Каллистрат Жаков БИАРМИЯ
Коми литературный эпос
Поэма
Поэма Севера
К.Ф. Жаков (1866–1926 гг.) — философ, писатель, получивший известность в России начала XX в. В истории коми литературы его творчество занимает особое место: художественное наследие К. Жакова (как и поэзия И. Куратова), связанное с традициями мировой культуры, представляет специфическое эстетическое явление. Будучи не принято советским государством, его творчество получило объективную оценку лишь в последние годы. Произведения Жакова высоко ценили М. Горький, А. Блок; в круг общения Каллистрата Фалалеевича входили такие известные люди, как писатели М. Горький, Л. Андреев, А. Чапыгин, крупнейший психиатр, невропатолог академик В.М. Бехтерев, фольклорист И.Н. Жданов, выдающийся лингвист профессор И. А. Бодуэн-де-Куртенэ и другие. Одарённый исследователь, выработавший оригинальную философскую систему — лимитизм, автор талантливых художественных произведений, К. Жаков прошёл очень непростой, драматичный жизненный путь. Выросший в с. Давпон близ Усть-Сысольска (ныне Сыктывкар) в многодетной семье резчика по дереву, он получил образование в Киевском и Петербургском университетах. Позднее Жаков становится приват-доцентом Петербургского университета, преподаёт на Черняевских курсах в Петербурге, в течение многих лет работает в Психоневрологическом институте. В период революционных событий 1917 года оказывается в Прибалтике; впоследствии к нему было прикреплено клеймо белоэмигранта и антисоветчика. Скончался в Риге в 1926 г. в крайней нужде. Впервые К. Жаков вышел к читателю в 1905 г.; его стихотворные «Песни Пама Бур-морта» вошли в «Зелёный сборник стихов и прозы», публикация которого была отмечена рецензиями В. Брюсова и А. Блока. В 1912 году М. Горький написал Леониду Андрееву: «Знаешь, в России есть интересный писатель Жаков, зырянин. Любопытнейшая фигура»; ознакомившись с автобиографическим романом Жакова «Сквозь строй жизни» (1914 г.), Горький отметил в письме А.Н. Тихонову: «…это, батенька, тоже глубоко интересно, до жути!». Непростым был путь к читателю поэмы Жакова «Биармия». «Летом в 1916 году в лесах Финляндии написал я „Биармию“, поэму Севера», — вспоминал он позже. С поэмой ознакомился М. Горький, её перевел на латышский язык известный поэт Ян Райнис, который слушал лекции профессора Жакова в Риге. В 1924 году раздел поэмы «Биармия» был опубликован на латышском языке. Поэма Жакова бытует в 3 рукописных списках[1]. На родине автора текст поэмы (и перевод её на коми, осуществленный М. Елькиным) был опубликован лишь в 1993 г.; он предварен подробным предисловием А.К. Микушева. Биармия — легендарная страна на крайнем северо-востоке Европейской части России, упоминания о которой встречаются в сагах древних скандинавов (викингов) IX–XIII веков. Жаков связывает происхождение слова Биармия с древнескандинавским «beorm», что означает «край моря», «берег моря». В дальнейшем, как он считает, в устах финнов слово Биармия перешло в Пермь. По мнению Жакова, сведения о Биармии, содержащиеся в скандинавских сагах, во многом подтверждает и фольклор манси, хантов, удмуртов и других финно-угорских народов. «Некогда славная Биармия торговала с Западом, с Великими Булгарами, со странами Малой Азии и Ирана, Сибирью и Китаем», — пишет он в одной из своих статей. По сюжету поэмы, Биармия родственна древней Перми (как известно, территория, где проживали предки коми, в русских летописях была названа Пермью, а её жители — пермяками). Из Биармии привозит жену князь Перми Яур, герой поэмы; история «добычи» невесты, повествование о семейной жизни, судьбах Яура, его супруги Райды и их потомков «разрастается» в любовный образ родного народа. Особую художественную роль в формировании образа родины играет пейзаж. Одарённым художником слова создан её возвышенный образ. В поэме, как и в других произведениях К. Жакова, обнажена основная причина внутренней драмы, что переживал наш великий соотечественник — трагическая оторванность от родины, своего народа и невозможность сделать что-либо на его благо («Я хочу помочь зырянам, но не имею никаких средств на это», — с горечью признаёт он в автобиографическом романе). В «Биармии» нашло воплощение стремление возвеличить историю коми, создать возвышенный образ родного народа. Древнее государство коми в художественном воссоздании Жакова — царство благополучия и совершенства, жизнь которого основана на законах добра и чести. Черты, характеризующие быт, образ жизни далёких предков коми, преподнесены читателю эстетично-возвышенно. Изображение сопряжено с высоким, одухотворенным началом; в этом специфика художественного решения, выработанного Жаковым. Автор сближает поэму с фольклором: не случайно Горький, прочитав её, спросил: «Не народное ли это произведение?». Думается, фольклорная «форма» для Жакова — своеобразное средство романтизации, создания ореола величия вокруг прошлого народа коми. Жена К.Ф. Жакова Глафира Никаноровна в письме к Горькому просит его не искать в поэме «ни тенденции, ни философии, ни призыва к докультурной жизни, ибо тут только художественная правда, простота, страстная любовь к Северу и жаркие мечты уйти из мира неправды, лицемерия, грубого эгоизма и т. п. в мир светлого вымысла». Думается, не стоит так упрощать поэму Жакова; его художественные произведения были рождены глубокими раздумьями о судьбах своего народа. Художественное наследие К. Жакова, долгие годы бывшее под запретом, актуально и сегодня. В сложный период, когда общество решительно разрушает связи с советским прошлым, творчество Каллистрата Жакова становится духовно близкой средой, что питает традиции культуры и во многом определяет своеобразие художественного осмысления драматичного времени современной коми литературой. Как в творчестве известного писателя и философа, так и в коми литературе конца ХХ — начала XXI веков нашёл воплощение дух эпохи порубежья, когда художнику весьма непросто воссоздать реальную картину мира: эсхатологические ощущения соединяются со стремлением переосмыслить исторический опыт, выразить возвышенно-романтическое видение далёкого прошлого (именно в этот период вышли в свет такие яркие произведения, как романы Г. Юшкова «Бива» («Огнивница», 1999 г.) и В. Тимина «Биармиаса викинг» («Викинг из Биармии», 2010 г.), повесть В. Тимина «Эжва Перымса зонка» («Мальчик с Перми Вычегодской», 1998 г.), освещающие страницы истории коми). Время обретений, время потерь — период поисков, — когда неузнаваемо осложнились отношения современника с миром, запечатлелось и в творчестве коми писателя, получившего известность в России начала XX века, и в коми литературе конца ХХ — начала XXI веков.Татьяна КУЗНЕЦОВА, кандидат филологических наук.
I
Где ты, где ты, пурпур песен,
Изумруд сказаний древних?
Где станок великой жизни,
Где челнок великой ткани,
Нитей жизни приумолкшей
В временах давно минувших?
Утка древняя сидела
На скале темносенистой,
Утка древняя сказала:
«Я забыла песнопенья,
Нет в зобу моем тех сказок,
Дивных притчей, прибауток,
Слов народных отдаленных».
II КОМИМОРТ
Дай мне песен величавых!
Покажи мне все тропинки,
Их узоры меж деревьев,
Их изгибы у подошвы
Старых сосен, стройных елей!
Ты раскрой мне все богатства:
Родников, ключей истоки
И начала рек великих
В пармах[2] темных, беспросветных,
Очертанья скал гранитных
И столпов порфировидных!
Научи ты заклинаньям,
Силе чар могучих тунов!
Покажи ты птичьи гнезда
На вершинах острых елей,
Гордых сосен над холмами!
Милый, милый лес священный!
Кто познал немые тайны —
Долго будет жить на свете!
Белый ягель, мох хрустящий
На холмах сине-кудрявых,
Гулко-звонких под ногами!
Гряды-кочки золотые
У краёв низин болотных!
Словом просьбы к вам иду я!
Не ленитесь, расскажите,
Кто здесь был в веках минувших,
О делах их благородных
Вы поведайте подробно!
Слезы лил в лесах дремучих!
Ворон старый тут сказал мне,
Слово молвил он такое:
«Пальцы ног твоих могучих
Ты направь на мглистый север,
Волока пройди без горя,
Просекая горы, долы,
Лоно рек переплывая,
Без вниманья к шуму леса,
Песнопеньям водопадов,
Говорливых вод теченьям.
Миновать ты должен дальше
Груды скал темносенистых;
Вправо, влево не гляди ты,
Шири рек, горбы течений,
Островов туманных стаи —
Ты оставь все без вниманья;
День, другой, за ними третий,
И ночей не меньше также,
Ты иди без дум, оглядки.
На тебя тут с гор высоких
Серая избушка глянет
В два окна с крыльцом скрипучим.
И войдешь в избушку эту —
Старец у стола там пишет,
Были, небыли — все знает.
Борода в аршин длиною,
Кудри белые, как льдинки,
Очи черные, как небо
В час полночный, в час гаданий,
В стужу зимнюю без вьюги.
Обратись со словом к старцу:
„Комиморт, старик безгрешный!
Сказочник ты несравненный!
Набольший ты тун-волшебник,
Покажи ты мне рубины
Древних сказок, песнопений;
Хризопразы прибауток,
Слов народных отдаленных;
Те алмазы слёз великих
Поколений позабытых;
Халцедоны поговорок,
Все кораллы вод зеленых,
Островов великолепных
В океанах светлоструйных,
Близ течений многошумных,
Близ пупа земноморского;
Чудеса свои раскрой ты,
Вымыслам всем дай движенье;
Пусть посевы дум великих
Вырастают без препятствий
На полях рассказов светлых,
На полянах кисти вольной,
Кисти старой, величавой,
Многодумной, сладострастной,
Быстроцветной, переливной“.
Старец тут уста откроет —
Развернёт клубок он песен
Длинной лентой многоцветной.
Сам увидишь сонм героев
Многославных, дивно мудрых
Тех времен давно минувших».
Ворон так промолвил слово,
Путь он верный указал мне,
Знак он дал, ведущий к делу,
Линию провел прямую
К цели жизни, к утешенью
И к забвенью неизбывной
Скорби сердца, скорби мира.
Тут открылся ящик песен —
Синей дымкой вылетали,
Сизым паром выходили
Песни древности воскресшей;
Развернулся клуб тех нитей —
Серебристых, золотистых
Поздно вечером у бора,
Близ ключей певуче-звонких,
У истоков рек хрустальных,
Близ фонтанов, вечно бьющих
Из земли, из недр глубоких;
Развернулся клубок сказок
Старины волшебно-тайной,
Древности на вкус приятной;
Выходили тут, клубяся,
Рои пчел, жужжа крылами,
Диких шмелей на закате,
Над травою ароматной,
Над ромашкой полевою,
Желто-белой, с лепестками
Нежными, как утро мая; —
Нет, не пчелы то жужжали
И не шмели там роились:
Звуки — песни, сказки — краски,
Прибаутки, поговорки
Там кружились, волновались,
Извивались, в кольца гнулись,
Выпрямлялись стрелой дальней;
Тугой лук был там великий
И стрелок был несравненный,
Тун-волшебник, житель леса,
Чудо-тайна, приворожник,
Чаровник и обаятель,
Комиморт красноречивый,
Сердцевед и чернокнижник.
Если с шишками из злата,
Сосны красные на парме,
Ветви-кудри их из бронзы
В час вечерний, в час заката —
Поклонились сосны, ели,
Комиморту честь воздали.
Как запел тот сладкогласно,
Искрививши рот широкий;
Наклонил главу он набок
И к щеке приложил руку,
На ладонь он упирался
Головой своей кудрявой:
Пел он день, неделю даже,
Напролет все также ночи.
Хляби неба так богаты
Дождевой водою сладкой,
Грудь земли неистощима
Рудами металлов горных —
Так певец был многозвучен,
Многошумен — голос жизни.
Нет конца словам священным
Старины певуче-громкой,
Так луна не устаёт ведь
В беге жизни в выси дальней,
Солнце движется все время,
Исполняя повеленье
Бога вышнего за небом.
III ПРИСКАЗКА КОМИМОРТА
Леший в пармах колобродит,
Красные штаны надевши
И кафтан зеленый сверху;
В красной шапочке гуляет
Меж деревьев многошумных,
Вихрем буйным мчится в дали,
У ручьев звонко-поющих,
У великих рек кристальных,
Меж камней седых, недвижных,
Мхом зеленым вкруг обросших.
Йома-баба тут стучится
В двери красные избушки
У пригорка, на равнине.
Тут вошла она в избушку —
И в окно глядит уж баба,
Древняя хозяйка леса.
Лоб в морщинах, руки-плети,
Щеки впалые у Йомы.
«Ой, вы, дети, дети пармы, —
Говорит она тут слово. —
Все деревья ведь внучата
Бабушке-хозяйке леса;
Принесите кошку, дети,
Черную, без белых пятен,
И костер здесь разведите.
Кошки черные на башнях
Вдаль глядят, мяучат хором,
Бешено хвостами движут,
Дико-злобно подняв к верху
Черные хвосты на воздух».
IV ЯУР-КНЯЗЬ И ЕГО ТОВАРИЩИ ЕДУТ В ЛОДКЕ
Сосны бодрые тихонько
Шепчутся промеж собою;
Ели мрачные толпою
Внемлют говору соседок.
«Богатырь наш Оксой-Яур
Собрался на Север темный,
Вниз по Вычегде широкой,
По Двине потом лазурной —
В Биармию за невестой.
Вон ладья его плывет уж:
Руль дощатый, блещут весла,
На корме сидит сам Яур,
Весь украшен соболями,
Оксой наш рыжебородый
С волосами золотыми.
На носу ладьи у весел
Сильный Ошпи Лыадорса —
Черноглазый тун-кудесник
И кузнец он знаменитый.
Посреди — Вэрморт из Ыба,
Он игрок на чудной домбре[3].
Звуки домбры долетают
До кудрей зеленых пармы.
Звуки сердца льются в душу
Всех деревьев многодумных».
Так шептались сосны, ели
Меж собою в светлых пармах
У реки широкой Эжвы.
Услыхавши шепот леса,
Ош — медведь — заволновался,
Пробежал он чрез болото,
Чрез ручьи, овраги в парме;
Топчет клюкву и бруснику
Горы, долы просекает,
К берегу стремится Эжвы
На песок реки прозрачной —
Посмотреть на диво-чудо,
На героев многославных,
Путь держащих в Биармию,
В страны севера близ моря
За невестой синеглазой.
Волк матерый, серо-бурый,
Этот Коин, странник леса,
Услыхал он топот тяжкий,
Сучьев треск, шаги медведя.
«Что за диво? — слово молвил. —
И куда медведь помчался?»
Заспешил, ногам дал волю,
Жеребенок дикий, Коин,
К берегам реки струистой
Побежал он чрез овраги
На песок лучисто-желтый.
Заяц серый, пучеглазый
Испугался тут внезапно;
Слово молвил он такое:
«Все куда-то поскакали,
Чудо-диво где случилось?»
Заложив за спину уши,
Полетел стрелою заяц
Чрез бруснику, голубику,
Чрез кусты черники сладкой,
Мимо ягод земляники
К берегам реки текучей,
Вечно юной, говорливой.
Лось огромный — эта Ера —
Тут проснулся меж деревьев,
Почесал бока о камень;
Услыхавши топот зайца.
Встрепенулся, вскачь пустился.
«Что за диво там, близ Эжвы?»
Слово молвил он такое.
Меж ветвей дерев бежал он
Без оглядки, торопился —
К водопою устремился.
Тут все звери всколыхнулись
И глядели друг на друга:
«Что-то важное случилось
Близ реки лучисто-синей!
Все бегут туда стадами».
Побежали звери к Эжве,
Охватило их волненье;
Сильный слабого толкает,
Все спешат, валятся в кучу.
Божьи птицы услыхали:
Что-то деется под ними,
Море жизни волновалось.
Заворчали, затрубили,
Песни новые запели
Божьи птицы в синей выси;
Полетали, увидали
Чудо-юдо меж волнами —
Лодку малую признали
И героев всех спознали;
Закружились над лесами,
Над рекою синеглазой
Стаи птиц тех красно-синих,
Длинноклювых, краснозобых,
Синепёрых, желтоногих.
Звери, птицы — все глядели
На героев многославных,
В утлой лодке вдаль плывущих
За невестой полногрудой,
Белоснежной, синеглазой.
V ПЕСНЯ ВЭРМОРТА
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Звери все и божьи птицы
Провожают нас толпою,
Головой кивают мирно,
Счастья нам они желают,
Дружелюбно провожая
В путь далекий, в Биармию
За невестой чужестранной.
Ты, Вэрморт, игрок великий,
Спой теперь, обрадуй сердце
Птиц, зверей прекраснодушных,
Любопытных, бескорыстных».
И запел Вэрморт чудесный,
Загремели струны домбры,
Взволновались звуки песен,
Звери, птицы им внимали.
«Солнца Бог высокий, дальний.
Приклони ты ухо к домбре
И внимай моленьям нашим;
Бог луны, волшебник неба,
Пастырь звезд неизреченный —
Внемли мыслям безгреховным.
В дальний путь пустился Яур:
Оксой наш он, светоч пармы,
Джеджим-пармы покровитель;
Он владетель наш бесспорный —
Синей Выми, Желтой Эжвы,
Красной Сыктыв-ю великой,
Локчим-ю глубокодонной
И озер пучинноглазых,
Симты, Сёйты, Дон-ты, Кой-ты,
Всех зверей и птиц воздушных —
Наш хозяин простодушный.
В Биармию он собрался
За невестой, белой Райдой,
Несравненной девой Пармы,
Дочерью царя Оксора,
Что на севере живет, там,
В лукоморье отдаленном,
В Кардоре, богатом славой,
Близ соленых зыбей моря,
При слияньи светозарном
Голубой Двины волнистой
С хрусталем седого моря;
Матерь птиц там обитает
„Каленик — молнийны стрелы“.
Посмотрите, как прекрасно
В божьем мире, в светлых борах!
Сын той векши черноглазой,
Сероватой, с грудью белой
Хохотуньи на всю парму —
Белка Ур-пи пробегает
У корней деревьев статных,
Прямоствольных, златокудрых;
Быстро, быстро пробегает,
С шишкою во рту бежит там,
Хвост же чертит, хвост пушистый,
По траве с росой небесной;
А за ней лиса стремится,
Краснобурая девица,
Через кочки, мох сребристый.
Лен кукушкин золотится.
Мудрая лиса желает
Здесь позавтракать бегуньей;
Ур-пи быстро уж взмывает
На вершины древних сосен,
Где отцы ее живали
Безмятежно и счастливо.
Засмеялась белка Ур-пи.
Хохотала с той вершины,
Увидав внизу, у сосен,
Мудрую лису в печали.
Заяц вспрыгнул тут высоко,
Скачет вправо, скачет влево
Длинноухий, пучеглазый,
Белоснежный, с тонкой лапой.
Кымэр — облако на небе
Вниз на землю посмотрело
И собой закрыло солнце.
Солнца круг за облаками,
Дивный круг небесноликий.
Светлый, ясный, золотистый
Бог наш добрый, справедливый,—
Он глядит на землю нашу
Неустанно, каждодневно.
Брызнет он лучами света
Из-за облаков сенистых
И сияньем он украсит
Горницу природы чудной,
Богом данную светлицу.
Хорошо нам плыть по Эжве,
По реке с горбом стеклянным,
Желтоватым с синей рябью,
С зыбью синей, златострунной —
В утлой лодке, вдаль летящей
Вместе с пеной белоснежной,
Вслед за нами вдаль скользящей
По волнам реки широкой.
Ах, куда же ты стремишься,
Пена белая, за нами?
От куста к кусту плывешь ты,
Ягодка реки прозрачной,
Земляника синей Эжвы;
От обрывов светло-жёлтых
В курьи дальние стремишься.
От полоев маловодных
К гибким ивам ты пустилась!
Пена белая на зыби,
Нашим думам ты подобна!
Думы наши тож стремятся
В дали синие за пармой!
Счастье наше впереди ведь,
За Двиною лучезарной!»
Песнопенья так лилися,
Истекали из той домбры
Сладкозвучной, громкогласной;
Так дрожали нити-струны.
Золотые волновались,
Затихали, вновь крепчали.
Умолкали, воскресали.
И душа так волновалась
Тех героев многославных,
В Биармию путь державших.
Пел Вэрморт, играл на домбре
Беспрерывно, денно-нощно.
VI БЛИЗ УСТЬЯ ВЫЧЕГДЫ
Джеджим-пармы [4] он владетель.
Синих гор, вдали лежащих,
Покровенных синью сосен,
Сетью игл земных тех елей
У верховьев быстрой Эжвы —
Вычегды широкоструйной;
С ним товарищ в утлой лодке,
В челноке с блестящим боком —
Черный Ошпи Лыадорса,
Тот силач широкоплечий;
Веслами он движет лодку.
А в корме сидит сам Яур,
Посредине — тун-волшебник,
Чаровник и сердцеведец.
Музыкант Вэрморт прекрасный.
Вниз плывут все дальше, дальше
По хребту реки прохладной.
Все поближе к устью Эжвы,
Все подальше от верховья.
Ручейком ведь в малой парме
Начинается река та
Близ Печоры отдаленной;
Из болот, покрытых клюквой
И морошкой разноцветной,
Вытекает речка Эжва;
От камней синевершинных,
Гор Тиманских, тех ущелий,
Тихо, тихо протекает.
По ложбинам меж горами,
Где березы, рядом ольхи
В пармах темных вырастают.
Волчьи ягоды кустами
И смородины густые,
Ветви вьются на просторе,
Вблизи вод прохладноструйных.
Жимолости гроздья в парме
Сочно-сладкие висят там.
Вычегда вдаль узкой лентой
Протекает но долинам,
Извиваясь, умудряясь
Между скал седых, недвижных
По пригоркам меж порогов,
То ли прямо, то ль лукаво
К цели верной же стремится,
Мир лесной весь напояя
Жизнесладкою водою.
Речкой быстрою уж станет
Эжва-матушка подальше,
В братских узах сливши воды
С безымянными ручьями;
Локчим, Вишера за ними,
Сыктыв-ю из пармы юга
Воды синие льют в Эжву;
И отсюда беспрерывно,
Горделиво катит волны
Вычегда рекой великой —
От востока вдаль, на запад.
Жаждет вод она слиянья
С черноглазою Двиною.
А потом она на запад,
К морю дальнему, стремится,
Взявшись за руки с Двиною:
И уснуть она б хотела
Во дворцах хрустальных моря
В дни зимы холодно-вьюжной,
В ожиданьи солнца-девы,
Той красавицы волшебной,
Той девицы занебесной.
Поцелуев нежно-сладких
Лучезарных губ лазурных
Жаждут волны синей Эжвы.
Этим думам предавались
И герои Джеджим-пармы:
Как, откуда протекает
Вычегда, река святая?
Яур первый тут очнулся,
Доброе промолвил слово:
«Поглядите, дети пармы,
Что там деется в тумане,
Что синеет над рекою?»
Острова там зеленеют,
Дремлют воды между ними,
И деревья там в дремоте,
На тех мысах остромордых,
На откосах длинношейных.
«Надобно проливом узким
Пробираться меж кустами»,—
Так ответил мудрый Ошпи,
Богатырь широкоплечий.
И плыла проливом лодка,
Утлая ладья, близ пармы;
Острова уж миновались,
И покрылися туманом
В час вечерний, в час заката.
VII
Енмар — бог — гремит на небе
Пролил дождь затем великий,
Многошумный, буреносный;
Ветер выл в лесах дремучих,
Сосны гнулись в глуби пармы.
Острые вершины елей
Колебались и качались,
Шишки их звенели в парме.
Сам медведь укрылся в яме,
Волк за ним поплелся в норы,
В норы лисьи он попал там;
Перестали петь соборы
Краснозобых, желтоногих
Божьих птичек в «яге»[5] темном,
Йэра в тундры убежала
И забыла белый ягель.
Лось в болота залезает
И олень бежит по лесу,
Всем рогами угрожая.
Дикий конь за ними мчится.
Робко заяц под кустами
Прячет голову и уши,
Уши длинные на редкость.
Гром гремит по воле Бога —
Из конца в конец пронесся;
Рассекал он тучи неба,
Надвое их разделяя;
Стрелы молний залетали,
Птица Каленик за ними.
Вверх и вниз катал по небу
Шар свинцовый горний Енмар,
Стрелы он бросал на землю,
Стрелы молний огненосных.
Боги низшие все скрылись
По избушкам в темных пармах
В странные места ушли все;
Темный Ящер тут смеялся,
Бога неба презирая,
Холодно глядел на небо.
Добрый Ен в хрустальном небе,
В звездно-искристых чертогах —
Молний стрелы отточал он,
Но без гнева, тихо-смирно.
«Не конец еще всей жизни,
Дотерплю хотя б немного»,—
Думал древний Бог великий.
И терпел он дальше, больше —
Не конец был жизни тварей.
Гром умолкнул в тучах черных,
Стрелы молний прекратились,
Ящер-пежгаг рассердился
В слабосильи темном, жалком,
Он залез тут в норы-ямы
Меж камней седых, недвижных.
«Рассердить Его не в силах;
Ложью, смехом я не мечу
Истощить Его терпенье;
Вновь пойду я в нору-яму.
В ожиданьи проведу там
Время дней, ночей прекрасных».
Слово молвил он такое.
Ящер дикий, злоковарный.
И исчез на дне он ямы.
VIII ГОЛОВА ЯГМОРТА
Волны бурные утихли
На широкой желтой Эжве,
Вновь пустились в путь-дорогу
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий.
Вновь помчались в утлой лодке
По волнам реки зыбучей.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Посмотрите-ко вы, дети,
Дети пармы многогорной,
Что там деется на речке.
Что-то малое мне снится?»
Посмотрел Вэрморт, пленитель,
Музыкант небезызвестный,
И ответ держал он тут же:
«Голова лежит в проливе,
Черная лежит на речке,
В быстром, светлом переливе;
Острова толпой сгустились
В устье Эжвы многоводной,
И не знаю, как проехать
Мимо головы в проливе.
В том ущелье узко-светлом
Чудище речное в волнах
И страшилище на Эжве.
Сто локтей в долину будет
Голове той почернелой;
В вышину уж сажен десять».
Вот такое слово молвил
Музыкант в великом страхе,
Оробелый не на шутку.
Голова уста открыла,
Слово вещее сказала:
«И куда же вы плывете,
Дети пармы отдаленной,
Кто велел вам, кто позволил
По хребту реки привольной
Безрассудно плыть все дальше?
Не пущу я дальше шагу,
Тут вы стойте века в веки».
