Питер Шуйлер-Миллер. Витки времени
Сборник научно-фантастических произведений
Библиотека англо-американской классической фантастики
Питер Шуйлер-Миллер (Peter Schuyler Miller) 1912-1974
От составителя
Пески веков
Имя фантаста Шуйлера-Миллера я услышал в далеких семидесятых годах, когда достал (а такие книги тогда можно было только «доставать») сборник знаменитой серии «Зарубежная фантастика», издательства «Мир», славившегося в те годы изданием великолепной переводной фантастики. Сборник так и назывался «Пески веков», был тематическим, посвященным путешествиям во времени, а название ему дала повесть никому тогда у нас не известного американца Питера Шуйлера-Миллера. После прочтения повести, его фамилия запомнилась мне навсегда. Повесть была великолепная, читалась на одном дыхании, в ней была куча неожиданных идей. Впрочем, в те времена издавалось слишком мало фантастики, тем более зарубежной, поэтому отбор был очень строг, и выбирались по-настоящему лучшие произведения. Да и искусство перевода было на высоте. В общем, в повесть влюбился, но Шуйлер-Миллер на многие годы остался для меня автором одного произведения (Интернета тогда не было, получить информацию было неоткуда). Лишь в девяностых годах я узнал, что он вполне-таки солидный фантаст, не из самых плодовитых, но все же весьма известный. А еще лет пятнадцать спустя я с удивлением обнаружил, что у полюбившейся мне на всю жизнь повести «Пески веков» существует продолжение. И тогда я загорелся желанием обязательно перевести не только ее, но хотя бы книжку произведений Питера. Продолжение «Песков веков» называется «Витки времени», и вполне под стать первой повести. В общем, удовольствие я получил, и теперь хочу поделиться им с читателями. Романы Шуйлер-Миллер не писал, если не считать совместного творения со Спрэгом де Кампом, но и там, как я подозреваю, руку приложил, в основном, Спрэг. Скучненьким показался мне роман, и я не стал его трогать. А Шуйлер-Миллер был мастером более короткой формы — повестей и рассказов. Кроме дилогии «Пески веков», у него есть еще одна — «Мир Юздрала». В нее входят две повести, написанные на заре творчества этого писателя. Честно признаюсь, написаны они немного тягучим, изобилующим подробностями языком, под стать многим произведениям Джона Кэмпбелла и Джеймса Блиша, хотя Шуйлер-Миллер писал раньше них. Но меня привлекла заложенная в них необычная, оригинальная идея про Атлантиду, да и в остальном сюжеты этих повестей полны превосходных находок. Сюжеты рассказов, вошедших в данный сборник, касаются двух тем. Одна из них, разумеется, космос. Мало какой фантаст тех времен мог обойти стороной в своем творчестве космос, эту притягательную, манящую, полную тайн бесконечность. Хорошие это рассказы, не только остросюжетные, но и весьма умные. А последний рассказ, «Фрикасе в четырех измерениях», снова посвящен явно любимой писателем теме — времени и параллельным мирам. Правда, на этот раз, весьма с неожиданным поворотом. Но не буду раскрывать его тайну, чтобы не портить читателем удовольствие. В общем, сборник Шуйлера-Миллера получился, на мой взгляд хорошим, интересным, сильным. Но это на мой взгляд. А окончательную оценку, разумеется, дадут те, кто его прочтет. Всего вам доброго,
Андрей Бурцев
Через вибрации
— С ДРУГОЙ СТОРОНЫ, — продолжал он, — если я не прав, тогда... — Тогда вы уже ничем не сможете мне помочь, — закончил я за него. — Именно, — согласился он. — Вероятно, у тебя получится вернуться в наш мир целым и невредимым, но даже в таком случае существует вероятность, что ты материализуешься внутри какого-нибудь объекта или прямо в открытом космосе, тебя раздавит или ты замерзнешь насмерть. Но то же самое может случиться с тобой прямо здесь, даже если я прав. Решившись отправиться, ты в любом случае сильно рискуешь. — Вы не отговорите меня, док! Я в деле! И даже если я не вернусь, никто обо мне не заплачет. Как написано выше, за три года до моего решения я был простым безработным с дипломом об окончании колледжа в кармане. Кажется, никто не верил в одаренность вундеркинда, ставшего бакалавром в девятнадцать лет. И именно тогда, когда я уже почти дошел до ручки, доктор Александр Грегори, которого чаще звали просто «док», зашел на ферму, где я уже несколько дней косил траву, поскольку комбайн вышел из строя. Как сочувствия, так и денег у него было в избытке, поэтому Рождество того же года я встретил уже в качестве его личного помощника, в лаборатории, находящейся в Скенектади, где доктор Грегори сотрудничал с компанией «Дженерал Электрик», покровительствовал Стейнмецу, Лэнгмюру, Кулиджу и многим другим величайшим ученым двадцатого века.
ОКОЛО ДВЕНАДЦАТИ часов дня, о котором я веду речь, док вызвал меня в «святая святых», где задолго до того, как мы встретились, он работал над каким-то проектом, о котором даже я не имел понятия, хотя во всех других проектах принимал непосредственное участие. — Джек, — вдруг начал он, — мы ведь допускаем существование эфира. — Рад слышать, — съехидничал я. — Есть нечто, что переносит свет и другие колебания, так же, как и звук, распространяется в воздухе, или, скорее, как волна проходит по длинному натянутому проводу или канату, с той лишь разницей, что свет — это поперечные колебания, а не продольные. Мы не знаем, что это за нечто. Может быть, какое-то вещество, может колебания другого рода, или даже конфигурация, как считают некоторые, но что-то точно существует, — в этом мы уверены. Большинство называет это эфиром. Мне это вполне подходит. — Мне тоже, док. Не стану возражать. — Свет, тепло, радиоволны, рентгеновское излучение — все это поперечные волны или те, у которых такие же свойства распространения по эфиру. Ты и сам это знаешь. Да и любой дурак должен знать. Более того, материя — это тоже вибрации. Электроны и протоны, или, что более вероятно — субэлектроны и субпротоны, если они существуют, — это маленькие сгустки волн бесконечно малой длины, эфирных волн, таких коротких, что выглядят они материальными. Мы не уверены, что так оно и есть, и я полагаю, вряд ли когда-то будем уверены, поскольку не можем увидеть эти волны, но электроны своим поведением вроде бы подтверждают эти догадки, да меня и не особенно волнует, можем ли мы увидеть эти вибрации, до тех пор, пока я могу делать с электронами все, что захочу. Кому какое дело, натуральную ягоду используют в конфетах или нет, если на вкус не отличить? Мне не важно, из чего все на самом деле состоит, — пусть хотя бы из волн. Давай, так и будем их называть. В нашем мире, или нашей вселенной, как ее называют, мы можем обнаружить волны с частотой от трехсот семидесяти миллионов миллионов до семиста семидесяти — грубо говоря, от темно-красного до темно-фиолетового частей спектра. Инфракрасные волны — это тепловое излучение с частотой от девятиста пятидесяти тысяч до трехсот семидесяти миллионов миллионов герц. Ультрафиолетовое излучение — от видимого фиолетового света до шести миллионов миллионов миллионов колебаний. Дальше идет рентгеновское излучение, в районе трех тысяч миллионов миллионов миллионов миллионов. И где-то за ним лежит наша фундаментальная «материя-волна». Если мы возьмем диаметр электрона за длину такой волны, что совсем не обязательно так, то частота получится приблизительно семьдесят пять гептиллионов — семьдесят пять с двадцать одним нулем. На самом деле, частота должна быть еще больше, намного больше! Но ты это и сам понимаешь. Я объясняю тебе упрощенно, как журналисту бульварного листка. О том, что лежит дальше, мы не знаем ничего, и вряд ли когда-нибудь узнаем. Много лет я пытался исследовать промежутки, лежащие по обе стороны от фундаментальных волн. Теперь, полагаю, мне удалось совершить прорыв, заставить неделимые частицы материи, — чем бы они ни являлись, — вибрировать в резонансе на любой желаемой частоте. Ты, Джек, если бы захотел, стал бы сгустком зеленого света или пучком радиоволн, возможно, даже неподвижных. Тем не менее, из-за относительности Вселенной, ты бы этого даже не заметил. Если я бы перевел тебя на уровень около четырех триллионов колебаний в секунду, то от тебя остались бы видны только фиолетовые подтяжки и зеленые штаны. Но я бы почувствовал тепло, излучаемое твоими голубыми глазами, а также ногами. Красное яблоко на столе стало бы для тебя виноградного цвета. А сам виноград оставил бы на тебе ультрафиолетовый загар. Но для себя самого, ты бы совсем не изменился. Кроме того, если бы тут случайно оказалась другая вселенная, чья фундаментальная частота, — чья частота «материи-волны», — совпадала бы с твоей собственной, то ты бы осознал ее, стал бы ее частью, а для меня эта Вселенная осталась бы невидимой. По моей теории, по крайней мере, я на это надеюсь, параметры истинного пространства абсолютны, и в любом месте нашей Вселенной материя должна сформировать звезды и планеты точно также, как и в любой другой, с той лишь разницей, что частота «материи-волны» там совсем другая. Законы природы в других мирах, вероятно, тоже не остались неизменны, и я не думаю, что каждый камешек лежит на том же самом месте и положение твоей копии относительно других объектов окажется таким же в ином мире, поскольку, как мне кажется, это было бы абсурдно, да и попросту невозможно. Общие черты совпадают: галактики, звезды, возможно, планеты, но более мелкие детали неизбежно меняются. Джек, если все так, как я думаю, то ты, а позже и я, наденем специальные костюмы, которые я приготовил, прицепим на пояс коробочку с резонатором, введем необходимые данные, нажмем кнопку — и попадем в другое измерение. Мы сделаем это! С другой стороны, если я не прав, тогда... — Тогда мне ничто не поможет.
НАКОНЕЦ, НАСТАЛ день эксперимента. Полный отчет о проделанной работе и самом эксперименте бережно заперли в сейф. На случай, если один из нас или даже мы оба не вернемся, были оставлены особые распоряжения. Главного помощника обучили нашей системе сигналов и как отвечать на них с помощью запасного лучевого резонатора, который мы оставили в лаборатории. Наконец, собрались те немногие ученые, которых мы смогли убедить приехать. Представители соответствующей прессы и телевидения тоже прибыли. Это должно было стать настоящим представлением! Подошел час эксперимента, или, как можно еще сказать — час «Икс». Одетый в герметичный, непроницаемый для радиации скафандр с большим круглым кварцевым шлемом, со множеством различных клапанов, снабженный перископами, поясом для инструментов, на котором висело огромное множество всяких коробок, приборов, фонариков, проводов, а также датчик давления и устройство для контроля за воздухом, я сидел в мягком кресле перед скептически поджимающими губы учеными. Положив руку мне на плечо, док стоял рядом и объяснял, как все работает. Он закончил, но еще несколько секунд сжимал мне плечо, затем отпустил и кивнул. Даже когда люди исчезли из виду, перед глазами у меня все еще стояли их лица с выражением полнейшего недоумения и недоверия. Затем, как и внезапно пропавшие тела, они тоже канули в лету. Негр, шофер дока, оставался дольше всех, превращаясь из неописуемо странной, красно-зеленой фигуры в нечто темно-бордовое, и тут же становясь едва заметным мерцающим призраком, вскоре исчезнувшим совсем. Потом появилась сверкающая панорама, сияющая множеством ярким цветов и их необыкновенных сочетаний, невероятно красивая масса ослепительных огней, которая заполняла все пространство удивительным блеском. А затем — темнота. Я попал туда, где нет никаких излучений. На несколько секунд меня охватила паника. Я потерялся, безнадежно заблудился в вечной тьме, неспособный разглядеть свои приборы и инструменты, и головокружительно быстро летел куда-то в неизвестность. Конец всему! Я больше никогда не вижу родную планету, мою собственную крупинку в бесконечности. Я никогда больше не почувствую руку дока на своем плече, не увижу блеска золотого зуба черного Тома, не смогу поработать знакомыми инструментами, не взгляну в мощный микроскоп на несчетное многообразие кристаллических форм, ярко сияющих в свете... Я покраснел и смущенно улыбнулся. Как я мог забыть, что у меня есть лампы на шлеме и перчатках, готовые вспыхнуть реальным, видимым, белым светом из источника, не зависящего от внешнего мира. Конечно же, док подготовился и к такому случаю! Я уже почти сложил губы, чтобы свистнуть, тем самым зажигая лампы, но тут меня озарила иная вспышка света — вначале ярко-фиолетового, затем сапфирового, изумрудного, а вскоре и всех остальных цветов радуги. Картина постоянно изменялась, переливалась и... приобретала форму! Полет мой стал замедляться, и я убрал руку с пульта управления, в который вцепился мертвой хваткой, а, остановившись, неловко перевернулся и поплыл куда-то вверх. Я беспомощно барахтался в надутом воздухом скафандре в темно-зеленой жидкости, от которой шли испарения. Я был примерно на такой же глубине, как и тогда, когда купался в океане на Земле. Уверен, что и сейчас я был в воде. Надо мной сиял огромный шар зеленого пламени, занимая почти четверть сине-зеленого, туманного небосвода. Кроме этого, я мало что видел, поскольку кварцевый шлем, который защищал мою голову, почти полностью погрузился в воду. Нащупав у себя на поясе кнопку, отвечающую за перископ, я нажал ее, и «дополнительный глаз» поднялся над поверхностью зеленого водоема. И верно, неподалеку была земля: крутые глинистые берега, темно-фиолетовая, каменистая равнина, и дальше, над нею — красные скалы, вершины которых покрывала яркая трава. Я бешено греб к берегу, задыхаясь и фыркая, словно тюлень, и выбрался на аметистовую площадку, по крайней мере, нечто похожее на нее. Глинистые склоны были слишком круты, чтобы можно было забраться на них в одиночку, так что, достав из водонепроницаемого отделения скафандра инструменты и платиновую пластинку, я принялся за работу. Не подумав, я отсоединил шлем, что было крайне безрассудно, поскольку я еще не провел анализ атмосферы, но ощущение того, что это какой-то неизведанный уголок Земли, было слишком сильно. Однако, к счастью, воздух оказался пригодным для дыхания. Он был плотнее нашего, с бОльшим количеством углекислого газа и кислорода, и меньшим содержанием азота, но все же им можно было дышать. Итак, нацарапав на пластинке показания приборов и примерную карту того места, где я нахожусь, добавив пару комментариев, я положил ее на плоский кристалл, установил на лучевом резонаторе необходимые параметры и нажал на кнопку. Платина и часть кристалла исчезла, оставив лишь едва заметное голубоватое свечение, вызванное перевозбужденными атомами. Позже док рассказал, что пластинка, которую я отправил им, материализовалось прямо под стулом одного из двух скептически настроенных Томасов, старины Барнса, сильно расстроив его, вечно брюзгливого и уверенного в своей правоте. К счастью, луч резонатора вошел в аметист немного глубже, чем при моем появлении, примерно на три метра, тем самым предохранив дока от серьезных неприятностей во время его путешествия.
ПРОЧИТАВ МОЕ сообщение, он тут же начал подстраивать наши планы в соответствии с данными, которые я прислал. Док упаковал все необходимые вещи в плотно закрытый металлический цилиндр и расположился там, где прежде стоял я, взгромоздившись на аметистовую колонну, торчащую из потрескавшегося бетонного пола лаборатории. Тем временем, я пытался выдолбить ступеньки в красных глиняных стенах своей тюрьмы, чтобы полюбоваться на скрытый от меня мир, но мои усилия оказались тщетными, поскольку глина, соответствуя своей природе, крошилась, как только я пытался на нее встать. Внезапно, на поверхность спокойного зеленого водоема всплыл металлический цилиндр, и секунду спустя, перемещаясь значительно медленней, чем я, появился док, способом, больше подходящим для небезызвестного чеширского кота, на том месте, где буквально секунду назад было овальное углубление в кристалле. Он улыбнулся, помахал герметичной рукавицей и принялся отстегивать шлем, осматриваясь вокруг. — Как же мы отсюда выберемся, профессор? — спросил он, снимая прозрачный шар с головы. — Можете меня обыскать, — отвечал я, — не найдете у меня в карманах ни одной лестницы. — Тогда давай попробую я. Где, черт побери, моя записная книжка?.. Ага, нашел! — воскликнул док, указывая на цилиндр. — Должно быть, я уронил его. Ко мне, Мухтар! — резко свистнул он. В ту же секунду, к нам по воде понесся цилиндр. Это выглядело просто невероятно, хотя я знал, что в каждом конце хитроумного прибора находилось по двигателю и винту, настроенному на определенную тональность голоса. Вытащив тяжелый цилиндр на наш, построенный самой природой пирс, мы открыли его. Мне не терпелось узнать, что же прихватил док. Первым делом он достал пару персональных мини-вертолетов. Прикрепляешь такой к себе на спину, пробегаешь пальцами по мудреной клавиатуре — и лети себе. Это было одно величайших изобретений двадцатого века. Модели, которые взял док, в отличие от большинства других, могут использовать в качестве источника энергии как лазерный луч, так и переносные электростанции с очень компактными аккумуляторами самой современной конструкции. Кроме того, на вертолетах было оборудование для фотосъемки, консервированная еда, бинокль, переговорное устройство для связи со вторым летательным аппаратом, ракетница, способная стрелять как разрывными пулями, так и испускать электрические разряды, и, что самое важное, в комплект снаряжения вертолета входил небольшой генератор и радиопередатчик, работающие на солнечной энергии. Все это, собранное и единожды настроенное, должно обеспечить нам возможность перемещаться по воздуху, по крайней мере, до тех пор, пока окружающая среда не повредит оборудование. Док изучал окрестности, пока я распаковывал и настраивал генератор. — Джек! Ты заметил что-нибудь необычное? — внезапно обернулся и спросил он. — Да много всего, — ответил я, — Разве кто-нибудь видел аметисты подобных размеров, воду такого цвета и такое громадное зеленое солнце? — А кроме этого? — Да, в общем-то, больше ничего. А в чем дело, док? — Может, мне это только кажется, но... разве не холодновато ли тут, с учетом такого близкого соседства с огромной звездой? — Господи, да! Не значит ли это, что... — Что инфракрасное излучение очень слабо. Именно. Дай-ка мне бинокль, тот, что с анализатором. Установив радиационные экраны, он навел прибор на солнце. Затем, вращая диск с фильтрами, док стал диктовать мне данные, которые я царапал на глине. Как мы и думали, инфракрасное излучение оказалось вдвое слабее нашего светила, преобладали голубой, желтый и зеленый участки видимого спектра, а ультрафиолетовое излучение оказалось чрезвычайно сильно. — Загорать тут точно не стоит, — отметил я. — Да уж. Хорошо, что я взял крем от загара. Держи, смажь им кожу, надень очки, и все будет хорошо. — Спасибо. А то я испугался, что скоро стану похож на вареного рака. — Не беспокойся. Конечно, ты загоришь, но ожогов не получишь, да и глаза защищены. Я рад, что генератор использует не только инфракрасное излучение, хотя, думаю, у нас бы получилось изменить спектр звезды, если бы пришла нужда. Собрал уже? Отлично. Оставим его тут, где всегда сможем его найти, и где он будет в безопасности. Заводи. Я собрал все, что нужно. Я включил излучатель, и он принялся выжигать стены ямы. Затем я надежно прикрепил механизм к природному пирсу и берегу и дернул рычаг. В ту же секунду мы услышали характерный тихий гул вращающихся зеркал и увидели знакомый, едва различимый в изумрудном свете, зеленый дым, поднимающийся над корпусом генератора. Потом излучатель начал с тонким воем вращаться и выбрасывать небольшие снопы крошечных бледно-фиолетовых искр. Мы надели упряжь мини-вертолетов и затем, вслед за доком, я вылетел из глиняной ямы. Перед нами открылся диковинный ландшафт. За нами тянулась до самого подножия черной скалы в пятнадцати-двадцати километрах от нас высокая и густая зеленая трава, усеянная огромными зеленовато-белыми цветами, напоминающими клевер. В бинокль было отчетливо видно, что формой скала напоминает колонну. Такой же луг тянулся на многие километры, доходя до гладких, маслянистых вод зеленого моря, такого спокойного, что его можно было принять за продолжение равнины. Повсюду торчали скопления темно-фиолетовых кристаллов, гораздо больше тех, что остались в яме, там и тут были одиноко стоящие белые, или, скорее, прозрачные кристаллы огромных размеров, которые выглядели как обелиски на фоне зеленого неба и зеленого солнца. В их основании располагались красные глиняные ямы, размытые ручейками, петляющими от подножия черных скал до багряных берегов прозрачного моря или до одной из подобных ям. Еще одно поразило нас обоих. Несмотря на несомненно огромные размеры планеты, на поверхности которой мы находились, точнее, в атмосфере которой мы летели, сила тяжести здесь была лишь немного больше земной. В яме мы чувствовали себя почти свободно, как если бы на нашей планете ходили по колено в воде. Тем не менее, горизонт простирался гораздо дальше, чем на Земле. Конечно, этому могло быть несколько объяснений. Возможно, эта планета обладала более низкой плотностью. Возможно, она вообще полая. Может быть, она гораздо более плоская, чем Земля, наподобие луковицы. Вероятно, мы даже находимся на одном из полюсов планеты величиной с нашу. Мы вскоре отмели последний вариант, и долго изучали длинный склон, спускающийся от скал. Солнце скрылось за морем, на небе появились мириады звезд, яркость и количество которых были несравненно больше, чем в нашем мире. Действительно, небеса неплохо освещались их белым светом, что являлось огромным облегчением после зеленого блеска дня. Повсюду встречались огромные красные, желтые и голубые шары, сияющие на светлом фоне. Но мы не увидели, как ни одной другой зеленой звезды, так и ни одного спутника, что с поразительной точностью подтверждало теорию дока, которая гласила, что, кроме, не считая того, что мы видим тут больше звезд, что меняло внешний вид небосклона, расположение светил оставалось таким же, как и дома, хотя многие цвета изменились. Мы охотно вернулись туда, где фиолетовые искры генератора виднелись в нижней части травянистого склона, чтобы неподалеку от металлического цилиндра дождаться утра.
НОЧЬ БЫЛА ДЛИННОЙ, практически вдвое дольше земной, и, как мы позже узнали, день оказался соответственно короче. Это означало, что времена года здесь были почти как на Земле, но, в целом, год оказался чуть ли не вполовину длиннее. Ночью, которую мы провели, глазея на звезды и размышляя, нам показалось, что мы заметили какое-то красноватое сияние над скалами вдалеке, но согласились отложить дальнейшие исследования до утра. Когда солнце встало, мы были готовы. Вновь поднявшись из ямы, мы разогнались у подножия скал, а затем полетели вверх, параллельно им. Наконец, мы достигли вершины блестящей черной скалы на высоте более полутора километров и стали разглядывать голую поверхность гладкой, плоской равнины, казалось, созданной искусственно, где не росли растения, не торчало ни одного кристалла, не было ни единой выемки, только ровная, бесконечная поверхность. Словно огромный каменный столб пробился к дневному свету из преисподней, безжизненный, холодный и жестокий, такой же твердый, как и любой другой материал, образовавшийся в центре планеты. Тем не менее, равнина на самом деле не была идеально гладкой и ровной. Вдалеке, почти у самого горизонта, виднелось что-то черное, неправильной формы и гигантских размеров. Мы прибавили ходу, продолжая лететь над безжизненной поверхностью плато. Черная громада все росла и росла, становясь все больше и больше. Это был город, большой, черный, возвышающийся над равниной. Двадцатью огромными террасами, каждая высотой в тридцать метров, он вздымался над плато. Квадрат длиной километра полтора лежал в его основании, а в центре каждой из сторон были ворота, по бокам которых стояли большие конусообразные аметистовые обелиски. На нижнем уровне террас других входов мы не заметили, а вот на более высоких уровнях виднелись круглые проходы, семь-десять метров в ширину, расположенные посередине каждой из стен и открывающиеся на все стороны света. А на вершине гигантской пирамиды, на самом кончике огромного черного конуса, находился здоровый кристаллический шар, холодно сияющий в свете солнца. Мы подлетели к ближайшим воротам, остроконечному полукругу, темно-зеленого, почти черного цвета. И правда, мы еще раз посмотрели на каменные стены и на равнину, чтобы убедиться, что они другого цвета, да — они были черные и блестящие. Ворота имели зеленый оттенок практически по всей своей площади, за исключением самой середины, где сиял бледно-голубой овал какого-то металла. Светился он сам по себе, но на ощупь оказался холодным, жутко холодным. По краям ворот проходила узкая полоска из чистого золота, с миллионами выгравированных на ней причудливых узоров. При ближайшем рассмотрении, на самой стене не обнаружилось ни одного стыка, ни одного блока или паза. Она казалась целиком высеченной из плато, как вырезают храмы в камне гранитных гор. И на каждом квадратном сантиметре поверхности стены извивались линии изысканных узоров, настоящий лабиринт, с углами и дугами, невероятно изящный и очень четкий, весь выполненный в одном ключе, но, тем не менее, мы не заметили ни одного повтора. Всегда было какое-нибудь, едва заметное, изменение, которое нарушало однообразие и придавало новые очертания. В целом это было чудесное и удивительно красивое зрелище. К сожалению, нам пришлось продолжить путь, поскольку еще столько всего предстояло исследовать. Мы вошли на первую террасу, пол которой был столь же ровный и гладкий, как и сама равнина, и стали продвигаться ко второй и окантованному золотом проходу, по мостовой, которая была словно из цельного куска камня. Проем закрывался диском из прозрачного хрусталя, через который мы могли увидеть черный цилиндр коридора, ведущий в кромешную тьму. Вдалеке озаряло стены едва различимое, слабое красное свечение, хотя, возможно, нам просто показалось. Ближе к концу дня, когда огромное зеленое солнце стало садиться, мы приблизились к тонкому коническому шпилю на вершине города, сделанному из того же твердого, черного камня, что и стены пирамиды под ним, величественного здания, увенчанное шпилем. Шпиль был гладкий, основание его занимало почти половину площади верхней террасы, а острый кончик находился практически в семидесяти метрах над нами. А еще выше, в трех-четырех метрах над ним, в воздухе парил шар. Кристальный шар, около пятнадцати метров в диаметре, неподвижно висящий над вершиной города. Он был бесцветный, прозрачный, идеальной формы, но, тем не менее, в самом его центре мы заметили очень слабый розовый огонек, особенно прелестный после темной угрюмости стен и безжалостного зеленого света звезды. Пока мы им любовались, огонек, казалось, увеличивался, охватывая все больший объем. Затем, когда огромное солнце утонуло в маслянистом море за скалами, розовое сияние полностью расцвело, став большой, с отражающимися в ней звездами, жемчужиной пульсирующего алого пламени, которое купало холодные суровые террасы города в мягком рубиновом свете. Встревожившись, мы улетели обратно в темноту, вне досягаемости красного света. И как только удалились, из шара вырвался пучок бледно-фиолетового пламени, словно палец, направленный в пылающие небеса. Факел все рос и рос, то бледнея, то снова приобретая цвет и пульсируя, со временем все же перестав расти. Затем он внезапно запел, очень тонко и пронзительно, и, хотя был негромкий, пробирал до мозга костей. Пока он пел, диски из кристалла, перегораживающие проходы, вошли в предназначенные для них пазы, скрывшись во тьме. Врата города открылись. Долгое время мы с нетерпением ждали, что из них выйдут обитатели огромной пирамиды. Потом, поскольку ничего такого не произошло, мы подлетели к ближайшему входу. И вдруг нас стал засасывать в черную пасть круглого прохода мощный поток воздуха. Нас затянуло в зияющую дыру и понесло между бесконечными светящимися стенами, затем вышвырнуло вновь на открытый воздух, где мы сумели вырваться из потока, теперь уже горячего. Какое-то время мы просто висели неподвижно, пытаясь понять, что же произошло, а затем док поманил меня к себе. Он указал на длинный коридор, ведущий к тускло освещенному красноватым огнем месту, где проход разделялся на три. Те два, что были в центре и слева, оказались перегорожены хрустальными дисками. Из правого прохода вырывался поток воздуха. Через некоторое время, круглая дверь перегородила его пасть, а левый коридор, наоборот, открылся, засасывая ночной воздух. Нас качало из стороны в сторону, в зависимости от того, в какую сторону дули потоки. Снабженные такими хрустальными клапанами коридоры, разветвляющиеся на три других, виднелись повсюду, а чем они заканчивались, мы не видели, поскольку они были слишком длинными. — Эта штука дышит! — прокричал док сквозь воющее пламя и плач ветров. В ужасе я посмотрел на него. — Оно живое? — спросил я. — Нет, нет. Это какой-то механизм, система вентиляции города или того, что расположено под ним. Планета, должно быть, полая. Наверное, на ней стоят сотни или тысячи подобных сооружений, засасывающие свежий воздух и выдыхающие спертый, как только настает ночь. Пламя — это сигнал. Клапаны открываются от определенной ноты, так же, как мы свистом зажигаем лампы или как я подозвал цилиндр. Как оно устроено, я понятия не имею, возможно, с помощью какого-нибудь электрического феномена, но вот в предназначении я уверен. Приложи ладонь к стене. Чувствуешь? Я подчинился. Действительно, я, хоть и с трудом, но ощущал биение огромных насосов, втягивающих животворящий и изрыгающих загрязненный воздух. И вдруг мне пришла одна мысль. — Док! — закричал я. — Наверное, они похожи на нас! Они тоже дышат! Он покачал головой. — Вовсе необязательно, — ответил он. — Они могут питаться воздухом, такую способность люди когда-то приписывали хамелеону. Может, они выделяют из воздуха определенные газы, чтобы использовать их в качестве топлива для своих машин, или чего бы там ни было. Воздух может использоваться в пневматических системах. Все может быть, кроме того, что они им дышат. Люди, на самом деле, те еще уродцы. Да ты знаешь это, Джек. Существа внизу, вероятно, даже не органические. Я почти уверен в этом. — Док! — позвал я после пары секунд молчания. — Да? — Мы пойдем туда? Посмотрим, как они выглядят? — Это наш долг, как ученых, Джек. — Знаю, но какой в этом смысл? Не будет ли это бесполезной тратой времени? — Нет ничего бесполезного, Джек. Пора бы тебе уже это понять. — Да... наверное, так. Но не застрянем ли мы там? Чем мы тогда сможем помочь нашему миру? Да и как мы туда попадем? Средние клапаны всегда закрыты. — Не забывай, что у нас есть резонаторы. Если нам станет туго, можем использовать их. Что касается попадания внутрь, ты разве не помнишь свечение, которое мы заметили еще днем. Я думаю, что центральный проход открыт в дневное время. Войдем утром, как только насосы остановятся, и подождем, пока он не откроется. — Согласен. Когда начнем? — Ну, через часов двенадцать. Ты же помнишь, что ночи здесь в два раза длиннее, чем на нашей планете. Давай вернемся, немного поедим и подремлем. Нам нужно подкрепиться. И нам придется надеть шлемы, или, по крайней мере, взять их с собой, потому что, вполне возможно, нам предстоит использовать резонаторы. — Полностью согласен, док. Легкий перекус мне совсем не повредит.
НА ПОЛНОЙ СКОРОСТИ мы вернулись в яму и приготовили все необходимое. За два часа до рассвета, электрический будильник дока легким толчком разбудил нас. Нацепив шлемы и тщательно осмотрев генератор, мы надели приличного размера рюкзаки и отправились в путь. Сфера потухла, как только мы, сломя голову, пронеслись через врата на верхней террасе. Хрустальный диск с грохотом перегородил за нами проход. В другом конце темного, короткого коридора виднелась развилка, где медленно открывался центральный клапан. Мы осторожно подлетели туда и, попав внутрь, глянули вниз. Мы вглядывались в глубокую шахту с такими гладкими стенами, что, казалось, они были выжжены в черной горной породе. Под нами были километры пустоты, ведущие прямо к центру планеты. И где-то там, в глубине шахты, виднелся источник розового свечения, заполнявшего темный проход различными оттенками красного, что позволило нам увидеть разветвляющиеся коридоры вентиляционной системы и широкую наклонную плоскость, тянущуюся от плато и зеленых ворот до розоватой дымки внизу. — Похоже, они ходят на двух ногах, как и мы, — закричал я доку. — М-м. Возможно. Но не нужно кричать. Используй рацию. Давай ближе! Он перелетел через низкое ограждение в конце коридора, и его вертолет зажужжал, чтобы замедлить падение, быстро удаляясь от входа. Я нырнул следом, резко притормозив прямо над головой дока, и дальше мы спускались вместе. На уровне плато мы остановились и зашли в коридор, ведущий к северным воротам. Коридор, пол которого покрывала толстым слоем пыль, вел прямо к большой, темно-зеленой, гладко отполированной плите. Ничего похожего на земных существ здесь никогда не бывало. Странный голубовато-зеленый свет пробивался сквозь полупрозрачный металлический овал на двери и тускло освещал запустелый вестибюль. Необычных механизмов тут было в избытке. — Автоматика, — проворчал док. — Они покинули внешний мир, вероятно, потому что им там ничего не было нужно, хотя, может, местность вокруг другого «вентилятора» совсем иная. Я согласен, что черная пустыня вокруг нас не слишком-то привлекательна. — Вы правы, — согласился я, — но мы об этом не узнаем, если останемся наверху. Давайте спустимся вниз. Ниже уровня плато, шахта, если не считать идущую спиралью плоскость, была такой же гладкой и ровной. Больше чего-либо туннель напоминал отверстие в черном воске, проплавленное газовой горелкой. Дальнейшее изучение плоскости тоже подкрепляло такое впечатление, поскольку между ней и стеной был промежуток, словно винтовая конструкция попала сюда уже после появления шахты. Тем не менее, мы не увидели никаких швов. Очередная загадка, очередной парадокс этого удивительного мира. Шахта углублялась примерно на восемь километров, и большую часть времени нашего спуска, виднелся через дымку источник розового пламени. Он заполнял всю нижнюю часть туннеля, представляя собой огромный, спокойный огненный бассейн, но мы не ощущали ни малейшего жара. Опускаясь глубже и глубже в красный туман, мы почувствовали знакомое покалывание на коже там, где она не была прикрыта. Последовав примеру дока, я натянул длинные перчатки, висевшие на поясе. — Что это? — спросил я. — Точно не знаю, — ответил голос по рации, — но тут есть какое-то излучение. Нам стоит поостеречься. — Может, это что-то наподобие излучателя? — Возможно. Должно быть, это какое-то зеркало, но что и как оно отражает, я не знаю. Уверен, это связано с системой вентиляции. — Ага, это в принципе и так понятно, док, а может, тот шар наверху — это нечто вроде светочувствительного элемента, реагирующего на изменения интенсивности розового света, а заодно управляющего насосами при помощи определенных звуков — то, что мы видели прошлой ночью. — Неплохая теория, Джек, но как возникает это пламя, и каким образом оно поет? Хотя, возможно, излучение никак не связано со светом. Все это уже за гранью моего понимания. — Да уж... Давайте, прибавим ходу. Мне не терпится узнать, как все на самом деле тут устроено. Когда мы спустились еще ниже, то увидели: то, что казалось бассейном, на самом деле являлось огромным параболическим зеркалом. Его поверхность была из необычного металла, которого мы прежде никогда не видели, — по-видимому, светящемуся по своей природе и пригодному к полировке. Кроме своего собственного блеска, он отражал темно-красный свет, исходивший от большого шара из такого же металла и сфокусированный на зеркале. Источник света наполовину закрывался свинцовым ставнем, который регулировал силу излучения и медленно вращался, очевидно, имея тот же период обращения, что и сама планета. Конструкция была сродни нашим прожекторам меньшего размера и параболическим отражателям, но умнее и более эффективна.
