Суета. Роман в трех частях [Максим Пачин] (fb2) читать онлайн

Максим Пачин Суета. Роман в трех частях

Дорогой читатель, я искренне благодарен тебе за то, что среди тысячи книг, ты избрал именно эту. Произошло ли это по воле случая или намеренно – для меня неизвестно. Но все равно, я оберегаю надежду внутри себя, что эта книга придётся тебе по душе.

Это небольшой рассказ повествует о людях, которые попадают в совершенно нелепые ситуации. И самое интересное – они не знают, как из этих ситуаций выбраться. Изначально, я хотел написать комедию, но поняв на середине работы, что комедия очень близка к трагедии – мне пришлось пересмотреть свои планы.

В то же время, это далеко не рассказ о людях. Точнее сказать, в этой книге нет месту множественному числу. Знаю. Ты, дорогой читатель, слегка озадачен моими словами и возможно это чувство усилится, когда ты приступишь к чтению. Я постараюсь объяснится, но не гарантирую, что это понравится тебе.

Если говорить откровенно – мы с тобой уже знакомы. Прошу – не удивляйся моим словам. Людям свойственно забывать вещи, даже те, что казались для них очень важными. Я не могу сказать, что играл особую роль в твоей судьбе. Возможно именно поэтому, ты забыл меня. Если мне не изменяет память, мы общались около семи лет назад и тогда, в то время, ты, дорогой читатель, никоим образом не мог представить, что через каких-то семь лет, ты будешь жить именно так, как сейчас. Если бы я, подошел к тебе именно тогда и сказал про все, что с тобой произошло за это время – ты бы не поверил мне. Зная твой характер, ты, дорогой читатель, усомнился бы в моих словах, а может и вовсе счел бы меня безумцем. Знаю, за это время произошло очень много всего – как хорошего, так и плохого.

Ты пережил утрату, и я знаю, что тебе было трудно, хоть ты и пытался это скрыть.

Иногда, я прохожу мимо твоих окон и замечаю, как ты при тусклом свете сидишь за столом. Твое тело почти не шевелится, а глаза время от времени посматривают на улицу. Ты, дорогой читатель, реже стал улыбаться. Помню, когда мы были с тобой знакомы, ты мог засмеяться даже от самой нелепой шутки. Возможно это время, а возможно и что-то другое. Честно говоря, со мной происходит то же самое. Иногда я ловлю себя на мысли, что стал слишком скучным. Скучным не для других, а для себя.

В остальном у меня все хорошо. Я все так же пишу и пытаюсь издаться. Работаю. Еще не женился.

Дорогой читатель, возможно и прошло много лет с последнего нашего разговора, и возможно уже не существует этого человека, которого я знал – но я верю, что сердце твое все еще бьется, ровно так же, как семь лет назад. Я верю в то, что этот мир не смог заполучить до конца твою душу и где-то там внутри, ты все еще смеешься над нелепыми шутками, рассказанные под вечер.

Именно эти мысли навеяли меня написать данный рассказ. Это небольшой сборник комедийных историй, которые произошли когда-то с нами, а возможно еще и произойдут. Я буду безмерно счастлив, если ты, дорогой читатель, не пройдешь мимо и разделишь эти строки со мной в память о прошлых днях.

Надеюсь, это поможет вспомнить хоть что-то. Если так и случилось – жду тебя. Каждый вечер, я гуляю вдоль набережной в центре. Ведь в это время она особенно прекрасна.

С любовью и трепетом, твой друг.

Часть 1

01.

Громадная дверь отворилась уже поздно, его тело промокло насквозь и одновременно ныло от усталости. Он решительно вошел в этот каменный дворец, и ежесекундно почувствовал облегчение, будто все беды и тревоги исчезли.

Это был просторный зал с тремя окнами по левую сторону. Почти догоревшие свечи, расставленные по углам, окутывали это пустеющее пространство теплым оранжевым светом. В центре расположился узкий длинный стол, доходивший прямо до большого каменного трона, на котором восседал сам он. Он не был похож на человека, хоть и носил лицо смертного. Высокий, под три метра, он молча смотрел в окно, что выходило то ли на бездну, то ли на каменный склон около речки утопленников, то ли на необычайно темное дождливое небо. Его крылья серого оттенка склонились за могучей спиной и почти не подавали признаков жизни. У верхушки левого крыла было заметное пятно, будто кто-то намеренно его подпалил.

Ангел услышал человека еще задолго до его появления. Он со скорбью отвел свой взгляд на гостя, что робко стоял возле начала зала и лениво оглядев его, не торопясь, молвил:

– Человек… – его тихий строгий голос раздался эхом по большому залу. – Как твое имя?

Гость робко сделал шаг вперед:

– Самого звать Ипостасей. Ипостасей Серебряный. В прошлом по важным бумагам секретарь в банке. Пришел – поговорить, вернее будет сказать – попросить. Если ваше благородие снизойдет на простого смертного… – ему было трудно дышать, будто в легкие вонзали металлические лезвия.

– Путь сюда не короткий, секретарь. Не каждый такое стерпит, видимо причина веская, раз сам человек постучался ко мне в дверь. Ну, говори – зачем пришел.

– Святой, вы наш угодник. Да как же мне объяснить все то, что происходит в жизни не прелестной моей. Как же достучаться до вашей души крылатой. Что же такого мне сделать-то надо, чтобы вы наконец поняли, поняли меня – ведь многого то, не прошу… Жизнь перестала быть жизнью, молитвы бесполезны – потерял я себя, ну и черт со мною, неблагосклонна ко мне судьба и люд, я за себя просить бы не пошел к вам. Я прошу за сына своего, да за невестку, любимую – сгниют же со мною в это время. А я не хочу, люблю их, очень люблю.

– Любишь значит… а точно это можно назвать любовью?

– Точно, святой, точно. Без раздумий в реку, да в огонь пущусь, лишь бы мои родные люди уцелели. Что скажете, то и сделаю.

– Ну в реку-то соваться не нужно, да и огонь толку мало принесет. Ты мне лучше вот что скажи, с чего такая уверенность, что с тобою сгниют они.

– Да просто все, как овес собрать – нищий я, на этом и конец. Нищему-то в нашем мире тяжело, а я нищий не простой, без дому, без крыши, о еде даже говорить страшно. Я-то готов к такому, а вот им во век не пожелаю испытать сей тяжбы.

– А чего ты, дурной, семьей обзавелся, раз в бедняках ходишь?

– Так как же – любовъ ведь. От нее убежать труднее всего. Даже беднота не такая сильная, как эти прекрасные чувства. Тут голова холодная вряд ли поможет. Да и в прошлом все было по-людски. Работу имел, крышу имел, еды каждый вечер полон стол – по ресторанам не ходи. А как банк-то прикрыли на углу моей улицы, так жизнь пошла под откос. Из дома за неуплату выселили, на другую работу принимать перестали – говорят кризис какой-то. Может оно и верно конечно, что все так. Но поймите, святой вы наш спаситель, не по моей воле все это происходит, заложник я. Заложник всех этих отвратных обстоятельств. Я поэтому к вам и пришел, что ситуация тут безвыходная и простому человеку решать такое, все равно что могилу себе вскапывать на замерзшей земле.

– Трудный ты человек, Ипостасей, трудный. То без любви не может он видите ли, то теперь без жилья. А ты в курсе, что люд устроен иначе. Тебе мысли истинные не просто так даны, чтобы ты ими ходил пестрил по дворам, да девок смущал, а даны, для того, чтобы думать и думать не только о себе. Знал об этом?

– По крайней мере, догадывался, – растерянно ответил Ипостасей.

– Догадывался он, полвека почти прожил, все догадывается. Ох нравитесь вы мне люди своей добротой, да простодушием. Сделали дело, а о будущем даже думы нет – пройдет как-нибудь стороной, да и Бог с ним, – ангел медленно отвел взгляд на темное окно и тяжело вздохнул. – Не этим вы заниматься должны…

– Может и глуп я, вы, права, не обижайтесь на меня, и ни в коем случаи не злитесь. Я ж пришел помощи попросить, а не крови подпить. Уж если откажите – ничего страшного, обойдусь. Расстроюсь конечно, по-человечески, но пойму и на публику ничего не вынесу…

– Это ты мне одолжение, делать будешь, – почувствовав всю наглость, исходящую от гостя, ангел раскатился в громком смехе. – Жил значит своей головою, наворотил делов, а теперь еще и условия ставит. Ишь какой!

– Что же вы так со мною плохо то. Я же просто прошу о помощи… Да, ошибся в жизни, ошибся не раз и что же теперь, смеяться? Может вы и не знаете, но таким как я судьба сама ошибаться разрешает.

– Да не над проблемами я смеюсь, а над глупостью твоей бесконечной. Мне-то думаешь легко такое слушать от человека? Или может ты считаешь я удовольствие получаю бескрайнее от твоих глаголов? Уж кто кого больше не знает… – ангел привстал со своего трона и спустился к человеку, он медленно обошел его, рассматривая причудливые шрамы в виде раскалённых камней на спине, что виднелись сквозь промокшую сорочку. – Да, задал ты мне задачку не простую… – небесный служащий подошел к темному окну будто пытался разглядеть что-то, – Я все вот думаю, ведь если пожалею тебя – к жизни верну, ты же не угомонишься. Запутаешься вновь, спотыкнёшься о трудности, а виноватым сделаешь всевышнего – опять просить придешь. С такими делами и пропишешься у меня тут.

– Что вы, нет… Нет, и еще раз нет! Я ж не такой, другой совсем и по-другому воспитан. Слов больше не молвлю в ваш адрес, если благословите на судьбу другую.

– То-то и оно, Ипостасей, молвишь, еще как. Я это наблюдаю веками, и знаешь – ничего не меняется. Уже людям-то не верю, понимаешь? Вот ты стоишь, весь такой бледный, гляди сейчас на тот свет отправишься, слова вроде повинные говоришь, а на деле – все пустое и все в пустоту.

– Ну что мне сделать? Поклясться? Так я клянусь, клянусь всем, что есть у меня. Клянусь жизнью, что слова вопреки не молвлю о жизни поганой, коли сам в дебри зайду, значит так оно и суждено.

– Жизнью значит клянешься? Маловата твоя жизнь к таким словам. Уж раз начал по серьезному, то клянись сразу всеми душами.

– Чья ж душа кроме моей нужна еще вам?

– Да ты-то куда лезешь – твоя душонка никому не нужна, а вот семья, в лице невестки и сына, вот это приемлемый груз, дабы предать нашей договорённости некий баланс. Ну чего же ты встал, как вкопанный – клянись, раз готов слово держать.

– Это что же получается, я из-за блага другой жизнью отвечать должен… Неправильно все это, поймите, не могу я так. Да и по-другому тоже не могу… Что же делать, что же мне придумать.

– Ты, человек, уже все придумал – проблемы и несчастья твой, так сказать конек. Смотри, пока я добрый, соглашайся.

Ангел подвел человека к окну, где царила тьма. И только через несколько мгновений, сквозь старое стекло показалось два силуэта, прикованные к большому дереву. Это была невестка и сын Ипостасея. Невестка потеряла свое имя на войне, а сына звали Андрей. Ангел махнул рукой, дав команду двум чертам издеваться над невесткой. Андрея наоборот, стали избавлять от цепей. Самый маленький черт подошел, срубив оковы, взял его за руку и начал тащить в болото, которое вырисовывалось тотчас возле большого дерева. Ангел посмотрел на человека:

– Не так тяжела сама жизнь, как ноша, что несет она с собою. Ведь жизнь человечья по сути ничего не стоит. Ценной она становится только тогда, когда в судьбу эту люди другие приходят. Мыслями своими делиться начинают, а человек привязывается, растворяется в этом потоке и со временем теряет себя. И неужели это и есть истинные чувства, о которых вы сами пишите веками? Или это проявление все же человеческой глупости? А может это все от одиночества. Вот ты Ипостасей, считаешь себя одиноким человеком?

– Одиночество меня, к счастью, обошло стороною. А что про глупость вы говорите, так это все от возраста, поймите. Человек не может знать все сразу наперед, все постигается методом проб и ошибок. Да и вы должны понимать, что такая быстрая любовь не может равняться с настоящими духовными, временами может и больными чувствами к другому человеку. Здесь, наверное, все сложнее, чем кажется на первый взгляд и суть главная далеко не в словах, а скорее в трепете внутреннем, что заставляет человека понимать и принимать другого человека.

– То есть ты считаешь, что любовь – это принятие?

– Безусловно, господин. Я тщетно верю в это и бережно храню эту мысль у самого сердца. Ведь если все иначе, если человеку не суждено понять и принять другого, значит и любви истинной нет в этом мире. Я знаю, что мысли мои может местами и глупые, и далеко не ученые, но счастлив я от того, что мысли эти полностью повторяют форму чувств моих. И знаете, хранитель, ради этого, наверное, я здесь.

– Да все это вы делаете из-за тоски, да и только. Вы-то люди и будете говорить о каких-то там чувствах к другим. Да вы ненавидите друг друга, постоянно пытаетесь убить, ограбить, унизить. Где здесь любовь-то твоя высокая? Или вы слишком избирательный народ, что вправе выбирать, кого казнить, а кого любить. Фарс, да и только. Напридумывали себе сами сказок и играетесь, как дети малые. Услышав первый раз такое, может я бы и поверил, но наблюдая день за днем за вами, приходишь только к одному неутешительному выводу, что все это есть большая и необъятная суета. Причем суета-то бесполезная, а вы и рады, лишь бы в одиночестве не остаться. Видите ли – скучно.

– Знаете – да, есть у нас глупцы и недалекие, в каждом народе такое. Но это не значит, что все на одно лицо. Как можно так судить человека, не узнав именно его, а опираться на туманные образы. Душа ведь у нас не одна на всех.

– Душа может и не одна, а вот повадки почти одни и те же. Да даже ты, со своей клятвой – прибежишь через месяц, валяться в ногах будешь и умолять сделать все иначе. Что я, не знаю этого. Одинаковые все вы, хоть на лица и разные.

– Словами спор наш не унять, – задумался Ипостасей. – Давайте так. Раз клятву вам даю свою на веки, что не овладеет мною мрак при новой жизни, а если и быть этому, то понесу свои ошибки на себе же и в вашу сторону их не обращу. Но вы, всевышний, должны и мне поверить, что люд не всяк таков, как описываете в своих словах.

– Значит тебе и жизнь новую и веру подавай от меня, – ангел усмехнулся. – Живи ты хоть двести лет, хоть век – не докажешь мне обратного. Но рвение твое я оценил, посему соглашусь помочь тебе, Серебряный, все же смертных здесь вижу я не часто, особенно живых… – он протягивает ему свою огромное руку. – Только учти, коль нарушишь клятву свою, семьи ты лишишься раз и навсегда. Живи как раньше, работай, люби и оберегай семью свою, дом построй с новья и быт там посели. Без лжи, без лени. Если пожмешь мою руку, считай, что клятву я твою услышал. Дело за малым…

Человек протягивает молча руку и в тот час же оказывается на знакомой ему улице.

На время разлуки Ипостасей оставил свою семью у продуктовой лавки с мясом. Там не было совершенно тепла, но на тот момент ему показалась это хорошей идеей. По крайней мере над лавкой простиралась большая крыша, где могли укрыться его невестка и Андрей от дождя или сильного ветра.

Мясная лавка делила улицу со старой квартирой Ипостасея, откуда их благополучно выгнали, и банком, что стоял на углу. После того, как это здание развалилось из-за кризиса, сюда стали частенько подходить прохожие и молиться. В большей степени это были люди с большим достатком в прошлом, и с пустым карманом в настоящем, которым просто не повезло из-за случая. В здании самого банка томилась лишь пыль. Люди, что молились здесь, пытались разглядеть в окнах что-то иное и по слухам некоторых женщин, в потемках здания бродил большой и жуткий осьминог.

Ипостасей нашел свою семью не сразу. Возле мясной лавки их не было, поэтому он начал оглядывать ближайшие свалки. Как оказалось, они ушли недалеко. Увидав отца, маленький Андрей резво бросился к нему, с криками и объятиями. Невестка была более скромна в этом вопросе, увидав своего суженного, она аккуратно положила авоську на землю и кротким шагом направилась к нему:

– Мы думали, что ты будешь к вечеру, дорогой, – Андрей не давал матери сказать и слова, он заглушал ее своим криком. – Андрей, помолчи немного, видишь отец устал. Ты сам-то как, Ипостасей?

– Проделал я путь не легкий, моя любовь и, если без лжи – не думал вернуться я живым сюда. Знаю, я все знаю, дорогая моя. Твое любопытство меня щекочет по спине, но к сожалению, а может и к счастью твоему – не могу открыть тебе подробности этого путешествия. Одно могу сказать – прошел все это я не зря, и на этом тему, можно думаю закрыть, – Ипостасей обнял свою невестку, а Андрея бережно прижал к ноге. – Я так скучал по вам обоим, еще бы миг и помер бы без вас, честно слово.

– Мы тоже скучали! – крикнул во все горло радостно Андрей. – Ты видел сколько мы стекла собрали?!

– Стекла? – переспросил Ипостасей.

– Стекла… – тихо произнесла невестка. – Они перестали принимать металл, говорят стекло сейчас на вес золота, вот только платят за него, как за испорченный бумажный лист. Я-то не хотела идти сама, а вчера вечером Андрейке нездоровилось – жар у него, понимаешь? Тут и людей не было рядом, чтобы кого-то попросить. Вот и надумала хоть как-то монету получить, хотя бы немного мальчишке на еду.

– Семья, у меня к вам разговор. Отныне, никто из нас в нищете этой поганой жить не будет. Это говорю я вам, моей душе дорогие люди.

– Весть-то добрая какая, Ипостасей, что же, что же случилось?

– Ох, любовь моя, рассказать бы все, да не могу же. Но будь уверена, боле в еде и тряпках отказывать ты не будешь себе. Уж если только намекнуть могу, – Ипостасей показал грязный указательный палец и стал целеустремленно тыкать им в небо, смотря на невестку и сына глазами немного больного человека. – Понимаете? Теперь-то вы поняли?

– Дорогой, может тебе тоже не здоровится, может жар какой подхватил, а? У меня в авоське полотенце есть, его нужно только в теплой воде где-то сполоснуть.

– Да молчи ты со своим полотенцем, – рявкнул Ипостасей. – Тоже мне, невестка заботливая. Я вам тут пытаюсь тайну открыть – намекнуть так сказать, а вы дурака из меня делаете. Не гоже так с человеком, что рдеет за ваши души.

– Ты успокойся и не злись, твои высказывания абсолютно напрасны. Мы верим тебе и без этих всяких объяснений. Просто ты говоришь такие слова, которым трудно поверить без подкрепленных к ним вещей. Но это все пустяки, будет так, как скажешь, дорогой мой и любимый муженек.

– Нет, ты конечно права, – Ипостасей немного задумался. – Что же я не спросил у него – вот дурак то. Знаете, что, нужно просто подождать. Ждать будем у лавки мясной, как и прежде. Там не такие глупые как здесь – разберутся лучше нашего, и все сделают так, как нужно. Уж я уверен в этом. А не сделают – ну что же, судьба твердолобая значит не позволила, – он подошел к авоське и пнул ее ногой ближе к свалке, та с грохотом разбитого стекла упала в нескольких метрах дальше. – А это, нам боле не понадобится, – Ипостасей взял за руку Андрейку. – Пойдемте, – он тяжело выдохнул, – нам пора.

02.

С самого утра советник нотариуса Артем Григорьевич не мог найти себе места. В этот день он пришел на работу раньше всех и принялся что-то нервно искать в архиве. Зацепившись второпях за косяк деревянной полки, он резко дернул рукав на себя, тем самым надорвав новую сорочку. «Вот же дурость» – проговорил он про себя и продолжил дальше искать в папках архива что-то очень важное. Его чуткое самолюбие не давало ему приходить даже в такие дни на работу в чем попало, советник очень кропотливо и даже с некой материнской заботой относился к выбору своего гардероба. У него были знакомые в иностранных магазинах, где из-под прилавка Артем Григорьевич приобретал разные костюмы, сорочки и шляпы по завышенным ценам. Когда он заходил в подобного рода магазины, хозяева специально выгоняли других покупателей и закрывали все входные двери персонально для дорогого гостя. Сорочка, что была порвана в тот день, была куплена за неделю в небольшом, но в очень дорогом месте. Продавец уверял его, что она проживет столько, сколько не проживет и сам хозяин. В тот момент, когда советник пытался что-то отыскать в папках, в архив зашла девушка – эта была Анна, секретарь нотариуса. Никто ее и никогда не называл по батюшке, может это было из-за раннего возраста или банального неуважения, саму ее это очень сильно волновало и каждый раз, когда она заходила в кабинет к нотариусу с чашкой чая, она мечтала о том, чтобы ее назвали «по правильному». Анна была студенткой и училась на мастера-швею, с этой работой ей помогла матушка, которая в данный момент времени была прикована к кровати из-за недавней инфекции, что распространялась по городу с удивительной скоростью.

Артем Григорьевич немного вздрогнул от грохота открывающейся двери:

– А, это ты, Анна. Ты сегодня чрезмерно рано, – немного торопливо проговорил советник.

– Что вы, Артем Григорьевич, я прихожу так каждый день, с самого начала, а вот для вашей персоны такое ранее время уж никак не характерно. У вас что-то случилось? – Анна обратила внимание на нервозность своего коллеги. – Могу ли я вам чем-то помочь? – Советник горестно зевнул и чуть отошел от полок, огляделся по сторонам. – Так что же?

– Да были тут документы одни, в папке синей лежали все, оставляли специально еще полгода назад по распоряжению Екатерины Сергеевны. Там годовые отчеты хранились, да некоторые моменты описывались, не публичные, так сказать.

– Папка синяя говорите, – на лице милой студентки образовалась улыбка, Артем Григорьевич этого явно не оценил.

– Чего ты улыбаешься? Знаешь где она?

– Да вы так не волнуйтесь, у меня на столе лежит – я на прошлой неделе решила странички от пыли протереть, вот и оставила у себя. Пойдёмте, я вам покажу.

Советник протер свои запотевшие очки. Поднося руку к лицу обратно, он задержал свой взгляд на клочке ткани, что свисал с рукава сорочки. Было видно, как его виски пульсировали от напряжения. Артем Григорьевич сделал медленно шаг вперед:

– У себя значит на столе оставила, – тихо произнёс советник. – Я тут, понимаешь, шабаш устраиваю, а она папку на стол положила. Вот скажи мне, Анна, тебе лет сколько?

– Двадцать один, – с небольшим задором ответила девушка.

– Тебе двадцать один год, представляешь? – он сделал небольшую паузу, будто что-то пытался в себе сдержать. – Чего же ты тогда ведешь себя, как я не знаю – дура малолетняя. Уж доверили тебе самую простую работу – мать все бегала просила за нее: «Возьмите Аннушку, она и умница, и трудолюбивая…», все плакалась тут, а на деле выходит, что Аннушка-то ее не такая и умница.

– Да что вы так, я думала, что просто протру пыль и …

– Тебе девочка рано еще думать, тебе нужно только слушать и выполнять. Тогда проблем не будет никаких. Мой тебе совет, дорогая, не пытайся все это перетянуть на себя, ну не твое пока что это. А мысли свои держи в голове и не вздумай превращать их в слова или действия.

– Я постараюсь, Артем Григорьевич, правда, только прошу не волнуйтесь так, я это делаю только с добрыми намерениями, как лучше.

– А вот это, – советник тыкнул в лицо девушке свой порванный рукав, – это тоже по доброте? Да если бы не ты и не твои вот эти вот амбиции… – он резко остановился. – Иди давай, папку принеси мне и чаю сделай без сахара – не перепутай уж ничего. А рубашку новую купишь, вычтем это из твоего жалования. Чего встала то?

– А можно вычесть через месяц, Артем Григорьевич, дело в том, что матушка моя больна сильно и нуждается в лекарствах и так получилось, что на данный момент я единственная кормилица в семье. Прошу, не губите сейчас, а я буду держать свои мысли и идеи глупые на замке.

– Ладно, ладно. Я же не изверг, в самом-то деле – вычтем часть, остальное матери отнесешь. А вот про мысли правильно сказала. Нечего, – Артем Григорьевич наконец-то присел и выдохнул, по крайней мере пропажа была найдена и на минуту другую можно было перевести дух. Анна скрылась за дверью архива и поднялась на второй этаж, где находился главный кабинет – кабинет нотариуса, Екатерины Сергеевны Чистяковой.

В то утро она не спешила на работу. Она вообще никогда не спешила на работу, потому что для нее, это была не совсем работа, а некое место, куда можно прийти и почувствовать себя чуть выше, чем остальные. Может поэтому, она и не торопилась. Чистякова привыкла все делать сама. Она этому научилась после смерти мужа, чье нотариальное агентство досталось ей по наследству. Родители были бедными, поэтому не могли дать дочери достойного образования или места, где можно было работать. Екатерина Сергеевна за всю свою жизнь ни разу не была в школе или другом образовательном учреждении. Она решила эту проблему довольно просто – влюбила в себя пожилого человека по имени Рамут, который до конца своих дней и даже после обеспечивал эту женщину. Что самое интересное, Рамут изначально понял все это, и не раз советовался с Артемом Григорьевичем по вопросу супруги и смысла в этом. Советник пытался объяснить пожилому человеку, что тот яро не прав, что все действия в его сторону лживы и что такие женщины, как Екатерина Сергеевна настоящее воплощение сатаны в человеческом обличии. Но как бы не отстаивал мужскую честь советник, Рамут делал все ровно наоборот, дело дошло до того, что эта женщина стала посещать нотариальное агентство и вести себя довольно агрессивно по отношению к сотрудникам. Она могла легко оскорбить или уволить женщину, что работала на Рамута, а могла подойти к молодому парню, что попал сюда лишь из-за учебной практики и начать с ним флиртовать. Рамут пытался этого не замечать, пытался продолжать любить эту женщину несмотря на ее легкомыслие. Старик понимал, что осталось ему недолго и что помирать на своем рабочем месте в полном одиночестве среди сотрудников – не совсем то, чего он хотел видеть в последний раз. Предсмертные дни он провел в своем кабинете, вместе со своей супругой. Екатерина Сергеевна оплакивала его и говорила о том, как ей было хорошо вместе с ним, а после кончины Рамута взяла дорогую бутылку шампанского и не являлась на работу целую неделю, поручив все дела Артему Григорьевичу.

Первое время советник не мог привыкнуть к такому повороту событий. Вот уже несколько лет он шел к этой должности, старательно выполняя всю чистую и грязную работу, что поручал нотариус. Артем Григорьевич считал его своим другом, а он, как говорил сам советник: «Променял меня на красивое тело, пустую голову и длинные волосы». В какой-то момент Артем Григорьевич хотел написать заявление, где описал бы все свои чувства к Рамуту и его молодой наследнице, но идея так и осталась незаконченной и всему было виной женское обаяние и энергетика Чистяковой. После недельного перерыва, она вернулась словно обновленной. Советник пытался вставить слово в ее монолог с ним, но так и остался без внимания. По мнению некоторых коллег, в тот день, когда состоялся разговор, Чистякова мягко намекнула советнику, что осталась одна, и что присутствие такого мужчины, как Артем Григорьевич, будет не лишним в ее жизни. Было это на самом деле или нет – до сих пор неизвестно, но факт состоял в том, что после того дня, новоиспеченный нотариус и ее советник очень сильно сдружились.

Чистякову, как обычно подвезли на машине. Самое интересное, что эти машины менялись почти каждый день и к ближайшему таксопарку не имели никакого отношения. Она эффектно зашла в здание, поднялась с тяжелым грузом на второй этаж и не заметив даже Артема Григорьевича забежала в свой кабинет, оставив лишь приятный шлейф после ночной прогулки по ресторанам. Анна сидела на своем месте и наблюдала за началом маленького психоза советника. В этот момент он поймал ее взгляд и быстро откинул его в сторону. Советник прождал минуты две и от бессилия больше терпеть встал, нервно одернул рубашку и направился к кабинету Чистяковой.

Она восседала за своим большим столом из темного дерева, рядом располагалось удобное кресло, сделанное на заказ по очень дорогой цене. Чуть раньше, когда Екатерина Сергеевна не была Екатериной Сергеевной, от скуки она подсчитывала мебель в валюте и сравнивала эту сумму с чем-то более существенным для нее на тот момент. К примеру кабинет Рамута можно было с легкостью обменять на просторную квартиру недалеко от центра города. Тогда, подобного рода мысли ее могли напугать или заставить на миг задуматься о своей жизни. Со временем, эта женщина привыкла к такой роскоши и теперь на том самом столе из темного дерева, сделанный разумеется на заказ царил хаос в виде множеств ключей, сломанной губной помады и пудры, что раскрошилась по всей поверхности. Чистякова постоянно утверждала: «Смириться с богатой жизнью – есть самая тяжелая ноша для человека». Впервые она сказала эту фразу на общем собрании, коллеги до сих пор не понимают, что эта дама имела в виду.

Артем Григорьевич торопливо закрыл за собою дверь, подбежал к столу своей начальницы и кинул папку синего цвета на стол так, чтобы та обратила внимание.

– С каких это пор, ты заходишь в мой кабинет без стука? – уставши начала Чистякова. – И вообще, знаешь что, у меня перерыв, так что не смей меня беспокоить и прошу как можно скорее удалиться отсюда, – она было хотела собрать весь мусор со стола, но ее усталость была намного сильнее. Чистякова облокотилась на кресло и закрыла руками глаза. – Ты еще здесь?

– Здесь, – с некой тревожностью ответил советник. – Я же, как вы понимаете, прихожу сюда не просто так, а работать. И вот представьте себе, сегодня я тоже пришел – по работе.

– Что ты сказал? – она отвела руки от глаз и пристально уставилась на Артема Григорьевича, – Ты, блоха, будешь мне, что-то говорить о работе?! А, ну конечно, по-твоему соображению трудом занимаешься здесь только ты один, а все остальные здесь так – для галочки! Но послушай меня, дорогой, не стоит делать вид, особенно того, чего нет с самого рождения, – Чистякова немного привстала, а после вновь упала в мягкое кресло. Порой, ей было свойственно говорить вещи, которые понимала только она. При всем при этом, эта женщина даже не догадывалась о том, что некоторые ее высказывания для других, есть олицетворение непонятного и бессмысленного.

Артем Григорьевич не хотел идти на конфликт, поэтому выждав немного времени, пока успокоится Чистякова, он продолжил:

– Послушайте, у нас есть некоторые ситуации, которые мы должны уладить до сегодняшнего вечера. Эти ситуации, как бы помягче сказать, не совсем малые и поэтому, я думаю, что не стоит терять времени на откровенную ерунду. К тому же времени у нас этого практически и нет.

– Да для тебя все ерунда, советник. Ситуации… Может у меня тоже «ситуации», которые нужно решить не просто до вечера, а прямо сейчас и что? Я же не жалюсь никому, пытаюсь это сделать своими силами. А ты? Ты вместо того, чтобы время драгоценное не терять, по кабинетам начальников своих бродишь, да навязываешься.

– Екатерина Сергеевна, при всем уважении…

– Уважении? – Чистякова скромно усмехнулась. – Да ты меня призираешь и ненавидишь всеми жабрами, о каком уважении может идти речь. Все пытаешься во мне ошибку разглядеть, да не получается, вот ты и на взводе с утра до ночи. Хочешь сказать я лгу?

– Екатерина Сергеевна, – советник уставши выдохнул, – давайте об этом после. Я прошу, нет, я умоляю вас. Мне от вас нужно-то, всего пару подписей. Понимаете, не может это ждать боле – дело очень серьезное и напрямую касается вашей дальнейшей судьбы. Я по иным темам не вздумал бы и беспокоить ваш кабинет. Я вам пытаюсь это объяснить, но мои слова – словно в пустоту. Обратите уже внимание, отвлекитесь – понимаю, заняты, но дело и вправду важное, – Артем Григорьевич от бессилия уж было подумал уходить, но Чистякова снизошла.

– Дело важное, – ее тон сменился с грубого на modesto. – Что за дело? И как, прости, оно касается моей судьбы? – в ее словах, а точнее окончаниях этих самых слов, была слышна нотка волнения. Советник почувствовал это и на секунду даже немного поднялся в настроении.

– Сейчас поясню, – он подошел к столу, взял папку синего цвета в руки и попытался передать ее Чистяковой. – Откройте шестую страницу и взгляните на нижнюю строчку, – Екатерина Сергеевна торопливо добралась до шестой страницы и замерла на несколько секунд, вглядываясь в последнюю строчку. – Теперь-то вы понимаете, насколько все серьезно?

– Честно говоря, не совсем, – Чистякова с большим трудом пыталась понять, о чем же говорит советник, вспоминая обо всем, чему учил ее Рамут. – Ей Богу, понять не могу, с чем ты пришел сюда.

– Тогда смотрите, – Артём Григорьевич взял ситуацию и папку в свои руки и стал обеспокоено демонстрировать лист под номером шесть. – Видите, на всех остальных листах, кроме шестого, графы заполнены, а тут, – он вновь указал пальцем на злосчастную страницу, – нет ни единой фамилии, – он положил папку на стол и снова взялся протирать очки. – Мне тут утром позвонили – анонимно, сказали, что мол информация ходит тут не добрая, конкретно завтра в течении дня, к нам пожалует большая проверка с центра и что если мы спустим эту ситуацию на самотек, так сказать, нашим делам – конец.

– Конец? – возмущено и испуганно переспросила Екатерина Сергеевна. – Как конец?

– А вот так, очень просто. Придут, проверят – закроют. И не думайте, что я говорю про это здание. Закроют вас, а следом и меня, еще глядите Аннушку подберут под горячую руку. Вот тогда-то у нас будет уйма времени, чтобы выяснить наши отношения с вами, уважаемая Екатерина Сергеевна.

– Ты давай не язви, советник, а лучше объясни, что нам делать в такой ситуации.

– А все очень просто, нам всего лишь нужно найти одного человека, который получит что-то по наследству. У нас графа не заполнена, понимаете? – он перешел с серьезного языка на более детский, подобно матерям в момент воспитательного процесса. – Если хотите услышать мое мнение по сложившейся ситуации – то это просто невозможно сделать за один вечер и как бы мне не хотелось произносить этого в этом кабинете, но – мы в беде.

– Ну послушай, – Чистякова включилась наконец-таки в беседу и стала мыслить, – ну а нельзя разве дать им взятку или вписать просто любую фамилию… Кто будет смотреть-то эту страницу, кому она нужна?

– Вы не понимаете всей ситуации, Екатерина Сергеевна, вы просто не знаете, что за люди будут здесь завтра. По желанию они возьмут каждую фамилию и проверят, а взятки подобного рода инспектора в жизни не берут, понимаете? Для них это вообще не важно и не является аргументом наших с вами проблем. Это фанатики, а с ними иметь дело – самое страшное, что есть на свете.

– Ладно, это я поняла, не части, – она пыталась успокоиться, но внутреннее переживание постепенно нарастало. – Я вот не пойму, что ты привязался с этой строчкой. Почему у нас в документах получилась такая оплошность, кто в этом виноват?

– Так понятное дело, вы и виноваты в этом.

– Как это я виновата, я же ничего и не делала с этими документами.

– В этом вся и проблема, что не делали, а по сути такая документация должна делаться персонально нотариусом. А вы, Екатерина Сергеевна, все ждали момента, пока ваш близкий знакомый, владелец винного магазина в центре не отправиться на тот свет, прости меня Господи, дабы успеть в этом году заполучить то, что хотели, – Артем Григорьевич отвел взгляд в сторону и на миг задержал его на сломанной помаде. – Я вот что думаю, если единственным верным выходом из этой ситуации является поиск человека с завещанием, то нам непременно нужно найти такого. Вопрос остается один – где его отыскать за столь короткое время.

– У нас же есть секретарь, мой личный секретарь, – она посмотрела на советника с надеждой, что тот одобрит ее слова. – Она же в курсе всех событий, нужно только позвать ее и спросить, – Чистякова подняла трубку телефона и вызвала Анну.

– Кто? Идиотка эта малолетняя – да она в двух соснах заблудится, с ее нравом и взглядом недалеким мы эту проблему точно не решим, поверьте, – Артем Григорьевич вспомнил про рубашку. – Вот посмотрите, – он подошел ближе к Екатерине Сергеевне и начал демонстрировать разорванный рукав. – Это она мне сегодня подстроила, ваша секретарша. Главное дело, пришел с утра пораньше искать папку, специально и что вы думаете – Анны вашей этой даже на месте не было. Ну а дальше я вообще молчу, на обычный вопрос про документацию, она насмеялась надо мною и это выглядело достаточно обидно. Говорит: «Вы вот ищите тута, а это не здеся», представляете Екатерина Сергеевна, оскорбляет старшего человека и даже не стыдится, – Артем Григорьевич завелся ни на шутку, в этот самый момент дверь кабинета приоткрылась и в центр события пожаловала секретарша Анна.

– Да что ты такое говоришь, ты посмотри на нее – воплощение всего доброго на этой земле, хоть его уже и не осталось. Не суть, – Чистякова подозвала Анну к себе. – Послушай, милая моя, может ли быть такое, – она говорила очень медленно, но при этом в ее речи все так же оставалась горсть волнения, – что у нас, в этом здании, считая твоего стола разумеется и архив…

– Не тяните, Екатерина Сергеевна, – перебил нетерпеливый советник. – Так до ночи просидим же. Послушай, Анна, твоя начальница хочет узнать у тебя, есть ли что-то из документов, чего мы до этого не видели или с дуру позабыли рассмотреть внимательней?

– Вы имеете в виду, советник, черную документацию по недвижимости? – Артем Григорьевич немного опешил. – Не волнуйтесь так, я давно в курсе этого, меня еще научил этому бывший нотариус и под вашу душу такой документ и вправду есть.

– Правда? – Чистякова подпрыгнула на месте, ее хмурое лицо моментально сменилось на праздничное. – Так неси же сюда, чего стоишь!

– Подожди, как? – советник не торопился отпускать Анну. – Ну я же ведь все проверил, такого не может просто быть. Это невозможно! Что это за документ, расписка? Если это так, то она не подходит нам.

– Нет, что вы, обычное завещание пожилой дамы, которая как раз-таки пару дней назад изволила покинуть наш мир. Так мне принести его?

– Ступай, дорогая, да поскорее, а нам нужно с советником поговорить кое о чем, – Екатерина Сергеевна подошла к большому окну, что был позади кресла и выжидала момента, когда секретарь закроет дверь с другой стороны кабинета. Когда это произошло, она моментально обернулась и поймала взгляд непонимающего Артема Григорьевича. – Так это ты все нарочно, чтобы меня подставить, да? – советник уж было решил вставить свое удивление, но Чистякова продолжила. – Ах ты поросенок невоспитанный, – с тоскую проговорила она, – а я доверяла тебе, представляешь? Думала значит о нем на постоянной основе, как он там, пади одинок без меня – скучает, а он тут козни против меня решил строить. Молодец, хвалю. Скажи вот только – почему, а? Я все никак не пойму, чего тебе не хватает-то? Молчишь, оно и правильно – лучше молчи.

На кабинет обрушилась гробовая тишина. Чистякова замерла у окна и что-то пыталась в нем разглядеть, Артем Григорьевич стоял у книжных полок рядом с дверью. Создавалось впечатление, что он готовится проговорить важную речь в своей жизни, отсюда было это волнение и полнейшая глухота. Советник все же спустя пару минут решился – он снял очки и начал их снова протирать, после взглянул на недоступный образ дамы у окна и заговорил:

– Послушай, – начал он тихо, – я не хочу говорить о нас в этом кабинете. Может я и поступаю временами неправильно, но, чтобы говорить про меня столь низкие вещи, – он помотал головою. – Ты вот говоришь: «Я не знаю», а я ведь тоже «не знаю». Не знаю почему ты такая и почему так себя ведешь. Почему так относишься ко мне, а если относишься так, то почему говоришь совершенно иные вещи обо мне. Почему твои слова никак не связаны с поступками. Почему ты такая не логичная. Неужели я дал тебе повод сомневаться во мне? Вроде и так стараешься, из кожи вон лезешь, дабы угодить, лишний раз словом не брошусь, лишь бы не волновалась, а тут на вот тебе – я, значит против нее, против этой святой женщины планы коварные затеваю… Конечно, я не думал, что ты способна сказать такие слова, причем как? С такой уверенностью, дождалась пока эта вобла уйдет, чтобы не слышали – хитрая. За себя трясет, – советник резко прервал свою эмоциональную речь из-за вновь прибывшей в кабинет секретарши, теперь в ее руках томился белый конверт, немного испачканный у левого края чем-то темным.

– Вот это завещание, – Анна протянула конверт Чистяковой, та молча взяла его и принялась открывать.

Артему Григорьевичу было тоже интересно прочесть столь важный документ, поэтому он пододвинулся от полок ближе к столу, короткими боковыми шашками. Екатерина Сергеевна развернула лист, и все принялись рассматривать его, словно под лупой.

– Что за фамилия там? Фамилию найдите, – советник давал команды.

– Госпожа Хлебникова, шестая улица – хм, странно, – удивилась Анна, – а дом не указан. Подождите-ка, шестая улица, это же через дорогу, где мясная лавка, – секретарша подошла к окну и показала пальцем на дома, что стояли напротив. – Вот же она. Правда, какой же дом?

– А никакого, – проговорил советник и тоже подошел к окну. – Госпожа Хлебникова владела всей улицей, начиная от того жилого дома и заканчивая вот тем банком, что обанкротился. Я как-то встречал ее на одном из приемов Рамута, они были в тесных отношениях, – он сделал паузу, – не подумайте – в деловых тесных отношениях, разумеется.

– Я не пойму, – к окну подошла уже Чистякова, – Фамилию нашли – дело сделано, но по тебе не скажешь, что ты рад этому. Что-то не так с этими документами?

– Да нет же, наоборот – все чисто, не придерешься. Понимаете, фамилии-то одной мало, тут человек нужен, – а она, как мне известно еще с тех времен, завещала всю недвижимость сыну своему. Как говорится, годы прошли и любовь вместе с ними. Он давно улетел с этих краев.

– Что, неужто разругались? – полюбопытствовала Анна.

– Разругались, высказали все друг другу, ну знаете, как это бывает, – советник на секунду бросил взгляд на свою начальницу, – а она была человек уже пожилой, толком-то и не ходила никуда, поэтому завещание так здесь и осталось. Конечно, грустно такое говорить, но наши усилия в этом деле напрасны, коллеги, предлагаю подумать еще…

– Анна, а принеси-ка мне выписки из налоговой, по этому вот дому, – Чистякова подошла ближе к окну и тыкнула пальцем на жилое помещение в два этажа. – Справишься? – секретарша кивнула и тут же поторопилась к выходу.

– Это возмутимо, Екатерина Сергеевна! – воскликнул советник. – Что вы задумали сделать с этими выписками? Да молчите, не отвечайте, – знаю и без вас, потому что сам таким промышлял и знаете что, после содеянного я чуть не лишился жизни, когда пожаловали истинные наследники недвижимости, – Артем Григорьевич попытался успокоиться. – Опасную игру ты затеяла, лучше себя впиши туда – проще будет объяснить, если проверят.

– Зачем же себя подставлять, дорогой, а по выпискам из налоговой определим жильца и на время, слышишь, на время, дадим владение собственности этой. Что страшного-то случится?

– Да пойми ты, человек существо не стабильное, мало ли что – посадят же нас! Пока не поздно – одумайся, Боже!

– Послушай меня, – она поднесла свою руку к его щеке, – не волнуйся так, ты чего в самом-то деле. Это всего лишь на пару дней из-запроверки, после сделаем все по-человечески, – она выждала небольшую паузу, дабы Артем Григорьевич пришел в себя. – Ведь ты мне поможешь в этом, верно? – он кивнул ей в ответ, как послушный пес, она прижала его к груди и сказала следующие слова. – Я так рада, что ты появился в моей жизни. Правда рада, – советник обнял ее и прижался чуть крепче. – А знаешь, что я подумала, давай я приеду сегодня к тебе, вечером после работы. Можем распить бутылочку шампанского или чего покрепче, ну или восполнить вечер обычной беседой, с уютом и теплом.

03.

Ипостасей со своей семьей въехал обратно в старую квартиру. На удивление, пожилая старушка, что ранее выгнала их за неуплату, завещала бывшему секретарю банка не просто квартиру, а целую улицу. «Это чудо, всевышнее», высказывался по этому поводу глава семьи и продолжал придерживаться ранее заключенного договора.

Жизнь стала налаживаться. Как обещал Ипостасей невестке, та не смела боле отказывать себе в чем-то. Андрея отдали в одну из самых престижных гимназий, где поначалу он с трудом понимал вообще что-то. Время от времени учителя боролись с его ленью и незнанием, и в конце концов одержали верх. Сам Ипостасей не то, чтобы был счастлив, скорее его состояние можно было описать, как благое спокойствие человека. Он не работал, не занимался своим делом, не выезжал за город, а просто сидел возле окна, постоянно что-то обдумывая. Порой он не замечал, как вокруг него кружится невестка или чем-то интересуется сын. Эта была не замкнутость, а именно спокойствие, спокойствие за других и за самого себя.

Эта семья привыкла изначально жить по скромным правилам и даже получив такое наследство от незнакомки, они продолжали придерживаться тех же устоев. Никаких излишеств на столе, ничего лишнего в гардеробе, бессмысленные покупки только по светлым праздникам, дабы побаловать себя. Тратить деньги они не умели, особенно в такое тяжёлое финансовое время. Поэтому очень скоро все те средства, что они получали с арендаторов, перестали покрывать даже самые минимальные потребности. Невестку очень сильно волновала данная ситуация, она постоянно пыталась разговорить Ипостасея, вывести его, так сказать, на диалог, но глава семьи оставался в молчании, продолжая наблюдать людей за окном. «Оглянись вокруг себя, дорогой» – призывала к пробуждению она. «Мы остаемся ни с чем, понимаешь? Ты должен что-то сделать!» – примерно так строился диалог этой семейной пары несколько недель, до того момента, пока в их дом не зашел мужчина в черном.

Это был обычный ленивый день. Ипостасей находился на том же месте, где и всегда, в тот момент, когда в дверь постучали. Оглянувшись, он хотел было позвать кого-то, чтобы не вставать самому, но как оказалось, на его голос никто не отозвался. Глава семьи встал с кресла, посмотрел последний раз в окно и направился к двери.

– Кто? – спросил он через дверь, – Кто? – переспросил в тишину.

– Я к Ипостасею Серебряному по очень важному и деликатному вопросу. Это касается его недвижимости.

Ипостасей приоткрыл дверь и высунулся в проем – напротив его двери стоял тощий, высокий мужчина, лет сорока, одетый в черный длинный плащ из непонятного, но очень качественного материала, черные глаженные брюки, где стрелки были идеально симметричны друг к другу и дорогие лакированные туфли. Мужчина в черном осмотрел Ипостасея с ног до головы и спросил:

– Так это вы, господин Серебряный? – хозяин осторожно кивнул в ответ. – Ой как хорошо, – протяжно отреагировал загадочный гость. – Я пришел к вам по совету одного моего близкого друга, дело в том, что ситуация немного личного характера и столь важные диалоги, на мой взгляд, не стоит выносить на общий взор, поэтому будет лучше, если вы меня пригласите к себе. Конечно, если вас это не затруднит, уважаемый, – хозяин открыл дверь и чуть отошел в сторону, дабы мужчина в черном переступил порог. – Как у вас тут уютно, – подметил он, – люблю подобного рода квартиры – ничего лишнего, хороший вкус.

– Это не мы делали, – тихо ответил Ипостасей, – это осталось от прошлой хозяйки.

– Наслышан, наслышан, – он поставил свои туфли в уголок к остальной обуви и прошел на кухню. – Вы же не являетесь ее прямым родственником, ведь так?

– Нет, не являюсь.

– Интересно, – мужчина в черном приметил кресло возле окна, где ранее сидел Ипостасей, – как же так получилось, что эта добрая старушка взяла и отдала вам всю улицу, – он протер спинку кресла от пыли и присел у края.

– Я не понимаю, вы пришли в мой дом, чтобы разузнать в каких отношениях я был с прошлой хозяйкой этой улицы? Если это так, то не думаю, что у нас с вами получится диалог.

– Нет, что вы, – гость рассмеялся, – это все мое любопытство, поймите, я же не со злым умыслом. Просто ходят слухи и как понимаете, чем страннее сама история, тем страшнее слухи, относящиеся к ней. Но не смею боле загружать вас этой пустой болтовнёй.

– Постойте, а я вас где-то уже встречал, – сказал Ипостасей, – вот только не помню в каком месте и в какое время, – он резко замолчал. – Послушайте, а вы никак не связаны с тем банком, что стоит на углу улицы. Сейчас он, конечно, больше похож на свалку, но раньше там точно стоял банк.

– В каком-то роде вы правы, господин Серебряный. В прошлом, у меня должен был быть договор с банком, но по некоторым плачевным обстоятельствам, этот договор так и не был подписан.

– Да, да, я припоминаю вас. Вы были у нас весною. Это пальто и очки с туфлями – точно, это были вы, – говорил с удивлением Ипостасей. – Помнится, вы занимались ресторанным делом, про вас ходили далеко нелицеприятные разговоры в нашем банке… Но причины, увы я не припомню.

– Господин Серебряный, у вас феноменальная память скажу вам. Я и правда занимался и к счастью занимаюсь ресторанным бизнесом. Скажу так, что это дело далеко не простое, но с годами привыкаешь. А то, что вы говорили про диалоги косые, так это связано все с тем же. Понимаете, я занимаюсь не просто ресторанами, а подпольными казино. Просто в наше время, открыть обычное казино для человека трудно, а вот если это называется «Рестораном», то дела идут куда проще. Мы же как живем с вами – в мире дураков, где правит всем маскарадом сугубо чистая формальность и возвышается над истинным человеческим тоном, пусть даже немного и горьким. Сейчас, в наше время, имея кипу бумаг и перечень нужных печатей, можно не выходя из кабинета устроить переворот, даже если ты не являешься участником политической элиты. Страшно, как никак… Вот вы говорите, господин, разговоры нелестные ходят обо мне, а все почему, потому что за счет других обогащаюсь, по крайней мере так думают. И причем все же прекрасно знают, кто я такой, где стоят мои казино и заметьте, никто никого не тянет туда… Я вот чего хочу сказать-то, словами страшными поливают, а играть все равно ходят – люди. Понимаете? Я к этому уже привык, и привык давно. Да и если налоговая и другие службы разрешают этим заниматься – грех не пользоваться ситуацией, – мужчина в черном откинулся на спинку кресла и повернул голову в сторону окна, – как же все-таки тут красиво у вас, – заметил он. – Вам не приятны мои слова господин Серебряный?

– Нет, что вы. Мне по правде все равно на вас и на ваше казино. Я другого понять не могу, от меня-то чего вы все же хотите? Деньгами большими я не владею, уж простите, под вашу душу отсчитать я не смогу.

– Деньги ваши мне не нужны, господин Серебряный, – резко ответил мужчина в черном. – Понимаете, время сейчас не простое, каждый вор, убийца и обманщик. Наверное, и кризисы такие в обществе, что люд пошел не по совести жить. Впрочем, это сейчас не важно, а важно то, сколько вы протяните на одних лишь только налогах от арендаторов. Ведь, я так понимаю, вся улица ваша и все, что на ней находится сдается только в аренду, я прав? – он посмотрел на Ипостасея, тот кивнул. – Так вот, спустя пару месяцев разорится лавка, спустя еще пару недель разорится магазин одежды, а после и других съест наша нынешняя финансовая проблема. Ведь сейчас как, товар есть, денег нет, а это самое худшее условие для рынка, в том числе и для вас. Я к чему веду, ресторан может и пропадет так же, как и остальные, но вот ресторан-казино – не в жизни. Я человек, который не говорит пустого, уж поверьте за годы моей жизни и обычно, по своим правилам, уж простите мой эгоизм, я не арендую помещения под свои нужды. Я их только покупаю.

– Вы хотите купить улицу под казино? – удивленно спросил Серебряный.

– Нет, вы меня неправильно поняли. Улица слишком велика для меня одного. А вот помещение, где ранее стоял банк, что кстати обанкротился – отлично бы подошло под мое новое заведение. Я понимаю, предложение может показаться странным, но поймите и меня, мой бизнес процветает, я уже не молод, а смысла в жизни другого не вижу. Поэтому заплачу без жадности, позвольте листок бумаги, – Ипостасей оторвал клочок бумаги и положил на стол перед гостем, тот достал маленький заточенный карандаш из кармана пальто и написал сумму. Сумма была неприлично большой. – Вы подумайте над моим предложением, как видите я не намерен обидеть или обмануть вас. Если все же надумаете, отправьте письмо по этому адресу, – мужчина в черном протянул свою визитку хозяину квартиры, – а мне пора, надеюсь на скорую встречу. И да, если вдруг у нас все же получится объединить силы в нелегкой войне с финансовым кризисом, буду рад вас видеть в ресторане, не волнуйтесь, вы всегда будете для меня почетным гостем.

Мужчина в черном целенаправленно вышел из кухни, обулся и моментально исчез чрез входную дверь квартиры, оставив после себя шлейф от дорогого и тяжелого парфюма.

Ипостасей положил визитку на стол, рядом с бумажкой, где значилась цена за продажу банка и снова присел возле окна.

– Папа, кто это был? – послышалось из-за двери. – Он хотел что-то продать? – Андрей аккуратно зашел на кухню, дабы не потревожить отца.

– Этот человек, хотел купить наш банк, что в конце улицы.

– Но он же давно не работает, – Андрей подошел к окну и взобрался на подоконник. – Кому нужен нерабочий банк?

– Вот именно, никому, – Ипостасей тяжело выдохнул.

Лучи солнца в это время пробирались в окно и освещали почти всю площадь кухни, особенно ее центр, где находился стол. Солнце было настолько ярким, что вся комната окрашивалась в желто-оранжевые оттенки, создавая атмосферу уюта, не спрашивая об этом человека.

– Я кое-что нарисовал, – Андрей протянул альбомный лист. – Вдруг тебе понравится, я правда очень старался.

– А почему не закрасил до конца? Ничего же не понятно, – Андрей перевернул лист верх ногами и снова показал отцу. – Другое дело, а я уж было подумал, что твоя школа плохо на тебя влияет, – он поднес рисунок ближе к себе, – посмотрим, что тут у нас, – Ипостасей долго всматривался в нарисованное, он вглядывался буквально в каждую линию, при этом строя удивленное лицо.

– Тебе не нравится? – спросил маленький Андрей. – Порви этот рисунок, я еще сделаю, намного лучше.

– Нет, не торопись так. Во-первых, мне понравился твой рисунок, по крайней мере не вижу причин его ненавидеть. Во-вторых, если ты так будешь относиться к своим работам, то ничего хорошего из этого не выйдет, уж поверь. Я понимаю, что художник должен быть критичен к себе, но ведь не настолько. Представь, если бы великие творцы поступали так же, как ты в данной ситуации. Мы бы сейчас не лицезрели всего того, что делали они.

– Но тебе же не понравилось, я вижу.

– Мало ли что я думаю об этом рисунке. Вопрос в другом, что думаешь о рисунке именно ты, – он сделал акцент на последнем слове. – Думаешь, не в плане – собрал мнения и сделал свое, а в плане именно своих мыслей. Это важный момент для художника, сынок, уж поверь. Вот скажи, тебе нравится рисовать?

– Конечно нравится. Можно нарисовать все, что угодно, даже если этого и нет на самом деле.

– Вот видишь, а теперь представь, сидишь ты дома в своей комнате, перед тобой лист бумаги и куча разных карандашей. Только ты начал рисовать, как в комнату заходит человек, который, смею заметить, никак не относится к твоим рисункам и начинает наблюдать за тобой. Ты в это время не обращаешь на него внимания, а продолжаешь рисовать. Вот ты вывел одну линию, вторую, третью и стало что-то вырисовываться. Человек этот значит увидел все это безобразие, подходит к тебе и говорит: «Слушай, мне не нравится это. Ты должен переделать. Сделай вместо этого – слона». Ты, как порядочный ребенок, начинаешь как-то исправлять эту ситуацию и рисовать слона, причем на том же листе, поверх своего рисунка. В это время в комнату вбегает еще один человек, который так же никаким образом не связан с твоим творчеством и так же начинает наблюдать за тем, что ты делаешь. Наконец подходит время показать рисунок, напомню, что на нем «должен» быть изображен слон. Ты показываешь слона, первому это вроде как нравится и даже он не против повесить у себя это на кухне, а вот второй категорически против слонов – его в детстве он укусил за ногу. Как же быть в такой ситуации?

– Нарисовать каждому по рисунку, чтобы все остались довольными. Только вот, времени уйдет много, – сказал Андрей, – захотят ли они ждать?

– Ну это дело уже сугубо личное. Вот ты, к примеру, сначала нарисуешь рисунки для них или нарисуешь рисунок, который хочешь – свой, так сказать?

– Свой. Просто, если я начну рисовать другие рисунки, то я позабуду, что хотел нарисовать сам.

– Какой же ты все-таки у меня умный парень, – Ипостасей ласково причесал сына, тот немного рассмеялся, – поэтому, помни, никогда никого не слушай, особенно, если это касается дела, всей твоей жизни. Особенно, если это люди, которые никак не связаны с тем, что делаешь ты. Поверь мне, сейчас в этом мире очень много советчиков – учат как жить других, а сами из себя не представляют и ломанного пальца. Ты должен быть сильным и не идти на поводу у таких личностей. Просто делай то, что нравится тебе самому. Если захочешь быть художником, я сделаю все, что в моих силах. Потому что ты, Андрей, вся моя жизнь, – он посмотрел на рисунок еще раз. – Кто это?

– Это ты.

– Я? – Ипостасей положил рисунок на стол рядом с другими бумажками. – Ну а почему ты меня нарисовал именно таким?

– Просто мне показалось, что это твое любимое занятие.

– Сидеть и смотреть в окно? Какое же это занятие. Нарисовал бы, я не знаю, себя, меня, маму в конце концов. Почему здесь я один, можешь объяснить?! – Андрей ничего не ответил. – Прости я тебя напугал, дурак я, – Ипостасей приобнял сына, – прости меня. Просто я не могу понять, почему именно так, а не по-другому.

– Понимаешь, ты всегда такой, какой на этом рисунке.

– Понимаю, но это же рисунок, а не фотография. Здесь мир можно сделать другим, не обязательно же рисовать то, что видишь. Ты же сам сказал, можно придумать что-то. Разве нет?

– Я не хочу придумывать тебя и уж тем более придумывать вас с мамой. Пусть это будет рисунком из правдивого мира, – Андрей посмотрел на отца. – Я же говорил, что тебе не понравится, – он соскочил с подоконника и направился в свою комнату. – Ты только не обижайся на меня, все же хорошо.

– Да, никаких обид. Все и вправду. Хорошо.

Кухня вновь опустела. Ипостасей остался один среди бурления ярких лучей. Он положил ногу на ногу, тяжело вздохнул и как всегда направил свой взор через окно.

04.

В квартире советника, что находилась недалеко от центра по-прежнему было тихо и темно. Сам Артем Григорьевич не любил шуметь, но если попадалась хорошая компания, то он не видел ничего плохого в том, чтобы повеселиться. Вот только компании уже давно не попадались ему и в большей степени, советник вел затворнический образ жизни. В свободное время он любил ходить по магазинам и тратить деньги. Это он называл «прогулкой». Если был выходной, она могла начаться с самого утра и продлиться весь день, когда изнеможённый Артем Григорьевич ползком с сумками добирался до своей квартиры. Он любил каждую купленную вещь, и не было разницы, будь то это небольшой столик в стиле древней китайской эпохи или же шелковый костюм, сшитый на заказ с красною тесьмой. В этом и была, наверное, жизнь советника – работать, покупать, радоваться купленному, а потом опять работать. Вот только радости последнее время Артем Григорьевич не испытывал, даже от прогулок. Он постоянно чувствовал тяжесть в области своих легких. Будто время от времени на его легкие давили грузом в килограмм пять, а после это тянущее состояние перемещалось к ногам. Советник понимал с чем это было связано. Она была, по его мнению, глупой и в то же время обладала невероятной стойкостью во всем, она моментально овладевала тем, что хотела прямо здесь и сейчас, она прекрасно разбиралась в людях, она была неотразимой в любое время суток и она тихо убивала его, убивала медленно, убивала мыслями, как и подобает женщинам такого характера, в то время мужчине остается только наблюдать, как красиво он падает.

Советник уже месяц не выходил из своей квартиры. Он не спал, не ел и даже подумывал взять отпуск за свой счет, дабы не встречаться с Чистяковой. Она настолько завладела его разумом, что выглядывая иногда в окно, Артем Григорьевич видел только ее образ. Дни давно превратились в один длинный, и стали напоминать скучный, человеческий кошмар без конца. Так проходила жизнь…

В ту ночь он сидел на кухне и смотрел в пустую стену, пытаясь предать смысл всему тому, что происходит. Для него это не первая ночь раздумий, частенько он молча сидел до самого утра, а после смирившись, шел в кровать и спал до обеда. Но сегодня, именно в эту ночь, советник был уверен, что что-то изменится, что-то случится и это самое убьет терзания души бедного мужчины. Это самое «что-то» произошло.

Артем Григорьевич поначалу не расслышал стука в дверь, но после третьей громкой попытки он вскочил с кресла и подбежал к глазку – на другой стороне стояла Чистякова. Он начал неспешно открывать дверь, дабы не раскрыть себя. Тут же постучали в четвёртый раз. Советник дернул ручку от себя:

– Ну наконец-то, Боже, я уже стала паниковать, – Чистякова быстро перешла порог. – Как же там холодно, я почти не чувствую ног.

– Можешь принять ванну, если хочешь, – Артем Григорьевич закрыл входную дверь и показал на тапочки. – Одень это, быстрее согреешься, – Екатерина Сергеевна приняла предложение хозяина и торопливо сняла туфли на высоком каблуке.

– Ты не представляешь, где я сегодня была, – хромая на левую ногу, Чистякова благополучно перешла на кухню и присела на место советника. – В доме сына начальника Завода. Помнишь тот, что находится на окраине?

– Я думал, его давно закрыли.

– Его и вправду закрыли, а вот деньги остались. Ты бы видел этот дом – сказка наяву. Я влюбилась с первого взгляда…

– Что же ты делала в этом доме?

– Как что? – с удивлением спросила Чистякова. – Работала. Ты что, не понимаешь? Завод, старик владелец, дом сына… Представляешь какое наследство там? А вот, чтобы откусить этот лакомый кусочек пирога, нужно и организовывать подобного рода встречи.

– Просто я не понимаю, при чем здесь его сын.

– Да ты сегодня не в духе, я тебя разбудила? И как я только посмела…

– Ты можешь ответить на мой вопрос? – нервно переспросил Артем Григорьевич.

– Ты завёлся не на шутку, успокойся, нет повода для паники. Отец его тоже там был. На кой черт мне мотаться к его сыну, ты сам-то подумай, – советник налил в стакан воды из-под крана и выпил залпом. – Тебе не здоровится? Ты весь какой-то бледный и странный.

– Со мною все в порядке, просто ты меня разбудила и пока, мне трудно прийти в себя.

– Неужели, – Чистякова привстала и начала игриво подходить ближе. – Вы вероятно очень устали, господин советник, – она взяла его руку и положила к себе на талию. – Наверное в данной ситуации необходим отдых, – она обняла его и положила голову на плечо, он не подавал признаков жизни. – Ну ладно тебе, перестань. Я пришла вообще-то к тебе, а не на твою кухню, – она оглядела взглядом пустые стены и задержалась на картине, что одиноко висела по центру, – Интересная картина, – она отпустила Артема Григорьевича и подошла чуть ближе, – откуда она у тебя?

Картина висела в центре одной из стен, под которым стояло кресло. На этой картине была изображена незатейливая композиция: на фоне черной комнаты сидел мужчина, один бок смотрел на владельца картины, а другой был невидим для глаз. Позади было окно, куда как раз-таки и направлялся взор этого человека. На переднем плане горел свет, выходящий из другой комнаты, но других людей было не видно. Мужчина сидел и просто смотрел в окно. Картина была выполнена на манер авторов эпохи Возрождения. Художник отказался вписать свое имя в лепту искусства, поэтому она носила название без автора: «Снова».

– Мне ее подарили, – с тяжелым вздохом ответил советник, – вернее сказать, ты мне подарила ее.

– Разве? – удивилась Чистякова. – Я такого не припомню, – она вновь повернулась к картине. – Слушай, мне нравится, а не дурно я с подарком угадала. А давно она здесь у тебя висит?

– С полгода может, но знаешь, она мне, как сказать, не по духу что ли…

– Тебе не нравится? – ответа не последовало, вместо этого, советник налил еще один стакан воды и выпил залпом. – Не обижайся, но тебя не понять – хорошая картина, а он нос воротит. Ты вообще себе представляешь, как долго ее рисовал художник? А ты раз и «не нравится».

– Ну не мое это, понимаешь? Мне нравятся картины немного другого склада. Картины, на которые можно смотреть и каждый раз открывать в них что-то новое, а это какой-то китч просто-напросто. Вот, ответь мне на вопрос, вот чего он все сидит, а?

– Так он любуется же в окно, вот и сидит.

– Любуется? Каким образом можно любоваться, раз вокруг такое у него. Вероятно, ты не поняла смысл задумки.

– Ну давай, расскажи мне, – усмехнулась Чистякова, – ты же у нас специалист, искусствовед, я и забыла, прости.

– Вот только не нужно этого, прошу. На картине прекрасно видно атмосферу, и она далеко не добрая и яркая, как тебе хотелось бы считать. Человек не будет сидеть в пустой квартире просто так и смотреть в окно.

– Но там же свет, смотри, вот в этой комнате спереди.

– Да это не важно, до него слишком далеко…

– У тебя есть что-нибудь выпить? – перебила Чистякова. – У меня во рту пересохло, – Артем Григорьевич потянулся за стаканом, чтобы налить воды. – Если можно, то что-то покрепче.

– У меня нет больше в доме алкоголя. Могу предложить только воду или сок.

– Тогда, пожалуй, не нужно, – она снова уселась на кресло перед советником. – Так что ты говорил про картину эту?

– Я уже забыл, – он сделал паузу, она тоже молчала. Советник присел за стол и стал незаметно осматривать ее. – Ты исправила те фамилии в документе? – Чистякова пожала плечами, ее волосы чуть шелохнулись, подобно могучей морской волне, что быстро распадается после удара о скалистый берег. – Уже много времени прошло, а если он продал что-то? Нам же не вернуть обратно все это, а даже если и вернуть, то представь, что будет с нами после всех этих судов.

– Может сходим куда-нибудь? – прошептала она. – Мы так давно никуда не выбирались вдвоем.

– Дорогая моя, нам бы от уголовной ответственности выбраться, дело-то не шуточное, хочу заметить, а ты пускаешь все на самотек. Так ведь не работает это. Представь, если Рамут работал бы по такому же принципу, – он встал и подошел к окну, – ничего бы этого не было. Ни со мною, ни с тобою.

