Падальщики. Книга 3. Испытание выживанием [Айя Радимовна Сафина] (fb2) читать онлайн

Айя Сафина Падальщики. Книга 3. Испытание выживанием

Глава 1. Подёнка

15 февраля 2032 года. 16.00

Лейтенант Триггер

Сейчас я расскажу вам, как вырасти из сержанта в полковника за тридцать минут. Для решения этой непростой задачки всего-то и нужно, что жить посреди апокалипсиса.

Два года назад нашу седьмую пехотную дивизию перебросили из Вашингтона в Фильсэкк на место второго кавалерийского полка, который спешно ввели под командование Сил быстрого реагирования НАТО. Объединенное командование проводило мобилизацию по всей Западной Европе, организовывая блок-посты и пункты эвакуации для здорового населения.

Вылетая из родного дома в звании рядового первого класса в свои зеленые восемнадцать лет, я даже не подозревал, что моя карьерная лестница лишится ступеней и меня понесет через дыры в ней со скоростью урагана. Когда еще в истории из рядового в лейтенанты выходили за полтора года? Я скажу вам, когда. Во время Второй мировой войны, когда людей в фарш сминали танками и пулеметами. Оказывается, убийство людей предоставляет их выжившим собратьям отличные шансы для карьерного роста. Когда я задумываюсь о том, что мое нынешнее звание прочно стоит на костях моих боевых товарищей, мне охота блевать от вида этих серебристых нашивок, которые должны вызывать гордость. Ничего кроме отвращения к самому себе они не вызывают. Ничего, кроме бесконечной тоски и слез. Ничего, кроме страха.

Страха того, что ты тоже в любой момент можешь стать чьими-то костями в пьедестале звания.

– Вот тебе и гребанное глобальное потепление! – выругался Гризли.

Рослый сержант с широкими плечами закрывал меня своей громадной фигурой от резких порывов ветра, разносящих промозглые капли дождя по всем сторонам света так, что от них не укрыться. Я продрог до костей, хотя вырос во Флориде – штате, который чаще остальных становился жертвой ураганов по мере постепенного таяния льдов. То Изабель оставит без электричества все юго-восточное побережье, то Бонни родит смерчи, которые убьют с десяток людей, паршивица Клодетт¹ обрушила дорожные развязки и запустила цепную эрозию, которая смыла в океан почти пятьдесят метров побережья.

Так вирус и выбрался из заточения льдов – мы сами их подогрели.

Южноафриканец Гризли родом из Конго вступил в ряды морской поддержки войск НАТО в период мобилизации два года назад, он вообще не привык к таким вот шуткам природы, вроде снега с ливнем, но переносил их куда проще, чем я – заядлая жертва осадков.

– Ни хрена не видно за этой стеной! – ругался Гризли своим забавным акцентом.

А ливень и впрямь не желал облегчать нашу участь. Модификация наших экипировок была улучшена бронепластинами, не пропускавшими влагу, но, когда ливень делал из нас отряд промокашек, а потом температура резко падала ниже нуля, на экипировке образовывался пласт льда, который замедлял движение прорезиненных суставных шарниров. К тому же хруст при движении добавлял шума, а сегодня шум – наш первый предатель.

Зараженные обладают воистину потрясающим слухом, они могут услышать, как долбанная белка грызет свои орехи в дупле в двух километрах. А наш конвой из бронетранспортеров и зениток для них, как звон в колокола, приглашающий на обед.

– Ты бы, лейтенант, жену пошел проведал. Недолго ей осталось, – уже тише пробубнил сержант.

Моя спина рефлекторно напряглась, готовясь к самозащите, как и всегда, когда кто-то начинал говорить о моей жене. Я понимал, что ни в чем невиноват и судить меня никто не имеет права. Но так уж оно работает – мнение окружающих: даже если оно ошибочное, это ничего не значит для твоей совести, которая первым делом считает лишь количество голосов. А относительно меня и моей жены оно было абсолютным и не в нашу пользу. Мы с женой стали позорными пятнами нашей роты, как будто совершили нечто противоестественное, сыграв в любовь во время конца света.

– С каких пор твой глаз обзавелся способностью диагнозы ставить? – ответил я.

– Моя мать на моих глазах восьмерых вынесла. Я знаю, когда для женщины подходит время.

Я похлопал его по плечу – жест, выразивший благодарность и извинение одновременно. Гризли тут же выпрямился, и легкая улыбка чуть обнажила его белоснежные зубы на черном лице, неразличимом за плотной ливневой стеной в зимних сумерках.

Я зашагал вдоль площади, где разместилась наша рота из трехсот солдат на ближайшие двенадцать часов. Дольше останавливаться нельзя – окрестности все больше кишат зараженными, которые уже полностью захватили большие города и теперь постепенно рассредоточивались по периферии, как саранча в поисках плодоносных полей.

Вдоль дороги, ведущей к мосту через реку Тиса, выстроились взводы в своем разнокультурном многообразии: один разведывательный, один зенитно-ракетный, один танковый, два пехотных и три мотострелковых. Кое-где под козырьками крылец солдаты пытались покурить, отчаянно ведя совместные бои с дождем за урну. Наверное, это остатки рефлекса культурного воспитания – курить возле урны, сегодня уже никому нет дела ни до чистоты в городе, ни до здоровья граждан.

Многошерстность нашей мини-армии начиналась уже с экипировок бойцов: трехполосные нашивки флага Германии выделяли в ночи немецкое отделение пехотного взвода, чья экипировка IdZ² хвастала бронежилетами повышенного уровня защиты, легким, но прочным шлемом с очками ночного видения, а также внутрисетевой платформой боевого управления и коммуникации с БМП «Боксер»³; рядом с немцами три солдата из французского отделения пехотного взвода с винтовками FAMAS через плечо с крупногабаритным электронным прицелом-дальномером – французы первыми начинают отстрел врагов, завидя тех в двух километрах от роты; есть у нас с десяток литовцев и белорусов на разведке, хорваты присоединились на двух М-84 модификации «Снайпер»⁴, венгры в короткий срок овладели премудростями немецкой «Лисы»⁵, лишь бы остаться в рядах нашего огневого винегрета.

Год назад Совет Европы признал пораженческой тактику борьбы с заразой, которая заключалась в том, что каждая страна обороняет свои границы, создавая внутри стерильную зону. Все та же логика что и десять лет назад, когда эти же страны закрывали границы от иммигрантов, как от прокаженных. Ирония в том, что прогрессивный мир сам же и запустил глобальное переселение народов с Востока, бомбя их дома ради ископаемого топлива, на котором можно нажиться. Теперь же он пытался спрятаться за стенами уже от смертельных последствий своей разрушительной политики, которая растопила льды, где спал вирус.

Все беды людей от их алчности.

Но зараженные мутанты – это вам не изнуренные бегством иммигранты. Зараженные оказались сильнее солдат, многочисленнее бронетехники и живучее тараканов. Их не брали ни пули, ни гранаты, ни даже химические бомбы. Чем больше мы обливали их свинцом, тем свирепее они становились. Срок превращения здорового человека в безмозглого чудовища сократился с недели до трех дней.

План с кричащим названием «Анклав» провалился. Следуя более выигрышной стратегии бывших стран СНГ, которые не видели иного для себя выхода выжить, кроме как объединиться, Европа расширила границы стерильных зон, уничтожая те, что были безнадежны. Так выстроились более крепкие стены, объединяющие армии сразу нескольких стран между собой. Так родилась Всемирная Армия Освобождения, протянувшаяся с запада Европы до самого востока Китая и России.

Она просуществовала три месяца.

Зараженные находили лазейки через выстроенные границы, благодаря халатности бойцов, попустительству генералов и просто страху политиканов, не сумевших вовремя нажать заветные кнопки в черных чемоданчиках. Когда страх вогнал их в стадию осознания полного поражения, было уже поздно обращаться к силе ядра.

Где теперь коды запусков ракет, никто не знает, как не знаем и где сидят остатки правящих элит. Вот так служившие чиновникам силовики остались брошенными своими патронами.

Я шел вдоль широкой улицы старинного разнохарактерного венгерского городка Сольнока, в котором слились воедино архитектура Восточной Европы и результаты многочисленных монгольских нашествий, его атмосфера так ярко и так уместно иронично подчеркивала полный провал объединения стран в борьбе с заразой. На фоне пустующих зданий с разбитыми окнами курящие и блюдущие караул солдаты в разномастных экипировках с нашивками флагов десятка стран безмолвно подтверждали поражение наших совместных усилий спасти человечество от вымирания. Человечество бежало из городов, и мы трусливо бежали за мирными жителями, прикрывая их отступление, потому что это было единственное, на что мы еще были способны.

Я прошел мимо двух «Боксеров» из Вооруженных сил Нидерландов. Далеко забрались эти два близнеца-бронетранспортера. В нашей наскоро сшитой из лоскутов армии им предоставлена одна из лидирующих ролей. «Боксеры» являются частью программы «пехотинец будущего», которую развивал немецкий Бундесвер, отсюда стальные гиганты хвастают своей мощью: устойчивость к артиллерийским снарядам, двойная броня, скрывающая ИК-спектр, 30-миллиметровая пушка на двухместной башне.

Один мы приобрели вместе с остатками от Объединенной оперативной группы повышенной готовности, которую НАТО создали в ответ на аннексию Крыма Россией. Второй «Боксер» с красивым названием Вилкас⁶ присоединился к нам с мотопехотной бригадой из Литвы. Волчонок укомплектован двумя пулеметами на патрон семь-шестьдесят два и всегда едет во главе нашей колонны вместе с разведкой.

Завернув за угол, я был встречен целым отрядом и шести Спартанов⁷ – выстраданное дите канадских и украинских инженеров, пережившее семнадцать полных переборок за пятнадцать лет из-за конструктивных недостатков. Но в итоге родился Спартан с наращенной поворотной башней, усиленными балками и кронштейнами, более широкие шины позволили улучшить проходимость вне дорог с твердым покрытием, что в условиях апокалипсиса становилось все актуальнее. Мне нравились Спартаны. Они, как никто другие, очень походили на машины из фильмов про высокотехнологичное будущее, которое нам уже не светило.

Пробежав мимо тихо дремлющих бронеконей высотой в два с половиной метра, я вбежал на крыльцо бывшей ветеринарной клиники и спрятался внутри от мерзопакостной погоды.

Внутри было тепло, но сырость все равно пробралась в здание, я чувствовал ее в воздухе. Льет уже четвертый день без остановки, одежда не просыхает, скоро помимо вируса нас начнут добивать холод и болезни, а потом голод и изнеможение. Я стараюсь не думать о будущем, решая насущные проблемы, которых и без того выше крыши.

В смотровой посреди тусклого свечения настольной лампы вырисовывались тени, принадлежащие прошлой счастливой жизни: железный стол, на который милосердные жители водружали четвероногих друзей, ржавый умывальник, пустующие полки (лекарства и перевязочные материалы растаскивались людьми вместе с продовольствием), компьютер в пыли – он не работал уже давно, а в углу играющий свет походного фонаря вырисовал тень моей жены, сидящей на полу.

– Лейла, – позвал я.

Теперь, когда глаза привыкли к теплому сумраку, я увидел, что она прикорнула возле стены. Я присел рядом, оценил работу рядовых, которым приказал устроить здесь жену: она была укрыта шерстяным одеялом, пахнувшим плесенью, рядом стояла собачья железная миска с водой, как метафора нашему нынешнему существованию, а под складками зимней солдатской куртки, которая была больше Лейлы размеров на десять, я увидел катетер в локте. Наш военврач давал ей физраствор, это не было хорошим знаком.

Лейла проснулась не сразу, а когда открыла глаза, еще некоторое время пыталась понять, где находится.

– Эй, я здесь. Я рядом, – прошептал я.

Она улыбнулась. Я поцеловал ее в лоб. Горячий. Очень горячий. Черные волосы разметались по бледному лбу, под ярко-голубыми глазами, в которые я влюбился полтора года назад в Кошице, откуда мы эвакуировали почти пятьдесят мирных жителей, виднелись глубокие синие впадины, пухлые губы, единственные дарящие мне ласку в этом проклятом мире, растрескались. Я смочил полотенце в миске с водой и поднес к ее губам. Лейла пососала уголок.

– Много нельзя, – прохрипела она устало, и сама отвернулась от полотенца, хотя было видно, как сильно ей хочется пить.

Она чуть боднула меня локтем, указывая на капельницу.

– И так уже ноги отекли.

Я сел в ее ногах, спрятанных под одеялом, снял грубые солдатские ботинки из толстой кожи, мысленно поразился тому, как ее маленькие хрупкие ножки терпели такую тяжесть. Я разминал ее стопы, видя, что массаж приносит ей мало облегчения, но больше я ничего не мог сделать. А мне так хотелось ей помочь!

Я смотрел на холмик, вздымающийся под большой грудью с каждым ее вдохом, такой аккуратный и кругленький. Мне говорили, что по форме живота можно определить пол ребенка, но мне не понадобились суеверия. Пару месяцев назад мы сделали УЗИ в Будапеште, тогда город еще прочно стоял на оплоте сражения с заразой. Я знаю, что у меня будет сын. Аккуратный и кругленький сын.

– Воды отошли полчаса назад, – прошептала жена.

Я замер.

– Почему не позвала меня? – первым вырвался упрек.

– Не хотела отвлекать. Твое дело – защищать, а мое – рожать. Ты здесь не нужен. Также, как и я не нужна там в бою.

Ее прямолинейность всегда нравилась мне. Лейла умела преподносить даже самую болезненную и опустошительную правду каким-то добрым образом, который мне постичь было не в силу. Лейла стала для меня подобием дома, в котором всегда успокоят, поддержат и направят на нужный путь улыбчивой просьбой без озлобленных упреков. И когда я встречал осуждающие взгляды солдат, которым претила мысль о том, что в подобные времена можно думать о создании семьи и, что еще хуже, заниматься охраной беременных женщин, я вспоминал ночную нежность Лейлы в нашем спальном мешке, ставшем брачным ложем в бесконечной череде заброшенных сырых домов во время перевалов роты. В те моменты единения не существовало ничего, кроме границ спального мешка, пропахшего мускусом и потом наших тел. Ни одного гребанного упрека или озлобленного взгляда, ни одного зараженного и ни страха перед ними, ни конца света и ни тотального вымирания людей. Были лишь мы вдвоем. И вся вселенная сужалась до этого райского спального мешка посреди ада, где мы доказывали господу, что вопреки его стремлению выжечь нас до корней, мы все еще живы.

Солдаты смотрели на ситуацию цинично в русле «мы должны охранять залетевшую бабу лейтенанта, когда сами стоим на пороге смерти». Во время конца света трахаться надо с умом – вот, что они хотели мне сказать, но не смели, потому что я выше их по званию. Помните? В моем пьедестале костей больше, чем в их, а значит имею право трахаться без рассудка.

Конечно, ребенок стал для нас с Лейлой неприятным сюрпризом, но потом пришло понимание того, что не все в наших руках, и коли так случилось, значит, тому суждено случиться.

А потому мы сидим сейчас в ветеринарной клинике, пьем воду из собачьих мисок и ждем нашего чуда, боясь представить, как будем выживать после этой ночи теперь уже с младенцем на руках.

Послышался громкий стук входной дверью, смелые шаги и шуршание одежд. В комнату ввалилась одна из моих немногих друзей.

– Вот, нашла кетамина пару ампул! О, привет, Макс! Готов папкой стать?

Света сняла дождевик и встряхнула прямо на нас, она никогда не беспокоилась о чужом комфорте, а потому ее забота о Лейле вызвала у меня недоумение. Наверное, вот так выглядит женская солидарность. Под шлемом оказались черные постриженные в каре волосы. Я всегда задавался вопросом, как она их так ровно подстригает, словно самурайским мечом. Стрижка Светы, как и ее бдительность были безупречны.

– Спасибо, – прошептала Лейла и улыбнулась единственной женщине в нашем узком кругу военных друзей.

Светлана Трухина проделала долгий путь из Белоруссии в составе разведывательных войск. Еще до начала Вспышки она занималась вынюхиванием НАТОвских планов по продвижению войск на восток к границам с Россией. Трухина имеет чутье на заварушку, ей богу, у нее какая-то парадоксальная способность к наблюдениям: она всегда знает, куда смотреть. Два года назад, когда началось наше бегство с авиабазы Тасара⁸, где мы обороняли клочок земли стерильной границы, Трухина прибыла на мощном «Руслане»⁹ с десятком разведывательно-дозорных «Кайманов»¹⁰ в рамках передислокации тяжелой техники в связи с провалом «Анклава». Это уже позже она рассказала, что уловила ветер перемен, который велел ей хватать как можно больше бронированных машин и валить подальше от городов. Не знаю, был ли ветер перемен человеком из разведки или же ее собственной интуицией и опытом, но благодаря ней у нас появилась дополнительная бригада из быстроходных дозорных машин, на которые мы установили радары, отслеживающие движение крупных объектов в радиусе километра. Белорусские «Кайманы» начинают и замыкают нашу разношерстную роту, следя глазами Трухиной за подозрительным перемещением живых объектов.

– Исайя собирает штаб через пять минут, – сообщила Трухина.

Я кивнул. Я знал причину сбора – нам надо определить направление. С самого побега из Тасара мы ищем убежище, которое сможем посчитать безопасным хотя бы больше, чем на двенадцать часов. Посреди Западных румынских гор засели три командных полка. Говорят, зараженные не могут подняться высоко в горы из-за анемии, годовая сидка полков возле Клужа¹¹ подтверждает эту теорию.

– Останешься с ней?

Я уже заранее знал ответ Трухиной. Она выпучила на меня глаза, сложила руки на груди и смастерила два вопросительных знака бровями.

– Я не гребанная акушерка! Я командир!

– Пожалуйста, Свет, мне не с кем ее оставить!

– Ну уж избавь! Всякие человеческие слизи и жидкости – это участь военврача. Где он?

Я посмотрел на нее взглядом, который она прекрасно знала и который всегда работал безотказно. Это был взгляд типа «ты мой друг, ты не можешь отказать, когда я прошу». В конце концов, взаимовыручка и сделала нас ближе всех остальных. В нас удивительным образом еще зиждились семена доверия и сострадания к ближнему, в то время как остальных солдат все больше и больше порабощал эгоизм. Я все ждал, когда этот эгоизм превратит их в каннибалов. Я, Трухина и Исайя – мы, как никто другой, понимаем важность крепких звеньев в цепи, лишь вместе мы сможем выстоять перед ударами судьбы, которая бьет кнутом то спереди, то сзади. В одиночку с ней не справиться. Мне хотелось верить, что во времена конца света мы сможем сохранить подобие человечности, чтобы напоминать потомкам о том, кем им следует быть в момент, когда кажется, что весь мир канул в безвозвратный хаос.

– Ох, вали уже! Черт бы тебя побрал, Эван! – выругалась Света.

Я улыбнулся ей. Она показала мне средний палец. И я обрел уверенность в том, что моя дорогая Лейла и мой сын в самых надежных руках, какие мне только мог подарить бог.

– Семь лет в разведке, чтобы детей из утробы вытаскивать, мать вашу!

Трухина что-то бубнила себе под нос по-русски, я ее не понимал, но довольный выбежал из ветклиники в быстро спустившуюся морозную ночь. Ливень прекратился, ему на смену пришел снег. Мои ботинки оставляли черные следы на асфальте, покрытом белым снегом, который отныне выполнял роль осветительных фонарей.

Штаб расположился на центральной площади Сольнока в музее Яноша Дамжанича – трехэтажный дом из белого кирпича с мансардой. Всего в нашей роте пять командиров – по количеству родов войск. Решения принимаются большинством голосов, но в основном они склоняются на сторону самого опытного и харизматичного из нас – Исайи Онвуатуэгву. К началу Вспышки он уже десять лет прослужил миротворцем ООН на границе между Суданом и Южным Суданом, где происходил нескончаемый дележ территории Абьей богатой нефтяными залежами. Военные перевороты трясли Судан каждый год на протяжении пятнадцати лет: переходные органы власти, временные правительства, оппозиция никак не могли найти лидера, который бы всех устраивал. Коррумпированный континент визжал голосами ни в чем неповинных женщин и детей, которые больше остальных подвергались насилию, порабощению и уничтожению. Исайя вырос в Эфиопии, он никогда не любил рассказывать о своем доме, он никогда больше не возвращался туда с тех пор, как стал солдатом в голубой каске. Никто и не настаивал. Вся трагедия его жизни отпечаталась в его размеренной речи, взвешенных словах – каждое из его уст стоило дорого – открытом и бурящем насквозь взгляде, кричащих шрамах на лице от мачете, а также в бесконечном сострадании к людям всех мастей. Невероятным образом в Исайе смешивалась солдатская твердость и навязчивый гуманизм. Думаю, только благодаря нему наша рота еще не превратилась из армейской части в банду мародеров, каковыми стали многие дезертирские отряды. Исайя всегда напомнит о том, что мы стали солдатами не из-за трусости, не из-за страха за свою жизнь, а именно из-за стремления навести порядок в мире, защитить обездоленных и слабых от гнета сильных, стать непоколебимой стеной между справедливостью и злом.

Внутри в зале постоянной выставки народной жизни средне-тисского края посреди экспонатов, изображающих сцены из прошлой жизни на фоне хижин с соломенными крышами, когда Сольнок жил рыболовством, добычей тростника и вырубкой лесов, стоял широкий стол с водруженной на него стратегической картой, выкраденной смекалистыми полковниками у НАТОвских генералов в самом начале зарождающегося хаоса. Увидел бы кто, что карту расположения секретных военных баз и бункеров дотошно изучают обычные солдаты в толстых зимних куртках, всего полгода назад бывшие рядовыми, мы бы все были брошены гнить в безвестные тюрьмы еще задолго до вчера.

– Через Е60 всего триста километров пути, за день пройдем, – предложил командир пехотных взводов по фамилии Слуньски.

Трухина со свойственным ей пофигизмом на чувства людей зовет его Слюнки. Я невольно улыбаюсь при воспоминании этого прозвища, так точно описывающего свисающие на плечи пакли светлых волос командира Слуньски.

– Слишком много крупных поселений, рискуем наткнуться либо на мародеров, либо на зараженных, – парировал Исайя.

Он стоял, как и положено, во главе стола – все карты развернуты к нему. Его иссиня-черная кожа приобрела глинистый оттенок в сумрачном свете походных фонарей.

– Зараженные так далеко не прошли бы мимо нас, – лысый широкоплечий командир пехотных Спартанов Хуберт, или как мы зовем его Убер, поддержал позицию пехоты.

– Все равно рискованно. На полпути Орадя – по последней переписи там триста тысяч жителей было. Увяжутся за нами. У нас и без них беженцев почти сотня человек, – напомнила Ромашка.

На самом деле командира мотострелкового взвода зовут Рамуне – короткостриженая рыжая венгерка, руководящая отрядами БМП. Но армия всегда была полна сексистов, а потому назвать девчонку Ромашкой нам показалось достойным.

– Это не аргумент. Мы возьмем к себе любого, кто изъявит желание пойти с нами, – Исайя тут же напомнил, что цель нашей длительной экспедиции не только в спасении самих себя, но и в спасении нуждающихся.

– А если они без машин?

– У нас есть места в автобусах!

– Места есть, а вот с пропитанием дела все хуже.

– Я еще раз повторяю: мирных жителей не бросим!

Командиры недовольно переминались с ноги на ногу.

– Но Ромашка права. Через Орадя не пойдем. Крупные города, как приманка для падальщиков, – заключил Исайя.

Падальщики. С каждым прожитым месяцем мне казалось, что этот термин все больше подходит и нам: мы постоянно обнюхиваем все углы заброшенных домов в поисках продовольствия и медикаментов, собираем одежду и электронику, пытаясь перепаять ее во что-нибудь полезное. Спасаясь от людоедов, мы не заметили, как сами стали пожирать любые годные остатки своего мира.

– Нам и здесь не следовало останавливаться, – буркнул Бекер – командир ракетно-зенитного комплекса «Роланд», которого мы все зовем на созвучный лад Пекарем¹².

Пекарь с опаской поглядывал на темную улицу за окном, где дороги покрывались все более толстым слоем мокрого снега.

– У нас нет выбора. В данный момент военврач оперирует мальца с аппендицитом, еще трое мучаются от переломов голеней с самого Будапешта, как бы ампутировать не пришлось. С десяток детей страдают от жара из-за гриппа. Насколько мне известно у двоих подозрения на пневмонию.

Исайя еще долго перечислял причины, по которым нам необходимо спрятаться под крышами бетонных зданий от промозглых ливней и снежных бурь. Я был благодарен ему за то, что он не приписал к списку причин перевала мою рожающую жену.

– В том то и проблема, мы тащим за собой слишком много обуз, – тихо произнес Пекарь.

Но в стоявшей вокруг могильной тишине, в которую все больше скатывается человеческий мир, его шепот был услышан каждым. И в каждом нашел какой-то отклик: поддержки или противостояния. Одно ясно как день: никто не остался равнодушным к его словам.

– Хочешь сказать, что мы должны бросить людей и продвигаться в горы сами? – Исайя расправил плечи и напряг мышцы спины, словно готовился к атакующему прыжку.

Могильная тишина превратилась в физически ощутимую, как когда соперники смотрят друг на друга на ринге перед боем без правил.

– Их можно оставить здесь на то время, пока сами добираемся до Клужа. Мы же понятия не имеем, какими ресурсами обладает та база! С чего мы взяли, что они могут принять почти полтысячи человек? – видно было, что Пекарь давно вынашивал эту мысль и произносил ее сейчас с напором лопнувшего гнойника.

– Кто-то еще хочет оставить здесь людей? – Исайя медленно оглядел присутствующих.

С минуту все молчали, смущенно переглядываясь друг с другом. Не тратьте усилия для создания видимости благородства. Будем честными: мы все задумывались над этим хоть раз. Вот только подумать об этом и привнести думу в реальность – уже совершенно разные вещи.

Молчание прервал Убер:

– Черта с два. Идем полноценной ротой.

– Мы не оставим здесь людей. Они и дня не продержатся, – поддержал Слюнки.

Расклад мнений был ясен: все те, кто имел среди пассажиров автобусов родственников, не собирался бросать их на произвол судьбы. У всех нас там были братья, сестры, родители, а то и рождающиеся сыновья. Кроме Пекаря и Ромашки. Им не так свезло, как остальным. Судьба развела их с семьями слишком далеко, чтобы можно было найтись посреди зарождающегося хаоса. Они стали одиночками. И с каждым прожитым днем становились все опаснее для нас, как люди, которым нечего терять.

– Нам бы закопаться поглубже…в какую-нибудь подземную базу, – Ромашка зашуршала картами.

– В Клуже сидят генералы, у них наверняка куча карт с военными объектами, там и найдем новый ориентир. А пока расходимся на отбой. Ровно в шесть утра стартуем на Клуж по шоссе Е81 в обход крупных поселений, – закончил Исайя.

Командиры разбрелись по своим взводам, одни недовольные решением, другие благодарные за него. В любом случае мы все еще находились в том рассудке, чтобы понимать важность держаться вместе.

В зале остались лишь мы с Исайей, молча разглядывая в окне белоснежные улицы старинного городка, ставшего пристанищем вымирающего вида.

– Как думаешь, до шести разродиться? – спросил Исайя тихо.

Снова вспомнились кристально-голубые глаза Лейлы, в которых теперь обитал мой дом.

– Успеет, – я был уверен в ее силах и уж тем более в ее напористости.

– Нам недолго осталось блуждать по земле, – вдруг произнес Исайя.

Я недоверчиво посмотрел на него.

– Они правы. Нам нужно где-то оставить людей. Нам нужно убежище для них. Место, куда мы сможем свозить всех здоровых, пока они еще есть. Вот взгляни.

Исайя протянул мне сложенную карту. Ее не было на столе – он прятал ее от остальных в своем внутреннем кармане.

Сложенная несколько раз и уже изрядно потертая карта демонстрировала местность где-то в районе Балканских Альп, ручкой был обведен треугольник с едва разборчивой надписью.

– Объект 505. Что это? – спросил я.

– Заброшенная авиабаза в Хорватии под горой Желява. Ее строили в ответ на ядерную угрозу, можешь представить крепость ее стен.

Я уже хотел было взорваться от негодования, но Исайя всегда имел ответы на все мои вопросы еще до того, как они родятся в голове.

– Если мы обнародуем карту сейчас, мы лишимся половины бойцов. «Роланд» уедет с Пекарем, все бронетранспортники – с Ромашкой.

Исайя всегда мыслил на два шага вперед, поэтому он был лучшим из нас. Я с радостью поддержу его кандидатуру, если его выдвинут на генеральское кресло.

– Почему бы нам всем не отправиться туда немедленно? Зачем нам Клуж? – все же не понимал я.

Исайя стоял неподвижно, руки сцеплены за спиной, ястребиный взор следит за каждой мелочью снаружи: будь то курящий рядовой или танцующая снежинка.

– В Клуже сидят генералы Объединенной Армии, а значит в Клуже хранятся секретные карты и схемы последних военных разработок.

И снова на два шага впереди.

– Тебя разве не берет зависть к немцам в их IdZ?

Ух, еще как брала! В усиленной версии их экипировка снабжалась бронепластинами, которые давали дополнительную защиту от укусов тварей, их наручные планшеты имели прямую связь с БМП, которая всегда может определить их местоположение.

– Чтобы биться с заразой, нам нужна экипировка пехотинца будущего, наше убежище будет нуждаться в мощной защите, и мы должны знать, где достать или как произвести эту мощь.

Исайя прав. Как и всегда. Мало закрыться в бункере, надо еще подпереть его стены и наладить производство продовольствия, выстроить системы жизнеобеспечения, если мы хотим создать настоящее убежище для остатков человеческой цивилизации. И если когда-нибудь мы дорастем до уровня, на котором сможем производить оружие, патроны и вот такую усовершенствованную экипировку для солдат, тогда мы сможем вести успешные бои с зараженными.

– А еще я уверен, что в Клуже находятся коды запуска «Труб Иерихона», – эту фразу Генерал почти прошептал.

А потом посмотрел на меня взглядом, которого я всегда боялся и боготворил. Этот взгляд говорил: «Я кладу тебе на плечи смертельную ношу».

– В них ведь так никто и не успел протрубить. Возможно, этот шанс представится нам.

Я кивнул, принимая ношу.

Я понял, что отличало меня от Исайи: в то время, как я полностью сосредоточился на спасении людей, их эвакуации в безопасное место, днями напролет придумывал поэтапный план построения полноценного убежища, начиная от покрытия стен и потолка, заканчивая многоуровневой обороной снаружи, Исайя же не оставлял надежды сразиться с зараженными тварями, отвоевав у них мир, который они отняли у нас. Он мечтал не только об убежище. Он мечтал о профессиональных отрядах солдат, подготовленных к одной цели – убивать могучих монстров.

Исайя был мечтателем. Я – реалистом. Но каждый мечтатель признает, что в мечте нужна хотя бы частица реальности, чтобы зацепить эту мечту за что-то. И каждый реалист не откажется от доли мечты в его пресном мире, которая зажжет маяк где-то в тумане, как ориентир, куда следует двигаться. Мечтатель и реалист нужны друг другу, как лошади и кучер: первые несутся оголтело, второй придерживает, чтоб не занесло.

Внезапно где-то с запада донеслось эхо приглушенных выстрелов. В ту же секунду мы бросились на улицу, уже больше не жалуясь на пронизывающий мокрый ветер.

Я активировал рацию и тут же заговорил:

– Это лейтенант Триггер. Что происходит? Откуда пальба?

Пока в рации раздавались помехи, я снова вспомнил, как завидую немцам в их IdZ, потому что они могли подсоединиться к видеокамерам на БМП и увидеть, что происходит в двух километрах от их позиции.

Исайя рядом застегивал бронежилет и затягивал каску, слева из великолепного дома мэра из белого кирпича высыпали оба пехотных взвода, видно было, что еще минуту назад многие из солдат исправно следовали приказу отсыпаться.

– Зараженные в километре от нас! Приближаются с южного берега! Радар улавливает до тридцати особей! – кричал из рации майор пехотного отряда, держащего караул на главном мосту через Тису.

Французы на Спартанах дежурят всего в пятистах метрах от места нашего перевала. Именно их FAMASы ознаменовали тревогу, поскольку только эти винтовки оборудованы мощным прицелом-дальномером. К сожалению, в нынешних условиях, когда видимость затрудняют снегопад и ливень, весь потенциал дальномеров резко сокращается.

– Вниманию всех командиров взвода! Занять позиции обороны! Включить радары! Отслеживать уродов по шагам! Активно направлять Спартанов! Ромашка, БМП в боевую позицию! – Исайя руководил быстро, он наизусть помнил расположение каждого отряда на этом пятачке Сольнока, который скоро, очень скоро станет местом ожесточенного кровопролития.

– Есть! – Ромашка уже направлялась к своим детищам. – Лиса, Боксер, активировать 30-миллиметровые!

– Так точно!

– Волчонок! Стоять у гимназии! Чтоб ни одна сволочь не прошла по мосту! – командовала Ромашка.

– «Роланд» вошел в систему IdZ, готов принимать и транслировать картинку!

– М-84 «Снайпер» стою с Волчонком, готов оборонять!

– Спартан-1 на западной позиции возле банка!

– Спартан-2 на восточной позиции на круговом кольце!

– Где Кайманы? – ревел Исайя, когда доклад разведки не последовал в очереди.

Я стукнул себя по лицу.

– Трухина, твою мать! Чем ты занята?!

– В акушерку бл…ть играю! – тут же отозвалась разгневанная богиня деторождения.

Я стукнул Исайю по плечу, тот кивнул.

– Светка! Я к тебе! – крикнул я в рацию и побежал в веткликнику.

В рации продолжались переговоры.

– Отправьте Кайманов на другой берег реки для сдерживания!

– Отставить! Никто не сойдет с северного берега! Держим мосты! – рявкнул Исайя. – Кайманы на эвакуацию! Всех людей по автобусам! Приготовиться драпать отсюда!

Два автобуса стояли прямо за штабом, и уже первые люди высыпали на улицу, не дожидаясь приказа солдат – у них выработался рефлекс на перестрелку. Если зазвучали пули в воздухе, значит необходимо бежать.

Я пересек переулок Джокай, мимо меня проехали четыре Каймана, мне кажется, они даже не увидели меня во тьме. Бурлящий в крови адреналин возбудил рефлексы, и я вовремя отпрыгнул на тротуар.

Кайманы еще не затормозили, а из них уже выбежали солдаты в белорусской зеленой униформе и с резким славянским акцентом требовали людей пошевеливаться:

– Давай, давай!

– Скорее!

– Грузитесь, потом будете искать друг друга!

Сейчас было уже неважно кто с кем сидит, главное – запихнуть всех в автобусы и валить подальше от города.

Легкое эхо выстрелов справа сменилось на оглушительную пальбу, резонирующую по стеклам зданий. На этот раз стрелял уже не FAMAS, а нечто гораздо крупнее. 30-миллиметровая пушка с башни Боксера, например. Видимо, зараженные подбирались к мостам быстрее, чем их отстреливали французы с дальномерными прицелами.

Здесь всего два моста, ведущих на противоположный берег, оба блюдутся бойцами с тяжелой колесной бронетехникой. Нам необходимо удержать тварей на противоположном берегу как можно дольше, потому что как только они пересекут реку и разбегутся по городу, ситуация резко выйдет из-под контроля.

– Твою мать! Они уже здесь! – закричал кто-то.

Крик утонул в радиопомехах. Слева за зданиями раздались длинные автоматные очереди.

– Кто доложил?

– Где они?

– С какой стороны?

– Я ничего не понимаю!

– Пекарь! Разъясни! – кричали командиры, перебивая друг друга.

Командир ЗРК «Роланд» и по совместительству его главный оператор позволил себе пять секунд задержки, прежде чем доложить. Я представлял, как он судорожно выслеживает на радаре подозрительные перемещения объектов в радиусе двух километров. Все перемещающиеся объекты мигали белыми точками на раздражающем оранжевом фоне радара. Зараженных можно отличить от людей по своеобразной ломаной траектории движения и скорости перемещения, которая в два раза быстрее человеческой. А потому чтение радара стало для Пекаря чтением Библии, спасающей наши жизни. За год практики он поднаторел в этом навыке. Когда-то я попытался постичь премудрости чтения радара, Пекарь посмеялся надо мной, увидев, насколько я безнадежен. Честно говоря, за этим делом легко растеряться и психануть: там и волки, и лоси, и брошенные фермерами коровы отображаются, поди отличи их от кровососущих тварей. Радару-то пофиг, кто из них кто, он размеры объекта вычленяет, а не его вкусовые предпочтения. Нам же читать радары жизненно необходимо в буквальном смысле.

К сожалению, пять секунд – невозможно дорого в борьбе с монстрами, которых я завидел еще до того, как Пекарь забил тревогу истеричным выкриком:

– Спартан-2! Восток, ребята, восток! Они уже пересекли мост! Направляются к музею!

А значит направляются к автобусам.

– Вижу их! – заорал Исайя рядом.

Резким движением он вскинул автоматическую винтовку, прильнул к прицелу, и война разразилась на нашей улице.

В каком-то трансе, где мозг резко увеличивает обороты, я целую вечность наблюдал за тем, как из-за угла прямо на меня выбежали три тени. По характерным рыскающим прыжкам на четырёх конечностях было ясно, что это не пехотный отряд из Спартана-2. Те, скорее всего, уже лежат мертвые всего в пятистах метрах от нас, а значит один из мостов потерян.

Как только справа раздались первые выстрелы Исайи, мозг вышел из замедленной реальности, оцепенение отпустило, я выставил винтовку вперед, вжал приклад в правое плечо и зажал спусковой крючок.

Пули тут же засвистели в сторону кровожадных монстров, скрывающихся в тенях ночного города. Я едва видел, куда палил, лишь визги обозначали попадание в цель. Но тени продолжали приближаться, изредка они сверкали белесыми вспышками, когда на них падал тусклый свет луны, скрывающейся за облаками, а потом они наконец выбежали на открытую местность и я увидел их.

Небесное светило, словно подговоренное богом, вылезло в эту ночь в первый свой долбанный раз, чтобы мы лицезрели изобретение создателя во всем его уродстве и ужаснулись.

Изорванные в клочья одежды, забрызганные кровью и мешковатые на высохших телах, до сих пор свидетельствовали об их прошлых жизнях: цветастое ситцевое платье, какие бывают у фермерских жен; белый воротничок в истертом на локтях твидовом костюме, как у страхового агента; бунтарская футболка с факом на груди и чересчур короткие шорты, как у подростка, переживающего половое созревание. До созревания дело так и не дошло, потому что девчонка превратилась в лысого монстра, бегущего на меня на четырех конечностях. Они скалились и рычали так громко, что я услышал их задолго до того, как увидел.

С опытом я стал различать их возраст. Не человеческий, а зараженный. Чем дольше человек бегает в форме монстра, тем больше он в него превращается. Тело усыхает из-за отсутствия белка в пище, кровь питает их развитые мускулы – придает им небывалую мощь. Время и пища растит им мышцы на ногах и руках, конечности становятся одинаково массивными и длинными, а также сильными настолько, чтобы прыгать на три-четыре метра. Ротовая полость деформируется, зубы сменяются на острые клыки в три сантиметра длиной, а их тип питания – плотоядный – развивает челюсти в широкие пасти, чтобы можно было мясо отрывать килограммовыми ломтями. Таких «опытных» кровососов мы, слава богу, видели нечасто. Говорят, двое таких могли перевернуть джип. Кто бы мог подумать, что у кровососов есть свои собственные стадии созревания.

Превращение этой троицы произошло около полугода назад, потому на головах еще виднелись остатки волос, нижняя челюсть не так сильно свисала вниз на растянутых жевательных мышцах, но они уже устойчиво пользовались четырьмя конечностями и быстро сокращали расстояние между нами.

Исайя стрелял рядом со мной. Рядом с ним на подмогу прибежал Гризли. Рядом с Гризли в шеренгу выстроились еще четверо немцев.

Хор из выстрелов окатил центральную улицу, взрывающиеся заряды вылетали из разгорячённых дул, отдающих паром на морозе, вспышки пороха разрезали плотный сумрак города. Наконец, бывший страховой агент полег в битве за теплую кровушку – порядка десяти пуль размозжили его лицо так, что на нем ни клочка белой кожи ни осталось. Выстрел в голову – единственное, что отправляет этих тварей в ад. Фермерская жена покатилась кубарем, когда пуля раздробила ей запястье, и та потеряла равновесие. Двое бойцов расстреляли ее в упор – мозговая кашица вылилась из раздробленного черепа всего в паре метров от нас. Выстрелы поймали девчонку-хипстершу в воздухе, когда она прыгнула, целясь когтистыми руками в лицо одного из бойцов. Удары пуль сбили ее скорость, и она упала прямо к ногам экзекуторов.

Подросток. Ей не было и шестнадцати, когда бог решил завербовать ее к дьяволу.

– Что с эвакуацией? – Исайя обратился к рации, как только выдалась передышка.

Мы же продолжали стоять с винтовками перед глазами, ожидая появления следующих кровососов из бреши в обороне.

– Еще пять минут! – ответил Убер.

Где-то позади нас на втором мосту продолжалась упорная стрельба из 30-миллиметровых, перемежающихся с пальбой из автоматических винтовок. Но дальше стало еще хуже. Раздался оглушительный залп из танковой пушки, а потом резкий свист и гулкое приземление снаряда, взорвавшегося где-то на другом берегу реки.

– Ребята, они бегут как светлячки на огонек! Сейчас соберем здесь уродов со всей округи!

Слюнки был прав, восседая за пушкой танка М-84, чьи снаряды разили небывалой мощью, но и слышны были за десяток километров. Танковые залпы – это план «самая последняя буква алфавита» нашей обороны. К танкам мы прибегали только в случае крайней необходимости, и мне стало страшно оттого, что эта необходимость так быстро настала.

– Убер, ускорься! Всем отрядам, приготовиться к отступлению через две минуты! – Исайя выдал приказ.

– Там еще бегут! – закричал один из немцев рядом с нами.

– Черт! Надо занять позицию Спартана-2! Закройте брешь! – кричал Исайя.

Мы снова разили в зараженных монстров, выбегающих из-за угла. Приказ Исайи приобрел еще больший вес, когда твари разделились и исчезли в проулках. Сейчас они разбегутся по городу и будут атаковать со всех сторон!

– На мосту установлена взрывчатка, она подсоединена к Спартану-2! – предложил боец, глядя на Исайю.

– Взрывай мост к чертям собачьим! – согласился Исайя.

– Ты и ты, за мной! – тут же приказал солдат своим товарищам.

– Прикрываем! – заораля.

Мы сомкнули ряд почти плечом к плечу, продвигаясь за троицей солдат. Зараженные все пребывали, я насчитал уже семерых чудовищ, спрятавшихся где-то в проулках, еще восемь бежали прямо на нас. Их голодное сиплое дыхание и стоны, как у мертвецов, разбавляли звуки мощного сопротивления, что им оказывали пушки и автоматы нашей роты.

– Твою мать, их уже около сотни на том берегу! – кричал Пекарь в рацию.

– Не справимся! Взрывай мост! – ответил ему кто-то.

– Отставить! Потеряем оба моста – потеряем выезд на шоссе до Клужа! – ревел Исайя.

– Не оборвем им пути, помрем здесь все! – Пекарь стоял на своем.

Пока Исайя переговаривался с командиром ЗРК, немцы продвигались к Спартану-2, я продолжал думать о Лейле. И как только мы достигли улицы Арани Яноша, на которой располагалась ветклиника, я стукнул Гризли по плечу.

– Исайя! Я за женой! – тот кивнул.

Мы с Гризли побежали налево вдоль узкой темной улочки.

– Она не добежит до автобусов! – выпалил я на ходу.

– Дотащим, лейтенант! – уверенно произнес Гризли.

Я же с ужасом представлял, как запихну свою рожающую жену в душный автобус, и она будет проходить через пытки родов в дороге.

Но тут прямо перед нами с другого конца короткой улочки выскочили пятеро уродцев – те, что успели пробраться на этот берег. Они неслись сломя голову на запах человечины, наполнивший переулки Сольнока. Эти особи уже давно охотятся на людей – они были почти полностью голыми, лишь остатки трико болтались на бедрах. Их конечности были гораздо длиннее и мускулистее, они передвигались быстрее, были прытче, увертывались от выстрелов. И да. Они были умнее. Они заходили сбоку, окружали добычу, как если бы охотились в стае. Неужели в них остался интеллект?

У меня не было времени организовывать исследование их интеллектуальных способностей. Мы с Гризли синхронным дуэтом спустили крючки и яростно атаковали скачущих на нас рычащих кровопийц. Пули прошивали их тела насквозь, взрывали плоть черными ошметками, твари визжали, но не теряли напор. Голод был слишком силен, чтобы обращать внимание на боль. Я метил в головы и суставы – самые уязвимые места полутрупов, тогда пули либо перемолотят им мозги, либо разобьют кости в щепки, что критически замедлит их перемещение.

Но дальше в мою жизнь ворвался кошмар, который я никогда не забуду. Даже после смерти.

В веткликнике послышался звук разбитого стекла. Уроды ворвались в здание с обратной стороны!

– Гризли! – в отчаянии заорал я.

Что он мог сделать? Перехватить мою долю зараженных и взять всех пятерых на себя? Тогда он точно труп!

Но Гризли услышал мой вопль и сообразил быстрее: снял с пояса две гранаты, выдернул чеки и запустил по брусчатке.

– Ложись!

Мы прыгнули за ближайший почтовый ящик. Граната взорвалась через долгих две секунды. Взрыв яростно атаковал барабанные перепонки, плотность тактических перчаток мало защитила от оглушения, а потому в голове тут же возник писк.

Но даже сквозь плотную пелену, блокирующую звуки, я услышал крики в ветклинике, а потом пальбу. Оставалось всего десять метров до двери, я перепрыгивал через ошметки зараженных тел, некоторые из них все еще шевелились, а одна голова уродца даже клацала зубами.

Снова женский крик.

Лейла!

Я чуть не словил пулю, когда автоматная очередь вышибла окна на первом этаже прямо возле меня. Я пнул дверь так, что она слетела с петель, и стремглав ворвался в смотровую.

У меня перехватило дыхание: двое монстров напирали на Трухину, которая заградила себя с Лейлой перевернутым металлическим столом. Она орала, поливая уродов свинцом, но они не обращали внимание на боль от вонзающихся в их тела пуль. Зараженные не отступают, особенно когда дразнящий запах скопившейся в сочной матке крови взывает к ним прямо тут в паре метрах от них. Для этих чудовищ беременные женщины – деликатес.

Моя винтовка атаковала зараженных горячими пулями со спины. На этот раз монстры завизжали от пронзающих пуль, но продолжали скалиться и рычать. Наконец, один полег от многочисленных ранений в голову.

Но тут мощный удар в диафрагму сбил меня с ног, я отлетел к противоположной стене. Мысли догоняли события: уродец пнул меня с небывалой силой так, что воздух вышибло из легких.

Я не мог вдохнуть. Не мог позвать Гризли на помощь. Кажется, он снова открыл огонь в переулке. Значит, твари пребывают.

И тут автомат в руках Трухиной замолк, монстр не дал ей шанса перезарядиться, а уже снес стол, преграждавший ему путь к ужину, и оказался точно перед лицом Светы. Та не сдрейфила и вытащила нож, но зараженный ударил ее со всей мощью своей крупной ладони с длинными когтями. Послышался хруст треснувших лицевых костей, сдавленный стон, Трухина отлетела к противоположной стене.

Я не мог дышать – удар выбил из легких воздух напрочь, резкая боль пронзала грудь – скорее всего, сломаны ребра. Я медленно, превозмогая боль, пополз к Лейле.

Она сидела в углу комнаты с раздвинутыми ногами, между бедрами собралась лужица крови. Лейла рыдала, но продолжала делать резкие вдохи и тужиться – мышечные сокращения работали по заданной природой программе, и она ничего не могла сделать, кроме как продолжать выталкивать ребенка из себя. Она наблюдала за кровавой перестрелкой, смотрела, как зараженные кромсают нас, расшвыривают по сторонам, словно бумажных кукол, и не могла убежать.

Она продолжала рыдать и тужиться.

О боже! Моя прекрасная Лейла! Что же я с тобой сделал?!

Зараженный присел у ее ног, смотрел на нее, не моргая – чудовище смаковало грядущее пиршество. А я все полз, шепотом звал Трухину, валявшуюся без сознания в другом углу, пытался докричаться до Гризли снаружи, но грудь сдавило, как будто навсегда, и с этой резкой болью я даже не понимал, дышу ли я.

А тварь опустилась к ногам Лейлы и стала слизывать вытекающую из утробы склизкую кровь, наполненную кислородом и плазмой – для них это самый настоящий коктейль.

Лейла завыла и зажмурилась, не желая видеть, как урод лакомился соками матери и ребенка. Это ведь их жизнь! Он поедал их жизнь!

Из ее глаз текли слезы страха, а все тело пронзала невыносимая боль от родовых мук. Но она не могла не тужиться, процесс уже пошел.

Чудовище вылизало пол начисто, а потом приблизилось к лицу моей жены.

Она вдруг посмотрела прямо на меня, бесполезно ползущего к ней на помощь. Ее кристально-голубые глаза словно остекленели, умерли и больше не знали страха. Она смирилась.

– Спаси его, – прошептала она.

И закинула голову назад, обнажая свою длинную шею перед заражённым монстром.

Тот не стал медлить и в одно движение вонзился острыми клыками в ее белоснежную плоть.

– Не-е-ет! – заорал я в истерике.

Но крик получился сдавленным от физической боли, от душевных мук, от осознания поражения.

Исайя вбежал в помещение. В переулке за ним творился беспредел: сверкали вспышки, от которых тряслись стены, солдаты бегали по переулку и что-то кричали друг другу, автоматные очереди не смолкали, там и тут взрывались гранаты. Но я не слышал всего этого, словно здесь за стеной была другая жизнь.

Слезы застилали глаза, боль от сломанных ребер уводила в туман забытья, где хотелось переродиться в новом мире, получить шанс на новую жизнь без страданий.

Где-то снаружи раздался взрыв столь невероятной силы, что аж стекла повыбивало из домов, яркая огненная вспышка на юге озарила тени в проулке – взорвали четыре пятикилограммовых блока С4, установленных на подпорных балках достопримечательности Сольнока.

Мост через реку Тиса¹³, построенный в форме подёнки, его фигурные перила создавали силуэт крыльев этого элегантного насекомого, которому природой отпущено прожить всего один день. Если разложить историю планеты Земля в хронологии, умещающейся в один день, человечество не прожило и одного часа. Наша жизнь оказалась еще скоротечнее, чем у поденки.

Сквозь пелену тумана я видел, как Исайя расстреливал убийцу моей жены в упор, его голова взорвалась от потенциала пуль, ворвавшихся в зараженный мозг. Я наблюдал, как очнувшаяся Света с лицом, залитым кровью, подползла к моей прекрасной жене, истекающей алыми ручьями из раны на шее, настолько глубокой, что в темноте позвоночник сверкал белизной. А потом Трухина подняла с пола армейский нож и резанула по животу Лейлы.

Я зажмурился.

Это невыносимо! Мою жену, мою прекрасную Лейлу разделывают, как корову на скотобойне! Я не хочу этого видеть!

Трухина не церемонилась и потрошила мою жену, как заядлый мясник, доставая оттуда маленькое тельце.

– Быстрее! – кричал Исайя.

– Пошел на хер! – кричала Трухина в ответ. – Сам давай быстрее! Режь пуповину!

Я был уже не в себе, мне кажется, я терял сознание и слушал звуки, рисуя картины перед глазами. Я чувствовал напирающее онемение в груди – скорее всего, сломанные ребра повредили какой-то орган и открылось внутреннее кровотечение. Но мой мозг продолжал оставаться с Лейлой и сыном, вспоминая уроки первой помощи, что преподают военным. Среднее время прохождения крови по большому кругу кровообращения составляет около 25 секунд. За это время вирионы попадают в артерии, и кровоток несет их по сосудистым сетям ко всем органам и тканям человека, в том числе в пупочную вену плода.

У Светы есть всего полминуты, чтобы спасти моего сына, который не успел даже сделать первый крик в этом проклятом мире, а его уже хотят превратить в монстра.

Сумасшедший мир.

Уже на границе полусознания я увидел перед собой окровавленное лицо Трухиной, она присела передо мной и показывала кряхтящий сверток колючего шерстяного одеяла.

– Поздравляю, у тебя сын, – произнесла она голосом гробовщика.

Наша рота покидала Сольнок с потерями в количестве семерых солдат и одного гражданского лица. Мой верный Гризли так и не выбрался из того переулка, прикрывая мою спину до самого конца, пока Исайя не прибежал на подмогу. Меня без сознания погрузили в Спартан-2, отвоеванный у наступающих кровососов немцами, чьей улучшенной экипировке я завидовал. Трое из них так и остались на том пятачке круговой развязки, выпотрошенные чудовищами. Оказалось, в битве с зараженными завидовать некому. У нас у всех одинаково трагичная участь.

Рота отходила к Западным румынским горам – к Клужу, где нас ждала надежда на светлое будущее.

Будущее, в которое я не хотел даже смотреть.

Будущее, в которое я привел сына.

Глава 2. Продолжай бороться

15 января 2072 года. 04:00

Тесса

В лаборатории в тусклом свете дневной лампы привычно жужжат инкубаторы для культивирования клеток. Пока человек спит, набираясь энергией на следующие сутки, эти механические помощники работают круглосуточно. Хотелось бы мне такую же вилку для розетки, как у них, чтобы работать двадцать четыре на семь. После того, как Кейн открыл мне безрадостный факт того, что я медленно превращаюсь в монстра, сон стал для меня непозволительной роскошью.

Но не бессонница – причина моего бодрствования в четыре утра, когда все остальные жители Бадгастайна пускают сопли в подушку. Я не сплю из-за вернувшихся кошмаров.

Подсознание ткет полотно сновидения лишь небольшим набором человеческих страхов. До заражения моими кошмарами были, разумеется, пирующие моим телом зараженные, прощание с родителями в то последнее утро, когда моя семья еще насчитывала четыре члена, иногда снился Полковник Триггер, который всегда наводил на меня депрессию своим фатализмом. Этой же ночью я увидела новый кошмар, порожденный не мною, а вирусом, который с каждым днем отвоевывает все больше пространства в моем мозгу.

Я очутилась в странном месте, заполненном белесым туманом. Оно казалось и реальным и призрачным одновременно. Необъятная вселенная, существующая на грани жизни и смерти. Я будто умерла и оказалась в месте, куда обычному человеку не попасть. Вот только этот туманный мир не приносил умиротворения, как обещают Библия, Коран или Тора. Все было с точностью наоборот – меня охватила тревога, потому что я чувствовала, что что-то здесь не так.

Абсолютная безвыходность из этого облачного болота заставляла задыхаться. Я растерянно бегала туда-сюда, отчаянно звала другие души потусить вместе, ведь переживать бесконечность в компании веселее, но все равно не достигала ни конца, ни края, ни чьих-либо ушей. Я могла воспарить или проваливаться сквозь туманную негу, но ни дна, ни потолка я не находила. Призрачный туман был вездесущ, без формы, без объема, без вкуса или запаха. Он был везде и в то же время был пустым.

Я не могла проснуться – путы странного мира держали меня так прочно, как когда пытаешься сорваться во сне на стремительный бег, а ноги не слушаются, словно застряли в трясине. Я хотела умереть во сне, но и это было мне неподвластно. Я рыдала и кричала в пустоту «Довольно! Хватит!». Но не было никого, кто услышал бы меня. Я была одна в безграничной туманной пустоте.

И тогда я поняла, что это за место. Я поняла, почему из туманного болота невозможно выбраться. Почему эта бесконечность, в которой чувствуешь подвох и тревогу, не выпускает тебя из своей утробы. Это и есть проклятье человечества, в которое вирус заключает людей. Темница без окон и дверей, из которой не достучаться до реального мира, не докричаться до собственного мозга, который подчинился врагу, укравшему твое тело. Вот, где все они обитают – люди, в чьи тела вселился дьявол. И пока он трансформирует их кости и потрошит их руками собратьев, запертые в бесконечном тумане небытия люди также, как и я, истошно вопят в никуда и молят выпустить их.

В этот момент я резко проснулась. А потом долго сидела в кровати и ловила воздух ртом, из глаз лились слезы, из глотки вырывались рыдания, как будто я кричала взаправду. Мне бы хотелось списать этот бред на излишне эмоциональные переживания и физическую истощенность, отчего мозг взрывается от избытка информации и выдает тухлый винегрет во сне. Но я была совершенно уверена в том, что это жуткое туманное место реально. По крайней мере, реально настолько, насколько хватает границ квантового мира вокруг нас. Я чувствовала в том тумане людей, может, не видела и не слышала, но ощущала их присутствие.

Все до одного – они до сих пор пребывают там.

Мне понадобились полчаса и холодный душ, чтобы успокоить воспаленные вирусом нейроны мозга. Я была уверена, что этот жуткий кошмар, полный безнадеги и скорби – дело вирионов заразы, которая медленно готовит меня к переходу в это бесконечное туманное ничто. Я не умру. Как и Лилит, которая лежит в соседней лаборатории и привычно рычит. Она заперта во времени, в пространстве, не живая и не мертвая. Она застряла где-то посередине. Вся ее жизнь превратилась в блуждание в бескрайней серой мгле, проклятая чувствовать подобных ей и запертых в этом чистилище людей, пока вирус управляет их телами в реальном мире. Он не может отпустить людей к богу, иначе вся его армия превратится в безмозглых мертвецов. Но и позволить сознанию человека сидеть в физической оболочке тоже не может. Пограничное состояние человеческого сознания между жизнью и смертью – единственный способ для вируса существовать в теле человека.

Буддист был прав. Черт подери, он все это время был прав. Мы прокляты.

Я сижу в лаборатории Кейна, пока он спит (мне даже кажется, что я слышу, как сладко храпит эта счастливая сволочь), и изучаю экспресс-курс по вирусологии и генетике, чтобы глубже понять, что происходит со мной. Я не хочу возвращаться в тот беспросветный кошмар, где правит неизбежное отчаяние. Я не хочу провести там вечность, и потому цепляюсь за последние островки своей надежды.

– Неужели в тебе, наконец, проснулось любопытство исследователя?

Я дернулась от его внезапного появления. Заспанный Кейн стоял в проеме двери в черной водолазке и брюках, и тем казался нормальным чуваком, а не надменной гнидой, каким он бывает в белом халате.

– Во мне просыпается монстр, которого я не хочу выпускать наружу, – ответила я и вернулась к экрану ноутбука, где яркими красками сверкала ДНК моего убийцы.

Кейн лениво прошел к столу и сел рядом. От него приятно пахнет: чистым телом и детскими пеленками. Уж не знаю, откуда мне известно, как пахнут детские пеленки, но вирус раскрывает новые доселе неизвестные стороны моей неосознанной индивидуальности. С недавних пор, например, меня начала донимать идиотская галлюцинация – Робокоп, плавающий по радуге в пластиковом стаканчике, в котором красит себе ногти на ногах. С таким бредом в голове я уже не удивляюсь странным мыслям вроде того, что Кейн вкусно пахнет.

– Если я тебя разбудила, извини. Я была уверена, что ты спишь, как пьяный Полифем¹⁴, – сказала я.

Тут раздался громкий мощный храп откуда-то из-под потолка. Я озадаченно взглянула на Кейна.

– Это Арси, – ответил он.

– Твою мать.

– Их компьютерная лаборатория прямо над нами.

Арси и Йонас вели круглосуточное наблюдение за периметром Бадгастайна, а также ловили сигналы с Желявы и других мест обитания последних остатков людей, как например бункер Валентин в Германии и подводная база Порто-Палермо. Гулкий храп Арси, который сотрясал бетонные стены, самоуверенно заявлял о том, что наше убежище под стопроцентной защитой.

– Мне все кажется, что я могу помочь тебе чем-то. Что у меня вдруг родится гениальная мысль, до которой ты не додумался, – произнесла я.

Робокоп усмехнулся.

«Лучше расскажи ему, что представляешь, как он заплетает тебе косу и вы красите друг другу ногти», – произнес робот-полицейский, махая перед моими глазами кисточкой от лака для ногтей. Черт, я даже учуяла ее химический запах.

– Твою мать, Робокоп, свали уже из моих больных фантазий!

Я лишь спустя минуту поняла, что произнесла это вслух.

– Ты что, бредишь? – обеспокоенно спросил Кейн.

– Кажется, да. Меня стали донимать сумасшедшие галлюцинации, – выдохнула я.

«Эй! Я не какая-нибудь галлюцинация! Я личность!»

– Это нормально. Мозг человека по-разному реагирует на заражение, но почти всегда больной начинал бредить, – отвечает Кейн со свойственным ему реализмом.

– Да, но я уже второй час не могу сосредоточиться и читаю одну и ту же страницу из-за этого долбанного Робокопа в пластиковом стаканчике на радуге.

Кейн смерил меня озадаченным взглядом.

– Скажи, ты ведь его не видишь?

Кейн оглянулся и неуверенно замотал головой.

– Вот видишь? Ты галлюцинация! – сказала я роботу-полицейском.

На что он надрывно зарыдал.

«Ты бессердечная сука!»

Я замотала головой и махнула рукой.

– Смотри, – Кейн перехватил мышку из моей руки и быстро вывел из недр гигабайтов различные схемы ДНК. – Для создания антивирусного препарата мне необходимы три комбинации генов: те, что отвечают за прекращение выработки эритроцитов; те, что отвечают за изменение метаболизма; и те, что отвечают за подмену сознания. И если первые два компонента мы создали еще сорок лет назад, то третий компонент, отключающий человеческое сознание, представляет для нас настоящую проблему. Без полноценной сыворотки вирусный гомеостаз быстро деактивирует весь ее потенциал и возвращает все биологические процессы, протекающие в человеческом теле, в устойчивую зараженную норму.

Перед нами возникли уже знакомые цепочки ДНК, на которых подсвечивались разными цветами первые два вида комбинаций генов, измененных вирусом в человеческой ДНК.

– Почему полное отключение сознания является для вируса жизненно необходимым фактором? – спросила я.

– Вирус создал потребность в крови у человека, остановив выработку эритроцитов, но этого было недостаточно для его репликации, потому что вирус все равно был заперт в теле одной зараженной особи, ведь ему делали искусственное переливание. Тогда вирус решил отключить человеческое сознание, чтобы зараженного можно было контролировать. Лишь будучи одурманенным человек сможет напасть на себе подобного, тем самым передавая вирионы от особи к особи и продолжая жизненный цикл вируса.

– И как он это сделал? Как отключил сознание? – спросила я.

Мы смотрели на третью комбинацию генов, которая скрывала в себе сложнейшую загадку: как чужеродный организм смог стереть сознание человека?

– Для начала тебе нужно понять, что такое Я, – начал Кейн. – Что тебя определяет? Что тебя отличает от других?

Я ответила, не думая:

– Память.

– Верно, память – это твоя идентичность. Благодаря памяти, ты знаешь, кто ты такая, кем работаешь, кто твои друзья, что планируешь делать на выходных, что любишь, что ненавидишь. Вирус понял, что надо стереть память.

– И как это сделать?

Кейн демонстрировал разные изображения МРТ головного мозга, а я все нюхала его шею, надеясь, что он не замечает.

– Мозг – сложная конструкция, состоящая из иерархических групп сверхсложных гиперструктур нейронов, – Кейн продолжал объяснять. – Память прописывается сразу в нескольких нейронных сетях во всех частях мозга. То есть воспоминание – это возбуждение определенного набора нейронов, объединенных в одну сеть, но в разных частях мозга. Воспоминание о вкусном ужине затрагивает разные отделы мозга, например, корковый центр обоняний, затылочную долю со зрительным отделом и височную долю со слуховым. Отключить целые отделы мозга вирус не может, потому что зараженный не сможет без них охотиться. А значит стереть память он не в силах. Но он может контролировать способность человеческого мозга пользоваться памятью.

– Отключая нейроны, – следовала я за Кейном.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Я чувствовала себя не в своей тарелке, когда он смотрел на меня вот с таким вот довольным лицом, словно я-собака ему кость динозавра принесла. Я ударю его, если он почешет меня за ушком.

А может, не ударю, а попрошу еще.

Робокоп крутился на табурете возле дальнего стола и подначивал: «Оседлай его, сестра!».

Я мысленно шикнула на образ, понимая, что галлюцинации переходят все разумные пределы.

– Интересно, как это происходит? – спросила я, прервав наш затянувшийся глазной контакт.

– Что именно?

– Как люди теряли память? Как переставали осознавать себя?

Кейн задумался, а потом произнёс:

– Представь, как ложишься спать вечером.

«Он уже приглашает тебя в постель!»

Заткнись, металлический ублюдок!

Кейн запустил видеоролик с тремя разными электроэнцефалограммами.

– Эта принадлежит Лилит, я ее помню. А эти чьи? – спросила я.

– А эти принадлежат спящему и бодрствующему. Сравни их с Лилит, – сказал Кейн.

И я, как самая послушная ученица, сосредоточилась над заданием Кейна.

Ритмы Лилит были ровными и монотонными, как на энцефалограмме человека в фазе глубокого сна, скачки линий были синхронными, превращаясь в один дружный хор. На третьей электроэнцефалограмме была показана деятельность мозга бодрствующего человека, и его ритмы работали хаотично. Примерно такой же бардак, как у меня в голове с Робокопом, радугой и стаканчиком.

– Когда мы проваливаемся в фазу глубокого сна, нейроны в мозгу начинают работать синхронно. В состоянии сна сложные нейронные взаимодействия невозможны, а это – основное условие наличия сознания. Мы осознаем себя, когда нейроны работают в сложной многокомпонентной витиеватой системе взаимодействий. Нам нужен этот хаос, – Кейн показал на беспорядочные линии, – чтобы осознавать себя.

Кейн увеличил картинку.

– Получается, за время глубокого сна, – Кейн показал на дружный хор симметричных скачков в линиях спящего, которые удивительным образом походили на линии электроэнцефалограммы Лилит, – из нашей памяти пропадают целых восемь часов жизни. Мы не знаем, что мы делали в это время, как переворачивались, куда закидывали ноги, укрывались или скидывали одеяло. Мы, может, даже встали и пошли в кухню, чтобы выпить стакан воды, а потом вернулись обратно в постель. Наше тело жило само по себе. Нас в нем просто не было.

Я взглянула на Кейна, вспомнив свой кошмар. Нас просто нет. Получается, тело может жить без меня. Как это возможно? Как вообще природа допустила такое, что тебя могут просто выгнать из тела, как из автомобиля? Так по-садистски засунуть тебя в мир туманных грез, из которого нет выхода. Лилит сейчас там. Она даже не осознает, что ее тело лежит в плексигласовом боксе в гостинице «Умбертус» посреди альпийского Бадгастайна, когда не осталось больше людей на земле. Все это время она пребывала в том белесом нигде без границ, без света, без звуков, без вкуса и вообще без какого-либо проблеска жизни. Осознает ли она время в том нигде? Знает ли, что с ней произошло? Понимает ли, сколько времени прошло? Слышит ли остальных людей?

Кейн подвел меня к жуткой правде, на которую я не хотела смотреть, но пришлось.

– Электроэнцефалограмма Лилит – это электроэнцефалограмма спящего человека. Ее там сейчас нет, – Кейн указал на голографический видеоролик, донося до меня каждый миллиметр пугающего открытия.

– А теперь представь, что этой способностью человеческого мозга отключать сознательное и действовать бессознательно воспользовался некий вражеский агент, и пока Лилит была в отключке, он записал себя в ее сознание, подменил его, занял его место, и теперь ее сознание не может вернуться на свой прежний стул. Там уже сидит вирус.

– Кома от болевого шока, – вспомнила я один из этапов процесса превращения.

Кейн закивал.

– Сначала вирус выработал в человеке потребность в крови, потом стал модифицировать метаболизм, отключая органы. Трансформация породила нестерпимый болевой шок, который загонял человека в кому. Вирус насильно заставлял человека заснуть.

– И когда люди засыпали, он садился на пустой стул, – закончила я.

Кейн закивал, одарив меня грустной улыбкой.

– Как думаешь, где они – люди? – тихо спросила я.

Мне хотелось услышать научное объяснение своего кошмара. Кейну понадобилось время, чтобы собраться с мыслями.

– Я думаю, – начал он, – они нигде.

И сердце мое остановилось. Боже, как точно он это описал!

«Выходи за него замуж, детка!»

Пошел к черту!

– Вернее, нам сложно представить это место. Оно не конкретное. Ведь это просто своеобразное состояние головного мозга, когда вследствие нарушения электрических импульсов в нем не создается достаточное количество нейронных сетей, чтобы сформировалось полноценное сознание. Эти люди по-прежнему где-то там, в мозгах зараженных, просто они не осознают самих себя, как людей.

Мы долго молчали, просто сидя рядом друг с другом, наблюдая за пленяющим взор танцем вирусной ДНК, испещренной цепочками разноцветных нуклеотидов-бусинок, означающих смерть. Отнюдь не веселую, как может показаться от всей этой цветастой дискотеки. Это очень печальная смерть, обрекающая на вечное проклятье существовать где-то между мирами.

– А я ведь была там… этой ночью, – сорвалось с моих губ.

Я тут же дернула себя. Я не люблю делиться секретами, ведь душу нараспашку открываешь – слабые места преподносишь потенциальному врагу на блюдечке. Но внутренне мне хотелось поделиться с Кейном своими сокровенными страхами. Черт, да я все никак не могла перестать представлять, как мы друг другу косы плетем!

«О-о, уже слышен звон свадебных колокольчиков!»

Я пристрелю тебя. Я клянусь. Я понимаю, что ты не сидишь на том стуле, Робокоп, но я сейчас достану винтовку и растерзаю в щепки этот стул!

– Я была там, где они заперты, – начала я, – там очень… тоскливо.

Мне не хватало слов, но я старалась описать Кейну место, в котором ему никогда не оказаться.

– В груди селится глубокая пустота, как когда теряешь кого-то очень дорогого. От этой пустоты не скрыться, не найти покой, потому что они не в силах это изменить. Все, что им остается – это смириться со своей беспомощностью и беспрестанно выть. И я так хочу вывести их оттуда. Я хочу дать им ориентир, на который они пойдут, как на свет маяка…

Кейн хмуро смотрел на меня, сложив руки у лица. Не знаю, понимал ли он меня, по крайней мере, очень старался. Он ведь никогда раньше не задумывался над тем, что происходит с людьми после комы. И только опыт с Лилит показал, что они не исчезают за долю секунды в никуда. Они как призраки остаются запертыми между жизнью и смертью и постоянно испытывают необъяснимый страх и тоску, которую не могут объяснить, потому что не помнят, кто они и что с ними случилось.

Я почувствовала, как Кейн дотронулся до моего плеча.

– Так вот, что он значит, – тихо произнес Кейн.

Он водил пальцем по моей татуировке, которую я сделала в день отбора в основной состав Падальщиков. Мое левое предплечье стало полотном для корабля, отважно пробирающегося через бушующие волны к слабому свету маяка на плече.

Вот так я сама выдала Кейну свою суть, открыла душу и отдала ему самый сокровенный секрет, через который мною можно манипулировать: я на все готова ради спасения невинных.

Я взглянула на Кейна и прошептала:

– Я не хочу возвращаться в тот туман.

И хотя я до последнего сомневалась в том, что Кейн сможет меня понять, он сделал то, что еще больше заставило мою душу ныть в безмолвном отчаянии.

Кейн положил свою ладонь на мою и крепко сжал ее:

– Я не отдам тебя, – уверенно произнес он.

И растрогавшийся Робокоп залился слезами.

15 января 2072 года. 19:00

Маргинал

– За разжигание розни и расшатывание единства населения Объекта 505, за подстрекательство к бунтам, многочисленные попытки покушения на членов Генералитета, а также за участие в убийстве Генерала Исайи Онвуатуэгву. Ксавьер Монро, Розали Новак, Андрей Зелинский, властью Генералитета приговариваем вас к смертной казни через расстрел. Приговор не подлежит обжалованию и должен быть исполнен немедленно, – зачитывает главный палач базы.

Трансляция казни первых бунтовщиков демонстрируется каждое утро и вечер, оказывая разное влияние на население. В ком-то пробуждает страх, ведь это первая в истории Желявы казнь за мятеж. В ком-то расстрел трех невинных людей пробуждает ненависть к устоявшемуся военному режиму на базе. А кто-то преисполняется ненавистью к настоящим затейникам бунта – расформированным Падальщикам.

– Видел, как расстреляли Монро? А он ведь ни при чем! Я собственными глазами видел его в инженерном блоке, когда твои братаны устраивали резню в штабе!

Сильный толчок заставил паренька в зеленой униформе впечататься в дверь шкафчика в раздевалке отрядов внутренней безопасности.

– Отвечай, когда с тобой разговаривают, урод!

Конечно, легко вести себя нахально и распускать руки, когда за твоей спиной стоят еще шесть крепышей, а цель у вас – один новобранец Падальщиков, который в отрядах специального назначения всего четыре месяца пробыл до того, как их расформировали. Он вообще не понимает, что к чему, он даже смысла значка Анх, который у него отобрали два дня назад, не до конца осознает. Он просто знает, что шел в Падальщики, потому что хотел выбраться из подземелий и увидеть мир снаружи. А потом случился военный переворот, отряд Падальщиков упразднили, а солдат распределили между Назгулами¹⁵ и Големами.

Тех, кому не повезло, определили к последним. И, как оказалось, повезло немногим.

– Отстань от него! – крикнул малец шестнадцати лет, такой же худой и уязвимый как и его друг, ставший целью забияк.

Два худосочных паренька встали плечо к плечу, готовые дать отпор.

Голем, который прослужил в отрядах внутренней безопасности всего два года, считал, что уже имеет полное право занять верхний уровень в иерархии дедовщины. Он посмеялся над двумя пацанами, над которыми возвышался на целую голову, его шестеро товарищей стояли чуть позади и подначивали босса:

– Давай, задай им жару!

– Да! Покажи им, что значит быть Големом!

– Да ты же дунешь на них и они уже свалятся с ног!

– Ха-ха!

Парень ткнул пальцем в грудь первого пацана, потом в грудь второго и произнес:

– Топ и Гир. Что это за дурацкие имена?!

Пацаны хранили молчание, насупив брови и сжав кулаки. Они были готовы драться. У обоих на правых руках были татуировки, выполненные в едином стиле: спорткары в стремительной гонке, в которой окружение превращается в размазанные цветастые линии, потому что пилот сосредоточен на единственной миссии – первым дойти до финиша. Живым.

– Вы же ни хрена не понимаете! Вы всего пару месяцев, как военную форму получили!

– Совсем сосунки!

– Да они тут и недели не продержатся!

Главный Голем оскалился, чувствуя дразнящий зуд в кулаках.

– Но ничего, – произнес он, – отныне мы ваша семья, а мы в семье заботимся друг о друге. И для начала мы вас закалим.

Топ и Гир действительно были отобраны в Теслу¹⁶ всего полгода назад, они ни разу не участвовали в боях, и похвастать развитыми мускулами и выносливостью по сравнению с Големами не могли. Но в Падальщики отбирали не по размеру мышц, а по температуре сердца, в которой теплилась надежда.

На телеэкране демонстрируются кадры того, как трех человек, приставленных к стене, шестеро солдат в зеленой униформе со значком щита на груди расстреливают в упор. В отличие от красочных художественных фильмов времен Хроник на этих кадрах нет взрывающихся фонтанов крови и вываливающихся кишок. Три мертвеца с бледными лицами, но гордыми взглядами полными слез и веры в смысл жертвы во имя правды просто сползают по стене на бетонный пол. Картинка обрывается. Такова реальность. Она бескрасочная. И она куда болезненнее фильмов.

На фоне бодрого голоса диктора новостей из Отдела пропаганды, объявляющего о том, что повтор трансляции расстрела будет показан завтра утром, семь парней в той же зеленой униформе пинают ногами лежащих на полу раздевалки подростков, которым не повезло.

Я наблюдаю за тысячами картинок с мониторов, где рассортированных по отрядам бывших Падальщиков подвергают ежедневным избиениям, унижениям и просто травле. Господь сюда уже не вернется. Прошло сорок лет с конца света, а человек так и не изменился. Люди продолжают получать наслаждение от насилия. Стать зараженными монстрами – самая верная участь для них.

Человечество не переживет вымирание, они слишком слабы, чтобы войти в новый мир в прежней форме. Если они хотят продолжать свое существование, они должны подчиниться вирусу, который сделает их сильнее, быстрее, выносливее. Он уподобит их машинам, подчиняющимся лишь своим инстинктам, прописанным в генетическом коде, как компьютерный алгоритм – четкий, однозначный и безошибочный. Машинам, которыми они стремились стать. Ведь разве не для этого они тысячелетиями удовлетворяли свои низменные потребности: насыщали желудки до отвала, смотрели глупые развлекаловки по телевизору, занимались беспорядочным сексом? Вся жизнь человека до Вспышки сводилась лишь к тому, чтобы угодить своему необъятному прожорливому эго, рост которого не знал конца и края. Они сами отказались от своего будущего, стремясь насытиться настоящим, предпочтя пищу физическую пище духовной. Они приблизили свою духовную смерть, как к тому и стремились, а потом в ужасе отпрыгнули от того, что нашли в конце избранного пути.

Два часа спустя маленькие ножки ступают по бетонному полу с такой скоростью, что кажется, будто девочка вот-вот запутается в своих широких хлопковых штанинах и упадет. Но, похоже, они с детства приноровились к их свободным одеяниям, потому что до сих пор ни один из бывших жителей деревни не променял свои льняные и хлопковые туники до колен на практичную поливискозную одежду Желявы. Удивительным образом чужеземцам до сих удавалось сохранять свою диковинную самобытность, которая вызывала разную реакцию у жителей Желявы. Кто-то им сочувствовал после резни в деревне, кто-то воспринимал недоверчиво, кто-то видел в них врагов и даже соперников за пропитание. Но большинство видело в них паломников, забредших на земли, которые покинул Господь.

Деревенщин приняли с распростертыми объятиями, как посланников с поверхности, кажущейся загадочной и недостижимой. Они прожили там всю жизнь, не прятались под землей, как люди на Желяве, а смело бросали вызов смертельному вирусу, каждое утро просыпаясь посреди лесов заразе назло. В них видели героев. В них видят свет, что жаждут уже сорок лет. Я было поддался всеобщей эйфории от новых времен, ожидающих людей на подступах, но потом произошло то, что снова вернуло мне веру в недостойность человека ходить по земле.

На Желяве произошел военный переворот.

В очередной раз человек доказал миру то, что мир уже давно понял о нем: люди умеют только разрушать, и им не место здесь. Человек должен сгинуть в нескончаемом процессе эволюции и позволить другому виду воспользоваться шансом на жизнь.