ПОГЛОЩЕННЫЕ ИЗУЧЕНИЕМ источника розового света, мы не заметили много другого. Посмотрев вверх, мы увидели, что зеркало лежит в глубокой бронзовой чаше, закрепленной на каменных стенах шахты. Над нами, на полпути к отражателю, узкий балкон, которым заканчивалась винтовая плоскость, тянулся по периметру стены, на уровне гигантского фонаря. Там виднелось несколько небольших приоткрытых дверей и огромные конические металлические ворота с отверстием из голубоватого прозрачного материала, такого же, как можно было найти на многочисленных входах в само здание. Врата стояли полуоткрытыми, через них проглядывал участок неровного каменного потолка, тускло видневшегося в проникавшем туда темно-красном свете. И повсюду лежал толстый слой пыли. Я забрался на балкон, окружающий чашу источника света. Толстые тросы, прикреплявшие ее к каменным стенам, были призваны противостоять ужасным ветрам, которые дули, когда мощные насосы системы вентиляции вытягивали из подземного царства застоявшийся воздух и засасывали свежий с поверхности планеты. Не удивительно, что это происходило только по ночам, поскольку, работай они днем, все, на чем летали создатели этих сооружений, точно бы разбилось о каменный потолок. Меня удивляло, что серая пыль оставалась лежать годами, даже невзирая на то, что задняя сторона чаши была практически полностью защищена от ветра. Перегнувшись через перила высотой по пояс, я посмотрел на город внизу, на сей раз настоящий город, пирамидой растущей из гладкого пола пещеры, — город, который мы в последующие недели очень хорошо изучили. В самом низу стояли низкие, ничем не примечательные строения, дальше были еще три террасы, каждая меньше предыдущей и отличающаяся более пышной и красивой архитектурой от своего соседа снизу. Четыре широкие наклонные плоскости тянулись вверх от огромных каменных ворот в стене, окружающей нижний уровень, и воздушные дорожки, эскалаторы, а в редких случаях улицы обеспечивали коммуникации на каждой террасе. Большинство этих подробностей мы, конечно, узнали гораздо позже, спустя некоторое время, проведенное в городе. На самом же деле, с первого взгляда, мы, вероятно, пропустили все самое важное: различные магистрали, динамо-машины и отдельные системы вентиляции — все это оказалось спрятанным в сердце пирамиды, и попасть туда можно было лишь через пару хорошо замаскированных входов. С архитектурной точки зрения, город представлял собой загадку чистой воды. Могу сказать словами дока: «Все выглядело совершенно непривычно, но, тем не менее, казалось до боли знакомым». Во всем было необъяснимое единство, несмотря на бросающиеся в глаза различия. Самым простым объяснением, которому мы потом нашли подтверждение, являлось то, что каждая терраса соответствовала своему общественному классу или касте, которые, в свою очередь, придерживались определенного стиля в архитектуре. Увиденная структура пирамиды подкрепляла нашу теорию, а позже найденные в библиотеке свидетельства подтвердили почти все догадки. Нижняя терраса состояла из низких кубов строений, похожих на наши дома, только еще более простых, без единого закругления. Также на этих зданиях не было никаких украшений, за исключением нескольких синих полос на стенах. Окружающая город стена оказалась покрытой медью, потускневшей от времени, а ее ворота, как и ворота на всех уровнях пирамиды, были из зеленого камня, окантованные золотом и с холодным голубым овалом посередине. На втором уровне террасы, огороженном низкой, обшитой простым металлом стеной, начиналось царство изгибов. Здесь архитектура оказалась более привычной, почти земной. Купола, круглые окна, и сглаженные углы. Тем не менее, кубические строения все жепреобладали. Все выглядело так, словно жители второй террасы придерживались стиля первой, но закруглили все, что можно, показывая, на что они способны, если захотят. Позже мы узнали из книг, что этот уровень служил прибежищем большому количеству мелких торговцев, а несколько домов принадлежали тем, кого бы мы назвали средним классом, купцам и ремесленникам, вышедшим из нищеты первой зоны, — зоны простых рабочих, — благодаря своему уму и способностям. Последняя стена оказалась действительно красивой. Она была полностью покрыта каким-то светящимся металлом так, что отбрасывала слабый розовый блеск на крыши домов второго уровня. Стенные ворота, как и на входе в гигантское сооружение, оказались покрытые геометрическими узорами тончайшей работы и украшенные золотом. А сами здания являлись огромными красивыми особняками из резного белоснежного мрамора, разительно отличающегося от унылого красного песчаника и кирпича нижних уровней. Каждое здание могло похвастаться барельефами по обеим сторонам от входа, и повсюду, в нишах, на пьедесталах и вдоль тропинок, ведущих к постоянно работающим фонтанам, стояли сотни мраморных статуй, расположенных как поодиночке, так и целыми группами, статуй, являвшихся подлинными шедеврами. В центре этого уровня стояло огромное здание из блестящего черного мрамора с темно-красными вкраплениями. Его окружал двор, который тоже был полон фонтанов из мрамора и скульптур из чистого золота. На протяжении тридцати метров не было никаких отверстий, не считая четырех резных ворот. Затем все здание стало представлять собой разгул замысловатого дизайна: бельведеры, шпили, минареты, арки, длинные гирлянды привычного красочного стиля, мраморные сосульки, тонкие резные колонны с искусно сделанными капителями, словом — волшебная страна разнообразных чудес. Чем-то это напоминало огромные храмы Ангкора и других затерянных городов Камбоджи, и, тем не менее, резьба подземного города не была такой живописной и одновременно привычной, как на Земле. Из самой вершины здания вытянулся тонкий заостренный шпиль, выполненный целиком из кроваво-красного мрамора. Над ним парил хрустальный шар, точно такой же, как и над гигантским сооружением вентиляционной системы, сияя точно таким же темно-розовым блеском, блеском, который отражался через каждые восемьсот метров меньшими кристальными шарами, висящими над металлическими башенками, на других террасах. Впечатление от всей конструкции попросту нельзя было передать словами. Там мы обнаружили и другой город, который в сравнении с этим был как собор Парижской Богоматери рядом с Тадж-Махалом, город, который мы осмотрели лишь частично...Возможно, было даже к лучшему, что у нас не получилось осмотреть его должным образом, поскольку, взглянув на него хотя бы одним глазком, крайне трудно было не возвращаться в этот чудесный город, созданный удивительным народом. Мы поклялись этого не делать, но, возможно, когда-нибудь даже клятва нас не удержит. Кто знает?
ПЕРЕДО МНОЙ открывалось настолько прекрасное зрелище, что прошло несколько минут, прежде чем я осознал важность увиденного. И в самом деле, мы уже были в тридцати метрах от верхней террасы, когда я заговорил. — Док! — крикнул я, указывая на статуи, — они же люди! — Да, — медленно сказал он, — они люди. И это ставит крест почти на всем, что я думал и что знал. Я верил, что жизнь не развивается схожим образом в разных местах нашей Вселенной. Математика это запрещает, по крайней мере, я так полагал. Набор разных видов, за некоторыми исключениями, вероятно, будет везде одинаков, но разумная жизнь — это совершенно иное, развивающееся по другим законам и проходящая другие этапы жизни, пространства и времени. Иногда я... я представлял мир, цивилизацию, разумных муравьев, пауков или даже растений. Думаю, мне бы там понравилось. Как часто я мечтал жить в мире, где нет склочности, присущей моим сородичам, целиком погрузиться в науку, узнавать и постигать нашу бесконечную Вселенную! Но, кажется, я ошибался. Я надеялся, что наш Бог не был ни завистливым, ни эгоистичным, ни давшим способность осознать мир только одному виду, а являлся по-настоящему великим, действительно всемогущим и милосердным Богом, который бы не допустил неравенства между видами, не испробовал все варианты, не потерпел повторения того же сценария, и который бы не потерял тягу к совершенству! И... я ошибался. — Док, но, может, это всего лишь совпадение или что-то подобное. В конце концов, разве не удивительно — найти тут Человека? — Наверное, да. Ты прав. Просто моему тщеславию нанесли удар, опровергнув мою любимую теорию. Пошли, нам еще есть чем заняться. Мы забыли, зачем прибыли сюда. Нельзя торчать тут весь день. Давай возвращаться. Итак, мы спустились на мраморную мостовую древнего сада, где фонтаны все еще весело журчали, хотя цветы, деревья и даже люди, такие же, как и мы, которые однажды тут бродили, исчезли давным-давно. Вся терраса была покрыта слоем мелкой споровидной пыли, на которой мы не увидели никаких следов, кроме отпечатков наших собственных ботинок. Каждым своим шагом мы поднимали в воздух плотные серые облака, которые кружились над головами. Док изучал пыль с помощью маленького, но мощного анализатора, который он взял из набора, висящего у него на поясе. Вдруг он выпрямился и закричал: «Это чистый кислород! Быстрей надевай шлем! А то погибнешь!». Я мгновенно подчинился, сменив респиратор на баллон с кислородом. Док сделал то же самое. Жестом я показал на рацию, но он отмахнулся и счистил пыль с широкого борта одного из фонтанов. Открыв сумку, он достал пробирку с какой-то бактериальной культурой и высыпал ее на расчищенное место, бросил туда щепотку пыли, затем добавил воды и отошел. Поверхность культуры вдруг начала корчиться. Почти мгновенно она превратилась в распухающую массу извивающихся щупалец, растительных щупалец. Через минуту на том месте, где лежало содержимое пробирки, оказалось отталкивающее месиво. На концах толстых алых стеблей выросли большие темно-фиолетовые сгустки, появились отвратительные плотные комки цвета желчи, покрытые маленькими бледно-синими бородавками, а мертвенно-белые руки щупалец продолжали расти и извиваться — подлинный кошмар джунглей. И пока мы с ужасом все это наблюдали, масса внезапно начала гибнуть и рассыхаться, вскоре оставив после себя лишь тонкий слой серой пыли, да серых спор. Я содрогнулся от отвращения. И тут в наушниках раздался голос дока: — Это грибы, но ты, наверное, и сам догадался. Они не привыкли к такому количеству кислорода, очевидно, для них его слишком много. Они растут быстро, но пожирают сами себя — в буквальном смысле, оставляя лишь споры и пыль. Им нужна органическая пища, так что это хорошо, что мы не успели надышаться это пылью. Смотри. Культура полностью исчезла. — Вот, что, как я полагаю, случилось с населением этого города, Джек. Подавляющее большинство из них не успело убежать. Возможно, некоторые до сих пор живы, но, кажется, эта пыль повсюду, да и не видели мы никаких признаков жизни. — А как насчет вентиляционных сооружений и огней? Должен же ими кто-то управлять. Может быть, оставшиеся в живых люди напуганы. Может, они прячутся от нас. — Нет. Это ни о чем не говорит. Ты здесь увидел и продолжаешь наблюдать реализацию множества утопических идей. Это — мир автоматики! Насколько мы видим, люди на этой планете вымерли, их раса исчезла, тем не менее, города, системы вентиляции и другие огромные механизмы могущественной цивилизации продолжают существовать, являясь безмолвным свидетелем того, как Человек навечно подчинил себе машины. Должно быть, это была великая цивилизация. Бог знает, сколько времени подземный мир существует в нынешнем виде и сколько еще проживет. Предполагаю, что машины со временем износятся, и механическая жизнь этого мира навсегда прекратит свое существование, но, возможно, пройдет еще много лет, прежде чем это случится. Хотелось бы, чтобы этот день никогда не настал! Давай зайдем в здание и посмотрим, что там можно найти. А вдруг мы обнаружим какой-нибудь ключ к разгадке того, что все-таки произошло с местной расой. Похоже, это какое-то важное здание. Северные ворота были открыты, и мы бесшумно спустились по гладкому черному проходу, на полу которого лежал двухсантиметровый слой смертоносной пыли. Коридор, от которого в обе стороны, через равные промежутки ответвлялись другие, более узкие проходы, протянулся, возможно, метров на тридцать, направляясь в самое сердце огромной пирамиды. Дальше оказались вторые резные ворота, ворота, обшитые золотом, которые, при прикосновении к бронзовому рычажку, уходили в специальную нишу на потолке. Позже мы узнали, что их можно запереть изнутри. Очевидно, древние священники не очень-то доверяли своей пастве. За дверью находился храм, являющийся подлинным чудом. Там был большой овальный зал, словно полое яйцо птицы Рух, возвышающийся, на семьдесят или даже сотню метров над гладкой, цвета зеленого моря, мостовой с вкраплениями золотых пятнышек. Черное однообразие наружной стороны храма не проникло внутрь, за исключением полосы, шедшей на уровне груди по всему периметру помещения. Величественный зал был полностью покрыт гладким белоснежным мрамором, с редкими прожилками металла: золотистого, зеленоватого и розового тонов. Именно малиновый цвет создал настоящий лабиринт под самым потолком храма, наполняя тусклое пространство вверху розоватой дымкой. Как ни красив был храм, но от того, что находилось в центре громадного зала, я просто потерял дар речи! Огромная, метров на десять возвышавшаяся над гладким зеленым полом, — если считать от подошв до самого кончика воздетого вверх трезубца, — стояла чудесная, завораживающая статуя, сравнимая с лучшими работами великого скульптора Фидия. В розовой дымке, парящей над изумрудным полом, фигура казалась живой и чуть ли не священной. Наши голоса, даже все наши мысли затихли в ее присутствии. И правда, в этом языческом храме я ощутил истинную всеобъемлющую веру, необходимую и неизбежную, как само Время, более сильную, чем в какой-либо церкви на Земле. Док тоже это почувствовал, потому что я увидел, как он слегка присел, потом замер, запрокинув голову назад и вскоре распрямился. Если бы не шлем, я бы точно услышал, как он ахнул от изумления. Я опустил голову, до конца не веря глазам своим, а затем взглянул еще раз. Ровный зеленый пол плавно поднимался на высоту, двух человеческих ростов, приобретая форму огромной вздымающей волны с пенистыми гребнями, так похожей на настоящую, что что-то во мне испугалось, словно вода может вот-вот обрушиться на нас, увлекая за собой. Из самого высокого, висящего в воздухе гребня, возникала тройка крылатых коней, тянущих на тонких золотых цепях золотую колесницу, полускрытую в бурлящем море. Величественных животных вырезали из безупречно белого мрамора вместе с гривами, хвостами, и частично сложенными крыльями, украшенными золотом. Это были кони самих богов, пытающихся вырваться из земных вод прямо в Рай, в бесконечность. Я взмолился, чтобы больше никогда не видеть вновь таких коней. Я бы этого просто не вынес. В колеснице, одной рукой небрежно держа золотые поводья, а в другой повелительно воздев в воздух золотой трезубец, стояла колоссальная фигура человека, вернее, бога, спокойного и величественного, живого и свежего, точно роза. Его ноги были широко расставлены, а мускулистые руки и грудь прикрывал один-единственный развевающийся на ветру кусок ткани. Золотую бороду и длинные светлые локоны вьющихся волос трепал бушующий вокруг ураган, с которым бог и боролся. В его спокойном лице, в устремленных вдаль глазах, помимо величия и надежды, виднелись едва заметная грусть и тоска. Тут и там в бурлящих волнах, цепляющиеся за черные спины дельфинов, плыли белые и золотистые женские фигуры, нереиды, прощающиеся со своим повелителем. Их лица, глядящие в середину композиции, сковала печаль, великая печаль, но в них также читались вера и надежда, те самые, что застыли в глазах бога морей, навсегда покидающего по зову Олимпа своих детей и свое царство.
ШЛЕМ ДОКА был уже снят, брошен и забыт, а он сам стоял перед плитой из светящегося металла высотой с человека и расположенной возле скульптуры. Я слышал, как док бормотал, частично про себя, частично обращаясь ко мне и к миру: — По велению Посейдона, в дар детям Атласа в Начале, воздвигнутая по Его воле в Его храме в Юздрале, первом городе подземного мира, пятом городе Атлантиды со дня его Преобразования по гневной воле Зевса! Смотрите, сыны Атласа, смотрите и повинуйтесь! Какое-то время он помолчал, затем добавил: — «После Преобразования». Происходили и более странные совпадения, но ты только подумай... Это... Это же прекрасно! Док встал вполуоборот ко мне: — Джек, ты знаешь Платона? Читал «Тимея» и «Крития»? — Нет, док. Простите. Студентам технических факультетов не полагается разбираться в древней культуре. Это не для них. — Пожалуй. Обычно так и бывает. Но я рад, что кое-что читал, когда учился в колледже, несмотря на то, что меня называли в те времена зубрилой и переучившимся. Но про Атлантиду-то ты слышал? — Да, конечно. Это же миф, разве нет? — Много умных людей считает, что нет. И я один из них. Джек, кажется, мы были правы. — Что вы имеете в виду, док? Думаете, этот храм как-то связан с Атлантидой? Как это возможно? Мне всегда казалось, что она находилась на Земле. — Погоди! Дай, я тебе расскажу, о чем нам поведала история Платона. Потом сам можешь сделать выводы. Согласно «Критию» и, отчасти, «Тимею», существовала Атлантическая империя, островное государство, которое простиралось от Египта до континента, лежащего за западным морем» — похоже, имелась в виду Америка. Приблизительно одиннадцать тысяч лет назад они развязали войну с альянсом небольших средиземноморских государств и потерпели поражение, несмотря на свое могущество. Вскоре после этого, острова, где располагалась столица Атлантиды, исчезли, поглощенные морем, как сообщает Платон. В «Критие» он раскрывает эту историю во всех подробностях, но, после описания острова-материка Атлантиды и его столицы, Платон внезапно замолкает, словно совет богов, собранный Зевсом устроил уничтожение Атлантиды. «Критий» — это только фрагмент, но много лет назад я думал, что нашел остальную часть. Эксперты говорят, что это не так. Им лучше знать. Рукопись, которую я обнаружил, рассказывает о том, как Посейдон защищал своих детей от гнева Зевса в войне атлантов с греками, его собственными детьми. У жителей города-острова было странное новое оружие, которое поражало на расстоянии так же, как это делали молнии Зевса, и в том взыграла зависть. Поэтому Зевс разгромил Атлантов и обратил их оружие против их же столицы, разрушив ее, а «бог Посейдон своими волнами окончательно стер ее с лица земли». Афиняне с легкостью победили авангард, состоящий из рабов, у которых не имелось такого оружия, и греки приписали разрушение Атлантиды землетрясению и приливным волнам, которые, на самом деле, были вызваны гибелью острова. Только священники и несколько правителей и летописцев знали всю правду. Джек, в «Критие» упоминается неизвестный, чрезвычайно ценный металл, орихалк, который «испускает огнистое блистание». Нам такие металлы неизвестны. Словари называют его медью, но металл атлантов светился даже при дневном свете. Многие... н-ну, скажем, некоторые считают, что это был радиоактивный элемент или сплав, но ни у кого нет доказательств существования залежей материала, который соответствовал бы тому, что описан Платоном, а образцов у нас тоже нет. Так что студенты именуют его медью, даже хотя Платон, описывая город, намеренно указывает на различия между медью и металлом атлантов! Платон не упускает ни одной детали. Атлантида являлась разделенным на зоны островом с огромной столицей, построенной на холме или горе. Он приводит описания храма Посейдона и стен, разделяющих зоны... Джек, это же описание города, где мы сейчас находимся, за исключением того, что тут разделен сам город, а не остров! — Док! Почему...! Но... ! Высчитаете!.. — Я считаю, что это и есть Атлантида! — Но как это возможно? Как она попала сюда? Ее жители одиннадцать тысяч лет назад были чуть ли не дикарями. — Платон бы с тобой не согласился. Они ведь обладали орихалком. Джек, я думаю, что кто-то, какой-нибудь жрец, открыл принцип действия нашего резонатора, и построил громадный, возможно, в качестве оружия, может, из-за стремления людей во всем достигать максимального размера, и, с помощью такого устройства, перенес Атлантиду сюда! Может, это была чистая случайность, а возможно, это был жрец Зевса, фанатик, считавший, что бог открыл ему тайну метания молний для того, чтобы истребить распутный, погрязший в войне город. Перемещенный остров оставил после себя колоссальную яму, которую заполнил океан, поглотив последовавшими волнами остальные острова. Это была катастрофа, которая уничтожила жителей Средиземноморья. «Бог Посейдон своими волнами окончательно стер ее с лица Земли». Атлантида появилась где-то в этом мире, Джек, вся, кроме тех шестидесяти метров, которые оказались над поверхностью моря. Под водой очутились поля и кварталы бедноты. Атланты колонизировали надземный мир, поверхность этой планеты. Население росло, но пригодной земли они обнаружили мало, только суровый черный камень плато. С помощью резонатора, если он, конечно, остался цел, или чего-то подобного, они пробились сюда. Ученые атлантов должны были знать об этом месте. А возможно, они нашли естественный проход. В любом случае, они построили вентиляционные системы, и города, воссоздавая разделение на зоны и архитектуру родного острова, вероятно, ставшего уже мифом, сделали автоматические насосы, на основе каких-нибудь загадочных свойств орихалка и того кристалла, испускающего свет, и поющего пламени, которое играет главную роль в этом оркестре. Впервые за долгое время, атланты зажили счастливо. Думаю, они выращивали еду в свете искусственных ламп или в теплицах. Их наука об этом позаботилась. Затем, прежде чем истратить весь запас орихалка, они сделали мир единообразным, автоматизированным, и стали наслаждаться жизнью. Мы узнаем больше, когда я попаду в библиотеку, поскольку их письменность похожа на финикийскую. Книги, скорее всего, не тронуты, потому что их осквернение по закону каралось смертью. Очевидно, библиотека была тесно связана с храмом, и, следовательно, священна. Затем что-то произошло, не могу даже предположить, что именно, и их мир поглотили грибы. Возможно, атланты полностью вымерли. Может, нашли другую пещеру или даже другой мир. Со временем мы это узнаем. У нас полно дел — тут и в других городах. Теперь, давай где-нибудь отдохнем и подумаем, чем займемся дальше.
КОГДА МЫ УЖЕ собрались уходить, я случайно глянул вверх. Над воротами, на полпути до просвечивающего через дымку потолка, я увидел небольшой балкон из черного мрамора. Сказав доку, я нажал рычажок и полетел туда. Док, поняв, в чем дело, последовал за мной. Мы не нашли ничего интересного, кроме одной вещицы, которая оказалась ценнейшей находкой. На полу балкона лежало квадратное, похожее на коробку приспособление с объективом. Выяснилось, что это камера, как мы сразу и подумали. Рядом была жалкая кучка серой пыли — все, что осталось от оператора. Пока Док изучал устройство, я спустился вниз по коридору, ведущему с балкона. Проход был освещен, но, пройдя по короткой лестнице, я оказался в большом помещении, которое находилось между внутренним куполом здания и резной крышей, видимой снаружи. Через хрустальный потолок пробивалось сияние шара, подвешенного над ним и ярко освещавшего все помещение. Такие же, но не светящиеся, шары висели по всей его длине. Помещение тянулось по всему периметру здания, и имело проходы, ведущие в другие части строения и города. Повсюду были туго связанные рукописи и пергаментные свитки, а одна секция с сотней полок, полностью состояла из мотков пленки, такой, которую мы используем для записи фильмов, только металлической и очень тонкой. Широкая лестница вела от этой секции в темную комнату под самым куполом, заполненную кабинками, которые могли соединяться друг с другом, словно для того, чтобы устраивать тут вечеринки. Каждая будка была снабжена проектором, малым и большим экраном, которым, вероятно, пользовались, когда для совместного просмотра соединялись несколько кабин. Библиотека принадлежала жрецам, и, как мы позже узнали, знати из мраморной зоны. Я поспешно вернулся к доку и обнаружил, что он тоже отправился меня искать. Он нес камеру и бобину с фильмом, вроде тех, что я видел в библиотеке. — Найди проектор, — сказал мне док, как только увидел меня. — Этот фильм не нужно проявлять, и, думаю, мы узнаем из него много интересного. — Уже нашел, — ответил я, — и, что более важно, я нашел библиотеку. Пойдемте, хочу узнать, что вы откопали. Увы! Моим надеждам не суждено было сбыться. Док ринулся осматривать библиотеку, как только попал туда, а после настоял на том, чтобы мы сначала разобрали камеру и проектор, и узнали, как они устроены. Как он объяснил, свет и звук испускают какие-то лучи, которые, в свою очередь, неким образом оставляют след на тончайшей металлической ленте. Запись не нуждалась в проявлении, и являлась по своей природе гораздо более устойчивой к внешним воздействиям, чем наша пленка. Частота кадров была почти вдвое выше привычной, так что даже едва заметное движение или оттенок надежно мог запечатлеться. В проекторе, второй сканирующий луч управлял чем-то вроде микрофона и набором ламп разной частоты, которые испускали свет различных цветов на экран, обработанный специальным раствором. Это лишь основные детали, на самом деле, это оборудование было гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд, особенно проектор. Мы устроились в довольно комфортных сетчатых креслах будки, и док вставил две катушки, которые вытащил из камеры. По отдельности, каждая представляла собой идеального качества запись, не отличающуюся от земных фильмов. Но запущенные одновременно, они создавали заметный эффект глубины, по-видимому, из-за необъяснимого интерференционного феномена, вызванного устройством экрана и ламп, что, в итоге, делало картинку поразительно реалистичной. Фильм запечатлел не все внутреннее убранство здания, да и панорама города также была заснята не полностью, из-за чего док в течение просмотра несколько раз куда-то выбегал. Кажется, я провел в библиотеке столько же времени, сколько и он, с тех пор, как я сообщил ему о своей находке. В начальных сценах мы увидели город, похожий на тот, в котором находились, но значительно больше — почти тридцати километров в поперечнике. Нью-Йорк Атлантиды. Странные одно — и немногочисленные четырехколесные автомобили бегали тут и гам по наклонным дорогам. Аэромобили, почти такие же, как наши, летали над зонами туда-сюда, вертикально поднимаясь с крыш зданий. Панорама была снята с воздуха. Людей, которые толпились на улицах, нам разглядеть не удалось, в отличие от тех, что находились в ближайших машинах. Они оказались высокими и светлокожими, вероятно, из-за продолжительной подземной жизни в течение многих поколений. Затем, прямо на наших глазах, город внезапно исчез! На его месте появилась огромная яма, шестнадцати километров в диаметре, вырезавшая гигантскую дыру в сердце мегаполиса. С одной стороны террасы остались нетронутыми до третьей зоны, где накренившиеся здания рушились и падали в облаках пыли, созданной разрушением планеты! На другой стороне ямы, которая больше чем на полтора километра вдавалась в поле, колосья которого прижимались к земле под силой поднявшихся ветров. С высоты, это напоминало затмение, огромная черная тень, закрывшая собой разноцветный диск города. Камера стала головокружительно быстро падать, затягиваемая мощным потоком воздуха, который свирепствовал в колоссальной яме. Потом она остановилась в самый последний момент, и стала парить над шаром в нетронутой части города. Повсюду люди носились, как перепуганные муравьи: некоторые рвались к воротам, некоторые к яме, где чудовищный ветер обращал мраморные дворцы аристократов в руины! Меня интересовало, что удерживало камеру, но я так и не смог понять. Возможно, на нее каким-то образом действовал шар. Непреодолимой силы ураган засасывал в огромную черную пасть все: летательные аппараты, автомобили, людей!.. Мы приблизились, но поднялись выше, паря над вторым шаром. Оттуда мы смотрели прямо в яму, наблюдали, как она пожирает город уровень за уровнем, видели тускло освещенные пещеры, откуда рев механизмов пробивался сквозь бешеный вой ветра и пронзительные крики людей, там была огромная сеть разветвляющихся во все стороны туннелей пневматической железной дороги и, теперь обнажившиеся, жизненно-важные органы города. Аппарат, к которому крепилась камера, стал рассыпаться: его широкие крылья и шасси оторвало ураганом. Сила шара вновь ослабела, и нас швырнуло вперед... и вниз! Рев механизмов превратился в оглушающий лязг, который, немного спустя, стал затихать, вскоре вовсе исчезнув. Все быстрее и быстрее падали мы среди огромных стен из блестящего черного камня, из которого, казалось, была вся планета. Воцарилась почти полная тишина, — только лишь ветер продолжал монотонно выть. Стены ямы начали сужаться, образуя конус, чья высота, или, скорее, глубина составляла многие километры. Словно кто-то воткнул палку в сугроб и стал вращать, пробурив большую дыру, через которую целую вечность падали обломки снежных детских замков. Наверху, над напрасно жужжащими лопастями вертолета, быстро исчезала в слабо освещенной розовой дымке яма, там погибал целый мир. Потом светящийся туман пропал, и мы падали в тусклых сумерках, наполненных лишь мерцанием огней. Наконец, далеко внизу, километры под нами, засиял еще один свет, но уже иной — бледный, оттенка индейского подъельника, растущего в медленно гниющих болотах. Там лежал иной мир, мир, где брала начало расколовшая город сила. Что это было? Кто жил там, и кто разрушил мир наверху? Мы с доком даже забыли, что всего лишь просматриваем запись. Экипаж аппарата с камерой, должно быть, испытал ни с чем несравнимый ужас и трепет, от которого стыла кровь в жилах. Мы падали, по меньшей мере, час, камера, казалось, работала без участия людей. Мертвый белый свет шел из маленькой точки, освещая темноту, розовые сумерки вокруг нас исчезли. Затем ветер вдруг стих, и маленький вертолет понесло, как пушинку в воздушном вихре! Существа внизу закрыли проход, через который атмосфера засасывалась в их безвоздушный мир. Нас беспомощно мотало, как щепку в бурном потоке, голос ветра вновь стал ликующим криком до тех пор, пока черные ворота не закрылись до конца. Внизу было все завалено металлом и обломками хрусталя, и мы, кувыркаясь, спускались к бледному свету. Должно быть, эту камеру, валяющуюся среди обломков верхнего мира, устилавших громадный хрустальный диск восемьсот метров в ширину и являющихся дном ямы, нашел экипаж какого-то другого вертолета... Нашел и вернул назад, чтобы фильм могли посмотреть другие. После коротких сцен, показывающих вздымающиеся воды светящегося моря, черную каменную пустыню с красными пятнами лишайника, покрытую обломками некогда могущественного города, перед нами предстала тьма, тьма, суть которой раскрылась позже. Это был все тот же город, но разрушенный, руины великой столицы, с огромной зияющей ямой, провожающей нас мертвым взглядом. Дороги, ведущие к четырем внешним воротам, заполонил народ, превратив их в четыре разноцветные реки, текущие по равнине между бледно-зелеными полями. Автомобили, пешеходы и даже рикши, доверху набитые вещами и едой, бесконечным потоком тянулись из города, из дома, потерянного навсегда. Теперь камера находилась в закрытом аэромобиле, какие тысячами висели над улицами. Выше, в дорожных пробках, стояли более мощные грузовики, наполненные товаром и перепуганными людьми. Повсюду, как небольшими группами, так и длинными лентами, перемещались частные аэромобили. Наш, похоже, занимался съемкой новостей, показывая исход населения Атлантиды из разрушенной столицы, некогда красивейшего города империи.
ХОТЕЛ БЫ Я выразить то, что мы ощущали, когда наблюдали поток бездомных людей, покидающих разрушенный прекрасный город! Некоторые, кто тоже видел эту запись, наверняка тоже чувствовали это, но не так, как мы, поскольку у нас в памяти еще был свеж превратившийся в пыль город. Некоторые эпизоды, которые я выхватил из общей картины, когда камера пролетала низко над дорогой, не выходили у меня из головы. Я и теперь вижу их, как тогда: ребенок, одетый в рваную рабочую одежду, слепо бредущий позади старика, явно из знати, который прижимал к груди драгоценные свитки, один за другим выпадавшие из его слабеющих рук; ажурная розовая, костяная ваза, валяющаяся рядом с обочиной, но так и не раздавленная тысячами ног, стучащими вокруг нее; крошечный пушистый утенок, неистово кричащий, неуклюже идущий по твердым камням дороги, спотыкающийся, падающий, хлопающий неоперенными крыльями, в отчаянных попытках взлететь, кого-то жалобно зовущий слабым голоском, наступающий на разбитое стекло и скрученный металл кровоточащими лапками, пока, в конце концов, чья-то нога не наступила на него самого, оставив лишь пятнышко крови и кусочек золотистого пуха! Это всего лишь малая толика тех ужасов, что увидел я, но страдающие утята запали мне в душу сильнее всего, потому что я выращивал уток и умел им сопереживать. Последний раз экран озарился светом. Мы смотрели с какого-то балкончика на громадный храм. Он был битком набит неистовой массой мужчин и женщин, в безумии затаптывающих друг друга. Они окружили великую статую Посейдона, хватаясь за нее руками, вымаливая прощение и спасение, убивая жрецов и стражей, пытающихся их отогнать. Потом посреди толпы появилась фигура, одетая в зелено-золотую мантию, — верховный жрец. Он поднял руки и заговорил спокойно и ясно. Как по волшебству, люди упали на колени и склонили головы. Даже когда в дверях появились первые смерчики кружащейся пыли, голос все звенел и звенел, успокаивая и утешая. Жрец замолчал, и толпа запела, наполняя весь храм хором голосов. Все громче и громче, чище и чище звучала песнь, заглушая агонию находящихся в ближних ко входу рядах. Точно огонь, несущие смерть грибы прожигали свой путь через молившуюся толпу, облизывая людей желтыми и фиолетовыми языками, не жалея ни крепкую молодежь, ни слабых стариков, извиваясь алыми щупальцами и червеобразными белыми руками! Теперь уже крики заглушили гимн, но никто даже не попытался убежать. Бесстрашная фигура, стоя рядом с золотой статуей, глядела на тающее море стоящих на коленях людей, и жрец продолжал петь, направляя и воодушевляя. Затем и он исчез в едва заметном облачке пыли, поднявшейся к балкону. Камера упала, экран погас. Док выключил проектор. У нас больше не было никакого желания изучать серую пустыню, которую теперь представлял собой город. Больше месяца мы исследовали Юздрал — «Райский город», как его называли атланты. Из двух сотен городов и городов-государств подземного мира, он был первым, как по красоте, так и в хронологическом порядке. Только один город, столица империи, мог похвастаться более красивым храмом Посейдона, — который мы, правда, видели лишь в записи — Лудой, ставший местом чудовищных разрушений. Мы осторожно перенесли содержимое библиотеки, музея природы и искусств, а также Дворца Закона наверх и сложили все сразу за огромными воротами, вместе со множеством каких-то приборов и устройств, которые нашли в темных подвалах под городом. Помимо прочих вещей, когда пришло время, док отправил на Землю образец грибных спор. Мы отправили их не сразу, поскольку кому-то из нас нужно было находиться в лаборатории, чтобы получить их, а возвращаться мы пока не собирались. Не знаю почему, но, кажется, у меня появилось чувство, что, если мы покинем этот удивительный мир, возвращаться вновь нам не стоит. Особой причины для этого не было, но мы не вернулись. И не собираемся. Среди прочих вещей, мы нашли на каждом уровне сотни аэромобилей, различного облика и устройства. Небольшие мы использовали для перевозки образцов наверх, потому что только эти длинные машины могли пройти двери там, где на дне шахты стояла бронзовая чаша. Пять таких транспортных средств, загруженные орихалком, мы оставили у входа в гигантское вентиляционное сооружение. Шестую машину — другого типа — более быструю, но слишком большую, чтобы пройти через тот же выход, мы использовали позже. Она была длинная, сигарообразная, с отгороженной хрустальной панелью, кабиной пилота и местами для пассажиров впереди и по бокам стремительного бронзового корпуса. Посредством мощного двигателя из орихалка, использующего какой-то вид атомной энергии, машина была способна достичь огромных скоростей. Мы выжали тысячу шестьсот километров в час, причем, тут, на Земле, куда мы смогли ее притащить после того, как узнали, что разрушающий луч подземного мира также пробил крышу пещеры над Лудой и открыл проход на поверхность планеты. Но эта машина была способна и на большее.
ЗАКОНЧИВ РАБОТУ, мы вернулись к Луде, которая, если верить картам, находилась в восьмистах километрах. Даже не разгоняя аэромобиль на полную скорость, мы прибыли на место через полтора часа. Перед нами предстал мертвый город, похороненный в ядовитой серой пыли, и в центре него также зияла черная дыра, пробитая через жизненно важные механизмы города из неизведанного сердца планеты. Пока мы приближались, нам казалось, что Луда купается в зеленом свете, причиной чему была расколотая крыша огромной шахты, через которую лился свет изумрудного солнца. Еще не закончив осматривать руины, мы подлетели прямо к яме и стали спускаться в темноту, а кабина пилота начала вращаться вместе с нами, как только нос корабля ухнул в бездну. Двигались мы очень медленно, так что путешествие длиной в полторы сотни километров заняло у нас больше часа. Затем мы еще больше замедлили скорость и приземлились среди обломков на огромные хрустальные врата, перекрывающие дно ямы. Сквозь них мы видели бледное белое море, омывающее скалистые берега. Над этими суровыми черными берегами возвышалось скалистое плато, покрытое уродливыми клочками темно-красного лишайника, росшего повсюду в этом странном недружелюбном мире в глубинах планеты. Больше там ничего не было. Существа, чем или кем бы они ни являлись, очевидно, убрали все обломки, пригодные для изучения, и запечатали яму, чтобы избавить растения их почти безвоздушного мира от притока кислорода. Кажется, поверхность планеты их совсем не интересовала. Какое-то время мы раздумывали о том, как попасть внутрь, чтобы не разбить хрусталь и не впустить воздух извне, подняв тревогу. Затем док обнаружил в стене ямы что-то наподобие переходной камеры, через которую один человек мог попасть в тот мир. Он прошел туда, и один вернулся. Под камерой был механизм, управлявший клапаном, и док решил, что сможет им воспользоваться, если я сяду за штурвал аэромобиля. Итак, синхронизировав наши часы, мы разошлись по местам. Медленно тянулись секунды. Затем, рывком, диск сдвинулся, и ураган потащил меня вниз, пока я не оказался в мертвенно-бледном море. Но аэромобиль был водо— и воздухонепроницаемым, и когда я вынырнул на поверхность, то увидел, что диск закрылся, ветер стих, а док торопливо гребет ко мне. Я быстро открыл люк, и через несколько секунд, уже с доком в кресле пилота, мы мчались над странным ландшафтом, лежащим в глубинах планеты. Окружая бледное море, километров на тридцать протянулась пустыня, черная, с каменными холмами, покрытая участками красного лишайника, похожими на пятна засохшей крови. Повсюду были расщелины, в которых воду, как стоячую, так и проточную, окаймляла желтая пена, извивающиеся ручьи стекали в мертвые, серые водоемы. Не считая существ, которые могли тут жить, мы увидели лишь одно создание, не принадлежащее царству растений, диковинных растений разнообразных форм и размеров, приспособившихся к радиоактивной почве и воде, потребляющих разреженные газы здешнего воздуха, или паразитирующих друг на друге. За горным регионом, где мы оказались, во все стороны шел спуск к непонятному, опасному лесу, заполнявшему большую часть внутреннего мира. В самом деле, почти вся земля, которую мы видели, за исключением узкой цепочки низких гор, располагалась ниже уровня бледного моря. Слабые ручейки, вытекающие из моря, питали водоемы жарких зловонных низин, плотные облака пара поднимались от многочисленных болот. Мы провели там много времени, пытаясь найти хоть один след, оставленный животными, затем обогнули гладкие скалы, служившие границей горной цепи. Растительность там была поистине неестественной и отвратительной. Из выпускающих пар, покрытых пеной водоемов торчали огромные деревья с гладкими, как рыбья чешуя стволами, и шевелящимися корнями. Листвы на них не было, но из вершин торчало множество склизких щупальцеподобных ветвей, оканчивающихся чашевидными оранжевыми отростками, сильно контрастирующими с мертвенной бледностью ствола и веток. С «плодов» свисали пучки, как свободно болтающихся, так и яростно извивающихся бледно-желтых пальцев. Пока мы смотрели, длинная ветвь метнулась в воду неподалеку от корней, затем поднялась, крепко обвив щупальцами небольшую безногую рептилию с большими белыми глазами, красными жабрами и гибким черным телом, заканчивающимся плоским хвостом. Спустя несколько секунд, найдя еще одну такую же рептилию на берегу, мы пронаблюдали на ней. Она вдыхала из воздуха определенные газы, а затем вновь и вновь пропускала их через радиоактивную воду, очищая как можно лучше. Мы отвернулись от хищного растения, пожирающего свою добычу. Раздавленное мягкое тело рептилии, капающий сок, жадно извивающаяся желтая пена — нас просто тошнило от всего. Неужели это было единственной формой жизни внутреннего мира?