– Хочешь сказать, я слабый человек? Да нет, не старайся даже, – она бросила печальный взор на Артёма Григорьевича, – я все понимаю. Это ты может думаешь, что я слишком наивна и поступаю легкомысленно, но наверное, я просто не могу иначе, понимаешь. Не приучена к другому порядку, так сказать. В моей жизни и порядка-то не было никогда – все сумбурно, второпях, да без особого раздумья. Но знаешь, я не жалею. Честно. Вот предложи мне другую жизнь, умной и порядочной – отказалась бы не раздумывая. Потому что обычно такие рождаются ярко, окруженные в ласке да заботе, а после серо гниют, оставив после себя пустую телефонную книжку. На мой взгляд в наше время этого-то и не хватает – какой-то решительности, дурости что ли. Все сидят на своих местах, все у всех по правилам и по порядку, а я так не привыкла и так не хочу. Вот посмотри на секретаршу, к примеру. И чего? Умница – безусловно, красивая, но рявкнуть и решить что-то весомое – рука не подымится у человека, ибо порядок. Как это так, сделать что-то из вон выходящее для человека – абсурд чистой воды… А для меня это и есть жизнь. Я привыкла жить в абсурде. Ты же должен это понимать, разве нет? Я думала, что это и есть причина того, что мы вместе.

– Да не в этом дело, Екатерина. Ты человек далеко не глупый, опытный. Но нельзя же рисковать собственной жизнью, ради того, чтобы держаться самой себя. Если от этого зависит твое дальнейшее существование, почему бы не взять, я не знаю, и немного поменяться. Я же говорю это не для того, чтобы вред нанести, а наоборот – пытаюсь помочь.

На квартиру обрушилась тишина. Все смотрели по разные стороны. Артем Григорьевич открыл кран и налил очередной стакан воды и поставил на стол.

– Мне, наверное, пора, – без эмоций начала Чистякова, – завтра на работу, – она встала и пошла по коридору к своим туфлям. Артем Григорьевич последовал за ней. Она поспешила обуться, а он молча стоял в проходе.

– Я вспомнил, что хотел сказать про эту картину. Она время от времени напоминает мне бесполезность… и зачем ты только подарила мне ее, – Екатерина Сергеевна ничего на это не ответила и собралась уже открывать входную дверь. – Надеюсь ты все же одумаешься, дорогая. Все-таки теплится у меня такая мысль в голове.

– Дом и вправду был сегодня чудесный, – сказала она. – Вот только дверей там мало. Мне пора, прости, что побеспокоила в столь позднее время.

– Да ничего страшного, всякое бывает. А ты чего вообще приходила-то?

Чистякова последний раз окинула разочарованным взглядом советника и стены его квартиры, открыла дверь и вышла прочь.

Артем Григорьевич вернулся на прежнее свое место. «Вот же» – бормотал он себе под нос. «Вот же идиотка… Будто я не понимаю ничего. Работать она видите ли не хочет, меняться под других ей незачем, но зато разъезжать по домам это за милую душу для нее. Хоть бы ногу она подвернула, может поменьше скакать будет…».

05.

Чистякова проезжала в машине, когда увидела за поворотом яркие вспышки огней. До этого, ее глаза не видели ничего подобного. Словно кусочек солнца поместили ночью посреди улицы.

– Вы не знаете, что это такое? – спросила она у водителя. – Могли бы остановить, я хочу полюбоваться этим видом.

– Как скажете, госпожа, – пожилой мужчина завернул к бульвару и остановил транспорт. – Это, госпожа, новый ресторан такой. Не слыхали разве? Он же напротив вас стоит.

– Напротив, что?

– Напротив вашей работы. Вы что, госпожа Чистякова, пьяны? Вы работаете в здании через дорогу, – он показал пальцем на большое сооружение на другой стороне улицы, – это же ваше окно, где вы сидите и работаете. Или я не прав?

– Нет, вы правы. Наверное, был просто трудный день, – она еще раз оглянула ресторан через окно машины. – Как же красиво. А вы там были?

– Госпожа, я шофер, – он повернулся к ней лицом, – на мои деньги по таким местам ходить вредно, так сказать.

– Это почему же, дорогой мой, вам вредно ходить по ресторанам?

– Потому что, есть вероятность при моей душе азартной оставить всю зарплату в данном чудесном заведении. Это же не просто ресторан, а подпольное казино.

– Никогда не была в казино, – она посмотрела на часы, время было довольно позднее. – Я, пожалуй, выйду здесь, а вы езжайте домой, отдохните.

Чистякова вышла из машины накинув короткую дубленку из песца. Из кармана она вытащила небольшой платок и второпях обмотала им шею. После из другого кармана дубленки она вытащила маленькую коробку с духами:

– Вы, госпожа, аккуратней в этом месте, – высунулся из водительского окна шофер, – тут такие персоны, что живо-два обведут вокруг пальца, еще в долгах оставят.

– Правда? – она нанесла немного духов на открытую часть тела в области шеи и убрала коробочку обратно в карман. – Значит я именно там, где мне нужно быть. Прощайте, дорогой.

Машина уехала вдаль пустеющих улиц, оставив Екатерину Сергеевну одну у входа в ресторан. Она подошла к большой белой двери, где томился наблюдатель. Этот свирепый мужчинка оглядел Чистякову с ног до головы, а после строго спросил:

– У вас не будет спичек? – Чистякова помотала головой. – Тогда, добро пожаловать и хорошего вам вечера, – мужчина открыл сверкающие белые двери ресторана и почти что моментально, Екатерина Сергеевна почувствовала выходящее оттуда тепло. Она переступила порог и двери медленно закрылись за спиною, оставив наблюдателя вновь в одиночестве.

Изнутри подпольное казино казалось намного больше. Длинная и громадная лестница от входных дверей спускалась прямиком вниз и вела в зал под номером один – гардеробная. Это было подобие большого зала, с красивыми хрустальными люстрами, стеклянными стенами во всю высоту и узорчатым полом из слоновой кости. Стулья, диваны и столы в этом зале были выполнены в красных тонах, повсюду чувствовался бархат и их загадочная любовная связь с золотом и хрусталем, которые безбожно кричали за счет своих игрищ на свету. Сама гардеробная была небольшой: простоя стойка для сотрудника, простые темные шкафчики с крючками и номерки из бархатной ткани, где на обратной стороне было написано «Добро пожаловать».

– Что-то еще будете сдавать? – спросил гардеробный, Чистякова помотала головой в характерной ей манере, тот ненадолго удалился к шкафчикам и вынес бархатный номерок с цифрой пять. Она уже торопилась взять его в свои руки, но мужчина отвел номерок и скромно спросил:

– Послушайте, а у вас нет спичек?

– Простите, но я не курю, – мужчина обречённо вздохнул, она терпеливо дождалась пока он все-таки отдаст ей номер от шкафчика. – Куда мне теперь?

– Идите прямо, в следующий зал. Зал номер два, – мужчина неохотно бросился словами и поспешно удалился.

Зал номер два был основным залом, где находился ресторан. Это было помещение вдвое больше, чем гардеробная с длинными ее коридорами. Маленькая лестница вниз отделяла залы друг от друга, люди с легкостью могли определить в какой стороне идет вечер. Музыка, что доносилась со второго зала была слышна и наверху той лестницы, а с каждой пройдённой ступенькой звук нарастал, как и чувство роскошного праздника. Фоновые мелодии здесь не славились своим многообразием, ресторан делал ставку на живое исполнение, поэтому каждый вечер, после полуночи и до самого утра играл джаз профессиональными музыкантами. Был случай, когда эти самые музыканты перепутали ноты, один из них стал играть отрывок из классической оперы, а все остальные держались программы. Оплошность помогли заметить сами присутствующие. Люди жаловались на колкость звука и неразборчивость, но в то же время, гостям понравилось необычность мотива. Поэтому было решено сделать смесь из отрывков классической музыки и джаза, которая отныне играла в этом ресторане на постоянной основе.

По всему периметру зала был расстелен большой бархатный ковер красного цвета, стены здесь были высечены из золота, а на потолке висела громадная люстра из хрусталя, железа и серебра. В люстре насчитывалось около сотни лампочек, дабы осветить все помещение. Столы и стулья были выполнены так же из слоновой кости – любимый материал владельца заведения.

Чистякова спустилась по небольшой лесенке вниз на еще один ярус. Внизу ее ждал наблюдатель ресторана:

– Добро пожаловать, мадам, – радостно вскрикнул он. – Вы бронировать столик?

– Нет, столик я не бронировала. Я тут вообще мимоходом, решила заглянуть, так сказать. У вас только по записи?

– По-другому, Госпожа…

– Чистякова.

– Госпожа Чистякова не можем работать, – в его словах был яркий иностранный акцент, который он явно не пытался скрывать, – понимаете, вся обстановка, очень большая и если работать не по записи, то ресторан не поместит столько персон. Вы понимаете?

– Но неужели ничего поделать нельзя? У вас я смотрю приличное заведение и неужто оно оставит одинокую даму без бокальчика вина, – Екатерина Сергеевна улыбнулась. – Я же могу и жалобу на вас написать, – наблюдатель слегка растерялся, его что-то смутило, это что-то надвигалось позади Госпожи Чистяковой.

– Позвольте, – мужчина в черном схватил руку Екатерины Сергеевной, она немного вздрогнула. – Ну что же вы пугаетесь меня, я вам помочь значит решил, а вы так со мною обходитесь, – он с улыбкой посмотрел в ее глаза, а после спросил у наблюдателя. – Аншлаг? – тот кивнул. – Все же нужно что-то придумать с этой дамой, нельзя ее оставлять здесь, понимаешь?

– Нет проблем, Господин, – он посмотрел на Чистякову. – Следуйте за мной, а еще Господин… – он окликнул мужчину в чёрном, который направлялся к бару. – Господин Серебряный изволил посетить наш ресторан снова, вы говорили предупредить вас об этом, – мужчина кивнул головой, наблюдатель снова повел Чистякову к столику. – Не торопитесь, госпожа…

– А кто это был, тот мужчина в черном? – спросила она с любопытством.

– Это владелец, госпожа, – он остановился у большого стола в центре зала, и отодвинул стул. – Прошу вас, – Чистякова присела. – Меню сейчас принесут, если что-то произойдет – зовите. Ах да, еще одна маленькая ситуация, возможно на некоторое время к вам могут подсесть другие наши гости. Поверьте, это не из-за того, что мы хотим сделать вам плохо, а из-за того, что нет больше мест.

– Я понимаю и поверьте не вижу ничего оскорбительного, но знаете, что? В каком-то моменте я уже оскорблена, – наблюдатель испуганно посмотрел на нее. – Я в вашем заведении уже столько времени, а вина мне так никто и не налил.

– Вас понял, госпожа, – усмехнулся наблюдатель, – один момент.

Спустя несколько минут на столе красовалась бутылка ароматного вина, к ней принесли три бокала, и официант со скрупулёзностью начал разливать напиток.

– Это на три персоны? – спросила Екатерина Сергеевна. – Я никого не жду, прошу заметить.

– Что вы нет, это все вам, Госпожа. Этот трюк мы привезли из-за границы. Дело в том, чтобы гость почувствовал настоящий вкус вина, нужно время для раскрытия. А делается это с помощью обычной реакции с кислородом. Пока вы будете наслаждаться первым бокалом, второй будет как раз-таки насыщаться, – он долил остаток вина в третий бокал и бережно поднес первый к Чистяковой, – А вот когда вы возьмете третий бокал, вы поймете, что все это было не зря. Получается так, что каждый последующий бокал, что вы пьете будет намного вкуснее и ярче, чем уже выпитые. Это небольшая хитрость дарит вам истинные ощущения. Наслаждайтесь.

– А если я не выпью столько?

– Ну что вы, ради такого случая попытайтесь взять себя в руки. Тем более, вы уже отдали свои кровные за бутылку.

– Знаете, таким образом меня еще никто не спаивал, – сказала Чистякова, и залпом опрокинула первый бокал вина.

Официант скрылся среди дымных столиков, а она наконец-таки за все это время решила расслабиться под немного странную живую музыку, что цепляла и в то же время вызывала чувство тошноты.

В зале номер два было очень шумно. По всем столикам раздавался звонкий смех дам и порой безумные крики их кавалеров. Но даже эта атмосфера не могла заглушить смех за столиком номер пять, где в присутствии большой компании слышались необычайно шумные выкрики для человека, даже слегка пьяного. Далеко не молодые господа, стояли во фраках, буквально облепив всю территория столика, где в эпицентре всего восседал мужчина средних лет и эмоционально что-то рассказывал.

Чистякову мучило любопытство, она тихонько подкралась к заветному столику, слегка отодвинув мужчин, что преграждали дорогу и присела на свободное место, рядом с хозяином стола.

– Смотрите, что за ангел, подсел к нам, господа, – подметил один из пожилых мужчин. – Свататься к вам небось пришла, – все вокруг засмеялись.

– Ну расскажите, милосердный еще разок про тот рисунок, – один из стариков умолял господина, чуть ли, не став пред ним на колени. – Какая же нелепая все-таки ситуация вышла, – засмеялся он, – а представьте этот олух действительно поверил во все сказанное, ну расскажите, дорогой вы нам еще разок…

– Господа, на этом сделаем перерыв, – вокруг собравшиеся персоны завыли в один голос и стали расходиться. – Господа, ну не серчайте так, всем когда-то нужен отдых. Выпейте чего-нибудь, а чуть позже я к вам подойду сам. Договорились?

– Вы я смотрю у них нарасхват, – подметила Чистякова, – и что это за истории такие, что сводят столь серьезных персон с ума. Не поделитесь?

– Да истории самые обычные. Тут, наверное, подход важен, а не содержание. Понимаете, Госпожа…

– Чистякова, Екатерина Сергеевна.

– Очень приятно, Ипостасей Серебряный. Хотя те господа, уже третий день предлагают сменить фамилию на Золотого. Придумают же нелепые прозвища, – он посмотрел в ее глаза. – Вы нынче угрюмая, у вас что-то произошло? Простите, если я лезу не в свое дело, просто это не порядок, такая женщина, в таком месте и с таким печальным видом.

– Ну знаете, нам свойственно грустить по пустякам. Кстати, про веселье, вы не пробовали здешнее вино? Оно и вправду превосходное, как про него говорят, – Серебряный помотал головой. – Что вы, вам непременно нужно это испробовать, – Официант! Вина!

– Вы решили таким образом, поднять нам настроение, Екатерина Сергеевна? – с ухмылкой спросил Ипостасей.

– Нет, что вы, просто я решила напиться, – официант подбежал к госпоже и принял заказ. – А вы не хотите разве? Что вы думаете все, в такое время. Это скажу я вам – не по-человечьи. Поэтому, если не хотите обидеть меня, то попробуйте вина, его скоро принесут.

– Вы плохого мнения обо мне. Выпить с вами я почту за честь, а вот что вы про «думать» сказали, согласен с вами – осточертело постоянно о чем-то мыслить, к черту все, напьюсь!

– Вот это правильно, это я в людях ценю, – официант принес две бутылки вина и к ним шесть бокалов, – а вот кстати и вино, все по расписанию, – шустрый молодой парнишка быстро разлил напиток и у Чистяковой в руках уже томился первый бокал. – За что выпьем, Господин Серебряный?

– Предлагаю, за встречу. Столь непредсказуемую, но весьма интересную, – они чокнулись бокалами и опустошили их залпом.

– Вот вы говорите, думать вам надоело. А вы что, много думаете в жизни?

– Ну разумеется, Екатерина Сергеевна, как же без этого жить. Вся жизнь сплошные раздумья в потемках.

– А о чем вы думаете, если не секрет?

– Да о разном, знаете ли. То могут быть обычные ситуации, связанные с семьей и домом, а могут быть далеко не ситуации и далеко не простые. Я говорю о неком смысле что ли. Понимаю, звучит может по-детски, но последнее время такие вопросы меня стали волновать намного больше. Не знаю даже, из-за чего все это, будто на меня напала тяжелая хворь…

– Вам просто скучно, Господин Серебряный, вот и все. Займитесь чем-нибудь, вы, человек далеко не бедный судя по костюму, к тому же семейный, а значит и забот навалом. Так чего же вам все не хватает? – Ипостасей пожал плечами. – Ну не знаю, заведите любовницу в конце концов, или еще больше – разведитесь… а после снова женитесь, только уже не на той, это глупо. Понимаете, у вас есть источник всех дел в жизни – деньги, а это самое главное благо в нашем мире.

– Да не в этом дело, дорогая. Я, когда в мыслях-то своих был, а был я там довольно продолжительное время, понял, что человеческая натура – одиночество и скуку принимать за погибель, а остальное за жизнь. Это значит все, что делает человек, все, к чему он так трепетно относится, заведомо есть побег от одиночества. Мы не хотим быть оставленными, понимаете? Отсюда все эти признания, браки, нелепые дискуссии на счет того, кто кого любит. Мы возводим все это в очень важную степень и не понимаем ради чего на самом деле творим это. Вот представьте, человек полюбил другого человека. Он по сути уже себе не принадлежит, потому что любовь – это жертва, жертва одного ради другого. И вот значится, эти двое людей приходят к тому, что оба любят друг друга, только один по-своему и второй по-своему. Спустя некоторое время, выясняется, что второй ошибся в своих чувствах и спутал любовь и привязанность к человеку. Первый, естественно в панике, как это так, я люблю значит, а меня нет. Случается, человеческая катастрофа… Первый тонет в своих терзаниях, второму стыдно, а все это произошло из-за чего? Из-за банального одиночества и тоски по человеку. Не сказал бы второй, что любит, может и не было бы всего этого после. Не сказал бы первый про свои чувства, не было бы такой боли. Хотя вначале, при первой встрече у каждого была лишь одна цель – спастись. Спастись от пустоты, – он взял второй бокал вина и выпил. – А знаете, что самое смешное, человек даже после всего этого пойдет и влюбится и будет так же кричать о своих чувствах. Ну вот вы, разумная женщина, скажите, неужели это не глупо?

– А что умного в любви? Испокон веку считалось это самым неблагородным состоянием. Вы говорите в какой-то манере правильные вещи, но очень, на мой взгляд подаетесь в крайности. Ничего нет плохого в том, что человек ищет другого человека, дабы спасти себя. Вопрос в другом, почему мужчину в достатке и с семьей волнуют столь примитивные вопросы? – они подняли по третьему бокалу, Господин Серебряный тяжело вздохнул.

– Так, если человек делает это из-за одиночества, то получается моя семья создана по тем же причинам.

– И что в этом плохого, вы же счастливы?

– Не в этом дело. Поймите, если это было из-за тоски по человеку, то значит изначально возникшее чувство была не влюблённость, а просто радость за то, что я все-таки смог сбежать от пустоты. Понимаете, это две разные вещи, а после мы обручились, появился ребенок… Так и здесь любви настоящей не было получается, за счет чувства ответственности делались последующие шаги. И вы еще говорите, что тут удивительного. Да никакие деньги во всем мире не спасут человека от больной мысли в голове, если она действительно настоящая. Хотя, у нас нынче любят выдавать себя за «слишком эмоциональных персон», дабы быть окруженными людьми, что жалеют и протягивают руку помощи. Даже в этом понимании, простом и глупом, кроется-то же самое одиночество.

– Получается, вы никогда ее не любили?

– Я уже сам не знаю, что получается. Эти мысли завели меня за черту, где все уже давно бессмысленно, – он поднял пустой бокал над головой и прокричал, – Боже, какой же я бедный человек!

– Как вы собираетесь жить дальше, господин?

– Как и все, дорогая моя – во лжи, да мнимом счастье. А что мне остается? Жить по-другому, без них – я не умею, а пытаться донести это до нее – слишком глупо. Первым же вопросом от нее будет «зачем». А я, понимаете, не знаю. Вот жил всю жизнь, думал, на любой вопроснайду ответ, а тут будто ступор. Хотя ничего не изменилось, земля по-прежнему круглая, вещи все те же, люди вроде тоже, вот только с тобой что-то не так. Внутри тревога, а так не должно быть. Знаете, я боюсь лишь одного, понять, что эта жизнь не имеет смысла и кажется в данный момент я начинаю понимать и мне так тошно, так тошно от самого себя… Благо, век мой не так долог на этой земле, ибо еще столько же я просто не вынесу.

– Исходя из ваших слов, получается, что каждый человек делает что-то только из-за одиночества?

– Потому что не может с этим смириться. Хуже всего, понимание того, что эта череда никогда не закончится. Она будет преследовать человека до самой старости. А если вся жизнь состоит из погони от самого себя, то что в ней истинного? Если человек, не может ужиться с самим собою. Значит, все – пустота и смысла в этой пустоте нуль, а значит и в жизни человеческой смысла нет. Все бессмысленно, Госпожа Чистякова. Спасение ради спасения…

Музыка остановилась, как и шум других. В ресторане воцарилась глухая тишина. Присутствующие молча стояли, склонив головы пред своими столами. В тот момент, каждый мог подумать про себя что-то важное, ибо казалось, что скоро произойдет нечто непоправимое и ужасное. Из толпы немых людей вышел человек, он был одет во все черное:

– Как вам отдыхается, господа? – с задором спросил он у Чистяковой и Серебряного. – Ничто не мешает вашим скромным утехам?

– Нет, что вы, все просто замечательно. Я будто нахожусь где-то за границей, – ответила Екатерина Сергеевна.

– Мне нужно еще выпить, – Ипостасей решил уже отправится к барной стойке, но человек в черном его задержал.

– Вы, Господин Серебряный уже отдохнули и все, что нужно было сказать – сказали. Вот, подумайте, милейший мой друг, зачем нужно было все это выставлять на показ? Ну есть у вас мысль, считаете вы ее очень важной, другим-то зачем это навязывать. Вы идите к себе домой, да там вопите про все свои муки. Это место, где человек отдыхает, а не думает. Взгляните, – он показал на гостей, которые все так же тихо стояли, – вам нравится такая картина? Мне к примеру, нет. И все по причине того, что вы, дорогой мой, не можете держать свои чувства и мысли при себе. Ну я не знаю, может на вас каким-то образом повлияли деньги, хотя я всегда считал, что они наоборот должны человека успокаивать, – он сделал небольшую паузу. – Вы понимаете, что теперь, все эти люди будут косо на вас смотреть? Не красиво вы поступаете, господин Серебряный, я разочарован. Я считаю, что вам лучше покинуть это заведение, отдохните, выспитесь, глядите и полегче станет.

– Ишь чего возомнил из себя – прогоняет значит! Как банк за свои деньги поганые купить, так это «господин, вы мне нужны», а как человека даже не понять, а просто выслушать, так это «не по-людски» у нас считается. Только скажешь что-то не по «сценарию», сразу косо смотрят, а чего коситься-то, я не пойму? Неужели не может быть у человека другого мнения обо всем этом? Или нужно только вас, умников во фраках слушаться. Может вам еще и в ноги упасть, а, господин? Смотрите, люди, здесь ваш хозяин! Ну что же, что же вы не кланяетесь ему в ноги, не целуете его лощенные руки!? Вы же так хохотали, вам же здесь было когда-то весело! – Ипостасей кричал на весь ресторан, побуждая других, присоединяться к нему, но в ответ было лишь молчание. – Да и катитесь вы все к чертовой матери, чтоб вы, трусы, захлебнулись и сгнили во всей этой роскоши!

Человек в черном подозвал к себе наблюдателей и приказал немедленно вывести через черный вход Господина Серебряного и боле в данное заведение в любое время дня и ночи – не подпускать. Его в ту же минуту скрутили по сторонам и повели через кухню ресторана. Госпожа Чистякова слегка привстала от происходящего ужаса на ее глазах и уж было собралась уходить.

– Вы торопитесь, госпожа, – мужчина в черном одеяние подошел к ней ближе, – или вас все это утомило?

– Я хотела подышать воздухом и перевести дух. Знаете, сказать, что я удивлена его поступком – значит не сказать ничего. Бедный человек, заложник своих мыслей. Страшно представить, что он себе там надумал.

– Мой вам совет, Екатерина Сергеевна – не думайте по этому поводу слишком много, а то получится, прям как у этого Господина. Я направляюсь в третий зал, не составите мне компанию, дорогая?

– Почту за честь, – опьяненная предложением хозяина, она взяла его под руку, и они вместе проследовали в сторону большой золотой двери, что располагалось у самой дальней стены от входа в ресторан. – У вас такое красивое место, вы поразили меня в самое сердце. Дело в том, что такой стиль мне очень по нраву, и мне кажется, что в прошлой жизни, я уже была здесь, представляете?

– Представляю, ведь точно такие же чувства испытываю и я, находясь в этой всей атмосфере.

– Послушайте, а может и правда мы здесь с вами были когда-то, только вот позабыли про это. По крайней мере, мне нравится так думать и знаете, что, отныне я буду уверена думать про то, что раньше, сотню лет назад, здесь стоял мой ресторан, похожий на этот и я была в нем самая счастливая.

– Звучит интересно, вот только ресторан сейчас мой, госпожа. Я не хочу вас обидеть, просто помните об этом, – Екатерина Сергеевна слегка побледнела. – А вот и третий зал, – наблюдатель открыл золотые двери, и они перешагнули порог третьего зала, – вам нравится?

– Что вы. Это самое прекрасное, что я видела в своей жизни. Это похоже, знаете… Забыло слово.

– Вы милочка дар речи не потеряйте, – мужчина в черном засмеялся, с ним и Чистякова. – Не желаете сыграть в рулетку?

– С удовольствием, люблю азартные игры! – она подбежала к золотому столу, где играли в рулетку довольно старые господа, покуривая при этом очень толстые и длинные сигары. – Господа, я сыграю вместе с вами! – старики продолжали молча курить. – Крупье, дорогой, вы мой крупье, можно мне сыграть? – тот кивнул и предложил сделать ставку. Чистякова достала кошелек и отсчитала купюры.

– Аккуратнее, милая, так можно все потерять.

– Или найти, – она положила на игральный стол все деньги, после достала ключи от офиса и дома. – Я ставлю все. Если уж и играть, то играть по-крупному, – крупье отбросил ключи и принял только деньги, Чистякова взглянула на мужчину в черном. – Что это значит? Я хочу сделать ставку, а этот болван старый портит всю игру.

– Азартный человек вы, Екатерина Сергеевна, – он посмотрел на крупье, – примите у дамы ставку в полном объеме. Госпожа Чистякова, давайте так, раз вы играете по-крупному, то я не могу позволить себе бездействовать и сыграю вместе с вами. Все очень просто, вы ставите все это только на одно число, если вы выигрываете, я подписываю вам весь мой ресторан со всем его доходом. В противном случае, конечно не дай Бог, вы останетесь ни с чем. Как вам моя небольшая игра?

– Знаете, а мне по нраву это. Играем!

– Ваша ставка, госпожа, – спросил громко крупье и приготовился пускать шарик.

– Пять, мое любимое число.

Крупье раскрутил рулетку и пустил по ее краю маленький белый шарик, который двигался в обратную сторону. Он сделал первый круг и приблизился к отсекам с цифрами на пару сантиметров. Вокруг скопились незнакомые люди, которые то и дело нагоняли обстановку, перешептываясь в тени между собой. Крупье следил за шариком, который сделал второй круг и опустился еще на один сантиметр. Сама Чистякова в этот момент думала совершенно о другом, слова человека в черном ее почему-то очень задели, сама она не понимала в чем причина. Шарик сделал третий круг и упал на первую секцию под номером десять и тут же отскочил в другую, номер двадцать, пятнадцать, он сделал последний отскок и стремительно падал в ячейку, из которой выхода уже не было. Крупье пристально следил за шариком, все в один миг замерли, Чистякова все летала в своих мыслях. Шарик приземлился, крупье протер глаз и внимательно посмотрел на номер ячейки. «Пять, красное» – раздалось по всему казино.

Ипостасея довели до выхода довольно быстро и «вежливо» попросили покинуть заведение. Господин Серебряный оказался на заднем дворе ресторана, где стояла одинокая лавочка с сидящим на ней стариком во фраке. Когда он увидел Серебряного, настроение его поднялось, он привстал с места и расправил руки:

– Господин, как же вы вовремя. Я так по вам скучал. Помните ту историю, что вы рассказывали нам – про картину. Расскажите, будьте так любезны, что вам стоит. Мне просто никогда в жизни не рассказывали боле смешных историй, а вы, вы будто открыли что-то новое в жанре сатиры. Ну что же вы молчите, – Ипостасей шел в сторону своего дома. – Вы куда, господин? Останьтесь! Ну хотите я встану на колени…

«Вот же идиот» – подумал Серебряный и свернул в переулок, где быстро перешел на внешнюю сторону улицы. Весь бульвар был в дыму, пахло гарью, но людей и криков не было, только два одиноких силуэта вырисовывались впереди. Это была невестка и сын Андрей.

– Что здесь произошло? – подбежал он к ним с испуганным лицом. – Что горит? – он взглянул на дом, из окна которого выходил еще не слишком густой дым. – Что здесь произошло? – снова спросил он, – Нужно спасти хоть что-то из того, что нажили здесь! – он наказал Андрею ждать на улице, и чтобы не случилось не подниматься. Невестку он повел за собою, объясняя тем, что это ускорит процесс побега.

Они переступили порог квартиры, изнутри казалось, что огня вовсе и нет, но отчего-то скрепили балки, что держали потолок по периметру. Ипостасей поручил невестке немедленно складывать вещи в мешок, а сам пошел на кухню и сел возле открытого окна.

– Что же я наделал, Господи. Не справился я, не смог. Слишком слабым оказался. Да если бы я знал, что так все будет, в жизни бы не пошел клятву давать, мне семья дороже, чем все эти дома и окна. Господи. Прошу тебя, не забирай их. Молю. Оступился, да, но для человека это же обычное дело, нельзя же так поступать с ничем не повинными людьми. Смысл я потерял – верно, потерял из-за этого всего, будто ребенок погряз в пучине вещей. Что же мне делать, Господи…

Медленно во тьме, проявился образ ангела. Он тихо сел напротив Ипостасея и молча наблюдал за ним.

– Забери меня, – кинулся к его ногам Серебряный, – меня забери, их не тронь, понимаю поклялся, но неужто тебе в радость детей да женщин губить. А здесь меня загубишь, понимаешь ты крылатый или нет. Меня, я во всем виноват-то, меня нужно к смерти приговаривать и мукам столетним. Ну сам подумай, заберешь ты их, а я буду по белу свету ходить, как невиновный… иль хочешь сказать правильно это так поступать?

– Ты и так уже один, – с грустью сказал ангел. – Посмотри вокруг – все давно сгорело. Здесь я бессилен, человек. И как бы ты не пытался сгладить свое обещание, я прилетел за ними, и с ними улечу. У тебя осталось время проститься.

Не раздумывая, Ипостасей влетел в комнату, где его невестка второпях пыталась собрать как можно больше вещей. Опешившая, поначалу не поняла, что хочет от нее любимый и те слова, что были им произнесены, проскакали мимо. Она хотела поскорее выбраться из горевшего здания. Верхние балки стали потихоньку отваливаться от потолка, было ощущение, что еще чуть-чуть и дом рухнет. Но все остановилось, когда невестка увидела чей-то образ на кухне. Не обращая внимания на Ипостасея, она тихо подошла к ангелу ближе и стала с восхищением рассматривать его:

– Вы так прекрасны и чисты, – сказала она ему, – вы, наверное, здесь, чтобы спасти нас, ведь так? А знаете, я молилась вам каждое утро, каждый обед и каждый вечер. И вот видите, вы нас все-таки услышали. Это же чудо, Ипостасей, – она со слезами на глазах взглянула на мужа, тот стоял в углу кухни и смотрел с тоскую в пол. – А почему ты хмурый, дорогой? Все же будет хорошо… – ангел отвернулся от нее к окну. – Что здесь происходит?

– Они будут страдать? – ответа не последовало. – Чего ты молчишь?!

– Прощайся с ней, нам пора.

– Погоди же, не торопи, – он подбежал к невестке, все ее тело тряслось от непонимания ситуации. – Послушай меня, дорогая, – она кое-как задержала глаза на лице Ипостасея. – Я совершил очень большую ошибку в этой жизни. Хотя всегда думал о том, что я не настолько глуп, а оказалось нет – все же дурость живет в моей голове, – он обнял и постарался хоть как-то согреть ее холодное тело. – Послушай меня. Я предал вас и тем самым убил себя, погубил без ножа и лезвий, обронив слова не подумав. Что я после этого, человек что ли? – его тело дрожало, будто вокруг витала вьюга. – Да нет же, животное я, любимая, животное и все слова, что звучали, как обещания – пыль все это гнетущая. Боже, какая же глупость, бесконечная глупость вся вот эта моя жизнь, – он посмотрел в ее глаза, она не могла больше стоять на ногах от услышанного. – Ты всегда была в моих снах и мыслях и за это я благодарен тебе. Я не заслужил этого. Не заслужил того, что в самое темное время своей жизни, я стою вместе с тобою, с человеком, которого люблю. Знаю, я не достоин тебя, даже твоего слова обо мне не достоин, но все равно, знай, что где-то, в другом может совершенно мире, мы с тобою счастливы… Помни меня, дорогая, чтобы не случилось, прошу. Я любил и буду любить только тебя и Андрея, ведь вы мое все, – он взял небольшую паузу, приблизился к ее уху и прошептал, – а теперь, беги, – после резко толкнул ее в сторону входной двери, а сам в тот же миг, достав из левого рукава столовый нож, бросился на ангела, проткнув насквозь его горло.

Он держал этот нож в шеи существа, не веря своим глазам. Ангел с печалью в глазах, посмотрел на Ипостасея и тяжело вздохнул. А после лицо существа изменилось на лицо невестки. Ипостасей оглянулся по сторонам – ангел переместился и молча стоял у него за спиной. Серебряный не мог понять того, что произошло. На его глазах, его любовь истекала кровью. Ипостасей с заботой вытащил нож из шеи супруги, та упала с грохотом на обожжённый пол. Огонь подступал все ближе. Из коридорной двери послышались тихие шаги, это был маленький Андрей.

– Папа, что ты делаешь? – спросил испугано мальчик.

– Он зря сюда пришел, – проговорил ангел, – скажи ему, чтобы уходил.

– Уходи отсюда, быстро! – начал кричать Ипостасей. – Беги куда глядят глаза! Беги от них, сын! – Ипостасей почуял легкое жжение, которое с каждой секундой перерастало в боль. – Я что, горю?

– Несомненно, – сказал ангел. – Почему ребенок не уходит? – Андрей продолжал стоять в ступоре.

– Андрей, умоляю тебя, беги отсюда. Я прошу тебя, не нужно этого видеть. В жизни столько всего прекрасного и чудесного, что все это даже не стоит того. У тебя эта жизнь еще впереди, сын, не нужно здесь оставаться. Ты если сможешь, только не забывай нас с мамой.

– А вы? – со слезами на глазах спросил Андрей. – Не забудете меня?

– Никогда в жизни, дорогой мой, – тихо, с улыбкой и слезами на лице ответил Ипостасей. – Никогда. А теперь беги! Убирайся из этого дома! – Ипостасей не чувствовал уже ног, он кричал так сильно, что мальчишка закрыл уши, а после побежал к входной двери. Ипостасей упал на колени и от изнеможения склонил голову. – Теперь мы в расчете? – спросил он у Ангела. Тот тихо подошел к его невестке, что тратила последние секунды жизни в конвульсиях, и присел рядом с ней. – Ты что задумал?

Ангел наклонился к ее лицу и прикоснулся своей рукой к ее щеке, после он медленно переместил руку к левому уху и с силой вырвал это ухо под корень. Ипостасей видел все это, но не мог ничего сказать, он потерял дар речи. Ангел не успокоился на этом и медленно подвел свою руку к левому глазу невестки, чуть зацепившись за яблоко, он вырвал и его с корнем, отложив под свое крыло. Далее его огромная рука дошла и до губ. Существо разорвало их, отсоединив от лица. Огонь добрался до рук Ипостасея, он почти не шевелился, но все видел. Ангел мирно подошел к нему и прошептал: «Теперь мы в расчёте», оглянулся последний раз на окно и тут же испарился в облаке дыма.

Маленький Андрей так и не спустился по лестнице вниз. На пороге из квартиры его поджидала большая яма, куда мальчик провалился, потеряв сознание.

Вскоре, в заголовках местной газеты напишут о полностью сгоревшей улицы, как о самой большой и нелепой трагедии. Напишут количество умерших и красноречиво подметят, что спастись от пожара не удалось никому. Все здания улицы были сожжены, от жилых домов до ресторана, где в прошлом стоял банк. Причину поджога установить не удалось.

Часть 2

В этом городе никогда не менялась погода. Темное небо с едва различимыми облаками стояли здесь постоянно. Дожди шли почти каждый день, а на деревьях висели лишь сухие одинокие листья, что не успели упасть с другими. Это продолжалось уже не один год и не одно столетие. Горожан, что помнили об «иных временах» давно не было в живых, а их дети и внуки даже не знали, что такие времена когда-то были на самом деле. В этом городе совершенно не было дорог и бульваров, по которым можно было прогуляться в сухую погоду. Здания строились на один манер, это были одноэтажные, маленькие постройки, с двумя окошками и полукруглой дверцей. Изначально дома такого типа делались из досок, но после перешли на кирпичную кладку. Всему виной была неустойчивая погода в виде осадков, которая со временем разрушала дерево. Такие постройки можно было увидеть в некоторых старых районах города. Все поголовно они стояли без крыш, окна и двери были сняты, а доски либо разрублены, либо унесены неизвестными. Были в этом городе и высокие сооружения, к примеру, как центральный магазин или мэрия. Эти здания стояли с основания, на их постройку выделялось максимальное количество городского бюджета. Для горожан это было что-то вроде достопримечательностей, которыми можно было похвастаться «другим», что жили за городом. Из-за того, что дома находились очень близко друг к другу, в городе не было машин и самым популярным видом передвижения была езда на велосипеде. У некоторых семей данное транспортное средство играло важную роль и служило в роли фамильного достояния, что передавалось из поколения в поколение. Считалось, что чем старее был велосипед, тем крепче и дольше была семейная связь. По этой причине, мэрия организовала ежегодный фестиваль велосипедов, где определяли самое долгое и крепкое поколение. Наверное, для горожан этот фестиваль был самым долгожданным моментом и олицетворял яркий и душевный праздник, который можно провести с семьей.

01.

Эта была большая комната с белыми стенами и потолком, по середине которой стоял круглый стол. Вокруг стола располагались стулья в количестве пяти штук, с расписными спинками и удлиненными ножками. Кроме всего этого, в углу кабинета стоял книжный шкаф, где можно было отыскать разного рода литературу. В тот самый момент, на самом видном месте, по середине торчали из общего ряда только две книги. Это были старые издания по философии, касающиеся политики и общества, где эта политика применяется. Хоть и печать подобного рода литературы была под запретом, это не мешало мэру и людям, относящиеся к его свите, знакомиться с «текстами», которые по их мнению – «оскверняли ум простого люда». Остальное пространство кабинета было пустым намеренно. Это делалось для того, чтобы в праздники сотрудники не толпились за столом, а отдыхали с комфортом. Обычно, в такие дни собиралась вся коллегия и после пламенных речей мэра, они открывали несколько бутылок шампанского и отдыхали до самого утра. Один из политиков под впечатлением назвал это «лучшим решением мэра и действующей власти за несколько лет», после чего был удостоен звания «Почетный служащий города».

Свет серого оттенка пробирался в окна и чуть не ослепил министров, пришедшие на очередное совещание. Они были в строгих костюмах черного цвета, белых рубашках и галстуках, цвет которых напоминал легкую скорбь. Они синхронно сели за круглый стол и неторопливо, даже с небольшой небрежностью, стали копаться в документах, которые принесли в своих портфелях. Каждый из них выложил перед собой кипу бумаг. Такой жест означал их готовность начать совещание.

– Господин, вновь опаздывает, – сказал один из министров, – он что-то прям зачистил последнее время. А может случилось что у него, а мы тут сидим, с листками этими.

– А где ты предлагаешь нам быть? Мы все же министры, а не врачи. Спасать души не входит в наши задачи. Чего вообще впадать в панику, я не пойму? Ну не придет он, обговорим завтра значит, по крайней мере, мы свою работу выполняем и выполняем, на мой взгляд, очень даже хорошо. Поэтому не вижу повода волноваться. Я же прав коллеги? – второй министр окликнул других.

– Правы-то вы правы, только вот есть одно «но», – ответил третий министр. – Предположим ситуацию, – он откинулся на спинку резного стула и начал размышлять, – вот вы, сотрудник большой организации, под вашим взором сотни чиновников, которые так и желают вам угодить. Вы в свою очередь находитесь под властью более влиятельного человека, который в свое время, помог вам избавиться от прошлого, что мешало смотреть на обыденный свет – обыденно. Иными словами, эта персона подарила вам новую жизнь. Вы работаете на него уже очень много лет и не знаете бед, но в один прекрасный момент ваш спаситель, если можно его так назвать – умирает. На его место приходит другой руководитель, который, смею заметить, понятия не имеет, кто вы. Хотите сказать, что не будете испытывать трудности при такой ситуации? Да вас вышвырнут в тот же день, ибо без вашего спасителя, вы сами из себя ничего не представляете – пустышка, которая может разводить лишь бесполезную демагогию. Такие вряд ли нужны хоть кому-то, а если нужны, то только из-за жалости, – он одернул шею со спинки и посмотрел на второго министра. – Поэтому, коллега, на вашем месте, я все же бы волновался по данной ситуации и уж точно не сидел бы на ровном месте, – после речи третьего министра, кабинет буквально на минуту затих.

– Он же т-т-так шутит, – сказал с заиканием первый министр, – он же, все это, не всерьез, – он взглянул на второго министра, тот не подавал вида, что его как-то задели эти слова. – Министр, ну вы-то понимаете? – тот молчал, уставившись на книжные полки. – А вы министр? – окликнули четвертого. – Вы не хотите высказаться по данной ситуации? – он чуть не задохнулся от волнения, пока договаривал последние слова. Четвертый министр посмотрел на него и скромно помотал головою.

– А вы чего так нервничаете? – спросил второй.

– Да как же, вы говорите о таких вещах, что и подумать-то с-с-страшно. А после еще молчите, делая вид, что тема обсуждения далеко н-н-нешуточная, как могло показаться. Я и хочу вот понять, что в ваших головах-то сидит, что заставляет не просто думать о таком, но и говорить!

– Коллега, – в диалог вступил третий министр, – вы можете думать, что хотите, но выстроив некий свой абстрактный мирок, у вас не пропадает ответственность за настоящий. Поэтому, продолжайте жить в сказке, но не забывайте про истину время от времени. Она, знаете, вещь такая – не трогает полвека, а после как в одну минуту возьмет вас за горло и все, погибель. Просто будьте аккуратнее, мой вам совет.

– Говорите вы красиво, конечно, – начал второй министр, – только вот, если планочку поставить над нами всеми – по высоте равной будет, а это значит, что ваши слова направлены не на одного, а на всех, включая даже вас.

– А министр-то дело говорит, – поддакнул первый, дрожащим голосом.

– Вы может и забыли, вот только речь моя была о не настоящем, а больше о прошлом и будущем. Мое, к примеру, прошлое никак не связано с грязью и однопанельными домами, так же мое будущее не зависит от человека, что стоит выше меня, ибо имя свое и место сделал я сам, в отличии от вас. А что касается нынешней обстановки, так здесь я полностью солидарен – должности-то ведь у нас одинаковые с вами, значит и отвесность похожая, только вот подходы и методы разные.

– Знаете, я не собираюсь с вами спорить сегодня, – ответил второй министр. – Вы я так понимаю с утра были настроены на скандал, пар решили выпустить на коллег. Но знаете, что я скажу вам, может конечно вы и не поймете, но те самые резкие повороты, что фигурировали в вашей речи, лично мне дали очень многое, одно из них – это стойкость и терпение. И вот знаете, министр, если меня вышвырнут с этого поста, я найду, как выжить, а вот сможете ли вы сделать то же самое? Вы же родились в роскоши, для вас это обыденность, нормальное состояние. Все эти вилки позолоченные с ложками, стаканы с росписью, вы же на это не обращаете даже внимания, а для меня, все это – благо, благо, что досталось непосильным трудом, – он сделал паузу и посмотрел в глаза третьего. – Запомните, министр – не стоит судить чью-то колокольню, когда ваша шатко стоит на земле.

– И вы считаете это роскошью? Простите меня, милосердный, но кажется у нас с вами разные объяснения данного слова, – третий министр вальяжно встал со стула и командирским ровным шагом подошел к окну. – Вам знакомо такое определение, как время? – он тяжело вздохнул, – да куда же вам, у вас-то и семьи нет, чтобы понимать всю суть вещей. А вот у меня, представьте, есть жена, дети, родители и им всем нужно уделять внимание, не потому что так надо, а потому что я сам этого хочу, но ввиду того, что я занимаю столь высокий пост, у меня на это не хватает времени, представляете? Ведь его не купишь, как к примеру ваши вилки с позолотой. Это нечто иное, нечто более важное, вам так не кажется? Или по-вашему роскошь, может выражаться лишь в материальных вещах? Это же так глупо. Мне такое говорить в новинку, но мне кажется, что вы живете не совсем правильно… Как вы работаете тогда, если все ваши ценности можно поместить в ладонь? Не старайтесь даже отвечать, это напрасно, милый мой, мне все про вас ясно.

– А как вы, персона, что стоит у власти может работать для народа, если для вас чужды понятия простой и обычной жизни. Вот вы в детстве страдали, скажите мне?

– Не обязательно страдать, чтобы понять других, как вы говорите «простых и обычных». Нужно иметь холодную голову на плечах и понимание ситуации. А все эти ваши муки для дураков, скажу я вам. По тому, что вы говорите, наверное сами далеко от таких и не ушли.

– По-вашему я дурак?

– По-моему, – он обернулся на второго министра и с характерной едкостью бросил, – да. Иначе я не могу объяснить ваши выводы. Вы даже не дурак, знаете, а скорее недалекий. Для вас это больше подходит.

– Ах недалекий значит, – второй министр медленно привстал со своего стула и решительно направился к окну, – я конечно все представлял, но чтобы в такой форме и от кого! – он было хотел кинуться с кулаками на него, но обеспокоенный ситуацией первый министр охладил его пыл, схватив в обе руки.

– Что же вы творите оба! Остыньте, господа, прошу!

– Пустите меня! – кричал разъяренно второй, – Дайте-ка я ему вмажу по его наглой роже! – в это время третий все так же спокойно стоял у окна и наблюдал за разворачивающимся ливнем на улице. Четвёртый министр, как обычно сидел на своем месте и внимательно читал документы.

– Да успокойтесь вы, не стоит он того, поймите!

В то время, пока первый министр пытался хоть как-то предотвратить драку, в кабинет молча вошел мэр. Не изменяя своим традициям, он был одет в костюм синего цвета, с зеленоватым оттенком, синий галстук в маленькую клетку и кипельно-белую рубашку, что по мнению коллег была самой выглаженной среди других. Он на секунду застыл в дверях от увиденного, и хотел было понаблюдать, но скрип дверной петли выдал его. Министры резко и почти что одновременно обернулись в его сторону. Он медленно прошел к своему стулу, задержав взгляд на окне:

– Что, опять ливень? – спросил он у третьего, тот с задержкой кивнул в ответ. – Значит прогулка отменяется, – мэр плюхнулся на свое место и пристально осмотрел министров. – Вы присаживайтесь, господа. Чем быстрее все обсудим, тем быстрее выйдем, – обстановка в кабинете нормализовалась и спустя пару мгновений все были на своих местах. – Никто не хочет начать?

– Господин, – начал первый министр, – у меня вопрос скорее личного характера, вы только не злитесь. Я хотел бы узнать, все ли с вами в порядке? Понимаете, последнее время, вы стали часто опаздывать на совещания, и мы подумали, что это как-то может быть связано с вашим лечением, – он слегка взволнованно посмотрел на мэра, – и прошу заметить, я ни в коем случаи не желаю вам кончины.

– Я понимаю вашу обеспокоенность, министр, но уверяю, со мной все в полном порядке. Вообще, мне льстит ваше отношение ко мне, вы один из немногих от кого чувствуется некая забота. Мне это очень нравится и поднимает настроение, поэтому спасибо вам за вашу внимательность и открытость. Знаете, я ценю это, правда.

– Что я и говорил, – с улыбкой выступил второй, – нет повода беспокоиться. А вы, коллега, уж разволновались, надумали себе всякого…

– А что плохого в этом? – резко перебил третий министр. – По-вашему не стоит обращать внимания на такие мелочи? Знаете, в таком как раз-таки и кроется уважение к другим. Вам конечно это сложно понять.

– Так, господа, перестаньте язвить друг другу! – мэр легонько ударил рукой по столу, чтобы все обратили внимание. – Вы вообще понимаете, что вы творите? Распыляете вздор в нашем дружном коллективе. Я этого не позволю и отныне будьте уважительнее друг к другу, если вам что-то не нравится или может кто-то, то все пожелания прошу мне на стол в письменной форме, иначе отправлю за дверь. Надеюсь вы меня поняли? – он строго посмотрел на двух министров, что пытались устроить публичный скандал. – Вам наоборот нужно держаться друг друга, чтобы иные силы не смогли сломить ваш дух, а вместо этого вы занимаетесь какой-то, простите меня, дуростью, – мэр нервно протер край стола и снова обратил внимание на окно. – Представляете, решил выбраться сегодня на свежий воздух, а оно вон как вышло – это же теперь на целый день, как я понимаю. Вот и планируй свой отдых с такими «ситуациями». У нас есть какие-либо темы для обсуждения? Если честно, у меня очень разболелась от вас голова и поэтому думаю лучше перенести все это на, скажем, следующую неделю. Вы как, господа министры?

– Позвольте, – четвертый министр скромно поднял руку, мэр кивнул в ответ, – есть важный вопрос, который на мой взгляд нужно решить прямо сейчас, – он достал из своей стопки бумаг небольшой оборванный лист и начал что-то искать в нем. – Вы слышали об отпрыске, что попал сюда?

– Это который сверху упал? Слыхали, да. Вот только все это брешь. Подкинули его нам специально, чтобы все здесь высмотреть. Они думали, что в нас жалость проснется пред чадом, вот только мы умнее, и думаю, завтра же казним эту плоть на глазах всей публики. Пусть знают, что играться с нами не получится, – жестко ответил мэр. – Если честно вот, я смотрю на вас, министр, и знаете, вот вы вроде молчите постоянно, но как начнете что-то говорить, так у меня сразу настроение портится. Мне интересно, как у вас это получается так профессионально?

– Я просто выполняю свою работу, господин мэр, – ответил спокойно четвертый, – на мой взгляд, такие темы очень важны для нас, ибо каждое неверное решение, может стоить в дальнейшем большого поражения. Вы же не хотите оказаться растоптанным своим же политическим устоем. Если вы убьете живое существо, что потенциально не является угрозой для общества, вы перейдете тонкую грань между политическим забвением и политическим безумием. О какой свободе в дальнейшем может идти речь, если фундамент этой философии направлен лишь на узкий круг личностей. Кто пойдет на войну ради вас, если мы изгоняем любую иную форму жизни, что как-то отличается от нас? Вы должны наоборот цепляться за каждую такую возможность, дабы продемонстрировать отношение существующей власти к простому народу и заметьте, не только к своему…

– Да понял, я понял, – мэр немного откинулся на спинку и призадумался, ухватившись руками за голову. – Ну хорошо, – подтянувшись вновь к столу, – что вы предлагаете? Я хочу послушать конкретно вас.

– Мое видение этой ситуации такого: мы должны оберегать всякого, кто нуждается в этом, будь-то простой горожанин или маленькое дитя, рожденное от нашего неприятеля. Поймите, казнью беззащитного мы ничего не добьемся, а вот если мы примем его, воспитаем, как полагает наше общество, то в будущем он может сыграть очень важную роль, если этот мнимый конфликт вдруг перерастёт в нечто большее. Представьте такую картину: ребенка, что бросили ранее своим врагам, воюет на их стороне и истребляет свое племя. Как минимум это вызовет общественный резонанс и подкрепит наше положение у других. Если нам удастся это провернуть, считайте иные нам не страшны. У них просто-напросто не останется поддержки среди соратников, а сами воевать они точно не будут, ибо слишком трусоваты.

– Я вас понимаю, министр и в каком-то плане даже с вами согласен, но ответьте мне на такой вопрос, кто будет воспитывать это… «существо»?

– Нам нужно добиться того, чтобы он стал одним из нас. Значит лучше всего, будет его отдать в хорошие и заботливые руки, дабы тот сполна прочувствовал наши порядки и устои. Есть одна на примете персона, она потеряла семью, и вот уже как три года страдает в одиночестве. Обычная мать вряд ли такое примет к себе, а вот она – потерянная душа, отказаться не сможет. Только нужно сделать это все публично, организовать сцену в центре города, радиотрансляцию, позвать газетчиков, чтобы как можно больше узнали об этом.

– Очень хорошо! – восторженно вскрикнул глава, он встал со стула и быстро подошел к министру. – А давайте, вот вы все и реализуете, к тому же я полностью вам доверяю, – мэр приобнял слегка удивленного министра. – Вы только скажите сколько вам необходимо выделить средств, а я все устрою.

– Выделять много не нужно, господин, разве что на торжество и шумиху, чтобы про это говорили хотя бы первые пару недель. А дальше, думаю, ситуация уже будет зависеть не от нас.

– А как же средства на содержание?

– Как раз наоборот, – министр взял очередной листок из большой кипы. – Здесь указано, что она жила ранее у фабрики. Когда на фабрике случилось то, что случилось, ее дом попал под зону покрытия. На месте пепелища смогли обнаружить среди других трупов – ее супруга. А через несколько месяцев она потеряла и ребенка.

– Подождите, коллеги, – мэр вновь сел на свой стул, – я окончательно запутался в этой ситуации. У нее была семья, у этой вот женщине, верно, министр? – тот кивнул. – Потом случилась катастрофа, муж заживо погиб, а она значит с ребенком уцелела, так? – он вновь кивнул. – А что произошло с ребенком? И зачем нам отдавать это существо ей?

– Вы неправильно поняли меня, – четвертый министр подошел ближе к мэру. – Представьте женщину, что потеряла своего семилетнего ребенка. Как вы думаете, о ком она будет сожалеть? О том, кого потеряла. В ее голове уже давно сформировался образ и другого она просто не потерпит. И каждый раз, возвращаясь в прошлое, она будет вспоминать именно его. А вот представьте, женщина теряет ребенка при родах. Не так больно, соглашусь, но вот упущенная возможность стать матерью все равно будет терзать ее душу. Определенного образа в ее голове нет – и нам это на руку. К тому же она потеряла свой дом, а наша программа лояльности смогла выдать ей лишь старую деревянную постройку, на окраине старых районов. И вот, пройдя через такой сложный путь, ей будто воздается благом, ведь кроме пустых стен и старого велосипеда у нее ничего не осталось, а здесь появляется смысл, смысл продолжать что-то делать, смысл в конце концов жить, – он закончил свою речь и сложил все бумаги опять в одну стопку. – Эта женщина – сокровище для нас и нашей ситуации. Она воспитает его, как никто другой, а деньги лишь погубят эмоции, поверьте. Конечно, на первое время нужно будет обеспечить ее едой и будет не лишним обить ее крышу дома, но доводить это все до фанатизма, думаю, не стоит.

– Все же я не пойму, министр, – было видно, как глава этой встречи меняется в выражении лица от усталости, – почему им не выделить новый дом, обеспечить хорошей работой мать, чтобы она не жила хотя бы с низшим классом?

– А вы думаете кто пойдет на войну? Буржуазия с ее манерными замашками? Нет, низший класс и пойдет. А этот ребенок, в последующем возможно может стать командиром одного из полка.

– Что вы сказали?! Это существо будет командовать нашей армией? Да не в жизни! Одно дело принять его в общество наше, а другое давать ему право и власть, вы сами-то думаете, о чем говорите, министр? Он другой, поймите, знаете, как они называют нас? Лягушки! Представляете!? Но зато себя считают людьми. А мы значит у них – «лягушки». Их народ на каждом углу клевещет на нас, а мы должны их чадо принимать и боготворить?! Вы же сами понимаете, что это добром не кончится…

– Я понимаю ваши опасения, господин мэр, но уверяю вас, начав прямо сейчас воспитательный процесс, мы избавим это тело от пагубных мыслей, а когда наступит время, то это уже не будет «существом сверху», а будет настоящим и преданным своему народу солдатом. Все дело в социуме, оно легко исправит любого под себя.

– То есть повода беспокоиться нет? Вы же понимаете, что для своего народа я хочу все самое лучшее, в том числе это должно выражаться и в моих решениях. Просто думается мне иной исход и мысль о том, что плоть врага встанет рядом с нами уж сильно тревожит… Хотя идея ваша мне и нравится, – мэр сфокусировался на книжный шкаф и начал думать. – А черт с ним! Я одобряю вашу идею, министр! – он подошел к четвертому и крепко пожал руку. – От вас я жду список всего необходимого и расчеты по бюджету, – он повернулся к столу и посмотрел на других. – У кого-то есть еще вопросы ко мне? – в ответ ничего не прозвучало. – Тогда все свободны, хорошего дня. А вы, – мэр обратился ко второму министру, – задержитесь ненадолго, обсудим вчерашний вопрос.

Кабинет опустел. Глава сел на свое место и достал миниатюрную курительную трубку с золотым мундштуком. Он высыпал табак из кармана на стол и принялся медленно перебирать его. Он старался подбирать лишь крупные табачные листья, а те, что не подходили сметал на пол. Министр в это время сидел напротив и молча смотрел на окно, откуда с пронзительным желанием пытался просочиться свет. В этот момент непроизвольное молчание плавно стало перетекать в банальное незнание и усугубляло уже затянувшуюся паузу. Министр неохотно встал со своего места и переместился ближе к шкафу. Он взял первую книгу, что заметно выделялась среди остальных и прочитав название положил обратно:

– Хорошо, что мы запретили такое чтиво, – начал он. – Простолюдин запросто мог бы сойти с ума от подобных высказываний. Нынче вообще литература пошла странная, не находишь? – Мэр оглянулся на него и развел руками. – А я вот частенько замечаю такие моменты. С каждым годом их становится все больше и больше… и знаешь, проблема даже не в темах, что затрагивают авторы, а в самом понимании. Вот недавно вычитал у одного: «Наш город», пишет он, «Закрыт со всех сторон, хоть мы подобного не видим, но зато стараемся не упустить возможности вовремя попасть на ярмарку, что открывается по раннему утру. Какие же мы все-таки глупые». Вот читаешь подобного рода вещи и задумываешься, что же должно произойти в жизни у этого автора, чтобы он начал видеть такое? Ну это же все написано не от большого ума, как мне кажется, а лишь бы народ раззадорить лишний раз, выдавая свои безумные мысли за какую-то истину. И что самое страшное, это читают и читают с удовольствием. Что стало со всеми этими писателями, я не пойму, ну раньше же, раньше не было такого. Раньше если и писали, то это по крайней мере было интересно. Было над чем задуматься что ли, – он сделал пару шагов вперед от шкафа и облокотился на край окна. – Нужно этих всех авторов собрать и посадить к чертовой матери, а после воспитать нормальных, новых, чтобы наше общество не отупело окончательно.

– Да перестань ты, – мэр прервал его речь, – ну закроешь ты всех юродивых, думаешь новые не найдутся? Они ведь как, ты им кислород перекрываешь, а они все больше скалятся, причем эти действия у них не вызывают чувство боли, а наоборот, они ими питаются. Уж лучше пусть пишут себе, нежели будут расхаживать по улицам и пугать переворотами. А что касается твоих взглядов на книги, так все просто – ты повзрослел и прошлые глупости, что нравились тебе уже смотрятся и читаются немного иначе, под другим углом. Ну хочет он думать, что все настроено против него, хочет он, я не знаю, выглядеть ярче среди серой массы, так пускай. Глупцам дана подобная черта и к сожалению, глупцов всех в нашем мире не перестрелять.

– Что самое удивительное, пишет он это все не опираясь на свои мысли. Услышал где-то, что народу такое по нраву и в тот же миг за печатной машинкой строчит глупости. В этом же не заключается истинная идея литературы. Получается, делается все это не во благо искусства, а во благо популярности. Неужели им самим нравится такое?

– Дорогой мой, о чем ты говоришь, подобного рода действия давно перешагнули значения духовности и сейчас это лишь способ набить себе карман. Зачем ему писать свои мысли, если он не знает наперед – примут его читатели или нет, а тут все намного проще – поругал власть, пожалел бедняков и одной ногой в почетных писателях. Это уже не искоренить, поверь мне, за этим можно только наблюдать и делать выводы. Страшно, соглашусь, но выхода другого нет, – он закурил трубку. – Ты, лучше скажи мне вот что, почему не заходишь к нам последнее время?

– Ну как – я работаю, – министр устал стоять на одном месте и короткими шагами начал бродить из угла в угол, – Времени, понимаешь, все нет свободного. Все какие-то дела… Да случаи. Я сам-то позабыл уже, как по улице ходить не торопясь, а ты говоришь «в гости».

– Раньше за тобой я не замечал такого, – мэр откашлянулся от дыма, что окружал его и продолжил. – Я конечно, все понимаю, но на мой взгляд ты поступаешь не красиво. Ты конечно можешь отнекиваться, говорить про нехватку времени, но мы же оба понимаем, что причина кроется немного в другом, – он сделал длинную тягу и моментально выдохнул весь образовавшийся дым через нос. – Кстати, эта самая причина, о которой мы оба знаем, совершенно не против твоего присутствия в нашем доме, по крайней мере, она больше не называет тебя подлецом.

– Говорить может и перестала, а вот в голове подобного рода мысль, да проскочит. Не уговаривай меня это делать, прошу. Что было, то было. Об этой ситуации я тебе вроде все уже сказал ранее.

– Что значит «было»? Ну подумаешь, побранились слегка, сказали глупости и что теперь из-за мелкой ссоры разрывать нашу с тобой дружбу? Мы же все взрослые люди – ругаемся, миримся. Это же нормально, пойми. Придумал еще что-то, про какое-то время, прогулки… – мэр отставил трубку и вздохнул. – В общем, жду тебя с примирением. Хватит изображать занятого и бегать – приходи, накроем стол значит и нормально, спокойно посидим, как раньше… Ты услышал меня? – министр неохотно кивнул. – Вот и хорошо, мне нравятся диалоги, которыезаканчиваются решением. Это, я скажу тебе, по-мужски. Кстати вспомнил, а что это было здесь до меня? Боюсь представить, если бы ты все же добрался до него. Чего не поделили?

– Не знаю, как тебе сказать даже…

– Как всегда – с выражением, прямо и без особых порицаний, – глава приготовился слушать, откинувшись на спинку. Министр продолжал молча ходить из стороны в сторону, ускоряю при этом свой шаг. – Не томи же.

– Мне кажется, – на мгновение он задумался, – нет. Я уверен, что третий министр озабочен твоим креслом и это не похоже на обычную зависть. Он настроен очень решительно. Хочешь узнать почему я полез к нему с кулаками? Ты бы слышал, что он говорил про тебя в этом кабинете. Началось все с безобидного беспокойства первого министра, связанное с твоим опозданием. Он подумал, что таким образом ты скрываешь свое принудительное лечение, на что, естественно, я поспешил успокоить коллегу, так как лично знаю истинную причину твоей непунктуальности, – министр продолжал бродить нервно по кабинету, – и что ты себе представляешь? Этот невоспитанный, обиженный жизнью идиот начал сомневаться в твоей должности, обосновывая это тем, что настоящий глава города, такого никогда себе не позволит, а после добавил: «Если вы не собираетесь ничего менять в данной ситуации, то сидите и дальше, а вот я, приложу все усилия, дабы эту персону, что возомнила из себя, как можно скорее попросили освободить место». На этом моменте я уже не выдержал и живо бросился с кулаками. Конечно, может это и лишнее, но я не жалею о том, что сделал.

– Почему ты мне сразу не сказал? – тихо спросил, слегка расстроенный мэр. – Хотя это было бы неправильно, согласен, – он взял обратно в руки трубку и задымил. – А я еще и думаю, что это меня первый министр про самочувствие спрашивает.

– Ужасная ситуация, – министр наконец-таки перестал маячить и сел на свое место. – Вот вправду, кто бы мог подумать, что такого кроя политик, так низко падет. Причем до этого-то, – он импульсивно выкидывал руки в сторону, дабы речь казалась эмоциональнее. – Его знать не знали – сидел себе молча, а тут вылез! Представляешь, что за мысли у него были ранее? Не удивлюсь, если в попытках выдумать что-то новое, он и на убийство смотрел с болезненным желанием, – министр взглянул на мэра. – Ты меня прости за такие слова, конечно, но я молчать об этом не собираюсь, причем, когда обстоятельства касаются моего близкого круга.

– Хорошо, – ответил мэр, – допустим он хочет меня убрать с поста… а что у него вообще есть? Знакомства – так он одиночка. Я никогда не видел, чтобы он общался или был на приеме у влиятельных людей. Деньги – так у меня больше их, однозначно. Власть – так и ее больше. И что с этим он может сделать? Что есть у него такого, чего нет у меня? А все эти выкрики его, это лишь способ хоть как-то быть замеченным…

– У него есть кое-что получше. У него есть информация.

– Информация?

– Информация, – раздраженно ответил министр. – Вот ты говоришь, денег у тебя больше, а он и так это знает, причем знает на сколько больше и почему, – он резко встал и подошел к мэру вплотную, тот слегка дернулся. – Говорил же я тебе аккуратнее с этим. Ты представь какие последствия будут, если все это всплывет?

– И что нам делать? – мэр был близок к панической атаке, его правое веко стало произвольно дергаться, а руки превратились в резиновые перчатки. Министр тем временем выдержав паузу, подошел к окну и принялся разглядывать остатки капель на стекле. – Ну что мне, увольнять его?!

– Увольнять, – спокойно ответил он. – Но сначала нужно найти за что, а тем временем, те сбережения наши, думаю нужно как можно быстрее прятать, вернее – вкладывать. Помнишь я говорил тебе о машинах? Давай займемся этим – проложим дорогу, пути, пустим по городу несколько автобусов – пусть передвигаются с комфортом.

– Налоги можно будет дополнительные взимать, – добавил глава.

– Да прекрати ты со своими налогами. Что ж ты так мелко думаешь? Я говорю тебе о транспорте, о возможности доехать в любую точку за короткое время. Как ты думаешь, за сколько можно объехать на машине весь наш город? – мэр пожал плечами. – Тридцать семь минут ровно! А знаешь сколько минут добираться до большого дерева на той стороне? Сто с лишним!

– Ты хочешь сказать, что мы сможем расширить город? – мэр привстал и тоже подошел к окну.

– У нас будет на то причина, а это самое необходимое для реализации… Что думаешь?

– Думаю, что не зря поставил тебя на это место, дорогой мой. Вот, что я думаю, – он протянул министру руку, тот в ответ пожал ее. – А на счет этого не волнуйся, я разберусь. Ты главное занимайся транспортом, возьми людей, деньги, чтобы все это было по правилам, – мэр с облегчением вздохнул и посмотрел на часы. – Мне пора на встречу с генералом.

