялся. Пока еще сам толком не знал чего, но боялся. Все его страхи витали в нем душным, серых облаком, словно приплывшим к нему из пасмурного дня. И ужасно было вытаскивать из облака сырые ниточки, потому как, эти самые ниточки были страшными, преобразованными в слова, мыслями.
– Ритка! – зло бросил Леша, когда врезалсяс девчонкой, выбегая из своей комнаты.
Отстранив ее, словно вещь-преграду на своем пути, он побежал дальше.
– Псих!.. – растерянно моргая, выкрикнула ему вслед Рита, и нащупав ручку, не поворачиваясь к двери лицом, плавно занырнула в свою «благовонную» комнату.
Сначала Алексей позвонил на работу, узнать, свободна ли его газель. Он очень рассчитывал, что узнать таковую вещь чистая формальность. Но его напарник уже успел отогнать газель в ремонт, что стало для Леши практически шоком. Пусть и ремонт капитальный требовался уже давно, но…
Леша набрал номер, сначала Сани, своего старого друга, потом Макса, но…
Он добежал до ближайшей остановки и стал дотошно и нервно выпрашивать у граждан, каким самым быстрым способом можно добраться до Ливнева. Граждане, в особенности молодые девчонки, инстинктивно делали несколько шагов в сторону, дабы оказаться подальше от неуравновешенного и слишком прилипчивого типа.
Странно, но Леше, и в голову не пришло, что можно просмотреть все маршруты, хоть бы даже от Лос-Анджелеса до Лондона и, наоборот, в интернете. Не сообразил, не додумался! Отчаянный дурак, так окрестил себя он часом позже.
Добравшись на маршрутке до окраины города, Леша пешком, быстро-быстро передвигая ногами, поспешил по заброшенной, именно для него, дороге.
Машины ехали туда-сюда, пролетая рядом, а Леша старался не отставать от них. Но куда было ему их догнать… Беги, но все равно не догонишь.
«Надо было вызвать такси…» – злясь на себя, подумал он, – «Почему я не вызвал такси? Как я ужасно соображаю! Такси…»
Леша пробовал голосовать, прекрасно понимания ничтожность своих шансов. Кто остановиться и посадит в машину незнакомого человека? Так же он знал, что пешком дойдет до Ливнева только через два с лишним часа.
***
Нина осторожно, словно боясь споткнуться, вышла на крыльцо. Она, как только могла, отказывалась от настойчивого предложения Ираиды Семеновны, зайти к ней и немного согреться, выпить чашечку горячего чая. После всего, что произошло, Нине единственно, чего хотелось, так это поскорее приехать домой и, укутавшись в большое, тяжелое одеяло, уснуть. Она хотела оказаться именно в родительской квартире, а не у себя на съемной.Такое, возникшее острым порывом в душе желание.
Но ее мама, да и брат с Владом, неожиданно для Нины согласились зайти к Ираиде Семеновне. А Нина, только когда в ее руках оказал чашка с горячим ароматным чаем, поняла, что сама лишь из вежливости отказывалась от такого теплого предложения.
Ей стало неприятно, нехорошо от самой себя. Она умудрилась отделиться от всех, от общего мнения и стоять отнекиваться. А в это же самое время специальные люди грузили в машину тело старика.
Нина словно бы увидела себя со стороны.Ей это ничуть не понравилось.Несколько капризной она себе показалась. Хотя ничего особенного и не было в ее желании поскорее приехать домой. Да и самокопанием, что порою только больше вредит людям, чем помогает, Нина не увлекалась. И даже от маминых советов, подумать о чем-нибудь серьезном, тихонечко и незаметно уклонялась.
– Ираида Семеновна, спасибо! Мы лучше домой поедем… Что Вы, не надо ничего… Ираида Семеновна…
– Ниночка, ты как хочешь, а я зайду. Я замерзла и к тому же, еще поговорить нужно, – твердо заявила Ирина Сергеевна. Но чувствовалась некая скованность, медлительность в ее голосе, да и движениях тоже, приобретенные то ли от холода, то ли от пережитой страшной картины. Мертвый человек, и именно в виду того, что он был таковым, незаметно для самой Ирины Сергеевны нанес ей психологический ущерб, изрядно вымотав и утомив ее. Хотя, очень неприятно впечатлиться можно было в особенности Нине. Ей достаточно было только вспомнить, что совсем недавно на этом же самом диване спала она. Но вернее сказать Нина помнила, что чуть больше недели назад ночевала в доме, и никаких леденящих душу мыслей или картинок у нее от того не возникло. Нина, как-то пропустила сей момент, свойственный все-таки больше впечатлительно-чувствительным натурам.
Нина посмотрела на Влада, как на последнюю спасительную инстанцию. Но тот в свою очередь смотрел на Ираиду Семеновну. И по его взгляду Нина поняла, что Влад ждет, когда все пойдут в дом. Таким усталым и замерзшим он ей показался. Стало даже его немножечко жаль.
Нина только развела руками и сделала шаг вперед, к дому. Это означало, что она сдалась и пойдет к Ираиде Семеновне вместе со всеми.
Сейчас же она вышла на крыльцо и пыталась то ли что-то вспомнить, то личто-то совсем позабыть, чтобы оно не раздражало ее вовсе. Что – было для нее некоторое мгновение чрезвычайно важным вопросом, который враз вдруг прояснился. Это все ее мама навела смуту у Нины в душе, совершенно случайно, но Нина теперь уже не могла не думать. Нина точно знала, что закрывала дом по своему отъезду. Но сейчас, стоя на крыльце, уверенности уже не было ни в чем. И от этой проклятой неуверенности на Нину наваливалась общая усталость.
Ирина Сергеевна, сидя за столом и грея руки о горячую кружку, что обжигала ладони и заставляла вертеть ее, отдающую маленькую часть чая в воздух в виде пара, в руках, чтобы не обжечься, задумчиво глядела на свою руки, и, наконец-то, произнесла:
– Я не стала говорить при полиции. Да и не сразу до меня дошло. Мне кажется, что я раньше, где-то этого деда видела.
– Да что ты! – охнула Ираида Семеновна.
– Мам!? – в два голоса вопросили Саша и Нина.
Влад вытянул шею и чуть-чуть придвинулся в сторону, где сидела Ирина Сергеевна, пересев благодаря своим манипуляциям на краешек стула.
– У него, – задумчиво растягивая слова, Ирина машинально провела рукой у своей щеки и тут же спохватилась, – Тьфу! Тьфу! Тьфу! На себе не показывают, – постучала кулаком по столу и сплюнула через левое плечо, – у него шрам на щеке, я под бородой заметила. Да и вообще, вот кажется мне, что видела я его раньше и все тут!
– Мам, ну где ты могла видеть его? Каким-то чудом, точнее, странным и ужасным образом к нам на дачу пробрался старый бомж и замерз там, да еще дверь выломал, как только сил хватило? А ты говоришь, что видела его. Мам, ты что-то явно путаешь! – эмоционально высказался Саша.
– Ну, я не знаю! – обескуражено выдохнула Ирина Сергеевна.
Неясные ощущения и явная логика сейчас шли в разрез друг с другом.
– А как объяснить то странное обстоятельство, что он забрался именно в наш дом? Ты посмотри вокруг, сколько пустующих домов? – в странном волнении произнесла Нина.
– Нинка! Вот от тебя никак не ожидал, что ты тут начнешь какие-то мистические совпадения строить!
Все замолчали. Саша заметно нервничал.
Его рассердила неизвестно откуда взявшаяся Нинина растерянность, граничащая с сентиментальностью. Он отлично знал свою сестру и никогда за ней не замечал излишних проявлений своих чувств. Прежде всего Нина была четко и здравомыслящим человеком, который всегда твердо знает, чего хочет добиться в жизни и от жизни. Она была, конечно, за исключение работы, эмоциональной и любящей что-то новое и интересное девушкой. Эмоциональной и быстро находящей общий язык с чем-то новым, но не сентиментальной. Чувствительность, слезы, переживания, долгие оханья и мнительность, возникающая на этой почве, были ей не присущи. Саша это точно знал.
На всех выпускных – из школы, из института – Нина больше улыбалась и радовалась, нежели ее одногодки. Девчонки, больше чем Нина плакали, предаваясь воспоминаниям и пропитавшей их изнутри тонкой атмосферой праздничного расставания. Нина же умудрялась все вспоминать с радостной улыбкой, без навивающей слезы мысли, что все это уже прошло и больше не вернется. Очень редко можно было застать Нину в задумчивом состоянии от незнания, куда распределить вдруг возникшие, по той или иной причине чувства.
И сейчас Саша лишь неприятно, потому как сам очень устал, удивлялся. И единственное, на что он мог списать Нинино состояние, это увиденное жутковатое зрелище. Только почти две недели назад Нина была в доме на выходных. Да дело было совершенно не в этом. Саша это понимал и сам пропитывался некой жутковатой сущностью. Дед лежал на диване, закрыв глаза, руки его расположились вдоль тела. Он будто привычно спал в своем доме. И вот эта самая привычность, обыденность что ли, и вызывала неподдельный, тихий ужас.
– Сашк, мистика тут, конечно, не причем, – подал голос Влад, и все сразу же нацелились его слушать, словно бы он собирался произнести некую неизвестную никому, но всем сейчас необходимую, истину, – но, все-таки непонятно, почему он залез именно к вам. Я присмотрелся, ну и так, пока ехали, есть еще парочка-тройка стареньких домов. Да они и ближе к выезду, чем ваш. Я, конечно, не знаю, с какой стороны он пришел, но до вас ему еще добраться нужно было.
В село было два въезда, но участок Филиновых от них обоих находился в стороне, в «хвостовой» части, как называли его в народе.
Все опять, словно сговорившись, замолчали.
Нина глубоко вдыхала холодный воздух и все смотрела в сторону своей дачи. Через соседний участок, виднелся забор, кусты черемухи, вдоль забора и передняя часть самого дома с крыльцом. Двери не было видно, но Нина знала, что Саша с Владом поставили ее на место и дом сейчас был закрыт. Не верилось еще и в то, что старик, по своему виду слабый и обессилевший, мог выломать дверь, пусть и старую… но он же оторвал верхнюю петлю, дверь болталась на нижнем креплении. И абсолютно не ясно было, как он открыл навесной замок, ведь тот был именно открыт, а не сломан и не выдран. И тогда, если он открыл замок, то почему стал ломать дверь?..
Вдруг промелькнула мысль – лучше бы я осталась на работе.
Ведь теперь получалось, что не Ирину Сергеевну нужно было успокаивать, а саму Нину приводить к нормальным нейтральным чувствам.
Заставило Нину отцепить взгляд от дома, что так и притягивал к себе, не отпускал, некое движение по левую сторону. Она все еще одна стояла на крыльце и никуда не спеша ждала, пока от Ираиды Семеновны выйдут все остальные. Нина без особого интереса посмотрела на молодого человека, который полубегом куда-то направлялся.
«Все куда-то спешат…» – пронеслось у нее в голове и Нина опять примагнитилась глазами к дому.
Но молодой человек резко остановился, будто у него внезапно закончились силы и заозирался по сторонам. Он смотрел на Ираиды Семеновны дом, но Нину, стоящую на крыльце, не замечал. Он словно смотрел сквозь нее, словно искал что-то чрезвычайно важное, но заблудился и уже сам не знал, где ему нужно искать.
Нина, выросшая в городской среде и умевшая не обращать внимания на суету вокруг и жить в своем мире, все же повернула голову в сторону. Молодой человек смотрел прямо в ее сторону, но Нина ясно видела, что ее он не замечает совсем. Несколько странным и чрезвычайно озабоченным он ей показался.
Секунда и парень быстрыми шагами двинулся дальше, при этом на его лице появилась некая уверенность, будто он что-то со всей ясностью сознания вспомнил.
Нина волей не волей стала за ним аккуратно посматривать.Он шел по направлению их дачи. И Нина прям-таки оживилась, покинула свою неинтересную задумчивость о чем-то посредственном, когда молодой человек без малейших сомнений в движениях распахнул калитку и направился к дому.
– Что же это за ужасный спрос на нашу дачу! – себе под нос, недовольно высказалась Нина и, сбежав со ступенек, быстро пошла к дому.
Ее привело в уместное, при сей ситуации, раздражение. Что это еще была за наглость так бесцеремонно вламываться на чужие участки? Так небрежно и без малейшего на то права отворять чужие калитки?
Только забежав на участок, Нина сообразила, что нужно было позвать Сашу или Влада с собой. Может это какой преступник, сбежавший из тюрьмы, или еще какой нехороший человек. И что она с ним будет делать? А если у него нож с собой? Страх, словно ее неожиданно окатили ледяной водой, колкой волной пробежался у Нины внутри и где-то затаился.
Застыв между чувством страха и желанием разобраться в происходящем, Нина бездвижно стояла на тропинке.
В эти же минуты парень, опустив руки, уже совершенно медленно и опять-таки не замечая никого рядом с собой подошел к дому и тяжело опустился на ступеньку крыльца. Если бы не крыльцо, он бы сел прямо на холодную землю.Он не смотрел, куда садиться, ему было абсолютно все равно.
Нина, воинственно настроенная, с толикой страха внутри, растерялась. Она оставалась стоять все на том же месте, только, разинув рот, приподняла и опустила руки, ничего так и не произнеся.
– Вы кто? – Нина переключила свое сознание из стадии удивления и не понимания в стадию хозяина положения, то есть хозяина участка.
– Вы кто? – еще громче проговорила она, не заметив при первой своей попытке никакой ответной реакции на лице молодого человека. Он в упор не замечал Нину.
Но внешний вид парня и его лицо не дали Нине перейти внутреннюю грань и обращаться к незнакомому человеку, пусть и бесцеремонно ворвавшегося на их участок, на «ты». Была в молодом человеке некая тонкая благородная черта, та черта, что порою в самый сложный жизненный момент может решить очень многое и поставить точку в некоем деле. Это же нечто, порою заставляет невольно уважать человека или же симпатизировать ему. Некое тонкое обаяние, заложенное в человека с самого его рождения. Оно может быть у кого-то более ярко выражено, у кого-то менее. Те, у кого есть хотя бы немного это благородной черты, могут прочувствовать ее присутствие в другом человеке.
А у Алексея было это обаяние. И, именно, прирожденное. Ведь сколько таким примеров в жизни, что обаяние пытаются в себе возрастит, привить его, как хорошую манеру поведения. Но получается это сделать далеко не у каждого. Хорошие манеры пусть и появляются, но обаяния все равно нет и в помине.
– Здравствуйте, – не поднимая глаз, произнес Леша.
– Здрасти! Почему вы здесь сидите? Что вы здесь делаете? – не унималась Нина.
Страх, что какое-то время присутствовал в ней, незаметно исчез. Нина подошла практически вплотную к парню и пыталась добиться от него вразумительной четкой информации.
– Я Алексей, – представился молодой человек, на его лице на несколько секунд заиграла грустная улыбка, – впрочем, извините, – он встал со ступенек с видом, будто опомнился от тяжелого сна, нет от тяжелого долгого бреда, и, осторожно обойдя Нину, медленно побрел к калитке.
– Стойте!
Алексей остановился, больше машинально отреагировав на слово, чем ясно, головой поняв его смысл.
– Так зачем вы сюда пришли? Здесь, у нас, что, медом намазано что ли?
– Господи, девушка! Я еще раз прошу у вас прощения! Искренне, прошу! Больше вы меня здесь не увидите. Не стоит так нервничать. И полицию вызывать тоже не нужно. Я ухожу уже.
Леша понимал, что его проблемы – это только его проблемы и посвящать в них, возникшую из неоткуда вполне милую, симпатичную, но злую девушку, было бы не только пустой тратой время, но и в целом бесполезным и глупым занятием.
– Да какая полиция! – раздраженно бросила Нина.
Что за тон разговора? Почему этот молодой человек говорит такие странные вещи. Странные в том, что у Нины возникло ощущение, что парень будто бы попрощался. Но зачем так тяжело и болезненно прощаться с тем, кого видишь в первый раз в жизни?
Или…
– Если бы я хотела вызвать полицию, то давно бы это сделала, – но, вспомнив, хорошо, что уже минувшее, Нина поняла что погорячилась.
– Да мне все равно! Делайте, что хотите! – Леша отчаянно пытался молчать и поскорее уйти.
Но будто что-то изнутри так и подогревало его расстроенное сознание. Расстроенное в смысле, как рояль, на котором играть по-хорошему, было нельзя. Слова рождались сами, Леша совсем не хотел злиться на девушку. Но его будто окутало неким дурманящим одеялом, как если бы он один стоял в кусочке тумана и чувствовал его промозглую свежесть. А все, кто были поодаль от него, грелись на солнышке и совершенно не понимали его искреннего недовольства. А еще и клавиши играли не так, как надо…
– Успокойтесь. И уходите, – тихо произнесла Нина.
Она была не рада, что окликнула парня, который застыл на месте и будто передумал уходить.
– Куда я пойду? – повернулся он к Нине. До сего момента, разговаривая, стоя к ней спиной, – Я больше не знаю, куда мне идти! Где мне искать деда? Может вы, девушка, – с вызовом выдал Леша, – может, вы знаете, раз вы такая умная, где мне найти деда?
А Алексей и сам начинал себя все больше не понимать.
«Точно с ума схожу! Всё, стою на самой последней черте!» – весело, а от того жутко пугающе, вертелось у него в голове.
– Деда? – Нина буквально опешила и, если только от услышанного не попятилась назад.
– Да что вы тут удивляетесь! Точно комедию смотрите!
– Нина! – это был голос Влада.
Он с Сашей вышел на крыльцо и, услышав, а затем и увидев, происходящее на участке Филиновых, вместе с Сашей поспешил на помощь к Нине.
Нина и Алексей, естественно, обернулись на крик Влада, но оба же не сдвинулись с места.
Леша успел себе удивиться, совсем чуть-чуть, где-то там, в глубине сознания, но он стоял и ждал, когда молодые люди подойдут к ним. Нина же не выдержала и подалась навстречу к спешившим брату и Владу.
– Нин, только на минутку от нас убежала…
– А вы кто? – перебил его Саша и обратился непосредственно к Алексею.
– Это Алексей, – ответила за него Нина.
– Я сам в состоянии отвечать и я не сумасшедший, – грубым голосом, но, не меняясь в лице, сказал Алексей.
Нина сделала недовольное лицо. Она буквально перестала понимать, что происходит с этим человеком. И если, вот только сейчас, у нее в голове еще зарождались какие-то тени предположений и неясные мысли, то сию секунду она была лишьрада, что пришли Саша и Влад. Смысл, всего происходящего был где-то совсем рядом, но его спугнули.
Странно, конечно, что молодой человек, представившийся Алексеем, самоуверенно и твердо заявил, что он не сумасшедший. Его неровная, нервная речь, совершенно нелогичные резкие движения тихонько навивали прямо противоположенные мысли.
– Уже легче, – словно что-то перечисляя, какой-то невидимый список, кивнул головой Саша, – тогда предлагаю два варианта, либо ты сейчас уходишь, перед этим сказав, что тебе здесь нужно было, либо я вызываю полицию и, опять же, ты покидаешь мой участок.
При слове полиция Саше стало как-то нехорошо. Достаточно на сегодня было их здесь присутствия. Его ощущения были сродни Нининым ощущениям.
– Господи! – стукнув себя по лбу и прижав ладонь к лицу, воскликнула Нина. Она буквально проснулась. Было очень странно, что появление Саши и Влада, отняло у нее возможность сопоставить и сосчитать, сколько будет два плюс два. Она никак не ожидала от себя такой явной подставы.
– Нина! – воскликнул кто-то.
– Так, это значит, был ваш дед! – утвердительно и крайне удивленно воскликнула она.
– Что значит был?
Леша ухватился за чудом взявшуюся, из неоткуда, информацию-зацепку.
– Он замерз, его в морг увезли, – как бы невзначай, спокойно, но всем показалось, что громко из-за воцарившейся тишины, произнес Влад. Он поежился и засунул руки в карманы куртки. К вечеру еще больше похолодало и сделалось окончательно некомфортно, даже как-то отвратительно.
Алексей издал непонятный звук, то ли хотел кашлянуть, то ли – что-то сказать, но в последний момент, когда слова практически сорвались с языка, передумал. Не обращая и малейшего внимания на всех, кто его окружал, он, легонько пошатываясь из стороны в стороны, вернулся к крыльцу и не глядя сел на ступеньку.
Все молчали. Влад, что стоял на пути у Алексея, чуть попятился назад, дабы пропустить человека.
Алексей свесил руки, опустил вниз голову. Трое, молча переваривая полученную информацию, смотрели на Лешу.
Довольно мрачная картина. Не нарушая тишины, будто чувствуя, что чего-то скверное произошло, на участок вошли Ирина Сергеевна и Ираида Семеновна.
Стояла такая звенящая, выжидающая тишина.
Ирина Сергеевна осторожно, а за ней и Ираида Семеновна, подкрались к Нине. Обеим показалось, что Нина сможет более точно и внятно объяснить, что же здесь все-таки случилось.
Ирина Сергеевна одернула дочь за рукав пальто, но Нина не обернулась. Она смотрела на Алексея, это было нехорошо, так безотрывно, не моргая, смотреть на человека. Но в такие минуты, редко кому удается отвернуться и не смотреть. Чужая трагедия притягивает посторонние взгляды, наполняя души противоречивыми чувствами.
Алексей, не замечая никого вокруг, прислонился спиной к двери и запрокинул голову назад. Только по тому, что по его щекам стекали ручейки слез, можно было понять, что он плачет. Леша сидел без малейшего движения, смотрел, не моргая, куда-то в далекое пустое пространство.
Внутри у Нины все сжалось, ей казалось, что он не дышит, что он случайно позабыл, как это надо делать. Нине еще никогда не было так за кого-то страшно. Ей казалось, что жизнь этого молодого человека сейчас висит на волоске и только какое-то невиданно чудо удерживает в нем саму жизнь. Еще чуть-чуть и он упадет на крыльцо, упадет от нехватки кислорода или же быстрее его покинет жизнь?..
– Леша! Леша! Очнись же! Тебе нужно вставать и идти! Тебе нельзя здесь вот так сидеть!
Нина, что стало шокирующей неожиданностью для всех, подлетела к Леше и стала, теребя его за плечи, уговаривать встать с крыльца и чтобы тот, в конце-то концов, начал дышать. Ее охватил просто панический ужас. Слишком живо и реалистично представлялось, что Леша, так и не задышав, не сделав и глотка воздуха, замертво падает на крыльцо и все… Вот он лежит и уже ничего нельзя поделать, а еще только секунду назад, сделав бы вдох и зацепившись за неведомое чудо, он смог бы жить дальше. Но никто ему не помог, никто не заставил его сделать спасительный вздох. А теперь было уже поздно. И Нина, именно Нина, была больше всех в этом виноватой. Она одна из всех здесь присутствующих знала, что нужно помочь Леше, что сможет ему помочь и не сделала этого.
Ирина Сергеевна, глядя на дочь, временно потеряла дар речи. Ей ведь так еще и никто и не объяснил, что это за молодой человек.А теперь ее дочь, чуть ли не плача и в некой диковатой полуистерике, уговаривает незнакомого парня жить дальше или же нет, она просто убеждает его встать и идти? Но куда идти?..
А Леша, слыша возле себя чьи-то, перерастающие из уговоров в четкую команду, слова, оперевшись правой рукой о крыльцо, начал вставать. Левой рукой он надавил на входную дверь и еле удержался на месте – схватился рукой за Нину.
– Опять выломали! – всплеснул руками Саша, – Влад, ты как верхнюю петлю прикручивал?
– Да я же тебе говорил, что только на один гвоздь ее посадил. Да и тот ржавый был, – стал защищаться Влад.
– Что же вы у меня ничего не спросили? Идемте кто-нибудь за мной. Нельзя же так все оставлять, – нашлась Ираида Семеновна.
Все будто ожили, начались разговоры и движение. Влад направился за Ираидой Семеновной, Саша подошел к двери и стал прилаживать ее на место, Леша с Ниной встали поодаль, и только Ирина продолжала пребывать в своем молчаливом, обездвиженном состоянии.
Леше сделалось неловко, что он выломал дверь, но предложить свою помощь ему не хватило духу. Нине сделалось легче. Теперь она знала, что Леша точно будет дальше жить и дышать и от этого, совершенно не к месту, захотелось улыбнуться.
«Хорошо хоть папа на работе, а не здесь…» – поостывшем от эмоций разумом, почему-то подумалось Нине.
Нина шумно выдохнуло, и воздух рваными кусками пара куда-то унесся ледяным ветром. Когда же пришли Саша с Владом и Ираидой же Семеновной, она как-то раздраженно, против своей воли посмотрела на Влада. Посмотрела и от нежелания дальше на него смотреть убрала свой взгляд в сторону облетевших яблоней.
Глава 5
Комната была погружена в полный мрак. Только случайные огни города иногда доставали до потолка и, упираясь в стену, исчезали. После пережитых эмоций, сон должен был полностью завладеть сознанием, отключить его и дать организму полноценный отдых. Но вышло все гораздо сложнее.
Нина перевозбудилась. Она с силой прогнала дремоту, что так настырно приставала к ней в машине, когда все еще ехали домой. А приняв душ, который она совсем не хотела принимать, полностью переборола сонное состояние и вот теперь обессиленная, но одновременно, достаточно бодрая лежала, свернувшись калачиком на кровати у себя на съемной квартире. И чего ее дернуло сказать, чтобы Влад отвез ее именно сюда?.. Помниться, он даже предложил остаться у нее, посидеть с ней, но Нина более чем настойчиво отказалась.
Вокруг было настолько темно, что казалось, Нина сейчас находится не в городе, а где-то в глухой деревне. Фонари, что должны были освещать двор, стояли поломанные. Их все никак не могли починить – элементарно, поменять лампочки – а ночь была безлунная. Тонкий месяц робко пытался взойти на темное небо, но его, как и звезды, стали укрывать пришедшие издалека облака. Что же завтра будет за день?
А день сегодняшний во всей своей ясности, четче и будто понятнее, чем в тот момент, когда все происходило, рисовался у Нины перед глазами. И ничто не мешало разглядывать его во всех подробностях и полностью в него окунуться. Темно и тихо. И действие происходит не там, а здесь.
– Еле дом нашел. Кажется, сто лет здесь не был, – не торопясь, будто мысли вслух произнес, Леша.
Он ни к кому не обращался, а просто сказал. Озвучил тот факт, коему было тесно быть просто мыслями. И стой он здесь совершенно один, все равно произнес бы это вслух. По-другому тут было никак, просто нельзя.
– Ниночка! Ниночка! Я поняла, почему этот дед мне знакомым показался! Конечно! Все совершенно правильно! Это только память у меня такая короткая!
После сих слов Ирина Сергеевна заметно оживилась, придя в свое прежнее, свойственное ею, энергичное состояние. Мысль, что дед был ей когда-то знаком, до сего момента так и вертелась у нее в голове и, как это бывает вмиг, словно озарение, разрешилась.
– Мам! Что правильно? Мама, чему ты улыбаешься?
Нина вдруг перестала мерзнуть, но даже не попыталась сама что-нибудь сообразить. Она была вся нацелена на скорейшее получение информации от мамы.
А Ирина Сергеевна, лишь беглым, но теплым взглядом одарила дочь и всецело направила свое неожиданное открытие прямо на того, кто мог его сиюминутно подтвердить.
– Алексей Светлов. Так, кажется, ваша фамилия.
– Синицын. А дед Светлов Григорий Иванович.
Леша ничуть не удивился заявлению Ирины Сергеевны. В то время как Нина удивилась, что он не удивился. Саша перестал возиться с дверью и, стоя вполоборота внимательно вслушался в разговор.
– Господи! Как же это так бывает? – охнула Ирина Сергеевна.
Для нее это было открытием в печальной истории, в то время как для Леши – одна сплошная трагедия.
– Ирин, что? Что такое?
Стоя на дороге, в шаге от калитки, вставила свой вопрос в разговор Ираида Семеновна. Сейчас она всецело была заинтересована тем, что происходило у почти соседей на участке.
– Ираида Семеновна, ты же здесь давно живешь. Умерший дед – это Светлов Григорий.
– Дядь Гриша!? Да не может быть!.. – Ираида Семеновна, от неожиданности застыла на входе на участок, облокотившись руками о калитку. Влад, что на минуту отходил к машине и шел за Ираидой Семеновной следом, вынужденно остановился. Ему было холодно, он начинал жалеть, что сунулся к Нине со своей помощью.
– Ладно, мы дом купили у него и все…
Ирина сконфузилась, вроде как, стала учить Ираиду Семеновну, что всю жизнь учителем проработала. Нехорошо как-то получается… Надо бы получше контролировать свои эмоции.
– Совсем ведь даже не подумала про него. Вот ведь голова садовая! Почти сорок лет учителем проработала, а памяти никакой. Дядя Гриша… Как давно они здесь жили, – и сменив ход мысли, – Лешка? Это ведь ты, Леш? Как же на своего отца похож!.. Но улыбка… – и тут же осекалась, какая уж тут улыбка, – Но, губы матерены…
– Я Вас помню, – отстраненно ответил Леша.
Нина же почему-то была уверена, что Леша будет молчать и ничего не скажет.
Лежать на боку резко надоело. Нина привстала и села, облокотившись спиной о мягкую спинку кровати. Ее, чуть ниже плеч, крашенные в черный цвет волосы, лежали на щеках. Нина быстрым движением заправила их за уши и скрестив руки на животе, застучала пальцами одной руки по другой.
Вот же ведь! У нее в доме не было элементарной валерьянки. Хотя, может быть пару ее таблеток и помогли бы сейчас организму успокоиться и уснуть.
Нина совершенно не знала, как приманить к себе сон. Пришла мысль, сходить на кухню и сделать себе чаю с бутербродом. Но, если она поест на ночь, то с трудом сможет уснуть. У нее было так всегда – поела перед сном и долго не могла потом уснуть. А сейчас, когда и без того не спалось, было все равно.
Нина встала с кровати и, не обнаружив ногами тапочек, ушла на кухню босиком.
А в голове после короткой паузы вновь закружилась дневная хроника событий.
Ираида Семеновна чуть слышно вздохнула, то ли от происходящего вокруг, то ли от воспоминаний прошлого.
– А… Лешенька, ты на чем сюда добрался, – спросила Ираида Семеновна, не найдя более никакого транспорта поблизости, кроме машин Саши и Влада.
– Я на попутке доехал. Меня газелька подсадила, – пояснил Леша.
– А как же узнали, что дед здесь? – Ирина Сергеевна вновь обрела дар речи.
– Не знаю…
– Тебя подвезти или… – с неохотой предложил Влад. И было в его голосе, да во всем в нем что-то такое неприятное, совсем не уместное сейчас, что Нина невольно сделал шаг в сторону от Влада. Хотя и так стояла достаточно поодаль от него. Просыпающуюся антипатию свою пока что не замечала, как и никто не замечал.
Тем временем Саша, воспользовавшись Ираиды Семеновны инструментами, что принес Влад, наскоро успел прибить петлю к дверному косяку и стоял, держа молоток в руках, вместе со всеми.
– Влад! Автобус будет только завтра утром, – раздражаясь, бросила Нина.
Она была более лучшего мнения о Владе. По крайней мере, с ней и с Сашей, Нина не припоминала этого, Влад никогда не выказывал недружелюбности. Он был всегда отзывчив, умел разбавить затянувшийся скучный момент рутинной работы какой-нибудь свежей и смешной шуткой. Часто предлагал Нине подвести ее до дома и, волей случая, познакомившись с Сашей, завел с ним приятельские отношения. И если сказать более коротко, то еще не возникало таких ситуаций, где Влад смог показать себя с плохой своей стороны. Но, видимо пришел тот момент, когда вдруг и навсегда узнаешь о человеке нечто новое, то новое, что нельзя будет потом просто позабыть. Оно, то есть впечатление от поступка, от ситуации, в которой впечатление возникло, не спрашивая на то разрешения самого человека, поселиться у него в душе. И будет абсолютно неважно, забудется ли сама ситуация, приведшая, в данном случае к неприятному результату, или же нет. Пусть все забудется, но отпечаток в душе, что возник внезапно, ответной реакцией на поведение человека, останется навсегда. И волей неволей он будет присутствовать где-то там внутри. Стоит ему только появиться, как пятну крови на белоснежной рубашке. Никакие чудо средства не смогут придать рубашке первозданный чистый вид. Всегда можно будет найти то место, где была кровь, либо по неотстиравшимся бледным следам, либо по покрывшейся тонкими ворсинками пятну, что так усердно терли руками, или же просто будешь помнить, что здесь оно было.
– Да?! – небрежно удивился Влад, – ну, знаешь ли, такси можно вызвать.
– Влад, я понимаю, если бы нужно было подвести невесть кого вообще и ты отказался. А сейчас просто бездушно так поступать. Ты думаешь, ему сейчас легко?
– Нина! Что за альтруизм? И почему ты кричишь на меня? Я что, против что ли, взять его с собой.
– Не нужно ничего! – с печалью в глазах, но уверенно вступился за себя Леша, – я сам как-нибудь доберусь до города! И вы, Нина, не ругайтесь из-за меня с молодым человеком. Он в чем-то прав.
Откуда взялись сие слова у Алексея, понять было сложно. Можно было только предположить, что сейчас за него говорило его внутреннее я, которое включается, когда человек находиться мыслями где-то далеко, но при этом еще и ведет разговор с тем, кто рядом.
– Чего? Влад!..
– Нин! – это был уверенный голос Саши, – Алексея подвезем мы с мамой. А Влад тебя домой отвезет. И всё. Нечего воду в ступе толочь.
За считанные минуты вся окрестность погрузилась в ночь. Были сумерки, но раз, и пришла ночь. Оставаться более в Ливнево не имело никакого смысла. Нужно было ехать домой. К тому же холод был жуткий. На улице начинало подмораживать, и осенняя сырость пусть с легким морозом давала сильно промозглый холодный эффект. Организм еще не отвык от летнего тепла, не перестроился на зиму и, посему, осенняя непогода была так остро ощутима и неприятна.
Нина послушалась младшего брата и поехала с Владом, но разговаривать с ним и даже просто быть в его обществе ей нехотелось. Нинаеще была под впечатлением его слов, всех слов, сказанных им за день. И как-то враз Влад перестал для нее быть хорошим человеком. А все те добрые, неплохие моменты, с которыми был как-то связан Влад, и что раньше вызывали улыбку на лице, стали казаться Нине не настоящими. И даже само ее дружеское отношение к Владу показалось выдумкой, наигранной реальностью. И от того становилось пусто на душе, но совсем ненадолго.
Саша не зря подметил, что Нина отличилась излишней сентиментально. Она была сама на себя не похожа и чувствовала, что в ее привычное внутреннее состояние вторглось нечто неизвестное, и принесло с собою неразборчивые волнения. Будто какая-то совершенно другая жизнь!Чей неизвестный и, конечно, неизведанный дух прокатился по давно устоявшемуся Нининому мировосприятию, мироощущению и своим вихрем занес неясные кусочки, почему-то холодноватые и голубые, к Нине в душу. А Влад, о котором она и вспоминала только, когда он был рядом или конкретно зависал компьютер, тихонечко позабылся.
«Вроде бы всегда казался нормальным человеком. Веселым. Что с ним было?.. То на дачу рвался, то с дачи… Назвать маму – тетей Ирой!.. Он не женат. Тогда с девушкой что ли со своей поругался? А при чем тут я и вся сегодняшняя ситуация? Конечно, перед Олегом совсем нехорошо вышло. Какой-то испанский стыд. Но чему я удивляюсь!» – неожиданно Нине вспомнились ушедшие в прошлое фрагменты. Они вернулись на мгновения и принесли с собою ответ, – «Он всегда вел себя нагловато. Зачем-то полез с разговорами к Сашке…»
Нина вспомнила, как несколько лет назад, летом, Саша приехал за Ниной, чтобы забрать ее после работы и ехать прямиком на дачу. Волей случая, Влад оказался осведомленным, что Саша ее брат и сейчас приедет за ней. Тогда он словно бы из неоткуда появился у машины и бесцеремонно полез знакомиться с ним. И не безрезультатно. С Сашей они стали, если уж не друзьями, то хорошими приятелями точно.
«Он же эгоист обычный.» – слишком легко сделала Нина вывод, – «То хотел поразвлечься, а потом понял, что ничего интересного вот и злился на всех…»
Влад и всё с ним связанное убралось в уголки памяти. А на душе было беспокойно от холодноватого голубого огонечка, который то становился слабее, то разгорался и тогда, дневная суета с усталостью чувствовались особенно остро.
После кромешной темноты яркий свет кухни буквально ослеплял. Но, так как не хотелось спать, глаза довольно быстро привыкли к освещению и Нина в некоем предвкушении открыла холодильник, продолжая же размышлять.
После еды она еще долго сидела на кухне, бессмысленно листаю ленту новостей в ВК. Новые посты, которые выставляла ее знакомая заполонили ленту – любовь, чувства, отношения, философия и так далее… Наверное, невзначай подумала Нина, опять рассталась с очередным ухажером. Нина по большей степени и не читала, о чем буквально кричала Катерина. Обрывки фраз, выцепленные из предложений слова и вдруг полностью прочитанная фраза забрала у Нины последние силы что-либо соображать.
«Только эгоист может быть по-настоящему счастливым. Он ничего никому не должен и не от кого ничего не ждет. Живет, как хочет. В этом его и счастье» – Нина тяжело выдохнула, сумев лишь подумать, что кругом один бред. И продолжила машинально, буквально без сил, листать ленту.
И только, когдаона почувствовала, что сейчас упадет со стула и уснет прямо здесь на полу, с расслаблением во всем теле и привеликой ленью перебралась в спальню. Она легла, одеяло коснулось ее кожи и, толком не укрывшись, с долгожданным чувством, что пришел сон, Нина заснула.
Нина не выспалась, что совершенно ее не удивило. Под утро ей приснился кошмар, суть которого коротко была таковой: покойник, в лице старого деда, чем-то похожего на Григория Светлова, но Нина точно знала, что это был не он, настойчиво преследовал Нину. Куда бы Нина не пряталась от него, куда бы не убегала, все равно получалось так, что перед ней словно из-под земли вырастал этот ужасный дед. Он крайне неприятно улыбался и все пытался схватить Нину за руку. Нина отчаянно сопротивлялась, убегала, ругалась, даже пробовала драться, но навязчивого деда смогло прогнать только Нинино пробуждение.
– Господи! – на всю квартиру с облегчением выдохнула она, – ну и ночка! Отдохнула называется!
Она свалила телефон на пол, что лежал рядом на прикроватной тумбочке, так и не выключив будильника. Звуки кукареку раздавались теперь откуда-то из-под кровати, но ничуть не раздражали ее. Наоборот, она была рада их слышать, ведь они спасли ее от навязчивого деда-покойника.
На работе весь день Нина ходила задумчивее, чем обычно, была неразговорчива и, весь ее негативный настрой был особенно направлен на Влада. А тот даже не пытался, что-либо изменить. Будто выбрал позицию выжидания – выжидал, когда Нина сама захочет с ним поговорить.
После работы Нина направилась на родную квартиру. Во второй половине дня ей позвонил Саша и сказал, что вечером он будет у мамы с папой. Нина и без его звонка собиралась идти к родителям, а тут получилось, что вдвойне нужно было идти.
Нина сожалела, что поехала с Владом, а Алексей отправился в город с мамой и Сашей. Ею не двигало обычное житейское любопытство, то есть возможность просто получить информацию, да желательно поинтереснее, чтобы поразбирать ее на сплетни на досуге с подругой. Ее действительно, на полном серьезе, на уровне души, зацепила Лешина история.
«Только подумать! Его дед пришел к себе, так и получается в свой бывший дом, чтобы умереть там» – размышляла Нина. Так же она помнила ничем не прикрытую скорбь на лице Алексея. Было очевидно, что смерть деда стала для него настоящим ударом судьбы.
– А я сразу заметил, что… то есть у меня сразу возникло чувство, что он как у себя дома лежит. Я еще отругал себя за такую мысль. Вот, думаю, какая ерунда при виде покойника в голову и лезет.
– Хм, ерунда!.. – тут же завелась Нина, – ты только на меня начал бочку катить. Видите ли, мне в голову всякая мистика лезет.
– Ну, все не придирайся к словам. Я, может, от того и ругался, что сам себя непонятно чувствовал, – признался Саша и ему вдруг стало легче. До сего момента он и не знал, что ему было тяжело. А как полегчало, так все сразу и понял.
– Это просто представить! Если честно, у меня в голове эта история никак не укладывается. Я на работе никак не могла ее забыть. Все думала, думала… Хотя, чего тут уж думать? Дед умер и все, – Нина никак не могла сосредоточиться. У нее было то, чего она хотела расспросить у брата, но все никак не могла сформулировать вопросы. Вместо этого у нее получались полубессмысленные короткие предложения, которые и озвучивать было не обязательно – итак все было ясно.
Ирина Сергеевна на кухне мыла посуду, Нинин и Сашин отец дремал в спальне, включенный телевизор о чем-то рассказывал, но его никто не слушал.
– Знаешь, Нин. В принципе этот Леша, вполне себе адекватный нормальный парень. Он вчера в двух словах поделился своей жизнью. Ему не позавидуешь.
По тону, которым говорил Саша и по его выражению лица, Нина неприятно прочувствовала, что смерть деда, одна лишь из проблем Леши, что есть еще кое-что, чего Нина совершенно не знает.
– Он в общежитской квартире живет. Само по себе не здорово. Я, конечно, как понял, дед был его семьей. У него есть еще мать, но она то ли сбежала, то ли еще чего, я честно сказать не понял. Он как-то расплывчато говорил, то ли от горя, то ли не хотел говорить правду.
И вот так у Нины отпала необходимость задавать вопросы. Получается, она не зря, приняла трагедию незнакомого человека так близко к сердцу. У Леши действительно, без всяких прикрас, очень трудная, тяжелая жизненная ситуация.
– Слушай! А почему они нам дачу свою продали? И кто там у них продажей занимался? – неожиданно спросила Нина, плавая в своих мыслях.
– Нин! – удивился Саша, ведь вопрос был адресован явно не по адресу, – я тогда в начальные классы ходил. Уж это мне в пору у тебя все спрашивать.
– Вот, блин! – бросила Нина.
Она бестолково заозиралась по сторонам – папа спал, а спрашивать маму почему-то не очень хотелось.
Вот бывает так, ты то ли чувствуешь, то ли тебе кажется, что данный человек не сможет дать тебе столь ясный и лаконичный ответ, каковой нужен. Возможно, зная человека, ты представляешь, как он отреагирует на те или иные вещи и находишься в курсе его жизненных взглядов и перед тобой уже заранее вырисовывается картинка, как ты стоишь и выслушиваешь ответ. И сей ответ явно не то, что ты желал услышать или же пусть и то, только сказано это таким образом, такими словами и такой интонацией, что ты предпочел бы остаться без ответа, нежели вот так его услышать. Человек, просто вкладывает в ответ свои эмоции и сам того не замечая, продвигает свою точку зрения. Порою это может абсолютно не нравиться, прямо-таки раздражать. И внутри у слушателя, появится некий дискомфорт, сопровождаемый рассеянностью и желанием поскорее прекратить разговор. И что приходит перво-наперво рассеянность или желание – риторический вопрос. Но начинает нервировать все-таки больше собственная мысль – вот я же знал, что так будет! Чего мне тогда надо было?
Пусть у Нины и были вопросы, на которые можно ответить без всякой лирики и своего мнения. Но она знала, что мама так не сделает ни за что! Без лирики и личного ее мнения не обойдется.
Ждать же, когда проснется папа, не хватило бы терпения. Вопросы возникали из неоткуда большими порциями и требовали незамедлительного разрешения.
Нина вскочила с кресла и, скача, так как тапочка на правой ноге слетала и выкручивалась не самым удобным образом для стопы, устремилась на кухню. Саша встал с дивана и, подойдя к кухне, молча облокотился о дверной косяк.
– Мам, – начала Нина, – а вот когда мы купили дачу, то кто ее продавал? То есть я знаю, что по документом она была на том деде, но разве он ее продавал?
– А тебе это зачем? – удивилась Ирина Сергеевна.
– Мам, я просто интересуюсь.
Нина взяла графин и налила себе воды, после сосисок, что были на ужин, ей всегда хотел пить.
– Ну, вообще-то, насколько я помню, – начала Ирина прибедняться на память, с коей у нее все было в полном порядке, – с документами бегала женщина, вот только не помню, то ли дочка, то ли невестка этого Светлова.
– Если Алексей Синицын, а дед его Светлов, то это его дочь, – мгновенно сообразила Нина.
– Значит дочь Светлова, – равнодушно ответила Ирина Сергеевна.
Конечно, она была еще в некоем нервном состоянии от произошедшего, но в разговоре старалась держать себя отчужденно и использовать как можно меньше эмоций и слов. Эта была своего рода такая защитная реакция организма – меньше чувствуешь и говоришь, а значить побыстрее забудешь все плохое.
Нину же, что она никак не выдавала – даже Саша, внимательно следивший за диалогом ничего не заметил – так тонко и, задевая за нервы, трогали мамины ответы.
– Мам, а почему они ее продали. Там же замечательное место. Летом столько огородников, все чего сажают, ходят рыбу ловить, загорают и все-таки близко от города.
– Нин, тебе совсем заняться нечем стало? – это Ирина Сергеевна сказала к тому, что Нина никогда особо не интересовалась дачей и была в нейтральных с ней отношениях. И ее определенно удивляла Нинина внезапно возникшая заинтересованность.
– Вот я так и знала, прям чувствовала, что ты все по-своему воспримешь, – Нина поставила пустой стакан на стол, – мама, я просто интересуюсь, – повторила Нина, но спокойствия в ее голове поубавилось.
Саша чуть слышно вздохнул. Ему никак не хотелось, чтобы получилась ссора, вернее он не желал быть свидетелем сей завариваемой то ли Ниной, которую вдруг потянуло на расспросы, то ли мамой, которая то ли из-за того, что не хотела лишний раз вспоминать о мертвом деде на даче, то ли из-за того, что ее раздражали Нины детские игры во взрослом возрасте, каши. Но он был взрослым человеком и понимал, что мирный исход, ведь в какие-то доли секунды искра раздора уже успела вспыхнуть, уже был невозможен.
– Я не знаю! Тебя интересует какая-то ерунда. Они продали – мы купили. Всё! Какие еще могут быть вопросы.
– Я поняла. По душам вы с ними не разговаривали и вообще… всё, мам. Я, пожалуй, к себе на квартиру пойду. Спокойно ночи, – и обратилась к Саше, – пока, Сашк. Своим от меня привет. Викульку и Даню поцелуй за меня. Я, может, к вам на выходных загляну.
Нина еще хотела добавить, что соскучилась по племянникам, но присутствие мамы ей не позволило это сделать. Итак, расходились на ночь глядя не в самых радужных настроениях.
– Заходи Нин, – коротко ответил Саша, так же поосторожничав что-либо добавить.
Нина ушла. Саша задержался у родителей еще буквально на полчаса.
– Вот ты ее брат, – в миллионный раз начала Ирина Сергеевна, как только за Ниной захлопнулась входная дверь, – ты мне можешь сказать, когда Нинка перестанет дурака валять. Я же переживаю за нее! А она ведет себя так, будто смеется надо мной. Меня мол, – стала изображать она дочь, – и так всё устраивает. Чего ты от меня хочешь услышать?
Ирина Сергеевна беспомощно опустилась на стул, держа в руках кухонное яркое с большими дольками лимона и апельсина на рисунке полотенце.
– Мам, я все понимаю, что ты мне хочешь сказать. И я сейчас не хочу заступаться за Нинку, – естественно Саша так сказал больше от того, чтобы дальше не заводить маму, – но просто правда, ее всё устраивает в жизни. Нечего к ней приставать.
– Может мы ее в детстве разбаловали? Или что-то ей не додали? – и вдруг более воинственно, – А я говорила отцу, что построже надо быть, чуточку, но построже. А он же всегда за нее заступался, да и сейчас… Нина сама все знает, у Нины то, у Нины сё… А я может быть внуков понянчить хочу!
Саша, чуть было не поперхнулся слюной, от такого заявления и,прокашлявшись с явным непониманием к чему и почему вдруг склонился разговор, уставился на мать.
– А Вика с Даней? Мам, ты чё? – не дождавшись ответа на свой немой вопрос, заговорил Саша.
– Сашка, не обижайся! – вся в растрепанных чувствах и недовольстве, но ни на самого Сашу, а на его несообразительность, отвечала Ирина, – Я имею в виду, что мне хочется повозиться с Ниниными детьми. Да и честно признаться, ты не так часто, как мне бы хотелось привозишь к нам Вику с Даней. Могли бы на денек, другой и оставить их у нас.
– Мам! Ты что, обижаешься что ли? – несколько удивился Саша, – да брось ты! Ты же знаешь, что нам еще нужно и к другим бабушке и дедушке успеть. Нельзя же кого-то обделять вниманием.
– Да понимаю я все, – махнула рукой Ирина Сергеевна.
– Ладно, мам. Я поехал. А ты иди, пораньше спать ляг. Отдохни. Ты чего-то слишком перевозбудилась. Да и мне уже ехать пора. Мои уж, наверное, меня потеряли.
Саша поехал домой, Ирина Сергеевна, помаялась, наворачивая круги по дому, и решила-таки лечь спать. Навалившаяся на нее чувствительность, поначалу ей же самой незамеченная, начала понемногу ее злить. И хотелось думать, что в таком ее настроении виновата Нина. Но у Ирины этогоне получалось. И недовольство уже всем на свете было не остановить.
Нина же у себя в спальне открыла коробку конфет и включила телевизор. Ей повезло, что она была стройной и не полнела от съеденной на ночь булочки. Иначе бы самоедства и различных диет по сему поводу было бы не избежать.
***
Леша, медленно и устало подымаясь по ступенькам, пытался сообразить, что ему делать дальше. Вместе с тем, что было бесконечно тяжело, приходило осознание, что предстоящие впереди процедуры, в связи со смертью деда, ему придется взять полностью на себя. Максимум, кто сможет ему оказать помощь – это Маргарита Аркадьевна.
Глава 6
– Здравствуйте, – воспитанно и ровно произнес негромкий голос.
– Здравствуйте, я вас слушаю, – не очень дружелюбно ответила Ирина Сергеевна.
Но большего и не приходилось ожидать. На прошлой неделе у них так же зазвонил домашний телефон, а Ирина была на кухне и лепила пельмени, руки были в муке, на газу стояла кастрюля с водой и, вот-вот нужно было запускать в нее обед. Скоро должен прийти голодный Дима, которого необходимо накормить. Ирина была увлечена своим занятием, но со вздохами подошла к настырному телефону. А когда выяснилось, что звонили неизвестно кто, и предлагали купить какой-то горячий, или уже прогоревший тур, Ирина не разобрала куда, то возмущениям ее не было предела.
– Звонят тут по всякий ерунде! Отвлекают от дел! Лучше бы сами попробовали заняться чем-нибудь полезным, нормальным! Нет! Они будут названивать и дурачить людей! выманивать у них любыми способами деньги! Ай-ай-а-ай!.. Кипит!.. Пельмени! Пельмени! Вот так!..
– Извините, пожалуйста, – продолжил незнакомый голос.
Ирина Сергеевна напряглась. Враз улетучилась мысль, что ей сейчас будут навязывать то, в чем она совершенно не нуждается.
– Это квартира Филиновых? – неуверенно произнес молодой голос.
– Да. Кто вы и чего хотите? Я вас слушаю, – повторила Ирина.
– Как замечательно, что я дозвонился, – обрадовано выдохнул парень, оборвал себя на сиюминутной радости и продолжил уже обычным голосом, – я Алексей Синицын. У вас на даче не так давно умер мой дед.
– Да! Да! – оживленно закивала головой Ирина Сергеевна, – я помню!
Вместе с тем, что сделалось светло и ясно в голове от того, что прояснился человек звонивший, произошло полное смешение остатков мыслей. Ирина вся превратилась в недоумение и остро пожелала узнать, что ему собственно от нее нужно.
– Дело в том… – замялся Алексей, в попытке четко и слаженно выговорить свою короткую мысль, – в общем, я никак не могу найти паспорт моего деда…
– А мы здесь при чем? – с вызовом перебила его Ирина Сергеевна и тут же почувствовала, как совесть зашевелилась и, неприятно кольнуло ее за проявленное нетерпение.
– Я думаю, что дед мог оставить паспорт у вас? Я, правда, не знаю как и зачем. Но я никак не могу найти его дома.
– То есть вы хотите, чтобы я съездила на дачу и стала искать там паспорт?
– Я вас очень прошу! – взмолился Алексей.
– Нууу… – растерянно протянула Ирина, – вообще-то мы сейчас на дачу не ездим.Не сезон.
И тут Ирина вспомнила, что собиралась до наступления настоящей зимы еще раз съездить в Ливнево. Нужно было забрать несколько банок солений и варений из старенького погребка, взять домой постирать рабочие куртки, иначе, когда вновь придет огородный сезон будет уже не до них, и снять с окна на кухне занавески – они не стирались уже неизвестно сколько лет.
– Но давайте сделаем так. Вы оставите свой номер телефона, и как только я попаду на дачу, то перезвоню вам.
В трубке послышалось невнятное сопение. Было не ясно, то ли Алексей удовлетворен ответом, то ли все-таки он желал услышать что-то более конкретное, что позволило бы ему сиюминутно разрешить его вопрос.
– Хорошо. Диктую: 953…
– Еще раз, Алексей…
– Синицын. Спасибо. Буду очень ждать вашего звонка.
– До свидания.
– До свидания.
Оба положили трубки. Перед Ириной на небольшом столике лежал листочек с номером телефона. А ведь и то поразительный вопрос! Ирина встрепенулась от вялых раздумий, ее озадачила новая мысль – откуда этот самый Алексей взял их номер телефона?
«Да наверняка нашел в старых справочниках» – успокоила она себя не подозревая, что все было гораздо проще и ловко сделано нечаянным случаем.
Леша нашел номер телефона, когда искал в документах паспорт деда. Номер телефона Филиновых был записан на половинке тетрадного клетчатого листа. По листочку было видно, что он пролежал спрессованным между кипкой бумаг много лет. Один его краешек мохрился, виднелись тонкие бумажные волоски. Видимо листочек просто разорвали пополам и с одного края это сделали неровно, от чего создавалось ощущение минувшей спешки. Кто-то много лет назад торопился, но чувствовалось это еще и сейчас.
Леша немного повертел в руках листок, и его посетила нелогичная, но разумная мысль. Может быть, когда дед уходил из дома, он прихватил с собой свой паспорт? Зачем ему нужен был паспорт, не поддавалось объяснению. Вся логика и здравый смысл заканчивались на том, как вообще больной лежачий дед мог добраться до своего родного дома. Это не возможно было просто вот взять и объяснить. А уж зачем ему, если он все-таки его взял, понадобился паспорт?.. Только будучи самим дедом можно было, да и то частично, ответить на этот вопрос.
– Привет, мам, – захлопнулась дверь, и из прихожей послышался голос Нины, – что сегодня у тебя на ужин. Я ужасно проголодалась.
– Капусту потушила. Как дела? – вышла встречать дочь Ирина Сергеевна.
– Хорошо. Только есть очень хочу.
– Пошли. Скоро отец должен подойти.
Нина доедала ужин, когда пришел с работы ее папа. Обув тапочки и помыв руки, он прошел на кухню. Через несколько минут на уютной кухонке завязался таковой разговор:
– Дим, когда мы сможем на дачу съездить? – четко выдала вопрос Ирина.
Дима и Нина переглянулись. Прозвучал совершенно не типичный для их мамы в самом начале зимы, то есть не календарной зимы, а погодной, вопрос.
– Ир, а зачем тебе на дачу?
– Я хотела куртки взять постирать, забрать банки с солянкой и помидорами.
– Ну, в выходной съездим, если тебе нужно, – ответил Дима, внимательно вглядываясь жене в лицо.
Нина так же, как и Дима, внимательно смотрела на маму. У той было такое выражение лица, когда человек, начиная разговор, заходит издалека, припасая либо новость, либо свое главное заявление чуть на потом. Порою, он делает так потому, что элементарно боится, зная наперед, что вызовет своими словами негодование. Но в данном случае Ирина не боялась реакции мужа и дочери на свои дальнейшие слова, а наоборот была в легком предвкушении их предстоящего удивления. Она еще сама была в некотором недоумении и ей нетерпелось переложить на близких часть своих эмоций.
– Мне-то нужно… Я еще вот что вам не сказала.
Нина отхлебнула чая и поставила кружку на стол, Дима проглотил прожеванную капусту и осторожно положил новую порцию в рот.
– Перед тем как тебе прийти, – Ирина выразительно посмотрела на Нину, – зазвонил домашний телефон. Я взяла трубку…
Ирина Сергеевна во всех подробностях и, не забывая искусно вписывать в пересказ свое мнение и свои эмоции, всё передала своим домочадцам.
– И это ты из-за чужого паспорта рвешься на дачу? – с иронией проговорила Нина.
Она была чрезвычайно рада, что обнаружилась какая-никакая новость о Леше, протянулась слабенькая, но все же ниточка к его загадочной для Нины жизни. Нина не могла и не пыталась понять причину своей радости. Возможно, она была просто успокоена тем, что где-то в городе продолжает жить и работать этот человек, что он похоронил деда, но живет дальше. Или же сами слова, что звонил Леша магическим образом приподняли Нине и без того хорошее настроение.
Можно сказать только одно – та радость, что волнительных огонечком вспыхнула у Нины внутри, на данный момент относилась к той радости, которая неясно по каким причинам возникает у человека и вызывает нечаянную улыбку на душе. Такая радость, родная сестра той радости, что появляется совершенно неожиданно и по любой причине: пошел на улице дождь, послышались знакомые шаги в прихожей, узнал, что твоя соседка купила холодильник или просто увидел деревянный табурет или тарелку с супом или же без супа. Только тут было одно маленькое, но существенное различие – Нина ждала, что каким-нибудь чудом, но ей доведется услышать что-нибудь про Лешу. Что, собственно, и случилось. Странным образом, но случилось.
– Нин! – возмутилась Ирина Сергеевна, – я же сказала, что мне там нужно. Просто говорю какая-то ерунда ей Богу с этими, как их Синициными.
– Да, – согласился Дима, – купили дачу давно, а проблемы только сейчас всплывают.
– Вот что ты начинаешь! – встревожилась Ирина, – еще проблем нам не хватало! Я тебя уверяю, никакого паспорта у нас на даче нет. И куда он там у них вообще делся…
Ирина Сергеевна высказывалась в пренебрежительном тоне, по коему можно было понять, ее не только не волнует, что там, как она сказала у них, происходит, но она даже начинала как-то свысока смотреть на семью Леши. Будто в чем-то их праведно обвиняла. Праведно, то есть она живет правильно, как и все, а они!.. Они ведут себя просто невообразимо неприлично. Неприлично, то есть не вписываются в рамки общепринятых Нининой мамой норм поведения.
– Мам, ты так говоришь, будто этот Леша всё специально подстроил, – не удержалась Нина.
Ее неприятным образом задели мамины слова, стало немного обидно за Лешу, но больше все-таки за маму. От нее Нина не ожидала приступа бессердечия и злости к ни в чем не виноватым людям.
– Я так не говорила и не имела даже этого ввиду. И не надо на меня так смотреть.
– Я нормально на тебя смотрю. Просто не понимаю, почему ты так разозлилась. Если ты все равно собиралась съездить в ближайшее время на дачу. Посмотришь ты там паспорт и отзвонишься, что его там нет. И всё! От тебя же больше ничего и не требуется. И никто больше тебя беспокоить не будет.
– Ты меня сейчас учить собираешься! – ухмыльнулась Ирина Сергеевна. У нее не осталось и грамма хорошего настроения. Какое-то сплошное расстройство всё больше растекалось у нее на душе.
– Мам, да ты сейчас издеваешься надо мной! Мне дороже мое спокойствие, чем тебе слово поперек сказать.
– Ах так! Да это ты издеваешься! Тебе уже столько лет, а ты… ты хуже любого подроста!
У Нины вдруг замаячили на глазах слезы, совершенно выбивавшие ее из равновесия. Но она взяла себя в руки и было уже хотела высказать еще одну приведшую бы к полнейшей ссоре фразу, как Дима, который терпеливо, отложив тарелку с едой в сторону, выслушивал своих жену и дочь, громко, но задумчиво уставившись в сторону, произнес:
– И как вам только не надоело ругаться из-за ерунды! – его спокойный голос, которым он не спеша выговорил сию простую истину легко и быстро добрался до сердец Ирины и Нины.
Дима поднял глаза и сначала изучающе поразглядывал Ирину, потом Нину. У обоих на лицах отражалисьнедоумение и затаенная обида.
– Вам больше поговорить не о чем? Или, я все никак не пойму, вам доставляет удовольствие портить друг другу, да и окружающим тоже, жизнь?
– Пап. Я, наверное, лучше пойду. Ты же знаешь, что ближайшие два часа к маме лучше не подходить.
Ирина Сергеевна метнула острый взгляд на Нину, но промолчала.
– Иди. Подожди, Сашке позвони. Он почему-то никак до тебя не дозвониться.
– У меня телефон сел. Я позвоню ему, когда приду. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи! – крикнул Дима дочери, что была уже в прихожей.
– Мам, спасибо большое за ужин! – громко сказала Нина. Она избегала взгляда матери и потому только одевшись из прихожей смогла ей ответить.
– На здоровье! – выходя из кухни, произнесла Ирина.
– Пока! – крикнула Нина и дверь за ней захлопнулась в тот самый момент, когда Ирина Сергеевна оказалась в прихожей.
– Ну что она за человек? – с неким материнским отчаянием медленно заходя на кухню, взмолилась Ирина.
– Нормальный она человек. Тебя, уж Ир без обид, тоже подарком назвать сложно.
– И чего ж ты тогда на мне женился? – не сердясь, но не в силах промолчать, произнесла она.
– Ир! – одернул ее Дима, наконец-то доев остывший ужин и наливая в кружку чай, – я вам вообще искренне удивляюсь! Развели скандал на пустом месте. Ведь совершенно из неоткуда!..
– Дим, – начала жаловаться Ирина, – она ведь ведет себя как маленький ребенок. Но при этом старается меня учить. Будто я ничего сама не вижу и не понимаю. Пусть на своей работе всех учит, как бумаги правильно вести. А я все-таки ее мать. Я беспокоюсь за нее. А она так себя ведет…
Мысли Ирины прошли ломанными тропами и замкнулись в кривой круг. Желание понять, а лучше наставить на путь истинный Нину боролись в Ирине, даря ей полное смятение и открывая чувство собственной вины за прорехи в воспитании дочери. Ирина серьезно была уверена в том, что чего-то не додала Нине и как-то не так ее воспитала. Под Иринины стандарты правильного поведения и отношения к жизни Нина давно уже не вписывалась.
– Ирин, опять все к одному. Отстань ты от нее и от ее работы тоже.
– Да хорошая у нее работа! Я рада, что у нее такая работа. Но у нее везде одна работа и если не работа так развлечения. А ты, – Ирина перешла в нападение, – ты, Димочка, вечно ей потакаешь! Вечно за нее заступаешься. А вот когда ей будет пятьдесят лет и еще неизвестно будем ли к тому времени мы с тобою живы, она останется одна. Вот!.. Вот до чего доведет ее твоя жалость. Ниночка знает, что ей нужно. Ниночка молодец! Ниночка свое не упустит! Ниночка!.. – передразнивала Ирина своего мужа.
– Ты от меня чего хочешь? – завсегда спокойный Дима начинал терять терпение.