СЛОВНО ОТВЕЧАЯ на наш вопрос, в скалах появился проход, открывая нашим взорам огромный амфитеатр. Его пол был гладким и черным, а в центре, примерно в пятнадцати километрах от нас, возвышался величественный город пирамидальной формы, как Юздрала и Луда. На его стенах и улицах мы не заметили признаков жизни, но между нами и ним стояло тонкое заграждение из бледно-голубого пламени, возвышаясь до самых светящихся облаков, которые заливали все вокруг неприятным белым светом. Док ткнул рукой вниз. Проход в скалах когда-то закрывали врата. Но теперь все выглядело так, словно оплыло, как воск свечи. Кроме небольшого участка вздыбившегося каменного пола, ничего не говорило о том, что вход каким-то образом пробили или взорвали. Его проплавили! Через проход протянулась тонкая полоска орихалка, источника голубого барьера, но и она теперь была расплавленной и искорежена. Повсюду, в неестественных позах, лежали потемневшие тела — все, что осталось от стражи. — Атланты, — сказал док. — Очевидно, выжившие, спустились сюда, чтобы отомстить за смерть своего народа. Они построили город-крепость, как базу для атак на существ, уничтоживших их цивилизацию. Судя по телам, они дышали при помощи респираторов. Они воевали с жителями этого мира, возможно, даже почти достигли успеха, но, наконец, тайное логово атлантов было найдено и атаковано, защитные барьеры сломлены, последняя крепость пала. Я только не понимаю, почему, столько лет спустя, заграждение все еще на месте. Возможно, оно автоматическое. Но... — Док! Смотрите! — прокричал я. — Это происходит прямо сейчас! Они все еще здесь! Позади стены пламени, выступая из-за стен города на несколько километров, черный камень накрывала огромная белая простыня. Через бинокль мы увидели, что крошечные трубки разбрызгивали на скалы белую эмаль. И теперь, хорошо заметное на светлом фоне, появилось закрывающее город, насыщенное, черное облако пара. Несмотря на то, что мы видели лишь его контуры, нам казалось, что оно медленно перемешивается и беспокойно двигается туда-сюда, словно ожидая чего-то. Внезапно, облако начало разрежаться. Прямо у нас на глазах, пар стал перетекать в огромную сферу, которая вскоре полетела к заграждению из пламени, пройдя от одного конца барьера до другого, касаясь его поверхности. Часть сферы отделилась и вернулась к основному облаку. В ответ, сфера поредела, но вдвое увеличилась в размерах. Справа она приняла форму усеченного конуса, из которого вытянулись крошечные струйки черного дыма, играя на поверхности стены огня. Вскоре все они направились в одно место прямо посередине стены, а потом вернулись. Конус стал короче, затем превратился в шар, стоящий на тонкой ножке, который вновь начал вытягивать черные пальцы, то неподвижно висящие, то едва заметно шевелящиеся. Вокруг появилось какое-то необъяснимое напряжение. Я ощущал его, даже на расстоянии чувствовал вызванное им беспокойство. Зрелище было нереальным и пугающим. Что представлял собой этот пар, двигающийся, казалось, сам по себе? Что управляло им? Что это — ядовитый газ или дымовая завеса? Я повернулся к доку, но он исчез. Затем, внезапно, он появился с другой стороны. — Джек, попробуй резонатор, — он сказал. — Следи за паром. Я подчинился. Город, равнина, наш корабль — все исчезло в знакомой игре красок, когда я медленно включил излучатель. Но цвет огромного облака газа не изменился ни на чуть. Оно осталось таким же черным, абсолютно черным. Выключив прибор, я вернулся. — Док, в чем дело? — спросил я. — Облако бесцветно, но это еще не все. Оно словно живое. — Так и есть. Это далеко не газовый шар, и даже не радиоуправляемое оружие. Это разумная форма жизни, такая же, как и мы, как и атланты, и вероятно, даже превосходящая нас. Но что она такое, на что она способна? Я не знаю, поскольку на Земле нет ничего подобного. Но это создание из бесцветного пара и есть то существо, которое уничтожило Атлантиду. Это необъяснимый враг, с которым сражались последние из атлантов, и который вероятно, полностью уничтожил их. Мы ничем не можем им помочь, Джек. У нас есть оружие — резонаторы, но нам нечем защищаться. Нам осталось лишь наблюдать с безопасного расстояния, как атланты встречают свою судьбу, поскольку это наш долг — выжить и предупредить наш мир о существовании такого создания. Этого требует наука. — Да, наверное, нам нужно вернуться невредимыми, поэтому мы не должны совершать необдуманных действий. Но, несмотря на то, что мы ничем не можем помочь, трудно оставаться в стороне, когда подобное создание убиваетлюдей. Трудно просто стоять и смотреть, док. — Да, Джек. Мне это неприятно так же, как и тебе. Но, став учеными, мы обязались пренебрегать собственными интересами во имя процветания нашей расы, и должны придерживаться выбранного пути. Генерал не обязан сам вести войска в бой, ему нужно оставаться в безопасности, даже несмотря на то, что солдаты могут гибнуть тысячами. Смотри, оно нападает! Огромная черная сфера сжалась до половины своего прежнего размера. Теперь она начала вращаться, все больше сужаясь. Узкий черный поток газа вырос из ее основания и соединился с тонким кольцом дыма, окружающим город, словно кабель для передачи энергии. Он тоже становился меньше, пока сфера вращалась все быстрее и быстрее. Напряжение вокруг стало невыносимым. Затем, ни с того, ни с сего, оно исчезло, а маленькая черная сфера выросла до прежних размеров, но потом снова сжалась, превратившись в красный шар, в центре которого появилось разноцветное пламя, и росло оно до тех пор, пока не поглотило всю сферу, а кольцо над городом сузилось до толщины нити. Пламя, в свою очередь, тоже начало уменьшаться, пока не превратилось в громадный опал, лежащий на черном бархатном основании. Напряжение атмосферы снова достигло критической отметки. Кровь в голове застучала в унисон с пульсирующим шаром света, из которого вытянулись тонкие языки яркого красного пламени, ударившие в голубую стену заграждения, утонув в ней. Все чаще и чаще живой самоцвет раздувался и вновь уменьшался, все чаще и чаще свет атаковал неустойчивую стену. Языки пламени больше не тонули в ней сразу, а растекались по дрожащей поверхности. Пламя, поглощающее пламя, в грандиозной битве света. Все быстрее и быстрее стучали светящиеся молотки по лазурной стене, пока, наконец, она не превратилась в водоворот танцующего лилового огня и вскоре не исчезла совсем, и тогда алое копье ударило по незащищенной полосе орихалка, превращая ее в фонтан золотистого сияния. На месте павшей стены лежали сотни крошечных опалов, рожденных в пылу битвы. Аэромобиль поднялся над обреченным городом, который вскоре пал, охваченный пламенем. Мы больше не видели черного пара, поскольку он растворился на фоне городских стен, но могли различить тысячи маленьких светящихся самоцветов, широкой рекой разливающихся над городом и мечущих смертоносное пламя, которое расплавляло здания, превращая их в одну большую темную массу холодного камня, камня, становившегося белым, когда существа до последней капли высасывали из него энергию. Как только вспыхнули маленькие огоньки, и огромное облако черного пара покатилось на нас, док развернул аэромобиль, и мы полетели к болотам. Затем, с предупреждающим криком, док врубил полный ход, скользя над самыми верхушками деревьев. В испуге я оглянулся. Существа заметили нас!
ВНИЗ ПО УЗКОМУ ущелью, над парящими болотами, увенчанная ярко светящимся шаром, неслась гигантская бесцветная туча. Перед ней, через топи и затем прямо в сердце леса, протянулась широкая полоса потемневшей растительности и кипящие воды, выжженная выплюнутым тучей пламенем в попытке догнать нас. Когда мы, наконец, оторвались, док замедлил нашу безумную скорость, чтобы не пропустить вход в яму и не остаться навечно в дикой местности внутреннего мира. До этого, мы обогнули лес, и теперь неслись напрямую к выходу, расположенному на другой стороне хищной чащи, где был хрустальный клапан и безопасность. Мы не смели лететь быстрее четырехсот пятидесяти километров в час, и черная туча, пятном выделявшаяся на фоне бледных болот, настигала нас с чудовищной быстротой. Далеко слева, деревья уступали место царству гигантских грибов: алых, фиолетовых и ядовито-желтых, которые покрывали всю землю огромными кляксами отвратительных оттенков и бесформенными синими отростками. Над ним висело серое облако спор, которое принесли разрушение в верхний мир. И в самом центре этого дьявольского сада возвышался Алый Город, город, где жили эти разумные существа. Мы успели заметить немногое, пока проносились над ним с краю и на большой высоте, но увиденного нам хватило, чтобы поразиться странной красоте этого сказочного города демонов. Бесчисленными шпилями, вытянувшимися более чем на полтора километра, пронзал он разреженный воздух. Там росли тонкие прямые пики, оканчивающиеся шарами. Там были спиральные башни, наподобие бивней нарвалов, увенчанные крышами из грибов и свисающими балконами. Там были огромные широкие пирамиды, на верхнем уровне которых находились лабиринты столбов. Там было множество колонн, подпирающих самое небо, заостренные верхушки которых держали разнообразные шары и эллипсы. Там были восточные минареты и заостренные купола неправильной формы. Там были невероятные бельведеры, каких никто не видывал на нашей планете, сумасшедшее сочетание пиков, шпилей и арок, соперничавшее с извивающимися грибами по чьей-то безумной прихоти. И повсюду гладкие стены алого мрамора заслоняли уродливые, колышущиеся облака пара, которые и являлись жителями этого мира. Удивительно, как такая красота может сочетаться с подобным злом. Затем док передал мне свой собственный и два запасных резонатора, и отправил меня к люку. Я тут же понял его намерения. Вскоре мы уже мчались над скалами, между джунглями и морем, и объединенный луч всех резонаторов глубоко пробивал твердый камень, проделывая широкий разрез в горной цепи, освобождая из плена воду. Затем пропасть стала дорогой для бушующего потока, который обрушился на болотистые леса и красивый алый город жутких существ, глубоко погребая их под бледными белыми водами. На фоне бурлящего моря, я увидел черную тучу, которая, помедлив какое-то время, ринулась за нами с бешеной скоростью, разноцветная сфера, злобно мерцающая в гребне чернильной волны. Затем, пробитая моим резонатором, хрустальная дверь открылась, и мы снова очутились в водовороте ветров, когда атмосфера верхнего мира устремилась вниз, чтобы уничтожить зловредную жизнь в глубинах планеты. Повисев в тисках ветра буквально секунду, разноцветная сфера разбилась о каменный пол, взорвавшись на миллионы огненных осколков, которые обрушились на суровые скалы, превратив их в гладкую дымящуюся равнину. В пенистой белизне моря метался одинокий клочок черноты, который вскоре унесло прочь. Наконец, ураган стих, и мы пробрались сквозь удручающее разорение мертвого мира атлантов, очищенное ветром даже от мягкой смертоносной пыли, вихрем, несущим возмездие. Два резонатора, которые подпитывались от оставшихся светящихся шаров Луды, мы оставили внизу, чтобы охранять вход. Если они способны наносить вред существам, то верхние миры в безопасности от чернильных туч до тех пор, пока хрустальные шары Луды не перестанут сиять. Пыль исчезла, и если где-то еще остались атланты, они могут начать заново строить на зеленой планете великую империю — империю, защищенную знанием того, что в пределах досягаемости есть те, которые помогут в случае надобности. Если они все еще живы, есть вероятность, что будущее вновь увидит атлантов перед вратами Геркулеса, поскольку в разграбленной библиотеке мы оставили историю нашей экспедиции и секрет резонаторов. Время может стать очевидцем того, как империя людей охватит множество Вселенных, оба мира, и даже больше, если таковые существуют. Но мы с доком больше никогда не вернемся на Посейдон, планету атлантов. Мы увидели разрушение крепости внутреннего мира. Мы наблюдали затопление Алого Города. Мы изучили мертвый верхний мир, мир Юздрала и Луды. И с нас достаточно.
Through the Vibrations, (Amazing Stories, 1931 № 5) Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим.
Клеон из Юздрала
Предисловие
МИР УЖЕ СЛЫШАЛ историю двух бесстрашных ученых: доктора Александра Грегори и его помощника — молодого Джона Стюарта. Они изобрели резонатор, который может изменять частоту материи или любых других колебаний, распространяющихся в эфире. Проводя эксперименты, они попали в другое измерение, другую Вселенную, по частоте совпадающую с нашей, и обнаружили там затерянную цивилизацию атлантов, перемещенную туда подобным же резонатором много тысяч лет назад. Атлантида оказалась уничтожена и разграблена существами из газа, не имеющими аналогов в нашем мире, и ученые в некотором роде отомстили за нее, частично разрушив искусственный подземный мир, расположенный глубоко в недрах планеты. Затем, прихватив с собой немало ценных вещей атлантов, первооткрыватели вернулись на Землю. Но, месяц назад, лаборатория доктора Грегори в Скенектади стала местом удивительного происшествия. В середине дня, когда Стюарт проводил эксперименты с орихалком — радиоактивным сплавом атлантов, — он услышал звон бьющих колб, обернулся и увидел странного человека, необычно одетого, лежащего на полу без сознания. Вероятно, он упал метров с трех высоты. Джон в ту же секунду признал в нем атланта, и, с помощью доктора Грегори, узнал его историю. Атлант был ученым из города, еще сохранившегося в неизученной части планеты. Его правитель нашел рукопись, оставленную в Юздрале, другом городе Атлантиды, доктором Грегори во время экспедиции двадцать лет назад, и теперь атланты отправили одного из их лучших ученых, чтобы укрепить дружественные и обоюдовыгодные отношения между двумя мирами. Как и доктор Грегори, этот правитель, Клеон, боялся последствий неограниченной торговли между землянами и атлантами, поэтому лишь совсем немного представителей обоих народов совершили путешествие, и доктор Грегори .был, конечно, одним из первых. Нижеследующая рукопись — это история императора Атлантиды и событий, связанных с первой экспедицией и произошедших после ее завершения.
Клеон из Юздрала
Я — КЛЕОН из Юздрала, Хранитель Врат, принесший клятву Посейдону, Первый Человек Тулы, император Атлантиды. Я был десятилетним ребенком, когда пала Луда, Юздрал Прекрасный и все города Второго Мира. Посейдон спас только Тулу Первую, Город Повелителей. Я уже буду стариком, когда дети Посейдона вновь увидят Первую Планету. Вот мой рассказ, история подземного мира под Лудой и Юздралом, о существах из тьмы и других, похожих на них, но все же совсем иных, которых народ Тулы назвал Поющими. Это необычная история, и далеко не короткая, но из всех людей никто не знает больше меня. Только еще один, но он юнец, а я — взрослый мужчина, и он — не совсем такой, как мы. Мой отец был Хранителем до меня, и я помню, как в детстве мы покидали розово-красные шары Юздрала, находившиеся как далеко внизу, так и вверху, где удивительные деревья и нагромождения кристаллов создавали крышу внутреннего мира. Я помню огромную бронзовую чашу, ее полированные стены и пылающий бассейн розового света в ее сердце. Перед моим отцом открывались гигантские зеленые врата черной башни, за которыми лежал странный яркий мир зеленого и блестящего черного камня. Мы с отцом часто выходили туда, и много дней проводили в чудесах поверхности планеты. Мы лежали в пышной траве у черных скал. Вдалеке, под лучами огромного солнца, шумело зеленое маслянистое море, а ароматные распустившиеся цветы нависали над нами. Мы наблюдали за светом, который играл среди белых и лиловых стволов, торчащих из красной глины. И отец рассказывал мне предания нашей расы — истории, которые десятки веков назад были написаны странным древним почерком на крошащихся свитках или передавались из уст в уста, рассказы Первой Планеты. И я смеялся над ними, поскольку даже детям они казались мечтами, выдумкой. А я и был тогда ребенком.
ЗАТЕМ ВЗОРВАЛАСЬ Луда, и серые облака смерти закружили над Юздралом Великолепным. Под трезубцем Посейдона стоял он, мой отец, и завел Песнь Первой Планеты, которой люди оплакивают погибших в бою. Перепуганный ребенок, кутающийся в длинную мантию, с хрустальным шлемом на голове, я выбежал на поверхность, крепко сжимая в руке драгоценный камень, который дал мне отец в последнюю секунду до того, как открыли врата обезумевшей толпе. Многие дни я несся в аэромобиле над бесконечным морем зеленых волн, пока белая точка на горизонте не превратилась в высящуюся над водой Кетцу. По тихим улицам между величественных мраморных дворцов шел я без страха и нес кроваво-красный камень ему, правителю с белоснежной бородой, принцу Кетцы. Он взял его из моей протянутой руки и долго глядел на переливающиеся грани. — Когда-то он был одним из нас, — медленно произнес он. — Твой отец родом из древних эллинов — рабов Атлантиды, которые восстали против своих хозяев и, в конце концов, принесли спокойствие на ту планету. Думаешь ли ты, Клеон, плохо о нас, жестоких Повелителях, которые загнали ослабевших людей в пещеры, где те могли либо погибнуть, либо обрести новую силу и новую жизнь? Твой отец ненавидел нас, как мне кажется, и уходя, поклялся, что, когда вернется этот камень, по тому, кто его принесет, мы узнаем, ровня ли Атланты эллинским рабам. Хотя это был, наверное, отец твоего отца, а с ним ушел ребенок твоего возраста. А что, Клеон думаешь ты? Ты видел красоту Верхнего Мира. Должны ли города испортить ее? Должна ли вернуться Атлантида? — Атлантиды больше нет, владыка, потому что Атлантида разрушена. Я ищу возмездие и знания о Подземном Мире, запечатанном много веков назад, откуда вырвалась серая смерть, сразившая детей Посейдона. Если ты все еще желаешь судить по мне о целой расе, то отомсти за тех, кто погиб! — О! — резко и быстро выдохнул принц, словно всхлипнул. — Я ожидал... иного. Подземный мир все же напал. Опиши мне, что произошло. И я рассказал ему о провале, поглотившем Луду, об урагане, который высосал воздух из наших огромных пещер, и о серых смертоносных спорах, поднявшихся из глубин чудовищным образом уничтоживших жизнь нашего мира. Он слушал, и на его лице был страх до тех пор, пока я не закончил. — Клеон из Юздрала, — сказал он, наконец, — мы отомстим за Атлантиду. Мы, жители Тулы, познали долгую жизнь. Я видел подземный мир еще до того, как его запечатали. Если он каким-то образом нашел путь наружу, у нас есть лишь один путь — война. Подготовка займет много лет, поскольку мы уже разучились сражаться. Я умру задолго до нашей победы или поражения, но я покажу тебе вход, через который можно проникнуть туда незамеченным, и, Клеон, если ты начнем сомневаться в своем решении, послушай меня. Следуй тому, что считаешь правильным. Тридцать лет — это долгий срок, и за это время было сделано многое. Стало ясным, что никто не выжил, кроме сотни тысяч жителей Тулы, четверть из которых готовилась к войне. В течение двадцати лет после того, как я достиг зрелости, мы усовершенствовали самих себя и наше оружие до такой степени, что стали надеяться победить существ, о которых знали только из заплесневелых, давно забытых записей. У нас был луч, пробивающий камень, инструмент, использовавшийся моим народом много лет назад, и заграждение из голубого пламени — творение Повелителей, но ничего больше. Я тщетно искал древние рукописи, в которых упоминалось о молниях Зевса, оружия с Первой Планеты, но все сжег фанатик, стремившийся к переменам. Итак, мы подготовились. В небольшой пещере, прямо над проходом в подземный мир, мы построили нашу первую крепость и город, неподалеку от разлома глубиной восемьсот километров, который вел в опустошенный внутренний мир. Проход мы также укрепили, а затем вырезали вторую цитадель где-то в каменной пустыне среди гор, окружающих море Подземного мира. Если падет первый город, то выход на поверхность автоматически запечатается, дав передышку оставшимся жителям Тулы. Я никогда не забуду, как впервые увидел Подземный мир. В огромной пропасти разлома парило множество аэромобилей, перевозящих пятидесятитысячную армию в обширный черный город, построенный в громадной пещере. Крепость окружала тонкая красная полоса орихалка, готовая разжечь пламя, через которое не пройдет ни одно живое существо известного нам мира. Вдалеке, по бокам огромной арки входа, стояли длинные низкие укрепления, а три гигантских стены голубого пламени запечатывали сам вход. Под городом, постепенно сужаясь, уходил в бесконечную тьму разлом. Он закрывался с обеих сторон: причем с одной — тройным заграждением. Барьер опустился, и я медленно прошел сквозь арку между нависающими стенами фортов и попал в продуваемый ветрами проход в милю длиной, плавно уходящий вниз, на выходе из которого меня встретила скала и россыпь черных валунов, раскрошенных и развороченных, словно кто-то тут поработал огромным молотом. Вдалеке, слева, где-то за утесами, плескалось бледное море. Наверху нависали светящиеся облака, закрывая собой потолок огромной пещеры, который, судя по кривизне стен, должен быть, не так уж и высок — максимум в полутора километра. Справа перед глазами вновь представал разлом, на этот раз, расширяясь и ведя в недра планеты, он постепенно пропадал из виду вместе с отвесной дальней стеной пещеры. До тех пор, пока мы полностью не подготовились, никто не смел покидать пределы гор. Затем, возглавив флот из сотни аэромобилей, я полетел над пустошью, следуя карте тех, кто тут бывал много лет назад. Пройдя черную каменную пустыню, мы понеслись над сплетенными джунглями ужасных растений: гладких щупальце-подобных деревьев, растущих из окутанных паром водоемов с расползающейся желтой пеной, склизких, извивающихся конечностей каких-то существ, бесформенных багровых грибов, оставляющих сочащиеся язвы на гладкой, похожей на кожу, коре деревьев, словом: адское живое болото. Огромные, похожие на орхидеи, гниющие цветы отвратительного пурпурного и ярко-красного оттенков цеплялись к стволам и веткам, раскачиваясь в поисках пищи, распространяя зловоние и запах гнили, поднимающиеся из болот. Повсюду в застойных водах, медленно дрейфующую желтую пену баламутили какие-то бесформенные существа. То одно, то другое щупальце взметалось из тины и возвращалось, капая какой-то гадостью с чашеобразного оранжевого конца ветки, медленно засасывая извивающееся в агонии создание. Один раз мы видели огромную бледную личинку больше человека, слепо рыщущую в клубке переплетенных корней, тело которой было полностью облеплено грибами. Отталкивающее, отвратительное зрелище, и мы с радостью обогнули крутой черный берег, низко летя в поисках природного амфитеатра, который лежал где-то за этими полными жизни топями. Наконец мы увидели его: узкое, поднимающееся ущелье, ведущее в широкий овал с низкими стенами. Здесь мы построим нашу вторую крепость, где мы станем спокойно дожидаться, пока наши корабли не найдут неизвестно как выглядящий город существ, чем бы он ни был, как далеко в сердце болот он бы ни лежал. Мы были готовы к строительству, и скоро лучи начали резать камень, поднимая облака пыли, и мощный приземистый город стал расти на гладкой равнине — низкий, чтобы быть плохой мишенью для ракет, с толстыми стенами, с природной каменной крышей, с широкими входами для аэромобилей и многими рядами помещений, занимающих площадь почти равную любому гигантскому вентиляционному сооружению, сотнями каких были построены на поверхности. Вокруг крепости и на входе в ущелье протягивались тонкие полосы орихалка, служившие источником защитного пламени. И все это для обороны. Нам предстоит многое узнать о тех, с кем придется сражаться, прежде чем мы выберем подходящее оружие.
На месяцы мы потеряли связь с первым городом, и теперь, наконец, я повел половину наших людей обратно, за подкреплением. Низко пролетая через туман, стороной огибая берег для большей безопасности, мы полетели к трижды защищенной арке, ведущей в нашу великую крепость. Вскоре показался зияющий коридор, и мы стали взбираться по извилистому туннелю, выскочили неподалеку от входа в пещеру — и замерли, ошеломленные, испуганные и озадаченные. Тройное заграждение исчезло! В ту секунду нас волновало только одно — судьба наших товарищей, и мы безрассудно ринулись в пещеру через огромную арку. Где прежде были надежды, осталось лишь отчаяние. Обращенные в серый, расплавленный шлак, на полу пещеры лежали горы обломков — все, что осталось от нашего города-крепости, удерживавшейся четырьмя пятыми частями нашей маленькой армии. Люди, аэромобили, припасы — все исчезло, все было безжалостно уничтожено, пока их вождь был в другом месте, руководил работами, за которыми могли присматривать и другие, потакал своему желанию увидеть расположенный в глубине планеты диковинный мир! Осталась лишь масса обломков, расплавленных еще более чудовищным оружием, чем наше. Это означало смерть для народа Тулы, такую же, какая постигла Юздрал и Луду. Когда мы собирались уйти, из тьмы бездны над нами появился небольшой, способный нести лишь двадцать человек, аэромобиль — единственный выживший при нападении на город. Мы опустились на пол пещеры, чтобы встретить того, кто прилетел к нам. Вытянув руку ладонью вперед, он приветствовал нас. — Господин, — доложил он, — я посланник Тулы, отправленный узнать о вашем продвижении. Когда я попал в пещеру, то сразу увидел, что защитных барьеров на входе и около городских стен больше нет. Вокруг города блуждали тысяч огромных шаров света, выпускающие потоки пламени, от которого базальт тек, как вода, и превращающие великую крепость в дымящийся хаос, который вдруг стал белым ото льда! Затем шары исчезли в разреженном воздухе, и пещера опустела! Пронеслась мощная буря, а затем, много времени спустя, пришли вы. И, господин, я... я думаю, вы не поверите мне, но ничего, кроме огненных сфер, там не было! Клянусь! Я в этом уверен, ну... или я сошел с ума. — Я тебе верю. Это ты еще не спускался в Подземный мир. Побывав там, перестаешь чему-либо удивляться. Не бойся, ты не сумасшедший. Почему? — объяснение этому простое, очень простое, и то, что ты увидел, может нам помочь! Враг, чем бы он ни был, замаскировался под черный камень. Неудивительно, что ты его не заметил! Что действительно важно, так это то, что теперь мы отрезаны от внешнего мира, без всякой помощи извне, и вынуждены победить или проиграть! Мы должны вернуться и подготовиться к внезапной атаке. Летим с нами. Похоже, существа не знали о нашем присутствии в овальной долине, поскольку нам никто не досаждал целых два месяца. В качестве еще одной меры предосторожности, мы усеяли полтора километра равнины между защитным барьером и крепостью тонкими трубочками, разбрызгивающими быстро засыхающую краску, на фоне которой ничто не окажется незамеченным. Позже, пока меня не было, то же самое сделали и перед заграждением, что давало уйму времени заметить угрозу. Это нам мало помогло, но тогда мы этого не знали, а когда поняли, стало уже слишком поздно. Затем, однажды, устав от бесплодных ожиданий, я, с двадцатью самыми молодыми из моих людей, сел в небольшой аэромобиль и полетел на разведку. Рядом со мной, в тесной кабине пилота в носу корабля, сидел парень, который видел разрушение первой крепости — по обычаю Повелителей его звали Гектором (Гектором из Трои) — древним эллинским именем. Он казался беззаботным, испытывал к врагу презрение, за которым, должно быть, скрывалось отвращение, и беспечно бормотал длинную поэму, которую когда-нибудь напишет, о героическом завоевании Подземного мира. Еще в его стихах была девушка, старше него, оставшаяся в Туле, которая тепло встретит его, как героя, и станет менее капризной перед таким прославленным воином. Еще он напевал древние песни Первой Планеты — только эпические — о первом принце Кетцы, черпавшем знания в западных землях мира гигантской змеи — Кетцы, чья пасть являлась горой, у подножия которой находилась Тула, а также воодушевляющие баллады старых пиратов о войне, победе, награде и о том, как возвысилась наша раса. Бедный парень, откуда он мог знать, что он больше не увидит Тулу и даже не сможет расстаться с жизнью? Я был вдвое старше него, уже поседевший. Почему я не пошел вместо него? Думаю, для меня жизнь среди Поющих не стала бы наказанием, но для него, с юными надеждами и воспоминаниями, оставшаяся в нем часть Человека жаждала бы возвращения к прежней жизни. Но случилось совсем не так. И теперь, в милях от выдыхающих пар болот, медленно вырастала земля, являвшаяся пристанищем новых форм жизни. Серые и желтые склизкие джунгли уступили место хаосу чистых оттенков — насыщенному фиолетовому, ярко-красному, бледно-белому, оранжевому и небесно-голубому. Это был огромный непроходимый лес гигантских грибов, бесформенных, раздувшихся, протянувшийся насколько хватало глаз сквозь мрачный серый туман. Я увидел там большие луковицы грибов, стоящих на тонких ножках, изящные извивающиеся стебли и плотные приземистые комки, словом — злобная, кошмарная чаща. И над ним вздымались огромные темные облака, беспокойно метавшиеся в порывистых потоках воздуха, дующих с болот — серая смертельная пыль, уничтожившая Юздрал. Где-то тут, в этих диких краях ярких, отталкивающих оттенков, должен стоять город, цитадель существ, который мы ищем. Пока мы всматривались в это море буйной растительности, светящиеся тучи на мгновение расступились, и вдалеке за ними оказалось пятно еще более яркого цвета, чем даже грибы — алый блеск, который вновь пропал, когда темные облака снова закрыли обзор. По моей команде, мы полетели туда, где на секунду открылось удивительное зрелище, медленно дрейфуя над адским лесом, готовые ко всем неожиданностям, поскольку нас могли заметить в любое мгновение. Гектор вглядывался в непроходимую чащу, проплывающую под нами, пытаясь сосчитать мириады различных форм и оттенков, возможно, даже мысленно разделяя их на группы. Вдруг он указал вперед. — Взгляните, господин! Вон там внизу облако — видите? Оно должно быть создано совершенно иным видом грибов, поскольку оно черное, такое черное, что едва различимо. Все остальные облака спор — серые, как пыль, несущая смерть. Господин, вы можете остановиться на секунду, чтобы я нашел грибы, выпустившие это облако? — Конечно. Это — очень интересно, не так ли? Скажи, когда притормозить. Мне тоже стало любопытно, поскольку черная туча выглядела крайне странно. Она, как и сказал Гектор, была почти невидимой, различаемой только на фоне ярких цветных грибов внизу. Черное облако медленно двигалось, словно его засасывало в какую-то сферу, и обладало такой удивительной вязкостью, какой я прежде никогда не видел. Похоже, оно было очень плотным и висело ниже светящихся облаков и массы серых спор, прямо над самыми верхушками грибов.