Ложь, которую распространяет Отдел пропаганды Генеральского штаба льет бальзам на мою веру в мерзость человеческих существ: отряды специального назначения убили Генерала, желая занять его место.

Никогда еще Падальщики не вызывали к себе столько ненависти, как сейчас. Они воспользовались отчаянностью людей и обманули их доверие, выдав Триггеру лидеров среди мятежных масс. Ксавьер Монро, Розали Новак и Андрей Зелинский – первые жертвы нового этапа правления каннибалов. Полковники прочесывают ряды в поисках пособников бунта среди населения, многие уже гниют в тюрьмах: кто-то заслуженно, а кто-то по ложному доносу, лишь потому что надоел соседу, которому понравились твои шерстяные носки.

Каждый день я бурно рукоплещу товарищу Триггеру, который безупречно играет роль наставника, разочарованного своими воспитанниками. Он ежедневно записывает видеообращения для населения, в которых говорит о том, что сама идея существования отрядов специального назначения претерпела крах, ведь они, ослепленные своей избранностью, посягнули на мироустой базы ради высокомерной гордости за самих себя. Отважные элитные войска возомнили себя богами, раз могут бесстрашно расхаживать на поверхности. Полковник Триггер оплакивает смерть своего старого друга, с которым они стояли у истоков создания Желявы, и покорно подчинится воле народа, если его изберут для ношения генеральского мундира.

Браво!

Я снова и снова восхищаюсь его мерзостью и фальшью, отсчитывая дни до роковой даты, когда последняя крупица гнили будет уничтожена. Вопреки слепой самоуверенности Триггера, вопреки бесстрашным намерениям Падальщиков, все это время судьба Желявы находилась в моих руках.

Девочка-подросток резко сменила бег на шаг, опустила глаза, еще глубже нырнув за стену из длинных каштановых волос на лице, и всеми силами старалась превратиться в невидимку. Когда двое мускулистых Големов в своей узнаваемой зеленой униформе со значком щита на груди и дубинкой на поясе прошли мимо нее, она обрадовалась, что ее чары невидимки сработали, и снова прибавила шаг.

Триггер пока не сообразил, что самыми эффективными партизанами бунтарей на базе являлись дети, которые разносили запрещенную информацию по всем углам Желявы, как мелкие клопы, медленно заселяющие каждую щель в полу. Алания сделала верную ставку, возложив на жертвенный алтарь детей. Ее натура открыла доселе невидимую ни для кого холодную расчетливость, граничащую с откровенной жестокостью. Алания отчаянно пытается вырваться на поверхность, и даже дети для нее не являлись ничем иным, как пешками на черно-белом поле.

Сопротивление сторон набирает обороты, а мой палец завис над заветной кнопкой, которая покончит со всей этой смрадной преисподней человечества, где сильный по-прежнему пожирает слабого, жадность и деспотизм цветут, как будто Вспышка и не уничтожала девяносто процентов населения земли, мораль продолжает медленно загнивать, а человек противится перерождению.

Девочка продолжала свое паломничество к заветному месту встречи. На ходу она вытащила из кармана туники желтое яйцо-Тамагочи, понажимала несколько кнопок и довольная спрятала его обратно.

Я теперь частенько наблюдаю за этой храброй девчонкой. Честно признаться, только благодаря таким детям, как она, я продолжаю наблюдать за спектаклем, заинтригованный бесстрашием нового поколения. Они не похожи на своих предков. Они иные, потому что растут в совсем других условиях.

Возле аварийной двери, ведущей в тюремный блок, стоял Голем. Девочка остановилась. Охранник с большой черной родинкой на щеке размером с огромного таракана лишь мельком взглянул на несовершеннолетнего визитера, огляделся по сторонам, потом указал девочке кивком на красный мигающий глаз Желявы под потолком, пристально наблюдающий за передвижением каждого микроба в воздухе.

Через пару секунд лампочка на видеокамере слежения погасла, тогда Голем снова кивнул девчонке, ловкими движениями набрал код на двери, замки щелкнули, и девочка вбежала внутрь, как шустрая белка в дупло. Голем взглянул на камеру, спустя три секунды та снова начала мигать красным глазом.

Девочка уже знает маршрут. Она выучила его по картам, что добыли солдаты-пособники бунтарей. Одолев длинный коридор, отважная девочка открыла дверь ключ-картой, которая носила в складках одежд, и кодом, что выучила наизусть.

Тюремный блок. Узкие бетонные одиночные камеры с решетчатыми дверьми выстроены в ровные линии, как шеренги солдат. Тусклое освещение, запах влажной земли, лужи на размоченном бетонном полу, смрад фекалий и снующие туда-сюда вездесущие крысы – вот уж кому суждено жить вечно, и никакой вирус не сразит, ни метеоритный дождь, ни радиация.

Девочка быстро перемещалась вдоль рядов, выискивая знакомые цифры, и через минуту уже стояла возле своего хозяина.

– Принесла? – спросил знакомый голос.

Девочка кивнула, смотря на своего покровителя во все глаза, и протянула желтое яйцо сквозь металлические прутья камеры.

Тормунд взял Тамагочи и со всей серьезностью впился взглядом в черно-белый экран, на котором играли пиксели.

– Аппетит в норме, поспала хорошо, настроение позитивное, общение удовлетворено… – анализировал он.

А потом, наконец, вернул яйцо девочке.

– Неплохо. Смотри у меня! Если с Акирой что-то случится, пинком с базы выкину! – пригрозил он пальцем.

Девочка замотала головой. Она даже не осознавала, что Тормунд-то из камеры вряд ли когда-нибудь выйдет.

– Я за ней ухаживаю! – залепетала она.

– С сестренкой что? – грозно расспрашивал наставник.

– Прилежно учится. Вчера получила высший балл за контрольную по ботанике!

– Смотрите у меня там! Чтоб после учебы сразу в отсек! Ни с кем не разговаривать вне школы! И тем более не дрючиться с уродами!

– Что значит «дрючиться»? – пролепетал тоненький наивный голосок.

– Фунчоза! Ей всего двенадцать! – шикнула Хай Лин.

– Я в ее года уже весь свой отсек перетрахал! – огрызнулся Тормунд.

– Что значит «перетрахать»?

– Ладно, Шишка! Что передала Долбалалания? – Тормунд перебил девочку, оставив ее любознательность неудовлетворённой.

Тормунд присел перед старшей сестрой, которую звали Каришка и имя которой он наверняка забыл, потому что ему проще звать обеих просто Шишками.

– Фидель иМаркус затаились из-за расстрела.

– Какого расстрела?! – воскликнул Тормунд.

В ту же секунду все камеры в крыле оживились, пленники приникли к решеткам дверей и прислушались.

Каришка громко сглотнула.

– Ксавьер, Розали и Андрей, – голос у нее сорвался, и она заплакала.

– Суки! – выругался Тормунд.

– Твою мать!

– Уроды конченные!

Послышались вздохи со всех камер.

– Но мы ведь на это и рассчитывали. Что они отвлекут внимание от Фиделя и Маркуса – истинных главарей мятежником, – произнесла Ольга.

– Я на это не рассчитывал! Я рассчитывал на то, что мы Совет блоков создадим, а не будем в тюрьме ждать своей очереди на казнь! – воскликнул Тони.

Двухметровый чернокожий бывший командир бывшей Теслы с белесыми шрамами, называемыми фигурами Лихтенберга, нервно зашагал по камере.

– Теперь и разницы нет, что Маркус с Фиделем живы. Мы-то здесь! А мы единственный боевой отряд на стороне мятежников! – вставила Хай Лин.

– Бывший боевой отряд, – напомнил Ноа. Бывший командир отряда Бодхи, чье тело разрисовано надписями на санскрите.

– Что с Долбалаланией? – спросил Тормунд, возвращаясь к Каришке.

– К Алании приставили охрану, ее никуда не выпускают из спального отсека, кроме как на работу, – лепетал тонкий голосок.

– Пусть там и сидит!

– Она спрашивает, что нам делать дальше?

Тормунд некоторое время молчал: брови нахмурены, губы поджаты, глаза бегают из стороны в сторону. Наконец-то его безумие начинало уступать животному страху перед собственной смертью. Они все чуют, что им осталось недолго. Все, кто заперт в этом ряду клеток, чувствуют приближение кончины.

– Пусть не высовывается. Надо подождать хотя бы пару дней. Потом посмотрим.

Каришка тяжело вздохнула.

– Теперь давай, дуй отсюда! И чтоб осторожно! – наказал Тормунд и потеребил девчонку по макушке.

– Ты же вернешься к нам? – вдруг пролепетала девочка.

Тормунд замялся. Остальные в камерах притихли.

– Ты обещал защищать нас. Ты ведь сдержишь обещание? – снова прошептала девочка.

Тормунд ухмыльнулся.

– Конечно! Вот только придумаю способ пройти через стены тюрьмы и сразу рвану к тебе!

Каришка довольно улыбнулась. Она не понимала сарказма.

– Я буду ждать! – лицо ребенка сияло.

А Тормунд не посмел разбить ее надежду. Ведь он – Падальщик, а Падальщики это неумирающая надежда.

– Вот, это анальгин, – она протянула тряпичный сверток с пилюлями сквозь решетку.

А потом развернулась, и ее след простыл.

– Чего мы этим добьемся? Мы не сможем ничем управлять из-за решетки, – раздался голос из соседней камеры.

Ноа сидел на бетонном полу и в свойственной ему буддистской манере гладил огромную крысу, повадившуюся выпрашивать у него крошки соевого брикета, что заключенным приносили раз в день. Крыса быстро дрессировалась и уже знала свое имя – Ратнабхадра, что в переводе с санскрита означало «великолепная прелесть». Буро-серая шкурка была грязной и местами выдрана клочьями после драк с сородичами за еду или территорию. Своим потрепанным видом она метафорично дополняла Падальщиков, искромсанных недавней заварушкой. Торс и плечи ребят были испещрены гематомами – вмятины в броне от пуль наносят нехилые повреждения мягким тканям.

– Мы должны хотя бы следить за обстановкой на базе, – возразила Ольга-командир Бесов, чью скулу пересекал длинный шрам с запекшейся кровью – пуля чудом прошлась вдоль лица, не прошив череп насквозь.

– А смысл? У нас нет контроля.

– Предлагаешь впасть в состояние «сомати»? – буркнул Тони, чья камера располагалась напротив камеры Ноа и который больше остальных возражал против антисанитарных игрищ с крысами.

– По крайней мере, не рисковать жизнями девчонок и Алании, – Хай Лин заняла сторону Ноа, который еще в детстве стал ее неофициальным братом, названным ей благодаря стечению разных обстоятельств: и прискорбных и не очень.

Несмотря на возражения Полковника Триггера, притворно разъяренного смертью Генерала, с которым он, видишь ли, прослужил сорок лет бок о бок, Хай Лин все же оказали первую помощь – бронебойная пуля прошла сквозь защиту и пробила ей лучевую кость, и теперь ее рука была в гипсе и подвязана в треугольную косынку, а сама Хай Лин мучилась от дикой боли. Разумеется, никаких обезболивающих им не положено. Как и милосердия.

– Они сами вызвались навещать нас. Тем более, в охране есть наши люди. Риск минимален, – прокряхтела Бриджит, чья камера граничила с Тони.

Ей досталось хуже остальных: гематомы расплылись по торсу, плечам и ногам, она не могла стоять, едва ли могла сесть, не вскрикнув от рези в мышцах, и все то время, что она провела в камере, она продолжала неподвижно лежать на полу, мучаясь от ноющих болей по всему телу. Големы набивали ее свинцом остервенело, когда увидели, что она помогла Калебу скрыться.

Когда же я увидел ее доблестный акт самопожертвования ради выживания Калеба, как она толкнула того за дверь, а потом под градом пуль избивала электронную панель кода доступа, чтобы выиграть ему еще пару минут на побег, мне впервые за долгое время подумалось, что, возможно, я поторопился со своими роковыми выводами. Медленно умирающая во мне вера в чистоту человеческой души вдруг затлела, как потревоженный ветром уголек в потухшем костре. Но потом Триггер со своими лживыми речами и кровожадными намерениями казнить невинных людей, которых он сам же и подставил намеренно, вылил ведро ледяной воды на остатки жара в моем костре человечности, который отныне потух навсегда.

Человечеству суждено сгнить в этих бетонных стенах, и я не могу им помочь, потому что они сами не хотят помощи, продолжая междоусобицы даже на грани вымирания. Человеческую сущность не изменить за один день, лишь потому что самые бравые из людей того хотят. И к сожалению, отважные герои, как Бриджит обратятся в прах вместе с трусами и злодеями, просто потому что их слишком мало для спасения человечества.

– Да уж. Для них риск минимален. Чего не сказать о Калебе…

– Опять начинаешь?

– А я и не заканчивала!

Началась очередная перепалка между Хай Лин и Бриджит, которая вспыхивала каждый раз, когда эти две львицы расходились во мнении хотя бы на наномиллиметр.

Хорошо, что их камеры разделяла камера Тони, иначе два инвалида проломили бы стену между друг другом и сцепились в рукопашную, несмотря на боль.

– Как ты могла отправить его на поверхность?! – Хай Лин снова запела свой речитатив, ставший уже привычным за последние два дня в заточении.

– Повторяю: я не знала, куда нас вел Маргинал! – Бриджит привычно психанула в ответ.

– А спросить не пробовала?

– Уж извини, что мы были заняты, пытаясь спасти собственные жизни!

– Хреново пыталась, если Калеб теперь на поверхности, окруженный зомбаками! Его могли сожрать до потрохов! А может, он стал одним из них!

– А чего ты так печешься о нем?! Неужто и на Калеба течешь?

– Да пошла ты!

– Что, член Фунчозы наскучил?

– Я оторву тебе твой поганый язык!

– Давай, давай! Попробуй! Шизофреничка хренова!

– Я придушу тебя, сука конченная!

– Мозгов не хватит, как и у твоего отца, – подначивала Бриджит.

Хай Лин всегда бесилась, когда безумие ее отца приписывали и ей. А Бриджит всегда тянула за эту болезненную струну. Хай Лин заорала и с разворота вмазала ногой по решетке, отчего та сотряслась на петлях. Но в тот же миг девушка скрючила гримасу боли и прижала травмированную руку к груди, словно пыталась остановить импульс нервных окончаний, устремившийся в мозг, как доносчик-шестерка: «А ей больно! Ей должно быть больно! Она только что дернулась! Сделай ей больно!».

– Я пущу тебе кишки, лесбиянка херова! – Хай Лин глушила боль разъяренным матом.

– Психопатка!

– Шлюха отсосная!

– Дегенератка узкоглазая!

– Весь Маяк – сборище лузеров! Только и умеете, что командиров один за другим терять!

– А Васаби – комитет профессоров на факультете мудачья!

Было смешно наблюдать за тем, как они подначивали друг друга, мучаясь от болей: одна – неподвижно лежа на полу, вторая – хватаясь за руку в повязке. Сойдись они сейчас на ринге, ни одна бы и полминуты не продержалась, за то бахвальства хоть занимай.

– Девки, да заткнитесь уже, а! Как напрягает это ваше кудахтанье над Калебом! – Тони вздохнул и нервно зашагал по камере.

Его было жалко больше всех: по краям женщины с вечным предменструальным синдромом, впереди псих, целующийся с крысой.

– Мы сидим в клетках! Падальщики расформированы! Триггер подсчитывает количество жителей, которых собирается пустить в расход! А вы все своими вагинами меряетесь! – ныл он.

– А что мы можем сделать отсюда?

– Давай предложи умную мысль, ты же у нас мозговитый!

Насколько быстро эти две мегеры могли сцапаться друг с другом, настолько же быстро могли объединиться, чтобы уничтожить третьего. Воистину женщины – изобретение Дьявола.

Пока девки продолжали наполнять мрачные углы подземелья матом и угрозами, Тормунд равнодушно вытащил пару таблеток из кулька и проглотил, а потом передал Ольге, сидящей в соседней камере.

Кулек с анальгетиком передавался из рук в руки. Когда сверток перекинули Тони, он протянул пару таблеток Хай Лин. Она смерила их презрительным, но в то же время желанным взглядом, а потом ответила:

– Лучше отдай их вытраханной Жиже.

– Мне от тебя подачки не нужны! – тут же раздался ответ Бриджит, хотя в ее голосе проскользнули нотки мольбы о сочувствии.

Ей было гораздо хуже остальных, представьте, что по вам проехался каток, от ноющих болей она даже спать не могла.

– А это не подачка! Я их все облизнула!

– И что с того?

– А у меня герпес! Приятного аппетита!

– Ну ты и сука!

И все же Бриджит приняла двойную дозу от Тони.

Едва сверток с таблетками был опустошен и спрятан в трусы, послышался звук открывшихся дверей. Заскрипели металлические петли, потом громкий хлопок, отчего ребята сразу вскочили с пола – стало ясно, что кто-то решил наведаться в тюремный блок. Новый жилец? Или посетитель?

Ни первое, ни второе. К ним пришла смерть. Даже Бриджит привстала на локтях, узнав громоздкий силуэт.

Крайслер в сопровождении четверых Големов медленно вышел из-за угла. Рядом с двухметровым Полковником Крайслером шел всеми ненавистный майор Триггера – Корвин, от которого вечно разило потом и предательством.

Крайслер с каменным лицом, на котором навечно запечатлелась маска хладнокровного убийцы, был облачен в зеленые камуфляжные брюки и штурмовую куртку из плотной ткани рипстоп с армированной нитью. Униформу Полковника покрывают тефлоном и специальной огнестойкой и водоотталкивающей пропиткой, но даже несмотря на столь плотный костюм, рельефы его могучих мышц проступали, как сквозь капрон. Крайслер напоминал искусственно накаченного киборга, чьи мышцы проработали до предела так, что лопается кожа. Крайслер воистину казался бессмертным. Лысая голова с выпирающей поперечной мышцей затылка заставляли фантазировать над тем, что он и мозг свой прокачивает железом, а разбитый всмятку нос демонстрировал следы десятков переломов. Избитый Рафаэлка, сидящий где-то в соседнем ряду клеток с остальными сержантами, в нынешнем состоянии напоминал молодую версию Крайслера в процессе жестокой и кровавой закалки, ведь Крайслер тоже когда-то был двадцатитрехлетним сержантом. Он даже когда-то пацаном был и в штаны коричневые массы клал с вдохновением художника, вот только это представлялось с трудом – настолько Крайслер был далек от чего-то милого, невинного и безобидного. Поэтому в пропагандистских комиксах, которые распространяются на Желяве подпольным образом, Крайслер был рожден скалой: холодной, бесчувственной, железной. И бесконечно глупой.

Пленники следили за Крайслером осторожными взглядами, стараясь не терять бесстрашие перед его легендарной и огромной фигурой, но у них это плохо получалось. Их взоры выдавали нотки страха где-то оттенками, где-то мазками, где-то легким шлейфом; но страх был везде. Полковник мастерски владел искусством наведения страха, как и причинения боли, он лучше остальных знает, как быстро человек может отказаться от собственных принципов, веры и даже отречься от детей под натиском боли. Боль стала его лучшим другом, на которую можно положиться, которая никогда не ошибется и которая будет служить тебе до конца времен, покуда человек обладает нервной системой и ноцицепторами.

– Полковник! Мы не убивали Генерала!

– Молчать! – взревел Крайслер в ответ на возглас Тормунда.

Резиновая дубинка в широкой мускулистой руке Крайслера врезалась о решетку камеры Тормунда с такой мощью, что изогнулась чуть ли не пополам. Стены всего тюремного блока задрожали.

Наступила тишина. Гнетущая. Зловещая. Предсмертная.

Эхо разъяренного низкого баса разлетелось по всем углам блока, скрытым во мраке чистилища, где пленники томятся в ожидании суда. Его громкий возглас словно объявил о визите бога в это угрюмое место. Бога, который повелевает судьбами здешних обитателей: этого убить, тому дать время на размышление, вон того ко мне на пыточный стол, а этот будет гнить здесь вечно. Крайслер в здешних местах всесилен – вот, что он пытался донести до обреченных пленников, которые не смели посягнуть на его власть в этих стенах. Пленники всегда теряли рассудок перед Крайслером, это стало аксиомой.

Вот только он никогда не имел дела с солдатами из Падальщиков. Особенно с Тормундом, который всегда чихать хотел на субординацию.

– Да хрена лысого я буду молчать!

Привычный голос Тормунда с толикой безумия и щепоткой контроля над мышцами языка познакомил Крайслера с первой особенностью спецотрядов, которыми Падальщики просто кишат, как тюремный блок – крысами.

– Как ты думаешь, мы попали в генеральский отсек? Откуда у нас были коды? А ключ-карта? Триггер нам все дал! – выпалил Тормунд.

Безумие подсказывало ему, что терять уже нечего: расстрел сегодня, или завтра, или через неделю, но он обязательно свершится. И ироничным образом теперь не от красноречия Триггера зависело отсрочивание смертного приговора Падальщикам, а от трезвости Крайслера, который должен провести расследование убийства своего лучшего друга. Эта затея обещает быть запутанной и опасной, потому что Триггер приложит все усилия, чтобы склонить Крайслера на свою сторону. Ситуацию ухудшает еще и то, что Крайслер никогда не испытывал любовных чувств к спецотрядам. Они его раздражали своей избранностью, несмотря на то, что все это время он выживал благодаря ресурсам, что Падальщики тащили с поверхности.

– Мы нашли тех солдат, которые слили вам код доступа и предоставили ключ-карту для входа в Зоны, – произнес Корвин.

Его сиплый голос и щербинка между зубами в целый палец раздражали Падальщиков на уровне рефлексов.

– Дай угадаю, Триггер их нашел! – выплюнул Тони.

– В данный момент мы привлекаем совместные усилия для поиска ваших пособников по всей территории…

– Нет у нас пособников! Он всегда был только один! Это был Триггер! – перебила Хай Лин Корвина.

А дальше заключенных было не остановить.

– Крайслер! Подумай же сам! Как мы могли провернуть это все в одиночку без помощи сверху?

– А карты Зон? А видеопокрытие? Нас прикрывали!

– Мы в арсенале полчаса запасались боеприпасами! Хочешь сказать, Трухина этого бы не заметила?

Пленники перебивали друг друга.

– Мы уже обнаружили ваших заговорщиков в Зоне Браво, они понесут…

– Ой да заткнись ты, сифозная подстилка! – Тормунд перебил Корвин.

– Полковник! Видеокамеры на наших костюмах! Посмотрите записи!

– Но вы намеренно не включили их, чтобы не оставлять доказательств собственной причастности к убийству Генерала, – Корвин продолжал лить ложь изо всех щелей.

– Разумеется, вы все подчистили! А совесть свою подчистить сможешь?

– Шлюшка-Калеб постоянно у Триггера торчал! Думаешь, они там в любви друг другу признавались? Триггер наши планы одобрял!

– Да! Проверь визиты Калеба к Триггеру!

– По всей базе подслушивающих устройств как тараканов напичкано, неужели у Триггера их нет?

– Задайся же вопросом, почему!

Наконец, Крайслер не выдержал гама голосов и заорал:

– Заткнулись все!

Странным образом его басовитый яростный рык всегда под корень обрубал любой гомон в помещении, как дезинсектор. Казалось, что даже крысы застыли в изумлении, словно приказ Крайслера и на них распространялся. Бедняжка Ратнабхадра так испугалась, что забилась в карман брюк Ноа и спряталась под его рукой.

Крайслер развернулся в коридоре так, чтобы всем заключенным по обеим сторонам коридора было видно выражение его лица.

– Касательно командира Маяка, – начал он медленно, – мне откровенно наплевать на его причастность к мятежу, потому что он уже труп. Надеюсь, зараженные отменно полакомились его кровью!

Бриджит зажмурилась, сдерживая слезы и жуткие картины перед глазами, которые родились в ответ на реплику Полковника, которая вполне вероятно оказалась недалекой от реальности. Дальнейший разговор ей был уже неинтересен: личная потеря больнее целого конца света.

– А раз трупами мне заниматься неинтересно, то все свое внимание я сосредоточу на вас. Уж поверьте!

Никто не произнес ни слова.

– Расследование уже ведется. Все трое арестованных лидеров повстанцев перед расстрелом сознались в том, что помимо них в заговоре участвовали и другие лица, – продолжал Крайслер.

– Под твоими пытками грех не сознаться, – фыркнул Тормунд.

Крайслер медленно подошел к решетке самого языкастого. Его тень легла на Тормунда, как надвигающаяся смертельная волна цунами. Тормунд чуть отпрянул. Крайслер даже без физического тела демонстрировал свое превосходство.

– Скажи спасибо, что я их пытками не убил. Скажи спасибо, что я сразу не убил тебя, и твою подружку, и твоего громилу-сержанта, и всех вас остальных!

С этими словами Полковник осмотрел каждого заключенного за решеткой. Его голос снова набирал обороты.

– Приказ о расстреле должен быть подписан всеми Полковниками! Две подписи уже есть, не хватает лишь моей. И я вот настолько близок, чтобы ее поставить! – снова кричал он, сжимая указательный и большой пальцы.

В блоке царила тишина.

– Но я отдам должное Генералу. Я почту его память верой в им же созданный уклад, который все эти сорок лет спасал наши задницы от загнивания на базе! Я почту его имя, которое вы все осрамили своим предательством! Я почту человека, который спас вам жизни и которого вы в благодарность убили! Своими ли руками, поспособствовали – мне неважно! Я уважу его честь верой в справедливый суд! И потому, и только потому (!) я проведу расследование!

Заключенные переглядывались между собой, понимая, что расследование лишь оттянет их казнь. Триггер не позволит оставить их в живых, ведь они – не просто живое доказательство вины Триггера в смерти Генерала, они еще и сверкающая надежда для людей вернуться на поверхность, чего Триггер ни за что не допустит.

– Полковник, пожалуйста, не верьте Триггеру. Не ради нас и не ради Генерала. Не верьте ему ради себя самого. Вы теперь остались один на один с демонами, – произнес Ноа, пряча в ладонях Великолепную прелесть.

Крайслер сверлил Ноа долгим взглядом, полным ненависти. А все потому, что как бы он ни старался, но Падальщики яснее остальных видели ситуацию, сложившуюся в Генералитете. Четыре десятилетия неизбежно прокладывали границы между старожилами-вояками из-за созревающих мировоззрений, преследующих одну цель, но так явственно разнившихся в методах ее достижения. Генерал видел спасение людей в совместных усилиях сильных и слабых, и это мнение поддерживал Крайслер. Триггер же с Трухиной всегда норовили сместить ценности Генерала в сторону сильных, именно эти двое становились инициаторами законов о сокращенных витаминных добавках для немощных жителей, они продвигали идею гуманных смертельных инъекций для тех, кто по каким-либо причинам – старость или инвалидность – не мог приносить пользу обществу Желявы.

И теперь, когда Генерал мертв, Крайслер остался один на один с живодерами Триггером и Трухиной, прекрасно осознавая, что при первой же возможности эти двое избавятся от Крайслера, как от гнилого зерна в элеваторе. В Крайслере крепче остальных засели семена Генеральских принципов, волею судьбы ставшие презренными в глазах Триггера. И сейчас ему следовало вести игру очень аккуратно, как вести машину по узкому мосту над ущельем – одно неверное движение, и он труп.

Для того Крайслер и явился этим вечером в тюрьму – проверить свои выводы на прочность. И как оказалось, его тревожные умозаключения имели все шансы на то, чтобы оказаться реальностью. Удивительным образом ненавистные ему отряды специального назначения озвучили его сомнения вслух, они были одного с ним мнения, и теперь Крайслер думал, раз Генерал души не чаял в Падальщиках и вознес их чуть ли не до статуса богов для последних остатков человечества на земле, то возможно, Крайслеру следует принять и эту истину, в которую верил Генерал? Даже если эти предатели косвенно виноваты в его смерти.

Отчаянные попытки Корвина оспорить доводы Падальщиков в свою защиту лишний раз убедили Крайслера в том, что здесь ведется нечестная игра. И вопрос в голове Крайслера, который не переставал мучить его ни во снах, ни наяву, это: хватило бы Триггеру дерзости отстаивать свои ценности, жертвуя собственными старыми друзьями, типа Генерала?

Когда звуки шагов и металлического лязганья дверных замков обозначили уход Полковника из тюремного блока, оцепенение отпустило бывших солдат.

– Триггер не позволит ему оправдать нас, – произнес Тони.

– Само собой.

– Он же не идиот.

– Далеко не идиот.

– Нас все равно прикончат.

Заключенные снова возвращали свои тела на холодный бетонный пол, отдаваясь в объятия томительного ожидания смерти.

И снова часики на бомбе затикали в такт обратного отсчета. А когда они не тикали?

16 января 2072 года. 10:00

Куки

Не знаю, что там происходит между Кейном и Тесс, но их уединения в лаборатории уже третий день ни для кого не проходят бесследно. А для Божены не бессимптомно. Она уже четвертой зубочисткой ковыряется в зубах с таким видом, словно обещает вонзить каждую из них в глаз Тесс.

– Божена, а можно этим заниматься в туалете? Ты так громко чавкаешь, словно у нас здесь верблюд завелся! – взмолился поваренок Свен.

– Пошёл в жопу, – холодно ответила Божена.

– Кто-то сегодня не в настроении…

– Кто-то уже третий день не в настроении, – подмигнул Фабио Ульриху в ответ на его комментарий.

Оба спрятали свои улыбки в тарелках с переваренной овсяной кашей, продолжая переглядываться и кивать в сторону ревнивой фурии.

– Да отстаньте вы от нее, – Малик встал на защиту коллеги.

Той было наплевать и на шутки, и на попытки ее защитить. Она продолжала сосредоточенно жевать зубочистку, разглядывая заснеженные ели за окном ресторана, и разрабатывать план по расчленению Тесс.

– В самом деле! Может, Божена из Китая. Там надо было чавкать в знак того, что еда вкусная. Чем громче, тем лучше! – поделилась Хайдрун любопытным фактом. Она у нас вечная заступница за мир во всем мире.

– Точно! Божена – панда! Вот, откуда твое лицо мне знакомо! Из документалки Дискавери!

Божена продолжала беспристрастно ковырять зубочисткой меж зубов и чавкать, пропустив между ушей шутку Арси.

С одной стороны, мне жаль, что она перестала быть для Кейна ассистенткой номер один, но с другой стороны поделом ей. С ее королевской заносчивости давно пора спесь сбить.

– Так ты расскажешь нам, чем эти двое занимаются в лаборатории? – спросил Томас Малика.

– Опытами по восстановлению репродуктивной функции…

– Да хватит уже! – Томас огрызнулся на Фабио.

Ему тоже не нравилась идея того, что его сестренка, возможно, сдружилась с Кейном на уровне бедер. И я не знаю, почему. То ли потому что мы воспринимаем Кейна, как бездушного эгоиста, и Тесс могла найти себе партию получше. То ли потому что мысль о том, что твоя младшая сестренка – потаскушка – мерзкая сама по себе.

– Нас не посвящают, – ответил Малик, стараясь казаться равнодушным, но у него это плохо получалось, потому что Тесса и его сместила с роли ассистента Кейна.

В общем, ревность прочно поселилась в гостинице с того момента, как Тесса ворвалась в наш маленький меланхоличный мир с намерением всех нас спасти. И знаете что? У нее это получалось!

Признаюсь честно, после того спектакля три дня назад, когда Лилит узнала на фотографиях в кулоне своих детей и разревелась, мы все как пришибленные ходим. Я никогда не воспринимала зараженных, как людей. Странно, да? Вся теория Кейна в том и заключалась, чтобы из зараженных сделать людей обратно, мы все согласились с ней, но сами-то еще ни разу не представили итог. А он вот тут, прямо под одной с нами крышей – Лилит почти вспомнила себя, вирус не позволил ей пройти дальше к своей человечности, поставив подножку и снова затащив в свои беспамятные объятия. Но Лилит там. И от этого на груди так тяжело! Как же ей должно быть страшно там! Вот только где это там? И как ее оттуда вытащить?

Все это время Малик с Боженой работали в биохимической лаборатории и делали для Кейна анализы клеток мозга Лилит. Большего им не позволяли. Малик обижался на Кейна из-за того, что тот избрал Тессу своим первым помощником. Что-то про ее интуицию он сказал, мол, она помогает в экспериментах. Что это за загадочная интуиция и почему только Тесса ею обладает, нам не говорят.

Мне и не нужно. Мне нравится Тесса. Она сделала нас лучше. С ее приходом в наших упорядоченных размеренных жизнях началась беспрестанная дискотека, в которой я все больше и больше перестаю что-либо понимать. Столько новых фактов открылось, столько безумных затей мы осуществили!

Каждую ночь я стараюсь отвлечь Малика от обиды на Кейна, и скажу вам, у меня чертовски хорошо это получается. Может, он и прирожденный исследователь, но я – прирожденная развратница. Я сделаю все для парня, которого люблю. А Малика я люблю всем сердцем! Вот и сейчас мысли о нем, о его голом торсе, прижимающемся ко мне, о его горячем языке, облизывающем мою шею, заставляли биться мое сердце все быстрее.

Внезапно что-то ударило меня в лоб.

– Ай! – вскрикнула я и потерла место ушиба.

Передо мной на столе лежала печенька в виде лося, которые сегодня испек Свен. Этими лосями можно гвозди забить. Но мы, как всегда, расхваливаем стряпню нашего безнадежного повара и макаем лосей в чай, а потом долго и упорно сосем.

– Ты чего? – выругалась я на Хайдрун, которая запустила в меня железным копытным.

– У тебя слюни по подбородку текут. Хватит смотреть порно прямо перед нами.

Мы сидели в ресторане и завтракали всей компанией.

– Оно же в мыслях!

– Зато эрекция в реальности, – Хайдрун указала на мои соски.

Я смущенно закрыла свои набухшие вишенки. Малик рядом усмехнулся, я потупила глаза.

Вдруг на лестнице послышались быстрые шаги, и в столовую вбежала взволнованная Тесса.

– Завтрак окончен! Дел много! – бросила она в своей привычной командирской манере.

– И тебе доброе утро, – мы поприветствовали ее вразнобой.

Хайдрун радостно помахала ей, Ульрих послал воздушный поцелуй, немой Миша отдал честь. Но Тесс не разделяла нашего позитива. Впрочем, как и всегда.

– Вы оглохли? Если хотите наконец узнать, что раскопал Кейн, всем бегом в лабораторию! – повторила она на этот раз тоном, не терпящим возражений.

Мы тут же побросали ложки и стаканы и сорвались с мест.

– Не отставай, панда! – крикнула Арси Божене.

Та неторопливо вытянула пятую зубочистку и мысленно выжгла на ней имя нашей хакерши с дредами. А потом любопытство все же взяло свое, в следующую минуту она уже бежала в наших рядах в лабораторию, двери которой наконец открылись для нас.

Кейн приветствовал нас в лучшем расположении духа, чем обычно, хотя было видно, что он невообразимо устал.

– Доброе утро. Пожалуйста. Проходите. Рассаживайтесь, – приветствовал он детишек в учебном классе.

– Привет, Лилит!

– Как поживаешь, Лилит?

С того момента, как нам стало известно о том, что Лилит по-прежнему человек, просто где-то глубоко спрятанный в этой чудовищной оболочке, мы стали чаще разговаривать с ней. Она, конечно, не особо говорливая и на все наши реплики рычит в ответ, но все же мы больше не могли воспринимать ее как безмозглую зараженную особь. Она лежала в плексигласовом боксе с головой, оторванной от остального тела искусственно вызванным параличом, но ее это ничуть не смущало.

Наверное.

Я оглядела ее с ног до головы и поняла, что мне срочно надо сделать ей маникюр и педикюр. А то проснется и ужаснется своим гигантским когтям. А у Хайдрун возьмем одно из ее платьев в стиле бохо, Лилит подошел бы зеленый цвет – как у сочной летней травы на альпийских лугах вокруг нашего отеля.

Мы собрались вокруг голографического экрана, который уже демонстрировал какую-то непонятную чертовщину, от которой мне спать хочется. Я в этих делах больше на Зелибобу похожа: просто скажите, куда бежать и где копать. Избавьте от излишних научных терминов.

– Итак, – начал Кейн, – хочу вас всех поблагодарить за ваши усилия. Потому что впервые за последние сорок лет мы сдвинулись с мертвой точки!

Мы все тут же радостно переглянулись и заулыбались. Хайдрун захлопала, Ульрих снова послал Тессе воздушный поцелуй, Миша отдал честь.

Мне не верится! Неужели это все? Неужели мы закончили лекарство? Неужели третий компонент сработал и сыворотка готова? Неужели мы спасем Лилит и всех остальных?

– Итак, как вы помните, для создания антивирусного препарата мне необходимы три комбинации генов: те, что отвечают за прекращение выработки эритроцитов; те, что отвечают за изменение метаболизма; и те, что отвечают за подмену сознания. Мне наконец удалось понять, каким образом вирус деактивировал сознание человека, а это означает, что мы сможем закончить сыворотку!

Мы хором из шестнадцати голосов выдохнули, некоторые даже возвели глаза к небесам. Воистину мы ждали этого момента много лет.

– И что теперь? Кол в сердце, отрезать башку? Чеснок, кресты… Как нам победить этих кровососов? – Перчинка готова была ринуться в бой.

– Не все так просто, – сосредоточенно произнес Кейн.

Он вывел перед нами изображение человеческого мозга, в котором загорались яркие светлячки, а между ними тянулись голубые нити, создавая запутанные сети.

– Это вязание крючком «Ажурный узор номер пятнадцать»? Я видела его в «Рукодельнице» за июнь двадцать девятого!

Мы все с недоумением посмотрели на Хайдрун. Кейн продолжил, сделав вид, что не расслышал ее.

– Вирус не отключает части мозга, как и не блокирует работу нейронов. Он отключает целые нейронные сети мозга. Объясню, как.

Картинка с мозгом, внутри которого плелся «Ажурный узор номер пятнадцать» из нейронных сетей, ожила, и теперь мозг вращался так, чтобы мы рассмотрели всю эту серебристо-голубую вечеринку в трехмерном изображении.

– В две тысячи семнадцатом году нейробиологи из Швейцарского института в рамках исследовательского проекта «Блю Брэйн» применили в изучении работы мозга алгебраическую топологию и пришли к удивительному открытию¹⁷. Они нашли в мозге многомерное пространство, которое формируется порядка восьмидесяти шестью миллиардами нейронов. Тогда нейробиологи создали компьютерную модель неокортекса – это самая последняя сформировавшаяся в ходе эволюции часть мозга, которая как раз и отвечает за сознание и восприятие. Так вот, в работе компьютерной модели исследователи увидели, что связи, в которые объединяются нейроны, создают многомерный геометрический объект. Сначала эта связь выглядит как линия, потом она становится двумерной плоскостью, типа доски, потом кубом и так далее. Они формируют сложные фигуры с несколькими измерениями. И самое большее число измерений – одиннадцать.

Мы наблюдали за видеофильмом, в котором демонстрировалась эта теория. Внутри мозга виднелись яркие серебристые нейроны, а между ними, как провода, тянулись голубые связи, по которым бегали огоньки. Мы наблюдали за тем, как в мозгу сначала активировались два нейрона с одним проводом, потом их стало четыре, как плоский четырехугольник, потом связи принимали объем, и мы уже смотрели на кривой куб, и дальше вся эта конструкция быстро разрасталась: соседние нейроны загорались и добавляли новые измеримые плоскости.

– То есть вирус блокирует связь между нейронами? – уточнил Томас.

– Именно. Нейрон не может быть основной измерительной единицей мозга, потому что нейроны отмирают по разным причинам, но это не значит, что мы тут же забываем, как держать ложку или заново учимся ездить на велосипеде. За нашу память отвечают целые сети. Когда один нейрон выходит из строя, сеть подключает к себе другой нейрон и продолжает функционировать.

– Что все это значит? Деятельность нейронных связей по-прежнему сохранена, но человек не может ею воспользоваться? – спросила Божена.

Которая наконец оставила пытки зубочисток и влилась в общую думающую массу.

– Именно. Вирус просто перезаписал их программу. Внедрил в них некоего блокировщика сигналов на генном уровне и каждую секунду, даже сейчас, продолжает рьяно отслеживать любые попытки человеческого сознания вернуться. Я уверен, что, когда зараженный видит нечто очень дорогое для человека, как например фотографии детей для Лилит, комбинации нейронных сетей активируются, вспыхивают, как мы видели это у Лилит под воздействием сыворотки на энцефалограмме. Заряды импульсов по-прежнему возникают, просто они не доходят до ядра нейронов – вирус блокирует их.

– Ты сказал на генном уровне? – переспросил Томас.

– Именно. Малик, Божена, все эти три дня вы занимались расшифровкой ДНК нейронов Лилит, и благодаря вам мы определили вирусные генные комбинации, которые срабатывают, как блокировщики, – Кейн довольно улыбнулся.

Внимание! Кейн улыбнулся!

Божена тут же расправила плечи и взглянула на Тесс так, как боксер, победивший на ринге, смотрит на противника: мол, это была хорошая игра, спасибо, но ты лузер!

– И как вирус контролирует нейронные связи? – спросил Томас.

– При помощи все той же алгебраической топологии. Он понял ее. Как вы помните, нулевые пациенты превращались девять месяцев, и все это время вирус ковырялся в их мозгу, он изучал его и вычислял. Это поразительно!

Кейн был так воодушевлен, что аж чуть не прыгал. Конечно, я бы разделила его энтузиазм, если бы победа вируса не означала тотальное вымирание человечества. Но видеть Кейна в азарте ученого после его привычного меланхоличного и бесстрастного существования с нами в одних стенах было действительно очаровательно.

– Он прописал всю эту информацию в гены. Он создал целую программу, блокирующую связи в одиннадцати измерениях. Вот она.

Мы увидели хромосому с ярко подсвеченными одиннадцатью промежутками. Кейн приблизил их, чтобы мы увидели цепи нуклеотидов, которые горели ярким синим цветом.

– Вот в этих частях ДНК прячется наш блокировщик, – прокомментировал Кейн. – От самого меньшего набора генов, которые блокируют возникновение связей между двумя нейронами, до самого огромного, который блокирует связи, возникающие в одиннадцати измерениях.

– Это невероятно! Вирус что, написал своего рода искусственный интеллект?! – Ульрих даже рот открыл от удивления и потрогал голографическую картинку, желая прикоснуться к чуду.

«Он взял за основу наш интеллект и создал его копию», – нарисовал немой Миша в воздухе свои магические знаки.

– Погодите, ребят, – вставила Перчинка, – тут что-то не клеится. Согласно твоей теории, зараженные могут обладать всеми одиннадцатью измерениями человеческого сознания и фактически могут быть такими же умными, как мы. А если это так, то они бы нас всех уже давно истребили. А вы сами видели, что они там далеко не такие сообразительные, как описывает твоя теория. Вспомните хотя бы ИКЕЮ.

– Ты совершенно права, Перчинка, – наконец-то у Кейна были ответы на все наши вопросы. – Не все они обладают активными одиннадцатью генами. У Лилит, например, их всего три. Остальные восемь пусты. Словно вирус оставил там потенциал, который сможет использовать при дальнейшей мутации. Ему необходима человеческая кровь, чтобы его наращивать. Если Лилит обратит человека в зараженного, то вирус ее формы мутирует в новом человеческом теле и новообращенный будет иметь меньше пустот и больше вирусного интеллекта. Зараженный от Лилит будет умнее нее. Вирус совершенствуется, передаваясь от человека к человеку.

– Значит, поначалу, они все были тупые? – предположил умный Зелибоба.

– Именно. И по видеозаписям Хроник это ясно видно. Они брали нас массовостью, а не смекалкой.

– Но сегодня зараженным нужно быть сообразительнее, чтобы выкорчевывать нас из-под земли, – вставила Тесса.

– И поэтому вирус совершенствует свое сознание, – Томас продолжал мысль.

– Ну и до каких пор он будет совершенствоваться? Может, он вообще скоро шахматным гением станет! Когда он уже прекратит выпендриваться? – спросила Арси.

– Умнее человека он не станет. Этот вирус – поразительная форма жизни. Он приспосабливается ровно к тому виду, который хочет поработить. Если у человека существует одиннадцать измерений сознания, вирус ровно столько и создаст. Если бы мы имели пять уровней сознания, он остановился бы на пяти. Мутировать дальше ему нет смысла.

– Значит, сорок лет назад вирус уже создал в своем геноме одиннадцать генов, отвечающих за отключение сознания, верно? – Малик начал подводить итог.

– Именно.

– И в течение сорока лет он их постепенно активирует от зараженного к зараженному.

– Именно. Он растит свой интеллект поколениями зараженных.

– Активация всех одиннадцати генов – это его конечный гомеостаз, который теперь мы должны скопировать, чтобы получить третий компонент?

– Именно.

– Так давайте его копировать! Чего мы ждем?

Мы все тут же закивали, соглашаясь в нетерпении с Маликом. Тесса и Кейн переглянулись. Не понравился мне этот взгляд, словно они договаривались вместе нажать на кнопку в черном чемоданчике.

– В этом-то вся проблема, – ответил Кейн.

– Ну конечно!

– А куда ж без нее?

– А когда нам все легко давалось? – вздохнули мы разношерстным хором.

– У Лилит всего три заполненных гена. Нам не хватает восемь блоков с информацией, – пояснил Кейн.

– И что делать?

– Искать их у других зараженных, – ответила Тесса.

Несколько секунд в лаборатории царила тишина. А потом бомба-таки взорвалась.

– Вы с ума сошли?

– Опять их ловить?

– Ты спятил?

– Я увольняюсь!

– Я на это не подписывался!

Мы бунтовали единодушно. Хайдрун больше не хлопала, а маниакально жевала волосы. Ульрих больше не слал поцелуи Тессе, а скорее грозил упасть в обморок от ошеломления. Миша дергал бороду. Божена нацелила на обоих кончик зубочистки и, воспользовавшись оглушительным гамом, обещала пустить Тессе кишки. Я сама была охвачена яростью, а факт того, что эти двое спелись, бесил еще больше, словно они объединились специально для того, чтобы нас мучить.

Возмущение длилось минуты две, а потом стало угасать по мере того, как мы принимали суровую правду. «Закон обратного усилия»¹⁸ предстал перед нами во всей красе: чем больше мы пытались сопротивляться неизбежному, тем сильнее оно было нужно нам.

На наших лицах читалось обречение.

– Хотите вы или нет, но без этих недостающих частей генома, создание полноценной иммунной сыворотки невозможно.

С этими словами Кейн посмотрел на Тессу. По выражению ее лица было ясно, что она с идеей о новой охоте уже три ночи подряд спит, как я сплю с Маликом. Разница между нами была лишь в том, что я спала с обаятельным мускулистым страстным парнем, а она – с уродливой опасной и неотвратимой затеей.

– Хорошо, – неожиданно произнес Свен, – хочешь еще зараженных? Будут тебе зараженные.

Вот так неумеха-поваренок поставил точку нашему нытью, как и нашим же мечтам о вкусном завтраке.

Мы снова отправляемся на охоту.

17 января 2072 года. 07:00

Калеб

Я больше не чувствую пальцев рук, про ноги вообще молчу. Заряда моего костюма даже в энергосберегающем режиме хватило всего на три дня. Сегодня пошел уже четвертый день моих скитаний на безжизненной ледяной поверхности, которая встретила меня шквалом опасностей, словно человек никогда и не бродил по этим краям, а сама планета вообще непригодна для человеческой жизни.

Зато рай для зайцев и прочих малоклеточных, потому что зараженные охотятся только на человека!

Серьезно? Ты настолько зла на нас, гребанная вселенная? Ну подумаешь, истребили восемьдесят процентов животных видов за пятьдесят лет индустриализации! Подумаешь, опустошили водные ресурсы мирового океана на три четверти всего за сорок лет интенсивного рыболовства! Подумаешь, взорвали пару атомных бомб, а утечки с разрушенных ядерных станций окропили радиацией тысячи квадратных километров!

«Да, вашу мать. Я настолько зла на вас, идиоты!»

В моей голове все чаще звучат фантастические диалоги между мной и природой, богом, умершими людьми. У каждой стороны свои претензии, а поскольку у меня отсутствует собеседник, то мне самому приходится отстаивать правоту каждой из сторон, и все это выливается в спор с самим собой. Я один раз даже заигрался и дал себе пощечину от имени озонового слоя, который мои предки истончили парниковыми выбросами. Я медленно схожу с ума в своем одиноком путешествии по враждебной земле, где за каждым стволом дерева прячется угроза.

Первая опасность – холод. Температура опустилась до минус шестнадцати по Цельсию, а сегодня передвижение осложнил снегопад. Если бы мне пришлось блуждать по лесам в феврале, меня бы похоронило уже через два часа после выхода из базы. Хотя кто знает, может, по этим лесам до февраля и догуляю.

Я иду и иду, продолжаю делать шаг за шагом по сугробам, иногда увязаю в них по самый пояс, но продолжаю идти, потому что движение – это жизнь. Как только я остановлюсь, тело перестанет вырабатывать энергию, а значит организму нечем будет согреваться. Знаете, кто я? Я маховик Халила, который механическую энергию превращал в тепло аккумуляторов, когда Халил на том странном велосипеде педали наяривал.

Ох, не слушайте меня. Говорю ж, я конкретно спятил.

В зимнюю экипировку Падальщика встроены согревающие пластины, но они тратят слишком много заряда аккумуляторов, поэтому я включаю их на самую малую мощность только по ночам во время сна, а днем же согреваюсь движением. Я останавливаюсь только когда пикает датчик движения, засекающий всякую живность размером больше белки. Как вы понимаете, останавливаюсь я практически на каждом шагу!

– Возьмите снайперскую винтовку, сержант. Там, куда вы направляетесь, она понадобится.

Сукин ты сын, Маргинал! Ты ведьизначально знал, что тащишь меня на поверхность! Серьезно, чувак? Это единственное безопасное место, что ты нашел для меня? Если я когда-нибудь выберусь отсюда живым, я найду этого невидимого помощника и затолкаю его в принтер Горе-Федора, на котором он протеиновые батончики печатает!

Ну хоть про винтовку сказал и на том спасибо, потому что я пользуюсь ею постоянно! Пока электросистемы костюма работали и сигнализировали радарами и датчиками о движении в окрестностях, я следил за всякой живучей тварью в этом бесконечно белоснежном, плотном, холодном и опасном лесу. Зараженные встречались часто, все в спячке, моего запаха, скрытого под толщей экипировки, им не хватало для пробуждения. Он не интенсивен: я один, к тому же защищен угольными подкладками, подшитыми к броне – они служат для фильтрации моего человеческого запаха. Обнаружив вражескую группу, я брал в обход, чтобы увеличить радиус до моих потенциальных убийц. Я приноровился различать в прицеле их неподвижные синевато-белесые тела на фоне бесконечного снежного пейзажа, это непросто. Но с практикой пришло умение, а с умением пришел опыт.

И вот теперь, когда датчики замолкли и все, что у меня осталось в наличии – это мои органы восприятия: слух, зрение, нюх, интуиция, я словно научился различать зараженных, даже не видя их. Выстраиваю логикой примерные позиции их спячек что-то по памяти, что-то сам прикидываю, но пока что удача улыбалась мне.

Сплю я на деревьях, хотя помню из курса выживания, что можно вырыть нору в снегу, но не рискую. Помимо зараженных, тут водятся хищники типа волков, а еще мародеры, если им вдруг до сих пор удавалось оставаться в живых. Когда солнце уходит за горизонт, в лесу вообще ни зги не видно, а ночи зимой ой какие длинные! Я взбираюсь на толстые ветви сосен или дубов примерно на три метра над землей, выбирать надо обязательно пушистые деревья, чтобы затеряться в ветвях, еще нарежу их своим армейским ножом, обложу вокруг, как навес, подвязываю себя тросом к стволу и так и засыпаю. К слову, спится отлично! За день перехода я выбиваюсь из сил настолько, что меня срубает, едва я глаза закрою.

Протеиновые батончики из НАЗа¹⁹ экипировки спасают от голода. Я съел один. Осталось еще три. Это значит, что скоро я неизбежно столкнусь с тем, что помимо попыток согреться и оставаться невидимым для врага, мне нужно будет заботиться о пропитании. Охотиться нельзя. Костер не разжечь. Зараженные удивительным образом научились распознавать присутствие человека по пролитой крови и огню. Часто вспоминаю Тессу, которая всегда задавала вопрос:

– Если мы считаем их примитивными машинами для насыщения голода, как же они научились распознавать человека по результату его деятельности?

Ох, Тесса. Как же я скучаю по тебе. Мне не хватает тебя. Не хватает по-настоящему. Как тогда. Восемь лет назад. Когда ты была так близка.

Я засыпаю с мыслями о Тесс. Всегда только Тесс. Чаще всего перед глазами стоит картина того, как зараженный вгрызается ей в шею, а я оставляю ее умирать в той деревне. Как будто ее призрак уже почувствовал мою скорую гибель и бредет по моим следам, ожидая, когда я наконец сдамся в руки костлявой. Как бы я хотел, Тесс. Как бы я хотел снова оказаться рядом с тобой.

Но я не могу.

На базе остались мои друзья, наши с тобой друзья, Тесс, и им нужна помощь. Им всем светит расстрел, я в этом даже не сомневаюсь. Возможно, их уже убили за эти четыре дня, пока я пытаюсь выжить здесь. Возможно, мой стимул уже давно канул в Лету, и все мои попытки спасти их стали бессмысленными. Но я не знаю наверняка. А я – Падальщик, а Падальщики – это вечная надежда.

– Мне хочется верить, что мы избранные. Наверное, в это верит каждый человек?

Тесса сидит рядом со мной, наши ноги висят над «ямой», где Маяк отрабатывает симуляцию: зараженные окружили их в лесу прямо возле того дерева, на котором я сплю.

– Главное – не просто верить, главное – что-то делать, – отвечаю я.

Внизу ребята продолжают отрабатывать тактику перекрестного огня, прикрывая друг друга. Странным образом зараженные все до одного превратились в Триггера. Десятки копий седовласого ублюдка.

– Ты доволен тем, чего ты достиг, Калеб? – спрашивает Тесса.

Я пристально смотрю на нее. Ее татуировка на всю левую руку причудливым образом ожила: одинокий корабль качался на высоких волнах, а в туманной дали ярко сверкал огонь маяка.

Глядя на нее, я отвечаю:

– Я так и не получил желаемого.

– Значит, продолжай бороться.

Ее шепот выпроваживает меня вон из сновидения. Я не знаю, был ли этот разговор между нами наяву когда-нибудь или нет, но это неважно. Я знаю, что мне еще рано сдаваться.

Я еще несколько минут трачу на то, чтобы отогнать сон, потом поочередно начинаю разминать затекшие конечности: правая стопа, левая стопа, правая щиколотка – пару оборотов, левая щиколотка – так приятно ею повращать, потом колени с трудом сгибаются, правое даже скрипнуло пару раз, напоминая о растяжении связок, которое я получил во время одной из тренировок. Холод – это ж такая штука – все твои болячки пробудит, даже те, о которых ты уже позабыть успел. Шея – эрогенная зона во время выживания посреди ледяного царства, я разминаю ее долго и тщательно, главное – хорошо разогреть сосуды, они станут эластичными, и тогда кровь будет поступать в мозг интенсивнее, я начну думать быстрее.

Точка фэн-фу²⁰, как говаривал Буддист, одна из основных в акупунктуре, поскольку не прикрыта костью и если сильно постараться, то, нажав на нее, можно потрогать свой мозг. Я никогда не пробовал, а вот Фунчоза частенько почесывал свой мозг отверткой через эту точку, и его психопатия — еще одна причина, по которой я не собирался искать мозг через фэн-фу.

Я окончательно проснулся минут через пять, после самомассажа даже почувствовал себя бодренько, мои руки творят волшебство, и никакой девчонки не нужно.

Я посмеялся. Вот и еще один признак умопомешательства: теперь меня зовут сам-шучу-сам-смеюсь-Калеб, как одного из солдат в Маяке. Этого следовало ожидать спустя четыре дня скитаний в одиночку, когда компанию тебе составляют лишь сонные бобры и призраки друзей.

Я вытащил алюминиевую фляжку из кармана, немного отпил воды. На вкус она странная с частичками земли или камней, отдает каким-то металлом, может, даже волчьей мочой, но в ней определенно есть что-то, чего в ней быть не должно. Это снег. Я набираю его во флягу и жду, пока растает. Сырой снег есть нельзя – ангина обеспечена, к тому же он снижает температуру тела, что отнимает драгоценные капли энергии для перехода. Вот было бы здорово, если бы у меня был велосипед Халила и тот двухметровый маховик с аккумуляторной бочкой! Хотя всю эту бандуру ни в жизнь с места не сдвинешь. Да и посреди леса все это странно был смотрелось.

Потом я откусил протеиновый брикет – еще одна дрянь на вкус. Хотя если быть точным, то вкуса у этой дряни нет, зато у нее есть нужные для меня калории. Чертова энергия. Я постоянно думаю о ней, как будто я робот на батарейке. В условиях выживания все твое тело превращается в набор химическо-биологических реакций, которые двигают стрелки на внутренних часах организма. У меня очень мало этого невидимого времени.

Тут вы должны спросить: куда несет твою тупоголовую башку?

Тупоголовая башка.

А так вообще бывает? Башка она же вроде и есть голова. Не обращайте внимание, говорю ж, я спятил еще вчера. Я спятил еще восемь лет назад, когда в Падальщики пошел!

Ну так вот. Возвращаясь к вашему вопросу, который я сам себе задал, потому что я тут один и диалоги мне нужно вести за обе стороны. Куда я бреду? Почему я не попытался пробраться внутрь Желявы обратно?

Во-первых, этот гребаный псих – Маргинал – который уже восемь лет играет в невидимку, так и не вышел на связь в последующие два часа, что я прождал у того пня. Возможно, Трухина сообразила, что кто-то взломал ее РАБов²¹, и теперь рьяно отслеживала попытки Маргинала проложить мне путь обратно на базу. Крайслер меня как девственницу хочет, и Трухина ему с удовольствием мою душонку в расчлененке подаст! Я не стал рисковать.

Ну а во-вторых, пока я бегал-прыгал, пытался согреться, сумасбродная идея пришла мне в тупоголовую башку.

Аякс Бодхи. Его кто-то включил.

Почему-то это воспоминание никак не выходило из головы: Антенна с Вольфом показали мне мигающую точку потерянного в деревне Аякса, которая вот-вот была, а потом пропала. Сбой? Очень странный сбой, который произошел ни с того ни с сего. В этом мире случайностей не бывает. У всего есть причина, как и следствие. И возможно, сбой Аякса стал результатом игрищ все тех же бобров и волков, которые ссут на мой снег. Но даже если и так, у меня будет Аякс! Бронь посреди леса! Аякс это вам не домик в деревне, это целый танк, и выживать в нем можно гораздо успешнее, чем кажется на первый взгляд.

И вот представьте, что я решил наплевать на Желяву, где меня ждет расстрел, и отправиться в опасное приключение, ценой которого может стать моя жизнь, только для того, чтобы проверить, как там поживает перевернутая вверх тормашками БМП, в которой срет бобер. В свою защиту напомню вам, я спятил еще восемь лет назад, когда решил в Падальщики податься.

Честно признаться, куда бы я ни пошел, меня везде смерть поджидает, и я устал ее бояться!

Я прохожу порядка тридцати километров в день, больше – нереально, хотя летом можно делать марш-броски и на пятьдесят километров – тренировка Падальщиков воспитывает в нас потрясающую выносливость. Но зимой все осложняют сугробы, в которых оседаешь в двадцати шести килограммах экипировки. Если бы я не двигался, то так бы и потонул в снегу, как терминатор с большим пальцем вверх. Я одолел порядка девяносто километров за прошедшие три дня. До деревни, с которой начались все наши несчастья, причем не только несчастья самих деревенщин, но и несчастья желявцев, еще двести километров. Назад дороги уже нет, осталось одолеть всего две трети пути – я держусь за эту идею, как за край скалы, пока под ногами пропасть воет пустотой и смертью. В деревне я смогу найти пропитание, подзарядить костюм, если вспомню, как Халил работал с тем маховиком, смогу отоспаться на матрасе, черт возьми!

С трудом я отвязываю себя онемевшими пальцами, которые уже не отогреваются и кажутся мне чужеродными отростками. Чтобы узнать о степени переохлаждения тела, достаточно периодически сводить указательный и мизинец, если они сводятся с трудом, значит ты скоро превратишься в снеговика. Благо, мое тело еще противостоит холоду. Пока есть силы, надо поискать морковку для носа.

Я скрутил трос и засунул его в карман экипировки, а потом начал слезать с дерева. Ох, как же все болит! Я даже покряхтел немного, как старикашка, а когда спрыгнул на землю, не сдержался и пукнул. Хорошо, что зараженные не вычисляют нас по газовому результату нашей деятельности.

Я снова сверился с компасом, выбрал направление в сторону деревни, а потом замер.

Я прислушивался долго. Очень долго. Задействовал все свои рецепторы восприятия, чтобы заметить необычное движение ветра, услышать чересчур быстрые шаги, учуять запах гнили, которыми пахли уродцы. Потом снял винтовку с плеча и через прицел обследовал каждый миллиметр в округе, выискивая подозрительное движение веток и кустов, а может, и сами силуэты спящих убийц.

Чисто.

Я снова потянулся из стороны в сторону, размял поясницу и продолжил свой путь к Голгофе.

Нет, Тесс. Я еще не все дела закончил на этой земле.

И да, Тесс. Я продолжаю бороться.

Глава 3. Не забывай, кто ты есть.

18 января 2072 года. 10:00

Томас

Тесс не в порядке.

Я вижу это по ее глазам. Лопнувшие сосуды залили белки красным цветом, а под глазами синие впадины – все это можно было бы объяснить усталостью и недосыпом, если бы она была простым человеком. Но она такой же зараженный мутант, как и все мы. И если вирус в нашем организме подстегивает регенерацию, то почему она работает во всех, кроме Тесс?

Ее навязчивые попытки избежать смотреть на меня, как если бы она боялась, что я прочту ее мысли, подвели черту под решением задачи: они с Кейном не договаривают.

Из-за сестринской отстранённости – единственного солдата в наших рядах – план у нас получился полная муть. Мы и раньше не блистали смекалкой и находчивостью, гоняясь за зараженными посреди ИКЕИ и заворачивая Лилит в блинчик с начинкой, но в этот раз с воображением у нас еще более полная задница. И во всем этом я виню сестру.

Тесса отмела предложение Миши организовать поимку зараженного близ гостиницы, чтобы снизить риски атаки на нас целой армии. Тесса даже слушать не стала Перчинку, которая предложила вполне годный план посреди заброшенного военного городка с кучей препятствий и ходов в тридцати километрах от Бадгастайна.

– Вы не понимаете, – объясняла Тесс раздраженно, – нам не нужен абы какой зараженный. Нам нужен наисвежайший образец!

Звучит цинично, но так оно и было. Дело в том, что нам не хватало восемь вполне конкретных наборов генов, которые должны состоять в активной фазе у зараженного, и где их искать, мы понятия не имеем. Главным фактором здесь выступает не возраст особи, а скорее количество предшествующих звеньев в цепи заражения, а сколько их было, нам никак не узнать.

В моменты полнейшего ступора воображение разыгрывает идиотские пьесы из разряда «эх, как было бы здорово, если бы…», и мой мозг не был исключением из этого правила, а потому представлял глупые диалоги с зараженными, которые в реальность никогда не воплотить:

– Извините! Господин! Господин, можно вас на секунду?

– (рычание)

– Сколько вы уже бегаете в такой форме?

– (рычание)

– А тот, кто вас обратил, сколько, по-вашему, он уже бегал по земле до вашей встречи?

– (рычание)

– А вы не могли бы нам показать…А-А-А-

– (смачное чавканье кишками).

Закон подлости уже вовсю кашеварил всевозможные преграды на нашем пути: мы можем схватить зараженного, обратившегося совсем недавно, но его набор генов все равно будет неполноценным, потому что он сам обращен малоразвитой формой вируса. А может статься так, что одиннадцатый ген до сих пор не активирован вирусом, потому что просто не успел созреть – пища закончилась быстрее. Я уж не говорю о том, что во время охоты нас самих могут нашинковать в капустку. Короче говоря, шансы наши опять скатились в яму под названием «удача».

– Вспышка началась в городских больницах и расползалась от центровых очагов к перифериям, – рассказывала Тесс, демонстрируя ход заражения на карте. – Когда зараженные обратили основные массы горожан, они устремились в пригороды, потом в деревни и в леса, потому что люди искали там спасения. А значит и наш путь лежит туда же.

Мы все тревожно переглянулись, потому что прекрасно осознавали опасность охоты в лесах: слишком много особей и слишком много открытых мест. В лесу мы не сможем контролировать ситуацию.

После долгих обсуждений в нашем импровизированном штабе мы решили идти за добычей в лес, как бы нам этого ни хотелось и как бы упорно мы не оттягивали этот момент. Слышали про закон обратных усилий? Согласно этому закону, то, что вы всеми силами стараетесь избегать, скорее всего как раз то, что вам нужно для достижения цели. Такая вот очередная подстава от Вселенной, которая будто бы и без того нам жизнь не осложняла.

– Хорошо. И куда нам идти? – спросил Фабио, нервно теребя черный кудрявый локон у виска.

«Да тут куда ни плюнь, попадешь в смердящую кучку мертвецов», – сказал Миша на языке глухонемых.

– Юго-запад, – не колеблясь, ответила Тесс.

– Почему именно туда? – нахмурился Зелибоба, сложив руки на груди.

– Потому что там больше всего голосов, – тише произнесла сестра.

Мы переглянулись.

– Интуиция Тесс, – начал Кейн, – мы нашли ее источник.

Мы всей командой воззрились на этот подозрительный дуэт, который закрылся от нас на три дня в лаборатории, а выйдя оттуда вывалили на нас целую куча дерьмовых фактов.

После заражения Тесса заполучила воистину паранормальную способность распознавать местоположение тварей, которую мы все прозвали обостренной интуицией.

– Таким образом они общаются, – объяснял Кейн, – при помощи мыслей. Они передают друг другу примитивные сигналы на уровне невидимых волн.

– Да ладно! – воскликнули мы.

– Телепатия?! – воскликнул Малик.

– Мне не очень импонирует данный термин, – нахмурился Кейн-сторонник научного подхода во всем. – Назовем это волновой теорией передачи информации. Лондонское Королевское Общество еще в девятнадцатом веке пыталось объяснить механизм передачи информации на расстоянии при помощи эфирных волн малой амплитуды, чья частота близка к гамма-излучению. Эти волны проникают сквозь человеческий мозг реципиента, создавая в нем образ, аналогичный оригинальному. Возможно, со временем мы изучим этот процесс досконально, но сейчас важно одно: в теории мы все обладаем этим аппаратом связи, поскольку тоже заражены, но Тесса наиболее восприимчива к этому волновому явлению из всех нас.

– А почему именно Тесса? – спросила Божена ревниво.

– Потому что она вся такая душка, – сказал Ульрих и снова послал моей сестре воздушный поцелуй.

Как же он замучил меня своим вниманием к сестре!

– У нас у всех разный процент мутировавших зараженных генов, у Тесс он меньше всех. Это позволяет ей физиологически быть ближе к зараженной норме, а значит быть больше предрасположенной ко всем биологическим характеристикам зараженного организма.

Пока Кейн объяснял, я видел, как нервничала Тесс.

– Значит ли это, что Тесса может облысеть, как они?

Мы смерили Божену хмурыми взглядами, но ей, как всегда, было начхать на наше недовольство.

– Так вот чем вы все эти дни занимались тут?! Тестировали интуицию Тесс? – воскликнул Свен.

– Вирус захватил человеческий мозг, который хранит в себе миллионы способностей, включая неординарные. Кто знает, чем еще он может наделить нас в процессе своей эволюции, – расплывчато ответил Кейн.

Загадочная ментальная взаимосвязь между зараженными казалась настоящим чудом. Зараженные отнюдь не безмозглые изголодавшиеся чудища, какими их воспринимают, согласно теории Кейна, они вообще могут быть умнее меня.

Зелибоба поставил точку в наших обсуждениях:

– Хорошо. Где у Тессы в мозгах орет громче всего, там и ищем нашего зараженного гения.

Мы готовились к опасной экспедиции два дня, и все это время Тесса избегала меня, делая вид, что слишком занята для бесед о личном. Это стало дополнительным доказательством того, что Тесс была обеспокоена невидимым грузом, не желая делиться им ни с кем. Кроме Кейна. И когда я думал об этом, ревность прожигала мою грудь огнем. Глупо, да? Но мне было обидно от того, что Кейн резко перечеркнул наше счастливое семейное воссоединение. Еще неделю назад Тесса его на дух не переносила, а теперь они как лучшие подружки чуть ли за ручки в туалет не ходят!

И вот спустя два дня приготовлений, как только взошло солнце, мы выехали на Аяксе на очередную охоту. Гостиница «Умбертус» на горе осталась далеко позади, а мы все глубже зарывались в зимний лес. Огромные колеса тридцатитонной бронированной машины грубо сминали сугробы под себя, оставляя глубокие выемки от протектора на снегу, по следам которых вереницей следовали три снегохода Арктик Кэт²². Двухцилиндровый двигатель в сто шестьдесят лошадиных сил, гидравлические тормоза, амортизаторы на обеих подвесках, горная стропа и цифровая панель делали из этих трехметровых котят настоящие зимние мини-танки, которые легко маневрируют между деревьями и преодолевают небольшие ямы, внезапно появляющиеся под просевшим снежным покровом по ходу движения. Свен звал свой снегоход Зефир, Перчинка – Саблезуб, а вот Тесс не повезло – она не успела дать имя своему белому зверю, потому что за нее это сделал Ульрих.

– А твоя Киска²³ резвая, да? – спросил он у Тесс, играя бровями.

Все, кто был рядом в гараже, прыснули от смеха. Тесс же смерила рыжего придурка таким уничтожающим взором, что он после этого наконец перестал слать ей воздушные поцелуи.

Но дело было сделано. И теперь никто не смог назвать снегоход Тесс иначе, кроме как Киска.

Мы нашли снегоходы на лыжной базе в Бадгастайне и бились над их сдохнувшими бензиновыми двигателями не один год, а потом смогли, наконец, собрать для них аккумуляторы благодаря запчастям, что нашли в деревне, из которой Кейн вытащил Тесс. Там жил дальновидный и бережливый инженер, которому я все больше хочу руку пожать за его гениальную разработку аккумуляторных бочек. Тесса говорила, что его должны были эвакуировать на базу, но не была уверена, что он выжил после той мясорубки. Кто знает, может, однажды я вернусь на Желяву и наконец встречусь с ним. Он, сам того не зная, уже три снегохода нам починил, мы перед ним в долгу, ведь теперь «котики» стали частью нашего импровизированного охотничьего отряда, которому суждено спасти человечество от вымирания.

– Боб, бери здесь влево, спустимся еще немного глубь, – прозвучал голос Тесс в наушнике.

– Понял тебя, – ответил Зелибоба и тут же вывернул руль Аякса влево.

Миша с Йонасом создали аналог Фелин²⁴ – электронной платформы Падальщиков с Желявы, которая объединяет все видеокамеры и датчики на наших костюмах в одну. Мы могли ввести в наш электронный мир любой девайс, как например, снегоходы, и теперь на экраны снегоходов выводился поток данных от Аякса или наручного планшета пехотинца.

Через полчаса езды по кочкам и холмам верх-вниз половину из нас укачало, но Тесса была неумолима и не позволяла делать остановки, пристально наблюдая за мониторами, словно через них могла унюхать зараженных. Радары не могут определить местоположение зараженных, потому что тепловизор их не различает, когда они в спячке, а датчик движения реагирует на перемещения любого объекта крупнее белки. И вскоре Тесса сдалась перед слабостями систем слежения, приближением сумерек и назревающей блевотой внутри машины.

Киска остановилась. Зелибоба припарковал Аякс посреди тропы, и мы, наконец, выбрались наружу, чтобы поохотиться, как дикари.

Ледяной горный воздух пробил легкие своей чистотой и насыщенностью кислородом, что аж в глазах заискрило, а мозг взорвался миллионами острых льдинок, как если бы я стал Каем, завербованным Снежной Королевой.

Пока мы наяривали круги вокруг машины, чтобы справиться с тошнотой, самые главные пехотинцы отряда – Хайдрун и Куки – блевали за деревом.

– Ты так хорошо держалась!

– А мне нравится, как блестит твое лицо от блевотного пота!

– Спаси…

Хайдрун скрутило в очередном спазме.

Более крепкие ребята посасывали сосульки, которые нам достал Зелибоба с ветвей, а Тесс изучала карту местности, как будто половина ее отряда не орошала кусты.

– Это – данные Падальщиков, последнее обновление было в середине декабря, вот на этом пятачке спят несколько групп зараженных, – рассказывала Тесс, перемещая пальцем по планшету.

– Почему мы приехали именно сюда? – спросил Свен, хрустя льдом от сосулек.

– Они находятся возле села Лотар. Это одно из самых последних сел, где людям удалось прожить аж до сорокового года, – объяснила сестра.

– Спустя десять лет после Вспышки? Немало, – Кейн вынес свой вердикт.

– Там определенно что-то есть. Я это чувствую.

Дальше мы побрели сквозь сугробы пешком, и это было ой как нелегко! Здесь не было троп, а потому с каждым шагом мы глубоко проваливались в снег. Один раз Хайдрун даже провалилась до пояса и стала истошно вопить, что кто-то кусает ее за пятки, пока Зелибоба не вытащил свою подругу из снежного плена, в котором пятки ей щекотал спящий куст волчеягодника.

Было здорово выбраться из заточения гостиницы, мы там все углы изучили. Здесь же дикий нетронутый человеком лес, одно из немногих мест на земле, которое сохранило свою экосистему. Я помню документальные фильмы времен Хроник о том, как нещадно люди уничтожали тропические леса Бразилии и Индонезии со скоростью одного футбольного поля в минуту ради того, чтобы выращивать дешевое пальмовое масло. Мне было сложно понять логику предков, которые прибыль ставили целью жизни, не отдавая себе отчета в том, что эта цель умерщвляет не только сотни тысяч невинных животных-обитателей лесов, но и саму планету, ведь тропики всегда были легкими планеты. Недальновидность, эгоизм, жадность – я во многом винил предков, которым теперь-то было абсолютно наплевать на мою судьбу, сами-то они пожили, а как будут выживать их дети и внуки, их не заботило. Теперь когда людей в мире не стало, я понял одно: природа прекрасна, когда в ней нет человека.

Тесса вела нас вглубь леса уже около десяти минут, когда вдруг резко остановилась. Мы с Кейном шли за ней попятам и были к ней ближе остальных.

– Что-то чувствуешь? – спросил Кейн, пока остальные подтягивались к нам, бормоча под нос ругательства и клятвы отомстить снегу, засыпавшемуся им в штаны.

– Я обещаю, я убью тебя своей блинницей! Ты в ней так зашипишь, что аж завоешь и испаришься! – бубнил Свен, вырываясь из очередного холодного белого плена и выгребая снег из ботинок своими розовыми варежками с мордами кроликов.

Тесса закрыла глаза и стала прислушиваться. Наблюдать за тем, как Тесса пользовалась своим странным невидимым аппаратом слежения за зараженными, было жутко, как будто она ловила невидимые сигналы инопланетян.

– Что-нибудь слышно? – повторил озабоченный Кейн.

– Давайте делать ангелов! – закричала Хайдрун, плюхнулась в сугроб снега и энергично задвигала конечностями, рисуя крылья и робу.

– Дурун, твою мать!

– Да ты заколебала!

– Пристрелите ее уже кто-нибудь!

– Заткнулись все! – огрызнулся я, видя, как Тесса нахмурилась, пытаясь вычленить в этом гомоне искомые звуки зараженных.

Несколько минут мы не двигались и молчали посреди напряженной тишины, которую изредка разрывали карканья сорок и скрип голых замерзших деревьев на ветру.

– Я как будто слышу их, – прошептала Тесс с закрытыми глазами.

– Они что-то говорят? – спросил Кейн тоже шепотом.

– Это не слова… это больше похоже на … двойной стук.

Тесса вышла из контакта и посмотрела на Кейна:

– Похоже на волны. Вжух-вжух, вжух-вжух, – изобразила сестренка.

– Это их пульс. Ты слышишь их сердцебиение, – уверенно произнес Кейн.

И посмотрел на меня взглядом, полным удивления, мол, моя сестра на него ужаса наводит не меньше, чем на остальных. Месяц назад мы и понятия не имели, что можем подслушивать зараженных. Да мы даже не знали, что они способны общаться! Мы — мутированные формы вирусного организма – промежуточное звено между людьми и монстрами, налаживаем контакт между добычей и охотником, получив способности от двух противостоящих сторон.

– Там определенно есть тот, кто нам нужен.

Тесса указала направление пальцем, затянутым в толстую перчатку. Ребята подтянулись к нам и стали рассматривать белоснежный пейзаж леса.

– А где они? Я никого не вижу, – произнес Фабио, как всегда укутанный шарфами и шалями в несколько слоев.

Мы вглядывались по сторонам, но на фоне бело-серого пейзажа с искрящимся снегом, черными ветками, серыми стволами, сложно было вычленить тела.

Тогда перчатка Тессы уверенно указала нам на едва заметные белесые тела.

– Вон, вон, вон, вон, и вон там за тройным деревом дальше всех.

– Твою мать! Сколько их здесь?! – присвистнул Зелибоба.

Наконец и я стал различать их худющие силуэты посреди серых стволов деревьев: голые синюшно-белые деформированные человеческие тела стояли, вытянувшись лицами к небу, как если бы пытались учуять запахи пищи. Они спали с закрытыми глазами и лишь изредка покачивались в такт дуновениям ветра, который гулял между ними, как между деревьями – такими же мертвыми и статичными.

– Около двадцати только на этом пятачке. Где-то недалеко отсюда еще скопления. Вокруг нас. Везде.

Тесса показала нам карту на планшете, испещренную белыми точками. Я обеспокоенно взглянул на Тессу.

– Нам никогда не одолеть такое количество! – выдохнула Перчинка.

– Нам и не надо. У нас есть план. Он нас к этому и готовил, – холодно произнесла Тесс.

– Да, но обычно готовишься к худшему, а надеешься на лучшее. И обычно это всегда работает. А тут…

– Самое что ни на есть худшее, – закончила Перчинка фразу Ульриха.

Наш план как всегда не был шит белыми нитками. Он скорее волосами шит. По одному волосу на каждый разрез.

– Томас, изолируем вот эту территорию полностью, – Тесса водила пальцем по карте на планшете.

Мы собирались отделить центральную группу зараженных от остальных при помощи рабицы, что привезли с собой.

– Здесь шестнадцать особей, – констатировал Кейн.

– А что вот с этими тремя группами? – Перчинка указала на тех, кто был раскидан вне периметра охоты, но которые находились в непосредственной близости от нашего избранного пятачка.