Ирина обладала исключительным умением – быстро выводить мужа из себя. Так быстро тратить нервы в разговоре с кем-нибудь еще у него просто не получалось. Но это была его Иринка. Что же тут поделаешь?
– Я?.. Чтобы ты как-то переубедил свою дочь. Что-нибудь жизненное, путное вбил ей в голову.
– Я не меньше твоего желаю ей счастья. Но выходить замуж только из-за того, что вдруг она останется под старость одна, я ей никогда не посоветую.
– Она бы хоть ребенка родила что ли… – вздыхая, прошелестела Ирина и решила, так как толку не было никакого, отстать от Димы. Она нехотя встала и ушла в зал, в надежде, что телевизор разгонит ее мрачные мысли. Дима стал без аппетита, какой уж тут аппетит, пить чай с конфетами.
А Нина…
А Нина тем временем почти дошла до своей квартиры. Она всю дорогу пыталась прогнать липкий наволок размолвки с мамой, но никак не могла. Ее всё цепляло и задевало в словах матери, которые она прокручивала в голове. Всё не давало ей покоя. А самое главное – Нина ясно понимала, что папа прав и, на пустом месте возник глупый раздор.
Самым же главным, что бесконечно ее ранило и всегда, хоть то был тысячный или милионный раз, словно впервые касалось души и обжигало ее, было твердое мамино мнение. Нина никак не могла спокойно относится к словам матери, даже к ее мыслям, которые, несомненно, были красноречивее слов и ясно отражались на ее лице, что Нина слишком много придает времени развлечениям жизни и в пустую тратит свое время. Время – в большом смысле этого слова. Время – это свои годы, ни день, ни один вечер и несколько часов, а свою жизнь. От того и возникали следующие выводы, что Нина еще совсем, полностью не выросла, что она… вот – большой ребенок. Так сейчас принято говорить про тех людей, что не задумываются о чем-то серьезном и всю жизнь прибывают в праздном или близком к этому состоянии.
Но это было совершенно не так! И зря Ирина Сергеевна считала, что у Нины кроме работы и отдыха нет ничего больше в голове. Нина, как раз-таки, и была самым настоящим взрослым человеком. Она смотрела на вещи не предвзято, она не пыталась сделать из себя то, чем не являлась, как это зачастую делают подростки (честно сказать и многие взрослые, переходя из подросткового возраста во взрослую жизнь, забывают снять маскарадные маски юности и продолжают в них свое гордое шествие и дальше по жизни). Нина старалась быть отзывчивым человеком, дарить любовь своим близким и зря не держать обид. И уж кому, как не ее маме не знать, что возникни какая необходимость в посторонней помощи, Нина всегда окажется тут, как тут. Ну а то, что Нина держала многих знакомых людей на определенной от себя дистанции, это исключительно лишь от того, чтобы они не наглели и не насаждали Нинину жизнь ненужными советами или опять-таки ненужным своим обществом.
Нина отворила дверь квартиры, пытаясь размышлять сразу обо всем – о чем хотелось, о чем не хотелось, но мысли настойчиво вертелись в голове, и о том, о чем нужно было.
Предстояло решить, что подарить племяннику на грядущий день рождения – эта мысль плавно улетучивалась, а мамины слова упорно засели в голове и мешались, мешались с другими обрывками мыслей. И мешались до тех пор, пока Нина, совершенно неожиданно для себя, заплакала. Все же заплакала…
Это был самый настоящий приступ уныния и признания своей никчемности. Нина этого не понимала, так как не была склонна сидеть и часами критиковать себя. Она всегда шла вперед, не грустила по пустякам, считала себя умницей, и только вызывала зависть или восхищение в глазах окружающих. Но как-то враз все перевернулось. Странный ход мыслей привел ее к пагубному результату.
«Это просто стыдно! Стыдно так говорить. Я – видите ли, подросток! Вдруг, где какие вопросы или проблемы, то значит можно и ко мне обратиться. Я же прибегу. Всё сделаю! А как только мое мнение с ее не сходиться, так и всё… Сразу же получается, что маленькая и глупая. Ничего не понимаю в жизни и только и делаю что развлекаюсь. Да какая же ерунда! Какая ерунда!.. Да, нет… не ерунда. Того же Алексея мама восприняла, как вполне себе взрослого человека. А ведь он, если мне правильно думается примерно мне ровесник. То есть он, получается, каким-то образом смог доказать окружающим свою самостоятельность. Еще бы! Жил и ухаживал за больным дедом. Естественно, разумный, серьезный. А я что? У меня и в правду в голове только и мысли о работе и о развлечениях. Ведь о чем я думала сегодня на работе, в обед?.. Зачем я хочу поехать в Грецию? Для чего?.. Как всё пустынно…Как всё так неожиданно стало бессмысленным и пустым!..»
Тишина в мыслях, в квартире тишина и телефон без зарядки в сумке. А потом, Нина привстала с порога и понеслась в рассуждениях дальше.
«Нет! Это всё мама меня так накрутила. Надо же быть такой вредной! Всё хорошо. Никто же не виноват в том, что все живут по-разному. Как им нравиться и кажется нужным. Ах! Точно! Надо Сашке позвонить!»
Нина поспешно достала телефон из сумочки и, поставив его на зарядку, включила. Сейчас ей было особенно в радость поговорить с братом.
Мама чудным образом вывела ее из равновесия и, кажется, все-таки сумела пустить сомнения Нине в душу. Пусть Нина быстро и пришла в себя, но осадок остался. Это как конкретно, достаточно сильно, с обидой, поругаться с другом или хорошим знакомым. Общаться то потом все равно будете, но долгое время придется озираться назад, туда, где храниться то неприятное из-за чего и по сей день не совсем хорошо.
– Привет, Саш. Звонил? – теребя нос, произнесла Нина.
– У родителей?
– Нет. У себя. У меня телефон разрядился. Тебе мама, наверное, еще не успела рассказать, что звонил Леша Синицын. Ну, который… – Нина было хотела пуститься в разъяснения.
– Я понял. А чего он звонил?
Нина пересказала всю историю от начала до конца и не забыла добавить, как бы вскользь, но это-то и было главным, про мамину бурную реакцию на ее слова. Правда, Нина выставила свою с мамой ссору, как мелкое недоразумение, но Саша-то понял, что между мамой и Ниной опять получилось что-то нехорошее.
– Ты просто не представляешь! Саш, ведь по маминым словам получается, что тот же Алексей, которого она вообще не знает, молодец и полный адекват. А я, это даже смешно, лезу со своими комментариями, словно совершенно глупый человек. Да, даже ты у нас на другом счету. Саш, это же просто невыносимо.
Саша все-таки вывел Нину на откровенный разговор. Хотя, ничего нового он из него и не услышал, но зато Нина выговорилась. Нина выговорилась, но только еще больше себя этим разговором растревожила.Много мыслей и невесть откуда взявшихся переживаний всплыло на поверхность.Переживалось даже за то, как сейчас соседка родителей – тетя Римма – живет без своего любимого кота, который умер у нее на прошлой недели. А еще почему-то очень стала раздражать дверка шкафчика в прихожей, которая туговато открывалась и, если ее отпустить, а не аккуратно закрыть, хлопала громко и эхом отдавалась в ушах. Всё это было мелочно и неважно, но зачем-то навязчиво вертелось в голове.
И чувствуя всё это безобразие, после разговора с Сашей, Нина заставила себя лечь спать. Положительной перспективы на оставшуюся часть вечера она не видела. Всё пересказав брату,Нина почувствовала не только должное облегчение, но и некоторое неприятное опустошение. Ей сейчас не хватало того самого живого слова, которое бы зажгло искру хорошего настроения, перезапустило бы Нинино «я» изнутри и помогло сделать шаг вперед, уйти от скопившегося негатива. К сожалению, разговор с братом пусть и разрядил накаленность мыслей, но на этом и поставилась точка. И только сон сейчас мог изменить ситуацию. После сна, Нина была уверена, все сегодняшние неурядицы уменьшаться в разы и останется лишь голый разговор, то есть то, что только было по факту, а все эмоции, предположения, ненужные выводы уйдут в небытие. Это будет даже замечательно, приятная свежесть в голове и возможность либо адекватно всё пересмотреть еще раз, либо вообще всё с радостью оставить в ушедшем дне.
Примирение мамы и дочери прошло совершенно незаметно. Обе, вечером же следующего дня разговаривали друг с другом по телефону, словно и не было той размолвки. Но все ж таки стоит отметить, что разговаривали по телефону, а не Нина пришла к родителям. Значит, некоторое неудовлетворенное раздражение или проще сказать неприятный осадок у Нины в какой-то степени, но все еще присутствовал. Потому как если бы Нина полностью отошла бы от неприятного разговора, то невзирая даже на то, что мама могла еще быть чем-то недовольной или еще злилась, пришла бы к родителям. Так что дело было вовсе не в Нининой неуверенности на счет настроения мамы, а исключительно в своей собственной. Она еще сама внутренне колебалась, потому и отправилась после работыпрямиком к себе на квартиру.
Дверь отворилась и захлопнулась с характерным прищелкиванием. Оно появилось несколько лет назад, когда Филиновы вставили новую дверь. Но теперь казалось, что этот интересный звук был всегда, и без него уже трудно было представить открывание и закрывание двери.
– Наконец-то дома! – раздалось из прихожей. Голос Ирины Сергеевны прозвучал звонко и бодро, но в нем слышалось еще и некоторое облегчение. Как-будто Ирину отстранили от тяжелой рутинной работы. И она была искренне рада, что не придется ничего делать.
Нина продолжала сидеть на кухне и пить чай с абрикосовым вареньем, которым ее маму угостила соседка Филиновых, Нинина теска – шустрая и завсегда успевающая старушка семидесяти с чем-то лет тетя Нина Курицына.
С течением времени отношение Нины к тете Нине менялось и, чем больше вперед уходили года, тем всё отчетливее Нина начинала понимать, что ее просто-напросто раздражает эта старушка. И было непонятно для Нины, то ли тетя Нина всегда любила так тщательно и даже с нравоучением обсуждать чужие жизни, то ли просто с возрастом у соседки что-то переклинило в голове и ее вдруг в срочном порядке заинтересовала Нина жизнь. Своя-то ей наскучила – дети с внуками заезжают к ней редко, а заняться чем-то нужно. А тут как раз Нина рядышком живет. Это же целое дело – только успевай разбирать, как взрослая девушка неправильно живет – начнешь вечером, а закончишь утром.
Нина почерпнула из баночки ложечку, затем запила варенье чаем и приготовилась к маминому появлению на кухне. Самым главным было то, что Нина не знала, чье это угощение. Было сомнительно, что Нина стала бы есть варенье, принесенное этой старой сплетницей. А уж если бы и пришлось его пробовать, то съела бы она его без должного настроения и, соответственно, аппетита. Вообщем, вполне понятно, как Нина любила свою соседку, но это сейчас было не столь важно и сказано больше просто так, к слову.
– Ой, Нина! Какая холодина завернула на улице! Просто не вериться, что мы наконец-то дома и чудом не застряли в метели. Ладно, не послушались Ираиду Семеновну и не остались у нее подольше посидеть. Тогда бы вообще, не знай, когда домой приехали.
Нина посмотрела в окно. По стеклу в этот момент хлестко ударила ветка березы и так же неожиданно и с треском заколотила снежная крупа, будто кто-то с размаху ее бросил. Нина отвернулась, не поменявшись нисколечко в лице, оставшись равнодушной к метели, и вновь стала молча рассматривать суетившуюся с дороги маму.
На кухню следом вошел Нинин отец, его лицо было сырое, гладко выбритое, но именно сейчас в ярком еще дневном свете Нине бросились в глаза морщины, что неизвестно когда успели покрыть папино лицо. Нина встряхнула головой, ее отец провел ладонью по лицу, и будто бы все вернулось назад. Нина с облегчением выдохнула. Что-то тяжелое, дотронувшееся до Нины, съежилось и, прокатившись по полу, подпрыгнуло и кануло за окно, в метель.
– Нас, Ираида Семеновна капустой квашенной угостила. Так что на ужин у нас картошечка, – радостно, с предвкушением, сообщил Дима.
– Замечательно! – ответила Нина.
– Варенье вкусное, – кивнула Ирина Сергеевна на баночку на столе, – это тетя Нина принесла.
– Да? – небрежно бросила Нина. Ее данная новость мало обрадовала, – вкусное, – через пару секунд эхом на мамино слово отозвалась Нина.
Но тут всплыл один очень разволновавший Нину вопрос и варенье, чье бы оно не было, уже Нину не интересовало. Нина стала ждать, когда же мама или папа заговорят. Сама она пока не решалась спросить. Во-первых, терпения еще хватало. Во-вторых, если бы первой заговорила Нина, то вышло бы не так интересно. Ведь когда человек сам берется что-то рассказать, то получается более естественно и непринужденно что ли.
– Нин, сделай доброе дело. Мы с папой, где могли всё просмотрели. Паспорта этого Светлова не нашли. Что я с самого начала и говорила.
Нина услышала, как в зале включился телевизор. Ее отец улегся на диван, отдыхать.
– Нин, там на тумбочке лежит номер Алексея. Возьми, позвони ему. Я пока картошку вариться поставлю. А то мы что-то с отцом проголодались.
– Вы же у Ираиды Семеновны были.
– Нин, ну чайку посидели попили. И не станем же мы наедаться досыта у нее. Как-то уж неловко, – а потом, – Нин, ты позвонишь или нет?
И Ирина Сергеевна бросила на Нину нетерпеливый взгляд. Ей хотелось поскорее развязаться с чужим делом, а Нинина нерасторопность ее удивляла. Ирина Сергеевна находилась в прекрасном расположении духа и потому была не в состоянии раздражаться по пустякам. Нине такое ее настроение исключительно нравилось, потому она и не спешила бежать к телефону.
– Хорошо, – наконец-то произнесла Нина и поднялась с места.
Странная штука настроение что-либо делать. Только минуту назад Нине было интересно узнать, что же там всё-таки с паспортом (хотя было с самого приезда родителей понятно, что они ничего не нашли, иначе бы прямо с порога Нина услышала пламенную речь своей мамы), а сейчас категорически не хотелось идти к тумбочке и звонить, и здесь мамино настроение было уже совсем не при чем. Но Нина пошла делать доброе дело, с минуту же ища нужный листочек. Он каким-то образом затерялся в страницах рекламного журнала какого-то магазина и Нина нечаянно его вытряхнула на половичек.
«Алексей Синицын» – значилось красивым, Нине он всегда нравился, но размашистым, потому что торопилась, маминым почерком.
Нина вытащила из кармана джинс телефон. Он оказался у нее с собой, потому что полчаса назад Нина разговаривала с Катей, своей подругой, и никак не могла ее переслушать. Та усиленно жаловалась Нине на свою неудачно сложившуюся личную жизнь, на то, что ее мать ее не понимает, и про то, что только на саму себя ей сейчас и приходиться рассчитывать. Под конец разговора Нина подустала и слушала невнимательно, не вдумываясь особо в быстро текущие эмоциональные слова. Главное было, чтобы подруга сейчас выговорилась, ведь возможно даже завтра сегодняшняя жалобная информация будет совсем не актуальна и не иметь ни малейшего смысла.
Нина набрала номер и осторожно приложила телефон к уху. Она не ожидала, что трубку снимут сразу же после первого гудка. Можно было подумать, что Алексей только и делал, что сидел и ждал, ждал, когда же ему позвонят и наконец-то хотя бы что-то сообщат. Но в таком случае получалось, что он сидел неделю с лишним, что было просто невообразимо. Глупая фантазия. Конечно же, он ждал, но только, как и все, когда чего-то ждут, продолжал ходить на работу и еще чем-то заниматься, кроме ожидания.
– Алло. Это Алексей Светлов? – проговорила Нина и вместе с произнесенными словами осознала, что говорит не совсем то, что нужно. Она зажмурила глаза, с легкой иронической улыбкой помотала головой и, поймав себя в зеркале, сделала шаг в сторону, убежала от своего отражения.
– Алексей, но… – пауза, чувствовались замешательство и быстрый мыслительный процесс на том конце провода, – это Ирина Филинова?
– Нина Филинова. Ее дочь.
– Я понял. Я помню Вас! – оживился Леша.
И Нине стало вдруг неудобно. Алексей обрадовался, а она сейчас возьмет и скажет ему, что паспорта нет. Вот и будет радость. Веселая такая новость.
– Алексей… – начала с понурым видом Нина и все-таки глянула на себя в зеркало, тут же подумав, что сегодня обязательно нужно помыть голову, а на следующей неделе наведаться в парикмахерскую. Иначе, и это было преувеличением, скоро косы до пола вырастут.
– Леша, – поправил ее он.
– Леша, я по поводу паспорта, – голос у Нины сделался невеселым, что непреднамеренно, но подготавливало Лешу к соответственному ответу.
– Да, – отозвался он, уже всё поняв, но отреагировав почему-то не так расстроено, как ожидала Нина.
– Родители ездили на дачу и… вообщем, паспорта там нет.
Нина почувствовала, что ее желание не звонить куда-то мгновенно пропало. Это было довольно странно. То ей не хотелось звонить, то вдруг понравилось разговаривать по телефону. Довольно глупо, если подумать, что звонила она незнакомому человеку и лишь только для того, чтобы сказать, что больше ничего, чтобы их как-то могло связать у них нет. Какое тут может быть желание продолжать, затягивать разговор? Или у Нины всё еще осталось что-то от жалости, что первоначально ярче всего вспыхнуло при виде Алексея, за исключением непонимания, что здесь делает этот человек, конечно же.
– Спасибо за звонок. Я, впрочем, так и предполагал, – сообщил он.
Нина подумала, что он сейчас сказал практически так же как и ее мама. Это ее легонечко удивило и даже развеселило.
– Да не на чем… До свидания.
– До свидания, Нина!
И случайный звонок был закончен.
Нина, как ей показалось по ощущениям, не успела понять, что она сейчас с кем-то разговаривала по телефону. Возникло чувство чем-то с родни чувству, когда кто-то ошибается номером, только более туманное и неясное. Ошибки же никакой не было. Но и собственно и звонка самого было совсем мало.
Ладно. Пусть оно и будет, это странное ощущение недосказанности, когда сказано было всё, абсолютно всё, что нужно было, но будто что-то осталось в стороне. Пусть. Сейчас, вот только она заведет разговор с мамой и в стороне останется и телефонный звонок и вся эта история в общем.
– Тебе помочь? – зашла Нина на кухню.
– Нет. Я сама, – Ирина Сергеевна уже вовсю чистила в раковине картошку.
– Я думала в мундире.
– Я хочу с чесночком отварить. У отца на капусту разыгрался аппетит, а у меня на ароматную картошку.
– Ой! – вздохнула Нина и получилось у нее это беззаботно и легко, – молодцы!
– Позвонила? – уточнила Ирина Сергеевна. Она мыла картошку и из-за шума воды толком не могла расслышать, что происходило в прихожей.
– Да. Всё.
– Ну и хорошо.
Нина промолчала, не зная, что тут можно ответить. Хорошо, не хорошо… Просто вот так есть и всё.
Через час царский ужин, как назвал его Нинин папа, был готов и торжественно стоял на столе. Выложенная в большую широкую чашу картошка, от которой умопомрачительно, в смысле, что очень аппетитно и вкусно, пахло чесноком, стояла по центру стола. От картошки вверх валил горячими клубами пар и вызывал просто жуткий аппетит. Ирина Сергеевна посыпала картошку зеленым луком и укропом и получился еще и прекрасный натюрморт.
Нина, что совершенно не хотела есть и в течение дня только и баловалась то чаем, то кофеем, почуяв запах свежеприготовленного ужина, ощутила острый приступ голода. Не удержавшись подцепила пальцами пучочек длинно и тонко нашинкованной капусты с также длинно и тонко натертой морковкой и, зажмурившись от удовольствия стала с аппетитом жевать. Столько сока, столько вкуса и хруста, и приятная кислинка, от которой нельзя не прищуриться.
– Нин, что ты как маленькая. Лучше маслом полей и иди, зови папу ужинать, – снисходительно сказала Ирина Сергеевна.
Сегодня, тут можно и еще раз повториться, у Ириныбыло не смотря на погоду благоприятное расположение духа, что было определенным гарантом хорошего настроения и у Нины. Если Ирина Сергеевна не начнет придираться к дочери по пустякам, то у Нины и подавно не возникнет желания затевать из нечего ссору.
Золотистая струйка масла полилась на капусту, и Нина принялась тщательно мешать сочную, как ее не отжимай, массу. Казалось, что капуста – это нескончаемый источник сока, то есть воды со вкусом капусты и множеством витаминов.
Нина перестала мешать и попробовала, что получилось. Но как ей показалось, масло совершенно ничего не изменило и Нина, оставив ложку в капусте, с предвкушением посмотрела на только что выложенную на стол картошку.
– Пап, пойдем ужинать, – заглянула она в зал, где в полудреме лежал Дмитрий.
Услышав, что ужин готов, Дима протер лицо ладонями и, пытаясь изобразить, что он и не спал вовсе, поднялся с дивана. Но тронутое дремой сознание выразилось рассеянным взглядом на его лице.
– Передача интересная, – пересекая коридор, произнес Дима.
– Я вижу, – с толикой иронии проговорила Нина.
И вслед за отцом зашла на кухню.
– Ммм!.. Красота! – задушевно произнес Нинин папа с полным ртом, и, прожевав, продолжил, – помню в детстве, мама картошки в печки наварит и с капусткой!..
Нина посмотрела на родителей и поняла, что сейчас она может только сидеть и слушать родной для их сердца и милый для нее разговор. Она не была в их детстве и потому ни за что не сможет так натурально и непосредственно окунуться в атмосферу тех лет. И что только она могла сделать, это разыграть свое воображение до такой максимальной степени, что сможет себя искусно обмануть и ощутить прелесть всего плавно и с наслаждением текущего рассказа-воспоминания. И Нина с легкостью, порою присущей ей, отдалась в сладостную атмосферу на кухне. Она слушала и слушала, о чем говорят ее родители, и было неважно, что практически всё, за исключением одного из ста процентов, она уже успела выучить чуть ли не наизусть.
А за окном бушевала метель. Зима. А скоро, не успеешь оглянуться, и новый год. Всегда так. Только пройдет день рождение Дани, как неделю спустя кругом начинают появляться наряженные елки, гирлянды, узорчатые, из всего чего только возможно, снежинки.
Нине вдруг всё это, и елки и снежинки, показались какими-то неинтересными и уныло-скучными. Больше всего ей сейчас дарили настроение разговор родителей, метель за окном в ночи, пусть и время было лишь только вечер, и что-то еще, такое теплое и крайне задушевное. Оно очень нравилось и симпатизировало Нине. И если бы она была сентиментальным человеком, то, не жалея слез, расплакалась бы. А поскольку излишней чувствительностью Нина не страдала, то просто расслабленно и довольно улыбаясь, сидела, облокотившись о мягкую спинку кухонного уголка, обтянутую искусственной коричневой кожей.
Ужин затянулся, удивительным образом перейдя из самого ужина в чаепитие, которое первым покинул Нинин папа. Он насытился не только вкусной едой, но духовной пищей – сладостно-терпким разговором, и всё, что ему было сейчас нужно это только спокойно полежать на диване и возможно нечаянно увлечься чем-нибудь идущим по телевизору. Но увлечься так, чтобы через пару дней и не вспомнить, а смотрел он эту передачу или кино вообще.
Затем Нина, взяв на себя обязанность помыть посуду, отправила и маму отдыхать. У Ирины Сергеевны в последнее время, что можно было отсчитать примерно с начала этой осени, когда на улице начало заканчиваться тепло и всё больше возникало желание проводить время дома, появилось новое, то есть давно забытое, увлечение. Она взялась с живейшим интересом читать книги. И с некоторым удивлением для себя обнаружила следующее: ее больше не привлекают женские романы, коими она так зачитывалась в юности. Сейчас она с интересом и внимательно читала произведения классиков о жизни и судьбе человеческой. И порою было забавно, стоя в тени ее сосредоточенно бегающего по строчкам взгляда, наблюдать за ней. Выражение лица, то серьезное или даже с тонкой грустью, то с иронической и слегка удивленной улыбкой, то с откровенно искрящимся живым интересом в глазах. Когда Нина случайно заставала маму за чтением, то в большинстве случаев старалась оставаться незамеченной и побыть тайным зрителем маминого нового увлечения. Ирине Сергеевне не нравилось такое странное, как она его называла, поведение дочери. По ее мнению было ребячеством и глупой бездумной выходкой так делать. А Нине было просто интересно постоять и немного понаблюдать. Сама же она не страдала книжной зависимостью, предпочитая живое общение и разного рода другие развлечения, от которых можно было получить натуральные эмоции самой здесь и сейчас.
А в книгах же протекала жизнь героев, зачастую вымышленных, снятых с настоящих людей образами и чертами характера или же рассказывалось о жизни когда-то действительно живших людей, но опять же, с точки зрения автора, и пусть автор и был максимально точен и правдив, всё равно не смог обойтись без в определенной степени преукрашения тех или мест или событий, что есть или происходили (если это, конечно, не документальная хроника, в которой стоит конкретная дата и в двух словах написано событие, что сопровождало этот день, месяц и год). Рука у него, то есть у автора, писателя, как не старайся, а дрогнет на определенном этапе воплощения жизни в книгу. И как не старайся, а история книги получиться пропущенной через душу автора и будет непременно содержать часть его души (даже если написана она для отмазки, чтобы выполнить контракт перед издательством). И местами, абзацами и строками будет плыть по книге особый дух. Его может быть то больше, то меньше. Но если книга на самом деле является книгой, а не еженедельным журналом, то ощутить ее душу не составит особого труда.
Нина удивилась, когда у нее в голове зародилась такая по-настоящему странная отговорка, для самой себя, почему она не любит читать. Ведь получалось так, если продолжить ее же мысль, то смысл выходил прямо противоположенный. И выходило следующее: читать книги было очень интересно, а всё по тому, что ты находишь тех авторов и те произведения, которые кажутся тебе максимально интересными, правдивыми и понятными. Находишь те книги, которые притягивают тебя и притягивают ни чем иным, как своим особенным духом, что родственен с твоей душой. А те авторы, что смогли стать классиками прозы никак иначе, как нашли подход к разным душам. Никак иначе, а в их произведениях есть что-то такое, что зацепляет практически любого. И читать хочется.
«Вот уж напридумывала!» – отругала себя Нина, – «Мама читает книги лишь по тому, что ей сейчас заняться больше нечем. Так она разнообразит свой вечер. Тот же сериал, только написанный и занимает больше времени. И всё!»
Посуда была помыта, родители заняты своими делами, к племянникам Нина собиралась идти завтра и завтра же вечером посидеть где-нибудь с Леной, своей подругой, а сейчас, сколько бы то не оставалось часов до сна делать в их протяжении было абсолютно нечего. Свободное время, делай всё, что тебе захочется. Как много-много лет назад, когда она с одноклассниками убежала с физкультуры. Свобода, самая настоящая.
Свобода…
Нина перевернулась с одного бока на другой на кровати, в комнате, в которой росла, играла, когда была маленькая и делала уроки, и положила смартфон экраном вниз. Делать было нечего, совершенно. Если только встать, испачкать специально посуду и снова ее помыть. Нет, ерунда. Кому-нибудь позвонить? Тоже не было вариантом. Со всеми, кем только можно, Нина уже успела поговорить либо днем, либо вчера вечером, а с теми, с кем она изредка общалась, разговаривать сейчас вообще и не хотелось. Идти к себе домой, чтобы по дороге подышать воздухом и возможно взбодриться от так настойчиво поглощающей Нину дремотной, даже чуть грустноватой, лени, было, как это не странно прозвучит, лень.
Нининому папе было хорошо, он лежал у телевизора и, ему больше ничего не нужно было. Ирина Сергеевна так вообще всецело ушла в чтение книги, что была уже прочитана ею где-то до половины.
А Нина лениво грустила. И еще более грустно становилось от того, когда в голове слабо протекала мысль – что-то как-то скучно. Даже не помогал уют родных стен. А сериал, который Нина бросила глядеть, не досмотрев серию до конца, вообще резко опротивел. Стало даже жаль саму себя, что столько времени потратила на его просмотр. Сериал же полнейшая ерунда! И стало нехорошо, от того, что она – Нина – смотрит столь дешевые и глупые вещи. Неприятно, что скатилась до уровня продвинутых модных девок, которым неважно, что смотреть, главное чтобы это было в тренде или теток и бабушек на скамейке, которые после просмотра очередной серии никак, абсолютно никак, не могут упустить возможности еще раз пересказать всё, что видели друг другу и добавить от себя, что вот ведь надо ведь!
Свобода… Тишина…
Но что-то сегодня пошло не так. Что, Нина никак не могла понять. И оставалось только одно – свалить, как пакет с мусором в мусорный контейнер, все неурядицы в душе на погоду. Так сильно метет, такой валит снег и ветер, ветер нещадно бьет по стеклам. И его мощные, широкие порывы видны при меркнущем свете, от непогоды, фонарей. Видны потому, что ветер нацепил на себя миллионы снежинок и стал летать. Разбушевался и сотворил метель.
Тишина…
Бормотание, тихое и невнятное телевизора, через закрытую дверь. Нина оставляла ее открытой, так что из зала падал луч света в комнату. Нина лениво удивилась – кто бы это ее мог закрыть? Временами, проваливаясь в дрему, теряя четкое сознание яви, она упустила момент, когда Ирина Сергеевна, заглянув в комнату к дочери, посчитала, что та спит и прикрыла дверь. И ничего удивительного, что для Нины это действие осталось незамеченным и воспринялось, как нечто непонятное и странное.
Нина чуть удивилась, но выяснять такие мелочи ей сейчас крайне не хотелось. Лучше всего продолжить и дальше сонно лежать на кровати и так незаметно, от того и волшебно и приятно уйти в крепкий сладкий сон.
Сон – это лучшее, что можно было придумать холодным, вьюжливым, темным вечером.
Самое главное, чтобы не приснилось что-нибудь странное и мрачное, вроде реалистичного кошмара. И тогда, точно, всё будет хорошо.
Всё будет хорошо, так пытался думать Леша Синицын, полулежа, полусидя на почему-то совсем неудобном диване. Он вертелся и так и сяк, то почти улегся, но меньше, чем через минуту понял, что вышло совсем неудобно, потом присел, спустив ноги на пол, потом облокотился о вертикально стоящую подушку, что упиралась в стену, и получилось совсем уж неприятно и крайне неудобно. Верх подушки уходил к стене, а низ лежал на спинке дивана. Неудобнее, чем сейчас у него еще за вечер не получалось сделать.
Спать Леше совершенно не хотелось. И если бы ему сейчас предложили взять в руки лопату, стоит при этом забыть, что на улицу пришла зима, и сказали иди и вскопай огород, он бы не задумываясь согласился бы. При этом ему бы было совершенно не важно, чей это огород и уж тем более безразлично, что и как на нем будут сеять и сажать. Такое глупое состояние начинало нервировать Лешу. Получалось, что он пытался каким-то образом убежать от своих мыслей и никак не мог этого сделать. Потому и огород с лопатой, случайно забредшие ему в голову, показались недосягаемым, но, несомненно, спасением.
Леша встал и, посмотрев на свои ноги, одетые в серые толстые теплые носки, поспешил на кухню. Хотя бы заварить чаю с мятой и мелиссой, что дала ему Маргарита Аркадьевна вскоре после смерти деда. Она сказала, что это трава из ее деревни и, что она успокаивает и, что желательно пить ее каждый вечер на ночь для лучшего сна и успокоения организма. Надежда на траву была слабая, но лучше было все-таки пойти и ее выпить. Лучше же, чем продолжать искать удобную позу, которой, кажется, уже и не существовало.
Шебаршение на кухне, что было слышно с коридора, обрадовало Лешу. Кто бы там сейчас не был и чтобы он сейчас не начал говорить – это было не важно, но значительно лучше, чем молчаливая тишина.
Смешанным запахом потянуло в воздухе. Это было как тонкий намек на то, кто сейчас станет собеседником Леши. Но Леша не понял намека и потому удивился тому, что увидел через секунду.
Напряженно склонив голову над раковиной и самозабвенно, закатав рукава кофты выше локтя, не жалея рук и накрашенных ногтей, Рита терла эмалированную кастрюлю. Ее волосы были наскоро заделаны в хвост на затылке, но от усердной работы черная резинка сползла на шею. Волосы вылезали из хвоста в разные стороны и свисали к несчастной кастрюле. На этот раз Леше показалось, что они были больше синего, такого грязноватого цвета, но никак не вишневые. Отросшая и мешающая глазам челка заколота невидимкой на бок.
Леша выдержал паузу, наблюдая за чудной картиной. Чувствовалось, что Рита его заметила, но нарочно не подавала виду, придавая тем самым себе важности и деловитости. Но та еще деловитость могла наблюдаться за обыкновенным мытьем кастрюли.
– И долго ты ее трешь?
Рита резко повернула голову. В ее глазах одновременно читались и безнадежность и совсем не уместная злость.
– А тебе-то что? – то ли с вызовом, то ли со злобным отчаянием бросила она.
Леша побольше втянул воздуха в легкие. Улавливался запах горелого, но такой тонкий, что его можно было назвать даже приятным. И густой запах моющего средства. В его густоте тонули и сладкие духи Риты, и довольно неприятный запах кошачьего корма, в общем, вся кухня.
– По сути ничего. А сколько ты туда фери вылила?
Леша подошел поближе, позабыв даже, что собирался заварить себе чудодейственного чая, и заглянул в раковину. Столько много пены он видел в последний раз давно в детстве, когда бабушка стала стирать белье в тазике и случайно переборщила со стиральным порошком. И раковина, и руки девочки, и кастрюля погрязли в насыщенно пахнущей, кажется уже ядовитым, а не простым, лимоном, пене.
– Да какая тебе разница? – нервы были никуда не годны. С такими только следовало напиться валерьянки или еще каких-нибудь успокоительных посильнее и лежать на диванчике, можно, под монотонно говорящий ни о чем телевизор, а можно и просто в тишине. Это уж индивидуально, кому как лучше.
Лешу забавляла эта, живущая по своим чудаковатым правилам, девочка, но, в то же время, ему становилось ее немного жаль. Ее такое колкое поведение Леша объяснял для себя тем, что Рита никак не могла найти себя в новом мире, то есть в большом городе, в учебе. Никак не могла адаптироваться и выливала свое внутреннее недовольство и раздражение на окружающих и на свою многострадальную внешность.
– Да никакой, Рит! Твоимфери вся квартира пропахла. А судя по тому, сколько ты его налила, у тебя еще потом и руки сухие будут.
Леша потянулся в шкафчик и достал жестяную баночку с травами. Но учуять их запах было практически невозможно. Если только уткнуться в баночку носом. А по всей же кухне – фери с умопомрачительным ароматом лимона. Фери и только фери…
Рите никак не понравилось, что Леша стал поучать ее. Собственно, кто он такой?..
– Знаешь ли!.. Умник!.. Посмотрела бы я на тебя, если бы… если бы у тебя пригорела кастрюля. Эта дебильная кастрюля! – Рита со злостью и уже больше не в силах ее тереть, отшвырнула кастрюлю от себя и, та стукнулась со звоном о жестяную раковину, – просто ненавижу! А завтра придет тетка и весь мозг мне проест с этой дурацкой посудиной!
Леша несколько удивился, услышав слово «посудина» от Риты. Почему-то прозвучало это как-то несуразно и неожиданно.
– Смой фери, налей воды сантиметратри и поставь на газ.
– Ф!.. – пренебрежительно и вроде как обращаясь к дурачку Леше, а не просто к Леше, фыркнула она, – тоже мне совет.
Рита открыла кран и смыла с рук раздражительную, в смысле, что очень надоела, пену. Леша зажег две конфорки на газовой плите – одну, длясебе, а другую для спасения пострадавшей кастрюли и еще не пострадавшей, если только от своего же вредного настроения, Риты.
– Как хочешь. Просто почему бы не попробовать. Всё равно же хуже не будет.
Рита замерла на месте, ее выражение лица застыло. Было ясно, что сейчас она принимает для себя решение. Ей так опротивела эта кастрюля, она с ней так устала возиться. Да и к тому же Леша у Риты вызывал такое тонкое искреннее доверие, что воспользоваться его советом просто хотелось.
Леша поставил на плиту отвариться сардельку, чудом завалявшуюся в холодильнике. Он продолжал наблюдать, но не навязчиво, за Ритой. Все ее душевные муки и ярко выраженная усталость донельзя четко прорисовывались на молодом лице.
Рита резким движением повернулась обратно лицом к мойке. Она, превозмогая жуткое нежелание, включила воду и смыла с кастрюли всю пену, налила воды, примерно столько, сколько сказал ей Леша, и поставила ее на газ. Потом, с облегчением выдохнула и с неким вызовом уставилась на Лешу.
– Ну, и как по-твоему вода отполирует этот ужас?
Леша стоял, облокотившись о подоконник и с все возрастающим любопытством поглядывал на Риту. Девочка в очередной раз удивила его. Сначала «посудина», а теперь вот «отполирует». Что же еще могло скрываться в этой маленькой голове, с такими растрепанными, неестественного цвета волосами?
– Дождись, когда закипать будет и добавь большую ложку соды.
– Ф!.. – демонстративно закатив глаза, выдала девочка. Сразу же и облегчение, и напускное недоверие не Леше, а всей ситуации в целом, и толика обыкновенной, но довольно милой детской радости промелькнуло у нее на лице, – а заклинание, случаем, никакое не требуется?
– Ну, если тебе так хочется, можешь что-нибудь прочитать. Я не знаю… Крибли-краблибумс или что-то посовременнее, патронус, например.
Рита хохотнула и еле удержалась, чтобы не покрутить у виска пальцем.
– Патронус, вообще-то, вызывает свет. Это я тебе по-простому объяснила, чтобы слишком не задумывался.
– Ааа!.. Вот, спасибо! – развеселился Леша.
Сарделька закипела и, ее сочный запах понемногу начал вытеснять лимонный фери, который большими порциями вылетал в отворенную Лешей форточку. Вода в Ритиной кастрюле готовилась к закипанию. С черного страшного дна поднимались наверх мелкие пузырьки воздуха.
Рита перешвыряла всё в теткиной полке в поисках соды и искренне разозлилась, когда сода попалась ей на глаза на столе.
Леша выключил свою конфорку и вытащил из жирного кипятка сардельку. Вода в Ритиной кастрюле закипала.
– Бери ложку и бросай соду.
Рита посмотрела на Лешу так, будто тот сказал такую для нее очевидную вещь, что произнеся еесейчас вслух сделал настоящее преступление против Ритиной разумности и бытовой, то есть житейскойграмотности.
С равнодушным лицом Рита поддела из пачки соду с горкой и бросила в воду. И тут же послышался ее испуганный визг, что разлетелся мигом и вверх и вниз, и был слышен эхом во всех соседних квартирах.
Леша пожалел, что не предупредил Риту. Откуда ей было знать, как ведет себя сода, когда ее кидаешь в кипяток. Но тут же стало весело от забавного Ритиного вида.
– Ты совсем что ли?! А если оттуда всё выбрызнулось и на меня? Дурачье глупое!..
– Дай ей постоять минут пятнадцать, потом слей и содой потри. Всё должно отчиститься.
Леша выключил газ вместо Риты и накрыл кастрюлю крышкой. Затем, залив траву в кружке кипятком и взяв с собой чашку с сарделькой и хлебом, пошел к себе в комнату. Меньше, чем через минуту он вернулся за сахаром и только лишь краем глаза взглянул на Риту. Та стояла у окна, грустно уставившись в бушевавшую за окном метелью темноту.
С ней постоянно что-то не так. У нее всегда какое-то странное настроение. Даже, если всё хорошо, мрачноватая тень то ли недовольства, то ли хронической, не ясно от чего, усталости уверенно сидела в ней и выражалась вечным недовольством на ее лице.
С аппетитом перекусив чаем на травах с сарделькой, Леша наконец-то смог улечься поудобнее. Возможно, успокоительно подействовали мята с мелиссой или неспешное чаепитие с самим собой так ловко сменило внутреннююнегармонию на что-то более приятное, но не совсем понятное. Теперь диван стал вполне себе комфортным, а мысли в голове незаметно перешли от не так давно умершего деда к почти незнакомой, симпатичной девушке Нине. Почти незнакомой это потому, что всё-таки Леша знал, как ее зовут, знал, по стечению обстоятельств, где дача ее семьи, и даже знал номер ее сотового телефона. Конечно, у него были некоторые сомнения. Но все же он склонялся к выводу, что номер принадлежал действительно ей.
Да и что толку, что Леша знал номер телефона и имя. Это не меняло ровным счетом ничего. Ничего! Только, пожалуй, нечаянно дразнило. Вроде бы как вот тебе все возможности. Вот, прямо перед тобой!
Пожалуйста, пользуйся предоставленным случаем, пока не стало поздно.
Поздно, рано… Одно Леша знал наверняка – бестолково даже надеяться на то, что Нина, такая деловая и шикарная девушка, сможет хотя бы чуть-чуть обратить на него внимание. Да и зачем это ей? У нее же есть молодой человек или муж. Сейчас Леша отчетливо помнил лишь небольшой четкий фрагмент, кусочек того мрачнейшего солнечного дня. Ему, словно бы это было минуту назад, виделось, как Нина устало с усталой же маской на лице садиться в машину к молодому человеку. Леша категорически не помнил, как того звали. И неважно это было. Ведь всё было достаточно понятно и прозрачно, и холодно, где-то там, глубоко внутри.
В комнате было тихо и спокойно. Но не всегда такая обстановка – это хорошо. Тихо, от того, что деда больше нет, а мать неизвестно где. А спокойствие было такое, что пойди мысль и что-то еще не так, то по-настоящему можно было сойти с ума. Спокойно, спокойно и раз…полнейшее разочарование в себе и в жизни. И чтобы такого не допустить, Леша всё-таки сумел уснуть, улегшись-таки поудобнее и укрывшись старым, но очень теплым шерстяным пледом.
Глава 7
Нина в обеденный перерыв направилась до аптеки, чтобы купить каких-нибудь таблеток от головной боли. У нее очень редко болела голова, да и не так сильно, чтобы возникала мысль что-нибудь выпить, как-то угомонить болезненные спазмы. Но сегодня боль мешала не только работать, но и просто сидеть. Пытаешься работать, что-то делатьвместе с головной болью, то получается несусветная каша в голове. Сидишь же, отложив все бумаги, отвернувшись от экрана ноутбука и закрыв глаза, перестаешь шевелиться, а становиться, кажется, еще только хуже.
Первым делом, выйдя из аптеки, Нина остановилась у небольшого крылечка, рядом с которым стоял мусорный бочек и, достав бутылочку с водой, которая чудом оказалась в сумочке, выпила таблетку. Сделалось легче. То ли Нине показалось, то ли была настолько сильна ее вера, но сделалось по-настоящему легче. Такая приятна волна свежего облегчения вдохнулась вместе с морозноватым воздухом, протекла холодным глотком по горлу вместе с водой и остановилась, задержалась. И сделалось легче.
Нина, не спеша, еще раз глубоко вдохнула бодрящего воздуха, и неожиданно услышала, как кто-то совсем рядом произнес ее имя. С приятным удивлением прозвучало оно, и у Нины, почему-то не возникло и мысли, что это зовут какую-то другую Нину, а не ее.
– А я смотрю, стоит! Неужели, думаю, моя старая знакомая! – и через торжественную секунду молчания, – Нина, здравствуй!
– Здравствуйте! – проговорила Нина. И вместо того, что надеть снятую перчатку, стянула с себя и другую.
В Нининой голове, всё еще пребывающей в затуманенном, тяжелом состоянии, которое уже отступало, завертелся процесс вспоминания.
– Не узнаешь? – немного притаив улыбку, проговорила женщина в сером пальто и под цвет ему теплой серой шляпе.
– Марта Андреевна, – словно этого не могло быть, произнесла Нина. Она достаточно быстро вспомнила женщину, с которой не так давно случайно познакомилась. А теперь что? Вторая случайная встреча?
– Как твои дела? – словно бы много лет были знакомы, поинтересовалась Марта Андреевна.
– Хорошо, – не задумываясь, ответила Нина и тут же припомнила, что при первой их встрече, она чувствовала себя неважно. И именно опираясь на прошлый раз и был задан этот вопрос.
– А у Вас? – больше из вежливости, чем из-за каких-либо других побуждений, поинтересовалась Нина.
– Вчера давление было низкое. Никак не могла ничего делать. Хорошо Дима – это мой племянник, был вчера у меня в гостях. Хотя, знаешь, тоже прямо нехорошо. Я на диване лежу, а он кашу мне варит. Честное слово, нехорошо. Отняла человека от семьи на выходные.
– А за таблетками заходила. Что-то голова разболелась, – зачем-то сказала Нина и почувствовала себя не то чтобы неловко, а как-то странно и непривычно, может быть даже слегка по-детски глуповато, – наверное, не выспалась, – совершенно ни к месту, так как спала она хорошо, и чувствовала себя отдохнувшей, произнесла Нина.
А со стороны Нине вообще казалось, что она и этот диалог с интеллигентной женщиной, выглядят довольно нелепо и даже смешно. Ну, какая честное слово больная голова и тут же кашевар-племянник Дима.
– Напряженная работа, много суеты, – неясно отозвалась Марта Андреевна.
– Да уж ладно. Ерунда, – отмахнулась Нина от всего: и от суеты и от головы. Она всем своим видом ясно дала понять, что всё эта напряженность и бесконечная суета больше выдуманы, чем есть на самом деле.
– Да и то верно. Это всё ерунда. Ой!.. – как-то нехорошо вздохнула Марта Андреевна, прищурила глаза и попыталась взглядом найти, за чтобы можно было ухватиться рукой.
Нина, испугавшись, подхватила женщину под руку.
– Что с Вами? Марта Андреевна! Вы меня пугаете, – всё, что пришло на ум, выговорила Нина.
– Ничего, Ниночка… Ничего. Уже лучше, – Марта Андреевна собралась с силами и более уверенно, стараясь освободиться от Нининой поддержки, быстро заговорила, – это всё давление. Еще никак не нормализуется. Погода скачет туда сюда. То мороз, то метель. Сейчас вот только и жди, когда начнет всё подтаивать. Нина, можно тебя попросить?
– Да? – вопросом ответила Нина.
– Ты не могла бы купить мне вот эти лекарства. А я бы пока постояла и немного подышала.
Марта Андреевна достала из сумочки небольшой клочок бумаги и уверенно протянула его Нине.
– Сейчас, подожди, я тебе денежку дам, – молния на кошелке разъехалась и быстро закрылась, – этого хватит. Лекарства не особо дорогие. Вот эти и эти, – Марта Андреевна ткнула пальцем в список, – купи по две упаковки.
– Хорошо, – ответила Нина и забрала протянутую ей тысячу.
Очередь в аптеке, что была позади Нины, когда она покупала таблетки, теперь оказалась впереди. Теперь Нина стояла сзади все этих людей. Но несколько человек уже закупилисьлекарствами и ушли из аптеки. Оставался молодой человек уже что-то достаточно тихо говоривший девушке-фармацевту и сердитая женщина в длинной, ниже колен, зимней куртке-плаще. Оттаких граждан, всегда инстинктивно, делаешь шаг назад. Отталкивают они от себя своим недружелюбным, а порою и агрессивным видом.
На удивление Нины, парень простоял у окошечка довольно долго и всё о чем-то в полголоса разговаривал с девушкой. Женщина в куртке-плаще становилась всё мрачнее и сердитее. И то ли парень уже взял, что ему нужно было, то ли почуяв недобрый взгляд в спину, решил наконец-таки выйти из очереди. Еще чуть-чуть и женщина начала бы шумно высказывать свои недовольства – это Нина ясно прочитала по ее негодующему выражению лица. Но Нина была больше занята своими мыслями и не поняла потому, что парень у окошечка не нуждался ни в каких лекарствах, а с привеликим наслаждением придавался разговору с девушкой-фармацевтом. Сердитая женщина от того и была сердитая, что у нее вызвала естественное возмущение эта ситуация. Просто безобразие, что твориться вокруг!
Но безобразие не могло продолжаться вечно. Парень, о чем-то договорившись с девушкой, но, явно не наговорившись с ней, ушел. Женщина, переполненная, еле сдерживаемым возмущением, с ярко читаемым на лице презрением к девушке, купила упаковку таблеток, бинт, йод и высоко подняв голову, ушла. Нине пришлось посторониться, иначе бы воинственно настроенная женщина, нечаянно задев Нину, на сей раз не стала бы себя сдерживать и, скандал разразился бы на всю аптеку.
– Вот, Марта Андреевна, Ваши лекарства, – вышла Нина на улицу и с некоторым облегчением втянула в себя морозноватый, но все ж таки пропитанный некоторым количеством влаги воздух.
От того было и приятно дышать, вспоминалась минувшая метель. И чувствовалось, будто что-то эта метель забрала с собой. Будто ушло с ней нечто маленькое, но очень важное. Нина надеялась, хотя и не отдавала себе в том отчета, что еще непременно встретиться с этим важным и хорошим. А в том, что было хорошо, она была непоколебимо уверена.
– Ниночка, спасибо тебе большое! – искренней благодарности, да и радости тоже, не было конца.
– Сдача, – осторожно вкладывая в раскрытую ладонь чек и пятьсот восемьдесят три рубля, чтобы ненароком не рассыпались, сказала Нина.
– Ниночка, я просто обязана теперь напоить тебя вкусным чаем с пирогами.
– Ну, что Вы? К тому же у меня работа, – начала было находить отговорки, как это обычно бывает в такихпреисполненных благодарностью моментах, Нина.
Но Марта Андреевна была не простой тетенькой со скамейки и потому, ловко воспользовавшись секундной паузой, довольно по-деловому и серьезно, но, не теряя радостной улыбки, сказала:
– Я всё прекрасно понимаю, работа. А сейчас у тебя, должно быть обеденный перерыв. К тому же, у меня пироги еще совсем только в планах. Но мне очень хочется отблагодарить тебя. Согласись, скромное чаепитие вполне себе достойное спасибо.
Нина и не знала чего ответить. Такой интересный подход к обычной ситуации, то есть помогла и всё, вывел ее из равновесия. Своеобразно Марта Андреевна преподнесла свое желание отблагодарить и к тому же еще сумела заглянуть вперед, отрезав тем самым всякие дальнейшие Нинины разглагольствования о работе.
Отблагодарить. Не столько этого хотелось Марте Андреевне, сколько попытаться создать повод еще раз встретиться с Ниной и наконец-таки спокойно и никуда не спеша поговорить с ней.
Почему так? Для чего? Пока точно не ясно. Но однозначно и достоверно известно, что какого-либо подвоха или корыстной цели у Марты Андреевны не было.
Нине же было несколько не по себе.В столь необычной ситуации она еще не оказывалась. А все ее профессиональные качества юриста, так вообще забились где-то в уголочке и пребывали в тихом и безмолвном удивлении.
– Я даже не знаю, что ответить, – растерянно заулыбалась Нина.
Марта Андреевна добродушно, но, как показалось Нине, грустновато улыбалась.
– Я тебе дам свой номер телефона, – Марта Андреевна зашвырялась в алой сумке. Стоит добавить, что и шарф, пышно обвязывающий шею, был такого же яркого цвета. К неспешности Марте Андреевны откуда-то прицепилась легкая суета. И эта же суета неясным волнением передалась и Нине. И от того получалась какая-то несуразная ерунда.
– Вот, Ниночка, держи! – выудила она из сумки листочек, некогда являвшийся частью блокнота, – а я, пожалуй, домой пойду. Надышалась уже, да и лекарства давно пора принимать.
– Может Вас проводить? – волнение переживанием отразилось в Нининой душе.
– Нет, нет! Я сама дойду. Еще на работу из-за меня опоздаешь. Как твоя голова?
– Уже лучше.
Спасибо, Ниночка! До свидания! – Марта Андреевна, до завидного ровно держа спину, мягкой и грациозной походкой зашагала от аптеки. Нина, сделав шаг вперед, встала на месте.
– До свидания! – несколько с запозданием ответила она, уже позабыв про свою головную боль, которая впрочем уже совсем прошла.
Нина была полностью обескуражена, на какие-то мгновения всем тем, что только сейчас произошло. Больше всего на нее повлияло чрезвычайно приветливое поведение Марты Андреевны. И Нина все заставляла себяболее внимательно и осторожно присмотреться к интеллигентной женщине. Интеллигентной – вот то более, чем красноречивое слово, которое как нельзя лучше описывало поведение и внешний вид Марты Андреевны. И только во вторую очередь к Нине пришло удивление от их случайной встречи.Даже, если отбросить то, что шанс в большом городе встретить случайно одного и того же человека второй раз, достаточно мал, если не сказать, что ничтожен, Нина с Мартой Андреевной все же ловко использовали этот шанс и встретились спустя несколько недель после первой своей встречи. И к тому же, стоит добавить, что шанс шанцем, а в отличие от многих других повторных случайных встреч, Нина и Марта Андреевна запомнили и узнали друг друга. Не просто прошли мимо, не признав когда-то уже увиденных черт лица, а больше того, встретили друг друга, словно старые хорошие знакомые.
«Сколько сейчас время?!» – спохватилась Нина. При том, что Марта Андреевна напоминала Нине про работу, Нина смогла напрочь позабыть о существовании оной. Это несколько удивило Нину. И если бы ей сейчас рассказали про гипноз или она сама бы вспомнила про существование такого таинственного явления, то, пожалуй, и поверила бы в его существование.
Но вообщем сейчас дело обстояло так. Часы на смартфоне говорили, что до конца обеда оставалось еще семнадцать минут. То есть Нина приспокойно успевала дойти до офиса и с новыми силами приступить к работе. А раздавшийся в сию секунду звонок от Влада был явным не то чтобы намеком, а прямым ничем не прикрытом текстом, что Владу уже наскучило одному сидеть в кабинете. Нина ответила, продолжая сжимать в руках перчатки и врученную бумажку с номером телефона.
– Да, Влад!
– Ты где, Нин? – создалось такое впечатление, что Влад только что вышел из навязчивой дремоты и, обрадовавшись этому, тут же оживился.
– У аптеки. А что?
– Да ничего. Я так, просто, – оживление начинало постепенно угасать.
– Так просто… Вообще-то у меня обед. Какие могут быть вопросы?
– Никаких, – нашелся Влад, – ладненько, давай. Я просто узнать, где ты, звонил, – с неохотой пояснил он.
– Скоро буду, – ответила Нина и отключилась.
Доброго – в широком смысле слова – настроения у Влада после звонка заметно поубавилось. Онто звонил Нине, чтобы развеять неожиданную послеобеденную скуку, а получил в итоге маленькую порцию раздражения и только подпортил себе этим коротким звонком настроение. Стало неуютно где-то там внутри. Неуютно и обидно за себя и в целом. Вот, что получилось.
А Нина же, убрав телефон в сумку, наконец-то взглянула на уже помятый розоватый листок из блокнота. После аккуратного, написанного каллиграфическим подчерком ряда цифр, шла еще более аккуратная надпись «Форд Марта Андреевна». Подчерк был на зависть и на загляденье. Можно было потратить целых десять минут, чтобы только безотрывно смотреть на идеально выведенные гелиевой черной ручкой буквы. Каждая буковка по-своему тонко и легко лежала на листке, имела, кажется, свою историю и жила своею жизнью. Но вместе, так умело и непринужденно переплетаясь в слова, буквы творили чудо, рассказывали настоящую сказку. И становилось неважно, что ими было конкретно написано, чья-то фамилия или, может быть еще что-нибудь. Действительно, что было важно, так это просто иметь возможность увидеть такой редкостный подчерк. Словно на листке блокнота ваял художник, вот как это выглядело.
Но, как это не странно, а ничего странного и не было по сути, подчерк заинтересовал Нину только во вторую очередь. Первым, что привлекло ее – была фамилия. И дело было вовсе не в том, что так же называлась немецкая марка машин. Такая же, нельзя сказать что «Форд» распространенная фамилия в России была у парня, с которым Нина училась в институте. Вот о нем Нина сейчас и вспоминала, глядя на розоватый клетчатый листочек, удивляясь и одновременно же любуясь подчерком.
Но на этот раз она не так уж и надолго оставила где-то позади мысль о работе. Убрав таки листок в сумку, Нина зашагала в сторону офиса и продолжила думать.
Форд… Стало вдруг интересно, как там спустя восемь лет, поживает Дима Форд. Кроме того в памяти начали всплывать различные моменты, в которых присутствовал Дима. И его искрящиеся задорным огоньком черные глаза и белоснежные ровные зубы, когда он смеялся или улыбался– всё стало мелькать у Нины в голове, а создалось такое ощущение, что было это только вчера. Так четко и ясно вспоминались целые сцены из студенческой жизни, и так весело и тепло от того делалось на душе.
Погрузившись в воспоминания, Нина, как это бывает, совершенно не заметно для себя прошла мимо охранника, поднялась по лестнице, зашла в кабинет. И только, когда сняла шапку и принялась расчесывать взлохмаченные волосы, вернулась в день и час сегодняшний.
Она может была бы и не против переброситься парой слов с Владом, но раз уж тот занят… Вообщем, Нина не стала отвлекать человека от дела. Она не имела таковой привычки и считала ее по-настоящему одной из самых вредных, что может быть у человека. Давайте все будем друг друга отвлекать и мешать друг другу – вот уж здорово не получиться.
Нина села за свое рабочее место, потеребила рукой нос, которой успел все же замерзнуть и взяла в руки телефон. Она понимала, что времени прошло много и, что, скорее всего, ей не удастся найти номер Димы Форда, но все же заглянула в список контактов. Удивленно заулыбавшись, Нина приказала себе не радоваться раньше времени, потому как шанс того, что Дима не сменил номер телефона, был очень и очень мал.
«Привет! Как дела? Это Нина Филинова.» – полетело сообщение.
Нина отложила телефон и, пододвинув к себе стопочку документов, принялась за работу. Внезапная мысль одернула Нину и заставила призадуматься.
Вот всё хорошо. Она написала простое сообщение своему однокурснику. Ничего необычного и странного. Ну а как быть, если это сообщение увидит, либо его девушка, либо его жена. К тому же, если предположить, что Дима и Марта Андреевна родственники, то Дима – женатый человек. Выходило с одной стороны ничего особенного и страшного, а с другой – не очень-то и хорошо. У его жены, наверняка сразу же возникнуть смутные подозрения, с чего бы это ее мужу пишет какая-то Нина Филинова и интересуется его делами. Совершенно не с проста было отправлено это смс. И со сто процентной уверенностью можно утверждать, что Диминой женой, кто бы она не была, Нина будет с первого взгляда на сообщение воспринята, минимум, как навязчивая особая и, максимум, как личный враг и угроза ее семьи.
Всё это не успело толком уложиться у Нины в голове, как экран смартфона засветился ответной смс.
«Привет! У меня всё хорошо. Женился, дочь Настя, пять лет.» – первое сообщение.
«У тебя как дела?» – второе.
Нина чуть заметно улыбнулась.
«Всё замечательно (смайлик – счастливая улыбка) Дим, извиняюсь за странный вопрос, знаешь ли ты Марту Андреевну Форд?» – сообщение отправлено.
«Или это твоя однофамилица?» – кинула вдогонку, уже забыв совсем про счастливый смайлик.
«А что она тебе сделала? (очень задумчивый смайлик)» – быстро ответил Дима.
«Ничего. Просто скажи, ты ее знаешь?» – Нина была довольно напористой, когда ей действительно что-то нужно было. Это было одно из ключевых качеств ее характера, благодаря которому ее ценили на работе. Хотя Димин наводящий вопрос уже, практически, служил положительным ответом. Практически, это потому что Дима таким образом мог пошутить, если, конечно, он не сильно изменился за восемь лет.
«Это тетя моя. Так откуда ты ее знаешь?» – любопытство разобрало бы в данной ситуации любого, если, конечно, он не был полным дурачком или не прибывал в старческом, или же каком-нибудь своем персональном, маразме.
«Случайно на улице познакомились.» – отправила Нина и, перечитав ответ, посчитала его довольно глупым и несколько выдуманным. Но это была чистая правда.
«Ага! Верю, верю!» – смысл стоило понимать прямо противоположенный. Нина прочитала даже с правильной саркастической интонацией.
«И как хочешь.» – и добавила свою шуточку, в которой, если повнимательнее посмотреть, было очень много правды, – «Стала бы я иначе искать твой номер.»
«Ладно, пока, Нин. Работа не дремлет.» – пришел к завершению диалог.
«Пока. Спасибо за информацию.» – отписалась Нина.
Положив смартфон на стол, Нина открылся страничку в ВК, чтобы еще и там найти своего однокурсника. Ей захотелось на него посмотреть, увидеть изменился ли он или нет, взглянуть на его жену и дочь.
Удовлетворив свое любопытство, Нина со спокойной совестью продолжила заниматься работой. Дело «Форд» было, на искреннее удивление, быстро раскрыто. Единственное, это только оставалось удивляться, что кроме Марты Андреевны никого не нашлось, чтобы попросить Нину сходить за лекарствами.
И за какие-то несколько минут чужая интеллигентная женщина превратилась в полнее себе конкретного и не такого уж далекого (в смысле совсем чужого, незнакомого) человека. Теперь между Ниной и Мартой Андреевной стоял общий знакомый – Дима. И это неким таинственным образом, сделало Марту Андреевну значительно ближе к Нине. Теперь Нина обязательно как-нибудь позвонить Марте Андреевне. Она это чувствовала.
***
А тем временем, никого не спрашивая, приближался Новый год. И чем больше цифр на календаре убегало в прошлое, уменьшая и уменьшая декабрь, тем всё больше накаливалась обстановка, связанная с последним, торжественным днем месяца.
На работе только и было, что разговоров, как собственно успеть перед Новым годом ВСЁ доделать и, где естественно устраивать корпоратив, а затем и встречать сам Новый год.
И кто бы мог подумать, что жизнерадостной Нине захочется вдруг тихонечко обойти стороной все незамысловатые и повторяющиеся из года в год хлопоты и гулянья.
Хотя в начале декабря не было никаких предпосылок такому, можно сказать несколько апатичному, настроению. Всё шло как и всегда. День рождения племянника прошел замечательнейшим образом. И даже Сашина жена, что порою с холодком и некоторым непониманием относилась к Нине, была в потрясающем настроении и на дне рождении задушевно беседовала с Ниной.
И, казалось бы, чего уж тут может испортиться, если всё идет, как в таких случаях говорят, как по накатанному или, как по маслу, тоже так можно сказать. Но, если бы Нина почаще прислушивалась к себе, то, возможно смогла бы почувствовать, что ее внутреннее я потихонечку безмолвно шепчет, что на этот раз всё будет по-другому. Хотя, чего уж тут. Предчувствие, или как не называй такую неясную вещь, никоем образом бы не помогло Нине. Если уж что-то пошло по иному, все равно ничего не поделаешь.
Ну вот, собственно и тот переломный момент, с которого все Нинины планы начали перестраиваться.
Нина задержалась на работе. Ей нужно было в срочном порядке кое-что доделать. А днем ее то и дело кто-нибудь звонил, кто-то постоянно зачем-то, но забегал в ее кабинет, несколько раз приходилось отлучаться самой…
Но вот еще десять минут и Нина отправиться домой, а все остальные дела подождут до завтра. Она была уже настроена на дожидавшийся ее вскоре отдых.
Неожиданно дверь кабинета отворилась и, неспешно к Нининому рабочему столу подошел Влад. Нина не ожидала его увидеть. Он же должен был со всеми работниками еще час, как уехать домой. Если только тоже оставался доделать что-то важное или забыл на работе то, без чего до завтрашнего утра никак не мог досуществовать.
