Два милиционера, не торопясь, прогуливались вдоль старинного, ещё царской постройки, здания вокзала. Глаза стражей порядка блестели: они только что произвели дегустацию свежего пива в буфете. Впереди вышагивал старшина — тщедушный мужчина лет сорока. К его непомерно большим усам прилепились рыбьи чешуйки. В двух шагах позади усатого держался рыжеволосый сержант, совсем ещё молодой парень. Линейный патруль зорко следил за порядком: в праздничный день должна быть двойная бдительность!
Ко Дню Победы погода, наконец-то, наладилась. Бирюзовое небо стало непривычно высоким, а недавно распустившиеся клейкие листочки источали свежий аромат. Изумительное утро плавно перетекало в день. Солнышко ослепительно светило, ворковали голуби, путаясь прямо под ногами. На перроне становилось многолюдно, около вагонов собирались пассажиры, ожидая скорой посадки.
— Смотри, Петрович, вон там два щенка идут, еле сумки тащат! Скоро на четвереньки встанут! Никак, День Победы отметили? — краснощёкий сержант первым заметил непорядок.
Молодые люди находились в «оскорбляющем человеческое достоинство» состоянии, или, говоря простым языком — были сильно пьяны.
— Студенты пробку понюхали, мать их! — хмыкнул в усы старшина, с улыбкой наблюдая, как парни пробирались к вагону, походя невежливо обругав толпу тёток с сумками.
Бабы подняли галдёж, но пацаны, не слушая их, пытались впихнуть в проход вагона две необъятные сумки, споря о чём-то между собой. Назревал скандал.
— Надо оформить. Пусть отдохнут, — старшина разгладил усы и смахнул с них чешуйки.
— И то. Распоясались молодые. Не мешало, проучить, — согласился сержант, — пожалуй, сбегаю я за усилением. Жаль, Петрович, нет у нас дубинок, как у буржуйских полицаев. Вдруг начнут огрызаться?
— Да, сбегай, позвони от дежурной по вокзалу в вытрезвитель. Пусть транспорт пришлют с этим, как его, здоровяком-то. А насчёт дубинок… Ты, Алексей, воду не мути мне тут. Кулаки нам на что? Пусть только вякнут. Сопротивление властям, шутка ли? Дубина ты сам стоеросовая.… Насмотрелся фильмов про спрутов итальянских. Наша милиция — народная, а народная милиция не должна пугать людей разными там дубинами. Тогда и население не будет бояться милиции, а станет любить и уважать внутренние органы, — старший важно прокашлялся и снова погладил усы.
Алексей с уважением посмотрел на Петровича. Может ведь сказать красиво! А даже и не подумаешь. С виду — валенок, как есть валенок. Сержант метнулся в сторону касс. Через пять минут вернулся — запыхавшийся и вспотевший.
— Федька сейчас будет! Уже выехал.
— Ну, вот, как подтянется бугай, так и повяжем их. А пока, наблюдай, кури — Петрович протянул Алексею пачку «Астры».
Тот вынул сигаретку и прикурил от «притычки» — дымящегося окурка, любезно предоставленного старшим товарищем. Оба милиционера стали внимательно следить за развитием событий, не выпуская из виду юных нарушителей.
Ребята что-то пытались втолковать проводнице, но та ругалась и размахивала руками. Посадка пассажиров застопорилась.
В скором времени прилетела подмога: машина с надписью на фургоне «Спецмедтранспорт». За рулём сидел, сверкая золотыми зубами, здоровенный лоб — в звании младшего сержанта. Машина лихо тормознула, визгнув колёсами.
Верзила выскочил из-за руля и тут же закричал на всю площадь, потирая руки:
— Ну, где тут пьяницы? Сейчас повяжем, дело минутное!
— Тише ты, Федька! Разорался, как блажной! — Петрович строго сдвинул брови.
Здоровяк осёкся на полуслове. Усатый крякнул. Милиционеры подобрались, от улыбок не осталось и следа. Расталкивая встречных, они ринулись к вагонам. Операция по захвату нарушителей началась.
Один из хулиганов звался Васькой. Невысокий и худощавый, он был одет в ношенные джинсы, залатанные на мотне, и болоньевую куртку-ветровку с молниями. Светлые волосы Васьки разлохматились, очки съехали на самый кончик носа. Редкий пух на скулах не знал ещё бритвы. Парень пытался поднять огромную сумку. Второй нарушитель — кудрявый, словно молодой барашек — уже забрался с гитарой в тамбур и ожидал, когда друг передаст ему багаж. Шурка (так звали кучерявого) совершенно не обращал внимания на крики тётки в мохеровой шапке и форменном кителе.
Проводница материлась, ничуть не стесняясь окружающих:
— Вот, ужо, я милицию-то вызову! Устроили здесь бардак! Такие молодые, а пьёте! Эх, бесстыжие!
— А ну-ка, стоять, орлы! Поездка отменяется! Чего пялишься, или не понимаешь? — Петрович подошёл вплотную к светловолосому нарушителю.
Пьяный юнец повернулся, вперив в милиционера осоловелый взгляд. Решительный вид старшины не предвещал ничего хорошего. За спиной усатого маячили ещё два силуэта в фуражках. Белобрысый очкарик сразу же понял всю серьёзность положения. С милицией шутки плохи.
Поэтому он не стал пререкаться:
— Да, извините, я всё понял…
— То-то же! А ты там чего кукарекаешь, кудрявый? На нарах будешь кукарекать! Быстро иди сюда, пионер! — Петрович входил в раж.
Шурка, не разобравшись в ситуации, послал старшину куда подальше. О чём тотчас же горько пожалел. Заскочивший в тамбур, золотозубый здоровяк с размаху выдал ему «леща». Земля закачалась у парня под ногами, в ушах зазвенело. Шурка упал, крепко стукнувшись головой о переборку. Жалобно звякнула выпавшая из рук гитара. Бабы на перроне разом замолкли.
Петрович наклонился, со знанием дела осмотрел закатившего глаза Шурку и деловито кивнул подручным:
— Забрать его. А ты чего смотришь, как телок? Ну-ка, взял быстро багаж, и в машину — шагом марш!
Васька послушно схватил сумки, но еле-еле оторвал их от земли. Сразу же стало ясно, что весь багаж ему не осилить.
— Дистрофик! — презрительно сплюнул Петрович, — Алексей, а ну, помоги студенту!
Так и отправились к машине. Обездвиженного Шурку тащил за шиворот здоровяк Федя. Следом, шатаясь, волочил огромный баул Васька, за ним шагал рыжий Лёша, с сумкой поменьше. Замыкал шествие Петрович — грозно пошевеливая усами, с гитарой в руках. Тётки, теперь уже одобрительно, загомонили.
Только лишь стоящая в стороне баба — неопределённого возраста, облачённая в болоньевую куртку и сапоги-дутыши — посочувствовала парням.
Она почесала заросший жёстким волосом подбородок, глубоко затянулась папиросой и, щуря глаза, произнесла сиплым голосом:
— Приняли соколиков…
До вытрезвителя долетели мигом. В спецмедучреждении нарушителей заставили раздеться до трусов и уложили отдыхать на железные койки, заправленные казённым штампованным бельём. Практиканты мирно уснули.
Милиционерам же было не до отдыха. Алексей с Федей тщательно обыскали сумки и вывернули все карманы. Гитару, документы, очки — в сторону! Денег набралось — девяносто восемь рублей, тридцать четыре копейки.
— Что делать будем? — спросил Алексей, глядя на Петровича.
Усатый, в свою очередь, кивнул на старшего лейтенанта. За долгое время службы во внутренних органах Петрович уяснил для себя важную истину: дружба дружбой — но субординацию соблюдай!
— Тут есть постарше меня, по званию. Николаич, командуй!
Начальник вытрезвителя задумчиво погладил звёздочки на погоне:
— Пожалуй, заберём всё, да и разделим на четверых. Медик не в теме.
— Нет, Сергей Николаевич, так нельзя. За услуги медвытрезвителя с них полагается по двадцать рублей, ведь так? — Петрович стал загибать пальцы.
— Да, но это не наша головная боль. Пусть платят потом сами, — беспечно махнул рукой «старший по званию».
— Так не надо, пацаны-то молодые, зелёные. Вдруг поплачутся родителям, или директору своему? А те, не дай Бог, жалобу накатают на нас… Я полагаю, за вытрезвитель надо вычесть из этих денег, да оставить им немного, совсем чуть-чуть. Тогда никакая гнида нас ни в чём не заподозрит! — старшина стукнул кулаком по столу.
— Перестраховщик ты, Петрович. Всё мудришь, следы заметаешь. Чего боишься? Ну, да ладно, — нехотя согласился старший лейтенант, — сколько оставим студентам?
— Прикидывай, Николаич. Судя по документам, их училище находится в Петровском. Это — райцентр, пятьдесят километров отсюда. Билет туда — рупь с копейками. Вот трёшку с мелочью им и оставим, чтоб было на что доехать. И волки сыты, и овцы целы, — Петрович разгладил усы.
— Девяносто восемь минус сорок три.… Пятьдесят пять в остатке. Предлагаю по червонцу на рыло, а пятнадцать — на пиво! — закрыл вопрос старлей.
Предложение было принято. Так и решили — по справедливости.
Старший лейтенант захлопнул книжку, посмотрел на часы. Ого, уже четвёртый час! Пора гостей выпроваживать. Он пнул по ноге сопящего Федьку. Здоровяк дёрнулся и моментально раскрыл глаза.
— Не спи, замёрзнешь. Иди, поднимай клиентов, хватит им в кроватях нежиться. Только, смотри там, поаккуратней!
Золотозубый кивнул, зевая во весь рот. Он поднялся, схватил связку ключей и отправился будить «пассажиров».
— Эй, подъём, студенты! Ишь, разоспались! Тут вам не пионерлагерь! Ну-ка, быстренько, быстренько поднимаемся! — младший сержант бесцеремонно стянул одеяла на пол и затряс кровати так, что оба парня вывалились из них.
Васька хлопал глазами, ничего не понимая со сна. Где он? А, да, вспомнил. Вот же не повезло, попались на вокзале…
— Встали, встали! Вперёд! Выходи! Налево, твою мать! Ещё раз налево! Сидеть! Николаич, кажется, уже проспались, можно выпускать, гы! — оскалился золотозубый. Он напоминал царского жандарма из революционных фильмов.
Старший лейтенант с презрением осмотрел стучащих зубами щенков. Белобрысый парнишка подслеповато щурился и явно стеснялся своего внешнего вида. Неуютно, знать! Второй «клиент» временами потихоньку кряхтел от боли — левое ухо его значительно превышало по размерам правое. Ничего, теперь будешь знать: с представителями власти шутки плохи!
Милиционер кивнул на вещи, сложенные в кучу:
— Одевайтесь, собирайтесь.
Молодых людей дважды просить не пришлось. Ребята быстро натянули на себя одежду, ёжась под тяжёлым взглядом золотозубого. Минут пятнадцать ещё нарушители порядка ожидали решения своей участи. Начальник заполнял бумаги.
Окончив писать, милиционер протянул протоколы ребятам:
— Ознакомьтесь и распишитесь.
Васька, щурясь, внимательно прочитал документ. Заметно было, что он хочет что-то сказать. Наконец, юноша решился.
— Скажите пожалуйста, а деньги нам вернут?
— Вон, там всё ваше. Очки, мелочь… Забирайте! — старший лейтенант безразлично кивнул на фанерную коробку, стоящую на углу стола.
Пока Васька надевал свои очки, Шурка решил пересчитать наличность. Однако оказалось, что пересчитывать им практически нечего! В коробке сиротливо лежал зелёненький мятый трёшник, да несколько медяков. И это на двоих!
— Где деньги, гады?! — Шурка не сумел сдержать эмоций.
Грозно рыкнул золотозубый «жандарм» за спиной. Офицер, услыхав «гады», нахмурил брови и отпихнул бумаги в сторону. В глазах милиционера засверкали молнии.
— Деньги, говоришь, где!? В Караганде! — вдруг рявкнул он во всю глотку.
Старший лейтенант, для пущей острастки, грохнул кулаком по столу. Начальник вытрезвителя заимствовал этот психологический (и весьма действенный) приём у старшины Петровича — ветерана местного линейного отделения. Подействовало! Пацаны разом присмирели.
— За всё надо платить, За медицинский вытрезвитель, тоже, — милиционер сбавил тон.
— Хороша медицина! — буркнул Шурка, потрогав распухшее ухо.
Старший лейтенант, не обращая на него внимания, продолжил:
— По двадцать карбованцев с рыла. Вот квитанции. Можете их показать своему директору, а заодно рассказать ему, как вы отметили День Победы. В остатке вашей наличности — три рубля двадцать четыре копейки. Хорошо ещё, что это осталось. Есть на что ехать в своё Петровское. Вы ведь оттуда? Вот, назад к себе и возвращайтесь.
— Мы пропили всего пять восемьдесят на двоих. Денег у меня оставалось больше. Намного больше. Я накануне получил стипендию и материальную помощь, — пробубнил Шурка.
— Дома спорить будешь с мамкой! — ткнул его чувствительно в бок здоровяк.
— Тихо, тихо, Фёдор, парни неопытные, не знают жизни ещё. Видите ли, молодые люди, вас доставили в вытрезвитель, внимание — в состоянии сильного алкогольного опьянения! Это значит, что вы не могли ни вести себя культурно, ни мыслить разумно. Поэтому, сотрудники милиции выполнили свой долг — временно изолировали вас от общества. Ты, кудрявый, получил в ухо за то, что оскорблял представителя власти при исполнении. Тому есть множество свидетелей. По закону, мы вообще должны завести на тебя уголовное дело. Да ведь не звери: зачем судьбу ломать парню молодому? Так что, считай, легко отделался.
Теперь, что касается денег, якобы украденных у вас работниками милиции. Вы такого не говорили? Повторяю, что касается ваших претензий. Можете написать заявление. Каков будет результат, а, кудрявый? Правильно — ты сядешь за сопротивление представителю власти. Лет, этак, на пять. Так что, не рыпайтесь, ребятки, себе дороже выйдет. Настоятельно рекомендую, послушайтесь моего совета. Дуйте быстренько к кассам и покупайте билеты — назад, в Петровское, пока ещё не ушёл последний автобус. Если ещё раз здесь попадётесь — будете иметь дело с Фёдором. Для справки: он — мастер спорта по боксу. Есть вопросы, пионеры? Нет вопросов. Вот вам ваши документы и деньги. К кассам, за билетами домой — бегом! Чтобы через минуту я вас здесь не видел.
Старший лейтенант закончил говорить и отвернулся. Золотозубый одобрительно хмыкнул.
Выйдя из вытрезвителя, ребята присели на скамеечку. Кудрявый достал пачку сигарет, прикурил, и, пыхтя, сделал несколько затяжек.
— Что делать теперь будем? — спросил задумчиво.
Товарищ его лишь, молча, пожал плечами в ответ.
— Сволочи, — пожаловался Шурка, — блин, ухо сильно болит.
Васька вслух просчитал возможный ход событий:
— Ну, приедем мы назад. Валерьяныч начнёт разбираться. Узнает про вытрезвитель. Не дай Бог, ещё выгонит из училища.
Валерьянычем называли между собой учащиеся директора ПТУ — Павла Валерьяновича.
— Назад нам ходу нет, это ясно, как Божий день, — подвёл итог Шурка, — пойдём на вокзал, там посмотрим, что к чему…
На перроне изучили расписание. Поезд, проходящий через Березняки, шёл в десять утра. Через семнадцать часов. Где переждать, а, главное — на что ехать? Вопрос.
— Чего делать будем? Жрать охота, — занервничал Шурка.
— У меня есть в сумке еда. Бабушка положила, сейчас перекусим, — успокоил его товарищ.
— Вот, хорошо иметь родственников. А нам, детдомовским, только государство помогает, — пробурчал кудрявый со вздохом.
— У тебя родители померли? — спросил Васька.
Ребята учились в разных группах, поэтому ничего не знали друг о друге.
— Где-то живут, наверное, не знаю. Да, чёрт с ними, — отмахнулся Шурка.
Васька решил не продолжать разговор, заметив, что товарищу неприятно отвечать на подобные вопросы. Ребята потащились с сумками в сквер, находящийся неподалёку от вокзала.
Горе-практиканты отыскали свободную скамейку в гуще кустов. Разложились, выставив на расстеленную газету скромную трапезу: кильки в томате, варёные яйца, да чёрный хлеб. На десерт — холодный сладкий чай в пластмассовой фляжке.
Солнышко клонилось к западу, чуть заметно подрагивали ветви кустов, покрытые свежей изумрудной зеленью. Воробьи клевали крошки, которые им бросал Васька, чирикая весело и беззаботно.
— Привет, ребятки. Нагнали уже? — голос прозвучал так неожиданно и резко, что пацаны вздрогнули.
За спиной у них стояла, переминаясь с ноги на ногу, баба. Одетая совершенно непрезентабельно, можно сказать даже — убого. Мокрые дутыши-«луноходы» месили бесцельно грязь.
— Извините? — не понял Васька.
— Выпустили, говорю, из милиции? — пояснила тётка.
— Да, конечно. Мы же не преступники! — юноша поправил на носу очки.
Шурка молчал. Говорить ему мешало яйцо, только что запиханное в рот.
— Так, может, это… скинемся по рублю? У меня есть один. Да с вас два. Купим бутылку красного!
Кажется, баба набивалась в друзья. Шурка замычал, желая что-то сказать, но Васька предупреждающе ткнул товарища локтем в бок.
— У нас, женщина, денег нет, к сожалению. Даже на поезд не осталось. Кушать не на что, ночевать негде.
— Два рубля не деньги. Пацаны, хорош ломаться! В лавку завезли свежее винишко. Купим бутылочку, выпьем для настроения. Головы поправите, на гитарке поиграете, песен попоёте! Опять же, чего-нибудь с билетами вашими порешаем. У меня, дело прошлое, знакомая на кассе работает, — завлекала настырная тётка.
— А где пить будем? — спросил, прожевав, наконец, Шурка.
— Айда, ко мне на хату. Там и переночуете, если захотите, — баба прямо-таки источала из себя любезность.
Ночёвка — решающий довод. Одна проблема снималась. Васька лишь пожал плечами, предоставляя инициативу товарищу. Шурка без сожаления расстался с трёшником, вытребовав, однако, на сдачу рубль. Вопрос решился, практиканты отправились в гости к тётке.
По предложению новой знакомой решено было разом заскочить в «лавку», за «пузыриком». Бывший купеческий лабаз, а ныне — ликёро-водочный магазин, находился неподалёку от вокзала, сразу же за мостом.
Подозрительные субъекты кружили подле «лавки», словно мухи вокруг сортира. Какой-то небритый дядька с опухшим лицом невежливо схватил Шурку за рукав и потребовал мелочи. Однако баба запросто послала попрошайку. Наглец без слов ретировался. Видать, тётка пользовалась здесь авторитетом!
Чувствовалось, что дела в данной точке торговли шли бойко. К концу дня народ пёр сюда косяком. Заходили-выходили покупатели, хлопая дверьми на мощной пружине.
— Вы, соколики, покурите пока, а я забегу, бутылочку возьму. Красненькую, — тётка подмигнула и нырнула вглубь магазина.
Группа молодых людей, судя по громкому смеху и резким выкрикам — уже хорошо навеселе — топталась шагах в десяти неподалёку. На новичков тут же уставились восемь пар нетрезвых глаз. Практиканты почувствовали себя обезьянами в зоопарке.
Вскоре от пьяной компании отделился тип. Вихляющей, будто на шарнирах, походкой он направился в сторону магазина. Проходя, парень плечом чуть не зацепил Ваську, вовремя увернувшегося. «Вихляющий» остановился напротив пацанов и с кривой ухмылкой попросил закурить. Шурка без слов протянул пачку «Примы». Незнакомец вытащил сигарету, сунул себе за ухо. Пальцы рук его были испещрены перстнями. Кивнув благодарственно, татуированный прошёл в магазин.
Через пять минут, чему-то улыбаясь, выскочила баба:
— Всё в ёлочку, ребятки, пузырёк взяла. Тётка Клава никогда не обманывает. «ПортюшОк» — вкусное вино!
«Пузырёк» оказался «бомбой» — большой бутылкой отвратного пойла, именуемого портвейном — но к португальскому вину никакого отношения не имеющего. Подобные напитки, приготовленные из отбросов винограда и активно убивающие печень, щедро поставлялись братскими южными республиками славянскому народонаселению.
Покружив немного по путаным улочкам привокзального района, тётка привела ребят «на хату». Ветхий барак, окружённый покосившимся забором, казался нежилым и давно заброшенным. Лампочка в коридоре не горела, свет пробивался через окно, наполовину заколоченное фанерой. Остро пахло кошачьими экскрементами.
Остановились возле двери, обитой клеёнкой — местами разодранной, с торчащими клочьями грязной ваты. На косяке красовался висячий замок, вдетый в массивную железную скобу.
Тётка вытащила скобу вместе с замком и, распахнув дверь, пригласила:
— Залетайте, касатики.
— Залетают только петухи! — кудрявый решил показаться перед новой знакомой бывалым.
— Ишь ты, блатная чебурашка! — ощерилась в непонятной улыбке баба.
Она первой шагнула в тёмный зев дверного проёма. Опасливо озираясь, ребята прошли следом.
Квартирка оказалась — та ещё! Печка-столбянка разделяла её на две части. Воняло окурками и прокисшей пищей. Щелястый пол скрипел, доски угрожающе прогибались под ногами. На кухонном столе красовалась кастрюля, чёрная от копоти. В углу пристроился облупившийся древний буфет, а дополнял интерьер ржавый рукомойник.
В комнате — та же самая картина. Мусор под ногами, пустые бутылки по углам. Две табуретки, стоящие вдоль стены, и пружинная кровать, накрытая шерстяным одеялом с коричневыми разводами — вот и вся обстановка. Ожившие по весне мухи жужжали, колотясь в мутное стекло. Часы с кукушкой не тикали, гиря повисла у самого пола. Щелчок выключателя — и (о чудо!) загорелась тусклая, засиженная мухами лампочка. Тётка, заботливо смахнув кастрюлю со стола, подвинула стул.
Потом вынула из буфета «хрущёвские» стаканы с рубчиком, и, сполоснув их под рукомойником, брякнула об стол:
— А закуски нет, уж не обессудьте, хлопчики!
Васька достал свёрток с едой. Тётка Клава притащила табуретки, компания расположилась за столом.
Тем временем два человека пробирались вдоль заборов глухой улочкой. Они оживлённо беседовали между собой, обходя лужи и грязь.
— Да говорю же тебе, Клавка-Борода повела их на квартиру Бобра. Просила вина принести, чтобы напоить пацанов посильнее. У щеглов баулы — будь здоров! Отработаем как надо. Пусть потом бегут в милицию, хозяин хаты давно зажмурился, спросу нет. А ментам плевать, никто даже не почешется! — горячился молодой парень с наколотыми на пальцах перстнями.
— Гена, хорош чесать, я с первого раза врубаюсь. По мне, так хоть валить обоих, был бы понт… — сплюнул сквозь зубы собеседник — невысокий мужчина в кепке, надвинутой на глаза, но не прикрывающей давний глубокий шрам. Он был гораздо старше своего товарища.
— Вот, за что я тебя уважаю, Ваня! Духу в тебе — на десятерых хватит! — Гена попытался обнять собеседника.
Но Иван не любил фамильярностей. Он невежливо откинул руку товарища и прибавил шаг.
— Пойдём шибче, пока Клавка не успела малолеток совратить!
Хохот Гены разорвал тишину вечерней улицы. Кошка на заборе испуганно сорвалась вниз и метнулась в кромешную темень подворотни.
Вечером Петрович возвращался домой в благодушном настроении. Ласковый весенний ветерок приятно теребил усы, и аромат свежей листвы кружил голову. Хотелось запеть, старшину распирало от глубокого чувства счастья, а сладкие голоса — то ли итальянцев, то ли французов (Петрович не очень хорошо разбирался в иностранных языках), доносящиеся из открытого окна, будили в душе что-то такое… заставлявшее оглядываться на проходящих мимо хорошеньких девушек.
Дойдя до своего подъезда, он решил покурить на опустевшей к вечеру скамейке — месте собрания здешних пенсионерок. Милиционер присел на краешек, под ветви рябины. Не спеша достал из пачки приплюснутую сигарету, тщательно её размял, прикурил и глубоко затянулся.
Хорошо-то как! Не надо ехать за семь морей, ловить птицу удачи в тридевятом царстве. Как говорится — где родился, там и пригодился. Главное, чтобы имелась любимая работа, верные товарищи, да милая жена.
Вспомнив супругу, Петрович по-тараканьи шевельнул усами. Эх, держись, Галина Матвеевна! Растрясётся у тебя сегодня жирок-от! Старшина с наслаждением втянул в себя очередную порцию вонючего дыма.
Вдруг на голову что-то капнуло. Хорошо капнуло, крупно. Усач снял головной убор, осмотрел его и выругался трехэтажным. Ворона с дерева опорожнилась и попала прямо на тулью фуражки! Настроение изгадилось. Он растоптал недокуренную сигарету и направился домой — злой, как чёрт, сжимая кулаки. Держись, Галина Матвеевна!
— Опять пьяный? — супруга не поняла ещё, что Петрович не в духе.
Через мгновение она лежала на полу, отправленная мужем в нокдаун. Зазвенела на кухне опрокинутая кастрюля с борщом. Старшина кипел, как камчатский гейзер. Однако вспышка гнева его была кратковременна. Уже через несколько минут усач искренне раскаялся в содеянном.
— Да ладно, Галчонок, погорячился, ты уж не обижайся на меня. Сам себя виню теперь. А всё эта ворона, чтоб ей пусто было, — Петрович, обняв жену за плечи, гладил её нежно по волосам.
Супруга, всхлипывая, вытирала припухшие от слёз веки кухонным полотенцем. Под левым глазом её наливался свежий синяк.
— Сегодня ребят забрали, в вытрезвитель. Пьяные… аж до зелёных соплей. Практиканты, вроде. С сумками, с гитарой, — Петрович, как мог, пытался разрядить обстановку.
— А у нас нет никого. Да, наверное, уже и не будет, — тяжко вздохнула Галина. Добрая женщина страдала от того, что Бог не дал им ребёночка.
— Ну, нет детей. Так что? Не в этом же всё счастье-то, — неуверенно возразил старшина.
— В этом, в этом. Поверь бабьему слову. Что, нажитое добро мы в гроб с собой утащим? Нет наследника, кровиночки, — глаза Галины Матвеевны снова стали мокрыми.
— Э, запричитала, — сморщился усач. Он не любил подобные разговоры.
— Петь, давай ребёночка усыновим, — всхлипнула жалобно супруга, — в детдоме возьмём. Успеем поднять ещё. Будет, для кого жить, старость-то не за горами уже. А, Петь?
Старшина начал нервно ходить по комнате. Запела старую песню. Но, хотя… почему бы и нет? Станет баба при деле. Остановился в раздумье, подёргал себя за усы. Потом вдруг улыбнулся и махнул рукой.
— А давай возьмём, Галя. Правда, что нам одним куковать? Да и дело это… Богу угодное. Богоугодное, — Петрович, забывшись, достал сигарету.
— Петя! — укоризненно произнесла супруга.
— Виноват, Галочка! — закивал головой старшина. Вообще-то, он слушался во всём жену и дома не курил, а выходил для этой цели в подъезд.
— Ладно, уж. Смоли на кухне, — разрешила милостиво Галина Матвеевна.
Мир в семье наладился.
— О, да тут гости! Привет честнОй компании! Пацаны, я вас где-то видел. Ну да, правильно, у магазина! А мы тут мимо проходили, с винишком. Видим, свет горит. Дай, думаем, зайдём в гости к знакомой, за жизнь потрещим! Во, гитара! Кто играет? Ну, что, будем знакомиться? Я Саша, это Серёжа.
Татуированный Гена прошёл к столу и начал доставать из сумки массивные бутылки. Такие же точно «бомбы», что купила в магазине тётка Клава. Позади «расписанного» стоял, засунув руки в карманы, мужчина в кепке. Лицо его было обезображено ужасным шрамом, а левый глаз, прищуренный и слезящийся, немного косил.
— Проходи, Серый! — просипела Клавка, — вот, я даже тебе место уступлю, милок.
— Благодарю, тётя, — ответил Ваня-Сергей, присаживаясь на скрипящую табуретку и внимательно оглядываясь вокруг.
— На здоровье, дядя! — оскалила в улыбке рот Борода.
Ваня ухмыльнулся ответно. Он много чего знал о мужеподобной бабе, промышляющей в привокзальном районе. Но не ответил. Базар пустой, а порожняки гонять Иван не любил. Пусть Генка языком молотит, а он помолчит лишний раз. Иван был человеком дела.
Практиканты замолкли, испуганно глядя на нежданных посетителей. Однако, поняв, что новые гости не собираются их трогать, ребята немного успокоились и потихоньку стали отвечать на вопросы, которыми их буквально засыпал Гена. Разговору способствовало вино, щедро наливаемое в стаканы.
— Так вы из вытрезвителя, что ли? Знаешь, как в песне поётся? В вытрезвителе уют, сапогом по морде бьют. Раз подкинут, два подбросят, под холодный душ ведут! Не стоит туда попадать. Давай, вот за это и выпьем. Пей до дна, кудрявый. Это же не водка. Так, сок виноградный, пионерский напиток. И ты тоже, не стесняйся. Чего, не буду? Здесь не катит — не хочу, не пью! Отказываться нельзя. Давай, хоть глоток. Ага, делай два. Вот, так, молодец!
А теперь на гитаре чего-нибудь сбацай. Мою любимую исполни! Сейчас, напою тебе мотив. Слушай. На озёрах скоро лёд растает, и ромашки скоро зацветууут! Только нас с тобою под конвоем на далёкий Север повезуут! Помню, мы по малолетке распевали её в камере.
Или, вот ещё! Споём, жиган, нам не гулять на волее, и не встречааать весенний праздник мааай! Тоже не знаешь? А чего знаешь? «Траву у дома»? Ну, спой тогда «Траву», — Гена тарахтел без умолку.
Васька, уступив настойчивым уговорам, отпил немного вина. Вообще-то, в отличие от Шурки, он не употреблял. Вот, попробовал на праздник, за компанию с ребятами. Всего — один стакан портвейна. Чем это обернулось, и как ещё аукнется… А, да ладно, теперь уже ничего не исправить. Ой, как Шурка вино пьёт, прямо взахлёб. Не упал бы. Опять этот болтун доставать начал — выпей, да выпей. Придётся ещё пригубить, не отвяжется ведь.
Приняв стакан из заботливых Гениных рук, Васька сделал очередной глоток. Между тем, болтая, Саша назвал пару раз Серёжу Ваней. Может, имена перепутал по пьяному делу? Как-то подозрительно всё. Принесли вино, поят совершенно незнакомых людей за свои деньги. Вот, Саша говорит, что принцип жизни у них такой: всё, что есть — прогулять, прокутить с друзьями. Не жадничать, не скопидомствовать. Как он сказал — так поступают все честные бродяги. Странная логика. А язык у него без костей! Тот, второй, со шрамом, наоборот, всё молчит. Ну и лицо, ужас! Фу, до чего же противно это вино!
Шурка, помимо спиртного, ещё налегал на закуску. Да так усердно, что Гена сделал ему замечание.
— Ты, щегол, совесть поимей. Всё смёл со стола, без зАкуси людей оставил. В порядочном обществе за такое предъявляют.
— Да, ладно, что за спрос с молодого. По гриве не получал пока ещё, понятий не имеет, — неожиданно заступился за Шурку молчун со шрамом.
Потом повернулся к Ваське:
— А ты сделай ещё что-нибудь, так душевно у тебя получается. За любовь, если знаешь.
Васька сыграл несколько вещей известного исполнителя, песни которого в своё время гремели на весь Союз.
Зацепило всю компанию. Оба Сашки, настоящий и фальшивый, подпевали, а Клавка-Борода, разомлев, тёрла потихоньку глаза, подозрительно заблестевшие. Иван-Сергей, до этого не притрагивавшийся к сигаретам, достал папиросу и прикурил, щёлкнув блестящей зажигалкой. Опахнуло дымом, но не табачным, а каким-то травяным, отдалённо напоминающим веники, терпким и вонючим. Генка, заметив это, встрепенулся. Старшой подал ему дымящую папиросу. Говорун жадно затянулся несколько раз и вернул окурок назад. После этого Саша-Гена поднялся со стула, произнёс тост, прославляющий всех гитаристов мира, и разлил по стаканам ещё одну «бомбу».
Вся компания изрядно захмелела. Шурка после очередной порции «портюшкА» начал клевать носом и, в конце концов, уснул, положив голову на руки. Ваське сделалось дурно. Он решил выйти на свежий воздух и поднялся из-за стола. Но, не успел парень закрыть за собой дверь, как следом бесшумной тенью скользнул Шрам, а за ним рванул «расписанный». Клавка крякнула и тайком перекрестилась.
Через пару минут гости возвратились — вдвоём. Из подмышки у Генки торчала небрежно смятая Васькина ветровка.
Иван, усевшись за стол, произнёс безразличным голосом:
— Наливай на посошок.
Достали последний «огнетушитель». Опрокинули по стакану — за успешное окончание дела. Генка сморщился и понюхал рукав. На лице Ивана не читалось никаких эмоций.
Баба кивнула на спящего Шурку:
— С этим барбосом что делать будем?
— Эй, щегол! — потряс парня за плечо Генка.
Кудрявый не реагировал. Он мерно похрапывал, пустив по столу слюну.
— Вырубился. Пусть его, дрыхнет, — решил, подумав, Шрам.
— И то, правда! Отдыхай, касатик! — жалостливо сфальшивила Клавка.
— Допиваем и валим! Оставь им документы с гитарой. Очкарик, может, очухается, поиграет ещё.
Спустя некоторое время Шурка начал приходить в себя. Он поднял голову, мутными глазами осмотрелся по сторонам. Потом с трудом поднялся и, пошатываясь, направился к выходу. Скорее, на свежий воздух!
Дверь в коридор со скрипом распахнулась. И тут парень неожиданно увидел товарища, лежащего на грязном полу в луже крови! К Ваське, словно к куску мяса, с аппетитом принюхивались две огромные крысы.
Кудрявый изо всех сил топнул ногой, с опаской наблюдая за наглыми грызунами. Те отступили, не уходя, однако, далеко. Зверьки притаились в темноте, наблюдая за людьми сверкающими бусинками глаз.
— Васька, Васька, вставай! Просыпайся же! Ну, Васька! — Шурка принялся тереть щёки товарища.
Но приятель не шевелился. Отчаянье охватило парня. Ему захотелось бежать отсюда, без оглядки и со всех ног. Но, нельзя оставлять товарища! Крысы, это такие твари — всё, что хочешь, отгрызут! Пересилив страх, кудрявый потащил бесчувственное тело волоком по коридору — во двор. Там, кажется, есть колонка.
Пыхтя и чуть не плача, Шурка с трудом выбрался на улицу. Кое-как — полулёжа — усадил товарища на чурбак. Потом набрал воды в консервную банку и плеснул ею в Васькино лицо. Веки раненого дрогнули.
Васька разлепил глаза:
— Где… мои очки?
— Слава Богу! Живой, друг! — у кудрявого предательски задрожала нижняя губа.
— Да что случилось-то? Это ты, Шурка? Ой, голова трещит! — Васька попытался подняться, но не смог.
— Ограбили нас, Вась. Нет ничего у нас, нищие мы теперь! — всхлипнул Шурка. Он зашмыгал носом, не в силах больше говорить. Как всё плохо, хуже некуда!
— Вот так сходили в гости! — пробормотал Васька.
— Я запьянел сильно, память отшибло, — вспоминал Шурка, обтирая текущие слёзы рукавом, — смутно помню, как песни пели, вино пили. Уснул, вырубился прямо за столом. Просыпаюсь — в квартире нет никого! А ты на коридоре лежишь, весь в крови. Вокруг — целая стая крыс! Вовремя отогнал, успел. А потом сюда тебя оттащил, на свежий воздух… Всё, мне умыться надо!
Кудрявый отошёл. Зажурчала вода.
— Ох, Шурка! Хорошо, когда есть друг. Я этого никогда не забуду!
Васька с трудом поднялся на ноги и, вслед за приятелем, направился к колонке, приводить себя в порядок.
— Как думаешь, бандиты назад не вернутся? — спросил Шурка, поливая товарищу.
— Нет, пожалуй. Брать с нас больше нечего. Теперь эти граждане сюда и близко не сунутся, — Васька всегда пытался рассуждать логически. Холодная вода немного сняла головную боль и привела в ясность мысли.
— Шурка, ты, случайно, не видел мои очки?
— На коридоре нужно посмотреть, — прикинул детдомовец.
Чертыхаясь и освещая себе дорогу спичками, Шурка пропал во тьме барака. Однако уже через пять минут он вернулся.
— Нашёл твоё пенсне, одевай.
— Спасибо, друг, — обрадовался Васька.
Без очков юноша чувствовал себя, словно без глаз. Он протёр стёклышки носовым платком и водрузил их на нос.
— Вот ведь как бывает. Не везёт, хоть ты тресни!
Шурка начал потихоньку успокаиваться. Пошарив по карманам, кудрявый достал сигарету и закурил.
— Ситуация усложнилась, — констатировал Васька, — теперь ни денег, ни вещей, ни документов.
— Документы там, на столе. Вместе с гитарой, — сопя, промолвил Шурка.
— Ну, тогда прорвёмся!
Васька бодро поправил очки. Безвыходных положений не бывает — так учила его бабушка. Нужно только хорошо поискать его, тот выход.
— Твои бы слова — да Богу в уши, — заплёвывая окурок, пробормотал кудрявый.
Но настроение поднялось и у Шурки. Действительно, самое главное — что остались живы и здоровы!
Васька смыл кровь на голове и почистил одежду. Шурка кое-как замотал голову приятеля майкой, порванной на лоскуты. Собрав документы, раскиданные по столу, и взяв гитару, ребята собрались, было, уже уходить. Но — куда?
— Слышишь, Васька. Может, это… останемся здесь до утра? — в раздумье произнёс Шурка.
— Пожалуй, что так и придётся поступить. Правда, здесь живут крысы… — интеллигентный Васька с этими тварями столь близко столкнулся первый раз в жизни.
— У нас в детдоме их было — тысячи! Теперь уже не съедят, не бойся, — успокоил товарища кудрявый.
— Хорошо, переночуем здесь, — Васька понимал, что другого варианта у них просто-напросто не было.
Ребята остались в загаженной квартире. Не выключая свет, они улеглись на кровать.
Шурка скоро захрапел, а Ваське не спалось. Болела голова.
Хорошо ещё, что смогли остановить кровь, обмыв и перевязав рану на голове! Да, влипли в историю. Что делать? До Березняков четыреста километров по железной дороге. Бесплатно никто не повезёт. Хотя, стоп! Повезут, если посадит милиция!
О подобном случае поведал ребятам на уроке преподаватель начальной военной подготовки, любимый учитель всех без исключения пэтэушников. Никто из его питомцев не знал устройство автомата Калашникова, даже круглые отличники смутно представляли, каким местом и куда надевать противогаз. Зато бывший гвардии майор охотно делился с подрастающим поколением богатым жизненным опытом. Однажды на уроке военрук поведал ребятам поучительную историю о том, как его сослуживец, проиграв все деньги в карты случайным попутчикам, добрался домой из Анапы в Новосибирск. Зайдя в линейный отдел, потерпевший чётко представился, показал документы, объяснил ситуацию. Мол, заявление писать не хочу, так как сам во всём виноват, и вину свою полностью признаю. Но, товарищи дорогие, помогите Бога ради, отправьте меня домой. В милиции пошли навстречу — посадили бедолагу на поезд.
Решено — завтра с утра, не теряя времени, нужно искать усатого милиционера! Возможно, ситуация выправится. Дай Бог. С этой мыслью юноша забылся недолгим тревожным сном.
Привиделась Ваське морозная зимняя ночь. Темно, только яркая луна заглядывает в грязное окно запущенной квартиры. Спит человек на кровати. И бродит по дому тётка, недавняя их знакомая, папиросу курит, думает о чём-то. Вот подошла к печи баба, открыла дверцу. Поворошила там кочергой, разгребая головёшки. Высветилось лицо её в мерцающем свете углей. Жуткое лицо…
Васька проснулся. Сердце колотилось, словно после стометровки. Рядом безмятежно храпел товарищ по несчастью.
— Шурка! — потряс юноша за плечо приятеля.
— Ну, чего тебе? — спросонок ответил кудрявый.
— Мне сон приснился. Страшный такой. Ужас просто!
Шурка ответил, почёсываясь со сна:
— С похмелья случается, расстройство психики. Кажется всякое там… а тебе, плюс ко всему, ещё по голове дали, вот и боязно. Отдыхай, пока есть время.
Вскоре кудрявый опять захрапел. Но товарищу его было не до сна. Клавка так и стояла перед глазами. Та, из сна — гораздо страшнее, чем всамделишная.
Васька встал, попил водички. До утра оставалось немного, за окном уже становилось светло.
Петрович вышагивал по перрону, внимательно всматриваясь во встречных прохожих и подкручивая временами усы. Сержант Лёша отлучился. В туалет приспичило. Это всего-то после двух кружек пива! Ну и молодёжь пошла — ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. К примеру, Петрович мог полдня терпеть даже после трёх литров. Ну, ничего, не боги горшки обжигают, со временем научится молодой. Терпенье и труд всё перетрут. Старшина достал сигарету и прикурил, сложив руки домиком. Задумался.
Правильно люди говорят: мужик в семье голова, а баба — шея! Куда шея повернёт, туда и голова смотреть будет. Добилась-таки своего Галина Матвеевна! Придётся брать малыша из детдома. Ответственность, однако! Хотя, с другой стороны — будет у Петровича наследник. Или наследница. Опять же, Галка повеселеет. Да, надо усыновлять ребёночка.
Приняв окончательное решение, Петрович переключился на служебные дела. Вчерашняя смена прошла не напрасно: угомонили двух хулиганов, навели на вокзале порядок. Неплохо было бы сегодня тоже кого-нибудь задержать! Для порядка. Глядишь, и копеечка, какая-никакая, капнет.
Подоспевший Алексей вдруг озадачил вопросом:
— Слышишь, Петрович? Как думаешь, уехали отсюда вчерашние балбесы? Те, что практиканты?
Усатый ответил не сразу. Он глубоко затянулся, рискуя подпалить свою гордость огоньком сигареты, ставшей уже меньше носа. Наконец, Петрович щёлкнул чинарик, играючи попав в урну.
— Думаю, нет. Интуиция, знаешь ли.
Алексей безоговорочно верил в интуицию Петровича. За три года совместной работы эта самая интуиция ни разу их не подвела. Божий дар, одним словом. Петрович — милиционер от Бога, потому что у него звериная интуиция.
— Кроме того — логика, — продолжил старшина, поставив ногу в начищенном сапоге на урну и внимательно рассматривая блестящее голенище. Постаралась Галка, уважила! МолодцА!
— Поясни, Петрович, — непонимающе открыл рот рыжий.
— Думается мне, неприятности их не кончились. Тут тёрлась Клавка-Борода, а уж она таких птенцов не упустит. Опытная разбойница, своё дело знает. Эта ни перед чем не остановится, да.
Выпив пивка, старшина любил поговорить. Он достал очередную сигарету и прикурил. Сержант Лёха предположил — сейчас Петрович расскажет что-нибудь интересное.
— У нас на районе проживал некто, неоднократно судимый… чёрт, запамятовал фамилию… Бобик, в общем! Не знал такого?
— А то! Со школы ещё помню этого живодёра. Моего Шарика на гуляш извёл, садист! Он сей год сдох, вроде? — память у рыжего Лёхи была отменной.
— Ага, угорел от печки. Только вот, подозреваю я, что именно данная Клавка его к чертям-то и спровадила. Но, это, конечно, всего лишь, мои личные домыслы.
— Скажешь тоже, Шерлок Холмс! — заржал конём сержант.
— Заткни хлебало и слушай меня! — взъярился старшина.
Рыжий поперхнулся. Петрович же продолжил своё повествование.
— Люди-то болтают всякое, а я на ус мотаю. Светку-Снегурку, падчерицу Бобикову, ты знал, небось?
— Как же, мы со Светиком в одной школе учились. Помню, когда она топором по репе этого урода ухнула. Красивая девка. Жаль, даже было дуру, — кивнул красными вихрами Лёха.
— Ну да, ухнула — за что и уселась на пятерик. Дело то мутное, нехорошее.
— Я ничего об этом не знаю.
— Тогда слушай. Бобик с Сонькой, матерью Светкиной, сожительствовал, чуешь? Тиран квартирный, каких поискать — Софья без синяков у Бобика не хаживала. Сам он, конечно, ни одной юбки мимо себя не пропускал. До женского тела охоч был мужик, даром, что плюгав.
А однажды случилось так, что взяла Сонька, да и утопла. Официальная версия: несчастный случай по неосторожности. Купаться-де пьяная баба полезла. Только вот, понимаешь, какой коленкор — достали из реки Соньку одетой! А какой дурак, даже пьяный, в одежде купается? Пили они в тот день вместе — Бобик да Сонька. Тело её потом под мостками нашли, там, где бабы бельё полощут.
Светке в ту пору шестнадцать исполнилось. А через два месяца после похорон матери Снегурка топором по башке Бобика звезданула. Следствие посчитало — бытовуха.
Но я слышал другое. Болтали местные пьяницы, что Бобик Светку снасильничал втихую, а как Сонька об этом подозревать стала, так и кончил он бабу. Тот ещё душегуб был. Два раза в зону ходил только за убийства Бобик-то. Получается, Снегурка поквиталась — за себя, и за мамку. Её уконопатили на пять лет тогда. Скоро Светкин срок кончается.
— Ну, а Клавка здесь каким местом? — задал наводящийвопрос рыжий.
— Видишь ли, эта особа появилась в нашем городе около года назад. Освободилась, значит, из мест, не столь отдалённых. Поначалу поселилась она у Бобика. Тот с радостью бабу у себя приютил — соскучился, видать, по женской ласке за последнее время. После истории с Сонькой местные-то шалавы побаиваться душегуба начали. А Клавка, она отчаянная, ей хошь Бога за бороду — ухватит.
Недолго Бобик пожил с новой невестой. В скором времени благополучно угорел женишок, хе! Следователь копать не стал, в милиции только локтем перекрестились — одним подонком на белом свете меньше стало. Но, если мозгами пораскинуть, то все стрелки на Клавку сходятся: печную заслонку прикрыть — минутное дело. Вот такие пироги, дело прошлое.
А Борода здесь до сих пор шустрит. Работает, твою мать, со Шрамом и Гендосом. Так вот, я к чему веду-то? Ей, такой акуле, двух сопляков вчерашних бомбануть — что высморкаться!
Век живи — век учись! Рыжий Лёха внимательно слушал напарника и больше не перебивал.
Ба! Легки на помине! Шагают: без сумок, один с перебинтованной головой — прямиком к милиционерам. Интуиция Петровича не подвела.
— Смотри-ка, очкастый — будто из-под бомбёжки! — начал, было, зубоскалить Лёха.
Однако старшина быстро настроил молодого коллегу на серьёзный лад. Он грубо постучал костяшками пальцев по веснушчатому лбу напарника.
— Дуурень! Плакать бы не пришлось!
Похоже, худшие ожидания Петровича сбылись — Клавка своего не упустила. У практикантов возникли серьёзные проблемы, и на горизонте замаячило уголовное дело! Это не есть гут, очень даже не гут. Вполне вероятно, что в ходе следствия всплывут на поверхность и недавние проделки линейного наряда, вкупе с работниками вытрезвителя. А советский закон, хоть и справедлив, но — суров.
— Дяденька, с нами беда приключилась. Куда податься, не знаем! — ещё издалека по-цыгански запричитал Шурка.
Конечно, кудрявому очень не хотелось ползать на брюхе перед тем, кто его же вчера и ограбил, но… судьба, как говорится, зла.
— Выкладывайте, где вас чёрт носил, — настроение Петровича вконец испортилось.
Шурка принялся повествовать об их злоключениях, стараясь не упоминать подробностей, связанных с употреблением спиртного. Конечно, стреляного воробья старшину Шуркины потуги в заблуждение не ввели, но в данный момент Петрович даже не задумывался о моральном облике потерпевших. Мрачная перспектива служебной проверки, а, возможно, даже и суда, рисовалась воображению старого служаки.
— Да, ребята, не послушали вы старшего лейтенанта, — Петрович непритворно тяжело вздохнул, — пойдёмте в отделение, заявление там напишете. Оформим всё, как положено.
— А можно без заявления? — подал вдруг голос Васька.
— Это как? — Петрович заинтересованно поднял бровь.
— Ну, нам бы уехать отсюда. На поезде, — пояснил, в свою очередь, Шурка.
Да была б воля Петровича — на Луну обоих бы отправил! Шурка, не подозревая того, озвучил самое горячее желание старшины.
Однако усатый хитрец выдержал долгую паузу. Он прикурил не спеша сигарету, прокашлялся, сплюнул в урну, подкрутил усы — и только после всех этих процедур начал говорить.
— Домой, что ли, собрались? Это хорошая мысль. И умная. Наконец-то начинаете думать головой, а не задницей. Эх вы, практиканты! Вот вам практика, суровая проза жизни! — указательный палец Петровича застыл в вертикальном положении.
— Нет, не домой — помотал головой кудрявый.
— Вот, поперечный! Чего ещё надумал?
— Нам на практику нужно ехать, в Березняки. Посадите на поезд, а? Возвращаться назад никак нельзя, могут выгнать из училища за пьянство. Помогите, товарищи милиционеры, не дайте пропасть! — Шурка театрально всхлипнул.
— Так ведь с голоду-холоду помрёте там! Ни денег, ни вещей в наличии, — осторожно посочувствовал Петрович.
Усатого милиционера неожиданно смутило то, что к экспроприации денежных средств у молодых людей он тоже приложил руку.
— Подъёмные попросим. Как молодые специалисты, — успокоил взыгравшую, было, совесть старшины Васька.
— Идите, вон на скамеечке посидите пока. А мы тут посовещаемся с сержантом.
Практиканты послушно исполнили указание милиционера. Петрович же снял с пропотевшей головы фуражку и обтёр внутреннюю сторону околыша носовым платком.
— Ну, что делать будем, Алексей? Поможем студентам?
— Почему бы и нет? Нам это ничего не будет стоить. Пусть едут отсюда, с глаз долой.
Старшина задумался, машинально продолжая тереть околыш. Как ни крути, но выходило так, что именно то, о чём просили практиканты, для милиционеров оборачивалось благом.
Решено, надо скорее сажать пацанов на поезд! И пусть они потом творят, что хотят — хоть об стенку головами своими бестолковыми бьются. Главное, чтоб вне его, Петровича, юрисдикции! Зловещий призрак служебной проверки отступил.
Усатый надел фуражку и махнул рукой:
— Ну, что ж, так тому и быть! Поможем ребятишкам, нам потом зачтётся.
— Где? На доске соцсоревнования? — хмыкнул сержант.
— Всё, сажаем мальчишек на поезд, — ушёл от ответа старшина.
Милиционеры направились к практикантам твёрдой походкой уверенных в себе мужчин. Поезд, проходящий через Березняки, прибывал на первый путь.
Практикантов определили в общий вагон, на боковые сидячие места. Петрович, по доброте душевной, выдал в дорогу вчерашним нарушителям рубль денег и початую пачку «Астры».
Проводница, смазливая болтушка лет двадцати пяти, пообещала милиционерам:
— Буду за ними смотреть, как за родными. В Березняках высажу обязательно. Не то, что вино — даже пиво они у меня на вкус не попробуют! Чаем, так и быть, бесплатно напою. Даже, — тут она подмигнула игриво рыжему сержанту, — бутербродами угощу.
— Ну и ладненько, — быстро ответил Петрович вместо Алексея, открывшего уже, было, рот для комплимента.
Старому служаке стало немного обидно, ибо хорошенькая проводница подмигнула не ему, старшему наряда, а подчинённому, пусть даже гораздо более молодому и симпатичному. Нарушение субординации, понимаешь!
Милиционеры удалились. Вскоре шипящий репродуктор объявил о прекращении посадки и попросил провожающих покинуть вагоны. Поезд плавно тронулся, за окном поплыл ставший уже привычным пейзаж с белёным вокзалом старинной постройки, голубями, скамейками, снующими людьми и двумя сотрудниками внутренних дел, бдительно следящими за порядком на вверенной им территории.
Соседями по купе оказались двое мужчин и пожилая женщина. Мужики выставили на стол снедь, достали бутылку водки. Пригласили, как водится, соседей. Практиканты тактично отказались.
Состав катил мерно, негромко беседовали мужчины, дремала тётка, сновала туда-сюда шустрая проводница. В Березняки поезд прибывал поздним вечером.
Ближе к обеду проводница стала разносить чай. Не забыла и практикантов, выставив перед ними два дымящихся стакана в блестящих подстаканниках.
— Пейте, потерпевшие. Сейчас бутерброды принесу.
— Можно потолще, тётенька? — заискивающе полюбопытствовал Шурка. Васька стыдливо отвернулся в окно.
Соседи, как по команде, повернули головы в сторону практикантов. Дремлющая тётка заинтересованно приоткрыла один глаз.
— Хорошо, племянничек, для тебя спецзаказ сделаю! — потрепав по кудрям попрошайку, залилась колокольчиком проводница.
— Мы тоже хотим чаю с бутербродами! Правда, Степан? — раздалось из купе напротив.
Молодой мужчина пожирал глазами проводницу и скалился до ушей — совсем, как артист из французского фильма про любовь, недавно смотренного в областном кинотеатре.
— Бутерброды кончились! А чай принесу! С печеньем! — тут же ответила, лучезарно улыбаясь, хозяйка вагона.
Ничего так, мужик! Чем-то даже похож на французика…. И, кажется, без кольца на пальце.
— С печеньем — так с печеньем! Ждём, красавица!
«Французик» понравился труженице железной дороги, и на «красавицу» она среагировала, как подобает. Девушка поплыла по вагону, словно лебедь, умудряясь при этом усиленно вращать бёдрами.
Тем временем, старший из соседей обратился к ребятам:
— Пацаны, так вы, никак, влипли? То-то, вижу, без вещей сидите. Давайте к нам за стол, порубаете чутка!
Шурку уговаривать не пришлось — он тут же перебазировался к соседям. Ваське пришлось последовать примеру товарища.
Проводница, вскоре появившаяся с чаем, предупредила взрослых:
— Сами выпивайте, но чтобы молодым — ни капли! Иначе я вас с поезда сниму!
— Не беспокойтесь, мы только покушаем! — вытерев рот рукавом, заверил Шурка.
— Милая, ни в коем разе не нальём! Даже, если попросят! — поклялся, приложив руку к сердцу, молодой мужик — Виктор. Словно в любви признался!
— Под твою ответственность! — девушка шутливо погрозила пальцем и ушла, выпятив грудь колесом.
Кудрявый, отбросив излишнюю скромность, немедленно принялся утолять голод. Он на раз уничтожил бутерброды, потом приступил к соседской курице. Васька наконец-то, понял, что стеснения здесь неуместны, и тоже взялся за еду. Юноша начал потихоньку отщипывать кусочки, тщательно пережёвывая каждый.
Шурка давно уже набил брюхо и отправился, вместе с Виктором, курить в тамбур. Васька же всё никак не мог разделаться со своей ножкой. Тем временем старший, Степан, достал раскрытую бутылку и плеснул по чуть-чуть в стаканы. На руке дядьки синела наколка.
У Васьки курица застряла в глотке. Опять уголовник! Ой, как бы опять на те же грабли не наступить!
Степан всё понял. Он выпил, не дожидаясь напарника:
— Да ты не шугайся, молодой. Не из блатных мы. А это — ошибки молодости. Знаешь, как на Руси говорят: от тюрьмы, да от сумы… всяко в жизни бывает. Перекусил? Пойдём покурим, что ли.
— Я не курю, — Васька расправился, наконец-то, со своей порцией и аккуратно обтёр губы носовым платком.
— Постоишь, за компанию отравой подышишь, — Степан шутливо подмигнул.
Виктор с Шуркой попались им навстречу. Они уже подымили, и, кажется, собрались наведаться к проводницам. Сосед что-то объяснял кудрявому, а тот согласно кивал головой.
Степан благодушно улыбнулся:
— Заходил кругами Витька! Эх, скинуть бы и мне десяток-другой годков!
Он закурил «Столичную», слегка приоткрыв дверь между вагонами. Колёса застучали громче, свежий воздух ворвался в щель, задувая запахом смолёных шпал.
Степан, стряхнув пепел в консервную банку, прикрученную заботливой проводницей, спросил запросто:
— Так что с вами случилось?
Васька принялся рассказывать с самого начала. Как отметили День Победы, а после отправились в дорогу. Как их забрали милиционеры и поместили в вытрезвитель. Как остались без денег, а, в конце концов, и без вещей. Степан слушал, внимательно, не перебивая.
Когда же практикант закончил своё невесёлое повествование, сказал задумчиво:
— Вот видишь, Вася, каким боком дело повернулось. Куда ни кинь — везде враги. Что менты, что шпана.
Но я думаю, что самый главный виновник всех ваших неприятностей — это вино. Не вы первые страдаете от него. Я в своё время поплатился за пьянку молодостью, в лагере оставленной. Мои ровесники семьи заводили, добро наживали, детей растили. А Стёпка под прицелом у автоматчика лес валил. И по сей день бобылём хожу — ни семьи, ни детей.
Вот, недавно к нам в леспромхоз нарколог-лектор приезжал, аж с самой Москвы. Так красиво говорил, целых три часа! О вреде алкоголизма, о борьбе с пьянством в советском обществе. Строительство коммунизма каким-то боком сюда приплёл. Короче, не лекцию читал, а песню пел. Мол, всё у нас на мази, — Степан криво, как-то невесело, ухмыльнулся.
— Только действительность наша иная. Что видит пацан с самого детства вокруг себя? Правильно, пьянство! Во многих, вполне даже благополучных, семьях папы, да что греха таить, и мамы тоже, частенько прикладываются к бутылочке: в праздники, на выходные. С самого рождения в мозги ребёнка закладывается штамп — это в порядке вещей.
Дитё подрастает, начинает осваивать окружающий мир, то есть улицу — сперва под присмотром родителей, потом самостоятельно. И что же видит ребёнок? Тоже пьянство! Старшие парни по подъездам, да по песочницам втихаря винишко давят. Ну, может, взрослые умнее? Как бы, не так! Примеров, я думаю, ты насмотрелся достаточно.
Вот это всё — наглядная агитация, так сказать. А любой человек больше верит своим глазам, а не словам пустым. Мальцы не слушают лицемерных моралей. Повзрослевшие дети копируют поведение родителей, старших товарищей. Какое же это зло, раз все пьют? — мальчишка думает и тянется к стакану. Выпил — понравилось. И всё, припал к бутылке. А она не отпускает, крепко держит. Так-то, Вася.
Да, вот ещё что. Когда в Березняки приедете — ухо держите востро. Посёлок, хоть и небольшой, но шпаны там хватает. Ладно, пойдем в вагон.
Купе пустовало. Соседка переместилась через переборку, приглашённая на чай говорливой бабулькой-мешочницей. Виктор и Шурка травили по очереди анекдоты в проводницкой. Женское хихиканье оттуда разносилось по всему вагону.
Время летело незаметно. Васька увлёкся чтением попавшегося на глаза журнала. Степан, молча, смотрел в окно.
Наконец, засидевшиеся гости покинули проводниц. В проходе появился раскрасневшийся Шурка с четырьмя стаканами чая в руках. Следом Виктор нёс две пачки «Юбилейного» печенья.
Тем временем день шёл на убыль. Поезд чухал по бесконечной ленте железной дороги. Леса, поля, полустанки…
Попив чаю и немного поговорив ещё, путники стали устраиваться на ночлег. Практиканты быстро засопели, уткнувшись головами в стол. Забрался спать на верхнюю полку Виктор.
Вот уже перестала сновать туда-сюда вездесущая проводница. Вагон угомонился, только колёса всё так же равномерно грохали по стыкам рельс, словно баюкая сморённых пассажиров.
Степану не спалось, он снова пошел курить. Накатило волной, поднялось из памяти прошлое.
Ушёл когда-то пацан молодой в побег из лагеря, послушав матёрых зэков. Повёлся на сладкие посулы, зачарованный разговорами о море тёплом, да юге денежном. Сроку впереди было у Стёпки восемь лет, а на волю хотелось — жуть как! Пошёл четвёртым в компанию к отчаянным ухорезам — тем, кому терять уже нечего.
Степан парень безотказный был, что ни приказывали — делал. Мешок потяжелее, на Стёпку! За водой: сынок, вперёд! Сушняк на дрова насобирать — опять Степан!
Шли тайгой, глушью лесною. Через две недели скудные припасы кончились — беглецы голодали, питаясь лишь ягодами и грибами.
А однажды услыхал Степан разговор случайно. Выхватил сквозь сон утренний своё имя и понял, наконец: незавидную участь готовят друзья ему. Худая масть выпадает Стёпке. Всё встало на свои места — баран волку не товарищ!
Но, предупреждён, значит вооружён. Ломая на дрова сушнину, колышек острый в штаны под рубаху заховал. Успел Стёпка вовремя соскочить, ушёл в последний момент, ткнув с размаху в лицо земляка своего Ивана, уже нож вынувшего. Дикий вопль — ужасный и яростный, до мурашек продирающий, запомнился парню на всю жизнь.
Бежал, не оглядываясь. Чуть не подох в тайге: натурально лопухи жрал, чтоб не околеть. Случайно вышел на посёлок. Там его и взяли под локотки солдатики, конвой черноглазый. Ох, колотили! В круг встав, прикладами долбили, сапогами кирзовыми пинали, что мячик футбольный. Но лучше быть битому инородцами, чем съеденному в тайге — зверем ли, человеком ли.
Да, что там вспоминать: было — быльём поросло. Степан затушил окурок и направился в купе. Скоро Березняки, пора парней будить.
Поезд стоял пять минут. Проводница на прощание погрозила пальцем ребятам.
— Чтобы не пить у меня! Узнаю — уши надеру! Понял, кудряш?
— Милая, он же трезвенник! — ответил за Шурку Виктор.
Проводница засмеялась, весело и заразительно:
— Да, я знаю! Пока, граждане пассажиры!
Тепловоз прогудел — загромыхал сцепками, набирая скорость, состав. Практиканты, вопреки судьбе, прибыли к месту назначения.
Лес тёмной стеной обступал с обеих сторон железнодорожную насыпь. Небо заволокло: спряталась луна, погасли звёзды. Лишь тусклая лампочка освещала вход в деревянное здание вокзала, да семафор подмигивал с путей синим глазом.
Начал накрапывать мелкий противный дождик. Ребята направились на вокзал.
На Шуркин настойчивый стук открыла окошечко дежурная кассирша — пожилая уже тётенька предпенсионного возраста. Похоже было, что она ещё толком не очнулась от сна.
— Здравствуйте, извините, пожалуйста, за беспокойство. Мы можем здесь остаться до утра? — изложил просьбу Васька.
— Да, пожалуйста, сынки, места не жалко. Каким ветром в нашу глушь? — женщина надела очки и уставилась поверх их на молодых людей.
— Мы сюда на практику приехали, в совхоз имени… имени кого, забыл. Слесаря. Или слесари? Будущие слесари, — пояснил Шурка.
— Есть тут совхоз. Имени Карла Маркса, — подсказала билетёрша.
— Точно! Так и называется, — вспомнил кудрявый.
— Ждите до утра — автобус придёт к шести. На нём в этот самый совхоз сможете добраться. А пока спите, располагайтесь на лавках, — кассирша зевнула в ладошку.
В скором времени ребята отдыхали, устроившись на вокзальных стульях-скамьях.
Ровно в шесть часов утра к вокзалу подкатил старенький автобус-«ПАЗик». Открылись с лязгом дверцы.
Водитель, молодой мужик в тряпичном цветастом кепарике, протянул удивлённо:
— Ооо, пассажиры! А я всё в основном с утра пустой езжу, воздух катаю. По пять копеек с вас. Щас обилечу.
— Сдача будет? — поинтересовался Шурка, плюхнувшись на сиденье.
— А то! Как положено!
Шофёр оказался разговорчивым. Он сразу же представился молодым людям, приложив руку к головному убору — Суслонов Борис Борисыч. За полчаса, пока добирались до совхоза, автобусник успел разузнать, куда едут пассажиры, рассказать, кто такой директор совхоза и как надо себя с ним вести, а так же поведать о суровых нравах, царящих в Березняках — посёлке, где много ссыльных и бывших зэков.
По кочкам, да ухабам, наконец-таки добрались до места назначения — «управы», как пояснил водитель Суслонов. Практиканты отправились искать Наума Лаврентьевича Грендельмана, директора местного совхоза.
Ребята встретились с ним в коридоре, где, собственно, и прошла скоротечная аудиенция. На них буквально наткнулся невысокого роста кудрявый толстячок — при галстуке и в резиновых сапогах. Строительная каска, съехавшая чуть набок, придавала директору немного комичный вид.
— Кто такие, откуда взялись? Практиканты, едрить вашу… нужны мне здесь практиканты, как собаке зонтик! Толку от вас — ноль, а проблем бывает, выше крыши. Ну, коли уж приехали, не гнать же назад! Устроитесь в общежитии нашем, дадим вам комнату.
Директор критически осмотрел вновь прибывших, отметив их потрёпанный вид:
— Что-то вы доверия не внушаете, юноши. Вино, что ли, пьёте? Смотрите, у меня в два счёта вылетите.
— Нам бы «подъёмные»! — Шурка сделал постную мину
— Какие «подъёмные»? Не успели появиться здесь, а уже денег просите! — подивился наглости вновь прибывших грозный директор.
Однако неожиданно Грендельман сменил гнев на милость:
— Ладно, пусть вам оформят по двадцать рублей. Скажете в бухгалтерии, что я велел. Где бухгалтерия? Сначала — в отдел кадров. Дисциплину не нарушать! С девками нашими тоже советую не возжаться. Могут быть неприятности, от парней местных. Народ здесь у нас — упаси Боже! Так, всё: с документами по коридору прямо и налево — в отдел кадров!
Грендельман отвернулся от практикантов и, тут же, забыв об их существовании, быстро засеменил прочь по коридору. За ним рванул здоровенный дядька в брезентовой куртке, как выяснилось позже — механик. А пацаны направились в отдел кадров.
— Нормально устроились. Завтра на работу пойдём, — рассуждал Шурка, запивая чайком катастрофически убывавший свежий батон.
Васька грустно отметил про себя, что на ужин еды не оставалось совершенно. Продуктов, съеденных за обедом, одному ему хватило бы, как минимум, на два дня. Но, коли уж вдвоём поселились — ничего не поделаешь. В самом деле, не оговаривать же товарища? Только вот… денег на еду, с акульим Шуркиным аппетитом, точно не хватит.
— Ага, повезло. Начальник этот особо не придирался, аванс даже дал. Вот, в комнату приличную поселил, добрая душа.
Васька тяжело вздохнул. Как там бабушка?
— Прили-ичную, — протянул Шурка, вытирая со лба обильные капельки пота, — не жил ты ещё у волка в ж… Васька. Мы здорово устроились! Соседи хорошие.
Ребятам дали комнату в щитовом домике, считавшемся общежитием. В этой же квартире обитали ещё двое одиноких мужчин, по всем признакам — временами крепко выпивающие. В другой половине дома, через стену, проживала комендантша с мужем и двумя детьми. Соседка выдала практикантам матрасы, подушки с одеялами и бельё.
Комната ребят, довольно просторная, была обставлена скромно: стол, две койки, да пара стульев. Ещё встроенный в стену шкаф. Воду нужно было носить с колонки, сортир находился во дворе. Но это не пугало Шурку нисколечко, подумаешь, ерунда!
Он настежь распахнул окно, наслаждаясь свежим весенним воздухом и прихлёбывая чаёк из кружки. За окном чирикали птички, зеленели свежей листвой берёзы, цвела, желтея, мать-мачеха.
— Блин, надо было больше хлеба купить, — с сожалением сказал Шурка, запихивая в рот остатки батона.
Товарищ его только почесал в затылке.
— Предлагаю сходить в магазин ещё раз, — наконец, предложил Васька, задумчиво глядя на хлебные крошки.
— В магазин, так — в магазин, — согласился Шурка, — пошли, прогуляемся.
Улица бежала вдоль домов, утопающих в свежей зелени. Асфальтом тут и не пахло, а вместо тротуаров люди передвигались по обочине дороги, кое-где покрытой деревянными мостками. Весенняя распутица уже заканчивалась, но грязи ещё хватало.
Ребята шагали, перепрыгивая через лужи. Пока добрались до бетонки, что проходила по центральной улице, успели испачкать обувь в грязи. Пришлось мыть кроссовки в придорожной луже — глубокой, как озеро Байкал.
— Уделались, никак? — раздалось за спиной.
Васька повернулся и увидел тщедушного мужичка лет пятидесяти, с мутным взглядом и папироской во рту. Кудрявый Шурка, не реагируя, продолжал приводить в порядок свою обувь.
— Так, немного испачкались. Добрый вечер, — поздоровался вежливо юноша.
— Привет, привет. Откуда взялись, молодёжь? — мужичок, затянувшись напоследок, затоптал папиросу.
— На практику приехали сюда, — ответил Васька дружелюбно.
— Понятно, и-кхе-икх!
Мужичок вдруг начал — не то кашлять, не то икать. Молодой человек вежливо ожидал окончания приступа.
Наконец, дядька справился с проклятой икотой:
— Давайте знакомиться, что ли. Меня Прохор зовут, я здешний.
— Очень приятно, — вставил Шурка, закончив, наконец, чистить кроссовки, — а мы приезжие.
— Шутник? Щас я тебе врежу разА, весельчак! — неожиданно взъерепенился Прохор.
Мужик встал в позу, отдалённо напоминающую боксёрскую стойку. Он расценил Шуркины слова, как издевательство, и давать спуску приезжему наглецу не намеревался. Но кудрявый лишь независимо сплюнул. Вид нового знакомого был нисколько не угрожающим. Скорее, наоборот — потешным.
— Дядя Прохор, зачем нервничать? — примирительно произнёс Васька, — мы ни с кем не хотим ссориться, а просто идём в магазин.
— В магазин? — живо переспросил Прохор.
Он разжал кулаки и машинально облизнулся. Шурка укоризненно посмотрел на товарища. Зачем же болтать лишнего!
— Ну да, хлеба надо купить, — ответил Васька осторожно.
— Хлеба? Это хорошо. А на красненькую у вас не будет? — поинтересовался мужик.