– А я пойду займусь подготовкой.

Первым из кабинета вышел мэр, убирая в карман курительную трубку, за ним, придерживая дверь – министр. Они вновь пожали друг другу руки, крепко обнялись. Мэр осмотрел министра с ног до головы и напоследок сказал: «Ты заходи к нам в гости. Только не забывай. Устроим вечер ностальгии». Они рассмеялись и спустя мгновение разошлись по разные стороны коридора мэрии.

02.

Его комната была похожа на доисторическую пещеру, где во мраке естества пробивался маленький пучок света, исходящий от настольной лампы. По площади она напоминала три грузовых лифта, что по нелепой случайности были спаяны друг с другом. В таких маленьких помещениях обычно легко создавался уют и к великому удивлению раньше она была такой, но со временем, что-то произошло. Старая мебель, что томилась в пыли спокойно выжидала своей кончины; белый подоконник в прошлом, легко сливался с землей; входная дверь не переставала скрипеть от сквозняка, а пустые полки книжного шкафа во всю стену не насчитывали и дюжины литературных произведений. Все это происходило из-за нехватки времени хозяина, либо из-за большого нежелания что-то менять. Сам он всегда называл ее небольшим коридором из-за характерной вытянутости и узкости от двери до окна. Подобрать подходящую мебель для такой комнаты считалось проблемой, из-за этого шкаф, что стоял слева от входа был небольшим по глубине, а диван напротив имел свойства превращаться в кровать. Рядом с диваном в дальнем углу стоял столик, где обычно лежали чистые листы бумаги, карандаши и полупустые тюбики с краской. Единственное, что придавало этому помещению уют, была настольная лампа с абажуром. Она светила ярким теплым светом, предавая всей обстановке спокойствие и равномерную тишину. Из-за позднего уличного рассвета, лампа работала с вечера и выключалась только утром, перед уходом на работу. Остальные вещи, вроде светлых разодранных обоев или дырявого коврового покрытия не то что предавали чувство бардака, а просто-напросто не вписывались в обстановку комнаты-коридора. Случались моменты, когда «кто-то» пытался убраться в этом месте с мыслями о том, что помещение станет чуть лучше и с каждым разом эти надежды разбивались на осколки из-за банальной невозможности изменить неизменимое.

Из-за невыносимых обстоятельств прошлого, ему легче было вжиться в роль нового человека. Поначалу образ жителей города слегка пугал его и казался странным, но со временем все предрассудки были поглощены рутиной и возникали в сознании все реже и реже. Для того, чтобы было проще привыкнуть к ним, юноша перестал смотреться в зеркала, а руки, что попадали в его поле зрение, обычно укутывались в кожаные перчатки черного цвета. Последнее время он не прибегал к этим методам, ибо решил для себя, что полностью «влился» в данное общество. Понял он это в автобусе, по пути на работу, когда нечаянно взглянул в зеркало заднего вида и увидел свое отражение. Это был среднего роста молодой человек, со слегка небрежными волосами на голове, носом напоминающий отдалено картошку, карими глазами и бледной кожей по всему телу. У юноши было два выработанных состояния, либо он находился на работе, либо у себя в комнате. Работа начиналась с самого утра и продолжалась четырнадцать часов до поздней темноты. По возвращению домой, единственное, что волновало его это краски и кисти, за счет которых уже несколько лет писалась картина. Его приемная мать думала, что он бросит это дело из-за нетерпеливости, но этого, на удивление, не случилось – юноша томил надежды, что после завершения, его картину одобрят для выставки в городской музей. Таким он видел свой первый шаг на пути к признанию его творчества. По этой причине, молодой человек практически не спал и в перерыве между работой и работой стоял возле холста. В центре своей небольшой комнаты он старательно, с большим трепетом внутри выводил линии образов, задуманные еще задолго до их понимания.

Он почти заканчивал работать на тот момент, когда взял в правую руку растрепанную кисть с черной краской. «Теперь осталось это только закрасить» – бормотал он себе под нос. Он аккуратно поднес к холсту кончик кисти и остановился. «Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Да, думаю, что это хорошая идея. Но это противоречит правилам… Каким еще правилам, которые ты сам выдумал для себя? Ты не можешь считать себя мастером, если не знаешь всех тонкостей своего ремесла, а малевать так, как ты – глупо и бездарно. Так что значит мне делать? Ответь… Ты что обиделся на меня?». Его разговоры прервались тихим шорохом за дверью. У порога двери было видно, что перед ней кто-то стоял: «Андрей, ты опять разговариваешь во сне?» – послышался голос за порогом. После недолгого ожидания ответа, дверь тихонько приоткрылась с противным скрипом:

– Ты опять не спал всю ночь? – женщина прошла вдоль комнаты к окну. – Сколько можно повторять тебе, если и дальше будешь так мучить себя ни к чему хорошему это не приведет, – она раздвинула шторы и приоткрыла окно, в комнате стало чуть светлее. Андрей от непривычной яркости зажмурился.

– Ничего страшного, – сказала она, – зато не будешь в полумраке сидеть. Неужели тебе удобно так рисовать? Ленивый ты, конечно, ох какой же ленивый… – мать прошла мимо холста и приостановилась. – Над чем ты хоть работаешь, я не пойму? – она старалась разглядеть в нарисованном смысл. – Это что, я? – женщина вновь пригляделась к картине. – Какой кошмар. Заканчивай, Андрей – опоздаешь на работу. Пойдем на кухню лучше, у меня все готово уже, – она вышла из комнаты, оставив после себя ароматный запах выпечки.

Андрей взглянул на часы – время и вправду поджимало. Не теряя драгоценных минут, он отставил холст с красками в пустой угол и накрыл свое рабочее место большим и прочным пакетом. «Увидимся ночью» – вновь пробормотал он себе под нос, выключил настольную лампу и спешно вышел из комнаты.

Это была маленькая квартира с двумя комнатами, кухней и ванной. По интерьеру другие помещения практически ничем не отличались от «коридора» Андрея. Повсюду царил образ мгновенной старости.

– Вот я не пойму, – послышался голос из кухни, – ну вот рисуешь ты этот рисунок несколько лет уже, да. Если быть оптимистами, то предположим ты его дорисовал, и он тебя полностью устраивает, – Андрей добрался до источника шума и сел на мягкий диван за круглый кухонный столик, мать стояла спиной к Андрею у плиты и выжидала готовности блюда, – а дальше-то что? В мэрию сходишь, документы тебе подпишут на выставку в музей – хорошо, пусть будет так, а после этого что ты делать будешь? – она переместила блины и омлет со сковородки в белую тарелку и поставила ее перед Андреем.

– Рисовать дальше, – ответил юноша. – Я же говорил тебе это сотню раз.

– Да помню я, что ты говорил, – она села напротив него, нервно потирая при этом руки вельветовым полотенцем. – Просто, – она понизила громкость своего голоса, – ты думал на счет того, что если у тебя это не получится? Чем ты будешь заниматься тогда?

– Работать, – сказал он, – и писать другую картину.

– Это же очень сложно – начинать что-то заново, ты так не думаешь?

– Ну ты же начала, – он посмотрел в ее глаза, – наверное за это я и люблю тебя, – она тихонько привстала с табуретки и на носочках подошла к Андрею, бережно обняв его за голову; он взглянул на нее снова. – Почему ты плачешь, я что-то сказал обидное?

– Что ты, – мать пыталась скрыть свои намокшие глаза рукою, смазывая при этом косметику, – это я не от горя плачу, дорогой мой. Далеко не от горя, – в такие моменты она была похожа на изгнанное божество, что обладало истинной красотой, которая была неподвластной для понимания смертных. – Ты почти не съел омлет, тебе не понравилось?

– Я уже опаздываю, – он взглянул на настенные часы. – Еще чуть-чуть завтрака и я отсюда не уеду, – он резко встал с дивана и отправился в прихожую собираться.

– О чем речь, конечно ступай, – она проследовала за ним.

Вся одежда Андрея висела на вешалке. В такие моменты, когда секунда стоила опоздания, аккуратность и внимательность матери, что придумала данную затею – спасала молодого человека. Его гардероб был не велик: темные рабочие брюки, с небольшими пятнами грязи внизу; выглаженная рубашка синего цвета, классические туфли и темное пальто.

Андрей был почти полностью собран и напоследок чистил туфли.

– Перчатки брать не будешь? – он помотал головою. – И правильно – нечего бояться.

– Я и не боюсь, – юноша положил на место грязную тряпку и встал во весь рост, – просто мне это не нужно больше, вот и все, – он окинул взглядом трельяж возле входной двери. – Вроде ничего не забыл.

– Знаешь. Я хотела тебе сказать одну вещь, перед уходом, – она подошла к нему ближе и поправила воротник пальто. – Я понимаю, что значит для тебя рисование. Поверь, правда. Но я не хочу, чтобы ты по каким-то причинам убивался из-за этого. Да, всегда можно начать все заново, всегда можно повторить ситуацию и на моменте прошлого падения повернуть ее в другую сторону… Все это можно сделать, безусловно. Но будешь ли ты это делать снова и снова, зная о том, что в любом случае ничего не поменяется. На сколько тебя хватит при таком раскладе? Поэтому я хочу, чтобы ты не относился к этому, как к своему призванию на всю жизнь, потому что в конце концов, на мой взгляд, ты потеряешь себя. А я этого не хочу. Никогда. Я знаю, что тебе это нравится, и знаю, что ты у меня очень сильный, но не забывай временами просто отходить от этого и уделять время самому себе, говоря проще – отдыхать. Думаю, для художников это важный фактор. Я приму любую твою идею и задумку, приму любого тебя и не потому что это моя функция, а просто на просто я тебя очень люблю. Но и ты, в свою очередь, постарайся не доводить эту ситуацию до бестолкового фанатизма. Думаю, тебе это ни к чему, – она обняла его еще раз; обняла так, как это делают очень близкие и родные люди.

– Чем будешь занята сегодня? – проговорил Андрей, прижимаясь к ее плечу.

– Нужно пересадить цветы, – она подняла голову и посмотрела в сторону кухни, – чтобы не погибли. А в остальном, – она улыбнулась, – повседневные домашние дела, как обычно, – ее счастливые глаза было трудно забыть. – Ты только не задерживайся. Я буду тебя ждать.

Перед уходом Андрей поцеловал ее в щеку, она закрыла за ним дверь и побежала скорее к окну, понаблюдать за тем, как ее сын уходит все дальше от дома. Он скрылся за углом деревянной постройки по соседству, а она продолжала смотреть; смотреть на приближающийся рассвет и думать о чем-то очень простом…

Чтобы добраться до работы, юноше нужно было пройти до старых построек в начале проспекта, дождаться вовремя прибывший автобус и доехать до центральной улицы, где располагалось здание городского министерства. Андрей однозначно считал, что дорога, которая занимает больше часа намного труднее, чем часы, проведенные в министерстве. Ему постоянно казалось, что поездка на автобусе до центра города есть не что иное, как ритуал. Каждое утро и каждый вечер он старался идти ровно той дорогой, что и шел вчера; по возможности занимал то место в транспорте, что и вчера; соблюдал временной промежуток, когда можно было смотреть из окна автобуса и считать фонарные столбы, что мимолетно проскакивали мимо него. Из-за этого дни казались друг на друга похожими, но не сразу с утра, а только после их завершения. Настоящее всегда казалось чем-то новым, но когда это настоящее превращалось в «прошлый день» и выстраивался в ряд с такими же, возникало чувство потерянности, что очень далеко находилось от истинных предназначений всех этих дней. Андрей это прекрасно понимал. Андрей так же прекрасно делал вид, что данное положение дел его полностью устраивает.

В тот день он еле успел на свой автобус. Забежав в полузакрытую дверь, он с отчаянием взглянул на «свое» место, которое было занято милой старушкой с седыми волосами. «Нужно было раньше выходить» – подумал он и присел на место рядом. Через небольшой промежуток времени в транспорт зашел кондуктор с большим мешком наперевес. Он прошелся по всему салону и раздал металлические монетки – билеты на проезд. Из-за того, что мэр города распорядился всячески помогать этой семье, Андрею выдавали такие монетки с небольшой льготой. Старушка, с седыми волосами, что сидела рядом заметила это. Она демонстративно повернулась к Андрею и сказала: «Молодой человек, как же вам не совестно». Рядом с ней, на коленках стояла небольших размеров зеленая сумка, которая время от времени пошатывалась. Эти шатания переросли в дикий крик, когда она повернула свою седую голову в исходное положение. Сумка стала подпрыгивать и из раскрывшегося кармана показался страшный головастик. Пассажиры, что сидели рядом не обращали внимания на данную ситуацию: кто-то спал, кто-то читал, а кто-то и вовсе пытался придумать способ покончить с собой. Головастик очень громко кричал. Его склизкая и мерзкая кожа напоминала жидкий карамель, а голос – приближение чего-то ужасного и очень большого. Старушка с седыми волосами, не придавая этому особого значения, поймала сумку, и придерживая ее за дно, отвесила головастику несколько сильных ударов по склизкой голове. От боли он быстро скрючился и упал обратно. Всю оставшуюся дорогу головастик не издавал ни шороха.

Автобусная остановка располагалась напротив министерства. Это было девятиэтажное здание, построенное полностью из белого кирпича. По своему образу оно ничем не отличалось от городской мэрии; «белоснежная коробка с окнами», как называли такого рода сооружения строители. Единственное, чем отличалось министерство от других – большие колонны возле главного входа. По мнению многих, эти самые колонны не вписывались в общую картину и даже иногда образовывали толкучку возле дверей. То ли все уже были на своих местах, то ли никто и не торопился, но как не странно – в тот день не было очереди. Андрей без особых усилий поднялся по лестнице и забежал на первый этаж, сквозь большие двери из камня и мрамора.

– Ты опаздываешь, Андрей! – проговорил человек с большими усами у входа. – Смотри, так и работы можно лишиться! А потом и всей жизни! – он кричал ему вслед, пока юноша бежал по лестнице вверх.

Все министерство делилось на отделы. Отдел занимал весь этаж. Чем выше был этаж, тем секретнее был отдел. Сам Андрей работал на третьем этаже, перекладывая важные бумаги из одной папки в другую, а после подписывал и передавал в другой отдел. Вместе с ним трудилась его коллега Татьяна. Они сидели в одном маленьком кабинете за отдельными столами и иногда вместе обедали. Сама Татьяна была не особо разговорчивой, она не любила беседы на отстраненные темы, обосновывая это тем, что на работе, она привыкла только работать. Бывали дни, когда они сидели на протяжении всего рабочего дня молча и по состоянию коллеги, она совсем была не против такого. Андрею же было все равно. Его главной задачей стояло выдержать рабочий день и уйти домой.

Он поднялся на третий этаж и с легкой усталостью ввалился в кабинет:

– Вы опоздали, – Татьяна привстала со своего места. – Вы же понимаете, что это не нормально? – продолжила она своим учительским тоном. Андрей присел за свой стол и чуть отдышавшись, начал перекладывать документы из папок. – Вот так просто? – Ее лицо немного скрючилось. – Ваши манеры, Андрей, меня порой вгоняют в жуткие мысли, где ваша глупость – это все, чем вы владеете, – юноша пожал плечами. – Отговаривайтесь, отговаривайтесь. Я не могу понять вас, вот правда. Зачем устраиваться на работу, если вы не хотите здесь работать. Постоянно опаздываете, делаете перерывы довольно часто, смею заметить… Я могу продолжать это еще долго и толк от всего этого? Вот вы мне скажите сами, зачем вам нужна эта работа?

– Чтобы выжить, Татьяна, – спокойно ответил молодой человек.

– Да уж, – она демонстративно отвернулась от него, – одни монеты на уме. Шли бы тогда вон, в газетчики, там и опоздать можно, и денег больше. Не такая ответственность, как здесь.

– А меня больше никуда не берут. Единственное место и то, все это произошло благодаря содействию сверху. Поэтому, Татьяна, терпеть вам меня еще ох сколько много, – он было решил превратить это в шутку, но его коллега не до конца поняла задумки.

– Какой же вы грубиян. Безалаберный, ленивый, так еще и грубиян, – она присела за свое рабочее место. – Ну раз вас взяли на такую работу, ну проявите вы к ней каплю своего уважения. Ну я даже не знаю, серьезнее относитесь к этому что ли.

– Послушайте, Татьяна. Мне ваша работа и завтра не нужна. Я эти бумаги и папки может видеть не могу уже, а вы мне про серьезность к делу. Вы если для себя решили что-то, то держите это в себе. Мне к примеру, это слушать не интересно. Мне главное вот, – он показал на часы, – отработать смену и домой, понимаете? – она взяла в руки первый попавшийся документ и для вида начала рассматривать его, делая какие-то пометки. – Ну вот, теперь вы обиделись на меня. Хотя на мой взгляд, в моих словах особенно обидных вещей и не было. Это же все-таки моя жизнь, вам какая разница, как я ее проживу.

– Значит разницы нет? – тихо сказала она. – А вы не думали, что наша общая работа напрямую зависит от вашего отношения. Если я подхожу к этому со всей серьезностью, ибо понимаю, что это такое, а вы где-то там летаете в облаках, что из этого получится, ответьте мне? Не знаете, а я скажу вам – ничего хорошего. Вы можете относиться к этому как угодно, но уважать других, вы не должны, а обязаны, как бы вам что не нравилось.

– Я с вашего позволения, – начал вставать Андрей, – отойду на пару минут – освежусь.

– Вы что?! – Татьяна резко подбежала к нему, перекрыв дорогу к выходу. – Вы с ума сошли? Вы ведь только пришли, – она нервно жестикулировала руками, направляя их то в сторону часов, то на Андрея.

– Ну что вы так кричите? – Он положил руку ей на плечо и слегка оттолкнул в сторону, а после, сделал пару шагов вперед. – Ну вы сами не понимаете ситуацию, что ли? – она продолжала смотреть на него удивленными глазами. – Просто мы с вами немного разные и по-разному смотрим на вещи. Только вот я, в отличии от вас, не закатываю истерики подобного рода. Ну скажите, Татьяна, неужели вам это по-настоящему нужно? Ну что вы так отчаянно напали на меня, в самом-то деле – лишь себя завели в очередной раз…

– Простите конечно, коллега, – начала она спокойным голосом, – но ваши поступки мне совершенно не понятны.

– Так оно ведь и правильно. На то мы с вами и разные люди, чтобы порой друг друга не понимать.

Он пожал плечами и решил было уходить, как вдруг дверь резко открылась и в кабинет вбежала женщина. Ее лицо и руки были все в крови. Ее отчаянные глаза, растрепанные волосы и босые ноги внезапным рогом влились в будничную рутину и с элегантной простотой придали ей оттенок горького безумства. Она мгновенно бросилась к Андрею и повисла у него на плече. Он попытался рассмотреть ее лицо, но было трудно что-то разглядеть среди кровавых сгустков; лишь еле-еле небесного цвета глаза пытались выделиться среди бесконечного красного. Она подняла взгляд на него и с волнением внутри прошептала: «tolle me ab desperatis» – а после захлебнувшись в собственной крови рухнула на пол, оставив после себя пурпурный след на плече молодого человека.

– Что же это происходит, – нелепо вскрикнула Татьяна и от головокружения облокотилась на свое рабочее место. – Ее нужно срочно вывести! – она из последних сил добралась до Андрея. – Взгляните на свою рубашку! Вы понимаете, что нас могут уволить за такое? А если она больна? Нет, нет, – она нервно взялась за свою голову, – не могу просто в это поверить. Почему это произошло со мной? – коллега хотел помочь ей присесть, но она быстро одернула его. – Не подходите ко мне, прошу, вы возможно заражены, – Андрей присел на свое рабочее место и тихо вздохнул, Татьяна взглянула на него еще раз. – Возможно вы даже умрете. Мне жаль.

– Все мы когда-нибудь умрем, Татьяна.

– Да, вот только для меня смерть, это ваше «когда-нибудь», а для вас это, – она на миг задумалась, – год, полтора. Мы с вами немного в разных положениях. Если кровь заражена, и вы все же умрете, то остаток дней своих, вы будете находиться в мыслях о смерти, а вот я, страдая неопределённостью в этом вопросе, буду думать больше о жизни и судьбе.

– Жизнь. Да какая же это жизнь, Татьяна, – он вернулся обратно к шкафу и взял пальто, чтобы скрыть присутствие кровавых следов, растекшиеся от плеча до груди. – Вы свою жизнь загнали в эту вот коробку. Оглянитесь… Бумажки, папки, запах древесины и старья, поломанный шкаф, закрытое окно – даже форточку не открыть. Ваши чудесные волосы, уложенные в строгую прическу, ваша манера общаться… У вас друзья вообще есть? Да какие там друзья, коллеги, наверное, с соседнего кабинета. Вы уж простите, что я так начал, но всего бы этого не было, будь вы старше лет на двадцать. Там это можно, там это простительно. Но подумайте сами, мы с вами возраста почти одного и может я не самый лучший пример для этого, но неужели в вашей душе никогда не было желания взлететь? Вот все это, – он развел руками по кабинету, – бросить в один момент и полететь… Нельзя же так жить вечно, все это как-то неправильно что ли…

– А что «правильно»? – она подошла к окровавленной женщине на полу. – Хотите сказать, это правильно? Что-то я не наблюдаю счастья в ее глазах. Может просто я глупая? Давайте тогда взглянем на ваши, – Татьяна подошла к юноше и пристально начала рассматривать его глаза. – Вы конечно меня тоже простите, но и в вашем взгляде я не вижу света или как вы говорите «полета». Как же вы, человек таких мыслей и вдруг несчастны? Может все по тому, что вы занимаетесь не тем, чем нужно, да при этом еще успеваете читать морали тем, кому ремесло их по душе, хотя бы на данный момент времени.

– Комично получается, коллега, – Андрей поправил пальто и направился к двери, перешагнув холодное тело, – по-вашему я живу неправильно, и вы живете неправильно, по-моему. Но ведь кто-то же из нас должен быть прав, вам так не кажется?

– Оставьте меня в покое, в конце концов. Вы хотели освежиться, ну так вот и идите, а я пока вызову уборщика, – она демонстративно подняла трубку телефона и принялась набирать номер; он открыл дверь и молча вышел из кабинета.

В рабочее время, сотрудники не имели права покидать белоснежные стены министерства. Это было сделано по причине прошлогодних антивоенных забастовок, которые заставляли некоторых людей покидать свои рабочие места и выходить «в народ». Руководству не нравился такой подход граждан и особенно своих сотрудников. После убийства одного из организатора подобных мероприятий на улицах стало спокойнее, забастовки на время прекратились, а запрет на выход так и остался. В один момент одна смелая девушка, увидав министра задала ему вопрос в лоб, на что получила недоброжелательный взгляд, хохот и слова «на всякий случай». К слову, после интервью эту девушку уволили из-за ряда нарушений внутрикорпоративных правил, в том числе и за «кражу желтого велосипеда с одним колесом и нерабочими тормозами».

Раньше в министерстве было не принято говорить на темы, не касающиеся работы. Лишь только в своих кабинетах, без присутствия начальников и на полтона тише. Некоторых для наглядности наказывали поначалу за вольные речи, но после про это позабыли и со временем отстраненные темы для дискуссий стали вновь открыты; несколько лет назад в пролетах между третьим и вторым этажом даже были сделаны небольшие скамейки, где можно было отдохнуть от рутины и побеседовать.

Андрей еще раз нервно одернул пальто, когда увидел, что навстречу по коридору к нему движется размытый образ человека в пиджаке. Они переглянулись с ним, это был коллега из соседних кабинетов. «Надеюсь он не слышал» – шепнул юноша себе под нос. «Еще бы, стены-то какие тонкие, ты посмотри. Он все слышал и уже благополучно сходил на девятый». Андрей спустился в пролет меж этажей и присел на скамейку. «Ты вот говоришь, слышал он. Если бы он действительно все это слышал, он бы не смотрел так на меня. Как «так»? Ну знаешь, как обычно, как всегда, понимаешь? Разумеется, он не будет смотреть на тебя по-другому и привлекать к себе внимания – вдруг ты поймешь и попытаешься сбежать, а он из-за тебя может прибавку получит. Я слышал у него недавно родилась дочь… Вот будет потеха, когда тебя со скандалом вышвырнут отсюда, а потом вышвырнут еще и из мэрии, когда свое творение закончишь. Может сбежать, пока не поздно? Куда ты сбежишь?! Не усугубляй ситуацию – пока ничего не ясно с этим. И то верно. Зайди сейчас в кабинет и сиди молча до конца, не ввязывайся в глупые распри с этой идиоткой. Кажется, я ее обидел – извиниться надо бы. Не вздумай, это лишнее, просто молчи до конца дня – пусть успокоится. Но это же неправильно. Зато безопасно! Нет, мне все же нужно с ней поговорить и принести извинения. Стой!».

После нескольких минут отдыха, он вернулся обратно в кабинет. На его удивление окровавленной женщины уже не было, как и пятен крови на полу. Он окинул взглядом Татьяну и прошел до своего рабочего места:

– У вас все в порядке? – спросил Андрей.

– У нас все в порядке, – холодно ответила коллега.

***

Вечер обрушился на город вместе с сильным дождем. Горожане разбрелись кто куда; некоторые укрывались от грозы дома, другие же выжидали ее окончания на рабочем месте, и только лишь небольшая часть ждала автобуса, спрятавшись под узкой крышей одинокой остановки. Андрей, перебирая пальцами лямку портфеля, смотрел вниз, наблюдая за тем, как крошечные капли дождя, превращаются в большие непроходимые лужи. Он не мог отрицать, что на фоне промокшего пальто, испачканной рубашки и нервной коллеги – это был один из лучших моментов за целый день. Лужи почти начали превращаться в болота, когда к остановке подъехал автобус и лениво открыл свои двери. Полностью свободных мест не было, поэтому юноше пришлось сесть напротив мужчины в сером пальто и черной шляпе. Пока Андрей тщательно протирал глаза, что помутнели от капель, этот самый мужчина средних лет с любопытством смотрел в его сторону. Автобус еще стоял с открытыми дверьми и ждал время до отправки.

– Простите, молодой человек, – мужчина в шляпе обратился к Андрею с улыбкой, – вас не затруднит, если я спрошу вас, по какому маршруту мы едем? Дело в том, что мне нужно добраться до фабрики.

– До фабрики этим автобусом вы не доедете. Он останавливается раньше и разворачивается обратно. Вам нужно выйти на остановку и подождать следующего. Благо, вы еще успеете.

– Спасибо большое, – мужчина кивнул и продолжил дальше смотреть в окно автобуса.

– Вы меня простите, но если вы хотите доехать до фабрики – вам нужно выйти сейчас, дальше будет поздно, понимаете? Вы приедете совершенно не в то место.

– Послушайте, я вам задал вопрос – вы ответили. За это вам большая благодарность. Но вот дальнейшие ваши слова мне не понятны, к сожалению. Может мне так проще, может я сам хочу этого, – он ударил себя кулаком в грудь и улыбнулся. – Я бы не хотел сидеть с вами всю поездку, молодой человек. Не могли бы выполнить мою последнюю просьбу и пересесть с этого места. Если честно, вы мне немного противны.

Андрей не любил грубить таким людям, поэтому молча выполнил просьбу мужчины в шляпе. Наконец в автобус пожаловал кондуктор и раздал всем монеты; двери закрылись и транспорт отправился по маршруту. Андрей сидел рядом с семьей, состоящей из их главы, жены и двух детей, которые послушно читали утреннюю газету. Его руки опять потянулись к лямке старого портфеля, а взгляд направился в окно – луж было уже не видно, все превратилось в монотонный океан, состоящий из мусора, земли и капель дождя. Ни прохожих, ни проблесков света, а только сплошные разводы от автобусных шин идущие вперед по воде и теплая мысль о том, что через несколько десятков минут он будет стоять у порога своего дома.

03.

Над городом в ту ночь парила дымка, покрывая лениво пустые улицы и закрытые витрины магазинов. Она спускалась медленно вниз, а после не доходя до тротуара на пару ладоней будто замирала и кружила клубы на одном месте. Обычно это происходило довольно поздно, из-за этого многие жители в жизни не видели такого явления; между «наблюдать, восторгаться» и «домашнего уюта», они выбирали домашнюю койку, где после рабочих дней с упоением смотрели сны.

Эта ночь была особенной для министра и не потому, что впервые за долгую свою жизнь он наконец увидел «загадочный дым», как его называли на улицах, но и потому, что в такое позднее время он примерял свой новый костюм и собирался навестить своего давнего друга. Он настолько торопился, что выбежал из своего дома, не завязав как положено бабочку. Его шофер смирно стоял возле машины и ждал хозяина:

– Господин, министр, мне кажется вы забыли завязать вашу бабочку, – старик показал на шею.

– Займусь этим по дороге, – он быстро подошел к задней двери и приоткрыл ее. – Эта машина сама не поедет, знаешь ли, – министр недовольным взглядом проводил шофера, пока тот не сел за свое место и только после этого уселся сам. – Наконец-то, – проворчал он. Старик повернул ключ зажигания, и машина резко забурчала. – Если можно, то остановись перед домом, не заезжая во двор.

– Как скажете, – лениво ответил шофер, упираясь правой ногой в педаль газа. – Надо бы заправиться, господин.

– Нет времени – заправимся на обратном пути, – он услышал, как старик тяжело вздохнул, – или ты хочешь, чтобы я опоздал и оказался посмешищем?

– Что вы, министр. Ни в коем случае… По правде говоря, мне вообще все равно, есть ли там бензин или нет, – он отпустил тормоз, и машина покатилась вперед по слегка промокшей плитке.

Полдороги они пребывали в тишине. Министр пытался завязать бабочку, а старик-шофер пытался не угодить в фонарный столб. Дымка вокруг машины стала намного плотнее:

– Это что, туман такой? – спросил министр.

– Слишком светлый для тумана, господин, не иначе как природное явление неизученное.

– Явление… Обычный туман и все, а вам лишь бы на незнания все списать, – он присмотрелся через окно автомобиля, – но выглядит это и вправду очень странно. Знаешь, такое ощущение будто я сплю и все это очень сумбурный сон и главное сон этот я когда-то уже видел, вот только позабыл совсем про него, – он откинулся на спинку сидения и в крайний раз попытался проделать небольшую петлю для бабочки. – Вот же недоразумение, – он бросил бархатную ленту под ноги. – Какая же неизмеримо дурацкая вещь… – пробормотал он под нос и дабы успокоиться продолжил наблюдать за «туманом», что становился плотнее с каждым новым поворотом.

– Вы так не волнуйтесь, министр. Я и сам, не умею завязывать не то, что там бабочку – галстук простой не могу, представляете?

– Но на тебе же бабочка весит, – он на всякий случай приподнял голову, дабы убедиться в сказанном, – вот же она у тебя, прямо на шее.

– Это же бутафория, господин, – старик засмеялся. – Моя жена тоже не умеет этого делать, а я ее всегда доставал и вот в один прекрасный момент, эта старуха не выдержала и пришпорила готовую к воротнику. Говорит: «Ты у меня совсем обленился. Что не возьми, то не могу или не хочу» – представляете наглость? А то, что я работаю почти целыми днями, ее это не тешит. Раньше такой она не была, честно скажу. Это, наверное, от старости – от понимания, что все идет к концу. Помирать видать не хочет, вот и бесится, дура.

– Любишь ты свою жену, я смотрю.

– А куда же я денусь… – старик улыбнулся, будто вспомнил что-то очень важное для себя и слегка шепотом добавил. – Хоть и ругаемся мы с ней, но все равно любим. Без этого никак. Даже представить не могу, что бы я делал без этой женщины. Помер бы, наверное, уж давно… – он резко одернулся. – Вы простите меня, ночь все же – вот и заболтался.

– Вот ты говоришь, помер бы – от чего же помер-то? Мне всегда казалось, что работу можно найти и без жены. Вернее, это так и делается у обычных людей.

– Да дело даже не в работе, поймите. Просто, вот знаете, есть такие моменты. Она к примеру, приходит, а ты сидишь значит о чем-то все думаешь, и думаешь уже долго – от нечего делать, так сказать. Вот она заходит в комнату, садится перед тобой и просто на секунду заглядывает в твои глаза, ты поднимаешь голову в надежде услышать что-то, а она молчит и только смотрит, а после, ты понимаешь, что кроме этого взгляда тебе ничего и не нужно. Ради этого ты просыпаешься, ради этого страдаешь и восхваляешь жизнь, в большей степени конечно страдаешь, но это не важно. Появляется смысл жить, – он на секунду открыл окно и что-то выплюнул, – Со временем конечно это притупляется, на смену немых взглядов приходит обыденное молчание, из-за того, что больше говорить то и не о чем. Наверное, такое происходит у каждого – крах, падение чувств и жизни, превращение в комнатное животное, которое боится других.

– Вы говорили ей об этом?

– Разумеется и не раз. Ну а что она может поделать в этой ситуации. Я постарел, она постарела. Мы уже не такие, чтобы носится по автобусам и признаваться друг другу в любви. Она знает, что я есть у нее, а я знаю, что она есть у меня, наверное, это главное сейчас, наверное, это что-то больше, чем простые слова, – он вновь скромно засмеялся. – Знаете, раньше я подозревал ее в измене на каждом углу. Думал: вот же дура, присядет какой-нибудь на уши и все – уведут же, а сейчас, я смотрю на нее и думаю: Господи, кому ты кроме меня такая еще нужна… В молодости так не получалось мыслить почему-то. Глупым, наверное, был просто, вот и все, – шофер оглянулся назад. – Я вас утомил своей болтовнёй все же.

– Да нет же, ни сколько. Я и не думал, что вы столь интересно рассказываете. Обычно мои собеседники боятся слово-то опрокинуть про такое, а вы… Знаете, мне немного даже жаль, что не разговаривал с вами раньше. Как вас кстати зовут?

– А никак меня не зовут, – старик обернулся и взглянул в глаза министра, – я ваш шофер, а вы мой хозяин – думаю это все, что мы должны знать с вами, – он повернулся обратно к большому рулю и заглушил машину. – Мы приехали.

– Я даже не знаю, что ответить вам, – министр склонил голову к окну и взялся за нее правой рукой. – Вы правы, вы нескончаемо правы в нашем этом «неудобном» вопросе.

– Не думайте об этом, господин, у вас слишком много дел, чтобы тратить время на подобного рода вещи.

Министр чуть приоткрыл дверь и салон наполнился густой дымкой. Выйти из машины оказалось не так просто, разводя кое-как руками и делая шаги на ощупь, он встал в полный рост и добрался до двери водителя. Старик приоткрыл окно:

– С вами все в порядке? – спокойно спросил он. – Это сейчас пройдет, это все с непривычки.

– Я не вижу домов. Куда мне идти-то? – шофер выглянул из окна и направил пальцем вперед. – Я ни черта не понял, и ладно. Сам разберусь. Не одолжишь мне свою бабочку? – старик показал на свои уши, а после нелепо помотал головой. – Ну и черт с тобой!

Окно со стороны водителя закрылось и спустя миг машина растворилась в «тумане», оставив мужчину в дорогом костюме одного посреди дороги. Среди густой и белой пелены вдали виднелись лишь тусклые квадратные лампочки, желтого оттенка. Признаков жизни совершенно не было, поэтому министр решил не церемониться и быстрее дойти до назначенного места встречи. Он сделал несколько шагов вперед и осмотрелся. Желто-бледные огоньки вдали исчезли, оставив лишь пустую тьму. «Как же все это глупо» – подумал министр и сделал еще несколько шагов на ощупь. Улица была настолько пустой, что стук от лакированных туфель приравнивался к незапланированному кораблекрушению. Возникало чувство, что это далеко не городская улица, а большая пустая коробка, которая была оставлена не понятно кем, не понятно в каком пространстве; но министра это не останавливало – он слепо шел вперед, прокручивая мысли о том, как же было хорошо, если бы сегодняшняя ночь закончилась прямо сейчас. Чем дальше прокладывался путь, тем больше чувствовался холод. Спустя неопределённое время, его руки и ноги стали замерзать, а лицо по ощущениям стало покрываться морщинами и складками. Теперь, после каждого сделанного шага, он старался оглядывать местность, в надежде найти хоть небольшой намек на жизнь. Он старался найти причину и даже подумал списать это на усталость или склонность забывать, но это было далеко не правдой, а просто банальным утешением для самого себя.

Он позабыл о том, как выглядел свет. Ноги из-за холода уже еле-еле перебирались вперед, и чтобы хоть как-то согреться, министр засунул онемевшие руки в карманы брюк. В голове проскочила мысль пойти назад. «Я же могу так ходить целую вечность, какой в этом смысл?» – сказал он, стиснув зубы от боли и нечеловеческого холода. «Как меня они найдут, если я и сам не знаю где нахожусь» – в этот момент он почувствовал, как кончики волос на заледеневшей голове начали подергиваться. «Это что ветер?» – он резко остановился и медленно повернулся назад. Буквально в шагах тридцати от него выстроился громадный дом, с большим окном по середине. Вокруг этого дома стояло сотню фонарей и каждый из них светил настолько ярко, что при долгом взоре, можно было лишиться глаз. Из окна показалась девушка в длинном белом платье. Она присела на большой диван у камина и набросила на себя плед. Министр подошел ближе, чтобы разглядеть ее лицо. Спустя мгновение к девушке подошел молодой человек и что-то у нее спросил, та одобрительно кивнула ему в ответ, и он тут же скрылся в другую комнату. Продрогший министр уже позабыл о встрече и об опоздании, его любопытство взяло верх. Он подошел к краю большого окна, чтобы его не заметили. Наконец в комнату вернулся молодой человек, в руках у него был новорожденный ребенок; он передал дитя в руки девушки, та укутала его белой простыней и прижала к груди. Юноша подкинул дров в камин и сел греться рядом. Некоторое время эта картина была неподвижной и министр, в ожидании чего-то интересного решил немного согреть свои давно окаменевшие от холода ноги. Он вытянул правую вперед и попытался согнуть в колене. После он сделал шаг, протянул руки вперед и решил уж поднимать левую, но засмотрелся наладонь, что истекала кровью. Министр не смог сдержать равновесия и с грохотом рухнул на землю. Боль от удара была в сотню раз сильнее, чем в любой другой день. Застывшее тело не было готово к такому и поэтому казалось, что половина костей раздроблено без возможности их восстановить. Пока он лежал на замершей земле, рассматривая окровавленную ладонь левой руки, его ноги успели согреться, видимо от небольшой разминки. «Пора вставать» – подумал министр. Он кое-как зацепился за кирпичный выступ у дома и решительно, без вдоха и выдоха поднялся на ноги. Костюм был лишь слегка испачкан травой; «легко отделался» – проскочила мысль в его голове, «меня что, заметили?». Мужчина взглянул в окно, парочка, что ранее сидела к нему спиной, отныне повернули головы в его сторону и пристально выжигали его своими серьезными глазами. Он было хотел оправдаться жестами, но все вокруг в один момент погасло: и фонари, и комната, и даже огонь. Где-то недалеко справа раздался глухой скрип. Министр начал нервно искать источник шума и в белых дебрях тумана наткнулся на входную дверь дома – она была слегка приоткрыта, а рядом с нею стояла темная фигура. Фигура заметила гостя и строгим голосом начала:

– Вам здесь не место, господин министр. Это частная территория и я требую, чтобы вы ее покинули, – неизвестный повернулся обратно и перед уходом добавил. – Вы еще успеете на встречу, она вот-вот начнется. Следуйте прямо туда, – он показал пальцем направление и после скрылся в темном доме, громко хлопнув за собою дверь.

Где-то неподалеку зажегся одинокий фонарь. Обреченный министр, уже нисколько хотел успеть, а просто дойти до назначенного места и согреться. Хромая, он побрел в сторону света и через несколько минут уперся в забор, за которым стояла роскошная трёхэтажная усадьба с фонтаном, коей владел нынешний глава города. Сама постройка была выполнена по заказу жены мэра – Анастасии. Строилась она около восьми месяцев и полностью была оплачена бюджетом городской казны. На тот момент в городе существовала должность, как министр экономики, который как раз-таки и помог организовать и собрать все нужные документы для столь важного дела. Главной особенностью этой усадьбы были стены в комнатах. За счет необычного покрытия, эти самые стены в любой момент могли радикально изменить свою окраску. Поначалу, хозяева то и дело игрались с этим, но со временем это приелось и как утверждала сама Анастасия «стало не интересным», поэтому ныне, кроме шанса похвастаться на словах, от этой гениальной задумки ничего не осталось. В остальном усадьба напоминала типичный дом, доверху наполненный роскошными и дорогими вещами, фонтаном, где плескались рыбы; крышей, бордового цвета и окнами, что были наглухо забиты кирпичами.

Переваливаясь с ноги на ногу, министр дошел до ворот. Он торопливо отряхнул плечи пиджака от песка и обледенелым указательным пальцем дотронулся до кончика кнопки – по всему периметру раздался громкий звук сирены. Ворота начали открываться, издавая при этом железные стоны, а позади их вырисовывалась знакомая министру фигура:

– Ну что же вы, дорогой мой, заставляете ждать? – на свет вальяжно в домашнем халате вышел мэр, держа у себя во рту курительную трубку. – Вы знаете, что я напился уже без вас?

– Я сожалею, – ответил министр.

– Голубчик, да вы насквозь продрогли – быстрее в дом! – глава взял его за плечо и бережно толкнул в сторону усадьбы. – Так и заболеть же можно! – он на ходу снял свой халат из шелка и накинул на министра. – Давайте я открою дверь.

– Не стоит этого делать.

– Я уже это сделал, – он открыл входную дверь ключом и ждал, пока замерзший коллега доберется до порога, при этом всячески его подбадривая. – Вы справитесь! Вы сможете! – кричал он. – Дайте мне вашу руку, – министр еле вскарабкался на лестницу, сделал еще пару нелепых шагов вперед и очутился наконец-таки в тепле.

В первую же очередь он отыскал место, куда можно присесть. Это был столик, возле двери, по которому были разбросаны ключи. На краю стоял бокал вина, а под столом томились аккуратно уложенные коробки. Внутренности этих коробок никто не знал, даже сами хозяева. Министр облокотился на стол и принялся отогревать руки:

– Как же я так мог заблудиться… – сказал он. – Все этот чертов водитель – заговорил меня, при этом сам заговорился, вот и свернул не туда. Завтра же уволю этого старика.

– Вы голубчик, не горячитесь так, – глава обошел его и подобрался к бокалу вина, – нынче водителей хороших мало, я к примеру, до сих пор найти не могу такого, представляете? – он сделал глоток красного. – Не думаю, что на смену его придет более умный. Поверьте, мне.

– Мне действительно это не показалась, – министр с подозрением бросил взгляд на мэра. – С чего это ты мне выкать начал?

– Тут вот в чем ситуация, – он подошел к нему поближе и перешел на шепот, – из-за прошлых наших совместных встреч, если это конечно можно назвать встречами, сложился некий негативный поток. Тебе никогда не приходило в голову, почему наши вечера заканчивались скандалом? Все это связано с энергетикой, которая скопилась в этих стенах. Вот чтобы впредь данных ситуаций не возникало, Анастасия выдумала такую небольшую забаву – соблюдать этикет… и поверь мне, этот самый этикет, – он отпил еще немного вина, – он должен проявляться не только в словах, но и в действиях. Вообще она узнала это из какой-то научной газеты, но основную идею – придумала сама.

– Всего-то не заходил пару месяцев к вам… а тут, такое тебе. Мне кажется или ты не в себе?

– Да послушай же меня, – он взял министра за руку и наклонился еще сильнее, – дело далеко не в этом. Эти вот все, выходки ее, я согласен – абсурд. Сначала я подумал, что это в ней возраст юный заиграл, а потом понял, что может она того, – он показал пальцем на голову, – ведь такого раньше-то не было, а человек, он же как, не будет заниматься ерундой, раз к тому не приучен. Общаться ни с кем не хочет, питается одними ягодами… Я другого и надумать больше не могу.

– Может она тебя просто разлюбила?

– Тогда она точно обезумила, – остаток вина он выпил залпом. – Друг, сердешной мой, не оставь мою душу скулить в одиночестве – подыграй, дорогой. Я же, как ты понимаешь – помру, если все это закончится.

– А что разве при нынешнем твоем положении люди не мрут? – он наконец отогрелся и слегка привстал, чтобы полностью осмотреть мэра. – Или хочешь сказать, что жена психопатка – это нормальность? Я к примеру, так не считаю и тебе не советую так ставить свои решения. Это, что получается, если не в огонь, то в иллюзию… К чему все эти театральные постановки?

– Да вот сам не знаю, зачем да почему. Все же должно быть как-то проще, особенно с моими-то деньгами, а тут как будто все в очень странном сне. Говорит мне недавно: «Вам бы Господин почаще ванну принимать», представляешь? Видите ли, ей перестал нравится мой обыденный запах. Да меня некоторые персоны с ног до головы готовы грязного облезать, а она от чистого нос воротит. Нет, нет, тут явно что-то не ладное. Я это, по крайней мере чувствую, – он вытащил ключи из кармана и бросил на стол. – Так я могу на тебя рассчитывать?

– Да, безусловно, – министр тяжело вздохнул, – помогу, чем смогу, – он в последний раз встряхнул пиджак от оставшейся грязи и легонько хлопнул рукой по плечу мэра, забыв про свою недавнюю травму.

– Что у тебя с рукою? – глава заметил его окровавленную ладонь. – Да ты же весь истекаешь, посмотри на себя, – он схватил его руку и принялся внимательно рассматривать рану. – Похоже на порез, – министр хотел было успокоить коллегу, но тот его перебил. – Срочно под воду! – прокричал он. – Светлана! Светлана! – он окинул взглядом второй этаж зала, что виднелся под определенным углом из прихожей. – Где это бестолковая девка?!

– Вы что-то хотели, господин? – послышался робкий голос из зала. Из угла показался милый женский образ, с темными глазами, аккуратным миниатюрным носом и скромной манерой вести диалог.

– Хотел ли я? – мэр с выпученными глазами и окровавленной рукой министра подбежал к девушке. – Ты посмотри на это! – она слегка одёрнулась от крика. – Может у него давно крови не осталось, а ты ходишь не пойми где! В этом доме любят порядок, а таких вот беспризорных тут не держат, запомни это раз и навсегда, а теперь возьми министра и бегом на носочках под воду, помоги ему с этим.

– Добрый вечер, господин, – стеснительно обратилась она к министру, – позвольте вашу руку, – она схватила ее в участках, где не было темно-бордовых сгустков. – Вы где-то порезались?

– Если честно, я сам не имею ни малейшего представления об этом, – ответил он, – мне бы просто руку сполоснуть, – девушка сжала его ладонь крепче, чтобы кровь не просачивалась наружу и повела вдоль длинного коридора в ванную комнату.

– Постойте, – окликнул их мэр. – Как решите вопрос, проходите в зал, господин, – в его голосе чувствовался далеко не один бокал полусладкого. – А вы, Светлана, – он с тоскую взглянул на нее, – вы Светлана, знайте, вы самое ужасное, что когда-либо было в моей жизни, – глава развел руками и тут же растворился в дверном проеме, что отделял прихожую с основным залом.

– Не слушайте его, дорогая. Он просто пьян.

– Да нет же, я понимаю, – она довела министра до конца коридора, где слева стояла комната с душем и ванной. – Я понимаю, что он ненавидит меня. Но к сожалению, изменить что-то я не могу. Просто на просто это не в моих силах, – она дернула ручку двери на себя. – Проходите, господин.

– Ну послушайте, – он снял пиджак, засучил рукава сорочки и наклонился над ванной, что была сделана полностью из мрамора, – с чего вы такое вообще взяли? Где доказательства того, что вас человек ненавидит? – девушка нажала на кнопку возле душа, где мелкими золотыми буквами было высечено «теплая» – в тот же момент забрызгала вода.

– Да какие там доказательства, господин. Все и так видно, – она взяла лейку душа в руки и принялась бережно смывать кровяные подтеки с ладони министра. – Я к этому уже привыкла, поэтому не сильно-то и обращаю на это внимание. Поначалу было трудно, меня в тот момент спасла госпожа, постоянно разговаривала со мною и в какой-то момент ее голос стал для меня превосходным успокоительным… – Светлана отложила лейку, взяла мягкое полотенце белоснежного цвета и аккуратно приложила его к ладони. – А вы, значит у нас господин Коспалов. Мне про вас госпожа рассказывала.

– Что же это она интересно вам нарассказывала? Хотя я и так догадываюсь – человек плохой, ненадёжный, к тому же хам. Вот ее три главных слова, характеризующих мою личность. Обидно конечно, но, как вы сказали – «Изменить что-то я не могу», да и надо ли оно вообще кому, – министр отложил полотенце на маленький столик возле ванны, из ладони больше не сочилась кровь. – Спасибо вам большое, Светлана. Без вас пади и погиб так от истощения.

– Вы так не торопитесь с выводами, министр. Госпожа может и говорила вам такие вещи когда-то в глаза, но это не значит, что в ее мыслях вы именно такой. Скажу вам по секрету – за все время, она не сказала про вас и плохого слова. Разумеется, когда эти самые разговоры были наедине. Даже сегодня, – она вытащила из кармана маленький свёрнутый клочок бумаги и передала министру. – Возьмите – это от нее. Только прошу вас, прочтите от посторонних глаз. Господину такое явно не понравится – разгневается опять.

– Светлана, вы меня поражаете в самое сердце, – он взял клочок бумаги и попытался раскрыть его. – Поймите меня правильно, я не преследую мысли кого-то унизить в этом доме, особенно хозяина.

– Не утруждайтесь с этим, господин, – она убедилась, что с его ладонью все в порядке. – Я, пожалуй, пойду – нужно проследить поваров, а вы как будете готовы проходите за стол. Скоро подадут первые блюда, – она приоткрыла дверь.

– Спасибо вам, – горничная молча кивнула и удалилась по своим делам.

Он нервно развернул листок бумаги. На одной из сторон аккуратным почерком по середине было выведено: «Я все еще вас жду. На третьем этаже». Коспалов быстро скомкал лист обратно и положил в правый карман брюк; посмотрелся в зеркало, отряхнул пиджак и с чувством восторга и трепета отправился из ванны прямиком в зал, через который можно было попасть на другие этажи.

Проблемой оказался хозяин дома, что выжидал министра с бокалом вина, уже почти за накрытым столом.

– А вы куда это пошли, господин министр? – мэр заметил его среди мечущихся из стороны в сторону поваров, которые то и дело выносили из кухни блюда, что были похожи больше на произведения искусства; он привстал со своего места и показал рукой место напротив. – Присаживайтесь. Мы так долго с вами не сидели вместе за одним столом, – Коспалов мастерски спрятавший нарастающую панику принял предложение и уселся за большой стол из белых камней и бирюзовых вставок. – Ну и замечательно. По такому радостному поводу, думаю, нам стоит с вами пригубить. Хотя я мог этого и не говорить, ведь данное событие – неизбежно, – он не громко хихикнул, а после обратился к поварам. – Принесите нам еще одну бутылочку и поживее.

– Строго вы с прислугой, я смотрю.

– А как по-другому с ними еще? Вот ты говоришь, – он сделал небольшую паузу, – вы говорите шофер у вас недостаточно хорош, недовольны им. Это все потому, что своих рабов нужно не слушать и не ставить их на одну линию с собой. Нужно быть в этом вопросе более строже. Это поначалу может показаться странным и в каких-то моментах жестоким, но я вас уверяю, со временем к этому привыкаешь и после, это даже приносит удовольствие.

– Я не понимаю, к чему такие методы. Это же получается абсурдная тирания. Я бы еще понял, если это происходило в другой среде, но, а здесь-то, здесь-то вам с кем что делить? Шофера может я так не принижаю, да и не смог бы, наверное, но я бы и не сказал, что он садится кому-то на шею. У нас с ним обычные деловые отношения, как у директора и разнорабочего в магазине. Я всегда думал о том, что настоящее отходит от некой жестокости, причем как мне кажется, жестокости необоснованной и глупой.

– Ну вот видите, господин Коспалов, вы уже защищаете свою прислугу, хотя буквально минут двадцать назад, вы были готовы испепелить его, стоя у меня на пороге. Как это по-вашему называется? По мне так, это проявление слабости, а не человечности. Запомните – каждый должен знать свое место, – он радостно ударил кулаком по столу. – А вот и вино! – Повар поставил перед ними два пустых бокала и по очереди разлил бутылку. – Вот скажи мне, тебе нравится у меня работать?

– Нравится, господин, – быстро ответил юноша в белом фартуке.

– Вот же, коллега, хоть я бываю и жесток, но я всегда справедлив. Это всем и нравится, ведь так? – повар ежесекундно кивнул, мэр поднялся со стула и приобнял его. – Дорогой мой, как же вы мне все нравитесь, особенно сегодня, – его взгляд переместился на министра, – поэтому вы, господин Коспалов, если и хотите, чтобы к вам ваши же подчиненные относились подобающе, не бойтесь их и не страшитесь жестокости. Ведь, бояться и так запуганного примата, есть самая большая ошибка и есть самая большая глупость. Я говорю истину? – повар кивнул повторно. – Свободен!

– Ну а вы не думали о том, что эти самые ваши «рабы» объединяться и устроят вам бойню. Вы же все-таки доверяете им свой дом, свою еду, в некоторых моментах даже безопасность. Кто в такие случаи может вам что-то гарантировать?

– Я вас умоляю! Бросьте такие монотонные и скучные речи, – он взял бокал в руку. – Поймите, у таких персон, страх преобладает над жизнью. Отсюда их глупость, повиновение… Это значит, что самой личности внутри никакой нет – обычное пустое тело, которое выполняет приказы. И вы думаете, – мэр вновь засмеялся, – что подобного рода «тела» смогут что-то организовать? Для организации нужна голова, а этого к сожалению, у них и нет. Честно признаюсь, я устал об этом говорить – давайте лучше выпьем, – он с нетерпением сделал глоток, а после того, как понял, что мало – выпил бокал залпом и с грохотом упал на стул.

Несколько минут между ними стояла тишина. Порой они лишь переглядывались друг с другом или с поварами, которые, как казалось министру, будут продолжать нести блюда до самого утра. От этих мыслей или мыслей немного иных, под столом затряслась его правая нога.

– Помните, я говорил вам про новости, – разбавил тишину Коспалов, – дело в том, что мне придется покинуть город на неотложный срок.

– Дорогой, вы мой, ну как же так? Хотите сказать, оставите меня без правой руки, во времена краха и внешнего, и внутреннего. Вы не можете этого сделать. Может вам за речи обидно мои? Ну так я приношу глубочайшие извинения за это, хотя и не считаю свои слова для кого-то оскорбительными.

– Послушайте, дело совершенно не касается вас. Оно целиком и полностью связано только со мной и моими мыслями. Трудно такое говорить, конечно, – министр потер запотевшие ладони и с тяжелым грузом вздохнул, – я больше не вижу смысла во всем этом…

– Простите? – с удивлением переспросил мэр. – Что не видите?

– Ну как же, чувство преследует постоянно. Чувство того, будто я не на своем месте и будто просто зашел в приоткрытую дверь, где одни незнакомцы. Понимаете, я перестал понимать суть того, что я делаю. Вся эта чертова политика с ее проектами и автомагистралями довели меня до такого состояния и больше я не желаю всего этого, правда. Уеду за город, построю дом, если получится заведу семью, но это вряд ли конечно… Вы на меня только злобу не таите – я все понимаю прекрасно, – министр приподнялся с дрожью в ногах. – Если сейчас не случится толчка – мы упустим равновесие, начнется война. Я не переживаю за нашу боевую силу, но это же все равно потери и потери в больших количествах и здесь нужен настоящий руководитель – полководец, который не раздумывая примет правильное решение в любой ситуации. Может я устал просто ото всего и мне нужен отдых, но истина в том, что от меня в будущем будет мало пользы. Человек, у которого в голове пустота и отрешенность вряд ли сможет принимать какие-либо адекватные решения на поле боя.

– Успокойтесь, вы так господин – это обычная усталость. Такое бывает со временем, когда полностью отдаешься своему ремеслу. Знаете, мне льстит мысль о том, что мое окружение довольно фанатично подходит к своим обязанностям. Вы молодец, и вы как никто другой заслужили отдых, – он вытащил из кармана пиджака свою курительную трубку. – Жена запрещает мне это делать в доме, но при таком раскладе – грех не покурить.

– Вы может меня неправильно поняли.

– Можешь не волноваться – понял я тебя правильно. Это обычная практика – человеку постоянно чего-то не хватает в жизни, – он закурил трубку и откинулся на спинку большого стула. – Понимаешь, когда человек испытывает подобного рода чувства, он пытается отыскать очаг проблемы и в большинстве случаев начинается все с глупых обвинений в непонимании его миром и заканчивается нелепой самокритикой. А суть в том, что человек не виноват, что он человек. Таким сделала его судьба и это необходимо принять. Он не может без этого, не может без чувства, колющегося внутри. Главный пример – народ. Вспомни, когда мы сделали открытые выборы, они потребовали большего, хотя до этого несколько сотен лет жили и без этого. Мы пошли на уступки – дали свободу слова, а они что? Они опять пришли обратно со своими чертовыми плакатами – свободу полную им мол подавай. Подписали указ, дали часть того, что просили – на некоторое время угомонились и даже преступность понизилась, но человек есть человек… Буквально через год пришли снова с плакатами, говорят: «Нам и этого не хватает». Дали им свободу, на сей раз не только на бумаге и что ты думаешь? Сейчас они пишут про то, что раньше было лучше. Как, объясни это можно понять? Это не поддается законам логики, здесь глупая человеческая натура просыпается – лишь бы вот что-то изменить, разрушить, потом построить, а после сидеть в муках и думать о том, как все плохо, причем винить в этом плохом будут нас. Поэтому то, что происходит с тобой, это банальное желание что-то изменить, тебе приелась данная обстановка и тебе просто нужно отдохнуть, – мэр оглянулся назад. – Жалко окна закрыты – не посмотреть на вид.

– Там все перекрыл туман, – тихо подхватил Коспалов. – Я ведь когда-то любил эту работу. Принимал ее за смысл. Может и вправду все это время оно было не моим.

– Первый раз слышу о тумане… Ну и черт с ним, – мэр долил остатки вина к себе в бокал. – Прости, дорогой, на тебя не хватило, – Коспалов сделал вид, что все нормально, – а вообще работа у нас, хочу сказать, очень даже интересная, – он залпом опустошил бокал. – Ну вспомни банально наши собрания раньше, что ни собрание, то какие-то новости. Помнишь, как сожгли почти все экземпляры запрещенной прозы, а после приказали пепел скормить осужденным в камерах, – на его лице понемногу начала проступать улыбка, – Забавно все же было – интересно. К примеру, сегодня, сижу у себя, подписываю бумаги, вдруг врывается в кабинет какая-то женщина с выпученными глазами, видно, что с небольшими отклонениями, причем как в голове, так и в теле. Еле пролезла в проем – встала передо мной и смотрит. Я стараюсь ее конечно же успокоить, пытаюсь выяснить в чем проблема. Она значит выдыхает и начинает жаловаться, что у нее муж алкоголик, что трое суток не появляется дома – не знает, что делать дальше, к тому же любовь безумная. Спросил ее про работу, она говорит, что не узнавала. И тут я медленно встаю, смотрю в ее глаза и произношу: «Тетя, ваши дяди на работе. Так что идите домой и ждите», сел обратно, ну тут ее уже подхватила охрана, но напоследок она все уже успела со слезами на глазах сказать «спасибо».

– Так ее муж был действительно на работе?

– Да откуда же мне знать, – глава резко убрал курительную трубку в карман, – это вообще не имеет значения. Может он сбежал от нее, что намного вероятнее – такая истеричка, я бы не стал такую терпеть.

– Так в чем тогда смысл твоих слов?

– В том-то и дело, что смысла нет, а она все равно плачет и говорит спасибо. Я свою функцию выполнил? Выполнил. Гражданка осталась довольной. Да, есть вероятность, что где-то под мостом вскоре найдут обмерзшее тело… Но есть и другое развитие: он приходит от любовницы и говорит, что любит эту сумасшедшую женщину…

– Я смотрю вы все о женщинах беседуете, господа, – речь главы прервал женский голос, что исходил со второго этажа. Из-за низкого тембра, этот голос воспринимался, как волшебная сказка со строгим почерком и был довольно сильно узнаваем в кругах министров.

Она вальяжно спустилась вниз, при каждом шаге слегка оголяю ногу из-за новомодного кроя белоснежного платья. Ее миловидный образ словно пронесся мимо министра и остановился рядом с мэром.

– Рад вас видеть вновь, госпожа Лескова, – торжественно произнес Коспалов.

– Не могу сказать того же вам, министр, но с дикой охоткой произнесу «здравствуйте», – она пристально осмотрела зал. – Вы что, курили без меня?

– Да как бы я посмел, дорогая моя, – мэр вскочил со своего стула, как ужаленный поросенок, – Вот, господин Коспалов подтвердит мою невиновность.

– Единственное, что господин Коспалов может подтвердить, так это свою наглость и чрезмерное самолюбие, – Анастасия демонстративно пододвинула стул и села рядом с супругом. – Так значит вы, господа, не нарушали правила нашей небольшой игры? – она взглянула на мэра, тот услужливо помотал головой. – С охотой верю, что вы держите свое слово. А с этими-то что сегодня?

– Повара, дорогая скоро закончат свою смену.

– Меня это не особо волнует, поверь. Мне больше интересен вопрос, когда мы начнем ужинать и к чему у нас на столе столько тарелок и приборов? – почти весь стол был завален фарфором. – Они так издеваются над тобою?

– Я даже как-то и не замечал всего этого. Господин Коспалов, а вы видите весь этот хаос? – тот кивнул. – А вот я получается только заметил, – мэр привстал со стула и потер подбородок. – Что же с этим делать?

– Как что – увольнять, – резко сказала Анастасия. – Надеюсь ты не собираешься это терпеть в своем доме.

– Ну а как увольнять, всех что ли получается? Хотя, о чем это я – разумеется это правильный выход. Вот сейчас только дождусь кого-нибудь из кухни – сразу разнесу всю эту стаю, – как назло поток поваров закончился и дверь кухни не открывалась, из дома будто исчезли все, включая простых горничных. – Сейчас, сейчас. Погодите, сейчас они выйдут и все изменится.

– Да никто не выйдет. Они все там сидят и смеются над тобой. Обставили дурака, да еще каким методом, прямо под носом… Может вы стареете, господин? – с издевкой начала она. – Или может вы всегда были таким?

– А может вам, милая моя, проще будет закрыть рот и молча сидеть, пока я решаю вопрос. Для вас это же просто, вы ведь к этому привыкли.

– Ну и пожалуйста, – она отвернулась от него. – Что я могу сделать для вас, господин Коспалов?

– Знаете, вы конечно простите за мое любопытство, но ходят слухи, что при постройке данной усадьбы, были сконструированы стены. Стены, так сказать, не простые. Я был бы благодарен вам, если вы, как хозяйка этого дома, продемонстрировали столь причудливое изобретение.

– Думаю, это мы можем устроить, – она поднялась и подошла к маленькой тумбочки возле большой рамы, что была наглухо забита. – Это здесь, – Анастасия открыла шкафчик и вытащила из него небольших размеров кнопку. – Подойдите, министр ко мне.

– Я не думал, что это так выглядит.

– Ну знаете, каждый представляет это по-своему, – она протянула руку с кнопкой. – Держите, – он торопливо выхватил аппарат. – Теперь смотрите на стену, что перед вами. Когда будете готовы – задумайте любой понравившейся вам цвет в голове и нажмите на кнопку. Важно, не прекращайте думать об этом цвете ни на секунду. Обычно с первого раза это не получается… Попробуйте.

Коспалов около минуты думал над цветом, а после резко закрыл глаза и нажал на кнопку. Стены поменяли свой вид. От удивления, министр чуть не выронил инструмент из рук.

– Вот же чудеса, – сказал он, – как это вообще возможно?

– Наука, дорогой вы мой, штука сложная, но порой очень забавная. Особенно, когда она направлена на «повеселить», а не на «разрушить». Вы точно думали об этом цвете?

– Не совсем, госпожа. Но подобного рода оттенок так же является моим любимым, – он сделал пару шагов вперед, чтобы получше рассмотреть стену. – Все же такое странно наблюдать. Когда мне про это рассказывали, – он вернул обратно кнопку Анастасии, – я конечно понимал, что это прогресс, но даю честное слово, о таком я и не представлял.

– Вы! – вскрикнул мэр в сторону кухни. – Вы все уволены! Убирайтесь прочь из моего дома! – он взял одну из тарелок со стола и со всей накопившейся злобой швырнул в стену. – Как вы мне все надоели – кучка грязи на асфальте, поколение рабов во времена свободной жизни! Привыкли только обвинять других, на себя же посмотреть – так мы все святые, угодные этой земле, а люди, что из вне – другие, нам жизни портят, да судьбы калечат!

– Дорогой, прошу тебя, не нужно распыляться на все это, – Анастасия предпринимала попытки успокоить своего обезумевшего супруга.

– Я кажется просил тебя закрыть рот! – мэр пнул стоящий рядом с собою стул. – Или что, придумаешь очередную забаву, чтобы выставить меня дураком? Да тебе лишь забавы в жизни побольше, а остальное само как-то решится. Зачем смотреть на весь мрак, зачем пытаться вникнуть в его сущность, когда живется столь сладко. Да твоя жизнь, дорогая, стоит намного меньше, чем все ее окружение, а этого, понимаешь, не должно быть. Чему ты научилась за все это время? Нелепо изображать свою любовь ко мне? Так и это у тебя не получается… – он продолжал бить фарфоровые тарелки, бросая их об стену, одну за одной. – Может мне тоже все наскучило, вон как, Коспалову. Может пора уже принимать решения, не оглядываясь по сторонам на других.

– Так тебе притворства мои не нравятся? – в ее голосе не было ни капли тревоги или волнения. – Если ты прекрасно знаешь о том, что я тебя не люблю, тогда зачем все это нужно было устраивать? Видимо мне тоже пора принимать решения самостоятельно.

– Вот я посмотрю, какие ты решения примешь. Личностью из себя возомнила? Для этого нужно было жить все эти годы иначе. Это не может произойти по щелчку пальца, как ты привыкла!

– По крайней мере, дорогой, я не выплясывала перед тобой, зная о том, что чувств внутри никаких нет совершенно, а вот ты, человек голубых кровей, мужчина – почему-то унижался и терпел. Получается. Безответная любовь? Ну уж прости, что все так вышло… Правда, мне нисколечко не жаль. Ты мне отвратителен и лучше я сгнию, чем пробуду еще день рядом с тобой.

Мэр слегка содрогнулся от услышанного. В какой-то момент он даже стал понимать, что трезвеет и поэтому потянулся за очередной бутылкой под столом, но как оказалось, все давно было уже выпито.