ТЕПЕРЬ МЫ неподвижно парили, всего в двух метрах над черной тучей, и я четко видел, что она собирается в идеально правильную сферу, которая, казалось, медленно вращалась. И точно, с каждой секундой она крутилась все быстрее и быстрее, одновременно сжимаясь в тугой шар размером в половину первоначальной сферы. Я ощутил какое-то напряжение в атмосфере, которое вскоре добралось и до моего разума. Гектор побледнел, в глазах у него возникло нечто неописуемое, тоже самое, что чувствовал я, что терзало и мою голову. Затем атмосфера разрядилась, черная сфера резко выросла, стала вдвое больше своей первоначальной величины, затем опять сжалась, как проколотый пузырь, в маленький черный шар, в сердце которого загорелось розовое пламя, расширяющееся, превращающееся в огромную пятнистую сферу ослепительного разноцветного огня, вращающуюся рядом с нами, а в воздухе снова начало расти напряжение, которое вскоре сделалось невыносимым. Стоящий рядом со мной Гектор мучительно простонал, а затем издал пронзительный испуганный вопль. — Клянусь Зевсом! Огонь! Спаси меня, Посейдон! Что вы застыли, как вкопанный? Ради Зевса, неужели вы не видите? Этот огонь и есть существо! Парень резко оттолкнул меня в сторону и дернул рычаги. Как ястреб, которому сняли с глаз колпачок, мы с чудовищной скоростью взметнулись в небо. Что он имел ввиду? Может, он сошел с ума, зачарованный сияющим шаром света? Или может... может, это облако черного пара и есть то существо, которое мы должны уничтожить? Ответ пришел быстро. Из вращающейся сферы огня, одна за другой, вырывались струи розового пламени, красивые, но смертельно опасные, ослепившие нас! В ту же секунду нас обдала вспышка невыносимого жара, и мы стали падать вниз головой, с трудом дыша чужой атмосферой, мы все еще находясь в полуразрушенной кабине, а обломки корабля, экипаж и все остальное проносилось мимо опаляющим дождем расплавленной материи! Огромные извивающиеся создания накинулись на нас, — там была глубокая расщелина, нагромождение кристаллов и черная тишина. Я пришел в себя и увидел, как обломки кабины тонут в отвратительной жиже, в которую превратились при нашем падении грибы. Это было то, что спасло нас от черных созданий существ, состоящих из газа, и когда мы, наконец, выбрались из нашей хрустальной тюрьмы, дрожащие и перепачканные, но все же живые, то увидели расплавленные обломки аэромобиля с торчащими из него кристаллами льда. Воздух вокруг был ледяным, и грибы, которые оказались неподалеку от выжженной зоны, сморщились под воздействием непривычной температуры. С неба, из низко висящих облаков, падали крупные серые снежинки, что в верхнем мире было крайне редким зрелищем. Гектор, который только что прогнал обуявший его страх, робко спросил: — Господин, откуда взялся лед? Существо ведь расплавило аэромобиль. Мы ощущали ужасный жар. А теперь тут так холодно — ледяные наросты на остове. Я... я не могу понять, как такое могло случиться, и, тем не менее, я уже видел подобное — там, в городе. Он содрогнулся, когда вспомнил, что произошло с крепостью. — Я только начинаю постигать природу этих существ, — ответил я. — Может, если мы снова попадем в город, то я сумею изобрести подходящее оружие или лучшую защиту. Существа из газа выпускают энергию, чистую энергию, вытягиваемую из самих себя, в то, что на них нападает, разрушая и расплавляя все, встающее у них на пути. Затем, когда все заканчивается, они высасывают энергию из остатков, не оставляя в своих жертвах ни капли тепла. Мне кажется, Гектор, что если бы к этому расправленному металлу можно было бы безбоязненно прикоснуться, то, даже приложив все силы, у нас бы не получилось поднять и крупицы этого вещества. Его частицы расположены очень тесно, так что оно плотнее любого другого известного нам материала. Разве тебе не кажется эта масса металла слишком маленькой, а ведь прежде она являлась аэромобилем, и разве не выглядит поверхность этого вещества неестественно гладкой и плотной? Если бы мы остались здесь, то увидели бы, что его объем начнет увеличиваться прямо на глазах, как только тепло воздуха отдаст его частицам немного кинетической энергии. Но тут слишком холодно, и ждать пришлось бы долго, да и восходящие потоки скоро вызовут бурю, подобную той, что ты видел в пещере, где стоял первый город, бурю, какой еще не знали эти джунгли. Можешь сказать, где находится наша крепость? — Нет, господин. Компас остался в кабине аэромобиля. — Значит, нам нужно выйти из леса, тогда мы сможем увидеть горы. Потом придется пересечь болота, если, конечно, нас не ищут с воздуха. Пойдем, здесь лучше не задерживаться, да и существо может вернуться. Много дней мы пробирались через мерзкие дебри древнего леса грибов, в то время как бледные облака несли и рвали мощные ветра с почти неограниченной силой, которые бушевали в разреженном воздухе, а высокие грибы опрокидывались и падали вокруг, и из них при ударе о землю вытекала мерзкая жидкость, орошая и без того противную гниль, лежавшую под ногами. Реки холода продолжали уничтожение грибных джунглей, убивали огромные бесформенные растения, окутывая их ледяным воздухом. Но буря продолжалась недолго, — полузатопленные останки быстро впитывали тепло из окружающей гнили, хотя и медленнее, чем разрушенная крепость, чья площадь была гораздо больше. Наконец, спустя много дней блужданий по кошмарным джунглям этого мира, страдая от разреженного воздуха, пока, наконец, наши изможденные легкие не научились справляться со своей задачей, грибы начали делаться ниже, тоньше, и вскоре вовсе исчезли, оставив нас на краю огромной, километров восемь в диаметре, гладкой чаши из блестящего черного базальта, крутые склоны которой уходила вниз почти на восемьсот метров. Там и лежал Алый Город газовых существ. Целиком построенный из ярко-красного, с легким оттенком бордового мрамора, он был как тлеющий уголек в центре черного кубка. Его архитектура повторяла то, что создали вокруг миллионы грибов. Приземистые, вспученные формы облепляли высокие стволы: сферический купол на изящной колонне, спиралевидный язык пламени, зонт на толстой ножке — все множество форм грибов, приспособленные для того, чтобы жить в них, и вырезанные целиком из алого мрамора. На окраинах здания были низкие и приплюснутые, а ближе к середине превращались в высокие красные лабиринты замысловатых форм, вздымающиеся среди окружающих нас кошмаров, отличаясь от чудовищных джунглей лишь цветом. И повсюду между гладкими алыми стенами плавали плотные черные шары тумана, как медленно дрейфуя, так и быстро двигаясь от одного до другого входа, что испятнали красные стволы. Тишину нарушало лишь едва уловимый, на самой грани человеческого слуха, звук, идущий откуда-то из центра, словно выл на ветру туго натянутый провод. Звук был таким напряженным и неприятным, что заставил меня невольно задрожать. По спине пробежали мурашки, и я увидел, как от этого звука Гектор яростно стиснул зубы. Тем не менее, было в нем какое-то проклятое очарование, так же, как и в самом городе, и мы продолжали любоваться зрелищем, невзирая на уязвимость нашего положения. Мы ничего не подозревали до тех пор, пока отражение города в полированном камне у наших ног не исчезло, а вытянувшийся рукав черного пара не заслонил нам обзор, обрушиваясь неподалеку на камни. Мы сразу же поняли, что невидимые существа состояли вовсе не из обычного пара, поскольку, будь он таким, мы бы с легкостью прорвались сквозь него в спасительный лес грибов. Но черная субстанция оказалась такой же плотной, как мы и предполагали, и даже гораздо крепче, поскольку мы ударились об нее, как об скалу. Тем не менее, на ощупь вещество было совсем иным — податливым, почти что живым, и наэлектризованным, из-за чего все тело стало покалывать. Удивительное существо, определенно покрытое какой-то физической оболочкой, но, несмотря на всю его прочность, продолжавший дуть ветер отрывал от черного облака рваные клочья. Откровенно говоря, это уже находилось за гранью моего понимания свойств материи. Ясно было лишь одно, — такая материя находится под управлением разума, подобно сокращению наших мускулов, что, правда, вроде бы невозможно проделать с паром. Мой разум отказался принимать реальность такого процесса. Теперь эта субстанция кружилась над и под нами, и большие куски почвы исчезали из-под ног. Возникло тошнотворное чувство падения в пустоту, затем длинное, ровное скольжение, на протяжении которого мы постепенно разгонялись, и ряд сложных пируэтов, которые невозможно описать. Кое-что дало подсказку нам, застрявшим в середине существа из пара. Пронзительный вой, разносящийся из центра алого города, стал совсем уж невыносимым, но все усиливался по мере того, как мы набирали скорость, однако, затем он, казалось, стих и стал раздаваться откуда-то издалека, словно говоря нам, что мы уже в самом городе и несемся между гулкими красными стенами. Субстанция уплотнилась под ногами, и вытолкнула нас вверх и наружу, через расширяющийся проем, к свету, возле вершины огромного облака пара, но все еще крепко обвивая за поясницы газовыми кольцами. Нас тащило прямо к беспорядочному лабиринту алого безумия, являющемуся центром города. По извилистым коридорам и узким, похожим на щель, проемам стекались и присоединялись к нашему существу орды созданий из пара: больших и малых, облаков и клочьев, сливаясь в одно гигантское Существо, несущее нас Зевс знает куда, ради какой-то великой, неизвестной цели, требующей присутствия объединенной сущности, расы одного Создания, но состоящего бессчетного множества особей. Кривые красные стены стали теснее, плотнее, сливаясь в один огромный розовый овал, с узкой черной щелью, находящейся очень высоко. С головокружительной скоростью нас несло на колонну черного тумана прямо к этому единственному видимому входу, а затем протолкнули через него, снова вниз к свету, в то время нас по-прежнему окружало гигантское облако. Мы оказались в огромной чаше чистейшего белого цвета по краям приобретающего розовый оттенок. Прямо из самого центра рос дрожащий столб ярко голубого пламени, он и издавал пронзительный плач, режущий по ушам, наполнявший огромную чашу противным звоном. Из державшего нас облака выстрелил черный рукав и погладил приземистый камень, лежавший возле огромной ямы, из которой поднимался столб света, и украшенный красными чашечками. Вой повысился до непереносимого крещендо, а потом исчез, и я ощутил, как кристалическая линза, спрятанная в складках одежды, рассыпается на множество осколков. Затем нас усадили рядом с черными перилами, ограждающими от голубого пламени, а вокруг, покрывая белоснежные стены чаши чернильными телами, был этот странный народ из тумана, который нас окружил, перегородив все пути к выходу. Словно отвечая на мои мысли, рукав пара, рванувшись от края черной массы, сорвал небольшой рюкзак со спины Гектора и бросил его в пламя. Он исчез в золотистой вспышке, лишь на секунду затемнившей участок пламени. Отсюда не было выхода! То, что происходило дальше, я так до конца и не понял Как существа из пара могли физически высасывать информацию — мысли — прямо из мозга? Но факт остается фактом. Из этого мрачного облака, видимого лишь на фоне окружающего мира, вытянулись два тонких кольца тумана, которые туго обвились вокруг наших голов, облепив их черным паром, проникающим, казалось, внутрь. Он не был холодным и влажным, что свойственно обычному пару, но мы чувствовали нечто похожее на теплоту тела, наполненного чистой энергией. Странные ощущения испытывал я, стоя перед этими живыми существами из черного тумана. Через плотноприлегающие шапки пара, я чувствовал пульсирующее беспокойство, со временем усиливающееся и приобретающее некоторые свойства волн, катящихся сквозь эту огромную массу, и осязал то, чего не мог увидеть. Затем раздался голос существ, — не знаю, что его порождало, но это было истинный голос, живой и выразительный, не имеющий ничего общего с единением мыслей этого народа. Он оказался низким, похожим на гортанное пение, разносился на огромное расстояние и чем-то напоминал плач. Вначале голос был как мерное жужжание насекомых в садах Тулы — колеблющимся, неясным, но затем, подхватываемый остальным ульем, он становился громче, приобретал глубину, которую невозможно ни с чем сравнить, и расходился длинными вздымающимися волнами звуков, усыпляющих, как мягкое покачивание спокойного моря. Нам было удобно, и мы задремали, уютно укутанные теплым покрывалом тумана, убаюканные ровным гулом музыки, окружавшей и усыпляющей нас... Сон оказался очень кстати после всех недавних событий, и я ощущал, как мои чувства медленно притупляются, заглушаются, и сознание погружается в дремоту. Но где-то в глубине, как яркое, чистое пламя в воображаемом море тьмы, разум еще не спал. Даже, когда мышцы обмякли в беспамятстве, мое сознание ярко горело, почти как второе внутреннее Я. И вместе с ним, я чувствовал, как ловко вытягивают у меня воспоминания, как огромные черные живые облака высасывают мои знания — каждая деталь, каждая мысль и каждое впечатление падало в бездонную пасть. И я понял, что спрятанная крепость обречена! Не знаю, сколько я лежал без сознания, будучи частью Существа. Я пришел в себя в маленькой сфере из алого камня — вентилируемой, освещенной неизвестно каким способом. В моей голове все еще звенело насмехающееся эхо пения туманного народа, и его пустота, легкость и чувство необъятности напомнили мне о том, что эти существа залезли мне в голову. Я, кажется, все еще был частью черного облака, поскольку, пока я озадаченно смотрел по сторонам, часть стены отодвинулась и затем исчезла, открыв сводчатый, хорошо освещенный проход. Я с трудом протиснулся в узкий проем и медленно пошел к едва заметному дневному свету в конце коридора. Коридор был гладкий и овальный, и выходил прямо на большой огражденный балкон, нависающий над городом. Кажется, вокруг располагались комнаты — такие же клетушки, как и моя, с такими же невидимыми дверями.
А НА БАЛКОНЕ, устало опершись на широкие перила, стояла знакомая фигура — Гектор. Будучи моложе, чем я, его мозг, хранящий меньше информации, вероятно, пострадал меньше, и парень восстановился быстрее. Поздоровавшись со мной, он продолжил рассматривать хаос шпилей и закругленных крыш, бывший на верхних уровнях города. Голубое пламя снова завыло, достигая ушей откуда-то из глубины нашего здания, в то время как из узких щелей улиц, где взад и вперед ходили разговаривающие вслух создания из пара, изредка доносились сдавленные, глухие удары. Гектор долго молчал, но затем, так и не поворачиваясь ко мне, заговорил: — Клеон...господин, вы изучаете этот мир дольше, чем я, и лучше понимаете его законы и возможности. Я раньше часто думал о жизни, заложенной в нас, о том, какие формы она может принимать, но никогда не представлял ничего подобного. Это...эти существа для меня чуждые, неестественные. Разве жизнь может выглядеть так? Где в верхнем мире можно найти сходство с этим? О, Клеон, я боюсь...до смерти боюсь того, чего даже описать не могу! Когда я чувствовал, как существа высасывают мои мысли, там, на арене, я опасался, что разум больше никогда не вернется ко мне, что я никогда не очнусь, по крайней мере, в это мире. Где-то в глубине души я до сих пор ощущаю, что мы для них непонятная, нереальная, ужасная угроза. Думаю, что они превосходят нас: их жужжание — это общение через прикосновения, а не звуки, и тот мерзкий вой для них — всего лишь мягкий шепот, возможно, даже не слышимый ими — только, когда звуки уходят за пределы нашего слуха. Возможно, они не совсем такие, какими мы видим их, существа из пара в этом мире, но твердые и прочные в каком-то другом измерении. И, да — их жизнь, должно быть, сложная, противоречивая, поскольку они опасаются нашего мира, она словно заточена в этих зданиях. Я... мне это не понять. В моих словах есть правда, я каким-то образом это чувствую, и, тем не менее, в них есть и ложь — хитроумная ложь, чтобы запутать нас! Так подсказывает мне здравый смысл. И я ответил: — Возможно, все так и есть, как ты говоришь, Гектор. Не знаю. Но для меня в этом нет ничего невозможного и не имеющего аналогов в нашем мире. Для меня, Гектор, они очень похожи на нас. Да, они из пара, из неестественного пара, но, думаю, этот мир подходит им больше любого другого. В целом, своим существованием они не нарушают законы мироздания, хотя и выглядят иначе. Как мы изучаем наш мир и применяем научные знания? Разве мы не вытягиваем энергию из наших тел, когда воюем с природой и другими людьми? Разве мы не используем чистую энергию, переводя ее из одного вида в другой — материя, свет, тепло, работа, все это есть на нашей планете, что мы потом извлекаем в виде еды и топлива, и пополняем и увеличиваем наши запасы? Наши процессы переработки не очень эффективны, и мы умираем, но существам из пара не нужны промежуточные звенья в цепочке передачи энергии. Ты сам видел, как они уничтожили наш аэромобиль, — как они изменили энергию своих тел и превратились в огонь, который мгновенно расплавил металл, и затем вернулись к изначальному состоянию, впитав еще больше тепла, чтобы поддерживать жизнь в себе. В чем же тут фундаментальное различие? Я даже могу принять сам факт существования жизни в виде пара — хоть и с трудом, но могу, равно как и найти некоторую аналогию в нас самих. Для меня жизнь в твердом теле понять сложнее, чем разум, заключенный в податливый, пластичный пар. Ты, как и никто другой, никогда не видел созданий из камня. Что такое наши тела и тела других существ верхнего мира? Разве они не состоят из мириад крошечных клеток, живых клеток, живой жидкости? Мы жидкие, Гектор, но образуем целенаправленно созданное твердое, живое сообщество. Эти существа вокруг нас созданы из пара так же, как мы созданы из жидкости, их клетки взаимодействуют между собой гораздо сильнее, чем наши, что делает их более развитыми. Их психические способности ответственны за то, кто они есть. Нет, Гектор, между ними и нами не такая уж и большая пропасть. Везде, где существует жизнь, имеются основные факторы — те принципы, на которых она строится: управляемое преобразование энергии, способность к осознанному объединению и стремление к какой-то цели. Все существа, все ступени эволюции, включая даже самые примитивные, все, чего достигли великие расы, крутится вокруг этих трех вещей. Возможно, даже только одной вещи, но мой разум требует, чтобы их было больше. Многие говорят, что жизнь — это автоматическое поведение, основывающееся на законах природы — слепое и беспомощно механическое. Разве эти законы не обрисовывают Цель, которую преследует любая жизнь? Считается, что эволюция идет случайными путями к вырождению и уродству, но разве в этом и не есть ее смысл, — превращаться из простых форм жизни в сложные, пусть даже иногда и заходя в тупик? Очень многие говорят, что из-за науки и машин, созданных Человеком, он деградирует, что обречет на смерть всю нашу расу. Но не делают ли механизмы более эффективным управление энергией, не увеличивают безгранично ее запасы и не позволяют ли нам преобразовывать Вселенную во имя Цели, которая включает в себя все остальное? Есть различия, Гектор, различия, которые заставляют многих отрицать истинный смысл жизни. Мы не такие, как амебы, морские черви или цветы. А существа из пара не такие, как мы. Но мне кажется, различие очень простое. Все существа разные! Мы живые, гораздо более живые, чем бактерия или червяк. А черные облака более живые, чем мы. Любая раса, любая сущность отвечает трем основным критериям жизни: способностью управлять энергией в окружающем мире, объединяться и уверенно двигаться к Цели, лежащей во главе всего, и та, что делает это более разумно и более продуктивно, чем мы, и является более живой! Зевс, Посейдон, Юпитер — как бы ты ни называл того, кто определил цель и написал уравнения пространства и времени, — убедился, что пока существует жизнь, существует и развитие. Мы — часть этого уравнения, управляющая и управляемая им, наши пути предопределены, но, тем не менее, способны изменять их по нашей воле. Когда-нибудь, возможно, целую вечность спустя, какая-нибудь раса познает Цель полностью и увидит Уравнение целиком. Человек не сможет этого сделать, но сократит бесконечный путь. Ближе к концу, путь станет труднее, и раса за расой должны будут жить и вливать свою жизнь в другую, уходить — но не умирать, а поглощаться. Когда пути сталкиваются, один должен уступить другому, как мы уступаем этим существам — этим созданиям из пара. Конфликт должен существовать вечно, мы обязаны уметь его разрешать, поскольку это способ убирать неэффективность и разобщенность, как его ни назови, он не назывался и как бы он ни был жесток — это метод, позволяющий взлететь, как птица Кетцы, над пеплом прошлого. Люди будут сражаться с другими людьми, пока Человеку не придется воевать с другой расой и выйти из битвы победителем. Но в бою, люди могут убить в себе основную, скрытую потребность и в какой-то мере умереть, уйти с вершины на долгие годы, возможно, навсегда, до тех пор, пока более слабая раса не займет место Человека и без посторонней помощи не заберется на новые высоты, которые, вероятно, им и предназначались. Но это все мечты... мечты... Я не могу выразить, что чувствую, и не могу все ощутить. Каким-то образом, это уже есть в пространстве и времени, каким-то образом, Человек должен вписать это туда. Здешние существа более развиты, чем мы, но мы должны с ними бороться, и если победим, то поднимемся еще выше на многие века! — О, Клеон, я мало что понял, — сказал, наконец, Гектор, — большая часть осталась для меня туманной и неясной. Ты старше меня, хотя мой опыт уже не совпадает с моим возрастом, и ты можешь шире глядеть на все. Я почти что могу постигнуть Уравнение — его существование и природу, но не смысл. И еще... А, ладно! Я знаю, как выйти на улицу. Мы свободны в этом городе, но не можем покинуть его. Давай, попытаемся узнать побольше об этой странной расе, и как ее можно победить. Пойдем. Как Гектор и сказал, город для нас был открыт. Мысленно мы находились в гармонии со здешними существами, и двери оказались не заперты. Малое из того, что мы здесь обнаружили, мы сумели осмыслить. Жизнь оказалась не такой, как мы ее знали и понимали. Здесь было полно красных зданий, пронизанных коридорами и маленькими комнатами, но их предназначение так и осталось загадкой: дом, просто убежище или что-то еще. Существа из пара не замечали нас, безмолвно проплывали мимо безобразными потоками, словно мы были камнями на их пути. Мы даже нашли один механизм — одну осязаемую вещь, который мы постарались изучить и понять — углубление в середине арены, которую мы назвали Ямой Голубых Звуков. Из этой огромной огороженной ямы вырывались мощные звуковые волны, волн огромной частоты, которые разрушали материю, разрывая ее на атомы. Над белой ареной разреженный воздух был расщеплен на отдельные частицы, возбужденные до такой степени, что они испускали голубой свет. Рядом с ямой лежал механический прибор — единственный, который мы нашли во всем Алом Городе — кристаллическую пластину, вибрирующую под действием электричества, — такую же, как те, что изготавливали мы в лабораториях в Туле. Они генерировали звук, недоступный человеческому слуху и оказывающий пагубное воздействие на все живое. Интерференцируя, две волны сливались в одну и издавали знакомый уже нам звук — высокий тонкий вой голубого столба. Мы обнаружили это, проводя эксперименты и размышляя, но как выглядит источник Голубого Звука, лежащий глубоко под городом, представить себе не могли. Прибор, созданный существами из пара, был основан на физическом феномене, являющемся удивительным даже для них — я никогда не узнаю, на каком именно. Мы — жители Тулы — знаем его источник, видим результат действия и — ничего больше. Гектор... Гектор тем более не знает. Возможно, как мы решили, исходя из места его расположения, этот прибор был божеством газовых существ, или местом казни, если таковая существует у этой расы, но все это лишь догадки. Я думаю, что источник звука не отсюда, а, скорее, являлся сапфировым чудом Поющих. Но я отклонился от темы...
ПОЗЖЕ, ГЕКТОР частенько ходил в город один, шныряя по темным коридорам под городом. Однажды, он вернулся бледный, странно молчаливый, со страхом и виной во внезапно постаревших глазах. С тех пор он отказывался выходить и избегал открытых мест, где его могли, да и, скорее всего, точно заметили бы газовые существа. Гектор не говорил о том, что видел, но однажды, когда он бормотал в нечастом, беспокойном сне, я услышал несколько бессвязных слов, которые меня тоже озадачили и напугали. Он говорил хрипло и неразборчиво, шепотом, уставившись в пустоту: — Сияние... сияние... белое сияние! Я видел его... видел! Они не знают! И не узнают еще много дней!...Твердое. Твердое, но хрупкое! О, да, очень хрупкое... Они не должны ничего узнать! Они убьют нас! Нужно убежать!... Но у нас не выйдет, от них не убежишь... О, я сошел с ума, обезумел и испугался, и ударил по нему, но я же не знал, я думал, оно такое же, как и они — мягкое и податливое, а не хрупкое!... Сияние! О, Зевс, мне страшно, мне страшно!.. Очевидно, Гектор нашел в недрах города что-то удивительное, что-то красивое, но пугающее, и охваченный ужасом, разбил это вдребезги. Нечто, имеющее огромную ценность, нечто, чье разрушение означает нашу гибель, как только об этом узнает бог или, кто-то вроде него. Я тоже испугался, и, вместе с Гектором, в страхе ждал того дня, когда они обнаружат, что он сделал, и сметут нас плотным яростным облаком. И день этот настал — день еще большего ужаса. Снова нас притащили на арену, снова черный пар струился на фоне белых стен, снова туман плотно облепил наши головы. Но в этот раз ко мне пришли картины и мысли пришли, и я понял, что все это время существа из пара отдыхали, питались и копили энергию для мощного последнего удара. Я видел узкое ущелье среди черных скал и тучи чернильного пара, вздымающиеся вокруг голубого барьера. Я видел, как образовываются сферы пламени, видел, как заграждение тускнеет и исчезает, и как защитные башни плавятся, растекаются. Затем армия существ прорвалась на равнину и окружила единственную оставшуюся стену голубого огня, изучая ее и с дьявольской хитростью выискивая уязвимое место. Они не боялись ее, поскольку для них энергия — не что иное, как пища, но переизбыток еды тоже вреден. Крепость безмолвно пряталась за белым кольцом, на фоне которого был отчетливо виден черный поток существ из тумана. И тут я увидел над разрушенным ущельем парящий аэромобиль — одну из старых моделей, использовавшихся в Юздрале. Верхний мир пришел к нам помощь! Мое сердце подпрыгнуло от радости, но через мгновение меня захлестнули отвращение и ненависть. В аэромобиле оказались малодушные трусы! Они, должно быть, обладали каким-то новым мощным оружием, иначе не прибыли бы в таком маленьком корабле. В их власти было спасти нас, своих сородичей, таких же людей, как и они, от ужасной смерти, принесенной существами из пара. А они прятались за краем равнины, боясь рискнуть своими драгоценными жизнями ради остальных, страшась довериться решению тех мудрых мужей, которые вооружили их и отправили на завоевания! Трусы, недостойные нести знамя Посейдона! Мой разум отвернулся в отвращении, возвращаясь к крепости, где росла огромная разноцветная сфера, выбрасывающая узкие ленты розового пламени, растворяющиеся в голубой преграде и разрушающие ее потоком всепобеждающего огня. Беспомощный город окружили тысячи существ, превращая его в дымящуюся гору и высасывая энергию до тех пор, пока она не покрылась льдом. И теперь, злорадствуя, я наблюдал, как трусливый аэромобиль в ужасе мчался над болотами, спасаясь от кружащихся черных туч! Внезапно видение исчезло, и туманный народ стал гневно терзать мой разум. И тут в моей голове вспыхнула истина. Победив, они обнаружили то, что уничтожил Гектор, нашли это безжизненным и разбитым, и вознамерились отомстить! Тут же меня и Гектора подняли высоко в воздух. Туман передо мной сгустился, принялся вращаться и уплотняться, приобретая форму гигантской сферы. Я ощутил, что меня разрывают на части и выклевывают мозг, ощутил дрожащую от напряжения атмосферу, а затем шар пламени рванулся прямо к нам — не разноцветный, как прежде, а злобный, красный, сверкающий ослепительными вспышками голубых молний. Живая сфера сияющего огня пульсировала, наливаясь злом и ненавистью, и висела так близко, что я мог дотянуться до нее рукой, но никакого жара я не чувствовал. Из шара вырывались язычки пламени — тонкие голубые щупальца, которые утекли мимо меня туда, где висел скулящий Гектор, и выдернули его. Пока он летел в центр сферы, я заметил, что его тело объято клокочущим, сверкающим огнем. Затем оно исчезло, а огромный шар взорвался ослепляющим белым светом, когда злобное жужжание существ из пара переросло в бешеное крещендо. Затем Гектор появился вновь, странно неподвижный, словно мертвец, но, тем не менее, преисполненный дьявольской жизненной силой. Сфера начала сгущаться вновь, быстро и неотвратимо, голубые струйки стали вырываться с ее поверхности, обстреливая меня. Но, когда они меня обвили, наполняя энергией, раздался сокрушающий рев могучего ветра, и ураган высоко поднял над громадной чашей меня и Гектора, которого я держал изо всех сил, и понес прочь, а огненная сфера исчезла навсегда. Краем глаза я увидел, как через поваленный лес грибов, быстро приближаясь, на Алый Город несется с чудовищной скоростью тускло светящаяся, громадная стена бледной белой воды. Море прорвалось сквозь горы! Потом меня потащило над джунглями, а вокруг меня летели рваные черные клочья, еле заметные на фоне облаков, рожденных ужасающей яростью ветра. Ураган высосал воздух из легких, и весь мир растворился в кромешной тьме. Очнулся я среди бушующих волн, чувствуя себя мусором, болтающимся на поверхности воды, а Гектор все еще лежал без движения в мертвой хватке моих рук. В облаках показалась черная тень, которая вскоре обрушилась на нас — одно из огромных хищных болотных деревьев. Мои ослабшие руки тщетно цеплялись за скользкую поверхность толстенного ствола, и затем, когда он навалился на меня, утаскивая под воду, мои скрюченные пальцы попали в одну из многочисленных крупных язв, выеденных грибами в целом нетронутом дереве, и крепко ухватились за него. Я начал медленно вытаскивать тело Гектора на широкий ствол, и грести, в надежде достичь более безопасного места. Спустя вечность, у меня это получилось, и тогда я провалился в сон. Когда я проснулся, вода почти успокоилась, плавно вздымаясь и опускаясь. Гектор неподвижно лежал рядом со мной, словно мертвый, но, тем не менее, я ощущал слабый пульс его виска, и слышал, как воздух с шипением втягивается в плотно сжатые губы. Вокруг нас расстилалось бесконечное молочное море, а над ним — бешено несущиеся облака. Вдалеке виднелись черные скалы, и под беспокойной еще водой лежали затопленные джунгли неизведанных земель, находящихся за Алым Городом. Толстое дерево, на котором мы дрейфовали, тоже отличалось от тех, что я видел прежде. Серый ствол и похожая на кожу кора были такими же, но щупальца оказались тоньше и длиннее, и заканчивались чем-то похожим на сетки — сачками, расположенными прямо под красными чашами присосок. Очевидно, это дерево, жило в проточной воде, которая несла еду прямо ему в лапы. Корни выдерживали огромный вес. Они были толще и не такие гибкие, чем у болотных деревьев. Значит, где-то топи соединяются с рекой, но где? Куда нас несет, в преисподнюю этого затерянного мира? Мы дрейфовали так много часов, и моему встревоженному сознанию казалось, что поток несет нас в определенное место, на встречу со смертью. И все эти наполненные страхом часы, закостеневший Гектор неподвижно лежал рядом со мной. Затем, вдалеке, перед нами появилось нечто огромное, движущееся прямо на нас против течения! С каждым часом, оно все приближалось, и я заметил огромную голову чудовища, которая поднималась над тускло мерцающим туловищем, а по обе стороны били по воде конечности — морской дракон! Но как только я вытащил меч, там, где шея монстра соединялась с наполовину погруженным в воду телом, появилась вторая фигура — фигура человека, облаченного в блестящие металлические доспехи, с развевающимися из-под крылатого шлема золотистыми волосами, и я понял, кто это — это был человек из Туле!
СТОЛЕТИЯ НАЗАД, еще во времена Первой Планеты, мир делили Туле и Атлантида. Остров многих врат — Туле — гористая местность со множеством узких заливов, образующая крутые, обрывистые берега. Из глубокой древности, более древней, чем сам Человек, пришло слово Тула — город множества входов, и Туле — земля множества фьордов. Это был северный остров, где солнце часто висело низко над седым морем в течение целых недель, а по морю от самого полюса плыли горы льда — суровая земля суровых людей. Жители Туле были свирепыми воинами — все до единого, и на кораблях, подобным драконам, существам из легенд, которых сейчас уже никто и не помнит, они плавали на юг, сея смерть и разрушения. Напали они и на Атлантиду, но коварная раса, покорившая изумрудные острова Му и пустынные нагорья Желтых, оказалась слишком сильна для их отваги, и мы одержали верх. Но отцы Атлантиды были стары и дальновидны, и в своей мудрости пощадили храбрых северян и сделали их союзниками. Мы дали им свою культуру — ту часть, которую они могли понять, и нищие дикари стали расой богоподобных людей — гиганты с длинными волосами, золотой бородой и глазом острым и холодным, как добрая сталь. Когда Тула попала на Вторую Планету, многие из них оказались с нами, а когда Повелители изгнали вымирающих людей, народ Туле тоже ушел, но по своей воле и со своей целью, а куда — не знал никто, кроме, возможно, Кетцаля, ведущего всех за собой. Наконец, корабль-дракон оказался рядом с нами, и с поднятыми веслами стал напоминать огромного сокола. Сильные руки перетащили нас через низкий борт, большие руки, руки воина, дали мне еду и воду, и попытались напоить Гектора, но тщетно. Пока мы неслись по пенящемуся морю, их вождь — Торвальд Нильссон, — рассказывал мне о том, что происходило с народом Туле после того, как они покинули верхний мир. Они ушли с Кетцалькоатлем и его последователями в пещеры, где и осели, но, в отличие от остальных, народ Туле странствовал как вверх, так и вниз, где лежала узкая полоска земли за белым морем подземного мира, — плодородной земли, освещенной вечно сияющей рекой лавы, где росли настоящие цветы и деревья, где жили звери, с которыми боролись их отцы к северу от Туле много веков назад. И там они жили и пускали свои корабли по бледным водам, текущим за каменной стеной, ограждающей их тихий уголок от загадочного мира существ из пара. Народ Туле давно обнаружил эту неестественную землю черных созданий и еще одну расу, о которой вождь рассказал лишь в общих чертах — Поющих. Северный народ избегал тех берегов, но когда море обрушилось на подземный мир, их затянул безумный водоворот и выплюнул в безмолвные воды, скрывшие болота и Алый Город. — Я никогда не видел такого, как он, о, человек Юздрала, — сказал мне вождь, — Некоторым Поющим удалось выжить после, того что произошло с твоим другом, но большинство не смогло. Думаю, тебе стоит найти их, поскольку если все так, как ты говоришь, то этот человек открыл тайну черных существ, а Поющие помогут вам отомстить, и у них вы будете в целости и безопасности. Нам предстоит выбраться из потока, который может утащить нас в пропасть, но мы, народ Туле, никогда еще не страшились опасности и никогда впредь никогда не станем, да мне кажется, что и ты не из тех, кто вздрагивает при каждом шорохе. Мы развернулись и понеслись по течению с удвоенной быстротой. Не знаю, сколько времени это продлилось, — наши хронометры потерялись, и здесь никогда не наступала ночь. Как и Торвальд, я брался за весла, укрепляя ослабевшие мышцы, и участвовал в тренировочных боях на мечах, проходивших на короткой передней палубе и сопровождаемых выкриками гребцов, доносившихся сквозь шум воды и скрип весел. Но Гектор, с едва ощутимым пульсом и замедленным дыханием, все также лежал, словно мертвец, не требуя воды и пищи, так велика была энергия, которую влили в него те существа. На севере и юге появились горы, тянущиеся от самого горизонта, словно гигантская воронка, в которую лились бушующие воды. Теперь нам уже не нужны были весла, поскольку бурлящие волны несли нас с чудовищной скоростью, а ветер трепал наши волосы и бороды, и свистел ушах. Гребцы отдыхали, накапливая сил для заключительного этапа борьбы с морем. Черные стены стали сужаться еще быстрее, превратив несущееся море в огромную реку тускло сияющей воды, чьи берега поднимались к низко висящим облакам. Прежде шириной в милю, бурный поток стал узким каналом в скалах, не более тридцати метров было от берега до берега, и белые волны прыгали и кипели, как в котле, высоко заплескивая отвесные стены. Никто так и не брался за весла, кроме тех случаев, когда корабль нужно было спасать от столкновения со скалами, но со временем я почувствовал, как начало расти напряжение, ожидание последней битвы, от которой будет зависеть наша жизнь. В узком ущелье над нами дул ветер, вода злобно ревела, и к этой какофонии добавился еще один звук, похожий на отдаленный стук барабана, заглушенный собственным эхом, отражающимся от скал. Наконец, Торвальд поднялся с места, где, положив руки на стол, лениво играл в кости, и направился к кормовому веслу. Так же молча, все заняли свои места и натерли ладони смолой, чтобы надежней держать весло. Весла величественно поднялись и качнулись вперед, прижавшись к бортам, готовые погрузиться и сделать первый гребок. По сигналу Торвальда, я притащил Гектора на нос корабля и привязал кожаными ремнями прямо над изгибающейся шеей дракона, а затем присоединился к вождю, заняв место у руля. Стук барабана стал гораздо громче, заглушая все остальное своим мерным грохотом. Торвальд поднес к губам огромный медный рог вождя и, в ожидании, стал вглядываться в окутанное туманом ущелье. И вот, сквозь блестящие брызги, я увидел две могучие вершины, торчащие из стен, между которых было пространство лишь с длину корабля, и через него рвалась бушующая вода, высоко вздымаясь, а затем падая куда-то вниз, в гигантскую бездну. За водяной занавесой виднелась гладкая там, где ее отполировала вода, поверхность скал-близнецов: левая — черная и блестящая, правая, — казалось, ярко золотая. Мощный рог протрубил сигнал, весла глубоко погрузились, и на мгновение мы остановили наш бешеный ход, удерживаемые напрягшимися веслами, но затем поток понес нас дальше. Вновь и вновь опускались весла, и раз за разом мы почти останавливались, затем продолжали нестись вперед. Теперь мы с вождем всем весом налегали на мощный штурвал, борясь с бушующим потоком. С каждым богатырским ударом весел я видел, как стена воды справа становилась все ближе и ближе. Весла заработали быстрее, в идеальном ритме, и крепкое рулевое колесо яростно сопротивлялось нам. Теперь, сквозь буйство воды, я услышал голоса человеческие, бросающие боевой клич, к которым вскоре присоединился и мой, прославляя гимн Юздрала. Бурные воды перед кораблем взбирались все выше и выше, достигая тридцатиметровой высоты и врезаясь в скалу, нависающую над гигантской бездной. Огромные волны разбивались над нами — не соленые, но отвратительно сладкие, отдающие грибами, — обрушивая на нас падающий с небес белый огонь. Но весла по-прежнему били мощно и ровно, и штурвал медленно поворачивался вправо. Острая боль охватила мои напряженные мышцы, и я увидел, как Торвальд закусил нижнюю губу, и кровь заструилась по спутанной бороде. Теперь котел был где-то далеко внизу, и корабль-дракон висел над бездной, в которой грохотала вода, падая и падая в бесконечную пропасть, где медленно кружил в вялой задумчивости бледный туман. На мгновение мы застыли на месте, — целая вечность воспоминаний и отчаяния, в которой ясно встали передо мной забытые лица из детства. Затем, словно кречет, мы ринулись сверху по воздуху, летя во внезапной тишине: бушующая вода лишь тихо шептала где-то вдали, напевая и убаюкивая утомленные мышцы. Мы больше не пробивались сквозь бешеные волны, а мягко покачивались, и нежный голубой свет сочился через душистый воздух вокруг — истинно райская смерть. Торвальд был рядом со мной, когда меня унесло в бархатную темноту.