— Нет, не будет. Если хотите знать, нам кушать нечего, а Вы тут на красненькую просите, — решительно отказал наглецу юноша.
— Кушать нечего? — глаза Прохора забегали, он что-то лихорадочно соображал, — пацаны, так мы это сейчас исправим!
— Каким образом? — ехидно полюбопытствовал кудрявый.
— Есть мыслишка. Вы ребята хорошие, и я хочу вам помочь. Давайте, обеспечу вас картошкой? За чисто символическую плату. Целый мешок, — дядька Прохор никак не хотел отпускать практикантов.
— Конечно, хотим. А чисто символически — это сколько? — уже всерьёз заинтересовался Шурка.
— Пять красных. Бомб. Тут как раз в магазин завезли недорогое вино, — Прохор назвал цену в бутылках.
— Так за эти деньги можно купить не один мешок, и даже не два. ДУрите Вы нас, уважаемый. Нет, не надо такой картошки, — Шурка проявил неожиданный рационализм, — пойдём, Васька, пока ещё магазин не закрылся.
— Да подождите вы! Хорошо, хорошо — заломил цену, согласен! Сколько дадите? — Прохор прицепился к ребятам, словно банный лист к одному месту.
— Мешок — бутылка! И ни каплей больше! — кудрявый решительно рубанул воздух ладонью.
— Две! И вместе пьём! — схватил Шурку за эту самую ладонь Прохор.
— Не понимаю. Тебе же больше выйдет, — Шурка бесцеремонно перешёл на «ты», — одна на одного больше, чем две на троих. Или, я считать разучился?
— Ты, шнурок, хорошо считаешь, я это уже понял. Но, здесь есть нюансы, — Прохор опять икнул.
— Ню… Чего? — раскрыл рот Шурка.
— Нюансы, деревня! Во-первых, Прохор один не пьёт, хотя, конечно, найти собутыльника — никакая не проблема. Я вас хочу угостить. Дядька Прохор — альтруист! — мужик икнул два раза.
Конечно, их новый знакомый лукавил. Чрезмерным человеколюбием он не отличался. Просто Прохор рассчитывал на дальнейшую добавку, полагая, что пьяные юнцы впоследствии поддадутся на уговоры и купят ещё вина.
— Во-вторых, — продолжил самозваный «альтруист» — за картошкой надо лезть в погреб, поднимать наверх мешок. А я уже пожилой человек, страдаю одышкой, да и сердечко пошаливает. Вы — молодые, здоровые, вот и поможете дядьке. Идёт, школяры?
Приступ икоты снова обуял Прохора.
— Надо подумать. Давайте, завтра? — предложил осторожно Васька.
Шурка нахмурился и ткнул его локтем.
Прохор, подавив, наконец, чёртову напасть, деланно возмутился:
— Какой, завтра? Мне догнаться надо. Пошли сейчас. Вон, кудрявый уже согласен.
— Да, да, пойдём, — согласился торопливо Шурка, — Васька, где мы ещё так дёшево купим картошки? До получки проживём.
Васька только пожал плечами. Все вместе они направились к местному сельмагу.
Там взяли пару больших бутылок дерьмового пойла, называемого «Агдам», и две буханки хлеба. Продавщица, подавая товар, предупредила ребят:
— Вы смотрите, с кем вяжетесь, дурачки.
— А тебе что за дело? Суёшься везде. Я пацанов, может быть, от голода спасаю! Базаришь тут, — встал в позу Прохор.
Он цепко схватил бутылки и добавил напоследок:
— Стой за прилавком, да не трещи лишнего, Сергеевна. Целее будешь.
— Это ты что ли мне угрожаешь, дрыщ заморенный? Соплёй перешибу, гнида! — угрожающе уперев руки в боки, завелась дородная продавщица.
Прохор ничего не ответил скандальной тётке. Он спешно покинул магазин. Следом за ним вышли и ребята.
— Ну, куда пить пойдём? — потирая руки, спросил кудрявый.
Ваське вся эта затея с натуральным обменом совсем не нравилась, но он молчал.
— Пошли ко мне, — гостеприимно предложил Прохор.
— Веди, Сусанин! — жизнерадостно воскликнул Шурка.
Васька сокрушённо покачал головой. Увлекаемые новым товарищем, ребята отправились за картошкой.
Прохор слыл местным пьяницей и забулдыгой, достигшим благополучно солидного уже возраста. Он недавно разменял пятьдесят два, всю жизнь свою заботливо опекаемый наседкой-матерью.
Истовая родительская любовь сослужила мужику плохую службу. Взращённый в материнской неге и ласке, работать Прохор не научился. Но, зато, с самой ранней юности пристрастился к выпивке. Увлечение переросло в привычку, привычка — в болезнь. И тащила великовозрастного тунеядца на горбу своём старуха-мать.
Прохор же искренне считал, что плох тот родитель, который не сможет прокормить ребёнка до пенсии. Конечно же, до его, ребёнка, пенсии.
В редкие дни трезвости мужик становился угрюм и нелюдим, проводя всё свободное время за чтением. Книг имелось в их доме великое множество, включая старинные редкие экземпляры. Матушка Прохора во времена своей комсомольской молодости являлась председателем деревенского ликбеза и собрала приличную библиотеку, в большей степени состоящую из экспроприированных у местных богатеев книг.
Прохор был неглуп от природы, но беспробудное пьянство совершенно расклеило его мозги. Он даже отсидел один год в колонии за тунеядство. И два в лечебно-трудовом профилактории — за пристрастие к алкоголю. Что толку, горбатого могила исправит! Прохор продолжал вести асоциальный образ жизни.
Оказалось, что продавец картошки живёт неподалёку от мальчишек, на соседней улице.
Большой бревенчатый дом с солидным участком земли, огороженный покосившимся забором, был старый и почерневший. Банька, чуть накренившись к земле, скрывалась вдалеке за буйно разросшимися кустами сирени.
Компания расположилась в беседке, находящейся посреди маленького, с десяток деревьев, яблоневого сада. Прохор притащил из дома гранёный стакан, а на закуску — миску щей в алюминиевой тарелке.
Он открыл зубами пробку, играючи и ловко, бухнул до краёв красного зелья:
— Я первый выпью.
Жадно проглотив спиртное, дядька утёр губы рукавом. Ребята недоумённо переглянулись. Прохор снова налил, но уже вполовину меньше.
— Разговейтесь, молодёжь.
Шурку уговаривать не пришлось. «Приняв на грудь», кудрявый принялся бодро хлебать щи. Прохор снова плеснул полстакана.
Но Васька пить отказался:
— Нет, я не буду.
— Это правильно. Вона, дружок твой — что акула. Брюхо-то наел, а, Кудря?
Прохор, заулыбавшись, долил в стакан вина. И опять заглотил полновесную, до рубчика, порцию. Потом выхватил у Шурки ложку и стал закусывать, с аппетитом чавкая.
— До чего же ты, Прохор ехидный! Правильно люди говорят — мал клоп, да вонюч, — кудрявому новый знакомец вконец разонравился.
— Ты, это, помолчал бы, сопляк. Не то ведь…
— А что ты мне сделаешь? Думаешь, боюсь?
Ну, нет — пора уже поставить на место этого балабола! Оборзел совсем. Шурка прищурил глаза и сжал кулаки.
— Не будем ссориться, друзья, — примирительно сказал Васька.
Интеллигентному юноше совсем не хотелось слушать бессмысленную перепалку, а уж тем паче — разнимать дерущихся.
— Правильные слова! Учись вежливости, Кудря, — Прохор как-то резко сбавил обороты, — я, ребята, с вами по-честному, потому как дядька Прохор любит правду. Договорились на мешок — мешок и будет, как в аптеке!
Его заметно «торкнуло» с двух полных стаканов. Глаза хозяина блуждали в орбитах, совершенно независимо один от другого.
Шурка махнул рукой и, отвернувшись, закурил сигарету. Чего впустую препираться со скандальным болтуном! Скорей бы уж, допить вино, забрать свою картошку и — до свиданья, дядя!
— А ещё у меня книжки есть всякие, разные… иик!.. Да что ты, зараза! Если почитать надо, то — милости прошу. Ты, Василий, гляжу, поумнее будешь, чем… этот! Вот, выпей немного, да пойдём, сходим в… хату, книжки посмотрим.
Хозяин снова протянул Ваське стакан. Тот принял подношение, отпил чуть-чуть и поставил на стол.
Сказал, улыбнувшись:
— Книги — это хорошо. Я люблю читать. Шурка, подождёшь нас?
— А то! С вином, так чего не ждать-то? — сплюнул сквозь зубы его товарищ.
Прохор скривился, поняв, что допустил оплошность. Но, делать нечего, они направились в избу, оставив Шурку скучать в одиночестве.
Тот, недолго думая, выпил целый стаканище — назло Прохору! Потом стал осматриваться по сторонам. Грязный огород не вызвал у парня никакого интереса. А вот баня — настоящая, деревенская! Ни разу не видел! Шурка, по досочкам, перескакивая через лужи, направился в сторону древней постройки, напоминавшей избушку сказочной Бабы-Яги.
Крошечное окошко баньки выглядывало на высокий огород — надо полагать, ограждающий границы Прохорова участка — покосившийся и подпёртый палками. За забором топорщились густые заросли ивняка, просовывая ветки сквозь щели. Юноша отметил про себя, что к ограде можно подойти вплотную и, под прикрытием кустов, остаться совершенно незамеченным — ни с одной, ни с другой стороны. Эх, если бы здесь мылись девки! Шурка с сожалением почесал кудри и, отворив скрипучую дверь, прошёл в сумрак мыльни.
Печка-каменка без трубы, две деревянные скамеечки вдоль чёрных от копоти стен. Как много веков назад! Пахло дымом и берёзовыми вениками. В замыленное окно скребли ветки, словно лапы невиданных зверей.
Шурка вдруг вспомнил, что говорили в детдоме ребята. Будто бы в банях живут таинственные существа, которые не любят, когда их тревожат ближе к ночи. Кудрявому стало немного жутко, и парень поспешил прочь от старой, поросшей мхом лачуги. Наступал вечер.
— Давай, тяни верёвку! — голос Прохора глухо доносился из-под земли, то есть — из погреба.
Шурка поднимал груз, Васька стоял на подхвате. Да, не пожалел Прохор картошечки! Как теперь её до дому дотащить? Тяжеленный холщовый мешок, под завязку набитый картофелем, ребята вытянули на дощатый пол.
Прохор вылез из подземелья — всколоченный и грязный, похожий на чёрта:
— Могу доставить до дому! На тележке. За дополнительную плату!
— Чегоо? Сами донесём как-нибудь! — ответил Шурка, вытерев нос рукавом. Стало холодно.
— Может, вина ещё выпьем? Я знаю местечко, где продают даже ночью, — внёс напоследок предложение Прохор.
— Нет, хватит на сегодня «местечек», нам завтра на работу, — решительно отказал Васька.
Шурка взвалил на плечи мешок и пошёл, с трудом переставляя ноги. Васька помогал товарищу, поддерживая ношу сзади. А Прохор закрыл погреб и направился домой, благодаря Бога за то, что пожилая мать его спала сладким сном и не заметила этого рейда. Ох, устроила бы скандальная старуха концерт! Пронесло.
— Стоять! Кто такие? Что несём? Куда идём? — милиционер появился внезапно, как чёрт из табакерки.
Шурка тут же бухнул мешок на землю.
— Практиканты, прибыли сегодня утром, купили картошку, несём домой, — отбарабанил он и шмыгнул носом.
Недавний опыт общения с правоохранительными органами кое-чему научил парня.
— У кого купили? — хмуро спросил старший лейтенант.
Это был участковый Ефимов — мужчина серьёзный, ответственный, и очень строгий. Что поделаешь: контингент в посёлке — не ах. Сброду всякого хватает, да ещё эта спецкомендатура, будь она неладна. Несмотря на довольно молодой возраст — участковому недавно исполнилось тридцать — на иждивении у него имелось трое малолетних детей, супруга, находящаяся в очередном декретном отпуске, да старуха-мать. Вот такое семейство, немаленькое по нынешним временам, приходилось тянуть бывшему командиру разведвзвода — десантнику, комиссованному на «гражданку» по ранению, а ныне — участковому уполномоченному, старшему лейтенанту милиции.
— У Прохора. Мы больше никого здесь не знаем, а этот сам знакомиться полез, картошку предложил, — сделав наивные глаза, отвечал кудрявый.
— С Прохором не связываться, продукты питания у него не покупать. Узнаю — накажу административно! Понятно? — Ефимов терпеть не мог пьяниц, бездельников и прочих маргиналов.
— Так точно, — пролепетал Шурка испуганно.
— Всего доброго, — козырнул на прощание участковый.
— Значит, будете работать здесь, в мастерских. Помогать с ремонтом техники, делать то, что вам скажут, убирать по надобности. Не отлынивать, не прогуливать. И никакого алкоголя! Ясно? — механик проводил вводный инструктаж.
Ребята согласно кивали головами.
— Если кто-то пьёт на рабочем месте, то это не значит, что можно и вам. Обеды в столовой, я договорился, чтобы вас кормили бесплатно. Условно-бесплатно. Что это значит? С вас потом высчитают за обеды — но немного, сущие копейки. Я думаю, вы не будете против. Согласны?
— Да, конечно, — в один голос ответили друзья.
— Ладно, поступаете в распоряжение бригадира. Андреич, поди сюда! Вот, практиканты тебе, озадачь их. Можешь пока на ремонт трактора поставить, пусть помогают, — определил ребят механик.
— Разберёмся, — вытирая руки масляной тряпкой, к ним подошёл усатый крепыш в комбинезоне, — пойдёмте, пацаны. Будете трудиться на благо Родины.
— А это что за мальчики? Только приехали? Вера, поди, глянь, какие пупсики! — полная повариха, плюхнув им по черпаку каши в алюминиевые миски, кричала на всю столовую, вгоняя в краску бедных практикантов.
Из кухни выглянула девушка в белом фартуке и косынке. Чёрные локоны выбивались, падая на уши. Карие глаза её, смеясь, смотрели на Ваську. А, может, вовсе и не на Ваську? Непонятно.
Солнце грело уже по-летнему. Подсыхали мазутные лужи, появились первые одуванчики. Ребята, расположившись на тракторном колесе, отдыхали после сытного обеда.
Шурка ковырял спичкой в зубах и рассуждал:
— Васька, ты заметил, как на нас смотрели в столовой поварихи? Вот та, которая чёрненькая… красивая. Ну и толстушка тоже ничего! Пончик такой, да.… По сколько им лет, интересно? Ну, не намного старше нас, наверное… Эх, хороши тётки! Помять бы «буфера» толстенькой!
— Ага, тебе бы шею не намяли. Помнишь, что директор сказал? Могут быть неприятности. Здесь большая деревня, а в деревне все девушки наперечёт. Так что, Шурка, не нужно строить никаких планов по этому поводу, — Васька привык слушаться старших.
— Мало ли чего наговорит этот Грендель… Крендель! Подумаешь, командир. Он здесь нам начальник, а после работы — никто. Может, будет ещё указывать, в какое время в сортир ходить? Пусть внуков своих учит в горшок с…ть! Чем займёмся вечером? — Шурка не думал о работе совершенно.
— Не знаю, видно будет. Ну, что, пойдём трудиться, обеденное время закончилось. Пора крутить гайки, Андреич уже ждёт нас, — Васька засобирался.
Шурка тяжело вздохнул и, бросив спичку, поднялся с колеса. Чёрт бы побрал эту работу!
— Привет, трудяги! Из училища сюда приехали? Я тоже на отработке здесь. Два года после института надо пахать в этом совхозе. Меня Алан зовут, — подошедший к практикантам молодой парень поздоровался за руку с обоими.
— Чем занимаетесь после работы? Я зайду к вам на чаёк, добро? Ну, тогда — до вечера, мне ещё на поле съездить нужно, — Алан ушёл, насвистывая.
Практиканты отправились в мастерские, ремонтировать проклятущий трактор.
У Шурки подгорела каша. Васька, поковыряв ложкой немного, отодвинул тарелку в сторону. Кушать, конечно, хотелось, но можно ведь чайку с батоном и с икрой кабачковой попить. А завтра на обеде покормят.
Шурка, поняв, что друг остаётся голодным по его вине, предложил несмело:
— Может, картошки поджарим?
— Давай поджарим, конечно. Кашу я с детства не люблю.
Кудрявый отправился на кухню. Вскорости чуткое ухо Васьки уловило нецензурную брань на повышенных тонах. Кажется, Шурка вступил в конфликт с соседями!
Опасения юноши подтвердились. Выглянув на коридор, он увидел, что один из соседей, Петя — называемый всеми Синим — брызжет слюной и истерично хватается за кухонный нож. Второй, менее агрессивный, Панкратыч — пытается что-то объяснить возмущённому, схватившему уже в качестве самообороны сковородку, Шурке, показывая на мешок. Из которого заметно убыло.
Возможно, придётся отстаивать своё имущество силой! Васька двинулся на помощь товарищу.
Увидев, что нахрапом проблему разрешить не получится, Петя неожиданно успокоился:
— Стоп, стоп, давайте без ругани разберёмся. И чего это нас всех понесло? Да, взяли немного картошечки, но мы этого и не отрицаем. Конечно, с возвратом. Чего нам делить, пацаны? Мы же соседи, а соседи должны жить дружно. Павлик, подтверди!
Вас, ребята, к столу — милости просим. У нас и выпить есть. Шурка, будешь? Нет проблем, сейчас сообразим, а ты, Васька, пойди, картофанчику похряпай. Всё, надеюсь, конфликт исчерпан?
Глаза Синего бегали. Петя понимал, что они с Панкратычем совершили не очень красивый поступок.
— Ладно, по сто грамм «мировых»! — согласился кудрявый.
Васька лишь тяжело вздохнул. Не часто ли Шурка прикладывается к бутылке?
Около семи вечера пришёл гость — с коньяком! Шурка, приняв уже «стопку мира» с соседями, гостинцу втайне обрадовался.
Алан оказался в этом посёлке три месяца назад. По направлению, после окончания института. Молодого осетина Грендельман сразу же поставил на должность мастера.
Небритый, одетый в зелёную штормовку и тельняшку, Алан походил на морского волка, каким-то ветром занесённого в далёкое лесное захолустье. Говорил мастер по-русски совершенно чисто, без акцента, и только иногда проскальзывали в речи его кавказские интонации. Алан тяготился в глуши, ему было ужасно скучно, и он не представлял себе, как тут можно проторчать целых два года — именно столько времени по закону требовалось отработать после окончания института.
Оказалось, что живёт он совсем неподалёку. В таком же точно типовом доме, но занимает целую квартиру, соседствуя с местным фельдшером.
— Как вам тут, парни? Я от скуки умираю в этой глухомани. Может, сходим в гости к дэвушкам? — Алан намеренно исказил последнее слово.
— К дэвушкам — это хорошо! — ответил Шурка, встрепенувшись.
Очень интересное предложение! Только вот с Васькой, пожалуй, что каши не сваришь. Опять начнёт: в деревне все девчонки наперечёт, директор будет ругаться… Вон, как морду скуксил! Ну, нет, Шурка принимает сторону гостя!
— Васька, мы же не монахи, блин! Не может нам Крендель запретить общаться с противоположным полом! Нет такого закона!
— Э, он всем так говорит, — засмеялся Алан, уловив причину, — меня тоже пугал, помнится. Короче, под мою ответственность, если что!
Васька вздохнул, снял очки и начал тщательно их протирать. Ну же, рожай! Шурка сидел, как на гвоздях. Васька надел очки.
— Я знаю, — осетин подмигнул, — где все мы найдём себе невест. Здесь неподалёку находится женская комендатура. Там девчонок — пруд пруди! Есть и чёрненькие, и беленькие, и толстенькие, и худенькие. Как говорится: всякой масти — до страсти.
Гость разлил коньяк по чашкам. Васька своё чуть пригубил, а Шурка выпил, как полагается — до дна.
Между тем мастер, словно змей-искуситель, продолжал завлекать мятущиеся души практикантов:
— Скажу больше. Тобой, — он ткнул в сторону Васьки, — уже интересовались. Женщина — вах! Полжизни за такую!
Палец Алана чуть не упёрся в дужку очков юноши. Васькины уши зарделись. Умный практикант уже догадывался, что за девушка выражала ему свою симпатию.
— И где находится это бабье царство? — снова подал осипший голос Шурка.
— Ай, кудрявый, молодец — именно царство! Главное — не трусить! Женское сердце не устоит переднастоящим джигитом! — напирал гость.
Васька наконец-то дал согласие. Прихватив коньяк, ребята отправились в спецкомендатуру, расположенную в двух километрах от посёлка.
Они быстро добрались до ветхой таблички с перечёркнутой надписью «Березняки». Пять минут бодрого ходу — и приятели оказались на мосту, перекинутом через ручей. Дальше молодые люди вышли на развилку. Грунтовка уходила направо и огибала холм, заросший колючей ежевикой. Ребята же повернули влево — на новую дорогу, крытую бетонными плитами. Шоссе прямой стрелой врезалось в лесной массив — мрачный вековой ельник.
Миновав лесополосу, парни, наконец, увидели огни — это прожектора освещали территорию спецкомендатуры. Вскоре показался высокий забор, обнесённый сеткой.
Но Алан знал, куда идти. Он уверенно двинулся вдоль ограды. Практиканты поспевали за своим провожатым. Через полсотни метров молодые люди наткнулись на большую дыру. Осетин посмотрел на часы и мяукнул кошкой.
Вдруг послышалось женское хихиканье. Спустя пару минут появились две тёмные фигуры. О, да это давешние поварихи!
Вера, одетая в серую фуфайку, сказала полушёпотом:
— Пролезайте, мальчики, только тихо.
Проскользнув в дыру, ребята отправились вслед за девушками. Из темноты выросли силуэты бараков. Неслышно подошли к одному из них. Вика — так звали полненькую — стукнула в светящееся окошко. Рамы распахнулись, парни по одному залезли в помещение. Девушки же вернулись домой через дверь.
Гостей, кажется, ждали. Стол был выставлен на середину комнаты, между коек. На нём уже стояла закуска — столовские котлеты и бутерброды с «докторской» колбасой. В довершение натюрморта, Алан торжественно водрузил коньяк на стол.
Пока хлопотали девушки, соображая, где найти стаканы, пепельницу и тому подобные мелочи, ребята осматривались. Половички, цветы в банке, гитара на стене — уютненько у девчат! Наконец, всё устроилось. Гости и хозяева (вернее, хозяйки) чинно расселись рядком по койкам — единственный стул в комнате был задействован под электрическую плитку.
Разлив по стаканчикам коньяк, Алан обратился к девушкам:
— Вот, красавицы, я привёл вам кавалеров. А где же моя синеглазка?
— Смотри, джигит, мы тебя предупреждали. Света очень скромная, — засмеялась толстушка Вика.
— Я люблю скромных девушек! Где моя принцесса? — молодой мастер хлопнул себя по коленкам.
— Скоро придёт уже. Ага, вот она, — Вера открыла дверь, — проходи, Света, только тебя и ждём.
Алан восхищённо зацокал языком, глаза его блеснули. Девушка присела на краешек кровати, рядом с ним.
Светка была действительно хороша собой. Блондинка с синими глазами, молчаливая и почти никогда не улыбающаяся — Снегурка натуральная! Парни поселковские проходу ей не давали, знаки внимания наперегонки уделяли. Однако все потуги местных донжуанов были безрезультатны. С детства побаивалась Светка мужчин, имелись на то причины.
Но сегодня девушку будто подменили! Щёки её румянились, она заразительно смеялась и даже позволила Алану взять себя за руку. Парень же не сводил восхищённых глаз с белокурой красавицы.
У практикантов тоже контакт наладился — чему поспособствовал в немалой степени коньяк. Шурка увлечённо разговаривал с толстушкой, смело обняв её за плечи. Васька поигрывал на гитаре, иногда замечая на себе обжигающие взгляды Веры.
За посиделками, разговорами, да песнями время пролетело быстро. Ближе к полуночи ребята засобирались: пора и честь знать. Покидали гостеприимный барак тем же путём — через окно. Девчата проводили их до забора, помахав на прощание ручкой.
Прошло несколько недель. Ребята постепенно обжились на новом месте.
Алан, горячий кавказский парень, без ума влюбился в красавицу-Снегурку, и всё свободное время пропадал у своей ненаглядной. Да и Светке, похоже, нравился симпатичный осетин. Работники комендатуры знали об их романе, но благодушно закрывали на это глаза. Алан мог найти подход к любому, не жалея денег на конфеты и коньяк.
Практиканты тоже зачастили в спецкомендатуру. Шурка в гостях ел и пил, что называется, от пуза. Повариха Вика баловала вечно голодного парня незамысловатыми, но сытными блюдами. А много ли, в сущности, нужно мужчине для счастья? По крайней мере, кудрявый больше не голодал. Это дорогого стоило!
Умник Васька, привыкший всё и вся раскладывать по полочкам, вдруг запутался в своих чувствах. Вера ему нравилась, но парня пугала разница в возрасте. Да и судимость — не фунт изюму! Юноша не знал, как строить свои отношения с осуждённой и поэтому старался держать дистанцию.
Девушка ни в чём не упрекала молодого человека. В её положении не стоило строить никаких планов на будущее, до конца срока оставалось ещё долго. Конечно, на Веру поглядывали многие из местных, ей делали недвусмысленные предложения, но осторожная девушка предпочитала ни с кем не связываться, справедливо полагая, что всем мужикам только одно и нужно.
А Васька — юный, симпатичный, рукам воли не даёт. Как раз, такого ухажёра — вполне достаточно.
Молодые люди гуляли по окрестностям, наслаждаясь изумительной дикой красой лесного края. Иногда Вера приводила Ваську на берег ручья, к большому камню. Там они подолгу сидели, глядя на воду и болтая обо всём на свете. Что это было? Любовь, дружба? Да Бог ведает. Но им было хорошо вдвоём.
Клавка посмотрела вслед уходящему поезду и закурила папиросу. У ног её стояла необъятная сумка, набитая под завязку. Торопиться Бороде было некуда, до утра транспорта на Березняки не предвиделось.
Ночь выдалась ясная, безветренная. На небе горели яркие звёзды, молодой месяц плавал по небу, набирая силу.
Казалось, Клавка помолодела на добрый десяток лет. Модная ветровка с капюшоном, экспроприированная некогда у очкарика-Васьки, сидела на ней, как влитая. Дутыши — отмытые и заштопанные — очень даже гармонировали с джинсами, о потере коих горько сожалел кудрявый Шурка. Лыжная шапочка с помпоном сменила замызганный старушечий платок.
Так ведь — на свиданку ехала! Уже не первый раз наведывалась Клавка в эту глухомань, к товарке своей, Светке-Снегурке.
Борода во многом походила на мужика, но мужчин недолюбливала, будучи свято уверена в том, что все особи мужского пола — существа совершенно никчёмные. Толк от кобелей только один — воспроизводить потомство, а больше они ни на что не годятся.
Естественно, с мужчинами по этому поводу Клавка не откровенничала. Скрытность и двуличность, с детства присущие этой женщине, со временем стали доминирующими чертами её характера.
И ещё. Многие годы лагерных отсидок, вкупе со склонностью к употреблению спиртных напитков, основательно подпортили Клавкин нрав, приведя в совершенную негодность нервную систему.
Временами такое прорывалось! Неожиданные вспышки жестокости поражали даже видавших виды зэчек. Клавка обладала мужской силой, удары кулаков её испытали на себе многие сокамерницы.
Шептались девчата между собою, что есть и смертный грех на Клавкиной душе. Дескать, много лет назад Борода задушила свою подругу подушкой. Но — не ушла на раскрутку, вывернулась. Может, и врали, да только вот дыма без огня не бывает.
Со Снегуркой они в лагере сошлись. Девчонка тихоня тогда только-только с колонии для несовершеннолетних поднялась. Наехали на малолетку две коблы, беспредельщицы конченые. Жёстко наехали. Понятно, что им надо было — девка-то красивая! Клавка тогда из жалости за неё впряглась.
Да так возле себя и оставила. Одной семьёй, можно сказать, жили — с руки её Светка кушала. А вот, поди ж ты! Сама не заметила Клавка, как прикипела сердцем к Снегурке. Так прикипела, что и не вырвать без боли!
Освободилась Борода — не забыла Светку. Делюгу-другую отработает, баул набьёт и — вперёд, милую проведывать! Но видела баба, что не рада ей подружка, не горят огоньком синие глазки Снегуркины.
Ох, злилась Клавка! Правду говорят люди — не жди добра от добра. Но ведь сердцу-то не прикажешь, хоть и обливается оно кровью! И снова откладывала про запас денежки тётка, и опять тащилась с полными сумками к Светке на свидание.
Борода заплевала папиросу, прокашлялась и, подняв с усилием сумку, потащилась на вокзал. Неподалёку в лесу заухал филин. Клавка вздрогнула и выругалась на ходу. Нехорошая примета.
Прохор разлепил глаза — кажется, уже утро! Пальцы босых ног просматривались чётким силуэтом на фоне серого окна. Мужик давно уже не усложнял свою жизнь наличием постельного белья и утомительной процедурой ежедневного раздеванья-одеванья. Зачем?
Почесавшись спросонок, Прохор тяжело поднялся с кровати. Он привычно сунул ноги в сапоги и поплёлся к ведру с водой — язык во рту казался кирпичом. Судорожно дёргая заросшим кадыком, бедолага влил в себя полный ковшик. Жажда немного отпустила.
Не хотелось думать ни о чём, кроме опохмелки. Увы, денег у Прохора не имелось, а одеколоны, лосьоны и тому подобная роскошь исчезли из этого дома раз и навсегда лет двадцать тому назад. Но упорный хозяин перерыл, в который раз уже, домашнюю аптечку и нашёл-таки там меновазин столетней давности! Употребил, но от выпитого легче не стало. Мужик решил прогуляться по улице — авось повезёт.
Клавка сидела на лавочке возле магазина, вместе со всем своим неподъёмным багажом. Под ногами её валялось с пяток папиросных окурков. Тётка размышляла, прикидывая, каким образом в этой дыре возможно решить жилищную проблему. Она достала пачку «Беломора», вытащила оттуда очередную папиросу и, предварительно дунув в мундштук, прикурила.
В городе оставаться стало опасно, милиция всерьёз взялась за всю компанию. Ваня-Шрам с Генкой уже торчали на тюрьме, Клавку, по всем раскладам, тоже должны были закрыть. Но Борода смогла опередить события. Она собрала по-быстрому вещички и втихаря свалила из города.
А куда Клавке канать? Ни роду, ни племени — голь перекатная! Только Светка из близких на всём белом свете осталась. Так вот и оказалась тётка Клава в Березняках.
Атас полный! Борода задумчиво скребла ногтями подбородок, но ничего путного в голову ей не приходило. Вдруг Клавка услыхала за спиной покашливание.
— У Вас лишней папироски не найдётся?
Борода живо обернулась и срисовала Прохора. Обворожительно, как могла, улыбнулась.
— Будет, милок, будет. Вот, возьми на здоровье.
— Благодарю любезно, — Прохор достал трясущимися руками папиросу и, на всякий случай, закинул удочку, — а то, так курить охота, что и выпить нечего.
Клавка насторожилась, словно гончая собака:
— Так ведь бывает и по-другому. И выпить есть, и покурить. А переночевать негде. Беда!
— Это дело поправимое, уважаемая. Можем порешать. Берите бутылочку, а лучше две, и — милости прошу ко мне в гости. Кстати, как Вас зовут? Меня Прохором величают.
— Клавдия. Можно — Клава, и на «ты». Я за пузыриком — мигом, а ты пока вещи посторожи. Добро?
— Как скажешь, Клава, — Прохор присел на скамью.
Борода ему очень даже понравилась. Прямо, с первого взгляда. Бывает же такое!
Вообще-то, местного забулдыгу женский пол не жаловал вниманием. Последнее любовное приключение случилось у него около года назад — со сторожихой Афиногеновной, женщиной преклонных уже лет. По пьянке, в сторожке, на рабочем месте дамы.
Да уж, пошалили! Хорошо, что начальник не застукал. Вспомнив былой грех, Прохор криво усмехнулся.
Через пару минут отоваренная Клавка вышла из магазина.
— Пьяница! Изо дня в день вино лопаешь, ненасытная твоя утроба! — старуха привычно костерила непутёвого сынка.
Прохор оправдываться не собирался. Он равнодушно прошёл мимо греющейся на завалинке старухи, держа в руках, словно гранаты, две здоровенные бутылки. Следом пыхтела с баулами Клавка.
— А ты кто? — подслеповато щурясь на гостью, не очень вежливо поинтересовалась хозяйка.
— Конь в пальто! — подал наконец-то голос сын.
До всего дело есть любопытной старухе! Разве так гостей встречают? У Прохора немного подпортилось настроение.
Но Клавка, похоже, ничуть не оскорбилась. Вслед за хозяином она прошла в избу и, бросив ненавистные сумки, с наслаждением развалилась на лавке возле печи.
— Кажись, прибыли! Эй, Проша, ты куда подевался?
— Со свиданьицем, Клава! — из-за печки раздалось бульканье.
— Не торопись! — обеспокоившись, баба поднялась с лавки и устремилась на звук.
По ту сторону печи находилась зала — обиталище Прохора. Наглый хозяин, не дожидаясь гостью, примерялся налить себе уже второй стакан.
Борода выхватила бутылку из его рук, рявкнув так, что зазвенели в доме стёкла:
— Ты, никак, рамы попутал, болезный?!
Бешеный взгляд её не предвещал ничего хорошего. Прохор враз побледнел, как мел.
Клавка, молча, налила себе полный стакан. Потом — не торопясь, степенно — выпила. Отщипнула пару крошек от валявшегося на столе чёрствого куска. Закурила.
Дунула папиросным дымом в лицо хозяину:
— Придётся поучить тебя. Хорошим манерам, хе!
Хозяин подавленно икнул. Он уже понял — гостья ему спуску не даст. В местах не столь отдалённых Прохору доводилось встречаться с людьми, подобными Клавке. Мужик знал им цену. Как, впрочем, и себе.
— А ты, Проша, умный, небось? Вона, библиотеку собрал — ввек не искуришь!
Борода развалилась в старинном кресле-качалке, притащенном услужливым хозяином из материнской комнаты специально для гостьи. Прохор устроился рядом, на табурете.
Книг в избе действительно было много. Две стены залы занимали стеллажи, сплошь уставленные толстенными фолиантами в богатых переплётах.
— Это всё мамка. Она любила читать, пока видела, — подобострастно пояснил Прохор, — вот, к примеру, полное собрание сочинений Ленина имеется. Карл Маркс, опять же. Кстати, очень интересно! Я читал как-то на досуге его рассказ — «Капитал» называется.
Клавка скривилась. Научный коммунизм, да и ненаучный тоже, её совершенно не интересовал. А вот помыться с дороги не мешало бы!
— Баня имеется у тебя на хозяйстве, соколик? — перевела тему Борода.
— Как же! Хочешь, изладим? — Прохор готов был вывернуться наизнанку перед гостьей.
— Что-то устала я сегодня! Сделай завтра, с утра, — Клавку после выпитого одолела лень.
— Хорошо, как скажешь. С утра, так — с утра! Баньку истопим, веничек запарим.
— Ага. Пошли на воздух, подышим. Да пузырь не забудь, зацепи с собой!
Под недовольное ворчание старухи компаньоны покинули избу. «Дышали» они в беседке — весь остаток дня. Под вечер Клавка затащила в дом волоком совершенно невменяемого Прохора.
На следующее утро Борода — помытая, пахнущая «Земляничным» мылом — хозяйничала на подворье. Прохор уже спал, старуха ещё не поднималась.
Вроде всё устроилось. Хозяин, правда, пьянь — берегов не видит. Успел с утра «Огуречный» лосьон из сумки скрысить. Ну, ничего! Скоро Клавка наведёт здесь дисциплину. Проша даже в туалет только по её команде ходить будет.
Во время водных процедур Борода усмотрела в бане пару пустых молочных бидонов. Будучи от природы человеком деятельным, она тут же решила поставить бражку. Тётка быстренько сбегала в магазин и приобрела там ингредиенты, необходимые для приготовления чудо-напитка.
Затворить зелье (при её-то опыте!) не составило особого труда. На счастье, под ногами не путался бездельник Прохор. Хозяин отдыхал, разморённый Клавкиным лосьоном.
Борода же трудилась, не покладая рук. Два сорокалитровых бидона были затащены на чердак — подальше от Прохоровых завидущих глаз. Не всякому мужику такое по силам!
Брага, заботливо укутанная тряпьём, дала ход. Клавка удовлетворённо отёрла пот со лба. Подошло время собираться на свиданку.
Они встретились возле вахты. Автобус привёз девушек в комендатуру — рабочий день закончился. Светка, вместе с другими женщинами, возвращалась домой.
— Доброго здоровьишка, милая! — пропела Борода, внезапно вынырнув из-за куста.
Светка вздрогнула. Словно змею увидела, а и не подругу вовсе! Внутри Клавки начала потихоньку закипать злоба.
Снегурка, опустив глаза, пробормотала:
— Здравствуй, Клава. Не ждала тебя.
— А чего ж не ждала-то? Иль забыла товарку? — голос Клавки был слаще сахара.
— Нет, просто… — Светка не знала, что говорить.
— Что? Просто, надоело всё уже? А вспомни лагерь, вспомни добро, что я для тебя сделала! Эх, ты, тварь неблагодарная! — Клавка недобро ощерилась.
— Светик, привет! — подошедший Алан чмокнул девушку в щёку.
В голове у Клавки щёлкнуло. Сердце заныло. Бороде захотелось броситься на парня и зубами порвать ему горло.
— А Вы кто будете Свете? — вежливо поинтересовался Алан.
Он не заметил Клавкиных терзаний. Только Светка заподозрила неладное и слегка побледнела.
— Знаю, вспомнил! Света мне говорила! Вы — её тётка!
— Да, тётка. Нагадила ты мне в душу, племянница! — Клавка закинула сидор за плечо. Ей всё стало ясно.
Не произнеся больше ни слова, баба отправилась прочь. Алан непонимающе хлопал ресницами.
— Правда, тётка? Какая-то ненормальная, — растерянно переспросил он.
— Не дай Бог никому такую тётку! — Светка тяжело вздохнула в ответ.
Борода со злостью пнула консервную банку, попавшуюся под ноги. Её прямо-таки распирало от злости.
Ох, Светик, Светик! Вот же, гадину какую на груди в своё время пригрела! Сволочь, потаскуха! Нашла себе хахаля, предательница.
А предателей наказывают! Ну, что ж — тётка Клава не побоится грех на душу взять.
Этой идеей баба утешилась. Она присела на баул, закрыла глаза и глубоко вдохнула в себя воздух. Мысленно сосчитала до десяти. Потом достала папиросу и выкурила её — в пять затяжек.
— Гляди, кто идёт! — обычно уравновешенный, сейчас Васька не смог сдержать эмоций.
Юноша некультурно тыкал пальцем в окно. Шурка бросил недочищенную картофелину и тоже прилип к стеклу.
— Нифига себе! Это же та баба! Из банды!
Воистину, мир тесен! Кудрявый был поражён не меньше своего приятеля.
— Выглядит прилично. Ой, Шурка! На ней моя куртка — импортная, польская! Подарок от бабушки, на восемнадцатилетие!
Васька признал свою ветровку. Ту самую, из которой его вытряхнули Гендос со Шрамом. Так вот, оказывается, куда она ушла!
Клавка пылила по улице, шагая широко, по-мужски. Громоздкая сумка была перекинута через её плечо и одета на палку.
— Да уж, прибарахлилась. Э, ёпэрэсэтэ! А джинсы-то, похоже, мои тётка Клавка таскает!
Шуркина голубая мечта, на которую парень копил целый год, и о потере коей горько сожалел, была кощунственно напялена противной бабой на свою задницу.
— Интересно, куда эта ворюга пошла? Быстрее на улицу!
Ребята рванули во двор. Дёрнувшегося было скандалить Шурку Васька удержал за рукав — не надо показываться до поры.
Клавка же, по всей вероятности, не замечала никого. По-хозяйски, без стука она прошла в дом Прохора. Пацаны недоумённо переглянулись.
— А давай, Проша, выпьем, — предложила Клавка угрюмому хозяину.
Прохора ломало похмелье. Он слонялся из угла в угол, не зная, чем себя занять. Впрочем, настроение гостьи тоже оставляло желать лучшего.
— На что? — протрезвев, мужик становился неразговорчив.
— Слетаешь до лавки? Вот, закусим колбаской полукопчёной!
Клавка вытащила из сумки палку сервелата — страшного дефицита. У Прохора непроизвольно дёрнулся кадык.
— Откуда…?
— От верблюда, — усмехнулась Клавка, — сгоняй, милый, возьми, два пузырика. Водочки.
Жестом фокусника она вытащила горсть мятых трёшниц. Прохор, не уступая ей в ловкости, выхватил деньги. Через минуту хозяин уже шлёпал в магазин.
— Какого хрена эта бандитка здесь делает? — Шурка задумчиво теребил кудри.
— Может быть, сообщим участковому? — предложил несмело Васька.
— Ага! Что ты ему скажешь? Так, мол, и так, товарищ милиционер, мы когда-то пили вино с этой бабой, а она нас ограбила? Так ведь Клавка не признается ни в чём, будь уверен! — Шурка покачал головой.
Стук в дверь отвлёк их от разговора. Появился Алан, с недавнего времени ставший постоянным гостем практикантов.
— Привет, джигиты. Совещание? Что на повестке дня?
Ребята поведали осетину о своей старой знакомой, когда-то нагло ограбившей их, а теперь вдруг объявившейся в Березняках.
Выслушав практикантов, мастер покачал головой:
— Я тоже уже пообщался с этой тёткой. Сдаётся мне — она ещё наведёт тут шороху.
— Эх, хорошо! Молодец ты, Клава, просто умница, — хозяин заметно опьянел.
В отличие от него, Клавка была как стёклышко. Она пила водку, словно воду — хмель не брал её. Борода молчала, вполуха слушая пьяную болтовню мужика.
Прохор между тем нёс уже полную ахинею:
— Ты не думай, Клавушка, я умный. Все Прохора считают дурачком, а зря! Просто, я бессребреник. Было бы выпить, да закусить. Я — как птица небесная! Не сею, не жну, не собираю в житницы. А ведь знаю, где сокровища лежат, богатства несметные!
Борода навострила уши. О каких там богатствах Прошка бормочет?
Закурив очередную папиросу, она сказала деланно безразлично:
— Ты, милый, на пузырёк с утра найти не можешь. А поёшь мне тут — сокровища, клады.… У тебя, окромя мышей в подполье, ничего нет. Вот так-то, дружок.
— Обижаешь, Клава, — надул губу Прохор, — я знаю, что говорю. Погоди-ка.
Он поднялся и направился к книжным стеллажам. Но, зацепив ногой ухват, хозяин с грохотом растянулся на полу.
Клавка махнула рукой и налила себе полстакана. В голове её вызревал план мести предательнице. Однако Прохор скоро появился в проходе, прижимая что-то к груди.
— Вот, смотри, — мужик бухнул на стол пачку пожелтевших листов.
Клавка, взяв в руки ветхий журнал, прочитала заглавие:
— «Провинциальныя ведомости». Хм, какие-то буковки непонятные. Проша, не мудри, а поясни всё толком. Зачем ты притащил эту газетку?
— А вот затем. Сейчас я тебе найду кое-что, — Прохор выхватил журнал из Клавкиных рук и принялся его перелистывать.
— Ага, нашёл. Слушай:
«…похоронили барышню за оградой церковной. Так оно, сами разсудите, как же можно её, непотребные книги изучавшую, мерзостями занимавшуюся и, к тому же, руки на себя наложившую, хоронить среди православных? Ведь гордым-то Бог противится, и лишь смиренным даёт благодать.
А после того, как старый барин отдал Богу душу, никто уж не проведывал могилу одинокую. И лежит барышня-ведьма, не принятая небом. И шумят листами в ногах ея деревца белоствольные…»
— Ага, слезу вышибает. Только, причём здесь богатства? — Клавка никак не могла уловить суть.
— А, притом. Сама подумай. Богатый отец хоронит свою единственную дочь. Разве он не положит ей в могилу бриллианты, изумруды и прочее золотишко, дочурке подаренное? Смекаешь? То-то же. Прохор, хоть и пьёт, но мозги не пропивает. Склад ума у меня такой — логический.
Горе-исследователь не подозревал о том, что, согласно православной традиции, в гроб к усопшему ничего из драгоценностей не клали — только нательный крестик.
— Да как ты найдёшь ту могилу? — Борода задумчиво поскребла подмышку.
— В том-то и дело, что я знаю, где искать! — Прохор возбуждённо наклонился к самому уху Клавки, обдав её запахом чеснока.
— Говори! — заинтересовалась гостья.
— Здесь написано, будто вся эта история случилась в Боголеповске. Именно так до революции назывались Березняки! Похожую сказку я слышал давно. От Малофея. Это местный охотник, друг мой. Если хочешь, можем сходить к нему завтра, поспрошать, что, да как.
Клавка разлила по стаканам остатки. Выпив свою дозу, Прохор совершенно расклеился. Он еле-еле добрёл до дивана.
Борода же ещё долго не ложилась. Она бродила туда-сюда по кухне, выкуривая одну папиросу за другой. Отдыхать тётка отправилась глубоко за полночь.
В шесть утра хозяин включил радио. Гимн Советского Союза ударил по мозгам вывернутой до упора громкостью допотопной радиолы.
Борода подняла с подушки голову и рыкнула, буравя хозяина красными со сна глазами:
— Выруби матюгальник!
— Клавушка, вставай. Пора идти к Малофею, — удивительно, но Прохор помнил вчерашний разговор.
— Ополоумел совсем! Рано, все люди спят ещё, — Клавка зевнула, сладко потянувшись, — да и с пустыми руками чего идти? Вино-то выпили вчера.
— Не рано, самое время. Ты, главное, денежку возьми с собой. А самогонки Малофей нам принесёт.
Прохор знал, что говорил. Малофей не спал. Дверь открыл седобородый старичок, ничем не выказав удивления столь раннему визиту. Видать, не впервой.
На просьбу Прохора взять самогонки дед кивнул флегматично головой:
— Подождите в избе, до Павлы Сергеевны сбегаю.
Малофей взял у Клавки пару трёшников, прихватил с гвоздя растрескавшуюся дерматиновую сумку и «побежал», еле переставляя ноги. Гости остались ждать хозяина в избе.
Прохор задремал на кованом сундуке, по всей вероятности, предназначенном именно для этих целей. Клавка же стала производить осмотр избы, разогнав по щелям непуганых тараканов. В кухне, кроме чугунка с варёной картошкой да банки с окурками, она ничего интересного не обнаружила. Борода прошмыгнула в «залу» за печку, и там пропала.
Время шло, а Малофей всё никак не «прибегал». Прохор дремал в похмельном забытьи. Вдруг что-то холодное упёрлось ему в висок.
— Бах! — крикнула Клавка.
Мужик подскочил кузнечиком, а Борода, уронив ружьё, весело заржала. От избытка чувств баба хлопала себя по ляжкам, из глаз её текли слёзы.
Наконец, Клавка успокоилась:
— Вот, пушку у старого под шконкой надыбала. Как думаешь, стреляет?
— А то! Палит ружьишко исправно. Ох, Клавушка, с тобой не соскучишься! — сердце Прохора бешено колотилось.
— Кажется, старикан появился, — Клавка протёрла стекло рукавом, вглядываясь в мутную даль.
Малофей вырулил из-за угла. Казалось, он вот-вот отдаст концы. Подойдя к калитке, дед остановился, утирая пот. А потом зашёлся в кашле — надсадно и долго, отхаркивая махорочную мокроту. Наконец, он прочистил лёгкие и направился в избу.
Со скрипом отворилась дверь, старик появился в доме, звякая бутылками. Клавка, успевшая к тому времени положить ружьё на место, подхватила сумку и заботливо усадила хозяина за стол.
Малофею такое внимание к своей персоне дюже понравилось. Он, незаметно для Прохора, ухватил бабу за ляжку.
— Присаживайся, с дедушкой рядышком…
Гранёные стопочки появились на столе — Борода вытащила их из серванта в «зале».
Хозяин скривил бороду. Он не уважал подобные мензурки, считая их, скорее, предметом некоего декора в своей избе. Дед Малофей использовал только чайные стаканы — для любых напитков. По немаловажной для себя причине.
На закуску выкатили картофель в мундире — который, из чугунка. Клавка налила всем по целой.
Дед досадливо крякнул, а потом сжал свою стопку в трясущихся ладонях и кое-как, расплескав немалое количество, отпил половину. Через минуту дрожь в руках Малофея чудесным образом пропала. Он выплеснул остаток в рот.
— Из стакана-то мне привычней, — хозяин некорректно отрыгнул и схватился за картофелину.
— Малофей, а помнишь, ты мне сказочку рассказывал про барскую дочку. Ну, что она там с дьяволом якшалась, петухов резала, — Прохор приступил к делу только после третьей.
Малофей любил почесать языком. Кажется, такой момент наступил! Он поскрёб бороду, собираясь с мыслями, и, словно сказитель — монотонно, чуть нараспев — начал своё повествование.
— Ну, слушайте… значит, лет сто, а, может, даже двести тому назад…
Однако Прохор, зная о Малофеевой склонности к краснобайству, запросто перебил друга:
— Нет, не надо, эту историю мы знаем. Я вот о чём хочу тебя спросить. Где похоронили-то ведьму ту?
— Ты, Проня, чего удумал? — подозрительно прищурился старик.
— Деда, мы поспорили с Прохором, — встряла в мужской разговор Борода, достав из-за пазухи старинный журнал, — вот, в этой газетке написана похожая история. Проша клянётся, что всё это случилось у вас, а я говорю — в нашем городе. И ведьмина могила находится на городском кладбище, я сама видела. А здесь в те времена только волки бегали!
— Это у вас в городе волки бегали! Не знаешь — не спорь! И газетку свою не тычь мне в нос, не слепой я! Вдоль дороги на кладбище, у двух пеньков — вот где закопана девка! Уж я-то знаю, мне ещё дедушка показывал то место, — выдал тайну Малофей.
Пролетела ещё неделя, подошла Троица. Этот праздник, равно как и Пасху, отмечали православные всего Советского Союза, вопреки политике государственного атеизма, проводимой уже много десятков лет.
В Троицу принято ходить на кладбище — навещать могилы родных и близких, отправившихся в мир иной, поминать их. Хотя, говорят, что раньше было не так. Кладбище посещали накануне, в субботу. А Троицу отмечали дома.
Однако в Березняках поступали по-советски: в праздник на кладбище яблоку негде было упасть. Поминали, выпивали… И только ближе к вечеру народ расходился. Кладбище пустело — а на могилах стояли рюмки с водкой и сигаретами, лежали конфеты, печенье, да рассыпанная пшённая крупа.
В понедельник Шурка проснулся с жуткой головной болью. На работу идти не хотелось совершенно. Васька уже принёс чайник и звенел стаканами.
Шурка замычал, схватившись за лоб:
— Ой, не могу! Умру, наверное.
— Вставай, пора уже собираться, — Васька заваривал свежий чай, — говорил я тебе, что не надо пить с соседями. Этот Петя Синий лакает, пока не упадёт. Да и Панкратыч не лучше. Ты, наверное, все денежки спустил с ними? А хотел купить рубашку. Эх, Шурка, Шурка! Жди теперь аванс.
— Так ведь праздник же был! Я на работу не пойду. Заболел, кажется — тошнит, и голова болит. Может, отравился? — кудрявому сегодня, страсть, как не хотелось, крутить гайки.
— Сходи в здравпункт. Доктор тебе выпишет больничный лист, даст таблетки. Говорят, неплохой специалист, компетентный. Кстати, он — сосед Алана.
— Не могу встать. Очень худо. Васька, будь другом, сбегай к Алану, договорись там насчёт доктора, а? Сделай одолжение.
— Хорошо, зайду сейчас. Я после сразу же на работу отправлюсь, а ты отлёживайся пока, — Васька хлопнул дверью.
Проходя через кухню, юноша сморщил нос. Вчерашняя селёдка и разлитое вино источали пикантные ароматы. Следы пьянки, устроенной соседями и иже с ними Шуркой, Васька убирать не стал принципиально. Пусть нюхают.
Только стихли Васькины шаги, как дверь в комнату к Шурке отворилась. Оказывается, сосед уже не спал!
Петя Синий участливо поинтересовался:
— Как сам, кентуха?
— Умираю, — еле пролепетал кудрявый.
— Пять капель микстуры? Панкратыч подсуетился, — Петя знал толк в подобного рода лекарствах.
Шурка думал всего одну секунду:
— Да. Микстура мне, пожалуй, не повредит.
— Выходи на камбуз.
Практикант встал, с трудом надел штаны и босиком отправился на кухню.
В понедельник после Троицы Прохор был с утра как огурчик. Клавка преподнесла ему, для поднятия тонуса, стакан браги. Отличный напиток получился! Натуральный продукт — не то, что «Вермут» покупной. Она и сама с удовольствием потребила два стакана.
Инструмент: две лопаты, ломик, а так же холщовый мешок, был заранее сложен в сенях. Там же стояли наготове две пары резиновых сапог. А ещё, в самый последний момент, Прохор догадался сунуть в мешок рукавицы.
Не теряя времени, искатели сокровищ направилась в сторону кладбища. Хозяин тащил лопаты с мешком. Клавка волокла на плече ломик, а в руке — трёхлитровый бидончик с брагой. Они пошли огородами, чтобы лишний раз не попадаться на глаза людям, спешащим на работу.
Возле мостика тормознули, усевшись в траву на обочине. Клавка отпила из бидона пару-тройку добрых глотков, за ней приложился Прохор. Компаньоны закурили папироски, наслаждаясь дивным солнечным утром.
Это время суток было выбрано не случайно. Согласно расчётам Клавки. С утра — самый цинус. Уже светло, но ещё не жарко. Копать не в напряг. Опять же, людишки спозаранку по кладбищу не шастают.
— Далеко ещё, Проша? — Клавка затоптала окурок и высморкалась.
— Скоро придём, — отвечал глухо Прохор.
Ох, как не хотелось ему раскапывать могилу! Но, теперь уже ничего не поделаешь. Назвался груздём — полезай в кузов.
— Пошли, впереди много работы, — Клавка поднялась.
Они направились в сторону кладбища, свернув на развилке вправо.
Панкратыча совсем развезло. Он клевал длинным носом, валясь с табуретки. Петя с завистью поглядывал на соседа. Наконец, счастливчик окончательно вырубился. Собутыльники оттащили его на кровать, после чего допили остатки водки.
— Ну, как, Шурка, пойдём? — спросил Синий, смачно обгладывая вчерашнюю селёдку. У него проснулся аппетит.
Петины руки были разрисованы крестами, церквями и колючей проволокой. Из-под рваной майки на груди выглядывал, хитро щурясь, Владимир Ильич Ленин — вождь мирового пролетариата.
— Куда? — не понял кудрявый.
— Так, это, на кладбище. Панкратыч на погост слетал, как только солнце встало. Вот, видишь, сам подлечился, да и нам в клювике принёс. Насобирал целую бутылку, молодец!
Петя махнул рукой и уронил на пол селёдочный хвостик. Подняв, дунул на него и засунул в рот. Раздался хруст костей.
Шурка почесал затылок:
— А вдруг заметят? Нехорошо как-то, с могил…
— Ну и сиди дома тогда! А я схожу, покойничков уважу. Да, если хочешь знать, для того и водку на могилах оставляют, чтобы за упокой души похоронённого выпили!
Против такого аргумента у Шурки возражений не нашлось. Они направились на кладбище, поминать усопших.
— Вот оно, это место! — Прохор показал рукой на широкие пеньки.
Кладбище, отмеченное покосившимися крестами, оставалось немного в стороне, выше по холму. Совсем рядом белели развалины старой церкви.
По всей вероятности, эти деревья были спилены давно. Торчали два трухлявых обрубка рядышком, похожие, словно близнецы. Муравьи деловито сновали туда-сюда по чёрным срезам, двигаясь вереницами промеж бугристых неровностей омертвевшей коры.
Где же копать? Борода стала внимательно осматривать землю. Ага, вот! Среди травы и лопухов виднелся чуть заметный бугорок. Поплевав на ладони, тётка взялась за лопату.
— Надень, а то мозоли натрёшь, — Прохор протянул напарнице рукавицы.
Клавка удовлетворённо хмыкнула. Не пропил ещё мужик соображалку!
— А я не догнала. Молодец! Помогай ломиком.
Вдвоём они принялись за работу. Солнышко ещё не припекало, бражка придавала сил. Дело пошло.
— Хороший был мужик. Давай помянем его, Шурка, — Синий отпил из стопки, оставив Шурке ровно половину.
Кудрявый опрокинул водку в рот и торжественно произнёс:
— Пусть земля ему будет пухом. Аминь. Что, пойдём дальше?
Петя согласно кивнул. Ох, много ещё впереди могил!
Клавка рыла землю, Прохор помогал ей по мере возможности. Копать мешали корни, которые приходилось перерубать ломиком. Не взяли топор, а зря! Солнце уже немилосердно жарило, бидончик давно опустел. Но Борода вгрызалась в землю, не взирая, ни на что. Бери больше, кидай дальше — работа творческая! Так, постепенно, они углубились по пояс.
Оппаньки! Лопата звякнула, наткнувшись на что-то. Прохор заинтригованно вытянул шею и замер. Клавка, откинув лопату в сторону, принялась руками отгребать землю. Напарник тут же бросился ей помогать.
Вскоре взорам гробокопателей предстал большущий крест. Мародёры спешно подняли добычу на поверхность. Мешая друг другу, принялись оттирать находку от грязи. Чёрный, узорчатый, весом не менее десятка килограмм — он был отлит из меди.
Тем временем, небо, до этого ясное, потемнело. Подул резкий ветер. Невесть откуда взявшаяся туча закрыла солнце, хлынул проливной дождь.
Борода снова спрыгнула в могилу и продолжила нечестивое своё занятие, не обращая внимания на ливень. Она исступлённо рыла землю, пока не докопалась до тёмных костей — полуистлевших и изъеденных временем. Поняв, что поживиться здесь больше нечем, баба остановилась. Вдруг Клавка услыхала изумлённый возглас напарника.
— Чегой там, Проша?
— Не заметила? — Прохор протянул ей небольшую вещицу, испачканную землёй.
Клавка почистила находку рукавицей. Это оказалось зеркальце, украшенное орнаментом из сплетённых причудливым узором змей. По всей видимости, вещь была старинной работы. Кажется, серебро? Вместо стекла — гладко отполированная поверхность неизвестного происхождения. Даже не будучи специалистом в области антиквариата, можно было понять, что эта штучка стоит денег.
Засунув зеркальце в карман, тётка решила:
— Всё, больше тут ловить нечего. Закапываем яму и валим отсюда.
Промокший до нитки, Прохор облегчённо вздохнул. Скорей бы уж покинуть чёртово место! Он схватил лопату и принялся сбрасывать землю назад в могилу.
Туча, изрыгнувшая неожиданный дождь, скрылась за горизонтом. Опять засветило солнышко, отражаясь в капельках на листве деревьев.
Петю, уснувшего на скамейке в ограде очередной могилы, Шурка едва успел прикрыть куском целлофана, весьма кстати оказавшегося рядом. Но самому ему спастись от непогоды не удалось.
Мокрый, как краб, практикант засобирался домой. Он попытался напоследок разбудить спящего приятеля, но безуспешно. Быстрей мертвеца из могилы поднимешь!
Шурка махнул рукой и отправился назад один. Он ещё соображал, но уже плохо держался на ногах. Шутка ли — с самого утра пить! Парень медленно пробирался меж могил, пытаясь сообразить, как выбраться с территории кладбища, этого невесёлого обиталища усопших.
Наконец, кресты и надгробия кончились. Шурка вышел на грунтовку. Неподалёку, в зарослях ежевики копошились две фигуры. Хоть, кто-то живой! Кудрявый, пошатываясь, двинулся к ним.
— Проша, глянь, сюда идут. Вовремя успели прибраться — Клавка приставила руку козырьком ко лбу.
Прохор уставился на дорогу, щуря на солнце слезящиеся глаза. Присмотревшись, он присвистнул удивлённо.
— Да это же Кудря! Пьяный в дым! Чего он тут делает?
— Что за Кудря? — живо спросила Борода.
— Практиканты, кажись. Недавно сюда приехали двое. Вот, один из них.
Тем временем Шурка подошёл совсем близко. Заметив Клавку, кудрявый сжал кулаки.
Сказал угрожающе:
— Ну, вот и встретились, тётка Клава. Привет.
— Здорово живёшь, милок. Что-то я тебя не узнаю, — Борода сохраняла хладнокровие.
Конечно же, она сразу припомнила двоих ребят, бессовестно ею ограбленных, но Клавку не так-то просто было взять за кадык.
— Что, память отшибло? У, ворюга! — кудрявый заскрипел зубами от злости.
— Ты, это, базар-то фильтруй, Кудря!
Прохор неожиданно вступился за соратницу. Но Шурка лишь грубо отпихнул его в сторону.
— Пошёл отсюда, заморыш, пока по шее не получил! А ты чего пялишься, зараза? Снимай штаны, по-хорошему!
Борода, перекидывая ломик из правой руки в левую, ответила грубияну:
— Штаны, говоришь, снять? А карандашиком в глаз не хочешь? Так, чтобы мозги вылетели! Я тебе сейчас устрою… эту, как её…
Клавка на секунду затормозила, вспоминая слово:
— Трепанацию! Тут и закопаю!
Шурка не ожидал подобного отпора. Как говорится — против лома нет приёма… Он остановился в замешательстве. Но вдруг сильный удар по затылку свалил парня в долгий нокаут. Кудрявый рухнул без чувств — прямо на могилу.
Над телом поверженного врага распалённый Прохор помахивал лопатой:
— Да я за Клавушку… любого урою! Ишь, Кудря!
— Молодец, Проша. Рвём до хаты, пора уже.
Собрав имущество, мародёры пошли прочь от злополучной могилы. Вечер приближался.
…Громадный деревянный истукан — в два человеческих роста — сверкал красными глазами-рубинами. Ветви могучих дубов свисали над плоской гранитной плитой, бурой от крови, что напитала камень за многие века. Жуткий огород с надетыми на колья черепами опоясывал древнее капище.Седобородые жрецы в длинных белых рубахах колотили по бубнам и пели монотонные гимны, славя жестокого бога. Покорно ожидали своей участи связанные жертвы, подношение на требу злому духу. Два десятка человек — мужчины, женщины, дети — знали, каков будет их конец. Незавидный жребий выпал этим несчастным: бог победителей требовал свою долю кровью.Длинноволосые волхвы стучали в бубны всё чаще. Жрецы выкрикивали одно слово, выстукивая ритм гулкими ударами.— Яга!.. Яга!.. Яга!.. Яга!!!Внезапно появилась девушка с распущенными рыжими волосами и в красной рубахе до пят. Глаза её безумно блестели. Яга двигалась в такт ударам, словно звуки бубнов толкали её в спину. Жрецы стучали всё быстрее, девушка дёргалась, точно в конвульсиях. Вот она волчком закружилась в бешеном танце — жутком и прекрасном одновременно.Вдруг бубны резко стихли. Безумная танцовщица свалилась на землю. Яга хрипела и колотилась, на губах её показалась пена. Казалось, она вот-вот испустит дух. Два жреца склонились над ней и сорвали платье, с треском разорвав материю. Голая девушка валялась на земле, изгибаясь и шипя, будто змея. Снова ударили бубны. Один из жрецов полоснул себя ножом по запястью и протянул окровавленную руку рыжеволосой. Девушка жадно припала к ране.Через минуту Яга вскочила. Лицо её было оскалено, точно волчья пасть, глаза горели адским огнём. Жрец протянул ритуальный нож…
Шурка очнулся. Вот ведь, ужасы, какие могут присниться! На небе уже зажглись звёзды, появилась луна. Наступала ночь.
Кудрявый сел, постанывая и держась за голову, трещавшую от невыносимой боли. Практикант не мог соображать совершенно — в мозгах его царил кавардак. Но постепенно Шурка начал приходить в себя. Беспорядочная мозаика фрагментов потихоньку сложилась в одно целое.
К Шурке стала возвращаться память. Он вспомнил Петю, могилы, бесконечные стопки… Чёрт, да это же кладбище!
Завыла где-то вдалеке собака, словно предчувствуя беду. Шурка бросился бежать — не разбирая дороги, со всех ног. И правильно сделал. Иногда благоразумие лучше пустой бравады.
Петя проснулся глухой ночью, на лавочке возле неизвестной могилы. В отличие от Шурки, Синий сразу же понял, в каком месте он находится. Мужик сел на лавку, осмотрелся по сторонам. Тишина и покой, только силуэты крестов мрачно темнеют на фоне луны. Нежизнерадостная картина.
Синему вдруг почудилось — за ним наблюдают. Но, оглядевшись ещё раз и никого не обнаружив, Петя списал непонятное чувство на похмельный синдром. Стопочку бы!
К сожалению, эта могила была уже оприходована. Пустой стаканчик лежал на боку. Значит, нужно поискать в других местах! Непреодолимое желание опохмелиться совершенно атрофировало чувство страха.
Синий достал сигарету, коих множество рассовал по карманам, обходя накануне могилы, и попытался прикурить. Но проклятые спички отсырели в кармане и никак не желали зажигаться. Петя от души чертыхнулся.
Вдруг собиратель стопок заметил в сумраке дведвижущиеся фигуры. Ещё кому-то не спится? Уж не Панкратыч ли с Шуркой до сих пор по погосту шныряют?
Силуэты приближались. Вот уже можно разглядеть: это молодые парни, одетые в военную форму. Какого хрена здесь делают солдаты?
Военные остановились — метрах в десяти от Пети. Один из них приветственно поднял руку.
— Товарищ, шагай к нам! Выпьем за победу мировой революции!
Вот ведь, как в армии мозги ломают! Роботы ненормальные. В натуре, лучше пять лет в лагере прокантоваться, чем два в погонах отслужить!
Но — парни не жадные, вина предлагают. А выпить Петя мог с кем угодно: хоть с солдатами, хоть с матросами.
Синий прохрипел осипшим от спиртного голосом:
— У вас есть водка?
— Да, товарищ, у нас есть спирт! Маршируй к нам! Мы пролетария завсегда угостим.
Хорошие ребята, компанейские. Облизнув пересохшие губы, Петя зачарованно двинулся навстречу неожиданным собутыльникам.
Но, наступив рваным кедом на острый камень, Синий вскрикнул от боли и выматерился. А когда поднял глаза, то закричал от ужаса. По ногам его потекло, Петя позорно обмочился.
Он дал дёру, перескакивая через оградки, точно молодой козёл.
Утром Васька поучал непутёвого товарища:
— Шурка, ты что, с ума сошёл? Опять напился с соседями! Нашёл кому подражать! Они оба типичные алкоголики, или, говоря народным языком — пьянь подзаборная.
Заметь, какой у Панкратыча распорядок: с утра исчез, к вечеру домой на карачках приполз. И так изо дня в день.
А Петя этот, так называемый Синий? По всей вероятности, уже умом тронулся дядька. Сидит на кухне, как истукан, глазами хлопает. Весь, извините, обосс…ный, и воняет почище скунса! Видно, какой-то дряни наглотался вчера.
Ни забот, ни хлопот, тунеядцы. Зачем ты, Шурка, берёшь с таких товарищей пример?
— Вась, я вчера получил травму. Где доктора найти? — кудрявый не желал слушать нотаций.
— Так он дома ещё, пожалуй. Иди в здравпункт к десяти. Кстати, насчёт твоего больничного листа, я договорился. Ты, часом, никому пьяный на глаза не попадался? Иначе, подведём Ивана Ивановича!
— Нет, кажется, — неуверенно отвечал кудрявый, — мы посещали вчера безлюдное место.
— Ладно, я пошёл на работу. А ты ступай к доктору. Да смотри, не пьянствуй больше, — Васька хлопнул дверью.
Шурка встал, попил воды и направился на кухню. Что там с Петей, не повредился ли действительно умом?
Синий сидел на табуретке, уставившись в одну точку. От него скверно пахло, но Петя этого не замечал — сосед беззвучно шевелил губами, словно шептал молитву.
Шурка пару раз щёлкнул пальцами перед носом товарища. Тот поднял глаза на вчерашнего собутыльника.
— Петя, что с тобой? Говорить можешь?
Синий кивнул. Потом произнёс еле слышно:
— Выпить есть?
Шурка отрицательно покачал головой.
— Одеколон? — в голосе соседа сквозила надежда.
— Ну, есть полбутылочки, — неуверенно отвечал практикант.
Петя просительно посмотрел на парня. Кудрявый без слов принёс остатки «Шипра».
Синий вылил содержимое в железную кружку и выпил всё. Скривился, ухватил щепотку сахарного песку, зажевал, отбивая вкус «огненной воды». Отпустило, вроде!
Петя порылся в карманах, достал пару измятых сигарет. Одну протянул товарищу, а вторую сунул себе в рот.
Сказал, распространяя аромат парфюма на всю кухню:
— Шурка, я вчера такое видел. Страх Божий! Значит, проснулся ночью на кладбище. Голова трещит, хреново. Дай, думаю, пройдусь по могилкам, ещё стопочку-другую приму.
Вдруг два ухаря подкатывают, солдатики. Только форма у них старого образца — как в кино про Чапаева. Давай, говорит, товарищ, выпьем за победу мировой революции. А по мне, так хоть за чёрта лысого — лишь бы налили. Давай, говорю, хлопнем, наливайте. Они мне, иди, мол, к нам, нальём тебе спиртяги. Я-то рот и раскрыл на дармовщинку.
Пошёл в их сторону, споткнулся о камень — мОрок отпустил, глаза на место встали. Гляжу, а передо мной два упыря! Клянусь, вот зуб! Руки костлявые тянут ко мне и улыбаются так злобно, ровно сожрать хотят.
Ох, и бежал я! Быстрей лошади. Всё, на кладбище Петя больше не ходок. Только после смерти. А пока живой — ни за какие пряники не сунусь туда! Что же ты меня там оставил-то, а, дружок?
— Да я и сам неподалёку вырубился. Башку расколотил. Видно, где-то ударился хорошо. Немного раньше тебя пришёл, только к полуночи дома оказался. Тоже страху натерпелся, — Шурка продемонстрировал рану, кое-как залепленную лейкопластырем.
— Это нас Бог наказал за грехи наши, — Петя боязливо перекрестился.
Первой из автобуса вышла Вера. Она тащила на плече спортивную сумку. Следом показалась толстушка Вика, загруженная двумя объёмными кульками. Наконец, с авоськой в руках, появилась и Светка. Клавка загасила папиросу и приготовилась.