– Силой тебя надо отсюда забирать. Боишься не успеть до Нового года? Или домой неохота? – присев на краешек стола, выдал, не торопясь, Влад.
– Дела, Влад, дела… Ты же не думаешь, что у меня тут все само делается… – Нина застыла на полуслове и, молча, уставилась на Влада.
Не смотря на то, что она устала за день, она прекрасно видела, что Влад не больно-то ее и слушает. Или он специально сделал такое, полное невнимания и безразличия лицо?..
– Нин, я давно хочу с тобой поговорить, – начал Влад, бесцельно смотря на противоположенный край стола.
Виделась некая растерянность в его поведении, некая нервная разболтанность, но внутренняя уверенность, что стояла за всем этим, чувствовалась усталым сознанием и заставляла Нину сосредоточиться и переключить всё свое внимание на Влада.
– Хорошо. Я тебя слушаю, – откатившись в кресле от стола, сказала Нина.
– Вот ответь мне, почему ты до сих пор еще не замужем?
Вышло самым некорректным и ужасным образом, и Влад это прекрасно понимал, он хотел совсем иначе, более аккуратно и мягко, не с этого неладного вопроса, начать разговор. Но что-то его разозлило в самую последнюю секунду, в ту самую секунду, в которую он решился заговорить. И от того тут же всё пошло не так. Он много раз разговаривал с Сашей о Нине, бесчисленное количество часов думал о ней. Но у него никак ничего не вырисовывалось в голове. Получался противоречивый контрастный парадокс. С одной стороны Нина была в дружеских отношениях с Владом, относилась к нему, как к своему человеку, а с другой – он ясно чувствовал, что Нина даже и в мыслях не держит подпускать Влада ближе к себе, чем на расстоянии дружбы. И это притом, что у нее нет ни молодого человека, ни тем более мужа. И притом еще, что Влад вполне себе образованный, культурный и как сама же Нина о нем отзывалась интересный, с хорошим чувством юмора человек. Последний разговор с Сашей, что состоялся пару дней назад, самым прямым образом подтолкнул Влада к разрешению этого, так давно мучащего его вопроса: что происходит?..
– Влад… – устало протянула Нина. Вот самое сейчас время было разговаривать о ее личной жизни. Тем более для разбивания на мельчайшие кусочки таковой темы у Нины есть мама.
– Нин, я специально вернулся, чтобы поговорить.
Влад не менялся в лице, разве только что-то холодное прокатилось по его напряженным мышцам и маленькими кристалликами льда осело в глазах.
Работа и до завтра подождет.
– Я тебя слушаю, – Нина откинулась на спинку кресла, переплетя пальцы рук и положив их на ноги.
Влада сбивал с толку ее деловой подход к можно сказать интимной беседе, но он справился с собой.
«Спрошу прямо, пока всё вообще не сорвалось» – подумал он.
– Нин, ответь мне, почему ты меня всячески игнорируешь?
– Что я делаю? – пытаясь соображать побыстрее, переспросила Нина.
Ей с самого начала не понравился тон разговора и не понравился Влад, каким-то странным, не таким как всегда он ей показался. Хотя, за последнее время, это был не первый его сюрприз. То ли он так показывал свой характер, то ли действительно чего-то хотел от Нины, а она совершенно того не замечала.
– Нин, не смешно. Ты прекрасно сейчас меня понимаешь. Вот только я никак не могу понять, что со мной или не со мной, я не знаю, не так, что ты видишь во мне только друга. Я чего только не пытался сделать, как только не старался привлечь к себе твое внимание, – Влад еще не понял, что его самым настоящим образом потянуло на откровения, – но нет! Всё бесполезно… Стоит только посмотреть на тебя, на твое непроницаемое лицо и понимаешь, что всё!.. Никаких шанцев. Хотя бы одна искорка симпатии с твоей стороны и я бы был уже полон не только надежды ну и, пожалуй, счастья. Но куда там!.. Если звонит телефон, то обязательно тебе что-то надо. Либо ноутбук сломался, и у тебя ничего не получается с ним сделать, либо отвести тебя в Ливнево, потому что там старика мертвого нашли и без тебя-то уж никак не справятся…
– Влад! – почти вскрикнула Нина, – что ты несешь? И тем более отвести меня да дачу была твоя инициатива. Я бы отлично и на такси доехала.
От диковатого изумления Нина мгновенно перешла к защите и уж что сказать теперь явно знала.
– Так значит! Говорили мне добрые люди, что нечего на тебя и время тратить. А я дурачье!.. – Влад вскочил со стола и быстро зашагав, резко остановился. Идти было некуда и еще не время.
– Естественно, дурачье, – выпрямившись в кресле, холодно ответила Нина, – как можно было на что-то надеяться, если я даже никакого повода и не давала? – Нина протерла рукой лицо и растрепала волосы. Черные и прямые – это был явно ее стиль. Ей так шло и былоочень красиво.
Влад стоял в молчании и растерянности. Он не знал уже, что ответить. Нелегко было слышать столь откровенную правду. К тому же, обманывая свой разум, он до последнего надеялся, что Нина вдруг посмотрит на него по-другому, что все-таки в ней живет капля симпатии к нему.
– Ладно, всё! – наконец-то произнес Влад. – Я увольняюсь.
И он, стараясь больше не задерживаться ни на секунду, шумно вышел из кабинета. Нина в бессилии откинулась на спинку кресла. О продолжении работы сейчас не могло быть и речи. Нина полностью растерялась, почувствовала себя крайне опустошенной и, если бы она носила очки, то непременно бы сняла их и небрежно бросила на стол. Может, тогда что-нибудь толковое и ясное посетило бы ее голову. Наивность, вот что было в основе этой нелепой, забредшей на доли секунды в ее голову, мысли.
«Что же это такое происходит вокруг?» – задалась Нина риторическим вопросом и уже не обращая внимания совершенно ни на чего (ни на то, что уже хотелось есть, что она несколько минут назад собиралась доделать кое-какую работу и ехать домой, ни на то, что хотела позвонить маме, чтобы обсудить сегодняшний будничный обычный, но суетливый день, ни на свое желание полежать в горячей ванной с пушистой пеной, а потом, завернувшись в теплый халат с бокалом вина полежать на кровати перед телевизором и наконец-то сладко уснуть), пребывала в безумном круговороте размышлений.
Влад внес своими словами и своим здесь присутствием столько неясно откуда взявшейся смуты и пустоты… Пустоты… Почему-то,что тогда на даче, что сейчас, но какая-та толика целостности внутреннего мира, а нарушалась. Влад забирал с собой небольшую часть Нининой самоуверенности, а взамен ничего не отдавал. Потому некоторое время и ощущалось неприятное опустошение. Ведь даже, если из угла убрать веник, который стоял там из года в год и ничего взамен туда не поставить, то угол – пока не привыкнешь – будет казаться пустым, лишенным чего-то привычного, пусть и не совсем важного.
Но ведь было же что-то, что тихонечко шептало Нине: не получиться у тебя всё это сделать, даже не стоит понапрасну настраивать себя на уютное провождение вечера. Не получиться… Ты только потом вспомнишь, про свои скромные планы… Ничего у тебя не выйдет…
Одна мысль за другой, не поддаваясь обычной логике, вытекали друг из друга.
«Сумела просмотреть, что нравлюсь Владу. Но это всё… я просто же обманываю себя. Можно подумать, я не замечала, как порою Влад на меня смотрел или, как старался сделать мне что-нибудь приятное. Веселил меня, разряжал слишком рабочую обстановку шуткой и смотрел при этом на меня, ожидал моей реакции. Да и мама мне твердила: присмотрись к Владу, присмотрись к Владу… Да вот почему вот так? Он же действительно хороший человек. И не с ним чего-то не так, а скорее со мной. Хотя чего со мною может быть не так?.. Всё так. Я обычный нормальный человек. Да что он тут собственно за истерику устроил? И далась ему наша дача. Уж если на то пошло вел он себя тогда, как скотина настоящая. У человека случилось горе, а он только стоял и думал о себе. То ему холодно, то жалко, что Сашка Лешу подвезет до города. Да какое ему вообще дело! Самым умным себя считает что ли?.. Лешу жаль. Как он там сейчас интересно? И как там Саша не говори, что живет он в общежитии, а не похож он на простого работягу. Что-то в нем есть такое… Даже если он сейчас и работает водителем… Всё равно он не простой человек. В нем есть некая слаженность будто он прирожденный человек умственного труда. Вместе с тем, что он…»
Нина резко остановила свои мысли. С чего вдруг она начала делать такие многоговорящие и достаточно конкретные выводы? Ведь для того, чтобы рассуждать, к какому виду труда склонен человек не всегда достаточно одной с ним встречи. Есть, конечно, личности, при первом взгляде на которые можно сразу же и однозначно сказать – перед вами типичный автослесарь или вот этот вот дяденька и не знает, как толком держать в руках молоток и лопату, потому как является учителем или на крайний случай юристом, и кроме своих учебников или законов с трудом может разглядеть вокруг себя еще что-нибудь другое. Но такого колорита вокруг нас не так уж и много. В основном можно только предположить, гадать, предавшись фантазии, кто же стоит перед вами. И, пожалуй,единственное, что можно наиболее однозначно сказать, глядя на человека, к какой социальной группе он относиться. Ведь типичного рабочего всегда можно отличить от типичного кабинетного работника или не сильно следящего за собой и любящего выпить лишнего человека от опрятного, не обязательно даже и слишком ухоженного, обычного человека.
Впрочем, это всё неважно. Нинины усталые мысли засуетились, завертелись и бросились от одной неопределенной крайности в другую, потом остановились и понеслись, выжимая последние силы, дальше, переплетаясь так причудливо, что и не разберешь. И важным становилось то, что Нина до крайности запутала сама себя. Оченьзапутала и устала.Сейчас бы было хорошо оказаться дома, минуя дорогу, процессы одевания и раздевания. Вот так закрываешь глаза и без их открывания уже чувствуешь, что лежишь под теплым одеялом в своей постели. И против такого блаженства, которое так натурально ощущалось, чувство голодабесспорно уходило в сторону и становилось маленьким недостатком, вроде того, что где-то под окном диким воплем заблажила кошка и стихла. Такой незначительный раздражитель.
Нина уже перестала смотреть в окно, за которым уже давно пришедшая темнота раннего вечера вовсю разгуливала по улицам. А ведь между мыслями она отчетливо успела приметить, как прекрасны в свете фонарей и проезжающих по улице машин голые освободившиеся от листвы – своей одежды – липы. Вот так совсем неидеально выросли ее ветки, словно бы их изогнул по-своему вкусу семилетний ребенок и сделаны они были из медной проволоки, просто натянули на себя корковую одежду. Но медный чуть заметный отблеск всё равно остался и притягивал к себе, и притягивал. И было несколько странным вот еще что – люди, с приходом холодов надевают на себя всё больше одежды, звери обрастают более густой шерстью, а деревья – обнажаются. Конечно, на то есть свои разумные причины, но все же чтобы прозимовать нужно лишиться листвы. Нужно остановиться на несколько месяцев, своеобразно отдохнуть.
Нина практически разлеглась в кресле и, прикрыв глаза, всё глубже с каждой минутой погружалась в приветливый и сладкий сон. И как такое бывает, всегда совершенно не вовремя, Нина вдруг вздрогнула и проснулась. Ей начинал свиться очень даже замечательный сон, правда, она уже не помнила о чем он, но ей всё равно сделалось обидно, что не получиться теперь его досмотреть. Зато, внимательнее, чем в первый день знакомства с кабинетом, Нина медленно заозиралась по сторонам. Настолько же медленно, как и ее взгляд к ней приходило узнавание предметов интерьера вокруг и вместе с тем слегка ужасающее, ей действительно сделалось несколько не по себе, осознание своего местонахождения.
«Мне уже давно пора было лежать в ванной, а я всё еще тут!» – практически вслух у Нины это получилось.
Нина стала в срочном порядке собираться, но задержал ее еще на пару минут звонок Ирины Сергеевны. Она интересовалась Ниниными делами и делилась всякой повседневной мелочью. Но слишком не стала задерживать дочь. Нина сказала маме, что она в магазине и скоро будет дома. Говорить правду было вредно для здоровья. Ирина Сергеевна непременно бы высказалась о вреде умственного перенапряжения, продолжительного сидения не столько за компьютером, сколько просто сидения без движения и, в ее словах несомненно бы сквозило воинственно-нравоучительное настроение. И смысл его заключался совсем в ином, и он вырывался из потока слов и не желал в нем прятаться.
Нина добралась до дома с опустевшей, но ясной головой. Вместо сумбура теперь мысли в голове выстраивались в определенную очередь и по одной представлялись Нине для размышления. Основательно и никуда не спеша, по-новому с чистой страницы все расписывала Нина и пыталась выяснить, что ее так встревожило каких-то два часа назад. Сейчас ей всё представлялось в несколько ином свете, не таким критичным, шумным и по своей сути злым, безрадостным. Так повлиял на нее кратковременный сон, отодвинув на шаг назад откровения Влада и свои, пока без ответа, мысли.
Есть ответ, нет ответа… Не всегда измененный угол зрения помогает. Порою даже путает еще больше.
Глава 8
Новый год должен был наступить уже сегодня ночью. Это знали все и по большей части только о том и говорили. Распрекрасный блеск праздника был повсюду. Стоило только выглянуть из дома, даже не обязательно было выходить на улицу, из окна на детской площадке виднелась чуть набок наряженная живая елка, близлежащий детский сад выглядел так, словно убежал из сказки и фантазии не хватало представить, что же там внутри здания, если снаружи такая прелесть, и в окнах соседних домов, разумеется, далеко не во всех, но все же, светились гирлянды и пестрели наклеенные на окна снежинки и так далее и так далее дальше по городу. Искусственной красоты было столько, что у Нины порою возникало желание взглянуть хотя бы одним глазком на заснеженный лес. Тишина, пушистые холмы сугробов и распушистые ветви елей все в снегу. Кругом снег, кругом все белое и переливается на солнышке так, что больно глазам смотреть. Но зато спокойно и красиво, совершенно ничего лишнего.
Тридцать первое в этом уходящем уже году выпало на субботу и потому для большинства людей оказалось выходным днем. И какой вообще толк делать его рабочим, если все равно день проходит и так и сяк, все заняты, кто новым годом, кто выходными, а кто и еще чем, и действительно что-то делают в этот день те, кому деваться некуда или кто отчаянный трудоголик.
Нина с утра встала рано, намыла пол, который не знал влажной уборки уже наверное целый месяц, с аппетитом позавтракала, помыла голову и собравшись ушла к родителям. Те были приятно удивлены, узнав, что Нина хочет встретить новый год с ними. Ирина Сергеевна не сказала ни одного слова, которое могло бы посеять у Нины в душе что-то нехорошее или каким-то неприятным образом ее задеть. А всё потому, что Нинина мама сама не знала, как ей быть, радоваться, что Нина будет встречать праздник с ними – родителями, или же призадуматься, почему Нина отказалась от традиционной для нее компании друзей.
– Это я! – громко оповестила Нина из прихожей. Быстро скинув с себя всё зимнее и тяжеловатое, прошла на кухню.
– Мы уж поняли, – ответил ей отец.
– Приятного аппетита, – Нина взяла табурет и уселась в сторонке.
– Садись обедать.
– Не, мам. Спасибо. У меня сегодня был поздний завтрак, так что есть я не хочу.
Но запах щей, что не сочетался с запахом Нового года, но это было и неважно, был чрезвычайно аппетитным и густым. Нине даже успело показаться, что никакого праздника сегодня и нет, обычный выходной день с привычным течением повседневности…
– Подарки Даньки и Вике будем здесь дарить, – сообщил Нинин папа, – Сашка должны где-то через час подъехать.
И всё рассыпалось. А запах мандарина, что очистила Ирина Сергеевна, поспешил выветрить все остатки странностей изНиной головы. От чего Нине и сделалось еще непонятнее. Все ж таки Новый год на самом пороге стоял, а она успела навыдумывать себе чего-то.
***
Так получилось, что Леша работал сегодня до самого вечера. Впрочем, он не был ни расстроен и ни обрадован данной случившейся реальностью. Ему было в целом и общем всё равно. Его же напарник, еще месяц назад подымал тему работы тридцать первого числа и из-за неясности графика, заблаговременно договорился с Лешей, чтобы тот, если что поменялся с ним сменой. Но прошло пару недель и стало ясно, что тридцать первого выходит на работу Леша.
– Ну прямо как я заказывал! – радовался его напарник, – и с тобой меняться не придется.
На что Леша грустно улыбнулся и постарался не принимать всё это близко к сердцу. Подумаешь, Новый год! В сущности это переход от тридцать первого декабря к первому января. И всё! Ровно так же как тридцать первое июля переходит в первое августа. Смена календаря, только еще вместе с месяцем и числом меняется год. А первое августа даже как-то волнительнее первого января – ведь последний месяц лета, но сердце еще полно надежды на тепло и солнечные дни.
Единственным, что вертелось в голове у Леши весь маршрут – это монотонное внушение себе, что вот я приду домой и лягу спать, ведь я очень устал за день. Так устал, что хватило бы сил до дома добраться.
Он заставляет себя верить в сильнуюусталость и, что кроме отдыха ему больше ничего не нужно.
На все поздравления – когда Леша сгружал товар у магазинов продавщицы с зачастую ярко-накрашенными губами спешили поздравить молодого человека с наступающим и пожелать ему всего самого-самого – Леша старался отвечать короткими взаимными поздравлениями и набрасывал на лицо подобие радостной улыбки. И те продавщицы, что поздравляли всех и вся для отмазки, просто от того, что все поздравляют друг друга, естественно принимали Лешины ответные слова и улыбку за чистую монету. Хотя слова-то и были чистыми и честными, он никогда никому не желал ничего плохого, но вопрос был в том, как произнося их, выглядел Леша. Улыбка помогала ему едва ли.
– Что-то ты сегодня какой-то мрачный, – высказалась продавец Наталья Викторовна, женщина слегка за пятьдесят пять, что легко сходилась с людьми и после нескольких встреч с человеком, свободно здоровалась с ним на улице, – молодой еще, а Новый год уже не радует. С невестой что ли поругался?
– Да!.. – отмахнулся Леша. Он давно привык, что Наталья Викторовна общительная натура. И практически всегда ему нравилось поддерживать с ней незамысловатую беседу. Но сегодня Леша был бы искренне рад, нет, он не мог быть искренне рад, потому как настроение у него было совершенно ужасное настроение. Лучше сказать, испытал бы облегчение, если бы вместо Натальи Викторовны сегодня в магазинчике работала ее сменщица – более серьезная, а главное не особо приставучая женщина.
– Да ты не расстраивайся так! – продолжала Наталья Викторовна, порою, казалось, что ей неважно кто ее собеседник, лишь было бы кому слово сказать. Но это была чистая неправда. Наталья Викторовна хоть и могла поговорить с любым человеком, а вот провести с ней душевную беседу – такому счастью удостаивались немногие.
Так что Леше повезло. Он сам не понимал, как ему повезло.
– Если, как говорит моя племянница,девушка твоя с головой своей нормально общается, то всё у вас будет хорошо. А если такая же, вон, – она мотнула головой в сторону двух идущих по тротуару девиц, – как те вертихвостки, то нечего тебе за нее и держаться. Встретишь еще свою, не все же хорошие разом закончились.
– Распишитесь, – Леша протянул накладные Наталье Викторовне, а сам занес в магазинчик последнюю коробкус пирожным.
Наталья Викторовна приняла бумаги и нехотя зашла внутрь магазина. Погода на улице была прелестная. Легкий морозец, тишина, то есть полное безветрие и голубое небо с чистенькими белыми облачками, из-за которых веселое солнце то и дело выплывало светя ярко-ярко.
«Будто весна скоро, а не Новый год» – подумалось Наталье Викторовне.
Не прошло и полминуты, как в магазин зашел сначала один покупатель, потом еще один, потом, усердно операясь на деревянную гладкую палку, зашла старушка с несколькими теплыми платками на голове, которые нечаянно выглядывали один из-под другого, потом трое молодых весело о чем-то переговаривающихся парней. Ну вот теперь сразу стало понятно, что все готовятся к празднику. А то ведь какое-то странное затишье на целых десять минут определенным образом взволновало Наталью Викторовну.
И всё пошло дальше своим чередом. А Леша сел за руль газели и убрав накладные в темно-синюю папку-пенал, завел мотор и поехал дальше.
Против его воли слова Натальи Викторовны так и кружили рядом с ним в воздухе. Казалось, они могут материализоваться и посыпаться на него колкой снежной крупой. Забыть их никак не получалось.
«Было бы просто замечательно, если бы у меня была девушка, и я с ней поругался» – думал Алексей. Тогда бы он был не одинок, тогда бы у него был близкий человек, с которым он обязательно помирился бы. Было бы с кем мириться, было бы чего хотеть и о чем думать. А так, даже с подарком подойти не к кому. Жил, конечно, в городе у Леши троюродный дядя, но его хотелось видеть меньше всего. Леша прекрасно помнил, когда у Синицыных в семье начались проблемы и беды, дяди Толина жена во всеуслышание заявила, что такие непутевые родственники ей не нужны. А дядя Толя не возразил ей, и значит, поддержал ее.
«Такие!..» – вспомнилось Леше, – «зато, когда отец был жив, тетка Людочка только и успевала распевать во все стороны, вот мол, какая у нас родня! Интеллигенты в семье, учителя во втором поколении!..»
И тогда пропускался мимо тот факт, что Ивана Синицына мама работала техничкой в школе. Главным тут становилось, что его отец был преподавателем в ВУЗе, а сам он учителем.
Леша не спеша ехал дальше по маршруту. Солнце все так же игриво выглядывало из-за облаком и вновь пряталось за ними. Навстречу его рабочей газели попадалось много машин. Все ехали и ехали в родные места к близким людям на новогодние каникулы. И даже Ритка уехала. Ей было куда пристроить себя на Новый год. Но даже, если она осталась бы в городе, то всё равно не сидела бы в одиночестве.
Новый год в компании родителей стал для Нины довольно необычным и чем-то новым. Царила тихая, можно сказать повседневная, не совсем праздничная атмосфера. Но, это было так только для Нины. А так с чьей стороны было посмотреть. Нинин отец был очень рад, что дочь в новогоднюю ночь сидит с ними за столом. Совсем как в старые добрые времена. И для Дмитрия Николаевича праздник засиял новыми красками. Ирина Сергеевна испытывала достаточно смешанные чувства: ей доставлял удовольствие сам праздник, а присутствие за столом Нины не столько радовало ее, сколько давало повод для волнений и раздумий. А серьезные раздумья с добавлением фантазии всегда образуют максимально невероятный вывод. Но Ирина Сергеевна обладала некоторой выдержкой и нажитой с годами женской мудростью и потому лишь мило улыбалась и задушевно поддерживала разговор за столом.
С нерегулярной периодичностью звонили телефоны. Поздравления сыпались отовсюду, откуда только можно было. Позвонила и тетя Наташа, мамина четвероюродная сестра, с которой Ирина в детстве очень крепко дружили. Потом, честно сказать, был период, когда обе совершенно ничегошеньки не слышали и не знали друг о друге, как-то незаметно совсем перестали общаться. А потом во всех квартирах появился интернет. И как-то на досуге Ирина с технической Сашиной поддержкой нашла страничку Наташиной дочери в социальной сети, и уже через нее вышла на свою закадычную подругу детства. Как оказалось Наташа уже давно жила вместе с мужем за полярным кругом, в вечной мерзлоте. Вот так позвали ее мужа инженера много лет назад на работу в далекие края, так и перебрались они туда насовсем. Их детям, кроме дочери у Архаровых был еще сын, не особо приглянулись бескрайние холодные просторы и они чуть повзрослев, остались жить в своем родном городке.
А сейчас их общение свелось к тому, что они обязательно созванивались друг с другом по праздникам: обменивались поздравлениями и пару минут уделяли краткому пересказу новостей.
– Такая интересная традиция, – начала Нина, пока Ирина Сергеевна где-то между прихожей и кухней разговаривала по телефону, – на Новый год первой звонит тетя Наташа, а на Рождество мама.
– И правда, – отозвался Дмитрий Николаевич, – и заметь, ни одна не станет этого нарушать.
Сказано это было так, будто в сих словах заключалась некая магическая истина. Будто время пропитало чем-то нечастые телефонные звонки и установило тем самым странный, но исполняемый беспрекословно порядок.
– Чего-то по телевизору одна ерунда идет.
Они сидели в зале, там, где была наряжена искусственная елка.
– Ты просто давно не смотрела телевизор в новогоднюю ночь. Это уже давно так.
– Да… – задумчиво протянула Нина, задумчиво же оперлась локтем о боковую спинку кресла и положила голову на раскрытую ладонь, в то время, как ее голову покинула последняя незначительная мысль.
– Тетя Наташа передает всем привет и поздравления. Тебя, Нин, приглашает в гости, – очень дружелюбно и с явным позитивом сообщила Ирина Сергеевна последнюю новость.
– На оленях покататься что ли? – оживилась Нина.
– Нин! Да хоть бы на оленях и то хорошо.
– Я тебе удивляюсь мама, – взяв конфетку со стола, чуть иронически проговорила Нина.
Ирина Сергеевна всегда с определенным и даже стабильным равнодушием относилась к Нининым поездам и путешествиям. А сейчас, что-то действительно новое, ее мама сама предложила ей альтернативный вариант, нечто вроде своеобразных русских Мальдив. Довольно странно.
– Ничего странного, – начала Ирина Сергеевна.
Но у Нины зазвонил телефон и ее маме пришлось переключить свое желание высказаться на Нининого папу.
– Я просто удивляюсь этой избалованной девчонке, – шутливо произнесла она слово «избалованная», чтобы Нина, ненароком услышав, не обиделась, – то ей хочется посмотреть что-нибудь новое, съездить туда, где страсть, как интересно, то олени ее не устраивают…
Нина, поняв, что сейчас развернется бурная беседа, встала с кресла и вышла из комнаты. Только она шагнула в коридор, как у нее у самой зазвенел телефон. Звонила подруга из Нининой новогодней компании и очень настойчиво уговаривала ее вернуться к ним сию секунду. Но Нина была непреклонна. Отвязавшись таки от подруги, она остановилась в прихожей, до которой нечаянно дошла и посмотрелась в зеркало. Нечаянно еще раз вспомнила, с чего всё начиналось.
Сначала Влад объявил, что увольняется, и уволился все-таки. Нина поначалу отнеслась к его заявлению не со всей серьезностью. Наутро, после того откровенного вечера, ей вообще показалось всё чудным сном. Но прошло несколько дней, и Влад исчез. В самом настоящем смысле этого слова. На фуршете тридцатого числа многие озирались недоумевая, где же Влад Лотов – к нему многие привыкли и среди общей массы работников все знали его в лицо. Специалистом он был высококлассным.И когда начальство покинуло место небольшого торжества, кадровичка, молоденькая смазливая девушка во всеуслышание заявила, видимо больше не в силах терпеть бесконечные «Да где же? Где Влад?»:
– Уволился он! – и ее будто отпустило. Стало даже легче дышать.
– Да ты что? Влад? Вот это да! Какой работник классный. И как человек тоже хорош… – полетело со всех сторон.
– Говорят, что он с Ниной Дмитриевной поругался сильно, – нашептывала одна сотрудница другой.
– А я ничего не слышала, – зашептала вторая.
– А кто слышал-то?.. Там же ведь никто ничего не разберет…
Вот же люди, всегда в их головах витает слишком много фантазии о чужой жизни!..
– Не может быть! И кто же это тогда будет мне принтер чинить!–с явной претензией, правда непонятно к кому, заявила строгая женщина из бухгалтерии и излишне одернула синюю водолазку вниз.
– И чего? Он что, о своих планах значит всем должен был докладывать? Между прочим – это работа. Захотел и уволился. Я в этом году развелась и не переживаю, а он хороший айтишник. Может еще лучше себе работу нашел, – и на сем пламенная речь молоденькой Кристины закончилась. Она несколько высокомерно вздернула голову и, допив свое шампанское, собралась уходить. Но прежде, будто в обязательном порядке, обменялась взаимными злыми взглядами со строгой женщиной. Наверное, им было весело работать в одном кабинете!..
– Так не делают. Втихую, – обиженно послышалось откуда-то из угла.
– Да! – заявил Андрей, работавший у Нины в подчинении, и который на следующий день вкратце пересказал все Нине, – Всякое бывает.
– Да-да… – отозвалась негромко Нина, разглядывая себя в зеркале.
Потом выяснилось, что завсегдатая Нинина компания ни с того ни с сего решила отмечать Новый год на даче чьего-то богатого двоюродного брата, что там будет много новых людей и, как обещала Нинина подруга будет безгранично весело. Нина же почувствовала, что всем своим внутренним «Я» исключительно против этой затеи. К тому же мрачности ее размышлениям предавал полный разлад с Владом. Не смотря на то, что последнее время Нина изменила свое отношение к нему, и не в очень хорошую сторону, ей все же было неприятно, что так нехорошо закончилось их дружеские отношения.Неприятным туманом веяло от всего прошлого, где присутствовал Влад. И захотелось это прошлое позабыть.
И кроме всего, Нина время от времени вспоминала уже позабытое родителями и братом происшествие на даче. Вернее и лучше сказать, цепочка робких, но,что интересно, уверенных шагов, плывущих издалека, петляя и унося Нину каждый раз в разные еще не исхоженные дали, чудным образом приводила ее к холодному ноябрьскому, но солнечному дню.
А раздумывались все мысли каждый раз совершенно в обыденной и не подталкивающей к ним, к мыслям, обстановке. Вот у Нины выпал из рук кусочек хлеба за обедом и ей припомнилось, как она стала звонить Алексею, чтобы сказать ему, что паспорта на даче нет. Нет паспорта и это факт, но есть желание помочь. Но как Нина сможет помочь? Чем? Алексей там один, продолжает жить, просыпается по утрам и идет на работу. Он один такой грустный и ранимый. Мать его, то ли умерла, то ли убежала. А у него такой глубокий и очень печальный взгляд. Какие у него цветом глаза, Нина не помнила и, было то совершенно не важно.Она даже не задумывалась, что не запомнила цвета. Серые, карие или еще какие – главное взгляд. Неужели он так и проживет всю жизнь с таким отчаянно безрадостным взглядом? И как в противоречие самой себе: когда я ему звонила, говорил он достаточно бодро. Значит, всё не так критично. Хотя, у него же дед умер. И вот перед Ниной скорбное лицо Алексея, струйки слез на щеках, сломанная дверь, последние яркие лучи уходящего солнца и Влад… Такой недружелюбный и холодный. И опять, стоящий рядом, Алексей…
При сих мыслях Нинино лицо ничего особого не выражало. А лучше так – обычная спокойная мина задумчивости человека, насколько-то процентов ушедшего в себя.
И из всего этого в общей своей массе получался некий новогодний негатив, вместо предпраздничного позитива.
Нина продолжала внимательно изучать себя в зеркале, из зала слышались громкие и веселые голоса папы и мамы.
«Очень глупо думать, что у Леши нет друзей и, что он сейчас сидит в одиночестве и грустит. Это просто невозможно в наше время. Все же с кем-нибудь, но общаются. У него наверняка кто-то есть… … может и девушка есть. Только он о ней ничего не сказал, тогда в машине. Да и зачем ему чужим людям пересказывать всё о своей жизни. Глупо же! Да и меня тогда в машине ведь не было…»
Подумала Нина и, улыбаясь, подмигнула своему отражению и поспешила вернуться в зал.
Совершенно невозможно понять, какой следуя логике, но у Нины размышления об Алексее привели ее к Марте Андреевне Форд. Где Марта Андреевна, а где Леша Синицын. Но между ними ощущалась какая-то неясная связь, нечто такое общее, что подталкивало, думая об одном из них, краешком сознания, но вспомнить о другом.
Вспыхнула мысль позвонить Марте Андреевне. Но Нина себя остановила. Вдруг та уже спит, а Нина ее разбудит. Еще ненароком проблемы с давлением человеку устроит. Уж лучше позвонит завтра днем. После того, как Нина узнала, что Марта Андреевна родная тетя ее однокурсника Димы Форд, то полностью успокоилась и ее больше не посещали мысли следующего рода: это просто ненормально заводить знакомство с незнакомыми женщинами, да еще таким странным образом; такое бывает только в примитивных фильмах, которые я и не смотрю; так обычно всякие мошенники заводят знакомства и так далее. Но нельзя упустить тот факт, что Нина все-таки по своей инициативе развила диалог с Мартой Андреевной, и что эта интеллигентная женщинакроме доверия вызывала у Нины явную симпатию.
Нина взяла со стола шоколадный трюфель и стала по маленькому кусочку откусывать от него. Родители всё еще продолжали с аппетитом разговаривать о чем-то своем, а Нина продолжила думать. На этот раз объектом ее раздумий стал Влад. Нине было немного обидно, что он ушел. Он был хорошим другом, и работал славно. Взял, и уволился. Навыдумывал себе любовь и не справился с ней. Вместе с обидой и некоторым раздражением, Нина чувствовала легкую жалость и долю настольгии по тому, что еще было всего пару недель назад.
Но это всё ушло в прошлое. Как если бы взять и продать свою квартиру и переехать на другое место жительства. Обратно, всё так, как было уже не вернешь. В проданной, когда-то своей квартире, будут жить другие жильцы и квартира уже будет их. И только воспоминания и старые фотографии будут напоминать о прошлом. Так и с человеком, который ушел из твоей жизни. Он так сам решил или так решили жизненные обстоятельства – неважно. Просто всё, что у вас с ним останется – это прошлое, которое может с безмятежной наивной легкостью и позабыться вовсе.
Нина это понимала достаточно ясно и потому рука не тянулась к телефону. Даже на какие-то секунды ее посетило чувство, что это она разобидевшись практически на весь мир, по крайней мере на тот, что окружал ее последние несколько лет, уволилась с работы и кардинальным образом изменила свою жизнь. Бред!..
Нину выдернула из задумчивости подозрительно тихая обстановка вокруг. Ирины Сергеевны не было в комнате, отец дремал на диване. Нина посмотрела на стол, на оливье и селедку под шубой. Есть она не хотела. Перевела взгляд на сладкое и тяжело вздохнув, поднялась с кресла и пошла в свою комнату.
Оставался ровно час до Нового года, который Нина провела в интернете и соцсетях.
А когда после двенадцати послышались звуки фейерверка Нина, перед тем, как лечь спать, написала смс-сообщение «С Новым годом! Нина Филинова» и отправила на номер, что случайно так и остался лежать на столике в прихожей.
***
Леша был один в общежитской квартире.Все разъехались, кто куда мог. Он даже с сожалением подумал, почему ему нельзя проработать всю новогоднюю ночь. Если бы он работал сторожем совершенно неважно где, то согласился бы продежурить не только всю новогоднюю ночь, но и все новогодние праздники.
«Меня бы не понял ни один нормальный человек» – думал Леша.
Что именно он подразумевал под нормальностью, было не сложно понять. Домашний уют или шумная компания друзей, разговоры и суета, возможность кого-нибудь поздравитьи даже немного поругаться, кому-то помочь или просто наблюдать за тем, кто что-то делает – это всё было естественным, и Леше казалось, что оно присутствовало абсолютно везде, кроме его комнаты, его квартиры.
Он, не смотря на то, что догадывался о существовании в мире одиноких людей, чувствовал себя раздавленным и уничтоженным тишиной квартиры и собственным несчастьем.
Сейчас он находился в таком плачевном душевном состоянии, что готов был вот-вот разрыдаться. Всё плохое и мрачное, что есть и было с ним, сгустилось и приумножилось в разы.
Почему именно под самый Новый год? Тут ничего сложного. Всё лишь потому, что Новый год у Леши был крепко-накрепко связан с приятными домашними хлопотами и чем-то теплым и бесконечно уютным.
Ему сейчас катастрофически не хватало этого тепла и уюта. Он бы с привеликим удовольствием и радостью окунулся в хлопоты и так бы и провел все время до праздничного стола и встречи Нового года чего-то делая, кому-то помогая, за чем-то и с чем-то бегая…
А сейчас в его распоряжении осталась пустая общежитская квартира. И единственным его соседом был практически круглосуточно спящий, если не было возможности созоровать, кот. Но лучше бы на их этаже завелась мышь. Кот имел чрезвычайно наглоевыражение рыжей морды. И торчащие в разные стороны пышные усы только удивительным образом придавали ему еще больше наглости и самодовольства, нежели толику милоты и изящности. Вообщем, кот был весь в свою хозяйку, мохнатая ее копия, и совсем неприятная, честное слово, компания.
Алексей через силу заставил себя взять полотенце и идти в душ. Это было так: ноги не хотят идти, голова тоже не в восторге от зародившейся в ней же идеи… Но, в душ идти нужно.
Но никакого облегчения, всё та же ужасная пустота, ощущение собственной ненужности и не значимости. Одиночество…
Хотелось буквально провалиться на какое-то время куда-нибудь, чтобы вот так встать, проснуться с утра и было снова на работу, и соседи по квартире уже приехали, и вечно чем-то недовольная и разноцветная Ритка сидит у себя в комнате и пускает облака табачного дыма в тесное пространство комнаты.
Леша, приняв душ, так и продолжал стоять на кухне. В окно надоело смотреть, и он бесцельно стал открывать шкафчики на кухне. Открывал просто так, абсолютно не задумываясь над тем, что он сейчас делает. Он заглядывал в шкафчики соседей просто так, его не интересовало их содержимое. Да и интересоваться там было нечем. Сахар, соль, крупы, чашки, кастрюли, кружки… Всё тоже самое во всех ящиках. Хотя у Риткиной тетки лежал пакетик лимонной карамели в фабричной упаковки, а у хозяйки рыжего неприятного кота нашлась целая, разве что не хватало рюмки, бутылка коньяка.
Всё перемешалось у Леши в голове, можно сказать, на какие-то мгновения помутился рассудок. Мама, папа, дед, прошлая жизнь и настоящая – засуетились перед глазами и, самому себе от себя же сделалось тесно и нехорошо. Столько всего вмещать внутри – это нужно, чтобы душа была большая и мягкая, словно губка, коей она и была у Леши. Только ему порою очень не хватало обратного эффекта губки – сжал ее в кулак и всё – обновился, сумел оставить всё посади.Ему бы не думать ни о чем, но он же так не мог. Ему бы просто взглянуть на мир другим взглядом, каким-то жизненно важным чудом пересмотреть некоторые вещи, но он не догадывался, что так можно.
А рыжей кот, которому наскучило спать и находиться в своей комнате – ведь по его морде можно было смело утверждать, что он не только комнату своей хозяйки, но и всю общежитскую квартиру считал своей – потянулся, словно не делал этого год, и побрел через коридор на кухню. До Нового года ему было ровно никакого дела. Вся его наглая натура, в сущности, кроме озорства, хотела лишь спать и есть. И то ли это была такая счастливая жизнь, то ли бессмысленное унылое существование. Сложно сказать наверняка. Тем более, что это был просто кот.
Первое января стало плавным продолжением тридцать первого декабря. И сказано это было только к тому, что погода и вчера и сегодня отличалась не такой уж и частой изумительностью. Самая настоящая идеальная погода, даже для тех, кто не любит зиму. Солнце, легкий морозец и отсутствие ветра. Для любителей зимнего спорта и прогулок на свежем воздухе полное совершенство.
Нина подошла к окну и, разгоняя остатки сна, заворожено стала смотреть во двор. Сама не зная чему – действительно прелестной погоде и только – она искренне радовалась и улыбка не сходила с ее лица. Оперевшись локтями о подоконник, она практически с наивным интересом разглядывала серые ветви лип, буроватые березы и искрящийся снег под ними. Очень миленький воробышек, в такую погоду даже старая ворона могла показаться миленькой, задорно прыгал по тропинке, к нему – хотя Нина и наблюдала за всем очень внимательно, но все же отвлеклась и не заметила – подсели еще несколько птичек и между ними завязался бурный разговор. Решив, несомненно что-то важное, воробьи дружно вспорхнули и полетели в соседний двор. И скорее всего этим важным были несколько кормушек, что были организованы сердобольными старушками и висели вкустах сирени круглый год.
Нина продолжала стоять и радоваться. Смотрение в окно – не столько пропитанное философией и грустью Нинино увлечение, сколько чуть таинственное, личное, дарующее бодрость разума. И так практически всегда, а сегодня же – такое удивительно широкое состояние души, когда хочется обнять и расцеловать всех и вся. Это состояние во многом схоже с детским восприятием мира. Ребенок, смотря вокруг и изучая всё новое и интересное, пропускает все впечатления и эмоции через себя. Он не может лукавить, что этот снеговик ему понравился, если на самом деле, он считает, что нос из морковки приделан криво и вместо ведра снеговику обязательно нужна теплая шапка. Ведь это просто возмутительно надевать ведро на голову, к тому же железное и холодное. И ребенок обязательно скажет всё, как думает. И будет неподдельно веселиться, когда снеговик получиться таким, каким ему и представлялось. Так же ребенок не откажется взвизгнуть слово «ежик», если увидит животное. Или будет самозабвенно возиться с котенком или гусеницей, пока мама не позовет ужинать и тем самым спасет бедное животное от дальнейшего замучивания.
Дети от того так сладко и крепко спят. Они просто реагируют на все происходящее вокруг эмоционально и не притворяясь, не скрывая своих настоящих желаний. В любую, пусть даже только что придуманную игру вливаются с головой. Живут сию минуту полученным счастьем. И не удручают себя мыслями о завтрашнем дне.
Пожалуй, примерно вот так и можно было описать Нинино состояние. Полное погружение в разглядывание природы за окном и никаких мыслей о том, что я буду делать завтра и даже через пять минут.
Но в отличие от ребенка, такое состояние погруженности у Нины вскоре должно было закончиться. И
это достаточно естественный и обыденный процесс.
Ирина Сергеевна, осторожно заглянув в Нинину комнату не стала окликивать дочь и тихонько прикрыла за собой дверь. В ней вызвала теплые и светлые чувства Нинина привычка смотреть в окно. Ирина Сергеевна вспомнила, как Нина была подростком и с каким ярко читаемым наслаждением в глазах в весенние сумерки смотрела в окно. Форточка была открыта, чуть ощутимый ветерок залетал в нее. Нина сидела за столом и даже не пыталась делать уроки. Она была накормлена свежим воздухом, весной и приближающемся летом. И больше ей в ту секунду, кроме как упоительно и устало смотреть в окно ничего не хотелось, да и сил уже не было. Игры с друзьями занятная, но утомительная вещь. Ирина Сергеевна тогда была полна негодования и боролась изо всех сил с внезапной Нининой ленью и списывала всё на подростковую пору. Зато сейчас, готова была растрогаться и пуститься в воспоминания, которые сгладились временем, подправились желанием идеализировать прошлое, что волей неволей, а присутствует у нас у всех, маленькими кусочками позабылись и воссоздались благодаря имеющемуся воображению и наконецсделались такими, какими больше всего их хотелось видеть, то есть вспоминать.
Нина и не заметила и не почувствовала, тем самым неуловимым чувством, что кто-то заглядывал в комнату. Чувство, кажется, дремало. А Ирина Сергеевна, вся такая взволнованная, но счастливая отправилась на кухню допивать чай и доедать кусочек вчерашнего, даже больше, прошлогоднего торта. Спроси ее сейчас, от чего она так радуется, Ирина Сергеевна бы стала перебирать милые истории прошлого и в конечном итоге перешла бы ко дню сегодняшнему и этим бы самым и расстроила себя. Прошлое она любила, да и могла как-нибудь, но поменять его у себя в голове, даже совсем нечаянно, если вдруг что-то ее да не устраивало. А настоящая реальность была не подвластна этим временным чарам. И сделалось бы не то что грустно, а недовольство и особенная неудовлетворенность ситуацией переполнили бы Ирину Сергеевну. Ведь в ее мечтах Нина должна была уже лет пять назад, и это минимум, выйти замуж и жить взрослой полноценной жизнью. Ну да ладно. Очень даже хорошо, что Димы сейчас не было дома (он уехал за внуками) и некому больше было спросить Ирину Сергеевну, чего это у нее такое радостное, чуть загадочное лицо. Вообщем, и нервы Ирины так остались в спокойствии, и нервы же Димы не подверглись натиску жены, который он мог сам себе устроить.
Нина все продолжала смотреть в окно. Чувство голода нисколько не подгоняло ееотойти от окна, наоборот, в том, что захотелось есть, заключалась особенная изюминка детского восторга. Вот я здесь, делаю, что хочу и даже завтракать не иду. Такая наигранная вредность, и в данном случае к самой себе.
Из соседнего дома из подъезда вышла молоденькая мамочка с коляской, в сопровождении женщиной постарше – бабушкой и мамой, по всей видимости, в одном лице. И вот они-то и прогнали всю волшебность из Нининого утра. Нина, не задерживая на троице взгляда, отстранилась от окна и стала переодеваться в дневную будничную одежду. Теперь Нине хотелось только одного – завтракать. А поймав в коридоре краем глаза настенные часы, Нина подумала, что скоро уж и обед. Но то было неважно.
За завтраком Нина вспомнила, что вчера собиралась поздравить Марту Андреевну с Новым годом и перенесла сей звонок на сегодня. Найдя в сумочке листочек с безупречным подчерком, Нина пошла в комнату к телефону.
Несколько сообщений на телефон и в соцсети встретили Нину. Но она ответит на них чуть позже. Сейчас Нинино внимание привлекло то, что ее смс на номер Алексея Синицына осталось одиноко светиться на экране без ответа. Грустно сделалось. Будто сообщение это содержало всю, что была в Нине наивность, мягкость, открытость, которые вдруг оказались обращенными в пустоту. А от пустоты может быть только один ответ…
Хотя чего она ожидала? Вот ты берешь и пишешь малознакомому тебе человеку и прекрасно должен понимать, что остается большая доля вероятности, что он тебе не ответит. С чего только Нине почудилось, что Леша одинок и несчастен? Глупым сонным воображением пропитала Нина свое сознание, вот потому и отправила вчера поздравление. И еще хуже всплыла мысль – это смс-сообщение прочитала девушка Алексея. С Новым годом и тебя Нина Филинова!
Ладно, пусть всё так неясно и нехорошо, но пусть оно останется там, в ушедшем году. И пусть время отправления стоит 00:32:34 первого января. Нина тогда легла спать, а после сна все события автоматически становятся вчерашними. Даже если днем задремлешь, то не всегда так четко, но кажется, что все что было утром – особенно, если было что-то запоминающиеся, произошло ни несколько часов назад, а случилось определенно раньше. И где-то там оно находиться, в отдалении, за слоем сонного одеяла, это произошедшее недавно, но все же минувшее, возможно и увы.
Нина же была по своей природе оптимистом и посему решила улыбнуться и позвонить Марте Андреевне. Нину поприветствовал бодрый голос, но несколько другой по звучанию. Телефон не хотел передавать всей характерной Марте Андреевне эмоциональности, вкладываемой ею в слова, всей мелодичности, индивидуальности голоса. И это определенно не понравилось Нине. Получалось, будто смотреть на рыбок в аквариуме через мутное стекло, да к тому же в надвигающихся сумерках.
Марта Андреевна настойчиво звала Нину к себе в гости. Но Нина неизвестно по какой причине все же отказалась. А самой было совершенно нечем себя занять. Делать было ничего. А странное желание не сидеть сложа руки, а что-то непременно делать выводило Нину из равновесия. Такого странного начала Нового года она еще не помнила. Ей хотелось не то чтобы работать, а уйти с головой в какое-нибудь занятие, дело. Но ни малейшей стоящей мысли не приходило к ней. В голове всё вертелась какая-то ерунда на подобии сходить на каток, но Нина не умела кататься на коньках и не горела желанием уметь, или же дойти до магазина, в котором ничегошеньки было не нужно.
В комнату вошла Ирина Сергеевна и изучающее посмотрела на дочь. Ей, стоит напомнить, Нинино настроение не понравилось еще с прошлого года, то есть с того момента, когда Нина решила встречать праздник с ними – родителями. Сейчас же, и Ирине это не показалось, Нина откровенно скучала и не знала, куда себя деть.
– Нин, я сегодня собиралась сходить к Ивановым, они меня давно в гости звали.
Нина посмотрела на маму, было ясно по голосу, что последует сиюминутное продолжение. Просто Ирина Сергеевна несколько сомневалась (а стоит ли?), но без всякого энтузиазма продолжила.
– Может, со мной сходишь?
Нина ничему не удивилась, а лишь подметила про себя – так, мол, и знала.
– Нет, мам. Я к Оле пойду. Мы с ней сто лет не виделись. У нее Каринка, наверное, уж совсем большая стала.
– А подарок? – удивилась мама.
– На квартиру забегу. Я, наверное, месяц назад купила зайца плюшевого. По-моему, для двухлетнего ребенка замечательный подарок.
Дело было в том, что заяц был действительно куплен, но только никому не предназначался в подарок. Он буквально запал Нине в душу, когда она выбирала подарок для Даньки. И Нина купила игрушку просто так. Не смогла пройти мимо. Вот только чего же было особенного в этом зайце? Чем он отличался от миллиона других? Может просто попал под Нинино добродушное настроение?..
– Ну, да. Подарок хороший, – Ирина Сергеевна собралась уходить из комнаты, – пошла я собираться, – просто так добавила она.
– Я тоже собираюсь, – сказала Нина.
Но, по правде сказать, Нина не собиралась идти к Оле. Та семьей, насколько знала Нина, еще вчера уехали к родителям мужа, в деревню. Повезла дочку к бабушке и дедушке на свежий воздух и бабушкину нежную на вкус манную кашу – так, как-то сказала сама Оля.
Только Нина с Ириной Сергеевной разошлись, как у Нины заиграл телефон.
Завсегдатая прошлых Нининых встреч Нового года спешила поздравить подругу, так подумалось Нине.
– Да, Кать.
– Нина! – до крайней степени возбужденно и нервно это прозвучало.
Нина даже выпрямилась, хотя и так шла, не согнувшись, прямо. Ее более чем взбодрил Катин голос.
– Нина! – продолжала Катя, – ты просто не представляешь, что случилось! Я могу даже в какой-то степени обвинить тебя… То есть не обвинить, конечно же! Это ты меня прости! Я не специально. То есть ты как-будто чувствовала и не пошла с нами…
– Кать! И тебя с Новым годом! – перебила ее Нина. То, что слышалось из телефона, не очень-то было и похоже на Катю. Пусть та и была отчаянной болтушкой, но как только начинала какую-нибудь новую истории, то говорила все достаточно четко и в хронологическом порядке. Так что вопросы с непониманием чего-либо редко у кого возникали.
– Да уж с Новым! Ладно, слушай! – поправила себя Катя.
Нина в этот момент приподняла голову и наблюдала, как в ветвях стройных лип с ослепительной яркостью расположились солнечные лучи. Если забыть на мгновение какое сегодня число, то можно было бы беззаботно удариться в счастливую встречу вот-вот приближающейся весны. Такая чистая, прозрачная яркость присуща самым первым, ранним весенним дням, когда еще зима, но что-то раз и случилось вокруг и это непременно чувствовалось и этим непременно хотелось наслаждаться.И сегодня могло с наивной легкостью показаться, что солнце уже в самом начале января начинает аккуратно готовить деревья к пробуждению, обнимая каждую их веточку своим лучиком. Но… всё-таки вокруг была еще зима, чего-то такого не случалось и особенным образом не чувствовалось. Но было всё равно очень хорошо – солнце, легкий морозец и тишина. Новогодняя сказка что ли?..
– Дача, конечно, у этого Тюрина просто офигенных размеров и…
И стоит лишь вкратце поведать, что же такого случилось на даче. Если же углубляться в подробности, то можно нечаянно написать целый детектив, который к Нине и вовсе не будет иметь никакого отношения.
Дача действительно была очень больших размеров, с бассейном и сауной на первом этаже, а на втором с тренажерным залом. Имелся, что нетрудно догадаться и третий этаж. Всё кругом было в первоклассном ремонте, но с какой-то безвкусицей, как почему-то показалось Кате. Нина там не была, потому и судить о том, чего не видела, не могла.
Сначала всё шло, как нельзя лучше. Можно сказать, что вся атмосфера вокруг была похожа на примитивное кино про богатых. Большой дом, много шикарно одетого народа, всяческие интересные диковинные закуски… В чем же подвох? Что же здесь не так? Так и хочется поскорее заглянуть дальше, раскопать ржавый изогнутый гвоздь под огромным слоем сверкающей мишуры.
Впрочем же гвоздь не заставил себя уж слишком долго ждать. Стоит же отметить, что оказался он не ржавым и изогнутым, а мокрым и мертвым.
Кино стало разворачиваться в детективном стиле и с такой скоростью, что многим потом пришлось чуть ли не на пальцах объяснять, что случилось. К тому же, не трудно догадаться, многие были уже изрядно подвыпивши и едва ли могли сообразить, почему новогодний салют вдруг отменился.
Вся суматоха началась за пятнадцать минут до нового года. Веселенькая парочка молодых людей, пожелавших уединиться, забрели к бассейну и тут, в порыве страстных объятий громким пронзительных криком – точно здесь и вправду снимали кино – взлетел, продолжая после ухать в воздухе, женский вопль.
В бассейне, лежа вверх лицом, тихонько пребывало чье-то тело. Вода под ним практически не колыхалась и,всё так вокруг было тихо и спокойно. Один глаз тела молодого человека был открыт и в ярком свете луны, что ковром расстелила свой голубой свет, куда только смогла достать, зловеще блестел. Впрочем, насколько он был зловещ, судить сложно. Лучше сказать так – в данной ситуации глаз никак не мог показаться добрым или ласковым, в крайнем случае, он мог бытьпросто пустым.
Молодая парочка вмиг сбросила с себя дурман алкоголя и в ужасе притихла. Чье лицо больше отражало ужаса и отвращения сказать было нельзя. Молодой человек узнал того, кто лежал в бассейне и не испытать отвращения к нему никак не мог. Девушка же в отличие от холодного отвращения своего спутника испытывала истерическое отвращение. Это когда желание вывернуться наизнанку от великого не восприятия от увиденного готово вот-вот вылиться в неконтролируемые крики и вопли и довести человека чуть ли не до нервного срыва.
Но долго и тому и другому не дали побыть наедине со своими ощущениями. На крики отовсюду набежали взволновавшиеся люди. А когда к бассейну с трудом пробрался хозяин дачу, то все услышали неясный вскрик, то ли гнева, то ли отчаяния.
Потом была полиция, «скорая», все стояли кучками и изредка перешептывались между собой…
– Нина… – протянула наконец-то в телефоне Катя, – я этот новый год никогда не забуду! А ты!.. – с долей претензии прозвучало сказанное и Нина встрепенулась, – а ты будто знала, что именно в новогоднюю ночь племянник у этого Тюрина утонет!
– Вот сейчас, конечно, спасибо! – четко выговорила Нина.
– Ниночка!.. – простонала в телефон Катя, – ну, ты не обижайся на меня. Я просто до сих пор никак не могу отойти. Нас же всех, кто на этой проклятой даче был, до утра по очереди полицейские опрашивали. Знаешь, какой это стресс для организма, который, между прочим, был настроен на праздник!
– А чего вас опрашивать-то было? – произнесла Нина несколько не подумавши.
– Ну так! Кто такая, где живешь. Сказали, если что, вызовут. Вот, знаешь ли, весело так сидеть и думать все новогодние праздники…
Нина переложила телефон из одной руки в другую и опять приложила к уху.
– … и как теперь к бабуле ехать? Всех же просили не уезжать из города ближайшее время. А там и новогодние праздники закончатся…
Новогодние, новогодние!.. Нина неожиданно разозлилась на Катю, которая начинала уже больше нудеть и капризничать, чем в действительности переживать за испорченные праздники.
Что ты прицепилась к Новому году, хотелось сказать Нине. Ведь сама же Нина ровным счетом не видела ничего особенного в данных зимних днях отдыха. Раньше видела, когда-то давно. А сейчас, как-то постепенно, все волшебство и желание объять необъятное за одну неделю, пропало. Слишком много Нина набралась деловой практичности и напрочь лишила себя легкой атмосферы сказки. И как сказала бы ее мама – во всем виною была работа! Виновата… Но гордость за дочь, за ее успехи, взяла бы вверх и виновной осталась бы только сама Нина.
– Кать, извини конечно, но у меня рука сейчас совсем заледенеет, – приврала Нина, не в силах больше выслушивать Катю.
– Ой, ну ладно! Но все же ты как-будто чуяла…
Нина с облегчением убрала телефон в сумку. Рука не замерзла, а вот голова наполнилась целой кучей сумасбродных новостей. И в чем-то Катя была частично права, Нина прямо-таки прочувствовала на себе ее слова, что некоторое внутреннее предостережение у нее все же было. Ну вот как только Нину не звали на дачу, какими привлекательными не расписывали все достоинства и прелести встречи там Нового года, она не согласилась. Чуть позже она обязательно расскажет всю эту историю Ирине Сергеевне и та, втайне от дочери перекреститься от радости, что Нины там, на злополучной даче, не было!
Стоит ли еще раз напоминать, но погода стояла просто сказочная! Нина огляделась по сторонам. Она уже пришла в свой двор, но заходить в подъезд не захотела. Вот сейчас было очень хорошо, что у Нины оказалось предостаточно свободного времени, и она это для своего облегчения вдруг осознала. И выходило всё очень просто – можно было стоять во дворе или же дальше пойти гулять по городу, сколько душе захочется. Здоровская широкая мысль!
И на наполненную осознанием своей свободы Нинину голову вдруг свалилось неожиданное смс-сообщение.
***
Как я докатился до такой жизни? – вопрос, который существовал с такой неведомо огромной силой, что за ним ничегошеньки нельзя было разглядеть, что-либо заметить и даже с большим трудом можно было понять, «я» собственно, это кто?
Вчерашняя тишина, не зная устали, продолжала окружать Алексея. Довольно странно, но именно она и помогла ему начать соображать дальше и наконец-таки начать замечать что-то еще кромевсёзаполняющего вопроса.
«Где сейчас кот?» – абсолютно незачем, да и невпопад, но почему-то захотелось узнать Леше. Но в ответ продолжала быть полная тишина.
«Должно быть нажрался корма и спит», – эта была следующая ненужная, но медленно приводящая мозг в рабочее состояние, мысль.
Меньше всего на свете Леше сейчас хотелось знать, который сейчас час, день и так далее. Но совершенно точно перед глазами обозначилось первое января, а рука потянулась за телефоном, чтобы еще и время посмотреть.
На телефон пришло несколько сообщений и это отвлекло Лешу. Но лишь настолько, чтобы только не посмотретьвремя, а не прочитать присланное.
Зачем он вчера взял чужой коньяк и выпил его – не весь, но это не имело значения – Леша никак не мог понять. Вообще, он с преогромным трудом представлял себе то, что вчера было. И именно представлял, а не вспоминал, потому как всё ему виделось словно бы нереальным, точно и не на самом деле произошедшим. А вспоминать то,чего кажется и не было, было нельзя. И оставалось только одно – представить или вообразить.
Сильным воображением Леша никогда не страдал, а потому всё, что приходило к нему в голову, казалось чем-то не своим, кем-то подброшенным. Вроде того как наскучили человеку свои же нудные и пессимистические настроения он и выкинул их с досады. А Леша был поблизости и зачем-то подобрал их.
Вот так всё ему виделось, когда он добрел с ужасно тяжелой головой до кухни и, с трудом налив стакан воды из-под крана, залпом выпил его. Собственно, так было и легче. Если четко осознавать, что всё происходит именно с тобой, то можно было бы сразу сойти с ума.
Леша долго сидел на кухне, долго смотрел на стены и пол, и неожиданно для себя встал со стула и пошел в комнату. В комнате он лег на диван, как попало упал на него – так будет правдоподобнее, и без движения пролежал, к своему счастью погрузившись в дрему, еще несколько часов.
Заворочавшись, Леша почувствовал, что под ним лежит какой-то предмет и поспешил его достать. Это был телефон. Леша, вспомнив по сообщения, повыше подбил подушку под голову и принялся читать. Пришло четыре эсемески, что само по себе удивило Лешу. Одну ему прислал напарник по работе, Леша быстро на нее написал ответное поздравление. Вторая была от сотового оператора и предупреждала, что не ровен час, как деньги на номере закончатся. Третья, длинная, прилетела с неизвестного номера с пожеланием всего самого-самого, на нее Леша подумал, что ошиблись номером (это писала девушка товаровед с Лешиной работы, которая то ли по своей наивности, то ли по глупости подумала, что ее номер есть в телефонной книжки у Алексея). И четвертая смс была тоже с неизвестного номера, но с коротким поздравлением и не сразу воспринятой, то есть, что так и есть взаправду, подписью – Нина Филинова.
Несложно догадаться, что Леша буквально завис над этим сообщением и долго-долго изучающе смотрел на самое простое и без каких-либо мудреностей поздравление.
С Новым годом!.. С Новым годом!..
Но примерещиться такого никак не могло. До такой степени смелости нафантазировать не хватит.
И вот здесь, ровно на том моменте, на котором Леша стал набирать ответное сообщение, и сыграло с ним игру все еще не до конца ясное сознание.
«С Новым годом! Как у вас дела?»
Будь Леша в полном здравии, он бы не посмел ничего спрашивать. Но информация воспринималась и воспроизводилась в голове с запозданием и с неким градусом искажения и, это было для Леши хорошо. Но он об этом даже и не догадывался.
Внезапно Лешу буквально скрутило от острого приступа голода. Есть захотелось так, что пошла бы сейчас в дело и корка черствого ржаного хлеба, замоченная в холодной воде. Леше успело показаться, что силы сейчас его покинут и, онбудучи не в состоянии себе помочь, просто упадет в обморок, не успев встать с кровати.
Оставив телефон в комнате, Леша, морща лицо уже непонятно от чего, прилагая усилия, побрел на кухню.В коридоре он чуть было не наступил на кота. Тому повезло, что в последние секунды Леша остановился и не опустил-таки ногу на это рыжее жирненькое создание. Кот же даже не заметил никаких манипуляций рядом с собой и продолжал с завидной беззаботностью спать.
***
Солнце все еще светило ярко, но улавливалось всем внутренним ощущением, что вечер не заставит себя долго ждать. Ребятня, что высыпала в разгар дня на свежий воздух, постепенно разбредалась по домам. Только девочка лет четырех продолжала лопаточкой ковыряться в снегу. Нина заметила, что за ней наблюдает то ли ее мама, то ли ее старшая сестра из окна первого этажа.
«А не лучше ли выйти к ребенку?» – невзначай подумала Нина. Тут же забыла, о чем подумала и вновь прильнула к экрану телефона.
Пришло новое очередное сообщение и уже проще было бы кому-нибудь одному взять и сделать звонок. Но поначалу ни Леша, ни Нина просто не догадывались, что так можно сделать, а потом у обоих появилась некая неловкость. И переписка продолжалась.
Невероятно, может, кому так и покажется, но завязавшаяся переписка в виде коротких напечатанных сообщений состояла из вполне себе примитивных фраз, которые каким-то необъяснимым чудом пропитались другим смыслом. Или же раньше они казались настолько обыденными, что перестали нести в себе то, что должны были. Точно неясно. Но совершенно очевидно, что слова зазвучали по-новому, стали цветными, сбросили привычныйчернобелизм.
Вот эти обычные фразы: «как дела», «всё хорошо», «вот по улице хожу. погода просто волшебная.» «ничем не занят.». Они то и заставили почувствовать себя несколько иначе. Их хотелось читать и произносить про себя. Тогда как обычное «как дела» адресованное подруге, коллеге по работе или еще кому-нибудь были уже чистой формальностью. И даже маме и папе, если знаешь, что у них все хорошо, но просто спрашиваешь чтобы убедиться в этом, становятся несколько формальными.
