История России в рассказах для детей [Александра Осиповна Ишимова] (fb2) читать онлайн

Александра Иншимова История России в рассказах для детей

© ООО Издательство «Родничок», 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Глава I Славяне и их соседи

Назад тому лет без малого тысячу на той земле, где ныне Русское царство, таких больших городов, как Петербург или Москва, не было. Да и городами не то называлось, что ныне.

Известно, что такое семья. Родные между собою семьи составляют род; роды, которые произошли от одного человека, составляют племя, а родственные племена составляют народы. В Русской земле каждый род жил в старину особо. Только в таких местах, где было опасно от зверей или от чужих людей, несколько родов жили вместе. И жили небогато. Каменных домов совсем не было, да и деревянные-то избы строились кое-как, больше на шалаши походили. Такие-то избы огораживали плетнем или забором, чтобы зверь или неприятель не мог скоро пробраться. Вот это и называлось тогда городом. Да и таких-то городов в то время было мало, а просто жили особняком, среди лесов и болот, так что и дорогу к жилью было трудно сыскать. Это делали для того, чтобы лучше укрыться от врагов. А врагов было много.

Нынче, если люди поссорятся или захотят владеть одною и той же вещью, то могут судиться. Есть законы, по которым судьи решают, кто прав и кто виноват. Тогда никаких законов не было. В каждом роде старший начальствовал и назывался старшиной. Он в своем роде и судил. А если случалось, что кто из одного рода поссорится с кем из другого рода, тогда старшины обоих родов решали спор. Но если один старшина так рассудит, а другой иначе, тогда, случалось, что дело и до ссор доходило. Да еще вот какая была беда. Если случалось, что в ссоре кого-нибудь убьют, так его родные думали, что за это непременно нужно убивать того, кто это сделал. А за того его родные вступались. Начиналась вражда и война между родами, грабили друг друга и много людей убивали.

Хотя, говорят, в этих местах проповедовал святой апостол Андрей, только после его проповеди прошло без малого 800 лет, и люди совсем позабыли, что слышали про веру Христову.

Главный народ, который жил на нынешней Русской земле, назывался славянами. Они верили, что есть два бога: один белый, добрый, солнышко, свет; другой черный, злой, потемки. Славяне думали, что эти боги воюют между собой: белбог хочет всего доброго, а чернобог всего худого; днем побеждает белбог, солнышко, а ночью – чернобог, потемки. Потом они придумали, что молния сильнее солнца, потому что ее и ночь побеждает. Молнию-то они и назвали Перуном и стали ей поклоняться. Только как же ей поклоняться? Ведь молния бывает редко и не в ту пору, когда человек захочет. Вот и стали они делать истуканов из дерева и назвали их Перунами, молились им, будто молнии, а потом стали думать, будто уж и сами эти истуканы боги. И мало одного Перуна – придумали много богов. Стали верить, будто над стадами имеет власть бог Волос, над ветрами – Стрибог, будто в лесу живут лешие, в домах домовые, в воде водяные и русалки, будто еще есть упыри, кикиморы. Другой народ, живший в то время на Русской земле, финны, тоже имел много богов, имена которых неизвестны.

Два главных народа, жившие тогда в нынешней России, славяне и финны, разделялись на племена. Славянские племена были: поляне, древляне, лутичи, тиверцы, хорваты, бужане, полочане, дреговичи, северяне, вятичи, радимичи, кривичи. Финские племена: чудь, нарова, ижора, ямь, корела, весь, пермь, меря, мурома, черемиса, мордва.

Славяне были сильнее, красивее и мужественнее финнов. Тогда еще не было ни пушек, ни ружей, ни пистолетов, пороха не знали, а бились копьями, дротиками, мечами, саблями, ножами, кинжалами, стрелами; стрелы еще ядом намазывали. Меч – все равно что сабля, только меч прямой, а сабля кривая. Кинжал походил на нож, только им колют, а не режут. Дротик – маленькое копье, которым бросали во врагов. Надевали также на себя панцири и закрывались щитами. Панцирь – стальной кафтан, а щит – круглая или четырехугольная доска с рукоятью, обитая кожей. В панцирях только именитые и богатые люди выходили на бой.

Начальствовали войсками те же старшины, и не было порядка, кто где хотел и как хотел, так и сражался. Оттого славян иногда и побеждали такие народы, которых они были храбрее. А храбростью славяне славились. Часть их покорил народ авары, и когда аварский хан Баян ходил на войну, то были в его войске славяне, и он их всегда ставил впереди всех. Иногда авары их нарочно покидали посреди врагов, и славяне никогда не отдавались без боя – до последнего погибнут, а не сдадутся.

Славяне были очень честны: уж если что обещают, то непременно сдержат слово. Когда славянин скажет: «Если не сдержу слова, да будет мне стыдно», так можно на это слово смело положиться. Может быть, с этих еще пор появилась пословица: «Не давши слова – крепись, а давши – держись», потому что, как сами мы, русские, от славян произошли, так и язык наш от славянского.

Любили также славяне гостей потчевать. Уходя из дома, они оставляли отпертые двери и пищу для всякого, кто вздумает зайти. А если гость придет, когда они сами дома, так старались потчевать его всем, чем Бог послал. Даже вот какой у них был обычай. За кражу они, если вора поймают, на месте убивали, а тут, если зайдет гость к бедному человеку, которому нечем его попотчевать, так позволялось этому человеку украсть у соседа, только было бы чем попотчевать гостя. И уж гостя славянин никому в обиду не даст: скорее сам умрет, а не допустит ему какое-нибудь зло сделать.

Одевались тогда так, как ныне наши мужички, только еще надевали корзны и луды. Это все равно что епанчи. Серьги и мужчины носили; а женщины побогаче носили на шее золотые, серебряные и медные цепи, ожерелья из зеленого бисера, на груди маленькие коробочки из золота, серебра или меди, смотря по состоянию. На коробочке было кольцо, а к кольцу привязывался большой нож.

Молодые читатели, верно, слыхали о востоке, западе, севере и юге. Если встать лицом к тому месту, где восходит солнце, то перед нами будет восток, по правую руку полдень, за нами запад, а по левую руку полночь. А полдень зовут еще югом, полночь – севером.

Тогда вся Русская земля, кроме южной и самой северной частей, была покрыта лесами. Такие леса были, что и дороги в них не прокладывались, а больше по рекам да по речкам ездили. Около них и селились. В лесах было много всяких зверей: медведей, волков, лисиц, буйволов, оленей. Даже водились бобры и соболи, шкурки которых очень дороги и которых ныне в русских лесах нет. Славяне и финны промышляли тем, что ловили зверей. В их земле много было рек и озер, богатых рыбою, так занимались они и рыболовством.

Пока какой-нибудь народ живет только этими двумя промыслами, до тех пор он очень беден. Не посчастливится на промыслах, так хоть с голода умирай. И действительно бывало так, что звероловы умирали от недостатка пищи. Когда народ делается посметливее, то выискивает себе промыслы повыгоднее: либо заводят стада домашних животных – лошадей, коров, овец и прочее, либо займутся хлебопашеством. Больших стад у славян и финнов не было. Но хлебопашеством некоторые их племена с успехом занимались. Может быть, поляне от того и названы так, что у них было много полей. Также добывалось в Русской земле много меда. Хлебом, мехами, медом и воском славяне и финны торговали, то есть меняли их на другие вещи.

На юг от славянской земли было Черное море и земля Греции. Греки были народ богатый. Главный город у них назывался Царьградом. Его же называют Константинополем и Византией. Он был больше нынешнего Петербурга и не уступал ему богатством. Город этот недалеко от Черного моря, а в это море впадает река Днепр, по которой лежала земля полян – по этим морю и реке и можно было проехать из греческой в славянскую землю. Вот с греками-то и была главная торговля славян. Рассказывают, что на Днепре поселился со своим родом славянин по имени Кий, который перевозил через эту реку и стал богат. От него будто бы и назван город Киев. Подле Киева есть горы Хоревица и Щекавица и река Лыбедь, так после и придумали, будто у Кия были братья Щек и Хорев и сестра Лыбедь, и те горы и речка от них названы.

На юг от Киева, по рекам Днепру, Бугу и Днестру, все степи. Там за тысячу лет совсем не было хлебопашества, а жили такие народы, у которых много стад. Если на одном месте у них корма для стад недоставало, тогда они переходили на другое место. Поэтому и домов у них на одном месте не было, а куда придут, там и поставят свои кибитки или шатры, да в них и живут. Эти степи не только около Черного моря, а идут дальше к востоку на многие тысячи верст, до части света, которую называют Азией^[1]. По этим степям и в наше время многие народы кочуют, то есть переходят с места на место, а в прежние времена разные кочевые народы шли один за другим с востока на запад и беспрестанно выгоняли один другого. Вот из таких народов были хазары. Их государь назывался каганом, был очень богат и жил в каменном дворце. Он был еврейской веры, а хазары были одни христиане, другие евреи, третьи магометанской веры. Хазары победили славянские племена, которые жили к ним поближе, и заставили их платить дань, или подать. Говорят, будто поляне сперва дали им дань мечами, и хазарские старшины, когда посмотрели на эти мечи, то сказали: «Мы будем после платить им дань, потому что у них мечи остры с обеих сторон, а у нас только с одной». Потом поляне стали платить им по белке с дыма, то есть с жилья.

Кроме славян и финнов, жили еще в Русской земле народы: литва, ятвяги, корсь, дивь, летгола.

Самые старинные города финнов: Ростов, Муром, Белоозеро.

А у славян были еще города, кроме Киева: Новгород, Полоцк, Смоленск. Места, где стояли эти города, тоже были торговым путем. Из реки Днепр перетаскивали лодки в реку Ловать, которая течет в озеро Ильмень. Из Ильменя выходит река Волхов и впадает в Ладожское озеро. На Волхове-то и стоит Новгород. Из Ладожского озера река Нева течет в море, которое ныне называют Балтийским, а в старину называли Варяжским.

За этим морем жил храбрый народ: славяне называли его варягами, а другие – норманнами. Земля у норманнов не хлебородная, обрабатывать ее тяжело, а море близко. Вот они с давних пор и привыкли плавать по морю и грабить, кто им на море или на берегах попадался. А потом из моря стали они по рекам и внутрь разных земель пробираться и навели такой страх на те земли, что там даже в церквах особая молитва была: «Спаси нас, Господи, от норманнов».

Норманны так любили воевать, что придумали, будто на том свете, в раю, только и будут делать, что биться да пировать. Были у них даже такие охотники биться, что вдруг, ни за что ни про что, начинали биться между собою, огонь глотали, железо грызли.

Варяги знали, что Греция богата, и пробирались туда, одни – грабить, другие – торговать, третьи – служить греческим государям, которые дорого за это платили. А ездили туда варяги через славянскую землю, именно по Ладожскому озеру и дальше, по Днепру и Черному морю до Царьграда.

Глава II Рюрик. – Олег. – Игорь

Норманны заставили новгородцев и другое славянское племя, да и три племени финских платить им дань. Однако славяне и финны справились, выгнали незваных гостей и стали жить по-прежнему. Да недолго так жили. Много было беспорядков, правда не соблюдалась. Случится спор у людей из разных родов, сойдутся старшины их судить, каждый за своего родного вступается. И начали роды друг с другом воевать.

А был тогда обычай, если какое-нибудь важное дело, то собирались в одно место старшины всего племени или даже из нескольких племен, которые дружно жили между собою. Вот старшины племен, которые выгнали варягов, собрались да и начали думать, как бы им от беспорядков избавиться. Как же это сделать? Беда вышла от того, что правдивого судьи не было. Будь такой судья, тогда и стали бы славяне мирно жить между собою. Только откуда же его взять? Из славян или финнов нельзя выбрать такого судью: опять будет делать несправедливости для своих. Надо судью из людей чужих – он вернее судить будет. Да и еще такого судью надо, чтобы силу имел, чтобы, если подсудимый упрям, то заставил бы его слушаться. И положили славяне искать себе судей в чужой земле, именно у варягов. Слыхали они, что в одном роде варяжском^[2], который назывался Русью, есть три князя, которые и судят правдиво, и хорошие воины, так что и подданных сумеют заставить слушаться, и никому их в обиду не дадут. Этих братьев звали: Рюрик, Синеус и Трувор. Вот славяне и отправили к ним послов. Послы пришли, поклонились этим князьям и сказали: «Земля наша велика и обильна, а порядка у нас нет, придете княжить и владеть нами». Эти князья согласились на их просьбу и пришли к ним со всем своим родом и дружиною.

Дружиной те назывались, которые за каким-нибудь князем или главным военачальником ходили на войну. Они ему были не родня, а потому служили, что надеялись с ним больше добычи получить, и точно, хороший князь очень любил свою дружину и берег ее.

Рюрик с братьями пришел в славянскую землю и привел с собою весь свой русский род, отчего и земля, где они стали княжить, назвалась Русью.

Случилось это в 862 году после Рождества Христова. Значит, теперь больше тысячи лет, как это случилось, тогда и началось Русское государство. Рюрик, Синеус и Трувор стали судить славян и финнов, которые их призвали, обороняли их от врагов, а они платили им за это дань. Платили дани столько, сколько назначит князь. Он сам за нею каждый год и ездил.

Синеус стал княжить в городе Белоозеро, Трувор – в Изборске, а Рюрик – сперва в Ладоге, потом в Новгороде. Братья его умерли, и он стал всей Русью править. Только не велика она была. Ныне у нас есть такие губернии, которые больше всей тогдашней Руси. Однако норманские князья тотчас же стали свою землю увеличивать, покорили города Полоцк, Муром, Ростов. Лучше стало славянам под властью князей, беспорядок кончился. Князья начали судить по правде, а если кто не слушался, того наказывали. Новгородцы вздумали было своевольничать, но Рюрик их усмирил. И из соседей никто не стал их обижать. Впрочем, он сам судил только в Новгороде, а в иных городах посадил бояр, которые и стали судить вместо князя, оттого и назывались наместниками. Бояре эти были из княжеской дружины. В ней старшие, важнейшие люди назывались боярами, а меньшие – гриднями и воями. Слуги же княжеские назывались отроками. Всякий мог проситься в княжескую дружину и в ней, пожалуй, дослужиться и до боярина. У самых славных бояр тоже были свои дружины. Наместникам были большие выгоды.

Из дружины Рюрика было два воина, Аскольд и Дир, которые тоже хотели быть наместниками, но он им не дал городов. Они отпросились у него в Царьград, чтобы служить греческому императору. Рюрик их отпустил. Вот они со своим родом поплыли по Днепру и увидели Киев. Спросили, чей это город, узнали, что он платит дань хазарам. Они остановились тут. Около них собралось довольно варягов, которые все еще продолжали этим путем ходить в Царьград на службу. Киевляне стали им платить дань вместо хазар; соседних славян они победили и стали княжить в Киеве. Когда же Аскольд и Дир здесь усилились, вздумали идти в Царьград уже не служить, а воевать и поплыли туда на двухстах судах. А греческое войско в это время воевало в другом месте. Русские стали грабить окрестности Царьграда, навели ужас и на самый город. В нем была влахернская церковь, где хранилась риза Божией Матери. Главный архиерей греческий, который назывался патриархом, совершил молебствие и обнес эту ризу вокруг стен города. Поднялась буря, лодки русских разбило, они сами едва спаслись на берег и стали просить мира, а когда узнали все, что было, захотели сделаться христианами. Греки этому очень обрадовались, окрестили Аскольда и Дира и остаток их дружины, надарили им золота и серебра, шелковых тканей, и они воротились в Киев. С Рюриком они не совсем дружно жили, нападали на его южные земли, принимали тех, кто к ним уходил из Новгорода. Но Рюрик скоро умер; сыну его Игорю было только два года, и северной Русью стал править старший в рюриковском роду – Олег.

Олег был хитрый человек. Сперва он взял города Смоленск и Любеч, которые стояли на дороге из Новгорода к Киеву; потом собрал большое войско из всех подвластных ему народов и поплыл к Киеву на лодках. Только большую часть лодок позади оставил, на остальных воинов спрятал, приплыл к Киеву и послал сказать Аскольду и Диру, что приехали варяжские купцы, да понездоровилось им, потому они и просят князей прийти к ним на суда. Князья поверили, взяли с собой немного людей, пришли на суда к Олегу, а он вышел к ним с малолетним Игорем на руках и сказал: «Вы не князья, а вот сын Рюрика». И в ту же минуту воины его вышли из-под палуб судов, бросились на Аскольда и Дира и убили их.

В Киеве Олегу очень понравилось: в Киеве и теплее, и родится все хорошо, и земля богатая. Он сказал: «Пусть Киев будет матерью русских городов», и стал в нем жить, а в Новгороде оставил наместника. Но между Новгородом и Киевом еще оставались славянские племена, которые не были еще подвластны Олегу. Он всех их покорил, хотя из них древляне и северяне очень храбро с ним бились. Хазары, которым северяне прежде платили дань, не могли за них заступиться, потому что воевали в то время с кочующим народом печенегами, который вновь появился у Черного моря. Эти печенеги были страшные разбойники. Но о них еще будет рассказано дальше, а теперь послушайте, что сделал Олег. Вздумал он идти на Царьград и собрал войско изо всех племен, которые ему были подвластны, так что, говорят, будто у него было, кроме конницы, две тысячи судов и на каждом по сорок воинов.

В старину были люди, которые записывали все, что при них случалось в Русской земле. Их сочинения называются летописями. Только еще во время Олега таких летописцев не было. Первый летописец русский, преподобный Нестор, жил лет через двести после Олега и слышал от стариков про дела этого князя, а старики были не прочь и прибавить; поэтому преподобный Нестор хоть записал их рассказ в летопись, но нельзя этому рассказу вполне верить. Они рассказывали, что греки не посмели встретить русских в поле, а загородили пристань цепями, заперлись в Царьграде, но войско Олега выжгло всю окрестность, и князь велел еще перетащить по земле лодки в пристань. При этом рассказчики выдумали, будто Олег велел поставить лодки на колеса и распустить паруса, и будто лодки от ветра покатились. Греки испугались, стали просить мира и выслали войску Олега пищу и питье. Только он не велел ни к чему прикасаться, и хорошо сделал, потому что и в питье, и в пище была отрава. Так-то Олег перехитрил греков. Вот они видят, что делать нечего, согласились дать ему богатую дань. Тогда они помирились и составили договор. Греки обязались давать съестные припасы русским людям, которые будут приходить в Царьград торговать, а русские обязались не грабить греческих земель. Также условились, что делать в случае убийства или воровства русских у греков или греков у русских. Русские договорились помогать греческим кораблям, которые будут выброшены ветром на чужую землю. Греки обязались выкупать русских из неволи, а русские греков.

Олег повесил свой щит на воротах Царьграда и воротился в Киев со множеством золота, дорогих тканей, вина, плодов и оабвощей, которые растут в Греции, и народ прозвал его вещим, т. е. мудрецом.

Игорю уже было за двадцать лет, но он во всем слушался Олега. Игорь любил заниматься охотой. Вот раз охотился он в Псковской области и увидел девушку-красавицу, разговорился с ней и узнал, что она скромная и умная. Очень она ему понравилась, и с позволения Олега он на ней женился. Ее звали Ольгой. Пока Олег ходил в Царьград, Игорь оставался в Киеве.

Олег и до похода, и после похода много старался о том, как устроить Русскую землю, объезжал ее, творил суд и расправу, устанавливал дани. Весь народ его очень любил. О смерти его вот что рассказывают. Было много волхвов, или кудесников, то есть колдунов. Олег и спросил одного из них, от чего он умрет? А волхв и говорит: «От твоего любимого коня». Олег перестал ездить на этом коне, велел его покоить и холить. Воротившись из царьградского похода, он спросил, где этот конь? Ему и говорят, что конь издох. И стало князю жалко коня, захотел он посмотреть его кости, приехал туда, где они лежали, наступил на череп и сказал: «Зачем я послушался этого кудесника? Он все ложь говорил: сказал, что я умру от коня, а вот конь-то мертвый, а я жив и здоров». Когда князь говорил это, из черепа коня выползла змея, обвилась вокруг ноги князя и ужалила его. От этого Олег умер.

Народ очень жалел и плакал об Олеге. А княжить стал Игорь. С его времени русские князья стали называться великими князьями.

Печенеги, что прежде бились с хазарами, подошли к Русской земле и стали кочевать около устья Днепра. А там на этой реке пороги, то есть камни, которые мешают плавать. Так на всякое судно, которое плывет мимо и позамедляется, печенеги на конях или на кожах бросятся с берега, да и грабят его. Кони у них были быстрые. Печенеги обыкновенно окружали своих врагов и пускали в них стрелы, а потом скакали прочь. Грабители они были страшные и много наделали горя Русской земле. Однако сначала они с Игорем жили мирно. При Игоре большую силу имел воевода Свенельд: он даже ходил вместо князя собирать дань и стал очень богат. Игорь дважды ходил на Царьград. В первый раз греки пожгли его корабли составом, который назывался греческим огнем. Из чего состоит этот состав, ныне, наверное, не знают. Он горел и под водой. Только греки умели его приготовлять, и он очень помогал им в войнах. А в другой раз Игорь собрал большое войско, нанял варягов и печенегов; но греки услышали, что он идет, и предложили дань, чтобы он помирился. Он спросил совета у дружины. А дружина сказала: «Лучше помириться, а то кто знает, чем война кончится, да и морю нельзя верить!» Игорь и точно помирился, сделал с греками договор, только уже в нем было меньше выгод для русских, чем в Олеговом. В это время у Игоря в дружине уже были христиане. Он сам с другими идолопоклонниками поклялся Перуном, что будет соблюдать договор, а христиане поклялись в соборе Ильи Пророка в Киеве.

Дружина Игоря завидовала Свенельдовой и стала говорить: «Отроки Свенельда богаты оружием и платьем, а мы наги. Поди, князь, с нами собирать дань: и ты разбогатеешь, и мы». Игорь пошел с ними к древлянам, взял с них дани больше, чем они платили прежде, и пошел было в Киев, но раздумал, большую часть дружины отпустил, а сам сказал: «Я ворочусь, еще похожу». И пошел к древлянам, а дружина с ним была малая. Древляне, как услыхали, что он идет, сказали: «Повадится волк к овцам, перетаскает все стадо, пока не убьют его. Так и этот: пока не убьем его, всех нас разорит». Потом послали ему сказать: «Зачем ты идешь, ведь ты взял всю дань?» Но он их не послушался; тогда они вышли из города Коростеня, побили его дружину, а самого его взяли в плен, пригнули два дерева верхушками к земле, привязали к ним ноги Игоря, потом верхушки отпустили, его и разорвало на части.

Глава III Ольга. – Святослав

От древлян пришли в Киев послы и сказали Ольге: «Нас послала к тебе Древлянская земля. Мужа твоего мы убили, потому что он нас грабил, а наши князья добрые, не пойдешь ли ты замуж за нашего князя Мала?»

Ольга им на это сказала: «Люба мне ваша речь, уж мужа мне не воскресить; завтра я хочу сделать вам почет перед моими людьми: идите-ка в свою ладью, да и лягте в ней; когда же я завтра пришлю за вами, так и скажите: не хотим ни идти, ни верхом ехать, а несите нас».

Древляне послушались ее, так и отвечали назавтра киевлянам. Киевляне им сказали: «Мы люди невольные, князь наш убит, а княгиня замуж идет за вашего князя». И подняли они лодку, на которой сидели все 20 послов древлянских, да и понесли к терему княгини; древляне сидели в лодке и величались, а киевляне принесли их на двор к терему, да и бросили с лодкой в глубокую яму. Ольга посмотрела на них из терема и спросила: «Довольны ли честью?» А они закричали: «Ох! Хуже нам Игоревой смерти». А Ольга велела их тут же засыпать живых в этой яме. Потом она послала сказать древлянам: «Я хочу идти за вашего князя, но только еще пришлите послов, именитых людей, иначе киевляне меня не отпустят». Древляне поверили, послали своих старшин. Ольга велела для них по приезде истопить баню; пошли они туда, а княгиня приказала ее зажечь – так они там и сгорели.

Еще она послала к ним сказать, что идет сама в их землю, только наперед надо ей тризну по мужу справить. Тризной у них назывались поминки. Если умирал знатный человек, то славяне над ним земляную насыпь делали, оттого вот и вышли курганы в степях. И клали с покойником и деньги, и коня его, и меч, и разные вещи. Они, видите, думали, что на том свете все это мертвому-то понадобится. Насыпав курган, славяне начинали вокруг него бороться, на кулачки биться, взапуски бегать. А после этого пировали. Вот Ольга и приехала с дружиной к Игоревой могиле. Собрались туда и древляне на тризну. Спрашивают Ольгу: «А где же наши послы?» Она говорит: «Послы с дружиной приедут». Начали древляне пировать; употчевала их Ольга на славу, так что они опьянели. Тогда она велела своим отрокам выпить за их здоровье, сама ушла, а дружина ее бросилась на пьяных древлян и принялась их рубить. И погибло их до пяти тысяч человек. А Ольга воротилась в Киев, собрала большое войско и пошла на древлян войной. Древляне тоже вооружились.

У Игоря и Ольги был сын Святослав, еще ребенок, лет двенадцати. Однако когда сошлось киевское войско с древлянским, Святослав первый бросил копье. Только где же ребенку бросить далеко! Копье упало к ногам его коня, а воеводы Свенельд, что, помните, был у Игоря, и Асмуд, который воспитывал князя Святослава, закричали: «Князь уже начал, потянем, дружина, за князем». Тут все киевляне дружно ударили на древлян и победили их.

Все древлянские города покорились Ольге, кроме Коростеня, того самого, жители которого убили Игоря. Они были всех виновнее, так больше других и сражались.

Целое лето Ольга с войском простояла под городом, а взять не могла. Наконец посылает им сказать, что лучше им покориться и дань заплатить. Они отвечали, что рады заплатить и медом, и мехами. Ольга им на это сказала: «Не нужно, и изнурять вас не хочу, дайте мне только по три голубя, да по три воробья с дома». Как услыхали это древляне, обрадовались, что она наложила такую легкую дань. Тотчас же ей доставили птиц. Она сказала, что завтра же уйдет в Киев, сама раздала каждому в своем войске по голубю или по воробью, да и велела, как стемнеет, привязать к каждой птице серу и трут, зажечь, да и пустить на волю. Так и сделали. Голуби и воробьи полетели прямо в свои гнезда в древлянских домах. Тотчас же все дома в Коростене загорелись. Древляне перепугались, бросились бежать, а Ольгины воины стали их ловить. Часть их сделала Ольга рабами, а на других наложила тяжкую дань.

Святослав еще был молод, так Ольга и стала править Русью. И всю ее объехала, везде уставы и уроки назначала, то есть показала, как надо судить и по скольку дани брать. И такая она была добрая и справедливая, что в Несторово время, то есть лет через сто с лишком после ее объезда, народ вспоминал о ней и указывал, где она остановилась и тешилась охотой. И во Пскове еще тогда даже и сани стояли, в которых она ездила. За справедливость и за разум весь русский народ назвал Ольгу мудрою.

Вздумала Ольга в Царьград съездить, потому что много наслышалась об этом городе. В пристани ее там задержали, потому что греки боялись впускать русские суда, не узнавши хорошенько, зачем они пришли. Потом ее приняли с почестью.

Императором в то время был Константин Порфирородный; он велел показать ей самые богатые царьградские церкви и службы и, показывая, рассказывать о вере христианской. Ольга много слышала об этой вере еще и в Киеве, да уже и по уму своему давно видела, что истуканы, которым славяне молятся, не настоящие боги. А тут как она хорошенько разузнала о вере христианской, то и захотела креститься. Сам император был ее крестным отцом. Она была и во дворце у него, обедала там, император дарил ее, только небогато.

Когда же она воротилась в Киев, император прислал просить у нее даров и войска на помощь. А она велела сказать ему: «Когда ты постоишь у меня столько же на Почайне^[3], сколько я стояла у тебя в гавани царьградской, тогда дам тебе все это».

Всех, кто был с нею в Царьграде, окрестили. Она и на Руси хотела всех обратить в православную веру, потому что была очень усердна к ней; но первым ее не послушался сын ее Святослав и сказал: «Как я окрещусь, ведь дружина надо мною смеяться станет?» А Ольга ответила: «Если ты окрестишься, то и все окрестятся».

Но Святослав не хотел принять веры Христовой. Он думал только о войне. Отовсюду к нему собирались в дружину храбрые люди, и жил он с ними душа в душу. Когда выступал в поход, то не брал с собою ни палаток, ни котлов. Пищи он не варил себе, а нарежет тонкими ломтями конину, или говядину, или звериное мясо, зажарит, да тем и питается. Шатров тоже у него не было, а спал он на войлоке, положивши седло под голову. Ходил с войском очень скоро и никогда не нападал нечаянно, а всегда наперед посылал сказать тому народу, с кем хотел воевать, «Иду на вы», и потом уже нападал.

Я уже говорила, что прежние южные славянские племена платили дань хазарам; теперь они одно за другим отходили к Русской земле. Поэтому и вышла у Святослава война с хазарами. Он победил их и покорил главный их город Саркель на реке Дон.

А потом началась у него война с болгарами. Болгары жили на реке Дунае, были очень храбры и часто нападали на Грецию. Греческий император Никифор Фока и послал своего боярина Калакира к Святославу, обещал ему несколько пудов золота за то, чтобы он напал на болгар. Калакир подружился со Святославом, надарил ему много подарков, и сговорились они, что Святослав завоюет Болгарскую землю, а потом поможет Калакару сделаться греческим императором. Святослав собрал 60 тысяч человек войска и пошел в Болгарию. Болгары его встретили храбро, но он их победил и даже взял главный город болгарский Переяславец, а царь болгарский умер с горя.

Правила Русью в это время Ольга. Только там чуть было большая беда не случилась. Печенеги подступили к самому Киеву, со всех сторон осадили его, так что нельзя было ни туда, ни оттуда пройти. Они хотели заставить сдаться киевлян голодом. И точно, уж в городе и в пище, и в питье стали нуждаться. А войска русского вблизи не было. Только за Днепром стояло немного воинов с воеводой Претичем, да и они не смели напасть на печенегов. Киевляне положили послать к Претичу сказать, что если он им не поможет, они не стерпят голода, сдадутся печенегам, выдадут им Ольгу и маленьких детей Святослава.

Вызвался один молодой человек передать эту весть Претичу, он умел говорить по-печенежски, взял узду, пошел промеж их войска и стал спрашивать, не видели ли они его коня? Они подумали, что он тоже печенег, не тронули его, а он дошел до Днепра, бросился в реку и поплыл. Печенеги пустили в него стрелы, но не попали, а воины Претича выплыли к нему навстречу и приняли к себе в лодку.

Как Претич услыхал, что киевлянам очень худо пришлось, то и положил идти к ним на выручку; думал так, что если хоть города не спасет, то по крайней мере княгиню и маленьких детей из беды выручит. Вот назавтра, на рассвете, поплыл он через Днепр на лодках и велел своим воинам трубить как можно громче. Киевляне услыхали это и тоже закричали от радости, а печенеги отошли от берега. Ольга и дети Святослава вышли из города, сели в лодку и поплыли на другой берег Днепра. Воевода печенежский подъехал к Претичу и спросил: «Кто это пришел?» А Претич сказал: «Я воевода княжеский, а за мной и сам князь будет». Печенег сказал, что хочет с ним быть в мире, подарил ему коня, саблю и стрелы, а Претич подарил ему броню, щит и меч. Печенеги отступили от города. Киевляне послали сказать Святославу: «Ты, князь, чужой земли ищешь, а свою не бережешь: нас с твоей матерью и детьми чуть печенеги не взяли. Разве тебе не жаль своей отчины, старухи матери и детей?»

Святослав воротился в Киев, победил печенегов, но стал скучать в Киеве. «То ли дело в Переяславце, – говорил он. – Туда со всех сторон привозят все хорошее: от греков золото, ткани, вина, овощи, от чехов и венгров – серебро и коней, из Руси – меха, воск, мед и рабов».

Чехи и венгры были народы, которые жили к западу от Руси. Из них чехи – тоже славянского племени. Иначе они называются богемцами.

Ольга просила Святослава остаться в Киеве хоть по крайней мере пока она жива. Он и остался. Ольга вскоре скончалась, и он похоронил ее. За ее усердие к вере Христовой и за добрые дела она причислена к лику святых. Народ очень ее любил и горько плакал по ее кончине. Даже древляне на нее не сердились, потому что хоть она сперва и наказала их по делам, но потом была доброю государынею и сделала много хорошего. Святослав, когда она умерла, посадил старшего сына, Ярополка, княжить в Киеве, а второго сына, Олега, – в Древлянской земле. Новгородцы услыхали об этом и тоже просили себе князя. Но Ярополк и Олег не хотели к ним идти. А у Святослава был еще третий сын – Владимир. Только те двое сыновей были от знатных жен, а Владимир от рабыни Малуши, ключницы Ольгиной. Брат Малуши, Добрыня, был человек очень умный, хитрый и храбрый. Он научил новгородцев попросить себе в князья Владимира. Святослав согласился на их просьбу.

И стало на Руси три князя, а Святослав опять ушел в Болгарию. Но болгары тотчас же напали на него. Началась страшная сеча; уже болгары стали одолевать, но Святослав сказал: «Уж, видно, нам здесь погибнуть! Постоим крепко, братья и дружина!» К вечеру он одолел болгар и взял Переяславец приступом.

Между тем в Греции императора Никифора Фоку убили, но сделался императором не Калакир, а Иоанн Цимисхий. Он сам был храбрый человек; собрал большое войско, вздумал выгнать Святослава из Болгарии и послал ему сказать, чтобы он вышел оттуда. А Святослав ему отвечал на это, что выгонит его из Царьграда. Цимисхий, чтобы выведать, сколько у Святослава войска, послал ему сказать, что даст подарки на каждого воина его, только нужно знать, сколько их. Святослав сказал вдвое против настоящего числа, а именно 20 тысяч; а греков собралось 100 тысяч, они и напали на русских. Русские оробели было, но Святослав сказал им: «Нам некуда деться. Волей-неволей – надо биться. Так не посрамим Русской земли, а ляжем здесь костьми. Мертвым не стыдно; а коли побежим, то не уйдем от стыда. Я пойду впереди, а ляжет моя голова, тогда о себе думайте». Дружина отвечала: «Где твоя голова ляжет, там и мы сложим головы». И они одолели греков. Однако же после того император собрал очень большое войско и пошел на русских. А у Святослава уже осталось немного дружины. Болгары держали сторону греков. И стали греки одолевать. Святослав заперся в городе Доростоле. Греки осадили город и не пропускали туда съестных припасов. Святослав ночью вышел из города, достал всего съестного и перебил много греков, но к ним все вновь приходили войска, а у него дружина час от часу убывала. Греки одолевали в битвах. Тогда Святослав согласился помириться с ними и оставить Болгарию. Император за то дал ему много даров. Они даже виделись друг с другом на Дунае. Император приехал на коне, в блестящих латах, с толпой конников, которых называли златоносными; Святослав приплыл на лодке и сам вместе с другими русскими греб веслом. И платьем он не отличался от дружины, только на нем было оно почище. Волосы у него были выстрижены, только по одному клоку висело с обеих сторон: в те времена могли так носить волосы только знатные люди. Шея у него была плотная, грудь широкая, сложения он был хорошего, а грекам показался свирепым.

Возвращаться ему надо было мимо днепровских порогов. Жители Переяславца послали сказать печенегам, что он пойдет мимо них с малою дружиною и большим богатством. Печенеги стали поджидать его у порогов. Свенельд советовал Святославу идти степью, но он не послушался; однако увидя, что множество печенегов стоит у порогов, отступил и стал зимовать в Белобережье, а Свенельда послал степью в Русь за подмогой. Но Свенельд долго не возвращался, припасы у русских вышли, они побили и съели всех коней, не на чем им стало ехать степью и пришлось волей-неволей ехать мимо порогов. Печенеги напали на них. Конечно, они постояли за себя, да числом-то их было очень мало. Печенеги одолели, перебили их. Князь печенежский Кура сделал из черепа Святослава чашу и пил из нее вино по праздникам.

Глава IV Владимир и его братья

В то время как печенеги убили Святослава, старшему его сыну Ярополку было только 12 лет, а братья Ярополка Олег и Владимир, следовательно, еще моложе были, а потому сами они не могли судить в своих княжествах, начальствовать войском и дань собирать. Для этого у каждого из них был боярин, назывался он кормильцем и распоряжался всем, будто князь. У Владимира кормильцем был дядя его Добрыня; кто были кормильцами у двух остальных князей – неизвестно, а только у Ярополка Свенельд получил большую силу, даже когда Ярополк и вырос, то слушался Свенельда.

Русские князья очень любили звериную охоту, и у каждого князя были свои леса заповедные, такие, в которых никто без позволения хозяина не смел охотиться.

Лют, сын Свенельда, был на охоте, заехал в заповедный лес Олега и повстречался там с самим князем. Князь как узнал, что это сын Свенельда, велел его убить. Свенельд очень рассердился на Олега за убийство Люта и уговорил Ярополка воевать за это с братом. Битва у них вышла недалеко от города Овруча; дружина Ярополка одолела, воины Олега побежали к городским воротам, через ров, по мосту, и там стеснилось их так много, что друг друга сталкивали в ров, столкнули и Олега, он там и умер.

Когда к Ярополку принесли труп его брата, он горько заплакал и сказал Свенельду: «Порадуйся теперь, сбылось твое желанье». А княжество Олегово взял Ярополк себе. Владимир услыхал обо всем этом, испугался и убежал из Новгорода за море, к варягам. Ярополк послал своего наместника в Новгород и стал княжить во всей Русской земле. Только в Полоцке княжил князь Рогвольд, у которого была красавица дочь по имени Рогнеда. Ярополк за нее посватался.

Владимир нанял много варягов, воротился в Новгород и выгнал оттуда наместника Ярополка. Новгородцы этому обрадовались, потому что любили Владимира. Он тоже послал сватать за себя Рогнеду. Рогвольд не знал, которого из двух князей выбрать в зятья, и спросил у дочери, за кого она хочет идти. Она сказала: «Не пойду за сына рабы». Тогда Рогвольд просватал ее за Ярополка. Послы Владимира и Добрыня рассердились, собрали большое войско, пошли к Полоцку, взяли его, убили Рогвольда и его сыновей и заставили Рогнеду выйти за Владимира. Потом пошли они к Киеву. Свенельда уже не было; Ярополк во всем слушался другого боярина по имени Блуд. Владимир послал сказать Блуду, если он поможет погубить Ярополка, Владимир за это его станет считать вместо отца. Блуд поверил и стал Ярополку советовать совершить зло.

Дружина у Ярополка была малая, он не мог в чистом поле биться с Владимиром и потому заперся в Киеве, а Владимир стал перед этим городом с войском. Блуд замыслил злое против своего князя и зная, что киевляне не будут помогать ему в этом умысле, стал говорить Ярополку, что киевляне ссылаются с Владимиром, что лучше уйти от них. Ярополк послушался его и убежал в город Родню. Владимир осадил этот город. Блуд опять стал говорить Ярополку: «Видишь, сколько войска у твоего брата; нам их не одолеть, лучше помирись с ним». Один верный воин из ярополковой дружины по имени Варяжко советовал своему князю лучше идти к печенегам и просить их помощи, но Ярополк послушался Блуда, пошел к Владимиру; Блуд затворил за ним двери и не велел своим идти за ним; и два варяга из дружины Владимира напали на Ярополка и прокололи его мечами.

Варяги стали очень величаться, что помогли Владимиру завоевать Киев, требовали богатой дани; он им сказал, что дань собирается, а сам собрал войско. Когда они увидели, что у него во́йска и кроме их довольно, то не посмели буянить и отправились в Царьград.

Владимир отпустил их, написал к греческому императору, чтобы он разослал их по разным городам, а не отправлял обратно в Русскую землю, что в ней и без них воинов довольно. Добрыня поехал наместником в Новгород.

Владимир стал княжить в Киеве. Он женился на вдове Ярополка. Тогда русские князья жили все равно как теперь турецкие султаны, женились на многих женах. У Владимира их было 800. Рогнеда очень горевала, так что ее даже прозвали Гориславой. И взяло ее большое зло на Владимира; вспомнила она и смерть отца и братьев, и то, что он ее почти совсем бросил. Жила она уже не в Киеве, а близ этого города, в селе Предиславине. Раз Владимир заехал туда после охоты и заснул крепко. Рогнеда решилась за все отомстить разом, достала нож и занесла уже руку над грудью князя. Но он проснулся, выхватил у нее нож, велел ей одеться, как она была одета в день своей свадьбы, и дожидаться его. В страхе она научила маленького сына своего Изяслава, что делать. Только что Владимир вошел с мечом в руке, чтобы ее убить, как Изяслав подошел к нему и говорит: «Разве ты думаешь, что ты здесь один?» «А кто же знал, что и ты здесь!» – сказал ему на то Владимир, бросил меч, вышел из комнаты и спросил бояр, что делать с Гориславой. Бояре сказали: «Помилуй ее ради ребенка». Владимир дал ей с Изяславом город Полоцк. Там они и умерли. Род Изяслава стал княжить в Полоцке.

Народ любил Владимира. Он не давал русских в обиду, победил поляков, взял у них города, которые назывались червенскими, победил также болгар, которые жили по Волге. В этом походе был и Добрыня. Болгары хотели платить дань, но Добрыня посмотрел на них и сказал Владимиру: «Нет, оставь их, они не будут данниками; видишь, они в сапогах, а мы поищем лучше лапотников». Владимир и тем еще угождал народу, что очень честил идолов, поставил в Киеве истукан Перуна, деревянный, с серебряной головой и с золотым усом, а Добрыня поставил истукан Перуна же в Новгороде.

Владимир победил еще ятвягов и когда воротился из этого похода, то старшины киевские сказали: «Кинем жребий, кого принести в жертву Перуну». У славян был тогда обычай иногда и людей приносить в жертву, то есть закалывать перед идолами. Жребий пал на молодого варяга по имени Иоанн. Иоанн и отец его Феодор были христиане. Народ послал к Феодору, чтобы он выдал сына на жертву. Но Феодор сказал им: «У вас не боги, а дерево; ныне есть, а завтра сгниют; не едят, не пьют, не говорят, их сделали люди. Бог один. Он сотворил и небо, и солнце, и звезды, и месяц. А эти боги что сделали? Сами они сделаны. Не дам сына в жертву бесам». Народ рассердился, бросился к дому варяга, сломал забор; Феодор встал в сеняхс сыном. Народ закричал: «Дай сына богам». А Феодор сказал им: «Если они боги, то пусть сами возьмут его». Народ еще пуще рассвирепел и убил обоих. Оба они святые.

Многие русские призадумались о словах Феодора. А как подумали, то и не могли не сознаться, что варяг говорил правду. Стал раздумывать и сам Владимир и увидел, что вера в Перуна неправая.

Тут, кстати, соседние народы стали уговаривать Владимира перейти в их веру. Пришли послы от камских болгар, от немецких католиков, от евреев и от греков.

Болгары были магометанской веры. Стали они рассказывать о ней Владимиру, сказали, будто на том свете у каждого магометанина будет в раю по нескольку жен, которые никогда не состарятся. Это понравилось Владимиру, да не понравилось, что нельзя пить вина и есть свинины.

Начали ему немецкие католики говорить о своей вере. Но он сказал, что не примет веры от папы.

Кроме тех славянских племен, которые жили в России, были еще их племена: ляхи в Польше, чехи в Богемии, моравы, сорабы, оботриты и поморяне в Германии и прочие. Тех славян, которые жили в Германии, католики насильно обращали в свою веру и очень притесняли. Так, может быть, поэтому и не хотел Владимир иметь с католиками дело.

Евреи тоже хвалили свою веру. Но Владимир спросил их: «Где ваше отечество?» Они сказали: «В Иерусалиме, но Господь во гневе расточил нас по чужим странам». Владимир ответил: «А если Бог вас отверг и расточил, как же вы смеете проповедовать свою веру?»

Греческий посланный рассказал Владимиру, как Господь Иисус Христос сошел на землю для спасения людей, как он вторично придет судить живых и мертвых. Посланник показал князю картину Страшного суда. Владимир задумался и сказал: «Хорошо добрым и горе злым!» А грек отвечал ему: «Крестись и будешь в раю с добрыми».

Однако Владимир не хотел спешить, боялся ошибиться в таком важном деле. Посоветовался с боярами. Они ему сказали: «Всякий свою веру хвалит, а лучше послать в разные земли узнать, где вера лучше».

Владимир послал десять самых умных бояр к болгарам, немцам и грекам. У болгар они нашли бедные храмы, унылые молитвы, печальные лица; у немцев много обрядов, да без красоты и величия. Наконец они приехали в Царьград. Император узнал об этом и сказал: «Пусть они увидят славу Всевышнего».

В Царьграде была церковь св. Софии, там велел император показать русским служение патриарха. С патриархом служило множество духовенства, иконостас сиял в золоте и серебре, фимиам наполнял церковь, пение так и лилось в душу. Когда же вышли с великим выходом, народ упал ниц, говоря: «Господи, помилуй!» Русским показалось, что явились ангелы и вместе с людьми славословили Бога. Когда послы воротились в Киев, то сказали: «После сладкого человек не захочет горького; так и мы: увидя греческую веру, не хотим иной».

Владимир еще раз созвал бояр посоветоваться. Они сказали: «Если бы вера греческая не была лучше всех, не приняла бы ее мудрая Ольга». Тогда Владимир решил креститься, но не хотел он просить об этом греков, боялся этим унизить себя, а хотелось их принудить.

Вероятно, все слыхали про Севастополь? Так почти на том же месте, где теперь Севастополь, стоял в то время богатый город Херсон, или Корсунь, подвластный греческому императору. К этому-то городу подступил Владимир.

Херсонцы долго отбивались. Он велел насыпать вокруг города вал, чтобы оттуда бить херсонцев, но они сами подкопались под стеной и каждую ночь уносили землю, которую русские днем насыпали для вала.

Но был, однако же, между ними доброхот Владимира по имени Анастас. Он пустил в стан Владимиру стрелу, на которой было написано: «За тобой с востока колодцы, из которых идет вода в город, перейми ее». Владимир так и сделал. Херсонцы сдались.

Владимир написал тогдашним греческим императорам Василию и Константину: «Если вы не отдадите за меня вашей сестры, то и с Царьградом будет то же, что с Херсоном». Они отвечали: «Нельзя христианку выдать за язычника, но если крестишься, то получишь и сестру нашу, и вместе царство небесное».

Владимир согласился, говоря, что их вера и прежде ему нравилась. Сестра императора Анна очень опечалилась и говорила: «Иду точно в полон, лучше бы мне здесь умереть». Но братья утешали ее тем, что через ее посредство Господь просветит Русскую землю.

С нею приехали к Владимиру греческие бояре и священники. В это время у него разболелись глаза и он ничего не видел. Царевна сказала ему: «Поскорее крестись, если хочешь исцелиться».

Епископ корсунский окрестил Владимира, князь в ту же минуту прозрел и воскликнул: «Теперь только я узнал истинного Бога!» Видя это, окрестились многие из дружины. Владимир женился на Анне и воротился с нею в Русскую землю, а Херсон отдал грекам.

Глава V Св. Владимир

После крещения Владимир стал совсем иным человеком, только и помышлял о Боге, о добрых делах, о спасении души. Прежде всего хотел окрестить русских, а чтобы их не смущали идолы, велел Перуна и других бросить в воду или сжечь. Перуна бросили в Днепр, и были приставлены люди с шестами отталкивать его, если он подплывет к берегу. Народ сперва плакал, боялся, что боги рассердятся и сделают какой-нибудь вред; потом, однако, видя, что нет ничего худого, успокоился. Архиереи и священники, которые приехали с Владимиром из Греции, стали ходить по городу и учить народ. Хотя они были греки, однако учили народ по-славянски.

Вот как это случилось.

Далеко к западу от русских жило славянское же племя моравы. Князь их в то время, как Рюрик сел княжить в Новгороде, просил греческого императора прислать в Моравскую землю проповедников, которые бы там проповедовали слово Божие на славянском языке. А в то время было два благочестивых брата славянского рода: Кирилл и Мефодий. Они постриглись в монахи, после были оба архиереями, составили славянскую азбуку и перевели на славянский язык Библию, то есть священные книги христианской веры. Оба они были святые. Вот их-то перевод и пригодился греческим архиереям и священникам, которые пришли в Русскую землю с Владимиром. Это только в славянских землях и было, что народ мог и службу Божию слышать, и священные книги читать на своем языке. А во всех землях, где народ крещен проповедниками от папы, служили и читали Евангелие и другие книга на латинском языке, которого народ не понимал.

Сперва архиереи и священники ходили по Киеву и крестили народ. Желающих было много, но были и такие, что не решались креститься. Чтобы прекратить это, великий князь послал оповестить по всему Киеву, чтобы назавтра все некрещеные шли к реке, а кто не пойдет, будет противником князю. Киевляне и стали говорить: «Если бы новая вера не была хороша, князь и бояре не приняли бы ее», и пошли все на другой день к Днепру. Владимир вышел туда же с архиереями и священниками. Народу было великое множество: кто вошел в воду по шею, кто по грудь, младенцы были на руках, дети подле берега; те киевляне, которые уже были крещены, стали теперь крестными отцами, а священники на берегу читали молитвы. Так и крестились киевляне.

И была великая радость. Окрепло Русское государство. Теснее соединились все крещеные племена. Греки научили русских многому полезному. И вообще русские стали лучше. И до крещения много было в них доброго, да много и худого. Например, вражда между родами за чье-нибудь убийство; она не прекращалась, когда и князей позвали, потому что и у варягов она была в обычае. И сами князья мстили, и Владимир за Олега, и Ольга за Игоря. А как приняли веру Христову, то и увидели, какое тяжелое дело убить человека. Сам Господь милосердный так печется о людях, что без воли Его и волос на их голове не погибнет, как же сметь поднять руку на человека?

Владимир так убоялся этого, что перестал даже казнить и преступников. Но когда преступления сделались от этого чаще, архиереи растолковали ему, что казнь преступников не убийство, не запрещенное дело, что, напротив, государь должен их судить и наказывать по-прежнему.

Узнал также Владимир слова Божии: «Блаженны милостивые – они будут помилованы; продайте имения ваши и дайте нищим; кто дает нищим, дает взаем Богу», и стал он раздавать шедрое подаяние. Всякий мог приходить на княжеский двор, брать деньги, питье и пищу. Да еще мало того. Владимир сказал: «Дряхлые и совсем больные прийти на двор ко мне не могут» и посылал по всем концам города телеги с хлебом, мясом, рыбой, овощами, медом в кадках и квасом. Все это раздавали больным и дряхлым нищим, которые не могли ходить.

За свою веру и добрые дела благоверный князь Владимир признан православною церковью святым и равноапостольным.

Чтобы научить народ вере Христовой и всему хорошему, великий князь завел школы в Киеве и других городах, велел у лучших людей отбирать детей и отдавать туда учиться. И вот как иногда люди не понимают добра, которое им делают: матери плакали, когда у них детей для ученья брали.

У славян христианская вера еще и потому была принята скорее против иных народов, что у всех этих народов до христианства были особые люди, которые только и делали, что служили идолам и приносили им жертвы. Их называли жрецами. Все, что идолам приносили, доставалось им: так для них и выгоднее было, чтобы оставалось идолопоклонство.

Но у славян, к счастью, жрецов не было; зато у них были колдуны. Особенно много таких колдунов было у финнов. Колдуны-то и шли против веры Христовой, конечно, тоже потому, что для них язычество было выгоднее. Язычники верили, что колдунов боги любят и открывают им будущее и другие скрытые дела и вещи. Ну а христианин знает, что колдун либо противник Богу, либо чаще всего простой обманщик, так и не поверит никакому колдовству. Вот поэтому колдуны и старались, чтобы вера Христова не распространялась. Один из них в Новгороде так намутил, что когда там Добрыня свергнул Перуна, то новгородцы возмутились. Однако Добрыня их усмирил.

Народ очень любил Владимира и прозвал его Красным Солнышком; это прозвание и осталось за ним навсегда. При нем Русское государство стало могуче и грозно. Пока Святослав воевал в разных землях, а дети его ссорились, разные племена отделились бы от Руси, но Владимир их покорил. Он много своими победами набрал сокровищ, но не жалел их: строил церкви Божии, награждал народ и дружину, каждый большой праздник задавал им пиры. Однажды дружинники стали говорить: «Житье наше горькое, кормит нас князь с деревянных ложек, а не с серебряных!» Владимир услыхал, велел вылить серебряные ложки и сказал: «Серебром и золотом дружину не добуду, а с дружиной добуду серебра и золота».

Народу же еще и то было любо, что князь всегда с ним и готов его защищать. Святослав для своей удали совсем покинул Русскую землю, за то и не любили его, а Владимир всегда был готов оборонять свой народ. И немало ему было хлопот в этом. Много тогда водилось на Руси разбойников, особенно в лесах; к ним еще пристали язычники, которые не захотели креститься. Но Владимир ловил и казнил разбойников. В Муроме победил их тамошний уроженец Илья Муромец, о котором в сказках много для красного словца прибавлено.

А всего больше было хлопот князю Владимиру с печенегами. Чтобы сдерживать их набеги, он построил на границе степи, где они жили, города и поселил там самых храбрых людей. Но печенеги все-таки нападали. В летописи вот как говорится об одном из набегов. Владимир вышел против них с войском, а печенежский князь и говорит ему: «Пусть наш воин с твоим поборется: твой победит – не будем воевать три года, а наш победит – три года быть войне». Владимир согласился: стал вызывать бойца, но долго никто не выходил, так что князь стал тужить. Вот приходит к нему старик и говорит: «Князь! У меня пять сыновей; четверо здесь, а пятый дома – его никто не одолеет. Раз я его журил, а он кожу мял, стало ему досадно, он и разорвал ее». Владимир послал за этим молодцем. Захотели испытать его силу, рассердили быка и пустили мимо него, а молодец схватил его рукой за бок и вырвал кожу с мясом. Вот и вышел он против печенега. Печенег увидел его и засмеялся, потому что был сам больше трех аршинов ростом, а русский силач роста среднего. Схватились они; русский сдавил печенега в руках и ударил о землю, так что и дух вон. Печенеги побежали, а русские стали рубить их. Владимир обрадовался и построил на этом месте город Переяславль, потому что русский перенял там славу у печенега.

Другой рассказ еще больше похож на сказку. Недалеко от Киева был город Белгород. Владимир его построил и очень любил, так что селили туда народ из иных городов. Однажды печенеги осадили этот город со всех сторон, так что нельзя было доставлять туда ничего съестного, и приходилось белгородцам либо сдаться, либо умереть с голоду. Они собрали вече, то есть сходку, вроде того, как прежде старшины славянские сходились. Только уж теперь на вече были не одни старшины, а все ратные люди. И положили они сдаться печенегам. Но одного старика на вече не было. Как услыхал он, что хотят сдаться, то и сказал: «Погодите три дня и сделайте, что я велю». Они послушались. Он велел выкопать два колодца, на верх каждого вставить кадку, в одну налить кисельного раствора, а в другую медовой сыты. Послы печенежские пришли, а белгородцы им говорят: «Вы хотите нас сморить голодом, а у нас пища из земли идет; не верите, так сами посмотрите». Потом достали из кадок раствору киселя и сыты, сварили кисель, поели сами и печенегов угостили, да еще дали им, чтобы они и старшин своих попотчевали. Печенеги поверили, что в городе есть съестное, и отошли от Белгорода.

В последние годы жизни Владимира печенеги не нападали на Русскую землю. Только в эти годы пришлось ему вытерпеть большое горе от сыновей. Он дал им города: Ярославу – Новгород, Изяславу – Полоцк, Борису – Ростов, Глебу – Муром, Святославу – Древлянскую землю, Всеволоду – Владимир, Святополку – город Туров, а Мстиславу – Тмутаракань (так называется остров между двумя рукавами реки Кубани, из которых один впадает в Азовское море, а другой в Черное). Святополк женился на дочери польского короля Болеслава. Болеслав был очень храбрый человек, но только для своих выгод ничего не жалел. Чтобы одному владеть Польшей, он двух своих братьев выгнал оттуда, а двоим родственникам выколол глаза. Болеслав подучил Святополка отделиться от Владимира. Великий князь узнал об этом и посадил его в тюрьму, но после простил. А тут и другой сын Владимира тоже замыслил недоброе дело. Новгородский князь должен был присылать по две тысячи гривен в Киев великокняжеской дружине и вдруг перестал. Владимир разгневался, велел поправить дороги и делать мосты к Новгороду, чтобы наказать непокорного сына, но занемог и умер.

Бояре хотели было скрыть его смерть: им хотелось, чтобы великим князем был Борис, а его тогда не было в Киеве; они ночью выломали пол в сенях княжеского дома, завернули тело усопшего князя в ковер, спустили вниз по веревкам и отвезли в церковь Божией Матери. Но вскоре в городе все узнали об этом, бросились в церковь, стали рыдать и плакать.

В 980 году Владимир стал княжить один, в 988-ом принял христианскую веру, а скончался 27 лет спустя после этого.

Глава VI Дети Владимира

Из двенадцати сыновей Владимира по смерти его осталось семь: Святополк жил в Киеве, потому что недавно был выпущен из тюрьмы и еще не уехал в свой удел, а Борис ходил с войском на печенегов и еще не воротился в Киев. Старше всех был Святополк, но Владимир и народ не хотели, чтобы он был киевским князем. Владимир больше других сыновей любил Бориса. Думают, хотя наверное неизвестно, что только Борис и Глеб были дети греческой царевны Анны, а прочие сыновья Владимира были от жен-язычниц; может быть, поэтому-то Владимир и прочил киевское княжество Борису.

Борис был князь добрый, храбрый, справедливый, потому народ и желал иметь его князем. Для того-то и хотели киевляне скрыть, что умер Владимир, чтобы успел прийти Борис, но это не удалось.

Святополк стал княжить в Киеве, Только боялся он Бориса. Дружина и киевское войско были у него под начальством и очень его любили, так что он мог, пожалуй, и выгнать Святополка из Киева. Поэтому Святополк послал ему сказать, что хочет жить с ним в любви и дружбе и прибавить городов к его уделу. Дружина уговаривала Бориса идти и взять Киев, но он им сказал: «Не подниму руку на старшего брата». Он говорил это не потому, что верил Святополку, а только по своей правоте и доброму сердцу.

Дружина и войско ушли от него, осталось только немного отроков, то есть слуг. Святополк узнал об этом, позвал к себе своего дружинника Путшу и еще троих и спросил, любят ли они его всем сердцем. Они сказали: «Готовы за тебя головы положить». А он им на это: «Так убейте моего брата Бориса».

Взяли они ратных людей, поехали к реке Альте, где был Борис в это время, подъехали к княжескому шатру и услыхали, что князь Богу молится. Борис уже знал, что замыслил брат, и теперь за него молился и пел святые псалмы. Путша с товарищами остановился. «Пусть, – говорит, – лучше, когда заснет…» Князь лег; в одном шатре с ним спал его отрок Георгий. Путша с товарищами ворвался в шатер и бросился к князю, Георгий загородил его, но они закололи верного слугу, пронзили копьями и самого Бориса, завернули его тело в полотно и повезли. Князь еще дышал. Святополк узнал об этом и послал двух варягов докончить его. Они ему и вонзили меч в сердце.

Святополк стал думать: «Бориса я убил, как бы убить и Глеба». Но Глеб был далеко, в своем уделе в Муроме. Святополк послал сказать: «Отец очень занемог и хочет тебя видеть». Глеб пошел с малою дружиною к Киеву, по дороге вывихнул себе ногу и поехал на лодке. Новгородский князь прислал ему сказать: «Не езди дальше. Святополк убил брата Бориса, убьет и тебя». Вслед за тем приехали и убийцы, которых подослал Святополк. Глебу служил повар из народа торков, который жил в степях так же, как и печенеги. Этот повар перешел на сторону Святополка и убил князя Глеба. Тело Глеба бросили сперва между двумя колодами, а потом привезли в Вышгород и положили вместе с телом Бориса. Господь прославил их тела нетлением и чудесами. Стали они святыми благоверными князьями, молитвенниками за Русскую землю.

Русские впоследствии всегда обращались к ним в молитвах, в своих горестях и напастях. А Святополка прозвали окаянным – так за ним это прозвище и осталось.

Святослав услыхал об убийстве Бориса и Глеба и побежал из Древлянской земли, но по приказу Святополка его догнали и убили. Святополк взял себе уделы Бориса, Глеба и Святослава. Сестра их Предслава послала сказать новгородскому князю, что Святополк хочет и всех братьев перебить.

А в Новгороде в это время вот что делалось. Ярослав, как перестал слушаться отца, послал за варягами, чтобы они его защитили, когда придет Владимир с войском. Варяги пришли и стали в Новгороде своевольничать. Новгородцы не стерпели этого и перебили несколько варягов, а Ярослав позвал к себе этих новгородцев будто в гости, да тоже их перебил. В эту самую пору и пришла ему весть от Предславы. Он испугался, созвал новгородских старшин, заплакал и сказал: «Ах, моя любимая дружина! Убил я тебя, а теперь бы золотом купил. Святополк братьев убил, хочет и меня убить. Кто меня оборонит?» Новгородцы хоть и сердились на князя за убийство своих, однако не выдали его, сказали: «Пойдем за тебя биться и казны дадим». Знали они, что если Ярослав убежит, то Святополк посадит у них наместника, а они любили жить лучше с князем, чем с наместником.

Кроме того, и мерзки показались им дела Святополка. Собрали они войско, дали князю денег для найма варягов; Ярослав нанял их, да вместе с новгородцами и пошел на Святополка. Святополк тоже войско собрал и нанял печенегов. Сошлись оба войска у Днепра и стали друг против друга. Ни те, ни другие через реку не переходили, стояли да поддразнивали друг друга.

Воины Святополка говорили новгородцам: «Эх вы, плотники! Туда же пришли воевать со своим хромым князем». Новгородцы рассердились, говорят князю: «Завтра пойдем на них», а в то же время из войска Святополка один доброхот Ярослава прислал ему сказать, что в ту ночь всего удобнее напасть на Святополка. И точно, Святополк и его войско всю ту ночь пировали.

Новгородцы переехали через реку, лодки оттолкнули от берега, чтобы нельзя было воротиться и пришлось бы либо победить, либо головы положить. Победили они Святополка. Ярослав вошел в Киев, а окаянный убежал к своему тестю Болеславу, польскому королю.

Болеслав собрал большое войско из поляков, нанял еще немцев, варягов и печенегов и пошел на Ярослава. Опять две рати сошлись у реки Буг и стали друг друга поддразнивать. Будый, пестун и воевода Ярослава, стал смеяться над толщиной Болеслава. Болеслав, как услыхал это, не вытерпел, бросился на коне в реку и поплыл; дружина за ним, ударили на русских и побили их. Ярослав убежал к варягам. Святополк стал княжить в Киеве, а поляки принялись страшно своевольничать. Святополк придумал перебить их всех и с Болеславом. Но польский король узнал об этом, награбил все, что мог, и ушел с войском из Русской земли, да еще мимоходом завоевал червенские города, которые прежде Владимир взял у поляков.

Ярослав опять воротился и привез с собой варягов; новгородцы за него стали. Святополк убежал к печенегам и привел их страшное множество. Битва вышла на реке Альте, близ того места, где был убит святой благоверный князь Борис. Сеча была жестокая. Даже до того ожесточились, что схватывались боец с бойцом за руки и рубились; наконец русские одолели. Святополк бежал в пустыню между Чешской и Польской землей и умер там.

А есть и иное предание о его смерти. Был тогда варяжский витязь Эймунд. Так о нем есть такой рассказ. Служил он Ярославу, бился очень храбро, помог одолеть печенегов. Святополк бежал к ним, а потом, слышат, опять набрал у них войско и идет на Киев. Эймунд и сказал Ярославу: «Что же это, у вас и конца не будет. Позволь мне сделать по-моему». Князь отвечал: «Хорошо». Эймунд взял с собою только десять варягов и поехал в степь навстречу печенегам. Нашел он место, в каком они любили останавливаться на ночлег, и спрятался подле этого места в кустах. Точно, печенеги остановились на этом месте, а палатку Святополка разбили подле тех самых кустов, где варяги спрятались; ночью те вышли, убили Святополка, отрубили ему голову и поехали с нею в Киев. Печенеги как увидели мертвого князя, испугались и ушли в степь. А Эймунд привез голову Святополка к Ярославу, думал, что князь наградит его. Но Ярослав сказал: «Как ты смел это сделать? Воротись и похорони тело убитого князя, а без того не смей мне на глаза показаться». Варяги говорили, что это Ярослав сделал нарочно, чтобы не дать им награды, потому что был скуп. Эймунд воротился в степь, похоронил Святополка и уехал от Ярослава служить полоцкому князю.

Владимир дал Рогнеде и сыну ее Изяславу город Полоцк. Когда Рогнеда и Изяслав умерли, у него остался сын Брячислав. Он стал княжить в Полоцке. Из братьев Ярослава были живы двое: Судислав и Мстислав. Судислава посадил за что-то Ярослав в тюрьму, а удел его себе взял. От Мстислава же ему самому плохо пришлось.

Мстислав княжил в Тмутаракани, на острове между Кубанью и двумя морями. Недалеко от этого места есть высокие горы; народы, которые жили тут, назывались ягами, или косогами. С ними-то и стал воевать Мстислав. А князем у них был Редедя, великан ростом. Он и сказал Мстиславу: «Побьемся один на один, одолеешь ты – возьми мое именье и княжество, а я одолею – твое возьму».

Мстислав согласился, схватились они; начал Редедя одолевать, Мстислав помолился: «Пресвятая Богородица! Помоги мне одолеть врага: я построю церковь во имя Твое». И как помолился, то собрался с силами, одолел Редедю, убил его и завладел его княжеством Исполнил свой обет, построил церковь Божией Матери и прославился очень в том краю. А как услышал о гибели братьев, то и послал сказать Ярославу, чтобы тот отдал ему часть Русской земли до Днепра. По тогдашнему обычаю так и следовало, но Ярослав отказал, собрал большое войско, нанял и варягов. Однако Мстислав победил его, взял земли до Днепра и стал дружно жить с братом. Даже вместе на поляков пошли и отняли у них червенские города. Когда же Мстислав умер, сыновей у него не осталось, и Ярослав завладел всей Русской землей, кроме Полоцка.

Брячиславу полоцкому показалось обидно, что ему дядя не дал ничего из уделов других князей, он напал на Новгород, ограбил его и пошел обратно в Полоцк. Ярослав настиг его, победил и взял в плен, однако помиловал племянника, опять посадил князем в Полоцке и еще прибавил два города. Есть рассказ, в котором объявлено, как это случилось. Ярослав был женат на шведской королеве Индигерде, которую очень любил и уважал. Она поехала к нему с дружиной по лесу. А Эймунд так искусно захватил ее, что дружина и догадаться не могла, куда она девалась. Чтобы выручить жену, Ярослав и помирился с племянником.

Потом Ярослав управился с печенегами. Они подступили было к Киеву, но Ярослав побил их так сильно, что после того они не смели уже нападать на Русскую землю. И сделался он таким же могучим государем, как отец его Владимир, породнился со многими государями, сестру свою отдал за польского короля, одну дочь за короля венгерского, другую за французского, сына Всеволода женил на греческой княжне. А самое лучшее для Руси сделал то, что составил законы. Для народа это очень хорошо. Если писаных законов нет, то судьи как хотят, так и судят; если и неправо что-нибудь сделают, то могут вывернуться, сказать, что не знали, как надо было дело решить; но если есть написанный закон, то и нельзя сказать этого. Законы, которые написал Ярослав, назывались Русской Правдой. В них, главное, говорилось о том, как надобно наказывать убийц и воров и что следует уплатить тем людям, у кого убит кто-нибудь из родных либо что-нибудь украдено. Ярослав так же, как и Владимир, строил церкви, заводил училища. Духовные его любили и в летописях называли мудрым, а народ не столько любил, как Владимира.

Глава VII Ссоры князей

Ярослав опять разделил Русскую землю между своими сыновьями. Нельзя было иначе сделать, такой уж обычай был. Князья непременно каждого сына наделяли. Да и пускай бы деньгами или каким-нибудь имуществом – так оно и следует, а то они и Русскую землю, как именье, делили. Старшему Киев отдадут, а другим иные юрода. Так и Ярослав сделал. Старший его сын Изяслав стал княжить в Киеве, второй, Святослав, – в Чернигове, третий, Всеволод, – в Переяславле. Ярослав велел старшему сыну любить младших, как детей, поступать с ними справедливо, оборонять и не обижать их. Младшим же сыновьям велел почитать старшего, как отца, слушаться во всем, не выходить из его воли. А в своем княжестве каждый волен был делать, что угодно.

Если случалось, что какой-нибудь князь умирал при жизни отца, не бывши сам князем, то сыновьям его либо совсем не давали уделов, либо давали самые малые. Такие князья назывались изгоями. А так случилось что из этих изгоев многие были очень храбрые – за свою обиду захотели другим отомстить. Один из них, Ростислав, сын старшего сына Ярослава, Владимира, ушел в Тмутаракань, выгнал оттуда сына Святослава, прославился удалью и собрал большую дружину. Греки испугались, как бы он не завоевал их города в Крыму, и подослали к нему херсонского начальника будто бы для переговоров. Ростислав принял его ласково, грек взял чашу, налил полную вином, выпил половину за здоровье князя и подал ему, а сам между тем впустил в нее яд из-под ногтя. Ростислав выпил и умер от этого. После его дети все-таки добились себе уделов.

Другой изгой наделал еще больше хлопот Ярославичам. Это был Всеслав, сын Брячислава, князь полоцкий. Он потому был изгой, что хотя род его шел от старшего из сыновей Владимира святого, но по тогдашнему обычаю он никогда не мог быть великим князем киевским, потому что отец его не княжил в этом городе. Он был такой храбрый, ловкий и хитрый, что его считали колдуном. Всеслав напал на Новгород, ограбил все, что мог, даже колокола и паникадила в церквах взял. Ярославичи пошли на него, полонили, привели в Киев и посадили в тюрьму. В это время подвинулись к Русской земле половцы, такие же грабители, как и печенеги; Ярославичи вышли против них, но половцы победили князей и стали грабить Русскую землю. Киевляне просили Изяслава, чтобы он их снова повел на половцев, но Изяслав не согласился. Киевляне рассердились на него, освободили Всеслава и сделали его своим князем. Изяслав убежал к своему родственнику, польскому королю, и с его помощью опять овладел Киевом, а Всеслав ушел в свою Полоцкую землю. Изяслав сперва его выгнал оттуда; когда же Всеслав снова захватил Полоцк, то Изяслав стал с ним переговариваться; но Святослав черниговский обиделся этим: показалось ему, что великий князь с Всеславом против него что-нибудь недоброе замышляют; вот он и подговорил Всеволода переяславского, напали они на Изяслава и выгнали из Киева. Святослав стал там княжить, а Изяслав убежал сперва в Польшу, потом в Немецкую землю к императору, потом к папе, везде просил помощи, но нигде не получил. Когда же Святослав умер, то Всеволод опять уступил Изяславу великое княжество Киевское. Но тут они обидели детей Святослава, не дали им уделов. Олег Святославович напал на них. Изяслав и Всеволод победили, но в битве Изяслава убили, и стал великим князем Всеволод.