– Вот здесь, здесь и здесь разместите приманки, – руководила Тесса.

Приманки – это пакеты с человеческой кровью из криоморозильника Кейна. Пока зараженные будут разделываться с приманками, мы должны успеть отобрать свою особь.

Ребята закивали.

«А какая из этих шестнадцати наша?» – спросил Миша.

– Начинайте ограждать, а я пойду выберу.

Мы разбрелись по задачам, Тесса отправилась в самую гущу спящих бывшелюдей.

Малик с девчонками ушли подвешивать приманки на деревья, а мы с ребятами стали разматывать рабицу. Она была почти три метра в высоту и наша задача состояла в том, чтобы оградить ею шестнадцать особей от остальных. Мы прибивали металлическую сетку гвоздями к стволам деревьев, создавая что-то вроде круглой беседки прямо посреди леса. Пока мы крепили рабицу, я наблюдал за тем, как Тесса ходила между зараженными, не тревожа их. Она останавливалась возле каждого, опять прислушивалась с закрытыми глазами и переходила к следующему.

– Вот этот, – уверенный голос Тесс громко прозвучал в наушнике.

Ничем непримечательный мужчина. Зараженные все очень похожи друг на друга: тощие, с натянутой гладкой кожей, здоровенные клыки из растянутой пасти и заточенные когти двадцать сантиметров в длину. Зараженных можно отличить по одежде. Наш был одет в остатки смокинга, даже бабочка сохранилась.

– Брюс! – сказала Хайдрун, увидевшая зараженного через камеру на шлеме Тесс.

– Чего? – не понял кто-то

– У него такой вид, будто его зовут Брюс.

– Ну, Брюс так Брюс, – Тесса пожала плечами.

– Привет, Брюс! Сейчас мы тебя похитим! – воскликнула Куки.

А дальше началась настоящая жуть. Нам пришлось ходить между застывшими статуями зараженных прямо у них под носом, могли даже родинки на телах разглядеть. Но их ни в коем случае нельзя трогать. Рецепторы восприятия зараженных срабатывают в двух случаях: при близости добычи или же угрозы. Так что я вообще старался не дышать, пока мы расставляли забор.

– Ребята, это – гребанный «Сайлент-хилл»! – стонал Свен, бродя с сеткой между монстрами.

– Вы одни в этом храме! Бога здесь нет!²⁵ – зловеще зашептал Фабио, а потом изогнулся и хромой походкой пошел на Свена, подражая мерзким медсестрам из жутчайшего кинофильма всех времен.

– Да хорош ты! Заколебал! – занервничал Свен.

Внутри импровизированной беседки в тридцать метров диаметром мы выстроили коридоры, которые помогут отделить нашего красавца от остальной части его банды. Фактически мы строили маршрут для каждой особи, выделив один индивидуальный для Брюса, чтобы хоть какое-то время контролировать ситуацию. Мы надеялись на инстинкты зараженных, которые гонят животных без логических стратегий передвижения: увидел проход – нырнул, увидел препятствие – побежал вдоль него до прохода.

Коридор для Брюса мы выстроили так, чтобы он побежал в обратном ото всех направлении, где в конце концов попадет в ловушку прямо возле Аякса.

Наконец, спустя три часа и тысячу проигранных сценариев разметка территории была завершена, и мы разбрелись по точкам старта. В животе привычно назревала диарея.

– Так, ребята, – начала Тесс, – никакой агрессии. Оружие применять только в крайнем случае! Мы всего лишь наблюдатели и не представляем для них никакой угрозы. В противном случае нас здесь в клочья разорвут.

В этом-то и был главный минус плана – мы фактически управляли стихией. Мы не могли использовать жесткие методы управления, потому что неизбежно навлечем на себя гнев зараженной толпы. Они сами должны найти выходы из лабиринтов, сами должны пробежать до пакетов с кровью, и Брюс сам должен угодить в ловушку.

Нехило, да?

– Если видите, что план летит к чертям, пусть туда и летит. Не рискуйте собственными жизнями. Наша главная цель – Брюс, он должен прибежать к Аяксу. Остальные пусть хоть всю сетку тут в клочья разорвут. Всем ясно?

Мы все по очереди дали утвердительный ответ.

– По мне, так я не добыча, и это уже хорошо, – пролепетала Куки, вспомнив свой легендарный забег в ИКЕЕ.

Тесса взглянула на время: почти четыре часа, скоро начнет смеркаться.

– По позициям! – Тесса дала команду.

Я поджал хвост. Прямо в буквальном смысле слова: напряг ягодицы так, словно собирался с моста сигануть в узкое ущелье, где слышится течь воды, разрезаемая острыми камнями. Думаю, подобное ощущение испытывали все здесь присутствующие. Охотится в мебельном гипермаркете было гораздо проще, нежели в открытом лесу. Тут и минусовая погода, и препятствия передвижению, и огромное количество зараженных, и наконец отсутствие безопасных мест, где можно было бы спрятаться от чудовищ.

– Открыть приманки!

Куки, Хайдрун и Перчинка тут же отвинтили колпачки на пакетах с кровью, подвешенных на сосновых ветках, и запустили часики на бомбе.

В ту же секунду раздался оглушительный многоголосый рев. Он зазвучал одновременно со всех сторон, как будто кто-то протрубил в уродливый горн, сделанный из человеческой гортани. У меня сердце в пятки ушло, когда прямо передо мной целая армия трупов встрепенулась, по их телам в буквальном смысле пробежала дрожь, в доли секунд пробудившая организмы от долгой спячки. Зараженные открыли глаза, в которых горел яркий голубой огонек убийцы, запах крови вытащил сознание из недр спящего организма, зараженные опустились на передние конечности и поскакали в разные стороны – шестнадцать синюшных трупов бросились на поиски источника сладостного аромата.

Моя позиция – вокруг импровизированной беседки, в которой метались шестнадцать машин для убийств.

Здесь же сконцентрировалась основная масса нашей маленькой армии: все самые сильные ребята окружили пятачок, отделенный сеткой от остальной части леса, и поддерживали конструкцию, когда самые разъяренные из зараженных пытались прорваться сквозь металлические прутья.

– Ульрих! Держи со своей стороны! – зарычал Зелибоба на рыжего парня, который был инженером и никогда даже не претендовал на звание бравого солдата.

– Ай! Он кусается! Он пытается прокусить сетку! – оправдывался Ульрих с глазами полными ужаса.

Зараженный с его стороны пытался сломать рабицу, которая эластично прогибалась под его ударами и толчками, не позволяя выбраться наружу из ловушки. Это приводило особь в еще большую ярость, и он пытался прокусить металлическую сетку своими острыми клыками, что, я допускал, было вполне осуществимым.

– Держи сетку, твою мать! – не унимался Зелибоба, который сам пал жертвой разъяренного чудища со своей стороны и сдерживал порывы монстра разбомбить всю конструкцию в щепки вместе с деревьями, к которым она цеплялась.

Тут взбунтовалась и моя часть контролируемой банды мертвецов. Однорукая зараженная в сером изодранном комбинезоне с огромными засохшими пятнами крови на груди прыгнула на сетку прямо передо мной, рабица прогнулась, резкий толчок свалил меня на снег.

– Направляйте их! Чего вы ждете?! – кричала Тесса в наушнике, наблюдая за нашими детскими усилиями контролировать толпу убийц.

Сама она занимала позицию на переходе из беседки в длинный коридор, обрамленный рабицей и ведущий к Аяксу. Именно в него мы должны загнать Брюса.

– Толкни его! Толкайте их всех! Направляйте к выходам! – крикнул я.

А в это время в остальной части мира, которая находилась за пределами беседки, назревал настоящий потоп.

– Ребята, они прибывают! – закричала Арси.

В ее голосе послышалась паника.

– Арси, сколько их? – крикнула Тесса.

Отовсюду слышались остервенелые завывания зараженных, которых мы не видели, но точно знали, что они все бегут на нас. Никогда я еще не слышал столь истошный вопль посреди лесов, отдающий эхом на многие километры и запускающий цепную миграцию по всему материку. Их вой похож на резкие икания койотов вкупе с душераздирающим ором расчленяемого человека. Может, это последствия заражения, но где-то глубоко внутри меня проснулась жалость к пленникам нестерпимой жажды, которая делала их убийцами и предрекала вечное горение в аду.

– Насчитываю… твою мать, их не меньше тысячи сдвинулось к нам в радиусе двух километров! – испуганно ответила Арси, которая контролировала обстановку из Аякса, припаркованного в трехстах метрах от места действия.

– Наплевать на них! У нас еще есть время. Ребята, главное – наш Брюс! – произнесла Тесса.

Зараженные уже метались внутри сетчатых лабиринтов, полностью сломав внутренние перегородки, и теперь кучей перемещались вдоль рабицы. Мы бегали рядом с ними по другую сторону сетки и толкали их так, чтобы сдвинуть траекторию пути.

– Я не вижу Брюса!

– Где Брюс?

– Он попал в коридор или нет?

– Черт бы вас побрал, ребята! Я не могу открыть приманку, пока вы не отделите Брюса! – в голосе Тессы послышались нотки разочарования, пока она наблюдала за нашими жалкими потугами контролировать стихию.

Но в следующую секунду весь план полетел к чертям. Трое зараженных сбились в группу, видимо, им надоело метаться внутри сетчатого лабиринта, пока запах крови дразнил их изъеденные вирусом нейроны. Они, словно ведомые единым интеллектом, сомкнулись плечом к плечу и с разбегу врезались в сетчатое ограждение прямо рядом с Мишей. Послышался хруст взрывающейся древесины, дюбеля, крепившие рабицу к стволам сосен, вылетели из деревьев. Толчок отбросил Мишу на снег. Трое зараженных снова разбежались и теперь уже не осталось никаких сомнений, что в этой битве победителями выйдут они. В условиях крайнего раздражения их интеллект рождал гениальные идеи, что убивало всякие сомнения в теории Кейна. Белесые тела с выпирающими сквозь тонкую кожу мощными мускулами бежали прямо на ослабленное место крепления рабицы, объединенные невидимыми сетями сознания в одну мощную кувалду.

Им даже выстрел не понадобился, они стартовали одновременно, словно выдрессированные собаки. Резкий удар выбил из стволов последние дюбели, и ограждение медленно провисло под тяжестью запрыгнувших на него зараженных. Конструкция беседки продержалась всего три минуты.

Наблюдая за тем, как все до одного зараженные с легкостью покинули место заточения сквозь открывшийся выход, воздух выбило из легких от осознанного поражения. Мы потеряли Брюса среди остальных шестнадцати тел, я даже не мог его различить в этой вакханалии конечностей.

– Тесса, все кончено. Они слишком сильные, – оправдывался я в микрофон.

И просто встал, как истукан, поскольку уже ничего нельзя было изменить. Передо мной моя однорукая зараженная – та, что в окровавленном комбинезоне инженера Желявы – последняя выбиралась из запутанных металлических сетей, спеша на зов крови за своими товарищами.

Я опустил руки и уже мысленно выстраивал план следующей охоты, когда вдруг откуда-то из-за спины раздался выстрел и прямо на моих глазах зараженная упала на снег. Я резко обернулся.

Тесса стояла позади меня, вытянув винтовку перед грудью. Она покинула свой пост, когда осознала грядущее поражение, но по ее решительному выражению лица я понял, что она не собирается уходить отсюда с пустыми руками.

К сожалению, как она сама же и предвидела, зараженные реагируют на атаку ответным ударом. И ближайшие двое зараженных развернулись по дуге так неестественно, как если бы сверху ими управлял кукловод, они даже не остановились и теперь бежали прямо на Тессу.

– Тесса, какого черта! – в наушнике кричал злой Кейн.

Тесса растеряно смотрела на бегущих на нее уродцев, словно сама не понимала, что ее дернуло атаковать зараженную прямо посреди толпы ее собратьев. Но это ошеломление продлилось всего долю секунды, ее лицо быстро приобрело знакомые оттенки решительности стоять до конца.

– Боб, Томас, хватайте ее! – приказала Тесса.

А потом развернулась и побежала прочь, отвлекая атакующих на себя.

– Твою мать! – выругался Зелибоба и бросился к жертве транквилизатора, высчитывая секунды до того момента, как она очнется.

Я бежал ему на помощь, туда же бежали все остальные, кто окружал конструкцию: Ульрих, Миша, Малик и Свен. Мы набросились на зараженную, пытаясь схватить ее по рукам и ногам.

– В коридор ее! – послышался голос Кейна.

Мы подняли уже начавшую брыкаться женщину и потащили к сетчатому коридору, искусственно возвращая ее в рамки нашего плана. По этому коридору она добежит до приманки возле Аякса. Мы бросили ее внутрь, я закричал:

– Кейн! Открывай!

Меньше чем через секунду зараженная встрепенулась, судорожно замотала головой, как лошадь, отгоняющая мух, а потом развернулась и побежала точно к Аяксу, учуяв еще один внезапно родившийся источник пленяющего запаха.

Есть! Я даже подпрыгнул от радости, что хоть какая-то часть нашего гениального плана сработала как надо.

– Все отступаем к Аяксу! – крикнул Зелибоба.

Мы побежали через сугробы обратно к нашему бронированному другу. А вокруг нас продолжалась цепная миграция, которую я не побоюсь назвать великой! Мои датчики движения в экипировке пикали настолько часто, что в ушах гудел один бесперебойный писк. Тут и там мелькали белесые тела между стволами заснеженных деревьев, отовсюду раздавалось рычание и сипы.

И вдруг где-то совсем рядом раздался крик. Человеческий.

– Тесса! – мой организм среагировал молниеносно.

– Ребята, на помощь! – услышал я призыв своей сестры и уже несся на ее зов со всех ног.

Меньше чем через минуту мы с Зелибобой и Свеном достигли эпицентра трагедии. На снегу валялся Фабио, зажимающий окровавленное бедро. Возле него двое подстреленных транквилизаторами зараженных с окровавленными пастями. А всего в пяти метра от них на Тессу огрызались другие два уродца, пока она стояла стеной между ними и воющим Фабио. Она водила дулом винтовки туда-сюда, готовая выстрелить при первой же атаке.

– Хватайте его и бежим! – скомандовала Тесса.

А потом вытащила из кармана брюкпакет с кровью, подбросила вверх и выстрелила. Шприц пронзил пакет в воздухе, ярко-красные струи брызнули во все стороны, алые капли раскрасили белоснежный снег. Зараженные тут же бросились на пакет, стали рвать его в клочья когтистыми ручищами и мощными пастями.

А мы в это время бросились на помощь к стонущему Фабио.

– Покажи! – участливо просил Свен, упав возле друга на колени.

– Нет времени! Завяжи и валим отсюда!

Я обвязал бедро Фабио его же многочисленными шарфами, которыми он укутывался аж до лба, и вдвоем с Зелибобой поднял его под плечи, Свен схватил за ноги, Тесса бежала впереди нас.

Наконец через несколько сотен метров глубоких сугробов, с языками на плечах и горящими легкими мы увидели Аякс.

– Что произошло?! – Куки бежала навстречу нам.

– Куки в машину! Всем в машину! Где особь? – Тесса была сосредоточена лишь на задании.

Озлобленное выражение лица Тесс отрезвило: у нее были веские доводы и это именно то, что она скрывала от меня.

– Уже упакована внутри машины! – ответил Кейн.

Мы занесли стонущего Фабио внутрь БМП, где над ним тотчас же склонилась Божена.

– Не разматывай! – крикнула она на Ульриха, быстро осмотрела Фабио, а потом взглянула на Кейна. —Артерия пробита.

– Здесь не зашьем. Нужно срочно в лабораторию.

Зелибоба газанул так, что из-под колес взорвались фонтаны снега, перемешанного с кусками мерзлой земли. Три снегохода мчались вдогонку.

А в лесах продолжалась великая миграция зараженных, что мы вызвали своей неаккуратной игрой.

18 января 2072 года. 16:00

Тесса

Я гнала на снегоходе так быстро, как только могла. Как назло начался густой снегопад, и я не видела ничего дальше пяти метров, ориентируясь лишь по навигатору на боевом планшете и руководствуясь воображением: вот здесь должен быть толстый дуб, вот тут – овраг, а вон там пень, который превратит меня вместе с моей Киской в мокрое место. Я виляла между стволами деревьев и вездесущими кустарниками, раскидавшими свои паучьи ветви по всему лесу, слыша глухой рокот Аякса где-то впереди. Плотная стена снега била в стекло шлема таким шквалом, будто я прорывалась сквозь тучу саранчи. Где-то сзади были слышны завывания резвых моторов снегоходов Перчинки и Свена, они мчались по моим следам, и все вместе мы изображали вереницу неудачников, решивших поводить хоровод на грани жизни и смерти.

Черт бы побрал этого итальяшку! Надо было ему разыграть из себя героя, чтобы всего через секунду стать рыдающей принцессой, которую теперь из-за его же глупости спасает целый отряд!

Моя попытка отвлечь зараженных была перечеркнута неуместным героизмом Фабио, который по какой-то причине подумал, что мне нужна его помощь. Уж не знаю, какое спагетти в его мозгу сварилось, но получилось так, что посреди этой снежной мглы его сшиб с ног один из зараженных, бежавших на зов приманки. По глупому стечению обстоятельств у Фабио разорвался запасной пакет с кровью, которые мы все носим в накладных карманах брюк. Мои два погонщика среагировали молниеносно и оставили попытки угнаться за мной, потому что кровь из пакета Фабио обозначила для них новую цель. Они бросились на него, и тут я почти наложила в штаны! Фабио не успел сообразить, что произошло, как уже валялся на снегу, а зараженный впился своей клыкастой пастью прямо в его бедро.

Фабио истошно завопил.

Я заорала вместе с ним, представляя, какую боль он испытал, и тут же начала обстрел хищников. Мне удалось вырубить обоих транквилизатором, но я понимала, что ненадолго, потому что Фабио продолжал смердеть человеческой кровью и привлекал к себе все больше внимания.

Было уже поздно вытаскивать пакет из кармана Фабио, человеческая кровь смешалась с его одеждами и залила все вокруг, пока зараженный пытался отодрать от ноги Фабио свое лакомство вместе с солидным ломтем бедра итальяшки.

Я всегда говорила, что мы прокляты из-за деяний наших предков, которые массово истребляли животных ради пищи, и сейчас гнев господний пролился на бедного Фабио за грехи его изощренных предков. Вот так свиньи отомстили тебе, итальяшка, за пармскую ветчину, что твой прадед срезал с трупов и украшал дыней.

Короче говоря, итог наших импровизаций сегодня стал гораздо более печальным, нежели гонки в ИКЕЕ. Вселенная определенно хочет довести нас до финала истории конкретно поюзанными и желательно без каких-нибудь частей тела!

Я продолжала управлять снегоходом, погоняя его сквозь снежную завесу, которая с каждой минутой становилась все плотнее. Я пригнулась к рулю Киски вплотную, краем глаза следила за дисплеем планшета, на котором не отставали две серые точки позади меня.

Вот уже впереди виднелись ворота поселка Бадгастайн, где расположился наш уютный гостиничный комплекс, ставший замком Франкенштейна. От здешнего снегопада со снежинками размером с кулак даже дышать было трудно. Аякс ушел далеко вперед, и я ехала по следам протекторов, что он оставлял мне, как хлебные крошки. Наконец я въехала на подъездную территорию гостиницы, в центре которой стояла погребенная под толстыми слоями снега ель, украшенная нами в Рождество, когда мы начали новую главу в истории выживания. Недолго длилась эта новая глава, скажу я вам.

Я быстро припарковала Киску и уже неслась к распахнутым настежь главным дверям, через которые ребята тащили Фабио внутрь. Хлебные крошки превратились в непрерывную алую полоску крови на снегу. Я нагнала ребят в холле первого этажа и пыталась втиснуться сквозь их плотные плечи, чтобы увидеть живого Фабио и чтобы, даже не знаю, принести какую-нибудь значимую пользу, что ли.

– Как это произошло!? – кричал Ульрих.

Фабио уже побледнел и закатывал глаза, но продолжал выть, когда Ульрих бил его по щекам и приказывал оставаться в сознании.

– Где особь? – перекричала я всех.

Томас смерил меня озлобленным взглядом, в котором читался явный упрек с вывеской «У нас тут Фабио помирает, как ты можешь сейчас печься о зараженной?»

Я ответила ему не менее многосложным взглядом «Мне нужны образцы крови, чтобы поскорее намешать сыворотку в котле, иначе я превращусь в одного из этих безмозглых монстров!»

Конечно, вряд ли Томас понял весь смысл моего ответного взгляда, но глянула я на него, как надо!

– Она заперта в Аяксе! Разберемся с ней, когда поможем Фабио! – ответил он недовольным тоном.

– Хайдрун, держи ногу выше! – крикнул Кейн.

Хайдрун тут же задрала наверх истекающее кровью бедро Фабио и положила его пятку себе на плечо. Фабио заорал от боли.

– Не так высоко!

– Ну уж извините! Эта пармская ветчина не один килограмм весит! – фыркнула Хайдрун.

И вдруг показалась мне такой прекрасной.

– Пора бы нам придумать, что получше приманок и похищения этих уродцев, – выплюнул Зелибоба.

– Это точно. Так ни органов, ни конечностей не наберемся! – согласился Малик.

Наконец мы вбежали в лабораторию. Божена спихнула с ближайшего стола кучу агрегатов и девайсов, и мы водрузили на него Фабио.

– Держись, брат! Подлечим тебя, быстро заживет! Завтра уже прыгать будешь! – подбадривал Ульрих.

Но Фабио нас уже практически не слышал. Он бледнел и закатывал глаза.

– Кейн, что делать? – Малик тут же надел на себя маску ассистента.

– Божена, перевязочный материал и антисептики. Малик, линейный скобочный сшиватель для сосудов и набор скальпелей, – приказывал Кейн. – Томас, набор гемостатических зажимов в соседней лаборатории. Ульрих, неси кровь из холодильника и физраствор.

Ребята тут же бросились выполнять задания, носились туда-сюда, складывая все добытые инструменты прямо между ног Фабио.

– Тесса, снимешь шарф, откроешь рану. Хайдрун, как рана будет видна, поливай ее физраствором, чтобы кровь смыть. Мне нужно четко видеть, все раны.

– Есть, Кейн! – выдохнула рыжая девушка.

Я разрезала шарф, туго обмотанный вокруг ноги, и удалила импровизированную повязку. Перед нами предстало жутчайшее зрелище.

– О боже, меня сейчас стошнит!

– Хайдрун, соберись.

Если вы никогда не были свидетелем кровоточащей артерии, вы даже представить не можете, насколько интенсивный запах крови стоит вокруг. Этот насыщенный медный аромат стремительно пробирается во все возможные щели, и кажется, будто эта кровь у тебя во рту, в носу, в глазах, как зараза, проникающая в тело на молекулярном уровне. Я не винила Хайдрун в рвотных позывах, которые было трудно сдержать. Я даже не винила ее в том, что она поливала окровавленное бедро Фабио с закрытыми глазами и задержав дыхание.

Несмотря на то, что мы туго затянули шарфы в качестве жгута, кровь продолжала сочиться из трех десятков маленьких разрезов в форме полумесяца от острых клыков, превративших бедро вместе с одеждами в кровавое месиво, пропитанное настолько, что вся эта куча брюк, шарфов, подкладок казалась кучей кишок.

Но тут произошло нечто еще хуже. Кейн вытащил из разрезанного кармана дырявый пакет с кровью – нашу приманку – и выбросил его на пол. Из пакета вытекали остатки крови, я почувствовала этот металлический запах, особенный, совершенно не такой, как у Фабио. В следующую секунду меня неконтролируемо согнуло напополам.

Я громко вдохнула, сильная судорога сжала в кулак желудок, глотку и даже мозг. Во рту взорвался фонтан слюней, которые я едва успевала сглатывать, а запах крови продолжал раздражать рецепторы, которые разбудили где-то внутри меня желание впиться во всю эту кровавую кашицу из одежд и высосать все насухо.

– Тесса, какого черта ты творишь? – первым крикнул Малик.

Я его не видела, перед глазами вообще все почернело.

– Что с тобой?

– Ты в порядке?

Голоса ребят продолжали звучать где-то совсем рядом, но в то же время где-то далеко. Я вцепилась в край стола, боясь упасть в разверзнувшуюся передо мной черную пропасть и потерять саму себя за этим непреодолимым желанием впиться в разорванный пакет крови на полу возле меня.

Кажется, меня забила дрожь, когда я попыталась выйти из внезапного наваждения, возвращая свою потерянную человечность. Я хватала воздух ртом, но металлический запах еще сильнее проникал в мое тело: пропитывал волоски в носу, оседал в легких, выходил сквозь кожу и снова требовал войти в мое тело.

– Тесса, уйди отсюда! – крикнул кто-то, но я едва ли находилась в этой реальности.

Меня затянуло в какую-то черную дыру, и продолжало тянуть в самый ее центр, откуда, я совершенно точно знала, выхода нет! Я зажмурилась, вкладывая всю свою силу воли в борьбу с беспощадным рефлексом. Не настало еще время, чтобы мое тело перестало слушаться рассудка. Я просто не верю в это. Я до сих пор здесь, и мое сознание принадлежит мне, а потому черта с два я просто так сдамся тебе, коварный вирус!

– Тесса! – его громкий голос, такой нехарактерно разъяренный и настойчивый, вывел меня из ступора.

Я еще никогда не слышала, чтобы он так кричал. И уж тем более на меня.

– Пошла вон отсюда! – заорал он.

Гнев в глазах Кейна был физически ощутим, и я сосредоточила все свое внимание на узких черных зрачках доктора, как на ярком фонаре посреди уличной тьмы. Сверлящая злоба в его глазах помогла мне опомниться. Меня вытащило из затягивающей дыры обратно в реальность. Я тут же воспользовалась этим проблеском в сознании, развернулась и бросилась прочь из лаборатории.

Я бежала, подальше от этих запахов и звуков сочившейся крови. Поразительно, как усиленно у меня теперь работают рецепторы восприятия! Даже будучи в другом крыле на два этажа выше лабораторий, я чувствовала запах крови. И не просто запах, я слышала, как она течет по венам и артериям. Слышала ее булькающие звуки, когда она просачивалась сквозь ворох одежд. Слышала возбужденные голоса ребят, орудующих над Фабио.

«Малик, зажим!».

«Божена, подай иглу!».

«Отойдите, не толпитесь!».

Голос Кейна звучал где-то в мозгу, а я не могла понять, мне все это мерещится или же я и вправду слышу его в данную секунду? И с каждым преодоленным метром я все больше возвращала свой рассудок назад из мира потерянных душ, пока наконец не очнулась на балконе своей комнаты, где стояла и вдыхала горный воздух, надеясь, что его чистота поможет выветрить осевшие внутри меня атомы кровавого аромата. Я дышала так жадно, даже глотала воздух намеренно, хотелось, чтобы его чистота стерилизовала все мое нутро от атомов крови из пакета, от беспрестанно работающих частиц вируса, возбуждающих рождающееся во мне чудовище.

И все это время я смотрела на божественный пейзаж, сотворенный природой: со всеми своими неровностями он казался безупречным. Цепь заснеженных гор разрезала горизонт причудливыми узорами, синее до рези в глазах небо пестрело белоснежными ватными облаками, такими воздушными, что на них хотелось попрыгать. Бесконечные лесные чащобы простирались от горизонта до горизонта: черные, где зима съела листву, и зеленые, где ввысь тянулись вечные хвойные. Птичий гомон раздавался отовсюду, но едва ли на него обратишь внимание, он точно фоновая музыка зимы, малозаметная, но такая важная. Ледяной освежающий и насыщенный свежестью воздух охладил мои мозги, и я снова стала сама собой.

И вот тут-то меня и атаковали мои надоедливые мысли. В голове не укладывалось, что природа могла создать нечто прекрасное и завораживающее своей красотой и фундаментальностью, как этот пейзаж. Но в то же время она сотворила и нечто ужасно кровожадное и просто садистское. Теперь, когда я на полпути от прекрасного до чудовищного, этот парадокс все навязчивее звенит в моих пока что человеческих мозгах.

Я взглянула на свои руки – липкие от засыхающей крови. Снова резкая инстинктивная мысль сверкнула яркой вспышкой. Я поднесла ладонь к губам. Всего лишь попробую. От этого мне не станет хуже, если я всего лишь немного лизну…

Я встрепенулась и замотала головой. Вот оно! Вот как оно начинается! Я снова стала падать в черную бездну, где теряется мое сознание и появляется уродливое сознание вируса! Черта с два, ублюдок! Я приложу все свои силы, чтобы к моменту, когда ты получишь меня, я буду сухой кочерыжкой безвкусной и жесткой, как хлеб из извести. Я вбежала в ванную, включила воду на весь напор, терла ладони до покраснения, ковыряла под ногтями, смывала мнимые частички крови, которых уже больше и не осталось. Я уже начала подумывать залить ванну стопроцентным спиртом, причем купаться в нем столь же остервенело, как и заливать внутрь.

– Ты как?

Я вздрогнула от его внезапного появления. В отражении зеркала над раковиной я увидела Кейна, стоявшего позади меня со сложенными на груди руками. Он смотрел на меня своим фирменным хмуро-оценивающим взглядом. Я посмотрела на часы и поняла, что прошел целый час. Так вот как теряешь самого себя? В таком состоянии полуконтроля над собой время бежит в два раза быстрее, словно ты и впрямь проживаешь жизнь напополам с кем-то.

– Как Фабио?

Я игнорирую его вопрос, потому что не хочу отвечать на его. Он и так все видит.

– Стабильный. Поспит пару дней и снова отправится на охоту, – ответил Кейн нехотя.

Я взглянула на него озадаченно.

– Снова на охоту?

– Я проверил кровь особи. Она дала нам четыре новых блока генов.

Я тяжело выдохнула.

– Всего четыре?!

Молчание Кейна было красноречивее слов.

– Надо что-то делать, Кейн.

– В смысле?

– Мы не можем больше играть роль наживок, это слишком опасно. Придумай что-нибудь получше похищений голыми руками!

– Я работаю над этим.

Я уже собралась зайти обратно в комнату, как Кейн остановил меня за локоть.

– У нас еще есть и твоя проблема.

Не люблю, когда ко мне прикасаются без спроса. И, кажется, Кейн это понял по моему взгляду, потому что освободил мою руку тотчас же.

«Наваляй ему, крошка!» – Робокоп, сидящий в кресле возле нас, стал еще более отчетливым, как и кислотный запах лака для ногтей.

– Да, и если ты не забыл, моя проблема неразрывно связана с поимкой новой особи. У меня мало времени!

– Я к тому, что им пора рассказать.

Я замерла.

Слова Кейна резанули по моей решительности, но я была к ним готова, потому что рано или поздно этот момент наступит, я от него не убегу.

– Ты стала представлять угрозу, и они должны об этом знать, – говорил Кейн так просто, будто шнурки учил завязывать.

Я опустила глаза и стала переминаться с ноги на ногу, как провинившаяся школьница.

«Он говорил, что у тебя есть месяц!» – пискнул Робокоп и закачал головой, вытянув вперед ладонь в стиле африканки из гетто.

– Ты говорил, у меня есть месяц!

Разумеется, мне не за что было обижаться на Кейна, все мои проблемы – это чертов вирус, который в данный момент пожирает мой мозг с таким удовольствием, что я не могу избавиться от бредовых галлюцинаций. Черт, возьми, почему именно Робокоп? И почему он все время красит ногти на ногах?! Что за детская травма у меня связана с этим Робокопом и с этим гребанным лаком для ногтей?!

– Мне сложно высчитать точное время превращения для тебя. Ты не типичный случай.

– А что вообще ты можешь, Кейн, кроме того, что ошибаться без конца? – огрызнулась я.

Сорок лет назад он ошибся с прогнозом для первых зараженных и отменил карантин, выпустив двадцать два источника заразы в людские массы. Сегодня он ошибся с прогнозом моего превращения в убийцу.

Но Кейн не виноват в том, что не понимает того, что не понимает вообще никто на всей планете. Легко, конечно, повесить всех собак на длинную изящную шею Кейна, он же вот тут прямо передо мной стоит, а физическое тело ненавидеть проще, чем невидимые вирионы.

– Прости, – вырвалось у меня из груди.

«Эй! Не давай ему спуску!»

– Заткнись! – бросила я Робокопу.

Тот обиженно хмыкнул, демонстративно отвернулся и продолжил корячиться в кресле, крася себе ногти ярко-алым цветом.

Я все больше переставала контролировать себя, даже это брошенное извинение само вырвалось. Я отступила назад и врезалась стеной в дверь, почувствовала, как горю, интересно, как долго у меня жар. Кейн наблюдал за мной своим фирменным беспристрастным взором исследователя, который не вмешивается в естественный процесс, а лишь констатирует факты, симптомы, время. Я зажмурилась. А потом еще и затылком побилась о дверной косяк. Но мозгов мне это не прибавило, как и не стерло галлюцинацию перед глазами, а значит я по-прежнему была в тупике.

– Пора им рассказать, – повторил Кейн и указал путь к двери.

Джентльмен хренов.

А ведь это изначально была его идея – не говорить ребятам правды. Хотелось бы мне обвинить его и в этом, но зачем обманывать саму себя? Еще пару дней назад мы оба надеялись на то, что наши шансы собрать вирусный геном, как по кирпичику, реалистичны. Теперь же, когда я вижу, как наш КПД уменьшается под атакой новых фактов, я осознаю, что шансы того, что я превращусь быстрее, чем мы создадим лекарство, возрастают обратно пропорционально спаду КПД.

Я нехотя пошла на эшафот. Я понятия не имею, как воспримут эту новость ребята. Но Кейн прав, умалчивая о своем нестабильном состоянии, я подвергаю их опасности, а это меньшее, что я хочу в данный момент. Мне необходимо смириться с мыслью о том, что, возможно, в скором будущем борьба за мое сознание ляжет на их плечи, а я буду выкинута из игры более сильным противником. И скажу я вам, судя по моей блюющей от поездках в Аяксе армии, горевать мне в том чистилище столетиями.

Мы шли в лабораторию в полном молчании. Никогда я еще не чувствовала себя настолько подавленной и слабой, мне казалось, что конец света неизбежен. По крайней мере, мой персональный конец света совсем не за горами.

Едва мы вошли в аудиторию, четырнадцать пар глаз уставились на нас.

– Тесса! Что с тобой стряслось? – мой брат первый увидел меня и подбежал.

Он даже приложил ладонь к моему лбу. Рефлекторно. Мы ведь зараженные – мы по определению не болеем. Но похоже, видок у меня был так себе, если даже он заметил мой жар. Остальные притаились вокруг стола: кто сидел, кто стоял, но их всех объединял обеспокоенный взгляд, обращенный на меня.

– Тесса, что произошло? Ты в порядке? – спрашивал Томас.

Я смотрела на моего брата, которого нашла всего месяц назад, а теперь нам грозило снова потерять друг друга, если мы не успеем найти лекарство до того, как я потеряю рассудок.

Я покачала головой, ребята нахмурились. Томас попытался снова потрогать мой лоб, но я отбросила его руку и чуть ли не выкрикнула:

– Томас, я превращаюсь!

Вот и все. Я готова к казни.

С минуту ребята просто смотрели на меня озадаченными взглядами. Они хмурились и бегали глазами между мной и Кейном, ожидая продолжения.

Первым из ступора вышел Малик:

– Это невозможно. Ведь я сам секвенировал твою ДНК. Ты – мутант. Такой же, как и все мы.

– У нас разное количество мутированных генов. У Тессы критически низкое, – ответил Кейн.

Ребята снова глупо переглядывались между собой.

– Ты это имел в виду, когда говорил, что наши ДНК разнятся между собой? – вспомнила Божена.

– Именно.

Снова повисло молчание.

– Бред какой-то. Если этой действительно так, то ты превращаешься очень долго, – сказала Куки.

– Да, количество мутированных генов напрямую влияет на скорость превращения, – ответил Кейн.

– И сколько у тебя времени? – спросил Ульрих.

Я посмотрела на Кейна. Только он имеет достаточной квалификации, чтобы вынести мне вердикт. Честно сказать, весь разговор я стояла как-то сбоку. Словно не я была центром внимания, а Кейн. Я всего лишь его очередной подопытный пациент. Никому нет дела до моего состояния и моих чувств, всем важен лишь прогресс исследования.

Кейн ответил не сразу. Удивительно, но на его лице я заметила тень сожаления. Может, жалел меня. Может, жалел, что потеряет опытного бойца для поимки его подопытных.

– С такой динамикой… не больше пары недель.

И тут, наконец, все пришли в движение. Кто-то вздохнул, кто-то выругался, кто-то присвистнул. Но теперь внимание совершенно точно сосредоточилось на мне.

– Пары недель до какой стадии? – спросила Перчинка.

– До отключения сознания.

– Вот же черт!

– Это хреново…

– Поверить не могу!

Ребята поникли и теперь усиленно разглядывали пол под ногами, чтобы понять, чем грозит история с моим скорым превращением.

– И что нам теперь делать? А вдруг мы тоже превращаемся все это время? – запаниковала Хайдрун.

– Поверь мне, мы все в безопасности, кроме…

Кейн запнулся. Видимо вспомнил, что я тут все это время стою.

– Я не понимаю, – Томас был растерян и смотрел на меня глазами, полными противоречий.

Я взяла его за руку, мол, держись, братец.

– Но ведь все было хорошо. Ты же была в порядке! Ты столько сделала, и я не видел, чтобы…

– Томас, оставь, – я призвала его успокоить панику и сильнее сжала ладонь, чтобы он вернул хладнокровие, – это неоспоримый факт. И у нас мало времени.

Теперь я обратилась ко всем ребятам. Я видела, как угасает их энтузиазм. Одна лишь мысль о том, что они скоро потеряют лидера, родила в них страх быть брошенными посреди ожесточенной схватки.

– Нам предстоит проделать огромную работу в кратчайшие сроки, – начала я привычным командирским голосом. – Пока я в сознании, мы будем собирать ДНК-образцы каждый день. Я не собираюсь останавливаться, и если вам не по себе оттого, что рядом с вами находится человек, в любую секунду готовый съехать с катушек… то мне откровенно на это наплевать. Мы будем работать в прежнем режиме.

Ребята переглянулись, я видела, как луч надежды в их глазах снова разгорался. Нет, они еще не потеряли командира!

– Но добавляется еще одно правило. Как только вы увидите, что я… больше не я, – даже не знаю, как это выразить, – смело вырубайте меня. Подойдут любые способы, главное – вырубите. Не потеряйте меня. Не хочу бродить по лесам одурманенная.

Ребята снова переглянулись, нашли понимание в глазах друг друга и закивали.

– Обещаю сразу долбануть тебя лопатой по башке, – сказала Божена.

Странным образом ненависть Божены стала уместной.

– Ульрих, Миша, Томас, ваша задача подготовить для меня бокс.

С этими словами я развернулась и зашагала прочь, бросив быстрый взгляд на плексигласовый бокс, в котором рычащая Лилит лежала с оторванной от тела головой.

18 января 2072 года. 21:00

Полковник Триггер

– Фильтры засоряются быстрее, чем инженера успевают их счищать, отсюда увеличивается сырость в отсеках, влажность рождает конденсат, а он замыкает проводку. В общей сложности мы уже запечатали семь жилых отсеков из-за перебоев с электричеством и системой кондиционирования.

– В чем проблема-то? Ты же расселил людей по другим отсекам, – вставила Трухина.

– От перестановки слагаемых сумма не меняется. На системы жизнеобеспечения других отсеков увеличилась нагрузка, – Крайслер продолжал доклад. – Нам надо увеличивать скорость очистки и просушки фильтров. Иначе мы просто оттягиваем решение проблемы.

Я прекрасно знал, к чему он ведет.

– Нам нужно отправить отряды на поверхность. Нам нужен керамзит, пластмасса, стекло, металлическая сетка.

– Ты хочешь заново собрать убийц вместе? Они Генерала убили, а ты им снова даешь власть над нами? – спросил я.

Крайслер сглотнул.

– Можем отправить моих ребят.

– Не смеши меня. Они и часа не продержатся на поверхности, – хмыкнула Трухина.

– Так обучи новых!

– На это уйдут годы.

– Значит верни в строй самых лояльных из Падальщиков!

Крайслер не мог угомониться, и это начинало напрягать.

– Нет среди них лояльных! Бунтари всех до одного обработали! Или ты сам не видишь ненависть в их глазах к твоим отрядам?

Крайслер видел это. Вот только мог спутать с простым страхом солдат перед угнетателем, коим в их ситуации стал Крайслер – крушитель костей. Они ненавидели его за то, что над ними издевались его воспитанники, а Големы многие года кулаки разминали, чтобы испробовать Падальщиков на прочность. Теперь им предоставилась эта возможность, и каждый солдат бывших отрядов специального назначения, даже самый зеленый новобранец получил пару гематом за славу своих более опытных боевых товарищей. Все Падальщики стали изгоями в военном блоке, и нынешний их статус необходимо поддерживать всеми силами.

– Мы должны справиться с бытовыми проблемами сами без помощи предателей.

– Настолько их боишься? Поэтому приставил ко мне свою гниду Корвина? Чтобы я ненароком не услышал того, чего мне нельзя знать? – оскалился Крайслер.

Напряжение между нами росло. Крайслер продолжал щупать почву и вести расследование. Корвин доложил, что он пристально изучал записи с камер видеонаблюдения, но вовсе не того злополучного дня, когда Падальщики ворвались в штаб Генералитета. Крайслер пытался найти того, кто дал им коды доступа. Это был я. И Крайслер это знал, просто до сих пор не нашел доказательств. Но он уже знал, что ищет, а это означало, что вскоре он докопается до истины.

– Эти ублюдки воспользовались своим положением, обманули доверие Генерала и безжалостно его прикончили. Или ты это забыл?

Крайслер взглянул на меня, в его глазах сверкнули огоньки гнева.

– Не смей говорить со мной в таком тоне! – прошипел он. – Я больше всех вас верил в Генерала! И каждое его слово, каждый приказ поддерживал без капли сомнения!

Может, это и стало ошибкой Крайслера – он возложил свои надежды на того, кто больше не мог их оправдывать.

Мы нашли Крайслера сорок лет назад в Клуже, там же объединились, когда начался военный всполох и последние остатки боевой мощи разлетелись на куски – каждый был уверен в том, что его путь к спасению единственный верный. Исайя увидел тупоголового пса, которого можно было воспитать себе на верность и подчинение, и Крайслер отныне стал тенью Исайи. Даже более близкой, чем мы с Трухиной. Помню, как сильно нас это задело, но позже я осознал, что мы с Исайей тоже видим спасение по-разному.

– Пятнадцать процентов турелей вышли и строя, надо послать наверх инженеров, пусть посмотрят, можно ли их восстановить, – Крайслер продолжал докладывать.

И продолжал жать на педаль под названием «нам нужна поверхность».

Мы с Трухиной переглянулись. Это не осталось незамеченным Крайслером. Он уже давно осознал, что остался в меньшинстве, и пусть его голос хоть бьется в истерике, но все будет так, как решим я и Трухина.

Но сейчас я не могу играть ва-банк, у Крайслера есть подозрения относительного дня военного переворота, а потому он не подписывал приказ о расстреле основного отряда Падальщиков. Приказ, который был мне нужен позарез.

– Ладно, разрешим инженерам выйти наверх. Но без Падальщиков. Сами разберутся, что к чему, – произнес я, чтобы выиграть долю доверия у Крайслера.

И пока он был доволен умасленной просьбой проверить турели, я зашел с другой стороны.

– Что с расследованием? Нашел подозреваемых?

Крайслер посмотрел на меня странным взглядом. Было там и недоверие, и подозрение, но еще надежда на то, что мы все еще товарищи, воюющие по одну сторону, как и все эти сорок лет.

– Не колются. Ни жители, ни солдаты. Но ключ-карту и коды дверей Падальщики могли получить только от того, кто имеет доступ в штаб. А это не Падальщики. Там обитают наши отряды: Големы и Назгулы. А значит, предатель из ваших, – буркнул Крайслер.

От удовольствия, что он испытал, обвиняя нас в недосмотре за своими детинами, у него даже мышцы на затылке задвигались, словно пританцовывая.

– Валяй. Мне неважно, на чьей кухне завелся таракан. Пусть даже на моей – все равно прихлопну, – сказала Трухина, смотря на Крайслера, не моргая.

– Я одного не пойму, как это влияет на казнь Падальщиков? Они все равно виновны, найдешь ты предателя или нет, – произнес я, искоса поглядывая на Крайслера.

Крайслер ответил вызывающим взглядом.

– Экономлю место в будущих отсеках для трупов.

С этими словами Полковник встал с наглым скрипом стула по-хозяйски и удалился из штаба.

Я упал на спинку потрепанного компьютерного кресла, пружины уныло завыли в такт моим нервам.

– Он будет тянуть до последнего с Падальщиками, – прохрипела Трухина.

– Пусть тянет. Со временем все больше отсеков будут приходить в негодность, перенаселенность толкнет людей на крайние меры, начнется давка и борьба за кусок территории на базе. Крайслер сам начнет уничтожать лишних.

Я закрыл глаза и постарался представить грядущие времена. Несмотря на обилие смертей и крови, они не наводили ужас на меня. И тогда я задумался, а не стал ли я бездушным ублюдком?

– Помнишь Клуж? – внезапно спросил я тихо.

Трухина взглянула на меня своими узкими серыми глазами, над которыми нависли хмурые брови-ниточкой. Глупый вопрос. Разумеется, она помнит.

– Скажи мне, мы стали одними из них?

Трухина поняла, о ком я. Ромашка и Пекарь первыми взбунтовались там в горах, где скопилось порядка четырех тысяч беженцев со всех концов Европы. Не хватало не только места, но и продовольствия, и питьевой воды. А из-за отсутствия медикаментов людей начали снедать болезни. Человечество было заперто между двух огней: смертельный вирус, превращающий в монстров, и вирусы оспы, кори, инфекции менингита. Пекарь с Ромашкой всполошили солдат, уставших быть няньками простым людям, и покинули Клуж с половиной нашей бронетехники. Мы остались с четырьмя тысячами людей практически голыми перед опасностью, что поджидала нас у подножия гор.

– Мы не предатели, – вдруг произнесла Трухина.

По ее взгляду в никуда я понял, что она пребывала со мной в том же моменте прошлого.

– Мы не бросаем свой дом, а защищаем. А те ублюдки оставили нас беззащитными на произвол судьбы и чихать они хотели, как мы подохнем: от холода, голода или же вируса.

Это было правдой. Мы всегда защищали людей, как то воспитал в нас Исайя. Защищали всех, кто того просил. А потому обнаружив Желяву, мы вернулись в Клуж и забрали всех тех, кто там выжил. Сегодня их дети ходят по коридорам подземелья, и черт возьми они должны быть благодарны нам за каждый шаг, что делают в этих коридорах. Без нас их бы сегодня не существовало.

– Тогда мы тоже теряли людей, кто от болезней помер, кто хиляком был сам по себе. Работал естественный отбор. Также, как и сегодня.

Трухина говорила все тише, потому что произносить подобное было сложно. Мы не изверги, мы не хотим людских смертей, не для того мы их спасали. Но на базе скопилось слишком много «тяжелого» населения, которое тормозит нашу телегу и создает риски всем дружно опрокинуться в пропасть. С благородными намерениями спасти всех главное правило «не навреди». Осознавай количество ресурсов, мощи, которой обладаешь, но не переусердствуй, иначе загубишь всех. Иногда благие стремления разбиваются о суровость обстоятельств, от которых не уйти, они заставляют тебя приземлиться и принять решение. Нелегкое.

– Хочешь узнать, превратился ли ты в негодяя? Тогда ответь на вопрос: как ты спишь после того, как убил Исайю? – Трухина нагнулась над столом и шептала наш секрет.

Хороший вопрос. Именно, как ты спишь? Не «как ты себя чувствуешь» или «планируешь ли суицид»? А именно, как ты спишь? Потому что в ежедневной рутине твое истинное Я сидит смиренно глубоко внутри, не смеет высунуться и затмить твое сознание тяжелыми думами над нравственностью и тем, что правильно, а что нет – оно понимает, что ты занят важными делами для охраны своего тела, для построения своего мира. Оно терпеливо поджидает момента, когда ты опустишься на подушку и единственной твоей целью будет – избавиться от мыслей, чтобы поскорее заснуть. Вот тогда твое Я находит пустоты в думах и заполняет их вопросами, на которые ты отвечаешь душой: я не люблю этого человека, надо делать больше добра, я скучаю по маме…

Я ухмыльнулся.

Тесса всегда пользовалась этим временем пустот в голове и расспрашивала меня о самом сокровенном, а мое внутреннее Я и было радо поделиться, потому что не с кем было разделить боль.

– Я каждую ночь стою перед ним с пистолетом в руке, раздумывая над тем, стрелять или нет, – ответил я, глядя в пол.

– И? Стреляешь или нет?

Трухина знала ответ, потому что знала меня, как облупленного.

Я покачал головой.

– Видишь? Мы по-прежнему мы. Как и сорок лет назад. Мы беспокоимся не о себе, а о тех людях, что должны пережить нас. Если ради этого придется делать тяжелый выбор, принимать отвратительные решения, мы единственные, кто сможет это сделать. Какая разница, через что мы проходим, если это подарит нашим детям будущее?

Тут Трухина осеклась. Ведь ни у одного из нас нет детей. У Трухиной так и не завелись, она и не стремилась. А мой Марк погиб во время прорыва в шестьдесят третьем, сделав меня человеком, которому нечего терять. Проблема в том, что я боюсь быть этим человеком. Что если потеря единственного близкого мне человека сделал меня чёрствым к чувствам других людей? Как понять, что ты испытываешь боль на том же уровне, что и они? Что отчаяние рвет нас с одинаковой силой?

Но потом Трухина сказала:

– Видишь? У нас даже детей нет. У нас нет никого. А мы все равно печемся о судьбе этого гребанного человечества!

Я поразился ее острому уму, так метафорично подчеркнутому острыми срезами ее неменяющегося в длине каре, но сменившего цвет на глубокий серый.

Трухина протянула руку через стол. Наши старые, но цепкие ладони сжались с былой силой, как сорок лет назад.

– Только ты и я, Светка, – прошептал я, – только ты и я спасем остатки людей.

Трухина кивнула и грустно улыбнулась.

Мы – те из немногих, кто собственными глазами наблюдали мощь зараженных чудовищ, мы знаем, на что они способны. И мы ни за что не пустим человека на поверхность, чтобы быть растерзанным этими чудовищами.

Не в нашу вахту.

Мы разошлись по своим углам. Едва я зашел в свой кабинет и плюхнулся в привычное кресло во главе металлического стола, за которым собирались Падальщики еще месяц назад, я вдруг снова почувствовал пустоты в думах, которые тотчас же заполнились воспоминаниями под стать моей неуверенности.

Теперь уже по прошествии времени и произошедших событий, реальность воспринимается совершенно не так, как я ее представлял, размышляя о свержении Генерала. Ненавижу амбиции. Они ослепляют. Заставляют поверить, что сделав то и это, ты обязательно достигнешь желаемого. Но ты ни на йоту не задумываешься над тем, чего тебе это будет стоить. Ты даже не подозреваешь, что внутреннее Я взбунтуется избранным методам, посчитает их чересчур жестокими, а то и противоестественными, и вот ты уже стоишь обманутый самим собой и не понимаешь, как тебя сюда занесло и что делать дальше. И вроде бы все прозрачно и ясно: нас ждет смерть, если не бороться за свою жизнь всеми средствами, даже зверскими, если придётся. Но отголоски умирающей под гнетом апокалипсиса морали заставляют сомневаться и задают один и тот же вопрос: может, есть другой способ?

Я пытался найти самого себя в этих двусмысленных думах, пытался найти верный ответ, прибегая к опыту прошлых лет. В такие моменты неуверенности меня всегда уносило к Тесс.

– Почему ты так остервенело рвешь свой зад ради них? Ты рискуешь своей жизнью больше обычного!

Она стоит возле моего стола с решительным выражением лица, обещающим противостоять моим уговорам до обморока.

– Ответь на вопрос, и может, если я услышу понравившийся ответ, я отпущу тебя в миссию!

– Почему я спасаю людей? – переспрашивает она.

Я жду.

– Потому что вы так учили!

– Неправильный ответ!

– Так гласит Протокол! – пытается она еще раз.

– Неправильный ответ!

Она тяжело выдыхает, по ее бегающим глазам я понимаю, что она пытается разобраться в себе, отыскать причину своего врожденного чувства самопожертвования ради чужих людей. Наконец, она что-то нащупывает и крадучись шаг за шагом, как к зашуганному котенку, подбирает подходящие слова.

– Потому что это правильно, – почти шепчет она.

Я хмурюсь. Я допытываюсь. Хочу сломать ее.

– Это нелогично! Ты высоконатренированный солдат, твои навыки стоят годы тренировок и десятки лет опыта инструкторов! На тебе экипировка ценой в десятки лет трудов исследователей, компьютерщиков, баллистов! Ты молода и, возможно, обладаешь потенциалом зачать! Ты все то богатство, что у нас есть! И ты хочешь все это обменять на 80%-ный риск быть убитой там наверху! Так яснее выражаюсь?

Я даю понять, что ее двусложный ответ недостаточен.

Она смотрит в пол, хмурится, внутренне борется со всем тем, что я только что сказал, снова пытается подкрасться к запуганному мохнатому малышу. Она смотрит на меня мокрыми глазами, словно я безжалостный бог, который решает ее судьбу себе в угоду.

Тесса была особенной. Она всегда умела противостоять моей жестокости.

– Потому что все это неважно, – говорит она хриплым от слез слов.

Да, я нажал на больное.

– Экипировка, мои навыки, моя жизнь… Все это ничто. Главное – помочь тому, кто нуждается. Любым способом.

От воспоминаний у меня вдруг у самого увлажняются глаза. Ох, Тесса. Что значило твое «любым способом»? Где его грань? Смогла бы ты убить человека ради двух других?

Тогда из-за перебоев с электричеством в медблоке умирали пациенты, и Тесса бросила все возможные силы, чтобы спасти лежачих. Что она получила взамен? Трудяг? Солдат? Нет! Стариков и больных, которые так и продолжали лежать в койках, даже когда она спасла их от смерти. Ни один из них не принес пользы обществу! И что на это отвечала Тесс?

Это правильно.

Сострадание – это правильно. Сострадание – единственное, что доказывает в человеке высшую сущность. Что-то, что отличает нас от остальных обитателей этого мира. Сострадание к ближнему, к животному, даже к деревьям, как бы глупо это ни звучало. Но именно сострадание делает из человека достойного представителя нашего вида – того, кто всегда поможет, когда тебе нужно. Не отвернется, не откажет, а возьмет за руку и скажет: «Мы сделаем это вместе».

– У тебя ведь никого нет. Этот мир отобрал у тебя все: родителей, брата. Тебе некого спасать. Ты даже не знаешь, кто лежит там в медблоке! – я продолжал давить.

На что Тесс ответила:

– Но они знают, что я есть, и они ждут моей помощи.

Это был верный ответ, и я отпустил ее в миссию, из которой она не должна была вернуться. Неожиданно для себя я мучил Трухину по двенадцать раз на дню, чтобы узнать не появилось ли весточки от моих отрядов. Трухина психанула и приставила ко мне одного из своих близнецов-операторов, которые докладывали мне каждый час, что новостей нет. Те два дня длились вечно.

А потом Падальщики вернулись с добычей, которая спасла аккумуляторы на солнечных панелях, и Желява зажила с новыми силами. Тесса снова стояла передо мной, на этот раз она гордо вскинула подбородок, ее лицо выражало самоуверенность, а выгнутая грудь – отвагу, которой она преисполнилась на все последующие годы. Потому что она оказалась права.

Ее сострадание оказалось правильным.

Именно в тот день, я, думая, что потерял ее навсегда, не сдержал чувств и утащил ее за черту. После Лейлы я не хотел женщин. Тесса стала первой.

На моей узкой скрипучей койке, где не хватало места для двоих, Тесса лежала на мне, засыпая точно под моим подбородком, и выворачивала всю мою душу наизнанку так, что теперь была моя очередь лить слезы.

– Как ее звали?

– Лейла.

– Как она погибла?

И еще миллион вопросов, на которые я не мог не ответить, потому что мое внутреннее Я словно исторгало безостановочную назревшую рвоту боли и страданий, накопленных за столько лет, и ни одно из них не было вылечено.

Почему ты назвал его Марк?

Где он погиб?

Сколько тебе было, когда ты в первый раз убил зараженного?

Что ты почувствовал?

Где умерли твои родители?

Что такое – трубы Иерихона?

Как звали твою собаку?

Какие они на вкус – венские вафли?

С каждой встречей я открывал ей все больше секретов. А она продолжала питаться моими воспоминаниями, моей болью и засыпать у меня на груди с одной и той же фразой, звучащей мне в ухо в полусне:

– Спасибо, что спас нас…

А утром начинался новый день, она уходила бесшумно, и я просыпался в одиночестве один на один с прежней болью, которая теперь казалась легче, словно Тесса забирала ее часть.

Я видел в ней молодого себя: такого же кристального, наивного и окрыленного надеждами. Тесса неизбежно шла по моему пути, пока не нашла свой жестокий конец там в деревне.

А бог снова проверяет меня на прочность, снова и снова заставляет выбирать, кого спасать, а кого пускать в расход. И отвертеться от этого выбора не выйдет.

Вопрос лишь в том, какой выбор на этот раз верный?

Где теперь это правильное сострадание?

18 января 2072 года. 21:00

Томас

Я нашел Тесс в одной из лабораторий на втором этаже, в которой навсегда прописались наши компьютерщики – Арси и Йонас. Место своей отсидки они превратили в зловещее логово киборгов с голубыми мерцающими экранами и монотонно гудящими серверами. Я споткнулся об одну из сотен связок проводов, что были разбросаны на полу в таком количестве, будто из них хотели сплести ковер. Но мне кажется, что даже если бы я упал и разбил нос о пятачок бетонного пола,сверкающего посреди этих разноцветных жгутов, моя любимая сестренка не обратила бы на меня никакого внимания.

Тесса сидела в одиночестве за одним из ноутбуков, впившись пристальным взором в экран. Она не только не присоединилась к нам за ужином с недоваренным хрустящим рисом, но даже не переоделась после сегодняшней заварушки, и оттого стойкий аромат пота тут же спёр дыхание от нехватки кислорода. Но Тесс не была озабоченна ни голодом, который заставлял ее живот издавать протяжные вопли о помощи, ни своим внешним видом, ни уж тем более такой ерундой, как вонючее благоухание на десяток метров вокруг.

Тесс была одержима.

Она видела лишь одну цель перед собой и решительно пробиралась к ней, наплевав вообще на весь мир вокруг.

Моя сестра была безутешна в поисках спасения, и мне было стыдно оттого, что я не мог ей помочь.

Когда я подошел ближе, то понял, что она пересматривает записи с камер видеонаблюдения с сегодняшней охоты. Она перещелкивала десятки изображений, поступающих с наших винтовок, шлемов, Аякса, и ловко ориентировалась между ними, выстраивая многокомпонентный логичный и в то же время реальный кинофильм.

– Ты не пришла на ужин, – сказал я осторожно и подсел к Тесс, неотрывно следя за десятками видеорядов, пытаясь понять, что ищет сестра.

Тесс ожидаемо промолчала. Она продолжала остервенело насиловать мышку щелчками и вытаскивать из недр памяти кадры охоты. Сосредоточенное выражение лица сестры снова вгоняло меня в бездонную печаль, потому что где-то внутри я все равно осознавал, что наблюдаю за ее медленной смертью. Как бы я ни старался гнать прочь эту гнусную мысль, она лишь пряталась за каждодневной рутиной, но никогда не покидала меня.

Моя сестра умирает, а я ничем не могу ей помочь.

Стыд защемил сердце.

– Будет быстрее, если ты мне скажешь, что ты ищешь. Вдвоем справимся быстрее, – предложил я.

И почувствовал себя таким слабаком. Как человек, который не умеет делать прием Геймлиха²⁶ и зовет на помощь того, кто может.

Тесса не ответила. Поэтому я просто смотрел на десятки изображений, поступающих со всех задействованных в миссии видеокамер.

– Вот оно!

Тесса остановила ход картинок, от которых у меня уже голова закружилась.

– Видишь их? – спросила она, ткнув пальцем на монитор.

Вена на ее лбу взбухла от усердий найти желаемое, а теперь, когда ее поиск наконец подошел к концу, к взбухшей на лбу вене добавился и легкий блеск пота на лице, и дергающийся в нервном тике глаз.

– Что это? – я подсел поближе, пытаясь разглядеть кадр.

– Это зараженные! Вот смотри!

Тесса быстро управлялась с программой, ведь, будучи командиром, часто просматривала видеоотчеты с проведенных миссий. Она выделила несколько видеорядов, записанных в основном со шлема Малика – он возглавлял один из отрядов, контролирующих приманки.

На видеозаписях царил настоящий сумбур: толпы зараженных сбегались к дереву, на котором висел порванный пакет с кровью, ярко-красная жидкость слизью стекала на искрящийся белый снег, резко контрастирующий своей белизной с лакомством хозяев земли нынешних дней. Поначалу я не понимал, за какими именно зараженными следила Тесса, но она продолжала водить пальцем прямо по монитору, перебегая с одного видеоряда на следующий, и на следующий, и на следующий, что позволяло увидеть героев ее тревожных опасений с разных ракурсов.

Это была группа из трех зараженных, бегущих посреди заснеженного леса чуть поодаль основной массы.

– Что в них особенного? – не понимал я.

Тогда Тесса запустила программу видеопросмотра на соседнем ноутбуке. Там всплыли видеоряды с нашей самой первой миссии по поимке Лилит в ИКЕА.

Теперь Тесса тыкала пальцами сразу в оба экрана.

– Теперь видишь? – возбужденно спросила она.

Я очень хотел помочь сестре. Очень. Но ее волнение, которое с неумолимым течением времени превращалось в лихорадочное, как у арестанта, ведомого на эшафот, все больше отдаляло всех нас от нее. Я уже едва мог понимать ее, чувствовать ее намерения или просто предсказать ее реакцию. Тесс становилась все более раздраженной и резкой, но я не собирался ее в этом винить. Никто бы не винил. А как бы вы вели себя, зная, что вам осталось жить всего пару недель, а времени на поиск спасения с каждой секундой все меньше?

– Неужели не видишь? – ее вопрос прозвучал больше как просьба, мол, согласись, что я не схожу с ума.

Она снова перемотала оба видеоряда назад, чтобы я наконец узрел истину сквозь ее призму.

– Это одни и те же зараженные! Те же самые! – Тесса буквально требовала поверить ей.

И я приложил все свои усилия, чтобы так и сделать.

С минуту я досконально изучал кадры видеозаписей, ощущая на себе выжидательный взгляд сестры. Честно сказать, зараженных друг от друга отличить сложно. Они все синюшные, худосочные, лысые, полуголые. Различить их можно по остаткам одежды. Но у этих троих ее было очень мало. Трусы на одном, порванные брюки на другом, изорванная сорочка на третьей. Большинство зараженных выглядят так же.

– Они и впрямь очень похожи, – наконец произнес я.

Тесса тяжело вздохнула.

– Я и не ждала, что ты поверишь. Это было бы слишком просто, – устало произнесла Тесс и тяжело опустилась на спинку компьютерного кресла.

Раздался скрип соединительных элементов, который так ярко подчеркнул изможденность моей сестренки, готовой признать свое поражение. Синяки под глазами, чересчур бледное покрытое испариной лицо, взъерошенные волосы, одышка – она выглядит, как уставший после вечеринок панк под кайфом.

– Тесс, что ты хочешь этим доказать? – спросил я украдкой.

Сестра глубоко вздохнула и закатила глаза, выражая свою изможденность поиском собственного спасения. И снова стыд заставил мое сердце упасть в бездну под ногами.

– Там в лесу, Томас, я почувствовала это, – Тесса говорила очень тихо, словно делилась тайной. – Может, это был тот таинственный аппарат в моем мозгу, который улавливает их сигналы друг другу. Но я почувствовала это затылком.

Я приблизился к сестре, чтобы услышать ее шепот.

– Что именно ты почувствовала?

– Что кто-то следит за нами.

Теперь вдруг мой затылок пробрала дрожь, как если бы позади меня стоял призрак. Я смотрел на видеозапись на паузе, где трое зараженных стояли на крыше ИКЕИ и смотрели нам вслед, когда мы спешно уезжали с добычей. Потом мой взор упал на видеозапись сегодняшней охоты, где снова трое зараженных стояли чуть поодаль от основной массы зараженных и… не двигались.

Мой рассудок отчаянно пытался выбраться из когнитивного диссонанса, образованного старыми аксиомами, которыми меня пичкали в детства на базе, и новыми открытиями, которые резко противоречили всему, чему меня учили.

–До ИКЕИ три часа пути. Как они нашли нас?

– Ты мне объясни, – ответила она.

– Никак. Потому что это невозможно. А значит это не они!

– Да ты проследи за их перемещением! – Тесса снова запустила видеоряд. – Неужели не видишь странностей?! Они не реагируют на приманку. Ни на одну из трех. Они просто бегают туда-сюда и наблюдают.

Наконец я понял, что искала Тесса, и теперь то, что я увидел через ее призму, вызвало и мою «усердную вену» на лбу, которая теперь тоже пульсировала в такт растущему беспокойству. Троица зараженных и впрямь все это время оставалась в стороне от творящегося беспредела вокруг приманок.

– Это поведение наверняка можно объяснить! – воскликнул я.

Потому что не желал верить, что каннибалы, которых мы все это время считали безумцами с пустым разумом, начинают этот самый разум усиленно наращивать. Чертов когнитивный диссонанс не выпускал мой мозг из цепких объятий.

– Можно – им не нужна кровь, они ищут нечто другое! – мы начинали кричать друг на друга.

Так страх подстегивал нас к истине, которую никто из нас двоих не хотел принимать, но уже давно подозревал о ее существовании.

Я уставился на сестру выжидательно-раздраженным взором, мол, ну давай убей меня еще одним шокирующим фактом!

– Это зараженные из группы Лилит. Изначально их было четверо. Мы забрали у них Лилит!

– Хочешь сказать, они прибыли за ней?

– Всерьез рассматриваю эту возможность!

– То есть у них любовь-морковь, что ли?

– Не разговаривай со мной, как с тупой!

– А какая еще у них причина следовать за ней сотни километров?

– Потому что она приведет их к нам, болван!

Наконец, до меня дошла тревога Тесс. Мы оба замолчали, мысленно ненавидя друг друга за то, что подтолкнули себя к жуткой правде. К опасной даже. К очень опасной правде.

– Если вирус объединил всех зараженных особей в единое информационное поле, в единый разум, – Тесса запнулась, видимо, сама на ходу догоняла свою мысль, – то этот разум знает, что мы здесь что-то нащупали.

– А это значит, что, если теория Кейна об их эволюции верна, то они захотят уничтожить нашу идею.

Мы вдруг одновременно тяжело вздохнули. Было приятно осознавать, что я вернулся на одну волну к своей сестре. Если бы это прекрасное событие не сопровождалось опасным откровением.

– Но как они выследили нас? Они не могут чуять ее запаха, она в герметичном боксе! – я начал надрывно шептать, словно зараженные в лесах вокруг слышали наш спор.

– Может, они слышат те самые импульсы – сигналы, что Кейн поймал на энцефалографе?

То есть Лилит в данном случае выступала в роли сигнального маяка.

– Но ведь Лилит не было сегодня в лесу! Она была заперта в боксе, как и всегда! Откуда они узнали, где нас найти в этих лесах?

Тесса горько усмехнулась.

– Этот долбанный аппарат в моем мозгу отвечает на импульсы Лилит рефлекторно. Я не могу его контролировать.

Я задержал дыхание.

– Что если я сама неосознанно посылаю им сигналы?

– Это невозможно! Ведь ты человек! Ты…

– Одна из вас?

Тесса снова усмехнулась.

– В моем теле сидит вражеский агент, который с каждым днем отвоевывает себе все больше территорий. Я изначально не была единоличным союзником. Я всегда была двойным шпионом. И в какой-то момент я стану вашим врагом. Ребята еще не до конца осознают опасность, что я представляю для всех вас. Но ты, как мой брат, должен первым пресечь любые попытки этого ублюдка встать во главе моего тела!

Я взглянул на сестру, не желая поверить в то, что мы вообще говорим о подобном.

– Тесс, еще не все потеряно!

Она ухмыльнулась.

– Томас, у меня осталось…

– Очень мало времени, да, я знаю!

Честно сказать, ее слова о том, что у нее мало времени, уже начинают надоедать. Больше всего меня бесил ее фатализм.

– Томас, ты даже не представляешь, что творится сейчас со мной. Я вижу жуткие кошмары, от которых спать не могу! У меня все тело ломит так, словно я каждый день кульбиты кручу от заката до рассвета. У меня жутко болит голова, меня постоянно тошнит, знобит. Я чую запах крови в пакетах у Кейна в морозильнике, хотя понимаю, что это невозможно. Мое усиленное восприятие такие глюки мне подкидывает, что я уже с трудом различаю, где реальность, а где воображение! В данный момент гребанный Робокоп сидит в том углу и крутит шарниры в своей ноге!

Я оглядел комнату в поисках Робокопа. Тесса не шутила. Она говорила на полном серьезе.

– Я не хочу, чтобы ты постоянно думала о том, что твои часы тикают! – продолжил я.

– Да как я могу об этом не думать?! Я не в порядке, Томас! Я больше не человек!

– А чем тебе поможет пессимизм?

– Не могу я иначе!

Ее голос дрогнул. А когда она открыла глаза, они раскраснелись от подступающих слез. И снова вид плачущей сестренки тронул до глубины сердца. Я хотел ее обнять. Но она отстранилась.

– Ты не понимаешь! К черту физическое недомогание. Я чувствую нечто хуже. Я ощущаю это. Прямо сейчас. Всегда. Эта тьма как будто позади меня, на пятки наступает, в затылок дышит. Я чувствую, как она подступает ко мне все ближе с каждым днем. И я не могу от нее скрыться!

Тесса смахнула слезы, злясь на то, что показала слабость.

– Это нечто чудовищное, Томас. Я не могу этого описать, не могу слов подобрать, чтобы объяснить, что я чувствую, когда оно подбирается ко мне. Тогда над Фабио я была на грани, почти потеряла себя, и теперь я знаю, как это происходит. Это ужасно, Томас! Я не хочу терять свое сознание. Я не хочу исчезать во тьме.

Слезы снова заполонили ее глаза. Я все же обнял ее, и теперь она сняла свой панцирь и обняла в ответ. Крепко-крепко. Будто не хотела терять также, как терять собственное Я. Она была права, никто из нас никогда не поймет то, что переживает Тесса. Мы понятия не имеем, каково это, когда человек теряет самого себя.

Я взял ее лицо в руки, как раньше это делал наш отец. Так сложилось, что мы – сироты – теперь сами должны играть все эти родственные роли для себя.

– Ты права, у нас мало времени, и этим временем ты должна распоряжаться мудро. Завтра мы отправимся на охоту. Но сегодня ты должна отдохнуть…

– Я не могу…

– Выслушай меня! Кейн с ребятами продолжают искать лазейки в вирусном коде. Мы – инженера – занимаемся новой модификацией винтовок. А ты, – с этими словами я ткнул ей в грудь жестко и непоколебимо, – ты должна думать о себе.

Она нахмурилась.

– Воспоминания – вот, что помогает людям вернуться из небытия. Воспоминания о детях помогли Лилит вынырнуть чуть больше из этой черной мглы. Что вспомнишь ты, Тесса? Свои сегодняшнее кроссы? Или что-то более весомое?

Я видел, что достучался до Тессы, потому что она нахмурилась и всерьез задумалась над моими словами.

– Ты должна вспомнить все хорошее, что произошло с тобой. Вспоминай родителей, наше детство, что-то, что очень важно для тебя. Что-то, что поможет тебе вернуться, когда настанет час.

Тесса задумчиво вздохнула.

– Я и вправду так мало помню…

– Потому что ты постоянно бежишь. Просто остановись. И вернись в прошлое, где ты была счастлива.

Тесса смотрела на меня, а слезы лились из ее глаз. Даже у профессиональных убийц, как она, есть хрупкая частица души, которая подтверждает ее человечность.

– Мы можем не успеть, Тесса, и тогда ты исчезнешь. Никто не знает, что там по другую сторону – в мире, где пребывают сознания зараженных людей. Но они где-то есть, а значит, там тоже есть правила и законы. У тебя там не останется ничего кроме собственного рассудка. Ни оружия, ни физического тела. И все, чем ты сможешь пользоваться, это твои воспоминания.

Сестренка продолжала плакать на моем плече, а я дивился тому, как ловко научился лгать. Потому что я не уверен в том, что у Тесс есть счастливые воспоминания. Вся наша жизнь на Желяве была кошмаром, в котором был лишь подземный мрак.

18 января 2072 года. 22:00

Тесса

Гостиничный комплекс в Бадгастайн имел все для круглогодичного отдыха и во времена до Вспышки был популярным и дорогим местом. Лыжные подъемники со снегоуборочной техникой и инвентарем напрокат, теннисные корты, открытые бассейны. В мирные времена тут можно было бы неплохо повеселиться. Во времена, когда человечество не борется за выживание каждую секунду.

Я понятия не имела, что здесь есть сауна, ребята запустили ее сегодня.

– Вот ваш комплект полотенец и ключ от шкафчика для одежды. За вещи оставленные без присмотра мы ответственности не несем, – сказал Ульрих нарочито деловитым голосом, приветствуя меня за стойкой администратора сауны. На его бейджике написано «Катрин».

Я смерила его непонимающим взглядом, но, кажется, Ульрих говорил на полном серьезе.

Я поняла, что их многолетнее маринование в этом месте без дела и без цели заставляло их организовывать ролевые игры для развлечения самих себя. Например, Куки часто мнила себя инструктором по йоге и загоняла ребят три раза в неделю отдаваться асанам и трансу в зале с матами и обручами в восточном крыле. Страсть Зелибобы с Перчинкой – устраивать терренкуры по горам вокруг гостиницы, они тут каждую тропку и пенек знают. Арси со Свеном часто мнили себя хозяевами виноградника и устраивали дегустации вин в погребах. В общем, ребята выживали, как могли. А вернее сказать убивали время, как могли.

Я почувствовала себя запертой в психушке, когда осознала, что мне придется иногда становиться частью нелепых ритуалов ребят. Но, как говорится, в чужой монастырь… Поэтому я вежливо приняла из рук Ульриха полотенца и ключ на резинке.

Странно было ощущать, что много лет назад в женской раздевалке с десятками шкафчиков, висящих ровными рядами на стенах, было не продохнуть от людей. Я даже нашла в одном из шкафов ободок с резинкой для волос, а возле автомата с феном лежал деревянный гребень. По цвету оставшихся на этих предметах волосах я представляла себе их хозяек. Вот это, скорее всего, была женщина около сорока, она уже начала седеть, а потому постригла волосы в каре. Странно, но я представляла ее женщиной творческой профессии: флорист или декоратор помещений. А вот это молодая девушка очень стройная и спортивная, на ее тонкой тугой резинке намотаны длинные волосы. Скорее всего, она вернулась с пробежки и решила искупаться в бассейне перед завтраком. Я словно заглядывала в прошлое благодаря таким находкам, всплывающим то тут, то там в этом одиноком отеле в горах.

Ребята предупредили меня, что за последние десять лет облазили каждый сантиметр в этом месте, и пасхалок²⁷ уже не осталось. У ребят ко мне была лишь одна просьба: не трогать вещи, оставленные здесь постояльцами из прошлого. Например, в одном из номеров на четвертом этаже в шкафу висит свадебное платье – отглаженное и готовое к своему предназначению, которое сорок лет назад так и не свершилось. В другом номере на столе раскиданная партия в шахматы. Миша и Фабио заверили меня, что один из игроков прошлого мог выиграть партию в три хода. Никто из этих двоих так и не посмел тронуть фигуры, застывшие во времени, предпочитая сидеть за доской и воображать разные исходы игры. А в обособленном угловом номере на четвертом этаже жил самый настоящий киллер. В сейфе был найден Глок с глушителем на семнадцать патронов. Уж не знай, кого он тут искал, может, просто в отпуске был, но сам факт его присутствия здесь, пусть и сорок лет назад, был таким нелепым, ведь даже на краю гибели люди продолжали что-то делить. А потом пришла смертельная волна, которая смыла все эти амбиции и глупые стремления, и теперь мы ходим посреди призраков, не желая их отпускать, как напоминание об ошибках, уничтоживших человечество.

Я зашла внутрь сауны, и жар тут же дунул мне в лицо. А потом меня засосало.

Какое это блаженство! Я никогда не была в сауне. Только благодаря Хроникам знаю, что это такое. И это отпад! Я разлеглась на деревянной полке и закрыла глаза. Мозг вдруг тут же отключился, и я впервые за долгое время услышала пустоту в мыслях. Я смотрела на маленькие венички засушенных трав, которые Хайдрун собирает летом, и думала лишь о бескрайних альпийских зеленых лугах посреди гор. Опять же, я никогда не видела их вживую. Но я понимала, что в образе безмозглой зараженной буду очень скучать по всем этим атрибутам жизни.

Не знаю, сколько времени я провела внутри, я не стала трогать песочные часы на стене. Мне хотелось провалиться в вечность, где нет насущных проблем, а вирус не дышит мне в затылок. И только когда начала кружиться голова, я решила покинуть благостный рай, чья жара прогрела меня аж до костей.

Когда я вышла, пар исходил из моих ноздрей, а глаза горели пламенем. Я попила родниковой воды из фонтанчика, и оглядела себя в зеркале. Шрамы на лице и теле продолжали медленно, но верно разглаживаться, на голове с левой стороны уже виднелся пушок волос, пробивающих себе дорогу в мир из луковиц, восстановленных вирусом, как и заново отрастающая бровь над левым глазом. Из-за пара, исходящего от моего тела, отражение в зеркале вибрировало, и создавалось впечатление, что моя татуировка на всю правую руку оживала: корабль метался на бушующих волнах, а вдалеке мигал свет маяка. Как много мыслей навевал этот рисунок. Сколько мечтаний и желаний он скрывал. Скоро все это исчезнет во тьме, когда вирус сотрет мое сознание. Как и волосы сдует с тела, как и выцветет мою татуировку. Удивительным образом то, что вирус мог излечить во мне, он с той же легкостью мог уничтожить.

Дабы не вызвать гнева Ульриха, который четко надиктовал алгоритм действий для максимума удовольствия от сауны, я открыла стеклянную дверь и вышла во внутренний дворик. Резкий контраст между разгоряченным телом и температурой минус двадцать шесть градусов взбодрил так, что я почувствовала себя обновленной. Вот прям самая настоящая новая Тесса! Как если бы меня простерилизовали. Черт, такое ощущение, что за все свои двадцать три года я ни разу не мылась. Баловалась водичкой, скорее.