Я ОЧНУЛСЯ, когда Торвальд мягко пожал мне плечо. Гребцов не было, он стоял на фоне голубоватого свечения, которое маленькими вспышками посверкивало с потолка огромной пещеры, где мы плыли. Теперь я понял, что случилось. Золотая гора, высившаяся справа, оказалась полой, и в самом центре узкой расщелины, через которую уходила бушующая вода, был сводчатый проход, через который мы и прошли с последним усилием гребцов, попав в спокойную туманную лагуну под горой. Даже в обычных условиях, когда река лишь едва струилась из застойных болот, попасть сюда было делом не простым, но теперь, когда целое море изливалось через ущелья в скалах, это требовало нечеловеческих умений и сил, но, тем не менее, эти люди смогли провести нас сюда. Мы находились рядом с гладким черным пирсом, выступающим из стены пещеры. Сама же пещера оказалась низкой и широкой, и, в какую сторону ни глянь, — везде висела голубая дымка. Здесь, в скале, была вырезана большая ниша фасадом из украшенных золотом колонн. За ними виднелось множество коридоров, убегающих в гору, и широкая лестница, поднимающаяся на вершину. Лестница освещалась голубым светом и вела плавной спиралью, проложенной в черном камне. На всем протяжении прохода, стены были украшены золотом. Подобную резьбу, можно встретить в вентиляционных сооружениях верхнего мира, но здесь она была более тонкая и красивая, повторяющая живые узоры каких-то неизвестных растений. Мы шли вверх, неся с собой Гектора — путем, явно очень знакомым Торвальду. Глянув на ступеньки, я заметил, что по ним часто ходили, их грани закруглились за долгое время. Что за народ вырезал эту крепость в сердце горы? И кто такие Поющие? Вершина оказалась конической, и по мере того, как мы поднимались, лестница все больше приближалась к внешней стене, а вдалеке стал слышен рев водопада. Наконец, мы вышли на площадку, на которой оказалась еще одна ниша — небольшой альков, откуда виднелась река, текущая далеко внизу. Над потоком возвышалась черная скала, склон которой был направлен к нам — зеркальное отражение горы с другой стороны бурлящих вод. Над нами и вокруг нас росли террасы — Золотой Город Поющих. Его образовывали тупоконечные золотые башни, уровень за уровнем окружая конус вершины. Гладкая внешняя стена поднималась от самой скалы, продолжаясь ступеньками, которые в действительности были широкими террасами, уменьшенными расстоянием, и заканчивалась небольшим золотым блоком, переходящим в незаостренную вершину. Гладкая золотая стена, уходящая в пропасть и исчезающая в светящейся дымке, поднимающейся к низко висящим облакам, которые цеплялись за вершину горы, оказалась усеянной окнами и балконами, выходящими в сторону реки и бездны. На террасах широких проходов между уровнями зданий росли деревья и цветы, благоухающим изобилием взбирающиеся по золотой резьбе внутренних стен. И, как нимб, над городом висел голубой свет, озаряющий все нежной лазурью. Что за странные люди эти Поющие, которые построили такой город на скале, и заставили деревья и растения цвести во вредном воздухе подземного мира? Поднявшись выше, я услышал музыку, идущую сверху, музыку, похожую на звуки органа, глубокую и задумчивую, перемежающуюся веселым свистом и чистым звоном колокольчиков. Затем лестница внезапно закончилась, и я последовал за Торвальдом по высокому золотому помосту, неся на плече Гектора. Моему взору открылся золотой амфитеатр, наполненный светом...светом, какого я никогда прежде не видел. Это был одновременно свет и дымка, все сразу, и не тем и не другим, светло-розовый, с редкими проблесками темно-розового и серебристыми мерцающими жилками. В громадной чаше амфитеатра, мерно пульсируя, стоял туман. По нему пробегали ниточки кораллового пламени, озорно поблескивая, скача по волнам розового света. Этот блеск заливал золотой храм розовым сиянием, ярче и нежнее, чем зеленый свет верхнего мира. Здесь не было липкого ползущего пара, влажного черного дыма, охватывающего отвращением разум и связывающего тело невидимыми веревками. Этот свет был свободный, чистый, красивый, насыщенный истинной жизнью, обостряющий чувства и очищающий сознание от опасной тьмы, скрытой в его уголках. И когда позади меня раздалась глубокая органная нота, и чаша света зарябила, отвечая тонкой трелью и волшебными звуками горна, чудесной скрипкой и чистым звоном колокольчиков, я понял, что передо мной Поющие, и подумал о том, что я скажу им, к кому пришел в поисках возмездия черным существам подземного мира. Клеон, если ты начнешь сомневаться в своем решении, послушай меня. Следуй тому, что ты считаешь правильным. И я увидел в Поющих красоту, хотя, благодаря существам из липкого пара, привык ненавидеть и бояться всех газообразных созданий. Но в жителях Золотого Города я нашел чистоту и легкость, которая меня успокоила, хотя они, должно быть, в целом походили на тех живущих в Алом Городе, поскольку жили и передвигаются подобным образом и, возможно, произошли от общего предка. Я подошел к краю помоста и положил Гектора в мерцающий поток света. Он медленно опустился в розовые глубины, где ниточки серебра собрались в блестящую сеть и мягко опутали Гектора, скрывая его от моих глаз. Торвальд взял меня за руку, я услышал его голос, и стал послушно опускаться в озеро света, плывя в безмолвную глубину. Слабость и утомление уставших мышц исчезли, принося покой и мягкую истому. Меня очистили от ужасов, которые я видел и ощущал, обновили пальцами света, нежно проходили сквозь мою голову. И, рядом с Торвальдом, я медленно поплыл туда, где ниточки розового пламени сливались, танцевали и жадно манили. Они окружили меня, возложили живую сеть света на мою голову, и через тело пробежал пульсирующий огонь чистой энергии, восстановивший силы и наполнивший жизнью, радостью и здоровьем, чего я не чувствовал многие годы. Это был альянс, который заключили боги с воинами Туле. Нас положили на золотой помост, Торвальда и меня, в то время как из чаши света доносился печальный шепот чудесной музыки — печальной, словно просящий прощения. Из розоватого водоема к нашим ногам поднялся шар серебристых нитей. Он раскрылся, словно гигантский распустившийся бутон, и там, в люльке, уютно свернувшись калачиком, лежал Гектор. Гектор зашевелился и проснулся, но в его глазах я увидел совсем не то, что ожидал. Он был в сознании и обладал волей к жизни, но не в нашем мире. Он двигался, думал и чувствовал в ином измерении — измерении черных существ. — О, Клеон, не отчаивайся. Прошло слишком много времени. Я боялся, что так и случится... я уже видел, что бывает с людьми после пламенного поцелуя Темных. Гектор живет, как и мы, но живет в их мире. Надежда еще есть, Клеон. Так уже случилось... однажды... и это применяется только в крайних случаях. Если получится, — он станет таким же, как прежде, но только одним из Поющих, и навсегда освободится от Темных. Думаю, — они попробуют. Они очень добры. И ты должен добровольно отдать его им. Гектор поднялся на ноги и прошел мимо нас, словно во сне. За ним заструился поток розового света, окружая и поднимая нас. Теперь я увидел источник органных звуков, которым отвечали Поющие. Как огромный сапфир, ограненный и украшенный другими драгоценными камнями, но, тем не менее, из податливого голубого сияния, парил он — отец, правитель, бог Поющих. Над ним собирался розовый свет, образовывающий голубой нимб над лазурным пламенем, в середину которого нас принесли. Я дотронулся до сапфира, ощутил его теплоту и огромную жизненную силу с бесконечным пониманием, и в мою голову пришла мысль о том, что разрушил Гектор в Алом Городе — аналог голубого сияния черных созданий из пара, и во мне зародилось сочувствие к расе, утратившей своего бога. Далеко внизу, на помосте, Гектор стоял, как мраморная статуя, обращенный лицом к голубому свету. В туман, окружавший Гектора, стал падать фонтан серебристого пламени, вырвавшийся из сапфирового шара, затем он превратился в светящийся дождь, который затопил моего соратника с ног до макушки. И тут меня обуяла тоска, сильное желание объединить мои жизненные силы с Поющими, излить их серебряным потоком на того, кто стоял внизу. Все плотнее и плотнее становился дождь жизни, падая на Гектора огромными волнами и полностью затапливая его. Затем Гектор стал подниматься над золотым полом, и, когда он приблизился, серебристый поток прекратился, и я увидел в глазах Гектора сущность Поющих. Вместе с розовой дымкой, Гектора вынесло из храма, а мы с Торвальдом остались в опустевшей чаше, наблюдая, как из золотого зала вытекает жизнь. Затем все исчезло, мы устало побрели по коридору, туда, где нас ждали гребцы.
В ТЕЧЕНИЕ последующих дней мы занимались только тем, что изучали золотой город или глазели на бушующий поток, все еще ревущий внизу. Торвальд сказал, что в горах, неизвестно, как, был прорезан глубокий и узкий канал, через который море прорвалось, затопило болота и понеслось в бездну. Но море большое, а канал невелик, и еще не скоро люди Туле смогут опять вернуться домой. В золотом городе было много таких, как Гектор — живущих в человеческом теле, но являющихся частью народа из розового света — Поющих. Они бродили по улицам и садам, мир и знания светились в их глазах, и временами я не мог не завидовать им. Я не переставал удивляться созданиям из света. К ним, даже больше, к существам из пара, подходили три моих критерия совершенства жизни. У Темных преобразование энергии оказалось на таком уровне, что мы и мечтать не могли, но в нем всегда было какое-то искусственное напряжение, в то время, как здесь собиралась розовая дымка, падал серебристый дождь, и все с непогрешимой естественностью, которая лежит за гранью моего понимания — плавно, без всяких усилий, совсем как свет. В черном тумане было единство, на которое Человек и близко не способен, но возможности отдельных существ — ограничены. Различия видны невооруженным глазом. В Алом Городе черный туман струился по улицам отдельными сгустками, объединяясь только в особых случаях. Здесь, за золотыми стенами и на мостовых, сияющих сквозь окутывающую их розовую дымку с серебристыми нитями, которая была повсюду — от нижнего до самого верхнего уровня, непрерывная, без единой отдельной частицы, но, тем не менее, являющаяся целым народом, а не одним созданием. Наконец, Предназначением Существ, в чем бы оно ни заключалось, это противоборствовать всему остальному миру, чуждо для остальных рас, с которыми они делили Вселенную. Но народ света оказался в идеальной гармонии с самой природой, царством красоты и симметрии, крошечного и огромного, незаметного и величественного, гармонии, которая лежит в основе пространства и времени. Иногда мне казалось, они были не одной расой, что просто все остальные расы объединились в одну, во всеобщей симпатии и понимании, словно творя истинную Жизнь. И я подумал о различных видах живых существ, которых знал — Человеке и созданиях внешнего мира: птицах, насекомых, огромных и бесформенных жителей болот, которых показывал мне отец, об ужасных хищных джунглях подземного мира, и, наконец, о высших расах — Существах из пара и Поющих. Как все они вписываются в Цель, которую день за днем постигает Человек, изучая тайны Вселенной? Как они вписываются в общую картину мироздания, которая обязательно охватывает все сущее, хотя человеческий разум еще не способен это осознать? Я чувствовал, что Поющие к этому ближе, чем мы. Они не создают сложные машины и не проводят замысловатые эксперименты, чтобы изучать Вселенную, анализировать и каталогизировать всю получаемую информацию, как поступает Человек. Мы прошли долгий и сложный путь, медленно и аккуратно, запинаясь на каждом шагу, скользя и падая, останавливаясь, чтобы запечатлеть в памяти каждый камушек, песчинку и травинку на протяжении всего пути, чтобы, когда вершина будет, наконец, достигнута, Человек остановится, оглянется на прошлое своей расы и увидит, как бесконечная мозаика законов и случайностей, которые и являются Структурой Вселенной, станет единым целым. Человек движется к абсолютной вершине, а все другие расы стоят, пока Человек живет. Но эти люди света, и подобные им, из черного пара, не обладают привычными нам машинами, не хранят множество данных, которые Человек мог бы понять. Их пути отличаются, как друг от друга, так и от нашего, точно также, как, по моему мнению, и пути любых других рас. Оба этих народа, кажется, впитали Вселенную в самих себя, но по-разному. Так Черные существа высасывают жизнь из всего, что встречается у них на пути, полностью все уничтожая самым ужасным образом, в то время как Поющие дают жизнь тем, кто в ней нуждается, отдавая собственную, но, тем не менее, развиваясь и приобретая еще больше — каким образом, я не знаю, могу лишь сказать, что их путь — это путь красоты. Я стар, а в таком возрасте появляется проницательность и тяга к философствованию, но я — человек, и путь Человека обязан быть и моим — тягостный, спотыкающийся подъем, которому не свойственны моменты прозрения. Я не могу являться ничем иным, но вот как насчет Гектора — не знаю. Долгими днями, пока бурный поток тускло блестел под скалой Золотого Города, я ждал возмездия Темных. Оно должно было прийти, и мне казалось, что это станет переломным моментом, поскольку всей их расе придется вступить в битву. Удивительно, как такая мелочь может надломить могущество сильного народа, как когда-то крошечные лохматые млекопитающие, только что появившиеся и еще не проверенные временем, сделали зарытые яйца огромных рептилий, господствующих на планете, своей любимой пищей, и тем самым положили начало вымиранию расы гигантов. Гектор был подобен этим грызунам. Я боялся их прихода, но когда зловещее черное облако стало медленно подниматься по узкому ущелью, был удивительно спокоен и равнодушен. Я знал, что они не одержат верх, что так прописано вуравнении их жизни. Мы наблюдали из самой высокой башни золотого города — Торвальд, я и гребцы, толпящиеся вокруг нас, чьи глаза горели в нетерпении увидеть битву. Далеко внизу, двое подобных Гектору, вышедших из серебристого дождя, обходили террасы в молчаливом ожидании. Над нами и вокруг, окутывая весь город сияющей дымкой розового света, проплывали Поющие, чьи голоса звучали, как горны, предвещающие победу. И прямо из центра города, смешиваясь с ними, разносилась издаваемая сапфировым шаром, музыка органа — торжественная и ликующая. Теперь Темные окружили скалу плотным черным облаком, поднимаясь к городу. А у нижних бастионов крепости нимб света расширился и стал толще, его розовый блеск потемнел, и в нем начали проскакивать язычки дрожащего пламени. Беспокойные черные ряды собирались в разноцветные сферы — сначала маленькие, затем неожиданно раздувающиеся в огненное великолепие, куда большее, чем я когда-либо видел. Они вращались все быстрее и быстрее, ветер яростно свистел, касаясь их. А розовый все темнел, и я заметил проблески серебра, сверкавшие в его центре. Сферы замерли, приготовившись к бою. Даже под защитным нимбом света, мы чувствовали напряжение, растягивающее само пространство, получающее энергию за счет искривления Вселенной, чтобы выпустить потоки пламени. Как и раньше, это продолжалось до тех пор, пока не стало казаться, что рассудок больше не выдержит. Затем напряжение резко спало, и из тысяч опаловых сфер вырвались языки обжигающего пламени, точно бьющие в защитное гало и разбивающиеся о стену мягкого розового света, а потом исчезающие! Струи огня стали толще и били чаще, изливая всю свою ярость. Черный туман полностью исчез, втянутый в опаловые сферы, и внизу все превратилось в водоворот сражающихся огней! Прыгая, обвиваясь и сцепляясь в запутанный лабиринт огня, яростные шары били по городу все чаще, чаще и сильнее, до тех пор. пока глаз уже не мог уследить за плясками огненного моря! Но защитный нимб по-прежнему висел вокруг города неповрежденный, впитывая безумный огонь, колотивший его поверхность мощными ударами, полностью растворяя его и никак не изменяясь во время боя, не считая того, что розовый цвет все темнел по мере того, как на него изливалось пламя. Не знаю, сколько продолжалась битва. Розовый уже стал пылающе-алым, покрытым большими, пульсирующими серебряными артериями, когда высоко над нами зазвучал орган сапфирового шара, повелевающий, командующий. И в ответ на него, розовая дымка издалека зашептала, тихонько и мягко, смеясь и торжествуя, со звенящей трелью, которая нежно зашелестела по всему городу. Шар на вершине вспыхнул сверкающим голубым светом, из него вырвались потоки серебристого света, обрушившиеся на море огня внизу! И там где они ударяли по сферам, пламя растворялось и исчезало в тонкой зеленой дымке, плавно поднимающейся над ущельем, поглощенное ниспадающими струями серебра. Так умирали Темные существа! Умирали навсегда!
ЕСТЬ ЕЩЕ кое-что, что следует рассказать о Поющих. Прежде чем весла взвились вверх, и наш корабль поплыл по мелководной реке, теперь уже свободной от вод бледного моря, мы еще раз искупались в розовом свете, который наполнил нас энергией, полученной от Темных существ. Медленно шли мы вверх по течению, через болота, где торчали из понижающегося уровня воды гниющие хищные деревья, к глубокому каналу, тянущемуся далеко в горы и огромной пещере, за которой было видно бледное море. Гребцы завели корабль-дракон в пещеру, и мы спустились вниз по выточенному волнами проходу, ведущему к беспокойным водам. Обойдя скалистый берег, мы прошли по каналу, выжженному в черном камне, прямо под разбитой хрустальной дверью, ведущей в Люцию. Светящиеся белые воды все еще мягко затекали в гладкий желоб. Затем мы двинулись прямо к бледному морю, причем низкая крыша медленно опускалась, словно намереваясь нас раздавить, пока мы вслепую гребли сквозь липкий туман, покрывающий воду странным огнем. То там, то тут на поверхности появлялись чудовища из давно минувших эпох, выстреливая светящиеся струйки в мерцающие облака. Каким инстинктом ведомые, по каким расчетам мы двигались, не могу сказать, но, спустя множество утомительных часов, каменные стены пещеры с обеих сторон исчезли, и мы попали в узкий глубокий фьорд, на много миль ведущий в сердце скалы, а затем выходящий в просторную пещеру народа Туле. Над берегами тихой лагуны группами стояли покрытые соломой каменные дома, в которых жила раса Торвальда. Перед каждым домом, вытащенный далеко на берег, стоял корабль-дракон, отмеченный гербом клана, обитающего в гранитном чертоге неподалеку. За домами тянулись поля пшеницы и ржи, за которыми виднелись зеленые леса. Лиственные и узловатые деревья простирались до подножия огненной горы, которая давала свет новой Туле, чьи истерзанные временем ущелья сияли раскаленным реками расплавленного камня, текущими мощными потоками и, в конце концов, уходящими в недра планеты через гигантский овальный провал, расположенный далеко позади городка. Здесь, среди народа Торвальда, я жил в его гранитном доме с высокой крышей и охотился с ним на удивительных существ, обитающих за огненной горой, на зверей, о которых рассказывается в старинных книгах, на гигантов с загнутыми бивнями и огромными извивающимися хоботами, на более мелких существ с рогами на голове и маленькими красными глазами, и на больших темных кошек с острыми зубами, словом — на тех, что населяли Туле во времена Первой Планеты, когда люди только начали там селиться. Но, в конце концов, мне это наскучило, я начал тосковать по землям на поверхности: Юздралу, Кору и Туле. С Торвальдом в качестве проводника и десятью сильными мужчинами его расы, мы пробрались сквозь темные пещеры, где не было никакой жизни, кроме нас самих. Мы поднимались туда больше года, питаясь запасами, давным-давно спрятанными предшествующей расой, едой, сохраненной хитроумным способом, известным только народу Туле. Путь оказался крутой и скользкий, сглаженный Человеком далекого прошлого, и повсюду встречались каменные мосты, соединяющие берега обрывов, бронзовые лестницы, служащие для подъема по отвесным стенам глубоких ущелий, и крепкие ворота, преграждающие путь. Я узнал в этом руку принца Кетцы, который приютил изгнанных из Атлантиды людей во внутренних городах и помог народу Туле — своим друзьям. Затем внутренние пещеры! Мы появились неподалеку от приземистого Кора, стоявшего на базальтовой равнине, выходящего из ущелья и являющегося концом пути, и в этом мертвом, засыпанном пылью городе, мы нашли аэромобиль, на котором и вылетели на поверхность. Тула поприветствовала меня, считая давно уже погибшим, и Торвальда, для которого она была старинной сказкой даже тогда, когда я устроил пир для него и его людей, поскольку они были моими гостями. Вместе с ним, мы странствовали по Второй Планете: по земле за черной пустыней, по гористой местности на юге, и островкам на севере, где Туле когда-нибудь снова станет империей. Мы, жители Тулы, снабдили народ Торвальда аэромобилями, и люди того затерянного мира смогут вернуться на поверхность планеты, оставив Подземный мир Поющим, которые уже преобразовали болота и торчащие хребты в чудесные места, где сияет мягкий голубой свет вместо бледного мерцания белых облаков. Осталось еще одно, имеющее громадное значение для народа Атлантиды. Юздрал я обнаружил разграбленным, с опустошенной библиотекой и пропавшей научной аппаратурой. Вместо них я нашел свиток на древнем языке первой Атлантиды — историю более удивительную, чем любой вымысел. Потому что она рассказывала о людях Первой Планеты, о могущественной расе, мудрой, с развитой наукой, опережающей нашу во многих направлениях, расе, которая открыла тайну молнии Зевса так же, как это сделал давно умерший принц Кетцы, человек, который попал на Вторую Планету с помощью этой ужасной силы! Я теперь знаю правду об аэромобиле над расплавленной крепостью и о потопе, затопившем хищные джунгли подземного мира и большей частью очистившем внутренние пещеры от серой смертоносной пыли. В яме под Лудой мы нашли два устройства, испускающие молнии, которые эта мудрая раса называла странным словом «резонатор», оставленные там, чтобы преградить путь Темным созданиям. Используя в качестве образцов эти два прибора, а также документы Древних, которые прибыли с Первой Планеты, мы собрали много подобных устройств. Некоторые наши ученые и множество молодых людей, жаждущих приключений, хотят отправиться на Первую Планету, но императором теперь являюсь я, и, по моему указанию, только несколько избранных смогут сделать это и проложить дорогу в странный, чужой мир или же загородиться от него. Поскольку жизнь и идеалы Древних явно не совпадают с нашими, то, если только не существует какого-то места, где мы могли бы спокойно начать все заново, нам лучше оставаться в нашем мире. Врата между мирами не должны быть закрыты для тех мудрецов, что ищут Предназначение, но, пропуская всех, мы нанесем лишь вред обоим мирам. Так бывало всегда. Мы нашли яму в красной глине, откуда они прибыли, отметив место в их мире, где нас радушно примут и выслушают, и я очень надеюсь, что мы с ними разделим успехи и невзгоды, как единая раса, но народ Первой Планеты еще слишком молод, так что этого может и не произойти. Ну, что ж, время покажет..
Cleon of Yzdral, (Amazing Stories, 1931 № 7) Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим.
Витки времени (Пески веков — 2)
НАСМЕРТЬ ПЕРЕПУГАННЫЙ капитан грузового судна «Эспадрон» ворвался прямо в офис полковника Космического Патруля. Три венерианина, составляющие его команду, заперлись в грузовом отсеке и напились в стельку. Хэлл, лениво зевнув, подъехал к ним. Когда подбородок вошедшего перестал дрожать, некоторые его слова стали понятны. Они видели Нечто. Оно было большое, как Луна... даже больше... с зияющей пастью и маленьким круглым телом. Единственный сверкающий глаз, располагающийся прямо над глоткой, злобно пялился на них. Кожа чудовища блестела, как холодная сталь. И пока они в ужасе таращили на него глаза, оно проглотило метеор величиной с полярную пирамиду, и равнодушно продолжало рассекать космос. Именно тогда команда и заперлась в трюме. Они захлопнули люк прямо перед носом капитана. Где-то в глубине души офицер Патруля ожидал подобного. Пастура только что выпустили новый каталог. В двадцать втором веке братья Пастура руководили одним интересным учреждением. Еще в те времена, когда эра космических полетов только начиналась, и между президентом Земли и Советом планет шли переговоры, их дед решил попытаться сделать то, что Генри Форд совершил несколько поколений назад. Только в гораздо большем масштабе. «Эспадрон» был кораблем Пастуры. Так же, как и орбитальная сфера, где размещалась штаб-квартиру Патруля, носящаяся за Луной вокруг Земли на безопасном расстоянии. Так же, как и новая роскошная яхта марсианской делегации Совета, собравшегося на специальное заседание в одном из множества отдельных помещений полярной пирамиды. Так же, как и КД-1. Новый каталог вышел из печати всего лишь неделю назад, и КД-1 являлась экспериментальным образцом, впервые показанным широкой публике. По своему обычаю, братья Пастура передали первый корабль Совету, который сразу отдал его в распоряжение космического Патруля для обычного тестирования. Офицер Патруля только сейчас зашевелил своими тонкими губами. И резко нажал сигнал, вызывая дежурного. — Отведите капитана Спрюэла куда следует и покажите ему КД-1, — приказал офицер. — Затем принесите мне отчет о «Люстрисе».
КОСМИЧЕСКАЯ ДРАГА ОДИН, благодаря своему пилоту, излишне одаренному воображением, больше известная как «Уроборос», рассекала своим широким корпусом шестой земной сектор, находясь на пару градусов выше плоскости эклиптики. В толстом кварцевом куполе, где находилась рубка управления, Резерфорд Бор Адамс блаженно храпел, закинув оба элегантных ботинка на стол с картами. Ба-бах! Гонг ударил, как гром с небес. Одним прыжком Адамс вскочил с кресла. Метеоры прямо по курсу! Он осмотрел показания приборов. Космос кружился на экранах, в то время как фотоэлементы группа за группой замыкали цепь. Он заметил мигающий блеск металла. Вот они где! Корабль отклонился от курса на добрые полторы тысячи километров. Согласно приказу, он следовал устаревшим, составленному по старым картам, маршрутом, на котором нельзя было найти ничего лучше пары ношеных брюк. Но ученые Совета отвратительно смотрели на тебя, когда ты привозил назад только кучу космического мусора и пыль. В течение четырех коротких испытательных рейсов на «Уроборосе», Адамс приобрел кое-какую репутацию. В Патруле его называли «охотник за кометами». И, судя по приборам, в мешке № 4 еще осталось кое-какое место. Встав поустойчивее, Адамс дернул рычаг. Накренившись, драга стала набирать скорость. Зияя пастью шириной в полтора километра, она боком двигалась сквозь пустоту навстречу приближающемуся метеоритному рою. Адамс напряженно вглядывался в карты. Несмотря на броню драги, метеор, попав в уязвимое место, может здорово навредить! На экранах рой предстал белым расплывшимся пятном, медленно плывущим к крестику в центре, когда корабль менял направление. Спустя несколько секунд, метеоры стали отчетливо видны, как плотное ядро с ореолом из более мелких обломков. Затем, прямо курсу, сверкнул металлический отблеск, удар, от которого сотрясся весь корабль, и космос снова стал чист.
ТОЛЬКО БЛАГОДАРЯ появлению гибкого сплава, стала возможной постройка «Уробороса». Космическая драга была воронкой с толстой броней в полтора километра шириной, ведущей к восьмисотметровой глотке. За ней располагалась груша из прочнейшей стали, какую только можно найти на трех планетах, вдобавок покрытая слоями гибкого сплава. Это в буквальном смысле были мешки, которые Адамс должен был наполнять космическим «мусором». Его интересовало, что же все-таки он собирал. За крупный мусор обычно доплачивали. Некоторые предметы в журнале отмечались, как «особенные». Он ловко стучал пальцами по клавиатуре, управляющей магнитными захватами. Мешок из гибкого сплава автоматически закрывался и отодвигался. Слой внутренней брони отъехал в сторону. С того момента, как прозвенел гонг, емкость номер четыре уложена рядом со своими товарками в отсек внутри корабля.
ДУМАЙ! Он просидел пять минут, уставившись на знакомые красные буквы. Это все, что он помнил, прежде чем отключиться. Черт, он всегда засыпает, когда пытается думать! Адамс устало спустился по лесенке, ведущей в отсек хранения мусора. В конце концов, он остановился там, где боковой проход вел вокруг горловины огромного мешка, и стал вглядываться в его темные внутренности. Там можно спрятать целый флот! КД-1 являлась самым большим искусственным объектом в космосе.
БОЛЕЕ ДЕСЯТИ ЛЕТ назад, «Люстрис» с пятьюдесятью пассажирами и большим экипажем вылетел с Марса к Венере. Земля в то время находилась в противостоянии с красной планетой. В десяти днях полета от Лаксы, «Люстрис» исчез. Он был первым. И одним из самых маленьких. За последующие десять лет, пустота поглотила двадцать лайнеров и бессчетное множество кораблей поменьше. Более десяти тысяч человек пропали без следа. И никто не знал, как это случилось и почему. Огонь вспыхнул в душе Резерфорда Бора Адамса. В инструкциях ничего не было сказано про изучение образцов, но любопытство оказалось сильнее. Перед его голубыми глазами всплыл Биллингсли Шропфорд, оставленный на улетающей комете с единственной зацепкой насчет того, кто же все-таки убил Даю Ток, прекрасную марсианскую куртизанку. Промедление смерти подобно! Загоревшись идеей, он поднялся по длинной лесенке и нырнул в закрытую кварцевым куполом рубку. Адамс даже не стал снимать скафандр. Скинув шлем и вытряхнув руки из рукавов, он схватил монтировку и принялся рьяно выправлять корпус маленькой ракеты, возвращая ему былую форму. Нетерпеливо подковырнув крышку, он вытряхнул моток тонкой проволоки. Дрожащими руками вставил помятую катушку в проигрыватель. Зазвучал голос! Пленка частично размагнитилась, и слова были тихими, металлическим, оборванными, но все же понятными! — Барстоу, лайнер «Люстрис». Координаты 6Е-3-256... маневр коррекции вернет нас на курс в течение тридцати минут. На вид это как слабое золотистое свечение. Профессор Кейс запрашивает... может быть, это какой-то редкий субатомарный феномен. Но это не объясняет как необычное свечение, так и сильное влияние на приборы. Кажется...доклад будет, когда мы завершим исследования. Адамс уставился на обрезанный конец пленки. Что это значит? Что случилось? Почему второй доклад так и не достиг Земли? Он медленно присел. Его живой ум быстро работал. Он видел картины...представлял странный плоский корабль, висящий в пустоте и два блестящих электрода, торчащих на его концах. Золотистая дымка начала окутывать их...расширяясь...превращаясь в огромную золотистую сферу, окружившую пропавший из виду корабль. Он увидел «Люстрис», медленно приближающийся к золотистой дымке. Людей, выползающих из шлюзов, и, точно мухи, цепляющихся к стальному корпусу. Других людей, подающим первым инструменты. И «Люстрис», плавно поворачивающий, и плывущий прямо в золотистой свечение! Адамс увидел, как задвигались на пиратском корабле бронированные фигуры. Увидел, как через желтую дымку протянулись огромные абордажные крюки. Затем бандиты напали! Оторопевшие ученые стали падать, как подкошенные. Прежде чем успели закрыть шлюз, разбойники ворвались в обреченный корабль, оставляя его беззащитным перед смертельной пустотой. Голубые глаза Адамса широко раскрылись. Вот и ответ. Маскирующиеся космические пираты, которые наносят удар под прикрытием золотистого облака, потрошащие добычу и оставляющие ее беспомощно дрейфующую к Солнцу. Где-то в этом секторе притаились хитроумные пираты, замаскированные дьявольским изобретением их извращенных мозгов. Биллингсли Шропфорд не единожды встречал — и побеждал — подобных демонов в человеческом обличье. Но на этот раз он, Резерфорд Бор Адамс, оказался единственным человеком во всем космосе, кто знает правду!
ВНЕЗАПНО ЕМУ в голову пришла одна идея. «Трикстон» может заметить его в любую секунду. Это был один из новых гигантов межпланетных рейсов — больше, чем орбитальная сфера, вмещающая штаб-квартиру Патруля, но намного меньше «Уробороса». На борту лайнера, считая, как пассажиров, так и экипаж, находилось более тысячи мужчин и женщин. Вот это будет добыча! Адамс включил радиопередатчик и начал работать ключом. Затем отсоединил два ряда ламп, подсвечивающих карту космоса, и она практически полностью потухла. Если он намеревается поглотить «Трикстон» так близко к Солнцу, ему понадобится вся доступная энергия. — «Трикстон». «Трикстон». КД-1 вызывает «Трикстон». Опасность. Опасность. КД-1 вызывает «Трикстон». Остерегайтесь пиратов... Карта космоса перед ним засияла. На ней горел белый диск, окруженный бледным огнем. Адамс прикрыл рукой глаза и вслепую потянулся к рычагу. Кренясь, огромная драга свернула на девяносто градусов. Через кристаллический купол лился поток неприятного желтого света. Золотистое свечение! Вспыхнув, лампы перегорели, и карта вырубилась. Адамс завороженно смотрел на светящийся диск. Окаймленный бледными огоньками, он мерцал желтым, словно вуаль закрывшая Солнце. Свечение было близко...очень близко...но «Уроборос», кренясь, уходил от него. В беспокойном мозгу Адамса созрел план. Он был прав: «Трикстон» лакомый кусочек и его нельзя упускать. На его борту есть охрана, но она ничего не знает о золотистом свечении. Никто не знает... кроме него и тех, кого оно уже поймало. Только вот «Трикстон» будет не один! Улыбаясь по-мальчишески, Адамс развернул большую драгу. Он равномерно давил на рычаг, пока ускорение не начало вдавливать в кресло его штаны. Свечение расширялось, становясь огромной желтой завесой, застилающей космос. С неумолимой точностью он направил пасть воронки на геометрический центр светящегося диска. Затем потянулся к клавиатуре регистратора и простучал по ней одним пальцем. Аппарат зажужжал и выплюнул металлическую табличку «Мешок номер пять, особенный». Адамс повесит эту табличку на шею убийцы десяти тысяч беззащитных мужчин и женщин! Каждая струйка извергала горячий атомный огонь, «Уроборос» окунулся в золотистое свечение. Адамс ощутил странное пощипывающее напряжение по всему телу. Оно было внутри него. Хотелось резко закричать и замахать кулаками. Хотелось кричать, рубить и убивать. Он пинком сбросил с себя скафандр и большими шагами прошел по рубке. Затем опустил вниз здоровенный рубильник — с красный рычаг, который торчавший в центре пульта управления. Аварийный источник энергии! Ну, это на крайний случай. Он им всем покажет! Он... Пространство вывернулось наизнанку. Каждая клетка его тела закричала от боли. Голова Адамса закружилась в водовороте света и истерического хохота, он принялся извиваться в агонии. Все быстрее и быстрее он кружился и рос до тех пор, пока не занял собой весь мир...пока не стал больше, чем мир...пока не стал раем, адом, Богом и всем остальным! Затем уже не было ничего. Только черная пустота, в которую Адамс падал, падал, падал бесконечно долго. Из темноты появился красный шар и беззвучно взорвался перед его глазами. Вселенная возникла рывком. Свечение исчезло! Адамс медленно поднялся на ноги. Стрелки десятка циферблатов двигались к красной зоне, потому что запасная энергия тоже оказалась израсходованной. Машинально он остановил их безумное восхождение. Поймать пиратов стоило немалых трудов! Что бы они ни использовали против него, это было нечто новенькое и чертовски эффективное! Но Адамс взял их — и сейчас они там, внизу! Даже если разъемы не расплавились, на починку экрана у него уйдет больше часа. Хорошо еще, что глаза придумали раньше дисплея. Держа одну руку на рычаге, он повел корабль, глядя на звезды. Диск «Трикстона» уже должен быть виден. В чернильном море плавало красное маленькое солнце. На нем было множество пятен. Язычки пламени лениво облизывали его сморщенную поверхность. И как за ним, так и вокруг него, звезды располагались совершенно неправильно! На лице Адамса застыла глупая ухмылка, словно греческая маска. Выпученными глазами он смотрел на звезды, которых не существует и на Солнце, которое никак не могло тут находиться. Ноги его подкосились, и Адамс рухнул в кресло. Но грохнувшись на сидение, его пальцы стали нащупывать клавиши управления, а правая рука потянулась к рычагу. Если заваривалась какая-то каша, то нужно набрать ход, и желательно приличный! Глядя на приборы, он толкнул рычаг вперед. Ничего не произошло. Питание отключилось! В его голубых глазах появилась озадаченность. Спина онемела, рот захлопнулся. Но он сможет с этим справиться. Десятью минутами спустя Адамс передумал на этот счет. Что-то высосало всю энергию огромной драги. Что-то связало все приборы и инструменты пульта управления, словно их залило клеем. И если его увеличивающийся вес что-нибудь означал, то только то, что «Уроборос» тащат через пространство, как мелкую рыбешку леской!
БОЛЕЕ ЧЕМ две сотни лет, фанатов детективов интересовали действия, а теперь Адамс сам оказался действующим лицом. Когда жизнь стала легче, а кресла мягче, главные герои самых известных произведений покинули уединенные лаборатории и вышли на тропу войны с силами зла. Биллингсли Шропфорд был одним из таких — «ДУМАЙ» или не «ДУМАЙ», и он всегда находил тех, кого искал! Адамс пристегнул один гамма-пистолет на пояс, а второй засунул во внешнюю кобуру скафандра. Затем отсоединил кислородный баллон и заменил его на полный. Стоило только понадобиться, как оказалось, что первый выпускает воздух. Герметично закрыв шлем, Адамс инстинктивно посмотрел на приборы. Драга все еще вращалась под действием момента, который он ей придал, прежде чем вырубилось питание. Карликовое солнце исчезло, и на его месте плавал громадный металлический космический город. Человек создал этот металлический мир и подвесил его на орбиту сморщенной звезды. Человек придал ему форму пончика из сверкающей стали, с выпученными, блестящими кварцевыми глазами, и поставил его медленно вращаться вокруг столба желтого огня — золотистого свечения. Его размеры Адамс не мог определить, потому что не с чем было сравнивать, но Луна казалась меньше. Внезапно перспективы города исказились. Из золотистой сердцевины вдруг вырвалось копье полированного черного металла — длинный темный корабль, корабль, созданный для погонь и битв, направлялся прямо к «Уроборосу», по душу Адамса! Мысли проносились в его голове, как суетящиеся мыши. Он не мог сражаться на поврежденной драге. Адамс знал корабль, как свои пять пальцев, но там не было уголка, где бы хороший детектор не обнаружил его. На раздумья оставалось лишь несколько минут. Тех, кто могут парализовать корабль размером с «Уроборос» и тащить его боком по космосу, не остановят такие простые вещи, как шлюз Пастуры. Адамс торопливо оглядел кабину, и лицо его засветилось от счастья. Он нашел, что искал! Старый банальный трюк, сотню раз использованный каждым писателем трех планет, но, может в их дурацком бублике нет никаких книг. Три скафандра висели на стене кабины. Обычно экипаж «Уробороса» состоял из двух человек — пара скафандров для повседневной носки и два запасных. На корабле было две койки, два шкафчика — всего по двое. Человек со стороны не мог догадаться, сколько людей тут есть на самом деле: один или два, в этом и заключался смысл трюка. Открылся аварийный шлюз, ведущий из купола. Адамс снял два пустых скафандра, повернул выпускные клапаны, чтобы надуть их, и опустил в шлюз. Как только он присел возле них в темноте, открывая внешний люк, раздался неприятный скрежет. Пираты пристыковались. Холодный пот выступил на спине Адамса. Время помчалось еще быстрее. Он осторожно открыл люк и выглянул. Другого корабля не было видно за обводами корпуса «Уробороса». Один за другим, он вытолкнул скафандры в космос и проводил их взглядом. Оставив люк незапертым, он забрался обратно в рубку. Если хотят, пусть думают, что тут было два человека, которые теперь болтаются в космосе. Упершись в стену, Адамс приподнялся и схватился перчатками за два крюка, торчащие слева и справа. Оттолкнувшись ногой и дернув всем телом, он забрался наверх и почувствовал, как баллон с кислородом у него за спиной ударился об стену, а затем он повис, как зарезанная свинья, подвешенная за кольцо в спине. Адамс быстро вытащил руки из рукавов и втянулся в скафандр, словно черепаха в панцирь. Теперь, — как он надеялся, — все выглядит так, будто экипаж покинул корабль и оставил два пустых скафандра висеть на стене рубки. Пальцы нащупали пистолет, который он засунул за пояс. Первый, кто решит проверить эти скафандры, сильно об этом пожалеет!