Нечто страшное сказала
Голова та великана.
Ярый Ошпи Лыадорса
Тут во гнев пришел он сильный,
Губы-челюсти трясутся,
Ударяет он зуб о зуб,
Медное копьё берет он,
Голову пронзить желает
Сразу, с маху, без разбора.
«Стой ты, Ошпи Лыадорса,
Не сердись ты зря, некстати»,—
Слово доброе промолвил
Яур, князь рыжебородый.
Продолжал он речь такую:
«Голова ты великана!
Слушай доброе известье!
Мы герои синей пармы;
И плывем мы в Биармию;
Мы желаем деву Райду
В жены взять себе навеки,
Синеглазую, на пармы —
Райду белую на Эжву.
Пусть живет она в избушке
В послушаньи мужу-князю,
Оксонора, дочь святая,
Биармии цвет весенний,
Близ студеных волн растущий,
Близ туманов океана.
Та красотка, дева-чудо,
Манит нас все дальше, дальше,
Удержаться нет нам силы.
Ты же слушай нас, героев,
Чудной Пармы многогорной,
Не перечь нам словом-делом,
Принесем мы жертвы в парме
Голове твоей всесильной.
Знамо, великан могучий
Языком твоим владеет.
Может быть, ты — Куль наш древний,
Бог подземный, всемогущий?»
Голова ответ держала,
Слово молвила такое:
«Я не Куль, не бог подземный,
Витязь я из гор Тиманских,
Великан Ягморт из Джеджим,
Сын лесов и светлой тундры.
Приходили, приплывали
Из-за моря иноземцы,
Те варяги, издалека;
Грабили они кумирни,
Золото, меха собольи
В красных лодках увозили
На подарок полногрудым
Женам, деткам миловидным.
Защищал страну родную,
Берега Двины великой
Я немало, избивая
Вражьи силы супостатов.
Силой чар, волшебным зельем
Усыпили злоковарно
Недруги меня однажды;
Голову затем срубили
С плеч широких великана.
Уничтожить силы духа
Не могли же. Я остался
В устье Эжвы серым камнем
И утесом молчаливым.
Голова моя лежит здесь,
В переливе вод текучих,
В узком каменном проливе
Посреди седых, отлогих
Вот я кто, о дети пармы.
Путь-дорогу я открою
Вам, счастливым, в устье Эжвы:
Вы плывите в Биармию,
Райду белую добудьте,
В Джеджим-парму привезите.
Ягур ты, рыжебородый,
Мил ты стал мне словом добрым,
Словом сердце ты угладил,
Сердце бурное Ягморта.
Ты герой не безрассудный,
Исполать тебе, мой Яур!»
Голова тут приумолкла,
В черный камень превратилась;
Стала вновь остроребристым
Тем утесом меж камнями,
Близ реки желто-стеклянной,
Средь камней седых; недвижных,
Посреди отлогих, серых
Островов, травой покрытых.
Издивилися герои;
Вышли дальше, на равнину
Вод великих, быстротечных,
Тут Двина уж протекала
Многодумно, величаво.
IX РЫМДА, СТРАЖ БИАРМИИ
Древняя сосна на парме,
На холме том двухголовом;
Шишки желтые висели
На ветвях ее согбенных;
Покачав вершиной острой,
Прошуршав ветвями тихо,
Хвоей, иглами любуясь,
Пурпуром коры-одежды,
Мудрая сосна сказала,
С шуточкой и ненароком
Слово бросила такое:
«Многодумные сестрицы,
Сосны, ели на увалах
Вдоль Двины-реки привольной!
Вы, безгрешные красотки,
Дочери лесов безбрежных!
Вы подумайте, скажите,
Как нам быть и что нам делать?
Чудо-чудное случилось:
Чужестранцы к нам приплыли,
Жители гористой Перми
С Джеджим-пармы отдаленной,
С синеоблачной вершины,
С тех верховьев желтой Эжвы,
Что в Двину впадает устьем.
В утлой лодке появились
За невестой в Биармию,
Дочерью царя Оксора,—
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса,
И Вэрморт, игрок великий,
Струн оленьих волнователь,
Песнопевец несравненный.
Поразмыслите, сестрицы».
Гор-холмов святых цевницы,
Покачавши головами,
Пошептавшись меж собою,
Девы леса так сказали:
«Мы не знаем, что подумать,
Что сказать нам, не взгадаем.
Воля высшая идет ведь
С крыши неба, стран воздушных.
Все приказы с небосклона,
С вышины, с чертогов Бога;
Ветхий днями проживает
Во дворцах сребро-хрустальных,
Среди звезд наш Ен великий;
Он все знает, он и скажет,—
Радугу должно спросить нам:
Этот бык полей небесных
Скоро спустится на землю,
Чтоб испить воды сладчайшей
Из озер и рек великих.
Птица Рык гнездо имеет
На горах Уральских сдревле,
Божьи яйца согревает
Эти яйца ведь начало,
Свету вольному причина.
Ведает все божья птица,
Рык все знает и нам скажет,
Как нам быть и что нам делать».
Так сказали сосны, ели,
Глядючи в глаза друг другу.
Шёпот пармы услыхал тут.
Рымда с длинной бородою —
Злоковарный брат Оксора,
Биармии страж великий —
Рассердился он не в шутку,
Потрясая головою:
«Как?! Осмелились герои,
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
К нам явиться без приказу
И без зова, в Биармию?!
Что же дальше остается —
Нам бежать с Двины великой
В тундры темные подальше?
Баба всякая обидит
Рымду без труда, печали!
Вырвут бороду мне дети!
До чего же постарел я,
Изменился под конец я!»
Так кричал кузнец искусный,
Сильный воин старый Рымда;
Восклицал он у кумирни,
Где богам своим молился.
Тут спросил он у Вэррпуда —
Как тут быть и что тут делать.
Но молчал Вэршуд премудрый,
Бог домашний, бог хуалы,
И что думал, неизвестно.
Счастья, жизни и удачи
Древний бог тот прозорливец.
Услыхал медведь, сын леса,
Рымды крик и слово гнева
И сказал своей подруге,
Той медведице матерой:
«С топором наш вышел Рымда,
Будет бить он иноземцев,
На Двину прибывших с пармы,
Побежим скорей на берег,
Поглядим на диво-чудо,
На резню мужей великих».
Побежал медведь на берег,
И медведица с ним вместе,
Чрез болота, горы, долы.
Серо-бурый волк проснулся,
Услыхавши тяжкий топот,
Взволновался, разбежался
Через кочки и колоды
Старых сосен, древних елей.
Волк кричал всем: «Ой, бегите,
Рымда вышел на сраженье,
Вороги пришли внезапно
В край родимый, в Биармию!»
Длинноухий испугался,
Пучеглазый белый заяц,
Скачет вправо, скачет влево,
А лиса тут устремилась
Прямо на берег обрыва.
Дочерь леса — эта Ера,
Лось огромный, матерелый —
Просыпалась и вставала,
Почесалась о деревья,
Поразмыслила, гадая.
Взволновалась, побежала,
Угрожая всем рогами
И копытом всех топтала.
Взгляд серьезный был у Еры,
Дума мрачная во взоре.
Птицы гор, ущелий диких
Услыхали крики Рымды,
Стаей черной прилетели
На зов Рымды, крики гнева.
Клокчет коршун чернокрылый
И кружится над рекою,
Ястреба летают ниже,
Зорко смотрят на добычу —
Лодку утлую на волнах
Черный ворон ожидает
Славной битвы с нетерпеньем.
Услыхали по деревне
Мужи сильные, герои
Крики Рымды, восклицанья.
И бегут все тут толпою,
Берегом идут поспешно,
В лодках едут торопливо —
Стаей птиц ладьи собрались.
Топорами потрясают
Витязи Двины великой,
Дивные мечи блистают
Над рекою синеструйной,
Блещут копья у героев.
Сильный Ошпи взволновался,
Он за меч берется острый,
За копье рукою взялся
Яур, князь рыжебородый,
Доброе он молвил слово:
«Ой, Вэрморт, чревовещатель,
Спой-ка песню древней пармы,
Слово древнее скажи ты,
Чтоб уснули вражьи силы,
Чтоб мужей расслабли силы!»
Заклинатель знаменитый,
Чаровник тот прозорливый,
Песнопевец древней Перми,
Он запел, Вэрморт великий,
Заиграл он, взволновался!
«Пурпур, золото Корунды —
Песнопенья древней пармы;
Луч вечерний, звезды утра —
То сказанья Джеджим-пармы
Звук металла, меди красной,
Чистой стали волнованье,
Луч полдневный, жарко-знойный
Наши сказки горной Перми!
Резьбы трав, лесов узоры,
Пчел жужжанье в час заката,
Птичьи гнезда на деревьях,
Кукованье одинокой
Кэк-кукушки пестроцветной,
Воркованье божьей птицы
В синеоблачных чертогах,
В горной выси волн воздушных.
Пермь святая на увалах,
У истоков рек великих,
На узлах дорог Востока!
Облака — то гнезда птицы,
Птицы — солнце на закате,
Звезды яркие — то гроздья
Занебесной той рябины:
Корешки в земной утробе,
А вершина в чреве неба.
Ясный месяц — пастырь неба —
Выгоняет бык-корову,
Радугу, с полей небесных
К водопою на озера.
Солнца сын — огонь небесный,
Он печется о цветеньи
Жизни чудной повсеместно.
Ен великий кистью белой,
Он провел дугу на небе
С севера на юг далекий;
Божьи птицы знают это
И летают то на север,
То на юг, но путь небесный
Зная твердо, незабвенно.
Есть там книга золотая,
На столе у Бога неба.
В этой книге заповедной
Было сказано давно уж:
Яур, князь рыжебородый,
Тот хозяин синей Эжвы,
Сысолы той красногорной,
Будет мужем он когда-то
Биармии девы чудной —
Райды белой, синеглазой.
Так случится, все так будет;
Слово книги занебесной
Сбудется неизреченно.
Многославные вы мужи
Знаменитой Биармии,
Бесполезно Вам сражаться
С птицей Рык, с веленьем неба;
Птица Каленик за нами
Огни-перья рассыпает,
Стрелы сыплет безо счета.
Вы усните, во дремоту
Погружайтесь и так спите,
Звуки домбры вас разбудят,
Если будет то угодно
Князю Перми многославной».
И уснули птицы, звери,
Погрузились во дремоту
Все герои; сам тут Рымда
Превратился в камень серый,
Неподвижный, мхом обросший
От числа годов бессчетных.
Лодки все окаменели.
Тишина была святая
Над рекою, над лесами.
И герои пармы древней,
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Опши Лыадорса
И игрок Вэрморт великий,
По Двине все плыли дальше,
В царство славное Оксора.
X ГОРОД КАРДОР
У студеных волн, покрытых
Бурной пеною прибрежной,
У прибоев, покровенных
Тенью длинной у обрывов,
Красный город возвышался,
Город Кардор многославный.
Как рубин, он среди леса.
Красным камнем средь топазов
Возвышался этот город
Над равниной травянистой,
Среди тундры, мхом обросшей,
Белым ягелем хрустящим.
Там олени вкруг бродили,
Лоси старые в оградах.
Лайки-псы их сторожили,
Тупомордые собаки.
Хвост крючком у них, мохнатых,
Тонконогих, быстрых в беге.
Лайки-псы опережали
Быстроногих тех оленей
И в стада их собирали
В час вечерний, в час заката.
У ворот, у стен дощатых,
Земляным прикрытых валом,
Тупомордый, толстоногий
Тот брехун невыносимый.
Лает утром, в полдень воет,
В небо глядя бестолково;
В час вечернийзубоскалит;
На цепи он, пёс, собака,
Медное кольцо на шее
Той собаки нестерпимой.
Цепью медною прикован
К городским столбам высоким.
У ворот тех биармийских
Цербер Севера вот брешет.
Он немолчно лает, воет.
Сильный голос возвышает,
Пред бедой визжит он громко.
То стоит, то ляжет на бок,
Мрачным воем наполняя
Всю округу в диких тундрах.
На стене же днем и ночью
Кот огромный всюду бродит,
Сказки древние прохожим
Шепчет в уши о минувшем.
Песнь заводит беспрерывно
Кот сибирский с дальней тайги,
С тайболы той дико-мрачной.
Пред бедою шибче стонет
И мяучит скорбно-слёзно.
В тундрах, в поле отдаленном
Ряд кумирниц за тем валом,
Мхом обросшим и травою.
За стеной же за зубастой
И под кровлей тех кумирниц
Бог Юмала биармийский;
Голова у бота неба
Золотая, серебро же
Покрывает руки, плечи;
Вырезные ноги, пальцы
Из той ольхи мягкой, гибкой,
Желто-красной, глянцевитой.
Вкруг Юмалы, бога неба,
Боги прочие стоят там —
Боги вод, лесов великих,
Вихря буйного на тундрах
Полногрудые богини —
Те в шушунах светло-синих
Величаво все стоят там,
В волосах у них надеты
Ленты алые до полу.
Пурпур-занавес при входе
Закрывает двери капищ
Стародревних, величавых
Тех времен, давно минувших.
Как береза посредь ивы,
В Кардоре том многославном
Меж избушек желто-красных
Синий терем возвышался,
Царский терем, дом Оксора.
Из слюды там были окна,
Из слюды прозрачно-синей.
У окна сидел сам Оксор,
Мудрый царь. Он, сын Рамдая,
Выл владыкой Биармии.
С ним же рядом дочь сидела,
Благомыслящая Райда.
XI ОКСОР И РАЙДА
Доброе тут молвил слово
Сын Рамдая, древний старец,
Гладя бороду седую:
«Дочь моя, всех тундр хозяйка,
Берегов Двины широкой,
Кардора Святая дева!
Как же быть нам, что нам делать?
Весь народ Двины привольной
Погружен в дремоту ныне
Колдовством тех чужеземцев,
С Джеджим-пармы к нам приплывших.
Рымда наш, тот страж могучий,
В камень обращен Вэрмортом,
Игроком тем знаменитым,
Волнователем струн домбры.
И плывут к нам ближе, ближе
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса,
И Вэрморт из песнопевцев,
Домбры ветхой волнователь;
И хотят они неволей
Увезти тебя на Эжву,
На вершины Джеджим-пармы,
Чтоб была женой покорной
Яуру — владыке Перми.
Допустить же невозможно
Волка старого в овчарню
И медведя в круг олений,
Коршуна к домашним птицам.
Я решил со всем народом
Нанести удар тяжелый
Варварам далекой Эжвы
И гостям, никем не званным,
Тем пришельцам с Джеджим-пармы.
Напущу собак на них я,
Медные с них снявши цепи,
Псов-собак свирепо-диких:
Растерзают в миг героев
Славной Перми многогорной
У ворот собаки злые.
Кликну клич по всей я тундре,
Светлой тундре, мхом обросшей
И медвяною травою.
Можжевельником колючим;
Призову Яранов черных
В бой великий, смертоносный.
На оленях, в легких санках
Все прибудут самоеды
Кардора к защите верной.
Старец древний, сам возьмусь я
За копье и меч двуострый.
Прогоню врага от стен я,
Красный город охраню я
Грудью старца в лихолетье,
В час беды, в час неминучий».
Благочестная тут Райда
Слово вещее сказала.
Синеглазая царевна
Берегов Двины великой,
Тундр широких беспредельных:
«О, позволь, отец, сказать мне,
Слово доброе промолвить.
Волос долог у девицы,
Разум наш короток женский —
Как проходят дни за днями
В век короткий человека,
В этот миг один летучий
Жизни смертной, быстротечной.
Пусть луна течет по небу,
Зная путь свой предреченный,
Солнце же плывет на запад,
Исполняя слово Бога,
Старца неба, что над нами;
Во дворцах хрустальных сидя
На престоле из алмазов,
Из корундов и топазов,
Он вершает, глядя книзу,
Все дела земли и неба».
XII ПОХИЩЕНИЕ РАЙДЫ
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,—
Вниз плывут все дальше, дальше
По Двине, реке свободной —
Все на Север, край полярный,
К птице Каленек поближе,
В город Кардор желто-красный,
К морю белому, на тундры,
В край туманный, в область мрака.
Уменьшаются там ели,
Поредели сосны в пармах,
Ростом ниже все деревья;
Березняк пошел зеленый,
Кедров вовсе уж не стало.
Открывались тундры взору
И болота шли навстречу,
Островов встречались стаи,
Мшистым ягелем покрытых.
С севера подули ветры,
С волн студеных океана.
Город Кардор показался
Над водою красно-светлой:
Город весь кольцом охвачен
Красною стеной с зубцами;
Вал земляный защищает
Эти стены; всюду башни
По углам стены дощатой.
Лай собачий раздается,
По волнам он вдаль несется,
Гул ужасный, нестерпимый.
Пес-собака, пестрый цербер,
У ворот он лает с визгом,
Воет, ноет, подняв морду
К небесам он взгляд свой дикий
Устремляет, рвёт он землю
Под ногами сильной лапой;
Цепи медные грызет он,
Их порвать стараясь злобно.
Кошки черные на башнях
Вдаль глядят, мяучат хором,
Бешено хвостами движут
Дико-злобно, подняв кверху
Черные хвосты на воздух.
На героев Джеджим-пармы
Пуще лают те собаки,
Злятся кошки; с визгом цербер
Ударяет в землю лапой.
Сильный Ошпи испугался,
И Вэрморт струхнул не в шутку.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут слово молвил:
«Ой, Вэрморт, игрок великий,
Заиграй-ко ты на домбре,
Ветхой домбре синей пармы,
Спой-ко песню, песнь Востока,
Песню мудрости великой».
И Вэрморт ударил в струны,
Пятью пальцами ударил —
Струны все зарокотали,
Волновались, оглашая
Синий воздух над водами.
И запел Вэрморт великий,
Он запел и вдохновился.
«Над землею полог неба,
Вкруг земли же — сине-море,
Под землею — бездна моря,
Океан там неподвижный,
Тот хрусталь зелено-желтый.
Он порою дышит грудью,
Грудью полною, бездонной.
Там киты роятся стаей,
Эти дети океана,
И чудовища морские,
Неизвестные нам, людям.
Мать-земля же неподвижна,
На морях лежит покойно.
Пена моря — мать сырая —
На волнах лежит недвижно,
Лишь порою вздрогнут груди
Матери-земли великой
От любви к беспечным детям,
Беспомочным, краткотечным.
Солнце и луна купают
Лик священный свой в час ночи,
В океане чистом образ
Свой небесный, дети Бога.
А по дням же озаряют
Грудь земли, приятно-ликой.
Обе щеки освещают
Матери земли прекрасной.
Проведён хребет Уральский
С Севера на Юг далекий,
Поперек земного круга
Крепости великой ради
Трещины чтоб не бывало
В той коре земного круга —
Изначала и доныне.
Божий мир, ты светлый, дивный,
Улыбнися! Ты — невеста
Бога горного на небе!
Биармийцы, вы уймитесь!
Успокойтесь, примиритесь!
Чужеземцев вы встречайте
С хлебом, с солью и с поклоном:
Ради цели бескорыстной
К вам приплыли в утлой лодке
Те герои дальней Перми
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий».
Раздалися звуки домбры
Звуки домбры на закате,
Долетели до царевны,
До царевны светлой Райды.
«Что за звуки долетают
С берегов Двины великой?
Что за звуки льются в сердце?» —
Так сказала тут царевна,
Слово молвила девица;
Приказанье тут давала
Всем домашним, царским слугам
И служанкам своим верным:
«Вы идите к иноземцам,
К меднокованым воротам,
Поспешайте и зовите
Всех гостей в высокий терем,
В царский терем приглашайте».
Слуги царские толпою
К меднокованым воротам
Побежали торопливо
Дружною же чередою;
И народ весь направлялся
Вместе с ними суетливо.
Что же видят, что за чудо?
Псы-собаки все умолкли,
В сон глубокий погрузились
И лежали все рядами,
Точно люди, у дощатых
Городских тех стен великих
И на валах на земляных.
Цербер-пёс, он тож уткнулся
В яму головою старой
И хвостом лежит к воротам,
Погруженный в сон глубокий;
Обессилев был он пеньем,
Песнопеньем древней домбры:
Ослабели лапы, пала
Голова на серый камень,
Зубы белые на солнце,
Те блестели, не пугая
Никого уж из живущих.
Кошки черные на валах
Тож вздремнули не на шутку;
Мирно спали и мяукать
Перестали страшным хором;
Их хвосты висели с башен
И со стел немых с зубцами,
Никому не угрожали
Более движеньем грозным.
Птица коршун там летала
Над лесами и над тундрой,
Речь промолвила такую:
«Птицы божьи, соберитесь!
Лебедь старый, белокрылый,
И ты, утка, птица-пэтка,
Селезень зелено-синий,
И вы, гуси-домоседки,
Журавли с низин болотных,
И гагары с черным клювом,
Ястреба со скал Уральских,
Филины — ночные стражи,
Безымянные все птицы —
Все слетайтесь поскорее,
В город Кардор направляйтесь.
Чудо чудное случилось:
Чужеземцы вторглись в город,
В царский терем — гости Перми.
И хотят они царевну
Райду белую взять замуж,
Увезти на дальний берег
Вычегды широко-вольной».
Взволновались птицы тундры,
Вдохновились, полетели,
В город Кардор отдаленный
Посмотреть на это чудо.
Увидали чужеземцев —
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ояши Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий
В ворота вошли поспешно,
К терему идут все трое
И шагают торопливо,
Слуги царские вокруг них,
Весь народ идет за ними.
У окна сидела Райда,
Синеглазая царевна.
Сняв слюду с дощатых окон.
На героев тех смотрела
Из окон в зеленых рамах,
Любовалась князем Перми.
Яур, князь рыжебородый
С пим же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Там стояли под оконцем
И царевну выжидали,
Как она покинет терем.
А на троне сын Рамдая,
Царь Оксор, всех тундр хозяин.
Погрузился в сон глубокий.
И не знал он и не ведал,
Что творится у окна там.
Слово молвила царевна,
Синеглазая девица:
«Ой, герои Джеджим-пармы,
Разбудите Вы Оксора,
Пусть проснется он, отец мой,
Ласково он всех вас встретит,
Примет вас с почетом должным».
Яур, князь рыжебородый,
Тут ответ держал он здраво,
Мудрое сказал он слово:
«Некогда нам оставаться,
Поспешай, царевна Райда,
Псы-собаки ведь проснутся,
Цербер голову поднимет,
Изгрызет он нас, героев.
Выходи из дома, Райда.
На берег иди ближайший,
Лодка всех там ожидает,
Лодка утлая на славу».
Весь народ тут рассердился
На слова Яура-князя,
За мечи взялись, за копья —
Старцы древние взялися,
Все герои Биармии
И подростки за оружье,
Из домов смотрели жены
И сердились не на шутку
Все красотки Биармии
На пришельцев с Джеджим-пармы.
Тихо, тихо задрожали
Струны домбры синей пармы,
Осторожно зазвучали,
Застонали, прослезились
Струны домбры старо-древней.
То кукушка куковала
Так печально-одиноко;
Чайка белая стонала
Над рекою светлоструйной,
Али сосны зашуршали
На горах Уральских в пармах,
У ворот Сибири дальней,
У студеных волн залива
В океане близлежащем
На закате за туманом,
На горах ли синь-зеленых
Изо льда, на бурном море.
И уснули биармийцы —
Все герои, жены, дети
В сон глубокий погрузились.
Белолицая царевна
Вновь сказала слово правды,
Хитрую дала загадку:
«Яур, князь рыжебородый!
Пристрели ты мне оленя,
Принеси его сюда ты
И положь там, на крылечко,
Красное крыльцо Оксора —
Дабы видели, спознали,
Что умеешь прокормить ты
Верную супругу в пармах
И детей, рожденных ею».
Яур-князь, владыка Перми,
В руки взял он лук великий,
Натянул тетиву спешно
И пустил стрелу из меди:
Он поранил там медведя,
В желтых тундрах, близко к морю.
И вторую он пускает
На восток, к горам далеким —
Волка бурого убил он
Той каленою стрелою,
Волка бурого близ леса.
Третьего стрелою ранил
Лося за рекой Двиною,
В светлой стороне заката.
И на юг на красный берег
Он четвертую пускает
Острую стрелу из меди —
И в оленя попадает.
Сильный Ошпи Лыадорса
Поспешает на тот берег
И оленя он приносит
На плечах своих могучих.
На крылечко тут кладет он,
Красное крыльцо Оксора.
Улыбнулася царевна:
«Яур, князь рыжебородый,
Скуй кольцо мне золотое,
Обручальное колечко,
Дабы видела, спознала,
Что обмана нет нигде тут
У героев древней пармы,
Пожелавших меня замуж
Взять неволей или волей
За владыку, князя Перми».
Сильный Онши Лыадорса
К кузнице тут поспешает,
К кузнице царя Оксора,
Угли в гори он побросал там,
Пламень он раздул великий,
Кузницы меха приводит
Он в движенье торопливо,
И меха воловьей кожи
Ветры сильно раздувают —
Ярче пламень возгорает.
Сильный Ошпи Лыадорса
В руки молот взял огромный
И кует и припевает:
«Золото, дитя Урала,
Размягчися поскорее
И в кольцо само согнися,
В обручальное колечко
Для царевны белоликой.
Вихорь буйный, помоги мне,
Бог подземный, поспешай ты
К кузнице царя Оксора!»
Как принес тут сильный Ошпи
То колечко без изъяна,
Выкованное чудесно,
Яур, князь рыжебородый,
Взял кольцо в свои он руки
И надел он белой Райде
То колечко золотое
Да на палец безымянный.
На руке царевны мудрой
Ярким солнцем засияло
Обручальное колечко;
Круг-кольцо, он был подобен
Перьям птицы занебесной,
Птицы Каленик священной.
Улыбнулася царевна,
Вновь сказала слово правды:
«Пусть споет теперь волшебник
Ваш Вэрморт, игрок великий,
Песнь прощальную для Райды.
Песню радости и горя,
Песнь разлуки с Биармией,
Со страной моей прекрасной».
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Мудрая царевна Райда!
Нет, нельзя нам в это время.
Все проснутся — те собаки,
Кошки черные на башнях;
Растерзают чужеземцев,
Нас, гостей твоих, царевна».
И заплакала тут Райда,
Знаменитая царевна,
Синеглазая красотка,
Украшенье Биармии,
Слава Севера доныне.
Как алмазы, лились слезы
Из лучистых глаз царевны,
Как роса в траве зеленой
В утра час порою летней.
С нею вместе лили слезы
И герои Джеджим-пармы —
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий;
Рукавом они те слезы
Отирают торопливо —
На щеках бы морщинистых,
Загорелых, огрубелых
Не видала б слез царевна.