И была в написанных словах некая притягательная легкость, но все же достаточно обманчивая легкость. Весь обман здесь заключался в том, что и Леша и Нина каждый в своей степени приукрасили свою действительность. И на вопрос «Как встретил(а) новый год?» Нина написала: «Хорошо. Весело было.» Хорошо-то Нине действительно было, но весело во всем шумном и ярко улыбающемся смысле слова нет. Ей было спокойно хорошо, умиротворенно,что тоже так искренне и естественно нечасто бывает. А Леша, поглощаемый муками совести, еле смог – потому как пальцы не хотели печатать слишком приукрашенную правду, практически лож – написать следующее: «Весело. Запомню надолго.» Запомню надолго – столько иронии и самобичевания заключали данные слова, что невольно вызывали печальную улыбку на лице Алексея.
Каждый видел со своей стороны экрана телефона, что у оппонента все в жизни хорошо. От того и продолжалась вся эта детская шалость. Если у Нины всё хорошо, значит, Леша не может взять и написать, что у него все плохо. Если Леша пишет, что всё нормально, значит и Нина просто навыдумывала себе какую-то странную скуку. А на самом же деле, всё просто замечательно. Жаловаться друг другу никто не хотел, считая это несколько мелочным занудством, совершенно сейчас не нужным, не существующим в конце-то концов.
Потому-тоим и нужен был телефонный звонок. Он бы определенно выдал больше правды и действительной, не приукрашенной, настоящей жизни.
Нина открыла дверь квартиры, уже когда на улице совсем потемнело. Войдя в тепло, она почувствовала, что продрогла – такая мелкая дрожь пробежалась по телу и, очень захотелось согреться. Поскорее сняв с себя верхнюю одежду и надоевшие, на каблуке, зимние сапоги, Нина первым делом забежала в спальню и, стянув с кресла теплый плед, укуталась в него чуть ли ни как младенец в пеленку. В таком виде она прошла на кухню, налила в чайник воды – он был совершенно пуст – и поставила кипятиться. Сама уселась на стул поближе к батарее и тут же всмотрелась в окно. Вот и первое января превратилось в вечер. Вот и прошел весь шум сказочного торжества. Но в окнах дома напротив еще сверкали огни. Люди не спешили отпускать праздник, впереди была череда выходных дней. У православных же христиан приближалось Рождество Христово. По своей сути праздник намного более глубокий и радостный, торжественный, чем Новый год.
Нина сидела, вся укутанная в плед, и с удовольствием отогревалась в домашнем тепле. С не меньшим же удовольствием смотрела она на мигающие огоньки гирлянд, так тихо, с томной неспешностью смотрела. Казалось, что сейчас только в своем особом ритме существовал чайник. Он закипал, шумно булькая, спешил быстро-быстро выпустить в комнату пар из своего носика и спешил же, наконец, напоить свою хозяйку горячим чаем, согреть ее, продрогшую на свежем воздухе. Нина же слышала, что можно уже заваривать чай и прогреваться им изнутри, но не спешила. Она все продолжала смотреть в окно, зная, что чудесный день перешел в дивный вечер и, что где-то в этом же городе живет Леша Синицын. Она просто сидела и так, немного наивно, умиротворенно улыбалась. Неизвестно, сколько она так просидела и сколько еще бы могла просидеть, если бы Сашка не растревожил ее звонком. Пришлось вставать, идти за телефоном. А после разговора накатило такое чувство голода, что будто бы Нина ничего ни ела с прошлого года. Из съестных запасов были только полбатона белого хлеба и баночка говяжьего паштета, который никак не хотелось есть. И потому пришлось с аппетитом есть хлеб с чаем. Вернее будет сказать, Нина особо не заметила, что наелась хлебом. Она как-то незаметно задумалось о чем-то ненавязчивом, приятном, и только когда допила чай, вышла из задумчивости.
Глава 9
Второе января прошло достаточно быстро и совсем незаметно, но одновременно же непримечательно и монотонно. Наверное, потому на следующее утро Нина и решила позвонить Марте Андреевне и отправиться к ней в гости на Мартовскую улицу.
Марта Андреевна была дома одна и с завидным удовольствием то чего-то делала, то просто сидела и отдыхала. Ей и на самом деле в определенной степени можно было позавидовать. За чтобы она не бралась, пусть это была готовка обеда или же уборка дома, или же вязание кофточки для дочки своего племянника – всё у нее делалось с душой и в приподнятом настроении.
ПлемянникДима с дочкой к Марте Андреевне должен был прийти только послезавтра и то к вечеру. Звонок Нины самым настоящим образом оживил ее и приятная суета, что бывает перед приходом тех гостей, которых от души ждешь, захватила Марту Андреевну.
– Здравствуйте, Марта Андреевна! – тут же произнесла Нина в распахнувшуюся перед ней дверь, – с Новым годом Вас! – и протянула коробку дорогих вкусных шоколадных конфет.
– С Новым годом, Ниночка! Проходи, проходи, не стесняйся! – радостно, с особым энтузиазмом в голосе и на лице, быстро проговорила хозяйка квартиры.
Для Нины стало совершенно ново услышать о себе столь необычные вещи. В стеснительности ее еще никто не обвинял. И потому «не стесняйся» произвело на нее довольно странное действие, Нина мило и наиприветливейши заулыбалась, засуетила взглядом от Марты Андреевны к своим ногам, которые оказались обутыми в коричневые домашние тапочки и, совершенно невозможно, почувствовала себя маленькой девочкой, ученицей начальных классов.
– Я не знаю, кто тебе сказал, но это мои любимые конфеты.
У Нины тут же ненароком проскочила мысль, уж не знает ли Марта Андреевна, что Нина знает ее племянника. Но Нина остановила себя, решив, что еще очень рано делать какие-либо выводы.
Глядя на Марту Андреевну можно было подумать, что сейчас именно она является самым счастливым человеком на свете. Ведь столь естественной была ее радость, что появлялась таковая возможность нечаянно ею заразиться, если находиться рядышком с Мартой Андреевной. Такая пропитанная позитивом эмоциональная ветрянка.
– И все-таки меня моя интуиция не подвела. Я была уверена, что ты мне позвонишь. Но то есть, я не знала, что ты позвонишь мне именно сегодня. Я тут имею в виду ближайшую перспективу – месяц, другой, третий…
Марта Андреевна заметила, с каким живейшим интересом Нина припала взглядом к аквариуму, что стоял в зале, в который они вошли, у стены на специальной с усиленными ножками тумбе. Нина внимательно слушала Марту Андреевну ровно до момента, когда аквариум попался ей на глаза. Аквариум!.. Он был большой, и содержал в своих стеклянных стенах очень много экзотической красоты.
– Это первая реакция всех, кто в первый раз его видит. Потом же, когда я начинаю рассказывать, как нужно ухаживать за рыбками, что это довольно ответственное и непростое дело, сколько стоят сами рыбки, оборудование к аквариуму… Ну и так далее. То у всех сразу же пропадает желание иметь у себя дома такую красоту и даже интерес к моих рыбкам несколько угасает.
– С ума сойти!.. – протянула Нина удивленно, но, не теряя восхищения.
– Я тебе потом про рыбок много чего понарассказываю. А сейчас я вскипячу чаю. Нужно же Новый год отметить.
У Нины на лице вырисовался вопрос, который не успел созреть в голове.
– Так как по-моему, так не обязательно спиртными напитками что-то отмечать. Можно прекрасно отпраздновать тот же приход Нового года чаем с конфетами и быть в более веселоми благоприятном расположении духа, чем те, у кого получается наигранное веселье, – ответила Марта Андреевна на неясности, блуждающие у нее на лице.
– Ну, не всегда же так.
– Положим и не всегда. Но всё очень просто, – Марта Андреевна разорвала пленочную оболочку и положила раскрытую коробку на журнальный столик, – вот ответь мне, кто всех больше радуется празднику Нового года?
Нина ясно поняла по легкой хитринке, заложенной в интонации, что вопрос хотя бы и простой, но требует более осмысленного, не брошенного для отмазки ответа. Были еще у Марты Андреевны слегка прищурены глаза и так же еле заметно приподняты уголки губ, что означало – она ждет ответа. Но Нина этого не заметила. Она немедля ушла в быстрые размышления. А уж тем более не могла понять, прочитать совсем уж неуловимое, что Марта Андреевна уже знает, какой Нина даст ответ.
– Дети, – голосом, будто сделав открытие, которое, по своей сути и не открытие вовсе, произнесла Нина.
Марта Андреевна улыбнулась.
– Пойду, чай заварю.
– А я все же Ваших рыбок получшепорасматриваю.
– Я очень рада, что ты пришла. Не часто вот так получается встретить хорошего человека, с которым можно будет просто так посидеть и поговаривать. Это настоящее везение.
Марта Андреевна вышла. А Нина прильнула к аквариуму и смогла от него оторваться только тогда, когда вернулась Марта Андреевна с подносом, уставленным чайным набором.
Ничего особенного не виделось в том, как Марта Андреевна снимает чашки, ложки и прочее с подноса и перекладывает на небольшой, аккуратный столик, разливает чай по чашечкам и открывает баночку с малиновым желе – это были ничем не приметные действия, в которых прослеживалась привычная неспешность. Она же – неспешность – удивительнымобразом давала прочувствовать значимость, казалось бы обычного чаепития. И для Нины это было несколько необычно, хотя пить чай в удовольствие, с конфетами, с еще чем-нибудь или же без всего вообще, она любила. Но тут было всё немного другим и ощущалось по-другому. Нина не понимала еще, что же тут было не так. А тут всего лишь на всего была другая энергетика – мысли, чувства, накопленный жизненный опыт, радости и переживания, твердо сложившееся восприятие мира – буквально всё отражалось в своеобразном духе, что витал не только рядом с Мартой Андреевной, но и по всей квартире. Этот дух теснил Нинино сознание и гостеприимно располагал Нину к себе. Его-то Нина и чувствовала, он-то Нину и волновал своей весомой богатой сущностью.
Но передать словами всю специфичность духа чаепития было невозможно. Все равно, что толковать безумолку человеку о красоте ромашкового луга, если он имеет только смутные представления о том, что такое вообще ромашка.
Нина поставила свою чашку на столик и, усевшись поудобнее в кресле, приготовилась слушать Марту Андреевну. Нина видела, что той хочется говорить, хочется, чтобы Нина ее слушала. И это желание было в несколько раз больше того, которое хотело слушать Нину и оно только яркими вспышками заставляло Марту Андреевну приостанавливаться в своих рассказах.
Нине же, вообще, виделось, но так чуть-чуть издалека, что достаточно странным выглядит сейчас их беседа. Но как только она вспоминала, что перед ней сидит Димина тетя, то всё неким образом перевертывалось в голове и уже совершенно ничего не казалось странным и диковатым. Марта Андреевна была очень интересным собеседником, которая не только умела рассказывать так, что ее хотелось слушать, но и время от времени удивляла Нину. Удивляла главным образом тем, что Марта Андреевна вела себя по отношению к Нине, как к давно знакомому, можно сказать близкому человеку.У нее напрочь отсутствовала та неловкость, боязнь сказать что-то не то и не так, которая частенько возникает в разговоре между двумя малознакомыми людьми. А то, что Марта Андреевна по профессии оказалась учительницей, вызвало улыбку у Нины на лице. Почему-то Нине так и казалось, что Марта Андреевна – учитель, а не кто-то другой. Биология и какое-то время химия были ее предметами. А были лишь потому, что сейчас она уже не учила и пятый год как совсем ушла на пенсию.
Но тут дело было еще и в том, что она была учителем в душе. Настоящим учителем, для которого нести свет, добро и знания детям, это не пустые слова, а смысл жизни, без преувеличения. Марта Андреевна была еще в некотором роде и психологом. Она могла разглядеть рациональное, здравое зерно в человеке и даже порою определить его размер. Марта Андреевна не любила хвалиться собой, а потому, когда ей говорили, что она была права и, что ее и нужно было слушаться, она лишь потихонечку списывала всё на приобретенный опыт на работе. И совершенно неважно, когда что происходило и какой у нее был на тот момент опыт – семь или двадцать семь лет. Ее отговорки проходили сквозь года, дальше и дальше.
– Марта Андреевна, вас, наверное, дети в школе заслушивались. Вы так интересно всё рассказываете.
– Ну что ты, Ниночка! Не может быть такого, чтобы все и всегда тебя слушали, да еще и слышали вдобавок. Но, признаться честно, в большей совей массе, дети меня слушали. Может, даже оставалось что-нибудь в головах и у тех, кто уроки не делал. Что-нибудь да и отложилось в голове.
– Что-нибудь… – протянула Нина, – вот бывает почему-то запоминаются такие вещи, которыми и не интересуешься вовсе, которые и не нужны. А потом, как-то совсем неясно почему, всплывают в памяти.
– Просто они произвели на тебя яркое впечатление, – сказала Марта Андреевна и внимательно стала разглядывать Нину. Та сидела, будто бы и не здесь вовсе, будто бы уплыла мыслями в такие далекие дали, что потрепли за плечо или окликни ее сейчас она бы непременно вздрогнула и, чего доброго забыла бы,где была и, что хотела оттуда вытащить в день сегодняшний. Марта Андреевна попритихла, обратившись в ожидание.
– Впечатление… – медленно, смотря куда-то в пространство, повторила Нина и… вернулась в украшенный мишурой и электрическими гирляндами зал Марты Андреевны, – вот вспомнилось сейчас… Я в школе училась, когда родители дачу купили. И так четко вспомнилось, будто только что было. Это был уже не первый раз, когда я приехала на дачу. Родители все чего-то продолжали там делать, разбирать. А я ушла вглубь сада. Мне, кажется, я тогда с Сашкой, с моим братом, чего-то поругалась и была в плохом настроении. По-моему была весна, выходные, если не ошибаюсь. И вот пробралась я сквозь кусты жимолости к старому деревянному забору. Он уже и тогда был старый. Его папа потом периодически подделывал. И смотрю я сквозь покрывшиеся местами мхом ганки – такой запах прелости, сырости от них исходил – смотрю на лес на горизонте. Смотрю, смотрю… А рядом с моим лицом вдруг проползает божья коровка, большая и яркая. По сереньким взбухшим ганкам, по мху, так быстро бежит, бежит. Я ее хотела посадить на ладонь. Но как только поднесла к ней свой палец, она тут же улетела. Я глядела ей в след. И всё!.. Мне так отчетливо всё представляется. Я просто удивляюсь, как такая мелочь могла мне запомниться. Зато, в каком платье в школе на выпускном была, забываю. Приходится память напрягать, чтобы вспомнить.
– Нин, значит, на тебя больше повлияла божья коровка, чем платье. То есть не повлияла, а больше понравилось твоей душеи отложилось ясным воспоминанием. Ты сама можешь того не замечать, но что-то на тебя влияет, что-то у тебя откладывается в памяти.
– Наверное, – Нина улыбнулась, и вдруг почувствовала, что ей пора.
Конечно, Марта Андреевна была бы рада, если бы Нина побыла бы у нее еще часок или, хотя бы полчасика. Она была гостеприимно настроена и с добром во взгляде смотрела на Нину.
Но Нина, прекрасно видя и настрой и взгляд, понимала, что нужно идти. Посидели, поговорили замечательно, но следует собираться. Нина это для себя поняла отчетливо.
– Ниночка, заходи еще, как время будет, – вместодо свидания несколько раз повторила Марта Андреевна.
– Хорошо. До свидания! – отвечала Нина и не спеша стала спускаться по лестнице.
Когда Нина добралась до своей квартиры, то обнаружила у двери нежданную с недовольной же физиономией гостью. Нина молча осмотрела ее с ног до головы, переложила пакет с продуктами из одной руки в другую, шмыгнула носом и наконец-то спросила:
– Ты че тут делаешь?
– Думала, что уж не дождусь тебя! Телефон не берешь, дверь не открываешь. До теть Иры я никак тоже не дозвонилась. Я думала, ты куда-то отдыхать укатила! – несколько с претензией и, повысив на последних словах до неприличия голос, заявила завсегда-то деловая Катерина.
Нина, не обращая внимания на невесть откуда взявшуюся подругу, вставила ключ в замочную скважину, отворила дверь и, поставив пакет в прихожей, полезла в сумку. Найдя в ней телефон, она обнаружила и немного удивилась, что тот почему-то стоит на беззвучном режиме.
– Кать, ты проходи. Сейчас чего-нибудь на ужин сообразим.
– Ужин! – сбросив с себя зимнее пальто, с таким видом, что оно ей опротивело, повторила Катя за Ниной. По ее голосу слово «ужин» следовало понимать так – какой может быть ужин? Как можно вообще интересоваться ужином, когда тут пришла я и меня буквально переполняют новости последних дней? Мне буквально нехорошо становиться от того, что я все никак не могу тебе во всех подробностях всё рассказать! Ходишь, ходишь неизвестно где, а теперь еще и ужин!
– Кать, я прекрасно вижу, что тебе не терпеться мне что-то рассказать. Но от того, что я буду тебя слушать ужин сам не сготовится.
– Когда ты успела стать такой… нудной! Нина! – Катя враз разозлилась на подругу.
Ее несдержанность и неуемная энергия забавляли Нину. Она испытывала определенное удовольствие от импульсивных излучений Кати немедля приступить к диалогу. Нина, не прилагая почти никаких усилий выводила подругу из себя всё больше и больше.
– Пойдем на кухню! Я взяла у мамы салат с курицей и ананасами и вина по дороге к тебе купила. Оставь ты этот ужин в покое!
Нине вдруг сделалось смешно, и она как могла, сдерживала себя. Но без широкой заразительной улыбки и плутовских искорок в глазах у нее не обошлось.
– Нин, я тебя последнее время перестаю узнавать, – Катя вдруг начала теряться и терять тот боевой настрой, с которым сюда шла.
– Катюш, пошли салат на кухню есть. А к вину у меня сыр и конфеты есть. Пойдем, пойдем, – засмеялась Нина и, затолкав подругу на кухню, стала доставать тарелки, вилки и бокалы.
– Мне надо было призадуматься, когда ты Новый год отказалась с нами справлять…
– Как Вероника? Ты ее с теть Наташей оставила? – перевела Нина разговор.
– Да. Она с мамой лучше, чем со мной ладит. Даже как-то обидно, – вздохнула Катя.
– А когда ей с тобой ладить? Ты же вечно в своих делах. Не успела родить, как то тебе туда надо, то сюда. А сейчас еще и на работу вышла. С ребенком нужно делиться своим временем, жертвовать своим «хочу».
– Нин, у тебя нет детей!
– И что!? Пока еще нет. Но это далеко не значит, что совершенно ничего не понимаю в воспитании. И, если ты не забыла, у меня есть племянники.
– Уууу!.. Да племянники, я тебя уверяю, совершенно не то. Вот когда это чисто твой ребенок, ни племянник, ни там младший брат или сын подруги, то!.. – по Катиным глазам быстрой волной пробежалась настоящая буря, которая была красноречивее любых слов, – Ты просто еще не понимаешь. Я Нику больше всего на свете люблю, но… не могу, не могу я целыми днями возиться с ней. Я тогда без сил и нервов совсем останусь. Да и у мамы это гораздо лучше получается!.. Ника ее любит.
Нина не стала возражать и дальше развивать сию тему. Иначе, могло дойти до банального, Нина с Катей поругались бы.
– Ты, мне кажется, собиралась что-то рассказать.
– Нин, наливай мне сразу целый. Вот! Хорошо. Спасибо, – Катя сделала глоток и с видом великого дегустатора, который по маленькому глоточку может определить название вина и год его выдержки, изучала послевкусие, – немного кисловатое, – без капли разочарования произнесла она и с наслаждением отпила еще пару больших глотков.
– Салат вкусный, – сказала Нина.
– Так вот, – будто бы минуя вынужденную паузу, заговорила Катя, – я такого детектива, вот так натурально, живее, чем в театре, еще не видела.
Катя со всеми громкими и давно просящимися наружу эмоциями начала Нине свой пересказ.
Племянник у Тюрина – хозяина особняка – действительно погиб в новогоднюю ночь. Но он не утонул, а его убили.Главным подозреваемым был молодой человек, который вместе с девушкой, первый и нашел племянника Тюрина. Он был в длившейся несколько лет вражде с убитым. Молодые люди никак не могли поделить девушку, которая в новогоднюю ночь предпочла одного другому. Впрочем, вся околесица в отношениях трех и была лишь из-за того, что избалованная девушка периодически меняла свои предпочтения.
Тюрин был наслышан о ерунде, творившейся в жизни племянника, который был еще ему и крестником. И как это не покажется нелепым, но идея племянника встретить Новый год у него – у дяди – на даче, показалась Тюрину разумной.
Тюрин хотел сам посмотреть, приглядеться к заразной девушке и каким-то образом разрешить, наладить жизнь племянника. Но на каком-то моменте Тюрин перестал следить за молодыми. И как какое-то время потом он думал, винил себя, что его халатность и привела к трагедии.
Всё было ужасно. Ничего светлого не просматривалось в сей истории. А все новые подробности, а потом и развязку Катерина получала свежими порциями от Андрея, то ли являвшегося чьим-то приятелем в доме Тюрина, то ли чьим-то коллегой с приятельскими хорошими отношениями – Нина точно не запомнила – и, который был в романтических отношениях с Катей.
Андрей с Катей, когда обнаружили племянника Тюрина, находились, как и все в большой гостиной с полными бокалами шампанского. Оставалось совсем немного до двенадцати. У всех было празднично-веселое настроение. Вот-вот еще чуть-чуть и!.. Сквозь убавленную на время новогодних курантов музыку в зал рваными звуками ворвались дикие вопли.
– С новым годом, господа! – эхом к воплям прозвучали, да как-то уж слишком торжественно, слова молодого человека, которого Катя увидела на сегодняшнем вечере первый раз в жизни, и который стоял с опущенным – практически поставил его на стол – бокалом шампанского в руках. Несколько человек оглянулись на него, но так, машинально, совершенно же его не примечая. И никто же из них не заметил, что слова поздравления выглядели сейчас несколько неуместно и, им ко всему же не хватало убедительности. Всех приковал к себе ужасный крик, от которого у особо чувствительных натур пробежали мурашки по коже. Все разом отвлеклись от нового года. Осколки дикого вопля будто разбили всю праздничность ночи, будто оцарапали каждого здесь присутствующего и таким образом дали понять, что торжество закончилось и случилось нечто действительно ужасное.
Когда же, все словно по команде сорвались с места, молодой человек недоумевающе посмотрел им вслед, с каким-то притворным удовольствием перед самим собой осушил бокал шампанского, съел все с тем же странным удовольствием пару кусочком сыра и с видом, будто отстал от одноклассников на прогулке, направился за всеми.Ему вдогонку забили куранты.
Этот молодой человек довольно быстро – к вечеру второго января – был задержан полицией, а к вечеру третьего написал, как говорят по своей воле, признание в убийстве.
Он искреннее ненавидел племянника Тюрина. Ненавидел той самой, дошедшей до крайней степени собственного отчаяния ненавистью, когда остановить себя у него уже никак не получалось. Он, чтобы не делал, всюду был преследуем своей губительной мыслью. Все его усилия и старения виделись перед ним бессмысленными и напоминали ему возню муравьев у своего муравейника, который кто-то постоянно рушил. А он, как прилежный муравей, все старался и работал, старался и работал, чтобы кто-то опять мог всё взять и разрушить.
Но разрушил всё только он сам. В фирме все прекрасно знали, что племянник Тюрина просто числиться на некоторой, никто даже не знал на какой, должности и получает за это свою зарплату, не особо и перетруждаясь. Но все предпочитали делать вид, что сего просто не замечают. У всех были свои дела и своя зарплата, и всем этого было достаточно.
К молодомуже человеку, страдавшему от ненависти, последнее время присматривался начальник отдела, в котором тот работал. Начальник подумывал обсудить после нового года тему о повышении молодого человека. Но у того не получилось дождаться этого момента.
Совершенно не вовремя приятель, с которым враждовал племянник Тюрина, пригласил молодого человека встречать новый год у Тюрина на даче. Естественно, этим самым, ни с того ни с сего взявшимся предложением, всё и решилось.
Изрядно подвыпивший племянник Тюрина стал высказываться перед молодым человеком, изливать ему свою душу. А когда наконец понял, что перед ним стоит совершенно ему не знакомый человек, да еще и всё время так противно молчит, ничегошеньки ему – великому страдальцу – не отвечая на его откровения, пришел в полнейшее негодование.
– Как?.. Как ты смеешь меня не слушать!? Кто ты? Кто?.. Почему тебя пустила охрана? Почему?.. Почему они стали пускать сюда, в мой дом, всех с улицы… Совсем их дядя распустил…
До сего момента молодой человек не знал, что задушит племянника Тюрина своим же галстуком. То есть он вообще не знал, не предполагал, что сможет убить. Он больше ожидал какого-нибудь грандиозного скандала, который бы обнажил на весь белый свет всё внутренне уродство этого дома. А он бы стал тому свидетелем, смог своими глазами всё увидеть и ему тогда сразу бы сделалось легче. Но,не помня как, молодой человек снял с себя галстук и только потом ясно мог представить всё, что было с самого момента убийства до того, как уже у себя на квартире лег спать и тут же уснул. Но то, как снял галстук и, что его к тому подтолкнуло, вспомнить окончательно не мог. Будто бы и не было того перед, а было только после и поплывшее в странном тумане сейчас.
Но вот почему же приятель убитого пригласил и все-таки привел с собой этого молодого человека, было совсем непонятно. Но некоторые же склонялись к мнению, что он и нанял этого неудачника, чтобы устранить своего соперника.
– Как по-моему, – деловито заявила Катя, – надо быть совсем глупым, чтобы нанять в убийцы совершенно не годного для этого человека и надеяться на чудо. Нет, Стрельцов здесь не при чем. Он сам, и я это помню, был в настоящем шоке.
– Катя!.. – несколько утомленно протянула Нина, – всё, хватит. У тебя есть какие-нибудь приятные новости?
Катя замолкла и призадумалась. За пару секунд своего молчания она поняла, что, в принципе, выговорилась по нашумевшему уже на весь город происшествию и теперь сменив настроение – это было для нее словно нажать на кнопочку и сменить одну картинку на другую – продолжила говорить. Но теперь, и по ней это было видно,настрой ее стал более тихим и домашним, несколько романтичным. И глядя на Катино лицо Нина прекрасно поняла, о чем хорошем сейчас заведет пересказ Катя. И было бы удивительно, если бы Нина ошиблась. Но Катя являлась очень предсказуемым человеком. Хотя самооценка у нее временами явно была завышена, но периодические ее раскаяния, что она неважная мать, ничуть не компенсировали ее возвышенную самовлюбленность.Возвышенную по отношению к ряду людей и к ряду же жизненных ситуаций. И такие слова, как «по-моему…», «вот я бы…», «просто невозможно, как так можно было…» и так далее, частенько можно было услышать от Кати в повседневных разговорах.
Нина, не вставая с места, протянула руку и включила чайник, как бы между делом. Сама же внимательно, с живейшим интересом смотрела на Катю и слушала ее перебегающий от дочки к Андрею и опять по кругу практически монолог.
Этим вечером Нине по большей части приходилось слушать, что ее и устраивало. Говорить много она была уже не настроена. Она в гостях наговорилась, а вот послушать Катю можно было с удовольствием. Кроме того, что Нина знала Катю очень давно и любила свою подругу, ей доставляло отдельное удовольствие слушать Катю. Та была порою очень эмоциональна, откровенна и не стеснялась в выражениях. Колорит Катиных эмоций и слов имел положительное свойство – он приподымал настроение Нине, если того требовалось, и расслаблял, отвлекал от лишней суеты, которая случалось, но закрадывалась к Нине в гости. С Катей Нина много раз выбиралась на отдых – на выходные, в отпуск – с ней некогда было скучать. А когда же хотелось тихого и спокойного отдыха, и требовалось не веселья и новых эмоций, то чтобы просто не спеша подумать и услышать себя, Нина брала с собой в компанию Лену или Олю, или же, как было в последнее время, отдыхала одна, понимая, что у подруг свои семьи и их жизненный круговорот завертелся несколько в ином русле. И иногда Нине приходилось слышать, в основном от Оли, Лена так говорила очень редко, что вот неплохо бы куда-нибудь съездить отдохнуть как раньше…
Чайник вскипел, на время никто и не смотрел вовсе, и беседа, прервавшаяся для Нины на ту секунду, когда она обратила внимание на густой пар, с шумом валивший из чайника, незаметно, для нее же самой, продолжилась дальше.
– Здравствуй, Нина. Я тебя ни от чего не отвлекаю?
– Привет. Нет. Я ничем не занята.
Пару секунд паузы. Не смотря на то, что Леша немного чувствовал, но ничуть не верил себе, немного надеялся и верил в свою надежду, что Нина – вот звони он ей сейчас – окажется незанята, смог-таки растеряться.
– Я… я просто так звоню. Ты мне писала на новый год, что погода была сказочная, а сейчас начинается метель. То есть, она еще с утра начиналась, только безснега… – в его голосе прибавилось суеты и волнения. Нина же еще блаженно потягивалась в кровати. Их вчерашние посиделки с Катей как обычно затянулись до поздней ночи, что привело к позднему пробуждению и еще предстоящему то ли завтраку, то ли уже обеду.
– А сейчас снег пошел? – окончательно проснувшись и перебив Алексея, спасла ситуацию Нина. А Леша тем временем уже начинал подумывать, что сказал излишне много, определенно по-детски и совсем не в тему. Нину, уверенно думал он, никак не может интересовать начинающаяся метель, парящие, словно невесомые, в воздухе снежинки и вообще вся зимняя быстро меняющаяся погода. Нина не станет тратить свое время на разговоры о погоде или непогоде, это просто несерьезно!
– Да! Такой крупный! – с энтузиазмом почти прокричал он в телефон.
– Подожди, я сейчас к окну подойду, – Нина спешно отбросила одеяло и босиком в помятой футболке и с растрепавшимися после сна волосами, подскочила к окну. Там, за окном, творилась настоящая сказка или, и это тоже была правда, самая настоящая непогода. Второе было больше для тех людей, которые страдали вечным недовольством, как только пропадало солнце или начинал дуть прохладный ветер, не говоря уже о метели, и для тех, кому в метель предстояло куда-то ехать, пребывать по тем или иным причинам в дороге.
Но Нина принадлежала к первой кучке людей, которые и метели были рады. Леша тоже любил метель, но то, что ему предстояло скоро ехать и развозить товар, его никак не радовало. И ни метел, ни будь в то время солнце, дождь, весна или лето не сыграло бы никакой роли. Ехать не хотелось, а сейчас и в особенности. Каким-то образом звонок Нине выбивал остатки настроя на работу, и сесть за руль и ехать по маршруту представлялось таким нереально пугающим и до тяжести во всем теле неумолимо приближающимся действием. В общем, мозг периодически забывался и отключал эту неприятную волну и, Леша с досадой морщился, когда неожиданно всплывали мысли о работе.
– Если бы я каталась на коньках или на лыжах!.. – мечтательно, с умилительно-сладкой улыбкой протянула в телефон Нина.
– А я умею. И на коньках и на лыжах, – легко признался Леша. И ни капельки хвастовства, даже намека, что он хотел как-то выделиться и показать, что умеет, не было. Просто не было и всё. Леша так сказал, чтобы просто поделиться. Поделиться некоторой частью себя и своей жизни. Будто бы неким таинственным образом сведения о его умении кататься могли на несколько миллиметров, но приблизить к нему Нину. Во всяком случае, ему захотелось так сказать. И сказав, он не почувствовал себя ни глупо, ни нелепо. И это было хорошо.
– Здорово! А я на коньках, когда еще в школе училась пробовала кататься, но это явно не мое занятие. На лыжах еще как-то могу проехать. Если никуда не спешить и ехать медленно-медленно. Да и то я не любитель, – говоря всё это, Нина безотрывно смотрела на танцующий в порывах ветра крупный снег. Облака на небе, казалось, торопились, и не постарались разделить общую снежную массу на снежинки. Пусть летят целыми снежками, большими клочьями холодной, тающей на ладони ваты. А упав на землю, снежинки всё равно превратятся в один большой снежный сугроб, одно большое белое покрывало. И облака, поторопившись еще немного стали сыпать снега еще гуще и еще крупнее. Ничего не стало видно! Соседний дом словно растворился, Нина его не видела. И только самое близкое к окну дерево проглядывало своими необычайно темными и казалось влажными лапами, сквозьобрушившейся стеной снегопад. Ему – дереву – всё нравилось, и оно смиренно стояло и лишь вздрагивало от налетающих временами порывов ветра.
– Я сам сто лет ни на чем не катался. Даже как-то позабыл, что есть лыжи и коньки.
– А почему? Если ты любишь. Или… у тебя много работы? – безмятежность покинула Нину. Тон разговора тонко, но верно переменился. Пестрыми частичками в воздухе около Нины, а больше все-таки у Леши, замаячили серьезность, грусть, желание пребыть выше мрачности бытия, желание улыбнуться и сказать что-то такое, что враз избавит от лишних тревог и сомнений и вернут беззаботную лучистость улыбке, а главное взгляду.
– Да, сначала как-то не до лыж было. Ну, когда, мы в общежитие переехали. Тогда вообще ни до чего дела не было. Потом как-то… А действительно!.. Появилась работа. С дедом приходилось много времени проводить. Он давно болел. На одних таблетках только и жил последнее время, – Леша спохватился и замолчал. Получалось сейчас абсолютно неправильно. Решил же позвонить Нине просто так, узнать как у нее дела. И услышь Леша в трубку «ой, кто-то в дверь звонит!» или «я сейчас опаздываю, давай, потом поговорим.» нисколечко не удивился бы. Он знал, что никому не нужен, тем более со своими проблемами.
– Ты его сильно любил. Я это сразу поняла. Ну, тогда…
– Да, у дедушкиного дома, – нечаянно вырвалось у Леши, – то есть у вас на даче. Просто… Не важно.
– Ничего страшного. Я вот родительскую квартиру домом называю, а в которой сейчас живу просто квартирой, – сказав это, Нина почувствовала разницу. Квартира родителей была и ее квартирой, а их дача уже давно не была дедушкиным домом. У Нины всё было в настоящем, а Леша мог лишь оглядываться на прошлое.
– Да, – просто так сказал Леша, – у тебя сейчас выходные, новогодние праздники?
– Да. А у тебя разве нет? – удивилась Нина.
– У меня нет. Я по графику работаю. Вот, скоро уже собираться надо, – сообщил Леша.
– Что ж, тогда не буду задерживать тебя. Удачи. Пока.
– Пока, – недоумевающе и как-то разочаровано произнес Леша.
Он хотел еще немножко, хотя бы минуту поговорить. Он чувствовал, что ему это необходимо. Но Нина уже завершила разговор и отключила телефон. Очень быстро пролетел момент завершения. Леша не успел ничего толком и сообразить.
А Нина была очень рада, что Леша ей позвонил. Этот звонок был отличным началом, приближающегося к середине, дня. Хотелось бесконечно улыбаться. И она, положив телефон на подоконник, улыбаясь, еще с минуту смотрела в окно, где всё, чуть притаившись, даже снег пошел редкий и мелкий, ожидало сильной метели. А потом, продолжая улыбаться, направилась на кухню завтракать.
Она никогда не отвлекала человека от работы. И если Леше сейчас нужно было идти, то Нина не могла его задерживать. Всё было очень просто, хотя Леша того и предположить не мог. И маята, в свете которой уже стало неважно на работу ему сейчас или нет, заполнила его изнутри, не собиралась от него отставать и на весь день стала его спутником.
На следующий день Леша проснулся с чувством, что все идет как обычно и наступило самое обыкновенное повседневное, совсем ничем неприметное и даже несколько неинтересное от своей же повседневности утро. Но стоило ему повернутся с боку на бок, как в его голове что-то, будто тоже каким-то образом перевернулось, и опять некая неловкость и неопределенность, время от времени приводившие его мысли к Нине, основательно расположились в его голове. И чтобы Леша не делал, в какие дела не окунал себя и, как не насмешила его Ритка своим новым экстравагантным, до нелепости вульгарным к ее молодому лицу цветом волос, он так или иначе свел все свои многочисленные, неясные, путанные мысли к одной короткой и достаточно четкой – он решил еще раз позвонить Нине и убедить себя. А в чем убедить, это должно было решиться во время предстоящего разговора. После сего решения надоевшая маята сделала шаг назад, но не ушла. Появилось ощущение спокойствия.
***
Нина вышла из кинотеатра и, не успев для себя решить, понравился ей фильм или нет,невольно окунулась в вечерний густой снегопад. Зима, в этом году выдалась богатой и щедрой на снег. Она сыпала его на землю и тихим бесконечно красивым потоком, и бушевала беспросветными вьюгами, и в морозном воздухе, и во влажном, размягченном оттепелью кружились снежинки, и днем, и ночью… Снег шел и шел. Казалось, там, наверху, его бесконечные запасы. И без отдыха, нескончаемо, он может падать и падать на землю, превратить город в один большой сугроб, всё засыпать, даже самые высокие многоэтажки вместе с крышами…
И сквозь снегопад и суетившиеся же в нем потоки людей до Нины долетел крайне восторженный яркими всполохами девичий смех.Стараясь ни с кем не столкнуться и уйдя в сторону от центрального входа в кинотеатр, Нина невольно попыталась найти источник искреннего веселья. Зачем это ей нужно было? Что она хотела?
И перестав вертеть по сторонам головой, Нина самым неожиданным образом увидела девушку, что секунды назад так громко смеялась. Сейчас она не заливалась звонким смехом, а что-то – Нина почему-то никак не могла разобрать что – говорила своему молодому человеку. Но говорила же непреднамеренно громко и излучая, при каждом произнесенном слове, откровенные эмоции радости. И кажется, парень ей что-то отвечал, тихо и коротко. И только что полный беспечных, наслоившихся друг на дружку сумбурных эмоций голос девушки, взял совершенно иные ноты. В одно мгновение, словно то был мастерски сыгранный дубль в кино, голос пронзили непонимание, разочарование, отчаяние и, наконец, злоба. И все они были не менее искренними, чем предшествующая им радость.
Нине не удалось разобрать ни единого слова из чужого диалога, только красноречивый голос до нее доносился, не удалось даже мельком взглянуть на лица молодых людей, только их силуэты сквозь монотонно плывущие в противоположенных направлениях кучки народа и шедшую рябью стену снега – вот, что удалось ей выхватить из случившейся сцены чьей-то жизни.
Что-то проговорив в негодовании, девушка сорвалась с места и быстро-быстро стала уходить, парень, чуть помедлив, может, растерялся, а может, ждал некоего чуда, направился за ней.
И приключенческий фильм с элементами романтики, только что просмотренный, улетучился из Нининой памяти, а двое молодых людей вызвали счастливую улыбку на ее лице. И пусть было понятно, что девушка поругалась с парнем, но Нина радовалась совершенно не этому. Собственно она была и не способна радоваться большому или маленькому несчастью совершенно незнакомых ей людей. Она, если уж подумать, вообще неясно чему обрадовалась. И как бы между прочим подумала, что неплохо бы было сейчас зайти и перекусить какой-нибудь пироженкой в каком-нибудь кафе. Все ее существо так и тянуло посидеть в небольшом кафе и никуда не спеша выпить кофе и съесть очень вкусное пирожное. С родни детскому капризу было ее желание, все пропитанное некоторой легкостью, сиюминутностью, с требованием исполниться прямо сейчас, но абсолютно без всякой спешки.
И Нина, припоминая, что где-то здесь, рядом с кинотеатром на соседней улице должно быть подходящее для нее заведение, направилась на его поиски. Она удивилась себе, когда немного заплуталась и не сразу смогла найти кафе. Но обрадовалась, когда, зайдя в него и усевшись за столик у окна получила то, что сейчас и хотела: за окном совсем сгустился вечер, снег все продолжал идти, а на деревянной поверхности столика вскоре оказалась чашечка с ароматно пахнущим кофе и бисквитное, с кремом и кусочками ягод клубники пирожное.Она сидела и по маленькому кусочку отправляла в рот пирожное, изредка делая глоток кофе, и практически безотрывно смотря в окно…
– Девушка, я могу сделать так, что Вы тут же перестанете грустить.
Снежные хлопья медленно опускались на уже заваленную сугробамиземлю, не спеша пролетая, будто прокрадываясь, у самых оконных стекол,и заглядываличерез них внутрь кафе.То были самые любопытные снежинки.
Тут Нина с некоторым запозданием взглянула на подсевшего за ее столик молодого человека. Тот выглядел весьма самоуверенным, но ни грамма симпатии не вызвал у Нины. Его здесь присутствие ровным счетом не вызвало никакой реакции у Нины, только легкое раздражение.
– Знаете, что?.. – Нина остановила себя и перефразировала свою мысль дальше, так, – если Вы не оставляете сейчас же меня в покое, то я вызову полицию и грустить тогда придется Вам, – сказала она крайне спокойно. Но сила убеждения впроизнесенных еюсловах, ставила глухую огородительную стену возле Нины, пробивать которую незнакомый человек и в мыслях своих не попытался.
Он лишь, недовольно почесав рыжеватую длинную щетину на подбородке и все прекрасно поняв (на глупого человека он был похож меньше всего) с рисованной тяжестью поднялся из-за столика.
– Извините… – буркнул он и ушел к барной стойке.А почти ж то про себя добавил к своему извинению пару неблагозвучных, но красноречивых слов, в сердцах охарактеризовав ими Нину. И если бы Нине привелось их услышать, то в конечном итоге она бы смогла испортить вечер и молодому человеку и в первую очередь себе самой. Но этого не случилось.
Нина, как бы подводя некую завершительную черту, бегло взглянула на него, оставшись где-то там довольной собой и недовольной молодым человеком в плотно облегающих джинсах и с рыжеватой щетиной. К сему неполному образу добавлялась наглость, которой Нина мысленно наградила незнакомца.
«Не очень приятный тип. Чем-то на хипстера похож…» – подумала она. И неожиданно вспомнила, что у нее в сумочке лежит телефон.
«С беззвучки забыла снять.» – доставая его, подумала она. И прежде чем увидеть пропущенные, подумала, что надо бы позвонить Леше Синицыну. Ей захотелось ему позвонить. То есть не внезапно захотелось, а эта мысль уже сидела в ней практически с того самого часа, когда снежным утром, Леша позвонил ей. А сейчас она просто почувствовала, что можно позвонить, что нужно позвонить именно сейчас.
Перезвонив маме, и сказав, что еще не знает, придет она сегодня к ним или нет, Нина почти набрала номер Алексея и… задумалась. Вот только чувствовала, что непременно позвонит. Но к ощущениям правильности действия присоединились мысли – разумные, логичные и холодноватые.
«А правильно ли я поступаю? А хорошо ли будет сейчас взять и позвонить ему? Может, я его сейчас отвлеку от чего-то? Или может… может…»
Краем глаза взглянув на мужчину с рыжей щетиной, что сейчас о чем-то болтал с барменом, Нина вдруг наполнилась уверенности и принялась звонить Леше. До крайности ненастоящим и словно бы инопланетным показался ей молодой человек за барной стойкой – он отталкивал от себя, и каким-то уже своим, определенно близким и притягивающим к себе увиделся Леша. Леша, которого она видела, как и того человека за барной стойкой один раз в жизни, и который сам того не ведая, подтолкнул Нину к сему звонку.
– Да, – и мучительная маята исчезла в небытие, остались лишь снег за стеклом машины, темнота салона и поднесенный к уху телефон.
– Здравствуй, Алексей!.. Я не от чего не отвлекаю? – Нина водила пальцем по деревянной поверхности стола, повторяя природный рисунок.
– Нет, нет!.. Я вот с работы домой уже еду, на Савельевской на минуту остановился.
– Уж не рядом ли с кинотеатром? – не замечая, что ее улыбка зажглась еще ярче, удивилась Нина.
– Да в принципе я от него совсем недалеко…
– Я тоже тут недалеко. На… не знаю, как улица называется, но до кинотеатра тут рукой подать, – и, чувствуя, что ее слушают, – я в кафе сижу.
– Здорово, молодец! А ты… одна что ли сидишь? – спросил Леша. Этот вывод напросился у него сам собой, потому как сиди Нина в компании с кем-нибудь, вряд ли тогда она стала ему звонить.
– Да. Вот собираюсь уходить.
– Может тогда встретимся, – пребывая на волне некоего энтузиазма, легко, от того и не поверив себе, предложил Леша.
– Я сейчас к кинотеатру подойду.
Снег поутих, и лишь редкие снежинки растерянно кружились в воздухе. До кинотеатра Нина дошла
быстро, но Леша уже ждал ее. И увидев ее, скромно заулыбался.
«Самый обычный человек…» – подумалось Нине, запомнилось, что так подумалось и она, приближаясь к Леше, заулыбалась ему в ответ.
– Привет! – сказав, Леша почувствовал, что волнение неожиданно и как-то разом, захватило его.
– Привет! – с удовольствием ответила Нина. Ей было радостно и несколько необычно. Состояние предвкушения чего-то необычного начиналось у нее еще тогда, когда она отправилась на поиски кафе. Но она ни тогда, ни сейчас не придала этому значения. Разве только подметила про себя, что вечер сегодня какой-то чудный, другой. И может всему виною был шикарный снегопад?..
– Нет!.. – замотала головой Нина, увидев, что Леша обернулся и посмотрел на кинотеатр, – я там уже была. Там ничего особо интересного.
– И в кафе ты уже была, – добавил Леша, растерявшись. Он был неописуемо рад видеть Нину рядом, но совсем не знал, чего сейчас делать дальше. Он попал в то положение, когда вдруг исполняется то, о чем по-настоящему мечтаешь. И с ним случилась одна из возможным реакций на исполненную мечту.Конечно, он мог тут же начать воплощать в жизнь свои робкие фантазии, к чему располагала встреча, или же, что могло быть теоритически, но данная ситуация исключала сей вариант – вдруг пожалеть, что вышло так, как он и хотел. Но Леша оказался где-то посередине этих двух противоположенных вариантов. К тому, что он был бесконечно рад и Нининому звонку и так легко сложившейся их встрече, он начинал нервничать и злиться на себя, что стоит сейчас и ничего не может, не то что сделать, а сказать ничего толкового и то у него не получается. А злость на самого себя в данном случае, если ее вовремя не остановить, может подвести к разочарованию в самом себе.
Леша стоял и продолжал улыбаться, смотря на Нину. Нина отвечала ему тем же, но с каждой проплывшей мимо секундой, ее все больше начинал разбирать смех. Так весело и совсем не по-взрослому, но серьезно. Серьезно до какой-то странной степени, будто дело касается вопроса планетарного масштаба. Но эта серьезность была спрятана так глубоко, что ее оба едва ли могли ощутить. И эта же серьезность невидимо как бы связывала их, скрепляла неясно, когда точно, произошедшую между ними симпатию.
– Пошли просто по городу походим, – взяла Нина инициативу за продолжение вечера на себя.
– Пойдем.
И оба сделав шаг с места, зашагали по заснеженной площади кинотеатра к еще гуще усыпанному снегом тротуару.
– Странно… – вдруг произнес Леша в минутную паузу, что образовалась как-то неожиданно, и в которую на землю вновь пошел снег.
– Что? – совсем не поняла Нина.
– Странно, что мы сейчас идем и разговариваем, что вы купили нашу дачу и раньше я тебя нигде не видел.
– Ну… я не знаю. Не знаю, что тут такого особенно странного может быть, – произнесла она совсем неуверенно. Почему-то она пыталась возразить Леше, но отчасти была с ним полностью согласна.
– Ты думаешь? Вот ты меня помнишь, тогда, много лет назад?
– Нет, – растерянно ответила Нина. Может было бы и здорово, если бы действительно было хоть бы лишь одно незначительное маленькое общее воспоминание. Но его не было. Это был точный факт. Когда Нина с родителями приезжала смотреть дачу, Леши там не было. А потом Нина уехала в гости к бабушке, которая еще была жива. А еще потом, когда дача же стала собственностью Филиновых и Нина приезжала туда, Леши там уже точно не могло быть.
– Я только один раз с родителями была на дачи, до ее покупки, и тебя там не было.
– Я тогда на весь мир был в обиде. Я раз приезжал, до продажи, то есть мы с дедом приезжали вещи забирать. Всем мама занималась. Я злился на нее. Подростком был, просто не мог все более или менее спокойно воспринимать.
Они остановились, не замечая этого и не замечая, что граждане с недовольными лицами обходят их, сдерживая себя от лишних ругательств. Нина догадалась и сделала шаг в сторону, освободив большую часть тротуара.
– Но все равно ничего бы не давало то, что мы бы, ну допустим, раньше видели друг друга.
– Наверное… – Леша, в сию минуту ни в чем не был уверен, – Но всё же…
– Леш?
Нина неуверенно сделал шаг, чтобы продолжить движение. Леша машинально последовал за ней.
– Да!..
– А… зачем тебе нужен был паспорт деда?
– Для банка. У него небольшое накопление было. Я на похороны денег занимал, вот хотел снять, раздать долги. Но в банке сказали, что в свидетельстве о смерти кое-каких сведений не хватает.
– И как же ты?
– Да разобрался. Паспорт правда так и не нашел, но свидетельство поправили. В общем всё вот так.
Нина хотела было сказать что-нибудь про Лешиного деда, что-нибудь хорошее для Леши, но ничего подходящего у нее не нашлось.
– А кем ты работаешь? – спросил Леша и тут же пожалел. Ведь за этим вопросом последует встречный вопрос. А он меньше всего на свете хотел сейчас говорить о своей нелюбимой работе. И вообще ему было несколько стыдно признаться Нине, что он всего лишь развозит товары по магазинам, простой водитель.
– Я?.. Я юрист. Мне нравиться моя работа. Я как-то еще со школы хотела заниматься чем-то в этом роде. А ты?
Леша шумно вздохнул.
– Ну что я? Я водитель газели. Развожу продуктовые товары по области, по маленьким розничным точкам. Ну, по ларькам, по магазинчикам.
– Я всё думала, кем ты работаешь, если в праздники работаешь.
Нина сказала это так, что Леша вдруг перестал комплексовать. Он по-прежнему продолжал не любить свою работу. Внутренняя же неуверенность перед Ниной, стеснение за себя самого, которые были, мгновенно пропали. До удивления сделалось свободно и хорошо. В Нининых словах просто и четко читалось элементарное уважение не только к Лешиной работе, но и какое-то общее, такое фундаментальное уважение к человеку.
– Вообще-то, я всегда учителем хотел работать. Я английский знаю, – без доли хвастовства сказал он.
– А что-то не так пошло? – осторожничая, спросила Нина.
– Да много чего пошло не так. Со всеми этими переездами и долгами, хорошо, что я техникум не бросил и хотя бы там доучился. Я водителем пошел работать только от того, что надо было на что-то жить. Наверное, я мог бы тогда обратиться к отцовым старым друзьям. Возможно, они мне как-нибудь и помогли бы. Но я не так давно догадался, что можно было помощи попросить. Да и как я к ним пойду, тем более столько лет прошло.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать восемь.
Нина не стала говорить, что еще ничего не поздно, и что при желании можно свернуть на другую жизненную дорогу. Ей показалось, что скажи она так, то поведение ее вмиг станет неестественным, а слова наигранными, по образцу произнесенными. Она шла и молчала, и, повернув голову к Леше, тихо ему улыбнулась, и тут же посмотрела вверх, на фонарь, и неожиданно заметила, что снегуже не идет. Фонарь светил ярко-ярко и ни одна, даже самая маленькая снежинка не мелькнула на фоне – кусочке зимнего пейзажа – который он освещал.Вдруг открылась чистота окружающего пространства.
Алексей же догадался, к чему Нина его спросила, и что подумала. Он был рад, что она не стала развивать тему дальше, и в такт ее прогулочным неспешным шагам, шел молча. Но ему вдруг загорелось узнать, сколько лет Нине.
– А!..
– Что?
– Да ничего, – заулыбался Леша.
И развернувшись, не как по команде и не потому, что оба что-то могли почувствовать, а лишь потому, что тротуар пересекала оживленная четырех полосная трасса и переходить ее, и идти дальше к окраине района, не было смысла.
А над городом вновь пошел снег. На сей раз редкий, мелкий, без эффекта сказки. Но было ли оно столь важным?..
***
«Спокойной ночи!..» – плыли приятным ненавязчивым эхом слова в мыслях, незаметно выбирались из мыслей и невесомыми шагами бродили по комнате, медленно-медленно усыпляли Нину и, незаметно для нее, рисовали улыбку на лице.
Ни за что бы Нина не могла предположить, что сегодняшний минувший вечер может таким необычным образом обернуться.
Было тепло на душе вспоминать кусочками приятные моменты вечера. Такого удивительного общения Нина не могла припомнить больше ни с кем.
Леша… Он был немножко странноватым, наверное, от того, что моментами скромничал, а моментами начинал говорить про все на свете, забывался, что скромничает и говорил-говорил…
В мыслях плутало очень много многоточий, глаза были закрыты и сон становился все ближе и ближе… Но Нина довольно долго не могла уснуть. Перематывание вечера и свободный, отчасти блаженный восторг не отпускали ее из яви.
…спокойной ночи…
И Леша, и его голос, и снегопад растворились в темноте. Сон оставил все где-то там, за горизонтами действительности.
Глава 10
Всё завертелось будничной суетой. Праздники закончились. Работа возобновилась, а зима продолжилась.
Нина была на работе. Кактус, что стоял возле ноутбука набил большой бутон и в ближайшие дни собирался его раскрыть. Нина бросила на него беглый взгляд и, к ней вдруг совершенно неожиданно пришло ощущение, что новогодних каникул и самого же нового года – праздника вовсе и не было. Она сидела и, не замечая того, вертела пальцами чёрную гелиевую ручку – вот в какой момент пришло к ней это ощущение, внезапно, словно морозный воздух чрез распахнутую дверь. И как такое могло произойти, было неясно.
«Какая-то глупость…» – плавая в странном ощущении, раздумывала Нина.
Было даже несколько забавно такое чувствовать. Вот не было выходных дней и всё тут. Совершенно не важно, что на стене висит новый календарь и, подойдя к нему, можно даже дотронуться пальцем до минувших уже дней. И никак не спасало ситуацию, что Нина нарочно, с особым тщательным усилием начала вспоминать события, которые сопровождали праздничные дни.
Перво-наперво, Нине представилась она сама, сидящая у родителей в зале на кресле с яблоком в руках. Какой-то растрёпано-задумчивой она вдруг себя увидела. И яблоко, казавшееся на тот момент вкусным, не вызывало у Нины сейчас никакого аппетита. И как только Ирина Сергеевна вошла в комнату, яблоко, кресло и зал уплыли в густой снегопад. И засуетились, подгоняя и закрывая друг друга собой, фрагменты встречи у кинотеатра с Лёшей. Но предшествующее сему вполне уютное сидение в кафе совершенно не вспоминалось.
И всё это, а еще Марта Андреевна, Катя, племянники, были именно в новогодние праздники. Нина знала это, но ей так навязчиво и неотступно казалось, что всё это было в какое-то совсем другое время и к новогодним выходным не имело никакого отношения. События, какими бы обыденными и мелочными они не были, отдельно, а праздники – отдельно. И Нине не пришло даже и в голову, что, если всё, что было отделить от выходных то, что останется с ними? Не могут же прошедшие дни быть пустыми? Пусть вяло текущей ленью и серым небом за окном, но они обязательно сопровождаются, самую кроху чего-то, но несут.
Нина резко встряхнула головой и положила ручку на стол. Ее привел в рабочее состояние какой-то шум, что раздался в коридоре, под самой ее дверью. Что-то мелкое и сыпучее засуетилось по линолеуму, и следом раздались голоса – мужской и женский. Нина не пропиталась любопытством к очевидно небольшому происшествию и сосредоточенно, увлеченно принялась разбирать папку, набитую до отказа файлами со срочными документами, требующими ее изучения.
Время прошло быстро и незаметно. Весь офис поспешил оставить свои рабочие места и направился по домам. Нина, закрывая дверь (она спешила на встречу с Катей), зацепилась взглядом за несколько лежавших на полу крупинок гречки. И вот сейчас ей на пару минут сделалось искренне любопытно, кто и зачем проносил по коридору гречневую не вареную крупу. Какая здесь случилась «авария», что крупа рассыпалась?
«Какая-то глупая странная история!» – про себя возмутилась Нина, все еще питая к ней любопытство, которое враз прогнал телефонный звонок.
– Да, Леш! Привет! Всё хорошо. С работы выхожу. А ты как? Нет. Сегодня никак не смогу. Я с подругой договорилась встретиться. Она меня очень ждет. Да. Да. Я вечером тебе позвоню, из дома. Давай, пока.
С радостной улыбкой на лице Нина вышла в освещенный фонарями город, в который пришли январские морозы, выгнав густые, казалось, бесконечные снегопады. И, мечтательно витая в своих мыслях, она направилась к метро. Главным было совсем не замечтаться и выйти на одну остановку раньше. Катя ее ждала у себя дома и о встрече, кстати,просила и договаривалась она, а не Нина.
Катя была исключительно довольна, что у нее есть такая подруга, как Нина. Ей можно было рассказать всё, что только хотелось и быть уверенной, что чужих ушей ничего не коснется, а самое главное, не дойдет до ее матери. Катя знала, что многие вещи, к которым она прибегала или которыми увлекалась ее мать не ободрила бы. А постоянные конфликты Кате были, ясное дело, не нужны. А выговориться между тем ох как хотелось! Требовалось ее организму. И если бы Катя не была в дружбе с Ниной то, скорее всего, ей пришлось бы время от времени для эмоциональной разгрузки посещать психолога.
Сегодня Нина не угадала, совсем даже близко не подумала, о чем пойдет разговор.
Катя собралась замуж. Она горела желанием поделиться с подругой своей радостью. Все-таки помимо всех своих плюсов и вытекающих из них бонусов Андрей ей очень-очень нравился. И Катя была, как говорят в таких случаях, когда всё более чем хорошо, на седьмом небе от счастья.
И разговор девушек затянулся. Была открыта бутылка вина, разумеется, на радостях. И только, когда Нина взглянула на часы и увидела, что время скоро начнет приближаться к полуночи, тут же вспомнила – она хотела, она обещала позвонить Лёше.
– Ой-ей!.. – спохватилась она.
– Ты чего? – взволновалась Катя.
– Мне нужно было один звоночек сделать, а я совсем забыла!..
– Ну завтра позвонишь!.. Ты меня прям напугала. И хватит уже о работе! И впрямь бы лучше, как теть Ира не скажет, нашла бы себе кого-нибудь. Я бы вот была за тебя только рада.
Нина стушевалась, хаотично соображая, что ответить. Говорить, что звонок не имел никакого отношения к работе, было нельзя. Что-либо придумать, быстро не получилось. Да еще тут же стало так нехорошо, тоскливо. Ведь сама же хотела позвонить, сама ждала этого звонка… но не позвонила. Глупо, очень глупо получилось. И после несколько секундного молчания Нина засуетилась и вдруг, Катя этого не ожидала, засобиралась домой.
И всё веселое, что только сейчас было, будто исчезло, превратилось в съеженный серенький комочек и практически померкло на фоне новообразовавшейся неприятной ситуации.
Нина почувствовала себя виноватой и обиженной. Обижалась она исключительно на себя. Какая-то гремучая смесь чувств получалась. Захотелось сию секунду оказаться дома и уснуть, а уже завтра обо всем с новыми силами подумать.
– Давай я тебе хотя бы такси вызову, чтобы по морозу не бегать.
– Давай, – согласилась Нина, и уже одетая, уселась на миленькую – она Нине всегда нравилась – табуретку, что стояла в прихожей.
Вечер закончился, такси подъехало к подъеду. Нина еще раз поздравила подругу, нагнетая как можно больше искренности в слова и на свое лицо, и поехала домой.
Январские морозы сковали город в свои скрипучие на снегу, под ногами, и дышащие стужей объятья. Ключ в замке сделал три оборота. Нина пришла домой. Уставшая за долгий день, она легла на кровать и тут же уснула.
Вновь наступивший день завертел Нину в своей суете. Дела, и что не удивительно, все срочные, возникали одно за другим. Нина еле вырвала из круговерти для себя пару минут и отправила Лёше оправдательную эсемеску.
Леша ответил сразу же. Он был в дороге, а сам то и дело порывался позвонить Нине, говоря сам себе: «Вот сейчас только до магазина доеду и тут же позвоню.» На душе у него было как-то неспокойно. Он старался не думать, но его все равно нечто тоскливое и грустное поедало изнутри. Неуверенность в себе и во всем мире так и вертелась возле него. И как того он не хотел, но был, словно на иголках.
«Я вчера засиделась. Поздно беспокоить тебя не стала. Ты на работе?»
«Доброе утро! Да. Еду. Я тебе сам вечером позвоню.»
Нина только и успела прочитать ответ. К ней в кабинет вошел, нет, буквально влетел, Олег Валентинович с очередным срочным и серьезным делом. Можно было даже предположить, что все и вся разом сошли с ума. Минутная пауза закончилась и круговорот дел неумолимо продолжился.
***
Ирина Сергеевна, молча от Нины и от всех вообще, тая в себе, приметила за дочерью в последнее время некоторую странность в ее поведении. Странность эта не проявлялась как-то ярко, выразительно, тут же бросающемся в глазановыми или изменившимися привычками, или до сели не свойственными Нине чертами в характере.Всё было намного тоньше и мало приметно для невнимательного взгляда, который при всей энергичности Ирины Сергеевны, все же у нее присутствовал, но только не по отношению к Нине. За Ниной она замечала довольно многое, чуть ли не все замечала, другое дело, как она потом это все для себя трактовала.Такие, порою совсем уж отрешенные от реальности и излишне сдобренные фантазией картины у Ирины получались. И спасало отношения матери и дочери лишь то, что большая часть фантазий оставалась у Ирины Сергеевны в голове, а не перескакивало на язык, а Нина, к ее же счастью, не могла читать мысли мамы и потому пребывала в спокойном неведении.
Не так уж давно Нина стала мягче,с не таким, как всегда,несколько воинственным огоньком во взгляде реагировать на несущественные замечания Ирины Сергеевны по тому или сему поводу. А вот такую мелочь и вовсе могла пропустить мимо себя:
– Нин, я считаю, что дорожку на даче все-таки нужно выложить плиточкой. Не согласна я с Сашкой и с тобой. Если крыльцо мы тоже подделаем, то есть переделаем, то новое крыльцо вместе с дорожкой будет намного лучше смотреться.
Нина изначально была против дорожки, не видя в ней никакого смысла, все ж таки дача, а не загородный коттедж, но в тоже время относилась к сему вопросу достаточно отстраненно. Ее поддержал Саша, сказав, что на ремонт дома уйдет приличная сумма денег и будет совершенно не до дорожки.И вдруг!..
– Как хотите. Если тебе кажется, что нужно, то сделайте.
Или за чаем вдруг улыбнется в самом обычном разговоре и видно, что улыбнется не чему-то здесь, за столом, услышанному и увиденному, а чему-то своему, отдаленному от текущей повседневности. Улыбнется и тут же внимательно, со старанием включится в разговор, пусть бы даже о рассаде помидор, в которой она ничего не смыслит, и которая ей интересна только в виде салата в тарелке или замаринованных помидор.
Или того всех страннее, как-то обмолвилась, что на новогодние праздники не достаточно отдохнула и, в принципе, была бы не прочь еще отдохнуть. Нина как-то так изъяснилась, тонко и ненавязчиво пожаловалась, но Ирина Сергеевна ее поняла несколько по-своему, и уловила следующее – дочери вдруг, не ясно от чего, поднадоела работа. А уже сама про себя додумала, если наскучила работа, то обязательно появилось нечто другое, что на время привлекало и потянуло к себе больше работы, или что-то серьезное и, опять же, интересное, так и манившее к себе.