В КОСМОСЕ, где звук не распространяется из-за отсутствия воздуха, человек становится чувствительным к иным вибрациям. По едва ощутимым колебаниям, которые передавались к нему от корпуса корабля через крюк и кольцо, Адамс понял, что три человека топают по коридору, идя от главного шлюза, и что шли они медленно, готовые к неприятностям. Гуськом они зашли в рубку. Руки Адамса чесались воспользоваться пистолетом. Он бы мог за секунду, прямо через скафандр, уложить всех троих... но что потом? Нет... план состоит в том, чтобы сидеть тихо. Каждой клеточкой своего тела он «слышал», как они медленно обошли маленькую рубку, заглядывая в шкафчики и изучая пульт управления. Адамс ощутил, как захлопнулся аварийный люк, и предположил, что они впускали в корабль воздух. Это означало, что нежданные гости останутся здесь. И это еще не все. Воздух переносит звук, — они услышат его сдавленное дыхание, стук сердца, бьющегося о ребра, и предательское шипение воздуха, выходящего из выпускного клапана скафандра. Капелька пота упала с его неподвижного подбородка. Ладонь, держащая рукоятку пистолета, сделалась скользкой. В скафандре стало душно. Адамс с трудом дышал. Может быть, это заело впускной клапан! Может... Кончик носа мучительно зачесался. Адамс пошевелил им, но безрезультатно. Вскоре зуд стал перемещаться: медленно он прошел по щеке к левому уху, а затем назад к уголку подергивающегося рта. Адамс яростно прикусил губу, но потом, словно бес противоречия, зуд вдруг перескочил на поясницу и стал подниматься выше. Адамс слышал, как шаги то приближаются, то отдаляются. Его гости были в рубке — на расстоянии вытянутой руки. Но он должен почесать свою спину, чего бы ему это ни стоило! Адамс медленно изогнул свободную руку и потянулся к месту, которое достать-то, в общем, не мог. Очень, очень осторожно он выгнул спину и затаил дыхание, как только услышал приближающиеся шаги. Пальцы еще сильнее сжали рукоятку пистолета. Они знали, где он. Шаги затихли. В любую секунду его могут поджарить. Пусть только попробуют! Адамс резко распрямился, его голова невольно пролезла в шлем. И он уставился на лицо человека. Оно оказалось темным, с тонкими губами и узкими глазами, в которых читалось удивление. В скафандре появилась дыра — черный круг с неровными краями. Адамс ощутил, как пистолет ударил его в живот, раз и еще раз, а потом увидел, как вокруг лысой головы незваного гостя зашипел золотистый дымок, ноги его подкосились, и он рухнул на пол. Адамс глядел на человека, которого только что убил. Черный человек со светлыми волосами, одетый в узкий шорты, короткую сетчатую красную рубашку и скафандр из какого-то гибкого, обтягивающего материала, прозрачного, как стекло. Он ощутил, как его скафандр провис, и почуял вонь жженой резины. Продолжать прятаться больше не имело смысла. Адамс подтянулся на крюке и мягко опустился на пол. Воздуха на корабле уже хватало, чтобы скафандр перестал пропускать, но Адамс все же твердо решил обзавестись лучшей защитой. Он быстро надел второй скафандр и опустился на колени возле мертвеца. Он был не негром, — ярко-желтые волосы подтверждали это, и черты лица оказались прямые, а нос длинный и тонкий. Подобное описание не подходило ни к одной из известных Адамсу рас и их сочетаний. Рядом с телом лежал пистолет с толстым стволом. Адамс подобрал его и с трудом нашел на необычной рукоятке спусковой крючок. Пистолет дернулся в руке, из него со свистом вылетела пуля, которая разлетелась на мелкие осколки, попав в кварцевый купол над головой. Бесшумный, но очень мощный! Адамс прицепил на пояс штуковину, а коробочку маленьких металлических кубиков, похожих на боеприпасы. Резерфорд Бор Адамс, полный раздумий, поднялся на ноги. Ответ на эту безумную загадку — тайну золотистого свечения, маленького красного солнца и черного человека — крылся в пончике стального города. И именно туда он и собирался.
ОЧЕВИДНО, ОНИ все же следили за аварийным выходом, — в конце концов, Адамс сделал все, что мог, чтобы привлечь их внимание к тому месту. Но он хотел выяснить кое-что еще. Спустя полчаса, неуклюже таща за собой трехметровую ракету, Адамс вышел из зияющей пасти воронки «Уробороса» и стал мрачно вглядываться в открывшийся перед ним лабиринт сверкающих созвездий. Лишь полоса алмазной пыли Млечного Пути казалась знакомой. Значит, до дома очень далеко. Если он останется здесь, то ничем хорошим это не закончится. Зафиксировав перекладину ракеты под правым коленом, Адамс ухватился за рукоятку и включил ручное управление. Первая порция тяги миниатюрных двигателей отправила его парить между металлическим городом и блестящим конусом драги, в пятнадцати километрах от каждого из объектов. Стальной тор, кажется, имел все тридцать километров в ширину. В таком может поместиться целую нацию. Обычные пираты могли бы основали подобную крепость. Адамс нажимал на рычажок, пока нос ракеты не направился точно в центр города. Там была пустота — отверстие в стальном бублике — добрых восемь километров в диаметре. Из него выходили струи тумана, образовывавшие золотистое свечение. Через него «Уроборос» прошел, через него же, каким-то образом, уйдет и Адамс! Скафандр был практически невидим на фоне черного космоса. Только огненный шлейф двигателей ракеты может выдать его, но если Адамс выберет идеальную траекторию, то пламя станет видимым лишь на мгновение. Он медленно обхватил пальцами пульт управления, но тут же выронил его, открыв рот от удивления. Свечение исчезло. На его месте осталась лишь дыра в пространстве — темнота, пожирающая темноту. А из отверстия в бублике появился серебристый дротик — «Трикстон»! Черные пираты опять растянули свои сети! Вися над городом, Адамс все видел. Золотой огонь резко выдохнул, выплевывая «Трикстон» в космос. Мерцающий призрак дернул его назад — веревкой из пустоты, через которую далекие звезды казались пляшущими и выделывающими разнообразные пируэты. Складки космоса, которые невидимыми пальцами поманили серебристую рыбешку. Про «Уроборос» забыли, также как и про Адамса. У них была более вкусная добыча! Свечение затухало, но в этот раз на его месте не осталось зияющей пустоты. Адамс увидел блестящие пятнышки, снующие в отверстии стального города, — кто-то затягивал попавшийся в сети «Трикстон» обратно в город. Массивный шлюз закрылся и скрыл корабль из виду, — лишь одинокая светящаяся точка и покойник, которого Адамс тащил за собой, двигались через пустоту от «Уробороса». Несмотря на то, что Адамс был относительно небольшим объектом, хорошая сетка могла поймать его. Для этого они и создавались. Но, если бы он попал в огромный металлический город, его бы искали целую вечность. Нужно лишь дождаться еще одного выдоха золотистого тумана. Обнимая ракету, Адамс наблюдал, как кольца светящихся иллюминаторов приближаются к нему. Были ли в этих окнах черные лица, — узкие глаза, следящие за дураком, плывущим к ним прямо в сеть на реактивной палке? Нет, это оказались не они. Цепляясь магнитными присосками к одной из огромных кварцевых панелей неподалеку от края города, Адамс заглянул в закругляющийся коридор, на полу которого ровным толстым слоем лежала вековая пыль. Что бы ни оказалось рядом с отверстием в центре, внешняя часть города была заброшена столько лет назад, что уже и неважно, когда именно. Адамс не являлся одним из тех, кого мог напугать недостаток инструментов. Он открыл головную часть ракеты и вытащил один из топливных элементов — круглый диск, заключающий в себе большую энергию, но требующий аккуратного обращения. Адамс тихонько потряс его, но ничего не произошло. Удача Адамса опять не отказала ему. Только вот каким, черт побери, образом прикрепить его к окну? В голове замелькали заголовки : «Резня на Сатурне», «Смерть бродит по Деймосу», «Проклятие кометы». Биллингсли Шропфорд подавляет венерианское восстание. Биллингсли Шропфорд перехитрил жреца кометы Галлея. Биллинглси Шропфорд заблудился в замороженной гелиевой пустыне Плутона. И тут до него дошло!
ОБВЯЗАВ СЕБЯ УЗЛОМ, Адамс поднес выпускной клапан скафандра к стальной раме окна. Влаги хватило, чтобы резкий поток теплого воздуха приморозил топливный диск к стеклу. Пальцы закрутили клапан, у него закружилась голова, когда воздух вырвался из шлема. Распрямившись, он с удовлетворением посмотрел на блестящую полоску льда. Так держать, Адамс! К следующему этапу нужно было приступать без промедления, — до того, как лед испарится и топливная таблетка улетит в открытый космос. Адамс боком двигался по стальной поверхности города до тех пор, пока не увидел белое пятнышко. С дрожащими коленями, он поднял гамма-пистолет. Нечто чрезвычайно важное произойдет через секунду, но чутье не подсказывало ему, доживет ли он до того момента, когда все закончится. Адамс встал точно напротив белого пятнышка, зажмурился и выстрелил. Чудо, что он вообще попал в окно. Струя звездно-белого пламени, вырвавшаяся в космос, содрала кусочек кожи с лица Адамса и оставила его без сознания на целых пять минут. Когда копья света перестали бить в глаза, он увидел, что пыль, копившаяся веками, выдувал через пробитое окно фонтан вырывающегося воздуха, с которым бы не справился и слон, застрявший в грязи. В роду Адамса не было слонов. И его магнитные ботинки были в этом урагане столь же полезны, как и буксировочный трос из паутинки. К тому же, неизвестно, когда жители города узнают об утечке воздуха. Раз в год даже самые очевидные вещи приходят Адамсу в голову не сразу. Сейчас был именно такой случай. Оседлав свою ракету, как ковбой, он сделал петлю и нырнул головой вперед прямо в пылевую бурю. На секунду ему показалось, что ветер сорвет его с железного коня, но затем он врезался в стальную перегородку и, выругавшись, грохнулся на то, что осталось от ракеты. Когда он смог сесть, воздух уже очистился. Но, скорее, его просто уже не осталось. Стальные двери опустились сверху, запечатав проем. Адамс оказался внутри, но, несмотря на это, оставался в таком же положении, как и на «Уроборосе». С задумчивостью на своем красивом лице, последователь Биллингсли Шропфорда сидел, пытаясь понять, что же делать дальше. Довольно скоро ему показалось, что он нашел ответ. После того, как давление упало, должен быть способ открыть перегородку. Немного покопавшись, он нашел его — простой диск барометра заподлицо со стеной. С простительным ликованием, Адамс надавил на диафрагму, и увесистая переборка начала тут же подниматься. Как только между ней и полом появился расстояние, его закружила пыльная буря, и, прежде чем успел подняться, он услышал, как закрылась дверь следующей секции. Это бессмысленное занятие явно ни к чему не вело. Так можно вечно открывать и закрывать двери. Должен быть другой выход, — и к своему стыду, Адамс понял, что ответ лежит на поверхности. Каждая секция города должна иметь свой собственный шлюз, через который рабочие приходят чинить утечки воздуха. Найти такой выход заняло лишь секунду, и вот Адамс уже стоит с другой стороны перегородки. В холодном свете потолочных ламп было видно множество аппарелей, ведущих прямо к центру тороидального города. Разветвляющиеся коридоры разделяли уровни на кварталы помещений со стальными дверями. Повсюду лежала пыль. Затем его блуждающий взгляд остановился на том, что заставило Адамса сильно насторожиться. На полу неподалеку от него оставили следы чьи-то шаркающие ноги. Это были ноги человека... человека, который знает ответы. Не встретив больше препятствий, Адамс проследовал протоптанной дорожкой к истории двух миров.
ДОРОЖКА ЗАКОНЧИЛАСЬ перед огромной дверью, на которой были символы, принадлежащие неземной письменности, и Адамс вспомнил, что где-то уже видел их. Какой-то чокнутый археолог, копавшийся в гробницах и кучах мусора, показывал ему нечто похожее. Но где и когда? Перестав рыться в памяти, он осторожно нажал на дверь. Она поддалась. Затем, прямо за ним, раздались громкие шаги. Мгновенно Адамс юркнул внутрь. Зажегся свет, и Адамс увидел обширную комнату со стальными стенами, заполненную многими ярусами наклонных полок. А на них, друг на друге, как забитый скот, лежали человеческие тела! Каждый волосок на круглом черепе Адамса стал дыбом. Холодный пот побежал у него по спине. И он услышал, как за дверью, с ужасным грохотом, остановился целая армия. Кроме стеллажей с телами, в комнате не было ничего. Даже крыса не нашла бы места, где спрятаться, да она бы и не стала тут этого делать. Как напуганный олень, Адамс бросился к мертвецам и попытался раствориться среди тел, но тут же, как тот самый олень, пополз назад, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Напротив двери стоял какой-то механизм, — большая, безумная штуковина, усеянная спиральными катушками и длинными стеклянными трубками, которая походила на результат совместных усилий свалки и лаборатории. Что-то подсказывало Адамсу, что эта штука расскажет ему о месте, куда он попал, больше, чем все, что он видел до сих пор. Открывающаяся дверь напомнила, что его укрытие было не очень-то надежным. Подавляя тошноту, Адамс уцепился за заваленные телами полки и забрался на них. Верхнее место оказалось пустым, и, лежа там на животе, он мог рассматривать диковинный механизм... и тех, кто им управлял. Внизу стояли люди. Они были, в чем мать родила, с бледно-белой кожей, морщинистые, а выступающие вены и расширенные зрачки сияли холодным мертвенным светом, похожим на морозный голубой блеск Сириуса. Их кожа было сухой и шелушащейся, а головы лысыми, как очищенные яйца. Один за другим, они проходили через открытый проем и ряд за рядом занимали места у аппарата, словно роботы из прозрачного гипса, освещенные изнутри голубым огнем. Адамс завороженно наблюдал за каждым их движением. Бледнокожие люди гуськом проходили сквозь дверной проход, то сутулясь, то выпрямляясь и с гордым видом уходя прочь. Адамс подался вперед, кулаки его сжались, когда он увидел, что они складывают, словно дрова, у механизма. Это действительно была добыча с Трикстона и всех других кораблей, которые засосалозолотистым свечением! Но не золото и не деньги, а человеческие тела! Мужчин, женщин и детей, пассажиров и членов экипажа «Трикстона» принесли и положили штабелями у огромного аппарата. Ровными рядами все шли и шли отвратительные носильщики, — не делая ни одного лишнего шага, тщательно вымеряя все движения. Адамс увидел, что в основании каждого лысого черепа, где спинной мозг соединялся с головным, были прикреплены черные кубики, от которых в белесую плоть шли провода, словно ножки гигантского паука. Адамс решил, что именно в этих кубиках находилась сила, которая управляла зомби-армией и ставила перед ними такую нечеловеческую задачу.
ТРИ ЖИВЫХ МЕРТВЕЦА стояли у аппарата, их голые, светящиеся тела дергались в такт громко марширующим ногам. Раз-два-три-четыре. Из аппарата выскользнуло закостеневшее человеческое тело. Восковая бледность смерти не оставила на нем свой отпечаток: тело лежало с закрытым глазами, словно во сне, а на щеках виднелся слабый румянец, только вот дыхания не было. Первый робот схватил его, стащил с тела черно-серебристую форму, и передал второму. Адамс уставился на обращенное вверх лицо человека. Это оказался Эрик Хелм-Спаркс с «Трикстона»! Мертвый ритм стучал в голове Адамса. Раз — два — три — четыре. Закостеневшее тело Хелма соскользнуло в катушку, которая занимала целиком одну сторону аппарата. Голова высунулась с другой стороны катушки, губы искривились, оскалились белые зубы, а мышцы шеи напряглись в муке. Пять! Рука скелета опустила рубильник. Изоляторы катушки затрещали, посыпались длинные фиолетовые искры. Тело Эрика Хелма ожило, глаза открылись и стали бешено вращаться, а из разинутого рота вырвался крик боли. Шесть — семь! Светящиеся когти схватили Хелма за плечи. Блестящая игла, присоединенная к высокому стеклянному цилиндру вошла в его горло. Восемь — девять! Голубой огонь хлынул по его выступившим венам, опаляя запястья, бедра, впалые виски и зажигая выпученные глаза. Поршень поднимался и опускался, цилиндр наполнялся пузырящейся сапфировой субстанцией, в которой кружилось и растворялось ярко красное облачко. Десять! Рубильник поднялся вверх, фиолетовое свечение катушки исчезло. Одиннадцать! Двенадцать! На пол шагнуло светящееся, голое нечто, которое только что было лейтенантом Эриком Хелмом. В основании его черепа виднелся черный кубик, а по венам струился холодный голубой огонь. Он неуклюже зашагал по проходу между рядами полок. Мертвая рука коснулась кубика, и Хелм стал падать вперед. Мертвые руки поймали его и подняли на стеллаж. Еще одно тело положили рядом с ним, — потом еще и еще — мужчин и женщин, окостеневших и слепых. Их нагие белые тела, тускло горящие голубоватым свечением, заполняли бесконечные ряды полок огромного мавзолея... но с какой целью? Раз-два-три-четыре. Пять-шесть-семь-восемь. Девять-десять-одиннадцать-двенадцать. Нечеловеческий, механический ритм звенел в голове Адамса. Люди, которых он знал... люди, такие, как Эрик Хелм, которые были его приятелями по школе пилотов и в космосе... которые жили и сражалисьрядом с ним — превращались в голубых зомби, марионеток, находящихся между жизнью и смертью, танцующих, марширующих, работающих по воле какого-то черного Дракулы этого ужасного мира! Глаза Адамса вспыхнули от злости. Его правая рука схватилась за гамма-пистолет, и он пополз вперед, чтобы получше прицелиться, когда огромная дверь отворилась вновь. Лежа на животе на полке, Адамс рассматривал стоявших в проходе. Там было шестеро таких же, как тот, которого он убил, и в руках у них виднелись короткие пистолеты с широким дулом. Они расположились веером у входом и замерли, когда за ними появился еще один человек, справа и слева от которого шли два здоровых черных охранника — белый человек. Он был очень высоким и мог смотреть на сто восемьдесят два сантиметра Адамса сверху вниз. Голова у вошедшего была как перевернутая груша, а орлиное лицо напомнило Адамсу о египетских мумиях, которых он видел в музее на родной планете. Адамс также отметил его волосы, похожие на изящно закрученное стекло, белые и шелковистые, а пылающие черные глаза горели фанатичным блеском. Пальцы Адамса сжали рукоятку пистолета. Если он только осмелится выстрелить... Белый гигант был явно тут главным, — он на всех смотрел свысока. Он выкрикнул приказ, и черные рассыпались среди стеллажей. Он снова что-то сказал, и зомби замерли. Но Адамс больше не наблюдал за происходящим. Он понял, что черные дьяволы разыскивают его.
НЕЛОВКО ОТПОЛЗАЯ НАЗАД, он постарался, чтобы стеллаж оказался между ним и дверью, а затем осторожно спустился на пол. Черные пропали из виду, методично осматривая полки. Проблеск надежды засветился в блуждающем взгляде Адамса, когда он обнаружил овальный проход в стене над ним — довольно большой, чтобы там можно было скрыться, если он только доберется незамеченным. Он медленно поднялся и нащупал рукой в перчатке кромку отверстия. Ухватившись покрепче, Адамс начал медленно подтягиваться, когда крик заставил его выпрямиться и выхватить пистолет. По команде гиганта, все бледные зомби застыли на месте. Мертвая рука дернула рубильник и тоже замерла. Неистовая энергия хлынула мощным потоком по стройному белому телу, которое лежало в сияющей катушке аппарата, ужасный крик сорвался с ее губ, и Адамс увидел, как она освободилась от оков машины и встала лицом к лицу с грушеголовым повелителем роботов. Адамс заметил, что пылающие глаза гиганта налились еще большим жаром, когда тот осматривал нагое белое тело, копну каштановых волос, красивые черты лица. Сердце Адамса сильно застучало. Он узнал ее! Секунду они смотрели друга на друга — беловолосый гигант и стройная девушка. Затем она бросилась прямо по узкому проходу к стеллажу, где прятался Адамс! Адамс услышал крик гиганта и крикнул в ответ. Сдвоенная вспышка голубовато-белого пламени вырвалась из его пистолета, и два черных стража упали замертво. Разряженный пистолет ударился об пол, когда Адамс прыгнул на стеллаж рядом с собой. Обвив правой рукой стойку, он наклонился и аккуратно поймал бегущую девушку за талию. Одно движение, и она оказалась рядом с ним. Ее глаза, наполненные ужасом, глядели на Адамса. Затем он помог ей залезть в отверстие в стене и забрался следом. Перед ним открылся узкий туннель. Фонарик на шлеме освещал девушку, свернувшуюся тугим, испуганным клубком, и в ту же секунду она лягнула его обеими босыми ногами. Пятки сильно ударили по шлему, и нос Адамса врезался в твердое стекло, так что на глазах выступили слезы. Сила удара протащила ее на спине по туннелю. Затем она перевернулась и поползла на четвереньках так быстро, как только могла. Громоздкий скафандр только лишь застревал в узкой трубе, но Адамс полз за ней, ежеминутно ожидая получить пулю в спину. Туннель внезапно свернул под прямым углом. Как только Адамс достиг поворота, впереди раздался грохот. Он услышал, как закричала девушка, и, рванувшись вперед, оказался в другом проходе, идущим поперек и более широким, чем первый. В его конце виднелось ухмыляющееся черное лицо. Девушка оказалась прижатой к стене. Когда черный прицелился, пальцы Адамса схватили оружие, которое он забрал у своей жертвы. Промазать на таком расстоянии было невозможно. Ухмыляющееся лицо стало красным и исчезло, а свистящая пуля отскочила от потолка туннеля и, продырявив скафандр Андерсона, выпустила оттуда протяжно засвистевший воздух. Адамс выругался. Без скафандра он был предоставлен на милость любому, кто догадается выпустить ядовитый газ или выкачать из вентиляции воздух. Он подтянул ноги ближе к телу и посмотрел через плечо, как тут же на фоне круга света из помещения, которое он недавно покинул, появилась еще одна голова. Адамс выстрелил в нее, затем рванулся вперед, схватил изящную лодыжку и подтянул к себе визжащую и извивающуюся девушку. Страх и ярость превратили ее лицо в маску чистого ужаса. Глаза почернели от ненависти, а губы краснели на фоне пепельно-белого лица. Она колотила кулачками по шлему и изо всех сил брыкалась стройными ногами, а затем, как проколотый воздушный шар, сникла и упала в обморок. Адамс по-отцовски улыбнулся. Бедное дитя! После того, что он пережила, все хотя бы отдаленно похожее на человека стало для нее врагом. Ну, для знакомства будет еще достаточно времени.
АДАМС ПОСВЕТИЛ в туннель перед ними. Через метра три тот заканчивался вертикальной шахтой с ведущей вверх лестницей. Он решил, что вот туда-то они и пойдут. Порванный скафандр был бесполезен. Адамс отсоединил шлем, снял, потом вылез из костюма. Сложенный кучей, он могл послужить временной защитой от вражеских стрелков. Потом Адамс взял запасной гамма-пистолет, — тот, что лежал во внутренней кобуре, — но ему пришелся по душе неуклюжий, безмолвно изрыгающий смерть прибор, который он украл. В шлепке, раздающемся, когда летящая с высокой скоростью пуля попадает в того, кто тебе не нравится, было нечто успокаивающее. Остальные вещи из снятого скафандра он распихал по карманам. Затем, примотав лампу со шлема себе на лоб, как у шахтера, переключил внимание на девушку. Адамс знал ее. Где-то... когда-то... он ее встречал или она обращала на него свое внимание. Мужчина не забывает такие волосы, как у нее — пышные, теплого каштанового цвета с легким рыжим оттенком. Мужчина будет с удовольствием мечтать об ее пылких губах, о вздернутом носике и об игривом наклоне головы. Мужчина надолго запомнит блеск надежды в ее голубых глазах. Он нащупал ее пульс и ощутил ровное биение, а, поскольку она частично лежала на нем, он чувствовал, как вздымается и опускается ее сердце. Адамс взял девушку под руки и стал пятиться к лестнице. Если город вращается вокруг своей оси, то «вниз» — это значит идти к его краю, туда, где он вломился, а «вверх» — это к центру. Без двух скафандров, им не выбраться тем путем, которым сюда попал Адамс. Идти вперед... вверх... означает переносить войну во вражеский лагерь, что он и собирался сделать десять минут назад. Но сейчас у него на руках девушка... Она пошевелилась, а затем замерла, когда поняла, где находится. Адамс отпустил ее и направил свет лампы на свое улыбающееся лицо. - Я не кусаюсь, — сказал он ей. — Я в той же лодке, что и ты. Резерфорд Бор Адамс, до недавнего времени — пилот отличного корабля «Уроборос», полностью к вашим услугам. Краска залила ее лицо, она выхватила лампу из его руки и выключила ее. Он усмехнулся при мысли о том, что она прячет свою наготу в пятнадцати сантиметрах от него, но затем протрезвел. Сталь, должно быть, чертовски холодная! -Послушай, — выпалил он. — Я... я лучше дам тебе чего-нибудь накинуть. А то простудишься или еще чего похуже. А потом нам надо выбираться отсюда. Адамс расстегнул пуговицы кителя с черными и серебристыми нашивками, потом вылез из своих фасонистых брюк. Половиной буханки даме не поможешь, но, к счастью, ношение плотного нижнего белья входило в правила Космического Патруля. Адамс задрожал, когда холод стального пола добрался до него. Ему повезет, если он не получит обморожения. Сапоги девушке ничем не помогут, если только у нее не ласты вместо ног, но вот носки она может попробовать надеть. Адамс сунул ей в руки кучу одежды. -Надевай, — сказал он, — и иди за мной. Я подожду тебя наверху. Пятью метрами выше Адамс наткнулся на еще один перпендикулярно идущий туннель. В нем оказалась так темно, хоть глаз выколи. Если он тоже обеспечивал вентиляцию помещений, то в комнатах, к которым он вел, света не было. Это могло означать, что в них пусто, или кто-то сидел там, как кот у мышиной норки, и ждал, пока они высунут головы. Шахта поднималась еще выше. Когда Адамс начал подниматься по лесенке, снизу раздался крик. Глянув под ноги, он увидел, что девушка бешено карабкается за ним. Он схватил ее за руку и подтащил к себе. -Мертвецы! — выпалила она. — Идут за нами! Из туннеля внизу высунулся блестящий череп, и в темноте на них уставились два горящих глаза. Синие губы вытянулись в жуткой улыбке, обнажив светящиеся зубы. Вторая башка появилась рядом с первой, а затем третья. Вздувшиеся вены светились холодным голубым светом, словно призрачная сеть, обжимающая черепа, как корни, скрытые под прозрачной кожей. Адамс навел толстый ствол на первую злобную фигуру и надавил на курок. Смертоносный град просвистел по шахте и врезался в сияющую плоть, ломая хрупкие кости. Брызги голубой жидкости окропили стальные стены, — но светящиеся существа продолжали наступать. Чем бы ни была субстанция, подарившая им искусственную жизнь, но она давала этим существам что-то очень похожее на бессмертие. Пистолет разрядился. Адамс кинул его в лицо ближайшему из преследователей и, нырнув в туннель, наткнулся на девушку. Он грубо схватил ее за руку и толкнул вперед. -Послушай! — сказал он резко. — Эти синие демоны от нас не отстанут, а убить их не получается. Отдай мне лампу и уходи!
СЛОВНО ПЕРЕПУГАННЫЕ МЫШИ, они удирали по лабиринту пересекающихся труб, обеспечивающих город воздухом. Вверх — вниз, назад и вперед, с уровня на уровень, до тех пор, пока Адамс полностью не потерял ориентировку. Но сколько они ни продолжали бегать по туннелям, пытаясь попасть в центр, что было их единственным выходом, синие гончие смерти безмолвно ползли за ними, со сверхъестественной точностью следуя каждому изгибу и повороту. Не имея своей воли, управляемые кубиками в основании черепа, роботы могли идти только туда, куда их направляют. Но кто руководит охотой на мышей по недрам металлического города? Как они могул безошибочно следовать за каждым шагом беглецов? Должно быть что-то, что как-то выдает их. Прикосновение холодного воздуха к влажной коже внезапно подсказало ему ответ. Вентиляционные шахты, очевидно, были оборудованы сигнальными устройствами, предупреждающими охрану, когда газ или дым попадает в систему воздухоснабжения. Адамс посветил на стену. Это должно быть тут, неподалеку от пересечения туннелей. И он нашел, что искал — небольшие, черные блестящие диски, установленные в стальных стенах, а напротив — линзы, фокусирующие невидимые луч светочувствительного «глаза». Адамсу показалось, что он щекой почувствовал слабое тепло, когда припал к одной из линз. -Мы идиоты! — сказал он девушке. — Мы сами докладывали всякий раз, когда проходили перекресток. Неудивительно, что они прицепились к нам, как банный лист! Нужно выбраться отсюда, прежде чем кто-нибудь включит мозги и додумается выпустить в туннели газ. Адамс направил луч света вперед. Сразу за перекрестком оказался еще один выход. Там должны быть комнаты, где они смогут спрятаться. — Идем! — приказал он. Потушив свет, он высунул ноги в проход, брыкаясь какое-то время в пустоте, а затем грохнулся на пол с трехметровой высоты. Через секунду девушка приземлилась на него, и они, покатившись, ударились о стену. На противоположной стене появилась полоска света. Лежа на боку, Адамс тяжело дышал, а его пальцы сжимали рукоятку оставшегося гамма-пистолета. Рядом он слышал затаенное дыхание девушки. Секунды превратились в минуты, и его глаза привыкли к темноте комнаты. Адамс выдохнул с облегчением. Толчок от их падения открыл незапертую дверь. Ситуация показалась знакомой. Поразмышляв секунду, он вдруг вспомнил — «Смерть под землей». Биллингсли Шропфорд, преследуемый подземными чудовищами Меркурия, без предупреждения ворвался в центр их тайного города. Шропфорду пришлось соображать быстро... Адамс резко осмотрелся. Они оказались в маленькой кладовой, заваленной ящиками с захваченных кораблей. Его пальцы снова ухватились за пистолет. Если оружие не поможет, они обречены. Распахнув дверь, Адамс оглядел коридор. Тот оказался пуст. Отлично! Когда он шагнул назад в кладовую, девушка очутилась рядом с ним. Он заметил, что она достаточно высокая — стоя рядом с ним, ее голова оказалась на уровне его глаз. -Прежде, чем пойдем дальше, мы должны узнать друг друга получше, — сказал он. — Я скажу тебе мое имя, — парни в штаб-квартире для краткости зовут меня Атомом. А как твое? -Не слишком ли ты оптимистичен? — вместо ответа спросила она. — Они знают, где датчики засекли нас в последний раз. Синие существа, вероятно, уже где-то рядом. Адамс улыбнулся ей. Голос девушки ему тоже понравился, как и ее глаза, волосы и все остальное. -Верно, — одобрительно кивнул он. — Лишняя осторожность не повредит. Сделаем все по высшему разряду, а затем ляжем на дно и познакомимся поближе.
ОТОДВИНУВ ящики от стены, Адамс устроил местечко, где они могли спрятаться и следить за открытой дверью. Едва они залезли в укрытие, как услышали тихий звук из вентиляционной трубы, проходившей над ними. Мышцы Адамса напряглись. Что-то свалилось на пол — еще и еще. По их следам шло шестеро существ! Неприятное голубое свечение их голых тел проникало через щели заграждения из ящиков. Адамс ерзал, пока не нашел трещину и не получил возможность наблюдать за комнатой. Светящаяся башка, на которой виднелись ужасные следы от пуль, истекающие синей кровью, пересекла поле зрения Адамса. Вторая, затем третья — все шестеро существ бесшумно прокрались мимо него и исчезли в открытой двери. Прежде, чем Адамс осмелился пошевелиться, прошла минута, а потом и вторая. Отодвинув ящик, Адамс высунул нос и заглянул в дверной проем. Волосы девушки щекотали его подбородок, пока он осматривал коридор. Растянувшись от стены к стене, шесть мертвецов брели к аппарели, ведущей в сердце города. Словно марширующие марионетки, они поднялись по ней и исчезли. Адамс вытер лоб шерстяным рукавом. -Фу-ух! — выдохнул он. — Хорошо, что они такие болваны. Он услышал позади смешок. Вопросительно подняв брови, он обернулся, и в этот момент девушка взорвалась смехом. Она схватилась за бока, нагнулась и принялась хохотать. Слезы покатились у нее по щекам, она нервно шагнула в сторону. Адамс медленно осмотрел себя и почувствовал, как его уши краснеют. Космический Патруль утверждает, что старое доброе шерстяное белье — единственное, что надежно защитит нежную кожу молодых дарований от космического холода. У него длинные шерстяные рукава, такие же штанины и все остальные приспособления для соответствующих анатомических особенностей. Качества его были подтверждены на практике еще пару веков назад. Ветераны космоса называют его джи-джи, как их когда-то назвал молодой инструктор с совиными глазами, когда ему не хватило букв в алфавите. Среди более старых членов Патруля популярна противоборствующая школа мысли , которая считает, что мужские джи-джи должны быть белыми, или настолько близкими к этому цвету, как это позволяют обстоятельства. С другой стороны, большое число молодежи полагает, что все, у кого растут волосы на груди и щетина на подбородке, должны носить только красное. Джи-джи, которое носил Адамс, по цвету были где-то между закатом в пустыне и переспелым томатом. Рукава оказались короткими, а вытянутые колени исчезли, поскольку он заправил штанины в расшнурованные сапоги. Нос и лицо Адамса были обожжены мощным потоком ультрафиолета, когда он устроил взрыв, чтобы попасть в город. Адамс сердито посмотрел на девушку. -Думаешь, ты одета с иголочки?! — прищурился он. — Вещи, которые сейчас на тебе, вообще-то были моими! И, если тебе не нравится, как я выгляжу, я заберу их обратно и дам тебе пару булавок, чтобы прикрыться! Глаза девушки гневно блеснули, но тут же гнев сменился на милость. -Прости, — извинилась она. — Я, правда, тебе благодарна, но ты так смешно выглядишь, знаешь ли. Я видела такую одежду на старых фотографиях, но не думала, что мужчины до сих пор носят ее. — Она протянула руку. — Я Патрисия Нортон, друзья зовут меня Пат. Сойдет, Атом? -Конечно! Адамс охотно пожал ей руку. И изумленно застыл, когда глаза ее вдруг закрылись, лицо побледнело, и девушка осела на пол. Он опустился на колени и подхватил ее под талию. Видимо — это всего лишь обморок. В конце концов, ей с самого начала пришлось туго. Он был бы последним мерзавцем, если бы потащил ее дальше. Только вот бросить ее Адамс тоже не мог. Не в этом волчьем логове. Если бы только у них были скафандры! Будь это в старом добром «Уроборосе», он бы просто переждал, пока все не закончится.