Сегодня Виктории исполнялось двадцать пять. Свой четвертьвековой юбилей девушка решила отметить, как подобает, и поэтому не поскупилась на продукты, неограниченный доступ к которым имела в местной столовой. Приятные хлопоты! Вера с Викой направились к вахте, весело щебеча между собой. Казалось, громадные сумки им нисколько не в тягость.
Светка приотстала от подруг. Огурцы, неразумно загруженные в дырявую авоську, повылазили со всех щелей, грозя растеряться дорогой. Снегурка пыталась запихнуть особо непослушные овощи назад, но это у неё не очень хорошо получалось.
— Светик! Приветик!
Клавка вынырнула непонятно откуда и, как всегда, неожиданно. Светка затравленно уставилась на бывшую подругу.
Тем временем, баба подошла к ней вплотную, задушевно ухмыляясь:
— Не бойся, милая, не укушу. Или я на собаку похожа?
Светка ничего не ответила. Она не знала, что говорить, и поэтому лишь, молча, теребила ручку авоськи.
— Огурчики, огурчики не потеряй! Давай, помогу сложить. Этот сюда пристраивай, а два сверху. Да поперёк, поперёк клади! Ага! Вот, так лучше — донесёшь по-тихому.
Я чего к тебе пришла-то? Отчим твой, Бобик, крякнул, значит, по зиме. Знаю, не жалеешь ирода, но речь не о нём. Квартирка твоя без присмотра осталась! А мало ли, вдруг воры в дом заберутся, или пожар какой случится? Поэтому я собрала метрики, справки — всё, что там было из документов. А дом под замок поставила. Вот, тебе привезла ключи и бумаги, держи.
Баба торжественно передала Светке толстый конверт, перетянутый крест-накрест резинкой.
— Ну, и на меня зла не держи, девка. Извиняй, если что не так.
Снегурка, наконец-то, посмотрела ей в глаза:
— А ты? Простила меня?
— Давно уже, милая. Я ведь отходчивая. Дай Бог тебе всего доброго, с женихом твоим! У меня тоже, вроде, жизнь личная налаживается. Вот, нашла себе мужчину. Скоро распишемся, как положено по закону.
Слушай, Света, а приходи к нам в гости! Скажем, в выходной. Баньку истопим, попаришься. Небось, надоело в комендатуре под лейками полоскаться? Как заново родишься, после веничка-то! А, Светик? С Прохором своим тебя познакомлю.
Светка засомневалась. В настоящую баню, конечно, хотелось. Но она всё ещё побаивалась Клавку.
Борода, видя её колебания, сменила тактику:
— Не придёшь — обижусь!
— Ладно, — девушка согласно кивнула, — буду в субботу утром.
— Замётано, жду тебя.
Надо же, как переменилась Клава, не узнать! Да, в любом человеке хорошего больше, чем плохого. Просто, случаются разные обстоятельства.
Светка подхватила огурцы и направилась в барак.
День рождения, надо сказать, отметили — лучше некуда! Виктория молодец, расстаралась к юбилею. Ужин устроила королевский. Шурка, наплевав на приличия, съел целых три тарелки «оливье» и котлет — аж четыре штуки.
Парни засиделись в гостях у девушек дольше, чем обычно. Домой собираться стали уже после полуночи. Девушки проводили ухажёров, как обычно, до забора, расцеловав джигитов на дорогу.
Разогретые коньяком и девичьими поцелуями, ребята бодро шагали по лесной дороге. Алан рассказывал очередную историю.
— Так вот, у нашего доктора есть собака, Тузик. Выйдет, бывало, Иван Иваныч на крыльцо, заиграет на баяне вальс. А Тузик усядется напротив, глаза жалобные сделает и начинает выть в голос! Стало быть, поёт под баян. И, что самое главное — попадает в тональность, на сто процентов. Клянусь!
Иван Иваныч работал, или, по его словам, «состоял» фельдшером при местном здравпункте. Врач от Бога, он страдал распространённым русским пороком — запойным пьянством.
Нынешний деревенский фельдшер когда-то считался одним из лучших хирургов области. Но, пристрастие к «горькой» сгубило его карьеру. К сорока годам доктор распрощался с врачебной практикой и получил в трудовую книжку волчью запись. Он разошёлся с супругой, оставив её с двумя детьми на руках. Скатился маститый хирург на самое дно. Казалось, недалёк уже конец. Не было просвета — ни в пьянстве доктора, ни в судьбе его.
Буквально спас, вытянул из трясины Иван Иваныча одноклассник и друг детства — директор совхоза Грендельман. Он привёз неудачливое светило в свой посёлок, устроил на работу в здравпункт, дал жильё. И вот уже десять лет Иван Иваныч трудился в Березняках фельдшером — верой и правдой — иногда уходя в жёсткий запой и заставляя хвататься за сердце своего старого друга.
Интеллигентный, «выкающий» даже детям, доктор в одночасье становился похож на бродягу, обретаясь по гостям у, всякого рода, «морально неустойчивых» граждан. Фельдшера очень уважали местные жители, он был вхож во всякую компанию. Доктора поили вином совершенно бескорыстно. Только вот Иван Иванычу доброта несознательных граждан выходила боком: с каждым днём похмелье становилось всё тяжелей.
Прекращалось это непотребство стараниями доброго товарища. Грендельман, матерясь из души в душу, находил блудного фельдшера и вёз его к себе домой, чтобы протрезвить под собственным контролем. А через неделю Иван Иваныч выходил на работу — чистый и просветлённый, правда, изрядно осунувшийся.
Под разговоры дорога кажется короче. Вскоре компания вышла на развилку. Вдоль ручья стелился туман, скрывая деревянный мостик. Полная луна освещала тёмные деревья и кусты, растущие вдоль дороги. Вдалеке виднелась полуразвалившаяся церковь.
— А куда ведёт развилка? — спросил с любопытством Шурка, всматриваясь в ночное марево. Сомнения терзали его душу.
— На кладбище, — бросил Алан, — точно говорю, я знаю.
— Пойдём быстрее, а? Время сейчас не самое лучшее — рядом с кладбищем находиться, — Шурка передёрнул плечами.
— Смотри, смотри, что там? Или кто? — тихо произнёс Васька.
Удивительно, но именно он первым заметил непонятное явление. Вдалеке, среди колыхающихся ветвей, светилось непонятное пятно. Оно медленно двигалось, словно кто-то шёл с фонарём по старой дороге.
— Бежим! — открыто запаниковал Шурка.
Кудрявый, не глядя на товарищей, припустил со всех ног. Впрочем, через мгновение его уже перегоняли Алан с Васькой.
Неслись ребята, что есть духу, и остановились только у докторского дома. Васька обессилено свалился на ступеньки крыльца. Алан пытался восстановиться по системе «вдох-выдох», поднимая вверх руки. Шурка ловил ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, и держался за печень. Сказывались съеденные котлеты.
— Мне говорила бабушка… что на кладбищах возникают фосфоресцирующие свечения. Так называемые, огни святого Эльма, — лёжа на ступеньках, начал было размышлять всезнающий Васька.
— Ну, так и оставался бы там, изучал эти огни! Умный больно! — оборвал его умозаключения кудрявый.
Шурка вспомнил свой сон и видения Пети Синего. Но говорить об этом не стал.
— Куда побежали, не понимаю? И я, как дурак, за вами, — Алан уже оправился от испуга и теперь хотел сохранить лицо перед друзьями.
— Бережёного Бог бережёт, — ответил Шурка, насупившись.
— Ладно, забыли, — махнул рукой осетин, — пора спать, на работу с утра. Пойдём завтра к девчонкам, или от мертвецов прятаться будем под одеялом?
Все рассмеялись. Какие, к чёрту, покойники, на дворе двадцатый век!
Наступила суббота. Клавка с утра принялась таскать воду в баню, зарядив Прохора колоть дрова.
У рук не бывало — вёдра расплёскивались. Пришлось сделать несколько лишних рейсов на колодец. Но Клавка не привыкла пасовать! Скоро баки наполнились. Тем временем, хозяин уже наколол дров и затопил баню.
Компаньоны решили передохнуть. Борода, к великому удовольствию Прохора, выкатила на стол целую трёхлитровку.
Они заседали на веранде почти по-семейному. Клавка, обутая в шлёпанцы, словно заботливая жёнушка, потчевала бражкой хозяина. Банка с мутной жидкостью пустела на глазах. Борода целенаправленно подпаивала Прохора, не забывая, однако же, и себя.
«Луноходы», насквозь промоченные, сушились неподалёку на солнышке, прищепленные к бельевой верёвке.
Хозяин уже совсем осоловел, язык его еле ворочался во рту:
— Я вот думаю, сколько денег мы выручим за крестик-то? Вона, какой большой… опять же, зеркальце серебряное… кажись, прилично стоит. Главное, не продешевить… Эх, покупателя бы солидного найти! Может… у тебя есть… кто на примете, Клавушка?
— Проша, не беги вперёд паровоза. Нужно в город съездить, справочки навести кое-какие. Был один барыга на примете. Не знаю только: сидит он, или до сих пор на свободе гуляет. Пей, вот лучше.
Прохор залудил очередную порцию и вскоре завалился на бок. Всё, сон сморил богатыря. Часа на четыре.
Мамашка, слава те господи, тоже второй день, как с кровати не встаёт. Приболела, знать, старуха. И то, сказать: поди, на кладбище ей прогулы давно ставят!
Клавка допила свой стакан. По прикидкам, скоро должна появиться Снегурка. Всё было готово к встрече дорогой гостьи.
Шурка слонялся по комнате, не зная, чем заняться. Васька сегодня вышел на работу, за отгул. Срочно нужно доделывать трактор, хе! Этих тракторов в совхозе — не переделать до китайской Пасхи. Но дело его: пусть работает, коли хочет. А он, Шурка, пока ещё посидит на больничном.
Повязку практикант уже снял, голова почти зажила. Но выходить на работу парень не торопился.
Петя с Панкратычем несколько дней уже как отсутствовали, не появляясь даже ночевать. Скучно дома одному. Кудрявый отправился на улицу, прогуляться.
От нечего делать он обошёл кругом дом, осматривая комендантшины грядки. За вишнёвыми деревьями Шурка обнаружил заросшую травой дорожку. Переулок, какой, что ли? Практикант заинтересовался.
Кудрявый решил исследовать незнакомую территорию. Видно было, что этой дорогой давно не пользовались — она основательно заросла. Справа и слева уже тянул свои ветки назойливый ивняк. Бродила неприкаянно, пощипывая листочки, чья-то — по всей видимости, заблудшая — коза. Шурка направился вперёд по еле заметной колее, внимательно осматриваясь вокруг.
Вскоре парень обнаружил глухой, покосившийся от старости огород. Ба, да это же владения знакомца Прохора! Практикант подошёл к забору поближе и заглянул в щель.
Хм, Клавка с канистрой шастает по огороду! Вот бесстыжая баба — чужие джинсы носит и не чешется! Надо бы понаблюдать за этой стервой. Шурка всё ещё надеялся вернуть должок.
— А я уж думала, не появишься, — Клавка изобразила на лице радость, — проходи, Светик, не стесняйся! В аккурат, самоварчик вскипел. Я ведь здесь по-простому живу, по-крестьянски.
Борода провела гостью в беседку, усадила за стол. Прохор сопел рядышком на лавке, заботливо укрытый пиджаком.
— Не обращай внимания, Светик. Устал мой благоверный, — Клавка щёлкнула себя по шее, оскалившись, — вот и прилёг отдохнуть!
Светка понимающе кивнула. Борода быстренько притащила из дому только что вскипевший электрический самовар и связку баранок. Как хлебосольная хозяйка, выставила на стол банку варенья.
Чёрт, про солярку-то забыла! Клавка с досады звонко хлопнула себя по лбу.
— Комар укусил? — наивно спросила Светка.
— Ага, муха какая-то. Надо бы смазать вазелинчиком, а не то раздражение будет. У меня, вообще, врождённая склонность к экземе. Я в избу — мигом! Одна нога там, другая тут. Угощайся пока, будь как дома.
Клавка исчезла из поля зрения Снегурки. Потихоньку, хоронясь от Светки, она вытащила из сарая канистру с соляркой и сунула её в бурьян возле бани. После чего спешно вернулась в беседку.
— Ты, Света, бараночками прикусывай, не стесняйся. Давай, подолью чайку. Да, варенье вот, ешь. А я, пожалуй, браги себе набулькаю. Ты не хочешь? Ну, как знаешь, — гостеприимство било из Клавки фонтаном.
После чаепития Борода, пошатываясь, повела подружку в баню. Коварная бражка стукнула тётке в голову.
Гостья обеспокоенно посмотрела на Клавку:
— Ты в баню со мной не ходи. Побудь на свежем воздухе!
— Как скажешь, Света, как скажешь. Полотенчико дать?
— Не надо, я с собой принесла, — Снегурка потрясла целлофановым пакетом.
— Ну, так иди с Богом, мойся. Веничек уже запарен, в тазике лежит, — Клавка игриво подмигнула и, совсем, как Прохор, икнула.
Светка прошла в жарко натопленную баньку, захлопнув за собой дверь.
Борода же, выкурив папиросу, приступила к действиям. Она подпёрла дверь поленом — так, что изнутри уже не было возможности выбраться — достала из травы запрятанную канистру и облила соляркой стены. Чиркнула спичкой. Не загорелось.
Чертыхнувшись, баба сбегала за газетой в дом. Скрутив её факелом, злодейка подпалила сруб с двух сторон. Скоро огонь начал лизать стены.
Клавка отправилась прочь, предусмотрительно прихватив с собой канистру. Светка сгорела в бане, небрежно обращаясь с огнём! Упокой Господь её душу. Надо бы выпить за благополучное окончание дела.
Шурка торчал возле прохоровского забора и в щёлку наблюдал за своим врагом, пытаясь осмыслить непонятные действия Клавки. И чего это она канистру зашвырнула в траву?
Между тем Борода нетвёрдой походкой направилась в беседку и там скрылась. Шурка подождал ещё немного, выкурил сигаретку. Тишина, никаких движений. Что ж, хрен с ней, с тёткой Клавкой! Пора, наверное, убираться отсюда.
Но вдруг практикант услыхал женские голоса. Он снова прильнул к щели и заметил Снегурку в компании с Клавкой. Они что, подруги? Шурка непонимающе оттопырил губу.
Тем временем Светка прошла в баню, а Клавка осталась на улице. Достала «Беломор», закурила. Ну, прямо мужик какой-то, а не баба! Двери поленом, что ли, припёрла? Вытащила из травы канистру и льёт на стены! Шурка унюхал запах солярки.
Э, плохо дело, надо бежать за Аланом! Кудрявый со всех ног бросился к дому товарища.
Молодой мастер сидел на крылечке и дрессировал докторского Тузика. Держа на весу кусок колбасы, он командовал:
— Голос! Тузик, голос!
Собака прыгала на полметра вверх и тявкала, пытаясь достать лакомство. Со стороны это выглядело очень потешно.
Но Шурке было не до смеха. Он бежал и махал руками, пытаясь привлечь внимание товарища. Тщетно! Занятый собакой, Алан не обращал на практиканта внимания. Наконец, Шурка подоспел. Хрипя и хватая ртом воздух, кудрявый попытался что-то сказать.
— Вот, доктор со вчерашнего дня запил. Теперь я за собакой приглядываю, — Алан бросил Тузику колбасу, — что случилось, Шурка?
— Там, Светка… баня, пожар!
Мастер мигом вскочил на ноги и схватил Шурку за грудки:
— Где?!
— У Прохора, — парень, наконец, смог отвечать нормально.
Не говоря больше ни слова, Алан сорвался с места. Тузик с лаем бросился за ним. Шурка поспешил следом.
Борода выпила ещё стакан. Огонь охватил всю баню, хорошо занялось! Минут пятнадцать-двадцать — и одни головёшки останутся.
Два ведра с водой — для прикрытия — стояли наготове возле беседки. Как появятся люди, так и побежит Клавка с вёдрами, как бы тушить пожар.
Тьфу, а это что такое? Хахаль Светкин появился. Что ж, на ловца и зверь бежит! Борода грязно выругалась и потянулась за топором, лежащим под ногами. Она запьянела ещё шибче.
Счёт шёл на секунды. Алан вышиб полено и распахнул дверь. Он заскочил в горящую баньку и вскоре вынес оттуда полуодетую Светку на руках. Девушка была без чувств. Отнеся любимую подальше от полыхающего сруба, Алан бережно уложил её на расстеленную подоспевшим Шуркой куртку и стал делать искусственное дыхание. Спустя некоторое время Светка открыла глаза.
Пока откачивали Снегурку, не заметили надвигающейся опасности. Борода, обезумевшая от бражки, неслась на них, словно викинг-берсерк — размахивая топором и намереваясь покончить со всеми ненавистными врагами разом. Тапки слетели с ног её, босыми пятками бандитка топтала грядки, накануне вскопанные хозяином с великим трудом. Казалось, кровавая расправа неизбежна.
Однако друзей спасла бдительность Тузика. Пёс со звонким лаем выскочил из-под куста и цапнул бабу за лодыжку. Борода, выронив оружие, взвыла. Она попыталась пнуть собаку, но не тут-то было! Вёрткий пёсик скакал вокруг Клавки, лаял что есть мочи и нешуточно скалил зубы.
Алан вскочил на ноги и успел ткнуть ненавистную бабу, потянувшуюся уже опять за топором, кулаком в лицо. Клавка рухнула в борозду, отключившись на время. Шурка подскочил к поверженному врагу и, не теряя ни секунды, стал снимать с неё джинсы. Потом, чуть подумав, стянул и ветровку. Порадуется Васька!
На Клавке осталось из одежды зелёная кофта да трусы. Торчали из грядки её белые ляжки, поросшие рыжим волосом.
— Я, кажется, убил эту тётку! Уходим, пока народ не сбежался! — крикнул Алан.
Баня полыхала вовсю, чёрный дым столбом поднимался в небо. В любую секунду здесь могли появиться люди. Послышалась пожарная сирена.
Шурка махнул рукой в сторону покосившегося забора. Они скрылись, уходя с места происшествия глухим переулком.
Участковый Ефимов снял показания с Прохора и Клавки. Старуху мать, полуслепую и тугоухую, допрашивать не имело никакого смысла. Пожар по неосторожности — дело житейское. Хорошо, что обошлось без жертв.
Прочитав с удовольствием недотёпе-хозяину получасовую лекцию о вреде пьянства, участковый удалился. Пожарные уехали ещё раньше, оставив после себя залитый водой огород, растоптанные грядки и заваленный забор.
На месте пожарища торчала чёрная от копоти печка-каменка без трубы. Прохор, опухший, ничего не понимающий со сна, скрёб затылок и молча слушал истеричные причитания матери.
Борода уже успела прийти в себя. Она увлечённо рассказывала соседям историю о том, как хозяин, сильно пьяный, топил баню и, вероятно, где-то не досмотрел. Произошло возгорание. Как самоотверженно, не успев даже надеть штаны, она, Клавка, кинулась тушить пожар в самое пекло. Но, вот беда, надышалась едким дымом и потеряла сознание в грядках.
Соседки сочувственно кивали: ох, натерпишься ты ещё с этим Прохором! Это, считай, только цветочки! Держи, Клава, Прохора в руках, не давай ему пить!
Борода согласно кивала, обещая взять жениха в ежовые рукавицы. Под правым глазом её фиолетово наливался синяк.
Шурка сидел на лавочке перед домом, покуривая сигаретку. Джинсы, уже постиранные, сушились на кухне. Кудрявый был очень доволен собой. Человека спас — раз! Вернул себе штаны — два. Ваське куртку — три. День прошёл не напрасно.
Негромкое покашливание, раздавшееся за спиной, отвлекло его от радужных мыслей. Сосед Петя присел рядышком. На удивление, он был трезв.
— Как дела? — поприветствовал Синий Шурку.
— Дела замечательно, просто здорово, — ответил кудрявый, насвистывая.
— У Прохора баня сгорела, в курсе? — Петя был чем-то озабочен.
— Нет, ничего не знаю. Бедный Прохор, — притворно огорчился Шурка, в душе, однако, злорадствуя. Прохора Шурка недолюбливал. Пусть теперь в реке моется, хе-хе!
— Да, не повезло мужику. А ведь женился недавно.
— Чего? Жени-ился!? Ой, не могу, держите меня! Хороша жёнушка!
Шурка загоготал, как гусь. Петя непонимающе уставился на него.
— Эта баба на пальцах разведёт, кого хочешь. Да хоть и тебя, Петруха — не в обиду.
— Знаешь её? — спросил рассеянно Синий.
— Слышал кое-что, — ответил уклончиво Шурка.
В подробности вдаваться ему не хотелось. Но Петю это и не интересовало. По всей вероятности, сосед был озабочен чем-то другим.
— Кентуха, язык за зубами держать умеешь? — внезапно сменил тему сосед.
— Если надо — молчу, как партизан. А в чём дело-то?
— Но чтобы — никому, ни слова! Я, почему к тебе обратился, а не к Панкратычу? Он же трещотка, язык впереди его на пять метров. А ты, хоть и молодой, но правильный пацан. Тебе доверять можно. Слушай, что скажу.
А случилось следующее. Во время пожара Петя оказался неподалёку и, любопытства ради, зашёл на Прохоров двор. Там уже творилось непонятно что. Пожарная машина, заехавшая прямо в огород, изрыгала из шлангов водопады. Матерился в громкоговоритель начальник караула, подгоняя полупьяных бойцов. Сновали с вёдрами туда-сюда соседи. Одним словом, суета стояла невообразимая.
Петя тоже решил помочь. В поисках средств пожаротушения он заглянул в сарай. Там Синий и обнаружил медный крест, завёрнутый в мешковину. Благие помыслы отошли на задний план, дьявол-искуситель без труда овладел Петиной душой.
Имея за плечами богатый опыт различного рода экспроприаций — в основном краж — Синий решил поживиться на чужом горе. Он зашвырнул в кусточки крест, намереваясь вернуться на место преступления в скором времени.
В общем, получилось так: вор вора обокрал. Но теперь Пете нужен был подельник. Не так-то просто вынести массивную вещь с чужого двора.
— Смотри, Шурка, дело серьёзное, — Петя испытующе посмотрел на парня, — брякнешь чего, язык оторву.
— Понял, — кудрявый перестал улыбаться.
— Короче говоря, надо кое-что вынести со двора у Проши. Поможешь? Навар пополам, — решился, наконец, Синий.
— Без базара! — Шурке польстило, что Петя обратился за помощью именно к нему.
Вечером заморосил мелкий дождь, по всей вероятности, надолго. Петя, постучавшись, просунул голову в дверь.
— Шурка, пора, — голова убралась.
Кудрявый стал собираться. Васька отложил в сторону книгу и с подозрением покосился на друга.
— Шурка, ещё раз спасибо за куртку. Но, послушай меня. Не доведёт тебя до добра дружба с Петей.
— Ладно тебе, Васька. Видишь ведь, он же трезвый. Всё нормально. Мы по делу. Не видел мою фуфайку?
— Да что у тебя за дела могут быть с Синим? А фуфайку твою Панкратыч одевал, у него и спрашивай.
— Панкратыч? Вот моду взял — чужие вещи без спросу брать! — деланно возмутился Шурка и быстренько вышел из комнаты.
Хлопнула дверь. Васька, махнув рукой, снова взялся за книжку.
— Погодка самая воровская. То, что надо, — Петя поднял воротник.
Практикант последовал его примеру. Таясь, словно два татя с большой дороги, они скользнули глухим переулком — по направлению к дому многострадального Прохора.
Клавка прикладывала к опухшей щеке холодную кружку. Всё, Светкин хахаль — труп! Она не она будет, если простит такое. Тянуть нельзя. Времени мало. Жаль, нет автомата! Э, вспомнила! Есть ружьё! Отлично, завтра надо будет навестить сморчка Малофея.
Операция прошла успешно. Злополучный крест, надёжно спрятанный под крыльцом общежития, ждал своего часа. Шурка с Петей шушукались на кухне.
— Есть у меня на примете человечек, бабёнка одна. Я раньше с ней крутил любовь. Работает завхозом в комендатуре. Ей и загоним крест, — нашёптывал Синий возбуждённо, — завтра с утра займёмся этим.
— Хорошо, я как раз пока на бюллетне. Или — бюллетене? Болею, короче говоря, — согласился Шурка.
У практиканта свободного времени было — завались. А Петя вообще плевать хотел на работу. На том и порешили.
С чувством хорошо проделанной работы сообщники разошлись спать.
На Прохорову голову повалились беды. Со старухой сделалось худо, пришлось по всему посёлку искать доктора. Только к обеду хозяин привёл Иван Иваныча к себе в дом, отыскав его, в процессе поквартирного обхода, в гостях у местного скотника.
Врач находился ещё в адекватном состоянии. Он, сразу же без разговоров отправился на вызов, предварительно заскочив в медпункт за саквояжем.
— Буду откровенен, готовьтесь к худшему, — Иван Иваныч закончил осмотр и начал укладывать инструмент в саквояж, — давление падает. Я сделал укол, но,… увы! Можно, конечно, попросить Наума Лаврентьевича отвезти бабушку в районную поликлинику…
— Да, чего уж там старуху мучить! Пусть дома спокойно помрёт, коли срок подошёл, — угрюмо возразил Прохор.
Доктор лишь развёл руками. Действительно, помочь Прохоровой матушке теперь уже не могло никакое лекарство.
— Иваныч, а спиртику у тебя не имеется? Для меня? — задал вдруг неожиданный вопрос хозяин.
— Нет, к сожалению. Видите ли, уважаемый, я сейчас сам… как бы это выразиться, — врач замялся.
— В запое, — закончил за него Прохор.
— Ну, можно и так сказать. Поэтому обсох, увы! — Иван Иваныч виновато улыбнулся.
— Что ж, бывает, — ответил Прохор философски, — спасибо за всё. До свидания, Иван Иваныч.
— Всего доброго.
Не успел доктор закрыть за собой дверь, как Клавка тут же вынырнула из соседней комнаты.
Она сочувственно обняла страдальца:
— Проша, погоди родной. Сейчас бражки принесу.
Молодец, Клава! Знает, что нужно мужчине в трудную минуту. На глаза Прохора навернулись слёзы.
Павла Сергеевна, одинокая сорокапятилетняя женщина, собиралась на работу в комендатуру, где она трудилась завхозом. По воскресеньям, после бани, согласно графику осуждённым полагалось менять постельное бельё: сдавать грязное и получать свежее. Этим процессом руководила завхоз.
С трудом натянув на себя цветастое платье, женщина горестно вздохнула. Распирает, как на дрожжах, ужас! Давно ли платье на заказ шила? Всё, уже по швам трещит. Мужики, конечно, любят полненьких, но — в меру. А у неё, надо признать, жирку накопилось сверх этой самой меры.
Эх, мужики, мужики! Ходил ведь к ней один — молодой, симпатичный. Правда, выпивал, но кто сейчас не пьёт? Уж как она Петрушку не ублажала: и в постели, и винишком поила, и разносолы всякие-разные готовила любимому. Ан нет, сбежал подлец!
Вспомнив былой роман, Павла Сергеевна прослезилась. Одной тоскливо. Дочка давно замужем, живёт аж в самом Ленинграде, за тридевять земель. Сюда ни за что не вернётся. Но и мамку не зовёт к себе. Неужто, так и придётся в одиночестве куковать остаток века? Печально.
Павла трубно высморкалась в необъятный носовой платок. Всё, хватит слёз. Пора идти на работу.
Вдруг неожиданно забренчал звонок. Кого там ещё нелёгкая принесла? Женщина, поднявшись, пошла открывать.
— Привет, Паша, — перед ней, собственной персоной, стоял Петя — её последняя безответная любовь.
За спиной Синего топтался молодой кудрявый парнишка, упитанный и толстощёкий.
— Петрушка, здравствуй, — Павла Сергеевна расцвела.
Петрушка! Ещё бы укропом назвала. Дура безмозглая! Сейчас начнётся: у тебя нет сердца, почему не приходишь… Синий решил сразу перейти к делу, не дожидаясь, когда Павла начнёт разводить сантименты.
— Паша, разговор есть. Ты, помнится мне, всерьёз увлекалась религией? Молитвы учила, в церковь ездила.
— Так я и сейчас верую. А ты что, никак, тоже к Богу потянулся? — Павла удивлённо вскинула выщипанные брови.
Петя криво ухмыльнулся:
— Пока нет, молодой ещё. Рано о душе думать.
— О душе думать никогда не рано, — строго заметила Сергеевна, — смотри, чтобы поздно не было.
Петя не намеревался вступать в религиозные дискуссии:
— Крестик купишь?
— У меня есть. Вот.
Женщина залезла рукой под платье и продемонстрировала алюминиевое распятие, чуть не вывалив на свет Божий массивную грудь. Шурка вытянул шею.
— Тот поболе будет, — рассмеялся Петя и раскинул руки, — во-от такой! Старинный, дорогой.
Павла Сергеевна, несмотря на свою показную набожность, была очень практичной женщиной. Она приторговывала самогонкой, а так же занималась мелкой спекуляцией, скупая и перепродавая всё, что могло бы, по её мнению, принести хоть какую-то прибыль.
Подумав немного, женщина ответила:
— Приноси, посмотрим. О цене договоримся. Да и сам не забывай ко мне дорогу, Петрушка. А теперь, извините, мальчики, мне на работу пора.
Она повернулась и лебедем поплыла в дом. Гордо подняв голову, соблазнительно потряхивая телесами!
— Так куда приносить-то? — крикнул Синий вдогонку.
— Можешь прямо в комендатуру. Буду ждать.
Павла немного обиделась на Петрушку. Мог бы и поцеловать при встрече!
Ближе к обеду Синий подкатил тачку с грузом к самой вахте. Его сопровождал Шурка, ставший с недавнего времени неразлучным Петиным приятелем.
— Надо Пашку предупредить, чтоб не болтала лишнего. Только как? Человек она ненадёжный, коли засомневается, может и участковому сдать нас, — размышлял вслух Синий, ожидая возле ворот покупательницу.
— А чего лоб морщить? — ответил беззаботно Шурка, — скажем, что крест мне достался от бабушки по наследству. Очень дорогой, антикварный. Поэтому, для блага же Павлы, не стоит болтать всем подряд о том, что ею приобретена ценная вещь.
— У тебя не голова, а Дом Советов! — восхищённо резюмировал Синий.
Шурка польщено улыбнулся. Приятно слышать похвалу от старшего товарища! Наконец, переваливаясь как утка, появилась Павла Сергеевна. Она отирала с шеи пот и тяжело дышала.
Критически осмотрев товар, женщина протянула разочарованно:
— Я думала — серебро. Куда мне, медный-то? На крышу поставить?
— А золотой не желаешь? — нахохлился Петя.
— Этот крест очень дорогой, старинной работы, — вступил в разговор Шурка, — мне от бабки в наследство достался.
— А чего же продаёшь, раз наследство? — подозрительно спросила Павла.
— Деньги нужны, — вздохнул притворно кудрявый.
— Деньги всем нужны, — заметила мудро Сергеевна.
Но, объяснение, кажется, устроило завхозшу. Она потёрла наманикюренным пальцем тёмный металл.
— Могу дать десятку, — начала торг Павла.
— Сколько?! — в один голос возмутились компаньоны.
— Двадцать. Моё последнее слово, — крест приглянулся женщине.
— Мало, давайте пятьдесят — живо ответил Шурка.
Петя наступил ему на ногу. Он полагал, что двадцать рублей — цена очень даже ничего.
— Какой ты жадный. Ладно, пользуйтесь моей добротой. Даю ещё телевизор. Не новый, но показывает хорошо. Только не болтайте никому о том, где взяли.
Недавно Павла Сергеевна провернула гениальную аферу, списав в утиль исправный «Рекорд» и оставив тем самым Ленинскую комнату без единственного развлечения. Новый телевизор пока ещё не пришёл, так, что осуждённые в ближайшем будущем могли не рассчитывать на «Утреннюю почту».
— Хорошо, и ты тоже не свети покупку-то. У нас людишки завидущие, могут ведь, и ограбить, — согласился Петя, посмотрев на Шурку. Кудрявый согласно кивнул.
Продавцы водрузили крест на склад. После чего получили деньги и забрали телевизор, погрузив его на тачку. Стороны остались довольны сделкой.
Павла Сергеевна обмыла покупку с порошком, вскрыв казённый мешок. Потом протёрла крест тряпочкой и удовлетворённо покачала головой. Хороша штучка!
Ну, ладно, пора браться за работу. Скоро девчата придут из бани, начнётся столпотворение. О предупреждении Пети завхоз и думать забыла.
Клавка поскребла кружкой по дну, взбивая муть. Бражка заканчивалась. Деньги тоже катастрофически таяли на глазах. Единственные приличные штаны — и те сняли! Вот ведь, молодёжь пошла — ни стыда, ни совести. Мало их пороли в детстве!
Размышляя о превратностях судьбы, Борода цедила брагу сквозь марлю. Она была облачена в штаны допотопного покроя и полувоенный френч, обнаруженные ею в семейном гардеробе. То была одежда, оставшаяся ещё от Прохорова отца.
Когда-то, по призыву великого вождя, идейный большевик-двадцатипятитысячник прибыл в Березняки — коллективизировать тёмных крестьян. Выполнил коммунист задание партии и попутно обрюхатил местную активистку. А потом молодой руководитель укатил на повышение. Растворился на необъятных просторах Советского Союза, словно и не было вовсе его. Остались лишь в платяном шкапе пахнущие нафталином тряпки.
Потихоньку Борода выцедила два бидончика. Она собиралась в гости к Малофею — за ружьём.
В воскресный день, согласно договорённости, Васька появился в комендатуре с утра. Вера выбежала навстречу молодому человеку в цветастом платье и туфельках. Конечно, подобная обувь была не приспособлена для прогулок по местным дорогам, но какую женщину остановит такая мелочь? Молодые люди собирались в кино на дневной сеанс. Итальянская кинокомедия, современный фильм — с самим Адриано Челентано в главной роли!
Красивая и нарядная, стуча каблучками, Вера покинула до вечера опостылевшую комендатуру.
— Ни дать ни взять — ангел! А ведь человека зарезала, почти насмерть! — завхоз, покачав головой, отхлебнула из кружки чаю.
— И, не говори. Они все тут преступницы. Апчхии! — дубачка-вахтёрша обдала брызгами собеседницу.
— Вся правда! — Павла Сергеевна закинула в рот липкую карамельку и тяжко вздохнула.
Проходя мимо кладбищенской развилки, Васька рассказал со смехом о том, как они увидели привидение. На удивление, Вера восприняла эту историю очень серьёзно.
Она сказала юноше:
— Знаешь, Вася, в жизни происходит всякое. Бывает даже такое, что ни в какой сказке не случится. Ты улыбаешься, напрасно! Говоришь, нет никаких привидений, а покойники лежат смирно в своих могилах? Да, это так. В большинстве случаев. Но не всегда.
Случается, что дУхи живут бок обок с людьми, а бывает так, что умерший человек никак не может упокоиться. Не спрашивай меня — почему. Этого я не знаю. Но слышала, что от иного покойника можно получить большое зло. Недаром же люди интуитивно боятся могил, мертвецов и тому подобного. Держись подальше от кладбищенских чудес.
А вечером, уже прощаясь, Вера обняла Ваську и прошептала ему на ухо:
— Помни, что я сказала. Чую, случится нехорошее.
Борода с Прохором сидели в гостях у дедушки Малофея. Клавка, как обычно, разливала. Дед с удовольствием хлебал бражку, поглядывая на Клавку, словно кот на сметану. Старый охотник терзался завистью к своему товарищу. Он страстно желал каким-либо образом спровадить Прохора из дому и остаться наедине с гостьей.
Урвал себе Пронька молодуху! Дуракам везёт. Ну, ничего, Малофей не упустит своего! Старый-то конь борозды не испортит! Похотливые мысли хозяина читались на его лбу.
Прохор всё видел и понимал. Он давно уже угрожающе скыркал зубами, но кое-как ещё держал себя в руках. Однако, когда наглец Малофей перешёл все рамки приличий и попытался ухватить тётку за мягкое место, Прохора прорвало.
— Лапы убрал, пенёк!
Гранёный стакан вдруг вдребезги разбился об стену, гость вскочил на ноги. Дед, нешуточно испугавшись, тут же сложил руки на коленки.
Действительно, вид Прохора не предвещал ничего хорошего. Ноздри его раздувались, глаза горели.
— Проша! — многозначительно произнесла тётка.
Мужик опустился на место. Побледневший хозяин стал постепенно приходить в себя. Для окончательной поправки нервов гостья сунула деду стакан.
— А я вот всю жизнь мечтала на охоту сходить. Ну, там, птичек пострелять, зверушек. Интересно, наверное? — попыталась разрядить атмосферу Борода.
— Интересно ей! Охотиться уметь надо! — горделиво отвечал Малофей. Он очень надеялся ещё сохранить лицо перед гостьей.
— А ты умеешь, что ли? — подначила Клавка.
Она прилаживала к щеке пустой стакан, поминая про себя недобрым словом Алана — синяк вышел отменный.
— Что ли! Я охотник от Бога! Белку в глаз бью!
Малофей всё-таки надеялся придать себе значимости в глазах молодухи. Нос его покраснел, борода распушилась.
— Не слушай старого, Клава, врёт он всё! Ты, слепой крот, только по собакам стрелять мастак! — с ненавистью глядя на бывшего друга, вдруг сунулся снова Прохор.
— Сволочь!
Малофей поднялся из-за стола и скрылся в комнате. Уже через минуту он стоял в дверном проёме, нацелив ружьё прямо в лоб Прохору.
— У меня в стволе жакан! Щас от тебя только кусочки останутся, Проня! Значит, я по собакам стрелять мастак?!
Старик, в общем-то, миролюбивый и даже трусоватый, рассвирепел. Ружейные дула качались перед глазами былого товарища.
Но Прохора, тоже распалённого бражкой, испугать оказалось не так-то просто! Он оскалился, словно пёс, и вскочил с табуретки, классически рванув на груди фланелевую рубаху. Посыпались пуговицы.
— Стреляй, гнида! Коли духу хватит!
Эк, понесло их обоих! Клавка властно встала промеж расхорохорившихся спорщиков и растопырила в стороны руки.
— Ша, братва, угомонитесь! Убери ружьишко-то, деда, опусти стволы. А ты, Проша, пошто наговариваешь на человека? По собакам… Да хоть бы и по собакам!
Малофей незаметно ущипнул-таки Клавку за зад. Баба приветливо улыбнулась в ответ.
Конфликт благополучно замяли. Вскоре бражка закончилась, гости стали собираться домой. Борода на прощание игриво ткнула под рёбра Малофея.
Обнадёженный, хозяин оттащил Клавку в сторону и зашептал ей на ухо, щекоча седой бородой:
— Ты загляни ко мне вечерком — только одна, без Проньки! Я пензию получил, денежка у меня есть. Вина — море будет! Придёшь? Всё, договорились. Жду.
Старый охотник проводил гостей до калитки. Подождав, пока собутыльники скроются из виду, Малофей побрёл потихоньку в сторону магазина — закупать спиртное на вечер.
Дома Борода предложила:
— У меня ещё есть, остаточки… пара-тройка кружек наскребётся!
— Давай, не откажусь. Понервничал, — хозяин притворно схватился за сердце.
Клавка полезла на чердак и загремела там посудой. Вскоре она бухнула на стол кастрюлю, наполненную густой жидкостью.
— Вот, последнее. Ешь ложкой, как суп.
Через час Прохор уснул прямо за столом. Борода привычно стащила его на диван.
— Так, простыня, пододеяльник… Почему наволочка рваная? Такую получила? Ничего не знаю. Фамилия? Записываю. С получки высчитаю. Следующая! — Павла Сергеевна очень ответственно относилась к своим обязанностям.
Работа кипела, простыни с наволочками отлетали, как горячие пирожки. Очередь постепенно рассасывалась. Девчата расходились по своим баракам, отоваренные свежими комплектами постельного белья.
Опоздавшая Вера стояла в самом конце. Наконец, подошёл и её черёд.
Но завхоз растерянно развела руками:
— У меня закончилось всё. Обсчиталась, что ли? Ну, ладно, сдавай старое. Пойдём на склад, что-нибудь поищем.
Они вместе отправились в «святая святых» Павлы Сергеевны.
Отперев замок, завхоз пригласила:
— Проходи.
Запах стирального порошка и хозяйственного мыла перехватил дыхание. Однако Павла, казалось, этого не замечала. Она стала рыться в закромах, переставляя коробки с места на место.
Наконец, выудила откуда-то свежий комплект ипобедоносно потрясла им в воздухе:
— Вот, новенький, муха не сидела!
Не слыша ожидаемой благодарности, повернулась к Вере. Но та не обращала на завхоза внимания. Девушка буквально впилась глазами в давешнюю покупку. Чего это? Понравился ей крестик, что ли? Ишь, вылупилась.
Наконец, Вера повернулась к ней и спросила глухим голосом:
— Откуда это у Вас?
— А тебе какое дело? — вопросом на вопрос ответила Павла Сергеевна.
— Плохо дело, — словно не слыша её, произнесла девушка.
— Чего плохо? — завхозу стало не по себе.
Вот ведь Петя, обманщик какой! Врал ей всё, на пару с этим, кудрявым. Бабушка, наследство — а она поверила, как дура. Тьфу!
— Его нужно вернуть на место. Иначе — быть беде!
Вера посмотрела Сергеевне в глаза. Нет, в душу заглянула. Ведьма, брр!
Притащив телевизор в дом, и, после долгих споров, установив его на кухне, Петя с Шуркой решили отметить удачную, на их взгляд, сделку. Договорились скинуться по пятёрке.
Друзья отправились в магазин. Купили там три бутылки портвейна, сигарет и сырков. Домой — по разным причинам — идти не хотелось ни тому, ни другому. Петя не желал «сажать на хвост» любопытного болтуна Панкратыча, а Шурке надоели хуже горькой редьки Васькины нравоучения. Синий предложил пойти «куда-нибудь на природу», благо погода позволяла. Шурка против природы ничего не имел. Отправились к мостику у развилки.
По дороге приятели встретили доктора. Иван Иваныч пробирался домой, по всей видимости, из гостей. Доктора трясло, как осинку.
Рыбак рыбака видит издалека. Петя опытным глазом определил: доктору плохо, ему срочно требуется лечение. Человек не жадный, Синий рад был помочь местному эскулапу.
Он замахал рукой:
— Эй, Иваныч! Погоди минуту!
Шурка почувствовал себя не в своей тарелке: как-никак, он на больничном. Но Петя, оказывается, хорошо знавший доктора, успокоил друга.
— Шурка, не боись. Надо похмелить Иван Иваныча. А уж больничный-то он тебе продлит.
Окликнув врача, Синий подошёл к нему и начал шушукаться. Вскоре товарищ махнул Шурке рукой: давай, мол, подходи! Практикант опасливо приблизился.
Доктор, как ни в чём не бывало, поздоровался с парнем и спросил:
— Ну, так как, мужики?
— Хорошо, Иваныч. Разве ж мы своего Айболита в беде бросим? Правда, Шурка?
Кудрявый, молча, кивнул. По его мнению, Синий излишне фамильярничал с Иван Иванычем. Врач — друг и соратник директора, не ровня им с Петей! Но Шурка напрасно беспокоился.
Доктор запросто предложил:
— Приглашаю всех ко мне в гости.
Планы сменились, поход на природу отложили до лучших времён. Приятели отправились к Иван Иванычу.
Солнце уже давно село, но темнота не сгущалась. Лишь сумерки окутали дома лёгкой синей дымкой. Июньские ночи светлые.
Борода вынырнула из кустов неподалёку от Малофеевой избы. Как правило, нормальным дорогам и тротуарам она предпочитала собачьи тропы. Осмотревшись по сторонам, Клавка постучалась в светящееся окно. Вскоре сквозь немытое стекло показалась седая борода. Дед пошёл открывать, звякнула щеколда.
— Проходи, девка, — пригласил Малофей.
Клавка последовала в избу. Хозяин, потирая потихоньку руки, прошаркал валенками следом.
— Присаживайся, — дед только что не облизывался, — вот, я тюри намял, на закусочку. Зубов-то у меня нет, мягенького надоть…
— Вино где? — Клавка уселась за стол, закинув ногу на ногу.
— Вино? Чичас, — старик полез за печку и вытащил оттуда бутылку красного.
— «Кавказ» — заборы крась! Стрёмное винишко. Да и маловато будет, — Клавка прикидывала про себя, каким макаром отъять у дедки ружьё.
Малофей тем временем разлил вино по стаканам:
— Пей, знай. Тебе хватит. Тюрю ешь.
Выпив, Клавка захотела курить, но вспомнила, что папиросы остались дома. На просьбу гостьи дать табачку прижимистый Малофей лишь развёл руками. Он искренне считал, что хозяина куревом должны обеспечивать гости, и поэтому на покупку табачных изделий никогда не разорялся, считая это лишней тратой денег. А про запас у деда имелась заначка.
Борода хмыкнула. Потом оторвала кусок от газеты, используемой хозяином вместо скатерти. Нырнула за печь. Бесцеремонно вытащила оттуда банку с окурками, которую домовитый Малофей убирал подальше от посетителей.
Дед лишь крякнул с досады. Клавка же выбрала несколько окурков пожирнее и, как ни в чём не бывало, стала потрошить их, намереваясь скрутить себе цигарку.
Какая шустрая! Малофей решил не миндальничать с гостьей. Он незаметно подкрался сзади и цепко схватил «молодуху» за грудь. Клавка, вскрикнув от неожиданности, выронила самокрутку.
— Что, приятно? Погоди-ка, сейчас тебе чего покажу, — старик принялся расстёгивать ширинку заскорузлыми пальцами.
Но Борода не намеревалась рассматривать дедовские гениталии. Она схватила грязный пестик (вероятно, тот самый, которым хозяин мял «тюрю») и тюкнула охотника-эротомана деревяшкой по лбу, рассчитывая, однако, силу удара.
Раздался гулкий звук, Малофей закатил глаза. Колени его подкосились, седобородый эксгибиционист медленно осел на землю.
— Показывай шишку тараканам, — удовлетворённо произнесла Клавка.
Надев припасённые перчатки, она ринулась в «залу» — за ружьём.
Через пять минут Борода уже шагала дворами: с бутылкой вина за пазухой и двустволкой на плече.
Практикант решил больной вопрос. Он продлил бюллетень ещё на три дня, мотивируя свою просьбу периодической головной болью. Что, впрочем, являлось истинной правдой. Голова у парня частенько трещала по утрам — с похмелья.
Приятели заседали в гостях до позднего вечера, благополучно пропив оставшиеся деньги. Ближе к полуночи Петю сморил сон, прямо за столом. Решено было его не будить — пусть спит. Шурка же засобирался домой.
Клавка подошла к дому Алана и спряталась за поленницу. В соседском окне, несмотря на поздний час, горел свет. Кажись, гуляют у докторишки? Борода стала внимательно слушать, приложив к уху ладонь.
Ждать ей пришлось недолго. Вскоре послышались голоса, открылась дверь — на улицу вышел Кудря. Наш пострел везде успел! Вот ведь проныра, уже с врачом дружбу водит. Ага, прощается. Хорошо, скатертью дорога.
Послышался голос доктора:
— Тузик, Тузик, иди домой!
Из-под крыльца выскочила собака и, колотя хвостом, юркнула в двери. Бог миловал, не унюхала! Клавка злобно сплюнула. Ничего, придёт и твоё время, стрёмная псина! Будешь ты шашлыком на лапках.
Ага, вот и Кудря покатил, с песнями. Ишь, разбушлатился! Иди, иди, милок, пока недосуг с тобой разбираться.
Хорошо захмелевший Шурка из гостей пробирался домой, мечтая как можно скорей упасть в постель. Но родная общага почему-то не появлялась. Да здесь ходу — на одной ноге допрыгать можно! Никак, заблудился? Кудрявый остановился и посмотрел по сторонам. Прудик какой-то незнакомый — весь в ряске, лягушки квакают…. Ой, в глазах плывёт! Попытавшись сориентироваться, парень выбрал направление и двинулся строго по намеченному маршруту.
Чертовщина! Опять этот прудик, будь он неладен! Шурка помотал головой, сосредоточился и отправился в путь, считая шаги и сверяя свой путь со звёздами. Но даже небесные светила не хотели сегодня помогать незадачливому практиканту. Чёртов прудик, квакающий лягушачьими голосами, снова преградил ему дорогу. Шурка помотал кудрявой своей головой, пытаясь прогнать наваждение. И вдруг услышал за спиной тихий, звенящий, словно колокольчик, смех. Кудрявый живо обернулся.
Девушка, одетая в длинное белое платье, смотрела на парня и улыбалась. Огненные волосы её были распущены по плечам и спадали до пояса. Такие волосы нынче — большая редкость.
— Милостивый государь, не проводите даму? — рыжеволосая улыбалась и немного растерянно смотрела на парня.
Она, что, заблудилась? Господи, до чего же хороша! Ну, как не помочь девчонке!
— Э, да… конечно! — Шуркин язык немного заплетался.
— Тогда, пожалуйте! — незнакомка выставила локоток.
Кудрявый с радостью ухватил девушку под ручку. Проводить? Да хоть на край света!
Участковый вышел из клозета, одетый по-домашнему: в майку и галифе. Уборная находилась на отшибе, поэтому для того, чтобы справить малую нужду, приходилось бегать через весь двор.
Но Ефимов ни за какие коврижки не променял бы свой сортир на городской тёплый туалет. В городе — что? Гарь, пыль, суета. А здесь! Благодать, тишина, прохлада. Старший лейтенант вздохнул полной грудью свежий воздух и присел на скамеечку возле крыльца.
Они шли в сторону кладбища. Шурка держал за руку рыжеволосую красавицу и млел от счастья. Надо же — такую девушку отхватил! Рыжая, как огонь! Точёный профиль, глаза — что два омута. Красавица!
Клавка осторожно выбралась из дровенника и мышью скользнула на крыльцо Иван Иваныча. На пару минут она прижалась ухом к дверям. Ни звука. Борода, удовлетворённо кивнув, перебежала к соседней квартире.
Окна Алана были темны. Наверное, уже спит. Не выйдет, касатик! Баба взяла с земли булыжник и швырнула в окно. Раздался звон стёкол. Клавка быстренько спряталась за «козлом», предназначенным для распилки дров. Она заняла огневую позицию — в положении «сидя».
Через минуту зажёгся свет. Ага! Борода взвела курки. Скрипнула дверь, появился Алан, в трусах и сапогах. Расстояние — шесть метров, ночь светлая, мушки видно. Промаха не будет. Клавка с силой надавила разом на обе «собачки». Раздался оглушительный грохот.
Громкий выстрел взорвал тишину. Кудрявый вздрогнул. Он почувствовал холод руки своей спутницы. Вспомнил! Безумный танец, окровавленные губы, нож… Яга! Мгновение спустя Шурка с криком нёсся прочь от незнакомки.
Ба-бах! Участковый буквально подскочил на скамейке. Через три секунды он уже мчался, как олень, примерно ориентируясь на звук.
Бог хранил Алана. Старенькое ружьишко не выдержало дуплета и разорвалось у Клавки в руках. Отбросив теперь уже бесполезную железку, Борода схватила полено и метнула его, целясь в голову ошарашенному парню. Попала! Мастер свалился. Тётка победоносно зарычала. Она схватила лежащую на «козле» лучковую пилу и направилась к врагу, намереваясь откромсать ему голову.
Алан лежал навзничь на крыльце, не подавая признаков жизни. Баба склонилась над своим врагом, в боевом запале раздувая ноздри.
Щегол, совсем пацан ещё! Что-то похожее на жалость слегка царапнуло Клавкино сердце. Чуть зацепило, но этого оказалось достаточно. Борода застыла в раздумье. Она машинально полезла за пазуху.
Вдруг что-то налетело на Клавку, свалив её с ног! «Что-то» оказалось Шуркой, несущимся со скоростью метеора и ничего не разбирающим на своём пути. В голове у Бороды затрещало, она распласталась на земле, бешено вращая глазами и пытаясь прийти в себя. Шурка же, увидев Клавку, заорал благим матом и исчез.
Вот ведь дурак! Все нормальные люди спят давно, а этот носится по улицам, как ошпаренный! Кряхтя, баба поднялась на четвереньки. Вино противно-липко разлилось по-за пазухой, распространяя приторное гнилостное амбре.
Внезапно громкий голос участкового скомандовал:
— Стоять! Руки вверх!
Старший лейтенант слегка задержался, приняв поначалу ошибочный курс. Но он быстро переориентировался по ходу движения и успел застать преступницу с поличным.
Клавка замерла. Потом стала медленно подниматься на ноги, надрывно охая. Вдруг внезапно Борода подпрыгнула — на манер кенгуру — и припустила зигзагами, стремительно удаляясь от стража закона.
— Стой, стрелять буду! Первый — вверх, второй — на поражение!
Участковый действовал по инструкции. Вот, только пистолета у него не было.
Клавка понимала, что Ефимов блефует. Она прибавила скорости. Старший лейтенант бросился за преступницей вдогонку. Бывший офицер-десантник, участковый не растерял ещё армейских навыков! В два счёта милиционер нагнал тётку и бросил её на землю. А после, вывернув немилосердно руки, связал нарушительницу брюшным ремнём. Задержание получилось красивым, как в кино.
Клавка-Борода была препровождена бдительным участковым в камеру — имелось в Березняках и такое заведение.
Резкой дребезжащей трелью зазвенел будильник. Васька скинул одеяло, влез в тапочки, потом схватил со стола чайник и, не одеваясь, двинул на кухню. Шурка даже не пошевелился. Но Васька знал, что товарищ его не спит. Ни храпа, ни сопения из Шуркиного угла не доносилось.
Через десять минут Васька вернулся в комнату — умытый, с горячим чайником. Кудрявый продолжал лежать в своей кровати тихо, как мышь.
Налив себе чай, парень окликнул приятеля:
— Шурка, вставай! Знаю, что не спишь. Чайку попей, колбаски поешь — составь компанию.
Детдомовец с любопытством высунул голову из-под одеяла, а через две секунды уже был на ногах. Никакое похмелье не отшибало у Шурки аппетит. Позёвывая, парень уселся за стол и отрезал себе добрый ломоть «докторской».
— Где взял?
— Тебе привет от Виктории. Беспокоится она — куда, мол, Шурка пропал? Вот, колбаску передать велела. Говорит, покушайте, ребятки, вкуснятинки. Добрая она, Вика твоя, — Васька почему-то вздохнул.
— Это точно. Кормит меня всегда — на убой! Правда, Вика, оказывается, замужем.
Шурка отрезал себе второй кусок. Он жевал колбасу и думал — говорить ли Ваське о вчерашнем наваждении?
Наконец, кудрявый решился:
— Слушай, Васька, я вчера такое видел! Аж до сих пор волосы дыбом стоят.
— Дыбом? Это ты просто не причесался.
Шурка, не обращая внимания на прозрачный намёк, продолжил:
— Мы с Петей вчера были в гостях у доктора. По делу. Я договаривался насчёт больничного листа. Чуть выпили. Петя там и уснул, а я погрёб домой. Дошёл, значит, до какого-то прудика. Там лягушки квакают, как сумасшедшие, интересно так. Я послушал немного, хотел уже дальше идти.
Вдруг, гляжу — девчонка! Улыбается, проводить до дому просит. Ну, разве откажешь красивой девушке? Я и пошёл. А лучше бы не соглашался! Чуть кровь мою не выпила, ведьма рыжая! Еле убежал. До сих пор страшно — боюсь, не пришла бы упыриха за мной.
— Ещё больше пей — не такое привидится. Помнишь, ты мне рассказывал про белую горячку, что у вашего воспитателя в детдоме случилась?
— Я тебе правду говорю! Никакая это не горячка!
Шурка обиженно засопел, потирая опухший лоб. Где же он стукнулся?
— Значит, вчера была ведьма, — Васька обтёр губы носовым платком, — а завтра что, зелёные человечки прилетят с Луны?
— Тьфу на тебя. Ничего больше не расскажу!
Кудрявый ещё раз потёр шишку над бровями. Вспомнил! Они столкнулись лбами с Клавкой.
Борода ходила по камере туда-сюда, отсчитывая шаги. Вид её был ужасен. Неудачный выстрел опалил брови и ресницы, испачкал сажей лицо. Разлитое вино оставило багровые разводы на одежде, которая теперь жутко воняла. Откуда взялся этот участковый, в рот ему ноги? Вот ещё, геморрой! Жутко хотелось курить.
Вдруг загремел засов, распахнулась дверь. На пороге стоял Ефимов.
— Выходи. И не вздумай больше бегать. Шутить с тобой не буду, могу ведь, невзначай, и сломать что-нибудь.
Клавка вышла из своей темницы, заложив руки за спину. Камера была, собственно, чуланом без окон, отделённым от кабинета участкового дощатой переборкой.
Усадив задержанную на табуретку, Ефимов приступил к допросу:
— Так, давай пока без протокола. Кто такая — имя, фамилия, где проживаешь, по какому поводу появилась у нас…
— Да не гони ты, мент. Дай лучше закурить, — Борода не изъявляла ни малейшего желания сотрудничать со следствием.
— Не курю. Так, будешь разговаривать, или нет?! — участковый заметно повысил интонацию.
— Чего ж не поговорить? Давай поговорим. Ой-ёй, не выспалась я что-то! — Клавка вызывающе зевнула.
Ефимов стал раскаляться прямо на глазах. Глаза его налились кровью, кулаки сжались так, что побелели костяшки. Задержанная же, напротив, держалась нарочито спокойно.
Вдруг раздался стук — появился Грендельман, собственной персоной. Он прошёл и по-хозяйски уселся на стул, тут же освобождённый для него старшим лейтенантом.
Директор достал пачку «Космоса», прикурил от бензиновой зажигалки, и с интересом уставился на Клавку:
— Дай-ка, посмотрю на тебя. Ты становишься знаменитой.
— Я тебе чё, зёбра? Посмотрит он на меня… это что за фрукт, а, лейтенант?
— Я, в какой-то мере, тоже отвечаю за порядок в Березняках. К твоему сведению — директор совхоза имени Карла Маркса. Грендельман Наум Лаврентьевич.
Директор откинулся на стуле и с наслаждением затянулся сигаретным дымом, заманчиво щекоча ноздри страдающей от отсутствия папирос бабе.
— Имени Карла Маркса? Кхе! Я читала «Капитал». Мне понравилось. Да здравствует Карл Маркс! — Клавка вспомнила болтовню Прохора.
— Не богохуль… не кощунствуй!
Грендельман грохнул кулаком по столу, но тотчас скривился и затряс рукой, поймав занозу. Тётка ехидно улыбнулась, участковый дипломатично уставился в окно. Наум Лаврентьевич, чертыхаясь, снял с лацкана пиджака значок «Ударник коммунистического труда» и оттопырил иголку. Он решил на месте устранить травму.
— Вот, о чём ты сейчас думаешь? Надеешься, что тебе всё сойдёт с рук? Ошибаешься, — продолжил беседу директор, пытаясь выковырять проклятущую занозу.
Конечно же, он не знал мыслей Клавки. А баба сейчас думала только об одном — как бы закурить бы! Она готова была выхватить сигарету прямо из зубов директора. Как назло, Грендельман запросто раздавил в пепельнице целых полсигареты. Вот где кощунство-то!
— Закурить дай, бугор! А то, уже уши опухли, — не выдержала, наконец, арестованная.
Грендельман без разговоров выдал Клавке сигарету и щёлкнул зажигалкой. Борода начала жадно затягиваться, выпуская дым через нос. Сигарета сгорала со скоростью спички.
— Ну, ровно, паровоз дровяной! — съязвил не без удовольствия участковый.
Тётка не удостоила ответом милиционера. Она ловила кайф! Наконец, докуренная до фильтра сигарета была затушена об каблук. Грендельман к тому времени вырвал из ладони занозу. Стороны созрели для конструктивного диалога.
— Какого хрена ты здесь делаешь?
Директор был мужик простой, поэтому и вопрос он задал в не очень культурной форме. Впрочем, такой тон Клавка прекрасно воспринимала.
— Замуж собралась.
— Не нравится мне это, — Грендельман покачал головой.
— Так ведь не за тебя замуж-то, дядя! — баба хохотнула, каркнув по-вороньи.
Старший лейтенант снова сжал кулаки. Ох, доведёт когда-нибудь эта гражданка до греха! Нервы, после контузии, у Ефимова были ни к чёрту.
— Ну-ка, хватит тут балаган устраивать! Теперь ты послушай меня, тётя! Разрешите, Наум Лаврентьевич?
Грендельман согласно кивнул. Клавка, понимая, что шутки кончились, прекратила паясничать. Она выжидающе замолчала.
Ефимов принялся говорить:
— Как только ты появилась на горизонте, в нашем посёлке пошла череда непонятных криминальных происшествий. Начнём с того, что у Прохора сгорела баня. Я, конечно, допускаю, что хозяин сам спалил её по неосторожности. Хотя — как я себя помню, а это уже четверть века добрая — Прохор пьёт. Он почти ежедневно пьяный, но пожаров никогда не устраивал.
Далее. Вчерашняя стрельба. Вообще уже через край! Хорошо, что обошлось без трупов. Пока без трупов. Но ждать, когда ты отправишь кого-нибудь на тот свет, я не намерен! Лучше уж, я тебя сейчас посажу.
— А ты докажи, что я стреляла. Свидетелей опроси, отпечатки сними, экспертизу проведи, — Борода ни на грамм не смутилась.
— Мы не станем ничего доказывать, — покачал головой участковый, — зачем нам лишние хлопоты? Пойдёшь за бродяжничество, да и вся недолга. А пока можно тебя в спецприёмник на пару месяцев определить, до выяснения личности. Посидишь, успокоишься.
— Ладно, чего вы хотите?
Клавка видела, что участковый не шутит. А в том, что «граждане начальники» могут устроить ей большие неприятности, она ни секунды не сомневалась.
— Убирайся отсюда подобру-поздорову! — ультиматум от имени властей озвучил Грендельман.
— Я бы уж давно отсюда свалила, да денег нет, — отвечала Клавка горестно, вздохнув.
— Вот тебе десятка. На дорогу хватит. И на папиросы тоже, — директор достал из кошелька «красненькую».
Борода, аккуратно сложив купюру, спрятала её подальше. Как говорится… хоть шерсти клок выторговала!
— Кстати, что там Алан сказал? — поинтересовался Наум Лаврентьевич.
— Ничего не знает. У него голова разбита. Оказали первую помощь, перевязали. Жить будет, — доложил участковый.
— А ружье, откуда взялось?
— Это Малофеево. Давно я хотел изъять у него двустволку, да всё руки не доходили. Вишь, выстрелила. Пришёл, значит, старика допрашивать, а он — ни ухом, ни рылом. Ничего не знаю, никого не видел. На лбу — вот такой рог! Говорит, что об печку стукнулся. Охотник-следопыт, хе! — Ефимов не удержавшись, улыбнулся.
— Дело заведёшь?
Грендельман раскачивался на стуле, поскрипывая всё громче. Участковый с опаской покосился в его сторону.
— Всё будет зависеть от поведения вот этой гражданки. И от моего настроения!
— Ну, так как? — директор повернулся к Бороде.
— Мне собраться надо, переодеться. Да, правду сказать, я и сама хотела уже рвать когти. Стрёмно тут у вас!
— Вот и скатертью дорога. День тебе на сборы, а к вечеру — чтобы духу твоего здесь не было!
Стул громко треснул. Ефимов с сожалением почесал затылок. Баба махнула рукой.
— Лады. Выпускай, начальник.
Прохор сидел во дворе на чурбачке и тоскливо пялился на облачное небо. Чёрные думы одолевали старого бобыля.
Вот помрёт сейчас мамка — и всё. Останется он, Прохор, один-одинёшенек, на всём белом свете! Сирота! Никому не нужен, никому не интересен. Детей нет, семьи нет.
А, может? Похоронить мать — да и самому не жить? Никто ведь плакать не станет. Если только, Клава чуть-чуть расстроится, коли услышит худое за Прохора.
Да уж, Клава! А он-то надеялся. Наладилась личная жизнь, любовь пришла! Накось, выкуси — как пришла, так и ушла. Уж не сбёгла ли вертихвостка к Малофею?
Вдруг послышались шаги. Прохор вскинул голову и увидел свою ненаглядную. Клавка, собственной персоной, вышагивала по штакетинам забора, заваленного когда-то ретивыми пожарными! Мужик радостно вскинул руку.
Но Клавка, казалось, не замечала товарища. Она торопливо проскочила в сарай. Слышно было, как гостья загремела там инвентарём. Минут через пять тётка появилась наружу.
— Что случилось, Клава? Где ты была? — Прохор очень переживал за подругу.
— Куда дел крест, Проша?
Клавка не удосужилась даже поздороваться. Чумазая и грязная — она походила на кочегара, только что отбомбившего смену.
— Должно быть, там, где спрятали, — предположил Прохор и повторил свой вопрос, — так, где ты была?
— Где была, там уж нет. А крестик наш накрылся медным тазом, — Борода сплюнула.
— Пускай, — безразлично ответил Прохор.
Он даже рад был тому, что злополучная находка пропала. Как только появился этот клятый крест, начались неприятности. Баня сгорела, мать совсем слегла. Пропади он пропадом!
Клавка присела на Прохоров чурбак, достала папиросу и задумалась. Да впрямь, о чём переживать? Ведь, прав Проша. Плюнуть, растереть и забыть!
Тётка, прикурив папиросину, неожиданно улыбнулась своему сожителю-горемыке:
— Да и чёрт с ним, с крестом этим! Невелико сокровище. Хочешь папироску, милый?
— Ага!
— Мамка-то как?
— Умирает, — горестно вздохнул Прохор, — не сегодня-завтра душу Богу отдаст.
— Держись, милок. Все там будем. Знать, время её пришло.
Клавке стало жаль соратника. Но, однако, пора уже и собираться. Она выдала хозяину несколько «Беломорин» на прощание.
— А зеркальце-то не ушло? — спросила Клавка, как бы невзначай.
— Поди, не проверял. Спасибо за курево, — Прохор постучал мундштуком папиросы о костяной ноготь.
Оставив хозяина наедине со своими невесёлыми мыслями, Клавка пошла в дом. Ага, цацка на месте! Как любая нормальная женщина, Борода не удержалась от того, чтоб не посмотреться в зеркало. Досадливо рыкнула. Ну и вид! Надо бы привести себя в порядок.
Клавка умылась под рукомойником и расчесалась на скорую руку старухиным гребнем. После чего подыскала себе чистую одежду, порывшись немного в семейном сундуке. Плиссированная юбка и кружевная блузка почти подошли ей по размеру.
Сменив гардероб, Борода стала собираться в дорогу. Она сняла с гвоздя клетчатую сумку, бросила туда полбуханки чёрствого хлеба и три варёных картошины «в мундире». Больше никаких продуктов в Прохоровом жилище не имелось. Всё, пожалуй, пора в дорогу!
Хозяин услыхал шум. Он высунулся из беседки и увидел, как Клавка — с сумкой на локте — снова покидает дом.
— Ты вернёшься? — крикнул вдогонку мужик.
— Да! — ответила Борода, не оборачиваясь.
Прохор почесал затылок. Таки бросила! Правду люди говорят — одна беда не ходит. Всё — не слава Богу!
В понедельник выдали аванс. Васька разбогател на пять новеньких хрустящих десяток. Шурке выписали поменьше — всего тридцать рублей. Начавший было возмущаться практикант получил вразумительное объяснение в бухгалтерии. Раз болеешь — на аванс можешь не рассчитывать, таковы правила. А денежки тебе, парень, выписали исключительно из человеколюбия, ведь в бухгалтерии добрые люди сидят. Они прекрасно понимают, что молодым людям нужно что-то кушать. Так что — распишись в ведомости, забери свою тридцатку, скажи спасибо и отходи от кассы. После такой отповеди у кудрявого пропало всякое желание качать права.
Получив деньги, ребята отправились домой. ДорОгой Шурку потянуло на рассуждения. Им выдали аванс, хорошо! Наконец-то Шурка купит себе клетчатую рубашку, которую присмотрел ещё две недели назад. Шмотка — что надо, хорошо будет смотреться с джинсами. Кстати, об этом ему говорила Вика, а уж она-то разбирается в таких вещах — будь здоров!
Вот, Васька всегда недоволен Шуркиными похождениями, а ведь это он, Шурка, вернул джинсы и куртку, спроворил телевизор в дом. А если даже Шурка и выпивает, то всегда — для пользы дела. Так что, не боИсь, Васька. Пока Шурка с тобой, всё будет путём.
Вдруг Васька прервал монолог приятеля:
— Смотри, опять эта тётка!
Кудрявый вздрогнул. Борода шагала по дороге навстречу им. Разминуться с уголовницей не представлялось никакой возможности. Нет уж, фигушки, джинсы Шурка ей не отдаст ни за что! В крайнем случае, можно пожаловаться участковому. Тот дядька строгий, в обиду не даст.
Но Борода не собиралась грабить Шурку. Она улыбнулась ребятам очень даже душевно.
— Привет, соколики.
— Здрасьте, — ответил Васька вежливо.
Шурка промолчал. Расшаркиваться с этой бандиткой? Нет уж, увольте! Кудрявый демонстративно отвернулся в сторону.
— Вы, ребятки, наверное, думаете, что это я вас «обула» тогда? Ошибаетесь. Тётка Клава и сама перепугалась до смерти, когда эти душегубы нарисовались. Скажи я что-нибудь им супротив — лежать бы мне под столом с перерезанным горлом. Вас, молодых, бандюги пожалели, убивать не стали. Со мною бы не чикались. Вжик ножичком! И на небе тётка Клава, с ангелочками «аллилуйя» распевает. Ой, соколики! Вишь, как нехорошо вышло-то. Не знаю, как вам в глаза теперь смотреть! — запричитала привычно Клавка, с жалостью глядя на ребят.
— Чего же тогда наши шмотки одевала? — подозрительно спросил Шурка.
— Ваши? А я и не знала. Мне их продал Генька, то есть — Сашка… Ну, в общем — тот, молодой. Вот, чёрт, под монастырь меня подвёл! И чего, думаю, вы на меня волками смотрите? Господи, неудобняк-то какой! А я в непонятках! Клянусь, не при делах, неувязочка вышла. Тётка Клава не обманывает!
— Ладно, извинения приняты, — остановил её Васька.
Шурка снова промолчал. В отличие от своего товарища, он не очень поверил словоизлияниям бабы. Кудрявый дёрнул Ваську за рукав: пойдём, мол, быстрее! Но от Клавки оказалось не так-то легко отделаться.
— Ребятки, дело есть, — схватила юношу за другую руку Борода.
— Слушаем Вас. Только короче, если можно.