И одним будничным вечером, кажется, это была среда, Ирина Сергеевна взяла и спросила, гостившую у них после работы Нину.
– Что с тобой происходит?
Нина, допивавшая кофе, насторожилась. Поставила чашечку, в которой так и остался недопитым глоток, на журнальный столик. Ирина Сергеевна задала вопрос просто и даже несколько наивно, но у Нины все невольно волнительно затрепыхалось внутри. В наивности Ирину едва ли можно было обвинить. И Нине это было давно известно.
– Что со мной происходит?
– Вся что ли молодежь отвечает на вопрос вопросом? – Ирине крайне не понравился Нинин ответ.
– Мам, что не так-то? – Нина вспомнила про кофе и, быстро допив его, встала с кресла.
– Тебе лучше знать, что с тобой не так. Ты же не думаешь, что я ничего не вижу.
– Не думаю, – и тут же себя поправила, – а что ты такого увидела?
Нина крайне заинтересовалась завязавшимся разговором. Интрига повисла в воздухе и не давала даже сделать шаг, чтобы отнести чашку на кухню. Ведь Нина знала, что мама и не подозревает, что с некоторых пор Нина (странным образом, как она сама считала) завела общение с Лешей. В том, что родители в неведении, она была свято уверена. И становилось очень любопытно вытянуть из мамы то, что она навыдумывала, ведь это могло быть все, что угодно. Иногда очень интересно послушать, что вертится в чьих-то головах о тебе. И на этот случай идут даже сплетни.
– Какая же ты все-таки наглая!
Нине на долю секунды показалось, что это и было то, из-за чего Ирина Сергеевна завела целый маленький переполох. Но это были лишь эмоции.
– Мам? Ну чего?
– Я не знаю, чего ты задумала! Но мне могла бы сказать.
Злость, обида, явное ощущение своей беспомощности перед Нининым молчанием, желание помочь не ясно в чем, как-то защитить Нину непонятно от чего, быть в курсе всех ее дел – таким невкусным, вредным для здоровья коктейлем мешались чувства внутри у Ирины Сергеевны.
– Мам, я не знаю, что ты себе навыдумывала. Но!.. – повысила она нарочно голос, чтобы мама ее не успела перебить, – Если только у меня наметиться какое-нибудь изменение в жизни, я тебе обязательно скажу. Мам!.. – ей вдруг стало жалко маму. Она показалась Нине какой-то печально-обиженной, беззащитной, – Ну, мама…
Нина подошла к ней и обняла ее, и сама тут же устала до такой степени, что сил не осталось даже на то, чтобы отнести пустую чашку на кухни. Будто Нина передала остатки своей энергии маме, а сама осталась совсем опустошенной, как говорят, выжитой словно лимон.
– Ладно, я спать, – поставив чашку обратно на журнальный столик, сообщила Нина, – устала очень.
Нина ушла в комнату, а Ирина Сергеевна, все еще потерянная, но уже немного чем-то приободренная, осталась сидеть в зале. Ее мысли поутихли, но никуда не ушли, а продолжали течь, казалось, бесконечным медленным потоком, который в конечном итоге привел Ирину в мир собственных фантазий и мечтаний. Ну а там, когда вдруг уходишь в этот мир с головой, порою рождается такое, что не дай Бог никому узнать, что там рождается. А о некоторых фантазиях лучше и самому поскорее забыть. Забыть и, к своему счастью, не вспоминать никогда вовсе.
***
Вечер был сказочный. Тишина, ветер утих полностью, будто улегся спать, и уже с удивлением вспоминалось, что днем нельзя было выйти на улицу – буквально сносило с ног. А сейчас только спокойствие и полная свобода передвижения в пространстве – ничто не дует в лицо, не нужно закрываться воротником куртки от особо сильных порывов, а можно, нет даже нужно, смотреть вокруг широко распахнутыми глазами и впитывать в себя тихий шепот вечера.
Нина с Лешей договорились встретиться возле остановки «Заречная», что находилась вблизи Лешиного дома. На том настояла Нина, ей показалось, что будет проще всего добраться на метро до сей остановки от ее работы и уже потом, петляя по улицам города, добрести до Нининого дома. Леша не стал спорить с ней, он по голосу прочувствовал ее энтузиазм и не захотел его разрушать. Хотя у него и был некий свой план, но предложение Нины показалось ему более интересным. Наверное, воодушевление, с которым Нина рассказывала, как она себе представляет сегодняшний вечер, было заразительным и, искорки приподнятого настроения и чуть романтического настроя через телефон просыпались на Алексея и он, бесспорно, согласился с Ниной.
– Привет!
Нина обернулась и увидела перед собой Алексея. Он улыбался, серая тонкая шапка на голове съехала на бок и вышитая машинкой надпись на английском языке «Autumn», установилась практически посередине лба. Швы на шапке, так же говорили о том, что ее стоит поправить.
– Привет! А почему осень? – живо спросила Нина.
– То есть осень? – не понял Леша.
– У тебя на шапке написано.
– Никакой логики. Шапка зимняя, почему осень непонятно, – тут Лёша сообразил и поправил шапку.
– Да! Но весну, я все-таки люблю больше.
– Да?.. Тогда, пойдем что ли. И ты мне про весну… ну… расскажешь, – предложил он, несколько взволновавшись, засуетившись.
– Пошли, – согласилась Нина. И как раз в эту секунду загорелся зеленый цвет и, Нина с Лешей перешли дорогу.
Когда Леша находился рядом с Ниной, у него внутри поселялось некое светлое чувство. Оно словно отодвигало темную занавесу, что разделяла Лешу и ясную сторону мира. Сам по себе Алексей не мог, как бы не старался, у него все равно ничего не получалось, так легко и без обременения посмотреть на все вокруг. Самое же главное, появление Нины, напрочь, ломало ту стену, что выросла у Леши внутри. А это была самая главная проблема, главнее, чем темная занавеса. Ведь занавеса была всего лишь вытекающим последствием стены. Леша знал, что должен с улыбкой смотреть на мир, что не должен опускать руки и что у него все еще впереди. Так он каждый день себе говорил и уже уверовал в свои слова. Но, когда рядом была Нина, или же, Леша просто думал о Нине, то все его светлые наставления себя на лучшее вмиг пропитывались неким светом и представлялись живыми, даже преображенными до неузнаваемости. Без Нины все, будь то самые отчаянно позитивные и жизнеутверждающие мысли были будто спрятаны под целлофановую пленку и не могли дышать. А когда появлялась Нина, то пленка исчезала, все начинало дышать свежим воздухом, питаться кислородом и светиться. Светиться от того, что надежды приобретали жизнь и становились вполне себе естественными и реальными. Их можно было брать и воплощать в сегодняшнем, завтрашнем дне. И стена прекращала свое существование.
– И так значит, весна! – Леша заволновался еще больше, не понимая толком от чего.
Будто сейчас Нина должна была рассказать ему такое нечто, что только самый черствый и скучный человек не испытал бы никаких эмоций. Леша же, по своей природе был добрым, умным и умеющим слушать человеком. Последнее же его качество было отчасти приобретенным с детства, и было очень важным. Вообще умение слушать и слышать всегда очень важно, а порою даже и бесценно, как для говорящего, так и для слушателя.Временами же Леша мог проявить склонность к сентиментальным чувствам. Он знал это за собой и не был от того в восторге.
– Наверное, это прозвучит слишком банально, но когда снег начинает таять, солнышко светить ярче и теплее хочется больше улыбаться. Все кругом оживает, деревья распускаются. Какое-то такое волнительное настроение появляется. Оно, наверное, сохранилось у меня с детства. И даже бывает, что начинаешь чего-то ждать. Будто должно случиться, что-то хорошее и необыкновенно прекрасное. А на самом деле… вот у меня почему-то всегда так и получается. Придет значит ко мне это странное, навеянное весной чувство, как тут же появляется мама и говорит: «Нина, будь готова, в выходные мы едем убираться на дачу. Перчатки я тебе уже купила. Но ты должна еще купить себе резиновые сапоги, чтобы не как в прошлом году собрать всю пыль и грязь в своих беленьких кроссовках…» Ой!.. И вот такая сказочная весна получается. А потом пойдет огород… Единственно, что мне действительно нравиться в огородно-садовой жизни, что можно выдернуть морковь с грядки и съесть ее. Мне всегда она кажется намного слаще, чем в магазине. Покупную просто так есть не хочется, а эту – даже ждешь, ну, если честно признаться, когда она подрастет. Правда, если выдергивать слишком рано, мама ругается. Представляешь, будто мне пять лет или пусть даже пятнадцать. Это просто детский сад какой-то!
Нина замолчала, она не знала, как на ее воспоминания о даче отреагирует Леша. Ведь у него столько всего своего связано с этим местом. Но Леша понимал, что дача уже давно не его и обижаться на Нину из-за того, что она имеет право там быть, убираться и жить, а он нет, так же глупо, как пытаться изменить прошлое или испытывать, повзрослев, детскую обиду к товарищу по песочнице, который разрушил твой пирожок из сырого песка и обозвал тебя глупым дураком. Прошлое – не изменишь, сломанный пирожок по сути своей мелкая ерунда, да и обзывания тоже ничего серьезного. И так же, когда-то что-то отдав или потеряв, нужно уметь с этим правильно расставаться.
– Может и детский сад! Не знаю! – весело произнес Леша, – но морковь с грядки это очень вкусно. А еще свекла.
– Свекла? – удивилась Нина, поправив достаточно объемный шарф, что был намотан вокруг шеи, – ты ешь сырую свеклу?
– Раньше, в детстве любил, – засмущался Леша, что Нина сумела разглядеть в свете фонарей и начинающей слепить из далека неоновым голубым светом фар, приближающейся машины. Та заехала во двор и ехала медленно, высматривала место для парковки.
– Сейчас я сомневаюсь, что стану есть сырую свеклу. Это же было давно, в детстве. Может просто мне витаминов каких не хватало.
Вдруг Нина залилась звонким, переливчатым смехом. Мужчина, что припарковал машину, эта был новенький Форд, и доставал из салона пакет с купленными продуктами невольно оглянулся на Нинин смех. Прищурив левый глаз и состроив кривую гримасу, он закрыл автомобиль и отправился к своему подъезду. О чем он подумал в сей момент, останется навсегда загадкой.
– Нин! Нина, ты чего? – закружился вокруг нее Леша, недопонимая внезапное веселье девушки.
– Я просто представила, что ты, такой маленький, светловолосый и весь перепачкан в свекле. Все лицо, щеки и руки тоже – все красное!
– Смешная картина, – согласился Леша, радостно улыбаясь.
Но он точно помнил, что когда ел свеклу, то не пачкался, по крайней мере, не так, как это себе вообразила Нина. Но то было неважно.
– Ну, что пойдем дальше! – сказала Нина.
А Леша как раз-таки успел заглядеться на ее черные волосы, что лежали на шарфе и сережку в виде узорчатой капли, без единого камня, что так естественно моталась туда-сюда и задевала щеку.
– Пошли, – произнес он, и повел плечами так, слово бы замерз.
Но на улице стояла комфортная погода и если не стоять на месте, то шанс замерзнуть был минимален. Под деревьями еще лежал, осевший от весеннего тепла, снег. Да, весна… По дорогам забегали ручьи и кроны деревьев, когда случался ветер, шумели чуточку иначе, какой-то большой и объемный звук у них получался. Словно они поймали мелодию приближающейся весны и желали распространить ее по всему белому свету.
– А откуда к тебе пришла мысль пройтись пешком? Когда мы с тобой разговаривали по телефону, у меня даже померкла мысль пригласить тебя в кафе посидеть. Если честно, я так и хотел сделать. Но ты так была по-детски настроена на прогулку.
– Да, знаешь. Я очень давно не была в этой части города. Хотя этот район всех ближе к моему дому. Но здесь мне делать было просто нечего. Почти всё в центре города, ну ты знаешь уже, я там работаю. Да и так, то к Саше езжу, то еще чего. А здесь, я давно слышала, что сделали реставрацию церкви…
– Рождественской, – подхватил Леша.
– Да, точно! Мне Влад рассказывал, он у нас системным администратором работал, что у него из окон ее видно. А далеко еще до нее?
Нина неожиданно для себя упомянула о Владе. И только легкая, без какой либо грусти улыбка на секунду появилась на ее лице. И тут же все ушло обратно, в глубины недалекого прошлого.
– Посмотри вон туда.
Нина повернулась направо и в полутьме города разглядела очертания куполов. Они словно бы выплывали из полутьмы и начинающего зарождаться в воздухе тумана.
– Я бы никогда не подумала, что это так красиво, – не отрывая глаз от куполов, заворожено произнесла Нина. Что-то непостижимо прекрасное, высокое, касающееся своим легким крылом всех, кто пусть даже мельком взглянул на них, уловила Нина и почувствовала на себе.
– Подойдем поближе, – предложил Леша, переводя взгляд с церкви на Нину.
Смотреть на нее, когда она куда-то смотрит, приносило Леше удовольствие, так не наигранно и совсем естественно Нина выглядела.
– Нет! Мне, кажется, что на сегодня будет достаточно такого знакомства, издалека. Я чувствую, что будет еще и другое знакомство.
Откуда взялись у нее сии слова, нельзя было и предположить. Они пролились теплым дождем и растворились в воздухе, но остались во временном пространстве многогранной вселенной, отпечатались в ней четким, неизгладимым следом.
Леша внимательно смотрел на Нину. Сейчас он не понимал, о чем она говорит. А Нина, почувствовав, что на нее пристально смотрят, отстранила свой взгляд от куполов. Немного странными и для нее сомой были ее слова, не очень-то и поняла она себя, но постаралась не задумываться об этом.
Молодые люди пошли дальше. А церковь Собора Пресвятой Богородицы продолжила дальше стоять в ночной темноте. Было тихо и хорошо. Где-то в отдалении слышался гул всегда оживленной трассы, но из-за общения его и не было слышало, да и другие вдруг возникающие и умолкающие звуки не отвлекали ни Лешу, ни Нину.
– Фух, кажется, еще чуть-чуть осталось, – с облегчением выдохнула Нина.
– Устала?
– Устала идти. Мне уже жарко стало.
– Мне, если честно, тоже, – признался Леша, – и хочется пить.
– Тогда пойдем уже пить чай, – устало, но решительно, произнесла Нина.
Оставалось еще пройти вдоль одной пятиэтажки и свернуть за угол и все, вечернее путешествие по городу будет окончено.
Это был всего лишь второй раз (не считая дачи), когда Леша встретился с Ниной, и первый, когда он шел к ней домой. Телефонные разговоры – вот, что было в основеих не так давно начавшихся дружеских отношений. Это так для себя старался думать Леша, и в том же убеждала себя Нина. Естественно, дружба, что же может еще быть между двумя молодыми людьми, что так отчаянно симпатизируют друг другу, коих словно бы невзначай тянет побыть подольше вместе? Или же все можно списать, на яркий свет надежды, что дарила Нина Леше, и на прекрасную возможность Нине, разнообразить жизнь с помощью Леши?
– Ты как хочешь, а есть хочу. Я с обеда ничего не ела. Просто жуть, какая голодная, – накладывая в тарелку макарон с парой котлет, откровенно призналась Нина.
Она не любила при ком-то показывать, что сильно голодна, или просто хочет есть. Но совершенно неожиданно Леша стал исключением из ее правила.
Он сидел на табурете, облокотившись спиной о стену у самого входа на кухню. И поверхностно, как бы для всякого приличия скользнул взглядом по неизвестной ему еще обстановке, но так толком ничего и, не разглядев, продолжил с упоением наслаждаться Нининой и ее обществом.
– Ты будешь есть? – спохватилась она.
– Нет, спасибо. Мне, если можно, чаю.
Нина лишь улыбнулась в ответ. Ее забавляла вся эта ситуация. Не было никакой привычной тишины: вот он – Леша – сидел рядом с ней и разговаривал и это ей нравилось. А еще нравилось, что сейчас она вскипятит чайник и будет угощать его чаем. Нечто новое открылось для Нины в таком простом, уже ставшем обыкновенным и банальным, занятии – чаеугощении.
«Может, я влюбилась?» – мимолетно пронеслось в голове. И Нина застеснялась своих мыслей и посмотрела на Лешу, тот сидел на табуретке и разглядывал пару кружек, что стояли возле раковины.
Еда разогрелась, но Нина ждала, когда вскипятиться чайник, чтобы налить чаю Леше.
– Ты ешь. Я сам себе налью.
– Хорошо.
Нина улыбнулась, и стала с аппетитом есть поздний ужин. Под конец, когда только несколько макаронин оставалось в тарелке, Нина с предвкушением посмотрела на Лешин чай.
– Я не помню, когда последний раз так долго ходила пешком. Даже чай как-то вкуснее кажется.
– Это потому что, прежде чем его выпить, тебе пришлось дойти до дома, дойти до чая. То есть, это как твоя маленькая цель, к которой ты идешь. Ну, и естественно, ты радуешься, когда ее достигаешь.
– Такие маленькие приятности. И так легко их себе устраивать! – искренне удивилась Нина.
Ее серые глаза выдавали тень усталости, но Нина сейчас ни за что не призналась бы, что устала. Устала – это значит иди отдыхай, спи. А на улице уже давно темно, да и часы медленно ползут к полуночи.
– Не знаю. Может, для кого-то такая долгая прогулка показалась безумием или же очень скучным занятием.
Леша все сидел и продолжал смотреть на Нину. Сейчас для него было важным только одно, чтобы Нина вот так дальше продолжала сидеть и с ним разговаривать, чтобы их разговор, не переставал быть таким, а именно непринужденным, доверительным и тихим. Очень было хорошо, что они находились в квартире вдвоем. Можно было всецело погрузиться в ту реальность, что так прельщала Лешу, когда он только вспоминал о Нине.
– Скучным? – Нина допила чай и поставила кружку в сторону, – ну, если человеку покажется наша прогулка скучной, то он ничего не понимает в жизни, – уверенно заявила Нина.
– Сразу так и в жизни? А может он просто не романтик и все? Сам по себе хороший человек, но не романтик. Ведь бывает же так.
– Наверное… Но Леш, ты вот посмотри… Человек, в котором нет ни грамма романтики, одна только прагматичность, точность и все такое, он же получается по своей натуре очень скучный человек. Практически робот с набором комбинаций и разных функций, – Нина почувствовала, как у нее начинают краснеть щеки, чай был излишне горячим.
– Ну, как, по-моему, все это относительно.
Нина удивленно приподняла брови и потеребила зачесавшуюся мочку уха.
– Сейчас я тебе приведу пример, – Леша задумчиво скривил лицо, его глаза уставились на потолок, – а вот, всё, придумал! – оживился он, – есть врач-хирург, куда же более точная и серьезная профессия. Но, у него есть дача, на которой он просто обожает выращивать огурцы и помидоры, любить сидеть в беседке и наслаждаться закатом. Или главбух, которая любит возиться с маленькими детьми и выращивает на подоконнике фиалки.
– Я же ведь не имела в виду профессии. Я тебя поняла, может и учитель литературы быть скучным человеком, просто рассказывать по учебной программе или как там ее, по какой-нибудь методичке про характеры героев и смысл произведения и все! А сам наискучнейший человек. Спроси его что-нибудь не по его плану, по которому он привык отвечать, он ничего и не скажет.
– Да еще скажет, то ты не права, про себя назовет тебя дураком и странно так, подозрительно, посмотрит. Вроде бы, самую умную что ли из себя строишь.
Нине стало смешно и она, сначала чуть прикрыв лицо рукой, а потом, убрав ее, засмеялась. Леша сидел, смотрел на нее и улыбался. Ему нравилось любоваться Ниной. А еще ему, если честно признаться и себе и всему миру, хотелось ее целовать. Он не мог вспомнить тот момент, когда у него возникло сие желание. Он сидел, перестав улыбаться и словно загипнотизированный, так пристально и без всякой тени стеснения и нерешительности смотрел на нее. А в голове Леша отчаянно пытался вспомнить, ему было почему-то очень важно запечатлеть в памяти мгновение, когда его стало с такой силой и нежностью тянуть к Нине, когда, глядя в ее искрящиеся задорным блеском жизни и внутреннего тепла темно-серые глаза, навивалось легкое, но крайне настойчивое, бессловесноежелание поцеловать ее.
И только, когда желание поцеловать Нину сейчас, а не что-то вспомнить, взяло вверх, Леша поднялся с места и подошел к ней. Нина, как только Леша встал со стула, прочувствовав изменение ситуации вокруг, приподнялась с места.
Завязался, слишком своеобразный, созданный сейчас и абсолютно неповторимый, молчаливый диалог. Будто стало возможным прочтение мыслей и от того отпала необходимость еще раз все повторять вслух. Но стоит отметить, что вся насыщенность и тонкость чувств немого диалога была доступна только двоим. И это стоило отметить, хотя, впрочем, и так всё было ясно.
– Поцелуй меня, – шевеля губами, беззвучно, чтобы не портить диалога, прошептала Нина. Ей не хотелось нарушать воцарившейся волшебной тишины, но и сказать эти два слова было для нее жизненно необходимо.
Леша не спеша приблизился к ее губам. Нина ждала, не желая торопить события ни на долю секунды. А секунды, казалось, замерли. Но вдруг, так естественно и свободно начался новый отсчет. Новый – в этом слове всегда присутствует свежесть. Совершенно разная, но она есть всегда. Нельзя этого отрицать. Новый – это как наступающий день, только-только зарделась зоря, а уже все стало в раз другим. И это нельзя изменить. И единственно, что остается – согласиться, поддаться течению жизни, стараясь сохранять все самое ценное и по истине дорогое.
Ощущения первого их поцелуя, показались слишком быстротечными. Упоительность предоставленной им возможности находиться близко друг к другу полностью накрыла Алексея и Нину. И больше не было и в мыслях вести беседу о романтике. Когда она здесь – то есть романтика – то остается лишь впитывать в себя ее плоды, что через события и мелкие ее детали, проникает к нам в души. Ведь порою главное, чтобы мы смогли впустить ее, а уж она непременно, на какое-то время, но установит свои завораживающие порядки.
Посмотрев долго и пристально, и так близко друг другу в глаза, что даже дыхание остановилось и ничего не осталось от привычного окружающего мира, Леша с Ниной продолжили целоваться. Но сейчас, когда каждый из них нашел за доли секунды во взгляде друг друга ту самую струну, содержащую в себе ответы на главные их вопросы, отношения мгновенно взлетели на несказанно новую высоту. Да, они долго смотрели друг другу в глаза, просто наслаждаясь друг другом. А ответ был уже воспринят их душами, от того они и продолжали так долго и безотрывно смотреть. Они нашли то, что искали. И если бы струна не оказалась общей и такой на удивление понятной и родной, то глаза бы сами отвелись в сторону. Но этого не произошло. И безмолвный диалог, уносящий в бескрайние дали, медленно поплыл всё дальше и дальше…
Еще не успело начаться раннее утро. Солнцу только предстояло вскоре добраться до горизонта. Но шанс его сегодня увидеть на небе был очень мал. Вчера все небо было сплошь затянуто плотной серой пеленой, а на сегодня не предчувствовалось и не передавалось синоптиками никаких изменений и, надеяться можно было только лишь на неожиданное «вдруг». Но, если на улице сыро и туманно, то «вдруг» могло случиться только ближе к обеду или же позже.
Несколько минут назад и Леша, и Нина спали сладким сном. Но внезапно Леша проснулся. Сон его покинул. Было темно, но вглядевшись в темное пространство, Леша начал различать предметы. Откуда-то издалека и очень рассеянный попадал сквозь не полностью задернутые шторы свет. И он лишь давал возможность увидеть все вокруг силуэтами в черно-серомсвете, не более того.
А комната была самая обычная, да и не было никакого особого желания ее рассматривать. Хотя все же Лешины глаза бродили из одного угла в другой, от одной стены к окну.
Леша никак не мог определить, что у него твориться внутри. Он силился думать, разобрать на логические составляющие свою жизнь за прошедший месяц, за прошедшие сутки и часы, но у него ничего не выходило. Он не спал и не хотел спать, но и не мог думать. Такое странное ощущение яви, когда понимаешь, что не спишь, но голова абсолютно пуста. Все мысли спят, а ты не спишь.
Но вдруг для собственного не спокойствия, Леша прочувствовал, что счастлив. Даже захотелось кричать и, вскочив с дивана немедленно начать делать что-то прекрасное. Он с превеликим усилием взял себя в руки и,уставившись в потолок, заулыбался.Он долго лежал и улыбался, светясь изнутри. В его голове по-прежнему не возникало никаких мыслительных процессов, но больше это его и не беспокоило. Для чего было что-то разбирать и в чем-то копаться, если вот оно – счастье. Он счастлив – это и всё!
Осторожно перевернувшись со спины на бок, Леша уже был одурманен дремой. Сквозь полусон он наблюдал за спящей Ниной. Она спала крепким, добрым сном. Ее голова была повернута на бок, и Леша только видел ее щеку и ухо, черные волосы лежали на подушке. Плечо и ключица не были укрыты одеялом, Леша никак не мог оторвать от них свой сонный взгляд. Поправить одеяло он почему-то не догадался и все смотрел и смотрел, пока сон вновь не выкрал его из сладкой, такой безмятежной реальности.
Глава 11
– Здрасте, Алексей! – с иронией, будто уже успело что-то произойти, произнесла Рита, как только Леша переступил порог общежитской квартиры.
Девчонка стояла в дверном проеме кухни и без малейшего стеснения, даже как-то нагло, с горевшими диковатым любопытством глазами, разглядывала с головы до ног, вернувшегося Лешу.
– Рит? – поставив ботинки на полку, выпрямился Леша.
– Для начала мог бы, кстати, и поздороваться. Ну, да ладно!
– Привет!
– Ба!.. Никак со свидания, – пыталась пройти мимо Риты на кухню, с чашкой в руках, женщина лет тридцати, что уже три года как, снимала здесь комнату.
Рита не посторонилась и женщине, с ее в меру пышными формами пришлось извернуться, чтобы избежать столкновения и попасть-таки на кухню.
– Вечно лезет со своими комментариями, – недовольно прошипела Рита и опять переключилась на Алексея, – ты, я смотрю не в курсе еще.
– Не в курсе чего? – сняв с себя верхнюю одежду, спросил Леша.
Ему никак не нравился тон, с которым произносила слова Рита. Но у него был такой сильный заряд позитива, искреннего счастья, что он едва ли мог соображать в другой плоскости, едва ли соприкасался со смыслом и всем колобродом, коим был пропитан воздух узкого коридорчика.
Но было довольно странно, что девочка первая завела разговор. Порою, чтобы от нее добиться элементарного ответа на самый простой вопрос, приходилось развивать целую демагогию. А тут… И Леша вдруг перепугался. Ему стало страшно, чего такого могло произойти, чтобы Рита заговорила первой. Да по ее еще детскому лицу читалось задорное любопытство и живой интерес! Всё! Значит точно, произошло нечто невообразимое.
– А толстая права! – сокрушенно замотала головой Рита, – влюбился!.. вот и не соображаешь ни фига!
– Ритка! Что случилось-то? Ты можешь просто сказать?
– Чего кричишь? Вот нервный, – бросила Рита и заправила за ухо прядь коротких, на сей раз ярко рыжих волос, – у вас, похоже, вся семья такая.
– Мама?! – почти шепотом прокричал Леша.
Этого он никак не ожидал. То есть он любил свою мать, он ждал ее, ждал, когда она вернется, и он знал, что она вернется. Но сегодня… Он никак не мог предположить, что мама придет именно сегодня. То есть он вообще далеко в мыслях не рассматривал таковой вариант. Он был вместе с Ниной, он был там, и вот пришел домой, а здесь – мама. Как снег на голову в летнюю жару свалилась на него эта новость.
– Вчера вечером явилась. Кричала все. Тебя спрашивала. А у нас даже твоего номера нет, чтобы позвонить, – выкрикнула из кухни в меру полная Надя.
– Опять!.. – закатив глаза, раздраженно произнесла Рита.
Она, честно сказать, не любила свою заумную соседку, что по любому, совершенно ее не касающемуся поводу высказывала свое мнение, вставляла свой исключительный комментарий. Риту, искренне раздражала в Наде ее самоуверенная наглость. Будто только все и ждали, когда она придет и скажет свое «заумное» слово.
Надя переехала в город из какого крупного села области, название которого никто из ее соседей не знал, то ли потому что Надя практически не рассказывала откуда она родом, недолюбливая свое деревенское происхождение, то ли название ее села было слишком мудреное, на подобии Кельдюшево или Высоково-Новое, что его никак никто не мог запомнить. Да это было и не важно. Большую важность придавала Надя сама себе. Взглянув на нее, можно было сказать – женщина, поведавшая многое и прошедшая через огонь и воду. И были люди, которые без тени сомнения верили ей, вот только забывали при этом себя спросить – почему при таковой высокой деловитости, Надя работает продавцом в универсаме и снимает комнату в общежитии, ну и стоит добавить не имеет детей и все еще не замужем, хотя ухажеры у нее время от времени имеются? Может это какая-то особенная заумность и деловитость? Кто же знает?..
А Леша больше не стал ждать, когда девчонка и Надя выдадут ему еще какую-нибудь новость. Он пролетел мимо Риты споткнулся о вздыбленную волнами дорожку, чуть не улетел в конец узкого коридора и все же устояв на ногах ввалился в свою комнату.
– Леша! – крикнула ему вслед Рита, но он ее уже не слушал.
«Это всё эта дуреха!..» – зло про себя подумала Рита. Она-то собиралась без чьей-либо посторонней помощи, поговорить с Лешей. Пусть сообщить ему о приходе матери она сама и успела, но дальше же все пошло совершенно не по плану. Она хотела еще обмолвиться несколькими словами с ним. Ведь если честно сказать, Леша был ей симпатичен, то есть просто по-человечески он ей нравился, а не как молодой человек, в которого можно было влюбиться. Рита знала от своей тетки Лешину историю и ей было его жаль. Вот так посмотрит она на него – молодой, красивый, умный и порядочный, заботиться, то есть заботился о больном дедушке и такой несчастный. Рита же знала, что он несчастный. Мать где-то пьёт, дед долго болел, а тереть и умер и никому он больше не нужен со своими проблемами!.. Эта была правда чистой воды. Да, да… Исключительно жалость!.. Ну, ведь как ей, Рите – Маргарите можно позволить себе зацепиться сердцем за Лешу. Она в город приехала не за этим. То есть за этим, но чтобы у ее будущего мужа была квартира, машина… Это только дома ее родители желали думать, что Рита у них учится. Но Рита прекрасно знала, что удачно выйти замуж куда важнее, чем какое-то там образование. Сейчас все образованные, на кого только не укажи, не в диковинку встретить уборщицу с высшим образованием. Но вот только была одна загвоздка – никак у Риты не получалось привлечь к себе внимание нужных парней.
Но сейчас Рита подождет.
Леша, машинально захлопнув за собой дверь, тут же у порога замер в молчании…
Можно точно сказать, что сама мать удивила, нет очень ошеломила, так будет ближе к истине его возникших чувств, его куда больше, чем новость о ее возвращении.
Ульяна – красивое и редкое имя, на котором настоял ее отец – сидела на стуле у окна, прямо напротив двери, закинув правую ногу на левую, скрестив пальцы рук и положив их на колено. Она сидела с чрезвычайно деловым видом, идеально ровно выпрямив спину и только и ждала, когда Леша наконец-то откроет дверь – предчувствовала в чуть диковатом восторге сей момент.
– Мама! – Леша закрыл и открыл глаза, при этом подавшись головой назад.
Он попытался спокойно и без лишних эмоций воспринять действительность. Все-таки лучше бы было тихо и с холодной головой разобраться во всем, а только потом удивляться. Но оно так не получалось. Да и вообще присутствовало чувство нереальности. Казалось, что все кругом чья-то странная фантазия, которая сбежала от своего хозяина, или его – Лешина – галлюцинация, то есть искривленное в галлюциногенном тумане желание, чтобы мама вернулась.
– Здравствуй, Алешка! – Ульяна всплеснула руками и подалась навстречу сыну.
Леша, все это время переживавший и ждавший ее, не смог и шажочка сделать ей навстречу, но с облегчением в душе обнял мать, когда та сама подошла к нему.
– Где?.. Где ты была! Больше полугода никаких известий.
Они присели на диван, чтобы лучше было разговаривать. Да на ногах, если по правде, было неудобно стоять. Как-то совсем мешало соображать абсолютно вертикальное положение.
– Леш, давай все по порядку. Я знаю, дед умер. Но давай все с начала.
Леша смотрел на свою мать и в голове у него все перемешалось. Перед ним сидел человек, которого предстояло узнать по-новому. Ульяна изменилась так кардинально, что она сама себя бы не узнала, покажи ей некто ее фото, с ней теперешней, год назад. Но дополнением к тому, что Леша силился узнать в сидевшей рядом женщине свою родную мать, у него возникало острыми порывами чувство злобы, перемешанной с обидой. Она, значит, знала, что дед умер. Она всё знала!.. Тогда сейчас она решила поиздеваться над собственным сыном?..
И вот именно здесь нужно и начать от давно ушедших лет до настоящего дня, чтобы немного понять, кто такая Ульяна и, что у нее с сыном есть общего.
В восемнадцать лет, старательно учась на медсестру, Ульяна совершенно неожиданно для себя встретила молодого человека, который за достаточно короткое время сумел окончательно и бесповоротно влюбить ее в себя. Он был старше Ульяны, преподавал в филологическом институте иностранный язык и имел внешность натурального красавца. Густые каштановые волосы, темно-карие глаза с черными густыми ресницами, прямой нос, высокий лоб – четкие правильные черты лица. Но он никоем образом не хвалился своей внешность, в нем была некая природная скромность, которую можно было прочувствовать, находясь рядом с ним.Его звали простым, но красивым русским именем–Иваном. Он был строен и высок, практически спортсмен в костюме учителя.И имя, и характер в сочетании с его внешними данными, производили усиливающий эффект его обаяния. Было просто нельзя не обратить на него внимания.
И Ульянины однокурсницы тихонечко завидовали ей. Она же была самой обычной девчонкой. Не отличалась ни густыми шикарными волосами, они у нее были обычные темно-русого цвета, почти всегда заделанные в хвост на макушке или косу с реденькой челкой, ни очень симпатичным лицом, таких лиц много – немного веснушек, небольшой курносый нос, не пухлые, но и не тонкие губы, чуть румяные щеки; светлая кожа, что краснела от летнего горячего солнца и фигура – рост чуть ниже среднего, стройная, но склонная к полноте.
Для многих было загадкой, почему Иван предпочел Ульяну всем красавицам, что настойчиво добивались его внимания. А Ваня просто нашел в Ульяне, пусть это и прозвучит достаточно банально, но он действительно нашел в ней родную душу.И ни с кем, как рядом с ней ему не было так хорошо. Он делился с Ульяной всеми своими мыслями, искренне радовался ее успехам и постоянно ей говорил, чтобы она не обращала внимания на завистливых девчонок. Закончиться учеба, пройдут года и, вся их зависть растворится, не заметно для них же самих. У них будут свои жизни и свои дела, никому не придет в голову вспоминать и злиться на Ульяну. А Ульяна будет с Ваней и тоже в череде дней позабудет о старом и совсем неважном.
Так все и вышло. И единственным, что спустя годы начинало омрачать Ульяне жизнь, было пошатнувшееся здоровье ее матери.
Ульяна, закончив учиться, работала медсестрой в поликлинике и,имея медицинское образование, прекрасно понимала, наблюдая за мамой, что той необходимо пройти обследование и начать лечение. Но никакими силами, начиная от ненавязчивого предложения сходить в больницу и сдать анализы до крупного скандала, не удавалось убедить ее. Ульяна порой просто выбивалась из сил. Предлагала родительнице и такой вариант – начать лечиться дома и никуда не ходить. Но и самолечение ее так же не устраивало. И упрямство, смешанное со страхом, взятое где-то там, в глубине души, все же победило.
Ульяна винила себя, хотя прекрасно понимала, что ничего бы изменить и сделать по-другому у нее бы не получилось, будь ей предоставлен второй шанс.
Ваня был все время рядом. Он словно пытался впитать весь негатив и всю Ульянину боль в себя. И частично у него это получалось. Ульяне становилось легче, постепенно, но легче.
Когда же прошло почти два года после смерти Марии Сергеевны, Ульяниной матери, и их с Ваней сыну – Леше – шел четырнадцатый год, случилось следующее.Было лето и томная, душная жара надежно, без признаков и намеков на свой скорый уход, нависла над миром. Иван поехал к Ульяне в родительский дом – в Ливнево. Там он сошел с автобуса, задумчиво осмотрел жаркий горизонт и в, казалось, липких от жары облаках небо.И,сделав несколько шагов в сторону остановки, упалзамертво.
Как выяснилосьпотом, у Ивана был порок сердца, о котором никто ничего не знал.
Ульяна тогда перестала понимать, что твориться вокруг. И какое-то время она просто жила по инерции. Когда же приходило четкое осознание произошедшего и, ей открывалась полная картина настоящего, у нее случались истерики, а Леше приходилось вместе с дедом как-то жить дальше. Григорий Иванович, чтобы как-то поддерживать внука и дочь, да и самому чтобы как-то погасить свое одиночество, вскоре после всех событий, перебрался жить к дочери.
Но на Ульяну, кажется, уже никто и ничто не могло подействовать.А под влиянием очередной истерики Ульяна в крайней спешке продала родительский дом.
Сначала мать, потом Иван – во всем, по мнению Ульяны был виноват дом, если бы… И она его продала. Уговорила деда, то есть своего отца – Григория и они продали дом. Так, с каким напором и искренней верой в правильность своего решения, как она уговаривала, сил, а самое главное смысла ее переубеждать не было.
В это же время у Леши закончилось детство и началась не то чтобы взрослая жизнь, а жизнь полная постоянно выраставших из неоткуда проблем и все новых разочарований.
После спешной продажи дома, Ульяна стала несколько спокойнее и у нее больше не случалось истерик. Даже какое-то время Григорий и Леша подумывали, что все наладилось и их дочери и матери стало лучше.
Но, как всем известно, перед бурей всегда бывает затишье. В данном же случае затишье приобрело форму тихо затаившейся депрессии. Ульяна стала замыкаться в себе. И когда к Григорию и Леше пришло сие осознание, то им сделалось панически страшно за Ульяну. Она молчала, а тем временем, что у нее происходило в голове и до какой крайности все могло дойти никому было неизвестно. И неизвестно в первую очередь самой Ульяне, так как любая, зародившаяся в ее голове мысль, могла быть воспринята ее, как супер идея, как давно искомая панацея от всего несчастья, что случилось с ее семьей. Самое страшное, что под воздействием оказанного на психику стресса, ее мозг потерял грань между жизнеутверждающей реальностью и реальностью, что могла с легкостью подкинуть любую безумную идею.
Для Ульяны все стало видеться в другом свете, под другим углом. И этот угол зрения стал для нее единственно правильным и единственно возможным.
Несчастный случай на работе, к коему она была косвенно, но причастна, вывел ее из состояния зыбкого, но все же равновесия.
И тут же, совсем неожиданно, всплыли накопившиеся долги за неуплату коммунальных услуг, света и так далее. Ульяну вдруг резко посетило понимание, что она должна еще и многим коллегам по работе и соседям. На что и когда она брала деньги, Ульяна не помнила. И ничего умнее не смогла придумать, как продать трехкомнатную квартиру мужа, в которой она жила с отцом и сыном и переехать жить в купленную на отставшие деньги от продажи, комнату в общежитие.
Но на этот раз она поступила хитрее. Она не стала ничего говорить о своих планах родным и лишь только, когда все было сделано и пути назад не было, поставила их перед фактом.
Григорий Иванович, правда, подозревал, что что-то нехорошее может вдруг случиться. Но подозрениями мало помог себе. И когда страшная тайна открылась, слег с сердечным приступом и совсем ослаб здоровьем.
Леша же метался из стороны в сторону. Он хотел помочь деду, хотел, чтобы все было просто хорошо и не хотел видеть вокруг себя, когда приходил домой, полную моральную разруху. От того он порою и не выдерживал и оставался ночевать у своего друга – Сашки. В такие дни ему было сначала хорошо. Он словно вырывался на свободу и большой ложкой пробовал другую жизнь. Но потом ему становилось совестно, он начинал мучиться, перед его глазами все время стоял больной дед и, делалось просто ужасно внутри, даже как-то противно от самого себя что ли.
Леша старался делать вид, что переезд в общежитие на него ровным счетом никак не сказался и ему все равно. Но Ульяна, что так и продолжала работать в больнице, все видела. Она восприняла протест сына, который заключался в безэмоциональном его отношении ко всему вокруг происходящему, очень остро и поспешила все записать на свой счет.
Ульяна с укором в голосе и безграничной жалостью к себе говорила сыну:
– Что молчишь? Думаешь, мне легко! Ты думаешь, на одну мою зарплату можно было и квартиру содержать и тебя учить, и кормить! Будто я не вижу, что ты считаешь меня виноватой! Смотришь, как на дуру! Как на никчемного человека! Считаешь, что я виновата, что ты в институт не поступил! Конечно, так проще всего! Вини мать во всем и никаких проблем!
Сначала Леша пытался возражать матери, пытался что-то ей объяснить. Но потом понял, что все это бесполезно и молчание есть лучший ответ. А еще в эти минуты ему хотелось прокрутить время вперед, когда уже наступит тишина и еще один бесполезный и отнимающий так много сил разговор уйдет в небытие.
Несчастный случай в больнице забылся. Но сделалось еще только хуже. Ульяна возненавидела свою жизнь, общежитие, в котором ей приходилось ютиться с соседями, возненавидела людей, что жили в своих квартирах и, в особенности тех, кто имел дачи или ездил на выходной за город к родителям или родственникам.
Как-то поздно вечером, когда почему-то совсем не спалось, Ульяна зашла на кухню. Там, за столом сидел сосед, который тихонечко, в одиночестве, баловался водкой. Мужчине был пятьдесят один год, но выглядел он значительно старше своих лет. Отросшая седая щетина на его морщинистых щеках и всклокоченные редкие волосы на голове делали его внешний вид еще более неопрятным, гармонируя, но в довольно неприятном сочетании с вытянувшейся, дырявой и видно, что давно не стиранной футболкой и в таком же затертом, сто раз стиранном, но сейчас грязном трико.
Какое-то время на кухне продолжала быть тишина. Ульяна, сама не зная зачем, но очень хотела заговорить с мужчиной. Она стояла возле окна со стаканом воды, к которой даже не притронулась и не знала, что ей сейчас делать.
Толя, так звали соседа, без особого интереса, со все возрастающим внутри раздражением, наблюдал за Ульяной. Он специально выбрал время, когда его жена уже уснула и вообще все в общежитии уснули, и он спокойно мог посидеть сам с собой. Он любил выпить крепкие напитки, но при этом предпочитал компании одиночество.
– Не спится? – его голос не прозвучал громко, но Ульяна все же вздрогнула.
– Да… Вообщем-то да… – нехотя призналась она и все раздражение, с коем она пришла на кухню, будто рукой сняло. Но чувство разбитости и усталости стали еще сильнее, будто раздражение отдало им свои силы.
– А Вы почему не спите? – спросила Ульяна.
Толя старалсяскрыть свое недовольство, которое норовило перерасти в негодование и злость.Но его напряженное лицо выдавала мгновенно нарастающее раздражение и нетерпение – ему хотелось, чтобы его наконец-то оставили в покое, в одиночестве.Но Ульяна настолько была зациклина на своем ворохе мыслей и проблем, что не заметила ничего этого. Она наоборот вдруг обрадовалась, что с ней завели разговор. Будто бы даже настроение ее улучшилось и даже захотелось улыбнуться.
Толя ничего не ответил, и лишь хаотично помахал у себя перед лицом руками. Такой красноречивый жест, когда не хочется или нельзя ругаться, но как-то отреагировать, что-то сделать нужно.
Ульяна осторожно присела на табурет, что стоял у кухонного гарнитура.
– Да, сегодня никак не получается уснуть, – для чего-то сказала она.
Вдруг она резко всталаи подскочила к раковине. Табурет отлетел назад и стукнулся о чуть приоткрытый старый шкаф гарнитура. Выплеснув воду из стакана, она подлетела к столу, ни слова не произнеся схватила бутылку и щедро плеснула себе водки. Не задумываясь и доли секунды тут же выпила, вся изморщилась и закашлялась, и еле выдавив из себя «Спокойной ночи!», прикрывая рукой рот, отправилась к себе в комнату.Столько странности и сумасбродности, отчаянной глупости и сиюминутного безумства было в ее диком поступке!..
Ульяна ушла, и Толя вдруг очнулся. Он вовсе не понял того, что только что-то произошло перед ним. И опустив, застывшую в воздухе руку на стол, удивленно хмыкнул. Совершенно неясен был для него поступок соседки. Но,недолго раздумывая, он взял бутылку в руки, повертел ее немного, поразглядывал и, налив себе в рюмку, тут же оставил все удивления и непонимания позади.
После сего случая Ульяна периодически вспоминала о существовании спиртных напитков. И это ее новое пристрастие болезненно воспринималась и Лешей, и Григорием Ивановичем.
Леша никак не мог насмотреться на мать. Он изо всех сил старался понять, что с ней случилось, и что вообще происходит вокруг него. Ему враз показалось, что он умудрился безнадежно отрешиться, отстать от жизни, которая безостановочно продолжала крутиться всевозможными завихрениями вокруг него.
Он смотрел на свою маму и все никак не мог уяснить для себя, что же такого в ней изменилось, что она сейчас предстала перед ним совершенно новым, другим человеком. И всё ее перевоплощение лишь небольшой своей частью отразилась на ее внешнем виде. У нее вдруг оказались коротко, практически ежиком, подстрижены волосы. И Леша никак не мог себя заставить не смотреть так пристально матери на голову. У нее это как-то непроизвольно, само собою получалось. Слишком необычной и диковатой казалась ему новая мамина прическа и вплоть до такой степени, что он даже не мог сказать, если бы его спросили, идет ей она или нет. Он был катастрофически растерян и силился как можно скорее начать более или менее четко соображать. Кроме же прически, Ульяна, последние годы выглядевшая уставшей и несколько болезненной, с никак ни шедшей к ее телосложению худобой, пополнела и приобрела здоровый, придававший ей женственности и немного застенчивости, румянец на щеках. Одета была в просторную, но не смотревшуюся бесформенным балахоном вязаную сиреневую кофту и по изменившейся фигуре джинсы. Ресницы были подкрашены и вызывали, каким-то непонятным образом, смущение у Леши и путали, что должны быть сказаны еще только в ближайшей перспективе слова. Это была внешность, но самое-то главное ускользало и уходило от Алексея. Никак не давалось ему для осмысления. Он сидел с явно читаемой заторможенностью в мыслях, которая вопросительно-растерянной маской наивного и будто бы даже обманутого ребенка, повисла у него на лице. Ему только оставалось немного приоткрыть рот и получилось бы совсем комично и глупо.
Увидь такого Лешу соседка Надя, то тут же бы изошлась рассуждениями вроде таких: как она могла минутой ранее в Алексее видеть умного человека. А потом с видом человека, знавшего о жизни и о людях всё еще и подвела бы итог – хотя можно было и сразу догадаться, какой умный человек в его-то возрасте так наивнейше будет смотреть на мать, будто в ожидании чуда. Да уж и что тут говорить и работа у него была не та и жил совсем не так. Вот и всё!
А если бы Рита сейчас взглянула на Лешу, то с усилием принялась бы его жалеть и сострадать ему. А еще непременно нашла бы место между состраданием и жалостью и повосхищалась бы Лешиным добрым и неимоверно терпеливым характером. Вот он какой замечательный и даже нисколечко не сердиться на мать, что оставила его с больным дедом, хоронить которого Леше пришлось без ее участия.
– Мам… – начал Леша и затих. В его голове засуетилось бесчисленное количество вопросом и он никак не знал, с чего ему лучше всего стоит начать, – мама, объясни! – наконец, требовательно, но по-детски наивно выкрикнул он и слегка отпрянул назад.
Ульяна же, как сидела с невозмутимым, спокойным видом, так и продолжала сидеть. На нее будто бы совсем никак не действовало возбужденное, растерянное состояние сына. А вот Леша наоборот неосознанно, но все больше заводился от не наигранного Ульяниного спокойствия.
Его настолько захватил неожиданный и с трудом осмысляемый приход матери, что он напрочь позабыл про все остальное на свете. Он даже потерял из мыслей Нину. А ведь всю дорогу домой только она и была в его мыслях и только совсем чуть-чуть, назойливым, но совершенно не страшным и безобидным насекомым, была еще и работа, на которую он должен вскоре отправиться.
Леша, порываясь вскочить с места и всячески себя одергивая и останавливая, лишаясь крох терпения ждал ответа.
И наконец уголки губ Ульяны приподнялись, глаза посерьезнели, но доброта продолжала из них лучиться, и это самую малость успокаивало Лешу. И она заговорила.
– Пока просто выслушай меня.
Леша вздрогнул в попытке возразить. Он вдруг почувствовал себя обманутым, но вовремя остановился и Ульяна продолжила.
– За то время, что меня не было…
– Тебя не было больше года, – терпение и невспыльчивость, которыми Леша обладал, покидали его.
– Леш, как ты изменился.
Леша, закрыв глаза, лишь тяжело вздохнул. Каким-то чудом, что подсказало Ульяне дальше не развивать тему, она перешла к своему рассказу.
– Начну с того, что я сейчас живу в новой семье, – Леша прищурился, будто резко стал плохо видеть вдаль, будто все, что уходило от него к горизонту вдруг затуманилось и потеряло свои четкие очертания, – с ними я познакомилась чисто случайно. Как-то вышла из магазина, а у мусорного бочка стояла девочка лет шести и тихо, но с таким отчаянием… Леш, ты бы видел ее!.. С таким отчаянием на лице плакала. Рядом с ней никого не было. А она стояла и просто плакала. Мне тогда так тоскливо сделалось от одного только взгляда на нее, так жалко ее стало. Я была готова встать рядышком с ней и тоже заплакать, – все с каким-то начинающим пугать Лешу спокойствием, которым от нее буквально веяло, рассказывала она, – Я не поняла, как решилась и осторожно подошла к ней. На улице вечерело и ручки у нее, у девочки, оказались такими холодными, когда я взяла их в свои руки. Она на меня тогда так посмотрела… А всё лицо в слезах.
Леше с замедлением и всё скакой-тодиковатостью представлялось то, о чем ему сейчас рассказывала мать. Он и ее-то в сей картине представлял то ту, которая была до своего исчезновения– похудевшую и безрадостную, то ту, которая сидела перед ним сейчас – похорошевшую, но как-будто чужую, и получались вообще безумные и невозможные картины.
– Мам, извини, но какая еще девочка? Ты сейчас о чем вообще?
– Лешка, – как-то укоризненно и с выражением полного правом так говорить на лице, произнесла она, – если бы ты меня хотя бы послушал. Ты же совсем меня не слушаешь! Ты давно уже меня не слушаешь. Как только стал подрастать, так и перестал слушаться меня. Хотя, я тебе совсем не чужой человек… – и она как бы приостановила себя, обиделась на пару секунд и продолжила сидеть молча с отрешенным видом.
– Мама!.. – тут же сокрушенно произнес Леша. Она опять, подумал он, только и делает, что слушает себя и говорит же сама с собою. И это же она, а не он пропадала неизвестно где, а теперь, когда только все начинало как-то улаживаться и налаживаться после смерти деда, явилась. Явилась и опять же пытается в чем-то обвинить Лешу. А в чем? В придуманном ею эгоизме что ли?..
– Что?! – вдруг став более эмоциональной и заиграв мимикой, вопросила Ульяна.
– Ничего, – усиленно потерев ладонью лоб, сдержанно ответил Леша, – я тебя слушаю.
– Эх, Лешка!.. – как-то безнадежно вздохнула Ульяна и продолжиладальше. Леша жекак ни старался спокойно и адекватно воспринимать всю информацию, что ему сейчас преподносила мать, ясно ощущал, что на него, как на непутевого и безнадежного, махнули рукой. А какого слышать такие вещи от человека, который мало того, что твоя мама, которую любишь и которой хочешь верить и доверять, а самое главное, от которого совершенно не ждешь таких поступков, просто морально не готов, что вот так, как только что вышло вообще могло произойти.И Леша уловил всё совершенно правильно, он абсолютно точно понял свою мать.
А несколькими часами позже, когда Ульяна уже ушла, до него добралось еще и следующее, что омрачило его и навсегда осело у него где-то внутри – до своего исчезновения в чем бы его не винила мать, это был лишь такой ее способ общения, слова не несли никакого в сущности смысла, а сегодня она четко понимала что и кому говорит и совсем не старалась как-то завуалировать свои не радужные убеждения.
Леша ощутил волну детской искренней обиды. И отведя на несколько секунд в сторону глаза, заставил себя никак не выказывать свои чувства матери. А как только он поднял голову, Ульяна продолжила рассказ с того места, где остановилась, совсем не поняв, что у ее сына сейчас произошла настоящая буря в душе.
– Я все пыталась от нее добиться, чего она здесь стоит. Потерялась или может быть ее кто обидел. Но она только смотрела на меня, будто я сама должна была обо всем догадаться и утешить ее.
Тогда на улице действительно еще не успело толком пахнуть весной и только февраль подошел к своему завершению, но безгранично промозглая и ветреная погода захватила город. Было так серо и сыро кругом, что временами становилось до невероятности неприятно только от мысли, что предстоит выходить на улицу. Казалось, что сырая мгла и грязный снег под ногами утянут тебя в свое полное пессимизма и отрешенности от света царство, где никогда не бывает уюта и тепла. Такое по-настоящему опустошающее, гнетущее ощущение. Но возникало оно в основном только у тех, кто маялся от безделья, был в действительности чем-то омрачен или же страдал каким-нибудь психическим расстройством.
Ульяна вышла из магазинаи ее занятое неясной пустотой и мутными думами сердце дрогнуло. И как такое бывает, она еще сама ничего не понимала, но уже попала под влияние вдруг создавшихся обстоятельств.
Доброта и приложенная к ней мягкость, податливость людям и обстоятельствам, двигали Ульяной на протяжении всей ее жизни. Всё ее счастье и все ее беды имели общее начало. Что-то было сладким плодом ее доброты, а что-то печальным результатом ее мягкости. К слову, ее фанатичное быстрое решение продать дачу являлось приступом отчаяния, которое было вызвано Ульяниной слабохарактерностью, а не поступком волевого человека.
Ульяна, молча, смотрела на девочку. Та была одета в осеннюю ветровку, что была ей велика, в розовую шапочку, что наоборот смотрелась игрушечной, кукольной и явно была давно не стирана, посерела от времени, на ногах были обуты сильно поношенные, но крепкие, не рваные, лишь обтертые на носах и по бокам войлочные сапоги, на несколько размеров больше, настоящего размера девочки, что невольно бросалось в глаза. Из-под шапчонки, свисая темными смоляными прядями свисали густые свалявшиеся волосы. По девочке было видно, что ее родители были не русские, может таджики или узбеки. Ульяна была уверена, что девочка ее не понимает. Несколько вопросов, и все будто внекуда. Но со странным упорством Ульяна осторожно подошла к ребенку и еще раз, но, не надеясь на ответ, спросила:
– Кто же тебя обидел такую хорошенькую?
Девочка была смуглая и симпатичная, но до читаемого в глазах отчаяния несчастная. И, что стало большим для Ульяны удивлением, она вдруг заговорила. Заговорила удивительно четко и правильно выговаривая слова на чистом русском языке. Всхлипывая от слез и вздрагивая от холода, чувствовалось, что она сильно промерзла, девочка разборчиво произносила слова.
– Меня никто не обижал. Я сама.
На Ульяну девочка перестала смотреть.
– Что?.. Что ты сама? – все больше наклонялась Ульяна к ребенку.
То, что девочка пошла на контакт, обнадежило Ульяну и вызвало на ее лице блуждающую улыбку мимолетной радости,сиюминутного удовлетворения.
– Я сама ушла из дома! – девочка исподлобья бросила недоброжелательный, но, в то же время, просящий о помощи взгляд.
– Почему? Как это ты сама ушла из дома? А родители? Мама?..
– У меня есть только папа. Но он на работе, а я одна! Я всё время одна! – и девочка, на минуту переставшая плакать, собралась было зарыдать с новыми силами.
– Не надо, не надо!.. Подожди!.. – суетливо запричитала Ульяна, теребя пакет с батоном и банкой консервов в руках. Пакет ей мешался, и она не знала, куда его деть.
Девочка не ожидавшая, что ее так рьяно и как-то по-доброму начнут отговаривать, замешкалась и, всхлипнув, застыла с растерянным лицом. Ее темные глаза безотрывно, не моргая, смотрели на Ульяну. В свои шесть лет, казалось, она пыталась понять для себя, словно совершенно взрослый человек, что нужно этой взрослой вовсе не знакомой тетеньке от нее. Пыталась угадать – что-то человеческое скрыто за ее словами или там, за ними кроется темный омут вранья и обмана.
– Тебя как зовут? – догадалась-таки спросить Ульяна.
– Ксюша, – все смотря на женщину, ответила девочка. Ее трясло мелкой дрожью от каждого незначительного дуновения ветра.
– Ксюша, – повторила Ульяна за девочкой, несколько удивленная ответом.
Ксюша… Казалось, что меньше всего девочке подходило это имя. Вот эта смуглая растрепанная девочка и вдруг Ксюша.
– Ксюша, а почему ты не в садике? Почему стоишь здесь одна?
– Я как-то давно в садик ходила. Потом у папы деньги закончились. А я не хочу одна дома сидеть! Мне скучно и страшно! Не хочу! Не хочу!..
Ксюша затопала ножками и закапризничала, как все обычные дети.
– Ксюша… – Ульяна терялась и не знала, как ей лучше всего сейчас поступить, – Ксюш… давай я тебе домой отведу.
Ксюша напугано посмотрела на Ульяну. Девочку очень забеспокоило то, что она опять сейчас окажется в пустой квартире, а то же, что эта женщина совершенно ей незнакома и может, в принципе, оказаться кем угодно ей на ум совсем не пришло. У нее напрочь отсутствовал страх перед чужими людьми. Она не видела в чужих тете или дяде для себя какую-либо угрозу. Но в таком ее поведении не было и толики наивности, просто Ксюша настолько привыкла к безразличным лицам прохожих, которые редко бросали на нее кто жалостливый, а кто отстраненный, беглый – делая вид, что не заметили – взгляд, что девочка стала их воспринимать за живые вещи. А чего ей было бояться фонарного столба или урны с мусором?
– Я не хочу домой! – полная отчаянной решимости, заявила Ксюша.
– Ну ты же замерзла здесь стоять. И… – тут Ульяна застыла с видом, будто вспомнила нечто важное, – ты же, наверняка, голодная.
Девочка вместо ответа шмыгнула носом. Отвечать ей тут было нечего.
– Жди меня здесь, – утвердительно произнесла Ульяна и шмыгнула обратно в магазин.
На мелочь, оставшуюся в кармане, она купила пачку макарон и, выйдя на улицу к Ксюше, поставила девочку перед фактом, сообща следующее:
– Показывай, где ты живешь. Ужинать будем.
Девочка, каким-то образом прочувствовав, либо просто восприняв слова Ульяны по своему, взяла ее за руку и повела за магазин к гряде многоэтажек, за которыми, в более старом доме, и было ее жилье. Ксюша в один миг поняла, что одна не останется, что хотя бы на один вечер, но можно будет почувствовать себя по-другому, словно бы попасть в один из своих снов.
– Мам!.. Подожди! Ты сейчас о чем. Я никак не понимаю, что ты мне говоришь.
У Леши в мыслях вдруг возникла Нина и весь рассказ матери, который был еще не закончен, от того показался ему еще более нелепым, невозможным. О чем-то не том говорила ему мать, какую-то выдуманную бредовой фантазией историю она рассказывала. На самом деле, думал Леша, такого просто не может быть.
– Леша! Присядь! Что вскочил? – Ульяну начинало понемногу раздражать одичалое, несколько неадекватное, как ей казалось, поведение сына.
Леша заставлял себя соображать, что и получалось у него. Но те скоропалительные выводы, что сами собой навивались, подымали в Леше обиду и злость. Он просто не мог взять и мыслить, чувствовать иначе. К тому же, будь на его месте кто-нибудь другой… Нет! Если бы на его месте был человек более сердитый и эгоистичный по природе своей, то до этого разговора и вовсе бы не дошло. Да и более слабохарактерный человек свернул бы на другие жизненные тропы.
Леша встал, сделал пару шагов и остановился посредине комнаты.
Рассказ Ульяныпроследовал далее. С раздражением и растущей обидой Леша продолжал слушать.
В тот вечер Ульяна так и не добралась до своего дома. С того вечера и до сегодняшнего дня она вообще больше не появлялась в своей общежитской квартире.
Накормив Ксюшу ужином, Ульяна, не обращая внимания на царивший в квартире хаос, решила намыть девочке голову и наконец-то расчесать ее длинные и все напрочь спутанные волосы. А уже поздно вечером (Ксюша пребывала в веселом, но сонном состоянии и категорически отметала любые мысли о сне) пришел ее папа. Девочка ждала его, но все никак не могла оторвать себя от запыленного зеркала, уж очень ей нравились косички, что на чистые волосы, аккуратно заплела ей тетя Ульяна.
Константин – так звали мужчину – сначала никак не отреагировал на появление в своем доме постороннего человека. Он выглядел смертельно усталым. Казалось, что он и себя-то не видел и не чувствовал совершенно ничего. Он прошел в ванную комнату и спустя пять минут вышел оттуда. После тщательного умывания его лицо будто просветлело, но невероятная усталость никуда не ушла, и казалось, она имела постоянный характер, полностью завладела этим человеком.
– Ксюш, – его голос оказался на удивление мягким и излучал искреннюю доброту. Ульяна тут же поняла, что мужчина очень любит девочку, – это у нас, что за тетя такая?
– Пап, это тетя Ульяна. Она помыла мне волосы и, смотри, какие красивые косички мне заплела. А еще она сделала вкусные макароны. А я, – девочка позевнула и потерла глаза, – я уже спать хочу.
– Где ты ее нашла? – не обращая внимания на Ульяну, продолжал Костя разговор.
– У магазина, вон там, – показала Ксюша рукой на стену, – пап, она обещала мне рассказать сказку и испечь блинов.
– Константин, – вдруг обратился он к Ульяне и, не дождавшись ответной реакции, посмотрел на девочку, – Ксюш, я спать. Безумно устал.
– Ему сорок лет. А Ксюша его дочка. Ее мать была узбечкой. Она была наркоманкой и умерла. В этом году Ксюша в школу пойдет.
– Мам, – Леша напрочь забыл, что ему уже пора идти на работу, – я всё никак не могу понять, ты-то тут при чем. Ну, девочка, ну живет со своим отцом. А ты?.. Ты-то при чем?..
– Леша!.. Ты, правда, ничего не понимаешь? – удивилась Ульяна, – я сейчас живу с ними и занимаюсь с Ксюшей. Она уже читает хорошо. Мы с ней крестиком вышивать научились.
– А я? – как-то само выговорилось у Алексея.
– А что ты? Ты уже давно взрослый человек. Ты самостоятельный и, насколько я по тебе вижу и видела, во мне ты не нуждаешься. Хотя!.. Хотя, ты мой сын и, я тебя люблю.