И покинула царевна
Златоверхий терем, Райда.
Тут пошла она на берег,
Вместе с нею чужеземцы;
Села в лодку князя Перми,
Поплыла она меж ними
По реке Двине великой.
XIII ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕРОЕВ
День один, другой, и третий,
Все плывут герои наши,
Вместе с ними и царевна,
Благочестная девица
Знаменитой Биармии.
В устье Эжвы уж проникли,
Вычегды-реки широкой;
Острова все миновали,
Отмели, мысы остались
Позади, вдали тумана.
Вновь запел Вэрморт-кудесник —
Лишь теперь он вдохновился.
Он ударил в струны домбры,
Пятью пальцами коснулся
Струн священных, полных силы,
И запел он, вдохновенный:
«Чудо дивное случилось!
Мы звезду сорвали с неба,
Тайны неба принесли мы
Вниз, на землю, чудодейно:
Посмотрите — Райда в лодке,
В утлой лодке князя Перми!
Именитая царевна,
Кардора цветок весенний,
Дочь Оксора — чародейка
Многославной Биармии!
Что за радость, что за счастье.
Горний цвет и миг блаженства!
С моря-океана жемчуг
Мы достали песнопеньем.
Миг великий, миг священный!
Ты застынь, остановись здесь!
Боле ничего не надо,
Будущего нам не нужно,
Прошлое исчезло также!
Яур, князь рыжебородый!
О, взгляни на деву Райду
И усни в блаженстве вечном!
Знай, звезда упала с неба
И в руке твоей блистает,
Озаряет мир лучистым
И ты, Райда, веселися,
Сердцем радуйся, царевна!
Севера дитя, красотка,
Алый венчик дикой розы,
Лепесток ромашки белой
В золотистом поле, в пармах,
Где ячмень растет привольно,
Желтый злак между травою!
Красный клевер ты, царевна,
Близ берез зеленокудрых!
Белый клевер на полях ты.
Средь лугов тех ароматных!
Ты красуйся в горной Перми,
Ласточкой живи меж нами.
В горницах красуйся в светлых.
Посмотри, над нами крыша —
Меднокованое небо —
Алой лентою румяной
Опоясано по краю;
Темя неба — синь, лазурь там;
Солнце нас не забывает,
И луна плывет над Пермью!
А над небом — древний старец,
Енмар-Бог неизреченный!
Во дворце, за сводом неба
Он читает книгу правды
И вершает по законам
Все дела земли и неба.
Дом его — хрусталь зеленый.
Стены — чистые алмазы.
Крыша — сталь лазури звонкой;
Горнему внимай ты, дева,
И живи спокойно в пармах!
Яур, князь рыжебородый,
Опираясь на советы
Мудрой девы Биармии
Как на каменные горы,
Совершит немало дел он
И великих и полезных!»
«Слышны звуки с желтой Эжвы,
Чьи-то звуки золотые!
И Вэрморт колеблет струны,
Струны домбры старо-древней»,—
Так деревья все сказали,
Глядя с берега на лодку,
Яура ладью на волнах.
Взволновалися тут сосны,
Ели, пихты и березы,
Жимолость в ложбинах старых,
Ольхи красные в низинах
И черемухи на тайгах,
Ивы гибкие близ Эжвы,
Матушки реки великой,
Челядь прочая повсюду
И кустарник дикой розы —
Тот шиповник на вершинах
Красных гор, вблизи увалов,
Можжевельник невысокий,
Липы, скромные малютки,
Волчьи ягоды в долинах —
Серьги красные в ушах их,
И рябины-честолюбцы
С гроздьями пурпурных ягод,
Кисло-горьких чрезвычайно.
Лиственница, дочерь леса,
Речь держала по-иному,
Обратившися к сестрицам:
«Издивитеся, сестрицы,
Чуду новому меж нами
И неслыханному раньше.
Яур, князь рыжебородый,
Косолапый сильный Ошпи
И Вэрморт, кудесник славный,
В древний город поспешили,
Красный Кардор знаменитый,
Усыпили Биармию
Песнопеньем чудодейным,
Усадили в лодку князя
Райду, мудрую царевну,
Привезли сюда с собою
В утлой лодке невеликой,
В малой лодочке проворной.
Вот она сидит меж ними,
Дочерь солнца с Бела моря.
Всю Двину они проплыли
И живые все вернулись;
Век не слыхано то раньше
И невидано то было».
Зашумели все деревья,
Головами закачали,
Руки-ветки поднимали
В синий воздух, к крыше неба;
Песнопеньям предалися
Все деревья в синей парме:
«Шилих-лили-сине-гили,
Торо-гото-ара-гили —
Роко-тото-гымда-гато,
Ули-лили-пуаня».
Звуки песен тех деревьев
Услыхали звери, птицы,
Заорали, закричали,
Загудели, затрубили,
Заревели и запели,
Голосили, выли, ныли,
Защелкали, замурчали,
Засвистели, зашумели,
Запорхали, взволновались,
Побежали все на Эжву,
К Вычегде хрустально-струйной.
Страшный топот тут поднялся,
Гул и звон тут раздавался.
И холмы все зазвучали,
Горы сини зазвенели,
Небо тучами покрылось —
Стаей птиц заволоклося.
Что за диво тут случилось,
Чудо-юдо приключилось!
Яур, князь рыжебородый,
Доброе промолвил слово:
«Что за топот раздается
С берегов звончато-гулких
И с холмов тех отдаленных,
Что за тучи там, на небе —
Облака вдруг поднялися,
Солнце красное закрыли?»
И Вэрморт, игрок великий,
Он ответ держал разумно:
«То не тучи, а соборы
Птиц, пернатых песнопевцев
Поднебесных в синей выси;
Топот гулкий раздается
От шагов зверей огромных,
К нам бегущих, к синей Эжве.
Звери, птицы нас встречают
И с почетом принимают
Деву Райду, дочерь Солнца
И Луны золотоликой,
Госпожу свою навеки».
Тут всплакнули все герои,
Умиленные душою;
Как алмазы, лились слезы
По щекам царевны Райды.
Ночь прошла, настало утро.
Новый день великолепный
Проходить стал над страною.
Яур, князь рыжебородый,
И царевна Биармии,
С ними Ошпи Лыадорса —
Вверх по Вычегде плывут все,
К Джеджим-парме вдаль стремятся.
Яур-князь, владыка Перми
Слово мудрое промолвил:
«Посмотрите-ко вы, братцы,
Вы послушайте с вниманьем:
Где-то топот раздается
И становится все ближе.
Нет ли где погони тайной?
Час неровен, осторожность
Не мешает человеку,
Все бывает в этом мире
Коловратном, переменном —
Дождь сегодня, завтра солнце,
И обратно тож бывает».
Тут Вэрморт, игрок великий,
Речь держал он по-иному:
«Вон я вижу самоеда,
Самоеда с Биармии,
По одежде вижу ясно;
На оленях поспешает,
К нам в догонку он стремится,
Вот и голос раздается».
И гонец тот Биармии
Закричал с горы высокой:
«Яур, князь рыжебородый,
И царевна, дочь Оксора,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Вы послушайте словечко,
Ведь насилу я догнал вас
На оленях быстроногих!
Царь Оксор уже проснулся
Править начал вновь страною.
Весточку он посылает
И добра он вам желает,
Шлет привет свой князю Перми
И любовь свою царевне,
И на брак благословенье.
Гнева нет в душе Оксора,
Любит всех душой великой
И на свадьбу он приедет
В дальний Джеджим вверх но Эжве.
Биармийцы все проснулись
И с прошедшим примирились.
Кошки черные на башнях
Вновь мяучат прежним хором,
И собаки вновь уж лают,
Также цербер, пес великий,
Ноет, воет с визгом, гиком
И хранит он, как и прежде,
Город Кардор многославный.
И воскрес уж Рымда-воин —
Он из камня в человека
Превратился, стражем стал он,
Как и встарь, всей Биармии».
Так кричал с горы высокой
Самоед, гонец проворный
И обратно тут поехал
На оленях быстроногих,
В санях мягких, вдаль скользящих
По траве зелено-желтой.
Путь направил в Биармию,
Весточку царю Оксору
О царевне тут понес он,
Что жива-де дочь Оксора
И плывет-де в малой лодке,
С Яуром стремится в Джеджим.
А царевна прослезилась.
Плакала о Биармии,
Об отце своем о славном.
По щекам лилися слезы,
Те алмазы протекали,
В лодку падали на дно уж.
Тут ее утешил Яур,
Слово мудрое сказал он:
«Ты не плачь, царевна Райда,
Твой отец приедет в Джеджим,
Он на свадьбу к нам прибудет
И нас всех благословит он,
И на счастье, и на радость
Будем жить мы все спокойно».
Утерла тут слезы Райда
Белою рукой — алмазы,
Успокоилась надолго.
Вновь божественное утро
Наступило над рекою,
Неустанно вверх все плыли,
Беспрерывно вдаль стремились
Средь лесов могуче-вольных —
Многославные герои.
Желтые пески сменялись
Синью пармы многогорной,
Красным берегом порою,
Вдаль идущим, прямо в горы.
Миновалось устье Выми
Быстротечной, каменистой —
Древней Емвы желтоглазой.
Сыктыв-ю затем остался
Позади уж у героев.
Пресекли и устье Локчим,
Той реки глубокодонной.
Вишера их повстречала,
Желтоводная река та.
Но они не оставались
В устьях рек и дальше плыли.
Синие вершины Джеджим
Напоследок показались
В одно утро над рекою.
Поклонились тут герои,
Увидавши горы Перми,
Прослезились, взволновались.
Родина ждала их с лаской —
Матерью была героям
Джеджим-парма над рекою.
Дом сосновый увидали
На горе той Джеджим-пармы;
Дом родной свой видел Яур.
Туча черная поднялась,
Небо синее покрылось
Облаками так внезапно,
Солнца лик закрылся вскоре,
Гром ударил тяжко-грозно,
То не туча ведь была там
И не облако носилось:
Птица Рык закрыла небо,
Голос птицы прозвучал тут,
Словно гром небесный, грозный;
Птица Рык сказала слово:
«Яур-князь обратно прибыл
По моей великой воле
И привез с собою Райду;
Радуйся, живи по правде,
Делай всем добро и пользу
Принеси стране предгорной.
И ты, Райда, успокойся:
Сына принесешь ты вскоре,
Он придет ко мне на горы,
На горах Уральских будет
И увидит в пармах чудо:
То яйцо великой птицы,
Птицы Рык — судьбы железной».
Так сказавши, удалилась
Божья птица вдаль, на горы;
Тучи черные исчезли,
Солнца лик открылся снова,
Заблистал великолепный
День, как раньше, лучезарно.
Лодка утлая приплыла
К Джеджим. Вот остановилась
В устье речки светлоструйной.
Многодумно выходили
Тут герои все из лодки —
Яур, князь рыжебородый,
И царевна Биармии,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий.
Встали на песок прибрежный,
Мужиков тут увидали.
Все работники на пармах —
Яура они спознали,
К берегу все прибежали.
Женщины, подростки, дети
С криком, с шумом появились
Возле Эжвы многоводной,
Поклонился весь народ тут
Чужеземке именитой,
Дочери царя Оксора,
Словом добрым утешали
Жители горнистой Перми.
К дому князя подошли тут,
На крылечко поднимались
Яур и царевна Райда.
И вошли они в избушку,
В горницу вошли неспешно,
В белую светлицу в доме.
А Вэрморт, игрок великий,
К хижине своей пошел он
Возле речки светло-синей.
Он на гвоздь повесил домбру,
И — на отдых ту певицу
В хижине своей сосновой
С белоснежною стеною.
Сильный Ошпи Лыадорса
К кузнице шаги направил,
Что была там, в синей парме.
Он ковать принялся спешно
И мечи, и копья князю.
Так вернулись те герои
В Джеджим-парму, стали жить здесь
Жизнью вольной меж деревьев
И в домах своих сосновых.
Райда часто выходила
Из избушки той сосновой.
Под ногами — белый ягель,
А кругом — светелка леса…
И мечтала тут царевна
О былом и о грядущем
И о сыне предреченном.
XIV
Силы высшие природы,
Горные ручьи и реки
Отдаленного жилища —
Рая-неба — притекайте,
Утолите жажду духа!
Духи неба, приходите
К одинокому скитальцу
И взнесите думы сердца
К сердцу мира для слиянья.
От людей далек мыслитель.
Тайны мира все постигший,
Всем он чужд и непонятен.
В двери жизни он напрасно
С болью тайною стучится.
Род людской — он не услышит
Звуки песен нелюдимца,
Странника он прочь погонит.
Умереть он должен был бы.
Не погиб же оттого лишь.
Что есть Бог на дальнем небе.
Собеседник он прекрасный
И единственный — страдальцу,
Мой Отец. Велик ты, вышний!
Будь во мне, и жив я буду,
Стану петь и славословить
Жизни смысл в груди могучей,
Поспешай, любимец сердца!
Поселись в моей ты келье,
И тогда я успокоюсь.
Одобрения прошу ль я?
Никогда! Так приходи же.
Дух родной мой, снизойди ты!
Будь во мне — здоров я буду.
— Он пришел, и домбру взял я,
Всеми пальцами ударил
В золотые струны домбры —
Прошлое воскресло снова.
Я живу здесь безгреховно,
Одинокий песнопевец,
И пою в пустыне дикой
Для себя и для деревьев,
Тех товарищей священных,
Соучастников в твореньи
Дум великих, незлобивых.
Боги леса, вы идите
К нам на пир великолепный
Дум прекрасных, вечно юных
И мечтаний голубиных,
Юности, давно минувшей,
Детства золотого в парме
Многоречной, многогранной.
XV
На той домбре семиструнной,
Как наш Оксы, мудрый Яур,
Пригласил гостей на свадьбу —
И с Печоры отдаленной,
И с Двины широководной,
С Выми желтой, болотистой,
С Вишеры-реки прозрачной,
С травянистой тундры светлой,
Из-за гор Уральских синих,
Из Сибири беспредельной —
Отовсюду пригласил он.
Как он праздновал ту свадьбу,
Знаменитую доныне.
Что за гости приезжали,
Что за речи говорили
В временах тех отдаленных,
Кто чем славил день великий,
Выхвалял красу царевны
Райды, дочери Оксора.
Забывать никак неможно
Дел минувших песнопений,
Подвигов скрижали в пармах.
Яур шлет гонцов к Оксору
В город Кардор отдаленный,
Также Рымду приглашает
С берегов Двины великой.
Тюреньшой сам на оленях,
В город Кардор он поехал
С первым снегом чрез болота.
Тюреньшой, волшебник Выми,
Тун-кудесник он народный
И пророк, и сердцеведец —
Он поехал в Биармию.
Друг почетный князя Перми
Чаровник и тун Вередня,
Он на лыжах на Печору
Путь держал порою зимней:
Пригласить владыку Югры
Сямдея он согласился.
Беренделя, князь вогульский,
Приглашен он был Вэрмортом.
Того-Лого, тундр хозяин,
Извещен он был Вэрмортом,
Обаятелем и туном
Вишеры, страны холодной.
С дальней Лузы приглашали
Кочеморта, коновода
И правителя страною.
Бариткулу из Синдора
Приглашали самоеды,
Яура друзья на тундрах.
А в кумирне возле леса
Яур-князь, принес он жертвы
Духу Ярморта из тундры,
Птице Каленик молился
Оксы Яур и на свадьбу
Приглашал он их усердно.
XVI
Славьте, славьте Бога Енмар,
Бога неба, Бога правды,
Устроителя вселенной
И творца всех тварей мира.
Если будете послушны
Слову старца Комиморта,
Дальше он споет вам песню
О царевне белой Райде.
Если не ее бы воля,
Не был жив бы песнопевец,
Не дрожали б струны домбры.
Безболезненно, чудесно
Ен соткал все книги жизни
Комиморта-песнопевца
В ткань едино-чудодейну.
Превосходит мудрецов Он
Разумом своим великим
Многократно, бесконечно.
И дает наивным людям
Долголетье, силы жизни,
Разума порыв могучий.
И хранит, оберегает
Любящих Его святое
Имя во все дни, вовеки.
XVII
Льдом хрустальным и снегами
Уж покрылись горы, реки,
Все дремало в зимней сказке
Во дворце кристаллов ярких;
Пурпур солнца красил горы,
Покрывал румянцем реки.
В сновиденьях жили сосны,
В тихих сказках проводили
Время жизни пихты, ели,
Можжевельники, рябины,
Лиственницы, ольхи, липы.
В белых малицах сидели,
Прикорнув там, все деревья;
В совиках тех белоснежных
Тихо спали горы, долы,
Дивным грезам отдаваясь
Безмятежно, беззаботно.
О, зачем весь мир не сказка,
Сказка зимняя на парме?
О, зачем святые грёзы
Исчезают, как туманы
В утра час блаженно-вещий
И не длятся на закате
Беспрерывно, беспредельно.
Поднималось солнце юга
И на север приближалось.
Спины рек тут вверх поднялись,
Льды дворцов тут разломались,
И обломки понеслися
К морю дальнему, на север.
Стаи птиц летели с юга
Вослед солнцу торопливо.
А небесные гагары —
Белых облаков соборы —
Устремлялись в пармы, в тундры.
Как открылись реки пармы,
Гости славные приплыли
Отовсюду в Джеджим-парму.
Царь Оксор весною ранней
На оленях прибыл в Джеджим
Через тундры и болота,
Весь в меха куницы, векши,
Горностая тундр далеких
Был одет он, сын Рамдая,
С ним же вместе караваны
Биармийцев в белых пимах,
В совиках тех ярко-красных;
В их ушах висели серьги
Из кристаллов синих, красных.
Как тут Райда увидала
Старого Оксора, слезы
Полились из глаз царевны.
Как росинки в божье утро
На лугах дрожат, сверкая,
Так блестели слезы Райды
На лице ее прекрасном.
Щеки, руки целовала
Старого отца царевна;
Волосы ее он гладил,
Царь Оксор, рукою нежной.
Он приветствовал как сына
Яура, владыку пармы,
Пожимал рукою руку
Князя Перми многогорной.
В виде тура появился
Дух Ягморта величавый,
Стал ходить он вокруг дома,
Как журавль с далекой тундры.
Каленик же, прилетел он
С моря Белого на пармы,
Как матерый лебедь старый.
На крыльцо он вверх поднялся
Величаво и неспешно.
В лодке прибыл Беренделя,
Князь вогульский; с ним же вместе
Лодок стая приплывала —
Именитые все гости.
На оленях прибыл Сямдей,
Югры царь он знаменитый.
Он с Печоры появился
С караванами оленей.
Горностай и черный соболь
Украшали князя Югры,
Драгоценные одежды.
Самодейский старшина тут.
Того-Лого, мудрый старец,
На собаках появился
И во двор он въехал важно.
На коне верхом приехал
Кичиморт с далекой Лузы,
С ним Лунморт, кудесник редкий,
С берегов чудесной Сыктыв.
Бариткула из Сибири
На оленях прибыл скоро,
С ним народы с гор высоких
Из-за Камня, за Уралом.
Тюреньшей, волшебник Выми,
Обаятель, тун-кудесник;
С Вишеры Войморт прехитрый,
Он на лыжах раньше прибыл.
Много, много именитых
Появилося на Джеджим
Витязей, гостей всё знатных —
Перечислить нам неможно,
И нет сил имен запомнить.
Вот в хоромах белоснежных
Поместилися герои,
Вкруг столов и по порядку
Сели чинно на скамейках
Именитые пришельцы.
Все приехали на свадьбу
Белой Райды многославной.
Возле Райды поместился
Царь Оксор, а по другую —
Яур-князь. А недалеко —
Птица Каленик, как лебедь
Матерелый, белоснежный.
Тури-Ягморт сел подальше,
Он за Яуром направо.
Прочие все гости рядом
На скамейках заседали
Величаво, грозно, чинно.
А Вэрморт, пророк великий,
Он сидел далёко, молча,
С ним же Ошпи Лыадорса.
На столах лежали рыбы
Рек прозрачных светлой пармы,
Птицы всех родов там были,
Яства вкусные дымились.
И предались насыщенью
Тихо, молча все герои.
Тут по знаку князя Перяш
Заиграл Вэрморт чудесный,
Пятью пальцами ударил
Он по струнам домбры древней.
Зазвучали, прослезились
Золотые струны домбры,
Слюды окон зазвенели,
Потолки жилища князя
Задрожали и запели.
Вздрогнули сердца героев,
Взволновалися тут мужи.
«Енмар! — восклицали гости,
Именитые герои.—
Не слыхали, не видали
Никогда подобных звуков».
И Вэрморт, игрок великий,
Тут запел о Шудаморте,
Песню древнюю о тундрах.
«Шудаморт — он был у моря,
На краю земли великой
В пору зимнюю на лыжах,
У лукоморья вод замерших,
У холодных льдов хрустальных,
Во дворцах зеркально-льдистых
И зеленых тех избушках.
Дева солнца проживала
В замках светлых льдов гористых.
Птица Каленик летала
Над домами девы-солнца.
Лишь порою становилась
Дева чудная у окон.
Пурпур покрывал в те поры
Крыши всех домов хрустальных,
Стены ж синью окрашались.
Несказанно любовался
Шудаморт красою девы,
Сквозь слюду прозрачных окон
Созерцая с гор туманных
Льдов великих — деву-солнце.
„Выходи ты поскорее
Из дворцов своих хрустальных,
Несравненная девица,
Солнца чудо, из избушки.
На крыльце твоем стою я,
Шудаморт, жених прекрасный“.
Так кричал со льдов зеркальных
Шудаморт; девицу звал он,
Деву-солнце из чертогов
Неизвестных, несказанных.
Не решилась дева-солнце
Выйти из дворца на берег,
Оставалася в чертоге
Медно-льдистом, покрованном
Северным сияньем неба,
Птицей Каленик чудесной,
Крыльями богини светлой.
Звезды неба собрались,
Много, много их там было,
И все звали деву-солнце:
„Выйди, выйди ты, красотка,
Без тебя темно ведь в мире.
Ты оставь дворец хрустальный,
Несказанный, медно-льдистый“.
Не послушалась их дева
И в избушке оставалась.
Звезды плакали на небе,
Шудаморт решился с горя
Умереть на льдах хрустальных.
Тут медведицаявилась
С малой дочерью своею.
Накормила Шудаморта
Сладким жиром пса морского.
Что лежит всегда при море.
Люди все зовут тюленем
Пса морского и лентяя.
Так медведица спасала
Шудаморта в лукоморье.
Серый волк порой являлся,
Приносил во рту зубастом,
От яранов взявши даром,
Сладкий ломтик белой рыбы.
Жив остался Шудаморт наш
В ожиданьи девы-солнца
И живя в избушке льдистой.
Звери лютые питали
Северянина на тундрах,
На холодном снежном взморье.
Енмар, Бог небесный, видел
Все дела зверей незлобных;
Взял медведицу на небо,
Дочь ее в свои чертоги.
И медведица блистает
Семизвездьем и доныне
В небе Севера прекрасном.
Тут же рядом и дочурка
Той медведицы пресветлой,
Енмар взял и волка также
На небесные равнины.
Тот гуляет по равнинам
Неба всюду сопричастным
Райской жизни бесконечной.
Дева-солнце скоро вышла
Из чертогов медно-синих,
Из-за полога тумана.
Целовала тут, на взморье,
Шудаморта тайно-скрытно.
И блаженным стал наш Шуда,
На губах его улыбка,
Безымянное веселье.
Счастья первенец прекрасный
Шудаморт, герой блаженный!
Уступи отрывок счастья,
Дай удачу всем героям,
Здесь собравшимся, на свадьбу
Знаменитой белой Райды
С Яуром на Джеджим-парме!
Поцелуем девы-солнца
Поделился, сам счастливый.
Взвесели сердца великих,
Здесь собравшихся, героев,
Именитых чужестранцев
И своих мужей достойных.
Шудаморт, любимец пармы,
Приходи сюда скорее —
Да польются лучи света
На столы гостей желанных!»
Так он пел, Вэрморт-кудесник.
На пиру в светлице князя.
Подивились, взволновались
Гости все, услышав песню,
Неизвестную героям:
«Никогда, ни в кои веки
Не слыхали этой песни
Чудодревней, сладкозвучной».
Так сказали в один голос
Именитые все гости.
Тут заговорили разом,
Все не в меру расхвалились.
Первым говорить стал вскоре
Царь Оксор, старик премудрый.
Молча слушали другие
Речь отца царевны Райды.
«Раз варяги появились
В светлом море, все викинги.
Вторглися, потом толпою —
По Двине-реке на лодках.
Стали грабить все кумирни,
Золото и серебро тут
Уносили в лодки спешно.
Я напал на них, варягов,
Окружил их темной ночью.
Побежали все варяги
В море белое обратно».
Так Оксор повествовал тут
О делах своих военных.
Сямдей, царь югорский с тундры,
Рассказал всем: «Самоедов
Покорил я быстро-скоро,
Чудной силой обладая».
И Ягморт развеселился,
Говорил он о победах
Над варягами при жизни.
Берендея, князь возильский,
О набегах на сибирцев
Рассказал, смеялся громко.
Птица Каленик, тот лебедь,
Засверкал внезапно в доме
Быстрой молнией без грома.
Испугалися герои
Стрел молнийных чудной птицы
И умолкли все надолго.
Превзошла познаньем тайным
Птица Каленик всех смертных
И бессмертного Ягморта.
Яур, князь рыжебородый,
Головой дал знак Вэрморту.
В руки взял тот снова домбру
И ударил он по струнам
Древней домбры величавой.
И запел Вэрморт-кудесник:
«Воспою красу царевны,
Дочери царя Оксора,
Цвет Двины лучисто-светлый,
О, царевна, дева Райда!
Земляника в светлой парме
И черника с голубикой
Шепчут тихо всем деревьям:
„Сладость наша ведь ничтожна
По сравненью с девой Райдой.
Райда слаще ягод пармы,
И цветы ее роскошней
Белых лепестков-цветочков
Земляники с голубикой“.
Утром рано голос молвил:
„Губы Райды превосходят
Алым цветом многократно
Все шиповники на пармах.
Мы ничтожны по сравненью
С светлой девой Биармии“.
А ромашки полевые,
Васильки в траве зеленой
В один голос все сказали:
„Если б было можно с девой
С той сравниться, с синеглазой,
С дочерью царя Оксора
Нам красою многоцветной —
Счастливы безмерно были б
Все цветы земли прекрасной.
Но сравненье невозможно:
Дева краше землеродных
Всех цветов лугов и пармы“.
Облака однажды в небе
Речь держали меж собою,
Груди белые купая
В синем воздухе прозрачном:
„Груди белые у Райды
Превосходят, и стократно,
Наши груди, туч великих,
Синих облаков прекрасных“.