– Я так хочу опрокинуть весь этот стол, но не могу, – он поднял стул и присел, с горьким вздохом, поднеся правую руку ко лбу. Мэр задумчиво уставился в одну точку, на минуту превратив зал в храм спокойствия, после вытащил курительную трубку из кармана и сказал. – Все это конечно хорошо, друзья мои, вот только жить так дальше нельзя.

– Ну а что, по-вашему, нужно делать? – вклинился в разговор слегка опешивший министр.

– По всей видимости, в данной ситуации только одно решение и это самое решение в какой-то момент успокаивает. Нужно все менять. Абсолютно! И дом, и жену, и окружение, может даже имя. Просто понимаете, у меня такое чувство, что в настоящем я забрел в тупик. Логичнее, что вернуться назад намного лучше, чем безответно биться в стену и ожидать, пока кто-то там что-то сделает. По крайней мере, для себя, я понял уже давно, что вот эти игрища в сомнительные ожидания ничем хорошим не заканчиваются. Да сглупил, ибо когда-то полюбил и просто на просто хотел, чтобы этот человек был рядом и испытывал тоже самое. Сейчас это и любовью-то назвать трудно, так, привычка. Мне самому порой тошно от этого, а что делать? Как жить дальше, если ты понимаешь, что человек, который для тебя олицетворяет жизнь, существует иначе. Будто встретились два человека, которые друг другу не доверяют и не будут доверять ни при каких обстоятельствах. Самое страшное, так это следовать за таким и принимать это, как счастье. Представляете? Решил избавиться от одиноких ночей и радуешься дням в одиночестве. Забавно.

– Мне кажется, нам всем, стоит начать принимать решения, – сказал решительно Коспалов. – К примеру, я – мне все надоело, я это и говорю. Пока я не придумал, как от этого избавиться, но я хоть что-то делаю – покидаю должность.

– Вы увольняетесь, министр? – тревожно спросила Анастасия. – Но как же вы… Хотя, наверное, не важно. Вы меня убили.

– Он бежит не от усталости, а от того, что скоро начнется война, – засмеялся мэр. – Вот тебе и министр, вот тебе и друг. Наверное, из-за таких слагают романы, те, что повествуют о чести и мужестве.

– А что здесь такого особенного? Может я погибать не хочу, может у меня есть еще планы на эту жизнь. Вы-то не пропадете, убежите в бункера прятаться, когда наверху будут сжигать все дотла. А я уж простите в окопе против этих бледнокожих помирать не собираюсь.

– Вот именно это нас отличает с тобою, мой друг. Ты боишься потерять этот мир, а я не боюсь, я принимаю. Такие персоны для войны – сущие проблемы. Несколько минут и смерть в муках, может даже от собственного оружия… Да, все как-то не так должно было сегодня пройти. Я не должен был этого делать, вы не должны были этого говорить… а теперь, когда все произошло, мы будто стали чужими. Может это и было, только мы не замечали или не хотели замечать, – мэр вскарабкался на стол и прокричал. – Я видел свое отражение в зеркале, и оно мне было по нраву, а сейчас почему-то там другой человек! – после этих слов, его тело моментально рухнуло на пол, оставив после себя осколки от фарфоровых сервизов.

Уставший от дискуссий министр добрался до ближайшего стула и дотянувшись до курительной трубки своего коллеги, вновь уселся за стол. Вслед за ним присела и супруга мэра. Коспалов медленно закурил и принялся рассматривать на полу хозяина. Он совершенно не подавал признаков жизни.

– Все это, мне напомнило один сон, – спокойным тоном начал Коспалов. – Будто я собираюсь на торжество, при этом непростительно опаздываю. Кстати там были и вы. На вас было платье похожего кроя… Но перед тем, как попасть на вечер, я блуждаю в густом и плотном тумане. Сколько в нем я пробыл, мне неизвестно. Еще этот камин и люди с ребенком, я будто был в аду…

– Так вы не добрались до места?

– В том и дело, что кое как я все же нашел нужный мне дом. Но, честно говоря, лучше бы я не заходил туда. У порога меня встретил ваш муж и провел до ванной. Видите ли, по странным обстоятельствам, мне почему-то казалось, что я порезал свою левую ладонь. В этом доме было много слуг, алкоголя и тарелок. После того, как рана была промыта, мы с вашим мужем начали беседу и беседа, знаете, была практически бессмысленной. Я не слушал его, а он пытался доказать, как обычно, свою правоту. По ощущениям, это длилось несколько лет, пока вы не нарушили всю эту тоску. Когда вы спустились к нам, по мне проскочила приятная дрожь. Я очень хорошо помню тот момент, когда вы предложили сыграть нам в игру. Она называлась «Буря и птицы». В тот момент, мне казалось, что все на свете вдруг каким-то магическим образом обретает новый смысл и не кривя душой – мне это нравилось до тех пор, пока ваш муж не упал со стула от чрезмерной дозы красного вина. Вы мне предложили подняться на третий этаж и там наверху, мы были словно в другом месте и на другой планете. Я произнес, что люблю вас, а вы сказали… – он задумался. – Вы сказали…

– Я сказала, что не понимаю вас.

– Действительно. Все так и было, – министр отложил трубку на край стола, – все так и есть, – она прикрыла глаза. – Я сожалею, что забуду вас раньше, чем умру, Анастасия. Мне права за себя немного стыдно. Ведь мы же могли жить.

– Счастливо. Да, могли. Знаете, вот вы сказали про смерть, а мне кажется мы уже и не живем с вами. Мне кажется, что это и есть ваш сон. Вот только, я не могу понять, почему здесь так все пусто. Это же вы, и это же я. Неужели наши мысли и фантазии способны лишь на это, – она улыбнулась. – Я поняла, когда увидела закрытые окна. В том доме все было немного иначе. Но я вас не виню в этом, вы как никак давно уже не были там.

– Дорогая, – послышался голос из прихожей, – нам пора.

Анастасия вскочила со своего места, как ошпаренная. Коспалов тоже проследовал на голос. Возле входной двери стоял мэр и нетерпеливо выжидал свою избранницу.

– О, дорогой вы мой, – сказал он министру, – вы тут прикройте за нами дверцу. Мы как-нибудь еще навестим вас, – мэр одернул длинное пальто и под ним на полу образовалась небольшая кровавая лужа.

– Перестань подшучивать, – одернула его Анастасия, – не видишь, ему и так не по себе.

Они открыли дверь и переступили порог дома. На улице было темно. Госпожа взяла своего супруга под ручку.

– Не скучайте, без нас, – Анастасия повернула голову в сторону. Возле левого крыла дома стояла фигура. – Кажется, тот человек, пытается следить за нами…

– Министр, разберитесь с этим, а мы пошли, – в то же мгновение парочка скрылась в темноте.

Коспалов вышел во двор дома и осмотрел левое крыло. Возле стены стоял мужчина в черном плаще. Он заметил министра и начал пристально смотреть в его глаза:

– Вы не подскажите, когда все начнется? – спросил он.

– Вам здесь не место. Это частная территория и я требую, чтобы вы ее покинули, – Коспалов дождался, пока незнакомец скроется из виду, проводил его взглядом до ворот, а после пошел обратно в дом, захлопнув громко за собою дверь.

04.

Андрей резко открыл глаза. Свет от автобусных лампочек казался невыносимо ярким после пробуждения. Он слегка протянул руки вперед и огляделся по сторонам. Транспорт был почти пуст. Где-то за спиной послышалось: «Видимо у него жизнь скучная, раз тратит ее на сон в автобусах».

Город только начинал просыпаться: дороги были свободны, магазины закрыты, фонари тусклыми, а незнакомые горожане слишком тоскливыми. В моменты, когда Андрей не был занят работой, он присматривался к таким мелочам, особенно ему это нравилось делать в автобусе. Ему казалось, что в этих мелочах кроется большая тайна – тайна, которая не может быть раскрыта и именно данный факт заставлял юношу делать это снова и снова.

– Вам разве не выходить на этой остановке? – крикнул грубый голос с водительского сидения. – Я к вам обращаюсь, молодой человек!

– Нет, – дернулся слегка Андрей, – сегодня мне чуть дальше.

– А то я уж было подумал, что в свою же смену буду труп тянуть из салона.

Двери автобуса медленно закрылись, издавая звуки старого парохода при крушении; колеса начали тихо дрожать от неровного асфальта. Транспорт тронулся вперед, а молодой человек позабыл, что за объект привлек его внимание на улице. В тот момент ему оставалось наблюдать только за пылью, которая ежесекундно чрезмерно в больших объемах налипала на окна. Пассажиров внутри стало немного больше, но обстановка от этого не менялась – практически все сидели молча, уставши склонив головы к газетам. Были и те, что выделялись, смотря куда-то в пустоту. Из-за жесткого внутреннего строения корпуса, автобус сильно подпрыгивал на неровностях, люди отрывались от своих сидений и на несколько мгновений замирали в воздухе. Все это создавало впечатление театральной постановки, что планировалась, как серьезное искусство, которое пошло не по плану и превратилось в смешную, нелепую историю.

«Наверное нужно было использовать другую краску сегодня» – подумал Андрей. «Сегодня же все переделаю, в срочном порядке». Ему не нравилась такая тишина. Особенно, ему не нравилось думать в такой тишине. По его догадкам, люди, сидящие рядом с ним, могли с легкостью определить, о чем он думает. По этой причине Андрей пытался думать, как можно тише, поглядывая иногда по сторонам.

Автобус совершил очередную остановку. Юноша взглянул в окно и сквозь пыль пытался понять, что это за место. С водительского сидения донесся вопль: «Больница. Выходим». Андрей торопливо встал и поспешил на выход. Он быстро прошел мимо рядов и уже перед дверью его одернула чья-то рука:

– Молодой человек, – сказал хриплый пожилой голос, – можете помочь мне разгадать последнее слово в кроссворде? – седой старик взглянул на него беспомощными глазами.

– Простите меня, но мне нужно идти – моя остановка, – юноша слегка одернул его руку и прошел в открытые двери.

– Вот так и старей, – пробормотал он. – Вот так и помирай. На кого оставлять эту жизнь… Благо, что Вари больше нет – не видит всей этой пошлости…

***

Порядок в шуме был восстановлен. Свет больше не пробирался в глаза. Мысли настроились на псевдо-рабочую волну и что-то затевали. Люди больше не пугали. Все было темно и все было спокойно, пока из общего шума не стал проступать громкий голос: «Молодой человек, просыпайтесь, пройдемте ко мне». Андрей с трудом поднял голову и открыл глаза. Перед ним стоял человек в белом халате, в очках и с небольшой папкой фиолетового оттенка. Его руки с пальцами больше напоминали большие булыжники, а маленькие очки на переносице служили контрастом с его массивным телом.

– Просыпайтесь, – улыбнулся он, – не гоже вам здесь вот так. Спать все хотят, поймите, – он слегка приподнял юношу за плечо и направил папкой в сторону своего кабинета. – Проходите, прошу.

– У вас что, уже все готово? – сонным голосом спросил Андрей.

– Готово, готово, – врач не останавливался ни на секунду и уверенно вел «пациента». – Сейчас вот дойдем только, и я вам все расскажу, – тот кивнул в знак согласия.

Кабинет ничем не отличался от общего зала больницы, кроме площади. Это был все тот же холодный пол, белые стены, обложенные кафельной плиткой; железные инструменты, от которых исходила боль прошлого; когда-то белый потолок, что со временем осыпался и превратился в темноту. Окон здесь не было. Из мебели лишь стол, стулья и небольшой шкафчик со стеклянной дверцей, за которой стояли пробирки, неизвестного содержания. Все, что приходило в это место, каким-то магическим образом моментально превращалось в холодное.

Дверь закрылась изнутри. Андрей подошел ближе к столу, где человек в белом халате кропотливо что-то писал. Он поднял голову:

– Вы, молодой человек, где работаете? – его доброжелательный тон сменился на более строгий.

– В министерстве.

– В министерстве – хорошо. Значит, вам известно, что такое ответственность? – Андрей удивился сказанному, но продолжал стоять молча. – Я к тому, что вы пришли к нам в свое рабочее время и я не хотел бы иметь каких-либо ситуаций. Вы меня понимаете?

– Но, послушайте. Я же пришел к вам не просто так, а с болью. Вы же напишите карту по этому поводу – ее примут в министерстве за объяснительный документ. Это же обычное дело для вас, разве не так?

– Так оно так, молодой человек. Вот только, ваша боль, как сказать так помягше, – врач потер затылок, – ее нет… Такое бывает время от времени с человеком. Мы что-то чувствуем и нам от этого не комфортно, начинаем накручивать всякое, а если фантазией не обделены, то так можно нафантазировать, ого-го-го! – он закрыл свою папку и отложил на край стола.

– Но как же, – возмущенно начал Андрей, – это же боль, я чувствую ее в каждом участке своего тела. Это же невыносимо. Зачем такое выдумывать мне?

– Ну знаете, есть масса причин для ваших креативных, так сказать, мыслей. Может вам надоела работа, или вы просто решили сменить обстановку…

– Сменить? Это место не похоже на то, куда приходят, чтобы обстановку менять.

– Послушайте, но смысл мне тоже обманывать вас? – он неохотно со скрипом дотянулся до папки и открыл ее. – Вот давайте посмотрим, ради интереса, – врач провел пальцем по документам, в поисках нужной строки. – Пациент жалуется на боли в груди. Пациент жалуется на боли в животе. Пациент жалуется на боли в голове. Пациент жалуется на боли в ногах, – он слегка спустился пальцем вниз. – Прямое обследование не выявило факта боли в теле пациента. Анализы в норме, – врач поднял голову на Андрея. – И что теперь скажете? Или может мы и вправду тут сговорились против вас одного?

– У меня нет повода вам не доверять, доктор. Просто… Это так странно и честно говоря, последнее время это уже невозможно терпеть.

– Мальчик мой, хотите совет? Придите домой – отдохните, отоспитесь, поешьте в конце концов нормально, – он подошел и положил свою полноватую руку на его костлявое плечо. – Вам нужен банальный отдых – вот и все. Поймите, не всегда боль может исходить от тела и не всегда ее можно вылечить настойками или таблетками.

– Хотите сказать, что вся проблема в моей голове?

– Ситуация сложная конечно, на одной стороне полное здравие, на другой ваши жалобы о боли…Возможно это форма психоза, или может даже депрессии. Так сразу с порога я вам и не скажу ничего, для этого вам нужно идти по другим кабинетам, – он на мгновенье задумался. – Вы спите нормально? По тому, что я видел, у вас недосып.

– Такое бывает, – сказал Андрей. – Видите ли, я занимаюсь картиной – рисую, а работа в дневные часы никак не позволяет этого делать в другое время, кроме ночи. Отсюда такой режим.

– Так вы, оказывается, творческая личность – интересно, – добавил он. – Ну знаете, у таких, как вы вечно проблемы с головою. Ну вы понимаете меня – постоянный конфликт с самим с собой, жертвы, бессонницы. Это же для вас обыденность. Знал я одного писателя, это правда давно было, может у вас сейчас все и по-другому, так вот этот писатель, он понимаете писать не мог без какого-либо мрака в жизни. Эдакая искусственная депрессия. И вот, если он не выходит из дома своего – значит пишет. Если написал, – то значит где-то пьяный валяется. Его потом язва замучила, так как сам от лечения отказывался всегда – вот и довел ситуацию до крайности.

– И что же он написал?

– А черт его знает. Может он и не издавался вовсе, а писал все в стол, – врач пожал плечами. – Поэтому, молодой человек – аккуратнее с этим делом. Мука мукой, а своим здоровьем бросаться так не стоит. Оно знаете как, сначала болезни в голове, а потом в теле и глазом моргнуть не успеете, как больничная палата окажется домом на долгие года, – он приоткрыл дверь и аккуратно стал выпихивать его из кабинета. – Если что – приходите. Справку можете взять внизу. И не забудьте показать ее в министерстве, – Андрей кивнул в ответ.

«Что же это за напасть-то такая» – рассуждал он, спускаясь по лестнице вниз. «Ну не может такая боль быть внутри. Ему бы такое, а после спокойным тоном говорить о симуляции. Тоже мне доктор».

Андрей добрался до архива, где в порядке очереди выписывали карты о факте присутствия на приеме у врача. Это была длинная перегородка между посетителями и сотрудниками, которая тянулась от самого входа в больницу и заканчивалась у лестницы. По середине перегородки находилось маленькое окошко, из которого выглядывала юная медсестра.

– Вы от доктора? – спросила она Андрея, тот кивнул. – Держите, ваша карта, – девушка протянула через маленькое окошко бумажку, где стояла размазанная печать фиолетового оттенка. – Простите нас, – сказала она напоследок и закрыла окно косой шторкой.

***

«Как же нам поступить… Боль притупляет мои чувства. Я перестаю правильно мыслить, а с этим и правильно писать. Все становится слишком бессмысленным, чтобы черпать вдохновение. Мне снится сон, где лес и в этом лесу в синем разбитом фургоне живет человек, необычайно маленьких размеров. Он умеет гадать и делает это для каждого за умеренную плату. Единственному кому он отказал, был я. Он лишь посмеялся мне вслед… Необходимо закрасить картину красным, а может даже и черным. И то верно, стоит только начать. Вот только как начинать, если мысль не снимая оков, скрывается из виду. В прошлом мы такого не испытывали».

– Я не понимаю их, – Татьяна быстро и с шумом зашла в кабинет. – Вот можете мне объяснить, может я что-то не понимаю в этом, – она кинула кипу бумаг на стол Андрея. – Как вы знаете, я занимаюсь некоторыми отчетами – дополнительно, и чтобы сделать такой отчет, нужно ровно десять часов моего времени. Это если учесть, что я не буду ни на что больше отвлекаться. Это нормально и за выходной день я все успевала.

– Как же вам позволили вынести отчеты из министерства? Я думал, что эти документы засекречены.

– Так и есть. Поэтому я приезжаю сюда, – Татьяна встряхнула рукав шерстяной кофты от пыли. – Не в этом дело, коллега, а дело в том, что вот уже долгое время я делаю один отчет за неделю. Это было так почти постоянно, до сегодняшнего дня, – она говорила так быстро, что присела за свой стол, дабы отдышаться. – Как обычно, я сдала отчеты с прошлой недели, а мне в ответ вот это, – она показала на кипу бумаг, – представляете? Да чтобы такое сделать, нужно месяц не вылезать отсюда. Вот скажите мне, Андрей, они издеваются надо мной?

– Возможно, – спокойно ответил он, – а возможно и нет. Может они просто в вас уверены, тем самым нагружают такими объемами, которыми не нагружали бы других. Во всяком случае, это же дополнительная работа, вы всегда можете от нее отказаться.

– Ну как же я так просто и откажусь. Это же моя обязанность как никак, – она слегка опустила голову вниз и о чем-то задумалась. – Если бы не эта, как ее называют – «холодная война», все было бы по-старому, а так, – Татьяна тяжело вздохнула, – придется мириться.

– Придется мириться, – повторил Андрей, сгребая бумаги в одну кучу. – Мне интересно – а вы вообще когда-нибудь отдыхаете?

– Не без этого конечно. По крайней мере по ночам я стараюсь спать.

– Вот скажите, вам и вправду этого хватает?

– Вполне, – не раздумывая ответила девушка. – Вы вообще к чему ведете весь этот разговор? С вами все в порядке?

– В порядке-то оно в порядке… на бумажке, вот только как оказалось, что мало мне этого – гложет что-то изнутри. Не дает лишний раз вздохнуть нормально. Вот я и подумал, может это все от усталости…

– Очень может быть, – она быстро перетащила кучку листов к себе на стол. – Я и смотрю, вы побледнели последнее время. Уж слишком странный у вас оттенок кожи. Вам мало ночи, чтобы выспаться?

– Боюсь, что так, – с ноткой горести ответил юноша. – Дело в том, что раньше я мог не спать ночами, а сейчас будто что-то во мне изменилось. Такое чувство, будто что-то пропало. Я и рисовать толком не могу с таким настроем, и спать спокойно из-за этого не могу.

– Что же вы это делаете? – Татьяна вскочила со своего места и подошла к окну. – Я думала тут что-то и вправду серьезное, а вы… Вы мне еще давно говорили про свою картину, неужели до сих пор не нарисовали ее? Что же там такого вырисовывать можно, – она слегка усмехнулась. – Знаете, что? Бросайте это, пока не поздно – мой вам совет. Лучше займитесь, чем-то более серьезным. Не знаю даже, ну хотите я попрошу за вас о дополнительных работах? Я вас уверяю, у вас потом не останется времени на какие-то глупые забавы.

– Вы считаете это глупостью?

– Разумеется, а как иначе, – в такие моменты ее выпученные от удивления глаза напоминали взгляд измученного зверя, который был готов к последней атаке. – Вообще я предполагала, что это ваше «рисование» давно закончилось. Теперь понятно, почему вы так рассуждаете – вам просто заняться нечем, вот и все. Работать вы не хотите, а все глупости начинают вам надоедать. Я слышала, что вы посещали больницу сегодня, это так? – Андрей кивнул. – И что же вам сказали врачи?

– Они сказали, что я полностью здоров.

– Ну вот же, вот прямое доказательство тому, что вы занимаетесь не тем, чем нужно! – Татьяна с радостью начала суфлировать руками. – Не глупите, начните в конце концов работать, глядите не все потеряно еще – сможете стать человеком. А рисование – оставьте детишкам… Поверьте мне, закончилось то время, когда гении ходили по улицам. Сейчас такого нет и быть не может, люди стали о другом думать. Поэтому бросьте терзать себя, ваши муки никому не нужны…

Ее речь прервал громкий стук в дверь. Не ожидая ответа, в кабинет зашел мужчина средних лет в сером костюме и темных туфлях. В руках у него была стопка листов. Он строго осмотрел помещение, а после остановился на девушке:

– Татьяна? – та немедленно сделала резкий кивок. – Вам прислали еще документации, – мужчина в сером костюме подошел к столу и оставил новую кипу с первой, по высоте они были почти одинаковыми. – До конца недели я жду вас у себя, – он повернулся и по точно такой же траектории вышел из кабинета, закрыв за собою дверь.

Она молча вернулась на свое рабочее место. Оглядев весь объем документов, Татьяна принялась перекладывать листы с одной высокой кучи в другую, посматривая иногда в сторону, на Андрея.

В конце рабочего дня, когда бумаги будут переложены в одну стопку, она надрывистым голосом и с улыбкой на лице скажет: «Кажется скоро я сойду с ума».

***

«Интересно, что бы нагадал, тот маленький человек в синем фургоне Татьяне. Ее подкрепленная пустотой мотивация и любовь к работе порой заставляет меня удивляться. Возможно, с приходом темноты она становится другой… Если это даже и так, то явно не в этот раз. В этот раз ей нужно делать отчеты. Я полностью уверен в том, что она сдаст свою работу вовремя».

Он аккуратно перешагнул небольшую кучку земли, что была рассыпана по всей прихожей и повесил свое пальто на крючок.

– Чем я по-твоему занималась? – послышался голос из кухни, – Что ты задаешь такого рода вопросы. Забыл опять? Эх ты… Мне осталось немного – через неделю это все исчезнет, не волнуйся. Сегодня я проходила мимо нашей остановки и знаешь что увидела? В жизни такого представить не могла. За столько лет они взяли и разрушили ее. Причем вырвали ее с корнем и увезли в неизвестном направлении. Ты разве не видел этого? Хотя ты в последнее время не обращаешь на такие мелочи внимания… С твоими интересами к творчеству это не помешало бы… Они вновь отказали мне. В этот раз без объяснения причины. Решили молчанием взять. Скоты. Ну ничего страшного, я это дело так не оставлю, уж поверь – мы все равно добьемся этого. Пусть молчат, пусть пальцем на дверь показывают – а мы не из таких, верно ведь? Подумаешь, короли какие…

«Мне нравилось подобного рода время, когда можно было понаблюдать. Ее слова, ее голос говорили о правильных вещах и внушали чувство жизни – правильности действий в ней, но в то же время, нелепо наигранный взгляд не сулил хорошего исхода. Скорее всего она знала это наперед, но не говорила. Можно ли это назвать заботой о близком. Наверное, поэтому в минуты мрака только она могла меня спасти. Фонари за окном почему-то перестали светить…»

– Фонари уже не горят третьи сутки. Честно, я не могу представить, чем они там все занимаются. Такое чувство, будто все вымерли вокруг. Говоришь обратиться к соседям? Так и они ухом не водят. Будто все, что происходит здесь нужно только нам и никому больше. Всем будто и так хорошо живется. Отбери у них пищу с водой – так и помрут, тихо-молча, – ее образ показался из-за угла. – А ты чего стоишь, как бедный родственник? Проходи – садись, – ее руки были по локоть в земле. – Я просто не думала, что ты так рано придешь сегодня. У вас что, короткий день?

– Вроде нет. Самый обычный.

– Я точно помню, что успевала все закончить до твоего прихода, – ее взгляд на мгновенье задержался на настенных часах, она прищурилась, а после скромно рассмеялась. – Вот же я, дура. Представляешь, забыла перевести время. Так увлеклась этими цветами, что совсем вылетело из головы. Я еще думаю, почему это ты так рано – может что-то случилось, а тут дело совсем в другом. Ну и глупо же все это.

«Мне нравилось, когда она смеется. Вместе с ней, в глубине, смеялся и я сам».

– Забыла тебе сказать, – она сменила тон на более спокойный и выдержала паузу, – у приятеля твоего скончался отец. Сегодня днем… Мне кажется, будет правильным, если ты дойдешь до него и поговоришь. Все же, раньше вы общались.

– Вот именно, что раньше, а сейчас… Сейчас я не представляю, о чем могу поговорить с ним. Он начнет опять рассказывать про общественную истерию, про то, как политическая система выводит человека на новый уровень развития. Одно дело, если бы я разделял его позиции, но дело в том, что для меня эти умозаключения абсолютно лживы и глупые.

– Ну ты пойми – как ты, как и я, он тоже человек и человеку свойственно иметь свое мнение. Он к примеру, ненавидит картины, но это не значит, что твое ремесло бесполезное. Я не прошу тебя разговаривать или спорить с ним на эти темы, а прошу проявить сочувствие.

– И что мне у него спросить? Как умер его отец или может насколько он шокирован этим? Не думаю, что мои слова его утешат в данную минуту и вообще, что он будет в восторге от моего визита. По крайней мере, для этого должно пройти время.

– Андрей, – она взяла его за руку, – а ты не думай здесь, ты просто сделай и все. Это не сложно, но в то же время – это по-человечески. Как раз передашь соболезнования и от меня. Сделаешь это? Ну что же ты такой понурый сегодня, – на ее лице появилась едва заметная улыбка.

«Порой я думал о нашей встрече с ним. Наверное, смерть его отца служила неплохим поводом вновь поговорить».

***

Когда дверь дома открылась и свет из комнат озарил темную улицу, Андрей сделал уже несколько шагов обратно к своему дому. В дверном проеме стоял молодой человек, того же примерно возраста, что и его гость. Он спустился на крыльцо и пригляделся. Андрей стоял неподвижно. В потемках хозяин дома пытался узнать незнакомое лицо, он подходил все ближе к Андрею и с каждым шагом замедлялся. В конце концов юноша остановился напротив:

– Зачем пожаловал?

– Соболезную твоей утрате, – тихо ответил Андрей.

Они оглядывали друг друга с ног до головы, при этом не подавая вида заинтересованности. Каждый из них пытался сделать вывод быстрее.

– Мать прислала? – Андрей кивнул. – В таком случае передай ей мои слова благодарности, – хозяин дома хотел было уж разворачиваться назад. По его выражению лица он не был настроен продолжать разговор.

– Он был хорошим человеком, – сильный ветер приглушал голос, поэтому Андрею пришлось чуть ли не кричать. – Для всех нас.

– Может быть, – юноша пожал плечами, – лично мне в это трудно поверить, – он подошел чуть ближе к Андрею. – Мне проще поверить в его смерть, чем в его заслуги. Наверное это, что-то да значит. И ты, – он направил указательный палец на сердце приятеля прошлого, – сам прекрасно это знаешь. К чему все эти слова? Мне твое благородие не требуется, знаешь. Лишний раз убедиться в том, что ты чуть ли не святой – так не получится, я знаю тебя и очень хорошо. Мог бы просто отправить открытку, если настаивала мать, – он опять развернулся к дому. – Иди домой и больше не являйся сюда.

– А может, – Андрей вскрикнул, – может я поговорить с тобой хотел, увидеть тебя… Я посчитал, что это наилучший момент, когда мы могли бы договорить. Думал, что ты изменился за это время.

– Тебе изменения подавай от меня… Что же по-твоему я должен был делать сейчас? Упасть к тебе в ноги и молить о прощении или сожалеть о том, что раньше этого не сделал? Уясни одну истину, если кто-то не делает что-то по отношению к тебе, значит этот кто-то не нуждается в этом и это никак не связано с нехваткой времени или другими делами. Просто ты для него не самое важное, а может и вообще ничто. Поэтому, что ты, что я – да, может в какой-то момент было желание увидеть тебя и поговорить, но со временем я перестал в мыслях воплощать наш с тобою диалог. Я даже забыл, как ты выглядишь. И вот, спустя все это время ты являешься со словами скорби о моем отце и обвиняешь меня в глупых вещах. Ты здоров, Андрей?

Ветер достиг своего пика. Теперь можно было только наблюдать за немыми образами, которые нелепо пытались открывать рты. Он что-то говорил после, может ругал или просил прощения у гостя, а потом он ушел. Дверь дома закрылась и свет исчез, оставив Андрея наедине с черной пустотой.

05

.

Утро министра выдалось не совсем гладким. Помимо того, что он забыл о важной встрече в парламенте, его ключи от дома куда-то исчезли. Для него это было непростительным поступком, в первую очередь по отношению к себе.

Коспалов всем телом навалился на большие двери и чуть не упав, вбежал в кабинет для совещаний, где под тусклым естественным освещением мирно восседал господин мэр. От такого резкого рывка министр очутился в центре помещения и принялся восстанавливать дыхание. Мэр в это время медленно поднял глаза и оглядел Коспалова с ног до головы:

– Если бы мне кто-то сказал, что наступит день, когда ты явишься не вовремя, я бы в тот час предположил, что этот день будет началом конца, – мэр слегка улыбнулся.

– Я принес договора, – Коспалов нервно принялся открывать папку и раскладывать бумаги по круглому столу. – Можешь не переживать, здесь абсолютно все.

– Ты для начала отдышись. С таким подходом мы вряд ли что-то сможем подписать, – мэр вытащил из переднего кармана пиджака свою любимую курительную трубку. – И не мешало бы поправить рубашку. Ты посмотри на воротник – будто он живет отдельной жизнью, – министр с трудом повернул шею назад и начал осматривать воротник рубашки. – Теперь ты это видишь? – на слова мэра, он с таким же трудом принялся расстёгивать пуговицы. – Сильно не торопись, а то мало ли, изомнешь что-нибудь еще по пути, – он широко открыл рот и вместе с гласным смехом, из полости вылился клуб дыма.

– У тебя настроение лучше, чем обычно. Как можно так? – министр прищурил глаза. – Такое впечатление, будто мы занимаемся обычной работой.

– А чем по-твоему мы заняты? – глава слегка потерся о стул и принял более удобную позу. – Подписываем бумаги, ведем переговоры, опять подписываем бумаги. Для таких дел, умов не нужно. Хитринка – да. Но если ты будешь постоянно зацикливаться на этом и пытаться подойти хоть как-то с логической точки зрения – надолго тебя не хватит. Потому что, все намного проще, – он легонько стукнул по столу, а после ладонью медленно провел по поверхности. – А может ты думаешь, что это нечто большее? – От министра не последовало ответа. – Странно все это.

– Что именно странно? – Коспалов наконец поправил воротник своей рубашки и застегивал последнюю пуговицу. – Что все так получается?

– Да нет же, – растянуто ответил мэр, – получается-то все как раз так, как и планировалось. Но вот чувства внутри, почему-то заставляют меня думать об этом. А почему – не знаю. Такое чувство, будто меня не пускают за кулисы, где происходит нечто важное и очень страшное, – он вновь стукнул по столу, в этот раз это было намного сильнее, а после направил взгляд на окно и спустя несколько минут молчания тихо произнес: – Сегодня все закончится.

– Ты этому не рад? В твоих словах нет ликования, – Коспалов выбрал стул поближе к мэру и скромно присел на край, – Может тебе просто это надоело? Отсюда такие мысли.

– Если бы я знал, мой друг, суть проблемы, я бы давно ее искоренил, а не стал бы вдаваться в глупые монологи, напоминающие плаксивые романы с мнимой философией. И дело не в том, что я не рад окончанию войны. Я может просто не осознал пока это. Для меня, знаешь, война против них, как постулат, – на его лице появилась улыбка. – Постулат, который будет преследовать меня до конца. Но я делаю это не для себя и поэтому понимаю, что иного исхода быть не должно, – мэр слегка наклонился к Коспалову, – а так хочется иного…

– Ты видимо перетрудился, – сказал спокойно министр, – и все твои мысли о разрушении, просто результат банального недосыпа. Такое бывает, особенно по утрам.

– Ой не знаю, не знаю, – глава вновь поднес трубку ко рту и медленно совершил тягу. – Да чувство, самое главное, поганое такое и сегодня оно что-то разбушевалось больше обычного.

– Я их вживую последний раз видел несколько лет назад.

– Считай тебе повезло. Ничему хорошему они уж точно не научат. В глазах одна лишь злоба и алчность, про душу я и вовсе молчу – грязнее, наверное, и нет. Молчат постоянно и наблюдают, а в мыслях только одна зависть, так и хотят вечно кого-то принизить, оскорбить, убить. Зато в грудь бьют и называют себя людьми. А мы по их словам – «просто лягушки», без ценностей и мыслей. Причем так было всегда и знаешь, не удивительно, что до сих пор между нами не было подписанного ни единого пакта о мирной жизни. Я когда-то думал, что если и найдется такой человек, что подпишется на все это, то это будет самой большой трагедией для нашего народа и сейчас, в эту самую минуту, понимаю, что этот самый человек и есть я.

– Твой настрой пугает, если честно, – министр поднес свой кулак к левому виску и облокотился. – Не стоит так радикально рассуждать об этом. Прошло несколько эпох и они, и мы в том числе поменялись. В нашем мире уже не устраивают войны, потому что все понимают, что вместе с войной грядут и перемены, а они никому не нужны – у всех все хорошо и на этом можно ставить точку.

– Ах, дорогой ты мой, если бы ты знал, что такое хорошо на самом деле, из твоих уст не летели столь глупые и необдуманные слова. И уж, что действительно не стоит, так это недооценивать этих животных…

В кабинет пришло молчание. Мэр с пустым взглядом продолжал нервно выдыхать облака дыма, глядя в окно, а министр приводил свой вид в окончательный и безупречный порядок. Каждый думал что-то о своем и это «свое» тщательно скрывалось от другого. Все это происходило так медленно, что на миг Коспалов почувствовал, как время, что окружало его вдруг исчезло, оставив лишь горькие впечатления от той жизни, что находилась где-то уже далеко. Единственное, что оставалось в этом кабинете обоюдным, это мысль о том, что сегодня все изменится и эти изменения повлекут за собой только положительное развитие. Они почти одновременно тяжело выдохнули, а после переглянулись. Мэр в характерной ему манере откашлялся от дыма и произнес:

– Почему ты опять не пришел? Мы же все-таки ждали тебя, – он ни на секунду не отрывал взгляда от Коспалова. – Ныне такое поведение характеризуют, как банальное неуважение. Пойми меня правильно, я никоим образом не хочу тебя оскорбить или задеть, я просто хочу понять причину. К примеру я, не вижу ничего плохого в том, чтобы вернуть наши традиции из прошлого. Да, мы все слегка изменились, но это не повод так себя вести. Мы же с тобой не чужие друг другу люди, верно? – он будто пытался дойти до чего-то, чтобы убедиться в своих абстрактных идеях.

– Да, не в этом дело, – Коспалов привстал и медленно вышел на тусклый свет у окна, – поверь мне на слово, дорогой мой друг, я с уважением отношусь к тебе и к твоим приглашениям, но являться туда, где мне не рады не вписывается в мои устои. Представь, как подобного рода вечера выглядели бы на самом деле. А ведь ты и сам знаешь все это. Знаешь, что люди не меняются и уж тем более знаешь, что по щелчку пальца не бывает примирений. Я хочу сказать, что эти встречи никому не сделают приятно. Особенно ей.

– Она уже и забыла о плохом, поверь. Каждый ужин проведенный с ней начинается с вопроса о твоем присутствии, – мэр отложил трубку и подошел к Коспалову. – Это же женщины, наговорят ерунды, а после делают вид, что этого никогда и не было. Для них это нормально. Так зачем же загонять себя в рамки по вине других. Тебе не кажется, что как раз-таки это и есть глупость? – он медленно провел взгляд по улице, что виднелась за окном. – Людей что-то не видно… Ты сказал сейчас фразу о том, что по щелчку пальца мира не достигнуть, – он снова откашлялся, – так скажи мне, что по-твоему мы сейчас пытаемся сотворить? По мне, мир, сотканный на коленках не есть мир истинный, и в любой момент, все это может рухнуть. Так оно и будет. Я это чувствую.

– Ты сравниваешь мир с женщиной и мир с другими людьми, подкрепленный документами, а это две разные вещи. Мир с женщиной намного страшнее. Это будто непредсказуемая театральная постановка, где каждый справляется со своей ролью безупречно, но никому не нравится то, что он исполняет в данный момент времени. Это сложно испытывать и еще сложнее мириться с этим, – Коспалов одернул воротник рубашки, а после проверил на месте ли его золотые запонки. – Все давно на работе – вот никого и нет, – он взглянул на настенные часы. – Странно, что они так опаздывают. Может передумали…

– Они придут в любом случае, даже если не захотят что-либо подписывать, – мэр с большой неохотой вернулся на свое место и медленно убрал трубку в карман пиджака, министр тоже вернулся к столу.

– Зачем им приходить сюда, если они хотят войны?

– Да чтобы на нас посмотреть. На тех, кого стоит убивать, чтобы эту самую войну выиграть, милый мой друг. Не печалься ты так и не думай об этом. Все равно уже ничего не изменить.

– Может стоит хотя бы позвать охрану? – министр целеустремлено направился к большой двери.

– Ну позовешь ты их, встанут эти громилы позади нас и что с того? – его голос был пропитан сплошной обреченностью. – Показать им свой страх? Они и так прекрасно это знают. В этой игре мы жертва при любом исходе, и уж если так распорядилась судьба, то стоит изо всех сил пытаться повременить с итогом. Ведь итог для жертвы только один…

– Понимаю, – министр спокойно сел на свое место за стол, – но неужели что-то изменить не в наших силах? – мэр на минуту задумался, его пустой взгляд не сулил ничего хорошего для Коспалова.

А после он сказал:

– Я плохой правитель и дело только в этом. Но я не хочу умирать и не хочу за все это нести ответственность. Меня это, прямо сказать, убивает. Только поэтому, я поступаю в данный момент правильно. Если начнется война, я сбегу первый и знаешь что, милый мой друг? Мне ничего за это не будет. Ты и сам такой же, только скрываешь это более тщательнее. Думаешь, что это большой грех и что где-то там, после твоей смерти ты будешь наказан за подобного рода поступки. Вот только, знаешь, что-то мне подсказывает, что там, – он направил указательный палец на потолок, – никогда и никого не было. А если это действительно так, то к чему все эти притворства? Ради других? Ради того, чтобы в конце возле твоей могилы кто-то сказал, что ты был хорошим человеком? Такое нужно говорить при жизни, а это все, знаешь, – он развел руками, – очередная пустышка, которая ныне называется устоями и вежливостью. Все это из-за времени. Из-за того, что кто-то, несколько эпох назад посчитал это более правильным. Я не привык жить по чужим правилам. И если весь этот маскарад называется человечностью, то по мне лучше истребить всех, кто так думает. Я не допущу, чтобы началась война, вернее я постараюсь это сделать. Но, если вдруг, война все же начнется, то я буду рад, что дети нового поколения не увидят весь этот кошмар, ибо все будут мертвы. Поэтому, отвечая на твой вопрос про изменения и придерживаясь своей «роли», я бы сказал, что изменить можно все, главное этого захотеть. Но как твой друг и человек, который не притворяется, я скажу, что менять ничего и не нужно. По крайней мере, я не хочу об этом думать в остатке своей жизни. Надеюсь ты поймешь меня, ведь тебе так же суждено умереть в одиночестве.

– У тебя есть жена.

– У меня нет жены, – мэр слегка повысил голос, – и ты знаешь это. Все равно ей и все равно мне – обычная форма долголетнего брака. Может у нее и безупречная внешность, и волосы красивые, и голос такой как нужно, но ведь этого мало. Сплошная услада для глаз и безграничная тоска для души.

– Бесспорно это так, если смотреть на женщину, как на предмет интерьера своей жизни. Ты же не пытался что-либо изменить. Я помню, как ты вел себя с ней. Прекрасно помню. В те моменты, ты был похож на человека, которому безразлично все вокруг, кроме присутствия роскоши, что так приелась за долгие годы, – Коспалов вновь нервно обратил внимание на часы.

– Если ты так хорошо знаешь ее, то в первую очередь должен и знать, что она дура. А как относиться к дурам, которые кроме, как открывать и закрывать глаза ничего не умеют? Постигать их внутренний мир? Да вот только пусто там. Попытаться понять? Невозможно, ведь любое их действие – это грубая пощёчина логике. Твое представление о ней складывается только тогда, когда вы оба видели друг друга на наших вечерах прошлого. Ты не жил с ней и не знаешь, какая она на самом деле. А я глубоко верю в то, что истинного человека можно узнать только таким путем, – мэр развел руками и с иронией в голосе добавил. – Не делил дом с дурой – так и не узнаешь, что она дура. Поэтому, судить мое отношение к супруге – не разумно с твоей стороны. К тому же, я не забыл, как ты называл ее, в моем же доме, а сейчас почему-то решил защитить эту змею. Странный ты человек, Коспалов – волнуешься всегда по каким-то пустякам, все свою «человечность» потерять страшишься. Да кому она нужна, твоя человечность? Ты с нею, я смотрю, далеко ушел – стенами себя окружил с прислугой и страдаешь в одиночестве, – он снова попытался повысить свой голос, но вовремя замолчал. Министр продолжал сидеть рядом со спокойным видом. – Ты, наверное, обидишься на меня после этого, – добавил мэр, – я не хотел этого говорить…

– Хотел, – перебил министр, – вот и сказал, – на его лице появилась еле заметная улыбка. – Ты думаешь я не понимаю этого? Или может мне нравится то, что я делаю со своей жизнью? Нет, совершенно нет. Честно говоря, я по-другому, наверное, и не умею жить. Вот ведь рыбам не суждено ходить по земле, верно? – удивленный от услышанного собеседник кивнул в пустоту. – Ну а вот мне не суждено быть семейным человеком. Да даже не так – просто с кем-то. Может я слишком умный для этого и общение с другими людьми столь близкое меня вгоняют в тоску, а может я просто глупый и не понимаю, как найти общий язык с кем-то совершенно чужим. По мне, это такая сложная задача, что было бы проще ввязаться в войну, даже в ту, где погибаешь. Я понимаю тебя и в отличии от меня, ты не скрываешь себя от других, а я, – он сделал паузу, чтобы обдумать следующие слова получше, посмотрел на серое небо сквозь окно и шепотом добавил, – а я просто боюсь и поэтому всеми силами бегу от этой правды, – до конца своих дней, Коспалов будет помнить этот момент. Момент, когда он почувствовал себя самым слабым человеком во вселенной. Он больше не произнесет этих слов, но мысль, словно пропитана ядом, будет мучать его рассудок. И лишь внезапная смерть спасет его душу.

– Надеюсь, после этих слов, ты наконец одумаешься и все же пожалуешь к нам на ужин, – произнес мэр. При этом, в его глазах, не было ни малейшей иронии. Он нервно окинул взглядом часы, что будто нарочно показывали одно и то же время. – Вот же, – проворчал глава, – кому сказать – обсмеют. Ждут врагов, чтобы мир заключить, а враги эти – опаздывают. Хотя, может оно и правильно. Нам этот мир больше нужен, чем им. У них мир-то при любых обстоятельствах будет – войны столетиями, не понятно с кем, не понятно для чего, но зато внутри народа все в порядке. И как только им это удается…

– Если это и так, то вероятнее всего их род несколькими поколениями был воспитан за счет жестокости и теперь, без этой самой жестокости они не представляют свою жизнь, – без спешки разъяснил министр. – Говоря прямо – они получают удовольствие делая страшные вещи другим.

– Но как это может быть связано?

– А очень просто, – продолжил спокойно Коспалов, – чужие страдания облегчают жизнь, – сказал он, – в том числе и чужая смерть. А если эта смерть того, кого ты ненавидел – еще лучше. Вот скажи мне, неужели за всю свою жизнь ты не желал смерти другому человека? – мэр сделал серьезное лицо и на секунду задумался. – Можешь не отвечать, я знаю ответ. Только вот разница в том, что ты можешь лишь думать об этом, а они это воплощают в жизнь. Отсюда и вытекает внутреннее спокойствие души.

– Ты, друг мой, говоришь ужасные вещи, – возмущено ответил мэр. – Я никогда не думал, что услышу подобного рода слова именно от тебя.

– И это, говорит мне тот, кто мечтает затеять войну?

– Я хочу этого не ради получения удовольствия, а ради свободы! – он резко встал и хлопнул ладонью по столу. – Чтобы эти «дикари» знали свое место! Знали, что их сила и рвение убивать ничто против ума и сплочённости!

– Но как же кровь невинных, что прольётся? Или может ты думаешь, что война наравне с детской забавой, несет за собой лишь поломанные кости? Война, в первую очередь, это решение. Решение, которое влечет за собой смерть. Война, это когда все хорошее уходит с порога дома, война, это когда маленький ребенок видит обгоревшие трупы своих родителей. В конце концов, война – есть истребление. Она не может коснуться только одной стороны, и ты обвиняешь меня в жестокости? Ты, что хочет всего этого, – Коспалов угрюмо покачал головой. – Кому будет нужен твой мир, когда все перемрут? Калекам с пробитыми черепами и ногами? Уж они, я думаю, спасибо тебе точно не скажут. Поэтому, мой любезный друг, на твоем бы месте, я бы сделал все возможное, чтобы этот самый «мир», – он привстал и подошел к разгневанному мэру, – создался на коленках, создался путем переговоров… Даже если придется кланяться им. Понимаешь? Потому что мы-то помрем и помрем, прожив по нынешним меркам роскошную жизнь, а они, – он показал на окно, – останутся и после, и наша с тобой задача, чтобы это «после» было не хуже, чем «до». Я хотел тебе это давно сказать, знаешь… – речь министра прервал глухой стук в дверь. В этот момент в кабинете образовалось гробовая тишина. Что Коспалов, что господин мэр теперь смотрели только на дверь, догадываясь, кто стоит в нескольких метрах от них.

Он невнятно что-то сказал себе под нос и поторопился занять место за столом, протерев слегка влажной ладонью мраморную поверхность. Он осмотрел все вокруг себя, а после направил свои испуганные глаза на Коспалова:

– Спроси, кто там, – торопливо пробормотал мэр. – Может уже ушли?

Потеряв некий баланс сил и мыслей, министр сделал пару неуверенных шагов, когда дверь открылась сама. Их было трое. Трое высоких «существ», что прямым шагом перешли порог между коридором и кабинетом. В этот момент Коспалов почувствовал некое дуновение холодного ветра, которое понемногу будто стягивало его шею. Он слегка откашлялся и доброжелательным жестом указал гостям на кресла возле стола. По образу эти люди ничем не отличались от других. Единственным характерным отличием являлся бледный цвет кожи и если в нынешних местах это считалось за дурной тон, то в других краях, откуда пришли эти «дикари», данный цвет являлся самым что ни на есть нормальным. Ощущение бледного тона усиливалось за счет их черного одеяния. Один из них, что стоял по центру и чуть впереди, был одет в черный костюм из потрепанного вельвета, остальные двое, были одеты менее цивилизованно, их тела закрывали длинные вязанные вещи под горло, черные грязные штаны и черные ботинки на высокой подошве. Эти двое, что стояли по бокам с необычайным спокойствием смотрели куда-то в пустоту, при этом крепко держа в руках странное для здешних мест огнестрельное оружие. Человек в пиджаке медленно повернул голову в сторону руки Коспалова, а после плавно перешел взглядом на мэра:

– Добрый день, господин Лесков, – бледный мужчина перевел взгляд на министра и кивнул. – господин Коспалов, рад знакомству, – его речь была спокойной и монотонной. В словах чувствовалась некая дурная ирония, он медленным шагом начал бродить по кабинету, – А у вас тут просторно, я смотрю…

– Большой простор, для больших идей, – подхватил мэр, на миг раскрыв свою улыбку. Человек в пиджаке улыбнулся в ответ. – Вы присаживайтесь, – с осторожностью добавил он, – по крайней мере, намного проще, решать подобного рода вопросы сидя.

– Солидарен, господин Лесков, мы с вами как никак серьезные деловые люди, – мужчина медленно сел напротив мэра.

Коспалов аккуратно обошел стол, и чтобы лицезреть всю картину переговоров – встал позади Лескова. Человек в черном без всякого трепета продолжал осматривать необычный орнамент на потолке.

– Раз все в сборе, думаю м-можно начать, – проговорил взволновано министр.

– Полностью поддерживаю, – человек в черном снова перевел взгляд на них, его томные черные глаза будто понемногу окутывали темнотой все вещи, присутствующие в кабинете. – Вы подготовили все необходимые документы, господа? – его бледные руки были аккуратно сложены на тощих коленках и когда он что-то произносил, некоторые пальцы начинали машинально дергаться. Было ли это от волнения – неизвестно никому.

– Конечно, – Коспалов судорожно схватил бумаги, раннее разложенные им со стола и положил перед бледным гостем. – Вот, – показал он пальцем, – здесь ваша подпись. Условия договора описаны выше, – он протянул ему перо и чернила для подписи.

– Думаю вы сделали все правильно, – человек в черном без каких-либо раздумий макнул длинное перо в чернила и расписался в документе. – Главное, господа, чтобы все договорённости были соблюдены, – он отложил перо в сторону.

– Вне всяких сомнений, – ответил мэр, – с нашей стороны все будет строго по договору. Надеемся, что с вашей стороны будет так же…

– За это, господин Лесков, можете не волноваться. Мы взрослые с вами люди, нам незачем нарушать подписанное. Правильно ведь, господин Коспалов, – человек в черном взглянул ему в глаза и на секунду замолчал. От удивления, министр тоже замер. – С вами мы еще встретимся, господин Коспалов, – мужчина встал с кресла и одернул свой пиджак, – и вы, будете в диком восторге от этой встречи. Господа, не смею боле задерживаться. С вами приятно иметь дело.

Он открыл двери из кабинета и вышел. Двое с оружием направились вслед за ним, оставив после себя холодное дуновение, которое еще долго блуждало внутри нелепого простора.

Спустя несколько минут, мэр бросит тихое и опечаленное «да», сопровождающееся глубоким вздохом. Коспалов же никак не отреагирует на данное действие и до заката дня не произнесет ни слова. Министр забьется в темноте своих же мыслей, где самой яркой звездой неожиданно станет та, что носила имя «война».

06.

В этой главе, молодой человек по имени Андрей, впервые за свою жизнь познакомится с девушкой, которая будет ему нравиться. На самом деле, образ девушки я полностью взял с тебя. Поэтому, дорогая моя, эту главу я посвящаю тебе.

Чтобы добраться до второго этажа мэрии, гостю необходимо было пройти сквозь ресторан, который занимал всю площадь первого этажа. Этот ресторан был создан по приказу свыше. Отталкиваясь от идеи простого объективизма, человек, занимавший пост мэра воздвиг роскошное место, где отдыхали, беседовали и развлекались высокие чины. В первую очередь, ресторан выполнял функцию удобства. С новым местом не нужно было переходить через дорогу или куда-то уезжать. Так как подобного рода люди привыкли к нормальной еде, а местная столовая не славилась вкусом и роскошью, было и принято такое решение. Этот приказ вышел пару лет назад, где сам господин мэр постарался дать рекомендации в плане интерьера помещения:

«Я не хочу видеть больше эту серость. Уберите приемную с первого этажа и превратите все в ресторан. Я хочу видеть счастливых людей, когда в очередной раз открываю двери. Я хочу видеть сплошные черные стены и пол. При этом, на этом черной цвете, я хочу видеть золото. Так же у меня есть мысли по поводу нового потолка. Возможно это или нет, но я хочу, чтобы он был полностью зеркальным. При этом зеркало не должно быть склеенным. Я хочу видеть сплошной объект с толстой рамкой. Рамка должна быть в цвет, поэтому сделайте ее золотой. Что касается столов – не стоит экономить на материалах. Да, с виду они должны быть простыми и круглыми, укрытые идеально белой скатертью, при этом стулья должны быть выполнены из того же материала, покрытый краской черного цвета. Образец формы стульев и столов можете взять в кабинете номер тридцать семь. Там же, вы получите примерные схемы и наброски общего интерьера, а также первый взнос на материалы и краску.

Я хочу видеть готовый объект через пятьдесят один день. В случае невыполнения, весь штат сотрудников, который хоть как-то имел отношение к приказу – будут отстранены от работы в срочном порядке»

Проект был сдан за сорок дней, но в связи с дальнейшими внесенными правками господина мэра, рабочие не успевали к сроку. Они пытались выпросить продление, но глава стоял на своем, подкидывая при этом список изменений, которые с каждым разом становились только длиннее.

Окончательным днем работ был шестьдесят восьмой. В тот день господин мэр с самого утра прошелся по новому ресторану. Он сделал большой круг от входной двери в мэрию до другой двери напротив, где располагалась кухня. Мэр кропотливо осматривал каждый метр нового заведения, а люди, что были ответственны за это молча плелись сзади, ожидая комментариев. Томительное ожидание закончилось, когда он взглянул наверх в зеркало и задал следующий вопрос: «А рама точно из золота?». Все, кто находились тогда рядом с ним в миг принялись судорожно кивать головой. После этого господин мэр поблагодарил за работу своих сотрудников, подарив всем свое крепкое рукопожатие, а с наступлением вечера выписал очередной приказ:

«Сотрудника мэрии, что был хоть каким-то образом привлечен к перепланировке первого этажа – немедленно сократить с рабочего места. Список сотрудников можно посмотреть в кабинете номер тридцать семь»

Сам ресторан, как не странно, стал пользоваться популярностью среди местной буржуазии. По этой причине, в выходные дни основные отделы мэрии закрывали пораньше, чтобы впустить всех желающих отдохнуть от серости и работы. На такие вечера любил ходить и сам господин мэр. Обычно он усаживался за свой любимой столик, что стоял в центре зала, заказывал несколько бутылок красного вина и распивал в одиночестве, оглядываясь по сторонам, и подмечая скверные лица, что по его мнению, пылали искренней черной завистью. Со своей супругой он приходил в ресторан очень редко. По его словам, госпожа Лескова не имела дурной привычки «показываться людям ради новых разговоров», ибо «ее скромность не имела границ», а «мудрость поступков не позволяла свершать всякого рода глупости». Чуть позже до мэра стали доходить слухи нелепого содержания, касающееся его личной жизни. Эти самые слухи распространялись с каждым вечером в геометрической прогрессии, что не давало покоя и так неугомонному господину. Спустя некоторое время он принял волевое решение, что первый выходной первой недели месяца семья Лесковых будет проводить свой вечерний досуг в ресторане. Как полагали коллеги, а в большей степени господин Коспалов: «Ничего хорошего из данной затеи не выйдет. Получится либо ад, либо ад». Но на удивление всем, вечера первых недель выходили самыми спокойными и тихими. В какой-то момент, другие чины стали следовать этой традиции, приводя своих дорогих супруг в роскошных вечерних платьях. На этот короткий период времени, первый этаж мэрии превращался в храм спокойствия и любви, где господа чувствовали свою полноценность, а их супруги неустанную лесть, умело совмещая с разговорами о том, что есть красота, счастье и конечно же семья. После окончания вечера, все гости покидали ресторан через главный вход.

К сожалению, или к счастью, остальные вечера в данном заведении нельзя было описать, как чересчур спокойные и одухотворенные. В одно мгновение обстановка в ресторане менялась. Господа все чаще позволяли себе фривольности в словах, напитки стали чаще опустошаться, а запах от «нежно-красного» переходил в «насыщенный черный, с небольшими отголосками кровавого оттенка». В эти дни, помещение теряло всю эстетику вечернего досуга. На смену красоте, пришла уставшая небрежность, которая повадками напоминала хищную птицу, выпущенную из клетки. Некоторые персонажи умудрялись приводить своих любовниц, хвастаясь своей независимостью перед женой. Другимхотелось того же и именно поэтому спустя пару недель, в ресторане появились слегка странной внешности девушки, которые по документам занимали должность обычных танцовщиц. Даже тот факт, что в этом заведении никто и никогда не танцевал, не убавляло работы у них. Самые деловые и прыткие жены догадывались о том, что происходит в ресторане. Но доказать это никто не мог, ибо все подобного рода вечера заканчивались тем, что гости выходили через другой вход со стороны кухни, а главные двери запечатывались до самого утра, пока запах пошлости и абсурда не выветрится до конца.

Простые граждане, что посещали мэрию по определенным нуждам поначалу жаловались на столь возмутительную перепланировку первого этажа. Была написана петиция и было собрано нужное количество подписей для того, чтобы данный протест лег одной бумагой на стол мэра. В документе была прописана полная формулировка жалобы, а ниже после монотонного текста содержалось решение данной ситуации. Граждане просили сделать отдельный вход, дабы простые люди не проходили через ресторан, чтобы попасть на второй этаж. Господина Лескова данная проблема никак не волновала, из-за этого текст петиции был бегло прочитан, а сам документ смят и выброшен в мусорное ведро. Второй петиции написано не было. Ситуацию замяли, а ресторан продолжал работать в обычном режиме.

По утрам здесь никто не останавливался. Бармен, чье рабочее место было практически в конце зала, мог с легкостью определить гостя. После того, как открывалась главная дверь и блеклый свет с улицы старался осветить темное помещение, спустя мгновение постепенно начинал нарастать резкий звук от шагов. Если звук прекращался, так и не дойдя до барной стойки, значит человек свернул в лестничный пролет, дабы подняться на второй этаж. Чтобы чем-то занять себя, бармен прислушивался к этим звукам и поначалу, когда ресторан только открылся, это было интересным занятием. Гости заведения могли приходить с самого утра и уходить только на следующий день. В зале ни на секунду не смолкали громкие голоса и смех. А сейчас, бармену приходилось сидеть за стойкой в неудобной позе, дожидаясь вечернего аншлага, который по многим причинам мог и не состояться. Эти мысли приходили в его голову между перерывами на обед. Он пытался выяснить среди коллег причину, по которой ресторан простаивал дневное время в тишине. Ответ до сих пор был не найден.

В то утро он находился ровно на том же месте, как и всегда, услужливо поглядывая на бутылки спиртного, что одиноко стояли под барной стойкой, когда в этот момент главные двери слегка приоткрылись. Бармен лениво поднял голову в сторону света и без надежды в глазах, медленно опустил ее обратно. Спустя несколько секунд по залу раздался звук шагов. Они не были похожи на другие шаги, что проходили здесь изо дня в день. Бармен знал, что сотрудники этого здания не обладают таким звуком, а обычные горожане так рано не приходят. От данных мыслей он слегка прибодрился, выпрямился и уже с трепетом внутри продолжил прислушиваться к глухим звукам, которые будто пробуждали внутри нечто, что находилось в долгой спячке. Размытый образ вдалеке прошел мимо поворота к лестнице и направлялся прямо к барной стойке. Бармен вскочил со своего места и вышел чуть вперед, чтобы разглядеть гостя. Это был молодой человек, совершенно среднего роста и среднего телосложения, одетый в длинное темное пальто. На руках были перчатки, а у горла виднелся тонкий шарф, который закрывал половину бледного лица. Брюнет. Волосы на голове были небрежно взлохмачены, а из-под пальто виднелась помятая черная футболка. Через левое плечо была повешена больших размеров сумка, которая с каждым шагом ударялась об его ногу сзади и по всей видимости доставляла жуткий дискомфорт. Молодой человек увидел бармена и хотел было заговорить с ним, но бармен опередил его. Он слегка подпрыгнул на месте и восторженно вскрикнул:

– Добро пожаловать! Наконец-то вы дошли и до нас! – он взял за спинку ближайший стул и бережно начал пододвигать к барной стойке. – Вы, наверное, устали и хотите выпить, присаживайтесь! Я сейчас все вам устрою, – молодой человек медленно снял сумку с плеча и принял предложение присесть, аккуратно поставив балласт возле своих ног. – Начнем, пожалуй, с вина, – протараторил бармен. – Я сам лично, знаете, люблю выпить немного вина с утра. Это как-то расслабляет, но при этом не дает напиться раньше положенного срока, – он поставил прозрачный бокал красного напитка перед молодым человеком, усмехнувшись и добавив. – Вы выглядите так, словно вино не поможет вам, – гость молча взял бокал в левую руку и поднес ко рту. – Знаете, – бармен тоже сел за стойку, – я рад, что вы оказались здесь. Мне кажется, вам здесь понравится. А если сможете выждать заката солнца, то это место раскроется совсем по-другому. Я говорю это не просто так. Этот ресторан, – он шмыгнул носом, – этот ресторан какой-то особенный, понимаете? Он умещает в себе красоту уходящего дня и в то же время, находясь здесь, вы будто теряете чувство времени. Все эти люди, что приходят, они создают мотив вечного праздника и ощущение скорби, когда кто-то по необъяснимым причинам пропадает.

– Ну а вы не думали, что у ваших гостей есть и другие дела? – возразил молодой человек.

– К сожалению, в это трудно поверить. Вернее, больно. Поэтому я в это и не верю, – бармен на секунду увлекся своими мыслями. – Что это я все о грустном, давайте начнем этот день с музыки. У нас есть прекрасные музыканты, правда они начинают работать с вечера, но если их правильно попросить, то думаю, они не смогут отказать, – он нырнул под стойку, вытащив оттуда пару метров толстого провода и телефон. – Вот и все. Один телефонный звонок и музыканты тут как тут. – бармен поднял широкую трубку телефона с характерным звоном, набрал на циферблате две цифры и с дрожью внутри начал ждать ответа на другом конце провода. Ответили почти сразу. – Я понимаю, что сейчас утро, – начал он, – и что для вас это слишком рано. Но поймите, ситуация довольно чрезвычайная. Вспомните сами, как я, будучи стажёром помогал вам с вашим пьянством, – он внимательно слушал голос из трубки и параллельно с этим на его лице начала проглядываться улыбка. – Вот видите, любую ситуацию возможно решить. Я рад, что вы это поняли. Значит, мы с нашим гостем ждем вас и не забудьте с собой прихватить прекрасную музыку, – он не мог больше сдерживать смех, искренний смех, что сопровождался нелепой жестикуляцией тощих рук. Он положил широкую трубку обратно и посмотрел на гостя. – Простите меня, за столь яркие эмоции. Как вы могли уже слышать – я договорился с музыкантами, они скоро будут здесь. А пока, я могу предложить вам еще бокал красного вина, – бармен вытащил из-под стойки полный бокал вина и поставил его перед молодым человеком, – и вообще, какая разница который час? По мне, потерять чувство времени – есть самая чудесная и в то же время безобразная вещь на свете. Чудесная, это когда время теряется в хороший период жизни, а безобразная, это когда время теряется в самый неподходящий момент. К примеру смерть или больная любовь, старость. Да даже немного задержавшийся дождь, может показаться наказанием, при потере чувства времени.

– Вы так радикально подходите к сравнениям, – заговорил молодой человек в темном пальто, – неужели на ваш взгляд можно сопоставить смерть и любовь, пусть даже больную?

– Дорогой мой, – он вновь широко заулыбался, протирая при этом свои руки, – понимаете, я бармен. Для меня любовь в данном месте, среди всего этого, – он провел рукой по стойке продемонстрировав большой ассортимент бутылок, наполненных спиртным, – равняется смерти. Иногда это предпосылки, а иногда это и есть олицетворение. Здесь большинство таких и если бы вам пришлось стоять на моем месте, то поверьте мне на слово, ваше мнение ничем бы не отличалось, – его светлый оттенок глаз вдруг потемнел, будто олицетворяя нечто для него неудобное и совершенно неправильное, но при этом по-настоящему истинное. На минуту он затих, чтобы внутри себя обдумать сказанное. – Прошу прощения, – его голос сменился на более спокойный и тихий, – я, наверное, сказал лишнее. Вы пришли ко мне, чтобы поднять свое настроение, выпить, может даже перекусить, а вместо этого слушаете глупые слова на совершенно ненужные для этого утра темы. Это, наверное, из-за моего одиночества, – он снова замолчал. Где-то вдали, в другом конце зала начали проявляться звуки шагов. По их частоте можно было определить, что это был далеко ни один человек. – А вот и музыканты, – заулыбался бармен. В этот раз улыбка казалось менее искренней. Пять человек в смокингах подошли к барной стойке и окружили гостя. – Наконец-то, господа! – восторженно начал бармен. – Мы хотим слушать музыку!

– Это для него что ли? – один из музыкантов, что держал в руках небольшую трубу, бросил взгляд на молодого человека. – Мы не играем концерты для одного.

– А он будет не один! – возразил бармен. – Я буду вместе с ним слушать ваше прекрасное исполнение.

– Послушайте, господа, – гость прервал спор, он повернулся в сторону музыкантов и продолжил, – не стоит для меня играть музыку.

– Но как же! – вскрикнул возмущенно бармен. – Почему!? Вы же пришли сюда ради этого!

– Боюсь вас огорчить, но это не так. Дело в том, что я просто-напросто искал проход на второй этаж, но так и не заметив, решил спросить у вас. А потом, вы мне предложили присесть, разговорились и знаете я по первости не мог вставить и слова, чтобы перебить вас. Вы мне не дали такой возможности, – молодой человек поправил воротник пальто и полез вниз за своей сумкой.

– Значит, вы пришли вовсе не ко мне… – со скорбью произнес бармен. – Послушайте, – он окликнул гостя, который уже накинул на плечо сумку и сделал пару шагов в сторону лестничного прохода, – а зачем вы вообще сидели здесь все это время? Зачем пили вино, что я вам так любезно предложил? Зачем просили вызвать музыкантов?

– Вы меня простите, если я виноват в чем-то перед вами, – обернулся молодой человек, – но я ничего не просил делать из того, что вы перечислили.

– Совершенно верно! Но при этом и не отказывались от предложений! – от молодого человека ответ не последовал и тогда бармен вскрикнул на весь первый этаж. – Ну и валите! Вы нам не нужны! Мы разберемся здесь и без вас! – после этих слов его тело стремительно рухнуло на блестящий пол, оставив небольшие следы крови от разбитых зубов или носа. Музыканты, что стояли рядом, моментально спохватились и принялись коллективно поднимать бедного бармена.