— Вещичку одну не купите? Драгоценная, старинная, красивая! — Клавка закатила глаза в притворном восторге.
Васька отрицательно покачал головой:
— Не на что. Денег лишних нет, так что извините.
— Погоди, Васька! Покажи, чего там.
Шурку заинтересовали последние Клавкины слова. Старинную вещь можно задорого продать Павле Сергеевне.
— Ага, вот, — Клавка достала из кармана зеркальце и потёрла его об рукав, — глянь, какая красота! Подружке своей подаришь, а?
Вещь была действительно красива. Змейки играли на солнце, плоскость отражала зайчиков, слепя глаза. Ребята залюбовались антикварной безделушкой. Ага, заглотили наживку!
— Ну, как, берёте? У меня времени мало, на поезд опаздываю. Возьму недорого, сущие копейки. Тридцать рубликов, — Клавка обозначила цену.
— Тётя, ты охренела? Откуда у нас такие деньги? — Шурка покрутил пальцем у виска.
Борода не стала отвечать на грубость невоспитанного Кудри. Не время.
Она лишь спросила, слегка прищурясь:
— Сколько дашь, бедный родственник?
— Ну, надо подумать.
Шурка поскрёб затылок. Если купить за червонец, а толстухе впарить за тридцать… Или за сорок!
— Думай быстрее, у меня паровоз скоро подъедет, — заторопила баба.
— Далеко собрались? — вежливо поинтересовался Васька.
— По делам, — ответила уклончиво Клавка, — ну, как, берёте? Оно стоит не меньше сотни, но сейчас деньги нужны до зарезу.
— Я возьму! — вдруг согласился Васька.
Шурка удивлённо посмотрел на него и тут же уточнил категорически:
— За двадцать рублей! И ни копейкой больше!
После чего больно наступил на ногу приятеля. Васька только охнул.
Клавка досадливо сплюнула:
— Вот, всегда ты сунешься, Кудря! Да хрен с вами, берите за двадцать. Давай денежку. Прощевайте, соколики.
Борода спрятала за пазуху две десятки и отправилась своей дорогой. Ребята же принялись рассматривать чудную диковину.
Вера с Викой, закрыв столовую, отправились на автобусную остановку. Пыхтящий «ПАЗик» уже стоял под парами в ожидании девушек. Поздоровавшись с присутствующими, подружки проскочили назад и уселись на свободные места. Автобус тронулся.
Кроме привычных лиц давно знакомых им пассажиров, сегодня девушки заметили в салоне здоровенного парня, устроившегося в одиночку на трёхместном сиденье напротив водительской кабины. Суслонов, обычно ведущий себя с пассажирами бесцеремонно, угодливо улыбался и кивал головой, внимая каждому слову развалившегося в полулежачей позе здоровяка. В автобусе чувствовалось напряжение: всегда весёлые и болтливые, пассажиры молчали.
Амбал ткнул пальцем в сторону поварих и что-то сказал Суслонову. Водитель автобуса захихикал в ладошку, не отпуская руля второй рукой. Господи, вот не было печали! Скорей бы до дому добраться! Бугай всю оставшуюся дорогу без зазрения совести рассматривал девушек. И, похоже, интересовала его Вера.
— А кто эта, чернявенькая? — с интересом спросил здоровяк после того, как двери за девушками закрылись.
— Поселуха, — с готовностью отвечал Суслонов.
Он рад был услужить великану. Да и языком почесать лишний раз водителю автобуса доставляло удовольствие.
— Она здесь месяца три как уже. В столовой работает, вместе с толстушкой — подругой своей. С зоны пришла, расконвоированная, значит. Девка вроде серьёзная, вино не пьёт. Кажись, недавно со студентиком гулять начала.
— Что ещё за студентик? Не припомню что-то, — гигант наморщил лоб.
— Они не местные. Да и не студенты вовсе. Так, два пэтэушника-практиканта. Сопляков на практику сюда прислали.
Суслонов одновременно успевал крутить баранку, курить, болтать, переключать скорости и жестикулировать.
Его собеседник задумчиво почесал свой массивный, похожий на кабаний пятак, нос:
— Так я этому практиканту ноги-руки выдерну, спички вставлю и скажу, что так было.
— Ты можешь! — Боря угодливо рассмеялся.
— Да, пора навести здесь порядок. Как раньше! — детина тоже ухмыльнулся.
Вера вышла на вахту. Карие глаза блестели, чёрные локоны были уложены в причёску. Красавица! Стуча каблучками, девушка подошла к Ваське и взяла его под руку.
— Ну, что, пойдём?
— Конечно, — юноша улыбнулся и добавил загадочно, — у меня для тебя что-то есть.
— Вот как? Покажи! — потребовала Вера. Как и все представительницы прекрасного пола, она была не лишена любопытства.
— Позже, — Васька напустил на себя важный вид, — всему своё время.
— Ах, ты, салажонок, хвост распушил! — девушка ласково потрепала его по волосам, — пошли уже.
Они направились к выходу, смеясь и перешучиваясь. Павла Сергеевна, пьющая на вахте чай, горестно вздохнула вслед молодым.
Шурка выходил из магазина с двумя бутылками вина. Петя Синий поджидал его поодаль. Надо же обмыть новую рубашку! А с кем, как не с Петей? Васька пошёл к своей Вере, дарить зеркальце. Дурак! Загнали бы его толстухе за полсотни, как с куста! Так нет же, охмурила друга Верочка. Конечно, симпатичная девка, что тут скажешь! А, ладно, Шурку мало волнует чужая любовь, Шурке есть, с кем выпить. Петя, ничего мужик, с жизненным опытом, хороший сосед. Почему бы не угостить его?
— Эй, Кудря! А ну-ка, стой! — с лёгкой руки Прохора к Шурке прилипло это прозвище.
Гигантского телосложения парень, недобро поглядывая на практиканта, угрожающе подходил к нему вразвалочку. Молодой, мордастый, с заплывшими глазками и вздёрнутым кверху массивным носом — он был поразительно похож на свинью.
— Чего тут ходишь? Приехали, здрасьте — хорошо устроились? Давай сюда пузырь! За что? А так просто! Ах, не должен? На, держи тогда! — детина с размаху ударил Шурку.
Тот упал, выронив вино. Здоровяк поднял одну бутылку и засунул себе за пояс.
— Это тебе прописка. А дружку своему передай, что вообще головёнку ему отщипну. Ишь, явились тут, с девками нашими гуляют. Оторву голову и яйца!
Свинообразный повернулся спиной и пошёл прочь, по-хозяйски развернув плечи и слегка согнув руки в локтях.
У Шурки же после «плюхи» гудела голова. С помощью подскочившего Пети парень поднялся на ноги. Приятели подобрали вторую бутылку и удалились от магазина.
Они расположились возле своего камня. Васька, как всегда, предусмотрительно расстелил в траве курточку. Молодые люди устроились на ней — рядышком, вплотную друг к другу.
Вера, прильнув к плечу молодого человека, потребовала:
— Показывай, что у тебя.
Юноша достал зеркальце и запустил солнечного зайчика:
— Вот, это тебе. Правда, красивое?
Девушка взяла в руки подарок и внимательно стала его рассматривать. Потом, зажав зеркало в ладонях, закрыла глаза. Васька удивлённо взирал на свою подружку. Он не ожидал такой реакции.
— А где ты взял его, Вася?
Юноша, слегка раздосадованный, рассказал о недавней встрече с Клавкой. Вера слушала его очень внимательно, слегка кивая головой.
Когда же практикант закончил своё повествование, она спросила:
— Уж не та ли это Клавка, что к Светланке ездила? Очень похожа — по описанию. А как вообще вы с ней познакомились? Не вашего поля ягода эта.
Поколебавшись слегка, Васька поведал Вере об их дорожных злоключениях. Как они с Шуркой попали в вытрезвитель и остались без денег, а после, заманённые Клавкой в заброшенную квартиру, были окончательно ограблены уголовниками.
Выслушав скорбное повествование приятеля, девушка не смогла сдержать улыбки:
— Ох, и дурачки же вы! Головы людям даны для того, чтобы ими думать, а не вино сосать. Ну, ничего, учёба впредь. Навела тогда на вас Клавка — ясно, как Божий день. Света кое-что о ней рассказывала. С такими людьми, как эта баба, лучше вообще не якшаться — себе дороже встанет. Ну, да чёрт с ней. А вот это зеркальце… что-то с ним нечисто! Интересно, как оно появилось у Клавки?
— Слушай, откуда ты… знаешь?
Васька не нашёл подходящего слова. Но девушка поняла, что он имел в виду.
— От бабули. Нет, не улыбайся, это правда! Моя бабушка кое-что умела, и меня научила. Только не болтай никому, ладно?
Вера положила голову на Васькино плечо и задумалась о чём-то своём.
— Вера, а как ты сюда попала? По несправедливости? Дело в том, что вы с Викторией не похожи на людей, подобных Клавке. Я имею в виду не внешность, а … мировоззрение, так сказать.
— По несправедливости? — Вера грустно улыбнулась, — да нет, со мной поступили справедливо. Может быть, я когда-нибудь расскажу тебе свою историю. Если ты захочешь. Что касается Вики… Конечно же, она не Клавка — и не место ей за решёткой. Но судьба, вернее, народный суд распорядился так, что оказалась Виктория здесь. Она в своё время имела хорошую работу, была начальником отдела рабочего снабжения. А потом…
— А что потом? — продолжал лезть со своими наивными расспросами Васька.
— Есть такая организация, ОБХСС называется. Вот она и занялась Викой.
— Что за организация? Ты можешь говорить ясно?
До чего же иногда оказывается этот Вася непонятливым! И въедливым. Да что ему до Викиной судьбы?
— Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности. Теперь понятно?
— Понятно. Правда, не очень. Что она похитила?
Вера не ответила. Она молчала, нервно кусая травинку, и, казалось, не слышала очередного Васькиного вопроса.
Виталик ей сразу понравился. Высокий, широкоплечий, в ладно сидящей милицейской форме, он подошёл к двум десятиклассницам, впервые появившимся на танцах.
Лихо щёлкнул каблуками и представился, приставив руку к козырьку:
— Сержант патрульно-постовой службы Иванов. Никто не обижает, девушки? Если что, всегда можете рассчитывать на мою помощь.
— Хорошо, товарищ сержант. Будем всегда рассчитывать, — ответила кокетливо подружка Надя.
Вера лишь просто улыбнулась в ответ. Бравый сержант ожёг её взглядом и на время ретировался. Однако, как только объявили медленный танец, Виталик чётким армейским шагом подошёл к девушке и, по-гусарски галантно, пригласил составить ему пару. Весь вечер юная школьница ловила на себе взоры, метаемые из-под фуражки красавчиком-сержантом. А по окончании танцев Виталик проводил Веру домой.
Так они стали дружить. «Втрескал» в себя школьницу милиционер, как говорится — по уши. Но первая любовь не бывает счастливой. Пылкая, внезапно вспыхнувшая страсть, словно лихорадка, за полгода иссушила душу Веры. Невыученные уроки, ревность, слёзы в подушку и даже мысли о самоубийстве — через всё прошла глупая девчонка. Напрасные страдания! Избалованный женским вниманием красавец ни в грош не ставил наивные чувства десятиклассницы. Вот только поняла это Вера слишком поздно.
Однажды под сердцем её зашевелился ребёночек. С радостной вестью прибежала девчонка к милому. Виталик — взрослый и рассудительный. Пусть сам решает, когда свадьбу играть: до выпускных экзаменов или после. Однако любимый, узнав о ребёнке, ничуть не обрадовался.
Бросил небрежно, как пощёчину отвесил:
— Делай аборт. У меня уже есть невеста. Я сделал свой выбор.
В голове зазвенело, ноги подкосились. Вера по стеночке съехала на пол. Жених, теперь уже чужой, любезно проводил её на кухню.
Налил воды:
— На, вот, выпей. Успокойся.
Кухонный нож попался на глаза девушке. Большой такой хлеборез! А потом словно опустилась пелена. Вера смутно помнила, как держал окровавленными ладонями вылезающую требуху Виталик, и как истошно, нечеловечески, он кричал. Скорая, милиция… всё, будто в тумане!
…Через полгода был суд. На суде был потерпевший Иванов, а после суда был приговор. Но ребёночка уже не было.
Вера тряхнула головой, словно избавляясь от наваждения:
— Пойдём, Васенька, к нам в гости. Алан уже там, наверное. А вот Шурик в последнее время что-то стал забывать Вику.
— Он приболел немного, — улыбнулся Васька.
Молодые люди поднялись и, взявшись за руки, направились к комендатуре.
Шурка с Петей обмывали рубашку. Настроение обоих было испорчено случившимся инцидентом. Шуркина щека распухла, он молчал, пуская табачный дым к потолку. То голова, то лоб, то щека! Нет в жизни счастья.
Синий пытался объясниться с товарищем:
— Понимаешь, Шурка, всё вышло так быстро, что я и сообразить-то ничего не успел. Рраз! И ты лежишь, а он пошёл себе, как ни в чём не бывало.
— Да ладно, Петя, ты бы ничем не смог помочь. С таким здоровяком нам не справиться даже вдвоём. Так что, обиды нет. Наливай, давай, — Шурка затушил сигарету, подумав про себя, что Васька бы его в беде не оставил.
Синему он кто? Никто, просто собутыльник. А Ваське — друг. Настоящих друзей мало.
— Кабан офонарел вообще, ни с кем не считается. Освободился год назад, полный беспредельщик.
Петя, будучи местным, знал подноготную свинообразного. Шурка, слушая, разлил вино по стаканам. Подал собеседнику вино.
Синий выпил свою порцию и продолжил, глубоко затягиваясь папиросой:
— Сел он в шестнадцать лет за драку — троих на танцах в клубе искалечил. Прежний участковый жалеть не стал Кабана, усадил на реальный срок. Да и то, сказать: уже «условку» имел за мордобой. Учителю физкультуры на уроке в глаз заехал. Прикинь, борзой какой был. Взрослых парней хлопал на танцах, как мух. Не нашлось против него силы здесь.
В колонии для малолетних быстро бугром заделался, всех в кулаке там держал. Многим ребятишкам жизнь поломал, гнида. Как? Да вот так, просто: понравился — иди ко мне на шконку! Беспределом занимался, короче. Пятилетку и сидел там, рулил под ментами. Красный, что пожарная машина.
А с полгода назад Кабана закрыли снова. По подозрению в убийстве. Муж сестры его старшей был найден на сеновале с переломанной шеей. За две недели до того у Кабана с Веней, так звали шурина, произошёл скандал. Семейные дела тёмные, но только на моих глазах гонял Веня этого носорога по улице с вилами. Кричал, мол: ежели, ещё к моей дочери хоть раз подойдёшь — на сало пущу. Вот тогда-то я и увидел страх в глазах Кабана.
Отомстил потом Вене, видать, сволочь. Подлая у него натура, гнилая. Вот, продержали его на тюрьме полгода, да и выпустили за отсутствием состава преступления. Вроде, как Веня сам упал сверху, так следователь переиграл. Говорят, что Кабан эти полгода, что на тюрьме чалился, в пресс-хате заправлял. Похоже на то.
— А что такое пресс-хата? — полюбопытствовал Шурка.
— Туда лучше не попадать, — хмуро отвечал Петя, — там ломают. Вот, к примеру, пришёл ты на тюрьму, с ментами закусился по какой-то причине, либо же признанка от тебя требуется, или показания нужно сменить, а ты упираешься. И всё — здравствуй, пресс-хата! Заводят тебя в камеру, а там три-четыре таких вот Кабана. И начинают они тебя прессовать.
— Как?
— А как захотят. Бьют, калечат, могут опустить. А случается даже, и убивают.
— Но, ведь это запрещено законом! — искренне возмутилсяШурка.
— Законом, говоришь? Эх, молодой, глупый! Закон — что дышло, куда повернут, туда и вышло. От ментов на тюрьме таким вот Кабанам — кругом зелёная. Рука руку моет. Да только кто сейчас этому уроду предъявит, нет на посёлке серьёзных людей — так, шелупонь одна.
— А ты? — наивно спросил Шурка.
— А что я? Я — крадун, а не баклан. Нет здесь бойцов дерзких. Кабан знает об этом, вот и борзеет. Опять же, Ефимов ему поблажки даёт. Стучит он, похоже, участковому. Ну, ничего, дождётся Кабан, получит своё перо в печень! — видно было, что у Пети наболело на душе.
— Возьми ещё одну бутылку, — Шурка достал деньги.
Синий поднялся со стула:
— Одна нога здесь, другая там. Цвай минут!
Васька с Аланом возвращались домой от девушек. Уже наступал вечер, солнышко садилось.
Кавказец рассказывал о ночных событиях:
— Вот видишь, теперь я, как Шурка, тоже перевязанный хожу. Ну и баба! Ей бы мужиком родиться — отличный джигит из неё получился бы. Конь с яйцами. В меня из двустволки — бах! Ружьё — в клочья, а ей хоть бы что! Схватила полено, да так ловко мне в лоб зафитилила, что на раз вырубила. Багатур!
— Мы видели сегодня Клавку. Она собиралась уезжать, — сообщил между делом товарищу Васька.
Матюги и ругань отвлекли друзей от разговора.
— Это что такое? — Алан посмотрел в сторону дома, мимо которого они проходили.
Из раскрытого окна что-то кричал и тряс кулаком толстомордый парень. Широкие плечи его еле вмещались в оконную раму. Друзья остановились в недоумении. Через минуту здоровяк выскочил на улицу и побежал к ним, ругаясь и размахивая руками на ходу. Издалека было слышно, что он обещает убить Ваську. За что?
Подскочив к практиканту, Кабан (а это был он) размахнулся с плеча. Но неожиданно получил ощутимый тычок в челюсть от Алана. Агрессор опешил, но только на секунду. Детина яростно взревел, развернулся и бросился на мастера. Он растопырил руки, пытаясь смять врага, задавить его своей массой. Не тут-то было! Алан ловко отскакивал в сторону и одновременно наносил хлёсткие удары по Кабаньей физиономии. После непродолжительного боя Кабану, уже с разбитым носом и распухшей губой, удалось-таки изловчиться и схватить противника. Всё, теперь не уйдёшь! Он, словно медведь, стал сжимать Алана в мощных объятиях, намереваясь переломать кости врагу.
Но вдруг мощный удар по темени оглушил здоровяка! За спиной его стоял Васька, с дрыном наперевес. Гигант медленно отпустил осетина, потом повернулся назад. Замахнулся, пытаясь ударить. Однако, Васька не стал ждать, а «огрел» наглеца по лбу колом ещё раз. Кабан рухнул, как подкошенный.
— Это ещё что за свинья выскочила? — спросил Алан, потирая разбитые кулаки.
— Не знаю, — Васька пожал плечами.
Потом добавил восхищённо:
— Ловко ты его долбил. Вон как разукрасил!
— Бокс. Штука — полезная для таких вот ситуаций. Ладно, пойдём домой. С этим уродом после разберёмся. Непонятно, что он хотел.
Клавка пока никуда уезжать не собиралась. Она хотела отработать ещё одну делюгу. Накануне Малофей бормотал что-то про пензию — не мешало бы тряхнуть старого напоследок!
Тётка зашла в магазин, купила там две бутылки вина и направилась к жилищу старого сластолюбца. Но на дверях охотничьего дома висел амбарный замок. Значит, Малофей где-то гуляет.
Борода, недолго думая, двинулась в огород, заросший густым кустарником. Там, под смородиной, она и расположилась на отдых. Открыв бутылку, тётка сделала добрый глоток. Потом ещё, и ещё. Сладко зевнула. Ночь выдалась нелёгкая, можно чуток покемарить. А там, глядишь, и Малофейка объявится. Клавка устроилась на травке, положив под голову сумку. Сон одолел неугомонную бабу.
Малофей пришёл от Афиногеновны только вечером — в не очень хорошем настроении. Бюджет его уменьшился на три рубля.
За что платил? Товар-то просроченный. Молодуху бы! Охотник потрогал шишку на лбу и горестно вздохнул. О-хо-хо! Сняв замок, старик пошаркал в избу. Нырнул привычно за печку, достал бутылку с самогонкой, налил в стакан. Выпил. Хоть бы кто-нибудь зашёл в гости с бутылочкой! Побалагурить за жизнь. Малофей опрокинул ещё полстаканчика и занялся приготовлением ужина.
Кабан очухался в скором времени. Он грузно поднялся на ноги, сопя разбитым носом. Кровь его кипела, душа требовала немедленного мщения. Увидев брошенный противником кол, детина схватил его и с размаху жахнул о землю. Деревяшка разлетелась на части. Ничего, есть ещё силушка богатырская! Посмотрим, чья возьмёт!
Чёрного застрелить прямо сегодня, да и дело в край! А щенок очкастый… над ним можно, и даже желательно поглумиться. Кабан плотоядно ухмыльнулся. Что-что, а издеваться над людьми он умел и любил.
Не понял, на кого руку поднял, сосунок! Пятки лизать будет Кабану — на глазах у девки своей! Сам девкой станет!
Ружьишком надобно разжиться. У Малофея! Здоровяк наскоро оттёр под носом юшку и направился в гости к старому охотнику.
Дед в процессе приготовления ужина подзапьянел. Он сварил картошку и теперь, шатаясь, «мял тюрю» прямо в чугунке. Но громкий стук заставил его оторваться от своего занятия. Малофей, на всякий случай, припрятал бутылку под стол и только после этого пошёл открывать. Поздно, дверь с треском выскочила из петель!
В дом ввалился Кабан:
— Ты, чё, старый пень, уснул? Почему дверь не открываешь?!
— Милый, я больной, еле хожу… — залепетал испуганно Малофей.
— Больной, говоришь! Помнишь, за племянницей моей подглядывал на речке? Пора ответить, мурло бородатое! — Кабан умел нагонять страх.
— Ведь я тогда… всю пензию тебе отдал. Пожалей старика! — дед грохнулся на колени, размазывая слюни по бороде.
— Мне ружьё нужно! И чтобы — тихо, ни слова никому! Уяснил, дятел?!
— А нету ружья-то, я теперя безоружный, беззащитный…
С глаз Малофея градом капали крупные слёзы. Он очень боялся Кабана.
— Где берданка?! — пнул его под рёбра детина.
— Что за кипиш?
В дверях стояла Клавка, появившаяся, как всегда, внезапно. Она зевала и протирала глаза, не успев ещё толком проснуться. На локте бабы висела клетчатая сумка.
— Вот, она у меня оружье отобрала! — закричал Малофей дрожащим голосом, тыча пальцем за спину Кабана.
Бугай, повернувшись, непонимающе уставился на новую гостью. Однако недоумение его быстро прошло.
Оставив в покое старика, громила угрожающе двинулся на Клавку:
— Куда «пукалку» дедовскую подевала, кобыла?
Но Борода была не лыком шита. Изобразив на лице испуг, она пропела елейным голосом:
— Так здесь, в доме. Я ружьё от дедушки спрятала, за печку.
Кабан ринулся к печи, отшвырнув попавшийся под ноги табурет. Клавка быстренько вытащила из сумки бутылку-«бомбу» и, неслышно подойдя сзади, шарахнула ею грубияна по загривку.
Что-то хряснуло, «бомба» выскользнула из Клавкиных рук и закатилась под стол. Кабан упал, но сразу же встал на четвереньки, мотая головой и утробно рыча. Борода подхватила табуретку и ударила со всей мочи, целясь врагу в голову. Не попала! Кабан успел выставить руку, удар пришёлся вскользь.
Теперь он рванул в наступление. Вскочив на ноги, здоровяк схватил Клавку и швырнул её, словно волейбольный мяч. Борода пролетела через кухню и приземлилась на пол, глухо стукнувшись затылком о косяк. Голова её завалилась набок, руки обвисли, словно у тряпичной куклы. Каюк!
Малофей тем временем заполз под стол и со страхом наблюдал оттуда за развернувшейся баталией.
Кабан, весь залитый кровью, наклонился вниз и грозно подставил к носу охотника пудовый кулак:
— Пикнешь кому — убью!
Дед ничего не ответил, лишь часто-часто замотал головой. Он был близок к умопомешательству.
Здоровяк приказал хозяину:
— Собирайся! Будем труп выносить.
Малофей, глядя с ужасом на убивца, одел калоши. Он знал не понаслышке, на что способны подобные люди.
Кабан уже взвалил на себя Клавку:
— Пойдёшь вперёд. Смотри, чтобы никого не было. Да без шуток! Иначе, попрыгаю по тебе и живому кишки выпущу. Багаж её прихвати!
Бравый охотник смог только икнуть в ответ. Он отправился на разведку — дрожа, как осиновый лист. В затылок старику пыхтел страшный гость.
Пустынной улицей они прошли метров двести. Пожалуй, хватит церемоний! Детина остановился и, поднатужившись, швырнул Клавкино тело в заросший кустарником кювет. Малофей следом бросил сумку. Всё, кончено!
Кабан вытер пот со лба, потом хлопнул всхлипывающего деда по плечу:
— Теперь мы с тобой подельники! Если что, сидеть оба будем. Да не бзди ты, прокатит. Выпить есть?
— Ага, — старик, наконец, обрёл дар речи.
— Пошли, дёрнем.
Два силуэта — маленький и большой — растворились в полумраке летней ночи. Клавка осталась лежать брошенной в канаве.
Панкратыч ранним утром пробирался до дому. Его ещё пошатывало со вчерашнего, но голова уже начала немного соображать. Вышагивая по пустынной улице, мужчина смотрел себе под ноги, в поисках подходящего окурка. Вдруг, в траве на обочине он заметил клетчатую сумку. Знакомая вещь. Панкратыч потёр лоб, припоминая — где же он видел эту кошёлку? Вспомнил! Прохор в ней сдавал стеклотару.
Мужик подобрал с дороги палку и подтянул к себе сумку — явно не пустую. Открыв, засунул внутрь нос — о, удача! В сумке лежала бутылка вина, на две трети полная и закрытая пластмассовой пробкой! Вырвав зубами затычку, страдалец жадно присосался к горлышку. Вот ведь, подфартило! Мужчина расправился со спиртным в несколько глотков. Хорошо! Теперь, надо бы осмотреть местность повнимательнее. Вдруг, да ещё бутылочка найдётся! Панкратыч, сверкая глазами, полез в бурьян.
Там-то он и обнаружил Клавку. Будучи человеком сердобольным, сосед практикантов попытался разбудить спящую, как ему показалось, женщину. Но уже через пять минут Панкратыч въехал в ситуацию. Он, как ошпаренный, выскочил из канавы и со всех ног понёсся к дому Ефимова — участкового милиционера.
Через полчаса на месте происшествия стоял «УАЗик». Ефимов, на пару с вездесущим Грендельманом, уже осмотрели тело и теперь отдирали от своей одежды колючки. Панкратыч, сидя на подножке автомобиля, жадно курил сигарету, выпрошенную у директора.
Закончив приводить себя в порядок, представители власти отошли в сторону и приступили к серьёзному разговору.
— М-да, допрыгалась… попрыгунья-стрекоза. Это чрезвычайное происшествие, «чепэ». Не знаю, что и делать, — Наум Лаврентьевич в растерянности щёлкал зажигалкой.
— Мне-то какой минус! Да ведь, пожалуй, что и концов не найдёшь, отчего она померла. Чистой воды «висяк», — хмуро отвечал участковый.
— А, может, Андрей, ну её к чёрту?
Ефимов с ответом не торопился. Он внимательно осматривал форменные брюки, выискивая на них остатки колючек. Директор терпеливо ожидал.
Наконец, милиционер поднял голову:
— Лаврентьич, её ведь нет?
— Я даже не знаю фамилию этой бабы! Появилась непонятно откуда — не звАна, не ждАна, устроила тут войну, да ещё и умерла вдобавок! Надо бы закрыть вопрос.
— Согласен. Как мы это сделаем практически? — участковый снял фуражку и принялся её осматривать.
Грендельман затоптал окурок. Потом окликнул Панкратыча.
— Подь сюда, уважаемый!
Мужичок тут же вскочил на ноги и спешно засеменил на зов директора. Заглянул преданными собачьими глазами в лицо начальникам, обдав попутно запахом алкоголя.
— Да, Наум Лаврентьевич?
— Ты никому не болтал об этом? — Грендельман строго уставился на пьяницу.
— Нет, сразу же побежал к товарищу участковому. Я ведь понимаю серьёзность ситуации. Не все мозги ещё пропил.
— Это хорошо, что не все, — задумчиво проговорил директор.
Потом вдруг спросил:
— Как там Петя Синий поживает?
— Дык… поживает нормально. Дома пока, наверное. Ранний час ишо, — Панкратыч непонимающе открыл рот. Чего это он за Петю беспокоится? Не родня, кажись…
Тем временем Грендельман повернулся к участковому:
— Андрей, надо её в машину закинуть. Справитесь вдвоём? А ты, Панкратыч, чтобы ни слова никому! Понял меня?
Мужик кивнул, сделав торжественное выражение лица. Вместе с участковым они засунули Клавку в багажник. Потом все трое уселись в машину и покатили по направлению к Петиному дому.
Кабан был очень настырный. И мстительный. От своих намерений бугай отказываться не собирался. Пусть нет берданки, может, даже, и к лучшему. От ружья — до Малофея, а там копать легко. Быстро вычислят. Нет, действовать надо обдуманно, здесь горячку пороть не стоит. Никуда не денутся.
Собственно говоря, большим умом Кабан не отличался, но коварства ему было не занимать. Обид злобный силач не прощал никому. Вот, сегодня подняла на него руку баба — своё получила. Подохла, туда и дорога!
Запугав до умопомрачения старика и выпив все его запасы, детина ближе к утру направился домой — отдохнуть и немного залечить раны.
Машина остановилась неподалёку от общежития, директор совхоза повернулся к пассажиру.
— Иди, буди Петю. Будет вам шабашка сегодня.
Панкратыч смотался в дом. Через две минуты он вышел на крыльцо, а следом, протирая глаза, появился Синий — в безразмерных «семейных» трусах. Петя почесал ногу об ногу и, прямо босиком, устремился к «УАЗику».
Грендельман открыл дверцу:
— Здорово живёшь, Петро.
— Вам тоже не болеть, Наум Лаврентьевич, — Синий заметил участкового и, секунду помедлив, добавил, — доброго здоровьишка, Андрюша.
Ефимов в ответ лишь, молча, кивнул. Времени не было, поэтому директор сразу же взял быка за рога.
— Петя, нам требуются два трезвых человека для разовой работы. Посовещавшись на месте, рассмотрели две кандидатуры — твою и Панкратыча. Согласен?
— Лаврентьич, что говорил вождь? — Петя ткнул себя в грудь, попав Ленину в плешь.
— Он много чего говорил, — непонимающе отвечал директор.
— Всякий труд должен оплачиваться.
— А, ты об этом, — Грендельман улыбнулся, — да уж не обижу, рассчитаюсь с вами, мужики, сполна. Но, есть одно условие! Язык прикусить и никому не болтать. Иначе, запишу в личные враги.
— Зуб даю, могила! — Петя щёлкнул ногтем по жёлтой коронке.
— Тогда собирайся, время не терпит. Задачу поставлю в пути, — Грендельман демонстративно посмотрел на часы.
— Айн секунд, штаны одену.
— Да, вот ещё что. У вас там случайно лопата нигде не завалялась? А лучше две.
— Совковых нет. Только штыковая. Огород по весне копали, у комендантши позаимствовали, а вернуть забыли, — признался простодушно Петя.
— Прихвати с собой. Ну, всё, давай, шевелись! Одна нога здесь, другая — там! — директор постучал по циферблату.
После чего обратился к замершему в выжидательной позе Панкратычу:
— Помнится мне, ты плотничал во времена былые?
— Дык… Руки-то помнят! Иной раз так хочется что-нибудь стоящее сделать! — на глаза длинноносого пьянчужки навернулись неожиданно слёзы.
— Ну, вот сегодня и смастеришь поделку. Инструментом я обеспечу.
— Эт… не знаю. Смотря что, — засомневался Панкратыч.
— Гробик. Такую простенькую домовинку. Не в простыне же мы её хоронить будем! — Грендельман кивнул назад.
— Кхе-кхе, — поперхнулся бывший плотник.
Прокашлявшись, ответил серьёзно:
— Изладим.
— Вот и чудесно. Всё решили. Ну, где этот уголовник? Пора ехать!
Вскоре появился Синий, волоча за собой инструмент:
— Лопату еле нашёл — у Панкратыча под шконкой! Так спешил, что даже умываться не стал! Ещё полсекунды, соплю метну.
Петя высморкался — прямо в любимую клумбу комендантши. Участковый осуждающе покачал головой. Прочистив нос, Синий полез в автомобиль.
— Двигайся, Панкратыч. Ишь, развалился как барин!
К свежему аромату креплёного азербайджанского прибавился запах вчерашнего перегара. Физиономия Ефимова стала похожа на сухофрукт, Грендельман опустил стекло. Наконец, все устроились. «Похоронная процессия» тронулась.
Малофея трясло мелкой дрожью. Спиртное не помогало, ударная доза валерьянки тоже не оказала эффекта. Влип, влип, влип! А всё этот Кабан забери его дьявол! Не человек, а исчадие какое-то.
Дед прямо в калошах лежал на пружинной кровати с никелированными шишечками и тихонько скулил, сам того не замечая. Седая борода его подрагивала, из-под зажмуренных глаз сочились слёзы, а руки старого охотника скрестились на груди, словно у покойника. Ему было отчаянно страшно.
Директорский «УАЗик» остановился на дороге, немного не доехав до кладбища. Наум Лаврентьевич вышел из машины и закурил уже десятую, пожалуй, сигарету за сегодняшнее утро.
— Лаврентьич, куришь много. Нельзя так, — угрюмо заметил участковый, спрыгивая со ступеньки.
— Да, я знаю. Нервы ни к чёрту. Ну, где её закапывать будем?
Грендельман растерянно осмотрелся по сторонам. Ефимов решил, что пора уже брать инициативу в свои руки.
— Сейчас, проведём рекогносцировку и всё решим. Положись на боевого офицера ВДВ, — участковый развернул плечи.
— Бывшего офицера, — машинально поправил директор.
— Бывших десантников не бывает. Десант — это на всю жизнь! — глаза старшего лейтенанта блеснули, голос зазвенел.
— Извини, Андрей, конечно, — виновато улыбнулся Грендельман.
— Проехали, — участковый перешёл к делу, — я думаю, на кладбище её хоронить не стоит. Не нужно никаких надгробий и памятных знаков. Сам разумеешь, не собаку закапываем. Людишки увидят могилу неизвестную, судачить будут, до района дойдёт, не дай Бог. С начальством как объясняться будем?
— Да, я понимаю всё это. Может быть, вон там, на пригорке у пеньков уложим? Хорошо, безлюдно, да и от погоста недалеко, — Грендельман кивнул на заросли ежевики.
— Слышал байку про это место? — вместо ответа спросил старший лейтенант.
— Сказки пьяного Малофея, — презрительно отозвался директор, потом добавил устало, — да хоть бы и похоронен кто там был… ей веселее в компании.
— Значит, решено. С местом захоронения определились. Сейчас поставлю задачу бойцам. Эй, орлы! Ко мне!
Между тем «бойцы» уже вылезли из транспорта и что-то обсуждали вполголоса. Услышав команду старшего лейтенанта, они скорым шагом направились к начальству. Лопату, как винтовку, Панкратыч держал на плече.
Участковый, не теряя времени, начал ставить задачу:
— Так, граждане. У нас в наличии имеется покойник, то бишь — тело мёртвого человека. Судя по всему, признаки насильственной смерти отсутствуют. Следовательно, никакого криминала. Человек, то есть труп его, без паспорта и каких-либо иных документов, подтверждающих личность. В нашем посёлке не проживал, то есть не проживала. Вообще, чёрт её дери, непонятно откуда взялась… взялось. Короче, закопать её надо по-тихому, да и делу конец. Как говорил уважаемый мною товарищ Сталин: нет человека — нет проблем. Вот такая вам шабашка, мужики. Задача ясна?
Панкратыч согласно закивал головой. Но Петя, сведущий в Уголовном кодексе и на собственной шкуре познавший жёсткость советских законов, засомневался.
— Это как так, граждане начальники? Кто ей экспертизу проводил? А вдруг, смерть всё-таки насильственная? Может, этот труп полпосёлка видело? Если, вдруг, откроются какие-то обстоятельства, связанные с гибелью данного человека? Вы-то соскочите, а Синему что будет? Тюрьма?
— Петя, никто тебя сдавать не собирается, — перебил недовольно директор.
Он достал пачку, выдал сигаретку протянувшему руку Панкратычу и закурил сам, явно нервничая.
— Это, — он ткнул пальцем в багажник, — проблема, свалившаяся, можно сказать, с неба. Если ты не согласен нам помочь, то, как говорится: вольному — воля. Без тебя справимся.
— Незаменимых людей нет, — поддержал его участковый, вспомнив очередное изречение любимого Иосифа Виссарионовича.
— Э, никто не отказывается, — Петя не хотел портить отношения с начальством, — лишь бы, не было последствий.
— Последствий не будет! — отрезал Грендельман, — если вы, конечно, сами по пьянке языки свои не распустите.
— Лаврентьич, я за себя стопроцентно уверен, а вот Панкратыч у нас может и сболтнуть лишнего. Дай докурю, сосед — Петя попытался выхватить окурок у напарника.
— Это я могу сболтнуть?! — возмутился бывший плотник, — Наум Лаврентьевич, не слушайте этого каторжника! Ничего тебе не дам, сам курить хочу! Сосед, называется!
— Ладно, хватит собачиться, — прервал перепалку «друзей» начальник, — работать пора! Выгружаем тело!
Панкратыч послушно ринулся открывать багажник, однако напарник его не спешил.
— Ещё один вопрос, — Петя поднял палец над головой, — шкурный.
Грендельман понял с полуслова:
— Каждому по десятке. Расчёт — сразу же по окончании работы.
— Идёт. Но, по старой русской традиции, копателям — выпить и закусить в процессе работы.
— Это будет. Привезу через час, вместе с досками и инструментом. Приступайте, приступайте, время не терпит! — заторопил снова Грендельман.
— Лаврентьич, дай хоть пару сигарет! — выложил своё последнее пожелание Петя.
— Держи, нищета, — директор подал ополовиненную пачку «Космоса», — оставь себе. Так, достали покойницу быстренько! В кустики, в кустики её! Давайте, мужики, арбайтен!
«УАЗик» с начальством укатил, а соседи-компаньоны, перекурив ещё, приступили к работе.
Кабан нацепил тёмные очки, спрятав под них подбитый глаз. Но покалеченный орган осязания основательно портил внешний вид. Примочки, к сожалению, не помогли.
Осмотрев себя в зеркало, бугай пришёл в ужас. Мало того, что нос распух, он ещё свернулся набок! Кабан за свою короткую жизнь поломал немало чужих носов и прекрасно знал, что теперь этот дефект останется навсегда. Вот же сволочи какие, лицо искалечили! Ну, ничего, час расплаты близок. Невелика деревня, никуда не денутся с подводной лодки.
Через полтора часа директорский «УАЗик» подкатил снова. Из багажника его торчали не струганные доски. Между тем, Панкратыч отдыхал, прислонившись к пеньку. Виновница переполоха лежала до поры в кустах ежевики, заботливо прикрытая от солнца лопухами. Пети вообще не было видно. Из начатой, глубиной примерно по колено, могилы виднелась штыковая лопата.
— Что-то быстро ты устал. Куда делся коллега?
Грендельман начал доставать из сумки продукты — бутылку водки, полбуханки чёрного хлеба, банку толстолобика в томате. Натюрморт с гранёным стаканом! Панкратыч заводил носом.
— А сигареты?
— Травитесь!
Две пачки «Примы» бухнулись в траву, рядом с толстолобиком. Грендельман понимал, что на такую публику сильно давить нельзя.
— Да, вот ещё лимонад, «Буратино». Андрей, подай одну бутылку. Куда Петя-то запропастился?
— «Буратино» — это хорошо!
Панкратыч открыл зубами металлическую пробку и, не удостоив ответом директора, жадно припал к горлышку. Грендельман начал потихоньку закипать.
— Я тебя спрашиваю, или вон ту ворону?!
— Петя ушёл за водой! Мы тут от жажды, как два Буратины, одеревенели совсем, — оторвался, наконец, от бутылки бывший профессиональный плотник.
— Ясно. Отдохнул, попил? Пошли — выгружать доски с инструментом.
Мужик нехотя поднялся и отправился к машине, поспешая вслед за начальством. Директор уже вытаскивал из кабины плотницкий ящик.
— Проверяй ассортимент. Что принял, то и сдашь мне, понял?
Панкратыч, кивнув, принялся монотонно перечислять:
— Гвозди, пила, топор, молоток… Ага! Рубанка нет!
— На кой тебе рубанок, дядя? — подал голос, молчавший до сих пор, Ефимов.
— Дык, ведь… чтоб домовинку… по-людски, — попытался объяснить временно нанятый работник.
— И так сойдёт. Невелика помидорина.
Участковый посчитал на этом, что разговор закончен и демонстративно отвернулся от горе-плотника. Он ни во что не ставил подобную публику. О чём вообще можно говорить с людьми, по которым давно плачет лечебно-трудовой профилакторий? Будь его, Ефимова воля — давно бы все эти Панкратычи, Пети, Прохоры… спички лобзиком выпиливали! За забором с колючей проволокой, бессрочно. Никчемные граждане, совершенно потерянные для общества.
Панкратыч же принялся выгружать доски, приговаривая:
— Двухметровка, обрезная.… Второй сорт, ёлка.… Сгодится на гроб, Наум Лаврентьевич! Изладим!
Тем временем на горизонте появился Петя. Он тащил с собой трёхлитровую банку воды.
— Вот, к мостику бегал за водичкой. Жажда замучила, знаете ли.
Грендельман понимающе кивнул. Вскорости работа закипела. Мужики, как кроты, копали землю, могила становилась всё глубже. «УАЗик» отъехал.
Кабан поднял руку. Автобус остановился посреди дороги, утонув в облаке пыли. Дверца открылась, амбал протиснулся в салон.
— Ты чего в очках? — полюбопытствовал Суслонов.
— Солнце слепит, — буркнул в ответ Кабан.
И, чтобы избежать дальнейших вопросов, повёл свой разговор.
— Хотел договориться кое о чём с тобой, Суслик.
Водителю автобуса не нравилось, когда его так называли, но он промолчал. Отметив злорадно про себя, что у местного «короля» разбит шнобель, Боря сделал вид, что внимательно его слушает, и даже подобострастно склонился в сторону пыхтящего здоровяка.
— Говори, кореш!
— Мне в район скоро надо будет съездить. Подкинешь до вокзала?
— Так это… без промблем, с утра. Автобус идёт по расписанию. В аккурат, к электричке, — непонимающе ответил водила.
О чём договариваться-то Кабан собрался? Пять копеек за билет он сроду не платил. И никогда об этом не договаривался.
— Ага, ну и ладно, — бугай помолчал немного, потом попросил, — дай папиросу!
Суслонов выдал ему «Беломорину» и закурил сам, ожидающе глядя на собеседника.
Поняв, что пауза затягивается, Кабан, наконец, приступил к главному:
— Где мне найти щенков? Ну, практикантов этих сопливых…
— А ты разве не знаешь? Они живут в одной хате с Панкратычем и Петей. Кудря — выпить не дурак, а очкастый всё к Верке таскается. На пару с этим — грузином ли, армяном ли… Да, ты, поди, не знаком с ним. Тоже недавно здесь объявился. Так вот, они в комендатуру, почитай, каждый день шныряют. Ближе к ночи только домой возвращаются. Любовнички, мать их растак!
Боря захихикал. Но Кабану сегодня было не до шуток.
— А Верка — это та самая, чернявенькая? — спросил он, потрогав нос осторожно.
— Ну, да, она. Недотрога, что ты. Я хотел её снять, подъехал тут на кривой козе. То, сё, говорю, давай на пикничок съездим в выходные, на природу. Отдохнём культурно, пятое, десятое. А она мне, мол, вы, дядя женатый, так вот и идите домой — к супруге, к детишкам. Ой, думаю, кому ты нужна, цаца! Тут девок — раком до Китая не переставить, и все дают. Милуйся с практикантом своим, сопли ему вытирай, дура!
Суслонов замолчал. Он поплевал на папиросу и аккуратно выкинул её в окошко. Кабан бросил окурок на пол салона. Шофёр чуть заметно скривился, но, из благоразумия, ничего не сказал.
Наконец, гигант грузно поднялся:
— Ладно, Суслик, езжай.
— Ага, ну, бывай!
Двери за Кабаном закрылись, автобус тронулся. Здоровяк улыбнулся и потёр руки. Кое-что стало проясняться.
— Шурка, завтра к нам придут гости, надо бы порядок здесь навести.
Пройдя в кухню, Васька опасливо присел на краешек табурета. Ещё бы платочек носовой под задницу себе подстелил! Шурка покосился на приятеля и продолжил своё занятие. Он доедал соседские макароны, выскребая их ложкой прямо со сковороды.
Петя с Панкратычем пропали, что говорится, «с раннего с ранья». Надо полагать, бухАют. Как показала практика, во время запоя соседи сбивались со своих биологических часов и совершенно не соблюдали ни режим дня, ни режим питания. Макароны могли прокиснуть, а этого рачительный практикант допустить никак не мог.
— Какие гости? — прожевав, наконец, спросил Шурка.
— Алан будет. И девчонки.
— Насчёт девчонок уточни, пожалуйста.
Кудрявый громко отрыгнул. Кажется, макароны уже начали портиться.
— Вера, Света и… Вика! — Васька подмигнул товарищу.
— Ээ… а почему к нам? У Алана отдельная квартира.
— Потому, что так захотела Вика. Давно она тебя не видела.
Шурка бросил ложку в опустевшую сковороду и тяжело вздохнул:
— Я, вообще-то, сейчас не очень хорошо выгляжу. Тут какая-то свинья намедни налетела на меня. Здоровый такой хряк. По роже от него получил — ни за что, ни про что. Блин, опять чёрная полоса пошла!
— Слушай, я знаю, о ком ты говоришь. Он ведь и на нас пытался напасть. Но Алан его поколотил!
Васька азартно стукнул рукой об руку, а после поправил съехавшие на нос очки.
— Такого здоровяка? — недоверчиво переспросил Шурка.
— Ну да. Шкаф. Правда, громко упал. Я тоже Алану помог немного.
— Поделом ему! Наконец-то, хоть одна хорошая новость. А ты, Васька, молодец! На тебя положиться можно, я давно это понял.
Своей похвалой кудрявый вогнал товарища в краску. Васька пробормотал что-то о том, что «сам погибай, но товарища выручай», а потом вконец смутился и смущённо замолк. Шурка поспешил сменить тему.
— Слушай, Васька, а почему ты пошёл в ПТУ? Такие ребята, как ты, обычно заканчивают с отличием среднюю школу и поступают в институт. Или, даже в университет!
— Случилось так, что мои родители погибли в автокатастрофе, когда я учился в седьмом классе. Мы остались вдвоём с бабушкой. Денег, сам понимаешь, в обрез было. Вот я и пошёл в ПТУ после восьмого класса. Стипендия, обмундирование, бесплатная кормёжка. А в институт и после училища поступить можно, было бы желание.
— Вот как! Я и не знал. Видишь, Вася, как получается в жизни. Твои родители погибли, но ты хоть с бабушкой остался. А мои живы. Только я с раннего детства в приюте, — Шурка горестно вздохнул.
— Кстати, ты знаешь, почему Павел Валерьянович отправил на практику нас вдвоём? — попытался отвлечь от грустных мыслей товарища Васька.
— Нет. А что, была причина?
— Директор вызвал меня к себе и сказал: поедешь, мол, в Березняки вместе с Шуриком. Парень он хороший, но слабохарактерный. Ты, Василий, как один из лучших на курсе — повлияй на Александра! Ну, я ему в ответ: хорошо, Павел Валерьянович, повлияю. Только вот получилось так, что повлиял на меня ты. Помнишь День Победы?
Ребята рассмеялись. Хорошо, что всё хорошо закончилось. Впрочем, ещё не закончилось. До конца практики оставалось две недели.
Кабан разработал план мщения. Откладывать дело в долгий ящик он не собирался. Шляетесь, ребятки, по вечерам в комендатуру к девкам? Очень хорошо! Там дорожка безлюдная, узкая — не разминуться. То, что надо.
Подстеречь где-нибудь возле кладбища — раз плюнуть. Этого боксёра сзади колом по голове на раз кончить. Щенка «опустить», а после придушить. Да всё дело обставить так, будто у них вышел сексуальный конфликт между собой. Стянуть с обоих штаны, сунуть кол в руки практиканту — и вот она, версия для следствия! Убийство на почве любовных страстей.
Только надо ещё алиби себе состряпать, для безопасности. Как — Кабан уже продумал.
К концу рабочего дня директорский «УАЗик» подкатил — в третий раз уже — к злополучным пенькам. Похоронная команда отдыхала, лёжа на пригорке. Потрудились мужики на славу! Могила была выкопана, рядом с ней красовался продолговатый короб, кое-как сколоченный из привезённых досок.
Представители власти вылезли из машины и приступили к осмотру. Наум Лаврентьевич одобряюще закивал головой, но Ефимов, по всей вероятности, остался недоволен результатами работы.
Кивнув на «домовинку», он строго спросил Панкратыча:
— Что за конструкция, инженер?
— Дык, гробик… простенький. Сами же сказали, товарищ старший лейтенант, что невелику помидорину хороним, — испуганно моргая глазами, тут же стал оправдываться плотник.
— Гробик? А я подумал, что это — ящик для снарядов, — без тени улыбки заметил участковый.
Петя Синий, несмотря на серьёзность ситуации, захохотал в голос. Панкратыч же виновато переминал ногами землю и готов был вот-вот расплакаться. Полупьяный плотник походил на провинившегося первоклассника.
— Андрей, ну какой с них спрос? Спасибо, что хоть так сделали, — махнул рукой Грендельман.
— А гражданская панихида будет? — пошутил, в свою очередь, Синий.
— Ага, ещё и оркестр закажем. С контрабасом!
Грендельман начал успокаиваться, и уже адекватно реагировал на юмор. Петя с Панкратычем свою работу сделали. Почти. Осталось только закопать тело.
— Давайте, мужики, закончим дело! Кладите её в ящик… тьфу, в гроб… и зарываем по быстренькому, закапываем! Петя, возьми лопату у Панкратыча! Устал уже человек, не видишь, что ли?!
Подёнщики кое-как засыпали могилу землёй. Клавка упокоилась под пеньками.
На Панкратыча было жалко смотреть. Отвыкший от физического труда и давно уже не поднимавший ничего тяжелее стакана, он выдохся совершенно. Бывший плотник побледнел, коленки его тряслись. Язык у Панкратыча, словно у собаки, вывалился наружу. К концу работы директор всерьёз уже опасался заполучить ещё одного, свежего, покойника.
Впрочем, Петя выглядел немногим лучше. Сырой, как корабельная крыса, Синий сипло дышал, временами заходясь удушающим кашлем.
Худо-бедно работу мужики сделали! Директор достал бутылку водки, бутерброды и четыре гранёных стограммовых стаканчика. Расставил всё это на пенёк. Взболтав бутылку, открыл её, после чего налил в стопочки спиртное.
— Ну, подходите, работнички! Давайте, помянем усопшую.
Участковый отрицательно покачал головой:
— Я — пас!
— Андрей, так нельзя. Не собаку же закопали, человека похоронили. Этикет требует.
Старший лейтенант нехотя взял стаканчик и отпил глоток. Остатки вылил на могилу.
Шабашников же дважды просить не пришлось. Пробормотав что-то, типа «земля тебе пухом», Петя с Панкратычем одновременно запрокинули стопарики в глотки. Выпил с ними и директор.
— Ну, всё, нам пора ехать. Давайте, граждане, рассчитаемся.
Наум Лаврентьевич выдал денег, как договаривались — по десять рублей каждому. На прощание пожал работникам руки.
— Спасибо, мужики. Приберётесь здесь, ага? И помните, никому — ни гу-гу!
Начальство удалилось. Шабашники допили спиртное, убрали мусор и рассовали по карманам остатки пищи. На этом их миссия закончилась. Компаньоны покинули место захоронения, оставив Клавку в одиночестве.
Практиканты приготовились к приходу гостей. Комната ребят была тщательно вымыта и благоухала цветочками, коих полную охапку насобирал под окном Васька. Телевизор, временно перемещённый с кухни, транслировал концерт, посвящённый какому-то празднику.
Шурка, словно заправский повар, вполне профессионально поджарил остатки Прохоровой картошки и нарезал капустный салат. Стол, на котором высились стопочкой намытые тарелки, был застелен свежевыстиранной скатертью. На кухне пацаны тоже навели относительный порядок. Вынесли пустые бутылки и подмели пол, основательно загаженный соседями. Петя с Панкратычем так и не появились — ни вечером, ни с утра.
Уработавшись, ребята сидели на крылечке и наслаждались погожим летним вечерком. Васька надел белую футболку, а Шурка — новую клетчатую рубашку. Повреждения на лице кудрявый попытался замаскировать тональным кремом, выпрошенным у комендантши. Увы! Грим мало помог парню, лицо его по-прежнему оставалось ассимметричным. А ещё у Шурки появилась с недавнего времени периодическая диарея. Гадские макароны!
Он курил сигарету, пуская дым колечками:
— Вот, как ты думаешь, Васька, весело ли будет нам всей компанией картошку жевать на сухую?
— Почему — на сухую? Чайком запьём, с ванильными сухарями, — отвечал простодушно Васька.
— Ты бы ещё водички с колонки предложил, — усмехнулся Шурка.
Нет, ну до чего же товарищ непонятливый! Где-то умный, а здесь такой прозрачный намёк не разглядит! Без вина — что за посиделки? Но Шурка стеснялся об этом сказать напрямую. Начнёт опять Васька читать свои лекции о вреде алкоголя. Да и… тут ещё один нюанс, как говорит Прохор.
Дело в том, что своих денег у кудрявого не осталось. Весь аванс был потрачен. В основном, на «обмывание» рубашки. Васька ещё об этом не знал, поэтому Шурка не представлял даже, с какой стороны начинать разговор. Он задумчиво чесал кудри.
От этих мыслей парня отвлекло появление гостей. Впереди, обнявшись, шествовали Алан со Светой. Одной рукой кавказец обнимал за талию любимую, а во второй нёс объёмистую сумку, которую всучила ему Виктория. Вера с Викой шагали чуть позади, держась под ручку.
Ребята поднялись со скамейки, и пошли навстречу компании.
Девушки сразу же начали хлопотать по хозяйству. Припасливая Вика, пройдя на кухню, раскрыла сумку и стала выгружать на свет Божий принесённый с собой провиант. Света с Верой занялись сервировкой стола. Алан щёлкнул пальцами и, словно волшебник, вынул из рукавов две бутылки коньяка. Настроение Шурки заметно улучшилось. Под картошечку покатит — может быть, и живот пройдёт!
Между тем, девушки стали вдруг о чём-то шушукаться между собой. Заметив это, Алан зацокал неодобрительно языком.
— У нас — когда больше двух, то говорят вслух. Что за тайны, красавицы?
— Да вот, вопрос задать хотим, — улыбаясь, ответила Вера.
— На любой вопрос будет честный ответ. Ведь так, джигиты?
«Джигиты» согласно закивали головами. Какие секреты могут быть от своих? Конечно!
Вера, внимательно глядя на практикантов, спросила чётким голосом:
— Мальчики, откуда у вас взялся этот телевизор? Только честно. Мы ведь договорились?
Шурка молчал, постепенно наливаясь краской. Но Васька не заметил смущения товарища.
Поэтому он, вполне честно, ответил:
— Петя с Шуркой починили Павле Сергеевне стиральную машину. Вот она и отдала им свой старый телевизор.
Васька, по простоте душевной, рассказал девушкам сказку, сочинённую для него другом. Шурка же от стыда готов был провалиться сквозь землю.
— СВОЙ старый телевизор? Свой?! — Вера заразительно рассмеялась.
Светка прыснула в кулак. Васька в раздумье снял очки и принялся протирать стёкла носовиком. Наконец, до него стало доходить, что здесь что-то нечисто! Он укоризненно посмотрел на друга.
У Шурки огнём горели уши. Алан, не говоря ни слова, внимательно вслушивался в разговор, пытаясь понять, в чём же, собственно, дело.
Вдруг он тоже захохотал, показывая пальцем на телевизор:
— Я вспомнил! Ай, Павла! Ну, Павла! Молодец завхоз! Всё вокруг завхозное, всё вокруг — моё!
Шурка напоминал спелый помидор. Он тупо уставился в пол и внимательно разглядывал там что-то.
Васька не выдержал:
— Да скажите, наконец, в чём дело?!
— Васенька, этот телевизор до недавнего времени стоял у нас в Ленинской комнате. Пока не пропал в один прекрасный день. Как нам объяснила Павла: «аппарат» сломался. Ждите, когда поступит новый. Короче говоря, девчата остались без телевизора. И вот, он всплывает у вас, — объяснила подоплеку Вера.
— А что, правильно и делает Павла. Липнет к рукам — тащи! — вступилась вдруг за Сергеевну подоспевшая с кухни Вика.
— Ну да. Только здесь есть одно маленькое «но». Это деяние является уголовным преступлением. А уголовное преступление наказывается. Предположим, дадут ей за этот телевизор годика три поселения. И получится у Павлы, как в той поговорке: жила напротив тюрьмы, а будет жить напротив дома. Переквалифицируется из завхоза в осуждённую, только и всего!
— Да нет же! Вы просто ничего не знаете, — помотала головой толстушка.
— Дорогая, ты же оказалась здесь именно за это, — Вера, забывшись, коснулась запретной темы.
Но Вика ничуть не обиделась на подругу:
— Вот именно! Посадили меня, можно сказать, по недоразумению. Фарс-мажор. Нужен был козёл отпущения. Но, Верочка, когда я выйду: будь уверена — не пропаду! Что касается махинации Павлы… это такая мелочь! Не надо даже пытаться восстановить справедливость. Просто-напросто, уйдёшь назад в лагерь.
— Ну, это все понимают. Посему — телевизор останется здесь! — подвёл итог Алан.
— Да ради Бога! — рассмеялась Вера, — но, всё-таки, пусть Шурик расскажет, каким образом скупердяйка Павла сделала им такой роскошный подгон. Версия про отремонтированную машину не выдерживает никакой критики. Шурик, колись. Мы никому не скажем.
Шурка, глядя по-прежнему в пол, вкратце рассказал историю «экспроприации» креста с дальнейшим взаимовыгодным обменом его на телевизор.
Васька неодобрительно покачал головой:
— Деятели… теперь ясно, о чём вы постоянно шептались на кухне. Но, так ведь можно и в тюрьму угодить! Синему туда — равносильно, что домой отправиться, а вот ты себе судьбу поломаешь. Ничему дельному этот Петя научить тебя не может, пойми ты, Шурка! И я-то хорош, поверил тебе. Ну, какую стиральную машину может починить Петя, если даже свои кеды заштопать он не в состоянии?
— Что за Петя? — поинтересовалась Вика.
— Кеды рваные, зуб золотой, — напомнила с улыбкой Вера.
— А, этот… Павлушкин друг сердечный! Правда, в последнее время он к завхозу что-то не ходит. Так мы его видели только что в магазине, вместе с длинноносым дяденькой. Оба сильно пьяные. У Алана двадцать копеек стрельнули. Сказали — на сигареты.
— Это наши соседи, — улыбнулся Васька, — и, кстати, Вика, благодаря Пете, Шурка стал реже ходить к тебе в гости.
— Ух, алкоголик, сбивает моего мальчика с пути истинного! Шурка, чтобы больше с этим Петей не имел никаких дел! Ты меня понял? — ревниво отчитала детдомовца Вика.
В ней заговорил материнский инстинкт. Виктория всю свою жизнь о ком-то заботилась: поначалу она заменила младшему брату рано умершую мать. Потом появился инфантильный и, в общем-то, никуда не годный муж. А после, один за другим, у Вики родились ребятишки-погодки. Для детей, для семьи разбивалась в лепёшку женщина! Да так, что переусердствовала в этом, перешла грань. Три года поселения — ещё легко отделалась.
Здесь, в комендатуре, оторванная от близких, Виктория пыталась излить всю свою нерастраченную материнскую нежность на так кстати подвернувшегося Шурку. Но практиканту давно уже надоела назойливая опека подружки. Однако сейчас спорить не стоило.
— Понял, — Шурка опустил кудрявую голову ещё ниже.
Вера, казалось, уже забыла про телевизор. Она смотрела в окно и беззвучно шевелила губами.
— Алё? О чём мечтаешь, красавица? Или, тебе с джигитами не интересно?
Молодой осетин попытался шуткой отвлечь девушку от своих мыслей. Но Вера вдруг высказала их публично, немало озадачив этим присутствующих.
— Так вот где взяла Павла крест! Теперь становится понятно, откуда ноги растут.
— Чьи ноги? — непонимающе переспросил Алан.
Все остальные тоже уставились на неё с недоумением. И только Васька понял, о чём говорит подружка.
— Этот крест и зеркальце — от них идёт… что-то нехорошее. Я не могу это объяснить. Дух злой. Какая-то плохая сила. Не улыбайтесь. Мне бабка рассказывала о таких вещах. Она знала много старинных преданий илегенд, сама была родом с Балкан. Во время войны молодая сербская девушка вышла замуж за русского парня. А потом они вместе приехали сюда — на родину мужа, в Россию. Каждое лето я отдыхала у бабушки в деревне. И кое-чему бабуля меня научила. Я могу «видеть».
— Это правда, — подтвердила Вика.
— Вася подарил мне зеркальце, — продолжила Вера, — как оказалось, купленное у Клавки. А крест этот я видела на складе Павлы. Вещи одинаково нехорошо «пахнут», от них исходит зло. Причём «запах» их одинаков.
— Крест и зло? Несовместимо, — Алан развёл руками.
— Возможно, это не сам крест, а что-то близко связанное с ним. Распятия использовались для всяких целей. В том числе и как замкИ. Мы не знаем, откуда взялся крест, который сейчас находится на складе у Павлы. Всё дело в том, что зеркальце ребятам продала Клавка, а крест наши деятели, — тут Вера с улыбкой кивнула в сторону Шурки, — стащили у Прохора. Как раз в то самое время, когда там обреталась Борода.
— А нам, какое дело до того, что чем «пахнет»? Это Клавкины проблемы. Пусть расхлёбывают вместе с Прохором свою кашу, — резонно возразил Алан.
— Может статься, что эти проблемы станут общими, — серьёзно ответила Вера, — зло освободилось.
— Да ну, ерунда! Как говорил наш военрук — это всё мистика, а мы живём в эпоху исторического материализма. Какой из Клавки бес? Ворюга и пьяница, только и всего, — хмыкнул Шурка.
От былого смущения его не осталось и следа.
— Клавка, конечно, грешница, — потрогав ссадину на голове, согласился с Шуркой Алан, — но она далеко не Люцифер. Не стоит её демонизировать.
— Да я и не говорю, что Борода — чёрт в юбке. Но, любопытно было бы узнать, где Клавка всё это откопала.
Вера даже не подозревала, насколько она была близка к истине. Именно — откопала.
— Надо навестить Прохора, — предложил Васька, — может быть, он что-нибудь знает.
— Вот, давайте, прямо сейчас к нему и пойдём!
— А покушать? Зря, что ли, я старался? Не для себя, между прочим, — заупрямился Шурка.
Решено было Прохора навестить чуть погодя — после ужина. Девушки закончили сервировать стол. Алан, на радость Шурке, открыл одну бутылку коньяка. Вторую было решено взять с собой: дабы уважить хозяина.
Трапеза растянулась на пару часов. Наконец, с ужином покончили и стали собираться.
Пока девушки наводили порядок, ребята вышли на крыльцо. Шурка достал сигаретку и зажёг спичку, отвернувшись от ветра. Вдруг боковым зрением парень заметил, мелькнувшую между комендантшиными парниками, знакомую поросячью физиономию. Уж, не Кабан ли это?
Кудрявый протянул неуверенно:
— То ли мне показалось, то ли нет… Этот, здоровый здесь, кажется.
— Где?
Шурка ткнул пальцем в парники. Но там уже никого не было, Кабан испарился.
— Следит? Значит, мало ему досталось. Поговорим при встрече, — Алан ничуть не испугался.
Прохор не выказал удивления такому количеству гостей. Он распахнул настежь калитку и, приглашая всех пройти, кивнул головой. Гости последовали во двор. Зашедший последним, Шурка замкнул за собой щеколду. Конечно, на Прохоров двор можно было легко проникнуть через поваленный забор, но это выглядело бы невежливо!
— В избу не зову. Мамка сегодня умерла, так что, сами понимаете, — мужик устало потёр переносицу, — в беседку проходите.
— Прими соболезнования, уважаемый! — прижал руку к сердцу Алан.
Прохор, молча, кивнул. Похоже, хозяин был ошарашен свалившимся на него несчастьем. Он слонялся по двору будто сам не свой.
Мастер достал из-за пояса коньяк:
— Давай выпьем — за упокой души матушки твоей!
Прохор, почесав затылок, вздохнул и принёс три гранёных стакана. Разлили, выпили — не чокаясь, в полной тишине. Шурка закурил сигаретку, потом, спохватившись, предложил табачку и хозяину. Тот не отказался — курева у Прохора опять не было.
— Не знаю, что и делать, — пожаловался вдруг неожиданным гостям мужик, — как хоронить мамку буду, ума не приложу! Наум Лаврентьевич, конечно, обещал помочь: организовать всё, сделать гроб, дать материальную помощь.
А ведь её же, мамку-то, надо обмыть, переодеть! Опять же — стол, какой-никакой, поминки организовать… На соседей нет надежды, с ними давно уже в контрах. Эх, беда!
— Мы поможем. Правда, друзья? — Алан близко к сердцу воспринимал всякое чужое горе.
— Конечно. Впереди выходные, свободное время у нас есть!
Светка всегда и во всём поддерживала своего милого. Вера с Викой согласно закивали головами. Васька потихоньку хлопнул хозяина по спине и что-то утешительно зашептал ему в ухо. Лишь Шурка скромно помалкивал в сторонке.
— Спасибо, ребята, спасибо! А то ведь — хоть самому в гроб ложись рядом с ней… О-хо-хо! Вот, полоса пошла чёрная. Ещё и Клава пропала куда-то. А я ведь, дело прошлое, уже привык к ней, прикипел.
Прохор прослезился. Шурка отвернулся и потихоньку фыркнул. Вика строго посмотрела на своего подопечного.
Алан, потерев ушибленный лоб, спросил, как бы невзначай:
— Клава — это кто? Жена?
— Невеста. А ты, Кудря, не ухмыляйся! Мы с Клавушкой душа в душу жили… Эх, беда!
Прохор посмотрел на дно пустого стакана. Алан тут же налил ему ещё. Хозяин благодарственно кивнул и посмотрел на небо.
— Покойся с миром, мамка!
Он выпил, перекрестился, а потом обратился к Шурке:
— Дай ещё штучку, Кудря.
Парень протянул горемыке пачку. Прохор, поблагодарив практиканта молчаливым кивком, вытащил оттуда сигарету и отошёл в сторону. Он присел в одиночестве на корточки, уставившись вдаль, да смоля задумчиво табак.
Вера осторожно тронула хозяина за рукав:
— Дядь Прохор?
— Чего, милая? — глаза Прохора были полны печали.
— А куда Клава-то пропала?
— Да, кабы я знал… Чует моё сердце, беда с ней. Ох, Клава, Клава! Она у меня — знаешь, какая боевая! Ни одному мужику спуску не даст! — Прохор повысил голос и крепко сжал тощий кулак.
— Может быть, появится ещё твоя боевая подруга, — Шурке тоже стало жаль старого бобыля, — мы её намедни повстречали по дороге. На паровоз торопилась, спешила очень. Одну вещичку нам загнала втридорога. Твоей невесте палец в рот не клади, здесь я с тобой согласен.
— Что за вещичку? — спросил Прохор безразлично.
— Зеркальце. Такое красивое, старинное, — пояснил Шурка.
— А, понятно!
Хозяин сплюнул с ожесточением и даже скрипнул зубами. Вера участливо положила на его плечо руку.
— Дядь Прохор, что случилось?
— Да будь проклято это зеркальце!
— И крест?
— И крест тоже! Говорил я ей — не стоит туда идти!
Прохор забыл уже, что сам подкинул деятельной бабе эту попахивающую мародёрством идейку.
— Куда? — насторожилась Вера.
Похоже, хозяин понял, что у него пытаются что-то выведать. Он вдруг осёкся на полуслове.
— Да, так…
— Дядь Прохор, это не шутки. Поверь мне. Всё может очень плохо кончиться.
— Да куда уж хуже-то? Ох, нехорошие эти вещи! Несчастье приносят. После того всё наперекосяк пошло у меня… — мужик опять замолчал.
— Расскажи, как дело было. Разговор останется между нами. Слово мужчины!
Подошедший Алан достал из-за пояса ещё одну — третью — бутылку. Прохор не заметил сам, как вся компания опять сгруппировалась вокруг него.
Он махнул обречённо рукой:
— Ладно, чего тут темнить. Как говорится: сказал «а» — говори «б». В общем, слушайте…
Кабан возбуждённо бил кулак о кулак. Скоро уже, скоро! Не зря он выслеживал щенков. Сегодня вечером — самое удачное время для мести! Теперь главное — выждать. И выбрать удачный момент. Пусть пока вся компания заседает у Прохора. Он не гордый, подождёт. Час, два, три… терпения хватит! Кабаном овладел охотничий азарт. Кровь его играла, он прерывисто дышал. Нечасто в этой пресной жизни можно получить такое удовольствие!
Нечто подобное он испытал всего один раз. Закинули к ним в камеру одного пассажира. Тот с порога пальцы веером разогнул. Привет, мол, братва, что-то там ещё буркнул — типа поздоровался. Ну, оказали ему гостеприимство. Для начала башкой в унитаз ткнули — зубы, что семечки посыпались. Быстро обломали. Новичок ещё пытался там что-то про беспредел бормотать, толковищем каким-то грозился. Дурила! Участь бедняги была предрешена, сверху поступила команда: «Фас!»
Сначала, конечно, поглумились над ним вволю. А как без этого? Оприходовали всей камерой голубка. И только потом уж — не спеша — убивать начали. Как говорится: с чувством, с толком, с расстановкой. Вот тут-то Кабан испытал ни с чем несравнимое, в буквальном смысле — неземное удовольствие! Никогда, ничего — ни до, ни после этого он не испытывал.
И вот сегодняшним вечером предвидится нечто похожее. Аж кровь закипает! Ноздри Кабана раздулись, он громко, сам не замечая того, засопел.