ПАТРИСИЯ ПОШЕВЕЛИЛАСЬ у Адамса на руках, и медленно открыла глаза. Адамса интересовало, заметила ли она тревогу на его лице. Он придвинулся, собираясь что-то сказать. -Пат, — выпалил он. — Ты слышишь меня? Она села и взяла Адамса за руку. -Я в порядке. После всего... на «Трикстоне» и потом... все остальное — только легкая прогулка. Возьми меня с собой... пожалуйста. .. и, — в ее глазах появилась ярость, — мы покажем этим черным дьяволам, что их ждет! Адамс почесал голову. -Патрисия, — медленно сказал он медленно. — Ты была на «Трикстоне». Что там случилось? Вообще где мы? -Что ты имеешь ввиду? -Когда мы прошли через желтое свечение, то попали в... другое место, — пояснил Адамс. — Звезды здесь расположены совершенно не так. На месте Солнца какой-то красный карлик. Я думал, может «Трикстон» проходил золотистую дымку медленнее, и ты успела что-нибудь заметить, что могло бы нам помочь. — Я была в своей каюте, переодевалась. А потом... потом словно земля ушла из-под ног. Как падение, но бесконечное. Я почувствовала сладковатый запах — какой-то газ. Наверное... А когда я очнулась, один из желтоволосых стражей вставлял иголку мне в руку. Когда я снова очнулась, я оказалась там... там, где ты нашел меня. Адамс кивнул. -Свечение какое-то ненатуральное. Как ни крути, этого просто не может быть. Когда я думаю об этом, у меня начинает болеть голова. Полагаю, нам даже не стоит и пытаться об этом размышлять. -Есть идея, как нам отсюда выбраться? -Хм-м-м...даже две. Мой корабль неподалеку, только вот без скафандров мы не сможем покинуть город. Здесь где-то должны быть костюмы... либо те, которые они взяли с захваченных кораблей, либо их прозрачная, похожая на кожу, одежда и есть скафандры. Если мы найдем парочку и выясним, что здесь происходит, то сможем разрушить их маленькую игру раз и навсегда. -Это одна идея, — сказала Пат. — Мне нравиться. А другая? -Вообще-то это сразу обе, — ответил Адамс. — Для начала нам нужно достать костюмы. Тут я не вижу ничего подходящего, но должны быть и другие кладовые. Затем мы выйдем прямо через парадный вход, — если сумеем. И если у нас получиться узнать, из-за чего появляется золотистое свечение, то воспользуемся им, чтобы попасть туда, где все началось. Согласна? Пат не слушала. Она пристально вглядывалась в коридор за спиной Адамс. Ее пальцы сжали его руку. -Атом, — прошептала он, — повернись... медленно. Он повернул голову. Коридор оказался пуст. -Что там было? — потребовал он. Девушка покачала головой. -Я не знаю. Я видела... что-то. Не могу описать. Оно просто... мерцало... как мираж в пустыне. Прозрачное, но когда двигалось, я его замечала. Оно ушло туда... вверх. Адамс внимательно посмотрел на нее. -Мне кажется, тебе почудилось, — сказал он, — такое бывает при долгом нахождении в космосе. Другие видят розовые фигуры с пятнами — так на глаза влияет отсутствие земной гравитации. Через все, что я вижу насквозь, я могу пройти... как, например, через эту дверь. Идем. Город казался покинутым. Эффект центробежной силы снижался по мере того, как они приближались к оси вращения, и приходилось идти все медленнее, чтобы ненароком не взлететь, как воздушные шарики. И что более важно — все двери, на которые они натыкались, были заперты. Наконец, Пат остановилась. -Наши дела не слишком-то хороши, — сказала она. — В случае чего, нам здесь и спрятаться будет негде. Почему бы не вернуться и не поискать незапертую комнату, и затем попробовать пробраться в другую кладовую через вентиляцию? Да, они снова узнают, где мы, но, возможно, нам удастся раздобыть скафандры и скрыться к тому времени, как они доберутся до нас. -Ну... а что, если не выйдет? Ладно, попробуем так, если не найдем вариант получше. Они стали возвращаться к аппарели, по которой только что поднялись. Та шла от нижних уровней до пересечения проходов. Адамс добрался до нее и резко остановился. Проход перегораживала стальная дверь. Девушка встала рядом. -Атом... они знают, что мы здесь! Что нам делать? -Думать! — сказал он резко. — У нас же есть мозги, вот и давай их использовать. Если тут хоть где-то есть незапертая дверь, мы можем забраться в вентиляцию и сделать, как ты сказала — поискать кладовую, найти скафандры и прорываться к «Уроборосу». Если входа мы не найдем... у меня есть идея. Сначала на нас натравят мертвецов, и, когда это сделают, целься в черные кубики у них на шеях. Эти штуки управляют ими, и, может, без них они остановятся.
АДАМС И ПАТ осторожно шли по коридору, дергая ручки дверей по обеим сторонам. Проход шел дугой, так что и сзади, и спереди обзор был небольшой. -Куда ведут проходы, идущие поперек? — спросила Пат. — Возможно, есть еще аппарели. -Есть, — согласился он. — Полно. Но если они могут отследить нас здесь, то сумеют и там. Надо их перехитрить. Это как в шахматах — они пытаются перекрыть нам все ходы... только вот мы не знаем, что за фигуры у нашего противника, и не видим его ходов. -Прислушайся! — она дернула его за руку. Адамс едва расслышал звук, больше похожий на вибрацию, — топот марширующих ног. Роботы! Они были где-то впереди. -Атом! — с ужасом вскрикнула девушка. Адамс тут же развернулся. Стальная переборка тихо перегородила путь назад. — Атом — смотри! Что-то показалось у прохода рядом с металлической дверью. Нечто похожее на бесцветное пламя, — облако кружащегося газа, — светящееся и вращающееся в тусклом свете. Оно остановилось и исчезло. Где оно только что было, он теперь видел лишь холодную серую сталь. Затем Адамс заметил его снова, — но уже ближе. Лучше известное, чем неизвестное! Он медленно поднял пистолет, но облако снова остановилось. Замерло. Пусть только двинется, и Атом его размажет! Босая нога шлепнула по стальному полу. Он развернулся, закрывая девушку собой. Они стояли там — ухмыляющиеся синие ряды, перегородившие проход от стены до стены. -Пат, — позвал Адамс, — беги к проходу, который идет поперек. Там мы их задержим. Они были близко. Адамс прижался к левой стене. Только стреляя по касательной, он на таком расстоянии мог попасть в кубики... или пробивая их тощие шеи навылет. Хорошенько прицелившись, он нажал курок. Один готов! И еще один. И еще. Их стало меньше! Потом Пат закричала: -Атом! Атом! -Пат! К черту мертвецов! Он побежал по коридору. Перед дверью стояла небольшая группа черных охранников. С ними был беловолосый гигант. И они схватили Пат! Она им не достанется! Он поднял пистолет. -Адамс! Ты заденешь ее! Пойдем, — раздался мужской голос, говорящий по-английски. Но здесь же никого не было. Что-то промелькнуло у Адамса перед глазами, — чья-то рука схватила его за плечо и развернула, прижимая к стене. -Тихо! — прошипел голос. Черный занавес опустился перед глазами Адамса. Он оказался в кромешной темноте — тьме чернее всего, что он когда-либо мог себе представить. Тем не менее, он мог слышать и чувствовать — глухой звук приближающихся шагов, холодную сталь, прижатую к спине, руку, схватившую его. Что-то задело его, затем стало медленно толкать по коридору. Роботы маршировали где-то впереди, за темной завесой. Пат... где она? Адамс попытался высвободиться. Пальцы свирепо сжали его руку, голос прошипел прямо в ухо: -Дурак! Если они увидят нас, то поймают обоих! Сейчас ты ей не поможешь. У тебя еще будет такая возможность, позже, у Балдара, когда ситуация станет к этому расположена. Спиной Адамс почувствовал наличник двери. Когда его плечи прижались к стальной панели, та открылась, и вскоре он услышал, как она захлопнулась прямо перед его носом, затем завеса тьмы поднялась, оставив его недоуменно озираться по сторонам.
ПОМЕЩЕНИЕ ОКАЗАЛОСЬ частично лабораторией, частично жилой комнатой. Складная койка была поднята, а на металлическом столе стояли консервные банки и цилиндр с водой. Самым удивительным оказался стоящий на коротеньких ножках у дальней стены свинцовый предмет, похожий на гигантское яйцо. Его открытая дверь напоминала те, что используются в шлюзах, и внутри было видно сложный пульт управления и большой набор различных шкал и циферблатов. Человека, который притащил его сюда, Адамс тоже увидел. Он оказался ниже Атома, и значительно старше. На плечах у него была большая черная накидка с металлическими нитями, вшитыми в ткань, на ней лежал откинутый капюшон, обнажая седую голову. Богатое воображение Адамса заработало в полную мощность. Вот кто заправлял тут всем — безумный ученый — вероломный перебежчик, руководящий менее опасными злодеями, которых он уже победил. Вот кто оказался гончей, охотившейся за ним! Человек широко улыбался. Он протянул свою большую руку. -Мистер Адамс, не так ли? — вежливо поинтересовался он. Адамс побелел. -Крыса! — проревел он и замахнулся. Три глухих удара прочистили ему мозги. Первый был столкновением кулака с его челюстью. Вторым стал стук от удара головы Адамса о стальной пол. Третий раздался, когда его подняли за пояс и бросили в свинцовое яйцо. Он смутно помнил, как другой человек залез в аппарат следом и закрыл массивную дверь. Затем, второй раз в жизни, пол ушел у него из-под ног, и он помчался так, словно катился на американских горках, не пристегнутым и без тормозов. Адамс попытался встать, но ноги его не держали. Он лежал лицом вниз и мечтал, чтобы настал конец света. Сначала все дребезжало, потом наступила долгая блаженная тишина, а затем что-то ткнуло его в ребра. -Поднимайся, — сказал голос. Адамс стал отбиваться. Он сумел нанести один удар, который задел скулу противника, но затем здоровенный правый кулак снова прилетел ему в челюсть, он упал и отключился.
ВСЕ КИПЯЩИЕ ВНУТРИ человеческие чувства покинули Резерфорда Бора Адамса, который несколько часов спустя угрюмо стоял у окна, разглядывая удивительный ландшафт. Огромные древесные папоротники и растения, похожие на пальмы со стволами толщиной с бочку, в изобилии росли на берегах маслянистого моря. На них лежало покрывало тумана них, скрывая солнце. Рассматривая необычный пейзаж, Адамс вдруг заметил, как над джунглями появилось что-то большое, черное, хлопающее крыльями. Оно пролетело почти что над его головой, и он успел разглядеть огромные кожистые крылья и разинутую пасть с острыми зубами, прежде чем нечто унеслось в сторону красных скал, окаймляющих море. Место, где оказался Адамс, было построено, как крепость, с красными каменными стенами полутораметровой толщины, и располагалось на вершине скалы, что давало прекрасный обзор низин. Возможно, ее построили еще на заре цивилизации, но внутри она выглядела, как несбыточная мечта ученика школы искусств, помешанного на футуризме. От этого места у Адамса шли мурашки по коже. Ему хотелось выбраться отсюда. В десятый раз он вытягивал шею из окна, чтобы получше все разглядеть. До верхушек деревьев было более десяти метров. Кроме того, внизу, в тени одного из огромных папоротников, виднелось нечто, что можно было бы принять за груду выветренных камней, если бы оно не передвинулось дважды за прошедший час. Предположительно, у него были ноги, голова и приличный аппетит. Выяснять, что это такое, Адамсу совсем не хотелось. Он продолжал размышлять, хотя голова отчаянно трещала. Если бы только добраться до здоровяка с мощным правым хуком... хотя бы разок! Этот удар он больше не пропустит. Хотя, может, в его положении лучше поискать иной вариант? Но какой? Только одна вещь в этой комнате была съемная и довольно компактная — небольшая яркая лампа, которая прекрасно ложилась в руку и давала определенное чувство превосходства. Подтащив стул к двери, Адамс сел и стал ждать, держа светильник на коленях. Вихрь мыслей в его голове постепенно стихал, боль прошла. И он погрузился в сон. Адамса разбудил скрип двери. С быстротой кошки он вскочил на ноги. В проходе стоял здоровяк. С ним была женщина — высокая, с блестящими черными волосами и горящими темными глазами, в облегающем серебристом платье. За ними виднелась группа людей с орлиными лицами — людей с белоснежными волосами и грушевидными головами, — таких же людей, как светловолосый дьявол из металлического города! На этот раз Адамс точно не ошибся! Он выяснил, откуда растут ноги! С яростным криком он вскочил и замахнулся лампой. Но в ту же секунду обмяк. Сила покинула его руки, колени дрогнули и подогнулись, и он бесформенной кучей упал к ногам женщины. Она нагнулась и подняла его, словно маленького ребенка — его, Адамса! —перенесла его на другой конец комнаты и бросила на диван. -Террри, — сказала она, — подойди и расскажи ему все. Здоровяк подошел к нему с важным видом. В руке у него был маленький черный цилиндр, а на удивительно моложавом лице —улыбка. -Моя жена считает, что мы должны тебе кое-что объяснить, — заявил он. — Будешь вести себя хорошо, если я дам тебе сесть?
АДАМС ЛИШЬ СЕРДИТО посмотрел на него. Пожав плечами, Терри плюхнулся на стул, маленький цилиндр все еще беззаботно болтался в руке откинувшегося на спинку надсмотрщика. -Хорошо, — сказал он. — Я говорю лучше, когда никто меня не перебивает. Когда я закончу, можешь думать, что хочешь. Полагаю, ты желаешь знать, какого черта тут происходит. Ну, сейчас ты на Земле, там, где должен быть Канзас, только вот время немного другое — примерно шестьдесят миллионов лет до твоего рождения. А металлический город построили через шестьдесят миллионов лет после твоего времени. Будущее и прошлое... и наша задача держать их порознь! Вся эта чертовщина началась, некоторым образом, по моей вине. Я был физиком — Терренс Майкл Алоиз Донован, доктор наук — в 1930-ые годы. Я разработал теорию о том, как работает время, и изготовил прибор, который доказал эту теорию. Оно закручено — время, я имею ввиду, — как спиральная пружина, с витком в шестьдесят миллионов лет. Можно просто ползти по пружине, делая круг за кругом, до самой старости, а можно перескочить на следующий виток и преодолеть шестьдесят миллионов лет за один миг. Вперед или назад — без разницы, — но не меньше одного витка за раз. Расписав все это на бумаге, я создал нечто, похожее на свинцовое яйцо, которое будет перемещать меня с одного витка на другой легким нажатием кнопки. Ты, кстати, побывал в одном из его прапраправнуков. Так вот, я залез внутрь и — вуаля! — попал в середину мелового периода, с динозаврами, птеродактилями, и всем таким. Там я наткнулся на Лану. Она и ее народ родом с Марса. На Марсе две расы: черные и белые, и на всем протяжении их истории, белые доминировали. Полагаю, политика везде одинакова. В любом случае, отец Ланы, который был наследным правителем белых, умер, и Лана заняла его место. Только вот она женщина, а женщин-правителей на Марсе не было с тех пор, как построили каналы. Политики сообща выдвинули на престол ее сводного брата — Балдара, а Лану попросили снять с себя полномочия. Но она отказалась. Так вот, Балдар — здоровенный парень, которого ты видел в городе, наобещал много всего черной расе, таким образом, подготовив отличную почву для межрасовой войны. И тут появился я. Лана и несколько ее доверенных людей скрывались на Земле, пытаясь сплотить остатки белых. Когда революция вышла из-под контроля Балдара, — что случилось довольно скоро, — он стал умолять о новом договоре, и вскоре присоединился к Лане. Тут и вышел на сцену Донован из двадцатого столетия, попав прямо в гущу событий. Я не говорил на их языке, но помог Лане и ее людям разделаться с черными, которые их обнаружили, и затем попросил их отпустить меня, чтобы успеть встретиться с профессором, не верящим в машину времени. Так как они знали меня недолго и только что потеряли значительное число людей, пытаясь сохранить убежище в секрете, то сказали, что «так не пойдет». Будучи твердолобым ирландцем, я не принял отрицательный ответ. Я захватил Лану в заложники и направился к Яйцу Времени. Ее люди залезли в свою ракету и последовали за мной, именно тогда Балдар окончательно определился, на какой он все-таки стороне, и попытался убрать нас обоих со сцены. Мы добрались до Яйца в целости и сохранности, и я вернулся в 1937-ой год, собрал необходимые вещи и встретился с профессором Белденом, чтобы взять с собой и его. Видишь ли, первый аппарат был просто экспериментальной моделью и вмещал только одного человека. Я вернулся к Лане, а Балдар нашел нас. Через пару секунд от Яйца осталась лишь лужа горячего свинца, и мы побежали, очертя голову, спасая наши жизни. Затем одно из милых созданий матушки природы примчалось на шум, чтобы выяснить, в чем тут дело. Итак, мы — Лана и я — оказались на открытом берегу с несущимся за нами горгозавром, и Балдаром с тепловым излучателем в небе, пытающимся поджарить нас при первом же удобном случае. Нас спас Занар, который теперь с нами. Будучи гораздо моложе, чем сейчас, он пробрался в кабину пилота по каналу для силовых кабелей, вырубил Балдара и использовал его оружие против чудовища, которое нас преследовало. Я застрял в меловом периоде без Яйца и не имел ни малейшего понятия, что там происходит и как оттуда выбраться. Вот так я и оказался во всем этом замешан. Балдар смылся и вернулся к черным, но Лана была в порядке, и мы смогли собрать подкрепления и задать им жару. Спустя какое-то время я уже говорил на их языке, и, на основе моей теории, мы создали золотистое свечение. Это еще один вид пространственно-временного поля, которое я использовал в Яйце, для соединения витков времени. Часть поглощаемой им энергии утекает в космос в виде желтого света. С преобразователем материи в энергию и обратно, который был у народа Ланы, и некоторыми из моих небольших устройств, мы окружили черных и отправили их вперед во времени на два полных витка спирали. Я полагал, больше они нам не встретятся, как и тем, кто займет наше место. Если они все же выжили, то, может, оно и к лучшему, — в следующий раз подумают дважды, прежде чем сделать какую-нибудь глупость, если, конечно, хотят жить. Это было две сотни лет тому назад. Знаю, это звучит как сон, но у народа Ланы есть некая радиоактивная смесь, которую они впрыскивают себе в кровь, что сохраняет их клетки молодыми и здоровыми. Посмотри на меня, — мне скоро стукнет двести сорок пять лет, а я чувствую себя на тридцать. Лана же вообще не говорит, сколько ей лет.
ДОНОВАН УЛЫБНУЛСЯ. — Это лишь первая часть истории, — сказал он. — Полагаю, нам следует объявить перемирие, прежде чем я расскажу остальное. Он положил маленький цилиндр на стол, рядом с локтем. Адамс стащил ноги на пол и сел на кушетку. -Продолжай, — сказал он. — Я слушаю. Будь так добр. -Для Балдара и его людей все обернулось не так уже и плохо, — серьезно ответил Донован. — Вместе с черными он попал в будущее, и, конечно, никто не предполагал, что он станет опасен на таком расстоянии. Я все еще не могу понять, как им удалось выжить. Некоторые из черных были умны, и как только в голову им взбредала какая-нибудь идея, — если у них полно времени, — они добивались своего. Как мне кажется, они где-то высадились и окапались там, пока не обрели уверенность, что уже не вымрут. Затем построили металлический город. Он находится на троянской орбите — на равном удалении от Венеры и Солнца. А потом они задумались над тем, как попасть назад, к нам. С постоянно науськивающим их Балдаром, они не могли оплошать. Во всяком случае, в конце концов, они открыли Свечение и стали собирать армию, которая бы стерла нас из анналов истории. Судя по тому, что я видел в городе, они, видимо, долго разбойничали в вашем мире. Они используют то же голубое вещество, которое продлевает жизнь нам, чтобы делать из мужчин и женщин лишенные собственной воли бессмертные машины из плоти и крови. В их нервную систему встроено что-то, что позволяет Балдару и его команде головорезов управлять ими с помощью радиосигналов. Их там тысячи, и у Балдара достаточно кораблей, чтобы вместить их всех. Сегодня, завтра или через неделю они нападут, пройдя через Свечение, и у нас не будет ни единого шанса их остановить. Донован задумчиво почесал подбородок. -Вот как все обстоит, — закончил он. — Балдар один раз воспользовался Яйцом, чтобы разведать ситуацию. Кое-кто его узнал, и я пошел за ним в другом Яйце, которое может перемещать объекты, как во времени, так и в пространстве. Можно попасть куда угодно, в определенных пределах. Я обнаружил город, забрался в него и спрятался в пустой комнате, откуда я мог наблюдать, не опасаясь, что меня увидят. С помощью плаща невидимости и пары шпионских устройств, я разобрался в том, что тут происходит, а потом появился ты и эта девушка. Теперь я не знаю, что делать дальше. Есть идеи? Адамс удивленно посмотрел на Донована. Витки времени... поля невидимости... динозавры... От этого же с ума можно сойти! Но в этом был какой-то странный смысл. Он откашлялся. -Ну, я даже не знаю, — робко сказал он. Женщина Лана стояла рядом с мужем, пока он говорил. Теперь она резко подалась вперед. Ее голос был низкий, и от него у Адамса по спине побежали мурашки. -Мисстер Адамс, вы из далекого будущего, из будущего Террри. Ваша наука продвинулась далеко вперед, возможно, дальше, чем наша. Есть ли у вашего народа что-нибудь, что остановит Балдара и его аррмию мерртвецов? Это должно стать и вашей забботой тоже, потому что Балдар не остановится на одном мире или одном времени. Когда он разберется с намми, он возьмется за вас... Умоляю, скажите, что у вас есть, чем нам помочь. Адамс покачал головой. -У нас много чего есть ...но ничего подобного тому, чем располагает Балдар. Живые мертвецы... парализующие лучи, корабли, разрезающие время... он обошел нас на много веков. Но я помогу вам сражаться тем, что есть у вас. Донован мрачно улыбнулся. -Спасибо... но этого вряд ли хватит. Мы можем убежать, я полагаю, — в ваше время или туда, где все началось, — но Балдар все равно продолжит нас преследовать. Это вечная битва. Я лишь однажды вырвался вперед, после того, как мы победили черных, и я построил еще одно Яйцо, но все, кого я знал, уже умерли, а остальные лишь посмеялись, когда я рассказал им о путешествиях во времени. Старина Белден никогда не говорил о том, что знал, как мне кажется, или, может быть, он просто не поверил своим глазам. Ладно... нам придется держаться за то, чтоимеем и сражаться тем, что есть. И пусть дьявол будет на нашей стороне! Но Адамс не слушал его. Он вспоминал высокую, голубоглазую девушку, в мужской форме, пытающуюся вырваться из рук черных. Он слышал ее голос, в отчаянии выкрикивающий «Атом! Атом!» -Я возвращаюсь, — сказал он. — Там осталась там Пат. Я обязан ее вытащить. Она ждет меня. -Она много для тебя значчит, эта Патт? Она твой оччень хороший друг? — раздался полный сочувствия голос Ланы. Адамс покраснел. -Ну, в каком-то смысле... она просто девушка, которую я подобрал в городе. Балдар преследовал ее, а такой женщине, как она, невозможно не помочь. В любом случае, она хороша... чертовски хороша! Я возвращаюсь! Лана положила руку на плечо Донована. -Помоги ему, Террри. Ради меня. Здоровый ирландец приобнял ее за талию. — Конечно, дорогая, сделаю все, что смогу. Он болван, но таким, как мы, иногда везет.
ЧАСЫ АДАМСА ОТСЧИТАЛИ пятьдесят часов с того момента, как он впервые услышал голос Донована. А теперь он висел, невидимый, над металлическом городом, наблюдая, как собирается армия мертвецов Балдара. Поле невидимости Донована искривляло волны видимого света так, что они огибали того, кто носит плащ. Только небольшое искажение, возникающее при движении, могло выдать обладателя такой накидки. Но это работало в обе стороны: его нельзя было заметить, но и он не мог видеть. Поэтому Адамс носил небольшой телевизор разработки Донована, который показывал все, на что был направлен. Космическая броня Донована обладала автономным питанием — настоящий миниатюрный корабль, в котором можно прожить несколько дней. Он работал на принципах яйца времени, перемещаясь в пространственно-временном континууме, как комета по своей орбите. Ракетного шлейфа, по которому его могли бы заметить, аппарат не оставлял, — ничего такого, что выдало бы его, так что теперь Адамс висел прямо над собирающимся флотом, наблюдая и ожидая. Один за другим угнанные корабли вылетали из металлического города. «Уроборос» был среди прочих, его неуклюжие обводы безошибочно угадывались рядом с более изящными кораблями. Адамс отметил, что, в отличие от многих других кораблей, Балдар никак не переоборудовал драгу. Может быть, у него не хватило времени, а, может, он решил, что броня, которая может отразить удар метеора, не нуждается в укреплении. Балдар использовал все корабли. Старые, как «Люстрис», самые дряхлые грузовые и даже новейший «Трикстон» с его супермощными двигателями — все сверкали новой, толстой броней, через которую проглядывали лучевые установки и сотни живых мертвецов. Рассматривая их через телевизор, Адамс заметил, что даже в кабинах управления находились только роботы, замершие и ждущие приказов, которые оживят их и отправят вершить возмездие Балдара. Адамс нигде не видел ни черных, ни Пат или самого Балдара. «Какой же я дурак!» — подумал он про себя. Вполне вероятно, что Балдар отправил ее обратно, чтобы пополнить ряды живых мертвецов. Но... что, если нет? Что, если она еще жива? Он больше ее не подведет. Только не Пат! Затем он увидел его. Он был намного больше, чем все, о чем Адамс когда-либо мечтал. Он выходил из центрального отверстия города и медленно двигался через рой более мелких кораблей. Длинный, конусообразный, покрытый светящимися точками лучевых установок, флагман Балдара являлся самым величественным космическим кораблем из всех, когда-либо созданных человеком. У него, должно быть, имелся пространственно-временной двигатель, поскольку ничего другое не могло обеспечить подвижность в бою такой громадине. Адамс лихорадочно настроил телевизор так, чтобы рассмотреть внутренности корабля. Причина, по которой тот имел сигарообразную форму, сразу стала очевидной. Переборки разделяли его на отдельные секции — каждая со своим собственным двигателем и вооружением. Как гидра из древности, которую можно было разрубить на части, но все равно она продолжала бы биться. Имея более полутора километров в диаметре в средней своей части, флагман сужался до тупоконечных конусов спереди и сзади. И в переднем отсеке Адамс нашел, что искал. Балдара... и Пат!
ГИГАНТ С ОРЛИНЫМ ЛИЦОМ стоял, широко расставив ноги, перед огромной приборной панелью, и наблюдал за тем, как собирается флот. Трое черных, сидящих за низкими клавиатурами, были рядом, но Адамса они не интересовали. Он видел только Пат, которая в отчаянии закрыла лицо руками и, сгорбившись, сидела у стены. Она взглянула вверх — прямо на Адамса, и, казалось, ее лицо покрылось морщинами, а в глазах сквозила бесконечная усталость и безнадежность. Вся стройность юности словно покинула ее изящное тело, и внезапно она безвозвратно постарела. Рука Балдара взметнулась вверх. Флот выстроился в цилиндр по оси города, а флагман оказался торцом геометрической фигуры. По сигналу вождя, трое черных яростно застучали по клавишам, и флот пришел в движение. Из центра города вылетело облако золотистого свечения. Оно прошло мимо цилиндра флота транспортов, почти туда, где находился огромный флагман, и внезапно изменилось! Кружевные нити темноты потянулись из желтого тумана. Они срастались, вились и переплетались, пока чернильная сеть не окутала золотистую пену, — окутала, поглотила и полностью впитала. Казалось, что в космосе образовалась черная дыра, — туннель пустоты, через который проглядывала бесконечность, туда и летели корабли, летели вереницей и... исчезали! Получается, что у Балдара было не одно Свечение. Как и Донован, он мог проводить транспорты, как сквозь время, так и пространство, что позволяло ему без предупреждения обрушиться на ничего не подозревающую Землю, находящуюся в сотнях миллионов километров и сотнях миллионов лет. Его армия зомби нападет на крепость Ланы и сокрушит ее, во много раз превосходя защитников численностью. И предотвратить это Адамс никак бы не сумел. Ему оставалось только стоять и смотреть! Донован обожал хвастаться своей ирландской удачей. У Адамса же была своя собственная. Но Адамс не мог сказать, была ли это пожилая леди Удача с игральным кубиком, которая шепнула ему на ухо, или дух Биллинглси Шропфорда, сошедший со страниц ненаписанного рассказа, ткнул его в бок. Но Адамс вдруг понял, что нужно делать.
ПОСЛЕДНИЕ КОРАБЛИ проходили через паутину. Оставался старина «Люстрис» и за ним неуклюжий «Уроборос». Не просто же так Донован вложил все свое умение в костюм, в который облачился Адамс. Только что созданное пространство-время понесло его за драгой, словно падающую звезду. Его можно было заметить, пока волны пространства расходились от него, но никто не смотрел. А потом он уже оказался в безопасности внутри зияющей воронки огромного корабля, когда «Уроборос» начал длинный, извилистый спуск по склону длиной сто двадцать миллионов лет. В четвертый раз Адамс проходил сквозь время. Пока его голова кружилась, а живот крутило, он отчаянно пытался прийти в чувства, жадно глотая частички океана света и звука, у которого не было дна. Затем все закончилось, и перед ним предстала Земля, материки которой имели необычную форму и омывались теплым морем мелового периода... Землю, где Донован, Лана и горстка белых марсиан решили биться до конца. Адамс стал пробираться по бронированному пищеводу драги, чтобы спрятаться в огромной груше. Он добрался до двери в грузовые отсеки, через которую сбежал два дня назад. Как только он попадет внутрь, начнется самое веселье! В день, когда Адамс принял командование драгой «Уроборос», огонь его юношеского воображения пылал полной силой, а в шкафчике была спрятана целая полка подвигов Биллингсли Шропфорда. Гибкий ум Адамса представлял себе определенные улучшения, на которые братья Пастура посмотрели бы с пренебрежением, и в свободное время, пока драга шла на автопилоте, Атом колдовал над своим кораблем. Когда разношерстный флот Балдара стал собираться в небе над одинокой крепостью Донована, Адамс ползком пробирался между внешней и внутренней броней, направляясь в потайное место прямо под полом рубки управления. Он не видел, как из кораблей вытекает армия живых мертвецов, не видел, как они пробираются в крепость через заслоны Донована. Они не умирали, — их можно было только уничтожить, — и пока мрачные сородичи Ланы уничтожали их одного за другим, нос мощного флагман Балдара появился из черного туннеля канала времени и обрушил на крепость всю мощь гигантских генераторов. Силы оказались равны. Будь у Балдара время завершить вооружение роботов и превратить захваченные корабли в настоящие боевые машины, все могло быть по-другому. К тому же он не заметил присутствия на драге «Уроборос» Резерфорда Бора Адамса. Словно клещ под толстой кожей корабля, Адамс пробирался к командному центру, пока решалась судьба миров. За секунду до того, как Балдар появился на сцене, он передал питание драги на потайную панель управления. Зомби-экипаж все еще послушно следовал импульсам, переданным черным кубикам, которые соединялись с их мозгами, но рычаги управления в их руках превратились в муляжи. Уютно устроившись в норе у них под ногами, Резерфорд Бор Адамс снова стал хозяином «Уробороса»! Экран, который он собрал из запасных деталей, показывал ему Балдара, рвущегося к осажденной крепости, пробивающего себе путь ослепительным потоком энергии. С улыбкой до ушей, Адамс направил массивную драгу флагману наперерез. Устройство, которое управляло его скафандром, — супердвигатель Донована — было снабжено дистанционным управлением, и, пока не нарушится связь, на Земле будет весело!
В БРОНИРОВАННОМ УБЕЖИЩЕ глубоко под крепостью, Донован увидел, как драга свернула с курса, и на зов ирландца, Лана и остальные присоединились к нему. Они наблюдали, как встретились два корабля, — нос чудовища Балдара застрял в зияющей глотке драги. Они увидели, как из воронки «Уробороса» вырвался столб пламени, который врезался в корпус флагмана и оставил его покалеченным, безносым, а ударная волна от взрыва придала ему вращение. Адамс пробирался по извилистым внутренностям драги, цепляясь за свою любимую жизнь, когда включился геодезический двигатель. Атома бросило взрывом на какую-то балку, он ударился головой и почувствовал, что треснуло ребро. Но сейчас им двигало что-то, не подчиняющееся рассудку. Пасть Уробороса поглотила корабль Балдара так же, словно серебристая ящерка оказывается заглоченной гигантской лягушкой. Когда мощное маленькое устройство Донована достигло своих пределов, высосав всю энергию силовой установки драги, из него вырвался фонтан уничтожающей все на своем пути материи, который аккуратно отрезал передок корабля Балдара и снес три последующих секции. Зажатый в бронированном животе Уробороса и заваленный обломками гигантской воронки, Балдар мог лишь тащить покалеченный обломок своего корабля вперед, пробивая дорогу оставшейся энергией луча. Один из трех его помощников лежал на полу с пробитой головой, а двое других глядели на Балдара с побелевшими от страха лицами. В корпусе флагмана пара десятков черных офицеров отчаянно пытались отдавать приказы оставшимся в живых подчиненным, напрочь забыв, что их солдаты — это синие зомби, у которых нет собственной воли. Балдар видел, как его грандиозное летающее сооружение разваливается на куски и, под огнем лучей Донована, дождем обломков падает на верхушки деревьев. Он смотрел, как живые мертвецы беспомощно ходят кругами или стоят на месте в ожидании приказов. И Балдар потерял самообладание. Во время столкновения, Пат Нортон отбросило к противоположной стене рубки. Она поднялась и увидела перекошенное от гнева лицо Балдара, стоящего над одним из своих офицеров. На его больших руках была кровь, а зрачки суженных глаз багрово светились, как тлеющие угли. Она увидела, как второй офицер пытался нащупать пистолет, когда Балдар пристрелил его и продолжал всаживать пулю за пулей в бездыханное тело. Затем он зашагал к ней, а на лице у него застыла маска безумия. Именно тогда Адамс вторично ударился головой. Первый залп лучевой установки почти разрушил его планы. Энергия пробила отверстия в двойной броне шлема Адамса, и его обрызгало расплавленным металлом, когда он лежал среди обломков флагмана. Затем, как только луч погас, Атом схватил и потащил за собой стальной стержень, затем, спустя, как ему показалось, целую вечность, яростно вонзил его в ближайшую амбразуру излучателя, пробивая линзы, фокусирующие катушки и все остальное, и проворачивая его до тех пор, пока оттуда не вырвалась струя горячего воздуха. Они уже были так низко, что не имелось заметной разницы между давлением в корабле и внешней атмосферой. Адамс просунул в раз рушенную амбразуру голову, затем втиснул плечи. Он нашел место для колена, а потом и для всей ноги, и вскоре уже лежал вниз лицом на полу рубки управления флагмана, а толстоствольный пистолет валялся у самого его носа. Задыхаясь от боли, причиняемой сломанным ребром, Адамс с трудом встал на колени. Сквозь красную дымку он увидел Пат, которая молотила руками по жестокому лицу Балдара. Пальцы гиганты сжимались на ее шее, губы его искривились, а черные глаза налились яростью. Адамс схватил пистолет, и, что есть сил, швырнул его в огромную белую голову, потом заковылял следом. Не причинив никакого вреда, пистолет отскочил от плеча Балдара и ударился о стену. Гигант обернулся, едва успев приготовится к следующему удару. Адамс пнул его стальным ботинком, и они свалились на пол. Пальцы марсианина пытались разорвать броню соперника. Они перекатились к стене и поднялись на ноги. Раскачиваясь, они смотрели друг другу в глаза, потом Балдар схватил Адамса и стал колотить его шлем о стальную стену комнаты. Пена выступила на тонких красных губах гиганта, в безумных глазах горело адское пламя. Атом вывернулся, и когда, его соперник обернулся, со всей силы ударил металлическим кулаком прямо между глаз марсианина. Грушевидный череп лопнул, как сырое яйцо. Адамс уставился на поверженного гиганта, с его перчатки капала кровь и ошметки мозгов. Он знал, что девушка — Пат — дергает его за руку и пытается что-то сказать. Затем он почувствовал мощный удар, когда лишившийся хозяина корабль воткнулся в почву. Долгое, долгое время спустя Адамс увидел улыбающуюся ирландскую физиономию Терри Донована, волнистые черные волосы Ланы и ничего не выражающие лица гигантов с серебристым волосами, словно издалека услышал их приглушенные голоса...
РЕЗЕРФОРД БОР АДАМС стоял, не шевелясь, в личном кабинете офицера Космического Патруля. Его светлые кудри были взлохмачены, шея и уши — красными, а на губах виднелись недостойные следы красной помады. Он неподвижно стоял, но весь извертелся в душе, пока офицер Патруля говорил ему все, что думает о нем и его безумном предприятии по разрушению самого большого и новейшего корабля братьев Пастура. Адамсу не было веселее от того, что седой ирландский здоровяк, загадочно улыбаясь, стоял за креслом офицера, или от того, что высокая женщина с очень белой кожей и очень темными волосами увлеченно наблюдала за ними. И уж точно не помогало ему то, что стройная, голубоглазая, с алыми губами и волосами цвета старой темной древесины, девушка сидела на подлокотнике кресла офицера и обвивала рукой его толстую шею, небрежно покачивая изящной ножкой. Офицер Патруля прекратил разглагольствования и решил перевести дыхание. Лиловый оттенок постепенно сходил с его полных щек. Его лицо стало почти добродушным. -Ну, Адамс, — проскрипел он, — говорите же! Что вы можете сказать в свое оправдание? Резерфорд Бор Адамс весело улыбнулся. Он с самого начала знал, что его ждет. В «Смерть бродит по Деймосу» Биллингсли Шропфорд вот так же стоял перед президентом Земли... -Да, в общем-то ничего, сэр, — признался он. — Полагаю, вы не упустили ни одной детали. Хотя есть кое-что... Я хотел бы получить отпуск прямо сейчас, чтобы мы... я имею ввиду вашу дочь и себя... успели слетать в путешествие по Солнечной системе, прежде чем Пастура спустят со стапелей новую драгу. Знаете... я имел в виду, в свадебное путешествие. — И Адамс расплылся в улыбке: — Это... это была идея Пэт. Он увидел, как фиолетовая краска вновь стала заливать щеки офицера, но в одной руке Адамса появилась ладонь Пат, а другая комфортно устроилась на ее талии. Он спокойно слушал, как старина Нортон выпускает пар. В «Смерть бродит по Деймосу» Биллингсли Шропфорд презрительно отказался от предложения руки дочери президента Земли и полумиллиона долларов. Ему нужно было думать о работе, а человек действия не может одновременно строить карьеру и возиться с женой. Кроме того, уже почти два десятка томов Шропфорд хранил память о своей единственной любви, женщине, которая ушла к другому, пока он преследовал негодяев на Юпитере Девять. Биллингсли Шропфорд был таким... классным парнем. Но, черт возьми, — не могут же детективы разбираться во всем!