От этих смут народу больше всего доставалось. Даже и то для народа тяжело было, что иной раз без войны князья менялись уделами. Известное дело: князь, который знал, что недолго будет владеть каким-нибудь городом, не очень о нем и заботился. Но какая же беда была для народа, когда у князей поднималась усобица! Тогда во время войны не столько сражались, сколько грабили. Придут к городу, города-то иной раз не возьмут, а села и пригороды пожгут, народ перебьют либо в полон заберут. А были и такие князья, что нанимали себе на помощь половцев. Эти разбойники шли с их войсками и грабили все что попало.

Был один князь, которого любили все русские, да и нельзя было не любить. Это Владимир, сын Всеволода, по прозванью Мономах. Когда отец его был великим князем, Мономах всех больше оборонял Русскую землю, двенадцать раз побил половцев, не любил отдыхать и нежиться, всегда был готов встретить неприятеля, больше провел ночей в поле, чем дома. Другие князья иногда из-за пустого ссорились, а Мономах только тогда воевал, если Русской земле был урон, свою же обиду всегда был готов простить, только бы не проливать христианской крови. И всем он был лучше их, не предавался никакому невоздержанию, свято хранил клятвы, любил дружину и народ. Когда Всеволод умер, то киевляне хотели Мономаха посадить у себя великим князем, но он сказал, что это будет неправильно, потому что сын Изяслава Святополк старше его. Киевляне, делать нечего, согласились. И стал у них княжить Святополк второй.

Святополк не походил на Владимира. Случился недостаток в соли. Незадолго перед этим святые Антоний и Феодосий основали Киево-Печерскую лавру, или монастырь. Монахи этой лавры накупили соли и стали продавать ее как можно дешевле, чтобы народу помочь. А Святополк запретил это, сам скупил соль и стал продавать дорогою ценою.

Бояр, которые побогаче, тоже он часто грабил, так, без всякого повода. Даже с родным своим князем он сделал страшное дело. Были в то время два князя изгоя: Василько, сын Ростислава, и Давид Игоревич. Княжили они по соседству. Василько очень прославился своими победами над поляками и задумал сделать на них еще поход, после покорить дунайских болгар, а потом напасть на половцев. К удалому князю тогда отовсюду сходились удальцы; так и Василько, хотя владел небольшим уделом, но собрал храбрую дружину. Бояре Давида стали ему говорить, что Василько уговорился с Владимиром Мономахом напасть на Святополка и Давида и завладеть – Мономаху Киевом, а Васильку – городом Владимиром, уделом Давида. Давид поверил, приехал в Киев и пересказал все Святополку. Поверил и Святополк, хотя знал на опыте, какой правдивый человек Мономах. Послал великий князь сказать Васильку, который приехал тогда в Киев Богу молиться, чтобы он остался попировать на именинах у великого князя. Василько отвечал, что пора ему к своему войску, которое уже выступает в поход. Давид тогда сказал Святополку: «Видишь, он уже и теперь тебя не слушается». Святополк просил Василька хоть заехать к нему. Василько приехал. Святополк стал его уговаривать остаться на именины, а Давид сидел, как немой. Потом оба они вышли. Василька схватили, и Святополк выдал его Давиду, чтобы сделать, что тот захочет. Увезли Василька из Киева в Белгород, ввели в избу и посадили; увидел он, что овчар Святополка точит нож, и догадался, какое злое дело хотят с ним сделать. Вошли два конюха и бросились на него. Он, однако, так сильно оборонялся, что они не могли с ним сладить; позвали еще людей, одолели князя, повалили на пол, прижали доской ему грудь так сильно, что она затрещала, и вырезали ножом глаза. Потом повезли его дальше. Одна добрая женщина переменила на нем кровавую рубашку. Он опомнился, ощупал себя и сказал: «Зачем сняли с меня эту рубашку: я в ней бы встал и на Страшный суд перед Господом Богом».

Мономах, когда услыхал об этом, заплакал и сказал: «Такого зла никогда не было на Русской земле!» Другие князья тоже опечалились, прогневались на Святополка и Давида и под начальством Мономаха пошли на них. Святополк хотел бежать из Киева, но киевляне не пустили его, послали к Мономаху мачеху его, жену князя Всеволода, и митрополита Николая сказать: «Если станете воевать друг с другом, то поганые возьмут Русскую землю; отцы ваши обороняли и другие земли добывали, а вы хотите ее сгубить». Владимир умилостивился, простил Святополка, и только было решено, что киевский князь накажет Давида Игоревича, но Святополк и того не сумел сделать. Только казнили бояр, сговоривших Василька, а самому Давиду вместо Владимира дали другой удел.

Хотя Святополк был великим князем, но его гораздо меньше почитали и слушались, чем Мономаха. Вздумал было он посадить в Новгороде своего сына князем вместо сына Мономаха Мстислава, но новгородцы в глаза ему сказали, что не хотят этого и оставили у себя Мстислава Владимировича. Это был храбрый князь. Его было хотел обидеть дядя его и крестный отец Олег Святославич, но Мстислав победил его, а потом помирил со своим отцом.

Пока шли все эти усобицы, половцы страшно грабили Русскую землю, а князья русские поодиночке не могли с ними справиться. Наконец Владимиру Мономаху удалось помирить всех князей, и пошли они на половцев, побили их у Днепра, ниже порогов, убили двадцать ханов; половцы все-таки не унялись. Особенно разбойничал их хан Боняк. Пошли русские князья дальше к ним в степь к реке Дон. И собралось там половцев великое множество. Русские князья сказали: «Помереть нам здесь, станем крепко!» Перецеловались, помолясь Богу, пошли на бой и одолели врагов, но через четыре дня собралось половцев еще больше. Начался лютый бой, точно гром гремел, много падало с обеих сторон. Наконец ударил полк Мономаха, и половцы побежали. Русские взяли множество пленников и всякого скота. Половцы унялись на время, пока жил Мономах. И еще больше полюбил его за это народ. Летописец, не преподобный Нестор, а другой, который описывал этот поход, говорит, что ангел Божий вложил в сердце Мономаха идти на поганых, что ангелы помогли русским в бою, и когда после они спрашивали пленных: «У вас была такая сила: отчего же вы побежали?», то пленные им сказали: «Как нам с вами биться? Другие ездят над вами в светлых бронях и вам помогают».

Когда умер Святополк, то хотя Олег Святославич был старше Мономаха, однако киевляне и слышать не хотели, чтобы у них был великим князем кто-то иной, а не Владимир Всеволодович, и сейчас же послали звать его к себе. Он сперва было не поехал, но в Киеве народ принялся грабить евреев, а потом послали сказать Владимиру: «Если не придешь, много зла будет, и княгиню Святополкову, и бояр, и монастыри ограбят». Тогда Мономах вступил в Киев и стал великим князем.

При нем никто не смел своевольничать. Не только русские князья, но и чужеземные государи почитали его. Греческий император Алексей прислал ему в подарок крест животворящего древа, царский венец, бармы, то есть оплечья, сердоликовую чашу, которая прежде принадлежала римскому кесарю Августу, золотые цепи и другие драгоценности. Эти подарки привез в Русскую землю митрополит Неофит и провозгласил великого князя Владимира царем. В Москве, в палате, которая называется Оружейною, и теперь еще хранятся золотая шапка, или корона, цепь, бармы, держава и скипетр Мономаха. Все это из золота и украшено драгоценными каменьями.

Владимир Всеволодович был по матери из греческого царского рода, оттого и греческое прозвище имел – Мономах. По-русски это значит единоборец, то есть тот, кто с врагом один на один бился.

Мономах прибавил к Русской Правде закон о процентах, то есть указал, больше какого процента нельзя брать, когда деньги в заем дают. Перед смертью он написал своим детям очень умное поучение, где наставлял их на всякое добро и приказывал жить в мире и согласии.

Пока был великим князем старший сын Мономаха Мстислав Владимирович, то все шло хорошо. Этот князь так же хорошо управлял, как и отец его. Но после его смерти начались большие смуты. Даже захватил великое княжество Киевское враг Мономаха и его рода – сын Олега черниговского Всеволод, очень хитрый и храбрый князь. Самый храбрый из рода Мономаха, Изяслав, старший сын Мстислава Владимировича, этому не противился, потому что Всеволод Олегович был его тесть и обещал ему Киев после своей смерти. Но Всеволод обманул его и оставил великое княжество брату своему Игорю.

Киевляне очень не любили всех Олеговичей, потому что, хотя и были между ними храбрые князья, но почти все они готовы были на неправду и чаще всех иных князей приводили себе на помощь половцев, которые при этом могли грабить, как хотели. Поэтому киевляне послали сказать Изяславу Мстиславичу, чтобы он приходил в Киев княжить, а Игоря Олеговича выгнали.

Хорошо, когда в законе именно сказано, кто по кончине государя должен быть его наследником Ныне в России есть такие законы, а тогда не было. Тогда делался великим князем, по обычаю, старший. А у Изяслава было еще двое детей, старше Игоря: Вячеслав и Юрий. Изяслав Мстиславич пошел с войском к Киеву и послал сказать дяде своему Вячеславу Владимировичу, что посадит его великим князем.

Когда начался бой между Изяславом и Игорем, киевляне перешли к Изяславу, а Игорь попал в плен к нему. Потом киевляне сказали Изяславу, что хотят его князем, а не Вячеслава. Он согласился на это. Вячеслав захотел было распорядиться, как старший, но Изяслав унял его. А у пленного Игоря остался родной брат Святослав, князь Новгорода в Северской земле, и двое двоюродных: Изяслав и Владимир Давидовичи, князья черниговские.

Святослав очень любил брата, непременно хотел освободить его из неволи и сперва просил помощи у черниговских князей, которые только пять дней тому назад поклялись, что будут стоять за Игоря Давидовича. Они обещали помощь, а сами хотели схватить Святослава. Однако это им не удалось, и он нашел себе помощников. Первыми пришли к нему половцы, князья которых были дядями его жены. Потом вместе с ним пошли на Изяслава еще двое сильных князей: дядя Изяслава, князь ростовский и суздальский Юрий Владимирович, и Владимирко, князь галицкий.

Юрий, или Георгий, или Егор, это все одно имя. Удел у князя Юрия был большой, земли много, он ее старался заселить и строил города. Он-то построил Владимир на Клязьме и Москву. На том месте, где стоит Москва, было село боярина Кучки. Князь Юрий Владимирович на него разгневался, казнил его, дочь его отдал за своего сына Андрея; место же, где находится Москва, очень понравилось князю, и он построил тут город. Это было лет за семьсот до нашего времени. Юрий Владимирович соединился со Святославом Олеговичем, братом пленного Игоря.

Владимирко Володарич, племянник ослепленного Василька, был очень хитер, страшный обманщик. Пока роды Мономаха и Олега спорили между собою, он понемногу выгнал князей из ближних его княжеству городов и стал очень силен. Столица его была в Галиче, и потому он назывался галицким.

Галичей два. Тот Галич, где княжил Владимирко, ныне подвластен австрийскому императору. В соседстве с галицким княжеством было королевство венгерское, где король Гейза женился на сестре Изяслава Мстиславича и был с ним в большой дружбе, а Владимирко враждовал против них обоих и потому соединился с Юрием Владимировичем и Святославом Олеговичем.

В Чернигове княжили Изяслав и Владимир Давидовичи и держались то одной стороны, то другой, которая будет выгоднее; даже случалось, что один брат пристанет к великому князю, а другой к его неприятелю. Они сперва обещали помогать Изяславу Мстиславичу, и он пошел с войском соединиться с ними; но они замыслили выдать его неприятелям; он, однако же, узнал об этом вовремя и послал сказать в Киев и Новгород.

Киевляне страшно рассердились на черниговских князей и сделали страшное, худое дело. В Киеве жил в монастыре пленный Игорь Олегович, и сам уже был чернецом. На него-то и бросились киевляне.

Брат Изяслав всячески оборонял его, дал свою одежду, привел в дом к своей матери, но все это не помогло. Киевляне даже прибили брата Изяслава и его бояр, а Игоря схватили, убили без жалости и начали волочить по улице до площади. Изяслав, как узнал об этом, горько заплакал; жаль ему было родственника, да и боялся он, чтобы не подумали, будто по его приказу убит Игорь.

Игоря-то киевляне убили, а Изяслава Мстиславича не защищали, как следует: все говорили, что нельзя им поднять руки на Юрия Владимировича, потому что он сын Мономаха. Сперва, впрочем, Изяслав одолел и опустошил землю Юрия. При этом ему много помогали новгородцы, которые его очень любили, а Юрий их обижал. Изяслав к ним ездил и когда сказал, что приехал защищать их от Юрия, то они ответили: «Ты наш князь, наш Владимир, наш Мстислав! Рады с тобою всюду идти, все пойдем, только духовные останутся Бога молить». Но потом у Изяслава с Юрием и его союзниками вышла битва у Переяславля.

Недалеко от Киева в то время жили кочевые народы берендеи и торки, остатки печенегов. Всех их вместе называли черными клобуками. Они обыкновенно подчинялись киевским князьям. В переяславской битве берендеи были в войске Изяслава и побежали, за ними киевляне, и Изяслав был побежден. Юрий вошел в Киев и хотел выгнать племянника из волынских городов, которые достались Изяславу по наследству от отца. При осаде города Луцка показал большую храбрость Андрей, сын Юрия Владимировича. Он погнал луцких воинов и в числе первых ворвался за ними на мост. Его окружили, одного из его воинов убили, коня его ранили, рогатиной проткнули седло; один немец, бывший в луцком войске, хотел уже проколоть самого князя, но Андрей Юрьевич справился, убил его самого, отбилсяот других и благополучно воротился к отцу. Владимирко помирил Юрия Владимировича с Изяславом, и стали они княжить: дядя в Киеве, а племянник на Волыни. Но Юрий не выдал ему по уговору добычи, взятой на войне; Изяслав собрал войско и пришел к черным клобукам. Они перешли к нему, а Юрий, проведав об этом, убежал из Киева. Тогда Вячеслав приехал в Киев и хотел там княжить; но киевляне опять прямо сказали Изяславу, что хотят его иметь своим князем, советовали даже убить Вячеслава. Но Изяслав сказал: «Сохрани Господи, дядя мне вместо отца», а потом и Вячеславу сказал: «Батюшка! Видишь, сколько стоит народу против тебя, зло замышляют. Поезжай лучше в Вышгород».

Вячеслав уехал, но потом Изяслав опять его позвал в Киев, и они поклялись на гробах святых Бориса и Глеба, что будут жить друг с другом, как отец с сыном. Вячеслав и дружину свою всю отдал под начальство Изяславу.

Только что Изяслав помирился с Вячеславом, как с одной стороны пришел на него Юрий с Давидовичами, с другой – Владимирко. Изяслав опять уехал на Волынь, а Юрий сел княжить в Киеве. Но он жил невоздержанно, веселился, а делом, судом и расправой мало занимался. Киевляне и черные клобуки невзлюбили его и послали опять звать к себе Изяслава, а венгерский король прислал Изяславу 10 тысяч воинов. Но только Изяслав пошел к Киеву, как узнал, что Владимирко и Андрей Юрьевич идут за ним с большим войском. Стало быть Изяслав мог попасть между двух неприятельских ратей и в случае, если бы его победили, то и спастись ему было бы некуда. Но он не испугался и шел к Киеву, хотя галицкое войско шло за ним следом. Города Киевского княжества с радостью отворили ему ворота, черные клобуки перешли на его сторону, а Юрий еще ничего не знал, все веселился; когда же узнал обо всем, то бросился в лодку и едва успел убежать из Киева. Владимирко в досаде на Юрия пошел в свою землю и дорогой побрал откуп с разных городов. Изяслав опять пригласил к себе в Киев Вячеслава, и стали они жить там, как отец с сыном.

Но Юрий, Святослав Олегович и Владимир Давидович собрали большое войско, наняли множество половцев и подступили к Киеву, а потом, видя храбрую оборону Изяслава, пошли соединиться с Владимирко. Другой Давидович, Изяслав, на этот раз пристал к великому князю. Изяслав Мстиславич, однако, не допустил своих неприятелей соединиться с Владимирком и напал на них. С обеих сторон двое храбрецов князей начали бой. Андрей Юрьевич ворвался в киевское войско, копье у него было изломано, щит оторван, шлем свалился с головы, конь был ранен в ноздри и стал метаться в разные стороны, но сам князь уцелел. Изяслав Мстиславич тоже изломал копье, был ранен в руку и замертво упал с коня.

У Юрия в войске много было половцев. Они любили издали напасть, пустить стрелы, да прочь и ускакать; когда же дошло дело до сечи, не выдержали, побежали, за ними и прочее войско Юрия. Киевляне долго гнали их. Когда же воротились, то несколько пеших киевлян увидели, что один раненый привстает. Они бросились к нему. Он сказал им: «Я князь», а они ему на это: «Тебя-то нам и надо!» Думали, что это Олегович либо Юрьевич. Один киевлянин стал рубить его по шлему. Но он им сказал: «Я ваш князь Изяслав!» и снял шлем. Тогда киевляне в большой радости подняли его на руки и запели: «Кирие Элейсон», греческие слова, по-русски значат: «Господи, помилуй!» Потом услышал великий князь, что его союзник Изяслав Давидович очень плачет, и поехал его утешать. И точно, Давидовичу было отчего горевать: родной брат его Владимир Давидович был убит в этой битве.

Венгерский король и великий князь с большой ратью пошли на Владимирка. Он притворился тяжко больным, подкупил венгерских бояр и просил их помирить его с королем. Король и согласился помириться, с тем, чтобы Владимирко отдал Изяславу все города, которые захватил у него, и чтобы всегда ему во всем помогал. Изяслав не верил галицкому князю, но король сказал: «Если он поцелует честный крест и присягнет в этом, а потом нарушит присягу, то Бог накажет его». Владимирко поцеловал крест лежа, показывая, что очень изнемог от ран, а сам совсем и ранен не был. Только что ушли венгерские и киевские войска, Владимирко отказался отдать города, да еще хотел идти войной на Изяслава. Великий князь послал к нему боярина Петра, который видел, как Владимирко, мирясь, целовал крест, и напомнил ему. А Владимирко сказал ему на это: «Вот еще! Что мне этот маленький крестик?»

Петр сказал: «Крест не велик, да сила его велика. Помни, что король говорил. Если поцелуешь его и слова не сдержишь, то жив не останешься». Владимирко отвечал: «Помню, вы тогда наговорились досыта. Поезжай к своему князю».

Когда Петр уезжал, то Владимирко шел к вечерне и насмехался над ним. Петр недалеко отъехал от Галича и остановился ночевать. Гонец прискакал к нему и просил воротиться. Петр воротился и видит: все бояре и слуга князя в черном, а на его княжеском месте сидит его сын Ярослав и горько плачет. Петр стал спрашивать и узнал, что Владимирко, когда стал возвращаться от вечерни, то на том месте, где посмеялся над ним, вдруг сказал: «Что это? Как будто кто ударил меня по плечу», и не мог ногами двигать; его понесли; к вечеру ему стало хуже, а ночью он умер.

Вскоре умер и великий князь. Киевляне и черные клобуки горько его оплакивали, потому что он был князь храбрый, ласковый и правдивый. А после него великим князем стал Юрий, только не долго княжил.

Глава VIII Ссоры князей (продолжение)

Андрей, сын Юрия Владимировича, был храбрый и разумный князь. Юрий хотел, чтобы сын жил близ Киева, а после смерти отца княжил в этом городе. Но Андрею там не полюбилось. Да нечему и полюбиться было. Князья беспрестанно ссорились, нарушали клятвы, призывали половцев на Русскую землю. Бояре и народ, особенно в Киеве и Галиче, своевольничали.

Черные клобуки были немногим лучше половцев, так же за деньги и добычу готовы были служить всякому и всякого оставить, так же падки на грабеж. Часто вместо того чтобы помогать русским против половцев, тайком помогали этим разбойникам.

Андрей по своему уму видел, что эта неурядица не кончится добром для Русской земли, что надо старшему князю быть старшим не только на словах, но и на деле. А можно ли было таким сделаться киевскому князю? Как только он становился великим князем, то прежнюю свою землю отдавал кому-нибудь из родных. Значит, под властью у него и оставались одни киевляне да черные клобуки. А не захотят они его слушаться – что тогда ему делать? Ждать помощи от родных? Да еще захотят ли они помогать и когда-то придут на помощь?

Конечно, если бы можно было вполне положиться на верность киевлян, то князья киевские еще могли бы как-нибудь управляться. Но одни киевляне думали, что у них должен был княжить самый старший князь, а как начались у разных родов споры за старшинство, то где же было народу распознать наверное, кто старший. А другие киевляне того держались, чтобы был хотя и не старший, но лишь хороший князь. Но старшие князья не соглашались на это. Особенно дяди не уступали старшинства племянникам.

В старину на Руси закона о наследстве престола не было. Один князь себе присваивал Киев, другой себе, а киевляне старались в пользу того, кто был для них выгоднее. Это им так полюбилось, что они стали противиться новому порядку, который хотел ввести Андрей Юрьевич и при котором им нельзя было бы своевольничать. Поэтому он уехал в бывший удел своего отца. Там были только два старинных города: Ростов и Суздаль. Все прочие были построены Юрием; иные после построил и сам Андрей. Жители новых городов очень любили Юрия и Андрея, своих благодетелей, и не думали о княжеских счетах о старшинстве. Будь Андрей моложе какого-нибудь Олеговича, они все-таки заступились бы за Андрея. Андрею Юрьевичу именно и нужны были такие люди, которые бы за него всегда стояли, потому что он замыслил великое дело – покончить все княжеские счеты о старшинстве и заставить всех князей поступать по его воле.

Когда Юрий умер, Андрей Юрьевич взял всю Суздальскую и Ростовскую землю себе, братьям не дал уделов и даже выгнал из их земель. Иначе и нельзя было сделать. Если бы он допустил разделить свое княжество, то не был бы столь силен, чтобы заставить иных князей покориться. Братья сердились на Андрея, бояре тоже озлобились на него за то, что он не позволил им своевольничать и притеснять простых людей. Сердились еще на него жители Ростова и Суздаля за то, что он больше их городов любил Владимир на Клязьме и почти всегда жил в нем. Но Андрей Юрьевич продолжал свое дело.

В соседстве с его княжеством жили болгары. Он победил их и увеличил свою землю. Новгородцев он заставил себя слушаться, хотя они раз и побили его войско. Но Андрей Юрьевич вот чем смирил их. В Новгородском княжестве недоставало своего хлеба, хлеб подвозили туда из его земель. Когда новгородцы не слушались его, Андрей не пропускал к ним хлеба, и они поневоле смирились. На Киев он сперва не обращал внимания; за этот город воевали друг с другом роды Мономаха и Олега. Наконец старшим всех по родовым счетам сделался Андрей Юрьевич. Его и позвали княжить в Киев, но он не поехал туда, а послал княжить брата. Но явился сильный противник Андрею Юрьевичу – Мстислав Ростиславич Храбрый, племянник Изяслава Мстиславича. Он вместе с братьями одолел войска Андрея. Владимирский князь хотел, однако же, идти с большим войском отплатить за это, но не успел.

Он не спускал своевольства и притеснений даже родным и казнил Кучковича, брата своей жены. Другой Кучкович, Яким, и зять их Петр задумали извести за это самого князя.

Андрей Юрьевич всегда жил во Владимире или в селе Боголюбове, оттого и прозвали его Боголюбским. Во Владимире он построил соборную церковь Богоматери; в ней были золотые двери и паникадила, серебряный амвон, иконы, осыпанные жемчугом. Андрей Юрьевич приказывал показывать их всякому пришельцу из чужой земли, чтобы иноверцы видели истинное христианство и крестились. И точно, многие крестились.

Был в числе их один яс по имени Анбал. Он в крайней бедности пришел в Киев. Андрей Юрьевич принял его к себе в службу и дал место ключника, чрез что он получил большую силу. Но вместо благодарности он пристал к злодеям, которые замыслили погубить князя. Всех их набралось человек двадцать. В опочивальне Андрея Юрьевича висел меч его, который прежде был у святого князя Бориса. Анбал тихонько украл этот меч, и когда настала ночь, с Якимом, Петром и другими пошел к княжеской опочивальне. Но вдруг им стало страшно. Они спустились в княжеский погреб, напились допьяна и опять пошли к опочивальне. Стали стучать, Андрей спросил: «Кто там?» Они ответили: «Прокопий».

Прокопий был княжеский любимец. Но князь по голосу догадался, что это не Прокопий, и стал искать меч. Между тем злодеи выломали дверь и бросилась на князя. Андрей был очень силен и повалил первого, кто подошел к нему. Они в потемках стали рубить упавшего товарища, но потом напали на князя; он долго отбивался, хотя его со всех сторон рубили мечами, саблями, кололи копьями. «Что я вам сделал? – говорил князь. – Господь вас накажет!» Наконец он упал. Убийцы схватили раненого своего товарища и побежали из опочивальни. Они думали, что князь убит, и дрожали всем телом. Но Андрей поднялся, застонал и пошел из опочивальни. Они услыхали стон, воротились и увидели, что его нет в опочивальне. «Пропали мы теперь! Что нам делать?», – стали они говорить друг другу и принялись искать князя. Зажгли свечу. Кровавый след шел из опочивальни; они пошли по нему и увидели князя за лестничным столбом. Петр отсек князю руку, а другие прикончили его. Злодеи ограбили все именье князя и стали набирать дружину. Они боялись, что владимирцы нападут на них, и послали сказать им: «Если собираетесь на нас, так мы готовы, а князя убили не мы одни, и между вами есть наши соучастники». Владимирцы сказали: «Кто с вами заодно, пусть с вами и останется, а нам не надобен».

Убийцы выбросили тело князя на огород. Туда пришел его верный слуга Кузьма-киевлянин и стал его оплакивать. Подошел туда и Анбал. Кузьма сказал ему: «Дай хоть ковер покрыть нашего господина». Анбал ему на это: «Ступай прочь, мы хотим бросить его собакам». Тут Кузьма закричал: «Собакам бросить! Ах ты еретик! В каком ты платье пришел сюда? Теперь стоишь в бархате, а князь нагой лежит. Честью прошу, дай ковер». Анбал выдал ковер; Кузьма обернул тело князя и понес в церковь. Но и в церковь не пустили его, а сказали: «Брось в притворе». Так в притворе и пролежало двое суток тело Андрея Юрьевича. На третий уж день положили его в церкви, а на шестой владимирцы прислали за ним духовных, перенесли тело его во Владимир и похоронили в соборе. Там и теперь почивают святые нетленные мощи его, потому что благоверный князь Андрей – святой.

Великим князем владимирским сделался Всеволод III Юрьевич, брат Андрея. Он был такой же умный князь, как Андрей Юрьевич, и тоже хотел один быть властителем в Русской земле.

Были в то время другие хорошие князья; особенно прославился князь Роман Мстиславич Волынский, внук Изяслава Мстиславича. В Галиче после клятвопреступника Владимирка был князем сын его Ярослав, прозванный Осмомыслом. При нем княжество галицкое стало очень сильно. Сын Ярослава, Владимир, княжил очень нехорошо; галицкие бояре стали подзывать Романа Мстиславича. Владимир забрал много золота и серебра и убежал к венграм. Венгерский король Бела согласился ему помогать, выгнал из Галича Романа, но не отдал княжества и Владимиру, а присвоил себе и посадил Владимира в заточенье в башню. Владимир там подкупил двух сторожей, изрезал полотно, какое у него было, свил из него веревку, спустился из окна и ушел вместе со сторожами в Немецкую землю. Немецкий император велел польскому королю помочь Владимиру, и точно, с помощью поляков этот князь взял Галич. Однако после его смерти Роман взял себе Галич и стал очень силен.

На волынское княжество тогда часто нападал народ литовцы. Но Роман укротил их, даже часть их покорил своей власти и насильно заставил пахать землю. Говорят, он запрягал в соху и заставлял орать (пахать), и оттого сложилась пословица: «Роман, Роман, худо ты живешь, литвою орешь». Трудно ему было княжить, много он воевал и с другими русскими князьями, и с поляками, и с венграми. В одной войне с поляками их послы приехали к нему и уговорились о мире. Роман понадеялся на это и поехал с малою дружиною на охоту, а поляки из засады напали на него и убили.

В Киеве много князей переменилось, а город стал приходить в упадок. Его не раз брали приступом разные князья, а в войске их при этом были половцы, которые страшно грабили.

Другие князья мешали суздальским князьям в их делах и защищали старинный обычай, от которого все зло выходило. Оборонял его Мстислав Храбрый, а еще больше сын его Мстислав Удалой. Он заслужил свое прозвище. Только мало пользы выходило из его удали. Сперва он владел маленьким городом Торопцом; но его позвали княжить к себе новгородцы. Всеволод Юрьевич не хотел этого, но Мстислав не уступил, пошел против него с войском, и Всеволод с ним помирился.

Вскоре после этого Всеволод, видя свою старость, стал раздавать уделы своим сыновьям; старшему, Константину, дал Владимир, второму, Юрию, – Ростов. Но Константин сказал: «Батюшка, если хочешь сделать меня старшим, то дай мне Ростов». Всеволод Юрьевич рассердился на это, призвал архиерея и бояр и за непочтение Константина лишил его старшинства, сделал великим князем Юрия и отдал ему Владимир.

Всеволод был князь очень справедливый, миловал добрых и нещадно казнил злодеев. Когда он умер, Константин восстал на Юрия; Юрий сперва его победил, но Удалой стал помогать Константину.

Мстислав жил дружно с новгородцами, но они в это время очень своевольничали. Если князь им не нравился, то они говорили: «Поезжай от нас куда хочешь», и брали другого. Услыхал Мстислав, что хотят и с ним так же сделать, не стал этого дожидаться и добровольно уехал на юг. Новгородцы позвали к себе княжить Ярослава, брата Юрия Всеволодовича, а Мстислав занялся галицкими делами. Дети Романа Мстиславича были еще малолетними; король венгерский их именем захватил Галицкую землю и посадил туда такого правителя, которого галичане за его дела назвали антихристом.

Потом начались в Галиче большие смуты. Один боярин по имени Владислав сделал такое дело, какого до того времени не бывало на Руси: с помощью венгров сам стал княжить, но потом был убит и сильно повредил всему своему роду, потому что за его поступок родных его ни один князь не принимал к себе на службу. Галичане даже до того дошли, что повесили двоих князей.

Венгры, согласясь с поляками, совсем было захватили это княжество, но Мстислав Удалой выгнал их оттуда и выдал свою дочь Анну за сына Романова Даниила, князя еще очень молодого, но храброго и умного. Однако венгры с поляками опять его выгнали из Галича, а в Новгороде между тем приключилась великая беда. Ярослав Всеволодович прогневался на новгородцев, уехал из Новгорода и захватил себе город Торжок. Осенью мороз побил весь хлеб в Новгородской области, а Ярослав не велел туда пропускать ни одного воза с хлебом из низовой земли. И начался в Новгороде страшный голод; бедные люди ели сосновую кору, липовый лист, мох, отдавали детей в рабство, трупы не успевали хоронить: они повсюду валялись, и собаки их съедали. Новгородцы просили Ярослава помиловать их, а он даже не дал им ответа. Тогда Мстислав приехал в Новгород. Поцеловал он крест с новгородцами – не расставаться ни на жизнь, ни на смерть.

Удалой с малою дружиною пошел на Ярослава. Юрий стал защищать брата, а Константин взял сторону Удалого. Сошлись на реке Липице. У Юрия и Ярослава было гораздо больше войска, чем у их неприятелей. Удалой просил мира, а они и слышать не хотели, даже говорили своим воинам: «Когда достанется вам их обоз, то вам все именье, а кто вздумает взять живого человека, тот будет сам убит; не оставим ни одного живого человека, кто из них побежит и пропадет, таких вешать или распинать». Как только сошлись оба войска, новгородцы слезли с коней, побросали с себя сапоги и бегом бросились на суздальцев. Мстислав трижды проехал по вражьим полкам и рубил топором направо и налево. Суздальцы падали, как колосья на жатве, и побежали. Летописец говорит, что в этой битве у Мстислава всего убито 6 человек, а у неприятелей 9 тысяч. После этого Константин взял Владимир, а Юрий стал княжить в маленьком городке на Волге.

Одолев суздальцев, Мстислав оставил Новгород и пошел на Галич с нанятым войском. Венграми и поляками, которые занимали Галич, начальствовал воевода Филя. Когда ему сказали о русском войске, он ответил: «Один котел много горшков побивает». Однако Мстислав одолел его, взял в плен и покорил Галич. Между тем Константин умер, и в Ростове с Владимиром опять стал княжить Юрий, в Новгороде – Ярослав. А в Галиче Мстислав обручил свою дочь с венгерским королевичем и обещал ему Галицкое княжество, хотя законным наследником Галича был Даниил Романович. Сам Мстислав говорил ему: «Согрешил я, что не дал тебе Галича, ну да еще, Бог даст, поправим дело и отнимем его у венгров». Но Мстислав не успел поправить этого дела. Ему помешало нашествие татар.

Несмотря на княжеские усобицы, Русская земля перед нашествием татар стала гораздо богаче, чем была тогда, когда славяне и финны призвали Рюрика. Народ уже повсюду занимался хлебопашеством. Было уже в ней до ста городов. Особенно торговлей прославился Новгород. Новгородцы более всего торговали мехами.

От этого времени остались песни и сказки, особенно о богатырях Владимира. Осталось еще сочинение, которое называется «Слово о полку Игореве», в котором описывается поход северского князя Игоря против половцев. Кроме св. Нестора и Владимира, некоторые другие лица писали летописи, поучения, описывали путешествия в Святую Землю. Лучшие поучения в это время писал Кирилл, епископ туровский.

Глава IX Нашествие татар

На восток от Волги идут степи на многие тысячи верст, и по этим степям в старину кочевали, да и ныне кочуют, разные народы. В числе этих народов были татары и монголы. Соседние народы ничего о них не знали, пока не сделался монгольским ханом, то есть начальником, Темучин. Он был человек очень храбрый и свирепый. Вздумали было монгольские племена против него возмутиться, так он их покорил, взял много пленных и велел их сварить в семидесяти котлах.

Татары и монголы были очень люты, любили мучить своих врагов и вообще не считали грехом сделать всякое зло людям иного племени, хотя к своим соотечественникам были очень милостивы. Ссоры и тяжбы между ними случались очень редко. Всего больше они любили войну и с малолетства привыкали отлично ездить верхом. Когда бились, то обыкновенно старались завести неприятеля в засаду и оттого часто побеждали своих врагов. Обмануть неприятеля, хотя бы даже ложной клятвой, считали они умным делом.

Когда Темучин покорил всех монгольских и татарских начальников, то пришел к нему какой-то пустынник, назвал себя пророком и сказал, что Бог отдаст Темучину всю землю, и поэтому он должен вперед называться Чингисханом, то есть великим ханом. Так и называли его с того времени.

И точно: задумал он покорить весь свет. Прежде всего пошел на китайцев. Китайцы еще до Рождества Христова были очень образованным народом, но возгордились, стали думать, что им ничего не надо перенимать у других народов. Что же вышло? Другие-то народы придумали много хорошего, а китайцы не знали этого и теперь не знают. Народ они самый многолюдный, а другие малолюдные народы их то и дело побеждают. Чтобы лучше обороняться от кочевых народов, китайцы построили между их землей и своей стену на несколько тысяч верст в длину, но и тем не оборонились. Кочевые народы один за другим покоряли Китай. Так и монголы тоже их покорили. К западу от Монголии, ближе к Руси, было тогда великое царство бухарское. Чингисхан его покорил и послал двух своих вождей, Джебе и Субетея, завоевать нынешние кавказские земли Но когда они там воевали, в одном ущелье окружили их тамошние жители, ясы и половцы. Татары увидели, что им не сладить с теми и другими, и сказали половцам: «Мы с вами одного племени, а ясы и нам, и вам враги. Зачем вы им помогаете?» Половцы послушались их, ушли из ущелья; татары победили ясов, а потом напали на самих половцев. Половцы побежали от них в Русскую землю.

Князья до того привыкли к половцам, что даже роднились с ними, чтобы при случае иметь от них помощь. Так и Мстислав Удалой был женат на дочери половецкого хана Котяна. Ну как же не заступиться за родственника? А прочие южные князья во всем слушались Удалого. Они сказали: «Если не заступимся за половцев, то они поддадутся татарам и станут еще сильнее, а лучше пойдем навстречу татарам, не дожидаясь, когда они войдут в нашу землю». И пошли на них три Мстислава: князь галицкий, то есть Удалой, князья киевский и черниговский Даниил Романович и много других князей. Татары прислали десять послов к русским и сказали: «Мы на вас не приходили, а пришли на холопов и конюхов наших – половцев; они и вам много зла наделали; так бейте их с другой стороны, пока мы будем бить с одной». Но князья велели убить этих послов.

Пришли к ним другие татарские послы и сказали: «Пусть нас Бог рассудит». Сперва, впрочем, дела хорошо пошли. Удалой побил передовое татарское войско и взял много скота в добычу. Потом пришло русское войско на реку Калку. Там Удалой поссорился с двумя другими Мстиславами и, не сказав им ни слова, придумал с молодыми князьями напасть на татар.

Даниил Романович первый налетел на татар, был ранен, сгоряча не почувствовал этого и погнал татар. Но половцы, всегдашние трусы, и на этот раз не выдержали нападения татар, бросились в испуге на войска двух Мстиславов и смешали их. Тогда татары повсюду одолели.

Удалой и Даниил едва успели убежать. Мстислав киевский с двумя другими князьями остался с войском, где стоял; огородились кольями и три дня отбивались от татар. С татарами были разные русские беглецы, которые назывались бродниками. Их начальник поклялся русским князьям, что если они сдадутся, то татары не убьют их, а отпустят за выкуп. Они поверили, но, когда сдались, татары повалили их на землю, положили на них доски, сами сели на эти доски и стали обедать – так и задавили князей. Потом пошли татары к Русской земле. Народ, чтобы их умилостивить, выходил к ним с хлебом-солью, духовенство с крестами и хоругвями, а они всех убивали без пощады и все грабили. Однако они на этот раз недалеко зашли в Русскую землю, воротились в свои степи.

Это называется нашествием татар. Битва при Калке была в 1224 году от Рождества Христова, а в течение 14 лет после этого татары не приходили на Русскую землю, так что русские даже дивились, а летописцы писали, что приходил это Божьим попущением народ неведомый, никто не знает, кто они, откуда пришли и куда девались. Иные даже придумали о них такую басню, будто татары – народ, который Гедеон, судья израильский, загнал в пустыню и который перед концом мира выйдет оттуда и попленяет все земли.

Когда Чингисхан умер, его сын и наследник послал своего племянника, Батыя, внука Чингисхана, воевать в разные земли и дал ему шестьсот тысяч войска. На беду в России в это время было 70 князей, и они беспрестанно ссорились между собою.

Самые сильные из них были Юрий Всеволодович суздальский и владимирский, брат его Ярослав новгородский и Даниил Романович, который успел выгнать венгров из Галича и завладел этим княжеством.

Батый прежде всего пришел в Рязанскую землю и послал сказать тамошним князьям: «Если хотите мира, то отдайте нам десятую часть своего имущества». Князья отвечали: «Когда никого из нас живых не останется, тогда все возьмете». Они попросили помощи у Юрия Всеволодовича, но владимирские князья издавна были не в ладах с рязанскими, и Юрий Всеволодович, надеясь на свою силу, думал, что и один без рязанских князей справится с татарами. Поэтому он отказал им в помощи.

Князья рязанские, коломенские, муромские и пронские вышли против Батыя, но где было им устоять против такого войска! Почти все они были перебиты, и Батый осадил Рязань. Пять дней простоял он под городом; рязанцы бились отчаянно, но сила одолела. Татары ворвались в город. Рязанцы в храмах Божиих затворили своих жен, детей и лучшее из имущества. Но татары ворвались и туда, делали всякие бесчинства, оскверняли храмы, убивали и священников, и младенцев. Весь город превратили они в пепел. То же было и с другими городами. Потом они пошли к Владимиру.

Покаялся владимирский князь, что не помог рязанским, да уж поздно было. Батый победил сына Юрьева и сжег Москву. Тогда-то увидел Георгий, какая страшная беда ему грозит. Он оставил двух сыновей оборонять Владимир, а сам пошел к реке и стал собирать там войско. Татары подступили к Владимиру. Князья приняли Святых Тайн, посхимились и стали биться.

Схимниками называются монахи, которые дают Богу еще особые, самые строгие обеты отречься от всего земного. Как ни храбро бились владимирцы, не могли одолеть татар, и татары вломились в город. Жена Георгия, сноха его, духовные, женщины и дети затворились в соборной церкви. Татары зажгли ее, и все, кто был там, одни задохлись от дыма, другие погибли от врагов. С городом они сделали то же, что и с Рязанью. Когда Юрию донесли, что его стольный город разрушен, супруга и дети погибли, то он воскликнул: «Господи, пошли мне терпение Иова!» Скоро и на него напал Батый. Храбро бился Георгий и пал с оружием в руках.

Племянник его Василько попал в плен к татарам. Они сказали ему: «Будь нашим другом и воюй под знаменами Батыя». Он ответил им: «Не подружусь я с врагами Христа и Руси. Ваше темное царство погибнет, когда исполнится мера ваших злодейств». Татары в ярости убили его и пошли к Новгороду. Ростовский архиерей поехал к реке, где была битва Георгия с татарами, и в числе мертвых узнал его по княжескому одеянию. Но голова его была отделена от туловища и найдена уже после. Нетленные святые мощи его почивают ныне во Владимире.

Много еще взяли татары русских городов и сел, головы русских падали, как трава скошенная. Леса и болота спасли Новгород. Батый не пошел к нему, своротил с новгородской дороги и осадил город Козельск.

Князь в Козельске по имени Василий был еще младенцем. Дружина и народ стали советоваться, что делать, и сказали друг другу: «Братья! Умрем, чтобы на земле оставить добрую славу, а на небе получить венцы бессмертия!» И бились они семь недель.

Ни одного города не было так трудно взять татарам. Наконец они разбили стены городские, но горожане принялись с ними резаться на ножах, вышли из города, бросились на все войско Батыево, изрубили снаряды, которыми татары ломали стены, и побили четыре тысячи неприятелей, и потом сами были убиты. Хан велел перебить всех в городе до единого, даже младенцев, и назвал Козельск злым. Князь Василий пропал без вести. Говорили, что он утонул в крови.

Ярослав не успел помочь брату. У Даниила не было столько силы, чтобы идти на татар. На следующий год они сами пошли на него. Он не мог защищать Киева; уехал в Венгрию, а в Киеве оставил воеводу Дмитрия. Татары увидели Киев и не могли им налюбоваться. Он раскинулся на крутом берегу реки; высокая белая стена с воротами и башнями окружала его; дома словно прятались в садах; над всем блистали главы храмов Божиих.

Татары потребовали покорности, киевляне убили их послов. Дмитрий спросил у одного пленника, как велика сила Батыева. Пленник отвечал ему, что ей нет счета. Но Дмитрий не испугался. Татары стали днем и ночью разбивать стены. Начался ужасный бой; стрелы омрачали воздух, копья трещали и ломались, мертвых, умирающих попирали ногами. К вечеру татары овладели стеной, русские отошли к десятинной церкви, огородили ее тыном, безоружные с имуществом заперлись в церкви. Дмитрий, исходя кровью от ран, не оставлял битвы. Наконец и тут одолели татары, перебили киевлян, взяли в плен Дмитрия и привели к Батыю. Батый не только не убил его, но еще стал оказывать милости и просил советов. После этого татары взяли Владимир, Галич и другие города. Тогда Дмитрий сказал Батыю: «Тебе на Руси все покорно, поди лучше в Венгрию, а то венгерский король нападет на тебя». Батый послушался его. Так Дмитрий и в неволе послужил Русской земле.

Глава X Мученики в Орде. – Даниил. – Рыцари и литовцы

После смерти Юрия Всеволодовича старшим князем стал брат его Ярослав.

Достались ему владимирское и суздальское княжества. Много русских погибло, другие попали в неволю, только малая часть спаслась в лесах и в городах; на дорогах, на улице, в обгорелых церквах и домах – везде лежали трупы. Ярослав велел поскорее их похоронить, чтобы не сделалась зараза. Народ принялся селиться на прежних пепелищах и понемногу отдыхать от тяжкой беды.

Батый построил на Волге город Сарай и стал в нем жить. Орда его прозвалась Сарайскою, или Золотою.

Русская земля стала им подвластна. Русские князья должны были ездить в Орду, кланяться ханам и просить у них грамоты на княжество. Эти грамоты назывались ярлыками. Если князь начинал княжить без такого ярлыка, то мог всегда опасаться, что татары его выгонят, а землю его разорят.

А чего только не натерпелись наши князья в Орде! Мало того что приходилось им становиться на колени перед ханами, бить им челом, да еще заставляли русских поклоняться идолам. В то время татары были еще не магометанской веры, а языческой. Поехал туда по приказу ханскому черниговский князь Михаил. Собираясь в этот страшный путь, он причастился Святых Тайн. Когда приехал и хотел войти в шатер Батыев, то волхвы татарские сказали, чтобы он шел между кострами огня, который они почитали священным, и поклонялся их идолам. Михаил отвечал: «Я могу поклониться вашему хану, потому что Господь поручил ему судьбу царств земных, но христианин не служит ни огню, ни глухим идолам».

Батый услыхал об этом и велел сказать Михаилу, что если он не послушается, то будет убит. Михаил сказал: «Пусть будет так». Причастился запасными дарами вместе со своим любимцем боярином Федором, и когда другие бояре со слезами уговаривали его покориться, даже говорили, что возьмут его грех на себя, он отвечал: «Для вас не погублю души». Снял с себя княжескую одежду и сказал: «Возьмите славу мира – хочу небесной».

Татары бросились на него, били в сердце, топтали ногами; Федор утешал своего князя, говоря, что он умирает, как надо христианину, что недолго он помучится на земле, а на небесах будет вечно блаженствовать. Наконец татары отрубили Михаилу голову и разорвали Федора на части. Они бросили тела их на съедение собакам, но русские похоронили их тела и уехали в Русскую землю. Михаил с Федором причислены к лику святых мучеников.

Были и другие русские князья, которые погибли в Орде мучениками за веру Христову.

Татары переписали всех поголовно, кроме духовных, и назначили с каждого человека подать, да и отдали собирать эти подати на откуп хивинским купцам, а иногда присылали к ним своих послов, которые назывались баскаками. Вот придет такой баскак или сборщик в русский город или деревню, с ним множество татар, и начнут собирать подать. Если же кто не заплатит – таких ставили на правеж. А какие были муки на этом правеже, страшно и вымолвить. Татары думали, что когда они станут мучить человека, то кто-нибудь над ним сжалится и за него заплатит. Да и кроме податей, татары отнимали у всякого русского, все, что им нравилось, даже схватывали и брали себе русских женщин и девиц.

Иной раз народ ожесточался, бил баскаков и сборщиков, но от этого выходило еще хуже, потому что тогда целое войско татарское приходило отомстить за убитых, и опять начинались такие же злодейства, какие делало Батыево войско.

Даниил Романович сделался самым сильным князем в Южной Руси. Там все прочие князья его слушались. А литву и ятвягов он часто побивал. Однако и он должен был ехать в Орду. Там его приняли лучше, чем иных русских князей. Батый допустил его к себе, не проводя между огнями и не заставляя поклоняться идолам, даже велел подать ему кубок вина, а это был большой почет. Возвратясь из Орды, Даниил стал еще сильнее, и захотелось ему освободиться от татар. Батый после Русской земли опустошил Венгрию и Польшу. Поэтому о татарах уже знали в Германии, во Франции и в Италии, где живет папа, глава католического духовенства. Во всех этих землях очень боялись нашествия татар, и папа отправил к ним посла. Этому послу было еще поручено другое дело.

В первое время христианства в Италии также истинно держались всех правил веры Христовой, как и в Греции, и многие римские папы были благочестивые святые люди. Христианским духовенством начальствовали пять вселенских патриархов: иерусалимский, антиохийский, александрийский, константинопольский и римский. Последний-то и есть папа. Четыре патриарха так и остались архиереями с одной духовною властью, а римский папа сделался государем, стал владеть городом Римом и целой областью в Италии.

Мало того, что папа сделался государем, он еще стал повелевать государям в немецкой, французской, итальянской и других землях. А если кто-то из государей не слушался, то папа и все его государство отлучал от церкви, и тогда вот что в этом государстве делалось: в церквах переставали служить, снимали колокола, свадьбы венчали на кладбищах и мертвых погребали у дорог. Вся земля считалась под церковным проклятием, пока государь не покорится. Так поэтому и случалось, что государи по три дня босиком стояли да прощения у папы выпрашивали.

Папы стали требовать, чтобы другие патриархи им подчинялись; но другие патриархи, считая себя им равными, на это не соглашались. Вот отчего и разделились церкви: одна восточная, православная, греческая, другая папская, западная, ее же называют католическою. Русские тоже православной восточной церкви, но папам хотелось подчинить и их своей власти.

Вот посол папский, который ездил к татарам, завел переговоры с Даниилом и обещал ему большие выгоды, если он подчинит папе Западную Русь. Даниил надеялся, что папа поможет ему избавиться от татар, и потому сделал вид, что слушает папские предложения, хотя на деле хорошо знал, что папа не прав в том, что отделился от вселенских патриархов. Папа очень ласково писал к Даниилу, прислал ему королевский венец и велел его венчать королем, но Даниил сказал, что ему нужно не почестей его, а войска. Войска-то ему папа не прислал; тогда Даниил не стал и слушать предложений о соединении церквей, а задумал иное средство избавиться от татар. Уговорился он с королями польским и венгерским и великим князем литовским, что они помогут ему против татар, и перестал платить татарам дань. Татарское войско пришло на него, венгры и поляки не явились на помощь, а литовцы еще напали на русских. Тогда Даниил увидел, что делать нечего, невозможно ему одному сладить с татарами, покорился, стал платить им дань и с этой поры против них не восставал. Но они в его княжестве так не своевольничали, как в других, опасаясь, что Даниил может напасть на них.

Кроме татар, было много сильных врагов у русских. Помните, когда я вам говорила о варягах, то сказала, что они жили от русских за морем, которое тогда называлось Варяжским, а теперь Балтийским. По сю сторону этого моря жили чудь, ливы, эсты. Народ очень бедный, веры языческой. Немцы стали приезжать к ним из-за моря и обращать их в католическую веру, но мало их обращалось. Даже опасно было немцам-монахам жить с ними. Раз случилось солнечное затмение. Это ведь бывает и ныне, хоть не часто: солнце днем скрывается, и делается темно. А ливы сказали, что немецкий монах съел солнце, и хотели его за это убить; насилу он спасся. Немецкие монахи придумали завести в Ливонской земле крепости и оттуда крестить ливов. Тогда в Германии, Франции и других землях были рыцари. Рыцарями называли самых знатных и сильных воинов. Некоторые рыцари давали такие же обеты, как монахи, но, кроме того, еще обещали сражаться за веру Христову с неверными и защищать слабых и угнетенных. Вот такие рыцари и составляли общество, которое называлось орденом, а начальник его – магистром. Сильный орден немецких рыцарей поселился в Прусской земле и покорил ее. Другой орден ливонских рыцарей, или меченосцев, завладел Ливонской землей, и они стали тамошних жителей обращать в христианство. Только обращать – не то, чтобы они уговаривали их креститься или старались хорошенько растолковать им, какова вера Христова, – нет, а приходили с оружием, окружали ливов и эстов и заставляли креститься, а окрестив, делали их своими рабами.

Ливы ненавидели рыцарей, они только и думали, как бы избавиться от них да сделаться опять язычниками. Да силы-то у них не хватало для этого. Народ они были бедный, несильный, и оружия-то хорошего у них не было, а рыцари надевали на себя латы, то есть платье стальное, на голову шлем, тоже стальной, лицо закрывали наличником, даже коней накрывали латами. Ну идет такой рыцарь, будто подвижная крепость, и трудно его где-нибудь поранить. Где же было ливам воевать с этакими воинами?

Рыцари, когда завоевали Ливонию, стали воевать и с русскими, особенно с полочанами, псковичами и новгородцами. Но всего больше они воевали с литовцами.

Литовцы были язычники и ненавидели рыцарей, а рыцарям хотелось их окрестить, как и ливов. Литовцы победили ливонских рыцарей, убили их магистра, и они, чтобы спастись от погибели, подчинились немецкому ордену. С этого времени они стали гораздо сильнее.

Когда Даниил был королем в Галиче, тогда у литовцев был князь Миндовг, очень храбрый и хитрый. Даниил уговорил поляков и рыцарей напасть на него и покорил почти всю Литовскую землю, но Миндовг одних рыцарей подкупил, а других обманул: обещался принять христианскую веру. Они поверили ему, вышли из Литвы, а он остался язычником и грабил всех соседей больше прежнего. Однако Даниил и храбрый его брат Василько еще несколько раз победили Миндовга. Сын Миндовга Войшелг, был очень лютый государь, но когда окрестился, то вздумал раскаяться, пошел в монастырь, ездил в Иерусалим, на Афонскую гору, даже сам построил монастырь и несколько лет жил в нем. Миндовг хотел отвратить его от христианства, но не мог ни лаской, ни угрозой. В числе литовских князей, подчиненных Миндовгу, был родственник его Довмонт. Они были женаты на родных сестрах. Жена Миндовга умерла, оставив детей; сестра ее, жена Довмонта, приехала к Миндовгу утешать его, а он сказал ей: «Я не могу жениться на чужой, потому что она невзлюбит детей моих, а женюсь на тебе», да так и сделал. За это Довмонт с другими литовцами убил его.

Войшелг, когда услыхал об этом, задрожал от гнева, схватил меч, снял монашескую одежду и поклялся через три года опять ее надеть, когда отомстит тем, кто убил его отца. Потом он приехал в Литву, стал править, ужасно свирепствовал и многих убил. Он всегда носил сверх богатой одежды черную: поэтому его и прозвали волком в овечьей шкуре. Довмонт убежал в Псков, принял православную веру, очень храбро сражался за Псков с рыцарями и литовцами, и псковитяне сделали его своим князем. Войшелг очень любил Даниила, отдал за его сына Шварна свою дочь, и все в Западной Руси любили Даниила, потому что он был государь милосердный, справедливый, умный и храбрый. Вскоре после его смерти сын его, Лев, обманом убил Войшелга; в Литве княжил Шварн, но умер в молодости, и у литовцев опять стали княжить свои князья.

Ярослав, князь владимирский и суздальский, умер еще раньше Даниила. Горьки были последние годы его жизни. Ему несколько раз пришлось ездить в Орду, там кланяться и унижаться. По дороге оттуда он умер.

Глава XI Александр Невский. – Довмонт

Когда Ярослав Всеволодович поехал княжить во Владимир, то оставил в Новгороде князем сына своего Александра. Он еще был очень молод, но магистр ливонских рыцарей, который с ним имел свидание, удивился его разуму и красоте и сказал: «Я прошел много стран, знаю свет и государей, а видел Александра Новгородского с удивлением».

Новгородцы часто нападали на Финскую землю, которою тогда владели шведы, а финны на новгородцев. Правитель Швеции Биргер пришел с большим войском, чтобы завоевать Новгород, и послал сказать Александру: «Бейся со мной, если смеешь; я уже стою на твоей земле!» Дружина у Александра Ярославича была малая; он со слезами помолился в новгородской Софийской церкви, вышел к дружине и сказал: «Нас немного, а враг силен; но Бог не в силе, а в правде: идите с вашим князем!» Ярослав Всеволодович не успел прислать ему помощи, даже новгородские ратники не все собрались.

Александр пошел к Неве. На ней в то время жили ижоряне. Их начальник Пелгуй был очень усердный христианин. Он рассказал Александру, что ночью близ устья Невы он ждал князя и молился, все было тихо, вдруг он услыхал шум, выглянул и видит, что по морю плывет лодка, гребцы покрыты мглою, но в лодке два витязя в княжеских одеждах, а лица их сияют. Пелгуй стал всматриваться иувидел, что они совершенно похожи на святых благоверных князей Бориса и Глеба, как их пишут на иконах. Старший из них сказал другому: «Поможем нашему сроднику Александру!» Князь не велел Пелгую никому об этом сказывать и бросился на шведов; они смешались. Александр и его дружина выказали великую храбрость. Один новгородец с топором в руке ворвался в средину врагов, рубил их направо и налево, другой изрубил их лодки, третий гнал сына Биргерова до самой лодки, упал в воду с конем, но вышел и сразился со шведским воеводой. Несколько смельчаков бросились на целый полк. Сам Александр сразился с Биргером и ранил его в лицо. Шведы не выдержали и побежали. Множество их было убито, в том числе воевода и архиепископ, потому что их архиереи иногда сражались как рыцари. Новгородцев же было очень мало убито. Велика была радость в Новгороде и во всей Руси при вести об этой победе. Тогда было самое тяжелое время татарского погрома; везде горе, беда, поражения. Поэтому все очень любили Александра Ярославича за то, что он утешил их этой победой, а так как она была одержана на берегу Невы, то прозвали его Невским.

Ливонцы взяли город Изборск. В Пскове стали всем распоряжаться их друзья. А новгородцы в то время не стали слушаться Александра, и он уехал от них. Но когда рыцари напали на их землю, то они повинились перед князем и стали опять его звать к себе. Он приехал, собрал войско, выгнал из Пскова рыцарских друзей, отобрал у рыцарей русские города, которыми они завладели, победил их и вошел в их землю. Тогда вели войну не так, как ныне: войско не получало ни жалованья, ни провианта, а всякий кормился тем, что сам промыслит. Русское войско и разошлось за съестными припасами, а рыцари собрались и напали на Александра Ярославича на самом Чудском озере. У них было большое войско, так что они наверняка надеялись победить; один из них даже похвалился взять самого Александра; но Невский побил их наголову, так что 400 рыцарей было убито, а 50 взято в плен. А всех убитых было столько, что тела их лежали на семь верст.

Однако татарам покорялся и Александр Ярославич, да и нельзя было не покориться. Не такое было время, чтобы с ними воевать. Русь ослабела после татарского погрома, потому что большая часть русского народа была перебита, а у татар потери восполнялись новыми выходцами из степей.

К тому же не вся Русская земля была заодно. Даже новгородцы не всегда слушались Александра Ярославича. Когда отец его умер, Батый прислал сказать Александру: «Новгородский князь! Если хочешь владеть спокойно, приезжай ко мне!» Может быть, другой возгордился бы своими победами, не захотел бы поклониться татарам, но Александр думал: лучше вытерпеть унижение, чем погубить Русскую землю. Он с братом Андреем поехал в Сарай. Батый уже слышал о его победах, принял его очень ласково и после свидания с ним сказал, что точно он человек необыкновенный, что справедливо идет о нем такая слава. От Батыя наши князья должны были ехать к главному татарскому хану в степи. Страшная была эта дорога, приходилось иногда терпеть голод и холод, ехать по степи, где не было ни лесов, ни городов, ни селений, а кладбища да кости народов, которые жили там прежде, и странников.

Хан отдал Александру Ярославичу Южную Русь, а Андрею – Владимир. Вскоре после этого папа прислал к Александру своего посла, который сказал, что будто отец Александра, когда был в Орде, обещал принять католическую веру, а потому и Александр должен сделать это. Но отец Александра этого не обещал, и потому Александр отвечал папе: «Мы знаем истинное учение церкви, а вашего не принимаем и знать не хотим».

Брат Невского, Андрей, больше был занят развлечениями, чем делами, и прогневал татар; войско их напало на его землю; он убежал в Швецию, а Александр Ярославич во второй раз поехал в Орду и уговорил хана отозвать из Руси татарское войско. Хан назначил его великим князем владимирским. Александр оставил в Новгороде своего сына, а сам стал княжить во Владимире и употребил все силы, чтобы устроить Русское государство и доставить счастие народу. Но еще ему дважды пришлось съездить в Орду. Батый умер, так Александр должен был поклониться новому хану.

Сборщики податей так стали притеснять русских, что в Суздале, Владимире, Ростове и других городах народ бросился на них, некоторых убил, а других выгнал. Надо было ожидать, что за это придет на Россию татарское войско, но Александр поехал в Орду умилостивлять хана. Так он спас Русь от нового разорения, но сам уже не вернулся во Владимир. Всю зиму и лето хан продержал его в Орде. Александр очень ослабел здоровьем. На обратном пути, недалеко от Нижнего Новгорода, в Городце, болезнь его очень усилилась, он постригся, принял схиму и скончался. Митрополит Кирилл, когда получил об этом известие, то сказал: «Солнце наше закатилось!» Духовные, которые были при этом, сперва не поняли этих слов, но потом, когда митрополит прибавил: «Не стало Александра!», все пришли в ужас. Бояре, духовенство и народ все рыдали и говорили: «Погибаем!» Когда тело Александра привезли во Владимир, то, несмотря на страшный холод, народ вышел к нему навстречу до города Боголюбова; не было человека, который бы не плакал на его похоронах.

Этот митрополит Кирилл, который похоронил святого благоверного князя Александра, был очень умный, ученый и усердный пастырь. Он старался исправить духовенство и народ, узаконил, чтобы в священники избирали только достойных людей и чтобы архиереи ничего с них не брали за посвящение. Много он сделал добра и тем, что мирил князей, когда они ссорились между собою. Сперва ссорились за Новгород брат Невского с сыном его Дмитрием; потом, когда Дмитрий сделался великим князем, брат его Андрей дважды приводил татар на Русскую землю, а они страшно ее разграбили, кроме Твери, которую защитил храбрый князь Михаил Ярославич; во второй раз помогал Андрею татарский воевода Ногай, который не слушался хана Золотой Орды, был его сильнее, породнился с греческим императором и владел в особой Орде, названной по его имени ногайской. По смерти Дмитрия Александровича стал великим князем Андрей. Его все ненавидели.

В это время усилилось московское княжество. Там был Даниил Александрович, князь добрый, справедливый, умный; он даже татарам не всегда давался в обиду. Когда он воевал с рязанским князем, то убил в сражении много татар, а рязанского князя полонил. Сын Дмитрия Александровича завещал после своей смерти московскому князю город Переяславль, в то время очень крепкий и богатый.

Почти в одно время с Даниилом Александровичем умер и Довмонт, которого во святом крещении зовут Тимофеем. Он 33 года княжил в Пскове, судил народ право, не давал слабых в обиду, любил помогать бедным. Псковичи с ним не боялись никакого врага. Обыкновенно перед боем он говорил им: «Кто из вас стар, тот мне отец, кто молод, тот брат. Помните отечество и церковь Божию».

Псков не был отечеством Довмонта, но он полюбил этот город, как отечество. Самая главная победа его над рыцарями была при Раковоре. Еще незадолго перед смертью он услужил Пскову. Рыцари неожиданно напали на этот город, завладели предместьями. Рыцари не меньше татар свирепствовали в псковских предместьях, убивали и женщин, и младенцев. Довмонт ударил на них и победил их.

В это время новгородцы воевали со шведами. Множество шведов пришло в Новгородскую землю; в семи верстах от нынешнего Петербурга они построили крепость, которую назвали Ландскроною. Это на их языке значит венец земли. С помощью крепости они надеялись завладеть окрестною страной, но новгородцы взяли и сровняли ее с землей. Великий князь помог им в этом: только хорошего и сделал он для Русской земли. Когда он умер, то никто не пожалел о нем.

Во время его войны с Дмитрием и княжения было еще много других бед на Руси: засуха, голод, мор, страшные пожары. Он детей не оставил, и о великом княжестве стали спорить племянник его Юрий Даниилович московский и Михаил тверской. Тверского князя прозвали отечестволюбцем, и он точно стоил этого прозвища, потому что всегда был готов положить свою голову за Русскую землю и всего больше заботился о счастье своих подданных. А Георгий походил на своего дядю Андрея.

Глава XII Михаил Тверской. – Иоанн Калита

Хан назначил великим князем Михаила, но Юрий поехал в Орду. Ханом в то время был Узбек, который принял магометанскую веру. Для татар он был очень справедлив, но ни один хан не сделал столько бед русским князьям. Он отдал великое княжение Юрию. Юрий женился на сестре его, Кончаковне, и он отдал ему в помощь татарское войско под начальством Кавгадыя. Михаил, чтобы не проливать напрасно крови, уступил ему великое княжество и просил Юрия оставить его спокойно княжить в Твери, но Юрий принялся разорять Тверскую область; тогда Михаил собрал на совет тверских архиерея и бояр и спросил, виноват ли он перед Юрием. Они ответили: «Ты прав, государь, перед Богом, и если твое смирение не укротило врага, то иди на него, с тобою Бог и верные слуги, готовые умереть за тебя». Михаил сказал: «Не за меня, а за невинных людей, которых лишают свободы и жизни».

Михаил сразился с Юрием и татарами. Он бросился в самую страшную сечу; шлем и латы его были прострелены и иссечены, но сам он остался невредим; татары и Юрьево войско побежали; множество пленников, которых татары побрали в тверских селах, смотрели, скованные, на эту битву и молились за своего князя. Когда он освободил их, они плакали от радости. Кончаковна и Кавгадый попались ему в плен. Он запретил воинам убивать бегущих татар, угостил Кавгадыя, одарил его и отпустил в Орду. Кавгадый поклялся быть ему другом. К несчастью, Кончаковна умерла в Твери. Юрий поехал к Узбеку и распустил слух, что Михаил велел отравить ее. Поехал в Орду и Михаил. Перед отъездом он сказал своему духовнику: «Я всегда любил отечество, а не мог прекратить усобицы; буду доволен, если смерть моя прекратит ее». Во Владимире его встретил ханский посол и сказал, что Узбек гневается, что если Михаил через месяц к нему не приедет, то татары нападут на Русскую землю. Сыновья и бояре Михаила уговаривали его не ехать в Орду. Михаил сказал: «Нет, можем ли мы бороться со всей силой неверных? Если не поеду в Орду, то за мое ослушание падет множество голов христианских; толпами погонят русских в плен. Мне и тогда не миновать смерти, лучше же умереть теперь, когда своей погибелью могу спасти других».

Он приехал в Орду и сперва прожил шесть месяцев спокойно, но потом хан велел судить его. Михаил оправдался во всех обвинениях, но главным судьею был Кавгадый, который всячески вредил Михаилу; судьи не слушали Михаила, велели паковать в цепи, сняли с него княжеские одежды.

Узбек поехал на охоту. Эта ханская забава продолжалась месяца два. Выезжала на нее вся Орда, то есть несколько сот тысяч человек. Все они наряжались в самые богатые одежды и садились на лучших коней; множество купцов с товарами ехало за ними, и где они останавливались в степи, там как будто делались многолюдные города. Михаила везли за Ордою; он на пути дважды приобщался Святых Тайн, проводя ночи в молнию. Однажды Кавгадый вывел его на торговую площадь, где было множество людей, поставил на колени, глумился над ним и потом сказал: «Не унывай, хан это и с родными делает, завтра выйдет милость, и ты будешь в чести». Кавгадый ушел. Михаил сел на площади. Толпа окружила его и стала говорить: «Вот этот пленник был великим государем в своей земле!» Глаза Михаила наполнились слезами, и он сказал слова из Святого Писания: «Все видящие меня покивали головами… уповаю на Господа!»

Верные бояре и слуги виделись с ним и несколько раз предлагали ему бежать, но он отвечал: «Бегство может спасти меня, а не отечество. Пусть будет воля Господня!» Наконец Узбек утвердил решение судей Михаила, которые приговорили казнить его. Михаил узнал об этом, отслушал заутреню, благословил сына, простился с боярами, развернул псалтырь и прочел: «Сердце мое смутися во мне и боязнь смерти нападе на мя». Ему стало страшно, но один из бывших с ним духовных сказал: «Государь! В этом же псалме дальше написано: «Возверзи на Господа печаль твою». Михаил стал продолжать слова псалма: «Кто даст мне криле яко голубине? И полещу, и починю». В это время вбежал один из слуг и сказал, что подъезжают к шатру Юрий, Кавгадый и множество народа. Михаил отвечал: «Знаю, для чего». Юрий и Кавгадый остановились у шатра. Татары вломились туда, разогнали слуг княжеских. Михаил молился. Они бросили его на землю, мучили, били ногами. Один из них вонзил ему нож в грудь и вырезал сердце. Юрий и Кавгадый подъехали к шатру. Тело Михаила лежало нагое; Кавгадый сердито посмотрел на Юрия и сказал ему: «Он твой дядя; оставишь ли труп его на поругание?» Слуга Юрия прикрыл тело Михаила своею одеждою. Жена Узбека защитила сына и некоторых бояр Михаила, другие были убиты. Бояре Юрия отвезли тело Михаила в город Маджары. Там купцы, знавшие покойного князя, хотели прикрыть тело его дорогими тканями и внести в церковь, но бояре Юрия не пустили их подойти к трупу и бросили его в хлев. Наконец тело святого мученика привезли в Москву и похоронили.

Юрий стал княжить, но недолго. Сын Михаила, Дмитрий, прозванный Грозные Очи, выхлопотал себе ярлык Узбека на великое княжение и выгнал Юрия из Владимира. Потом Юрий и Дмитрий поехали к хану судиться; но Дмитрий, как только увидел Юрия, то вспомнил о смерти Михаила, выхватил меч и перед самым Узбеком убил Юрия. Узбек за это казнил самого Дмитрия, а великим князем сделал его брата Александра Михайловича. Но лишь только Александр стал княжить, как в Тверь приехал двоюродный брат Узбеков, Шевкал, со множеством татар и принялся грабить. В народе разнесся слух, что в праздник Успения татары перебьют князей и всех христиан, кроме тех, которые обратятся в магометанскую веру. Может быть, этот слух был и несправедливый, но народ испугался и пошел к князю. Александр Михайлович уговорил их напасть на Шевкала. Тверитяне одолели татар, и когда Шевкал с остатком их заперся во дворце, то тверитяне зажгли дворец, и все татары там сгорели. Узбек тогда назвал великим князем брата Юрьева, Иоанна Данииловича московского, и велел ему отомстить тверитянам, а в помощь дал пять тысяч войска.

Иоанн Даниилович был гораздо умнее Юрия. Он был добр и милостив, любил много подавать нищим и для этого всегда носил с собою мешок с деньгами; мешок по-татарски назывался калита, от этого и князя Иоанна прозвали Калитою. Народ его очень любил, потому что он был князь справедливый, умел угождать татарам, давал им дань и много подарков, но за то они в его княжествах никого не обижали, даже помогали ему усмирять и покорять других князей. Бедным тверитянам вышла горькая доля. Александр Михайлович убежал в Псков, а татары взяли Тверь и всех жителей побили или взяли в плен.

В это время еще, кроме татар, другой народ стал завладевать Русскою землею. В Южной Руси после Даниила Романовича самым сильным князем был его сын Лев. Но после его смерти очень усилились литовцы. У них князем сделался Гедимин, очень храбрый и хитрый. Он то войной, то хитростями, то свадьбами своих сыновей с русскими княжнами присваивал себе одно за другим русские княжества. Наконец русские князья в Южной Руси восстали на него, соединились, призвали на помощь татар и сразились с Гедимином на берегу реки Ирпени, но Гедимин их победил и завладел даже Киевом. Народу в Южной Руси от этого стало лучше, потому что татары не стали обижать его, а если и нападали, то Гедимин прогонял их, сам Гедимин тоже не обижал народ, хотя был язычник, но почитал веру Христову, позволял своим сыновьям и литовцам креститься.