Рассказ Прохора никого, кроме Веры, особенно не взволновал. Откопали крест — подумаешь! Ну, поковыряли заброшенную могилку товарищи слегка. Это, конечно, плохо, но… даже на административное правонарушение не тянет. Что же тут страшного может быть? Подумаешь, мистика! Ерунда. Да и вообще… могила, не могила — не поймёшь, что и было. Однако Вера не разделяла всеобщей беспечности.
Она сокрушённо качала головой:
— Ох, и натворили вы дел. Дай Бог, чтобы обошлось.
Тем временем, солнце зашло за горизонт. Пора и честь знать, гости засобирались. Хозяин проводил посетителей до калитки.
На прощание он отвёл Веру в сторону:
— Милая, думаю вопросик тебе задать. Можно?
— Конечно, дядь Прохор. Спрашивай.
— Я, в отличие от этих балбесов, — хозяин кивнул в сторону практикантов, — верю в то, что ты говоришь. А вот, к примеру… не можешь сказать мне, где Клавушка сейчас?
Прохор с надеждой заглянул в глаза девушки. На несчастного мужика было больно смотреть.
— Нет, не знаю. Но, наверное, скоро многое прояснится. Совсем скоро.
— Что ж, будем ждать. Если какая помощь понадобится — то я завсегда. А завтра с утра жду вас. До свидания всем!
— Всего доброго, Прохор!
Ребята пошли провожать девушек в комендатуру.
Кабан незаметно — кусточками, кусточками — сопроводил всю группу до околицы. А потом рванул домой: делать себе алиби.
Бугай распахнул дверь и сглотнул набежавшую слюну. По всей избе разносился аппетитный запах щей. Сестра, видать, наготовила. Для кого и варит, дура? Сама ест меньше воробья. Дочку отправила к свекрови — подальше от греха, то бишь от дядьки. Так и ладно, он не в обиде — чем меньше народу, тем больше кислороду. Ишь, краля — позу держит, не разговаривает. Ничего, скоро у тебя сладкая жизнь закончится, Танечка!
Запах квашеной капусты приятно щекотал ноздри, в животе заурчало. Отбросив колебания, Кабан решительно завернул на кухню.
Татьяна возле рукомойника чистила кастрюли. Она даже не повернулась в сторону брата. Кабан же схватил самую большую миску и навалил себе солидную порцию, ополовинив на раз кастрюлю. Вот так-то, Танюша! Попробуй, что-нибудь скажи. Но сестра молчала.
Детина опустошил блюдо, громко отрыгнул и, ковыряя пальцем в зубах, сообщил сестре:
— Я с утра собираюсь в город съездить. Работу поискать. Так что, пораньше спать лягу. Ты меня не буди.
Женщина ничего не сказала в ответ. Она продолжала молча тереть кастрюлю. Да пропади ты пропадом, злыдень! Дал же Бог братца!
Татьяна была на тринадцать лет старше Кабана.
Она помнила, когда мать привела в дом здоровущего дядьку, как оказалось — недавно освободившегося из лагеря. Мама объявила Танюше, что теперь это будет её новый папа. Глупая, наивная женщина! Не понимала она, что в двенадцать лет человек уже почти взрослый.
Новоявленный «папаша», бывший на десяток лет моложе своей жены, оказался настоящим тираном. Самый что ни на есть волк в овечьей шкуре — злой и хитрый. Девчонка боялась возвращаться домой после школы, особенно, когда мама работала в вечернюю смену. Ещё как-то сдерживающийся при супруге, наедине с Танюшкой отчим зверел. Он буквально истязал падчерицу за малейшую провинность: бил девчонку ремнём, запирал её в тёмном чулане, лишал ужина. Матюгом и тумаком «воспитывал» ребёнка поселившийся в их доме дядька.
А перед сном, лёжа в своей кроватке, Танюшка мысленно разговаривала с отцом, погибшим на лесозаготовках два года назад. Девочка жаловалась папочке и просила помощи. Ведь никто не знал, как ей было плохо.
Видно, есть на свете Бог. Года не прожил с ними новый «родитель». Замёрз в сугробе по дороге домой, перепив бражки в гостях. После ходили слухи по посёлку о нелепой, случайной смерти отчима. И был-де не сильно пьяный, да и до дому-то идти — рукой подать. Мол, заблудился, глупец, в трёх соснах.
И лишь Таня знала, что помог ей папка, спас свою доченьку милую. После похорон отчима явился отец девочке в ночь под утро и рассказал всё. Как глаза отвёл извергу, как «водил» его до изнеможения и как пел ему злую колыбельную, усыпляя на веки вечные ледяным дыханием. Никому Таня не сказывала об этом чудном сне. Но знала она — так и было!
Да только успел нелюдь оставить после себя семя: забрюхатела мамка. А потом родила мальчика. Всем — на беду, себе — на гОре. Ох, и выродок! Копия батьки — родитель вылитый.
С двенадцати годов маму бить начал. Таня к тому времени уже шесть лет как замужем была, жила с семьёй у мужниных родителей. До поры ничего не знала.
А раз пришла к матери — у той синяк под глазом. Как, почему? Молчит мамка, только плачет. Но потом прорвало её. За что же мне, говорит, такое наказание-то? Уж, я ли его не лелеяла, не холила? Последнее сыночку отдавала — и вот она, расплата. Глумится над матерью, бьёт, деньги отбирает.
Таня к участковому побежала — против воли матери. Евгений Петрович, царство ему небесное, в ответ: я тоже об этом слышал, да ничего сделать не могу. Разговоры к делу не пришьёшь. Бумагу надо. А мамка заявление писать наотрез отказывалась. Жалко ей кровиночку, видите ли. Так и терпела — пока не посадили урода. Ещё поездила к нему на свидания два года, передачи повозила. И вдруг — беда! Разбил матушку инсульт. До пятидесяти не дотянула.
Таня похоронила маму рядом с папкой. Пусть хоть после смерти снова вместе будут! Веня памятник поставил — всё честь по чести. А потом, на семейном совете, решили переехать в мамкин дом. Стали домОвничать отдельно, благодать! Свекровь не пилит, Веня со старым по пустякам не ругается. Сами себе хозяева, одним словом. Три года жили не тужили. Пока выродок не освободился. Словно родитель проклятый с того света вернулся! Терпели они с Веней да Юлькой, сколько могли. Потом решили — съезжать пора, не будет здесь жизни больше. Решили вернуться к свёкру со свекровью. Да только не успели, дождались беды.
Пошла дочка в баню — одна, без матери. Выждал момент братец, выследил, да и заскочил в баньку, пока родители в доме были. Подняла девка визг, на двор выскочила, в чём мать родила. Веня это увидал, озверел, схватил вилы, да на братца в атаку.
Ох, улепётывал Кабан от него! Куда и гонор весь подевался? Испугался дюже, когда увидел, что шурин вилами его проткнуть хочет. Бежал по улице от Вени — аж пятки сверкали!
После этого братец домой не приходил. Только после смерти мужа решился. Ещё гроб из дома не вынесли — заявился наглец, ногой дверь открыв. А ведь он же Веню и загубил, ирод! Ох, горюшко! Пришлось дочку отправить к деду с бабкой — от греха подальше. И сама бы ушла к старикам, да косо смотрят они на сноху, считая её виновной в гибели сына. А больше пойти Татьяне некуда.
Женщина смахнула слезу и взялась за очередную кастрюлю.
Кабан прикрыл дверь в свою комнату. Жилище его не отличалось особыми изысками. Под железной кроватью со скомканным ватным одеялом, стояли аккуратными рядами бутылки из-под спиртного. Запас, на чёрный день. В изголовье кровати находилась тумбочка, служившая хозяину — в зависимости от обстоятельств — и стулом, и столом. Против койки, на вбитых прямо в стену гвоздях висела немудрёная одёжка: куртка, две телогрейки, штаны. Шкафом Кабан не обзавёлся.
Здоровяк снял с гвоздя фуфайку и свернул её в скатку. Подумав немного, он проделал такую же манипуляцию со второй телогрейкой. Уложил скрутки на постель, придав им форму человеческого тела. Прикрыл всю конструкцию одеялом, отошёл, полюбовался и остался доволен — вполне похоже на спящего человека. После чего, аккуратно, стараясь не шуметь, открыл окно, залез на подоконник и спрыгнул во двор. Затрещали кусты. Огородами, задворками — громила устремился к пенькам, в сторону дорожной развилки.
Скоро он добрался до места. Кабан осмотрелся по сторонам и, подумав немного, решил устроить засаду в кустах ежевики. Место, очень даже удобное для внезапного нападения. Дубину, вернее, массивное полено, мстительный изувер запасливо притащил с собой. Он примял кусты, подстелил куртку, достал из-за пазухи припасённую бутылку вина и раскупорил её зубами — теперь можно ждать хоть до утра! Никуда не денутся, обзор — как на блюдечке. Шурку здоровяк совсем выпустил из виду.
Потянулись часы ожидания. Сгустились сумерки, посвежело. Высветилась на небе бледная луна, но ненадолго: внезапный ветерок надул облака, небо заволокло. Кабан, устроившись в своём логове с комфортом, всё чаще присасывался к горлышку. Винные пары подогревали его извращённое воображение, рисуя сладкие планы ужасной мести.
Тем временем, окончательно стемнело. Потихоньку опустела бутылка. Кабан задремал в ожидании — чутко, вполуха.
Парни возвращались домой по нахоженному уже пути. Бетонка просекала лес — мрачный и по-ночному жутковатый. Чёрные ели стеной окружали идущих скорым шагом ребят — словно сказочная великанская рать, застывшая разом в оцепенелом строю. Луну скрыли облака, свежий ветерок шептал что-то по верхушкам деревьев.
Наконец, лес поредел — ребята приблизились к развилке. Ветер стал резче, налетая порывами.
— Погода портится, — Шурка поёжился.
— Подходим к заколдованным пенькам! Ну, как, джигиты, в штанах сухо?
Алан сегодня был в ударе. Его не пугали ни ночной лес, ни приближающееся зловещее место. Во всяком случае, бегать от привидений сегодня молодой осетин точно не собирался.
— В штанах порядок, — ответил Васька за двоих.
Потом вдруг, ни с того ни с сего, добавил:
— Вера так убедительно говорила. Про зло, что выпущено на свободу…
— Вот ты, как всегда — вовремя! Ни раньше, ни позже!
Шурка нервно озирался вокруг. Невооружённым глазом можно было заметить, что парню сейчас очень даже не по себе.
— Боишься? — Алан хмыкнул.
— Боюсь — не боюсь, а вот каркать, на ночь, глядя, не стоит!
Шурка вдруг остановился и, сделав страдальческую физиономию, пуще прежнего стал вертеть по сторонам головой. Конечно же, не в поисках привидений, другая проблема одолевала парня! Кудрявому ужасно хотелось облегчиться, по большому. Вчерашние макароны всё ещё давали о себе знать.
— Вы, это, пацаны, подождите меня пару минут. Я тут присяду на обочину, подумаю немного. Чего смеётесь? Это не от боязни — от макарон, — Шурка уже принялся расстёгивать штаны.
— Хорошо, мы подождём чуть поодаль. В сторонке, — тактично ответил Васька. И тут же, чётко и ясно, разъяснил ситуацию Алану, — макароны прокисли, а Шурка их съел, не понюхавши.
— Бывает, — философски констатировал мастер, — а ты, джигит, не торопись, мы тебя обязательно дождёмся. В трудный час товарищей бросать нельзя.
— Спасибо, друзья, — снимая штаны, поблагодарил друзей парень, — я никогда в вас не сомневался.
Шурка присел в траву, скрывшись с головой. Алан с Васькой вежливо отошли ещё на пяток метров и остановились в ожидании — прямо на дороге.
Здоровяк встрепенулся, расслышав сквозь чуткую дрёму голоса. Ага, приплыла рыбка в сеть! Всё в масть ложится, даже стемнело сегодня густо, не по-июньски. Время — самое то, около полуночи. Часов у Кабана не водилось, но он неплохо ориентировался и без них.
Громила прислушался, чутко нюхая ночной ветер. Мясистые ноздри его раздувались от предвкушаемой бойни, Кабан крепко сжимал своё полено в руках. Он напоминал матёрого секача, вышедшего на охоту.
Час расплаты наступил! Гигант выглянул осторожно из кустов: вот они, голубчики, как на ладони, буквально в тридцати шагах впереди! Он потихоньку стал пробираться сквозь кусты, намереваясь напасть внезапно — сзади.
Шурка опорожнялся минут десять. Вот ведь, привязалась зараза! Наконец, приступ диареи отступил. Кудрявый уже собрался подниматься на ноги, но вдруг услыхал подозрительный шум в кустах. Практикант затаился. Между тем, из зарослей кустарника возникла громадная фигура.
Ничего себе, да это же Кабан! Судя по всему, Шурку местный дуболом не заметил. Перескакивая от кустика к кустику с невероятной для его комплекции живостью, детина передвигался по направлению к стоящим на дороге ребятам — с дубиной наперевес, постепенно ускоряясь. Он же убьёт парней!
Алан с Васькой не замечали опасности: они стояли спинами, разговаривая о чём-то между собой. Счёт шёл на секунды. Шурка заорал: «Кабан здесь!», и кинулся под ноги врагу, белея голым задом. Бугай, набравший уже приличную скорость, покатился кубарем, споткнувшись о практиканта.
Но Кабан обладал отличной реакцией, что и подтвердил в очередной раз. Пропахав носом землю, он тут же вскочил на ноги, размахивая поленом, которое не выпустил из рук.
Алан уже заметил врага и повернулся к нему лицом, приготовившись к бою. Однако коварный садист действовал по ситуации. Он решил сначала нейтрализовать Ваську, стоявшего к нему ближе. Кабан замахнулся своим поленом, примеряясь половчее ударить соперника.
Вдруг больной удар ботинком сзади, прямо под копчик, чуть не свалил его с ног! Кабану с трудом удалось сохранить равновесие. Разъярённый великан обернулся назад и увидел Шурку, держащегося за штаны.
Ах, ты, Кудря, подлец! Со всей мочи, словно дрова рубил, детина опустил полено на голову парня. Шурка едва успел выставить руку. Хрустнула кость. Кудрявый с криком схватился за локоть. Кабан победоносно заревел.
Но мощный боковой удар заставил его взвыть — теперь уже от боли. Подскочивший Алан блестяще провёл хук левой — скулу Кабана ожгло неимоверной болью, челюсть треснула. Тем временем, Васька вцепился в руку громилы, пытаясь вырвать у него полено. Алан же снова атаковал и удачно сделал «двойку». Глаза бугая помутнели. Он рухнул на землю, вдобавок ко всему крепко ударившись затылком о камень. Полное фиаско!
Ребята оттащили Кабана с дороги — на холмик, к двум пенькам. Вдруг кто не заметит да наступит?
Алан пощупал пульс поверженного Голиафа:
— Ничего страшного, жить будет. Поставят скобки, походит с зашитым ртом. Но, честно говоря, лучше бы Кабан сдох. Страшный человек! Он ведь хотел нас просто-напросто убить. Шурка, как рука у тебя?
— Терпимо, — кудрявый поморщился от боли, — правда, шевелить ею не могу. Надо бы доктору показаться.
— Это перелом, — авторитетно заявил Алан, — прямо сейчас пойдём к Иван Иванычу.
— Он примет? — спросил Васька неуверенно.
— Обязательно. Чем и хорош местный доктор: среди ночи его разбуди — поможет, чем сможет.
Ребята направились к врачу, оставив Кабана лежать подле пеньков. Из затылка его, разбитого о камень, сочилась кровь.
Ветер разогнал тучи, небо выяснилось — светила полная луна. Лишь вдалеке зарницы озаряли сполохами горизонт, словно кто-то включил небесную иллюминацию.
Кабан скоро пришёл в себя. Какая досада, опять промашка! Здоровяк встал на четвереньки, помотал головой, но тут, же взревел от боли. Он сел, привалившись спиной к пеньку.
Дико болела челюсть, но ещё сильнее Кабана терзала боль поражения. Чёрту бы душу отдал — так хотелось отомстить ненавистным врагам! Детина завыл, глядя на холодный блин луны. Дикая злоба рвала кабанью душу, съедала сердце.
Кабан и не заметил, как сгустилась тьма: вокруг стало черным-черно. Потянуло студёным ветром, непонятно откуда взявшимся. Бугай недоумённо поёжился и огляделся по сторонам — не январь же! Он попытался подняться на ноги, но не получилось — все конечности его оцепенели. Кабан не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Убийце — безжалостному и жестокому маньяку — стало страшно. По-настоящему жутко. Мгла казалась живой, она дышала космическим холодом.
Кабан поднял глаза к небу и помертвел от ужаса: вместо луны и звёзд он увидел два жёлтых огонька во мраке, окутавшем его, словно покрывало! Полно, это просто наваждение, бред! Громила, не взирая на больную челюсть, снова потряс головой. Однако тьма не отступала, а, напротив, становилась гуще, чернее. Огоньки увеличивались, разгораясь всё ярче. Это взгляд — гипнотизирующий, змеиный, чудовищный!
Кабан хотел закричать, но из горла вылетел только слабый сип — силы покинули грозу посёлка. Страшные глаза неумолимо приближались, холод стал непереносимым. Всё. Дыхание замерло, сердце дёрнулось в последний раз и остановилось.
Но искорка, зовущаяся душой человеческой, не отлетела к Богу. Сущность Кабана была выпита, высосана тварью, пришедшей из иного мира — незнакомого людям, враждебного и таинственного.
Татьяна проснулась от резкого порыва ветра. Комнатная дверь громко брякнула, стукнувшись с размаху о шкаф. Женщина встала, подошла к окну и прикрыла форточку. Вдалеке полыхали зарницы — похоже, будет буря. Хозяйка поёжилась. Скорей, под тёплое одеяло! Но, не успела она сделать назад и двух шагов, как форточка снова со звоном распахнулась. Сквозняк. У братца, видать, окно не затворено? Чтоб ему пусто было!
Так и есть. Дверь к Кабану, вопреки обыкновению, была раскрыта, оттуда задувал ветер. Спит, как медведь! Хозяйка прошла в комнату брата и замкнула на шпингалет распахнутое окно. Покосилась в сторону кровати. Дрыхнет, усом не ведёт, душегуб. Татьяна вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
— Да это у Вас, батенька, перелом! Возможно — со смещением. Надо бы на рентген, в райцентр, — доктор поправил очки указательным пальцем. Совсем, как Васька!
— Добираться на перекладных надо, — Шурка загрустил. Чёрная полоса, воистину!
— Ну, можно поговорить с Наумом Лаврентьевичем. С оказией он отправит и Вас, Александр. Значит, говорите, с лестницы упали? И как Вас так угораздило! — недоверчиво посочувствовал доктор.
— Ага, именно так. Угораздило, — уныло подтвердил Шурка.
— Что ж, с лестницы, так с лестницы. Пока я наложил лангету, но это временно. После снимка — гипс. На пару месяцев.
Алан присвистнул:
— Ничего себе!
— А Вы как думали? Перелом — не шуточки. Ну, теперь, ребята, разрешите откланяться. Спокойной ночи! — врач устало потёр переносицу.
— Спокойной ночи, Иван Иваныч!
Друзья отправились по домам. Нужно было поспать хоть немного. Завтра, вернее уже сегодня, придут девушки, и все вместе они отправятся к Прохору — помочь мужику в его невесёлых хлопотах.
Ледяная мгла развеялась, чёрный туман отступил. Кабан сидел на том же месте, прислонившись к пеньку. Он не дышал и был холоден, как лягушка. Вековые берёзы шумели, кланяясь порывам ветра, шелестели беспокойно кусты. Но вдруг всё стихло: ветер угомонился также внезапно, как и начался. Выяснило — небесный фонарь луны осветил кладбищенские кресты и оградки неподалёку.
Татьяна снова проснулась — теперь уже от стука в дверь. Может, показалось спросонок? Нет, стук повторился.
Женщина подошла к двери:
— Кто там?
— Впусти меня, Таня! — донеслось с улицы.
Надо же, как голоса похожи бывают! Подумала бы — братец домой просится, кабы не знала, что он в соседней комнате спит.
— Назовись, мил человек! Как-никак, среди ночи будишь!
Татьяна хотела уже, было, открыть щеколду, но что-то её остановило. Голос. Да, голос… нехороший какой-то. Зловещий.
— Впусти меня, Таня!
— Перепил, что ли, мужик? Шёл бы домой! — вот ведь, настырный какой!
Женщина перепугалась не на шутку. Она нащупала стоявший у дверей топор и крепко обхватила топорище обеими руками.
Снаружи послышался тяжкий вздох. Неожиданно сильно дёрнулась дверь, но щеколда выдержала, громко звякнув. Снова за дверью кто-то вздохнул. А потом тяжёлые шаги, удаляясь, стихли на дворе. Хозяйка, не выпуская из рук топора, вернулась в дом. Прилегла на кровать, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Казалось, что по двору кто-то ходил, ветки сирени скреблись в оконные рамы. Татьяна так и не сомкнула до утра глаз.
Рано утром она встала, наполнила умывальник и поставила полный чайник. Что-то братец не поднимается? Он, вроде как в райцентр с утра собирался, работу искать. Пустое дело. Татьяна горько вздохнула и отправилась за водой. Но, едва выйдя на крыльцо, хозяйка уронила от неожиданности вёдра. Прямо под дверями, согнувшись, словно улитка, и закрыв голову руками, валялся Кабан!
Пьяный, что ли? Татьяна нагнулась, потрясла брата за плечо. Никакой реакции. В чём дело? Женщина перевернула его на спину и тут же отшатнулась в испуге. Лицо Кабана было ужасно. Зубы оскалены, глаза полузакрыты. Помер, кажется! Нужно вызывать участкового. Забыв про вёдра, в чём была — хозяйка побежала к дому Ефимова.
В полдень к дому Прохора подъехал Боря Суслонов на стареньком грузовичке. Водитель автобуса находился в очень дурном расположении духа. Вместо того, чтобы прохлаждаться себе в гараже, что обычно он и делал в послеобеденные часы, Боре пришлось пересесть со своего любимого «ПАЗика» за баранку древнего корыта и ехать на жаре хоронить старуху, так не вовремя умершую! Суслонов, фигурально выражаясь, рвал и метал.
Он воспользовался брешью в Прохоровом заборе, пробитой во время памятного возгорания бани лихой пожарной машиной. Грузовичок заехал задом на двор и, скрежеща коробкой передач, остановился. В кузове, на приколоченных к бортам скамейках, скорбно восседали Петя с Панкратычем. По всей видимости, между Грендельманом и славным тандемом наметилась тенденция к сотрудничеству.
— Где гроб?! Почему ищё не вынесли? — заорал Боря, едва завидев Ваську на крыльце, — давай, шевелись, сопляки! Щас пинков надаю для ускорения! Недосуг мне тут ждать, когда вы проснётесь!
— Что ты сказал, уважаемый? А ну, извинись!
Алан появился в дверях неожиданно. Неожиданно для Бори. Всегда весёлый и улыбчивый, сейчас он кипел от гнева. Осетин в два прыжка подскочил к машине и вытащил сварливого шофёра из кабины.
— Извинись, — повторил мастер угрожающе.
Боря струхнул. Глаза его забегали, лоб покрылся испариной.
— Дак… я же не тебе. Дак, я же тебя не видел! — водитель автобуса понял, что попал в неловкое положение.
Заржал некультурно в кузове Петя, тут же принялся подхихикивать Панкратыч. Некстати появившийся Кудря заулыбался во весь рот. Лишь воспитанный Васька сделал вид, что ничего не видит и не слышит.
— Ладно, пацаны, это… замяли, да? Погорячился я. С кем не бывает? — Борис решил не обострять ситуацию.
Дело закончилось миром. Все вместе вынесли гроб, запихали его в кузов. Устроились, кто, где смог и отправились на кладбище. Девушки остались в доме — собирать на поминки стол.
Вся процедура похорон заняла не более часу. Опустили гроб в заранее выкопанную Петей и Панкратычем могилу, кинули по горсти земли. Угрюмый Прохор вытер скупую слезу на прощание. Ни музыки, ни прощальных речей. К четырнадцати часам процессия, сопровождаемая привязавшимися могильщиками, вернулась с кладбища.
Девушки постарались. Приготовили поминальную кутью и салат оливье. Аккуратно порезанная докторская колбаса лежала рядком на чистой тарелке. Рюмки со стопками были тщательно перемыты и блестели, как новые. Прохор даже и мечтать не мог о таких шикарных поминках.
Гости прошли в дом, вымыли руки и расселись за стол. Пётр с Павлом, уже хорошо поддатые, чинно расположились с краешку. Наполнили рюмки, за упокой души усопшей. Похоже, могильным копателям физический труд пошёл на пользу — выпив, они жадно накинулись на еду.
Тем временем, Алан ткнул Шурку под бок. Кудрявый вздохнул и обречённо замахнул рюмку водки.
— Петя, дело есть, — начал, наконец, разговор практикант.
Синий, набивший полный рот колбасы, лишь промычал в ответ что-то нечленораздельное.
— Павла нас под молотки пихнула!
Петя предупреждающе скосил глаза на Панкратыча, уже открывшего заинтересованно рот.
— Пошли на улицу, покурим, — практикант правильно понял безмолвную пантомиму товарища.
Синий наконец закончил жевать и вытер губы рукавом:
— Перекурить можно. Панкратыч, подожди здесь, ходить за нами не нужно. Почему не доверяю? Как можно не доверять соседу? Просто у нас с Шуркой есть разговор «тет-на-тет».
Обиженному Панкратычу, чтобы не сердился, тут же плеснули водки. Он послушно выпил и попросил ещё. Желание бывшего плотника было немедленно удовлетворено. Последней дозы оказалось достаточно, Панкратыч начал клевать носом — как обычно, прямо за столом. Впрочем, хозяина это нисколько не оскорбило. С кем не бывает.
Сообщники вышли на крыльцо. Шурка достал сигареты и нервно закурил. Петя, как обычно, стрельнул.
— Дай мне, кентуха. Где с рукой угораздило?
— Да так, с лестницы упал, — кудрявый протянул пачку товарищу.
Синий вытянул одну штуку и приткнулся ею к Шуркиной сигарете.
Пряча по привычке огонёк в кулак, полюбопытствовал, правда, без особого интереса:
— Ну, что там Павла?
— Твоя подруга втюхала нам палёный телик. Да она ворюга, та ещё! Этот «ящик» стоял в Ленинской комнате, — начал торопливо объяснять Шурка.
— В какой комнате? — Петя уставился на практиканта, как баран.
— В Ленинской! В той самой комендатуре, где Павла работает! Она забрала оттуда телевизор и сказала всем, что «аппарат» сломался. А нам этот самый «аппарат» и всучила. Девчонки наши пришли в гости, увидели телевизор. Сразу же его опознали. А мне каково? Пришлось объясняться.
— Что ты им сказал? — Петя ничуть не обеспокоился.
— Сказал, что Павла подогнала. А чего ещё? — кудрявый развёл руками.
— Ну и правильно. Плюнуть, да растереть. Шурка, не бери в голову. А я-то думал, что и случилось.… Пойдём лучше, выпьем, Прохорову матушку помянем.
Синий жил одним днём, и давно уже думать забыл об этом деле. Он швырнул окурок в кусты и начал сморкаться. Но дело не пошло, сопля повисла где-то на половине пути между носом и землёй.
— Так ведь и про крест пришлось рассказать, — выдохнул Шурка.
Петя разобрался-таки с соплёй и вытер пальцы о штаны:
— Вот это зря.
— А вдруг Павлу начнут крутить? Ты думаешь, она молчать будет?
Шурка всерьёз опасался участкового и, напуганный товарищами, очень хотел избежать возможных неприятностей.
— Да ладно, Шурка, расслабься, я без предъяв. Стопудово, Павлу никто не дёрнет. А ваши тёлки вякать не станут. Они чё, дуры, что ли? Смотри спокойно телик. Погода-то, какая на улице! Лепота, хе!
— Петя, надо бы крест у Павлы назад отжать, — Шурка, наконец-то, подвёл к сути разговора.
— На кой? Пусть молится на него, ненормальная. Авось, жениха себе намолит, — хихикнул Петя.
— Очень надо. Всё серьёзно!
Синий безразлично пожал плечами:
— Что предлагаешь?
— А вот это надо обдумать. Коллегиально, — кудрявый вспомнил слышанное от Васьки слово.
— Что ж, давайте порешаем, — согласно кивнул Петя.
Стороны пришли к пониманию. Так ведь иначе и быть не может, как-никак — кенты! Обговорив детали, Шурка с Синим вернулись в дом.
К тому времени Панкратыч был заботливо уложен Прохором на бывшую матушкину — свободную теперь уже — кровать. Копатель могил безмятежно храпел, уснув крепко, как младенец. Коллега же его, напротив, казался трезвым. Петя выпил ещё рюмку и снова принялся за еду. По всей видимости, Синий в последнее время недоедал.
Вдруг с улицы постучали. Прохор, тоже уже изрядно захмелевший, пошёл открывать. Запоздалым посетителем оказался доктор.
— Моё почтение, Прохор. Раньше не мог освободиться.
— Проходи, проходи, Иван Иваныч! А я-то, грешным делом, подумал уже, что не придёшь ты матушку помянуть, — хозяин горько вздохнул.
Врач проследовал в залу. Ему тут же подвинули стул и принесли чистый прибор. Алан налил соседу рюмку.
Иван Иваныч поднял водку:
— Упокой Господь душу твоей мамы, Прохор…
В полной тишине выпили. Слышно было только, как безмятежно похрапывает на матушкиной кровати Панкратыч. Вдруг, доктор кое-что вспомнил.
Он повернулся к Шурке:
— Молодой человек, по всей вероятности, оказия Вам найдётся уже завтра.
— Это как? — решил уточнить кудрявый.
— Завтра с утра Боря на своём автобусе поедет в райцентр. По старой дороге: наверное, сейчас уже там проехать можно, грязь подсохла. Так вот, Наум Лаврентьевич дал шофёру указание — забрать Вас, Александр. В общем, с утра будьте, как говорится, готовы.
— Что-то срочное? — полюбопытствовал Алан.
Уж он-то знал, что по старой дороге Грендельман — не то, что Борю на автобусе — даже трактор без особой надобности не послал бы. Слишком велика вероятность застрять в пути.
— Срочное, — врач утвердительно кивнул.
Помолчав чуть, добавил:
— Чепэ, как говорит Наум Лаврентьевич. Обнаружен труп молодого мужчины. Надо завтра отвезти его в морг. Обязательно.
Ребята незаметно переглянулись между собой. Кажется, дело принимало плохой оборот!
— Кто? — севшим голосом спросил Алан.
— Забыл фамилию. Парень этот не так давно объявился в Березняках, хоть и местный. Сидел в тюрьме, что ли. Здоровый такой, косая сажень в плечах.
Иван Иваныч не заметил волнения мастера. Зато от Пети не укрылось ничего: ни многозначительные взгляды, ни внезапно осипший голос Алана.
Синий спросил нарочито безразличным голосом:
— Уж не Кабан ли «крякнул»?
— Именно, Кабан. Так его называл Наум Лаврентьич. Я полагаю, Кабан — это кличка?
Вопрос доктора остался без ответа. Присутствующие были ошарашены внезапной вестью.
Петя, уже разобравшийся в ситуации, понял, что молчать дальше нельзя и попытался разрядить обстановку:
— Туда ему и дорога. Бог не фраер, всё видит. Как говорится — «по делам вашим аз воздам». Получил своё, свинья. Налейте мне водки, я выпью за то, чтобы Кабана на том свете черти жарили.
— А где труп обнаружили? — вступил в разговор Васька.
— Около своего дома. Прямо под дверьми на крыльце и помер. Сестра покойного, Татьяна, сказала, что брат с утра собирался в город, поэтому лёг спать рано. Ночью поднялся сильный ветер, и она проснулась от сквозняка. Закрыла окно в комнате брата на шпингалет. Кабан, как вы его называете, спал, укрытый одеялом. Позже кто-то стучался в дверь, просил отворить. Татьяна не открыла, ибо ночной посетитель не представился. А наутро под дверями обнаружила братца, уже остывшего. Под одеялом, оказывается, был муляж — имитация человека. Вот такая почти детективная история.
— А отчего Кабан помер? — сделав невинное лицо, поинтересовался Шурка.
Он был полностью солидарен с Петей и ничуть не жалел покойного.
— Пока говорить об этом рано. Побои отсутствуют.
Ребята снова — теперь уже недоумённо — переглянулись. Но Иван Иваныч опять ничего не заметил.
— Искривлена носовая перегородка и сломана челюсть, но это давние увечья, — продолжил доктор.
— Насколько давние? — спросил Алан. Он ничего не понимал. Впрочем, как и практиканты.
Доктор пожал плечами:
— Год, два… Старые раны, так сказать.
Шурка ожесточённо поскрёб кудри, Алан утёр пот со лба. Васька невидяще уставился в одну точку, сосредоточенно о чём-то размышляя.
— А как вы думаете, Иван Иваныч, какова причина смерти? Предположительно? — полюбопытствовал теперь уже Синий.
Врач снова пожал плечами:
— Я не патологоанатом. Говорят, что покойный злоупотреблял спиртным. Может, в этом всё и дело. Физически сильный — ещё не значит, что здоровый. Но это — лишь мои домыслы. Вскрытие покажет.
Вся компания покинула дом Прохора только поздним вечером. Иван Иваныч отправился домой, распрощавшись с молодыми людьми.
Петя хотел, было, тоже потихоньку уйти, но Вера попросила его остаться — для разговора. Синий согласился: отчего же не поговорить? Он уже знал, о чём пойдёт речь.
— Петя, забери назад у Павлы крест, — Вера начала без обиняков.
— Ну, это дело нужно хорошо обмозговать, — Петя, для вящей убедительности, почесал затылок.
Вообще-то, подобный план у него в голове уже созрел. Сделать возврат — пару пустяков, но надо и свой интерес не забывать!
— У тебя есть предложения? — спросил Алан.
Петя не спешил с ответом, имитируя мыслительный процесс. Он выхватил у Шурки прикуренную «Приму» и сунул себе в рот. В две затяжки Синий уничтожил половину сигареты, посмотрел на дымящийся окурок, затянулся с насаждением ещё раз и, наконец, вернул остатки владельцу.
После чего принялся излагать свою комбинацию:
— Предложение есть. Но… Павла потребует назад деньги. А их нет. Кончились.
— Сколько? — уточнил осетин.
Петя на секунду замялся, потом произнёс твёрдым голосом:
— Сорок!
И показал тайком кулак выпучившему глаза Шурке.
— Найдём! Правда, джигиты? — Алан повернулся к товарищам.
Васька кивнул головой, Шурка промолчал. В общем, возражений не последовало.
Петя продолжил:
— Я думаю, что и «аппарат» можно оставить у себя.
— Как так? — одновременно подали голос практиканты. Ребятам очень не хотелось расставаться с телевизором.
— Надо его сломать. Временно. Ну, выпаять там какую-нить детальку, чтоб не показывал «ящик». Предъявить завхозу. Мол, фуфло двинула, тётка. Забирай своё, отдавай наше. А после перекупить у неё неисправный агрегат. По дешёвке. Куда денется, продаст! На что ей ломаный телик? В мастерскую на ремонт сдавать Павла побоится. Без документов — стрём. Продаст за червонец — сто в гору!
— Согласны. Тебе и карты в руки! Завтра с утра этим займёмся, — Алан подал Пете руку.
— Буду ждать.
Синий попрощался со всеми и пошёл домой, слегка пошатываясь. Ребята отправились провожать девушек.
За день Татьяна умаялась. Участковый, вопросы, протоколы, хлопоты… Как же это всё муторно! Одно только радовало — не будет выродок больше ей жизнь отравлять. А пока ещё Кабан находился в своей комнате — покоился в свежем гробу на табуретках.
Спасибо Грендельману: расстарался начальник, помог по-человечески. И «домовинку» организовал, и в морг завтра отвезёт, и похороны за счёт совхоза устроит. Скорей бы уж закопать братца, да и забыть о нём навсегда! Вспомнив лицо Кабана, посмертный нечеловеческий оскал его, Татьяна содрогнулась от ужаса. Нет, ночевать здесь сегодня она не останется! Надо поскорее убираться из дома! Куда? Да к старикам Вениным! Свекровь, хоть и косится на сноху, но переночевать пустит.
Женщина стала спешно одеваться. Вечер наступал, и жутко становилось в родительском доме. Бегом, бегом отсюда! Хозяйка выскочила на улицу и, не закрывая на запор дверей, скорым шагом пошла прочь. Вечер окутывал сумраком посёлок.
Малофей вылил остатки самогонки в стакан. Лицо его осунулось и побледнело, от каждого шороха старик вздрагивал. Ох, и натерпелся страху, едрить твою печёнку! Первый испуг прошёл, но дед всё ещё очень боялся. Выходил на улицу только по вечерам — для того, чтобы закупить у Павлы спиртное, благо, жила завхоз не очень далеко. Всё остальное время старик находился дома, закрывшись на многочисленные запоры. Дверь, выбитую Кабаном, охотник починил и изрядно укрепил.
Малофей перестал принимать гостей, справедливо опасаясь новых неприятностей. Как говорится — бережёного Бог бережёт. Всю свою жизнь дед придерживался этого мудрого правила.
В сорок первом, наплевав на героизм, молодой красноармеец с криком «Сталин капут!» сдался фрицам в первом же бою. После, уже под командованием генерала Власова, Малофей пристроился служить кашеваром. Вполне благоразумно — подальше от пуль, поближе к кухне. На службе Третьему рейху особых подвигов он не совершал, лишь подворовывал потихоньку немецкую тушёнку и сахар.
Потом, уже после войны, были лагеря для перемещённых лиц и конечная станция Колыма. А там сам Бог велел против ветра не ссать! Ломали в два счёта.
После смерти сверхбдительного товарища Сталина дело красноармейца пересмотрели. За отсутствием прямых доказательств, Малофея полностью реабилитировали. Теперь вот старик — ветеран войны, в почёте и уважении. Так, ведь правильно: был на фронте. И какая разница, на чьей стороне воевал? Пули везде одинаково убивают.
Малофей распотрошил несколько окурков и скрутил цигарку, ловко завернув табак в газету. Достал спички, намереваясь прикурить.
Вдруг неожиданный громкий стук в дверь заставил его подскочить на стуле. Спички упали на пол, самокрутка прилипла к нижней губе. Дед, открыв рот, замер в страхе. Кого чёрт принёс? Отпирать, конечно же, он не собирался.
Стук повторился, из-за дверей раздался голос:
— Малофей, отвори! Пригласи меня к себе!
Кабан, что ли? Голос, вроде как, его. А, может, и нет. Будет Кабан приглашения просить, как же! Старик задумался: кому же не спится-то? Тем временем стук повторился.
Малофей потихоньку, стараясь не скрипеть, поднялся с табуретки. Подкрался к окну, отодвинул жёлтую, сто лет не стираную, занавеску. И тут же с визгом отскочил. Прямо на него, прильнув к стеклу, страшными пустыми очами смотрел Кабан! Исчадие, как есть исчадие — глаза горят! Эх, дурак, пошто полез к окну?! Спалился, теперь придётся открывать. А делать этого старику очень не хотелось.
Хозяин громко ответил, стараясь придать голосу жалостливости:
— Не могу, милый. Ноги отказали совсем, еле ползаю по дому. В другой раз приходи!
— Малофей, впусти меня! — голос Кабана был без привычных агрессивных интонаций, но тем не менее внушающий страх. Сильный страх.
Что-то здесь не чисто, непонятно как-то. Пускать ли Кабана в избу? Малофей прислушался к своему внутреннему голосу, взвешивая все «за» и «против». На фронте и в лагере, в процессе борьбы за выживание, он развил свой инстинкт самосохранения чрезвычайно. И вот теперь этот самый голос твердил ему — всё громче и громче. Нет! Не надо открывать! Худо будет!
Старик осмотрелся по сторонам, лихорадочно соображая, куда бы спрятаться. Сундук! Старинный, доставшийся Малофею по наследству — он стоял в зале, используемый хозяином и его гостями в качестве лавки. Недолго думая, старый охотник нырнул туда и захлопнулся.
— Малофей, открой! Позови, пригласи! Пусти! — голос Кабана стал умоляющим.
Вот ведь, варнак, убивец! На жалость давит. Но с Малофеем этот номер не пройдёт, потому как учён жизнью. Дед затаился, словно мышь в норе, не отвечая на призывы ночного визитёра. Наконец всё стихло. Незваный гость удалился восвояси. Малофей же, несмотря на то, что был порядочно во хмелю, уснул только под утро. Прямо в сундуке.
С раннего утра появился Боря на своём автобусе. Он громко посигналил, разбудив не только ребят, но и всех соседей окрест. Затявкали спросонок собаки, а муж комендантши послал в адрес шофёра десяток матюгов, раскрыв специально для этого на минуту окно. Суслонов не остался в долгу — что-что, а ругаться он умел и любил. Через три минуты появился на крыльце Шурка — взлохмаченный, сонный. Боря махнул ему рукой.
— Зови Синего, инвалид! Дело есть на трёшник! Пасть закрой, не гавкай! — последняя фраза адресовалась мужу комендантши.
Шурка вернулся в дом. Вскоре они вышли вдвоём с Петей.
— Давайте быстрее, засони! — после перепалки Боря был не в духе.
Петя незлобливо огрызнулся, а практикант, не говоря ни слова в ответ, бухнулся на сиденье. Шурка очень хотел спать и намеревался отдохнуть в пути.
Суслонов, гаденько улыбаясь, слегка огорошил парня:
— Ты, это, особо-то не расслабляйся. Дорога хуудая!
Подкатили к дому Татьяны. Хозяйка уже сидела на крыльце, ожидая транспорт. Боря лихо тормознул, «ПАЗик» встал, как вкопанный. Первым, почёсываясь, вылез из раскрывшихся дверей Петя. Следом выскочил Суслонов.
Он подбежал к женщине и бодро доложил:
— Таня, катафалка прибыла! Как положено, по расписанию! Щас загрузим усопшего!
Потом махнул рукой Шурке:
— Кудря, топай сюда! Подмогнёшь!
— Я однорукий! — практиканту не понравился начальственный тон Суслонова.
— Иди, тебе говорят!
— Оставь ты пацана, Боря, — вступился за друга Синий.
— Наверное, я должен Кабана таскать? Я, чё, грузчик?! — водила встал в позу.
— Нет, бл…ть, ты начальник! Командиром себя почувствовал? Отстань от парня, по-хорошему тебе говорю! — Петя сжал кулаки. Уж он-то, как облупленного, знал Борю. Трус и подхалим!
— Ребята, не ссорьтесь. Справитесь вдвоём, ведь так, Боренька? — Татьяна улыбнулась, пытаясь примирить взъерепенившихся мужиков.
Суслонов независимо сплюнул:
— Конечно, справимся. На что нам этот калека?
Втроём они пошли в дом, за усопшим. Шурка остался курить возле автобуса.
— А чегой-то крышка набекрень? Кажись, не закрыта, — Боря отличался острым зрением.
— Вроде вчера гвоздями забили, — недоумённо ответила хозяйка, уставившись на «домовину».
И в самом деле, крышка сверху лежала неровно. Шляпки гвоздей торчали, словно кто-то вскрывал гроб. Снова Татьяне сделалось страшно.
— Наверное, решили переколотить. Отодрали да забыли. Работнички, твою медь, — со знанием дела подвёл итог Суслонов, — тащи молоток, Танюха.
Он поправил крышку и ловко забил гвозди. Отошёл в сторону, полюбовался работой.
Потом кивнул Синему:
— Берёмся, Петруха. Держи крепче, Кабан тяжёлый.
Вытащив гроб из дома, с трудом засунули его в заднюю дверь автобуса. Петя забрал у Суслонова трёшник и отправился восвояси. Боря включил передачу, транспорт попилил бетонкой — в райцентр.
Татьяна опасливо оглядела избу. Вроде и свой дом, родной, а… как-то не по себе, жутковато, после братца!
Перекрестясь, она прошла внутрь. Спокойно, спокойно. Видишь ведь, дурёха, ничего страшного не случилось! Посуда не бита, телевизор, комод, шкап — всё на местах своих стоит. Хватит уже дрожать, нервные клетки не восстанавливаются!
Женщина заглянула в свою комнату. Господи, что это?! Свят! Свят! Свят!
Постель Татьяны, всегда аккуратно заправленная, была буквально выпотрошена! Из рваного тюфяка торчали клочья ваты, от подушек остались только перья, а икона, много лет висевшая над кроватью, разбитая в щепки валялась на полу.
Истошно визжа, хозяйка выскочила прочь из дома.
— Ты, Кудря, слушай меня, да мотай на ус. Вот я, Борис Суслонов — человек, уважаемый в нашем посёлке. С Лаврентьичем я запросто, почти как с тобой. Или, участковый, например. Всегда мне — здрасьте, до свидания. И ни слова грубого. А почему? Да потому, что я не пью. Человек не пьёт — ему почёт и уважение.
А взять, скажем, Петю Синего, соседа вашего. Да его даже собаки всерьёз не воспринимают! Пустой человек. Мы с Синим в одном классе учились, и, скажу тебе честно, Петя был в уважухе. Дерзкий парень, отчаянный. Многого мог бы добиться в жизни, но не захотел. Водочкой увлёкся. Результат, как говорится — налицо.
Я к чему разговор-то веду? Ты пей вина поменьше, если не хочешь быть таким, как Петя. Вон, друг твой очкастый, как его? Васька, да. Не пьёт ведь. Умный, сразу видно. Так и ты будь поумнее, — Боря крутил баранку и между делом учил жизни непутёвого Шурку.
Плохой участок дороги они благополучно миновали, Суслонову можно было больше не переживать. До райцентра оставался час пути. Дорога петляла между сопками, вековые ели сменялись березняком, но, ни одной деревни не попалось на их пути.
— Здесь люди-то хоть есть? — озадаченно потеребил ухо Шурка.
— Попадаются. Но чаще — медведи, гы-гы! — Суслонов показал в усмешке длинные, жёлтые от папирос, зубы.
Боря окончательно успокоился и продолжил свои разглагольствования. До обеда они успевают в райцентр. Сегодня быстренько — шох-ворох — дела приделать, а утром назад. С грузом «двести», как сказал участковый. Ха, шутник старлей! Кабан уже и не Кабан, а груз. Правда, что у тебя, Кудря, он пузырёк отобрал? Откуда знаю? Боря Суслонов много чего знает, да только лишнего не трындит.
Так, под болтовню Бори, и доехали. Суслонов сразу же проследовал на территорию морга, благо дорогу туда знал.
Дверь в невесёлое учреждение была закрыта, но на стене красовался электрический звонок. В него Боря и позвонил. Через несколько минут дверь распахнулась, на пороге показался кудлатый санитар с опухшей физиономией.
Мужчина попытался придать лицу официальное выражение:
— Слушаю вас.
Боря протянул пятерню патологоанатому:
— Здорово, кореш. Я из Березняков, помнишь меня?
Санитар равнодушно покачал головой:
— Нет.
— Возьмёшь «клиента»? — шофёр льстиво заглянул в пустые глаза собеседника.
— Нет, — последовал жёсткий ответ.
— А почему? — вцепился в ладонь санитара Суслонов.
— А потому. Завтра с утра — милости просим. Сегодня — нет. Санитарный день, — опухший дохнул в Борино лицо водочным перегаром.
Но от Суслонова не так-то просто было отделаться. Он, не выпуская руки кудлатого, принялся что-то шептать ему в ухо. Спустя некоторое время, служитель смерти благосклонно кивнул и протянул руку. Боря сунул в кулак санитара мятую бумажку, судя по синему цвету — пятёрку.
Вопрос решился положительно для обеих сторон. Патологоанатомы обогатились на пять рублей. Суслонов тоже не остался внакладе: на «представительские цели» Грендельманом был выделен целый червонец — пятёрочку Боря сэкономил.
Кабан был оперативно выгружен и перенесён в мертвецкую. После чего березняковцы скоренько покинули сие заведение. Они торопились в больницу.
Шурка прошёл рентген. Как и предполагалось, оказался перелом. Хорошо, что без смещения. Руку загипсовали, травматолог предписал явиться на приём через три недели. К тому времени Шурка рассчитывал уже покинуть Березняки. Не беда, дома тоже есть больница!
Суслонов вообще развеселился. Кончил дело, гуляй смело! Как раз погулять, вернее — гульнуть налево — Боря и хотел. Кроме «представительской» десятки, Грендельман выдал шофёру так называемые «кормовые». Десятку на двоих. Шурка об этом не знал.
Автобус остановился около общепитовской столовой. Боря планировал здесь пообедать и оставить на ночь транспорт.
На кассе Суслонов тщательно изучил меню. После чего, ориентируясь на цены, сделал заказ: отвратительный рыбный суп и хлебные котлеты со слипшимися макаронами. Шурка, в общем, не отличавшийся привередливостью, еле съел свою пайку — назвать всё это вАрево едой язык не поворачивался.
С собой Боря купил кулёк окаменевших от старости беляшей:
— Это на ужин. Всё, Кудря! Проели-пропили командировочные.
— А сигареты мне? — вдруг потребовал Шурка.
До него стало доходить, что Борис Борисыч мухлюет и общественные денежки нагло кроит в свой карман.
— Может, тебе бабу ещё? Не желаешь? — ехидно предложил Суслонов.
— Ты думаешь, я ничего не понимаю? Не знаю, сколько стоит этот вонючий супчик, которым ты меня потчевал? Я, к твоему сведению, тоже читать умею и меню изучал. А то тебе Крендель не дал денег на дорогу?
Шурка повысил голос. Ему уже начала претить беспредельная жадность попутчика.
Боря успокаивающе замахал руками:
— Всё, всё, хватит ныть, Кудря! Я пошутил. Какие сигареты куришь?
— «Космос»! — выпалил Шурка. Хотя в последнее время курил он дешёвую «Приму».
— Хорошо, щас куплю, — Боря побежал к ларьку «Союзпечать».
Вскоре он вернулся назад:
— На, кури свой «Космос». И нечего считать чужие деньги. Боря Суслонов никогда никого не обманывает.
— Ага, верю, — Шурка засунул в карман сигареты.
— Я, Кудря, сейчас отлучусь, по делам. Ты погуляй пока. На, вот тебе рубль. Ну, там — на мороженное, на пиво. Не знаю, трать, как хочешь. В шесть вечера приходи сюда. Заночуем в автобусе. Гостиница дорого стоит, Лаврентьич не одобрит. Экономика должна быть экономной. Вот тебе запасные ключи — на случай, если я ищё не появлюсь к твоему приходу. Куда собираюсь? К другу детства. Иди, иди, гуляй!
Шурка удивлённо вскинул брови, не ожидая подобной щедрости от прижимистого Бориса. Однако, руководствуясь мудрой поговоркой «дают — бери, бьют — беги», от денег не отказался. Он сунул замусоленную рублёвку в карман и отправился — знакомиться с райцентром.
Кудря ушёл. Боря посчитал сэкономленные деньги, беззвучно шевеля губами. Потом он заскочил в близлежащий магазин «Кулинария» и купил там тортик. Надвинул кепочку на брови, прокашлялся и направился дворами к давней своей знакомой.
Вот он, долгожданный подъезд! Предвкушая встречу с Аннушкой, Боря проглотил подступившую к горлу слюну. Посмотрел на любимые окна и, как кот, шмыгнул в парадное. Поднявшись на второй этаж, Суслонов остановился возле обшарпанных дверей, внимательно прислушался. Тишина. Пожалуй, что беспокоиться не о чём, мужу сидеть ещё долго.
Боря позвонил. Никакой реакции. Суслонов снова нажал на кнопку долгим сигналом. Наконец, послышались шаги.
Дверь открыло непонятное существо, здорово похожее на гориллу: громадное, густо заросшее чёрной шерстью — в семейных трусах и майке.
Ко всему прочему, чудовище плохо говорило по-русски:
— Ты кто такой, да?
Интонации были очень даже угрожающими. Боря понял, что попал впросак. Он лихорадочно соображал, что ответить.
Наконец, промямлил, глядя на гориллу, словно кролик на удава:
— Я, кажись, ошибся квартирой. Пойду, пожалуй…
Но не так-то просто было обмануть ревнивого южанина! Он схватил Суслонова за грудки и начал яростно трясти:
— К Аньке пришёл, да? Зачем пришёл, да?! Хочешь, зарежу, да?!! Убью!!!
Суслонов заверещал от испуга. «Горилла» развернул его и выдал крепкого пендаля под зад. «Уважаемый человек» кубарем покатился с лестницы. Вслед деревенскому ловеласу полетел торт. Боря поднялся, подхватил свой презент и, хромая, отправился восвояси. На лбу его набухала не слабая шишка.
Что характерно, во время инцидента не открылась ни единая дверь. Никто из соседей не поинтересовался, в чём дело, хотя шум в подъезде стоял ужасный. Жильцы уже привыкли к скандалам, периодически возникающим в квартире Аньки-буфетчицы. Очередной «муж» её — уроженец союзной республики — оказался ужасно ревнивым. Боря попал под горячую руку азиатского Отелло. И поделом. Суслонов поплёлся назад — не солоно хлебавши.
Шурка послонялся по райцентру. Он сходил на речку, выпил бутылку пива и даже посмотрел в кинотеатре старинную комедию. К шести вечера практикант вернулся на место стоянки.
Боря, давно уже вернувшийся от любовницы, лежал в салоне и прикладывал ко лбу холодный гаечный ключ. Увидев суслоновскую физиономию, Шурка открыл в изумлении рот — но уже через мгновение он заржал, как конь. Водитель автобуса густо покраснел. Его репутация подмочилась, факт.
— Это ты с другом детства повстречался? Что, игрушку не поделили? — наконец, Шурка успокоился и обтер выступившие на глаза слёзы.
Суслонов уже немного оправился от конфуза:
— Дела сердечные… К бабёнке одной пошёл на случку. С мужем поцапались немного. Хочешь торт?
Торты Шурка любил, поэтому отказываться не стал:
— Конечно, хочу. Всё лучше, чем супчик двадцатикопеечный.
Суслонов, молча, проглотил шпильку и достал злополучное кулинарное изделие. Не принёс тортик удачи!
Шурка критически осмотрел коробку:
— Им, что, в футбол играли?
— Вид, конечно, не товарный, но вполне съедобный. У меня даже чай в термосе есть, — Боря подмигнул.
Суслонова словно подменили! Почаще бы звездюлей тебе выдавали! Как шёлковый стал! Шурка давно уже хотел кушать, поэтому тортик оказался кстати.
Они поужинали, мило беседуя. В процессе чаепития Боря попросил практиканта подтвердить, что увечье он получил, якобы ремонтируя сломавшийся автобус. Ключ, мол, сорвался. Всё-таки — семья, робятишки. Ну, чтоб без скандалов пустых. А то — баба ревнивая. Что тебе стоит, друг?
Естественно, кудрявому это ничего не стоило. В общем, Шурка с Борей стали друзьями.
Санитар разлил водку по стаканам. Хирург, тем временем, готовил инструмент для вскрытия в соседней комнате, именуемой операционной. Кабан, уже раздетый, лежал на, так называемом, разделочном столе. На груди покойного красовалась надпись: «Не видала горя? Полюби меня!»
— Яшка, водка стынет! — позвал коллегу санитар.
— Иду, иду! — отозвался хирург.
Он проверил ногтем скальпель. Удовлетворительно кивнул: потянет пока. И направился к другому — «обеденному» — столу.
Коллеги чокнулись, выпили по целому (иначе не умели) стакану водки, закусили свежепросольными огурчиками. Патологоанатомы уже были сильно пьяны — в ход пошла третья бутылка.
Хирург Яшка смачно отрыгнул:
— Хорошие огурчики супруга твоя производит, Ильич. Ангельские, можно сказать!
Санитар согласно кивнул кудлатой головой и выудил из банки очередной пупырчатый овощ:
— Это да. Талант у неё к консервам. Ну, что, будешь потрошить «клиента»?
Яшка тяжело вздохнул и тряхнул чёрными кудрями:
— Чёртова работа! Ковыряться в кишках у жмуриков.
Хирург поднялся из-за стола и, пошатываясь, направился к Кабану. Санитар остался за столом — доедать огурец.
Яшка взял скальпель, прицелился, намереваясь вскрыть Кабана — от горла и до паха. Но, наступив ногой на ранее обронённый Ильичом огрызок, хирург поскользнулся и упал. Звякнул по плиточному полу скальпель.
Холодная рука покойника вцепилась Яшке в горло! Врач дико завопил.
От внезапного крика у Ильича застрял в горле огурец. Санитар закашлялся, выпучив по-рыбьи глаза.
Яшка продолжал орать, как блажной. Ильич отхаркнул овощ и, подскочив к коллеге, влепил тому затрещину. Худо-бедно хирург пришёл в себя. Он поднялся с полу, тихонько поскуливая.
— Ты чего? — санитар строго посмотрел на товарища.
Яшка со страхом кивнул в сторону Кабана. Ильич непонятливо пожал плечами. Мертвец лежал, как и подобает: не шевелясь.
— Тьфу, чёрт, померещилось! Надо меньше пить, — паталогоанатом отёр со лба холодный пот.
— Покури спокойно, передохни. Весь день на ногах, — посочувствовал санитар.
— И то, правда! Есть ещё водка? — у Яшки пересохло в горле.
— Найдём, — успокоил друга Ильич.
Коллеги направились к «обеденному» столу.
Боря достал из багажника фуфайки. Наступал вечер — пора уже располагаться на ночлег.
Бросил одну телогрейку Шурке:
— Держи, кореш. Переночуем здесь лучше, чем в гостинице. Для Бори Суслонова — автобус, как дом родной! А ты у меня в гостях. Принимаю по высшему разряду!
— Ага, спасибо. Угощение — класс! Тортик вкусный был, — Шурка попытался скатать ватник одной рукой.
Боря тотчас помог парню: аккуратно свернул фуфайку и даже положил в изголовье.
— Куда денем беляши? — Суслонов, человек экономный, задумался.
— Да вон, собачка бегает под окнами. Она, наверное, голодная. Покорми животину, — посоветовал Шурка.
После тортика на прошлогодние беляши даже смотреть не хотелось. Но, Боря — битый жизнью волк — рассудил иначе.
— Ну, да, ищё чего, собаке! За них деньги плачены. С утра попьём чаю с беляшами.
— Как хочешь, — Шурка сладко зевнул, — пора на боковую.
— Это да. Утро вечера мудренее. Завтра свинью распотрошат. Заберём тушу — и домой, — Боря разлёгся на сиденьях, прикрыв кепочкой глаза.
— Чего ж ты так друга своего называешь? — язвительно поинтересовался практикант.
— С какого перепугу Кабан мне другом стал? — вопросом на вопрос ответил Боря.
— Ну, на автобусе постоянно его катал, к примеру, — предположил Шурка.
— Э, — скривился Суслонов, — во-первых, я ездил по своим делам, а борова персонально никуда не катал. Во-вторых, я его и не приглашал ни разу. Кабану-то целыми днями делать нечего было! Он же — нЕработь, бездельник. Вот, припрётся с утра, опохмеленный уже — да и ездит в автобусе вместе со мной, людей пугает. А я, что, гнать его буду? Заколебал — во!
Боря не лгал. Он боялся Кабана, да. Но другом никогда не считал.
— Ладно, хрен с ним. Сдох — туда и дорога. Пусть Кабана на том свете черти жарят, — повторил Шурка Петины слова.
— Истинная, правда, — Боря даже перекрестился от избытка чувств.
Потом помолчал пару минут, пытаясь уснуть. Напрасно, сон не шёл. Наконец, болтливая натура его не выдержала.
— Кудря, не спишь ищё?
— Засыпаю, — Шурка повернулся на бок, пытаясь поудобнее пристроить загипсованную руку.
— А ты знаешь, что у нас в Березняках есть прОклятое место? — Суслонов проигнорировал Шуркин ответ и привстал с «постели», намереваясь перед сном потрепаться.
— Это где? — заинтересовался кудрявый. Сон его улетучился. Может быть, Боря расскажет что-нибудь интересное?
— Дак, у пеньков, — возбуждённо заговорил Боря, — а ты, разве, ничего не слышал?
— Так, краем уха, — неопределённо ответил Шурка.
Посвящать в подробности своих приключений болтливого «кореша» он не хотел. Человек ненадёжный. Но Суслонов, по-видимому, не проявлял любопытства. Напротив, его распирало от желания рассказать то, что он знал.
— Там плохие дела творились! Издавна. Болтают, что место то древнее, колдовское. Будто бы, ещё при царе Горохе там жрецы молились, людей резали. Вроде как — жертвы приносили. Кровушки было пролито — не одна бочка.
А лет сто, может, и двести тому назад, помещик свою дочь-самоубийцу схоронил на том месте — по её просьбе. Ведьмой она слыла, дочка-то помещичья.
Уже в двадцатом году двое красноармейцев там сгинули. Отряд ЧОН стоял в Березняках. Занимались красные ликвидацией местных банд вроде бы. А на самом деле мужиков, несогласных с большевиками, расстреливали. Слово пикнул — к стенке! Совсем молодые пацаны в отряде были, но звери, скажу тебе! Ни Бога, ни чёрта не боялись, ухорезы. Об этом, Кудря, в школе не расскажут, и в кино не покажут. Покуролесили в этих краях чекисты.
Ну, так вот: прослышав за ведьмину могилу, два сопляка отправились её раскапывать. Поживиться хотели. Нашли потом бойцов неподалёку от кладбища — мёртвых. Ни пулевых, ни ножевых ранений — тока на шее прокусы! За своих потом ЧОНовцы десять человек деревенских взяли в заложники и расстреляли. Только вот с той поры стал упырь приходить на село по ночам!
— Ну, ты заливаешь, Борис Борисыч! Почище Гоголя сказки сочиняешь!
Шурка недоверчиво хмыкнул. Но, в глубине души, ему стало не по себе. Чёртовы пеньки! Всё вокруг них вертится!
— Это я-то заливаю?! Клянусь, правда! — брызнул слюной Суслонов.
— Ну, и куда упырь тот делся? — примирительно спросил Шурка.
— Извели, — односложно отвечал шофёр.
— Как извели?
Ну, вот что за человек этот Боря! Болтал, болтал, да вдруг перестал!
— Каком кверху! Откуда я знаю? Слышал только, что не так-то просто с этой напастью управиться было. Ладно, спать пора уже. Завтра рано вставать, — Боря зевнул, — спи, кореш.
Яшка, пошатываясь, поднялся из-за «обеденного» стола:
— Иль… иич! Будешь мне ассс… систировать! Так надо!
— Ну, если надо… буду! — санитар тряхнул гривой. Он был немного трезвей хирурга, совсем уже расклеившегося.
Коллеги направились к разделочному столу. «Клиент» лежал, дожидаясь своей участи. Яшка взял скальпель в руки и зажмурил один глаз. Так он поступал, когда бывал уж очень пьян — дабы устранить двоение в глазах. Размахнулся и опустил медицинский нож, намереваясь привычно взрезать нутро. Но скальпель со звоном отлетел в угол!
Испустив дикий крик, хирург отскочил в сторону. Санитар побледнел, словно снег. Через секунду коллеги, мешая друг другу, ломились в двери — на свежий воздух.
Во дворе, отдышавшись, Ильич спросил коллегу:
— Ты чего орал-то?
— «Клиент» скальпель выбил! — у Яшки текли слюни. Глаза его сошлись на переносице.
Всё ясно, подумал санитар. Уработался парень. На сегодня хватит.
Боря завёл автобус. Он курил папиросу и, по привычке, болтал:
— Вот видишь, Кудря, и беляши пригодились! Боря Суслонов прожил жизнь, Боря знает… Червячка заморили с утра — до Березняков теперь дотерпим. Ладно, поехали за Кабаном.
Они подкатили к дверям морга. Санитар с хирургом сидели на лавочке — помятые и угрюмые.
— Здорово, братва! «Клиент» готов? — шофёр, несмотря на разбитый лоб, находился в приподнятом настроении.
— Готов, — ответил односложно санитар, — забирайте, к чёрту.
Патологоанатомы поднялись и, махнув рукой Боре, отправились в здание. Суслонов двинулся следом.
Ильич кивнул головой:
— Вон, там лежит. Ещё не одет ваш товарищ.
— А чего не одет-то? Мы домой торопимся, — проявил недовольство Боря.
— Пять минут подождёте? — почему-то испуганно спросил подоспевший хирург.
Суслонов в ответ только пожал плечами и сморщил нос. До чего же дух здесь тяжёл!
— Ну да, подождём. Бумаги-то хоть готовы? Отчего преставился товарищ? — природное любопытство одолевало шофёра.
— За бумаги не беспокойтесь, — с готовностью отвечал Яшка, — сейчас напишем. Всё будет в полном ажуре. А помер товарищ от инсульта. Знаете, так бывает. Вроде: молодой, здоровый. Но вот, маленький сосудик в мозгу — трах! И всё, привет, ройте могилу. Кстати, у покойного имеются родственники, близкие люди?
— Сестра есть. Но, не сказать, что уж очень близка. Скорее, наоборот, — задумчиво отозвался Боря.
— Предлагаем дополнительную услугу. За символическую плату, — тут же внёс предложение Ильич.
— Какую услугу? — подозрительно прищурился Суслонов.
— Обмоем и обрядим покойного. В строгий похоронный костюм, — пояснил санитар. Насчёт «обмоем» он, конечно, приврал.
— И сколько стоит ваш сервис?
В мозгу у Бори щёлкнуло. На эти расходы можно вырвать у Грендельмана, как минимум, четвертной!
— Пятнадцать карбованцев тебя устроит? — почесал нос Ильич.
— Десятку дам! Больше нету, — Суслонов умел торговаться.
Санитар утвердительно кивнул. Потом подошёл к «обеденному» столу и вынул из-под него сумку. Оттуда Ильич вытряхнул небрежно сложенный костюм чёрного цвета.
— Смотри, водила. Кримплен!
— Годится!
Санитар исчез в операционной.
Через десять минут он вышел и произнёс — торжественно, с чувством выполненного долга:
— Готов жмур. Хоть под венец. Гони червонец.
Боря подал десятку:
— Выносите Кабана!
Патологоанатомы послушно вытащили гроб и загрузили его в автобус. Хирург выдал Суслонову свидетельство о смерти. На том и расстались.
«ПАЗик» уехал, обдав на прощание служителей смерти дымным выхлопом.
— Даже не окоченевший нисколько… Ни рук, ни ног ломать не пришлось, — задумчиво произнёс санитар, провожая взглядом удаляющийся транспорт.
— Я вот, беспокоюсь,… не вскрыли мы покойника. Как думаешь, без последствий обойдётся? — у Яшки бегали свои тараканы в голове.
Ильич сплюнул:
— Не думаю, а знаю. Похоронят «товарища», и дело с концом. А про то, что привиделось тебе ночью — никому ни гу-гу! Иначе, на дурку уедешь. Пошли, выпьем.
— Ага, пойдём, — хирург тяжело вздохнул. Ну и ночка выдалась!
— Поди, Кудря, Петю позови. И Панкратыча, если он дома, — Суслонов закурил папиросу.
Шурка направился в общежитие, держа на перевязи загипсованную руку. Боря, тем временем, достал тетрадку с карандашом и помусолил задумчиво графитовый стержень. Потом он принялся рисовать цифирки, подбивая дебет-кредит.
— Приехали уже? — встретил вопросом практиканта Петя.
— Да, вот видишь, загипсовали меня. Грёбаный Кабан, чтоб ему в гробу перевернуться! — вздохнул сокрушённо Шурка.
— Полстакана для поднятия тонуса? Пока Васька не видит, — предложил Синий шёпотком.
— А… давай! — недолго думая, Шурка согласился.
— Пошли на камбуз. Тока — тихо! Не то, Панкратыч на хвост упадёт.
Петя на цыпочках направился в сторону кухни. Кудрявый шмыгнул за ним. Там Синий вынул из-под стола бутылку и плеснул полновесную порцию в чайную чашку. Шурка одним глотком осушил подношение. Вдруг с улицы раздался длинный гудок.
— Да, Петя, тебя там Суслон ждёт. Кабана выгружать надо. Велел и Панкратыча брать с собой, — вспомнил, наконец, Шурка.
— Ага, шабашка. Павлик! — Синий громко окликнул приятеля.
Из комнаты ребят высунулся нос бывшего плотника-профессионала, смотревшего вместе с Васькой художественный фильм. Петя махнул ему рукой. Панкратыч, не задавая лишних вопросов, стал одевать сапоги.
Суслонов снова загудел за окном. На дворе послышались матюги комендантшиного мужа. Соседи, а с недавнего времени и коллеги, поспешили на выход. Шурка же отправился в свою комнату.
— Привет, Васька! Ты сегодня не работаешь? Телевизор здесь? А пожрать нет ничего? — кудрявый с ходу завалил товарища вопросами.
— Здравствуй, Шурка. Сегодня у меня отгул. Покушать есть — суп. Ещё тёплый, налаживай себе. А с телевизором вчера весь день, как с торбой писаной, носились.
— Что так? — спросил Шурка, уже с набитым ртом.
Он накладывал себе в тарелку суп, оттяпав зубами от буханки чёрного приличный кус.
— Шурка, что же ты, как собака бродячая, на еду накинулся? Можно же по-человечески, зачем буханку грызть? — воспитанному юноше не нравились дурные манеры товарища.
— А ты бы попробовал одной рукой хлебушка себе отрезать, — парировал кудрявый.
Он принялся за суп, аппетитно чавкая. Васька, решивший более не делать никаких замечаний товарищу, уткнулся в книжку.
— Так что там с телевизором? — повторил вопрос Шурка.
— Алан пришёл с утра, как и договаривались. Принёс с собой паяльник, отвёртку. Выпаял какую-то лампу, потом позвал Петю. Синий уже опохмеленный ходил. Они с Панкратычем выпили бутылку. Не знаю, где и взяли с утра: магазины-то закрыты.
Загрузили, значит, соседи телевизор на тачку. Алан дал деньги, как и договаривались. Петя отправился к Сергеевне. Панкратыч, было, увязался следом, но Синий прогнал дружка. Мол, дело интимное — тебя, сосед, не касается.
Вернулся Петя только к вечеру: телевизор в тачке, а сам пьяный — разлюли малина! Я, говорит, с Павлой разругался вдрызг, но всё сделал, как обещал. Спрашиваю его: где крест, Петя? Он отвечает мне: не дрейфь, Васька, имущество надёжно спрятано.
Выставил на стол вино, позвал Панкратыча. Ну, и устроили соседи себе снова праздник.
А вечером директор появился, пошушукался о чём-то с ними и уехал. Обсуждали детали очередной шабашки, по всей вероятности. Теперь наши соседи — первые помощники у Наума Лаврентьевича!