У гранитных скал великих,
Мхом обросших, стародревних
Прожурчал родник хрустальный
Поздно вечером о Райде:
„Голос Райды, он милее
Лепета воды журчащей
На закате солнца неба“.
Все алмазы на Урале
И кристаллы горных высей
В один голос утверждали:
„Слезы девы — вот алмазы,
Высшей ценности кристаллы —
Слезы девы Биармии“.
Утром рано на листочках
Чуть дрожали капли-слезы
Той росы небесно-горной.
Капли-слезы те сказали:
„Плакала царевна Райда,
Капли-слезы с глаз лучистых
Девы Райды истекали.
И глаза царевны-девы —
Звезды неба — так мерцали.
Улыбались и грустили!
Если плачет та царевна —
Все цветы, деревья в парме,
Звери лютые и люди,
Небо и земля по кругу —
Плачут вместе с дивной девой,
С украшеньем нашей жизни“.
Пестроцветна, ненаглядна
Сказка сердца, дева Райда.
Песнопенье светлой домбры,
Цвет-краса и диво-чудо —
Синеглазая красотка.
Мы приносим жертвы деве,
Ненаглядная царевна.
Со вниманьем дар прими ты —
Дар убогий песнопевца,
Всех гостей, великих, малых
И героев многославных».
И заплакал царь Оксор тут
И все гости прослезились.
На колени все тут встали,
Поклонились деве-жрице,
Райде светлой, синеглазой.
По щекам же белоснежным
Протекали у царевны
Те алмазы, гор кристаллы
И росинки — слезы девы.
XVIII
Древняя сосна стояла
На холме среди деревьев,
Головою покачала,
Речь сказала напоследок:
«Сосны, ели, пихты, ольхи,
Посмотрите вы, сестрицы,
Что там деется у князя
В светлорадостных хоромах.
Собралися все герои
В гости к князю, все на свадьбу.
С юга, с севера, с заката
И с востока, с гор великих —
Именитые все мужи,
Многославные герои.
Царь Оксор с своей царевной,
Биармийцы вместе с ними.
Птица Каленик, тот лебедь
Чудодейный, неизвестный,
Тури-дух, двойник Ягморта
На пиру сидит по смерти,
Как живой герой великий.
Он бессмертным оказался
За страданья и гоненья
Тяжкие при жизни долгой.
Много, много там народу,
На той свадьбе знаменитой.
Веселятся гости князя.
Пьют, поют без объясненья
И в хоромах и вне дома;
Во дворе досчато-гладком
Состязаются в познаньях.
Охмеленные напитком —
Добрым суром, пивом черным,
Той домашнею усладой.
И в борьбу вступили гости,
Силы пробуя друг друга.
Тури-орт, двойник Ягморта,
Оказался всех сильнее;
Каленик в познаньях выше
Прочих всех героев славных.
А Вэрморт всех удивляет
Звоном домбры величавой.
Райда, светлая царевна,
Несказанно удивляет
Всех собравшихся на свадьбу
Чудодейною красою,
Несравненною под солнцем.
Свадьба длится бесконечно,
И пируют беспрерывно.
День, другой, уже недели
Миновалися так быстро».
Так сосна всем говорила,
Всем собравшимся деревьям.
И глядели все деревья
На пирующих у князя.
С гор великих наблюдали
Подвиги героев славных
И красу царевны Райды,
И дивуясь звоном домбры
Вечно юной, многодивной.
Звери, птицы в светлой парме
Услыхали разговоры
Сосен, елей, пихт и ольхи
О пирующих героях
И о свадьбе знаменитой,
Всполошились чрезвычайно,
И медведь сказал тут слово:
«О, друзья дремучей пармы,
Звери, птицы, братья, сестры,
Обошли нас злоковарно
И не звали к князю Перми,
К тем пирующим героям,
Мы на свадьбу золотую
Приглашенья не имеем.
Самовольно устремимся
Мы теперь на пир великий».
Побежал затем он в гости,
Косолапый, на ту свадьбу.
Бурый волк был недоволен
Невниманьем белой Райды
К жителям всех гор лесистых —
Самозванцем устремился
К Яуру, на пир Оксоя.
Заяц, рысь, лиса и белки,
Горностаи и куницы,
Выдры, соболи — все звери
Бросились густой толпою
К Яуру во двор досчатый,
Окружили все хоромы
С гиком, с криком, с тяжким ревом
И царапали когтями
Стены дома безбоязно.
Ястреба тут полетели,
Коршуны со скал далеких,
Вороны с боров дремучих
И сороки, галки, совы,
Филин сам черно-могучий
С сильным клювом с крючковатым,
Засвистали, заворчали
И запели птичьи хоры
Над домами князя пармы.
Испугались все герои,
Всполошились не на шутку,
Увидав зверей собранье,
Услыхавши шум, рычанье,
Свист и гвалт, и крик немочный,
За мечи взялись, за копья
Все пирующие в доме.
Яур, князь рыжебородый,
Дал тут знак певцу Вэрморту.
И Вэрморт, игрок великий,
Взял он домбру, ту певицу,
Чародейку древней пармы.
На крыльцо он сел, волшебник,
Пальцами ударил в струны
Золотые домбры старой.
Звон раздался сладко-гласный,
Тихий, нежный поначалу,
Грозным стал он напоследок.
Рокот струн — был он подобен
Грому неба с выси дальней
В синеоблачных вершинах.
Расплескалися напитки,
Яура дом покачнулся,
Расшатались горы в пармах,
На дворе разбились камни.
Тут умолкли звери, птицы,
Задрожали все герои.
Тишина была повсюду.
Голос лишь певца Вэрморта
Раздавался повсеместно,
Вдохновенно свыше пел он:
«Вот как было, дети пармы,
В временах давно минувших,
Подвигов величьем полных.
Шондыморт, волшебник старый,
Был на юге он далеком.
Перед ним ревели ветры
Океан шумел волнами.
Плыл он в лодке тесной, малой,
В утлой лодке-легковеске.
Испугался волн и бури
Шондыморт в пределах моря,
На равнинах зыбью полных —
К берегам направил лодку.
На холмах он увидал тут:
Звери лютые стояли
И ревели, выли, ныли,
Подняв морды в воздух, к небу,
Слева море, справа звери —
Шондыморт тут растерялся
И взмолился Богу неба.
Енмар горний,
Он раскрыл тут
Полог неба светло-синий
И дворцы свои на небе
Показал он Шондыморту.
Реки неба протекали
И деревья вырастали
Там, за садом занебесным.
Шондыморт всему дивился,
Созерцая реки неба
И деревья вырастали
Бог сказал ему в ту пору:
„В север дальний устремился,
Шондыморт ты, к деткам милым
И к супруге полногрудой.
Дома ты живи отныне
И о жизни, и о смерти
Размышляй ты все почаще“.
И вернулся в север дальний
Шондыморт к делам домашним,
Малым деткам и к супруге
К белоснежной, к полногрудой.
Размышлял он больше, чаще
И о жизни, и о смерти».
Так играл и пел кудесник,
Наш Вэрморт, игрок великий.
Звери, птицы удалились
К деткам малым, в свои норы,
В гнезда в пармах светло-синих.
Вспоминали тут герои
О домах своих приятных,
О супругах полногрудых,
Малых детках беспомощных.
Прекратили пир великий,
Распрощалися с царевной,
С Яуром, владыкой Перми,
И разъехались по странам,
Кто на юг, а кто на север,
И на запад все другие,
Прочие к востоку, в горы.
Птица Каленик, тот лебедь
Светло-белый, величавый.
Он простился с мудрой Райдой,
Пожелал добра он князю
Яуру, счастливцу пармы,
Улетев затем на север.
Сямдей — волоком в Печору
Он отправился обратно.
И уехали все гости
Друг за другом, чередою.
Царь Оксор тут плакал много,
Удивленный песнопеньем,
Чарами родного зятя.
С дочерью простился нежно
И пророческое слово
Он сказал, на небо глядя:
«Долго проживёте, дети,
И счастливо, благодатно.
Бог даст сына в утешенье
Яуру и светлой Райде.
Много будет огорченья
Вам от сына; напоследок
В сладость обратится, дети,
Все страданье ваше в жизни.
Будет он великим, дивным,
Сын ваш, Югыдморт, чудесный».
И, сказавши, он уехал
На оленях в Биармию,
Царь Оксор, Двины хозяин.
И в хоромах лишь остались
Яур и его супруга
Райда, светлая красотка.
Тут взглянули друг на друга,
Улыбнулись — счастье, слава,
Все тут им принадлежало.
А Вэрморт, игрок великий,
К хижине своей пошел он,
Домбру там на гвоздь привесил
В ожиданьи дел грядущих,
Песнопевец безгреховный,
Редкой силы приворожник,
Обаятель, тун-волшебник.
У окна сидел он в доме,
Вдаль глядел, на волны жизни,
Прозревая все, что будет,
И все зная, что наступит
В дни ближайшие и дальше —
В временах, еще не вскрытых
И в возможностях туманных,
Неизбежно к нам идущих
Ближе, ближе, хоть неспешно.
Ошпи, сильный Лыадорса,
Снова в кузнице творит он,
Из металлов созидает
Все, что нужно людям в парме
Ежедневно и всечасно.
Держит молот он тяжелый
В поднятой руке могучей
Там, над огненным горнилом.
Меди звон и стук железа
Раздаются в синих пармах.
XIX
Зарнигэтыр говорила
Югыдморта утешая,
Сына Райды в Джеджим-парме,
Первенца-красавца в зыбке,
Енморта рукой качая:
«Не шуми, малыш прекрасный,
Не вертись в зыбучей люльке,
Ты соси-ко лучше соску
Из оленьего да рога,
Молоком питайся в сладость,
Молоком коровки нашей,
Той Лозанки добродушной,
Что пасется на просторе,
На лугах зелено-тучных;
Да не плачь ты, ведь никто же
Не кусает в мягкой люльке
Яура любимца — в зыбке
Насекомых нету вовсе,
Успокойся, сын царевны.
Сам царевичем ты будешь.
Что ты машешь все ручонкой,
Ножкою пинаешь люльку
И кричишь ты неразумно —
Ау-уа-кя-тя, тя-ля-ля».
Югыдморт так отвечает
Той старушке старомодной:
«Ки-ти ля-ля-пи-па-та-та…»
«Полно, полно, — Зарнигэтыр
Наставляет Юоддморта.—
Прыток больно спозаранку,
Пап да тять да, рано, рано
Говорливым стал мальчишка,
Вырастешь — болтушкой будешь,
Лучше слушай, не мешай мне,
Не перечь старушке древней,
Будь послушным ты ребенком.
В старину луна летала
Над землею близко-близко.
Злые дети забросали
Белый месяц камнем, грязью;
Рассердилася луна тут
И ушла высоко в небо.
Югыдморт, не делай это,
Не бросай в луну каменья.
Как же можно белый месяц
Будешь добрый — придет месяц,
Как бы зайчик на крылечко.
Сядет месяц, ухмыльнется —
Светлый, белый, серебристый.
Ты погладь его рукою».
«Ау-уа, кя-тя, тя-ля-ля,
Ки-ти, ля-я, па-па, та-та»,—
Югыдморт так отвечает
Той старушке старомодной,
Лежа в люльке беззаботно.
«Полно, полно, не перечь мне,
Больно прытко отвечаешь,
Слишком рано старым людям»,—
Зарнигэтыр вразумляет
Непослушного мальчишку,
И добру все дальше учит:
«Коль придет медведь к нам в гости,
Ты не бей его ручонкой,
Не пугай красавца леса,
Хлебца дай ему кусочек,
Угости дружка из пармы
Творогом в корыте чистом.
Также выпить, ведь он мастер —
Пиво любит он безмерно.
На добро добром ответит
Он потом в лесу дремучем,
Будет знать он сына князя —
Никогда уж не обидит
Сына Райды в светлой парме.
Югыдморт, ты помни это,
Чрез плечо добро ты бросишь
Впереди себя, малютка,
На дорожке встретит в пору
И поклонится тут в пояс
Югыдморту, скажет: „Здравствуй“.
Слушай дальше притчи-сказки,
Дитятко, внимай старушке.
Если вол придет к нам в гости,
Не стреляй его из лука.
Серый волк — колдун известный,
Он поможет в дни несчастья,
И герою он — на пользу.
Накорми его ты мясом,
Обласкай пришельца пармы,
Он уйдет и всем расскажет,
Как ты добр, земли владыка.
Понял ли ты сказки-притчи,
Прибаутки, поговорки,
Аль добро уж не по сердцу
С юных лет малютке Райды?
Вишь, глаза уж закрывает,
Утомился, чай, наш мальчик.
Ничего, поспи, прекрасный,
Насладися сном блаженным,
Сном дитяти безгреховным.
Сын мой милый, ненаглядный,
Много бурь ты в жизни встретишь,
На пути препятствий тяжких,
Накопляй ты силы жизни,
Силу духа, бодрость тела.
Будь великим, многославным…
Вот ресницы золотые
Опустились у малютки
Звезды-очи позакрылись.
Спи, мой милый, ненаглядный».
«Шуашокса — тили-чини,
Мы скучаем, елки, в пармах,
Ты утешь нас, Зарнигэтыр,
Покажи нам сына Райды»,—
Елки тихо говорили,
Простирая ветви-руки
К окнам терема на Джеджим.
Тот лежал и спал глубоко
В зыбке-люльке, Югыдморт наш.
«Я рукой поглажу только
Голову малютки Югыд,
Не проснется, не узнает,
Сладость жизни я познаю,
Прикоснувшись к молодому
Телу сына солнца Шонды».
Но старушка, отвечая,
Так премудрая сказала:
«О, никак не можно это,
Наш малютка спит глубоко,
Видит сны он голубые,
В небе носится на крыльях
Юный дух малютки нашей».
Матери родной коснуться
Не позволила б старушка
К Югыдморту в тихой люльке,
Сон его оберегая.
Дочь Оксора, посмотревши
На лицо дитяти Югыд,
Вдаль отправилась на пармы.
Вместе с нею и девица —
Молодая Гарья-Яг-ныл.
Долго шли супруги князя
И девица Гарья-Яг-ныл
Вдоль реки лучисто-светлой,
Любовалися лесами,
Берегом высоким, красным.
Повстречалися коровы.
Все спешили уж обратно
В деревеньку, уж к ночлегу.
Раздавался звон коровий —
Колокольчики звонили
На Лозанках и Чернушках.
И пастух за ними плелся —
Старикашка с тонкой плетью.
Дальше, дальше направлялись
Райда белая с девицей,
Подбирали в набирушки
Красные грибы попутно,
Там и ягоды встречались
Красной, синей полосами.
Грудью полною дышала
Райда светлая меж сосен.
Вот и остров недалеко,
Тут мысочек за горою.
Чу! Раздался шум. И говор
Слышен иноземный. «Гарья,
Кто же это?» — так спросила
Изумленная дочь пармы,
Яура жена-красотка.
«Сердце Райда, поскорее
Побежим назад неслышно,
Ведь разбойники кругом тут,
Пьют, едят и веселятся.
Скажем Яуру мы, князю:
Нападут они на дом наш
Ночью темною сегодня…»
Побежала дочь Оксора,
С нею вместе Яг-ныл-Гарья.
Задыхалися, устали,
Нет уж мочи, но бегут все,
К дому милому стремятся —
До разбойников дойти бы.
И дошли и рассказали
Князю Яуру всю правду.
«Приготовься, милый Яур,
Ведь разбойники плывут к нам».
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий —
Сели в лодку тут герои
И поплыли вниз по Эжве
Тем разбойникам навстречу.
За горою и за мысом
Яур, князь рыжебородый,
Увидал толпы людей он —
Там разбойники сидели,
Пировали, веселились
На песках близ синей Эжвы.
Атаман их говорил всем:
«Яура возьмем мы в полон,
Уведем супругу Райду,
Из кумирниц мы похитим
Серебро в тяжелых слитках,
В длинных прутьях драгоценных.
Ночь наступит — нападем мы
На жилище князя пармы,
Сонных воинов мы свяжем».
Вот Вэрморт, игрок великий,
Заиграл он тихо-тихо
И запел потом он нежно
Песню-заговор могучий:
«Приходите, прилетайте
С севера, с востока, с юга
Звери, птицы, боги, люди,
Чародеи с древней пармы.
Каленик — „мокнийны перья“,
С моря дальнего спеши ты,
Тури-Ягморт светлой тундры;
Бог великий, вихорь буйный,
Приходи с лесной дубинкой,
Укроти врагов могучих;
Бог воды с железным зубом,
Утопи ты в волнах Эжвы
Недругов земли прекрасной;
Куль подземный, поспешай же,
Обхвати врагов всех разом,
Унеси их в глубь пещеры,
В недра мрака скал подземных.
Там все мужи умирают,
Где нет света солнца вовсе;
Йома страшная на пармах,
В ельниках темносенистых,
Где встречаются дорожки —
Безымянные тропинки,
Неизвестно, кто там ходит,
Злобно-мрачно чего ищет
В тех трущобах беспросветных;
Страшно, страшно человеку,
Сыну света в чреве мрака,
Где сова ночная стонет,
Черный филин вечно ноет.
С тех ужасных мест далеких
Приходи ты, баба Ёма,
Утащи клюкой железной
Всех врагов родного края.
Недруги великой пармы,
Страх вонзится в вашу душу,
Коршун ночи прилетит к вам,
И замрет душа живая,
И уснет она надолго,
Будет спать и дни, и годы
Беспробудно, без сознанья.
Ужас черный — ближе, ближе
Он подходит тихо, тайно,
Окружает и объемлет».
Так Вэрморт играл на домбре,
Песни-заговоры пел он
Поздно вечером у леса.
И разбойники уснули,
В сон глубокий погрузились,
Головы их наклонились
И к земле все притянулись,
И рядами все лежали
Те разбойники у леса
На песках лучисто-желтых
В сумраках глубокой ночи.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, кудесник дивный
Вышли на берег чредою
К тем разбойникам поближе.
Взяли на руки тела их,
Затащили сонных в лодки,
Оттолкнули лодки с мыса —
Вниз столкнули их герои
По теченью волн струистых.
Понеслися щепки-лодки
По хребту реки прозрачной,
По волнам, текущих к устью,
Дальше, к морю — в север темный.
Долго ль, коротко ль прошло тут,
Вождь разбойников проснулся,
Атаман, кудесник сильный,
И один поплыл обратно
Вверх по Вычегде великой.
Увидал тут между сосен
Яура, владыку Пармы.
Чан большой стоял у леса
И костер пылал огромный.
Яур, князь рыжебородый,
Пиво к празднику варил он,
Пиво хмельное на парме.
Атаман сказал тут слово,
Сильно голос он возвысил:
«Сусло, стой Оксола князя!»
И князь пармы тут ответил,
Он разумно закричал тут:
«Остановись на волнах лодка,
Пребывай ты неподвижно!»
Посмотрели друг на друга
Исподлобья те герои —
Атаман и храбрый Яур.
Варка пива прекратилась,
Сусло течь уж перестало.
Неподвижно стала лодка.
«Отпусти мою ты лодку»,—
Атаман просил у князя
«Коль пойдет из чана сусло,
Лодка двигаться начнет тут»,—
Так ответствовал волшебник
Яур, князь рыжебородый.
Не течет из чана сусло,
Неподвижно пребывает
На реке хрустальной лодка.
Атаман дает тут слово
Уж не грабить Джеджим-пармы,
Плыть обратно, вниз по Эжве.
Отпустил тут лодку Яур;
Атаман, кудесник сильный,
Вниз поплыл рекой, обратно.
Потекло из чана сусло,
Варка пива продолжалась.
XX
Йома-баба проживала
Беззаботно в темных пармах,
У дорожки безымянной.
Близ низин тягуче-вязких,
У ручья меж скал сенистых.
Тут жила она, в избушке
В темно-серой, неприглядной.
Вся седая баба Йома,
И костлявая старушка.
Руки длинные висели,
До коленей доходили,
А во рту — большие зубы,
Зубы твердые, как кремень.
Кошка черная — подруга
Йомы-бабы, той старушки —
Песню пела чародейно
И мурлыкала всё сказки —
Кошка черная старушке.
Баба Йома и спросила
Кошку черную, подругу:
«А скажи-ка, чародейка,
Новости какие в парме?»
Ведьма-кошка отвечала,
Хвост подняв высоко кверху.
Глаза острые закрывши:
«Новостей особых нету,
Опричь сына князя Перми.
С год тому родился мальчик
От царицы светлой Райды,
Яура супруги верной.
Югыдморт он несравненный,
Мальчик-чудо, украшенье
Светлой пармы многогорной».
Йома-баба тут сказала:
«Мне давно известно это,
Ты скажи-ка лучше вот что:
Как украсть нам Югыдморта,
Ту малютку унести бы,
Взявши с люльки из-под соски,
Оторвать от груди Райды,
Губы ж мальчика приблизить
К старой груди бабы Йомы,
К груди старой, одряблевшей.
А люблю я Югыдморта
Пуще жизни в темной парме,
Лика солнца мне милее
Детский лик красавца Югыд.
Чародейка ты, подруга,
Умираю я, тоскуя,
Зависть гложет сердце Йомы,
Злая зависть к белой Райде,
К украшенью Биармии.
Уж нелегкая прислала
Женщину, гордыню эту,
Пучеглазую царевну.
Ведь коса у ней до пяток,
У той ведьмы злоковарной.
Помоги же: как похитить
Югыдморта темной ночью?»
Горько плакала так Йома,
Целовала морду кошки.
«Больно просто Югыдморта
Унести нам темной ночью
За ущербом серебристой
Той луны, красотки неба.
Нынче праздник князя Перми;
Напилися безрассудный
Яур, князь рыжебородый,
С ним и Ошпи Лыадорса,
И Вэрморт, игрок великий,
Во хмелю лежат все ночью
И детей глупее стали,
Пивом-суром насладившись
Вдосталь, всладость, до безумья.
А супруга, дочь Оксора,
Сладким сном объята ныне,
Зарнигэтыр тоже дремлет
Возле люльки бестолково.
Порошком ты прикоснися
К старомодной Зарнигэтыр,
Дай понюхать зелья ведьмы,
И уснет она надолго.
Тут возьми ты Югыдморта,
Пятью пальцами возьми ты
Из поющей зыбки-люльки,
На руки бери мальчонка
И тащи к себе в избушку.
Все так просто, не печалься,
Мудрая хозяйка леса».
Так «добру» тут научила
Бабу Йому в черной парме
Кошка черная Марагди,
Из колдуний чародейка.
Скоро скрылось за горою
Солнце яркое, за лесом.
Вечер темный наступил тут,
Многозвездный и безлунный —
Старый месяц был в ущербе,
Новый не успел родиться,
Проживал еще во чреве
Темной ночи непроглядной.
Тихо, тайно тут прокралась
Баба Йома в терем князя,
Порошком тут прикоснулась
К носу старой Зарнигэтыр.
И понюхала та зелья,
Ничего сама не зная —
Пребывала ведь в дремоте
Возле люльки Зарнигэтыр.
Сном глубоким тут уснула,
И надолго, няня Зарни.
Баба Йома подхватила
Югыдморта и прижала
К груди старой, и умчалась,
И на цыпочках исчезла
Из избушки князя пармы.
Утром рано, спозаранку
Уж вернулась к черной кошке,
К чародейке и подруге,
В пармы темные, в трущобы.
Что за стоны, что за вопли
В Джеджим-парме раздаются,
В царском тереме сегодня?
Кто-то плачет, кто-то стонет.
Аль кукушка то кукует,
Золотая в горе вдалась?
Не кукушка то кукует,
То супруга князя стонет,
Пальцы белые ломает
На себе рвет шелк и пурпур,
Стонет, плачет безутешно;
Югыдморта нет ведь в люльке,
Зарнигэтыр сном объята,
Смерть объяла тело Зарни.
И зовет тут мужа-князя
Райда светлая у люльки:
«Ой, проснися, муж мой милый.
Нет ребенка, нет малютки,
Украшенья нет меж нами,
Я умру от той печали!»
И проснулся тут наш Яур,
На ноги вскочил он быстро
И кричит он громко, властно:
«Эй, зовите все Вэрморта,
Слуги верные вы, туна,
Он все знает, чародей наш!»
И всклокоченный вбежал тут
Сам игрок, Вэрморт великий.
Видит — горе тут случилось,
Несказанное несчастье.
Взял он домбру-чаровницу,
На крылечко сел скорее
И ударил в струны домбры.
Звуки домбры полетели
Вверх, на небо, в синь лазури,
К солнцу яркому навстречу.
Поднялось тут солнце спешно,
Ясный месяц раньше срока
Выходил из чрева ночи;
Вышел он из той утробы
Мрака вечного — под небом.
Закачались сосны, ели
Взволновались звери, птицы,
Услыхавши звуки домбры.
Спозаранку — заговоры.
И затем Вэрморт великий:
«Пармы светлые, услышьте,
Сосны, ели, пихты, ольхи!
Все излучины-дорожки
В темных пармах, вы услышьте:
Югыдморт пропал наш милый!
Горницы природы дивной,
Все светлицы над холмами,
Вы услышьте звук молитвы!
И вы, звери — все друзья вы,
Так скачите, поищите
Югыдморта повсеместно.
Птицы горние, внимайте:
Посмотрите с выси дальней,
Где ребенок наш укрылся…
Заклинаю, всех зову вас.
Скалы древние, проснитесь!»
Услыхали все деревья
Домбры звон, тот звук призывный,
Зашумели, взволновались.
Вихорь буйный налетел тут
И ударился о скалы,
И ручьи остановили
Быстрый бег, и застонали
Родники тут, зажурчали
Грозно-гневно меж камнями.
Выскочил из пармы древней
Тот силач, медведь матерый.
Побежал за Югыдмортом;
Бурый волк — он устремился
Узкою тропой лесистой.
Заспешили зайцы, рыси
И лисицы вслед за ними.
Росомахи поднялися.
Заревели, заорали…
Птицы гневно залетали.
Голосили и трубили,
Югыдморта все искали.
Тури-Ягморт тут явился
И пошел к старушке Йоме.
Каленик, тот лебедь белый,
Он на крышу сел избушки
Бабы Йомы и стучал он
Клювом огненным по бревнам.
Испугалась баба Йома,
Взяв ребенка Югыдморта
На руки к себе, малютку,
Тут в окошко слуховое
Выбежала ведьма Йома
Кошка черная за нею.
И тихонько меж деревьев
Скрылась старая, умчались
Тайною тропой лесною.
Звери, птицы окружили
Дом колдуньи — злой старушки,
Подняли все рев ужасный,
Крышу сбили и ломают
Окна, в двери все стучатся.