– Класс! Кто из нас точно с ума сошел… – Леша был как в бреду. Он больше не пытался ничего понять. Он всё понял, и теперь ему хотелось наоборот, все как можно скорее позабыть. Не могло, никак не могло быть правдой, что он сейчас услышал.
– Алеш, никто не сошел с ума. Ты просто еще слишком молод. И, кстати, тебе жениться пора.
– Да сам я разберусь, что мне пора, а что нет!.. – вспылил Леша. Его до крайней степени поразили и привели в бешенство Ульянины, откуда-то взятые, спокойным тоном произносимые, поучения.
– Я рада, что у тебя все хорошо, – как ни в чем не бывало продолжила Ульяна, – я вообще за деньгами пришла.
Леша молчал и диковатыми глазами наблюдал за матерью. Та встала с дивана, открыла нижний ящик шкафа с одеждой, вытащила оттуда все на пол и, достаточно ловко ногтем поддев светло-коричневый картонку, что лежала на дне ящика, вытащила ее. Там Леша увидел одну пятитысячную и несколько тысячных купюр. Удивляться у него уже не было возможности.
– И куда тебе деньги? – Леша даже не сообразил спросить, откуда там вообще взялись деньги.
– Я хочу купить Ксюше стол, чтобы уроки делать и так, по мелочи.
– И ты уходишь?
Ульяна действительно засобиралась, оглядывая все вокруг с видом «ничего ли я тут не забыла».
– Герань просто шикарно распушилась. Ты на нее хорошо влияешь. У меня она какая-то чахлая была. Ах!.. Надо отросточек взять. Вдруг в новой квартире хорошо приживётся.
Она по-хозяйски подошла к окну, отдернула занавеску и, углядев для себя нужный отросток, отломила его. Подойдя к Лёше, она обняла его. Лёше в нос ударил терпкий, специфический запах герани. Но он еще с детства любил этот запах. И специально, в школе, подходил к подоконнику и теребил шершавые листочки, чтобы только понюхать.
– Пока, Леш! Пусть у тебя все будет хорошо, – и уже с видом гостьи, пробежав по комнате взглядом, ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
А Лёше еще предстояло как-то переосмыслить всё случившееся. Единственное, что он сейчас ясно ощущал, была боль: от обиды, от разочарования (он каким-то образом верил, что все образуется, а не изуродуется до вот такой немыслимой степени), от предательства (он чувствовал себя преданным самым последним образом). Но было не понятно, как бы Леша отреагировал, если бы мать пришла и сказала словами и всем своим видом, что у нее все плохо. А вот то, что у нее все хорошо и сын ей совсем не нужен, до глубины души задело Лешу. Он был обижен и душевно раздавлен.
Спустя десять минут, когда ему резко опротивело стоять посреди комнаты, Леша пошел на кухню. Запах герани, если ему это не казалось, еще тонкими волнами витал в коридоре.
Леша еще не знал, что ему понадобилось на кухне. Но кроме всего вдруг навалившегося, у него начало проскальзывать чувство, что он что-то должен, что-то позабыл. И поймав это странное ощущение, Леша оперся руками о подоконник и стал усиленно вспоминать. В это же время за его спиной послышались голоса.
– Вот какая баба непутевая!.. Да и сынок-то тоже хорошо!..
Леша из-за своих мыслей не расслышал эти слова. Зато следующее, что полетело в тесное и всегда чем-то пахнущее (не всегда аппетитно) пространство комнаты, он разобрал дословно.
– Что ты лезешь, куда не нужно! Вечно суешься со своим дурацким мнением! Тебя же никто… никто не спрашивает!
Леша обернулся. В дверном проеме кухни, вся возбужденная, с воинственным настроем на продолжение словесной перепалки, стояла Рита. Ее рыжие волосы были заделаны в неаккуратный на самой макушке хвост, лицо было чистое, без малейших следов косметики.
Леша про себя подметил, что так ей гораздо лучше. Милая и симпатичная, даже не смотря на совсем не шедший ей цвет волос.
– Ах, ты!.. – начала выбрасывать свои ругательства ошеломленная и вмиг пришедшая в негодование Надя.
– На работу опоздал! – перекричал ее Леша и вылетел с кухни. Вот оно, что скрывалось под странным ощущением!
Рита еле успела посторониться, продолжая пожирать взглядом ненавистную и часто раздражающую, даже по пустякам, Надю. Та же, словно потревоженная клуша, заметалась по комнате, что-то бубня себе под нос и выкрикивая, не ясно кому адресованные, ругательные слова.
Рита еще раз, словно контрольно, сверкнула по соседке острым, враждебным взглядом и, все еще в возбуждение, хлопнула дверью теткиной комнаты, за которой и скрылась.
Не успевший разгореться костер перепалок и взаимным оскорблений был потушен. Толстый рыжий кот, словно прочувствовав ситуацию, вылез откуда-то на кухню и, уставившись на хозяйку требовательно замяукал.
– Вот, жри! – бросила Надя слова, вслед за которыми на пол полетел щедрый кусок колбасы.
Кот знал, когда лучше всего подходить к хозяйке в расчете на лакомство. Это чутье его практически никогда не подводило. Только Надя сей закономерности совсем не видела.Да и кота она завела больше для того, чтобы выглядеть, как ей казалось, более солидной.
«У меня есть кот… Надо кормить кота… Кот когтями изодрал весь диван…» – любила поговаривать она на работе.
И совсем не имея никакого отношения ко всей этой склочной суете, где-то за городом, по еще заснеженному полю, прошлось медленным лучом солнце.Что-то уяснив для себя, солнце забрало, подтянуло вверх, свой луч и вновь погрузилось в дрему, укутываемое пеленой туч.
Глава 12
После работы Нина решила направиться не к себе на квартиру, а к Леше. Она еще ни разу не бывала у него дома, или как там правильно сказать – в общежитии, в комнате. Но все же лучше дома, так более уютнее и не режет слух, более привычно.
Нина давно замечала, что Леша старается избегать даже самой темы об общежитии и уж тем более не могло быть и речи, чтобы он вдруг пригласил Нину к себе.
Нина, путем старательных размышлений пришла к такому выводу: Леша стесняется того места, где сейчас живет. Он никак не хочет, чтобы Нина видела его скромную комнату.
Но со своей высоты Нина не могла понять, почему до такой степени Леша не хочет видеть Нину у себя. Нина прекрасно понимала, если их общение продолжиться дальше, а она была так легко и наивно, что было на нее и не похоже вовсе, уверена в этом, то она рано или поздно, но она все равно побывает у него. Все равно случиться эта встреча – Лешиной жизни и Нины. Не сможет Леша бесконечно прятать от нее часть себя, ведь его дом и все, что с ним связано так или иначе являются его настоящей жизнью. Они в какой-то степени но оставляют свой след в Лешиной душе, отражаются в его характере и даже мелочных повседневных привычках, вроде таких как не оставлять телефон в кармане куртки, забирать его с собой и не входить в свою комнату в тапочках, разуваться в коридоре.
И Нина решила сделать то, на что не решался Леша. Она сама, без приглашения поехала к нему домой. Насколько правильным было это решение, она не бралась судить. Ей просто думалось, что сейчас так сделать, будет самым правильным действием.
Нина чувствовала, что Леше что-то мешает, что он постоянно на что-то мысленно озирается. И это порою мешало их общению, расстраивало их взаимоотношения, обдавая их неприятных холодком.
У Нины даже всплывали мысли, что, если Леша не зовет ее к себе, то не хочет, чтобы их общение продолжалось, не желает впускать Нину дальше, сделанного самим Лешей порога.
Но если размышления заходили в это невеселое русло, то перед Ниной всплывало Лешино лицо. Оно и становилось ответом на ее сомнения.
Но вот только сойдя на нужной остановке, Нина поняла, что не знает ни подъезда, ни номера квартиры, где живет Леша. Знай эту происходящую историю Ирина Сергеевна, то между ней и Ниной вспыхнула бы настоящая ссора. Да что говорить, Нина и сама была не в восторге от сего неприятного открытия. Слишком все странно и нехорошо получалось. Даже ее наивная уверенность заколебалась, что оказалось довольно неприятным ощущением.
И Нина, больше ничего не придумав, взяла телефон в руки и позвонила Леше.
– Привет! На работе? Как дела? Есть один вопрос. Ты мне никогда не говорил, какой у тебя подъезд и номер квартиры. Я у мамы. Просто интересно стало. Хорошо. Ладно. Все пока, пока!
Зародились ли у Леши в тот момент какие-нибудь сомнения и вопросы в ответ на Нинин расспрос?.. Может быть и зародились, мгновенно промелькнув, и не дав малейшей возможности зацепиться за себя.
«Вот и очень хорошо!» – подумала Нина и уверенно зашагала в сторону Лешиного дома.
У подъезда она чуть не столкнулась с мрачного вида девицей. Та успела сверкнуть на Нину своим полудиким злым взглядом и очень быстро, словно она могла летать, стала подниматься вверх по ступенькам. Нина только успела заметить, как по тускло освещенной лестнице промелькнула ее спина в то ли темно-синей, то ли в коричневой куртке, разобрать было невозможно, и еще что-то яркое на голове – то ли шапка, то ли такие огненного цвета волосы.
Нина не спеша стала подниматься вверх. Нужный ей этаж был четвертым по счету.
Эти пару минут пути Нина не прекращала думать. Она все никак не могла понять, что же таково от нее может прятать Леша. Чего он не хочет, чтобы Нина знала.
Дверь в квартиру оказалась закрытой на ключ. Нина подергала за стертую от многочисленных прикосновений ладоней дверную ручку и удивилась. Неизвестно почему, но она думала, что дверь будет открыта. Не разумно. И на смену глупому удивлению пришло недовольство своей несообразительностью. Это же была обычная квартира, только в ней проживало несколько чужих друг другу людей. Но эти люди так же беспокоились за себя и закрывали за собой дверь.
Нина позвонила и стала ждать, все еще находясь под неприятным впечатлением от себя. Дверь никто не спешил открывать. Нина подождала еще несколько секунд, прислушалась и позвонила снова. Потом еще. И, не долго дожидаясь ответа на свой последний звонок, стала стучать в дверь.
В квартире по-прежнему стояла тишина, но к удивлению Нины, дверь перед ней, словно по волшебству распахнулась.
У порога стояла девочка, привлекающая к себе своей наружностью, в которую Нина и пустила свой любопытно-изучающий взгляд. Цвет неопрятно висевших распущенных волос был средним между огненно рыжим и малиновым. Будто этими двумя яркими цветами по очереди красили волосы и в итоге получилось что-то совсем непредсказуемое. Челка свисала на глаза, и девочка поспешила заправить ее назад. Густо накрашенные глаза – темные, практически до бровей тени и в несколько слоев намазанные ресницы. Из-под пудры на щеках проступали редкие веснушки, но Нина их все же заметила. Среднего роста и стройная и, не смотря на изобилие яркости на лице и на голове, вполне себе милая, симпатичная.
«Для чего же так портить себя? Неужели нельзя сделать правильный макияж и навести порядок на голове? В голове… На голове… Порядок не помешал бы и тут и там.»
– Тебе кого? – получилось дерзковато и напыщенно самоуверенно, будто девочка заранее заставляла себя сказать именно так и именно таким тоном и голосом.
– Мне? – Нина аж даже растерялась. Она не ожидала услышать от девочки, которой на вид можно было дать пятнадцать или шестнадцать, максимум, лет, столько негатива и неизвестно откуда взятой претензии, кажется к ней, к Нине, в голосе.
– Ну, во-первых, здравствуйте! Во-вторых, – Нина постаралась говорить как можно более дружелюбнее и непринужденнее, – Алексей Синицын здесь живет.
Девочка хмыкнула, но тут же постаралась, чтобы ее недовольство осталось незамеченным. В очередной раз поправила, а больше взлохматила, надоедливую челку.
– А зачем тебе Лешка? – с вызовом бросила девочка.
Нине показалось, что рыжеволосая девчонка таким образом смеется над Ниной. Но что такого Нина ей сделала, чтобы девочка стала над ней откровенно издеваться? Или может Нина ненароком отстала от жизни и это была всего обычная подростковая игра словами с незнакомцем?
– Значит, он здесь живет, – спокойно и чуть заметно обрадовавшись сему факту, произнесла Нина.
Она сделала шаг вперед, девочка опасливо посторонилась, и Нина оказалась в узкой тесной прихожей.
– Ничего, если я пройду и подожду Лешу здесь?
– Ты уже вошла, – зло и недовольно кинула девочка,– и закрывай за собой дверь. Ни лето на улице.
Нина прикрыла дверь, девочка резких движением, проскользнула между Ниной и стеной и несколько раз повернула замок.
– Лешкина комната прямо до конца и направо, – бросила девочка, которой, казалось, разговаривать уже сил никаких не было.
– Спасибо, – чуть слышно, по сложившейся с детства привычке, произнесла Нина.
Она видела, что ее уже никто не слушает, что дверь за девочкой, в которую та юркнула, будто мышка в свою нору, захлопнулась. Только от нагнанной волны воздуха легонько колыхалась занавеска, за которой была чья-то комната.
Нина помедлила с полминуты, разглядывая стены и потолок вокруг себя и не найдя в них ничего необычного, из ряда вон выходящего, поставила сумку вперед на коврик и стала расстегивать сапоги.
Ступая по узкому коридору, Нина заглянула в комнату, дверной проем которой был закрыт тюлевой розоватой занавеской. Там, как оказалась была не чья-то комната, аобщая кухня. Беловато-серый кухонный гарнитур висел на стене, чуть поодаль стоял небольшой столик, деревянный подоконник был чем-то завален и, черно-белый пушистый кот сладко спал на мягкой обивки табурета.
Нина прошла дальше и остановилась в нерешительности у деревянной, давно крашенной, что краска начинала облупаться, слезать неровными чешуйками, дверью.
Нина была практически уверена, что комната пуста. Но сразу, без колебания, не смогла в нее войти. Рыжеволосая девочка странным образом повлияла ни Нину. Нина только сейчас ощутила неловкость за то, что пришла сюда без приглашения. Теперь она начинала сомневаться в правильности своих действий. Скоро придет Леша, откроет дверь в комнату, а в комнате увидит ее – Нину. Неизвестно, откуда у Нины взялась уверенность в том, что у нее с Лешей получиться спокойный и все объясняющий разговор. Вполне возможно, что Леша будет не рад ее здесь появлению. Или будет зол, потому что еще и устал после работы.
Нина вошла в комнату. На нее хлынула прохлада, будто она оказалась на улице и какой-то еще знакомый, но никак не определяемый запах.
Нина прошлась по комнате, потянула руку вверх и с трудом прикрыла полуоткрытую форточку. Окно в комнате было самое обычное – старое и деревянное, на подоконнике стояла пушистая герань с одной ярко розовой шапкой цветов. Нина это подметила. И благодаря герани вся внутренняя Нинина смута потерялась. Словно бы вернулась через стены к Рите, которая ее и посеяла. Нина вновь поймала тот слог мысли, с которым сюда и ехала.
Она машинально сняла с себя пальто и медленно, не спеша положила его на диван. Все ее внимание сейчас было нацело на изучение комнаты. Буквально каждый сантиметр, что попадался ей на глаза, был интересен. Интересен, но в сущности своей бесполезен. Шкаф, диван, стол с парой фотографий в рамках, узкая кровать – полная противоположенная вещь кровати, что стояла в Нининой спальне – широкой и от того просторной.
Все, на что Нина смотрела, могло сказать ей лишь об одном, о том, что она и так уже успела узнать – Леша аккуратный человек, живущий довольно скромно и тихо. Странно, конечно, как вещи могут сказать о тишине или о шумности, громкости. Но все вокруг было так легко пропитано душевной тишиной, не той что имеет под собой смысл отсутствие шумных вечеров в компании, а той, редкостной тишины, что может находиться в самом центре этой компании и возглавлять ее. И та же герань на окне только и шептала, что здесь можно прилечь на кровать и спокойно уснуть, здесь можно отдохнуть, расслабиться отзавсегдатай нашей жизни – вездесущей суеты.
Обыкновенная старенькая тумбочка была втиснута между стеной и диваном, у которого не было одной спинки, как раз той, что должна была отделять тумбочку от дивана. Темное пятно неестественно мрачнело на квадратной столешнице и будто чем-то насыщалось, становясь еще темнее в неожиданно нагрянувших в комнату сумерках.
Нина еще внимательнее присмотрелась, увидела включатель света около двери и тут же легонько стукнула по нему пальцами рук.
В узком проеме, там, где уже не было тумбочки и оставалось пустое место между стеной и диваном, на полу валялся маленький коричневый пузырек.
Вот, откуда шел этот неприятный плотный запах! Пузырь с надписью «ЙОД» был пуст. И разлит, было такое ощущение, чуть ли не прямо сейчас. Свежесть происшествия настойчиво подтверждал насыщенный запах.
В коридоре послышалось негромкое движение. Кто-то пришел. Наверное, это Леша с работы.
Нина отпрянула и от двери и от тумбочки, держа в руках пустой пузырек и погрузилась в волнительное, присущее таким нечастым случаям, ожидание.
Мягкие шаги по дорожке, легкое поскрипывание давно не знавших ремонта полов и сначала подуставший за день спокойно-привычный взгляд в пол, а потом:
– Нина? – полный удивления и непонимания происходящего взгляд и голос. Как бы легкая потерянность в реальности, отставание от нее – вот что сейчас чувствовал Леша.
– Леш, ты извини меня. Я не хотела ничего… – начала было Нина.
– Подожди, – остановил он ее, – почему у тебя йод в руках? И чем тут так пахнет?
– Я вошла минут пять назад. У тебя форточка была открыта и, кто-то пролил йод.
Нина продолжала стоять на месте. Странно действовал на нее Леша. Будь на его месте… пусть даже и Влад, если представить аналогичную ситуацию, то Нина бы безусловно поинтересовалась бы, как это так вышло, что и форточка открыта и йод пролит? Что за странно оформленный беспорядок твориться в комнате?
Но перед ней стоял не Влад и не Сашка и не кто-то другой. Только еще до конца прикрыв дверь у порога стоял Леша. Тот милый человек, чью реакцию на свое здесь появление она ждала. Конечно, она знала, что Леша хороший. Но и не потому ли она с некоторым приятным трепетом ждала, чего же он дальше скажет?
– Так, – поморщившись, но не от запаха йода, произнес Леша и присел на краешек дивана, – с утра – начал он, сосредоточенно выстраивая цепочку событий больше перед собой, чем перед Ниной, – с утра я поставил чайник и ушел на кухню. Когда я вернулся, в комнате ужасно пахло гарью и пластмассой. Точно! Я забыл после работы зайти новый чайник посмотреть. Значит я стал открывать форточку и порезал руку, – Нина посмотрела на окно, стекло было треснуто и острый кусочек его был провален вовнутрь, ко второй раме ближе, – Нин, я не нашел пластырь и пришлось просто прижечь руку йодом. Значит, я забыл его закрыть!
– А это что? – Нина сделала неожиданное моментальное открытие.
По полу от забрызганного йодом пола к двери вели кошачьи следы.
– Я то не закрыл, а вот соседский кот!.. Вечно, когда я тороплюсь и забываю закрыть дверь, он лезет сюда.
А про себя еще и добавил: «Ритка права, кот такой же паршивый, как и его хозяйка». Когда же и по какому поводу Рита так гневно высказывалась, Леша уже и не мог припомнить. Ему это просто вспомнилось, а его хозяйка – в меру упитанная женщина Надя – вызывала у Леши лишь нейтральные чувства. Ни симпатии, ни злости и неприязни он к ней не испытывал. Живет здесь своею жизнью и пусть живет.
А вот что случилось с незакрученным, лишь с накинутой крышечкой пузырьком: кот вальяжно, по-хозяйски вошел в Лешину комнату, поспал сначала на кровати, потом на диване, сходил поел на кухню, потом опять поспал на кровати, а под вечер, словно чуя что вскоре должен явится с работы хозяин комнаты, проскакал по всевозможным поверхностям, все с неким подозрением обнюхал и на прощание, словно мышка в детской сказке, хвостом сшиб, не яйцо, а пузырек. Почуяв, что натворил дел, спрыгнул с тумбочки, влез лапой в противно пахнущую жидкость и поспешил выйти вон из комнаты.
Нина, так живо и красочно представившая утренние происшествия Леши, разулыбалась. Ее улыбка норовила перерасти в смех, хотя ничего анекдотичного и не случилось. А Леша, вдруг осыпав Нину светло-голубыми, как и его глаза, задорными лучиками, сам не смог удержать непринужденный смех.
Насмеявшись, Нина и Леша уже более внимательно и пристально посмотрели друг на друга, не так вскользь и поверхностно, когда только Леша сюда вошел, и они словно привыкали, что находятся в комнате вдвоем. Неизвестно где зародившийся и как угодивший на волю смех убрал, словно ластик, легкую, начерченную простым карандашом преграждающую линию их обычных взаимоотношений и все стало так, как и было прежде. И Нине от того стало более легче на душе, легче и свободнее, чем Леше. Волнение, которое Нина, как она думала, не чувствовала, покинуло ее и легким облачком просочилось и вылетело, в щелочку форточки.
– Какая же холодина тут у тебя.
– Улица. Ты лучше пальто одень. А я пока пойду макароны погрею и… и… в кастрюле воды нагрею для чая.
У Леши к чаю совершенно ничего не было, кроме нескольких ложечек сахара.
– Здорово! Только я не хочу пить чай в общей кухне, – чуть приуныла Нина. А если, когда они там будут сидеть, на кухню войдет та яркая девочка или еще кто-нибудь из жильцов придет.
– Я все сюда принесу. Выдвинем тумбочку…
– У тебя есть, чем йод вытереть, – перебила его вмиг повеселевшая Нина, – пока ты все будешь греть, я уберусь. Ах, да! Я к чаю купила вкуснейшие медовые пирожные и эклеры со сгущенкой. Я тебе уже говорила, у меня у работы небольшая пекарня открыта.
– Нина! – как на чудо посмотрел на нее Леша, – у меня-то ничего к чаю нет.
Ему вдруг захотелось ее поцеловать. Вкуснейшими пирожными и эклерами со сгущенкой она возбудила в Леше некий мгновенный и нежный порыв. И даже чувство голода, с которым он пришел домой, отступило.
– Леша, – близко-близко смотря ему в глаза, проговорила Нина, – Леш, я все-таки боялась к тебе идти. Я не знала, как ты это воспримешь. Ты же меня никогда не звал к себе.
Нина испугалась своих слов. Они были такими прямыми и ничуть ни чем не приукрашенными, прозвучали голой правдой, такой, когда чувствуешь, что вместе со словами отпускаешь в пространство частичку себя.
– А я, если честно, – он еще сильнее прижал Нину к себе, – я боялся тебя сюда звать. Я думал, если ты сюда придешь, то больше уже не вернешься.
– Ты боялся, что твоя комната спугнет меня? – Нина чуть улыбнулась, но ее зарождающаяся улыбка утонула в его светлых, как студеная вода в ручейке, глазах. Утонула в глубинах его личного космоса.
– Я тебя…
Послышался грохот. По звуку было похоже, что на пол упала эмалированная кастрюля и еще разбился стакан или банка, вообщем, что-то стеклянное совсем неосторожно соприкоснулось с полом. Леша поспешил на кухню.
Дальше началась суматоха, во время которой Нина успела убрать, насколько это было возможно, разлитый йод с пола и тумбочки, вытащить ее на центр комнаты, накрыть чистыми листами в клеточку из найденной в столе тетради и выложить пирожные и эклеры из сумки.
Весеннего сырого холода, забравшегося в комнату за день, было столько много, что им сполна пропитались все вещи, мебель, замерзла и стояла в удивлении герань на окне и даже одежда в шкафу стала такой, какое обычно достается молоко из холодильника.
И вот уже суматоха, а вместе с ней и ужин закончились. На тумбочке остались лежать кусочек пирожного и два эклера. Крошки лежали на клетчатой бумаге. Ложки, вынутые из кружек, пропитали тетрадные листки стекшими с них капельками чая. Бумага под ложками стала коричневой, сырой и волнистой. Чай, вскипяченный в кастрюле оказался почему-то вкуснее, чем из чайника, так, по крайней мере, показалось Нине.
Нина была всем довольна и, сидя на диване, невольно растянула губы в легкой улыбке. Леша сидел напротив нее, на кровати и смотрел на Нину. Они молчали, просто сидели, напившись чая, и чего-то оба тихонечко ждали. Но ожидания или же нетерпения на их лицах не наблюдалось. Им было в радость чего-то ждать, сам сладковато-неспешный процесс доставлял удовольствие.
Хорошо было вот так просто сидеть. Просто сидеть и все.
Леша был еще раз приятно удивлен, той девушкой Ниной, что так ему понравилась, наверное в первый же день их первого знакомства. Просто тогда ему было совершенно ни до каких девушек. Ему и сейчас, с застывшем комом в горле, вспоминается тот день. День, отнявший любимого деда и подаривший встречу счастья завтрашнего дня.
Неожиданно Нина прервала тишину, которая норовила перерасти из особой романтической в просто сонную.
– Леш, а ты… что имел в виду, когда сказал, что я больше сюда не приду?
Леша встревожился. Ему стало казаться, что он зря обмолвился на эту тему. Ее, может быть, было бы лучше всего просто позабыть и все.
– Это страхи, – нехотя и нечетко выговаривая слова, ответил Леша.
Он будто бы потерялся мысленно, стал рассеянным и его взгляд затуманился, словно в студеный ручеек запустили поросенка, и он радостях взбаламутил воду.
Нина заворочалась, заерзала и чтобы прогнать всевозможную неловкость сменила тему разговора. Она запомнила слова про Лешины страхи, и когда-нибудь они еще вернуться к сегодняшнему разговору. А сейчас:
– Слушай. Я правильно поняла, девчонка с рыжими волосами твоя соседка?
– А! – воскликнул Леша, будто сам позабыл и словно озарением вспомнил, – это Ритка. Интересная девчонка.
– Да? – недоверчиво обронила Нина, – в каком только плане?
– Нин, она не такая плохая, как кажется.
– По-моему, она слишком злая и, как бы это лучше сказать, невоспитанная, слишком резкая что ли.
– Значит, тебе уже досталось.
– Не то чтобы уж досталось. Я и сама ответить могу…
– Не обижайся на нее. Она просто запуталась немного. Пытается выглядеть взрослой, хочет богатого жениха, ходит на гулянки и плохо учиться – по шаблону все живет.
– Шаблоны, Леша, разные бывают. Я вот… – она на мгновение притихла, свыкаясь с новым открытием в себе, – правильно ты сказал, по шаблону. Я хорошо училась, получила красный диплом о высшем образовании, всегда мечтала работать на высоко оплачиваемойпрестижной работе, перебирать и читать важные бумаги, считать цифры. Что же тут собственно… Даже мой отдых, мои поездки за границу, по санаториям – это тоже кусок от определенного шаблона. Просто шаблоны разные. Я хотела добиться всего сама и чтобы быть такой самостоятельной и иметь возможность баловать себя. А она…
– Тоже хочет баловать себя, – закончил за нее мысль Леша.
– С ума можно сойти! – ошеломленно, но все-таки стараясь сдерживать эмоции, произнесла Нина, – получается, у нас с ней цель одна, только пути достижения, фишки, как ходы в игре, разные.
Невозможно было предположить, при первом взгляде девушек друг на друга и при взгляде на них со стороны, что у них может быть что-то общее. Но это было так! И их объединяло не только то, что они обе знают Лешу Синицына. У них была общая цель – красивая беззаботная жизнь.
Нина менее импульсивно, естественно и не спеша шла к своей цели, она просто знала, что со временем у нее всё будет и всё получиться. А Рита хотела получить по возможности всё и сразу. Вот в один прекрасный момент она встретит, как будто чисто случайно, состоятельного молодого человека и всё. На нее тут же обрушиться роскошная жизнь. У нее будет большая квартира, дорогая машина, она сможет посещать салоны, мило стоять или сидеть рядышком со своим мужем в компании его друзей и… Сколько же много всего дурного и сказочного вертелось у Риты в голове? Почему, ну почему так отчаянно вериться ей в придуманную сказку? Неужели из-за того, что ее знакомая, годами постарше ее, вышла замуж за молодого бизнесмена и теперь только успевает выкладывать фотки с отдыха на морях и океанах? Да, заманчивый пример, соблазнительный, искушающий душу. Но почему бы, не искусить себя другим примером. Работа, дом, семья, никаких излишеств и роскоши – обычная спокойная жизнь. Что в ней плохого и страшного? Да, человек ищет, где лучше. Но всегда ли он знает, вот так твердо непоколебимо, где лучше ему?
Где лучше?.. Где хуже?..
И если Леше и Нине сейчас было хорошо, то в соседней комнате самозабвенно жалея себя, сидела на кровати та, которой было плохо. И она была отчаянно уверена, что плохо ей сейчас из-за того, что Леше и Нине хорошо.
Девочка сидела, подогнув под себя ноги и с силой обнимая подушку. Она не пыталась как-то себя успокоить, заставить взять себя в руки, перестать плакать. С ее стороны не возникло и намека на борьбу. Рита, периодически поднимая голову, и вновь утыкаясь лицом в подушку не жалея душевных и физических сил, отчаянно плакала. Она не могла произнести и слова, даже самой себе бы вслух она не сказала, от чего такая безнадежность проливается из ее души. Просто перед ее глазами возникала Нина, такая шикарная девушка с симпатичными чертами лицами, прямыми черными волосами, со вкусом и изящно одетая. Чего только стоили ее темно-синее пальто и кожаные сапоги-ботфорты на каблуках. Перед Ритой всплывал Нинин образ. Нина казалась девочке столь великолепной и недостижимой в своей красоте и своем совершенстве, что Риту просто захлестывало отчаянием и неумолимым признанием своей ничтожности. Так, по крайней мере, девочке казалось.
И становилось ясно, почему это Леша последнее время словно летает. Почему он такой хороший и добрый стал вдруг счастливым. Это ОНА сделала его счастливым. Это на ее красоту Леша повелся, как маленький, продолжая считать Риту, всего лишь соседкой девочкой.
Рита сидела и плакала, плакала. Уже вся подушка была в черных мокрых пятнах от туши, а по щекам все текли и текли темные ручейки.
Рите было жутко обидно за себя, за свою неудачливость и непомерную неуклюжесть. Короткие рыжие волосы, голубая футболка с какими-то надписями на каком-то языке и покрашенные в черный цвет короткие ногти возненавидились Ритой. И если футболку можно было снять, то от ногтей и волос так сразу избавиться не получится.
«Ненавижу! Всех ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!..» – твердила бедная девочка словно заклинание, что могло спасти ее от ненастья.
Через задернутые слезной пеленой глаза Рита уловила смутное свое отражение и в бессилии бросила подушку в прикрепленное к шкафу зеркало.
Прошло пять минут. Дверь отворилась и в комнату вошла Ритина тетка.
– Это что здесь такое происходит? – выдала она, поймав взглядом подушку, что валялась на полу, – Ритка, что такое? Что случилось? Ну же, говори! – делая ударение на каждое слово, отчего ее речь стала отрывистой и совсем не плавной, громко заговорила тетка.
Рита же, молча, всхлипывала, отвернувшись от тетки и прижавшись, словно пытаясь защититься, к спинке дивана.
– Ритка, не молчи! Ты что, хочешь, чтобы я с ума тут сошла!
У тетки и правда начало быстро и нервно стучать сердце и все оставшиеся после работы силы напряглись в выжидающем и готовом к чему-то нехорошему комке. Чего можно было ожидать от непутевой девчонки, которую ей вверила сестра, не сумевшая ничему толковому ее научить. Интересно, если бы Риткин отец не ушел бы от ее матери, когда девочка пошла в первый класс, что-нибудь изменилось бы? И почему он вернулся спустя пять лет и внес со своим приходом слишком много суеты в дом? И почему теперь Настя, Риткина тетка, должна отдуваться и пытаться привести в человеческий вид их диковатого и глуповатого ребенка?
– Мне что, больше делать нечего, как стоять тут перед тобой и выпрашивать, чтобы ты заговорить со мной изволила! – продолжала нагнетать обстановку Настя.
Неожиданно резко Рита вскочила с дивана, выгнулась всем телом, как натянутая до предела струна и с припухшим от продолжительного горевания лицом предстала перед теткой. Той пришлось сделать шаг назад от истеричного напора племянницы.
– Да пошла ты куда подальше! Ненавижу тебя! Всех ненавижу!
Ее глаза сделались сухими, но оставались красными и припухшими. Плакать она больше не могла. Столько, сколько она вылила слез, еле хватило жидкости в организме.
И Рита, толкнув плечом тетку, выбежала из комнаты, со всей силой хлопнув дверью. Леша и Нина, что сидели и спокойно разговаривали, обернулись на свою дверь и вопросительно переглянулись. Если же Нина подумала, что Леша может знать, чего тут могло произойти, из-за чего такой резкий шум. То Леша просто, как бывает в таких ситуациях машинально уставился на собеседника, то есть на Нину, не ожидая ответа, но выразив выражением лица свое недоумение.
А Рита, не дав опомниться ни тетке, ни себе тем более, схватила с вешалки куртку, изругалась совсем нехорошими словами, когда та не снялась с первого раза, и на бегу вдевая ноги в осенние короткие и жутко страшные, такими она их видела на данный момент, сапоги, побежала вниз по лестнице.
– Нервная дура! Вся!.. Вся в свою неадекватную мамочку! – эхом полетели слова по лестничной клетке и обрывками надоевшего и опротивевшего голоса, впиваясь в Ритин мозг.
Нина сидела и не знала, как заговорить. Леша это понял, прочитал в ее непонимающе-вопросительных широко открытых глазах.
– Я сам не понимаю, что там случилось. Обычно Ритка ведет себя тихо. Я не помню, когда последний раз она с теткой-то разговаривала. У них обычно всегда тишина.
Леша встал и направился к двери. Нина вскочила со своего места и поспешила его остановить.
– Леш, стой! Лучше не надо! Если у них какой конфликт был… ты можешь просто попасть под горячую руку.
Нина ухватилась Леше за руку, выше локтя и заглянула ему в лицо. Ей было нужно убедиться, что Леша не так решительно настроен, чтобы встревать в чужую драку. Но признаться, ей и самой было интересно узнать, чего натворила девочка Рита. Но все же, не настолько, чтобы так вот просто запустить в Лешину комнату запах и атмосферу чужого раздора. Стена и дверь отлично защищали их от лишнего волнения и вздора.
И только наступило облегчение на душе у Риты, как дверь безжалостно распахнулась. Ощутимо ударил по лицу и влетел в комнату, как ненужный и пренеприятный сквозняк, плотный запах чужого раздора, негатива и почему-то глубокой черной зависти.
– Леш, я извиняюсь, – она оценивающе окинула взглядом Нину, не промолвила и полуслова в ее адрес и переключилась на Лешу. Все эти манипуляции глазами не заняли у Насти больше трех секунд, – случайно не знаешь, чего могло с ней случиться.
Были неприятно выделены голосом слова «с ней» и она ни на копеечку не сомневалась,что Леша все слышал и в разъяснениях не нуждается.
– Нет. Я ничего не знаю.
– Ясно, – раздраженно и с упреком бросила Настя и, захлопнув дверь, исчезла.
Хорошо еще, что весь свой негатив и полный мрак события, она забрала с собой. Сквозняк, как легко влетел в комнату, так же легко и выпорхнул из нее.
– Всё Леш. Я сдаюсь, – произнесла Нина, – я была несколько раз у своей однокурсницы в коммуналке. Но у нее там все тихо и спокойно. Я даже тогда удивилась, как так можно с абсолютно чужими тебе людьми так хорошо уживаться. То есть они даже не уживались, а просто жили. Правда, не знаю, как у тебя, но у Лерки соседи не менялись почти с ее дня рождения. Так, только дед какой как-то въехал в проданную комнату и всё. Но и он не проблемный, я сама его видела.
– Вот поэтому… Я не думал, что ты бывала в коммуналке. Ладно, – махнул рукой Леша и посмотрел в окно. В город пришла ночь. Чернота за оконной рамой, включенный свет в комнате. И от того, что наступила ночь, лампочка в комнате, казалось, загорелась еще ярче. Такой своеобразный контраст. Сделалось печально на душе и тоскливо по настроению. И не сводя глаз с черного окна, Леша продолжал стоять, облокотившись о шкаф.
Нина присела на краешек дивана и никак не могла решить, что ей дальше делать. Захотелось уйти. Нина смотрела на Лешу, и решалась, но у нее не получалось, заговорить, сказать, что уходит. Он будто ее не замечал, будто один находился в комнате. Это и выводило Нину из равновесия и как бы ненароком кольнуло ее самолюбие. А с задетым самолюбием продолжать сидеть и чего ждать было уже никак нельзя.
– Пока, Леш! Я ухожу. Меня не провожай.
Нина схватила свое пальто и Леша тут же оживился.
– Что я за глупый человек! – вскрикнул он, – Нина, да, стой же ты!
Нина остановилась и обидчиво, это читалось в глазах, как бы она не хотела казаться такой независимой и непоколебимой, устремила свой красноречивый открытый взгляд на Лешу. Еще можно было прочитать вызов в ее серых глазах. Но «Нина», так тепло и по родному это было сказано. И Леша заговорил дальше.
– Прости, что задумался. Останься, пожалуйста. Я очень рад, что ты пришла.
Нина заколебалась. Ее злость, как будто кто-то рукой снял. А еще «Нина…»
– Правда. Это как подарок для меня. Нин?
– Лешка! – сдаваясь, произнесла Нина.
И, не долго думая, Леша прижал Нину к себе.
Весь ее негатив растаял. Нина почувствовала себя девчонкой, которую чуть пожурили, но не серьезно, в виде небольшого разъяснения ситуации, а она все не так поняла, разобиделась, убежала плакать в свою комнату. Потом к ней пришла мама ее успокаивать и, прижав девочку к себе, превратила ее слезы своей нежностью и любовью в счастливую улыбку, во всплеск искрящейся радости.
– Нин, ну куда ты поедешь? Сейчас уже ночь на улице.
И радости Леши не было предела. Для него сейчас, персонально для него, случился маленький переворот. Теперь он больше не стеснялся своей общежитской комнаты. А вернее сказать будет так: у него она по-прежнему не вызывала большой симпатии, но теперь он понял, окончательно открыл для себя, что человеку, который ДЕЙСТВИТЕЛЬНО захочет быть рядом с тобой совершенно не важно, комната ли у тебя в коммуналке или трехэтажный коттедж. Хотя коттедж, тот еще соблазн. Но к этойистории он не имеет отношения.
И как замечательно, словно это было заранее, еще до их с Ниной встречи кем-то запланировано, что этой девушкой, которая не будет помыкать Лешу его условиями жизни и самой его жизнью, окажется именно Нина.
Нина… У Леши получилось именно в этом порядке – сначала он полюбил Нину, и только потом, далеко потом, стал себя накручивать, что из-за его маленькой зарплаты и никчемной комнаты в общежитии Нина его бросит.
Так же было в прошлых два раза, стоило девушкам узнать, что Леша не состоятельный и «обитает», как выразилась вторая в коммуналке с наркоманами, как они волшебным образом исчезали из его жизни. Леша даже не успевал толком сообразить, как от присутствия в его жизни девушек ничего не оставалось. Только номер сотового в памяти телефона, что был либо недоступен, либо никто не снимал трубку.
Как хорошо, замечательно, что они обе остались в далеком прошлом. Леша был в первый раз рад, что что-то осталось позади и больше не вернется. Он любил прошедшую счастливую жизнь, которая так наивно, с широким детским отпечатком жила в его памяти и не хотел ее отпускать.
А сейчас ему вдруг захотелось кричать. Эти девушки, что пошатнули его мировоззрение и веру в себя остались позади, они больше никогда не появятся в его жизни, им нет и не было места в его жизни. Какой же он был несчастный дурачок, что поверил им и поддался общей фальшивости ценностей, возведенной в жизнеутверждающий культ. Как он мог позабыть то, что так старательно возрастил в нем его отец, что так осторожно и незаметно поддерживала в нем мать? И каким расчудесным образом ему напомнила о счастье быть самим собой, ничего и никого не стесняясь, Нина?
Круг замкнулся, почти замкнулся, оставалось немного, чтобы начала чертится во времени, словно в воздухе бенгальской свечой, ослепительно яркая восьмерка. Еще немного и второй большой круг восьмерки обозначит свое начало. Главное не спешить. Но Леша, обнимая Нину, в мыслях уже желал считать ее своей женой. Ему этого очень хотелось. Но он почувствовал, ту самую тонкую составляющую счастья – своевременность, а именно, что не сейчас, чуть позже он всё скажет Нине, всё, что очень важно, всё, что Нина и сама глубоко в душе чувствует.
Свет, в комнате Алексея погас, как и во многих других окнах города. Стало теплее, но свежесть улавливалась в воздухе и от того под одеялом находиться было еще комфортнее. Нина спала рядом, черные волосы были разбросаны по подушке, ресницы взмыли вверх и светлели на кончиках, слабый свет из зашторенного окна широкой полосой разгуливал по комнате. Леша засыпал и никаких сил, и желания вставать и задернуть шторы до конца, у него не было. Пусть всё остается, как есть. Тепло, хорошо, с полосой света в комнате.
Холодно и плохо. И никак по-другому. Убивающее изнутри одиночество и непомерная тоска по всему и не почему конкретному. И страх, который, оказывается, был всегда, только Рита его старалась не замечать для своего успокоения.
Она стояла в пустынном проулке. Дорогу, то есть свой путь сюда она не помнила. Да и некогда было помнить. Ведь перед глазами еще до сих пор стояла враз надоевшая тетка, шикарная, из другой жизни Нина и где-то там вдалеке виднелся Леша. Она больше чувствовала, что он в ее мыслях, нежели представляла его перед собой.
Еще раз утерев заледеневшими, как ледышки руками щеки, Рита как-то неожиданно для самой себя прояснилась сознанием. Будто вся муть навалившегося отчаяния и злобы вылилась-таки у нее через слезы и теперь ей сделалось легче. То есть не то чтобы легче, а просто стало возможным четко соображать.
Возвращаться обратно на квартиру, где сейчас сидит ее тетка, где в соседней комнате Леша с этой слишком деловой, идеальной дамой, и вообще, где ей все крайне надоело и было неприязненным, даже враждебным, она не собиралась.
А в голове, так как она некоторым образом просветлилась от отступивших ненависти и злости, довольно быстро созрел план дальнейших действий. Но от того, что наступило прояснения и Рита стала что-то соображать, разумности или хотя бы толики здравого смысла ей все ж таки не хватило. Четкие безрассудные мысли, что сошли у нее за вполне себе хорошее решение проблемы – куда себя деть сегодняшним вечером.
Выйдя из темного проулка на освещенную, примыкающую к главной дороге трассу, Рита покрутила растрепанной головой по сторонам, из всех сил пытаясь поскорее определить, где она сейчас находиться. На глаза ей попалась совсем невеселая, при ее внутреннем агрессивном пессимизме, вообще несколько опасная немая картина. На четвертом этаже заброшенной серой с выбитыми стеклами многоэтажки, из окна замызганным флагом развивалась кем-то забытая занавеска. Ее полотно безмятежно развивалось, и казалось, жило своей странной одинокой жизнью. Рита с силой оторвала от окна свой взгляд. Будь она спокойна и уравновешена, не будь неприятных всполохов страха, которые ощущались спазмами в животе, Рита просто бы не обратила на унылую архитектуру здания, своего внимания. Но сейчас флаг когда-то бывшей здесь жизни непонятным образом подтвердил Ритины мысли. Наводящие не уют и тоску бетонные стены с черными дырами-окнами оказались сиюминутным жестоким Ритиным собеседником.
И Рита, ежась и безрезультатно пытаясь согреть руки в карманах куртки, определила-таки свой маршрут. Единственным, еще подогревающим ее злость обстоятельством, было полное отсутствие денег и еще, пожалуй, позабытый у тетки в комнате телефон нервным восклицаем то и дело всплывал в мозгу. У нее не было мелочи даже на маршрутку, карманы оказались совершенно пусты.И ей пришлось идти пешком по холоду, изо всех сил подгоняя себя, чтобы окончательно не замерзнуть.
Там, куда она сейчас шла, до нее никому, собственно, не было никакого дела. Да, ее звали туда девочки из техникума. Но звали и, это стоило понимать, для своей забавы, для своих корыстных целей. И, естественно, Рите ничего хорошего, от сегодняшнего вечера не приходилось ожидать. Но она именно хорошего и ожидала. До безумной наивности верила, что все ее проблемы решаться в одно мгновение. И каким-то, только ей понятным чутьем чувствовала, что это мгновение уже в нескольких шагах от нее, вот за этой новенькой тяжелой подъездной дверью.
Глава 13
Нина пребывала в распрекраснейшем настроении. На то сошлись вместе сразу несколько причин, которые просто ни могли не радовать ее. От переизбытка положительных чувств Нина время от времени что-нибудь напевала себе под нос. Новый системный администратор, что пришел к Нине в кабинет за час до окончания рабочего дня, бросал на нее недоумевающие взгляды. Конечно, весна, завтра выходные начинаются, но петь-то зачем?.. Ему было двадцать три года и, в этом году он заканчивал институт. Его мать работала заместителем главного бухгалтера здесь же, где трудилась и Нина. Парень отлично разбирался в компьютерах и сразу же зарекомендовал себя хорошим специалистом.
Да!.. На улице весна… Снег покинул улицы города. И как много его не было зимой, все равно весь растаял. Напоминанием о нем служили лишь кое-где сохранившиеся лужи и не успевшая до конца высохнуть земля в парках. А напротив Нининого окна, из кабинета, красовалась только-только набившая упругие, со свежей зеленью бутоны, липа. Она стояла в лучах весеннего счастливого солнца и радовала своим пробуждением Нину.
На улице властвовала солнечная погода и по всем прогнозам, откуда бы не доносимым, должна была удержать свою власть еще минимум как дня на четыре. И это тоже радовало. Значит, выходные будут солнечные, теплые. Можно будет выбраться куда-нибудь на природу, на свежий воздух. Отдохнуть от привычного офиса, подзарядиться солнечной энергией.
Нину с собой позвала отдохнуть Оля. У ее семьи был домик в ста километрах от города, доставшийся им от одинокой бабушкиной сестры, Олиной матери тетки, и приведенный несколько лет назад ремонтом в полный порядок. Подруга была сильно удивлена, услышав от Нины отказ. Оля не могла и предположить, что у Нины что-то поменялось в жизни и, что она теперь не готова соглашаться с полуслова на любые предложения об отдыхе и проведении выходных.
Нина ждала выходные, чтобы провести их вдвоем с Лешей. Нахождение рядом с ним приносило ей не только удовольствие, но и какое-то совершенно новое для нее чувство насыщения жизнью. Нина мгновениями так отчетливо ощущала эту неописуемую, несколько волнительную, струну, что ей чудилось, что вот-вот сейчас эта струна перестанет быть невидимой и не только обретет цвет и форму, но и станет осязаемой, ее можно будет потрогать. Раз!.. и она станет жить рядышком, каждый день приветливо улыбаться и дарить тепло.
– Нина Дмитриевна, я всё. Всё обновилось и работает отлично.
Нина положила на подоконник договор, который уже изучила вдоль и поперек.
– Спасибо, Илья!
– До свидания, Нина Дмитриевна! Хороших выходных, – быстро улыбнулся он, взявшись рукой за дверную ручку.
– Спасибо. До свидания, – так же любезно, как и Илья, ответила Нина, мельком подметив про себя, что у парня неплохие амбиции и он, пожалуй, точно знает, чего хочет от жизни.
Дверь закрылась и, Нина стала не торопясь, чтобы ничего не забыть, собираться. Сумка на выходные была уже собрана. Хорошее настроение улучшалось с каждой минутой и, вот этот разговор не вспоминался и вовсе:
– Как это так ты не сможешь? Ты же говорила, что никуда не собираешься на выходных?
– Оль, как тебе объяснить… – мялась Нина в послеобеденном разговоре в четверг.
– Ты заболела что ли?
– Нет! В общем-тоу меня есть друг, которого я не хочу оставлять одного на выходные.
– Друг?.. – четко выговаривая каждую буковку, пробарабанила Оля.
– Только не надо сейчас никаких удивлений и всего прочего, мне особо некогда, я работаю…
– Нин, – быстро сориентировалась Оля, – будет даже лучше, если ты будешь не одна. Нин, поехали. Ты же знаешь, как там хорошо…
– Я тебе перезвоню.
Нина скоро уговорила Лешу, который сомневался. А стоит ли ехать? Он тысячу лет никуда не выбирался отдыхать, да еще и с компанией. Потому в нем и бродили сомнения, которые категорически не воспринимались Ниной и выставляли Лешу, как мнительного и даже насколько-то неуверенного в себе человека.
Но видя Нинин задор, ее уверенный позитив, Леша согласился.
И они с Олиной семьей (мужем и дочкой) поехали за город на выходные.
Выходные прошли великолепно. Все отлично отдохнули, насладились свежим воздухом, природой, поговорили от души и по душам друг с другом. И как-то так хорошо обосновались на выходных в деревне, что уезжать никому не хотелось. Каждый чувствовал друг в друге неохоту, которая мелким раздражением проявлялась при сборе сумок, во время обеда, за которым через три часа последует отъезд, при обращении друг к другу с вопросами и небольшими просьбами, так как широко разговаривать на все темы уже не хотелось, настрой был не тот.
И наконец-то Лёше внезапно надоело участвовать во всеобщем нарастающем унынии и окончательной потери хорошего настроения.
– Пойдемте к дому на лавочке посидим, – с немного наивным энтузиазмом предложил он.
– Пойдем, – нехотя согласился Олин муж.
– Я с вами, – не равнодушная к любому движению в доме, всполошилась Олина дочка.
Чуть позже к дому вышли и Нина с Олей. Настроение всей компании приподнялось на несколько процентов, уравновесилось, но само желание продолжить отдых и не уезжать, никуда не ушло.
Во вторник после работы Нина, как и хотела, направилась к родителям. Погода поменялась. Весь день дул сильный, но не холодный ветер, а сейчас – вечером – вот-вот должен был начаться дождь.
Нина все раздумывала, как начать разговор с родителями и сообщить им, что теперь у нее есть молодой человек. Она подходила слишком по-деловому к этому вопросу и потому в ее голове ничего толком не вырисовывалось. То есть она никак не могла сообразить с чего ей все-таки начать, как правильно развернуть сей разговор.
Нина отворила дверь и вошла в прихожую, пребывая в трепетном волнении. Хотя же твердой уверенности, что она сообщит новость родителям именно сегодня, у нее не было.
– Не хочешь ли ты сказать, чтобы я оставила всё, как есть?
Донельзя суровый, полный упрека голос матери услышала Нина, бесшумно снимая сапоги и выпрямляясь в полный рост, чтобы удобнее было слушать. Осознание, что между родителями идет серьезный и крайне проблемный диалог, по какому-то важному делу, Нина поняла моментально. Когда достаточно хорошо знаешь людей, тут уж неважно твои они родители или просто хорошие знакомые, соседи и так далее, бывает, что хватает лишь зайти в дом, услышать одну фразу или поймать один взгляд, да или просто примерить невольно на себе атмосферу на данный момент воцарившуюся здесь, то сразу же становиться понятно истинное положение вещей. Но уж, а тут, когда Ирина Сергеевна во всей красе высказывала свое мягко сказать недовольство и совершенно чужой, даже и слепой и глухой человек, сказал бы, что случилось нечто нехорошее, требующее немедленного вмешательства и исправления.
Нина насторожилась и потому с особой осторожностью, чтобы как можно тише, прикрыла за собой дверь, которая еще оставляла приличную щель на лестничную площадку и уж совсем без единого звука стащила с себя шапку с великолепным, серого цвета, пушистым помпончиком и так и замерла с ней в руках в прихожей.
– Ира! – как можно более убедительно, стараясь изо всех сил привлечь к себе как можно больше внимания, проговорил Дима, – а не начинаешь ли ты устраивать панику на пустом месте?
– Дим! – чуть не взвизгнула Ирина от возмущения и недовольства, как она думала в сию секунду, над непроходимой наивностью мужа, – я поражаюсь тебе! Неужели!.. – она перешла на громкий шепот, – неужели ты думаешь, что такие вещи бывают просто так, от чистой случайности и наивности. Вот! Как раз-таки тебе сейчас и мешает твоя прирожденная наивность увидеть всё, как есть!
Одаривать Дмитрия прирожденной наивностью Ирина начала очень давно, так давно, что это стало у нее своего рода такой присказкой, неотъемлемым словосочетанием, которое, это стоит заметить дарило ей при каждом его произнесении странноватое удовольствие. Даже сейчас, когда ситуация была крайне напряженной. Никому и в голову не приходило поправить Ирину, сказав, что это далеко не наивность, а всего лишь таковое проявление доброты, нежелание поднимать ссору и выводить тем самым людей до белого колена, что без проблем могла сделать Ирина. Дмитрий был добр, разумен, но не наивен!
До сего момента Нина, слегка прищурив глаза и поджав губы, пыталась определить суть разговора.
– И она вся в тебя пошла! Такая же святая простота! Я даже удивляюсь, как она на своей работе работает!
До этого Нине представлялось недовольное выражение лица отца. Сейчас же она буквально окаменела на несколько секунд с широко распахнутыми глазами.
«Вот это повороты!..» – подумала Нина и, уже не зная, как ей лучше быть – выйти на кухню, где происходила словесная баталия или же еще чуток постоять – всё же осталась на месте в нерешительности.
Мысли поведать родителям об изменениях в жизни уже улетучились. Слишком нервная, непонятная и неясно куда ведущая атмосфера царила в квартире.
– Господи! Ира! Но мы же ничегошеньки не знаем. К тому же, ты точно уверена, что это был тот самый Леша? Как ты могла точно разглядеть его с большого расстояния? – всё еще пребывая в терпении, сказал Дима.
Нина на секунду пожелала исчезнуть из прихожей совершенно неважно куда, и тут же, потеряв терпение, не расслышав из-за приступа возмущения и гнева ответ матери, выскочила в негодовании на кухню. Не прирожденная наивность от папы, а самовольность и желание утвердить свои позиции в чужих умах от мамы достались Нине. Ну и доброта, в определенных случаях, все ж таки проскальзывала у Нины. Например, у нее вызывали крайне радостные эмоции маленькие котята. При виде их Нина могла обнять весь мир, если, конечно, этот мир не сопротивлялся и выглядел таким, каким ей хотелось его видеть.
– Мама!
– Нина!
И только Дима четко осознал, что сейчас всё завертится с гигантской скоростью и в итоге осыплется прахом, состоящим из не случившегося понимания друг друга дочери и матери и потерянного спокойствия всей семьи на неопределенное время.
– Ниночка, ты все не так поняла… – начала было Ирина (в ее планы входило тайно от дочери, по-тихому всё исправить, а тут…), – Почему ты мне ничего не сказала?! И почему ты подслушиваешь?! Почему крадешься? Как вообще понимать такое поведение?
Палка была перегнута и тут же сломана с треском. Ирина и сама поняла, что перед ней стоит не четырнадцатилетний подросток, а давно уже взрослый человек. Но от того разозлилась еще больше.
– Я просто в шоке!.. Мама, ты меня не перестаешь удивлять! Я уже и не вдаюсь в подробности… Что плохого тебе успел сделать Леша!
Ирина Сергеевна до неприличия выпучила глаза, то ли удивляясь услышанному из-за откровенности дочери, то ли не в силах сдержать себя из-за того, что все-таки оказалась права. Всегда я выхожу права, горестно-возбужденно думала Ирина Сергеевна.
– Это тот самый, у которого… – осторожно начал Дима.
– Да, пап! Может, ты мне всё сейчас объяснишь? Я абсолютно не понимаю, что здесь происходит! Я вообще шла к вам просто посидеть и поговорить. Чаю попить.. спокойно!.. вместе…
Неожиданно Нина потерялась в своих рассуждениях и всем своим видом показывала, что очень надеется на папу. Она ждала, что он ей сейчас непременно поможет.
– И вот не надо!.. Не надо… Лучше подумай немного своей головой. Она у тебя должна быть светлой и умной. Просчитай хотя бы чуть-чуть, сколько будет дважды два. Может, тогда и поймешь меня.
Ирина Сергеевна засуетилась, поискала в нервной суете свою кружку, но заметив ее далеко от себя, на другом конце кухонного гарнитура, махнула на всё обеими руками и поспешно удалилась из комнаты.
– Ма-ама! – закричала ей в след Нина.
В начале ссоры Нина была воинственно настроена, сейчас же ею завладело чувство отчаяния и такой глупой безысходности, что захотелось разрыдаться на месте, лишь бы всё чудом исправилось и нормализовалось.
Дима глядел глубоко озадаченным взглядом на дочь. Он не мог понять, почему же Ирина бросила всё и ушла с кухни.
Обычно конфликт Нины с мамой так не заканчивался никогда. Обычно они обе шумели и кричали до тех пор, пока у кого-то одного не было полностью высказано свое мнение или пока Дима не показывал свой характер. Он мог сделать так, что Нина и Ирина Сергеевна прекращали яростно о чем-то спорить, расходились по разным сторонам в негодовании и расстройствах, но Дмитрия при этом никто из них не винил. Зачастую же примиряющему конфликт человеку достается с горячей руки конфликтующих. Нов случае с Дмитрием это правило не действовало.
– Пап, ну вот чего это такое? – со слабым ожиданием, что сейчас все разъясниться и наладиться, обратилась Нина к отцу,посмотрев на него,оторвав-таки свой застывший на графине с водой взгляд.
– Сам бы я хотел понять… Есть будешь.
– Не знаю… Нет.
– Садись. Рис с тушеной курицей сегодня очень вкусные получились.
Дима не стал слушать дочь. Она пришла с работы, голодная и ее нужно накормить. А Ирина… Ирина не в первый раз устраивает разборки, проблемы которых, были выдуманы в ее голове.
Нина сдалась и осталась ужинать. Курица действительно была очень вкусная, но впрочем, как и всегда. Редкий раз, когда запекалась курица, получалось нечто не то, что ожидалось. Но вовсе не в курице было дело. Нине самой хотелось остаться. Некоторое поднимающиеся изнутри чувство, тянуло Нину задержаться, не спешить к себе на квартиру. Оно было похоже на то, когда человек еще не успел что-то доделать, что-то некритически важное, но все-таки нуждающееся в своем доведении до логического конца. Но вдруг почувствовал, что вот именно сейчас пришел тот момент, когда нужно доделывать. Вот и Нине казалось, что уйди она сейчас и всё останется недоведенным до нужной ступени, не разрешиться до той степени, которая сможет дать тот необходимый минимум спокойствия. Оно так и будет беспокойно влечь к себе, забирая возможность сосредотачиваться на других делах и заботах.
– Очень вкусно, – искренне сказала Нина, подгоняемая другими мыслями.
– Мама умеет готовить курицу…
– Пап, давай договоримся с тобою так. Я сейчас рассказываю тебе, что в принципе и хотела. А ты, не приукрашая говоришь мне, что думает мама.
При слове мама Нина непроизвольно обернулась. Но Ирины Сергеевны там не оказалось. Она ушла в зал и там, пытаясь успокоиться, опрыскивала из пульверизатора фикус и разросшийся деревом пышный гибискус. Ее негодованию не было предела. И если бы в ее природе не было такой противной черты, как нарочно вкрапливать в неприятные ситуации что-нибудь усугубляющее и заостряющее острые моменты, то ее жизнь для нее же самой в первую очередь была бы легче.
– А чего тут приукрашать, – возмутился Дмитрий, – она считает, что Леша специально начал за тобой ухаживать, чтобы подобраться поближе к нашей даче. Всё!.. Это конечно бред. Но…
– Что значит но? У-ууу… Я смотрю ты сам в сомнениях. А вот теперь послушай меня. Я тебе как юрист говорю, к даче он не имеет никаких шанцев подобраться, – Нине вдруг стало противно от своих слов, практически предателем она себя почувствовала. Будто вместо сладкого сахара бросила в компот кусок глины, которая там расплылась и превратила все содержимое кастрюли в мутную жижу, – Ох!.. Пап, я знаю, что ты любишь верить маме.
– Нина!.. Я себе верить люблю. Вот, твои любые, бери, – Дима протянул руку и со столешницы кухонного гарнитура на стол переставил вазочку с конфетами.
– Спасибо.
– А ты что хотела рассказать?
– То и хотела. Я все думала, как вам сказать про Лешу. Даже сейчас перед собой обидно, что думала, будто все хорошо получиться. Приду к вам, такая счастливая… Вот ведь!..
– Нин, я сам-то думаю как, мы совсем не знаем этого Лешу…
– Правильно! – подхватила Нина, – и потому делать сразу же вот такие страшные выводы, просто возмутительно. А как она вообще догадалась? Или мама следит за мной?..
– Она как-то шла мимо твоего дома и увидела, правда издалека, как сама рассказывает, тебя с молодым человеком. Будто он тебя обнимал и, она в нем Лешу узнала.
– Как только она его запомнила?
– Он мне сразу же почему-то запомнился. Видимо я еще тогда что-то предчувствовала, – на кухню вошла Ирина Сергеевна, несколько успокоенная, но готовая в любой момент прейти к своему прежнему возбужденному состоянию.
Прожевав конфету, Нина встала, обняла маму и, поблагодарив за ужин, сообщила, что уходит к себе.
Вся радужность и волшебная колоритность настроения исчезли. Реальность, которая вырисовывалась, не устраивала, но, к счастью, и не раздражала. Нина была довольна, что поговорила с отцом, но абсолютно не знала, как вести себя с матерью. Её новая, никак не укладывающаяся в голове, «проблема» озадачивала. Но из-за того, что «проблема» не могла уложиться, представлялось, что ее разрешение произойдет незаметно и в самое ближайшее время.
***
– Нина, привет, ты на работе?
– Да, привет. А что?
– Я понимаю, что ты сильно занятой человек. Но у меня к тебе будет огромнейшая просьба.
– Что-то случилось?
– Я вчера тете Марте звонил вечером. Она не ответила. Я стал сегодня звонить. Вызов идет, а трубку никто не берет. Нин, ты не могла бы до нее дойти. Я переживаю.
– Дим, а ты?
– Я сейчас в другом городе. Рабочая командировка.
– Давай так. Я немного погодя, мне тут кое что срочно нужно доделать, дойду до Марты Андреевны и тебе позвоню.
– Нин, буду очень и очень тебе благодарен. Уж извиняй, что так получается.
– Ладно. Перезвоню. Давай.
Нина положила телефон на стол и призадумалась. Во-первых, она вспомнила, что совсем позабыла о Марте Андреевне, а во-вторых, вдруг распереживалась за нее. Действительно, как она там? Почему не отвечает на звонки племянника?.. Нина набрала номер Марты Андреевны. Нет, та не отвечала. Оперативно завершив срочное дело, Нина позвонила Олегу Валентиновичу и побежала к Марте Андреевне. Ей не позволяли медлить или вообще отложить в дальний угол просьбу Дмитрия и никуда не ходить совесть и тревожность, что зародилась у Нины, а не передалась через телефон от Димы.
Пять минут, если не дольше Нина звонила и стучала в дверь. Тишина… Она уже собиралась набиратьДиму, как сзади послышалось какое-то легкое движение.
– Марта Андреевна!.. – в раз отпустив все тягостные думы, что мешали с облегчением сделать выдох, обрадовалась Нина.
– Ниночка!.. Привет! Ты бы меня заранее предупредила. А то что же хорошего?.. Стоишь под дверью и ждешь.
– Марта Андреевна, Вы ведь всех напугали! Мне Дима звонил. Срочно просил дойти до Вас, он никак не может дозвониться.