— Шабашка — это Кабана закопать? — догадался Шурка.
— Ну да, похоронить хотят, сегодня, — Васька замолчал. Он рассказал все новости.
В двери постучались. Раздался голос Алана.
— К вам можно?
— Заходи, дорогой! — крикнул во всю глотку детдомовец.
— Мир вашему дому! Вай, гипс! Перелом, как я и думал!
Алан искренне сопереживал товарищу. Как-то ещё срастётся рука?
— Петя непонятно где крест затихарил, — озабоченно доложил кудрявый.
— Он мне всё сказал. Я знаю место, — успокоил ребят Алан, — сегодня вечером пойдём.
— Куда? — Шурка непонимающе уставился на друзей.
— К пенькам. Закопаем назад в землю и крест, и зеркальце, — пояснил буднично Васька.
Кудрявому стало не по себе. Опять эти пеньки! Ещё, Суслон давеча страху нагнал… Пожалуй, что пусть без него идут, без Шурки.
— Вы, хм… сами управитесь? Я что-то не очень хорошо себя чувствую. Да и какой из меня нынче помощник — с одной-то рукой? — глаза Шурки забегали.
— Э, джигит, ты что, товарищей бросаешь? На полпути нельзя останавливаться! Все вместе — только так! — Алан похлопал парня по плечу.
Практикант обречённо кивнул:
— Хорошо, пойдём все вместе. Ты, ты и я?
— Ещё будет Вера, — вставил Васька.
— Господи, а ей-то, зачем это надо? — Шурка воздел очи к небу. Вот ведь, девка! Неймётся никак!
— По-моему, как раз ей это больше всех и надо, — почесал голову Васька и вздохнул сокрушённо.
Умный, образованный мальчик, он не верил во всю эту антинаучную белиберду. Но своё мнение держал при себе.
Кабана хоронили за кладбищем — рядом с могилой отца. Только заросшая бурьяном замшелая плита обозначала последний приют его родителя.
Гроб с усопшим — опять почему-то не заколоченный — стоял на краю свежевырытой ямы. Покойник лежал в «домовине» облачённый в чёрный кримпленовый костюм, со скрещёнными на груди руками.
— Как живой… Эх, жаль парня! Такие ребята в армии — на вес золота. Отличный сержант мог бы из него получиться! — произнёс печально участковый.
Петя, стоявший неподалёку с лопатой, пробормотал вполголоса:
— Ты бы ещё в дёсны жахнулся с ним на прощание, мусор.
И сплюнул презрительно. Панкратыч выпучил со страхом глаза, а потом зашипел, как змея, пытаясь таким образом урезонить напарника.
— Здесь я с тобой не согласен, Андрей, — рубанул по воздуху ладонью Грендельман, — пакостный парень был этот Кабан!
Вдруг директор спохватился. Ведь он говорит плохо о покойнике, которого даже ещё не похоронили! Наум Лаврентьевич опасливо покосился на гроб — и не смог сдержать улыбки.
— А вот костюмчик не по размеру прикупил ты, Боря, дружку своему!
Действительно, рукава кримпленового пиджачка были натянуты на мясистые ручищи мертвеца, словно презервативы. Под мышками треснули и разошлись швы. Короткие брючины даже не прикрывали носков. Костюм был явно маловат покойничку.
— А где же в аккурат найдёшь — на такого мамонта? — Суслонов мог привести кучу аргументов в своё оправдание. — Опять же, задёшево надыбал. Всего-то — четвертной.
— Одет солидно. В последний путь, как подобает, — участковый любил строгие костюмы.
— Ага, первый раз в жизни, да и то после смерти, Кабан костюм приобрёл. А ты, Боря, больше не покупай одёжку в морге. Проще надо жить. Если будем каждому умершему справлять за двадцать пять рублей обновку — совхоз разорится! — отчитал между делом Суслонова директор.
На этом официальная часть похорон закончилась. Пора было закругляться. Наум Лаврентьевич произнёс краткую надгробную речь.
— Ну, вроде, честь по чести проводили. Гроб, морг, даже костюм кримпленовый… в общем, покойся с миром, парень. Заканчиваем мероприятие! Всё, заколачивай, Боря!
Суслонов споро застучал молотком. Но вдруг он взвизгнул и заматерился, отбросив в сторону инструмент. Водитель автобуса нечаянно угодил себе по пальцу.
— Раззява! Дай сюда молоток! Вот так надо. Раз-два, раз-два! — Грендельман собственноручно взялся за дело.
Посрамлённый, Боря молча сосал палец. Наконец, присутствующие опустили гроб в могилу.
Директор махнул рукой шабашникам:
— Закапывайте!
Петя с Панкратычем принялись шустро кидать землю. Сказывались предыдущие тренировки. Кабана похоронили — просто, без почестей.
Вечером ребята всей компанией направились к пенькам. Впереди шагал Васька. Он нёс на плече две лопаты. Следом Алан тащил мешок с крестом, а Шурка с Верой шли за ними налегке. Замыкал экспедицию докторский Тузик, случайно привязавшийся к ним на улице. Временами пёсик скрывался в придорожной траве, выискивая ёжиков, но вскоре догонял людей со звонким лаем. По видимости, он не собирался покидать новое общество — Тузику было весело и интересно.
Быстро добрались до мостика. Свернули на старую дорогу, поднялись на пригорок. Вот и пеньки. Немного поодаль виднелись кладбищенские кресты.
Алан скинул мешок на землю, с удовольствием размял плечи:
— Сейчас начнём и быстренько закончим. До полуночи, думаю, управимся. Василий, ты готов?
— Ну да. Не будем тянуть кота за хвост, — Васька взялся за лопату.
Алан последовал его примеру. Шурка с Верой устроились поблизости, на пеньках.
Кудрявый курил третью уже сигарету и затравленно озирался по сторонам. До чего же здесь неуютно, брр! Шурка полностью разделял точку зрения Алана. Поскорее бы закопать тот крест, да свалить отсюда! Чёртово место, воистину.
Земля оказалась на удивление рыхлой. В течение часа ребята углубились по пояс. Наконец, парни решили передохнуть и вылезли из ямы.
Всё больше и больше нервничающий, Шурка предложил:
— Хватит глубины уже. Давай, складываем на дно вещички, да зарываем по-быстрому. Ночь наступает.
Алан вопросительно посмотрел на Веру. Та лишь пожала плечами.
— Ладно, давайте заканчивать. Тузик, ты что, с ума сошёл?!
Пёс, действительно, вёл себя неадекватно. Он спрыгнул вниз, в могилу, и принялся рыть землю. Да так усердно, что комья вылетали наверх!
— Э, здесь что-то нечисто! Быстрее уходим! — Шурка уже открыто стал трусить.
— Да подожди ты убегать! Если собака роет, значит — там что-то есть, — возразил Алан.
Он сидел на корточках возле разрытой ямы, грыз травинку и внимательно наблюдал за Тузиком.
— Вы ничего не знаете! Это прОклятое место! Здесь ведьма похоронена была! — практикант совсем потерял голову от страха.
— Нет, собака сразу почует нечисть. И, поверь, среагирует по-другому! — попыталась успокоить Шурку Вера.
Постепенно, кудрявый взял себя в руки. Минутная слабость прошла. Парню стало даже немного стыдно за своё малодушие. А Тузик, между тем, продолжал откидывать лапами землю. Иногда он останавливался и тявкал, словно приглашая людей помочь ему. Ребята снова взялись за лопаты.
Шурка беззвучно шевелил губами, наблюдая за товарищами. Вера сосредоточенно ожидала — что же такое там учуял пёс? Наконец, Васькина лопата глухо стукнулась о доску.
— Гроб! — выдохнул кудрявый.
— Ну, вот и докопались, — вытер пот со лба юноша, — надеюсь, вскрывать не будем?
Тузик же словно взбесился. Он снова спрыгнул в яму и звонко залаял, яростно колотя хвостом. Потом вдруг заскулил, глядя на людей просящими глазами.
Внезапно из-под земли послышался глухой вой! Ребята, как ошпаренные, выскочили из ямы. А пёс залаял ещё громче, потом принялся скрести лапами землю. Показалась уже доска… Вдруг изнутри раздался стук! Бум, бум! Дюймовка, из которой умелец Панкратыч смастерил когда-то «домовинку» для Клавки, треснула. Бум! Доска отлетела в сторону, разваливая рыхлую землю. Затрещала вторая, третья… Тузик выл, визжал и скакал.
Ребята впали в ступор. Васька крепко прижал к себе Веру. Юноша выпучил глаза, пытаясь понять, осознать логическим своим умом происходящее. Казалось, очки молодого человека вот-вот самопроизвольно полезут на лоб. Вера не отрывала глаз от ожившей могилы. Она вцепилась зубами в кулак, не на шутку рискуя прокусить себе кожу. Алан взял лопату наизготовку, намереваясь — если что — защищаться до последнего. Шурка щёлкал зубами и отступал потихоньку назад, покуда не свалился, зацепившись ногой о кочку.
Тем временем из гроба восстала Клавка-Борода собственной персоной! Разломав крышку своего узилища, она уселась в гробу, матерясь и взывая к Богу одновременно. Вид Клавки был ужасен. Вся обсыпанная землёю, она рычала и скулила почище Тузика. Волосы её торчали во все стороны, словно иглы у дикобраза. Борода воздела руки к небу и закричала.
Нет, завыла волчицей:
— Жиииваааяяя!!!
Потом она схватила и порывисто обняла визжащего Тузика:
— Пёсик, миленький мой! Спасииитель!
Собачка облизывала ей лицо, а Клавка рыдала взахлёб, прижимая Тузика к себе и глядя в небо.
— Живая, спаслась, слава те, Господи! Живая, живая, живая!!!
Тем временем, ребята потихоньку отошли от шока.
Вера шепнула Ваське:
— Она не мёртвая. Её кто-то заживо похоронил.
Алан тоже это понял. Он окликнул воющую Клавку:
— Эй, уважаемая!
Наконец-то Борода заметила людей. Она затараторила быстро-быстро, взахлёб:
— Ребятушки! Закопали меня в землю какие-то нЕлюди. За что?! За какие такие грехи человека заживо хоронят?!! Изверги!!! За что тётке Клавке эдакое наказание? За какие провинности? Знали бы вы, как там — в гробу лежать, под землёй!
Борода опять завыла. Алан спрыгнул в могилу и помог подняться на ноги многострадальной бабе. Клавка, опираясь на руку, заботливо поданную ей осетином, вылезла из ненавистной ямы.
Повернулась и плюнула в сердцах:
— Будь проклята эта могила! Тьфу!
Алан успокаивающе похлопал её по спине. Борода снова зарыдала, уткнувшись в плечо бывшему своему врагу. Вера погладила Клавку по голове и принялась что-то ворковать ей на ухо. Постепенно Борода успокоилась, плечи её перестали вздрагивать. Она подняла голову и трубно высморкалась.
Заметив Ваську, спасённая бросилась обнимать его:
— Васенька, милый! — потом увидела и Шурку, скромно державшегося в сторонке, — Кудря! Дай, я тебя расцелую!
Осторожный практикант не горел желанием лобызаться с грязной, только что вылезшей из гроба Клавкой. Он попытался дистанцироваться и отступил на несколько шагов. Но Борода подскочила к нему в один прыжок и сжала парня в жарких объятиях. Зацеловав и перемазав землёй всех своих спасителей, Клавка бухнулась на колени.
А потом торжественно провозгласила:
— Отныне я вам всем по гроб, — здесь она слегка замешкалась и потрясла головой, — до конца дней своих благодарна буду! Вы мои спасители! Прости, Аланчик, за то, что смерти твоей желала! Видит Бог, пострадала за грехи тётка Клава! Ох, детушки мои, натерпелась я!
Молодые люди бросились поднимать с колен бедную Клавку. Даже представить страшно, что пришлось пережить ей — лёжа в могиле, под двухметровой толщей земли! Как могли, привели её в чувство.
Наконец Клавка успокоилась окончательно:
— Ребятушки, а выпить у вас не найдётся? Как-никак, из могилы восстала…
Алан развёл руками, Васька отрицательно покачал головой. А Шурка только теперь окончательно уверовал, что перед ним живой человек, а не упырь.
Он неуверенно предложил Бороде:
— Наши соседи за шабашку получили. Думаю, у них что-нибудь найдётся. Ради такого случая, не откажут.
— Так пойдём быстрее от этого проклятого места! Гори оно синим пламенем! — Клавка всё ещё оставалась во власти эмоций.
— Закапывать барахло будем?
Шуркакивнул на мешок. Все, кроме него, уже и забыли, для чего сюда пришли.
— Нет смысла, — тряхнула волосами Вера.
Ребята непонимающе переглянулись. Алан сделал удивлённое лицо.
— Почему? — вопросил за всех кудрявый.
— Оно уже гуляет. На свободе. Где-то среди нас.
Нависла неловкая тишина. Слышно стало, как где-то вдалеке ухает филин. Проклятая птица! Всем стало немного жутко.
Лишь Клавка не поняла смысла сказанного:
— Чегой-то замолчали все, будто мент родился? Канаем отсюда, братки.
Компания покинула нехорошее место, даже не забросав землёй бывшую Клавкину могилу. Неверные лунные лучи освещали разрытую землю, зловещую яму и торчащие оттуда неструганные доски — обломки сконструированной Панкратычем «домовинки».
Алан с Васькой отправились провожать Веру. Ну, с этими всё ясно, они до утра домой не появятся. Любовь-морковь, всё такое! А Шурка повёл злополучную Клавку к себе в гости.
Петя сонно протирал глаза:
— Ты чего, Шурка, с дуба рухнул? Какое вино? Ночь на дворе…
— Петруха, тут такое случилось! Человек с того света вернулся! Войди в положение, братуха! Я знаю, у тебя есть!
Шурка уже минут пять как выпрашивал у Синего бутылку. Петя спросонок не совсем понимал, а вернее — совсем не понимал, в чём дело.
Он зевнул, почесался и сказал:
— Ладно, сейчас встану. Проходите пока на камбуз.
Шурка вышел из комнаты. Слышно было, как он пригласил гостя и щёлкнул выключателем. Синий нащупал лежащие на табурете штаны, одел их. Поискал в темноте обувь, тщетно шаря ногами под кроватью. После махнул рукой и, прямо босиком, отправился на кухню. Щурясь на лампочку, зевнул. Да так и застыл с раскрытым ртом. Остолбенел.
— Знакомься, это Клава. Петруха, ты чё? Сердце, что ли, прихватило? — обеспокоенно спросил Шурка.
Петя в ответ только икнул. Вдруг Синий стал часто креститься и бормотать что-то про себя.
Кудрявый досадливо забарабанил пальцами по столу. Эх, Петруха, Петруха! Уж не Павла ли заманила тебя в какую-нибудь секту? Лектор по атеизму, приезжавший как-то в их училище, говорил, что такие вещи случаются очень даже повседневно. Вот уж, воистину: с кем поведёшься, от того и наберёшься!
Между тем, Клавка просительно посмотрела на Петю:
— Выпить есть, земляк?
Синий молча, кивнул головой. Лицо его было белее мела.
— Угощай, брателло. Я сегодня с того света вернулась. Можно сказать — заново родилась! Грех не отметить такое, — Клавка тяжело, с надрывом, вздохнула.
Вид Бороды был удручающим. Волосы её, прежде каштановые, теперь казались сивыми. Седина частыми нитями прошила голову бабы. От Клавки несло затхлой землёй, немытым телом и чем-то ещё — неприятным и непонятным.
Петя, наконец, взял себя в руки. Он выудил из заначки бутылку портвейна и бухнул Клавке целый стакан.
— Делай.
Бороду уговаривать не пришлось. Она жадно выпила. После этого Петя налил себе и тоже причастился. Казалось, Синий хотел что-то сказать, но не знал, как начать разговор.
— Петруха! — недовольно произнёс Шурка.
Синий непонимающе уставился на приятеля.
— А мне? — парень считал, что ему тоже полагается снять стресс.
— Ну да, конечно. Держи вот, — Петя, булькнув в стакан, тут же исправил оплошность.
И снова предложил гостье:
— На вторую ногу?
Борода молча кивнула. Пока она пила свой стакан, Петя прикидывал в уме, сколько же дней прошло с похорон Клавки? Подсчитав, охнул. Четверо суток! Синий почесал мотню и вытащил из заначки вторую бутылку.
— Так что случилось-то с тобой? Клава, кажись?
— Ну да, Клава я. Вон, Кудря меня давно уже знает. Кудря, дружок! Что бы тётка Клава без вас делала? — Борода снова полезла обниматься.
— Ты расскажи лучше, как в гроб угодила? — Шурка отодвинулся от собеседницы.
Ему стали надоедать уже назойливые Клавкины проявления благодарности.
— Пошла я к Малофею. Думала, между нами говоря, — Клавка подмигнула, — «отработать» старичка.
Петя понимающе кивнул.
Борода продолжила:
— Ну, там, носорог какой-то нарисовался. Здоровый такой, что бульдозер, наглючий! По всему видать — беспредельщик.
— Это Кабан, наверное, был, — догадался Шурка.
— Вот, вот! Рожа — как у свиньи рыло. Закусились мы с ним по-серьёзному. Не смогла одолеть бугая, — Клавка горестно вздохнула, — вот, знать, уделал он меня.
Из раскрытой комнаты раздался шум и кашель. Послышались шаркающие шаги. На пороге кухни появился потягивающийся со сна Панкратыч.
— Сосед, у нас там ничего не осталось?
И тут бывший плотник узрел Клавку! Реакция у него оказалась отменной. Панкратыч, словно мячик, подскочил на месте, развернулся в воздухе и с диким криком пустился бежать. Загремело ведро на коридоре, хлопнула дверь. Сосед покинул жилище.
Клавка была не дура. Она недобро прищурилась и прошипела, глядя Синему прямо в глаза:
— Ну, рассказывай, дружок, всю правду. Пока по-хорошему прошу!
Петя тяжело вздохнул:
— Да что там рассказывать-то? Обнаружил тебя Панкратыч в придорожной канаве. Мёртвую! Естественно, сообщил сразу участковому. Ефимов с Грендельманом внимательно тебя осмотрели. Ни дыхания, ни пульса не наблюдалось. По всем признакам — жмурик. Ну, и решили они закопать тебя по-тихому. Нет человека — нет проблем, хе.
А мы с Павликом, руководствуясь указаниями начальства, похоронили тебя. Были твоими могильщиками, так сказать. Ну, промашка вышла, чего теперь икру метать? Всё хорошо закончилось, да и слава Богу.
— Тоже мне патологоанатомы! Профессора! Не могли на экспертизу свезти, что ли?!
— Вот там-то бы тебя точно распотрошили! Знаешь, какие в районом морге трупорезы работают? У Бори Суслонова спроси. Или, вон, хоть у Шурки, — Петя не чувствовал за собой вины. Стечение обстоятельств, что делать.
— Врачи в морге — те ещё алкаши! — подтвердил Петины слова кудрявый, — они трезвые там вообще не бывают. Насмотрелся на них, когда с Суслоном Кабана туда возил.
— Кабана? Того самого? Он, что, оскалился? — удивилась Клавка.
— Ага, сдох, скотина, — Синий усмехнулся и не смог удержаться от шутки, — ненадолго тебя пережил.
— Собаке — собачья смерть! — злорадно провозгласила тётка, — жаль, не смогла ему руки отпилить. Ну, ничего, я ещё поглумлюсь на его могиле!
— А с тобой-то что случилось, как думаешь? — прервал её излияния Петя.
Клавка пожала плечами:
— Думаю, от сотрясения мозг отключился. Кома, или, там, летаргия, какая ни то началась.
— Нет, летаргия надолго бывает. Годами люди спят. Я в книжке читал, — высказался Шурка.
— По-всякому случается, — покачал головой Петя.
— Я там очнулась, — Клавка ткнула указательным пальцем вниз, — ох, и кричала, билась! Как сердце моё не лопнуло! А потом вырубилась — видать, Бог пожалел меня.
— От недостатка кислорода потеряла сознание, — вставил снова Шурка.
— Может быть. А очнулась от собачьего лая. Пёсик меня, можно сказать, из-под земли достал! — баба зашмыгала носом и стала тереть глаза.
Петя с Шуркой тоже прослезились. Даже представить страшно, что пришлось пережить Клавке!
— Клавушка, милая! Погоди, я ещё винишка достану! — Петя сходил в спальню и принёс последнюю «бомбу» — заначку Панкратыча.
И эту бутылку выпили всю, не оставив ни грамма горе-плотнику.
— Ой, я что-то запьянела, совсем ноги не идут. Где бы покемарить? — заплетающимся языком произнесла Борода.
— Так, на Панкратычевой шконке. Иди ложись. Пока он всё равно гуляет, — предложил Петя и хихикнул, представив картину, когда трусливый сосед обнаружит в своей постели «труп».
— А я ему не помешаю? — Клавка попыталась соблюсти видимость приличия.
— Нет, что ты! Панкратыч у нас… как это? Кентуха, скажи! — Синий перевёл окосевшие глаза на практиканта.
— Альтруист! — вспомнил Шурка мудрёное слово, произнесённое когда-то Прохором.
— Вот именно! Альтруист! Так что, отдыхай, Клавушка! Спи спокойно до утра!
Васька, придя домой, увидел то, что, собственно, и ожидал. На кухонном столе красовались пустые бутылки и грязные стаканы. Гора окурков в консервной банке на подоконнике, пепел на полу и противный запах перегара по всей квартире. Шурка преспокойно храпел в своей постели.
Васька только покачал головой, разделся и лёг в кровать. Скоро вставать, надо поспать хоть немного.
Утром он засобирался не работу, подняв попутно соседей. Клавка, первым делом, заварила себе крепкого чаю и теперь с удовольствием швыркала обжигающий, похожий цветом на дёготь, напиток. Петя ограничился водой — выпив залпом целую банку, он молча курил папиросу.
Панкратыч домой так и не вернулся. Синий немного расстроился: он очень хотел посмотреть представление. Но — увы, клоун пропал бесследно.
Наконец, проснулся и Шурка. Зевая, парень пошёл в сортир на улицу. Но в коридоре он запнулся о мешок и чуть не упал, успев в последний момент схватиться здоровой рукой за косяк.
— Чё за тряпки, Васька?!
— Это девчонки собрали. Для Клавдии. Ладно, я побежал, — Васька допивал чай на ходу.
Он уже опаздывал на работу. Обойдя товарища, юноша выскочил на улицу и был таков.
Шурка, чертыхаясь, последовал в отхожее место. Кое-как он справил малую нужду — парень всё никак не мог привыкнуть к своей однорукости. Потом немного прогулялся по двору, а после уселся на лавочку — подышать свежим воздухом.
Солнышко уже пригревало, но утренняя прохлада держалась. Самая благодать! Шурка зажмурил глаза, подставив лицо ласковым солнечным лучам.
— Доброе утро!
Внезапное приветствие прозвучало над самым ухом. Шурка открыл глаза. Доктор! С раннего утра. Чего бы это вдруг?
— Здрасьте, Иван Иваныч! Видите, загипсовали меня. Теперь буду на больничном до конца, — Шурка притворно вздохнул.
— До конца чего? — доктор присел на краешек лавки.
— Практики! Мы же практиканты, — пояснил кудрявый.
— А, ну да. Знать, судьба Ваша такая, Александр. Не переживайте сильно. Успеете ещё, наработаетесь. У Вас вся жизнь впереди. Сейчас самое главное: чтобы правильно срослась рука, — доктор улыбнулся по-отечески.
— Я тоже так думаю. Вы по делу, или просто гуляете, ходите, — Шурка напрягся, вспоминая слово — променад?
— По делу, мой юный друг, по делу!
— Тогда пойдёмте в избу?
— Пожалуй, с Вашего разрешения. Петя дома?
Доктор поднялся и машинально отряхнул штаны. Вылитый Васька! Интеллигенция, фиг ли.
— Ага, встал уже. Пошлите, Иван Иваныч.
Собеседники направились в дом. Комендантша, подслушивавшая их беседу из окна, разочарованно вздохнула и прикрыла створку.
— Иван Иваныч, давненько не виделись! — пожал руку врачу Петя, изображая на лице радость.
— Доктор к нам по делу, — поспешил внести ясность Шурка.
Клавка за дверями чутко прислушалась, не высовываясь до времени. Мало ли, что…
— Слушаю Вас, — Петя сделался весь внимание.
— Дело в том, что Ваш сосед и, можно сказать, товарищ, попал в щекотливую ситуацию.
— Это Панкратыч, что ли? — догадался Синий.
— Так точно, он самый. В данный момент этот гражданин находится в камере предварительного заключения, — ошарашил внезапной новостью гость.
— Тут что-то не так! Он же мухи не обидит. Тюфяк. Ни украсть, ни покараулить!
— Видите ли, Панкратыч препровождён туда не за правонарушение, а ввиду умственного помешательства. Надеюсь, временного. Палаты для душевнобольных у нас пока не имеется, — доктор пожал плечами.
— Упрятали мужика… От Вас, Иван Иваныч, признаюсь честно, я такого не ожидал, — укоряюще произнёс Синий.
— Боже упаси! — врач замахал руками, — инициатива целиком и полностью принадлежит участковому.
Оказалось, многострадальный Панкратыч махнул вечером прямиком к Ефимову. И выложил ему всё, что увидел. Якобы покойница, которую они с Петей собственноручно закапывали, сидит у них в гостях и пьёт вино. Участковый, мужик крутой, недолго думая изолировал от общества обезумевшего плотника. Такие вот дела, в двух словах.
Петя почесал голову:
— Тут, Иван Иваныч, без бутылки не разобраться. Разговор долгий. Может, сообразим что-нибудь? Для связного изложения событий, так сказать.
— Я, Пётр, с пустыми руками в гости не хожу даже с утра, — доктор вытащил из-за пазухи склянку с медицинским спиртом.
— Милости просим на камбуз! — просиял Синий.
— Спасибо. Возьмите и доведите, пожалуйста, до нужной консистенции. Надеюсь, умеете? Я, кстати, не буду. А Вы, молодой человек, не облизывайтесь. Пейте лучше чай, больше пользы для здоровья. Уф, сегодняшний день обещает быть жарким!
Доктор прошёл в кухню и уселся на табурет, обмахиваясь носовым платочком. Шурка воровато стрельнул глазами в сторону Синего.
— Я даже не думал, Иван Иваныч!
Тем временем, Петя сполоснул наскоро два вчерашних стакана и уже деловито тряс бутылку, проводя нехитрую химическую реакцию.
Доктор неодобрительно покачал головой:
— И всё же, молодой человек, я Вам категорически не рекомендую…
— Он не будет, — перебил Иван Иваныча Петя.
— Почему же тогда два стакана? — непонимающе спросил врач.
— Сейчас увидите, — подмигнул Петя и гаркнул на всю квартиру, — Клавушка, выходи, опохмелимся!
Борода эффектно появилась из дверей. Она уже успела переодеться, расчесаться, и теперь выглядела более-менее пристойно. Доктор уставился на неожиданную гостью, буравя её взглядом поверх очков.
Клавка присела на второй табурет:
— Это мне налито. Будем знакомы, доктор.
— Очень приятно, — Иван Иваныч привстал и немножко старомодно пожал Клавкину руку.
Потом, согнав Шурку с подоконника, высунулся из окна и сломал ветку сирени. Галантно преподнёс Бороде. Та смущённо улыбнулась — никто ещё так красиво за ней не ухаживал!
— Клавушка, бери! — Петя один не пил.
Клавка взяла стакан и порывисто вздохнула:
— Хорошо-то как, братцы! Солнышко светит, сирень пахнет сладко. А небо за окном — вы-со-чен-но-е! Будем здоровы!
Звякнули привычно стаканами. Шурка, понимая, что сегодня ему не светит, налил себе чаю.
— Я вас слушаю, — напомнил о себе врач, едва собутыльники отдышались после выпитого.
Клавка начала рассказывать свою невесёлую эпопею — почти ничего не утаивая. Речь её, эмоциональная, иногда прерывающаяся истерическим плачем (слишком свежи были воспоминания о перенесённом ужасе), до глубины души взволновала добросердечного Иван Иваныча.
Борода рассказывала, как билась она в своём узилище и скребла отчаянно доски, сдирая в кровь кожу на ладонях и кулаках, ломая один за другим ногти. Как набивалась ей — в глаза, в рот, в уши — земля, просыпавшаяся сквозь щели небрежно сколоченной «домовинки».
Тётка прочувствовала, пропустила сквозь себя, словно напряжение в триста восемьдесят вольт, ужас погребения заживо! Даже слушать подобное было невыносимо.
После того, как Клавка замолкла, долго ещё никто ничего не говорил. Наконец, Иван Иваныч трубно высморкался в платок, нарушив тем самым тишину.
— Знаете, у меня просто нет слов! Ужас какой-то! Радует только, что вся эта история хорошо закончилась.
Клавка ничего не ответила. Петя разлил спирт — для себя и гостьи. Шурка потихоньку закидывал в себя второй стакан чая.
— Вот только одного я не пойму. Зачем вам, молодые люди, понадобилось раскапывать могилу? — обратился к практиканту доктор.
У Шурки на это был готов ответ:
— Никто ничего раскапывать не собирался. Просто, мы пошли провожать девушек. Пёсик (кстати, Ваш, Иван Иваныч) увязался за ними. И вот, возле пеньков, Тузик словно сошёл с ума. Начал тявкать, рыть землю, выть и скулить. Да так убедительно, что мы ему поверили! Сходили за лопатами и стали копать в этом месте. Результат — вот он, вернее, она!
Объяснение Шурки не вызвало у доктора ни малейшего сомнения. Иван Иваныч снова сморкнулся в свой платок. Клавка, тем временем, курила сигарету, Петя задумчиво крутил в руках пустой стакан.
Наконец, Синий вспомнил про своего незадачливого соседа:
— Теперь ты понял, Иван Иваныч, что Панкратыч вполне в здравом уме? Надо освобождать мужика, ни за что сидит. Посодействуй уж, будь ласков.
— Это обязательно, и незамедлительно! Правда… а, ладно, — врач махнул рукой.
— Чего, чего? — насторожилась Клавка.
— В общем, Панкратыч утверждал, что видел не только Вас, Клавдия. Я имею в виду мертвецов, — напустил туману Иван Иваныч.
— Кхе! — прочистил горло Петя, — с кем же он там ещё встречался?!
— Вполне серьёзно уверял участкового, будто наткнулся на Кабана. Якобы, тот разгуливал ночью по посёлку! — пояснил доктор.
Воцарилась тишина. Клавка задумчиво почесала нос, а Шурка потрогал загипсованную руку.
Но Петя только махнул рукой:
— Мало ли что Панкратыч наболтал с перепугу! Так, помянул Кабана, а участковый неправильно понял. Нельзя же сразу в сумасшедшие записывать человека! В общем, пошли освобождать соседа, Иван Иваныч.
Все вместе, они отправились прямо домой к Ефимову.
Участковый укладывал поленницу во дворе. Настроение его было отличным, старший лейтенант мурлыкал вполголоса армейскую песню.
— А у разведчика судьба порой коротка, как рукопашный бой…
Ефимов собрал охапку дров из наколотой кучи и уже собрался было тащить их к поленнице, когда вся компания появилась у него на дворе. Увидев ожившую «покойницу», милиционер выронил ношу из рук. Дрова повалились на землю, слова песни застряли в глотке, внезапно пересохшей.
Борода, глядя прямо в глаза участковому, подошла к нему вплотную и рявкнула на всю улицу:
— Кто тебе дал право людей заживо хоронить?! Самосуд на почве личной неприязни?!! Сей же час еду к прокурору и пишу заявление!!! Свидетелей полно, не отвертишься!
Ефимов вытер запястьем вдруг вспотевший лоб:
— Ты, это, не гони коней пока! Давай по-хорошему разберёмся. Видит Бог, я твоей смерти не желал. Бррр, спина сырая!
Старший лейтенант в полной мере осознавал, ЧТО они с Грендельманом натворили и какие последствия могут быть за это. Надо же! Человека живьём в землю закопали по их указке!
Тут участковый заметил Шурку и приказал ему тоном, не терпящим возражений:
— Дуй шустро за Грендельманом! Из-под земли мне его найди! Пусть все дела бросает и — сюда! Бегом, солдат, бегом!
Кудрявый, понимая, что дело принимает серьёзный оборот, ошпаренным котом рванул в «управу». Выкопали они — проблему начальству!
Грендельман уже полчаса разговаривал с Аланом, забыв обо всём:
— Что ж ты раньше-то молчал?!
— Так я Вас только сейчас увидел! А, вон Шурка идёт! Как говорится: на ловца и зверь бежит, — молодой мастер махнул рукой, — Шурка, давай сюда!
— Ладно, сейчас мы с ним поедем к этой… святой Клавдии. С тобой, значит, договорились? Никому ни слова! И девчатам своим скажите.
Грендельман потёр левый бок. Так и инфаркт заработать недолго!
— Умерло, — Алан для убедительности скрестил руки на груди.
— Ну, всё. Иди, работай, — директор похлопал парня по плечу, потом кивнул запыхавшемуся Шурке на стоящий рядом «УАЗик», — прыгай в машину, хлопец.
Шурку ждать не пришлось, он с ходу заскочил в салон. Директор уселся за руль и хлопнул дверцей. Автомобиль рванул, заметно превышая разрешённую скорость.
— Все присутствующие пока посидите в сторонке, но никуда не отлучайтесь! Иван Иваныч, вы тоже. А с тобой, гражданка, надо бы отдельно потолковать.
Грендельман не смотрел в глаза Клавке. Он заметил, как поседела баба. По их вине!
— Пойдём, потолкуем, — угрюмо отозвалась Борода.
Втроём они отошли в сторонку, удалившись метров на двадцать.
— Ты была мёртвая. Точнее сказать — совсем как мёртвая. Труп, да и только. Никто не хотел тебя живую закапывать, поверь мне, — Наум Лаврентьевич не знал, что и говорить в таком случае.
— А ты знаешь, что мне там, — Клавка привычно уже ткнула пальцем в землю, — пришлось пережить?! Да я лучше десять лет в лагере отсижу, чем там четыре… Ты слышишь, четыре дня!!! — Клавка зарыдала.
Участковый с директором, насупившись, ждали. Наконец, истерика прошла. Борода трясущимися руками вынула из кармана пачку с Шуркиным куревом. Грендельман тоже вытащил сигарету и дал Клавке огня.
Потом прикурил сам:
— Признаю, мы виноваты перед тобой. Давай договариваться о компенсации. За моральный ущерб.
— Давай договариваться! Во-первых, вы мне даёте добро на проживание здесь. Во-вторых, у меня нет паспорта. Надо помочь выправить. Ну, и прописка, соответственно. У Прохора. Он будет согласен. В-третьих, помогите материально. Это не вымогательство. На краску для волос, — Клавка провела рукой по своим сединам.
— У нас, в свою очередь, есть встречные условия, — вступил в разговор Ефимов.
Его раздражало поведение бабы, но он терпел. Слишком многое стояло на кону. Теперь уже пора поставить её на место.
— Не нарушать закон — раз! — начал загибать пальцы старший лейтенант.
Клавка утвердительно кивнула.
— Если ты во всесоюзном розыске, то всё равно будешь сидеть, чего бы мне это ни стоило. Два! — в голосе участкового послышались угрожающие нотки.
— Я на легальном положении, — отвечала Клавка совершенно спокойно.
Она не врала. До розыска дело не дошло, Борода покинула город вовремя.
— И, в-третьих. Паспорт тебе поможем выправить, если докажешь, что ты есть ты. Нужен какой-нибудь документ, подтверждающий твою личность. Поняла, о чём я?
Ефимов все свои условия выложил. Совесть его перед законом была чиста.
— Я есть я. Справка об освобождении тебя устроит?
— Вполне. И четвёртое условие — не пить! — выпалил участковый. Но это уже был перебор.
— Что-о?! Или у тебя здесь одни трезвенники живут? Оборзел, мусор! Бугор, так мы не договоримся, — Клавка сплюнула.
— Да, с последним пунктом Андрей погорячился, — поспешил замять конфликт в зародыше Грендельман, — перейдём к деталям?
Ещё примерно полчаса они рядились. Клавка плевалась и махала руками. Участковый упирался, как бык, глядя исподлобья на своего оппонента. Директор предлагал варианты, убалтывая то одного, то другого спорщика.
Ожидающие заскучали. Петя, разморённый спиртом, уснул прямо на куче дров. Иван Иваныч тоже задремал, присев на лавке в тенёчке. Шурка буквально считал ворон.
Наконец договаривающиеся стороны пришли к компромиссу. Грендельман вынул бумажник и отсчитал несколько купюр. Под неодобрительный взгляд участкового, сунул их Клавке. После этого, собрав всех присутствующих, директор произнёс короткую речь.
— Товарищи! У меня к вам будет такое пожелание. Даже, если хотите, требование. О происшедшем — молчок! Вы понимаете, что всё случившееся — более чем серьёзно? Так вот попрошу, рты — на замок. Договорились? Всё, все свободны, спасибо за внимание.
— А Панкратыч? — подал голос Петя.
— Что, Панкратыч? — не понял директор.
— Освободить бы надо мужика. Ни за что сидит.
— Он, что, в камере? Андрей, выпусти человека. Панкратыч, хоть и бестолковый, но безобидный. Ну, ладно, у меня дел невпроворот, — Грендельман полез в машину.
Участковый отправился одевать мундир. Клавка достала из-за пазухи десятку и подала Синему.
— Вот, выпейте с ребятками, угоститесь. Как-никак — амнистия у Панкратыча! А мне пора Прошу проведать. Будут новости — цинкану. Ещё раз благодарю, родные!
Борода отправилась по своим делам. Шурка пошёл домой, Иван Иваныч — в здравпункт. А Петя остался дожидаться участкового. Он очень беспокоился за душевное здоровье Панкратыча. Хоть и бестолковый, а всё ж таки — сосед!
Прохор погодит. Успеется, никуда не убежит милый. А вот проведать старого мухомора не мешало бы! Пришло время с этим лешим потолковать!
Клавка отправилась в гости к Малофею. Попутно она завернула в сельмаг и купила там бутылку вина.
Дом охотника казался необитаемым. Задёрнуты занавески, дверь плотно захлопнута. Но Клавку не так-то просто было ввести в заблуждение! Висячий замок на дверях отсутствовал — значит, Малофей находился дома.
Борода тихо-тихо отворила калитку и прошла во двор. Положила бутылку на видное место, под окошко. Потом набрала горсть камней и спряталась в некошеную траву. Оттуда она стала пулять в стекло — по одному камушку, с продолжительными интервалами. Клавка внимательно следила за окном, стараясь не нарушать маскировку. После третьего броска мелькнула седая борода. Ага! Теперь надо ждать.
Вскорости Малофей выглянул снова, его борода приклеилась к стеклу. Клавка затаилась. Нет, исчез, трусливый заяц! Однако дед тотчас появился опять и даже открыл форточку, прислушиваясь. Спустя пять минут раздались шаги в сенях, потом зазвенели щеколды. Наконец, дверь распахнулась. Малофей проворно подбежал к бутылке и нагнулся, намереваясь схватить добычу, но неожиданно получил хорошего пинка под зад.
— Ну, здравствуй, деда, — Клавка не удержалась и пнула распластавшегося охотника ещё раз.
Малофей заскулил и стал панически сучить ногами. Вдруг он, как-то разом, замолк и успокоился. Старый охотник тихо лежал в пыли, неотрывно глядя на ожившую покойницу круглыми от страха глазами. Резко запахло фекалиями.
Борода поняла: старик обделался. Клавка захохотала, сгибаясь пополам и тыча пальцем в Малофея.
— Помнится, ты мне хотел показать, что у тебя в штанах? Окромя г…на, там, по ходу, ничего и нету!
Насмеявшись вдоволь, баба приказала посрамлённому Малофею:
— Скидывай штаны, старый. Да поживее! Не бойся, не откушу твоё хозяйство.
Охотник повиновался без слов. Тем временем, Клавка притащила с огорода корыто и налила туда обнаруженные в сенях два ведра воды. После этого она усадила бородатого сластолюбца голым задом в оную посудину — отмокать покуда.
Потом уселась напротив, достала и раскупорила бутылку, отхлебнула из горлышка:
— Рассказывай, чушка. Как вы меня с Кабаном убивали. Да как потом в канаве кинули подыхать, словно собаку бездомную. Думал, сойдёт с рук тебе, тварь?
— Ты живая? — наконец-то прорезался голос у Малофея.
— Нет, с того света пришла. За тобой, гнида, — Клавка отхлебнула ещё.
До старика потихоньку стало доходить: Клавка выжила, спаслась. Мертвецы так себя не ведут! По крайней мере, он не слышал, чтобы покойник пил вино из горлышка.
Малофей заговорил, давясь словами:
— Это всё Кабан, Кабан, ирод! Он дверь вышиб, меня пытал за ружжо, анафема! Я, ить, Клавушка, безответный — сдачи дать не могу, потому как старенький уже. Ох, и терзал он меня, дьявол! Нет для него ничего святого. Я, ветеран, кровь проливал на фронте — а ему хоть бы хны! Исчадье, как есть исчадье!
Старый фронтовик горько заплакал. Клавке вдруг стало жалко дедушку, такого жалкого и беззащитного.
Она протянула ему вино:
— На, пенсия, выпей. И поясни всё, как было. Только не ври, иначе накажу!
Малофей присосался к горлышку, будто младенец к соске. Он беззастенчиво опустошил до конца всю бутылку. И лишь после этого принялся рассказывать. Клавка внимательно слушала деда, сопоставляя события. Картина преждевременных её похорон постепенно полностью прояснилась.
Закончив повествование, старик всхлипнул жалостливо:
— А я теперя дома сижу, как в танке. Боюсь, Кабан придёт снова. Веришь ли — не сплю, не ем. Опять же, жду конвойных. Слава Богу, что ты живая оказалась! Камень с души, воистину!
Старый охотник говорил искренне. Клавка жива — значит, он перед законом незапятнан. Теперь уж не арестуют.
Борода забросила удочку, хитро улыбаясь:
— А хочешь, деда, хорошую новость? Выставляй бутылку — скажу.
Старик был любопытен. Да и по собеседникам он, человек в сущности общительный, соскучился за время вынужденного своего затворничества.
— Выставлю. Только, это… неудобно как-то — в корыте-то. Вот ведь незадача: штаны испачкал, исподнее тоже. Не ко времени, — он уже оправился от испуга.
Клавка быстро нашла выход из положения. Она сбегала в избу и принесла грязную простынь, которую стащила с кровати.
— На вот. Яйца прикроешь.
Малофей обернулся простынёй и отправился в дом. Вскоре он вернулся с самогонкой.
— Вот, Клавушка. Всё, что есть. Для тебя — последнее выставлю! Так, что за новость?
Клавка выпила, занюхала рукавом. Прикурила сигарету. С удовольствием пустила дым в лицо старику.
— Сдох твой Кабан.
— Правда, что ли? — не поверил поначалу Малофей.
— А то. Я за базар отвечаю. Закопали уже пса. А жаль. Не смогла расплатиться с ним, — Борода о чём-то задумалась.
— Ох, Клавушка, от сердца отлегло! Давно я таких хороших вестей не получал! С пятьдесят третьего года, как под амнистию попал! — старик просветлел лицом.
Пушистый венчик редких волос, окаймлявший лысину его, светился в лучах солнца, точно нимб над головой, седая борода распушилась на ветерке. Измождённые глаза Малофея сияли. А сам он, завёрнутый в простыню, словно в византийское одеяние, напоминал святого мученика — хоть икону пиши с натуры.
— Вот видишь, порадовала я тебя, — не смогла сдержать улыбки Клавка. Уж больно вид колоритен у дедка! Только что крыльев за спиной не хватает.
— Да за такую новость: не то что бутылки — литры не жалко!
Наконец-то старый охотник мог вздохнуть спокойно. А это дорогого стоит!
— Ладно, пойду я уже, — Клавка засобиралась. Что хотела, она узнала.
— Ты приходи ещё в гости, Клавушка! Ох, порадовала старика!
Клавка отправилась домой к Прохору. С Малофеем они расстались добрыми друзьями.
А уж Прохор-то как обрадовался! Он вьюном вился вокруг Клавки, не зная, чем ублажить зазнобу.
После смерти матушки оставшись один-одинёшенек, мужик затосковал. Мать померла, любимая бросила. Зачем жить, для кого? Пару раз даже — когда кручина особо люто брала за кадык — он всерьёз подумывал о самоубийстве. Это же так просто: срезать бельевую верёвку, закинуть её на перекладину, выпить стакан — да и в петлю. Но не искусился — выдюжил, слава Богу. И Господь вознаградил Прохора, вернул ему ненаглядную! Воистину, прав был поэт: любви все возрасты покорны. Поздно пришла она к Прохору, любовь эта. Да, видать, крепко запала в сердце старого бобыля.
Заметив обильную седину, припорошившую волосы любимой, Прохор ахнул.
Потом злобно прищурил глаза:
— Кто?
— Что — кто, милый? — Клавка сделала вид, что не поняла.
— У тебя же ни сединочки не было, Клавушка! А сейчас — вся белая! Кто довёл тебя до такого?! — захрипел Прохор.
— Так получилось. Об этом позже потолкуем. А сейчас одно тебе скажу: хочу остаться жить здесь. Пустишь? — Клавка не сомневалась в том, каков будет ответ.
— И ты ещё спрашиваешь?! Да мне жизнь без тебя не мила! Клавушка!
Прохор заплакал. Клавка по-матерински прижала его к своей груди.
Шурка скучал. До чего же медленно тянется время! Он покуривал сигаретку, сидя на скамейке у крыльца, и размышлял. Как не хотелось на работу раньше — когда ходить туда нужно было! А вот сейчас с удовольствием пошёл бы, поработал — нет же, рука сломалась! Почему так?
От философских мыслей его отвлёк стандартный Петин вопрос:
— Как сам, кентуха?
— Сижу, курю бамбук. Делать нехрен. Ну, как, выпустили Панкратыча? — практикант заплевал бычок.
— Да выпустить-то выпустили… — ответил Синий задумчиво и почесал за ухом.
— Небось, радостный? — поинтересовался Шурка ради приличия.
Честно говоря, ему было плевать — какое там настроение у Панкратыча.
— Ага. Десять капель за здоровье Панкратыча примешь? — предложил Петя.
Сосед никогда не ущемлял практиканта в отношении спиртного, держал его за равного. Шурка ценил это.
— Пойдём! Всё равно делать нечего.
Кудрявый поднялся со скамьи. Друзья направились в дом. А там, на кухне, уже сидел за столом угрюмый и хмурый Панкратыч.
К встрече соседа Петя расстарался на славу: Клавкины деньги целиком и полностью были потрачены на спиртное. Но бывшего плотника не радовало ничто — ни свобода, ни наличие, аж трёх портвейнов-«огнетушителей». Он пребывал в совершенно подавленном расположении духа.
С практикантом Панкратыч даже не удосужился поздороваться. Кудрявый вопросительно ткнул «кентуху» локтем в бок: мол, с чего бы это он такой? Но Синий игнорировал Шуркин интерес.
Петя ласково — словно к маленькому ребёнку — обратился к Панкратычу:
— Павлик, расскажи ещё раз. Кого ты видел ночью?
Бывший плотник судорожно сглотнул слюну:
— Кабана я видел! На улице. Ты понимаешь, или нет?! Мы его только что похоронили, а он по посёлку разгуливает! Как сейчас, в глазах стоит. Идёт-бредёт в этом своём костюмчике маломерном — ручищи из пинжака торчат, будто поленья. Меня унюхал — так улыбнулся, по-крокодильи. Лапы-то, лапы поднял! И сам ко мне шагает! А я встал, как вкопанный — ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. Ужасть!
— Он тебя увидел? — уточнил Синий.
— Глаза у него закрыты были! Говорю тебе — унюхал! — Панкратыча затрясло.
— Так ведь не съел же тебя никто! — подозрительно произнёс Шурка.
Он больше не нашёл, что сказать. Практикант очень сомневался в правдивости слов пьяницы-соседа.
— Слава Богу, что не съел! Я молитву вспомнил. Бабушка, царствие небесное ей, заставляла меня в детстве учить. Только стал я про себя произносить: «Отче наш…», так сразу внутри меня хлопнуло что-то, прямо толкнуло: беги, мол, Панкратыч! Я и сорвался. Ох, ужасть! — Панкратыч перекрестился, уставившись на печку.
Теперь понятно, почему участковый арестовал бедного соседа! Любой здравомыслящий милиционер на его месте поступил бы точно так же.
Ни с того, ни с сего разбудил среди ночи. Да ещё про двух оживших покойников что-то лепечет. Очень убедительно! В смысле, похоже на белую горячку. Вот и закрыл старший лейтенант в «холодную» беднягу Панкратыча — мозги в порядок привести.
Скорей всего, мужик, увидев «ожившую» Клавку, пережил сильнейшее нервное потрясение. Плюс алкоголь — вот и сорвало крышу! Бывает.
Так рассудил Шурка. Но Петя отнёсся к рассказу «коллеги» очень даже серьёзно.
У Малофея, действительно, с души не камень — глыба свалилась. Старик спокойно сходил в магазин и закупил алкоголя впрок — очень уж надоела отвратная самогонка Павлы. Чёрт знает, из чего она и варит своё пойло! Дед подозревал, что из навоза. Слышал Малофей, еще будучи на Колыме, от одного учёного: это вполне возможно. А Павла, она такая — из дерьма копейки выжимать будет.
Охотник намеревался вечерком проведать сторожиху Афиногеновну — бабу преклонного уже возраста, но, тем не менее, весьма любвеобильную и алчную до денег. Хватит, насиделся взаперти! Душа деда жаждала праздника.
Он отложил пятёрку для Афиногеновны, а все оставшиеся деньги потратил на вино, руководствуясь поговоркой: нЕ жили богато — неча начинать! До «пензии» Малофей протянет, в погребе оставалась ещё прошлогодняя картошка.
Ребята возвращались от девушек. Засиделись, за разговорами — слишком много новостей накопилось.
Светка просто ахнула, когда узнала, что Клавку (случайно!) выкопали из могилы. Снегурка искренне жалела бывшую свою подругу, несмотря на то, что случилось. Светка была не злопамятна и, кроме того, девушка помнила добро, сделанное ей Клавкой. А то, что взбесилась тогда… Натура у неё такая — взрывная. Что поделаешь, все люди разные.
Шурка поведал о видениях Панкратыча, хорошо повеселив слушателей. Лишь Вера не улыбнулась ни разу. Ну, что за девка такая! Вроде бы — серьёзная, степенная. А всякой ерунде верит! Сказала: зря смеётесь, как бы плакать не пришлось. Вон, даже Вика, подружка её, и та потихоньку рукой махнула. Мол, не обращайте внимания. Да и пусть — у каждого свой мир в голове.
Панкратыча, конечно, жалко. Но, опять же, он сам во всём виноват. Пьёт без перерывов. А белая горячка, в отличие от ходячих покойников — научно доказанное заболевание.
— Смотрите, там кто-то идёт! — указал рукой Алан.
Всмотревшись, Шурка тоже заметил смутный силуэт, выныривающий временами из мрака кладбищенских деревьев. Тень, обходя кресты, продвигалась по направлению к старой дороге — той, что вела от кладбища к посёлку.
— Бросьте выдумывать! — Васька даже слушать не хотел ничего подобного.
— Да и пусть себе идёт. Нам что за дело? — спокойно рассудил Шурка, вспомнив, как они когда-то улепётывали, не пойми от чего.
— Может, просто собака бегает? — предположил Алан.
Друзья уже подходили к мостику. Стояла чудная погода — небо вызвездило, ни ветерка.
Малофей собирался в гости. Хоть и не свеж товар, но… на безрыбье выбирать не приходится.
Стрелки ходиков придвинулись уже к полдвенадцатого ночи. Старый охотник нахлобучил на плешь фуражку-«сталинку», слегка сдвинул её набок и, прихватив одну бутылку (хватит для куражу), а так же пять рублей денег, отправился на свидание.
Тёплая ночь объяла лесной посёлок. Верхушки деревьев замерли, словно оцепеневшие. Стояла тишина, лишь иногда цвиркали в траве сверчки. Луна, царица ночи, расплылась по небу ярко-белым блином.
Старик пошёл к сторожихе в это время не случайно. Он знал, что к полуночи Афиногеновна бросает пост и до утра остаётся дома, появляясь на объекте — то есть в мастерских — лишь перед приходом начальства. Конечно, это было известно и Грендельману, но мер против данного нарушения дисциплины директор не принимал. Техника в комплектации, краж не зафиксировано — так и чёрт с ней, с Афиногеновной!
Двухквартирный облупленный домик сторожихи ютился на отшибе, скрываясь за молодым ельником — ни номера, ни улицы. Одна квартира много лет уже пустовала, а во второй жительствовала тётка Афиногеновна. Эта дама когда-то давным-давно угодила в Березняки на отсидку за проституцию, да так и осталась в местных краях.
Свет в окошке Афиногеновны горел — значит, уже дома бабёнка! Охотник подошёл к жилищу сторожихи и внимательно прислушался. Ни звука.
Старик заглянул потихоньку в окно. Афиногеновна заваривала чифир, водрузив металлическую кружку на коптящий керосиновый примус. Рядом на столе стояла початая пачка грузинского чая.
Вроде всё тихо! Малофей уже собрался, было, стучать в стекло условным сигналом, но в самый последний момент отдёрнул занесённую руку от окна.
Внутренний ли голос, инстинкт ли самосохранения, шепнул деду: берегись, рядом кто-то есть! Старик, не раздумывая, нырнул в репей, густо разросшийся под окнами — и вовремя.
У распахнутой калитки неожиданно-беззвучно выросла тень. Знать, ещё один посетитель наведался к сторожихе! Дед, затаив дыхание, повёл глазом в сторону тени и… чуть не запищал от испуга — да это же Кабан, исчадье!
Ах ты, аспид! Умер, похоронили, закопали… ага! Вона, ходит по улицам изверг, разгуливает преспокойно. Ну и народ пошёл — никому верить нельзя!
Кабан постучался к Афиногеновне — требовательно, громко. Однако хозяйка открывать не торопилась.
Скрипучим голосом сторожиха поинтересовалась через дверь:
— Кого леший принёс?
— Открой, родимая! Пусти меня!
— Это ты?!
Дверь распахнулась настежь. Грузная фигура хозяйки выплыла на крыльцо.
— Проходи, заюшка! Уж как по тебе соскучилась, сладенький! Прости, что сразу не признала. Думала, опять Малофейка припёрся, стручок замшелый! — заворковала голубицей Афиногеновна.
Старика в кустах покоробило. Ненасытная ведьма! Сама уж давно в тираж списана, а, смотри ты — кокетничает, пенсионерка. Молодого ей подавай, тьфу!
Кабан, не говоря больше ни слова, прошёл в дом. Гостеприимная хозяйка затворила за гостем дверь. Брякнул крючок.
Малофей, ни жив ни мёртв от страха, пополз прочь по-пластунски. Бутылку, словно боевую гранату, старый охотник крепко держал в руках. Навыки тактической подготовки, полученные почти полвека назад в Рабоче-Крестьянской Красной Армии, не забылись.
Отдалившись на безопасное расстояние, дед вскочил на ноги и дал стрекача, будто молодой солдат-первогодок.
Малофей нёсся быстрее ветра и лихорадочно соображал на ходу: куда, куда податься? Домой? Ни в коем случае! Дед помнил, какого страху он натерпелся, сидя в сундуке.
Охотник полез в придорожный ивняк, намереваясь запутать следы в случае погони. Ветки хлестали его по лицу, но Малофей не чувствовал боли. Наконец, кустарник поредел.
Весь исколотый чертополохом, старик вылез из зарослей и угодил в глухой тупичок — тот самый, где Шурка когда-то подсматривал за Клавкой.
Малофей быстро сориентировался — это же Пронькин дом! Бог указал страдальцу спасение.
Здесь его точно Кабан не достанет! Клавка баба боевая — защитит, если что. Старый охотник забренчал калошами вдоль забора, направляясь к калитке.
— Кому не спится в ночь глухую? — пробормотала Клавка сквозь сон.
В дверь настырно барабанили. Прохор преспокойно сопел, отвернувшись к стенке. Даже артиллерийская канонада не смогла бы разбудить перепившего на радостях хозяина.
Придётся вставать самой! Борода поднялась и, накинув на плечи старухино пальто, пошла открывать.
— Какого рожна? — вместо приветствия буркнула Клавка.
Малофей, не ожидая приглашения, юркнул в сени:
— Ты меня… пошто… обманула?
Старик, сырой от пота, дышал надсадно и хрипло. Одежда его, словно шкура ёжика, была сплошь усыпана колючками-репьями. На дедкиных локтях и коленях были чернели комки грязи.
Совершенно обессилевший после внезапного марш-броска, Малофей по-рыбьи открывал-закрывал рот.
— Сбрендил, старый? — Борода сонно потянулась. — Шёл бы спать.
— Кабан ходит!
Старый охотник снял с головы чудом удержавшуюся там «сталинку» и обтёр ею лысину. Одной рукой он обмахивал себя картузом, другой крепко держал бутылку.
— Да иди ты! Эта падаль закопана уже, — махнула рукой Клавка.
— Как не закопана! Я, небось, глазам своим верю. Говорю тебе, ходит он! — гость в сердцах топнул калошей по полу.
— А ну, пошли в избу, побазарим, — Борода замкнула за дедом щеколду.
Малофей напялил головной убор на плешину и почапал в дом следом за хозяйкой.
Петя встал рано — сразу после того, как Васька ушёл на работу. Панкратыч ещё спал, Шурка тоже. Синий умылся, попил чаю и бегло просмотрел случайно попавшийся на глаза старый номер журнала «Наука и религия». Делать ему, как всегда, было нечего.
Послонявшись без дела по квартире, Петя решил прогуляться. Он вышел на улицу безо всякой цели, просто подышать свежим воздухом. Синий мог позволить себе такую роскошь — абсолютно ничего не делать. Ноги сами понесли его к сельпо.
Там Петя и повстречал Клавку. Борода вышла из магазина отоваренная — с полной сумкой провианта.
— Привет, Клавушка. Прохор, поди, обрадовался, тебя увидев?
Синий был не прочь поболтать. Баба поставила сумку на землю и достала пачку «Беломора».
— Будешь?
— Благодарствую, — Петя вытащил папироску.
Клавка чиркнула спичкой, дала огня Синему, потом прикурила сама:
— Вот, нагрузилась. Продукты там, папиросы. Немного винишка прикупила.
Петя непроизвольно сглотнул. Борода заметила это.
Она великодушно щёлкнула себя по шее:
— Приглашаю на пару стаканов чая. Если, конечно, желаешь.
Отказываться от дармовой выпивки Петя считал, по меньшей мере, глупостью. Он охотно принял предложение. Синий, как истинный джентльмен, подхватил сумку и, пыхтя от натуги, потащился вслед за Клавкой. День начался удачно.
Шурка проснулся только после обеда. Он не спеша умылся, почистил зубы, подавил перед зеркалом прыщи, невесть откуда выскочившие на лице. Потом разогрел макароны и вскипятил чайник. Пети дома не было, лишь хмурый Панкратыч временами появлялся на кухне. Бывший плотник молчал и, по всей вероятности, не желал вступать в разговоры.
Шурка поел, оставив посуду немытой — не потому, что ему было лень убрать за собой. Просто, одной рукой мыть тарелки затруднительно. Васька, да и соседи тоже, понимали это.
Выкурив последнюю сигаретку, Шурка включил телевизор. Транслировалось старая картина про Ленина. Кудрявого фильмы о жизни вождя совершенно не интересовали. Зато Панкратыч очень любил подобного рода тематику.
— Сосед, иди сюда! Твоё кино! — закричал практикант.
Вскоре Панкратыч засунул нос в дверь:
— Чего орёшь?
— Смотри про Ильича киноху. Может, развеселишься. А я пойду, погуляю. Не знаешь, куда Петя пропал?
— Чёрт его знает, он мне не докладывал, — Панкратыч уже смотрел фильм и не желал отвлекаться.
Кудрявый натянул на ноги не расшнурованные с вечера кроссовки и, как Петя, отправился дышать свежим воздухом.
Автобус остановился возле практиканта, распахнув со скрипом двери:
— Кореш, залазь, разговор есть!
Боря орал так, что слышно было, пожалуй, во всех концах посёлка. Шурка давно уже подозревал тугоухость у своего новоявленного «кореша».
Суслонов протянул папиросу заскочившему в салон парню, предупредительно поджёг спичку:
— Шурка, не желаешь со мной снова в район скататься? Завтра с утреца, по холодку…
— Так помощник-то из меня… никакой, сам понимаешь, — Шурка пыхнул «Беломориной» и кивнул на свой гипс.
— Да не надо никакой помощи! Без тебя управятся, за компанию просто. А то ведь, один поеду, и поговорить не с кем. Я так не могу, мне компания нужна. Парень ты хороший, умный, беседовать с тобой — одно удовольствие. Чего тебе здесь шляться по посёлку, без дела? Поехали, а? Я сигареток куплю, да и на пиво тебе с командировочных чё-нить выкружим. Ну, как, согласен? — Боря, во что бы то ни стало, хотел взять с собой в поездку компаньона.
Для говоруна Суслонова не было хуже наказания, чем отсутствие собеседника. Шурка — временно не работающий, компанейский, уже проверенный в предыдущей командировке — пришёлся бы идеальным попутчиком. Нужно только его уговорить, что Боря и пытался сделать. По-видимому, это Суслонову удалось.
Шурка повёлся:
— А зачем ехать-то?
— Груз «двести», — хихикнул Боря.
— Что, опять? Как на войне живём. Кто на этот раз? — кудрявый снова пыхнул серым дымом.
Боря подставил баночку.
— Ты, это, стряхай вот сюда. Я салон вымыл с утра. Померла Афиногеновна. Поди, пивал с ей? А, может, и того? — Суслонов хитро подмигнул.
Но Шурка не понял грязных намёков «кореша».
— Не, не знаю такую. Афе… Афи…? Как, говоришь? — практикант не запомнил мудрёное отчество.
— Афиногеновна. Баба — ух, была! Я такое про неё знаю… У тебя уши завянут, салабон, хе! Померла, короче. Завтра с утра в морг надо её везти. В общем, едем, да? — Боря посчитал, что вопрос решён.
— Ну, я не знаю. Мы с тобой, прямо как труповозы какие-то, — неуверенно ответил Шурка.
Честно говоря, он был не против прокатиться в райцентр, но… опять мертвяка тащить?
— Да какая разница! Ты, что ли, гроб тягать будешь? На это дело есть Петя с Панкратычем. Сиди в автобусе, кури «Космос». А хочешь, так лежи на фуфайках. Приедем — беляшей поедим, супчику. Катайся, знай. Плохо тебе, что ли? Откажешься — обижусь, Кудря! Поехали, кореш? — Боря больно вцепился в локоть практиканта.
— А, поехали! — согласился Шурка.
В самом деле, чего дома-то сидеть? С Панкратычем на пару в телевизор пялиться?
— Вот, это дело! — заулыбался Суслонов, — я тогда завтра с утра за тобой заскочу, идёт? Всё, по рукам! Ну, бывай, кореш. У меня ещё дела, ехать надо. На вот, курить возьми. Бери две!
Шурка сунул за уши по папиросе и отправился гулять дальше. Боря покатил по своим делам.
Вина оказалось мало, скоро стало ясно — нужно посылать гонца за добавкой. Клавка отрядила с этой миссией Петю. Синему собраться — на пятки плюнуть. Через минуту он уже шагал в лавку, снабжённый деньгами, ровно на четыре «бомбы».
— Петруха, подожди! — послышалось сзади.
Петя обернулся. По обочине пылил Шурка, держа на перевязи руку.
— О, кентуха! Шурка, друган! Уважаю!
Синий был уже хорошо навеселе. Он хотел выказать своё почтение приятелю.
— Где зависаешь? — спросил кудрявый, поздоровавшись.
— Так у Клавки… тьфу, у Прохора! У них, в общем. Там ещё Малофей в гостях, — дал весь расклад Петя.
— Слушай, может, мне с тобой пойти? Я пить не буду, просто так посижу, — попросился Шурка.
— Ну да, покатили. Лучше уж в гостях сидеть, чем дома на кислую Панкратычеву рожу смотреть. О, кентуха, я уже стихами заговорил! — загоготал Синий.
Они направились к сельмагу — сокращая путь задворками.
Шурку встретили, как своего. Прохор даже поздоровался за руку с практикантом.
— Ты, Кудря, на меня зла не держи. Дядька Прохор тебя уважает. Клавдия мне всё рассказала. Проходи, будь, как дома.
Клавка усадила парня за стол, поднесла ему полный стакан:
— Пей, спаситель мой!
Но Шурка «употреблять» не стал. Он, напустив на себя важный вид, отодвинул угощение.
— Я не буду, у меня завтра дело.
— Да что за дела у тебя, касатик? Ты же на больняке, весь загипсован, — поинтересовалась Борода.
— С Борей поеду в район. Груз «двести» повезём, — пояснил практикант.
— Груз, какой? — не поняла Клавка.
— «Двести». Это значит — покойника, — просветил публику Шурка.
— Интересно, — пробормотал Петя. И тут же спросил, — а кто зажмурился? Ты в курсе, кентуха?
— Какая-то Афе… геновна, что ли? Как-то так, — неуверенно произнёс кудрявый.
Малофей, молчавший до этого в углу, тихонько пукнул. Присвистнул удивлённо Петя, потом воцарилась гробовая тишина. Шурка непонимающе крутил головой, соображая — что же такого он мог ляпнуть?
Наконец Клавка нарушила молчание:
— В рот компот!
— Да что случилось-то? — Шурка, как ни старался, ничего не мог понять.
Петя, бывший уже в курсе ночных злоключений Малофея, попытался объяснить приятелю ситуацию:
— Понимаешь, кентуха… Вот дед говорит, что видел, как нынешней ночью Кабан к этой самой Афиногеновне в дом заходил.
Кабан бродит по ночам? Да ещё и людей убивает? Нет, ерунда! Чушь какая-то! Этот Малофей наговорит! Он же по возрасту — ровесник ещё русско-японской кампании. Хорош свидетель! Почище Панкратыча будет.
Шурка, как можно мягче, выразил своё недоверие:
— Нет, я думаю — дедушка ошибся. Старость не радость: зрение плохое, слух подводит. Опять же — галлюцинации на почве, извините, пьянства.
— Какой пьянства?! — взвизгнул Малофей, — я тверёзый был, как стёклышко! А зрение у меня — двести процент! Белку в глаз бью! И слух у меня отличный. А вина могу выпить море — и ни в одном глазу!
— Тихо-тихо! — успокоила разбушевавшегося старика Борода.
Она подала стакан Малофею. Дед выпил и обиженно засопел, нахохлившись. Охотника оскорбили Шуркины слова. Щенок, сОпли ещё на кулак не мотал!
— А Панкратыч? — задал резонный вопрос Петя, — Шурка, вспомни, что он говорил! Панкратыч-то Кабана тоже видел!
— Ну, Панкратыч, гы-гы! Этот наговорит. Врун-сказочник! — хохотнул практикант.
Петя ничего не ответил, Клавка лишь пожала плечами. Да и Прохор, против обыкновения, в полемику вступать не спешил.
Малофей же заговорил снова, тыча из своего угла в Шурку пальцем:
— Вот ты такой умный, да? Скажи-ка мне, паря: слышал ли ты чего о ведьме, что под пеньками лежит? А за упырей, что кровушку людскую пили, не ведаешь? Здесь в гражданскую такие дела творились, что упаси Господь! Сколько народу сгинуло — по сию пору неизвестно. А ты говоришь… галлюцинации, пьянство! Сам дурак!
— Война — она на то и война. На ней убивают. Не упыри с ведьмами злодействуют, а люди людей губят, — Шурка, воспитанный в советском духе, относился к подобным легендам скептически.
— Дык, вот я о том и толкую! Тогда, конечно, ералаш творился полный. Красные, белые, не пойми, кто. Стреляли друг в друга. Но были иные смерти, непонятные. Упырь людей со свету сживал! — выпучив глаза, вещал Малофей.
Шурка дальше не стал спорить со стариком. Он лишь тяжело вздохнул — мол, что взять с убогого? Петя с Прохором тактично молчали, не принимая ничью сторону.
— Приплыли! — развела руками Клавка.
Она тоже никак не могла понять: что же происходит? В натуре мертвец ожил, или это пустой базар пуляют? Ясно было лишь одно. Нехорошие дела стали твориться в Березняках!
Наутро Суслонов оперативно забрал груз «двести». С погрузкой помогли незаменимые Петя с Панкратычем. Выдав им три рубля «командировочных» и забрав с собой Шурку, Боря отправился в путь.
— Вот, Афиногеновна померла, — сокрушался Суслонов, накручивая баранку, — уходит старая гвардия. Баба была, доложу тебе, Кудря — ух! Полпосёлка мужиков с ей шпокались. Да и я, грешный, дело прошлое, девственности лишился через эту самую Афиногеновну. В седьмом классе. Три рубля накопил — на обедах сэкономил — пришёл к ней, говорю: дашь? Она мне: отвали, щенок! Я ей трёшку на стол — бац! Хорошо, говорит, покажу тебе мастерство-шестой разряд. Показала — да так, что я после неделю, как черепаха, ходил враскорячку. Вот такая женщина была — не то, что ваши мокрощёлки!
Боря замолчал, по всей видимости, предаваясь сладостным воспоминаниям.
Потом добавил грустно:
— Кто бы мне тогда сказал, что повезу её в морг — ни в жисть бы не поверил. Да, дела…
— А Кабан с ней дружил? Организмами?
— Это как? — не дошло до Суслонова.
— Ну, спал с ней? — кудрявый сделал неприличный жест.
— Мм… думаю, да, — поразмыслив, ответил Боря, — я подозреваю, что они были в связи. Похаживал Кабан к сторожихе, похаживал. Говорил мне — вином поит его старуха бесплатно. Ага, чичас! Так Боря и поверил. С каких шанег стала бы Афиногеновна на Кабана деньги тратить? У этой профуры снега зимой не допросишься, было. А Кабан к ей заныривал частенько, да всё на ночь глядя. Шпокались они — к бабке не ходи.
За разговорами время летело незаметно. К обеду «кореша» приехали в райцентр.
Петя прогуливался. На полученную трёшку они с Панкратычем купили самогонки и, как водится, выпили её. Плотник отправился домой отдыхать, а Синий решил пройтись по посёлку. Домой — в духоту — никак не хотелось.
Петя вышел на центральную улицу и, не спеша, направился в сторону магазина: туда, куда не зарастёт народная тропа.
Синий уже подходил к сельмагу, как вдруг его окликнул знакомый голос:
— Здравствуй, Петя!
Обернувшись, он увидел Татьяну.