Тут медведь ударил лапой,
Двери выломал он скоро,
Ворвалися звери, птицы
К бабе Йоме в ту избушку.
Ее нет и след простыл уж.
Выбежали звери, птицы
И помчались вслед старушке.
Волк бежит через болото,
А медведь уж мчится в горы.
Зайчики в ложбинах темных,
А лисицы за холмами.
Над рекою — Тури-Ягморт,
Птица Каленик — над лесом.
Йома-баба убегает
С гор в долины, а с ложбины
На холмы идет поспешно,
На руках ребенок Райды,
Кошка черная за нею
Нога в ногу пробегает.
В Джеджим-парме раздается
Плач великий: стонет Райда
На крылечке безуспешно,
Руки белые ломает.
Тут народ кругом толпится,
Суетится бестолково.
«Где ты, где ты, Югыдморт мой,
Драгоценный мой сыночек?
Жив ли, милый, ты на свете?
Я умру же скоро, скоро,
Ведь погас мой светоч жизни.
Нет уж в люльке Югыдморта.
Драгоценного сыночка.
Ветерок крылатый, милый,
Ты верни мне Югыдморта.
Солнце красное — ребенка,
Ясный месяц — мне малютку
Возвратите, сердце жизни!
Енмар, Бог высокий, грозный,
Матери услышь молитвы!»
Райда плакала, молилась.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий —
Поспешили все на пармы,
Ищут все в лесах суровых,
И народ за ними тоже,
Ищут сына князя Югыд.
Баба ж Йома убегает
С гор в долины, а с ложбины
На холмы идет поспешно,
Кошка черная за нею,
На руках у Йомы мальчик.
Долго ль, коротко ль прошли тут
Птица Каленик нагнала
Йому-бабу, пригрозила
Клювом страшным ведьме Йоме.
Тури-Ягморт тут явился,
И взмолилась ведьма Йома
Пощадить ей жизнь, старушке.
Тут кладет она ребенка
Югыдморта, да на крылья
Птице Каленик сажает.
Птица Каленик и Ягморт
Тут тихонько и поспешно
С осторожностью уносят
Югыдморта в дом обратно,
И приводят в Джеджим-парму,
Отдают малютку Югыд
Матери, счастливой Райде.
Звери, птицы все узнали
О возврате сына князя,
Успокоившись душою,
Рассказали и героям:
«Югыдморт уж в Джеджим-парме!»
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Тут вернулись в дом обратно.
Увидали — мальчик в люльке,
Зарнигэтыр возле зыбки.
Богу Енмар поклонились
Тут герои и молились
Богу неба долго, долго.
XXI
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Пораздумались однажды:
И полезное народу
Совершить в стране холодной.
Сильный Ошпи Лыадорса
Мудрое промолвил слово:
«Я скую соху народу,
Пусть он пашет сталью чистой
И новины поднимает.
А теперь он ковыряет
Землю-матушку мотыгой,
С деревянною сохою
Пашет зря и неразумно.
И затем косу скую я
Для косьбы лугов медвяных —
Наш народ серпом владеет
Не железным — деревянным,
Костяным порою также».
Так сказавши, побежал он,
Сильный Ошпи Лыадорса,
К кузнице своей у леса.
И раздул огонь он в горне,
И меха привел в движенье,
Стал ковать он и трудиться.
И стучит он денно-нощно,
Опуская на железо,
Сталь горящую порою.
По лицу героя Ошпи
Пот катился ведь струями.
Сошники сковал волшебник,
Косы острые за ними,
Рукоятки он придумал,
Ошпи, к тем сохам железным
С лезвием из крепкой стали.
Сошники к сохе приставил
Дивный мастер Лыадорса.
Яур, князь рыжебородый,
Тут запряг быка в соху он,
И новины поднимать стал
Возле дома в Джеджим-парме.
Райда белая глядела
На работы мужа-князя,
Любовалася героем.
Яур, князь рыжебородый,
Распахавши поле в парме,
Золотистый взял ячмень он
И посеял поле густо
Ячменем желтозернистым.
А Вэрморт, игрок великий,
Взял он домбру утром рано,
Заиграл, запел волшебник:
«С юга дальнего скачи ты
В темный север, к нам, к крылечку,
Конь великий, пышногривый,
Жеребец красивой масти.
Ты скачи скорей на пармы.
Хорошо житье на пармах,
На лугах, травой покрытых,
Вкусною травой медвяной».
Песни новые он начал.
День прошел, другой и третий —
Прискакал тут конь великий.
Вороной, с прекрасной гривой.
Из ноздрей да пламя пышет,
Искры сыплются стрелами
От копыт могуче-твердых.
Яур, князь рыжебородый,
Взял коня, взнуздал умело,
Жеребца запряг в соху он.
Яур-князь уж веселее
Стал пахать новины в пармах.
Конь прядет ушами бойко
И бежит бороздкой быстро.
Бык упрям был — конь послушен
Колокольчик серебристый
Радостно звенел на поле,
Колокольчик в пышной гриве
Жеребца привязан лентой
Алою рукой супруги
Яура, жены прекрасной.
И вспахавши все новины,
На луга пошел наш Яур.
Лезвие косы блистает,
Как ручей, в руках у князя.
Стал косить он сильно, спешно
Наклоняясь, выпрямляясь.
Надивилися народы —
Мужики, подростки, дети,
К кузнецу все побежали:
«Скуй косу нам поскорее,
Сошники нам дай ты к сроку,
Поднимать новины будем
И косить траву близ Эжвы»,
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий —
Все сказали в один голос:
«Дело первое свершили,
Указали путь народу,
Жизни лучшей научили —
Как трудиться беспечально».
Сосны красные стояли
На холмах тех сизоликих,
Белым ягелем покрытых.
Тут промолвились все сосны:
«Дело доброе свершили
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий:
Указали путь народу —
Как пахать новины в пармах,
Как косить траву близ Эжвы.
Раньше было ведь иначе.
Жгли деревья те народы
И на пепле между пнями
Сеяли ячмень без толку,
Не жалели лес дремучий
Мужики те безрассудно.
Нас сжигать уж будут меньше
Жители дремучей пармы».
Звери, птицы, те сказали:
«Правда вся, сестрицы сосны,
Будут меньше убивать нас
Быстрою стрелой из лука
Смельчаки те зверовые.
И начнут питаться злаком,
Ячменем тем золотистым».
Про себя ж медведь подумал:
«Больше трав, коров побольше,
Я найду теперь кусочек
Лакомый у князя пармы».
Заяц выскочил тут быстро,
Из-за кочек показался:
«Ячменем зеленым буду
Наполнять желудок сладко
Я отныне в Джеджим-парме,
Там полей, как видно, много
Будет вкруг холмов у князя».
Пораздумалась лиса тут:
«Больше пашень, кур побольше,
Не останусь я в убытке,
Не в кого и мне быть дурой».
Яур, князь рыжебородый,
Пораздумался он снова:
«Как же быть и что же делать —
Чтобы доброе для пармы
И полезное народу?
Вот мы были у Оксора
В Кардоре близ тундр великих,
Райду дивную нашли мы,
Привезли на лодке в пармы,
Все свершили многотрудно,
Не без горя и печали.
Расскажу об этом сыну,
Внукам также передам я.
Дальше как?.. Ведь позабудут
Отдаленные потомки
Горе, слезы и печали —
Все, что было,знать не будешь.
Но вот камни не стареют,
И утесы долговечны.
Начертать бы всё на скалах
И поведать дальним людям
Всё, что было до рожденья
Отдаленных тех потомков.
Проведу черту на камне —
Человека означает
Та черта, а круг на камне —
Солнца лик небесно-светлый.
Плоская черта — то матерь
Всех живущих, ширь земная.
Полукруг — то свод небесный,
Острый угол — лес дремучий,
Две черты совместно значат
Речку светлую вдоль леса.
Жизни быт изображу я
На скалах, травой обросших,
Лишаем и мхом болотным».
Думал так о благе жизни,
О скрижалях незабвенных
Подвигов былых героев.
Яур, князь рыжебородый,
Начертал он в песнопеньях
Все дела лесистой пармы,
Жизнь свою, печаль и радость —
На стенах седых утесов
И на лбу камней гранитных.
В куполообразных пармах
Сильный Ошпи Лыадорса
На дощечках красной меди
Впечатлел дела всей жизни.
И Вэрморт, игрок великий,
Он нарисовал искусно
Ленту длинную событий
На дощечках мягкой ольхи.
Мужики, подростки, дети
Тут пришли и научились
Подписи читать на камнях,
На дощечках медно-звонких
И на резьбах мягкой ольхи.
Грамота пошла святая
С тех веков, времен минувших
В темном севере далеком.
Яур, князь рыжебородый,
Тут придумал на дощечках
Дни считать и годы также
По зарубкам, отмечая
По краям дощечек мягких.
Сильный Ошпи Лыадорса
Жернова придумал вскоре,
Чтоб рукой молоть, вращая
Жернова, ячмень зернистый
Для народа в темных пармах.
Так творили те герои,
Жизнь устроили на парме,
Размышляя беспрерывно
О теченьях дел великих.
Догадалися все звери
И крылатые творенья —
Божьи птицы над землею,
Говорили меж собою:
«Хитрости придумал Яур,
Изобрел он для народа
Знаки дивные на парме.
Человек-то замышляет,
Ищет пользу для себя он;
Уж хитрее люди стали
И коварные стократно.
А зверей и птиц воздушных
Жизнь все та же, что и прежде,
И от хитростей злоумных
Не становится жизнь лучше
Ни зверей, ни птиц крылатых.
Люди вовсе не пекутся
Об их жизни горемычной.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Пашни вспахивать уж стали
И питаться вкусным злаком.
Звероловы бьют, как прежде,
И зверей, и птиц небесных…
Нет пощады никому ведь
Из четвероногих тварей
И двукрылых тех творений».
Так сказали звери, птицы
О всех хитростях на парме.
И медведь тут рассердился,
Он разгневался нещадно,
Побежал он к тем коровам,
Что паслись на чистом поле
Возле речки, быстрой Эжвы.
И загрыз он тут Лозанку,
Ту любимицу царевны,
Синебелую коровку.
А лисица-кознодейка
Утащила кур из Джеджим,
Насладилась ими вдоволь.
Так же заяц пучеглазый,
Он поел все злаки в поле,
Тот ячмень зелено-сочный.
Рысь же с дерева схватила
И загрызла, не подумав,
Годовалого теленка.
Волк грозил по первопутку
На снегах в лесах дремучих
Растерзать коня из Джеджим.
Сизый ястреб, он на нал тут
На ягненка беспощадно,
А сорока-белобока
Все смеялась над супругой
Яура, владыки пармы.
Черный ворон предвещал тут
Гибель верную всем людям.
А вороны все бранились,
Не щадили никого ведь,
Все посаженное в грядках
Истребили скоро-спешно.
Белки прыгали по крышам,
Горностаи возле рощи,
Соболи повсюду лезли,
Крысы, мыши нагоняли
Думы черные на Райду.
И житье уж стало трудно
В Джеджим-парме, вовсе плохо.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Пораздумались не в шутку:
Как же быть и что же делать.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Ты, Вэрморт, бери-ка домбру,
Спой-ко песни, чары-притчи,
Заговоры и заклятья».
И Вэрморт, игрок великий,
Тут запел он, заиграл он
Песни новые — заклятья:
«Вы послушайте-ко, звери
И крылатые творенья,
Птицы божьи в дальней выси.
Не сердитесь на людей вы,
Убивать вас будут люди,
Убивать, стрелять вас в пармах —
Но свои же земляки ведь,
Чужестранцев нет тут вовсе,
А родные человеки.
И убьют они по воле,
Воле высшей Бога неба.
Вот завет наш с вами, звери,
И все птицы в поднебесье.
Ты, медведь, старик из пармы,
Ты не трогай человека,
Обижать людей не смей ты,
Ежель сына иль супругу.
Самого ль убьют в берлоге,
Знай, свои убили люди
С разрешенья Бога неба,
Не чужие, не пришельцы —
Так установил Бог неба.
Волк матерый, серо-бурый,
Без зубов ты летом будешь,
А зимою воздержися,
Ни людей не смей ты трогать,
Ни коней тех быстроногих.
Колокольчика ты бойся.
И теперь уймитесь, звери,
Разойдитесь, успокойтесь,
И сокровищ человека
Трогать вы не смейте вовсе.
Бога вышнего вы бойтесь
И тихонько в темных пармах
Проживайте, и неслышно».
Так сказал свои заклятья
Тут волшебник Джеджим-пармы,
Заклинатель, приворожник
Тот Вэрморт, игрок великий.
Испугались птицы, звери,
Разбежались, разлетелись
И умолкли тут надолго
И не смели нарушать уж
Заговоры и заклятья
Колдуна Вэрморта в пармах.
XXII
Облака текли над лесом,
Колебалися вершины
Красных сосен, острых елей
В вольной парме сизоликой.
На холмах звончато-гулких
Насыщались люди, звери,
Птицы божьи в синей выси
Насыщались, утолялись
Сладкой жизнью, жизнью вольной
На земле, мечтой объятой…
День был долог и прекрасен,
Летний день в борах шумящих;
Райской жизнью жили люди,
Наслаждались белым светом,
Звоном песен вод текущих,
Шумом леса, полным мира,
Тишиной священной пармы,
Тихим, летним бормотаньем
Вод, шуршащих под камнями
Где-то, где-то — неизвестно.
Боги реяли повсюду,
Невидимками носились
Над лесами и рекою.
Жили люди, созерцая
Утра лик румяно-синий,
Золотистый блеск полудня,
Пурпур вечера заката…
Наслаждались жизнью долго,
Тихо, мерно в даль текущей.
Небо синее ласкало
Грудь земную, чуть касаясь
Синь-лазурью лона жизни
В трепете неизреченном.
И наивно все глядели —
Все цветы лугов зеленых —
На сияющий лик солнца.
А вершины сосен, елей
Рисовали резьбы в небе,
В куполе узоры ткали.
И казалася мечтою
Жизнь земная, древней сказкой,
Песнопеньем чудной домбры.
Так глядела дочь Оксора,
Любовалась парной Райда,
Сидя мирно на крылечке
Дома Яура на Джеджим.
Яур, князь рыжебородый,
Тут же был с супругой рядом
И глядел он на деревья
И на небо в горной выси.
Долго ль, коротко ль, склонился
Длинный летний лень к закату,
Солнце скрылось за лесами.
Дым далекий увидал тут
Яур, князь рыжебородый,
Белый дым за синим лесом.
«Что за дым идет там белый?
Кто костер развел так поздно
За рекою и за лесом?» —
Так спросил хозяин пармы
Яур, князь рыжебородый,
Стариков, сидящих близко.
«Что за дым струится в небе
Лентой белою за лесом,
Мы того не знаем вовсе»,—
Старики сказали разом.
Сильный Ошпи Лыадорса
Тут поехал в утлой лодке
Выведать неторопливо,
Кто костер развел за лесом.
К полуночи он вернулся,
Рассказал он все подробно:
«Кознодей Асыка-Вакуль,
Князь вогульский прибыл с войском.
Утром рано нападет он
На жилище князя Перми.
Яура убить решился,
Райду белую взять замуж».
Вот какое молвил слово
Быстрый Ошпи Лыадорса.
Головой потряс тут сильно
Яур, князь рыжебородый,
Пригласил затем Вэрморта.
Скоро сели три героя,
Те защитники всей пармы,
В лодку утлую на Эжве
И отправились к вогулам,
К тем пришельцам из-за Камня,
С гор далеких, стран востока.
Вот приблизились герои,
Витязи лесистой пармы,
К берегу, где дым клубился
Белым облаком над лесом.
Возле леса, на пригорке
Пламя красное пылало,
Озаряя всю окрестность
Светом пурпура в час ночи,
Там сидели чужеземцы
Вкруг костров, пылавших ярко.
Лица страшные виднелись
Сквозь деревья у обрывов.
У корней столетних сосен
Восседали тут рядами
Воины Асыки-князя
И в котле варили пищу
На таганах над кострами.
Копья острые лежали
Возле воинов-вогулов,
И огромные там луки
Были подперты к деревьям
Стрелы медные в колчанах
И мечи висели сбоку.
На ремнях пришельцев странных.
Сам Асыка, юный Вакуль,
Поодаль сидел на кочке.
Щит широкий был тут, возле
И копье из красной меди.
Богатырь Бермил с ним рядом
У тагана, вблиз кострища —
Пищу он готовил князю.
Витязи лесистой пармы —
Яур, Ошпи и Вэрморт наш —
Вышли смело тут на берег,
Подошли к вогулам близко.
Дивовалися герои
Страшным видом иноземцев
И глядели долго, долго
На вогулов черноглазых,
Чернокудрых и могучих.
Лица красные мелькали
Из-за сосен в ярком свете
Близ костров, горевших с треском.
В темноте стояли молча
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий.
Сосны, ели их скрывали
Тенью черною, ветвями.
Князь Асыка говорил тут:
«Скоро будем мы на Джеджим,
Яура убьем мы в доме,
В кузнице найдем мы Ошпи,
В хижине убьем Вэрморта,
Райду белую возьму я
Замуж, увезу за Камень,
На вершины гор Уральских».
Молча слушали герои —
Яур-князь, Вэрморт великий,
Сильный Ошпи Лыадорса —
Злые речи иноземца.
Яур-князь дал знак Вэрморту.
И запел он, да по-птичьи:
Вдруг кукушка ночью темной
На холмах закуковала
Горестно и заунывно.
Вслед кукушке девы пармы
Нежный голос тут раздался —
Будто близко, аль далеко,
Различать то невозможно.
Нежно пела дева пармы,
Тонким голосом уныло.
Пела дева о кончине
Человека — друга сердца:
«Скоротечны человека
Дни печали жизни темной.
Лишь мгновенье — жизнь земная,
Ночь глубокая за нею»,—
Говорила дева пармы,
Невидимка меж деревьев.
Все заслушались вогулы,
Кукованьем наслаждаясь
Той кукушки недалекой.
Пеньем девы-невидимки.
Им казалось — пенье сверху
К ним спускалось с горной выси,
А порою поднимались
Звуки песни с низкой Эжвы.
И кружились эти звуки
В темной парме безымянной,
С глубины подземной звуки
Беспрерывно вылетали.
Вытянулись лица скорбно,
Головы же опустились
Ниже плеч вогулов страшных.
Пораздумались о смерти
Воины внезапно в пармах.
И сковал тут страх их члены,
Тайны окружили всех их
И не отпускали чары.
Оробели и прижались
Чужеземцы в непонятном
Страхе тут один к другому,
Как во сне, лишь сознавая
Пенье девы сладкозвучной.
Дева ж пела дальше, краше:
«Ой, вогулы, храбрецы вы,
Прибыли деревни грабить,
Убивать людей нещадно,
Бога правды вы забыли.
А на небе — кто живет там?
Под землею обитает
Страшный Куль. И суд, и правда
У него ведь под землею.
Все забыли вы законы,
Понадеялись на силы,
Злые дети гор Уральских.
Стрелы молнии забыли
Енмара на крыше неба.
О безумцы из-за Камня!
Вы прикованы к земле тут
Цепью медною навеки
И железною судьбою.
Есть ведь правда в краткой жизни
На земле пространно-светлой».
Ослабели тут вогулы,
Веки глаз уж прикрывались,
Падали на кочки рядом
Воин к воину поближе.
Песни ж голос раздавался,
Как бы с неба он спускался:
«Вздумали вы, иноземцы,
Уж перехитрить и Бога.
Но неможно человеку
Выше Бога подниматься.
Больше большего не будешь
Никогда, ни в кои веки.
Так усните вы надолго,
Погружайтесь в сон глубокий,
В глубину забвенья, ниже,
Ниже в бездну вы спускайтесь».
И уснули все вогулы,
Погрузились все в дремоту.
И легли тут возле кочек,
У кустов, огнем пылавших,
Опрокинутых таганов.
Расплескалися котлы их
С недоеденною пищей.
Выходили тут герои,
Витязи лесистой пармы —
Яур, Ошпи и Вэрморт наш.
Поубрали всех пришельцев
И стащили спящих в лодки,
Кули тоже побросали
В лодки утлые на Эжве,
Оттолкнули эти лодки.
Ох, отчалили с мысочка,
С берега с песчаной мелью,
По теченью вниз пустились
Лодки утлые все вместе
Караваном, длинной лентой.
Так уплыли сладко-мирно
Вороги те Джеджим-пармы —
Вниз обратно удалились
Без скорбей, печали, гнева.
Пурпур-солнце восходило
И багрянцем озарило
Все вершины елей, сосен
На холмах высоких пармы.
Поклонились Богу солнца
Витязи страны лесистой
И молились долго, долго.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Мы построим здесь кумирню
То жилище Бога Енмар
И других богов могучих,
И богинь прекрасных неба
И земли просторно-вольной».
И построили кумирню.
Из больших деревьев, сосен,
Из камней, из ольхи мягкой
Понаделали герои
Всех богов изображенья
И фигуры в той кумирне,
Схожие с людьми по виду.
Вкруг расставили в порядке,
Краскою покрыли лица,
Бороды озолотили,
Пурпуром покрыли губы
И сосцы богинь великих.
Воршуд стал в дверях при входе
Счастья бог и страж премудрый.
XXIII
День прошел, другой и третий,
И еще не знаем сколько,
Все трудились близ кумирни:
Яур-князь, Вэрморт-волшебник,
С ними ж Ошпи Лыадорса.
Вниз же плыли по теченью,
По хребту реки прозрачной
Лодки утлые вогулов.
Долго ль, коротко ль — проснулись
Все вогулы, с ними Вакуль,
Князь Асыка грозно-гневный.
Воинам сказал тут слово:
«Обманули песнопеньем
Колдуны высокой пармы
Храбрецов всех нас, вогулов.
Но вернемся мы обратно
И сожжем дотла жилище
Яура, владыки пармы.
Слушать песен мы не станем
И сказаньям чудодейным
Не дадим вниманья вовсе».
Так сказал он грозно-гневно,
И послушались вогулы
Своего Асыка-князя
И направились на Джеджим.
А Вэрморт, игрок великий,
Увидал он вновь вогулов,
Вверх плывущих в синей Эжве.
Прочитал он заговоры,
Сильные сказал заклятья:
«Боги леса, вод широких,
Ветер буйный, славный Вихорь,
Отнимите вы дороги
У вогулов и надолго!
Пусть кружатся в темных пармах,
Но не смогут вверх подняться
На ту гору, на святую,
В синие вершины Джеджим
Никогда, ни в кои веки».
Вышли на берег вогулы
И толпой пошли по Джеджим —
В лес дремучий все попали.
Вверх идут — там сосны, ели,
Вниз спускаются, в ложбины —
Там болота, зыбь немая.
Вправо взяли — вот утесы,
Слева — лес тут непроходный.
Закружились иноземцы,
Путь-дорогу потеряли
И топтались в темных пармах.
Тут воскликнул князь Асыка:
«Вновь поймали всех нас в сети,
В паутины чародейства.
Отпусти нас, тун-волшебник,
Ты, Вэрморт, кудесник дивный,
Дай дорогу нам до Эжвы,
Поплывем охотно к дому,
К милым деткам и супругам».
Так сказал Асыка скорбно.
И дорожка тут открылась,
Все вогулы вновь вернулись
К берегам реки прозрачной.
Сели в лодки молчаливо,
Вниз спустились, к устью Сыктыв,
Чтоб вернуться к женам, детям
За Урал, за Камень дальний.
XXIV
«Детство, юность — сколь прекрасны!
Времена вы золотые,
Вы прошли, но повторенья
Счастья, свежести, надежды
Жду я снова с нетерпеньем.
Утра дней я ожидаю,
Из-за леса восходящих.
Жду зари румяно-светлой,
Золотистой в дальнем небе;
Утренней звездой, покрытой
Тонкой кисеей прозрачной
Легкого тумана дали;
Сумерек перед рассветом
В сочетаньи с чудной сказкой.
Снов последних перед утром
Повторенья ожидаю,
Сладкой жизни, уж минувшей.
На блаженных островах я
В безымянном океане
Испытаю снова утро
Юности моей великой».
Так-то Райда размышляла,
Югыдмортом все любуясь,
Белым мальчиком на пармах.
Югыдморт же был уж отрок,
Он в лесах дремучих бегал,
Веселился, пел, кричал он,
Средь мальчишек был он главным —
Коновод во всех проделках.
И Вэрморт, игрок великий,
Поучал его нередко
Мудростям народов древних,
К звону домбры приучал он
Помаленьку и неспешно.
Югыдморт сказал однажды
Матери своей любимой,
Яура супруге верной:
«Мать моя ты, дорогая,
Расскажи мне: все откуда
Столь чудесно зародилось —
Месяц ясный в дальнем небе,
Солнце красное на своде,
Мать-земля и все деревья.
Знать хотел бы я сначала
Всех вещей происхожденье».
Улыбнулась мать родная,
Улыбнулась дочь Оксора:
«Рано ж начал, Югыдморт, ты
Задавать вопросы людям.
И ответов ищешь всюду.
Знаю я, конечно, много,
Мудрость всю познавши девой
От отца, царя Оксора.
Все ж Вэрморт не хуже знает,
Разумеет много лучше
Всех вещей происхожденье.
Он споет тебе на домбре.
Ты беги скорей к Вэрморту,
В хижине живет он молча,
Одиноко, тун-волшебник,
Песнопевец безгреховный.
Он познал значенье жизни,
Быстротечность дел обычных,
Миг единый нашей жизни.
В вечной дружбе он с богами
И внимает слову неба.
Так беги к нему, сыночек,
К роднику иди скорее —
Утолит он жажду сердца».
И перечить уж не стал тут
Югыдморт, разумный отрок,
К хижине пошел он туна.
На скамье сидел кудесник
У крыльца и спину грел он
В свете солнечном полудня.
«О Вэрморт, пророк народный.
Научи меня ты песням
Старым, древним, величавым!
О вещей происхожденьи
Спой потом ты по порядку,
Чтобы знал я: все откуда
Возникает и зачем же.
Дай вопросы и ответы
В песнопеньях чудно-дивных».
Югыдморт так обратился
К туну мудрому, Вэрморту.
Улыбнулся тут кудесник,
Добродушно усмехнулся:
«Попытаемся, сыночек,
С разрешенья Бога неба
И других богов великих
И богинь прекрасногрудых
Песни старые на домбре
Воскресить на струнах вещих.
Эти струны золотые
Все-то знают, разумеют,
Ведают дела земные
И вещей происхожденье».
Так ответил тун-волшебник.
И затем пошел на берег
Светлого ручья на парме,
Вымыл пальцы все он чисто
И, вернувшись, взял он домбру.
На скамейку с Югыдмортом
Сел он рядом, тун-кудесник.