Юноша в темном пальто и с большой сумкой через правое плечо, подозревая, что данная ситуация может вылиться в большую трагедию, ускорил свой шаг и нырнул в лестничный проем. Его худые ноги буквально несли тело вверх, пальцы рук судорожно пытались на что-то облокотиться, а пораженные легкие совсем забыли о своей работе, будто вокруг исчез весь здешний кислород.

07.

Утро в доме господина Коспалова началось довольно медленно и спокойно. После позднего завтрака, министр остался за столом на первом этаже, чтобы как следует ознакомиться с печатным изданием, что выпускает город каждую неделю. На фоне звучал любимый фрагмент «Одиссея» из цикла поэм «Отыщите мою пустошь». Столь трепетные чувства к музыке министру привил господин Лесков, который безо всяких сомнений считал себя «глубоким» в познаниях искусства, чем иногда хвастался на светских мероприятиях. «Одиссея» отличалась от других своим мотивом и темпом. Казалось, что данный фрагмент нарушал все мыслимые и немыслимые правила компоновки. Некоторые критики писали: «Слушать это невозможно. «Одиссея» никаким образом не связана с целостностью и пониманием. Набор звуков и только. Слишком высокая арфа, слишком низкие духовые. За что любить это, если в «этом» нет никакого смысла? В контексте поэмы и ее структуры – это ад, в контексте самостоятельного музыкального произведения – это хуже ада». В высоких кругах считалось, что любовь к данному фрагменту – хуже глупостей, сделанные по любви. Обычно, если кто-то намеревался прослушать целиком «Отыщите мою пустошь», фрагмент «неуместного» содержания просто на проста пропускали. Господин Коспалов не входил в круг данных персон. Изо дня в день он мог прослушивать множество композиций разных сортов и не акцентировать свое внимание на мотивах, темпах и тем более смыслах. Его любовь к данному искусству появилась не из-за громадных диссертаций учёных и философов, его любовь к музыке не что иное, как преображение всего черного, в нечто кардинально другое и в этом он видел смысл. Но каким бы любителем высокого он не был, и сколько бы не прослушивал работ, «Одиссея» занимала в его коллекции особое место. Она была символом, который олицетворял «ясное» умиротворение. Именно поэтому, в то утро, всяк душа, что обитала в стенах дома, будто излучала радость, за приходящий день, а простые предметы превратились в инструменты для света, который старательно воссоздавал атмосферу спокойствия и уюта. Никто не мог держать и в мыслях идею того, что все это может разрушится. Самая пожилая домработница даже прочла молитву «за долгий, долгий день, который не имеет конца и края, который обречен на яркое солнце и яркую луну, что не тоскуют по утраченному времени».

– Погода нынче балует нас, – укрываясь от световых бликов, восторженно произнес господин Коспалов, – жалко, что это все продлится не долго. А вы что думаете? – он обратил внимание на одну из служанок, которая в этот момент спускалась по лестнице со второго этажа.

– Если угодно мое мнение – не стоит думать о завтрашней погоде, – девушка обошла стол, за котором сидел министр и направилась прямиком к большому окну. Она цепко ухватилась за край занавески и резко дернула влево. От этого, первый этаж стал еще светлее. – Завтра не наступило, поэтому оставьте столь угрюмые мысли на потом, – под конец слов, она слегка улыбнулась.

– И то верно, – подхватил Коспалов, – завтра и будем думать, а сегодня… – он встал из-за стола и медленно подошел к жужжащему граммофону. – А сегодня, мы будем отдыхать, – он на мгновенье закрыл глаза и прислушался к музыке. – Великолепное исполнение! Музыка на все времена, – он вернулся обратно за стол и задержал внимание на газете, вернее на большом заголовке, который гласил: «Сможете ли вы прожить жизнь с одним человеком». – С каждым днем я понимаю все больше, что нашему городу не хватает талантливых журналистов, – заявил Коспалов, – а потом вспоминаю, что в нашем городе проблемы не только с журналистикой и все встает на свои места. Пожалуй, я не откажусь от еще одной чашечки этого великолепного чая.

– Поняла вас, господин, – служанка одобрительно кивнула в ответ и моментально скрылась в коридоре, который соединял зал на первом этаже с душевой, кухней и комнатой для переговоров.

– Господин министр, – Коспалов не успел повернуть голову, как из другого коридора послышался голос самой пожилой служанки, – с вами хочет поговорить ваш водитель.

– Пусть войдет! – из угла, в дверном проеме показался худощавый силуэт пожилого мужчины. Он робко сделал пару шагов в зал и остановился. Блики света еле касались рукавов его темного пиджака и слегка доходили до темной кепки на голове. – И чего же тебе угодно? – промычал Коспалов.

– Господин министр, я тут подумал – коле у вас сегодня день выходной и транспортное средство без делу стоит, могу ли я навестить жену свою в больнице? А то аш третьи сутки без сна, по ночам к ней не пускают – говорят покой нужен.

– А что с ней произошло?

– Старость, господин, – пожилой мужчина отвел голову в сторону и прокашлялся, – буквально вот – месяц назад, под ручку со мной ходила, а тут пришла и минутой слегла. Говорит – ног не чувствую. Я и давай по врачам всем бегать, узнавать. А врачи сейчас, знаете, не очень гостеприимны, им с нами – со стариками возиться не очень-то хочется, они и говорят всякое, лишь бы отстали от них.

– Какое это всякое, старина?

– Всякое, – он слегка потер свой морщинистый лоб. – Вот пришел к одному и говорю значит: «У моей жены проблема – ноги отказали, помогите». Он посмотрел на меня и спрашивает: «Возраст». Я в ответ: «Сто два». Он очки свои новомодные снимает и чуть ли не смеясь произносит: «Вы дед чего пришли сюда? Ноги лечить в сто два? Ступайте домой и радуйтесь, что отказали только ноги пока». Вот так – и весь разговор. Еще хорошо у моей жены знакомый был парнишка с соседнего дома, он на врача только выучился и в больницу устроился – помог с местом.

– Чего ж меня не попросил? Я бы этих врачей на место поставил так, что они бы сами сединой покрылись. Надо же, – возмущенно проговорил министр, – пожилых людей из больниц гонят! Сейчас все в порядке, говоришь? Она идет на поправку?

– Что вы, – протяжно произнес старик, – это никогда не случится уже и этому есть объяснение.

– Старость… – тихо добавил Коспалов. – Я могу чем-то помочь вам?

– Не стоит тратить силы на нас, господин. Мы как-нибудь уже сами. Так я свободен на сегодня?

– Разумеется! Если что-нибудь понадобится – говори без утайки. Ты меня понял? – старик в черном пиджаке медленно кивнул головой в ответ. – Какого это? – продолжил Коспалов.

– Что вы имеете в виду?

– Понимать.

– Это будто не с тобой, – старик задержал свой взгляд где-то между министром и абстрактной пустотой. – Будто это не ты. Будто, ты сам задержался где-то в прошлом дне – забылся, засмотрелся, и придя обратно в настоящее понял, что здесь, без тебя, кто-то натворил очень много глупостей, которые теперь принадлежат тебе, – под конец он пожал плечами и взмахом руки молча попрощался с министром.

– Господин Коспалов, – со стороны другого коридора послышался женский голос, – ваш чай готов, – служанка торопливо подошла к столу и поставила белую фарфоровую чашку перед министром. – прошу вас.

Утро в доме продолжалось. Вместе с музыкой, на первом этаже гуляло теплое дуновение ветра, которое старательно оберегало место в центре, около большого деревянного стола. Временами ветер подталкивал оставленную хозяином газету вниз, но внимательные служанки успевали подхватывать ее во время падения. Сам министр даже не обращал на это внимание. Его мысли и чувства в это время были совершенно о другом. После очередного глотка сладкого чая, хозяин дома приподнял голову, чтобы почувствовать сквозняк. Он на мгновенье закрыл глаза, будто нарочно хотел оказаться где-то не здесь. Одна из молодых служанок наблюдала за этим из-за угла, когда в тот самый момент ее заметили:

– Ты это чем занимаешься? – спросил девушку хриплый голос, где-то за спиной. Она резко обернулась. Недалеко от нее стояла пожилая служанка. Собрав силу и как следует смочив слюной оставшиеся зубы, она продолжила. – Оставь его в покое, дорогая. Пусть насладится жизнью. Ступай лучше на кухню, – прихрамывая, старушка прошла мимо, в сторону зала, девушка поспешила удалиться. – Господин министр, может закроем окно?

– Это еще зачем? – удивленно спросил Коспалов. В его голове промелькнула мысль о том, что было бы проще в такие дни оставаться совершенно одному, чтобы никто не смог побеспокоить.

– Я подумала, что вас продует.

– А вы за меня не беспокойтесь. Я сам прекрасно знаю, что лучше для меня, – после недоброжелательного ответа, служанка сморщила лоб и отойдя в сторону, начала что-то бубнить себе под нос. Коспалов это заметил, но никаких мер в сторону старушки не последовало.

Она лениво дошла до коридора и скрылась за кухонными дверьми. Министр вновь закрыл глаза и попытался уловить связь между локальным сквозняком и музыкой, которая будто медленно разливалась по залу, овладевая с каждым разом новой площадью. Ему казалось, что место, где он находится сейчас сильно отличалось от дома, где он живет. Он перестал ощущать стены, перестал чувствовать рядом других. Он будто исчез и это казалось ему праздником, где счастливы все, без исключения. Коспалов почувствовал новую волну теплого ветра и думалось ему, что впереди нет ничего больше, кроме этого момента. Его мысли растворились в музыке, а тело превратилось в легкую массу, которая при любой возможности могла возвыситься среди этих каменных стен. «Одиссея» не знала конца и проникала в душу министра все глубже. Она почти захватила его разум, как вдруг, Коспалов пробудился от звонкого голоса молодой служанки. Он открыл глаза. Она стояла рядом, склонив голову вперед, чтобы голос казался громче.

– Господин министр, – девушка улыбнулась, – я хотела сказать, что закрыла окно, – она продолжала хлопать большими глазами, ожидая одобрения. Коспалов тяжело вздохнул.

– Можно ли вам задать довольно нескромный вопрос? – девушка кивнула головой. – Вы больная? – ее улыбка резко превратилась в нечто другое, что означало непонимание. – Или может вам скучно одной, а? Иначе, я не понимаю ваших поступков, – он говорил очень медленно и тихо, будто вместо диалога, кто-то громко делился своими мыслями. Девушка подняла голову. Ее лицо побледнело. Она попыталась ответить, но министр пресёк это. – Я не хочу даже слушать вас. Понимаете, вы мне настолько противны. Я не хочу больше видеть вас здесь. Можете смело идти по своим делам – здесь вас больше никто не держит.

Она поспешила прикрыть руками свои глаза, чтобы никто не увидел слез. От неожиданной новости, ее резко ударило в жар. Девушка сделала шаг назад, пытаясь хоть как-то устоять на ногах. Министр прикрыл глаза обратно и старался не обращать внимания на происходящее рядом. Собравшись все же с силами, девушка покинула зал, оставив после себя несколько слез на столе и полу, и слегка слышимое слово «Простите». В этом доме она больше не появлялась.

Музыка продолжала пленить хозяина. Он снова начал углубляться куда-то дальше от дома. Но в этот раз, это было немного иначе. Господину Коспалову что-то мешало и не давало полностью абстрагироваться от настоящего. Он открыл глаза и осмотрелся. Где-то в углу зала прибиралась пожилая служанка:

– Будьте так добры, моя дорогая, приоткрыть окно заново – слишком душно, – проговорил министр. Старушка в тот же миг обернулась и с улыбкой на лице похромала до большого окна.

– Как скажете, господин, – она медленно схватила раму и потянула на себя. Легкий ветерок быстро ворвался во владения министра и заново окутал его своей теплотой.

– Так-то лучше, – закрывая глаза, произнес Коспалов с надеждой, на последующий покой.

В доме снова образовалась тишина. Кроме музыки и легкого сквозняка на первом этаже, больше ничто не издавало звуков. Служанки спрятались по комнатам, стараясь не попадаться на глаза хозяину, дабы не испытать на себе учесть бывшей коллеги; повара томно сидели у печей, ожидая приказов, а господин Коспалов мирно восседал за столом, пытаясь уловить запылившееся от времени спокойствие внутри. Незаметно для всех, утро перекачивало в день.

Необычное присутствие света на предметах исчезло, превратив элементы декора обратно в безделушки. С каждой минутой из-за усиления сквозняка рама окна сдвигалась маленькими шагами вперед. Из-за этого, прохладного ветра на первом этаже стало больше. Он начал подбираться все ближе к столу, разбрасывая холодные потоки по углам, то отдаляясь, то приближаясь и только временами невидимое можно было заметить по колышущейся поверхности газеты, что лежала на краю стола. Поток холодного воздуха смешивался с теплым, который гостил еще с утра и поначалу было совершенно не понятно кто одержит верх в этом поединке. В конце концов газета от ветра рухнула на пол, прикрыв собой остаток засыхающих слез. Рама приоткрылась еще больше, а хозяин даже и не думал открывать глаза, боясь, что следующего такого раза может и не быть. Коспалова не потревожил даже звонок в дверь, который звонко раздался по всему первому этажу, а через мгновение волнами разнесся и по второму. После второго звонка, министр нахмурил брови, в мыслях о том, что нынче служанки не справляются со своими обязанностями. Через пару секунд последовал третий звонок. Министр крепко зажмурил глаза, пытаясь не замечать посторонних звуков. За его спиной будто образовалась пустота: «Подозрительно тихо» – подумал Коспалов, в надежде услышать хоть какие-то признаки жизни, которые откроют входную дверь. Раздался четвёртый звонок. Министр открыл глаза. Слишком яркая картина полностью перечеркнула все его мысли о спокойствии, а пятый звонок в дверь заставил встать из-за стола и спешно пройти в коридор.

Нервно разобравшись с замками, он приоткрыл входную дверь и на пороге дома увидел образ мужчины средних лет в желтой униформе. Поначалу мужчина никак не обращал внимания на хозяина дома, копаясь в своей большой сумке, что висела через плечо. Отыскав нужное письмо, он поднес его близко к глазам и хриплым голосам спросил: «Коспалов?» – после поднял глаза на хозяина и на мгновенье замер. Мужчина откашлялся и продолжил:

– Простите господин министр, не признал ваш дом, – он протянул письмо Коспалову, что стоял в дверях. – Вам телеграмма от господина Лескова.

– Это все? – раздраженно поинтересовался министр, в ответ почтальон незамедлительно кивнул головой. – Чудесно, – сквозь зубы проговорил Коспалов, вырвал письмо из рук почтальона и демонстративно захлопнул большую входную дверь. – Что за день, – вздохнул он, беседуя с самим собой, в надежде что никто не подслушивает.

– Сегодня вторник, – со стороны кухни вышла пожилая служанка. – Мне послышалось или кто-то приходил к нам?

– Вам послышалось, дорогая, – Коспалов поспешил вернуться на свое прежнее место, но ощущение слежки его так и не покинуло. – Принесите мне чай, – крикнул он, чтоб старушка наконец перестала наблюдать за ним. Она кивнула головой и удалилась.

Министр снова сидел за столом на своем любимом месте. Перед ним лежал белый конверт, где большими буквами было напечатано: «Коспалову от Лескова. Приглашение». Он вынул письмо из конверта и принялся изучать:

«Приглашение. Дорогой мой друг Коспалов, ты прекрасно знаешь о том, как я люблю тебя и уважаю всем своим сердцем. Именно поэтому, я приглашаю тебя на небольшое вечернее мероприятие, которое пройдет на территории моей усадьбы. Данное мероприятие не только послужит укреплению наших межсемейных отношений, но и так же послужит хорошим началом отношений между мирами. Постарайся освободить свой плотный график и поприсутствовать на таком событии. С Уважением, твой друг, Лесков»

Коспалов протяжно фыркнул и бросил письмо подальше от себя. Его недавний чистый разум завладела возмущенная мысль о приглашении. Для него это было насмешкой, которая изо дня в день повторялась и проходила поперек так называемой «дружбы» с Лесковым. Он откинулся на спинку стула, чтобы отвлечься, но пронзающий ноги ветер снова отвлек его. Коспалов осмотрел первый этаж, со стороны кухни послышались медленные шаги.

– Ваш чай, господин министр, – пожилая служанка поднесла к нему чашку и поставила на стол, – Мне думается, вас вновь пригласили на очередной карнавал, – начала она. – Что же вы с этим будете делать?

– Все-то ты знаешь, моя дорогая, – ответил устало министр. – Что я буду делать? А ничего не буду делать. У меня выходной день и как знаешь, в выходные дни люди отдыхают.

– Но послушайте, это же не только ваш друг, а сам мэр, – последнюю фразу она проговорила с легким подъемом в голосе, будто это означало что-то важное. – Нельзя же сидеть просто так и отказывать. Вы же министр. Знаете, что я думаю по этому поводу? – Коспалов слегка отвернулся. – А я скажу. Я думаю, что пора бы вам уже позабыть старые обиды и вернуться в обычную жизнь, где есть другие люди, – она склонилась к нему ближе и шепотом добавила. – Перестаньте в конце концов жить прошлым.

– А если я не хочу, – резко ответил министр, – если для меня жизнь осталась в этом самом прошлом, дорогая. Вы же опытный человек в этом деле, будто сами не знаете какого это и говорите мне такие вещи. Зачем давать советы, которые сами никогда в жизни своей не применяли. Вы хотите сделать как лучше для меня, я понимаю, но знаете что, лучше для меня – сидеть на этом самом стуле, думать о простом, и чтобы где-то там позади без остановки играла музыка.

– О простом… – старушка отошла от стола и прихрамывая на левую ногу подошла к окну. – Будто я не знаю, о чем вы все думаете, – она взглянула куда-то вдаль, осмотрелась и добавила. – Что-то слишком темно, наверное, скоро придет буря.

– Даже не думай закрывать это окно, – прервал Коспалов, – это единственное, что меня успокаивает на сегодняшний день, – он закрыл глаза обратно, мирно намекая о том, что боле не намерен вести какие-либо беседы.

Пожилая служанка горько вздохнула, со скорбью осмотрела министра и прихрамывая удалилась обратно, в сторону кухни. «Наконец-то» – подумал Коспалов, согревая собственные руки друг о друга. «Одиссея» переступила границу середины и теперь, эта слегка странная композиция стремительно шла к своему финалу. «Это пройдет» – пробубнил министр себе под нос, окутывая себя мыслями о чем-то ином, где он мог с чистой совестью успокоиться и выдохнуть тот окаменелый остаток уходящих дней. Рама окна была уже почти полностью открыта ветром, а весь былой свет покинул дом. День становился обыденным.

Коспалов медленно наклонился над чашкой чая и застыл. Запах, что исходил от нее не был похож на запах свежезаваренного листового. Такое случалось в этом доме. Дело в том, что пожилая служанка время от времени добавляла министру в чай успокоительные. Хотя они и были довольно редкими и дорогими, их запах очень сильно контрастировал на фоне черного чая. Поначалу Коспалову казалось это правильным, и он с охоткой мог выпить такую чашку. Министр перестал это воспринимать за нормальность, когда данная традиция начала превращаться в частое явление и кроме чувства неудобства ничего боле не вызывала внутри. Однажды, в разговоре с господином Лесковым, он бросил: «Моя служанка каждый день подливает в мой чай успокоительное. Мне совершенно противно это понимать. Раньше, я принимал это за заботу, а сейчас, мне кажется, что это переросло в нечто больное. Я бы уволил эту служанку, но есть причины и есть обещания, которые я не могу нарушить». Он отставил чашку подальше от себя и решил прогуляться до окна.

Дом Коспалова находился далеко от центра города и граничил с большим густым лесом, который некоторые жильцы называли «безвозвратным». Название появилось после громкого случая пропажи детей в этом самом лесу. Случилось это несколько лет назад, когда группа детей отправилась в поход. Спустя сутки родители этих детей начали паниковать, после была организована поисковая экспедиция. В течении месяца группы людей ходили по лесу в поисках пропавших, но отыскать что-либо никто так и не смог – никаких вещей, тел и даже следов. Через некоторое время подобного рода заявления стали увеличиваться. Местные правоохранительные органы объясняли такую волну обычным стадным чувством – родители, что потеряли своих чад по собственной глупости и невнимательности пытаются взвалить ответственность на мистическую сторону леса. Так же, они называли подобные заявления «последней надеждой». На одной из встреч с жителями города, мэр произнес: «Я искренне соболезную всем родителям, чье нынешнее состояние не поддается описанию и успокоению. Но вы должны понимать, что ответственность за этих детей лежит не на городе, а в первую очередь на ваших плечах. Я не могу следить за вашей глупостью и за вашими поступками. Ваших детей не вернуть, и я прошу прекратить глупые нападки на сотрудников безопасности. Надеюсь на ваше понимание». Сам Коспалов не верил в эти рассказы. Он считал, что без особо веских доказательств нельзя быть уверенным, что дети отправились именно в лес, а не куда-то еще. Именно поэтому, к данной ситуации он относился нейтрально и густой лес, что виднелся из окон никак не вызывал у него отвращения.

Министр облокотился на подоконник, пытаясь рассмотреть что-то вдалеке. «Опять» – проговорил Коспалов, заметив красные полоски на стволах деревьев. Это делали обычные люди, которые верили в необычность дремучего леса. Они помечали красной толстой линией деревья, что стояли вначале, показывая тем самым границы, куда нельзя заходить, ни при каких обстоятельствах. Данное действие выводило министра из себя. Он не понимал смысла задуманного и критиковал «глупых людей, которым нечем заняться». Каждый раз, когда он подходил к окну и любовался открывающемся видом, он замечал красные пометки, которые «никак не вписывались в общую картину чудесного пейзажа». Чтобы успокоить внутреннее состояние души, Коспалов приказывал служанкам мыть стволы деревьев от краски. Происходило это ночью, чтобы никто не мог заметить, но люди не успокаивались и на месте старых полосок всегда появлялись новые. Самое странное, что это никто никогда не обсуждал публично, все это происходило молча, без каких-либо скандалов и пикетов.

Коспалов открыл окно до конца, впустив поток еще более холодного ветра. Он нелепо вздохнул, смотря на общий план пейзажа, где среди всего зеленого выделялись ярко красные пометки, отошел чуть дальше, а после и вовсе вернулся за стол; отпил немного чая, откинулся на спинку стула и снова попытался закрыть глаза. В кромешной пустоте было спокойно. Понемногу, его стали покидать дурные мысли, а ледяные пальцы рук каким-то волшебным образом начали согреваться. В этой пустоте медленно начала вырисовываться картина: длинная узкая дорожка, которая казалась бесконечной; фонарь, что светил тусклым теплым светом и небольших размеров домик, где в окнах то загоралась свеча, то становилось темно. Поначалу он летал вокруг дома, а после, устав – приземлился прямо возле входной двери. Звонка он не нашел, пришлось разрушить гробовую тишину тройным стуком по обветшалой древесине. Спустя мгновенье дверь открылась. Он медленно переступил через порог, скрипя досками под ногами. Время внутри будто остановилось и превратилось в бесформенную массу, которая блуждала где-то рядом. В попытках обнаружить живую душу в доме, он наткнулся взглядом лишь на безмолвную свечу, что стояла возле окна. Рядом, одиноко лежал слегка приоткрытый коробок спичек. Где-то на улице послышался протяжный стон. Он поспешил зажечь свечу и оглядеться получше. Кроме стола и старого шкафа позади ничего не было – деревянные стены и пустые углы. Понемногу им стал овладевать страх, что будто поднимался от ног и шел целеустремленно в область груди. На улице вновь послышался стон. Свеча разгорелась, а Коспалов чуть ли не на цыпочках подошел к окну, где в объятиях кромешной тьмы светил тусклый фонарь. Там не было горизонта и не было звезд. Это будто существовало когда-то давно, а сейчас этого нет. В один момент все погасло. И свет, и свеча и воцарилась тьма вокруг. Коспалов замер на месте. Он слышал свое сердцебиение и в тот момент ему казалось, что это безумно громко, громче, чем атомная война. Свет вернулся, вместе с ним появился образ вдали от фонаря. Образ кружил вокруг дома, временами заглядывая в окно. Коспалов с ужасом обернулся к столу, в попытках задуть свечу, но обнаружил в дальнем углу дома девушку, что облокотилась об деревянную стену. С головы до ног она истекала кровью. Ее прекрасное длинное платье было похоже на большое кровавое пятно. Только по маленьким белым участкам можно было догадаться о первоначальном цвете ткани. Она подняла голову, улыбнулась и хриплым голосом произнесла: «Я так счастлива. Счастлива, что со мной. А больше, мне ничего и не нужно». Она с любопытством оглядела дом, будто не понимая, что это за место. «Вчера я убила своего сына. А сегодня, я снова жива. Я так счастлива, что ты рядом со мной». Пронзительный тройной стук в дверь перебил девушку. Свеча погасла, оставив Коспалова наедине с тьмой. Оттуда вновь послышался голос девушки: «Я знаю, что ты любишь больше всего. Но ты, никогда не получишь этого, ибо я давно умерла». На секунду вокруг стало очень тихо. Дверь со скрипом открылась и в дом вошел кто-то еще. Свеча резко зажглась, окровавленная девушка пала на пол. Коспалов вздрогнул и моментально бросил свой взор на образ, что стоял возле двери. В один миг окно распахнулось и в дом ворвался ураган. Образ в двери, не замечая других медленно прошел к столу. Коспалов бросился к выходу, но пронзительный крик умирающей девушки остановил его. Он будто застыл в пространстве, а холодный воздух обволакивал его. Крик становился все громче. От холода его ноги начали скручиваться и тянуть неподвижное тело вниз. Коспалов из последних сил повернул голову в сторону образа, что стоял у стола, в ответ образ взглянул на него и с печалью в голосе произнес: «Вчера я любил и был счастлив, а сегодня я умер, от этой самой любви».

Министр резко открыл глаза. Пронзающая яркость уже не так смущала его. Он осмотрелся. За окном бушевала буря. Первый этаж превратился в ледяную пещеру. Коспалов протер глаза. Со стороны кухни тут же выбежала служанка.

– Что же это происходит! – она незамедлительно ринулась к окну и навалилась всем телом, чтобы поплотнее закрыть его. – Так и заболеть можно, господин министр.

– Господин министр, – из коридора вышла побледневшая служанка, – спешу сообщить, – она глубоко выдохнула и произнесла, – к нам пожаловала госпожа Лескова.

Ни единая живая душа в этом доме не подозревала, что вновь услышит эти слова. После объявления все вокруг стихло. Уже не было слышно ветра, шагов персонала и в какой-то момент даже музыка на мгновенье остановилась в голове господина Коспалова. От такого сильного потрясения он потерял дар речи. Служанка стояла в дверях, ожидая ответа пустить непрошенную гостью или же выгнать с порога. Она хотела было напомнить министру о ситуации и шепотом начала: «Господин, так что же нам…» – как в этот момент со стороны коридора проскочил звук шагов на высоком каблуке. Все вокруг опять замерли. «Вы можете быть свободны» – сказала она служанке, входя в зал далеко не скромной походкой. Шлейф от ее духов внезапно завладел всем первым этажом. Коспалов не был готов к этому, он старался не смотреть в ее сторону, а она прошла до центра зала и после принялась обходить обеденный стол вокруг, чтобы разглядеть министра.

– Я смотрю у тебя все по-старому, – начала она, присаживаясь за стол, – чашки с успокоительными, окна открытые, и ты со своим взглядом, будто кого-то хоронят. – Анастасия улыбнулась, слегка намекая на то, что все ценности Коспалова заключены в этих четырех стенах, и что эти самые ценности никогда не приносили ему настоящего счастья. Министр в это время молча наблюдал, сфокусировав свой взгляд только на ней. Он старался осмотреть ее с ног до головы, при этом проделывая это быстро, чтобы никто не заметил, в том числе и сама Лескова. – Я всегда поражалась тем, как ты с особой любовью относился к подобным моментам жизни. Когда ты остаешься один и все твои мысли будто маленькое войско, которое пытается не уничтожить, а истощить – довести до состояния паники и обреченности. И все это, каким-то образом оказалось тебе по нраву. Ты будто только и живешь этим, ну а если человек живет в постоянных муках от собственных мыслей и совершенно не пытается выбраться из этого, то что же это за человек? – Она пожала плечами и вместе с глубоким выдохом добавила, – не что иное, как слабый, – Лескова опустила глаза и в характерной для нее манере медленно отвернулась, провоцируя тем самым собеседника на поддержание беседы.

Все, кто находился в доме были в недоумении от происходящего. Все, кроме госпожи Лесковой. Она осматривала полупустые стены зала, где на всю площадь помещения висела одна картина. Особо разглядывать там было нечего, но Анастасия хотела выдержать паузу, чтобы хозяин дома смог незаметно насладиться её изяществом и красотой. Поначалу Коспалов старательно этим и занимался, пока в какой-то момент в его глазах не появилась трезвость. Он повернулся в сторону картины, будто увидел ее в первый раз. «Все это прошлое» – произнес тихо Коспалов, пододвигая чашку чая поближе к себе. Лескова глазами вернулась к министру, скрывая всеми возможными способами заинтересованность в сказанных его словах. Он с большим аппетитом отпил немного чая, одернул рукава домашнего халата и продолжил: «Я не знаю зачем ты вновь явилась сюда, но скажу одну вещь – тебя здесь быть не должно. Как бы это грубо не звучало, но это истина моих мыслей. В прошлом было все иначе. Но увы, мы не смогли с этим совладать. Сейчас этого всего нет – как и тебя, не должно быть в моем доме». Он говорил монотонно, будто все силы в один миг исчезли. Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь найти там понимание. «На этом все» – подведя свой монолог к логическому концу, Коспалов притих, откинувшись слегка на спинку стула. По его лицу, можно было легко догадаться, что продолжать «все это» он не готов и что дух госпожи Лесковой слишком вторичен, чтобы вести себя как подобает – «по-человечески».

В доме все замерло. И комнаты, и блюдца, и вода. Без движения даже осталась пыль, что время от времени поднималась вверх, когда кто-то проходил мимо окна.

Анастасия горько склонила голову на левое плечо и о чем-то задумалась. Ее взгляд куда-то в пустоту, охватил стол с конвертом:

– Смотрю, тебя уже пригласили, – улыбнувшись, язвительно подметила она. – И что, снова сделаешь вид, будто забыл или не заметил? Ну конечно, ведь ты мастер в этом.

– Я не являюсь на подобные вечера по причине твоего присутствия на них, и ты прекрасно знаешь это, – улыбка на ее лице медленно стерлась. – Еще ты прекрасно понимаешь всю нынешнюю обстановку, но почему-то все равно совершаешь все эти никому ненужные глупости…

– А я и забыла, что ты у нас святой… – Лескова усмехнулась. – Ты же вовсе не совершаешь ошибок и не делаешь глупостей. Ты человек большого ума, которому все завидуют такой черной, большой завистью… Наверное, поэтому ты сидишь в одиночестве, потешая в мыслях свое самолюбие, – ее глаза покраснели и слегка намокли. – Хочешь знать зачем я пришла сюда? Да на тебя взглянуть, Коспалов. Я думала, что за все это время, что мы не общались с тобой, ты хоть чуточку изменился, а ты… Знаешь и подумать не могла, что когда-нибудь ты станешь таким – бесчувственным, самовлюблённым человеком… Ты всегда порицал моего мужа за характер, высказывания, а в итоге сам превратился в незнамо кого… – чтобы остановить слезы, она провела кончиками пальцев по краю глаз. – И самое паршивое во всем этом то, что когда-то я полюбила тебя… Правильно ты сказал про глупости. Я и тогда знала, что все это не приведет нас ни к чему хорошему, но все равно пошла на поводу у сердца… – Лескова отвернулась и тихо заплакала.

– Всегда поражался твоим умением мастерски перевернуть ситуацию в свою пользу, – он чуть приподнялся со стула. – Ну что ты так убиваешься, в самом-то деле. Я же никоим образом не тревожу тебя. Конечно, мне льстит твойвнезапный визит, но если быть откровенным, я не хотел, чтобы ты плакала, – он приподнялся и медленно подошел к ней. – Возможно я и вправду поменялся. Я стал скупым на слова, чувства. Перестал доверять. Во мне, понимаешь, нет надежды. Она будто покинула мое тело растворившись где-то в этих окрестностях, – Коспалов аккуратно обошел гостью и встал напротив, облокотившись спиной к стене. – Мне и самому это все надоело. И министерство, и люди и даже этот самый дом и поделать с этим ничего я не могу…

– Узнаю знакомый тон, – ответила Анастасия, убирая оставшиеся слезы с лица. – Отчего же? Что же это за великая такая сила, что все время тебя держит на месте? – он молча смотрел куда-то в сторону, игнорируя ее вопросы. Она резко замолчала. Холодная пустота витала вокруг нее. – Что же мы делаем с тобою… – тихо добавила Лескова. Она положила голову на свою руку и медленно закрыла уставшие глаза.

– Знаешь, – начал Коспалов. Он оттолкнулся от стены и направился к окну, – мне часто снится один и тот же сон. В этом сне я вижу нас. Мы медленно гуляем по парку. И небо такое синее, и людей вокруг нет. Будто мы одни и все это для нас, – он дернул ручку окна, проверив закрыта ли рама. – И каждый раз, когда я просыпаюсь после этого сна и вижу вновь все эти стены, измученные временем, я по-настоящему огорчаюсь… – Коспалов вернулся к столу и сел обратно на свое место.

– Почему? – в ее глазах проскочило любопытство.

– Потому что и ты, и я – мы изменились. Мы давно уже привыкли жить друг без друга. Хотя когда-то казалось, что это просто невозможно… Ты же ведь помнишь то время? – Анастасия молча кивнула в ответ. – Я бы отдал свою душу, чтобы вернуться туда и вновь увидеть твои сияющие глаза, что разом затмевали все беды и горести этого безумного мира. И знаешь, я бы не жалел об этом, – он взял со стола конверт и осмотрел его. – И печалюсь я от того, что нет той силы, которая поможет мне вернуть все это. К сожалению, мы стали чужими, и я проживаю эту жизнь так, как могу.

– Мы же могли все это исправить, – Анастасия опустила взгляд и о чем-то задумалась. – Почему мы оставили все так…

– Вряд ли мы тогда понимали, что стоит на кону.

«Я такая дура. Правда. Просто из-за того, что свою жизнь связывала постоянно с кем-то. И для меня эта связь была необратимой, она была для меня светом, на который можно ступать без раздумий и ошибок. На самом деле эти самые ошибки совершала сама я. Зачем-то притворялась, делала вид, что кого-то люблю и после некоторого времени сама не понимала, кто есть на самом деле.

Я никогда не умела ценить момент. Наверное, поэтому такая несчастная. И ведь самое смешное – если бы мне дали второй шанс пережить все это, я бы поступила точно так же, а после опять жалела о времени, что так скоротечно. Невыносимо. Все это теперь превратилось в пыль, и дом, что ранее был таким родным, и глаза, что раньше горели без устали, и душа, что была настолько близкой для меня – больше этого нет. Отныне, мы другие и все другое…»

– Мне пора, – она выпрямила спину и медленно вышла из-за стола. – Ты не серчай на меня, – Анастасия остановилась в дверном проеме между залом и прихожей. – Прости, что я явилась вот так к тебе и наговорила тут всякого. Я не хотела всего этого, – она в последний раз окинула его взглядом и поспешила к выходу.

Коспалов не успел сказать и слова, как послышался звук захлопнувшейся двери. Почти моментально в комнату вошла пожилая домработница и без малейшего стеснения спросила: «С вами все порядке, Господин?». Прождав немного времени, она забрала чашку со стола и вновь скрылась в стенах кухни.

Коспалов так не смог ответить на этот вопрос. Он горько вздохнул и поднял взгляд на окно, где бушевал ветер, раскачивая пышные верхушки деревьев и темные облака, будто магнитом, тянулись друг к другу, создавая меж собой абстрактный храм мрака, теней и пустоты.

08.

После повторного стука, большая обшарпанная дверь слегка приоткрылась. Старый кабинет окатило светом извне, и спустя мгновение в дверях показался силуэт. «Проходите», – раздался женский голос возле стола. Юноша сделал несколько шагов вперед. «Присаживайтесь» – снова произнес женский голос. «Вы у нас молодой человек, по какому вопросу?» – это был секретарь. Из-за нехватки кадров, на тот момент она выполняла совершенно чужую работу и при этом делала вид, что сидела в этом кабинете и за этим столом чуть ли ни с рождения.

– Дело в том, что я принес картину, – произнес юноша.

– Картину? Для выставки вы имеете в виду? – тот кивнул в ответ. – Так вы опоздали, молодой человек, прием заявок у нас до обеда, строго по графику. Вы бы еще сюда ночью пришли с картинами своими. – она потянулась правой рукой к краю стола и ловко подхватила из небольшой горки бумаг один лист, положила перед собой и начала заполнять. – Вы свободны, – она подняла голову и осмотрела посетителя, – приходите в следующий месяц, там будет попроще с этим, – женщина чуть нахмурила брови и пригляделась. – А как ваше имя, молодой человек?

– Андрей.

– Так это вы Андрей, – ее голос с монотонного и строгого сменился резко на громкий с оттенками приятного удивления, – а я вас вспомнила! Вы к нам уже второй раз приходите.

– Третий, – поправил ее юноша.

– И правда, я и забыла, что в тот день приболела. Мне уже на следующее утро рассказали про вас и эту нелепую ситуацию с барменом. Да уж, ну и удивили вы всех тогда. Про этот случай еще некоторое время вспоминали даже, а после как-то все утихло… Я правда не могу вспомнить, как вы приходили второй раз сюда.

– Вы сидели еще в приемной на тот момент и выдавали мне проходную в кабинет министра.

– Вы у нас так давно не были, почему?

– Семейные обстоятельства.

– Понимаю, понимаю… – произнесла она с еле заметным сожалением. – Ну вот видите, как теперь у нас все тут устроено – места пустеют, кадров новых нет и вряд ли будет, министров разогнали, вот и приходится работать сверхурочно, а как платить, так это подождете – тяжелые времена настали, все на добровольных началах, так сказать, – женщина очень импульсивно жестикулировала руками, пока внезапно не остановилась. – Странно, – произнесла она, – я точно помню, что с утра застегивала свои часы на левую руку, а сейчас их там просто нет, – на левой руке и правда не было часов, – куда же я могла их деть. Может обронила где, так я из кабинета-то и не выходила сегодня, – она моментально опустила голову под стол в надежде найти пропажу. – Андрей, а гляньте у себя под ногами, нет ли там часов? – Юноша осмотрел пол, но часов там не было. – Что же это происходит, а? Как я теперь без них… – горечь утраты пришла незаметно, вместе с ней изменился и взгляд этой женщины, и голос, и даже руки, что пару мгновений назад летали, как сумасшедшие в пространстве. Она вновь приняла стандартное положение за столом и от бессилия опустила голову обратно к документу.

– Вы извините меня, – начал Андрей, – но мне пора идти.

– Прямо сейчас? – возмущенно спросила секретарь. – Интересно, как вы это поняли, молодой человек – часов же у вас нет на руках. Или вы так, наобум все определяете… – она пристально осмотрела его еще раз, немного подумала и продолжила. – А знаете что, а давайте глянем все же на вашу картину. Раз уж часов у нас нет, то почему бы не сделать исключение. К тому же вы не в первый раз, – она глазами кивнула на черную сумку, – показывайте.

Андрей не растерялся, он ловко ухватил большую черную сумку, что стояла рядом у стула и спешно начал открывать ее, после слегка продвинул ее дальше и вытащил холст. Картина была написана масляными красками, рамка отсутствовала. Он приподнял ее до уровня своей головы и медленно поставил на коленки в ожидании реакции секретаря.

– Это вы сами нарисовали? Кажется, где-то я видела уже подобное, да и ладно, – облокотившись на мягкую спинку министерского кресла, она продолжила. – И что же изображено на этой картине?

– Это абстракция – на ней изображено то, что видите вы сами.

– А вы, я гляжу хитрец, – усмехнулась секретарь, – и по какому же принципу это все работает?

– Да принципов и нет – вы просто смотрите на картину и со временем понимаете, что на ней изображено нечто более, чем непонятные фигуры, а после эти самые фигуры и вовсе исчезают и теперь остается только то, что видите именно вы.

– Как-то запутано все, молодой человек, вам не кажется? – она вздохнула, и сделала это специально громко, чтобы расшевелить не слишком общительного собеседника. – Я вот не понимаю, может вам удастся это объяснить. Я сижу на этом месте не малое время и с каждым разом все больше поражаюсь, насколько нынче художники, авторы и прочие «персоны искусства» обленились. Ну вот неужели нельзя создать что-то простое и понятное для обычного обывателя. Неужели это так сложно… Намалюют черт пойми что, а после твердят – это у нас такое видение. Они почему-то думают, что чем непонятнее, тем лучше… Но ведь искусство-то создавалось не для этого.

– Для чего же по-вашему, простите, создавалось тогда оно? – робко спросил молодой человек.

– Ну уж точно не разглядывать ваши вот эти все ромбики и треугольники – ну это же смешно! Вам самим-то как живется после этого? Совесть не мучает называть себя художником?

– Знаете, я рисую не для кого-то. Наверное, я это делаю по причине того, что не могу иначе успокоить свою душу. Да и художником я никогда себя не считал, а уж тем более не кричал об этом. Художник, по мне, это неблагодарное ремесло, а я так – мысли отвести и только. И вот эти ромбики, как вы выразились с треугольниками, для меня вещи не особо сложные в понимании. Все же это моя картина… И суть в том, чтобы простой обыватель смог прикоснуться хоть на пару секунд к тем чувствам, к тем ощущениям, что испытывал когда-то я, переживая определенное время, прогоняя определенные мысли, слова. Простым языком вряд ли можно сказать о боли внутри. Это и звучит-то как-то небрежно на словах, понимаете – неправильно, будто ты не рассуждаешь, а просто жалуешься кому-то. А картина она многогранна, ведь у каждого представление свое. Возможно кто-то увидит здесь радость, вспомнит свой день, когда ходил босиком по лужам и радовался каким-то простым вещам. А возможно кто-то увидит здесь разлуку или вспомнит о дне, когда оставил веру во все светлое. Такие вещи и наталкивают людей на мысли, они начинают вспоминать, размышлять о чем-то своем. В конечном итоге картина обретает смысл, который понятен только одному человеку. Отныне это его картина, его опыт, его воспоминание… И вряд ли теперь он отзовется о ней, как просто о картине, где изображен ромб и треугольник. Она стала ценностью, возможно тайной конечно, но все же. На мой скромный взгляд таким и должно быть искусство. Проблема, о которой вы говорите, скорее строится вокруг самого обывателя. Нынче каждый второй – автор с большой буквы и потеряться в этом океане инфантилизма очень легко, особенно человеку, что слепо гонится за толпой.

– Значит вы не считаете себя автором, но в то же время очень ловко ограждаете свою персону от тех, кто по вашему мнению «автор с большой буквы», – женщина усмехнулась и продолжила. – Да вы куда хуже, чем все эти…

– Что тут происходит! – громкий мужской голос ворвался в кабинет без приглашения, прервав мысль секретаря. – Я не могу понять!

– Господин мэр, – женщина вдруг вскочила со своего кресла, как ошпаренная, глаза ее стали безумными, дыхание участилось, а длинные пальцы рук замерли, будто маленькие подарочные статуэтки из центрального парка.

– Произвол! – выкрикивал мэр, расхаживая большими и частыми шагами по кабинету. – Они хотят моей смерти! Не дождутся!

– Дорогой вы наш, – тихо произнесла секретарь, – скажите, что же все-таки случилось? – в этот самый момент на ее лице под левым глазом можно было заметить небольшое сияние, которое появлялось очень редко. – Успокойтесь, господин, – она вышла из-за стола и робко начала подходить к мэру. Вернее, к маршруту, который он проделывал без остановки по кабинету.

– Какие же все-таки они скоты! – продолжал кричать мэр. – Будь моя воля – истребил бы к чертям собачим всех их! – женщине удалось захватить его плечо рукой и приостановить. Он молча взглянул на нее и не проронив ни слова направился к большому окну позади стола. Мэр начал успокаиваться и приходить в себя. Его руки медленно начали уходить в карманы брюк, а шея перестала крутиться во всех возможных направлениях. Он отдышался. Вслед за ним к окну подкралась и она. – Сейчас пришло письмо. Им недостаточно, они хотят еще больше… – с досадой произнёс мэр, он еле заметно поводил головой, сохраняя взгляд на одной и той же точке в окне. – Это невыносимо. Больше нет никаких сил, – его голова склонилась вниз и на мгновенье казалось, что прямо сейчас он свалится с ног и больше не встанет.

– Ну послушай, но ведь это же только письмо. Это же ничего не ясно еще.

– Они прислали и бумаги на подпись, вместе с этой телеграммой.

– Ну послушай, ну… – возможно она хотела подобрать нужные и так необходимые слова, но будто все в ее голове разом растворилось. Она не нашла другого выхода, как подойти ближе к мэру и молча обнять его.

– Кто бы что не говорил, но я не сдамся, – твердо ответил он. – Возможно они и превосходят нас, но это не дает им права издеваться над нами, – он повернул голову в ее сторону. – Наверное так и скажу им, – он прижал чуть сильнее ее к себе, а после и вовсе хотел поцеловать, но женщина в тот же момент отпрыгнула от окна. – В чем дело?! – в его голосе чувствовался нервоз. Она кивнула ему головой, направив ее в сторону молодого человека, что сидел все это время за столом.

– А это еще кто? – мэр не скрывал свое недовольство от увиденного.

– Это Андрей. Он принес картину для выставки, господин мэр, и мы с ним слегка заговорились.

– Вести диалог нужно в приемные часы, молодой человек, – строго сказал глава. – Стоит хоть иногда поглядывать на время.

– А он не носит часов, – быстро добавила секретарь.

– Очень плохо. Почему из-за каких-то нелепых отказов, вы Александра, должны перерабатывать. При том при всем, работаете вы за троих!

– Ну что вы, господин мэр, – засмущалась она, – молодой человек уже не первый раз у нас, и каждая встреча заканчивается отказом. Вот я и решила помочь ему, поддержать, так сказать, новую волну искусства.

– Знаете, а я уже ухожу, – Андрей приподнялся, – простите за беспокойство, – он уложил картину обратно в большую черную сумку и спешно проследовал до двери.

– Молодой человек, вы еще вернетесь к нам? – поинтересовалась секретарь. – У нас как-то сразу все не сложилось с вами…

– Не могу сказать точно, в министерстве сейчас много работы, все куда-то торопятся, бегают, вот и нам приходится работать без выходных. Так что… – он пожал плечами напоследок и молча вышел из кабинета, прикрыв до конца за собою дверь, будто ничего и не было, и никто не приходил, да и человека по имени Андрей не было в этом мире.

– Ой как неловко, – начала шептать себе под нос женщина, медленно присаживаясь обратно в свое кресло.

– Ну откуда мне было знать, дорогая, что ты решишь поработать сегодня сверхурочно. На тебя это не похоже, знаешь ли, – он слегка покосился на нее взглядом, чтобы та не заметила. Лицо ее выглядело не слишком счастливым.

– Что же теперь скажут… – продолжала она сама с собой.

– Да ничего не будет – успокойся. Это же юнец, ты видела его? Он и не понял небось, что произошло – спустится на первый этаж и все забудет к тому времени, они ведь все такие.

– Профессионально, – подметила она, оставаясь в смятении и небольшом разочаровании.

– Ну а что нам делать еще? – ответа на этот вопрос не последовало. – Послушай, – глава подошел к столу и наклонился к женщине, – ну если так хочешь – догони его и скажи, что я лично рассмотрю его эту писанину.

– Картину! Он рисует картины!

– Хорошо, будь по-твоему – картины, так картины. Скажи, что произошло недопонимание, но мы все уладим. Возьми у него адрес – пусть ждет письма и после, тонко, ну как ты умеешь разумеется, намекни, что вся эта ситуация должна остаться только между нами.

Она очень быстро поднялась и подбежала к двери, проронив напоследок: «Какой же ты все-таки идиот, господин мэр» – хлопнула дверью, оставив после себя лишь небольшой шлейф мятных духов.

Вокруг стало тихо. «Вот же дура» – подумал он, оглядываясь на окно позади себя. Некоторое время он еще оставался в пустом кабинете. Рабочий день подходил к концу, поэтому ему было необходимо придумать себе занятие на вечер. Он выключил настольную лампу, после прошелся по кабинету, выключил основной источник света и ушел, оставив дверь слегка приоткрытой.

Ему было по нраву это время. Время, когда почти все близится к концу. Пустые и длинные коридоры мэрии успокаивали его, заставляли забывать о плохом, пусть даже и на мгновенье, окружали мыслями о чем-то простом и в то же время каким-то магическим образом вселяли внутрь большой сгусток энергии. Белоснежные монотонные стены с орнаментом так и влекли за собой его душу. Словно осыпанные звездной пылью, они то и дело сверкали в полумраке малоосвещённых коридоров. Уже было и не важно где и как, и даже с кем, было важно, что именно сейчас, в эту самую минуту, мгновенье, он чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Пальцы правой руки слегка прикасались к стене, его шаги стали медленнее, дыхание глубже, через несколько метров он и вовсе остановился. Остановился, оглянулся и подумал: «Может это когда-то и кончится. Я точно знаю кончится. Но только не сейчас… Какое же прекрасное время». На его лице на мгновенье появилась улыбка. Он почти перестал дышать и только время от времени водил глазами из стороны в сторону, медленно и плавно. Все будто замерло во времени. Пропал голос и исчезли крики. Душа научилась существовать без оболочки, а океаны научились разговаривать. Странное время и странные нравы. Возможно это и вправду когда-то пройдет. Я перестану чувствовать, существовать и любить. Возможно я, когда-то исчезну, возможно меня забудут. И вечность в аду мне покажется раем, после нескольких лет проведенных здесь. Возможно так и будет, а возможно…

На уставший и сонный город надвигалась тихая ночь. Она шептала о сне, что скоро придет. И унесет всех, и спасет, и прошлое исчезнет. Только вот верилось во все это с трудом.

После нескольких минут брожения по тихим коридорам мэрии, он все же наткнулся на свой кабинет с большой белой дверью и табличкой, что висела чуть правее. «В.И. Лесков» говорилось на ней. Сама табличка была покрыта золотом, а буквы выбиты под прессом. Рядом, практически перед дверью томился скромно силуэт не совсем молодого мужчины. Заметив приближающегося мэра, силуэт выпрямился:

– Господин, – начал он, – мне нужно с вами срочно поговорить.

Из-за тусклого освещения глава поначалу не разглядел мужчину. Подойдя ближе и прищурившись, он отвел голову чуть в сторону, показывая свою усталость и недовольство:

– Это вы, профессор, – серьезным тоном ответил мэр. – Вам всем сегодня приспичило устроить переработки? Что за люди, не пойму странные – то не загонишь, а то сами мучениям себя подвергают, – он открыл дверь и оставив всяческие приветствия позади, забежал во внутрь. Профессор забежал за ним.

– Поймите, дело чрезвычайной важности, – в его словах чувствовалась неподдельная тревога. Он снял свои очки и трясущимися руками попытался их протереть. Мэр в это время включил свою настольную лампу и уселся поудобнее в кресло.

– Профессор, любое дело, касающееся города, является чрезвычайно важным – иначе никак. Других дел, так сказать, мы здесь и не рассматриваем, – в этот момент он почувствовал волнение, что исходило от пожилого мужичка. – Ладно, говорите, что у вас произошло – только быстро.

– Помните, я говорил вам об исследовании, что мы проводили с коллегами? – мэр сделал вид, что что-то вспоминает. На самом деле он этого не помнил. – Это исследование было сделано из-за новых погодных аномалий. Мне и моим коллегам показалось это довольно странным…

– Что странного в нашей погоде, профессор? – возмутился он. – Каждый день одно и то же практически. Облака да ветер.

– Вот именно! – воскликнул мужичок. – Ветер! Понимаете, дело все в его скорости. Она изменилась. Я бы сказал очень сильно изменилась. Мы провели наблюдения и сделали анализ данной ситуации.

– Анализ говорите, вы я смотрю не тратите время на всякие разговоры, как некоторые… – мэр засмеялся. – Хорошо, и что же вы там нашли?

– Ситуация крайне нестабильна, господин мэр. Ветер усиливается, его скорость меняется с геометрической прогрессией. Я бы мог закрыть глаза на это, если бы был бы нынче сезон холодов, но этот период… Понимаете, все не так просто.

– Не томите, прошу профессор.

– Мне трудно это говорить, господин, но похоже на нашу территорию скоро обрушится ураган.

– И всего-то? Что вы мне тут байки травите, запугиваете умными словами. Ураган у нас каждый год случается и ничего, пока все живы.

– Дело в том, что это не просто ураган. Это нечто больше, чем просто ураган. Намного. Больше. И последствия, – он вновь потянулся за очками, – последствия могут быть очень плачевными.

– Насколько плачевными?

– Настолько, что скоро, нашего города может не стать, – профессор снял очки и протер свой мокрый лоб небольшим платком. – По нашим подсчетам, наш ждет катастрофа. И как не печально, катастрофа эта неизбежна, – на мгновенье в кабинете стало очень тихо.

– Вы уверены в том, что говорите, профессор?

– К сожалению. Ошибок быть не может, – он нервно откашлялся. – У вас не будет воды? – мэр с большой неохотой принялся искать чистый стакан, пока мужичок договаривал свою мысль. – Всю эту неделю мы перепроверяли подсчеты и каждый раз, подводя итог приходили только к одному исходу. На это можно было бы и закрыть глаза, как я сказал раннее, но обстоятельства, – глава поставил на стол два пустых стакана, тот что был ближе к профессору он наполнил водой из графина, а в тот, что был ближе к нему оставил пустым. – Благодарю вас, господин мэр, – мужичок судорожно обхватил стакан и залпом его опустошил.

В кромешном молчании глава вытащил из своего стенного шкафа бутылку, где на вид томилось виски. Он медленно вернулся к столу и немного отлил в свой стакан. Поняв, что это виски, профессор пожалел, что попросил всего лишь воду.

– И что, – произнес мэр, делая первый глоток из своего стакана, – что с этим нам теперь делать, профессор?

– Поэтому я и здесь, господин. По всей видимости мы опоздали… Ну, во всяком случае, не можем же мы эвакуировать целый город за столь короткий промежуток времени. Но знаете что, в первую очередь, полагаю будет правильным известить всех…

– Ни в коем случае! –рявкнул мэр. – Вы что?! Вы в своем уме! Представьте, что начнется после подобных новостей – пусть лучше не знают и живут себе дальше.

– Но это же преступление. Нельзя скрывать такое от людей… Это же катастрофа.

– Можно, профессор, можно. Я бы сказал нужно – мы не скрываем от них, а наоборот предотвращаем. Предотвращаем преждевременную панику и начало хаоса в обществе. А это, скажу я вам, пострашнее всяких ваших катастроф. Нельзя, чтобы люди паниковали. Этим мы точно им не поможем. А если они начнут принимать какие-либо меры? Только представьте, разъярённая толпа, и каждый в ней хранит мысль о скорой гибели… Такими темпами и гражданская война недалеко. А если она начнется, что вероятнее всего, куда в первую очередь они пойдут? Кому захотят высказать все? Нет, это недопустимо в наших реалиях. Это не обсуждается! – последние сказанные слова, вызвали красноту на его лице. Он казался возбужденным и в то же время испуганным от происходящего, будто кто-то внезапно опрокинул на его голову целое ведро ледяной воды.

Профессор тяжело вздохнул. Его лоб и тело изнывало от обильного выделения пота. Если до этого он просто не знал, как действовать, то после этого диалога, он перестал вообще понимать ситуацию. Ему было некомфортно быть и находиться всуе. В какой-то момент он начал пытаться успокоить себя, сваливая всю вину на главу города. На его маразматические мысли и больное чувство самосохранения. Он сделал шаг вперед, придвинувшись к мэру чуть ближе:

– Вам… Нам нужно всем успокоиться, господин мэр, – проговорил он стараясь не повышать тон и уходить в крайности. – Вы, как человек, что занимает такую должность, безо всяких раздумий – профессионал своего дела. И каждое ваше решение, это решение обдуманное и полностью спрогнозированное на последующее развитие ситуации. Я понимаю, что вам лучше знать, как поступить в столь деликатных вопросах. Но поймите меня правильно я, как житель вашего города естественным образом подразумеваю, что любые новости, будь то хорошие или плохие с вашей стороны, со стороны мэрии, будут представлены публичной огласке. Ведь по сути, если говорить лишь о хорошем и в то же время скрывать плохое, то философия и вся политика города может встать под большим вопросом, – он сделал еще один шаг вперед. – Может я не силен в политике так, как силен в науке, но данная ситуация, на мой скромный взгляд, больше относится даже не к политическим стратегиям, а к банальной человечности…

Лесков молча выслушал его. После того, как профессор закончил, он занял свое место за столом и твердо бросил:

– Мы никому ничего говорить не будем. Точка.

– Тогда мне ничего не остается, как посовещаться с вашими коллегами из министерства. Потому что подобные решения слишком спешные, – он не понимал, каким образом выговорил все это ему в глаза. В его горле образовался большой ком, который с трудом пропускал воздух. Глава никак не отреагировал на это и после нескольких секунд ожидания ответа, профессор поспешил удалиться.

– Профессор, – окликнул Лесков, тот обернулся, – у вас есть семья? Жена, дети?

– Двое, – ответил мужичок, – жена и двое детей.

Больше глава не произнес ни одного слова, а только кивнул напоследок, когда профессор закрывал за собою дверь. В кабинете снова стало одиноко. Было так тихо, что Лесков мог слышать, как капли дождя стекают по большим окнам его кабинета, создавая внизу зеркальные лужи. Была ли эта растерянность или боязнь – понять невозможно. Он не чувствовал, что допускает ошибку. Для него это было чем-то за гранью возможного. Он привык к этому, как привык ко всему, что окружало его каждый день и ни одна живая душа уже была не в состоянии что-либо изменить.

А тем временем городом правила ночь.

09.

В такие моменты все кажется странным. Даже если не обращать внимания не деревья, и совсем забыть про небо, то на прохожих невозможно не смотреть. Если при дневном свете они казались чем-то совсем обыкновенным, то в потемках они обретают совершенно иной смысл. Темнота будто оголяет их, приравнивает друг к другу. Уже не важно какие ты носишь туфли, с каким трепетом внутри идешь на встречу, улыбаешься ты или плачешь – в темноте все равны. На смену детальности приходит карикатурность. Наверное, не зря, ночь называют временем убийств. Все тайное свершается лишь ночью. Иногда, бродя по аллее можно наткнуться на тех, кто свершает эту самую тайну, из-за кого эта самая ночь будет называться странной и необычной. К проституткам и убийцам я уже привык за долгое время, они не вызывают во мне удивления, но вот дети… Когда мимо тебя в полночь проползает стая ребятишек, окутанные мраком теней, безликие, уставшие, но все равно куда-то идущие… Неужели их никто не ждет дома. Зачем мальчишке, что идет впереди всех, нож? Почему они выбрали это самое время.

Что самое интересное, после того, как эта толпа скроется из виду, больше никто на глаза не попадется. Все будто вымрут в один момент. Все станет тихим и хрупким, грустным, странным, одиноким, волшебным и страшным… Кто-то позади кричит твое имя, а у тебя в голове лишь одна мысль, мысль о том, на кой черт ты вышел в полночь на улицу.

***

Андрей думал, что он не спал всю ночь, но как это обычно бывает, заснул он очень рано, а проснулся только с ее голоса. Матушка открыла дверь, и комнатушка преобразилась ярким светом, что исходил от гостиной. Она тихонько подкралась к кровати и спокойным голосом произнесла: «Андрей, пора вставать». Он через силу перевалился на другой бок и кивнул.

Спустя несколько минут, молодой человек уже был готов к завтраку. Он уселся прямо в центр за стол, лениво потирая глаза. За окном светало. Несмотря на это, никто не спешил выключать свет в квартире. По утрам, обычно включалась только кухонная лампа, затем, чуть позже свет перемещался в прихожую, а после исчезал до самого вечера. Больше всего по утрам Андрею нравилась кухня. Не только потому что там можно было перекусить, но и из-за света. Свет отличался особым теплым оттенком среди других комнат. Он будто манил, вызывал чувство доверия, защищенности и обыкновенного спокойствия. Его мать знала это, поэтому покупала лампы нужного тона на запас, не то, чтобы их было много в доме, но на парочку чрезвычайных ситуаций хватило бы.

Она положила тарелку с приготовленным омлетом на стол и тихонько пододвинула к нему. Юноша, пребывая еще в состоянии полусна, принялся искать вилку.

– Вот же она, перед тобой, – сказала матушка. – Неужели еще не проснулся?

– Видимо сон идет мне не на пользу, – подметил молодой человек, разделяя вилкой пышный омлет на куски.

– Ерунду не говори – сон всегда был полезен, особенно для таких вот чуд, – хоть и сидела она полубоком, но ее глаза пристально следили за ним. Он же ни о чем не думал и никуда не смотрел. – Наверное это усталость. Из-за работы.

– Возможно.

– Может тебе взять отпуск, пускай даже за свой счет. Отдохнешь, выспишься в конце концов.

– В министерстве нынче дела плохие. Все бегают, суетятся. А я даже не знаю почему. Говорят, мол важные реформы… А я, как перекладывал бумажки из одной стопки в другую, так и перекладываю.

– Да, – она махнула рукой, – у них там всегда такое было. Сами не знают, чего хотят, лишь бы показать, что работают.

– Сказали на днях, что скоро график другой будет – без выходных. Так что, – Андрей отложил вилку, – в отпуск меня вряд ли кто отпустит, даже за свой счет.

Она не стала прерывать его действия вопросами или замечанием о недоеденном завтраке. Пока юноша задумчиво рассматривал локальные потертости стола, она следила за тем, как за окном тихо просыпается солнце.

– Я не увидела в твоей комнате картину. Ты что, перестал рисовать? – она вновь повернулась в его сторону, разбавив тишину вопросом.

– Они забрали ее. Сказали ждать ответа в письменном виде. Вот только когда этот ответ придет…

– Значит все получилось? – от новости она даже слегка вскочила со стула. – Правда, что-то ты не весел. Ты же этого ждал, не так ли?

– Ждал, – прошептал молодой человек себе под нос, – Конечно же ждал. Вот только я не знал, что когда это произойдет, я вдруг пойму, что ждал совсем иного… – он обратил свой взгляд на окно. – Сегодня будет прекрасный день. Я это чувствую.

В этот самый момент, в дверь их квартиры кто-то постучался. Они переглянулись. В дверь постучали еще раз.

– Я посмотрю, – сказала матушка, выходя из-за стола. Она тихонько подошла к входной двери. – Кто там? – в дверь снова постучали. – Кто?

– Вам письмо! – послышался мужской голос с другой стороны.

Она быстро повернула замок вправо, подталкивая ручку вперед. Приоткрыв дверь, она увидела перед собой мужчину в черном плаще. Он стоял у порога практически не двигаясь. В левой руке он держал темную папку с бумагой, а в правой располагался маленький зонтик.

– Рад приветствовать, вам письмо, – повторился мужчина. – Могу ли я войти? – не дождавшись ответа, он быстро переступил порог и остановился в прихожей. – У нас тут, – он осмотрелся и заметив Андрея продолжил, – юноша, замечательно, – без всяких церемоний он прошелся до кухни, копаясь на ходу в своей черной папке. – Вам письмо, молодой человек, – он передал Андрею белый конверт с надписью «Уведомление». Мужчина тяжело дышал. Среди перерывов на тишину казалось, что ему очень плохо. – Вы прочтите, а я пока присяду, – добавил он, шмыгая носом.

Андрей раскрыл конверт. Внутри лежала небольшая бумажка, сложенная вдвое.

– Что там, одобрили? – спросила его мать. Ответа не последовало. Она подошла ближе. – Что-то не так?

– Меня призывают, – ответил молодой человек. – Это бумаги на подпись о призыве.

– Призывают? – опешила женщина. – Но куда?!

– На войну, милочка, куда же еще, – перебил восстановивший свое дыхание мужчина в черном плаще. – Вы если прочитали все, юноша, подпишите, а то мне еще тридцать адресов нужно обойти до обеда, – он вытащил из правого кармана ручку и положил на стол. – Да вы так не волнуйтесь, это же все чисто формальности, понимаете? Этот распорядок начинает действовать только при военном положении в городе. Ну, когда наш город с кем воевал, вот скажите? – в его словах чувствовалась доля иронии. Он говорил это, как рассказывают обычно бессмысленные истории. На его лице в некоторых моментах проскальзывала улыбка.

– Здесь сказано, что если я погибну, то не требую никаких компенсаций для моей семьи.

– Вы, юноша, говорите все верно. Не зря, данный приказ проходил под названием «И в смерти я герой». Поймите правильно, у города не так хорошо идут дела с экономикой. А если начнется война, то и говорить нечего. По закону, правящий аппарат должен выплачивать семьям погибших. Но кто в здравом уме, будет исполнять данную пошлость при военных действиях. Возможно это и цинично в какой-то степени, но аппарат лучше выделит деньги на закупку оружия, нежели на благотворительность и утешения граждан – войну же никто не отменит просто так… Во всяком случае, вы будете похоронены со всеми почестями, после войны, само собой. Ваш труп закопают…

– А ваш? – мать Андрея резко вскрикнула. – Ваш труп где закопают? Вы пришли в мой дом и говорите такие вещи. Кто вам дал право? Вы или сумасшедший, или человек, что не имеет совести.

– Послушайте, я правда тороплюсь, – ответил мужчина, – если бы вы подписали документ, я бы тут же удалился. Поверьте, мы больше не увидимся с вами, – его речь никак не менялась в тоне, он проговаривал одни и те же слова спокойно и без всяких пауз.

– Ладно тебе, – бросил Андрей, – он же просто разносит эти письма. Его вины здесь нет, – он взял ручку и поставил подпись внизу документа напротив надписи «подпись призывника». – Все, вы свободны, – он вернул обратно конверт с документом и ручкой мужчине.

– Благодарю за сотрудничество, – он вышел из-за стола и моментально удалился из квартиры, обронив напоследок. – Будь у меня шляпа, я бы снял ее перед вами. Хорошего дня.

Закрыв дверь за незваным гостем, матушка вернулась на кухню, и упоенная тоской и горем принялась разглядывать пейзажи за окном. Андрей же оставался спокойным.

– Ты так не заводись раньше времени, – сказал он, – я сегодня в министерстве все узнаю получше.

– Да никто не заводится. Просто как-то грустно на душе, вот и все. И кто им дал право…

– Мне пора выходить, а то опоздаю еще, – молодой человек выключил свет на кухне и перешел в прихожую.

– Конечно, – она проследовала за ним, накинув на плечи вязанную кофту. – Сегодня холодно что-то. Нужно купить газету, посмотреть, что пишут в прогнозах.

– Напишут они… Облачно, возможен дождь, черточка похолодание. Вот и весь прогноз.

Дверь захлопнулась. Свет в прихожей выключился. Еще некоторое время она бродила по опустевшей квартире, а после принялась за готовку. Свет за окном тускнел – облака стали темнеть, предвещая о скором и затянутом дожде.