Калита между тем старался подчинить своей власти Северную и Восточную Русь и точно успел это сделать, а кто ему противился, тех губил без милосердия, по его наветам Узбек замучил в Орде Александра Михайловича с сыном. Однако же Калита много добра сделал Русской земле. Татарские ханы его очень любили и считали его с сыновьями самыми верными своими слугами, потому что он беспрестанно им говорил о своем усердии и щедро их одаривал. Поэтому ханы перестали присылать на Русь своих сборщиков за податями, а поручили Иоанну Данииловичу собирать со всех княжеств подать для хана, которую называли «ордынским выходом». Прежде сборщики собирали податей гораздо больше, чем следовало хану, и себе оставляли излишек. Калита стал собирать с народа меньше, хану доставлял более, чем он получал прежде, да еще и себе оставлял из этой дани. На эти деньги Калита стал покупать себе в разных княжествах села и города

Из Владимира переехал в Москву на житье тогдашний митрополит святой Петр; ему очень понравилась Москва, и он сказал великому князю: «Если ты успокоишь мою старость и построишь здесь храм, достойный Богоматери, то будешь славнее всех иных князей, и род твой возвеличится, кости мои останутся в этом городе, святители будут в нем жить, и руки его взыдут на плечи наших врагов!» Это значило, что московские князья победят татар и покорят их. Святителями называются архиереи.

Калита восстановил московскую крепость, которая называется Кремлем, и построил вокруг Москвы дубовую стену При нем Москва дважды погорела, но он помог народу в этой беде. И Москва стала одним из лучших русских городов, а московские князья самыми сильными на Руси. Поэтому-то прозвали Иоанна Данииловича собирателем Русской земли. Московитяне особенно его любили за то, что он был очень правосуден, называли государем-отцом и очень плакали, когда он скончался.

Московские князья опять стали так сильны, что никто не мог спорить с сыном Калиты Симеоном о великом княжении. Симеон княжил так же, как отец: угождал татарам, а русских князей заставлял слушаться и так с ними обходился, что они прозвали его Гордым. В его княжение шведский король Магнус вздумал насильно обратить русских в католическую веру и с большим войском пришел в Новгородскую землю, но ничего не мог сделать, взял только город Орехов, да и тот потом новгородцы взяли обратно у шведов. В этой войне одни только псковитяне помогали новгородцам, а за то новгородцы назвали Псков младшим братом Новгорода. Прежде Псков был подчинен Новгороду, а с этого времени псковитяне стали выбирать своего посадника.

Южные русские земли попали во власть частью татарам, частью венграм и полякам, но всего больше литовцам, у которых великим князем был Ольгерд, сын Гедимина, такой же храбрый и хитрый, как его отец. Но при жизни Симеона он не мог вредить Северной и Восточной Руси.

Новгородцы и псковитяне торговали с немецкими купцами и получали от этого большие выгоды. Немецкие торговые города составили между собою союз, который называли Ганзою; Новгород и Псков тоже вошли в этот союз. Но заезжие купцы привезли в Русь страшную язву. Эта язва называлась черною смертью. На человеке, с которым она приключалась, появлялись железы, он начинал харкать кровью и на другой или на третий день умирал. Прежде всего началась она во Пскове; умерло так много людей, что на кладбище не было для них места. И во всех русских городах побывала эта язва. От нее умер и сам великий князь Симеон Иоаннович. После него стал великим князем брат его Иоанн. Он был очень кроток и смирен, и удельные князья стали вольничать, особенно Олег рязанский. К счастью, русским митрополитом был в это время святой Алексей. Он исцелил от болезней жену хана Чанибека Тайдулу, за что Чанибек избавил Русь от некоторых налогов. Потом святой Алексей умилостивил другого хана, сына Тайдулы.

По смерти Иоанна сын его Дмитрий был только девяти лет, и великое княжество получил было Дмитрий Константинович, князь суздальский из рода Андрея, брата Александра Невского, но митрополит Алексей и бояре уговорили маленького Дмитрия тоже просить себе у хана великого княжения. Хан дал ему ярлык, но войска не дал, потому что сам воевал в это время с темником, то есть воеводой Мамаем. Московское войско выгнало Дмитрия Константиновича из Владимира, и Дмитрий Иоаннович стал великим князем, хотя ему было только двенадцать лет от роду.

Глава XIII Дмитрий Донской

Много трудов выпало Дмитрию Иоанновичу. Правда, Орда стала слабее, чем при Батые, но все-таки была очень сильна. Литовский князь Ольгерд выжидал только удобного случая напасть на Восточную Русь. Князья тверские и рязанские назывались великими и не хотели уступить старшинство московским князьям. Дмитрий Константинович нижегородский тоже попробовал было отнять у Дмитрия Иоанновича Владимир, но был вторично выгнан оттуда московскими полками. Дмитрий Иоаннович дал ему в удел Суздаль, и потом, когда меньший брат Дмитрия Константиновича вздумал обижать последнего, Дмитрий Иоаннович защитил бывшего врага и завоевал ему Нижний Новгород. Они даже подружились после этого, и Дмитрий Иоаннович, которому уже исполнилось 16 лет, женился на дочери Дмитрия Константиновича Евдокии. В этот самый год опять появилась на Руси черная смерть и погубила множество народа, а Москва почти вся погорела. Дмитрий Иоаннович снова отстроил ее и заложил каменный Кремль. Снова пригодилась эта крепость.

Дмитрий Иоаннович поссорился с Михаилом Александровичем тверским, на сестре которого был женат Ольгерд. Литовский князь заступился за тверского, победил московских воевод, взял несколько малых городов и сел, перебил много безоружного народа, но боялся подступить к московским стенам и ушел в Литву. Михаил даже задумал получить великое княжество владимирское и выхлопотал у Мамая ярлык на него, но Дмитрий Иоаннович занял конными отрядами все пути из Орды; они гнали Михаила с места на место, и он едва успел убежать в Литву. Князья уже не позволяли татарам грабить. Рязанский и нижегородский князья даже побили их за грабежи.

Ольгерд в другой раз пошел на Москву. Сперва он осадил городок Волок-Ламский, где воеводой был Василий Березуйский. Он три дня бился с литовцами и не пустил их в город. Ольгерд, чтобы не терять времени, пошел к Москве. Дмитрий Иоаннович смело ждал его; двоюродный брат Дмитрия Василий Андреевич и рязанское войско шли, чтобы с двух сторон ударить на литовцев. Ольгерд устрашился, просил мира, отдал дочь свою за Владимира Андреевича и воротился в Литву.

Михаил выхлопотал себе другой ярлык в Орде. Мамай хотел дать ему и войско, но Михаил боялся, что оно станет грабить русских, а за это и его самого русские возненавидят. Он взял с собою только ханского посла. Но Дмитрий послал сказать этому послу: «К ярлыку не иду, Михаила в столицу не пускаю, а тебе, послу, даю свободный путь». Однако Дмитрий чувствовал, что у него еще нет довольно силы обороняться, если вся Орда пойдет на него: приходилось ехать к Мамаю на поклон и умилостивлять его.

Народ боялся, чтобы с Дмитрием не было то же, что с Михаилом Ярославичем тверским, и еще больше полюбил Дмитрия за то, что он для Русской земли не боялся пойти на явную опасность. Только Дмитрий уехал, явились необыкновенные знамения: на солнце видны были черные пятна, будто гвозди; сделались такие туманы, что днем в двух саженях нельзя было рассмотреть лица человеческого; птицы не смели летать и стаями ходили по земле. Такая тьма продолжалась около двух месяцев. Все думали, что это не к добру и что Дмитрий непременно погибнет. Но вышло напротив. Татары были очень довольны, что московский князь приехал к ним с поклоном. Хан и Мамай приняли его ласково и утвердили его в великом княжении. Мамай всем распоряжался в Орде, делал ханом кого хотел, но считался только темником, то есть воеводой.

Вскоре стал воевать с Дмитрием Олег рязанский. Рязанцы наперед хвалились победой и говорили: «Нам не надо ни щитов, ни копий, а только веревки, вязать московитян». Но воевода московский Дмитрий Михайлович Волынский-Боброк победил их, и Олег должен был признать Дмитрия старшим. Ольгерд в третий раз пошел на Москву, но Дмитрий встретил его с сильным войском. Ольгерд опять помирился с ним и два года не беспокоил Руси. В это время ханские послы приехали в Нижний Новгород и стали поступать, как они прежде делали. Нижегородцы их перебили, за это Мамай опять разгневался на Дмитрия и обещал Михаилу свою помощь. Ольгерд тоже. Михаил, надеясь на них, начал войну с Дмитрием. Дмитрий осадил Тверь; тверитяне храбро бились, однако потерпели большое разорение. Литовцы шли к ним на помощь, но узнали о силе Дмитрия и воротились. Тверской князь просил у него мира. Дмитрий Иоаннович согласился, возвратил Михаилу Александровичу все города, но за то тверской князь обязался везде стоять заодно с московским, не дружиться без него с Литвой и не искать великого княжения у татар.

Татары собрались отомстить Дмитрию и нижегородцам. Пришел на Русь татарский царевич Арапша с большим войском. Сам Дмитрий Иоаннович пошел на него, но татары долго не показывались. Дмитрий Иоаннович воротился в Москву, а войско отправил против татар к Мордовской земле с воеводами и двумя молодыми суздальскими князьями. Эти князья и воеводы стали тешиться звериной ловлей у реки Пьяны. Русские поснимали с себя латы и шлемы, даже оружие сложили в возы и одежду с плеч поспускали. А другие еще разошлись по окрестным селам и напились пива и меду. Они думали, что татары далеко, но мордовские князья подвели Арапшу к реке Пьяне; Арапша был мал ростом, будто карлик, но очень лют и храбр. Его войско с пяти сторон бросилось на русских и побило их наголову. С тех пор на Руси пословица: «За Пьяною люди пьяны».

Татары пограбили Нижний и Рязань. Рязанский князь Олег храбро бился с ними и едва успел убежать, весь израненный. Русские за измену мордвы пошли в ее землю и много народу перебили. За это Мамай сильно прогневался и послал на Русь мурзу Бегича с большим войском. Дмитрий сам его встретил у реки Вожи. Русские дружно бросились на татар и побили их. Все очень обрадовались, потому что до того времени русским еще ни разу не удавалось побить татар в чистом поле, и они думали, что татары непобедимы.

Мамай страшно разъярился, но не посмел тогда же напасть на Русь и стал собирать войско. В ту же пору Дмитрий избавился от другого страшного врага: умер Ольгерд. Великим князем литовским стал его сын Ягайло. Он поссорился с дядей своим Кейстутом. Кейстут сперва выгнал было его из Вильны, литовской столицы, но потом Ягайло одолел и убил Кейстута. Но сын Кейстута Витовт стал воевать с Ягайлой. Даже двое родных братьев Ягайлы поссорились с ним, убежали в Русскую землю и поступили на службу к Дмитрию. Великий князь воевал с болгарами. Их победил воевода Дмитрий Волынский-Боброк, тот же, который побил войско Олега.

В это время скончался митрополит Алексий. Он много помогал Дмитрию своими советами и был очень добродетелен. Святые мощи его почивают в Москве, в Чудовом монастыре. Вместо него Бог послал Дмитрию Иоанновичу другого хорошего советника. Сын ростовского боярина, жившего в городе Радонеже, Варфоломей, с детства вел самую святую жизнь; в юности принял монашеский чин и назван был Сергием. Он поселился в глухом лесу, в 60 верстах от Москвы, прославился там чудесами; к нему стекалось множество учеников, и так началась Святотроицкая Сергиевская лавра. Великий князь Дмитрий очень почитал святого Сергия Радонежского и во всех важных делах просил его совета. А скоро хорошие советы очень понадобились великому князю.

Мамай два года набирал войско, чтобы отомстить русским за вожскую битву, нанимал половцев, турок, черкесов, евреев и армян, собрал всех ордынских князей и сказал им: «Казним непокорных рабов, сожжем их города, села и церкви, обогатимся русским золотом!» Ягайло обещал помогать Мамаю.

Олег рязанский знал, что татары прежде всего нападут на его княжество, думал, что и Дмитрий не посмеет обороняться от такого страшного войска, а убежит куда-нибудь. Поэтому Олег вошел в дружбу с Мамаем для того, чтобы татары помиловали его княжество, и потом, может быть, надеялся, когда они победят Дмитрия, получить что-нибудь из его городов или самому сделаться владимирским великим князем. Но прочие князья все стали заодно с Дмитрием. Ополчилась вся Восточная Русь, кроме Рязани. Дмитрий поехал к св. Сергию просить благословения. Св. Сергий благословил его и предсказал, что прольется много крови, но русские одолеют. В числе монахов, учеников святого Сергия, были Пересвет и Ослябя, прежние воины. Он благословил их идти на врагов с великим князем. Дмитрий у города Коломны осмотрел свое войско и пересчитал. Оказалось, что Русская земля никогда не выводила такой рати. Думают, что у Дмитрия было 150 тысяч воинов и даже больше. Подойдя к Дону, русские князья и бояре стали рассуждать, перейти им эту реку или нет. Многие думали, что лучше не переходить ее, но великий князь пошел на другую сторону реки, чтобы помешать Мамаю соединиться с Ягайлой. Тогда же пришло к великому князю письмо от св. Сергия, где он советовал немедля ударить по врагам.

Русское войско сошлось с татарским в самый день, когда празднуется Рождество Богородицы, 8 сентября, в 1380 году от Рождества Христова на поле Куликовом за Доном у реки Непрядвы. Дмитрий с высокого холма смотрел на свое войско, вспомнил, сколько людей скоро лишатся жизни, заплакал и стал молиться на образ Спасителя на своем черном великокняжеском знамени. Он объехал рать, называл воинов милыми братьями, уговаривал храбро биться, говорил, что тех, которые будут убиты, ждет слава между людьми и венцы мученические. Князья и воеводы уговаривали его, чтобы он сам не вступал в битву, а только распоряжался, но Дмитрий отвечал: «Где вы, там и я. Если останусь сзади, то могу ли сказать вам: «Братья! Умрем за отечество».

Между тем печенежский богатырь из войска Мамая, исполин ростом, вызывал кого-нибудь из русских сразиться с ним один на один. Выехал инок Пересвет, схватились они и пали оба мертвые. Татары удивились, они думали, что никто не устоит против их богатыря. Сам Дмитрий с передовым полком ударил на татар. Сошлись и другие полки. Началась страшная сеча на пространстве пяти верст. Кровь лилась рекою, трупов было столько, что лошади не могли ступать: пешие ратники гибли под конскими копытами, задыхаясь от тесноты. Наконец татары стали одолевать, пешая русская рать лежала, как скошенное сено; уже татары пробились к великокняжескому знамени, и дружина Дмитриева с большим трудом его отстояла. Но еще часть русского войска стояла в засаде и не была в битве. Этой засадой начальствовали двоюродный брат Дмитрия князь Владимир Андреевич и Дмитрий Михайлович Волынский-Боброк. Владимир давно уже порывался в битву, но волынец удерживал его, потому что ветер дул в лицо русским.

Наконец ветер переменился. Волынец сказал: «Теперь пора!», и засадное войско бросилось на татар. Они не выдержали этого удара и побежали. Русские далеко их гнали и завладели всем станом. Князь Владимир Андреевич велел трубить, усталые воины собрались, но великого князя Дмитрия не было. Стали его искать повсюду; наконец два воина увидали его под деревом: в схватке татары оглушили его ударом, и он замертво упал с коня, однако смертельных ран на нем не было. Князья и воеводы стали перед ним на колени и сказали: «Государь! Ты победил врагов». Он поблагодарил Бога, обнимал брата и других князей и воевод, сел на коня, объехал все поле, целовал даже простых воинов. Лежало множество убитых русских, но татар вчетверо более. Всего убитых было 200 тысяч. Велика была радость русских. Повсюду славили князя Дмитрия Иоанновича и прозвали его Донским, а Владимира Андреевича – Храбрым. И никто не смел с этой поры спорить о старшинстве с родом Донского, потому что Русь знала, какое добро он ей сделал, помнила, что московский князь умел собирать ее силы и дать отпор татарам.

Мамай хотел снова собрать войско и отомстить Дмитрию, но был побежден ханом Тохтамышем, убежал в город Кафу, и там его убили. Ягайло как узнал, чем кончилась Куликовская битва, убежал. Олег помирился с великим князем московским. Но Тохтамыш стал требовать, чтобы русские князья поехали к нему в Орду. Дмитрий передал ему подарки, но платить дань отказался. Тохтамыш собрал войско и неожиданно пошел на Русь. Олег указал татарам броды на Оке и явился к Тохтамышу с дарами. Нижегородский князь тоже. Дмитрий Иоаннович не успел собрать войска и уехал в Кострому.

В Москве народ возмутился, не слушался митрополита и бояр. Наконец приехал туда князь Остей, внук Ольгерда, выходец из Литвы; он ободрил москвичей и вместе с ними стал защищаться в Кремле. Татары пошли на приступ. Но русские обливали их кипятком, били камнями, толстыми бревнами и к вечеру отразили атаку. Были у москвичей и пушки, но стреляли из них каменьями. На четвертый день знатные татары подъехали к стенам Москвы и сказали, что Тохтамыш воюет не с москвичами, а только с их князем, что если они покорятся татарам, отворят ворота, то Тохтамыш их помилует. Татары поклялись в этом, поклялись и сыновья нижегородского князя, бывшие в татарском войске. Москвичи поверили, отворили ворота и с крестами и дарами вышли к татарам. Татары бросились на них и перебили всех без разбора: и стариков, и женщин, и детей, все пожгли и разграбили. После этого они разорили еще много других городов. Но Владимир Андреевич побил один татарский отряд. Тохтамыш узнал об этом и ушел в свои степи.

Но княжества Московское и Владимирское были страшно разорены. А князья тверской и рязанский еще начали вражду с Дмитрием Иоанновичем. Тверской хотел с помощью Тохтамыша получить Владимир. Св. Сергий усовестил Олега и уговорил его помириться с Дмитрием. А чтобы не повредил тверской князь, Дмитрий отправил в Орду своего сына Василия.

Тохтамыш утвердил Дмитрия великим князем, но взял с него тяжкую дань. Тогда Дмитрий помирился с тверским князем, но поссорился с новгородцами. Из Новгорода много удальцов ходило на разбой по Волге. Лодки их назывались ушкуями, а сами они – ушкуйниками. Они много делали зла и даже совсем разграбили Кострому. За это Дмитрий Иоаннович пошел на Новгород, заставил новгородцев покориться и заплатить себе дань. Но удальцы новгородские много делали и добра Русской земле: они все дальше и дальше проходили на восток к Уральским горам. Они населили Устюг, Вятку и другие города, которые стали так сильны, что иногда воевали с Новгородом. Пробрались новгородцы и в Пермь. Во времена Дмитрия Донского жил святой инок Стефан, который обратил пермяков в христианскую веру, и в их земле тоже появились русские селения.

Глава XIV Василий II и Василий III

Кроме Куликовской битвы, Дмитрий Иоаннович Донской сделал еще вот какое великое добро Русской земле. Много бед выходило оттого, что по смерти великого князя получал великое княжение не сын его, а дядя. На юге и вообще в старинных городах думали, что непременно старший в роде должен быть великим князем, но в Восточной Руси правильнее считали, что после отца должен быть великим князем сын его, а не брат. Дмитрий Иоаннович тоже хотел оставить великое княжение сыну своему Василию Дмитриевичу, а не двоюродному брату Владимиру Андреевичу Храброму. Может быть, от этого и вышла у него с Владимиром Андреевичем ссора; однако же они помирились, заключили договор; Владимир Андреевич признал Василия Дмитриевича своим старшим братом, и когда по смерти Дмитрия Иоанновича Василий Дмитриевич сделался великим князем, то Владимир Андреевич усердно помогал ему против всех врагов. А в это время врагов у него прибавилось.

Болеслав, король польский, тот самый, который воевал с Ярославом, сделал очень сильным Польское государство. Но после него оно разделилось, и в нем было много смут и междоусобиц. Кроме того, на него часто нападали литовцы, немцы и другие неприятели. По смерти короля Людовика поляки придумали выбрать королем какого-нибудь сильного государя для того, чтобы он защищал Польшу от врагов. Всего лучше мог это сделать Ягайло, князь литовский. Он стал свататься за Ядвигу, дочь Людовика. Ей очень не хотелось за него идти, но ее уговорили тем, что она обратит Ягайло и его народ из веры языческой в христианство. Но Ягайло и много литовцев уже давно были не язычниками, а православными. Поляки хотя это и знали, но, так же как и другие католики, в то время называли православных язычниками. Ягайло стал католиком, женился на Ядвиге, много литовцев и даже некоторые русские, подвластные литовскому князю, тоже сделались католиками. Православных стали притеснять.

Для Восточной Руси было опасно то, что Ягайло стал польским королем, потому что литовские князья почти всегда враждовали с московскими, а теперь стали сильнее. Но, к счастью для московского князя, поляки не ужились с литовцами. Полякам очень хотелось совсем подчинить себе Литву, а литовцы не соглашались на это. Потому начались у них ссоры, а кончилось тем, что Ягайло был литовским королем только по имени, а на деле всем распоряжался его двоюродный брат, сын Кейстута Витовт, очень храбрый и хитрый государь. Великий князь московский Василий Дмитриевич женился на его дочери Софии, и, по-видимому, они были в большой дружбе; но Витовту очень хотелось присвоить русские области, особенно Новгород, Псков, Тверь и Рязань. К счастью, его задержали войны: сперва с ливонскими рыцарями, потом с татарами.

Василий Дмитриевич сперва угождал татарам, поехал в Орду, одарил Тохтамыша и его мурз, а они за это отдали ему княжество нижегородское; он присвоил себе Нижний и Муром, а князей тамошних выгнал. Но скоро на самого Тохтамыша напал сильный враг, и страшная беда стала грозить Русской земле.

Еще в то время, когда княжил Дмитрий Донской, явился в степях такой же сильный хан, как Чингис: его звали Тимур, по прозванию Ленг, то есть хромой, а чаще называют Тамерланом. Тамерлан-то и сделал Тохтамыша ханом Золотой Орды, но потом тот перестал его слушаться. За это Тамерлан напал на него и побил наголову; Тохтамыш со всеми приверженцами убежал в Литву к Витовту и стал ему служить, а Тамерлан пошел на Русскую землю. Нельзя было и подумать ему противиться: он был сильнее даже Батыя. Русские были в большом горе и надеялись только на помощь Божию. Татары уже были у русского города Ельца. Василий Дмитриевич приказал перенести в Москву из Владимира чудотворную икону Божией Матери. Народ со слезами молился небесной заступнице. В этот самый день Тамерлан поворотился со своим войском от Русской земли и ушел в Монголию. В наших летописях говорится, что он убоялся бывшего ему видения. В память этого постановлено праздновать перенесение иконы Владимирской Божией Матери 26 августа, в тот самый день, в который короновался государь император Александр Николаевич.

Ханом Золотой Орды сделался Темир Кутлуй, а всем у него распоряжался старый мурза Едигей. Он несколько раз просил дани у Василия Дмитриевича и не получал; наконец нечаянно напал на Русь. Владимир Андреевич защитил Москву, но Едигей разорил другие города и наделал много зла.

С Витовтом сперва Василий был, по-видимому, дружен. В это время смоленский князь ссорился со своими братьями за уделы; они просили Витовта рассудить их, поехали к нему с дарами, но он перехватил их, отослал в Литву, а Смоленск взял себе. Василий Дмитриевич не мешал ему в этом; но когда он вздумал присвоить себе Новгород и Псков, тогда московский князь вступился за эти города и отстоял их. В этом ему вот что помогло. Витовт поссорился с татарами и с большим войском пришел на реку Ворсклу. Темир Кутлуй послал спросить его: «Зачем ты на меня пошел? Я твоей земли не брал, ни городов, ни сел твоих». Витовт отвечал: «Бог покорил мне все земли, покорись и ты, будь мне сыном, а я тебе буду отцом, давай мне всякий год дани и оброки; если же не хочешь быть сыном, так будешь рабом». Хан испугался и согласился на это. Витовт еще стал требовать, чтобы на татарских деньгах чеканили его литовское клеймо; хан просил три дня подумать об этом, но Едигей отговорил соглашаться на это и сказал Витовту: «Ты справедливо назвал нашего хана сыном, потому что он тебя моложе, но я еще тебя старше, так поэтому следует тебе быть моим сыном, давать мне каждый год дань, а на литовских деньгах чеканить мое клеймо». Витовт рассердился. Началось сражение. Тохтамыш, бывший в литовском войске со своими татарами, побежал, а потом и литовцы были побеждены. Витовт потерпел при этом такие потери, что не мог нападать на Василия Дмитриевича.

Татары однако же Литвы не завоевали. Они уже в это время очень ослабели, потому что у них тоже были усобицы. Однако же русские князья еще ездили в Орду. Так, поехали туда по смерти Василия Дмитриевича судиться сын его Василий и брат Юрий, потому что им обоим хотелось получить великое княжение. Юрию Дмитриевичу помогал сильный мурза Тегиня, а у Василия Васильевича был очень хитрый боярин Иван Дмитриевич Всеволжский. Он задарил всех приближенных хана Улу-Махмета, напугал их тем, что если Юрий будет великим князем, то Тегиня очень усилится и будет распоряжаться даже ими; все они стали говорить хану в пользу московского князя.

Когда же начался суд, то Юрий ссылался, что с давнего времени великими князьями были старшие в роде, и это видно из старинных грамот. Но Иван Дмитриевич сказал: «Что нам старинные грамоты! Мы надеемся не на них, а на милость ханскую». Хану это понравилось, и он дал Василию Васильевичу ярлык на великое княжение.

Всеволжский надеялся, что в награду за эту услугу Василий Васильевич женится на его дочери, но мать великого князя Софья Витовтовна на это не согласилась и уговаривала его жениться на внучке Владимира Андреевича. Иван Дмитриевич рассердился, уехал к князю Юрию Дмитриевичу и стал его восстанавливать против великого князя. Между тем дети Юрия, Василий Косой и Дмитрий Шемяка, были на свадьбе у великого князя. Косой уже был обручен с дочерью Ивана Дмитриевича и получил от него в подарок дорогой пояс. Но этот пояс прежде принадлежал супруге Дмитрия Донского; боярин Вельяминов, подменив его, присвоил себе, а от него через несколько рук он достался Ивану Дмитриевичу. Об этом рассказали Софье Витовтовне. Она при всех сняла этот пояс с Василия Косого. Дети Юрия Дмитриевича уехали в сильном гневе, собрали войско, победили Василия Васильевича и взяли его в плен. Юрий стал великим князем. Боярин Морозов присоветовал ему дать Василию Васильевичу в удел город Коломну. Но войско и народ стали отовсюду сходиться к нему. Тогда Шемяка и Косой убили Морозова и убежали из Москвы. Юрий Дмитриевич помирился с Василием Васильевичем, признал его великим князем и старшим и вскоре после этого умер. Но сыновья его продолжали войну. Василий Васильевич победил Василия Косого и велел его ослепить, а с Шемякою помирился.

Между тем хана Улу-Махмета выгнали из Орды; он пришел в русский город Белев. Великий князь послал против него Шемяку, но Улу-Махмет одолел его, ушел в Казань и очень там усилился. Из Казани он напал на Русскую землю.

Василий Васильевич едва успел собрать 1500 человек войска, Шемяка не пришел к нему на помощь, татары его победили и взяли в плен. Шемяка,пользуясь этим, опять стал искать великого княжения. Улу-Махмет освободил великого князя за большой выкуп, но когда стали собирать деньги на этот выкуп и дань татарам, многие сделались недовольны великим князем и прислали к Шемяке. Шемяка вместе с внуком Владимира Андреевича, можайским князем, внезапно напал на Василия Васильевича, взял его в плен и ослепил. Но бояре Василия: Басенок, Стрига, Оболенский, столовские и другие собрали войско и пошли на Шемяку. Народ его не любил, потому что он старался угождать своим приверженцам и судил неправо; есть даже и пословица о неправедном шемякином суде. Тверской князь обручил свою дочь с Иоанном, семилетним сыном Василия Васильевича, и тоже послал свое войско на Шемяку. Он должен был бежать из Москвы, долго еще воевал и наконец умер от отравы. Тогда Василий Васильевич, прозванный Темным, взял себе удел своего дяди Юрия можайского и других князей. Остались независимы только тверской, рязанский князья; Новгород, Псков, и те слушались Василия Васильевича.

Новгород оказал было непослушание, но он послал против него войско. Впереди этого войска шел Басенок с двумя сотнями воинов. На них напало пять тысяч новгородцев. Но Басенок велел бить лошадей новгородских; они стали беситься, новгородцы смешались, и Басенок победил их. Тогда новгородцы просили мира у великого князя.

В это время турки очень стесняли Царьград. Папы сказали, что помогут грекам, если они согласятся подчинить им православную церковь. В город Флоренцию съехались духовные той и другой церкви. Католики всячески притесняли православных, чтобы заставить их подчиниться папе, других же склонили на свою сторону разными обещаниями и лестью. В числе таких был и русский митрополит Исидор. Но хотя духовные на флорентийском соборе волей-неволей признали, что папа их начальник, однако же и в Греции и в России, видели, что это сделано несправедливо, и не согласились подчинить православную церковь папе. Когда Исидор стал вводить их учение, великий князь выгнал его из Русской земли, и митрополитом был посвящен Иона, который много сделал добра Русской земле и вместе с митрополитом Петром и Алексием причислен к лику святых. Папы, несмотря на обещание, не помогли грекам, и в 1453 году от Рождества Христова турки взяли Константинополь. Через девять лет после этого скончался Василий Васильевич Темный, и сын его Иоанн сделался великим князем.

Татары очень много зла сделали русским. Во время татарского владычества русским много было разоренья, промыслы их и торговля пришли в упадок. Науками они совсем не занимались. В это время западные европейские народы во всем опередили русских. На западе Европы уже было устроенное войско, корабли, множество разных фабрик и заводов, печатались книги, воздвигались великолепные здания, много было превосходных писателей, музыкантов, живописцев, ваятелей. У русских ничего этого не было. Нравы их загрубели, они стали больше походить на азиатские народы, чем на европейские. Чтобы сравняться с европейскими народами, многому у них пришлось учиться русским. Но прежде надо было избавиться от власти татар.

Глава XV Иоанн III

Когда сын Василия Васильевича Иоанн Третий сделался великим князем, то уже было пять отдельных царств татарских близ Русской земли: Золотая Орда с главным становищем Сараем, ногайская Орда, Крым, Казань и Астрахань. Хан Золотой Орды Ахмат очень сердился на Иоанна за то, что великий князь не давал ему дани, а только подарки, и то небольшие. Ахмат даже пошел на Русскую землю, но на него самого напал крымский хан. В Казани царем был Ибрагим. Муж его матери татарский царевич Касим давно служил русским, даже ему был за то дан во владение город и назван по его имени Касимовым. Иоанну хотелось, чтобы Касим сделался казанским царем. Для этого русское войско несколько раз ходило к Казани, разоряло окрестные места, но самой Казани взять не могло, потому что воеводы нехорошо распоряжались, а в одном походе вятичи изменили и не помогли московской рати. Напротив того, устюжане бились так храбро, что великий князь наградил их. Он сам пошел на Казань с большим войском.

Передовой полк был под начальством воеводы Даниила Холмского. Он побил татар, отнял воду у города и заставил Ибрагима помириться по всей воле великого князя; однако же Ибрагим остался царем, потому что Касим умер прежде, чем Холмский победил казанцев.

Вскоре после этого Холмский еще более прославился. Помните, новгородцы забрали себе большую власть во время ссор князей. Каждому князю было выгодно, чтобы в Новгороде княжил его родственник, а не родственник его неприятеля; для этого князья соглашались править Новгородом с уговором: не судить без новгородского посадника, брать только те пошлины, которые им были предоставлены, воевать и мириться не по своей воле, а как захочет вече. Вече было то же, что мирская сходка, и сходились на него все новгородцы. На дворе князя Ярослава висел у них большой колокол, который назывался вечевым. Как только зазвонят в него, так и собирались все на вече совещаться о делах. Новгород разделялся на пять концов, и часто чего хотел один конец, того не хотел другой. От этого на вече поднимался спор, иной раз доходило до драки: убивали людей или сталкивали их с моста в реку Волхов. А случалось и так, что концы выходили один на другой с оружием, будто на неприятеля. При этом их мирил архиепископ новгородский. Архиепископ новгородский имел большую силу, был очень богат и даже свой полк имел; так и назывался этот полк владычным, потому что архиереи иначе называются владыками.

Не меньше архиерея имели силу посадники. Князья должны были судить вместе с ними. Но посадник знал все обычаи и законы новгородские, а князья приезжали из другого города и не знали их; поэтому посадник вернее князя мог разбирать дела и хотя с виду казался его помощником, однако на самом-то деле значил чуть ли не больше его. А если новгородцы были недовольны князем, сейчас выгоняли его. Пока князья спорили между собой за первенство, до тех пор нельзя было смирить новгородцев, потому что они были сильны и богаты, и если один князь восставал на них, то другой, противник его, брал их сторону. Но когда уже никто из князей не смел спорить с московским, новгородцы стали искать, кто бы помог им, если они не поладят с великим князем московским, и придумали искать такую помощь у литовских князей.

Был в Новгороде посадник Исаак Борецкий, человек богатый и именитый. У него осталась вдова Марфа и двое сыновей. Сыновья уже выросли, а Марфа была очень красноречива и любила властвовать. У нее в доме часто бывали пиры, куда сходились все именитые новгородцы и там советовались о делах. Дошло до того, что Марфу многие просили о своих делах, и она им выхлопатывала что нужно. Так она выхлопотала святому Зосиме, основателю Соловецкого монастыря на Белом море, защиту от двинских жителей, подвластных новгородцам. Она задумала выйти за именитого литвина и стала уговаривать новгородцев поддаться Казимиру, бывшему тогда польским королем и литовским князем. Ей помогал монах Пимен, ключник архиепископа. Он по смерти владыки сам хотел быть архиепископом, но выбрали другого, Феофила, а его за происки посадили в тюрьму и взыскали с него 1000 рублей пени. Он злобствовал за это и надеялся, что литовский митрополит сделает его архиепископом, а не Феофила. В Литве тогда уже был свой митрополит, последователь отступника Исидора. У Марфы и Пимена было много родных и приятелей; они и стали толковать, что Новгород не вотчина великого князя московского, не то, что Москва и другие города, что Новгород сам себе господин, что ему надо не князя, а защитника, а защитником-то будет Казимир. Иоанн посылал усовестить новгородцев, но они не послушались. Не послушались и нареченного архиепископа Феофила, который говорил им, что грех восставать на своего православного государя и предаваться иноверному иноземцу. Сделали они договор с Казимиром, чтобы ему ведать и оборонять Новгород и за то брать небольшую дань. Но если он помирит их с московским князем, то новгородцы обещали Казимиру дать в подарок всю дань, которую соберут в тот год.

Иоанн Васильевич собрал войско из всех русских княжеств; даже псковитяне с ним соединились. Тверской князь прислал уверить его в своей дружбе, но Иоанн велел ему сказать, что ему нужны не уверения, а тверские полки. Тогда тверской князь прислал свое войско. Казимир не приходил на помощь новгородцам; присланный им воевода Михаил Олелькович еще прежде поссорился с Марфой и уехал в Литву, ограбив на дороге новгородские села. Однако новгородцы не унывали. Борецкие и приятели их напоминали им все прежние победы, что даже татары не могли покорить Новгород, что против его силы никто не мог устоять и пословица была: «Кто против Бога и великого Новгорода?» Новгородцы собрали до 40 тысяч войска и послали его навстречу Иоанну. Передовое войско московское, всего пять тысяч человек, под начальством Даниила Холмского напало при реке Ильмень на новгородцев. Сражение было непродолжительно; новгородцы побежали, московитяне гнали их, побили 12 тысяч и взяли много в плен. Затем Иоанн подступил к Новгороду с войском. Литовская помощь не явилась, и новгородцы покорились поневоле. Однако на этот раз Иоанн их помиловал, оставил у них и вечевой колокол и все по-прежнему, только взял с них 80 пудов серебра, а они обязались платить ему дань и не сноситься без его воли с Литвою.

Иоанн Васильевич схитрил: он знал, что ежели слишком стеснить новгородцев, то они станут отчаянно обороняться. А это только по видимому осталось все по-прежнему, на деле же совсем иное. Новгородцы стояли за то, чтобы их нигде не судили, кроме Новгорода. Но посадники и бояре часто судили их несправедливо.

Иоанн Васильевич, наслышавшись об этом, приехал с небольшою дружиною в Новгород, ко всем показал милость и ласку и стал судить всех, кто был недоволен новгородским начальством. Судил он справедливо, давал бедным защиту против богатых, и суд его бедным людям очень полюбился. Они стали понимать, что лучше им быть под властью у Иоанна, чем у бояр новгородских. Уезжая, Иоанн сказал, чтобы всякий, кто будет недоволен новгородским судом, приезжал к нему в Москву судиться. Обиженные люди были этому рады и стали ездить в Москву, хотя бояре новгородские были этим недовольны. Мало этого: может быть, по приказу Иоанна двое именитых новгородцев приехали к нему и сказали, что Новгород бьет челом, просит быть не господином только, как было прежде, а государем. Иоанн послал спросить новгородцев, что это значит, не то ли, чтобы ему в Новгороде княжить, как в Москве и других городах, то есть делать, что хочет, не спрашиваясь народа?

Новгородцы удивились: они совсем не хотели такой его власти и уверяли в этом Иоанна; но он будто рассердился на них, сказал, что они называют его лжецом, и пошел на Новгород с поиском. Новгородцам нельзя было и подумать о защите: силы у них было мало, чтобы бороться со всею Русскою землею. Конечно, если бы они не потеряли прежней удали, какая у них была при Ярославе, Мстиславе и Александре Невском, то могли бы еще обороняться. Но в последнее время они больше занимались торговлей, чем войной, стали плохими воинами и при Ильмени показали, что не могут устоять против москвитян. Поневоле пришлось им покориться. На этот раз Иоанн сравнял Новгород с Москвою и другими городами; вечевой колокол был снят и увезен в Москву, народ лишился всякой власти, всем стал распоряжаться наместник великого князя.

Сыновья Марфы и многие сообщники ее были казнены. Марфа увезена в Москву. Потом мало-помалу всех новгородцев, которых подозревали в измене, стали из Новгорода усылать в Москву и другие города на житье, а вместо них в Новгороде поселять москвичей и жителей иных городов. Так, в один год было переведено 8 тысяч новгородских жителей. Московские великие князья с Иоанна Калиты стали называться государями всея Руси, но только после покорения Новгорода в самом деле стали такими государями.

Глава XVI Свержение татарского ига

Иоанн Васильевич овдовел: супруга его, дочь тверского князя, скончалась. Брат последнего греческого императора Константина, Фома, убежал от турок в Рим, и по смерти его осталась дочь София, прекрасная и очень разумная.

Папа предложил Иоанну Васильевичу на ней жениться. Московский государь очень этому обрадовался и отправил посла свататься к Софии. Папа был рад этой свадьбе: он надеялся, что через нее русская церковь ему подчинится.

Папа велел, чтобы во всех городах Италии, Германии и Ливонии встречали Софию с честью, давали припасы, проводников и лошадей. Еще больше чести оказывали ей в Русской земле. Народ с радостью встречал ее, подносил ей дары. С нею ехал папский посланник, или легат; перед ним в особых санях везли латинский крыж, то есть серебряное литое распятие. Сам легат был в красной одежде, в высокой шапке, и, войдя в нашу церковь, сперва не поклонился святым иконам. Но София Фоминишна молилась очень усердно, велела и ему молиться, а когда он стал подъезжать к Москве, то великий князь послал ему сказать, чтобы он велел спрятать крыж и не делал соблазна народу. Приехав в Москву, София обвенчалась с Иоанном Васильевичем. Легат спорил с нашим митрополитом, чья вера правильнее, митрополит его превозмог, и он стал оправдываться, что с ним нет книг, получил дары и с честью был отпущен в Рим. С Софией Фоминишной приехали в Русскую землю многие сведущие греки и итальянцы. Самый знаменитый из них был Аристотель болонский. Он построил в Москве Успенский собор. Потом были построены Благовещенский собор, Грановитая палата, другие царские терема и кремлевские стены. Тогда же вылита царь-пушка; ее назвали так по величине.

В знак своего родства с греческими императорами Иоанн Васильевич стал употреблять их герб. Герб бывает у государей и знатных людей. Ведь вы видели гербовую бумагу – так на ней изображается русский герб, двуглавый орел, а на груди его святой великомученик Георгий на коне поражает змия. Вот двуглавый-то орел и был византийский герб, а московские князья исстари на своих монетах изображали всадника, убивающего змия.

Софии Фоминишне очень не нравилось, что Иоанн Васильевич платит дань татарам. В Кремле был для них особенный дом, где они жили и писали к хану обо всем, что происходило в Москве. София послала подарки жене хана Ахмата и сказала, что ей было видение, по которому непременно на месте этого дома следует построить церковь. София просила ханшу, чтобы татары из этого дома выехали, и обещала дать им другой. Ханша согласилась; татары оставили дом, а другого им не дали. София часто говорила Иоанну Васильевичу: «Долго ли я буду татарской данницей?», и ему не меньше ее хотелось освободить Русь от татар, но он был человек осторожный, хотел все так подготовить, чтобы не вышло какой беды, а успеть наверное. Для этого он подружился с крымским ханом Менгли-Гиреем, отъявленным врагом Ахмата. Менгли-Гирей много горя видел на своем веку: родной брат выгонял его из Крыма, а турецкий султан заставил платить себе дань. Поэтому Менгли-Гирей боялся, как бы его опять не выгнали, и старался быть в дружбе с Иоанном Васильевичем, для того чтобы в случае нужды укрыться в Русской земле.

Иоанн Васильевич принял к себе в службу его братьев, чтобы они не могли вредить Менгли-Гирею. Московский государь условился с крымским ханом воевать заодно против Ахмата и литовского государя Казимира. В это время русские еще платили дань хану Золотой Орды, только небольшую. Из Орды приезжали в Москву послы, привозили с собой басму, то есть болван ханский, и грамоту. Великий князь выходил к ним навстречу пешком, кланялся, подносил послу кубок с кобыльим молоком, потом становился на колени, а перед послом расстилал соболий мех, и он читал на нем грамоту. На этом месте после построили церковь, которая и поныне называется Спасом на Болвановке. Когда Иоанн приготовился воевать с татарами, приехали такие послы от Ахмата; Иоанн выехал к ним навстречу, взял басму, бросил ее на землю, растоптал ногами и велел послов перебить, кроме одного, которого отпустил к хану сказать, что сделалось с басмой и послами, и прибавить, что то же будет и с самим ханом, если он не оставит Русь в покое.

Ахмат стал отовсюду собирать войско и договаривался с Казимиром литовским напасть на Россию с двух сторон, но когда Ахмат пошел на нее, Менгли-Гирей напал на землю Казимира, и литовскому королю было не до того, чтобы помогать Ахмату.

Московский государь собрал большое войско и повел его навстречу татарам. У Ахмата было меньше силы, чем у Мамая, а у Иоанна Васильевича – больше, чем у Дмитрия Донского; следовательно, нечего было бояться неудачи. Духовные, особенно архиепископ ростовский Вассиан, советовали московскому государю смело ударить на врага. Но было у него два любимца: Ощера и Мамон. Они больше любили свое добро, жен и детей, чем отечество, и стали говорить ему, что лучше помириться с ханом, что один Бог знает, чем кончится сражение, что в один час можно все потерять, а духовные не сведущи в ратном деле, потому и советуют воевать. Говорили даже эти советники Иоанновы, что грешно воевать с татарами, потому что уж столько лет русские князья присягали им в верности. Татары вздумали было переправиться через реку Угру, по берегам которой стояли оба войска, но русские их отразили. Несмотря на это, Иоанн послушался Мамона и Ощеры и послал просить мира. Он сам был человек опасливый; любил все делать исподволь, наверняка, а может быть, и выжидал вот чего: он знал, что Ахмат вывел всю Орду и остались в ней только старики, женщины и дети, поэтому послал по Волге туда войско под начальством брата Менгли-Гирея, Нордоулата, служившего московскому князю, и воеводы Ноздреватого.

Ахмат в ответ на посольство великого князя велел сказать, что пусть Иоанн сам придет к нему и у его стремени попросит прощения, тогда, может быть, он и простит. Иоанн отказал. Хан стал просить, чтобы он прислал для этого сына своего, или брата, или хоть боярина. Но московский государь и на это не согласился. Между тем архиепископ Вассиан узнал о переговорах и написал к Иоанну письмо, где уговаривал его сразиться, показывая, какие ужасные несчастья потерпит Русская земля, если Иоанн Васильевич сробеет; говорил, что он будет отвечать за эти беды; приводил ему в пример мужество Донского и славных иноземных государей; говорил, что клятва татарам была вынужденная, что она разрешена митрополитом и духовенством, что Ахмат не властелин русский, а разбойник. Иоанн наконец решил сражаться, но уже наступили морозы. Угра покрылась льдом, татарам становилось легче перейти ее, и великому князю показалось, что при Угре местность не очень выгодна для русского войска: он и велел отступать к Кременцу. Русские, когда им велено было отступать, подумали, что, верно, случилась какая-нибудь беда: или татары обошли их и взяли Москву, или что-нибудь подобное; от этого все пришли в ужас и вместо того, чтобы отступать, побежали. Татары увидав, что русские бегут, испугались: они подумали, что русские их в засаду заманивают. Они и сами всегда так обманывали неприятелей. А в ту пору еще пришла весть из Орды, что Нордоулат и Ноздреватый напали на нее и страшно разграбили, могли и совсем ее истребить, да один татарин отсоветовал Нордоулату. Ахмату надо было торопиться домой, чтобы отыскать жен и детей своих татар. Между тем русские одумались, увидели, что за ними нет погони, поняли, что никакой беды не случилось и погнались за татарами. Этим походом кончилось татарское владычество над Русскою землею в 1380 году, через 240 с лишком лет после того, как оно началось. Татарский князь Ивак напал на Ахмата и убил его.

Вскоре после этого Иоанн Васильевич за ослушание тверского князя пошел с войском на Тверь и покорил ее. Тверской князь ждал помощи от Казимира, не дождался и убежал в Литву. Казимиру трудно было идти против Иоанна.

Московский князь был умнее, счастливее и сильнее его. В Польше Казимира мало слушались и не давали ему войска; крымский хан беспрестанно нападал на него, а что было всего хуже для Казимира – большая часть его литовских подданных были русские, православные. Они всегда доброхотствовали Иоанну, мало того, князья, воеводы, даже целые города переходили под власть московского государя. Еще труднее было идти против Иоанна сыну Казимира Александру. В Польше королем был сперва не он, а брат его, поэтому он не мог иметь польского войска против русских. Но Александр придумал средство умилостивить московского государя – женился на дочери его Елене. Он был католик, как и все литовские государи после Ягайлы, но обещал, что не будет мешать Елене веровать и молиться по-нашему, однако не сдержал слово. Иоанн сперва жалел зятя, не отнимал литовских городов; потом уже, когда узнал, что Александр притесняет его дочь, начал с ним войну. Князья черниговский, рыльский и трубчевский поддались Иоанну, хотя были близкие родные Шемяки.

Московские войска взяли много городов. Был у Александра храбрый воевода князь Константин Острожский. Он с литовским войском напал на русских у реки Ведроши. Русскими начальствовал князь Даниил Щеня, лучший воевода Иоанна Васильевича после Даниила Холмского. Щеня победил литовцев и самого Острожского взял в плен. За Александра заступился было магистр ливонских рыцарей Плеттенберг, очень храбрый воин. Он в одном сражении победил русских и наделал им много вреда, но не мог взять Пскова, а русское войско страшно опустошило Ливонию. Александр и Плеттенберг наконец помирились с московским государем. При этом за ним оставалась большая часть городов, которые он завоевал.

Кроме того, воеводы Иоанна покорили Вятскую, Арскую и Югорскую земли. Взбунтовалась было Казань, но Дмитрий Холмский взял ее, и цари казанские стали русскими данниками. Один из них, Магмет-Аминь, незадолго до смерти Иоанна изменил ему. Тогда в Казани была ярмарка, на которую съезжалось много купцов с востока и из Русской земли. Магмет-Аминь во время этой ярмарки напал на русских купцов, перебил их, а товары заграбил себе. Он пошел на Русскую землю, разграбил много сел и городов, но не мог взять Нижнего, где воеводой был храбрый Хабар-Симский, который и побил татар. Иоанн Васильевич не успел наказать Магмет-Аминя за измену.

Старший сын Иоанна Васильевича Иоанн, женатый на Елене, дочери молдавского господаря Стефана, умер в молодости и оставил сына Дмитрия. Елена поссорилась с Софией, супругой Иоанна, Елене хотелось, чтобы наследником Иоанна был Дмитрий, а София желала, чтобы великим князем стал сын Иоанна и ее, Василий. Василий послушался совета бояр, которые настраивали его против отца, и за то был в большой опале, а София в немилости. Дмитрий же был объявлен наследником. Иоанн Васильевич даже венчал его на царство, но потом помирился с супругой, сделал Василия наследником, а Елену и Дмитрия посадил под стражу, где они и умерли, Дмитрий уже в княжение Василия Иоанновича.

Глава XVII Василий III

Чтобы наказать казанского царя Магмет-Аминя за его измену, Василий Иоаннович послал войско под начальством своего родственника, князя Феодора Бельского. Магмет-Аминь так много награбил у русских купцов, что на радости праздновал это как победу, пировал со своими князьями на Арском лугу. Кругом было до тысячи палаток с иноземными товарами, потому что ярмарка казанская еще продолжалась, народ гулял, женщины ходили под навесами, дети играли. Вдруг нагрянули русские полки, как снег на голову, били казанцев, топтали их, гнали в город; купцы бежали, давили друг друга и задыхались в тесноте. Можно было бы взять и город, но корысть приманила русских: бросились они веселиться в шатрах, грабили их, пировали всю ночь. К утру одни спали и нежились, другие были пьяны, стража дремала, а Магмет-Аминь видел все это со стен и вдруг с пятьюдесятью тысячами воинов бросился на русских. Их было вдвое больше, но они не ждали битвы и побежали к судам. Казанцы множество русских побили и взяли в плен.

После Магмет-Аминя казанским царем стал Сафа-Гирей. Он призвал к себе на помощь 30 тысяч ногайцев и множество черемисов, обвел казанские предместья острогом и очень храбро оборонялся от русского войска под начальством Феодора Бельского. Но по ночам татары пировали и потом крепко спали. Молодые русские ратники ночью подползли к татарскому острогу, натерли его серой и смолой и зажгли; стена загорелась, русские бросились на татар полусонных и перепуганных и побили их. Сафа-Гирей едва успел убежать в Арск. Воевода Оболенский гнался за ним туда, а прочие воеводы стояли под Казанью так оплошно, что черемисы захватили у них 70 пушек и обоз. Несмотря на это можно было взять Казань, потому что в ней осталось мало войска, но говорят, что Бельский был подкуплен, помирился с казанцами, отступил, да еще и хвалился своим милосердием. Однако великий князь сильно повредил казанцам вот чем: он завел в городе Макарьеве вместо Казани ярмарку, куда многие стали ездить торговать. Эта самая ярмарка потом была переведена в Нижний, но и поныне многие называют ее Макарьевской. Казанцы несколько раз смирялись и становились данниками Василия; правда, первого царя, которого он им дал, Шиг-Алея, они выгнали, но другой царь их, Евалей, повиновался Василию и не тревожил Русской земли.

Когда Менгли-Гирей состарился, то дети и мурзы не слушались его и стали нападать на Россию. А потом сделался ханом крымский Магмет-Гирей, страшный разбойник. Он пользовался враждой русского государя с литовским, брал с обоих деньги и грабил ту и другую земли.

В одно свое нашествие он особенно много наделал зла. Русскими войсками начальствовал Андрей, брат Василия Иоанновича, и Дмитрий Бельский. Они не послушались опытных воевод, стали не там, где следовало, пропустили Магмет-Гирея через Оку, напали на него, но были разбиты наголову. Татары стали злодействовать, как в старину при Батые, убивали, грабили, жгли. Подступили к самой Москве. Туда сбежалось из окрестностей много народа со своим имуществом, теснота на улицах была страшная, все торопились укрыться в Кремле. Но иноземные пушкари очень метко стреляли и наделали много вреда крымцам. Магмет-Гирей помирился, но взял за это богатые дары и, кроме того, грамоту за великокняжескою печатью, где было написано, что русские будут ежегодно платить ему дань. После этого хан пошел к Рязани. Там воеводою был Хабар-Симский, тот самый, что спас Нижний от Магмет-Аминя. Магмет-Гирей послал сказать Симскому, что великий князь теперь его данник, поэтому Рязани нечего бояться. Татары близ Рязани стали торговать награбленным добром, а сами замышляли обманом взять крепость. Но Хабар-Симский велел искусному мастеру из немцев расставить крепостные пушки и вдруг изо всех выстрелить в татар. Много было убито, другие побежали, Хабар-Симский гнал их и отнял грамоту, в которой была обещана хану дань. Магмет-Гирей задумал было соединить все Батыево царство, покорил Астрахань, а в Казани сделался царем его брат. Но князья ногайские обманом убили Магмет-Гирея. С этого времени крымцы не делали при Василии Иоанновиче больших нашествий на Россию, но часто приходили грабить наши южные земли.

Литовским и польским королем был при Василии Иоанновиче Сигизмунд. Они почти перестали воевать. Так же, как при Иоанне Васильевиче, множество русских переходили из литовского в русское подданство. Самые знатные из таких выходцев были Глинские: Михаил и два его брата. Василию Иоанновичу очень хотелось взять Смоленск: этот старинный русский город уже 110 лет был под властью литовцев, но смоляне все еще не перестали считать русских братьями. Однако смоленский наместник Салогуб очень храбро оборонялся, и русские в два похода не смогли взять Смоленск. Наконец сам Василий Иоаннович подступил к нему с войском. Русские стали стрелять по городу ядрами, окованными свинцом. Стены смоленские колебались, воины падали толпами, а литовские пушки разрывались и били своих. Смоляне заставили Салогуба сдаться и поддались Василию. Он вступил в город и милостиво обошелся с ними. Воины его обнимались с ними, многие плакали от радости, что опять Бог привел быть под одной державой. Но Глинский надеялся получить от Василия Иоанновича Смоленск в удел и за то, что не получил, замыслил изменить. Это открылось; Глинского схватили и посадили в тюрьму. Но он уже успел подвести литовское войско к городу Орше. Литовцами начальствовал князь Константин Острожский, а русскими князь Булгаков-Голипа и боярин Челяднин; русских было вдвое больше, но воеводы их ссорились между собой, даже не помогали друг другу как следует и были побеждены так, как еще литовцы никогда не побеждали русских. Наших погибло 30 тысяч человек, а в плен столько попалось, что Сигизмунд дарил папу и союзных своих государей русскими пленниками. Острожский тотчас же пошел к Смоленску; там уже нашлись изменники, которые хотели покориться Литве; даже епископ смоленский приглашал Острожского. Наместник смоленский, князь Василий Шуйский, схватил изменников, епископа отправил к великому князю, прочих повесил на городской стене в виду литовского войска, а сам с воинами и смоленскими гражданами храбро встретил литовцев и отбил их. И хоть победа при Орше была очень славна для литовцев, но в сущности мало им доставила пользы: Сигизмунд должен был все-таки помириться с Василием Иоанновичем, и Смоленск остался за нами.

Василий Иоаннович покончил с уделами в России. Рязань он отнял у князя за то, что он вздумал передаться Литве; но с другим князем Василий Иоаннович поступил несправедливо. Это был северский князь Шемякин, внук Дмитрия Шемяки, очень храбрый: он много раз побил крымцев и лучше всех сторожил от них Русскую землю. Его оклеветали, будто он хочет передаться Литве. Шемякин оправдался, а потом его позвали в Москву в гости, там схватили и посадили в тюрьму, где он и умер.

Был в то время в Москве юродивый. Так называют людей взрослых, но которые поступают и говорят будто маленькие дети. В старину о таких людях думали, что они угодны Господу Богу; точно, бывали из них праведные, но представлявшиеся юродивыми, и обманщики для своих выгод, а бывали и просто дурачки. Так, когда схватили Шемякина, юродивый бегал по Москве с метлою и кричал, что надо вымести последний сор. Все поняли, к чему он это говорил: потому что Шемякин был последний удельный князь.

С псковитянами же еще раньше этого, в начале своего княжения, Василий Иоаннович вот что сделал. Их очень притеснял его наместник. Они пожаловались великому князю, и он приказал им явиться к нему для суда в Новгород. Самые лучшие псковитяне поехали туда, но московские бояре сказали им: «Пойманы вы Богом и великим государем», и посадили их в тюрьму. Потом их выпустили, потому что Псков не противился, исполнил все, что требовал Василий Иоаннович: вечевой колокол был снят, и наместники стали управлять Псковом, как управляли всеми другими русскими городами. Это и надо было сделать, но вот что опять нехорошо: многие псковитяне были переселены в иные города и потеряли свое имущество без всякой вины и по одному подозрению. Новгороду, напротив, Василий Иоаннович сделал добро. Раньше сказано вам, что Новгород и Псков были в Ганзейском союзе. Иоанн Васильевич рассердился на литовских немцев за то, что они, когда стали воевать с ними, то перехватили русских купцов, которые были у них, и велел всех немецких купцов в Новгороде посадить в тюрьму, а имущество их отобрать. Ганзейцы с той поры перестали ездить в Новгород, а это было и для русских вредно, потому что торговля их пошла хуже; но Василий Иоаннович сделал с Ганзой договор, что ее купцы будут безопасны в Новгороде. Тогда они снова стали туда приезжать и торговля поднялась, однако не сравнялась с тою, какая была до Иоанна.

Самое несправедливое дело Василия Иоанновича было с первою его супругою, Соломонией. Уже они были в супружестве 20 лет, а детей у них не было. Великому князю это было очень неприятно, не хотелось ему, чтобы государем после него сделался кто-нибудь из его братьев, потому что они и уделами своими не умели управлять. Говорят, что однажды, проезжая близ Москвы в золоченой колеснице, он увидел птичье гнездо, заплакал и сказал: «Птицы счастливее меня: у них есть дети». И придумал развестись с Соломонией.

Многие благочестивые люди говорили великому князю, что это несправедливо, что только по тяжелой вине можно разводиться с женою, а за Соломонией ведь никакой вины; но тогдашний митрополит Даниил всегда больше старался угодить великому князю и согласился дать ему разрешение. Соломонию заставили насильно постричься. Говорят, что, заставляя, ей грозили даже побоями. Принимая иноческую одежду, она сказала: «Бог видит и отомстит моему гонителю!» Митрополит разрешил великому князю жениться, и Василий Иоаннович женился на племяннице Михаила Глинского Елене.

Глинский сидел еще в тюрьме, но по просьбе Елены Васильевны великий князь выпустил его. Василий Иоаннович очень любил свою молодую жену, великую красавицу. Она провела детство и юность в Литовской земле и не походила на тогдашних русских девиц. Наши княжны и боярышни тогда сидели в своих теремах и не видели мужчин, кроме родных, до самого замужества, ничему не учились, кроме рукоделия, и были очень скромны. А в Польше и Литве все было иначе. Свадьбу Василия и Елены праздновали три дня. Кстати, расскажу, как ее праздновали.

В одной из дворцовых палат устроили два места, покрыли их бархатом и камками, а сверху на каждое положили по сорока соболей; еще сорок соболей приготовили для того, чтобы обмахивать жениха и невесту. На столе перед местами стояло на скатерти блюдо с калачами и солью. В трех углах в золотых мисках лежали хмель, соболи и по девяти бархатных и атласных платков.

Сперва пришла в палату Елена Васильевна с женою тысяцкого, свахами и боярынями, потом жених с поезжанами и боярами. Жена тысяцкого гребнем расчесала головы Василию и Елене. Зажгли брачные свечи, обернутые соболями и вставленные в кольца. Жена тысяцкого осыпала жениха и невесту хмелем, другие опахнули их соболями. Дружка жениха разрезал хлеб, называемый перепечею, и сыры, а невестин дружка раздал ширинки, то есть шитые платки. Жених и невеста со своими поезжанами поехали в разных санях в Успенскую церковь, перед ними несли свечи и караваи. К венчанию они шли по камкам и соболям. Во время венчания государь, выпив вина, растоптал ногами склянку, в которой оно было. После венчания свечи и караваи отнесли в спальню. По углам ее были воткнуты стрелы и лежали калачи с соболями; в головах кровати стояли иконы; постель стлали на 27 ржаных снопах. К обеду были приглашены все придворные, а обедали тогда долго, и разных кушаньев бывало до ста и больше. Перед молодыми поставили жареного петуха и тотчас же отнесли его в спальню. Когда молодые пришли туда, жена тысяцкого в двух шубах, в одной наизворот, обсыпала их хмелем, а дружки и свахи кормили петуха. Всю ночь конюший государя ездил на коне перед окнами спальни с обнаженным мечом. Вроде этого праздновали свадьбы и все богатые люди, и у бедных, по возможности, соблюдали те же обряды: обсыпали невесту хмелем, разрезали перепечу и прочее.

Три года не было детей у Василия Иоанновича от второй жены. Князь и княгиня ходили по монастырям, молились Богу. Наконец Елена родила сына Иоанна. Говорят, в минуту рождения Иоанна были такие страшные удары грома, что небо будто сотрясалось, а молнии не прерывались. Василий Иоаннович очень обрадовался его рождению, но недолго любовался сыном – через три года сам скончался.

Глава XVIII Первое время царствования Иоанна IV

Иоанну IV было три года, когда скончался его родитель; поэтому Россиею стали править мать его Елена и боярская дума из 20 самых знатных бояр. Все думали, что великая княгиня всего больше из них будет слушаться дядю своего, Михаила Глинского, и молодого боярина Ивана Федоровича Овчину-Теменева-Оболенского, которого она очень любила. Но оказалось, что Елена Васильевна совсем не слушалась дяди, а все пошло так, как хотел Оболенский. Тем только и было хорошо, кто ему угождал. У маленького великого князя были живы двое дядей: Юрий и Андрей. Из них Юрия заподозрили в том, что он хотел сам сделаться государем, посадили в тюрьму, и там он умер с голоду.

Андрей был человек слабый, испугался, не знал, что ему делать, наконец со страха придумал овладеть Новгородом, а если удастся – и Москвою. Это открылось. Андрея Иоанновича схватили и тоже уморили в тюрьме. То же сделали и с Михаилом Глинским.

Дела шли так же, как и при Василии Иоанновиче; была война с Крымом, Казанью и Литвою. Русские везде побеждали. С Казанью потому была война, что там Еналея убили и призвали нашего врага Сафу-Гирея. Но потом казанцы стали просить себе в цари Шиг-Алея, а он в то время был в заточении на Белоозере, потому что замышлял худое против брата. Шиг-Алея освободили и привезли в Москву; когда он вошел в дворцовую палату, шестилетний Иоанн Васильевич сидел на престоле. Шиг-Алей упал перед ним ниц, благодарил, клялся в верности, прославлял Иоанна и плакал. Великий князь тоже ударил челом и называл себя холопом.

Однако не удалось Шиг-Алея сделать казанским царем.

В войне с татарами и литовцами Оболенский показал большую храбрость, но бояре очень не любили его.

Елена умерла, как думают, от яда. Иоанн Васильевич, семи лет от роду, остался круглым сиротою, без отца и без матери. Оболенский надеялся на то, что маленький Иоанн очень любил его и сестру его, боярыню Агриппину Челяднину, свою надзирательницу, но бояре не посмотрели на просьбы и слезы государя, на глазах его схватили Оболенского и Агриппину и насильно постригли ее в монахини, а Оболенского посадили в тюрьму и уморили голодом.

Всем распоряжаться стали Шуйские. Хуже этих правителей еще не было в Русской земле. Они со своими приверженцами грабили казну и народ; главный из них, Иван Шуйский, с умыслом показывал неуважение к государю, клал ноги на его кресла. Шуйские не смели воевать ни с крымцами, ни с казанцами, и татары в их правление грабили Русскую землю больше, чем при Батые. Наконец митрополит Иоасаф и бояре освободили из тюрьмы князя Ивана Бельского и сделали его главным в думе. Шуйские озлобились, но на первых порах ничего не могли сделать.

Этот самый Иван Бельский неудачно воевал под Казанью, но под старость стал честнее.

А между тем великая беда грозила Русской земле: хан крымский Саид-Гирей задумал напасть на нее, выпросил себе у турецкого султана войско с пушками, позвал ногайцев и условился, чтобы и казанский царь тогда же напал на русских. Бельский послал против казанцев Шуйского, а сам с большим войском выступил к Оке. Казанский царь пошел было на Русь, но сведал, что его готовы встретить, и побежал так скоро, что русские не могли догнать. А крымский хан уже подошел к Дону. Иоанну Васильевичу в это время было 10 лет. Он молился Богу в Успенском соборе пред Владимирской иконою Божией Матери; плакал и вслух говорил: «Боже! Защити нас, юных сирот! Нет у нас ни отца, ни матери, ни силы в разуме, ни крепости в руках, а государство требует от нас спасения!» Народ плакал вместе с государем. Митрополит и бояре посоветовались и решили, что Иоанну лучше остаться в Москве. Между тем воеводы наши ссорились; Иоанн послал к ним, уговаривал помириться, крепко постоять за веру, государя и отечество, обещал милость не только им, но и детям их. Воеводы с умилением прочитали письмо, забыли ссоры и приготовились к бою. Хан думал, что Россия беззащитна, а вместо того увидел сильное войско, попытался перейти через Угру, но русские не пустили его. Ночью он слышал, что к ним все подходят новые войска, и побежал; хотел по дороге взять Пронск, но тамошний воевода Желебин пушками, кольями и камнями отбился от татар. Мурзы кричали Желебину: «Сдайся! Царь обещает тебе милость, а не сдашься – будет стоять, пока не возьмет крепость!» Желебин отвечал: «Никто не возьмет города без воли Божией. Пусть царь стоит: скоро увидит московских воевод!» Саид-Гирей стал готовиться к новому приступу. Приготовился и Желебин: вооружил даже женщин, но хан узнал, что идет русское войско, и убежал.

Вскоре Шуйские приманили к себе много сообщников, убили Бельского, а митрополита сослали в монастырь и опять по-прежнему стали своевольничать и злодействовать, посадили в тюрьму боярина Воронцова, которого Иоанн очень любил; когда новый митрополит Макарий просил о Воронцове, один из приверженцев нарочно изорвал мантию митрополита. Но всего хуже было то, что они совсем не заботились об Иоанне. Государю надо много знать, чтобы хорошо управлять государством, и очень большое счастье для народа, что наследника престола с младенчества обучают всему хорошему. А Иоанна Васильевича ничему хорошему не учили, еще старались приучить ко всему худому; он с детства любил бросать кошек и собак с высокого крыльца, скоро ездил по улицам, давил народ, а бояре вместо того, чтобы сказать ему, как это нехорошо, приговаривали: «Пусть державный веселится!» Они потакали всему худому в нем, думая, что он за это будет их любить; но он помнил все, что они делали против его любимцев.

Исполнилось ему 13 лет; он созвал бояр и стал говорить с ними как взрослый; сказал, что они беззаконничают, самовольно убивают людей, грабят землю, что многие в этом виноваты, но он казнит только главного из них – Андрея Шуйского. И точно, Шуйского отдали псарям, которые на улице его убили. Делами стали управлять дяди государя, Глинские, но они были не лучше Шуйских. А сам Иоанн не занимался делами, даже не любил, когда его отвлекали к ним от удовольствий. Однажды он был на охоте. Приехали пятьдесят новгородцев жаловаться на наместника. Иоанн велел своим дворянам прогнать их; они противились, произошла драка, несколько человек было убито, а Иоанну сказали, что новгородцы покушались на его жизнь по наущению Воронцовых и других бояр. Иоанн без суда велел казнить этих бояр, говоря, что они заслужили казнь тем, что делали в его малолетство.

Исполнилось Иоанну 17 лет. В это время митрополитом был Макарий, очень умный, ученый, благочестивый человек; он сделал много хорошего, когда еще был новгородским архиепископом, составлял жития святых и Степенную книгу, в которой рассказывалась русская история. Он очень обрадовался, когда Иоанн сказал ему, что хочет венчаться на царство и потом жениться непременно на русской. Греческий император прислал царское облачение Владимиру Мономаху. Говорят, что Владимир отдал его младшему сыну своему, Юрию, чтобы он сохранил его в своем роде, не употребляя до тех пор, пока Бог не сжалится над Россией и не даст ей самодержца, который будет править один, без уделов. Иоанн IV был такой самодержец, венчался царским венцом Мономаха в Успенском соборе и стал называться царем.

Из всей России съехалось множество благородных девиц, чтобы государь выбрал из них невесту. Выбранная имАнастасия Романовна Захарьина была не только всех красивее, но всех разумнее и добрее. Иоанн очень любил ее, но на первых порах, даже и женясь на ней, не исправился. Анастасия усердно молилась о его исправлении, и, можно сказать, почти чудо исправило его.

Москва уже очень была велика в то время: много в ней было храмов Божиих и каменных палат, но большая часть строений была деревянная и худо построена. Тогда не наблюдали, чтобы дома строили в порядке; кто где хотел, там и строил; пожарной команды и инструментов тоже не было. Поэтому пожары были страшные. Но никогда не забыть таких пожаров, какие были в Москве в 1547 году. В этот пожар погорел почти весь город, храмы, царские палаты, казна, сокровища, иконы, не только дома, даже сады и огороды не уцелели. Сгорело 1700 человек, кроме младенцев. После пожара люди с опаленными лицами бродили среди пепелищ, искали родных, имущество, не находили и выли, как звери. Неприятели Глинских сказали народу, что они виноваты в этом пожаре, и государю донесли, то Москва погорела от колдовства.

Государь послал бояр узнать, в чем дело. Они собрали народ на Красную площадь и спросили: «Кто сжег столицу?» Несколько человек закричали: «Глинские, Глинские! Мать их, княгиня Анна, вынимала сердца у мертвых, клала их в воду, ездила по Москве и этой водой кропила дома. Вот от чего мы сгорели!» Один из Глинских был тогда на площади, убежал в Успенскую церковь, но народ убил его, разграбил имение Глинских и перебил много их приверженцев.

Иоанн был в это время близ Москвы, на Воробьевых горах, в большом страхе. Вдруг к нему явился новгородский священник Сильвестр и стал говорить Иоанну, что Бог наказал его московским пожаром и бунтом, объяснил ему из Священного Писания, что Господь дал ему великую власть для того, чтобы всеми силами стараться о счастии подданных, что за горе и слезы он страшно ответит перед Богом. Иоанн раскаялся, со слезами признался в своих грехах и стал совсем иным человеком. С тех пор Сильвестр сделался его неразлучным советником, хотя остался по-прежнему только священником.

Другим любимцем Иоанна стал Алексей Адашев, которого летописец за великие добродетели называет земным ангелом.