Волновать он тихо начал
Струны вещие, святые:
«Енмар, Бог высокий в небе,
Дай нам разум, силу снова,
Дар великий песнопенья
Разреши ты восхвалить нам
Все дела твои издревле,
Изначала и доныне».
Начал так он и умолкнул
Тут на время, песнопевец.
Он взглянул на крышу мира,
Свод небесный светло-синий.
Продолжал затем он дальше:
«И защитники вы наши,
Боги древние, богини —
На людей вы не сердитесь,
Песнопению внимайте
Добродушно и с улыбкой.
Солнце красное, скажи ты,
Ясный месяц, расскажи нам
Все, как было изначала.
Мать-земля, ты столь пространна,
Чудодейна и прекрасна!
Ты поведай по порядку,
Что сначала и потом что
Зарождалось, расцветало,
Возникало, засияло.
Птицы божьи, прилетайте,
Звери пармы, приходите,
Песнопевцу вы вложите
В уши старые ту мудрость,
Что начертана повсюду
И глядит на вас от века.
Слышу, слышу ваши речи,
Вашу мудрость постигаю».
Струны домбры взволновались
И запели сами, свыше,
Без влиянья песнопевца.
Вот что было изначала —
Струны домбры так запели:
«Колыхалися туманы
В пустоте безвидной, темной.
Света не было в туманах,
Голоса не раздавались
В них, безвидных, темно-вязких.
Енмар-Бог тут появился
И сказал он слово правды:
„Как же быть и что мне делать
В пустоте безвидной, мрачной?
Мир создать бы надлежало…“
Пораздумался тут Енмар
И вздохнул он тяжко-скорбно,
Всемогущий, беспредельный.
Злой Оксоль тут показался,
Енмару сказал он слово:
„Младший брат я, старый Енмар.
Братом был я изначала
И родным тебе, Бог древний.
Дай мне волю, и спущусь я
В глубину туманов вечных,
Принесу тебе я тину,
Там, со дна, достану землю“.
„В пропасть древнюю спускайся.
Принеси земли кусочек“,—
Так ответил старый Енмар.
И Оксоль нырнул в пучину
Беспросветного тумана.
Дна достал он и кусочек
Залежи — земли холодной —
Он принес тут Богу-брату
Старшему, святому Енмар.
Отдал тину в руки Бога,
А себе кусочек малый
В рот упрятал тайно, скрытно.
Енмар взял кусок той тины
И посеял вдоль тумана
По безвидной той пустыне.
Острова возникли вскоре,
Океан под ними вечный.
Круговратые движенья
Наступили в океане.
Острова сомкнулись вместе —
Мать-земля образовалась
Над волнами океана,
Гладкая земля вначале.
И деревья вырастали
По лицу земли широкой.
Тут Оксоль посеял тоже,
Вынув изо рта кусочек,—
Горы мрачные возникли,
Придавили грудь земную,
Островки в том океане
Создалися от посевов.
Енмар-Бог тут догадался:
Крепости великой ради
Он провел хребет Уральский
Поперек земного круга.
Сотворил затем он вскоре
Всех животных, всех по чину
Расположил он в порядке,
Добрыми создал вначале.
Солнце он поставил в небо
Для тепла земной светлицы,
Освещения природы.
Ясный месяц — то для ночи.
Солнце, месяц указали
Временам границы-сроки.
Облака тут понеслися
Над землею многодарной,
Потекли дожди немочно,
Создав реки и болота.
Человека напоследок
Сотворил он, мудрый Енмар.
Не дремал Оксоль коварный,
Злобу сеял меж живыми,
Злые думы дал он людям.
Мир расстроился в ту пору;
Человек в борьбу вступил тут
Со зверями повсеместно.
Звери лютые на пармах
Все друг друга истребляли.
Оскорбился добрый Енмар
И ушел на крышу неба,
На железную ту крышу.
И оттуда загремел он,
Шар катал он там свинцовый
По всему по своду неба,
Стрелы молнии бросал он,
Енмар горний, вниз, на землю.
И Оксоль тут испугался,
Он спустился в глубь земную.
Зажили с тех пор отдельно
Оба брата, рассердившись.
И дворец великий создал
Там, на небе, древний Енмар.
Во дворце зажег лучины —
Звезды яркие — повсюду.
И быка он создал также —
Радугу на тучах темных.
Выпивал тот бык небесный
Весь излишек вод подземных
И ручьев, и рек прекрасных.
В день дождливый он спускался
С туч на землю, весь блистая
Красным, синим и зеленым,
Яркоцветными боками.
И для птиц небесных дал он,
Добрый Енмар, путь молочный
Меж звездами, по равнине
С севера на юг далекий,
Дабы птицы все те знали,
Как лететь на юг прекрасный
В дни осенние надолго
И обратно возвращаться
С моря южного на север
В дни весны приятноликой.
Сам открыл он книгу неба —
Золотую книгу сдревле,
И законы стал читать он,
Чтоб исполнить все по правде.
Птицу Рык поставил в горы,
На вершины гор Уральских,
Дабы ведала та птица
Все законы Бога неба,
Исполняла бы их в сроки,
Предреченные надолго
Между Богом и Оксолем.
Народились боги в пармах,
Всё по воле бога Енмар —
Боги вод, лесов дремучих,
И Воршуд, хранитель дома,
И богини повсеместно.
Жизнь пошла волной широкой
По лицу земли прекрасной.
Все же Енмар недоволен
Нашим миром, полным злобы.
Некогда он все изменит,
От грехов он мир очистит,
Сузит власть Оксоля-брата,
Приберет к рукам всех прочих
И богинь, богатых чарой.
Енмар терпит все до срока
И читает книгу неба,
Золотую книгу, молча.
Будет время, скажет слово,
Слово новое для жизни
Смертным людям и бессмертным,
Всем богам земным, небесным».
XXV
Так кудесник, тун-волшебник
Говорил о мирозданьи,
О минувшем, отдаленном,
О начале всех творений.
Пел он день, другой и третий.
Речь держал он по порядку.
Струнам домбры величавой
Весь внимал бесперерывно.
Югыдморт же слушал песню.
И узнал он о минувшем,
Стародавнем и предвечном,
О вещей происхожденьи.
Тут спросил он вновь Вэрморта:
«Как живут все боги наши —
Боги ближние на пармах
И в реках прозрачно-светлых,
На горах седовершинных?
Спой о том ты, Жрец-кудесник».
Сердцеведец, приворожник,
Прослезился тут Вэрморт наш,
Опечалился волшебник:
«Мало знают люди-дети
О великом и священном.
Дни проходят чередою.
Жизнь подобна сновиденью,
Есть она и нет ее уж,
Жизни светлой, беззаботной.
Дни печали наступают,
Труд и горе окружают
Черной стаей человека.
Смерть грозит нам ежедневно,
Скалит зубы меж деревьев.
Дай мне силы, Бог мой Енмар,
Удлини ты песнопевцу
Годы жизни без печали.
Пусть напиток пьет он сладкий,
Тот напиток песнопений.
Нет похмелья в том напитке,
Горечи там не бывало.
Струны домбры, вы дрожите,
Вы не бойтесь пальцев старых,
Крючковатых, неподвижных,
В горестях окоченелых.
Без сочувствий он живет ведь
Одиноко в темных пармах.
Любящих его здесь мало,
Друга верного нет в пармах,
Бескорыстья он не встретит.
Смерть закроет скоро очи
Песнопевца, без участья
Тело кинут близ утесов,
У дорожки безымянной —
Без улыбки, без прощанья».
Все же плакать неприлично
Туну-старику на пармах.
Ободрися, дух унылый,
Расскажи ты Югыдморту
О делах великих, дивных
Тех защитников могучих,
Кем страна родная — парма —
Держится доселе твердо.
А грядущее — во мраке.
«На святом хребте Урала,
На скалах тех сизоликих,
В облачно-вершинных пармах,
У ворот Сибири дальней,
Где могуче льются воды,
Там, где брызжут водопады,
Где ревут водовороты
И снега не тают летом,
Близ течений вод студеных,
На высотах безымянных —
Птица Рык там восседает,
Крыльями шумит порою,
Предрекая все несчастья.
Страшно кличет на все горы,
В исполненье Божьей правды.
Временем границы-сроки
Указует веще-громко.
В той стране, далекой Югре,
Есть вершина над горами.
Словно ястреб над лесами
Там парит в лазурной выси
Тол-поз-из, гора святая.
На вершине одинокой
Там гнездо из камня, в выси.
Ветер, бог Шуа великий,
В том гнезде живет издревле;
В каменном гнезде ветров он
Проживает беспечально.
Он же Войпель чуткоухий,
Вихорь буйный, бог суровый.
В день морозный, ясный, тихий
Бог Шуа все слышит чутко —
Каждый шорох в горной выси,
На камнях седых Уральских.
Ежель кто стучать там станет,
Песни петь — во гнев великий
Он придет, наш славный Войпель.
Бурю снежную поднимет
И погубит человека,
Зверя, птицу беспощадно.
Страшно, страшно в день несчастья,
В пургу зимнюю в Уралах,
Близ гнезда седых утесов,
Где так тяжко восседает
Бог великий, чуткий Войпель,
Между сосен, елей мрачных,
В глубине сугробов снежных,
В можжевельниках шуршащих,
Среди вереска в долинах,
Покровенных пеленою
Севера — снегов неталых,
Молчаливых и угрюмых.
Дети Войпеля на пармах
Обижают беззаботно.
Боги леса — дети Вихря,
Ветра буйного на Камне,
Все живут в избушках серых —
Боги леса, и с семьями.
И шушукаются вместе
В бурю, в непогоду в пармах,
Безрассудно все хохочут,
Хлопая в ладоши громко,
Вихрем вдаль несутся в зиму,
По лесам дремучим мчатся
С гиком, шумом всей толпою,
Валят там деревья в пляске
Бешеной, в сугробах пармы.
Прячутся в испуге звери,
Зарываясь в снег глубокий,
Падают стремглав в сугробы
Птицы в страхе несказанном
Лешие хохочут хором,
От избушки до избушки
Мчатся, машут все руками,
Ударяя в сосны, ели,
С треском все бегут к той Йоме,
К бабе Йоме в темных пармах —
Пива сладкого напиться.
Любят пиво чрезвычайно
Лешие, подобно людям.
В малицах зимою ходят
И в кафтан сине-зеленый
В пору летнюю одеты.
Боги леса проживают
Пресчастливо, помогают
Нам немало в дни напастей.
А в реке же быстротечной
И в озерах, в темных безднах
Проживают водяные —
В одиночку и с семьею.
Во дворцах они стеклянных
Дни проводят в дикой пляске.
Мы даем им жертвы много,
Чтоб людей не обижали,
Смертью тайной не грозили.
И коров хватают часто,
И быков на перевозах —
Тянут их на дно нещадно.
В дальнем Севере, над морем
Птица Каленик летает,
Блеском перьев озаряет
Лед холодный, темно-синий.
Сыплет искры над горами
Льдов прозрачных и сугробов.
Машет крыльями порою
На небесном дальнем своде.
Дивным светом озаряя
Все пустыни белой тундры,
Птица Каленик летает.
В наших пармах в день осенний
Вечерами собирает
Одиночных птиц на пармах
В стаи крепкие, в соборы —
Для полета в юг далекий.
Много, много, Югыдморт мой,
Всех богов в стране холодной
На краю земли великой.
В каждом камне бог живет ведь,
И в деревьях старо древних
Духи жизни обитают.
Охраняет долы в пармах
Счастья бог — Воршуд чудесный.
В берестянке вон сидит он,
Тихо, молча созерцает
Незаметно, несказанно.
Шева-бог живет повсюду.
Заклинаньем извлекают
Из деревьев, камня шеву—
Напустить потом на зверя,
На людей порой из мести
Шеву-бога, эту порчу,
Что так губит человека.
Орт-двойник, живет он в теле
Человека, в сновиденьях,
Бродит-ходит он повсюду;
Видит, слышит, помнит, знает
Грезы, думы, все виденья.
А со смертью человека
Орт-двойник не умирает,
Остается жить надолго.
Силу чар и заклинаний,
Тайны темные природы
Не могу поведать вскоре:
Юн еще ты, мой любимец,
Югыдморт мой, внук Оксора».
XXVI
Долго, долго слушал Югыд
Мудрость дивную Вэрморта,
Напоследок он вернулся
К матери своей любимой.
«Мать родная, дорогая,
Я все слушал чародея.
Нет конца его познаньям,
Песнопеньям нет предела.
Чары туна всемогущи,
Превзойти его неможно,
Здесь живя, на Джеджим-парме.
А хочу я быть превыше
Всех кудесников на парме.
Петь желаю я искусней
Самого Вэрморта-туна.
Отпусти меня надолго
В страны дальние Востока.
Там узнаю я побольше,
В тех равнинах за Сибирью,
За горами, за Уралом
И за камнем крепкозданным.
И вернусь оттуда мудрым,
Превзойду я песнопеньем
И Вэрморта, и всех тунов,
Счастлив буду навсегда я».
Ужаснулась дочь Оксора,
Услыхавши слово сына,
И всплеснула тут руками,
Напоследок прослезилась
И сказала слово правды:
«Ты же молод, Югыдморт мой,
Странствовать тебе ведь рано.
И умру я здесь, на пармах,
Вдруг лишившись Югыдморта;
Ты оставь пустые думы,
Князем будешь в Джеджим-парме.
А невесту я найду ведь
В знаменитой Биармии,
У Двины-реки привольной».
Начался тут спор великий,
Состязанье Райды с сыном.
Яур, князь рыжебородый,
Райда, белая супруга,
Не пускали Югыдморта
В страны дальние востока.
Тут раздумалась о жизни
Райда белая на парме:
«Все то горе из-за туна,
Он виной всему — Вэрморт наш,
Я лишилась Биармии:
Чародейством домбры древней
Отнял он мой город Кардор.
А теперь и Югыдморт мой
Отправляется за горы
Из-за мудрости Вэрморта,
Пожелавши быть повыше
Всех певцов на Джеджим-парме.
Прогоню я песнопевца —
Пусть живет вдали от Джеджим».
Так-то думала супруга
Яура, владыки пармы.
И сказала тут Вэрморту:
«Ты покинь святую гору,
Джеджим-парму ты оставь уж
И живи от нас подальше».
И покинул Джеджим-парму
Песнопевец знаменитый,
Тот Вэрморт, игрок великий.
И грустил в пути, в дороге,
Шествуя один с котомкой
По лесам дремучим, диким.
«О, как горько, о, как тошно
Человеку в этом мире,
В черно-белом, желто-красном!
Холод жизни поедает
Силы сердца раньше срока».
Руки, ноги заболели
У Вэрморта-песнопевца.
«Райда белая прогнала
Из лесов моих любимых,
Пожелала отомстить мне
За обиды биармийцев.
Вижу я неблагодарность
И ничтожность чародейки —
Дочери Оксора Райды.
Енмар-Бог меня покинул,
Позабыл ты песнопевца.
Дни его проходят тщетно
В одиночестве печальном»,—
По дороге так-то плакал
Тун-кудесник ослабевший,
Потерявший силы-чары.
Шапка набок тут свалилась —
Голова тряслась от горя,
Губы алые дрожали.
Тосковал Вэрморт так сильно,
Несказанно он грустил тут.
Загремел внезапно Енмар,
Подал знак отец великий
Песнопевцу-чародею.
«Видно, слышишь ты Вэрморта,
Плач его достиг уж неба.
Отвечаешь, добрый Енмар,
Громом страшным с вышины ты
На печаль мою, на горе»,—
Говорил так тун-кудесник.
Услыхала гром небесный
Райда белая из Джеджим,
Испугалась и укрылась
В дальний терем, чтоб не слышать
Грома Бога с крыши неба.
День один, другой и третий,
Месяц долгий проходили,
Югыдморт твердил все то же,
Повторял с утра до ночи —
Все просился в путь-дорогу.
«Не могу жить в Джеджим-парме,
Мудрости ищу востока».
Напоследок поустали
Яур-князь, супруга Райда
Видеть слезы Югыдморта,
Слышать стоны, восклицанья.
Снарядили в путь-дорогу
Сына милого к востоку.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
Выдолбили в Джеджим-парме
Из сосны великой, старой
Лодку новую для Югыд.
Засмолили эту лодку
И пустили в воды Эжвы.
Югыдморт садился в лодку,
С ним силач Кэртморт могучий.
Бога Воршуда дала тут
Райда белая в подарок
Югыдморту — во храненье
Сына милого в дороге.
Домбру новую князь Яур
Подал сыну на прощанье.
Заиграл тут Югыд громко.
Он с весельем собирался
Плыть по Вычегде широкой.
Звери, птицы провожали
Югыдморта с гор высоких.
Райда плакала близ Эжвы,
Руки белые ломала,
Тосковала несказанно,
Югыдморта отпуская.
Яура сынок отважный
Вниз пустился по теченью
Вычегды-реки прекрасной.
С ним силач Кэртморт могучий.
Дальше, дальше уходила
Лодка малая от Джеджим.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса —
Все глядели вниз по речке.
Вспоминая дни былые,
Юность дней давно минувших.
Дочь Оксора проливала
Слезы горькие о сыне.
Орошала Райда берег
Каплями слезы алмазной.
XXVII
«О, как сладки эти песни
Стародавние на домбре.
Комиморт я одинокий,
Потерял я мудрость жизни,
Испарился весь мой разум,
И не знаю, где теперь он,
Разум жизни невеселой.
Я прикован чародейно
К старине святой, великой,
К звону домбры вековечной.
Я на лестнице стою ведь,
На той лестнице бессмертья,
В небеса ведущей прямо,
Что искал я, слезно плача
С колыбели до могилы.
И не ведал я покоя
И лишился вот рассудка.
Я забыл дела на пашнях
И заботы на новинах,
Отложил я попеченье,
Весь охваченный безумьем —
Песнопеньем чародейным,
Звуком горним, отдаленным.
Вот доносится до слуха
Старины певуче-звонкой
Гул и шум и говор тихий
Милых предков отдаленных»,
Сосны красные на пармах,
Ели мрачные в ложбинах
Все рядами сплошь стояли,
Речь великую держали:
«Чудо новое на Джеджим:
Югыдморт плывет по Эжве,
С ним силач Кэртморт могучий.
В страны дальние Востока
Ведь направились герои.
Подвигов юнцы желают,
Новых песен, притчей-сказок,
Мудрость дальнего Востока.
А Вэрморт бредет на пармах,
К Вишере стремится старый.
Райда ж плачет неутешно
В тереме своем на Джеджим.
Много ж горя в жизни нашей!»
Так сказали сосны, ели
И качалиголовами.
На холмах стояли сосны,
А в ложбинах пихты, ели
Сказки сказывали дальше.
Молния сверкнула в парме,
Встрепенулись птицы, звери
Так внезапно от удара
Стрел чудесных Енмар-Бога.
Взволновались птицы, звери,
И теперь от слов священных
Великанов-сосен, елей
Побежали все толпою.
Ош-медведь — на красный берег
Поспешает, Югыдморта
Увидать там он желает.
Он бежит навстречу туну
Поздороваться с Вэрмортом.
Ера-лось, он устремился
В Джеджим-пармы, плач царицы
Там послушать под оконцем
Терема в стенах дощатых.
Побежали так все звери
По тропам по разным в пармах.
Птицы тоже все летели —
Кто на берег, кто на Джеджим,
Кто на Вишеру к Вэрморту.
Лесом шел Вэрморт-кудесник,
Узкою тропой лесною,
По излучинам дорожки
Между сосен, елей темных,
По горам, покрытым ягой —
Ягелем, шуршащим мягко,
Белым мхом сухим, сребристым,
Чем питаются олени.
Шел Вэрморт и любовался,
В ельники вступал он дальше,
Там зеленые узоры
Голубики сине-сладкой
И черники влажно-сочной,
Кумачовые кусточки
Стелются брусники крупной.
Эти ягоды приятно
Утешали взоры туна,
Чародея-песнопевца.
И в болото он спускался,
Клюквой красною любуясь.
Журавли там повстречались
Длинноногие повсюду.
Пел Вэрморт в лесу дремучем
«Ничего-то нет ведь слаще
Горницы лесов сосновых,
Крыши вырезной верхушек
Северной светлицы в пармах.
Благодарен чрезвычайно
Я тебе, мой Бог высокий,
Вновь утешил песнопевца,
Вовремя поспел ты к старцу,
Мысли добрые ты вызвал
Из души, согбенной горем.
Звуки сладкие ты дал мне:
Вот в умах звучат названья
Деревень уютно-дивных;
Лозым-деревенька в пармах;
Там Эжол на речке Енмар.
О, Эжол, Эжол прекрасный,
Отдается звук твой в сердце!
Снится „Лозым“ в синей горке.
Так утешил Енмар — Бог мой —
Чудным звуком песнопевца».
Долго странствовал кудесник,
Много видел, был повсюду;
У верховьев быстрой речки
Вишеры, текущей к югу
С севера, с Уралов светлых.
Напоследок поселился…
Мудрая хозяйка леса,
Сизью-Гэтыр по прозванью,
Приняла Вэрморта с лаской
В темно-серую избушку.
Птицей сладкой угостила
И потом сказала слово,
Улыбнувшись лучезарно:
«Ты живи в моей избушке
До конца великой жизни.
Будь ты мужем мне желанным,
Тем супругом, кто приятен
Сердцу женщины безмерно.
Так живи, Вэрморт-кудесник,
Дай потомство Сизью-Гэтыр.
Я детей иметь желаю,
Счастливо живя на пармах
В роскоши лесов дремучих».
Тут Вэрморт не смел перечить.
Стал он мужем Сизью-Гэтыр,
Женщины мудрейшей в пармах,
Той хозяйки благолепной
Всех верховьев быстрой речки.
Прибежал медведь угрюмый,
Вишеры мудрец-топтыга,
С ним же вместе волк матерый,
А за ними горностаи
И лисица с росомахой,
Зайцы, белки — всей толпою —
И сказали в один голос:
«Долго, долго ожидали
Мы тебя, Вэрморт-кудесник,
Мы скучаем здесь, на пармах.
Спой нам песню, притчи-сказки
Расскажи нам своевольно.
Жаждем звуков мы священных,
Безгреховных древней домбры.
Ты сыграй нам, не ленися».
Домбры звон там раздавался
Издивилися все звери,
Наслаждались звуком домбры,
Лежа мирно под оконцем
У крыльца избушки серой
С позволенья Сизью-Гэтыр.
А когда Вэрморт по лесу
Он бродил неторопливо,
Ручеек, со скал бегущий,
Ласково просил, журчащий:
«Песнопевец, научи ты,
Как журчать волнами славно,
Говорить, смеясь, игриво».
Клест и щур просили тоже
С вышины верхушек сосен:
«Тун-кудесник, ты послушай
Наше пенье со вниманьем:
Гип-геп, гип-геп, карц-парц…
Научи ты петь нас лучше,
Заунывно и печально».
Тетерь серый говорил тут:
«Пэд-эд, тэ-эд, тэд-эд, лэп-эд,
Песнопевец чудно-дивный,
Ты сыграй на дивной домбре.
Звуки песни сохраним мы
Для потомства в темных пармах».
Белка красная смеялась,
А потом и плакать стала:
«О, Вэрморт, я не умею
Волновать сердца живущих
Звоном песен чародейных.
Научи нас всех, коль можешь,
Тун-кудесник, царь ты песен».
Пел Вэрморт и утешал он
Птиц, зверей в лесах дремучих.
XXVIII
Осень поздняя настала,
Ветры с севера подули,
С волн студеных океана.
Зашумели сосны, пихты,
Взволновались ели, ольхи,
Шумом пармы наполнялись.
Горы, долы волновались —
Дождь холодный лился с неба.
За медведицей бежали
Тут медведи с треском, с шумом.
И валилися деревья
Стародавние на землю.
Боги леса суетились
И бродили по дорожкам
Безымянным между сосен.
За дождем снежинки дальше
Поднялися и кружились.
Под лесами и рекою
Умолкали, воскресали,
Вновь угасли звуки песен
Родников, ключей в ущельях.
Напоследок все уснуло
В зимней спячке и надолго.
Горы, долы наполнялись
Чистым снегом серебристым,
Льдом хрустальным покрывались
Реки в пармах белоснежных.
В малицы одеты сосны.
Пихты, ели — вслед за ними,
И береза, и рябина.
Тун Вэрморт, кудесник старый,
В теплой он сидел избушке,
С ним же рядом Сизью-Гэтыр
Пряла молча на кудели.
Кырныш-ворон прилетел к ним
Весь озябший и в избушку
Залетел он к песнопевцу.
«Мы, все птицы, зря летаем
Над лесами, над горами,
А медведи спят в берлогах,
Лапы там сосут спокойно.
Волки бродят по дорогам,
Их желудок носит быстро,
Странников-волков голодных»,—
Говорит так Кырныш-ворон,
Расположившись удобно
На притолке средь избушки.
И спросил Вэрморт-кудесник
Гостя черного неспешно:
«Новости какие в парме,
Расскажи нам, мудрый ворон».
«Новостей особых нету,
Жизнь идет всё, как и древле.
От рожденья — все к ущербу,
От ущерба — вновь к рожденью.
Яур, князь рыжебородый,
Размышляет беспрерывно,
О делах скорбит народных —
Как устроить жизнь получше.
Райда ж плачет денно-нощно
Все о сыне драгоценном.
Сильный Ошпи Лыадорса,
В кузнице кует он косы,
Сошники из крепкой стали
И мечи порою, копья.
Искры сыплются от стали,
И стучит там звонко молот.
На оленях с дальней тайги
Вот посланец прибыл к князю
От Турьяна, царя Югры,
А другой — из тундры дальней.
Приглашают князя в тундру
На великий пир у Лого.
Тариолу за Тарьяна
Замуж выдает хозяин
Тундр обширных, Того-Лого.
Яур, князь рыжебородый,
Собирается он в тундру —
И с супругой, белой Райдой.
Пригласят тебя на свадьбу,
Вместе с дочерью Оксора
Ты поедешь на оленях.
Райда ж любит ведь Вэрморта
И все помнит неизбывно».
«Полно, полно, мудрый ворон,
Обольщать певца Вэрморта»,—
Так ответил тун-кудесник.
Ячменем тут угостил он
Кырныша в избе досыта.
Посогревшись, улетел он,
Черный ворон, за вестями.
А Вэрморт, он взял тут домбру
И воспел величье Бога:
«Как велик ты, Бог мой, Енмар,
Как прекрасен лик небесный,
Сколь ты добр для человека.
Кто познал тебя душою,
Восхитил сиянье неба,
Красоту постиг на своде
Голубом, на черных высях,
Где свершает бег предвечный,
Предреченный солнце-дева?