Андрей успел забежать в полузабитый автобус до того, как на город обрушился шторм. Он очистил свое пальто от прилипших к нему листьев и выбрал место возле окна. Рядом, а точнее напротив, сидела девушка. Ее темные длинные волосы почему-то были намокшими, как и плечи серого пиджака. Андрей поначалу не предал этому внимания, но проехав несколько остановок, молодой человек почувствовал пристальный взгляд в свою сторону. Он поднял невыспавшиеся глаза. «Чудная» – подумал он, заметив, как девушка напротив не отводя взгляда смотрит на него. Андрей на всякий случай прошелся рукой по своим волосам, подозревая, что возможно он просто испачкался. Догадки оказались неверными – молодая особа так и не прекратила смотреть на него.

– Знаете, – вдруг заговорила она, – вы мне кого-то напоминаете. А точнее сказать, меня не покидает чувство того, что мы с вами где-то встречались.

Автобус резко дернулся с места. Водитель жал на газ, что есть мочи – машина захлебывалась в грязи. Белый свет в салоне очень плавно и практически незаметно глазу сменился на синий.

– Не могу ответить вам взаимностью, – начал Андрей. – Просто потому что не помню ничего из вас. И знаете, я уверен, что мы с вами не знакомы.

– А где, если не секрет, вы работаете? – поинтересовалась девушка.

– В министерстве, третий этаж. Работа с бумагами.

– Как интересно, – от услышанного ее глаза стали чуть больше. – Наверное все же вы правы – мы с вами не знакомы. Дело в том, что я недавно была в министерстве. Естественно по личным делам. Вот тогда, наверное, я вас и заметила, – она слегка опустила голову. – Вы простите, что отвлекла вас, поставила в такую дурацкую ситуацию…

– Ну что, вы, – возразил Андрей, – в этом нет ничего страшного. Во всяком случае, теперь все встало на свои места, – молодая особа ничего не ответила, а только скромно улыбнулась, опустив глаза.

Остаток пути они провели в молчании. Добравшись и переступив порог министерства молодой человек и вовсе забыл о случившемся. Его мысли были совершенно опустошёнными, лишенные каких-либо смыслов. Понимал это, и он сам. Порой ему казалось, что внутри нет ничего, а он лишь простая оболочка этой пустоты. На столь серые размышления подталкивала и сама обстановка – здание министерства переживало перемены. Они касались как сотрудников, так и интерьера. Если коллег было жалко не так сильно, особенно тех, кто мелькал впервые, то рушащаяся на глазах обстановка внутри напрочь снижала рабочее настроение. Все это началось еще задолго до нынешних проблем с кадрами. Запланированный пару лет назад капитальный ремонт здания так и не состоялся, ввиду отсутствия бюджета. По слухам, что ходили в министерстве, деньги в казне в какой-то момент стали исчезать без должных на то документов. Винили во всем изначально министра Коспалова, а чуть позже перешли и к самому мэру Лескову. На протяжении всего этого времени шепот в кабинетах не смолкал. Всплывали очень страшные, а иногда и пошлые моменты из жизни главы города. То причиной исчезновения капитала была некая молодая особа, на которую Лесков был готов потратить любые средства, то военное положение, к которому велись подготовительные действия. Слухов на эту тему было предостаточно, но истинных причин никто не знал, а даже если и знали, то отыскать их во всем этом океане предположений было практически невозможно.

С каждым новым днем ситуация в министерстве ухудшалась. Кадровый состав неумолимо сокращался из-за банальных причин невыплат, а те, кто продолжал сидеть на своих местах работали практически за бесценок. Министр Коспалов прокомментировал данную ситуацию на одном из обеденном собрании: «Я не понимаю каким словом можно охарактеризовать нынешнее положение. Возможно, в какой-то момент мы допустили ошибку. Если это так, мы обещаем, лично я обещаю исправить этот хаос и вернуть министерству былую функциональность». Данное выражение пользовалось у министра популярностью. После этого, он ненароком начал использовать его почти на каждом публичном сборе, и каждый раз после сказанных слов публика аплодировала. Был ли это всеобщий нервоз, или благодарность за новые надежды – неизвестно, но спустя некоторое время ситуация слегка изменила направление. Людей начали сокращать в большом количестве. Выплаты прекратились вообще. Крыша здания начала в буквальном смысле падать. Оставшийся штат сотрудников молчал. По коридорам министерства стала расплываться новость о скорой войне. И если ранее слухов было не счесть, то сейчас все в один голос говорили только об одном. При этом никто из штата не понимал, как быть и что делать, имея эту информацию. Министр Коспалов же никак больше не комментировал положение дел. Он вообще перестал посещать собрания. По тем же слухам он превратился в белого кролика и прорыл большую нору, где благополучно скрылся от всех дел и света. Во всяком случае, все продолжали работать.

В тот день, поднимаясь по лестницам министерства, Андрей вспомнил о своей коллеге. Каким образом лестница повлияла на толчок в его памяти – осталось загадкой, но мысль о переводе Татьяны на другой этаж возникла моментально. Добравшись до двери своего рабочего места, память полностью выстроила цепочку – за прилежную работу, Татьяна переводится на четвёртый. Эта вновь всплывшая новость никоим образом не подпортила настроение Андрея, а даже. Он не спеша зашел в кабинет, повесил темное пальто на вешалку и осмотрелся – коллега его сидела за своим столом и что-то печатала.

– Доброе утро, – произнес юноша, присаживаясь за стол рядом.

– И вам, – она была настолько увлечена бумагами, что ненароком вздрогнула от голоса, так неожиданно ворвавшийся в ее покой. – Снова опоздали…

– Опоздал. Что ж с того? – Татьяна делала вид, будто не замечает своего коллегу. – Я уж подумал, что мы проведем ваш крайний день на этом этаже без всяческих разборок.

– Все-то вы помните. Лучше бы так учили «Устав рабочих дней» – глядите чего бы полезного подхватили.

– Ну как вы не поймете, – он встал и сел напротив нее, – что ваш уход для меня намного больше значит, чем какой-либо дурацкий устав.

– Сами вы, дурацкий, – бросила она. – Займитесь чем-нибудь и оставьте меня в покое. Хотите спокойно проводить меня? Хорошо, давайте этот день проведем в молчании и тишине. Обещаю, – ее глаза, что скрывались за прозрачными очками, вдруг поднялись и задержались на глазах Андрея. – Обещаю, вас никоим образом не стыдить сегодня.

– Я вас прошу, – на его лице появилась улыбка, – уж кого вы стыдите в данных «ситуациях», так только себя. Мне, как вы могли понять, абсолютно все равно. А все ваши эти словечки в мой адрес – потеха лишь, не что иное.

– Ну так смейтесь, что же вы. Для вас все это сплошные шутки. Опоздания, ваше безалаберное отношение к работе, это же все очень весело. Уж про отношения к коллегам я вообще молчу, – ее палец соскочил с буквы на печатной машинке. – Вот, полюбуйтесь. Из-за вас я допустила ошибку…

– Ну, во-первых, не из-за меня, а из-за пламенных речей в мой адрес, что исходили из ваших уст, а во-вторых, уж в чем вы можете меня винить или стыдить по-вашему, но только не в отношении к вам. В отличии от вас, Татьяна, я не пытаюсь найти в вашей персоне какой-либо изъян и в тот же момент оповестить об этом, заметьте – в не самой красивой форме. Вы же делаете это постоянно. Причему вас никогда не бывает хорошего настроения. Вы вообще хоть иногда улыбаетесь, вот просто так? Только и слышишь одно – опоздали, безалаберный, дурак.

– По-вашему я, – она остановила печать и взглянула на Андрея, – бесчеловечна? – ее глаза стали слегка намокшими. Молодой человек заметил это и понял, что ситуацию нужно как-то исправлять.

– Возможно кто-то и скажет так, но не я. Вот посудите сами, я пришел сюда в первый день и увидел вас. Вспомните наше знакомство… Тогда вы еще могли позволить себе одеть что-то другое, кроме одежды серых или темных тонов, – он рассказывал это очень увлеченно, дабы отвлечь коллегу от слез, – окно – вот это вот было не заколочено… Да и вообще, обстановка была другой… более просторной что ли.

– К чему вы это все вспоминаете? – поинтересовалась Татьяна.

– А к тому, коллега, что за это время наша с вами работа потерпела мягко говоря изменения. И вот изо дня в день, я хожу сюда, в любую погоду, в любом состоянии. Зарплату понизили настолько, что скоро на автобус обратно хватать не будет. Окно это вот давно заколотили, а я все равно хожу, понимаете?

– Понимаю, – ответила она. – Вас просто никуда больше не берут, вот вы и ходите сюда. Кому же нужен, такой как вы.

– Какой, такой?

– Безалаберный, вечно опаздывающий дурак, – Татьяна встала из-за стола и подошла к шкафу, что стоял рядом, делая вид, будто что-то ищет в нем.

– А знаете, а не отметить ли нам с вами ваш переезд, так сказать.

– Вы я смотрю совсем головой тронулись. Новый рубикон решили перейти – распитие на рабочем месте и как вам не стыдно только.

– А чего стыдного-то, – юноша тоже подошел к шкафу и встал за спиной Татьяны. – Я мужчина, вы женщина, к тому же повод веский. Никто же не говорит напиваться. Все будет цивильно, мы разольем шампанское, я скажу тост и выпьем по одному бокалу.

– И где же вы, оратор, шампанское возьмете?

– Так далеко идти не надо, у вас я видел в шкафчике этом на нижней полке в бумагах бутылочка стоит.

– Все-то вы видите, – она обернулась и было заметно, как ее глаза менялись в настроении. – Нужно помыть бокалы тогда, раз мы решили пить шампанское.

– Простите? Я не расслышал.

– Бокалы, – она стояла перед ним, опустив глаза немного вниз, но при этом не выпускала его из виду, – нужно их сполоснуть, чтобы шампанское разлить…

– Да, бокалы, – ее коллега пребывал в удивлении. – Помыть? – она кивнула в ответ. – Это я могу, а сейчас я все сделаю, – голос у Андрея начал проявляться громче, он подошел к другому шкафу напротив и принялся искать бокалы. Он открывал одну дверцу за другой, пока не понял, что бокалов там нет.

– Они все здесь, – сказала девушка, аккуратно вытащив из глубины своего шкафа два запылившихся бокала. – Держите.

– Сейчас, – Андрей осторожно взял их в руки и нервным шагом направился к двери.

– Куда вы? – он резко остановился. – Мойка же здесь, – Татьяна кивнула в сторону белой раковины, что находилась слева возле двери. – Забыли?

– Похоже на то, – он повернул ржавое колесико крана влево и принялся старательно отмывать бокалы от пыли. – А вы чего, Татьяна, стоите? Достаньте пока шампанское, – она вновь заглянула в шкаф и отложив несколько стопок пустых листов на пол, вытащила темную бутылку на стол. Бокалы были промыты и томились рядом.

– Я подумала, может нам закрыть на время нашего небольшого перерыва дверь? Мало ли кто зайдет.

– Плохая затея. Сами подумайте, если захотят зайти, а дверь будет закрыта, то это еще хуже. Подумают всякое неприличное, зачем нам это, – он аккуратно распечатал бумагу, что была завернута на верхушке бутылки, после крепко обхватил рукой деревянную пробку и потянул наверх. Раздался глухой звук – пробка оказалась в одной руке, а бутылка в другой. Андрей моментально разлил шампанское по бокалам.

– Так за что мы пьем? – поинтересовалась она. Юноша молчал. – Андрей?

– Давайте выпьем за негласность, – на секунду ему показалось, что это уже происходило с ним. Он замер, его глаза перестали двигаться и моргать. В один момент все будто исчезло.

– С вами все в порядке? – Татьяна сделала глоток шампанского и отставила бокал на стол. – Присядьте, – она выхватила второй бокал у Андрея, поставила на стол рядом со своим и начала пододвигать к его ногам стул. Его глаза начали подавать признаки жизни, фокусируясь теперь на молодой особе. – Присядьте, присядьте, – она еле-еле усадила его на стул. – Может вам воды?

– Не поможет, – он дотянулся правой рукой до бокала, поднес его к своему носу, вдохнул, а после опустошил его ровно на половину.

– С такими выходками вам нужно обратится к врачу, – с долей испуга произнесла Татьяна.

– А я был у врача. Он сказал, что все в норме, и что я совершенно не болен. Все эти «выходки», как вы выразились, идут не от физического, а от внутреннего.

– Вас что-то терзает?

– Да в том-то и дело, что нет, – Андрей поднялся со стула и обойдя рабочее место своей коллеги встал напротив маленького окна, что был заколочен досками. – В том-то и дело, – повторил он, но уже шепотом. – Я знаете, как герой из того романа, где еще мертвые ходят по земле – забыл название, правда…

– О времени и исчезнувшем?

– Точно, «О времени и исчезнувшем», – он отпил еще немного из своего бокала. – Я слегка удивлен, что вы знаете это произведение. Мне почему-то казалось, что особы вроде вас, таким не увлекаются.

– Я слышала о нем, но не больше. В какой-то степени вы правы, «особы вроде меня» не интересуются подобным чтивом. На мой взгляд, подобные очерки отравляют людей своей глупостью и бесполезностью, особенно, если это написано рукой сумасшедшего человека.

– Просто в нашем мире нет такого понятия, как человек неугодный. Точнее сказать, понятие-то есть, но не публичное. Зато есть сумасшедший – прекрасное публичное понятие, чтобы взять и отобрать свободу у неугодного.

– Ну вот видите, – она взяла со стола свой бокал и отпила немного шампанского. – Вот ко всему, абсолютно, у вас есть претензия. Мне интересно, есть ли на свете вещь, что вас не поддает возмущению и всяческому отрицанию?

– О чем это вы?

– Вам просто нельзя угодить. В любом случае вы отыщите причину, чтобы вновь вернуться к критике. Будь-то работа, власть… Про друзей и семью я не могу сказать, но что-то мне подсказывает, что и с ними у вас «особые отношения». В вашем понимании виновато окружение. Виноваты все, кроме вас. Вы – центр благоразумия и истины. Но поймите, Андрей, чтобы начать кого-то критиковать, необходимо сначала подойти к зеркалу и посмотреть на самого себя. Возможно, что все напасти произошли не из-за каких-то незнакомых людей в галстуках, а из-за того, кого вы видите в отражении, – она вновь выпила немного шампанского и поставила бокал на стол.

– Вот вы сказали к зеркалу встать… – Андрей усмехнулся. – Ну а если я знаю, что как человек я – ужасен, во всех пониманиях, что ж теперь, мне нельзя критиковать своих директоров? Своих друзей или людей, которые близки мне? Все мы в какой-то степени ужасны – и эгоисты, и лгуны, и убийцы, предатели… Все это про нас. Вот вы ходите сюда изо дня в день. Работаете неустанно, выполняя маразматические прихоти этих скотов и вам все по нраву. Вы и вправду довольны тем, что ваше призвание сводится к заполнению пустых бланков и форм? По мне, Татьяна, вы достойны большего… Все мы достойны чего-то большего и не важно плохой ты или нет – мы живые люди, с нами так нельзя, – ему стало душно, он допил до конца свое шампанское и поставил пустой бокал на стол. Подойдя снова к окну, он попытался слегка приподнять одну из досок, чтобы в кабинет начал поступать свежий воздух. – Надо же а… Намертво.

– Да не старайтесь вы, Андрей, все равно не откроете, – сказала Татьяна, наблюдая за его мучениями. Она села за стол и тоже опустошила бокал до конца, немного отдышалась и произнесла: – У каждого правда своя.

– Зачем они вообще его заколотили?

– Это все ураганы. Они пагубно влияют на рабочий процесс. Сильный ветер выбивает окна и сметает все документы. Вы разве не помните, как к нам приходил проверяющий?

– Нет, этот момент я упустил, – Андрей протяжно вздохнул от бессилия и сел напротив нее. – Знаете, зря, наверное, я начал весь этот диалог… У вас тут такое торжество, а я взял и все испортил. Вы не сильно серчайте на меня. По крайней мере, скоро мы с вами видеться не будем так часто.

– Как вам шампанское? – спросила она. – По мне очень даже ничего.

– Пить можно, – ответил Андрей. – Постойте, – он с удивлением посмотрел на нее, – так может еще по бокалу? Раз оно такое сносное.

– Может, – с улыбкой ответила Татьяна. – Вы только пообещайте мне, что больше не будете выдвигать столь ярых речей сегодня, хорошо? – тот кивнул. – Вот и славно. Можем теперь спокойно выпить, – она взяла инициативу и бутылку в свои руки, разлила остатки шампанского по бокалам и чувствуя, что обстановку пора разрядить, начала думать над вопросом для Андрея, который не вызовет у него столь бурную реакцию. Вот только вопросов таких не было. Любое, о чем мог думать Андрей со временем начинало его раздражать. Татьяна решила попытаться и выбрала область искусств. – Вы все еще рисуете? – аккуратно спросила она.

– Нет, – он хотел было отделаться лишь этим, но ее взгляд вынуждал продолжать говорить. – У меня отобрали полотно. Дело в том, что я хотел попасть на выставку, и чтобы оформить заявку, необходимо пройти собеседование. Я проходил его четыре раза. На последний у меня отобрали картину.

– Вы шутите? – в ее голосе появился смех. – Наверное вы им изрядно надоели, – засмеялась она.

– Они сказали, что отправят мне письмо о результатах, но письма так и нет. Сегодня утром приходил посыльный, я уж было обрадовался, нафантазировал себе, – он сделал паузу, чтобы отпить немного шампанского. – Видимо я действительно не понимаю ничего в искусстве и написании картин. Видимо это настолько тонкая материя для меня, что я попросту не могу ее разглядеть.

– Получается, посыльный перепутал письма?

– Да нет же, он тут ни при чем. Как потом оказалось он был вовсе не посыльный, а человек, который разносит извещения новобранцам. Вот тоже да, – Андрей неожиданно поднял глаза на собеседницу, – пришел утром с извещением о войне. Как это понимать вообще? Разве так поступают люди?

– Простите, мне не послышалось. Вы сказали война? – он кивнул, одновременно допивая второй бокал. – У нас разве скоро начнется война? – Татьяна слегка насторожилась.

– Черт его знает, – кабинет на минуту увяз в тишине. Она о чем-то задумалась, а он, поняв степень абсурда данного диалога начал громко смеяться.

– Я не понимаю, чего вы смеетесь, – возразила особа.

– Да разговоры у нас с вами странные, Татьяна. То про власть, то про войну. Сплошное отчаяние и одиночество.

Пока Андрей продолжал смеяться, дверь в кабинет открыл проверяющий. Увидев данное безобразие, он тут же принялся устранять беспорядок. Она заметила проверяющего поздно. Тот уже успел подойти к Андрею за спиной и целеустремленно с пренебрежением смотрел на пустую бутылку шампанского. Заметив перемену в глазах коллеги, Андрей замолчал.

– Вы что себе позволяете? – тихо произнес проверяющий. В ответ он ничего не услышал. Мужчина обошел рабочее место, где было организовано небольшое застолье. – Вы, – он посмотрел на Андрея, – встаньте, – тот медленно встал. – Сядьте за свое рабочее место и начните заниматься делами, – Проверяющий не спеша приблизился к Татьяне. – Чтобы этого всего не было. Вы поняли меня? – Татьяна почти незаметно кивнула в ответ. Проверяющий оглядел кабинет: проверил целостность досок у окна, осмотрел шкафы, пол и дойдя все тем же медленным шагом до двери, повернулся и сказал: – от вас, милочка, я такого не ожидал. Мне придется доложить об этом вышестоящему руководству и как вы понимаете, ваше повышение теперь может встать под вопросом. А вы молодой человек – мы с вами еще не закончили… – он со строгим видом вышел из кабинета, аккуратно закрыв за собою дверь.

– Какая же я дура, – сказала после этого Татьяна. Это были ее последние слова, что слышал Андрей.

10.

Растворившись во снах, я вновь видел себя ребенком. Душа играла во мне и сердце не знало скорби. Там не было дождей и времени. Океан омывал песчаный берег, где стоял дом, а возле него тянулись к солнцу самые необычные и прекрасные цветы. Внутри, стоял большой стол и был он обставлен шестью стульями. За ним собиралась вся наша семья. И казалось, что ночь не нагрянет, и не настигнет стен наших полумрак. Она держала крепко мою руку, а я молил святых задержаться там… хоть еще на пару мгновений.

***

Утро господина Лескова началось в одиночестве, под одеялом. Просторную кровать освещал тусклый белый свет солнца, что давно не выходил из серых облаков. Сама спальня была выполнена в светлых тонах. По замыслам Анастасии, такой выбор цветовой гаммы должен успокаивать и располагать ко сну. Всю мебель, включая небольшие фигурки из глины на тумбе подбирала она. Самому господину Лескову это казалось глупым и «не таким важным делом, чтобы тратить на это время». Она же, в свою очередь считала это интересным и ответственным занятием. Как-то раз, за столом, госпожа Лескова обронила: «Я обустраиваю нам жизнь», на что ее муж лишь посмеялся. Горничной в тот вечер потребовалось несколько часов, чтобы успокоить госпожу и спасти ее от нервного срыва.

В доме они жили около года. Возвели его в короткие сроки, за счет внутренних сбережений и рабочих, что трудились на мэрию. В целом Лескову удалось сэкономить около половины средств: материал поставлялся его знакомым, которого в свое время он спас от тюремного заключения; рабочим выплачивалась лишь зарплата из казны, а земельный участок был присвоен путем «Закона о свободных землях». Данный закон был введен перед постройкой дома. В нем говорилось о том, что любая земля, оставленная прошлым хозяином по причине смерти, катастрофы и других обстоятельств переходит во владения министерства города. О прошлом хозяине участка не было ничего известно, кроме того, что умер он от переохлаждения. После этих новостей, земля моментально перешла во владения министра Коспалова. Но так как Коспалов уже имел свой дом, он любезно передал владения господину Лескову. Спустя несколько месяцев на участке был возведен двухэтажный большой дом. Семья перебралась из старой усадьбы в новые стены. Спустя год, открывая глаза по утрам, Лесков иногда думал про себя: «Если бы оформлением дома занималась не Анастасия, возможно, мне бы не было так противно находиться в нем». Как не странно, но в это утро, его не посещали данные мысли.

Анастасия уже как час сидела за столом в гостиной, на первом этаже. В ее распоряжении была горничная, которую она недолюбливала за слишком длинный язык и завтрак, которая подавала эта самая горничная. Завтрак состоял из трех блюд: пышный омлет с тонким ломтиком ветчины, небольшой кусочек сырного пирога и молочные печенья со сладким чаем. Чай, Анастасия не пила – следила за фигурой. Весь обряд завтрака у госпожи Лесковой протекал медленно. Сначала, она спускалась на первый этаж и шла в ванную комнату. После утреннего туалета девушке нужно было подобающе одеться. Гардероб и косметика находились между длинным коридором на кухню и ванной. Было сделано это специально, чтобы не тревожить по утрам сон господина Лескова. По итогу всех свершенных манипуляций, она присаживалась за огромный стол в гостиной. Горничная уже знала это и на всех парах мчалась с первым блюдом. На этом моменте, стоит упомянуть о медленности Анастасии. Девушка не любила торопиться, во всех смыслах этого слова. Иногда, она могла быть занята одним блюдом около часа, щепетильно разрезая еду на маленькие кусочки и тщательно прожевывая. Сказать, что горничную это раздражало – не сказать ничего. Дело все в том, что изначально, чтобы подать блюдо, его нужно приготовить. Этим занимался универсальный повар на кухне, найденный лично господином Коспаловым по просьбе главы. Его рабочий день составлял всего пять часов. За это время он должен был приготовить завтрак, обед и ужин. При этом его никак не волновала успеваемость. Он понимал, что работодатель вряд ли его уволит, в связи с ситуацией на бирже труда – нехватки рабочей силы в сфере обслуживания. Поэтому «господин приготовь», так прозвала его в шутку Анастасия, чувствовал полную неприкосновенность, отсюда и некое желание работать не в полную силу. Горничная понимала, что если повар потратит на завтрак больше половины своего рабочего дня, то на ужин господину мэру достанется пустая тарелка. Когда такое происходило, Лесков всегда винил именно горничную. Он мог устроить истерику, мог угрожать, а мог просто выкрикивать похабные вещи в ее сторону. Чтобы таких ситуаций не происходило, горничной нужно было каким-то образом поторапливать Анастасию. Не так давно, она заметила интересную вещь – если подать блюдо и после встать рядом, к примеру, за спину Лесковой, то она будет есть намного быстрее. С чем была связана столь странная смена темпа – неизвестно. Естественно, Анастасию это не устраивало и первые дни она пыталась выпроводить горничную с гостиной, на что та просто никак не реагировала. «Лучше выслушать ее, чем потом господина» – думала она про себя. Но произошел момент, когда ей все же пришлось уйти, а точнее сбежать. Это случилось днем ранее, Анастасия была слегка не в себе и выходки горничной стали последней каплей. Она пригрозила ей увольнением и поддержкой со стороны мужа, подняла целый скандал и выгнала ее чуть ли не пинками из гостиной. Вечером, когда в дом зашел Лесков и увидел пустые тарелки, он тут же начал отчитывать горничную. В какой-то момент она попыталась что-то сказать в свою защиту, но получала лишь новые оскорбления в свой адрес. Напоследок, глава сказал ей: «Мне все равно, что думаете все вы. Я хочу приходить в свой дом и ужинать».

Именно поэтому, сегодняшним утром, горничная подала первое блюдо Анастасии и вновь встала у нее за спиной. Лескова окинула ее недовольным взглядом:

– Я думала, что мы вчера все решили, – сказала она, – а вы опять за свое. Я в последний раз прошу вас покинуть гостиную и дать мне спокойно позавтракать, без вашей кривой физиономии, – ответа не последовало, горничная стояла будто немая. – Мне придется доложить об этом мужу, он-то с вами разберется, – на сей раз подобные слова никак не повлияли на ситуацию. – Я иду к нему!

– Можешь идти, – ответила внезапно горничная. – Ему все равно. Ты в этом доме на птичьих правах.

– Что ты сказала? – Лескова пребывала в удивлении от услышанного. – Повтори, что ты мне сказала! Я требую! – она начала было понемногу вставать.

– А кто унес документы из спальни?! – послышался приближающийся голос главы со второго этажа.

Дамы моментально подняли голову наверх. Горничная быстро подошла к столу и выхватила полупустую тарелку у Анастасии, добавив: «Я сказала, Госпожа, что принесу вам второе блюдо», и поспешила удалиться в сторону кухни. Господин Лесков без какого-либо намека на «доброе утро», лениво спустился по лестнице на первый этаж:

– Ты не забирала из спальни мои документы? – спросил он у опешенной Анастасии.

– Твоя горничная снова дерзила мне. Разберись с ней в конце концов. Я не хочу видеть ее в своем доме.

– Ну так выгони ее и дело в шляпе, – осмотревшись вокруг, Лесков понял, что документов уже не найти, либо они были выкинуты горничной, либо самой Анастасией. Ему не оставалось ничего, кроме как сесть за стол и позавтракать.

– Она снова стояла над душой, – продолжала возмущенная супруга. – При всем при этом, она не слушает меня. Она считает начальником только тебя. Я не могу так, понимаешь? Не могу так больше жить…

– Господин, завтрак! – горничная подбежала к столу и поставила перед главой тарелку с пышным омлетом. Она улыбалась ему, будто ничего не произошло.

– Ну ты посмотри на нее! – прокричала Лескова. – Взгляни в ее глаза! Она же издевается!

Глава спокойно взял вилку и нож в руки, и разрезав омлет на две ровные части сказал:

– Спасибо, дорогуша, – горничная с улыбкой кивнула головой и развернулась. – Кстати, дорогуша, вы уволены.

В мгновенье гостиная перестала быть шумной. Горничная стояла перед столом, склонив голову, Анастасия сидела боком и смотрела в окно, а господин Лесков продолжил свой завтрак. Горничная хотела что-то сказать, но Лесков дал четко понять, взмахом своей руки, что ничего не желает слушать. Спустя несколько секунд она покинула гостиную в слезах.

– Теперь все в порядке? – спросил супруг, Анастасия молча кивнула в ответ. – Рад.

Остаток времени за завтраком они провели в молчании. По завершению трапезы, Анастасия по привычке оставила посуду на столе и удалилась на второй этаж. Лесков заметил это, но ничего не сказал. Ему не давала покоя мысль о потерянных документах. Попытки вспомнить, где последний раз видел их оборвал громкий звонок в дверь. Он вновь медленно погрузился в воспоминания и опять его покой нарушил звонок в дверь. Лесков крикнул в коридор: «Дорогуша!» – поняв, что дорогуша ушла, он медленно вышел из-за стола и тихонько, чуть ли не на цыпочках, подкрался к входной двери.

– Кто это? – спросил слегка взволнованно Лесков.

– Я с местного почтамта. У меня здесь письмо, для некого господина Лескова. Вы знаете таких?

– Знаем, – он аккуратно приоткрыл дверь, – я господин Лесков.

– Тогда это вам. Мне потребуется только подпись, – молодой человек в серой кепке достал из рюкзака помятый белый конверт и папку. Передал посылку через дверной проем, ручку и указал пальцем, где необходимо поставить подпись на папке. Лесков нервно поставил галочку и тут же закрыл дверь. – Благодарю, – сказал напоследок юноша.

Удостоверившись, что почтальон покинул территорию владений, глава с помятым конвертом прошел в гостиную. На передней стороне посылки был указан адрес и инициалы. Лесков раскрыл конверт и достал небольшую бумажку.

– Кто это был? – со второго этажа донесся голос Анастасии.

– Я еду на работу, – ответил без энтузиазма Лесков.

– Подожди, – звук от каблуков по мрамору начал нарастать с каждой секундой все больше. Она не спеша подошла к лестнице и сохраняя темп спустилась в гостиную. – Что ты говорил?

– Я сказал, что уезжаю на работу.

– Как? А как же твои слова на счет того, что там нечего делать, и что больше твоя нога не переступит порог кабинета. Ты ведь говорил мне это на днях буквально. Или все же объявился твой дружок?

– Он мне никакой не дружок, – ответил Лесков поправляя свой темный пиджак. – У меня появились дела, – он прошел в коридор ко входной двери, быстро обулся, взял открытый конверт с письмом и небольшой черный чемоданчик. Перед уходом он даже не взглянул на нее. Дверь захлопнулась, оставив в коридоре лишь слабое дуновение ветра с улицы. В дом пришла тишина.

Анастасия давно свыклась с тем, что оставалась в доме одна. Пребывание супруга рядом с ней нисколько не давало ощущений защищенности и комфорта. Возможно поэтому ей больше нравилось проводить время в одиночестве, со своими мыслями, мечтами и догоравшем огоньком в каштановых глазах.

Она очень редко выходила из дома. Почти все основное время она занималась выбором мебели для комнат и ее расстановкой. Иногда, Анастасия баловала себя покупками из домов моды. Она выезжала на машине строго до обеда и уже через час возвращалась обратно. Лескова не всегда была такой замкнутой и не общительной, но ей всегда было сложно найти с кем-то общий язык. Она не любила публичность. Она не понимала свое окружение и явно не искала в нем спокойствие. В этих людях, что не смотрят в глаза, рассуждают о деньгах, о роскоши, в которой увязли, о сером прошлом, которое благополучно забыли, она ощущала вселенскую нелюбовь ко всему живому. В узких кругах элиты ее считали «не от миру всего». Единственный человек, с кем она могла быть собой, был господин Коспалов. По мнению Анастасии, он был привлекателен не своей внешностью, а тем, что «мог понять чужую душу обычным взглядом». Но также, по мнению Анастасии, Коспалов был человеком трусливым, именно поэтому их роман спустя год закончился, разлетевшись на осколки непонимания. «Он не боится, что узнают – он боится узнать, что любит» – так характеризовала Лескова разрыв отношений с министром, когда в очередной раз общалась со своими ручными кроликами, в летнем саду.

Эти события сделали ее более холодной к другим. Более закрытой и мрачной. Она ненавидела весь мир, в котором существует, а порой, она ненавидела и саму себя в этом мире, и самое больное для нее – понимание того, что ничего уже не изменится.

Когда овладевала тоска, Анастасия выходила в небольшой садик позади дома. Хоть он и был небольших размеров, Лесковой удалось усадить его разными дивными цветами и растениями. Она находила здесь успокоение души, сидя на лавочке в конце сада, любуясь идеально подстриженными кустами роз, сарбики, малгии, общаясь с белыми пушистыми кроликами и прислушиваясь к шуму воды, что исходил от фонтана возле большого сухого дерева. Изначально это место создавалось, как небольшая беседка для гостей, которые приходили в дом. Господин Лесков с трепетом в душе возводил этот сад, а когда стало ясно, что гостей не будет – забросил его, предоставив своей супруге, как «место для раздумий». Кроликов, к слову, хотели пустить на шкуру, но Анастасия отговорила своего мужа от этой идеи.

Утро уступало дню. Ветер за окном становился сильнее, расшатывая оголенные ветки деревьев и попутно разбрасывая мертвые листья с земли по участку опустевшего дома. Мир казался недобродушным. С этими мыслями Анастасия вышла в летний сад. Она обошла кусты роз, что росли первыми, после прошла мимо фонтана к кустам малгии, откуда уже виднелась небольшая деревянная лавочка. Рядом стояла клетка со слегка обгрызенными железными прутьями – дом трех белых кроликов. Самого старшего из семейства звали Вун, его брата по крови – Ун, третьим был Ян. Семья Яна была истреблена во время массовых лесных пожаров, оказавшись в одиночестве молодой кролик нашел в себе силы и примкнул к двум братьям. Спустя некоторое время их поймали и преподнесли в виде подарка мэру города. Отныне эти три четвероногих друга не покидали пределов усадьбы Лескова. Впрочем, на жизнь они и не жаловались.

Девушка села напротив клетки и слегка постучала по прутьям, чтобы кролики ее заметили. Первым из самодельного домика показался Ян. Анастасия улыбнулась:

– Ну здравствуй, милый мой друг.

– … – ответил Ян, выползая из домика.

– Давно я вас не навещала. Вы еще не забыли меня?

– … – кролик помотал своим миниатюрным хвостом и заглянул на мгновенье обратно к остальным, дождавшись выхода Уна.

– И ты здесь, дорогой мой! – воскликнула девушка. – Может и Вун поприветствует меня?

– … – дернулся слегка Ун. Это означало, что его старший брат все еще спит и вряд ли сможет выйти. Вун выходил лишь по особо важным делам, если дело касалось еды или других новых лакомств.

– Надо было взять немного варенья, – подумала вслух Лескова. Она взглянула на маленькую миску возле их домика. На удивление, кролики не страдали от голода. В миске были нарезанные овощи, фрукты, а вокруг была разбросана зелень. – Кто же вас угостил, мои друзья?

– … – проворчал Ян и спрятался под теплое брюшко Уна.

– Но постойте, а ведь правда, – Лескова насторожилась. – Кто вас покормил? – она оглянулась вокруг. Кроме ветра и цветов в саду никого не было. – Не понимаю… – девушка поднялась с деревянной скамьи и вновь оглянулась. – Я спрошу у повара, – в ее голосе чувствовалось волнение. – Я сейчас, друзья мои.

– … – ответил Ун, на которого, от теплой шёрстки Яна понемногу нападал сон.

Анастасия сделала несколько шагов в направлении дома, как вдруг рядом послышался мужской голос:

– Постойте. Не нужно никуда идти.

– Вы кто? – испуганная девушка не понимала откуда исходит голос. Она застыла на месте. Руки ее слегка дрожали. Глазами она пыталась найти источник звука.

– Не нужно никуда идти, – повторил мужской голос.

– Покажитесь! – Анастасия крикнула. Кусты роз, что стояли рядом по правую сторону зашевелились. Девушка приготовилась бежать. Спустя мгновенье из колючих цветов показался до боли знакомый образ. Она сделала шаг вперед, не веря своим глазам. – Это ты?

– Я, – ответил господин Коспалов, выходящий из кустов весь в маленьких иголках.

– Что же ты делаешь! Ты меня напугал до смерти! – возмущённая от глупости поступка, Анастасия глубоко выдохнула. Ее лицо слегка покраснело, а руки продолжали потрясываться. – Не подходи ко мне! – вновь вскрикнула она, заметив, что Коспалов предпринимает попытки сближения. Она спешно обошла куст сарбики, что был за спиной и аккуратно встала за ним. – Тебе, Коспалов что, у себя не сидится?

– Пойми меня правильно, – начал министр, – я ни в коем случае не хотел тебя напугать, – смахнув последние иголки с вельветового пиджака, он обошел небольшую лужу и мелкими шашками начал подходить к кустам чудесной сарбики. – Моя жизнь терпит изменения и подумав, я решил сказать об этом лично.

– Не стоило утруждаться, – фыркнула Лескова, – мог и письмо отправить – пережила бы, – ее руки нервно мяли небольшие листочки куста. – Ну раз уж решил ворваться сюда – так говори и уходи, – меняющийся с каждым сказанным словом голос, выдавал ее заинтересованность в происходящем.

– Дело в том, что я решил продать свой дом и покинуть этот город, – он излучал полнейшую безнадегу, но в то же время, в его словах чувствовалась решительность.

– Рада за тебя. Эту рухлядь давно пора было передать в более ответственные руки, – ответила Анастасия. – Вот только при чем здесь я? Ты свободный человек, имеющий права путешествовать куда угодно.

– Возможно ты меня не поняла, – Коспалов стал говорить чуть тише, – уехав из города, обратного пути не будет.

– Ты уезжаешь навсегда? – он кивнул в ответ. – Но подожди… – возможно в этот момент, она не хотела быть на своем месте. Возможно, она не хотела слышать подобного. Возможно, когда она пыталась подобрать слова, ее что-то кололо внутри. – Как же должность?

– Она никогда не приносила мне удовольствия, – он слегка улыбнулся и добавил, – как и остальным людям.

– Ну а как же близкие? – она все еще находилась в большом потрясении, но продолжала говорить.

– Да будет тебе, какие близкие. Родители в завещании оставили дом. Братьев и сестёр у меня нет, так кроме горничных у меня никого и не было. Да и те недавно уволились.

– Получается ты все уже решил… – с печалью произнесла Лескова. – Куда же ты отправишься?

– А куда глядят глаза, туда и отправлюсь. Мне лишь бы подальше, а уж после как-нибудь разберусь.

– Неужели так невыносима жизнь здесь, что ты готов бежать в неизвестность?

– Невыносима. И честно признаться, я устал так жить, – Коспалов поднес ладонь к ягодам на кусте. Не срывая, он начал аккуратно перекатывать их, рассматривая интересное смешение цветов. – Как же все-таки здесь красиво, – подметил он.

– Это ты угостил кроликов? – министр снова кивнул. – Зачем ты вообще прятался здесь?

– Не хотел тревожить твоего супруга. Хотел поговорить с глазу на глаз, а после так же незаметно уйти.

– В доме, кроме меня и повара никого нет, – Коспалов поднял голову, переведя внимание с ягоды на девушку. – Он получил письмо и уехал на работу.

– Что же за такие письма надо получать, чтобы срываться в свой выходной, – задумался министр, – При такой-то должности…

– Вот сам его и спроси, – она устала стоять на одном месте, ее ступни выкопали возле куста небольшую ямку, – или ты решил оставить его без новостей? Он был опоён надеждой о твоей явке на послезавтрашний вечер…

– В мои планы это не входило, – Коспалов поймал ее взгляд. Ее глаза хоть и источали тоску, но по-прежнему являлись самой красивой и магической вещью на белом свете, – но возможно я передумаю, – добавил он.

– Ты так смотришь, будто не видел меня несколько лет.

– Возможно и так, – задумчиво ответил Коспалов, – для меня время, знаешь, стало злейшим врагом за последние годы. Все стало таким скоротечным, что иной раз не успеваешь даже свыкнуться с мыслями своими, – на его лице появилась улыбка, он подошел чуть ближе к Анастасии, не сводя взгляда с ее глаз. – Что ж, мне пора, – пока Анастасия молчала, Коспалов начал пятиться назад.

– Ты и вправду уедешь? – Лескова второпях обошла куст, который огораживал ее от министра. – Вот так просто!?

– Поедем со мной, – Коспалов прекратил идти назад. Они остановились буквально друг напротив друга.

– Зачем мне с тобой куда-то ехать? – нервно засмеялась Анастасия. – Ты, видимо что-то там придумал себе, господин Коспалов. Увы, но моя жизнь здесь и только здесь.

– Хочешь сказать, что все наши дни были выдумкой? И что при виде меня, сердце перестало биться?

– Нисколечко не бьется, – съязвила Лескова.

– Позвольте, – он протянул руку к ней и положил на область сердца. Она сопротивлялось, но это не помогло.

– Да что ты себе позволяешь, Коспалов! – ответа не последовало. Он продолжал слушать ее биение. На несколько секунд сад замер. Прекратился ветер. Затихли кролики. Сердце было готово выскочить наружу. Коспалов аккуратно подвел руки к ее плечам, заглянул в томные глаза и крепко обнял ее, прижав к своей груди.

– Как бы я не хотела… – на бледном лице Анастасии стали проявляться слезы. Она не могла боле говорить – что-то острое подбивало к горлу. Она осторожно облокотилась на его плечо и закрыла глаза.

И казалось, что времени нет. Весь мир исчез, оставив жизни только двум. Все живое и неживое чувствовало слабое дуновение теплого ветра. Цветы в саду кланялись им, будто торжество переступило порог этого дома. Шумела даже вода в фонтане, напевая волшебную мелодию. Исчезла печаль. И грезы стали явью.

Я никогда не забуду те дни,

Когда сбегал к иным садам,

Там было небо, и плыли реки,

И цветы падали к ее рукам.

***

В центре города погода все ухудшалась. Если на секунду представить безоблачное небо, то можно было удостовериться, что солнце висит прямо над головой. Уличный полумрак в дневное время ставил некоторых жителей под сомнения. Многие за счет раннего наступления темноты путались в своих рабочих графиках. Одна местная газета, как-то выпустила статью о том, что некий человек, занимавший должность банковского служащего ушел с рабочего места раньше положенного времени, обосновав тем, что за окном стояла ночь. Служащего этого уволили на следующий день, а через некоторое время выпустили закон о том, что каждый на своем рабочем месте должен иметь часы. Первое время существовала служба проверки. Эта небольшая группа людей следила за всем рабочим классом. Если кто-то был не осведомлен который сейчас час – ему выносили выговор. На следующий раз – штраф, а после увольнение. К слову проверка эта просуществовала недолго. Министерство закрыло ее из-за больших затрат, уходящие на организацию необходимых мероприятий.

Обеденный полумрак кое-как освещал белый кабинет. И то, светом прикормлены были только те предметы, что находились рядом с окном: большой подоконник, на котором складировались не совсем нужные бумаги и папки; два обшарпанных высоких стула, что смотрели на входную дверь и небольшая часть мраморного стола, расположившегося в центре кабинета. Образовавшуюся темноту удалось развеять с помощью настольных ламп и большой люстры, свисавшая с потолка прямо над столом. Господин Лесков был в кабинете не один. Пока его гость в странном темном кожаном плаще расхаживал из стороны в сторону, он, облокотившись на книжный шкаф у стены, безмятежно наблюдал проходящую жизнь за окном.

– Я слегка в недоумении, – начал человек в черном, – как мне помнится, мы заключили с вами договор. И в этом договоре черным по белому написаны условия. Мы со своей стороны даем полные гарантии и выполняем все обязанности. От чего же ваша сторона, господин Лесков, нарушает условия подписанных документов? – он говорил без особой надменности над собеседником, но в его голосе чувствовалась нарастающая злоба.

– Вы прекрасно знаете, что договор «О мирных днях» мы подписывали изначально, опираясь на конкретные цифры, – Лескову было страшно, его голос иногда прыгал на окончаниях слов, но он продолжал, – но вам, как я смотрю, оказалось мало этого и вы без моего согласия, поменяли условия. Что же это получается, уважаемый, вы считаете, что можете просто так устанавливать свои правила? – человек в черном остановился, его бледная кожа покрылась маленькими точками по всему телу. – Я не собираюсь играть в эти игры.

– Господин Лесков, – он смотрел, не отрываясь ему прямо в глаза, в кабинетной пустоте чувствовалось витание чего-то очень темного и в то же время необычного, – мы поменяли, как вы сказали «правила» из-за изменений в вашей экономике. Мир меняется, мой друг и вы это должны понимать. Вы знаете, ситуацию, и понимаете, что повышение могло быть куда на большие цифры, но только из-за уважения к вам, мы не стали делать этого.

– Не вижу никакой связи, – ответил надрывисто Лесков. – Раз вы решили изменить условия, то нужно было этот момент обсудить напрямую со мной. Вы же знаете, где меня искать.

– Я так понимаю, наш разговор с вами заходит в тупик. Поэтому спрошу еще раз, вы будете следовать договору?

– К сожалению, уважаемый, но я вынужден вам отказать.

Человек в черном ничего не ответил на это. Он просто стоял и смотрел на мэра. Спустя несколько секунд, мужчина улыбнулся:

– Еще увидимся, – с характерной глуховатостью сказал гость и направился из кабинета прочь.

Лесков хотел было проследить за ним, но выбежав из кабинета в коридор, он увидел лишь секретаря, что направлялся в его сторону.

– Господин Лесков! – увидав его, прокричала женщина. – К вам тут гость! – она чуть ли не бежала к нему навстречу.

– Я никого не желаю видеть, уж простите.

– Даже меня? – проскочил по коридору мужской голос. Спустя мгновенье позади секретаря появился образ мужчины в коричневом пиджаке.

– Коспалов! – возрадовался глава. – Сколько лет, сколько зим.

– Господин министр хотел с вами пого… пого… поговорить, – женщина пыталась закончить предложение, но нехватка кислорода остановила ее.

– Вы свободны, дорогая, а вы господин министр, – Коспалов успел подойти и пожать ему руку в этот момент, – прошу в мой кабинет, – Лесков дал ему пройти первым. Заметив, что секретарь не уходит, он повторил: – Вы свободны, идите работайте, – кое-как совладав с дыханием, она кивнула и поторопилась уйти, – вот же неугомонные.

Двери кабинета закрылись.

– Где же тебя носило? – начал Лесков, подбираясь к своему столу, дабы достать трубку.

– Вынужденные обстоятельства, – сухо ответил Коспалов. Он понимал, что подробности его истории могут пагубно сказаться на дальнейших планах. Отсюда появилась наигранная сдержанность, коей министр никогда не обладал.

– Ты бы хоть весточку отправил, я не знаю. Исчез и с концами, – господин мэр вытащил из нижнего шкафчика курительную трубку. Смахнув с нее пыль, он утрамбовал в большое отверстие табак и поднес трубку ко рту. – Если быть откровенным, – он поджег табак длинной спичкой и закурил, – меня начали посещать мысли о твоем переезде из города.

– С чего вдруг мне переезжать отсюда? – министр медленно ходил по кабинету, осматривая его детально. – А здесь все как прежде, – подметил он. И вправду – в белом кабинете не менялось ничего, кроме нараставшего слоя пыли. Белоснежные стены рассыпались, обрастая трещинами и грязью. Изуродованная временем мебель доживала последние дни, а люстра, что висела над большим круглым столом казалась ниже, чем должна быть на самом деле.

Лесков молча продолжал курить трубку. Тишина этого места обрела зажатость. Чувствовалось, что обстановка накаляется. Обойдя весь кабинет, Коспалов аккуратно прихватил стул с общего стола и сел напротив давнего друга. Они переглянулись. Табачный дым перекрывал глаза, создавая лишь мягкий звук жженой листвы и усложняя попытки понимания мыслей собеседника. Ветер бил по окнам и каждый неторопливо думал о своем.

За их многолетнюю дружбу случалось всякое, но столь долгое и обоюдное молчание явилось впервые. Один из них думал, что другой что-то скрывает, второй думал, что первый не знает с чего начать. Табак в курительной трубке Лескова понемногу догорал. Министр следил за дымом, что медленно рассеивался, приближаясь к окну. Когда клубы дыма совсем исчезли из виду, Коспалов вновь окинул взглядом старого друга. С прошлой встречи, что состоялась несколько месяцев назад он изменился. Никогда его лицо не выглядело таким болезненным, как сейчас: пустой взгляд, обрамленный синяками ярко-сливового оттенка, расходящаяся на слои побледневшая кожа и седые волосы, которых так он боялся всю сознательную жизнь.

– Последнее время трудно стало спать, – нарушил молчание Лесков, заметив особое внимание к себе. – Как лягу, так все – глаза словно заколдовал кто-то. Хожу ночью по дому, а делать ничего не могу – голова ватная, – он отложил трубку и дабы отойти от темы, переключился на Коспалова. – Ну а как твоя жизнь?

– Трудно назвать это жизнью, – ответил министр. – Самое интересное, что на тот момент я знал, чего ожидать, но к сожалению, ничего до конца не понимал.

– Все наши идеи забыты, а планы, на которые возлагались надежды так и не начаты, – с легким сожалением констатировал Лесков. Он знал настоящее положение Коспалова, поэтому странная формулировка ответа про жизнь казалась ему вполне уместной. – Моя жизнь ведь тоже не сахар, – вздохнул глава, – Причем я даже и не помню с чего она перестала быть такой. Будто так и нужно, знаешь. Будто того времени, когда все было спокойно, вовсе и не было. Вот раньше как, просыпаешься утром – жив, и слава Богу, а сейчас открываешь глаза и думаешь: «На кой черт я вообще проснулся…». И так каждый день.

– А как же твоя жена? Неужто любовь не спасает душу от тяжелых мыслей?

– Да какая там любовь, – вскрикнул Лесков, – так, сожительство, не боле, – он повернулся к шкафу лицом. Заметив стеклянный графин на полке с книгами, мэр привстал. – Заявляет мне тут недавно, мол из-за моей бессонницы она не может спокойно спать, – он налил из графина немного воды в свой стакан и сел обратно. – Иди, говорит, к врачам обследоваться.

– Ну все верно – заботится о тебе, – поддержал Коспалов.

– Она не меня поддерживает, а себя оберегает, – он отпил из стакана и выдохнул, – точнее свой сон, – мэр выдохнул, его лицо за долгое время обрело красный оттенок. – Вот так я и живу, – добавил он, дав понять на конец истории.

– А как обстоят дела с нашим общим другом?

– А какие дела? – удивленно спросил Лесков. – Был на днях у меня, в очередной раз. Пришел, взял деньги и ушел – все как обычно. С чего такие вопросы?

– Просто ходят слухи по министерству…

– А ты что, – мэр слегка понизилтон, – начал верить слухам? – Коспалов помотал головой и хотел было что-то сказать, но Лесков перебил его. – Ты знаешь, я конечно ничего против тебя не имею, как никак мы с тобою друзья. Но если откинуть все эти названия и взглянуть на ситуацию с холодной головою, то на деле можно разглядеть хаос. Хаос, я уточню, это когда люди не боятся не то что за спиною обсуждать власть, они не боятся обсуждать ее и осуждать на глазах самой власти. Понимаешь? И это все происходит по твоей вине, дорогой друг, – он пристально созерцал глаза министра. – И после этого ты обсуждаешь со мною слухи, касающиеся моей работы? Да эти животные будут говорить все что угодно, лишь бы не работать и в своей лени обвинить кого-то другого…

На минуту кабинет вновь погряз в молчании. В этой тишине, было слышно лишь звук падающих листьев и качающихся от сильнейшего урагана деревьев.

– Виноват, – тихо произнес Коспалов.

– Перестань, – махнул рукой его собеседник и потянулся вновь к стакану с водой. – Знаешь, я тут послезавтра вечер устраиваю. Хотел было дома все организовать, а после посидел, подумал и понял, что места мало – перенес все в наш ресторан. Я понимаю, время, не особо подходящее для таких мероприятий, но все же – буду рад, если ты придешь.

– Что-то поздно ты с приглашением в этот раз, – подметил министр.

– Да все как-то руки не доходили, знаешь, – Коспалов аккуратно вышел из-за стола, вновь оглядывая кабинет. – Ты что, уже уходишь?

– К сожалению, друг мой. Слишком много дел и обстоятельств. Как ты знаешь, они не ждут.

– О да, тут ты прав, – поддержал Лесков. Они посмотрели друг другу в глаза и пожали руки. Министр открыл двери кабинета, впустив новую волну холодного ветра. – Чуть не забыл, – окликнул он Коспалова, что уже переступал порог, – я тут сегодня утром горничную уволил, у тебя никого нет на примете? Может дашь на время пока одну из своих?

– Ты знаешь, я бы с радостью, да вот дел у них невпроворот. Мечутся все из комнаты в комнату, порой не понимаешь сам, чем они так заняты, – с необычным спокойствием ответил он. Лесков лениво кивнул, отводя свой взгляд куда-то в сторону. Еще немного министр томился в дверях кабинета, а после ушел, закрыв за собой дверь.

Он неспешно следовал вперед, по длинному коридору, что вел к большой мраморной лестнице. Попутно Коспалов с ностальгией в глазах оглядывал двери кабинетов. Крайняя открытая – кабинет секретаря Лескова. В прошлом, эта женщина работала и с министром, помогая ему разбираться в бумагах и жалобах от надоедливых горожан. Он не мог просто пройти мимо этого кабинета:

– До свидания, дорогая, – окликнул секретаря Коспалов, стоя в дверях. До того, как женщина вздрогнула от неожиданности, она сидела за столом и заполняла какие-то документы. Она посмотрела него. – Напугал я вас, – улыбнулся в ответ министр.

– Вы как что-то сделаете, так я боюсь, – засмеялась секретарь. – А вы что, уже все?

– Я – все.

– Ну что ж, заходите к нам почаще, будем вас ждать, – Коспалов кивнул в ответ и отправился прямиком к лестнице, что вела на первый этаж в ресторан.

В коридоре еще некоторое время были слышны его шаги. Потом все прекратилось. Из окон рассыпались глухие звуки неуставшего от войны ветра, а из кабинета, где была открыта дверь, разносился голос диктора по радио: «Уважаемые слушатели нашего радио. Только что вы прослушали композицию из цикла «Отыщите мою пустошь» под названием «О грезы». Напоминаем вам, рабочий день еще не закончен. А теперь немного о погоде: ураган утихомирится ровно на сутки, такой прогноз заключили метеорологи. Они уверены, что завтрашний день войдет в историю аномалий. Завтра вновь наступит лето. Солнце наконец выглянет из-за туч и подарит нам самый теплый день за этот год, а может и за десятилетие. Погода будет сухой, дождей не ожидается. На этом все, берегите себя и души других. Наше вещание продолжит композиция «Forse è un sogno», желаем приятного прослушивания».

11.

Андрей куда-то спешил. Он забежал в первый попавшийся автобус на остановке и занял место у окна. «Слишком жарко» – подумал он, стягивая с себя черное пальто. Юноша аккуратно положил его рядом с собой, а после медленно осмотрелся. Автобус был пустым.

– Сегодня все отдыхают, – послышался голос водителя спереди.

– Отдыхают? – переспросил удивленно Андрей, пристально вглядываясь в зеркало заднего вида.

– Ты что, пьяный? – ответил мужчина. – Выгляни в окно, – он недовольно цокнул и добавил: – черти что творится… Один я только за баранкой этой.

Андрей повернул голову к окну. То, что он увидел там не поддавалось никакому описанию. Наверное, впервые за всю сознательную жизнь он наблюдал ясное небо, мягкого голубого оттенка. Там же, где-то рядом светило яркое наливное солнце, доказывая всем тем, кто потерял надежду, что мир еще не закончен. От его теплых лучей вокруг все оживало: и старые деревья, и сухие кусты, и в прошлом прекрасные цветы. Казалось, что вся природа тянулась к этому желтому и яркому чуду. И на душе становилось чуть легче.

«Оттого мне так жарко» – проскочила мысль в его голове. Андрей не отрываясь наблюдал за тем, что происходило за окном. Старые невзрачные улицы города вдруг обрели под светом новый вид. Знакомые места, что встречались по пути манили своей красотой горожан всех возрастов. Всяк в этот день мог прикоснуться к чуду.

Автобус замедлил ход, а спустя некоторое время и вовсе остановился. Железная дверь лениво открылась и спереди послышался вновь голос водителя: «Ваша остановка!». От неожиданности Андрей слегка вздрогнул. «Ваша остановка, молодой человек!» – повторил мужчина. Юноша взял с сиденья черное пальто и направился к выходу.

– Это ты что, в парк собрался гулять? – поинтересовался водитель. – Хотя с твоим багажом только на север нынче, – добавил он с хохотом.

Андрей медленно прошел мимо водительской кабины и шагнул на маленький отступ, что был встроен вниз автобусной двери. Он повернулся обратно к мужчине, взглянул на него и ехидно сказал:

– Ну а куда же мне еще идти. Сегодня же выходной, – и выбежал из автобуса.

Железная дверь лениво закрылась, оставив водителя в одиночестве. Некоторое время он еще сидел на месте, о чем-то размышляя. После окинул взглядом пустой салон, протер рукой мокрый лоб и дал по педалям, что есть сил, бормоча себе под нос: «Выходной… Да уж… Чтоб черти его, этот выходной».

Андрей вышел на небольшую цветочную аллею, что тянулась чуть ли не от остановки. Она плавно вела попутчиков по ярко красной плитке вперед, распределяя в конце по маленьким улочкам центрального района. В этот самый день, из-за погоды, аллея пользовалась популярностью. Еще никогда за свою историю она не видела такое большое скопление ног. Слегка обезвоженный юноша продолжал идти. Несмотря на то, что с каждым шагом его ноги превращались в окаменелости, а глаза заливались потом, он не мог позволить себе остановку – спешил по очень важным делам. Из-за этой самой спешки, в конце цветочной аллее Андрей выбрал более короткий путь в центр города – дорогу через парк.

С момента основания города, центральный парк был одним из его достопримечательностей. Каждый мог найти в нем что-то по душе: специальные узкие дорожки для пешей прогулки вокруг искусственного водоема, отдельные дорожки для велосипедистов охватывающие почти весь периметр парка, небольшие скверы для влюбленных и огромный парк развлечений, состоявший из различных аттракционов для всех возрастов. Когда погода в городе стала ухудшаться, парк понемногу опустошался. В скором времени кто-то из жителей потребовал закрыть его из-за грубых нарушений безопасности. Спустя полгода, когда стало понятно, что погода не улучшится, администрацией парка было принято решение о закрытии. Такое решение принималось не только из-за дождей. Журналист одной из местных газет тайком узнал о гибели маленькой девочке на аттракционе. Как оказалось, механизм не выдержал порыва сильного ветра и развалился прямо на ходу. Подробности этой ситуации были неизвестны, родители погибшей не давали комментариев, а администрация парка с пеной у рта доказывала журналистам свою невиновность. В итоге территория была закрыта, аттракционы разрушены, дорожки подбиты, а искусственный водоем высушит. Единственное, чем был полезен парк после этих событий – короткий путь до центральной улицы города.

Свернув налево в конце цветочной аллеи, Андрей очутился в пустом дворе. Среди абсолютной локальной тишины, можно было расслышать глуховатые звуки, что раздавались где-то в другом месте. Звуки напоминали одну из забытых мелодий детства. Юноша переложил обожжённую черную ткань, в прошлом пальто, в другую руку, вытер со лба пот и продолжил путь. Чем ближе Андрей подходил к парку, тем громче становилась музыка. Минуя местные пустынные дворы, пробегая через узкие арки меж домов, он вышел на просторный перекресток, который отделял жилую зону от центрального городского парка. Солнце стояло прямо над головой и с каждой секундой пыталось испепелить всяческие мысли о важных делах. Все казалось мимолетным в лучах обыкновенной звезды. После небольшой паузы музыка вновь заиграла. Впереди виднелись люди. Много людей. Андрей присмотрелся. Излишняя яркость мешала глазам сосредоточиться на чем-то одном. Кое-как юноша разглядел вывеску возле входа в парк: «Добро пожаловать». «Показалось» – проскочила мысль в его голове. «Откуда же столько их? Куда они все идут?». Со всех дорог, что вели к парку тянулись толпы людей. Мужчины, женщины и дети, всех возрастов, как ранее, шли к открытым воротам парка, откуда с небольшой периодичностью доносилась музыка, освещая праздником близлежащие улицы города.

Андрей перешел дорогу и направился к большим золотым воротам, что разными красками преломлялись на солнце. Играла музыка, с неба летели небольшие разноцветные листочки из огромных хлопушек. За всю свою жизнь в этом городе, Андрей ни разу не видел подобного. Это одновременно и удивляло, и шокировало его. Он не мог успокоить свои глаза, которые то и дело метались в разные стороны, дабы не просмотреть все самое интересное. Золотые ворота в парк были выполнены в виде двух больших колец, соединенные друг с другом.

Перейдя границу парка, юноша заметил вновь светло-голубой водоем слева. Как и раньше, он являлся центром парка и объединял пешеходные дорожки с аттракционами. Как и прежде, солнце освещало волны водоема, предавая им блеск. И билась вода об скалы, нагнетая пушистую пену в свою яркость. Изящество, что не требовало человеческих усилий – истина и не что иное.

Андрей замер на месте. Он слышал счастливые крики детей, разговоры по душам и просто слова, которые говорят не каждый день. После он прислушался к волнам, их шум мастерски отдалял от реальности… А после все затихло. Его тело будто стало невесомым. Легкость в руках, приятное покалывание в области груди.

– А вы не видели мой велосипед? – прервал вдруг женский голос.

– Что? – Андрей открыл глаза. Перед ним стояла девушка, примерно его возраста. У нее были темные волосы и глаза. – Простите, что вы сказали?

– Мой велосипед. Кажется, его кто-то украл.

«Кажется она говорит это на полном серьезе» – подумал юноша. «И что же теперь мне делать».

– Я так на парад опоздаю, – не успокаивалась девушка. Андрей пытался понять, о каком параде идет речь. – Вы что, не слышали никогда о параде велосипедов? Вы что, турист?

– Вообще-то я живу здесь всю свою жизнь, – ответил молодой человек, оставив вероятно важные дела на потом.

– Вы какой-то странный. Боюсь представить, что у вас творится в голове, – девушка пристально осматривала Андрея с ног до головы. – Так вы поможете?

– Чем смогу, – кивнул юноша. – А что у вас был за велосипед?

– Знаете, он был… – незнакомка призадумалась. – Знаете, а я и забыла.

– Как же мы его с вами отыщем? – Андрей вытер пот со лба и отряхнул от пыли свое пальто. – Вот что я думаю, прямо сейчас мы дойдем медленным шагом до аттракционов, обращая внимание на все велосипеды, что увидим. Если вы хоть на секунду задумайтесь, что это средство передвижения ваше – мы… – окружающий зной мешал голове, – разберемся на месте.

– Хоть вы и странный, но мне нравится ваша находчивость, – улыбнулась девушка. Она повернулась к Андрею спиной и начала шагать по узкой тропинке вдоль водоема. – Так вы идете? – молодой человек поспешил за ней.

Скалистый массив берега был раскален солнцем до такой степени, что после удара волн от камней исходил пар. Пар медленно оседал на водоем, предавая восхитительному пейзажу тайну. Эта тайна царила и в голове Андрея. Он шел за девушкой с темно-каштановыми волосами и что-то про себя бубнил. Незнакомка шла чуть впереди:

– Вы что-то сказали? – поинтересовалась она, не замедляя шаг.

– Нет, это я так – про себя, – молодой человек переложил пальто в другую руку и внимательно следил за своими ногами. Не то, чтобы он боялся узких тропинок, но осторожность в таких ситуациях не повредит.

– Ненавидите меня? – продолжила девушка. – Все же как никак вы куда-то торопились… По своим делам.

– Ну знаете, дела делами, – успокоил он девушку. – Мне вот почему-то кажется, что для поиска велосипеда сейчас как раз подходящее время. К тому же, меня никто насильно не тянул вам помогать.

– Вы правы, – девушка переступила с каменной дорожки на песочную, что вела к парку аттракционов. – Смотрите! – впереди виднелся небольшой склон, куда стекались толпы людей.

– Что это? Очередной парад любителей…

– Нет же, дурачок, – засмеялась она, – скоро здесь появится ангел. Он заглядывает к нам время от времени, – она тяжело вздохнула. – Вот только я во все это не верю… Они обманывают нас.

– Чем же это, позвольте поинтересоваться, – Андрей следовал за девушкой, взбираясь на небольшую горку. Идти становилось все труднее.

– Всем, – возможно она не знала точного ответа, а возможно не хотела точно отвечать. Вообще она была очень странной девушкой. Но почему-то эта странность никоим образом не казалась лишней. – Хотите сказать, вы верите в них?

– Не знаю. Я с ними никогда не встречался. Они знаете, не особо любят заглядывать к нам в дом, – ответил Андрей, слегка задыхаясь от жары и крутого подъема. – Вы вообще смотрите по сторонам? Здесь полно велосипедов, – почти каждый второй человек, что проходил мимо, имел с собой транспортное средство.

– Не-а, – улыбнулась она.

– Я так и понял.

Минуя небольшую горку, они наконец вышли на ровную асфальтированную дорогу. Впереди виднелся парк аттракционов, откуда доносилась праздничная музыка и громкие детские крики. Солнце не собиралось спускаться и продолжало висеть над головой, словно лампочка, что работала на пределе своих сил.

– Я никогда не каталась на больших аттракционах, – заявила незнакомка, – а вы? – Андрей помотал своей головой, пытаясь восстановить свое дыхание. – Скучные мы с вами какие-то… И не потому что не можем, а потому что не хотим.

– Это кто же сказал вам, что обычное нежелание приравнивается к скуке? Ведь может у человека интересы другие. Вы не задумывались об этом?

– Задумывалась, – с грузом вздохнула она. – Но вот сами посудите. Человек, он же как, свободная единица – делает, что заблагорассудится и, если взглянуть на наш мир в целом – занятий интересных не счесть. Но почему-то мы все в итоге проводим дни на работе, вечера дома, а после вечера сразу наступает следующее утро, ибо по ночам только спим. Вам не кажется это скучным?

– На мой взгляд не стоит принимать обычные человеческие потребности во сне за преступление к свободе. В таком случае вы перечите самой себе. Свободный человек, на то и свободный, что волен делать все, что ему захочется и, если он посчитал правильным лечь спать, а после пойти на работу – его дело. Возможно это и скучно, но что ж поделать, раз по-другому мы не умеем, – от бессилия Андрей замедлил шаг. Сбоку от дорожки стояла лавочка. – Спасение, – проворчал он и с размахом плюхнулся на нее. – Давайте немного отдохнем, – девушка подсела рядом.

– Слишком жарко сегодня для таких прогулок, – подметила она.

– К разговору о скуке – вы хотели прокатиться на аттракционах?

– Нет, что вы. Аттракционы это не мое. Это так – мысли вслух, знаете, – она осмотрелась по сторонам, будто хотела что-то запечатлеть в своей голове.

– Да уж, с такими темпами мы не отыщем ваш велосипед, – вытирая мокрый лоб заявил Андрей. – Мне жаль, что так получилось, – он отложил слегка выгоревший от раскаленных лучей плащ в сторону, окидывая взглядом виды. – А здесь красиво.