Бунт усмирили. Иоанн провел несколько дней в посте и молитве, созвал архиереев, покаялся перед ними в грехах, получил разрешение, причастился Святых Тайн. Потом велел съезжаться в Москву из всей России выборным людям. Когда они собрались, царь вышел из Кремля с духовенством, боярами и дружиной. Отслужили молебен. Иоанн сказал: «Рано Бог лишил меня отца и матери, бояре не радели обо мне, богатели неправдой, теснили народ, никто не мешал; сколько слез и крови от них пролилось, но Господь рассудит. Прошлого не воротишь, но вперед я буду спасать вас от притеснения и грабительства. Оставьте ненависть и вражду, соединитесь христианскою любовью. Отныне я ваш судья и защитник». Ликовали русские люди и плакали от радости, слыша такие слова.

Адашеву царь велел принимать от всех обиженных просьбы, судил правосудно и милосердно; выдал закон под названием судебника и уставные грамоты, по которым во всех городах вместе с наместниками и тиунами стали судить целовальники, или присяжные, выбранные от народа, и суд оттого сделался справедливее. Царь созвал в Москве собор, названный Стоглавым, потому что в нем издано было 100 постановлений о церковном суде.

При Иоанне был в Москве немец Шмидт, выучился он нашему языку, царь дал ему денег и поручил набрать в Немецкой земле ученых людей и ремесленников на нашу службу. Особенно нужно было артиллеристов, инженеров и людей, умеющих добывать и выделывать металлы.

Самые бедные народы живут звериною и рыбною ловлей; те, которые занимаются хлебопашеством и скотоводством, богаче, но самые богатые те, которые обрабатывают металлы и продукты хлебопашества и скотоводства, имеют заводы и фабрики. Людей, понимающих заводское и фабричное дело, в России не было, так Иоанн и поручил Шмидту пригласить их. Шмидт набрал больше 120 человек, но в одном из ганзейских городов, Любеке, их задержали по проискам ливонских рыцарей и не пустили в Россию. Шмидта посадили в тюрьму. Немногие из них успели другими путями пробраться в Россию. Иоанн положил отомстить за это ливонцам, но пока надо было управиться с татарами.

Глава XIX Взятие Казани

Казанцы беспокоили Русь даже более крымцев. Они были ближе, и все пограничные с ними земли беспрестанно подвергались их нападению. При этом они страшно грабили и злодействовали. Сафа-Гирей убился пьяный в своем дворце. У него остался маленький сын Утемиш-Гирей от самой любимой его жены Сумбеки, дочери ногайского князя Юсуфа.

В Казани начались безначалие и смуты. Сам Иоанн Васильевич пошел на нее с войском. Но казанцы так храбро оборонялись, что русские не могли взять их крепости. Пришлось отступать. Государь с конницей оставался позади и защищал прочее войско от нападений казанцев. Перейдя через Волгу, он остановился на горе при устье реки Свияги; место ему очень понравилось и показалось удобным, чтобы оттуда стеснять Казань.

Тогда же был построен город Свияжск, и в нем оставлено русское войско. Жители нагорной стороны Волги – черемисы, мордва, чуваши и другие – покорились Иоанну и стали платить ясак, то есть дань, а в Казани начался бунт, и казанцы опять выпросили себе в цари Шиг-Алея. Но нагорная сторона Волги осталась за русскими, хотя Шиг-Алей просил ее себе и говорил, что иначе казанцы не успокоятся. И точно, хотя они выдали Сумбеку и Утемыш-Гирея, но вскоре невзлюбили своего нового царя, потому что он очень жестоко с ними поступал. По условию, им следовало освободить всех русских пленных, и они освободили 60 тысяч. Эти несчастные люди воротились каждый на свою родину и повсюду прославляли Иоанна Васильевича. Но казанцы припрятали многих русских пленников, мучили их, сажали в ямы, а Шиг-Алей допускал их это делать. Поэтому, когда казанцы стали жаловаться на Шиг-Алея и просили принять их в полное подданство, Иоанн согласился на это. Но они опять изменили, не впускали русское войско в Казань, призвали к себе много ногайцев и храброго ногайского царевича Едигер-Махмета выбрали царем. На беду наши воины в Свияжске делали всякие беззакония, и казанцы несколько раз победили их. Черемисы, чуваши и мордва опять к ним пристали. Тогда Иоанн Васильевич решился сам идти на Казань, хотя ему было тяжело расставаться с супругой, которую он очень любил.

Крымский хан заступился за казанцев и с большим войском пошел на Русь; осадил Тулу; там и войска не было, потому что ратные люди все ушли в войско, которое собиралось на Казань; но тульский наместник, князь Темкин, с гражданами отстоял город; даже женщины и дети им помогали в обороне.

Воеводы, князья Щенятов и Курбский, встретили крымцев и, хотя были вдвое слабее числом войска, победили их. Хан бежал со стыдом и большой потерей.

Тогда Иоанн Васильевич с 150-тысячным войском пошел на Казань. С ним много было пушек и искусные немцы, которые умели рыть подкопы. Таких людей тогда называли размыслами, а иные называют инженерами. Но воины уже долго были в походе, и многие стали роптать и говорить, что им пора воротиться домой. Иоанн велел переписать тех, кто хочет с ним идти, и сказал: «Я буду их любить, как детей, а трусов и ленивых мне не надо». Тогда все единодушно сказали, что пойдут за ним. Казанцы сильно ожесточились, не думали о мире, приготовились отчаянно биться. В самой Казани было больше 30 тысяч войска. Кроме того, наездник Япанча собрал много удальцов на дороге от Казани в Арскую землю. Казань была обведена широкою дубовою стеной, набитой внутри илом и хрящом; на этой стене в разных местах были высокие башни.

В русском войске был большой порядок. Сам Иоанн смотрел за всем и строго запретил сражаться без его приказа. С Иоанном был в этом походе двоюродный брат его Владимир Андреевич.

Главным воеводою был князь Михаил Воротынский. Самые знаменитые из прочих воевод – Александр Горбатый-Шуйский, Андрей Курбский, Оболенский, Микулинский. Войско стало под Казанью. Прежде всего отслужили молебен. Иоанн уговаривал русских храбро биться, обещал им милости и славу, говорил, что и сам не убоится опасности и смерти. Войско стало обходить Казань. Вдруг 15 тысяч татар вышли из города и бросились на 7 тысяч русских, которые были к ним поближе. Сперва казанцы одолевали, но к русским подоспела помощь, они побили неприятеля, прогнали в город и взяли много пленных. Но только что русское войско стало вокруг Казани, как сделалась сильная буря, сорвала шатры, потопила суда с запасами. Все думали, что осады не будет, но Иоанн велел подвезти запасы и оставаться.

Япанча очень беспокоил русское войско. Казанцы махали ему с башен знаменем, и он по этому знаку нападал на русских. Всякий отряд, отправлявшийся за съестными припасами, попадал к нему в руки. Русским беспрестанно приходилось ожидать нападения то от него, то из крепости. Нападения иной раз и не было, но всем им приходилось стоять в оружии; не удавалось отдохнуть.

Наконец придумали вот что против Япанчи. Главное войско осталось по-прежнему стоять около Казани, а князь Горбатый-Шуйский с 45 тысячами человек стал по арской дороге, спрятал большую часть войска в лесах и оврагах, а немного послал к Арску. Татары ударили по ним, русские побежали, татары погнались за ними и попались в засаду. Горбатый-Шуйский с разных сторон напал на Япанчу, побил его войско, гнал десять верст и почти все истребил. С тех пор никто не беспокоил русских с этой стороны.

Иоанн велел привязать пленников к кольям перед казанскими стенами, чтобы они уговорили казанцев сдаться, но казанцы убивали их стрелами и кричали: «Лучше вам умереть от нашей чистой руки, нежели от злой христианской!»

В это время один мурза убежал из Казани к Иоанну и сказал, откуда в городе достают воду. Иоанн велел размыслу подкопать этот ход и взорвать. Казанцы совсем этого не ожидали, и вдруг часть стены, тайник, по которому ходили за водой, и множество людей взлетели на воздух. Татары остолбенели от ужаса, русские ворвались в город, но казанцы опомнились и выгнали их. Однако же татарам очень худо приходилось: у них не было хорошей воды, где-то отыскали они маленький смрадный ключ, терпели жажду, пухли от худой воды, но не думали сдаваться. В это время началось страшное ненастье. Для русских это было нехорошо: на болотистом месте вокруг города, где они стояли, от дождей сделалась непроходимая грязь, шатры всплывали, а люди мокли. Русские думали, что ненастье сделали татарские колдуньи, которые выходили на стену, ворчали, кривлялись и махали платьем на русский стан. Иоанн велел привезти из Москвы животворящий крест, отпели молебен, ненастье прекратилось, и войско ободрилось по-прежнему; русские сделали высокую башню, поставили на нее 50 пушек и стрелков, ночью пододвинули ее к крепости и стали стрелять. Казанцам нельзя было под этими выстрелами показаться на улице. Они стали жить в землянках, вылезали оттуда и сражались.

Иоанн предлагал им оставить город и идти, куда хотят. Но летописец говорит, что они не слушали и краем уха. Русские ближе и ближе подходили к городу. Однажды после боя и земляной работы они отдыхали; казанцы заметили это и вдруг бросились на полк Михаила Воротынского. Но русские храбро их встретили. Воротынский был ранен в лицо, но не оставлял битвы. Наконец подошли муромские дети боярские и одолели татар. Иоанн велел подкопать землянки. Когда их взорвало, казанцы некоторое время не могли опомниться, и русские опять ворвались в город. Но еще не все было готово к приступу, и Иоанн велел отступить. Однако наши стрелки остались в арской башне, сказали прочим воинам: «Здесь вас дождемся!» – и сдержали слово, отбились от татар. Иоанн велел сделать новый большой подкоп под стенами, а войску готовиться пить общую чашу крови, то есть идти на приступ и очистить душу, то есть исповедаться и причаститься. Казанцам предложили пощаду и милосердие, с тем чтобы они выдали главных изменников. Казанцы отвечали: «Не хотим прощения! В башне Русь, на стене Русь, не боимся, поставим иную башню, иную стену, все умрем или отсидимся!» Государь отделил часть войска по разным дорогам, чтобы неприятели не напали на русских во время приступа, назначил, какому воеводе где напасть, поставил каждому войска на помощь и получил весть, что все готово и 48 бочек пороха стоят в главном подкопе.

Всю ночь не спали ни русские, ни казанцы: они тоже догадались, что готовится решительный приступ. Солнце всходило. Казанцы стояли на стенах, русские в укреплениях. Государь молился в походной церкви. Диакон читал Евангелие. Только он сказал: «Да будет едино стадо и един пастырь!», как раздался грохот, будто гром, земля дрогнула, церковь затряслась. Это был взрыв подкопа. Служба прервалась; государь вышел и взглянул на Казань. Она была покрыта мглою, над ней носились пыль и песок, глыбы земли, обломки домов и башен падали на город. Иоанн велел продолжать. Диакон произнес: «И покорите под нозе его всякаго врага и супостата», и тут взорвало другой подкоп, сильнее первого; русские воскликнули: «С нами Бог!» и бросились на битву. Но казанцы уже стояли на разрушенных стенах, не стреляли, кричали: «Аллах! Аллах! Магомет!» и вдруг выстрелили разом. Пули, каменья, стрелы помрачали воздух, много русских погибло, но другие всходили на стены; казанцы давили их бревнами, обливали кипящим варом, не прятались сами за щиты и падали от огня наших пушек и стрелков. Если бы русские замедлили, то могли погибнуть, но они храбро бросились на врага, сломили его и овладели стенами. Когда Иоанн по окончании обедни вышел из шатра и сел на коня, русские знамена уже развевались над Казанью.

Но битва еще не кончилась: когда русские ворвались в город, то увидали разные дорогие вещи, и многие принялись грабить, даже те, которые во время приступа спрятались во рвах; слуги, купцы, кашевары пристали к ним. Но Едигер заметил это и с отборным войском бросился на русских, потеснил их; грабители перепугались, закричали: «Секут! Секут!» и побежали. Иоанн увидел это, изменился в лице, подумал, что русские побеждены, но потом сошел с коня и сам вступил в город с отборной двадцатипятитысячной дружиной. Она решила битву; татары стали отступать. У главной мечети Кульшериф начальник татарских мулл, то есть духовник, и муллы встретили русских с ножами в руках, и все до последнего пали.

Татар еще оставалось 10 тысяч. Курбский с двумя сотнями воинов загородил им дорогу. Они возвели Едигера на башню и закричали, что просят переговоров. Воевода Палецкий был близ этого места. Казанцы сказали ему: «Пока было у нас царство, мы умирали за царя и отечество, теперь Казань ваша, отдаем вам и царя живого и нераненного, а сами идем на широкое поле испить с вами последнюю чашу!» Они точно выдали царя и главных вельмож и вышли в поле. Курбский не мог оставить их, хотя был весь изранен. Иоанн послал за ними Микулинского, Глинского и Шереметева, и они истребили остатки татарского войска. Посланные от Воротынского сказали Иоанну: «Государь, Казань ваша, что прикажешь делать?» Иоанн отвечал: «Славить Всевышнего!» и водрузил животворящий крест, назначив быть на этом месте первой христианской церкви. Потом он въехал в крепость. Множество освобожденных русских пленников встретили Иоанна, пали на землю и говорили: «Избавитель, ты вывел нас из ада! Для нас, бедных сирот, ты не жалел головы своей!» Иоанн велел отвести их в стан и питать от своего стола, милостиво говорил своему войску, обещал любить и жаловать, как детей, и отдал воинам всю казанскую добычу, себе оставил только Едигера, с которым обошелся ласково.

Казанский царь потом принял христианскую веру, наречен в святом крещении Симеоном и сделался верным слугою России. Утемиш-Гирей тоже крестился, а мать его Сумбека вышла за Шиг-Алея. Старые бояре и воеводы советовали Иоанну остаться в Казани, чтобы укрепить за собой завоевание, но он спешил в Россию. Везде его принимали с великой радостью. Да нельзя было и не радоваться: уже теперь не приходилось более терпеть от грабежей казанских, а какая была слава завоевать сильное Казанское государство! Еще прапрадед Иоанна Василий Темный был в плену у царя казанского и платил ему дань, а теперь эта самая Казань стала русским городом. Последний приступ к ней был 2 октября 1552 года.

Казанцы после этого еще много раз бунтовали, но были усилены, и казанский наместник князь Петр Шуйский, и первый тамошний архиепископ св. Гурий все привели там в порядок.

Глава XX Иоанн IV со времени покорения Казани до кончины Анастасии

Астраханское царство славилось богатством и торговлей, но было не сильно. Крымцы и ногайцы часто нападали на него. Астраханский царь просил защиты у Иоанна Васильевича и обещался платить ему дань, но потом изменил, подружился с ногайским князем Юсуфом, отцом Сумбеки, нашим неприятелем, и думал, что турецкий султан защитит его от всех врагов. Ногайский князь Исмаил держал сторону России и просил Иоанна Васильевича, чтобы он завоевал Астраханское царство и отдал его родственнику Дербышу. Воевода князь Вяземский побил астраханцев, а князь Пронский, Шемякин и Вешняков взяли Астрахань и возвели Дербыша на престол; он обещал ежегодно платить Иоанну дань 40 тысяч алтын и 3 тысячи рыб. В алтыне три копейки, или шесть денежек. Но тогдашние серебряные денежки стоили гораздо дороже. Дербыш изменил Иоанну, понадеялся на то, что русских в Астрахани немного, и напал на них; но ногайский князь Исмаил и голова стрелецкий Черемисинов побили его, и Астрахань совсем была присоединена к России, а Черемисинов сделался там наместником и управлял очень хорошо.

До Иоанна IV не было в России постоянного войска, а как начиналась война, тогда и собирались воины. От этого выходило много бед: иногда, например, нападут татары, а русское войско еще не успеет собраться. Так было при нашествии Тохтамыша и крымцев.

Иоанн установил постоянное войско пехотное и конное. Пехотное называлось стрельцами. Они получали жалованье и жили в городах. Начальники их назывались сперва головами, а потом полковниками. Кроме того, были наемники из немцев. Главное конное войско составляли дети боярские и казаки.

Во время татарского владычества многие потеряли свое имущество и родных, ушли в степи, жили там, где день, где ночь, питались тем, что удастся промыслить, подчас и грабежом. Вот из этих-то бродяг и составились казаки. Они еще называли себя черкесами. В числе их были, кроме русских, и другие народы: половцы, венгры, сербы, литовцы, даже татары. Разные были казаки; самые знаменитые донские, малороссийские и запорожские. Донские казаки жили на Дону, малороссийские – где прежде были княжества Киевское, Черниговское и иные, запорожские – по Днепру, за порогами, оттого они так и названы. Место, где жили запорожские казаки, называлось Сечью. Женщин там совсем не было, и даже было постановлено казнить казака, который приведет туда женщину. Начальник всех запорожцев назывался кошевым атаманом. Под его начальством были и другие атаманы куренные, и вся Сеча разделялась на курени; из всякого народа можно было поступить в запорожцы; даже и не спрашивали, откуда кто пришел, но непременно требовали, чтобы был православный. Казаки беспрестанно воевали с турками и татарами и защищали от них русские, литовские и польские земли. Донские казаки были под властью московского царя, малороссийские и запорожские под властью польского короля. Но иногда случалось, что казаки соединялись с крымцами и вместе с ними нападали на Русскую землю. Конечно, это делали большей частью те из них, которые служили польскому королю, а донские, напротив, верно служили Иоанну, хотя иногда грешили перед ним грабежами.

Земли шевкалская, тюменская и грузинская предлагали поддаться Иоанну, а черкесские казаки и один из сибирских князей Едигер присягнули ему. Многие советовали ему покорить Крым, но он не решался на это; идти туда было далеко и неудобно по степям; к тому же Крым был в подданстве у турецкого султана и привелось бы воевать с ним. A тогда это было очень страшно. Тогда турецкий султан был очень силен. Венгрия, Польша, Немецкая земля его боялись, да и нам было не под силу с ним воевать. Так Иоанн Васильевич не покорил Крыма, однако же и не оставлял крымцев в покое. Удалой дьяк Ржевский и князь Вишневецкий сильно побили крымцев.

Дьяками тогда назывались старшие чиновники в гражданской службе, а иногда служили они и в войске.

Всех же больше повредил крымцам брат Алексея Адашева Федор. Только с восемью тысячами человек он на легких судах ворвался в Крым. Татары испугались: подумали, что пришел сам царь Иоанн. Адашев всюду бил их, освободил множество русских и литовских пленных, взял много добычи, отбил нападения хана и благополучно воротился в Русскую землю.

В это же время увеличилась русская торговля. Англичанам очень хотелось пробраться в землю, которая называется Индией. Они думали, что можно туда проехать по Белому морю. В Индию они не поехали, но один их корабль въехал в реку Двину и остановился у монастыря св. Николая, где ныне город Архангельск. Англичане тогда совсем не знали, что есть земля Россия. Начальник или капитан этого корабля Ченслер поехал в Москву с письмом английского короля ко всем государям, чьи земли могли быть на пути Ченслера. Иоанн принял его очень ласково. С этого времени началась у нас торговля с англичанами, а за ними и другие народы стали ездить торговать к Белому морю.

Но по Белому морю плавать небезопасно и нельзя там вести такой большой торговли, как на Балтийском море. А побережье Балтийского моря прежде было под русской властью. Русские там построили город Юрьев; ливы, эсты и другие жители побережья платили дань русским князьям. Но в тяжелое для Русской земли время ливонские рыцари завоевали это побережье, Юрьев назвали Дерптом, построили там сильные крепости и города Ригу, Ревель, Нарву. Сами же рыцари изнежились, больше умели веселиться, нежели воевать. Начальники их ссорились между собой, Иоанна они прогневали тем, что по их проискам не пустили к нам Шмидта и искусных иноземцев. Царь потребовал с дерптского епископа старинной дани. Ливонцы придумали схитрить: обещали клятвенной грамотой платить дань, но сказали, что эта грамота не имеет силы, если ее не утвердит император, а императору писали, чтобы он ее не утверждал. Иоанн Васильевич стал называться ливонским государем. Рыцари дани не заплатили, и русское войско пришло к их границам. Рыцари прислали послов, но без денег; Иоанн велел позвать их обедать и вместо обеда подать им пустые блюда. Русское войско страшно опустошило Ливонию.

Против немецкого города Нарвы на другом берегу реки Нарвы стоял русский город Иван-город. В Нарве большая часть немцев были лютеранской веры. Лютеранская вера тоже христианская, только лютеране во многом отступили от православной церкви и не почитают ни святых икон, ни мощей. Немцы нашли образ Божией Матери и придумали его сжечь. Но образ в огне остался цел, а сделался пожар, который охватил всю Нарву. Русские из Иван-города увидели это, переплыли через реку на бревнах и на чем попало и взяли Нарву Потом они побрали еще много городов. Храбрый был человек последний магистр, то есть начальник рыцарей, Кетлер, но силы у него не было бороться с русскими. Князь Петр Шуйский осадил Дерпт, разбил стены пушками, заставил город сдаться и очень милостиво поступил с жителями, защитил их от всякой обиды, даже дал им разные льготы. Видя, что русские разоряют только тех, кто не покоряется им, и другие ливонские города стали сдаваться. Магистр всюду искал защитников. Три короля вступились за Ливонию: шведский, датский и польский. Но шведский король только просил за ливонцев: незадолго до этого он сам воевал с Иоанном, был побежден и знал силу русского царя. Город Ревель хотел поддаться датскому королю, поэтому последний просил Иоанна не беспокоить этого города; но Иоанн отвечал обоим королям, что Ливония наша земля, и только из уважения к датскому королю согласился дать рыцарям перемирие.

Кетлер, надеясь на помощь польского короля Августа, осадил Нарву; тамошний воевода князь Кавтырев-Ростовский отразил его. Кетлер хотел взять небольшой городок Лаис, близ Дерпта. В Лаисе всего было 400 человек русских под начальством стрелецкого головы Кошкарева. Немцы разбили пушками стену, но войти в крепость не могли – так отчаянно оборонялись русские. Царское войско взяло Мариенбург и снова опустошило всю Ливонию. Царь призвал к себе князя Андрея Курбского и сказал ему: «Мне надо либо самому ехать в Ливонию, либо послать надежного воеводу; выбираю тебя, моего любимого, иди и побеждай!» Они восемь раз побили немцев, но в это время страшная перемена сделалась с царем.

Вскоре после казанского похода Иоанн тяжело занемог. У него тогда был только один сын Дмитрий, нескольких месяцев отроду. Бояре стали присягать ему, но многие из них спорили. Иоанн спросил их, разве они не хотят, чтобы его сын был царем? Отец Адашева отвечал: «Тебе, государь, и сыну твоему мы рады служить, но не царицыной родне, которая всем завладеет в его малолетстве». Дело в том, что многие хотели сделать царем двоюродного брата Иоанна Владимира Андреевича. Сам Владимир и мать его собирали у себя в доме воинов и давали им деньги. Верные бояре говорили, что он будто смеется над болезнью царя и радуется ей. Сильвестр защищал его и говорил: «Кто смеет удалять брата от брата?» Иоанн Васильевич все это слышал. И прежде Сильвестр часто слишком повелительно говорил с Иоанном, царь хоть и слушался его, но в душе это ему было неприятно. Однако на этот раз все кончилось хорошо. Владимир Андреевич и его сторонники присягнули Дмитрию, а царь выздоровел. Он никому из них даже не напоминал того, что случилось во время его болезни, но, Бог весть, что было у него на душе.

Царица Анастасия тоже не могла любить Сильверста и отца Адашева, а сам Иоанн был уверен, что они ее не любят. Однажды он ездил на богомолье и виделся с архиепископом Вассианом, которого заточили бояре во время малолетства Иоанна. Вассиан за это их ненавидел и старался всячески вредить им. Он сказал Иоанну: «Если хочешь быть истинным государем, то не держи советников мудрее себя. Если советники мудрее царя, то им овладеют». Иоанн отвечал: «И отец не посоветовал бы мне лучше».

Во время ливонской войны Иоанну наскучило во всем слушаться Адашева и Сильвестра. Они удалились от двора: Сильвестр в монастырь, а Адашев к ливонскому войску.

Царица Анастасия занемогла. В то время случился в Москве страшный пожар; царица испугалась, и ей сделалось хуже. Лекари не могли ей помочь, и она скончалась; Иоанн был в страшном горе. И все плакали, особенно нищие, которые называли Анастасию матерью. Она много делала добра. Но главная беда, которая случилась после ее смерти, – перемена с Иоанном. Как он был прежде милостив, так сделался лют и свиреп, так что был прозван Грозным.

Глава XXI Иоанн Грозный

Многие бояре завидовали Адашеву и Сильвестру и придумали сказать Иоанну, что эти двое его советников извели царицу Анастасию отравой. Поверил ли этому Иоанн, Бог знает, но только оба они умерли в изгнании: Сильвестр в Соловецком монастыре, а Адашев в Ливонии. Они оба удивляли всех своими добрыми делами: Адашев питал нищих, держал в своем доме десять прокаженных и сам отмывал их язвы. Сильвестр замечателен еще тем, что написал книгу: «Домострой», где собраны наставления, как поступать в разных случаях, вести хозяйство и прочее. Иоанн стал преследовать всех бояр и воевод, которые были дружны с Адашевым и Сильвестром, значит, самых лучших людей, и чем более преследовал, тем более ожесточался. Он казнил многих воевод, в том числе Данилу Адашева и Никиту Шереметева, а брата его, Ивана, посадил в тюрьму. Иван Шереметев слыл богачом. Иоанн спросил его: «Где твоя казна?» Шереметев отвечал: «Руками нищих я передал ее Богу». Знаменитый воевода князь Андрей Курбский узнал, что царь хочет казнить его, убежал в Литву, написал оттуда Иоанну письмо, где упрекал его за жестокости, и послал это письмо со своим слугою Василием Шибановым. Шибанов подал письмо царю на крыльце московского дворца, которое называется Красным. Иоанн пробил его ногу своим острым посохом, кровь полилась из раны; Шибанов стоял неподвижно, а царь оперся на посох и читал письмо. Сам он потом хвалил верность Шибанова, однако казнил его, а с Курбским они много раз писали друг другу бранные письма. Курбский стал служить польскому королю и много ему помог в войне с Россией.

Вскоре после смерти Анастасии царь со своими ближними людьми внезапно уехал из Москвы – никто не знал куда, а потом прислал грамоту, в которой написал, что хочет оставить царство, потому что против него умышляют зло. Бояре, духовные и вся Москва просили его делать, что хочет, казнить кого угодно, но только царствовать. Все так были напуганы беспорядками во времена ссор и малолетства Иоанна, что более хотели самодержца, как бы он ни стал царствовать.

Иоанн воротился из Александровской слободы и завел новый порядок: разделил всю Россию на две части: опричнину и земщину. Опричнину составляли несколько городов под управлением самого царя и шести тысяч опричников, его телохранителей. Земщиной, то есть всей остальной Россией, управляли бояре, но без воли царя ничего не могли делать. Опричники давали клятву не дружить с земскими; не водить с ними хлеба-соли, не знать ни отца, ни матери, знать только государя. Во всех тяжбах с земскими опричников оправдывали, и они всячески притесняли земских, научали своих холопов, то есть слуг, прятаться в домах земских, находили их там и брали большую пеню с домовладельцев, клеветали на невинных, чтобы получить их имущество. Их скоро прозвали кромешниками. Они ездили всегда с метлами и собачьими головами в знак того, что метут Россию и грызут врагов царя. С ними Иоанн стал жить в Александровской слободе, в которой устроил крепость, и дворец иногда называл монастырем, себя игуменом, 300 самых злых опричников братией, ходил с ними ко всем службам церковным, молился в землю так усердно, что на лбу оставались у него знаки; но часто во время молитвы приказывал кого-нибудь казнить или мучить. В числе многих друзей в это время был казнен князь Андрей Горбатый-Шуйский, побивший Епанчу.

Митрополита Макария давно уже не было в живых; его преемник тоже скончался. Сперва царь хотел сделать митрополитом казанского архиепископа Германа, но увещевания этого святителя ему не понравились, и он придумал избрать в митрополиты соловецкого игумена Филиппа, который прославился святой жизнью. Филипп сперва отказывался, царь настаивал; тогда Филипп сказал, что согласится быть митрополитом, но с тем, чтобы опричнина была уничтожена. Однако же архиереи уговорили Филиппа принять сан митрополита без этого условия.

В это время главный чин был государев конюший. Его давно имел старик боярин Федоров, которого все почитали. Федорову, Воротынскому и другим боярам тайком отдали грамоты от польского короля Сигизмунда, где он предлагал им милость, если они перейдут к нему. Они представили эти грамоты царю; но царь заподозрил Федорова в измене и казнил. Тогда же были казнены князья Куракин, Ряполовский, Ростовские, Щенятев. Вскоре после этого, в воскресенье, митрополит Филипп готовился служить обедню в Успенском соборе. Царь, войдя с кромешниками в черных ризах и высоких шлыках, подошел под благословение митрополита, но Филипп молча смотрел на образ Спасителя. Бояре сказали: «Владыко, это государь, благослови его». Митрополит отвечал: «Я не узнаю царя в этой одежде. Государь, мы приносим жертвы Богу, а за алтарем кровь христианская льется невинно. И в неверных царствах есть правда, а у тебя нет ее. Ты высок на троне, но есть Всевышний судия, наш и твой. Как предстанешь на суд его?» Иоанн ударил жезлом о камень и страшным голосом сказал: «Чернец! Доныне я вас щадил, а теперь я буду таким, каким меня называете». Прошло немного времени. Во время служения митрополита кромешники ворвались в Успенский собор, сорвали с него ризы, выгнали из церкви метлами и повезли в обитель; народ с плачем провожал его. Филипп со светлым лицом благославлял всех и говорил: «Молитесь!» Потом Филипп был сослан в тверской Отрочь-монастырь и убит.

Двоюродного брата своего Владимира Андреевича, жену его и двоих сыновей царь заставил выпить яд и пошел с войском к Новгороду. На пути туда и в самом Новгороде каждый день убивали от пятисот до тысячи новгородцев. Из Новгорода Иоанн поехал в Псков. Псковичи ждали себе того же, что было новгородцам. По совету псковского наместника князя Токмакова, они поставили перед каждым домом хлеб—соль и кланялись, благославляя царя, когда он проезжал. Это его умилостивило. Помолясь во храмах, Иоанн зашел к юродивому, старцу Николе Салосу. Старец так напугал царя предсказаниями, что он немедля уехал в Москву. Там он замучил искусного в сношениях с иноземцами дьяка Висковатого, своих прежних любимцев: князя Вяземского и Басмановых и брата второй своей супруги, черкесского князя Михаила Темрюковича.

Он был женат восемь раз, хотя нельзя жениться больше трех раз. После четвертого брака он просил разрешения, говоря, что крайность заставляет его жениться. Духовные наложили на него церковное покаяние. После же он и разрешения не спрашивал. Тогда же царь казнил своего любимца, иностранца, лекаря Бомелия, чему все очень обрадовались, потому что Бомелий был очень злой человек, и Иоанн делал много худого по его советам.

Между тем война с Литвой и Ливонией продолжалась. Хотя Иоанн уже погубил хороших воевод, однако ему удалось покорить Полоцк и другие города. Но литовский воевода Радзивилл недалеко от Орши побил наголову князя Петра Шуйского, потому что русские не знали, что близко неприятель, шли беспечно и даже сложили на возы свое оружие. Из Ливонии Иоанн придумал сделать особое королевство, с тем чтобы оно платило ему дань. В короли ливонские он пригласил Магнуса, брата датского короля.

Крымский хан Девлет-Гирей уверял Иоанна в своей дружбе и совсем неожиданно напал на Россию. Царь убежал из Москвы, воеводы тоже струсили. Хан велел зажечь предместье Москвы, и вся она, кроме Кремля, сгорела. Людей погибло несколько тысяч человек. Хан не стал осаждать Кремль, ушел с большой добычей, разорив и разграбив все на своем пути. Через некоторое время он вторично напал на Россию. Иоанн опять убежал, но войсками на этот раз начальствовал Михаил Воротынский. С обеих сторон бились отчаянно. Русских числом было меньше, чем татар, но Воротынский ударил на них с тыла и разбил наголову. Едва шестая часть татар ушла в Крым. Царь назвал Воротынского еще раньше этого своим слугой – это был только важный чин, потом пожаловал державцем новгородским, а через пять лет казнил его.

Король польский умер. Иоанну хотелось, чтобы литовским и польским королем выбрали либо его самого, либо сына его союзника, немецкого императора, но поляки и литовцы выбрали королем трансильванского и седмиградского князя Стефана Батория. Баторий был очень храбрый человек, и хотя у Иоанна было гораздо больше войска и оно храбро сражалось, но от трусости и худых распоряжений Иоанна и его воевод поляки и литовцы везде одолевали наших, взяли Полоцк и Великие Луки. Вся Лифляндия досталась полякам, а Эстляндия шведам, которые тоже побеждали русских.

Наконец Стефан Баторий собрал 100 тысяч войска и осадил Псков. Он уже надеялся отнять у нас и Смоленск и Новгород. Царь очень боялся Батория и унижался перед ним, просил папу помирить его с ним, а папа думал, что при этом он сможет подчинить себе русскую церковь и прислал мирить Иоанна с Баторием иезуита Поссевина. Монахи у католиков разделяются на разные, как они называют, ордены. Из этих орденов иезуиты самые хитрые и готовы для папы на всякую неправду.

В Пскове было 30 тысяч воинов с воеводами: Иваном Шуйским, Василием Скопиным-Шуйским, Хворостининым и другими. Польские воеводы, готовясь к приступу, сказали Баторию: «Государь! Завтра мы будем обедать с тобой в псковской крепости!» Приступ начался в день Рождества Богородицы. Неприятель ворвался в проломы и резался в них с русскими. Русские слабели. Шуйский указал им образ Божией Матери и мощи святого князя Всеволода: священники несли их из церкви к пролому, чтобы умереть или спасти город. Русские укрепились. В это время башня, которую заняли враги, вдруг от взрыва пороха взлетела на воздух; русские погнали остальных; даже женщины псковские помогали мужьям: перевязывали им раны, подавали воду, иные даже били врага копьями. Баторий после этого день и ночь стрелял по городу и написал воеводам, что если они сдадутся, то он обещает им милость, а жителям льготы; за упорство же грозил гибелью. Воеводы отвечали: «Мы не жиды, не продаем ни Христа, ни царя, ни отечество». Они отразили еще несколько нападений. Воины Батория гибли от холода и голода, потому что наступила зима. Король хотел взять печерский монастырь близ Пскова. Там было только 300 воинов, но монахи вместе с ними отразили врагов. Наемные воины Батория стали разбегаться. У него уже осталась едва четвертая часть его войска, сам он уехал от Пскова, а воевода его, Замойский, придумал убить главного псковского воеводу Шуйского изменой. В Псков явился отпущенный русский пленник с большим ларцом от одного немца, который писал, что переходит к ним и наперед посылает свою казну в этом ларце. В ларце были заряженные пищали, которые должны были убить того, кто его неосторожно отворит. Но Шуйский велел его осторожно отворить, и обман поляков никому не повредил.

Если бы Иоанн имел в то время такую бодрость, как в прежние счастливые времена, то мог бы совсем истребить польское войско; но он не верил своим воеводам, всего боялся и просил мира. Поссевин помог заключить этот мир, но не добился того, для чего был прислан. Царь даже не захотел говорить с ним о вере. Когда же Поссевин стал настаивать, Иоанн сперва спросил его, почему римско-католические монахи бреют бороды. Иезуит не знал, что отвечать. Царь продолжал: он слышал, что папу носят на троне и целуют его туфлю, на которой вышит крест. Царь доказал, что это не согласно со смирением, предписанным Иисусом Христом, и противно высокому значению креста. Поссевин хотел оправдать почести, оказываемые папе, примером тех почестей, какие оказываются царю. Царь отвечал, что архиереям следуют не те почести, какие царям, и, разгорячившись, назвал папу волком. Поссевин спросил его, если так, зачем же он просил помощи у папы. Царь, еще более рассердясь, чуть не убил иезуита. Поссевин считал себя счастливым, что благополучно избавился от него. Впрочем, путешествие Поссевина не осталось без последствий, потому что он составил план, по которому полагал утвердить католичество в России. Впоследствии римские католики следовали этому плану. Война кончилась тем, что Иоанн уступил Польше Ливонию и Полоцк, а Швеции – Нарву.

Старший царевич Иоанн, такой же жестокий и невоздержанный, как его отец, был однако же умен, храбр и не мог снести позора. Он пришел к отцу, чтобы послать его с войском на Батория. Иоанн закричал: «Мятежник! Ты вместе с боярами хочешь отнять у меня царство!» и бросился на сына. Любимец Иоанна, боярин Борис Годунов, хотел удержать его руку, но царь поранил Годунова и своим железным посохом ударил царевича в голову. Царевич упал, обливаясь кровью. Царь побледнел, вскричав: «Я убил сына!», бросился целовать его, удерживал кровь, текущую из раны, плакал, рыдал, молил Бога о прощении. Царевич очнулся, целовал руки отцу, уверял его в своей любви и верности, но через четыре дня скончался в Александровской слободе; Иоанн просидел несколько дней без сна и пищи у его тела; во время похорон его бился о гроб и о землю с отчаянным воплем. До конца жизни совесть страшно мучила его. Он посылал людей в русские и греческие обители молиться о царевиче и прочих замученных им, но все-таки не переставал мучить других.

Глава XXII Покорение Сибири. – Федор. – Годунов

В это время в Перми жили именитые люди Строгановы, которым было позволено строить крепости и держать войско для защиты от сибирских татар и остяков. Строгановы приняли к себе на службу казацкого атамана Ермака, или Германа Тимофеева, и несколько сот донских казаков, которые разбойничали по Волге и прогневали царя. Ермак с товарищами так хорошо воевал против сибирских грабителей, что Строгановы придумали послать его дружину в самую Сибирь.

К казакам еще присоединились литовские и немецкие пленники, выкупленные Строгановым. Всех под начальством Ермака было 840 человек. С ними было несколько пушек, что очень помогло в их деле, потому что сибирские татары стрелять из пушек и ружей не умели и боялись их. Ермак и воины его дали обет быть верными и храбрыми слугами Богу и царю, вести жизнь воздержанную во время похода и сдержали обет. Чтобы отомстить за поход Ермака, один из сибирских князей напал за это на наши селения. Узнав об этом, царь прогневался на Строгановых, а казаков хотел перевешать. Сибирским царем тогда был слепец Кучум. Один мурза, захваченный и отпущенный казаками, сказал Кучуму, что они люди страшные, стреляют огнем и громом и убивают сквозь латы; но Кучум не оробел и велел своему храброму племяннику Маметкулу напасть на казаков. На берегу реки Тобол больше десяти тысяч татар напали на Ермака, но он побил их и пошел дальше к реке Иртышу, где стоял столичный город Сибири Искер. На пути он еще дважды победил татар. Из дружины его некоторые были убиты, другие ранены или ослабли и стали говорить, что надо воротиться; тогда Ермак Тимофеевич и другие атаманы сказали им: «Нет, братья, наш путь только вперед. Мы долго жили худой славой, умрем же с доброй. Нас мало, но Бог даст победу, кому захочет!» Казаки послушались и с криком: «С нами Бог!» напали на татар. Сеча была страшная; казаков было убито 107 человек. Их доныне поминают в сибирской соборной церкви. Маметкул был ранен, и татары побежали. Ермак завладел Искером, побил еще несколько раз татар, полонил Маметкула и завоевал Сибирское царство.

Тогда он послал в Москву с дарами лучшего своего сподвижника Ивана Кольцо и написал царю, что бедные опальные казаки завоевали для Русской земли великую державу, а теперь челом бьют государю и ждут чести или смерти на плахе, как он укажет. Царь и все русские очень обрадовались. Иоанн хвалил и дарил казаков, назвал Ермака князем Сибирским и послал к нему 500 стрельцов на помощь. Но после этого начались у казаков неудачи: многие из них умерли от болезней, татары и остяки даже осадили Искер. Но казаки ночью напали на них и разбили наголову.

После этого Кучум подкараулил Ермака и 50 его товарищей, когда они утомились после похода и спали близ Иртыша, не поставив даже часового, потому что не знали о близости Кучума. Он всех их перебил сонных, кроме Ермака и одного казака, убежавшего на лодке в Искер. Ермакотбился от татар, хотел доплыть до лодки, но на нем был тяжелый панцирь, подаренный царем, и от тяжести его Ермак утонул. Остальные казаки оставили Искер и вздумали идти в Россию, но на дороге встретились с русским войском, которое совсем завоевало Сибирь. Это уже, впрочем, было после Иоанна Васильевича, при сыне его Федоре Иоанновиче.

Федор был очень набожный и кроткий человек, он не мог править государством. Всем управлял брат его супруги Ирины, Борис Федорович Годунов, тот самый, который хотел защитить царевича и был изранен Грозным. Годунов был татарского рода: его предок Мурза Чет выехал из Золотой Орды и крестился, но это было давно и Годуновы совсем обрусели. Борис был женат на дочери главного любимца Иоаннова, Малюты Скуратова; в последнее время и сам был любимцем грозного царя. Годунов был очень богат; говорят, что он на свой счет мог вооружить сто тысяч войска. Он очень умно правил государством. Бояре хотели его убить, но умысел их открылся, и они были наказаны ссылкой. Не было ни казней, ни жестокостей. Русская земля отдохнула от царствования Иоанна; правитель строил города, увеличивал войско, торговлю, промыслы.

Началась война со Швецией, воеводы Хворостинин и Сабуров побили шведов, и шведы уступили России Карельскую область. С Литвой и Польшей было возобновлено перемирие. Хан крымский со всей Ордой пробрался к Москве, но Годунов его отразил. Правитель построил много крепостей для защиты нашей границы от крымцев и заставил хана смириться. Кахетинский царь Александр вступил в подданство Федору; немецкий император, турецкий султан, персидский шах, английская королева и датский король сносились с русским царем и уважали его. Даже поляки и литовцы после смерти Батория хотели выбрать Федора своим королем, помешала только разность веры, и они выбрали шведского королевича Сигизмунда.

Борис Федорович придумал вместо митрополитов, которые до того времени управляли русской церковью под главным начальством константинопольского патриарха, подчинить ее особому русскому патриарху. Приехавший в Москву константинопольский патриарх Иеремия, согласно постановлению прочих вселенских патриархов, с большим торжеством посвятил в русские патриархи митрополита Иова.

Пока Годунов управлял, Федор Иоаннович молился Богу, не пропускал ни одной службы; челобитчиков посылал к Годунову. Время проводил в беседе с супругою, духовными и придворными. Любил также позабавиться медвежьей травлей. Для этого медведя ловили и до времени держали в клетках. Место для травли обводили глубоким рвом. Боец выходил на медведя, всаживал в него рогатину, а другой конец ее прижимал к земле. Медведь ярился, лез грудью на железо, грыз дерево. Если боец сдерживал рогатину, то медведь издыхал, а молодца поили медом из погребов государевых. А случалось, что и медведь одолеет, заест бойца.

У царя Федора Иоанновича не было детей, а был один только малолетний брат Дмитрий, который был и наследником престола. Но родных Дмитрия со стороны матери по фамилии Нагих обвинили, будто они хотели возвести на престол после Грозного не Федора, а Дмитрия, и за это царевича Дмитрия с матерью его царицей Марфой отправили в Углич. Этим городом они и владели. За маленьким царевичем ходили кормилица Ирина Жданова и мамка боярыня Василиса Волохова. Жданова очень его любила, а Волохова была злодейка и предательница. Дмитрию минуло девять лет; царица боялась, что с ним случится недоброе, и сама берегла его. Точно, сперва Волохова дала в пищу царевичу яду, но яд не подействовал; однако же тогда злодейство не открылось и Волохову не наказали. Годунов прислал в Углич править городом и хозяйством царицы дьяка Михаила Битяговского. С ним вместе приехал сын его Данила и племянник Никита Качалов. В воскресенье вскоре после Николина дня, весной, царица только что воротилась с сыном от обедни. Волохова позвала царевича гулять во двор; царица тоже хотела с ним идти, но остановилась; кормилица не пускала царевича, но Волохова насильно увела его. У крыльца к ним подошли сын мамки Осип, Данила Битяговский и Качалов. Волохов взял Дмитрия за руку и сказал: «Государь! У тебя новое ожерелье». Царевич улыбнулся, поднял голову и сказал: «Нет, старое!» Волохов в ту же минуту ударил его в горло ножом, но рука у злодея дрожала, он только оцарапал Дмитрия, бросил нож и побежал. Кормилица выбежала к царевичу и обхватила его руками, но Качалов и Битяговский вырвали его, зарезали и кинули с лестницы. В это время царица вышла на крыльцо и увидела, что сын ее бьется, как голубок, на руках кормилицы. Бедная мать отчаянно закричала, но он уже испустил последнее дыхание. Злодейство видел пономарь соборной церкви и ударил в набат. Народ бросился к дворцу: подле мертвого тела царевича лежала без памяти мать его и кормилица. Михаил Битяговский побежал на колокольню унимать звонаря, но дверь была заперта; стал было говорить народу, что царевич зарезался в падучей болезни, но народ схватил его убийц и принялся допрашивать, кто подучил их на это злое дело. Они назвали Бориса Годунова. Хотя некоторые говорят, что он в этом невинен, но известно, что Борису хотелось быть царем после Федора Иоанновича, и в этом ему мешал Дмитрий-царевич.

Борис затушил это дело. Угличане убили злодеев и донесли в Москву обо всем, что случилось. Но по приказу Бориса у гонца переменили грамоту и написали в ней, что царевич в судорожном припадке заколол себя ножом. Федор Иоаннович очень плакал о смерти брата и велел произвести следствие. Оно было поручено Василию Ивановичу Шуйскому. Брат его Дмитрий был женат на свояченице Бориса, дочери Малюты Скуратова. Василий Шуйский, чтобы угодить Годунову, покривил душою, утаил в следствии правду, донес, что царевич убился сам, что в этом виноваты Нагие, а угличане побили Битяговского и Качалова безвинно. И дело кончилось тем, что царицу насильно постригли, сослали ее и Нагих, 200 угличан казнили, другим отрезали языки, иных сослали. Прежде в Угличе было до 30 тысяч жителей, а после всего этого он запустел.

В последнее время царствования Федора издан был вот какой закон. В самые старинные времена были на Руси рабы из пленников, из их детей, из тех, кто сам себя закабалял, то есть отдал в рабство другим навсегда. Даже отец и мать могли закабалять детей. Но можно было закабалиться на срок: после этого срока кабальный становился свободным. Земледельцы не были рабами. Они селились либо на царских землях, либо на господских, но кто жил на господской земле, тот за это работал на господ или платил им оброк; но если господа ему не нравились, то он мог уйти от них к другим. Обыкновенно переходили в Юрьев день. Но случалось, что богатые бояре и дворяне переманивали всех крестьян от бедных, и у этих земля оставалась впусте. Случалось, что и дворяне без всякой вины выгоняли от себя крестьян, а сами крестьяне не старались обрабатывать землю, потому что на ней недолго оставались. Чтобы этого не было впредь, царь по совету Годунова укрепил земледельцев за теми господами, на чьей земле кто жил в то время. С этого-то времени и началось крепостное право, которое так много зла наделало России.

Вскоре после этого царь Федор Иоаннович скончался. Наследника не осталось. Были князья Рюрикова племени: Шуйские, Мстиславские и другие, но они стали уже давно боярами, да и не происходили от Калиты, Донского, Иоанна III и Грозного, были чужие им и Русской земле. Самый близкий родственник умершему царю Федору был боярин Федор Никитич Романов, двоюродный его брат, родной племянник царицы Анастасии, супруги Грозного, но Романов не домогался царства. А приверженцы Годунова по его приказу хлопотали в Москве и во всей России, кого уговаривали, кого стращали. Кому же ближе, говорили они, быть царем, как не тому, кто столько времени правил царством? Сперва по смерти Федора все присягнули его супруге, сестре Бориса Ирине, но она очень горевала о муже и постриглась в Новодевичьем монастыре. Тогда предложили царство Борису, но он жил в монастыре с сестрою и отказался от царства. Это было одно притворство: он согласился царствовать только тогда, когда не одна Москва, но и выборные всего государства, патриарх и бояре со слезами просили его быть царем. Во время царского своего венчания он сказал: «Бог мне свидетель, что в моем царстве не будет ни сирот, ни бедных», клялся последнюю рубашку с себя отдать народу, дал обет никого не казнить смертью, а только ссылать преступников в Сибирь.

Два года он царствовал счастливо. Только не защитил нашего присяжника, царя кахетинского. Персы его погубили и завладели Грузией. Было еще Борису вот какое горе: он хотел выдать свою дочь Ксению за датского королевича Иоанна: Иоанн полюбился ему и всем русским, но умер на двадцатом году жизни.

Народ не любил Годунова за подозрительность и жестокость. Годунов всем не доверял, всех боялся. Нельзя было никому и в своей семье сказать ничего свободно. Ко всякому боярину были приставлены доносчики; подслушивали все, что говорилось, жена доносила на мужа, сын на отца, доносчиков щедро награждали. У боярина Бельского по ложному доносу отняли имение и выщипали по волоску его длинную густую бороду; Василию Шуйскому и Мстиславскому царь запретил жениться, чтобы у них не было детей; но всего несправедливее и жесточе царь поступил с Романовыми. Он боялся их, потому что старшему из них, а не ему, следовало царствовать, и потому что народ очень любил их. Но обвинить их в чем-нибудь было нельзя, потому что они служили ему верой и правдой.

Был у него родственник Семен Годунов, и делал он столько же зла, как Малюта Скуратов при Грозном; он подкупил казначея Романовых, который спрятал в кладовой у них мешок с кореньями, и донес, что они замышляют извести государя отравой. Всех их слуг страшно пытали, и все единогласно показали, что Романовы невинны. Несмотря на это, Федора Никитича Романова насильно постригли, назвали Филаретом; шестилетнего его сына Михаила, супругу, которую тоже постригли, и всех его родных сослали в разные места.

Глава XXIII Лжедмитрий

Весной 1601 года десять недель были проливные дожди во всей Русской земле, а в конце лета мороз повредил хлеб и все плоды; на будущий год засеяли поля гнилым хлебом и даже всходов не видели. Наступил голод, какого никогда не бывало. Люди щипали траву, ели сено, собак, кошек, падаль, всякую нечистоту, даже стали пожирать друг друга. Царь делал все, что человек может сделать: давал даром хлеб и деньги неимущим, уговаривал богатых продавать хлеб дешевле, хоронил за свой счет умерших, скупал хлеб в самых дальних местах и наконец доставил его в Москву, сколько нужно было. Голод прекратился, но народ думал, что Бог наказал его за злодейство царя; не смели говорить явно, но тайно повторяли это. После голода начались страшные разбои; особенно прославился атаман Хлопка. Чтобы его усмирить, царь должен был послать целое войско. Но это было еще только начало несчастий.

Боярский сын Юрий Отрепьев, который сперва служил у Романовых и князя черкасского, поступил в монахи, был назван Григорием; он был в разных монастырях и наконец оказался в Чудовом монастыре в Москве. Патриарх Иов полюбил его, потому что Григорий был человек грамотный и умный. Он везде разузнавал все, что можно, о царевиче Дмитрии и стал в шутку говорить другим монахам: «Знаете ли, что я буду царем в Москве?» Донесли об этом патриарху. Иов велел заточить его на Белоозере, но родственники уведомили его об этом, и он убежал в Литву и распустил там молву, что царевич Дмитрий не убит, а спасен кормилицей; сам же сперва вступил в Запорожскую Сечь, там научился военному искусству, потом в школе выучился латинскому языку и разным наукам, наконец поступил на службу к богатому и сильному польскому пану Адаму Вишневецкому. Григорий был не красив, но ловок, храбр, умен и полюбился Вишневецкому. Прослужив некоторое время, Отрепьев притворился тяжко больным; исповедовать его пришел иезуит, духовник Вишневецкого. Григорий сказал иезуиту: «Похорони меня как царевича. Я не скажу своей тайны, но по смерти моей ты найдешь под моей постелью свиток, в котором все написано». Иезуит тотчас же взял этот свиток, где Отрепьев написал, что он царевич Дмитрий, что Борис хотел его убить в Угличе, но верный лекарь спас его, а вместо него был убит сын священника, что бояре проводили его в Литву, чтобы спасти от Бориса.

Вишневецкий узнал об этом от духовника, сперва удивился и не верил; но Григорий много обстоятельств из жизни царевича со слезами рассказал ему, показал крест с дорогими каменьями, сказал, что это благословение его крестного отца, боярина Мстиславского, и Вишневецкий поверил.

Иезуиты и сам папа стали покровительствовать Лжедмитрию, потому что он принял католическую веру и обещал ввести ее в России, когда сделается царем. Знатный поляк Мнишек тоже стал помогать ему всеми силами, потому что самозванец обещал жениться на его прекрасной и хитрой дочери Марине. Даже король польский Сигизмунд признал самозванца Дмитрием, назначил ему содержание и позволил панам набирать для него войско, а сам между тем писал Борису, что паны без его воли защищают Лжедмитрия. Самозванец вел себя очень умно, надавал много обещаний королю, папе и панам, всего больше Мнишеку, обещал заплатить его долги, отдать ему княжества Смоленское и Северское, а Марине – Новгород и Псков. Мнишек и Вишневецкий стали собирать войско. Тогда в Польше и Литве было много русских беглецов. Некоторые их них хоть и не любили Годунова, но видели обман самозванца и не хотели присягать ему; один по имени Яков Пыхачев даже всенародно перед королем назвал Лжедмитрия обманщиком и был казнен. Другие же изгнанники пристали к Отрепьеву. Ему много помогало то, что один из его сообщников, бродяга Леонид, назвался Григорием Отрепьевым; поэтому многие, видя иного Отрепьева, стали думать, что самозванец не обманщик. Он послал грамоту к донским казакам, говоря, что он сын Грозного, и приглашая служить себе. Два донских атамана поехали в Польшу, увидели, что самозванец в чести у короля и панов, и сказали своим товарищам, что он истинный Дмитрий. Донцы победили Семена Годунова, высланного на них с войском, а дворянина Хрущева, посланного царем уговорить их, схватили и в оковах привезли к самозванцу. Взглянув на него, Хрущев заплакал, упал на колени и сказал: «Вижу Иоанна в лице твоем! Я твой слуга навеки». Он первый из знатных русских стал служить самозванцу. Лжедмитрий вступил в Россию с войском, но оно было не очень велико. Только полторы тысячи поляков и две тысячи казаков были хорошо вооружены, остальные же пешие и почти без оружия.

Когда Годунов только что вступил на престол и разнесся слух, что крымский хан идет на Россию, то по приказу царя собралось 50 тысяч воинов. Но теперь Борис Федорович распоряжался нерешительно, может быть потому, что его мучила совесть, а может быть, он опасался потревожить народ, показав, что считает такого врага опасным. Поэтому он сперва послал небольшое войско под начальством Мстиславского. Впрочем, у Мстиславского было все-таки более воинов, чем у самозванца, и они были лучше вооружены; но Мстиславский хотя и был храбрый человек, но плохо умел распоряжаться. Самозванец рассылал грамоты, в которых описывал, как он спасся от убиения; говорил, что присяга, данная Борису, недействительна; убеждал всех служить себе; обещал награду, мирное и счастливое царствование, говоря, что так не может царствовать богопротивный злодей, хотевший его убить. Это сильно действовало на народ, потому что Бориса все не любили за то, что он укрепил крестьян, и думали, что Бог за его злодейство наказал Россию голодом и другими несчастьями.

Чернигов и другие города без боя покорились самозванцу. Воевод Бориса, не хотевших покориться, связали и представили Лжедмитрию. Он и тут поступил очень умно. Жителей благодарил за верность, награждал, а с воеводами обошелся милостиво, освободил их и пригласил к себе на службу. Слух о его милосердии и приветливости распространился, и города покорялись ему один за другим.

Наконец самозванец подступил к Новгороду в Северской земле. Воевода Петр Федорович Басманов с пятью сотнями человек дружины затворился там и встретил самозванца выстрелами, Посланец самозванца сказал ему: «Царь Дмитрий будет отцом воинов и жителей, если они сдадутся; если же станут противиться, не оставят живым в Новгороде и грудного младенца!» Басманов отвечал: «Царь в Москве, а ваш Дмитрий попадет на кол вместе с вами!» Басманов отразил приступ самозванца и побил многих его воинов. Но города Путивль, Рыльск и другие поддались самозванцу.

В это время шведский король обещал Годунову помощь, но он не согласился.

Наконец Мстиславский сразился у Новгорода Северского с самозванцем. Перед битвой Лжедмитрий говорил своему войску речь и громко молился: «Всевышний! Если я обнажаю меч беззаконно, то сокруши меня громом небесным». Поляки бросились на правое крыло нашего войска, сбили его и средние полки; Мстиславский получил пятнадцать ран и упал на землю; но 700 немецких воинов, служивших Борису, выдержали удар поляков; наше левое крыло устояло, а между тем Басманов ударил на самозванца сзади и заставил отступить. И та, и другая сторона присваивали себе победу. К самозванцу пришли на помощь четыре тысячи запорожских казаков, но многие поляки его оставили, даже Мнишек уехал, будто бы набирать новое войско. Наконец самозванец отступил от Новгорода Северского. Царь пожаловал Басманова думным боярином, подарил ему золотое блюдо с червонцами, две тысячи рублей, множество серебряных сосудов и доходное поместье. Войско Бориса усилилось до 80 тысяч. Главным начальником был князь Василий Шуйский, тот самый, который производил следствие в Угличе о смерти царевича и потому лучше всех знал, что самозванец обманщик. У Лжедмитрия было только 15 тысяч войска. Он сразился в Добрыничах с Шуйским, бился необыкновенно храбро, сбил русскую конницу и иноземную дружину, ударил на пехоту, но вдруг сильный залп из 40 пушек и 12 тысяч ружей поразил его войско. Первыми из его воинов побежали запорожцы, потом донцы. Русские восемь верст гнались за его войском, побили шесть тысяч, взяли много пленными, знамена, пушки, и Шуйский прислал сказать Годунову, что войско самозванца побито и, вероятно, сам он погиб. Царь очень обрадовался, велел отслужить благодарственный молебен и щедро наградил победителей.

Самозванец хотел бежать в Польшу, но воеводы царя испортили все дело. Они так жестоко наказали приверженцев самозванца, что те решились отчаянно обороняться и насильно удержали Лжедмитрия. Воеводы царские осадили город Кромы. Там защищался храбрый приверженец самозванца атаман Корела с шестью сотнями казаков. Царские ратники ночью сожгли город, заняли пепелище и вал, но казаки метко стреляли из острога, и боярин Салтыков велел отступить. Мстиславский и Шуйский обложили крепость в надежде сморить казаков голодом, а они выкопали себе землянки и жили в них безопасно от пушечных выстрелов, иногда делая вылазки. В царском войске появились повальные болезни, а число приверженцев самозванца со дня на день умножалось. Царь и патриарх послали в Путивль, где был тогда самозванец, трех монахов, знавших Отрепьева в лицо, с письмами, в которых царь предложил жителям Путивля великие милости, если они выдадут самозванца живого или мертвого, а патриарх грозил им проклятием, если они будут защищать Лжедмитрия. Самозванец велел пытать монахов; один из них сказал, что они по приказу Бориса хотели вместе с двумя приверженцами Лжедмитрия отравить его. Нашли у монахов яд, и этих двух приверженцев народ убил, а он послал к патриарху и царю письма: Иова укорял, что он церковной властью злоупотребляет в пользу хищника престола, а Бориса уговаривал оставить царство, пойти в монахи и жить для спасения души, обещая за это ему свою царскую милость.

Беспокойство, а может быть мучения совести или яд сократили жизнь Бориса. На 54 году отроду он умер скоропостижно. Сыну его Федору было только 16 лет. Он был умен и добр, но тяжко ему пришлось поплатиться за грех отца. Князья Шуйские, Бельский и Мстиславский стали его советниками, а Басманову он поручил главное начальство над войском и сказал: «Служи мне, как служил моему отцу», Басманов клялся умереть за него. Москва и войско присягнули Федору. Но самозванец все более и более входил в силу. Стали говорить, что Бог наказал Годунова смертью за грехи, что не для чего защищать ребенка-царя против такого храброго и умного человека, как Дмитрий, что даже если бы он и не был царевичем, судя по его делам, будет царствовать хорошо. Духовенство всего усерднее защищало царя и в церквах проклинало Григория Отрепьева; но народ говорил, что Иов – всегдашний сторонник Годуновых, а царевичу Дмитрию нет дела до проклятий Отрепьева. Одна надежда Федора была на Басманова. Но что же случилось? Неизвестно, увидал ли Басманов, что войско его хочет перейти к самозванцу, или он надеялся получить от него большую честь, но только сам Басманов признал самозванца царевичем. Тогда и все войско присягнуло ему. Вслед затем присягнула и Москва. Годуновых схватили, Иов лишился сана, и вскоре Федора Борисовича с матерью убили по приказу самозванца. Он вступил в Москву и сделался государем.

Глава XXIV Царствование Лжедмитрия

Многие поверили самозванцу, а иные пристали к нему из ненависти к Годуновым или за его хорошие поступки, а были и такие, которые наверно знали о его обмане, но держали его сторону из трусости или для выгоды. Поляков и казаков он щедро наградил, и они остались в Москве веселиться. Немцев, которые служили Годунову и хотели служить ему, он принял особенно ласково, сказал, что верит им более, чем русским, и после составил из них три отборные дружины по сто человек в каждой и дал им большое жалованье. Романовых, их родственников и других невинно наказанных при Годунове, самозванец возвратил из ссылки. Филарет Никитич Романов получил сан митрополита и опять увиделся с женою и сыном, которые стали жить близ Костромы в монастыре св. Ипатия.

Самозванец был человек умный, занимался делами, решал их так скоро и верно, что бояре дивились, наказал многих несправедливых судей, заботился о правосудии и сперва был очень милостив. Народ был доволен этим, но не понравилось ему, что при самом вступлении в Москву, когда святители встретили его с крестами и пели молебен, литовские трубачи заглушили пение трубами, а в церковь Успения вошли за ним иноземцы и непочтительно там стояли.

Вместо Иова патриархом был выбран грек Игнатий. Самозванцу иноземное более нравилось, чем русское: он одевался по-польски, не любил тогдашних русских обычаев: бани, сна после обеда. Он был силен и любил показать удаль, ездил на бешеных конях, сам убивал медведей, стрелял из пушек так метко, что все этому удивлялись, учил воинов, делал с ними потешные сражения, сам бросался в свалку и не сердился, если его толкали, сшибали с ног, давили. Лжедмитрий страшно расточал деньги, дарил иноземным музыкантам жалованья больше, чем получали первые люди в государстве. Престол его был вылит из чистого золота, обвешан алмазными и жемчужными кистями; снизу его поддерживали два серебряных льва, сверху покрывал крест, на кресте четыре щита, над которым были золотой шар и орел, тоже золотой. Колесница и сани его были окованы серебром, обиты бархатом и соболями; седла, уздечки и стремена были украшены золотом, изумрудами и яхонтами. Стены своего нового дворца он украсил шелковыми и персидскими тканями; цветные изразцовые печи были там с серебряными решетками, замки у дверей с позолотой.

Но сперва русские переносили его пороки, потому что его можно еще было считать Дмитрием. Даже мать этого царевича признала его своим сыном. Она жила в пятистах верстах от Москвы в монастыре. Самозванец тайно послал ей сказать, что если она признает его, то будет жить как царица, если же не признает, то будет убита; она выбрала первое, поехала в Москву; Лжедмитрий встретил ее с большими почестями; они долго говорили наедине в шатре близ дороги и, выйдя оттуда, обнимали друг друга.

Однако нашелся обличитель – князь Василий Иванович Шуйский; он стал говорить, что Дмитрий убит в Угличе, что царствует самозванец и еретик, который сам отступил от православия и хочет всех русских обратить в латинскую веру. Басманов донес об этом Лжедмитрию. Шуйского приговорили к смертной казни, а братьев его к ссылке. На лобном месте в Москве все было приготовлено к казни, народ плакал, потому что все любили Шуйского. Он сказал: «Братья! Умираю за правду, за веру христианскую и за вас» и положил голову на плаху… Вдруг услышал крик: «Стой». Посланец царский прискакал с указом в руке и объявил помилование Шуйскому. Его только сослали вместе с братьями. Царица Марфа уговорила самозванца простить Шуйского: она лучше всех знала, что Шуйский говорит правду.

Самозванец послал в Польшу за невестой, уплатил долги ее отца, богато одарил ее. В ожидании ее Лжедмитрий пировал со своими боярами, разрешил жениться тем, кому запретил Борис, и воротил Шуйского из ссылки, хоть ближние люди самозванца не советовали ему этого делать, говорили, что Шуйский не забудет ссылки и плахи. В это время появился другой самозванец на Волге: тамошние казаки товарища своего Илью назвали сыном царя Федора Иоанновича. У Федора Иоанновича было детей всего только одна дочь Феодосия; но казаки рассказывали, будто у него родился сын, царевич Петр, и Борис подменил его девочкой. Нашлись люди, которые поверили и этому самозванцу. Лжедмитрий называл его племянником и звал в Москву; он поехал туда, но в Свияжске узнал о случившемся с Лжедмитрием.

Многие стали повторять слова Шуйского, заметили, что самозванец не ходит в Чудов монастырь, потому что прежние товарищи могли там его узнать. Наконец, и точно нашлись в Москве люди, узнавшие в нем Григория Отрепьева, и рассказали это. Приехали в Москву дядя, брат и мать его и тоже сказали, кто он; за это дядю он сослал, а мать и брата посадил в тюрьму. Многих казнили, пытали, отправляли в ссылку, но толки увеличивались более и более. Самозванец неразумными поступками увеличивал нелюбовь к себе. В потешном сражении недалеко от Москвы русские ратники обороняли крепость, а самозванец с немцами взял ее. Положено было, чтобы бросать друг в друга снежными комьями, но немцы бросали и камнями, переранили русских, а самозванец не только не наказал за это, но не сделал даже и выговора.

Разные бродяги, пришедшие в Москву в его войско, делали всякие непристойности, притеснения и бесчинства, а паны издевались над русскими боярами. Стали говорить, что Лжедмитрий отступник и хочет обратить русских в католическую веру. Князь Василий Шуйский умно воспользовался этим. Он явно льстил и угождал самозванцу, а сам составил заговор, в котором участвовали многие тысячи людей из всех сословий.

Между тем Марина приехала в Москву. Множество поляков ее провожали. Казанский митрополит Гермоген сказал Лжедмитрию, что прежде свадьбы она должна сделаться православною, но самозванец сослал этого святителя и не только женился на Марине без обращения ее в православие, но еще короновал ее венцом Мономаха.

Шуйский ночью созвал к себе главных заговорщиков, сказал, что одни из них были обмануты, думая, что самозванец сын Иоанна, а другие полагали, что он будет хорошим государем; вышло, что он обманщик, что поляки будто завоевали Москву, так в ней бесчинствуют, а сам он ругается над русскими обычаями и даже над верой. Потом Шуйский спросил, чего хотят русские: оставаться ли спокойно смотреть, как самозванец ведет латинскую веру и предает Россию иноземцам, или спасти веру и отечество? Все единодушно положили извести самозванца. С этих пор открыто говорили на площадях, что он поганый самозванец. Поляки и приверженцы его донесли ему об этом, но он не обратил на то внимания, даже не увеличил стражи у своего дворца и сказал: «Я держу в руке Москву и государство: никто не двинется без моей воли!»

16 мая в четвертом часу пополуночи вдруг по всей Москве загремел набат. Тысячи воинов и вооруженного народа пошли к Кремлю. Близ лобного места бояре в полном вооружении уже сидели на конях. Князь Василий Шуйский с распятием в одной руке, с мечом в другой первый въехал в Кремль; все следовали за ним. Толпа бросилась во дворец. Самозванец еще спал. Басманов тоже почивал во дворце. Немцев-телохранителей там было всего 50 человек. Они некоторое время оборонялись. Басманов выбежал к боярам и стал их уговаривать, но Татищев ударил его мечом в сердце. Самозванец сперва хотел защищаться, грозил народу, но потом бросил меч, бегал из комнаты в комнату, рвал на себе волосы и наконец выбросился в окно, вывихнул ногу, разбил грудь, голову и лежал в крови. Там его увидели стрельцы, которые стояли тут на страже и не участвовали в заговоре; они его взяли, положили на фундамент разрушенного дворца, где жил Годунов, и стали отливать водой; он пришел в чувство, упрашивал защитить его, обещал им богатство и чины.

Народ сбежался туда, хотел схватить, но стрельцы сказали, что не выдадут его, пока царица Марфа не скажет, что он не сын ее. Бояре вызвали ее из кельи; она сказала народу, что Дмитрий на руках ее скончался в Угличе, что она солгала из страха, а потом раскаялась и многим говорила правду. То же сказали и родственники ее Нагие. Марфа показала народу изображение младенца Дмитрия: оно совсем не походило на самозванца. Тогда стрельцы выдали его, и бояре стали его допрашивать, кто он? Он сперва ответил: «Вы знаете: я Дмитрий», и сослался на царицу Марфу; но князь Голицын отвечал ему, что царица от него отреклась.

Тогда он сказал: «Несите меня на лобное место: там скажу правду всем людям!» Народ ломился в двери дворца и спрашивал: «Винится ли злодей?» Бояре отвечали: «Винится!» Тогда двое дворян выстрелили и убили самозванца.

Народ бросился терзать мертвого, рубили, кололи и кинули с крыльца на тело Басманова, потом обнаженные трупы их оттащили к лобному месту и положили самозванца на столе с маской, дудкой и волынкой, а Басманова у ног его на скамье. Потом перебили больше тысячи поляков; остальных, в том числе Марину, Мнишека и Вишневецкого, бояре спасли. Через три дня тело самозванца похоронили за воротами города близ Серпуховской дороги. Тогда целую неделю стояли морозы; в народе стали говорить, что это делает самозванец своим колдовством, выкопали его труп, сожгли в котлах, пепел смешали с порохом, зарядили им пушку и выстрелили в ту сторону, откуда пришел самозванец в Москву.

Глава XXV Шуйский

Следовало бы собрать выборных людей со всей Русской земли для избрания царя, но заговорщики, убившие самозванца, поторопились кончить дело. Большая часть их очень любила Шуйского: он был их предводителем; его выбрали в цари. В день своего воцарения Василий Иоаннович дал присягу не казнить никого без суда, не лишать преступников имущества и в изветах требовать улик с глазу на глаз и клеветников наказывать так, как бы следовало наказать за те вины, в которых они других обвиняли. Но присяга не понравилась русским людям; ни один государь у них прежде не присягал, а те государи были из древнего рода, по наследию предков и Божьей воле получали державу. И не вполне сдержал свое слово Василий: при его вступлении на престол были не милости, какие обыкновенно бывают в таком случае, а опалы.

Чтобы показать лживость самозванца, Шуйский велел торжественно перенести из Углича в Успенский собор тело царевича Дмитрия. Оно было найдено под землей нетленным, при этом совершились многие чудеса; поэтому царевич Дмитрий причислен к лику святых. Но если москвитяне уверились, что самозванец обманщик, то вспомнили, как и Шуйский лгал, производя следствие об убиении Дмитрия.