Месяц ясный — пастырь неба,
Что пасет стада созвездий.
Дивно, дивно все творенье!
Сколь чудесно сочетанье
Дел и дум твоих на небе,
И внизу, на океанах,
На земле богатой, тайной.
Ты прими мое моленье
И прости мои ошибки.
Солнце дальше уходило
С севера на юг огнистый.
Снег пушистый изукрасил
Все верхушки сосен, елей.
Резьбой белою искусно
Все излучины, дорожки
Тщательно покрыл надолго
Белой пылью повсеместно.
А светлицы гор высоких,
Горницы низин болотных
Белой кровлей аккуратно
Он покрыл и осторожно
Остудил потом Бог-Енмар
Все жилища в светлых пармах.
А Морозко с красным носом,
Он стучал в лесах усердно,
Был прилежен белбородый
Мудрый старец, величавый.
Братом ведь он приходился
Вихрю буйному в Уралах».
Пестрый дятел прилетел тут
К обаятелю Вэрморту,
Стал стучать ретиво клювом
В елку старую немолчно.
Он червей искал на пищу
Под корой дерев древнейших.
А от елки близ избушки
Перешел к сосне великой,
Продолжал стучать безмерно.
Вышел старый песнопевец
На крыльцо избы сосновой
В валенках и теплой шубе,
Солнца пурпуром дивился,
На земное глянул небо —
Небо светлое над лесом.
И сказал он слово дятлу:
«Пестрый дятел, что стучишь там
На всю парму сильным клювом?
Ты зайди ко мне, к Вэрморту,
Семенами угощу я,
Ячменем тем золотистым».
«Некогда мне прохлаждаться,—
Пестрый дятел так ответил.—
Мне червей побольше надо,
Недалече ждет супруга,
Сказки новые готовит
Для меня, на елке сидя.
Зимней сказкой потешаюсь.
А к тебе в избушку скоро
Уж гонец — летит стрелою
На оленях в легких санках,
Туриморт из Джеджим пармы».
Верно было слово дятла.
Меж деревьев показался
Туриморт в тяжелых пимах.
Прибежали тут олени,
В санках привезли тун-Тури.
И гонец сказал тут слово:
«Яур, князь рыжебородый,
С ним его супруга Райда,
Украшенье Биармии,
Шлют привет тебе, кудесник,
И зовут на Джеджим-парму.
Вместе с ними ты поедешь
В тундры дальние, на север
К Того-Лого гостем званым.
Тариолу за Тарьяна
Выдает владыка Того —
Деву замуж князю Югры».
Сизью-Гэтыр услыхала
Туриморта, затопила
Печку жарче, наварила
Кашу вкусную поспешно —
Ту, ячменную, в приятность.
Из голбца же принесла тут
Пиво хмельное на сладость.
Угостили Туриморта
Песнопевец тун-кудесник
И жена его, та Сизью.
Был доволен чрезвычайно
Туриморт, живя у туна.
И уехал он обратно,
Чтоб поведать князю пармы
О Вэрморте-чародее.
XXIX
Длится песня Комиморта,
И конца не видно вовсе.
Нет конца чудесной сказке,
Древней сказке о минувшем.
Велика ведь жизнь земная.
«Я устал, умолкли струны,
Биармия ж вся осталась
В глубинах времен минувших.
Тихо, медленно идет ведь
Все великое на свете.
Кто певцу пути укажет?
Кто поможет песню спеть нам?
Где найдем мы силу пенья,
Чтоб докончить начатое?
Бог мой, Енмар, ты поможешь,
Долголетье Комиморту
Ты даруешь милосердно.
Долго, долго буду петь я,
Удосужившись на домбре.
Стану я играть немолчно.
Мне излучины известны,
Все тропинки в пестрых пармах.
По тропинкам невидимкой
Тихо шествует сказанье,
Вьется и скользит тихонько
Сказка древняя неспешно.
Катится клубок преданья
Постоянно, молчаливо.
Все концы лесной дорожки,
И тропинки меж деревьев
Мне известны досконально.
Также Енмару на небе
Уж заранее известны
Все концы земных деяний
И последствия событий.
И спокойно созерцает
С крыши неба дивный Енмар —
Как, куда стремятся волны
Дел земных и мудровожей
Суесловных человека.
Вот его-то и зову я,
Чтоб помог он мне докончить
Начатое не бесславно».
XXX
Земляникой пахнет всюду,
Аромат несется с пармы.
Ошибаетесь вы, детки,
Размышляя о желудке
Постоянно, денно-нощно.
Комиморт увлекся ныне
Не желудком, вечно тощим.
Земляника не прельщает,
Аромат не увлекает
Комиморта нынче вовсе.
Речи дивные не слышит —
Речь деревьев у истока
Быстрой Ижмы каменистой,
Речки темной, быстротечной.
Кедр высокий поднимался
Близ начала серой Ижмы.
На увалах горно-кряжных
Речь держал он по-иному,
Кедр великий, старец мудрый:
«Посмотрите вы, сестрицы,
Сосны, ели, пихты, ольхи,
Можжевельники близ леса —
Что-то новое случилось.
На окраинах вселенной
Яур, князь рыжебородый,
С ним его супруга Райда
И Вэрморт, игрок великий,
С Джеджим-пармы выезжают.
В север дальний собралися
На оленях быстроногих,
В санках легких, быстроходных.
Райда в красную одета
Шубу теплую с покровом
Кумачовым — нарядилась.
В белой малице сам Яур,
В черной шубе тун-кудесник,
Песнопевец знаменитый
Вон спешат они на Ижму
Через пармы с громким звоном —
Колокольчики на иле
У оленей бел-мохнатых.
На великий пир по зову
Устремились к Того-Лого.
Тариолу за Тарьяна
Выдает владыка тундры,
Деву замуж князю Югры.
Обещал калым богатый
Царь югорский на Печоре
Самоеду Того-Лого.
Если спросите меня вы,
Кедра старого без шутки:
Где ж кузнец тот, сильный Ошпи,
Быстрый Ошпи Лыадорса?
Я отвечу, я скажу вам:
Он остался в Джеджим-парме
Охранять богатства Райды.
Райда белая собралась
В тундры дальние, на север,
Без желанья, неохотно.
Яур, князь рыжебородый,
Убедил ее поехать:
„Райда, белая красотка,
Украшенье нашей пармы,
Терем свой покинь на время.
Красоту утратишь скоро
Ты в слезах о сыне Югыд.
Побывай у Того-Лого,
Осуши на время слезы
И предай ты их забвенью“.
Так сказал супруг ей верный.
И словам его поддалась
Славного Оксора дочерь
Райда, мудрая вещунья.
Посмотрите: звери, птицы
Взволновались все по Ижме.
Ожидали все красотку,
Синеглазую царицу.
Буйным вихорем несутся
Быстроногие олени.
Твердый наст снегов великих —
Гладкая для них дорога».
Все-то верно говорили
Те священные деревья,
Росшие у речки Ижмы
На увалах многодумных.
Яур, князь рыжебородый,
С ним его супруга Райда
И Вэрморт, игрок великий,
Ехали все на оленях
По сугробам отвердевшим,
Бриллиантами игравшим
В солнечных лучах весенних.
По узору снежной Ижмы
Путь держали дети пармы,
Приближались к юртам Того,
Старшины, владыки тундры.
Там и сям паслись олени
И бродили по сугробам,
Белый ягель добывая
Из-под снега, льда на парме.
Ударяли те олени
В лед копытом острым дружно
И ломали лед хрустальный,
Выгрызали вкусный ягель,
В дни зимы себя питая
Многотрудно, не без горя.
Песнопевец, тун-кудесник,
Он сказал тут слово правды,
На стада оленей глядя:
«Посмотрите-ко, друзья вы,
Яур, князь рыжебородый,
И ты, Райда, дочь Оксора:
Многотрудно добывают
Пищу сладкую олени
Из-под снега, льдов хрустальных.
Бьют копытом в лед зеленый
И ломают на куски все,
И под ними белый ягель
Щиплют острыми зубами.
Так себя они питают,
Доставляя жизнь и пищу
Северянам, самоедам,
Отдавая человеку
Шерсть и кожу, тело в пищу.
Кровь в напиток самоедам,
Кожу белую — в одежды
И рога в посуду людям.
О, безвинные творенья
Бога высшего на небе!
Вы — священные сосуды
Жизни сладкой тундр великих.
Без оленя невозможно
Жить на свете человеку
Близ студеных, отдаленных
Берегов песчано-ровных
Океана — старца мира.
Как назвать мне вас, олени,
Оценить как щедрость вашу?
Дивным чудом жизнь творится
На земле пространной ширью».
Так сказал он, тун-кудесник,
Заиграл затем на домбре.
Прибежали тут олени,
Эти кроткие творенья,
И сказали, и ласкали,
Алой мордой целовали
Песнопевца-чудодея.
И мычать все стали разом,
И бодаться тут рогами,
Подражая звукам домбры.
Прыгали в снегах в восторге
Эти дети тундр великих.
И заплакали герои —
Яур, князь рыжебородый,
И Вэрморт, игрок великий,
Залилась слезами Райда,
Видя радость и веселье
Стад оленьих быстроногих
И невинных, и прекрасных,
Простодушных, величавых.
XXXI
Начался тут пир великий,
Пир роскошный, многолепный
В красной юрте Того-Лого,
Старшины, владыки тундры,
Вкруг костров сидели гости,
Званые из стран далеких,
Полубоги там сидели
Тех времен, давно минувших.
Тариола близ тагана,
Близ костров, шипящих громко.
Тариола, та невеста
С черною косой густою
И с глазами, словно звезды,
Неба горного созвездья.
В совике из красной ткани
С земляникой была схожа
Та невеста, Тариола,
Чудо-дева светлой тундры.
Близко к ней Тарьян, князь Югры,
Дорогой жених с Печоры.
Седой царь Печоры синей,
Он отец Тарьяна мудрый,
Близ костра сидел преважно
Соболями весь покрытый.
Того-Лого тут же, рядом,
Сам хозяин красной юрты,
Он отцом был Тариолы.
Сарго-Яга, тун-кудесник,
Восседал, он величало,
Под себя сложивши ноги
В белых пимах драгоценных.
Туриган, гонец Оксора,
Он сидел немного дальше,
Полулежа на мехах тут,
На оленьих шкурах мирно.
Яур, князь рыжебородый,
И Вэрморт, игрок великий,
С ними Райда — чудо пармы,
Близ огня сидели рядом.
Самоеды вместе с Югрой
Пили кровь оленью сладко.
А герои с Джеджим-пармы,
Райда белая за ними,
Вкусной рыбой наслаждались.
Сур медвяный, многохмельный
Из рогов оленьих пили
Многославные герои.
Развязались языки тут,
И расхвастались все гости
Кто чем мог и как умел он.
Сарго-Яга заиграл тут
На своей, на домбре тундры,
Удивилися герои
Песням тундры многозвучной,
Сарго-Яга, песнопевец,
Говорил слова такие:
«Тариола, ты красотка,
Ягель белый на равнинах,
Нежная трава близ речки,
Ты — брусника светлой тундры,
Ягодка в стране безлесной
Вблизи моря, чаровница,
Радуйся ты, дорогая.
Будь счастлива ты с Тарьяном
В веки долгие на тундрах».
Воспевал так Сарго-Яга
Тариолу в светлой юрте.
Тут Вэрморт запел, кудесник.
Взявши в руки домбру пармы:
«Приходите, приходите,
Боги неба все оттуда,
Из-за крыши занебесной,
Посмотрите, полюбуйтесь:
Цвет весенний между нами —
Чудо-дева Тариола.
Серебро реки тундровой,
Золото зари востока,
Бронза на верхушках сосен.
В час вечерний, в час заката
Побледнели звуки, краски
Всей природы поднебесной —
Тариола все затмила,
Чародейка, первозданно.
Синь озер и пурпур солнца,
Белоснежные равнины
Тундры вольной, беспредельной —
То подножье Тариолы,
Той богини, той царевны,
Тариолы несравненной.
Папоротника цвет незримый,
Цвет таинственный, огнистый —
Губы алы Тариолы,
Той красотки тундры белой.
Лепесток ты дикой розы,
Цвет терновника близ леса,
Солнечных лучей сиянье
По краям кудели-тучи —
То ресницы Тариолы.
Птицы черные на небе,
На дуге молочной неба —
То глаза ведь Тариолы.
Облаков кудрявых стаи —
Груди пышны Тариолы.
Озера горящий пурпур
В час весенний, в час заката —
Нежные сосцы красотки,
Ягодки неизреченной.
Струны домбры — волос девы,
Дуги-арки над конями.
Перья Каленик над тундрой —
Брови девы благочестной.
Тариола, Тариола,
Мой язык пуглив, бессилен
Восхвалить твои богатства —
Думы горни, трепет сердца
Милой девы ненаглядной,
Улыбнися — дух воспрянет,
Загрусти — прольются слезы
У могучих всех героев.
Ты царица всех движений,
Властвуешь ты безгранично,
Своевольно, мило, нежно.
Драгоценность меж женами,
Ты — последнее творенье,
Лучшее меж всеми в мире.
Вздох последний Бога неба,
Дивной кисти испытанье
И могущества предел ты,
Чародейства ты граница,
Звук последний песнопевца,
Слез и смеха сочетанье,
Дивной сказки тайный узел,
Прелесть жизни, чарованье.
Ты — загадка для познавших.
Луч зари для непознавших.
Цель, стремленье жизни сердца,
Горнее для всех желанье.
Горностай ты в белой тундре.
Ты — лебёдка, песня-сказка,
Что волнует душу мужа
Беспрестанно, неизбывно.
Цвет весенний, улыбнися,
Дар ничтожный звона домбры
Ты прими рукою белой,
Прикоснися дуновеньем,
Невидимкой обласкай нас,
Обедневших песнопевцев».
Тут всплакнула Тариола,
Услыхавши звуки песни
Чародейные Вэрморта.
Прослезились и герои,
Долго плакали, обнявшись,
И рыдали в умиленьи.
Тут очнулся Сарго-Яга,
Рассердился чрезвычайно.
«Ты пришелец, тун лукавый.
Ты заколдовал героев
Ведь напрасно, бестолково.
Я заклятьем чернодумным
Превращу тебя сейчас же
В волка бурого на тундрах,
Побежишь стрелой из юрты
Волком желтым и беззубым!»
Так сказал тут Сарго-Яга.
И нахмурился кудесник,
Тот Вэрморт, игрок великий,
Вещее сказал он слово:
«Птица Рык в горах священных,
Посмотри на Сарго-Яга:
Святотатцем он явился,
Самозванцем в высшей жизни.
Обрати его ты в зайца
Пучеглазого надолго».
Испугался Сарго-Яга
Тех заклятий чародейных
И запрыгал он тут зайцем
Пучеглазым по всей юрте.
Опрокинул он таганы
И котлы с кипящей рыбой,
Выскочил из юрты светлой
И носился по полянам
Зайцем белым, быстроногим.
Лайки ж гнались вслед за зайцем.
Испугались тут герои
На той свадьбе знаменитой
И сказали в один голос:
«Ты прости, Вэрморт великий,
Дерзкий вызов Сарго-Яги
И сними свои заклятья,
Человека прежний образ
Возврати ты песнопевцу».
«Исполать вам, гости-братья!
Я сниму с него, заклятья,
Человека прежний образ
Возвращу я Сарго-Яге,—
Так сказал кудесник пармы
И воздел он руки к небу: —
Птица Рык, живешь ты правдой,
Исполнительница Енмар.
Ты услышь, прости безумца.
Человека прежний образ
Ты верни ему чудесно».
Человеком стал тут Сарго,
Показался всем героям.
И затем пошел на север,
К матушке своей родимой
С жалобою на Вэрморта.
Увидала Сариола
Песнопевца Сарго-Ягу
Вблизи моря, в дальней тундре.
Рассказал тут Сарго-Яга
Матери своей любимой,
Как на свадьбе он обижен.
Сариола так сказала:
«Сам во всем ведь виноват ты.
Ты зачем обидел туна
Словом дерзким, неразумным?
Больше большего не будешь,
Сын мой милый, ты безумец.
Наибольший тун-кудесник
Тот Вэрморт, игрок великий,
На всем севере нет больше
Чернокнижника, сильнее.
Обоятися Вэрморта».
Пир великий продолжался.
Ели, пили сладко, вдосталь
Гости званые у Лого.
Девы пели возле юрты
В пестрых совиках, красотки:
«М-га, м-га, это было
Уж давненько в тундре белой.
Караванами бежали
Быстроходные олени,
Те рогатые красавцы.
К морю дальнему умчались,
Вместе с ними самоеды
В золотых санях по тундрам.
Серебристый мох встречался,
Лен кукушкин золотистый,
Изумруды трав зеленых
Возле речек переливных,
Близ озер глубокодонных.
М-га, м-га, дальше в тундрах
Журавли им повстречались,
Гнездышки в березках белых,
Близ утесов гладкостенных.
Лебеди летали стаей
Ближе к морю, где покраше.
М-га, м-га, Уэсако —
Древний камень — был он в тундре
На Войгаче отдаленном,
Диком острове пустынном.
Там ведь горы все из меди.
Самоеды поклонились
Уэсако из гранита,
Целовали руки бога,
Жертвы также приносили,
Угощали старца-камня
Уэсако. Сейчас спит он,
Почивает он подолгу
У студеных волн пролива
А потом он вдруг проснется,
Много счастья принесет нам,
Тариоле дар богатый
Принесет он непременно.
Здравствуй, здравствуй, Тариола,
Ягодка, красотка наша!»
Так-то пели возле юрты
Девы красные, яранки.
Тут герои выходили
На поляны, на равнины
И в борьбу вступали рядом,
Взявши за руки друг друга.
Яур, князь рыжебородый,
Всех сильнее оказался:
Побросал он всех героев
В снег глубокий на равнине.
Удивилися все гости,
Гости званые у Лого.
И толпой вернулись в юрту.
Снова ели, вдосталь пили
Сур медвяный, кровь оленью.
Красен пир был знаменитый
В светлой юрте Того-Лого.
День один, другой и третий,
Ведь уж месяц продолжался
Пир веселый в белой тундре.
Рог луны тут показался,
Новый месяц зародился,
Ветры теплые подули,
Быстро таяли сугробы,
Ручейки уж просыпались,
Заревели водопады.
Птицы с юга прилетели,
Шум их крыльев доносился
До ушей героев в юрте.
Пораздумались все гости,
Начали тут разъезжаться
На собаках, на оленях,
Кто как мог и что имел он.
Тариола в путь собралась,
И Тарьян за нею также,
К берегам реки Печоры —
Садмея-царя в хоромы.
Того-Лого караваном
К морю дальнему собрался.
Он сложил на сани юрту
И стада погнал оленей:
Самоеды вместе с ними.
Яур, князь рыжебородый,
С ним его супруга Райда
И Вэрморт, игрок великий,
Кочевали тоже в тундрах,
Вблизи моря побывали.
После лета все вернулись.—
Яур, Райда в Джеджим-парму,
А Вэрморт, кудесник славный,
К Вишере он устремился.
Он пошел к супруге верной,
К многомудрой Сизью-Гэтыр.
Этим кончился великий
Многославный пир у Лого.
XXXII
Из-за туч румянец солнца
Восходил в то утро рано.
Птица-солнце ночевала
Вылетела спозаранку
Из гнезда — румяной тучи,
Поднялась затем на небо,
Засияла ярким светом
Летнею порою жаркой.
Дивовался чудо-птице
Тун-Вэрморт, кудесник славный.
И сказал он слово правды:
«Енмар, Бог мой, чудесами
Поражаешь ты безмерно.
И красоты раскрываешь
Пред глазами человека.
Сколь ты добр, отец великий!»
Это ж видел кедр старейший
И промолвил он тут слово:
«Двум вещам я удивляюсь:
И восходу и закату
Солнца яркого над нами.
Также взор мой поражает
Беспредельное безумье
Человека в этой жизни.
Посмотрите вы на Райду,
Верную супругу князя —
Ведь сама же отпустила
Югыдморта в путь далекий
И теперь же беспрерывно
Проливает слезы в пармах,
В тереме своем на Джеджим.
Вот послушайте, как плачет
Райда, белая красотка».
Говорил все верно старец,
Кедр великий, на увалах.
Райда плакала, тоскуя,
В тереме своем на Джеджим:
«Дона, дона, миян пией,
Сьӧлӧм, сьӧлӧм, миян пией.
Где ты, где ты, мой сыночек,
Драгоценность, сын мой милый?
Где ты, друг мой, сердцевина
Помыслов моих печальных?
Ясный месяц ты на небе,
Солнце красное на своде.
Где сияешь ты, мой милый?
Кто глядит в глаза сыночка?
Кто любуется тобою?
Или нет тебя уж больше,
Расклевали божьи птицы
Очи ясные у Югыд,
Звери лютые сожрали
Тело белое сыночка.
О, неможно мне так думать,
Мыслить так ведь не могу я.
Не стерпеть мне боли сердца,
О ты, Енмар, Бог великий,
Дай взглянуть еще разочек
На глаза мне дорогие.
Птица Каленик, святая,
Прилетай скорей, дружочек,
Принеси ты Югыдморта
На спине твоей священной.
Я прижму к груди печальной
Сына милого надолго.
И держать я буду долго
Дорогого мне сыночка
У груди своей у белой.
Девы нежные на пармах —
Сосны, ели, пихты, ольхи,—
Пожалейте мать родную,
Дайте, дайте Югыдморта
Поцелую хоть разочек,
В щеки алые сыночка
Югыдморта поцелую,
В нежную головку, сына.
И уже потом умру я,
Не жалея жизнь нисколько.
Лейтесь, слезы белой Райды,
Утешения нет вовсе.
И пустынно в темных пармах,
На холмах ведь глухо, тошно,
На реке печально вовсе.
Жизни нету никакой уж.
Горе, горе, умираю,
Дайте, дайте Югыдморта,
Божьи силы, силы неба,
Дайте матери родимой,
Сердцевину жизни дайте!»
Так рыдала дочь Оксора.
Взволновалися все пармы,
Крыша неба всколебалась,
Птица Рык тут закричала
С гор великих, гор Уральских,
Крыльями тут замахала,
Вещее сказала слово:
«Горний Енмар! Ты услышь нас!
Загляни ты в книгу жизни,
В золотую книгу неба,
Не пора ли Югыдморту
Уж вернуться в Джеджим-парму?»
И ответил Бог великий:
«В книге сказано: „Не скоро
Югыдморт вернется в Джеджим,
Будет плакать мать родная,
Райда белая, на парме.
Сына Мойбыра родит тут
В утешенье скорби тяжкой“ —
Вот что сказано в той книге».
Исполнительница правды,
Птица Рык тут приумолкла,
Пармы же уснули снова.
Ощутила Райда, плача,
Вдруг движенье в недрах жизни —
И в утробе тут ребенка
Вдруг спознала и умолкла.
«Стой, — она сказала тихо,—
Жизнь во мне, ребенок в недрах,
Я должна ведь быть спокойна».
XXXIII
Было лето в светлых пармах.
Облака сияли в небе.
Тихо плыли, без волненья,
Неустанно, беспрерывно
Овцы белые на небе —
На равнинах сине-гладких,
Там бродили тихо, плавно,
За Печорой, на Уралах.
Серебро реки широкой
Вдаль текло волной свободной.
Сосны, ели говорили
Тихо, сладко и немолчно,
Родники журчали громко.
Проходили дни, недели,
Месяцы чредою мерной.
Мальчик Мойбыр тут родился
В Джеджим-парме, на высотах,
Райды белой он сыночек.
В утешенье дан ей, бедной,
Тосковавшей все по сыну
Югыдморту отдаленном.
Тяжкий камень тут свалился
С груди Райды белоснежной,
И печаль светлее стала,
Хоть осталась в сердце Райды.
Все же часто вместе с князем
Яуром, владыкой пармы,
Выходила Райда к Эжве,
К Вычегде зелено-желтой.
И глядела дочь Оксора,
С нею вместе мудрый Яур,
На теченье вод струистых.
Вверх смотрели, вверх по Эжве,
А потом и по теченью,
Вниз по речке лугогорной.
Лентой синею тянулась
Между гор река живая.
«Нет ли лодки чужестранной?
Хоть не видно ль вдоль теченья
Лодки шалой с Югыдмортом,
Иль намек на возвращенье?» —
Размышлял с супругой Яур.
Но не видно ничего там,
Река белая несется
От куста к кусту подальше.
Так и годы проходили
В Джеджим-парме тихо, мерно.
Новости уж не рождались
Ни на пармах, ни в ложбинах.
Мойбыр-мальчик, не тужил он,
Возрастал он беспрерывно.
Новости ведь всё готовил
Мальчик Мойбыр, хоть и мал он.
XXXIV
Красный месяц из-за леса
Выходил тут в час вечерний,
Пламенем казался дальним
И пожаром отдаленным.
Вот горят леса на высях,
На холмах, травой обросших,
Черный дым клубится к небу
И огонь пылает красный.
Лижет он деревья сладко,
В черный уголь превращая,
Зарево видать далеко;
Пламенем казался месяц,
Заревом на древних пармах.
Пораздумался кудесник,
Тот Вэрморт, игрок великий,
Круг широкий наблюдая,
Круг луны печально-полный.
На крыльце сидел кудесник,
Починял он тут подошвы
Обуви, уже истертой.
Сизью-Гэтыр отлучилась —
В лес пошла доить корову.
Долго нет ее — к чему бы?
Грустно стало тут Вэрморту.
«Жизнь проходит незаметно,
И к концу идет сказанье,
Сказка жизни вся проходит.
В временах забудут люди
Подвиги, печали наши.
И к чему трудились много,
Как следов не будет вовсе?»
В тяжких думах пребывал он,
Тун-кудесник, обаятель.
Раздались внезапно в парме
Тут шаги. К нему, к Вэрморту,
Кто-то шел поспешно, тихо.
«Кто ж там ходит невидимкой?»—
Пораздумался кудесник.
Гость нежданно появился:
Яур, князь рыжебородый.
На крыльцо он сел тут рядом
И повел беседу сладко:
«Вести черные пришли к нам
С Биармии отдаленной,
С берегов Двины великой.
Вот как все случилось, слушай
Ты, Вэрморт, игрок великий,
Расскажу я все подробно.
Я сидел на Джеджим-парме
В тереме своем сосновом,
В тереме с зеленой крышей.
Лает пес, собака лает
Первый день, второй и третий.
Поднял морду он к верхушкам
Старой ели и все лает
Беспрестанно, пес, все брешет,
Лапой бьет сырую землю.
Вышел в парму, посмотрел я
На верхушку старой ели.
Белки нет там, красной урпи.
Пес все брешет, громыхает.