На Желяве воду берегли как воздух. Там и воздух берегли как воздух. Вообще на Желяве берегли все. Этой бережливости дико не хватало нашим предкам, высосавшим все соки из планеты настолько, что они растопили ледники. Вот такая разница между двумя соседствующими поколениями: одни жируют, другие голодают. Когда я была простым солдатом, то воду видела лишь в общем душе, куда забиваются сразу три десятка солдат, и у них есть всего пять минут, чтобы помыться. Звучит жестоко, но мы с Бридж и Калебом умудрялись еще побриться одной бритвой на троих.

Я пробежалась вокруг двора, обтерлась ледяным снегом и забежала обратно в помещение. Глаза упали на табличку на двери «Зал тишины». Удивительно, что в прежние времена люди специально создавали подобные места, чтобы избавиться от шума. Сейчас куда ни выйди, тебя только и ждет мертвая тишина. Ну лоси еще. Но они малоговорливые собеседники.

Я вошла внутрь. Просторный зал со стеклянными стенами был уставлен диванами и подвесными креслами, лежали глянцевые журналы сорокалетней давности. Ребята, наверное, выучили их наизусть. Уважая волю ребят, их я тоже не стала трогать. Немного оглядевшись, я присмотрела себе гнездо, укуталась в плед и устроилась посреди кучи подушек в огромном подвесном шарообразном кресле. Черт, здесь даже кресло доставляет удовольствие. Эти людишки знали, как кайфовать. Меня сморило тотчас же. Мышцы наполнились слабостью до дрожи, а закипевшие от сауны мозги клонило в дрем. Я смотрела сквозь стеклянные стены на внутренний дворик, посреди которого была установлена причудливая композиция из ели с кустами самшита, предназначенная для притягивания глаз. Легкий снежок опадал на ветви дерева и кустов, создавая имитацию воздушной ваты. Весь мир вдруг показался таким простым и элементарным, будто его тяжесть я выдумала себе сама. Видимо, так и начинается медитация в этом зале, где царит тишина.

«Вспомни прошлое, где ты была счастлива», – пронеслись в голове слова Томаса.

Травяная баня, шарообразное кресло, заснеженный пейзаж и тишина унесли меня в давно забытые воспоминания.

Мне пятнадцать. Ему шестнадцать. Он рассказал мне глупую шутку про маму-кенгуру, у которой чешется карман из-за детеныша внутри, а она ему: «Хватит грызть печень в кровати!» Он смеется больше, чем я. Потому что он нервничает. Он хочет мне кое-что сказать, но все тянет время в нерешительности. А я просто наслаждаюсь его смехом.

– Пойдем сегодня в кинозал? Будут показывать фильм про международную космическую станцию, – предлагает он.

– Конечно! – соглашаюсь я, в основном из-за того, что мы всегда садимся на задние ряды кресел и целуемся.

На Желяве прилюдная демонстрация нежностей запрещена ради сохранения жесткой дисциплины, поэтому молодежь выкручивается вот такими старыми, как мир, способами. Мы стоим с ним в коридоре между инженерными блоками, где меньше всего любопытных глаз. Инженера – люди безумные. Они больше дружат с механизмами и компьютерами, нежели с живыми людьми.

Он сжимает мою ладонь своими накачанными ручищами, по-другому я их не назову. Он только два месяца назад закончил общую военную подготовку и теперь стал новобранцем и не простым! А новобранцем отрядов специального назначения! Это была его мечта с детства! Он много трудился ради этой чести, и я безумно им горжусь!

Он снова пытается мне что-то сказать, но слова застревают в горле. Я завожу прядь каштановых волос ему за ухо, таким образом добавляю ему сил. Так смешно! Грозному военному тяжело даются слова!

– Тесса, я все хочу тебе сказать, – начал он.

Я делаю вид, что внимаю сосредоточенно.

– У меня неплохие результаты на службе, и мне позволили встать в очередь на отдельные казармы, – наконец произнес он.

Я хоть и была готова к чему-то подобному, но сердце все равно упало в пятки.

– Сказали, что примерно к началу лета освободится комната.

Я улыбалась, как дурочка. Отдельные казармы на Желяве в простонародье называют супружескими. У нас тут нет обязанности вступать в официальный брак, хотя некоторые до сих пор устраивают небольшие свадьбы. В основном же все происходит проще. Как раз вот так, как это происходит сейчас.

– Ты будешь жить со мной? – наконец, он делает мне предложение, которое я жду от него уже восемь лет.

Глупо, конечно, но еще девочкой я представляла, что выйду за него замуж. И вот теперь настал черед и для моих детских мечтаний воплотиться в жизнь. Я едва верю в то, что все это происходит в реальности.

– Я спросил у Томаса, он дал добро!

Он говорит так, словно не оставляет мне попыток отказать. Я смеюсь.

– Ты даже спросил благословения у моего брата, как же я могу отказать тебе?

– Значит, ты согласна? – его глаза светятся надеждой, которую я не могу обмануть.

Мое сердце, как и моя душа, тянется к нему, и если бы не он встал в очередь на супружескую казарму, то это сделала бы я.

– Согласна!

Мы обнимаемся. Он целует меня крепко и долго, обхватывая мое лицо своими мозолистыми ручищами, как мне всегда и нравилось.

– Я люблю тебя! – говорит он и светится счастьем.

Были бы мы лампочками, то перегорели бы от счастья.

– И я люблю тебя, Калеб.

Мы снова целуемся. Эйфория от предстоящей совместной жизни заполняет каждый миллиметр пространства между нами, словно электризуя его с силой нашей любви. Она кажется нам вечной, потому что такое светлое чувство не может быть смертным.

– Поверить не могу, что тебе так быстро дали разрешение! – удивляюсь я.

– У меня отличные успехи по службе, и мой куратор замолвил за меня слово.

Сердце наливается теплотой, когда я осознаю, что все это он делает ради меня.

– А когда они пробили твое имя по базе, то стали довольны вдвойне!

Я, конечно, еще не закончила общую научную подготовку, но в списке будущих выпускников я была первая по всем предметам, и меня ждали с распростертыми объятиями все отделы. Но я уже сделала свой выбор. Я пойду по стопам мамы – в отдел вирусологии. Взращенные моими родителями семена продолжат их долг.

– Значит, меньше чем через год мы начнем жить вместе? – подытожила я, не в силах побороть самодовольную улыбку.

Калеб поднес мою ладонь к губам и поцеловал.

В следующую секунду коридоры заполнила пронзительная сирена, оглушающая так, что собственных мыслей не слышно. Мы с Калебом переглянулись.

– Что это? – спросила я, осознавая, что сигнал мне незнаком.

У нас существует разные виды сигнализации на каждый чрезвычайный случай: пожар, обвал, срочное объявление. Эту же сирену – два коротких-один длинный – я не слышала никогда.

Калеб нахмурился, словно не верил собственным догадкам. Но спустя минуту все же озвучил их:

– Это сигнал прорыва базы!

Калеб тут же сменил маску милого бойфренда на лицо серьезного солдата.

– Прорыв базы? – удивилась я.

Желява – неприступная крепость. В самом деле, как можно прорваться в место, закопанное под десятью метрами почвы?

Но по явному беспокойству Калеба я поняла, что он нисколько не сомневается в своих предположениях. А я и подавно жизнь на кон поставлю, но доверюсь ему. Он схватил мою ладонь и сжал так сильно, словно уже знал, что нам предстоит жестокое испытание разлукой длиною в жизнь.

– Не отходи от меня ни на шаг! – резко бросил он, а потом взглянул на меня суровым взглядом и добавил, – не отпускай мою руку!

– Никогда! – пообещала я.

И мы начали свой роковой забег, который в итоге привел нас туда, где мы находимся сейчас. Я лежу в гостинице посреди гор и превращаюсь в монстра. Калеб оплакивает мою смерть на Желяве в объятиях моей лучшей подруги.

Ни одному из данных в тот день обещаний не суждено было сбыться.

Как бы мы ни планировали, но меньше чем через год мы не стали жить вместе. Я вышла из медицинского блока полностью уничтоженной, обновленной, перешитой, как компьютер после ремонта. У меня сгорел жесткий диск, и я ничего не помнила. Потеря Томаса, болезненные травмы от ожогов сделали из меня ожесточенного уродца, чье сердце горело пламенем мести. Я ненавидела мир. Ненавидела людей. Ненавидела зараженных. Я была охвачена лишь одни желанием – излить свою ярость огнем, причинять боль и уничтожить заразу, что уничтожила мою жизнь.

Полковник Триггер увидел во мне этот огонь и сделал на него ставку. Она оказалась верной. Я с таким остервенением взялась за тренировки, что уже через три месяца меня определили новобранцем в отряды специального назначения. Но я и там продолжила свой забег. Ярость вела меня вперед, превращая в машину для убийств. Изливая свой гнев на мир, я лечила свою душу.

Я заставила себя забыть, что у нас с Калебом было нечто больше, чем дружеское общение. Потому что проявлять любовь, симпатию, привязанность мне было противно. Это все казалось ничтожным развлечением для слабаков, а у меня есть гораздо более важная миссия. Я прекратила всякое общение с Калебом, нарочито демонстрировала свое равнодушие, пока чаша его терпения не переполнилась – невозможно мучить человека бесконечно. И когда на горизонте появилась Бриджит, я успокоилась. Я отдала сердце Калеба в ее руки и спокойно продолжила свой путь мести, полностью вырубив в мозгу целую сеть нейронов (спасибо, Кейн, за термин!), связанную с Калебом.

Оно было к лучшему, потому что Тесса больше не была прежней. Его Тесса сгорела посреди керосиновых канистр в день, когда исчез Томас. В день, когда она осталась одна во всем этом бесконечно проклятом мире.

Я поражалась потенциалу человеческого мозга. Удивительным образом пережитый шок просто выключил все воспоминания о прежней жизни, словно я хотела отстраниться от нее, забыть, притвориться, что она была не моей и я ее не теряла. Я забыла о родителях, о Томасе, о Калебе, и начала все с чистого листа, уверенная, что в этот раз я сделаю все, как надо, и никто не отберет у меня мою жизнь.

Кто виноват в этом? Я, потому что решила забыть обо всем? Или Калеб, потому что перестал пытаться сохранить нас? Сейчас уже неважно. Факт таков, что все эти страдания были напрасны. Потому что Томас жив, а мир, оказывается, еще можно спасти. Получается, что я похоронила себя раньше времени. Томас прав. Я и сейчас хороню себя, когда еще не стала монстром. Уже готовлю себе гроб в виде плексигласового бокса. Что это? Отказ от надежды? Или рассудительное предвидение?

Почему я вспомнила обо всем сейчас? Наверное, факт того, что в данный момент я теряла свою человеческую жизнь, открыл во мне туннели памяти. Я лежала в глубоком кресле в «Зале тишины», вспоминая свою прошлую жизнь, в которой была счастлива. Да. В моей подземной жизни, полной лишений и боли, было место для счастья. И его было много.

Сегодня мозг вернул все, что я когда-то потеряла, потому что посчитал, что теперь я готова. Я нашла Томаса, узнала, как убить вирус и выиграть в войне, которая еще до недавнего времени казалась проигранной, и все барьеры между мной и воспоминаниями стали рушиться, потому что я поняла, что им просто нет оснований.

Все вдруг изменилось. Надо же. Я прожила восемь лет какой-то чужой жизнью солдата, которая мне даже не шла. Я была ученым до мозга костей, как родители, как брат, я должна была стать видным вирусологом, выйти замуж за бравого солдата Калеба, которого знала с детства, и родить детей, если бы была способна на это. Вот она моя жизнь. Ее я должна прожить.

Мне пора возвращаться. Пора домой.

Я даже села от этой мысли и напряглась всем телом.

Мне пора домой!

Желява на последнем издыхании, и я должна помочь ей выкарабкаться, как когда-то мой мозг помог мне пережить кризис. Я больше не боюсь обжечься. Я больше не страшусь боли. Я помню каждую секунду тех болезненных перевязок после глубоких ожогов, которые изуродовали меня, пока боль утраты уродовала мою душу. Но эта боль закалила меня, и теперь я исцелилась. Настало время помочь Желяве исцелиться.

В «Зал тишины» вошла умирающая Тесса, но вышла из него излеченной, и теперь она была полна решимости воскресить целый мертвый мир.

В компьютерной лаборатории Арси и Йонас, как всегда, развалились посреди груды сверкающего экранами металлолома, в котором лишь с усилием можно было распознать компьютеры и ноутбуки. Бледный худосочный Йонас в толстых очках, которого я видела раза два в неделю, сгорбился над одним из терминаторов, точно запятая. Арси с разноцветными дредами и в дермантиновой куртке с заплатками на локтях сидела с ногами на столе и сосредоточенно била по клавиатуре ноутбука.

– Есть что-нибудь с Желявы? – спросила я.

Арси нехотя оторвалась от экрана, оглядела мое полотенце, обвязанное вокруг талии, и ответила:

– Последние две недели вообще глухо.

Странно. Шпионы Кейна старались хотя бы каждую неделю рапортовать. Мне не нравилось, что там происходило сейчас. По последним данным недовольство режимом Генерала усиленно росло, среди блоков даже прошел слушок о создании совета управления базой и выборе новых кандидатов в него. Не знаю, насколько эта затея серьезна, больше похожа на очередной вброс для поиска предателей и наиболее ярых противников режима. Но на самом деле мне просто хотелось услышать, что на Желяве все спокойно и у меня еще есть время помочь им всем.

– Арси, – позвала я.

Девушка снова окинула меня недовольным взглядом.

– Если вдруг будут какие-то новости оттуда, сообщи мне. Пожалуйста. Желява – мой дом.

Наверное, сейчас говорила воскресшая Тесса, которая всего пять минут назад вернулась из забытья. Потому что командир отряда специального назначения не просит, а отдает приказы. Но мне хотелось донести до Арси, что я всю жизнь прожила на Желяве, и для меня новости от наблюдателей гораздо важнее, чем для Кейна.

– Хорошо, – ответила она и снова вернулась к ноутбуку.

Кажется, прежняя Тесса не так уж плоха. Иногда люди воспринимают просьбы лучше приказов.

Глава 4. Яйценоски

21 января 2072. 09:00

Арси

Я разглядывала прозрачную баночку с желтым маслом внутри. Уж не знаю, откуда Свен достал это эфирное масло, пахнущее апельсином так ярко и насыщено, что слюнки текли. Но отсутствие каких-либо надписей и ярлыков мне подсказывало, что он занялся варкой косметики у себя на кухне. Жрачка у него отстойная, но походу мир косметологии ждет его с распростертыми объятиями.

– Сам что ли сделал? – спросила я.

– Это имеет значение? – парировал он, важно присев на край стола передо мной.

– Имеет, если это фуфло какое-нибудь!

– Да ты попробуй!

Я не стала долго думать и отвинтила крышку. Запах апельсина тут же насытил комнату интенсивным цитрусовым ароматом. Я удивленно вскинул брови. Свен довольно кивал головой. Я собралась уже вылить масло в ладонь, как Свен меня остановил.

– По чуть-чуть! По капельке! Иначе будешь до конца десятилетия пахнуть апельсином.

– Что ты туда засунул? – удивилась я.

– Только натуральные ингредиенты. Поверь, детка.

Я немного растерла масла на запястьях и убедилась в правоте Свена. Аромат и вправду был таким сильным, что тут главное не переборщить. Удовлетворенная я откинулась на спинку своего компьютерного кресла и стала нюхать запястья. Вот это аромат! Он такой живой и яркий и … настоящий, что ли. Перед глазами сразу всплывают картины апельсиновых садов в жаркой Испании: зеленые ветви деревьев испещрены оранжевыми солнышками, я брожу по мягкой зеленой траве вдоль ровных рощиц, слушаю жужжание пчел, а где-то за деревьями виднеется заснеженная вершина горы. Я видела эти кадры в Хрониках, но никогда не подумала, что буду так ярко их представлять. Запахи и впрямь способны возвращать далеко в прошлое.

А Свен стоял и продолжал поглядывать на меня с самодовольной ухмылкой.

– А теперь возвращай пропуск! – заявил он.

Я честный партнер. А потому запустила в компьютере программу защиты контента порно-сайтов и удалила айпи Свена из базы блокированных.

– Можешь развращаться дальше, – ответила я и спрятала баночку с эфирным маслом в ящик стола.

– Кстати, у меня тут еще кое-что есть. Хотел показать, вдруг заинтересует.

С этими словами Свен достал из брюк еще одну баночку, но уже с маслом синего цвета.

– Это – лавандовое. Но его очень мало. Откопал лаванду в теплице. Летом насобираю охапку и засушу, чтоб зимой варить.

Я уже протянула руку, как он отпрянул.

– Эн-нет!

Он даже поводил пальцем у меня подносом. Он обалдел? А потом сам отвинтил крышку и подсунул мне горлышко под нос.

Вот это чудо! Такой нежный цветочный запах, освежающий и в тоже время такой сказочный. Я еще никогда не встречала столь нежного и проникновенного аромата: снова картины разноцветных горных лугов всплыли перед глазами, а я лежу на одеяле и считаю барашков на небе. Я вдыхала аромат волшебной голубой жидкости, уводящей меня далеко за горизонт реальности, как вдруг Свен перекрыл доступ в мир фантазий, завинтив крышку.

– Но это масло массажное.

– Массажное? – не поняла я, медленно выходя из забытья.

– Да, оно успокаивает нервы, восстанавливает кровообращение, смягчает кожу и делает ее бархатистой. Вот смотри.

Он протянул свою пухлую ладонь. Я потрогала.

– На ощупь, как обычная рука, – сомневалась я.

– И вот эта рука сделает тебе массаж твоих чудных ножек вот с этим волшебным маслом. Поверь, за массаж с маслом ты готова будешь убить.

Я смотрела на ухмыляющегося Свена и не понимала, когда он успел подсадить меня на крючок со своими волшебными ароматами. Мысль о том, что его толстые короткие пальцы, которые я всегда обзывала сардельками, будут мять мои пятки с лавандовым маслом, от которого у меня легкие аж воспарили, уже не казалась мне бредом и я всерьез раздумывала над ней. Он что, колдун?

– Так что если надумаешь, знаешь, где моя комната, – Свен подмигнул и испарился точно джин, торгующий восточными сладостями.

А я так и сидела в каком-то ступоре. Это что сейчас произошло? Мы что, поменялись со Свеном местами? Теперь я буду ходить к нему за маслами и просить дать мне пропуск в страну грез?

– Вот же подлец! – выругалась я.

А сама никак не могла не согласиться, что Свен с этими волшебными баночками вдруг стал таким привлекательным. Он вовсе не был толстым, это скорее особенность его плотной комплекции: невысокий рост, короткая толстая шея, пухлые щеки, на которых он бережно растил рваные островки светлой бороды. Но теперь вдруг вся его полнота превратилась в мощь. Его пухлые пальцы сейчас казались сильными и могучими, и я уже представляла, как они будут проминать мои стопы, доставляя приятную боль.

Так, стоп! Что за черт? Что вообще за сумасбродные фантазии?! Давай-ка сосредоточься! Вон как раз в углу экрана мигает инока сообщений с Желявы.

Думая о Свене с его сосисочными пальцами, гладящими мои бедра, я открыла окно сообщений.

Фантазии тут же испарились, а улыбка сползла. Я побежала в соседнюю лабораторию.

Кейна я нашла у инженеров. Тут столько проводов и всякого металлолома, что не удивлюсь, если откуда-нибудь из-за угла выпрыгнет робот. Томас, Ульрих, Миша и Кейн столпились вокруг стола и что-то бурно обсуждали.

– О, Арси, привет! Смотри! – подозвал Ульрих.

Я послушно присоединилась к группе вивисекторов, работающих над очередным стальным творением. Патрон. Да уж, робот был бы любопытнее.

– Это патрон с электрическим зарядом, как мини-дефибрилятор! – хвастал Томас.

– Что он делает? – спросила я.

– Останавливает у зараженного сердце, – пояснил Ульрих.

– Заряд такой мощности человека не просто убьет, а зажарит. Но зараженные выносливее, а потому эта крошка вырубает его на пятнадцать минут, – снова похвастал Томас.

Похоже, в основном это была его идея.

– Как вы посчитали, что именно на пятнадцать минут? – любопытствовала я.

Ребята потупили глаза. Ой да ладно! Признайтесь, что зараженные у вас подопытные! Небось, били током до тех пор, пока из бедняги дым не пошел.

– Мы испробовали на Еве, – пристыжено произнес Томас.

Ева – так мы прозвали ту однорукую чудилку, что поймали в лесу.

– Но перед этим десять раз извинились перед ней! – оправдывался Ульрих.

Этому уважению зараженных их Тесса научила. Не спорю, после того спектакля с Лилит я тоже стала смотреть на них иначе. Оказывается, еще не все кончено с их мозгами, и где-то там на задворках сознания, где соединяется сон и явь, эти люди по-прежнему живы. Но пока они бегают на четырех конечностях, скалятся и рвут людей на части, я не готова вести с ними миролюбивые диалоги!

– Значит, нам больше не надо заворачивать их в гобелены, строить сетки из рабицы и рисковать своими конечностями? – предположила я, вспоминая последнюю вылазку, из-за которой Фабио до сих пор соблюдает постельный режим.

– Именно.

– Аллилуйя. А то Хайдрун уже использовала все шторы с первого этажа. И как он работает?

Наш немой Миша взял FAMAS, который они переоборудовали уже, наверное, раз тридцатый, вставил патрон в патронник и прицелился в компьютерный процессор. У меня глаза на лоб полезли. Нет! Только не компьютер! Миша выстрелил, и заряд вонзился тонкой иглой прямо в процессор. Звук выпущенного на волю тока был таким противно жужжащим, что я едва не зарыдала. Нельзя так жестоко обращаться с электросхемами! Через секунду процессор замкнуло, и из него повалил черный едкий дым. Стоящий возле убитого компьютера Ульрих с огнетушителем доказывал, что они немало процессоров так уничтожили. И в доказательство я увидела черные обугленные куски металла, сваленные в кучу со сгоревшими электросхемами.

Бездушные ублюдки!

– У нас есть в среднем пятнадцать минут, чтобы подбежать к пупсику и взять у него образец крови. Правда супер? Самое классное, что заряд можно вытащить из зараженного и использовать повторно, – говорил Томас.

– Да, только надо его вскрыть и заменить предохранитель, – с этими словами Ульрих показал мини-предохранитель на патроне размером с фалангу мизинца.

– Мозг не повреждается, а значит, вирус продолжает жить. И он направляет все свои силы, чтобы запустить сердце заново. На это уходит от двенадцати до семнадцати минут в зависимости от комплекции зараженного, – говорил Кейн. – Отличная работа, ребята. Сегодня идем пробовать.

– Ты тоже с нами?

– Да, я хочу удостовериться, что патрон работает, как надо. Мы же не хотим убивать зараженных. Давайте позавтракаем иначнем собираться.

Ребята закивали.

– Кейн, надо поговорить, – я позвала доктора, когда эксперимент завершился.

Мы вышли из лаборатории в коридор. Я протянула ему планшет.

– Это с Желявы.

Всего три строчки. Он прочел их быстро, но его взгляд приобрел ту же обеспокоенность, что и мой.

«Военный переворот. Генерал убит. ОСН расформированы. Грозит расстрел. База законсервирована».

Кейн вернул мне планшет. Было видно, что он сосредоточился на своих привычных мыслях ученого. И хотя нам никогда особо дела до Желявы не было – все это время мы сосуществовали друг с другом, как два вида разных животных на одном материке – сейчас же мы стали с ней связаны сразу несколькими нитями. Во-первых, Желява – ближайший к нам населенный пункт, на котором можно запустить производство сыворотки в массовом масштабе. Во-вторых, половина ребят в Бадгастайне из Желявы, и эта новость их шокирует.

– Что будем делать? – спросила я наконец.

Кейн ответил не сразу.

– Сейчас мы ничего не можем сделать. У нас нет лекарства. И нам надо заниматься его поиском.

Я кивнула. Я и сама понимала, что пока мы помочь людям не в силах.

– Хорошо. Пойду, сообщу Тесс.

Я уже развернулась, как он остановил меня.

– Погоди. Что ты хочешь ей сказать?

Его вопрос удивил меня.

– Покажу ей сообщение от наблюдателей, – ответила немного сконфуженно.

Из лаборатории вышли ребята.

– Идемте завтракать. Надо торопиться. Охота не ждет!

Позвали они возбужденно, направляясь к лестнице. Им жутко не терпелось испытать новую игрушку. Садисты. Кейн не обращал на них внимание и завел меня в свою лабораторию.

– Не надо ей ничего говорить, – сказал он, глядя мне в глаза со всей серьезностью.

– Почему? Это же ее дом. Она в праве знать!

– Тесса сейчас нестабильна. Она под действием вируса. Если мы скажем ей про Желяву, ее переклинит, охватит агрессия и она помчится им на помощь. Чем это поможет нам? А чем поможет ей? У нас нет лекарства. И если мы скажем Тесс, что на Желяве беспорядки, мы потеряем единственного человека с боевым опытом. Она нужна нам здесь. Мы должны собрать полный набор генов, осталось совсем чуть-чуть.

Я тяжело вздохнула. Мне не хочется скрывать от Тессы, что у нее дома людей казнят. Но Кейн прав, она не поможет, мы не поможем, просто потому что нам нечем им помочь.

– Мы обязательно поставим ее в известность, но в свое время. Сейчас у нас есть задача, – закончил Кейн.

Я кивнула. Мы вышли из лаборатории и направились в ресторан.

22 января 2072. 14:00

Доктор Август Кейн

Наконец-то получение образцов крови стало эффективным по времени и усилиям. Вот еще бы Тесса выбирала легкие цели, было бы совсем как в санатории. Но я согласен с законом вселенной о том, что самое ценное в жизни достигается неимоверным трудом. А потому сейчас я крепко ухватился за талию Тесс, пока ее Киска гнала нас по заснеженному лесу со скоростью восемьдесят километров в час. Я не стал напоминать ей о том, что с такой скоростью мы легко можем угодить в овраг, запорошенный снежком, и уже никогда оттуда не выйти из-за сломанных шей.

Я был уверен в Тесс. Также, как она была уверена в моих идеях. Вот так мы и строили нашу стратегию – на взаимном доверии, учась полагаться на кого-то кроме себя, что не так-то просто в эпоху вымирания.

– Цель в ста метрах прямо перед нами. Давай, Кейн! – крикнула Тесс.

Я привстал на снегоходе, положившись на ремень, которым был подвязан к Тесс, вытащил винтовку перед собой и уставился в прицел.

Зараженный скакал на четырех конечностях прямо посреди густого леса, мощные длинные конечности позволяли ему буквально взрывать сугробы, отчего казалось, что перед нами мчится мини-трактор, расчищающий путь. Его силуэт маячил в прицеле, но то и дело соскакивал с креста, я не мог прицелиться с такого расстояния.

– Давай ближе! – крикнул я.

Тесс прикрутила скорость, Киска рванула вперед так резко, что меня усадило инерцией.

Мы нагоняли синевато-белесое тело, расстояние между нами резко сокращалось, и через несколько секунд я поймал идеальный момент для выстрела.

Пуля вылетела из ружья со скоростью триста метров в секунду, в воздухе она прорисовала замысловатую спираль – так ребята решили проблему с ее повышенной поперечной нагрузкой из-за увеличенной массы наконечника с электрическим зарядом. При очередном прыжке путь зараженного пересекся с траекторией полета электрической пули, и тот кубарем покатился вперед, гонимый инерцией, получив разряд, оборвавший все биологические процессы в его теле. Скорость его кувырков была настолько огромной, что он превратился в один белесый ком из снега и туловища с торчащими в разные стороны руками и ногами, как выброшенные из окон белые флаги о капитуляции.

Но вдруг прямо перед нами лес резко оборвался и мы выехали на пологое пространство ослепительных сугробов, которые всего в полсотни метров от нас заканчивались пропастью.

Тесса тотчас же завернула вправо, дала по тормозам, я не успел присесть, а потому меня бросило вбок, и под моим весом тела Киску завалило на левую сторону. Я ударился о затылок Тесс и, кажется, разбил губу – солоноватый привкус быстро заполнил рот. Снегоход тащил нас по сугробам еще несколько метров, и мы наглотались ледяного снега, который подметали головами, как снегоуборочные тракторы.

Несколько минут мы лежали неподвижно и ждали, когда мир перед глазами перестанет вращаться. Я почувствовал, как Тесс начала медленно выбираться из снежной ловушки.

– Где особь? – спросила она, отплевываясь от снега.

Я тоже выбрался из снежной ямы, посреди которой на боку валялась Киска, как поверженный конь. Я огляделся. Потрясающий пейзаж открылся прямо перед нами: всего в полсотни метров от нас плато, на котором разросся хвойный лес, ставший нашими охотничьими угодьями, резко уходило в пропасть, на дне которой встречались две широкие равнины, образуя впадину, заполненной замерзшим озером Вайссен-Зее. Я часто купаюсь здесь летом, бирюзовые воды чистейшего озера охранялись людьми еще в период расцвета человеческой цивилизации. До Вспышки здесь обитало всего около семисот жителей на побережье, моторные лодки были запрещены. Нетипичное поведение человека-разрушителя, который сорок лет назад довел планету до точки невозврата.

Великолепный пейзаж остался незамеченным Тессой, которая упрямо пробиралась сквозь сугробы к зараженному, распластавшемуся всего в двадцати метрах от обрыва. Тяжело винить Тесс в отсутствии уважения или любопытства к столь прекрасным местам, сотворенным природой и нетронутым человеком. Ее выдрессированная солдатская непоколебимость в служении цели делала ее невероятно напористой, бравой и в то же время абсолютно слепой – до пропасти всего двадцать метров снежного пласта неизвестной прочности.

Я вытащил из рюкзака статическую веревку альпиниста и окликнул Тесс, та раздражённо обернулась.

О, ну прости, что я всего лишь хочу спасти тебя от верной смерти.

– Прицепи к поясу, – крикнул я и бросил ей один конец.

Я решил опустить глаза и сделать вид, что очень занят цеплянием карабина за свой пояс, чтобы избежать ее обвиняющего взора, типа «У меня тут реальное дело, а ты отвлекаешь меня всякой ерундой!». Странным образом мое воображение озвучивало каждый хрип, каждую гласную в стиле Тесс, как если бы мы уже десять лет были женаты и знали каждую мелочь друг о друге.

Взглянув на королеву моих кошмаров, я был доволен – она все же зацепила веревку за карабин на униформе.

Едва завидев особь, Тесс побежала к ней, как к долгожданному подарку, оставленному бородатым добряком под елью.

– Ребята, радар показывает, что вы остановились. У вас все в порядке? – сказал Зелибоба в наушнике.

– Да, берем образец, – ответил я, наблюдая, как Тесс склонилась над особью и уже выкачивала кровь из синеватого тела. – Как обстоят дела у вас?

Тесса завинчивала крышку наполненной пробирки.

– Аналогично. Образец у нас, – доложил Боб.

Вдруг передо мной поплыл снег. Сначала я подумал, что это поземка играет поверхностным слоем снежинок прямо над сугробами, на фоне ослепительной белизны не сразу замечаешь тревожные знаки. Но потом я взглянул на Тесс вдалеке, засовывавшую пробирку в карман куртки. И вдруг она внезапно провалилась!

Ее крик отразился эхом среди хвойных стволов и улетел далеко к озеру в пропасти.

– Тесса! – рефлекторный крик вырвался из моих легких, а в следующую секунду сила натяжения веревки сбила меня с ног и потащила к пропасти, где сгинула королева моих кошмаров.

На противоположном конце альпинисткой статической веревки я видел, как Тесса скатывалась вниз, отчаянно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Она вонзала руки в снег по локоть, но он был чересчур рыхлым, а скатывающийся пласт – чересчур толстым, и все попытки Тесс были тщетны.

– Кейн! – закричала она в панике.

Ага, теперь тебе значит моя помощь понадобилась!

Может, в другой момент я бы пококетничал перед ней, акцентируя свою значимость для ее жизни, вот только сейчас наши жизни были связаны веревкой в буквальном смысле, и я уже пожалел о своем благородном жесте рискнуть собственной безопасностью ради нее. Стоял бы сейчас в сторонке и наблюдал за ее фантастическим полетом в пропасть, может, даже кричал бы ей «А я тебе говорил!».

Попытки Тесс остановиться хоть и не были пронизаны гениальностью, но все же притормозили скорость ее падения, я же наоборот скатывался с разгоном как на горке, которую Хайдрун залила на заднем дворе гостиницы (да, окей, я прокатился на ней пару раз!). И хотя мощность лавины была совсем ничего, потревоженный нашим вторжением снежный пласт мог с легкостью забрать нас на тот свет с замерзшим озером в конце стометрового туннеля. Бессознательное тело зараженной особи исчезло посреди потока сходящей в обрыв лавины, как неконтролируемая лодка, пересекающая границу водопада. Наконец я нагнал Тесс на скате, обхватил ее ногами, она вцепилась в мои бедра, и эта поза показалась бы очень интимной, если бы смерть не ждала нас всего в трех метрах. Я вытащил из ножен складную кирку, одним взмахом расправил ее и замахнулся, что есть силы. Зубья кирки вошли глубоко в снег и притормозили скольжение.

– Кейн!

Ее крик начинает раздражать. Это все, что я могу сделать, черт бы тебя побрал!

Паника подступала к глотке, мы продолжали медленно тормозить. Я видел, как Тесс зажмурилась, предвкушая падение, я зажмурился сам.

Лавина продолжала буйствовать вокруг, в этом хаосе я даже не понимал, остановились мы или продолжаем медленно, но верно отдаваться в руки господу.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я пришел в себя, и мир вокруг остановился уже второй раз за день. Черт. С появлением Тесс в моей жизни мир из монотонной пешей прогулки превратился в гоночную езду по ухабам.

Несколько минут мы просто лежали, вцепившись друг в друга. Наконец Тесс подняла голову и взглянула на меня широкими глазами.

– Ты в порядке? – спросил я, не знаю, зачем. Видимо, древние гены, отвечающие за активацию репродуктивной системы, рефлекторно включили самохвальство самца перед самкой, мол, я знал, что делал, когда спасал твою жизнь. И висим мы сейчас на одной лишь кирке, потому что так было задумано, а не потому что это был последний отчаянный шаг, родившийся в моем мозгу.

Тесс не ответила (вполне ожидаемо) и стала беспардонно карабкаться по моему телу вверх. Мы осторожно ползли наверх, стараясь не тревожить следующий снежный пласт, и только когда отползли от пропасти на сотню метров, перевернулись на спину и расслабились.

Безмятежное голубое небо успокаивало разбушевавшийся от инстинкта самосохранения организм, беспрестанный птичий гомон в лесу позади напоминал о том, что жизнь продолжается. Она продолжится даже после нашей смерти, если что. Не велика будет потеря.

– Спасибо! – вдруг прохрипела Тесс, лежа рядом.

Шок спал, заткнув панику и вернув в нормальное состояние.

– Просто у тебя образец крови. Не хотелось его потерять. Столько усилий, – ответил я.

В следующую секунду в плечо врезался кулак. Я рассмеялся. И вдруг Тесса тоже рассмеялась. И мы лежали посреди холодного мертвого мира и смеялись, как если бы конец света не царапал нам пятки клыками зараженных людей. Я еще никогда не слышал смех Тесс. Ходят слухи, что это явление редкое, как долгопериодическая комета Хейла-Боппа. Однако, раз появившись на видимом расстоянии, эта комета наблюдаема аж восемнадцать месяцев, что не может не радовать, пусть она и явилась причиной массового самоубийства в девяносто седьмом, когда люди думали, что за ней летит корабль пришельцев, несущих погибель земной цивилизации.

Наконец мы встали, отряхнулись.

– Держи, пусть лучше будет у тебя, – Тесс протянула пробирку с кровью.

– Потому что я осторожнее, дальновиднее и умнее? – если уж поймал волну смеха, выдай все свое остроумие.

Тесса скорчила гримасу насмешки.

– Просто ты лучшая яйценоска, нежели я, – ответила Тесс.

Я прыснул:

– Яйценоска?

– А я добытчик, – продолжала Тесс.

Я посмеялся.

– Как резко поменялись социальные роли в двадцать первом веке!

Тесс улыбнулась.

Что-то в ее лице заставило меня зацепиться взглядом. Может, нарастающая истощенность, может, увеличивающиеся синяки под глазами, а может, что-то иное, что не вписывается в симптомы болезни, настойчиво отвоевывающей каждый кусочек ее тела с каждым днем. Что-то вообще не из физического мира, что-то неуловимое осязанием, но ощутимое невидимым органом, зовущимся душой.

Симпатия. Очень глубокая.

Тесса протянула пробирку с темной жидкостью внутри, я воспользовался жестом и дотронулся до ее пальцев. Затянутые в толстые тактические перчатки наши ладони фактически не касались друг друга, но напряжение от близости заставило волоски на теле заколыхаться. На долю секунды взгляд Тессы осветил знакомый огонек увлечения, который она спешно постаралась скрыть, опустив веки.

– Ребята, ну что там у вас? – Перчинка вышла на связь.

Тесса тут же разорвала наш контакт, словно ее застали врасплох на месте преступления. Первое откровение наших душ продлилось недолго. Уже через минуту Тесс вернула прежнюю маску сосредоточенности, видимо, снова вспомнив о тикающих часах и смерти, нависшей над ней. И если я пока не мог спасти ее от неминуемого рока, по крайней мере, я смог ее отвлечь, напомнить ей о том, что жизнь полна вот такими прекрасными моментами близости между людьми, которые и придают всему существованию смысл.

– Солнце еще в зените. Предлагаю отдать образцы Кейну, а самим продолжить охоту. Здесь недалеко нефтяная станция, где можно порезвиться, – ответила Тесс.

Ее решительная походка к Киске не оставила мне даже возможности возразить. Брачные игры закончились и продолжилась игра на выживание. Стандартный жизненный цикл, установленный жестокой природой.

22 января 2072. 17:00

Калеб

Девятый день в вечном ледяном аду. Смена дня и ночи происходит в каком-то нескончаемом сумбуре из беспокойных мыслей и прогрессирующего истощения. Уже второй день мой организм пребывает в заключительной фазе своего доживания. У меня закончились протеиновые батончики, а в лесу под многометровыми сугробами найти пропитание негде. Скоро этот снег похоронит не только питательные коренья, но и меня.

Я по-прежнему продолжаю набирать снег во флягу, чтобы обеспечивать себя суточной нормой воды. Она обманывает желудок лишь на час-другой, а потом тот начинает ныть до тошноты и обвинять меня в садизме за вынужденную голодовку. Но мне нечем покормить моего питомца, а потому бдительность моя сдает позиции, осторожность перестала быть подконтрольной, а мои перебежки в лесу все больше становятся хаотичными и импульсивными. В полуобморочном состоянии сложно даже стороны света определять, не говоря уже о поиске наиболее выгодных мест укрытия.

Но мое положение ухудшилось еще и тем, что несколько дней назад зараженных что-то пробудило. Когда начали пикать датчики движения, я чуть от инфаркта не помер. Карта залилась красными точками, возникающими по всему периметру леса. Какого черта произошло?! Я тут же оставил затею зимней прогулки и вскарабкался на дерево, адреналин подстегнул так, что я остановился на суку в шести метрах над землей. Там же просидел весь день, то и дело теряя сознание в дреме, но не переставая размышлять над тем, что могло их пробудить в таком количестве. Пары человек для столь массивной цепной миграции недостаточно, запах должен был быть как от целого поселения, живущего на поверхности. Неужели еще одна деревня?

Датчики заглохли, миграция прекратилась, лес снова погрузился в мертвую тишину. Вот только проблема была в том, что я понятия не имел, где теперь спят зараженные – карты Падальщиков всего за день потеряли свой смысл.

Я добрался до деревни через день. Если бы меня не было тут месяц назад, я бы с трудом опознал остатки поселения, похороненные под огромными пластами сугробов искрящегося на солнце снега. Его резвые переливы бесили своим неуместным весельем. Гребанный снег похоронил под собой сотни трупов, к которым, похоже, скоро присоединюсь и я.

Едва мое сознание пронзило ярким воспоминанием о складах, забитых съестными припасами, и поверженном Аяксе, через который можно зарядить оборудование моего костюма, сердце впрыснуло адреналин в кровь и она погнала меня к спасению. Я побежал.

Но вскоре мир снова доказал, что он тот еще шутник. Или ублюдок. Я пока не решил. Меня окатило ледяной волной страха, когда я увидел следы необъяснимой деятельности. Что, черт возьми, происходит в этом проклятом лесу?! Я стоял на краю огромной ямы, которая вообще не вписывалась в пейзаж своей искусственностью и хитроумностью. До меня лишь спустя пару минут дошло, что кто-то украл Аякс при помощи хитро вырытых рвов. Обойдя место преступления, я нашел следы динамита и красноречиво раскуроченные пятачки земли, выпотрошенные взрывной волной.

– Аякс. Его кто-то включил.

Голос Вольта шептал мне в памяти, словно он стоял тут рядом со мной плечом к плечу.

– Его включил кто-то из Падальщиков. Кто-то, кто знал код доступа Бодхи.

– А кто его знает?

– Фактически все Падальщики. Но коды меняют каждые полгода. И это не может быть кто-то из старых Падальщиков. Это кто-то из наших.

В голове разыгрывался давнишний диалог между мной и сержантом из Теслы. Удивительно, как четко работает память в бредовом состоянии, словно подсознание, освободившееся от оков рассудка, открывает доступ ко всем тайникам. Может, если мне повезет, я смогу вспомнить свой первый поход в горшок или первого съеденного таракана.

Очередной приступ тошноты тут же вмазал желудку под дых.

Но все физиологические потребности организма отошли на задний план, а впереди праздновали потребности ментальные. Я перебирал сотни вариантов объяснения тому, как тридцатитонный Аякс оказался похищен. Наиболее вероятным объяснением были мародеры, но если это так, то они должны обладать недюжинной силой и сноровкой, чтобы провернуть подобное. Проскользнул в мыслях образ прирученной Годзиллы, но я еще был в состоянии осознать, что это конкретный бред.

Я отправился на разведку, уверенный в том, что найду что-то еще, и оказался прав. Я нашел могилу. Нет, не естественные места умерщвления жертв того нашествия, а именно вырытую и закопанную могилу, разве что креста с надписью не хватало. Не пришлось долго копать снег, чтобы добраться до тех, кто там лежал. Падальщики. Причем голые. Я узнал их по характерным татуировкам на всю руку. Разумеется, тот, кто украл Аякс, не оставил бы такое сокровище, как экипировка солдата отряда специального назначения лежать тут и медленно ржаветь и разлагаться. Но меня удивило, что их похоронили, а значит воздали почести.

– Его включил кто-то из Падальщиков.

Заткнись, Вольт, не нагоняй жути! Я и без того конкретно напуган, твою мать!

Падальщики. Не мародеры. Вернуть Аякс в строй и уважить погибших товарищей – такое под силу только Падальщикам. Но как? Как они оказались на поверхности? И зачем им это?

Вопросы заполонили не только мозг, но и все тело и даже щекотали стопы догадками, заставив забыть о голоде, отмерзших пальцах и раздвоении картинки перед глазами.

Но дальше все стало еще хуже. Датчик движения резко запищал прямо в мозжечок, раздражая и без того возбуждённый скорой кончиной мозг. Опять! Это опять началось!

Я рефлекторно вытащил планшет из спячки, вывел на дисплей карту перемещения неопознанного объекта. Следя за тремя таинственными точками, которые могли быть волками, лосями и все теми же Годзиллами, я одновременно вспоминал схему расположения домов в деревне, в которых можно было спрятаться.

Я уже бежал к одному из кирпичных амбаров, когда подсознание снова подсказало, что с этими точками что-то не в порядке. Я даже остановился посреди центральной площади у всех бобров на виду – настолько я был уверен в своей безопасности. Эти три точки точно не зараженные, уж слишком сильно отличаются их траектория и скорость движения от обычных людей. Тогда я наложил спутниковые снимки на сетку карты и понял, что три загадочных обладателя ног, пересекающие окрестности со скоростью не менее шестидесяти километров в час, остановились точно возле транспортного узла нефтяной станции, с которой Желява запасается топливом. Но дальше произошло еще более любопытное действо – я как будто сериал смотрел. Точки сначала остановились на одном пятачке, а через минуту разошлись по разным сторонам станции и остановились.

Окружили – подумалось мне.

Что? Кого? Зачем? Карта не могла ответить на причины стратегии перехвата, который затеяли эти загадочные визитеры в страну льдов. Но я не верю в совпадения. Вырытый Аякс, украденная экипировка Падальщиков и странные суперскоростные гости на нефтяной станции в двух километрах от деревни. Нет здесь совпадений. Эта территория стала обитаема кем-то. Возможно, даже уцелевшими жителями деревни.

В следующую секунду я уже скорым шагом направлялся обратно к воротам, решительно настроенный выяснить, что за чертовщина творится посреди апокалипсиса, который и без вот таких странностей представляет собой хаос. А когда в устаканившемся хаосе снова появляется хаос, увольте! Давайте уже наконец изобретем единые правила апокалипсиса и будем дружно по ним вымирать!

Путь до станции занял полчаса. И когда я уже был готов себя похвалить за столь скоростной режим при физическом истощении и драматично умирающем желудке, рефлекс заставил меня упасть прямо в сугроб.

Снегоход! Всего в тридцати метрах от меня! Припаркован возле ворот забора, окружавшего станцию.

Я снова вывел планшет из спячки, чтобы проверить наличие живых существ размером больше белки в окрестностях, но железный друг молчаливо подбадривал безопасностью. Через минуту меня снова настигло озарение. Бридж минировала ворота последний раз, когда мы заправлялись топливом в ту злополучную развлекательную поездку, которая запустила потом целую цепочку из событий уже на три гребанные книги! И кажись, фантазия судьбы до сих пор не иссякает, черт бы тебя побрал! Через какое количество испытаний ты меня еще пронесешь?

Дрянь.

Я выглянул из своего укрытия и замер. Ворота открыты нараспашку, но отнюдь не взрывом – значит, загадочные гости знают про мину. Все сходится. Это Падальщики!

Я поднялся и стал осторожно продвигаться к станции, постоянно сверяясь с планшетом и друзьями-датчиками. В какой-то момент моих кротких перебежек на согнутых коленях от куста к кусту, от бочки к бочки интуиция подсказала проверить точки на тепловизоре. И каково же было мое удовлетворение от верно работающих догадок, когда на карте стали резко прочерчиваться следы теплых, а значит живых объектов.

Люди!

Оранжево-красные дымки, как вуали, тянулись за незнакомцами, ярко разукрашивая места, где они побывали всего минуту назад. Я пошел по следам ближайшей ко мне точки, она уже давно застыла на одном месте в сотне метрах от меня. Сверившись с картой, я понял, что незнакомец поднялся на одно из вертикальных стальных нефтехранилищ в парке резервуаров. Отличная смотровая площадка – подумалось мне. И я припустил изо всех сил, понимая, что в любой момент мог быть замечен сверху.

Я подбежал к технической лестнице резервуара и, стараясь быть бесшумным, стал карабкаться вверх. Добравшись до вершины, я замер, прислушиваясь к шорохам наверху. Я аккуратно выглянул и обомлел.

Падальщик!

Я рассмотрел бойца насколько мне позволяло расстояние. Солдат опустился на одно колено и примкнул к прицелу, что-то выслеживая внизу. Да, его зимняя экипировка была похожа на мою, но в ней также виднелись следы проведенных модификаций. Солдат не носил шлем, а лишь балаклаву, что на поверхности равнялось смерти. Также его экипировка явно облегченного типа, скорее всего были удалены все или, по крайней мере, основная часть бронепластин из подкладки, что тоже равнозначно суициду. Я едва мог разглядеть винтовку – спина бойца закрывала ее – но мимолетом заметил какой-то странный магазин, увеличенный в объеме.

Сомнения меня не оставляли: друг передо мной или враг? А потому я бесшумно взобрался на крышу, выставил винтовку перед грудью, взяв голову незнакомца точно в прицел, и произнес:

– Не двигайся. Медленно убери палец с крючка и отложи ружье, – произнес я тихо, но отчетливо, чтобы враг не дернулся от внезапного нарушения его уединения.

Солдат замер. А потом вытянул левую руку, демонстрируя пустую ладонь.

Идет на контакт, это хорошо.

– Обе руки. Покажи обе, – процедил я.

Но вместо этого солдат начал медленно вставать с коленей, держа винтовку одной рукой. Я напрягся и положил палец на крючок. Ситуация накалялась.

– Я сказал, не двигайся иначе …

– Калеб, не стреляй, – вдруг произнес солдат.

Я замер.

– Это я. Не стреляй.

Ступор напал на все тело. Сердце остановилось, дыхание застыло, мышцы превратились в сталь, а мозг замер так, что остановилось время. В таком состоянии человека, провалившегося в черную дыру, я целую вечность соображал, почему мое тело вдруг перестало меня слушаться. Вся жизнь вокруг замерла в одном мгновении, ожидая, пока до меня дойдет озарение. Почему я ошеломлен? Потому что незнакомец знает мое имя? Или потому что он так сильно похож на хорошо знакомого мне человека? Это все сон? Мне это кажется?

А солдат, несмотря на мои приказы, продолжал медленно двигаться. Но даже если бы я хотел что-то сделать, я бы не смог, потому что шок сковал мое тело и разум. Солдат обернулся. Модернизированная экипировка Падальщика, черная балаклава, через прорези которой на меня смотрят родные голубые глаза. Одной рукой продолжая держать винтовку дулом вверх, точно демонстрируя мирный настрой, солдат стал стягивать маску второй рукой.

Этого не может быть! Я сплю. У меня обезводился организм, и начались галлюцинации. Я не спал уже почти трое суток, мозг дает сбои, и начались галлюцинации. Я не ел уже два дня, общая истощенность организма достигла предела и… начались галлюцинации.

Это галлюцинации!

– Все хорошо, Калеб. Это и вправду я.

Тесса говорила так спокойно и уверенно, словно и не умирала вовсе. А я все никак не мог принять ее слова за правду, потому что моя логика твердила мне одно: Тесса мертва или же она стала зараженной. Но она никак не может быть человеком! Я видел, как ее укусили!

Но вот она стоит передо мной и смотрит в самую душу, где терзают сомнения, где ведется бой между разумом и верой не на жизнь, а на смерть. Ее глаза глубокой бездны, тонкие губы всегда поджаты в напряжении, пакли светлых волос с пробором на одну сторону так, чтобы закрывалась обожженная часть лица. И все же было в ней что-то не так. В ней что-то изменилось, и я никак не мог уловить это несоответствие с образами из своей памяти.

– Калеб, опусти ружье.

Черта с два! Я не понимаю, что это за игры, но они определенно грязные и нечестные. Это какая-то уловка, хитрость, мираж. Это муляж, призванный одурачить мою бдительность. Потому что Тесса мертва. Она не может стоять сейчас здесь в своем обмундировании, как ни в чем не бывало. Я доверяю своим глазам, и я ясно помню, как зараженные атаковали ее. Ее укусили в плечо дважды!

– Ты не Тесса! – наконец, медленно мое тело стало поддаваться мозговым сигналам, и первым, что освободилось от плена, был язык.

– Калеб, это я. Тебе не снится. Это и вправду я, – говорила Тесса тихо.

– Тебя укусили!

Самообладание постепенно возвращалось ко мне, и умные мысли наконец посетили мозг. Я не собирался сдаваться этому оборотню или глюку!

– Все верно. Меня укусили.

Тесса медленно оттянула воротник водолазки, и я увидел шрамы от зубов на ее плече. Ее, действительно, укусили!

И снова меня бросило в жар от попытки собрать все элементы мозаики воедино. Что это за мир? Где я вообще? Раз ее укусили, почему она стоит здесь такая … человечная? Она не мертва, но и не заражена, но она укушена! Что происходит?

– Я не понимаю! – процедил я сквозь зубы, чувствуя, как начинает надоедать этот спектакль с вопросами.

Но Тесса и не собиралась пытать меня загадками.

– Это – мутация.

Ее ответ такой внезапный и странный, но почему-то моя интуиция не воспротивилась ему, а логика не взбунтовалась. Наверное, это был единственный результат всех этих разношерстных переменных. Потому что творящаяся сейчас чепуха могла объясняться только чем-то неординарным и выходящим из ряда вон. Мутация, колдовство, оборотни, параллельные миры. Мозг готов был согласиться со всем, лишь бы подвести все к одному знаменателю.

– Я не превратилась, потому что мой организм содержит мутационную форму ДНК. Меня нашел доктор Август Кейн там, в деревне. Он забрал меня в Бадгастайн. Там мы живем.

– Мы?

– Да, нас всего шестнадцать с такой уникальной ДНК.

Чем дольше мы стояли и смотрели друг на друга, тем быстрее рассеивался туман недоверчивости. А когда Тесса говорила, то все нелепые доводы разбивались, как кегли шаром. Это не колдовство и не галлюцинация. Это мутация. И мой мозг был готов в это поверить.

Кажется, Тесса тоже почувствовала, что я начал постепенно отходить от потрясения, и сделала шаг ко мне.

– Калеб, это на самом деле я. Вот. Дотронься.

Она протянула руку, затянутую в перчатку. Я наконец опустил винтовку. Не знаю, почему я решил довериться ей и вытянуть руку вперед. Может, я хотел верить, что это все происходит взаправду. Может, я так сильно хотел вернуть Тессу назад, что решился на безумный поступок проверить оборотня на прочность и тем самым рискнуть жизнью. В любом случае моя поспешность или доверчивость сделали выбор за меня.

Наши пальцы соприкоснулись. Я ничего не почувствовал, потому что наши зимние перчатки довольно толстые. Тогда Тесса улыбнулась и сжала мою ладонь. Так крепко и так реально! Все сомнения в том, что я сошел с ума, улетучились. Потому что это была Тесса! Моя Тесса восстала из мертвых!

Так мы и стояли несколько мгновений, просто сжимая ладони друг друга, словно вытащили себя из какой-то бездны отчаяния и боли, в которую нас завела судьба. Тесса улыбалась, а я перестал видеть подвох в нехарактерных для нее выражениях эмоций, и улыбался в ответ.

Тесса повела головой в сторону и я уловил едва слышимый звук переговоров. Кажется, у нее работал наушник, и кто-то рапортовал.

Внезапно она резко развернулась и прыжком вернулась к месту сидки. Наблюдая за ее отточенными движениями, я все больше верил в реальность происходящего. Тесса уперла приклад винтовки в плечо, вонзила зоркий глаз в прицел и замерла. Я бесшумно присел рядом, наблюдая за тем, что привлекло ее внимание.

– Он чует тебя. Ты привел его прямо к нам в ловушку, – прошептала Тесс.

Я застыл. Внизу посреди высоких стальных хранилищ рыскал зараженный. Длинные мощные конечности перебирали снег, чувствительный нос водил вдоль сугробов, он передвигался точно по моим следам, протоптанным в сугробах, пропитанных запахом моего человеческого тела.

И тут Тесса выстрелила. Я сразу заметил необычность пули, она была чересчур большой, а потому долго летела вихреватыми заветвлениями, ей потребовалось около двух секунд, чтобы вонзиться в плечо зараженного. Тот неестественно дернулся и упал, скрючившись прямо на снегу.

– У нас мало времени, – сказала Тесса и вскочила с колен. – Пойдем покажу!

Она потянула меня за собой, и мы побежали к лестнице. Казалось, Тессу нисколько не волновала поверхность, она не боялась бродить на ней без балаклавы и брони, а потому бежала быстрее меня в разы. Моя же двадцатикилограммовая экипировка пригибала к земле, заставляя сердце работать в усиленном режиме. Мы выбежали во внутренний двор, окруженный высокими стальными резервуарами. Тесса все время поглядывала на часы. Наконец показалось бездыханное синюшное тело, и я вдруг рефлекторно остановился.

– Не бойся, он без сознания, – позвала Тесса, когда поняла, что я отстал.

Она подбежала к зараженному так смело и привычно, словно они не представляли для нее никакой угрозы. Зараженный лежал на снегу, но я улавливал в этом нечто неестественное.

– Он в спячке? – спросил я, хотя уже знал ответ на свой вопрос.

Зараженные спят стоя на ногах, воздев носы к небу, чтобы лучше чуять запахи вокруг. А этот лежал на земле, как самый настоящий спящий человек.

– Нет, он просто без сознания. Мы вырубаем их электрическим патроном, – объясняла Тесса, а потом вытащила из плеча монстра патрон и кинула мне.

Патрон имел странную форму, он явно не был предназначен для тотального поражения цели, а острая игла на носу делала его схожим с патроном от ветеринарного ружья.

– Это – электропатрон. Он пропускает через тело зараженного ток напряжением порядка ста вольт, этого хватает, чтобы вырубить особь на пятнадцать минут.

– Но зачем? – не понимал я.

А Тесса уже достала из кармана какой-то странный шприц и вонзила в шею зараженного. Вот так просто! Не боясь, что он оживет и откусит ей руку!

– Мы извлекаем образцы ДНК из зараженных, чтобы создать сыворотку. Для этого нужно собрать полный набор генов. Все это сложно объяснить, главное знай, что мы почти закончили. И когда сыворотка будет готова, я вернусь на Желяву.

Она работала быстро. Было видно, что это ей не в первой. Пробирка быстро наполнилась темной красной кровью, тогда Тесса отсоединила ее, бережно положила в футляр и спрятала в жилете.

– Погоди! А что за лекарство? Что оно делает?

И тут Тесса посмотрела на меня таким взглядом, который я еще никогда не видел на ее лице. Ее глаза излучали свет победителя, гордого за самого себя.

– Их всех можно вернуть, Калеб! – произнесла она с таким воодушевлением, которое походу и заставляло ее совершать такие безумные поступки вроде забора крови у зараженного монстра, который может одними лишь руками порвать ее в клочья.

И тут до меня дошел смысл ее слов.

– Их?! – я указал пальцем на синюшное худое тело с окровавленной пастью, из которой торчали острые клыки.

Тесса встала с колен, продолжая улыбаться так, словно она уже спасла целый мир.

– Да, – ответила она так просто, как будто это было очевидно. – Они все живы, их можно вылечить. Их можно вернуть всех до одного!

Я бы никогда не поверил в эту чушь, если бы не встретил сегодня своего командира, которого все это время считал погибшим.

– Поэтому мы не убиваем их, а лишь обездвиживаем, чтобы взять образцы. Придет время, и мы сможем их всех спасти.

– Тесса, это…

– Дико! Я также думала, – перебила она и попала в точку. – Но посмотри на меня. Разве я не доказательство всему, что сейчас сказала тебе?

Она снова оттянула водолазку, я ближе увидел шрамы от зубов, которыми наградили ее те два зараженных, которые должны были обратить ее в монстра.

– Я должна была умереть или же стать одной из них. Но стала чем-то средним. Чем-то, что позволяет мне жить среди них в безопасности. Я для них не добыча, потому что я не человек. Вот, что делает сыворотка.

Я пытался уложить в уме всю эту невероятную информацию, но физическая истощенность делала свое дело, и мне с трудом давалось даже осознание всей происходящей ситуации.

– А где отряды? Почему ты один? Да и вылазка за топливом слишком ранняя, – наконец опомнилась Тесса.

А потом она оглядела меня с ног до головы, и с каждой осознанной деталью росло ее замешательство. Я же понял, что настала моя очередь шокировать ее.

– Тесса, отряды расформировали, – тяжело произнес я.

В отличие от ее новостей, мои не столь обнадеживающие. Весь ее восторг, как волной смыло.

– Повтори, – уже тверже произнесла она. Сразу послышался вернувшийся в ее тело командир Маяка.

– Неделю назад на Желяве случился военный переворот. Триггер убил Генерала и закрыл базу. Маргинал вывел меня оттуда, потому что Крайслер считает, что это я убил Генерала, и теперь меня ждет расстрел.

Тесса не шелохнулась, даже не моргнула, а смотрела на меня, как на предателя, ломающего веселье. Ну уж извини. Вот такие новости происходят в мире людей, пока ты играешь в охоту на монстров.

– Когда это произошло, говоришь? – спросила она, чуть нахмурившись.

– Неделю назад.

– И всю эту неделю ты бродишь по лесам? Черт, Калеб! О чем ты думаешь? Это опасно!

– Но ты же тут бродишь среди зараженных, да еще иглы им в задницы суешь!

– Это другое! Из-за мутации они меня не чуют!

Тесса тяжело вздохнула. Вот теперь мне все нравится. Теперь все как в старые трудные времена безо всяких прыжков по луговым цветам в поисках волшебной пыльцы, которая окрасит мир в радужные нотки. В привычном беспросветном угрюмом мире полном отчаяния и проблем как-то привычнее живется.

– Тебе нужно вернуться на Желяву. Я уверена, Маргинал не думал, что ты так далеко уйдешь и готовил тебе нору.

– Я ушел, потому что чутье говорило мне, что здесь творится нечто странное. Я добрался до деревни, потому что несколько дней назад мы получили странный сигнал с Аякса Бодхи. Но в итоге я нашел целое распаханное поле со следами взрывов. Это ваших рук дело?

– Ты пошел на сигнал? Вот же ты безбашенный! – Тесса засмеялась.

И это было еще одно дикое событие этого дня. Тесса редко позволяла себе даже улыбку выдавить, уж не говоря о целом процессе напряжения диафрагмы и легких. И тут я понял, что в ней изменилось – ее шрамы! Они разгладились, а на лысой части головы проступал ежик из редких волос. Неужели это мне кажется? Но нет же! Ее глаза – вот, что зацепило мой взор: складка обожженной кожи, нависающая над бровью, полностью открыла прелестный синий глаз, и теперь взгляд Тессы предстал во всей красе.

Тесса сделала шаг ко мне.

– Я все вспомнила, Калеб. Все, что заставила себя забыть, потому что это был единственный способ для меня выжить, – говорила она надрывным шепотом и все ближе подходила ко мне. – Я могла бы принести тебе миллион извинений и сокрушаться в раскаяниях на протяжении столетий за всю ту боль, что причинила тебе. И если тебе станет легче, я сделаю это.

Тесса встала ко мне так близко, как никогда прежде. Вернее никогда в жизни после шестьдесят третьего.

– Прости, Калеб. Прости, что оставила тебя, когда была нужна больше всего.

Она встала на цыпочки, хотя в наших ботинках сделать это чертовски сложно, и поцеловала меня. Нет, не в губы, но и не в щеку, чтобы можно было приписать этот поцелуй к дружескому. Ровно в ямочку между уголком губ и скулой. Словно обозначая невидимую линию, на которой мы пребывали все это время: между дружбой и любовниками.

– Возвращайся на Желяву. Свяжись с Маргиналом, он обеспечит тебе укрытие.

– По-моему, ты прослушала все, что было между словами «военный переворот» и «мой расстрел», – я нахмурился.

– К черту Триггера, к черту Генералитет! Они не в той войне участвуют. Мы стоим на пороге глобальных изменений.

Тесса отдавала привычные приказы, а я все пребывал в синем омуте ее кристальных глаз, которые уже давно не рассматривал с такой близи.

Тесса снова повела головой вбок, кто-то на другом конце связи делал доклад. Тесса быстро открыла карту на планшете.

– Калеб, тебе нужно бежать. В этих окрестностях очень много зараженных, которых мы вывели из спячек своими погонями. Они чуют тебя. Седлай мою Киску и вперед!

Я нахмурился еще больше и, наверное, даже испугался ее приказу, не до конца понимая, всерьез ли сейчас Тесс. А если всерьез, то она не могла бы найти другого более комфортного места для седлания ее Киски? Да и вообще, разве это сейчас уместно?! У меня даже аритмия началась от засыпавших меня догадок.

Тесса закатила глаза, обматерила какого-то Ульриха и пояснила:

– У восточных ворот стоит мой снегоход. Бери его и вали домой!

Раздавшийся в наушнике писк датчика движения тут же вывел меня из транса инстинктивным страхом перед злобными серыми точками. Я затянул шлем и побежал прочь, следуя приказу моего командира, восставшего из мертвых.

22 января 2072. 20:00

Малик

– Когда наши веселые ужины превратились в столь тухлое сборище?

Так Свен отреагировал на гробовое молчание и стук ложек по дну тарелок.

– В тот момент, когда мы решили спасти мир, – сухо ответила Хайдрун, безразлично ковыряясь в подгоревшем картофеле.

Мы все были абсолютно опустошены физически и морально после почти недели сбора образцов крови с утра до ночи, засыпая мертвым сном, с надеждами услышать от Кейна радостную весть. Но наука так не работает. Нет у нее понятия радости и грусти, у нее есть только факты. И факты твердили нам о том, что найти образец, в котором активны все одиннадцать комбинаций генов, нам не дано. Не знаю, по какой причине. Может, бог до сих пор не считает нас достойными выбраться из кровавой эры человеческих смертей. А может, потому что не появился еще такой зараженный, который мог бы похвастаться полностью активированным потенциалом вируса. Мы же даже не знаем, что это значит. Каким будет зараженный с полным набором генов?

– А может, мы не на того поставили, – произнес Ульрих.

– Что ты хочешь сказать? – тут же очнулась Божена.

– Кейн и раньше ошибался.

– Он на правильном пути! Поверь мне!

– С чего бы это? Ты что ученая? Ты шесть лет пробирки моешь!

– Да пошел ты!

Начиналась стандартная грызня между Боженой и любым, кто ставил под сомнение авторитет Кейна. Раньше я был на стороне Божены. Сейчас же запал пропал. Не потому что я считаю, что Кейн ошибся. Я верю в его теорию, она… элегантна. Но меня утомили безуспешные попытки создать сыворотку, потому что мы собрали порядка тридцати образов крови от разных зараженных, а все равно вирусный геном заполнен лишь на восемьдесят пять процентов.

В первые дни наш прогресс шел семимильными шагами, мы собирали это ДНК-ожерелье, как профессиональные плетельщики бус. Первые два зараженных дали нам почти четверть генома, радости нашей не было предела. Потом еще трое довели эту цифру до пятидесяти процентов, а потом с каждым принесенным образцом мы получали то семь, то пять, то вообще два процента от генома. Постепенно становилось ясно, что в тех окрестностях, в которых мыобитали, вирус застопорился в своем развитии. Мы не принесли ни одного образца, в котором потенциал был бы заполненным. Разумеется, нас начинали одолевать сомнения в том, что вирус дозрел до своего финала. Что если человеческие ресурсы закончились раньше? Возможно, он дозревает до сих пор, и возможно, особь с завершенным гомеостазом до сих пор не появилась. В таком случае, какой бы прелестной теория Кейна ни была, она заходила в тупик.

А перепалка между Боженой набирала обороты, она уже успела оскорбить Ульриха его идиотской прической и тот рыдал на плече Хайдрун, смотрящей на Божену взглядом полным упрека, назвала Фабио слабаком и слюнтяем из-за его идиотского ранения, а Свена назвала неумехой и демонстративно плюнула в подгоревшую жаренную картошку.

– Эй! А я-то тут причем? Я не против Кейна! – взмолился Свен.

Но дальше стало еще хуже.

В ресторан ворвалась взбешенная Тесса. Ярость из нее прямо волнами исходила, и я рефлекторно вжался в плечи, надеясь, что она меня не заметит. Интересно, ей мы чем не угодили?

Тесса решительным шагом направилась к Арси и выбила из под нее стул, та стала заваливаться, но Тесса поймала ее в воздухе и резким приемом вывернула руку в плече.

– Какого хрена! – завопила Арси.

Тесса не дала ей договорить, провернула руку на сто восемьдесят градусов и согнула в локте, а потом со всего размаху ударила лбом о стол.

– Тесса, какого хрена ты творишь?!

– Что происходит?

– Говорила вам, у нее крыша скоро съедет. Где моя лопата?

Визжащая в цепких руках Арси кричала во всю глотку:

– Слезь с меня, дура!

Но Тесса продолжала прижимать ее лицом к столу.

– Тесса, ты чего? – Томас боялся приблизиться к сестре и лишь встал из-за стола.

Я смотрел на Тесс и видел, как резко изменилось ее лицо. Она стала бледной, в глазах сверкал гнев, губы сжались в узкую полоску, она была настроена решительно выбить из Арси мозги по непонятной нам причине.

– Я просила тебя сообщить мне, если с Желявы придет сообщение! Так сложно было его передать? – кричала Тесс.

– Да пошла ты! – ответила Арси.

Тесса снова схватила Арси за дреды на затылке и ударила лбом о стол.

– Тесс, прекрати! Пожалуйста! – взмолилась Куки.

– Почему ты решила, что можешь утаить от меня факт того, что на Желяве произошел военный переворот? – процедила Тесса сквозь зубы.

В ресторане тут же стихло. Никогда еще голос Тессы не звучал так холодно и ровно, словно она была роботом, ведущим допрос. Бездушным и холодным роботом.

– Кто-нибудь снимите ее с меня! – крикнула Арси, из носа хлестала кровь.

– Я задала тебе вопрос! И ты ответишь на него, иначе я начну ломать тебе пальцы! – таким же свирепо ровным голосом продолжала Тесса.

– А что бы ты сделала? – рыкнула в ответ Арси.

– А это уже не твоего ума забота!

– А Кейн был прав! Ни хрена бы ты не сделала! Потому что ни хрена у тебя нет! Сыворотка не готова, и чем ты бы помогла там на своей Желяве?

Тесса замерла.

– Кейн? Он знал? – решительности Тесс вдруг поубавилось.

– А с чего ты взяла, что мне вообще есть дело до твоей гребанной Желявы?! Это Кейн просил не говорить. А мне вообще на всех насрать!

Арси попыталась брыкаться, покряхтела, но хватка Тесс была мертвой.

Тесса глубоко вздохнула, а потом произнесла:

– По-моему, вы не до конца осознаете, что лучше вам не иметь такого врага, как я, – теперь же Тесса обращалась к нам, оглядывая каждого своим тяжелым командирским взором. – Я разнесу ваш чертов рай посреди гор в мелкие щепки, если почувствую, что вы этого достойны! И никто из вас не посмеет меня остановить, потому что никто из вас неспособен на это!

– Тесса, мы не знали, клянусь!

– Я ничего такого не слышала!

– Нам очень важна Желява! Ведь там люди!

Мы все взмолились, пытаясь унять ее гнев.

– С этих пор, Арси, ты докладываешь все, что пришлют наблюдатели напрямую мне! Тебе ясно?

Арси попыталась вырваться из цепких солдатских рук, но лишь без сил поникла на столе.

– Иначе что? – прокряхтела она.

– Иначе ты начнешь терять пальцы, а твоя компьютерная лаборатория превратится в пыль. Потому что угадай что, мне тоже насрать на твой дом!

С этими словами Тесса полная злости покинула нашу тухлую посиделку, резко превратившуюся в захватывающий боевик.

Глава 5. Побег

26 января 2071 года. 18:00

Алания

– Ну можно мне погулять? – взвыла Каришка, повиснув вниз головой на лестнице трехъярусной кровати.

– Ты сделала домашнее задание? – я выложила на стол рабочий планшет, в котором хранились учебники по аграрной инженерии. Через две недели я должна закончить этот предмет экстерном для скорой аттестации в аграрном блоке.

Какую бы революцию мы ни затевали, но образование всегда идет как-то параллельно боевым действиям, словно мир вовсе не стоит на пороге краха, а надежда на светлое будущее, в котором твое образование непременно пригодится, по-прежнему сверкает ярче солнца. Так Генералитет пытался затмить подозрения населения в том, что бочка с порохом под этой базой скоро взорвется. Люди всегда продолжали жить даже во время войн. Почему бы не жить и во время конца света?

– Да! – Каришка раскачивалась туда-сюда, обхватив лестничную перекладину коленями.

Ее каштановые длинные до пояса волосы теперь свисали до пола, пока ее лицо заливалось краской от разбухавших сосудов из-за висения вниз головой, но ее это нисколько не заботило. Эти две сестренки, которых Тормунд так точно обозвал Шишками, потому что они вечно торчали отовсюду, как любопытные варвары, всегда отличались простодушием и пытливым характером.

– Математика? – продолжала я.

– Да!

– Неорганическая химия?

– Да!

Меня снова скрутил спазм кашля от стремительно развивающейся астмы. Подземелье сжирало мои легкие, как плату за возможность продолжать жить. Я отняла платок от губ и увидела красные брызги: уже второй раз за день я отхаркивалась кровью.

– Экологическое равновесие? – продолжила я, не подавая признаков озабоченности своим здоровьем.

– Да!

– Сочинение?

Каришка запнулась и перестала качаться. Я замерла, ожидая верный ответ.

– У меня острый дефицит информации для грядущего доклада!

Я немного скривила лицом, потому что Каришка повторила мою фразу, сказанную ей десять минут назад, слово в слово. Двенадцатилетние так не выражаются. Они из этого предложения разве что предлоги да союзы знают. Более того, она так по-заговорщически сверлила меня взглядом и ухмылялась, что весь ее вид выдавал наш план.

Краем глаза я взглянула на караулившего меня солдата из отряда внутренней безопасности. Он стоял возле входа в спальный отсек. В последнее время, как и предсказывал Маркус, их стало гораздо больше, причем эпицентром их средоточия стала я. Меня забавляло, что полковники так и не просекли мои тайные способы обмена информацией между заговорщиками. Как бы полковники меня ни блюли, а я все равно найду выход подобно канализационной крысе, имеющей тысячу и один проход из тупика.

Я делала вид, что собираюсь усердно учить материал по агрономии, устраиваясь за столом с планшетом и кружкой воды. Кроме нас в спальном отсеке было еще около пяти человек, занимающихся своими делами: кто сидит за столом и читает, кто просто лежит и отдыхает после тяжелого дня, кто сидит на кровати и шепчется с соседом. Казалось, они занимались совершенно обычными делами, но мой нынешний статус да знакомство с Фиделем и Маркусом сделало из меня параноика: я во всех видела шпионов, замечала солдат вокруг себя, иногда даже казалось, будто видеокамеры Желявы теряли статичность рядом со мной и поворачивали свои красные глаза мне вслед. У меня не было возможности проверить ни людей, ни солдат, ни тем более видеокамеры, а потому я вела игру двадцать четыре часа в сутки, даже когда оставалась одна в помещении, даже когда спала.

В моем отсеке проживало двадцать человек. Через пару часов людей в отсеке станет больше, потому что желявцы начнут возвращаться с ужина и готовиться ко сну. Это шло мне на руку, потому что я обеспечивала себе круглосуточное алиби, пока самый ценный артефакт базы снова проведет мероприятия по разрушению нынешнего режима. Разница лишь в том, что сегодня Каришка примет непосредственное участие в боевых действиях, и за это я себя ненавидела.

У меня не было выбора. Мятежники потеряли свою единственную боевую мощь на базе – Падальщиков – и теперь мы пытались выжить любой ценой. Разумеется, мы не собирались кидать детей в мясорубку типа той, что случилась две недели назад, но и невинными их игры быть перестали.

– У тебя проблемы с идеями? – нарочито громко спрашиваю я, а сама то и дело кидаю взоры по сторонам.

Нас должны услышать как можно больше людей.

– Да! Мне нужно в компьютерный зал, чтобы поковыряться в Хрониках и найти материал про взаимосвязь обезлесивания и обмеления рек! – я знаю, что Каришка даже таких терминов не знает, но чтобы попасть в компьютерный зал нужна веская причина, и серьезные научные доклады – одна из них.

Каришка отважно исполняла свою роль, которую я ей поручила.

Она не отказалась. Боюсь, она даже не поняла, к чему я ее привлекаю. Двенадцатилетние не понимают глубокого смысла слов «мятеж», «революция», «расстрел». Для них это просто понятия из книжки по истории, которая произошла когда-то давно с какими-то незнакомцами и означала что-то, чего люди боялись и не хотели повторять. Каришка воспринимала свою задачу, как приключение. Я же не желала упускать возможность воспользоваться ее любопытством и решительностью, пока она еще недостаточно выросла, чтобы начать бояться всего происходящего. Юношеский максимализм драгоценен, как и опасен единственной вещью – отсутствием страха. В мои времена до Вспышки такие подростки забирались на вершины телевизионных вышек без страховок и делали умопомрачительные селфи с высоты нескольких сотен метров над землей, мальчишки во дворе привязывали скейты к бамперам машин и устраивали сумасшедшие гонки, ребята посвящали целые видеоблоги своим корявым трюкам паркура, лишь бы доказать всему миру свою неуязвимость и бесстрашие. Это безумие длилось всего пару лет, потому что детство неизбежно натыкается на тупик во времени, за который ему дальше прохода нет. Детство кончалось. Юношество дозревало до взрослости. Вместе с годами приходили реальные проблемы: устроиться на работу, купить машину, взять ипотеку, свозить семью на отдых. Тут уже было не до опасных трюков, потому что человек обрастал ответственностью не только за свою жизнь, но и за жизнь своих домочадцев.

К сожалению, в нынешних условиях Каришка может так никогда не дорасти до того возраста, когда рутинные проблемы, вроде работы и детей, станут для нее стимулом двигаться дальше. Иронично выходило: мне было жалко детей, потому что их будущее под большим вопросом, но в то же время мы бросали их в самое пекло в войне за выживание, грозя сократить их и без того короткие деньки.

– Хорошо. Вот тебе запрос для пропуска, предъявишь на входе в компьютерный зал.

Я сажусь за стол и начинаю заполнять стандартный бланк запроса, где указываю имя, фамилию, возраст допускаемого, а также причину: «Экзаменационный доклад, раскрывающий эффект обезлесивания на обмеление водоемов и их последующая деградация. Аграрный блок. Первый курс обучения аграрному делу».

Причину мне подсказали. Разумеется. Я всех тонкостей системы допусков в блоки и общие зоны не знаю, но отныне я обрела мощную поддержку старожилов, включая самых главных бунтовщиков, так что мой путь революционера, пробивающего тропу на поверхность, мне облегчат настолько, насколько это возможно. Я очень рада этому, потому что вместе бояться не так страшно.

Это была любимая фраза Тиграна. Ею он руководствовался, когда объединял своим светочем людей. И мы действительно боялись меньше, чувствуя плечи друг друга, словно страх был некоей определенной массой, которую можно было разделить на тысячу триста человек. Каждому по маленькому кусочку страха. Наше единство помогало нам сплачивать армию сильных душ, пусть и в истощенных телесных оболочках. Дух вечен.

– Вот. Держи. Чтобы в девять была здесь, как штык!

Я протягиваю записку Каришке и нарочито громко даю наставление.

Каришка тут же спрыгивает с лестницы, немного шатается из-за попыток кровообращения вернуться в нормальный человеческий режим, а потом берет клочок бумаги в руки и складывает в карман своей хлопковой туники. Пара любопытных глаз обратила на нас внимание, вторая пара улыбнулась в умилении. Другие не обращали внимания. Я погладила Каришку по голове – обычный ласковый жест, которым я награждаю каждого встреченного по пути ребенка из деревни, словно они все мои дети. А потом не удержалась и поцеловала Каришку в лоб за ее храбрость и верность, за чистоту и наивность, которой так мало в этом мире и которую нам необходимо защищать, как самое дорогое сокровище, что осталось здесь под землей.