Так как лавочка находилась на небольшой горке, с нее открывался потрясающий вид на искристый водоем. Отсюда можно было разглядеть людей, которые шагали по маленьким узким тропинкам или тех зевак, что только заходили в парк через ворота в форме колец, или тех, что стояли на берегу и просто любовались видом. Отсюда создавалась тишина на весь пейзаж. С неба летели разноцветные бумажки, осыпая огретую лучами солнца сонную землю и лишь за спиной раздавался детский хохот, вперемешку с праздничной музыкой. Юноша повернул взгляд к незнакомке. Она тоже молча смотрела куда-то вдаль. И глаза ее неустанно сияли, создавая волшебство в мире, где не было чудес. Заметив к себе столь пристальное внимание, на ее лице медленно начала проявляться улыбка.

– Смотрите, – вдруг сказала она, кивая в сторону небольшого зеленого берега у водоема.

На берегу толпились люди. Все они смотрели с особым интересом куда-то наверх. Андрей почувствовал теплое дуновение ветра и небольшую вибрацию земли. Спустя мгновение на зеленом берегу появился образ сияющего существа. Существо было очень высокого роста, белое длинное полотно закрывало его худощавое тело. Его лик был похож одновременно на каждого и в то же время он не был похож ни на кого. Расправив свои могучие крылья, он медленно спустился на землю, еле касаясь огромными ногами травы. Люди вокруг смотрели на это чудо и что есть мочи хлопали в ладоши. Некоторые из них плакали, другие громко смеялись. Существо смотрело сверху на людей и улыбалось, протягивая каждому из своих рук конфеты.

– Знаете, – начал юноша, – может быть настанут времена, когда мы с вами не захотим друг друга видеть. Возможно это глупость, возможно и нет. Но знайте, ваш голос, ваш смех и ваши глаза, я навеки сохраню в своем сердце, оберегая память до самой последней секунды. Как и этот самый день, когда впервые встретил тебя.

До конца дня оставалось еще много времени. Солнце беззаботно припекало головы зевак, что радовались подаренным конфетам. Существо уменьшилось до человеческих размеров и сидело на берегу возле водоема, рассуждая о чем-то с самим с собой. Веселые мотивы, что играли без остановки в парке аттракционов предавали всему торжеству новые необычные оттенки. Казалось, что этот день никогда не закончится.

– Закончится, – послышался чей-то шепот сзади. Это было существо. Оно незаметно подкралось к лавочке, услышав мысли юноши. Его лицо кого-то напоминало ему. Оно то смеялось, то плакало, то пускалось в пляс, прыгая вокруг и играясь своими белыми большими крыльями. Существо что-то пыталось показать руками, оно то манило своим длинным пальцем к себе, то пугало острыми когтями, продолжая кружить в бессознательном танце.

Андрей проснулся в холодном поту в своей комнате. Из-за ветра окна плотно закрывали, поэтому в домах по ночам было очень душно и жарко. Некоторые спасались самодельными веерами, что вырезали из дерева и ткани. Андрей не слишком был к этому приспособлен. Он встал с кровати и потянулся. Мысль о том, что прошлый рабочий день слегка не удался не покидало его с ночи. С кухни послышался голос матери: «Андрей! Ты проснулся?». Новый день начинался, как и все предыдущие. «Сейчас иду» – ответил он матери.

«Нужно хоть как-то извиниться перед ней. Нужно написать письмо и подложить под дверь в ее кабинет. А ты уверен, что она прочтет это. Уверен. Только вот что писать. Напиши все, как есть. Нельзя. Не поймут. Что же мне делать… Нужно подкараулить ее после работы и обо всем поговорить. Сочтут за больного. Да и она практически не покидает своего рабочего места. Я никогда не видел ее вечером на автобусной остановке. Возможно она ночует в министерстве. Какой же я все-таки идиот. Только же завязался разговор и тут такое…»

Придя в сознание и вспомнив наконец про завтрак, он понесся на кухню. Идя по темному коридору, он все прокручивал у себя в голове: «Как же теперь все это исправить». Мысли напоминали маленьких надоедливых мошек, что кружили вокруг глаз и не давали спокойно дышать. Андрей пытался найти хоть какое-то решение этой ситуации, но каждая новая идея обретала оттенок глупости, спустя несколько секунд, после ее сотворения.

– Почему у нас так темно? – отсутствие теплого светового шлейфа из кухни, отвлекло его от раздумий. – Мама? – ответа не последовало, вокруг было темно и казалось, что квартиру кто-то обесточил. – Ты здесь? – он заглянул на кухню, но там никого не было. – Мама, – бросил снова в пустоту. Чем дольше стояла мертвая тишина в квартире, тем быстрее учащалось его дыхание. Перебежав обратно в гостиную, он вновь попытался найти ее, – Я проснулся, – начал Андрей, в надежде, что на его голос отзовутся. – Я не понимаю, ты где?! – волнение подступало. – Мама! – крикнул он – тишина. – Мама! – раздавалось эхом по всей квартире. – Отзовись! – ответа не было. Обшарпанные стены гостиной, молча растворялись в темноте, – Мама!

12.

Шум, что раздавался за окном от сухих веток разбудил спящего Коспалова. Последние недели он не поднимался в свою спальню на втором этаже. Ночевал министр за большим столом, в зале, там же где и завтракал, и отдыхал, и читал новости. Ввиду недавних массовых увольнений прислуг, в доме он находился один, выходя за порог, только чтобы забрать газету. Готовил себе сам, благодаря воспоминаниям из детства, когда его мать в принудительном порядке заставляла осваивать поварские навыки. Но небольшие запасы еды, не дали в полной мере насладиться этой ностальгией. На счастье министра, на глаза попался черный сетчатый мешок, что был заброшен за печку – перед уходом, одна из самых пожилых горничных решила запастись сухарями на год вперед. Являлось ли это продуманным планом или банальной глупостью от скуки на рабочем месте – неизвестно, но Коспалов и не задавал лишних вопросов, он просто радовался неожиданной находке.

Кроме приготовления блюд, большого интереса к новостям и сну министр ничем не занимался. Из-за этого дом с каждым днем начал превращаться в пыльную обитель пауков и других маленьких живностей. Из-за лени и чувства безнадеги Коспалов старался закрывать на эти проблемы глаза. Так, зайдя несколько недель назад в свою спальню, он увидел огромного паука, который медленно полз под его кровать. У паука были красные глаза и шерсть на спине. В своих больших колючих лапах он нес деревянную коробку, где аккуратно друг к другу томились трупы убитых пчел. После этого случая спальня не посещалась министром.

Кто-то стучался в дверь. Из-за плохой реакции вызванная недосыпом, Коспалов обратил на это внимание спустя лишь несколько минут. Опираясь об ближайшие стены, он кое-как добрался до прихожей.

– Это ты, – входная дверь была открыта, на пороге стоял пожилой мужчина в помятом костюме темного оттенка. Это был бывший водитель министра. – Наверное забыл закрыть, когда ходил за газетой, – Коспалов подошел ближе и пожал гостю руку. – Приятно тебя видеть, старина.

– И мне, господин, – мужичок обратил внимание на состояние дома. Паутину под потолком, что уже казалась обычным элементом декора. Пыль, что взросла поверх обыденного вида. После, он медленно перевел взгляд на хозяина, который выглядел не лучше всей этой обстановки. – Я не вовремя?

– Нет, нет, – министр начал размахивать руками, уходя обратно в зал, – заходи. Мне нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок.

– А где все остальные?

– Я их разжаловал, – Коспалов пронесся мимо шофера, что стоял до сих пор в дверях. – Как видишь, дом потерпел небольшие изменения. Но это не страшно, – продолжал он выкрикивать с кухни. – Главное не опускать руки! – он вновь прошел мимо мужичка, но на сей раз остановился, дабы завязать галстук.

– Рад за вас. Пережить туманные времена по силу лишь сильным, – улыбнулся шофер.

– А что ты? Поправилась твоя старушка?

– Увы, господин министр… – старичок на мгновенье опустил глаза вниз. – Но знаете что, я даже рад, что наконец она обрела покой. Последние недели она мучилась. Так мучилась… Не описать все это словами…

– Мне жаль, старина, – забыв про галстук Коспалов сделал пару шагов вперед и несколько раз, не вдаваясь в фанатизм, похлопал своей правой рукой по его хрупкому пожилому плечу, – правда, жаль.

– Все хорошо, – кивнул в ответ старичок.

– Ладно, – убрал руку министр, – нужно собираться. У нас еще много дел с тобой. Мясо принес смотрю, – он обратил внимание на бумажный сверток в левой руке старичка.

– Да, господин. Как вы и просили. Два кило отборной свинины.

– Прекрасно. Промой его хорошенько на кухне и выложи на большую тарелку, пока я буду одеваться.

– Вы будете есть это сырым? – удивленно спросил старичок.

– Этот кусок предназначен не для меня. А для того, кому он предназначен – мясо сгодиться и сырым, – сию минуту Коспалов удалился в зал, оставив гостя одного.

– Как скажете, господин министр.

Бывший подчиненный аккуратно снял свои истертые временем туфли и прошел по коридору налево в сторону кухни. Огромное пространство для готовки и хранения продуктов, где ранее кипела жизнь и с нескончаемым потоком лились сплетни, казалось уже не таким «огромным». Отныне это серое и невзрачное место обрело тишину. Из-за бардака оно стало тесным и неуютным. Без света и людей. Но что больше всего поразило старичка, так это пыль. Пыль была здесь повсюду. «Если бы она только увидела это» – подумал он про себя, вспоминая дни, в которых захаживал на обед к горничным. В их рядах трудилась одна пожилая дама, с кем старичок порой общался по душам. «И чего людям спокойно не живется…» – он вытащил из заднего левого кармана пиджака небольшой букет полевых цветов и положил вместе с бумажным свертком на стол. Взяв подходящую по размерам тарелку с верхней полки и распределив по ней мясо, старичок тщательно промыл его под горячей водой. Вода на удивление была мягкой и без ржавчины. «Хоть что-то осталось нетронутым» – проворчал он. Здесь было настолько тихо, что каждый звук, движение или слово становилось громче реальности в несколько раз. Вода, что билась о керамическую раковину звучала как война, начавшаяся у порога дома. Когда все закончилось, старичок пристально осмотрел свой костюм на наличие грязи. Он схватил тарелку мокрыми руками и в последний раз окинул взглядом запылившуюся кухню. Его глаза дошли до букета полевых цветов и остановились. «Прощай» – сказал в пустоту старичок и вышел обратно в коридор.

За окном как обычно стояла пасмурная и ветреная погода. Ветер достиг такой силы, что запросто мог вырвать вместе с корнем сухое дерево. По густым тучам, что шли медленно над городом, словно каменные плиты, можно было сделать вывод о скором ухудшении обстановки.

– Будет дождь, – проговорил вслух Коспалов из зала, примеряя свой старый пиджак. – Ты уже здесь?

– Господин министр, мясо промыто, – доложил о выполненной задаче старичок.

– Замечательно, поставь тарелку на стол и приложи к ней ту записку, – он указал на бумажку, что уже лежала на столе. Сам Коспалов продолжал стоять возле длинного старого зеркала в углу комнаты.

– Как скажете, – он аккуратно поставил в центр пыльного стола тарелку с мясом и облокотил на нее маленький бумажный кусочек. На огрызке было написано корявым почерком: «Это тебе. Ешь, живи и радуйся этим дням». – Господин министр, могу ли я поинтересоваться, – Коспалов вдруг прекратил разглядывать свой пиджак и повернул голову к старичку. – Кому адресовано это послание?

– У меня в спальне, на втором этаже, поселился паук… – ответил министр с неохотой. – Я решил оставить ему еды, на время моего отбытия.

– А не слишком большую порцию, мы оставляем для одного паука?

– Дело в том, что он… – Коспалов не мог подобрать нужное слово. – Он чуть больше, чем остальные пауки. Он большой, можно даже сказать огромный. Да, огромный паук… Я не сплю последние ночи из-за него. Он завывает свои песни и это сильно мешает ушам, – Коспалов вновь повернулся к зеркалу и в последний раз поправил рукава вельветового пиджака. – Что ж, старина. Нам пора в путь.

– Несомненно, – согласился старичок, – я пока заведу машину, а вы подходите, – гость удалился, оставив Коспалова наедине с тем местом, где он прожил почти всю свою жизнь.

Он медленно добрел до центра зала и облокотился левой рукой на стол. На дом вновь спустилась тишина. Коспалову было трудно смириться с мыслью о том, что он покидает это место навсегда. Но насколько бы он не любил все эти обшарпанные стены, последние недели внутри для него казались адом. В какой-то момент, план о скором «побеге» начал греть его душу. И все равно, несмотря на внутреннюю боль, перед самым этим «побегом», Коспалова все же окутала самая обычная тоска. Казалось, что за дверью закончится время. А вместе со временем и жизнь. Он бросил свой взгляд на окно, в котором все так же теснился лес и бушевало темное небо. Он в последний раз провел рукой по столу, за которым когда-то сидел вместе со своими гостями. На мгновенье он вспомнил самую пожилую горничную, что в нужные моменты приносила ароматный чай с щепоткой успокоительных. И теперь все это подошло к концу. Коспалов чувствовал, что принимает одно самых важнейших решений в своей жизни и как все остальные, он не понимал на сколько правильным окажется оно.

«Пора» – сказал он самому себе и в последний раз прошелся по скрипучему полу до прихожей, попутно цепляясь взглядом за пустые стены. Дойдя до двери, Коспалов вновь осмотрелся. Обстановка в доме уже не казалось такой серой, как раньше. Наоборот, от голых обшарпанных стен веяло чем-то теплым. От потолков, что заросли паутиной и даже от пола, что жутко скрипел и проваливался в некоторых местах. И вдруг, все будто замерло – дверь открылась и Коспалов переступил порог, аккуратно закрывая дверь обратно за собой.

– Все готово, господин – можем ехать, – доложил старичок, увидев на крыльце министра. Коспалов не подавая вида, молча сел назад в уже заведенную машину. Водитель поспешил за ним.

– Езжай, – машина тронулась с места, оставляя позади себя старый дом.

– Каков маршрут на сегодня, господин? – водитель слегка волновался. За рулем он был довольно давно, но даже это не мешало ему получать удовольствие от дороги.

– Для начала заглянем в мэрию.

– Желаете попрощаться со всеми? – Коспалов почти незаметно кивнул в ответ. – Знаете, вы, наверное, первый человек на моей памяти, кто переезжает вот так налегке. Вы же могли взять с собой столько вещей…

– Все вещи, что мне понадобятся там – со мной, а остального и не нужно, – он невольно дал понять, что не готов вести беседы, повернув голову к окну.

Машина проезжала мимо городских улиц, минуя один пустой сквер за другим. В такое время мало кого можно было встретить. Большинство горожан уже отдыхали в своих квартирах после тяжелого рабочего дня. Дороги, к слову тоже были не забиты. Пару автобусов и одинокие таксисты, что возможно в какой-то момент жалели о выборе своей профессии.

Все это напомнило Коспалову о его сне, что явился ему во времена становления. Для него, как и, впрочем, для других из его окружения это время казалось наилучшем за все годы жизни. В тот период все было «иначе». Казалось, что жизни нет конца и власть воспринималась, как большая удача и подарок свыше.

– Краски другие, – шепнул он себе под нос. Водитель на секунду оглянулся. – Краски говорю раньше были другие на этих улицах… – повторился министр. – Это сейчас все блекло так, а вот раньше, знаешь – выйдешь на улицу, что солнце, что дождь чувствовались по-другому как-то. Любая погода в радость. И город, и люди были, ну счастливее что ли… А нынче такое чувство, будто всех обокрали и последние штаны стянули с ног. Ходят недовольные, безжизненные.

– Это вам просто так кажется, господин, – поддержал старичок.

– Ну вот скажи мне, старина. Ну ведь ты же прожил столько лет в этом городе. Ну неужто ты не замечал этих всех изменений?

– Замечал, господин. Еще как замечал. Вот только изменения все эти не от людей, и уж точно не от погоды или всевышнего, а скорее от собственной души. Вот что взбредёт ей на ум – то и будет. Я может и говорил вам раньше об этом, но здесь я оказался из-за своей жены. Можно сказать, она настояла на нашем с ней переезде в этот город. Хотя за чертой там я занимал довольно престижное рабочее место. И что говори, что нет – «переедем» и все! «Нам там будет лучше». Ну и ладно – переехали. И вот знаете, сижу я на кухне как-то, помню – работы нет, корку последнюю догрызаем. Она напротив меня сидит, глазами хлопает. И вот я смотрю на нее и понимаю, что мне в жизни-то ничего кроме этого и не нужно. Никаких городов, работ, да и жизни самой не надобно, лишь бы она сидела напротив меня до самого конца. А ведь время тогда было не простое для всех, скажу я вам. Но все равно, оно было самым чудесным для меня.

– Полагаешь, все от любви?

– Без нее, знаете, в нашем мире невозможно жить. Трудно точнее, прожить ее так, как хочется.

– Видимо мне осточертело одиночество, – задумался Коспалов. – Отсюда все эти гонения и есть… Хотя раньше не замечал такого. Возможно этого и не было во мне, а вот сейчас – что ни день, то безмолвная смерть. Будто и прошлого не было. Будто это все я где-то услышал, увидел, выдумал, а сам никогда там не был. В этом времени. И превратился я в совершено другого человека…

– Знаете, господин, одиночество тоже разным бывает. Одни проживают жизнь без других и им это по нраву, а другие одиноки не по собственной воле. Возможно вовремя не смог понять кого-то, а кто-то не смог понять его и человек остается сам с собой, – старичок слегка повернул шею в сторону министра. – А знаете, что в голове у человека, который остается один подобным образом? Сплошная обида на мир и тоска. Не думаю, что за счет таких мыслей можно воспитать в себе любовь к окружающему миру…

– Но послушай, старина, – Коспалов чуть наклонился вперед к водительскому сидению, – ведь я по сути всегда жил в одиночестве и все равно я радовался чему-то, каким-то мелочам, понимаешь? На работе, дома, да где угодно… Раньше почему-то я ценил свою профессию, я гордился тем, что работаю в таком месте и занимаю такую должность, а сейчас мне кажется это таким нелепым… И вот все это тянется, все эти мысли, все эти волнения пустые… А я и не понимаю, из-за чего все это вдруг стало происходить.

– Наверное вы просто устали, господин. Вы на правильном пути. Вам нужно отдохнуть. Голова освежится ото всего и вернетесь – будете снова в форме, вот увидите.

– Знаешь… – Коспалов отвел глаза снова на пролетающие городские пейзажи за окном, – если честно, я не планировал возвращаться обратно.

– Не планировали? – удивился старичок. – А разве можно так, при вашей-то должности?

– При должности может и нет, а вот при моей ситуации, думаю можно.

На этом их диалог закончился. В один момент они оба замолчали. Каждый думал о своем. Шофер о дороге, министр о своей жизни. Коспалов смотрел на небрежно-темное небо, которое перекрывало горизонт, а небрежно-темное небо с грустью смотрело на Коспалова. Запахло дождем. «Вовремя» – подумал про себя Коспалов, прокручивая ручку, что закрывает окно.

Автомобиль проехал малый круг города и центральный перекресток. Здание мэрии находилось за углом, в конце улицы. Водитель замедлил ход:

– Мы подъезжаем, господин.

– Чудно, – без особой радости кинул задумчивый министр. Старичок кончиками своих пальцев медленно выкрутил руль. Машина плавно повернула налево. Она прокатилась еще несколько метров и остановилась, прямо возле огромных дверей. – Я ненадолго, старина, – засуетился Коспалов.

– Не торопитесь, господин – прощаться нужно не спеша.

На улице уже вовсю правила стихия. С неба сыпались холодные капли дождя. Ветер срывал головные уборы и буквально душил людей. Господин Коспалов вышел из машины и скорым шагом, чуть ли не трусцой – направился к дверям мэрии.

***

В данный момент времени я нахожусь в этой комнате и не знаю, на самом ли деле все это. Мне позвонил с утра какой-то мужчина и предложил поделиться мыслями, но я отказал. Его голос показался мне очень знакомым.

Остаток дня я провел в своем кабинете, наблюдая через окно за другими. Она появилась на аллее в свое любимое время. В этот раз на ней было бежевое пальто. Скорее всего оно новое, ведь такой цвет сразу бросается в глаза, и я бы точно помнил про него. Легкий колющий мороз не позволял ей стоять на месте. Быть может она кого-то ждала, а тот, кого она ждала – не приходил. Она казалось одинокой. Мне было искренне жаль ее, ведь одиночество не самое лучшее для человека, особенно в наше время. В конце каждой такой прогулки, она поднимала глаза на мои окна и пристально смотрела на меня несколько секунд, а после уходила. Она все знала и это изводило меня внутри. В этот раз из-за новой прически, ее каштановые глаза были скрыты от меня. Но мне не помешало представить ее взгляд у себя в голове.

Опять звонят. Отвлекаюсь на пару секунд от нее и бегу к телефону – гудки. Кладу трубку и возвращаюсь. Аллея снова – просто аллея. Ее больше нет.

***

– Я же говорил, что он придет! – кричал на весь ресторан Лесков, заметив своего друга среди толпы. Он растолкал медленных персон на своем пути и охватил Коспалова руками. – Наконец-то, дорогой друг, ты пожаловал на мой скромный вечер!

– Скромным трудно это назвать, – министр кое-как вырвался из его рук и поправил пиджак. Изо всех уголков ресторана играла прелестная музыка. Почти у каждого стола находилась музыкальная группа из двух или трех человек.

– Проходи, дорогой друг! Выпей что-нибудь! – кричал радостно Лесков. Музыка тут заглушала почти все диалоги. Очень трудно было думать в такой обстановке. Но зная, контингент, что находился в тот вечер там – «думать», особо было и не нужно. – Проходи к барной стойке. Я скоро подойду!

Ресторан был забит под завязку. Чтобы места хватило всем, столики сдвинули очень близко друг к другу. Вся элита, что купалась в богатстве находилась в тот вечер именно здесь. Банкиры, владельцы магазинов, директора городских учреждений, бывшие министры. Их жены и любовницы. Проститутки, делавшие вид, что любовницы. Свободных мест не было. Было очень трудно что-либо расслышать из-за музыки, криков, громкого смеха и бьющегося хрусталя. Коспалов начал пробираться к барной стойке. В середине зала ситуация казалась еще хуже. Кроме шума, повсеместно стоял клубами дым от выкуренных сигар. Гости вокруг казались сумасшедшими, которых держали всю жизнь в клетке, без права на еду, стакан воды и радость. Какой-то старик из толпы взял его за руку и с большим удивлением произнес министру прямо в ухо: «Мы думали вас больше нет. Коллеги даже начали организовывать все для похорон. Но как же все-таки чудесно, что вы с нами…». Министр одернул его слабую и морщинистую руку и будто не услышав старика побрел дальше.

У барной стойки было не так громко. Официанты старались отводить гостей подальше от нее, чтобы не создавать трудностей для бармена, который в свою очередь должен был иметь несколько дополнительных рук, дабы исполнить все прихоти этих особ. Но как бы не старались официанты, одного человека прогнать они не посмели. Он стоял в самом углу, слегка облокотившись на барную стойку. Человек в черном плаще, черных брюках и туфлях. В тот момент, когда министр добрался до стойки, он вел диалог с каким-то стариком в роскошном смокинге. Старик задавался нелепыми вопросами о жизни, а человек в черном его внимательно слушал. В какой-то момент он положил свою обожжённую руку на плечо старика и того в сей час будто осенило, что нужно поскорее уходить. Мужчина в черном слегка улыбнулся, пока старик пытался скрыться в толпе.

– Как проводите время, господин министр? – вдруг спросил он. Коспалов поначалу не заметил его присутствие, но по голосу понял, кто это. – Молчание тоже ответ, – добавил человек в черном.

– Вас не должно волновать, как я провожу свое время, – Коспалов повернулся к нему. – Вам ясно это? – мужчина молча кивнул. – И с чего вдруг вы решили, что можете посещать подобные мероприятия? Вам здесь не рады.

– Вы знаете, министр, я такой человек, который не заявляется без приглашения. Поэтому будьте уверены – тут, я на законных основаниях, – он улыбнулся.

– Какая же вы все-таки мразь… – от услышанного, бармен чуть не уронил бокал двадцатилетнего рома, предназначавшийся министру.

– Будьте спокойнее, господин Коспалов. Нервы вам пригодятся в вашем ремесле, а сегодня праздник. Улыбнитесь и забудьте все прошлые обиды, – человек в черном оттолкнулся от барной стойки и не спеша приблизился к министру почти вплотную. – Я согласен с вашими словами. Правда. Полностью согласен. Вы все это очень тонко чувствуете. Цените это в себе. Но вот чего я не понимаю, так это вашу злобу ко мне. Ведь если посмотреть, я никоим образом не затронул вас, но почему-то вы все равно на меня обижены.

– Возможно сегодня, здесь собрались далеко не самые честные люди. Но среди всего этого сгустка, вы самый темный человек, который встречался мне за всю жизнь на этой земле… – дым от сигар обволакивал все вокруг, порой было трудно дышать и тем более говорить. – За что вас любить и уважать?

– Ваша правда, – мужчина в черном сделал шаг назад от министра, – и спорить я с ней не буду, – на его лице вновь появилась еле заметная улыбка. – Думаю, у нас будет еще время поговорить об этом. В более спокойной обстановке, – напоследок он медленно кивнул головой и растворился в толпе.

Вокруг становилось громче с каждой минутой. Возле столиков царила своя неповторимая история. Где-то играли в покер. Кто-то пил, а кто-то танцевал. Где-то плясали прямо на столе. А где-то под столом валялись старики, которые не выдержали этот сумасшедший темп празднества. Повсюду летали блестящие конфетти, смешиваясь с облаками дыма. Кто-то говорил о политике, а кто-то хвастался своей новой возлюбленной, пытаясь перекричать мелодии, что бессвязно бушевали на фоне. Все действо скорее напоминало карнавал, нежели светский прием высших чинов.

Коспалов старался не обращать на это внимание. После глотка двадцатилетнего рома, он огляделся по сторонам, в надежде отыскать госпожу Лескову, но при таком ажиотаже, задача казалась невыполнимой.

– А вот и ты, – прокричал, высунувшейся из толпы, господин Лесков. Он неуклюже подобрался к стойке и указывая бармену на бутылку добавил. – Что-то ты совсем не весел,друг мой. Предлагаю забыться! – он протянул виляющей рукой стакан вперед. Коспалов не спешил поддерживать его. – Что же ты друг? – Лесков пристально смотрел в его глаза. Рука со стаканом находилась все в том же положении.

– Господин мэр, – вдруг послышался голос из-за спины. Один из пожилых гостей праздника решил поздороваться с «организатором» лично. Он прихрамывая подошел ближе. – Господин мэр, хотел выразить вам благодарность за приглашение. – Лесков стоял все в той же позе, не отрывая глаз от министра. Старик подумал, что одних слов мало и протянул свою руку.

– Вы не видите, что я занят, – не выдержал господин мэр. – Я пытаюсь выпить со своим другом. А он отказывается… – голос его стал грубее, а взгляд не сулил ничего хорошего.

– Мы подойдем к вам позже, – обратился Коспалов к испуганному старику. – Сейчас, оставьте нас, – преклонных лет мужчина развернулся, фыркнув в сторону мэра и отошел подальше за барную стойку. – С чего ты взял, что я отказываюсь с тобою пить? – обратился министр к Лескову. Он в тот же миг взял стакан с ромом и в один раз полностью опустошил его. От увиденного, глава слегка растерялся, но ему не помешало опустошить вслед за министром свой стакан.

– Другое дело, – он крепко обнял Коспалова и засмеялся. – Подумать только! Я уж было нафантазировал, что мы больше не погуляем с тобой… Да уж, – он освободил министра от своих же рук, приподнялся к барной стойке и показал бармену на пустой стакан. – Ты помнишь какие вечера были тогда? Одно наслаждение! – Коспалов кивнул. – Пускай хоть и прошло много лет, – Лесков вновь опрокинул полный стакан рома и горько вздохнул, – но вечера сохранили свой шарм. Хоть что-то сохранилось с того времени…

– Так может оно и правильно, – поддержал министр беседу, – возможно и не нужно гнаться за всем этим блеском. Возможно наше время вечеров ушло.

– Ты, мой друг, не меняешься, – улыбнулся Лесков. – Я помню те времена очень хорошо, а еще я помню, что ты всегда был более серьезным. Но раньше, ты хотя бы понимал, что серьезность можно откинуть в сторону и пожить немного для себя. Вот скажи мне, ну вот зачем мне все это прекращать, если мне это приносит истинное удовольствие? Из-за возраста или только из-за того, что где-то это не принято? Оставь, мой друг – мои вечера никому еще не навредили.

– При всем уважении, «мой друг», – Коспалов оттолкнулся от барной стойки, – этими вечерами, ты вредишь только себе, истребляя репутацию на глазах у этих свиней. Ты этого не понимаешь, как и тогда, так и сейчас. Хотя знаешь, – он поставил пустой стакан на стойку, – наверное это не имеет никакого значения – твоей репутации уже нечего бояться… – Лесков был уже настолько пьян, что не понимал, о чем идет речь. Его шатало из стороны в сторону. Заметив это, Коспалов замолчал. Министр проверил время на часах и поправив рукава пиджака, целеустремлённо направился в толпу, оставив своего собеседника в полудреме с барменом.

Красное вино лилось рекой. Гости не знали об усталости. И лишь некоторые, для кого столь громкие празднества стали обыденностью, занимали места около стен – подальше от шума. Таких столов было не особо много. Здесь было спокойнее и тише. Здесь не нужно было перекрикивать оркестр, дабы ответить собеседнику. Особы, что собирались тут, любили «поболтать». Диалог для них являлся неким инструментом для поднятия настроения. «Persone secolari», так они называли себя, считали, что «интеллект кроется лишь в мыслях, которые рождаются чрез опыт совершенного. И если опыта недостаточно, то и мысли в голове второсортные». Обычно их разговоры не заходили за рамки каких-то историй. Они любили поговорить об искусстве. О политике. Но с большей серьезностью, они относились к личным историям собеседников. Ведь каждый, кто сидел за этим столом, старался быть «лучше» остальных.

В тот вечер компания была небольшой. На удивление всех, главной гостью стола оказалась госпожа Лескова. Будто позабыв о самой себе и своих принципах, она «восседала» на мягком кресле, окруженная людьми из высших сословий, пытаясь изо всех сил поддерживать светские беседы. Очагом таких бесед являлась замужняя пара – семья Магницких. Их потомки были занесены в раннюю историческую литературу города и обозначены, как «Основатели, породившие жизнь на этой территории». Это была одна из немногих семей, которая по истине могла относить себя к кругу аристократии. Ныне господин Магницкий – приемник своего отца, возглавлял департамент «Суда и права». Госпожа Магницкая – его очаровательная жена. Ей не особо нужно было иметь какое-то звание или должность. Она была просто красивой. Ее муж, считал это избыточным аргументом, чтобы быть рядом с ним и носить столь громкую фамилию. Их семья чувствовала себя довольно комфортно во всех вопросах. Одна из причин удовлетворительного состояния была близкая связь с господином Лесковым. Сам Лесков относился к ним нейтрально, но учитывая значимость фамилии, глава города каждый раз старался уделить свое внимание Магницкому. Они часто сидели в ресторане и вместе выпивали, размышляя о жизни, ценностях и табаке. Господин Магницкий очень любил курить трубку. По странным стечениям событий, Лесков после первого знакомства с ним тоже пристрастился к изысканному делу. Все эти мелочи нравились Магницкому и именно поэтому, будучи человеком с правом голоса в министерстве, он изящно закрывал глаза на некоторые «нововведения» в законы, что принимал господин Лесков и господин Коспалов. В то же время семья находилась под абсолютной неприкосновенностью и поручительством со стороны мэрии. Так и строилась многолетняя дружба этих семей.

Стол насчитывал еще два свободных места. Ранее эти места были заняты семьей Пласковых, но из-за важности насущных дел, паре пришлось покинуть вечер, оставив светские беседы о сладости жизни другим. Чуть позже, одно из свободных мест было занято человеком в черном – явившись из толпы, он медленно подошел к столу, осмотрел гостей и твердым голосом попросил разрешение у госпожи Лесковой занять свободное место. Та одобрила его инициативу. Другие же собеседники, в лице Магницких были слегка удивлены решением Анастасии.

– Таким образом, я считаю, что нынешнее искусство полностью затмевает природу и философию прежних произведений, – продолжила госпожа Магницкая, искоса поглядывая на нового гостя. – Возьмем к примеру прозу. Я не могу назвать ни одного примечательного мне автора, который в свою очередь бы не являлся обычным психопатом. Сейчас такого нет. И что мы получаем? А мы получаем достаточно целостные произведения о дружбе, семье, жизненных ценностях, о любви в конце концов, а не те больные рукописи, где сплошь страдания и тьма. Меня выворачивает наизнанку от одной мысли, что держу в руках книгу человека, что был не от мира сего. А ведь задумайтесь, ведь это когда-то читали. А вдруг эти книги попадутся нашим детям… Кто бы как не говорил, но я счастлива, что время ушло и ныне наше искусство создают совсем другие люди, – закончив свои размышления, она медленно и аккуратно взяла бокал вина и сделала пару маленьких глотков.

– Полностью поддерживаю, – начал господин Магницкий, он испытывал гордость за то, что его супруга так тонко чувствует произведения и дух искусства. – Раньше, эти надменные психопаты писали, что хотели, выдавая ложь за истину. Клоуны, что позорили общество, где сами и жили… При этом без малейших попыток сбежать от него и жить так, как хочется им. Это и выдает больных людей.

– Что вы имеете в виду? – с особым интересном спросила госпожа Лескова.

– Хороший вопрос. Знаете, я не привык судить людей, не испытав это на себе. В моей жизни было много ситуаций, которые мягко говоря были не совсем приятны и комфортны для жизни. Но вот почему-то я не изливал душу другим или на бумаге. Почему-то я искал выход из этого и как видите, каждый раз я находил его. Отсюда, я не понимаю этих писателей прошлого. По мне они обычные слабаки, которые не знают, как жить и не умеют жить, а что самое страшное, они не хотят учиться жить. Они хотят сидеть в своих коморках и изливать всю желчь на бумаге. Как же это низко… – Магницкий слегка опустил глаза, чтобы увидеть реакцию Анастасии. Ему показалась, что она была удивлена столь смелыми высказываниями. – Что-то не так? – поинтересовался он.

– Мне кажется, – начала робко Лескова, – вы слишком резки к писателям прошлых эпох, – супруги переглянулись и спустя мгновенье захохотали во все горло. – Что смешного? – возразила Анастасия.

– Дорогая, – начала Магницкая сквозь смех, – это есть истина жизни, – она старательно успокоила себя, чтобы продолжить мысль. – Никто не говорил, что истина всегда имеет положительный шлейф. Такое только в сказках.

– Полностью согласен, – вступил Магницкий, – истина, как и жизнь – нелицеприятная вещь, – он медленно откинулся назад и в присущей ему манере «Membre de l’aristocratie», вслед за супругой, сделал несколько глотков вина.

Атмосфера вечера набирала свои обороты. Если вначале праздника, с каждой минутой увеличивалось количество новых лиц, то сейчас с каждой минутой увеличивалось количество пьяных и неадекватных личностей.

– Как же здесь душно, – пожаловалась Магницкая, раскрывая перед собой большой однотонный веер, – и кому только пришло в голову сделать столь публичное место закрытым…

– Возможно поэтому оно и закрыто… – послышался голос со стороны.

– Господин Коспалов, – Магницкий тут же поднялся и протянул руку новому гостю стола, – приятно видеть вас с нами в этот вечер.

– И я рад встрече, господин Магницкий, – Коспалов пожал ему руку и занял свободное место напротив супругов. – Госпожа Магницкая, госпожа Лескова, – поприветствовал он дам. Дамы в ответ поприветствовали его.

– Что-нибудь желаете? – подбежал официант. – Коктейль, вино, виски?

– Пожалуй виски, – ответил министр. – Господа, вы что-нибудь будете? – ответа не последовало.

– Послушайте, а не найдется у вас спичек? – вдруг бросил Магницкий.

– Прошу прощения, господин, но спичек в баре нет, – официант достал из левого растянутого кармана маленький клочок бумаги и карандаш, сделав пометки, он ловко убрал все обратно. – Виски – будет сделано, – не успев услышать слова благодарности от гостей, мальчишка растворился в толпе.

– Вот же поколение – преобладание трудолюбия и отсутствие всяческой инициативы. Мне такое по нраву, – Магницкий достал из заднего кармана своего пиджака миниатюрную трубку. – Любезные, не найдется ни у кого спичек?

– Прошу, – человек в черном положил на середину стола коробок.

– Благодарю, – кивнул в ответ Магницкий и в то же мгновенье с непреодолимым желанием начал раскуривать трубку.

– Твой внутренний карман обычно набит этими спичками, – возмутилась его супруга.

– Так и есть, дорогая, – усмехнулся Магницкий в ответ, – но если дают другие, почему бы не воспользоваться этим? К тому же, в моем внутреннем кармане таятся не просто спички, а коллекционные – с обаятельной симметрией, – он повернулся к человеку в черном. – Не подумайте, что это грубость в вашу сторону. Я вам поистине благодарен за эти спички.

– Что вы, господин. Для меня это честь.

– Мы с вами где-то встречались? – слова незнакомца заставили Магницкого заинтересоваться им. – Напомните ваше имя.

– Понимаете, – человек в черном слегка наклонился над столом, – я не думаю, что мое имя как-то поможет вам разобраться в своей памяти, – ответ удивил остальных гостей за столом. В особенности господина Магницкого и его супругу. Их глаза, что несколько мгновений назад излучали гордость, возвышаясь над другими, вдруг сменились на удивление, с еле заметным возмущением.

– Это был просто вопрос, – ответил спокойно Магницкий, – но, если он вас каким-то образом заставил волноваться – забудьте, – в конце он слегка улыбнулся, превращая свою речь в «тонкую насмешку» для оппонента.

– Ваше виски, господин министр, – разрядил обстановку официант. Он поставил стакан на край стола, рядом где сидел Коспалов и спешно удалился обратно в толпу. Вечер продолжался.

***

Крыша увядшего дома дребезжала от порывов ветра. За последние месяцы это превратилось в повседневность и лишь звуки, с которым громыхали доски вызывали настороженность. Звук не был похож на то, что было раньше.

Из комнаты на втором этаже выполз огромный паук. Он осмотрел дом и поняв, что никого нет, повернулся обратно к комнате и кому-то кивнул своей мохнатой головой. Спустя несколько секунд из комнаты показалась паучиха. Аккуратным шагом она выползла из комнаты за порог и тут же принялась оглядывать все вокруг.

– В доме никого – можешь не волноваться, – пробормотал паук.

– В прошлый раз мы еле успели уползти под кровать, – возразила паучиха, с осторожностью взобравшись на периллу. Она почти беззвучно смахнула пыль вокруг себя и приготовилась спускаться на первый этаж за пауком.

Паук тем временем пытался найти что-то съедобное возле стола, пока не наткнулся на большую тарелку с мясом. Паучиха элегантно спрыгнула со второго этажа и приземлилась точно рядом с пауком.

– Что это? – спросила она.

– А это, милая, нам хозяин на прощание оставил – «деликатес», – усмехнулся паук, осматривая мясо и записку рядом с тарелкой. – Ну и дурень же этот Коспалов. Ни ума, ни фантазии.

– Ну может он не знал, что пауки на питаются таким…

– Ага, он как увидел габариты твои, сразу понял, что насекомыми тут не отделаешься.

– Вообще-то первым он заметил тебя.

– Это абсолютно не важно, – глаза паука забегали в разные стороны от невыносимости ситуации. – Мы снова поселились в доме с идиотом. У меня закрадывается такое впечатление, что других тут и не водится… – он подполз к краю стола и задумался.

– Ладно, не грусти, дорогой, – к пауку на помощь поспела паучиха. Она подползла поближе и обняла его, погладив несколько раз по мохнатой голове. – Наловим еще стрекоз и мух. Благо тут их достаточно, а там глядишь до зимы дотянем, а потом в спячку. Хотя, знаешь, я и сейчас не против вздремнуть…

– Ступай поспи, – вдруг зашевелился паук в объятиях, – а я наловлю пока мух и приду, – паучиха еще раз покрепче обняла его своими лапами, подмигнула одним глазом и поднялась по паутине наверх.

Шум издаваемый досками не прекращался. Этот звук привлек паука. Он спрыгнул со стола и взобрался на подоконник, где открывался вид на могучий лес. Паук не сильно любил природу, особенно когда эта природа была заключена в такую погоду. Его давно уже не волновали темные облака и летающие кроны деревьев. Но то, что он увидел в тот день вдали через окно, поразило его паучью душу.

***

– Где же вы так долго пропадали, господин Коспалов? – озадачилась Магницкая, допивая очередной бокал красного вина. Остальные сидели молча, стараясь не замечать нависшую над столом туманную неопределённость.

– Накопилось много дел, знаете ли. Пришлось на время позабыть о вечерах и приемах.

– Я слышала, что вы недавно выставили дом на продажу. Точнее, пытались выставить, но так и не нашли покупателя. Это правда?

– Фамильный дом на продажу?! – вдруг воскликнул Магницкий. – Вы что, господин Коспалов, решили оставить нас?

– Что вы, – успокоил гостей министр, – это вздор не иначе. Я впервые слышу о таком. Признаться, честно, даже приятно, что о моей персоне еще ведут сплетни, – засмеялся он, с целью поскорее замять эту тему.

– Ну знаете, – наиграно вздохнул Магницкий, – учитывая всю ситуацию и то, как она сложилась, было бы не удивительно наблюдать, как вы сбегаете из этого города, – под конец его тонкие губы медленно растянулись в улыбку.

– Вы не чувствуете? Тут стало как-то прохладнее… – с некой опаской высказалась супруга. Она с предельной осторожностью посмотрела на Магницкого. Тот в свою очередь пристально косился на министра. – господин Коспалов, – робко начала она, укрываясь тонкой накидкой из шерсти белой овцы, – мы ни в коем случае не хотели вас обидеть… С нашей стороны – не красиво так себя вести.

– О чем ты говоришь? – возмутился Магницкий.

– Человек пришел побеседовать с нами, а мы скверно обходимся с ним. Ведь так нельзя, дорогой… – прошептала она в ответ.

– А я, – перебил своим громким голосом министр, – я не к вам пришел беседовать, уважаемые господа. Я вас знать не знаю, а вы говорите о какой-то беседе. И чтобы вы понимали, оба, – Коспалов облокотился локтем правой руки на стол и указал пальцем на Магницких, – ваши слова, никоим образом меня не задевают.

– Перестаньте так себя вести, – вступила Лескова.

– Конечно, – протянул в удовольствие Магницкий, доставая из кармана пиджака кожаные перчатки. – Если бы вас, господин министр, обижали подобного рода высказывания, возможно вы бы тут не сидели.

– На что вы намекаете?

– Я не намекаю, а говорю вам прямо в глаза, что вы подлец и негодяй, кой свет еще не видывал, – было заметно, что супруга во время этих слов пыталась усмирить своего возлюбленного легкими толчками ног под столом.

– Я в полной растерянности от этих слов и не понимаю, что происходит… – запаниковала Магницкая. Она взяла супруга за руку и попыталась прижать к себе. – Успокойся, прошу тебя. Ради меня, промолчи… – будто молитву, она шептала ему это под ухо снова и снова.

– Дорогая, ради всех святых, успокойтесь, – обратился Коспалов к ней, – а вы, господин, слишком много трепитесь. И услышал я от вас только оскорбления, без каких-либо доказательств. Я не знаю, где перешел вам дорогу, что вы ныне отзываетесь столь громкими обвинениями в мою сторону, но я не позволю, оскорблять меня. Вы должны усвоить одну простую вещь, – Коспалов поднялся со своего стула, облокотившись ладонями на стол. – Вы…

– А вот и он! – Лесков чуть ли не запрыгнул на министра, обхватив его руками. – Я повсюду тебя искал, дорогой мой, а ты оказывается тут! – цвет его лица походил на зрелый помидор. Эта заслуга относилась к довольно душной обстановке в зале и большому количеству спиртного в крови господина мэра. Увидав Магницкого, он слез с Коспалова. – Какие люди! Господин Магницкий, – Лесков медленно кивнул в его сторону. – Госпожа Магницкая, рад видеть вашу семью на моем скромном вечере, – ему было тяжело дышать, поэтому после каждого сказанного предложения, Лесков пытался отдышаться. – Ну а тут кто сидит, неужто госпожа Лескова? – он подошел к ней поближе. – Ну что, жива? – Анастасия резко посмотрела на него. Тело Лескова качалось из стороны в сторону, при этом он старался приблизиться к ней, но Анастасия вовремя оттолкнула пьяное тело в сторону и спешно вышла из-за стола.

Почувствовав нарастающий пожар вокруг простого обеденного места, семья Магницких поспешили покинуть прием. Они синхронно поднялись:

– Мы, наверное, пойдем, – проинформировал оставшихся персон супруг. – У нас много важных дел.

– Ну, господа, – развел руками Лесков, – куда же вы так торопитесь? Вы же знаете, что дороги моему сердцу – останьтесь. К тому же, у нас по расписанию скоро будет фейерверк! Господин Магницкий, ну куда же вы, – Лесков понял, что остановить гостей словами не получиться. Пока семейство аристократов пыталось выйти из-за огромных стульев, он обежал стол и оказался прямо перед ними. – Госпожа Магницкая, ну вы хоть скажите ему! – продолжал Лесков. – Вечер же только начинается… Вы хотите меня обидеть?

– Никто даже не думал, обижать вас, – пробубнил Магницкий. – Нам и вправду нужно идти.

– Что ж, – Лесков рассыпался мелким бесом пред представителями аристократии, – раз появились неотложные дела – конечно. Я тогда к вам на неделе забегу… – Магницкие шли прямо к большим дверям главного входа и будто не замечали мэра. Супруг что-то бубнил себе под нос, а его жена неуклонно следовала за ним.

– Вот и разбежались все, – слегка уставши произнес человек в черном. – Как же все-таки это… монотонно, – он склонился над столом и о чем-то задумался.

Коспалов не хотел снова влезать в дискуссии. Ему они казались глупыми и бесполезными. К тому же он понимал, что, если не найдет и не поговорит с Анастасией – весь план о побеге можно будет считать провалившемся. Министр подошел к столу и опрокинул стакан с виски. Взглянул на человека в черном:

– Правильно ты этих Магницких на место поставил. Конечно после этого они вряд ли позовут меня в гости – как-нибудь переживу, – он поставил пустой стакан обратно. – Но это не означает, что я стал относиться к твоей персоне хоть на грамм лучше.

– Тебе лучше поспешить найти того, за кем пришел. Ибо, время скоро подойдет к концу, – человек в черном медленно встал из-за стола и направился в толпу.

– О чем это ты говоришь? – слегка подвыпивший Коспалов пытался окликнуть его, но мужчина скрылся среди других, будто его никогда и не было.

Министр остался в одиночестве. Он направился к барной стойке, дабы осмотреться и найти госпожу Лескову. Праздник не утихал.

Помимо музыки, вокруг был слышен лишь смех и крики от хлопушек. Почти большинство приглашенных господ все так же продолжали праздновать в центре зала. Столики по краям пустели, но не из-за того, что кто-то уходил, а из-за того, что гостям не хватало веселья и они шли танцевать.

У барной стойки, Коспалов заметил Лескова и Магницкого. Они стояли в обнимку и о чем-то беседовали. В левой свободной руке мэра был стакан с виски. У Магницкого же, было вино.

– А вот и министр! – прокричал Лесков при виде своего друга. Магницкий бросил на него косой взгляд и тут же отвернулся.

– Куда подевалась Анастасия? – Коспалов подошел к Лескову впритык. – Ты не искал ее?

– Она не особо любит такие вечера, дорогой друг. Видимо ей наскучила вся эта обстановка и она ушла на второй этаж. Обычно она так делает. Там, по ее словам, «она наслаждается покоем и тишиной». В общем обыкновенные бабские проблемы, – он залпом опрокинул стакан с виски. – Коспалов, айда с нами!

– Я, пожалуй, пропущу. Что-то мне не хорошо.

– Правильно, Коспалов, иди – посиди чуток. Со здоровьем шутки плохи.

Министр медленно отошел от барной стойки, дабы не привлекать к себе внимания. Когда его персона оказалась вне поля зрения Лескова, он, чуть прибавив шаг, нырнул в проем к огромной лестнице, что вела на второй этаж.

Бесконечно длинный и бесконечно долгий коридор мэрии на втором этаже – пустел. Все двери по левую сторону были закрыты на ключ. Большие окна с огромными подоконниками по правую сторону были затворены от ветра. И только свет от тусклых лампочек меж окон пытался побороть всю тьму, сливаясь с нею в поединке и образуя полумрак.

Не чувствуя одышки от подъема по лестнице, Коспалов торопливо шел вглубь второго этажа. Закупоренные окна тряслись от ветра, создавая незаметные вибрации и шум. Коридор не заканчивался… Министр бездумно шел вперед, по пути оглядывая закрытые двери. Когда-то здесь царила совсем иная атмосфера, от которой, к большому огорчению, ничего не осталось. Шум от окон усиливался, а он все шел и шел вперед. Вдалеке одна из дверей выделялась – свет, что исходил от нее был ярче и перебивал полумрак. Коспалов еще ускорил шаг. Дверь становилась все ближе. Шум от окон превратился в нечто иное, чем просто шум. Теперь, вместо малозаметных вибраций, стекла начали понемногу отходить от рамы и трескаться.

Коспалов остановился в двух метрах от светящегося кабинета. Он была приоткрыт. Остальных признаков жизни не было – ни шагов, ни голоса, ни малейшего шуршания бумаг. Он отдышался и спокойным шагом дошел оставшиеся расстояние. Свет исходил от узкого проема. Это был кабинет господина Лескова. Министр сделал глубокий вдох и аккуратно с надеждой открыл дверь:

– Кто здесь?! – послышался испуганный женский голос. Это была госпожа Лескова. Она молча стояла возле окна и наблюдала за стихией. Увидав министра, она убрала тревожный тон. – А это ты, – с разочарованием произнесла она. Коспалов зашел в кабинет и закрыл за собой дверь. – Что тебе нужно?

– Я хотел тебя отыскать.

– Зачем? – она все так же стояла у окна с печальным взглядом и смотрела на неведомую силу, что качала кроны старых деревьев. – Как мне помнится с нашей последней встречи, ты хотел сбежать из этого города.

– Все верно, – Коспалов начал медленно подходить к ней. – У главного входа меня ждет машина, которая увезет далеко отсюда. Но дело в том – я пришел за тобой, Анастасия.

– Мы обо всем уже поговорили, – с непреодолимой усталостью ответила она. – Мой ответ никак не поменялся за это время. И знаешь, мне не понятно твое рвение забрать меня отсюда. Пойми же наконец, я замужняя женщина и люблю своего мужа. То, что было между нами когда-то – прошло и нет смысла об этом вспоминать.

– Чем же я так обидел тебя, – он отодвинул стул от стола и сел на самый край, – что теперь говоришь при мне о любви, к своему мужу…

– Но ведь это правда, Коспалов. Мне незачем обманывать. Пора начинать жить трезво, наяву, а не кататься на лошадях где-то в туманных грезах.

– Я бы поверил, если бы совсем не знал тебя, Анастасия. Ты живешь ведь не своей жизнью. Тебя будто заперли в клетку, отняв все принципы, правила и устои. А ты в свою очередь привыкла ко всему этому. Привыкла, что с тобой не считаются. Ведь это же преступление против самой себя, тебе так не кажется? А знаешь откуда я все это знаю? Это все твои слова, что ты когда-то мне говорила.

– Это мое личное дело, Коспалов. Ты лучше бы взглянул, для начала, на свою жизнь и устои… Я не собираюсь обсуждать подобные темы с лжецами и лицемерами вроде тебя, – она повернулась и посмотрела на него. Он был похож на израненное животное, которое притаилось где-то в углу, чтобы его не нашли.

– Я лжец, ты права – я лицемер, – Коспалов приподнялся и с горечью вздохнул. – Но ты дорога мне. Моему сердцу и моей душе. И когда ты говоришь о том, что нынешняя жизнь тебе по нраву, у меня внутри все переворачивается, ведь я знаю, что это ложь. Ты пытаешься ранить меня, и я понимаю почему, с трудом, но понимаю. Будь я на твоем месте, возможно, делал бы точно так же, но пойми… Анастасия, ты единственный человек в этом времени, которого я истинно люблю, и я не прощу себе, если оставлю тебя в этом болоте.

– Я же сказала… – Лескова вновь обернулась к окну. На улице стало темнеть. – Что вам еще нужно от меня…

– Знаешь, я обращался с тобой не лучше, чем твой супруг… Но это оттого, что противился своим чувствам. Я отказывался от них, чтобы сберечь свой внутренний покой, а теперь, Анастасия, я потерянный человек, я возможно мертв, ибо понимаю, что свершил самую главную ошибку в своей жизни. Я не сберег самое ценное, что было когда-то у меня… Но я не верю в то, что все ушло. Не верю, что твое сердце позабыло обо мне… Быть этого не может. Ты умело это скрываешь, но там в саду, – он подошел к ней ближе, – я смог разглядеть прежний огонек в твоих глазах и не смей говорить, что это вздор – я не поверю тебе.

Ветер усиливался. Корни деревьев ослабевали и понемногу отходили от земли. Сухие ветки и листья разбрасывало в разные стороны. От этой силы где-то в коридоре на втором этаже начали один за другим лопаться окна. Стекла падали на землю и снова поднимались вихрем. Темные тучи стянули небо до самого конца горизонта. Спустя несколько минут раздался гром.

– Дождь за окном… – с прежней грустью ответила Анастасия.

13.

Роман «О времени и исчезнувшем», был написан человеком по имени Рорем, почти полвека назад. Изначально чтиво не пользовалось популярностью. Ее автор бездумно бродил по старым квартирам, где собирались литературы самоучки и вслух читал строки из книги, дабы хоть кто-то оценил его старания. На одном из вечеров, при загадочных обстоятельствах, Рорем познакомился с молодым пианистом, который на тот момент еще давал надежды на хорошее творческое будущее. Новый знакомый сильно увлекся романом. Перечитав его несколько раз, он знакомит Рорема со своим преподавателем по музыкальной композиции и просит того помочь молодому писателю в продвижении его творчества. Пожилой преподаватель с глухотой левого уха к удивлению, соглашается на участие в авантюре. Втроем, они переписывают роман на новую бумагу и размышляют над тем, кому раздать первые экземпляры. Путем хитрости и небольшого обмана, преподаватель проводит Рорема и пианиста на закрытый вечер среди людей искусств. Приглашали туда только значимых персон: художников, писателей, композиторов, тех, чьи слова и мысли стали фундаментальными в мире творчества и для простого обывателя. В тот вечер, Рорем раздал почти все экземпляры книги. Реакция на произведение была неоднозначной. Кто-то говорил, что слишком пресный слог, кто-то возмущался о сюжете, которого попросту не было, кто-то советовал ее друзьям, зачитывая роман до дыр. Критики было больше, чем похвалы, но роль особой это не играло. Каждый из прочитавших роман понимал, что перед ним нечто совершенно новое, не поддающиеся какому-либо описанию.

Экземпляры книги начали ходить по рукам. «О времени и исчезнувшем» можно было встретить где-нибудь в кафе на столике, или в местном пабе на барной стойке, на лавочках возле городского парка. Роман зачитывали вдоль и поперек, а после пускали в свободное плавание, чтобы дать возможность почувствовать «это» другим. В какой-то момент казалось, что Рорема знали все лучшие литературные дома города. Его начали приглашать на закрытые вечера, газетчики пытались поймать его для интервью, а некоторые, на кого роман повлиял не совсем правильно, хотели избить его до полусмерти. На все заявки, приглашения писатель отвечал отказом, точнее он не отвечал вовсе, а просто игнорировал. После его смерти, в газете где-то промелькнет: «Я знал его, как человека замкнутого, не общительного, не готового принимать других, но при этом, я никогда не видел более яркой искры в глазах, чем его». И вправду, Рорем не любил чужих. Его окружение насчитывало не больше пяти человек, которые время от времени видели его. Чем он занимался целыми днями после написания романа – неизвестно. В узких литературных кругах ходили слухи о новом произведении, над которым так усиленно работает автор. Все желали увидеть новую волну Рорема. Параллельно общественному ожиданию, «О времени и исчезнувшем» набирало популярность и овладевало уже не только одним городом. Ввиду того, что издательства напрочь отказывались печатать произведение, люди собственноручно переписывали его по несколько раз и продавали другим. Меньше, чем за год, книга стала неофициально признана самой читаемой. Через полтора года «О времени и исчезнувшем» получает одну из важнейших наград в области литературы за открытие «новых форм и границ». Награждение планировалось торжественным. Были приглашены не только авторы, художники и искусствоведы, но и высшее сословие. Огромный зал был забит до отказа. Тот день был занесён в историю, как «День, когда исчезло слово».

В момент вручения награды, Рорема подстреливают в ногу. Он падает на сцене и спустя минуту умирает от обильной потери крови. Журналисты назовут это проблемой общества, вышедшей из-под контроля властей. «Они не могут себе позволить столь низкие поступки. Правительству необходимо навести порядок в обществе, которое оно контролирует. Без мира наступит война. С войной угаснет свет» – писали они в еженедельных некрологах. Позже выяснится, что убийство писателя было заказным. Журналист из независимой газеты, что выходила строго по будничным дням и распространялась по «своим», напишет разгромную статью на несколько листов, где приведет улики в виде забытого мундира на месте стрельбища и номерного пистолета, из которого была выпущена пуля. После этого на власть обрушится лавина критических, а в некоторых местах и радикальных высказываний.

С каждой новой волной, парламенту становилось только сложнее. В некоторых регионах начались массовые беспорядки. Власти необходимо было придумать способ успокоить людей. Комментировать случившееся никто не хотел, так же, как и извиняться. В «белых кабинетах» считали, что это низменно и противоречит всяческим нормам взаимоотношений между властью и людьми.

Тишина была нарушена спустя лишь три недели. В одной из самых больших новостных газет вышла статья-интервью, где журналист задавал вопросы близкому товарищу Рорема. Ни возраста, ни имени персоны не уточнялось. В тексте, его слова были обозначены, как «Пианист». В статье было много рассказов о погибшем писателе, воспоминаний о том, как проходило их знакомство, как они переписывали снова и снова текст романа, чтобы распространять его, а также некоторые высказывания самого Рорема. Интервью получилось очень скомканным и сырым. Вместо того, чтобы прояснить ситуацию, власть предпочла использовать скорбь, как инструмент разрешения проблемы и, если быть честным – это сработало. Пламя радикализма потухло. Большинство перестало требовать ответов. Городские парки снова стали зонами отдыха.

Позднее, парламент делает заказ на написание главной композиции для праздничного бала, что проходил каждый год в большом дворце на центральной площади. В знак благодарности, поручение доверяют пианисту, с полной свободой в действиях и фантазии. На тот момент композитор уже обладал небольшим кругом почитателей. На их удивление, он принял предложение властей и спустя полгода представил поэму, состоящую из двенадцати композиций под названием «Отыщите мою пустошь». Лейтмотивом произведения выступил сон пианиста, где, по его словам, он встретил ангела. Каждая композиция имела свою оригинальную структуру и обладала неповторимым темпом. Когда в парламенте впервые слушали «Отыщите мою пустошь», в зале царила тишина – представители высших сословий будто застыли на месте и не шевелились до самого конца. Было предельно понятно, что это лучшее произведение автора, и в целом лучший очерк на тему свободы и души. Парламент был доволен проделанной работой и наградил пианиста почетным орденом «Жизни и искусства». Примечательно, но на ежегодный вечерний бал была отобрана лишь одна композиция из поэмы. Была она взята оркестром по приказу министра и сыграна лишь под конец торжества, как главная тема события. Звучащее в тот вечер одиннадцатое по счету произведение из общего цикла поэмы, носило название «Одиссея».

Композиция описывала историю мальчика, который попал в мир мертвых, дабы отыскать своего пса. «Одиссея» состояла из четырех основных частей: «Жизнь за облаками»; «Мои верные друзья»; основная часть – «Путешествие» и «Возвращение». Как можно заметить, в названиях отсутствует какое-либо упоминание о смерти. Логично, поместить ее между началом и основной частью, но по неизвестным причинам автор решил обойти данный кусок. После выхода поэмы в широкие массы, критики думали о том, что композитор слишком боится смерти, чтобы она фигурировала в его очерке. Это было бы похоже на правду, если композиции не были пропитаны в целом чувством скорой кончины, скорби и страдания. «Одиссея» вскоре стала самой загадочной и обсуждаемой композицией в поэме. На волне бурных споров выходили статьи, что чуть ли не по нотам трактовали смысл необычной музыки. «Это всего лишь музыка. В ней нет секретов» – рассказывал журналистам сам автор поэмы.

Через три месяца одна маленькая записка, отправленная на адрес парламента, вызовет еще больший общественный резонанс. Небольшой клочок бумаги был направлен напрямую министру. «Я все еще здесь» – гласила надпись в центре листка, ниже подпись: «Рорем». В тот же день власти отправят отряд военных к самому близкому товарищу писателя, где те обнаружат два мертвых тела, сидящих напротив друг друга, открытое окно и кучу макулатуры. Позже эксперты скажут: «Самоубийство путем отравления». В газетах будут писать о двух сумасшедших, что покончили с собой на почве навязчивых мыслей.

Из записок, оставленных в квартире пианиста, в парламенте узнают, что поэму «Отыщите мою пустошь» композитор писал не один, а одиннадцатая мелодия из этой поэмы и вовсе была написана другим человеком – близким другом, Роремом. Композицию «Одиссея» и роман «О времени и исчезнувшем» занесут в список запрещенных произведений, а остаток поэмы обозначат, как «нежелательно к изучению».

Спустя четырнадцать лет, неравнодушные к творчеству Рорема и пианиста, своими силами выпустят небольшой тираж книги и двенадцать пластинок на каждую мелодию. Купить что-то по отдельности было нельзя, но несмотря на это, за несколько часов все копии были распроданы.

На каждой пластинке, было написано название мелодии и номер части, к которой она принадлежит. В романе же была сделана одна дополнительная страница в самом начале, со словами «Я все еще здесь», справа, чуть ниже середины.

О дивный мой сон,

Унеси обратно домой -

Где витает любовь

и мечты без оков,

и голос родной тихо зовет,

укрывая от всех пеленой.

О дивный мой сон,

Фонари уж зажглись за окном,

приходи и ты поскорее за мной.

Без рассудка и сердца -

навеки я твой

О дивный мой сон

***

«О времени и исчезнувшем» повествует историю о войне. Одним из героев романа – мужчина лет тридцати, заключенный на пожизненный срок в тюрьме. Из-за военного положения его отправляют на поле боя, вооружив лишь ножом с тупым лезвием и деревянным пистолетом-пугачом. Будучи человеком, никак не связанным с военным делом, придерживающийся к тому же слегка иных взглядов о мире, его подстреливают в первый день высадки. Четыре пули пробили тело арестанта насквозь. Две из них прошли в ноги, раздробив коленные чашечки, остальные пробили левое легкое и плечо. Израненное тело, обтекавшее кровью, рухнуло на землю без сознания.

Огромный хвойный лес, где происходили основные военные действия был границей двух враждующих городов. Это почти непроходимое место, служило капканом для обоих сторон. Чтобы обозначить пределы границ, служащие протягивали толстую нить меж деревьев. Так как границы с каждым днём менялись, а ситуация усугублялась, вместо простых людей это стали делать военные. Изменение границ происходило обычно под вечер – небольшая группа отправлялась к красной нити, осматривая территорию и наличие врагов. Если вокруг «чужих» не обнаруживалось, то нить перетаскивалась вперед на расстояние до первого выстрела. Обычно, выстрелы вражеских снайперов происходили спустя пять коротких шагов. Солдаты бросали как можно дальше красную нить, помечая границы и убегали с этого места прочь.

Именно в тот день, группа бродила по сосновому лесу под командованием старого седого генерала. В его «домашнем» взводе было несколько опытных солдат, обладавшие навыками убийц и один новобранец по кличке Зи. В первый же день службы ему выдали охотничье ружье и скорострельный пистолет, несколько пачек патрон, четыре гранаты и большую сумку, чтобы сложить туда весь арсенал. Возможно знакомство его отца с бывшим полковником, что был хорошим другом мэра города как-то повлияло на столь большое доверие к новобранцу, но сказать об этом точно никто не мог. Генералу, что вел караул по лесу, не нравился этот «напыщенный мальчуган». «Когда я заступал в первый свой караул, у меня был лишь самодельный нож с веревкой, и я умудрялся выживать!» – ворчал генерал по дороге. «А вас сопляков как не защищай, вы издохните от первых же пуль в свою сторону». «Вам же лучше» – отвечал временами Зи генералу на его резкие высказывания. Остальные солдаты шли молча, наблюдая за происходящей словесной перепалкой.

Дойдя к вечеру до границы, генерал выдал приказ сместить красную нить вперед. «А ты, смотри в оба» – сказал он новобранцу. «Если увидишь кого-то – кричи». Солдаты ушли чуть вперед, забрав красную нить с собой. Генерал наблюдал за выполнением приказа возле большой ели, совсем недалеко от Зи. Пока новобранец чистил свое ружье, на горизонте показался человек. Он осторожно шел куда-то в противоположную сторону от группы. Заметив это, Зи шёпотом окликнул генерала: «Генерал, кажется я вижу кого-то». «Враги не спят, сынок» – присмотрелся к незнакомцу он. «Что же мне делать?» – новобранец был в растерянности. «Ну если хочешь, чтобы враг забрался в твой дом и перерезал всю семью, то делать ничего не нужно. А вообще, сынок, во врагов стреляют» – главнокомандующий был на удивление спокоен. Зи дрожащими руками охватил ружье и навел прицел. Он сделал глубокий вдох и нажал на курок – ничего не произошло. «Предохранитель, сынок» – с еле заметной издевкой произнес генерал. Зи снял предохранитель с ружья, навел прицел и глубоко выдохнул. Выстрел – пуля спустя секунду после выстрела пронзила левую ногу незнакомца. Новобранец выдохнул и снова навел прицел. Выстрел – пуля прошла в плечо, пошатнув слегка тело в сторону. Незнакомец все еще стоял на ногах. Выстрел – третья пуля прошла в другую ногу. «Таких нужно добивать» – сказал генерал. Новобранец сжал покрепче ружье, прицелился, выдохнул. Выстрел – тело незнакомца рухнуло на землю без каких-либо признаков жизни. Зи опустил руки. Дрожь от них медленно подступала к ногам. На выстрелы сбежались солдаты. «Молодец, сынок» – генерал похлопал по плечу онемевшего новобранца и повел группу осмотреть тело.