Игнатия свели с патриаршего престола и заточили в Чудов монастырь; патриархом же был поставлен святитель Гермоген, тот самый, который требовал, чтобы Марина приняла православие. Из бояр лжедмитриевых Шуйский некоторых сослал, других принял на службу. Между прочим, он послал князя Шаховского воеводой в Путивль. Шаховский приехал туда, созвал народ и сказал, что изменники хотели убить в Москве царя Дмитрия, но верные слуги спасли его, и он ждет помощи от северских городов, а Василий поступит с ними, как Грозный с Новгородом.

Стали приставать к Шаховскому не столько потому, что верили ему, сколько из выгод. Впрочем, в то же время стали рассказывать другую сказку: будто бы недалеко от Москвы, через Оку, переезжали трое путников; один из них дал перевозчику 7 золотых и сказал ему: «Знаешь ли, кого ты перевез? Это царь Дмитрий бежал из Москвы от изменников; он воротится с войском, их покарает, а тебя наградит».

Но всего более приставали к Шаховскому из ненависти к Шуйским. Так храбрый воевода князь Телятевский был вместе с Басмановым, когда войско Годунова перешло к Отрепьеву, Телятевский не пристал к прочим; он уехал в Москву, но из ненависти к Шуйскому соединился с Шаховским на защиту второго Лжедмитрия. Однако долго не находилось человека, который назвал бы себя Дмитрием. Беглый слуга князя Телятевского Болотников уверил северских жителей, что видел спасенного Дмитрия. Он сделался начальником их войска и побил царских воевод. К Лжедмитрию пристали рязанцы, потому что поверили его спасению; самый знаменитый из них был Прокопий Ляпунов, человек очень умный и храбрый. Они с Болотниковым стали под Москвой в селе Коломенском.

К счастью, Ляпунов и другие рязанцы увидели обман, покорились царю и были прощены. Василий поручил начальство над войском своему двадцатилетнему племяннику Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. Болотников бился отчаянно, но Скопин-Шуйский одолел его, и Болотников убежал в Калугу. Туда к нему пошли на помощь Шаховский, Телятевский и самозванец, называвший себя Петром, сыном Федора. Царские воеводы: князь Андрей Голицын, Лыков и Прокопий Ляпунов побили Телятевского; Болотников был изгнан из Калуги, но засел в Туле.

Наконец явился и второй Лжедмитрий: одни думают, что он был беглый попович, другие, что еврей. Он совсем не походил на первого самозванца наружностью; был храбр, но далеко не так умен, как Отрепьев.

Боярский сын Кравков предложил Василию Ивановичу подтопить Тулу; запрудили реку Упу ниже города, вода разлилась по нему, и тогда Лжепетр, Шаховский, Телятевский, Болотников и другие мятежники сдались. Лжепетр и Болотников были казнены.

Но Калуга опять взбунтовалась. Многие знатные поляки пришли с войском на помощь второму Лжедмитрию. Самые храбрые из них были Рожинский и Лисовский. Главный воевода Василия, брат его Дмитрий, был побит, и Лжедмитрий стал в 12 верстах от Москвы в селе Тушине. От этого он был прозван Тушинским вором. Другие называли его царьком. К нему привел новое войско Петр Сапега. Он смеялся над самозванцами и русскими, говорил: «Мы жалуем в цари московские кого хотим!» Рожинский тоже кричал на самозванца, своими руками убил при нем одного из его любимцев, а другого, Вишневецкого, побил палкой. Мнишек и Марина тоже приехали к Лжедмитрию, и последняя не постыдилась признать его своим мужем. От этого легковерные люди стали более ему верить. Поляки и изменники побеждали царских воевод; самого лучшего из них Скопина-Шуйского царь послал в Новгород просить помощи у шведского короля. В Москве до того дошло, что родственники условливались между собой: одни – идти в Тушино, другие – остаться, брали жалованье у царя, а потом у самозванца: для корысти были на все готовы. Изменники делали страшные неистовства: все грабили и разоряли, жгли и оскверняли храмы Божии.

Однако же много было верных и храбрых граждан, им недоставало только примера, как оборониться. Пример подала Свято-Троицкая Сергиевская лавра. Грозный и другие государи очень обогатили ее. Полякам хотелось захватить ее сокровища. Сапега и Лисовский с 30 тысячами человек осадили лавру.

У Лисовского войско большей частью составляли разбойники, назывались по его имени лисовчиками и страшно грабили. Лавра была обведена каменными стенами вышиною в четыре, а толщиною в три сажени. Ее защищала небольшая дружина ратных людей под начальством воевод князя Григория Долгорукого и Голохвостова, архимандрит вместе с воеводами распоряжался защитой. Монахи и служители монастырские ополчились и бились не хуже воинов. Осада продолжалась более 15 месяцев; несмотря на выстрелы 63 неприятельских пушек стены не падали, хотя и тряслись; ядра летали мимо монастырских зданий в пруды, на пустыри, в ямы.

Приступы поляков были отражены. Сапега подвел подкоп под монастырские стены, но русские узнали об этом от пленника, сделали вылазку, побили много врагов и уничтожили подкоп.

Большая беда произошла от тесноты в лавре, худой воды, недостатка в уксусе и соли: там развилась цинга и умерло много людей. Нашлись и изменники, но умысел открылся. Пленный поляк Мартиас подружился с русскими, учил их меткой стрельбе и даже храбро нападал на своих единоземцев. Воевода Долгорукий так его полюбил, что жил с ним в одной комнате, советовался с ним обо всем и даже отдал под его начальство воинов, которые ночью сторожили лавру. В это время другой поляк, Пемко, сделался православным, перешел к защитникам лавры, стал храбро биться с поляками, а когда увидел Мартиаса, заскрежетал зубами, выгнал его из горницы и знаками показал воеводам, что от Мартиаса падут лаврские стены. Точно узнали потом, что он хотел заколотить все пушки в лавре и ночью впустить туда неприятелей. Но защитники ее не теряли храбрости. Из них отличились многие, особенно крестьянин Суета, великан ростом, богатырь силою; он прежде всех бросался в свалку, на обе стороны поражал врагов и двигался вперед по трупам. Анания Селевин заслужил своими делами имя Сергеева витязя; враги знали его тяжелую руку, смотрели издали и не смели видеть вблизи, осмелился только Лисовский и, раненый, пал на землю. Келарь лавры Авраамий Палицын был тогда в Москве, помогал чем мог, своим и писал в лавру: «Будьте непоколебимы до конца». Архимандрит и иноки рассказывали, что им явились святые Сергий и Никон и предсказывали победу, что ночью в затворенных церквах лики ангельские поют над усопшими защитниками лавры вечную память.

Самый сильный приступ был после восьми месяцев осады. Целое утро поляки веселились, пели, играли на трубах, потом изготовились к битве. Защитники лавры вышли на стену, даже женщины им помогали. Только архимандрит и старцы монахи остались в храмах. Поляки подползли ко рву; на них посыпались ядра и пули, но они смело лезли на стену. Русские стреляли в них, кололи, метали камни, зажженную смолу, серу, известь, лили вар и отразили врагов, множество их побили и взяли в плен. Между тем жители Нижнего Новгорода, Ярославля и других городов восстали за царя. Шереметев с войском шел к нему на помощь с юга, Михаил Скопин-Шуйский – с севера. Шведский король дал в помощь Скопину-Шуйскому пять тысяч человек под начальством очень искусного генерала Делагарди, за что царь тайно обещал отдать город Кексгольм. Лисовский победил Шереметева, но Скопин-Шуйский везде побеждал поляков.

В Москве народ взбунтовался против царя, потому что тушинские изменники не пропускали хлеба в Москву и там сделался голод; но весть о победах Скопина-Шуйского укротила мятеж. Тушинский вор пошел на приступ к Москве, но князья Куракин, Андрей Голицын и боярин Лыков разбили его войско.

В это время польский король Сигизмунд вздумал воспользоваться нашими смутами и осадил Смоленск, объявляя, что идет спасти русских от всех несчастий. Однако Смоленск не сдался ему, воевода Шеин очень храбро оборонял этот город. А дела царя поправились. Михаил уже стоял с войском в Александровской слободе. Там Ляпунов и другие рязанцы предложили ему быть царем вместо Василия. Но Михаил рассердился на это и не наказал Ляпунова только потому, что знал, как много хорошего он может сделать для России. Сапега отступил от лавры, многие поляки из Тушина убежали к Сигизмунду, а Тушинский вор и Марина – в Калугу. С поляками пришли к Сигизмунду и русские изменники и предложили ему сделаться царем. Но он ничего не мог бы сделать, если бы не случилось нового несчастья.

У Михаила Скопина-Шуйского было много завистников; они говорили царю, что народ любил Михаила, а его не любит и называет Саулом, а Михаила – Давидом, что Михаилу стоит захотеть, и он будет царем, что он уже и теперь распоряжается войском, как хочет, и без позволения царя отдал шведам Кексгольм. Михаил точно отдал этот город, потому что без того шведы не хотели ему помогать, а он не мог обойтись без их помощи.

Царь, однако же, по-прежнему был милостив к пленнику; но брат царя Дмитрий хотел быть наследником бездетного царя, боялся, что царство достанется Михаилу, и потому не терпел его.

В Москве уже ходило предсказание, что будет царь Михаил и успокоит Русскую землю. На беду, князь Скопин-Шуйский скоропостижно умер, и разнесся слух, что Дмитрий Шуйский отравил его. Ляпунов и рязанцы сказали, что царь велел это сделать. Москвичи сперва злобились только на Дмитрия, так что стража едва спасла его от смерти.

Дмитрий стал главным воеводой вместо Михаила и пошел к Смоленску. Польский гетман Жолкевский напал на него близ села Клушина. У Жолкевского было десять тысяч воинов, у Шуйского – пятьдесят; но русские ненавидели своего воеводу. Жолкевский побил их на голову, а наемники из войска Делагарди перешли к полякам. Шуйский пешком спасся в Можайске и сказал, что все погибло.

В Москве поднялся бунт под начальством Захария Ляпунова, брата Прокопия; Шуйского свели с престола и насильно постригли. Постригли и его супругу. Шуйский не хотел произносить монашеские обеты; вместо него говорил их дворянин Туренин. Патриарх Гермоген восставал против этого дела и, несмотря на пострижение, молился за Василия, как за царя.

Мстиславский предложил выбрать царем сына Сигизмунда, Владислава, и все согласились на это, хотя Гермоген долго не соглашался и говорил, что царем следует быть Михаилу Романову. До прибытия Владислава должна была всем распоряжаться боярская дума, где первым был Мстиславский, а на самом деле всех больше силы имел давнишний изменник Салтыков. С этого-то времени началось самое горькое время для России, которое называется междуцарствием, потому что царя не было.

Жолкевский договорился с боярской думой послать просить Владислава на царство, с тем чтобы Владислав принял православную веру, женился на русской, не давал должностей в России полякам и не имел в ней польского войска. Послами для этого были отправлены митрополит Филарет Никитич Романов и князь Голицын. Но Жолкевский уже знал, что Сигизмунд сам хочет завладеть Россией и только обманывал бояр. Все присягнули Владиславу. По условию, польское войско не должно было входить в Москву; но будто для защиты от Лжедмитрия Жолкевский уговорил бояр ночьювпустить поляков в Москву; они завладели Кремлем и стали всем распоряжаться, а дума делала то, что им было угодно.

Василия Иоанновича выдали Жолкевскому, который отвез его к Сигизмунду, а потом в Польшу; там он и скончался с братом. В несчастии он вел себя как следует царю и не унижался. Сигизмунд не согласился отпустить в Россию Владислава, а ясно показал, чего он хочет. Тогда патриарх Гермоген грамотами стал призывать всех русских ополчиться за отечество, а Прокопий Ляпунов стал собирать войско. Салтыков, принуждая патриарха написать Ляпунову, чтобы тот покорился, сказал: «Ты дал им оружие в руки, ты можешь и смирить их». Патриарх отвечал: «И все смирится, когда ты, изменник, со своею Литвой исчезнешь». Гермогена посадили под стражу. Москвичи, услыхав, что русское войско идет к ним на помощь, не стали переносить своевольства поляков, поссорились с ними; дошло до сражения.

Начальник поляков Гонсевский по отъезде Жолкевского велел зажечь Москву и напасть на жителей. Хотя воевода князь Пожарский подоспел к ним на помощь с небольшой дружиной, однако поляки одолели, сожгли Москву и перебили много русских, а Пожарского, тяжело раненного, спасли его воины. Все царские сокровища были разграблены поляками.

После этого Ляпунов подступил к столице. В войске у него, кроме верных дружин из разных городов, было много бродяг и прежних изменников.

Главными распорядителями, кроме Ляпунова, были князь Трубецкой и Заруцкий, отъявленный разбойник. Оба они прежде были на службе у Тушинского вора, и он пожаловал их в бояры. Воеводы осадили Москву, но действовали недружно и потому не имели больших успехов. Особенно Ляпунов ссорился с Заруцким. Казаки даже взбунтовались против Ляпунова за то, что он их наказал за своевольство. Тогда он сказал, что не хочет оставаться с такими крамольниками, и уехал из стана. Казаки догнали его и просили воротиться, потом просило и все войско. Ляпунов согласился. Он думал, что русские после всех этих бунтов не будут слушаться царя из бояр и что лучше всего выбрать царем шведского королевича Филиппа; тогда шведский король стал бы помогать русским против поляков. Ляпунов завел со шведами переговоры, но Делагарди обманул его, взял изменой Новгород и стал там властвовать.

Между тем Гонсевский и Заруцкий написали от имени Ляпунова указ всем воеводам, чтобы перебить повсюду казаков: подделали подпись и печать Ляпунова. Казаки восстали, позвали к себе Ляпунова на сходку; он оправдывался, но злодеи не хотели слушать и бросились на него. Недруг его дворянин Ржевский один оборонял его, но оба они были убиты, и тогда войско Ляпунова рассеялось. Заруцкий перешел к Марине, которая хотела посадить на царство своего сына. Второй самозванец прежде этого был убит дворянином Урусовым.

Еще до убийства Ляпунова Сигизмунд взял Смоленск. Защитники этого города не хотели отдаться живыми и взорвали себя с имуществом на воздух.

В Пскове появился новый самозванец дьякон Исидор. Ему присягнул Трубецкой со своим войском. Казань и Вятка покорились сыну Марины. В Москву вошел гетман Хоткевич с польским войском. Сапега грабил в Тверской, Владимирской и Ярославской областях. Только из Троицкой лавры архимандрит Дионисий и келарь Авраамий повсюду рассылали грамоты и молили русских соединиться и выгнать нечестивых врагов. Патриарх Гермоген погиб в темнице.

Глава XXVI Минин и Пожарский. – Дом Романовых

Во все продолжение смут нижегородцы стояли за правое дело, не нарушали присяги, отбивались от поляков и изменников и храбро сражались под начальством Скопина-Шуйского, Шереметева и Ляпунова. По смерти Ляпунова они не хотели покориться ни полякам, ни самозванцам. Был в то время в Нижнем богатый мясник Козьма Минич Сухорукий. Чаще его называли Мининым. Когда нижегородцы совещались на площади о делах государства, Минин со слезами на глазах сказал им: «Братья! Постоим за Русскую землю, ополчимся поголовно: отдадим все наше имущество, если нужно, заложим жен и детей, но выкупим отечество». Минин не только говорил, но и делал: продал все свое имущество, принес деньга и сказал, что жертвует их для спасения России. Нижегородцы единодушно поклялись или умереть все до единого, или избавить Россию от чужеземцев, отдали свое имущество на содержание войска. К ним пристали и другие верные города. Минин был назначен выборным человеком всего Московского государства, хранил общую казну, распоряжался устройством войска и начальствовал отборной трехсотенной дружиной. Главное же начальство предложили князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. Он едва оправился от ран, полученных в Москве, но не уклонился от святого дела. Однако нескоро русские дружины подступили к Москве: надо было собраться, вооружиться, уничтожить разные шайки на дорогах, уговорить Трубецкого, чтобы он отстал от Исидора.

Сделав все это, Пожарский подступил к Москве, не переставая бился три дня с гетманом Хоткевичем и победил его. При этом особенно отличился Минин с отборной дружиной. Польский воевода Струсь заперся в Кремле и очень храбро оборонялся. На беду, начались у русских разногласия: князь Трубецкой, хотя со своим войском присоединился к Пожарскому, но считал себя выше его, потому что был боярином, а Пожарский стольником, значит, ниже чином. Казаки даже совсем не хотели сражаться за русских, если не дадут им денег, а денег не было. Тогда келарь Авраамий Палицын предложил им вместо денег золотые и серебряные святые сосуды лавры. Казаки устыдились, не взяли обещанного им и помогли русским. Авраамий и Минин уговаривали воевод помириться и действовать заодно. Кремль окружили со всех сторон и не пропускали туда ничего съестного. Там сделался страшный голод, поляки ели кошек, мышей, наконец изнемогли и сдались.

Велика была радость русского воинства, когда оно вступило в Кремль и поклонилось русской святыне. Со слезами благодарили Бога и славили избавителей России: Минина и Пожарского.

Но дело было кончено только вполовину: следовало избрать царя. Выборные люди со всего государства собрались в Москве, стали совещаться; вспомнили, кого желал возвести на царство Гермоген, и все единодушно провозгласили царем Михаила Романова. Он был еще очень молод, всего 16 лет, но имел больше других прав на престол, потому что был родной племянник Федора Иоанновича. И потому еще любили его русские, что все помнили Анастасию, и как была счастлива Русская земля, пока она была царицей.

Никто из Романовых не запятнал себя никаким худым делом, не был изменником; все они служили верой и правдой царям, которым присягали. Во время избрания Михаила родитель его Филарет Никитич томился в неволе в Польше за то, что не хотел изменить России и признать царем Сигизмунда.

Поляки узнали об избрании Михаила, и шайка их хотела убить его в селе Домнине, где он жил иногда. К счастью, они не знали дороги. Крестьянин Михаила Иван Сусанин узнал об их замысле и вызвался показать им дорогу. Он повел поляков, водил их по лесу целую ночь и утром сказал, что обманул их, завел в непроходимое место, а Михаила Федоровича известил об их умысле. Поляки убили Сусанина, но и сами погибли, а Михаил Романов бежал в Кострому. За это потомки Сусанина освобождены от податей и даны им разные льготы. Они живут в селе Коробове Костромской губернии и называются белопашцами.

Духовенство, бояре, воеводы и множество людей всякого звания отправились в костромской Ипатьевский монастырь, где Михаил жил в то время со своей матерью княгиней Марфой. Михаил испугался, когда ему предложили царство. И было чего бояться. Перед его глазами были четыре примера: двое Годуновых, самозванец и Шуйский; многие из тех, кто пришел просить Михаила на царство, уже нарушали четыре раза присягу; нельзя было положиться ни на бояр, ни на войско, ни на народ. Люди пожилые, опытные не могли править Русской землей; где же было браться за это почти ребенку? Марфа тоже испугалась за сына и не хотела благословлять его на царство. Напрасно духовенство, бояре и народ со слезами на глазах просили их; наконец духовные сказали, что Михаил не может отрекаться потому, что если он не согласится царствовать, то Русская земля погибнет; он и мать будут отвечать за это перед Богом. Тогда он согласился; Марфа и с радостью, и со слезами благословила его, и дом Романовых воцарился в 1613 году от Рождества Христова.

Много пришлось ему потрудиться, потому что Русская земля была страшно разорена, но с Божьей помощью он восстановил тишину и порядок. Все его полюбили, потому что он был ко всем милостив и одинаково для всех правосуден. Князь Одоевский побил шайку Заруцкого и взял его в плен с Мариной и ее сыном. Заруцкий был посажен на кол, сын Марины повешен, а она умерла в тюрьме. Самозванец Исидор тоже погиб. Боярин Языков разбил шайки разных грабителей. Всего труднее было справиться с Лисовским. Пожарский победил его, но сделался болен, а другие воеводы не могли с ним справиться. С великим трудом была истреблена его шайка.

Со шведами и поляками Михаил Федорович тоже воевал, но несчастливо. Правда, шведам не удалось взять Псков, но они побеждали русских, и царь заключил с ними в Столбове мир, по которому уступил им Иван-Город и земли Ингрию и Карелию, а Новгород получил от них обратно. Польский королевич Владислав вступил с войском в Россию, но боярин Лыков так храбро защищался в Можайске, что почти все войско Владислава погибло или разбежалось. К нему, однако же, пришел на помощь гетман Сагайдачный с 40 тысячами запорожских казаков, и они осадили Москву. Окольничий Годунов отбил их приступ, но все-таки война была тяжела для России, и потому Михаил Федорович заключил мир в Деулине, по которому уступил полякам Смоленск, Чернигов и Северскую землю, а Владислав обещал не домогаться московского престола. Однако мир этот был вынужденный, и Михаилу Федоровичу хотелось вернуть отданные земли, притом же поляки делали разные обиды русским. Поэтому царь собрал большое войско, нанял несколько тысяч иноземцев и начал войну. Воевода Шеин, тот самый, который оборонялся в Смоленске против Сигизмунда, теперь начальствовал русским войском и осадил Смоленск. Сначала осада шла хорошо, но Владислав сам подоспел с войском. Воеводы не слушались Шеина, иноземцы разбегались, переходили на сторону поляков, и он, наконец, сам сдался полякам, отдал им свои пушки и знамена. За это его казнили в Москве как изменника. Царь заключил с поляками мир на тех же условиях, как и деулинский.

При Михаиле Федоровиче была окончательно покорена Сибирь, а донские казаки под начальством атамана Петрова завоевали город Азов, долго отбивались там от турок, но царь не хотел ссориться из-за него с турецким султаном и велел его оставить.

По деулинскому миру был освобожден поляками родитель царя Филарет Никитич; он получил сан патриарха, имел великую силу и советовал Михаилу Федоровичу, как управлять государством.

Самое важное дело Михаила Федоровича было составление писцовых книг. Писцы и дозорщики по приказу царя объехали все государство, записали, кто чем владеет, так что писцовыми книгами удобнее было и подати налагать, и войско собирать.

Михаил Федорович скончался в средних летах, и сын его Алексей Михайлович вступил на престол в 16 лет. Он был женат на дочери боярина Милославского, а сестра ее была за боярином Морозовым. Царь очень любил Морозова и по молодости своей ему во всем верил, но Морозов был человек недостойный, корыстолюбивый. Многие сановники, особенно Плещеев и Трахониотов, под его покровительством притесняли народ и брали взятки. В Москве, Новгороде и других городах народ взбунтовался. Митрополит Никон усмирил восстание в Новгороде, хотя мятежники чуть было его не убили. В Москве и других городах бунтовщики с трудом были усмирены, Морозов удален, и сам царь стал управлять государством.

Самым знаменитым его делом было издание Уложения. Это собрание законов было составлено князьями Одоевским и Волконским и дьяками Грибоедовым и Леонтьевым очень скоро, в два с половиной месяца. Для того времени эти законы были очень хороши; некоторые из них в действии и поныне.

Алексей Михайлович уничтожил многие налоги, увеличил торговлю, устроил войско, хотел завести корабли, но это ему не удалось, отчего – скажу после. По устройству церкви много сделал Никон, который из новгородских митрополитов был возведен в патриархи. Он исправил церковные книги, ввел согласное пение, исправил поведение духовенства. Не менее славен Алексей Михайлович и своими войнами.

Глава XXVII Алексей Михайлович

Панам давно хотелось подчинить себе русскую церковь; но сколько они ни пытались, все неудачно: в Москве не послушались ни отступника Исидора, ни хитреца Поссевина. Зато удалось им это в королевстве Литовском. В правление короля Сигизмунда константинопольский патриарх лишил сана луцкого епископа Терлецкого, потому что он был обвинен в двоеженстве и убийстве. Однако за Терлецкого вступился киевский митрополит Рагоза, который тоже был не совсем праведной жизни. Они-то и задумали подчиниться папе вместо константинопольского патриарха. Третьим их участником был Поцей, человек очень умный и хитрый, которого Рагоза поставил архиереем, а по смерти Рагозы Поцей сделался киевским митрополитом. Они со своими единомышленниками подписались, что они признают папу своим главою, с тем, однако, чтобы держаться всех правил и обрядов греческой церкви. Это подчинение некоторых православных папе названо унией, а сами они униатами. Другие православные епископы не хотели согласиться на унию, а народ сперва весь остался православным. Но униаты и их помощники иезуиты всячески стали притеснять православных, гнали наше духовенство, смеялись над верой; почти все земли православных перешли к католикам или униатам. Наконец дошло до того, что православные церкви отдали на откуп евреям, и православные не могли ни венчаться, ни крестить детей, ни отпевать умерших без позволения евреев и без платы им за это.

В Волыни и Подолии православные ничего не могли против этого сделать, но иначе вышло в Малороссии, где было много казаков. Король Стефан Баторий дал им разные права и льготы. Но другие короли, особенно Сигизмунд III и польские паны, отнимали эти права, не позволяли казакам воевать с турками, подвергали их гонениям за веру. Народ малороссийский ненавидел своих панов, большей частью католиков или униатов, и пристал к казакам. Запорожцы всеми силами за них заступились. И началась страшная война. Казачьи гетманы Наливайко, Трясило, Павлюк, Остраница бились храбро; иногда они одолевали польские войска, и поляки соглашались возвратить казакам их права и не притеснять за веру, но не держали своих обещаний. С обеих сторон были страшные жестокости: казаки, победив поляков, не щадили ни стариков, ни младенцев; поляки делали то же, варили казачьих старшин в кипятке, колесовали, сдирали с живых кожу.

На время гонение утихло при гетмане Сагайдачном; он дважды выручал из беды Владислава: в первый раз, когда Владислав шел на Москву, во второй, когда турки побили наголову гетмана Жолкевского, при Цецоре, убили его и осадили Хотин. Если бы они взяли Хотин, то, может быть, погибла бы и вся Польша. Но Сагайдачный помог королю спасти Хотин, и за то король позволил Сагайдачному защищать православных и опять поставить в Киеве митрополитом православного, а не униата.

Но в царствование Алексея Михайловича папы нестерпимо стали притеснять казаков. Один заслуженный казак Зиновий Хмельницкий, названный Богданом, был несправедливо лишен имущества паном Чаплицким и поехал жаловаться королю Владиславу. Но паны не слушались короля, и сам Владислав посоветовал Хмельницкому разделаться с обидчиком саблей. Между тем Чаплицкий похитил его жену и публично наказал сына. Хмельницкий ушел в Запорожскую Сечь; по его слову казаки восстали за свои тяжкие обиды, крымский хан прислал им помощь. Хмельницкий при Желтых Водах и под Корсунью побил поляков, был выбран гетманом запорожских казаков и всей малороссийской Украины по обе стороны Днепра. Сам король польский Ян Казимир выступил против него с войском. Хмельницкий с казаками и татарами окружил его при Зборове, и король согласился возвратить все права казакам, вывести из Малороссии поляков, иезуитов и евреев, во всем Литовском государстве не притеснять православных и допустить их архиереев заседать в сенате наравне с католическими. Но поляки не сдержали этих обещаний, а в сражении при Берестечке крымцы не только изменили Хмельницкому, ушли в Крым, но и его увезли туда как пленника, и он только за дорогой выкуп освободился из плена. Казаки были побеждены и по белоцерковскому договору потеряли все свои права. Хмельницкий увидел, что ему не оборонить Украины своими силами, и просил царя Алексея Михайловича принять ее в подданство.

Были опрошены по этому случаю выборные люди со всего государства, и они посоветовали царю, если король не прекратит угнетений Малороссии, принять ее в подданство. Но король ничего не мог сделать, потому что своевольные паны ему не подчинялись и называли малороссов своими холопами. Тогда царский боярин Бутурлин отправился в город Переяславль и там привел Хмельницкого со многими старшинами к присяге. 200 тысяч человек русского войска вступили в Литовское государство и все его завоевали. В то же время шведский король везде побеждал поляков. Тогда Ян Казимир с Алексеем Михайловичем в городе Вильно заключил договор, по которому по смерти Казимира представлялось Алексею Михайловичу быть польским королем.

Однако же поляки не только не исполнили этого условия, но снова стали воевать. После Богдана гетманы малороссийские – Выговский и сын Богдана Юрий Хмельницкий – изменили царю. Польские воеводы Чарнецкий, Любомирский и Вишневецкий побили русские войска. Малороссия разделилась на две половины по течению Днепра: левая сторона с гетманом Брюховецким осталась за Россией, правая и гетман Дорошенко держалась Польши; но когда казаки с обеих сторон Днепра полюбили Дорошенко за удаль, то он вздумал быть независимым от Польши и России под покровительством турецкого султана. Этого нового врага боялись и Польша, и Россия, и потому помирились в Андрусове. Россия получила навсегда Смоленск, Чернигов, Северскую землю и Малороссию до Днепра, а Киев только на два года. Но и по прошествии двух лет Киев не был возвращен Польше. Запорожцы зависели и от России, и от Польши.

Много неприятностей между тем случилось у Алексея Михайловича. Всего больше его огорчала ссора с Никоном. При многих хороших качествах Никон не имел христианского смирения, был очень властолюбив и огорчал государя, отрекся от патриаршего престола, уехал в Воскресенский монастырь, дерзко говорил о царице, написал к греческим патриархам оскорбительное письмо о государе и, возвратясь в Москву, снова стал распоряжаться как патриарх. Алексей Михайлович пригласил вселенских патриархов в Москву рассудить его с Никоном. Патриархи александрийский и антиохийский прибыли в Москву, и на соборе из духовных и светских сановников Никон был признан виновным, лишен сана и сослан в белозерский Ферапонтов монастырь.

Дорошенко между тем погубил Брюховецкого, сделался гетманом всей Украины и отделился от России. Чтобы успешнее действовать, он возмутил против нее и донских казаков под начальством Степана Разина. Разин завладел Астраханью, Саратовом и с двумястами тысячами разных бродяг шел к Нижнему. Но русские воеводы, в особенности Милославский, по частям побили его войско; сам Разин был пойман и казнен. Во время этого мятежа погиб первый русский военный корабль, который был построен по приказу царя Алексея Михайловича; и все, что он приготовил для строения кораблей, мятежники пожгли.

В царствование Алексея Михайловича прославился своими подвигами в Сибири промышленник Ерофей Хабаров; со 137 казаками и промысловыми людьми он побил многие тысячи дауров, манджуров и китайцев и завоевал земли по реке Амур.

После Алексея Михайловича царем сделался сын его Федор, молодой и слабый здоровьем, но очень умный. Ему первому из русских государей пришлось воевать с турками. Дорошенко потому сперва успел возмутить казаков, что они поверили ему, будто русские хотят уступить их полякам; когда же им растолковали, что это неправда, то казаки русской половины Украины отошли от Дорошенко и признали гетманом сперва полковника Многогрешного, а потом Самойловича, еще при Алексее Михайловиче верных ему. Но в польской части Украины казаки держались Дорошенко. Турки пришли к нему на помощь и заставили польского короля Михаила Вишневецкого заключить мир, по которому он обязался платить султану ежегодную дань, и хоть после польский воевода Ян Собесский победил турок под Хотином, но они оставались в заднепровской Малороссии, и эта земля просила Алексея Михайловича принять ее в подданство. В конце царствования Алексея Михайловича вся Малороссия была под его властью. Только Дорошенко в городе Чигирине не хотел покориться русским. Федор Алексеевич послал туда боярина Ромодановского с сильным войском. Турки и татары не помогли Дорошенко, и он сдался. Но потом сильное турецкое войско дважды вступало в Малороссию. В первый раз оно осадило Чигорин, но воевода Ржевский очень храбро там оборонялся; подоспели Ромодановский и Самойлович, побили визиря, то есть турецкого главнокомандующего, прогнали его, взяли его обоз и пушки. Ромодановский отразил и другое турецкое войско; хотя Малороссия сильно пострадала в эту войну, но осталась за Россией.

Кроме этого, Федор Алексеевич еще принес большую пользу России. Было в ней местничество. Это вот что значило. Всякий боярин, окольничий, стольник и вообще знатный служивый человек не хотел нигде быть ниже того, чей отец не был выше его отца. Вся старинная служба предков была записана в особых книгах, которые назывались разрядными: кроме того, каждый боярин и знатный человек имел свою запись о том, с кем равен родом. Стоять где-нибудь ниже равного или низшего родом считалось бесчестным: о таком человеке говорили, что он делает поруху своей чести. Иной раз это было только смешно. Например, на царских пирах какой-нибудь боярин не хотел садиться ниже того, кого считал меньше себя знатным; царь велел усаживать его поневоле; тогда боярин, чтобы не сделать порухи своей чести, забирался под стол или притворялся больным и уезжал домой. Но иногда за ослушание царь приказывал даже первых бояр наказывать. Иногда же обидчика выдавали обиженному головою. Не подумайте, что тогда обиженный в самом деле казнил обидчика. Напротив, это делалось вот как: обидчика насильно приводили во двор обиженного, и он, сняв шапку, просил прощения. Обиженный обыкновенно прощал его и звал к себе откушать хлеба-соли, но прощеный обидчик надевал шапку и начинал всячески бранить или, как тогда называли, костить того, у кого только что выпросил прощения.

От местничества было очень много вреда государству на войне – воеводы ссорились, не слушались начальников, и со времен Иоанна III почти все сражения, где русские были побеждены, потеряны от местничества воевод. Поэтому царь Федор Алексеевич по совету князя Василия Голицына созвал собор из сановников светских и духовных, объяснил все беды, какие выходят от местничества, и положил уничтожить его навсегда в России. Разрядные книги тогда же были сожжены, а знатное дворянство занесено в родословную книгу только для того, чтобы помнить заслугу предков. Эта книга и доныне ведется.

Глава XXVIII Детство Петра I

Царь Алексей Михайлович очень любил стольника Артамона Сергеевича Матвеева, поручал ему важные дела, бывал у него запросто и любил с ним беседовать, потому что Матвеев был очень умный и сведущий человек. Скучая по смерти своей супруги, дочери боярина Милославского, царь чаще прежнего стал бывать у своего любимца. Однажды он пришел к нему вечером и сказал, что хочет у него ужинать. Хотя тогда не в обычае было девушкам выходить при посторонних, но Матвеев старых обычаев не держался. К ужину вышли жена, маленький сын Матвеева и девица, которая в то время жила у них в доме, Наталия Кирилловна, дочь Кириллы Полуэктовича Нарышкина, товарища Матвеева, тоже стольника и полковника. Наружность ее понравилась царю; он разговорился с ней, увидел из ее ответов, что она умна и скромна, осведомился, кто она такая, и сказал, что найдет ей жениха. Придя через несколько дней к Матвееву, царь сказал, что сам хочет на ней жениться. Матвеев испугался, сказал, что бояре будут ему завидовать и постараются оклеветать его: уж и бывали примеры, что завистливые люди всячески старались погубить выбранных царями невест и их родных. Но царь сказал, что не поверит никаким клеветам на Матвеева, а чтобы не подумали, что он женится на Наталье Кирилловне по проискам своего любимца, приказал по обычаю собрать невест себе на выбор и выбрал Наталию Кирилловну. От брака его с ней в 1676 году в день св. Исаакия Далматского, 30 мая, родился сын царевич Петр. Царевичей в старину держали в тереме и годов до 4 никому не показывали, чтобы их не сглазили, а учили только русской грамоте. Только Борис Федорович Годунов обучал своего сына Федора иным наукам. Царь Алексей Михайлович тоже обучал своих сыновей, но учением Петра не мог заняться, потому что умер, когда Петру было еще только три года. Учителем царевича Петра Алексеевича был Никита Моисеевич Зотов, подъячий из посольского приказа, то есть из того места, которое заведовало сношениями с другими государствами.

Тогда чины были совсем иные. Самые старшие вельможи назывались боярами; после них следовали окольничие, потом стольники, спальники, жильцы, дворяне. У стрельцов начальники назывались головами, у солдат полковниками, капитанами. Письменными делами заведовали дьяки, из которых некоторые управляли целыми приказами, то есть тогдашними присутственными местами, и значит, были иногда наравне с нынешними генералами гражданской службы. Помощниками их были подъячие, а прочие, служившие в приказе, назывались приказными. Из бояр, окольничьих, стольников, а иногда из дьяков выбирались воеводы для начальствования над войском и городами. В другие же земли посылали для переговоров дьяков, а иной раз и подъячих.

Из сыновей царя Алексея Михайловича остались в живых трое: Федор, Иоанн и Петр. Когда Федор Алексеевич сделался царем, то бояре оклеветали Матвеева (который был в большой силе в последнее время царствования Алексея Михайловича), и он был сослан.

Когда Федор Алексеевич скончался, Петру было только 10 лет, а брату его Иоанну гораздо больше, но Иоанн был болен глазами, почти ничего не видел. Патриарх и бояре стали совещаться, кому из двух царевичей быть царем, и спросили народ. Народ отвечал, что Петру Алексеевичу. Он и воцарился. Иоанн Алексеевич и не думал спорить с ним о царстве.

Но у Алексея Михайловича было несколько дочерей, и одна из них, Софья, некрасивая собой, но очень умная, захотела присвоить себе власть. Она не походила на прежних русских царевен: они не многому учились, выходили из терема только на богомолье; выдавать их замуж за русских, за подданных царя, было не в обычае, а иноземные принцы тогда совсем почти не ездили в Россию и не женились на наших царевнах: поэтому все они умирали девицами и многие постригались в монахини. Софья, напротив того, была очень учена, умна, всюду показывалась и хотела властвовать; во время болезни царя Федора Алексеевича она часто бывала у него, познакомилась там со многими боярами, в том числе с Иваном Михайловичем Милославским и князем Василием Васильевичем Голицыным. Милославские, родственники первой супруги Алексея Михайловича, ненавидели Матвеева и Нарышкиных и знали, что в царствование Петра власть будет в их руках; действительно, Матвеев был возвращен из ссылки. Голицын очень подружился с Софьей, хотя явно не участвовал в ее первых смутах. Всем руководили Софья и Милославский.

В то время в России было очень мало постоянного войска, хотя и составлялись целые полки солдатские и рейтарские, но в мирное время их распускали, а собирали тогда, когда начиналась война. Только два солдатских полка из иноземцев были постоянно в сборе в Москве в немецкой слободе. Главные же постоянные войска были: конное – казаки, пешее – стрельцы. Стрельцы разделялись на московских и городовых. Городовые жили по разным крепостям и городам для защиты их, все равно как нынешние гарнизоны. Московские стрельцы жили в Москве: отборный их полк назывался стременным и всюду сопровождал государя; прочие тоже бывали в караулах у Кремля и царских палат; вообще они несли такую же службу, как ныне гвардия. Но хорошего устройства они не имели, хотя и было у них побольше порядка, чем у других тогдашних русских войск. В Москве стрельцам было дозволено заниматься торговлей и промыслами, и они отставали от службы, вольничали. В начале царствования Петра они жаловались на притеснения своих полковников. Правительство, не разобрав дела, отставило этих полковников и даже позволило стрельцам их мучить. От этого стрельцы стали еще своевольнее.

Софья и Милославский послали людей, которые стали говорить стрельцам, что царевич Иоанн несправедливо обижен и лишен престола, что Нарышкины и Матвеев хотят извести Иоанна, его сестер и всех верных им русских, в том числе и стрельцов; наконец сказали, что Нарышкины задушили царевича.

Стрельцы, кроме одного полка Сухарева, схватили оружие и бросились ко дворцу. Царица Наталия Кирилловна вывела на Красное крыльцо царя Петра и царевича Иоанна Алексеевича и сказала стрельцам: «Вот царь и царевич! Благодаря Бога, они здравствуют, и в доме их нет мятежников». Стрельцы взобрались на крыльцо и спрашивали Иоанна, точно ли это он. Иоанн отвечал им: «Я, никто меня не изводил». Стрельцы готовы были разойтись, но начальник их, князь Михаил Юрьевич Долгорукий, стал кричать на них. Они рассвирепели и бросили его с крыльца на копья своих товарищей. Вся толпа их закричала: «Любо! Любо!» Они вырвали также Матвеева из рук царицы Наталии Кирилловны и изрубили его; потом бросились во дворец искать других бояр, которых хотели убить. Имена их были означены в списке, составленном Милославским.

Стрельцы обыскивали царские палаты, даже теремы царевен, разбрасывали перины, рылись в темных чуланах, даже врывались в храмы Божии, в алтари, ощупывали окровавленными руками престолы, шарили копьями под жертвенниками. Найдя кого-нибудь из показанных в списке, они вытаскивали его на Красное крыльцо и спрашивали: «Любо ли?» Толпа кричала: «Любо! Любо!» И они бросали пойманного на копья. Афанасий Кириллович Нарышкин скрылся в алтаре церкви Воскресения Христова; они вытащили его оттуда и изрубили на паперти. К Юрию Алексеевичу Долгорукому, отцу Михаила Юрьевича, 80-летнему старику, они прибежали и стали извиняться, что в запальчивости убили его сына. Он не упрекал их и велел им подать пива и меда. Они ушли; мать Михаила Юрьевича со слезами прибежала к мужу; он сказал ей: «Не плачь: щуку они съели, но зубы у ней остались. Быть им, ворам, повешенными». Неверный слуга пересказал это стрельцам. Они воротились, отрубили князю руки и ноги и бросили труп его в навозную кучу. Два следующих дня они продолжали убивать означенных в списке и грабить их дома. Особенно им хотелось убить Ивана Кирилловича Нарышкина, потому что Милославские ненавидели и боялись его более других и сказали стрельцам, будто он надевал на себя царскую корону. Искали также и доктора или лекаря Галена, которого обвиняли, будто он отравил Федора Алексеевича. Гален был еврей, несколько раз менял веру, поступил на царскую службу цирюльником, а потом был доктором. Он точно лечил Федора Алексеевича, но супруга царя и даже сама Софья сказали, что он невиновен в его смерти и что он сам отведывал лекарства, которые давал царю. Стрельцы сказали: «Все равно он колдун, у него в доме нашли сушеных змей» и убили его. Царица скрыла своего любимого брата Ивана Кирилловича. Софья при боярах сказала ей: «Брату твоему не избавиться от стрельцов! Не погибать же нам всем за него». Иван Кириллович причастился Святых Тайн и сказал Софье: «Я не боюсь смерти; только желаю, чтобы моей невинной кровью прекратилось кровопролитие».

Наталия Кирилловна благославила брата образом Божией Матери и, горько рыдая, упала на грудь его. Князь Яков Одоевский сказал ей: «Сколько вам, государыня, ни жалеть, а расстаться надо. Ты, Иван, иди скорее, чтобы за тебя одного нам всем не погибнуть». Иван Кириллович с образом на груди в сопровождении царицы и царевны вышел из храма. Стрельцы бросились на него и потащили за волосы в застенок, то есть место для пыток. В страшных мучениях он не сказал ни слова. Его подняли на копья и рассекли, потом голову, руки и ноги воткнули на копья.

По требованию стрельцов было постановлено, чтобы царями были вместе Иоанн и Петр Алексеевич, а правительницей государства сделалась Софья. Стрельцам от имени царей была дана милостивая грамота, где их злодейства названы побиением за дом Пресвятой Богородицы. В честь их был поставлен столб на Красной площади, где были написаны их дела и показаны выдуманные вины бояр и прочих людей, которых они убили. Стрельцы были названы надворной пехотой, им даны разные льготы, прибавлено жалованье, облегчена служба, прощены недоимки, запрещено полковникам употреблять их на свои работы и телесно наказывать без царского разрешения. Начальником их сделался боярин, которого они очень любили, князь Иван Андреевич Хованский.

Глава XXIX Правление Софьи

Вы, вероятно, слыхали о раскольниках, которые зовут себя староверами, но совершенно неправильно. Они этим названием хотят показать будто они верят по старине, а на деле совсем не так. Мы, православные, веруем, как научил Господь Иисус Христос и Его святые апостолы; ни в чем не отступили мы от их святой веры. А раскольничьи толки вот отчего взялись. В старину книг печатать не умели, книги были рукописные. И потому число их было невелико: ныне в короткое время можно тысячи книг напечатать, а тогда на списывание каждой книги уходило много времени. Во время татарского погрома множество русских церквей было сожжено; погорели и богослужебные книги. Надо же было по чему-нибудь служить, переписывались новые. Но сведущих переписчиков было мало; пришлось переписывать несведущим. А когда человек, плохо знающий грамоту, переписывает книгу, то мудрено ли ему ошибиться? Для переписки же богослужебных книг мало знать русскую и славянскую грамоту: встречаются в них слова греческие и римские, надо их разуметь. А переписчики во время татарского владычества по большей части переписывали сами не все понимая, что пишут, и наделали множество ошибок. Потом митрополиты и патриархи русские увидали эти ошибки и велели их исправить. Но за исправление тоже надо было умеючи взяться. С чьими было всего лучше сверить наши книги? Святые Кирилл и Мефодий перевели их на славянский язык с греческого, а на греческий некоторые из них переведены с еврейского. Так всего лучше их было сличить с греческими и еврейскими книгами. Конечно, это мог сделать только человек, сведущий в греческом и еврейском языках. Такого ученого, Максима Грека, прислал в Россию при Василии Иоанновиче константинопольский патриарх. Он и стал исправлять церковные книги. Но нашлись завистники, которые его оклеветали, и он умер в заточении. При Иоанне Грозном стали в России печатать книги, но и печатников, или типографщиков, после тоже преследовали. Наконец по воцарении дома Романовых патриархи очень усердно принялись исправлять церковные книги. Но на беду, сперва исправление их было поручено людям несведущим: протопопам Аввакуму и Ивану Перонову, священникам Лазарю и Никите, дьякону Федору Иванову. Они не только оставили много ошибок, но еще вновь прибавили их по своему рассуждению.

Какие ошибки были в старинных книгах? Вот несколько примеров. В службу Покрова Пресвятой Богородицы в одних из них было написано: «твой пречестный омофорь паче електра просвещаяся», в других: «паче алектора просвещаяся». Максим Грек поправил: «паче илектра просвещаяся». Неразумные люди за это называли его еретиком. Но кто же прав? Омофор значит покров, електор – изборщик, алектор – петух, илектр – блистание чистого золота. С поправкой Максима Грека смысл ясный: покров Пресвятой Богородицы блистает ярче чистого золота. Но какой будет смысл сказать, что он блистает больше изборщика или петуха? Точно так же в правиле освящения воды богоявленской после слов: «и освяти воду сию Духом Твоим Святым» были прибавлены слова «и огнем». Архимандрит Троицкой лавры Дионисий, тот самый, что своими грамотами содействовал ополчению Минина, исправляя книги, вычеркнул эту прибавку. Что же сказали? Дионисий хочет огонь из мира вывести. Его лишили сана, и чернь всячески поносила его.

Наконец патриарх Никон усердно занялся исправлением книг и поручил это людям сведущим. Книги были исправлены как следует, а протопоп Аввакум и другие делавшие в книгах ошибки были наказаны. От них-то и пошли все ереси и расколы. Они придумали учить, что следует вместо трех перстов слагать для крестного знамения два, что надо петь «аллилуйя» вместо трех только два раза и так далее. И русская, и греческая церковь признали их учение неправильным, но люди неграмотные стали приставать к их учению, а когда Никон лишен был сана патриарха, раскольники стали громко говорить, будто он не исправлял, а портил церковные книги. Аввакум и другие сосланные основатели расколов были возвращены и стали распространять свое учение. Тогда не только простой народ, но и многие бояре ничему не учились, иногда первые вельможи с трудом умели подписывать свое имя, иностранных языков не знали, а потому и не могли сами судить, кто прав: Никон или его противники. Однако духовные стали изобличать раскольников в их ложном учении, и когда они не захотели покаяться и отказаться от своих лживых толкований, то Аввакум и Лазарь были всенародно сожжены. Но число раскольников все-таки увеличивалось. Много их было между стрельцами, особенно в полку Титова. Сам Иван Андреевич Хованский держался раскола.

Поэтому после стрелецкого бунта, когда стрельцы были в большой силе, раскольники замыслили истребить все исправленные книги, ввести испорченные и заставить всех принять их ложные учения. Главные учителя раскольничьи были Павел Даниловец, Савва Романов и особенно Никита Пустосвят, суздальский священник, расстриженный за свое раскольничье учение.

Нижегородский чернец Сергий написал раскольникам челобитную, в которой они взвели на православных разные обвинения, ни с чем несообразные, и требовали, чтобы патриарх и духовенство вступили с ними в состязание о крестном знамении, книгах и обо всех предметах их учения, разных с православными. В это время все приготовлялись к венчанию царей Иоанна и Петра Алексеевича царскими венцами. Раскольники требовали, чтобы обедню в день царского венчания служили не на пяти просфорах, как следует по уставу православной церкви, а на семи. Хованский обещал им это. Никита Пустосвят велел раскольничьей просвирне приготовить семь просфор с таким крестом, какой следовало по их учению, но за народом не мог пробраться в Успенский собор.

Царское венчание совершилось с большим великолепием. По этому случаю для царей были сделаны совершенно одинаковые облачения и трон с двумя местами.

Между стрельцами начались ссоры. Одни вызвали из отдаленных мест учителей раскола, или старцев, как они их называли, и готовы были на кровопролитие и бунт; другие говорили: «Сумеют ли старцы отвечать архиерейскому собору? Они намутят, да и прочь уйдут, а мы останемся виноваты». Князь Хованский призвал выборных от всего стрелецкого войска и трижды спрашивал их, все ли они хотят стоять за веру православную. Он с умыслом делал такой вопрос, потому что и раскольники и противники их только себя почитали православными. Они отвечали, что готовы умереть за нее. Тогда Хованский сказал патриарху, что все служивые люди требуют исправления старого благочестия. Патриарх вышел к стрелецким выборным. Множество раскольников и стрельцов присоединились к ним и требовали, чтобы патриарх и духовенство вышли для состязания с их учителями на площадь. Этого они для того добивались, что надеялись своим криком произвести возмущение на площади и низложить патриарха. Увидя, что их не наказывают и князь Хованский явно им покровительствует, раскольники становились час от часу дерзостнее, стали всенародно проповедовать на площадях, и наконец Никита собрал главных своих приверженцев и отправился в Кремль, чтобы вызвать там патриарха на состязание.

Сам Никита шел с крестом, его сообщники несли старинные иконы, ветхие книги, аналои и неистово кричали. Народ сбегался со всех сторон и наполнил всю кремлевскую площадь. Раскольники за Архангельским собором поставили аналои, разложили иконы и книги и зажгли свечи. Никита и другие лжеучителя с подмостков начали свои поучения и называли храмы Божии хлевами и амбарами. В это время патриарх в Успенском соборе совершал молебствие и со слезами молился Богу. Он выслал к народу спасского протоиерея Василия с повинной бумагой, которую подал на себя Никита Пустосвят в царствование Алексея Михайловича и в которой он сознавался, что его учение ложно. Но Василия едва не убили. Он прочел повинную дрожащим от страха голосом, но ее почти никто не слыхал. Хованский советовал патриарху идти на площадь, а царям, царицам и царевнам не показываться туда. Но Софья сказала: «Нет, не оставлю церкви и нашего пастыря. Пусть состязание будет в Грановитой палате. Я иду туда». Наталия Кирилловна и две царевны тоже пошли туда. Пошли и раскольники; в дверях палаты они встретились со священниками, побили их и разогнали.

Патриарх и архиепископ холмогорский Афанасий, очень ученый и начитанный, опровергал все раскольничьи учения. Никита, увидев Афанасия, заскрежетал зубами и бросился его бить. Но выборные стрельцы остановили его. Софья защищала святителей, и когда раскольники говорили: «Никон был еретик и поколебал душою царя Алексея Михайловича», Софья с огорчением сказала: «Мы не можем дольше терпеть такой хулы: если Никон и отец наш были еретики, то и все мы тоже. Братья наши не цари, патриарх не пастырь церкви. Нам ничего более не остается, как только оставить царство». Мятежники говорили: «И давно вам пора в монастырь: полно царством мутить; были бы здоровы государи, а без вас пусто не будет». Но бояре и выборные стрельцы клялись положить головы за царский дом и уговаривали царевну воротиться на трон. Раскольники не хотели слушать никаких убеждений. Один ученый священник показал им явную несообразность в одной из старинных книг, которым они верили. Там было написано, что в великий четверг и в великую субботу разрешается инокам естьмасло и сыр, а мирянам мясо. Но Никита закричал: «Печатали такие же плуты, как вы». Софья наконец сказала раскольникам, что уже поздно и потому некогда продолжать состязания, а царский указ им будет послан после. Особы царского дома и патриарх ушли из Грановитой палаты. Никита со своими сообщниками вышли к народу с торжествующими лицами и, подняв два пальца вверх, кричали что есть мочи: «Тако веруйте, тако творите; всех архиереев препрехом и посрамихом!»

Глава XXX Крымские походы. – Борьба Петра I с Софьей

Софья позвала к себе выборных из всех стрелецких полков, кроме Титова, и со слезами уговаривала защитить православную веру и царство. Они согласились. Потом она склонила на свою сторону и прочих стрельцов. Никите Пустосвяту была отрублена голова, сообщники его сосланы.

Хованский позволял стрельцам своевольничать, как они хотели. За это стрельцы его очень любили, а боярин Милославский, завидуя, что Хованский имеет более силы, старался погубить его. Хованский делал много худого: не исполнял царские указы, подстрекал стрельцов к бунту. Наконец в анонимном письме донесли на него, что он хочет возмутить стрельцов, истребить весь царский дом, кроме одной царевны, на которой хочет женить своего сына и сделаться царем; патриарха и бояр тоже перебить и сделать патриархом того, кто старые книги любит. Весь царский дом уехал в Святотроицкую лавру; указами потребовали туда всех верных слуг царей для их защиты. Софья ласково пригласила туда Хованского. Он и сын его Андрей поехали с немногими людьми, были схвачены и казнены. Другой сын его Иван уехал в Москву и возмутил стрельцов. Они заняли Кремль и приготовились к битве. Но многочисленное войско собралось отовсюду для защиты царей. Стрельцы испугались и плакали, как дети. Москвичи прежде их очень боялись, а тут стали над ними смеяться. Наконец стрельцы униженно просили прощения и были прощены, но потеряли название надворной пехоты; столб, поставленный на Красной площади в их честь, был сломан.

Софья осталась правительницей; даже стала себя писать в указах самодержицей. Милославский не имел большой власти. Софья во всем поступала по советам князя Голицына, которого очень любила. Она издала несколько хороших законов и умно управляла государством. В это время немецкий император и польский король были в тяжкой войне с турецким султаном. Турки даже осадили столицу императора Вену, но храбрый польский король Ян Собесски разбил их наголову. Однако ему было тяжело обороняться от турок и очень хотелось, чтобы и русские начали с ними войну. Поэтому он согласился на мир с Россией, по которому уступил ей все, чем завладел Алексей Михайлович, в том числе и Киев, а за то русские обязались воевать с крымцами и турками. Польскому королю так неприятно было уступать эти владения, что он плакал, подписывая мирный договор.

По обещанию, данному польскому королю, начата была война с Турцией. Впрочем, с ней и потому надо было воевать, что крымцы страшно грабили наши южные земли. Главным воеводой был князь Василий Васильевич Голицын. Войска было 150 тысяч человек. Оно пошло на Крым. Искусный иноземец, служивший в русском войске, генерал Гордон советовал Голицыну идти берегом Днепра и только двое суток употребить на переход по степи от этой реки к Крыму. Но Голицын не послушался, пошел степью. В урочище Большой Луг пришлось ему остановиться: с юга неслись густые облака дыма и наполняли воздух смрадом. Это произошло оттого, что татары зажгли степь. Голицын воротился без сражения. Убитых у него в войске не было, но от болезней и утомления погибло много людей.

В это время малороссийским гетманом был Самойлович, человек очень храбрый и верный царям. Его не любили казацкие старшины за гордость. В числе их был облагодетельствованный Самойловичсм Мазепа, родом казак; он учился у иезуитов, служил польскому королю, но один польский пан за обиды Мазепы поймал его, привязал к дикому коню и, настегав коня, пустил так, что Мазепа остался чуть жив и убежал к Дорошенко. С письмами его к туркам Мазепа был захвачен казаками, верными России, изменил Дорошенко и выдал его тайны; за это избавился от наказания и сделался любимцем Самойловича. Самойловичу не понравился мир с Польшей и война с Турцией, и он не раз говорил об этом. Мазепа воспользовался этим и вместе с другими старшинами донес, будто Самойлович велел зажечь степь во время похода Голицына. По просьбе старшин Самойловича лишили гетманства и сослали, а гетманом выбрали по наущению Голицына Мазепу. Голицын и прочие воеводы были награждены за этот поход.

На следующий год он во второй раз пошел на Крым. Войска у него было еще больше, чем в первом походе. Крымский хан несколько раз нападал на него, одолевал нашу конницу, но пушечные выстрелы заставляли бежать татар. Все эти сражения были самые неважные, но Голицын доносил о них, как о знаменитых победах. Он дошел до Перекопа. Это перешеек между морями Черным и Азовским; только по нему и можно пройти в Крым. Голицын не решился идти дальше, потому что войско терпело недостаток в воде, траве и дровах, начал с ханом мирные переговоры и отступил. Опять от изнурения и болезней погибло много тысяч людей. Носился слух, будто Голицын был подкуплен татарами, что они дали ему 15 бочонков золота за то, чтобы отступить, и при этом обманули его: бочонки были залиты смолою и только сверху и снизу насыпаны золотом. Софья объявила народу, что над татарами одержаны необыкновенные победы. Голицын и товарищи его были щедро награждены.

В это же время посланник Софьи Голицын заключил мир с китайцами, по которому уступил им земли по реке Амур.

Иоанн Алексеевич не занимался делами, но Петр Алексеевич был очень недоволен делами Голицына, так что даже не хотел видеть его. Петр уже в 10 лет казался пятнадцатилетним по наружности, был высок, силен и очень красив. Учили его очень худо, до 15 лет он не умел даже делать сложение и вычитание. Когда Софья вошла в союз с императором и польским королем против турок, то был отправлен во Францию и Испанию князь Яков Федорович Долгорукий, чтобы пригласить тамошних королей тоже воевать с турками. Перед отъездом князь Долгорукий разговаривал с Петром и сказал, что у него был такой снаряд^[4], которым можно измерить расстояние издали, не подходя к месту. Петру очень захотелось его иметь, но Долгорукий сказал, что у него этот снаряд украли, и царь велел ему купить его во Франции. Долгорукий точно купил такой снаряд, то есть астролябию, и другие чертежные принадлежности, которые бывают у землемеров. Но долго не отыскивалось в Москве человека, который бы научил царя владеть этим снарядом; наконец нашелся такой человек, Франц Тиммерман, и стал учить царя арифметике, земледелию, науке об укреплениях и другим военным наукам. Сам Тиммерман был не очень сведущий человек, но у царя были такие способности, что он в короткое время узнал все науки, которым учился у Тиммермана, чуть ли не лучше самого учителя.

Петр очень любил жить в окрестностях Москвы, в селе Преображенском, там проводил целые дни со своими сверстниками, учился военному искусству, строил земляные крепости и брал их. Эти товарищи игр государя назывались потешными. Когда ему минуло 11 лет, он стал принимать в потешные разных придворных служителей и детей бояр. Первым записался в потешные конюх Семен Бухвостов. После из знатных людей поступили в потешные Бутурлин и князь Михаил Михайлович Голицын, который был еще очень молод и потому сделан барабанщиком. Сам Петр начал службу солдатом. Из этих потешных после составлены первые гвардейские полки Преображенский и Семеновский.

Вскоре после того как Петр стал учиться у Тиммермана, случилось им быть в селе Измайловском. Петр рассматривал вещи своего деда Никиты Ивановича Романова, увидал старое судно, не похожее на те, какие строили тогда русские, и узнал от Тиммермана, что оно может ходить на парусах и против ветра. Царь спросил, есть ли человек, который починил бы это судно и показал ход его. Такой человек был голландец Карстен Брант. Он вместе с другими был вызван в Россию царем Алексеем Михайловичем для постройки кораблей, но когда Разин истребил все, что было для этого приготовлено, Брант стал промышлять в Москве столярным ремеслом. Его отыскали, и он починил ботик, который видел Петр. Этот ботик прозван дедушкой русского флота, потому что с этого началась постройка в России военных кораблей. Петр и у Бранта выучился всему, что он знал, строил маленькие корабли и катался на них по Переяславскому озеру.

Между тем Софья решила венчаться на царство. В этом она опять надеялась на стрельцов. Начальником их был Шакловитый, готовый для царевны на всякое злодейство. Петр явно показывал, что ему неприятно правление Софьи и то, что она всюду показывается вместе с царями. Софья видела, что он не позволит ей распоряжаться, и замыслила убить его. Шакловитый несколько раз подговаривал к этому стрельцов. Но только самые отчаянные злодеи слушались его: большая часть стрельцов испугалась страшного греха убить царя. Поэтому Шакловитый не мог исполнить своего замысла. Петру уже исполнилось 16 лет, и он по совету царицы Натальи Кирилловны женился на Евдокии Федоровне Лопухиной. В день Казанской Божьей Матери Петр явно рассорился с Софьей; он не велел ей идти к крестному ходу; она не послушалась, пошла, а он в гневе уехал в Преображенское. Когда Голицын воротился из второго своего похода и Петр не хотел его видеть, Софья решилась непременно убить брата. Но несколько верных стрельцов донесли об этом Петру; он уехал в Троицкую лавру и велел всем верным воинам явиться на его защиту. Одним из первых явился иноземец полковник Лефорт и с этих пор сделался любимцем Петра. Все войско, народ и даже большая часть стрельцов взяли его сторону. Софья сначала не хотела покориться и выдать Шакловитого, но стрельцы заставили ее сделать это, чтобы спастись самим. Шакловитый был казнен, Василий Васильевич Голицын сослан, а Софья удалена в Новодевичий монастырь.

Иоанн Алексеевич уступил всю власть Петру, и он стал всем распоряжаться. Он прежде всего занялся обучением войска, проводил учебные сражения и походы, из которых самым знаменитым был кожуховский. Там стрельцы обороняли крепость, а потешные взяли ее. Переяславское озеро показалось ему мелко, и он отправился ка кораблях в Белое море. Там в одно из путешествий его сделалась сильная буря. Все на корабле испугались, кроме Петра и кормчего Антипа Тимофеева. Антип сказал государю, что есть одно средство спастись от погибели – войти в Унскую губу; только и это трудно, потому что там корабли разбиваются о подводные камни. Царь велел ему править туда. Антип ввел корабль в губу, был щедро награжден, а Петр своими руками поставил там крест в память избавления.

Глава XXXI Азовские походы. – Путешествие Петра I за границу

Походы Голицына не только не усмирили крымских татар, но сделали их еще смелее. Они нападали на наши области, и когда начались переговоры, то потребовали, чтобы каждый год посылались им поминки, то есть подарки. Это хоть и разнилось названием, но походило на дань. Надо было унять их. Петр решился для этого взять Азов, крепость в 15 верстах от устья реки Дон, впадающей в Азовское море. Из этой крепости можно было останавливать набеги крымцев и нападать на них самих. Но первый поход на Азов был неудачен, частью потому, что у русских не было флота или военных кораблей и они не могли воспрепятствовать турецкому флоту помогать крепости, а частью от неискусства инженеров, которые делали подкопы. Эти подкопы вместо того, чтобы вредить стенам крепости, обрушивались на наше войско. Отличились только донские казаки, взявшие две каланчи близ Азова.

Петр приказал построить в Воронеже небольшие корабли особого вида, которые называются галерами. В одну зиму построили 30 галер и 300 лодок для провоза пушек и припасов. Для службы на море составлен морской порядок из 1000 человек, в числе которых были несколько рот преображенцев и семеновцев. Главным начальником, или адмиралом флота был пожалован Лефорт; его помощником, или вице-адмиралом – Лима родом из Венеции, города, построенного на островах и славного морской силой. Сам государь считался капитаном во флоте и бомбардиром в войске, то есть был под командой генералов. Сухопутным войском начальствовал генералиссимус Шеин. Но, разумеется, все генералы распоряжались, как приказывал царь. Самым искусным из генералов был Гордон. Из Немецкой земли были выписаны искусные инженеры. Всего войска было не больше десяти тысяч, но оно обучено не по-старинному, а по-новому, по-европейски. Турецкий флот привез к устью Дона казну и съестные припасы. Донские казаки на маленьких лодках напали на турок, побили их, овладели казной и запасами; турецкий флот бежал, потеряв два корабля. Сам Петр галерами и лодками загородил устье Дона и не пропускал турок. Азов храбро оборонялся, но, не видя помощи с моря, турки наконец сдались. Петр велел укрепить Азов, устроил гавань в Таганроге и начал там постройку кораблей. Войско, взявшее Азов, имело торжественный вход в Москву, где главные почести были отданы Шеину, Лефорту и Гордону, а сам Петр наравне с другими капитанами шел перед ротой. Кроме Азова, еще были покорены запорожскими казаками небольшие турецкие крепости при устье Днепра. Во втором азовском походе на самом деле обнаружилось, какую пользу принесут России флот и войска, обученные по-европейски.

Но кроме войска и флота, Петр видел, что русским надо многому научиться у иноземцев. Только как же это сделать? Иноземцев уже вызывали в Россию со времени Иоанна Грозного, а пользы было немного. Мало было в России людей, которые могли бы судить, точно ли они сведущи. Ведь фон Гален сделался же из цирюльников царским доктором, служили же у нас иноземные инженеры, которые вместо того, чтобы взорвать турецкую крепость, обрушили подкопы на наше войско. Хороших людей мало ехало в Россию из иных земель, а больше пробирались бродяги или такие люди, которым в своих землях плохо приходилось. Немного эти выходцы принесли пользы России: так, они перебегали к полякам, так, своими ссорами сгубили Шеина под Смоленском. Конечно, были между иноземцами, приезжавшими в Россию, и хорошие, знающие и полезные люди, например Гордон, но таких было немного. Петр Алексеевич решился прежде всего сам выучиться всему, что тогда было необходимо для русских. Выучившись, он мог уже выбирать себе в службу таких иноземцев, которые точно принесли бы пользу, мог наблюдать за учебой и наставлять русских в ученье, да и никому из знатных людей нельзя было сказать, что ему некстати учиться, например матросскому делу или кораблестроению, когда сам царь этому учился.

Мало этого, Петр не хотел учиться в России: ведь и для него пришлось бы выписывать учителей и, Бог знает, какие бы попались. Нет, он сам вздумал поехать во все самые просвещенные иностранные земли и поехал под именем простого дворянина. Если бы он поехал не скрываясь, то везде много проходило бы времени в торжественных приемах и праздниках, а он не веселиться ехал, а учиться. Притом царю, может быть, и не удалось бы всего увидеть в чужих землях, что мог увидеть простой дворянин. Снаряжено было большое посольство в иные земли, состоявшее из Лефорта, Головина и Возницына. С этим-то посольством отправился и царь под именем дворянина Петра Михайлова. С ними ехало также много русских дворян и потешных, которые должны были учиться в чужеземных государствах. В числе этих потешных был Александр Данилович Меншиков. Он вышел из простого народа; говорят, что он в молодости блины и пироги продавал, потом поступил в потешные и за ум и ловкость понравился государю.

Был у Петра боярин князь Федор Юрьевич Ромодановский, очень ему преданный и верный. Петр называл его кесарем, вашим величеством, доносил ему о своих делах; Ромодановский награждал его, производил в чины, хотя, конечно, всем распоряжался только по приказу царя и даже ему иногда доставалось от Петра. Ему поручено было управлять Москвой в отсутствие государя, а управлять государством Петр поручил трем боярам: Льву Кирилловичу Нарышкину, князьям Борису Алексеевичу Голицыну и Прозоровскому. Войсками командовали Шеин и князь Яков Федорович Долгорукий. Иоанн Алексеевич тогда уже скончался.

Петр Алексеевич поехал прежде всего в Ливонию, которая тогда принадлежала шведам. В городе Риге шведский губернатор делал неприятности нашему посольству, и когда русские дворяне, в числе которых был сам государь, стали срисовывать укрепления крепости, то шведские часовые хотели в них стрелять. Потом Петр поехал в Курляндию и в землю курфюрста бранденбургского. В обеих этих землях царя приняли с честью, показали ему и объяснили все, что он желал. Он учился там артиллерийскому делу. Но ему хотелось скорее поехать в Голландию и Англию, потому что в этих землях находились самые искусные кораблестроители. Однако он остановился в бранденбургских владениях, потому что его озаботили польские дела.

Польский король Ян III умер, и поляки собрались для выбора нового короля. У них при таких выборах всегда были большие беспорядки, даже доходило до сражений. В числе искателей польского престола был французский принц Конти. У него было много приверженцев, его сторону держал даже кардинал-примас, то есть начальник польского духовенства. Но Петру не хотелось, чтобы Конти сделался польским королем, потому что Франция была в дружбе с Турцией, следовательно, и Конти, если бы стал польским королем, то помирился бы с турецким султаном, и у Петра остался бы один только помощник в войне с турками – немецкий император. Петр написал к польскому собранию (или, как поляки называли, «Речи Посполитой») письмо, где, упоминая, что не мешает выбору поляков, объявил, что не желает видеть француза польским королем. Между тем русское войско подошло к польской границе. Поляки уже готовы были выбрать Конти, когда получили письмо Петра: оно переменило мысли многих из них, и хотя некоторые все-таки выбрали Конти, но большая часть выбрала Августа II, курфюрста саксонского. Титул курфюрста ниже короля, равен великому герцогу.

Кончив это дело, Петр поехал в Голландию. Там он отделился от посольства и поехал в местечко Сардам. На дороге он увидал кузнеца Геррита Киста, который прежде живал в Москве, и потому царь знал его. Но Кист не поверил своим глазам, когда увидал в Голландии русского царя в красной фризовой куртке, белых холстинных шароварах и в лакированной шляпе. Царь непременно хотел жить у него на квартире. Кист сказал, что домик его очень тесен, что в одной половине живет он сам, а в другой вдова какого-то поденщика. Петр уговорил Киста уступить ему эту половину. Можете сами посудить, какова она была! Потом он записался корабельным плотником и с утра до ночи трудился в поте лица. После работы он иногда заходил к семьям тех голландцев, которые уже были на русской службе. В Голландии доныне рассказывают, что он говорил и делал при этом. Одной голландке он сказал об ее муже: «Он добрый мастер; я хорошо его знаю, потому что рядом с ним строил корабль». «Разве и ты плотник?» – спросила голландка. «Да, и я плотник», – ответил царь. В свободное время он осматривал лесопильни, маслобойни, бумагопрядильни, сукноваляльни, мельницы, даже помогал строить одну из них, которая цела и доныне и называется «Великий князь». Но в Сардаме скоро узнали, кто работает под именем Петра Михайлова; любопытные повсюду собирались смотреть на него, так что ему это надоело и он уехал в Амстердам, столичный город Голландии. Там наше посольство было встречено с большими почестями, даны разные праздники и учебное морское сражение, которое более всего понравилось Петру. В Амстердаме Петр, дворяне его и потешные принялись за постройку кораблей; царь целый день трудился с топором, а ночь проводил за бумагами, которые присылали из России, потому что бояре во всех важных делах поступали не иначе, как с его разрешения.