Дети.

Именно это сокровище станет моим призраком, разносящим мятежный дух по недоступным местам. Сокровище, которым я рискую, осознавая последствия. Сокровище, которым не рискнет ни один человек в здравом уме, и оттого поступок мой кажется еще чудовищнее. Я прошу прощения у Господа, у Тиграна, пытаясь самой себе доказать, что у меня нет выбора, а также обнадежить саму себя, что мой план удастся. Кто заподозрит ребенка? Кто арестует ребенка? Кто заставит ребенка совершить преступление, за которое наказанием будет расстрел?

Я прервала затянувшийся поцелуй, чтобы избежать лишнего внимания и подозрений.

Каришка, словно чуяла тревогу, бьющую шквалом о мое и без того хрупкое сердце. Девочка улыбнулась.

– Буду к девяти, Алания, – и шепотом добавила, – я справлюсь.

А потом поскакала вприпрыжку вдоль холодных тусклых бетонных коридоров подземелья, как яркий огонек факела, освещающий подкрадывающуюся точно хищник в ночи угрозу.

Я.

Я заставлю ребенка пойти на смертельное преступление, если кто-либо покусится на мое право на свободу.

26 января 2071 года. 18:20

Каришка

– Пропуск, мисс.

Мне не нравится этот тип. Он похож на того злого принца Джафара, который запер принцессу Жасмин и обижал ее папу. На нем черный халат до колен, что значит, что он из блока инженеров, и оранжевый тюрбан на голове, на фоне которого его индийское лицо приобретает зеленоватый оттенок и становится похожим на какашку. Он сидит на высоком стуле за столом и никогда не удостаивает меня взглядом, потому что все время пялится в монитор компьютера. Наверное, мультики смотрит. Я тоже не могу от них оторваться, я вообще не знала, что такое телевизор, пока не попала сюда. Мультики – это единственное, что есть хорошего в этом сумрачном подземелье.

Он забрал бланк, долго проверял его, наверное едва умел читать. Я вот на первом же уроке литературы здесь на Желяве поставила рекорд скорочтения в двести тридцать четыре слова в минуту. Ребята в моем классе поразились этому, а я чувствовала себя крутой. В деревне в моем классе было тридцать шесть учеников, конкуренция адская! Я всегда старалась быть лучшей во всем.

А здесь нас всего восемь в классе, так что рекорды бить для меня труда не составляет. Поначалу мне нравилась моя исключительность, я сразу стала лучшей ученицей: считаю, рисую, пою, бегаю и отжимаюсь лучше остальных. Мой страх перед новым классом, в котором нужно доказать свои силы, оказался напрасным.

Вот только не чувствую я на языке вкуса победы. Скорее вкус гнилого обмана.

Сегодня я увидела, как мой сосед по парте – Пол— потерял сознание, прямо сидя рядом со мной. Он резко выделялся на фоне остальных детей своей бледностью, худощавостью, его так и называют Шполан, мол, худой, как шпала Пол. Вроде обидно, но Пол не жаловался и не казался смущенным. Мне сказали, что это был тяжелый приступ анемии, которой он страдает с детства. Его увезли в медблок, а мы продолжили урок по губительному эффекту интенсивного животноводства на планету, но Пол все не выходил у меня из головы. Я тогда поняла, что мне с моим, как сказала Алания, «розовощеким здоровьем» вообще не с кем тут соперничать. Я оглядела весь свой класс и мне стало так грустно от того, что они все больные. У кого-то астма, у другого аритмия, у третьего слабые и ноющие суставы. Из восьми человек – у пятерых освобождение от физкультуры. Я так и сидела до конца дня, ни разу не ответив ни на один вопрос госпожи Акерман, которая страдала от хронического бронхита и кашляла каждую минуту, прикрываясь уже пожелтевшим от крови платком, хотя я знала ответы на все ее вопросы. Не могла я отобрать радость Риты, Марго, Кирилла и остальных от похвалы учительницы. Им мало чему осталось радоваться.

Во время обеда ко мне, как всегда, подсела Алания, она мне стала мамой. Она сама так сказала. Мои папа с мамой не смогли эвакуироваться из деревни, теперь я сирота. Мы с Маришкой плачем по ним каждую ночь. Сестренка не может спать одна, а потому перебирается ко мне на третий ярус и мы засыпаем.

Вместе плакать не так грустно.

Я рассказала Алании про Пола, мне легко делиться с ней тревогами, она умеет утешать. А потом она рассказала, как я могу помочь моим новым друзьям и госпоже Акерман вылечиться. Я знаю, что это подземелье убивает всех. Не только моих одноклассников, но и моих друзей – Падальщиков, запертых в тюрьме. Нам всем срочно надо выбираться на поверхность, тогда люди станут здоровыми и розовощекими, как я, а Падальщики останутся в живых.

Моя задача опасная, но интересная, я, не раздумывая, согласилась принять участие в миссии. Фунчоза мною будет гордиться, ведь успешность моего задания поможет Фунчозе сбежать из тюрьмы. Падальщики, как говорит Алания, наш единственный способ вернуться в деревню, а я очень туда хочу, мне не нравится жизнь под землей, она холодная, сырая, мрачная и болезненная. В деревне мне редко приходилось жалеть людей, а здесь под землей мне их жалко постоянно.

– Вот ваш ключ. При покидании компьютерного зала вы обязаны его вернуть. Потеря ключа закроет вам доступ к залу на полгода. Вам это ясно, мисс? – стандартная фраза коменданта компьютерного зала.

Джафар даже разговаривал, как мультяшный Джафар – медленно и с акцентом, и по-прежнему игнорировал меня. Наверное, даже если ему язык показать, он не заметит. Но совершенно точно заметят те два солдата, что стоят позади него. Они огромные и мускулистые, на футболках значок щита, дубинки прикреплены к поясу. В общем, язык я им бы точно не показывала.

Я взяла ключ-карту, которую мы используем для активации компьютеров, а потом вытащила из кармана и поставила на стол перед Джафаром подарок, который специально для него приготовил Маркус.

Вредный Джафар уставился на бумажное творение, скривился в лице, приподнял одну бровь и надменно спросил:

– Что это?

– Это подарок Вам. Попугай оригами, – ответила я.

Джафар смотрел на бумажную птицу так, словно она была ничтожна, мерзка и вообще воняла на весь коридор. Ну погоди, злыдень, она через пару минут так завоняет, что у тебя глаза лопнут!

– Ни в коем случае не трогай ее тело! Хватай только вот за этот угол! Когда поставишь ему на стол, сожми две остроконечные грудки у птички и быстро уходи, – Маркус объяснял мне в штабе.

Найти две пластиковые капсулы внутри птицы можно лишь, разложив ее. И даже если бы Джафар скомкал бумажного попугая и выбросил в урну, он бы все равно разорвал капсулы и не заметил. В курсе химии аграрных удобрений мы кратко затрагиваем тему про опиоиды, но Маркус рассказал мне гораздо больше интересного. Например, если смешать опиодиный анальгетик фентанил с летучим галотаном, то можно получить штурмовую газовую смесь, которая быстро вырубает противника.

– Его зовут Яго, – добавила я и сжала грудки птички, делая вид, что поправляю попугая на столе.

Подушечки пальцев почувствовали, как лопнули капсулы.

– Если подышишь этой смесью хотя бы полминуты, начнет тошнить. Так что убирайся оттуда поскорее! – наказывал Маркус.

Я опустила руки и незаметно нащупала часы на руке, нажала кнопку. Таймер запустился.

– Какая бесполезная трата бумаги, – произнес Джафар равнодушно, смерив меня уничтожающим взглядом.

В этом подземелье сложно быть добрым человеколюбом. Здешняя атмосфера сама делает из тебя больного и хилого Шполу или же злого и мерзкого Джафара.

Я пожала плечами и прошла к двери в компьютерный зал. Охранники активировали ее ключ-картой, а потом набрали восьмизначный код на панели так, чтобы я не увидела. А мне это и не нужно. Более того, для успешного претворения плана в реальность лучше бы никому не знать этот код.

Я вошла в просторный зал, забитый рядами столов с компьютерами, тут их очень много! В дни сессий, говорят, к ним вообще не протолкнуться, очередь на неделю вперед расписана по часам. Кто хвосты закрывает, кто к экзаменам готовится.

Здесь было порядка шестидесяти ребят разных возрастов и мертвая тишина, из-за которой казалось, что мои шаги стали объектом внимания не только детей, но и стен и потолка. По крайней мере, мигающие лампочки камер видеонаблюдения в углах зала совершенно точно следили за мной.

Тут наконец страх достал меня. Потому что момент икс, или как его называет Фунчоза «момент жопа», настал. Хотя он запрещает мне так выражаться, говорит, что я еще не подросла до выдачи разрешения на использование брани. Мне кажется, он врет. Нет такого разрешения. Потому что у кого бы я ни спросила, никто о таком не слышал.

В общем, в животе стало посасывать, а спина интенсивно потела, да еще пульс в ушах оглушал так, что ничего кроме него и не слышно. Алания говорила, что злой Полковник смотрит на меня каждую секунду своими красными глазами, мигающими по углам, и надо быть очень осторожной, вести себя непринужденно и равнодушно, не вызывая подозрений у Големов.

Я прошла мимо четырех рядов столов с компьютерами, за которыми прилежно занимались будущие жертвы истерии, они не подозревают о той роли, что должны сыграть в ближайшие десять минут. Наконец я увидела свое место. Оно мое, потому что мне его уже подготовили.

Вести себя непринужденно и равнодушно – я так и сделала, когда громко плюхнулась на металлический стул. Получилось чересчур непринужденно, потому что старый стул громко скрипнул, и на меня тут же обернулись десятки озлобленных глаз, мол, я разрушила их сосредоточенность. На моем компьютере был номер сорок девять. Алания сказала, что за номером пятьдесят будет сидеть мой боевой товарищ, она не назвала его имени, как и не сказала, сколько всего разведчиков среди детей работают на нее. А когда я спросила, почему, это – тайна, она ответила:

– Когда тебя поймают и начнут пытать, тебе нечего будет сказать.

Я кивнула головой и произнесла:

– Логично.

На что она смерила меня подозрительным взглядом с толикой разочарования на самом дне зрачков, покачала головой и сказала:

– Чую, вырастишь в огромную занозу для общества с таким трезвым взглядом на жизнь.

Я положила ключ-карту на активатор в виде черной коробочки возле монитора, тот пискнул, и экран передо мной ожил.

Столы с компьютерами разделены между собой перегородками так, чтобы ученики не переговаривались и не мешали друг другу работать, а потому я не знаю, кто сидит в соседней будке.

Пока я делала вид, что вожу и щелкаю мышкой по архивам, ища нужные книги, моя левая рука проделала свой путь под столом и зашла на соседнюю территорию, а потом ущипнула обнаруженное бедро.

Парень так дернулся, что я раздраженно закатила глаза. Если мне и удастся сыграть свою роль идеально, то за этого соседа я не ручаюсь.

Парень выглянул из-за стенки и обиженно посмотрел на меня, выдав всю нашу шпионскую игру. Ну точно его первым пытать начнут.

А потом я поняла, что на меня смотрит мой светловолосый одноклассник со слабыми и ноющими суставами.

– Кирилл?! – прокряхтела я удивленная.

Кирилл улыбнулся и подмигнул, а потом снова спрятался за перегородкой.

Вот тебе раз! Пусть у него и слабые суставы, но нервы оказались железными. Мои щеки вдруг вспыхнули, а сердце забилось в судороге. Это страх дает о себе знать или что похуже? А в следующую секунду я уже представляла, как мы с Кириллом начнем гулять, держась за ручки, пока губы растягивались в пьяной улыбке, которая часто расплывалась на лице папы, когда он яблочную брагу попивал вечерами.

Картинка меня с Кириллом, держащимися за ручки, исчезла в тот же миг, когда пришло осознание, что я больше не увижу папу, не стырю у него две кружки браги для себя и Маришки, не усну рядом с ним и с мамой под их сказки о рыбке, которая исполняет желания или про старика с бородой, которая тоже исполняет желания. Я уже давно поняла, что во всех сказках борьба идет за некий артефакт, который исполняет желания. Тем сказки и нереальны. Нет такого предмета, который бы исполнял желания. В реальности за свои желания ты должен платить, и зачастую цена эта равняется целым человеческим жизням.

Мое желание – вовсе не вернуть родителей, я знаю, что это невозможно. Мое желание – спасти Фунчозу от казни, вернуться с Аланией и Маришкой в деревню, вытащить из этого мрачного подземелья Кирилла, Пола, госпожу Акерман, чтобы они вылечились. И мне не нужна волшебная лампа с джинном, чтобы осуществить мое желание. Мне нужна всего лишь храбрость.

Наверное я долго так сидела и мечтала о свадьбе с Кириллом, потому что меня прервал его ответный щипок за бедро. Когда у нас родятся дети, я скажу, что наша любовь началась со взаимного щипания!

Я нашла его руку под столом и сжала ее. Удивительно, но он ответил крепким рукопожатием.

– Ни за что бы не подумала, что ты один из нас, – тихо прошептала я.

– Маркус – мой дядя. Мне изначально этот путь уготован, – ответил паренек также тихо.

Вот же повезло! Маркус классный. Я люблю его. Это он учит меня собирать животных из оригами. А еще смертельные капсулы в них прятать.

– Готова? – спросил Кирилл.

В животе крутил ураган, я глубоко вздохнула.

– Все будет хорошо, я всегда буду рядом, – прошептал Кирилл.

Я немного откинулась на спинку стула и взглянула на своего сообщника.

Русые волосы, прилежно причесанные набок, блеклые веснушки на тонком носе, крупная челюсть и вечная герпесная язва в уголке губ, как напоминание об ослабленном иммунитете.

– Обещаешь? – спросила я, глядя ему в глаза.

– Не отпущу ни на секунду! – он сжал мою ладонь еще крепче, кости в ней скрипнули так, что я чуть не взвизгнула от боли. Вот тебе и хилые суставы. Все мужики обманщики – так твердят тети в моем спальном отсеке.

– Кивни, – шепнул он и взглядом указал на мои наручные часы.

Электронные. Большая редкость здесь. Но Маркус снабдил нас по последнему слову техники, и сегодня мы этим последним словом устроим здесь вакханалию!

Я посмотрела на время. Осталось тридцать секунд до начала дебоша. Джафар с охранниками уже должны к этому времени отключиться, иначе вся затея может не сработать. Вот уже двадцать секунд. Я смотрела в глаза Кирилла, он смотрел в ответ, не моргая. Я снова прыгнула глазами на часы. Десять секунд. По моему учащенному дыханию, вспотевшей ладони Кирилл понял, что момент подходит, и вытащил из кармана пульт управления: маленькая коробочка с одной-единственной кнопкой – достаточно примитивное устройство. Но, как говорят, не суди о книге по обложке.

Часы показали три минуты ровно.

– Сейчас, – выдохнула я хриплым шепотом.

Кирилл зажал кнопку. Я зажмурилась.

Громкий взрыв раздался у дальней стены, на которой была установлена камера видеонаблюдения, а в следующую секунду второй взрыв прозвучал точно позади нас, вырубив вторую видеокамеру и повредив электропроводку дверных замков. Отныне картинка из компьютерного зала не поступает на наблюдательный пост Назгулов.

Вечеринка началась!

Дети заорали так пронзительно, что я аж дернулась! Даже взрывы бомб так не повлияли на меня, как ор ребятни. Подростки тут же вскочили с мест и бросились к единственному выходу, что вел из зала. Но к их сожалению, и к нашему счастью, магнитный замок двери заблокировался. Параноидальная обеспокоенность за детей и забота об их безопасности ослепила Генералитет, который, сам того не подозревая, запер детишек в ловушке, оберегая от внешних угроз и не подозревая, что кто-нибудь когда-нибудь посягнет на детей изнутри.

Ребята колотили в толстые металлические двери, крича о помощи, но Джафар с охранниками валялись возле двери без сознания, и очнутся только в медблоке. Яго отомстил Джафару за многолетние насмешки и издевательства.

– Пойдем!

Кирилл потащил меня за руку в гущу детей, чтобы, так сказать, не выделяться из толпы. Мы должны были дождаться следующей временной метки, чтобы активировать вторую часть плана. А вокруг уже собрался плотный серый дым от порохового заряда, вырубившего камеры видеонаблюдения.

Если моя задача была вырубить Джафара, то Кирилл незаметно подложил взрывчатые устройства возле стен с камерами, пока ждал меня. Мы с ним составляем неплохой тандем, подумалось мне. И орущие вокруг дети – тому явное доказательство.

А дети орали, что надо! Кирилл даже дернул меня, чтобы я стерла с лица довольную ухмылку. Но не могла я побороть чувство гордости за саму себя! Этот переполох с кучей орущих и плачущих детей, которые громко зовут мам-пап на помощь, отчаянно бегают между столов, беспомощно колотят в двери, заливая все вокруг соплями – моих рук дело!

Я королева детских соплей!

Наконец с обратной стороны послышались неразборчивые крики взрослых, может, солдаты, может, родители. Они тоже начали кричать детям, чтобы те успокоились, потом кричали друг на друга, потом кто-то начал долбить по двери, и я мысленно обрадовалась, что никому из тех, кто снаружи, не удалось привести Джафара в чувство, чтобы тот сказал им код открытия дверей.

Спустя шесть минут после взрывов я дернула Кирилла за руку. Он все понял, и мы начали протискиваться сквозь толпу к дверям. Вентиляция работала исправно, а потому дым очень быстро рассеялся через фильтры, дети переставали визжать от страха и пора было напомнить им о нем снова. Скученные возле дверей и перекрикивающие друг друга в нескончаемом нытье и реве дети скрывали нас от внимания самых стрессоустойчивых подростков, которые пытались успокоить тех, кто помладше, и оттащить их от дверей, на случай если солдаты захотят вышибить дверь силой.

– Держи! По моей команде, нажмёшь кнопку и бросишь в противоположный угол! – инструктировал Кирилл.

Он протянул мне еще одно изобретение Маркуса – учебная дымовая шашка, которая представляла собой неприметную черную трубку.

Мы снова взглянули друг другу в глаза, и как любовники-анархисты, типа Бонни и Клайда, кивнули и активировали орудия, а потом бросили их в разные углы широких металлических дверей.

Время задержки три секунды, этого было достаточно, чтобы развернуться в толпе и ретироваться подальше от места инициирования шашек.

Вакханалия вернулась в прежнее истеричное русло, когда шашки взорвались черным дымом, быстро заполонившим компьютерный зал. Я прямо экстаз испытала от первых криков:

– Мы горим! Горим!

– Тут черный дым!

– Что-то горит!

Черный вонючий дым расползся по помещению, снова заражая детей паникой и ужасом. Кирилл отвел меня к дальней стене и посадил на пол, откуда мы с наслаждением наблюдали за результатом нашей шалости, продолжая крепко сжимать ладони друг друга.

26 января 2071 года. 18:40

Пункт внутреннего наблюдения №7

– Какого черта? – произнесла Хельга, склоняясь над пультом управления.

– Что случилось? – тут же отреагировал Эд.

Близнецы всегда работали в паре, Полковник Трухина заметила, что их коллективный КПД резко возрастает, когда они работают в одной смене. Тут, хочешь или нет, поверишь в эту таинственную связь между близнецами. Эдвард и Хельга были похожи не только на лицо, но и имели одинаковые короткие стрижки ежиком и одинаковые татуировки в виде заходящего за океан солнца на шеях.

– Камеры из компьютерного зала отрубились, – ответила сестра Эду.

– Обе?

Эдвард удивленный встал со своего кресла, с которого наблюдал сразу за тремя десятками мониторов, и подошел к сестре.

– Сигнал тревоги? – спросил он, удостоверившись в отсутствии картинки на мониторах.

– Нет.

– Скорее всего, контакт где-то на дверях разошелся. Такое часто бывает, если закоротило сразу несколько видеокамер из одной зоны, – сказал Эд.

А потом взял со стола рацию, активировал ее и произнес:

– Пункт наблюдения №7 вызывает пост охраны №13.

В ответ тишина.

– Пункт наблюдения №7 вызывает пост охраны №13. Ребята, у вас там все в порядке? – повторил Эд в рацию.

Раздавшаяся в ответ тишина тут же всколыхнула волнение в близнецах.

– Переключи на картинку тринадцатого поста.

Хельга тут же пощелкала на клавиатуре и вывела картинку поста охраны возле компьютерного зала на главный экран.

На экране монитора охранники валялись без сознания возле дверей в компьютерный зал, а коридор заволок дым.

– Твою мать! – только и выругался Эдвард.

А потом судорожно забил по клавиатуре, активируя сигнал тревоги «Пожар» по всей базе, не подозревая, что стал очередным звеном в операции по спасению заключенных Падальщиков.

Тут же коридоры Желявы заполнились пронзительной сиреной, которую никто никогда ни с чем не спутает: резкие оглушительные сигналы «длинный-короткий-длинный» мигом рисовали в воображении желявцев такие же острые и безжалостные языки пламени, завоевывающие территорию базы со скоростью бешенного койота. Желява представляла собой коробку под землей, наполненную воздухом в системе кондиционирования, и в условиях замкнутого пространства огонь быстро распространялся по отсекам. Поэтому в условиях чрезвычайного бедствия сирена подавалась сразу во все отсеки базы, чтобы жители быстро бежали в укрытия зон, запирались и ждали, пока солдаты справятся с пожаром.

Меньше чем через секунду после первого истеричного вопля пожарной тревоги в штабе наблюдения Полковник Трухина растирала тряпкой свой мундир, на который выплюнула соевую кашу, когда поперхнулась от внезапного громкого воя проснувшейся сирены.

– Майор, локализовать место возгорания! – кричала Трухина в ярости.

Она стряхивала остатки каши с одежд и одновременно следила своим пристальным взором за сотней мониторов, установленных в штабе наблюдения.

– Инженерная зона. Компьютерный зал, – ответил ее первый зам.

– Диспетчер, подать команду к эвакуации! – приказала Трухина.

И лишь спустя несколько секунд поняла, что в картинке с монитора было что-то неправильное.

– А почему охрана валяется? – ее мозг судорожно пробирался к мрачному источнику сомнений.

– Возможно, надышались ударным газом? – ответил кто-то из двух десятков диспетчеров, дежуривших на смене.

– А двери в компьютерный зал… почему они закрыты?

В ответ раздалась тишина. Наконец диспетчера тоже подошли к страшной разгадке.

– Там есть прослушивающие устройства? – Трухина, как и диктовано полковнику, соображала быстрее остальных.

– Да. Прямо на посту охраны.

– Ну так дай звук!

И тут в штабе раздались душераздирающие звуки, которые заставили сердца всех находящихся здесь людей замереть.

– О боже! Это же дети!

– Они заперты!

– Кто-нибудь помогите!

– Твою мать! – выругалась Трухина и тут же сорвала рацию с базы.

Трясущимися руками она нажала кнопку экстренной связи.

– Триггер, пожар в компьютерном зале! Там заперты дети, помоги! – прокричала она в рацию.

В этот же момент Полковник Триггер, сидевший в бывшем кабинете Генерала, подавился окурком сигары, которую раскуривал теперь каждый день, грезя о скорой победе над бунтарским духом Желявы и видя себя восседающим на троне Генерала.

Всего за секунду грезы сдуло из мозга, словно их никогда там и не было, и он тут же вызвал по экстренной связи своего верного пса.

– Корвин, послать к компьютерному залу все ближайшие отряды в инженерной зоне! Пусть хватают топоры, кувалды, да собственными руками пусть крошат стены, но вытащат детей оттуда! Я уже бегу!

Сигара тоскливо смотрела убегающему полковнику вслед, словно пыталась вернуть его призывом опомниться, ведь он тоже стал очередной пешкой в коварном плане, который играл на его страхе. На страхе Трухиной. На страхе всех солдат. На страхе всех жителей Желявы, которые оберегали детей, как последний артефакт человеческой цивилизации на грани вымирания. Больше ведь от них ничего не останется: ни богатств, ни денег, ни роскоши. Лишь дети – вот и все следы твоего присутствия на бренной земле, которая впитывает твой прах, чтобы продолжать собственный жизненный цикл. Человек – лишь топливо для земли, она глуха к страданиям и боли, она не видит ценности в его детях. Они помрут чудовищной смертью в огне, и земле будет все равно.

Страх потерять свое дитя отрубает логику, заставляет самого кидаться в огонь, жертвуя собственной жизнью ради ребенка. Даже самый эмоционально устойчивый солдат за пультом управления в центре наблюдения, который каждый день видит сотни зверств, вроде кровавых избиений, что чинили Големы, ища преступников и противников режима, не сможет устоять перед паническим страхом потерять свое дитя в огне, тем более во времена, когда вероятность того, что у него больше никогда не родится детей, возрастает с каждым прожитым под землей днем.

Вот и сейчас, хватило всего одного диспетчера, не справившегося со страхом, чтобы активировать следующее звено вероломного плана, играющего на страданиях людей. Мужчина двадцать лет подарил служению режиму, он был грамотным оператором и просто хорошим человеком, который не заслужил такой боли, как потеря ребенка. Он посчитал свой долг Желяве выплаченным своей верной службой, и платить подземному обществу смертью ребенка он не намеревался. А потому, воспользовавшись всеобщей суматохой, возникшей в штабе наблюдения, когда диспетчера были поглощены командами Големам, а Трухина нервничала и корила себя за потерянные секунды, полностью утонув в своем возможном будущем провале, наш герой незаметно ото всех связался со своим товарищем по другую сторону экранов и сообщил о том, что в компьютерном зале не просто пожар, там все еще заперты дети.

Шокирующая новость разлетелась по коридорам Желявы со скоростью все того же бешенного оголодавшего койота, сотни людей высыпали из отсеков, спеша на помощь к очагу пожара, с одной лишь благородной целью – спасти детишек.

– Какого черта происходит? – взревела Трухина.

Ее глаза буквально вылезли из орбит, наблюдая за все возрастающим хаосом в коридорах Желявы – люди выбегали из своих отсеков, в которых еще пару минут назад заперлись с мольбами к разнообразным богам помиловать их никчемные душонки от огненного гнева, и спешили целыми толпами к инженерной зоне, где запертые дети ждали спасения от взрослых, ждали, когда мама с папой придут к ним на помощь. Представить своего ребенка, плачущего посреди огня, ну кого это оставит равнодушным?

– Команда к эвакуации подана?! – кричала Трухина, уже дергая себя за волосы.

– Она зациклена на повторе! – оправдывались диспетчера, разделяя панику хозяйки.

На самом деле Трухиной не нужно было подтверждение от подчиненного, она и сама слышала раздающееся из громкоговорителей объявление. Ровный женский голос монотонно повторял:

– Всеобщая тревога. Проследуйте в жилые отсеки. Всеобщая тревога. Проследуйте в жилые отсеки.

В коридорах инженерной зоны уже было не продохнуть от толп людей, спешащих на помощь детям. Отряды Големов кричали на жителей, разбрасывали по сторонами, не стесняясь использовать дубинки, но те словно обезумевшие продолжали бежать на зов детей.

Полковник Триггер наблюдал за хаосом на подступе к компьютерному залу из собственного штаба, где его майоры и операторы обливались потом при виде творящегося там бесконтрольного нашествия спасителей.

– Товарищ полковник, они все прибывают! – позвал оператор.

В общей зоне, которая находилась на перекрестке между основными четырьмя зонами, скапливался остальной народ, который посчитал невозможным следовать приказу запереться в отсеках, когда всего в ста метрах от тебя заживо горят дети.

– Запереть все возможные отсеки! – прорычал Триггер.

– Мы уже заперли все двери, что управляются дистанционно, – ответил оператор.

Ворота в инженерную, аграрную, исследовательскую и военную зоны были оборудованы системой запирания, которой можно управлять с пультов. Двери в отсеки внутри зон оборудовались такими системами по остаточному принципу, и ввиду дефицита ресурсов большая часть дверей могла похвастать лишь механическими замками.

Триггер взорвался первосортным матом и даже признал, что скучал по нему.

– Крайслер! – заорал он в рацию. – Перекрой доступ в инженерную зону!

Крайслер подарил коварному плану еще несколько минут, не предусмотрев возможность перекрыть ходы для взбунтовавшихся жителей. Все это время Крайслер был занят перераспределением своих отрядов внутри инженерного отсека, он вообще не заметил, как туда стали наплывать целые толпы жителей, обезумевших от страха за детей. А когда сообразил, то обстоятельства уже критически осложнили перемещения его бойцов по базе. И когда Триггер наконец обратил его внимание на массовое паломничество к источнику катастрофы, уже было поздно.

– Твою мать! Закрыть двери зон! Закрыть все возможные отсеки! – прорычал Крайслер в рацию своим Големам, которые находились на периметре.

Все же прав Триггер, мозгов его отряду не хватало!

А возле дверей в компьютерный зал столпились десятки отчаянных родителей, успевших прорваться сюда до приказа Крайслера, а потом довершили активацию звеньев коварного плана, когда смели Големов с пути и стали долбить в двери собственными телами.

Какой-то умник крикнул:

– Вон лежит охрана! У них ключ-карта!

Мужчины бросились к бездыханным телам на полу, их даже не попытались привести в чувство, а сразу обшарили карманы и наконец сняли с шеи мерзкого Джафара ключ-карту. Дрожащими руками они передавали ее друг другу, в коридоре уже было не продохнуть от столпившихся людей. Наконец ключ-карта была приложена к активатору, он пикнул…и запросил восьмизначный код безопасности.

– Твою мать! Нужен код! – заорали мужчины.

Снова начался переполох.

Кричащие и ревущие за дверьми дети не облегчали обстановку.

– Помогите!

– Горим!

– Помогите!

Мужчины долбились в двери.

– Сейчас! Мы уже здесь!

– Все будет хорошо!

– Мы вас вытащим!

– Мы здесь!

Кричали мужчины со слезами на глазах, сдерживая рыдания в глотках. Слышать предсмертные крики детей было невыносимо.

А в это время мужчины и женщины наконец обратили внимание на валяющихся охранников и пытались привести их в чувство, чтобы узнать код разблокировки.

Страх отключает логику. Человек, пронизанный ужасом, способен выполнять лишь те действия, над которыми не нужно задумываться.Он просто видит первую попавшуюся цель и начинает ее достигать, неспособный оценить ее адекватность.

Вот и сейчас, никто из паникующих жителей не сообразил схватить рацию с бездыханных тел охранников. Хватило бы лишь нажатия одной кнопки, чтобы услышать матерный ор Крайслера, диктующего цифры кода для открытия дверей.

И вдруг в этот миг из-под дверей компьютерного зала повалил черный дым. Ор детей стал еще громче.

А дальше все навалилось в одну кучу. Паника подстегнула остатки разума бежать прочь из мозгов, и люди, осознав, что код им не в жизнь не раздобыть, стали долбить по клавиатуре наугад, молясь опять все тем же разнообразным богам ниспослать на них озарение. К сожалению, люди не знали, что при введении трех неправильных последовательностей система блокируется так, что ее даже из штаба не перезапустить, а лишь вручную с пульта при помощи компьютерного техника.

Три попытки были израсходованы всего за пару секунд.

И когда Големам наконец удалось пробиться к дверям сквозь плотную толпу желявцев, они уже не могли вбить код, посланный Крайслером.

– Твою мать! – орал Полковник в своем штабе.

Он схватился за лысую голову, на которой играла толстая поперечная мышца затылка. Крайслер отчаянно боролся с паникой, которая как всевидовая гниль заражает любой живой организм, пусть он даже будет выдрессированным бойцом размером со шкаф.

– Что ты возишься с аварийным отключением магнитных замков? – орал он на диспетчера.

Вокруг него над компьютером уже собрались четверо товарищей, которые, обливаясь потом, пытались деактивировать запорное устройство двери компьютерного зала.

– Я… я…, – боец начал заикаться, он почти терял сознание.

За него слово взял товарищ:

– Мы не можем отключить замки, Полковник. Видимо, огонь добрался до проводки и сжег наш доступ. Мы не в силах отключить магниты…

Крайслер беспомощно рухнул на свой табурет, осознав поражение наперед. Наблюдая за тем, как бесполезно его солдаты пытались прорубить металлическую дверь компьютерного зала топором, он с ужасом осознал, что выдал все возможные средства борьбы, все возможные планы. У него больше не было идей, как спасти детей от страшной смерти в огне.

В попытках спастись от потенциальных бунтовщиков, Генералитет оснастил двери магнитно-запорными механизмами, контролируя перемещение людей по базе. Но никто из полковников даже не подумал, что однажды им придется спасать жителей от собственных же мер безопасности.

Тяжело выдохнув, Крайслер впервые испытал аритмию сердца.

Он понял, что они сами отдали детей в руки смерти.

26 января 2071 года. 18:50

Бриджит

Сирена тревоги звучала в тюремном блоке приглушенно, потому что тюрьма на базе находится, как ей и положено, в еще более глубоком подземелье, как метафора еще более глубокой задницы, если таковая существует в моем мире. Я знаю, что эта дрянь может орать так, что собственных мыслей не услышишь, в принципе на то она и рассчитана – завладеть каждой крошкой твоего внимания, чтобы предупредить о грядущей катастрофе. И когда ты оглохнешь от ее истерики, резонирующей в твоем мозгу, предзаписанный компьютерный голос объявит бесполезные инструкции типа запереться, спрятаться, заткнуть щели. Все равно если бы он объявлял команды срочно слиться со стеной, превратиться в кровать или вапоризоваться. Нигде в этом подземном аду не спрятаться от охотящихся на нас чертей: пожара, обвалов, затопления или даже зараженных, как это произошло восемь лет назад. Мы в глубокой заднице, и выходов из нее, как и в любом нормальном человеческом теле, всего парочка: вверх да вниз. Иными словами: прорваться на поверхность или закопаться еще глубже. Ни первое, ни второе спасенья не принесет, а лишь в еще большее дерьмо засунет. И я каждый день задаюсь вопросом, чем я заслужила такую участь? Чего такого ужасного я натворила в прошлой жизни, если вселенная решила засунуть меня в нынешние времена, когда светом в конце мрачного кровавого туннеля даже не пахнет?

Я поняла, что тюрьма свела меня с ума, когда осознала, что благодарна Буддисту за прозрение, что он подарил своими многочасовыми духовными лекциями, которые он тут читал нам на протяжении почти двух недель заточения. Я одновременно ненавижу его и благодарю за то, что он помог мне узреть правду. Наверное, не только мне. В последние пару дней мы все стали тихими. Может, кончились темы для разговоров, может, просто устали бояться собственной грядущей казни. Но одно знаю наверняка – мы совершенно точно поумнели.

Неизбежно амбиции, ведомые возвышенными порывами вроде благородства, сострадания, ответственности и заботы, сталкиваются с равнодушной реальностью, чьи игроки безразлично относятся к твоим благим намерениям, к твоим ахам и вздохам «да я вас сейчас так спасу!», и в принципе открыто заявляют тебе, что мир не хочет, чтобы его спасали.

Опустошенный отчаянием, сраженный убитыми надеждами погребальный плач будет литься из твоих уст, такой же беззвучный и равнодушный, как и мир вокруг, которому не нужно было, чтобы его спасали.

А потом не останется ничего. Полный мрак. Пустота. Бесконечное ничто. И главный вопрос состоит в том, а найдется ли умиротворение в этом ничто? Или там окутает бесконечное сожаление о том, что потеряно, о том, кого ты не спас, о том, что ты потерял, просто потому что сдался?

В общем, ненавижу Буддиста. Мое изнывающее от гематом тело прокляло его трижды, когда к ноющим синяками прибавилась головная боль от постоянного блуждания среди эфемерных понятий в поисках ответов на вопросы о чем-то призрачном, что я даже в руке подержать не могу. Например, свою гордость. Смысл своей жизни. Свое милосердие.

Гематомы сходят долго, тело до сих пор ломит от той взбучки, что мне устроили сотни пуль, впившихся в бронепластины с такой яростью, словно я-проститутка у этих пуль их примерных сыновей украла. И может, физическая боль казалась бы нестерпимой, если бы внутри избитого тела не выла израненная душа, потерявшая в том бою нечто гораздо более значимое, чем свое достоинство.

Я потеряла там Калеба.

Вьетнам права. Хотя эту дрянь я тоже ненавижу наравне с Буддистом, они вообще друг друга стоят, не хочу быть расистом, но это единственные азиаты, которых я знаю, и странным образом оба бесят меня непомерно. И ведь их слова все время оказываются правдой, которую сложно признать, и еще сложнее признать из-за раздражающих азиатов!

Буддист подарил мне правду о том, что я благодарна судьбе за это двухнедельное заточение, потому что за всю мою жизнь это оказалось единственным местом, где мне подарили возможность провести время наедине с самой собой и услышать свой внутренний голос, обнаживший передо мной настоящие ценности, которые пребывали в моей душе с самого зачатия. Сука-Вьетнам подлила масла в огонь моего самооткровения, заставив меня вспомнить ценность, о которой я забыла со всеми своими ежедневными заботами, рутиной и солдатской муштрой в защиту Желявы.

Калеб.

Вот, ради кого я старалась все это время. Вот, кого защищала все это время. Вот, ради кого я готова возложить свою душу на жертвенный алтарь. Не ради Желявы и желявцев. Не ради незнакомых мне взрослых и детей. И даже не ради будущего человечества. Калеб стал для меня той Родиной, которую мы клянемся защищать, читая военную присягу. Калеб стал для меня светочем, который я поклялась нести так, чтобы он не погас.

Всего за две недели в заточении моя Родина сжалась с нескольких тысяч квадратных метров до одного человека, который все это время и был моим смыслом жизни.

Скажете, я отвратительна и не заслуживаю звания солдата, раз думаю лишь о своем мини-счастье, когда моя обязанность – собственным телом защищать пятнадцать тысяч людей? Скажете, я не профпригодна для военного, раз у меня тоже есть чувства? Тогда я скажу вам, что все эти требования к солдатам канули в ту же задницу, в которой мы все повязли, как в вонючем болоте, потому что не в том мире мы живем, чтобы жертвовать собой ради остатков гнилых трусов, добровольно идущих на эшафот вымирания. Если бы они хоть чего-то стояли, то не звали бы на помощь Падальщиков, которых вероломно подставили и сбросили в темницы. Если бы люди хотели спастись от военного гнета, который скоро их на фарш пустит, то сами бы взяли кирки, лопаты, кувалды в руки и пошли громить военные штабы. Но никто этого не сделал! Никто не пришел за Падальщиками, на которых все молились! О нас просто забыли, как о тряпке, которая лежит возле двери и приглашает всех вытереть о нее ноги.

Как я уже сказала, мир не хочет, чтобы его спасали. А значит, я имею полное право умыть руки и предаться скорби по Калебу.

Я вспоминаю время, которое мы проводили с ним в тренажерных залах, когда он с лицом, полным сосредоточенности, как врач, прислушивающийся к шумам в сердце через стетоскоп, щупал меня за попу, проверяя достаточно ли я прорабатываю ягодичные мышцы. Я вспоминаю наши симуляторные тренировки, когда даже в ненастоящем бою он защищал меня своей грудью и получал разряд в пластину, лишь бы я продержалась дольше. Потому я и на соревнованиях чаще других добиралась до вражеского флага, принося победу Маяку. Это все был Калеб – мой вечный защитник и моя вечная любовь. Я вспоминаю занятия любовью на нашем маленьком семейном клочке сержантской казармы и последующие разговоры по душам, пока Лосяш не начинал долбить в гипсовую перегородку, чтобы мы заткнули свой тараканий шепот и дали уже всем поспать. Я бы все отдала, лишь бы вернуться сейчас на тот крошечный уголок рая, который нам удалось построить посреди этого жуткого мира, который смотрит на тебя из-за каждого угла и раздумывает, как бы тебя поизощреннее сожрать.

Это чмо-таки сожрало Калеба. Причем в прямом смысле этого слова, потому что Вьетнам права, на поверхности он бы не выжил. И от этой мысли хочется выть, и выть, и выть. Громко так, безостановочно и истошно, чтобы у всех оставшихся в живых людей души разорвало от моего горюющего вопля!

Только потеряв Калеба, я поняла, как много он, оказывается, значил для меня. В самую душу залез, мерзавец, натоптал мне там узоры сердца со стрелой и своим именем. Натоптал и покинул. Я плачу каждый день, не могу остановиться, представляя, как толпы зараженных разрывают моего Калеба на кусочки, даже не задумываясь ни на секунду над тем, что для кого-то он значит целую жизнь!

А потом мне вспоминается Тесс, которая всегда говорила о том, что считает меня с Калебом смельчаками, добровольно раскрывшими миру свое уязвленное место, показав, куда надо бить, чтобы вмазало так, что дух вышибет из живого тела. Как же она была права! Теперь я понимаю ее вечное отшельничество, вижу в нем мощный стимул, который помогал ей выживать. Когда ты никого не любишь, когда ты сам по себе, ты становишься неуязвимым для вечно голодного мира, потому что все, что он может у тебя сожрать, это ты сам, а за самого себя ты подерешься ой как остервенело.

Сирена продолжала завывать, а я продолжала поражаться тому, как резко изменился мой мир всего за один месяц. Нет больше ни Тесс, ни Калеба, и сама я скоро окажусь зажатой между челюстями прожорливого чудовища.

– Это еще что? – спросила Вьетнам озадаченно, когда первые истошные вопли сигнализации всполошили подземную базу.

– Пожар на базе, – ответил Антенна Вьетнаму.

Антенна встал с пола и прислонился к прутьям решетки, вглядываясь в коридор, словно это могло ему помочь как-то раздобыть больше информации о том, что происходило наверху.

– Интересно, где горит? – задумчиво произнес Буддист и тоже встал с пола, мерзкая крыса уже привыкла к своему месту у Буддиста на плече и даже приноровилась на нем спать.

– Может, в детсаду.

– Фунчоза, как ты можешь так говорить?

– А что? Мне насрать! Меня все равно скоро убьют!

Фунчоза привычно срал на всех, и с потерей самых близких мне людей на базе я внезапно стала видеть смысл в его стиле смотреть на вещи вокруг.

– Может, Триггер таким своеобразным методом начал чистку среди населения? – предположила О-ля-ляжка. – Мол, несчастный случай.

– Значит, Крайслер продолжает упираться, а это не может не радовать, – произнес Антенна.

– Или Триггер просто прикончил Крайслера, – возразила Вьетнам.

Ребята затихли. Потому что такой исход означал одно: наше время подошло к концу.

– Тогда вскоре за нами должны прийти, – ответил Буддист на предположение Вьетнама.

Может, я слишком много летаю в астральных размышлениях над смыслом бытия, но мне показалось, что мое восприятие стало более чувствительным, потому что я в буквальном смысле услышала, как у ребят перестали биться сердца. Несмотря на всю мою меланхолию, мое сердце тоже поползло в пятки, но потом я снова вспомнила о смерти Калеба, о тщетности попыток изменить гребанный мир, и сердце медленно вернулось в грудь, где уже подготовило смертный одр и выписывало чек плакальщицам за услуги.

В следующую секунду мир напомнил нам о своей гадкости. Раздалось громыханье запорного устройства дверей в тюремный блок.

– Не может быть! – выдохнул Фунчоза и тут же подскочил к решетке.

И каждый запертый здесь Падальщик в сердцах повторил возглас Фунчозы «не может быть!» и подпрыгнул к решеткам клеток. Еще бы! Вот и пришла долгожданная смерть!

Мы услышали быстрые шаги. Вот и все! Вот она моя смерть! Черт подери! Солдат учат не надеяться на помощь друга, которого могут убить в следующую секунду, и уж тем более не надеяться на помощь руководства, которое может с легкостью от тебя откреститься, если решит, что пустить тебя в расход – единственный правильный выход, мол, таких пешек, как ты, вон еще целая шеренга.

Но я буду двуличной лживой дрянью, если не признаюсь хотя бы самой себе, что все эти две недели я не надеялась на чудо и не молилась кому-то там на небесах. Я не хочу умирать! Я, черт подери, боролась за правильные вещи! И я не должна умирать.

Я зажмурилась, продолжая сидеть на полу, и снова обратилась к неведомым силам, к которым меня обратил чертов Буддист. Ей богу, находиться с ним бок о бок две недели – и вот тебе новообращенный. И я вот не пойму, это он обладает мощной силой убеждения или же я мнительная? Сидел бы тут Гитлер, я ж бы в солдата Рейха заделалась.

«Я не готова умирать. Я могу еще послужить миру. Ты ведь знаешь, что я еще не все сделала!»

Мои мысли летели из макушки белыми лучами вверх, ко Вселенной, которая, как учат книжки, всегда слушает.

«Пожалуйста, услышь…»

– Калеб?! – раздался удивленный возглас Антенны.

– Привет, ребят. Соскучились?

Сердце прыгнуло в пятки, когда я услышала его голос.

Этого не может быть!

Я открыла глаза.

Калеб стоял возле двери в мою камеру и ковырял ключом замок. Все это время я не дышала. Мне кажется, я не дышала даже тогда, когда он опустился возле меня на колено и поцеловал.

И тут меня прорвало на сопли.

– Калеб! – воскликнула я.

И снова поцеловала его, чтобы заглушить рыдания. А слезы скатывались с щек, сопли скользили по носоглотке в рот, и всей этой соленой склизкой кашицей я делилась с Калебом через языки. Была бы я в нормальном состоянии, то уже блеванула бы, но сейчас, мучаясь от гематом, которые горели при каждом движении малейшего мускула, я не хотела останавливать поцелуй. Я хотела слиться с Калебом воедино и навсегда носить его в себе, как мою вторую половину, без которой жизнь резко теряла смысл.

– Все хорошо. Я здесь, – наконец произнес он.

Мы прижались друг к другу лицами, я хотела впитать его дыхание в себя, его запах, его пот.

– Калеб, я ведь попрощалась с…

– Я знаю. Все хорошо. Я здесь. Я рядом.

– Может, вы еще потрахаетесь, а мы все вежливо подождем? – из-за спины раздался привычный истеричный голос Фунчозы.

Калеб помог мне встать, режущие тело гематомы уже не казались такими больными, когда я чувствовала крепкий подхват Калеба под плечи. Он никогда не бросит. Он всегда будет моим Железным Дровосеком с человеческим сердцем!

– У нас мало времени. Солдаты базы заняты нашей инсценировкой пожара, – сказал Маркус.

Я впервые увидела этого легендарного человека, который продолжает бунтовать уже десять лет вопреки стараниям Генералитета искоренить мятежную тлю.

Он уже освободил остальных командиров, из соседнего ряда клеток показался низкого роста и плотного телосложения мужчина с усами.

– Это Фидель, – представил Маркус.

Из-за спины второй легендарной личности вышли наши сержанты.

– Рафаэлка! – взвизгнул Фунчоза от счастья и подбежал к громиле.

А потом и вовсе запрыгнул к нему на руки, громила-сержант покружил командира в воздухе.

Падальщики снова в сборе. И я чувствовала прилив энергии и решительности, которая охватила нас от осознания того, что черта с два нас сломит тройка мудаков, возомнивших себя богами нашего маленького мира.

Муха и Хумус обнимались с Буддистом, у которого на плече сидела огромная крыса, уже ставшая его питомцем. Вольф с Электролюксом пожимали руки Антенне, Ляжка, как и положено русским, крепко обнимала и целовала Легавого с Лосяшем. Вьетнам со сложенными на груди руками и с гримасой легкого недоумения наблюдала за тем, как ее парень висел на руках Рафаэлки, точно невеста.

Наконец мы побежали за нашими спасителями прочь из мрачных коридоров.

Вернуться в знакомые коридоры Желявы, пахнущие сыростью и подвалом, с холодными стальными стенами и бетонными полами было неописуемо блаженно. Я дома!

– Ты сможешь нас спрятать? – спрашивала Ляжка у Маркуса на бегу.

Истошный вопль сирены был настолько громким, что мы едва слышали друг друга.

– Нет нужды. У нас есть безопасное место, – ответил Калеб.

– Черт! Мы у каждой видеокамеры на виду! – Вольф, как и следует сержанту инженерного отряда, заметил это первым.

– Это неважно. Там, куда мы бежим, их нет. Нас не отследить! – уверено говорил Калеб.

– Что это за странная нора, про которую не знает Генералитет? – сомневалась Ляжка.

– Увидишь!

Уверенность Калеба заставила нас всех заткнуться и бежать вдоль коридоров навстречу своему спасению.

26 января 2071 года. 19:00

Триггер

Сомнения закрались в мозг еще до того, как я вошел в компьютерный зал. Как только инженера пробрались через толпы людей и замкнули магнитную систему, дверь была отперта.

Первое, что родило во мне подозрения, это был запах. Все знают, как пахнет гарь во время пожара: жженная электропроводка, резина, древесина, обугленные куски металла. Не все знают, как пахнет горящая плоть. Я знаю: жженные волосы, тлеющее мясо, обугленные кости. Огонь трансформирует любой твердый объект в совокупность токсичных газов со специфическим запахом, который больше нигде невозможно учуять – только при пожаре.

Так вот не было здесь пожара.

Как только мы оказались внутри компьютерного зала и инженера смогли восстановить работу ламп освещения, все, что мы увидели – разбросанные стулья, столы, компьютеры, которые были опрокинуты паникующими во тьме детьми. Но ни одного следа огня. Как такое возможно?

Я увидел две отчетливые отметины взорванных снарядов по углам зала, но они лишь окропили стены сажей, которая поднималась до потолка, а там висели взорванные видеокамеры.

– Полковник, взгляните, – произнес Корвин.

Я не сразу откликнулся на его зов, мозг уже лихорадочно решал загадку и пытался отыскать организатора спектакля.

– Что это?

– Очень затейливые устройства взрыва, – Корвин протянул мне трубку, покрытую черной пылью, – мы нашли две у самой двери.

Корвин пару раз встряхнул трубкой и оттуда повалили остатки черного дыма.

– Это дымовые шашки, которые выпускают абсолютно безвредный черный дым.

– Так это была спланированная атака? – спросил я, уже зная ответ наперед.

– Думаю, мятежники хотели устроить переполох, чтобы напугать нас.

– Значит, детям ничего не угрожало?

– Абсолютно ничего. Это был розыгрыш.

– Не совсем. Это была диверсия.

Наконец Корвин стал соображать, правда слишком медленно.

– Они отвлекали наше внимание? – спросил он.

– Немедленно проверить тюремный блок! – прошипел я, брызнув слюной на футболку майора.

Глава 6. Пора домой

26 января 2071 года. 08:00

Тесса

Я ворвалась в лабораторию, как ураган, с порога вопрошая:

– Что с образцами?

Кейн, все это время дремавший прямо в рабочем кресле, дернулся от резкого пробуждения, спинка кресла прогнулась под его крутым рывком, и Кейн повалился на пол. Грохот тут же наполнил лабораторию жизнью.

Я хотела уже подбежать к нему на помощь, но потом вспомнила, что невероятно злюсь на него, и потому подавила всякую жалость к этому заносчивому типу, который думает, что может решать за всех.

После разговора с Арси (если это конечно можно назвать разговором) я отчихвостила Кейна так, что он покраснел как редиска, а потом взорвался на меня в ответ. Еще никогда мы не кричали друг на друга так громко, что нас слышали во всех углах гостиницы. Я вот не понимаю, как ему удается одновременно привлекать и бесить меня? Это природный дар или годы упражнений психологического насилия?!

Кейн встал с пола, отряхнулся, смерил меня обвиняющим взглядом и снова вернулся за ноутбук.

Я встала позади него.

– Давай, давай! Программа должна была закончить дешифровку ДНК! – подначивала я.

Кейн водил курсором по экрану, щелкал мышкой, и все его движения казались мне нарочито растянутыми, словно он хотел поиграть на моих нервах в отместку за обиды, что я нанесла его непомерной чести.

Кейн вывел на экран результат секвенирования ДНК трех образцов, что мы добыли вчера. Он впаял их в ДНК сыворотки, аминокислотные кирпичики тут же выстроились в нуклеотидные пары и вырисовывали расположение генов на длинной цепочке.

Спустя минуту Кейн тяжело вдохнул.

– Нам все еще не хватает частей, – произнес он хриплым голосом.

– Что?! – воскликнула я.

Нервы мои сдали конкретно. Я зашагала из стороны в сторону, готовая крушить все в этой чертовой лаборатории, которая все никак не может дать мне то, что нужно.

– Сколько еще тебе нужно образцов?

Я практически подлетела к Кейну, он даже слегка отогнулся от меня на своем кресле, а потом вспомнил свое утреннее падение и решил больше не рисковать, а потому встал и отошел подальше. От меня.

– Дело не в количестве!

– Да знаю я!

– Тогда зачем спрашиваешь? Я не знаю! Никто не знает! Мы буквально море прочесываем гребнем!

Кейн тоже начал кричать и тоже начал нервничать. Вместе нервничать было почему-то приятнее и странным образом успокаивало нервы, словно мы делили одно напряжение на двоих.

Я сделала два ну очень глубоких вдоха, чтобы унять внутреннего Халка, подошла к Кейну, схватила его за плечи и заставила посмотреть на себя.

– Кейн, что нам делать?

Я говорила спокойно, ровно и всеми силами своего еще человеческого мозга посылала ему флюиды с требованием не говорить «Я не знаю», а дать ответ, дать направление. Только он может его определить.

Не знаю, что конкретно сработало, может, мои брови домиком, может, моя цепкая хватка, под которой хрустели его сухожилия в плечах, но флюиды были услышаны.

– Нам нужен всего лишь один. Самый выдающийся из них. Только один. Но правильный! – ответил он, глядя мне в глаза, не моргая.

Так мы и стояли и смотрели друг на друга, ища ответ загадке в друг друге.

– Выдающийся, – повторила я. – То есть отличающийся, непохожий на остальных.

Паззл начал складываться, причем так молниеносно, что через пару секунд я уже била себя по лбу за то, что не догадалась раньше.

– Я знаю, кто нам нужен!

С этими словами я бросилась к ноутбуку и залезла в облако. Найти нужный видеофайл было несложно, а потом я усадила Кейна перед ним и начала сбивчиво рассказывать про троицу зараженных, которые пришли в наши окрестности, следуя за Лилит. Я указывала Кейну на каждый кадр, где видела их, и заставляла его соглашаться со мной в том, что их поведение было нелогичным. Они отличались ото всех остальных. Они умели наблюдать и не ввязываться в переполох миграции, потому что были охвачены одной конкретной целью. Им нужна была Лилит! Они хотели ее вернуть. Чем это не проявление более развитой формы интеллекта? Привязанность формируется многомерными нейронными связями, возможно, даже как раз всеми одиннадцатью уровнями сознания, потому что этот резкий всплеск химических компонентов затрагивает память, эмоции, рефлексы и потребности. Да черт возьми, во все времена человеческой истории любовь становилась причиной войн и союзов, любовь вела человека по пути прогресса, любовь же могла разрушить все к чертям. Любовь романтическая, дружеская, эмпатическая и извращенная. Привязанность! Вот был мой ответ.

Кейн слушал, не перебивая, пересматривал видеозаписи несколько раз, перематывал на те места, где поведение зараженных казалось ему самым нелогичным.

Когда я замолкла, давая ему время обдумать мою теорию, он не торопился с ответом. Я же начала прыгать рядом с ним, заставляя уже что-нибудь сказать.

– Есть в них что-то.

Я едва поверила своим ушам. Но Кейн повторил:

– И именно в нем. Он словно лидер в их тройке. Посмотри, как они следуют за ним.

Кейн водил пальцем по монитору вдоль траектории неспешного бега подозреваемого гения, но мне не нужно было смотреть, я эти видеокадры наизусть запомнила. Сердце заполнилось невыразимой радостью оттого, что Кейн согласился со мной.

Наконец он выпрямился и задал логичный вопрос:

– Как нам его найти?

Оказывается, мне всего-то нужна была поддержка Кейна, чтобы увидеть такой простой и опять же логичный выход из тупика.

– Я их слышу, – начала я, и вдруг стало страшно от той идеи, что я собиралась предложить. – В моем мозгу есть аппарат, который улавливает их сигналы. Нам всего лишь нужно увеличить его мощность.

Сначала Кейн не понимал, к чему я клоню, но он быстро догнал меня в туннеле озарения и мы уже плечом к плечу шли к этому яркому свету в конце. Кейн вдруг отшатнулся, но я не собиралась отступать.

– Кейн, у меня мало времени. Мы не можем бегать по лесам вслепую и искать его!

– Да, но то, о чем ты просишь, заберет у тебя последние остатки!

– Так скажи, сколько времени у меня будет?

Кейн продолжал отступать, а я напирала, как Отелло, который сейчас задушит эту трусливую истеричку.

– Тесса, нет!

– Сколько?

– Я не стану этого делать!

– Сколько времени у меня будет?

– Может, пара часов! Не больше!

Я задумалась. А потом посмотрела на преследовавшего меня Робокопа. Тот снова сидел в прозрачном пластиковом стаканчике с лаком для ногтей в одной руке и кисточкой – в другой и жал плечами, мотая головой.

– Двух часов мне хватит, – калькулировала я в уме, не дождавшись подсказки от Робокопа.

Да и с чего ему мне подсказывать? Он же на вирус работает!

– Тесса, черт тебя побери, ты не осознаешь последствия!

– Как раз-таки осознаю! Сколько еще мы будем гоняться за ними в попытках найти недостающие части генома?

– У тебя еще есть неделя!

– Да какая разница, если все это время мы пробегаем вхолостую?!

– А если нет?

– А если да?

– А если твой план провалится, и этот зараженный окажется не тем, кто нам нужен?

– Тогда у меня больше нет гениальных идей!

Кейн завел ладони за затылок и взлохматил волосы, пытаясь избавиться от наваждения. Но это был не сон, а самая настоящая реальность. Реальная реальность. Дерьмовая такая, подлая, как и всегда.

– Как только я дам тебе человеческую кровь, вирус в твоем организме активируется на весь свой потенциал, и я уже никак не смогу замедлить процесс превращения, – наконец произнес Кейн после долгого молчания.

Но у меня уже был ответ на его приговор:

– Да какая разница, когда помирать, через два часа или через неделю, если шансы одинаковы?

Кейн смотрел на меня уже похоронным взглядом. Теперь я знаю, как он будет смотреть на меня через плексигласовое стекло, когда я буду валяться в боксе с оторванной от тела башкой.

– Но если шансы одного из сценариев выше хоть на миллиметр, я готова рискнуть. А ты?

Мне и не нужно было спрашивать, он же исследователь! Эти чокнутые извращенцы и садисты готовы человека выпотрошить ради удовольствия. Чего плохого в том, чтобы превратить человека в лысое голодное чудовище? На один опытный экземпляр больше.

Кейн опустил глаза. Я ухмыльнулась. Строит из себя праведника и борца за этику, когда всей своей душой принадлежит к числу живодеров, готовых принести в жертву любого ради собственного благополучия. Эх, не хотела бы я стать его домашним питомцем. И уж тем более любовницей. Хотя…

На этом я свои мысли остановила и побежала поднимать с постелей свою изнеженную роту, чтобы вытащить их на последнюю охоту, обещающую стать грандиозной.

– Нет, нет и еще раз нет! План дурацкий! План дерьмовый! Кто его придумал? – неистовствовал Томас в пижаме посреди лаборатории, в которой собрались все.

С сонных пташек сошла вся нега ночных грез, когда я объяснила им свой план.

– Я, – ответила я.

Томас злостно зыркнул на меня.

– Я ж говорю, тупой план! Она же всего лишь дурочка с автоматом!

– Эй! – такого оскорбления из уст собственного брата я не могла стерпеть.

– Извини, Тесс, но ты не ученая. Ты стратег, ты убийца. Пожалуйста, разрабатывай планы перехвата, охоты. Но ты не исследователь! И ты не можешь предлагать превратить тебя в монстра, чтобы получить суперсилу! Это, блин, не фильм про супергероев!

– Тесс, это голимое самоубийство, – поддакивал Зелибоба.

– Самоубийство – это потерять единственный шанс на успех! – возразила я.

– По мне так лучше еще недельку погоняться за этими чудиками, – кивнула Перчинка.

Предатели! От Падальщиков я такого не ожидала.

– Реально, Тесс. А если не сработает? Тогда мы потеряем тебя не через неделю, а через два часа, и возможно, тот шанс, про который ты говоришь, ускользнет от нас. Ты все же лучше всех справляешься с охотой на них, нам до твоих навыков убийцы еще расти и расти, – Малик тоже не поддержал мою гениальную идею зрелищного суицида.

Ребята молча переглядывались. На их лицах читалась растерянность и страх, все эти эмоции были мне понятны. Но ни один их них не убедил меня в том, что моя идея обречена на провал. Тогда я решила воспользоваться козырем, в котором была, как ни странно, уверена.

– Кейн, твое слово последнее, – обратилась я к нему.

Он округлил глаза, наверное даже собрался возразить, но потом признал наконец одну простую истину: он всегда был для них главным авторитетом, все его идеи, даже самые тупые, беспрекословно исполнялись. Не за мной пойдут эти оболтусы. Не за Зелибобой с Перчинкой. Они положат свои жизни на тропу, что предложит Кейн.

Ну а я была уверена в том, что Кейн не сможет отказать своему иезуитскому приспособленчеству, которое давало ему возможность с чистой совестью произвольно толковать аспекты морали, трактовать нравственность от ситуации к ситуации в том ключе, в котором ему было нужно. И сейчас принцип спасти жизнь человеку столкнулся с непомерными амбициями исследователя, который может спасти целый мир, пожертвовав лишь одной жизнью.

– Сделаем так, как предлагает Тесс.

Я даже впала в экстаз от собственной правоты. Остальные же впали в решительный протест, Томас был громче всех:

– Меня что вообще никто не слышит?! У нас демократия или как?

– Очнись, у нас здесь апокалипсис, и кто ученый, тот и водит, – ответила Божена.

Ей, как никому другому, доставляла удовольствие идея о моей возможной скорой кончине.

– То есть вместо обещанной недели, Тесса превратится в монстра через пару часов? – спросила Куки голосом полным грусти.

– Я пошла за лопатой, – Божена развернулась и вышла из лаборатории.

– Ребят, хватит хоронить меня заживо. План нацелен на то, чтобы воспользоваться потенциалом вируса и найти нужную особь. Какая разница, кто из нас подохнет по пути?! – взревела я.

От моего заявления у Хайдрун округлились глаза.

– Сколько можно ходить по бортику бассейна, боясь прыгнуть? Утонешь, так утонешь. Нет, так научишься плавать! Сколько еще лет вы будете сидеть тут в горах в полном одиночестве? Пока не вымрет последний человек на земле?

– Тут хорошая сауна, – шепотом произнес Ульрих.

И я смерила его испепеляющим взглядом.

– Там среди зараженных бродят наши родители, наши друзья, все, кого мы знали и кого любили. А вы боитесь рискнуть ради их спасения. Вцепились в меня, как младенцы в мамкину титьку, и боитесь потерять, потому что думаете, что без меня не справитесь. Я такой же человек, как и вы все. Не будет меня, будет другой, кто научиться загонять этих тварей в ловушки!

– Титьку, хи, – хмыкнул Ульрих.

Я закатила глаза.

– Боб, Перчинка, подготовить Аякс и снегоходы! Томас, возьми ребят и займитесь снаряжением! Малик, на тебе проверка ружей и патронов! А вам, мальчики, – я посмотрела на инженеров, – задача закончить бокс для меня в подвале. К моему приезду, он должен быть готов!

26 января 2071 года. 09:00

Доктор Август Кейн

Очередная затея Тесс, которую я считаю безумной. Она не находит ни грамма поддержки в моей совести, зато любопытство исследователя целую вечеринку закатило где-то в мозгах, и я подвешиваю пакет с человеческой кровью на инъекционный штатив под хлопки шампанского моих извращенных амбиций.

Я превращу Тесс в монстра.

И пусть она сама того попросила, мое соучастие не теряет веса от этого. Грудь все равно камнем тянет вниз от стыда.

Тесса сидит рядом со штативом. Спокойная самоуверенная. Кажется, что она знает, что делает, знает, чего ожидать и с чем ей предстоит столкнуться. Но на самом деле ни черта она не знает! Даже я не представляю до конца, что произойдет. Превратится ли она в безмозглого монстра прямо сейчас на стуле или же ее мутация оттянет этот момент на некоторое время. И если да, то на какое время? Сколько часов у нее будет? Или минут? Я не могу этого просчитать! Я ступаю на земли неизведанного.

У меня начинают дрожать руки. И тогда я снова смотрю на ничего не подозревающую Тесс, сидящую под рукой. Она не знает, что я трясусь, также как и не знает, что с ней случится через десять минут.

Она только что накричала на Томаса, который пришел снова ее уговаривать бросить эту самоубийственную идею, выгнала его прочь из лаборатории. Даже не позволила ему остаться и понаблюдать за ее, как он выразился, предсмертными агониями.

Мне кажется, я понимаю ее. Она как собака, чующая свою кончину, уходит в кусты, забивается под кровать, чтобы умереть в одиночку, потому что этот сокровенный момент окончания жизни должен проходить интимно.

Остался лишь я. То ли потому что ей просто нужен кто-то, кто устроит ей кровавую капельницу. То ли потому что она считает меня достойным разделить этот интимный момент.

– Тесс, послушай. Я не могу предсказать, сколько времени у тебя будет, ни…

– Кейн, – она перебила меня, – я раньше часто повторяла, что ты ни хрена не знаешь. И походу ты действительно ни хрена не знаешь.

У меня остановилось сердце.

– Но это не в упрек тебе, – поспешила она закончить, – просто мы слишком мало узнали о вирусе. Он загадка, но прекрасная загадка. И чем ближе я нахожусь к нему, тем глубже уверяюсь в том что, насколько ужасными тварями он может нас сделать, настолько же мощным потенциалом он может нас наградить. Мы просто еще не открыли эту его сторону, потому что боимся.

«Давай прыгнем в пропасть и измерим дно кроличьей норы» – вот, что она предлагала.

И тут я понял, что ее собственный исследователь закатил в ее мозгу вечеринку небывалых масштабов, прецедентов которых вообще не было в истории!

Я посмотрел на Тесс в последний раз. Вернее на человеческую Тесс. Скоро она потеряет этот осмысленный взгляд.

Тесс кивнула.

Я открыл зажим-регулятор и темно-красная жидкость тут же вырвалась на свободу, быстро заполняя узкую пластиковую трубку и добираясь до иглы, вонзенной в вену Тесс.

Мы с ужасом в глазах наблюдали за тем, как смерть медленно ползла к ее руке. У каждого наверное в этот момент сверкнула мысль «Еще не поздно! Останови это! Выдерни иглу!»

Но ни один не последовал этому паническому зову человечности.

Кровь добралась до зеленой капсюли и нырнула в иглу.

Тесса зажмурилась и тяжело вздохнула.

Мы ждали вечные пятнадцать секунд. А потом Тесс открыла глаза и спросила:

– А что я должна почувствовать?

Я сел напротив, пристально разглядывая кожные покровы, пытаясь уловить какие-либо физиологические проявления воздействия человеческой крови на ее организм. Ничего.

– В теории тебе должно полегчать. Отступит жажда, жар, ты почувствуешь прилив сил. Что-нибудь из этого есть? – спросил я.

Тесса прислушалась к своим ощущениям и замотала головой.

Я поник. Неужели не работает?

– Хотя стой! – Тесса даже взмахнула рукой, словно пыталась остановить время. – Кажется, начинается.

Ее дыхание участилось и стало глубже, как если бы она впервые дышала полной грудью. Я увидел, как начала исчезать испарина с ее лица, которая не сходила всю последнюю неделю. А потом Тесса издала стон.

Я замер. Потому что стон этот получился уж слишком… сексуальным. Так стонут явно не от инъекций крови, а от инъекций… кхм-кхм в другом месте.

– Твою мать, Кейн! Это как какой-то стимулятор! Я чувствую все так остро! – выдохнула она.

Тесса пребывала в экстазе. В том же самом, который поработил зараженные организмы в петлю без выхода. По сути все они – наркоманы. Подсажены на некую субстанцию, которая вдыхает в их больные тела жизнь. И сейчас Тесса становилась одним из них. Она никогда не забудет эти ощущения, а когда мозг ее превратится в безжизненную губку, стремление достать этот стимулятор заставит ее убивать людей.

Триста миллилитров крови быстро иссушались, пакет загибался под давлением вакуума внутри. Вскоре Тесса закатила глаза и обмякла на стуле, запрокинув голову на железную спинку.

В лаборатории стихло.

Я сложил ладони в кулаки и уперся в них подбородком, наблюдая за рождением новой биологической особи, которая станет либо нашим спасением, либо нашим очередным проклятьем.

26 января 2071 года. 09:15

Томас

К черту! Я что маленький ребенок? Она не может мною командовать, как одним из своих солдат! Я бросил Зелибобе последние два FAMASа, оба заряженные электропатронами под завязку, и побежал обратно в лабораторию. К сожалению, когда я явился туда, было уже поздно.

Все в груди упало от вида того, как моя младшая сестренка полусидела-полулежала на железном стуле с запрокинутой головой, словно кто-то убил ее выстрелом в лоб.

А так и было. Ее убили. Принесли в жертву очередной попытке, очередному гребаному шансу!

– Ты все-таки сделал это! – выдохнул я.

Кейн сидел напротив Тесс. Неподвижный, ровный, безразличный, как и всегда. Сукин сын!

– Она сама просила, – ответил он.

Я готов был подлететь к нему с кулаками и вылить наконец всю злобу на него.

– А ты конечно и рад оказать поддержку каждому просящему убить его!

– Томас, прекрати. Дело сделано.

Его слова обрубили все. И ненависть к нему, и горесть от скорой потери сестры. Снова настало время отчаянных попыток смириться с обстоятельствами. Я с ними, чёрт возьми, всю жизнь мирюсь.

– Если все это будет впустую, я убью тебя! – прошипел я, объятый яростью.

Кейн не отреагировал. Может, думает, что у меня кишка тонка? Он понятия не имеет, каким я стану, когда у меня отнимут сестру! Я стану человеком, которому нечего терять!

Внезапно Тесса дернулась. Мы оба притихли, готовые сами не знали к чему. Что произойдет, когда она очнется?

И вдруг Тесса сделала громкий глубокий вдох и резко выпрямилась. Исчезла испарина, исчезла ее привычная истерия. Она сидела неподвижно, не моргая. Даже на расстоянии трех метров я видел, как расширились ее зрачки, глубокий синий цвет придавал ей какой-то мистический вид, словно она была колдуньей или … вампиром?

Тесса медленно оглядела комнату, зацепилась взглядом за лицо Кейна, потом перевела взгляд на меня. Он точно был осмысленным.

Потом она нагнулась вперед, точно принюхивалась к чему-то, и произнесла:

– Я чую, как смердит твой страх, братец. По-моему, я учила тебя держать его под контролем рядом с ними.

Голос ее был прежним, но в то же время стал каким-то низким и хриплым, как будто шипящая безголосая змея научилась говорить.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спросил Кейн.

Тесса повела головой в его сторону, как хищник, чующий добычу.

– Лучше, чем когда-либо, доктор.

Не знаю, может, то был мой шок или страх, но я словно ощущал что-то в Тесс, что-то, что находило отклик во мне самом, какая-то связь, давление, притяжение… Меня тянуло к ней на невидимых и едва заметных волнах, будто между нами была пуповина, соединяющая близнецов.

Тесса вдруг резко встала со стула, развернулась к окну и уставилась на горный пейзаж.

– Я знаю, где он, – прошипела она.

А потом выдернула иглу из вены и выбежала из лаборатории. Мы с Кейном переглянулись и резко сорвались с мест вслед за беглянкой, надевая куртки на ходу.

Едва мы выбежали на крыльцо, столкнулись с грузной фигурой Зелибобы.

– Эй, Томас, я подумал, надо бы взять еще грузовых цепей с собой. А что за шухер?

– Где Тесс? – хором взревели мы на солдата.

Тот опешил.

– Пробежала мимо, не сказала ни слова.

– За ней! – бросили мы снова хором и побежали к Аяксу.

– Она что уже превратилась в безмозглую тварь?

Не знаю, в кого она превратилась, но мозги у нее точно на месте! Зелибоба тотчас же приказал ребятам подниматься на борт Аякса.

– А что за спешка? Я не успела косу заплести!

Хайдрун мотнула длинными волосами, но Перчинка тут же затолкала ее в Аякс и хлопнула по борту, завершив погрузку, а сама побежала к своему Саблезубу.

Началась наша заключительная в этом сезоне охота.

Аякс разрезал сугробы, как огромный кит, разбрасывая белоснежные комья во все стороны. Я едва держался на ногах, когда пытался пересесть с сидения пехотинца на сидение второго оператора – мотало, как на волнах в шторм! Хотя я никогда не бывал в море, но судя по кинофильмам Хроник мы были недалеки от приключений пиратов карибского моря.

– Твою мать, куда ее несет как ошпаренную? – ругался Зелибоба, выправляя руль, чтобы не въехать в овраг справа.

Впереди Тесса уносилась вперед на Киске, словно наплевав на то, что у нее есть команда, которая пытается поспевать за ней.

Я плюхнулся в кресло оператора, пристегнулся на всякий случай – причем в пряжку попал раза с третьего – кое-как надел наушники и присоединился к нашей системе вещания.

– Тесса, какой у нас план? – спросил я.

Она ответила чуть погодя:

– Просто езжай за мной.

Зелибоба обеспокоенно взглянул на меня:

– Сколько у нее времени? – тихо спросил он.

Я помотал головой.

– Надеюсь, она знает, где искать этого чудика.

Судя по уверенному продвижению Тесс вглубь лесов, она с точностью до наномиллиметра знала, где его искать.

Мы прибыли на место через тридцать минут сумасшедшей езды. Табличка на перекошенном ржавом сетчатом заборе гласила «Оптико-механический завод Ступника». Аякс безжалостно уничтожил остатки забора, снегоходыпоследовали за БМП.

Перед нами предстал промышленный комплекс, чье величие сгинуло вместе с человеческим гением. Три заводских корпуса, грузовой терминал, офисное здание расположились на территории в сотню гектаров. Завод был закрыт задолго до начала беспорядков, когда глобальная эпидемия вылилась на улицы городов. А потому здания не пострадали. Лишь лесопосадки с клумбами разрослись в отсутствие человеческого контроля над ними.

Мы вышли из Аякса. Хайдрун с Куки как обычно блевали в стороне, поддерживая друг друга между позывами:

– Ты так хорошо держа…– очередной приступ скрутил Хайдрун над голым густом.

Куки лишь кивнула и присоединилась к орошению.

Остальные поспешили отойти от самых укачанных, чтобы не подхватить этот рефлекс.

– Он здесь? – Кейн подошел к Тесс, разглядывающей окрестности пристальным взором.

– Нет. Но здесь мы его схватим. Он придет на мой зов, – ответила сестренка.

И побежала в сторону самого крупного заводского корпуса.

Я едва узнавал сестру! Ее прежняя усталость и измотанность исчезли, от них даже привычных синяков под глазами не осталось, вообще все ее лицо выровнялось в цвете, а глаза сверкали странными бликами. Я понимал, что такой эффект создают ее активно играющие на свету зрачки, но уж слишком она походила на сверхъестественное существо. Ее рецепторы обострились. Ей больше не нужны были радары, чтобы измерить расстояние, она прекрасно владела обстановкой чуть ли не до горизонта.

– Так, времени мало, поэтому объясняю план всего один раз, – громко объявила Тесс.

И мы слушали, не отрываясь, видя перед собой воспрявшего духом и силами командира отряда специального назначения, которая жертвовала собственной жизнью ради шанса. Всего одного шанса. Я заметил, как притихли ребята, сосредоточенность на их лицах была каменной, мы все вдруг превратились в реальный боевой отряд под предводительством человека с суперсилой, которую чувствовали, как жаркие порывы воздуха, исходящие от печи. Я буквально чувствовал сестру! Ее решительность, ее напор, но самое главное – ее уверенность в победе.

Она сдержала слово – не повторила ни единую деталь плана, развернулась и вбежала внутрь предстоящей сцены охоты на чудовище. Мы молча побежали выполнять задания. Даже Хайдрун не стала ныть или переспрашивать, а молча с нахмуренными бровями замотала свою длинную копну рыжих волос в тугой узел и последовала за остальными.

Нам понадобилось около часа, чтобы сделать необходимые приготовления: маршруты забега, ловушки, как всегда, а также финальное место загона, куда нужно будет заманить нашу цель. Завод имел сложное внутреннее строение с различными переходами с уровень на уровень. В восточной части располагалось его сердце – литейный цех, где изливали формы разных изделий, начиная от линз, телескопов, прицелов для вертолетных пушек и заканчивая инкубаторами для младенцев. Многие из них так и остались здесь брошенными, как артефакты исчезнувшей цивилизации, которая умела качественно творить добро, когда хотела того.

Посреди цеха высотой в четыре этажа мы устроили западню, потому что это было идеальное место для поимки ловкача – практически все коридоры завода на любом этаже имели выход в литейный цех, а значит, как бы ни разворачивалась погоня, все дороги приведут нашу жертву сюда.

– Боб? – позвала Тесс.

– Все готово, ловушка ждет добычу, – отрапортовал солдат.

– Позиции?

Каждый из ребят доложил о своем местонахождении.

– Тогда приготовьтесь. Скоро они придут, – произнесла Тесс.

И от этой фразы мурашки побежали по спине.

– Я одного не пойму, как они найдут нас без пакетов с кровью?

Тесса запретила на этой вылазке использовать кровь в качестве наживки, так как не хотела привлечь сюда ненужных гостей.

– Я сама их позову, – тихо ответила Тесс.

И тогда мурашки пробрали до самых костей.

На планшете я видел через камеру на ободе Малика, как Тесс села на пол, сложив под себя ноги, и закрыла глаза. И вдруг я вновь ощутил это странное чувство невидимой связи между нами, которая накатывала волнами, создававшими повышенное давление в воздухе вокруг. Я не знал, как это объяснить. Не знал, ощущаю ли их только я, потому что она моя родная сестра. Возможно, другие тоже чувствуют это непонятное притяжение, просто боятся рассказать о нем, думая, что остальные примут их за сумасшедших? Я посмотрел на Перчинку, стоящую на противоположной стороне цеха, ее глаза были сосредоточены на видеопотоке на планшете, и она не выдавала какую-либо обеспокоенность необъяснимыми ощущениями. Я решил последовать ее примеру и также сосредоточился на видеокартинке, на которой Тесса с закрытыми глазами сидела посреди грузового терминала, пребывая в трансе.

Прошло уже около пятнадцати минут, и мои пальцы, держащие автоматическую винтовку, онемели. Я уже собрался отчаяться во всей это затее, как вдруг ноутбуки Арси, сидевшей возле нас в окружении своих электронных друзей, запищали знакомыми звуками.

– Есть движение! – выдохнула она то ли с удивлением, то ли с удовлетворением.