Как обычно при встрече с ней, сердце Синего слегка дрогнуло. Разом вспомнилось всё: и первые поцелуи, и глупая ревность, и пылкая юношеская любовь.
— Привет, Таня, — только и смог сказать.
— Можем поговорить? — женщина нервно теребила авоську.
Петя удивился, но виду не подал. Он лишь внимательно посмотрел на Татьяну.
Потом согласно кивнул в сторону скамейки:
— Конечно, можем. В ногах ведь правды нет?
Женщина присела, Синий устроился рядом, стыдливо пряча рваные кеды под лавку.
Танюха почти нисколько не изменилась. Та же девичья фигурка, та же осанка, даже причёска прежняя осталась. Эх, столько лет прошло, а кажется, что вчера всё было! Школьные танцы, прогулки под луной… Кто знает, как сложилось бы — не загреми тогда Синий на свой первый срок. Вся судьба порушилась, нахрен.
— Что случилось, Танюха? — Петя старался не дышать на собеседницу. Самогонка Павлы имела отвратительный вкус. Синий подозревал, что и запах тоже.
— Дела, Петя, происходят непонятные и страшные. Боюсь я. А у меня давно уже ни подруг, ни друзей не осталось. Может, ты хоть советом, каким поможешь? — Татьяна подавленно вздохнула.
— Расскажи, что приключилось, — Петя успокаивающе похлопал её по руке.
— Как помер братец — в первую ночь, ещё до морга — оставался он в доме. А я ушла ночевать к свёкру со свекровью. Хоть и не больно старики меня жалуют, но пустили. Юлька тоже была у деда с бабкой.
Утром, значит, только пришла я домой — перед тем, как вы приехали тело забирать. Увезли братца, а я в доме прибраться решила. В свою комнату заглянула — Боже мой! Всё постельное разодрано, матрас — в клочья, а икона, что над кроватью висела, разбита в щепки. Ну, я подумала: мало ли, кто ночью в дом залез, напакостил. Всё может быть — с нашим-то народом. Заявлять не стала.
А нынче ночью приснилось мне… нет, даже не приснилось, а привиделось. Как наяву. Стучатся в дверь, значит. Я подхожу, спрашиваю: кто? В ответ: что, мол, брата не узнала? Открывай дверь! Я ему: иди, откуда пришёл, и не смей появляться больше. А братец смеётся так страшно и говорит мне через дверь: ты меня в тот раз не пустила. А я в свой дом без приглашения скоро приду, сил вот только поднаберусь. Юлька моя будет. Заберу у тебя девку — всю, до капли — жизнь высосу. И ты никуда не денешься. За ней пойдёшь следом.
Я сознание потеряла. А очнулась от того, что Юлька меня по щекам хлопает. В сенях я лежала. Дочка спрашивает: ты что, мама, тут делала ночью? Или, кто-то приходил? Нет, говорю, доча, никого не было. Может, просто лунатизм, какой, со мной случился? Юлька мне в ответ: на нервной почве это у тебя. Сходи, мол, к доктору, проверься.
Я ей, конечно, ничего про братца не сказала. Зачем ребёнка пугать? А сейчас вот думаю — может, и вправду, мне всё это показалось? Что скажешь, а, Петя? — Татьяна не смотрела на Синего. Она так и теребила авоську, опустив глаза.
Петя молчал. Он сопоставлял только что услышанное с тем, что уже знал. Картина вырисовывалась фантастическая. Страшная картина.
Синий прокашлялся и ответил осторожно женщине:
— Танюха, тебе не показалось. Вернее, я думаю, что не показалось. Всё может быть.
— Ты что-то знаешь, или…? — Татьяна подняла глаза.
— Или что? — Петя не спешил раскрываться.
— Или считаешь меня за дуру, у которой ум за разум зашёл? Но, просто не хочешь меня обидеть? Петя, скажи честно! — Татьяна схватила Синего за рукав.
Петя ласково, как много лет назад, погладил её по запястью:
— Нет, Танюха, не считаю. Но и говорить тебе пока ничего не буду. Кое-что слышал я. Непонятные вещи творятся на посёлке. А вам с Юлькой лучше отсюда уехать пока. Я так думаю.
— Господи, да куда ж я уеду-то! Кроме этого дома — ни кола, ни двора, — всплеснула руками женщина.
— Давай, я вечером к тебе зайду? Что-нибудь порешаем. Нет, ты не подумай ничего плохого! Вечером — это не на ночь, — вдруг застеснялся Петя.
— Да я и не подумала, — улыбнулась Татьяна.
Господи, как был пацаном глупым, так пацаном и остался! А неухоженный-то какой! Ох, Петька, Петька!
Женщина поднялась со скамейки:
— Приходи. Буду ждать.
Суслонов заехал на территорию морга и остановился прямо напротив дверей. На скамеечке у входа курил чернявый Яшка. Ильича не было видно — наверное, санитар находился внутри помещения. Боря вылез из автобуса и подошёл к врачу.
— Здорово, кореш! — подал он руку Яшке, точно старому знакомому.
Патологоанатом испуганно посмотрел на Борю и, молча, протянул потную ладонь.
— Как поживаешь? — Суслонов бесцеремонно уселся рядом.
Яшка ничего не ответил. Он молчал, будто воды в рот набрал.
Боря пощёлкал пальцами у хирурга перед носом:
— Эй, кореш! Что с тобой?
Наконец, работник морга обрёл голос:
— Похоронили без проблем?
— Кого? Кабана, что ли? Дак, без промблем, — отвечал Суслонов недоумённо, — мы уж вам нового клиента подвезли. Вернее, клиентку. Принимайте красавицу.
— Что-то зачастили вы к нам, — Ильич появился в проходе, хрустя огурцом.
— Мрут люди, хе! Что, берёте, или нет? — Боря стрельнул бычок под крыльцо.
Санитар почесал гриву и внимательно посмотрел на Суслонова:
— Возьмём. На пузырь найдёшь?
— Есть вот трёшник. Больше нету, — для пущей убедительности Боря похлопал себя по карманам.
— Лады. Открывай свою телегу, — Ильич смачно отрыгнул.
Суслонов залез в автобус и принялся открывать заднюю дверь, бормоча потихоньку про себя:
— Телегу, ёп… Сам ты… червяк могильный! Хоть бы мылся иногда, а то мертвечиной воняет за версту! Тьфу, бл…ть!
Работники морга ловко, словно муравьи, вынули гроб и затащили в мертвецкую. Не забыв, естественно, про трёшник.
— Когда забирать клиента? — крикнул Суслонов, высунувшись из кабины.
В дверях появилась кудлатая башка санитара:
— Через час!
— Что, так быстро? — не поверил своим ушам шофёр.
— Да, — односложно бросил Ильич.
— Вот это сервис! — восхищённо воскликнул Суслонов.
«Соцсоревнование, что ли, у них в морге объявили?» — гадал Боря, включая передачу. Автобус рванул в сторону столовой. Нужно ещё успеть пообедать.
Васька, придя с работы, готовил себе еду на кухне. Он уже успел перемыть посуду, брошенную кудрявым другом в раковине, и теперь варил макароны. Ни Пети, ни Шурки дома не было, а Панкратыч безвылазно торчал в своей комнате. Бывший плотник лежал на койке, бездумно глядя в потолок. Трезвый и злой — он ни с кем не желал общаться.
Васька засыпал рожки в кипящую кастрюлю. Надо уже поторапливаться — они с Аланом собирались идти к девушкам. Неплохо было бы позвать с собой и Шурку, для компании. Но приятель уехал с утра на автобусе в район. Занятой человек Шурка, что тут скажешь! Васька даже поражался чрезмерной активности своего приятеля.
Сначала он с Петей Синим подружился. Всё какими-то подозрительными делишками занимались. Теперь вот нового товарища себе завёл, Борю Суслонова. «Кореш», хм!
Зато, Шурку уже давно знает весь посёлок. Спроси, кто такой Кудря — любой ответит без запинки!
Хлопнула входная дверь, послышались шаги. На кухню заглянул сосед Петя.
— Васька, разговор есть!
Удивительно, но Петя сегодня тоже не был пьяным. Впрочем, надо же когда-то делать перерывы.
Васька вытер полотенцем руки:
— Слушаю, Петя.
— В общем, я насчёт Кабана хочу побазарить. Надо, чтобы все были на толковище. Вера твоя, Алан… кто в курсе дела, короче, — Синий сразу взял быка за рога.
— Так поговорить можно. Почему нет? — пожал плечами Васька.
— Когда? Дело срочное.
— Давай подумаем, — прикинул практикант, — сейчас мы с Аланом собираемся идти к девчонкам. Все, кроме Шурки, будут в сборе. Пошли с нами, там и поговорим.
— Добро, — кивнул Петя.
Суслонов рулил и трещал, что спички в коробке:
— Видишь, кореш — всё, как обещал. Супчик с мясом, беляши свежие, «Космос» и рупь на пиво. В столовой «Жигулёвское» было, чего не покупал?
— Не хочу пока. А рубль мне пригодится. Спасибо, Боря, — поблагодарил «кореша» практикант.
Надо отдать должное — Суслонов не обманул. У Шурки в карманах давно уже гулял ветер, так что рубль пришёлся кстати. По крайней мере, просить у Васьки на сигареты в ближайшее время не придётся.
А Васька молодец! Еду покупает за свои деньги, можно сказать — кормит Шурку. И ни слова упрёка! Настоящий друг.
Работники морга сработали быстро. К приезду тело уже было готово, бумаги тоже. Ильич с Яшкой сразу же вынесли гроб и шустро потащили его к задним дверям автобуса.
— Осторожней, не поцарапайте двёрку! Кантуй помалу! — Суслонов командовал погрузкой.
На предложение Ильича «обмыть и обрядить, как подобает», он, памятуя наказ Грендельмана, ответил категорическим отказом.
— Отчего померла Афиногеновна? — спросил напоследок Боря у Яшки. Суслонов желал всё знать.
— Там написано. Инфаркт, — как-то неуверенно ответил врач.
Водитель понимающе кивнул. Он аккуратно свернул поданное Яшкой свидетельство о смерти вчетверо и сунул его за пазуху. Через пять минут автобус выехал с территории морга — Суслонов торопился домой.
Ильич задумчиво сплюнул:
— Где они таких клиентов берут, а? Непонятных.
Яшка лишь пожал плечами. Он гадал в уме: привезут ли эти товарищи кого-нибудь ещё?
Работники морга при вскрытии обнаружили, что кровь в организме покойной отсутствовала. Но благоразумно об этом умолчали.
Петя рассказал всё, что знал. О том, как Панкратыч буквально наткнулся на Кабана. И про то, что видел и слышал Малофей. А в конце уже поведал историю Татьяны.
Молодые люди слушали его рассказ, словно сказку. Нехорошую сказку, вдруг начавшую становиться явью. Поверили они Пете, или нет? Алан молчал, Светка тоже.
Лишь Васька сказал растерянно:
— Но такого не может быть! Это же просто противоречит всем законам природы!
— А ты знаешь их, те законы-то? — хмуро возразил Синий.
— К сожалению, нет, — виновато улыбнулся парень.
— Я предполагала, что случится подобное, — вступила в разговор Вера, — а вы смеялись, не верили. Знаете, что я вам скажу? Конечно, наука многого достигла. Люди уже давно летают в космос и опускаются на дно морское. Но есть такие вещи, которые никогда не признает учёный мир. Потому, что этого не может быть.
Даже церковь отрицает существование упырей, хотя в своё время подобных фактов и доказательств их существования имелось великое множество. Так что там говорить об учёных!
Но, как я уже говорила — бывает, что мертвец возвращается из могилы. Для того, чтобы забирать чужие жизни. Похоже, что Кабан стал вурдалаком. Первая кровь уже пролилась. И на этом он не успокоится. Упыри ненасытны.
— Ну, ты нагнала жути, — почесал затылок Синий, — что теперь делать-то?
— Тане с дочерью надо отсюда уехать. Но упырь со временем наберёт силу и найдёт своих жертв.
— Разве нет никакого средства, чтобы спастись от кровопийцы? — спросил Васька.
Он по-прежнему не верил во всё это, но своё мнение не высказывал. Чтобы спорить, нужны аргументы, а их-то, как раз, у Васьки не имелось. Ни одного.
— Средства? — переспросила Вера.
Она помолчала немного, а потом принялась говорить:
— Когда упырь начинал убивать, люди покидали родные места. Те, кто оставался — погибали. Пустели целые деревни, словно после эпидемии. Собственно, это и была эпидемия. Эпидемия вампиризма. Упырей становилось всё больше, им нужна была человеческая кровь.
Но со временем люди научились бороться с этой напастью. Могилу упыря раскапывали и в сердце ему втыкали осиновый кол. Вампир погибал.
Повторюсь — официальная церковь не признала ни одного случая вампиризма, считая это суеверием невежественных крестьян.
— А откуда они берутся, упыри эти? — спросил осипшим голосом Синий.
Вера пожала плечами:
— Кто знает… тайна сия неведома. Наверное, злые духи приходят из тёмного мира и вселяются в тела грешников — для того, чтобы забирать людские жизни. Вместе с кровью упырь выпивает душу человека.
Вечером Петя пришёл к Татьяне. Он постучал в окно, словно в юности: тук-тук, тук-тук-тук.
Хозяйка с улыбкой открыла дверь:
— Как тогда, сто лет назад!
— Ну, положим, не сто, — хмыкнул Синий.
Он в сенях снял кеды и босиком прошёл в избу. Присел на краешек стула, пригладил вихры.
— Будешь чай? У меня горячий, — по всей видимости, хозяйка поджидала его.
— Не знаю… — Петя снова застеснялся. Он понимал, что вид у него не очень. Очень даже «не очень».
— Зато я знаю. Пока чаю не попьёшь — не отпущу! Или, брезгуешь? — упёрла руки в бока Татьяна.
— Не говори так, Таня! Я, может быть, до сих пор… а, ладно! Что-то Юльку не видно?
— У неё сегодня выпускной. Восемь классов закончила, большая уже девка стала. А живёт Юлька теперь у бабки. Пока вся эта свистопляска не закончится — домой её не пущу. Боюсь я! — женщина всхлипнула.
— И правильно делаешь, что опасаешься. Надо бы тебе дочку на время вообще из посёлка спровадить. Дело это мутное, — задумчиво произнёс Синий.
Хозяйка поставила перед гостем чашку и вазочку с вареньем, подала ложку. Петя стал пить чай — чинно, не торопясь.
— Да и тебе здесь оставаться нежелательно, — продолжил он, доставая варенье ложкой.
Татьяна только горько усмехнулась в ответ:
— Куда ехать-то? Ну, ладно — Юлька. На учёбу в город отправлю её. Общежитие там дадут. Так ведь, и то, когда ещё? А про меня, чтоб уехать — разговора нет. Работу не бросишь.
— Нужно с Иван Иванычем потолковать — озарило Петю, — он из города. Подскажет: что, да как лучше. Вот, прямо сейчас и схожу к нему.
— Я с тобой, — женщина не хотела оставаться в доме одна.
Петя допил чай и, сопровождаемый под ручку Татьяной, отправился к врачу, за советом.
Они застали доктора дома. Иван Иваныч открыл дверь и пригласил в квартиру, не спрашивая о цели посещения.
— Проходите, молодые люди.
Гости последовали в дом. Татьяна присела на краешек дивана, Петя устроился на табуретке. Врач вежливо предложил чаю, но посетители отказались. Татьяне было не до чаёв, а Синий этим напитком уже насытился. Чай, как известно — не вино, много не выпьешь.
— Чем обязан вашему визиту? — доктор приготовился слушать.
Петя решил ничего не скрывать. Он, второй раз за сегодняшний день, рассказал обо всём: о видении страдальца Панкратыча, о приключениях Малофея и о страшных снах Татьяны. Врач внимательно выслушал повествование гостя.
Когда Синий закончил, Иван Иваныч уточнил:
— Так вы полагаете, покойник не умер? В привычном смысле этого слова?
— Не знаю. Но, что-то здесь не так, — Петя опасался, что доктор ему не поверил.
— А я чем могу помочь? В таких случаях медицина, пожалуй, бессильна, — врач невесело хмыкнул.
— Надо бы Юльку, то есть дочку Танину, отправить отсюда, пока эта муть не разрулится. Но — некуда, не к кому. Подскажи, Иваныч, как делу помочь? — Синий выложил суть просьбы.
— Нет ничего проще. Утренним автобусом — на станцию. Потом, на поезде в город. А там к моей благоверной. Мы, хоть и в разводе, но сохранили дружеские отношения. Квартира у супруги большая, места хватит. Сопроводительное письмо я сейчас же напишу.
Иван Иваныч, несмотря на жестокие жизненные испытания, оставался добрейшей души человеком.
— Неудобно как-то, — застеснялась Татьяна.
— Да нет, всё хорошо. Супруга, пардон, бывшая супруга, будет только рада. Дети разъехались, ей одной теперь скучно. Та что, Юля придётся, как говорится, ко двору! — врач улыбнулся.
— Ай, молодец, Иваныч! Спасибо, выручил! — Петя протянул руку доктору.
Татьяна тоже поблагодарила хозяина. После разговора с ним женщина заметно повеселела. Уступив настойчивым уговорам врача, гости всё-таки попили чаю.
Уходя, Синий, попросил Иван Иваныча:
— Ты только про Кабана ничего не говори участковому. Идёт?
Доктор согласно кивнул.
Боря остановился возле общежития:
— Приехали, кореш. Вылазь.
Шурка поднялся с сиденья. Ох, наездились сегодня! В животе практиканта урчало от голода.
— Куда Афф…егеновну девать будешь? — спросил он водителя на прощание.
— А, пусть тут катается. Завтра с утра соседей твоих выловлю. Они и выгрузят покойницу по месту прописки. Сегодня-то ни Петю, ни Панкратыча, с собаками, поди, не сыщешь, хе-хе-хе! А у меня ищо тут дельце любовное намечается. На палку чая, хе-хе! — Суслонов находился в прекрасном расположении духа.
Ревнивая жена его не знала, что муж уже вернулся из командировки. Таким случаем грех не воспользоваться!
— Только смотри, по лбу снова не получи! — предостерёг «кореша» практикант.
— Мой лоб любой удар выдюжит! Он, знаешь, какой крепкий! — расплылся в улыбке Суслонов.
Шурка отправился домой. Боря покатил по амурным делам.
Вопреки предположениям Суслонова, Панкратыч находился дома. Он, лёжа на своей кровати, читал «Науку и религию».
— Здорово, дружище! Где народ? — Шурка мимоходом заглянул в комнату соседей и проскочил на кухню.
Через полминуты он уже гремел кастрюлей, накладывая себе макароны.
Плотник отвечал недовольно, поднимаясь с койки:
— Чего орёшь на весь дом? Не знаю я ничего. Дай лучше закурить.
Практикант невнятно промычал что-то в ответ. Панкратыч прошёл на кухню и взял сигаретку из пачки, брошенной на стол.
Прикурил, с наслаждением затянулся:
— «Космос» куришь? Семьдесят копеек стОит. За такую цену четыре пачки «Примы» купить можно — дёшево и сердито. Дурак ты, Шурка. Деньгами соришь.
— А ты, раз такой умный… почему без сигарет вечно сидишь? — глотая между делом пищу, прервал нравоучения соседа практикант.
Ещё Панкратыч будет Шурке нотации читать! Как нужно деньги экономить! Умора!
— По телевизору там чего кажут? — полюбопытствовал плотник, сменив тему.
— Я откуда знаю? Пойди, включи, — не очень вежливо буркнул в ответ Шурка.
— Не умею включать. Может, там кино, какое идёт?
Панкратычу надоело, пожалуй, в сотый уже раз, читать позапрошлогодний журнал.
— Погоди, поужинаю. Потом с телевизором разбираться будем, — кудрявый наложил себе добавку.
Плотник затушил окурок и проглотил голодную слюну. Шурка великодушно кивнул на кастрюлю.
— Порубай макарошек.
Панкратыча уговаривать не пришлось. Он навалил себе нехилую порцию и принялся уплетать за обе щеки. Утолив, наконец, голод, соседи отправились смотреть телевизор.
После выпускного вечера вчерашние восьмиклассники отправились на речку. Там, около костра, они веселились допоздна: играли на гитарах, слушали магнитофон и танцевали под песни советской эстрады. Наконец, после полуночи, выпускники стали расходиться.
Юльку провожал домой соседский Мишка, давно уже безнадёжно в неё влюблённый. Он шагал рядом с девушкой, не смея даже взять её за руку, и молчал всю дорогу. Возле калитки молодые люди остановились.
— Какие у тебя планы? На будущее? — спросила девушка, хитро поглядывая на своего провожатого.
Мишка пожал плечами:
— Среднее образование надо получать. Пожалуй, что в ПТУ поступлю. Уезжать из дома, конечно, не хочется, но ничего не попишешь. После училища сюда вернусь.
Собственно говоря, большого выбора у него и не было. Мишка знал своё будущее и не строил воздушных замков. Парнем он был рассудительным, здравым.
— А ты, небось, в институт собралась? Десятый закончишь и упорхнёшь навсегда из Березняков? — поддержал, наконец, разговор сосед, глядя в сторону.
— Нет, я в девятый не пойду. Сначала хотела, а теперь вот передумала, — помотала головой Юлька.
— И чего надумала? — будто бы равнодушно спросил парень.
Кого хочет обмануть! Юлька читала его мысли.
— В ПТУ, — коротко ответила девушка и стрельнула в Мишку глазами.
Тот оживился:
— В какое?
— Ещё не решила. В область поеду на днях. Вот так-то, Мишанька! Ну, ладно, пора мне уже, — Юлька деланно зевнула, прикрыв рот ладошкой.
— Спокойной ночи, — Мишка насупился.
— Не обижайся. Правда, спать надо, — она привстала на цыпочки и неожиданно чмокнула парня в щеку.
Юноша остолбенел. А девчонка, не говоря больше ни слова, побежала домой. Хлопнула дверь. Вот ведь, коза! Мишка глупо улыбнулся и отправился восвояси. Он шагал по улице, душа его пела, щека горела от поцелуя.
Парень уже подходил к заброшенному амбару, когда услыхал треск в придорожных кустах. Из зарослей ольшаника, густо разросшихся вокруг столетнего бревенчатого строения, неожиданно показалась чья-то фигура. Пацаны, что ли, не успокоились? Мишка остановился, пытаясь распознать, кому из товарищей до сих пор ещё не спится.
Э, нет, это не ребята! Из кустов вылезло огромное, словно гора, существо. Оно по-волчьи озиралось кругом себя и будто бы принюхивалось, прислушивалось окрест. Ой, кажется, великан учуял что-то! Чудище захрипело утробно и подалось в сторону остолбеневшего юноши.
Мишка всегда старался мыслить логически. Сейчас, перед лицом опасности, он соображал чётко. В считаные мгновения молодой человек просчитал варианты. Домой, вперёд — никак не проскочить мимо! Прыгнуть в кусты — самому сунуть голову в петлю. Надо вернуться назад, к Юльке в дом, и запереть двери! Это шанс. Там, в избе, что-нибудь да найдётся. Топор, ухват — всё сгодится для самообороны!
Парень развернулся и дал дёру. Он бежал изо всех сил. А за спиной слышался тяжёлый топот. Поворот, ещё поворот… быстрее, быстрее! Вот уже калитка!
Мишка закричал, прямо с улицы:
— Юлька!!!
Парень влетел во двор и кинулся на крыльцо. Чуть не стукнувшись носом об открывшуюся дверь, он проскочил в сени и мигом задвинул за собой засов.
— Ты чего? — девчонка непонимающе хлопала глазами.
Мишка ловил ртом воздух. Юлька, нахмурившись, ждала объяснений. Наконец, парнишка махнул рукой в сторону дороги.
— Там какой-то… громила… ходит. Здоровенный! Будто зомби…
Девушка переменилась в лице. Потерянно всплеснула руками и присела на скамеечку.
— Ой, беда! Никак не отступится, упырь!
— Кто… кто?
Мишка всё ещё тяжело дышал. Никогда в жизни так быстро он не бегал!
— Кабан, дядька мой. В гроб ему кол! — Юлька отрешённо уставилась в стену.
— Ты смеёшься? Твой дядька умер!
Парень осуждающе посмотрел на подружку. О покойниках: либо хорошо, либо — никак! Нельзя так шутить.
— Ага, прямо вся опИсалась от смеха. Говорю тебе — это он!
Губы девчонки дрожали, казалось, она вот-вот расплачется. Мишка понял: дело не шуточное. Он обнял милую — первый раз в жизни — для того, чтоб хоть немного её успокоить. Юлька прижалась к плечу и затихла. Так, на скамейке в сенях, они просидели до самого утра, где и застала их бабка.
Суслонов возвращался со свидания в отличном настроении. Он крутил баранку и не замечал ухабов. Ох уж, баба, ураган! Ну и что с того, что на рожу корява? Зато в постели вулкан Кракатау! Сущая гетера!
Боря переключал передачи, мурлыча себе под нос:
— Поедем, красоотка, ката-аться, давно я тебя поджидал…
Уже перевалило зАполночь. Ревнивая супруга, надо полагать, готовила допрос, но Суслонов был спокоен. Спецзадание по поручению Грендельмана — стопроцентное алиби! Если что — Кудря подтвердит. Зря, што ли, Боря его тортиками да сигаретками ублажал?
О, клиент! Рукой машет, подвезти просит. Взять, пожалуй? Проявить, хм, человеколюбие! Хоть, поболтать будет с кем.
Боря нажал на тормоз. Автобус остановился, двери распахнулись. Ночной прохожий приблизился. Чегой-то, рожа знакомая? Пассажир начал протискиваться в проход. И вот тут-то, Суслонова будто кольнуло в задницу иглой. Чёрт, да это же Кабан!
Водитель выжал сцепление, переключил скорость и дал газ почти одновременно. Автобус рванул с места, словно гоночный болид. Жуткий попутчик, не удержав равновесие, вылетел из дверей и растянулся на обочине. «Пазик», грохоча на трясках, понёсся прочь с открытыми дверями.
Ефимов приоткрыл дверь:
— Лаврентьич, можно?
Грендельман устало кивнул головой:
— Давай, заходи. С утра проблем — выше крыши. Присаживайся, Андрей.
Боря, гадёныш, запил! Автобус по расписанию с утра на вокзал не ушёл. Я велел садиться за руль Алану: у парня имеется соответствующая категория. Так он прибегает ко мне через полчаса и орёт, что в автобусе труп!
Оказалось, Суслонов Афиногеновну не выгрузил. Вот, пока похоронную команду снаряжал, то, да сё… А эти товарищи, сам знаешь, без бутылки не раскачаются. Вроде, утряс всё. На данный момент Петя с Панкратычем закапывают… тьфу!.. хоронят Афиногеновну.
Суслонов по посёлку пьяный ходит, да страшилки про мертвецов ходячих рассказывает каждому встречному-поперечному. Прямо, массовый психоз какой-то! Давно ли Панкратыч панику среди населения наводил, теперь вот Боря людей пугает. Что на это скажешь, участковый?
Ефимов снял фуражку и пригладил волосы:
— Скажу, Лаврентьич. Конечно, пересуды возникли не на пустом месте. Имелись основания для сплетен. Но! Никакой мистики, всё реально и даже обыденно. В общем, ориентировочка пришла на одного гражданина.
Грендельман вопросительно сделал брови домиком.
— У сторожихи Афиногеновны имелся сын. Психически нездоровый. Ну, не то, чтобы уж совсем дурак был парень, но с придурью, — начал издалека участковый.
— Я помню. Афиногеновну лишили материнства за аморальный образ жизни. Лет двадцать назад, — перебил нетерпеливо директор.
— Подожди, Лаврентьич. Так вот, сыночка определили во вспомогательную школу, то есть в интернат для недоразвитых детей. Там он пробыл до пятнадцати лет.
А потом случилась беда. Психическое обострение, неожиданная агрессия… Результат — двоих одноклассников парень уложил в гроб. Искромсал ножом. Убийцу признали невменяемым и поместили в психбольницу. Где он и находился до недавнего времени. Пока оттуда не сбежал, прикончив между делом санитара. Найти беглеца до сих пор никак не могут.
Далее, по ориентировке: «рост — два метра ноль пять сантиметров, вес — сто тридцать килограмм». На кого похож? Соображай, Лаврентьич.
— Кабан? — предположил Грендельман.
— Так точно. Вот тебе и ходячий мертвец! Много ли таких великанов у нас в посёлке? То-то и оно, что нету. Сынка Афиногеновны принимали за Кабана несознательные граждане, — участковый самодовольно улыбнулся.
— Ну… и где сынулю того ловить теперь? — припечатал кулак ко лбу Грендельман. Чёрт, не было печали!
— Здесь! — Ефимов непроизвольно повысил голос. — Рано или поздно, зверюга домой придёт, к матери! Деваться-то ему некуда. А я подожду, в засаде. Вспомню боевую молодость. С сегодняшнего вечера заступаю на круглосуточное дежурство.
— Да этот маньяк здоровенный, как слон! Людей хоть возьми себе в помощь, — предложил директор.
— Никого не надо. Я десантник! Возьму преступника без проблем, — участковый был уверен в своих силах.
Грендельман с сомнением покачал головой. Но он знал, что спорить с милиционером бесполезно. Ефимов был упрям. Упрям и честолюбив. К тому же, душа старшего лейтенанта жаждала адреналина, так не хватавшего ему после войны.
Клавка собиралась в правление. Пора уже решить насущный вопрос!
Во время памятной «беседы» с представителями власти Борода едва не рассорилась с участковым. Ефимов, крепко обидевшись на грубое слово «мусор», обозвал Клавку тунеядкой и попрекнул за паразитический образ жизни. На что упрямая спорщица парировала: мол, работы она не боится, но — достойной, и по оплате подходящей.
Грендельман тут же ехидно вставил: мол, имеется у него одно вакантное место — в кочегарке. Конечно, он полагал, что Клавка, как любая нормальная женщина, даже думать не захочет о такой работе.
Но Борода неожиданно согласилась. Тётка объявила хитроумному директору, что принимает его предложение и на днях зайдёт в «управу» — «перетереть». Бугор понял — ляпнул лишнего! Вспомнив его постную рожу, Клавка хмыкнула. Но, слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Наум Лаврентьевич, скрепя сердце, согласился.
Борода вышла из дома и собралась уже затворить калитку, как вдруг из придорожного бурьяна услышала тихий свист с переливом. Так свистел только Ваня-Шрам! Клавка зыркнула глазами по сторонам. На улице пусто!
Не спеша подошла к зарослям полынника, буйно разросшегося вдоль дороги:
— Нет никого. Вылезай уже.
Затрещали сухие ветки, колыхнулся ивняк. Первым из кустов вылез Генька, следом появился Иван.
— Со свиданьицем, Клавдия! — приветствовал бывшую соратницу Шрам.
— Рада видеть, бродяги! — Клавка оскалилась, изображая душевную улыбку.
Однако она совсем не обрадовалась нежданным гостям. Борода прекрасно понимала, что внезапно появившиеся дружки — это нешуточная проблема, вдруг свалившаяся на её голову. Подорвались ребятки, как пить дать «на лыжи встали»! Ох, стрёмно дело!
— Впустишь?
Иван кивнул на калитку. Забор с недавнего времени был поставлен на место.
— Проходите поскорей. Кустами в беседку незаметно проскакивайте, чтобы хозяин не заметил, — Клавка не желала впутывать Прохора в свои дела.
Гости прошмыгнули во двор. Борода ещё раз огляделась по сторонам и отправилась следом за ними, закрыв плотно калитку.
Шурка шатался по посёлку. Он уже сходил до Прохора, но там было заперто, а на стук никто не открыл. Теперь практикант следовал к магазину, надеясь по дороге встретить хоть кого-нибудь из знакомых.
Ожидания парня оправдались. Неожиданно откуда-то из подворотни, пошатываясь, вынырнул Боря — сильно грязный и совершенно пьяный. Кепарик, по всей видимости, водитель автобуса где-то потерял. Сквозь жидкие волосы его на макушке высвечивалась прогрессирующая плешь.
— Кудря, кореш! — Суслонов, разинув слюнявый рот, полез обниматься. От шофёра за версту разило свежей блевотиной и красным вином.
— Привет, давно не виделись.
Шурка, отвернув лицо в сторону, протянул Боре руку. Обниматься с «корешом» у практиканта желания не было.
— Загулял я, друг, виноват. Ты на меня не ругайся, ладно?
Красные глаза Суслонова были полны слёз. На пыльных щеках его виднелись коричневые бороздки.
— А мне-то что? — пожал плечами практикант, — гуляй, коли хочется.
— Эх, загулял, — Боря не слушал Шурку, — запил по-чёрному! А знаешь, почему? Не знаешь. А потому, Кудря, я запил, что еле жив остался! Вот так-то, кореш!
— Что же с тобой случилось, кентуха? — спросил без особого интереса кудрявый.
— С Кабаном я повстречался! Ночью, на узенькой дорожке! Думаешь, вру? Думаешь, рехнулся Боря? Неет, Боря Суслонов в своём уме, хоть и пьяный! Кабан ходит по ночам, людей жрёт! Слышишь, чего я говорю?! — Боря вцепился в Шуркин локоть, словно клещ.
— Может быть, тебе показалось? — парень попытался освободить руку.
— Нет! Не показалось!! Упырь он!!! — Суслонов не отпускал.
Ну, надо же! У всех один разговор — Кабан, Кабан, Кабан! До чего это животное запугало всех тут при жизни, что даже после смерти его боятся!
— Боря, иди домой.
Шурке удалось-таки высвободить руку. Он резко повернулся и пошёл прочь.
Вслед практиканту неслось:
— Говорю тебе, Кабан ходит! Куда ты, кореш?! Не бросай меня!!!
Клавка возвращалась из «управы». С Грендельманом они поговорили результативно, с завтрашнего утра на сутки в кочегарку заступал Прохор.
Борода предложила директору оформить по трудовой книжке её, но привлечь к процессу и своего сожителя. Разумеется, под Клавкиным контролем. Грендельман, было, заупирался, но Борода торжественно пообещала ему, что возьмёт Прохора под жёсткий контроль. Кроме того, задействовались такие аргументы, как: «пропадает человек, жалко», «он хороший, только слабохарактерный», «мамки теперь нет, с голоду ведь помрёт».
Директор сдался. Но пообещал: если что, «нарисовать» Клавке в только что заведённой трудовой «две горбатых», то бишь, тридцать третью статью. Таким образом, делоуладилось.
Ещё бы спровадить благополучно подельников! Шрам с Генькой ожидали Клавку в развалинах церкви, что возле кладбища. Борода отворила калитку, по привычке оглянулась, и прошла в дом — подряжать Прохора на смену. А так же готовить грев кентам.
Практиканты, вишь, устроили гулянку! Шум, гам на всю квартиру подняли. То захохочут, как лошади, то песни петь ни с того, ни с сего начнут. А этот, чёрный, так вообще в пляс пошёл! Чуть не вприсядку по дому скачет, нехристь!
Бывший плотник лежал на койке в своей комнате и злился. Панкратычу хотелось выпить, но на фуршет соседи его не пригласили. Не ко двору он там, знать! Девушки к соплякам в гости пришли, фу ты, ну ты, барышни! А ведь — зЭчки, пробы негде ставить! Ладно, припомнит он щенкам этот вечер! Панкратыч затаил обиду.
В самый разгар веселья появился Петя. На этот раз он пришёл не один, а с Татьяной. Синий, не мудрствуя лукаво, постучал в комнату к ребятам и по-свойски проследовал туда. Панкратыч заскрипел зубами от злости. Предатель! А давно ли бутылку вместе пили!
Клавка подошла к церковным руинам и, сунув два пальца в рот, коротко свистнула. Вскоре из подвального окна показалась Генькина голова.
— Греби сюда!
Борода, ступая по битому кирпичу, прошла за полуразрушенную стену. Скрипнул и открылся прогнивший чёрный люк — почти незаметный, поросший мхом. На свет Божий из церковного подземелья вылезли Шрам с Гендосом.
— Ну, что? — как обычно, Иван был немногословен.
Клавка бухнула сумку наземь:
— Прикид, хавчик.
— Капуста? — Шрам пристально смотрел на Бороду.
— Полтинничек вот насобирала. Уж не обессудьте, хлопчики, сколь смогла, — Клавка достала из-за пазухи пять замусоленных десяток.
Конечно, она не отдала последнее. А самой на что жить потом?
— Да, вот ещё котлы и ксива. Генька, на тебя похожа фотка, если особо не приглядываться.
Борода выудила оттуда же «командирские» часы и водительское удостоверение. ДорОгой баба ошмонала спавшего на обочине в канаве фраера. По привычке.
— А ну, дай! — Иван протянул руку.
Часы Шраму понравились. Он одел их себе на запястье, аккуратно застегнув кожаный ремешок. Подышал на циферблат, потёр об рукав. Красота!
Потом бегло осмотрел права:
— Так: Суслонов Борис Борисыч. А что, похож на Гендоса, в натуре! Все категории имеются, даже на мотоцикл. Держи, шофёр-профессионал.
— Эх, мать моя женщина, ещё бы машину к этим правам! — Генка протянул татуированную руку за ксивой.
— Ну, что ж, родные. Удачи вам! — Клавке не терпелось поскорее расстаться с прежними друзьями.
— От души, за всё! И — храни тебя Бог, Клавушка! — поблагодарил бабу Иван.
Борода отправилась к Прохору. В свой, ставший уже родным, дом.
Петя давно говорил. Остальные внимательно слушали его.
— Так вот, я о чём толкую. Ходит ли Кабан по ночам, пьёт ли он кровь — досконально неизвестно никому. И личное дело каждого — верить в это, или нет. Но, Юльку, от греха подальше, Танюха завтра отправляет в город. Алан, отвезёшь на вокзал девчонку?
— Без проблем! — кивнул осетин.
— А ночные кошмары психически здоровому, непьющему человеку… так просто являться не могут. Здесь дело нечисто. Короче говоря, если существуют какие-то способы тормознуть этого упыря, то я — в деле! — Петя закончил.
От долгой речи у Синего пересохло в горле, и он закашлялся. Алан протянул гостю стопочку. Петя запрокинул спиртное в глотку, даже не поморщившись. Закусывать он не стал.
— Способы есть, — подала голос Вера, — но они, мягко говоря, не совсем этичны. Да и противозаконны, если уж начистоту. Поэтому…
— Поэтому что? — Петя хотел ясности.
Вера кивнула на ребят:
— Они всё знают. В общих чертах.
— Кентуха, просвети, — обратился Синий к Шурке, справедливо считая его самым близким из всех присутствующих.
Кудрявый ухмыльнулся:
— Откопать могилу и воткнуть в сердце кол. Старый, проверенный, дедовский способ. В общих чертах.
Охнула Татьяна. Петя помолчал минуту и повторил глухим голосом:
— Я в деле. Решайте поскорее, когда пойдём кончать кровососа. Иначе, эта тварь начнёт людей изводить, к бабке не ходи.
— Ну, как, джигиты? — насмешливо спросила Вера.
— Почему нет? Этот ублюдок хотел меня убить. Да и тебя, Васька, тоже. Пошли завтра вечерком, раскопаем могилу и воткнём что надо куда надо! — согласился, наконец, Алан.
— Вот, как раз, вбивать кол в сердце я не смогу. Хоть убейте меня! — воспротивился Васька.
— Тссс! Громко разговариваете, — приложил палец к губам Шурка.
На коридоре послышалась возня. Вдруг зазвенело ведро в прихожей, потом хлопнула входная дверь.
— Панкратыч, гнида! — Синий кинулся к выходу. Но бывшего плотника уже след простыл.
— Что, нас подслушивали? — удивился Алан.
— Похоже на то. Панкратыч — первый стукач на посёлке. Боюсь, сдаст нас участковому. Вот же мразь, а! — засокрушался Петя.
Девчата испуганно молчали. Алан барабанил пальцами по столу, Васька в замешательстве протирал очки.
Лишь Шурка беспечно махнул рукой:
— Панкратычу веры нет. Ефимов его и слушать не станет. Бог не выдаст, свинья не съест!
— Твои бы слова, да Богу в уши! — пробормотал Синий.
Домой Панкратыч так и не явился.
Шрам с Гендосом решили переночевать в церковном подвале. Завтра предстояло подняться в четыре утра, пешком добираться до станции. А оттуда дружки планировали сесть на поезд дальнего следования и… поминай, как звали!
Переодевшись и утолив голод, беглецы устроились на ночлег. Генка скоро засопел, уткнувшись носом в рюкзак. Ивану же не спалось. Он лежал на постели из веток и чутко прислушивался к каждому звуку, доносящемуся снаружи. «Командирские» часы высвечивались в темноте фосфорным циферблатом. Удобная штука! Иван поднёс запястье к уху и с удовольствием прислушался. Хороши часики, за «командирские» добрая слава идёт.
Угомонились птицы, запищал где-то одинокий комар. Наступал вечер. Наконец, задремал и Шрам.
Ефимов устроил засаду в квартире почившей Афиногеновны. Он выбрал диспозицию за шкафом: видимость хорошая, а самого не заметно. Приготовившись к долгому сидению, старший лейтенант принёс с собой бутылку молока и солидную краюху чёрного хлеба. Оружия при участковом не имелось. Только толстая палка, на крайний случай, лежала у Ефимова между ног. Он сидел, затаившись, и слушал, как тараканы шуршали лапами по отклеившимся обоям, да беспокойные крысы попискивали в углу.
«Грязная баба! Устроила, понимаешь, антисанитарию по месту жительства», — нелестно помянул усопшую милиционер.
Начал стучать по крыше дождик. Это хорошо. Картошка в рост пойдёт. Ефимов незаметно задремал.
Он очнулся от сна, уже когда прекратился дождь. Угомонились крысы — надо полагать, уснули. Стояла мёртвая тишина. Старший лейтенант зевнул и потёр глаза. Пожалуй, что, не помешало бы заморить червячка. Стараясь не шелестеть, разведчик развернул газету, в которой хранился хлеб. Выдернул зубами из бутылки бумажную затычку, с удовольствием приложился к горлышку. Вкусное молоко!
Раздавшийся на дворе шум заставил участкового отложить трапезу. Он насторожился, ловя каждый звук. Тяжёлые шаги приближались. Стук по стеклу! Ефимов подобрался.
Громадная тень заслонила оконный проём, распахнулись не закрытые на шпингалет рамы:
— Мамка! Это я, мамка!
Недолго думая, милиционер ринулся в атаку. Он рыбкой нырнул в окно, сбивая с ног ошарашенного противника. В падении старший лейтенант успел сгруппироваться и, привычно кувырнувшись, тут же вскочил на ноги. Разведчик развернулся лицом к преступнику, встал в стойку. Здоровенный детина поднимался с земли и рычал, словно рассерженная горилла. Вспомнив навыки рукопашного боя, Ефимов нанёс удар.
Нога десантника, обутая в кирзовый сапог — страшное оружие! Хрустнула коленная чашечка. Дикий вопль разнёсся по всему посёлку.
Гостивший у Малофея, Боря Суслонов чуть не подавился самогонкой. Выронив стакан, водитель автобуса истово перекрестился. Хозяин последовал его примеру и, между делом, посмотрел на ходики. Стрелки показывали пол-одиннадцатого вечера.
Иван Иваныч засиделся у старого друга. Переговорили обо всём. Непонятные события, наводящие страх на «несознательных жителей», товарищи обсудили со всех сторон, но к ясному пониманию ситуации, в отличие от Ефимова, так и не пришли.
— У нас в Березняках теперь после заката — комендантский час. Редко кого на улице увидишь. Да что там люди — собаки, понимаешь, собаки во дворе оставаться на ночь боятся! У соседей овчарка, на что уж здорова, а… как только солнце садится, такой вой подымает! Мистика прямо какая-то! — директор хмуро вертел в ладонях стакан с остывшим уже чаем.
— Не так просто всё, Наум, не так просто, — соглашался с другом доктор.
За откровенной беседой приятели наполовину опустошили самовар.
— Ну, что ж, пора и честь знать. Пойду уже, — врач поднялся со стула.
— Я провожу, Ваня, — хозяин отодвинул чай.
Вдруг громкий стук в дверь заставил обоих товарищей вздрогнуть.
— Наум Лаврентьич, Наум Лаврентьич! — раздавалось со двора. Похоже, посетителю было невтерпёж.
— Кого ещё там нелёгкая принесла? — пробурчал недовольно директор.
Нарушителем спокойствия оказался Панкратыч. Он стоял на крыльце, воровато оглядываясь по сторонам.
— Чего тебе? — Грендельман вытаращился на неожиданного гостя.
— Где участковый? — бывший плотник даже не поздоровался.
— Там, где надо, — разом осадил его директор, — ты чего хотел-то, болезный?
— Важная информация. Конфеди… конфиде… — Панкратыч тяжело дышал.
— Говори уже, Штирлиц! Это свой, — махнул рукой в сторону доктора хозяин.
Мстительный плотник выложил всё, что подслушал под дверями. Дескать, нужно предотвратить акт вандализма и противозаконные действия молодых хулиганов.
Грендельман, выслушав признание стукача, похлопал его по плечу:
— Молодец, хорошо, что сказал. Меры примем обязательно. Иди, ложись спать, поздно уже.
И только теперь Панкратыч сообразил, что путь домой ему заказан! За подобную выходку Петя может легко рожу начистить. Да и этот, кавказец — опасный человек. Вона, как глаза горят! Нет, домой нельзя.
— Лаврентьич, а за информацию… вознаграждение какое-нибудь положено? — полюбопытствовал предатель.
— Трёшку, на вот, — презрительно ответил директор.
Иуда, воистину! Грендельман не желал больше разговаривать с Панкратычем и демонстративно отвернулся от него. Длинноносый пьяница растворился в сумерках.
Наум Лаврентьевич криво усмехнулся:
— Видал, какие у нас сознательные граждане имеются? Друга сдал за трёшницу, тьфу! Придётся поставить в курс участкового. А ты передай этим архаровцам, чтобы не занимались ерундой. Добро, Ваня?
Фельдшер молча кивнул в ответ.
Панкратыч купил самогонки — Павла обогатилась ещё на три рубля. Взяв спиртное, мужчина прикинул: куда податься в столь поздний час? Ответ напрашивался сам собой. Ну, конечно, к Малофею! Бывший плотник бодро зашагал по лужам — недавно прошёл короткий летний дождь.
Он уже подходил к дому старого охотника, когда услышал ужасный крик. Самогонка выпала из рук Панкратыча, а сердце провалилось куда-то в низ живота. Руководствуясь древним инстинктом самосохранения, мужчина нырнул в придорожный бурьян. Никак, упырь людей убивает?
Он долгое время лежал неподвижно — затаившись, будто ящерица. Наконец, страх отпустил трусоватого Панкратыча. Плотник отыскал обронённую бутылку и поспешил в гости к деду Малофею, окно избы которого мерцало тусклым светом.
Шрам очнулся от сна резко, словно вынырнул из омута. Внимательно прислушался — тишина, только Гендос, лёжа на животе, посапывает в вещмешок. Иван посмотрел на светящийся циферблат. Стрелки показывали первый час ночи.
Шрам проснулся от нехорошего ощущения: словно кто-то, или что-то — находится рядом, неподалёку. А своим чувствам Иван привык доверять. Сколько раз выручала его звериная чуйка!
Он ткнул Гендоса. Тот, невнятно что-то буркнув, повернулся на бок. Шрам потряс товарища за плечо. Генка открыл сонные глаза и хотел уже выразить своё недовольство, но Иван вовремя прикрыл ему рот рукой.
— Тссс!
Гендос врубился сходу и затих.
Шрам наклонился к приятелю, прошептал еле слышно, в самое ухо:
— В окно поляну паси. Я на воздух выйду, гляну.
Иван поднялся легко и бесшумно, словно рысь. Достал из-за голенища кирзового сапога «финку», чуть приоткрыл люк и скользнул в щель.
Генка тем временем подошёл к окну. Он внимательно осмотрел видимую зону, но ничего подозрительного не заметил. Прислушался, подставив ладонь к уху. Тихо, как в гробу! Мрачная ассоциация, внезапно пришедшая в голову, заставила парня нервно поёжиться.
Вдруг раздался глухой удар. И снова тишина. Спустя минуту Генкино ухо уловило странные звуки. Будто собака лакала из миски, чавкая и урча.
Гендосу сделалось страшно. Он стал молиться Богу, первый раз в жизни, бормоча про себя: «Господи, спаси меня, Господи, спаси меня!» Молитва его шла от самого сердца, парню отчаянно хотелось жить.
— Ктой там? — Малофей не хотел открывать дверь.
— Свои — прогундосил Панкратыч.
— Свои дома сидят. Назовись, мил человек! — не очень храбрый по натуре своей, в последнее время Малофей боялся собственной тени.
— Панкратыч я, Панкратыч! — бывший плотник трусил не меньше деда и затравленно озирался по сторонам.
А ну как старый не пустит? Перспектива ночевать под кустом, в свете последних событий, очень не прельщала корыстолюбивого блюстителя нравственности.
— Чего заявился-то?
Старый охотник на два пальца отворил дверь. Кажется, он не торопился впускать посетителя.
— Дык, выпить принёс! В избу хоть пустишь? — жалобно попросился незваный гость.
— Заходи уж, коли пришёл, — сподобился, наконец, Малофей.
Старик откинул унитазную цепочку с крючка. Данное приспособление он оборудовал в сенях на двери недавно.
Панкратыч облегчённо вздохнул и юркнул в дом.
Генка потихоньку отошёл от окна и затаился, укрывшись за выступом фундаментной колонны. Вдруг, слабый свет летней ночи, протекающий через подвальное окно, застила тень. Похоже, кто-то сквозь узорчатое железо заглядывал внутрь! Парня пробил холодный пот.
Удар по решёткам! В подвале посыпалась штукатурка, но кованые, добротно сработанные прутья, даже не шевельнулись. Умели в старину строить!
Послышался тяжёлый вздох и удаляющиеся шаги. Всё, тишина. Генка сполз на пол. Ноги его больше не держали.
Долгий стук в окно разбудил Клавку. Борода села на кровать, потянулась, зевнула и посмотрела на будильник. Три часа ночи! Она подошла к окошку, отодвинув занавеску, выглянула во двор. Под окном торчал Генька и махал рукой.
Клавка матюгнулась вполголоса, не сдержав эмоций. Кенты-подельники, палево голимое! Хорошо, что хоть Прохор до утра на смене. Баба отправилась открывать дверь.
— Ты чего дрожишь весь? Не холодно вроде, — Борода изумлённо уставилась на гостя.
Генку трясло крупным ознобом. Зубы его стучали.
— Ва… ва… ва… — мало того, парень не мог говорить.
— Топай в избу, — Клавка поняла, что случилось нечто, из ряда вон выходящее.
Генка последовал в дом. Он, прямо в обуви, прошёл на кухню, уселся на табурет и, схватив графин с водой, стал жадно глотать воду.
Напившись, сказал хрипло:
— Дай закурить.
Борода сунула папиросу гостю, зажгла огонь. Парень жадно затянулся и выпустил через ноздри дым. Ещё, ещё…
Хозяйка не выдержала:
— Где Иван?
— Нет Ивана… Вышел весь… Порвали горло Ванюше, — глухо отвечал нежданный посетитель, докуривая до бумажного мундштука.
Клавка крякнула. Присела на корточки, достала папиросу, нервно чиркнула спичкой.
— Точняк?
— Клянусь! Ночью Иван меня поднял. Показалось ему, что снаружи кто-то ходит. Шепчет мне: иди, мол, на шухер к окошку. А я, говорит, схожу, проверю, типа. Вышел Ваня — и всё, с концами! Поначалу возня мне почудилась, но недолгая. Потом кто-то к окну подошёл, по решёткам врезал, аж стены задрожали. Я затихарился.
Выжидал долго, часа два. Нет Шрама. Время уже всё, край! Думаю: будь, что будет. Вылез наверх — никого. Я позвал: Ваня, Ваня! Тишина. Из церкви выхожу, а он в трёх шагах от окошка подвального лежит. Вместо горла — месиво кровяное! Такой вот расклад, Клава. Чё делать-то теперь? — Генкин голос дрожал.
Клавка долго не отвечала, лишь светился в темноте огонёк её папиросы, освещая лицо бабы при каждой затяжке.
— Эх, Ваня, Ваня, бедолага! Упокой Господь душу твою грешную, — тяжело вздохнув, произнесла она.
— Что делать будем? — повторил гость.
— Что делать? Что делать, что делать… Дай подумать, — Борода потёрла переносицу.
Генка ждал, судорожно смоля третью папиросу подряд. Клавка ходила по дому от стены к стене и лихорадочно соображала, как выкрутиться из сложившейся ситуации.
Наконец, баба махнула рукой Гендосу:
— Собирайся, пошли.
В сенях Борода прихватила топор. Сунула инструмент ничего не понимающему парню, а сама заскочила в сарай. Минут десять Клавка там рылась, зажигая спички и гремя садово-огородным инвентарём. В конце концов, баба нашла то, что ей было нужно — четыре пустых мешка из-под картофеля.
Сунув их подмышку, вышла на двор и кивнула Генке:
— Веди.
— Куда? — лихой налётчик и грабитель отчаянно боялся.
— Туда! Времени нет, шевелись! — Клавка тоже нервничала.
Подельники отправились к старой церкви. Время их, действительно, поджимало: пошёл четвёртый час утра, ночные сумерки потихоньку развеивались.
Иван лежал на том самом месте, где его обнаружил Генка — возле подвального окна.
Увидев труп, Клавка перекрестилась:
— Ровно зверь какой-то порвал, а и не человек вовсе. Ну-ка, Генька, подсоби тётке Клаве! Давай, снесём Ванюшку в церковь, чтоб не видно было!
Вдвоём они оттащили тело за полуразваленные стены. И только сейчас Клавка заметила часы, одетые на запястье Ивана. Стекло циферблата расколола пополам толстая трещина. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. Время смерти Шрама!
Баба сняла с мертвеца «котлы» и сунула к себе в карман. Потом проверила карманы убитого. Нашла пятьдесят рублей — её, Клавкин, подгон.
Деньги Борода подала Геньке. Ивану они уже не понадобятся, в гробу карманов нет. А теперь — самое главное! Ох, делюга стрёмная!
— Где топор? — задала вопрос баба, не глядя на приятеля.
Генка начал догадываться о намерениях Клавки. Он подал ей орудие, дрожа, как осиновый лист.
— Иди на шкеру, если что — маякнёшь, — Бороде стало жаль бывшего соратника.
Парень с благодарностью кивнул и мигом выскочил наружу. Он очень не хотел лицезреть предстоящую сцену.
— Прости, Иван, так надо.
Клавка перекрестилась ещё раз. А потом ухнула топором, словно мясник. Мешки лежали неподалёку: вместо гроба и савана для Вани-Шрама.
Через двадцать минут она позвала Генку:
— Иди сюда, хватай две торбы. Поможешь дотащить.
Парень, испуганно озираясь, взял мешки. Ужас!
— Не забудь свои вещички, — напомнила Клавка, — и ступай за мной. Да по сторонам смотри! Не дай Бог, попадёмся с этим багажом участковому. Пиши, пропало. Наверетенит он нам — мало не покажется.
Нужно успеть, пока не начал просыпаться народ, незаметно добраться до котельной! Борода подхватила свои мешки и, выматерясь вполголоса, потащила их в направлении посёлка. Генка последовал примеру бабы.
Скоро два силуэта растаяли в предутренних сумерках, покинув гиблое место.
— Клади здесь, за кучей не видно!
Гора антрацита укрывала их от случайных свидетелей. Сообщники поставили свой жуткий груз рядком. Сами, обессиленные, упали тут же.
— Дай закурить, — Генка отирал пот со лба.
— Бери всё! — протянула раскрытую пачку Борода.
Татуированный благодарственно кивнул и спрятал курево за пазухой. ДорогА ложка к обеду!
— А теперь, не обессудь, Генька, но — разбегаемся. Горох! — Клавка желала поскорее отправить подельника с глаз долой.
— Что ж, горох, так горох. Ещё раз, благодарю за всё. Не поминай лихом, Клавушка!
Парень заплевал окурок и поднялся на ноги. Он ещё успевал на проходящий поезд.
— Помни мои слова. Здешний участковый, что пёс легавый. Так что, на посёлке не светись особо. Смотри, не заплутай, пока до вокзала добираешься. Удачи, Генька!
Гендос резво пошёл огородами, направляясь в сторону вокзальной дороги. Ему не терпелось убраться из этого посёлка.
Клавка заглянула в закопченное окошко. Прохор лежал на топчане, укрывшись фуфайкой. Устал, родимый, с непривычки-то!
— Тук-тук! Проша, это я. Как ты тут, держишься? — она резко распахнула дверь.
Прохор приподнял с лежака взлохмаченную голову, сладко зевнул:
— Аааа…! Утро доброе, Клавушка. Дак, я ништо, терпимо. А тебе-то чего не спится?
— Пришла тебя подменить. Ну, и проконтролировать мужика своего надо. Мало ли, что здесь творишь, без присмотра-то? — подмигнула дурашливо Борода.
— Вот, за что я тебя, э… уважаю. За чувство юмора, да!
Свежеиспечённый кочегар протирал сонные глаза. Наконец, он окончательно проснулся и, почёсываясь, поднялся с топчана.
— Иди домой, Проша, отдыхай. Теперь я поработаю.
Увидев чайник, Клавка схватила его со стола и присосалась к носику. Тяжёл Ваня оказался!
— Справишься? Ты же всё-таки женщина, — засомневался Прохор.
В ответ послышалось лишь бульканье. Наконец, Борода поставила чайник на место и обтёрла губы пятернёй.
— Не бойсь, мужчина. Опыт имеется. Оставь мне курево, да иди спать. Быстро, быстро!
Прохор не стал спорить. Через пять минут он уже скрылся из виду.
Клавка обошла кругом котельную и внимательно осмотрела окрестности. Не заметив ничего подозрительного, затащила «груз» в помещение. Совковой лопатой из кучи наполнила тачку, закатила её в кочегарку. Накидав полную топку угля и дождавшись, пока пламя хорошо разгорится, тётка бросила в огонь четыре холщовых мешка — останки бренной плоти своего товарища. Закрыла дверцу печи и перекрестилась: за упокой души раба Божьего Ивана.
До конца смены оставалось пять часов. Достаточно для того, чтобы истопить весь уголь, вычистить шлак и закопать косточки — если таковые останутся. Вроде проскочило, слава те, Господи!
Генка торопливо шагал по лесной дороге. За каждым кустом парню чудилась опасность, грозящая бедой. Ни в тюрьме, ни на зоне, никогда в жизни Гендос так не боялся! Несмотря на усталость, он почти бежал. Только бы поскорей покинуть этот посёлок, уйти подальше от того страшного, ставшего роковым для Ивана, места!
Вдруг татуированный услыхал звук мотора. Помня Клавкино предостережение, Генка решил не показываться. Он схоронился за придорожную сосну.
Вскоре показался автобус «ПАЗик», не спеша катящий по просёлку. Баранку крутил молодой парень. Участковым, по всей видимости, здесь не пахло. Гендос выскочил из-за дерева и стал махать руками, призывая транспорт остановиться. «ПАЗик» поначалу проскочил мимо, но потом тормознулся и сдал назад.
Со скрипом растворились двери:
— Садись, дорогой, подвезём! Я тебя не заметил.
Чернявый шофёр в штормовке широко улыбался. Рядом с ним, на переднем месте, сидела молоденькая девчушка.
— Сидеть — нет! Если только присесть! — Генка улыбнулся в ответ. Он залез в салон и устроился на кондукторском кресле, — благодарю, брат. Вот только, мелочи на билет у меня нет. Будет сдача с десятки?
— Э, обижаешь! Какой билет? Отчего не помочь хорошему человеку? На вокзал идёшь? Никак, из комендатуры пробираешься? К девушке на свидание ездил? — водитель подмигнул.
— Ага, из комендатуры. Да, на свиданке был, заночевал у подруги по-тихому. Теперь вот на поезд поспешаю, — сообразил, что ответить, Генка.
— На пригородный, или на проходящий? — Алан крутил баранку и насвистывал.
— А какой раньше идёт?
— Почти одновременно. Один туда, другой сюда!
— Мне на проходящий, брат, — определился разом татуированный.
— Успеешь ещё билеты купить, — прикинул время водитель.
Парень успокоено кивнул. Вроде, масть пошла! Он устало прикрыл глаза.
Стук в дверь разбудил Шурку. Не дадут выспаться! Сначала Васька звенел-гремел своим чаем, пока на работу собирался. Теперь вот, опять кто-то припёрся.
Кудрявый сполз с койки и потащился открывать. Конечно, будь соседи дома, Шурка вставать бы даже не подумал. Но, как назло, все отсутствовали. Панкратыч испарился в неизвестном направлении, Петя с вечера отправился провожать Татьяну — и тоже с концами.
Жаль, швейцара нет! Практикант распахнул настежь дверь. На пороге стоял доктор.
— Что-то рановато вы, Иван Иваныч, здрасьте, — Шурка поёжился от свежего ветерка.
— Доброе утро, Александр. Петя дома? — похоже, врач пришёл опять по делу.
— Никого нет, я один тут. Да Вы проходите, что в дверях-то стоять?
Кудрявый посторонился, предоставляя проход. Однако Иван Иваныч остался на месте.
— Спасибо, я ненадолго. Александр, умеете держать язык за зубами?
— Ну да. А что случилось-то? — Шурка начал покрываться гусиной кожей.
— Вы с друзьями, кажется, собирались на тайное… ээ… мероприятие? Не спрашивайте, откуда мне известно. Так вот, участковый об этом тоже знает. Так что, имейте в виду. Вот, пожалуй, и всё. Я вам ничего не говорил, понятно? За сим, разрешите откланяться, у меня дела, — доктор выполнил свою миссию.
— Так вот, сыночка этой Афиногеновны я взял вчера вечером, правда, немножко покалечил его при задержании.
Ты, Лаврентьич, в течение часа отправь фельдшера ко мне в кабинет. Пусть там, в моём присутствии, Иван Иваныч окажет медицинскую помощь подозреваемому. А завтра с утра, на автобусе отвезём задержанного в райцентр.
Паникёрские слухи, распространяемые по посёлку бездельниками и пьяницами, основаны на визуальном сходстве умершего Кабана… тьфу, чёрт, как там, бишь, его? Фамилию забыл! И арестованного мною преступника, — закончив говорить, участковый надел фуражку.
— Хорошо, молодец, Андрей. Настоящий разведчик! — похвалил Ефимова директор.
Старший лейтенант расплылся в улыбке. Что греха таить, приятно слышать такие слова от начальства!
— Вот ещё что, — вдруг вспомнил Грендельман — вчера Панкратыч тебя искал, очень настойчиво. Я доходчиво объяснил: дескать, участковый занят. Так вот, этот сознательный гражданин просил передать тебе срочное донесение. Правда, россказни Панкратыча больше похожи на бред сумасшедшего.
— Да, у него уже помутнение сознания наблюдалось. Хотя… о чём таком Панкратыч хотел меня проинформировать? — участковый привык реагировать на любые сигналы.
— Якобы группа лиц собирается откопать могилу упыря и забить ему в сердце кол. Примерно так. А деталей я, извини, не запомнил.
Наум Лаврентьевич намеренно не стал говорить Ефимову всё, что знал.
— Интересно, особенно в свете последних событий! Надо бы наведаться к этому Панкратычу, поспрошать. Злоумышленники известны? — старший лейтенант насторожился.
— Говорил он что-то, но я мимо ушей пропустил. Повторяю, это было похоже на приступ белой горячки. А у меня и так забот — во! — директор провёл ребром ладони по горлу.
— Что ж, проверим сигнал. Вполне допускаю, что на волне всеобщей истерии кое-кто мог решиться и на такое! Тут публика, не приведи Господи! Не уголовник — так пьяница, не пьяница — так уголовник. Контингент, одним словом, — участковый поднялся со стула.
— За Иваном я пошлю человека сейчас же, — Грендельман имел в виду доктора.
— Хорошо. Честь имею! — Ефимов вышел.
Петя прогуливался по посёлку. Он был трезвый, голова его работала ясно. Юльку сегодня с утра отправили в город. Это уже хорошо. Теперь нужно сделать самое главное — обезвредить упыря. А вот тут возникали проблемы.
Во-первых, остался невыясненным вопрос: кто решится на такое? Вчера ни к какому мнению не пришли. Васька отказался наотрез, Алан не сказал ни «да» ни «нет». Верка — девка, с неё помощи — только одни консультации.
Шурку, с его авантюрным складом характера, Петя рассчитывал уговорить. Вот и всё, вроде. Негусто союзников. Правда, у Синего на примете имелась одна подходящая кандидатура. Но её, эту кандидатуру, нужно ещё ввести в курс дела.
Вторая проблема — Панкратыч. Ну, что за человек такой! Его, можно сказать, кормишь-поишь, а он, как петух в курятнике, гадит на голову! Слил уже, или не успел ещё? Петя зарычал от злости и пнул попавшуюся под ноги консервную банку. Жестянка со звоном покатилась по обочине.
— Ты что, в футбол играешь? Какой счёт? Привет, кентуха! — Шурка выходил из магазина и открывал пачку «Космоса», прижав её гипсом к рёбрам.
— О, братан! Тебя-то я и хотел увидеть! Дай сигаретку цивильную.
При великом множестве собутыльников и приятелей, Шурка для Пети оказался единственным товарищем.
— Держи, Петруха. А чего дома не ночевал? Ни тебя, ни Панкратыча не было.
Шурка тоже обрадовался встрече. С Петей можно откровенно поговорить о чём угодно. В отличие от Васьки, к сожалению.
— Так я у Танюхи покемарил. С утра Юльку в город провожали. Алан повёз её на суслоновском автобусе, — объяснил Синий.
Товарищи присели на скамейку. Петя предупредительно поднёс спичку к Шуркиной сигарете. Потом прикурил сам.
— Хорошо, что у Танюхи, а не у Малофея какого-нибудь. Видишь, с утра трезвый, как человек ходишь, — кудрявый развалился на лавке, глубоко затянулся и стал пускать кольца.
— Шурка, разговор есть. Слышишь? — Петя решил приступить к делу.
— Угу, — практикант считал колечки.
— Ты, как, согласен? Или, забыл уже вчерашний разговор? Да брось ты эти кольца!
Синий хотел расставить точки над «ё». И покончить с этим делом — каким угодно, пусть даже самым радикальным способом.
— Двадцать два, — удовлетворённо констатировал Шурка, — ты о чём?
— Кабана откапывать! — выпалил Петя.
— А зачем? Никаких мертвецов не было. Участковый вчера вечером поймал преступника, очень похожего на Кабана. Об этом весь посёлок судачит. Сынок этой, как её… Афегеновны, что ли? Ну, той бабы, что померла на днях, — Шурка знал уже местные новости.
— Да ты чё? — обескуражено почесал затылок Синий.
— Ага. И ещё. Иван Иваныч просил передать тебе лично, что участковый в курсе. Насчёт вот этого всего. Чуешь, чем дело пахнет? — практикант выполнил поручение фельдшера.
Панкратыч, козёл ссученный! Ну, с ним будет особый разговор!
— Дай ещё штучку, — попросил Петя.
Он долго разминал сигарету, размышляя, что же делать дальше. Шурка продолжал пускать кольца.
Клавка шагала домой, честно отработав первую трудовую смену. Всё прошло без сучка, без задоринки, слава те, Господи. Эх, Ваня, Ваня! Как же тебя угораздило? Какая тварь поглумилась над тобой? Этот вопрос не давал бабе покоя. Она пыталась понять: что творится на посёлке?
Фа!!! Автомобильный гудок отвлёк Бороду от невесёлых мыслей. Сигналил пассажирский «ПАЗик», стоявший около магазина. Бывший враг её и соперник, чернявый Алан махал из водительской кабины рукой, приглашая пройти в салон. Клавка свернула к автобусу.
Она шустро заскочила в раскрытые двери, плюхнулась на сиденье:
— Уф, жара! Как делишки, Аланчик?
— С утра на вокзал ездил, девчонку отвозил к поезду. Теперь я за водителя временно!
Молодой мастер, совершенно не злопамятный, давно забыл инцидент со стрельбой. К Бороде он относился с немалой долей уважения.
— Что, из-за одной девчонки и ездил? Никаких пассажиров больше не было? — осторожно поинтересовалась Клавка.
— Ну да. Правда, по дороге подобрал попутчика. Молодой парень от подружки из комендатуры возвращался. Он сел на проходящий поезд.
Алан доверял людям, поэтому Генкино враньё не вызвало у него даже тени подозрения.
— Да, в комендатуру частенько приезжают всякие разные посетители, — согласно кивнула Клавка.
Генька уехал благополучно. Скатертью дорога! Как говорится: баба с возу, кобыле легче.
— Вот ещё новость. Участковый вчера вечером задержал опасного преступника. Убийцу и маньяка, пугавшего по ночам местных жителей. По всей вероятности, бандит уже несколько суток скрывался от правосудия на территории посёлка. Только чудом обошлось без жертв, — кавказец почти слово в слово процитировал утреннюю речь директора перед трудящимися.
— Вот это да! Молоток участковый! Да ему орден давать надо! — деланно восхитилась Клавка.
Фуфло полное! Маньяк, убийца… Сказки для крестьян. Хотя… кто-то ведь завалил Ивана? Не мешало бы, узнать подробности.
— Ладно, Аланчик, пойду я. Устала: как-никак, сутки на смене отпахала. Светику поклон.
Алан кивнул головой. Клавка вылезла из автобуса и направилась к Малофею, по ходу решив сменить маршрут.
У старого охотника дым стоял коромыслом. Самогонка «от Павлы» лилась рекой. Финансировал пьянку Борис Борисович, залезая всё глубже в долговую яму к местной спекулянтке. Он ещё не подмочил свою репутацию в глазах Павлы Сергеевны, считавшей водителя Суслонова вполне платёжеспособным гражданином.
Прижимистый Боря, встретившись ночью «на узенькой дорожке» с Кабаном, неожиданно для всех пошёл вразнос. После пяти лет полной абстиненции он запил — словно с цепи сорвался. Ни работа, ни ревнивая супруга, ни «робятишки» не могли его теперь удержать. Домой Суслонов даже не появлялся, обретаясь в основном у гостеприимного дедушки.
Двери Малофеевой избы были распахнуты настежь. Клавка удивлённо хмыкнула и прошла в дом, не постучавши.
За столом в центре восседал сам хозяин и по-стариковски мусолил беззубым ртом квашеную капусту. Перед ним стояла глубокая железная миска, наполненная данным продуктом. Малофей был не очень пьян, что называется — «в меру».
Чуть поодаль, на сундуке отдыхал молодой, но уже плешивый мужик. Около него стоял тазик, по всей вероятности, приготовленный для гостя.