Марта Андреевна соображала. Все ее напряжение, вызванное логическим выстраиванием мысли, было отражено на ее посерьезневшем лице и сконцентрированных на одной невидимой точке взгляде. Взгляд был сосредоточен, но глаза хаотично прыгали туда-сюда, пытаясь успеть за точкой.
– Наверное, я все-таки телефон дома оставила, – для отчетности, с полной уверенностью, что оно так и есть, Марта Андреевна поверхностно прошвырнулась в сумке, – я к сестре, к двоюродной сестре ходила. Ушла вчера вечером и вот только иду.
– Марта Андреевна, позвоните обязательно Диме, он очень волнуется, а я побежала.
– Нина, ты… Я бы с удовольствием пригласила тебя на чай, но ты торопишься.
Нина хоть и спешила, но пропитанные практически умоляющим желанием слова, заглянуть к ней в гости, не могла не прочувствовать.
– Марта Андреевна, после работы… Я к Вам сегодня после работы ненадолго загляну.
– Ниночка буду ждать… – просияла Марта Андреевна.
– Не забудьте позвонить Диме, – убегая, прокричала Нина.
– Обязательно!
Двигаясь в заданном самой себе быстром темпе, но без хаотичной спешки Нина,тем не менее, чуть было не столкнулась у подъезда с девочкой лет четырнадцати. Та была без головного убора с копной густых светло русых волос, что наскоро были заделаны в косу. В руках девочка несла объемную картину, то ли вышитую крестиком, то ли еще чем. Сердитый серый кот, что был на ней вышит, оказался, на удивление, чем-то схож с девочкой. Та при своей внешней совсем юной красоте, отличалось излишне озабоченным, мрачноватым выражением лица. Неужели она умеет улыбаться?..
Направляясь на работу, Нина только подметила вот что: «Какой шикарный объем!.. Шикарные волосы! Если бы у меня были такие, я может быть тоже даже сейчас ходила с косой.»
А Марта Андреевна, не удосужившись отругать себя за забывчивость, позвонила Диме и присела на кресло отдохнуть. Она была крайне довольна, что к ней придет Нина. Марта Андреевна сразу, еще тогда на набережной, прониклась к ней симпатией. Истинное удовольствие ей приносило Нинино общество. И то ли это было от того, что Нина сама того не ведая обладала прирожденным обаянием, то ли от того, что Марта Андреевна неведомым, но точно существующим чутьем сразу углядела для себя в Нине родную душу.
Марта Андреевна посмотрела на фиалку, на ее бутоны, которые кисточками усыпали цветок. Многие бутоны вот-вот готовы были раскрыться и сверкали, словно обсыпанные серебряной крошкой на заглянувшем в квартиру весеннем солнце. Марта Андреевна улыбнулась, с улыбкой же подметив, что тумбочка, на которой стоит и фиалка, и телевизор запылилась. Впрочем, ровный тонкий слой пыли каким-то странным образом хорошо гармонировал с розовыми бутонами. Марта Андреевна чуть прикрыла глаза и, не заметив сама, как задремала.
Жизнь Марты Андреевны была ровной и совершенно ничем не примечательной. Таких даже скучноватых биографий, на удивление намного, в разы меньше, чем полных различными переменами, передвижениями, изменениями, взлетами и падениями.
Марта Андреевна никогда не была замужем, работала всю жизнь в школе. Как только устроилась после учебы на работу в свою родную школу, в которой училась, так и проработала в ней, пока совсем не ушла на пенсию, несколько раз ездила отдыхать на русский юг. Она любила своего племянника Диму, уделяла ему очень много внимания и времени. Он был ей как сын. Его мама, жена Мартиного брата – Маша – от случая к случаю ревновала Диму. Ей, как матери, было крайне обидно, что пирожки, испеченные тетей Мартой, Дима ел с большим аппетитом и всегда радовался им так, как дети радуются новогоднему подарку. А ее пирожки, которые не уступали по вкусовым качествам Мартиным, Дима хоть и ел с аппетитом, но никаких сильных эмоций при этом не показывал. И Димина мама всегда – это был их извечный, постоянно один и тот же, почти слово в слово, повторяющейся разговор – с обидой вопрошала у Марты, как та делает свои пироги, почему Дима больше любит пироги, которые испекла тетя, а не мама, и что она – Марта – делает с ее сыном, что он равнодушно относиться к стараниям матери. Марта, поскольку была от рождения добрым человеком (но строгим учителем), всегда успокаивала Машу, говоря ей вот такие слова:
– Ты его мама. Сейчас он маленький и его тянет больше ко мне. Но это неважно. Он тебя очень сильно любит. Вот тут жаловался мне, что мама пришла с работы, очень уставшая. И ему было тебя очень жалко. Он хотел даже сходить и купить тебе твое любимое мороженное, но копилка оказалась пустой. Мы же с ним совсем недавно ходили в магазин и он, на свои скопленные деньги, купил себе машинку. Он был очень расстроен. Мне кажется, он даже всплакнуть тогда умудрился. Ты его мама, а я тетя.
– Любимая тетя, – поправляла ее несколько успокоенная Маша.
– Хороший он у нас мальчик, – как бы подводя итог, говорила Марта.
Было ли Марте Андреевне грустно, что Дима приходился ей племянником, а не сыном, сказать было сложно. Сложно, потому что сама Марта Андреевна не могла точно ответить на этот вопрос. Диму она очень любила, для нее он был родным человеком. А уж тетя она ему была или мама… Хотя иногда, очень редко, все же то ли чувство обиженности, ревности, то ли некоторой неполноценности, что она Диме все-таки не мама, посещали ее. В такие часы Марта Андреевна становилась более молчаливой, задумчивой, несколько оторванной от мира сего и грустноватой. Никто ни на работе, ни дома, если она была не одна или находилась в гостях, не понимал, что становилось причиной ее приунывшего состояния. Но повседневные дела и, конечно же, любимая работа быстро выводили Марту Андреевну из потерянного состояния, и она становилась прежней.
Причина же, по которой Марта Андреевна жила всю жизнь одна была следующая: тот человек, с которым она была готова создать свою семью, долгое время пребывал в нерешительности. Он ходил на свидания к Марте, но не обделял вниманием и девушку, что жила через дом от него. С той девушкой он учился в школе, потом несколько лет молодые люди не видели друг друга (он был в армии, а она училась в другом городе), а потом, вновь повстречавшись, с холодком отнеслись друг к другу. С холодком же и просили друг у друга все чаще и чаще помощи в основном в выдуманных и ненужным ни ей ни ему делах.
Марта всё это знала и даже видела, потому как в доме, где жила одноклассница ее молодого человека, была квартира ее тетушки Клавдии, к которой она регулярно захаживала в гости. Тетушка была любопытной и вездесущей старушкой и непременно обращала внимание племянницы на сие пристраннейшее явления.
– Марточка, это просто ненормально, когда в кино он приглашает тебя, а лампочку вкручивать бежит к Люсеньке. Что-то там не так! Не может быть так! Не верю я в такие частые перегорания лампочек и, тем более, что Люсенька до сих пор еще живет с родителями. Там какая-то несусветица происходит, – и после секундной паузы, – бросай ты его, Марточка.
Тетушка Клавдия, кроме упомянутых выше качеств, была прагматичной и деловой старушкой. Она могла поверить в некоторую случайность, если та происходила раз, ну или с большой натяжкой два раза. Все остальное – те же самые постоянные Люсенькины просьбы о помощи, адресованные всегда конкретному человеку – проходило по разряду запланированных закономерностей. Только обрисовывала тетушка Клава такие ситуации по-простому, с народно-творческих акцентом – просто так даже мухи не летают, а здесь дела похлеще затеваются.
Марта и сама мало-помалу начала сомневаться и пропитываться недоверием к молодому человеку и однажды прямо сказала ему, что ее в нем не устраивает.
Какое-то время после того разговора он молчал, потом появился и сделал неуверенное, неуверенность так и сквозила из него, предложение Марте. Марта оказалась в замешательстве, а когда пришла к тетушке и увидела из окна ее квартиры, как ее нерешительный жених тащит какую громоздкую коробку, а сзади его плетется чем-то недовольная Люсенька, то тут же приняла для себя окончательное решение.
Но он долго еще всплывал у нее в памяти и давал лишний повод погрустить. Марта слышала, что он вскоре женился на Люсеньке, а потом, спустя несколько лет развелся с ней.
Марта же так и не повстречала того человека, за которого захотела бы выйти замуж. И то ли это была судьба такая, то ли наоборот не судьба…
К вечеру погода нахмурилась. Откуда-то приплыли тяжелые облака и норовили закрыть собой оставшийся кусочек голубого неба. Нина как-то безнадежно посмотрела на голубой островок. Дождь наверняка будет. Уже сейчас чувствовалась пришедшая вместе с тучами сырость. Вечер оказался щедр на весеннюю свежесть. Пробирало до мурашек и остро захотелось горячего чая.
На какие-то секунды идти к Марте Андреевне вдруг расхотелось. Появилось желание прийти домой и побыть с Лешей. Они договорились, что он сегодня придет. Но горячий чай не потерял своей актуальности. И Нина, сказав себе, что идет в гости только на полчаса, несколько успокоилась. Но особого настроя идти вообще куда-то, пусть бы и не к Марте Андреевне, не имела.
Час в гостях прошел быстро, Нина поймала этот момент и засобиралась уходить. Ее грело, что совсем скоро она встретиться с Лешей. Ей нравилась Марта Андреевна, но Леша… Нине бы стоило признаться себе, что Леша занимает очень много места в ее мыслях, что он незаметно обосновался в ее жизни и само собой разумеющемся стало для нее то, что он наливает чай у нее на кухне, ремонтирует дверку кухонного гарнитура, выходит из ванной и читает книги, что стоят в старом, но крепком инигде не поломанном шкафу. Сама Нина только пару раз заглядывала в этот хозяйский шкаф. Там было очень много классической литературы, как отечественной, так и зарубежной, почти треть шкафа занимали книги, посвященные музыке (просто немыслимо, что о музыке можно столько писать!..) и три дамских дешевых романа, которые катастрофически не вписывались в общий библиотечный фонд этой квартиры. Романы стояли в нижнем углу шкафа особняком, были в ярких, броских обложках и всем своих внешним видом как бы говорили: «Вот мы какие замечательные!.. Вот как интересно нас читать!.. Читайте только нас, исключительно только нас. И даже не думайте заглядываться на унылые серые переплеты тяжелых старых книг!..»
– Смотри, – как-то сказал Леша, листая цветной роман, – эта книга ровно девять тысяч рублей стоила.
– Сколько? – не поняла Нина, зайдя в комнату.
– Девять тысяч. Ее, наверное, в девяностые годы покупали.
– Да!.. Девять тысяч…
Леша поставил пеструю книгу обратно и взял серую и невзрачную. Яркая обложка егоне привлекала. Главным для него было содержание.
Выходя из метро Нина была полна нетерпения. Она уже вовсю представляла себя дома, и не сразу заметила, что на улице – дождь. И ни кусочка чистого неба не осталось. Дождь быстро разошелся и вместо редких мелких капель воздух стали пронзать крупные и частые. Волосы стали сырые, плащ намок, каблуки захлюпали по лужам, машина засветила фарами в начавшейся темноте, вдалеке гудела оживленная трасса, невесть откуда взявшаяся кошка чуть не свалилась в лужу, прыгая с ветки на скамейку, воробьи все попрятались и кто-то кому-то вдруг крикнул «Идиот!..»
Нина забежала в подъезд и поспешила перевести дух. Еще чуть-чуть и она дома… Подъездная дверь распахнулась и, оставляя ливень позади, в подъезд вбежал Леша.
– Я думала ты уже пришел! – удивилась Нина, утирая тыльной стороной ладони лицо.
– Я в магазине задержался. Там какая-то ерунда с ценой на апельсины случилась. Разбирались ужас как долго и другие кассы были в длиннющей очереди.
– Ты апельсины купил? – еще больше удивилась Нина, вдруг засмеявшись.
– Один… пока в очереди стоял… вдруг надумалось…
И Леша быстро заразившись, сам принялся беззаботно, совершенно не зная чему и над чем, смеяться. Он смеялся и все смотрел на Нину, на ее искрящиеся радостью глаза, на ее мокрые волосы… И когда немного успокоился для чего добавил:
– Какая-то бабушка покупала апельсины и застопорила всю очередь. Я глядя на нее тоже купил.
– Лешка!.. Ой!.. Пошли что ли домой. Сушиться будем.
Они поднимались по ступенькам совсем позабыв об апельсинах. Их разговор заполнил шедший на улице дождь, они не могли идти молча. Непомерное желание прикоснуться друг к другу переполняло обоих и, ощущалась так, будто бы лучи солнца послегрозы излучая тепло все сильнее и сильнее грели продрогшего человека, ласкали его кожу, которая вся покрылась от холода мурашками.Их глаза были полны весны и аромат счастья витал повсюду. Чуть запаха сладковатых духов, волос, сырой одежды, салона машины, мужского одеколона самую малость, каких-то еще еле уловимых посторонних запахов – всё кружилось в воздухе и верно сводило с ума.
Когда закончился вечер и наступила ночь, было неясно, но и совсем неважно. Поздний вечер, ранняя ночь, тонкая грань… Дождь и тучи за окном, а над тучами – звезды! И это невольно волновало воображение Нины, когда она проснулась посреди ночи. Проснулась, тщательнее укрылась одеялом и прижалась к спящему Лёше, а вскоре сон и ее заставил отдыхать от всяких, пусть бы даже романтических и легких мыслей.
А прекративший поливать город дождь, черпнув откуда-то воды, пошел с новой силой.
Глава 14
Нина перестала надеяться на чудо, то есть на то, что ее мама вдруг разулыбавшись, безтени какого-либо подвоха, искренно, улыбнется ей и скажет:
– Нин, на самом деле я рада, что ты встретила своего человека. Приходите с Лешей завтра к нам, я испеку пирожки с капустой…
Нет!.. Ирина Сергеевна уверенно стояла на своем,враз образовавшемся и так крепко засевшем в голове, мнении. Она воспринимала Лешу, как угрозу не только Нине, но и всей ее семье. Ей начало казаться, что Леша своим появлением в жизни Нины, напрочь разрушил всю их прежнюю жизнь, лишил спокойствия ее – Ирину – и совершенно негативное действие оказывал на Нину.
Ира никак не желала прислушаться к Диме, к Саше, которые пытались до нее донести следующее: Леша не оказывает никакого плохого влияния на Нину, и к их даче он не имеет сейчас отношения, и не сможет в принципе иметь. Но Ирина Сергеевна, зачастую недослушивая, отвергала мнения и Димы, и Саши.
Всем было нехорошо от создавшегося положения.
Но по прошествии времени в сознание Нины образовалось ощущение, что такое напряженное состояние, которое жило у нее внутри, есть повседневная действительность, постоянно думать о которой и только на ней заострять свое внимание не только нельзя, но и просто невозможно. Невозможно по одной лишь простой причине – появляется привычка. Такая серая привычка, которая гласит, что с мамой отношения испорчены и, по крайней мере, на ближайшее будущее, реставрации не подлежат. И вот лежит эта привычка серым ненастным комочком где-то в душе, медленно перебираясь на ее задворки и, порою вообще не дает о себе знать. Но обязательно, по-другому просто не может быть, всплывает на волнах текущих событий и, тогда не дает покоя.
***
– Может, стоило взять у Саши машину? – спросила Нина.
С утра пораньше, пока еще солнце было не жарким и на дорогах не было пробок, Леша с Ниной на такси уехали в Ливнево. Они оба проснулись в четыре часа утра, потому что так договорились. Сумки со всем необходимым были уже заранее собраны и оставалось только встать с постели и ехать.
Лето!.. Везде царило лето: и на улице, и в душе, и в квартирах, что распахнули свои окна навстречу теплу и солнцу или вечерней долгожданной прохладе. Лето, и что тут еще можно сказать?..
Было раннее утро, машины еще не успели заполонить трассу. Воздух, что струился в машину через приоткрытое окно, казался более свежим, чем в любой другой день. Свежим и еще с какой-то интересной вкусной примесью чего-то. Может так, по-особенному, пахнет утро?..
– Да незачем. Во-первых, машина ему самому может понадобиться. Во-вторых, сама увидишь, что лучше на такси.
– Что-то уснуло оно где-то, это такси… – прищурившись, разглядывала Нина дорогу.
– А вон, не наше едет? – кивнул Леша на подъезжающую все ближе машину.
– Вроде она.
Время близилось к пяти утра. Солнце все еще светило чрезвычайно ярко и создавало особую прозрачную яркость в окружающем пространстве. Такой чистый прозрачный свет пускает солнце на землю только ранними утрами, когда многие еще спят. Можно сделать пару предположений, почему этот утренний свет очень непохож на дневной.
Первое предположение: после ночи, пусть и короткой летней, но все же ночи, глаза человека успевают привыкнуть к темноте и первые часы пребывания на небе солнца от того и кажутся самыми яркими нежели весь последующий день.
И второе предположение: такое ослепительное солнце светит в ранний час лишь потому, что оно радуется своему здесь восходу и хочет передать свою радость всем-всем, зарядить всех своей искрящейся, смеющейся энергией на весь длинный день. Но солнце не знает, что в четыре утра почти все люди спят. А люди не догадываются, что в лучезарном настроении солнце ходит по небу круглосуточно. Ведь подарив яркий рассвет одному городу, одному селу, одной замечательной поляне в лесу и самому лесу и небольшой речушке, что виднеется с опушки леса, солнце спешит дальше, одаривать своим светом другие города и села, леса и реки. И если прозрачная яркость исчезает из солнечного света, это значит, солнце сейчас улыбается другой местности и другим людям, а здесь ближе к востоку просто освещает и греет все вокруг.
Леша с Ниной шли уже довольно долго, давно за их плечами осталось сонноеЛивнево. И еще сонная Нинина дача, где вовсю, полным ходом шел ремонт, тоже осталась позади. Но в утренний час и ремонт еще отдыхал.
Неспешным, но ритмичным шагом Нина продолжала следовать за Лешей. Сейчас она была вся в полном предвкушении. Она не знала, куда ее приведет Леша. И судя по его порою загадочному, со счастливыми искорками в глазах, лицу, Нина никак не должна была разочароваться. И Нина верила его искоркам и ждала от сегодняшнего дня чего-то по-настоящему хорошего, нового и незабываемого.
Проходя по полузаросшей тропинке через лесную чащу, Нина остановила свой взгляд на старом раскидистом клене. Он был еще зеленый, но глядя на его шершавую толстую кору, что облепляла даже тонкие его ветви, Нина почувствовала, что стоит этот клен, прилагая большие усилия. А заглянув немного за пышную крону на другую его сторону, Нина увидела большую сухую ветку. Ветка была третьей частью всего дерева. Нина чуть слышно вздохнула и мысли ее мгновенно перелетели из рощи в дачный домик. Ей удивительно живо и быстро представилось, как начинают просыпаться ее родители, как еще полусонная мама, накидывая на плечи легкую вязанную кофточку выходит на крыльцо и идет к умывальнику, что висит за домом и что был сделан ее отцом еще в позапрошлом году. Мама идет, обходя яблонями, меж которых уже образовалась натоптанная тропинка, наваленные около крыльца и в его окрестности строительные материалы – доски, кирпичи, строительный уровень и рулетка с молотком и ведерком гвоздей, так же лежали на траве в общей куче. А в доме, в комнате, что была и залом и спальней, царил полнейший разгром – там сейчас был эпицентр ремонта! Раскрыты полы, со стен содраны неимоверной давности обои, много пыли, грязи и кучи невесть откуда взявшегося мусора. При ремонте, в особенности капитальном, без гор мусора невозможно обойтись. Порою даже возникает ощущение, что он берется совершенно из неоткуда, будто из воздуха оседает вместе с вездесущей пылью. И только успевай его собирать и выносить из дома.
– Леш, – резко прервала она свою задумчивость, – послушай!
Леша остановился и поставил довольно объемную сумку на землю.
– Послушай, как здорово поют!
Нина встала, оперевшись одной рукой о ствол молодой осинки, а другой, отгоняя от лица комаров. В лесу только на секундочку достаточно остановиться и вот они комары – уже тут, как тут. Это уже поближе к осени жужжащие кровососы начинают пропадать, а поздней весной и летом они не желают угомониться ни на одну минуту.
Нина с Лешей простояли три минуты, покуда хватило терпения и в прежнем темпе двинулись дальше. Аэрозоль от комаров слабо помогал. Птицы, казалось, уже досыта ими наелись и потому просто резво и каждый о своем переливались разными голосами. Мелодично и спокойно текла по лесу их музыка.
– Мне казалось, что идти ближе, – признался Леша, к большой Нининой неожиданности, и добавил, – если мы сейчас… дайка подумать…
Они остановились. Леша, прищурившись и прикусив нижнюю губу от усиленного перебирания мыслей в голове, водил задумчивым взглядом туда-сюда, вправо и влево. Нина немного посторонилась, и вышла из-за спины Леши. Перед ней открылась заросшая молодым осинником и дикими яблонями поляна. Осины были уже в два человеческих роста высотой, а на яблоньках, наливаясь кислым вяжущим соком висели зеленые маленькие яблочки. Но было очевидно, хотя и с трудом представлялось, что раньше здесь росли только трава и цветы.
– Если я не ошибаюсь, то раньше, на этой поляне росла земляника. Крупная такая и очень сладкая.
– Прямо, как виктория! – чуть с иронией, но совершенно по-доброму, отозвалась Нина.
Хотя, на самом деле, ей сделалось совсем невесело. Она была полностью уверена, что Леша знает, куда идет. И его блуждающее лицо, он изо всех прятал от Нины свою откровенную растерянность, в одну секунду преобразилось.
– Крупнее, – нарочито зазнаваясь, ответил Леша.
И вдруг перед ним, словно вспыхнула искрой, одинокая сцена. Леша вспомнил, удивительно остро ощущая все те чувства, что одолевали его, когда он в девятнадцать лет, совершенно без сил сел в автобус и уехал в Ливнево. Ему нестерпимо надоело общежитие, депрессивное лицо матери и приставучие, везде сующие свой нос соседи. Он не пошел к некогда своему дому, так как прекрасно знал, что нет у него больше ни дома, и своей квартиры тоже нет, а через лес, растеряв где-то свой детский страх заблудиться, находиться одному в лесной чащобе, направился к речке. Он раньше часто ходил на реку с отцом. Иван, будь то выходные или же отпуск, старался выводить сына на природу. Чтобы тот мог и рыбки половить и искупаться, просто хотел, чтобы у его сына было счастливое детство.
В тот невеселый день Леша, спутав дороги, и вышел на эту поляну. Он знал о ее существовании, но ему нужно было на реку, то есть правее от поляны и прямо-прямо. Внутри у него жила отчаянная надежда, что только то самое место у реки его сейчас спасет.
Тогда он выбился из сил. Еле нашел сквозь начинающие пробиваться наружу слезу нужное направление и еле-еле добрался до его, до ИХ с папой места. Конечно, тогда, девять лет назад он и не заметил, что на полянке появились совсем маленькие, совсем как трава, молоденькие деревца.
До них ему тогда было?
Он добрался до реки и без сил, лицом вниз, упал на берег, не замечая, как трава щекочет его голые руки, шею и лицо.
Тогда была середина лета. Их место у реки было как всегда пустынно. И можно было вдоволь, наедине с тишиной выплакаться. Не оглядываясь ни на соседей, ни на весь мир полностью отдаться своей печали.
Леша улыбнулся своим воспоминаниям, хотя улыбаться было совершенно нечему. Сейчас он повзрослел, научился на многие в жизни вещи смотреть под другим углом или, как лучше сказать – научился жить так, каковая предоставлялась на данный момент возможность и стараться не смотреть сквозь годы на то, что было и тем более не смотреть на то, что сейчас есть у других.
Леша с теплотой и толикой жалости смотрел на того девятнадцатилетнего мальчугана. Больше никак себя назвать у него не вышло. Действительно, мальчуган. Кто же еще? Взъерошенные давно не стриженные волосы, чуть проступающая светлая щетина на лице, которую еще настоящей щетиной то назвать было сложно и заплаканные светло-голубые глаза, будто он их враз все выплакал и они потеряли свою яркую голубизну.
Когда Леша родился, его глаза была цвета темнеющего на заходе солнца неба, яркие, насыщенные. Но с возрастом их цвет стал меняться. И глаза стали светло-голубые, словно кусочек неба у горизонта, где вовсю плещутся лучи восходящего солнца.
– Всё! Считай, уже пришли, – почти торжественно оповестил Леша.
– Ох! С трудом вериться, – авантюризм, который питал Нину бодростью и поднимал ей настроение, начинал неизвестно куда исчезать.
Но… И без того не слишком густой лес, стал совсем редким, солнечного света и ощущения простора, некой вдруг свалившейся на голову свободы – всего хлынуло сразу и много. Под ногами вдруг появилась не лесная, а полевая трава. Солнце так медленно, но давая понять, что весь день еще впереди, начинало припекать. Стоя под его лучами, можно было греться, но еще не загорать и не изнывать от жары. А сладкий запах летнего леса так незаметно, но верно кружил головы Нине и Леше. Они не замечали, как лес тихо делиться с ними своим богатством – свежим ароматно пахнущим воздухом, изобилием зелени, пением птиц, тенью и прохладой, что будет так необходима в полдень. А еще лес обязательно преподнесет несколько небольших подарков. Но они будут потом, постепенно обнаруживаться в течение дня, как нечто случайно найденное – случайно найденный гриб, полянка с земляникой или пробежавшая возле зарослей бересклета лиса. А пока…
– Слушай!.. – более чем воодушевленно проговорила Нина, – я даже не подозревала, что здесь может быть спрятана такая красота!
Ее авантюризм исчез, а на его место пришло восхищение. Несколько трепетное и волнительное ощущение.
Нина жадно осматривала всю широкую окрестность, что так великодушно раскинулась до самого горизонта. Туда-сюда глазами и никак не оторвать взгляд. Хотя Нина чувствовала, что нужно повернуть голову и посмотреть на Лешу. Нужно было обязательно подарить ему счастливую улыбку благодарности, а еще лучше от души чмокнуть его в щеку.
Но оторваться было не так-то просто. Безграничное подсолнуховое поле, да еще, когда все цветы смотрят своими круглыми мордочками на тебя, выступало настоящим природным магнитом. Решетки подсолнухов непременно что-то излучали и, это что-то забиралось в самое сердце и оттуда начинало прогревать и пропитывать солнцем человеческие мысли, чувства, настроение и главным образом настрой на зародившийся день. И, казалось, чего же можно было изменить в Нинином настрое, если она и так пребывала в прекрасном расположении духа, настроенная целиком и полностью на отдых и на приятное времяпровождение вместе с Лешей. А изменилось главным образом то, что Нина слилась в гармонии с окружающей ее природой. Сначала она шла по лесу с видом неопытного и все изучающего, от своей неопытности, как говориться на самых первых порах, туриста. А теперь, за какую-то минуту из новичка Нина превратилась в практически местного жителя. Теперь, она не придирчиво изучала все вокруг, а наслаждалась всем, не озиралась по сторонам в поисках чего-то еще не замеченного, а просто поймала гармонию с этим новым чудесным местом и пребывала в ней.
– Леш, как здесь здорово!.. – еще раз вслух восхитилась она.
Леша, что притих и с влюбленной улыбкой все это время смотрел на Нину, как-то вдруг оживился и включился в их диалог.
– Это просто потому, что ты еще здесь ни разу не была.
Он явно гордился этим шикарным уголком природы и, безусловно, был рад, что его сокровище детских воспоминаний и чудесной природы так понравилось Нине. Леша без украдки от самого себя заранее предчувствовал радостное восхищение и непременное счастье. А сейчас он буквально читал искренний восторг на Нинином лице. И действительно в эти минуты Нину переполняло изнутри, ей срочно нужно было поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями – первыми, первоначально возникшими и самыми настоящими даже наивными. Леша был рад, его само кажется тоже начинало что-то переполнять изнутри, но что-то более сложное, со множеством тонких граней, и в этом ему еще – естественно постепенно – нужно было разобраться.
– Я сейчас одругом, – оторвав взгляд от желтого поля, Нина в некотором приятном волнении посмотрела на Лешу.
– О чем? – прищурился Леша, ему в глаза из-за ветвей деревьев попал яркий луч солнца.
– Как я могла не замечать раньше, что совсем рядом со мной спрятана такая красота. Я то, не знаю почему, была всегда уверена, что чтобы увидеть нечто красивое и интересное нужно обязательно куда-то далеко ехать. Нужно обязательно заказывать билеты, задолго планировать свой отдых. Я думала, чтобы по-настоящему отдохнуть нужно ехать либо на море, либо за границу, или там, в дом отдыха…
Леша засмеялся так, словно бы это открытие сделала сейчас не взрослая девушка Нина, а маленькая девочка, совсем еще ребенок.
– Ну ты же ведь много чего увидела интересного, нового. Путешествовать – это как изучать душу всей земли, заглянуть в каждый ее закоулочек.
– И в итоге понять, что ходил все время не там. Будто на поверхности что ли…
Нине вдруг показались такими незначительными, мелкими и скучными все ее минувшие отпуска каждый раз в новых местах. Все ее многочисленные путешествия превратились в одно общее небольшое емкое создание, чем-то напоминающего ежа, который, к тому же свернулся клубочком и оставил снаружи только иголки.
– Нин, да ты чего?
– Не знаю… – ответила погрустневшая и посерьезневшая Нина.
Она опустила глаза вниз, призадумалась. Тут же разглядела небольшой, усыпанный крупными камнями, пляжик, но разглядеть по-хорошему пока его не могла. Нина не переставала думать. Ведь оказалось, что где она только не была, а у себя буквально под носом чуть было не упустила может быть самого важного. Вот так ездила на дачу, ездила, а кроме маминых грядок с луком ничего больше и не разглядела.
Леша стоял в некоторой растерянности и нерешительности. Но тут опять заговорила Нина.
– Спасибо, Леш, – сказано это было очень легко и просто, но одновременно же широко, с благодарностью за открытые новые горизонты, за целый подаренный новый мир.
Вместо слов, так как все бы сейчас сказанное прозвучало чрезвычайно лишним, а может быть даже и глупым, Леша просто подошел к Нине и осторожно прижал ее к себе.
Он не мог знать всю глубину Нининых чувств, и понял лишь то, что Нина с первого взгляда полюбила его тайное место и то, что сейчас в ней произошла некоторая перемена.И всё… А всю серьезность переосмысления нечто важного и нужного, Нине самой еще только предстояло доосмыслить и уложить в себе.Леша не умом, а подсознанием ощущал, что необходимо дать Нине несколько минут полной тишины и спокойствия. А потом же, будто с новыми силами, можно будет вернуться в привычное состояние и начать разбивать их небольшой лагерь.
Чудесное место у реки было по-настоящему прекрасным. Но по прошествии времени местечко не осталось все таким же, каким помнил его Алексей, а изменилось. Например, на отвесном берегу, на котором они с Ниной сейчас стояли, раньше было намного больше простора. Была большая луговая пестрая поляна, которая, как тогда Леше казалось, где-то вон там далеко сливалась с лесом. А сейчас лес молодой своей порослью подступил так, что едва ли оставил место для скромного лагеря. Отвесный склон стал еще более отвесным, но вместе с тем вдруг перестал выглядеть, словно большая могучая гора, в которую Леша, будучи еще совсем маленьким, любил взбираться.
Кое-как, с трудом, цепляясь руками за редкую траву на склоне, за корни деревьев, худенький, но имеющий силу в теле Леша с восторгом и чувством победы над самим собой забирался наверх, переваливался вперед и падал на сочную траву взгорка. Тогда ему казалось, что слаще и невероятнее этого эйфорического состояния быть просто не может. Вот он перепачканный глиной и землей лежит на траве, к его лицу склоняется белоснежная ромашка, а внизу у реки папа готовит уху. И одновременно начинает хотеться и продолжать так лежал, и спуститься же к отцу, о чем-нибудь с ним заговорить, в то же время, отмывая руки и умывая лицо в прохладной речной воде. И Леша был прав, именно вот так, как было тогда уже никогда не повториться. Будет по-другому хорошо, но по-детски беззаботно уже не будет.
– Какой здесь каменистый пляж, – заговорила Нина и заулыбалась.
– Раньше здесь был песок. Попадались только небольшие камешки. Ну, это давно было. Да и подсолнухов на поле не было. Не знаю, то ли пшеницу, то ли рожь там раньше росла.
И в это время над полем пролетела стая птиц. Это были вороны. Они летели и громко кричали, а скоро же скрылись за горизонтом, за желтым подсолнуховым горизонтом.
– Красиво, – еще раз повторилась Нина и стала разбирать рюкзак, доставать из него завтрак на уже постеленную Лешей поверх травы скатерть.
***
– Дим, – чуть не опрокинув и с трудов удержав в руках глубокую пластмассовую миску с салатом, начала Ирина, – я не могу!
Миска была тяжело опущена на стол. Дима краем глаза уловил содержимое миски, посмотрел на жену и наконец-то заговорил.
– Ир, ну почему нельзя было салат с маслом навести или край со сметаной? – немного огорчения высыпалось у него на лице.
Но он старался быть спокойным, хотя предчувствие, даже не предчувствие, это можно было назвать строгим расписанием, предупреждало, что вместо спокойного выходного обеда на даче предвидеться очередная дискуссия о жизни их дочери.
– Забыла. Один раз и с майонезом поешь.
Пауза. Дима, даже не смотрел на жену, но до собственного внутреннего раздражения чувствовал ее напряжение и желание высказаться сиюминутно, желание – вот прямо сейчас устроить всё так, как, по ее мнению, будет самым правильным.
Ирина уселась на стул с деревянной решетчатой спинкой и внимательно с ожидаем ответа впилась взглядом в Диму. Ира знала, что он прекрасно видит ее мысли.И она какое-то время, пребывая в нетерпении, словно бы пытаясь как можно дольше удержать в голых руках ежика, ждала нового ответа. Но ежик вдруг заворочался и сил удержать его больше не стало.
– Дим, хватит молчать.
Дима же просто мечтал, что молчание Ирины протянется как можно дольше. И ему, может быть, удастся, хотя бы немного пообедать в чуть давящей на нервы, но все же тишине.
– Ты решил поиздеваться надо мной! Знаешь прекрасно, что я места себе не нахожу, что я переживаю… Да я бы была несказанно рада, если бы этот Леша вдруг взял и исчез из нашей жизни.
Силы ходить вокруг темы закончились, и Ирина начала в который уже раз говорить прямо и одно и тоже.
– Ир, я же не могу заставить Нину бросить его. И может тебе стоит немного успокоиться.
– Как? Как успокоиться? – Ира растерянно захлопала глазами.
– Я тебе не говорил еще…
– О чем? – Ирина почти подпрыгнула на месте, но посмотрев на мужа поняла, что стоит посидеть спокойно пару минут и просто выслушать его.
– Я позавчера встретился с Алексеем.
Глаза Ирины округлились, но она не заговорила. Дима потер лицо широкой ладонью. Так или иначе он собирался Ирине рассказать об этой «неслучайной» встрече. И лучше сейчас. Так, может быть, у его Ирины появиться хотя бы немного уверенности за Нину и чуточку снимется негатива с мнения об Алексее.
– Я встретил его, когда шел от Нины. Он помогал ребятне котенка с дерева снимать. Ну, он там не так уж и высоко залез. Просто дети не дотягивались, а он им помог и все.
– Следите за ним лучше, – вручая пушистый серый комок мальчику в руки, говорил Алексей.
– Спасибо, дяденька! – пропищала девочка.
– Спасибо! Это всё Маруська, – кивая на девчонку, должно быть это была его сестра, оправдывался паренек. Он был постарше Маруси года на два. Ему восемь, а девочке шесть – как-то так им было.
– Я ей говорил, что нельзя его с собой брать. И вообще, нам еще от мамы влетит, за то, что без спроса из квартиры ушли.
Дети побрели к подъезду. Мальчик то и дело бросал покровительственные взгляды на девочку. Естественно, он старший, он главный, да еще и мальчишка!
– О! Здравствуйте! – растерянно улыбнулся Алексей и протянул руку для приветствия.
Увидеть Нининого отца перед собой Алексей совершенно не ожидал, но искренне обрадовался. Радость, что вспыхивает при случайной встрече с человеком, о котором ты хорошего мнения или который твой хороший знакомый или хороший родственник, отразилась у него на лице. Дима был достаточно проницательным и внимательным человеком и от него не ускользнула эта самопроизвольная искренняя радость.
– Здравствуй! – произнес в ответ Дмитрий.
И после столь многообещающего приветствия наступила тишина. Леша, засунув руки в карманы джинсовки, вяло переминался с ноги на ногу и смотрел на влажную после дождя землю с видом только что выдуманного дела.
Дмитрий запустил руку в волосы и почесывал голову с видом будто что-то вспоминает.
Такая совсем неловкая и даже диковатая ситуация. Воцарилась бессловесность, которую никак нельзя было допускать, в особенности со стороны Леши. И он это понимал и от того довольно резко вынул руки из карманов и сказал первое и банальное, что пришло ему в полупустую голову:
– А я вот к Нине иду. У нее в прихожей дверка у шкафа болтается. Починить надо.
И он наконец-то посмотрел на Дмитрия. Тот задумчиво смотрел на Лешу, но думал явно о чем-то своем и, вообще было не ясно, услышал ли он, что ему только что-то сказали или все-таки нет. Леша смотрел на Нининого отца и старался уяснить – не в воздух ли он сейчас говорил? А Дмитрий все же решил покинуть свои дальние дали и, чуть рассеяно, что было все же заметно, улыбнулся.
– Я починил, – пауза, – только что.
Сказано это было буднично и совсем не таким тоном, в котором читалось бы: теперь тебе там и делать нечего.
– У нее, кстати, еще в ванную дверь не закрывается. Я ей все уделать хочу, вот, – он потряс карманом и в нем легонько зазвенело что-то металлическое, – шпингалет купил. Она только говорит, что ей это не нужно. Стесняется.
– Кто? – совсем оживился Дмитрий.
– Нина, – машинально произнес Леша.
– Нина стесняется? – переспросил Дмитрий.
Его лицо выражало самое настоящее удивление. Леша не мог понять, откуда, то есть, какая причина побудила удивление показаться наружу. Дмитрию же на какое мгновение почудилось, будто они сейчас стоят и говорят про двух совершенно разных Нин. Одна – его дочь, а другая – он ее и в глаза никогда не видел вовсе.
– Ну, да… А что я такого сказал? – теперь удивился Леша.
– Да, в принципе… Странно. Она никогда не отличалась скромностью и стеснительностью. С малолетства, в школе, привыкла добиваться своего. С чего ты вообще взял, что она стесняется? – как-то странно выговорил он последнее слово, будто оно было для его словесного оборота не свойственно, практически иностранное, диковенное.
– Да потому что, я уже без ее… ммм… разрешения и просьбы все купил. Она просто отнекивалась и всё. Говорила, что не надо.
Его речь была короткая. И Леша почувствовал, что от него ожидали чего-то большего. Не короткой фразочки, а полноценного ответа, чего-то интересно-нового хотелось услышать Дмитрию. То было понятно и по лицу Дмитрия и потому, что он не заговарил, когда Леша умолк.
– Я просто помню, что отец у меня старался все сразу делать, если видел, что что-то сломалось. Наверное, от него передалось или просто привычку выработал что ли. Не знаю.
Это было похоже на оправдание. И Леше это не понравилось. Не понравилось лишь по тому, что он вдруг сам себя со стороны увидел в совершенно нелепом виде, словно дурачок пятиклассник. Хотя ему же так только казалось.
– Правильная привычка. А я вот не всегда ей следую. Жена у меня из-за этого злиться.
– Да, знаете, – разулыбался Леша, – я ведь тоже преувеличил. Всё вовремя и сразу сделать невозможно.
– Невозможно… – философски протянул Дима.
Он пытался в своей голове сопоставить Алексея с тем его красочным описанием, что вот совсем недавно преподнесла Ирина. Но, то ли Алексей на самом деле был другой, именно тот, про которого говорила Нина, то ли он мог так искусно создавать о себе приятное впечатление, что и подкопаться-то было не к чему и приходилось ему верить. И Дима поверил.
Леша только открыл рот, намереваясь дальше продолжить случайно возникший разговор, как Дмитрий уже произнес.
– Ну, давай. Не буду тебя задерживать! – и протянул руку.
– До свидания! – не растерялся Леша, но фразу «рад был увидеть» так и не произнес. Она так и осталась висеть где-то в воздухе, не выговоренная. Возможно, для нее еще не пришло время.
– Вот! – эмоционально произнес Дима. Он увлекся пересказом и уже не замечал, что вместо масла в салате плавает майонез, – я считаю, что ты все-таки всё преувеличиваешь.
– Дим, – с вызовом это прозвучало, – как же я преувеличиваю! Дачу он наверняка опять своей считает. Вот еще немного подожди и он к Ниночке переедет. И Сашке!.. Сашке ничего не надо.
– При чем тут Сашка? – вскинул брови Дима, – от него-то ты чего хочешь?
Вместе с этим Дима опять начал сомневаться. Не обходилось, никак не обходилось у него без сомнений. Ирина могла так убедительно всё обрисовать, что даже, если Дима видел своими глазами совсем противоположенное, все равно смятение бродило у него в душе. С годами Ирина научилась сеять сомнения, чем могла испортить настроение и отбить желание у всех членов семьи без исключения на то или иное дело. Вот только стоило ей сказать:
– И зачем тебе этот ноутбук? У тебя компьютер есть.
В этих ее словах заключалась какая-то магическая сила, которая тут же пускала апатию в сердце и на какое-то время отбивала желание что-либо делать. Но при этом вещь или же запланированное дело не теряли своей нужности и важности. А вот желание иди и покупать или заниматься отпадало. Слетал нужный настрой. Магический вирус Ирины не поддавался никаким известным лекарствам и только по истечению времени выводился из организма. Если, конечно, не подливались новые порции въедливого безразличия.
– Он же должен как-то вступиться за сестру. Я не знаю, поговорить с ней, поговорить, в конце концов, с этим Лешей.
– Ир, может, просто поедим. Молча. Ты ведь сейчас умудришься не только себе, но и мне нервы поднять.
Ирина надулась, возмущение выступило у нее на лице и она, еле сдерживаясь, ответила:
– Ну и всё! Молчу! Потом только будет поздно.
Обед продолжился. Оба гремели ложками о тарелки и ели салат с жаренной картошкой в абсолютном молчании. Оба ждали, что через час, может чуть меньше или чуть больше, приедет Саша. Каждый видел для себя в Саше отдушину от друг друга, да впрочем и от себя тоже.
Саша же ехал на дачу с боевым настроем помогать в широко развернувшемся ремонте и совсем не подозревал, о вновь случившемся переполохе. Сам он с неохотой, но придерживался мнения своей жены, которая считала, что Ирина Сергеевна просто не может найти себе подходящего занятия, вот и не дает ни Нине, ни себе спокойножить.
Глава 15
Нина с Лешей сидели у него в комнате, в общежитии и разговаривали. Разговор шел неспешно, непринужденно. Тема разговора перескакивала с одной на другую и долго не задерживалась на месте. В комнате было душно, окно было распахнуто настежь, но это не давало ровным счетом никакого эффекта. Духота с полным безветрием царила на улице и томила в своей изнуряющей атмосфере граждан. Желание что-либо делать в такую погоду не возникало, и только от необходимости, нужды приходилось кому-нибудь чего-то, но делать. Вялость и некоторое безразличие, приобретенное в следствиидухоты, кажется, поработили всех. И только герань на подоконнике, Леша не помнил, когда она так густо последнее время распушалась листьями и пышно цвела, стояла бодро и весело. Ее большие ярко–розовые, но в тоже время нежные шапки то и дело привлекали к себе Нинино внимание. Будто бы герань, от того, что только на нее посмотришь, давала силы и волшебным же образом на доли секунды отгоняла прочь духоту.
Но тут Нина, сидя в кресле и смотря на полулежащего на диване Лешу, вспомнила одну свою мысль, которую уже довольно долгое время перебирала у себя в голове и, которую же не решалась никак озвучить. Несколько посерьезнел и будто бы тоже что-то вспомнил и Леша. Он переменил свое расслабленное положение, сел на диване более сгруппировано и, собранность, как перед каким-нибудь делом и даже больше, важным делом, появилась в нем.
Нина отставила кружку с водой, остатки которой сделались чуть ли не теплыми, на табурет и с некоторым ожиданием стала смотреть на Лешу. Она прекрасно помнила, что собиралась ему предложить – это была ни мимолетная идея или мысль, которую только чуть в сторону уведи себя или кто-то уведет разговор и тут же забудешь, о чем думал – и даже больше того, Нина считала, что ее идея была определенно очень хороша сама по себе. То есть случайно позабыть, что требовалось ей сказать, Нина никак не могла, а вот послушать, что ей собирался сообщитьЛеша, было ей сейчас очень интересно. Уж слишком взволнованным и несколько торжественнымон выглядел. И этот приметный радостный огонек в его глазах придавал некоторую интригу и располагал, чтобы без спешки, но прямо сейчас выслушать Лешу.
– Ну, хватит уже улыбаться!..
Нина не выдержала паузы, что послужила своеобразным предисловием, и стала пододвигать Лешу к началу разговора.
И перестав улыбаться, Леша заговорил.
– Нин, а выходи за меня замуж.
Простые слова, повседневный тон, душная комната… Все то время, что Леша лежал на диване и, Нина думала, будто бы он отдыхает, он тщательно настраивал себя, чтобы наконец-то озвучить сию мысль, сие предложение. Настраивал и ловко разыгрывал перед Ниной беззаботность, которой она поверила.
– Нет, не то!.. Сейчас, подожди…
Леша вскочил с места, открыл ящик шкафа с одеждой, ловко и быстро что-то достал из-под чистой стопки одежды и подошел к Нине, в волнении присел рядом с ней. Все его движения и слова были насквозь пропиты суетой и трепетом.
А вот Нина… Странное дело. Она не ощутила ничего особенного в себе, никаких переполняющих радостных эмоций и нечто невероятного. Можно было подумать, будто бы она все знала заранее и для нее ничего особенного не случилось. Она, как и обычно, смотрела на Лешу добрым и смеющемся, от того что ей было хорошо, взглядом, заглядывала в его бегающие от нее и на пол, туда-сюда глаза и наполнялась желанием поцеловать его.
– Нин, я очень тебя люблю!.. Выходи за меня замуж, – Леша открыл маленькую коробочку и достал из нее довольно простое, но со вкусом сделанное колечко.
Нина тянула с ответом, всё молчала и никак не могла себя заставить заговорить. Непомерная духота перестала ощущаться, вообще не чувствовалось, что сейчас происходит вокруг. Но что-то наверняка происходило, просто не могло все взять и остановиться, замереть, пусть бы даже на один короткий миг.
– Знаешь, – медленно и как бы еще формулируя мысль в голове, примеряя для нее нужные и более верные слова, заговорила Нина, – я почему-то всегда представляла, что свадьба должна быть пышной, большой, шумной. Платье неимоверно шикарным… Не хочу, Леш! Давай просто посидим после росписи в кафе вдвоем и поедим мороженное. Как ты на это смотришь?
– Ты меня сейчас так напугала!.. Я даже подумал, что ты хочешь отказаться…
После мгновенно прокатившего испуга, Лешей завладел маленький приступ радостной истерики. Вместе с тем, что ему хотелось петь во все горло всё, что только приходило на ум, так еще вдруг появилось желание идти и есть мороженное прямо сейчас. Такое вкусное и прекрасное мороженное.
Полный любви и счастья Леша ни разу и не подумал, а что если Нина захочет очень шикарную свадьбу и, нужно будет где-то добывать на нее деньги. К нему только сейчас, после Нининых слов пришла эта мысль. Она была словно огромное ненастье, которое могло было случиться, а могло и пройти мимо, но о нем никто заранее не был предупрежден и лишь по прошествии времени, кто-то обмолвился, что вот так вот могло быть. И очень хорошо, что некому Лёше было до сегодняшнего момента подсказать вполне возможный вариант с пышной свадьбой. Как бы всё тогда пошло?.. Что бы тогда было?..
Оторвавшись от Нининых губ, наконец-то перестав с ней целоваться, Леша, пребывая во вдохновенном нетерпении, предложил:
– А пойдем сейчас в кафе! Пойдем сейчас есть мороженное.
– Замечательно! Или я сейчас с ума сойду от жары, – тут же согласилась Нина, неожиданно вспомнив про жаркую погоду и вдруг резко ощутив на себе всю ее духоту, катастрофический недостаток кислорода в горячем воздухе и липкость на теле от пота.
Уморенные жарой березы и тополя, стояли,бездыханно свесив свои пыльные, вялые листочки и полные молчаливого терпения ждали перемены погоды. Треугольные плотные листья сирени, что большим кустом росла у подъезда, подсыхали и подкручивались на кончиках. Ни одной птички, ни одного самого шустрого и проворного воробушка не было видно.
Уже стемнело, но не сделалось нисколечко ни свежей, ни прохладней. Только сумерки могли на несколько секунд подарить такой мнимый эффект неясного облегчения, как бы глотка свежего воздуха. Леша с Ниной зашли в квартиру. Рыжий кот встретил их громких хрипловатым мяуканьем, в котором ощущалась явная претензия. Нину удивило такое наглое поведение кота.
– И где твоя хозяйка? – спросил его Леша.
В ответ кот мяукнул, но уже более сдержанно.
– Надь!.. – позвал Леша в пустоту, – ясно.
Надя ушла, Настя куда-то уехала, а кот наверняка был голодным и к тому же еще и злым. Получалось, что его все бросили.
На кухне Леша насыпал коту корма, а себе отрезал пару кусков докторской колбасы и стал есть бутерброд. Нина ушла в душ.
За окном пришла летняя душная ночь, и спать в это позднее время совершенно не хотелось.
Леша с Ниной лежали на кровати, одеяло валялось ненужным комом где-то в ногах. Подуставшие за день, они продолжили свой неспешней диалог, что начался еще ранним вечером, когда солнце нещадно поливало улицы своим жаром.
– Нин, я решил попробовать заняться репетиторством, – сообщил Леша.
Нина не осталась безудивления. На какие-то секунды выражение ее лица застыло, четкие черные дуги бровей приподнялись вверх, вопрошающие разъяснения серые глаза требовали от Леши немедленного продолжения. Ночь была светлая, Нина с Лешей хорошо видели вдруг друга.
– Я пока, естественно, водителем работу не брошу. Как что у меня пойдет, не знаю… Рынок репетиторов довольно конкурентная среда, – он улыбнулся быстрой улыбкой, в которой лучистая надежда была смешана со страхом неудачи. Он, то есть страх был неотъемлемой частью Лешиного сознания. Ведь перед тем, как сделать шаг к чему-то новому, а еще, если это новое было в некотором роде твоей давней мечтой, всегда в большей или меньшей степени, даже не отдавая себе в том отчета, испытываешь толику страха. И это так у каждого человека. Не только у одного Леши.
– Я, конечно, надеюсь. Да и честно сказать товары развозить по области сил нет, как надоело. Целыми днями туда-сюда, по пробкам… – тут Леша вдруг замолчал. Он услышал себя и понял, что самым обычным образом начал сейчас жаловаться Нине на себя несчастного. Это ему совсем не понравилось. Он неожиданно начал себя чувствовать несколько некомфортно и принижающая самооценку мелочность и обыденность его слов появилась откуда-то у него внутри. Единственным лекарством от быстро портящегося настроения и убегания нужных мыслей было скорейшее возобновление разговора, но только в новом уже русле.
– В общем я хочу попробовать, – заключил Леша и стал невольно ожидать, что по сему его решению скажет Нина.
– Здорово! Это даже интереснее того, что я хотела предложить.
– Ты что-то хотела предложить? – чуть наивно это было произнесено.
– У меня есть знакомая, она работает в издательстве и ей нужен переводчик. Книги там, статьи разные переводить. Я ей сказала про твое образование, про твое самоизучение английского. Она сказала, что нужно посмотреть. Ну, наглядно убедиться, что ты на самом деле умеешь.
– И она не шутит?.. – пришла очередь Леши удивляться, – то есть ты сейчас не шутишь?
На мгновение, которое быстро же улетучилось, Леша подумал, что это от жары он сейчас что-то не то расслышал, как-то все искаженно понял. Но осознание реалистичности разговора быстро вернулось к нему и придало немного бодрости. А от легкого волнения, Леше показалось, что из окна на него подуло тонкой струйкой прохлады.
– Нет, Леш. Никто не шутит.
Нина несколько дней не решалась предложить Леше сей вариант смены работы. Она была достаточно наслышана от своих замужних подруг, как их мужья нервно, а которые даже с чувством оскорбления своего «я» воспринимали предложения или советы сменить род своей деятельности. И Нина несколько дней смотрела на Лешу и все думала, думала…
К действиям ее подтолкнул тот факт, что она ясно видела Лешино недовольство своей работой и спокойный, не склонный из мухи делать слона, его характер, что мог сглаживать острые углы, а порою и делать обстановку вокруг менее напряженной. Но Леша, стоит отметить, старался как можно реже упоминать в разговорах о работе и, Нине казалось, что Леша как бы специально по-тихому, но невольно же делая на том акцент, уводил темы диалогов в иное, более комфортное для себя русло.
– Насте действительно нужен хороший переводчик. Если ты Дойля в оригинале читаешь, то и переводить современные романы сможешь.
– Ты так уверенно говоришь!.. – и Леша призадумался, – ну да. Я свободно читаю на английском. Нин, тогда адрес скажи, куда мне съездить. Я бы сам поговорил… Как ты говоришь ее зовут?
– Анастасия Аркадьевна Пальковская. Не знаю, как там точно ее должность называется. Проще сказать, она заведует отделом переводов. Человек она деловой, ценящий свое время, но я бы сказала адекватный, – Нина села на кровати, а потом добавила, – в общем, сам увидишь.
Нина была довольна и собой, и Лешей, и даже не в меру жаркой, душной погодой. Она встала и подошла к распахнутому окну,стараясь обвести глазами как можно больше всего – соседние дома, тополя и березы, чьи верхушки были не так уж и далеки с высоты четвертого этажа, воробьев, облепившись старый чахлый куст сирени (в связи с жаркой погодой, птицы перешли на ночной образ жизни). Во дворе оказалось довольно много людей – не только молодежь, но все кому только не было лень стояли на улице, слышались разговоры, кто-то хором засмеялся, очевидной какой-нибудь истории или удачной шутке. Томное весь день, проглядывающее сквозь вялую от жары зелень деревьев небо, будто бы приподнялось и прояснело.Нина, словно что-то ища взглядом, но что-то совсем неважное и ненужное, вслух, задумчиво и негромко произнесла:
– Не помню, где слышала или кто-то говорил, сегодня в ночь обещали резкое похолодание.
И еще немного посмотрев в окно, обратилась лицом к Леше, к комнате.Но тут же повернулась боком и наклонилась к шикарной герани, на которую же то и дело сегодня смотрела, а как подошла к окну так и обделилавниманием. Потеребив нежно-шерстяной листочек герани, с наслаждением вдохнула ее терпкий запах. До встречи с Лешей, Нина только краешком уха и, когда-то давно, слышала об этом цветке. Ее восприятию была более знакома и ближе пальма. Но полумифическая герань пришлась ей по душе. Нина быстро нашла с ней общий язык. Очень милым показался ей цветок, который уже не один век растет и благоухает в домах и крастирах.
– Ну если после тридцати трех градусов будет только двадцать три, нам это уже покажется значительным похолоданием, – сказал Леша.
– Да. Зато можно будет немного отдохнуть от жары, а потом опять загорать, – и в каком-то эйфорическом предвкушении от того, что может вскоре произойти и это можно будет пронаблюдать и прочувствовать на себе, Нина вздохнула.
– Я бы предпочел пока просто освежиться.
– А давай завтра кабачков потушим. С помидорным салатом будет самое то.
– Давай. Замечательный обед в жару, – сказал Леша, – но я надеюсь похолодание все-таки придет.
Ему уже порядком успела надоесть жара, которую он особо-то и не любил. Невольно хотелось, чтобы прогноз синоптиков сбылся и, пришло уже какое-никакое, а похолодание. Хотелось ощутить себя просто комфортно, чтобы было не жарко, но и не холодно.
– Леш, – возвращаясь на постель, спросила Нина, – а вот у тебя в соседях девочка интересная жила. Я тогда, помню, к тебе в первый раз пришла, а она на меня прямо с порога налетела. Мне этот момент так запомнился! Какие-то яркие, по-моему, рыжие, если не желтые волосы. Какой-то совершенно дикий макияж!.. И сама вся какая-то злая… Она так и живет здесь?
Нина явно была настроена на получение подробного ответа, который же каким-то образом окажется, она почему так думала и была в том уверена, интересным и даже важным для нее.
– А!.. Рита. Она уже полгода, как уехала.
– Куда? – удивилась Нина, будто у нее на то были какие-либо основания.
– Я не помню, говорил тебе или нет. Она же приезжая. Два года отучилась с горем пополам, а потом в историю попала. И тетка, она же тут у тетки жила, отправила ее домой. А тебе чего так вдруг интересно стало? Ты ж ее толком и не видела даже, – Леша с интересом посмотрел на Нину. Ему было интересно, от того, что ей интересно и несколько все же непонятно.
– Ну!.. Одного раза хватило. Вот как-то она запечатлелась сразу в голове, как фотография. Какая-то она запоминающаяся и еще злая что ли, это как ее, Рита. Маленькая, но злая, – и сменив голос, более серьезно и как бы немного вкрадчиво, – а что за история?
И приготовившись слушать, зашвырялась и улеглась поудобнее.
– Слышал, как-то так там дело вышло…
Как-то так и вышло, и было. После чего, как уже рассказал Леша Нине, Настя выдворила свою племянницу, как она выразилась: обратно в глушь, где всякой ерунды в голову меньше лезть будет. Но говоря так, Настя даже не задумывалась о смысле произнесенных слов. Ей и в голову не могло прийти, что говорит она полную нелепицу. Для Насти было самым важным высказаться, и чтобы ее собеседница – некая подруга с работы – сочувственно повздыхала, помотала головой изсторону в сторону с видом искреннего удивления и понимания Настиной истории, и слушала, внимая каждому ее слову. А племянницу свою, если говорит честно, она любила самую малость. И эта малость заключалась лишь в том, что в самом раннем Ритином детстве Насте приходилось частенько заниматься с девочкой. Вот эта самая крохотная давняя привязанность и была тем, что как-то поддерживало Настин интерес к Ритиной жизни. Но всех этих чувств хватало лишь на то, чтобы изредка справляться по телефону в целом о делахдевочки, через ее мать, и всё. А тот момент, что Рита полтора года прожила у Насти на квартире, по сути, никак не повлиял ни на Настю, ни на Риту, ни на их взаимоотношения, и, в общем-то, не приблизил, но и не отдалил, в чем не было ничего удивительного, двух не чужих друг другу людей. Ну, пожила Рита у тетки и, что с того? Живя в одной комнате, они редко видели друг друга. Будто специально выбирали время, чтобы не пересекаться друг с другом.
А Настя, когда в ее жизни становилось слишком много Риты, то есть, когда та начинала чуть чаще, чем обычно попадаться тетке на глаза, или в разговорах с кем-нибудь приходилось долго говорить о девочке, или, что самое ужасное в собственных мыслях Рита насаждала ее, Настя начинала раздражаться и нервничать. И это приводило ее по неясным причинам в состояние морально тяжелой усталости. Будто весь негатив и вся несуразность Ритиного существования имели способность перебираться от человека к человеку, были заразными. И Настя невольно боялась заразиться. Это было для нее примерно также губительно, как для мнительного человека оказаться в одной комнате с больным простудой человеком. Каждая минута, проведенная вместе с заболевшим, всё больше заставляла думать, что ты уже и сам болен.
А Рита с ужасным нежеланием, рыданиями и мольбами не высылать ее, дать последний шанс, пожалеть, в конце-то концов, покинула город. Она искренне верила, что теперь, по возвращении домой, ее жизнь закончилась. Правда, у нее в голове некоторое, но совсем недолгое время вертелась таковая мысль: когда закончу учиться, то сама уеду в город! И никто, никто мне не сможет этого запретить!
Мать Риты, слушая Настю и сама будучи того же мнения, заставила Риту идти учиться в местный техникум (кажется тоже на какое-то экономическое направление).
Ритка верещала и огрызалась на мать, но спустя пару недель после перевода документов, все ж таки соизволила показаться в своем новом учебном заведении. И… чуда никакого естественно не произошло. Рита, в городе не желавшая толком учиться, у себя в глуши (она была полностью согласна с теткой, что ее село это самая настоящая глушь, а еще ненавидела тетку за ее предательское к не отношение) еще более халатно и с ярко выраженной ленью стала относиться к учебе. С пренебрежением же она относилась ко всему и всем – к учебе, учителям, ко многим студентам, к самому зданию учебного заведения – его стены или доска с расписанием занятий вызывали в ней негодование и странным образом еще больше опустошали ее. От Риты буквально веяло тоской по прежней жизни и разочарованием в сегодняшней. И только тем себя она и утешала, что вот отучусь и уеду…
Но жизнь поставила странную запятую, там, где Рита мечтала поставить точку. Девочка познакомилась с парнем (студентом, своим ровесником), не таким агрессивным, но более шебутным, чем сама она, и любившем решать все свои дела в самую последнюю минуту, Рита незаметно для себя тихо позабыла досели каждый день сигнализировавшую, словно маяк, свою мечту. И мечта улетучилась.
Но романтика любви имела свой предел. И предел наступил в самый тот момент, когда Риткина мать уже успела подумать, что за дочь можно уже перестать переживать.
– И так столько хлопот из-за нее!.. Соседям в глаза смотреть и то стыдно! Я ей всё говорю, ты бы хоть волосы в нормальный, человеческий цвет покрасила. Где ты видела синюшные волосы, как поганка… – это, без продолжения и всех прочих другихпериодически высказываемых слов были мысли Ритиной матери по отношению к Рите, которые она, не тая, высказывала практически всем и каждому.
Нет! Она любила свою дочь, но слишком своеобразно. Со стороны эта своеобразность выглядела так – живи, как хочешь, только мне не мешай и, совсем уж ничего безобразного не вытворяй, чтобы краснеть за тебя не приходилось перед людьми.
И как только она подустала от своего нытья, как только про их семью уже все позабыли (позабыли даже те, кому всегда была интересна чужая жизнь, больше чем своя), случилось то, чего никто из них (ни Ритины мать и отец, сама Рита и ее парень) никак не ожидал.
Это было самое обыкновенное пасмурное утро. Но будь оно солнечным – это бы никак ни на что не повлияло. Вообще, Рита относилась к тому типу людей, которые говорили, что в солнечную погоду летом им жарко, в пасмурную – противно, в дождливую – мокро и тоже противно, в холод зимой совсем как-то кошмарноим было. Так, по крайней мере, от Риты всегда можно было услышать. Но на самом деле на погоду ей было все равно. И только теплое солнышко, что по весне приятно ласкало ее щеки, открытую шею и руки ей очень нравилось. Она млела от его нежных лучей. Но не признавалась в этом, даже самой себе.
В то будничное утро Риту вдруг посетила устрашающая и совершенно не вяжущаяся с реальностью в ее детской голове мысль. Рите показалось, что она ждет ребенка. Она так и говорила про себя: «мне кажется…».
Но ей не показалось. Помаявшись неделю, она рассказала обо всем своему Мише. А тот, прибывая минуту в достаточно неприятном шоке, сказал Рите, что разберемся и переживать ей, собственно не о чем.