Еще через пару секунд она засекла изображение с одной из видеокамер, установленных по периметру завода:

– Зараженные. Трое. Все направляются к тебе, Тесс!

Я вперился глазами в планшет: Тесса уже стояла во весь рост, готовая удирать во второй заводской цех.

– Боб, Малик? – ее вопрос прозвучал каменным голосом.

– Готовы! – в унисон ответили оба.

И тут я услышал их дьявольский рев.

26 января 2071 года. 16:00

Тесса

Я не видела уродцев, но каким-то местом в своем мозгу чувствовала их приближение. Даже могла их шаги пересчитывать, пока они скакали на своих четырех конечностях в грузовой терминал.

Это было потрясающе! Я чувствовала все так остро: запахи, звуки, блики и тени. Я видела прячущихся среди ветвей ворон на дереве в километре отсюда, слышала передвижение оленя в лесу. Теперь я понимала, насколько ничтожными мы являемся в сравнении с зараженными. Они владели обстановкой вокруг без всякой Фелин, можно сказать, что способности компьютерных платформ были вшиты в их мозги, и оттого они были ловчее нас в охоте, и оттого у нас вообще не было шансов выжить.

Малик и Боб стояли наготове по обе стороны от меня на грузовых платформах, подвешенных под потолком. План наш не был безупречным, как всегда, но сегодня я была уверена, что у нас получится. Кровь прямо кипела в моих венах, которые, как фитили, подпалили мускулы готовые активизироваться на весь свой потенциал. Мне казалось, что я даже могу взбираться на деревья, как белка. Да что там деревья! Я могла допрыгнуть до солнца!

Наконец, послышалась быстрая поступь босых ног по холодному бетонному полу, они вот-вот появятся из-за поворота. Я повернулась спиной и встала в стойку низкого старта, как бегун, ожидающий выстрел. Мне не нужно было смотреть на них. Я чувствовала их затылком, я практически видела их сквозь стены. Крик Боба не застал меня врасплох, потому что я была готова к команде.

– Пошла! – заорал он во всю глотку.

Я стартанула так, что из-под стоп чуть ли искры не посыпались. Я слышала, как за спиной Боб и Малик обстреливали зараженных электропатронами, те взвывали в ответ на разряд, шлепки жилистых тел, падающих на пол, звучали как задний фон мелодии моего забега. Но среди этого гама из множества разных звуков, я слышала ровную и четкую поступь моего преследователя, который еще не понял, что играл в мою игру, и в этой гонке добычей была вовсе не я.

26 января 2071 года. 16:05

Доктор Август Кейн

Я наблюдал за тем, как Боб и Малик успешно вывели из гонки двух особей, которые так и остались лежать на полу грузового терминала, лишенные нашего интереса к их личностям, если таковые обитали в их телах. Я засек время на часах – у нас есть пятнадцать минут, прежде чем они очнуться и придут на подмогу своему лидеру.

Боб и Малик перезаряжали обоймы, продолжая бдеть мертвый сон двух особей в грузовом терминале. Я снова вывел на экран видео с камер, которые фиксировали забег Тесс по строго выверенному и заранее запланированному маршруту. Благодаря видеокамерам Арси, мы могли наблюдать за действом на маршруте и подоспеть на помощь Тесс, если та понадобится.

Не успел я закончить мысль, как прямо на мои глазах зараженный догнал Тесс у выхода из коридора, ведшего из грузового терминала во второй литейный цех, и прыгнул ей на спину.

– Нет! – рядом заорал Томас, тоже следивший за действом.

Тесса успела добежать до перил, ограждавших просторную литейную зону, когда зараженный настиг ее в своем трехметровом прыжке в длину. Они вдвоем перевалились за перила и рухнули на крышу генераторного отсека внизу. Тесса быстро пришла в себя, извернулась и уже спрыгнула на кафельный пол, отбежав от зараженного на безопасное расстояние.

Зараженный прыгнул следом, но потом внезапно остановился, словно учуял подвох. Он стоял на всех четырех конечностях, смотря точно на Тесс и не моргая. Его тяжелое дыхание сопровождалось сипением голодного монстра, мускулы на руках то и дело напрягались, будто он раздумывал над очередным прыжком и вымерял векторы.

Да, он был особенным, это прослеживалось во всем: в его устрашающей внешности, размеренных движениях. Он был крупнее, мускулистее, имел более развитую пасть, чем другие. На нем были лишь боксеры, отчего сложно было опознать его происхождение.

– Что он делает? – спросила Куки.

– Непонятно… – ответил я.

Мне не хотелось верить в то, что сразу же мелькнуло в моем мозгу, но догадка была ясна как день и имела все шансы на то, чтобы оказаться истиной.

– Он не побежит, Тесс, – выплюнул я, не контролируя собственный язык, – ты ведь не добыча. Ты не человек.

И вдруг в груди все упало вниз, потому что я наперед почувствовал наш проигрыш. Зараженный не побежит за Тесс, потому что не видит в том смысла, а может, даже догадывается, что это западня.

– Так давайте откроем пакет с кровью! – крикнула Хайдрун.

– Нельзя! Приведем сюда полчища! – противилась Арси.

– А что делать?! Скоро его друзья-чудики очнутся. У нас осталось всего по обойме. Это их задержит еще минут на пять! – паниковал Томас.

– Откройте пакет! Он должен прибежать сюда! – настаивал Малик.

Божена дрожащими руками бросила винтовку на пол и полезла за пакетом.

– Никакой человеческой крови, – в наушнике прозвенел стеклянный голос Тесс.

С того момента, как она получила стимуляцию, в ней изменилось все – даже тембр голосовых связок. Мне хотелось поскорее затащить ее в лабораторию и проделать с ней кучу тестов.

Я наблюдал за тем, как Тесс подняла с пола ржавый металлический прут и встала перед зараженным, слегка присев на коленях, словно готовилась к атаке.

– А ведь ты остался совсем один, – сказала Тесс чудовищу.

Зараженный огрызнулся и заходил из стороны в сторону, клацая челюстями, но так и не приблизившись к Тесс.

– Чуешь, да? – дразнила Тесса. – Чуешь мой запах?

Зараженный словно понимал ее и рычал в ответ, продолжая переступать ногами и руками.

– Он отличается от твоего. А знаешь, почему? Потому что мы нашли способ уничтожить тебя.

Я уже не понимал, говорит ли Тесс с зараженным или с самим вирусом.

– Это знание лежит в моей голове, – Тесс постучала по виску. – Хочешь выжить? Тогда тебе придется убить меня.

Тесс выставила перед собой прут, как бейсболист, готовящийся отразить мяч.

– Я пробралась далеко в твои владения и я знаю все твои секреты.

Зараженный все больше свирепел. Это было невероятно – он понимал ее! И я был уверен, что для этого ему не нужны были слова. Тесс посылала ему сообщения прямо в мозг. Зараженный мозг. Мозг, где ее слушал вирус.

– Я знаю, как победить тебя. И скоро я засуну тебя в пробирку – единственное место, которое ты сможешь заселить на этой планете, ублюдок! – кричала Тесс, накаливая обстановку.

Тут заражённый встал на задние конечности и истошно заревел в потолок. Это было невероятно! Первое осмысленное общение между зараженными.

В следующую секунду зараженный вновь опустился на мощные руки и поскакал огромными прыжками прямо на Тесс. Та встала в стойку отбивающего мяча и, когда зараженный приблизился к ней и совершил свой грандиозный прыжок, замахнулась, что есть мочи, и врезала чудовищу прямо в морду.

У меня перехватило дыхание от того, насколько сильной стала Тесс. И это всего за один час! Зараженный перевернулся в воздухе и отлетел не меньше, чем на пять метров. Но, как грациозная кошка, извернулся и приземлился на все четыре конечности. А потом снова прыгнул на Тесс, рыча и брызжа слюной.

Тесса выставила прут впереди себя, зараженный вцепился острыми зубами в металл. Черт возьми, какой он сильный! Прут был около пяти сантиметров в ширину из прочной нержавеющей стали, но мощь челюстей чудовища была невообразимой, и прут стал гнуться. Тогда Тесса пнула уродца в живот, воздух из диафрагмы вырвался наружу и зараженный выплюнул трубу изо рта. А потом резким ударом отбросил Тессу, как тряпичную куклу, к противоположной стене. Та охнула, но быстро пришла в себя.

А чудовище уже скакало на нее, желая раскрошить ее кости о стену. Тесса уперлась ногами в пол и приготовилась к схватке. Едва зараженный вошел в зону атаки, Тесса врезала кулаком ему в морду, уродца откинуло назад, но едва ли остановило.

И тут они сцепились друг в друга намертво! Я едва мог дышать, оглох от гулких ударов учащенного сердцебиения, в животе все напряглось от вида того, как маленькая Тесс состязается с огромным чудовищем в спарринге.

– Что она делает?! – закричал Томас, злясь на всех нас, застывших в изумлении, потому что никто не пытался остановить это безумие. Да мы и не знали, как!

– Дразнит его! – ответил Боб.

И тут Тесса выдала пару резких и мощных ударов в подбородок, диафрагму и почки чудовища, это дало ей драгоценные секунды, чтобы наконец вылезти из его цепких объятий.

– Давай! Попробуй догони! – крикнула Тесс и побежала прочь из цеха.

Зараженный снова заревел, как хищник начинающий погоню, а потом втопил во всю прыть по коридорам, где от него резво убегала добыча.

– Он побежал! Он бежит за ней! – Хайдрун захлопала в ладоши.

Я улыбнулся на выдохе – у нее получилось его завлечь!

Наблюдая за погоней, я осознал, что скорость Тесс возросла в несколько раз и уже мало какой человек мог бы ее догнать. Разве что чудовище с мощно развитыми мышцами конечностей.

– Давай, давай, давай! – рядом прыгала от перевозбуждения Куки и трясла платформы и мосты, на которых мы стояли.

– Куки, твою мать! – выругался Томас.

– Простите! Я так нервничаю!

Остальные ребята, собравшиеся вокруг ловушки, напряженно следили за картинками на планшетах, параллельно прислушиваясь к рычаниям и грохоту, что издавали эти двое где-то в коридорах, играя в смертельные салочки.

Вот Тесса пнула ногой дверь, вот она завернула за угол, вот ее занесло и она врезалась плечом в стену. Вот зараженный скачет за ней по пятам, вот он почти догнал ее и едва ли не цапнул за ботинок, вот он прыгнул на нее, но Тесс резко завернула за угол и зараженный врезался в стену. Камера на спине Тесс передавала жуткую картину того, как быстро уродец нагонял ее, несмотря на суперсилу, что укрепила ее мускулы в ногах.

Наблюдая за тем, как Тесса юрко петляла по коридорам, я понял, что место для охоты подобрано идеально.

– Внимание! Они на подходе! – скомандовал Томас.

Мы тут же приготовились к встрече расшалившихся убийц: подняли винтовки, взяв в прицел третий этаж, откуда появится чудовище. Я положил руку на рычаг лебедки, соединенной с металлической сеткой из цепей, ожидающей свою добычу.

Вот уже последние секунды разделяли нас с неистовой парочкой, разносившей коридоры завода в пух и прах. Едва глаза уловили на планшете изображение со знакомыми силуэтами и тенями литейного цеха, я оторвался от экрана, взглянул наверх и приготовился активировать ловушку.

– Приготовились! – скомандовал Томас.

В ту же секунду из темного коридора появился силуэт Тесс, бегущей со скоростью гепарда. Я в жизни не видел, чтобы человек мог делать такие широкие шаги! Перед пропастью вниз Тесса не медлила ни секунды: все ее движения были точно выверены, взгляд сосредоточен.

И тут она с разбега прыгнула в пропасть с третьего этажа. Ее зрелищный полет так и застыл перед моими глазами, я его еще долго буду помнить после этого вечера. Не знаю, что бы стало с простым человеком, сигани он с разбега с высоты в десяток метров, но Тесса явно считала себя неуязвимой.

– Какая она отважная и сексуальная! – воскликнул Свен, наблюдая за широкой дугой прыжка Тесс.

Но не успели мы насладиться прекрасными суперспособностями Тесс, как за ней в пропасть же сиганул и зараженный. И его полет был не менее зрелищным.

Он тоже был уверен в том, что десятиметровая высота для него вообще не проблема. В документальных видеофильмах Хроник можно видеть, как они взбираются по отвесным стенам небоскребов. Высота литейного цеха для этого чудика, как прыжки в резиночки для девчонок.

– Огонь! – заорал Зелибоба, находящийся в соседнем цеху, но следящий за каждой мелочью, что происходила здесь.

В ту же секунду в зараженного полетели десятки шприцев с транквилизатором. Он взвизгивал налету, когда иглы ловили его в воздухе и впивались в тело. Но этот уродец был тем еще крепышом. Поймав с три десятка разрядов, он даже и не думал останавливаться!

– Давай, Кейн! – крикнул Томас, когда тело монстра перешло за красную черту, обозначавшую границу сетчатой ловушки.

Я тут же поднял рычаг, лебедка под потолком резко взмыла вверх и цепная сеть, посреди которой полз зараженный, тут же поднялась с пола, словив добычу в свои стальные звенья.

Мы спустились с мостиков и платформ и подбежали к заполненной ловушке, висящей в двух метрах над уровнем пола, заражённый продолжал барахтаться посреди цепей, пытаясь выбраться. Ему удало вытащить обе руки и голову, но то было бесполезно. Он рычал, сипел, клацал пастями и клялся убивать нас медленно и мучительно, как только выберется из стальных сетей.

Подошла Тесс. Ее грудь вздымалась как у загнанной собаки, мышцы играли на руках, прямо как у зараженного, на лице остались синяки и глубокие царапины от его ударов. Будь она человеком, то захлебывалась бы сейчас кровью и стонала от переломанных скул и ребер. Доза человеческой крови сделала ее действительно неуязвимой.

На лице Тесс застыло выражение решительности и бесстрашия, когда она взяла из моих рук винтовку, приставила ее прямо ко лбу уродца и произнесла:

– Твоя битва окончена. Добро пожаловать домой.

Крючок был спущен. Игла электропатрона пробила разрядом зараженные мозги.

26 января 2071 года. 20:00

Ольга

– Что значит, Тесса бегает по поверхности? Она же должна была подохнуть! – воскликнул Фунчоза.

– Она не умерла в деревне, – объяснял Калеб.

– Значит, она бегает и жрет человеческие мозги!

– Повторяю: она человек!

Калеб ударил кулаками по металлическому столу.

В каморке Маргинала наступило молчание, мы переглядывались между собой. Я сама с трудом поверила, когда Калеб рассказал, что встретился с Тесс на поверхности.

Мы собрались вокруг стола, где Маргиналом были оставлены чертежи базы: потайные коридоры, обходные пути, вентиляционные схемы и канализационные ходы – секреты, благодаря которым Маргинал оставался призраком Желявы все последние восемь лет. А еще здесь в коморке мы нашли черновики комиксов и поняли, кто был этим таинственным художником, который обложил себя фотографиями героев, чтобы максимально приближенно изобразить наши характерные черты и высмеять все самые острые проблемы нашего подземного общества.

– Мне кажется, у него обморожение мозгов, – сказал Вольт, обратившись к Электролюксу.

– Слишком много снега на морозе ел, – поддакивал друг.

И черт возьми, даже их теория звучала более правдоподобно нежели рассказы Калеба про чудесное исцеление Тесс, укушенной монстром.

– К черту! Забудьте на минуту о Тесс. Сосредоточьтесь над задачей, которая стоит перед нами, – психанул Калеб.

– Второй раз мы в штаб не прорвемся, это тухляк, – сказал Антенна.

– Нам не нужно лезть в штаб. Нам нужно лишь достать Триггера. Сейчас вопрос стоит не в том, выживет ли Желява. Сейчас ставки возросли до небес. Мы говорим о спасении всего человечества. Если Тесса действительно нашла способ победить заразу, мы должны обеспечить здесь первый полигон для производства лекарства. И не Триггеру с Трухиной я доверю единственный шанс на спасение людей. Вы слышите? – Калеб оглядел всех нас. – Мы, возможно, стоим на пороге великих перемен, когда все человечество наконец выйдет из нор и получит шанс вернуть жизнь на поверхности!

Снова наступило тяжелое молчание.

– Короче. Я не понял, чего несёт этот болван, – начал Фунчоза. – Мое предложение проще: замочим Триггера!

– Да!

– Порвем ему зад!

– Вырвем кишки гниде!

– Эта причина мне гораздо понятнее.

– Да, она проще.

– Давайте просто размажем Триггера, как гавно по стене!

Наконец Падальщики нашли пересечение интересов и, несмотря на то, что Калеб закатил глаза из-за узколобости его боевых товарищей, все же результат был ровно таким, каким он хотел: мы объединились, чтобы противостоять Генералитету снова. Неважно по какой причине: по маловероятной, мол, есть волшебное лекарство в руках получеловека-полузараженного нашего друга, или же по более реальной и насущной – отомстить убийце Генерала и главному палачу на Желяве, который простых мирных граждан к стенке ставит.

– От главных ворот всего сотня метров до арсенала. Этого вот так хватит, – вставил Лосяш, проведя большим пальцем у шеи.

– Ага! Сто метров, истыканных видеокамерами, как гедза Вьетнама этой ночью!

– Фунчоза прав. Нас обложат меньше, чем через минуту после того, как первая камера нас засечет, – согласился Тони.

– Эй, алле! Мы будем в арсенале! Там огневой мощи, как вшей у Легавого в трусах!

– Ты дебил? Нас всего четырнадцать да и то поломанных и избитых. Да пусть там в арсенале бомб, как монет в сейфе у Скрудж МакДака! Нам это не поможет! Нам солдаты нужны!

Фунчоза на выпад Мухи не отреагировал, особенно, когда Хай Лин стояла напротив него со сломанной рукой, подвешенной в косынке, а Бриджит едва ли могла стоять из-за гематом по всему телу. Остальные тоже не могли похвастать отличной физической формой: со дня штурма Генералитета прошло всего полторы недели, и за такое время переломы не срастаются, а швы едва успевают затянуться.

Легавый хоть сколько может пытаться скрыть от меня вывихнутое колено, но я уже наперед знаю, что в грядущей схватке мне придется стоять между ним и вражескими пулями. Потому что не смогу я сообщить Тамаре о том, что ее сын пал смертью храбрых. Родители не должны терять детей. Был бы мой отец жив, я бы не пожелала ему такой участи.

– Муха прав. Если мы хотим поднять реальный бунт, нам нужны все Падальщики, но ребята расформированы, – произнес Электролюкс.

– Козел-Триггер специально разбросал их по разным отрядам.

– Как мы сможем добраться до них? Как сможем собрать их в одном месте в одно время?

– Долбалания использовала спиногрызов для доставки сообщений. Эффективное решение!

– И скольких детей ты видел в военном блоке?

– Мы можем пустить их по канализации! Пусть поработают таракашки!

– Не будет никаких детей в нашем плане! У меня есть идея!

– Ну конечно! Она у него всегда есть. Гребанный красавчик.

Калеб же вытащил с полок стопку знакомых книжек.

– Комиксы? – удивился Антенна.

Запрещенные Отделом пропаганды, как дискриминирующие действующую власть, эти провокационные книжонки полные историй, списанных со всех ярких и реальных персонажей Желявы, демонстрировали со своих черно-белых страниц солидарность его автора с мятежным духом, бродящим по коридорам измученной подземной базы. Мне тоже становилось легче, когда я держала их в руках и видела в их рассказах мои умозаключения, подозрения и надежды. Один из номеров комикса был посвящен моей жизни, в нем были красочные пейзажи отцовской родины – деревенька Палужье близ Брянска, фотографии которой так врезались мне в память в детстве, всю жизнь я хотела вернуться в те места, где вырос папа.

Теперь я знала, что это Маргинал добровольно стал нашим автобиографом. Эти комиксы заставляли всех, кто их читал, верить в то, что они не одни, и что кто-то там сверху, такой вездесущий, знает обо всех событиях, происходящих на Желяве, знает секреты ее жителей, но еще более важное – знает их страхи. Маргинал обнажал их в метафорических рисунках и карандашных аллегориях. Наши страхи говорили с нами со страниц комиксов, и каждый задумывался над тем, как их побороть.

До меня вдруг дошло.

– Черт, от этого Маргинала у меня всегда мурашки были, – Легавый передернул плечами.

– Наш вечный призрак, – добавил Буддист, – он был везде и всегда.

С этими словами Буддист указал на десятки разносортных мониторов, собранных в комнате. Маргинал следил за каждым углом Желявы не хуже тысячи глаз Трухиной. Он помог нам во время штурма военного блока, помог Калебу сбежать, а потом вернуться.

– Зашифруем послание в новом выпуске комикса. Помните загадки в конце? «Где Уолли?», «Достань Франкенштейна». Их могли разрешить только Падальщики, потому что ответы основывались на наших маршрутах и открытиях на поверхности.

Ребята вдруг заулыбались, а я почувствовала гордость за неутомимый боевой дух товарищей.

– Беззвучное радио, – сказала Жижа, кивая.

– Мы оставим в загадках послание о времени и месте. И подождем в туннелях, посмотрим, сообразят ли.

– А если нет, чур я первым бью Калеба мылом в носке!

Мы переглянулись, каждый кивнул, соглашаясь с выработанным планом.

– Ну так что, Маргинал? Я знаю, что ты нас слышишь. Нарисуешь последний комикс для Желявы? – спросил Калеб в потолок.

Мы притихли, ожидая ответа призрака.

Рация на столе перед нами зашуршала, и оттуда полился знакомый французский говор:

– Приму за честь подарить вам шанс на победу, сержант.

И тут до меня дошло, что Маргинал так никогда и не назвал Калеба командиром. Неужели он все это время знал, что Тесса жива?

26 января 2071 года. 18:00

Тесса

Я стою над раковиной. Кажется, это моя ванная, я не знаю наверняка, потому что не помню, как добралась до своей комнаты. Вот так вирус постепенно завладевает моим сознанием, даже если я не сплю. Он крадет мои мысли, воспоминания, нейроны, которые продолжают отчаянные попытки сохранить связи между друг другом, но с каждой минутой это становится все сложнее.

Я чувствую, как это подкрадывается ко мне. Нечто чужеродное, омерзительное, нагоняющее ужас. Ощущение скрежета где-то в затылке не покидает ни на секунду, я прямо слышу, как вирионы атакуют мои клетки мощной волной цунами, которую невозможно остановить ничем на свете. Мои нейроны взрываются, как парад шариков, превращая звук своей погибели в сплошной безостановочный треск «та-да-да-да-да» и скоро от меня не останется ничего.

Если бы вирус имел осязаемую форму размером с человека, то стоял бы сейчас позади меня и медленно проникал в мое тело, как в том идиотском фильме «Нечто», где группу исследователей в Антарктике атаковало инопланетное существо, способное впитываться в людей и мимикрировать под них. Там такие жутки монстры были с кучей рук-ног, когда нечто пожирало сразу нескольких членов экспедиции.

Фу. Зачем я об этом вспоминаю?

Моя тошнота усилилась, а жуткие кадры фильма ужасов помогли ей пересечь финишную черту.

Я склонилась над унитазом и блеванула. Гребаный вирус! Почему бы тебе не начать зачистку памяти с вот таких вот бесполезных мерзких кадров из ублюдских фильмов? Черная склизкая масса со стойким привкусом металла вырвалась из бездны моего нутра: окисленная кровь, что я получила от Кейна. Так мой организм отреагировал на недоделанную сыворотку, что тот же Кейн вколол мне пару минут назад. Он отчаянно пытается выиграть для меня время. Хренов дилер. То в монстра превращает, то в человека. Чертов доктор Франкенштейн! Я, конечно, осознаю, что это была моя идея, но он как будто так и рад поэкспериментировать надо мной. Еще один ублюдок!

Робокоп заботливо держал мои волосы моими же руками, иногда ласково похлопывал по спине, пока я сотрясалась над унитазом. Галлюцинации усилились до такой степени, что я чувствовала его прикосновения.

Ребята противились, но я заставила их взять того уродца с собой и запереть в одной из плексигласовых клеток. Уж слишком он был мне дорог – мы с ним все-таки спарринг устроили, да и вообще мне казалось, что такого гениального зараженного надо сберечь, вдруг он окажется каким-нибудь гением в человеческом обличии?

Кейн сразу же бросился в лабораторию анализировать его кровь, а я же осталась посреди холла гостиницы и вдруг вспомнила свой первый день здесь. Было необычайно солнечно. Это сейчас я привыкла к дневному свету, а тогда он мне казался непривычным и даже мистическим, как привидение, в существование которого веришь, но не никогда не видишь. Теперь же были густые сумерки и гостиница погружалась в тени, как и мое сознание. Я почувствовала руку на плече. Нет, не Робокопа. Я еще была в силе отличить реальность от бреда. Это был брат. Я устало улыбнулась и произнесла:

– Приготовь мою клетку. Я приму душ и спущусь в нее.

Может, мне повезло, и Фабио с Мишей приготовили мне клетку рядом с моим новым другом.

И вот я уже на полпути к заточению в плексигласовом боксе – стою на коленях и блюю в унитаз. Новый спазм в желудке заставил скрутиться так, словно мой собственный желудок восстал против атаки вируса и попытался исторгнуть пищу, которой он питался. Последняя попытка моей человечности закрепиться в теле. Жалкая попытка. Бесполезная.

Я вдруг заплакала.

Давно я этим не занималась. Вот прям вот так, как сейчас, сижу и реву по-девчачьи: с трясущимися плечами и завываниями, точно драматическая актриса, выигравшая Оскар за свои сопли. Но я не могу сдержаться. Нет, мне не больно. По крайней мере, не физически. Да, я чувствую себя избитой и вытраханной каждым сантиметром тела, но рыдаю я из-за того, что я медленно проигрываю борьбу за собственное Я. Было бы легче, если бы вирус убил меня, потому что так, мое тело и мое сознание не достались бы никому. Смерть бы унесла все в черные бездонные складки своих одежд, где прячется хаос небытия.

Но в том то и дело, что я не умираю. Я проигрываю свое тело и разум постороннему ублюдку, который будет пользоваться мной, как ему вздумается, а я даже сделать с этим ничего не смогу. Меня украдут. Меня будут использовать против моей же воли, чтобы сеять смерть и страдания на Земле – то, против чего я всю свою жизнь боролась.

Рыдания усилились, и я поймала себя на том, что ненавижу себя в настоящую секунду.

«Мамочка, меня обидели! Ми-ми-ми!»

Фу! Соберись, тряпка!

Я заставила себя подняться с пола, вытерла блевоту с губ рукавом водолазки, да и черт с ней. Мне ее все равно больше не надеть. Мне понадобилось пять минут, чтобы снять с себя экипировку – раньше я управлялась за полторы минуты: отцепить все эти накладки и аккуратно разъединить провода. Но сейчас все тело тряслось в судорогах, которые с каждой минутой становились все интенсивнее. Пальцы не слушались: то деревенели, то затевали трясучку наперегонки. Я думаю, у меня осталось что-то около получаса, прежде чем я отключусь. Прежде чем впаду в свой последний сон. Надеюсь, вирус создаст для меня прекрасное сновидение, например где я замужем за королем тридевятого царства и у меня есть лиловый единорог, срущий радугой, по которой мы с Робокопом катаемся в стаканчике днями напролет.

Я включила воду и встала под горячий душ – опять же последний в моей жизни. Черт, как же я буду по нему скучать! А может, и не буду. Я ж буду безмозглым вонючим монстром, им все равно, как они пахнут. Горячие струи объяли меня жгучим паром, и через пару минут дрожь в теле немного унялась, также как и рыдания. Не знаю, почему, но горячий душ всегда выбивал из меня тревоги и страх, как будто жар выжигал все вредные миазмы из организма, оставляя чувство защищенности и воодушевления.

Я, как смогла, намылилась с головы до ног сорокалетним «Ягодным взрывом», им же прополоскала рот, потому что вкус крови из глотки может вывести только едреная химия. И вдруг почувствовала его.

Я обернулась.

Наверное прошла минута, прежде чем я поняла, что это не галлюцинация. Он стоял не шелохнувшись, точно спрашивал разрешения войти, отчего поначалу мне подумалось, что он ненастоящий. Но становясь чудовищем, я стала яснее различать запахи. Раньше воздух пах воздухом, не было в нем оттенков. Сейчас же их миллион! Я столько всяких тонов и привкусов стала ощущать, словно я какой-нибудь художник, пишущий картины кислородными красками.

Кейн был настоящий. И пах как настоящий.

И голый. Стоял в моей душевой кабине.

Охренел что ли?! – хотелось мне выкрикнуть.

Но кто-то из двух: Тесса-монстр или Тесса- человек – заставили меня подавить этот возглас. Первая наверное. Она вообще безбашенной будет, чую я.

Поначалу мне показалось, что последний горячий душ с прощальным сексом станут логичным завершением нашей короткой с Кейном игрой в любовь. После него Кейн уснет сладким сном с чувством завершенной миссии, довольный собой. В то время как я… Черт его знает, может, в том кошмарном сне, куда меня засунет вирус, королем с единорогом окажется Кейн. Я не против.

Но потом я уловила в воздухе оттенок, противоречащий моей первой догадке. Это не было прощанием, не было концом, не было запахом того бесконечного отчаяния, что источал Томас, когда я обняла его в последний раз там в холле. Нет. Кейн пах иначе. Он пах чем-то ярким, острым и резким, горчичного цвета, как жжёный запах бенгальского огонька. И тут меня вдруг осенило.

Кейн пах триумфом.

– Ты закончил ее, – вырвалось с моих губ.

И именно вырвалось, как выдох спортсмена после семидесятикилометровой дистанции. Или старика после семидесяти лет жизни. Устало, изможденно, едва веря, что это происходит на самом деле.

– Сыворотка… ты создал ее…

– Мы создали ее, – произнес он.

И наконец сделал шаг вперед, преодолев невидимую стену между нами толщиной в метр, которая все это время разделяла нас так настойчиво и неприступно.

– Мы вместе закончили ее, – повторил он.

И погладил меня по щеке. Мое тело ярко ответило согласием на его прикосновение. Я замерла. Казалось, все процессы в теле остановились, даже заражение. А сам вирус застыл в своем продвижении по моему телу, прислушиваясь, как вор, который стоит возле кровати с просыпающимся хозяином дома, и пытается спереть с его шеи золотую цепочку.

Я зажмурилась. Слезы сами потекли, и я их не останавливала. Не хотела. Слезы победы всегда сладки, их нельзя стыдиться, они доказывают, что у тебя вместе с железной силой воли есть ранимое человеческое сердце, которое и движет всеми инструментами организма, ведущего борьбу. Слезы триумфа прекрасны. Чего не сказать о соплях, которые вечно портят все прекрасные романтичные моменты. А остатки блевоты где-то в районе гланд так вообще просто жуть! Но благо душ смывал позорные соленые струи, пока мы с Кейном обнимались так крепко, словно боялись снова потерять друг друга из-за невидимой стены.

Наш страстный поцелуй решительно заявил, что отныне никакой стены больше не возникнет, потому что эпоха выживания человечества подошла к концу.

Настало время нашего триумфа.

Через полчаса я уже лежала на кушетке в лаборатории. Не в плексигласовом боксе, как планировала, и это меня напрягало.

– Ты так уверен в успехе? – спросила я Кейна, стоявшего рядом и вонзающего иглу мне в вену.

С другой стороны стоял Томас и держал меня за руку, усиленно стараясь не замечать тот факт, что у Кейна, как и у меня мокрые волосы пахнут одинаковым раздражающим запахом старого шампуня «Ягодный взрыв». Позади него стоял Робокоп и рыдал от счастья, пересказывая самые сочные моменты секса с Кейном, которые ему понравились больше всего.

«Он тебя так сжал! А потом так взял! А потом так прижал!».

Он говорил без устали и пауз, все его рыдания превратились в сплошное хрюканье.

– Иначе и быть не может, – голос Кейна был тверд.

«Как и его прекрасная тычинка полчаса назад!» – прорыдал Робокоп.

– Когда ты уже заткнешься? – выдохнула я, закатив глаза.

Робокоп назло громко сморкнулся в розовый носовой платок.

Кейн и Томас переглянулись, я замотала головой. Они уже привыкли к моим странностям. Слава богу они не видят этот бред позади их спин.

– Ну вот и торжественный момент, – произнес Кейн и стал вводить в вену сыворотку.

Он делал это нежно, боясь причинить мне боль. Мне показалось это милым. Томас подбадривающе улыбался.

Кейн закончил вводить препарат. Странно, но я представляла его иначе: зеленая светящаяся жидкость или фиолетовое бурлящее зелье. На деле же сыворотка была прозрачна, словно найти ее не представляло никаких усилий, а ее состав похож на состав святой воды.

– Тебе нужно поспать, – заботливо произнес Кейн.

Хотелось бы мне напомнить ему, что еще двенадцать часов назад мы хотели друг друга убить. Но уж очень мне нравилась эта его забота, она была и смешной и милой одновременно. Знала бы, что я претендент на нее, то занялась бы с ним сексом в первый день знакомства. Того гляди, Кейн не был бы такой занозой в заднице все это время.

И тут меня переклинило.

– Я не хочу спать, – сказала я.

Кейн напрягся.

– Тесс, тебе нужно отдохнуть, – Томас поддержал Кейна.

Я громко сглотнула, вспоминая жуткие кошмары, что вирус скармливал мне целыми фурами. Я не хотела снова возвращаться в то место, где царит беспросветное отчаяние. Место без окон и дверей, без потолка и пола. Я не хотела снова очутиться в той пустоте.

– А что если я усну и не вернусь, – я вдруг не сдержалась и заплакала.

Голос дрожал, а предательские слезы обнажали страх, который я, как солдат, по определению не должна иметь.

– Что если я останусь в той пустоте…

– Эй, – брат сжал мою ладонь сильнее и присел на кровать, – все будет хорошо. Ты же сама видела результат секвенирования. ДНК в сыворотке заполнено всеми нуклеотидными связями. Она завершена!

– А вдруг не сработает? Эта сволочь уже дважды ошибалась! – зарыдала я, указывая на Кейна.

– Эй – обиделся тот, – в третий раз точно сработает!

А потом мы все рассмеялись. И смеялись долго – так из наших тел выходили накопленные страхи.

– Засыпай, Тесс. Вот увидишь, завтра настанет новый день, – прошептал Кейн с улыбкой на лице.

Едва голова коснулась подушки, веки налились тяжестью. Уже закрывая глаза, я смотрела на заснувшую Лилит в плексигласовом боксе напротив меня.

«До скорой встречи, Лилит», – подумалось мне.

Встреча наша обязательно состоится: либо в реальном мире, либо в мире пустоты.

27 января 2071 года. 10:00

Маргинал

Жизнь коротка, и век пройдет, как день,

Всем смертным недоступна бесконечность.

Погаснет свет, и солнце скроет тень,

И только фениксу подвластна вечность.²⁸

Испытание войной сродни священному огню, очищаемому землю от сорняков, из пепла которых возрождается жизнь. Пепел удобряет почву, дарит ей богатства для плодородия, вручает ей кирпичики для создания новой жизни. Я нахожу в этом захватывающем круговороте противоречивый закон мироздания: чтобы возродиться, надо умереть.

Огонь выжигает все без остатка, нет такой твердой материи, которая смогла бы противостоять огню. Огонь, как универсальное оружие Вселенной против всего, что в ней есть. Как оставленный Мироздателем запасной план, которым можно воспользоваться в крайнем случае – когда все его строительство летит к чертям, например. Когда вид, на которого было потрачено миллиарды лет эволюции, не оправдал надежд и провалился под лед, истончившийся от стараний этого вида уничтожить мир вокруг и себя вместе с ним.

Идут века, и вновь прошло сто лет,

А мир все тот же: войны, бедность, голод,

Боль, кровь и смерть…А в жилах – смертный холод…

Жизнь тяжела, и меркнет солнца свет.

– Так, мы попали в обходной коридор Зоны А, – Ольга, ткнула пальцем на планшет, куда Падальщики загрузили чертежи систем жизнеобеспечения базы, что я им любезно подарил.

Мне они больше никогда не понадобятся.

– Да, это здесь, – согласился Калеб, изучая линии на карте своего планшета. – Отсюда до ворот пятьдесят метров. Если пройдем их, до арсенала останется еще сотня.

– Осталось узнать, дошло ли наше послание хоть до кого-нибудь, – прошептал Тони.

– Да, Маргинал! Если этого не произошло, то к тебе серьезные претензии! – привычно ругался Тормунд. – И комиксы твои паршивые, слышишь? На меня ни хрена не похоже! Профиль носа вообще не совпадает, слепошара ты лизоблюдная!

Я ухмыльнулся дерзости Тормунда, я буду по ней скучать.

– Зачем он опять прячется? – спросила Бриджит.

– Да потому что морда у него страшная, как прыщавая жопа Горе-Федора!

Тормунда больше остальных задел тот факт, что именно я являюсь автором всем знакомым провокационных комиксов, демонстрирующих жизнь Желявы под другим углом. Под моим углом. Углом с вездесущих видеокамер и прослушивающих устройств, доступ к которым я взломал еще семь лет назад, а потому знаю всю гнилую подноготную нынешнего режима, который, увы, Падальщики изменить не в силах, как бы они ни старались. Это система. А с системой бороться бесполезно. Ее можно лишь сокрушить. Сжечь дотла. Впитаться ее пеплом, чтобы создать из него нечто более прекрасное.

Падальщики собрались в мрачном потайном туннеле, что шел параллельно Зоне А. В туннеле отсутствовало центральное освещение, ручные фонари в руках Падальщиков разрезали тьму яркими лучами, железная дверь с поворотным запорным устройством блеснула металлом в желтом свете. Благодаря односторонней системе открытия дверей, секретные туннели базы уже тридцать лет остаются тайной, в которой развивалась моя жизнь.

Вчера я нарисовал новый комикс с зашифрованным посланием «Падальщики живы. Вы нужны нам. 28.01.10.00. Ворота Зоны А». Я изобразил в нем неизвестные доселе никому истории жизни людей, покинувших базу в мертвом виде и в живом. Мало, кто из ныне живущего населения узнает персонажей, почти никто не вспомнит тех реальных драм. Я хотел подловить читателей резкой сменой курса комиксов, чтобы они заподозрили в нем что-то странное еще до загадок в конце издания. Я оставил комикс в раздевалке Големов одному из солдат, который волей судьбы был разжалован из отряда специального назначения и определен в жестокую среду выживания среди бойцов, полных горячих мускулов и дымящейся ненависти к Падальщикам.

Всего за сутки комикс облетел весь военный блок, побывал в руках и бывших Падальщиков, и Назгулов и Големов, даже некоторые майоры пролистали их как бы не хотя, как бы между прочим, но внутренне надеясь найти скрытый ответ на мучающие их вопросы.

Стоило одному новобранцу разгадатьскрытое послание, цепную реакцию было не остановить. Шушуканья в коридорах, туалетах, в перерывах между тренировками сделали свое дело и забитые униженные бойцы поняли, что настал их час мести.

Я помню боль, и смерть, и пустоту,

И легкий пепел – белый и холодный…

Биенье сердца…Ветер…Вдох свободный –

И солнца свет, и мира красоту!

Боль переродится в облегченье, тревоги обратятся в смиренье, а страх превратится в надежду – вот, что делает огонь. Он как сакральное очищение сути бытия от грязи пороков и грехов. Пройдя через огонь, всю грязь смывает, как под водопадом, и возрожденный мир пышет добром и верой.

Надо лишь не испугаться и сделать шаг – окунуться в пламя …

– Кажется, что-то происходит, – Лосяш привлек внимание товарищей к видеопотоку на планшетах.

Точно. У ворот Зоны А, появились двое молодых парней, которые подошли к охранникам-Големам.

– Кто-нибудь их узнает? – спросил шепотом Тони.

– Черт, качество видеокамер как у Кубика Рубика – пиксели на треть экрана! – выругался Электролюкс.

А в это время всего в десяти метрах от затаившихся в туннеле Падальщиков, у ворот в Зону А затевалась стычка двух ненавидящих друг друга отрядов.

– Я еще раз спрашиваю, что вы тут забыли? – уже громче спросил лысый широкоплечий Голем у ворот с автоматом наперевес.

– Воздухом подышать хотим! – смело бросил паренек, тоже в униформе отрядов внутренней безопасности, вот только нутром принадлежащий Падальщикам.

– Пошел дышать в другом месте, сучонок! – лысый напирал и даже выставил винтовку слегка вперед.

Но малец не трусил, его приятель еще ближе встал возле товарища, в любую секунду готовый броситься в драку.

– А здесь воздух слаще! – парень не сдавался.

У пацанов под обоими глазами были синяки, губы разбиты, на скулах швы, на локтях обмотаны бинты – видимо, им хорошо досталось на тренировках Крайслера, который с каждой причиненной болью все ярче зажигал огонь бунтаря. Полковники всегда недооценивали тех солдат, что шли в отряды специального назначения. Истинный Падальщик не знает страха, но знает непомерную гордость за значок Анх на униформе. И когда его лишают этой эмблемы, он превращается в зверя, у которого отобрали дом и семью, и ему уже нечего терять.

– Что кишка тонка со мной врукопашную? – дразнил малец.

– Да пошел ты! Мне на тебя время тратить, как на поход в туалет. У нас приказ стрелять в любого, кто выкажет агрессию. Давай подойди ко мне, ублюдок!

Голем направил дуло на парней, те тут же отошли на пару шагов назад.

– А ведь правду говорят, что чем гнилее душа Голема, тем толще его кожа, – выплюнул пацан.

– Да мне срать, что говорят! Я спущу пулю и ты подохнешь. Кто выиграет от такого расклада, а?

Лица молодых пацанов напряглись, когда они осознали, что этому Голему глубоко наплевать на честь. Он выстрелит в безоружного, пнет просящего, посмеется над больным, плюнет в старика. Только такие мрази идут на повышение у Крайслера.

Но тут внезапно мощная черная рука перехватила длинное дуло автомата Калашникова и резко выдернула его из рук Голема.

– Невежливо целиться в безоружных, – процедил сквозь зубы Тони, – особенно в моих солдат!

В ту же секунду мощный удар в лицо повалил самого наглого Голема на его дружков. Те не успели сообразить, как Электролюкс и Вольт подбежали к ним и выхватили из рук испуганных солдат автоматы.

Големы с ужасом в глазах смотрели на появившихся из ниоткуда с дюжину людей, а когда узнали в них разыскиваемых командиров Падальщиков и их сержантов, а потом увидели вернувшегося с поверхности командира Маяка, отползли подальше к стене, утащив за собой ноющего другана.

– Топ Гир, почему я не удивлен, что вы единственные отгадали шифр? – Тони встал перед своими новобранцами.

Посреди гигантских пикселей он все же распознал свою парочку молодых гениев по части электроники на колесной бронетехнике, которых он лично отобрал в сентябре в первый запасной состав Теслы.

– Ты сильно удивишься, командир, когда откроешь ворота, – ответил нахальный Топ.

Тони удовлетворенно кивнул.

А Ольга с Лосяшем и Легавым уже забрала ключ-карты у лежачих Големов и вместе они открывали ворота.

Едва двери разъехались, как Падальщиков встретила огромная толпа ребят, собравшихся по ту сторону ворот. Их было порядка пятидесяти человек – основной состав Падальщиков и несколько новобранцев.

На экране я увидел, как учащенно забился пульс командиров, когда они увидели своих верных товарищей, не предавших идеи, в которые верили Падальщики уже третье поколение.

Как только рядовые увидели своих командиров, поднялся дружный оглушительный ор.

– Они живы!

– Это действительно они!

– Да!

– Я знал!

– А-а-а!!!

Рев полсотни ребят воодушевил командиров настолько, что те гордо выпятили груди вперед и отважно вперились в видеокамеры, надеясь, что Триггер видит их триумф.

– Сержант! Мой сержант! Мы здесь! – к Бриджит подпрыгнули два молодых пацана.

Один худосочный и долговязый, второй упитанный и с толстыми щеками.

– Сопля? Барахлюш? Вы еще живы? – привычным надменным голосом произнесла Бриджит.

Но и ее барабанящий пульс, как у птички в свободном полете, выдавал ее трепет.

– Командир! Каков приказ? – крикнул кто-то в толпе.

Калеб набрал воздуха в грудь, как будто вбирал в себя вторую жизнь, которой сейчас поделится с остальными. Ведь у него для всех обитателей Желявы есть невероятная новость. Жизнь под землей подходит к концу, вскоре они наконец увидят солнце!

– Мои боевые товарищи! Мне не терпится обрадовать вас тем, что…

– Надерем зад этим козлам! Прикончим полковников! Грабим АРСЕНА-А-А-АЛ! – заорал Фунчоза, перебив сдержанную речь Калеба.

В ответ раздался оглушительный рев толпы, и, не дожидаясь своих командиров, Падальщики бросились к арсеналу начинать войну. Сейчас не до высших целей и учтивости.

Бей! Круши! Громи!

Калеб закатил глаза. Бриджит пихнула его в плечо и улыбнулась. Поддавшись всеобщей эйфории от запаха грядущей свободы, командиры побежали за своими солдатами.

Пусть новый век, как день, пройдет опять,

Но я столетье буду жить в надежде,

Что я смогу опять , как прежде,

Сгорев в огне, из пепла вновь восстать.

Мои боевые товарищи смели с поста арсенала с десяток Големов и уже варварски разворовывали все возможные припасы, забивая карманы магазинами, гранатами, минами, ножами, навешивая на плечи по два автомата, словно наркоманы, добравшиеся наконец до дозы.

Тысячелетия прошли, а человек так и не изменился. Порядок устанавливается революцией, новая власть приходит с анархией, насилие порождает прогресс. Человечество никак не может слезть с избитого пути, боясь предположить, что за проложенной колеей есть другой способ жить – без дележа ресурсов и беспрестанного доказательства собственного превосходства.

Что ж, придется напомнить им, что человек не венец творения, что есть враг, куда более сильный, чем Триггер, Трухина и Крайслер вместе взятые.

Я сижу в своем укромном уголке. Здесь нет света. Единственные яркие отблески бросает экран моего ноутбука, с которого я могу следить за всей базой, точно призрак, проходящий через стены. Мне не нужен матрас, не нужен стул, мне не нужна обильная еда и огромные запасы воды – я легко добываю их во время своих блужданий по базе, по поверхности. Мой темный холодный мир потайного коридора возле военного блока станет последним пристанищем в этом умирающем подземелье.

Падальщики думают, что в следующую минуту принесут новый миропорядок в Желяву – справедливый и милосердный. Они даже не подозревают, что в следующую минуту им предстоит сражаться с совсем другим врагом.

Мои пальцы начинают стучать по клавиатуре, запуская конец человеческого света.

Ведь для того, чтоб смерть преодолеть

И в том же теле снова воплотиться,

Есть путь один – дотла в огне сгореть

И вновь из пепла к жизни возродиться.

Глава 7. Прощай, Желява

27 января 2071 года. 10:00

Алания

Едва я открыла глаза этим утром, как увидела нависшего надо мной майора Корвина – первого помощника Полковника Триггера.

– С добрым утром, мадам. Полковник ожидает встречи, – просипел он своим мерзким голоском.

Я не суеверна, но то, что первой с кровати на пол ступила моя левая нога, определенно служило знаком чего-то очень плохого, что ожидало меня этим днем.

Мне не позволили умыться или позавтракать, я даже в туалет не сходила, потому что Корвин уже протягивал мне мою одежду, что взял со спинки стула. Я замечала сочувствующие взгляды моих сожителей, которые прятались за стальными прутьями трехэтажных кроватей. Я смущенно натянула одежду прямо поверх ночной сорочки, потому что я определенно не стану оголяться перед этими стервятниками, которые ведут меня на съедение Триггеру. Может, меня сегодня вообще убьют. К чему парад?

– Почему вы ее уводите? Она ничего не сделала! – заступилась Анника.

Я же остановила ее рукой. Мой жест напомнил ей о том количестве детей, за которых она становится в ответе, когда меня нет на посту. Это наша с ней давнишняя договоренность.

– Алания, я им сообщу! – бросила Анника, когда Корвин уже уводил меня из спального отсека, положив тяжелую руку на плечо.

Корвин тут же остановился и обернулся.

– Кому сообщите? – тут же сообразил он.

Анника замялась.

Помощь пришла неожиданно.

– Всем сообщим, какой беспредел вы тут устраиваете! – выкрикнула старушка с расстройством пищеварения.

– Оборотни!

– Отбросы!

– Фашисты!

– Арестовываете всех, кого захотите, полностью наплевав на закон!

– Безбожники!

Осуждающие возгласы раздавались со всех кроватей. Я ухмыльнулась столь яркому оксюморону. Желявцам, запертым под землей в бетонной коробке, не была чужда свобода. Даже будучи в клетке мы слепо верим в то, что у нас есть какие-то права.

– Я и есть закон! – прошипел Корвин в ответ на причитающих женщин.

Я вышла из отсека в сопровождении четырех солдат, как будто была одним из опаснейших преступников на базе. Кто опаснее для правительства: знаменитый убийца или шпион? Проходя мимо двух вооруженных автоматами бугаев, стороживших неприметную на фоне бетонных стен дверь, ответ для меня был очевиден.

Корвин чуть ли не втолкнул меня силой в небольшую комнату, где стоял старый деревянный стол, за которым меня ожидал дьявол.

Но когда Триггер отклонился на спинку скрипящего стула, я увидела сидящих по другую сторону стола испуганных Каришку и Кирилла.

Сердце упало в пятки и я рефлекторно выдохнула:

– Они ни при чем!

Триггер оскалился.

– Кажется, ты осведомлена о гораздо большем, нежели обычный агроном.

Корвин снова толкнул меня вперед и я села на стул прямо перед Полковником.

Сам Корвин с солдатом остались с нами, двое других вышли наружу и закрыли дверь.

Я посмотрела на детей и улыбнулась им, пытаясь передать храбрость, как если бы ее можно было посылать силой мысли. Но мои маленькие шпионы были смышлёными. Они прекрасно чувствовали атмосферу обстановки, а также осознавали всю нашу беспомощность в богом забытой комнате затхлого подвала, куда не то, чтобы не ходят, но даже вряд ли знают о ее существовании.

Триггер склонился надо мной и приступил к допросу.

– Где мои Падальщики? – процедил он сквозь зубы.

– Ты их распустил, не помнишь?

Удар был таким внезапным, что я охнула от неожиданности. Мозг лишь через секунду сообразил, что меня хорошенько приложили. Нервные окончания, как чирикающие птички на проводах, передавали друг другу сообщение о чудовищной боли, которая резанула меня по щеке. Я схватилась за вспыхнувшую огнем щеку, пытаясь приглушить боль.

Сбоку завыла Каришка.

– У меня нет времени. Но что еще хуже для тебя: у меня не осталось сил терпеть, – произнес Триггер.

Я медленно выпрямилась на стуле и подняла на него взор полный гнева. Я готова была его испепелить, будь у меня такая способность!

– Твои завораживающие чистой голубизной глаза приобретают изумрудный оттенок, когда ты в гневе, – говорил Триггер, как ни в чем не бывало.

Как будто не сидел и не избивал тут слабую женщину.

– Интересно, какими они становятся, когда тебе страшно?

– Я не боюсь тебя! – выплюнула я.

Триггер улыбнулся, как будто ожидал этого ответа, а потом выпрямился, медленно обошел стол и встал возле Каришки.

Мое сердце завыло в такт ее всхлипов.

– Мне и не нужно, чтобы ты боялась меня. Мне просто нужно использовать то, чего ты боишься, – произнес он с иронией.

– Каришка, терпи! Помни, чему я тебя учила! – выкрикнула я.

Но не успела я договорить, как Триггер развернул мою маленькую девочку и влепил ей пощечину посильнее, чем мне. По крайней мере, так мне показалось.

Каришка взвыла и схватилась за щеку.

– Ах ты козел! – выкрикнул Кирилл.

Он попытался атаковать Полковника, но Корвин, стоявший позади него, ухватил того за плечо и повалил на пол так легко, словно Кирилл был мягкой игрушкой. А потом злодей надавал пару пинков прямо под дых мальчику, и тот затих.

– Если ты думаешь, что ты – единственная, кто способна так жестоко использовать детей, то ты глубоко заблуждаешься, – Триггер разве что не пел.

– Какой же ты сукин сын! – всхлипнула я.

Плач Каришки резал по сердцу наждачной бумагой, срывая мышечные ткани слоями, а частицы души – лоскутами.

Триггер снова вернулся на стул передо мной.

– Я даже спорить с этим не буду. Более того, чем быстрее ты поймешь, что я жестокий сукин сын, тем легче и быстрее пройдет наша беседа.

Я зажмурилась, пытаясь спрятать слезы, но их уже было не остановить, они заливали лицо ручьями и я ругала себя за слабость.

– Я повторяю свой вопрос: где мои Падальщики?

Я молчала, пытаясь найти выход из этой жестокой ловушки.

Но Триггер не врал, когда признавал свою сучность. Он не дал мне времени на раздумья, а уже кивнул Корвин и тот снова направился к моей Каришке. Та завыла еще громче и забилась в угол, как маленький енот, которого загнал жестокий охотник и которому глубоко наплевать на то, что енот хочет жить. Чудовище даже не задумывается над тем, что у енота есть такая же душа, как и у всего живого на земле.

Я сдалась в тот момент, когда бездушная машина для выполнения приказов занесла руку над моей девочкой, чтобы снова ее ударить. Каришка закрыла лицо маленькими ладошками и завыла.

– Я не знаю! – крикнула я. – Калеб их забрал!

Рука палача остановилась над головой Каришки.

Триггер удовлетворенно откинулся на спинку стула. Победитель хренов.

– Калеб, значит. Он вернулся на базу? – странным образом Триггер был доволен.

Он повернулся к Корвину и отдал приказ:

– Усилить охрану арсенала, выставить двойной караул в военном блоке. Калеб снова постарается подбить всех на бунт.

Я ухмыльнулась.

– У тебя ведь так и не получилось, – произнесла я.

Полковник взглянул на меня.

– Привить им мерзости твоей мелочной душонки! – выплюнула я. – Ты воспитывал их десятилетиями, а они все равно пошли тебе наперекор. Нет у тебя последователей. Никто никогда не пойдет за таким, как ты!

– Ты просто не знаешь, на что способны люди, когда им страшно. Я выводил обезумевших от страха людей из горящих городов пачками. Им было все равно, сколько людей погибло ради того, чтобы они жили! – яростно выплюнул Триггер. – Я был там наверху!

– Я тоже там была. И выжила не благодаря тебе!

– Тебе просто повезло!

– Потому что мир наверху не такой как прежде. Наверху можно жить. Но ты слишком сильно боишься, чтобы попробовать. Ты трус! Поверхность не для таких, как ты!

– Когда я покончу со своими бунтарями, ты первая отправишься наверх. Я посмотрю, как ты выживешь там, – выплюнул Триггер мне в лицо.

Напряженную тишину комнаты допроса разорвало шипение рации в нагрудном кармане Полковника.

– Триггер, выйди на связь немедленно! – женский голос, искаженный помехами, чуть не взвизгнул.

Триггер скорчил недовольную гримасу, но вытащил рацию и грубо ответил:

– Чего тебе?

Трухина никак не прокомментировала его нахальство. Похоже причина, по которой она прервала важный допрос Триггера, была первостепенной.

– Живо в Центр управления! – истерила Полковник Трухина.

Взбешенный Триггер рванул рацией, готовый раскрошить ее стальной корпус.

– У меня здесь…

– В Центр управления сейчас же! – взвизгнула Трухина.

Несколько секунд Триггер раздумывал, как поступить. Но, видимо, истерика Трухиной заявляла, что произошло нечто посерьезнее, чем запертая в затхлой комнате старуха с двумя детьми. Триггер позвал солдат:

– Вы двое остаетесь караулить здесь. Головами отвечаете за пленников! Остальные за мной.

Триггер с мерзким Корвином и двумя другими солдатами вышли из допросной. Я бросилась к лежачему на полу Кириллу, возле которого уже припала на колени Каришка с красной щекой.

Кирилла тоже хорошо приложили, я прощупала ребра – целы. Отбили лишь мягкие ткани, и я бога молила, чтобы не были повреждены внутренние органы.

Каришка беззвучно плакала, Кирилл лежал в сознании, но терпел боль с закрытыми глазами и ловил ртом воздух.

А я смотрела на двух бугаев, охранявших дверь, и молила бога прийти на помощь прежде, чем вернется Триггер и продолжит свой допрос.

Бог всегда слышит наши молитвы.

27 января 2071 года. 10:00

Триггер

В союзниках есть один большой изъян: со временем они начинают пытаться сместить доминанту, отчаянно натягивая одеяло на себя. Пока Генерал был жив, Трухина и пальцем не пошевелила, чтобы избавиться от него, но теперь, когда я сделал всю работу, она желает укрепиться в своей власти, заступая за черту и прохаживая по моим владениям. Если она думает, что я это потерплю, она глубоко заблуждается. Во имя благосостояния Желявы я убил своего старого друга, с которым мы сотни боев прошли плечом к плечу. Избавиться от Трухиной, мне не составит ни малейшего труда, если я восприму это как благо.

Я ворвался в Центр управления, готовый всыпать ей взбучку прямо перед десятками операторов, что следили за мониторами. Но эта женщина снова меня перебила.

– Триггер, у нас серьезные проблемы!

Я сжал кулаки, но решил выслушать эту истеричку в менопаузе.

– Ворота! Они открылись сами по себе!

Она почти кричала, щелкала по клавиатуре, указывала на экраны, а мой мозг все еще догонял смысл ее фразы. Она казалась нелогичной, словно вырванной из параллельного мира, в котором мы никогда не жили.

– Ну так закрой их! – заорал я.

А в голове продолжался сумбур из лавины мыслей вроде тех, которые подсказывали, что если бы проблема решалась с помощью нажатия одной кнопки, Трухина бы меня не прерывала и тем более не истерила бы здесь на глазах у своих подчиненных.

Я уже наперед знал, что она ответит, но мозг отказывался принять этот факт.

– Я не могу! – заорала Трухина. – Хаксли, что с управлением?

Ее первый помощник остервенело бил по клавиатуре, казалось, его пальцы сейчас вспыхнут пламенем, как трут, подожженный трением палки о дощечку.

– Здесь какой-то посторонний код! Я… это что-то вроде вируса, я не могу его отключить! Он, как червь! – молодой парень в очках почти выл, не отрываясь глазами от экрана, в котором продолжал набирать непонятные мне символы.

– Кто-то взломал нашу систему управления и открыл ворота, Триггер!

Мое имя, прозвучавшее ее хриплым голосом, вывело меня из ступора.

Я смотрел на экраны мониторов, на которых яркий дневной свет заливал проходную. Холодок пробежал вдоль позвоночника и поднял волосы на затылке.

– Активировать ручное закрытие ворот! – наконец приказал я.

Операторы уставились на меня взглядами полными удивления, словно я произнес несуразицу. От того, что никто не бросился выполнять мой логичный приказ, мне стало еще холоднее.

– Цепи взорвали. Нет у нас больше привода ручного закрытия ворот! – рявкнула Трухина.

– Диверсия? – удивился я.

– Да какая разница? Мне не до твоих шпионов сейчас, Триггер! У меня база открыта нараспашку. Заходи все, кому не лень!

Внезапно истерика Трухиной больше не казалась мне раздражительной или излишней, она впрочем-то была вполне уместной.

– А что со вторыми воротами? – выдохнул я тяжело.

– Та же херня! Эмма, датчики движения?

– Все плохо, Полковник! Все очень плохо!

– Цифры, дура!

– Эм… радиус тридцать километров… миграция зафиксирована повсеместно! Количество особей… датчики улавливают движение двух тысяч особей!– вторая помощница Трухиной чуть ли не захлебывалась в соплях и слезах от страха, который тормошил ее нервные окончания.

Я видел через толстую ткань кителя, как напряглись мышцы спины высохшего скелета Трухиной.

– Две тысячи это немного. Запас боевой мощи турелей рассчитан на полсотни тысяч вражеских единиц! – напомнил я.

Трухина ответила не сразу.

– Две тысячи – это максимум, который может фиксировать система одновременно… А РАБы на передовых форпостах проржавели насквозь. Инженеры до них уже лет пять не добирались из-за нехватки ресурсов!

Я промолчал. С этим я не мог поспорить. Территория вокруг базы радиусом в три километра испещрена тремястами турелями, которые нуждаются в постоянном техническом обслуживании. И соответственно, чем дальше турель находилась от базы, тем меньше ей доставалось внимания. По предварительным подсчетам инженеров, две из десяти турелей могли заклинить из-за запущенного состояния спускового механизма.

– И все равно турели дадут нам время закрыть ворота. Активировать всех до одной. Рассадить операторов за РАБов, пусть следят за их работой! – я начинал терять терпение.

– Точно! – выдала Трухина с облегчением.

– Полковник, – раздался тихий голос справа.

Это был Хаксли. Огромные капли пота выступили у него на лице, как будто он только что окунулся в бассейн.

– Кажется, мы потеряли турели, – пробубнил он.

Трухина выпучила глаза.

– Кажется? – взревела она.

– Рапортуй нормально, идиот! – заорал я.

Паника вдруг сжала мой мозг в тиски, и я больше не мог думать ни о чем, кроме этих долбанных экранов передо мной, на которых яркие солнечные лучи заливали проходную Желявы.

– У нас нет турелей! – тут же исправился Хаксли. – Я не вижу их в системе. У нас нет над ними контроля. Я не знаю, работают ли они вообще! Это все тот вирус…

Трухина схватилась за голову. Я перестал дышать.

– Полковник, первые инфицированные пересекли границу РАБов! – закричала Эмма.

В Центре управления наступило тяжелое молчание. Настолько тяжелое, что его можно было лопатой грести.

Две яркие белые точки на экране радара медленно продвигались к базе, на деле же скорость бега инфицированных может достигать тридцати-сорока километров в час. Картины из прошлого живо предстали перед глазами, как будто прошлое и не уходило назад на сорок лет. Все как вчера. Все как пять минут назад! Инфицированные монстры скачут на четырех конечностях к источнику запаха человечины. Они скачут на меня!

– Турели не реагируют… ни одна, – голос Хаксли дрогнул.

Тут же в Центре управления поднялся гам, поджариваемый раскаленной паникой.

– Взрывай ходы! Взрывай все до одного! – закричал я.

После прорыва в шестьдесят третьем мы установили взрывчатки СИ-4 в скальной породе над двумя оставшимися входами в базу: главные ворота и ворота в ангар, как последний оплот защиты перед опасностями поверхности.

– Я не буду хоронить нас заживо! – уперлась Трухина.

– Дура, нас сейчас расчленят заживо!

– Мы не выберемся на поверхность еще много лет под завалами!

И тут я увидел истинную Трухину. Как бы она ни храбрилась передо мной, ни старалась войти ко мне в доверие, она так и осталась верной мировоззрению Генерала. Ее пугала участь быть погребенной заживо, она была не готова к вечной жизни под землей. Консервация базы – процесс обратимый. А вот заваленные ходы – нет. Годы потратим на то, чтобы разобрать их по камешку.

Я рванул к ее помощнику.

– Взрывай ходы!

– Триггер! – тут же среагировала Трухина на вторжение в ее часть королевства.

Парень зарыдал.

– Взрывчатка не сработала. Я попытался взорвать ходы еще минуту назад!

– У тебя хоть что-нибудь сегодня работает, имбецил?! – взревел я.

А в голове тикали часики: три километра гады преодолеют за пять минут.

– Какого хрена не работает?! – тут же подпрыгнула Трухина.

– Детонаторы ловят наш сигнал, но они, видимо, не подключены к взрывчатке. Кто-то разорвал контакт вручную! – рыдал парень.

Тут уже я схватился за голову, физически пытаясь нашарить там еще идей. Это диверсия! Это предатели из Падальщиков! Это Калеб! Он не зря появился на базе сегодня и освободил своих предателей-друзей! Я всегда знал, что они погубят нас! Их гордыня стала непомерной, они перестали видеть ценность в людях, возомнили, что смогут выжить безо всех нас! Это их месть!

– Первые инфицированные в поле видимости! – закричал кто-то.

Операторы завизжали, увидев кровопийц на экранах мониторов, куда поступал сигнал с видеокамер, размещенных недалеко от входа через главные ворота: вдалеке на фоне белого искрящегося снега замигали синие тела. Сначала размером с точку, но с каждой секундой точка разрасталась, отвоёвывая все больше пикселей экранного пространства, а в реальности забирая у нас шансы остаться в живых.

В Центре управления началась неконтролируемая паника. Кто-то уже совершил побег, покинув пост, который клялся блюсти до конца жизни, кто-то забился под стол, другие – самые стойкие – оставались на местах, ожидая приказа, потому что либо привыкли жить по указаниями, либо еще сохраняли достоинство.

– Объявляй эвакуацию! Срочная эвакуация, транслируй Валентину и Порто-Палермо! – изрыгнул я последний приказ.

И кинулся прочь из Центра управления, чтобы собрать все оставшиеся силы человечества на этом клочке проклятой земли для последнего отражения атаки монстров на территории Желявы.

27 января 2071 года. 10:30

Томас

Всеобщее ликование и надежда на светлое будущее снова заполонили пространство нашего небольшого, но столь значимого мирка посреди альпийских гор в Бадгастайне. Мы сидели за поздним завтраком и галдели, как первые весенние птицы, празднующие приход тепла в замерзшие земли. И хотя зима еще была в самом ее разгаре, в наших душах теплел огонек эйфории, которая приходит ко всякому человеку, выкарабкавшемуся из длительного горя и траура.

Наш траур по человечеству подошел к концу, потому что отныне мы вступаем в новую эру. Эру возрождения человека!

Тесса проспала четырнадцать часов, а очнувшись этим утром удивила нас всех своей энергией и оптимизмом. Тесса и оптимизм? Мир перевернулся!

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Перчинка.

Тесса была немного смущена, оттого что мы все столпились вокруг ее кушетки и ждали от нее подробностей обратного превращения. Куки и Хйдрун сидели по обе стороны кушетки, последняя даже не заметила, как пережала ей капельницу коленкой, остальные стояли вокруг, словно она вышла из пятидесятилетней комы.

Тесса оглядела комнату, спросила у нас, не видим ли мы тут где-нибудь Робокопа, чем вызвала у нас беспокойство, а потом улыбнулась и со вздохом облегчения произнесла:

– Хочется чего-нибудь сладкого.

Хайдрун завизжала и захлопала в ладоши. Остальные дернулись от ее резкого крика.

– Дурун, твою мать!

– Я убью тебя когда-нибудь!

– Ты перестанешь уже так делать?!

Но Хайдрун весело подпрыгивала на кушетке, продолжая периодически пережимать трубку капельницы Тесс.

– Она здорова! Точно говорю – здорова! Когда выздоравливаешь, всегда хочется чего-нибудь вкусненького!

– Откуда ты знаешь? Ты уже шесть лет не болеешь! – Божена, как всегда, была полна скепсиса.

– Меня мама в детстве учила! Когда температура спадает, то хочется вкусненького! – не унималась Хайдрун.

– Короче, я правильно понял, что вы все отчаянно молите меня забацать торт?! – воскликнул Свен.

И вот спустя два часа моя вечно угрюмая сестренка наконец сняла маску гнева и теперь сидела рядом со мной и хохотала над глупыми шутками Ульриха, вышедшего из ее немилости. С другой стороны от меня сидит довольный Фабио, который вдруг получил столько внимания от женской половины гостиницы «Умбертус» во время лечения, что теперь, выздоровев, подумывает над тем, какую бы еще часть себе отрезать, чтобы вернуть нимб соболезнования и заботы. Напротив сидит Малик, откровенно признавшийся в любви к Куки перед всеми нами, просто положив руку ей на плечо. Без слов и самое главное без страха, потому что отныне не стоит бояться привязанностей, ведь апокалипсис завершился нашей победой.

Вот и Кейн, как всегда восседающий во главе нашего длинного стола, бросает смелые взгляды на мою сестренку, которая отвечает ему не менее смелыми улыбками. Мне уже давно было все с ними ясно. Еще когда они сидели здесь в то самое первое утро и готовы были убить друг друга.

Даже Божена, кажется, решила сменить свой имидж стервы и подпустила к себе Хайдрун, которая уже заваливала ту тоннами бессмысленной информации о «Макияже в большом городе»²⁹, отчего Божена тут же пожалела о снятии железного занавеса.

– Скажи, Свен, какого черта это дерьмо делает на столе? – Перчинке пришлось повысить голос, чтобы перекричать задорный гомон в ресторане.

– Как ты смеешь называть праздничный торт дерьмом?! – тут же обиделся Свен и надул свои пухлые губы, а окружающая их испанская бородка добавила им еще больше объема.

Перчинка смерила насмешливым взглядом сначала Свена, а потом и его шедевр.

Это было дерьмо.

Реальное человеческое дерьмо. Даже цветом похоже.

– Я хотел сделать шоколадный торт в виде спиралей ДНК. Но шоколаду не хватило твердости, уж извините, что у меня нет нормальных загустителей! – Свен сложил руки на груди.

В общем, спирали ДНК слегка растаяли и потеряли форму, а потом медленно опустились на тарелку, превратившись в витиеватую кучу коричневых лент.

Вот так наш повар отпраздновал конец апокалипсиса человеческим дерьмом посреди праздничного стола.

– Сама попробуй найди в этих кухонных подсобках хоть грамм нормальной еды. Я все крупы от крысиного помета очищаю каждый день! – ругался Свен.

– Благодарю мутацию, что до сих пор не подохла от лептоспироза³⁰, – Перчинка подняла вверх бокал с ягодным морсом.

– Эй, Тесс, а что будем делать дальше? – громогласно спросил Зелибоба.

Голоса постепенно притихли, пока их обладатели осознавали глубину вопроса.

– Да, обычно в фильмах про зомби на этом моменте шла перемотка на несколько лет вперед, и мы все такие сидим на берегу океана, загораем с коктейлями, а мир спасен, – сказал Фабио.

Да, было бы здорово, если бы сейчас мы оказались в хеппи энде по щелчку пальца, но нам предстояла сложная работа по массовому производству сыворотки.

– Для начала дождемся, когда Лилит проснется, – ответила Тесс.

Лилит получила сыворотку в тот же момент, что и Тесс. Кейн говорит, что трансформация Лилит займет больше времени по понятным причинам: вернуть ее гомеостаз – задача сложная. Но Лилит – наше доказательство того, что сыворотка работает. Нам удалось остановить превращение моей сестры, но как сыворотка подействует на уже зараженный организм, нам еще предстояло узнать.

– А что потом? – Хайдрун была неугомонна. Ей нужно было визуализировать и щупать этот самый хэппи энд.

Тесса хмыкнула.

– А потом я бы хотела вернуться домой. На Желяву.

Она снова посмотрела на Кейна. Мы до сих пор мало думали над тем, что наши с Кейном дома сильно разнятся. Его домом всегда была поверхность, он никогда не прятался в подземельях. Ему никогда не понять, как у нас язык поворачивается назвать крысиные туннели домом. Мы с ним очень разные. Хотелось бы мне, чтобы Тесса это осознавала.

– Предлагаю тост! – Свен прервал затянувшееся гнетущее молчание.

– Наконец-то! – выдохнула Куки.

– За нашу победу!

– За наше будущее!

– За нашу веру!

Ребята по очереди поднимали бокалы и произносили тосты, словно объединенные мыслями. Когда очередь дошла до Тесс, она ожидаемо произнесла:

– За воинов!

Кейн улыбнулся и поднял заключительный тост:

– За ученых!

Но в этот раз вместо обвинений в адрес Кейна, Тесса широко улыбнулась и кивнула.

Мы осушили бокалы залпом.

– Ну и гадость это ваше Монпелье тринадцатого года! – кашляла Хайдрун.

Громкий смех залил каждый уголок ресторана.

Внезапно наш возбужденный галдеж прервал резкий прерывистый сигнал на высоких тонах, раздавшийся откуда-то со стороны столов раздачи: два тона – высокий и низкий «Та-да-та-да-та-да».

– Что за черт?!

– Откуда эта пискля орет?

– Выключите кто-нибудь!

– Он мне сейчас уши продырявит!

Воскликнули все в один голос.

– Это моя УКВшка! – первая сообразила Арси и тут же подскочила к радиоприемнику, стоящему возле столов раздачи.

– Что с ним стряслось? Он что, взбесился?

– Это восстание Скайнет. Я знал, что это когда-нибудь произойдет!

– Свен, хорош придуряться! – шикнула Божена.

Арси убавила звук на компактной коробке ярко-желтого цвета, но не выключила. Писклявый звон продолжал беспрестанно верещать, в то время как Арси пыталась понять, где произошел сбой в приемнике и как его отключить. К ней на помощь подоспел Йонас и уже вытащил набор отверток из кармана, как будто это было обычным делом – таскать с собой повсюду отвертки разной величины.

– Радио не вышло из строя, оно передает чей-то сигнал, – вынесла вердикт Арси.

– Я знаю этот сигнал! – вдруг произнесла Тесса.

А потом подошла к компьютерщикам и отодвинула их подальше, чтобы они в коем случае не прервали передачу.

– Тесса, это то, что я думаю? – Зелибоба встал из-за стола.

– А о чем ты думаешь? – спросила Хайдрун.

Лица Тесс, Зелибобы и Перчинки вдруг надели маску тревоги: брови соединились на переносице, губы поджались, а кулаки заскрипели в костяшках.

– Это сигнал бедствия, – произнесла Перчинка.

– Откуда? – Кейн тоже встал из-за стола.

И теперь, когда главный король сего царства прервал праздничную трапезу, мы все осознали, что произошло что-то плохое и тут же побросали ложки, готовые сорваться по первому приказу делать даже сами не знали что.

– За последние тридцать лет системой радиорелейной связи были соединены лишь три объекта: бункер Валентин в Германии, авиабаза Желява в Хорватии и подземная база флота в Порто-Палермо, – объяснил Зелибоба.

– Моя радиостанция ловит ультракороткие волны с транзитной антенны в шестидесяти километрах от Бадгастайна. Но я не могу опознать источник сигнала, – Арси обеспокоенно взглянула на остальных.

– Протокол подачи сигнала бедствия идет в два этапа, – произнесла Тесса. – Первый: оповещение о бедствии звуковым сигналом, который длится не более минуты. Второй: передача информации через радиосвязь. Они должны заговорить.

Наступило напряженное молчание, разрываемое двухтональным писком приемопередатчика «Та-да-та-да-та-да». Казалось, прошло больше минуты, даже больше часа, а сигнал все не прерывался. И я уже подумал, а может, это ошибка? Может, мы ловим сигнал от чего-то помимо баз? Я громко сглотнул тяжелый ком, когда осознал, что хоть в мыслях я уже победно лежу на берегу океана с коктейлем в руках, я все еще живу в эру конца человечества, и ничего другого в радиусе тысяч километров на поверхности быть не может. По крайней мере, ничего живого.

Вдруг писк рации прервался, а из колонки раздалось шуршание. Мы затаили дыхание.

И в следующую секунду весь мой мир с надеждой на светлое будущее рухнул.

– Мэйдэй! Мэйдэй! Мэйдэй! Это авиабаза Желява! Повторяю: авиабаза Желява! У нас прорыв базы противником! Повторяю: прорыв базы противником! Нам требуется эвакуация! Нам требуется помощь! Пожалуйста, все, кто слышит, отправьте транспорт! Нам нужен дополнительный транспорт для эвакуации! Помогите нам!

Голос молодого парня утонул в шипении динамиков. Я пытался представить, как выглядит этот парень. Ему не больше двадцати пяти лет, он служит в отряде внутренней безопасности, и каждый день его состоит из дежурств за пультами видеонаблюдения. Я помню, когда мне было шесть лет или около того, нам устраивали экскурсии с классом в посты видеонаблюдения. Главным номером программы был Центр управления связи, в котором восседала фурия по имени Полковник Трухина. И хоть она особо не испытывала удовольствия от присутствия в ее владениях пятидесяти слюнепускающих карапузов, она все же запомнилась как человек настойчивый и смелый, бескомпромиссный и не терпящий непослушания. Там же нам показали ту страшную кнопку. Не знаю, почему она так врезалась мне в память. Может, потому что эта кнопка постоянно фигурировала во фразах, содержащих жуткие слова, типа смерть, инфицированные, нападение, уничтожение дома. Страшная кнопка ярко-красного цвета являлась кнопкой подачи сигнала бедствия Валентину и Порто-Палермо на случай компрометации Желявы.

Тесса подбежала к северному окну. Шириной во всю стену, окно открывало потрясающий вид на заснеженные Альпы: изрезанные горные вершины, покрытые белоснежными шапками снега, плотные серые леса, качающиеся на волнах оврагов и холмов, необычайно светлое голубое небо без единого облачка или дымки, такое обманчивое своим спокойствием, в то время, как там в трехстах километрах отсюда люди погибали мучительной смертью. Я подчинился порыву Тесс, а вскоре и остальные присоединились к нам, словно хотели увидеть отсюда терпящую бедствие Желяву. Но, разумеется, все, что мы видели, был ложный умиротворяющий пейзаж зимних Альп.

– Валентин на связи. Повторяю: Валентин на связи. Мы слышим вас Желява. Отправляем конвой из бронетранспортеров. Расчетное время прибытия – девять часов. Продержитесь до этого времени?

Рация снова зашуршала. Мы начали тонуть в отчаянии, когда диспетчер Желявы не ответил.

– Порто-Палермо на связи. Повторяю: это Порто-Палермо. Высылаем Андреа Дориа и Шевалье Поль. Расчетное время прибытия в порт Риека – восемь часов. Как поняли меня?

Фрегаты типа «Горизонт», спроектированные совместным консорциум Франции и Италии, носили красивые имена итальянского адмирала и нидерландского богослова. Ну а кому еще суждено спасти людей из лап жуткой смерти?

Мы неподвижно смотрели друг на друга, оставаясь в стороне от разворачивающейся на наших глазах драмы. По лицам ребят я понял, что и они чувствуют себя преступниками в настоящий момент. Мы как будто наблюдали за правонарушением, но ничего не предпринимали для того, чтобы помочь жертвам несчастья.

– Желява, как слышно? Выйдите на связь. Нам необходимо подтверждение.

Голос мужчины лет пятидесяти с итальянским акцентом, звучащий из подземной морской базы приобрел нотки тревоги.

Но Желява продолжала молчать. Как и все мы.

Так прошла еще минута, длившаяся целую вечность.

– Тесс, почему задействован протокол эвакуации? – спросила Перчинка.

Ее голос дрогнул.

Тесса ответила не сразу.

– Это означает, что база больше необитаема, – ее голос не дрогнул, но охрип.

– Но как это могло произойти?!

Вопрос Перчинки был больше риторическим.

Желява могла похвастать надежными уровнями защиты на поверхности: крепкие двойные железобетонные ворота, зона с автоматическими турелями в три с половиной километра, минный пояс шириной в километр. Что могло вырубить все этапы защиты в одночасье?

– Пойдем да узнаем.