„Пред бедой ты, лайка, брешешь“,—
Тут подумал я правдиво.
Через день, другой и третий
Я срубил ту чародейку —
Елку мрачную на парме.
Сделал лодку я из елки,
Посадил я в эту елку
Кузнеца и Туриморта.
Поплыла тут чародейка,
Лодка малая, сама ведь,
Без усилий человека.
Сильный Ошпи, наш кузнец он,
С ним же вместе Туриморт мой
Быстро съездили, далеко —
До пределов Биармии —
И скорехонько вернулись.
Живы оба, рассказали
Чудо чудное на Джеджим:
„Племя Роч идет все ближе
И грозит уж Биармии;
Через год, другой и третий
К нам нагрянет это племя“.
Сильный Ошпи Лыадорса,
С ним же вместе Туриморт мой
Так сказали в один голос.
Воинов у нас ведь много,
Наш Кортморт, силач великий,
С дерево он будет ростом —
Он уехал с Югыдмортом;
И призвать пора обратно
Югыдморта в Джеджим-парму.
Вот берись-ко ты за домбру
И сыграй ты все заклятья.
Заклинанья запоешь ты —
Знаю, скоро тут вернется
Югыдморт на Джеджим-парму,
С ним Кортморт, силач великий».
Вот какое молвил слово
Яур, князь рыжебородый,
Сидя рядом на крылечке
С тун-кудесником Вэрмортом.
И Вэрморт, тут взял он домбру,
Пальцем шевельнул он струны
Тихо, нежно-золотые.
Услыхавши эти звуки,
Тут заплакал, пролил слезы
Яур, князь рыжебородый.
Вспомнил дни, былые годы,
Годы юности великой,
Когда жил он беспечально,
С верой в сердце жил в те годы.
И запел Вэрморт великий:
«Енмар, Бог наш, ты защитник!
На тебя мы уповаем
В годы старости, как прежде.
На концах земли живем мы
И не трогаем соседей,
Никого без всякой нужды.
Ты верни нам Югыдморта
И Кортморта в Джеджим-парму.
Мы нуждаемся в героях.
Чужеземцы вновь грозят нам,
Не дают покоя пармам.
Ты же знаешь все до корня,
Справедливых защитишь ты.
Лес дремучий, лес священный,
И к тебе иду с молитвой!
Сосны, ели, пихты, ольхи,
Вы внимайте слову домбры:
Югыдморта нам верните,
В нем нужда велика нынче.
Передайте слово правды
От увалов — дальше в горы,
От лесов родных — в чужбины,
Через Камень, волны леса
Потечет с известьем новым:
„Югыдморта ждут все в парме,
Уж пора ему вернуться
К милой матери родимой
И к отцу на Джеджим-парму“.
Эту новость передайте,
Сосны, тем сибирским кедрам,
Чьи орехи лущат люди
На Урале и в Сибири.
Звери, птицы, к вам взываю!
Ты, медведь, не будь бездушным,
Расскажи-ка всем медведям,
Что пора вернуться в парму
Югыдморту из Сибири.
Волк ты бурый, странник леса,
Ты не будь к нам равнодушным,
Ты считай чужое горе
За свое, радей о сыне
Яура, о Югыдморте.
Передай волкам сибирским:
„Слезы льются в Джеджим-парме,
Не дождутся Югыдморта“.
Длинноухий заяц робкий,
Скачешь зря ты, пучеглазый,
По ложбинам, по болотам.
Ты беги скорей за Камень,
На ухо сибирским зайцам
Ты шепни: „Нет Югыдморта,
Сына Райды, в Джеджим-парме
Льются слезы беспрерывно.
Поищите вы, зайчонки,
Где в Сибири проживает
Внук Оксора, светлый Югыд“.
Слушай, ворон, черный Кырныш,
О делах ты поразмысли.
Зря сидишь ты на вершине
Ели стройной, величавой.
Полети-ка ты за Камень,
На сибирские равнины,
Поищи там Югыдморта
И скажи ему тихонько:
„Югыдморт наш, не пора ли
Уж подумать о Вэршуде,
Боге счастья Джеджим-пармы?“»
Вся природа взволновалась
И сказала громко, звучно:
«Позовите Югыдморта
Из Сибири в Джеджим-парму!
День настал уж возвращенья».
Птица Рык тут шевельнулась,
Закричала, зашумела,
На горах Уральских сидя.
Правым глазом в даль Сибири,
Левым в пармы поглядела.
Поминутно все следила
За теченьем быстрой жизни,
За великим, за малейшим.
«Енмар, Бог великий в небе,
Загляни ты в книгу жизни,
Не пора ли уж вернуться
Югыдморту в Джеджим-парму?»
Енмар-Бог прочел тут в книге:
«День настал уж возвращенья
Югыдморта в Джеджим-парму».
Зашумели все деревья,
Встали на ноги всезвери,
Залетали божьи птицы,
Отыскали Югыдморта.
Славным гостем Бариткулы
Югыдморт был в это время.
Черный ворон полетел тут
За Уралы, в даль Сибири;
И медведь, и волк, и заяц —
Все туда стремглав бежали.
День прошел, другой и третий
И неделя миновала.
На крыльце сидели молча
Яур, князь рыжебородый,
И Вэрморт, игрок великий.
Вдруг внезапно показался
Черный ворон над лесами.
И приблизился к избушке
Тун-кудесника Вэрморта.
«Кур-лу, кур-лу, — он сказал тут,—
Югыдморт спешит на Джеджим,
Из Сибири он стремится
В дальний запад, в Джеджим-парму.
Ждите, ждите сына Югыд.
Кур-лу, кур-лу, до свиданья,
Я навстречу Югыдморту,
Черный ворон с вороненком,
Полетим теперь немедля».
Улетел обратно ворон,
За лесами вновь он скрылся.
Через день, другой и третий
И медведь, и волк, и заяц —
Побежали все к Вэрморту,
Заревели, заорали:
«Ой, кудесник ты, Вэрморт наш,
Югыдморт спешит за Камнем,
В Джеджим-парму он стремится.
Мы назад к нему идем все».
Так сказали, удалились
И медведь, и волк, и заяц,
Скрылись все в лесах дремучих.
И заплакали тут оба —
Яур, князь рыжебородый,
И Вэрморт, игрок великий.
Долго слезы проливали
На крылечке, сидя рядом.
XXXV
День к закату мой склонился,
И прошли солнцевороты,
Лун ущербы наступают,
И к концу идет вся сказка.
Конь устал мой и споткнулся,
Водопады приутихли.
Не два века ведь живу я.
Тошно, грустно Комиморту,
Жалко домбры песнопевцу,
Но потомкам передать я
Должен домбру из рук в руки.
Поколенья пусть продолжат
Восхваленье Биармии
И расскажут о паденьи
Древней жизни в светлых пармах —
Отчего и как случилось.
Всюду новым все сменилось
В роковом круговороте,
Думы старые угасли.
Поворот я вижу в песне
Неизбежный, хоть печальный.
И готовлюсь я к молчанью.
День угас, но даль заката
Долго крыльями колышет
Над лесами и рекою.
Так и домбра — хоть умолкла,
Эхо все звучит на пармах;
Так и песню продолжаю,
Хоть решился песнопенье
Прекратить уж вовсе старец.
Тайна старая свершилась
Незаметно, беспрерывно.
Лето осенью сменилось,
Днями ягод пестроцветных.
И зима за ней, колдунья
Белоснежная, явилась.
Льда дворцы она повсюду
Воздвигала величаво.
Не навеки устояла
Стародревняя колдунья.
Солнца жар, он растоплял все
В дни весны — зимы творенья.
Так боролися стихии.
Нет и не было застоя
В сказке жизни, вдаль идущей.
Долго ль, коротко ль все было,
Вдруг однажды крик поднялся.
Голос в парме вдруг раздался:
«Югыдморт наш появился,
Он на Эжве в лодках едет.
С ним его жена-супруга
Дуур-Кури Таритгола,
Бариткулы дочь святая.
И ребенок с ними вместе
Язъюрморт, он сын любимый
Югыдморта, Таритголы,
И Кэртморт, силач великий,
Едет в лодке вверх по Эжве.
И гребцы там из Сибири,
Витязи все в красных шапках.
Провожают Таритголу».
Шум поднялся в древней парме,
Звуки новые раздались.
Югыдморт играл искусно,
Домбру новую держал он
На коленях в чудной лодке,
Песни новые он пел тут,
Песни мудрые востока,
Неизвестные потомкам.
«Что мы слышим, сосны, ели,
Пихты, ольхи, все деревья,
Можжевельники в ложбинах —
Этих песен не певали
Песнопевцы в древних пармах.
Новых звуков не слыхали»,—
Так сказали в один голос,
Шишками звоня на пармах,
Кедры, сосны, ели, пихты.
Увалень-медведь, сын леса,
Навострил он уши спешно
И прислушался он к звукам.
И затем завыл он громко,
Заревел в лесу дремучем.
Волк завыл, поднявши морду.
Он глядел на крышу неба,
Выл он скорбно, неутешно.
Испугался заяц белый,
Прыгнул вправо, прыгнул влево,
Уши поднял до вершины
Сосен древних, величавых,
Потерял рассудок вовсе,
Стал кружиться по полянам.
Чайки белые летали,
Звуком домбры наслаждались,
Музыкой той Югыдморта.
Выше чаек все вороны
Тут закаркали немолчно.
Птичьи крики доносились
До ушей красотки Райды.
Вышла на берег супруга
Яура, владыки пармы,
Устремила взгляд на небо:
Ястреба парили в небе,
Коршуны летали стаей
За лесами, над рекою.
Волновалось сердце Райды,
Несказанно трепетало.
«За тем лесом, косогором,
Белой отмелью песчаной
Едет сын мой, Югыдморт мой.
Енмар неба, дивный Енмар!
Погляжу я, поцелую
Югыдморта и умру я,
Преспокойно лягу в землю
Без печали, повидавшись
С милым сыном Югыдмортом»,—
Так шептала дочь Оксора,
По щекам катились слезы.
Рядом с ней стоял кудесник,
Тот Вэрморт, игрок великий,
Дальше — Ошпи Лыадорса,
Туриморт за ними также.
Мужики, подростки, дети —
Все глядели вдаль по речке,
Ожидали чудных лодок —
Югыдморта все встречали.
Белый дым клубился в парме,
Застилал он крышу неба.
Близ кумирни красный пламень
Воспылал: костер огромный
Загорелся пуще, больше.
Яур, князь рыжебородый,
Жертвы приносил усердно:
И теленка, и ягненка —
Всем богам земли великой.
Вся увешена береза
Зд кумирней кумачовой
Там стояла одиноко.
Шкуры всех зверей висели
На ветвях березы белой,
Созерцая дым великий.
Под березой был князь Яур,
Думы к небу направляя.
Благодарность возносил он
Богу неба близ кумирни.
Всех земных богов почтивши,
Енмару молился Яур.
Слезы лил он о возврате
Югыдморта в Джеджим-парму.
Берег шумом оглашался.
Вдруг умолк он, гул народный:
Это лодка показалась
Из-за леса в синей Эжве.
И вторая, третья лодки —
Караваном прибыл Югыд
В светлый дом отца родного.
Челноки все ближе. Ясны
Лица подплывавших в лодках.
Югыдморт поднялся в лодке
И Кэртморт, силач великий.
Дуур-Кури-Таритгола
С Изъюрмортом на руках тут
Посреди ладьи стояла.
Витязи все в красных шапках —
Воины Сибири дальней —
Тех героев окружали.
Тишина. На берег вышел
Югыдморт могучий первым.
Дуур-Кури-Таритгола
На руках с ребенком после
Из ладьи на берег вышла.
Осторожно выступала
С Эжвы вод на красный берег.
Крик поднялся тут в народе.
Бросилась на шею сыну
С плачем Райда, дочь Оксора.
И держала сына долго,
Вся дрожа, в объятьях нежных,
Несказанно проливая
Слезы — мать родная сына
Увидала наконец-то.
Мужики, подростки, дети —
Все заплакали тут рядом,
Увидавши дочь Оксора
Всю в слезах, в объятьях сына.
Яур, князь рыжебородый,
Прибежал он от кумирни,
Обнял сына, обливаясь,
Как ребенок, безудержно
С дочерью Оксора вместе
Сладкими слезами. Югыд,
Гладил он руками нежно
И отца, и мать родную,
Целовал он руки, плечи
Яура и милой Райды.
Показал затем супругу
Дуур-Кури-Таритголу.
Рассказал о ней он князю,
И о сыне Изъюрморте.
Матери своей премудрой
Все поведал он подробно.
XXXVI
О, не все известно в мире
Комиморту-песнопевцу.
Из отрывков, отголосков
И преданий отдаленных
Созидал я ткани песен,
Из обломков дней минувших
Я решился дом воздвигнуть —
И просторный, и великий.
Не удастся мне, конечно,
До конца воздвигнуть зданье.
Мал я разумом, бессилен,
Краткотечен в этом мире
Многосложном и чудесном.
Чудеса веков минувших
Уж потеряны навеки.
Я внимал волнам поющим
Водопадов говорливых
И близ дома, на Шугуре.
Плакал также я немало;
Близ ручьев, среди утесов
Старины искал могучей
И в корнях деревьев силы
Я искал усердно, всюду.
В жизни птиц, зверей угрюмых,
В их обычаях чудесных —
Видел разум я повсюду,
Дивовался я немало,
Созерцая царство Бога.
Созидает он повсюду
И порядок, и движенье,
Скрытный Сам, незримый в мире.
И в пылинках малых — он же.
В звездном царстве я встречаю
Дело рук его повсюду.
Изучайте, дети, дальше
Чудеса природы мудрой,
Наблюдайте беспрерывно.
Вот сидели все герои
В тереме владыки пармы;
Все сидели на скамейке,
Югыдморту все внимали.
Он держал в руках ту домбру,
Домбру новую Сибири.
Речь держал о Таритголе
И о сыне Изъюрморте,
И о странствиях великих
По рекам широким, дальним —
И по Каме, по Тоболу,
И по Оби многоводной.
«Мы сначала побывали
На Чердыни, у Юсьморта,
Князя Перми многогорной.
Здесь Кэртморт, силач великий,
Победил он в жаркой схватке
Толпазморта-чародея.
Поразил игрой на домбре
Слух чердынцев я впервые —
Пел здесь песни нашей пармы.
А оттуда мы спустились
Вниз по Колве быстротечной
И по Каме синеводной,
Поднялись по речке быстрой.
Многобурной мы на Камень,
На высоты гор Уральских.
Скалы древние стояли
Молчаливо перед нами,
Ввысь глядели беспрестанно,
Головами устремившись
К крыше неба синегладкой.
Ястреба кружили плавно
В вольном воздухе над Камнем,
Наблюдая зорко сверху
За тетеркой, уткой, белкой
В море леса над Уралом.
В город Кыштым мы попали,
В красный город многославный.
Здесь служили князю Чору.
И в сраженьях побывали
С племенами плоскогорий,
Расположенных на юге.
А от Чори мы пошли тут
В город Некор, вглубь Сибири.
Бариткула — он владыка
Той страны, богатой злаком,—
Радостно он принял в терем
Нас обоих и сказал он:
„Помогите мне в сраженьях
С остяками вниз по Оби“.
Побывали в битвах многих,
Победили князя Тора.
И вернулись мы обратно
В крепкий город Бариткулы.
За те битвы выдал замуж
Дуур-Кури Таритголу
За меня, за Югыдморта.
Здесь Кэртморт, силач великий,
Опрокинул в дивной схватке
Витязя Миридолона.
Я ж играл на новой домбре
Песни мудрые Востока.
Научился тут читать я
Книги трудные Китая.
Здесь почувствовал душою
Слезы матери впервые.
И хотел уж я вернуться.
Птица ж Каленик сказала:
„Не судьба еще вернуться
Югыдморту в Джеджим-парму,
Побывай ты у тунгусов“.
Я поехал на собаках
К Енисею, к тем тунгусам,
Видел деву Фудьжи-Тари,
Многославную колдунью,
Дочь она царя Тумиго.
Через год вернулся снова
В город Некор, мной любимый.
Зашумели тут все пармы,
Птицы, звери взволновались.
Прилетел затем наш Кырныш:
Вызывали в Джеджим-парму
Все меня уж неотвязно.
Бариткула отпустил нас.
Взял с собой я сына Изьюр
И жену свою красотку
Дуур-Кури Таритголу.
И направился я в Джеджим,
А со мной Кэртморт великий
И сибирцы в красных шапках.
Мы три года путь держали,
Вновь вернулись в Джеджим-парму.
Снова вижу милых сердцу
И отца, и мать родную,
И кудесника Вэрморта»,—
Так рассказывал все Югыд.
И затем запел он песни,
Песни древние Востока,
Сказки чудные Китая.
Издивилися герои,
Услыхавши эти звуки.
Райда плакала, дивяся
Разуму, красе чудесной
Югыдморта, сердца жизни,
Мальчика, кто стал уж мужем.
Яур, князь рыжебородый,
Тут промолвил слово правды
«Сын мой милый, ты мой Югыд,
Будь начальником отныне
Всей страны по синей Эжве.
В тереме отдельно буду
Жить я в парме, а со мною —
Райда, светлая супруга.
А Вэрморт, игрок великий,
Он отправится обратно
К Вишере, в свою избушку.
Защити ты, милый Югыд,
Биармию и все пармы».
И ответил Югыдморт тут:
«Туриморта я отправил
В устье Выми старшиною,
В Княж-погост же — Явыльморта,
А Кэртморт — он в устье Эжвы
Соберется для защиты
Биармии знаменитой.
С сильным войском мы поедем
В Биармию и отгоним
Племя Роч на юг, обратно.
К Устюгу мы отодвинем
Это племя постепенно,
Сохраним мы Биармию».
Югыдморт тут все исполнил,
Что поведал он героям:
В Биармию он собрался.
Яур, князь рыжебородый,
С ним его супруга Райда
Перешли в отдельный терем
Недалеко от вершины
Джеджим-пармы синегорной.
А Вэрморт, игрок великий,
В путь собрался к Сизью-Гэтыр.
К той супруге многомудрой.
Прибыл он в свою избушку
И на гвоздь повесил домбру.
Птица Рык спросила громко:
«Енмар неба, Бог великий,
Ты скажи, что будет дальше».
Енмар книгу открывает,
И читает в этой книге:
«Через век страна погибнет
У реки Двины прозрачной —
Биармия та исчезнет.
Парма Эжвы жить же будет
Долго, долго и прекрасно.
Югыдморт вернется вскоре,
Он на время отодвинет
К Устюгу назад, обратно
Племя Роч и сам вернется
В Джеджим-парму знаменитым.
Югыдморта правнук будет
Явгымморт, кудесник чудный.
Явгымморта правнук будет
Мудрый волхв Пансотник грозный
При Пансотнике свершится
Перемена в жизни пармы».
Услыхавши слово Енмар,
Птица Рык умолкла снова.
ХХХVII
«Чудище на светлом небе
Показалось над страною —
То звезда с хвостом огромным,
Что восходит и заходит
Со звездами чародея,
Тун-кудесника с оленем.
У кудесника три глаза
Ярко смотрят вниз, на землю.
Быть беде на Джеджим-парме.
Мирно жили много лет уж,
Постарели несказанно.
Племя Роч ушло обратно
К Устюгу, назад — на время.
Югыдморт вернулся в Джеджим.
Майбыр вырос, сын любимый
Светлой Райды, и женился.
Изъюрморт детей имеет.
С правнуком теперь играет
Райда, радуясь улыбкам
Беззаботным тех малюток.
Но звезда меня стращает,
Чудище пугает сильно.
Быть беде на Джеджим-парме»,—
Размышлял Вэрморт-кудесник,
Сидя дома на крылечке
В летний вечер с Сизыо-Гэтыр.
Правда вся в словах Вэрморта,
Царь Оксор давно скончался,
Заболела и красотка
Райда белая на Джеджим.
Яур, князь рыжебородый,
Известил он песнопевца
О болезни светлой Райды,
В Джеджим-парму взял он туна.
И отправился кудесник
С Вишеры на дальний Джеджим,
Шел он ночью в темных пармах.
Дивный месяц показался
В час полночный меж деревьев.
Золотистый, чудный месяц
Из-за резьбы сосен, елей.
Засиял он, лик чудесный,
Взволновал красою душу.
Слезы брызнули внезапно
У Вэрморта-песнопевца.
«Енмар, Бог мой, ты всесилен! —
Так воскликнул тун-кудесник.—
Бог всевышний, как прекрасен
Лик твой дивный занебесный.
Как он добр, душою ласков,
Светлый образ сердца мира.
Мой удел ты, горний Енмар,
Ничего не надо больше
Одинокому Вэрморту.
Ты защитник всех убогих,
Сирых, слабых, угнетенных,
Ты сияешь лучезарно
И зовешь всех одиноких
К высшему блаженству в небе!
Вынь ты душу из Вэрморта
И к себе приблизь скорее.
Наслажусь я лицезреньем
Красоты твоей небесной!
О, как жажду видеть Бога,
Быть поближе к Богу Енмар!
Ничего-то нету слаще
Занебесного сиянья,
Бога вышнего на небе!»
Так Вэрморт молился в пармах.
На коленях он стоял тут,
Между кочек, среди елей,
Воздевал он руки к небу
И все звал он Бога Енмар.
Дивный месяц, продолжал он
Золотистым своим кругом
Озарять вершины сосен,
Ветви елей в темных пармах.
Он ласкал кого-то нежно —
Как бы сына он там встретил,
Средь дерев на плоскогорьях,
И расстаться не хотел уж
С милым сыном в эту пору,
Все нежнее становился.
Пастырь ночи — тайный месяц,—
Безмятежно проливал он
Свет волшебный, несравненный
С неба горнего на пармы.
ХХХVIII
Райда светлая лежала,
Дочь Оксора, вся больная,
В тереме своем высоком.
Яур, князь рыжебородый,
Он сидел тут, возле Райды.
Тихо Райда говорила:
«Яур-князь, супруг мой милый,
Я умру, ты не печалься.
Есть приметы близкой смерти.
Но спокойна я душою,
Видела своих я внуков,
Правнуков своих ласкала.
Югыдморт мой — муж разумный,
Защитит он Джеджим-парму.
Изъюрморт — прекрасный воин
И кудесник превосходный.
Много, много прочих тунов
И защитников могучих
Величавой древней пармы.
Биармия — та погибнет,
И спасти ее нет силы.
Вещий сон сказал мне правду:
Лишь на время Югыдморт наш
Отодвинул все несчастья.
Но они вернутся вскоре.
Парма ж древняя счастливо
Оставаться дальше будет».
Так сказала слово правды
Дочь Оксора и умолкла.
Отдохнувши, продолжала:
«Есть приметы близкой смерти.
Лесом шла я до болезни —
Вот недавно я ходила
За черникой в лес дремучий,—
И деревья не пускали,
Все хваталися руками
Цепкими за плечи Райды.
Удержать меня хотели,
Побеседовать любезно.
Я вперед все шла упрямо,
Раздвигая руки-ветви
Сосен, елей величавых.
Что же дальше тут случилось?
Женщину я увидала
Меж деревьев резьбовидных,
Тонкой хвоей сероцветной
Покровенных, как куделью.
Женщина та шла поспешно,
Шевеля зачем-то быстро
Пальцами поочередно.
Я ее позвала громко:
„Чужестранка, подожди ты!“
Тут исчезла невидимка,
Женщина из темной пармы.
Я вернулась тут обратно,
Испугавшись невидимки.
Подошла я к золотистым
Нивам на полянах светлых,
Васильками любоваться
Стала я и желтым злаком.
Полозница, та богиня
Ячменя на зыбких нивах.
Встретилась со мной внезапно,
Поклонилась и исчезла.
Васильки на кудрях были
Полозницы и колосья
Покрывали всю одежду —
И шушун, и нарукавник.
Так богиня промелькнула
На меже и тотчас скрылась
В ячмене густом, волнистом.
Значит, умереть мне надо».
Вот что Райда говорила.
Яур, князь рыжебородый,
Слушал вещую супругу
И молчал он мрачно, скорбно,
Югыдморт вошел тут в терем,
Внуки все тут появились,
Правнуки вошли толпою.
Посмотрев на всех с улыбкой,
Радостно, глаза закрыла
Дочь Оксора и уснула.
«Умерла, — сказали дети,—
Оставляем тело Райды
Украшеньем Джеджим-пармы»,
Опоздал Вэрморт-кудесник:
Увидал он беспробудно
Спящую царевну Райду.
ХХХIХ
Положили тело Райды
В белый гроб на Джеджим-парме.
И проделали отверстье
В том гробу у изголовья,
Чтоб могла смотреть на пармы
Дочь Оксора, коль захочет,
Любоваться белым светом,
Видеть правнуков деянья,
Созерцая безмятежно
А сама же дочь Оксора
В Старом граде поселилась,
Предки где живут прекрасно
И спокойно, и блаженно,
Беззаботно, беспечально.
Новое весло ей дали —
Положили с нею рядом
В белый гроб, для светлой Райды:
На блаженный остров ехать
Коль захочет дочь Оксора,
То весло возьмет ведь в руки,
По проливу вдаль поедет
В той ладье — в гробу сосновом.
Тем веслом работать станет
И спокойно, и неспешно.
Царь Оксор ее там встретит,
На том острове блаженном;
Ночи страшной нет там вовсе.
Украшений положили
Много-много светлой Райде.
Будет ей во что одеться,
Чем питаться в том проливе,
Где дорога пролегает
К острову святых героев.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же вместе дети, внуки,
Правнуки большой толпою,
Югыдморт, хозяин пармы,
Слезы горестные лили
Понапрасну, бесполезно.
«Вы живите меж собою
Дружелюбно и согласно
И не ссорьтесь по-пустому.
Кошкой черною бороться
Из-за слова — не полезно.
Зря сердиться на людей же
Бестолково, неразумно.
Избегайте братской ссоры,
Чужестранцев уважайте,
Слабых старцев почитайте.
И любите человека
В каждый час и повсеместно.
Были старые познайте,
Мир великий изучайте,
О делах великих, старых
Передайте вы потомкам
В песнопеньях чудодейных.
И любите бога Енмар,
Исполняя все законы
Бога высшего на небе.
С правдой Божьей проживете
В пармах светлых и прекрасных
Вы счастливо, беспечально».
Так сказал он слово правды
И ушел он в терем светлый,
За дощечки сел там Яур.
Записал на тех дощечках
Все деянья светлой Райды,
Дочери Оксора чудной.
КОНЕЦ.
Последние комментарии
15 часов 33 минут назад
1 день 25 минут назад
1 день 28 минут назад
3 дней 6 часов назад
3 дней 11 часов назад
3 дней 12 часов назад