Но хотя в Голландии было много хороших плотников, матросов и морских офицеров, однако же кораблестроение было не так обширно, как в Англии, и потому Петр поехал туда. Английский король очень дружелюбно его принял, подарил ему яхту, то есть небольшой корабль с 20 пушками, приказал показать ему все замечательное и сделать для увеселения его сражение на море. В Англии Петр научился в совершенстве морскому искусству; кроме того, в этих землях – в Голландии и Германии – он обучался всему полезному и во всем сделался очень знающим. Много искусных иноземцев поступало в его службу, и он закупил разных вещей, нужных для флота и для обучения русских. Спутники царя тоже научились, чему им было приказано. В Вене, столичном городе немецкого императора, Петр хотел с ним условиться, как вести войну против турок, но немцы были заняты только церемониями и праздниками. Особенно славен был один маскарад. В нем царь, немецкий император с супругой и гости, самые знатные люди в государстве, были одеты в наряды всех народов, какие живут в Европе. Из Вены Петр хотел ехать в Венецию, чтобы научиться там строить галеры, в чем венецианцы превосходили даже англичан, но узнал, что в его отсутствие взбунтовались стрельцы, и поспешил в Россию.

Еще перед отъездом Петра за границу несколько стрельцов под начальством окольничего Соковнина и бывшего стрелецкого пятисотенного Циклера хотели поджечь где-нибудь Москву, и когда царь по своему обычаю приедет на пожар, убить его. Но замысел их открылся, и они были казнены. В то же время сосланы родные царицы, хотя неизвестно наверное, за то ли, что участвовали в этом замысле, или за что иное. Стрельцы очень не любили Петра Алексеевича, потому что он предпочитал им потешных, не позволял своевольничать и заставлял служить, тогда как в прежнее время они жили в Москве, занимались торговлей, промыслами и редко бывали в походах. Из азовского похода Петр отослал на польскую границу четыре полка стрельцов. Из них более ста человек убежало в Москву; бояре наказали некоторых из них, но не знали, что в бытность их в Москве царевна Софья через сестру свою Марфу Алексеевну успела передать им письмо, где подговаривала их освободить ее. Стали опять распускать между стрельцами разные нелепицы: будто царь умер за границей, будто бояре хотели удушить царевича Алексея, сына Петра, а царицу бьют. При этом Софья обещала стрельцам милости, если они опять ее сделают правительницей. Когда в Польше сделался королем Август и не нужно было оставлять русского войска на польских границах, то четыре полка московских стрельцов надеялись воротиться в Москву, но им велено было оставаться в иных городах. Тогда они прогнали от себя полковников и капитанов, выбрали начальников и пошли к Москве, чтобы перебить бояр и немцев и сделать Софью правительницей. Шеин и Гордон вышли против них с войском. Сперва они увещевали мятежников, но стрельцы не хотели покориться. Тогда Гордон приказал выстрелить из пушек; сперва над головами стрельцов, чтобы испугать их, но они неистово бросились вперед. Гордон велел стрелять как следует; несколько стрельцов было убито, прочие переловлены. Бояре судили и казнили многих из них, но не открыли всего дела, как оно было. Петр, воротясь из-за границы, снова велел их допрашивать, и тогда обнаружилась вина царевен. Обе они были пострижены в монахини, также и супруга царя, хотя неизвестно, участвовала ли она в замыслах царевен. До двух тысяч стрельцов было казнено, московские стрелецкие полки уничтожены, городовые оставались до тех пор, пока они не взбунтовались в Астрахани, после чего стрелецкое войско было совершенно уничтожено.

Глава XXXII Россия до Петра

После своей поездки Петр Алексеевич стал вводить в России все иноземное, что было для нее полезно. Но чтобы дать понятие о тех переменах, какие он сделал, я расскажу, что было в Русской земле до поездки его в чужие края. Городов в ту пору было гораздо меньше, чем ныне, и города были укреплены: около многих были стены, редко где каменные, а больше деревянные или земляные. Если случалось, что нападали неприятели, то люди из окрестных селений уходили в город со своим имуществом и там оборонялись от неприятеля. В иных городах было и по несколько стен, например в Москве: царские палаты, монастыри Чудов и Вознесенский, соборы Успенский, Благовещенский и Архангельский, колокольня Ивана Великого и дома некоторых бояр были в крепости, которая называлась Кремлем и была обведена каменной стеной, кроме того, были еще стены вокруг частей Москвы, называемых Китай-городом, Белым городом и Земляным городом. Подле городов обыкновенно были селения, которые назывались посадами. Жители их назывались посадскими и были все равно что ныне мещане.

Из купцов самые почетные назывались гостями. Крестьян в старину называли смердами. Крепостных называли рабами и холопами. А в бумагах государю всякий называл себя холопом, хотя бы то был самый знатный человек. В то время люди самые знатные были князья и бояре. Княжеское достоинство переходило от отца к сыну, а боярином государь жаловал. Много было поэтому и таких князей, которые еще не имели боярского звания. Ниже бояр были окольничие, ниже окольничих – дворяне. Бояре и окольничие составляли царскую думу, назывались думными. Письменные дела вели дьяки и подъячие. Ближними боярами назывались самые важные из них. Один из таких бояр назывался конюшим и был самый знатный человек, например при Федоре Иоанновиче конюшим был Борис Федорович Годунов. При царском дворе были особые должности: стряпчие, стольники, спальники, кравчие, постельничие, ясельничие, дворецкие. При царях находились еще красивые мальчики в богатой одежде с серебряными топориками, которых называли рындами.

Над всем духовенством начальствовал патриарх. Он был в великом почете и после государя считался первым человеком в государстве. Ему были подчинены все архиереи, из которых старшие назывались митрополитами. Ниже митрополитов были архиепископы и епископы. Некоторые монастыри, особенно самые важные, которые назывались лаврами, были подчинены самому патриарху. Прочие же монастыри и духовенство находились в зависимости от архиереев. У патриарха были свои бояре и придворные. Архиерейским домам, монастырям и церквам принадлежали не только земли, но и крепостные люди. Многие монастыри были очень богаты и укреплены лучше городов, например Сергиевская лавра, Кириллов-Белозерский монастырь.

Войско разделялось обыкновенно на большой полк, правую руку, левую руку, сторожевой и запасный полк. Начальник каждой части назывался смотря по тому, над чем начальствовал: воевода большого полка, воевода правой руки, воевода сторожевого полка; воевода большого полка был вместе с тем и главным начальником всего войска. Постоянными военными людьми были только стрельцы, казаки, пушкари да иноземные офицеры и солдаты, а прочие собирались тогда, когда начиналась война. Лучшими воинами из этих собиравшихся в случае войны были дети боярские; они жалованья не получали и должны были вооружаться и содержаться за свой счет. Вместо жалованья им государь давал поместья.

До Бориса Годунова крестьяне в поместьях не были крепостными, а могли переходить от одного барина к другому. Такие переходы обычно делались в Юрьев день, то есть в праздник св. великомученника и победоносца Георгия, который бывает дважды в году весной и осенью, почти за месяц до Рождества.

Богатые помещики часто к себе переманивали от бедных всех людей, так что дети боярские не могли доставать работников для своих земель и жаловались, что поэтому не могут исправно являться на войну. Борис Федорович издал закон, чтобы крестьяне от одного господина к другому не переходили, а оставались прикрепленными к земле: оттого они и названы крепостными.

Даже посадским запрещалось переходить из одного посада в другой. Это делалось для того, чтобы удобнее было собирать с них подати. Подати собирались не с душ, а со дворов. Так и случалось, что с одного посада народ разбежится, а в другом его очень много прибавится, а число дворов и податей останется в том и другом посадах прежнее, но в первом посаде, оставшемся посадским, будет уже очень тяжело платить подати, а во втором посаде, напротив, слишком легко. Подати собирались не только деньгами, а иногда и хлебом, и разными припасами. Также и жалованье выдавалось припасами. При царском дворе было такое большое хозяйство, что почти ничего не покупалось; хранилось в кладовых множество хлеба и других съестных припасов, одежд, полотен, материй и прочего. И у всякого зажиточного хозяина было запасено всякой всячины на многие годы. Ели в то время много и сытно, так что за царскими и боярскими столами по праздникам подавалось кушаньев по пятидесяти и больше.

Многие очень неумеренно пили. До Бориса Годунова было позволено простому народу делать вино только по большим праздникам, а от казны вино не продавалось. Но со времени этого царя началась продажа вина в кабаках, и пьянство очень увеличилось. Кроме вина, употреблялись на пирах пиво и мед. Русские меды славились в иностранных землях и были очень сладки и крепки.

Небогатые люди составляли для пиров братчины, или братства, то есть складчины.

В западных городах, когда они были под властью Польши, братства составлялись не только для пиров, а и для того, чтобы защититься от притеснений католиков. Там братства помогали монастырям и церквам, заводили школы и делали много добра.

В восточных городах братчины только одними пирами занимались. Даже знатные люди на пирах очень много пили. Для питья употреблялись иногда огромные кубки. Ныне в Москве в Оружейной палате хранится кубок царя Иоанна Васильевича Грозного в сажень вышиною, весом пуд и 8 фунтов.

Духовные старались своими поучениями искоренить пьянство, но не успевали, хотя в то время все очень уважали духовенство и народ был благочестив.

Многие бояре, дворяне и богатые люди имели в своих домах церкви. А где церкви не было, там по крайней мере была особая горница, где стояло много образов и куда все живущие в доме сходились молиться. В праздники все, кроме тяжко больных, бывали у заутрени и обедни. Кто и в будни не был занят работой, тот ходил в церковь. И дома усердно молились утром, вечером, перед обедом, перед ужином и после. Всякое дело начинали благословясь.

Богатство всего больше выказывалось в конской сбруе: чепраки были из дорогих материй, седла обиты сафьяном и бархатом, под морду лошадей подвешивали ожерелья из ремней с золотыми и серебряными бляхами, к уздам привешивали серебряные цепочки, к ногам лошади – колокольчики, а к седлу маленькие литавры, тоже серебряные. В санях ездили не только зимой, но иногда и летом, особенно духовные лица. Сани у богатых людей обивались атласом, покрывались медвежьей шкурой, а на спинку их клали персидский или турецкий ковер. Боярыни ездили летом в колымагах, зимой в каптанах, которые были закрыты, как нынешние кареты. Внутри колымаги и каптаны были иногда обиты бархатом. У боярина Морозова карета снаружи была обложена золотом, внутри обита дорогими соболями, а колеса окованы серебром. Лошадей запрягали гуськом, ездили тихо, потому что по сторонам кареты шли прислужники, которых называли скороходами. Царица выезжала на двенадцати лошадях белой масти. Царь Федор Алексеевич запретил всем, кроме бояр и духовных лиц, ездить больше чем на одной лошади.

Покрой платья был одинаковый у всех, от царя до простолюдина. На рубашку надевали зипун, узкое платье до колен, иногда с рукавами из другой материи, иногда вовсе без рукавов. На зипун надевали кафтан до пят или до икр. Рукава кафтана были до земли, К рубашке приставлялось шитое ожерелье, к зипуну – обнизье, а к рукавам кафтана – зарукавья, тоже шитые. Дома голову покрывали тафьей, то есть шелковой шапочкой; широкие шаровары заправляли в цветные сапоги. Когда выезжали со двора, то надевали меховую шапку с бархатным верхом, золотыми кистями, дорогими запонками и алмазными перьями. На кафтан надевали ферязь, длинное, широкое платье из бархата или иной дорогой материи, без перехвата, с длинными рукавами, застегнутое сверху донизу дорогими пуговицами; сверх того, летом – опашень, или охабень до пят с четырехугольным, разукрашенным воротником, осенью – однорядку из сукна, а зимой – шубу. Боярыни тоже носили шубы, опашни, ферязи, телогреи, на голове кики, повойники, треухи, покрывала.

Русские тогда считали грехом брить бороду, и все самые знатные люди носили ее. Петр, воротясь из-за границы, ласково принимал бояр и, разговаривая с ними, иной раз сам обстригал у них бороды. Другие, видя, что это нравится царю, тоже стали бриться и одеваться в немецкое платье. Потом царь указами запретил носить бороды и старинное русское платье. Впрочем, охотники до старины могли сохранять свои бороды, только приходилось дорого платить за это. Заплатившим положенные деньги выдавались особые медные бородовые знаки, на которых с одной стороны были вычеканены усы и борода, а с другой слова: «Деньги взяты».

Главная забота царя была о войске. Он учредил постоянные солдатские полки. В солдаты нашлось множество охотников, большею частью из дворовых людей, но в офицерах был недостаток, потому что многие поступившие немцы из прежде живших в России оказались пьяницами и неспособными к службе, а русские еще плохо знали иностранное строевое ученье.

Иностранцы, которых сам царь принял на службу, поступали больше во флот. Но где было действовать русскому флоту? Откуда вести переговоры с Англией, Голландией. Германией, Францией, торговать с ними и получать все нужное? Сухим путем туда можно было проехать только через Польские и Шведские земли, но Россия часто с обеими этими землями была во вражде, поэтому они могли мешать нашим отношениям и торговле.

По Белому морю плавание опасно; там нельзя было завести значительных связей с иноземцами. Да притом из города Архангельска, где приставали иноземные корабли, путь в Москву был далек и тяжел. Петр сперва хотел завоевать у турок какую-нибудь гавань на Черном море; но увидел, что на помощь немцев в войне с турками нечего полагаться, что они помирятся, когда им будет выгодно, а о России и не подумают, одному же ему тяжело будет воевать с султаном. Притом, хотя бы русские и владели гаванями и флотом на Черном и Азовском морях, но проехать оттуда в европейские земли можно не иначе, как мимо Константинополя и сильной турецкой крепости Дарданеллы, следовательно, турки всегда могли мешать нашим сношениям и торговле.

Самое выгодное для нас море было Балтийское; но шведы в тяжелые для нас времена завладели нашими землями по берегу этого моря, Карелией и Ингрией, и у нас не было во власти ни одной гавани на нем, даже граница наша не доходила до моря. Поэтому Петр решился отнять у шведов старинное русское достояние, а поводом к войне были поступки шведского губернатора в Риге Далберта с нашим посольством. Нашлись Петру и союзники: польский король Август II, которому хотелось отнять у шведов Лифляндию, и датский король Фридрих IV, хотевший завладеть землями Голштинского герцога, родственника шведскому королю. Петр, Август II и Фридрих IV составили союз против Швеции; нашлись им помощники и между шведскими подданными. Незадолго до этого были несправедливо отобраны шведским королем Карлом XI в казну имения многих лифляндских дворян. Один из них, Рейнгольд Паткул, очень смело защищал их права перед королем, был за это осужден на смерть, но убежал из Швеции и после разных странствий поступил на службу к польскому королю. Он уверил Августа II, что Лифляндия охотно ему покорится, рассказал ему, как недостаточны рижские укрепления и гарнизон, и придумал средство внезапно овладеть этой крепостью.

Но Петру нельзя было начать этой войны, не помирившись прежде с Турцией. Россия в это время еще не в состоянии была воевать сразу с двумя государствами. Притом Турция и Швеция тогда были несравненно сильнее, чем ныне. Шведскому королю принадлежали тогда земли Финляндии, Ингрия, Карелия, Лифляндия, Померания, и войско его было одним из лучших в Европе. Петр сумел напугать турок своим флотом. С десятью кораблями, построенными в Воронеже, он отправился к устью Дона. Турки были уверены, что по мелководью корабли не могут выйти из этой реки в Азовское море. Но Петр дождался прилива и, когда поднялась вода, вышел в море. Подойдя к турецкому городу Керчь, он заставил турок пропустить в Константинополь русского посланника Украинцева на русском военном корабле. Украинцев заключил с турками мир, по которому Россия получила Азов, и крымцы отказались от ежегодных подарков.

Как только заключили этот мир, тотчас была объявлена война Швеции. В этой войне Петру нашелся достойный противник. Шведский король Карл XII еще был очень молод, до того времени мало занимался делами, но чуть только получил известие, что три государства начинают с ним войну, собрал войско и пошел с ним на датского короля. Одним из первых он ступил на Датскую землю. Ядра и пули свистели кругом. Карл XII сказал: «Отныне это будет моей музыкой», побил датчан и заставил Фридриха IV заключить с ним мир.

Другой союзник Петра, польский король, действовал неудачно. Его генерал Флемминг не сумел овладеть Ригой в краткий срок и должен был ее осадить; но осада шла худо. Петр собрал до 40 тысяч войска и осадил город Нарву. Шведский полковник Горн в ней очень храбро оборонялся. Осада уже продолжалась две недели; в русском войске недоставало припасов и снарядов. Царь отправился в Новгород, чтобы ускорить подвоз, совсем не полагая, что скоро к Нарве подступит шведское войско. В свое отсутствие Петр оставил начальником войска герцога де Кроа, потому что Лефорт и Гордон умерли еще до войны со шведами.

Герцог де Кроа служил прежде австрийскому императору, отличался храбростью, и император посоветовал Петру принять его на службу как отличного генерала. Де Кроа только что приехал и совсем не знал русского войска. Карл XII с пятнадцатью тысячами шведов приплыл на кораблях, высадился и пошел к Нарве. Проводник из эстских крестьян провел его по тропинке, не известной русским, к месту, где были главные начальники нашего войска, и шведы захватили в плен де Кроа и других русских генералов. В это время была сильная метель, так что русские увидели шведов только тогда, когда они были уже близко. Русское войско было очень нехорошо расположено, и шведы расстроили его ряды. Солдаты не доверяли иноземным офицерам и не слушались, считая их изменниками. Все русское войско было побито наголову, кроме Преображенского и Семеновского полков, которые с честью отступили. Семь тысяч русских было убито, все пушки и знамена их взяты; в плен шведы взяли множество, и король велел отпустить некоторых пленных, считая русское войско никуда не годным и полагая, что с ним легко будет справиться.

В числе русских генералов, взятых в плен под Нарвой, был князь Яков Федорович Долгорукий. Впоследствии его вместе с другими пленными отправили в Швецию морем, Русских пленников на корабле было больше, чем шведов. Однажды на праздник русские стали петь стихиры, которые поют за всенощной. Князь Долгорукий научил их, что делать, и когда запели: «Дерзайте, люди Божии», русские бросились на шведов, одних убили, других обезоружили, завладели кораблем и ушли на нем в русские владения.

После победы под Нарвой Карл XII пошел в Польшу, шесть лет воевал там в Саксонии, а Петр между тем не терял времени, снова устроил войско и начал войну со шведами, которых Карл оставил для защиты своих владений по эту сторону Балтийского моря. Прежде всего он послал в Лифляндию своего генерала Бориса Петровича Шереметева, который и победил там шведского генерала Шлипсенбаха при местечке Эрретфере и Гуммельсгофе. Петр очень обрадовался, сказал: «Слава Богу! Мы наконец можем бить шведов!» и пожаловал Шереметева фельдмаршалом.

Глава XXXIII Северная война

Недалеко от Балтийского моря есть очень большое и бурное озеро Ладожское. Оно соединяется с Финским заливом (частью Балтийского моря) рекою Невою, на которой Александр Ярославич победил шведов. Петр задумал покорить эти дикие места. На невском острове близ Ладожского озера была шведская крепость Нотебург. Там было только 500 шведов; но начальник их подполковник Шлипсенбах чрезвычайно храбро оборонялся. Петр послал на приступ Преображенский и Семеновский полки под начальством подполковника князя Михаила Михайловича Голицына; но лестницы, которые русские должны были приставить к проломам крепостной стены, оказались на полторы сажени короче. Петр, узнав об этом, велел отступить. Но Голицын отвечал: «Скажите государю, что я теперь не Петров, а Божий», и велел оттолкнуть от берега лодки, на которых русские подплыли к крепости. Солдаты бросились к ней, бились 13 часов и наконец взяли крепость. Петр назвал ее Шлиссельбургом, что по-русски значит ключ, потому что эта крепость была будто ключом всей невской стороны.

Русские войска пошли вниз по Неве и недалеко от устья ее осадили крепость Шанцы при городе Ниен; целый день палили в нее, и она сдалась. В это время шведский адмирал с кораблями подошел к устью Невы и стал стрелять. Шереметев, командовавший русскими войсками, велел стрелять из крепости в ответ. Шведский адмирал подумал, что Шанцы еще во власти шведов, и велел двум кораблям с припасами и снарядами войти в Неву. Ночью Петр на тридцати лодках с Меншиковым и гвардейскими солдатами напал на эти корабли. Шведы храбро оборонялись, но в конце концов оба корабля были взяты. Остальной шведский флот ушел. Петр заметил, что место при устье Невы очень удобно для постройки гавани и в 1703 году заложил тут город Санкт-Петербург. Нева при устье разделяется на несколько рукавов, между которыми находятся острова. На одном из них, Лусть-Эйланде, Петр устроил Петропавловскую крепость; на ближних к нему двух больших островах тоже были разные строения, адмиралтейство, то есть место, которое распоряжается флотом, и другие. На одном из островов войском командовал гвардейский офицер Василий Корчмин. Петр часто писал к нему: «Василью на остров». От этого ныне остров называется Васильевским, а место, где были первые строения при Петре, ныне называется Петербургскою стороною.

Там доныне сохраняется дворец Петра. В нем стоит образ Спасителя, с которым Петр был во всех походах, и туда собирается множество людей помолиться и посмотреть Петров дворец. В этом дворце всего-навсего три маленькие комнаты. Были у Петра два других дворца в Петербурге, тоже небольшие: летний, который доныне сохраняется в Летнем саду, и зимний. Он вообще расходовал на себя очень мало; употреблял на все свои расходы только то, что получал с одного поместья в Новгородской губернии меньше, чем в тысячу душ, да свое жалованье, и часто говорил: «Мне мотать не из чего:заслуженного жалованья у меня немного; я должен в них отдать отчет Богу». Он одно платье носил по году и по два и часто ходил в заштопанных чулках и башмаках с заплатами. Летом он носил бархатный картуз, французский кафтан из толстого сукна, тафтяный камзол и панталоны, цветные шерстяные чулки и башмаки на толстых подошвах и высоких каблуках с медными либо стальными пряжками. Зимой вместо картуза надевал шапку из калмыцких барашков, кафтан красный, подбитый спереди соболями, а сзади и в рукавах беличьим мехом, и сапоги из оленьей шкуры мехом вверх.

Петр был необыкновенно красив и величав, ростом два аршина четырнадцать вершков, смуглый лицом, с черными волосами и бровями. Силу имел необыкновенную: раз в беседе с польским королем свернул в трубку две серебряные тарелки, а между ладонями сплющил серебряную чашку. В Амстердаме во время ветра рукой остановил ветряную мельницу, чтобы рассмотреть ее.

Ездил он летом в одноколке парой, а зимой в санях в одну лошадь. Он запретил падать перед ним на землю или на колени, а велел просто кланяться, и даже не любил, если кто, встретя его, остановится. Таким людям он говорил: «У тебя свои дела, а у меня свои: ступай своей дорогой».

Он вставал всегда в три часа пополуночи, значит, до рассвета, с час ходил у себя по комнате, читал иностранные книги и газеты и отмечал, что оттуда следует переводить на русский язык, потом шел осматривать работы. Как-то он пригласил к себе одного посланника в четыре часа. Посланник, не думая, что он встает так рано, явился в пять часов, но государь уже был на верфи, то есть на месте, где строят корабли, и работал на мачте большого строившегося корабля. Услыхав, что пришел посланник, он сказал: «Пусть потрудится сюда взойти, если не сумел меня застать в назначенное время». Посланник взобрался по лестнице, и Петр на бревне принял его грамоты и вел переговоры.

Часов в шесть или семь с построек царь уходил в разные присутственные места и там занимался делами. Потом ему подносили рюмку анисовой водки и крендель. До полудня он принимал просителей в Летнем саду. Самые бедные люди могли приходить к нему, и он большей частью тут же решал дела коротко, ясно и справедливо. В полдень обедал, причем подавались самые простые кушанья. Потом опять читал, отдыхал час или два, а в четыре часа приходили к нему главные сановники, Из них только Ромодановский и Шереметев могли входить без доклада.

Вечер Петр Алексеевич проводил в обществе. Он перенес столицу из Москвы в Петербург и очень любил этот город.

Построить Петербург было очень трудно, потому что место там болотистое. Каждый год там работало до 40 тысяч человек. Случалось, что Петр приказывал посылать туда каменщиков со всех концов России. Но зато Петербург принес великую пользу, а трудов Петр не боялся и сам трудился больше всех. Он сказал одному морскому офицеру: «Надо трудиться, братец: я и царь ваш, а у меня на руках мозоли, все для того, чтобы показать вам пример и хоть под старость увидеть в вас хороших помощников мне и слуг отечеству».

В Петербурге он был как отец в своей семье, часто разговаривал с простыми матросами, солдатами, ремесленниками; крестил у них детей, при этом всегда роженицу целовал в голову и клал рубль на зубок, пировал на свадьбах и ходил за гробом у самых простых людей.

Он был мастер во всех ремеслах. На фабриках, которые заводил, иногда сам принимался за ткацкий челнок; на железном заводе выковал своими руками 18 пудов железа и попросил с хозяина деньги. Хозяин поднес ему 18 червонцев, но Петр сказал: «Не хочу я твоих червонцев, я не лучше других работал; дай мне что следует». Хозяин так и сделал, заплатил ему 18 алтын; царь купил на них башмаки и часто хвалился вельможам: «Вот эти башмаки я купил на трудовую копейку». Но всего больше любил токарное мастерство и занимался им по нескольку часов в день.

В комнате, где стоял токарный станок, происходили самые важные, тайные дела. Там же еще вот что делалось: генералы и министры Петра были большей частью способные люди, но некоторые из них очень корыстолюбивы. Петр не хотел их оставлять без службы, чтобы способных людей не потерять, но и без наказания не хотел оставить; поэтому призывал их в токарную и там один на один наказывал их своею дубинкой, то есть камышовой тростью с набалдашником из слоновой кости, говоря, что это не царское, а отеческое наказание. Потом, милостиво разговаривая, он провожал их до дверей, чтобы никто не знал о наказании.

Шереметев завоевал Нарву, Дерпт и много других городов. В одном из них, Мариенбурге, была взята русскими в плен молодая девушка по имени Екатерина. Она вначале жила в доме Шереметева, потом в доме Меншикова. Там ее увидел Петр, она ему понравилась, и он на ней женился. Храбрый шведский генерал Левенгаупт победил Шереметева, но сам Петр принял начальство над войском, завоевал большую часть Ингрии, Лифляндию и Курляндию. В это же время стрельцы взбунтовались в Астрахани, но Шереметев усмирил их.

Между тем Карл побеждал поляков и саксонцев, гонялся за Августом из одного конца Польши в другой и предложил полякам выбрать в короли Станислава Лещинского. Петр послал на помощь Августу свое войско, но польский король поставил его в такое положение, что оно непременно погибло бы, если бы Петр не прислал своим генералам умных приказаний, благодаря которым они избавились от беды и успели отступить в Россию. Шведский фельдмаршал Рейншильд побил наголову саксонцев, и Карл вступил в Саксонию. Август повел с ним переговоры, находясь сам в Польше с остатками своего войска, и с ним же были русские войска под начальством Меншикова, который в это время был уже генералом. После смерти Лефорта царь больше всех любил Меншикова, который по своим дарованиям заслуживал этой любви. Он некоторое время был денщиком царя. Эта должность и трудная, и почетная. Денщики целый день находились при царе, исполняли важные приказания и были самыми доверенными людьми. Царь часто их будил и по ночам, чтобы записать что-нибудь полезное, что он придумывал. А потом почти все денщики становились знатными людьми. Меншиков же предложил напасть на шведского генерала Мердефельда, заставил и саксонцев сражаться и побил шведов наголову при городе Калише.

Но Карл покорил Саксонию, и Калишское сражение только сделало для Августа II тяжелее мир с Карлом. Они помирились, Август II заплатил много денег шведскому королю, признал Станислава Лещинского польским королем, даже должен был написать ему поздравительное письмо и выдал Карлу XII Паткула. Последний поступок был самый несправедливый. Паткул, видя, что Август не сумеет освободить Лифляндию от шведов, поступил на службу к Петру, помогал ему завоевать Лифляндию, а потом был посланником при Августе II. А посланников ни в каком случае нельзя выдавать. Карл XII приказал казнить Паткула самой мучительной казнью.

Потом шведский король собрал очень большое по тогдашнему времени войско, 115 тысяч человек, и решился с трех сторон напасть на Россию: генерал Либекер из Финляндии – на Петербург, Левенгаупт из Лифляндии, а сам Карл с главным войском пошел на Малороссию. Была особая причина, почему он выбрал этот путь: малороссийский гетман Мазепа задумал изменить Петру, хотя был им облагодетельствован и царь несколько раз не верил доносам на него. Мазепа хотел Малороссию присоединить к Польше, а сам сделаться герцогом витебским и полоцким. Он обещал Карлу присоединиться к нему с казаками и доставить съестные припасы. Карл хотел непременно свергнуть Петра с престола, и когда царь предложил ему мир, обещая возвратить все завоеванные им города, кроме одного какого-нибудь в Ингрии, Карл в ответ на это назначил одного из своих генералов московским губернатором.

Глава XXXIV Полтавская битва

Великая опасность грозила Петру и Русской земле. Во всей Европе справедливо считали Карла XII первым полководцем, а его войско самым лучшим в Европе. Еще никто никогда не побеждал его. У него было под Нарвой в восемь раз менее войска, чем в теперешнем походе на Россию, и, однако же, он разгромил русских. И что же сталось бы со всем хорошим, что начал Петр? Его войско, флот, фабрики, заводы, Петербург – все могло погибнуть вместе с ним. Могло погибнуть и Русское царство.

Шведам давно уже хотелось присвоить себе Новгород и Псков; Польша и Мазепа хотели взять другие области. Но Петр грудью встретил врага; весь свой ум, храбрость, все старания употребил к отпору. Он приказал своим генералам не вступать в общее сражение со шведами, изнурять их частыми нападениями, жечь и опустошать все на их пути, не допускать к ним продовольствия, нападать на отряды, которые будут отделяться за съестными припасами, беспрестанно тревожить и изнурять их войско малыми нападениями. Так и пошла война. Карлу удалось победить русских под Головчином, но за то Голицын побил его войска при местечке Добром. Карл везде видел только развалины; войско его стало нуждаться в продовольствии, и он велел Левенгаупту прийти к себе с огромным обозом запасов и военных снарядов.

Петр узнал в походе Левенгаупта и, полагая по известиям, что у этого генерала 8 тысяч войска, пошел против него с двенадцатью тысячами человек. При деревне Лесной он настиг Левенгаупта, но оказалось, что у этого генерала 16 тысяч человек, из которых 3 тысячи он оставил для защиты обоза, а с остальными пошел на русских. В первый раз пришлось русским сражаться со шведами в равном числе; до сих пор, если и случалось русским побеждать шведов, то всегда русских бывало в бою больше; здесь, наоборот, их было даже несколько меньше, чем шведов.

С того времени, как Левенгаупт победил Шереметева в Лифляндии, русские стали считать Левенгаупта лучшим шведским генералом. Но нельзя было пропустить его провезти королю припасы, потому что тогда все распоряжения Петра остались бы бесполезными. Петр напал на шведов; они сражались храбро; но русские в присутствии государя, который сам подавал пример, дрались, как львы. Особенно отличился Голицын с гвардией; наконец они стали одолевать. Левенгаупт отступил и соединился с отрядом, который оставался для охранения обоза. К Петру тоже пришел на помощь генерал Баур с четырьмя тысячами драгун. Петр снова напал на шведов и победил их; Левенгаупт потерял половину своего войска и, оставив обоз, с остальными ушел к Карлу.

Русские очень обрадовались этой победе. Шведы, напротив, не получая припасов, час от часу все более нуждались в продовольствии. Мазепа привел к ним на помощь немного казаков, и то большею частию обманом, а припасов совсем не доставил. Меншиков осадил город Батурин, где укрылись остальные сторонники Мазепы, и взял этот город. Большая часть казаков осталась верна царю и выбрала гетманом Скоропадского. Карлу следовало для спасения своего войска уйти в Польшу, но он не любил отступать и пошел на Москву.

На пути его лежал город Полтава. Там, в крепости, было 4 тысячи русских под начальством полковника Келлина. Карл думал, что легко возьмет этот город, но ошибся. Осада продолжалась два месяца. Шведы много раз ходили на приступ и выстрелами зажигали город, но Келлин велел старикам и женщинам тушить пожары, а сам с войском отражал приступы. Шведы теряли много людей в битвах, а также от голода и утомления. Русское войско было недалеко от Полтавы, и Меншиков успел привести отряд на помощь Келлину. Наконец Петр увидел, что время напасть на шведов; их войско так уменьшилось, что русское было вдвое многочисленнее. Но он еще дожидался, когда к нему присоединится Скоропадский, и тогда положил напасть на шведов в самый Петров день, в свои именины. Незадолго до того в перестрелке один казак ранил Карла XII, так что он не мог ездить верхом и распоряжался войском, сидя на носилках. Несмотря на это, он предупредил Петра и за два дня до Петрова дня, 27 июня 1709 года, сам напал на русских.

Русское войско стояло в укрепленном лагере. Впереди его были еще особые укрепления, называемые редутами. Между редутами и лагерем стояли 17 полков русской конницы. Шведы прежде всего напали на редуты, но русские храбро защищались; тогда Карл XII велел обойти их и напасть на русскую конницу. При этом генерал Росс отстал со своим отрядом от шведского войска. Петр заметил это и велел Меншикову напасть на Росса. Меншиков отлично это исполнил, перебил большую часть отряда Росса, а остальных с самим генералом взял в плен. Между тем русская конница в порядке отступала перед шведами к своему лагерю, и вдруг оттуда генерал Брюс открыл по шведам страшную пальбу. Они смешались, отступили, и Карл с трудом собрал их у леса, вправо от русского лагеря.

Тогда Петр вывел свое войско. Объезжая его ряды, он говорил воинам: «Помните, что будете биться за род свой, за отечество, за веру православную; не верьте, что неприятель непобедим: мы уже его не раз побеждали. Уповайте на Бога, а о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе». Началось решительное сражение. Оба государя не берегли себя. Шляпа Петра была пробита пулею, а у Карла несколько раз ядрами разбивало носилки. Русские с обеих сторон обошли шведов и ударили по ним, а в средине поражали их пушечным огнем. Несмотря на всю свою храбрость, шведы не выдержали и побежали к Днепру. Там настигли их Меншиков и Голицын, окружили и заставили сдаться: 9 тысяч их было убито, 17 тысяч взято в плен со всеми пушками и знаменами. В числе пленных были Неншильд и Левенгаупт. Сам Карл с Мазепой и несколькими сотнями шведов успел убежать за Днепр, в турецкие владения.

Велика была радость Петра после этой победы. На пир он велел пригласить и пленных шведских генералов, ласково принял их и между прочим предложил пить за здоровье учителей в военном искусстве. Шведы спросили: «Кто эти учителя?» Петр отвечал: «Вы, господа шведы».

Во всех землях стали прославлять Петра, дорожить его дружбой и избегать вражды. В самой России многие роптавшие до того на нововведения перестали роптать, потому что увидели их явную пользу. Август II и датский король снова вступили в союз с Петром. Меншиков помог Августу выгнать шведов и Станислава Лещинского из Польши, и Август II снова сделался польским королем. Саксонцы даже вступили в Померанию, но были отражены. Шведский генерал Штейнбок побил датчан. Но русские действовали удачнее: взяли Ригу, Ревель, покорили всю Лифляндию и Эстландию, даже часть Финляндии, где завладели городом Выборгом

Но и Карл XII не терял в Турции времени понапрасну: его генералы уговорили турок начать войну с Петром. Петр не желал войны с турками, потому что хотел сперва кончить шведские дела. Однако нечего было делать. По крайней мере он решил воевать не в русских землях, чтобы спасти их от грабежа, а сам напасть на турок. К этому ему подали повод двое государей: молдавский Кантемир и валахский Бранкован. Молдавия и Валахия населены христианами, но состояли в зависимости от турок и терпели от них разные притеснения. Поэтому Кантемир и Бранкован объявили желание подчиниться русскому государю и восстать на турок и обещали приготовить запасы для русского войска, которое придет их оборонять. Петр точно повел туда сам 40 тысяч лучшего своего войска.

Отправляясь в этот поход, Петр учредил Правительственный Сенат. В нем заседали первые вельможи государства. Он наблюдал за исполнением законов, давал указы всем другим местам и начальственным лицам и был главным судебным местом. Впоследствии из сенаторов особенно прославился князь Яков Федорович Долгорукий. Петр называл его дядей и говорил, что он в сенате прямой помощник ему И в самом деле, Долгорукий всегда стоял за правду, не позволял сильным и богатым притеснять бедных, смело спорил с самим Петром и даже однажды изорвал его указ. А Петр за это еще больше любил и уважал его.

Глава XXXV Конец царствования Петра I

Петр завладел Молдавией, но не нашел там припасов. Кантемир советовал идти дальше, к реке Дунаю, говоря, что запасы доставит Бранкован. Петр выступил к реке Прут, и передовое его войско под начальством генерала Януса дошло до местечка Фальчи. Но тут были получены два известия: первое – что Бранкован обманул Петра и остался в подданстве султана; второе – что турецкое войско, всемеро сильнее русского, идет навстречу нашим. Янус не сумел защитить переход через Прут, и царь едва спас его отряд. Но положение русского войска было ужасное: оно нуждалось в съестных припасах и было со всех сторон окружено неприятелем. Русских было 38 тысяч человек с 120 пушками, а турок и татар – 280 тысяч с 440 пушками.

Петр укрепил свой лагерь. Отборная турецкая пехота, называвшаяся янычарами, хотела туда ворваться, но русские так искусно стреляли из пушек, что тысяча янычар была убита, а остальные отступили. Тогда визирь распорядился не нападать на русское войско, а только окружить его и постоянно стрелять из пушек. Турецкие пушки так были расставлены, что русские только под выстрелами их могли пить воду из Прута, и многие из них, стоя в виде реки, умирали от жажды. Никогда еще Петр не был в таком несчастном положении. Он собрал военный совет, и генералы положили идти на турок напролом; если же не удастся, отдаться им в плен. Но если бы даже и удалось пробиться сквозь турецкое войско, то каково было бы отступать по степи без запасов и беспрестанно сражаясь с турецкой и татарской конницей, которая ни на минуту не давала им покоя. Да и можно ли было надеяться пробиться сквозь турецкое войско? В те времена, если австрийцам или другим европейским народам удавалось в равном числе одолеть турок, то и это считалось важным подвигом, – так турки славились своей храбростью.

Петр ободрял свое войско, не оставлял его, делил с солдатами труды и опасности, но страшно тяжело было у него на сердце: он наверное полагал, что не избегнет плена. Тогда турки стали бы вынуждать его на разные уступки, вредные и унизительные для России. Но Петр решил лучше умереть, чем повредить ей, и, говорят, будто в это время написал письмо в Сенат, чтобы в случае если он будет в плену, не слушаться его повелений.

В этом походе была с Петром вторая его супруга Екатерина Алексеевна. Она придумала попытаться уговорить визиря к миру. Почти не было надежды на это, однако Петр отправил к визирю барона Шафирова. Шафиров так же, как и Меншиков, вышел из простого народа. Царь в первый раз увидел его в московском гостином дворе, где он был сидельцем. Петру понравилась его расторопность, он взял Шафирова на службу, и после Шафиров сделался одним из первых вельмож в России. Он обыкновенно вел переговоры с иными государствами и делал это очень искусно. Петр, чтобы спасти себя и войско от явной смерти или плена, согласился возвратить туркам и шведам все, что у них было завоевано, кроме Ингрии, но Шафиров лучше исполнил дело, чем надеялся Петр. Много помогла в этом Екатерина своими подарками визирю. Он заключил с Россией мир, по которому Петр уступил Азов и Запорожье, обещал не вмешиваться в польские дела и пропустить Карла XII в Швецию. Визирь требовал еще выдать Кантемира, но Петр не согласился. Визирь наконец согласился оставить Кантемира в покое.

Только что мир был подписан, Карл XII прискакал к турецкой армии, думая, что увидит Петра в плену, а вместо того увидел, что русское войско с поднятыми знаменами возвращается в Россию. Он еще долго старался настроить султана против русских, но в конце концов султан потребовал, чтобы он уехал из Турции. Карл не хотел покидать дом, который занимал в окрестностях крепости Бендеры. 14 тысяч янычар было послано, чтобы выпроводить его силой. Он с несколькими десятками офицеров и слуг долго оборонялся от турок, и когда они стали зажигать дом, в котором он жил, то он выбежал оттуда и со шпагой бросился на турок, сражался некоторое время, но поскользнулся и упал. Турки обезоружили его и понесли на руках, называя отчаянною головой. Он не хотел принять от султана ни даров, ни конвоя, с одним проводником проехал несколько земель и ночью явился в город Штральзунд, один только остававшийся во власти шведов в Померании.

Карл пробыл в Турции пять лет, и в это время враги его много ему навредили. Хотя его генерал Штейнбок победил датчан, но когда пришло русское войско, он был окружен и сдался. Померанский город Штеттин сдался прусскому королю, бывшему бранденбургскому курфюрсту. Прусский король держал этот город, пока Швеция не уплатит издержек, которые пруссаки сделали для его спасения. Но шведам нечем было заплатить, поэтому прусский король захватил Штеттин и присоединился к врагам Карла XII. Между тем Петр покорил почти всю Финляндию. При этом всего более отличился Голицын, победивший шведов при Нонно. Сам Петр при Гангуте победил шведский флот и взял в плен адмирала со многими кораблями. Англия тоже вооружилась против Карла, желая завладеть некоторыми городами. Карл XII потерял все свои владения, кроме Швеции, да и сама Швеция была истощена войною: войско ее, флот и казна погибли.

Но в это время неприятели Карла поссорились между собой. Против Петра выступили английский, датский и польский короли. Последний хотел получить Лифляндию. Петр не согласился, и Август стал враждовать с ним. Петр оставил своих союзников. Министр Карла XII Герц узнал об этом и придумал помирить Петра с Карлом. Начались переговоры на Аландских островах. С русской стороны их вели Брюс и Остерман, человек очень дальновидный и хитрый. Но прежде чем кончились эти переговоры, Карл XII был убит при осаде одной крепости. Шведской королевой сделалась его сестра Ульрика Элеонора. Она помирилась со всеми неприятелями Карла, кроме Петра, и каждому уступила то, чего он домогался. А с Петром она решила воевать всеми силами. Английский король обещал ей помощь.

В то же году, когда умер Карл XII, было у Петра большое горе в семействе. От первого брака с Евдокией Федоровной Лопухиной у него был сын Алексей. Царица Евдокия, очень приверженная ко всему старинному, и царевича Алексея воспитала в любви к старине. Когда она была удалена в монастырь, Петр не разлюбил сына, учил его, брал с собою в походы и путешествия; когда царевич стал совершеннолетним, Петр велел докладывать ему в свое отсутствие обо всех делах, чтобы заранее приучить его к правлению. Но царевич не хотел заниматься ни науками, ни делами, а только забавами. Петр послал его в Германию, чтобы он выбрал невесту из немецких принцесс. Он выбрал брауншвейгскую принцессу Шарлотту и женился на ней. Петр согласился на это, потому что она была добра, умна и кротка. Но царевич нехорошо жил с нею, даже ненавидел ее. Она родила сперва дочь Наталию, потом сына Петра и скончалась. Петр в горести написал сыну строгое письмо, приказывал раскаяться, а если он этого не сделает, грозил лишить его престола. Царевич отвечал, что он чувствует себя неспособным царствовать и просил позволения идти в монахи. Царь потребовал его к себе, в датский город Копенгаген, где был тогда. Но царевич убежал к немецкому императору и жаловался на отца. Император скрывал его некоторое время, наконец выдал. Петр лишил его права на престол и требовал, чтобы он во всем признался, что замышлял. Петр и в чужих людях терпеть не мог лжи, а тут родной сын не сказал ни слова правды. Но что же обнаружило следствие? Что он желал смерти отца, приготовил письмо к сенаторам и архиереям, подстрекая их к мятежу, и что об этом знала мать его. Петр собрал верховный суд из 144 человек, в том числе всех сенаторов и высшее духовенство, судить царевича. Суд приговорил его к смертной казни. В то время, когда допрашивали обвиняемых, то подвергали их пыткам. Пытали и царевича Алексея. Он умер, может быть, от этого, а может быть, и от страха, что присужден к смерти. Наверное неизвестно от чего.

Другие сыновья Петра умерли еще в младенчестве. Царь издал манифест о том, что каждый государь может назначать своим наследником кого ему угодно. Манифестами называются самые важные приказы или сообщения народу от государя за его собственной подписью.

Война со шведами продолжалась. Голицын с русскими галерами опустошил Швецию и взял при Гренгаме четыре шведских корабля. Потом русские еще несколько раз нападали на Швецию, и наконец шведская королева заключила мир в 1721 году в Ништадте. Россия получила Лифляндию, Эстландию, Карелию, Ингрию и часть Финляндии с Выборгом. При этом Остерман отличился искусством в переговорах. Петр и все русские очень обрадовались этому миру, потому что он был выгоден для русских и завершил войну, которая продолжалась двадцать лет.

В это время духовными делами управлял в России вместо патриархов Святейший Синод, то есть верховная церковная власть из нескольких архиереев. Патриархов Петр не велел выбирать, потому что последний патриарх вмешивался в дела, которые его не касались, по мнению Петра. По заключении ништадского мира Сенат и Синод поднесли Петру титулы или звания Великого, Императора и Отца Отечества С тех пор русские государи называются императорами.

Через год по заключении мира со Швецией Петр стал воевать с Персией, потому что там мятежники низвергли государя (шаха). Сын его просил помощи у Петра, а Петру хотелось утвердиться в землях между Черным и Каспийским морями. Петр Великий сам выступил туда в поход и взял многие города.

Глава XXXVI Преобразования Петра

Петр царствовал после правления Софьи 36 лет, и Россия совсем переменилась в это время. В начале его царствования не было у русских ни одного корабля, к концу было их до 50 больших и около 800 малых. Войско прежде было многочисленное, но неустроенное; Петр оставил 180 тысяч войска, которое устройством не уступало никакому, а храбростью превосходило многие.

Конечно, постоянное войско и флот стоили больших расходов. Эти расходы так велики, что все государства имеют долги. У Английского королевства тысячи миллионов долга, так что оно никогда его не выплатит. Впрочем, от этого королевство не бедно, потому что долга сполна никогда не потребуют, а нужно только платить проценты. Но Петр не только не задолжал, а еще сберег деньги. Государство при нем стало получать дохода впятеро против прежнего, а народу не сделалось тяжелее.

Петр много сделал для промыслов и торговли. При нем заведены горные заводы в Сибири, фабрики суконные, оружейные, парусные, стекольные, шпалерные и другие, всего больше двухсот фабрик. Для торговли очень важно, чтобы дороги были хороши, особенно водяные пути, потому что водой дешевле привозить товары, чем сухим путем. Петр первым стал устраивать каналы. Так начат при нем Ладожский канал, чтобы обходить Ладожское озеро, потому что оно очень бурно и на нем разбивалось много судов. Строителем этого канала был генерал Миних, который позже очень прославился.

Еще больше Петр заботился о просвещении своего народа. Он предложил и основал в Петербурге главное учебное заведение, Академию наук, чтобы в ней готовить учителей. Петр все приготовил для этого, но не успел открыть академию. Он завел много школ для дворян и духовенства. От дворян он требовал, чтобы они служили с юных лет и до конца жизни. Дворянами стали называться все прежние бояре, окольничие, стольники, жильцы и прочие. Они и прежде обязаны были служить, но это не всегда исполнялось. Многие жили в своих поместьях, не служа и проводя время в праздности. Но Петр строго приказал им являться на службу, а у тех, кто уклонялся, велел отнимать вотчины. Нельзя было отговориться и болезнью, потому что тогда государь посылал доверенных и знающих людей узнать наверное, болен ли недоросль, то есть неслужащий дворянин, и если болезнь была притворная, его выпроваживали на службу.

Заслуги Петр щедро награждал: Меншиков и Шафиров из простого звания сделались при нем первый князем и генерал-фельдмаршалом, а второй бароном и вице-канцлером. Генерал-фельдмаршал – высший военный чин, а вице-канцлер – один из самых важных гражданских чинов. Петр уничтожил прежние чины и ввел новые, которые и доныне существуют. Они разделяются на 14 разрядов, или классов, рангов. Закон о них называется Табелью о рангах. Первые четыре класса – генералы, из них два старших называются высокопревосходительствами, два младших – превосходительствами; пятый класс имеет титул высокородия, шестой, седьмой и восьмой – высокоблагородия, прочие – благородия. Первого класса чинов всегда бывает очень немного.

Петр приказал, чтобы каждый дворянин непременно знал грамоту и арифметику. Достигнув совершеннолетия, дворяне являлись в Петербург на смотр государю; он и назначал, кого в войско и во флот, кого в гражданскую службу, кого посылать учиться в чужие земли. Дворянин мог распоряжаться своими именьями, лишь прослужив несколько лет. Неслужившие и неученые дворяне даже не могли жениться.

Петр много добра сделал купеческому сословию. Кроме того, что он заботился о торговле, он еще учредил для купцов особые суды, где судьями были купцы же. А прежде по всем делам судили купцов воеводы и очень их притесняли.

Кроме Сената и Синода, Петр учредил еще правительственные места, которые назывались коллегиями. В каждой из них заседало несколько генералов и других высших чиновников: старший из них назывался президент. Каждая управляла особыми делами, и это было очень важно. До Петра всеми делами ведали приказы, но часто в одном и том же приказе были самые несходные дела.

Государство Петр разделил на губернии, а губернии на провинции; губерниями стали управлять губернаторы, а провинциями воеводы. Для суда были устроены особые места, а для сбора податей назначены особые чиновники.

При Петре переменились обычаи. До него девицы жили взаперти. Замужние женщины тоже сидели в теремах и показывались только близким родственникам. Петр приказал, чтобы женщины являлись в мужском обществе. Он установил особые собрания, которые назывались ассамблеями и были в лучших домах Петербурга. На ассамблеи могли приходить не только знакомые хозяина и хозяйки, но и каждый военный и статский офицер. Хозяева должны были только осветить комнаты и угощать чаем. Прочее угощение хотели подавать – подавали, не хотели – не подавали. На этих ассамблеях танцевали или играли в карты, шашки и шахматы. Сам Петр в карты играть не любил, но в шахматы играл с удовольствием и мастерски. Написаны были особые правила, как вести себя на ассамблеях, и кто их не исполнял, того заставляли выпивать большой кубок вина, который назывался большим орлом.

Русские в то время очень пристрастились к вину. При прежних царях даже во дворце многие на пирах до того угощались, что не могли сами идти до колымаг или лошадей, и надо было их отводить. Цари не сердились на это, потому что для хозяина считалось большой честью, если он так употчует гостей. Чтобы осмеять и наказать пьяниц, Петр бывшего своего учителя Никиту Моисеевича Зотова, охотника выпить, пожаловал князем-папой и отдал в его распоряжение всех отъявленных пьяниц. Зотов заставлял их каждый день напиваться.

Кроме ассамблей, Петр приказал женщинам являться и на гулянья, куда жителям Петербурга было велено собираться по барабанному бою. Он любил, чтобы свадьбы составлялись по расположению женихов и невест, и у многих был посаженым отцом и сватом. Иногда старинных спесивых бояр он заставлял выдавать дочерей за своих молодых офицеров. Так он женил Румянцева на дочери боярина Матвеева.

Петр Великий был очень бережлив для себя. Когда императрица подарила ему вышитый золотыми блестками кафтан и несколько блесток упало на пол, он сказал ей: «Знаешь ли, Катенька, что на деньги, что стоят упавшие блестки, можно бы сутки прокормить солдата». Но по случаю торжеств, когда надо было повеселить народ, Петр не скупился: особенно хороши были при нем иллюминации и фейерверки, которыми иногда он сам распоряжался. Впрочем, он везде сам бывал, все видел и знал. Случалось, что зайдет к какому-нибудь подьячему на крестины или свадьбу, увидит роскошь, доберется, что хозяин нечист на руку, и расправится с ним. И боялись сказать неправду, показать нерадение и леность служивые люди, потому что каждую минуту сам царь мог узнать их дела.

Государственные заботы ослабили его здоровье, но он по-прежнему трудился. Случилось ему быть на Неве в то время, когда одно судно село на мель. Петр сам бросился спасать людей, несколько часов пробыл в воде, всех спас, но сам простудился, потому что дело было осенью. В Крещенье, во время службы, на льду он командовал войском, болезнь усилилась, и в конце января 1725 года Петра Великого не стало.

Глава XXXVII Екатерина I и Петр II

Сыновей после Петра Великого не осталось, а только две дочери Анна и Елизавета и десятилетний внук Петр Алексеевич, сын царевича Алексея Петровича. Большая часть вельмож хотели, чтобы императором сделался он, и некоторые думали уничтожить новые обычаи, введенные Петром. Но войско, особенно гвардейские полки, иноземцы, и все, кто возвысился при Петре, этого не хотели. Главным из них был Меншиков. Они хотели, чтобы императрицей была супруга Петра Великого Екатерина Алексеевна, а потом уже Петр: тогда императрица могла сберечь и все заведенное Петром. Старшая дочь Петра Великого Анна Петровна, была уже помолвлена за принца Голштинского. Хитрый министр его, Бассевич, помогал Меншикову. На их стороне были духовные, в том числе псковский архиерей Феофан Прокопович.

На другой день по кончине Петра вельможи собрались во дворец, Гвардия выстроилась перед ним. Екатерина сказала вельможам, что если нужно будет, чтобы ввиду несовершеннолетия Петра она царствовала, то она согласна на это. После этого она ушла из их собрания, а Меншиков спросил, есть ли распоряжения Петра о том, кому царствовать?

Оказалось, что письменного распоряжения нет. За год перед этим Петр Великий венчал Екатерину царским венцом. Феофан Прокопович сказал, что после этого венчания Петр говорил, что для того венчал ее, чтобы она была после него императрицей. Феофан сослался на Головкина и других знатных вельмож, что это было говорено Петром при них. Они подтвердили. Тогда Меншиков сказал: «Господа, теперь мне не нужно иного завещания» и вскричал: «Да здравствует императрица Екатерина!» Гвардейцы, а потом вельможи тоже это воскликнули, и Екатерина стала царствовать.

Впоследствии Екатерина назначила своим наследником Петра Алексеевича, а если он умрет бездетным, то обеих дочерей, Анну и Елизавету, и их потомков по старшинству. Анна Петровна вышла за герцога Голштинского.

Екатерина I старалась по возможности продолжать дело Петра Великого, открыла Академию наук, учредила орден св. Александра Невского, а два самых старших ордена в России – св. Апостола Андрея Первозванного для мужчин и св. великомученицы Екатерины для женщин – учредил еще сам Петр. При Екатерине старшим правительственным местом сделался Верховный Совет, Сенат же стал называться просто Высоким и потерял несколько власти, потому что Верховный Совет был выше его. Первым членом этого совета был Меншиков, и он распоряжался всем единовластно. Из членов совета был очень умен Остерман, но он явно не шел против Меншикова.

Между Польшей и русскими землями тогда было небольшое государство Курляндия в зависимости от Польши. Герцог курляндский был женат на Анне Иоанновне, дочери Иоанна, брата Петра Великого. Этот герцог умер, и Меншикову хотелось сделаться герцогом курляндским. Он хотел, чтобы Остерман поехал туда и уладил дело, но Остерман знал, что это не удастся, и сказал, что не может ехать, потому что болен желтухой. Он даже лег в постель, вымазал себе лицо винными ягодами, чтобы оно стало желтым. Меншикову не удалось сделаться курляндским герцогом, но зато была ему другая удача, еще важнее этой. Императрица Екатерина в благодарность за его услуги в завещании, где распоряжалась наследством престола, назначила в невесты малолетнему Петру Алексеевичу дочь Меншикова княжну Марию Александровну.

Вскоре после этого Екатерина I скончалась, и императором сделался Петр II, хотя ему было только 12 лет. Он был умен, его хорошо обучали, а главным его воспитателем был Остерман. До совершеннолетия Петра должен был управлять Верховный Совет; но Меншиков, как будущий тесть императора, всем распоряжался, даже до того притеснял Анну Петровну и супруга ее, герцога Голштинского, что тот уехал из России. Нашлись люди, которые говорили, что Меншиков сам хочет быть государем. Он при Петре сделал много полезного для государства. Петр очень любил его и называл запросто Данилычем. Но, на беду, он был очень горд и корыстолюбив. Петр пожаловал его светлейшим князем и генерал-фельдмаршалом, и Меншиков стал себя почитать выше всех. Из корысти он делал столько противозаконного, что Петр часто наказывал его дубинкой, не раз думал наказать иначе, но миловал, помня его великие заслуги. Но при Петре Великом Меншиков не смел слишком забываться; совсем иное было при малолетнем государе. Петр II уже обручился с его дочерью; пожаловал Меншикова генералиссимусом. Говорят, что Меншиков хотел еще сына своего женить на любимой сестре малолетнего императора Наталии Алексеевне.

Но Петр не любил свою невесту Марию Александровну, а у Меншикова было много врагов, из которых главными были Долгорукие. Одного из них, Ивана Алексеевича, император очень любил. А Меншиков раздражал его своими поступками, особенно двумя. Петербургские купцы поднесли императору 9 тысяч червонцев; он их послал в подарок своей сестре Наталии, но Меншиков встретил посланного и, узнав в чем дело, сказал: «Император слишком молод: не знает, как употреблять деньги. Отнеси их ко мне, а я с ним переговорю». Государь, узнав об этом, очень рассердился; однако Меншиков успел оправдаться. После этого он сделался болен, и в это время его неприятели наговорили на него государю. Выздоровев, Меншиков поехал в Ораниенбаум, в свой загородный дом, на освящение церкви. Государь туда не поехал, а во время освящения Меншиков стал на место, которое было приготовлено для государя. По возвращении Меншикова взяли со всей семьей под стражу, судили и сослали в Раниенбург в Рязанской губернии. Чинов и орденов его лишили, но имение ему оставили. Он в великой пышности поехал из Петербурга; враги его еще больше озлобились и выхлопотали, чтобы сослать его в Сибирь, в город Березов. Имение его было отобрано, а также 13 миллионов денег, на миллион дорогих камней, два с половиной пуда золота в слитках и драгоценная утварь. Кроме того, у него были огромные поместья. Всего этого он лишился, и на содержание его с семейством было назначено по 10 рублей в день. Жена его от слез потеряла зрение и по дороге в Сибирь скончалась. Она схоронена в семи верстах от Казани в селе Услон на правом берегу Волги. Сам он перенес несчастье стойко, жалел только о детях, утешал их и предавался воле Божией. Из денег, которые отпускались на его содержание, он сберег столько, что построил церковь и при этом сам работал топором. В Березове скончалась любимая его дочь, невеста императора. Через несколько месяцев после этого он тяжело заболел. Давая последние наставления своим детям, он сказал, что не боялся бы смерти, если бы должен был отвечать перед Богом только за время своей ссылки. Говорят, что в Березове не нашлось человека, который сумел бы пустить ему кровь, и от этого он умер.

После Меншикова делами стал управлять Верховный Совет. Он состоял из 8 человек: четверых Долгоруких, двух Голицыных, Головкина и Остермана. Но император лишь сначала слушался Остермана, занимался делами и учился; потом пристрастился к охоте и проводил на ней все время с Долгорукими. Сестра Ивана Алексеевича ему очень понравилась, и он хотел на ней жениться, уже обручился с нею, но частые поездки на охоту повредили его здоровью, и он умер, не достигнув 15 лет.

Члены Верховного Совета стали совещаться, кому царствовать в России. Хотя, по завещанию Екатерины, следовало быть императрицей Елизавете Петровне, но члены Верховного Совета не хотели этого из своих выгод. Трое Долгоруких хотели было выбрать императрицей дочь одного из них, Екатерину Алексеевну, невесту императора, но четвертый член Совета, князь Василий Владимирович Долгорукий, на это не согласился. И тогда Долгорукие вместе с Голицыными придумали выбрать не самодержавного государя, как бывало прежде, а такого, который поступал бы во всех главных делах по желанию Верховного Совета. И потому предложили избрать императрицей герцогиню курляндскую. Ей менее всего можно было думать о русском престоле, потому что даже из дочерей Иоанна Алексеевича она была не старшая. Один из Долгоруких поехал к ней в Митаву с предложением царствовать, но не самодержавно, а по условиям, составленным Верховным Советом, и которых будто бы хотел весь народ. Но не все члены Верховного Совета участвовали в этом. Остерман сказался больным, и когда ему на дом принесли подписать бумаги, то сказал, что жестокий припадок болезни рук мешает ему и это сделать. Другой член Совета, Головкин, хотя и подписал бумаги, но в то же время зять его Ягушинский известил Анну Иоанновну, чтобы она согласилась в Митаве на условия Долгоруких, а когда приедет в Москву, тогда все переменится. Так она и сделала. Дворянство и народ были очень недовольны новостью, которую выдумали Долгорукие и Голицыны, и просили Анну Иоанновну царствовать, как прежние русские государи. Она согласилась на их просьбу. Верховный Совет был уничтожен а Долгорукие сосланы.

Глава XXXVIII Анна Иоанновна

В Курляндии при дворе Анны Иоанновны служил Эрнест Бирон. Дед его был конюхом, отец офицером, а сам он сперва хотел служить при русском дворе, да его не приняли, и он поступил к курляндскому двору. Он хотел причислиться к курляндскому дворянству, но тамошние дворяне не позволили ему, говоря, что он недостоин того по своему низкому происхождению. Анна Иоанновна его очень полюбила, сделала своим приближенным человеком и во всех делах поступала по его советам. В условиях, которые ей предложил Верховный Совет, выбрав ее императрицей, было сказано между прочим, чтобы Бирон не приезжал в Россию. Он сперва и остался в Курляндии. Но как только Анна Иоанновна стала царствовать самодержавно, то прежде всего послала за Бироном.

К счастью, первые три года царствования Анны Иоанновны Бирон больше занимался картами и лошадьми, до которых был большой охотник, чем правлением. В эти годы Анна Иоанновна хорошо царствовала, по советам Остермана и Миниха, того самого, что устроил Ладожский канал. Сенату была возвращена прежняя власть, и он опять назван Правительственным. Заведено было в Петербурге для детей дворян училище, в котором они готовились к военной службе, и названо оно было кадетским корпусом.

В это время скончался Август II, король польский. Русская и австрийская императрица хотели, чтобы вместо него был выбран поляками его сын, а французам хотелось, чтобы польским королем опять сделался Станислав Лещинский, на дочери которого был женат французский король; некоторые поляки выбрали Августа III королем,другие Станислава, который и сам приехал в Польшу; но русское войско вступило туда и осадило крепость Данциг, куда Станислав скрылся со своими придворными. Эту крепость Миних заставил сдаться, а Станислав бежал во Францию.

Потом Анна Иоанновна вместе с австрийской императрицей Марией Терезией воевала против турок. В этой войне отличились наши генералы Миних и Ласси.

Миних взял укрепление на Перекопе и Кинбурн, Ласси взял Азов и дважды вторгался в Крым. Он прошел туда по такой дороге, по которой прежде не ходили и даже считали невозможным пройти. Многие из подчиненных ему генералов советовали ему вернуться, говоря, что все войско погибнет. Ласси сказал, что если они боятся, то он даст им паспорта для возвращения в Россию и конвой, чтобы их проводить. Конечно, они не поехали назад, а Ласси с войском благополучно прошел по этой дороге. Еще больше отличился Миних. Солдаты прозвали его соколом. Он взял турецкую крепость Очаков, где погибло больше двадцати тысяч турок. Потом он завоевал Молдавию, пошел к реке Прут и недалеко от того места, где Петр Великий был окружен турками, и Миниха окружило их войско, вдвое или втрое сильнее, чем русское. Но Миних напал на турок, разбил их при местечке Ставучаных, взял все их пушки, знамена и обоз. Эта победа очень его прославила, потому что турки тогда считались грозными воинами и везде побеждали австрийских генералов. Миних взял крепость Хотин и думал уже идти к Царьграду, но австрийцы заключили с турками самый постыдный для себя мир, а России одной нельзя было воевать с ними, тем более что шведы тоже стали выказывать неприязнь к ней и хотели завладеть землями, которые отобрал у них Петр Великий. Пришлось заключить мир, по которому Россия получила только Азов и земли в степях.

Последние годы царствования Анны Иоанновны были самые тяжелые для Русской земли. Бирон делал все, что хотел. Много крови, слез и горя стоил он Русской земле. По совету его императрица учредила доимочный приказ и тайную казну. Доимочный приказ собирал податные недоимки прежних лет, но как собирал? Тех воевод, кто мало собирал недоимок, самих сажали в кандалы; поэтому они, сберегая себя, не жалели народа. По деревням разъезжали для взыскания недоимок воинские команды, отбирали у крестьян скот, одежду, все, что можно продать; тех, кто побогаче, заставляли платить не только за себя, но и за бедных, а если все-таки не собирали всех денег, то немилосердно били крестьян палками по подошвам. Многие от этого умирали, пограничные крестьяне тысячами убегали в иные земли, только чтобы избавиться от этого тиранства. А знаете ли, куда шли эти деньги? Их отсылали в тайную казну, которой распоряжался Бирон, как хотел, говоря, что расходует на императрицу, а брал себе. Жена его делала себе платья в 200 тысяч рублей, надевала бриллиантов на два миллиона, а тысячи народа гибли с голода, отдав последнюю копейку на ее наряды.

Императрица готова была все на свете сделать, только бы Бирон ее не покинул. Курляндские дворяне, по ее желанию, выбрали его курляндским герцогом. Прежде и равным признать его не хотели, а тут он стал их государем.

Анна Иоанновна почти все время проводила с Бироном и его семьей. Чтобы им не было скучно, она придумывала разные забавы. При дворе было множество шутов, карликов и карлиц. Из шутов Анны Иоанновны самым замечательным был Балакирев, шут Петра Великого. О нем ходит множество рассказов. С виду он был такой смешной, что при взгляде на него никто не мог удержаться от смеха. Главный из шутов был Педрилло. Он сказал императрице, что женился на козе, а потом позвал императрицу и придворных к себе на крестины, и все они клали козе деньги на зубок.

При Анне Иоанновне много придумывалось для ее потехи. Зима в 1740 году стояла очень холодная. Вот и построили дом изо льда в 8 сажень длиной, в 2 с половиной шириной и в 3 вышиной. Перед домом стояли два дельфина, тоже изо льда, и выбрасывали зажженную нефть. На ледяном склоне сидел ледяной персиянин, а в слоне был спрятан живой человек, который кричал, подражая слону. Перед домом стояли ледяные пушки, из которых не раз палили. В доме полы, потолки, стекла, печки, свечи, зеркала, всякая мебель, блюда с кушаньями – все было сделано изо льда. Печки эти топили, а свечи зажигали. Подле дома была баня, которую тоже топили, и в ней парились.

В этом доме праздновали свадьбу шута. Этот шут не походил на других; он был из знатных, да перешел из нашей в католическую веру, и за это его заставили быть шутом. На эту свадьбу было собрано по мужчине и по женщине из всех народов, которые живут в России. Были тут мордва, лопари, черемисы, чукчи, киргизы, калмыки, якуты, тунгузы, буряты и много иных народов, каждый в той одежде, в какой ходит его народ. В некоторых из этих земель ездят не на лошадях, а на собаках или на оленях. Так и ехали эти инородцы на свадьбу шута. А другие из них ехали на верблюдах, на быках, на свиньях, на козлах. Молодых везли в клетке на слоне.

Каждая пара инородцев по-своему плясала и угощалась такими кушаньями, которые у них в обычае. Молодых на ночь оставили в ледяном доме и приставили караул, чтобы не выпускать их до утра. Они от этого сделались больны, но после выздоровели.

А между тем страшные дела творились на Русской земле. Бирон знал, что его ненавидят, и завел повсюду доносчиков, которые передавали все, что о нем говорилось. Тех, кого они оговорили, схватывали и предавали страшным мучениям. Довольно было, чтобы в каком-нибудь месте кто-нибудь закричал: «Слово и дело!», и сейчас же схватывали всех, при этом бывших.

Пытки были такие страшные, что для избавления от них невинные люди сознавались в таких преступлениях, о которых никогда не помышляли. «Слово и дело» значило, что тот, кто закричал эти слова, знает какой-нибудь умысел против государя. Но народ не совсем понимал, что эти слова значат, знал только, что если их вымолвить, то всех заберут, будут допрашивать и пытать. Поэтому многие по злобе, чтобы только наделать зла другим, кричали эти слова. И до Бирона была тайная канцелярия, где разыскивали «слово и дело», но не было в ней такой жестокости.

Не один простой народ терпел от Бирона. Тверской архиерей Феофилакт Лопатинский, написавший книгу в опровержение лютеранской веры, был лишен сана и сослан, потому что Бирон был сам этой веры. Один из министров Анны Иоанновны, Артемий Петрович Волынский, поссорился с Бироном и был обвинен в разных преступлениях; его страшно пытали и приговорили к смерти. Анна Иоанновна, говорят, сама плакала, подписывая его смертный приговор, но не решилась сделать неугодное Бирону. Волынский и все его друзья были одни казнены мучительной смертью, другие сосланы в Сибирь.

Глава XXXIX Бирон-регент и Анна Леопольдовна

Старшая сестра Анны Иоанновны Екатерина была замужем за герцогом Мекленбургским, а дочь ее Анну Леопольдовну императрица Анна Иоанновна выдала замуж за герцога Брауншвейгского Антона Ульриха. Сына их Иоанна императрица назначила своим наследником, хотя ему не было еще и двух месяцев, когда она скончалась; регентом, то есть правителем государства, она назначила Бирона. Он должен был править до совершеннолетия Иоанна. Посудите же, каково было Русскому государству во все это время! Сделавшись полновластным правителем, Бирон еще больше делал зла, чем прежде. При императрице он еще не мог своей властью казнить всякого, а теперь была у него и такая власть. Страшное продолжительное горе готовилось Русской земле. Бирон повышал голос даже на отца императора, а русских и за людей не считал. Никто не мог переносить его тиранства.

Месяца через три после того, как он стал правителем, Миних наедине пересказал Анне Леопольдовне о всех злодействах Бирона и советовал ей отправиться ночью к Преображенскому полку и приказать взять регента под стражу. Но Анна Леопольдовна не посмела этого сделать; тогда Миних попросил позволения распорядиться от имени ее. Она согласилась. Миних с адьютантом своим Манштейном, который описал происшествия этого времени, с сотней преображенцев пошел ночью ко дворцу, в котором жил Бирон, призвал к себе гвардейских офицеров, которые командовали тамошним караулом, и объявил им, чего желает мать императора. Никто из них и не подумал защищать Бирона. Манштейн с отрядом солдат вошел во дворец, с трудом отыскал спальню Бирона и вошел туда с солдатами. Бирон проснулся, вскочил, хотел спрятаться под кровать, но Манштейн схватил его; Бирон оборонялся, но солдаты ударили его несколько раз прикладами, схватили и повели во дворец, где жила Анна Леопольдовна. Жена Бирона в одной рубашке выбежала за ними на площадь. Манштейн не видал ее, а один из солдат толкнул ее в снег. Потом уже отвели ее во дворец и приставили к ней караул. Бирона отдали под суд и сослали в сибирский город Пелым. Миних сам нарисовал чертеж дома, где должен был жить Бирон.