Тесса развернулась к нам и я испытал облегчение, когда увидел на ее лице привычную маску командира, сосредоточенного на грядущей миссии, план которой уже чётко вырисовался в ее голове.

– Что?! Мы пойдем туда? – удивилась Божена.

Я переглядывался с ребятами. Лица всех моих друзей выражали смирение с неизбежным фактом, которому никто из нас не хотел перечить.

Мы пойдем за Тесс.

– Боб, готовь Аякс. Томас, вооружи нас до зубов. Через десять минут хочу видеть целый арсенал. Если консервной банкой можно убить, клади ее в багаж! Арси, на тебе полное компьютерное обеспечение грядущего маршрута. Платформа должна отработать на все сто.

– Есть!

Ребята уже стали разбегаться, когда снова послышалась истерика Божены:

– Вы что оглохли все? Вы слышали переговоры. Желява молчит. Мы понятия не имеем, что там произошло!

– Что ты предлагаешь? – спросил Малик, хмурясь.

– Остаться здесь! Чем мы можем им помочь с одним танком? Сколько человек ты сможешь эвакуировать?!

Ребята стали переглядываться, на этот раз в их глазах росло разочарование от признания правоты Божены. Хотя, ой как не хотелось признавать, что она права! Но, черт возьми, ее холодный расчётливый рассудок полный стервозности, зрел в корень.

– Божена, права, – вдруг произнес Кейн, – давайте дождемся объяснения с Желявы. Они ведь не ответили.

И тем заработал гневный взор Тесс, которая смотрела на него как на предателя. Вот тебе любовь да ненависть в одном шаге друг от друга.

– А что если объяснять уже некому?! – процедила сестра сквозь зубы.

– Тем более нам там делать нечего! – кричала Божена.

– Протокол эвакуации задействован, а значит у людей еще есть шанс выбраться живыми! – Боб непоколебимо стоял на стороне командира. И на защите своего дома.

– Пусть нас немного, но у нас есть Аякс, мы можем вывести хотя бы тридцать-сорок человек! – поддержала Перчинка.

– Мы ближе всех к ним. Ближе Валентина и Порто-Палермо. Мы два рейда успеем сделать до их прибытия, а это уже почти сотня людей! – странным образом Малик тоже встал на сторону Тесс.

Внезапно я осознал, что наш маленький мирок дал трещину. Ровно пополам. Ровно между местом, где стоял Кейн, и местом, где стояла Тесс. Трещина прошлась как в физическом мире, так и в духовном, когда на фоне двух разных мнений в одной группе, до недавнего времени казавшейся единой, стали созревать разные ценности: расчетливый хладнокровный исследователь и отважный горячий сердцем боец.

Кейн и Тесса.

– Кейн, – обратилась сестренка к нашему лидеру, и голос ее приобрел доселе неслышимые в нем нотки мягкости, – там мой дом, моя семья. Я не могу их бросить!

Разные натуры, разные характеры, но любовь на то и загадочное явление – объединяет плюс и минус, льдом гасит пламя, и наоборот огнем растапливает лед.

– Хорошо, – произнес Кейн на выдохе.

Мы хором тяжело вздохнули, снова обретя единство нашего маленького мира. Надолго ли?

– Миша, Фабио, Ульрих, остаетесь здесь. Надо подготовить место для размещения людей, – Кейн вдруг отдал свой первый приказ.

– Плексигласовые пластины для герметизации? – Ульрих уже подхватил идею Кейна.

– Обошьем стены в подвальных помещениях, так оборвем запах человечинки, – Фабио тоже влился в волну.

– Йонас, остаешься здесь, чтобы поддерживать связь с Аяксом, – продолжал Кейн. – Куки, Хайдрун, Малик, для людей понадобятся предметы бытового комфорта и возможно аптечка. Организуем пункт первой помощи в подвале.

– Так, все слышали! Задания получили, на сборы десять минут. Бегом-бегом-бегом! – Бобподначил застывших ребят, и мы тут же бросились по разным углам гостиницы.

Я уже покидал ресторан, пронизанный ярким солнечным светом, посреди которого так хотелось остаться, когда услышал зов Кейна:

– Тесс!

Сестренка задержалась на выходе.

– Особо не геройствуй. Ты всех не спасешь. Не сегодня.

Я бежал прочь и постепенно утверждался в мысли, что, какими бы ни стали их взаимоотношения, Кейн до сих пор не познал мою сестру.

27 января 2071 года. 10:30

Калеб

– Какого черта происходит? – спросил Антенна, застыв с последними гранатами в руке, которыми уже забил все карманы экипировки.

Сирена визжала так громко и резко, что я пережил микроинфаркт. Первая мысль, которую мне подкинул мозг – Триггер начал план по выкуриванию и истреблению нас – предателей Желявы в его глазах.

Некоторое время мы все переглядывались: командиры, сержанты, рядовые, новобранцы. Мы уже изрядно подчистили арсенал, вооружившись по самые зубы, готовые испепелить Триггера с пособниками.

– Может, Триггер собирает свою дешевую армию против нас? Заметил, наконец, что мы тут хозяйничаем, – предположила Вьетнам.

Но через несколько секунд, которые растянулись на целую жизнь, я понял, что сигнализация не соответствовала ни одному из знакомых сигналов тревоги. Мозг подсказывал, что когда-то давно я уже слышал эти гудки: два коротких – один длинный. Они пронзали барабанные перепонки с садистским удовольствием. И именно по резонирующим барабанным перепонкам я вспомнил, что означали эти гудки.

Вдруг сирена прервалась и предзаписанный женский голос монотонно произнес:

– Внимание, внимание. Всем солдатам боевая готовность. Внимание, внимание. Всем солдатам боевая готовность.

Я растолкал молодёжь и выбежал из арсенала. Остальные последовали за мной. В коридоре на нас бежали четыре Голема, я было выставил винтовку перед собой, но они просто пробежали мимо, словно и не заметили меня и пятидесяти бойцов, которых тут быть не должно.

– Что происходит? – Бридж тоже сообразила, что сирена звонит не по наши души.

Из-за угла показались еще трое Големов, на этот раз я встал поперек их пути, может, так они наконец увидят меня? Но и эти трое толкнули меня плечами, несясь стремглав куда-то прочь.

На помощь подоспел Рафаэлка со своими гигантскими ручищами. Он схватил одного Голема за шиворот и резко потянул, как собаку за ошейник, тот повис над землей.

– Что происходит, рядовой? – тут же спросил я грозно.

Парень задергался, пытаясь вырваться из хватки, Рафаэлка уступил и опустил того на землю.

– Ворота открылись! Зараженные наступают! – заорал парень, сорвав голос.

И, воспользовавшись ослабевшей хваткой, парень вырвался из рук великана и побежал прочь.

– Что?

– Прорыв?!

– Ворота открылись?

– Это возможно?

Солдаты озадаченно переговаривались между собой.

– Это шутка Триггера? Он решил нас испугать? Одурачить? – предположил Муха.

А мимо нас пробежали еще семеро Големов, а потом еще целый отряд из десяти человек – все вооруженные автоматами, и ни один не обратил внимание на стоящую толпу солдат возле арсенала, как и на сбежавших из тюрьмы преступников.

– Фелин! – воскликнула Ляжка.

Мы тут же натянули шлемы и подключились к переносной платформе в рюкзаке Рафаэлки, соединяющей бойцов отрядов специального назначения в единую сеть.

Когда система загрузилась я тут же вывел на экран схему запорных устройств Желявы, и тут воздух покинул мои легкие. Схема демонстрировала отсутствие перемычек на обоих главных воротах.

– Твою мать! – рядом выругалась Вьетнам.

Я активировал датчик движения, поиграл настройками и выделил тепловой диапазон, соответствующий зараженным – он ниже, чем у среднестатистического человека. И когда на карте заиграли движущиеся точки, у меня остановилось и сердце.

– Не пойму, это люди или зараженные? – Легавый тоже пытался вычленить в движущихся метках ответ.

– Твою мать! Посмотрите на изображение с видеокамер у ворот!

Я уже не понял, кто это предложил, но в следующую секунду я понял, что это неважно. Меня забила дрожь.

Сквозь открытые нараспашку ворота каждую секунду на базу вбегали десятки зараженных, целые полчища синих тел распространялись по коридорам Желявы как вирус по системе кондиционирования. Прощёлкав несколько видеопотоков, я увидел первых жертв в коридорах базы и первые брызги крови, которые имели все шансы превратиться в багровые реки.

– Калеб, что будем делать? – спросила Бриджит. Ее голос осип.

Но я застрял. Я не знал, что мы должны делать. На помощь пришла все та же бездушная компьютерная программа.

– Внимание, внимание. Проследуйте в ангар для эвакуации. Внимание, внимание. Проследуйте в ангар для эвакуации.

Женский голос, посланный компьютером – она не понимала важности сообщения, что доносила до каждого из пятнадцати тысяч жителей. Она не понимала всего смысла катастрофы. Она даже не понимала, что объявляла очередной конец света для остатков человечества под землей.

– По-моему, нам надо проследовать в ангар для эвакуации! – повторил Фунчоза.

Мы переглядывались, пытаясь найти ответы во взорах друг друга.

– Нам надо валить в ангары!

– В транспортниках не хватит места для всех жителей Желявы!

– Надо успеть первыми!

Среди солдат началась паника, вполне ожидаемая, но не оправданная. Они все имели семьи на базе, но вместе с тем они еще имели долг на этой же базе. И я намеревался напомнить им о клятве, что они принесли добровольно.

– Мы защитим жителей, пока они эвакуируются, – произнес я.

Бридж бросила на меня озадаченный взгляд, но потом поджала губы и кивнула. Я посмотрел на солдат вокруг. Их ряды поредели. Вот так страх перед смертью служит ситом, просеивающем бойцов, как проверка на прочность.

Антенна первым снял винтовку с плеча и убрал предохранитель. Вольт и Электролюкс нахмурили брови и повторили за командиром. Ляжка проверила магазин винтовки, Легавый и Лосяш поделили гранаты поровну. Буддист с Мухой и Хумусом закрыли глаза, их губы задвигались в такт произносимой молитве, которую они шептали всякий раз перед выходом на поверхность.

– Э, я не буду рвать жопу ради слюнтяев, которые нас чуть в расход не пустили своим равнодушием! – возразил Фунчоза.

– Ты дал клятву защищать жителей Желявы! – процедил я сквозь зубы.

– Не помню такого! Я под кайфом был!

– Я всегда знала, что ты трус, – процедила Ляжка сквозь зубы.

– Не, он реально не помнит день клятвы, он тогда манаги³¹ перебрал, – сказала Вьетнам.

– Да все равно! Ты всегда из себя крепкого хрена изображал, а на деле ты просто трус! – выплюнула Бридж.

– Да?! А кто, по-твоему, сегодня метрового червя родил в ведро после четырех дней запора?

– Так это был ты?! – негодовали мы, вспомнив жуткую вонь, которая пробудила нас сегодня утром. От нее резало глаза и поначалу мы подумали, что Триггер обрушил на нас газовую атаку.

– Иисусий сапог, я думала это жирберг³² сорокалетней выдержки вывалился из канализации, – сказала Ляжка.

– Фунчоза, я не уйду отсюда без отца, – произнесла Вьетнам решительно.

– Найдем нового! У нас узкоглазых тут четверть базы!

– Фунчоза!

– А что? Признайся, ты все равно их между собой не различаешь!

Вьетнам готова была взорваться оттого, что мы теряли время. Но тут на Вьетнам снизошло озарение и она выдала роковую улыбку, означавшую, что Фунчозе не отвертеться.

– Акира, – произнесла она тихим, но уверенным шепотом.

Лицо Фунчоза побледнело.

– Ты отдал ее двенадцатилетней соплюшке, которую определенно порвут на части, потому что своими короткими ножками она не успеет добежать до ангара…

– Не смей… – процедил Фунчоза сквозь зубы.

– Она помрет сегодня в этих коридорах, и ты никогда больше не увидишь свою Тамагочи!

Глаза Фунчозы горели яростью, но Вьетнам знала, что победила. Фунчоза никогда не бросит свое желтое яйцо в беде.

Я ухмыльнулся.

– Калеб, план? – Буддист вернул нас в реальность.

– Я валю за отцом! – решительно заявила Вьетнам.

– Я за Горе-Федором! – подхватила Бридж.

– Моя мать в аграрном блоке, – выпалил Легавый.

Мои мысли носились как угорелые, выстраивая план прочесывания базы. Мы разделились на четыре отряда, в отчаянной попытке помочь жителям добраться до спасительных транспортников. Мы военные, мы живем по приказу, иной раз нам сложно принять решение, но легко последовать приказу пожертвовать собой. И я его отдал.

27 января 2071 года. 10:30

Каришка

Противный вой сигнализации, который проделал дыру в моем мозгу, внезапно оборвался. И вроде мне бы тут следовало вздохнуть с облегчением, но что-то вызывало подозрения. Сигнализация перестает пищать, если ее отключают вручную, когда опасность ликвидирована. Но по лицам наших стражников, а я должна отметить что на их страшных лицах, изрезанных шрамами, вообще сложно прочесть эмоции, я понимала, что беда не миновала.

– Внимание, внимание. Всем солдатам боевая готовность. Внимание, внимание. Всем солдатам боевая готовность, – говорила бездушная машина приятным женским голосом.

Големы были озадачены.

– Мамочка! – выдохнула я и тут же прильнула к Алании. В ее объятиях было тепло и безопасно.

– Что происходит? – спросила Алания.

Внезапно заговорил Кирилл:

– Это сигнализация прорыва базы.

Его голос осип, он продолжал тяжело дышать после удара в живот. Я переглянулась с Аланией.

– Прорыв базы? – спросила она у Кирилла.

Тот слабо кивнул. А потом посмотрел на меня глазами, полными растущего страха.

– Последний прорыв был в шестьдесят третьем, мне тогда шесть лет было. В тот день мы не были готовы к подобной ситуации и оттого погибло очень много людей, – объяснял Кирилл. – После этого был разработан специальный протокол на случай нарушения границ зараженными.

– И что нам делать? – спросила Алания.

– Бежать в ближайший отсек безопасности, – ответил Кирилл.

– А наш не подходит?

– Нет. Отсеки безопасности оборудованы бронированными дверями с запорным устройством, открывающимся лишь изнутри.

Мы все впятером, включая уродливых стражников, посмотрели на железный шпингалет, очень похожий на тот, который у нас в деревне на уличном туалете висел. И знаете что? Он даже от забияки Мэттью не спасал, который вечно заставал девчонок врасплох, едва те сядут над дыркой. Как выбьет дверь, та как распахнется, ты как закричишь, а Мэттью как заржет!

Придурок.

Короче. Мы фактически сидим в туалете и ждем, когда зараженные выбьют дверь со шпингалетом. Жаль тут дырки нет, куда кучку можно наложить, а то чую я, кончина моя будет вообще нелицеприятной и пахучей.

– Вы слышали? Нам надо бежать отсюда в безопасное место! – Алания обратилась к уродцам.

Те переглядывались друг с другом.

– Это могут быть учения! – рявкнул левый.

– Какие учения по коду прорыва базы? Никогда такой сценарий не отрабатывали! – настаивал Кирилл.

– Нам бы сообщили по рации, если бы это было серьезно!

– А если всем наплевать на нас и они спасают самих себя, пока мы тут ждем?! – голос Кирилла набирал жесткости.

Четырнадцатилетний мальчик отважно призывал к рассудку тридцатилетних громил, которые его одним пальцем раскрошить могут.

Ну я точно ему детей нарожаю!

– Пойду проверю, – буркнул правый.

Он уже открыл дверь, когда левый резко ее захлопнул.

– Ну уж нет! А если пацан дело говорит и надо сматываться?

– Крайслер ясно дал понять: заключенных не покидать!

– Пойдем вместе!

Напарник задумался, а потом кивнул.

– Запрем их на ключ. Крайслер с нас шкуру сдерет, если они сбегут!

Тут уж не выдержали мы и все втроем вскочили с пола.

– Вы что, оставите нас здесь?!

– Проводите нас в безопасный отсек!

Алания бросилась вперед, но ублюдок жестко оттолкнул ее так, что та упала. Я подбежала к ней, Кирилл попытался остановить охранников, но те наставили на него автомат, а потом снова ударили в живот, Кирилл загнулся и упал.

– Хочешь пулю словить? Хочешь, чтоб я тебе мозги вышиб?

– А ну живо всем к стене! Руки на затылок!

Мы поползли назад, с горечью наблюдая за тем, как злыдни запирают нас в конкретно небезопасном месте.

Дверь захлопнулась, послышалась возня ключей, замок щелкнул и две пары ног побежали прочь.

Я тут же кинулась к будущему отцу моих детей.

– Ты в порядке? Ушибся? Дай посмотрю!

Я-то знаю, какое у него хилое здоровье! На физкультуре он подвернул себе лодыжку, просто встав на нее после отжиманий.

– Я в порядке, – Кирилл встал, отряхнулся, а потом улыбнулся мне, как будто конец света вовсе не навис над нами.

Алания в это время подошла к двери и стала ее дергать.

– Никто не знает, что мы здесь, – бубнила она под нос, лихорадочно дергая ручкой двери. – Никто не придет на помощь. Что же делать? Что же делать?

Я смотрела то на Кирилла, то на Аланию – оба что-то высчитывали в уме, словно у этой задачи было математическое решение.

– Может, это просто пожар? Или обвал? Затопление отсека? – Алания пыталась ухватиться за соломинки.

– Я знаю коды наизусть. Это прорыв! – Кирилл был решительным.

Вдруг заезженная пластинка компьютерного голоса прервалась и наступила тишина. Казалось, она тянулась вечно, пока наконец не зазвучала новая команда, от которой у меня мурашки по затылку побежали.

– Внимание, внимание. Проследуйте в ангар для эвакуации. Внимание, внимание. Проследуйте в ангар для эвакуации, – снова приятный женский голос спокойно приказывал драпать.

– Черт подери! – выругался Кирилл и стал долбить в дверь.

Алания присоединилась. А потом к двери кинулась и я.

– Помогите! Кто-нибудь! Мы здесь заперты! Услышьте же кто-нибудь! – мы кричали, перебивая друг друга, в надежде, что хоть кто-нибудь случайным образом будет проходить мимо богом забытого подвала вместе с топором. Не знаю, кто это должен быть. Ангел? Супергерой, который чудом оказывается в нужном месте в нужное время?

Я колбасила по двери как сумасшедшая до боли в костяшках, пока не поняла, что отбила ладони до красноты. Я перестала стесняться и начала плакать, даже рыдать. А как увидела испуганное выражение Алании, так отчаяние накрыло меня с головой.

Внезапно в дверь с обратной стороны что-то ударило. Мы замерли, смотря друг на друга широкими глазами.

– Мы здесь заперты! – крикнула я.

Ко мне тут же подпрыгнула Алания и зажала рот. И только сейчас до меня дошло, что внимание, которое мы пытались привлечь к себе своими криками и шумом, могло исходить от совсем недружелюбных тварей.

В дверь снова ударили на этот раз сильнее. Алания тут же отпрыгнула к стене. Примерно также, как мое сердце отпрыгнуло подальше к позвоночнику.

– Кирилл, отойди от двери! – прошипела Алания.

Кирилл и не думал противиться и тут же оказался рядом с моим плечом.

Снова удар. На этот раз дверные петли заскрипели, замок гулко звякнул.

– Это что, они? – запищала я.

– Тихо! – шикнула Алания.

А потом я услышала самый жуткий звук, который когда-либо слышала в своей жизни. Я услышала их сипение. Оно было таким надрывным, как у бегуна после длинной дистанции. А еще оно было жутко голодным. Не знаю, как описать этот писк, но когда его слышишь, сразу понимаешь, что тот, кто его издает, точно есть хочет. Или пить. Существо за дверью изнемогало. И после этой мысли у меня не осталось никаких сомнений в том, кто был там снаружи.

Зараженный снова ударил в дверь. Я зажмурилась.

– Они нас чуют, – прошептал Кирилл.

– На базе полно людей, они чуют их всех. Не двигайтесь, чтобы не тревожить воздух, – Алания говорила едва слышным, но уверенным шепотом.

Она больше всех знала о том, как выжить на поверхности, окруженной зараженными со всех сторон. Они с Тиграном и Квентином умели даже зараженные спячки обходить в лесах. Мы так называли скопления зараженных, находящихся в глубоком сне. Алания умела различать их на фоне белого снега, иногда даже запах улавливала за сотню метров.

– Старайтесь дышать маленькими порциями и перестаньте бояться. Адреналин, как специя для них, – шептала Алания.

Мы замерли на месте, слушая гортанные завывания существа за дверью, отчаянно ищущего еды. Минуты через две я поняла, что все это время не дышала, а когда сделала-таки вдох, почувствовала, как вспотел затылок и спина. В ушах вдруг стало глухо, а стук сердца превратился в один монотонный гул, словно началась фибрилляция желудочков.

Я видела, как Алания часто сглатывала рефлекс организма покашлять: астма, которую она тщетно пыталась от меня скрыть, могла навести на нас смерть.

В дверь больше никто не стучал, сипы и завывания пропали, но мы по-прежнему стояли не шелохнувшись.

– Может, он ушел?

Стоило мне прошептать, как зараженный у двери громко заревел. Я вскрикнула и прижалась к Кириллу. Алания обняла нас обоих. Теперь он точно не уйдет! Он знает, что в норе спрятались аппетитные личинки! За дверью послышались удары и рев, зараженный продолжал рычать и чавкать, его сип был настолько пронзительным, будто он стоял сбоку от меня и дышал мне прямо в ухо. Стало жутко. И мерзко. И еще до смерти страшно, потому что сейчас зараженный съест меня! Ему ничего не стоит сломать эту хлюпкую дверь, чтобы найти три лакомых кусочка на обед!

Черт! Я реально здесь в штаны навалю, если это снова будет Мэттью! Я ведь знаю, что он из деревни так и не выбрался, а значит, вполне возможно, стал одним из них. И вот снова вычислил меня по запаху, а теперь убьет!

Злыдень Мэттью! Никогда тебя не любила!

А за дверью продолжалась непонятная вакханалия из ударов, завываний, рева и чавкающих звуков. И наконец зараженный стал долбить по ручке двери!

– Нет! – завыла я, вжавшись в спину Кирилла ногтями.

Алания придавила нас к стене и закрыла своим телом.

– Я отвлеку его, а вы бегите! – крикнула она нам.

– Нет! Нет! Нет! Я не хочу! – заревела я.

И мне было наплевать, что я выгляжу, как истеричка, я ведь умру сейчас! Меня съедят! Меня на кусочки расчленят и съедят!

– Каришка, посмотри на меня! – позвал Кирилл.

Я с трудом оторвалась от его груди и посмотрела ему в лицо. Оно расплывалось из-за слез в глазах.

– Держи мою руку! Помнишь, как в компьютерном зале! Держи и не отпускай! Побежим со всех ног, как только я дам команду!

– Нет! Нет! Алания! – ревела я.

Я уже потеряла родителей, я не хочу терять вторую маму, не хочу, чтобы она жертвовала своей жизнью ради меня! Сколько, в конце концов, людей должно погибнуть ради того, чтобы я выжила?!

А чудовище продолжало остервенело бить по ручке двери, пытаясь сорвать замок.

– Держи мою руку! Я никогда не отпущу тебя! Я тебя не брошу! – кричал Кирилл.

Я ревела.

– Обещаешь? – спросила я, как тогда.

Он поцеловал мои пальцы.

– Обещаю, никогда не брошу!

Мы крепко обнялись, приготовившись к схватке с чудовищем.

Наконец ручка поддалась и отлетела вместе с частью замка на бетонный пол. Дверь распахнулась настежь.

Алания вжала нас к стене еще сильнее, и я приготовилась к побегу.

Но вдруг Алания расслабилась. Уже? Ее уже прикончили? Ей уже пускают кишки?

– Маркус?

Голос Алании прозвучал так неестественно после всего этого грохота, предвещавшего нашу скорую кончину.

– Папа! – крикнул Кирилл и кинулся в объятия Маркуса.

Тот выронил из рук топор и крепко обнял сына.

Я же решила вторить им и прыгнула на Аланию.

– Не хочу, чтобы ты умирала! Никогда не умирай! Никогда! Никогда больше не заставляй меня бросать тебя! – ревела я ей в плечо.

Из-за спины Маркуса показались несколько незнакомых мужчин в синих халатах – инженера, как и он сам.

– На базе зараженные, у нас мало времени! – выпалил Маркус.

– На базе объявлена эвакуация, надо скорее пробираться к ангару! – сказал низкого роста пухлощекий Фидель.

В следующую секунду мы выбежали из комнаты допросов. Я рефлекторно отпрянула назад, когда увидела на полу истекающего кровью синего мертвеца. Окровавленные топоры в руках спасителей теперь восстанавливали картину.

Я вцепилась в руку Алании и мы побежали в сторону коридоров базы, из которых доносились душераздирающие крики. Неожиданно я поскользнулась и больно упала прямо на попу, из груди вырвался стон, Алания рывком подняла меня с пола и мы продолжили бег. Я лишь через минуту поняла, что у меня липкая рука, а когда взглянула на нее увидела кровь. Я не сразу поняла, что она не моя. Сначала думала, что поранилась при падении, а потом взгляд упал на пол, по которому мы бежали и поняла, что бегу по мертвым людям, из которых вытекала эта самая кровь.

– Мамочки! – пискнула я.

Ей богу, не смогла сдержаться! Мое хлопковое платье было испачкано в крови людей, которые валялись тут мертвые по всем коридорам.

И тут я снова услышала этот противный сиплый вой совсем рядом.

– Маркус! – крикнул кто-то впереди.

А потом кто-то взорвал мои барабанные перепонки оглушительным стуком молотка. Амалия обняла меня крепко-крепко, закрывая уши ладонями, но это не помогло избавиться от стрекота в самой середине мозга. Казалось, в моей голове поселился Квазимодо под кайфом и остервенело избивал колокола в такт электромузыки тектоник. Сквозь одежды Алании я увидела, как Маркус и Фидель стреляли из автоматов в двух мертвецов, прыгающих в коридоре. Мамочки! Они прыгали прямо на нас! Нет! Вот они начали прыгать зигзагами, уклоняясь от пуль автоматов, и стремительно сокращали расстояние между нами. Я зажмурилась. Вот сейчас-сейчас меня разорвут на кусочки! Вот прям сейчас! Слезы брызнули из глаз, было очень страшно умирать, я не хотела умирать, и пусть люди говорят, что я маленькая и еще ничего не понимаю, одно я знаю совершенно точно: я не хочу умирать ровно также, как и любой взрослый, который думает, что понимает все!

Вдруг монстры взревели странным воем, послышались хлопки – на этот раз приглушенные, а потом кто-то начал орать, Маркус и Фидель что-то кричали Алании, Кирилл рядом со мной прижимался все крепче, словно хотел спрятаться в складках наших одежд.

А потом вдруг все стихло.

Я громко дышала, наверное также громко, как и те автоматные очереди, которыми Квазимодо выбил из меня мозги, но я не собиралась отцепляться от Алании, почему-то казалось, что если нас будут расчленять вместе с ней, это будет менее болезненным.

А потом кто-то дотронулся до моего плеча, я завыла, слезы уже не останавливались, я вжалась еще сильнее в живот Алании, она так вкусно пахла! Всегда пахла по-особенному, как Алания!

– Эй, Шишка, ну я же обещал вернуться.

Не может быть! Я развернулась и встретилась с лицом Фунчозы, он присел возле меня на колено, его лицо нисколько не изменилось! Такая же куча металлических колец торчала в бровях, носу, ушах, а посередине лба ярко сверкала загадочная татуировка, придающая ему сил. Я бросилась к нему на шею. А потом вообще разревелась.

– Эй, хорош! Ты же защитник Тамагочи. Без тебя горилла Коко не выживет.

Он отнял меня от своего плеча, я тут же вспомнила про желтое яйцо.

– Это уже не горилла. Вчера переродилась в крокодила и я назвала его Пушистиком.

Я протянула ему Тамагочи.

– Крокодил по имени Пушистик. Да ты еще более чокнутая, чем я!

Он посмотрел на экран с мигающими пикселями и вернул мне питомца.

– Покорми его и почеши ему пузяку, а то шкала радости почти на нуле.

Я вытерла текущий нос рукавом и тут же стала выполнять приказ моего командира, пока он разговаривал с остальными.

– Ну что, малышка, я знал, ты ждала нашей встречи, – произнес он.

Алания хмуро смотрела на него.

– Странным образом, я рада, что ты не изменился.

Хотя это было не так. Фунчоза был покрыт синяками и он заметно похудел, а сама Алания кашляла кровью из-за развивающейся астмы. Никто из них не остался прежним после той встречи три недели назад. Произошло слишком много событий и до сих пор происходило что-то.

– Маркус, валите к ангарам!

– А ты?

– Нам еще желтожопого китаезу надо спасти! Вот, возьмите!

Он протянул какие-то зеленые яблочки с кольцами Маркусу и Фиделю, а я продолжала гладить Пушистика, пока его шкала радости медленно заполнялась.

Даже в период конца света кому-то должно быть хорошо. И пиксельный крокодил вполне мог быть этим кем-то.

27 января 2071 года. 12:00

Тесса

Я замедлила ход, приближаясь к зоне РАБов на опасное расстояние. Роботизированная автоматическая боевая система РАБС – мелкокалиберная, высокоскорострельная станковая пушка, которая производит порядка тысячи выстрелов в минуту из ствола с глушителем и покрывает расстояние до пятидесяти метров. Ее искусственный интеллект распознает зараженных по траектории и характерному передвижению на четырех конечностях. Теоретически РАБ не увидит во мне зараженного, но и без доступа на пересечение границы меня за друга не примут. Так что мне необходимо наладить контакт с Центром управления через видеокамеру на РАБе, чтобы получить разрешение пройти.

А потому я остановила Киску (будь ты проклят, Ульрих!) в пятидесяти метрах от первой появившейся турели и знаком дала Зелибобе команду последовать моему примеру. Я оставила винтовку на снегоходе, старясь прикинуться безобидным путником, а по факту бывшим жителем Желявы.

Пока я неспешным шагом шла к турели, меня охватывали противоречивые чувства. Я была несказанно рада вернуться домой! Удивительно, как быстро меняется мировоззрение человека в другой среде. Пару месяцев назад я отчаянно стремилась покинуть подземелье, чтобы отправиться на поиски надежды жизни на земле. А сейчас все мое нутро тянется к сырым казармам, пропахнувшим плесенью и смрадом пропотевших человеческих тел. Мне хотелось оказаться в своей бетонной тесной комнате командира, где у меня не было изобилия в пище или одеждах, не было возможности наслаждаться горным воздухом Альп во время утренних пробежек. Там внизу были только я и мои друзья, запертые в клетке, но тем объединенные единственной целью, как единый организм. Это неповторимое ощущение, от которого к горлу подтягивается ком. Осознание того, что тысячи людей прекратили распри и объединились в одну команду ради достижения единой цели наполняет сердце надеждой на то, что еще не все потеряно.

Я приблизилась к турели почти вплотную, уже могла рассмотреть ее проржавевший корпус в местах соединения болтов – природа делает свою работу, растворяя металл водой. В голове тут же вспыхнула бессмысленная идея сообщить инженерам о необходимости смазать крепление окраинных РАБов, им всегда доставалось минимум внимания, уж слишком далеки они от входа в базу. Смотря на стального гиганта, возвышающегося надо мной на целый метр, я испытывала почти любовные чувства к этому малышу, стоящему на страже нашего благополучия. Я погладила метровый ствол, сбила с него налипший снежок, постучала по блоку ручного управления, чтобы проверить крепление крышки, протерла широкий выпуклый глаз видеокамеры.

А потом замерла.

В видеокамере не горел огонек.

И тут же меня окатило волной фактов, выстроившихся в единую логическую цепочку, которая уже орала мне в мозгу: «Ты еще долго будешь соображать?!»

Турель не работала.

Я отошла назад, чтобы проверить свою догадку. Диспетчер должен был повести стволом в мою сторону, еще когда я только приближалась к РАБу, но этого не произошло. Тогда я бросилась обратно к станку и открыла блок ручного управления набором кодовой комбинации. Крышка отлетела в ту же секунду, я заиграла рычагами управления и турель тотчас же ожила.

– Тесса, что там? – спросил Боб.

– Нет связи между Центром управления и турелью. Она в рабочем состоянии, но вышла из сети, – ответила я, закрывая блок управления.

– Сбой в системе? – предположил Боб.

Я побежала обратно к Киске (чтоб ты дважды сдох, Ульрих!) и уже на ходу отдавала приказ остальным:

– Едем к следующей, проверим, работают ли остальные!

Но сегодня был не мой день. И не наш. И не день остатков человечества. Потому что ни одна встреченная нами турель не реагировала на наш приезд. Они все были мертвы! Они все были отрезаны от Центра управления, который потерял над ними контроль. Мое сердце защемило от тревоги, поскольку столь эффективный барьер был потерян для Желявы, фактически оставив без защиты главные ворота базы. Одно радовало – это системный сбой, значит, скорее всего, полетел основной кабель под базой.

Но, как я уже сказала, сегодня не день человечества.

Когда я подъехала к главным воротам мое сердце не просто упало в пятки, а провалилось сквозь землю, пропиталось магмой, зажарилось в ядре земли и вышло с обратной стороны планеты.

– Какого черта?! – мой возглас опередила Перчинка, ехавшая точно позади меня.

– Почему они открыты?! – вторым в кроссе под названием «Кто быстрее сообразит?» был Зелибоба.

Я бросила снегоход прямо возле открытых нараспашку главных ворот – стотонные стальные двери прятались в бетонных карманах, словно кто-то просто забыл закрыть их за собой, а теперь они радушно приглашали всех, кому не лень, зайти на чаек с кровушкой в место обитания последних остатков человечества.

Я бегала между створками ворот, пытаясь найти хоть намек на повреждение, и нашла. Стальные цепи ручного закрытия ворот были сорваны, на остатках звеньев была видна копоть от взрыва. В голове бил фонтан мыслей. Это была спланированная атака на базу, но кому пришло в голову убить пятнадцать тысяч людей? Неужели Триггер решил таким образом сократить население?

Я мотала головой. Не может этого быть. Триггер не такой. Он бы наоборот заперся тут со всеми на долгие года. Что-то было не так, и я силилась понять причину атаки на базу и найти тайную фигуру на вырисовавшемся перед глазами плане.

– Их надо немедленно закрыть. Почему Центр управления воротами не реагирует?! – вопрошала Перчинка.

За ней по пятам бегал ее брат Зелибоба.

– Вторые тоже открыты! – выдохнул он.

– Да что же это такое? – рядом стоял пораженный Томас.

Мы вчетвером – бывшие жильцы Желявы – больше всех остальных понимали всю катастрофичность ситуации, пока остальные догоняли нас и нашу обеспокоенность.

– Это спланированное нападение, – произнесла я.

– Но кому это нужно? – не понимали мои боевые товарищи.

– Скоро выясним. Арси, что с миграцией?

Хакерша с синими дредами тотчас же села прямо на бетонный пол и погрузилась в байтный мир своего ноутбука.

– В радиусе пяти километров миграция полная. Все бегут сюда, – обреченно ответила она.

– Если попадешь в центральную сеть Желявы, сможешь ворота закрыть? – в груди вдруг проснулась надежда.

– Если электронная система закрытия ворот не повреждена, думаю, да.

– Хорошо, я проведу тебя к Центру управления. Остальные, слушайте сюда. Зелибоба, вези Аякс к ангарным воротам. Перчинка, езжай с братом. Томас, Арси, идемте за мной.

Ребята тут же разбежались по позициям.

– И мне бы картинку в планшет. Арси, можешь подключить меня к Фелин?

– Запросто. Готова вернуться из мира мертвых?

Я кивнула.

27 января 2071 года. 12:20

Ноа

– Назад! Отошли назад! – крикнул Лосяш рядом со мной.

И тут же бросил вверх осколочную гранату АПАВ, та пролетела дугой под потолком, упала где-то посреди мешанины из синих тел и взорвалась. Осколки с металлическим звоном разлетелись по сторонам и поразили ближайших к взрыву мара наповал, еще в нескольких впились и резанули по сухожилиям, отчего те рухнули на пол. Я осознал всю мощь оружия дьявола, когда мара с оторванными ногами продолжали ползти к нам, злобно клацая окровавленными пастями. Я просил у богов прощения, когда дробил их черепа пулями FAMASа.

– Твою мать, сзади бегут! – крикнул Легавый.

– Буддист, прикрыть наши спины! – тут же среагировала Ляжка.

Мы в ту же секунду перегруппировались и уже вели огонь по трем фронтам. Обстановка накалялась и медленно поджаривала нас. Теперь спасать Тамару – мать Легавого – уже не казалось хорошей идеей. Мы залезли в самое пекло аграрного блока, в тесных коридорах которого мы едва помещались вшестером.

– Да что происходит, черт возьми? Они все прибывают и прибывают! – кричал Хумус.

Его затвор не замолкал ни на минуту. Зато винтовка заглохла у Легавого и тот не нашел ничего умнее, нежели вытащить из-за моей пазухи Ратнабхадру и бросить ею в мара.

– Ты спятил?! – закричал я.

Сердце сжалось от увиденного. Крыса с визгом пролетела дугой и вонзилась зубами и когтями в глаз ближайшего к нам мара, тот истошно заревел. Крыса может сгрызть человеческий глаз за семь секунд, он сочный и питательный, и наверное крысы назвали бы его деликатесом, если бы умели говорить.

– Прелесть, ко мне! – позвал я Ратнабхадру.

Крыса тотчас же спрыгнула с зараженного на пол и помчалась на мой зов. Я не был удивлен сформировавшейся между нами привязанности, я всегда знал, что крысы – одни из самых умных животных на планете, не тем ли объясняется их необъяснимая живучесть? Паразиты – скажет кто-то, а я скажу: гениальность. Даже в восточной легенде воспевалась ловкость и трюкачество крысы, которая запрыгнула на спину быка, а перед Буддой скатилась со спины и первой очутилась у его ног. Так в китайском гороскопе она и заняла первое место.

Ратнабхадра невероятно общительна, а еще она смеется, когда я ее щекочу и совершенно точно знает свое имя. Я поднял с пола серенькую тушку и снова спрятал в карман за бронежилет.

– Еще раз тронешь мою Прелесть, и я очень разозлюсь! – предупредил я Легавого.

Хотя его импровизация сработала, добавив Легавому времени, чтобы подзарядиться, я не желал страданий невинного существа в чужой войне.

Мы медленно продвигались к спальному отсеку, где были заперты люди. Они отчаянно звали нас на помощь, застряв в тупике.

– Пожалуйста, помогите!

– Не бросайте нас!

– Молю, спасите моих детей!

Ляжка сняла с пояса две гранаты, выдернула чеки и бросила их вдоль пола.

– Ложись! – крикнула она.

Мы прижались к полу и заткнули уши. Два толчка один за другим окатили волной горячего воздуха, запахло паленой плотью мара. Я знал, что души этих бедняг падут на счет Ляжки и на великом суде Бог спросит с нее за каждого уничтоженного ею живого существа, неважно было ли оно чудовищем или человеков. На моем счету душ не меньше. Участь Падальщиков трагична и нас не ждет рай после священной войны. Всем нам гореть после смерти в том же аду, что и сейчас творится в наших жизнях. Скажете, несправедливо? Но такова наша участь. Мы заслужили ее своими прошлыми жизнями, в которых неистово грешили, как и те люди, что превратились в мара.

– Буддист, вперед! – крикнула Ляжка и поднялась с пола.

Она бросилась к спальному отсеку, когда потолочные плиты над ней затрещали и посыпались песком.

– Ляха, стой! – заорал Легавый.

Ляжка прижалась к стене, с ужасом уставившись в нависшую над нами смерть. Взрывные волны нарушили целостность бетонных перекрытий и теперь почва почувствовала брешь в фундаменте. Трещины разошлись по потолку, заявляя о своем праве на убийство людей.

– Надо торопиться, – сказал я и бросился к Ляжке.

Вдвоем мы отперли дверь спального отсека, в котором нас встретили несколько десятков испуганных глаз. А еще нас встретили два дула Калашниковых.

– Ольга! – выдохнул Халил.

И тут же обнял командира Бесов, спасшего ему жизнь в деревне. Ляжка не сопротивлялась и даже приобняла черноволосого парня, отчего заскрипело мое искусственное сердце. Я же перевел взгляд на обладателя второго автомата.

– Квентин, – кивнул я брату Алании, о которой он тут же вспомнил.

– Моя сестра…

– В порядке с Фунчозой.

– Мама!

Легавый кинулся в объятия женщины в годах. К ее подолу прилипли четверо детишек пяти-шести лет, а Тамара же теперь прилипла к храброму сыну, которым была безумно горда.

– Сколько вас здесь? – я перехватил бразды правления нашей группой в свои руки, пока Ляжка делилась моментами близости с парнем, с которым едва ли десятком слов обменялась за все время их знакомства, однако это не помешало им наладить прочный духовный контакт невидимый остальным.

Любовь неуправляема и тем она удивительна, может возникнуть там, где ее совершенно не ждешь, но раз возникнув, уже не отвертишься. Как у меня с Прелестью. Вдруг стало грустно оттого, что Ляжка сделает выбор в пользу другого. Я гнал эти мысли прочь, потому что над волей другого я не властен, да даже если б мог, то не захотел бы этой власти.

– Четырнадцать человек, детей больше половины, – ответил Квентин.

Это я видел и без него. Беспощадный мозг уже просчитывал шансы добраться до ангара в полном составе. Я старался не думать о том, каким образом столько детей оказались под опекой нескольких взрослых. В прорыве шестьдесят третьего детей и женщин умерло больше всего: их бросали в коридорах, запирали перед ними двери, кидали их в пасти мара. Людей охватил непобедимый страх перед грядущей мучительной смертью, и они с радостью отдали на съедение самых слабых, лишь бы выиграть себе шанс на жизнь. Я не сужу. Судит Бог. И каждому он приготовит карму соразмерную деяниям при жизни.

– Ляжка, ведите, мы прикроем, – сказал я, не желая больше тратить время.

Бесы расчищали путь, Бодхи замыкали вереницу людей, выбежавших из спального отсека. Но пока мы были внутри, мара медленно завоёвывали коридоры Желявы и уже поджидали нас на выходе.

– Ляжка, уводи людей! Хумус, Муха, ко мне! – крикнул я.

Мы присели на одно колено, сзади присоединились Лосяш с Легавым – и вместе мы решетили целую стену из синюшных тел мертвецов, карауливших нас на подступе к отсеку, пока позади нас Ляжка выводила людей. Детей, вернее сказать. И снова сердце заскрипело от мысли о том, что этих невинных малышей оставили как ненужный мусор в гонке за выживание.

– Черт! – выругалась Ляжка в наушнике.

Я обернулся, и понял, что мы оказались в западне – нас окружили с обеих сторон. Трое мара выскочили из-за угла прямо на детей, Ляжка сработала молниеносно, запустила в мара сразу осколочную гранату АПАВ из дульной насадки FAMASа, а сама бросилась на детей и повалила тех на пол. Граната взорвалась тотчас же, изрезав уродцев в клочья. Мара завопили. Несмотря на их проклятье, они также как и мы, чувствовали боль. И снова я заставил свою совесть замолчать, потому что жалость к мара сейчас была не к месту. А она все продолжала давить на меня:

«Как мы это допустили? Как смогли довести людей до такого состояния? Ведь они были людьми! Все до одного!».

Грехи предков витали над нами с самого рождения, как семейное проклятье, нам не предоставили выбор. Такова была наша карма.

– Там еще бегут! – крикнул Халил.

Его палец указал на приближающуюся группу мара из шести особей. Они скакали прямо на нас, все покрытые свежей кровью, которая все никак не могла утолить их голод.

Сзади закричала Ляжка. Я обернулся.

Мара, которому отрезало ноги осколками АПАВ, подполз к отстреливающейся Ляжке и вонзил клыки в ее ляжку. Как вам такая тавтология? К ней подскочил Халил и в упор расстреливал мара в затылок. А позади них к нам бежали еще двое.

– Муха, Хумус! – позвал я.

Мы развернулись и уже молотили пулями в три стороны. Ситуация накалялась с каждой секундой, нам срочно надо убираться отсюда. В наушнике перекрикивали друг друга остальные Падальщики, сражающиеся где-то в других уголках базы. Они также как и мы пытались спасти хоть кого-нибудь, пытались усыпить свою бдительную совесть, которая до конца жизни будет нам указывать на мигающее табло с цифрами людей, которых нам не удалось спасти. Даже если то было невозможно, даже если мы не были рядом с ними и вообще не знали, где они находятся в данный момент, совесть будет терзать нас, как самый главный судья.

«Вы дали слово защищать мирных граждан. И вы нарушили свой обет. Чего же вы по-настоящему стоите?»

– Ребята, мы в западне! Поварской цех! Кто-нибудь может прийти на подмогу?

За всем тем гомоном, что раздавался в наушнике, я едва различал голоса друзей:

– У нас здесь почти двадцать гражданских! Нам нужно подкрепление!

– Мы не можем выйти из тупика! Нас добивают!

Коридоры подземной базы со стальными дверями и механическими запорными устройствами: постепенно вся Желява превращалась в одну большую могилу. Людей загоняли в углы, окружали со всех сторон, отрезая пути отхода. Мы были добычей. Также как и звери, которых нещадные предки загоняли на охоте. Кто-то ради пропитания, но больше ради развлечения – люди истребляли невинных существ, которые просто хотели жить, которые просто оказались слабее. Как мы сейчас.

На моих глазах двое мара уже подобрались к Ляжке, Халил и Квентин больше не могли помочь – их автоматы замолчали уже несколько минут назад. Мара замахнулся на Ляжку своей мощной рукой с когтями длиною в три десятка сантиметров, режущих человеческую плоть, как скальпелем. Я вскинул FAMAS и излил свой гнев на мир, уничтожая чудовище, что мы породили.

Гнев затмил мой разум, застлал глаза пеленой обиды, которая тоже присоединилась к хору невидимых судей:

«За что? Почему это происходит со мной? Чем я заслужил?».

И в тот момент, когда я осознал, что сошел с пути истины, которую обрел восемь лет назад, когда меня вернули к жизни, подарив искусственное сердце, на меня снизошло наказание: пуля, которую выпустил мой гнев, вонзилась точно в грудь девочки, что поднялась с пола.

Маленькое тельце отшвырнуло на пол с такой силой, словно я сам стал мара и ударил ее своей мускулистой рукой.

Дыхание сперло, сердце прекратило вращение, а мир сузился до размеров отверстия в груди малышки. У меня задрожали руки, потом ноги, а потом и все тело, и я рухнул на пол, как будто на меня свалили непомерный груз.

Вокруг продолжалась вакханалия жизни, ставшей уже привычной со всей этой жестокостью вокруг, со всеми этими нескончаемыми попытками выжить. Лосяш с Легавым продолжали отстаивать правый фланг, Хумус и Муха – мои верные сержанты – не прекращали прикрывать тыл. Квентин с Халилом кричали на плачущих детей, чтобы те продолжали лежать на полу с заткнутыми ушами.

Ляжка смотрела на меня. Она проследила за моим взглядом и увидела результат моего выпущенного на волю гнева, который стремился спасти ее жизнь, но забрал жизнь младшей Шишки.

Ляжка ничего не сказала, а лишь отдала приказ моим сержантам, которые вдруг остались без своего лидера.

– Хумус, взрывай потолок! – ее голос прозвучал где-то далеко-далеко, за пределами мира размером с пулевое отверстие в детской груди.

Мои сержанты всегда были смышлёными, они понимали идеи с первого раза, возможно, это был результат ежедневных молитв, устанавливающих связь со вселенной на квантовом уровне.

Две гранаты взмыли в воздух, летя точно в группу мара, приближающихся сзади. Я не услышал взрывы. А может, услышал, но не заметил. Снова теплая волна с запахом горящей плоти окатила меня, так я понял, что гранаты сделали свое дело. А потом я почувствовал, как меня подхватили под руки и понесли прочь.

Обернувшись, я увидел, как бетонные плиты, отделяющие нас от десяти метров почвы над головой, обрушились на преследовавших нас мара, тонны земли похоронили их, может навсегда, а может и нет. Но Маришку онипохоронили безвозвратно.

К запаху свежей крови, горящей плоти, горячих дул прибавился запах мокрой земли. Ее очень не хватало для завершения картины. Именно так пахли войны там на поверхности.

А еще они пахли слезами невинных детей. Таких же невинных как и моя крыса, ставшей участницей войны, которую она не заказывала.

27 января 2071 года. 12:40

Тони

– Давай, давай, живее! – Вольт толкал людей и кричал на них.

Но вовсе не из-за отсутствия вежливости, наоборот Вольт был очень даже галантным молодым человеком, насколько это было возможно в период вымирания человечества.

Просто в окружающем шуме криков и рыданий, треска Калашниковых где-то за углом и орущих друг на друга солдат, вообще было сложно разобрать собеседника.

В наушнике отпала всякая нужда, я ничего не разбирал в том гаме голосов, что резали мой мозг лазером. Мне все равно было не до них. У меня у самого тут вечеринка, что надо.

Мы стояли точно у ворот ангара, где люди, оказавшиеся сегодня счастливчиками, пробивались к бронетранспортникам для эвакуации. Я отслеживал перемещение врага по коридорам базы через видеокамеры, к которым нас подсоединила Фелин. Медленно, но верно зараженные пробирались вглубь базы, как приливная волна. Они забивались по углам, скапливались в тупиках, и я понял, что туда они загоняли своих жертв. Жижа, Ляжка, Буддист, Фунчоза – все оказались в самом центре замеса, я боялся, что больше не увижу никого из них.

– Антенна, они только что пробили третий форпост, – констатировал Калеб.

Мы с Калебом – лучшие среди Падальщиков по разметке территории, всегда работали в паре, и сейчас оба следили за тем, как рушилась созданная нами защита. Мы развернули четыре форпоста на пути к ангару, чтобы дать хоть нескольким тысячам людей шанс спастись. Удивительным образом всего за долю секунды неприязнь между Големами, Назгулами и Падальщиками исчезла, словно ее и не было никогда. Они смотрели на нас молящими глазами, потому что лишь Падальщики вели настоящие бои с зараженными на поверхности, в то время как остальные наслаждались этим зрелищем с экранов мониторов. Видеозаписи с камер наших экипировок, Аяксов, FAMASов обрабатывались Отделом пропаганды и компоновались в настоящие боевики или фильмы ужасов, кому что милее, и транслировались по Желяве в новостных телепередачах. Так Генералитет держал население в узде, постоянно напоминая всем о том, что могущественный враг по-прежнему наверху, и лучше бы нам сплотиться, нежели делить наш последний безопасный клочок земли.

– Второй форпост, на связь, – произнес Калеб.

– Второй на связи, – ответил Голем из укрепления, что они развернули за парой углов от нас.

– Тридцать секунд и враг у вас. Приготовиться. Помните, стрелять точно в голову! – голос Калеба был стальным.

Я отдал должное солдатам из ненавистных отрядов, потому что в минуту необходимости они правильно расставили приоритеты. Я даже упрекнул себя в предвзятом отношении к ним, поскольку считал их трусами, отсиживающимися в укрытии, пока мы обменивали свои жизни на их шанс выжить. Теперь же я вижу, что не все они такие. Есть среди них столь же отважные солдаты, как и Падальщики. Возможно, даже смелее, поскольку они в буквальном смысле стояли обнаженные перед кровожадными монстрами, в то время как мы были облачены в привычные экипировки с бронепластинами. Когда падут Големы и Назгулы последнего форпоста, а они точно умрут сегодня, и они это знают, Падальщики снова станут последней надеждой для человечества.

И вот роковой момент настал. Выстрелы раздались совсем рядом, оглушительный треск Калашниковых обозначил старт. Я переключил картинку на планшете и наблюдал за тем, как зараженные монстры раскидывали солдат, как тряпичных кукол. Никто из Големов не сдал назад. Все шестеро бойцов форпоста стояли до последнего. Все шестеро умерли меньше чем за минуту.

– Твою мать! Пошевеливайтесь! – кричали Электролюкс с Вольтом, подгоняя людей к воротам входа в ангар.

– Ребята, они наступают! – позвал Калеб и первым вышел в авангард.

Падальщики выстроились в две шеренги. Сорок солдат, все выставили винтовки перед собой, готовые нажать на спуск.

– Не пройдут уроды! – выругался я, встав плечом к плечу с Калебом.

– Приготовиться! – крикнул Калеб, следивший за перемещением зараженных через картинку на планшете.

Мы замерли, никто не произнес ни слова, никто даже не шелохнулся. И в этой тишине стали раздаваться быстро приближающиеся шаги и сиплое рычание.

Первые синие тела появились из-за угла, Калеб заорал:

– Огонь!

Шквал свинцовой мощи встретил кровопийц, те пронзительно завизжали, когда десятки пуль изрешетили их тела. Первые уродцы кубарем покатились по полу и там же умерли, за ними уже бежали их скулящие собратья, повторяя участь первых.

– Перезарядить! – крикнул Калеб.

Первая шеренга солдат отработанными почти синхронными движениями заменила магазины и продолжила молотить кучу мертвецов.

– Перезарядить! – заорал Вольт, стоящий позади.

Вторая шеренга солдат сменяла магазин, пока первая продолжала строить неприступную стену огня в широком коридоре.

А мертвецы все наступали, я изредка бросал взгляды на экран планшета, пытаясь найти в нем надежду на то, что этому потоку зараженных будет конец. Но судьба не желала нас щадить – поворот за поворотом, коридор за коридором: все кишело зараженными, которые чуяли запах тысяч людей, окруживших бронетранспортники в ангаре позади нас.

– Перезарядить!

Снова прозвучал приказ, но я уже не понял, кто его отдал, солдаты быстро теряли темп, и в обороне стали возникать бреши. Уродцы подступали все ближе, уже несколько десятков смердящих трупов лежали перед нами, но конца и края этому смертоносному цунами не было.

Фелин на дисплее перед глазами рисовала мишени, перемещающиеся со скоростью три-четыре особи в секунду, она постоянно отслеживала слабые места в обороне и перенаправляла огонь солдат.

«БРЕШЬ… агент Василий…позиция два…возобновить огонь».

«БРЕШЬ… агент Котлетка…позиция тринадцать… огонь на 10 часов».

«БРЕШЬ… агент Сам-шучу-сам-смеюсь…позиция шесть… огонь на 14 часов».

Включив режим радара, сканирующего ближайшие стены, я увидел силуэты зараженных, набивавшихся в одну сплошную массу, в которой сложно вычленить особей по-отдельности. Казалось, их там за углом набилось уже несколько сотен.

Калеб перезаряжал винтовку передо мной, наши взгляды встретились, мы поняли друг друга без слов.

– Отходим!

– Назад! Назад!

Мы стали кричать команды, Калеб вбивал команду в Фелин, чтобы самые дальние солдаты в наших шеренгах не отстали.

Четыре десятка Падальщиков ровными рядами стали медленно приближаться к воротам ангара.

– Мы сможем закрыть ворота? – крикнул кто-то.

– Связь с воротами отсутствует! – ответила Полковник Трухина.

В этот момент Полковник в одиночку руководила эвакуацией в ангаре, поскольку Триггер и Крайслер по-прежнему были внутри базы и пытались спасти людей. Какая доблесть! Уж от кого, а от этих старых пердунов я такого не ожидал. Вот Трухина – молодец: не пытается исправить наше впечатление о ней и первой окажется в бронетранспортнике, когда ситуация полностью выйдет из-под контроля.

Фелин закричала яркими красными глазами:

«Антенна: АПАВ! АПАВ! АПАВ!»

Я молниеносным движением вставил гранату АПАВ в дульную насадку на FAMASе и нажал на спуск. Граната дугой взмыла вверх точно передо мной, приземлилась в мешанину рычащих тел и разорвалась тысячами осколков. Монстры завопили. Они набились столь тесно, что граната поразила сразу восемь особей, остальным перерезала мышцы, сухожилия, пробила кости. Травмированные зараженные упали на пол, но продолжали ползти, их собратья бесцеремонно топтали инвалидов.

– Мы не можем их больше сдерживать! – крикнул Калеб.

– Не смей покидать форпост! – крикнула Трухина истеричным голосом.

– Сколько еще надо времени?

– Еще три транспортника и Аяксы!

Мы с Калебом переглянулись, в животе все скрутило от осознания, что нас здесь бросят.

– Кто-то произнес «Аякс»? – зашуршало в наушнике.

Иконка связи мигнула фотографией Ляжки в углу дисплея.

– Черта с два я отдам Аякс этой старой суке! – крикнул в наушнике Фунчоза.

Ему было наплевать, что Трухина тоже его слышит.

– Мы спасаем здесь людей, дристун! – ответила Полковник.

– Сказки оставь своей бездетной вагине! Ты спасаешь своих солдат, дрянь!

– Не дайте отобрать наши Аяксы! – подхватила Жижа.

К ней присоединились остальные Падальщики, раскиданные по базе и продолжающие жить наперекор судьбе.

– Калеб, Аяксы должны забрать Падальщиков!

– Всех Падальщиков, что останутся в живых!

В наушнике продолжался спор за выживание, мы смотрели с Калебом друг на друга, пытаясь решить дилемму. На первый взгляд она кажется простой: свою жизнь всегда ставишь в приоритет. Но с другой стороны у нас был долг, была клятва, и делать ее пустой мы не хотели.

Падальщик – это нечто большее, чем просто профессиональный солдат в улучшенной экипировке, это нечто большее, чем последняя надежда. Падальщики – это вера в то, что в мире еще остались те, кто готов помочь тебе любой ценой. Любой.

– Трухина не знает коды от Аяксов, – сказал я.

– Триггер их передаст, – парировал тот.

Шеренги солдат продолжали отступать к воротам, кровожадные монстры продолжали гибнуть под пулями, как и продолжали наступать. Из того количества трупов, что уже лежали в коридоре, можно было баррикады строить.

– Калеб, мы не можем отдать Аяксы! – взмолился я.

– Сядем сами, а люди умрут сегодня мучительной смертью? Ты клялся их защищать!

Падальщик до мозга костей.

В наушнике раздался шорох, как будто кто-то взялся перешивать радиосвязь в прямом эфире, а потом на дисплее перед глазом появилась иконка, от которой у меня перехватило дух.

«Ввод агента:… Стальная Стерва в сети».

Не думаю, что кто-то заметил ее внезапное воскрешение – солдаты были заняты тем, чтобы не отправиться в мир, из которого она только что вернулась.

А потом раздался ее знакомый голос:

– Калеб, они правы. Нам нужны Аяксы.

Я непроизвольно вытаращил глаза на Калеба. Тот лишь угрюмо молчал.

– Ты не врал?! – вторила ему Ляжка в наушнике.

– Тесса, это правда ты? – спросил Буддист.

– Она когда-нибудь подохнет? – закричал Фунчоза в наушнике.

Куча вопросов роились, как мухи, в головах моих товарищей – я знал это потому что эти же самые вопросы занимали и меня, как симптом когнитивного диссонанса, рождающегося в ответ на потрясение от правды, которую мозг никак не может принять, но она вот прямо перед тобой стоит с разноцветными шариками в руках и радостно машет тебе рукой, соскучившаяся вдали от тебя.

Наконец Калеб ответил:

– Тесса, на базе прорыв. Все очень плохо. Коридоры заполнены зараженными. Ни одни ворота не закрываются!

В радиопереговоры влез незнакомый женский голос:

– Я не могу их закрыть! Тут какой-то странный код… это компьютерный вирус, я не смогу обойти его!

– Арси, поняла. Калеб, выводи всех Падальщиков в ангары. Эвакуируйтесь!

– Я не могу так поступить! – заорал он.

А зараженные все больше прижимали нас к ангару, наш форпост проживет еще минуту.

– Калеб, я знаю, что ты хочешь спасти их всех. Но вспомни, что я сказала тебе: война скоро закончится. Не сегодня, не завтра, еще тысячи людей умрут до того дня. Но он не настанет, если сегодня вы все умрете!

Я видел внутреннюю борьбу в Калебе. Среди всех Падальщиков именно он отличается глубокой верностью значку Анх. Именно этой же верностью воспользовался Триггер и создал хаос на базе. Такие хитрые ублюдки всегда выбирают самых лучших из нас, чтобы сделать их своим оружием мести за то, что они не могут обратить их на свою сторону.

– Отходим в ангар! Перенастраиваю Фелин на пять Аяксов. Разделиться по схеме! – Калеб отдал приказ, который спасет наши жизни.

В тот же момент Фелин разделила сорок бойцов на пять групп, и мы бросились бежать к своим Аяксам, сдав первый форпост врагу.

Позади нас раздались рычания, которые показались мне насмешкой.

В ангаре мы расталкивали людей и солдат, пробираясь к броневым машинам пехоты, ожидающим наше пришествие. Первые крики людей обозначили начавшуюся в ангаре резню. Бедные желявцы, не успевшие забраться в бронетранспортники, стали первыми жертвами кровожадных чудовищ в ангаре.

– Ребята, план супер! План вообще огонь! Вот только у меня тут конкретная жопа! – кричал Фунчоза.

– Фунчоза, вижу тебя. Я иду! – проговорила Тесса.

– Бридж, что у тебя? – спросил Калеб.

Бридж не ответила.

– Ляжка! Буддист!

Нет ответа. Лишь перебивающие друг друга крики.

Я осмотрелся вокруг, и паника моментально заразила меня своей инфекцией – страхом. Зараженные рыскали среди беззащитных людей, прыгали на них, загоняли в углы. Отовсюду доносились душераздирающие вопли желявцев, попавших в зубы кровожадных монстров, которые разделывались с человеческой плотью в считанные секунды. Иссохшие вытянутые морды ненасытных зараженных едва успевали насытиться одним человеком, как уже атаковали второго, чтобы не убежал. Они подсекали им ноги, подрезали сухожилия, продолжая впиваться пастями в тела своих еще не умерших жертв. Постепенно ангар стал заполняться запахом свежей крови.

Сколько людей умрет сегодня!

Бешеный стук сердца заглушал крики боевых товарищей, продолжавших отстреливать ублюдков на последнем клочке обороны на этой проклятой подземной базе, которая этим днем превратилась в лабиринт смерти и могилу для тысяч людей.

– Завести Аяксы! Ожидать приказа! – кричал Калеб.

Мы с Электролюксом и Вольтом забрались на крышу Аякса Теслы и открыли огонь по зараженным, пытаясь спасти хоть кого-нибудь. Солдаты отстаивали жизни людей возле БМП, закидывали внутрь тех, кто пробегал рядом. Мы загрузим в машины ровно столько, сколько сможем, пока ждем друзей.

Я посмотрел на Калеба, в его глазах отражалось отчаяние. Я произнес:

– Мы дождемся их всех! Они выберутся!

27 января 2071 года. 13:00

Бриджит

Я пустила по полу гранату, которая задорным звоном прокатилась по бетону и врезалась в ступню рычащего мертвеца. Взрыв убил его повторно и на этот раз окончательно. Взрывная волна раскидала по коридору остальных его синюшных вонючих друзей. Черт возьми, сколько их здесь?

– Сопля, прикрой! Барахлюш, за мной! – крикнула я своим рядовым.

– Мамочки! Мамочки! Ой, мамочки! – стонал толстяк рядом со мной, чем непомерно меня бесил.

Почему? Ну почему Крайслер, который с таким остервенением взялся выбивать дух из новобранцев Падальщиков, не выбил пару килограммов из этой толстой жопы? Хотя я гордилась Барахлюшем, потому что те две недели, что бывшим Падальщикам пришлось провести в отрядах Големов, Барахлюш вытерпел. Он с Соплей встретили меня у ворот, и тем они поразили в самое сердце своей отвагой, скрытой за килограммами жира Барахлюша и гремучими костями жилистого Сопли. Их не сломили! А значит год назад я сделала правильный выбор, когда отобрала их в Маяк!

Сопля упорно решетил толпу зараженных, столпившихся в коридоре, это был его первый бой с настоящими кровососами, а не с голограммами. Вспоминая его провалы на тренировочных боях, я удивилась тому, как далеко он продвинулся в своем боевом профессионализме. То ли адреналин, то ли Крайслер сделали из него нормального убийцу.

Мы напоролись на целое полчище чудовищ прямо перед кухонным блоком. Мне позарез нужно туда попасть! Там мой поставщик самогона застрял! И чует мое сердце со всеми этими событиями, которыми так запестрела моя жизнь в последние два месяца, самогон у меня будет вместо воды, мать вашу!

Мы с Барахлюшем подбежали к дверям поварского цеха и ввалились внутрь. Нас встретил знакомый запах принтеров, печатающих соевые брикеты на всю базу, к нему примешался запах горячего машинного масла и разгоряченного металла – я навсегда запомню этот запах, так пахнет Горе-Федор.

Кстати о нем. Этот громила встретил нас чугунными сковородками, что мы любезно тащили ему с поверхности, теперь же он запускал в нас ими, как звездочками ниндзя.

– Горе-Федор, какого хрена? – завизжала я и пригнулась.

Всего в сантиметре от головы пролетела крышка от пятилитровой кастрюли.

Из-за одного из принтеров высунулась лохматая рыжая голова Горе-Федора. Хмурые брови и сжатые губы тут же расправились, когда он узнал меня.

– Жи-и-и-иженька! – он пошел на меня вперевалку, как косолапый медведь. И эта картина тоже навсегда останется в моей памяти: Горе-Федор с яркими веснушками по всему лицу, как солнечное дитятко, всегда меня так встречал, когда я наведывалась к нему проверить его запасы браги.

Двухметровый амбал весом полторы сотни килограммов с тупым выражением лица, неуместной улыбкой и связкой чеснока на шее уже протянул свои ручища – каждая размером с мое бедро – чтобы обнять меня, но я ударила его по рукам и быстро проговорила:

– Нет времени, пора валить! Какого хрена ты нацепил на себя чеснок?!

– Ну так ведь вампиры…

– Это не вампиры, твою мать! Это машины для убийства, тут чеснок не поможет!

– А вот так? – Горе-Федор скрестил перед собой две скалки, что таскал в кармане фартука.

Я шлепнула себя по лбу. Пора прекращать ему подгонять тупые голливудские фильмы.

– Еще скажи, что воду освятил! – гаркнула я, ей богу, он такой тупой!

– Ну не воду, но вот самогон…

Он уже достал из второго кармана литровую бутыль со смутной жидкостью. Я тут же за нее схватилась и засунула ему обратно в карман.

– Сдурел самогон на них тратить?!

Я не злилась на Горе-Федора, он ведь зараженных никогда в своей жизни не видел, и слышал о них лишь всякие байки, которыми люди здесь под землей страшили друг друга, развлекаясь. Надеюсь, хорошо посмеялись в свое время? Надеюсь, вам сейчас тоже смешно! А еще я надеюсь, что вы все наконец поняли, как важны Падальщики, потому что на всей долбанной Желяве мы – единственные, кто спасет ваши вонючие трусливые задницы от когтистых лап зараженных!

Горе-Федор посерьезнел, отбросил скалки, поднял с пола валявшуюся сковородку и всем своим видом дал понять, что готов к кровавой битве.

Вот так я осталась с толстым запыхавшимся Барахлюшем, хватающимся за сердце, и тугоумным Горе-Федором со сковородками, а противостояла нам целая армия профессиональных хищников. Наверное, соображалка моя недалека от Горе-Федора, если во времена апокалипсиса я выбираю друзей по широте души, а не мышц. Душой кровопийц не замочишь!

Но дальше все стало еще хуже. В двери ввалился Сопля с истеричным криком:

– Они наступают! Они наступают! – если бы на нем была стандартная балаклава Падальщиков, что мы носим под шлемом, то я подумала бы, что кричит девчонка.

Едва Сопля отбежал от двери, как через нее ввалились еще гости. Но эти были далеко не истеричные, они прекрасно знали, что делают, и более того полностью владели обстановкой. Да они, мать их, всей базой уже владели и пировали вовсю!

– Сопля, назад! – крикнула я.

И вскинула винтовку, уперла приклад в плечо и зажала спусковой крючок. Барахлюш присоединился. А потом и Сопля подполз и встал с нами в ряд. Пули остервенело колотили по ублюдкам, те взвизгивали в ответ и отпрыгивали. Но боль подстегивала их, разъяряла, заставляла снова атаковать и бросаться на путь пуль. Такой вот жестокий замкнутый круг. Зараженные не могли совладать ни с жаждой крови, ни с агрессией, у них не было страха, как не было вообще мозгов, а оттого и не было логики, а потому они кидались прямо под пули. Возле двери уже лежало четверо уродцев с вытекающими на пол мозгами, но их сородичам не было конца.

Зараженные продолжали ломиться через двери цеха, я уже перезарядилась дважды, но еще ни разу не отпустила крючок. Палец затек, плечо ныло в такт глухим ударам приклада из-за отдачи, глаза налились жаром, под носом уже скопилось озеро из потных капель, но ситуация не менялась.

Пули продолжали врезаться в зараженные тела, фонтаны черных брызг уже окрасили всю стену возле двери в пятьдесят оттенков серого, отчего казалось что по стене размазано гавно, как и тот фильм, укравший полтора часа моей жизни, оставив с привкусом блевоты в глотке.

Вдруг одному зараженному удалось вырваться из плена проема двери и он широкими прыжками всего за секунду преодолел расстояние в десять метров, а потом спрятался за одним из принтеров.

– Твою мать! Сопля справа!

– Вижу!

Мы разделили огонь. И это было нашей ошибкой. Нашего с Барахлюшем напора перестало хватать на сдерживание уродцев. Пули продолжали рвать их тела, но противостояние резко потеряло в мощности, когда Сопля отвлекся на проворного зараженного и пытался прикрыть нас с правого фланга.

Тут еще одному зараженному удалось прорваться в момент, когда Барахлюш перезаряжал автомат.

– Федор, слева! – только и успела я крикнуть.

Горе-Федор тут же встал в оборону, держа сковородки наготове. Сковородки против зараженного монстра?! Я сплю? Пусть это будет дурной сон, пожалуйста!

– Сержант, мы в западне! – крикнул Сопля.

И тут словно судьба решила ярко продемонстрировать, что значат эти слова Сопли в реальности, зараженный прыгнул с левого фланга, Горе-Федор размахнулся и мощным ударом врезал ублюдку прямо по голове, тот с визгом взлетел в воздух и дугой пролетел под потолком.

Ни хрена себе! А может, чугунные сковороды в руках Горе-Федора – оружие пострашнее наших винтовок?

А в дверь продолжали валиться уроды, создавалось впечатление, что их там целая река в коридоре. Какого хрена? Почему вы не хотите сожрать кого-нибудь другого? Почему вам надо съесть именно нас?! Это нечестно!

Моя винтовка заглохла, я потянулась к карману и поняла, что у меня закончились магазины. Тяжелый выдох вырвался из моих легких, когда я поняла, что придется принести в жертву самое дорогое, что было на этой базе.

– Господи, прости! – шептала я, доставая из кармана складку бинтов. – Пожалуйста, прости меня за богохульство!

Я вытащила из кармана Горе-Федора литровую бутыль самогона, впихнула в узкое горлышко размотанный бинт, и чиркнула спичкой. В воздух метнулся огненный коктейль и приземлился аккурат посреди толпы кровожадных монстров, клацающих зубастыми пастями. Бутылка разбилась о голову одного из них, горючая жидкость разбрызгалась по сторонам, и огонь охватил сразу шесть особей.

Они завизжали так, что у меня душа в пятки ушла. Я вдруг подумала, что если эти уроды и впрямь имеют мозги, они же будут убивать меня медленно в отместку за эту боль!

А пока в проеме двери царил огненный хаос, из которого торчали синие конечности уродцев, пытающихся сбить пламя со своей горящей плоти, я уже залезла в карман Сопли, достала его последний магазин и отточенными движениями зарядила винтовку в последний раз.

Походу дела я умру здесь сегодня, думалось мне. Потому что нам ни за что не выбраться из западни поварского цеха. Прости, Калеб! Прости, что снова оставляю тебя один на один с эти гавеным миром, который и не собирался нам что-то давать, он только отнимал, грабил, уничтожал нас каждый гребанный день! Прямо как наши предки ненасытно опустошали природный мир снаружи, все им было мало, все не могли утолить свою алчность. Ублюдки! Им-то сегодня похрен – гниют в земле. А мы пытаемся выжить в том мире, что они оставили после себя.

Сопля прикрывал правый фланг, откуда к нам пытались подобраться трое монстров, Горе-Федор размахивал сковородой слева, с каждым ударом ему все больше недоставало сил, а я с Барахлюшем молча решетили плотную горящую массу, за которой к нам рвались еще десятки голодных мертвецов, не страшащихся ни огня, ни гнева божьего. Я поняла, что привела своих новобранцев прямо в пасть чудовищам, я стала причиной их смерти, потому что решила спасти то, что мне дорого на базе, даже ни на секунду не задумавшись над тем, что алтарь может потребовать кровавой жертвы. Хреновый из меня сержант!

Вдруг оглушительный взрыв атаковал мои перепонки, а взрывная волна повалила на пол с такой силой, что выбило воздух из легких. Барахлюш упал рядом, как и Сопля, и лишь Горе-Федор присел на колено, сохранив равновесие. Нас всех оглушило, и казалось, что прошла целая вечность, пока мозги стекли обратно в мыслительную кучу. В ушах оглушительно стучал пульс, я слышала, как мозговые извилины восстанавливали прежнюю форму, скрипучие кости снова соединялись в скелет.

Что это было?!

Зараженные, застрявшие в проеме двери посреди огня, в секунду разлетелись в фарш. Возле меня лежала клацающая голова, еще не осознавшая, что она не имеет тела, возле ног валялись руки-ноги в разную длину, прям как будто в магазине манекенов – выбирай любой размер!

В следующую секунду перед глазами возник зловещий образ Полковника Крайслера, который в данную минуту я готова была расцеловать! Поварской цех заполонили ненавистные Големы, они добивали оставшихся в живых мертвяков. Крайслер опустился передо мной на колено.

– …чнись!… жешь?!

Он что-то кричал мне, я зачем-то начала усиленно жмуриться, словно отключившийся слух мог быть компенсирован острым зрением.

– …тай по …бам!

Он сжал мою голову своими мощными ручищами и я подумала, что он хочет раздавить мне череп от ненависти к Падальщикам. Но он подтянул мое лицо к нему так близко, что я могла сосчитать поры на его лице.

– Читай по губам! Двигаться можешь?

Где-то вдалеке за тридевять пятьсот тысяч земель я услышала его ор. О боже, он прекрасен!

Я отмахнулась от его рук, вытащила винтовку и сунула прямо ему в лицо.

– Я пустая! – заорала я.

Он ухмыльнулся, и на долю секунды в его взгляде я увидела одобрение. Он что-то крикнул своим бойцам в синей форме, те тотчас же бросили мне четыре магазина патронов к FAMASу. Среди Големов я увидела испуганного до дерьма в штанах Корвина – майора Триггера, старый хрен делал все возможное, чтобы заиметь глаза и уши во всех дырах базы. Надеюсь, сейчас ты, урод, пожинаешь все гнилые плоды твоего гнилого служения гнилому старику! Надеюсь, ты просрался конкретно за этот час!

Я поднялась на ноги, меня чуть шатало, рядом постепенно приходили в себя мои новобранцы и Горе-Федор, а Крайслер уже покидал поварской цех со своим отрядом.

– Прорываемся к ангару! – услышала я его крик, на этот раз он уже был ближе.

Мы присоединились к Големам, которых еще час назад готовы были стереть с лица Желявы. Вот так стремительно жизнь мешает стороны игры, словно кидает кости на поле. Но должна признать, что находясь посреди солдат в синей экипировке, к которой меня настраивали враждебно с самых пеленок, я чувствовала, что вместе из нас получилось бы нечто стоящее. То, в чем граждане видели спасение и защиту, а не злостно ненавидели и боялись. Как так произошло? В какой момент ты перестаешь быть защитником слабых и превращаешься в служителя эксплуататоров? Где эта грань? И почему Големы не заметили, когда перешли ее? А может, они верят в свою правоту, также как я верю в свою? Я все больше понимала, что не всегда выбор стоял за простыми солдатам, зачастую они становились всего лишь пешками в коварных играх Генералитета. Я также была обманута, я понятия не имела, что Триггер планировал предать нас с самого начала.

Мы бежали по коридорам, заполненным вереницами трупов. Черт, сколько же умерло людей! Кровь была повсюду: мазками и брызгами на стенах, текла ручьями по полу, по которому хлюпали мои ботинки, на одной из ламп освещения я даже заметила свисающее ожерелье кишок и чуть не блеванула. Я поняла, что мы все старались не смотреть по сторонам, а тупо бежать к одной единственной цели – ангару.

Но вселенная собиралась испытать нашу прочность до атомов костей: мы нарвались на самую настоящую облаву, если зараженные умели их устраивать. Прямо в коридоре перед нами с десяток уродцев вовсю пировали несчастными жителями Желявы.

– Твою мать! Сгруппироваться! – Крайслер среагировал тотчас же.

Големы отточенными движениями, которые так явственно напоминали Падальщиков, что я поразилась их мастерству, заняли условные позиции и начали обстрел. Калашниковы забарабанили по моим уже ноющим перепонкам, я присоединилась к своим братьям по несчастью со своим бесшумным FAMASом. Зараженные тут же отреагировали на визитеров с автоматами и завыли свой боевой клич. Они развернулись к нам, раскрыли клыкастые пасти, из которых сочилась свежая кровь, выпустили вперед когтистые руки и своими фирменными прыжками кенгуру бросились на нас в атаку.

Я охнула, когда на меня повалилась группа Големов, сложившихся под недюжинным ударом монстра, как игрушечные солдатики. Я поразилась мощности зараженных. Твою мать, они обретают силу по минутам! При таком раздолье добычи они же начнут танки переворачивать! И тут меня осенило: точно такой же сценарий развивался в деревне. Меня пробил холод: нам надо срочно добраться до Аяксов!

А зараженные устроили настоящую мясорубку с нашим участием, они крошили кости ребят, как хрустящую соломку, валили с ног, едва те успевали прицелиться. Меня спасло лишь то, что я была не в авангарде.

– В обход! В обход! – кричал Крайслер.

Вдруг двое зараженных сбили его с ног. Я замерла. Крайслер голыми руками пытался одолеть уродцев, мускулы на его мощных руках напряглись так, что я готова была услышать, как трескается кожа.

– Сопля, ко мне! – крикнула я.

Мы с моим верным слугой нацелились на зараженных, окруживших могучую гору мышц под названием Крайслер, и атаковали монстров свинцом. Пули впивались в кожу, но казалось, что они перестали их брать: зараженные словно не замечали пробитых в теле отверстий и продолжали остервенело драть Крайслера когтями. Наконец, нам удалось пробить череп одного монстра, и он тотчас же упал навзничь. Едва я нацелилась на второго, усевшегося Крайслеру прямо на живот и клацающего длинными клыками возле головы Полковника, как резкий удар свалил меня с ног. Голова в шлеме ударилась о бетонный пол, и я потерялась в этом хаосе.