Окровавленный арестант еще дышал, когда группа солдат с деликатной осторожностью подступали к нему. Они остановились за несколько метров, когда кто-то из опытных «убийц» разглядел, как дышит труп. Подстреленный кое-как оттолкнулся руками от земли и попытался перевернуться на спину. Первая попытка оказалась безуспешной – он оттолкнулся слишком слабо, и левая рука соскочила, погрузив обезображенное лицо снова вниз. Генерал с солдатами в это время молча стояли и наблюдали, кто-то даже закурил. Кровь подступала к глазам арестанта, закрывая обзор красной пеленой. Словно вязкое болото, она медленно стекала с его тела на землю, образуя вокруг необычные контуры. Он снова расставил свои руки на ширине плеч. Отталкиваясь правой рукой, он с грохотом перекатился на спину. Кровь стала сочиться еще быстрее. Арестант через боль протер, как мог, глаза и медленно осмотрелся. «Это же свой» – сказал один из солдат. «Арестант» – подтвердил другой. «Убийца или вор. Они все без опознавательных значков блуждают. Даю червонец на то, что если сунуть руку в его левый карман найдешь деревянный пугач и вшитый металлический значок». «А ты я смотрю по карманам только и научился» – подхватил третий солдат. «Что же ты, новобранец, не блещешь остротами?» – начал генерал. «Куда же они делись?». Юноша словно онемел. Его тело сильно трясло, незаметно подкрадывался страх, с тоской извещая о смерти. «Мало того, что ты, с особой жестокостью расправился с этим бедолагой» – начал генерал, «Ты ослушался приказ. И все это подтвердят». Солдаты переглянулись и для Зи столь данный жест не сулил ничего хорошего.

Спустя несколько месяцев судов, новобранца признали виновным в убийстве солдата. Его заживо сожгли на одной из площадей города. Его семья, в том числе и отец потеряли работу и уважение среди других. По этой причине они быливынуждены покинуть город. Настоящее их местонахождение неизвестно.

Мертвое тело арестанта погрузили в местную реку, забрав для доказательства смерти все именные значки из левого кармана. Смертельной оказалась пятая пуля – выпущенная генералом в голову. Пуля прошла насквозь, разломав череп на мелкие осколки. Осколки вместе с кусками засохшей крови солдаты зарыли в землю, недалеко от того места, где и произошло убийство. Как указано в последних строках основной части романа: «На месте захоронения, выросло красное дерево».

Как можно заметить, роман «О времени и исчезнувшем» затрагивает не только тему войны. Рорем, создатель произведения, в своей прозе использует символизм, который подчеркивает взаимоотношения героев, их судьбы, чувства и настроение той эпохи, в которой жил сам автор. Седой генерал, как символ пустых устоев и красное дерево, проросшее на костях, как символ мира и надежды в новое время. Данный лейтмотив встречается не только в основных главах произведения. По большей части он служит гармоничным звеном, что связывает все сюжетные линии в одну, создавая общую картину мира «О времени и исчезнувшем». Получив известность, Рорем не давал никаких интервью, не посещал выставки и литературные собрания. Обычному читателю по сути ничего не было известно о писателе. Но всяк, кто читал роман знал, что это сочинение о своей жизни, изложенное странным, а иногда непонятным почерком. Так как его современники считали дурным тоном излагать на бумаге автобиографию и что «литература должна быть литературой, выдумкой, реальное схожее с нереальным», философия романа «О времени и исчезнувшем» в корне меняло представление о литературе того времени. Именно это помогло неизвестному никому человеку добиться столь большой известности, как в узких, так и в широких кругах.

Часть 3

01.

Сквозь потемки доносился бледный шум. Он напоминал шум искрящейся воды, что сонно бьется о скалистый берег. Тишина понемногу стала отступать. Вместе с шумом появились и другие звуки. Человек открыл глаза. Деревянная крыша, под которой он очнулся казалось очень старой. Из открытого настежь окна в маленькую комнатку приходил теплый ветер, окутывая тело невидимой пеленой. Приятная сухость в горле подталкивала размять свои ноги и встать с кровати, чтобы опустошить стаканчик или пару прохладной воды. Человек не спеша потянулся, перевернулся на другой бок, касаясь стопами деревянного пола. На прикроватной тумбочке теснилась одежда, сложенная в несколько слоев. Напротив большой мягкой кровати находилась дверь. От ветра, она приоткрылась, и через проем можно было услышать, как кто-то напевает песню. Голову слегка кружило от резкого внезапного пробуждения. Из окна виднелся песчаный пляж, уходящий в безграничный голубой океан. Ни одной живой души, лишь яркое солнце и серебристые волны будоражили сознание человека. В комнате было довольно пусто, но даже с этим в ней царил уют. Человек аккуратно приоткрыл дверь и переступил порог в другую комнату.

В отличии от спальни, эта комната казалась просторнее. Все было деревянным от пола до потолка. В центре расположился большой диван, а наверху висела хрустальная люстра. Чуть дальше, за диваном была большая дверь, что вела на открытую террасу. Огромные окна по периметру, откуда открывался прекрасный вид на океан, смыкались у входа.

Из-за угла деревянной стены показался образ женщины. Она была одета в длинное платье, сиреневого оттенка, с пышной юбкой. Ходила она босиком. Ее длинные волосы закрывали профиль лица. Заметив гостя, она перестала петь.

– Какая радость! – вскрикнула женщина. – Вы очнулись! – она подошла чуть ближе. – Как себя чувствуете?

– Мне трудно об этом сказать… Простите меня за неловкий вопрос, но, – он осмотрелся, – где я нахожусь?

– Дорогая, я наловил рыбы! – послышался мужской голос.

– А вот и он – вернулся с рыбалки, – она еще больше приободрилась. – Вы, наверное, голодны. Давайте обсудим все за столом, негоже знакомиться на пустой желудок.

– Дорогая! – в гостиную вошел мужчина уже преклонных лет. Его седые волосы и усы сочетались с белоснежной рубашкой из льна. – Вы пришли в себя! – обрадовался он, протягивая руку гостю, – Ипостасей. Ипостасей Серебряный. Рад знакомству. А это, – он посмотрел на женщину, – это моя жена – Виктория.

– Очень приятно, – добавила она, – а как ваше имя, дорогой друг? – гость попытался вспомнить, но ничего не приходило в голову.

– Чего ты вопросами человека загоняла. Не видишь, он в себя еще не пришел, – прервал молчание Ипостасей. – Давайте лучше сядем за стол и поедим. Глядишь голова и просветлится. Верно? Поухаживай за гостем, а я отнесу улов, – он скрылся за стеной с сеткой полной живой рыбы.

– И правда, пойдемте за стол, – Виктория проводила гостя на кухню. – Вы присаживаетесь, дорогой друг. Занимайте любое понравившееся место.

По стилистике кухня ничем не отличалась от других комнат этого дома. Это было небольшое, но уютное помещение. Вдоль стены, где еще было прорезано окно, стоял большой деревянный шкаф, за стеклянными дверцами которого, томилась фарфоровая посуда. Посередине этот шкаф сменялся на аккуратную столешницу, сделанную из более светлого дерева. Над ней расположилось окно с тонкими белыми рамами, демонстрируя каждый раз прекрасный вид на океан. В центре кухни, в ярком солнечном свете растворялся круглый стол.

– Сейчас принесут еще, – добавила женщина, почувствовав нерешительность гостя. Он аккуратно сел за стол, положив свои руки на колени.

– А вот и я, – Ипостасей перешагнул порог кухни с еще одним стулом. Он сел напротив незнакомца, а третий стул, для своей жены, поставил слева, рядом с собой. – Вы как?

– Сложно сказать… – начал гость, – будто очнулся после долгой спячки.

– Вы пролежали у нас почти семь дней, – сказала Виктория.

– Когда я нашел тебя в океане, – продолжил Ипостасей, – твое тело было синего цвета. Тебя снесло к берегу, – он показал на окно, – я в это время рыбачил, вот и разглядел тебя, болтающегося на волнах. Самое смешное, – улыбнулся Ипостасей, – тебя то к берегу несло, то обратно. Волна то подхватит, то отпустит.

– Ничего смешного, – подметила супруга.

– Уж ладно тебе, все же хорошо получилось. Все живы и слава Богу, – засмеялся он. – Да уж, что за жизнь. Вроде вот все идет спокойно, а нет, – хлопнул Серебряный ладошами.

– Скажите, дорогой друг, вы что-нибудь припоминаете из своего прошлого? – Виктория принялась сервировать стол. Пока гость пытался найти хоть одно воспоминание в своей голове, она разложила три фарфоровые тарелки, и для каждой из них выделила по одной серебряной вилки и ножу. – Вы так не переживайте, – добавила она, – вам нужен отдых. Думаю, память вернется со временем.

– Вы меня простите, – в голосе чувствовалась легкая дрожь, – я права благодарен вам за столь радушный прием. За спасение моей жизни, – его глаза были исполнены вечным непониманием, чуть намокшие от бессилия, темные от долгого сна. – Однако, ситуация, что сложилась с памятью… Она не дает покоя. Я был бы признателен вам, если бы вы мне рассказали, где мы находимся. Возможно это как-то поможет восстановить события.

– В самом деле, – задумался Ипостасей. – Дорогая, когда основали Тортуго?

– Четыреста седьмой, – ответила Виктория, доставая из закрытого шкафа бутылку красного вина.

– А разве не четыреста пятый?

– Четыреста седьмой, – она поставила бутылку на стол и разлила по бокалам.

– Это Тортуго. Бывший рыбацкий городок, основанный прошлым правителем семи островов, в четыреста пятом году. Изначально он был населен семьями рыбаков. Здесь часто останавливались корабли, чтобы поесть, произвести закупки на борт… Обычный городок, ничего более. Но спустя десять лет, в четыреста семнадцатом, этот городишко… – Ипостасей вдруг затих. Он переглянулся с Викторией и задумался.

– В четыреста семнадцатом на берег обрушилась чума, – слегка улыбаясь, продолжила его супруга. – Все семьи, что жили здесь – погибли. И всяк, кто доплывал до этого берега через несколько дней начинали тяжело болеть. Их окутывал жар, они видели галлюцинации. Некоторые из бедолаг ныряли в океан за смертью, лишь бы прекратить все это, – она взяла бокал с вином в руку. – После все сожгли, и дома, и трупы, и животных обитавшие здесь…

– И чума исчезла? – поинтересовался незнакомец.

– Все стало как прежде. Мы переехали сюда лет двадцать назад. Теперь это просто жилая деревушка на берегу одного из океанов. Многие из наших соседей не знают историю этой земли, настолько это было давно.

– Значит, все это большой остров?

– И да, и нет. Остров не такой большой, как ты думаешь. Здесь лишь жилые два берега, остальная территория принадлежит самой природе. Иногда мы там охотимся, но эти чертовы обезьяны…

– Не начинай, – попыталась остановить Виктория своего мужа.

– Их невозможно есть. Скользкие на зуб, мохнатые паразиты, – завелся Ипостасей.

– Его обезьяна на охоте покусала, вот он такой и встревоженный. Вы, дорогой друг, не обращайте внимания. Выпей лучше вина, Ипостасей, – она пододвинула бокал поближе к нему.

– Как же я попал сюда? – страх подкрадывался все ближе.

– Вряд ли ты смог бы приплыть откуда-то еще, – ответил Ипостасей. – Я все же думаю, что ты с другого берега. Видимо упал, а может и в воде глотнул лишнего в себя…

– Может что-то вспоминается? – поинтересовалась Виктория. Гость помотал головой. – Ничего страшного. Нужно перекусить, набраться сил, – она разложила по тарелкам жареную рыбу, добавив сверху немного специй для красоты. – Вы потеряли много сил за эти дни.

Запах еды пленил гостя. После нескольких дней голодовки, он без раздумья накинулся на жаренную рыбу, поедая с большим аппетитом кусок за куском. На радостях, Виктория сделала небольшой глоток вина, а ее муж молча выбирал из блюда маленькие косточки, откладывая их в сторону. Время от времени супруги переглядывались друг с другом, но при этом сохраняли тишину, дабы незнакомец сполна насладился трапезой.

– А не пригласить ли нам кого-нибудь на вечер? – предложил Ипостасей, вдруг посреди обеда.

– Думаю нашему гостю, будет лучше вдоволь отоспаться, – возразила его супруга, опустошая понемногу свой бокал красного.

– Страшного ничего не будет думаю от этого, – строго ответил он. – К тому же София очень хотела познакомиться с нашим гостем. Ты ведь не против? Она наша давняя знакомая. Живет на том берегу. Вот я и подумал, что это может помочь.

– Конечно не против, – кивнул гость.

– Вот и замечательно, – Ипостасей аккуратно вышел из-за стола и медленно, переплетая ноги подошел к шкафу напротив. Шкаф состоял из множества дверец, отличающиеся друг от друга размером. Он открыл самую маленькую, что была вверху. За ней показалась небольшая стопка бумаги, карандаш и трубка средних размеров, что уходила куда-то вниз под шкаф. Хозяин дома что-то написал на клочке бумаги, скрутил его и аккуратно запихал в отверстие прозрачной трубки. Письмо моментально засосало и со свистом унесло куда-то вниз. Ипостасей заметил, как незнакомец с удивленными глазами смотрит на все происходящее. – Почтампа на острове нет – приходится выкручиваться.

– Ты написал, чтобы приходила одна? – увидев кивок супруга, Виктория сменила тон на более мягкий. – Прелестно.

Спустя мгновение маленькая полка в шкафу зажурчала. От больших вибраций верхняя дверца произвольно открылась. На конце трубки показался сверток. Ипостасей аккуратно вынул бумагу из отверстия и раскрыл ее:

– Она придет, как солнце спустится к горизонту, – зачитывал он вслух. – И еще, она испекла карамельный рулет.

– Вообще она художница, – добавила Виктория, – но ее карамельный рулет – лучшее произведение.

Обед подходил к концу. Пока супруга отдыхала с бокалом вина, Ипостасей решил показать гостю близлежащие окрестности. Деревянная дверь, что находилась в углу кухни вела прямо к океану.

– Вступай на песок босиком, – сказал Ипостасей, стягивая темные рабочие ботинки со своих стоп.

От палящего солнца песок был очень горячим, единственным спасением служил океан, омывая раз за разом берег прохладной водой.

– Мне кажется, что я никогда не был здесь, – с тоскую в глазах произнес гость.

– То же самое я говорю себе каждое утро, – поддержал Ипостасей. – Здесь настолько все безмятежно и просто, что порой не верится. Не верится, что все это происходит с тобою.

Кроме океана и солнца здесь практически ничего не было. По соседству с домом Серебряного, стояли еще три похожих сооружения. Дома были все деревянные, без каких-либо излишеств. Единственное, чем могли похвастаться хозяева так это площадью. Постройки хоть и были одноэтажными, но ширина их была довольно внушительна. В таких домах могли легко жить по несколько семей и никоим образом не мешать друг другу. Позади домов виднелась протоптанная тропинка до джунглей.

– Это мы так до другого берега добираемся, – объяснил Ипостасей, погружая оголенные стопы в океан.

– Как мне думается, джунгли не самое безопасное место для прогулок.

– Так и было. Вот только зверей всех истребили. Остались лишь обезьяны, чтоб их. Но они твари не конфликтные, если не лезешь к ним с винтовкой наперевес, – засмеялся он. – Помню, к нам гости добирались с той стороны и по глупости своей заблудились. Карту естественно никто не брал. Ну как же, все нарядные, идут на ужин, и брать с собой «паршивую карту» – не порядок, в сумочку она же не поместится. Так что ты думаешь, одна из обезьян вывела их, взяв всех за руки. Причем вывела прямо сюда, – Ипостасей сдерживал смех, дабы рассказать всю историю до конца. – Как выяснилось уже после, поняв, что дорога на берег утеряна, гости начали во всю кричать. Обезьяне видимо это не понравилось и дабы поскорее избавиться от назойливого шума, она помогла им. Поэтому, – заключил Ипостасей, – здесь не так опасно, как кажется на первый взгляд.

– Спасибо еще раз за то, что спасли мне жизнь, – проговорил снова гость, наблюдая за бесконечностью океана.

– Ты главное поправляйся. Она говорит, что с тобой еще рано говорить о том дне, когда я нашел тебя. Она думает, что это может пагубно сказаться… – Серебряный вытащил руки из воды и вытер их об рубашку. – Я считаю иначе, – из левого кармана льняных брюк он достал маленький значок и передал его незнакомцу. – Это было пришпорено к твоей ноге. Не знаю, как он там оказался, но я подумал, что это сможет тебе помочь.

Это был круглый металлический значок, зеленого цвета. По краям значка была тонкая окантовка светло-желтого оттенка. В самом центре был изображен образ, отдалено напоминавшее дерево, обмотанное красной веревкой. Ниже расположилась еле заметная гравировка «Тучи придут вместе с нами». На обратной стороне торчала толстая игла. Ее острый наконечник был слегка испачкан кровью. Незнакомец внимательно осмотрел значок.

– Вы знаете что это?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Ипостасей протягивая руку, чтобы поближе осмотреть находку. – Сначала я подумал, что это военный значок, что выдают солдатам. Но вот эта игла, – он повернул значок обратной стороной, – солдаты обычно носят такое на груди, поверх формы. Здесь должно быть немного другое крепление, – он передал его обратно гостю. – Не проясняется?

– Такое чувство, что я когда-то прикасался к нему. Пальцы знали какой он на ощупь до того, как я взял его в руки… Может быть было еще что-то, кроме значка?

– Увы, – вздохнул Ипостасей, – всю твою одежду истерзала вода. Бог знает, сколько ты пробыл там. К тому же твое плечо было пробито насквозь. Скорее всего, это произошло из-за сильного течения у берега. Что-то вонзилось, а вода это вытолкнула… Может ветка или камень.

– Но на мне нет ран, – незнакомец осмотрел свои плечи под рубашкой. Следов увечья не было нигде. – Даже шрама нет, – добавил он.

– Это нужно сказать спасибо Виктории. Она в этом плане большой специалист. Умеет заживлять то, что априори уже не спасти. Ты пролежал без сознания почти семь дней, этого достаточно, чтобы исчезли подобные раны, – он подобрал небольшой гладкий камушек, зарытый водой в песок и замахнувшись бросил его в океан. – Чудеса наяву, – с неподдельной верой в собственные слова, произнес Ипостасей. – Чудеса наяву…

Тем временем на улице вечерело. Они с гостем прошли еще немного вдоль берега, молча осматривая великолепные пейзажи. Перед тем, как солнцу подойти к горизонту, в доме Серебряных открылось кухонное окно, из которого доносился голос Виктории: «Идите домой. Скоро придут гости». Окунув напоследок в воде свои стопы, Ипостасей вместе с незнакомцем послушно пошагали домой. Когда солнце было уже у горизонта, на пляже никого не осталось кроме изредка приходящих волн, что напоминали раскаленному песку о своем существовании.

Его супруга уже давно подготовилась к приёму гостей. Она передвинула большой круглый стол в центр гостиной, оставив между ним и диваном небольшое расстояние. По деревянному столу была разложена посуда и приборы. Ближе к центру томились приготовленные блюда из рыбы и фруктов. Главного блюда этого вечера – карамельного рулета еще не было, для него Виктория выделала центр стола и большую расписную тарелку, на которой был изображен крокодил. Рядом дымились две бутылки красного, завлекая своим терпким ароматом.

– На сегодня выбрала длинные, – заявила Виктория, рассадив своего супруга и незнакомца за стол. – Бокалы с длинной ножкой мне всегда нравились больше, если честно. Тебе нравится?

– Разумеется, дорогая.

– Как ваша прогулка? – обратилась она уже к гостю.

– Память так и не вернулась, – с обыденным разочарованием ответил он. – Что касается местных видов – они прекрасны, без преувеличений.

– Знаете, дорогой друг, – Виктория подсела к незнакомцу на диван, – мне искренне вас жаль. Ваша ситуация, она… – женщина на секунду призадумалась, – она требует времени. Но почему-то мне кажется, что у вас все будет хорошо, – она посмотрела в его карие глаза и улыбнулась.

– Спасибо вам. Права, я не имею ни малейшего представления о том, как благодарить вас. Мне непомерно стыдно, я словно старик в теле новорожденного, который постоянно нуждается в помощи.

– Не говори ерунды, – вмешался в диалог Ипостасей, – я не простил бы себе гибель другого человека из-за глупого бездействия.

– Это правда, – добавила его супруга. – Вы нам ничем не обязаны. Главное, чтобы ваша память вернулась. В свою очередь мы постараемся вам помочь всеми силами.

– Если тебе что-то понадобится – говори без стеснения, – Серебряный взглянул в окно. – Вечер, а Софии еще нет.

– Она написала телеграмму, что задержится. Видимо, ее кавалер слегка недоволен тем, что мы пригласили только ее, – Виктория еле сдерживала смех. – Странный молодой человек.

– Главное, чтобы эти распри никак не повлияли на присутствие карамельного рулета на нашем столе, – с иронией поддержал супруг.

Как только Ипостасей прекратил бродить в томлениях по гостиной и наконец уселся рядом со своей женой, в деревянную дверь кто-то постучался. Он неохотно раскачался со стула, бормоча что-то под нос.

– А вот и она, – заявила вдруг обрадовавшаяся Виктория. Пока ее муж лениво брел до двери, она расправила свое платье и поправила шелковые плечики.

Серебряный открыл дверь. На пороге дома скромно стояла худощавая особа высокого роста с темными, как ночь волосами и темными глазами. В руках она держала небольшой кулек, аккуратно обмотанный в тонкий шарф, винного оттенка.

– А мы вас ждем, – произнес хозяин, он с особой манерой произвел пригласительный жест рукой, указывая на стол в гостиной. – Vieni in casa, tesoro!

– Каждый раз, спеша к вам на вечер, я проклинаю эти джунгли, – девушка переступила порог дома и поспешила снять верхнюю одежду. – Эти обезьяны, ой, – она громко ахнула, – вроде и доброжелательные, но такие медленные… – Ипостасей взял ее бежевое тонкое пальто и повесил на гвоздь возле двери.

– Здравствуй, дорогая, – Виктория тут же подбежала к ней с объятиями. – Я так рада видеть тебя, – девушка передала ей завязанный в шарф кулек, что источал приятный карамельный аромат. – Какое счастье, рулет еще не успел остыть!

Виктория аккуратно раскрыла рулет, откладывая в сторону куски ткани, в которых он был завернут. Она медленно переложила его на расписную тарелку в центре стола, дабы не отвалился ни один кусочек из этого чудного десерта.

– Наконец все в сборе, – подвел Ипостасей, усаживаясь снова рядом со своей женой. Гостья не спешила садиться за стол.

– Дорогой, мне кажется будет лучше, если София сядет рядом со мной, а ты можешь пересесть к нашему дорогому другу, – Виктория с улыбкой кивнула девушке, девушка кивнула в ответ.

– Вот загоняете меня, потом не жалуйтесь, что рыбы нет – сами виноваты, – прокряхтел Ипостасей перебегая с одной стороны стола на другую. Подвинув слегка незнакомца, он плюхнулся на диван, сопровождая свои действия мучительными звуками.

– Присаживайся, София, – слегка раздраженно сказал он. Девушка молча села рядом с Викторией. – Это вот у нас София, – продолжил хозяин, обращаясь к незнакомцу. – А это наш странник, София.

– Рад знакомству, – дружелюбно ответил гость. Девушка скромно кивнула в ответ.

– Давайте выпьем, – Ипостасей в ту же минуту разлил по бокалам красное вино, – а то что, мы сидим как дикари, – улыбнулся он.

– Предлагаю тост, – Виктория подняла свой бокал, – за новые знакомства, – гости стола чокнулись бокалами, оставив на несколько мгновений приятные звуки хрусталя в воздухе.

– София у нас потрясающе делает рулет. Вам, – обратилась она к незнакомцу, – стоит непременно его отведать.

02.

Прошло несколько дней, возможно месяцев, а возможно и лет. Никто не знал. Точнее, никто не следил за уходящим временем на острове. Все были заняты своими делами: кто-то рыбачил, кто-то охотился, а кто-то с ночи до утра пил вино, утишая себя и свою душу сладкими и незаметными мечтами под взором оранжевого солнца.

Среди жителей острова существовало три определения «бытия раскаленной звезды». Первое значение являлось «Ка» и обозначало, что солнце находится где-то в небе. «Дэ» – солнце скрылось за горизонтом и на смену ему пришла пустая темнота. «Эс» – третье состояние солнца, когда положение не играло особой роли, но исходящий свет обретал слегка синеватый оттенок и погружал пространство в грезы. Данную систематизацию привил местный ученый по кличке Ромб. Жил он на острове еще задолго до «вселенской эпидемии» и «нового основания». Он был отшельником. Последние годы жизни обитал глубоко в джунглях вместе с обезьянами и только иногда выходил к остальным, зачитывая на центральной площади свои новые «наблюдения». Одни считали его простым сумасшедшим, другие верили, что его слова имеют смысл, вечно подкрепляя свои идеи прогнозами, что выкрикивал Ромб на центральной площади. Он легко мог предсказать надвигающуюся бурю или количество дождей в течении тысячи «световых суток». Правда на этом, все прогнозы прекращали работать. Никто за все время на острове так и не увидел «большое чудовище, что обитало в водах», или «демона, что прятался в джунглях, высматривая новую добычу» и уж тем более, никто и представить не мог, что означало «третья форма бытия раскалённой звезды».

Точный день его смерти был неизвестен. Несколько жителей острова заподозрили неладное, когда профессор перестал появляться на центральной площади. Они собрали небольшую группу и выдвинулись на поиски в джунгли. Спустя несколько ночей стало известно, что Ромб мертв, а его тело обглодали маленькие жучки кожееды. Сам труп трогать не стали – опасно для жизни, но вот вещи, что оставил после себя Ромб, поисковая группа захватила с собой. Это было небольших размеров увеличительное стекло, кукла в виде женщины, сделанное из подручных средств и несколько десятков выцветших листьев, на которых были выжжены мелкие символы. Как оказалось позже, эти символы означали буквы, которыми Ромб описывал всю свою жизнь на острове, начиная от ситуаций, возникавших с ним в джунглях и заканчивая своими теориями о солнце, демоне или лечебных травах, что навечно омолаживают тело. Жители острова долгое время изучали эти письмена, которые вскоре были переименованы в «книгу». Спустя поколение на острове появилась первая бумага. В то же время на центральной площади был построен небольшой храм «В честь профессора Ромба». Это была небольшая конструкция в виде шалаша, собранный из больших листьев и толстых веток местных деревьев. Внутри храма располагалась свеча. Каждый из жителей мог зайти в этот шалаш и почтить память профессора. Рядом со свечой томилась кукла в виде женщины, небольших размеров увеличительное стекло, а листы из «книги» были аккуратно развешаны по стене храма. Большинство из них уже давно иссохли, буквы перестали проявляться даже на свету. Лишь последняя страница не менялась со временем. Скорее всего это было связано с тем, что страница создавалась позже остальных и менее объемной, но некоторые жителе острова верили, что в этом замешано нечто иное и таинственное. В память, слова с этой страницы были выжжены на столике, где стояла свеча:

Я молю,

Ведь вы хотели этого.

Я кричу,

и вы смеетесь где-то.

Я горю

и сквозь огонь,

я слышу аплодисменты -

Я птицей в неволе был,

Чтоб ангелом переродиться после.

***

Жизнь у океана продолжалась. За это время Ипостасей помог гостю соорудить небольшое жилище рядом со своим домом. Виктория же, в свою очередь, придумала для новоиспеченного соседа временное имя. Теперь его звали Арсений.

От памяти вестей все так же не было. Он начинал жить и приспосабливаться к новым устоям. Новое имя нравилось ему, как и все, что стало его окружать. Он жил в небольшом деревянном домике. День он проводил у Серебряных – помогал Виктории, рыбачил с Ипостасием. Часто, вечер завершался вкусным ужином, а после он уходил обратно к себе. Ночь на острове казалась бесконечной, а снов было мало или не было вовсе и как это бывает, мысли по ночам неустанно рвутся наружу, и чувство недосказанности наполняет человека. Для подобных случаев Серебряный выделил Арсению несколько листов бумаги для писем и пару хорошо заточенных карандашей. «Неблагородное это дело, Арсений» – твердил Ипостасей в малом хмелю за ужином, после того, как узнал, чем пытается восполнить сон его гость. «А я не вижу ничего страшного» – отвечала Виктория супругу, с намекающим тоном на то, что кому-то пора остановиться. Арсений старался прислушиваться к словам своих новых знакомых. Эту тему он поднимал и на страницах в своей хижине, размышляя о правильности поступков: «Ведь кто же я такой, как ни иностранец в оборванных тряпках, пришедший ни весть откуда и требующий к себе все почести и внимание. Порой мне стыдно за себя и далеко не из-за того, что я такой какой есть, а из-за того, что люди относятся ко мне с сожалением. Еще дурнее от того, что вся благодарность моя – лишь слова, что ни в коей мере неизмеримо с тем, что делают для меня. Я ненавижу себя за то, что не могу отплатить этим людям сполна, а как хотелось бы… Но не взирая на свое положение, я изо всех сил пытаюсь быть полезным. Я берусь за все, о чем меня бы не попросили. Пока это так. Я надеюсь, что семья Серебряных поймет меня, ведь они стали мне очень близки. Этому я безгранично рад».

Действительно, эта была взаимная привязанность. Арсений для Серебряных стал настоящим другом семьи. Он нравился им, как человек и как обстоятельство, что спонтанно обновило их монотонный быт.

Среди прочего, в записях иногда всплывала так же близкая знакомая Серебряных – София. Фигурировала она по причине своих нечастых появлений за ужином. В основном Арсений не предавал ей значения, скорее описывал факт присутствия – не иначе и лишь в крайней своей записи он решил посвятить несколько строк: «Сегодня за ужином она была какой-то другой. Ее голос и взгляд был восполнен новыми силами… Она с интересом и некой доли любопытства беседовала с Викторией на разные темы. Казалось, их разговорам не было конца, настолько София была вовлечена во все это. Ипостасею в какой-то момент даже пришлось вмешаться в разговор…»; «Она будто вся искрилась, создавая вокруг себя какую-то незамысловатую обстановку, но в то же время эта обстановка была очень теплой. Это почувствовали все, сидящие за столом. И даже после того, как она ушла…»; «Виктория была настолько очарована этим, что пригласила ее на завтрашний ужин».

Ночь Арсения оборвалась сном. Проснулся он под шум подходящих к хижине волн с океана. По утрам, они часто омывали порог его дома. «Все дело в ветре» – как говорил Ипостасей. «Его направление трудно предугадать». После этих слов, он обычно прибавлял: «Все же лучше, чем в джунглях среди пальм и диких обезьян».

Его утро начиналось с суетливого пробуждения, которое с неким нервозом переходило в быстрый завтрак. Завтракал он обычно банановым пюре, которое заблаговременно готовила Виктория. Утренняя спешка Арсения являлась не простой прихотью, а желанием поскорее увидеть Серебряных, ведь после завтрака он пулей выбегал из своей хижины и торопливым шагом шел прямо до дверей их дома.

Это утро было не исключением. Закончив трапезу, Арсений хорошенько умылся и тем же мгновеньем переступил порог своего дома, сделав несколько аккуратных шагов на носочках, по причине небольшого затопления с океана.

Он вышел на сухую тропинку, что вела прямо до дома семьи Серебряных. Шум волн и солнечная погода настраивали на хороший лад. «В этом месте невозможно было тосковать» – думал сам Арсений. «Такие места чаруют и гипнотизируют».

– Простите! – издалека послышался вдруг чей-то голос. Арсений осмотрелся. – Мужчина, стойте! – не прекращая вопил незнакомый голос. Он окинул взглядом берег и недалеко от дома заметил молодого юношу. Тот бежал прямо к нему. – Стойте! Погодите секунду! – светловолосый юноша добежал до Арсения, чуть не рухнув прямо на него. Он тяжело дышал, а тело его было покрыто песком и мелкой галькой.

– Что с вами случилось, молодой человек? – спросил Арсений, слегка подхватывая юношу руками, дабы тот удержался на ногах.

– Извините, ради всех святых, что остановил вас, но мне нужна помощь, – юноша постарался отдышаться. – Я заблудился и вот уже незнамо сколько времени блуждаю по этому берегу. Дело в том, что я живу на другой стороне острова, а вчера ближе к ночи направился на поиски камней в форме черепах.

– Камней? – переспросил удивленно Арсений.

– Я коллекционирую камни причудливых форм. Это мое хобби. Дел на острове не так много, приходится заниматься чем-то, дабы не сгинуть с тоски, – он наконец выпрямился и глубоко выдохнул.

– Почему же вы пошли ночью? Ведь при свете куда лучше искать.

– Понимаю ваше удивление. Но знаете, когда вокруг никого нет – проще посвятить себя какому-то делу, особенно собиранию камней в форме черепах. Когда я заблудился, меня окружили обезьяны. Они взяли меня за руки и вывели сюда. А теперь – я не знаю куда мне идти… – он посмотрел на Арсения беспомощным взглядом. – Вы сможете мне подсказать дорогу?

– Видите ли, я и сам не особо ориентируюсь в джунглях… Но думаю, мои соседи помогут вам, тем более я как раз направляюсь к ним, – Арсений показал на дом, что стоял в нескольких метрах от них. – Пройдете со мной? – он медленно начал идти вперед.

– Куда угодно, лишь бы выбраться отсюда, – юноша с новыми силами побрел за ним, – уж сильно домой хочется…

– Вас, наверное, обыскались дома. Вас кто-то ждет на том берегу?

– Ждут… – он на секунду о чем-то задумался, по его глазам казалось, что это очень важное и важное не только для него. – Вы говорите никогда не были в джунглях, вы здесь недавно?

– Честно сказать я и не помню сколько времени прошло с моего прибытия на этот остров. Но в джунгли я не ходил по причине ненадобности. Для меня на этом берегу все есть и всего хватает, – они подошли к дверям дома. – В том числе и эти люди, – Арсений осмотрел входную дверь и легонько постучал. Он сделал шаг назад, юноша вместе с ним.

Спустя несколько секунд что-то зашуршало в доме. Порог начал вибрировать, а ветхая деревянная дверь приоткрылась:

– Арсений! –воскликнул Ипостасей. – Рад тебя видеть, заходи!

– Доброе утро, – Арсений переступил порог, пожал руку хозяину дома и остановился. – Сегодня я не один. Дело в том, что на берегу я встретил молодого человека – он заблудился. Вы не подскажете ему дорогу на ту сторону? Он стоит за дверью.

– Конечно, – Ипостасей выглянул на улицу. Повертел головой в разные стороны и снова вернулся в дом. – Что-то я не вижу твоего друга, – Арсений тоже выглянул за дверь – на пороге дома никого не было.

– Странно. Юноша так просил помощи…

– Может застеснялся бедолага, вот и сбежал, пока мы с тобой тут здоровались, – Арсений пребывал в небольшом ступоре. – Да не думай об этом, мало кто здесь ходит. Может мальчишки решили подшутить над тобой…

– Понимаете, в его глазах было такое отчаяние, я и подумать не мог, что он шутит надо мной…

– Ну… Всяко бывает. А ты думал, он будет с улыбкой на лице тебя разыгрывать, – усмехнулся Ипостасей. – Ты давай лучше проходи. Виктория на кухне еще завтракает. Хочешь выпить чаю? А я пока пойду приготовлю снасти для нашей рыбалки, – он бережно взял Арсения за плечо и вместе с ним прошел на кухню.

– Доброе утро, Арсений! – Виктория сидела за столом и маленькими глотками допивала свой чай, при виде гостя она взбодрилась. – Чудесный день сегодня, не правда ли? Присаживайтесь.

Пока Ипостасей заваривал чай для гостя, он присел напротив нее.

– Странное начало дня… – задумчиво произнес Арсений.

– А что случилось? – поинтересовалась Виктория. Улыбка не сходила с ее лица со вчерашнего вечера.

– Да это все местные мальчишки, решили разыграть его, – засмеялся Ипостасей.

– По дороге к вашему дому меня окликнул юноша и честно сказать на вид он не был похож на человека, который шутит. У него были ободраны обо колена, все тело в песке, будто ночевал прямо на берегу… Он сказал, что после того, как затерялся ночью в джунглях, обезьяны вывели его на этот берег – видимо перепутали стороны. Еще он сказал, что не знает куда ему идти и что нужна помощь. Я подумал – дело серьезное и вы, как никто лучше знаете дорогу, по которой он сможет выйти на тот берег.

– Но когда я открыл дверь, – продолжил Ипостасей, – на пороге был только наш дорогой друг. Видать в то время, когда мы обменивались рукопожатием, он шибко нырнул за дом и убежал.

– Странно конечно все это, – сказала Виктория. – Вы, дорогой друг, не берите в голову – это того не стоит, знаете ли. Во всяком случае вы хотели помочь человеку, никто не виноват, что этот человек оказался таким негодяем…

– Ну скажешь тоже, – возразил супруг, поднося чашку горячего чая гостю. – Это же юнцы, что с них взять – у них штуки такие.

– У этих самых «юнцов» нет чувства ответственности, дорогой. Ими движет лишь эгоизм, не боле. И больше скажу – им это нравится, им нравится, когда у других проблемы, когда другие выглядят глупо… Они не ведают границ, но при этом четко понимают каким образом можно переступить, а каким образом нельзя… Ведь он же поначалу окликнул вас? – Арсений молча кивнул. – Рассказал свою историю, при этом сохранив реалистичность образа содранными коленями и песком на теле. Ведь это не просто так. Это запланировано, чтобы выглядеть правдоподобно, чтобы умысел его не раскрыли раньше времени, дабы получить конечный результат…

– Дорогая, – Ипостасей подсел за стол рядом с ней, – ты слишком все драматизируешь. Ведь ничего плохого с нашим другом не произошло. Он не получил травм, не остался посмешищем.

– И слава Богу, что это именно так и закончилось, – Виктория легонько поправила свою пышную прическу. – Ведь думаю затевал он что-то другое, этот юнец. Что он вам говорил вообще, Арсений?

– По правде говоря, он ничего особенного и не говорил. Просто просил помочь. Ему трудно было дышать, ибо до меня он бежал с самого берега. Единственное, что мне показалось слегка странным, так это причина, по которой он забрел сюда.

– Что за причина? – спросил Ипостасей.

– Юноша сказал, что по ночам собирает по берегу камни причудливых форм. В этот раз он выдвинулся на поиски камней в форме черепах.

На кухне вдруг стало тише обычного. Ипостасей о чем-то задумался, а на лице Виктории плавно стерлась улыбка. Хозяин дома наклонился чуть вперед к Арсению:

– Прости, чем он занимался по ночам? – с неким испугом переспросил он.

– Он собирал камни в форме черепах. Странно, не правда ли?

Ипостасей взглянул на Викторию серьезным видом. После вновь вернулся к гостю. Чувство напряженности витало в воздухе по всей кухне.

– Она тебе рассказала? – спокойным голосом задал вопрос Ипостасей. Арсения будто зажали в тиски и не давали молвить ни слова. В этот момент Ипостасей забрал у гостя чашку, медленно подошел к раковине и вылил чай.

– Мне плохо, – сказала на вздохе Виктория. – У меня что-то голова закружится… – она попыталась встать, но в тот же миг рухнула со стула на пол. Чашка упала вместе с ней со стола.

– Виктория, что с вами! – Арсений ринулся к женщине на помощь. – Виктория, вы слышите меня!

– Я разберусь сам, – сказал гостю Ипостасей, – а ты, – он подошел к нему ближе, – ступай к себе с миром, пока мы не натворили тут делов, – он взял его крепко за руку. – Не являйся к нам больше без приглашения, – он отвел его к двери и выставил за порог дома. – Надеюсь, ты меня понял, – Ипостасей со злобой посмотрел на гостя и хлопнул дверью прямо у него перед носом.

***

До самого вечера Арсений прибывал в своей хижине, пытаясь понять, что произошло. Раз за разом вспоминая последовательность утра, он не находил ни одного ответа. Сначала это вгоняло его в панику – сердце билось все чаще, а глаза никак не могли сфокусироваться на чем-то одном, блуждая с сумасшедшей скоростью по сторонам.

Через некоторое время все стало утихать. Чувство, что разрывало изнутри исчезло. За окном уже стоял вечер, окутывая своей прохладой розово-фиолетовый берег и волны, что с каждым разом становились меньше. Ветер медленно растворялся из этих краев, улетая вдаль до следующего дня. Прибрежный песок остывал и покрывался матовой пленкой от океанской воды.

Он наблюдал через окно за солнцем, что медленно шло к горизонту. Когда мысли в голове немного успокоились, он с большим аппетитом доел остатки рыбы, приготовленные Викторией. Это был первый его ужин в одиночестве. Тишина вокруг не отвлекала, а уничтожила. В первую очередь уничтожала мысли и надежды на перемены в лучшую сторону.

После ужина, он без особой спешки убрал все со стола и из узкого деревянного ящичка достал листки бумаги и карандаш:

«В тот день с самого утра было пасмурно. Они проснулись, и я тут же начал проситься на ярмарку. Она была не против, к тому же она и сама хотела прогуляться. Он сказал, что погода не слишком хорошая для воскресных походов, поэтому весь день мы сидели на кухне и слушали радиопередачу, по которой рассказывали об этой самой ярмарке. Весь день, до самого вечера ведущий радиостанции зазывал людей в центр города – к парку, чтобы «каждый мог почувствовать это и подобрать что-то по душе». В обед я попытался еще раз, на что услышал: «Сейчас начнется дождь». Я очень расстраивался из-за этого. Мы продолжали сидеть на кухне до самого вечера. Дождь так и не начинался. Я уже стал засыпать у нее на плече и вот наконец, они будят меня и предлагают «прогуляться». Сон исчез в ту же секунду. Вокруг все стало очень ярким и в какой-то момент это было похоже не сказку. Я носился по квартире, как заведенный и не мог найти себе места. Вся одежда кружила в танце около меня. Летели шапки, куртки, ботинки…

Дождь начался, когда мы дошли до ярмарки. Помню он открыл зонтик и спрятал нас под ним. Помню мне было все равно на этот дождь. Он не имел никакого совершенно значения. Главное, считал я, что мы выбрались на воскресную ярмарку».

Арсений отложил листок бумаги с карандашом и откинулся на спинку самодельного стула. За окном стало темнее. По деревянному полу чувствовалась прохлада, что исходила с океана. Вечернюю тишину прервал робкий стук в дверь.

«Сейчас!» – крикнул Арсений и не проверяя через окно кто пришел, бросился к двери. На пороге стояла семья Серебряных. По их замученным глазам можно было только представлять, что творилось в их доме все это время.

– Добрый вечер, – поздоровался он с ними.

– Арсений, – начал тихо Ипостасей, – мы бы хотели принести тебе наши извинения за утро и за то, что наговорили тебе…

– Вашей вины здесь нет, – вступила Виктория, – это все наши предрассудки и только. Мы были бы благодарны, если бы вы простили нас.

– Правда, не держи на нас зла, – Ипостасей протянул ему руку. Арсений ответил рукопожатием.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Виктория. Было заметно, что она потеряла очень много сил. Уставший взгляд и легкие покраснения вокруг глаз. Растрепанные волосы, которые судя по всему впопыхах собирались в пучок. Ей совершенно не шло это…

– Может зайдете? – осторожно спросил Арсений.

– Только если ненадолго, – он пропустил Викторию вперед, а после зашел в дом и сам, закрыв дверь. – Как-то здесь прохладно.

– А мне нравится, – его супруга обошла маленькую комнату по кругу и села на самодельный стул, оглядываясь по сторонам. – К вам приходит по утрам вода с океана?

– Приходит. Обычно она омывает мой порог, но случается и так, что переливает за дверь. В таких случаях приходится руками выгребать ее на улицу. После этого доски сохнут целый день…

– Все дело в ветре, – сказал Ипостасей. – Его трудно предугадать. Во всяком случае это куда лучше, чем в джунглях среди пальм и диких обезьян, – он подошел к столу и взял аккуратно карандаш. – Ты это что, – улыбнулся Серебряный, – пишешь все? – Арсений кивнул. – И что же пишешь? – он наклонился над листком бумаги и приготовился читать.

– Это не красиво! – возразила вдруг супруга. Она мгновенно взяла листок и перевернула его пустой стороной вверх. Виктория осуждающе взглянула на мужа. – А вдруг там что-то личное? Может человек не хочет, чтобы его читали.

– Я как-то и не подумал… – задумался Ипостасей. – Ладно, – он медленно подошел к маленькому окошку и тяжело вздохнул. – Что-то сегодня у меня ничего не вяжется… На рыбалке сегодня не был?

– Снасти все же у вас.

– Ах да, точно, – он вновь посмотрел через окно на уходящий вечер. – Завтра, обязательно пойдем. И ужин сделаем…

– Арсений! – вдруг послышался женский голос за дверью. – Вы здесь?

– Это, наверное, София, – предположила Виктория. – Я совсем забыла отменить приглашение.

Арсений открыл дверь. На пороге стояла София. Из-за вечернего ветра, ее пальто было покрыто тонким песчаным слоем, но это немешало ей выглядеть «по-особенному».

– Добрый вечер, – она улыбнулась, – а вы не знаете, куда делись Серебряные? А! – заметив Викторию, она скромно перешагнула порог хижины. – Вы здесь! А я знаете, ищу вас везде, а вас нигде нет. Думаю, может гулять пошли… Здравствуйте! – они крепко обнялись с госпожой Серебряной. – Я так по вам соскучилась, если честно…

– И я по тебе, дорогая. Сегодня какой-то день, странный, ой, – Виктория театрально махнула рукой в сторону. София слегка насторожилась от ее слов. – Ты не подумай – все в порядке. Это просто суматоха и ничего больше.

– Да уж, – вновь вздохнул Ипостасей у окна, – сплошная суматоха.

– Ты уж прости, я как-то закрутилась во всем этом, что совсем позабыла про сегодняшний ужин. Путем сегодня ничего и не сделала. Даже посуду забыла помыть…

– Успокойтесь и не берите в голову, Виктория, – она снова ее крепко обняла. – Пойдемте лучше я вам помогу по дому, а ужин можно перенести и на другой день. Главное ведь, что все в порядке, а остальное так – суета.

– Знаете, уже поздно, – Ипостасей отошел от окна и направился к двери, – думаю будет лучше нам всем сегодня отдохнуть и выспаться, – он кивнул супруге, и та молча поднялась со стула.

– Я тоже так думаю, дорогая, – ответила Виктория. – Давайте соберемся лучше завтра.

– Как скажете, – гостья была слегка разочарована ответом. – Давайте тогда я провожу вас до дома, все равно ведь по дороге. Арсений, – она обратилась к хозяину, – вы пойдете с нами на так называемую «прогулку в миниатюре»?

– С удовольствием.

Гости вместе с Арсением вышли из дома. На улице уже изрядно холодало. Из-за этого София с Викторией побрели чуть быстрее, оставив Арсения и Ипостасея у хижины.

– Что ты делаешь? – удивленно спросил Серебряный.

– Дверь запираю. Что-то не так?

– Так ты выходишь на секунду, кто здесь кроме нас ходит-то. Все на виду тем более…

– Да знаете, я делаю это машинально. Не задумывался даже, если честно, – Арсений запер входную дверь на замок маленьким медным ключом, проверил закрыта ли она и убрал ключ в левый карман своих брюк.

– Завтра снасти новые опробуем, – они шли медленным шагом к дому Ипостасея, параллельно наблюдая за впереди идущими девушками. София с большим азартом что-то рассказывала Виктории, а Виктория ее внимательно слушала. – Пусть поболтают немного, ей это на пользу, – он остановился у самого края берега и задумчиво осматривал луну над горизонтом. – Красивая сегодня…

Арсений вслед за ним подошел к самому краю:

– Ипостасей, – начал он, – я безмерно рад, что мы вновь с вами общаемся. Правда. Но меня не покидает чувство недосказанности… Все же почему вы так отреагировали на меня утром? Я не верю тому, что это был беспричинный эмоциональный порыв, – Ипостасей продолжал молча наблюдать за луной. – Если не хотите…

– У нас был сын, – вдруг перебил он. – На острове занятий особенно не было, но он все равно умудрялся найти себе дело. Он постоянно бродил по берегу. Иногда мог даже уйти в джунгли. Когда в его комнате я обнаружил горку камней, он сказал, что все они чем-то похожи на черепах… – Ипостасей медленно отошел от воды и подбрел в сторону дома. – Это прошлое.

– Я сожалению вам, Ипостасей, – Арсений пошел за ним к тропинке. – Я не знал.

– Забудь, – с непостижимой усталостью внутри ответил он, – ты не виноват. Всего этого уже нет, – Серебряный вышел на тропинку, ведущую к дому. Виктория с Софией уже давно были на месте. Он последний раз посмотрел в сторону океана, Арсений догонял его с берега. – Ради любопытства, – обратился к нему Ипостасей. – скажи, какого цвета были волосы того мальчишки, которого встретил ты утром?

– Я особо не разглядывал его, но волосы были точно светлые. У него была слегка небрежная прическа, – Арсений попытался показать на своей голове, – волосы торчали в разные стороны. Возможно он это специально…

– Кто его знает, – Серебряный пожал плечами, – таких у нас я не видел. Видимо с той стороны прибег, – Ипостасей поднял глаза на луну. – Ладно, пойду я, – он напоследок пожал руку Арсению. – Ты тоже иди домой, отоспись. Завтра много дел.

– Договорились, – Серебряный отпустил его руку, и неохотно побрел в дом. – До завтра, Ипостасей.

– До завтра, – он прошел по ступенькам подняв руку на прощание, после зашел в дом и закрыл медленно за собою дверь. Где-то там вдалеке, сквозь теплый свет, были слышны голоса Виктории и Софии.

Под звуки еле бурлящего океана и бледного лунного свечения, он вернулся обратно к себе в хижину. Голода он не чувствовал, впрочем, как и желания писать. Простояв молча некоторое время возле окна и не придумав чем ему заняться, Арсений отправился спать.

***

Длинная аллея была поделана на две равные части. По правой стороне люди шли в одном направлении, по левой – навстречу. Меж двух тропинок росли пышные букеты синих цветов. В центре был возведен огромный фонтан. Дойдя до него по одной стороне, люди по кругу переходили на другую и без особой спешки возвращались обратно. Он шел вперед, чувствуя под ногами слой расстеленной сухой травы. Где-то вдалеке виднелся фонтан. Вокруг были люди, и все они по дороге о чем-то тихо беседовали. Он тоже шел вперед, к фонтану, оглядываясь по сторонам. Он кого-то заметил слева – господин в темном фраке и шляпе стоял напротив него по ту сторону и что-то пытался показать. Господин махал руками из стороны в сторону, а рядом идущие люди не обращали на него внимания. Арсений остановился. Увидев это, господин во фраке снял медленно шляпу и показал пальцем на фонтан. Где-то вдалеке послышался женский крик. С каждым мгновеньем он подходил все ближе и ближе. Вдруг все люди вокруг замерли, как статуи и на аллею обрушилась тишина.

Арсений проснулся от криков за окном. Его тело было покрыто холодным потом, а голова превратилась в картонную оболочку, внутри которой блуждал по оси чугунный нож. Крики доносились со стороны дома Серебряных. Оправившись от сна, он немедленно вскочил с койки и нацепив впопыхах сорочку обратной стороной выбежал на улицу.

Дверь в дом была открыта нараспашку. Изнутри наружу бил кислотно-желтый свет. Арсений бежал по тропе, что есть сил и практически не чувствовал своих ног от той скорости. Перепуганный от внезапности и криков, он влетел в дом, словно дикий коршун:

– Виктория! –повсюду, во всех комнатах был зажжен свет. – Ответьте мне! – он перебежками переходил из одной комнаты в другую, в надежде найти хоть кого-то. – Ипостасей! – крики в пустоту провоцировали на дурные мысли. Он дошел до кухни и замер около порога. Откуда-то доносился женский плач. Он аккуратно обошел кухонный стол. На полу, облокотившись на гарнитур сидела Виктория. Ее лицо закрывали трясущиеся руки.

– Виктория, – Арсений упал на пол и крепко обнял. Все ее тело издавало дрожь. Сердце било на износ. – Я здесь, с вами! – он убрал аккуратно ее руки с лица. Из глаз падали градом слезы, нежно-розовые губы покрылись синевой, она что-то неразборчиво шептала. – Виктория, что случилось? – он схватил ее за плечи и приподнял. – Садитесь, – Арсений бережно довел ее до кухонного дивана и усадил с краю. Он схватил стакан и налил воды из фужера. – Успокойтесь, прошу вас! Что случилось? – Виктория взяла стакан в руки и заикаясь начала пить маленькими глотками. – Виктория, где ваш супруг?

– Ушел, – тихо ответила она, – ушел… Он ушел, – ее руки вновь задрожали. – Он ушел, – стакан с водой упал и вдребезги разбился, осколки раскатились по всему полу. – Господи, – вдохнула она, – забери меня, прошу тебя. Боже, если ты слышишь, – она медленно встала, – забери меня, об одном лишь тебя молю, Господи! – ее ноги подкосились и хрупкое тело рухнуло вниз.

Арсений попытался вновь помочь ей встать, но Виктория этого не хотела. Она встала на колени, – Боже! – захлебываясь в собственных слезах, она продолжала кричать в потолок. – Прошу тебя, забери…

– Прекратите такое говорить! – он пытался успокоить ее, но слова никак не помогали. – Прошу вас прекратите!

– Не хочу жить, не хочу! – из ее правой ноги начала хлестать кровь. От бессилия она свалилась на пол, закрыв свои плечи бледными руками.

– Я помогу вам, – он вновь аккуратно охватил ее тело и перенес на диван. Она продолжала молча плакать. – Успокойтесь Виктория, прошу, – Арсений поднес ей новый стакан с водой. – Выпейте, вам полегчает.

Виктория сделала несколько глотков и отставила стакан на стол. Ее тело продолжало трясти.

– Прости меня за ужасный вид. Я не хотела, чтобы ты…

– Ради всего святого, расскажите, что случилось?

– Ипостасей ушел в джунгли на поиски нашего сына, – ей было трудно говорить, она снова взяла стакан и отпила немного воды. – Он что-то надумал там себе… Встал посреди ночи и исчез будто не было… Я его останавливала как могла, говорю ну куда ты сейчас, что ты делаешь с нами, а он не слушал все, говорил, чтобы я ложилась спать.

– Это я во всем виноват, – с тоской произнес Арсений. – Это я надоумил его. Не надо было вам говорить про этого мальчишку…

– Что ты, что ты – нет! Не смей так думать, – она крепко обняла его. – Ты здесь ни при чем.

– Вы успокойтесь, Виктория, прошу вас, – он взглянул на ее окровавленную ногу, – Я принесу бинты.

Арсений помог дойти ей до кровати и перевязал ногу. Кровь понемногу начала останавливаться. Он принес ей стакан с водой и поставил рядом на прикроватную тумбочку. Она молча лежала и смотрела в потолок.

– Что же я наделала…

– Вам нужен покой- отдохните, а я побуду здесь с вами, пока не вернется ваш супруг.

– Спасибо, – ее глаза стали понемногу закрываться от изнеможения, она отвела взгляд в сторону, а после повернулась снова к Арсению. – Я рада была видеть тебя, – сквозь полусон проговорила она, – И имя твое, пусть и надумано, но все равно я буду беречь его у самого сердца, – она засыпала на его глазах. Он молча сидел рядом и внимательно слушал ее голос.

После того, как она заснула, он обошел все комнаты и выключил свет, оставив включенным лишь маленький светильник над кроватью. Убедившись, что все в порядке он с особой осторожностью вышел на улицу, прикрыв за собою входную дверь.

Ночь на берегу еще отказывалась уходить. Луна продолжала светить своим бледным и холодным светом, предавая мрачный темный контур океанским камням, а холодный ветер безмолвно кочевал от воды к суше, задевая верхушки самых высоких пальм.

Он стоял у порога дома, в надежде, что Ипостасей блуждает где-то рядом. Истощённое тело начало мёрзнуть, и чтобы хоть как-то согреться, он сел на ступеньки, закрыв руками предплечья и съежился. Медленно, вокруг него кружила стая диких маленьких мошек. Под мелодичное жужжание, каждая из них старалась подлететь поближе. Арсений пытался отгонять, произвольно махая руками, но мошки все равно находили пути. Кто-то из них врезался ему в лоб, кто-то в глаза, кто-то в руки.

«Я не могу все это так оставить. Возможно судьба дала мне шанс, а я вот так просиживаю его. Нет. Так не должно быть. Я не прощу себе этого. Эти люди самое дорогое, что есть у меня и я обязан все исправить…»

Ноги сводило от холода. Мошки притихли и осели на нем. Они прогрызали замерзшую кожу и присасывались к ней. Арсений чувствовал это – из его тела уходили оставшиеся силы. Он медленно перевалился на бок и подкатился к краю ступеньки, раздавив с десяток надоедливых насекомых. Кое-как он взялся за периллу и потянул свое тело вперед. Он почти поднялся, но в последний момент левая нога переломилась в области колена, и он всем телом упал вниз, скатившись по лестнице на холодный песок. От испуга, мошки разлетелись в разные стороны.

От такого оледенения невозможно было понять, сломано ли что-то или нет. С трудом, ему все же удалось подняться. Он очистил лицо от песка и прихрамывая на одну ногу побрел в сторону джунглей.

***

Пустошь посеяна, но пустошь сгорела

и от гари почему-то

слезятся глаза.

Во мраке тихом тлеет гроза,

а ночью тоска

прилетает обратно к тебе.

Беседует о чем-то, но почему-то все молча

прячет слепые глаза.

А ты спишь, и сном ты довольна,

ибо о бедах молчишь.

Пустошь посеяна, но пустошь сгорела

и снова от гари

слезятся глаза.

Бледный лунный свет проникал сквозь ветки пальм, освещая дорогу. Он шел по заковыристой узкой тропинке, что вела в самую глубь джунглей. Среди высоких пальм ветер не чувствовался так, как на берегу. Дабы согреть свое тело, Арсений шел быстро, оглядываясь по сторонам.

С каждым шагом свет становился бледнее, а через некоторое время и вовсе исчез, оставив его наедине с темной неизвестностью. Вокруг не было ни души. Пугающая тишина медленно заводила его в дебри. Арсений все шел вперед, изредка натыкаясь на кочки и следы, вытоптанные то ли людьми, то ли кем-то другим.

В какой-то момент ему показалось, что вдалеке среди колышущихся на ветру кустов промелькивал образ. Это было маленькое существо, не похожее на человека. Его тело было волосатым, а руки больше, чем голова. Не замечая рядом незваных гостей, оно решительно шагало куда-то в другую сторону. Арсений пригнулся и спрятался за ближайший высокий куст.

Он решил проследить за существом и тихо перебежками шел вслепую на звуки отдаляющихся шагов, в надежде на то, что оно заведет его в нужное место.

Лунный свет вновь начал проблескивать среди пальм. Существо вышло на небольшую открытую лужайку и осмотрелось. Чтобы остаться незамеченным, Арсений прислонился плечом к стволу старой пальмы и высунув немного голову вбок, начал рассматривать. Это была небольшая волосатая обезьяна. Она стояла посреди лужайки и о чем-то размышляла. В руках она держала несколько банановых веток. Арсений убрал голову из виду и отдышался. Он выровнял кое-как дыхание и медленно начал отходить от пальмы. На лужайке уже никого не было.

«Спугнул все-таки» – подумал он. Его пальцы рук и ног начали понемногу согреваться, а в мыслях не было ни одной идеи, что делать дальше.

Арсений вышел на лужайку. Свет, что казался бледным на берегу, теперь был очень ярким и колол глаза. «Что же ты наделал… Ипостасей» – пробубнил он. «Надеюсь это того стоило». Его рука кое-как пыталась закрыть настырному лунному свету путь до уставших глаз. В последний раз он попытался сосредоточиться и осмотреть окрестность. Его истертые песком и камнями стопы, начали движение. Он медленно совершил два оборота вокруг себя и замер на месте. На секунду ему показалось, что глаза подводят его. Он остановил взгляд на одной из пальм и прищурился. Чуть дальше, буквально в десяти метрах от этой самой пальмы, в небольшом углублении стоял деревянный дом.

Постройка была одноэтажной. Пробитая крыша, кривая лестница пред дверью и странные резные рамы, где сквозь забитые досками окна, прорезался желтый теплый свет.

Арсений медленным шагом подошел чуть ближе. Его одолевало чувство любопытства. Он аккуратно поднялся по кривой лестнице и постучался. Дверь приоткрылась сама. Гость сделал шаг вперед и переступил порог, очутившись в полутемном узком коридоре, осыпанный местами небольшими горками черной земли. Чуть дальше, из другой комнаты справа, проблескивал оранжевый свет. Гробовая тишина в этих стенах не казалась уже такой странной. Арсений аккуратно перешагнул земляные участки и вышел к свету.

«Комната пуста. На потолке лишь бледная лампочка. Где-то там, дальше в темноте, раздается глухой стук».

– Простите, – сказал он, – дело в том, что я заплутал, не могли бы вы мне помочь?

«Тишина в ответ. Стук прекратился. Теперь он превратился в скрежет. А я, с надеждой все жду ответа – обезображенный временем, все у того же окна. Где ветки сухие, и пустая аллея, запорошённая снегом, хоть сейчас и не зима…»

– Андрей? – послышался женский голос из другой комнаты. – Это ты?

03.

Большие статуи в виде сидящих львов, что стояли по бокам входной двери, освещались ярким и теплым утренним солнцем. Сам дом не был большим. Этому двухэтажному сооружение было более ста лет. Внутри, как и все старые постройки, он разваливался от каждого шороха, но снаружи фасад дома выглядел как новый. Обитый по всему периметру итальянским мрамором с особым шероховатым верхним слоем и окантованный в нежно белую черепицу, дом напоминал миниатюрный дворец, с его огромными окнами, что элегантно выстраивались в ряд, дверьми, которые были вылиты из чугуна и украшены интересным орнаментом и прямой крышей, сделанная по принципу итальянских старых домов.

Мебели внутри было немного – все только самое основное для жизни. На первом этаже после прихожей шел небольшой зал. Справа, впритык к стене стоял длинный диван оранжевого оттенка. Напротив, располагался маленький журнальный столик. На нем обычно только пили кофе.

Кухонная зона была чуть дальше зала. Шоколадного оттенка кухонный гарнитур насчитывал несколько обычных широких шкафов для посуды, три узких шкафа для хранения различных продуктов, раковина и холодильная камера для всего остального. Рядом находился ничем неприметный старый обеденный стол. Он был накрыт белой пепельной скатертью по всему периметру.

В какой-то момент, телефон, что был в зале и стоял на высокой стойке – начал звонить, разнося приглушенные звуковые вибрации по всему дому. Он трещал так несколько минут подряд, пока со второго этажа не стали слышаться шаги. Это был мужчина, чуть моложе средних лет. Он медленно спустился на первый этаж, собирая лучи солнца в свой белоснежный костюм и пройдясь легким шагом до телефона – снял трубку: «Ало. Да». Пока мужчина был увлечен телефонным звонком, вслед за ним со второго этажа аккуратно спустилась девушка, в белом коротком платье, на каблуках. «Вас не слышно, говорите» – продолжал мужчина в трубку. Девушка подошла к нему сзади и обняла. «Ало! Вас не слышно».

– Черт знает что, – он положил трубку обратно. – Зачем звонить и молчать…

– Может ошиблись, – попыталась успокоить его девушка. – Часто же ошибаются.

– Возможно… Вот только чего молчать-то. Не понимаю я их… – он взглянул на нее и обнял в ответ. – Ты прекрасна, как никогда, дорогая моя, – девушка слегка засмущалась и улыбнулась. – Который час? – мужчина обратил внимание на настенные часы. – Думаю, можно доставать шампанское из холодильника.

***

Яркое, испепеляющее своими лучами солнце, висело где-то над домом. На небольшой лужайке во дворе перед входными воротами уже стоял старый обеденный стол, заправленный белой скатертью. Рядом по кругу были установлены в землю три вытянутых деревянных стула. Мужчина сидел за столом с гитарой, незаметно наблюдая, как его девушка переносит все необходимое для обеда. Сервировка делалась на три персоны. Бокалы для вина подсвечивались солнечным светом, переливаясь в цвета радуги, рядом стояли тарелки из каленого стекла, а в середине стола томилась во льду бутылочка шампанского и легкие закуски.

– Вроде это все, – произнесла девушка, поднося последний приготовленный с утра салат к столу, – она осмотрела внимательно всю сервировка и с облегчением вздохнула.

– Он будет с минуты на минуту, – ответил мужчина, откладывая гитару в сторону. – Присаживайся моя дорогая – отдохни, – улыбнулся он. – Загонял я тебя сегодня, да?

– Что-то я волнуюсь, – девушка приподняла низ платья и аккуратно села рядом с ним, – а вдруг ему не понравится…

– Не говори ерунды, – успокоил он, – ты посмотри какой прекрасный сегодня у нас стол. И ты, – он слегка приобнял ее и поцеловал в щеку, – ты неотразима, дорогая. Да и я… вроде ничего, – засмеялся мужчина.

– Надеюсь, все будет хорошо.

– Знаешь, мне кажется, в такой прекрасный день по-другому и быть не может, – она скромно кивнула в ответ, производя последние штрихи в своей прическе.

Спустя несколько мгновений у входной двери раздался звонок. Он лениво пронесся по всему двору, отпугивая мимоходом заплутавших птиц в саду.

– А вот и он, – мужчина вышел из-за стола и спешно направился к воротам.

Девушка по инерции вскочила с места и начала нервно поправлять бокалы и тарелки.

– А мы тебя уже заждались, дорогой друг, – он открыл входную дверь и на пороге показалась мужская фигура. Гость был одет в темный вельветовый пиджак и белую рубашку.

– Жаркий денек, не правда ли? – улыбнулся он в ответ и пожал хозяину дома руку.

– Рад тебя видеть, – он осмотрел его с ног до головы и обнял. – Ну что, пройдем к столу! – хозяин прихватил гостя за плечо и повел в сторону лужайки. Увидав это, девушка резко одернула руку от пустого бокала и выпрямилась. Мужчина подвел гостя к столу. – Ну что ж, знакомьтесь – Анастасия, – он представил свою девушку указав рукой на нее. – Анастасия, мой лучший друг – господин Коспалов. Прошу любить и жаловать, друзья!

– Очень приятно, – она подала гостю руку в знак приветствия. – Много о вас наслышана, – девушка скромно улыбнулась.

– Надеюсь только хорошее, – он аккуратно взял ее руку в свою. – Мне права тоже приятно с вами познакомиться, Анастасия.

– Итак, дамы и господа, – господин Лесков торопливо вырвал из бутылки пробку и под звуки брызжущего шампанского торжественно добавил. – Прошу к столу!

Оглавление

Часть 1

  01.

  02.

  03.

  04.

  05.

Часть 2

  01.

  02.

  03.

  04.

  05

  06.

  07.

  08.

  09.

  10.

  11.

  12.

  13.

Часть 3

  01.

  02.

  03.