Дальше же в Ритиной жизни было следующее: обо всем узнали родители, отец, которому было абсолютно все равно на дочь, пребывал в полнейшем негодовании; родители Миши, настояли на скоропостижной свадьбе; вскоре после всей суеты и непременной ругани родился мальчик; а еще чуточку позже Рита подала документы на развод.
А виною ее решительности, как она потом будет рассказывать своей новоиспеченной подруге, был сон. Обыкновенный, но произведший на Риту невероятно сильное впечатление, буквально потрясение.
На улице весна… Всё только-только распустилось и начало дышать счастьем пробуждения, длинною в лето новой жизнью. Цветочки, молоденькие листочки, бабочки… И среди всей этой чудной красоты в лучах солнца стояла Рита. Но не просто стояла, а находясь в будто бы волнительном, таком прелестно приподнятом, лучистом, как и все вокруг, настроении. Она чего-то ждала тихо и терпеливо, не спеша обводя вокруг себя глазами. А всё – те же цветы одуванчиков или куст сирени – излучало тепло и счастье. И сама Рита была счастлива, в ожидании, но счастлива. Там, стоя на лугу, она прекрасно знала, что ждать ей оставалось совсем чуть-чуть. И самое главное Рита знала, но всё никак не могла вспомнить, будто бы специально прятала от себя, чего, то есть кого, она ждет. И секунда за секундой в прошлое и… вот он – Леша – появился на другом краю, казалось бескрайнего, но в пару шагов пересекаемого вдоль и поперек луга. Он был как всегда добр, но совсем не по атмосфере, не по Ритиному настроению, серьезен. Его губы были приподняты в легкой улыбке, но взгляд… взгляд обдавал холодком, не отпускал и ясно читалось в этих синих – Рита так видела – глазах, что есть у него нечто большое и важное, адресованное именно для нее. Счастье, что с теплотой окружало ее, вдруг начало куда-то рассеиваться. Рита – она стояла в легком, воздушном, чуть выше колен розовом платье – физически начала ощущать, как радость покидает ее. Будто она держала в ладошках волшебный песок, который переливался на солнышке всеми цветами радуги. Но вдруг солнышко скрылось за облаками и песок, сделавшись серым, стал высыпаться из ладоней. И как только Рита не старалась удержать его, как аккуратно и с трепетом не сжимала ладошки, песок все равно продолжал сыпаться, выплескиваться серой волной из ладошек, безвозвратно убегать. И растеряв остатки счастья, Рита с надеждой и по-детски жалостливо безотрывно стала смотреть на Лешу. В возникшей вдруг серьезно-грустной атмосфере только в нем она видела скорейшее разрешение всех своих невзгод и печалей. Рита сделала шаг босиком – она оказалась босая – по зеленой траве вперед, но не почувствовала ничего: ни мягкой травы, ни ее приятную свежесть. Но этот шаг нисколечко не приблизил ее к Лёше. На маленькой полянке он был бесконечно далек от нее. Шаги исчезали в траве, не приближая ни на сантиметр ее к нему. Леша стоял все такой же серьезный и молчаливый, куда-то спрятав свою легкую улыбку. Рита сделала отчаянный рывок вперед. Ей до безумной крайности нужно было преодолеть эту поляну, щедро поливаемую солнцем. Отчаянный шаг вперед и…
Рита проснулась глубокой ночью, так и не узнав, о чем пришел сказать к ней в сон Леша.В доме царила тишина, было темно, ничегошеньки не было видно. Маленький Кирилл спал в кроватке. Миши сегодня не было дома. Он, кажется, остался у друзей на какой-то гулянке. Сегодня у друзей, вчера у себя дома… Он все реже и реже оставался с Ритой и сыном. И как это ни удивительно, не только он безразлично относился к Рите, но и сама Рита с каждым днем все меньше испытывала желание видеть Мишу рядом с собой. Ее приводило в бешенство его отсутствие, но еще больше она злилась, когда видела его перед собой невозмутимого и совершенно отрешенного от повседневных проблем и забот.
Рита лежала с открытыми глазами и смотрела в темноту. Леша, Леша… Какой же он хороший!.. И Рита зарыдала с таким отчаянием и такой безутешной тоской, что только некое чудо могло вернуть ее в явь. Она рыдала беззвучно, но маленький Кирилл все чувствовал сквозь сон и потому беспокойно швыряясь в кроватке, издавал тревожные звуки и беспокойно всхлипывал.Но Рита была настолько погружена в свою бездонную печаль, что не слышала отражение своего душевного недуга в собственном ребенке. Проснись он и громко заплачь, вот тогда бы только Рита очнулась. Кирилл же, покапризничав, продолжил тихо спать.
«Ведь я же сколько времени жила рядом с ним!.. Столько времени…»
И Рита так отчетливо и ясно представила Лешу на общежитской кухне и себя с вечно растрепанной прической и почему-то в помятой старой футболке, что вся невозможность быть им вместе во всей своей красе предстала перед Ритой. Она только сейчас поняла, что Леша видел в ней исключительно соседскую малолетнюю девчонку. Он не воспринимал ее всерьез, как на взрослую девушку он на нее никогда не смотрел. Да и какой взрослой она была?.. Страшной и одновременно до глупого смешной Рита предстала пред собой. И получалось, что пусть и жили они с Лешей в соседних комнатах, и кухня была у них общая и коридор, но их внутренние планеты, на которых они существовали, горизонты, которые они видели впереди себя и к которым стремились были абсолютно – насколько только это может быть – разными.
Рита долго плакала, лежа в постели, мгновенное видение своей жизни, далось ей очень тяжело. Но у кого же по-другому бывает?..
Рита развелась, а когда Кириллу исполнилось восемь месяцев, умерла Ритина бабушка по отцу, что жила в соседнем городке, и которую Рита видела несколько раз в своей жизни. В попытке убежать от гнета родителей, она переехала в бабушкину квартиру. Но как только про то узнали родственники, Рите пришлось съехать на съемную жилплощадь.
Рита так и осталась жить в этом городке. Домой она категорически не хотела ехать, а в большом городе ее никто не ждал. Позже она вышла замуж, работала то тут, то там, родила девочку. И вроде бы как успокоилась, в суете дней не успевая поднимать из души то, что навсегда в ней осталось большим и мрачным пластом.
Рассказ убежал далеко вперед. На самом деле, когда Леша с Ниной вели свою уютную беседу, события находились вот еще где:
– То есть она еще и с наркоманами связалась? – спокойно произнесла Нина.
– Да, говорят, над ней там так пошутили. Подсыпали ей какую-то ерунду. И она тут же пошла в ближайший магазин буянить. Настя долго орала и ходила злющей. Они и без того не особо ладили вдруг с другом.
– Да… – задумчиво протянула Нина, – история…
Леша хотел было сказать, что ему жалко Ритку, но почему-то промолчал. Молчала и Нина. Дрема незаметно окутывала обоих.
– Вроде бы свежим воздухом потянуло, – не открывая глаз, сонно прошептал Леша.
– Тебе показалось, – еще более сонливым голосом ответила ему Нина.
Они оба проснулись чуть позже, когда в окно вовсю подул невесть откуда налетевший холодный ветер. Свежесть невероятно сильным потоком прокатилась по их разомлевшим от жары телам, мгновенно взбодрила их, заставила проснуться. Леша вскочил с кровати и поспешил закрыть окно. Он оставил приоткрытой лишь форточку. В это время сонная Нина отыскала одеяло, валявшееся в ногах.Похолодание пришло. И то ли от него, то ли от самой мысли, что оно уже здесь, сделалось комфортнее. Всё что сейчас происходило и на улице, и в Лешиной комнате, Нине очень нравилось. Настоящая гармония – это очень замечательно.
Глава 16
– Ирин, – в комнату вошел Дима. Он был серьезен, от него веяло какой-то своеобразной напряженностью. И даже то, каким твердым тоном он произнес имя жены, оторвав ее от чтения газеты, должно было Ирину сразу насторожить. Но она не расслышала Диму, видимо увлекшись чтением, и только вопросительно подняла на него глаза.
– Смотрю, занята…
Дима присел на кресло, Ирина положила газету на диван рядом с собой.
– Нет, вообще-то. А что? – заметив некоторую озабоченность и тяжесть в мыслях Димы, чуть встревожилась Ирина.
Его же лицо отражало лишь часть всей внутренней суматохи и переживаний.
– Вот… – и собравшись, но, не зная, куда деть руки и, бесцельно ими жестикулируя, продолжил, – уНины будет ребенок.
Ирина как смотрела на Диму, так и продолжила на него смотреть, только теперь не моргая и с каким-то диким изумлением. Сейчас ей было крайне трудно заговорить. Новость расплывалась у нее перед глазами и почему-то показалась совсем невозможной.
– Ирин, да ты чего?
Дима уже сидел рядом с женой и, обнимая ее, пытался успокоить. Ирина сама не понимала, почему она плачет. И то ли радостно ей было сейчас, то ли грустно – она тоже не могла понять. Как-то истерически воспринялась ею новость.
– И откуда ты узнал? Ты ходил к ней в гости? Да? И мне ничего не сказал? Да? Так?
– Как это ничего не сказал! Вот сейчас говорю, – Дима встал с дивана и, облокотившись о громоздкий шкаф с одеждой, продолжил, – она сама хотела с тобой поговорить. Но… вообще мне Сашка все рассказал. Он к ней заходил. Ир, всем очень надоело твое нервное настроение. Все устали…
– То есть я нервная? – с возмущением выдала Ирина и как бы спохватилась, притихла и, что-то для себя решив, уверенно заявила, – Дим, позови ее к нам. Но только, сам понимаешь, без этого Леши.
– А сама не можешь позвонить?
– Да она со мной и разговаривать не станет!..
– Напридумывала себе!.. Не станет… Злая, вредная… Ир, ну сколько можно? Ладно, ладно… Не хочешь ты воспринимать Лешку и не воспринимай. Но с Ниной-то надо помириться. Она наша дочь. А скоро внучка родиться…
– Дим!..
Ирина вскочила с места и вдруг начала спешно убирать чистое, не глаженное белье, что кучкой лежало на половине дивана, где почему-то никто особо никогда и не сидел. Вот есть места в доме, что пользуются всеобщей популярностью, а есть и такие, как эта половина дивана, на которую садятся всегда реже всего.
Дима стоял и все пытался сообразить, что это на Иру такое напало. Откуда-то появившаяся активность выглядела подозрительной и нарочито выдуманной, будто наигранной. Она настораживала и будто просила повнимательнее последить за человеком, чтобы тот в порыве своих эмоций не натворил ничего лишнего.
Ирина до глубины души была растревожена новостью.Она первые десять минут, как только услышала новость, совсем не знала, что ей делать и как быть дальше. Быстро убирая белье и суетливо бегая взглядом по комнате, будто ища, что еще можно прибрать, Иринакак бы помогала таким образом упорядочиться мыслям в голове. Она суетилась, ее движения были полны слаженности и резкости. Полной ее противоположностью был сейчас Дима. Он лишь сделал пару шагов к двери, чтобы не попадаться Ирине под руку и наблюдать за нею со стороны.
Прошло несколько минут и Ирина, убрав и переставив с места на место всё, что только можно было, замерла на месте. Руки в боки и горящий взгляд. Дим лишь стоял и ждал, что же будет.
– Я сейчас собираюсь и иду к Нине. Ей точно нужна моя помощь. Она моя дочь!.. Дима, ну что ты стоишь и смотришь?
– Сегодня же собирался Сашка Вику с Данькой привести.
– Точно!.. – спохватилась Ирина, – Дим, ну разве ты не сможешь пожарить им картошки! А я чуть попозже подойду. Так, всё я собираюсь.
Не прошло и пяти минут, как Ирина буквально выбежала из квартиры и направилась, через магазин (необходимо же было обязательно накупить Нине всего нужного и не совсем), к дочери. Была суббота, выходной день. У Ирины не промелькнула и мысли, что Нина может быть не дома или дома она будет, но вместе с Лешей. Она торопилась к Нине, как-то машинально, совершенно не заметно для себя оставив позади, позабыв совсем про все разногласия и ссоры с Ниной. И только у подъезда Ирина вдруг вспомнила про весь этот ворох недопонимания и зла, что стоял между ней и дочерью. И совсем уж нехорошо от того сделалось Ирине. Какое-то полное разочарование неясно в чем конкретно, но скорее всего в себе, завладело ее. Это сразу сбило улыбку с ее лица и заглушило внутреннюю радость, но невсю. То было просто невозможно. И черпая из сохранившейся радости уверенности, Ирина зашла в подъезд, не заметив, как мимо нее из подъезда выбежала гладкошерстная худая кошка.
Дверь открыла Нина. Она была одна, Леша ушел в магазин. Нина, посторонясь, пропустила мать в квартиру и,не теряя терпение, ждала, когда та заговорит.
– Ниночка, всё как-то совершенно неправильно у нас получилось. Я очень переживаю. Не могу спокойно даже обед готовить. Оно всё в голове сидит и сидит… Не права я была! Но ты не думай, я не с Лешей пришла налаживать отношения. Я к тебе пришла. Ниночка!.. – Ирина Сергеевна поставила пакеты на пол и подалась к Нине.
Нина, скучавшая по маме, поспешила ее обнять.
– А Леши нет дома. Он в магазин ушел.
Нина сочла нужным это сказать, а Ирина не нашла, что на это ответить и стушевавшись промолчала. Они прошли на кухню, Нина поставила чайник вскипятиться, будто между прочим показала маме, как шикарно цветет подаренный ее несколько лет назад цикломен и, испытывая внутреннее удовлетворение, присела за стол.
Через час дверь квартиры отворилась, вернулся Леша из магазина и сразу, с порога, крикнул в пространство комнаты.
– Нин, я бананы и сметану купил. Должен очень вкусный мусс получиться.
И только сейчас заметил чью-то куртку на вешалке.
– Нин, а у нас гости? – и поспешил на кухню, не дожидаясь ответа.
Нина вышла ему навстречу, но когда Леша появился на кухне, поспешила сесть на свое место.
– Мама пришла, – стараясь улыбаться задорно, ответила Нина. Но напряжение, которое неминуемо возникло, трудно было куда-либо запрятать.
– Здравствуйте, Ирина Сергеевна, – сдержанно, потому как просто не знал, как себя вести, произнес Леша.
– Здравствуй, – не глядя ответила Ирина.
– Я в комнате, – произнес Леша и поспешил уйти.
Ирина Сергеевна было тоже засобиралась, но Нина уговорила ее посидеть еще минуточек двадцать. Внутренними усилиями, что давалось тяжело в особенности Ирине, до очередного конфликта дело не дошло. Ирина ушла от Нины, полная противоречивых чувств. Бесконечная радость от встречи и примирения с дочерью смешивалась с неприязнью к Лёше. И потому вместе с довольной улыбкой и счастливым взглядом, в глазах могли пробегать тени недовольства и затаенной враждебностью.
Нина, довольно улыбаясь, постояла в прихожей с минуту и направилась в комнату к Лёше. Она помнила, сколько нехороших слов было сказано ее матерью в Лешин адрес, как Ирина, вместо поздравления, когда узнала, что они собираются пожениться сказала:
– Никогда не думала, что ты – Нина – всегда умный человек, позволишь так себя крупно обмануть…
Нина всё это очень ясно помнила и честно обижалась на мать несколько месяцев. Но,по прошествии времени, рассудила, что Ирина Сергеевна от Нининых решенийредко была в восторге и каким-то образом, но нужно было возвращать мир в их отношения. Нина не хотела, даже побаивалась, что может случиться так, как у Светы из Нининого отдела, которая намеренно, с какой-то дикой и не уместной хвальбой, не поддерживала отношения с матерью. Что уж там у них произошло?.. Но, Нина ни за что не стала бы хвалиться такой нерадостной вещью, ей бы это даже и в голову не пришло. Но сам факт бросить мать и полностью отдалиться от нее, наводил у Нины в душе тревогу и обдавал страхом. Оставлять все, как есть было нельзя.
Пару дней назад Нина пораньше ушла с работы. Она договорилась встретиться с Сашей. И последние несколько часов на работе все ее мысли только и находились в еще не состоявшемся разговоре. И эти несколько часов Нина просто не могла ничего делать. Она то принималась пить чай, который пить совсем не хотелось, то без аппетита съела половину шоколадки, и постоянно же вставала с места, подходила к окну и некоторое время молча и задумчиво смотрела в него.
Нина никак не могла себя заставить работать. Какая-то неведомая рассеянность овладела ею. Хотя она отчетливо понимала, что разговор с братом, может дать ей лишь некоторую отдушину, вроде разговора с психоаналитиком, саму же прескверную ситуацию, что который месяц не давала никому покоя, он никак не исправит. Но, однако же, надежда на чудо была и своим существованием откровенно раздражала Нину. Ведь здравое видение ситуации не предвещало и полунамеком, что из-за туч может показаться солнце, или хотя бы его ясный луч.
Выйдя из офиса, Нина попала под самый дождь. Такси еще не подъехало. Нина поспешила и выбежала на улицу раньше времени. Но возвращаться назад на каких-то десять минут у Нины даже и мысли не возникло. Она, ругаясь на себя, вытащила из сумочки зонт, который спас ее частично. Дождь был косой, и ветер ровно держал тот угол, под которым холодные капли падали на тротуар, на дома и людей. Погода испортилась в одночасье. Левый рукав, весь левый бок промокли насквозь, по колготкам в сапог просачивалась вода.
Такси подъехало чуть раньше договоренного времени, на что Нина облегченно вздохнула и села в машину. Пальто успело промокнуть так, что сырость ощущалась всей левой частью тела. А еще сырость забралась в сапог. Было неприятно и телу и на душе.
Всю дорогу Нина была ни в меру хмурой и, как показалось таксисту, который оставил все свои мысли при себе, чем-то явно недовольной в своей жизни и даже вспыльчивой и стервозной особой. Впрочем, водителю такси было всё равно, но пока он ее вез, она вызывала у него определенный интерес – интерес любопытного зеваки.
Нина вышла из такси. Дождь прекратился, и крайне неприятная свежесть поселилась на улице. Ежась, Нина пошла к дому, во двор которого только что заехала Сашина машина.
– Погода не радует, – улыбаясь и ставя машину на сигнализацию, произнес Саша.
– Да уж не лето! – неожиданно обрадовавшись и приподняв свое настроение, ответила Нина, пойдем уже в дом.
– Пошли, – охотно согласился Саша, запахивая куртку.
И уже в квартире, на кухне, начался настоящий серьезный разговор.
– Саш, с тобой-то я хотя бы могу поговорить нормально? Ты понимаешь, я все никак не могу взять в толк, откуда у мамы взялось столько ненависти к Леше. Или она серьезно считает, что он каким-то образом ухитриться и заполучит дачу себе? Она что, считает, что Леша женился на мне из-за имущества? Да вот чтобы тебе было известно, если бы я сама не начала с ним общение, то сейчас не была бы за ним замужем.
– Чего?! – Саша подался вперед и сильно прищурился, глядя на Нину, инстинктивно ища в ней, в ее лице, ее глазах пояснение, ответ. Он совершенно не понял – до него не дошел весь смысл произнесенного – про что сказала Нина.
– Саш, я просто никому не рассказывала, потому что это не информация для общественного доступа и обсуждения. На Новый год я поздравила его эсемекой. Потом мы начали созваниваться. И зачем?.. Зачем, вот ты мне скажи, я все это тебе сейчас рассказываю?.. Получается, я сейчас оправдываюсь, – вдруг разозлилась Нина и теперь уже совсем забыла, что собиралась перекусить бутербродом с чаем.
– Откуда в тебе взялось столько наивности и какого-то странного романтизма? – рассудительно и спокойно произнес Саша.
– Саш, я тебе сейчас как юрист говорю. Дача оформлена на родителей. Наследниками являемся мы с тобой… Ты только подумай. Ты же не дурак. Тебя, как умного, частенько ставят мне в пример.
– Не язви! – бросил Саша, – уж на то пошло, я сам тебя не совсем понимаю.
– А что тут понимать?! Есть люди, которые женятся или выходят замуж из-за каких-то конкретных причин, жилье там, например, деньги, статус, самоудовлетворение – да и такое бывает – ну и так далее. А есть, которые женятся по одной лишь простой причине, им просто комфортно вместе, хорошо и всё! Такое тоже бывает.
– То есть ты до этого не комфортно жила? А сейчас приобрела этот самый комфорт…
– Дурак! Ты зачем женился? Ты хоть раз задавался этим вопросом? Тебе же, я бы не сказала, что и одному было неплохо. Точнее как, пришел домой, все чисто и сготовлено, мама постаралась. Но тебе-то зачем-то понадобилось жениться! Зачем? Зачем ты женился?
Саша буквально опешил и сидел с приоткрытым ртом. Он что-то хотел возразить Нине, но не смог и слова вставить в ее быстро текущую речь. А когда Нина замолчала, у Саши в голове эхом только и звучало «зачем?..»
Немного выговорившись, Нина вспомнила про бутерброд и стала его доедать. Саша всё молчал. Его зацепил это вопрос «Зачем?..», и он не хотел его отпускать, не хотел от него отмахнуться и всерьез задумался над таким то ли совсем простым, то ли непомерно сложным, с философскими подтекстами вопросом.
«Зачем?.. Ну, вот беру я и наливаю стакан воды и пью. Зачем? Просто потому, что хочу пить. Меня мучает жажда, возможно от жары, возможно от того, что просто давно не пил воды и организму она потребовалась. Я беру и пью. Не задаюсь же я вопросом, зачем мне пить воду?..»
– Это моя потребность… – переходя незаметно из мыслей в полушепот, который, впрочем, Нина, четко услышала и поняла, – это всё какая-то глупость получается. Совсем глупость! Нина! – разозлился он.
– Саша! – ему в тон возразила Нина, – ты сейчас с кем разговаривал?
– Нин, ну я же люблю Олю, – будто защищаясь и оправдываясь одновременно, выдал Саша, – ты же знаешь, что я мог жениться и не на ней. У меня же был выбор. Но Олю я люблю, не смотря даже на то, что вы с ней не очень ладите.
– Ну вот. А от меня-то ты, что хочешь услышать? Лучше подумай, как мне с родителями – нет с мамой, папа еще ничего… как мне с мамой всё наладить. Не может же так быть, чтобы эта ерунда продолжалась вечно. Как-то надо ее разрешить.
– Надо! – уверенно произнес Саша, – но ты сама знаешь, что если мама во что-то уверовала, то пока сама не разубедиться, то ничего по большому счету сделать мы и не сможем.
– Да… Саш…
Разговор приостановился. Нина задумчиво повертела в руках пустую кружку и встала со стула, чтобы налить себе еще чая. Не спеша заваривая чайный пакетик, Нина вновь начала говорить.
– Саш, ты вот как думаешь, если бы мама узнала, что у нее будет внук, она бы как-то поменялась?
– Это правда? Ты собираешься стать мамой? – прежде всего удивленно, а уж следом начиная улыбаться, оживился Саша.
– Правда, Саш. – Более чем уверенно, заявила Нина. Саша внимательно посмотрел на старшую сестру. У нее на лице отражалась гамма разнообразных чувств.
– А сразу нельзя было сказать?.. Я тут сижу, уже и не знаю, что можно придумать…
– Ты думаешь…
– Очень надеюсь. Нет! Практически уверен. А где у тебя Леша?
– В редакцию ушел.
– Нин, дай мне кружку. Что-то чаю тоже захотелось.
***
Осень… Она продолжала все сильнее и сильнее завладевать миром. И желтый лист, облетая с деревьев, заполнил собою все леса, парки и скверы. Даже около одинокой липы, что росла возле окон Нининой работы, образовался целый ворох листвы. Она лежала, промокала от дождей, высыхала от ветра и солнца и безвозвратно теряла свою яркую красоту. Только ее шорох под ногами продолжал радовать. Голые же ветви дерева растерянно, будто это была их первая осень, смотрели вокруг. Они уже пребывали в дреме, но минувшее тепло, лето, все еще текло по их ветвям, содержалось в их соке. И только весной эти запасы сил и энергии пробудят к жизни все дерево, поведут его навстречу вновь вернувшемуся теплу и солнцу.
Глава 17
Сумбурный разноликий день подошел к концу. В то, что миром уже завладел вечер, верилось с некоторым изумлением и облегчением же одновременно. И приди к Леше в течение дня хоть бы на минуточку мысль, что спустя несколько часов он сможет спокойно в умиротворении сидеть на крылечке и изредка прихлопывать комаров, что то и дело пытались им поужинать, он бы не поверил. Какое могло быть спокойствие в этом странном нестандартном и совсем нелогичном течении дня?
Леша устал и очень остро ощущал эту тяжесть дня, но тем не менее не шел спать. Ему понравился вечер. Почти совсем лишенное закатных красок небо, плотно затянутое низкими облаками, кажется, собиралось ночью пролиться спокойным, добрым дождем. После которого между грядок, на тропинках и везде-везде остаются светлые лужи и текут ручьи. А потом, поутру, если закончиться дождь бодрое раннее солнышко будет лучами плескаться в этих чистых лужах, расплескивая повсюду нестерпимо яркие блики по всему белому свету. И всё вокруг будто родиться заново, прочитается по-новому и так и останется таким неповторимым прекрасным в чей-то памяти. Сырые ветки вишни с богатым урожаем, сырые кусты жимолости со вкусными, но непомерно кислыми ягодами, так считал Леша, но не Нина, сырые камни, которыми были обложены клумбочки цветов, сырые крыши домов, сырая улица… И солнце, что же всё отогревало от влажной свежести и всё сушило вокруг.
– Леш, тебя комары не заели? – совершенно неожиданно на крыльце появилась Ирина Сергеевна. Леша напрочь упустил момент, когда она тут оказалась. И помолчав еще несколько секунд, как бы привыкая, что сейчас на крыльце он не один, ответил:
– Да нет. Их сегодня почти и нет.
– Душно-то как!.. Ты чувствуешь, какая духота скопилась? Ночью гроза, наверное, будет.
– Будет дождь, – утвердительно, но без возражения Ирине Сергеевне, ответил Леша.
– Да?.. – не зная еще верить или нет, тут же произнесла Ирина Сергеевна.
И повисла тишина, в которой никто никому не мешал.
Леша продолжал все так же сидеть, будто не Ирины Сергеевны, стоящей рядом с ним, ни этого короткого разговора минуту назад не было и вовсе.
Ирина Сергеевна же задумалась так увлеченно, что отвлечь ее сейчас от сего процесса было бы совсем нехорошо. Но мысли ее были заняты вовсе не тем, что Нина с Лёшей поругались, а собственными планами на завтрашней день. Она хотела замолосолитьогурчиков и посолить капусту. Все было ясно и понятно, но обстоятельно подумать, стоя на крыльце в душном застывшем воздухе, было необходимо. В том была для нее определенная потребность, как хозяйки этого дома – подумать об огурцах, и еще было некоторое удовольствие, свойственное всем людям, когда они думают о том, что каким-либо боком, но им по душе.
– Ты домой? – надумавшись, спросила Ирина Сергеевна.
– Нет. Я еще немного посужу.
Ирина Сергеевна отмахнулась от невидимого, но пищащего где-то у самого уха комара. Она собиралась еще что-то сказать, но так ничего и, не произнеся, зашла обратно в дом.
А Лёша еще почти целый час, просидел на верхней ступеньке крыльца, не двинувшись с места и, казалось, вообще не шевелясь. Он сидел один, в воцарившейся темноте и тишине. И когда последний комар пропал куда-то вслед за остальными комарами, что Лёша совсем и не приметил, он встал и пошел в дом.
А ночью действительно пролился дождь, без грозы, без ветра, без всякого постороннего, лишнего шума. Никто не мешал дождю в ночной тишине играть свою мелодию чисто и откровенно красиво. Сначала дождинки падали на сухую землю и жадно впитывались ею. Потом, не успевая принимать всё, что дает небо, в ямках и ложбинках заплескались первые маленькие лужицы. Лужицы быстро превращались в лужи, и побежали, ища дорогу в темноте ручейки. А капли продолжали стучать по крышам, монотонно шуршать листвой и травой, с позвякиванием окунаться в лужи. Упоительная мелодия брала всё новые ноты. Дождь импровизировал виртуозно, с неведомой людям легкостью.
В городе тоже шел дождь, такой же тихий и такой же густой. Нина с трудом уснувшая, проснулась. То ли ее разбудил дождь, то ли помешало спать внутреннее беспокойство. Она присела на кровати и посмотрела на Глеба, что по-детски сладко спал рядом с ней. И встав, Нина подошла к окну. Кажется, все эти действия у нее получилось сделать машинально. Само по себе так получилось.
«Дождь…» – только и прошептала про себя Нина, убрав руки от подоконника, и осторожно вышла в зал, прикрыв за собой дверь. Там, отворив окно настежь, она вдруг неожиданно для себя проснулась. То есть вышла из спасительного забытья и слишком ясно представила перед собой картинки ушедшего дня, смотря же не моргая в темную стену дождя. И в раз, как это бывает, кусочки маминых слов, разговор с Мартой Андреевной, несколько искаженная, потому как здесь по-другому было никак нельзя, минувшая ссора с Лёшей. Всё немыслимым образом соединилось вместе. И целостность от созданной, казалось бы из несочетаемого вместе, просто поражала. Где была мама, где Марта Андреевна, а где она – Нина – и сегодняшняя, то есть же вчерашняя, ссора.
Нина вдруг поняла так четко и так ясно, что не всё в мире так просто и далеко не всё происходит так, как ей этого хочется.Эти простые, такие казалось бы очевидные вещи, Нина знала и до сего момента. Но только знала. А знать – это не всегда иметь ключик к своим же знаниям. Знать, но не понимать своё знание, смотреть на него словно через затемненное стекло.
Нина была разумным человеком, но с несколько своевольным характером. С годами своевольность обросла жизненным опытом, осознанной не детской уверенностью в себе, соответствующей собственному мнению-представлению должностью и позволяющей почувствовать независимость и подарить себе сказку зарплатой.
И вот эта на первый взгляд заносчивость, высокомерность должны были отдалить Нину от всего простого и обыденного, сделать не понимаемыми и мелочными, чуть ли не глуповатыми, надуманными чьи-то повседневные дела и заботы. И как вышло на деле эта зараза своей исключительно правильной и высокой значимости все-таки сумела подпортить, заразить Нинину природную доброту и отзывчивость, искреннюю безграничную любовь к своим близким, да и к миру, что находился вокруг, совсем рядышком с Ниной. Мир, в котором же Нина сама и жила.
И Нина подумала: «Как отвратительно сегодня я себя повела. Перед Лёшей, перед Лёшей очень стыдно…»
В меньшей степени она чувствовала стыд перед Лешиной матерью. Казалось, все огонечки, что заблестели в разных уголках ее совести, были направлены на Лешу.
Нина продолжала размышлять: «Какая я все-таки… дура! Срочно, нужно срочно поговорить с Лёшей. А он сейчас в Ливнево с родителями, с мамой… С ума сойти!.. Мама сейчас заодно с Лёшей. Она заступилась за него. Нужно восстанавливать мир.»
И от уверенных мыслей повеяло сомнениями. Свое поведение, вся ситуация вдруг выросли до огромных пределов и мгновенно взрастили страх, что привел к быстрой неуверенности.
День… Прошедший день… Вот он, каков был:
Не наблюдалось совершенно никакой разницы, где находиться – в квартире или возле дома на детской площадке. Везде было жарко и душно. Но совсем еще не хотелось, чтобы лето поменьше начало делиться теплом и на город опустилась прохлада. Не так уж и долго, всего-то только первую неделю установилась летняя погода.
Нина сидела на лавочке, наслаждалась с солнцем и время от времени покачивала коляску, в которой спал Глеб. Перестав работать и закрыв ноутбук, во двор вышел Леша. Ему было жарко, его работоспособность падала с каждой минутой. Да и вдруг захотелось проведать, как там Нина с сыном, побыть во дворе вместе с ними.
Прошло пять минут разговора, который был наполнен двумя темами о Глебе и о погоде. Солнце на мгновение скрылось за облаками и вновь принялось светить. Леша стоял в тени берез, несколько сонным он выглядел. Нине нравилось смотреть на него. Такой немного растрепанный, чуть наивный и счастливый.
– Лешенька!.. Сынок!.. А я пришла в общежитие, а тебя там нет! – громким голосом описывая свое удивление, к лавочке бодро шла Ульяна. На ней были одеты трикотажные шорты и тонкая серая футболка, на голове – легкая светло-фиолетовая панамка. На удивление – Леша никогда не видел свою мать в таком одеянии – наряд был ей к лицу.
Леша встрепенулся, посерьезнел, попасмурнел и уж совсем растерялся. Как себя вести и, что делать он не знал. Он метнулся к матери, бросил взгляд на недоумевающую Нину и остановился.
– Мама?..
– И снова ты мне не рад, – не переставая улыбаться, заключила Ульяна, – ищи тебя по городу, бегай и что?.. Здравствуйте! – перенеся свое внимание на Нину, четко и как бы демонстративно, на показ, поздоровалась она.
– Здравствуйте, – спокойно и даже как-то тихо ответила Нина, смутившись про себя, что до сих пор сидела молча. Но на лице у нее отражалось лишь непонимание и легкое возмущение.
– Это… – подалась Ульяна к коляске, – какой хорошенький!.. Лешка на тебя то как похож!
– У него глаза серые, Нинины, – проговорил Леша.
– А как… – суетясь и показывая на ребенка, спрашивала Ульяна сразу на обоих родителей.
– Глеб, – ответила Нина.
– Глеб Алексеевич!.. Очень здорово. И ты мне Леша не посчитал нужным сообщить. Женился, отцом стал, из общежития уехал и ни словом, ни полусловом…
– Мам… – Леша подбирал слова, чтобы как-то сгладить мамины претензии. Он буквально кожей чувствовал, что не к добру вело всё то, что сейчас было сказано, – ты же ни адреса своего в прошлый раз не оставила, ни телефона…
– Ульяна… Григорьевна, Вы же сами бросили Лешу, а сейчас отчитываете его, словно маленького ребенка, – вступила в разговор Нина.
– Леша, это как вообще понимать? Тоесть я еще во всем и виновата? Невестка у меня просто… палец в рот не клади, – Ульяна пришла в возмущение и совсем позабыла, что только что собиралась полюбоваться спящим внуком.
– Господи… – вздохнул Леша, – Нина права, но… Нин, – решительно обратился он к ней, – я сам разберусь с мамой.
– Пожалуйста!.. Я тебе нисколько не мешаю, – обида ясно вырисовалась у нее на лице, обидой пропитался жаркий воздух.
– Мам, давай отойдем в сторонку и поговорим.
Но спокойствие покинуло маленький кусочек территории, на котором собрались совсем не чужие друг другу люди. Глеб, до сего момента мирно спавший, заворочался, проснулся и принялся капризничать. Нина поспешила его успокоить и сунула ему в рот бутылочку с водой. Глеб, жадно причмокивая, стал пить.
– Не пойду никуда, – спокойно, но крайне настойчиво заявила Ульяна, – я пришла проведать сына и внука.
– Да Вы даже не знали, что у Вас есть внук!.. – не выдержала Нина. Ее разбирало зло. Она злилась на Ульяну из-за Лешу, ей было обидно, что с ним так поступили – просто взяли и бросили.
– И чего… и чего, что я не знала? – Ульяна приходила в возмущение от наглости молодой и ничего не понимающей в жизни Нины.
– Да ничего!.. Это Ваш родной сын, а Вам совершенно всё равно на него… Вас совершенно не интересует его жизнь!..
– Нина!.. – начинал приходить в отчаяние Леша. Он не понимал, в какую сторону ему сейчас бросаться, кого пытаться успокоить и, что говорить.
– Леша! – вскрикнула Ульяна.
– Мам, пойдем отойдем в сторонку и поговорим. Я тебя очень прошу.
– Вот уж нет! Я ухожу и… Глеба все равно буду приходить и проведывать, – обделив Нину вниманием, не удостоив его своего взгляда, Ульяна поцеловала в щеку Лешу, и… – до свидания!
– Всего хорошего, – бросила Нина и это было явно лишним.
Леша молчал, Ульяна, таким же шустрым шагом каким и пришла сюда, покинула двор.
– Нина, – наконец-то заговорил Леша, – ну разве нельзя было быть более сдержаннее?
– Да иди ты уже!.. Как хочешь, так и думай! И я сегодня с Глебом здесь остаюсь. Сам езжай на дачу…
Неожиданно Нина встрепенулась и тут же почувствовала, что продрогла. Она умудрилась незаметно облокотиться о подоконник так, что дождь, задевая об откос, разбивал свои крупные капли и Нины руки и лицо все были в мелких брызгах. Вся в мурашках Нина вытянула руку в окно, на улицу, и тут е замерзнув так, что даже зубы начали стучать, захлопнула окно. Получилось это слишком громко и она, хотя дверь в спальню была плотно закрыта, поспешила проверить, не разбудила ли она своими чудачествами Глеба. Но Глеб как спал сладко и мирно, когда Нина уходила, так и продолжал под дождь отдыхать. За Нининой в спальню потянулся шлейф свежего, казалось слишком свежего воздуха. Нина дрожащими от холода и бессонницы руками получше укрыла сына одеялом и поспешила прикрыть за собой дверь. Хвост свежего воздуха оборвался, а успевший залететь воздух смешался с воздухом комнаты. Нину несказанно обрадовало, что в спальне было тепло. Духота же, разлетевшаяся по всем углам, перестала ощущаться и вовсе. Укрыв себя одеялом, Нина аккуратно прилегла на краешек кровати. Она очень устала. Ей был очень нужен, как недавний глоток свежего воздуха, спокойный крепкий сон. Глеб, видимо ему снилось что-то эмоциональное, издал неясный звук, похожий то ли на всхлип, то ли насовсем неразборчивое короткое слово. Но Нина уже была настолько придавлена дремотой, что лишь смогла медленно-медленно подумать: «Надеюсь, Глеб спит…». И тут же сама и уснула.
А Леша только совсем к вечеру смог добраться до Ливнево. Не успел он по ступенькам подняться в квартиру, как ему позвонила Настя из общежития и убедительно просила его приехать, так как конверт с ее деньгами каким-то невероятным образом проскользнул через щелку между полом и дверью и оказался в Лешиной комнате. Пришлось брать ключи и ехать.
Леша и не подозревал, что достать конверт с деньгами – простое занятие – выльется в другую историю. К новому жильцу – мужчине лет сорока или сорока пяти – пришла то ли бывшая жена, то ли настоящая, то ли совсем не разберешь кто и устроила скандал, невольным участником которого стал и Леша. Он чисто случайно задел ее плечом, когда собирался уходить, а та без разбора полезла чуть ли не в драку на Алексея. Настя и новый жилец, которому досталось всех больше, еле оттащили свирепую женщину в сторону. Леша, что от случившейся толкотни забыл, закрыл он дверь или нет, уже с улицы звонил Насте. Та его успокоила, дернув дверь на себя и, сказав более чем уверенно, что она заперта.
В надежде, что больше ничего не случиться Леша направился в Ливнево. И хорошо, что кроме стада коров (это было уже за городом), которое почему-то перегоняли через трассу, вызвав тем самым массу недовольств и застопорив движение, больше ничего не произошло.
Утром Нина, быстро собрав всё необходимое, вызвала такси и уехала в Ливнево.
Выглянуло солнце и ослепительно яркими бликами сверкало в лужах и на мокром асфальте. Деревья стояли сырые. Они еще не успели высохнуть. На горизонте громоздилась гряда томных облаков, откуда-то тянуло сквозняком, который был пропитан влагой, но лишен кислорода. После ночного ливня, погода обещала быть не только жаркой, но и душной. На даче, где больше простора, будет малость, но лучше. Тесностьгородской квартиры давила на Нину и буквально выгоняла ее за город. Сидеть здесь и ничего не делать она просто больше не могла. Дорога была каждая минута, которая одна за другой уходя в прошлое, придавали Нине все больше уверенности в своих действиях и вырисовывали несколько истеричную, но одновременно же радостную улыбку на ее лице.
***
Первое декабря наступило торжественно и безоговорочно. Весь вечер перед тем, как прийти декабрю в кромешной, смешаннойс навеянной откуда-то с запада сыростью, темноте происходило какое-то невидимое, но остро ощущаемое движение. Что-то копошилось в неуютных промозглых порывах ветра, изредка постукивало по оконным стеклам, ни в какую не давало улечься соседской собаке Бобикуу себя в довольно просторном домике, и от того Бобик – немецкая овчарка – суетливо наматывал круги у себя по вольеру и будто бы весь находился в ожидании чего-то и самое-то главное, о чем сейчас задумался Леша стоя на крыльце было то, что он сам ясно ощущал, что находиться в странном добром ожидании чего-то. Странном по той лишь простой причине, что ожидать было в принципе-то нечего. Все изменилось в его жизни, все преобразилось и ему все нравилось и все устраивало. Сейчас он просто жил повседневными делами и заботами и, если чего только и ждал, но не так чтобы сильно и, теряя каждую минуту терпение, так это выхода уже не первой переведенной им книги – романа английского еще только набирающего популярность в России писателя, который должен был состояться ближе к середине декабря. Да еще пожалуй ждал, когда запечется в духовке курица – уже хотелось есть, а запахи, что без просу вырывались из дома только разыгрывали аппетит еще больше.
Леша сделал несколько глубоких вдохов, и от усиленного прилива кислорода в организм у него сначала сделалась легкой, а потом враз потяжелела голова. Но было хорошо. И крайне некомфортная, несколько тоскливая погода не могла своей влажной ветреной массой повлиять на это хорошо. Леша еще раз осмотрел темную округу. И там, где не было фонарей и вообще какого-либо, пусть самого небольшого источника света, расстилалась безграничная густая тьма. В ней тонуло всё, абсолютно всё!И невозможно было понять, где есть небо, а где – земля, всё было черно и успело даже показаться, что дня, не обязательно солнечного, а простого серого и облачного не было уже несколько месяцев. Ранняя черная ночь заставляла думать Лешу так, как ей хотелось.
Леша повернулся к ночи спиной и взялся за холодную металлическую ручку. И ему вдруг остро, еще более ощутимо, чем несколькими минутами назад почувствовалось, что он ждет, чего-то так волнительно, и что вот-вот должно прийти и, он это против своей воли, как-то неосознанно, ждет.
Леша улыбнулся сам не зная чему и закрыв за собой дверь, вошел в дом. Тут же на него обрушились звонкий голосок Глеба, которому недавно исполнилось полтора годика и его двоюродной сестренки Вики. Девочки было шесть лет и она уже далеко не первый раз оставалась с Ниной и ее семьей на даче.
А все началось еще с лета, когда Саша с Олей получили приглашение от Сашиного друга на юбилей. Даню и Вику родители оставили у деда с бабушкой, у которых уже гостила Нина с Глебом. А когда к Филиновым пришел Леша и они с Ниной и Глебом собрались уехать на дачу, Вика развела настоящий концерт, чтобы ее только взяли с собой. Она складывала в пакет вещи Глеба, показывая свою хозяйственность, съела всю гречневую кашу на обед, которую не любила – в этом ее поступке выражалось взрослое и разумное отношение к жизни, и всячески, разными уговорами и с хитрецой нечаянными фразами давала понять, что она уже настроена ехать и именно этого – оказаться с Нининой семьей на даче – сейчас только и хочет.
Пришлось взять ребенка с собой. Ирина Сергеевна всех больше противилась этой идее и была более чем уверена, что Вика вечером же попроситься обратно, в город. Но Вика удивила всех. Она не капризничала, хотя порою была очень склонна показывать таким образом свой характер, слушалась Лешу и Нину, и не доставляла им никаких хлопот.
Ирина же Сергеевна поздно вечером после телефонного разговора с дочерью, которая ей четко сказала, что все хорошо, успокоилась.
Зато, когда Саше с Олей стало известно, где сейчас их дочь, Оля плохо скрывая свои эмоции высказала следующее:
– Я считаю, что ничего хорошего, когда ребенок вот так спокойно уезжает от дома и его даже не интересует, разрешат ли ему родители, туда поехать или нет, – а чуть после, – … это потому что она у нас слишком капризная. Это просто ее новый каприз, ее новая блажь! И Нина! Нина, конечно, взяла ее с собой! Она всегда ее баловала! Вот тебе Викулька новая куколка!.. А завтра мы с тобой гулять в зоопарк пойдем!.. – нервно и нелепо изображала Оля Нину.
Оля с Ниной всегда же пребывали в некотором недовольстве друг другом.Они, как с первого дня своего знакомства, которое уже обе и не помнили когда произошло, прочувствовали беспочвенную антипатию друг к другу, и так и не смоглипо прошествии нескольких лет от нее отделаться. Хотя впрочемони и не пытались этого сделать. И не то, чтобы эти два взрослых человека как-то явно враждовали между собой. Нет! Они лишь старалась как можно меньше пересекаться друг с другом. К тому же, как начало выясняться чуть позже, по своему внутреннему составу Нина с Олей были абсолютными противоположностями.И каждую житейскую мелочь, вроде, как поставить чашку на стол и каким полотенцем удобнее и лучше вытирать руки, какие и как правильно есть яблоки – буквально на все у каждой было свое мнение! Вот Нина не придавала значение цвету кожуры яблок, но считала, что те яблоки, которые мельче – вкуснее, а Оля была уверена, что красные яблоки более полезные, а крупные хороши тем, что можно вполне наесться одним яблоком и не брать добавку. По началу Сашу забавляло такое поведение жены и сестры. Потом он начал старатьсякак бы не замечать их явного противостояния. Но они умели не воспринимать друг друга и противоречить друг другу как-то на удивление тихо и, это задевало гораздо больше, чем возьми они и поругайся. Их тихая война наносила куда больше ущерба, чем можно себе представить и в первую очередь их личная, взятая из неоткуда неприязнь, наносила большего всего вреда ни Саше, ни самим Нине и Оле, а детям – Дане и Вике. Нина любила и периодически навещала своих племянников, дарила им игрушки, водила их на прогулки и, с ней и Дане и Вике всегда нравилось проводить время. А Олю это раздражало, она начинала ревновать детей и старалась не разрешать им того, чем они с удовольствием занимались с Ниной. К примеру, Оля запрещала детям, как они это делали с Ниной, приносить листву деревьев в дом и делать из нее подделки, объясняя этот запрет тем, что от листвы слишком много мусора. Или не покупала детям мятные конфетки, списывая отказ на то, что мята раздражает желудок. Дети стали объектом столкновения двух взрослых людей. Ребят тянуло к Нине,но в тоже время они должны были и маму слушаться. Получалась скверная ситуация!
Потом же у Саши начали подниматься нервы, когда он улавливал краем уха, что Оля Вике или Дане опять сказала что-то не совсем хорошее про Нину или Нина бросало какую-нибудь неловкую фразу дома у родителей про Олю.
Но в дальнейшем, не смотря на всю напряженность отношений Нины и Оли, Оля все ж таки с трудом и большой неохотой, но отпускала дочку с тетей на дачу. В конце концов, она была уверена в Нине, как в ответственном и при всех их противоречиях, здравомыслящем человеке. А еще с неохотой и даже пытаясь утаить от себя сей факт, Оля замечала, что после дачи Вика становилась более спокойно и какой-то более взрослой, меньше озоровала и капризничала. И что же было несколько удивительно временами производила впечатление, что старшая это она – Вика, а не ее брат Даня.
Первое декабря наступило торжественно и безоговорочно.
Леша проснувшись, но, не успев еще открыть глаза, вновь ощутил это странное и настойчивое вчерашнее чувство. Но сегодня оно будто бы стало чуточку другим, всё прокрасилось светом и засияло изнутри. И вдруг отпала вчерашняя суетливость, что стучалась в окна, колобродилапорывами ветра по улицам и опустевшим садам и не давала спать серьезному Бобику. Утром же воцарилось решительное спокойствие.
Лёша открыл глаза. Оказывается, сияло не что-то где-то внутри, а непосредственно здесь снаружи – вся комната пропиталась таким белым, можно сказать торжественно-праздничным светом. Лёша лежал и никак не мог понять, от чего же, почему так светло? Давно не было так светло. Электрический свет, каким бы белым он не был, не давал такого удивительного ощущения чего-то нового.
«Что-то все-таки произошло!» – решительно подумал Лёша и встал с кровати, тут же оглянувшись, не разбудил ли он своими резкими движениями Нину. Но она крепко спала с мирным выражением лица. В соседней комнате было так же тихо – Глеб с Викой тоже еще спали.
Лёша, теперь уже четко контролируя свои действия, без лишнего шума, но с неясным нетерпением, подошел к окну. Ловко и аккуратно занырнув под штору, он замер. И тут же, вот прямо мгновенно, понял, о чем ему вчера шептал сырой вечер и чего он – Лёша – ждал.
Зима!.. Самая настоящая! Каким-то неясным образом Лёша еще вчера знал, что утром она придет, и ждал ее. Оперевшись руками о подоконник, Лёша понял, что ждал зимы. И теперь, когда она пришла, при Леше осталось лишь радостно-волнительное чувство, а ожидание же, что вчера было таким настойчивым, растворилось в ушедшей ночи.
Если бы Лёша увидел себя со стороны, то он бы наверняка засмущался. Взрослый человек, а сколько было в нем искренней радости и энтузиазма, когда он быстро собравшись, буквально выбежал на крыльцо и оказался одним из первых, кто увидел самое начало зимы.Еще не тронутый ни шагами человека, ни какого-то зверя – собаки или мыши, ни сметенный ветром в барханы и ни согретый, начавший подтаивать от оттепели снег. Вот он ночью выпал и тихо лежал ровным белоснежным покровом, будто привыкал, что он теперь здесь на земле, а не в пушистых серых облаках на небе. И вот эта его ничем не защищенная робость чувствовалась в застывшем воздухе. И Лёша, как быстро выбежав на крыльцо, так же быстро остановился на нем. Он просто смотрел на все вокруг и нечто легкое и прекрасное переполняло его и хотелось вот так, в полной тишине наступившего утра просто постоять, ничего не делая, почти не шевелясь и ни о чем, в сущности, не думая.
Лёша не знал, что Нина, еще ночью напоив водой Глеба и уложив его обратно спать, выглянула в окно. А там, в это время, то тихо, то вдруг подгоняемый ветром, сыпал снег. Лёша всего этого не знал, но это было и неважно.
Постояв еще немного на крыльце, Лёша не спеша обошел весь участок, немного побродил. Все было в снегу. Пришла зима, и календарная, и настоящая.
Вернувшись в дом, он налил в чайник воды, но не стал его включать. Чайник был электрический, довольно старый и шумный, и своим шумом мог разбудить Нину или Глеба. Вика же никак не реагировала на разные звуки и, если спала, то уж кипящий-то чайник, да еще и в другой комнате, ее точно не мог потревожить. И Лёша, взяв в руки книгу, что оказалась почему-то лежащей на полу, стал перелистывать страницы и ждать всеобщего пробуждения.
Лёша находился на предпоследней странице детской книжки, читая, выученные наизусть, сказки, как услышал еле уловимое движение. Можно сказать, он больше почувствовал, нежели на самом деле что-то услышал. Это было такое тонкое чутье, которое просыпается в тот тихий час, когда всё и все спят, а ты не спишь и неожиданно можешь поймать момент чьего пробуждения.
Лёша положил книжку на стол, включил чайник и пошел в комнату.
Крепко ухватившись маленькими ручонками за перекладину кроватки, радостно и бодро встречая новый день, стоял Глеб и ясными серыми глазками изучал комнату. По ребенку можно было сразу сказать, что он выспался и набрался за ночь новых сил. И как раз вот распределением своих новых возможностей Глеб и был занят. Он только что проснулся, но уже вовсю с увлеченным видом искал себе интересное занятие. Углядев, что в комнату не спеша прокрадывается папа, Глеб и до того не шумно себя ведший, притих настолько, что Леша, еще с порога увидев сына сразу же понял чего тот сейчас же, стоит ему только сделать шаг вперед или как-то – жестами, мимикой – дать понять Глебу, что он его видит и тот тут же вскрикнет, издаст искренний и пронзительный вопль радости. Леша замер на месте, думая, что же ему делать. Глеб в томительном ожидании, серьезный и задумчивый, с нетерпением ждал, когда же наконец можно будет заулыбаться и обрадоваться папе. Когда же, когда, наконец, папа его заметит, когда перестанет играть с ним, с самого утра, в прядки. И только было Леша собрался развить дальше застывшее положение, прислонив указательный палец к губам и сказав ш-ш-ш-ш…, как с крыши с гулким шумом скатился пласт свежевыпавшего снега. Глеб вздрогнул и, резко повернув голову, всем своим вниманием с широко распахнутыми, испуганными глазенками, стал выискивать то, что же могло послужить источником странного шума. Леша воспользовался моментом и вошел в комнату. Он взял Глеба на руки и, тем самым успокоив его, осторожно вышел из комнаты. Но, оказавшись в безопасности – у папы на руках – Глеб продолжал, не моргая, смотреть на зашторенное окно. Источник непонятного звука так и притягивал к себе ребенка, прельщал детскую любознательность своей неизвестностью. А Леша, придя на кухню, подошел с Глебом к окну и стал ему показывать все исключительно новое и интересное, все – целый неизведанный мир, что создался снегом и назывался зимой. И кто был больше увлечен из них двоих, сказать было сложно. Глеб был восхищен самой настоящей детской радостью, что вспыхнула у него при встрече с новым миром. А Леша был восхищен той радостью, что озаряла лицо Глеба. И ничего умилительнее и приятнее с утра, чем тихонечко подсматривать за Лешей с Глебом, просто нельзя было придумать. Впрочем, Нина и не пыталась. Она, стараясь оставаться как можно дольше незамеченной, стояла в коридоре, немного в тени и, улыбаясь, с не загруженной еще повседневными или просто посторонними мыслями головой, впитывала в себя чистый позитив и получала от того настоящую радость.
Во время завтрака на кухню вошла несколько заспанная Вика. Она будто почувствовала, что всё самое интересное может произойти без нее и выгнала себя из кровати. Она успела поймать взглядом в окне свежевыпавший снег, но еще никак не могла себя заставить с полагающимися по сему поводу эмоциями оценить увиденное. Растрепанная, словно сова, которую растормошили в полдень, она на секунду остановилась в метре от стола и, разглядев свободный стул, с облечением и некоторой усталостью тяжело опустилась на него. Глебу все ее манипуляции показались донельзя смешными и, он залился звонким веселым смехом. Вика недовольно поморщилась, слишком громким ей показался смех брата.
После завтрака все четверо собрались и вышли к дому. Легкий морозец еще держался в тени дома и деревьев, но на солнышке снег уже становился мокрым и, из него можно было начинать лепить снеговиков. Этим и занялся Леша с Викой. Глеб же стоял, прижавшись к маминой ноге и своими большими глазами, затаив дыхание внимательно наблюдал за папой и сестренкой. Нина, радуясь прекрасному дню, успевала наблюдать и за Глебом и за Лешей с Викой, перебрасываясь с Лешей короткими фразами о чем-то простом и житейском и даже ненароком в разговоре у них вспомнилось, как совсем недавно крестили Глеба. И так вышло, что крестины прошли в той самой церкви, на которую Нина завороженно смотрела тогда на свидании с Лешей. Ирина Сергеевна настояла, чтобы Глеба крестили именно там.
За разговором, детским смехом и повседневным шумом, коим сопровождается каждый день, никто не слышал, как в саду с яблоней кусками падает снег. В течение полудня он весь облетит с веток. А вечером, в синих сумерках, яблони будут чернеть своими изящными силуэтами на фоне снега. Это будет очень красиво. И возможно будет мороз, а может быть снежные облака вновь пройдутся по дачному поселку и его окрестностям снегопадом.
Вместо 18 главы и эпилога, кратко и содержательно.
Прошло два года со снежного первого декабря. Ничего особенно нового с того времени не произошло. Жизнь Нины и близких ей людей шла вперед ровно и без сильных потрясений. Брать в расчет сезонные простуды и завсегдатае неизвестно откуда-то возникающие неурядицы на работе не стоит.
Но оговориться, что Нина с Лешей купили себе машину, чтобы ездить на дачу все-таки нужно. Обновили своего железного коня и Нинины родители. Глядя на своих родственников мысль сменить автомобиль и купить что-нибудь поинтереснее возникала и у Саши. Главным образом к этой мысли его, как бы незаметно, подводила Оля.
Взаимоотношения Ирины Сергеевны и Леши были на зависть дружескими и даже теплыми. В редких ссорах, что порою возникали между Ниной и Лешей, Ирина Сергеевна зачастую заступалась за Лешу, каждый раз тем самым приводя Нину в состояние отчаянного непонимания и пропитанной негативом ревности. Впрочем, их ссоры не носили серьезного характера. И Леша с Ниной по-тихому ото всех мирились. Нина даже находила некоторое удовольствие в примирении с мужем. Ее то ли радовало, что у них вновь все хорошо, то ли сам процесс примирения вызывал в ней целую палитру разноцветных чувств. Такая несколько мазохистская склонность – поругаться, испытать чувство вины, некоторой неполноценности, помаяться, перебрать в голове кучу разных суетных, по большей части пустоватых, мыслей, а потом враз взять и пребыть в искреннем наслаждении от примирения. Такая игра на контрасте ощущений.
С Мартой Андреевной Нина не перестала общаться. Иногда они созванивались, редко Нина заходила к ней в гости. Их странное знакомство, когда вдруг выпадал случай о нем вспомнить, всегда вызывало у Нины толику удивления и улыбку на лице. Нине нравилась Марта Андреевна, она невольно вызывала в ней чувство уважения к себе. Что-то светлое поселялось у Нины в душе после общения с Мартой Андреевной. Это никак нельзя было пропустить мимо и не заметить.
Без внимания так же не получалось оставить и дни, в которые Леша по стечению тех или иных обстоятельств виделся со своей матерью. Для него каждая встреча была словно каким-то испытанием. Ульяна не могла побыть рядом с сыном, поговорить с ним и не оставить у него в душе тихую опустошенность. Леша сам того не осознавая всегда ожидал от матери нечто другого, с никуда не уходящей со временем наивностью смотрел он на нее. Умом понимал, что мать кардинально изменилась, но спокойно, без ущерба для своей психики и настроения воспринимать их встречи не мог. И потому, когда он приходил домой задумчивый, несколько потерянный, с заторможенной реакцией на происходящее вокруг него движение, Нина сразу догадывалась, в чем тут собственно дело.
Комнату в общежитии Леша пробовал сдавать. Но пока искались жильцы, неожиданно в общежитие с небольшой сумкой пожитков нагрянула Ульяна. Она, жалуясь, но как-то расплывчато, невнятно объяснила Лёше, что поругалась с Костей – о котором Леша толком так ничего и не знал – и теперь какое время будет жить здесь. В общем, Леша оставил эту идею. В последствие же, Ульяна еще пару раз приходила пожить в общежитие, как она говорила у себя. А какой кавардак мог случиться, если бы Леша все-таки сдал комнату, сложно было представить.
Леша давно перестал понимать свою мать. Одно он только видел по ней, она очень привязалась к девочке Ксюше и оставлять ее, бросать, не собиралась. О Глебе Ульяна интересовалась каждый раз, когда только встречалась с Лешей, но делала это быстро. То есть вот так – спросила, как бы уточняя, все ли хорошо, и услышав положительный ответ, тут же уводила разговор в иное русло.Нину, как казалось Лёше, она невзлюбила с первого взгляда. И в том была частичная правда.
***
Самым потрясающим событием (в смысле, что все были нехорошо удивлены) спустя этих два года стало Нинино неожиданное заявление о разводе. Ирина Сергеевна так вообще разразилась скандалом и, пребывая в полнейшем негодовании, разругалась с дочерью. Ирина демонстративно не разговаривала с ней, и намеренно выказывала свое дружелюбие по отношению к Лёше. Нину это дико раздражало. А Леша находился в таком непонятном состоянии, что сказать конкретно, что творилось у него на душе, было нельзя. Он вроде бы был и как обычно спокоен, но сделался менее улыбчивым и более задумчивым. Искорки счастья, что последниелета поселились в его глазах, больше не сияли. Они потухли и вместо себя оставили лишь надежду, которую Леша тщательно скрывал, но которая так и рвалась наружу.
– Леш, ты на меня сильно обижаешься? –вечером подсела Нина к Лёше на диван.
– Да, нет, – немного помедлив, отстраненно произнес Леша.
– Леш, я же вижу…
– Нин, а как я себя по-твоему должен вести? – Леша перестал делать вид, что увлечен просмотром телепередачи.
Нина замолчала, некомфортно и глупо она себя почувствовала. Леша тоже молчал, он испытующе с некоторой жадностью смотрел на Нину несколько тяжелых долгих секунд и резко отвел-таки глаза в сторону, вниз на ковер. У Леши клубились мысли в голове, их было много, но он заставлял себя молчать. То есть ему одновременно хотелось и высказать всёдо последней капли, что тяжелило его душу, и ужасно не хотелось произносить ни слова. Он боролся с собой, но борьба недавала никакого результата, кроме растущего внутреннего напряжения.
– Спокойной ночи, – наконец-то произнесла Нина и пошла спать. Совсем уж не у места она себя почувствовала.
Леша еще долго сидел на диване, пытаясь каким-нибудь образом вернуться к себе прежнему, но Нина… Нина никак не шла из его мыслей. Все присущие повседневности размышления и легкие, о простом, мысли исчезли. Нина… Чего же все-таки могло случиться, что все вот так обернулось?..
***
В кафе сидели и увлеченно, с полным погружениемвели беседу две красивые молодые женщины. Кафе было полупустое, это было хорошо. За окном, утопая в пышной молодой зелени черемухи, стояла весна. И на первый взгляд все было прекрасно: и пышно цветущий куст черемухи, аромат которой сквозняком затягивался внутрь кафе и пропитал в нем весь воздух, и аккуратно стоящие чашечки с чаем на бежевой скатерти столика, и сами женщины… Но они были обе грустны и грусть их была ни какая-нибудь мимолетная, что только выгляни солнце из-за облачка и не останется и серого следа от нее, а такая, за которой стояли уже произошедшие события и стечения тех или иных обстоятельств. И нужно было что-то делать, хотя зачастую казалось, что выхода нет и вовсе…
– Кать… я, кажется, только сейчас начинаю понимать. По-настоящему понимать, что какой-то детский сад у меня в голове, – Нина замолчала на секунду, сосредотачиваясь на мысли, – не пойду я никуда и не буду с Лешей разводиться.
– Ты же говорила, что тебе тесно с ним жить… – пролепетала Катя, прекрасно осознавая следующее: Нинин Леша замечательный человек, но ей – Кате – повстречать такого не возможно.
– Тесно… – вздохнула Нина, – но я не могу больше смотреть на него такого. Практически убийцей себя чувствую.
– А ты прямо знаешь, как они себя чувствуют, – грустно усмехнулась Катя.
– Кажется, знаю… Катя, вот смотрю я на него и понимаю, что с родным человеком так поступать нельзя. А я поступила… и так мерзко на душе… А ты как?
– Я?.. Суд уже был, ты знаешь. Еще чуть-чуть и все. Еще просто не все уложилось в голове. Андрей на Настю алименты платить будет и ходить к ней тоже. Ну не получилось у нас с ним семьи!.. Чего же теперь?..
– Что теперь… – задумчиво повторила Нина и посмотрела в окно.
Там в ярком солнечном свете на белоснежные кисти черемухи посыпался снег. Завьюжило, замело… Легкое безумие, вдруг помрачневшее настроение погоды… Но ветер, что принес сей холод, сам же и унесет его в дальние дали!..
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
Последние комментарии
7 часов 48 минут назад
8 часов 1 минута назад
8 часов 35 минут назад
9 часов 7 минут назад
1 день 37 минут назад
1 день 47 минут назад