Я уже не понимала, что происходит. Отовсюду слышались крики людей, завывания монстров, стоны, плачь. Я полулежала на полу, перед глазами мелькали ботинки, ладони, головы, где-то упал автомат, кто-то взорвал гранату без предупреждения. Снова противный писк в ушах. Я поползла прочь, хотя сама не понимала, где это «прочь». Просто хотелось убраться подальше от этого ада, избавиться от кошмарного наваждения. Я ползла до тех пор, пока не поняла, что кисти тонут в крови на полу. Весь мир вдруг остановился, я села, вытащила из кровавой ванны трясущиеся ладони и зарыдала.

А потом мои глаза упали на Крайслера, из последних сил сопротивляющегося натиску убийцы, склонившегося над ним. Лицо Крайслера готово было взорваться как переспелый томат от усилий освободиться от настойчивой хватки мертвеца. А всего в двух метрах от Крайслера возле стены сидел дрожащий Корвин и с ужасом наблюдал за тем, как монстр прямо на его глазах медленно, но упорно одолевал Полковника. Корвин был в тупике. Он не мог сбежать, потому что на единственном пути лежали эти двое.

Я рефлекторно потянулась к винтовке, нажала на курок, едва слышный звук равнодушно заявлял, что магазин снова пуст.

В голове продолжался сумбур из-за растекшихся мозгов, которые уже не воспринимали взрывы в коридоре. Наверное, если я выживу сегодня, то до конца жизни останусь овощем.

– Стреляй! – крикнула я Корвину, не слыша свой голос.

Он не сразу вышел из ступора, и лишь спустя минуту понял, что я говорю о пистолете в его руке.

– Стреляй! – крикнула я еще раз.

Корвин взглянул на пистолет, идиот даже удивился, что он держит его в руке, а потом вдруг понял, что должен был сделать еще две минуты назад. Спаси Полковника, остолоп! Корвин нацелился на зараженного, сидевшего на Крайслере. Полковник готов был сдаться, человеческие мышцы не способны побороть мышцы зараженного монстра.

А потом Корвин посмотрел на меня. Этот расчётливый взгляд я никогда не забуду.

Все случилось за долю секунды.

Корвин перевел прицел с зараженного на Крайслера и выстрелил. Пуля вонзилась в массивное плечо Полковника, тот заорал, его сопротивление резко оборвалось и зараженный впился своей зубастой пастью в сочное тело поверженного врага.

– Нет! – заорала я.

Корвин воспользовался маневром, которым отвлёк от себя внимание зараженного, встал с пола и резко бросился бежать мимо пирующего монстра.

– Сучий ты потрох! – заорала я ему вслед.

И вдруг эта ярость на предателя снова разожгла во мне факел трезвости и обиды. Потому что именно подобные ему – Корвину – настоящая причина всех бед человеческого рода. Они бросают в беде, предают, лгут, отдают на съедение кровожадным монстрам в конце концов.

– Уводи их…

Хрип Полковника вернул меня в реальность. Уродец продолжал сидеть на Крайслере и все глубже впиваться в плечо, с каждым рывком все больше вырывая руку из сустава. Крайслер морщился, едва мог дышать от охватившей мучительной боли, но все же отдал мне приказ.

– Уводи в ангар…

Я сглотнула слезы по Полковнику, которого еще полчаса назад считала тупоголовым козлом, но которого полюбила всем сердцем за эти же роковые полчаса.

Я поднялась с пола, схватила за плечи своих новобранцев, Горе-Федора, которые уже были на последнем издыхании:

– Отступаем! Идем в обход! – крикнула я что есть мочи.

Не все услышали, тогда я потратила время и дернула за плечи тех, кто еще не был обречен:

– Уходим! – повторяла я как заведенная.

– Я не брошу своих! – крикнул мне кто-то в ответ.

– Если не уйдешь сейчас, погибнешь! Решай сам! – отрезала я и побежала прочь, уводя за собой тех, кто сделал выбор в пользу жизни.

Я бежала, судорожно глотала слезы и обещала отомстить каждой трусливой твари, что пытается выжить за счет доблестных солдат. Я их всех уничтожу! Клянусь!

27 января 2071 года. 13:30

Фунчоза

– Получай, урод! Что? Схавал? Не так хочется жрать уже, да? – я кричал на монстра, подобравшегося ко мне на метр, но три пули из моего FAMASа вынесли ему мозги, синюшное тело повалилось набок, неестественно скрючив мускулистые конечности.

– Черт! Я пустая! – крикнула Вьетнам.

– Это не очень хорошая новость, детка!

В ответ она промяукала что-то по-китайски и вытащила из-за моего пояса магазин. Зуб даю она выматерилась! Еще один юань в секс-копилку ругательств!

Если, конечно, после сегодняшнего дня мне еще повезет потрахаться!

Уроды прижали нас к стене. Сволочи безмозглые! Берут массовостью, гниды! Я уже перестал считать количество особей, прущих на нас, а дисплей перед глазами вообще выключил, этими белыми точками весь экран залит одной сплошной кляксой, потому что синие чудики все щели заполонили в этом мерзком средоточии человечинки. Твою мать! Я все-таки погибну от рук кровопийц, как предсказало то гадание на чаинках в рождество. Чаинки на дне моей чашки сложились в непонятный узор, вернее, его там не было вообще. Там была просто хрень собачья, как и весь принцип гадания на чайной заварке. Что это вообще за идиотизм – чай определяет твою судьбу. Теперь-то я понял, что чаинки сложились в узор моих выпущенных кишок с органами – запутанная анатомическая хрень!

О всемогущий чай, спаси меня от погибели!

– Граната! – заорал Раф мне в самое ухо.

В синюю кучу рычащих и клацающих челюстей полетело зеленое яблочко с огненной начиночкой. Я кинулся на пол, зажал уши и помолился чаю:

– Пожалуйста, только не обвали потолок на нас! Я обещаю, больше не буду тебя пить! Перейду на кипяток!

Оглушительный взрыв окатил теплой волной, которая принесла с собой запах тухляка с тел поджаренных кровопийц. Но помимо подбродивших остатков мясца и внутренностей, я отчетливо чувствовал запах свежей крови, витавший в коридорах базы. Раз узнав, как пахнет свежий труп, из которого течет еще теплая кровь, никогда не забудешь этот запах. И сейчас он заполонил каждый сантиметр моих легких, осел на стенках гортани и пропитал волоски в носу – Желява превратилась в огромную братскую могилу расчлененных тел.

Я не успел прийти в себя, как почувствовал отдачу винтовки, колотившей в плечо рядом сидящего Рафа. Граната мало чем нам помогла, эти уроды ломились из коридора, как будто там был шкаф в кровавую Нарнию!

Я присоединился к моим верным сержантам и мы втроем продолжали дробить черепа и коленки ублюдков, решивших, что могут полакомиться элитными сортами Падальщиков.

– Хрен вам! – крикнул я, обуянный приливом отваги.

И тут винтовку заклинило.

В самый неподходящий момент, тварь! Я еще не выбрал музыку!

Я тут же присел на колено и стал судорожно стучать по наручному планшету.

– Какого черт ты творишь, Фунчоза? – заорала Вьетнам, продолжая отстреливаться от чудовищ.

– Я еще не выбрал музыку для моей кончины! – ответил я, прокручивая список песен во встроенном плеере.

– Твою мать, не до музыки сейчас!

– А по-моему момент самый подходящий! Во! Мелодия прощания Элизабет Суонн и Уилла Тернера³³! Трагическая история любви завершилась десятилетним ожиданием потрахушек. Давай! Иди сюда! Мы должны поцеловаться!

– Пошел нахрен, Фунчоза! Я не намерена сдаваться!

И тут затвор в ее винтовке тоже заглох. Она закатила глаза, сняла с плеча автомат и отбросила в сторону, а потом достала нож из чехла и встала в боевую позу.

О боже, как я люблю эту женщину!

Первый урод прыгнул справа, Вьетнам присела на колено и резанула ножом по его брюшине, чудовище заорало, из разреза посыпались черные кишки. Раф добил урода выстрелом в затылок.

А потом посмотрел на меня и произнес:

– Последний.

Отлично! Патронов больше нет. А в ушах продолжала играть музыка, режущая ножом по сердцу воем скрипок.

И вдруг в ухе раздался голос, испортивший весь трагизм разворачивающейся в этом коридоре сцены:

– Фунчоза, я иду! Держись! – кричала Тесса.

– Тварь! Вечно ты все портишь! Я тут подохнуть настраиваюсь! – ответил я, перекрикивая звучание оркестра в ухе.

Мимо меня пролетела мышцастая рука зараженного, из которой хлестала кровь – Вьетнам превратилась в заядлого мясника, несмотря на сломанную руку, а Рафаэлка у нее подмастерьем служил. Оба они размахивали ножами в воздухе, как балерины в пируэте. Вот Вьетнам врезала чудовищу ножом прям в лицо и снесла пол челюсти, тот заорал, а сзади подоспел Рафаэлка и одним быстрым движением резанул по глотке аж до позвоночника. Уродец тут же захрипел и повалился на пол. Но его дружки не уступали в кровожадности и свирепели с каждым убитым собратом.

Вдруг один из них схватил Вьетнам за шиворот и подбросил вверх с такой силой, что она ударилась о потолок затылком шлема. Она закричала, монстр швырнул ее на пол. У меня от увиденного аж дыхание сперло, представляю, что испытала Вьетнам.

– Ах ты, гнилья кусок!

Я бросился на помощь. На Рафаэлку уже насели с двух сторон, один урод сидел у него на пояснице и пытался оттянуть голову, чтобы добраться до шеи, второй насел сбоку и пытался прокусить бедро – кевларовые вставки костюма спасали от смертельного укуса. Еще двое склонились над Вьетнам, которая размахивала ножом из стороны в сторону, но уже не так энергично – она ловила воздух ртом после удара под дых.

Я нырнул в самую гущу и начал неуклюже махать ножом. Особо и целиться не пришлось, трупы окружали со всех сторон, мы теснились друг к другу как в утреннем автобусе времен Хроник. Я вообще не особо любил ножи, но вокруг хлестали брызги крови, летали части тел и чудовища орали, а значит, махач я устраиваю, что надо.

– Это конец! Нам надо поцеловаться в последний раз! – кричал я, стоя над Вьетнам и полосуя ножом из стороны в сторону, как священник кадилом.

Она делала рваные вдохи, из глаз лились слезы, и она прошептала последние слова в этой жизни:

– Ты… при…придурок!

Вдруг один из самых мозговитых уродцев выбил нож из моей руки, а потом и вовсе повалил меня на пол. Я стал бить ему в челюсть, но они были настолько мощные, что могли прокусывать металл. А потому я просто вцепился в плечи чудовища, пытаясь избежать острых клыков, нависших в сантиметре от моего лица. Черт возьми, как же у него воняет изо рта! Склизкая кровавая слюна обрызгала весь костюм, меня скрутил рвотный рефлекс, хватка ослабла и чудище вонзило клыки мне в плечо.

Я заорал, почувствовав, как трещит ключица под кевларовыми подкладками, сжатыми с силой стальных челюстей.

Вьетнам попыталась помочь, встала на колено, но ее тут же свалили еще двое кровопийц, словно играли с нами как кошки с мышками. Из рук Вьетнам выпал балисонг и подкатился к моей руке, я тут же схватил нож-бабочку, расправил крылья и вонзил уродцу в глаз, тот завопил и ослабил хватку. Я резанул по лицу гавнюка и полностью срезал нос, отчего голова его стала походить на скальпированный череп.

Но это его лишь еще больше взбесило. И когда он впился в меня одним глазом с голубым огоньком, горевшем откуда-то из больного мозга, я понял, что мне кранты.

– Я люблю тебя, Хай Лин! – заорал я вовсю глотку.

Зараженный прыгнул на меня и прижал к полу, его двое собратьев насели на бедра и я почувствовал себя Иисусом, которого решил распять новый вид иудеев.

Вот и все! Прощай, белый свет! Ты был такой козлиной!

Вдруг зараженный на мне лихорадочно задергался, завалил голову набок, глаз закатился. В наушниках зашипели помехи, а потом зараженный обмяк и повалился прямо на меня. Я почувствовал, как ушло давление с бедер, столкнул с себя мертвецов и быстро отполз подальше к стене.

И тут я увидел, как двое в зимней экипировке Падальщиков приближались с другого конца коридора и обстреливали кучу зараженных. Странные пули вонзались в синие тела и вспыхивали, как огоньки, после чего зараженные неестественно дергались всем телом и падали навзничь. Я вытащил пулю из затылка моего почти убийцы и понял, что это некий электропатрон, атакующий разрядом.

Боевые товарищи быстро разделались с особями в коридоре, и я удивился: их пули были гораздо эффективнее наших. Они вдвоем уделали двенадцать мертвяков всего за полминуты. Когда вечеринка закончилась, я наконец смог встать и отдышаться.

– Ахренеть вы их отделали! – выпалил я.

Мой спаситель помог встать Рафу, а потом подошел ко мне. Что-то противно знакомое было в его походке.

– Ну давай, скажи, как ты меня ненавидишь.

Тесса сняла шлем и я снова увидел ее уродливое лицо. Я невольно поморщился.

– Ну и? Ты типа выжила, что ли? – спросил я, пытаясь выказать равнодушие.

СС оттянула водолазку на шее, и мы все увидели ярко-красные шрамы от укуса.

– Трахни меня в жопу, ты укушена! – я даже ткнул пальцем на кричащие шрамы, чтобы все их рассмотрели.

– И все еще человек! – ответила СС с напором.

– Как это возможно? – спросила подошедшая Вьетнам.

– У нас есть сыворотка, которая возвращает зараженных с того света.

– Твою мать, я был уверен, что Калеб блефует! Черт! Придется целовать его зад… Рафаэлка, поручаю тебе выплатить мой проигрыш пари.

– У нас мало времени, – произнес напарник СС, сняв шлем.

Его лицо показалось мне смутно знакомым, о чем я непременносообщил:

– Твое лицо мне кажется смутно знакомым.

– Томас, ее брат, – парень протянул руку.

Меня озарило.

– Ты же тоже мертвый! Уже как лет восемь!

Томас с удовольствием оттянул край своей водолазки. Снова куча шрамов от зубов.

– Ахренеть, – выдала Вьетнам.

– Томас прав. Надо валить с базы. Бежим в ангар, эвакуируемся, по пути спасаем всех, кого сможем.

– А чего ты раскомандовалась?

– Я без отца не поеду! – вставила Вьетнам.

СС бросила усталый взгляд, вспомнив какой занозой в заднице могут стать Васаби. Куча раскромсанных на части зараженных тел в коридоре смело заявляли, что наш настрой серьезнее некуда.

– Хорошо, веди. Мы прикроем, – выпалила она.

Вьетнам тут же развернулась и побежала вдоль коридоров инженерного отсека. Мы поспешили за ней. Я выключил трагичный оркестровый напев в наушниках, радуясь, что для него момент еще не настал.

Мы бежали вдоль коридоров, уже залитых литрами крови и заваленных ошметками тел. Руки, ноги, органы, гирлянды из кишок. Я поморщился от плотного металлического запаха, мне словно в нос ржавую наждачку засунули.

– Твою мать… сколько их здесь? – пыхтел ее брат.

Я уже сбился со счета после пятидесяти. А теперь и вовсе не сосчитать, когда тут тела расчленены на пять, а то и шесть частей. Под ногами что-то хлюпнуло, я с омерзением осознал, что только что раздавил остатки чьей-то печени. Для кровопийц это один из самых лакомых кусков, они ее под чистую съедают. И если этот деликатес брошен тут недоеденным, то на это есть лишь одна причина – раздолье добычи.

Я постарался не думать о тысячах желявцев, что умерли сегодня мучительной смертью.

По пути мы нашли трупы солдат, с которых тут же сняли пояса с магазинами и на ходу пополняли свои запасы, потому что день сегодня явно будет о-о-о-очень долгим.

– Что произошло? Кто открыл ворота? – спрашивала СС на бегу.

– Мы не знаем. Все произошло очень быстро. Если бы сигнализация не застала нас в арсенале, мы бы тоже подохли, – ответила Вьетнам.

– Арси, какие новости?

– Никаких. Я не могу так быстро вылечить систему от вируса, это тебе не фильм про супергероев, – говорила незнакомая девчонка в наушнике.

– Хорошо. Копируй навигационные карты и вали оттуда. Заберем тебя в ангаре.

Мы завернули за угол и тут же оказались под обстрелом. Я рефлекторно отпрыгнул назад за угол и потянул за собой Вьетнам. Остальные бросились на пол. Пули свистели в воздухе, вонзались в бетонные стены вокруг нас, а оглушительный треск Калашниковых настойчиво делал из нас инвалидов по слуху.

– Не стрелять! Свои! Свои! – орал я, что есть мочи.

Но в этой какафонии криков, гомона, стуков и недалеких отсюда взрывов, меня едва было слышно. Черт подери, я все пытался представить, сколько людей погибнут сегодня от рук чудовищ, но даже не подумал о том, сколько людей умрут сегодня от пуль в этом хаосе войны.

– Не стрелять! Черт бы вас побрал! – кричала СС на полу.

Наконец винтовки замолчали, и я смог услышать собственные мысли. Вокруг стояла пыль, летали ошметки бетонных стен, а запах крови смешался с запахом раскаленного металлического дула.

Мы встали с пола и медленно прошли через клубы дыма к опорному пункту. Это был наскоро собранный из сподручных ошметков мебели и металлолома форпост с десятком солдат, все в униформе Големов.

– Не стрелять! Мы свои! – говорила СС, приближаясь к запуганным солдатам.

Но потом я услышал голос Триггера и невольно припустил в штаны. Совсем чуточку.

– Ваш отряд и имена! – потребовал его хриплый голос.

Клубы дыма осели, мы смогли четко рассмотреть друг друга. СС сняла шлем и произнесла:

– Отряд специального назначения. Позывной ноль-пять-четыре-восемь-Терра-Эко.

Триггер всегда слыл железной леди без души и чувств, но тут его глаза вдруг расширились, как если бы он высрал кирпич.

– Тесса?! – тихо произнес он, то ли вопросом, то ли утверждением.

– Полковник, – кивнула она.

– Ты тут как бы не хвастайся своим позывным, потому что этот козел расформировал Падальщиков! – выплюнул я.

Пусть они хоть тут трахаться начнут от радости встречи, но винтовку я все же сожму покрепче и палец с крючка не уберу.

– И прикончил Генерала! – добавила Вьетнам.

Я бросил быстрый взгляд в ее сторону и понял, что моя детка также держит винтовку наготове.

Триггер сверкал глазами в нашу сторону, но член его был слишком трусливым, чтобы пускать нас сейчас в расход, когда чудовища рыщут по коридорам базы и кончают всех на раз-два.

– Я думал, ты погибла, – произнес он, проигнорировав нас.

– Я тоже так думала. Но я выжила.

– Как?

– Сыворотка.

– Что?

СС выпустила винтовку из рук (ох не надо бы!) и оттянула водолазку с шеи, обнажив доказательства того, чего я еще не понимал, но мне эта хрень уже не нравилась.

Как только Триггер увидел шрамы на ее плече, то вся его радость в глазах улетучилась в момент. Как и у других солдат. Они тут же направили на нас дула. Мы же возвели наши в ответ.

– Она укушена!

– Она укушена, Полковник!

– Она одна из них!

– Я не одна из них! Я все еще человек! – заорала СС, перекрикивая сикушников за спиной Полковника.

Те стихли, но мои яйца поджались под самый корень, а это верный признак напряжения в воздухе, которое вот-вот взорвется. У моих яиц интуиция как у Оракула, они еще никогда меня не обманывали. Гадать надо на моих яйцах, а не на чаинках!

– Ты укушена, – холодно констатировал Триггер.

– И все еще человек.

– Почему?

– Благодаря сыворотке. У нас есть лекарство. Мы нашли способ победить вирус!

Солдаты за спиной Триггера тут же стали неуверенно переглядываться, что не прошло незаметно от глаз Триггера на спине.

– Пора закончить внутренние распри, – говорила СС. – Мне наплевать на то, что здесь произошло. Желява все равно осталась в прошлом, как и все подземное заточение, потому что мы нашли способ вылечиться.

Я пытался прочесть лицо Триггера, но оно оставалось каменным.

– Триггер, слышишь? Мы наконец победили. Больше не надо бояться ни за жизни людей, ни за остатки продовольствия или амуниции – все это неважно, потому что мы нашли способ вернуться. Мы не враги друг другу. Враг всегда был там наверху, и мы его одолели.

Молчание затянулось. И за все это время я ни на секунду не отпускал винтовку.

Наконец Триггер произнес:

– Это не так. Враг все еще жив. И он сейчас на этой базе.

– Но завтра мы его потесним. Мы сможем жить с ними на поверхности.

– Ты говоришь ерунду.

СС вдруг замялась, брови нахмурились.

– Ты ведь заражена, не так ли? Вирус есть в твоей крови. А значит, ты заразна для всех нас.

СС промолчала.

– Вирус завладел твоим мозгом и заставляет тебя нести эту чепуху!

– Что?

– Солдаты, на позицию!

В ту же секунду Големы выставили вперед дула винтовок и нацелили их точно на нас. Мы тут же ответили им своей малочисленной угрозой.

– О, не нравится мне это, – пробубнил Рафаэлка.

– Триггер, что ты делаешь? – наконец-то в голосе СС зазвучал страх.

– А я тебе говорил, что он гандон! – выпалил я, целясь прямиком в рожу ублюдка.

– Причем конченный гандон!

– Гандон, который только в унитаз смыть, – поддерживали мои верные сержанты.

– Бывший командир Маяка находится под действием вирусной атаки. Необходимо устранить угрозу, – произнес Триггер.

– Твою мать, Триггер, перестань! Это же я! Я в сознании, я говорю, хожу и размышляю, как нормальный человек! – СС вдруг начала молить. Она что, это умеет?

Ее слова находили некий отклик в мозгах солдат, я видел это по их растерянным лицам. Потому что они не дураки, они видят, что перед ними стоит человек, пусть и непонятно как, но это – человек, а не кровожадное чудовище, которых они сегодня впервые увидели в живую. Проблема была в том, что они напуганы до чертиков, они про вирус знают только основные факты, и никто их не готовил к тому, что когда-нибудь перед ними предстанет солдат, такой же как и они, вот только укушенный тварью и все равно оставшийся человеком.

– Посмотрите на меня! – до СС доперло, что надо использовать здравость солдат. – Я все помню, я соображаю, я разговариваю с вами, черт возьми! Я такая же, как и вы. Я не желаю вам смерти. Я не хочу убивать вас! – с этими словами она даже винтовку опустила и вознесла руки.

Среди солдат пошла настоящая цепная реакция: кто-то приподнял головы от прицелов, кто-то опускал автомат, кто-то по-прежнему не хотел думать сам и делал так, как прикажет главный.

– Я выросла на Желяве также, как и вы, я была одной из вас и служила и до сих пор служу Желяве! Мне тоже было страшно, когда я поняла, что выжила после укуса. Но я такая не одна. Мы укрылись в горах и смогли создать сыворотку, которая обращает заражение вспять. Меня вернули. Посмотрите же на меня!

– Приготовиться стрелять!

– Триггер, стой!

– Огонь!

Я едва успел упасть на пол, как огненный шквал пуль яростно атаковал нас. Я увидел, как пули вонзились в СС: две в бронежилет на уровне груди, еще несколько на уровне живота, а вот самые удачливые прошили насквозь бедро.

Она закричала.

Рафаэлка сбил ее с ног, Томас тут же потащил сестру за шиворот прочь.

Мы ползли по полу, отражая огонь трусливых ублюдков, прогнавших свою последнюю надежду на выживание. Вокруг летали ошметки бетонных стен, снова поднялась пыль, которая скрыла нас от человеческих глаз Триггера. Мы с Вьетнам и Рафаэлкой отстреливались, не целясь – в этом сером тумане ничего не видно, разве что свистящие искры то и дело пролетали мимо, как реактивные и смертоносные светлячки.

Наконец мы смогли завернуть за угол и укрыться за толщиной стен.

– Твою мать, что это было? – пыхтела СС, зажимая кровоточащую рану в плече.

– Это было Триггер, если ты еще не поняла! Тупое нелогичное и жестокое существо, которому по барабану на всех кроме себя! – ругалась Вьетнам.

– Но ведь мы же на одной стороне. Мы ведь спасение! – глупая СС продолжала бубнить какую-то чушь под нос, я решил представить ее умалишенной, так было проще связать смысл ее слов, да и прикольно осознавать, что она умом тронулась.

Томас кряхтел над сестрой, перевязывая раны.

– Томас, оставь! Знаешь же, что это пустяки, – СС отстранилась.

– Какого черта? Где бронепластины в твоем костюме? – удивилась Вьетнам.

– Мне они не нужны. Зараженные для меня не угроза, – с этими словами СС посмотрела на нас, – а вот для вас они угроза. Томас, иди с ними, не теряйте времени.

– Но ты…

– Оставь! Я дойду сама! Мне здесь ничто не угрожает.

– Кроме Триггера, – пробубнил Рафаэлка.

– Бегите! Найдите отца Вьетнама и в ангар. Я доберусь.

Томас потянул нас за собой. Мы убегали прочь от СС, и меня вдруг охватило противное чувство – я никогда не оставлял боевых товарищей на поле боя, это казалось кощунством. Пусть даже этот боевой товарищ – зараженная СС.

27 января 2071 года. 14:00

Тесса

Дым от горящих стволов FAMASов, бетонная пыль вокруг, выстрелы и взрывы гранат, скулящие посреди этого белесого тумана голодные мертвецы, вопящие от боли люди – все казалось нереальным. Очередной дурной сон человека, рожденного в постапокалипсис.

Я медленно продвигалась по коридорам умирающей Желявы, и сердце кровью обливалось от того, что я видела свой дом таким – скотобойня. Людей словно привели сюда насильно, они пытались убежать, но бежать было некуда от бездушного мясника и его ножа. Людей кромсали на глазах друг у друга, прямо как животных десятки лет назад резали одного за другим в цехах скотобоен, обложенных холодным кафелем, чтобы легче было смывать кровь. Я до сих пор помню одну фотографию того жуткого места, где мясник в резиновых сапогах и клеенчатом фартуке перерезает глотку свинье, пока вторая свинья стоит всего метре от них, уставившись в стену. Она не желала видеть смерть своего собрата, она была напугана, она не хотела умирать, но знала, что будет следующей.

Вот, что я видела в коридорах Желявы – бойню. Я перешагивала через еще живых людей, которых зараженные расчленяли заживо прямо на моих глазах. Люди вопили так истошно, что меня пробирал страх до костей. Так же как и ту свинью. Но я была не в силах им помочь. Так же как и той свинье. Я могла лишь наблюдать.

Если я попытаюсь защитить хоть кого-нибудь, меня растерзают. Зараженные клацали на меня зубами, подпрыгивали к самому подбородку, нюхали с ног до головы, словно предупреждали, чтоб не вмешивалась в их пирушку, не портила веселье, иначе меня ждет такая же участь. Я была едва уловимым призраком, который мог лишь наблюдать и не мог вмешиваться.

В коридорах их набивалось по три-четыре десятка – это была просто резня. Один зараженный может прикончить до пяти солдат, с простыми гражданскими же они разделывались, как мясники с телятами – бездушные убийцы и беспомощные малыши.

Вдруг я услышала хлюпающий шепот:

– Спаси его…

Я не сразу нашла источник шепота в этом кровавом аду с расчлененными телами, а потом глаза наткнулись на женщину у стены, на которой сидел зараженный. Ее тело дергалось, когда он рвал ей плечо. Он уже почти откусил ее руку по линии плеча, высасывая кровь, но от болевого шока она, скорее всего, уже начала терять сознание.

– Спаси… – прошептала она.

Ее глаза больше не видели меня, она ушла в туман. И тут я увидела то, отчего у меня остановилось сердце и замерла душа.

Под телом женщины – между стеной и ее поясницей – прятался ребенок лет шести. Совсем маленький, что сумел уместиться в гнездышке между стеной и матерью, которая защищала его до последнего вдоха. Она закрыла его своим телом, он боялся пошевелиться и не издавал ни звука, надеясь, что зараженный не заметит его.

Но зараженный знал, что под женщиной прячется малыш, он просто оттягивал момент, когда сможет полакомиться столь молодым мясцом.

– О Господи, – вырвалось у меня.

Я вцепилась в автомат, и тут зараженный резко оторвался от трапезы и посмотрел на меня. Я явственно учуяла изменения в его позе – он готовился атаковать меня. Прошла вечность, пока я соображала, как вытащить ребенка из-под женщины и уволочь его в ангар.

И тут я заметила их всех.

Они окружили меня и медленно подбирались, словно теперь я стала их добычей. Я чувствовала на себе их взгляды, слышала их учащенный пульс, а еще я понимала их мысли. Они знали, кто я такая, и словно предупреждали о том, что прикончат меня, если я совершу глупость.

Я глубоко вздохнула, успокаивая свою ярость – именно ее они чуют. Они чувствуют, что я готова сопротивляться, и тем я уничтожу себя, потому что их здесь около тридцати особей, у меня вообще никаких шансов.

Я посмотрела на малыша. Господи, сколько смысла в больших бездонных глазах ребенка! Он все понимал!

– Прости… – вырвалось у меня из груди и я заплакала.

На секунду мне показалось, что зараженный ухмыльнулся, словно праздновал свою победу, свой кровавый триумф, а потом одним резким движением отбросил тело женщины в сторону и схватил ребенка.

Тот завизжал так пронзительно! У меня сперло дыхание, а душа выпорхнула из груди, когда зараженный поднял малыша с пола, удерживая его крохотное тельце всего одной рукой. Остальные зараженные вокруг меня неистово зарычали, как зеваки сотни лет назад, собирающиеся на площадях, чтобы посмотреть на казнь. Сожжение ведьм и еретиков, отрезание голов, колесование, расчленение – все это люди творили сами с собой, жесточайшими образами терзали людей, многие из которых были невиновны. Да даже если бы были виновны, ни одно живое существо не должно проходить через это!

Вся история человеческого садизма прошла перед моими глазами в тот момент, когда зараженные подвывали своему собрату, который держал визжащего ребенка под потолком, словно рассматривая качество мяса на свету. А потом он замахнулся второй рукой и одним резким движением снес голову мальцу своими длинными острыми когтями.

Кровь окропила мое лицо, я замерла. Толпу зараженных охватил экстаз и они набросились на маленькое тельце малыша, как на деликатес. Они оттолкнули меня к стене, чтоб не мешала добраться до аппетитного кусочка человеческого детеныша.

Меня стошнило, когда в зубах одного из них я увидела оторванную маленькую руку.

Кажется, я отключилась на какое-то время, пусть и не потеряла сознание. Мозг сам унес меня куда-то в другой мир подальше от этого. Я продолжала пробираться через коридоры, в которых царил ад. Я ничего не видела вокруг – слезы застилали глаза, я не слышала звуков – все слилось в один неразборчивый гомон. Я просто продолжала идти, не осознавая ничего вокруг. Как робот, запрограммированный на одну задачу – дойти до точки назначения.

Я чувствовала себя на месте Кейна, который вот так же, как я сейчас, ходил по городам на протяжении десятков лет и слушал крики смерти, вдыхал ее металлический запах, оседавший гнилью на языке. Как пророк по выжженной кровью земле, он ступал, избранный богом или природой свидетельствовать вымирание человечества без права на выбор исхода для самого себя.

Мои губы произносили лишь два слова, и то я не была уверена, что контролировала их:

– Не сопротивляйтесь. Не сопротивляйтесь. Не сопротивляйтесь…

А в голове отчетливо вырисовывался образ Кейна, твердившего:

«Не сопротивляйтесь. Позвольте вирусу превратить вас. Только так вы сможете победить его».

Я превратилась в Кейна – холодного расчетливого циничного наблюдателя.

Я не знала, слышат ли меня кричащие в смертельной агонии люди, наблюдающие за тем, как расчленяют их близких, как расчленяют их самих. Но я повторяла свою мантру и она спасала меня. Этого мне было достаточно.

В таком полусознательном состоянии я забрела в коридор, где меня ждал он. Я не сразу поняла, кто это. Солдат в форме Падальщика стоит посреди кровавой вакханалии: зараженные истребляли небольшую группу уцелевших людей. Они прыгали на людей и взмахивали острыми когтями, которые срезали куски плоти с бедняг, а то и пронзали насквозь, двум уже вырезали кишки, еще двоим перерезали глотки. Кровавые фонтаны взорвались под потолок и зараженные остервенело завывали, будто выкрикивая «Джекпот!»

Меня снова едва не стошнило, но странный солдат отвлекал внимание. Для зараженных он был такой же невидимкой, как и я.

И наконец вспышка догадки озарила мой мозг.

– Маргинал? – выдохнула я осипшим голосом.

Солдат слегка улыбнулся.

– Камрад, – кивнул он.

Его знакомый голос со столь родным картавым акцентом вернул меня из полусознательного состояния в реальный мир.

– Так вот ты какой, – произнесла я.

Он был невысокого роста, мало приметный. Если бы он прошел мимо меня, я бы и не заметила. Волевой подбородок, как будто он был солдатом по крови, зеленые глаза и каштановые волосы. Невидимая канализационная мышь Желявы.

– Все это время ты был одним из нас, – наконец произнесла я.

– Так точно, камрад, – он снова кивнул.

Крики умирающих в агонии людей за его спиной прекратились, и теперь оттуда раздавалось смачное чавканье. От мысли о том, что мне стало легче, когда люди умерли, я себя возненавидела.

– Как долго? – не понимала я.

– Восемь лет.

Я вспомнила.

– Прорыв базы шестьдесят третьего?

– Так точно, камрад.

– Но почему ты никому не рассказал?

– Меня бы убили.

– О чем ты говоришь?

Маргинал вздохнул, сглотнул, он не торопился с ответом, как впрочем и всегда.

– В тот день нас таких проснулось шесть.

Я нахмурилась.

– Да, камрад, ты не первая такая особенная.

– Где же остальные?

– В живых остались лишь двое.

– Я не понимаю, – в голове уже начинало зудеть от событий дня.

– Ты еще не до конца познала всю гнилость человеческого духа, камрад. Человек – очень трусливое существо. Эгоистичное. Легко теряющее мораль перед лицом страха.

– О чем ты говоришь?

– Они убили их. Генерал и Полковники. Поставили всех четверых на колени и пустили им пули в затылки. Это показалось им правильным решением проблемы. Потому что они были напуганы. Они не знали, что делать со столь необычными людьми. Сама представь: инфицированы, но в то же время люди.

Я перестала дышать.

– Триггер больше остальных настаивал на спущенных крючках, потому что его примитивный мозг никак не мог уложить в рамки одной картины столь противоречивые элементы: укушен, инфицирован, но человек. Их страх победил. Они убили таких, как ты и я.

Я продолжала молчать, легкие сперло от шока, и я не могла сделать ни вдоха.

– Ты сказал, вас было шесть.

– Да, и лишь двое уцелели, – кивнул Маргинал.

Маргинал и кто-то еще…

Сердце упало в пятки.

– Томас… – воздух выбило из легких, – это был ты. Ты вытащил Томаса.

– Когда я увидел, что заставил их сделать страх, я понял, что у таких, как ты и я, гораздо больше шансов выжить среди монстров, нежели среди людей.

– Почему же сам остался?

– Чтобы закончить то, что началось много лет назад.

Еще один сердечный приступ.

Вирусная атака на компьютерную систему, мертвые турели, взорванные цепи ручного закрытия ворот…

– Ворота… – выдохнула я, – это ты их открыл.

На его лице не дрогнул ни мускул.

– Что же ты наделал, Маргинал?

– Оглянись вокруг, камрад. Что ты видишь? Трусливых тварей, прячущихся по последним норам, неспособных состязаться с новым грандиозным видом, эволюционировавшим из слабости человеческого разума.

Чавкающие звуки позади него пели с ним в унисон.

– Они прекрасны. Они никогда не станут охотиться друг на друга, они всегда стоят плечом к плечу, как звенья одной цепи. Они мигрируют, объединенные смыслом и собственной сутью. Каждый из них стал частью единого организма, единого разума, который никогда не будет разорван на части ни религией, ни богатствами, ни властью.

Меня все больше окатывало ледяной волной.

– Люди стали тем организмом, которым и стремились стать со всей своей жадностью и безразличием. Они разоряли планету, будто она была волшебным горшком, который варил кашу по приказу. Они только брали, брали и брали и ничего не отдавали взамен. Они истребляли саму жизнь на планете, гордо объявляя себя богами, которые имеют право, лишь потому что сильнее остальных животных видов. Они правили силой. Силой же и разрушили свой мир. Почему растаяли ледники, в которых дремал вирус? Из-за их неутолимой жажды власти, денег, удовольствия. Пожары сжирали сотни тысяч гектаров экосистем, потопы уносили жизни десятков тысяч людей, засуха губила миллионы. Но они так и не смогли сказать себе стоп.

Все то время, что Маргинал говорил, он не двигался, словно был бездушным роботом.

– Они лишили нас солнечного света. Это они засунули нас сюда, камрад. В это подземелье, из которого ты всю жизнь стремишься выбраться.

Я не могла смолчать.

– Это мой дом! Я родилась здесь, как и остальные тысячи людей, и мы невиноваты в этом! Ни я, ни ты, ни наши друзья, ни эти бедные люди, что умерли сегодня из-за тебя! Ты направил свой гнев на невинных людей!

– Эволюция не имеет жалости.

– О чем ты, мать твою, говоришь?

– Им придется сделать выбор.

– Какой еще выбор? Умереть или превратиться в монстра?

– Нет. Умереть или стать лучше.

– Да чем же лучше? Ты посмотри на этих чудовищ!

Я указала на зараженных за спиной Маргинала, где по его словам «улучшенные версии людей» сдирали мясо с костей трупов и высушивали плоть досуха.

– Сыворотка Кейна поможет им не впасть в безумие.

Я опешила.

– Ты знаешь Кейна?

– Не лично.

– Так это ты его осведомитель?

– Да. Он не знает, кто я. Ему достаточно того, что я наблюдателен.

Мой мозг начинал закипать от мыслей, догадок, эмоций и потрясений. Это был самый дерьмовый день в моей жизни!

– Раз ты такой, мать твою, наблюдательный, ты знаешь, что сыворотка не решение проблемы. У нее временный эффект.

– Тем лучше. Инфицированные люди никогда не забудут, в каких монстров могут превратиться, если не будут знать меры в своем потреблении. Им до конца жизней придется контролировать ненасытных монстров внутри себя.

– Это какая-то чушь, – я мотала головой.

А перед глазами-таки стояла картина того, как улучшенная форма людей разодрала маленького ребенка на части всего мгновение назад. О боже, я никогда этого не забуду!

– Человек должен вымереть. Человек прежней формы должен быть истреблен, чтобы новый вид продолжил нашу историю.

– И ты решил убить всех здоровых людей, чтобы новая форма людей процветала? Ты же убил тысячи людей сегодня! Не все из них воскреснут!

– Я всего лишь помог естественному отбору.

Я продолжала мотать головой и развернулась, чтобы поскорее свалить от этого психа, от этой бойни, что он здесь учинил.

– Тебе их не спасти, камрад. Как ты вообще это видишь? Как человек уживется с зараженными на поверхности? Зараженные сильнее, быстрее, выносливее! Они стали стихией, неподвластной нам, как цунами, и простому человеку в цунами не выжить. А вот ты можешь.

Я остановилась.

– Не поспоришь ведь: обычный человек не выживет в новых условиях. Или ты будешь вечно прятать их под землей и охранять, как музейный экспонат? Ты можешь ходить на поверхности без защитного костюма! Ты сильнее, твои раны заживают быстрее, ты живешь дольше, ты познала безумие, в конце концов!

Я замерла, вспоминая ту черную дыру, куда меня постепенно засасывал вирус. Маргинал был прав, я была по другую сторону человечности, и я всеми силами буду бороться за то, чтобы больше не очутиться в том чистилище вновь.

– У человечества просто нет шансов рядом с такими как мы. Они по-прежнему глупы, они по-прежнему дерутся за власть. Триггер приказал расстрелять невиновных, был готов пустить в расход твоих друзей, а сегодня Триггер практически убил тебя. Вот, за кого ты борешься.

– Триггер просто трусливый, тупой сукин сын! Он не определяет все человечество! И бороться я буду не за него, а за моих друзей! Отважных смелых ребят, которые в настоящий момент отдают собственные жизни ради других! Вот, за кого я борюсь!

– За бессмысленно копошащихся тараканов? Мясо спасает мясо.

И он снова поразил меня своим цинизмом.

– Не таким я знала тебя, Маргинал.

– Я всего лишь хочу избавить тебя от бессмысленного противостояния. Новый вид поглотит человечество, он поглотит все!

Я развернулась и захромала прочь.

– Каждому придется сделать выбор, – звучал голос Маргинала в моем наушнике. – Ты не спасешь их, ты всего лишь оттянешь время, будешь тянуть пластырь, вместо того чтобы сдернуть его одним резким движением. Твои попытки бессмысленны. Ты не в силах …

Внезапно его голос оборвался.

– Хватит с меня болтовни этого тупого психопата! – послышался голос Арси.

Она отключила Маргинала и я готова была целовать ей ноги за избавление от этой опухоли в моем мозгу.

– Спасибо, Арси – прошептала я в микрофон.

– Вали в ангар. Пора покинуть этот ад. На базе больше не осталось живых людей.

– Сколько человек эвакуировали?

– Немного, Тесс.

– Сколько?

– Около полторы тысячи.

Из пятнадцати. Я зажмурилась, прогоняя слезы, которые мое тело лило без спроса, оплакивая участь желявцев, погибших от идей безумца, возомнившего себя богом.

– Мне жаль, – тихо добавила Арси.

Я преодолела путь до ангара за семь минут, рана в бедре распухла, пульсирующая боль отвлекала внимание от полчищ зараженных, толпившихся в коридорах над добычей. Я старалась не смотреть на трупы желявцев – я боялась узнать в них кого-либо.

Когда я вбежала в ангар, знакомые силуэты Аяксов приветствовали меня посреди кровавого побоища, развернувшегося здесь. Ангары стали местом основной схватки, как и самой большой могилой на территории базы. Но самым ужасным было то, что зараженные продолжали пировать и атаковать отстреливающихся солдат и простых людей, оставленных в руинах умирающего мира.

Мимо меня пронесся зараженный и даже толкнул так, что я оступилась. Его жертва – молодой парень в форме Назгула, объятый неописуемым ужасом, он вскинул на меня удивленные глаза. Я мысленно просила у него прощения, потому что я знала, что он обвинял меня в том, что именно он стал их жертвой, а не я. Мои извинения – последнее, что бедняга увидел в моем ответном ему взгляде. Зараженный повалил его с ног и впился ему прямо в левый бок, послышался хруст ломающихся ребер в тисках мощных челюстей. Парень заорал, его забило судорогой. Его истошный вопль навсегда засядет в моем мозгу, как обвинение.

Но я продолжила медленно хромать к воротам выезда из ангара.

27 января 2071 года. 14:30

Калеб

Пуля вылетела из моей винтовки со свистом, вонзилась в глаз зараженного и вылетела с другой стороны черепа, разворошив его мозги. Уродец завыл, подпрыгнул от боли, но лишь еще больше рассвирепел. Он встал на все четыре конечности и приготовился к прыжку, обещая отомстить мне за каждый потревоженный нерв его тела.

Бридж подстраховала и выдала целую порцию свинца уроду, прошив его насквозь.

Я испытал облегчение сравни перерождению, когда увидел ее с группой бойцов, ворвавшихся в ад ангара десять минут назад. Теперь мы стояли на Аяксе и вели огонь по толпам зараженных внизу. Всего за полчаса их увеличилось здесь в сотню раз, казалось, что все зараженные в округе собрались в ангаре Желявы. А потом до меня дошло, что, скорее всего, на базе просто не осталось живых людей. Обезумевшие твари гонялись за остатками людей, пытающихся добраться до бронетранспортеров. Не всем удавалось. Беззащитных людей рвали на части, вспарывали животы и перерезали глотки так остервенело, что повсеместно взрывались фонтаны крови.

Кровь была повсюду: лилась реками по полу, стекала по стенам, впитывалась в бетон. От ее обилия меня тошнило.

Я оглядел царящий хаос вокруг. Солдаты вперемешку с людьми бегали туда-сюда, пытаясь найти укрытие, но то было тщетно. Вот я увидел вдалеке Триггера. Он исчез в одном из бронированных Боксеров и вместе с целыми отрядами Лис, Кайманов и пассажирских транспортников увез порядка тысячи людей прочь из Желявы. Триггер видел, что мы заняли Аяксы, он даже увидел меня – командира Маяка, которого считал погибшим – и все же решил нам не мешать по одной простой причине: нас не станут ждать на точке сброса, корабли до Порто-Палермо уплывут без нас, а до Валентина мы не доедем, потому что не знаем их точных координат, это всегда было тайной. Сволочь Триггер надеется, что мы подохнем на поверхности, прикрывая его отход, ведь твари будут гнаться за последним в стае.

– Ребята, мы под завязку, – послышался голос Ляжки в наушнике.

Бесы вернулись с Бодхи всего пять минут назад с кучей детей в придачу. Всех засунули в Аяксы. А теперь они, как и следовало командирам отрядов Падальщиков, до последнего стояли на БМП со своими сержантами и отстреливали тварей, загоняющих бедных людей, как охотник добычу.

– Понял. Запечатывай Аякс. Валите отсюда! – крикнул я.

Ляжка кивнула и постучала по фюзеляжу железного зверя, тот тут же взревел, изрыгнул клуб дыба и стартовал к раскрытым воротам, через которые яркий солнечный свет игриво напоминал нам о том, что на поверхности нам не выжить.

– Черт возьми, здесь еще столько людей! – выдохнула Бридж.

– Они уже мертвецы! Пора сваливать! – крикнул Антенна.

Они с бойцами стояли на Аяксе Теслы и дольше остальных прикрывали отход солдат.

– Давай, давай! Быстрее! – кричали солдаты Теслы, загоняя тех счастливчиков, которым удалось добраться невредимыми до Аякса.

Обезумевшие от страха люди прижимались друг к другу внутри машин, топтали детей и даже выбрасывали лишних за борт. Человек становится отвратительным существом перед страхом смерти.

Вот и Аякс Теслы загудел и помчался прочь из этого ада.

– Бридж! На десять часов! – крикнул я.

Она быстро поняла меня, увидев цель: Фунчоза со своими сержантами и отцом Вьетнам вбежали в ангар, их тут же окружили кровососы. Мы навели прицелы на толпу чудовищ и расчищали путь, как только могли.

– Твою мать, их здесь скопилось, как иммигрантов на границе! – кричал Фунчоза.

Пули сражали зараженных во все части тел, но они словно набрались сил от выпитой крови, и убить их стало гораздо сложнее. Я старался целиться в головы, но эти твари так быстро бегали, что немало патронов я израсходовал просто так.

Аякс Фунчозы с бессменным водителем Холопом пришел на помощь, протаранив толпы зараженных и людей – уже было без разбору – и подъехал к командиру. Уж не знаю, как они поместились в консервную банку, но люк задраили, Аякс крутанулся на месте и помчался к белому свет, сминая кучи тел под колесами.

– Буддист, пора сваливать! – крикнул я.

Аякс Бодхи, покореженный после того аттракциона, что зараженные устроили ему в деревне, снова был на ходу – Тесса привезла его на подмогу. Не передать словами, как Буддист был рад его видеть, ведь все это время он винил себя в потере этого сокровища. Аяксы – наши дома на колесах посреди умирающего мира.

Аякс ответил за Буддиста ревом двигателя.

Бридж смотрела на меня умоляющими глазами, ожидая нашей очереди. Но я не мог бросить Тесс. Не в этот раз.

– Мы дождемся ее!

– Нас всех убьют к тому моменту!

– Она права, Калеб. Я в порядке. Уходи, – послышался слабый голос в наушнике.

Я сосредоточенно выискивал ее в беспорядочной толпе человеческих и синюшных тел внизу и вскоре увидел.

Она только вошла в ангар и медленно, прихрамывая на одну ногу и придерживая рану в плече, продвигалась к воротам. Это было сюрреалистичной картиной.

Тесса неспешно шла посреди кровавой резни и агонических криков умирающих мучительной смертью людей, даже не силясь им помочь. И я не знал, что меня страшило больше. То, что зараженные не замечают ее, продолжая пировать всего в метре от нее? Или то, что она даже не стремится помочь умирающим людям, как бросалась им на помощь всего пару месяцев назад? Тесса превратилась в равнодушного призрака, пробирающегося к свету, и от этого видения мое сердце сжималось в тиски.

Ледяной взгляд, монотонная прихрамывающая поступь, она чуть оступилась, когда пробегавший мимо зараженный толкнул ее, гонясь за уже израненной женщиной. Но продолжила делать шаг за шагом, переступая через трупы людей, обходя пирующие кучки зараженных, стараясь не смотреть на их жертв.

«У тебя же есть винтовка, Тесс, ты можешь их спасти, можешь бороться!» – не переставало звучать в моей голове.

Но то как будто была не моя Тесс. Кажется, в тот день в деревне она и вправду превратилась в хладнокровного монстра.

Аякс начал движение, я ухватился за башню 30-миллиметровой пушки, чтобы не упасть. Кэмэл вел БМП осторожно, пытаясь объезжать трупы и зараженных, но вскоре понял, что это невозможно, потому что каждый сантиметр пола устлан ковром из частей тела и выпотрошенных органов. Меня вдруг обуял страх забуксовать тут посреди кровавой кашицы.

Через минуту Аякс вывез нас из кровавой бойни на белый свет. Холодный чистый зимний воздух пронзил легкие тысячей игл, ледяной ветер обдувал мое лицо, искрящийся снег и тусклое солнце обжигали глаза.

Меня уносили прочь из ада, который с каждой секундой становился все менее реальным. А может, все это лишь было кошмаром? Плодом воображения? Ведь такого не бывает! Такого не должно происходить в мире! Людей не должны рвать на части, а дети не должны умирать мучительной смертью! Засохшие кровавые брызги на моем костюме словно смеялись над моей наивностью.

Я обнял башню еще крепче и впервые в жизни заплакал.

27 января 2071 года. 17:30

Тесса

Зелибоба привез меня на снегоходе. Всю дорогу до гостиницы я фиксировала на планшете след, который оставляли Аяксы. В них было много людей, а потому солдаты сидели на крышах, оставляя хлебные крошки зараженным в лесах, которые тут же пробуждались от манящего запаха и начинали гнаться за ускользающей добычей.

Странно, что мы весь континент не пробудили той резней, что произошла на Желяве. Тесса-человек трясла мою совесть с вдохновением драматической актрисы «Почему ты так жестока? Ты должна проливать тонну слез по убитым гражданам!». А Тесса-монстр сидела с задранными на стол ногами и сосредоточенно ковырялась зубочисткой во рту, думая над тем, какого цвета заказать шторы у Хайдрун. И где-то между этими двумя была еще одна Тесс. Я познакомилась с ней недавно – она посетила меня, когда я была на грани жизни и смерти, и звали ее Тесса-похрен. И сейчас она твердила мне, чтобы я забила на весь этот гребанный мир со всеми его проблемами, потому что у тебя, мать твою, дыра в бедре! Причем такая дыра, в которую палец можно засунуть! Тут же проснулась Тесса-первооткрыватель и предложила, раз уж такая песня, попробовать-таки засунуть палец в дыру, но ей снова дали подзатыльник.

В общем, до гостиницы я ехала молча, прижавшись к Зелибобе. Несмотря на мутационную прелесть в виде ускоренного заживления ран, я все еще была уязвима. И как сказал Кейн, чем меньше в тебе зараженных клеток, тем больше ты человек, а значит, тем дальше от всех мутационных прелестей. Вчера зараженный меня отдубасил так, что обычному человеку бы все ребра переломал, я же отделалась парой синяков. Теперь же моя выносливость сильно сдала позиции, а болевой порог резко упал вниз.

Когда мы добрались до «Умбертуса», Аяксы уже были припаркованы ровным рядом на переднем дворе, снег у входа стоптан тысячей ног, дверь брошена открытой – ребята торопились изо всех сил прервать распространение запаха людей.

Зелибоба почти внес меня в холл гостиницы, где нас встретила Божена. Она смерила равнодушным взглядом мои ранения и произнесла будничным тоном:

– У нас тут почти сотня солдат и еще сто пятьдесят гражданских. Куда ты думаешь их всех разместить? Подвалы у нас не резиновые, а парни едва успели обшить плексигласом одно помещение на тридцать человек. Ты сейчас всех зараженных с округи соберешь здесь, чтобы…

– Божена, заткнись, – буркнул Зелибоба.

– Кейн недоволен!

– А мне насрать, доволен он или нет. Жизнь вообще несправедлива, так и передай ему! – выплюнула я.

Божена развернулась на каблуках и зашагала прочь, демонстрируя явное неучастие во всей нашей миссии спасения. В холл выбежал Томас и тут же припал к моему кровоточащему бедру.

– Просто затяни потуже, позже займемся мной. Надо объяснить людям, где они и что делать дальше, – сказала я брату.

– А что мы будем делать дальше? – спросил Боб.

Я промолчала, потому что у меня не было ответа на этот вопрос, я надеялась, что кто-нибудь мне подскажет. Но ни одна из Тесс в этот раз идеей не блеснула.

Ребята помогли мне спуститься в подвальные помещения, использовавшиеся как склады, теперь же в них собралась такая куча людей, что я растерялась. Я и вправду понятия не имею, что мне со всем этим дерьмом делать!

Фабио, Ульрих, Миша и Свен прокладывали кирпичные стены подвала огромными листами плексигласа, им уже помогали десятки солдат и желявцев.

– Есть еще шуруповерты?

– Только не молотком! Треснет!

– Тащи инструменты!

– Прокладывай герметик, вот так!

– Аккуратнее, аккуратнее!

– Чуть левее!

Отовсюду раздавались озабоченные голоса людей, орудующих инструментами, несущих листы плексигласа, и всеми лихо управлял Кейн, отчего сердце мое затрепетало от благодарности к нему, ведь он меня не бросил. И пусть он раздражен, а я вижу его ненависть в мой адрес так отчетливо, она разве что пощечины мне не раздает, он все же помогал.

Среди людей сновали Хайдрун, Куки и Перчинка под руководством Малика. Здесь было много раненых, а потому ребята оказывали первую помощь и раздавали воду. Черт! Сколько же здесь людей! Гражданских разместили в одном углу, солдаты же разместились в самом центре склада.

– Арси, Йонас, что у нас по периметру? – спросила я, надеясь, что меня услышат.

Где-то наверху в своей компьютерной лаборатории сидели наши хакеры и следили за зоной вокруг отеля.

Арси ответила не сразу.

– Снуют в десяти километрах от гостиницы, ближе не подходят – горы. Я сообщу, если миграция станет критической.

Переговоры услышали и остальные солдаты и в ту же секунду увидели меня. Наверное я наводила на них ужас, потому что видок у меня был так себе: мало того, что рана кровоточила, я еще была покрыта останками погибших людей, их кровь даже у меня во рту была, и в носу, а может, и в ушах и вообще пропиталась через кожу до костей.

Постепенно гомон сотен голосов затихал по мере того, как их взгляды обращались ко мне, и вскоре наступило гнетущее молчание, от которого у меня мурашки по спине побежали.

Солдаты стояли неподвижно и смотрели на меня, как на пришельца – подозрительно и слегка враждебно, в чем я их не винила. У них была тонна вопросов, а я жаждала на них ответить.

Вдруг посреди солдатской массы что-то зашевелилось, и из плотно стоящих друг к друг тел выпрыгнула Бриджит.

Я побежала ей навстречу. Мы крепко обнялись и стояли так целую вечность.

– Твою мать! Ты действительно жива! – произнесла она дрожащим голосом.

– Бридж, как же я рада снова увидеть тебя!

Я смотрела на своего сержанта, она нисколько не изменилась, разве что морщинок у глаз прибавилось, будто с нашей последней встречи прошло не два месяца, а десять лет. У обоих на глазах проступили слезы, мы продолжали обниматься, потом снова смотрели друг на друга, потом снова обнимались, желая продлить счастье от воссоединения.

А потом подошел Калеб. Я была рада видеть его не меньше! Мы обнимались уже втроем. А потом стали подходить остальные командиры Падальщиков. Мы обнимались, хлопали друг друга по спинам.

– Охренеть! Ты жива! – воскликнул Антенна, обнял и оторвал меня от пола на полметра.

– А ты похорошела! – Ляжка обняла и ласково погладила по шрамам на лице.

– Смерть тебе к лицу, – загадочно вторил Буддист и мягко обнял меня.

Боевые товарищи еще долго приветствовали вернувшегося в мир живых друга, подходили лейтенанты, жали руки. Даже Вьетнам с Рафаэлкой не поскупились на объятия.

Среди окруживших меня людей я увидела знакомые седые волосы, заплетенные в длинную косу.

– Алания?! – удивилась я.

– Здравствуй, Тесса, – ее голос был по-прежнему низким и умиротворяющим.

Рядом с ней стояла девочка с веснушками по всему лицу, которую я узнала в ту же секунду.

– Каришка! – пришлось опуститься на колено, чтобы обнять девочку. – А где твоя сестренка?

Лица Алании и Каришки сразу потускнели.

– Мы не знаем. В момент прорыва мы были в разных местах, – ответила женщина.

Мне знакома эта боль. Я была почти в таком же возрасте, когда потеряла Томаса. Смерть брата была опустошающей, причем настолько, что я сменила область интересов и вместо пробирок взяла в руки винтовку.

– Халил, Квентин, как я рада снова увидеть вас! – я жала руку мужчинам, которых видела всего один раз в своей жизни, но была так рада видеть их живыми снова, будто мы всю жизнь были одной семьей.

– Так ты и есть тот легендарный Халил? – спросил брат.

Халил нахмурился.

– Благодаря твоим залежам в подвале деревни мы наши снегоходы отремонтировали и Аякс вернули в строй, – объяснил брат, крепко пожимая руку своему собрату по профессии.

– Те-е-е-есонька!

Горе-Федор не дождался моего внимания, а просто поднял с пола, как собачонку, и покачал из стороны в сторону. Какой же он классный!

– Короче!Долго будем ее титьки мять? Давай рассказывай, что за чертовщина тут происходит!

Несмотря на его идиотизм, я скучала по придурку Фунчозе. Он был прав, для этих людей настала очередь получить ответы.

– Позвольте, я представлю вам человека, который сможет объяснить то, что мы нашли здесь. Это доктор Август Кейн. И он разработал сыворотку, которая стала нашим спасением, – объявила я.

Кейн нахмурился и нехотя вышел вперед к многочисленной аудитории убийц в бронированных костюмах, оглядел их, видимо, измеряя интеллектуальный потенциал, а потом заговорил:

– Сыворотка лечит зараженных. Они возвращаются в человеческую форму.

Я была мысленно ему благодарна за то, что он старался быть максимально простым в словах, потому что я-то его с трудом понимала, а у меня какое-никакое образование все же есть. Он кратко рассказал о трех стадиях превращения, о вирусном гомеостазе, долго говорил о потере сознания – как ключевом моменте инфицирования организма.

После его рассказа наступило гнетущее молчание. Я не была уверена, что все до конца поняли, о чем шла речь, но на лицах солдат читалась глубокая озадаченность, и мне она нравилась. Она свидетельствовала о том, что они силились понять суть вирусной тактики, а не просто хотели размозжить мозги зараженным.

– Это типа не для нас, так что ли? – спросил кто-то.

Все взоры были обращены к Кейну.

– Нет. Сыворотка для зараженных.

– Я думал, вы что-то типа вакцины придумали. Ну, для живых, чтобы мы не заболели после укуса, – произнес Легавый.

Многие закивали.

На что нелюдимый Кейн повторил:

– Нет. Сыворотка для зараженных.

Я подхватила его пламенное и красноречивое выступление, пока эти набитые тестостеронами и эстрогенами солдаты не содрали с него шкуру, чтобы он поточнее объяснил свои четыре слова.

– Вы не поняли. Мы не говорим о спасении оставшихся в живых людей. Речь идёт о спасении целого мира! Их всех до одного можно вернуть в человеческую форму. Представьте, сколько ученых, гениев, просто талантливых людей бегает там в лесах в беспамятстве. И их всех можно снова сделать людьми и начать отстраивать наш мир заново!

– То есть один укольчик и зараженный превратится в человека обратно? – в голосе Хумуса слышался скепсис.

– Нет. Сыворотка имеет временное действие. Так что это что-то вроде пожизненной терапии, – ответил Кейн.

Видно было, как солдаты мрачнели.

– Не очень-то похоже на чудесное спасение человечества, – высказалась Вьетнам.

– Это хоть что-то, с чего можно начать, – тут же парировал Калеб.

У него было больше времени обдумать наше открытие, он уже несколько ночей с ним переспал.

– То есть, вы все здесь укушенные? – спросила Ляжка.

Мы кивнули и продемонстрировали всем свои шрамы на телах: я показала шею, Кейн – предплечья, Томас – брюшину, Малик – ребра, Хайдрун – бедро, чем вызвала чувственные ахи и вздохи среди солдат.

Кажется, наши затянувшиеся шрамы и тот факт, что мы кажемся нормальными людьми, подняли оптимизма в солдатах.

– Вы заразны для нас? – спросил Буддист.

Кейн вздохнул.

– Да. В нашей крови содержатся вирионы. Заражение может произойти капельным путем.

– Ну вот! Это значит с вами ни потрахаться, ни пососаться? – воскликнул Фунчоза.

Вьетнам тут же дала ему подзатыльник.

– Я и не собирался! Я о других беспокоился!

– Заражение происходит одним и тем же способом: прямой контакт с кровью, которая должна попасть в рану.

– То есть ваша сыворотка меня не спасет? Я имею в виду сейчас. Я вколю ее себе и она создаст иммунитет, как прививка, чтобы я мог ходить по поверхности и не бояться быть укушенным, – спросил кто-то из толпы.

– Нет, – отрезал Кейн.

Я добавила:

– Чтобы обмануть вирус, вам нужно заразиться.

Этот жестокий закон, что мы вывели здесь в лабораторных условиях, поднял всполох среди всех находящихся у подвале.

– Это же суицид!

– Вы предлагаете мне добровольно стать одним из них?

– Это безумие!

Никому не понравилась наша идея спасения мира, нам она тоже не особо внушала оптимизма, но это все, что мы имели на данный момент.

– Мы никого ни к чему не принуждаем! – закричала я, перекрикивая негодующих солдат.

Постепенно гам голосов затих.

– Вы продолжите жить здесь, мы отстроим под гостиницей новый дом для вас, да снова под землей, но у нас нет другого выбора. Простите, что не предлагаем вам чудесное спасение. Простите, что после того, как была уничтожена Желява, мы можем предложить вам лишь ее отдаленную копию. Но ничего не изменилось. Вам по-прежнему нельзя на поверхность.

Вдруг в памяти всплыли слова Маргинала, которые до сих казались отвратительными, но впервые я увидела в них истину, бьющую прямо в цель.

– Эволюция…

Кейн посмотрел на меня тревожным взглядом. Я и сама не понимала, почему вдруг заговорила об этом.

– Мы сильнее вас, быстрее, выносливее. Мои раны затянутся к завтрашнему вечеру, в то время как вы будете мучиться неделю. Мои кости затянутся за пару дней, ваши – за месяц. Я не выбирала, кем мне становиться, меня такой сделали те, от кого вы сейчас прячетесь. Со всей их жестокой кровожадностью они подарили вам защитников.

На лицах солдат застыла озадаченность, они никогда не предполагали, что из самой жуткой характеристики вируса можно извлечь пользу. Они не смогут выйти на поверхность, но я смогу. Я смогу находить ресурсы для их пропитания и, черт бы тебя побрал Маргинал, действительно превращусь в стражника музейных экспонатов человеческого прошлого.

– Но нам нужна ваша помощь, – снова обратилась я, – нам необходимо собирать сырье для непрерывного производства сыворотки. Как уже сказал Кейн, у нее временный эффект, и те, кто превратился в человека обратно, до конца своих жизней будут сидеть на дозах.

– То есть если ты не будешь колоться, ты превратишься в монстра? – спросил Вольт.

Я кивнула.

– Чушь какая-то! – возникнул Фунчоза.

И вместе с ним всколыхнулись и остальные солдаты, словно ждали, кто наконец выскажет их мысли.

– Я что должен жопу рвать ради того, чтобы ты и тебеподобные оставались людьми? С хера ли?!

– Потому что это ваш шанс выжить! – заступился Томас.

– Я и без вас прекрасно выживал!

– Напомни где? Ах да! В подземной базе, от которой ничего не осталось! – ответил Малик.

– Падальщики всю Желяву снабжали ресурсами, а это пятнадцать тысяч человек! Выживем и без вашего распрекрасного дворца!

– И как долго мы еще будем заниматься сбором ресурсов для кормежки жителей? – Лосяш первым из Падальщиков встал на мою сторону.

– Эй! Очнись! Ты – Падальщик! Будешь до конца жизни собирать металлолом!

– А что если они правы, Фунчоза? Может, это и есть решение, которое мы всю жизнь искали? – Ляжка поддержала сержанта и нас вместе с ним.

– Я не вижу решения. Я вижу лишь амбиции размером с мой слоновий член. Как ты представляешь, сколько надо готовить этой сыворотки для сотни людей? А для тысячи? Это, конечно, шикарный план – разом превратить всех зараженных обратно в людей. А дальше что? Миллионы людей держать на наркотике? – упирался Фунчоза.

– Это все будет происходить постепенно. Нам бы начать с нескольких особей!

– Бред.

– Все слишком сложно.

– Я не против заразиться, если это позволит мне выбраться наверх, – произнес кто-то в толпе.

– Ты сдурел?

– Совсем псих что ли?

– А чем это плохо? То ли я буду в подвале от сырости дохнуть, гордо нося звание «человек», то ли буду как вот эти чуваки, которые колются какой-то шнягой и гуляют под солнцем.

Спор между солдатами набирал обороты, мы рисковали тем, что скоро они пойдут друг на друга с кулаками. Я отчаянно нуждалась в сплочении Падальщиков, чтобы справиться со всем этим дерьмом. И единственным, кто составлял мне ощутимую оппозицию был Фунчоза. Мне нужно затянуть его на свою сторону.

– Это уже мой выбор, кем я хочу стать!

– Не только твой! Мы с тобой рядом живем! Кончится сыворотка, озвереешь и всех нас в фарш порубишь?

– Я вообще свалю отсюда!

– О да, очень благородно.

– Скорее трусливо!

– Да пошел ты!

Двое солдат сцепились в рукопашную, остальные тут же кинулись их разнимать. Но задиры заражали толпу своими идеями, и уже другие стали разминать кулаки. Мы смотрели на возрастающее недовольство, которое грозило вылиться в беспорядки на клочке пространства в пару десятков квадратных метров с тремястами людьми. Это будет месиво.

Пора было прекратить эту распрю.

– В жопу это все! Я не собираюсь корячиться там снаружи, чтобы вам суперменам сырье для энергетика поставлять! Хрена с два! – кричал Фунчоза на фоне беснующейся толпы.

– А что если я скажу тебе, что мы нашли твою мать? – я наконец использовала козырь, который уже давно хотела кинуть на стол.

Фунчоза тут же замер. Лицо осунулось, брови съехали на глаза, губы поджались. Он вдруг превратился в психа еще более опасного, чем обычно.

Солдаты стали затихать по мере осознания произнесенных мною слов.

– А ну-ка повтори, – произнес Фунчоза стальным голосом.

– Твоя мать. Мы нашли ее.

Солдаты стали переглядываться. О да. Это было их слабое место. До этого момента вся затея с сывороткой казалась призрачной и вообще нереализуемой. Но теперь они все задавались вопросом «Неужели это может сработать?». Потому что солдаты не хотят ничего так сильно, как вернуть своих родителей, родственников, друзей. И мой план предлагал им шанс.

– Не шути так, Тесс, – процедил Фунчоза сквозь зубы в напряженной тишине.

Даже Вьетнам нахмурилась, увидев реакцию Фунчозы – он был на грани срыва, я играла с разгорающимся факелом. Но ведь я понимала его, как и все остальные. Потому что мы все сироты, все теряли братьев и сестер, кто-то даже детей, и когда тебе говорят о том, что твою мать можно вернуть с того света, ты готов крушить и громить все вокруг, лишь бы схватить эту возможность и превратить ее в реальный факт. Это было наше всеобщее уязвимое место – возможность вернуть родных и близких.

– Я не шучу, Тормунд. Она здесь. Я могу отвести тебя к ней прямо сейчас.

Кейн озадаченно взглянул на меня, как и остальные.

– Ева?! – первой сообразила Перчинка.

Я улыбнулась.

– Ее имя Тарья. Так? – спросила я у Фунчозы.

Пять минут спустя мы стояли возле бокса в противоположной части подвала. Сюда мы спрятали Еву, после того как взяли у нее образец крови. Здесь же покоился и мой трофей по имени Геркулес. Он спал в соседней клетке.

В темноте подвала посреди мертвой тишины Ева, или Тарья, пребывала в спячке. Прямо посреди бокса с головой вздернутой наверх и с полуоткрытым ртом, чтобы лучше чувствовать запахи. Она была все в том же изодранном выцветшем комбинезоне, в котором я узнала униформу аграрника Желявы. На нем не было правого рукава – его оторвали вместе с изрядной частью ее руки, обрубок которой быстро зажил, когда она превратилась в чудовище, и теперь болтался в районе груди. А на плече виднелись белесые шрамы от татуировки Падальщика, коим она когда-то была, но, забеременев Тормундом, ушла к аграрникам.

Я помню ее, я встречала ее, когда была совсем маленькой, мне было тогда лет шесть. Она подарила мне одуванчик, который смогла вырастить в аграрном блоке из семян, что ей привезли с поверхности. Тогда же я заметила ее яркую разноцветную татуировку.

– Это валькирия, – объяснила она тогда.

– А кто это? – спросила шестилетняя Тесса.

– Дева-воительница, которая на поле битвы решает, кому жить, а кому умереть.

Девочка нахмурилась.

– А разве так можно?

Женщина подняла бровь.

– Решать, кому жить, а кому умереть, – уточнила малышка.

Тарья грустно улыбнулась.

– Я сделала этот выбор однажды. Я решила, что моему сыну нужно жить. И ты тоже можешь принять такое решение.

Теперь нахмурилась девочка.

– Ты можешь решить судьбу этого одуванчика. Можешь сорвать его, и он умрет через день. А можешь оставить его в горшке с землей и поливать каждый день, чтобы он жил.

Смотря на белесые шрамы на половине руки, вырисовывавшие силуэт женской головы в крылатом шлеме с зеленой птицей, сопровождавшей воительницу, как символ жизни, я вспоминала тот одуванчик, который уже давно завял, несмотря на мои попытки продлить его жизнь под землей. Теперь же мне придется поливать из лейки все человечество, чтобы поддерживать в нем жизнь, чтобы удержать его от падения в бездну, где они превращаются в монстров.

– Как ты узнала ее? – спросил Фунчоза.

Он был полностью подавленным и плакал, облокотившись на плексиглас, смотря на свою мать, которую восемь лет считал мертвой. Встреть он ее сегодня в лесу, не узнал бы и пристрелил. Она изменилась слишком сильно.

– По татуировке, – ответила я хрипло.

– Ее ж не видно почти.

– А еще у нее нашивка с именем на груди.

Фунчоза не ответил. Просто продолжал смотреть на свою мать, которая превратилась в монстра восемь лет назад, забыв, что у нее есть сын.

– Она ждет свою очередь на сыворотку, Тормунд.

Почему-то сейчас мне не хотелось называть его прозвищем.

– Все они ждут. Они пребывают в забытье, не помнят о том, что у них есть дети, которые не перестают их ждать.

Я сглотнула подступившие слезы.

– Я бы очень хотела найти своих родителей.

Когда-то давно они вышли на поверхность в исследовательскую миссию и не вернулись.

– Но сейчас я очень рада, что нашла твою маму.

Я положила руку на своего вечного соперника.

– Помоги же остальным …

Я не знала, что нас ждет впереди, возможно, я приглашала Фунчозу на собственную смерть в конце этого путешествия. А может быть, нам удастся совершить то, что сейчас кажется невозможным, и вылечить целую планету. Я не знала наверняка, я просто видела цель и не могла стоять на месте, осознавая, что те трудности, которые ждут нас на этом пути, будут еще более масштабными и беспощадными. В конце концов жизнь одуванчика тоже требует жертв.

Тормунд потянул носом, оторвался от плексигласа, взглянул на меня заплаканными глазами, в которых пряталась решимость, и задал всего один вопрос:

– Какой у нас план?

В оформлении обложки использованы фотографии с:

https://pixabay.com/illustrations/man-soldier-army-warrior-hero-5679676/

https://pixabay.com/illustrations/science-fiction-scifi-corridor-3334826/

Примечания

1

Названия ураганов, которые периодически обрушиваются на США

(обратно)

2

IdZ (нем. Infanterist der Zukunft) – немецкий комплекс индивидуальной экипировки военнослужащего, созданный по программе «пехотинец будущего».

(обратно)

3

«Boxer» (нем. Gepanzerte Transport Kraftfahrzeug Boxer) – германо-нидерландское семейство многоцелевых бронированных транспортных средств модульной системы. Боевая колёсная бронемашина может оснащаться разнообразным вооружением и предназначена для использования в мотострелковых подразделениях сухопутных войск. Длина корпуса 8м, ширина – 3м, высота – 2,5м.

(обратно)

4

M-84A4 Snajper – хорватский танк производства фирмы «Джуро Джакович», уже немного устаревший.

(обратно)

5

Бронетранспортер TPz 1 Fuchs (нем. «Лиса») – немецкий бронетранспортёр – боевая колёсная плавающая бронемашина, оснащённая вооружением, предназначенная для транспортировки мотопехотинцев мотопехотных подразделений сухопутных войск принят на вооружение в 1979 году.

(обратно)

6

Vilkas (лит. «Волк»)

(обратно)

7

Streit Group Spartan – бронеавтомобиль с колёсной формулой 4 × 4, разработанный канадской компанией Streit Group в Украине на шасси автомашины Ford 550 в 2012 году.

(обратно)

8

Авиабаза Тасар (англ. Taszár Air Base), (ICAO: LHTA) – военная авиабаза, расположенная близ деревни Тасар (Шомодь, Венгрия) в 250км от Сольнока, где находятся герои.

(обратно)

9

Ан-124 (имя собственное: «Руслан»; шифр в ОКБ и МАП: Изделие 400; по кодификации NATO: «Condor») – советский тяжёлый дальний транспортный самолёт[5] 4-го поколения разработки ОКБ имени О. К. Антонова.

(обратно)

10

«Кайман» – белорусская бронированная разведывательно-дозорная машина. Производится с 2016 года.

(обратно)

11

Клуж-Напо́ка (инф.) (рум. Cluj-Napoca [ˈkluʒ naˈpoka]), до 1974 года – Клуж, также Коложвар (венг. Kolozsvár [ˈkoloʒvaːr]), Клаузенбург (нем. Klausenburg) – город на северо-западе Румынии (второй по размеру город страны после столицы), административный центр жудеца (уезда) Клуж.

(обратно)

12

Bäcker – с нем. «пекарь»

(обратно)

13

Tiszavirág híd (венг.) – мост имеет конструкцию, имитирующую силуэт подёнки Palingenia longicauda, обитающей на реке Тиса. Этот вид подёнок впоследствии назвали стали звать Тиса, по месту их обнаружения.

(обратно)

14

Полифем – циклоп из «Одиссеи» Гомера. Царь Одиссей выбрался из его плена, напоив циклопа вином и выколов тому глаз.

(обратно)

15

Назгулы и Големы – в предыдущих частях книжной серии «Падальщики» объяснены эти клички. Назгулами зовут солдат отрядов видеонаблюдения. Големы – солдаты отрядов внутренней безопасности.

(обратно)

16

Тесла, Маяк, Васаби, Бодхи, Бесы – названия отрядов специального назначения (Падальщики)

(обратно)

17

https://hightech.fm/2017/06/13/brain-dimensions

(обратно)

18

Закон китайского мудреца Лао-Цзы, согласно которому, Когда мы – истерически – хотим чего-то одного, мы получаем ровно – наоборот

(обратно)

19

Неприкосновенный аварийный запас, набор выживания. Как правило, это отдельно упакованный минимальный набор инструментов, материалов, продуктов питания, лекарств и т. п., носимый человеком на случай непредвиденных ситуаций.

(обратно)

20

Точка фэн-фу – одно из самых уязвимых мест человеческого тела, расположена под затылком в точке, где оканчивается голова и начинается шея. В этом месте проходят нервные окончания, ведущие к большому затылочному и подзатылочному участку мозга, тут же находится центр малого артериального круга, образованный двумя крупными подводящими артериями, снабжающие мозг кислородом и другими питательными веществами.

(обратно)

21

РАБС – Роботизированные Автоматические Боевые Системы – турели, охраняющие периметр подземной военной базы Желявы. Жители Желявы ласково зовут их РАБы.

(обратно)

22

Arctic Cat – (пер.англ Арктический Кот) американский бренд снегоходов и вездеходов, выпускаемый в Тиф-Ривер-Фолс, штат Миннесота. Самая популярная модель снегоходов во всем мире.

(обратно)

23

Pussy – с англ. котик, кошка, девушка. А также женская промежность (табуированная лексика).

(обратно)

24

Félin – с фр. кот, кошка, кошачий.

(обратно)

25

Цитата из фильма «Сайлент-Хилл»

(обратно)

26

Прием Геймлиха применяется для удаления инородных тел верхних дыхательных путей.

(обратно)

27

Пасхальное яйцо – сленг виртуального мира, означает секрет в компьютерной игре или скрытое послание от создателей.

(обратно)

28

Стихотворение Е.А.Соловьевой

(обратно)

29

«Макияж в большом городе» – телепередача.

(обратно)

30

Лептоспироз – острая инфекционная болезнь, характеризующаяся поражением капилляров, печени, почек, мышц, явлениями интоксикации, сопровождается постоянной лихорадкой. Грызуны являются основными переносчиками лептоспироза.

(обратно)

31

Манага – конопля, вываренная в молоке.

(обратно)

32

Жирберг, иногда фэ́тберг или фа́тберг (от англ. fatberg) – застывшая в канализационной системе масса, состоящая из не подверженного биодеградации твёрдого вещества (например, влажных салфеток) и остатков кулинарного жира.

(обратно)

33

Герои фильма «Пираты Карибского моря»

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Подёнка

Глава 2. Продолжай бороться

Глава 3. Не забывай, кто ты есть.

Глава 4. Яйценоски

Глава 5. Побег

Глава 6. Пора домой

Глава 7. Прощай, Желява

*** Примечания ***