Править государством стала Анна Леопольдовна. Она была очень добра, но совсем не умела управлять и не слушалась умных советников. Большую силу при ней имел саксонский посланник граф Линар, ее любимец. По наветам Остермана Миних должен был выйти в отставку. Потом и сам Остерман был в немилости. А в это время жива была настоящая наследница престола, Елизавета Петровна, дочь Петра Великого. Она была большая красавица, и за нее сватались многие принцы, но она не пошла замуж. Ей следовало бы стать императрицей после смерти Петра II. Доктор ее, Лесток, советовал ей тогда отправиться к гвардии и сказать, что Верховный Совет несправедливо выбрал на престол Анну Иоанновну Но Елизавета Петровна была тогда больна и не могла этого сделать. И потом она, по-видимому, больше развлекалась, но видела, сколько терпела Россия при Бироне, видела также и худое правление Анны Леопольдовны.

Тогдашний французский посланник в России де ля Шетарди был склонен возвести Елизавету Петровну на русский престол с помощью шведов; он надеялся, что за это она отдаст им хоть часть земель, завоеванных у них Петром Великим. Де ля Шетарди давал ей денег и помогал советами. Елизавета Петровна часто ездила кататься мимо гвардейских казарм, ласково разговаривала с солдатами, крестила у них детей, дарила им деньги, и они ее очень любили и называли своей матушкой. Множество людей из всех званий вошли с Лестоком в заговор, чтобы возвести ее на престол. Но они были очень неосторожны; даже Лесток открыто говорил, что скоро в Петербурге будут большие перемены. Слухи эти со всех сторон доходили до Анны Леопольдовны. Один из ее главных приверженцев, узнав все подробности заговора, ночью пришел во дворец правительницы с письмом, в котором все описал. Но Анна Леопольдовна, прочитав письмо, только спросила, не с ума ли он сошел. Наконец она получила письмо из чужих краев, где обо всем ее подробно уведомляли. Елизавета Петровна была в то время во дворце правительницы. Анна Леопольдовна призвала ее к себе и показала письмо. Елизавета Петровна, прочитав письмо, даже не переменилась в лице, стала уверять Анну Леопольдовну в дружбе и заплакала. Правительница также заплакала и с этого времени не хотела верить никаким доносам на Елизавету Петровну.

Елизавета Петровна видела, что надо спешить, иначе все откроется и она погибнет со всеми своими приверженцами. Но тяжело ей было решиться, боялась она пролития крови, жаль ей было и правительницу с сыном. Долго и усердно она ночью молилась перед образом Богоматери, потом в санях с Лестоком и Воронцовым поехала в преображенские казармы.

Собралось до трехсот солдат. Елизавета говорила им, что ей следует царствовать; что, боясь кровопролития, она допустила вступить на престол тех, кто имел менее прав; что много от их управления русские потерпели и что теперь она хочет получить то, что ей давно следовало. Она кончила словами: «Вы знаете, чья дочь я, идите за мной!».

«Готовы, матушка!» – отвечали солдаты, и в ту же ночь, без всякого кровопролития, все было кончено. Император, правительница и все их семейство взяты под стражу, а на другой день Елизавета вступила на престол, и все ей присягнули.

Участь правительницы и ее семьи была самая горькая. Она скончалась в ссылке в Архангельской губернии. Иоанн до 25 лет просидел в крепости. Один офицер, Мирович, вздумал освободить его и возвести на престол. Люди, которые были приставлены к Иоанну, побоялись, что его у них отнимут, отчего могут выйти смуты, и убили его. Братья и сестры Иоанна впоследствии были отправлены в Данию и там получили пенсию от русской государыни.

При Елизавете отдохнула Русская земля от Биронова злодейства. Главными советниками и приближенными людьми Елизаветы Петровны были Бестужев-Рюмин, Воронцов, Разумовский и Шуваловы.

Прежде в России было множество застав, и на каждой из них собирали пошлину за проезд; это было очень тяжело для народа, и по ходатайству Петра Ивановича Шувалова эти заставы были отменены. Он же учредил банки, то есть такие места, откуда можно брать деньги в залог за небольшие проценты или свои деньги отдавать туда и за это получать проценты. Эти банки принесли большую пользу торговле. Он также сделал много для устройства русского войска и даже сам выдумал пушки особого рода. По сонету Ивана Ивановича Шувалова учреждены два высших учебных заведения: университет в Москве и академия художеств в Петербурге. Бестужев-Рюмин и Воронцов руководили сношениями России с иными державами. При Елизавете было так хорошо жить, что не только воротились бежавшие при Бироне, но еще переселились в Россию из Австрии несколько тысяч сербов.

Не менее хорошо шли дела с иными государствами. Хотя шведы вовсе не помогали Елизавете Петровне вступить на престол, но хотели получить от нее в награду земли. Она, конечно, не согласилась, и началась война. Миниха уже не было, потому что он и Остерман были сосланы при вступлении Елизаветы Петровны на престол. Миних попал в Пелым, и ему пришлось жить в доме, чертеж которого он делал для Бирона, а Бирон был переведен в Ярославль. Но Ласси везде побеждал шведов и заставил их помириться с русскими. Елизавета была в союзе с австрийской императрицей Марией Терезией и в первый раз тем оказала ей помощь, что послала войско к французской границе. Это заставило французов заключить мир с австрийцами.

Но еще важнее помощь Елизавета оказала Марии Терезии в другой войне, которая называется Семилетней, по числу лет, которые она продолжалась. Тогда прусским королем был Фридрих Великий, очень искусный полководец. Он своими победами сделал Пруссию одним из самых сильных государств в Европе. У Марии Терезии он отнял Силезию, и за это Мария Терезия соединилась со многими государствами и начала против него войну. В первый раз русские войска вступили в Пруссию под начальством фельдмаршала графа Апраксина. Фридрих в то время еще не знал русских войск и поручил одному из лучших генералов, Левальду, идти против Апраксина с войском втрое малочисленнее русского. При этом другой его генерал, служивший прежде у русских, хвалил Фридриху храбрость русских. Прусский король отвечал: «Они все равно, что Орда; где им сражаться с хорошим войском!» Генерал сказал ему: «Ваше величество, вероятно, будете иметь случай узнать их покороче». Левальд был разбит. Но Апраксин не воспользовался этой победой и отступил из Пруссии; думают, потому, что императрица в это время сделалась больна, а наследнику ее, великому князю Петру Федоровичу, сыну ее сестры Анны Петровны не нравилась война с Фридрихом, которого он очень почитал. Елизавета Петровна выздоровела, наказала Апраксина за отступление и велела генералу Фермору напасть на пруссаков. Сам Фридрих пошел против него. Сражение было упорным. Русские уже стали одолевать, но славный прусский генерал Зейдлиц напал на них с конницей, и они должны были отступить; но отступали они в порядке, и Фридрих Великий сказал: «Этих людей легче истребить, чем победить».

На следующий год русское войско было под начальством Салтыкова. Он соединился с австрийским генералом Лаудоном и сразился с Фридрихом Великими при Куннерсдорфе. Сперва пруссаки одолевали, и Фридрих уже послал в свою столицу, чтобы известить о победе, и хотел окончательно добить наше войско. Но когда сражение возобновилось, пруссаки были побеждены, как еще никогда не случалось Фридриху. Большая часть его войска погибла. Он был в отчаянии, искал смерти и говорил: «Неужели не найдется для меня ни одной пули!» Но начались ссоры между русскими и австрийскими генералами; они несогласно действовали, и хотя русские завладели почти всей Пруссией и даже захватили столицу ее, Фридрих все еще мог обороняться.

Вскоре скончалась Елизавета Петровна. Наследник ее, Петр III Федорович, не только помирился с Фридрихом Великим и возвратил ему все завоеванные русскими земли, но еще дал войско в помощь против австрийцев. Петр Федорович хотел воевать с Данией за герцогство Голштинское, которым датчане завладели, а оно следовало ему по наследству. Петр III издал несколько хороших законов, но через полгода царствования отказался от престола. В 1762 году императрицей сделалась его супруга Екатерина II Алексеевна, а он через несколько дней скончался.

Глава XL Внутренние дела при Екатерине II

При Петре и других государях до кончины Елизаветы Петровны много было духовных писателей, из которых особенно знамениты св. Тихон Задонский, св. Дмитрий Ростовский, Феофан Прокопович, Стефан Яворский. Появились в это время и светские писатели. Князь Кантемир писал сатиры, то есть такие сочинения, где высмеиваются людские пороки и слабости. Сумароков тоже писал сатиры, а также комедии и трагедии. Еще был писатель Тредьяковский, ученый и трудолюбивый; о науках писал хорошо, а стихи у него выходили очень плохие, иные почти без смысла.

Но самый знаменитый светский писатель был Ломоносов. Он родился в Архангельской губернии близ города Холмогоры в Куроостровской волости, был сыном рыбака. Сперва он занимался отцовским промыслом, но выучился самоучкой читать, и такую имел страсть к науке, что тайком убежал в Москву и поступил там в академию учиться. Потом его как отличного ученика послали в Германию и, вернувшись оттуда, он сделался знаменитым ученым и писателем.

Много появилось писателей при Екатерине II. Самые известные – Державин, Фонвизин, Новиков. Державин писал оды, то есть стихотворения для прославления Бога, Екатерины и ее полководцев. Особенно знаменита его ода «Бог». Фонвизин написал две комедии: «Бригадир» и «Недоросль». В них он осмеял дворян, которые не хотели учиться, и тех, которые ездили в иные земли по делу, но там не учились, а только проматывали состояние да повесничали. Новиков издавал много книг и журналы. Журналами называются книги, которые выходят в срок, например через месяц или через неделю. Духовные писатели при Екатерине – Георгий Конисский, Анастасий Братановский, Иоанн Леванда и Михаил Десницкий.

Петр III Федорович вступил в союз с прусским королем против австрийской императрицы и хотел начать войну с Данией; Екатерина II объявила, что в войне Австрии с Пруссией не будет помогать ни той, ни другой, помирилась также и с датским королем, отдала ему Голштинию, а вместо нее взяла другие земли, из которых составилось Ольденбургское княжество. В нем стали герцогами родственники русских государей под покровительством России с условием, что если род герцогов прекратится, то земля их должна перейти во владение русских государей.

В первые годы царствования Екатерина не воевала ни с кем и занималась устройством государства. В то время население в Русской земле было невелико и многие плодородные земли не обрабатывались. Екатерина объявила прощение русским, бежавшим в прежнее время в иные земли, и позволила им вернуться. Кроме того, она приглашала отовсюду иноземцев переселяться в Россию. Им отводили земли, давали пособия и льготы, позволяли отправлять их веру. Многие тысячи иноземцев поселились в России. Земли, прежде ненаселенные, были обработаны и приносили пользу. Из иноземных поселенцев самые трудолюбивые и полезные для России были моравские братья, или гернгутеры, которые завели поселение Сарепту близ Саратова.

Екатерина II совершенно уничтожила тайную канцелярию, где производились дела по доносам о заговорах против государей.

Исстари многие набожные люди жертвовали в пользу монастырей и церквей земли и крестьян, с тем чтобы сборы шли на содержание храмов Божьих, богаделен, училищ и монашествующих. Этих монастырских и церковных имений набралось очень много; в них было больше 900 тысяч душ. Управлялись они неумело, и, кроме того, доходы с них не совсем так употреблялись, как хотели те, кто жертвовал эти имения. В иных монастырях доход и изобилие во всем были уж слишком велики, не по-монашески, а другие, напротив того, во всем нуждались. А учебные заведения и богадельни были в большой скудости. Поэтому еще Петр Великий учредил особый монастырский приказ, который управлял всеми этими имениями и выделял монастырям содержание. Потом этими имениями заведовала контора при Святейшем Синоде. После Петра Великого его распоряжение было несколько раз переменено и управление церковными имениями не только не стало лучше, но еще хуже. Екатерина II сперва объяснила, что имения отбираются у монастырей не для того, чтобы передать доход казне, а только для того, чтобы доходы с них шли туда, куда желали употребить их жертвователи, и чтобы не только богатые монастыри, но и все прочие хорошо содержались. Потом имения были отобраны. Все монастырские крестьяне были обложены податью по полтора рубля с души, и из этих денег назначено содержание монастырям, училищам и богадельням.

Очень большую пользу принесли России разные учебники и богоугодные заведения, которые Екатерина II учредила по предложению Ивана Ивановича Бецкого. Самое знаменитое из этих заведений – Воспитательный дом в Москве Он был учрежден для воспитания оставленных детей. При учреждении его много помогал своими вкладами Демидов. Дед этого Демидова был кузнец, но очень понравился Петру Великому и сделался заводчиком в Туле; сын его нашел в Сибири серебряную руду, и с тех пор Демидовы сделались богачами. Бецкий так хорошо устроил Воспитательный дом, что он, несмотря на большие издержки, мог сам себя содержать. Главный доход его доставлял ломбард. В ломбард всякий мог вносить свои деньги и получать за это проценты; можно было также и получать оттуда деньги под залог и также платить за это проценты. Для тех, кто вносил деньги в ломбард или брал оттуда, это было очень выгодно, потому что вносивший туда деньги получал проценты и знал наверно, что деньги его не пропадут, а занимавшие в ломбарде деньги платили туда менее процентов, чем какому-либо другому заимодавцу. Ломбарду тоже был большой доход, потому что он брал процентов копейкой с рубля больше, чем давал сам.

Екатерина еще сделала великое и полезное дело – пересмотрела все прежние законы и издала новые. В Москву собраны были выборные со всей Русской земли для составления нового уложения. Их было больше 600 человек всех сословий, от первых вельмож до крестьян. Сама императрица написала им наставление, что им делать и какие должны быть законы. Это наставление называется Наказом. Оно так хорошо написано, что все удивляются ему и хвалят. Из него видно милосердие Екатерины; так, запретила она употреблять пытку при допросах, потому что иногда и невинный человек, чтобы избавиться от мучений пытки, оговаривал себя. Запретила также наказания, уродующие человека. Великий же ум императрицы виден из того, что в Наказе она соотнесла все части государственного управления и очень верно и хорошо указала, что должна сделать комиссия по каждой части. Комиссия, получив этот Наказ, прежде всего определила поднести Екатерине II титул Великой, Премудрой и Матери отечества.

Екатерина отвечала, что велики ли дела ее, могут верно судить только потомки, что премудр один Бог и что она считает своим долгом быть матерью отечества и желает, чтобы все подданные ее любили. Комиссия не сумела исполнить своего дела, потому что не все выборные люди понимали его, и была распущена. Впрочем, Екатерина издала много хороших законов. Она подтвердила грамоту Петра III, в которой он объяснил права и обязанности дворян, издала городовое положение, где были обозначены права и обязанности купцов и мещан. Этот и некоторые другие законы изданы не в начале царствования Екатерины, а после. Она уничтожила некоторые ненужные присутственные места, увеличила жалованье чиновникам, учредила губернии. До того управляли везде губернаторы и воеводы и соединяли у себя в руках все дела, а потому дела и не могли идти успешно. Екатерина отделила от них дела по управлению казной и по суду и для ведомства их учредила палаты, казначейства, суды, магистры и ратуши, одним словом, почти все те места, какие и ныне существуют в губерниях и уездных городах. При Екатерине были определены границы почти всех средних русских губерний; повсеместно введена прививка оспы. В управлении доходами и расходами государства наведен порядок. При ней в первый раз выпущены ассигнации, или бумажные деньги, что очень помогает торговле. Кроме ломбарда, еще установлены иные места, куда можно было вносить деньги и занимать их.

Промышленность при Екатерине улучшилась. Основано больше двухсот городов, в их числе Одесса, Николаев, Екатеринославль и Рыбинск. А городские жители всего больше занимались торговлей и промыслами. Но всего больше императрица старалась обучать русский народ. При ней учреждены многие высшие училища, одни для мальчиков, другие для девочек. Кроме того, она завела народные училища.

Глава XLI Турецкая война

Сношениями с иными государствами при Екатерине II заведовал сперва очень искусный и умный министр Никита Иванович Панин. Прежде всего Екатерина занялась делами Польши. В этом государстве были большие беспорядки. По смерти Августа III начались в Польше выборы нового короля. Австрийцы хотели, чтобы королем был сын Августа III, но Екатерина не желала этого. Один знатный поляк, Станислав Понятовский, в царствование Екатерины Петровны был в России и понравился Екатерине. По совету Панина она решилась возвести Понятовского на польский престол. Русское войско двинулось в Польшу. Стараниями русского посла в Варшаве князя Николая Васильевича Репнина Понятовский был возведен на престол под именем Станислава Августа IV. Но всем управлял в Польше не король, а сейм, то есть собрание дворян и главных католических духовных. Начались гонения против диссидентов. Тогда многие из них составили конфедерацию во главе с князем Радзивиллом. Репнин отослал под стражей в Россию главных неприятелей-диссидентов, и было решено дать этим последним такие же права, как католикам. Но епископ Красинский поддерживал католиков, а Пулавский составил конфедерацию в городе Баре. Русские вступились за диссидентов, и тогда Красинский попросил помощи Франции. Это государство само не начинало войну за Польшу, но французский посланник уговаривал турецкого султана Мустафу вступиться за поляков.

Предлогом турков к войне было то, что русские, преследуя конфедератов, сожгли турецкое местечко Балту. Хотя Турция в то время была в большом расстройстве и войско турецкое сражалось в беспорядке, но все еще турки очень славились храбростью, особенно пехота их – янычары. Тогдашний султан Мустафа был человек очень смелый и мужественный. Он приготовил огромное войско – до 300 тысяч человек. Екатерина не могла выставить и четвертой части, но велела своим генералам вступить в турецкие владения и начать войну. Сперва русские войска вел князь Голицын, но, хотя он победил турок и овладел Молдавией, однако же не сделал всего, на что надеялась императрица, поэтому был отозван в Москву, а начальниками двух русских армий сделались граф Петр Александрович Румянцев и Петр Иванович Панин.

Румянцев прославился еще в войне с Пруссией при Елизавете Петровне. Он узнал, что за речкой Ларгою стоит турок и татар вчетверо больше против того, сколько было у него войска, и смело пошел туда и напал на них. Лагерь их был укреплен, но русские бросились в штыки, выгнали их из укреплений, отняли у них пушки, знамена и множество добычи. После этого Румянцев пошел к речке Кагулу. Там стоял верховный визирь с 150 тысячами турок. А Румянцев получил донесение, что татары хотят напасть на его обозы, и отрядил почти всю конницу свою для защиты обозов, так что у него осталось всего 17 тысяч человек. Визирь распорядился, чтобы, пока он нападет на Румянцева спереди, татары напали на него сзади, и думал, что возьмет в плен все русское войско. Румянцев узнал это от одного пленника и решил сам напасть на турок. Для этого он разделил все свое войско на пять частей под начальством генералов Олица, Брюса, Племянникова, Баура и Репнина. Каждая часть встала в каре. Пушками графа Румянцева распоряжался генерал Мелиссино, а конницей граф Салтыков и князь Долгорукий. Турецкая конница бросилась на каре Олица с ужасной запальчивостью, но Мелиссино своими выстрелами побил множество турок. Тогда русские подошли к неприятельскому лагерю. Племянников уже готов был ворваться в окопы, как вдруг десять тысяч янычар бросились на два наши полка, смяли их и смешали все каре Племянникова. Румянцев, увидев это, сказал одному иностранному принцу, стоявшему подле него: «Теперь дошло дело до нас» и тотчас же помчался туда. Там соскочил с коня, выхватил шпагу и бросился в средину бегущих русских, крича: «Стой, ребята!» Солдаты Племянникова остановились, бригадир Озеров с гренадерами ударил в штыки и смял янычар; подоспели Салтыков и Долгорукий с конницей и истребили их. После этого наши ворвались в окопы, выбили оттуда турок и гнали их четыре версты. Турки бросились переправляться через Дунай, но так столпились на судах, что стали рубить друг друга, падали в воду и гибли тысячами. Двадцать тысяч турок было убито, несколько тысяч взято в плен. Русские взяли 140 пушек, знамена, множество провианта и всякой добычи, а сами потеряли убитыми и ранеными менее тысячи человек. Когда Румянцев после сражения объезжал свое войско, солдаты поздравляли его с победой и кричали: «Ты прямой солдат». Несколько очень важных турецких крепостей сдались русским, и везде они находили множество пушек, оружия, припасов и всякой добычи. За победу при Ларге Екатерина пожаловала Румянцеву орден св. Георгия 1-й степени, а за победу при Кагуле – чин генерал-фельдмаршала. Орден Георгия дается только за храбрость, и первую степень его имели очень немногие.

Между тем Панин осаждал важную турецкую крепость Бендеры и, наконец, штурмовал ее. Турки отчаянно оборонялись, но крепость была взята, и до 30 тысяч турок погибло. Но этим еще не кончились их потери.

Как только началась война, Екатерина послала свой флот в Средиземное море: она знала, что греки вооружатся против турок, как только русские войска появятся на той стороне. Так и случилось. Весь полуостров Морея, населенный греками, восстал против турок, и они везде были разбиты. Русским флотом начальствовал граф Алексей Григорьевич Орлов. У острова Хиоса он встретился с турецким капудан-пашой, или генерал-адмиралом.

У Орлова было всего 9 больших кораблей, у турок – 16, но русские их одолели. Наш корабль «Ефстафий», на котором были адмирал Спиридов и брат Алексея Григорьевича Орлова Федор Григорьевич, сражался с кораблем самого капудан-паши и зажег его своими выстрелами. Но русский корабль так близко был от турецкого, что тоже загорелся, и оба они взлетели на воздух. Едва успели спастись Орлов, Спиридов и несколько человек с корабля «Евстафий».

Испуганные турки побежали и стали в Чесменской гавани. Орлов приказал четырем кораблям встать при выходе из нее и стрелять в турок. За этими кораблями шли небольшие суда особого рода, которые называются брандерами и бывают наполнены разными горючими веществами. Капитан Ильин подошел на брандере к большому турецкому кораблю, прицепил к нему брандер, зажег его и уехал в лодке. Другие турецкие корабли загорелись еще от одного русского брандера и от выстрелов с русских кораблей. Выйти им было некуда, и весь турецкий флот сгорел. Целую ночь продолжался пожар; корабли взлетали на воздух, земля тряслась, море колебалось, взрывы кораблей слышны были верст за сорок. Двадцать тысяч турок погибло. Обе эти славные победы при Кагуле и Чесме одержаны русскими войсками в 1770 году. Они навели большой страх на турок, но в самое это время два великих несчастия случились в России.

Глава XLII Московский бунт и Пугачевщина

В Турции часто бывает страшная болезнь – чума. Она заразна, переходит от одного человека к другому; мало этого, даже платья больного человека и вещи его заражают людей. Из Турции чума проникла в Польшу. Екатерина II узнала об этом и велела по дороге из Польши в Россию учредить карантины, то есть такие места, где всякого проезжего сперва осматривали, не зачумлен ли он, задерживали на время, а потом уже пропускали. Но тогда думали, что чума может быть только в жарких странах, и поэтому нерадиво исполняли приказания императрицы о карантинах. Чума появилась в России.

В Москве она появилась прежде всего на большой суконной фабрике; фабричные разбежались оттуда и разнесли заразу по всему городу. Народ не слушался приказаний, а верил разным выдумкам людей, которые хотели сделать смуты для своих выгод. Стали говорить, что эта болезнь не моровая язва, а горячка с пятнами, что лекари напрасно морят народ в карантинах. Особенно не нравилось приказание жечь после умерших платье и вещи; чтобы не делать этого, утаивали, если кто заболевал чумой, тела умерших прятали в погребах, в колодцах, зарывали в садах, ночью выбрасывали на улицу. От этого, конечно, болезнь еще больше усиливалась.

Тогда в Москве главнокомандующим был граф Салтыков, тот самый, который одержал победу под Куннерсдорфом. Екатерина дала ему и помощь сенатора Петра Дмитриевича Еропкина. Салтыков выехал из Москвы, и Еропкин стал всем распоряжаться. Он заботился о москвичах, как отец о детях, а они не понимали этого и роптали на него. Военная команда у него была самая малая, потому что войска были заняты войной.

По Москве разнеслась молва, что какая-то женщина видела во сне Боголюбскую икону Божией Матери, на другой день отслужила ей молебен и исцелилась от чумы. Никто этой женщины не видал, но все поверили слуху; народ толпами стал сходиться к Варварским воротам, где стояла эта икона. Богатые прикладывали деньги, бедные холст, нитки, платки, кто что мог. Эти вещи тут же продавались. Многие из них были зачумлены, а потому можно догадаться, что из этого выходило. Тогдашний архиепископ московский Амвросий велел запечатать кружки и палатку, куда складывались приношения богомольцев. Народ стал роптать еще больше. Один отставной солдат сказал, что Амвросий хочет у народа отнять последнее утешение – Богу молиться, что, видно, он сговорился с лекарями морить народ. Спустя некоторое время в разных местах Москвы ударили в набат. Народ сбежался. Послышались голоса: «В Кремль! В Кремль! Спросим Амвросия, зачем он не велит молиться Божьей Матери. Лекаря морят людей, кидают отраву в колодцы; их надо допросить, зачем они это делают». Толпа бросилась в Чудов монастырь. Амвросия там не было; народ бросился на его книги, перервал их. Всюду искали архиепископа. Еропкин наскоро собрал 130 человек, взял несколько пушек и пошел к Кремлю. Народ встретил его каменьями. Еропкин велел выстрелить холостыми зарядами, народ еще больше рассвирепел, принялся за колья. Еропкин был дважды ранен. Тогда он велел стрелять картечью. Народ побежал прочь, давя друг друга. На завтра толпа бунтовщиков ворвалась в Донской монастырь, где был Амвросий. Он со слезами молился перед алтарем. Видя, что бунтовщики бегут в церковь, двое архимандритов почти насильно увели преосвященного на хоры за иконостасом и там спрятали, но какой-то мальчик показал бунтовщикам это место. Они схватили Амвросия и вывели его за монастырскую ограду. Там он увещевал их так хорошо, что уже они готовы были смириться, но двое пьяных сказали: «Что вы его слушаете, ведь он вас морочит», и один из них ударил преосвященного колом в висок. Амвросий был убит.

Екатерина для усмирения бунта и прекращения чумы послала своего генерал-адьютанта графа Григория Григорьевича Орлова, брата того, который победил турок при Чесме. Орлов распорядился очень хорошо, восстановил порядок, указал народу людей, которые исполняли, что было велено против чумы, и оттого не заражались; вместо платья и вещей, которые надо было сжигать, покупал на свои деньги и выдавал новые товары. Народ его полюбил. Чума прекратилась. Завистники оклеветали Еропкина перед императрицей, но она этому не поверила и щедро его наградила. А в честь Орлова поставлен памятник в Царском Селе.

В это время случилась в России другая беда, еще страшнее чумы. За Волгой есть река Урал, в которой водится много рыбы. Прежде Урал назывался Яиком, а казаки, которые на нем живут, – яицкими. Начальство их притесняло, они жаловались, но виноватые не были наказаны, и между казаками прошел слух, что из них хотят составить гусарские полки, что им насильно обреют бороды. А это для них казалось великой бедой, потому что они придерживались раскола. Они взбунтовались, убили генерала, который хотел их усмирить, но потом были укрощены.

На Яик убежал донской казак Емельян Иванович Пугачев, который был осужден на каторжные работы за то, что подговаривал казаков бежать в Турцию. Сговорившись с казаками, он распустил слух, что он император Петр Федорович, что его хотели убить, но верные люди его скрыли. Пугачев был среднего роста, широкоплеч, худощав, с черной бородой, совсем не походил на Петра Федоровича, даже не умел ни читать, ни писать, следовательно, кажется, нельзя ему было верить. Но казаки и не верили, а хотели только при его помощи наделать смут или, как они называли, тряхнуть Москвой. Поэтому казаки, которых высылали для его поимки, переходили на его сторону; он брал одну крепость за другой, офицеров казнил, а солдатами и казаками увеличивал свое войско. Особенно во множестве собирались к нему крепостные люди, потому что он обещал им свободу и везде вешал дворян.

Тогдашний оренбургский губернатор генерал Рейнсдорф распоряжался неумело и не укротил бунта. Он придумал написать объявление, где, по показанию одного солдата, описывал наружность Пугачева и говорил, что на лице его поставлено клеймо. В оренбургской крепости содержался тогда разбойничий атаман Хлопуша, который 25 лет начальствовал разбойничьей шайкой, трижды был сослан в Сибирь и уходил оттуда. Рейнсдорф освободил его и послал к войску Пугачева, чтобы он изобличил самозванца. Но Хлопуша поступил на службу к Пугачеву и сделался его любимцем. Он возмутил заводы и набрал там Пугачеву 20 тысяч сообщников. Объявление Рейнсдорфа тоже только повредило, потому что у Пугачева на лице не было никаких клейм, и он стал уличать губернатора в обмане. Вся Оренбургская губерния, кроме нескольких городов, покорилась Пугачеву. Башкиры и калмыки тоже пристали к нему. Он сам осадил Оренбург, другая его шайка осадила Яицк, любимец его Чика – город Уфу. Генерал Кар, высланный для усмирения Пугачева, был разбит.

Тогда Екатерина послала в Казань генерала Александра Ильича Бибикова. Он распоряжался благоразумнее. Князь Голицын разбил Пугачева и освободил Оренбург, а полковник Михельсон победил Чику и освободил Уфу. Но множество народа по-прежнему со всех сторон собиралось к Пугачеву. На беду, Бибиков скончался. Михельсон неутомимо преследовал Пугачева, но другие начальники действовали неудачно. Пугачев ушел от преследований Михельсона, напал на Казань и сжег ее. Михельсон разбил его наголову под Казанью, но Пугачев опять набрал себе войско, завладел Пензой и Саратовом. Шайка его везде страшно злодействовала и грабила. Наконец начальником войска против него был назначен Петр Иванович Панин. Суворов тоже был послан туда. Но еще раньше его приезда Михельсон окончательно разгромил шайки самозванца. Сообщники Пугачева выдали его. Он был посажен в деревянную клетку, отвезен в Москву и там казнен вместе с главными сообщниками.

Глава XLIII Прочие войны Екатерины II

Между тем война с турками продолжалась. Князь Василий Михайлович Долгорукий покорил Крым. Румянцев трижды переходил Дунай, генералы Вейсман, Суворов и Каменский много раз побили турок. Наконец турки были доведены до крайности, увидели, что ниоткуда им нет помощи и заключили мир в деревне Кайнарджи, по которому признали крымских, буджакских и кубанских татар независимыми, уступили России Азов и еще три крепости, дозволили русским купеческим кораблям плавать из Черного моря в Средиземное и заплатили четыре с половиной миллиона рублей. Всем турецким подданным, которые восстали за нас против них, даровано было прощение. Этот мир был отпразднован с большим торжеством; императрица дала народу разные льготы, пожаловала Румянцеву название Задунайского, Алексею Григорьевичу Орлову – Чесменского, а Долгорукому – Крымского, наградила всех их деньгами и подарками, а Румянцева, кроме того, пятью тысячами душ и орденом св. Андрея Первозванного. Еще раньше этого были прекращены беспорядки в Польше, и Россия получила Белоруссию.

До этого времени у Екатерины был один советник в иностранных делах – граф Никита Иванович Панин, но со времени турецкой войны возвысился Григорий Александрович Потемкин. Он был сыном небогатого дворянина, сперва хотел пойти в духовное звание, но потом поступил в военную службу, понравился императрице, в турецкой войне уже был генералом и отличался храбростью. Вскоре он был пожалован фельдмаршалом. Екатерина не делала ничего важного, не посоветовавшись с ним. Она поручила ему управлять новороссийским краем, и он при этом сделал много хорошего, построил города, населил прежние пустыри. У Потемкина было много причуд и прихотей, на которые он не жалел денег, но много их он также тратил и на полезное. Он решил выгнать турок из Константинополя и из Европы. Для этого нужно было быть в союзе с Англией и Австрией.

Но с Англией пришлось Екатерине II поссориться. В это время Англия воевала с Францией и другими государствами. Англичане захватывали корабли, и не только своих неприятелей, но и таких государств, которые не участвовали в войне. Такие государства называются нейтральными. Екатерина объявила по совету Панина, что никто не должен брать нейтральных кораблей, и предложила всем государствам вступить в союз, для того чтобы общими силами наказать всякого, кто попадет на нейтральный корабль. Этот союз был назван вооруженным нейтралитетом, и все европейские государства, кроме Англии, присоединились к нему.

Между тем турки любыми средствами хотели подчинить себе Крым. Хан крымский был выгнан, но русскоевойско опять возвратило ему государство. Затем он, вняв убеждениям Потемкина, отказался царствовать и отдал Крым под русское владычество. Грузинский царь тоже признал над собой власть русской императрицы.

Екатерина пожаловала Потемкину звание Таврического, титул князя и сама поехала смотреть земли, которыми он управлял. Это путешествие было настоящим праздником. Ведь множество народа встречало государыню, в честь ее делали празднества, строили ворота, которые называются триумфальными и бывают украшены, говорили речи. Особенно приятно было для нее путешествие по Днепру. Она ехала на раззолоченных яхтах. На берегах, до того времени пустынных, она видела то войска, то хороводы, то стада, то красивые деревни. Все это было устроено Потемкиным, который употребил на это несколько миллионов. Крым очень понравился Екатерине. Там она путешествовала вместе с австрийским императором Иосифом II, который очень уважал ее.

Турки, как только собрались с силами, начали войну. Русскими войсками командовали Румянцев и Потемкин, но Румянцев скоро вышел в отставку. Потемкин действовал нерешительно, пропустил много времени, наконец осадил Очаков. Турки храбро оборонялись, Потемкин не решался на приступ и даром потерял много войска. Наконец приказал штурмовать Очаков и взял его.

Австрийцы тоже воевали с турками, но очень неудачно. Тридцать тысяч турок напали на небольшой отряд австрийцев, под начальством принца Кобургского. Он пригласил на помощь Суворова, который стоял невдалеке с восемью тысячами человек. Суворов подоспел и при Фокшанах разбил турок. Но сам визирь со ста тысячами войска перешел через Дунай, чтобы отомстить за эту победу Суворову. Суворов опять соединился с принцем Кобургским; они напали на визиря при Рымнике и совершенно разбили его войско. За это Екатерина пожаловала Суворову титул графа, орден Георгия 1-й степени и к имени – название Рымникский.

В это время шведским королем был Густав III. Он знал, что большая часть нашего войска занята войной с Турцией, захотел этим воспользоваться и вернуть земли, которые Петр Великий завоевал у шведов. Густав послал к Екатерине требование, чтобы она уступила Швеции часть Финляндии и отказалась от Крыма. Разумеется, она не согласилась. Сначала воевать со шведами было очень трудно: из гарнизонов и новобранцев составили войско, подкрепили его гвардейскими войсками, но все-таки шведов было втрое больше. Однако русские храбро оборонялись на сухом пути, а когда к ним подоспела помощь, то победили шведов.

Но гораздо важнее были сражения на море. Наш адмирал Грейг победил шведского начальника герцога Зюдерманландского. Через два года, весной, когда еще Балтийское море не совсем очистилось ото льда и наш флот был разделен на две части: одну в Ревеле, другую в Кронштадте, герцог Зюдерманландский напал на ту из них, которая находилась в Ревеле. Но храбрый адмирал Чичагов, хотя у него было вдвое меньше кораблей, чем у герцога, отбил шведов. Они пошли к Кронштадту и недалеко от Петербурга, у Красной Горки, напали на ту часть нашего флота, которая под начальством адмирала Круза была в Кронштадте. Пушечная пальба в этом сражении была такая сильная, что в Петербурге от шума ее вылетали стекла из окон. И Круз тоже отразил шведов. Подоспел Чичагов, шведы отступили, и Чичагов запер их в Выборгском заливе. Сам король едва спасся и потерял третью часть флота. Хотя после этого ему удалось победить наш гребной флот, но Чичагов постоянно одолевал шведов и уже хотел идти на Стокгольм. Поэтому Густав III согласился на мир; согласилась и Екатерина, потому что умер союзник ее, Иосиф II, австрийцы уже начали с турками переговоры о мире, а Пруссия и Англия объединились против России. Густав III помирился с Екатериной на условии, чтобы каждому владеть тем, чем владел прежде.

Англия с Пруссией, Голландия и Польша предложили быть посредниками между Россией и Турцией. Екатерина поблагодарила их за это и сказала, что сумеет сама помириться, без посредников. С начала войны русские генералы на сухом пути, а адмирал Ушаков на море побеждали турок, но еще не привели их в ужас. Особенно они полагались на свою крепость Измаил, в которой было 42 тысячи человек лучшего их войска. По вышине стен, по глубине рвов эта крепость казалась неприступною. Суворову было велено взять ее. У него было с небольшим 30 тысяч человек, почти наполовину казаков. Хотя Суворов хотел напасть неожиданно, но перебежчики уведомили турок о приступе, и они с отчаянной храбростью встретили наших. Битва продолжалась шесть часов. Из русских генералов особенно отличился Кутузов. Четыре тысячи русских было убито, шесть тысяч ранено. Но крепость была взята, а из турок спасся только один человек. Тридцать три тысячи их было убито, остальные взяты в плен. Турки оцепенели от ужаса. Русские взяли в Измаиле 600 пушек и столько добычи, что солдаты давали маркитантам за чарку вина по ковшу жемчуга.

В это время Потемкин услыхал, что Екатерина сделалась милостива к графу Зубову, и, оставя войско, приехал в Петербург. Екатерина приняла его с большими почестями и пожаловала ему дворец, который и поныне называется Таврическим. В этом дворце Потемкин приготовил для нее праздник, который стоил очень дорого. Одна огромная зала была назначена для танцев; по бокам ее между большими колоннами были места для зрителей, обитые дорогой материей, на своде висели огромные шары, от которых исходил блеск гораздо сильнее, чем от многих тысяч свеч, и отражался в зеркалах. Эта зала была украшена сосудами из дорогого мрамора и печами из лазурита. Восемнадцать больших колонн отделяли от нее другую огромную залу, где был зимний сад. Он состоял из лавровых, померанцевых, миртовых и иных деревьев, которые растут на воздухе только в самом теплом климате, отличаются красивым видом, благоуханием и стоят у нас очень дорого. Между деревьями были песчаные дорожки, зеленые холмы, водоемы с золотыми и серебряными рыбками, грот, то есть пещера, убранная зеркалами, и в ней мраморная купальня. Статуя императрицы с надписью: «Матери отечества и мне премилосердной» стояла великолепно украшенная на возвышенном жертвеннике, окруженная статуями великих людей, живших и древности. В ближней комнате стоял золотой слон, на котором висели жемчужные бахромы и было множество алмазов, изумрудов и рубинов. Гостей было три тысячи человек, все в маскарадных платьях. Одежда самого Потемкина блистала драгоценными каменьями, а на шляпе его их было столько, что ее нес адъютант. Когда приехала императрица и заняла свое место, начался особый танец, в котором участвовали самые знатные люди и даже великие князья, внуки императрицы. Платья танцевавших были украшены бриллиантами в десять миллионов рублей. После танцев было представление в честь императрицы, а когда гости возвратились в танцевальную залу и зимний сад, то едва узнали их: они были освещены десятью тысячами ламп. Везде сверкали звезды и радуги рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов. Все это отражалось в зеркалах и хрустале. За ужином все кушали на золотых и серебряных тарелках. Государыня была очень милостива к Потемкину, но он был печален, говорил, что болен и не будет здоров, пока не выдернут зуба. Этим он намекал, что у императрицы есть иной любимец – граф Зубов. Наконец он уехал к войску, которым в его отсутствие командовал князь Репнин.

Репнин при Мачине побил турок и заключил с ними мир, но которому Турция уступила России Очаков и земли между Днестром и Бугом. Потемкин был недоволен этим миром; здоровье его расстроилось; он поехал в Николаев, желая умереть в этом своем любимом городе, но умер на дороге в степи.

После мира с Турцией, Екатерина воевала еще с поляками. Поляки хотели ввести у себя новые законы, но Россия, Австрия и Пруссия не соглашались на это, победили поляков и вторично разделили между собой польские области. Россия получила Волынскую, Подольскую и Минскую области. Русские войска остались в Польше, чтобы соблюдать порядок. Но поляки восстали под начальством храброго генерала Костюшко. В Варшаве и других городах ночью, на Страстной неделе, польское войско и народ бросились на русских солдат и перебили несколько тысяч их. Прусский король хотел было усмирить поляков, но они принудили его отступить. Успешнее действовали войска Екатерины. Наш генерал Ферзен победил Костюшко и взял его в плен. Но самым грозным из русских генералов для поляков был Суворов. Он подступил к Праге, предместью польской столицы Варшавы. Прага была чрезвычайно сильно укреплена и считалась неприступною. Войска и вооруженных жителей в ней было вдвое больше, чем войска у Суворова. Приступ продолжался четыре часа; резня была беспощадная, потому что поляки дрались отчаянно. Наконец русские одолели. Екатерина произвела Суворова за взятие Праги в фельдмаршалы. Польский король отказался от престола, и его государство было окончательно разделено между Россией, Австрией и Пруссией. Россия получила литовские и остальные волынские земли.

Последняя война Екатерины была с Персией. Персидский шах разорил Грузию. Екатерина послала туда графа Зубова, который победил персов и завоевал несколько городов. Но в это время императрица скончалась. Сын и наследник ее Павел вернул Зубова с Кавказа.

Глава XLIV Итальянский поход Суворова

В последние семь лет царствования Екатерины Великой происходили страшные смуты во Франции, которые обыкновенно называются революцией. Начались они в 1789 году. Французский народ восстал сперва против дворян и духовенства, а потом и против короля. Король Людовик XVI был казнен, и во Франции началось республиканское правление, то есть такое, где нет государя. У дворянства и духовенства были отняты все их права и владения. Многие тысячи их были убиты, другие убежали в иностранные земли. Этих беглецов называют эмигрантами. Во Франции так много людей казнили, что одно время правление их было названо терроризмом, то есть царством ужаса. Была выдумана особая машина, чтобы скорее рубить ею человеческие головы, которую назвали гильотиною. Французы хотели ввести республиканское правление и в другие земли. Многие европейские государства восстали против этого. Сильнейшими в этом союзе были Англия, Австрия и Пруссия. Все вместе они имели гораздо больше войска, нежели французы, но беспрестанно ссорились между собой и действовали против французов недружно, особенно Австрия и Пруссия, потому что австрийцы и пруссаки завидовали друг другу. Притом у австрийцев и пруссаков не было хороших генералов. Австрийские великие князья называются эрцгерцогами; и только один из этих эрцгерцогов, Карл, был настоящим полководцем. Прочих же австрийских и прусских генералов французы беспрестанно побеждали. Французы – один из самых храбрых народов на свете, и у них в то время было много превосходных генералов: Массена, Моро, Журдан, Макдональд, Жубер.

Но самый знаменитый и искусный из всех был Наполеон Бонапарт. Он завоевал всю Италию. Италия земля очень большая и прекрасная. Она в это время была разделена на несколько государств, из которых самые сильные были королевства Неаполитанское и Сардинское, владения папы, республики Венеция и Генуя и великое герцогство Тоскана. Часть итальянских земель принадлежала австрийцам. Бонапарт отнял у них эти владения, выгнал папу и сардинского короля и установил в этой части Италии республику. Голландия и Швейцария тоже были покорены французами, и там устроены республики по образцу французской. Все эти республики должны были подчиняться французам и давать им вспомогательные войска. Бонапарт много раз побеждал австрийцев и заставил их заключить мир. Но австрийцы не собирались уступать земли, которые они потеряли в Италии и Голландии. Для этого они просили помощи у России. Императрица Екатерина II хотела отправить во Францию свои войска под начальством Суворова, чтобы возвести на престол Людовика XVII, но смерть помешала ей это исполнить.

Наследник ее император Павел сначала не вмешивался в тогдашние войны, а занимался устройством государства, особенно старался уплатить долги, которые увеличились в царствование Екатерины, и устроить войско и флот. Наконец по просьбам англичан и австрийцев, видя, что французы действуют очень своевольно и всех притесняют, он решился начать с ними войну.

Этому еще помогло вот какое обстоятельство. Выше говорено было о рыцарях. Во время Павла уже не было их орденов, кроме одного, который назывался мальтийским, потому что главный город его был на острове Мальта. Император Павел им покровительствовал. Но Бонапарт, отправляясь в Египет, завладел Мальтой и присоединил ее к Франции. Тогда Павел соединился с Англией, Австрией, Турцией и неаполитанским королем против французов. Пруссия, несмотря на все старания союзников, к ним не присоединилась.

Император австрийский, не надеясь на своих генералов, просил прислать для командования русскими и австрийскими войсками в Италии Суворова.

Я уже рассказывала о прежних победах Суворова. Он начал службу не так, как начинали ее другие баричи в его время. Тогда дворян записывали в военную службу, только что они родятся, а годам к пятнадцати они были уже офицерами. Румянцев двадцати одного года был уже генералом. Напротив, Суворов прослужил несколько лет до первого офицерского чина и сам на опыте узнал солдатскую жизнь; узнал, что нужно для солдата, как говорить с солдатами ясно и вразумительно, всю жизнь заботился о них, как отец о детях. Зато и солдаты по одному его слову готовы были идти в огонь и в воду. У него был особенный способ сражаться: переходы он делал очень большие; когда неприятель думал, что русские еще далеко, Суворов являлся перед ним, как снег на голову, и приказывал нападать, даже иногда не выжидая, пока подойдет все его войско. В этих случаях он говорил: «Голова хвоста не ждет». Хоть он непременно желал, чтобы солдаты умели хорошо стрелять, но не любил долго заниматься перестрелкой, а приказывал тотчас же идти в штыки. Он говорил: «Пуля дура, а штык молодец: береги пулю на случай, когда несколько неприятелей наскочат». Весь свой способ сражаться он выражал тремя словами: «Быстрота, глазомер и натиск». Он был очень начитан, знал много иностранных языков и военные науки, но никогда не следовал правилам, вычитанным в книгах, не обдумав заранее, годны ли они к данным местности и обстоятельствам.

Суворов был очень большой чудак, любил проказничать. Императрица Екатерина однажды сказала, что все великие люди имели что-нибудь особенное, чем отличались от прочих людей. Суворов услышал это, и скоро все заговорили о его чудны́х поступках. Он вставал с зарей, бегал по лагерю в рубашке, пел петухом, обедал в восемь утра, терпеть не мог зеркал, так что их занавешивали в домах, где он жил. В жару он часто являлся перед войском в одной рубашке, а в самый сильный холод носил летнюю шинель или плащ, который прозвали родительским. Шубы никогда не носил; императрица подарила ему шубу и сказала, что хочет, чтобы он приезжал в ней во дворец. Суворов и точно стал всякий раз привозить ее во дворец, но только на коленях. Он любил озадачивать подчиненных мудреными вопросами, например, сколько звезд на небе и тому подобное. Кто отвечал скоро и смело, тех он любил и называл молодцами, но терпеть не мог тех, которые отвечали: «Не знаю». Таких Суворов называл лживками, лукавками, вежливками, кроткомолвками, немогузнайками; и проч.

Он заботился, чтобы солдаты были сыты и одеты, часто обходил их, пробовал их кашу, балагурил с ними, но не любил их нежить, часто ночью делал тревогу и вел их несколько верст, заставлял вплавь переправляться через реки, держал в строю в жаре или на морозе. Этим он хотел приучить солдат к тяжелым военным трудам. В его бытность они иногда переносили неслыханные труды. Зато он и берег их; правда, он не любил осаждать крепостей, а ходил на штурм. При этом, конечно, убивали много людей, но всегда меньше, чем погибло бы при продолжительной осаде. Он был жалостлив даже к неприятелю. Так, при штурме Праги он вот что приказывал войску: «В дома не забегать, неприятеля, просящего пощады, щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетних не трогать». Суворов был очень набожен, соблюдал все посты, усердно молился, кладя земные поклоны. В царствование Екатерины он был уже генерал-фельдмаршалом, и все его почитали великим полководцем, особенно сама императрица. С нею Суворов разговаривал без причуд, и она видела великий его разум, но многие из вельмож были против него, в том числе и Потемкин. Однако они не могли оговорить его перед императрицей. У Павла он был сперва в немилости и даже уехал в свою деревню и жил там под присмотром полиции. Но, получив от австрийского императора просьбу, чтобы Суворов начальствовал войсками в Италии, император Павел тотчас же пригласил его в Петербург, там его встретил очень ласково и обнял. Суворов пал к его ногам и сказал «Боже, спаси царя!», а государь ответил: «Да спасет тебя Бог для спасения царей».

Еще до приезда Суворова в Италию неаполитанский король начал войну с французами, был побежден, убежал из Неаполя в Сицилию, а французы завладели всем Неаполитанским королевством и учредили там республику. Однако неаполитанцы и вообще все итальянцы не любили французов, потому что они только на словах обещали итальянцам разные выгоды, а на деле всячески их притесняли. Русский флот во главе с адмиралом Ушаковым вошел в Средиземное море и напал на французов на островах, которые находятся у берегов Греции и называются Ионическими. На главном из этих островов – Корфу была сильная крепость, которую французы храбро обороняли, но Ушаков покорил ее и все Ионические острова. Он учредил на них особое государство под покровительством России и Англии.

Под начальством Суворова в Италии русских сначала было только 20 тысяч человек, а большую часть его войска составляли австрийцы. Суворов прежде всего велел обучить их штыковой атаке и быстро нападать на неприятеля.

Французами, которым прежде всего пришлось сражаться с Суворовым, командовали генералы Шерер, а потом Моро, один из лучших французских полководцев. Суворов напал на них при реке Адде и победил их войско, причем особенно отличились русские генералы Багратион и Милорадович. В самое короткое время Суворов выгнал французские войска из тех владений, которые они отняли у австрийского императора и сардинского короля. Французские солдаты обижали итальянцев; напротив, русские поступали с ними очень хорошо. Поэтому итальянцы везде принимали русских с большой радостью, как избавителей, особенно в двух столичных городах Милане и Турине. В Милане было приготовлено жителями большое торжество Суворову. День был теплый и ясный. Народ толпился на улицах; не только в окнах и на балконах, но и на крышах было множество зрителей. Суворов вздумал подшутить над итальянцами: он велел чиновнику, который при нем служил, Фуксу, ехать в шитом золотом мундире впереди всех генералов, а сам поехал в стороне. Миланцы приняли Фукса за Суворова и встретили его радостными восклицаниями, а он раскланивался на все стороны. Суворов благодарил его за это и говорил: «Спасибо! Хорошо раскланивался, помилуй Бог, хорошо!» Итальянцев особенно удивили казаки, которых они прежде никогда не видали. Удивило их также, что русские, встречаясь друг с другом, целовались. Это было на Пасху: русские христосовались, а итальянцы не понимали этого, потому что в их земле нет обычая христосоваться. Но потом, когда русские растолковали им, отчего целуются друг с другом, и итальянцы стали с ними христосоваться.

Суворов хотел возвратить сардинскому государю его королевство, но австрийцы этому помешали. Они всего более хлопотали о своих выгодах и желали присвоить Сардинию себе. Вообще они делали много неприятностей Суворову. В Австрии всем распоряжался тогдашний первый министр австрийского императора Тугут. Он не разбирался в военном искусстве, но почитал себя очень сведущим по этой части и хотел, чтобы все генералы действовали, как ему угодно. Австрийские генералы его слушались его во всем, и оттого-то их так часто и побеждали французы. Но Суворов не стал слушаться Тугута, и поэтому австрийский министр всячески вредил ему.

Глава XLV Итальянский поход Суворова (продолжение)

Когда Суворов завоевал почти всю северную Италию, французский генерал Макдональд, стоявший с войском в Южной Италии, пошел оттуда на север, чтобы соединиться с Моро и вместе с ним победить Суворова. Но Суворов, оставив часть своего войска против Моро а другую для осады крепостей, с 22 тысячами солдат, большей частью русских, пошел навстречу Макдональду, у которого было 33 тысячи.

Войско Суворова шло необыкновенно скоро. Он сам, с одним только казаком, беспрестанно разъезжал подле войск, шутил с солдатами, смешил, тешил их прибаутками и приговаривал: «Вперед: голова хвоста не ждет».

Бой произошел при реке Требии. Он продолжался три дня. Русские стояли на правой стороне, или, как по-военному говорится, на правом крыле; австрийцы на левом. Главные силы неприятельские были против русских. Суворов просил австрийцев о подкреплении, но они этого не сделали, и поэтому русским пришлось биться с храбрым неприятелем почти вдвое сильнее числом. Дни были очень жаркие. После тяжелого перехода русское войско было изнурено, а вместо отдыха им пришлось три дня биться. Но солдаты под командой Суворова были готовы в огонь и воду. Суворову в это время было 70 лет. Все три дня он ни на минуту не оставлял битвы и почти не сходил с коня. На третий день, в изнеможении, от зноя, он лежал в одной рубашке у большого камня. Русский генерал Розенберг, подъехав к нему, сказал, что войска в изнеможении и спросил, не приказано ли будет отступить. Суворов сказал: «Попробуйте сдвинуть этот камень. Не можете? Ну так и русские не могут отступить». Суворов велел Розенбергу не отступать ни на шаг. Вслед за Розенбергом подъехал Багратион и доложил, что его солдаты тоже страшно утомились, что из них убыло наполовину, ружья дурно стреляют, а неприятель еще силен. Суворов потребовал коня и поскакал к войску Багратиона. Когда солдаты увидели Суворова, у каждого из них будто вдвое силы прибавилось; они дружно бросились вперед и так ударили по врагу, что французам показалось, будто к русским пришло новое войско на помощь. Битва окончилась совершенной победой Суворова. Почти половина солдат Макдональда были убиты или взяты в плен. Войско его так ослабело, что и вместе с Моро не могло повредить Суворову.

Между тем в Южной Италии, где после ухода Макдональда осталось очень немного французов, большая часть народа восстала против них. В Неаполе начались волнения. Некоторые неаполитанцы держали сторону французов, но большая часть восстала против них, и тысяч до 30 неаполитанцев под начальством кардинала Руффо пошли к Неаполю, чтобы выгнать оттуда французов и их сторонников.

Войско Руффо было очень неустроено, больше походило на шайку разбойников, чем на настоящее войско. Он просил дать ему в помощь хотя бы небольшой отряд русских. 400 человек наших солдат и матросов высадились с кораблей на берег под начальством капитан-лейтенанта Белле. После этого отряд был усилен до 600 человек. Храбрость их везде одолевала врагов, а хорошее обращение с итальянцами располагало к ним жителей, так что итальянцы и после вспоминали о русских с благодарностью и любовью. В продолжение трех недель Белле вернул неаполитанскому королю значительную часть его государства, соединился с Руффо и вместе с ним напал на французов в Неаполе. Русские шли впереди, две тысячи неприятелей бросились на них, а вооруженные неприятельские лодки заехали справа, чтобы вредить русским. Но Белле меткими выстрелами из пушек потопил две неприятельские лодки, прогнал остальные, потом бросился в штыки на врагов, бывших на сухом пути, разогнал их, отнял четыре пушки и не потерял ни одного убитого, а только троих раненых. Еще больше отряд Белле оказал услуг Неаполю, когда этот город был взят Руффо, англичанами и русскими. Войска Руффо бросились грабить, англичане оставались на кораблях, одни только русские соблюдали порядок в городе, и король неаполитанский сам говорил, что они спасли его столицу от совершенного разграбления. Французы были выгнаны из неаполитанских и папских владений, и везде была восстановлена законная власть.

Одним из главных начальников над итальянцами, которые восстали на французов, был генерал Леноц; учил же итальянцев сражаться русский полководец Цукато. Его с такой радостью принимали в итальянских городах, что носили на руках и кричали: «Да здравствует император Павел! Да здравствует Суворов – ангел-хранитель Италии!»

Пока, благодаря победам Суворова, вся Италия освободилась от французов, многочисленные австрийские войска стояли в бездействии в Швейцарии и Италии, хотя французов против них было гораздо меньше.

Эрцгерцог Карл, главный начальник австрийцев, может быть, и хотел бы напасть на французов, но Тугут не допускал этого. Пользуясь их бездействием, французы усилили свой войска в Италии и Швейцарии.

В Италии французским главнокомандующим сделался генерал Жубер, еще молодой, но уже знаменитый своей храбростью и искусством. Он поехал к войску тотчас после своей свадьбы и сказал своей молодой жене: «Ты меня увидишь или мертвым или победителем». Как только он приехал в Италию, то решился тотчас же напасть на Суворова, надеясь разбить его войско по частям. Но вместо того он встретил Суворова со всем войском. Жубер встал на горах, в таких местах, что почти невозможно было его оттуда выгнать, однако же все-таки не стал отчаиваться в победе и, едва завязалась перестрелка, бросился вперед, ища смерти. Он был убит, и вместо него принял начальство Моро. Сражение происходило у Нови. Русским и австрийцам приходилось подниматься по узким тропинкам на крутую гору и выбивать оттуда неприятелей. Французы укрывались за стеною города Нови, за виноградниками и отуда стреляли по нашим. Но, несмотря на то, что они бились отчаянно и Моро употреблял все свое искусство, войска Суворова одолели, и французы, потеряв множество людей, должны были отступить.

За все эти дела в Италии император Павел пожаловал Суворову титул князя, прозвание Италийского и приказал войскам отдавать ему такую же честь, как царской фамилии. На благодарственном молебне за победы Суворова ему, по приказанию государя, провозгласили многолетие. Австрийцы, напротив того, оставались неблагодарны Суворову и всячески мешали ему в действиях.

И вот было решено Суворову с русскими перейти из Италии в Швейцарию, соединиться с русскими же, которые там были, и действовать одному, без австрийцев. При этом, однако же, австрийцы должны были оставаться в Швейцарии, пока не придет из Италии Суворов. Но эрцгерцог Карл, не дождавшись его, ушел с австрийцами; французский генерал Массена напал на бывших в Швейцарии русских с войском вдвое их многочисленнее, победил их, несмотря на то что они отчаянно сопротивлялись, и заставил отступить в Германию. Следовательно, Суворов, придя в Швейцарию, не мог там найти ни одного союзного солдата и встретил почти вчетверо более врагов, чем было у него войска.

Глава XLVI Суворов в Швейцарии

Альпийские горы, через которые пришлось Суворову перейти, чтобы из Италии попасть в Швейцарию, очень высоки, дороги через них в то время были очень дурны. Один из самых храбрых французских генералов, Лекурб, загораживал Суворову дорогу. Особенно упорное сражение было на высоте горы Сен-Готард и на одном переходе через реку, который называется Чертовым мостом. Русские одолели и прогнали французов из обоих этих мест. Отступив через один мост, французы разобрали его; русские бросились в обход их и стали карабкаться на гору; французы отступили от моста, наши притащили бревна из сарая, который стоял вблизи, офицеры перевязали их своими шарфами, и по таким мосткам наши прошли, хотя это было над пропастью в несколько сажень глубины. Первым перешел майор Мещерский, в ту же минуту был смертельно ранен и успел только сказать: «Не забудьте меня в реляции». Реляцией называется донесение о сражении. В другом месте французы сожгли мост, но русские перешли по плавающим перекладинам. Потом они пришли к такому спуску, что совсем нельзя было сходить, а разве скатиться. Внизу стояли французы и готовились напасть на наших, как только они там покажутся. Русские приостановились. Милорадович вскричал: «Посмотрите, как возьмут в плен вашего генерала!» и покатился на спине под гору. Весь отряд за ним, и французы были прогнаны.

Наши не знали тех мест, и потому путь указывали австрийцы: но куда они завели Суворова? В такое место, где с одной стороны было озеро, а со всех прочих сторон горы, которые считались непроходимыми. Суворов решился перейти одну из них. Взбираться на нее было очень тяжело; холодный туман обхватывал людей будто дождем: они почти ничего не видели и лезли вперед ощупью. Притом еще наши войска голодали, потому что австрийцы не снабдили их съестными припасами. Суворов и великий князь Константин Павлович, сын императора Павла, еще в Италии приехавший к русскому войску, разделяли все труды и нужды. Спускаться с горы стоило большого труда. Было ужасно скользко, и потому многие падали в пропасти. Наконец они спустились в Муттенскую долину, и что же там услыхали? Я уже сказала вам, что сделали австрийцы и кого нашел Суворов вместо союзников. Французский главнокомандующий Массена так был уверен в победе, что говорил русским офицерам, бывшим у него в плену: «Я скоро приведу к вам Суворова и великого князя Константина!»

Суворов созвал на военный совет великого князя и всех генералов. Он напомнил все поступки австрийцев против него и наконец сказал: «Что нам делать? Идти назад? Стыдно: я еще никогда не отступал. Вперед идти невозможно: у Массена 60 тысяч, а у нас нет и двадцати. Мы без провианта, без патронов, без пушек… Помощи нам ждать не от кого… Мы на краю гибели!» Все были очень опечалены. Суворов продолжал: «Теперь остается одна надежда на всемогущего Бога да на храбрость наших войск. Мы русские! С нами Бог! Спасите честь России! Спасите сына нашего императора!» Суворов залился слезами и бросился к ногам великого князя. Константин Павлович поднимал старика, обнимал, целовал его и, рыдая, не мог произнести ни слова. Старший из генералов Дерфельден сказал, что войско готово идти на врагов, сколько бы их ни было. Суворов отвечал: «Да, мы, русские, с помощью Божией мы все одолеем!» И тотчас же распорядился напасть на французов. Половина его войска пошла открывать дорогу в Германию, другая осталась в Муттенской долине, чтобы противиться войскам Массены.

Первая половина войска Суворова, перейдя гору Брагель, вступила в долину Кленталь. Впереди шли две тысячи австрийцев, которые только и остались у Суворова, и шестнадцать тысяч русских. Французы в полной уверенности, что они победят, предложили австрийцам сдаться. Австрийцы начали переговоры. Но в это время явился Багратион с русскими и напал на врагов. Подъехал и великий князь Константин Павлович. Австрийские офицеры просили его отъехать, говоря, что тут опасно. «Именно поэтому я и останусь», сказал великий князь и, подъехав к русскому отряду, продолжал: «Мы со всех сторон окружены, но вспомните, что завтра день рождения нашего государя и моего родителя: мы должны прославить этот день победою или умереть со славой!» Воины отвечали радостными восклицаниями. Французы были разбиты и прогнаны; много их утонуло в Клентальском озере, через которое пришлось им переходить. Но они заняли такое место в горах, где можно было обороняться от неприятелей во много раз сильнее. Несмотря на отчаянную храбрость, русские не могли их оттуда выгнать. На ночь наше войско осталось в виду неприятелей, так что даже огней нельзя было развести, потому что французы стали бы тогда стрелять наверняка. Ночь была холодная. Проливной дождь перемежался снегом. Туман был до того густ, что едва видели в двух шагах. Солдаты, измученные, голодные, почти больные, не спали всю ночь. Суворов и великий князь ночевали в каком-то хлеву.

Между тем французы напали в Муттенской долине на генерала Ребиндера. Французов было восемь тысяч человек, а наших сперва только две. Русские шесть раз ходили в штыки и были отражаемы. Они подались назад, и при этом французы захватили одну нашу пушку, сперва перебив всех, которые при ней были и отчаянно защищались. Генерал Ребиндер, увидев это, подскакал к русским войскам и вскричал: «Ребята! У нас отняли пушку. Вперед!» Снова весь отряд бросился в штыки, отняли свою пушку, да еще взяли одну французскую. В это время подошел Милорадович еще с двумя тысячами войска. Опять пошли в штыки, казаки взбирались на горы с боков неприятеля и нападали на французов. Русские теснили их на протяжении более чем четырех верст. На следующий день французов собралось 15 тысяч, наших было только семь. Русские бросились в штыки так стремительно, что никакая сила не могла удержать их; французам пришлось отступать по той же дороге, по которой они отступали накануне. По этому пути они заранее построили укрепления, но и это не остановило русских; они гнали неприятелей, брали пушки; все берега реки Муотты были завалены неприятельскими трупами, много французов утонуло в реке, больше тысячи их попало в плен.

В это время и князь Багратион сделал свое дело. Пользуясь темнотой ночи и туманом, наши войска заняли утесы около того места, где стояли французы; неприятели стали стрелять. Войско наше все вдруг, будто сговорившись, разом кинулось вперед с криком «ура!» Не видя впотьмах местности, русские стремительно бросились на французов и сталкивали их вниз, иные и сами падали. Французы не выдержали удара; русские гнали их шесть верст, взяли несколько пушек, знамен и много пленных. Таким образом, русскому войску был открыт путь в Германию, но пришлось сделать переход по горам, еще труднее прежних.

Узкая дорога, по которой они шли, от ненастья сделалась почти непроходима. При подъеме люди едва вытаскивали ноги из грязи, спотыкались и даже обрывались в пропасти. Чем больше они шли, тем труднее становился путь. Свежий снег совсем закрыл дорогу, а густые облака одели поверхность горы, так что русские должны были идти в темноте по сугробам. Проводники разбежались, и поэтому пришлось идти наобум. Все одинаково терпели на этом переходе: солдаты, офицеры и генералы были босы, голодны, изнурены, промочены до костей. Но они все выдержали, потому что одно слово, одна шутка Суворова во всех вселяла бодрость. Однажды на трудном переходе солдаты устали и приуныли. Суворов заметил это и вдруг изо всей силы запел:

Солдаты расхохотались и позабыли про усталость.

Наконец они пришли в Германию и соединились с другими русскими войсками. Император Павел пожаловал Суворова генералиссимусом и велел ему со всем русским войском возвратиться в Россию. Он не хотел продолжать войны с французами, потому что был недоволен своими союзниками, австрийцами и англичанами. Что делали австрийцы, вы уже знаете; не лучше поступили и англичане: обманывали адмирала Ушакова, худо помогали нашим войскам в Голландии, где от этого русские потерпели большие потери; англичане опять стали нападать на нейтральные корабли. В это время во Францию воротился из египетского похода Наполеон Бонапарт, сделался правителем Франции, побил австрийцев при Маренго и завоевал у них Италию. Несколько тысяч русских были в плену во Франции. Суворов просил австрийцев разменять их на тех французских пленных, которых наши войска взяли и, уходя из Италии и Германии, оставили в руках австрийцев. Но австрийцы не согласились на это. Наполеон же освободил всех русских пленных. Император Павел был ему очень благодарен за это и помирился с Францией. Напротив, с Англией он приготовился к войне, потому что возобновил вооруженный нейтралитет и хотел защищать от англичан Данию. Но смерть императора Павла прекратила эту войну. Сын и наследник его Александр I помирился с англичанами. Суворов скончался еще прежде императора Павла.

В последний год царствования Павла Петровича было к России присоединено царство Грузинское. Царь грузинский Георгий, много терпевший от нападений персов и горских народов, на смертном одре завещал грузинам вступить в русское подданство. Они, видя, что только русские государи могут защищать их от сильных врагов, послушались совета Георгия, и с тех пор Грузия принадлежит России.

Глава XLVII Царствование Александра I до 1812 года

Александр I в день вступления на престол объявил, что он будет царствовать по законам и по сердцу бабки своей Екатерины Великой, которая говорила, что лучше простить десять виновных, чем наказать одного невинного. В один день он обнародовал десять милостивых манифестов народу. Много людей было возвращено из ссылки и заточения, пытка совершенно уничтожена. Это не только милосердно, но и справедливо как нельзя больше. Всем сословиям были даны новые права.

До Александра все части управления соединялись в одном месте; от этого выходил беспорядок. Чтобы избежать его, Александр учредил восемь министерств: военное, морское, иностранных дел, внутренних дел, юстиции, финансов, коммерции и народного просвещения. Министерство юстиции заведовало судопроизводством, министерство коммерции – торговлей, а министерство финансов – доходами и расходами государства. Для рассмотрения самых важных дел были учреждены два высших присутственных места: Комитет министров и Государственный совет. Государственный совет – высшее присутственное место в России.

Александр много сделал для обучения своих подданных: во всех уездных городах учредил уездные училища, а в губернских – гимназии. Были основаны университеты в Казани, Харькове и Санкт-Петербурге. Прежде бывшие университеты в Москве, Вильне и Дерпте устроены в лучшем виде. Кроме того, в Санкт-Петербурге и Москве устроены высшие учебные заведения под названием педагогических институтов для приготовления учителей в гимназии.

Александр очень старался как можно лучше устроить войско. А оно скоро понадобилось. Первые четыре года царствования Александра прошли в мире. В это время Наполеон сделался французским императором. Он обещал Александру возвратить владения сардинскому королю, но вместо того захватил всю Италию, захватил в Немецкой земле родственника казненного французского короля Людовика XVI герцога Ангиенского и велел расстрелять его. За это Александр, Австрия и Англия начали войну с Наполеоном. Они приглашали на помощь и Пруссию, но она опять не пристала ни к той, ни к другой стороне.

Русское войско пошло на помощь австрийцам. Начальником был Кутузов, тот самый, что отличился при взятии Измаила. После Суворова он был лучшим из русских генералов. Но прежде чем пришли русские, Наполеон напал на австрийцев. Их главнокомандующий генерал Макк не отступил вовремя, был окружен, часть его войска погибла, а с остальной он сдался в плен при городе Ульме. Все французское войско, чуть не втрое сильнее кутузовского, пошло на него, и ему пришлось отступать. Но Наполеон всячески старался остановить его отступление. Прежде всего загородил дорогу Кутузову французский маршал Мортье, но Кутузов разбил его при городе Кремсе. Потом трое из лучших французских генералов Мюрат, Ланн и Сульт пошли с 60 тысячами войска к городу Шенграбену, чтобы загородить Кутузову дорогу к отступлению. Если бы Кутузов остановился и начал с ними сражаться, то в это время подошел бы сам Наполеон, и тогда погибель русских была бы неизбежна. Поэтому Кутузов приказал князю Багратиону сдерживать французов у Шенграбена. У Багратиона было всего шесть тысяч человек. Он бился, не отступая ни на шаг, до тех пор, пока не прошло русское войско; потом французы окружили его в уверенности, что возьмут в плен отряд. Но он ударил в штыки, пробился сквозь их войско и соединился с Кутузовым.

Наконец при Аустерлице сам Наполеон сразился с русским войском; французов было гораздо больше; но распоряжался сражением не Кутузов, а австрийский генерал Вейротер, которого считали великим знатоком военного дела. Он поставил русских так нехорошо, что, несмотря на всю их храбрость, они были побеждены и должны были уйти из австрийских владений. Австрийский император помирился с Наполеоном на таких условиях, какие были Наполеону угодны.

Управившись с австрийцами, Бонапарт стал притеснять и пруссаков. Тогда они тоже стали воевать с ним и просили помощи русских. Но прежде чем пришло к ним русское войско, Наполеон разбил их при городе Иене, навел на них такой страх, что прусские крепости сдались без выстрела французам. Одна крепость даже сдалась небольшому конному отряду. Почти вся Пруссия была завоевана французами. Наполеон хотел по частям разбить русское войско, но русские генералы Беннигсен и Голицын отразили его. Потом произошло кровопролитное сражение при Прейсиш-Эйлау. Французами командовал Наполеон, русскими Беннигсен. Наших было 80 тысяч человек, французов более 100 тысяч. Сперва нападали французы, но были отражены, потом русские напали на них с таким ожесточением, что расстроили их войско, а генерал Дохтуров совсем уничтожил часть его, бывшую под начальством маршала Ожеро. Но Беннигсен не воспользовался этим; французы оправились, и победа осталась нерешенною. Через некоторое время Наполеон победил русских при городе Фридланде. После этого начались переговоры о мире.