Второй посетитель, Панкратыч, ковырялся в печке, тщетно пытаясь найти подходящий бычок. Плотнику было невдомёк, что все окурки припасливый Малофей собирает в специальную баночку — на чёрный день.
— Уголовный розыск! — рявкнула Клавка во всё горло.
Голова лежащего мужика резко дёрнулась и брякнулась об обитый железом угол сундука. Раздался глухой стук, потом стон. Панкратыч, словно таракан, мигом спрятался за печку. Малофей сделался белее мела.
— Что, мазурики, совсем страх потеряли? Двери нараспашку: заходи, кто хочешь, бери, что хочешь, — весело приветствовала тёплую компанию Борода.
— Дак ведь, Клавушка, нам теперя некого бояться, — пришёл, наконец, в себя Малофей.
— Выпить есть? — Клавка бесцеремонно уселась за стол.
Малофей вопросительно поглядел в сторону сундука, но гостю, похоже, не было дела, ни до чего. Плешивый охал, держась за голову. Дед принял решение.
Он выудил из-под стола бутылку и налил полстакана гостье:
— На здоровье, Клавушка.
Борода залпом выпила содержимое. Зажевала капустой.
— Рассказывай новости.
— Словили преступника. Который ходил ночью по улицам, жертв искал. Значится, теперя можно спать спокойно. Вот я и двери закрывать перестал. Кого бояться-то? Мы ведь уж, грешным делом, думали, что мертвец из гроба приходит, кровь пить. Оказалось, нет — маньяк это. Боря, — дед кивнул на плешивого страдальца, — ночью с ним нос к носу столкнулся. А ещё, Панкратыча душегуб чуть не убил, да и я смерти чудом избежал. Теперь убивец сидит в камере.
— Когда приняли злодея? — поинтересовалась Клавка.
Малофей сощурил один глаз:
— В половину одиннадцатого вчера вечером, участковый взял его. Крику было — на весь посёлок! Я ищо на часы посмотрел, как чичас помню.
Клавка закурила. Панкратыч из-за печи с испугом поглядывал на гостью, когда-то им собственноручно закопанную в землю. Вроде, живая! Он осмелел настолько, что вылез из укрытия и стал жадно принюхиваться, поводя длинным носом. Курить хотелось ужасно.
Наконец, бывший плотник решился:
— Не найдётся лишней папироски, а?
— Лишней — нету! — отрезала Клавка, мимоходом глянув на просящего.
И тут она признала Панкратыча! Борода повернулась к попрошайке всем корпусом, чуть прищурив глаза.
— Как я тебя сразу-то не приметила, фуцан? Стоять на месте!
Бывший плотник изрядно струхнул. Колени его задрожали, челюсть отвисла. Панкратычевы глаза стали бегать, выискивая пути отхода.
— Клавушка, это Павлик, Петин дружок, — попытался разрядить обстановку Малофей.
Вдруг неожиданно распахнулась дверь. На пороге стоял Петя Синий. Сзади за его спиной маячила кудрявая голова. Не здороваясь с присутствующими, Петя подскочил к Панкратычу и ткнул его кулаком в нос. Предатель с воем схватился за лицо.
— Сука, стукач! Порву падлу! — Синий схватил миску со стола и грохнул её об голову соседа.
Присутствующих обдало кислым рассолом, закуска разлетелась по всей избе. Панкратыч повалился на пол и заскулил, словно побитый пёс. Из пробитой головы его текла кровь, на ушах висела капуста.
Дед Малофей, беззвучно съехав под стол, исчез там. Боря перестал охать. Шурка смущённо топтался в дверях, не ожидая от Синего подобной прыти.
И лишь Клавка невозмутимо взирала на экзекуцию. Она справедливо полагала, что за Панкратычем имеется серьёзный косяк. Прилюдное наказание — вещь серьёзная.
Впрочем, Петя не замедлил просветить присутствующих:
— Эта крыса вчера заложила нас участковому. Подслушала у дверей, о чём мы трём, и сразу же ломанулась! Эх, Панкратыч, не был ты на «малолетке»! Уже ходил бы дырявым и кукарекал!
— Всё, хватит, не трогай Павлика! Петруха, здесь тебе не «малолетка». Вставай, касатик, на табуреточку присядь. На вот, папироску, — проявила вдруг неожиданную доброту тётка.
Она быстро сообразила, что пора уже защитить длинноносого. Глядишь, конфликт дойдёт до участкового. Вот Клавка и наберёт очков перед властями!
Панкратыч, держась за голову и всхлипывая, уселся на табурет. Малофей, уже к тому времени материализовавшийся, обвязал голову страдальца грязной тряпкой. Инцидент можно было считать исчерпанным.
Тем временем, Суслонов, заметив Шурку, поспешил к «корешу». Но, нечаянно попал ногой в блюдо, сразу, же предательски поехавшее на капустном рассоле.
Боря с размаху хряснулся на пятую точку и взвыл от боли. Сегодня ему положительно не везло!
— А это что за потерпевший? — недоумённо уставилась на Суслонова Клавка.
Она признала того фраера, чьи карманы когда-то обчистила, но виду не подала.
— Борис Борисыч. Водитель автобуса, известный человек в посёлке, — представил гостя Малофей.
— Борька, одноклассник мой, — пояснил, в свою очередь, Петя. Потом добавил, обращаясь уже к Суслонову — что, дружок, запил? А помнишь, как меня склонял по-за глаза? Не судите, да не судимы будете. Вот так-то, Бориска.
— Не было такого! Ой, как копчиком стукнулся! Чего, Кудря, лыбишься? Да, запил я! Дак ведь, причина была уважительная! Чуть не погибнул среди ночи!
Глаза Суслонова были полны пьяных слёз, надрывный голос переходил временами на фальцет.
— Как же так получилось, а, милый? — сделала жалостливое лицо Борода.
— Малофей, налей! — потребовал уважаемый гость.
Дед плеснул порцию в мутный стакан. Боря выпил спиртное за один глоток. Потом, выпучив глаза, стал хватать ртом воздух. А через три секунды он уже рыгал в тазик, вовремя подставленный услужливым хозяином.
— В натуре, потерпевший, — констатировала Клавка.
— Да, потерпевший я, — плаксиво отвечал Суслонов, оторвавшись от тазика, — можно сказать, сплошь и рядом потерпевший! Семью порушил, работу потерял, права где-то «посеял». А ещё — без часов остался. «Командирских». Уж, как я их берёг! Единственная память о друге.
Синий открыл рот. Чего такое выплетает Суслон? Врёт и не краснеет! Эти часы два года назад продал Боре одноклассник, Гришка Сопля. За пол-литра водки. Уж больно опохмелиться тогда Сопле хотелось, вот и притащил отцовские котлы на продажу. Старые часы, не с войны ли ещё — качественные.
Петя хорошо знал эту историю, потому как в то время кентовались они с Гриней — вместе водку жрали. Обижался тогда Гришка на одноклассника: говорил, мог бы и побольше дать, жмот, за такие часики. А потом, в тот же год, утонул Сопля по пьяному делу. Невелик друг Суслон был — ни разу даже на пузырь не дал безвозмездно!
Но Клавка всех подробностей, конечно, не знала. Ей стало жаль потрёпанного фраера. Ведь, в какой-то мере, она тоже была виновна в бедах несчастного терпилы.
Борода достала из-за пазухи «командирские» часы:
— Не эти будут?
— Дай-ко, — Боря протянул руку и вгляделся в треснувшее стекло циферблата, — кажись, мои. Точно, мои и есть! Где взяла?
— На дороге нашла, хе! Валялись в пыли, чуть не наступила на них. Хорошо, что вовремя заметила, — не моргнув глазом, ответила Клавка.
— Обронил по пьяни, видать. Стёклышко, правда, треснуло. Да и не ходят, вроде? Отвезу в мастерскую, там починят. Спасибо тебе, тётка, — Суслонов сунул часы в карман штанов.
— Спасибо в карман не положишь. Гони флакон! — Бороде не понравилось то, что Боря назвал её тёткой.
Водитель автобуса не стал спорить. Он дрожащими руками накарябал записку и подал её хозяину. Малофей, в свою очередь, отправил за самогонкой Панкратыча, предварительно налив гонцу полстакана — «на ход ноги».
Петя к тому времени уже успокоился. Он обратился к Бороде, нервно кусая губы:
— Клавдия, поговорить надо. Наедине.
— Так пойдём на крылечко, покурим. Заодно и кислородом подышим, уж больно воздух здесь тяжёл, — подмигнула Клавка.
Приятели вышли на двор.
Действительно, дух в Малофеевой избе стоял — хоть святых выноси. Хозяин понял намёк и, кряхтя, принялся наводить порядок. Он раскрыл настежь окна, чего не делал уже лет пять. Потом дед вытащил из-за печки голик и стал заметать с полу капусту.
— Чего сидите без дела? — прикрикнул Малофей на гостей, — Боря, посуду за собой выплесни. А ты, молодой, сползай в погреб, да наложи там, из кадушки, ещё одну мисочку на закусь. Эта-то, вишь, рассыпалась.
Суслонов сделал вид, что не расслышал слов хозяина, и принялся охать с новой силой. Шурка же без возражений полез в подпол.
Клавка с Петей, сидя на завалинке, беседовали уже минут пятнадцать. Говорил, в основном, Синий. Борода внимательно слушала.
— Ну, вот, пожалуй, и всё. Я кубатурю так: участковый со своим задержанным — это шняга. Никакой убийца, будь он хоть трижды маньяк, во снах являться не может. Кишка тонка. И ещё. Сегодня ночью Кабан к Танюхе опять пришёл. Как наяву. Сказал, что, мол, недолго осталось ждать — и тебе, и твоей доченьке. Никуда вы, говорит, сестрица, от меня не денетесь.
Петя закончил говорить. Он заново прикурил потухшую папиросу и сделал несколько глубоких затяжек, допалив до бумажного мундштука.
— Я вот, не пойму одного. Причёмздесь тётка Клава? — поставила вопрос ребром баба.
— А кто тебя в могилу уложил? Не я, и не Панкратыч. Можешь поквитаться. Забить кол в сердце, — Синий невесело ухмыльнулся.
Борода задумалась. Она вспомнила часы на руке Шрама. Стрелки показывали пятнадцать минут первого. Время гибели Ивана. А Малофей божится, что участковый арестовал маньяка в пол-одиннадцатого вечера. Да и плешивый то же самое утверждает. Значит, кто-то другой вырвал горло Шраму? Чем чёрт не шутит, может быть, в натуре, Кабан стал упырём и вылезает по ночам из могилы! Всякие непотребства в жизни случаются.
— Что предлагаешь? — Борода закурила сама и выдала Пете очередную папиросу.
— В двух словах: откопать могилу и воткнуть в сердце кол. Эдак мы кончим Кабана, — Синий был настроен решительно.
— Кто в теме? — уточнила баба.
— Ты, я, Верка с комендатуры. Она, вроде как, шарит в этом вопросе. Ну, типа, знает всё. Когда могилу откапывать, куда кол втыкать… Ещё, Шурку думаю подтянуть. Парнишка толковый, язык за зубами держать умеет, — перечислил по пальцам Петя.
— Кудря? Да, нормальный пацан. Может далеко пойти, — хмыкнула одобрительно Клавка.
— Больше никого не хочу посвящать. Сама понимаешь, дело стрёмное, — Синий задумчиво ковырял землю носком кеды.
— Участковый ваш — бетонный лоб. С таким не договоришься, если заметёт. МУсора остерегаться нужно, — обозначила вероятную опасность Борода.
— Это да. Андрюша Ефимов — с детства идейный. Помню, ещё пионером сопливым был, а уже активность проявлял несусветную: то на макулатуру всю школу гоношить начнёт, то металлолом какой-нить замутит.
Потом в военное училище поступил. Говорят, что ещё звёздочки получить не успел, а уже рапорт накатал, торопыга — в горячую точку, выполнять долг интернациональный. Ну, отправили его туда, пошли навстречу, так сказать! Назад инвалидом вернулся.
Из армии Ефимова комиссовали, как негодного по состоянию здоровья. Голодал бы сейчас на копеечной пенсии, контуженный. Спасибо Грендельману, да Иван Иванычу: один похлопотал в райкоме, второй справочки медицинские выправил-подправил. Взяли в ментовку Андрюшу, с грехом пополам, — рассказал вкратце биографию участкового Петя.
— Автоматчик! — сплюнула со злостью Клавка. Она не забыла, как жёстко «принимал» её участковый.
Кряхтя, выполз на свет Божий Суслонов. Боря выплеснул содержимое тазика прямо с крыльца и, не удосужившись сполоснуть посудину, вернулся в дом.
Прогремел вёдрами Шурка. Капусту из подполья он уже достал, но теперь Малофей захотел воды. Парень спорить с дедушкой не стал и отправился на колодец. Помочь пожилому человеку — святое дело!
Наконец-таки, вырулил из-за угла Панкратыч, с двумя бутылками в руках. Собеседники замолчали. Пропустив вперёд себя плотника, они направились в избу.
Суслонову удалось отозвать Шурку в сторонку:
— Кореш, дело есть. Тока — никому ни слова, идёт?
Услыхав слова «уважаемого» посетителя, Клавка насторожилась. Что там за тайны у плешивого? Борода, обойдя Борю сзади, неслышно подтянулась поближе к «корешам». Шурка заметил её маневр, но не придал этому значения.
— Говори.
— Короче — промблема, Кудря. Боюсь домой появляться. Заболел я. Ну, не совсем заболел, а как это сказать… В общем, букарахи у меня появились. Чешусь! — пожаловался практиканту Боря.
Клавка, не удержавшись, фыркнула. Суслонов живо обернулся, но Борода успела спрятаться за печку. Тем временем присутствующие замолчали.
Однако водитель автобуса не обратил на это внимания:
— Не знаешь, как вывести насекомых? Всё мудьё себе исцарапал!
Расчувствовавшись, Суслонов повысил интонации и почти уже кричал. Таким образом, интимная проблема Борис Борисыча стала достоянием общественности.
— Ты что, у меня в избе инфекцию разносишь, зараза?! — взъярился Малофей. В своё время переболев сифилисом, он страсть как боялся венерических заболеваний.
Борис Борисыч испуганно вжал голову в плечи, поняв, что тайна его стала секретом Полишинеля. Какой позор, стыдобища!
Однако Борода не усмотрела в Бориной напасти ничего предосудительного. Всякое в жизни случается!
— Тихо, старый, — для начала цыкнула на хозяина Клавка. Потом повернулась к Суслонову. — Твоих блошек на раз-два вывести можно!
— Как? Тётка, помоги, я в долгу не останусь! Кудря, кореш мой, подтвердит!
Шурка, с трудом сдерживаясь от смеха, молчаливо кивнул головой. Петя с интересом наблюдал за представлением.
— На литру найдёшь? — ухмыльнулась Клавка.
— А то!
Борода повернулась к хозяину и, неожиданно прихватив его за бороду, поинтересовалась:
— Скажи-ка мне, дедушка, не найдётся ли у тебя в хозяйстве дихлофосу?
— Был где-то! Хочу вот тараканов потравить, да всё не соберусь никак, — непонимающе отвечал старик, скривив от боли физиономию. Никак, симпатию выражает молодуха?
— Тащи сюда. А ты, касатик, покамест побрил бы хозяйство у себя в штанах, — Борода взялась лечить Борину «инфекцию».
— Чем поскрестись-то? — спросил Суслонов обескуражено.
— Дед, пошукай по сусекам. Может, мойку найдёшь?
Малофей кивнул трёпаной бородой и исчез в сенях. Скоро он вернулся. Борис Борисыч получил в пользование от хозяина бутылочку «Дихлофоса», а так же порыжелый от ржавчины, бритвенный станок.
— Лезвие, правда, не очень. Но ты его не выкидывай, как поброешься. Мало ли, пригодится ишо по хозяйству — карандаш какой наточить…
Боря выпил полстакана и, прихватив с собой кусок хозяйственного мыла, вышёл вон.
Петя кивнул Шурке:
— Разговор есть, кентуха.
Практикант отставил в сторону стакан с чаем и встал с табурета. Борода поднялась следом. Все втроём они отправились во двор.
На улице Клавка стала крутить по сторонам головой:
— Куда сквозанул этот потерпевший? Не дай Бог, услышит базар!
— Да уж! Вся деревня в курсах будет, за чего мы тут тёрли! — согласился с ней Петя.
Предусмотрительная баба решила, во избежание нежелательных казусов, осмотреть Малофеевы угодья. Она пошла вдоль дома, заглядывая буквально под каждый куст. Наконец, Борода обнаружила Борис Борисыча — на задворках избы, около выгребной ямы.
Сняв штаны, водитель Суслонов усердно мылил мошонку. Подле Бори находилась большая кружка с водой и бритвенный станок. Судя по всему, процедура только начиналась.
Клавка облегчённо махнула рукой:
— Пойдём, братки, терпила занят.
Уселись на завалинке, с другой, противоположной, стороны избы. Здесь их никто не мог подслушать.
— Шурка, мы порешали — будем откапывать упыря. Уже замётано и обсуждению, как говорится, не подлежит. А тебе я задаю прямой вопрос: подмогнёшь своему кенту, или нет? Если откажешься — без обид. Но твоё участие было бы очень кстати, — Петя не стал ходить вокруг, да около.
— Кхе, а как же участковый? — спросил озадаченно кудрявый.
— Ты боишься Ефимова? Да, дело это серьёзное, и я, можно сказать, вовлекаю тебя в преступление. Но, при самом гадском раскладе, на зону уйдём мы с Клавдией, а тебе дадут, максимум, «условку». Повторяю, это в худшем случае, — Синий излагал свои мысли предельно чётко.
— Нет, я не об этом. Участковый взял преступника, всё выяснилось. Упырей никаких нет. Зачем же тогда вскрывать могилу?
— Да туфту гонит мусор, — вступила в разговор Клавка, — себе звёздочку пытается выхватить, только и делов. Уж поверь мне, старой волчице — здесь дело нечисто!
— Я не против. Только что, невелика помощь с однорукого, — вздохнул горько практикант.
— Копать тебя никто не заставляет. На стрёме постоишь, — подмигнула Борода.
— Что ж, договорились. Кто ещё будет? — Шурку не пришлось долго уговаривать.
— Верку хотим подтянуть. Ну, ту, что с комендатуры. И всё!
Синий поднял над головой палец, подчёркивая этим важность сказанного. Клавка согласно кивнула. Шурка понял, что затея более чем серьёзна.
А Верка-то — до чего упёртая… Кстати, практиканту она всё больше нравилась. Симпатичная девка!
И тут вдруг парень вспомнил про крест с зеркалом! Их ведь тоже нужно закопать — так, кажется, говорила Вера?
— Петруха, крестик помнишь? В могилку его надо бы положить, к Кабанчику.
— Что за крест? Где взяли? — подозрительно спросила Борода.
— У Павлы купили. За тридцатку, — быстро ответил Шурка и незаметно подмигнул стушевавшемуся Пете.
Клавку это объяснение устроило. По крайней мере, больше вопросов она не задавала.
— Ну, что ж, договорились. Как соберётесь — маякните, — постепенно кудрявый перенимал лексикон своих приятелей.
Оставалось только ввести в курс дела Веру. Что и решено было сделать сегодня же.
Пока Суслонов брился, «приговорили» почти всю самогонку. Малофей, хорошо окосевший, упорно пытался облапать Клавку, сидевшую рядом. Борода не обращала внимания на старика. Лишь один раз, когда хозяин совсем уже перешёл рамки приличий, она шутя отодрала деда за бороду. Малофей сомлел от счастья.
Бедолага Панкратыч потихоньку закемарил на сундуке, иногда прерывисто всхлипывая во сне.
Наконец, появился Боря:
— Теперь чё делать?
Суслонов кривился от боли. По видимости, нелегко далось ему бритьё ржавым дедовским станком!
— Сейчас побрызгай хорошенько между ног. Да не жалей дихлофоса! — приказала Клавка.
Боря ушёл за печку. Там он спустил до колен штаны, а потом обильно полил ядовитым раствором бритую мошонку. Через секунду водитель автобуса взвыл благим матом.
— Ааа, горю!!! Всё, конец мне! Ой, мамочки! Ой, ой, ой!!!
Суслонов прыгал по избе, забыв надеть штаны. Вскоре он уже катался по полу и визжал от нестерпимой боли.
— Да что ты, нежный-то какой! — сплюнула презрительно Клавка.
— Слушайте, вдруг, у него там всё отгорит? — растревожился не на шутку Шурка.
— Кореш, помоги, ааа!!!
Из Бориных глаз ручьём текли слёзы. Практикант, забыв про недопитый чай, вскочил со своего места.
— Малофей, у тебя есть корыто какое-нибудь?
— Ак, лохань в огороде, — испуганно отвечал дед. Ещё не хватало, чтобы «уважаемый» гость здесь окочурился!
Шурка схватил только что принесённые вёдра и кинулся к выходу. Боря, держась за промежность, с плачем поспешил за ним. Вскоре вопли утихли. Лишь тяжёлые стоны раздавались из сеней. Борис Борисыч плюхнулся в лохань — отмокать в студёной воде.
Вера стояла на раздаче. Обеденное время заканчивалось, народу в столовой оставалось немного. Девушка задумалась, помешивая черпаком остатки каши в котле.
Эх, Вася, Вася, потомственный интеллигент! Симпатичный, умный мальчик. Замуж за такого — как за каменную стену. Не загуляет, не предаст. Но — очень много «но».
На первый взгляд кажется, что характер у мальчика мягкий, податливый. Однако это не так. Себе на уме парень. Хороший, красивый, воспитанный — но… не Шурка-детдомовец, одним словом. А тот простой, как на ладони весь. Хи-хи, Шурка-Кудря!
— Ой, заулыбалась! Чего там у тебя — каша со смефуёчками? — от размышлений девушку отвлёк игривый вопрос Клавки.
— Хочешь, наложу? Тоже повеселишься, — не полезла за словом в карман Вера.
— Благодарствую, я пообедала, капусткой квашеной. До сих пор отрыгается — изо всех дырок сифонит! — похлопала себя по пузу Борода.
— Так чайком запей! Бесплатно налью, — рассмеялась повариха.
— Уже запила. Молочком, от бешеной коровки, — осклабилась в ответ Клавка.
— Главное, чтобы желудок выдержал, — Вера бросила черпак.
— Он у меня, что у страуса — гвозди переварит. Верунчик, базар есть. Потолкуем? — перешла к делу баба.
Девушка вышла из-за раздачи, вытирая фартуком руки. Клавка тут же повлекла её в дальний угол.
— На делюгу подписываешься?
Вера ничего не ответила, а лишь подняла вопросительно чёрные, что вороново крыло, брови. Борода сглотнула слюну.
— За Кабана толкую. Распотрошить могилку пора уже, — Клавка с трудом перевела мысли в нужное направление.
— Вот ты о чём! Да, был у нас такой разговор. Но на дворе двадцатый век, в упырей никто не верит. А теперь, когда наш доблестный участковый скрутил душегуба — тема вообще закрылась, я полагаю, — пожала плечами девушка.
Ох, и плечики у тебя, девка! А щёчки — кровь с молоком! Молодость, молодость, э-хе-хе…
— Да шляпа всё это! — Борода отвела в сторону взгляд, — мусор порожняк гонит, стопудово. Короче, в деле — Петруха, я и Кудря. Ты с нами?
— Шурка? — не поверила своим ушам Вера, — он же зубоскалил больше всех!
— Кудря — в деле, — повторила Борода, — ну, а ты как, идёшь?
— Ну, если даже Шурка согласился, то мне грех отказываться! — снова рассмеялась черноокая красавица.
— Участковый завтра с утра собирается арестованного в район везти. Вот мы и займёмся Кабаном, пока мусор в отлучке. Давай, в пять утра, чтоб ко мне, то есть — к Прохору… как штык! — Клавка постучала себя по запястью.
— Хорошо, уговорила. На завтра возьму отгул. Всё, мне пора.
Девушка поспешила на раздачу — к котлам с кашей и шкворчащим котлетами противням.
— Повезло очкарику, — пробормотала вполголоса Борода.
— Что? — повернулась Вера.
— Не опаздывай, говорю, — почти нежно крикнула Клавка.
Ух, Верунчик! Реснички-бровки-грудка-плечики… Борода вздохнула и пошла на выход.
Ранним утром компания, состоящая из четырех человек, выдвинулась от Прохорова дома, по направлению к кладбищу. Впереди, раздвигая гигантские лопухи, с мешком за плечом, шагал Петя: он выбирал наиболее безопасный маршрут, минуя основную дорогу. За Синим, с лопатами на плече, продвигалась Клавка. Борода зорко осматривалась по сторонам — дело-то предстояло серьёзное!
Позади основных сил, след в след за ними, шли Вера и Шурка. Кудрявый ещё толком не проснулся — он, то и дело, зевал во весь рот, за что получал под бок несильные тычки от девушки.
— Ты что делал ночью? К Вике уже и дорогу позабыл, — журила с улыбкой практиканта Вера.
— Кино смотрел по телику допоздна. А что Вика? У неё муж есть, а я так, с боку припёку, — отвечал беззаботно Шурка.
— Ты хочешь серьёзных отношений? — игриво прищурилась девушка.
— А как же! Чтобы не только кормила, но и ещё что-нибудь… такое!
Шурка провёл одной рукой по воздуху, изображая женскую фигуру. До чего же иногда мешает гипс!
— Ах ты, малолетний негодяй! — собеседница снова ткнула парня под бок.
— Ой, больно, — притворно схватился за рёбра практикант, — и никакой я не малолетний, кстати. Мне уже, три месяца, как восемнадцать стукнуло.
— Извини, не знала. Большой и взрослый. По крайней мере, вино пить умеешь не по-детски, — съязвила, не удержавшись, Вера.
— Я уже давно не употребляю. Эти вон, — кудрявый кивнул на впереди идущих, — глушат, а я — нет!
— Молодец, хороший мальчик, — девушка взяла Шурку под ручку.
Группа приблизилась к мостику. До кладбища оставалось совсем немного. Перед самой развилкой они остановились.
— Кудря, оставайся здесь, на шухере постоишь. Если что, свисти. А ты, Верунчик, с нами пойдёшь. Будешь, э… консультировать, вот, — как обычно, Клавка взяла на себя руководство.
— У меня опыта нет в подобных делах. Я и так всё рассказала.
Заметно было, что Вера чувствовала себя не в своей тарелке. Она очень не хотела идти дальше.
— Что ты говорила, то все мимо ушей пропустили. Заново напомнишь, — Борода настаивала на своём.
— Мы быстро управимся, — попытался успокоить девушку Петя.
Он тоже с утра нервничал, поэтому перед «мероприятием» выпил вина. Вместе с Клавкой, впрочем.
— Лучше, чтобы Вера оставалась на мостике. Вы, как могилу откопаете, цинканёте. Она сбегает к вам, всё расскажет-покажет по-быстрому, и снова сюда вернётся. Подозрительно, если я один буду здесь торчать, как пенёк. А с девушкой — очень даже правдоподобно, натурально, — внёс своё предложение Шурка.
Вера с благодарной улыбкой посмотрела на практиканта. А, может быть, в этом взгляде было что-то ещё? У Шурки ёкнуло сердце.
— Ай, Кудря, хитрец! — прищурившись, ухмыльнулась Борода.
— Я же тебе говорил, что у Шурки не голова, а Дом Советов! Криво не насадит! — подмигнул «кенту» Синий.
— Добро, наблюдайте здесь, — решила Клавка, — Кудря, чтоб ушки на макушке!
Молодёжь осталась на мостике, а «старшее поколение» отправилось выполнять основную работу.
Ефимову ещё с вечера позвонило начальство и строго-настрого приказало: задержанного, ввиду его исключительной опасности для общества, в район самостоятельно не везти, а содержать под строгой охраной до прибытия конвойных. Вертолёт с солдатами прибудет ориентировочно к обеду.
Участковый усилил охрану, поставив возле дверей в камеру дружинника с двустволкой. А ещё, для пущей безопасности, он надел на подозреваемого наручники.
Приняв меры предосторожности, старший лейтенант решил разобраться с Панкратычевым донесением. Он оседлал служебный мотоцикл и отправился на поиски горе-плотника.
Дома Панкратыча, естественно, не оказалось. На стук в дверь вообще никто не открыл. Но настырный Ефимов долбился до тех пор, пока не отворила соседнее окно комендантша.
— Никого нет, Андрюша! Васька на работу ушёл, Кудря тоже с утра куда-то смылся, а Петя с Панкратычем уже несколько дней, как дома не ночуют.
— У Малофея Панкратыч! Водку пьянствуют вместе с Сусликом, в рот их драть! — раздался из глубины квартиры голос комендантского мужа.
Жилище Малофея давно состояло на учёте у местного стража закона. Что ж, пора нанести к нему визит. Участковый вежливо поблагодарил граждан и затарахтел, удаляясь.
Шурка с Верой торчали на мостике, имитируя влюблённую парочку. Солнышко уже поднялось, но над водой ещё клубился лёгкий туман. Первые птички несмело чирикали — словно спросонок прочищали горлышки.
— Хорошо-то как! — Шурка зажмурил глаза от удовольствия.
— Было бы хорошо, если б не было так плохо, — Вера не разделяла лирического настроения парня.
— А чего плохого? — искренне недоумевая, возразил практикант.
— Мы зачем сюда пришли? Или, тебе кажется, что всё это пустяки? Боже мой, раскапывать могилу! По моей, заметь, инициативе! Господи! — девушка всплеснула руками.
— Ну и что? — Шурка оставался невозмутим, — это же нужно для дела! Для всеобщего блага, можно сказать. Чтобы упырь кровь не пил, чтоб людей не убивал! Ты сама примерно так говорила.
— Говорить, это одно, — тяжело вздохнула Вера, — а делать… Я даже не представляю, как сейчас буду смотреть на покойника. Он мне всю жизнь потом будет сниться!
— А ты не ходи туда. Скажи мне, что делать надо. Я сам братву и проконсультирую! Заодно посмотрю, как Кабана будут мочить. Покойника убивать! Интересно даже, — хихикнул парень.
«Этот урод заслужил такое к себе отношение. Как говорится, по делам вашим аз воздам!» — вдруг вспомнились Шурке Петины слова. Прав Петруха, стопудово! Нельзя людей убивать безнаказанно.
Ефимову отворил сам хозяин. Вначале из дверей высунулась всколоченная трясущаяся борода, потом появился и её обладатель. Потянуло застоялым перегаром. Малофей, облачённый в тёплую овчинную безрукавку и валенки, несмотря на тёплое солнечное утро, дрожал, как осинка.
— Дедушка, какой ты пример молодёжи подаёшь! Смотреть стыдно! А ещё ветеран войны! — вместо приветствия участковый принялся корить непутёвого фронтовика.
— Дак, я ить не пил долго, Ондрюша! Пока Борис Борисыч в гости не зашёл. А потом, вот, Панкратыч пожаловал, — точно первоклассник, начал оправдываться Малофей.
Участковый, не дожидаясь приглашения, прошёл в избу. Старик поспешил за ним.
В доме у Малофея творилось чёрт-те что. Эскадрильи жирных мух барражировали на бреющем полёте, наполняя избу монотонным жужжанием. Отвратный запах бил в нос и вызывал рвотный рефлекс.
Стол, ввиду наплыва посетителей временно перемещённый в центр «залы», походил на помойку. Корки, окурки, заляпанные до непрозрачного состояния стаканы и даже бутылочка с надписью «Дихлофос» — чего только на нём не было! В миске, предназначенной для закуси, пошевеливал усами, примеряясь к капустным остаткам, громадный рыжий таракан.
Гости устроились — кто, где смог. Панкратыч прикорнул на полу и совершенно слился с интерьером. Участковый поначалу его даже не заметил.
Суслонов отдыхал всё на том же сундуке. Со вчерашнего вечера Павла перекрыла «уважаемому человеку» кредиты. Малофей начал всерьёз задумываться — как бы повежливее спровадить с глаз долой потерявшего уважение гостя. Пора и честь знать, в самом деле!
— Эх, дед! — строго выговаривал между тем хозяину милиционер, — тебе, как ветерану войны, государство платит повышенную пенсию. Целых… сколько?.. семьдесят рублей! Кому ещё из стариков дают такие деньжищи? А ты пьёшь! Можно сказать, обманываешь доверие государства! Тьфу, стыдобища! Посмотри, во что избу превратил! Срам! У моих поросят в свинарнике чище, честное слово!
Малофей соглашался с каждым словом участкового и покаянно тряс бородой:
— Не пью уже, Ондрюша, не пью! А избу прямо сейчас в порядок приводить начну.
Что здесь делает Суслонов? Ак, спит. Не гнать же на улицу человека? Хотя, надоел хуже горькой редьки!
Забери ты его от меня, уведи Христа ради! Как это, некогда? А мне он тут пошто? Ты власть, или кто? Вот и забирай его! Давай, буди сам!
— Подъём, гражданин Суслонов! — участковый потряс Малофеева гостя за плечо.
Но водитель-профессионал не реагировал. Он спал сладким сном младенца, насосавшегося материнской титьки.
Вдруг послышалось кряхтенье! В куче тряпья, наваленного возле печи, Ефимов опытным глазом разведчика обнаружил демаскировавшуюся фигуру. Ага, да это же Панкратыч.
— Суслон не встанет. Он пьяный уже, — бывший плотник смотрел на милиционера одним, целым глазом.
Борис Борисыч сегодня оставил собутыльников без спиртного. Случилось это следующим образом.
Панкратыч сходил с раннего утра на промысел и насобирал целую сумку пустых бутылок, а так же полкармана окурков, заметно подняв этим действом свой авторитет в глазах Малофея. По совету хозяина, экс-плотник отнёс добычу к Павле Сергеевне.
Набожной кастелянше пустые бутылки требовались всегда — для успешного ведения бизнеса. Поэтому алчная тётка почти без торга произвела сделку, на которой настаивал Панкратыч. В обмен на стеклотару Павла выдала страждущему посетителю целый литр самогонки, правда, безбожно разбавленной.
Отоваренный гость вернулся к Малофею. Боря же преспокойно спал, не ведая, что соратники его провернули дело.
Пошушукавшись меж собой, компаньоны Суслонова будить не стали. Водителя автобуса, не один декалитр вина выпоившего своим собутыльникам, решили элементарно кинуть.
Сказано — сделано. Одну бутылку хозяин припрятал за печку, а вторую заговорщики начали потихоньку распивать во дворе.
Но Суслонов не дремал! Уже с полуночи водитель автобуса не смыкал глаз — без спиртного сон не шёл. Он лежал на сундуке и потихоньку трясся в похмельном ознобе, укрывшись с головой драным пледом.
Борис Борисычу, несмотря на свою тугоухость, удалось раскусить подлый замысел так называемых товарищей. Крайне оскорблённый в своих чувствах, он отплатил интриганам их же монетой. Дождавшись, когда собутыльники покинут избу, «уважаемый человек» выкрал бутылку из заначки хозяина, а потом влил в себя её содержимое — прямо из горлышка, за рекордно короткое время. Восстановив справедливость, Боря преспокойно улёгся спать.
Водитель автобуса не видел потом, как сокрушался Панкратыч и плевался, матерясь, Малофей. Суслонов пребывал в прострации — на зависть своим дружкам.
— Эге, на ловца и зверь бежит! Ты мне нужен. Разговор есть.
Участковый до времени оставил в покое Борю. Пора с этим Панкратычем навести ясность.
— Слушаю!
Бывший плотник, как мог, встал по стойке «смирно». Это понравилось старшему лейтенанту, дисциплину любившему в принципе.
— Кто тебе синяк поставил? — начал допрос Ефимов.
— С соседом поскандалили, — отрапортовал Панкратыч.
— С Петей, что ли? Бутылку не поделили? — хмыкнул милиционер.
— Никак нет! Я пытался его отговорить от противозаконного действия. Могилу вскрывать Петя удумал!
Панкратыч не забыл, как больно колотил его намедни Синий. Пришла пора поквитаться за синяк!
— Когда, в какое время? — участковый сразу же стал серьёзным.
— Не знаю. То ли, завтра. То ли, сегодня… А может, вчера. Забыл я, — заюлил вдруг горе-плотник.
— Ясно, — обрубил Ефимов.
Полоумный. Нет, никогда уже не станет Панкратыч нормальным, полноценным советским гражданином! Тьфу! Старший лейтенант прекратил дознание.
Он снова взялся будить Суслонова. Но водитель автобуса не желал просыпаться. «Уважаемый человек» не реагировал ни на похлопывание по щекам, ни на потирание ушей. Вот, незадача!
Участковый задумчиво почесал кончик носа, а потом, махнув обречённо рукой, закинул недвижимое тело прямо с сундука себе на плечи. Одобрительно забубнил что-то в спину Малофей.
Милиционер вынес Борис Борисыча на белый свет и бережно погрузил в мотоциклетную коляску. Пообещав на прощание хозяину устроить вскорости «весёлую жизнь», участковый укатил по направлению к Бориному дому.
Там он сдал пропажу супруге, с рук на руки. Суслонов, сам того не подозревая, вернулся в родные пенаты.
А старший лейтенант решил проехаться до кладбища. Проверить надобно — всё ли там в порядке?
Петя с Клавкой в течение часа докопались до гроба. Оба они к тому времени изрядно выдохлись, но о перекуре не могло быть и речи. Требовалось закончить это дело как можно скорей.
— Хватаем ящик, — скомандовала Клавка, — раз-два, взяли!
Напрягаясь из последних сил, они вытащили гроб наверх. Петины глаза вылезали из орбит, он сипло дышал. На спине его и подмышками расплылись тёмные пятна. Клавка тоже утирала пот со лба.
— Пора Верку звать. Хватит ей там с Кудрей любезничать. Сходи за девкой, Петруха, — Борода выкарабкалась из могилы и подала руку Пете.
Синий, взбрыкивая ногами, выскочил на поверхность. Клавка уселась на свежую кучу, достала из-за пазухи пачку «Беломора». Подельники закурили, с наслаждением пуская дым.
— Иди, иди, Петруха! Нету у нас времени, — поторопила напарника Клавка.
Спрятав в рукаве дымящуюся папиросу, Синий исчез в кустах. Борода осталась один на один со своим врагом.
Участковый пытался завести мотоцикл. Ну, что за техника такая! Ехал-ехал, и вдруг перестал. Заглох прямо на дороге. Бензин, вроде, есть в баке, чего не хватает этому драндулету? Всякий раз, когда ломалась его ненадёжная техника, старший лейтенант с ностальгией вспоминал армейские «бэтээры»: вот это машины были! А тут — плакать хочется. Ефимов с досады чесал затылок.
— Доброе утро, товарищ старший лейтенант! — из автобуса, остановившегося напротив, белозубо улыбался новый водитель.
— Привет, Алан. Не поможешь колымагу отремонтировать?
Участковый ни черта не смыслил в устройстве мотоциклов. Да и вообще, с техникой на «ты» Ефимов никогда не был.
— Попробую. Я же всё-таки механик! — осетин выскочил из салона.
Милиционер вздохнул с облегчением. Съездить поскорее на кладбище и всё, хватит мучиться. Тарантас — на прикол! Пешком сподручнее. Тем временем, новоявленный помощник достал ключи из мотоциклетного «бардачка» и уже выкручивал свечу.
— Так, искра есть. Посмотрим карбюратор, — пробормотал Алан.
Милиционеру эти слова ни о чём не говорили. Карбюратор, генератор… Ефимов ждал результата.
Минут через пять молодой механик закончил ремонт. Он удовлетворённо кивнул головой и стал складывать назад ключи.
— Готово?
— Можно заводить! — парень уже вытирал тряпкой руки.
— Так быстро? — не поверил старший лейтенант.
Алан без слов лягнул ногой рычаг. Мотоцикл завелся, что называется, «с полтычка». Парень дал газу, «драндулет» взревел.
— Зверь, а не машина!
— Спасибо, помог! — милиционер не скрывал своего удовлетворения.
— Всегда, пожалуйста! — крикнул в ответ на ходу Алан.
Он уже бежал к автобусу. Ефимов благодарственно помахал рукой вслед расторопному парню.
— Всё понятно. Кол в сердце, камень в зубы, в гроб кинуть зеркало. А на крышку — крест. Так? — кудрявый, словно прилежный ученик, запоминал слова девушки.
— Приблизительно. Я точно сама не знаю. Как говорится, слышала звон… — Вера закрыла глаза рукой.
— Плохо себя чувствуешь? — обеспокоился Шурка и повернулся к ней.
Вдруг глаза парня округлились. Он увидел что-то за спиной Веры.
— Дождались! Участковый!
Девушка охнула и побледнела. Шурке захотелось выть с досады. Не дай Бог, ещё она тут сознание потеряет! Но вдруг парня озарило. А что, это идея! Мысль!
— Верка, теряй сознание! Понарошку! — прошипел в ухо испуганной девчонке практикант.
Та поняла всё с полуслова. Закатив глаза, Вера бухнулась на мостки — да так натурально, что Шурка засомневался: она симулирует или по-настоящему грохнулась в обморок?
— Товарищ участковый, помогите! Товарищ участковый! — замахал здоровой рукой хитрый мальчишка, желая привлечь к себе внимание Ефимова.
Милиционер, собственно, и так ехал в эту сторону. На крики Шурки он лишь прибавил газу. Через две минуты мотоцикл уже чихал перед самым мостиком. Старший лейтенант заглушил своё средство передвижения и двинулся к молодым людям.
— Что случилось?
— Вот, Вера сознание потеряла, в себя не приходит! — выпучив глаза, прокричал Шурка, — Что делать? А вдруг, она померла?!
— Да не ори ты! — участковому стало немного не по себе, — так уж и померла, скажешь тоже. Бывает, что сознание люди теряют, ничего в этом страшного нет. Сейчас посмотрим. Эй, гражданка! Гражданочка!
Но Вера не реагировала на призывы Ефимова. Она лежала совершенно бесчувственная.
— Мм, да, в себя не приходит. Но пульс есть, дыхание наблюдается. Так что поводов для паники, парень, пока что я не вижу — попытался успокоить безутешного юношу милиционер.
Однако доводы старшего лейтенанта были неубедительны — кудрявый всё больше и больше впадал в истерику. Он только что не рвал на себе волосы.
— Понимаете, Вера плохо себя чувствовала ещё вчера! Сердце, голова… Поэтому отгул на работе взяла. Нынче до утра не спала, за ночь целую пачку валидола съела. С утра я повёл её на прогулку, чтобы свежим воздухом девчонка подышала, в себя пришла. А тут — раз! И лежит, даже не мычит. Вдруг, это инфаркт какой случился?! Ой, Вера, Верочка!
— Ты, парень, не каркай. Инфаркт, скажешь тоже… Не на прогулку надо было вести её, а в здравпункт! — заметно было, что Ефимов занервничал.
— Так, давайте, отвезём! — Шурка стал умоляюще заглядывать в глаза милиционеру.
— Давай, берём… несём… теперь грузим потерпевшую… тьфу, больную! Так — раз… два! Готово дело. Каску одевать ей не буду. Садись тоже, поехали! — участковый уже заводил «драндулет».
— Я не могу на мотоцикле, у меня рука травмирована. Не дай Бог, стукнусь обо что-нибудь, перелом откроется… Пешком пойду, — кудрявый потряс для убедительности гипсом.
Старший лейтенант махнул рукой — мол, как знаешь — и дал газу. Мотоцикл покатил по грунтовке назад, в Березняки. Вскоре милиционер скрылся за холмом. За Шуркиной спиной затрещали кусты.
— Кентуха, молодчик! А я уже думал, всё, кранты: собирайся, Петя, в зону. Ай, молодцА!
Синий подошёл незаметно и давно уже наблюдал из укрытия за развернувшимся спектаклем.
— Пошли, Петруха. Я знаю, что делать надо. Время не терпит!
Шурка понимал, что участковый в скором времени вернётся. Петя махнул рукой, приглашая следовать за собой. Друзья нырнули в кусты. Нужно было очень поспешить!
Клавка нервничала. Куда запропастился Петруха? Ну, что за мужики пошли — ни черта не могут сделать путно! Каждый шаг контролировать приходится. Тухлого жмура откопать — так и то без баб справиться не могут!
Непонятный звук, словно кто-то вздохнул и пошевелился, отвлёк бабу от феминистических мыслей. Борода посмотрела на измазанный глиной гроб и хлопнула себя по лбу: ё-моё, ящик-то не заколочен! Крышка была слегка сдвинута. Чёрт, бесовщина какая-то!
Вдруг Клавка заметила ёжика, невесть откуда появившегося. Зверёк деловито обнюхивал откопанную «домовину». Но, видать, что-то ему не понравилось. Ёжик недовольно фыркнул и скрылся, зашуршав травой. Тьфу, напугалась!
Борода утёрла со лба выступивший пот и достала очередную папиросу. Где же Петруха? Прикурив, баба поднялась с кучи и стала оглядываться по сторонам.
Бум-бум! Клавка резко повернулась и уставилась на гроб. Крышка сдвинулась ещё на чуть-чуть. Или, это только кажется? Непонятная движуха.
Борода вытащила из мешка здоровенный крест и с размаху брякнула его на крышку:
— Вот тебе подгон, упырюга! Лежи спокойно и не рыпайся!
— Ты с кем там базаришь? С Кабаном, никак?
Наконец появился взмыленный Петя. За ним, белея перевязанной рукой, пробирался по кустам Кудря.
— Ругаюсь от безделья.
Клавка не стала вдаваться в подробности. И так мужики бздят, зачем ещё жути нагонять?
Петя в двух словах объяснил ситуацию. Борода виртуозно выругалась, нелестно помянув покойную маму старшего лейтенанта. Всё неймётся тебе, ментёнок! Да только теперь назад им ходу нет, могила раскопана. Карты сданы, короче.
— А ты, консультант, на стрём больше не ходи. Мусор, бишь его участковый, теперь уже въедет с ходу, коли тебя на мостике запасёт. Оставайся здесь.
Борода вытащила из мешка полуметровый кол и подкинула его на руке. Добрый подарочек кровососу!
— Да, Петруха! Ты, часом, не помнишь, у Кабана гроб заколачивали? — поинтересовалась как бы между прочим Клавка.
— А как же, забивали! Суслон, клоун на самокате, решил перед начальством прогнуться. Схватил молоток и давай стучать по гробу, что твой дятел. Да сдуру палец-то себе и подрехтовал. Так Лаврентьич самолично крышку доколачивал, — не удержался от улыбки Синий.
— Суслон, это который терпила? — вспомнила Борода фамилию в правах.
— Он самый. Фуйло топорное, — Петя недолюбливал хитроумного Борис Борисыча.
Клавка убрала с «домовинки» крест. Потом пинками скинула гробовую крышку на землю, явив глазам изумлённых сообщников удивительную картину.
Кабан возлежал в своём убежище — розовощёкий, словно гигантский пупс. Казалось, достали его не из могилы, а из парилки. Руки усопшего были скрещены на груди. Ногти на пальцах, уже отросшие, походили на когти хищного зверя. Приоткрытый рот покойника обнажал белые зубы. Чуть выступающие клыки придавали лицу Кабана зловещее выражение.
Воцарилось молчание. Состояние ступора — иначе не назвать — овладело всеми, даже бесстрашной, прошедшей огни и воды, Клавкой. Однако баба быстро взяла себя в руки.
— А губки-то у Кабанчика, что у девки. Помадой накрашены, никак? — пробормотала с ухмылкой Борода.
Это разрядило обстановку. Шурка засмеялся, а Петя стал чесать голову, лихорадочно что-то соображая.
— Марафет навёл? Петух затихоренный? — высказал, наконец, Синий своё предположение.
Действительно, губы Кабана казались кораллово-красного цвета. Жуткая ухмылка чуть растянула физиономию покойника. Казалось, вот-вот он раскроет глаза и восстанет из гроба!
— Недосуг зубы скалить. Петруха, воткни дрын Кабану в грудину.
Борода протянула Синему осиновый колышек. Но Петя не ожидал подобного предложения. Он растерянно, словно прося о помощи, посмотрел на Шурку.
Тот кивнул головой:
— Так надо, Петро.
— Может, ээ… ты, Клавушка? — вся удаль Синего куда-то пропала.
Борода решительно отодвинула потерявшегося подельника в сторону. Она подошла к покойнику и, примерившись, резко всадила кол в нутро упырю — чуть повыше левой руки, покоящейся на груди.
Из мертвеца, словно из раздавленного сытого комара, брызнула кровь: изо рта его, ушей, носа! Глаза Кабана раскрылись, выпучились — будто у рыбы, выброшенной на берег. Раздался тяжёлый стон, переходящий в хрип. Запахло — отвратительно, тошнотворно. Покойник был напитан свежей, не свернувшейся кровью, словно губка!
— Это тебе от меня обратка!
Клавка словно не замечала страшных, ужасных вещей. Она вошла в раж и походила на легендарную воительницу-валькирию, не боящуюся ни Бога, ни чёрта.
— Кудря, чего там ещё нужно сделать? — не глядя на практиканта, крикнула во весь голос Борода.
— Ка… камешек в зубы!
У Шурки от увиденного встали дыбом кудри. Страх обуял практиканта. Но не мистический ужас перед вампирами, а вполне объяснимая боязнь ответственности за совершённое преступление.
Ведь Кабан-то был живой! Наверное, он, как и Клавка тогда, просто в кому впал. Значит, Борода только что совершила чистой воды убийство, а они с Петей являлись прямыми соучастниками злодеяния! Практикант молил Бога только об одном — чтобы не появился здесь участковый!
Выпучивши безумные глаза, Петя застыл, словно соляной столб. Синему казалось, что он наяву попал в какую-то страшную сказку, на сцену театра ужасов.
Клавка с горящими глазами осмотрелась вокруг. Заметив подходящий булыжник, она недобро ухмыльнулась. Подняла его с земли и попыталась засунуть Кабану в рот. Однако камень, значительно превышающий по габаритам ротовое отверстие покойника, туда не влезал. Недолго думая, Борода стала яростно заколачивать булыжник сапогом. Послышался зубовный скрежет — камень был вбит в пасть мертвеца. Клавка плюнула на своего врага.
— А это тебе за Ваню! Жри, падина!
Потом повернулась к ошарашенным помощникам:
— Вы что стоите, рты пораскрывали? Петруха, пошевеливайся, помогай! Кудря, ну-ну, очнись! Ещё чего там надо сделать? Какое зеркало? Давай его сюда!
Парни понемногу стали приходить в себя. Шурка достал из кармана зеркальце — то самое, что когда-то Клавка продала им с Васькой.
— Брось туда.
Клавка швырнула «дорогую вещицу» на покойника. После чего они с Петей водрузили на место крышку и заколотили оную топором.
Спускать гроб на верёвках обратно в могилу никто не собирался. Слишком много чести. «Домовину», вместе с её обитателем, перевернув, спихнули вниз ногами. Последнее пристанище Кабана со стуком грохнулось оземь — крышкой вниз. Крест опустили, прямо на гроб.
Клавка с Петей принялись спешно скидывать землю в яму. Надо оставить всё точно так же, как было до их прихода! Участковый станет осматривать здесь каждый камешек. То, что он сюда наведается, ни у кого сомнений не вызывало. Тем временем, огромная тёмная туча заволокла небо. Хлынул проливной дождь.
— Ливень нам на руку. Ненужные следы смоет, — удовлетворённо произнесла Клавка. Кажется, дело подходило к концу!
Могилу упыря привели в порядок. Даже венок с надписью: «От правления совхоза. Спи спокойно, дорогой товарищ!» поставили на место. Ничто не должно было насторожить бдительного милиционера.
— Вроде, всё — убрались за собой. Пусть легавый теперь нюхает. Валим отсюда, братва, — Борода закурила, пряча папиросу от дождя в рукав.
Гуськом — Петя, Клавка, Шурка — сообщники отправились с кладбища в сторону посёлка. Конец — делу венец.
Милиционер освободился только к вечеру. Ох-хо-хо, тяжела служба участкового! Но — нужная людям, слов нет. Вот, сегодня, к примеру, много добрых дел свершилось. И всё при участии его, старшего лейтенанта Ефимова.
Борю, неплохого, работящего человека, протрезвил, вернул супруге. Можно сказать — сохранил семью. Это раз.
Девчонку спецкомендатуровскую вовремя доставил к врачу. Вполне вероятно, что спас от смерти. Это два.
Отправил с конвоем особо опасного преступника, в течение длительного времени терроризировавшего посёлок. Уже три!
Теперь надо завершить то, что не удалось сделать с утра. Съездить на кладбище, проверить оперативную информацию. Информатор, правда, ненадёжный, но игнорировать сигналы граждан ни в коем случае нельзя.
Участковый завёл мотоцикл и покатил — навестить могилу Кабана.
Ефимов подошёл к песчаному холмику, поверх которого красовался одинокий венок с траурной надписью. Ни тебе цветочков-василёчков, ни конфеток-печенюшек. Не по-человечески как-то! Старший лейтенант осмотрелся кругом. Заметив на полянке неподалёку хоровод ромашек, решил насобирать букет. Так, нужно чётное количество. Шесть штук вполне хватит.
Участковый, сняв фуражку, положил цветы на могильный холм. Невесёлые мысли лезли в голову милиционера, грустные мысли.
Эх, парень, парень, лежишь тут один — и вроде как никому, даже сестре родной, не нужен. Жалко. Но ты не думай, что все тебя позабыли! Старший лейтенант Ефимов не оставит бесхозной одинокую могилу, будет приглядывать тут за порядком.
А правление совхоза обещало поставить памятник — из нержавейки, с красной звездой! По-советски чтоб, по-современному. Надо бы поторопить Грендельмана с установкой обелиска. К сороковому дню будешь с надгробием, слово офицера. Покойся, как говорится, с миром.
Старший лейтенант надел головной убор и пошёл прочь от Кабана. Все дела на сегодня были закончены.
— Слышь, Петруха!
Шурка покуривал, устроившись на бочке для полива, в тени сиреневого куста. Петя махал тяпкой на солнцепёке. Они всё-таки выбрались на природу. Пришла пора окучивать картошку, и Синий, воспользовавшись поводом, предложил свои услуги Татьяне. Женщина от помощи старого друга не отказалась.
Сегодня с самого утра Петя добросовестно трудился на грядках, окучив к обеду уже добрую половину плантации. В десять часов появился Шурка — ненадолго, проведать товарища — да так и остался на огороде в ожидании обеда, ибо хлебосольная хозяйка предложила парню покушать вместе с ними.
Татьяна готовила обед в избе, Петя окучивал боровки, а Шурка развлекал друга разговорами.
— Чего? — Петя с трудом разогнул спину и опёрся на тяпку.
— Я вот о чём думаю. Кабан ведь тогда как живой выглядел. Может быть, он и не умерший вовсе был? Ну, как Клавка — просто в кому впал? — трое суток уже эта мысль не давала покоя практиканту.
Петя повернулся назад и оглядел сделанные боровки. Удовлетворённо кивнув, бросил тяпку. Пора перекурить уже!
— Подвинься, кентуха. Хорошо в тенёчке! У тебя-то что за печаль о Кабане? — устроившись на бочке, Синий с наслаждением вытянул ноги.
— Так ведь убили же его! — Шурка повысил голос.
— Тише ты, не ори, не глухой я. Дай лучше закурить. Эх, хороши сигаретки! А теперь послушай меня, кентуха. Был Кабан живой или мёртвый — какая разница теперь? Самое главное, он Танюхе сниться перестал, больше не угрожает ей. И по посёлку ночами не шастает. По крайней мере, вот уже три дня и три ночи, как спокойно стало. Всем спокойно.
Мы не запалились, делюга прокатила. Теперь, самое главное — языки за зубами держать. Ни-ко-му! А если даже его мы и убили тогда — твои руки в крови не запачканы! Так что, не гоняй. Забудь. Айда, хряпать.
Петя аккуратно загасил окурок и поднялся с бочки. Шурка последовал примерутоварища.
— Где этот терпила? Сказано же — к двум часам дня, чтоб подъехал! Паровоз ждать не будет.
Клавка пришла проводить своих старых знакомых. Практика у ребят закончилась. Компания из четверых человек торчала на площади около сельмага, ожидая приезда автобуса.
Васька, одетый с иголочки, держал в руках недавно купленную модную сумку. Кроме этого, за период практики юноша прибрёл себе новые кроссовки и джинсы.
При желании в совхозе можно было неплохо заработать. Директор старался не обижать трудящихся. А дефицитные товары, благодаря стараниям того же Грендельмана, периодически завозились в местный магазин.
Шуркин багаж состоял из одной дерматиновой клетчатой сумки. Той самой, в которой Прохор когда-то сдавал бутылки. Клавка подогнала, на нищету. Из обновок парень мог похвастаться только клетчатой рубашкой.
Сосед Петя, совершенно трезвый, в приличной обуви, курил цивильную сигарету. В последнее время он изменился в лучшую сторону. Синий перестал шататься пьяным по посёлку, не посещал более сомнительных компаний. Петя всерьёз подумывал об устройстве на работу и неоднократно беседовал по этому поводу со своим другом Шуркой.
Девушки на проводы не явились. Днём работы много, заведующая не отпустит из столовой сразу двух работниц. Так что, попрощались они накануне вечером. Своей компанией посидели у ребят.
Алан произносил тосты и желал счастливой дороги, Светка влюблено смотрела на своего ненаглядного, Васька что-то тренькал себе на гитаре. Вера же по большей части молчала. Вика не явилась вообще. Шурка знал уже, что она скоро выходит по УДО, и понимал: мыслями женщина давно дома, с мужем и детьми.
Вопреки стараниям Алана, прощальный ужин получился скомканным. Даже и вспомнить нечего! А, уже уходя, в сопровождении явно скучающего Васьки, Вера на прощание чмокнула Шурку в щёку и незаметно сунула ему что-то в карман.
— Пока, Шурка!
«Что-то» оказалось бумажкой. С адресом и словами: «Пиши, если не лень!».
Кудрявый возликовал. Вера понравилась ему сразу, с первого взгляда — ещё тогда, в столовой. Но, природное стеснение заставляло парня молчать и втайне слегка завидовать Ваське — непьющему, умному и симпатичному мальчику.
А теперь вот записка! И всё бы хорошо, только… Чувство того, что он предаёт своего товарища, не давало покоя Шурке.
Одним словом, парень со вчерашнего вечера находился в смятении чувств. Он курил «Космос» и почти совсем не разговаривал. Это заметила наблюдательная Клавка.
— Чегой-то ты, Кудря, сегодня, будто землю продал? Эк, смандячил кисляк! Или, домой не хочется? — Борода подмигнула Шурке, пытаясь развеселить практиканта.
— А у него нет дома. Только общежитие. Никто нигде Шурку не ждёт, — просветил Клавку Петя.
Синему было жаль расставаться со своим, давно ставшим закадычным, другом. Да и то сказать, чуть не пуд соли вместе съели!
— Ой, парень! Так ведь и я детдомовская! Как себя помню, за заборами росла: детдом, спецуха, малолетка. Вот, такие у меня университеты закончены! — Борода с сочувствием посмотрела на Шурку.
От невесёлого разговора их отвлёк подъехавший наконец автобус.
Боря Суслонов раскрыл двери салона и прокричал во всю глотку:
— Заходи по одному!
Суслонов полностью восстановился, даже руки его перестали дрожать. Борис Борисыч больше не походил на «терпилу» и неудачника, а снова стал самим собой: болтливым, самоуверенным и нагловатым мужичком. Прежним Борей.
— Как котлы? — вместо приветствия спросила его Клавка.
Водитель автобуса горделиво поднял левую руку и поднёс её к уху. На запястье красовались часы — «командирские», тикающие, с новым стеклом.
— Права нашлись? — полюбопытствовал Шурка.
— Восстанавливаю. А пока по «временному» катаюсь. Нет промблем, в ГАИ все свои!
Расселись по местам и собрались уже, было, ехать, как вдруг на горизонте появился запыхавшийся Алан. Парень бежал и размахивал руками. Через минуту он уже заскакивал в салон.
— Уф, чуть не опоздал! Загрузили работой с утра, еле расхлебался. Успел, слава Богу! Трогай, Боря.
На вокзале купили билеты и всей компанией отправились на перрон. Увязался к поезду, проводить «кореша», и Борис Борисыч. В самом деле, чего одному в автобусе — ворон за окном считать? В коллективе-то повеселее будет!
Вот и всё, прощай, Березняки! Было немножко грустно. И отъезжающим, и провожающим.
— Слышь, Кудря, а, может, тебе здесь обосноваться? — вдруг предложила Борода, — смотри, как тут здорово. Природа, лес — красотища! Да и народ хороший. Простые люди здесь, не гнилые. Правда, парень, чего тебе ещё ловить?
— Здесь остаться? Зачем? — Алан не знал подробностей Шуркиной биографии.
— Так, куда ему ехать, детдомовскому-то? — пояснил Петя.
И добавил задумчиво:
— А что, кентуха, Клава дело говорит. Давай, в натуре, приземляйся у нас!
— Джигит, так что же ты молчал?! — возмутился темпераментный осетин. — Ай, Шурка, нехорошо! Конечно, оставайся здесь! Даже и разговора быть не может! И он молчал, нет, вы подумайте!
— Меня Грендельман не возьмёт, — горько усмехнулся парень и потряс гипсом, — кому нужен такой работник?
— Э, я поговорю с ним! — перебил Шурку Алан, — клянусь, проблем не будет!
— Тётка Клава тоже может словечко замолвить. Мы с Прохором сейчас у Кренделя в уважухе, в две смены пашем-кочегарим. Даже участковый перестал кривить рожу свою автоматную.
Короче, Советская власть амнистировала тётку Клаву, и тётка Клава имеет теперь право голоса. Ну, что, Кудря, порешали, значит! — Борода не спрашивала согласия практиканта.
— Ладно, — неуверенно произнёс Шурка, — поговорите с Наумом Лаврентьевичем, прозондируйте почву. А я сдам пока экзамены, получу диплом. И напишу тебе, Петя.
Васька всё это время молчал. Уж он-то бы ни за что не остался в Березняках! Здесь нет ничего: ни института, ни приличной библиотеки, ни даже средней школы. Только восьмилетняя. Хотя, для Шурки Березняки — это вариант. И, кажется, не самый худший.
— Ну, всё, договорились? — подал вдруг голос Суслонов.
У него имелось дело к Шурке. Интимного плана. Боре срочно требовалось поговорить по душам. Водитель схватил под локоток парня и потащил его в конец перрона.
— Слушай, кореш, промблема у меня. Ну, не то, чтобы промблема, а так… В общем, сомлеваюсь я.
— В чём? — задал резонный вопрос Шурка.
— Насчёт букарах. Нет, ты не думай, я вылечился. Все насекомые сгорели, вместе с кожей. Тут другое. Слушай. Значит, приехал я домой с участковым. Вишь, Кудря, уважение — если оно есть, то и будет. Ефимов меня на мотике подвёз, как начальника: Борис Борисыч, пожалуйте!
Баба в избу временно не пустила, так я в сарайке обосновался. Три дня лихорадило меня: ни есть, ни спать не мог. Потом протрезвел, мозги в ясность привёл, к концу третьего дня уже смог шевелиться. Помыться, думаю, надо, а то ведь воняет, как от псины бездомной. Воды натаскал, баньку протопил.
— Короче, Боря, — попросил Шурка.
— Да ты слушай! — поморщился Суслонов. Он не любил, когда его перебивали, — о чём я? А, значит, баньку истопил, воды наносил, веник запарил. Бабе своей говорю: мол, я мыться пошёл, притащи мне полотенце, да мыло. И сама ныряй, попаришь муженька-то. Она у меня баньку любит!
Лежу на полкЕ, балдею. Заходит моя. Ну, голая, как положено — баня ведь. Чё-то, гляжу, не то у ей. Под пузом голая кожа! Там волосьё было — хошь ёжиков запускай, а тут набрила! И закралось ко мне подозрение — уж не жёнушка ли меня букарахами наградила?! Пока мы с тобой по командировкам мотались, а, Кудря? — Боря железной хваткой сдавил «корешу» локоть.
— Насчёт себя, что ты ей сказал? — полюбопытствовал Шурка, с трудом сдерживая улыбку.
— Ну, это я продумал! Экзема, говорю, на нервной почве. Поверила, кажись, — Суслонов считал себя умным человеком.
— Нет, я думаю, что жена твоя налево не ходила. Четверо детей — это восемь глаз. Сильно не загуляешь, — успокоил Борю практикант.
— А чего тогда она волосьё выбрила у себя? — прищурил глаза водитель автобуса.
— Ну, во-первых — жара. А супруга-то у тебя полненькая? — Шурка стал приводить аргументы в защиту Бориной супруги.
— Ну да. Центнер с гаком будет, — пробормотал в раздумье Суслонов.
— Вот видишь — потеет. Во-вторых, я слышал, что у женщин недавно появилась такая мода. А в-третьих, для того, чтобы вывести лобковых вшей, бриться не обязательно. Достаточно купить в аптеке микстуру и намазаться. Чемеричная вода, называется, — Шурка, пожив в общежитии ПТУ, много чего знал.
— А хрен ли ты у Малофея молчал?! Я чуть концы не отдал от дихлофоса!
У Бори повеселело на сердце. Подозрения в супружеской неверности терзали его, не давали спокойно жить. Кудрявый снял тяжкий груз с души водителя автобуса.
— Кто меня слушал? Я пытался тебе сказать, но ты увлёкся народными методами, — пожал плечами парень.
— Ну, ладно, это теперь история. А насчёт бабы — ты и взаправду так думаешь? — Суслонов испытующе посмотрел на Шурку.
— Сто, нет, двести процентов! — практикант, как мог, успокаивал Борю.
— Ну и ладно. Только о нашем разговоре — никому! Идёт, Кудря? Спасибо тебе, кореш! Жаль, что уезжаешь. Не с кем будет за жисть поговорить. Давай, возвращайся сюда. Борис Борисыч тоже за тебя похлопочет перед начальством, — Суслонов крепко пожал руку Шурке.
— Ну, что ты парню в ухо вцепился? Всё секретничаешь, терпила? Отвали от пацана! Паровоз уже с минуты на минуту прибудет! — подоспевшая к концу разговора Клавка не особо церемонилась с «уважаемым человеком».
— А тебе до всего дело есть! — огрызнулся в ответ Боря, — секретничаю, значит, так надо! Ну, ладно, бывай, Кудря!
Водитель автобуса попрощался с ребятами и пошёл по направлению к своему транспорту. После разговора с Шуркой у него словно крылья за спиной выросли.
— Ну, до чего же мутный, — Борода проводила взглядом удаляющегося Борю, — чепушила! Петруха, подь сюда! А ты, Кудря, помни: о том, что было — никому ни гу-гу! Даже дружку своему, Ваське. Клопа раздавили и забыли, понимаешь?
— Точно, клоп! — воскликнул подошедший Петя, — а я-то никак не мог в толк взять, чем же несло от Кабана? Правильно! Когда клопа, уже кровью надутого, раздавишь — точно такая же вонь пакостная.
— В общем, язык за зубами! — ещё раз напомнила Клавка.
— Хорошо, — Шурка и сам прекрасно понимал, чем чреваты последствия.
— А вон, уже и паровоз гудит. Стоянка — три минуты, так что, не зевайте! Давай сумочку, помогу дотащить. Аланчик, подсоби очкарику! А ты, Петя, не путайся под ногами! Вот этот вагон? Ух, ты, плацкарта! Залазьте, щеглы! Кудря, как с Кренделем добазаримся, так малявку зашлём! Удачи, пацаны! — Клавка замахала рукой уже тронувшемуся составу.
Петя с Аланом провожали взглядом проплывавшие мимо вагоны. Всё, друзья уехали! Их практика закончилась.
Поезд мерно стучал колёсами, отсчитывая обратный путь. Ребята устроились в плацкартном вагоне, на нижних полках. Ехали с комфортом, без соседей. На стол практиканты выложили съестные припасы, щедро собранные им в дорогу девушками-поварихами. Курица, колбаса, варёные яйца — всё, что душа пожелает! Чай в стаканах с печеньем, сколько хочешь! Хорошо!
— Ну, всё, дипломы, можно сказать, в кармане. Училище закончили, — хрупая печеньем, подвёл итог Шурка, — куда планируешь после?
— Однозначно, поступить в институт! Ещё успеваю сдать вступительные экзамены. Ученье, Шурка свет! — нравоучительно пошутил Васька.
Однако насчёт института он говорил вполне серьёзно. Без высшего образования в нынешней жизни далеко не уедешь.
— А я вот думаю, не махнуть ли мне в Березняки на постоянное место жительства? Как ты считаешь?
— Не знаю, — безразлично пожал плечами Васька, — я уже, честно говоря, и думать забыл про эту деревню.
— А Вера? — Шурка навострил уши.
— А что, Вера? У нас не может быть совместного будущего. Она осуждена народным судом и отбывает наказание. Это, во-первых.
Теперь, во-вторых… Ты вспомни, Шурка, что она тогда говорила насчёт могилы: раскопать, кол в сердце воткнуть. Это ужас какой-то, мракобесие! С той поры я стал считать Веру… немного неадекватной, что ли. Конечно, совершенно не подавая виду. Вот так-то, друг.
Юноша сменил тему. Про Веру он больше не заводил и речи. Березняки — дело прошлое, а Ваську на данный момент больше интересовало будущее. Шурка же всё больше убеждался, что с товарищем у него теперь уже нет ничего общего.
Допив свой чай, кудрявый вышел в тамбур покурить. Там он открыл вагонную дверь — как когда-то с попутчиком Виктором — достал сигарету и задумался. Эх, Васька, Васька! Всё, разошлись дорожки в разные стороны. У тебя свой путь, правильный и понятный, а у Шурки — свой, пока ещё очень даже туманный.
Как там Вера?… Нет никаких угрызений совести больше у Шурки! Ваське, знать, не по чину якшаться с осуждённой девушкой. Что ж, это его дело. А Шурка… А Шурке, может быть, ещё повезёт! Вот уж, воистину: всё, что ни делается — к лучшему. Кудрявый стрельнул бычок вниз на мелькающие шпалы и счастливо улыбнулся.
Поезд катил вперёд. Хорошо-то как! И плевать на то, что Шурка не смог скопить денег ни на джинсы, ни на кроссовки. Руки-ноги целы (почти), голова на месте. Зато, вместо модных шмоток, Шурка завёл себе много друзей — пьющих и не очень, умных и непутёвых, молодых и старых. А что говорит народная мудрость? Правильно: не имей сто рублей, имей сто друзей.
Ну, и самое главное — в Березняках осталась Вера, девушка со сложной судьбой, которая давно уже очень нравилась Шурке. А значит, нет поводов для уныния. Всё будет хорошо!
Последние комментарии
6 часов 54 минут назад
22 часов 58 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
3 дней 14 часов назад
3 дней 18 часов назад