Император Александр и Наполеон лично виделись в городе Тильзите. Император Александр был очень красив собою, приветлив, красноречив, и всякий, кто имел случай говорить с ним, чувствовал к нему расположение. Наполеон в тильзитском свидании многое сделал по его желанию. Так, Наполеон по просьбе Александра не отнял у прусского короля всех земель, которые хотел было отнять. Россия ничего не получила, но ничего и не потеряла по этому миру.

Наполеон все еще оставался в войне с англичанами, но в Англию пройти не мог: английский флот всегда побеждал французов. Поэтому Наполеон придумал континентальную систему, которая состояла в том, что англичанам не было дозволено торговать в землях, подвластных Наполеону или его союзникам.

По Тильзитскому миру Россия приступила к континентальной системе, из-за чего у нас испортились отношения с Англией. Но с самими англичанами русские не сражались, а только с их союзником, шведским королем. Шведы везде сражались очень храбро, но наши войска побеждали их, особенно граф Каменский, который одержал славную победу при Оравайсе и покорил всю Финляндию. Прославился также русский генерал Барклай де Толли своим походом через лед Ботнического залива. Этот залив Балтийского моря лежит между Швециейи Финляндией. Он очень широк, простирается на несколько сот верст. Переходить его по льду очень опасно. Каково же это было сделать с обозом и пушками! Переход Барклая де Толли очень удивил шведов, потому что они никак не ожидали нападения с этой стороны. Шведы вынуждены были помириться, и по этому миру Александр получил Финляндию.

В то же время шла война с турками. Михельсон овладел Молдавией и Валахией. Гудович победил турок в Азии при речке Арпачае, а наш адмирал Сенявин побил их на Средиземном море у острова Лемноса. Но потом война продолжалась нерешительно, хотя Каменский победил турок при Батыне. Наконец начальство над русским войском принял Кутузов. Он приказал отступить через Дунай. Ободренный этим визирь тоже перешел на левую сторону Дуная. Но Кутузов только этого и дожидался: он приказал генералу Маркову перейти через реку и побить турок, которые были на правом берегу. Сам же Кутузов построил укрепления вокруг всей турецкой армии, и когда Марков успешно исполнил, что ему было велено, то все турецкое войско попало в западню, большая часть погибла от голода и болезней, остальная сдалась. Напуганный этим султан заключил в Бухаресте мир, по которому уступил России Бессарабию. Кутузов был пожалован за это в графское достоинство.

Глава XLVIII Война 1812 года до Бородинской битвы

Наполеон усиливался более и более. Австрийцы стали с ним воевать, но были побеждены. Он сделал своих братьев королями: Иосифа – испанским, Людовика – голландским, Иеронима – вестфальским. Мюрат женился на его падчерице и сделался королем неаполитанским. Пасынок Наполеона Евгений Богарне управлял прочими итальянскими землями и назывался вице-королем. Все они правили по указке Наполеона. Швейцария зависела от него. Германские владетели составили Рейнский Союз и тоже во всем ему повиновались. Австрийский император, прусский и датский короли обязаны были помогать ему поиском. Португалия еще противилась ему при помощи англичан, но он надеялся и ее присвоить; наследником шведского престола был выбран французский маршал Бернадот, и Наполеон надеялся, что он будет стараться в пользу Франции. Но Бернадот более заботился о выгоде шведов. Несмотря на то, что брат Наполеона Иосиф был испанским королем, столица и главнейшие города Испании были заняты французами и множество французского войска находилось в Испании, испанцы все-таки остались верны своему законному государю и не хотели подчиняться французам. Войска испанские были побеждаемы, но весь народ восстал против Наполеона и сражался чрезвычайно храбро. Наполеон отправил против них много войска, но потом вызвал часть его оттуда и начал готовиться к войне с Россией.

Были разные причины этой войны. Наполеону хотелось жениться на сестре императора Александра, но на свое предложение он не получил ответа. Наполеон женился на дочери австрийского императора и стал враждовать с Россией. Он занял своими войсками владения ольденбургского герцога, который был в родстве с Александром и под его покровительством. Русский император требовал возвращения этих владений; это было тем справедливее, что по Тильзитскому миру Наполеон обещал не отнимать владений у герцога Ольденбургского, но он не исполнил требований Александра. Наполеон из прежних польских земель составил герцогство Варшавское, в котором поляки стали вооружаться против России. На запросы об этом Александра Наполеон ничего не отвечал. По Тильзитскому миру Александр обещал не торговать с англичанами: он исполнил это обещание; но, заметив, что из Франции и вообще с западной границы подвозятся некоторые товары в подрыв русским фабрикам и в ущерб нашей торговле, запретил на год подвоз этих товаров. Наполеон требовал отмены этого, говоря, что это вредит французской торговле. Александр отвечал, что никто не имеет права вмешиваться в его распоряжения внутри государства. Оба стали готовиться к войне. Тогда русское войско было малочисленнее, чем ныне. Кроме того, еще не кончилась война со Швецией, Турцией и Персией. Поэтому при всех стараниях Александра он мог собрать к западной границе только с небольшим 200 тысяч войска. Оно было разделено на три армии под начальством генералов Барклая де Толли, Багратиона и Тормасова. А у Наполеона было такое войско, какого еще ни у кого не бывало со времени изобретения пороха. Оно состояло из 600 тысяч человек. Кроме французов, в нем были голландцы, швейцарцы, австрийцы, пруссаки, баварцы, вюртембергцы, вестфальцы, баденцы, неаполитанцы, сардинцы, испанцы, португальцы.

Сам Наполеон начальствовал войском, а его тогда по справедливости почитали первым полководцем, потому что до того времени он еще ни разу не был побежден, а напротив одержал множество побед. Конницей у него командовал Мюрат, король неаполитанский; частями его войска – брат его Иероним, король вестфальский, вице-король итальянский, маршалы Ней, Даву, Удино, Виктор, Макдональд, Ожеро, генералы Жюно, Понятовский, Сансир, Ренье. Тридцатью тысячами австрийцев, бывших в его войске, командовал князь Шварценберг, а двадцатью тысячами пруссаков – генерал Иорк.

6 июня 1812 года Наполеон вступил в Россию, даже не объявив войны. Перед вступлением он отдал войску приказ, в котором говорилось: «Россию преследует рок! Судьба ее должна исполниться». Так он заранее говорил о своей победе и погибели России. Император Александр, объявив народу о вторжении неприятеля, прибавил: «Не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Заступника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы наши против сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог. Я не положу оружия, доколь ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

Наполеон с главными войсками пошел на нашу первую армию, бывшую под начальством Барклая де Толли, Макдональду велел осадить Ригу и угрожать Петербургу, а Шварценбергу приказал удерживать Тормасова. Два войска, каждое в 80 тысяч человек, были посланы Наполеоном против нашей второй армии, бывшей под начальством Багратиона. У Багратиона вместе с атаманом донских казаков Платовым было с небольшим 50 тысяч войска, следовательно, ему пришлось иметь дело с неприятелем втрое сильнее его. Наполеон своим быстрым вступлением хотел отделить части русских одну от другой и разбить их по одиночке, но ему это не удалось, потому что император Александр заранее назначил каждому из наших генералов, куда отступать в случае нападения неприятеля, если он будет гораздо сильнее.

Вся армия Барклая де Толли благополучно соединилась без всякой потери. Всего труднее было пройти на место сбора генералу Дохтурову, потому что ему приходилось идти в самом близком расстоянии от французских войск, однако он прошел без потери. Но зато Наполеон употребил все усилия, чтобы не допустить Барклая де Толли соединиться с Багратионом, и оба эти генерала должны были сделать большой обход, чтобы избавиться от сражения поодиночке, которое непременно кончилось бы их погибелью. В этом походе много помог Багратиону Платов с казаками. У него очень часто были небольшие сражения с французами, и казаки их всегда побеждали. Одним из войск, посланных против Багратиона, начальствовал вестфальский король. Наполеон так был недоволен его действиями, что отнял у него начальство и велел ему воротиться в Вестфалию. Сперва русские думали, что обе армии могут соединиться в укрепленном лагере близ реки Дриссы и там сражаться с неприятелем, но потом это оказалось невозможным и пришлось отступить к Смоленску. Для защиты Петербурга был оставлен Витгенштейн с 25 тысячами человек. Наполеон отрядил против него маршала Удино.

Багратион и Барклай де Толли наконец соединились у Смоленска и сперва думали, что уже довольно сильны для того, чтобы напасть самим на Наполеона. Для этого они выступили из Смоленска. Но ошиблись в силах Наполеона: хотя он много людей потерял в походе от русской границы до Смоленска, потому что войско его нуждалось в продовольствии, многие солдаты умерли от голода и болезней, другие разошлись в разные стороны, однако все-таки у него было почти вдвое более солдат, нежели в обеих русских армиях. Наполеон задумал воспользоваться тем, что русские выступили из Смоленска, взять этот город, пока их нет, и потом не пустить их на московскую дорогу. Для этого он пошел к Смоленску в обход, через город Красный. Если бы ему удалось это сделать, то наши войска потерпели бы большие потери, а может быть, и совсем погибли бы. Москва и вся Россия остались бы без защиты. Казалось, он без труда мог завладеть Смоленском, потому что там оставался только один полк. Шесть пехотных полков, большей частью новобранцев, один драгунский и три казачьих под начальством генерала Неверовского стояли у города Красного; прочее русское войско уже выступало к Витебску, и всех ближе к Смоленску шел генерал Раевский. Передовое французское войско под начальством Мюрата напало на Неверовского. У Мюрата конницы было по крайней мере в десять раз больше, чем у Неверовского, поэтому он тотчас сбил нашу конницу, принудил ее уйти к Смоленску с частью пушек, а остальные взял. Неверовский поставил своих пехотинцев в каре и сказал им: «Помните, чему вас учили, делайте так, и вас никогда конница не победит: стреляйте метко, не суетитесь, и никто не смей начинать без моей команды». Так они и сделали. Неприятели, как тучи, неслись с двух сторон. Русские стояли, как окаменелые. Когда же французы были уже близко, барабаны грянули тревогу, русские разом выстрелили, и все пространство около них покрылось убитыми неприятелями. Большая часть остальных французов поскакала обратно, несколько человек домчались до каре и были заколоты. Неверовский сказал: «Видите, ребята, как легко пехоте, которая знает свое дело, побеждать конницу; благодарю вас и поздравляю». Солдаты закричали: «Ура! Рады стараться!» Мюрат сорок раз возобновлял нападение; это ему легко было делать, потому что у него было вчетверо более войска против Неверовского; но всякий раз была такая же встреча французам. Они, наверное, надеялись взять в плен весь наш отряд, но Неверовский ушел к Смоленску. Французы потеряли не менее людей, чем Неверовский. Князь Багратион, которого тогда справедливо считали самым храбрым из наших генералов, донося государю о подвиге Неверовского, сказал: «Можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя». Сами французы выхваляли искусство Неверовского и говорили, что он отступал, как лев.

Раевский, получив известие, что Наполеон идет к Смоленску, послал уведомить об этом главнокомандующих, а сам немедля пошел к Смоленску. Он знал, что ему придется иметь дело с неприятелем гораздо сильнее его, и что он идет почти на явную гибель, но решил лучше погибнуть вместе со своим отрядом, но спасти войско и Россию. У него было всего 15 тысяч человек. Надо было защищаться против главных сил Наполеона, пока не подоспеют наши армии. Раевский расположился в самом городе и был прикрыт его укреплениями. Самое опасное место защищал генерал Паскевич. Сам Наполеон распоряжался нападением и поручил его храбрейшему из своих маршалов – Нею. Французы, несмотря на то, что в них стреляли из 70 пушек, подошли к стене крепости. Но тут их наши солдаты удержали ружейными выстрелами. Несколько раз нападали на них французы, но русские отражали все их атаки. Паскевич, заметив, что они ослабевают, велел ударить в штыки. Наши прогнали французов и многих их перебили. Точно так же было отражено нападение французов и в другом месте. Между тем стала собираться вся французская армия. Она окружила город. Наполеон поставил множество пушек и велел разрушить стены смоленского кремля.

Подкрепление Раевскому уже подходило. Князь Багратион писал ему: «Друг мой! Я не иду, а бегу, желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобою. Держись, Бог тебе помощник!» И Раевский удержался. Обе наши армии подошли. Наполеон очень обрадовался этому и говорил: «Наконец русские в моих руках». Он был уверен, что непременно победит, когда дело дойдет до общего сражения, потому что его войско было гораздо многочисленнее нашего. Сражаясь целый день, войско Раевского очень ослабело. Вместо него назначили для обороны Смоленска Дохтурова. Он недавно был болен и еще не оправился от болезни. Барклай де Толли спросил его, в силах ли он участвовать в сражении. Дохтуров отвечал: «Лучше умереть на поле, нежели в кровати». Маршал Ней, Даву и генерал Понятовский почти с половиною французского войска напали на него; но стены защищали наших солдат. Главное нападение было произведено на то место, где начальствовал генерал Коновницын. Сам Дохтуров находился там же. Коновницын был ранен пулей в руку, но не оставил сражения и даже не позволил сделать себе перевязку. К ним подоспел на помощь принц Евгений Вюртембергский, бывший на русской службе, и французы были совершенно отражены. В другом месте нападали на Смоленск поляки под начальством Понятовского; они сражались очень храбро, но граф Кутайсов, который начальствовал артиллерией 1-й армии, так искусно распоряжался стрельбой, а Неверовский так храбро сопротивлялся полякам, что они не могли продвинуться ни на шаг. Наполеон велел стрелять по городу из 150 пушек, и Смоленск загорелся во многих местах. Это было накануне Преображения. Несмотря на пожар, всенощная служба в церквах продолжалась. Народ с проклятьями в адрес врага выходил из горящего города, называя Наполеона антихристом. Поражаемые спереди врагами, опаляемые сзади пожаром, защитники Смоленска грудью стояли против врага и ни пяди земли не уступили ему. Но оставаться в Смоленске было невозможно, потому что неприятели могли обойти наше войско и стать между ним и Москвою. Барклай де Толли приказал отступить.

Прямая дорога в Москву лежала по берегу Днепра, и если бы русские пошли по ней, то Наполеон мог бы очень навредить им. Поэтому Барклай де Толли велел отступать другой дорогой. Наполеон воспользовался этим и приказал маршалу Нею пойти по столбовой смоленской дороге и занять Лубино. Если бы Ней успел это сделать, то части войска Барклая де Толли были бы окружены неприятелем. Но генерал Тучков 3-й, предвидя эту опасность, не отступил, как ему было приказано, по московской дороге, а загородил неприятелю путь к Лубино. У Тучкова было всего три или четыре тысячи человек, следовательно, он шел для спасения армии на явную смерть или плен. Он удержал на некоторое время Нея, и Барклай де Толли прислал к нему на помощь Коновницына и Орлова-Денисова. К Нею тоже присоединился Мюрат, да еще обходил русское войско Жюно. Французы были без сравнения многочисленнее, но Орлов-Денисов отразил все нападения Мюрата, а Коновницын и Тучков 3-й – Нея. Уже в сумерках, во время последнего нападения французов, Тучков 3-й сам повел гренадеров в атаку, был ранен штыком и взят в плен. Но он исполнил то, чего желал: наша армия была спасена, и а при Лубино Наполеон потерял больше людей, чем наше войско. Тучкова представили сперва Мюрату, потом Наполеону. Оба обошлись с ним ласково и хвалили его храбрость. Он просил Мюрата наградить того офицера, который взял его в плен. Наполеон хотел через Тучкова завести с императором Александром переговоры о мире, но Александр даже не ответил на его мирные предложения.

Глава XLIX Бородинская битва

Помните, что с начала войны у Наполеона было втрое больше войска, чем в наших армиях; впоследствии чем больше он углублялся в Россию, тем больше терял людей от сражений, болезней и недостатка продовольствия. Народ разбегался из городов и селений, которые были заняты врагами. Во многих местах дома жгли сами хозяева, в других – французы. Они нигде не могли отыскать съестных припасов. Крестьяне не только все от них прятали, но еще стали вооружаться и бить их небольшие отряды. Русское войско, напротив того, усиливалось запасными войсками, и все менее становилась разность в числе между войском Наполеона и нашим, хотя еще при Смоленске Наполеон был почти вдвое сильнее. Поэтому Барклай де Толли очень умно делал, что не вступал с ним в сражение, но народ и войско не понимали этого, они чувствовали свою храбрость и силу и думали, что победят французы. Особенно велико было недовольство Барклаем де Толли, когда он оставил Смоленск: войско не могло без жалости смотреть, как бежали смоленские жители, потеряв и жилье, и имущество. Все привыкли думать, что Смоленск – защита Москвы, а ежели захватят враги этот город, то и Москва будет в опасности. На беду еще и фамилия у Барклая де Толли была нерусская, поэтому многие стали даже подозревать его в измене. Государь знал, что это неправда, что, напротив, Барклай де Толли именно тем и оказывает услугу, что отступает без битвы; но нельзя же было оставлять полководцем того, кого все не любили. Сверх того вышло несогласие у Барклая де Толии с Багратионом. Когда они соединились в Смоленске, то Багратион, хотя был старше в чине, чем Барклай де Толли, однако добровольно подчинялся ему, но вскоре они стали не соглашаться в том, как надо действовать. Следовало выбрать общего предводителя не только этими двумя армиями, но и другими.

Была еще третья русская армия, Тормасова, воевавшая против Шварценберга и Ренье. Хотя у Тормасова было менее войска, чем у этих двух генералов, однако он действовал удачно и первым из русских генералов одержал победу над французами в 1812 году. Но особенно прославился своими победами Витгенштейн. Он был оставлен защищать Петербург. Французский маршал Удино, стоявший против него, имел больше войска, но Витгенштейн смело напал на него. Передовым отрядом Витгенштейна начальствовал генерал Кульнев, который уже давно славился храбростью и особенно показал ее в войне со шведами за Финляндию. Он напал на передовое войско при селении Якубов и победил его. Вскоре подошли сам Витгенштейн и Удино и сразились при селении Клястицы. Наши пушки действовали превосходно, пехота ударила в штыки и погнала французов. Они попытались удержаться на песчаных высотах, но были и оттуда изогнаны. Неприятели ушли за реку и подожгли мост. Наша пехота перешла по горящему мосту, а конница вброд и сбила неприятеля в третий раз. Только лесистая местность и переправы через маленькие речки не допустили окончательного истребления французов. После Клястицкого сражения Удино не мог идти на Петербург, его войско очень многих потеряло и так расстроилось, что Наполеон вынужден был послать к нему на помощь Сенсира. К сожалению, во время преследования войска Удино Кульнев был убит.

На помощь к русским шли еще войска, прежде сражавшиеся с турками и шведами, – первые, под начальством адмирала Чичагова, составляли особую армию, и на них особенно надеялись, потому что они уже давно прославились своей храбростью. Кроме того, собиралось множество войска и ополчений во всей России, особенно в губерниях, которые были ближе к месту войны. Дворяне объявили, что если это угодно государю и нужно для отечества, то они готовы пролить свою кровь и не пощадить всего своего состояния. Купцы жертвовали много денег. Народ с готовностью вооружался, На площадях кричали: «Пусть ведут нас против врагов!» В 17 губерниях собралось 20 тысяч человек ополчения. В прочих губерниях был рекрутский набор, составивший большое запасное войско под начальством князя Лобанова-Ростовского.

Государь выбрал в начальники всех наших армий графа Кутузова. Все были очень довольны этим выбором. Когда он ехал из Петербурга к войску, то народ везде принимал его с радостью. Старики заставляли внуков целовать его ноги, матери поднимали к нему грудных младенцев, повсюду было слышно: «Спаси нас! Побей супостата!» Он приехал к армии в Царевом-Займище. Взглянув на солдат, сказал: «Можно ли отступать с такими молодцами!» Потом объехал войско. Не было ни одного генерала, который бы не служил когда-нибудь под его начальством. Погода стояла ясная. Взвился орел над самой головой Кутузова и парил над ним: куда он, туда и орел. Князь снял свою белую фуражку, поклонился орлу и вскричал «ура!» Полки вслед за ним повторили этот возглас. Все оживились. Все уверились, что скоро будут сражаться и победят врагов. Даже сложилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов». Барклай де Толли остался начальником первой армии и по-прежнему служил верой и правдой.

При селе Бородине решил Кутузов сразиться с неприятелем. У Наполеона было 170 тысяч человек. Так уменьшилось его войско. Наше войско под Бородиным состояло из 113 тысяч человек, в том числе 15 тысяч рекрутов и 15 тысяч человек ополчения. Ополченцы были очень храбры, но не совсем хорошо вооружены и еще не привыкли сражаться. Остальных солдат у нас было почти вдвое меньше, чем у Наполеона. Были построены укрепления, из которых главное на кургане, посредине нашего войска. Перед Бородинской битвой было небольшое, но упорное сражение при селе Шевардине. После него Наполеон спросил, сколько русских взято в плен. Один из генералов ответил ему: «Русские в плен не сдаются». Наполеон сказал: «Ну так мы их перебьем». Когда ему донесли, что тут уже протекает река Москва, он вскричал: «По имени этой реки назовем победу». Он объезжал свои войска, давал им разные обещания, сулил награды. Всю ночь французы веселились и пировали. Князь Кутузов тоже объезжал свои войска и говорил солдатам: «Вам придется защищать родную землю, послужить верой и правдой до последней капли крови. Надеюсь на вас. Бог нам поможет. Отслужите молебен». По лагерю носили чудотворную икону Смоленской Божией матери, вынесенную из Смоленска при отступлении наших, и служили молебен.

Дохтуров командовал серединой нашей армии, Милорадович – правым крылом, Багратион – левым. Под начальством Барклая де Толли были и Дохтуров и Милорадович. На середину русской армии нападал вице-король итальянский. Но главные силы Наполеона были против нашего левого крыла. Сперва напал Даву, но совершенно безуспешно: он сам и три главных после него генерала были ранены. К нему присоединились Ней и Мюрат. Понятовский с поляками напал на Тучкова, стоявшего налево от Багратиона. Поляки захватили было возвышение, которое занимали наши. Тучков сам повел туда войска. Русские ударили в штыки, прогнали поляков, но Тучков был смертельно ранен. Вместо него стал начальствовать Багговут, и поляки не могли подвинуться ни на шаг. Самый упорный бой завязался у Багратиона. И русские, и французы дрались отчаянно. Французов было больше числом, и они наконец овладели нашими укреплениями, но подоспел Коновницын; его войско с криком «ура» ударило и прогнало неприятеля. Убитые тысячами лежали вокруг укреплений. Из наших генералов граф Воронцов, князь Горчаков и принц Мекленбургский были ранены, Тучков убит. Таким образом, из троих братьев Тучковых, которые уже все были генералы, двое были убиты, а третий взят в плен. Мать их ослепла от слез, а жена одного из них впоследствии основала на Бородинском поле монастырь и постриглась в нем.

Вице-король итальянский нападал на курганское укрепление, которое защищали Раевский и Паскевич. Русские пушки истребили множество неприятелей, но остальные смело шли вперед. Выстрелы сделались так часты, что дым совсем покрыл врагов. И вдруг они появились на самом укреплении. Наши отступили. Но в это время Ермолов и граф Кутайсов подоспели с одним только батальоном Уфимского пехотного полка. Они бросились в штыки прямо на укрепление, Паскевич слева, а Васильчиков справа. В мгновение овладели они курганом и устлали все пространство на нем и вблизи его вражескими трупами. Один французский генерал при этом был взят в плен. Но храбрый Кутайсов был убит.

Между тем бой на левом крыле все более разгорался. Французы стреляли из четырехсот пушек, наши – из трехсот. Множество французов пошли на наши укрепления. Смотря, как один из их полков под жесточайшим огнем, спокойно продвигается вперед, князь Багратион закричал: «Браво!» и поняв, что французов нельзя удержать выстрелами, приказал солдатам ударить в штыки. Завязался отчаянный бой: бились штыками, тесаками, прикладами. Князь Багратион был сильно ранен в ногу, хотел скрыть это от войска, но кровь потекла из раны, взгляд его помрачился, он чуть не упал с лошади. Уезжая с битвы, он беспрестанно оборачивался и посылал к Коновницыну, который принял после него начальство, узнать, чем кончилось дело. Французы овладели укреплениями, наши отошли за Семеновский овраг, и там Коновницын удержал врагов.

В это время Наполеон вздумал нанести решительный удар и двинул вперед Мюрата с множеством конницы; но наши гвардейские полки отразили нападение. Тогда Наполеон двинул на помощь Мюрату свою гвардию. Но Платов и Уваров по приказанию Кутузова с русской конницей ударили по войску вице-короля итальянского и в тыл французам и вызвали в их рядах такой беспорядок, что Наполеон велел своей гвардии остановиться, боясь нового нападения с этой стороны. Он собрал множество пушек и открыл стрельбу по центру нашего войска и по курганному укреплению. Ядра страшно гудели, бороздили землю, ломали вдребезги все, что встречали, но наше войско стояло с удивительным мужеством. Полководцы Барклай де Толли, Милорадович и Остерман подавали пример. После смоленской битвы солдаты не жаловали Барклая де Толли, и даже когда он выезжал перед войском, перестали кричать ему «ура», но в Бородинском сражении, видя его храбрость, вновь стали встречать его этим криком. Заметив, что он стоит там, где падало множество ядер, Милорадович сказал: «Барклай хочет меня удивить», и поехал в такое место, где было еще опаснее, и велел там подать себе завтрак.

Под вечер неприятельская конница под начальством Коленкура и пехота вице-короля опять пошли на курганное укрепление. Сам Барклай де Толли повел нашу гвардейскую конницу. Одно нападение следовало за другим, и наконец французы уступили нам поле битвы. На левом крыле они тоже не продвинулись ни на шаг. Дохтуров, принявший там начальство, хладнокровно распоряжался, сидя на барабане, его солдаты отразили все неприятельские нападения. Обе стороны приписывали победу себе: русские потому, что поле битвы осталось за ними, французы потому, что назавтра русские отступили.

В Бородинской битве было убито и ранено с каждой стороны больше чем по пятидесяти тысяч человек. У нас осталось в строю только 60 тысяч человек, а у Наполеона вдвое против нашего, и нельзя было начать с ним нового сражения, пока наше войско не получит помощи. Поэтому Кутузов повел войско к Москве, надеясь около нее найти выгодное место, где можно будет сразиться с французами.

Главнокомандующим в Москве тогда был Ростопчин. Он мастерски умел соблюдать в Москве тишину и порядок и прославился своими объявлениями или афишками. Вот одна из них: «Слава Богу! Все у нас в Москве хорошо и спокойно, хлеб не дорожает и мясо дешевеет. Одного всем хочется, чтобы злодея побить, и то будет. Станем Богу молиться, да воинов снаряжать, да в армию их отправлять. А за нас пред Богом заступники Божия матерь и московские чудотворцы, пред светом милосердный государь наш Александр Павлович, а пред супостаты христолюбивое воинство; а чтобы скорее дело решить, государю угодить, Россию одолжить и Наполеону насолить, то должно иметь послушание, усердие и веру к слонам начальников, и они рады с вами и жить, и умереть. Когда дело делать – я с вами, на войну идти – пред вами, а отдыхать – за вами. Не бойтесь ничего: нашла туча, да мы ее отдуем; все перемелется, мука будет, а берегитесь одного: пьяниц да дураков; они, распустя уши, шатаются, да и другим в уши врасплох надувают. Иной вздумает, что Наполеон за добром идет, а его дело кожу драть: обещает все, а выйдет ничего. Солдатам сулит фельдмаршальство, нищим золотые горы, а всех ловит за виски, да в тиски, и пошлет на смерть: убьют ли там, либо тут. А для сего и прошу, если кто из наших или из чужих станет его выхвалять и сулить и то и другое, то какой бы он ни был, за хохол да на съезжую: тот, кто возьмет, тому честь, слава и награда, а кого возьмут, с тем я разделаюсь. Хоть пяти пядей во лбу: мне на то и власть дана, и государь изволил приказать беречь матушку Москву, а кому же беречь мать, как не деткам. Ей Богу, братцы, государь на вас, как на Кремль, надеется, а я за вас присягнуть готов. Не введите в слово. А я верный слуга царский, русский боярин и православный христианин. Вот моя молитва: «Господи Царь Небесный! Продли дни благочестивого земного царя нашего! Продли благодать Твою на православную Россию, продли мужество христолюбивого воинства, продли верность и любовь к отчеству православного русского народа! Направь стопы воинов на гибель врагов, просвети и укрепи их силою Животворящего Креста, чело, их охраняюща, и сим знамением победиши».

Выгодного места для сражения между Москвою и Бородиным не отыскалось. В деревне Фили собрался военный совет из главнейших наших генералов. Одни говорили, что надо до последней крайности оборонять Москву; другие говорили, что если будут сражаться перед Москвой, то их победят наверняка, потому что у неприятеля вдвое больше войска, а московские жители хоть и храбры и усердны, но к войне не привыкли и не устоят против обученных и опытных французских войск; если же армия будет побеждена и ей придется отступать через Москву, то она вся погибнет; с ней вместе погибнет и вся надежда победить врага. Кутузов видел справедливость последнего мнения и велел отступить за Москву. Если бы это сделал другой генерал, то ропот был бы ужасный, но Кутузова все почитали и верили, что уж ежели он велел отступать, то значит, не было иного средства победить французов, и хотя все очень горевали, но повиновались ему.

Глава L Конец войны 1812 года

Печально проходили наши солдаты через Москву, оставляя ее врагам. Сам Кутузов несколько раз плакал, когда решился ее оставить, и говорил: «Уж доведу я проклятых французов, как в прошлом году турок, до того, что они будут есть лошадиное мясо». А что думали в это время московские жители! Французы уже достаточно показали себя на пути в Москву. Они не только грабили, насиловали и убивали, но и надругались над храмами Божьими, выносили святые иконы и на них мыли черное белье. Поэтому страшно было и подумать что Москва попадется им в руки. Да и не приходило это в голову никому из москвитян. После Бородинской битвы было объявлено, что наши совершенно победили, так чего было бояться? Кутузов писал Ростопчину, что хочет еще раз сразиться для защиты Москвы. Ростопчин призывал московских жителей вооружиться, идти в три горы и там биться с врагами. Из казны сперва продавали жителям оружие по дешевой цене, а потом раздавали даром. Поэтому все были уверены, что близ Москвы будет сражение, и, зная свою храбрость, не сомневались в победе. Правда, казенное имущество давно уже вывозили из Москвы и многие жители выезжали оттуда, но окрестные крестьяне стыдили их и говорили: «Куда бежите, аль Москва в невзгодье вам не мила?» Когда стали провозить по Москве раненых в Бородинской битве, народ толпами окружал их; всех наделяли чем могли, перевязывали раны, расспрашивали о битве и о врагах. Услыхав, что Наполеон идет к Москве, жители стали выезжать более и более, наконец уже столько было желающих ехать, что нельзя было достать лошадей. Но когда войско наше со всеми обозами стало проходить по Москве, то обнаружилось, в чем дело. Утопающий и за соломинку хватается, поэтому еще находились люди, которые говорили, что наши идут в обход и не отдадут Москву без боя; даже толковали, что англичане идут к нам на помощь; но большая часть оставшихся в Москве жителей старалась выбраться из нее. Теснота сделалась страшная. Уж не хлопотали о том, чтобы забрать имущество, старались спастись сами. Матери с грудными детьми, старики, старухи, дети, отставшие от своих родных, толпились вместе с другими. Повсюду раздавались плач и стоны. Многие сами не знали, куда идут.

Передовое войско Наполеона вел Мюрат. Нападение его отражал Милорадович. Этот генерал не только в нашем, но и в неприятельском войске был славен храбростью. Генерал Ермолов говорил, что тот, кто хочет сражаться подле Милорадовича, должен иметь две жизни: одну свою, а другую в запасе. Милорадович послал к Мюрату сказать, что ежели французы хотят занять Москву невредимо, то не должны напирать на наше войско и дать всем выйти из города; иначе он будет сражаться до последнего человека и вместо Москвы оставит одни развалины. Мюрат удержал свое наступление. Милорадович благополучно вывел из Москвы войско и обоз и, когда уже был в четырех верстах оттуда, узнал, что небольшой отряд русской конницы задержан там французами. Он один воротился туда и вывел этот отряд.

Французы готовы были на все согласиться, только бы получить Москву невредимою. Они уже давно терпели недостаток в продовольствии, особенно после взятия Смоленска. В Москве они надеялись отдохнуть, запастись всем и обогатиться. Наполеон уже покорил несколько неприятельских столиц. Обыкновенно приезжала к нему при этом из покоренной столицы депутация, то есть посланные люди, с просьбою пощадить столицу и ее жителей; потом французы с большим торжеством входили в город, а жители беспрекословно им повиновались и выполняли все их желания. Того же Наполеон ожидал и в Москве. У Дорогомиловской заставы поджидал он нашей депутации; войско его было в полном параде для торжественного вступления. Но депутации не было. Наконец Наполеон послал отыскать русских. Посланные отыскали несколько живущих в Москве иностранцев. Наполеон спрашивал их, где сенат, губернатор, бояре, народ, и узнал, что все выехали. И точно, в Москве едва осталась сороковая часть жителей, да и те потому только, что не было им возможности уйти. Они не добром встретили врагов. Вооружившись чем попало, несколько сот русских засели в Кремле и стали оттуда стрелять в конницу Мюрата. Конечно, их скоро разогнали, но французы увидели, как они ошиблись в своей надежде.

В тот же день в Замоскворечье начались пожары: хозяева домов жгли их, чтобы они не достались французам. Назавтра Наполеон въехал в Кремль. Ночью французы врывались в дома, грабили и неистовствовали. Некоторые дома они зажгли. Но еще больше усиливался пожар оттого, что русские для погибели французов продолжали жечь свои дома. Поднялся ветер. Некоторые французские генералы хотели было потушить пожар, но все старания были напрасны. Пожар распространился по всей Москве, как огненное море. Наполеон смотрел на пожар с балкона и думал: «Москвы нет! Я лишился награды, обещанной войску! Русские сами зажигают! Что за люди!» Надо было ему выехать из Кремля, чтобы не сгореть живому. Но нелегко было выбраться из Москвы. Повсюду обрушивались кровли, падали стены, бревна, доски; летали железные листы с крыш; пламя кружилось над головою Наполеона, пылающие бревна и раскаленные кучи кирпича загораживали ему дорогу. Наконец он выбрался из города. Французским войскам было дозволено грабить Москву поочередно, и они ходили на это дело, сменяя друг друга, как на службу. Они превзошли всех грабителей, какие были в Русской земле: татары иногда сжигали церкви, в которых укрывались русские, но не глумились над святыми иконами и священными предметами; напротив, французы страшно неистовствовали в церквах, наряжались в ризы и плясали в наших храмах, ругались над святыми иконами, оскверняли святые престолы и ставили в храмы лошадей. С жителями, которые попадали в их руки, они поступали очень дурно: заставляли их, как животных, переносить свою добычу, били до полусмерти, многих и совсем убивали, не щадили даже малолетних.

Кутузов отправил полковника Мишо донести обо всем государю. Александр Павлович горько заплакал, выслушав донесение, и спросил: «Что говорили солдаты, когда оставляли Москву?» Мишо попросил позволения говорить откровенно и сказал, что он оставил всю армию в большом страхе. «Неужели мои русские испугались?» спросил государь. Мишо отвечал: «Да, государь, они боятся, как бы вы, по доброте души, не заключили мир, они желают биться до последней капли крови». Государь сказал ему: «Передай всем моим верноподданным, что ежели у меня не останется ни одного солдата, я созову мое верное дворянство и добрых поселян и сам буду предводительствовать ими». К этому он прибавил, что лучше согласится отрастить бороду до груди, жить в Сибири и питаться одним хлебом, нежели подписать постыдный мир. Мало того, он тогда же сказал, что хочет свергнуть Наполеона и что оба они не смогут царствовать.

Русские, когда узнали о взятии Москвы и о злодействах, которые там делал неприятель, ожесточились против французов. Никто не жалел ни состояния, ни жизни, только бы отомстить врагам. Смоленские и московские крестьяне стали вооружаться и нападать на врагов, которые выходили из Москвы для добычи припасов и назывались по-французски мародерами, а русские называли их миродерами. При этом руководили крестьянами помещики, отставные солдаты, старосты, иногда даже духовные. Из помещиков более других известны Храповицкий, Энгельгардт и Шубин. Двух последних Наполеон взял в плен и велел расстрелять. Всех, кто не мог биться, крестьяне укрывали вдали от селений, а сами всегда были наготове встретить врага, и как только он показывался, били в набат и выходили против него. Если же неприятель был очень силен, то против него соединялись крестьяне из нескольких селений. Даже многие женщины сражались. Одна из них, старостиха Василиса, прославилась своей храбростью. Кутузов разослал кругом неприятельского войска большие отряды, которые назывались партизанскими. Из начальников их особенно прославились Дорохов, Давыдов, Сеславин, Фигнер. Фигнер хорошо знал иностранные языки, переодевался во французский мундир и ехал в Москву узнать, что там делается. Партизаны и народ истребляли французов тысячами. Всякий русский человек, чем мог, помогал войску; кто сам не сражался, жертвовал деньги. Ремесленники, которые могли приготовить что-нибудь для войска, занимались этим, оставляя иную работу. Если Кутузов требовал продовольствия или подвод, то доставлялось больше, чем нужно. А Наполеон ничем не мог заставить служить себе ни одного русского человека. Даже денег его не брали.

Тех, кто убежал из Москвы и других городов, русские везде принимали как дорогих гостей и делились с ними всем, чем могли.

Кутузов, отступая от Москвы, обманул Наполеона: пошел сперва по рязанской дороге, а потом перешел на калужскую и занял укрепленный лагерь при селе Тарутино. Это было так искусно сделано, что Наполеон некоторое время не знал, куда ушла русская армия. Он послал за ней к Тарутино передовое войско под начальством Мюрата. Место в Тарутино, которое выбрал Кутузов, было самое выгодное: он защищал на нем от Наполеона самые хлебородные наши губернии, и куда бы Наполеон ни вздумал идти из Москвы, всюду Кутузов мог или опередить его, или ударить на него с боков или сзади. Подкрепления отовсюду приходили в Тарутино. Донские казаки вооружились поголовно и явились туда. Государь даже давал распоряжения о том, как совсем уничтожить войско Наполеона. Для этого положено было двинуться с юга войскам Чичагова и Тормасова, с севера войскам Витгенштейна и тем, которые пришли со шведской границы, соединиться в тылу Наполеона и ударить по нему, между тем как Кутузов нападет с другой стороны. Наполеон же думал, что Александр испуган взятием Москвы и согласится на мир. Он сам начал переговоры о мире и послал для того к Кутузову своего генерала Лористона; но Александр велел Кутузову напасть на врага. Бениингсен напал на Мюрата при Тарутино и победил его.

Пробыв полтора месяца в Москве, войско Наполеона начисто разграбила ее; французы имели много дорогих вещей, но нуждались в съестных припасах, и многие из них еще в Москве умерли от голода и разных болезней. Наполеон знал, что если придется отступать по разоренной Смоленской дороге, то там его армия может погибнуть. Поэтому он придумал пройти через Калугу и в наших плодородных губерниях запастись продовольствием. Но у города Малоярославца Дохтуров остановил его, а потом пришел и сам Кутузов со всем войском. Сражение было упорное, город восемь раз переходил из рук в руки, и наконец Наполеон должен был отступить по Смоленской дороге. Кутузов с главной армией пошел у него сбоку а за ним пошли Милорадович и Платов. У города Вязьма Милорадович напал на маршала Даву. Вице-король итальянский и Понятовский пришли Даву на помощь; но несмотря на это Милорадович совершенно разбил его и заставил бежать, бросив обозы. К Милорадовичу присоединился Платов, а к французам Ней. Началось общее сражение: наши опять победили и выгнали французов из Вязьмы.

На другие сутки после сражения под Вязьмой выпал снег, поднялась метель, мороз был еще невелик, но для жителей южной Европы невыносим. Французы не позаботились запастись теплой одеждой. Многие из них умирали от холода и голода, другие гибли от наших войск и крестьян. Лошади у них почти все погибли, и они бросили пушки, а конные воины их должны были спешиться. Армия так скоро отступила, что было много отставших, а среди них – наших пленных, которые не могли от изнурения идти за войском, Наполеон велел убивать их. Русские же каждый день брали неприятеля в плен тысячами. Тех из них, которые попадали в плен к нашему войску, солдаты не только не обижали, но еще давали им хлеба. Но горька была участь тех, которые попадались крестьянам; их губили без милосердия. Даже бабы и ребятишки секли розгами ползавших французов. На них жалко было смотреть: головы их были окутаны лохмотьями; вместо обуви на ногах – мешки и всякое тряпье. Они до того ослабели, что пленных русские вели без конвоя, просто говорили им: «Идите назад», и они брели, только бы обогреться да пищи достать.

При переправе через реку Вопь Платов попал на вице-короля итальянского и сильно поразил его войско. Но всего сильнее французы были побиты у города Красного. Один за другим здесь были побеждены вице-король итальянский, маршалы Даву и Ней. Ней едва сам спасся, а войско его было все перебито или взято в плен. Всего русские при Красном взяли в плен 26 тысяч человек, захватили весь обоз войска, с которым сражались, и больше 100 пушек. Все, что французы награбили в Москве, досталось русским. Расстройство французов дошло до того, что однажды 400 французов сдались трем русским. За это сражение Кутузов получил титул князя и прозвание Смоленского.

После краснинского сражения только гвардия Наполеона походила еще на войско, а прочие его воины шли в беспорядке, кто в мундире, кто в ризе, кто в женском платье. Казаки всего более их истребляли и навели на французов такой страх, что при появлении даже одного казака они сдавались или бежали.

Между тем Наполеону готовилась окончательнаяпогибель. Витгенштейн победил Сенсира и выгнал его из Полоцка. В этом сражении петербургское ополчение сражалось не хуже старых солдат. Остатки войска Удино и Сенсира соединились с французским войском, бывшим под начальством Виктора, но Витгенштейн побил и этого маршала. Однако войско Виктора не было в таком расстройстве, как Наполеоново. Между тем подошел Чичагов со своей армией и стал у реки Березины, которую Наполеону непременно нужно было перейти. Чичагов должен был задержать его переправу, чтобы Витгенштейн мог напасть на французов сбоку, а Кутузов с тыла.

Когда Наполеон соединился с Виктором, Удино и другими подкреплениями у Березины, то всего составилось у него тысяч шестьдесят или семьдесят вооруженных, не считая такого же количества невооруженных воинов, шедших за армией. Он велел маршалу Удино командовать передовым войском, а Виктору задним. Удино должен был проложить французам дорогу, а Виктор защищать их от нападений Витгенштейна. Чичагов поддался на обман Наполеона: подумал, что Наполеон хочет переправиться ниже Борисова, и ушел туда со своим войском, а у Студянки, где Наполеон действительно переправился, оставил маленький отряд, который не мог удержать французов. Напротив того, Витгенштейн отлично исполнил свое дело, разбил Виктора и взял до 13 тысяч французов в плен.

Казаки прорвались к мосту, по которому переходили французы. Они бросились на мост в беспорядке, мост подломился, и тогда все, что на нем было – люди, лошади, обозы – опустилось в воду. Одни хотели переходить по льдинам, но были затерты льдом и унесены водою; другие бросились вплавь, но утопали или замерзали; третьи бросались в пламя на мосту и умирали там мучительной смертью. Женщины, дети, грудные младенцы, обнявши ручонками шеи матерей, лежали на льду. Отчаянные вопли раздавались повсюду, ветер своим воем заглушал их, и метель засыпала глаза врагов.

После перехода Наполеона через Березину мороз усилился, и французы перестали походить на войско и даже потеряли человеческое подобие: у кого-то был отморожен нос, у кого-то уши, у кого-то пальцы. Люди кутались во всякие лохмотья, даже в солому, но не могли этим спастись. Голод страшно мучил их. Дрожа от стужи, они бросались в наши ряды и просили куска хлеба. Наши давали им, что могли, и они целовали руки русских. Страшно было взглянуть на места, где останавливались неприятели; в середине обыкновенно курился огонек, кругом лежали замерзшие враги, кто был ближе к огню, те еще шевелились, прочие с судорожными лицами сидели, будто окаменевши. У многих вместо слез выступала из глаз кровь; другие, потеряв рассудок, смотрели на наших, ничего не понимая. В беспамятстве они ложились на горячие угли и погибали в огне, грызя себе руки.

Наполеон бросил свое войско и уехал во Францию. Мюрат, которого он оставил главнокомандующим, тоже уехал. Принял команду вице-король итальянский, но чем было командовать? Почти все остальное французское войско погибло по дороге от Березины до нашей границы от холода, голода и нападений казаков, которые ни на шаг от него не отставали. Остались только австрийцы, пруссаки и саксонцы, бывшие под начальством Шварценберга, Макдональда и Ренье, а из главной армии вице-король вывел 20 тысяч человек безоружных и почти не похожих на людей. Слова императора Александра сбылись: ни одного вооруженного неприятеля не осталось в России, а пленных осталось 200 тысяч. Пушек было взято у французов и их союзников более 1000, их сложили в Москве в память нашествия двенадцати народов; знамена же отвезли в Петербург.

Глава LI Остальное время царствования Александра I

Нельзя было кончить войну только тем, что выгнали французов из России. Конечно, Наполеон согласился бы тогда заключить мир, выгодный для Александра, но что же бы из этого вышло? Европейские государства остались бы в той же зависимости от него. Он через несколько лет оправился бы от поражения и опять начал бы войну. Напротив, Александр решил освободить все порабощенные Наполеоном государства и начать с Пруссии.

Пруссаки ненавидели Наполеона, потому что он притеснял их больше, чем другие народы. Генерал Йорк, который вел пруссаков в их с Наполеоном походе в Россию, отделился от французов и заключил договор с русскими войсками не сражаться против них, но ни он, ни другие пруссаки не смели явно перейти на нашу сторону, потому что столица их, крепости и почти вся земля были заняты французскими войсками. Поэтому нашим войскам надо было занять как можно скорее прусские земли. Хотя наши очень много людей потеряли в войне 1812 года и им надо было отдохнуть, но государь приказал им немедленно перейти через границу. В короткое время они заняли герцогство Варшавское и Пруссию, кроме нескольких крепостей. Тогда прусский король вступил в союз с императором Александром. Они надеялись, что и австрийский император с ними соединится, но он объявил, что не пристанет ни к той, ни к другой стороне и будет стараться примирить Александра и прусского короля с Наполеоном.

Пруссаки стали поспешно вооружаться; кроме войска, у них составилось сильное ополчение, и когда дело дошло до сражений, то пруссаки дрались очень храбро. Австрийцев смешили эти старания пруссаков, и они издевались над их ополчением. В прочих германских государствах народ ненавидел французов, но государи боялись Наполеона и не только не смели вооружиться против него, но еще присылали к нему войско на помощь. Он увеличил рекрутские наборы во Франции и вытребовал из Испании старых солдат, чтобы составить полки из них вместе с новобранцами. А наше и прусское войска еще были невелики, потому что пруссаки не кончили своего вооружения, а русское войско уже было так далеко от нашей границы, что подкрепления еще не могли прийти. Поэтому в начале войны у Наполеона было гораздо больше войска.

Кутузов скончался вскоре после перехода наших войск через границу, и главнокомандующим назначили Витгенштейна. Он сразился с Наполеоном сперва при Лютцене, а потом при Бауцене. Оба сражения остались нерешенными, но нашим пришлось отступить, потому что войско Наполеона было гораздо многочисленнее. Наконец заключили с ним перемирие для того, чтобы обеим сторонам окончить вооружение, и каждая надеялась склонить на свою сторону Австрию. Это удалось Александру, и когда перемирие кончилось, то против Наполеона было в союзе семь государств: Россия, Англия, Австрия, Пруссия, Швеция, Испания и Португалия. Теперь у него уже было менее войска, чем у союзников.

Он стоял со своим войском в Саксонии, а союзники составляли три армии. Главная была в Богемии под начальством Шварценберга, командующего австрийской армией, воевавшей против России. Большую часть этой армии составляли австрийцы, но в ней была русская и прусская гвардии и другие русские войска. При этой армии находились императоры русский и австрийский и король прусский. Вторая армия была в Силезии под начальством прусского генерала Блюхера, но в ней больше половины войска было русских. Третьей армией, которая стояла в Пруссии, командовал наследный принц шведский, и в ней почти половина была русских.

Наполеон пошел на Блюхера, и в это время главная армия союзников подступила к Дрездену, столице Саксонии. Император Александр хотел тотчас же напасть на Дрезден, но Шварценберг, поджидая австрийские войска, потерял время, сам Наполеон подоспел с войском к Дрездену и напал на союзников. Русские и пруссаки храбро сопротивлялись, но он разбил австрийцев и взял в плен несколько тысяч их. Пришлось отступить, а это было трудно, потому что путь из Саксонии в Богемию идет по горам, и в то время от частых дождей было очень грязно.

Наполеон послал своего генерала Вандама с 37 тысячами человек занять город Теплиц и стать на дороге, по которой должны были идти союзники. Если бы это удалось, то наша армия и все три государя были бы в великой опасности. Но граф Остерман, у которого войска было вдвое меньше, чем у Вандама, загородил дорогу французам. В числе войск Остермана была и отборная наша гвардия. У прочих его войск скоро кончились заряды, и пришлось драться одним гвардейцам, которых было только 8 тысяч человек. Упорное сражение между Остерманом и Вандамом началось под Кульмом. Нашим солдатам было объявлено, что император Александр еще в горах и что от их храбрости зависит спасение его армии. Ермолов, который в этом сражении был вторым начальником после Остермана, говорил, что не нужно было ободрять наших солдат, а только укрощать их пылкость. Продолжался бой долго, 80 французских пушек поражали наши ряды и не могли поколебать их; все наши полки один за другим ходили в штыки. В два часа Вандам хотел решить дело одним ударом. Войска его пошли напролом. Но наши гвардейцы с музыкой и барабанным боем встретили их штыками и саблями: одни из неприятелей побежали в лес, другие были перебиты. Раненые опять шли драться. После сражения не представляли списки отличившихся, потому что все сражались одинаково превосходно. У Остермана оторвало ядром левую руку. Между тем к нашим стали подходить подкрепления. Прибыл и государь. Назавтра он приказал напасть на французов, а пруссакам, которые еще оставались в горах, велел идти наперерез дороги, по которой придется отступать французам. Войско Вандама не выдержало нападения, отступило, было встречено пруссаками, окружено и почти все погибло или было взято в плен. Кульмское сражение очень обрадовало Александра. Он в нем распоряжался сам и увидел, что это гораздо лучше, чем доверять австрийским генералам. В память этого сражения был учрежден особый крест.

Между тем Блюхер победил французов при Кацбахе, а наследный принц шведский – при Гросберене и Денневице. Сам Блюхер доносил, что он победою обязан хорошим распоряжениям русского генерала Сакена. Кроме него, в кацбахском сражении отличились русские генералы Васильчиков и Ланский. Сверх потерь в этих сражениях Наполеон лишился много войска от нападений казаков под начальством Платова, Тильмана, который был саксонским генералом и перешел к нам на службу, Чернышева и других партизанов. Чернышев, пройдя с небольшим отрядом несколько сот верст по земле, занятой неприятельскими войсками, напал на Кассель, столицу Вестфальского королевства, взял ее, выгнал оттуда короля, брата Наполеона, объявил, что Вестфальское королевство уничтожено, и благополучно возвратился в армию наследного принца шведского.

Наполеон увидел, что ему не удержаться в Дрездене и отступил к Лейпцигу. Наши войска пошли туда за ним, и сражение началось в 1813 году, 4 октября. К этому времени туда подоспела только главная наша армия, а Блюхер и наследный принц еще не подошли. Поэтому Наполеон хотел сперва победить Шварценберга, а потом уже напасть на других. Ему удалось победить австрийцев, и он взял в плен несколько тысяч солдат. Сильный удар расстроил русские и прусские войска. Французы овладели частью наших пушек, император Александр был в большой опасности. Французская конница шла недалеко от него, а при нем было всего несколько сот лейб-казаков под начальством графа Орлова-Денисова, но Александр велел этим лейб-казакам выступить на врага, а генералу Сухозанету подвести гвардейскую артиллерию. Донцы с отчаянной храбростью исполнили волю государя, а гвардейская артиллерия перебила множество французов. Наши оправились, возвратили свои пушки и удержали поле битвы.

Назавтра подошли Блюхер и наследный принц, а на третий день началось общее сражение. У Наполеона было 170 тысяч войска, а у союзников более 300 тысяч. Пушек с обеих сторон было до двух тысяч. Сражение упорством не уступало Бородинскому. Во время самой битвы несколько тысяч саксонцев, бывших в войске Наполеона, перешли на сторону наших. Но французы отчаянно оборонялись и не уступали ни шагу. Русскому генералу Ланжерону удалось взять деревню Шенфельд, которая была особенно важна для противников. На другой день Наполеон велел отступать. Генералы Лористон и Понятовский, только что пожалованный за храбрость в маршалы, были оставлены Наполеоном защищать Лейпциг, пока будет отступать прочее его войско; потом же эти генералы должны были отступить через реку Эльстер по мосту, к которому приставлены были люди с приказом зажечь его, когда перейдут французы. Союзники ворвались в Лейпциг. Понятовский и Лористон стали отступать; но люди, приставленные к мосту, увидели наши войска и взорвали его. Неприятели от этого много потеряли, большая часть их сдалась в плен, в том числе и Лористон; другие же бросились вплавь через Эльстер и потонули; в числе их был и Понятовский.

Наполеон со своим войском стал отступать в большом расстройстве к реке Рейн; ему загородили путь австрийцы и баварцы, которые тоже выступили против него, но он разбил их и ушел во Францию. Германцы присоединились к союзникам, которые сперва не решались вступить во Францию, полагая, что нападение на нее не может кончиться счастливо; но Александр уговорил их продолжать войну и не давать Наполеону собраться с силами. Армии Шварценберга и Блюхера вошли во Францию. Большая часть армии наследного принца пошла на датчан и заставила их отказаться от союза с Наполеоном, а остальные войска наследного принца освободили от власти французов Голландию, причем особенно отличался Чернышев. Он потом вступил во Францию и там тоже сделал славное дело, взяв крепость Суассон.

У Наполеона было слишком мало войска в сравнении с армией союзников, и потому он старался нападать на них по частям. Сперва, однако, ему это не удалось, и Блюхер при городе Бриенне победил его. Но потом Наполеону помогло то, что австрийцы действовали вяло, нерешительно и все хлопотали о том, чтобы поскорее заключить мир, выгодный для них, не слишком заботясь о прочих союзниках. Пользуясь этим, Наполеон успел разбить войска Блюхера по частям, но к Блюхеру присоединилась часть армии наследного принца. Воронцов при городе Краоне несколько часов сражался с Наполеоном, хотя имел меньше войска, а Блюхер хотел обойти неприятеля, но не успел этого сделать. Однако потом уже наши войска не разделялись и все нападения на них Наполеона были неудачны. Переговоры о мире, которые Наполеон начал было с союзниками, тоже не состоялись. Тогда Наполеон вздумал испугать союзников. По примеру прежних своих войн с австрийцами и пруссаками он знал, что они всегда впадали в панику, когда он посылал хотя бы небольшое войско к ним в тыл. Теперь Наполеон со всей своей армией пошел в тыл к союзникам, надеясь, что они пойдут вслед за ним и оставят Париж в покое. Может быть, они так и сделали бы, если бы с ними не было императора Александра. Он объявил, что если австрийцы отступят, то он с русскими пойдет на Париж, и спросил прусского короля, пойдет ли он с ним. Прусский король отвечал, что он уже давно отдал свои войска в распоряжение императора Александра. «Зачем же вы хотите оставить меня одного?» – сказал австрийский император.

Тогда было решено всем идти на Париж. По пути туда союзников русский генерал граф Пален победил двух маршалов, Мармона и Мортье, при городе Фер-Шампенуазе и заставил их отступить к Парижу. Там эти маршалы получили подкрепление французскими ополчениями и приготовились к защите под начальством Иосифа, брата Наполеона, короля испанского. Но хотя они защищались очень храбро, особенно на двух высотах близ Парижа, Бельвиле и Монмартре, но русские взяли эти высоты, причем особенно отличились генералы Раевский, Ланжерон, Рудзевич и Воронцов. Пруссаки тоже храбро сражались, австрийцы же совсем не участвовали в приступе к высотам близ Парижа. Париж сдался. Завоевание его было славным делом, потому что его еще никогда не покорял ни один враг. Взятием Парижа русские расплатились за плен Москвы. Но не так они поступили в нем, как французы в Москве. Плохо пришлось бы французам, если бы они имели дело только с пруссаками и другими германцами, ненавидящими их. Но император Александр всегда строго смотрел, чтобы войска наши хорошо обходились с жителями даже в неприятельской земле. Поэтому и в Париже наше войско оставило по себе добрую память, и французы называли Александра своим защитником.

Французы объявили Наполеона лишенным престола и призвали к себе своего законного короля Людовика XVIII. Александр благодетельствовал всему семейству Наполеона, а сам Наполеон был сослан на маленький остров Эльбу. Этот остров был отдан в его владение; он по-прежнему назывался императором, имел у себя придворных и тысячу человек гвардии. Братья Наполеона тоже лишились своих государств.

Чтобы устроить дела в Европе, назначен был конгресс или съезд в Вене в 1815 году. Туда приехали многие государи, а другие прислали своих министров. Александр был первым в этом конгрессе и сам распоряжался всеми делами, а русские министры только исполняли его волю. Но многие государства скоро забыли, что он для них сделал. Англия, Франция и Австрия составили против него тайный союз.

В это время Наполеон бежал с острова Эльба, вышел на берег Франции; народ французский с радостью его принял, войско перешло на его сторону. Людовик XVIII бежал из Парижа, и Наполеон снова сделался французским императором. Тогда опять почти все европейские государства соединились против него под предводительством Александра. Но русские войска на этот раз не подоспели к войне. Англичане под начальством Веллингтона и пруссаки под начальством Блюхера победили Наполеона при Ватерлоо и почти истребили его войско. Париж им сдался. Наполеон попал в плен англичанам и, с согласия других союзников, был отправлен на остров св. Елены, где англичане очень дурно с ним обращались и он через несколько лет умер. Мюрат тоже потерял государство и был расстрелян. В Париже был заключен мир между всеми государствами. Франция должна была заплатить много денег союзным государствам, и войска их несколько лет оставались в ней для соблюдения порядка. Россия получила герцогство Варшавское.

Кроме этих войн, император Александр воевал с персами на Кавказе, и там его генералы Цицианов, Гудович, Тормасов, Котляревский везде одерживали победы. По миру в Гюлистане Персия уступила России многие земли между Черным и Каспийским морями.

Александр Павлович предложил всем другим государствам заключить между собою Священный союз, основанный на правилах Св. Писания. По нему государи обязались считать друг друга братьями и оказывать взаимную помощь и доброжелательство, а подданных считать тоже будто одним семейством и управлять ими согласно правилам христианской веры. Все государи в Европе, кроме английского и турецкого, пристали к этому союзу. Потом Александр Павлович был на нескольких конгрессах, которые собирались для того, чтобы погасить бунты в разных европейских государствах.

В последние годы царствования Александра Павловича греки восстали против турок. Турки стали убивать тех греков, которые находились в Константинополе, и даже распяли греческого патриарха Григория. Александр вступился за своих единоверцев и хотел воевать с турками. Но прежде чем успел это исполнить, скончался в Таганроге в 1825 году. Все русские горько оплакивали кончину этого государя, который прославил Россию своими победами и был так добр, что заслужил название Благословенного. Иностранцы тоже сожалели о его смерти и благословляли его.

Как бы ни были славны войны императора Александра I, но они дорого стоили России. Последние годы своего царствования он посвятил тому, чтобы по возможности загладить те потери, которые были причинены войнами. Значительных перемен во внутреннем устройстве России в это время не произошло. Но русская литература весьма развилась. Славнейшие писатели этого времени из духовных – митрополиты Платон, Евгений и Филарет, светские – Крылов, Карамзин, Жуковский, Грибоедов и Пушкин. Карамзин написал Историю Государства Российского, Крылов знаменит своими баснями, а Грибоедов комедией под названием «Горе от ума». Пушкин и Жуковский прославились стихотворениями, последний преимущественно переводами. Пушкин и великие писатели времени Николая I Гоголь и Белинский произвели совершенный переворот в литературе.

Глава LII Николай I

У императора Павла было четыре сына: Александр, Константин, Николай и Михаил. У Александра Павловича сыновей не было, и потому по смерти его престол следовал цесаревичу Константину Павловичу, но цесаревич еще при жизни Александра Павловича отрекся от престола. Документы об этом отречении хранились в московском Успенском соборе, а списки с них в Государственном Совете, Сенате и Синоде. О них знали только Александр Павлович, Константин, родительница их, императрица Мария Федоровна, московский митрополит Филарет, князь Голицын и граф Аракчеев. Неизвестно было об этом даже великому князю Николаю Павловичу, которому по этому отречению следовал престол. Когда император Александр Павлович скончался, Николай Павлович был в Петербурге, а Константин Павлович в Варшаве во главе войска. Хотя Николаю Павловичу было тогда объявлено об отречении Константина, но он первый присягнул ему, и все присягнули по его примеру. Однако же Константин Павлович снова отрекся от престола, сам присягнул Николаю Павловичу, а присяги, принесенной ему, не принял.

Тогда Николай Павлович вступил на престол; но когда ему стали присягать, то нашлись люди, которые произвели при этом беспорядки. Эти люди хотели ввести в России республиканское правление, и для этого намерены были убить императора. Но они знали, что народ и войско их не послушаются и потому придумали хитрость, стали уверять, что Константин Павлович не хотел отречься от престола, что его принудили к тому и что следует возвратить ему престол. Часть полков лейб-гвардии московского, лейб-гренадерского и гвардейского экипажа поверили им и не захотели присягать Николаю Павловичу, собрались на Сенатской площади и кричали, что следует царствовать Константину. Но прочие войска остались верны Николаю Павловичу и окружили мятежников. Народ, которого множество собралось между дворцом и сенатом и которому Николай Павлович сам рассказал подробности отречения цесаревича, тоже единогласно воскликнул, что будет защищать Николая Павловича. Жалея бунтующих гвардейцев, обманутых по их неведению, Николай Павлович не велел нападать на них и сперва посылал их уговаривать. Первый подъехал для этого Милорадович. Тогда он был петербургским генерал-губернатором. Он начал уговаривать солдат, напомнил им, что цесаревич с ним дружен, так он не пошел бы против Константина Павловича, если бы его в самом деле притесняли, показал им шпагу, которую цесаревич подарил ему с надписью: «Другу моему Милорадовичу». Солдаты очень любили Милорадовича. Они знали, что это самый храбрый и правдивый из русских генералов, который везде первый шел в огонь, а Господь хранил его, так что он был в 50 больших сражениях и нигде даже не был ранен. Слушая его слова, солдаты успокоились. Но в это время один из бунтовщиков застрелил Милорадовича. Увещевания петербургского митрополита тоже не усмирили бунтовщиков. Наконец государь приказал выстрелить в них из пушек, и они тотчас же разбежались. Многие из бунтовщиков потом воротились в казармы и просили прощения. Они и были прощены, а наказаны только главные зачинщики мятежа.

Вскоре после императора Александра скончалась и родительница его императрица Мария Федоровна, которая основала много благотворительных заведений, очень заботилась о них и превосходно их устроила.

В первые годы царствования Николая Павловича был у России мир со всеми государствами, и только продолжалась война на Кавказе. Там горские народы беспрестанно нападали на Грузию и другие русские владения.

Главнокомандующим там был Ермолов. Он отлично узнал, что за народ горцы и как надо воевать с ними. С небольшим войском он умел их удержать в покорности и даже навел на них такой страх, что они боялись его имени и были уверены, что никакая неприступная местность их не спасет, если он захочет их наказать.

Персидский шах вздумал отнять у нас Грузию. Его многочисленное войско напало на нее. Полковник Реут храброй обороной крепости Шуши задержал персов, а князь Мадатов победил, остановил их персидское войско.

Паскевич разбил персидское войско наголову при Елисаветполе, хотя персов было в десять раз более, чем русских. Потом Паскевич был назначен главнокомандующим кавказским гарнизоном, вступил в персидские владения и покорил крепость Эривань, которую персы считали неприступною. Шах заключил с Россией мир в Туркманчае, по которому отказался от Грузии, уступил нам два ханства и заплатил 20 миллионов контрибуции.

Паскевич получил титул графа, прибавил к имени название Эриванский и миллион денег.

Вскоре после своего вступления на престол Николай Павлович заключил с Турцией договор в Аккермане, по которому турки обязались не притеснять греков. Но они не соблюдали этого договора. Главнокомандующий турецкими войсками против греков сын Мегмета Али, паши египетского, Ибрагим-паша допускал страшные злодейства над греками.

Россия, Англия и Франция требовали, чтобы это прекратилось, и послали свои флоты в Средиземное море. Турки не прекратили своих жестокостей, и тогда русский, английский и французский флоты напали на турецкий и египетский при городе Наварине. Хотя у турок было более кораблей, пушек и людей, однако они были совершенно побеждены, и весь флот их погиб. Султан, узнав об этом, ожесточился против России и призвал всех турок к поголовному вооружению.

Николай Павлович, видя, что турки не слушают никаких вразумлений, начал войну. Наши войска заняли Молдавию и Валахию. Переход через Дунай был очень затруднителен, потому что эта река разлилась; но, к счастью, запорожские казаки, которые прежде переселились в турецкие пределы и жили на Дунае, теперь перешли в подданство русскому государю и в своих лодках стали перевозить наше войско. Сам император переехал в лодке, которой управляли новые его подданные.

Сильные турецкие крепости Анана, Браилов и Варна были покорены русскими. С другой стороны, граф Паскевич-Эриванский везде побеждал турок и овладел сильными крепостями Карсом, Ахалцыхом и Эрзерумом. Другой наш главнокомандующий Дибич победил великого визиря при Кулевче, перешел через Балканские горы и овладел городом Адрианополем, недалеко от Царьграда. Дибич за это получил имя Забалканского. Султан заключил в Адрианополе мир, по которому обещал не притеснять наших единоверцев и уступил России несколько крепостей. Через год часть Греции освобождена была от власти турок и стала независимым государством.

Во время войны с турками взбунтовался народ в столице Персии Тегеране и убил нашего посланника Грибоедова (того самого знаменитого писателя, о котором сказано раньше), но потом один из внуков шаха, посланный дедом с торжественным посольством, просил извинения, и потому войны за это не было.

В следующем году по заключении адрианопольского мира появилась в России страшная болезнь холера, от которой погибло много тысяч людей. Государь, как только узнал, что она в Москве, поехал туда, утешил народ и своими распоряжениями много способствовал прекращению ее. Когда холера была в Петербурге, то в народе началось волнение, особенно против врачей, подобно тому, как было в Москве во время чумы при Екатерине Великой, но государь приехал из Петергофа и своим появлением успокоил народ.

Этот год был очень тяжелый для России, потому что тогда же начался мятеж в Польше. Александр присоединил ее к своему государству, обходился с поляками очень милостиво; у них оставались свои министры, совет, войско; но они не были этим довольны, вступали против него в заговоры и в царствование Николая Павловича возмутились. Они хотели не только сделать Польшу независимой, но еще отнять у России Литву, Волынь, Подолию и Малороссию.

Начальником нашего войска сначала был граф Дибич-Забалканский. Хотя он одержал победы при Грохове и Остроленке, однако же этим не был прекращен мятеж.

Потом главнокомандующим был сделан граф Паскевич-Эриванский. Он подступил к Варшаве, которая была укреплена, особенно предместье ее Воля, и защищалась войском и вооруженным народом. Штурм Варшавы был очень затруднителен из-за храбрости поляков, но наконец Паскевич взял ее, подавил мятеж и получил титул князя и имя Варшавского.

После этого Россия 18 лет ни с кем не вела войны и государь занимался внутренним ее устройством. Самое важное его дело было издание законов. Сначала собраны были все законы, изданные в России со времен царя Алексея Михайловича. Потом из этого собрания законов составлен свод законов, который способствовал лучшему производству дел. Собранием законов и изданием свода заведовал граф Сперанский.

В 1849 году Николай Павлович помог австрийскому императору усмирить восстание венгров. Главнокомандующим в этом походе был князь Варшавский, а из генералов Лидере и Панютин.

Хотя во время восстания египетского паши против турецкого султана Николай Павлович спас Турцию от гибели, а русское войско и флот защитили Царьград от египтян, однако же турки притесняли наших единоверцев, бывших под их властью, и не соблюдали условий адрианопольского мира. Поэтому Николай Павлович начал с ними войну, но за них вступились англичане и французы. Николай Павлович не дожил до окончания этой войны.

Примечания

1

Частей света пять: Европа, Азия, Африка, Америка и Австралия.

(обратно)

2

Ныне идет спор о том, что Русь не варяжское, а литовское племя.

(обратно)

3

Почайна – река близ Киева.

(обратно)

4

Так в XVII–XVIII веках называли приспособления и инструменты для чего-либо.

(обратно)

Оглавление

Глава I Славяне и их соседи

Глава II Рюрик. – Олег. – Игорь

Глава III Ольга. – Святослав

Глава IV Владимир и его братья

Глава V Св. Владимир

Глава VI Дети Владимира

Глава VII Ссоры князей

Глава VIII Ссоры князей (продолжение)

Глава IX Нашествие татар

Глава X Мученики в Орде. – Даниил. – Рыцари и литовцы

Глава XI Александр Невский. – Довмонт

Глава XII Михаил Тверской. – Иоанн Калита

Глава XIII Дмитрий Донской

Глава XIV Василий II и Василий III

Глава XV Иоанн III

Глава XVI Свержение татарского ига

Глава XVII Василий III

Глава XVIII Первое время царствования Иоанна IV

Глава XIX Взятие Казани

Глава XX Иоанн IV со времени покорения Казани до кончины Анастасии

Глава XXI Иоанн Грозный

Глава XXII Покорение Сибири. – Федор. – Годунов

Глава XXIII Лжедмитрий

Глава XXIV Царствование Лжедмитрия

Глава XXV Шуйский

Глава XXVI Минин и Пожарский. – Дом Романовых

Глава XXVII Алексей Михайлович

Глава XXVIII Детство Петра I

Глава XXIX Правление Софьи

Глава XXX Крымские походы. – Борьба Петра I с Софьей

Глава XXXI Азовские походы. – Путешествие Петра I за границу

Глава XXXII Россия до Петра

Глава XXXIII Северная война

Глава XXXIV Полтавская битва

Глава XXXV Конец царствования Петра I

Глава XXXVI Преобразования Петра

Глава XXXVII Екатерина I и Петр II

Глава XXXVIII Анна Иоанновна

Глава XXXIX Бирон-регент и Анна Леопольдовна

Глава XL Внутренние дела при Екатерине II

Глава XLI Турецкая война

Глава XLII Московский бунт и Пугачевщина

Глава XLIII Прочие войны Екатерины II

Глава XLIV Итальянский поход Суворова

Глава XLV Итальянский поход Суворова (продолжение)

Глава XLVI Суворов в Швейцарии

Глава XLVII Царствование Александра I до 1812 года

Глава XLVIII Война 1812 года до Бородинской битвы

Глава XLIX Бородинская битва

Глава L Конец войны 1812 года

Глава LI Остальное время царствования Александра I

Глава LII Николай I

*** Примечания ***