Coils of time, (Astounding Science Fiction 1939-05) Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим...
Старый, добрый летний сезон
КАК ВСЕГДА, стояла жара. Пот ручейками бежал по щекам Джо Гилдера, пробирался сквозь густые рыжие усы и капал с небритого подбородка. Пот собирался в мешочках под его глазками кофейного цвета, а когда те переполнялись, стекал по носовым морщинам и, затем, мимо уголков кривившихся губ. Но Джо не возражал. Жара ему нравилась. Кроме того, совсем не жара делала Венеру невыносимой для большинства людей. Не жара, а влажность. Лучи палящего солнца успешно пробивались сквозь мили густых облаков. Планета буквально тушилась на медленном огне. С каждой лужицы поднимались клубы пара. Окутывающий джунгли зловонный туман смешивался с вонью гниющей растительности. Гудели пролетающие мимо громадные насекомые — почти все: пожиратели падали, — следующие за свежатинкой до самого ее конца. Стоял конец зимы, и люди, привыкшие работать на снегу и сильных ветрах, тосковали по звездным ночам, и проклинали свою дурость, заманившую их на Венеру. Но Джо Гилдер сидел, развалившись, в своем видавшем виды шезлонге, и болячки, лихорадка и прочие напасти постепенно покидали его, пока он, полуприкрыв глаза, наблюдал за тем, как ходит по комнате местная девчонка с золотистым телом, его нынешняя рабыня. Она отличалась от других, которые были у Гилдера за последние несколько месяцев. Он предполагал, что у нее было имя, но так и не удосужился узнать его. Он звал ее Энни, и она быстро научилась откликаться на него. И вообще, зачем изучать этот лепет с прищелкиванием и подхихикиванием, который у местных сходил за язык, когда проще учить их нормальному английскому? Км все равно знали его, а если нет, то быстро учились. Гилдер уже три месяца жил в местной деревушке, где являлся царем и богом. Именно так и должно быть. Таково бремя белого человека — править всеми остальными, только на Земле они заразились вредными идеями о мировом братстве и равенстве, и только на аванпостах у вас еще оставались преимущества перед туземцами. У км Джо Гилдер был главным. А лето еще только начиналось. Джо вытянул свои толстые ноги и свесил руки с подлокотников кресла. Одним своим свинячьим глазом он наблюдал за похождениями ярко-фиолетовой мухи по складкам его живота, затем молниеносным, как бросок змеи, движением поймал ее и сжал между большим и указательным пальцами. Это движение вывело его из дремотного состояния. Он поднял голову.
НАСТАЛО ВРЕМЯ глянуть вокруг, прежде чем перейти к неприятной процедуре бритья подбородка. Джо прошелся по грязной тропинке от королевского дома к растянувшейся вдоль реки деревне. Туземцы сами не додумались бы до хижин, если бы Джо не показал им, как нужно их делать. У них оказались чертовски умелые руки, и вскоре, не считая полного отсутствия планировки, у реки появилась маленькая, аккуратная деревня. С изрядной скидкой, конечно. Кру научились строить хижины, но еще не все из них поняли, для чего они нужны. Поэтому все еще можно было обнаружить их спящими под деревьями, в кустах или выстроившихся в линию, прислушиваясь к дождю. Они любили воду так же, как Джо нравилось тепло. Они были умны, как обезьяны, и тоже имели способности к подражанию. Это узнали первые же люди, которые ступили на Венеру. Кру обычно были вегетарианцами, питаясь фруктами и клубнями водяных растений, но быстро научились заманивать в ловушки некоторых, не столь опасных обитателей джунглей. Правда, они не убивали их, и те скапливались в ловушках, пока их не становилось в десять раз больше, чем кому-либо могло потребоваться. Затем кру спокойно забывали о них. А когда зловоние начинало уж слишком досаждать, они преспокойненько могли перекочевать в другое место. Без огня кру не могли готовить еду, но откуда мог взяться огонь, в донельзя пропитанных водой джунглях? Джо поддерживал горящие угли в очаге у входа в королевскую хижину, частично для престижа, частично потому, что предпочитал жареную ящерицу сырой рыбе или болотной траве, а отчасти потому, что ему нравилось сидеть у огня в те дни, когда начинались серые дожди, и становилось так холодно, как только могло быть на Венере. Насколько Джо знал, это был единственный огонь на много миль вокруг. Это было его дело — знать о таких вещах. Джо шлепал босыми ногами по влажной глине тропинке с самодовольством гусака, когда проходил мимо двойного ряда складов, где трудились кру-мужчины. Когда Джо прибыл сюда три месяца назад, здесь не было ни одного склада. Он приехал сюда потому, что именно в этой деревни водился зинн высшего качества. Теперь ему приносили не одну траву, а десять различных видов, и все они пользовались спросом на Земле. Росли они диким образом в тех местах, о каких знали лишь кру, и как только туземцы поняли, что ему нужно, то стали приносить эти травы. Но Джо вынашивал идею заняться сельским хозяйством, чтобы повысить урожайность и улучшить качество продуктов. Его дед со стороны отца был фермером на Земле, где-то в Англии. И этим летом Джо твердо вознамерился научить туземцев выращивать эти травы. — Эй! — послышался невнятный говорок, и по тропинке, громко шлепая, к нему подбежал кру-мужчина. — О, король, едут два человека! — Что за люди? — Коробейник. Коробейник и новый человек. Кру могли научиться хорошо говорить по-английски, но Джо учил их гибридному языку, что давало ему чувство превосходства. Это был язык, на каком и должны разговаривать туземцы. Джо понял, что сюда едет торговец и кто-то еще. Несмотря на то, что назначенный срок еще не пришел, Джо решил, что это должен быть Янки Куксон. Куксон не был человеком, конго легко поразить, но незнакомец являлся неизвестный величиной. Так что, волей-неволей, придется соблюсти приличия. — Беги теперь к Энни! Бы-ыстро! Скажи ей, чтобы вынесла королевское кресло — и подставку для ног! Бегом! Кру зашлепал к соломенному «дворцу». Джо пошел за ним более медленно. Никакие стирки не смогли бы превратить его заскорузлые парусиновые штаны в элегантные брюки офисных служащих. Да и Куксон не стоил хлопот, их беседа продлится не более пяти минут. А влага все равно уничтожит складки на брюках, и те станут жеваными тряпками, не успеет Джо пройти в них и пятидесяти метров. Проходя мимо сараев, Джо рявкнул, подзывая к себе трех-четырех работников, и они последовали за ним на расстоянии, положенным для их статуса. Когда Джо добрался до вершины холма, королевское кресло уже стояло на крыльце «дворца», с подставкой для ног. Джо смастерил их своими руками, и это кресло, а также жезл, символизирующий власть, заменили туземцам груду черепов, которым кру поклонялись со страхом и уважением до его приезда. Тут же стояла Энни с королевской мантией — разноцветным саронгом длиной в шесть дюймов, с краями, завязанными узлом. Джо обтер свою небритую физиономию тряпкой, и набросил на себя мантию. Затем уселся в кресло, твердо уперся босыми ногами в подставку и, взяв в левую руку жезл, принялся ждать.
ДОЛГО ЖДАТЬ не пришлось. Вскоре гости появились у речного брода. Как Джо и предполагал, это был Куксон, но другого, моложавого, покрытого густым космическим загаром, он не узнал. По всему было видно, что это новичок. У тех, кто надолго задерживался на Венере, лица становились дряблыми и бледными под вечными облаками. Куксон хорошо знал ритуал. Он остановился на тропинке, не дойдя сотни метров, и ждал, пока Гилдер заговорит. Джо сделал знак туземному бригадиру. — Поприветствуй этих людей. Кру были маленькими, почти карликами. Джо заметил, что бригадир едва достигает плеча Куксона, когда он протянул торговцу миску с положенными фруктами. Куксон сам надкусил болотное яблоко и передал миску своему товарищу. Согласно кодексу короля Джозефа I это означало, они приняли его приветствие и стали друзьями. Джо знал, и они тоже знали, для чего находятся здесь, но Джо провел немало часов, придумывая мелкие формальности, которые отличали бы его от туземного стада. И не собирался пренебрегать ими. Но Куксону не хватало терпения соблюдать все формальности. Он был американец, из семьи торговцев, корни которой уходили вглубь веков, когда Америка еще являлась задним двором английского короля, он знал Джо и все его приемчики. Поэтому сразу перешел к сути дела. — Вы были заняты, — строго заметил Куксон, худой, некрасивый человеком с вечно недовольным голосом. Джо пока что не предлагал ему сесть. — Я всегда занят, — согласился он. — Что привело вас сюда? Торговец бросил на землю полусъеденный фрукт. — Это Ходж, мой агент, совершил поездку на восток от города. В пятидесяти милях отсюда. Он вернулся с пустыми руками. Утверждает, что туземцы приносят все, что собрали, вам. Что вы на это скажете? Улыбка Джо была мягкой и дружелюбной. — Это длинная история, — сказал он. — Можете сесть. Энни, принеси ледяной напиток. Быстро! Лед был одной из королевских прерогатив Джо. Ему нравилось, когда жарко снаружи, но холодно внутри. Переносной холодильник, провода от которого вели к электрогенератору, был одним из трех, имеющихся на Венере. Куксон нехотя сделал глоток, молодой человек отпил с куда большим энтузиазмом. Джо сидел, потягивал напиток и глядел, как ерзает и нетерпеливо поеживается торговец. Наконец, Куксон не выдержал. — Гилдер, вы зашли слишком далеко! — взорвался он. — На этот раз вы нарушили закон, закон белых людей. Я первым стал торговать с этим племенем, и закон будет на моей стороне. Вы можете быть королем здесь, но не имеете права претендовать на всю эту чертову планету! Джо осушил стакан и протянул его Энни за новой порцией. Потом взял его и поглядел на сидящих сквозь бледно-зеленую жидкость. — Так вы за этим приехали сюда? — спросил он. — Чтобы сказать мне это? — Вполне достаточная причина! — Вскочив, подал голос Ходж. — Я зарабатываю себе на жизнь. Я прилетел в эту дыру ради заработка, и если какая-то толстая швабра думает, что может так просто отодвинуть меня, то пусть поразмышляет как следует еще раз. Куксон выдвинул требование, честное и справедливое, согласно закону. Это его территория... и моя! Уберите от нее свои грязные руки! — Мои руки были достаточно чистыми, чтобы вручить целое состояние вашему другу, мистеру Куксону. — Голос Джо был спокойным, но чуть резким, его раздражал это смуглый молодчик. — Мистер Куксон был вполне доволен, когда я сделал лучше жизнь этих бедных туземцев, и в результате, они принесли ему больше прибыли. Где были тогда вы со своими рекламациями? — Я сам могу сделать все, что делаете вы, и даже больше! — возразил Ходж. — И делал это, пока не влезли вы. Может быть, Куксон и позволял вам выходить сухим из воды, но только не я. Если он не будет защищать свои требования насчет того племени, то я стану. Они мои! Поэтому не лезьте туда! — Мистер Куксон, — вкрадчиво сказал Джо Гилдер, — я буду говорить с вами, если вы не возражаете. До сих пор мы понимали друг друга. И мы можем без всякой злобы продолжать деловое сотрудничество. — Ну, это так! — Лицо у торговца еще больше помрачнело. — Но это наше племя. Так гласит закон. — Мистер Куксон! — Джо укоризненно посмотрел, как понизился уровень жидкости в его стакане. — Закон честный и справедливый. Я всегда уважал его. Но, мистер Куксон, что такое племя?
ОБА ГОСТЯ тупо уставились на Гилдера. Он улыбнулся. — Господа, если вы прочитаете закон более внимательно, то обнаружите, что племя может менять свой статус. Две недели назад имели место определенные связи между женщинами моего племени и мужчинами вашего. Мои девушки — очаровательные юные леди, и поклонники приходят к ним издалека. Были и другие связи. А вы должны помнить, что, согласно обычаям кру, — а к ним очень уважительно относится тот самый закон, о котором вы говорите, — мужчина может принадлежать к племени своих родителей... или своей жены. Теперь это очень многочисленное племя, мистер Куксон. Очень большое, такое большое, что возникли трудности коммуникации между его отдельными центрами. Так что, боюсь, что мои издержки существенно увеличились из-за романтических приключений юношей мистера Ходжа. Так что, должны быть внесены небольшие изменения в расценки, о которых мы договорились прежде. Энни, принеси мне книгу! — Ах, ты, жирная жаба! — крикнул Ходж и рванулся было к трону, но Джо сделал знак своим людям, и молодой торговец уставился в двойной ряд винтовок, новеньких, лоснящихся от смазки, в перепончатых руках десятка усмехающихся желтокожих кру-мужчин. Гилдер взял огромную бухгалтерскую книгу, которая принесла ему Энни, и, близоруко всматриваясь, стал перелистывать ее страницы. — Да, боюсь, что наши будущие деловые отношения придется увеличить процентов на двадцать, мистер Куксон. Может, через месяц-другой, к концу лета, их станет возможно снизить снова. Я раздумываю над новыми улучшениями путей сообщения, например, каналами, которые сделают связь более быстрой и простой. Цивилизация — гигантское благодеяние для этих простых людей, мистер Куксон. — Двадцать процентов, — произнес торговец так, словно у него рот был набит хлопком. — Я не смогу столько заплатить. Это же больше всей моей прибыли! Джо улыбнулся. — Боюсь, вы недооцениваете меня, мистер Куксон, — мягко сказал он. — Романтические связи, о которых я говорил, очень широко распространены. Я могу с полной уверенностью утверждать, что обладаю практически монополией на различные травы и другие товары, в которых у вас есть интерес. Если вы готовы продолжать наше сотрудничество на новых условиях, то я уверен, что вы не прогадаете. Лицо Куксона вроде бы слегка прояснилось. — Значит, монополия, да? Хорошо... Я хочу получить монополию вон на этот товар, — он кивнул на ряд по-прежнему направленных на него винтовок. — Тогда моя прибыль быстро возрастет, как и ваша, мистер Гилдер. — Вы бизнесмен, как и я, — кивнул Гилдер. — Я готов заключить любое разумное соглашение. Но помните, мистер Куксон — в джунглях кроется много опасностей, и есть еще много торговцев, которые были бы рады получить ваши возможности сколотить состояние. Ходж хмуро уставился на Гилдера, лицо его потемнело еще сильнее. Он медленно погладил подбородок. Затем улыбнулся. — Минутку, — сказал он. — Я кое-что вспомнил... кое-что очень интересное. Вы, мистер Куксон, можете договариваться о ценах с мистером Гилдером и его монополией. Или вы могли бы предпочесть получить половину от пятидесяти тысяч долларов. — Что вы имеете в виду? — недоверчиво спросил Куксон. — Что вы вспомнили? — Одну маленькую деталь, — ответил Ходж. — Служил я, в свое время, в Патруле. И был дешевый английский подонок — мелкий вор и мошенник, который сначала зарабатывал на туристах в Лондоне. Ну, а когда дома стало слишком жарко, он перебрался в Нью-Йорк и перешел на разряд повыше, попытавшись выманить миллион у некоей вдовы, действуя в качестве субподрядчика. Тогда еще не кончился срок моей службы, и меня перевели сюда. И вот здесь, в порту, объявился мой старый приятель. Его проследили до Венеры, но затем он бесследно исчез. Думаю, власти с радостью познакомились бы с королем кру. А что скажете вы... Джо Мердок? Джо сгорбился в своем кресле и стал похож на сытого стервятника. Его маленькие, свинячьи глазки поблескивали. — Я скажу: раз... два... три... — И с каждым словом из травы возникала новая линия стрелков. — Я могу собирать по тысяче таких парней ежедневно, чтобы они показали, чему научились. А винтовки для них продаст мне Куксон по своим симпатичненьким ценам. Я скажу, что Джо Гилдер — король местных племен со своей армией, и если захочет, может стать королем всей Венеры! Еще не закончится лето, как я буду королем Венеры, а ваши толстые мочалки станут плясать под мою дудку. Тондо! Вперед выскочил самый высокий туземец, буквально извиваясь всем телом, точно собака. — Покажи им, как ты обращаешься с оружием. Стреляй туда! Его короткий палец указал на брызги алых цветов, качающихся на ветви дерева, стоящего на полпути к реке. Улыбка Тондо стала шире. Он бережно, буквально любовно, снял винтовку с плеча. Бах! Один алый лепесток полетел вниз. Бах! Бах! Еще два лепестка последовали за ним.
— У НИХ УМЕЛЫЕ руки и ястребиные глаза, — глумливо усмехнулся Гилдер. — Любой из них может попасть человеку в глаз на расстоянии видимости. И у меня уже есть тысяча таких, ждущих лишь слова: «Пли!», и можно приготовить еще по сотне в день. Им нравится изучать обычаи белых людей, а мне нравиться учить их. Итак... я хотел бы знать, собираетесь ли вы сесть, как подобает джентльмену, и поддерживать со мной деловые отношения, или вернетесь в город с сумасшедшими россказнями о каком-то, давно забытом глупце по имени Мердок, который, наверное, в жизни не бывал на Венере? Куксон пожал плечами. — Он прав, мальчик, — признался он. — Мы не выберемся отсюда живыми, если откажемся играть в его игры, и оба сколотим по состоянию, если согласимся. Ты не уверен, что он — Мердок, и не сможешь провести Патруль через его армию, чтобы доказать это. Он станет вести себя разумно, Джо. Мы оба будем разумными. Кого интересует, кем когда-то был человек, если сейчас он — на самом верху? — Энни! — в голосе Гилдера был теперь чистый мед. — Принеси лед! Люди хотят пить. Давай быстро-быстро! Он торжественно поднял свой стакан. — За наши очень приятные отношения в будущем, — заявил он. — За успех, которого они могут достичь, и пусть все неприятности канут в ад! За те месяцы, что сделают Джо Гилдера самым большим человеком, какого только видела эта гнилая планетка — за старый, добрый летний сезон! Глаза Ходжа странно вспыхнули, на его загорелом лице появилась тонкая усмешка. — За лето! Да, конечно... — Глаза его тут же погасли. — Вы никогда не были на Венере летом, мистер Гилдер? — Я? Нет! — Толстяк удивленно взглянул на него. — Куксон может сказать вам. Я приехал сюда три месяца назад, зимой. Всего лишь три месяца... а сделал больше, чем любой другой за тридцать лет! — Прекрасное достижение, мистер Гилдер! Просто замечательное! — Ходж закивал головой, точно сова. — Выпейте, Куксон! За старый добрый летний сезон! Джо не глядел на него, и на Куксона тоже. Они казались очень довольными. Джо поднял цену еще на пять процентов, чисто из вредности, и Куксон безропотно принял ее. Носильщики упаковали травы в тюки, взвалили тюки на плечи и пустились в тридцатимильный поход к ветхой деревне из стальных бараков, которая являлась столицей белых людей на Венере. Джо наблюдал за этим со своего трона на крыльце королевского дома. Затем поднял свои короткие ноги на трон и нагнулся к сундуку, который использовал в качество подставки для ног. — Подойдите сюда, мистер Ходж, — сказал он, пыхтя. — Вы разбираетесь в таких делах. Тут вы ветеран, а я просто зеленый новичок. Но вы когда-либо видели подобное? Он с усилием поднял тяжелую крышку. Ходж уставился на массу изделий из желтого металла — явно из золота. Здесь были широкие, тяжелые браслеты, кольца, искусно сработанные цепочки. Куксон поднял тяжелый браслет, грубо выкованный из чистого золота, с нацарапанным на нем каким-то простеньким орнаментом. — Вы добились бы большего, если бы не тратили время на эти грубые поделки, — кисло сказал он. — Научите их приносить необработанные слитки, и тогда мне не придется возиться с переплавкой. Я же не смогу продать вот это! — Боже, упаси! — рассмеялся Гилдер. — Они ничего не знают о золоте, и я не хочу, чтобы они узнали. Они заметили, что мне нравится это вещество, которое я нашел в одном местечке, и не успел еще я вернуться домой, как они не только притащили его целую кучу, но и наделали из него поделок. С тех пор они приносят их мне, чтобы показать свою преданность. Это словно вода: течет сама по себе и утекает сквозь пальцы, в обмен на нужные мне вещи. Что такое богатство, господа, если не возможность приобретать все, что захотите? Вот как, например, Энни. Если бы она была из чистого золота, я и тогда не ценил бы ее больше. Куксон внимательно поглядел на него. — Меня терзают смутные сомнения, — хмуро сказал он, — что это золото вы украли у Ходжа и подобных ему. Я не могу связываться с такими вещами. Джо захихикал. — Люди дарят мне это от чистого сердца, — заявил он. — Но как я вижу, в жилах у вас нет никакой золотой лихорадки. Возьмите сувенир на память — с моими наилучшими пожеланиями. Вот прекрасная цепочка для ваших часов, Куксон. А вот золотой браслет для какой-нибудь распутной девки, мистер Ходж. Возьмите, и не держите на меня зла. — Он вытер потный лоб. — Сегодня хороший день, господа. Удачи вам. Увидимся снова к началу лета, и я полагаю, что до того времени не будет никаких неприятностей. Мы же все здесь друзья, все белые люди... и нам следует думать, прежде чем начинать действовать. Он смотрел, как они удаляются к реке, затем подозвал Тондо. Кру-мужчина подскочил и опустился на колени у его локтя. Гилдер указал цель своим посохом, и Тондо усмехнулся. Он плавным движением поднял винтовку. Раздалось два выстрела. Гилдер взмахнул своим королевским жезлом. — Идите проверьте, — приказал он. — И принесите мне их золото. Давайте! Двое кру побежали обыскивать тела торговцев в поисках золота, которое подарил им Джо, а Тондо принес ему большую фиолетовую, закрученную раковину, являвшуюся трубой, при помощи которой Гилдер подавал команды. Над джунглями пронесся громкий звук, и почти тут же на противоположном берегу реки появился первый из носильщиков. Тюки с травами спокойно вернулись обратно в сараи, не успели еще двое вернуться с поисков по бочагам ниже брода. Один из них принес золотую цепочку. — Другого нет, — с сожалением сказал он. — Река взяла. Теперь съедят рыбы. Джо спокойно кивнул. Рыбы действительно съедят осторожного мистера Ходжа, когда речные пороги выкинут ниже по течению его избитое тело в более спокойные воды. Браслет был незначительной потерей. К концу лета у него будет сотня таких. Кто-то конечно, появится рано или поздно, чтобы узнать, что случилось с Куксоном, и, если он правильно все рассчитал, то они заключат новую сделку. Или не заключат. Джо чувствовал, что может позволить себе на какое-то время остановить торговлю и потратить летние месяцы на создание империи.
ПО МЕРЕ ТОГО, как планета приближалась к Солнцу, она получала от него все больше тепла, что увеличивало жару, и благосостояние Джо Гилдера росло пропорционально ей. Он редко вспоминал два тела, от которых пришлось избавиться. Для этого Джо был слишком занят. Да и вообще, дел у него больше нет, кроме как ворошить мертвое прошлое. Джо Мердок перестал существовать, а Джо Гилдер стал королем, и между этими двумя не могло быть никакой связи. Несколько прошлых недель сезона дождей его план создания империи развивался без всяких помех. Все деревни в окружности сотен миль были аккуратно подсоединены к супружеской сети, которую придумал его хитрый ум. Перед домом короля происходили огромные массовые свадьбы. Были посланы специальные команды, чтобы распространять королевское слово. И с быстротой, удивившей даже самого автора проекта, распространялся по большей части исследованной области Венеры план Гилдера относительно воспитания кру. Началось лето, прежде чем Джо заметил некоторые перемены, и вначале они не особенно волновали его. Дичь стала похуже, а фрукты, составлявшие основу его питания, приносилиперезрелые и безвкусные, хотя целая бригада фуражиров занималась сбором продовольствия. И поскольку погода становилась все более жаркой и засушливой, стало очевидно, что поставки продовольствия долго не протянут. А кроме того, травы, на продаже которых основывалась его экономика, становились все более сухими и переросшими. Джо только пожал плечами и переводил упаковщиков на производство золотых безделушек или тренировки по стрельбе из винтовок. Что на самом деле тревожило его, так это то, что все меньше и меньше подданных из других деревень приходили торговать или падать ниц к его ногам. Это раздражало Джо, поскольку в нем росли запасы энергии, и было досадно, что не на кого оказывалось их излить. К тому же новая диета, состоящая из белого хлеба и консервированной говядины внесла свою лепту в то, что он стал злым и беспокойным. Теперь он тратил целые часы за большим, покоробившимся от влаги письменным столом, планируя сложные ходы, которые должны окончательно задушить Патруль и правительство, и вознести его на вершину мира, сделав хозяином всего, на что только падал глаз. Джо был умелым учителем и знал, что кру могут повторить все, что он им показал. Постепенно он стал экспериментировать с простейшими машинами, которые можно было использовать в рудниках или на его собственном оружейном заводе. Он открыл небольшой магазинчик и стал обучать торговле самого многообещающего из своих подданных. Но постепенно он обнаружил, что жители в округе откочевали куда-то в джунгли и исчезли. Однажды через облака прорвалось солнце. Раздраженно шествуя вдоль частокола, поставленного вокруг деревни после визита Куксона, Гилдер внезапно увидел копья света, пробивавшиеся через окутывающий джунгли голубоватый туман, который застилал все молочным сиянием. Лес больше не шелестел на ветру, все листья и ветки деревьев были сухими, как ртуть. Река превратилась в маленькую грязную струйку, лениво текущую из водоема, и генератор остановился. В полдесятке мест вдоль горизонта, покрытого облаками дыма, что собирался из многочисленных пожаров, тлел уже прежде сырой луг. Джо сморщил лоб в нехорошем предчувствии. Короткими ночами он лежал в темноте, прислушиваясь к звукам джунглей и ничего не слыша. Воздух был заполнен дымом и острым ароматом высохших до хруста листьев. Воняла досыхающая грязь с обнажившегося речного дна, перемешиваясь с прогорклым зловонием масляных ламп, которые ему приходилось использовать, когда остановился генератор. Все более и более страстно он желал услышать привычные уже звуки джунглей. Дважды он вскакивал с кровати и, выскочив на улицу, ловил деревенских мужчин и женщин, крадущихся куда-то вдоль частокола. Куда они направлялись? Кто заставил их уйти? Уже три недели не появлялись его подданные из других деревень. Он посылал с гонцами приказы, что еще более уменьшало население деревни, так что в будущем ему грозило вообще остаться одному. Эта мысль напугала Джо. Ему перенесли кровать под самый частокол, и теперь Джо лежал по ночам с винтовкой в руках. Ярким, палящим днем он восседал, сгорбившись, на своем троне, поставив ноги на сундук-подставку, и видел оттуда всю деревню. Энни, казалось, было неуютно, как и всем остальным. При этом она не сказала ему ни слова недовольства. Но никто не может совсем обходиться без сна. Кру знали это и просто ждали, пока он уснет. Настал момент, когда Джо задремал... Из темной глубины леса появилась ухмыляющаяся, загорелая физиономия Ходжа... В небо торчала испачканная глиной борода Куксона... отряды людей в черной форме Патруля приближались к деревне, не обращая внимание на огонь его снайперов...
ГИЛДЕР ПРОСНУЛСЯ внезапно, весь дрожа. Ворота частокола были открыты. Энни и Тондо напрягали все силы, закрывая их за собой. И за ними виднелись желтые фигурки уходящих жителей деревни, блестящие в рассветной полутьме. Все покидали его! Первый выстрел Джо угодил Тондо в плечо. Второй попал кру в позвоночник, когда тот повернулся к стрелявшему. Энни бросилась на землю и, рыдая, приподняла испуганное, похожее на луну лицо. Джо отпихнул ее с дороги и бросился по тропинке за беглецами, взял на прицел одного бегущего, выстрелил. Тот кувыркнулся в сухой подлесок и там замер неподвижно. Джо остановился, прислушиваясь. Босые ноги звучно шлепали во мраке, и он принялся стрелять наугад. Сбежали все. С ним осталась лишь Энни. Джо мрачно уставился на нее. Может, она и хотела сбежать с остальными, — вместе с Тондо, — но что-то ее остановило. Теперь они остались совершенно одни — король и королева без подданных. Солнце поднималось все выше, показывая из облаков изрядную свою часть, сверкающую ослепительным золотом. К полудню Энни стала дышать часто-часто, точно собака, пытаясь спрятаться в скудной тени королевского дома. Джо, раздевшись до трусов, расхаживал по крылечку хижины и пытался придумать, что делать дальше. Он не мог продержаться тут целое лето один. Еды у него было достаточно, но вода почти кончилась, к тому же, Энни не смогла бы долго протянуть на пище белых людей. Еще меньше Джо хотелось рискнуть вернуться к цивилизации. Если его сумел узнать Ходж, то могут найтись и другие, готовые заработать лишний доллар, донеся на него — на него, Джо Гилдера, короля Венеры! Он оказался дураком, чертовски большим дураком. Он понятия не имел, что такое лето на Венере. Он был здесь новичком, научившимся только-только ходить по джунглям — до определенного времени. Джо вспомнил ухмылку на лице Ходжа, когда он хвастался своими планами на лето. Знал этот мерзавец! Все знал! Он заслужил то, что получил, вонючая швабра! Налитыми кровью глазами Гилдер уставился в туман, скрывший джунгли. Еще не слишком поздно. Очевидно, его подданные мигрировали в какое-то место, где было много еды и воды, где лето не поджарило джунгли до состояния чипсов и не высушило все реки... туда где человек мог жить и работать. Ведь местные жители точно животные. Это у них в крови. Какой-то инстинкт, заставивший их перейти на другое место, точно так же, как на Земле инстинкт заставляет перелетных птиц лететь на север. Если бы у него была хоть капля мозгов, то он собрался бы и пошел вместе с ними. Но у него все еще есть Энни. Она знает, куда идти. Он все же может последовать за всеми! Из корзин и полос ткани Джо сделал рюкзаки для них обоих. Положил туда несколько вещичек — король должен всегда быть платежеспособен, — а остальное место забил консервами. Он с трудом сумел вскинуть рюкзак на плечи. Для Энни рюкзак мог оказаться слишком тяжел, хотя эти местные девки сильны, как лошади... Джо оставил ее рюкзак у двери и шагнул в полутьму хижины, где Энни печально лежала в углу, вздыхая и всхлипывая. Джо тронул ее за плечо — оно было холодным и безжизненным. Он осторожно потряс его. — Энни, — прошептал он, — давай, пойдем, прямо сейчас. Мы найдем твоих людей. Вставай, пойдем... Она замерла, перестала даже дышать. Джо не увидел, а скорее почувствовал, как ее круглые глаза вопросительно уставились на него в темноте. Он взял ее безвольную руку. Рука была холодной и влажной. — Ну, — сказал он, — давай, идем. Она внезапно вскочила и безумно бросилась из хижины. Пронеслась мимо него со скоростью пчелы, из двери и по тропинке, не обращая внимания на его крики.
ГИЛДЕР, РУГАЯСЬ, побежал за ней. Она должна вернуться за своим рюкзаком, или у него будет желтая беглянка! Он взревел во весь голос, но стройная фигурка Энни стрелой пролетела в ворота и направилась к пересохшей реке и лесу за ней. Джо бежал по ее следам, рюкзак неловко мотался у него за спиной. Затем одна лямка лопнула, и корзина перевернулась прямо в сухие сорняки возле тропинки. Джо поставил ее там и погнался за девушкой с винтовкой в руках, сердито вопя. Затем он увидел, что она ждет его в конце естественной запруды, где он держал свою силовую установку. Она помахала руками в ответ на его крики, исчезла в тумане, затем появилась снова и принялась нетерпеливо приплясывать то на одной, то на другой ноге, пока он лез к ней на холм. Затем Энни побежала к нему навстречу, схватила за руку и потащила вперед. Глаза ее радостно горели, все тело извивалось от нетерпения. Затем они добрались до края водоема. Джо не был здесь ни разу за последние недели. Водоем практически высох — осталось обширное пространство черного ила с желтой пеной у края запруды. Возле берега дно было похоже на уложенные кирпичи — растрескалось на квадраты и прямоугольники, но в том месте запруды, где Джо установил генератор, еще оставался тонкий слой воды поверх грязи, окруженный желтыми, как сера, водорослями. Вся поверхность этой грязи была усеяна странными выемками. Энни проворно спустилась с дамбы и остановилась у края вонючей лужи, поджидая его. Ее гладкое желтое тело блестело, точно смазанное. Джо погрозил ей кулаком. Энни, смеясь, отмахнулась. Затем, прежде чем Джо успел что-то крикнуть, она подняла блестящие руки выше головы и, с красивым разворотом, прыгнула головой вперед, прямо в грязь. Джо пораженно застыл на месте. По поверхности лужи с желтой пеной пошли волны. Дыра, оставленная телом Энни в густой грязи, тут же начала заполняться. А Энни исчезла! Джо Гилдер задрожал. Его толстое, рыхлое тело затряслось, словно в лихорадке. Губы скривились, все лицо сморщилось, будто у плачущего младенца, плечи опустились. Он остался совсем один. Затем он осторожно спустился с дамбы. Он боялся этой воды и смертельно боялся этой грязи. Он зажмурился, но перед глазами буквально стояли туземцы, которые, один за другим, погружаются в водоем, извиваясь и крича, пока ил поглощает их. Джо буквально видел, как черный ил доходит им сначала до горла, затем до подбородка, и вот уже скрывает рот и нос. Потом на поверхности грязной воды остаются плавать, как водоросли, их распущенные волосы, да из глубины время от времени поднимаются и с шумом лопаются большие пузыри. Джо содрогнулся и открыл глаза. На том месте, где исчезла Энни, не было никаких пузырей. Джо попытался пройти вперед, пока корка высохшей грязи держала его. Потом корка принялась трескаться, и он отступил, сопя и всхлипывая. Энни исчезла. От дыры на том месте, где она погрузилась в ил, осталась лишь мелкая впадина в грязи, как и множество других впадин, испещряющих поверхность водоема. Как и множество других!.. Перед глазами Джо Гилдера словно разорвалась багровая бомба. Когда он немного пришел в себя, то обнаружил, что стоит на коленях на грязевой корке, и колотит по ней прикладом винтовки, взламывает ее острой палкой, потом сует пальцы в трещины и отламывает куски. Корка не выдержала, и Джо сунул палку в теплую грязь как можно глубже, затем принялся шарить ей, пока на что-то не наткнулся. Потом из сухой лозы он сделал петлю, погрузил ее в грязь и поймал то, что там было. Потащил. Это оказалась кру-женщина из его деревни. Она ушла одной из первых. Женщина свернулась клубком, уткнув подбородок в подтянутые колени, а колени поддерживая руками. Волосы мантией облепляли ее, и вся она была покрыта твердой, прозрачной янтарной оболочкой, точно невиданный высохший плод. Оболочка походила на кокон из какой-то застывшей жидкости. Она была тонкой. Вытаскивая, Джо повредил ее на плече, и увидел, как влажную кожу медленно затягивает медового цвета патока, и тут же застывает на воздухе, восстанавливая поврежденный кокон. Постепенно Джо вытащил полдесятка спящих кру из их грязевых могил и положил рядом с расширенной прорубью на солнце. Он чувствовал тепло их неподвижных тел и редкие удары сердец. Энни наверняка была теперь такая же. Она ушла, чтобы выжить.
ДЖО ПРИШЕЛ в себя, услышав чьи-то голоса. Голоса раздавались из-за дамбы. У Джо раздулись ноздри. Белые люди! Он поднял винтовку, обтер с нее грязь и встал у дамбы, ожидая, кода они появятся в поле зрения. Через мгновение из-за конца дамбы вышел человек и направился было от водоема к холму, но тут же остановился, заметив Гилдера. За ним появились еще трое — три человека в черных с серебром мундирах Патруля! А первый человек оказался Ходжем, тем самым Ходжем, который должен был валяться где-то в реке с пулей в спине и служить кормом для рыб! Их винтовки прогремели одновременно. Пуля с визгом отскочила от каменной дамбы в нескольких сантиметрах от Джо, а он сам ухитрился попасть в одного их троих патрульных. Плюхнувшись на живот на неровную гальку, Джо по-крабьи пополз от водоема. Если бы он сумел добраться до подлеска, то мог бы сделать крюк по лесу и скрыться за частоколом, окружавшим деревню. А там, с винтовкой и большим запасом боеприпасов, он мог бы продержаться много дней. Джо полз задом наперед, а когда решил, что отполз достаточно далеко, вскочил на ноги и помчался к лесу. Пуля просвистела мимо его головы, Джо бросился плашмя на сухую траву и выстрелил в ответ. В непокрывшейся еще коркой грязи водоема что-то зашевелилось. Джо уловил это движение краешком глаза. Что-то выбралось из ила и полезло на дамбу. Что-то, с чего стекала вода и грязь. Потом Джо узнал, что это такое. Это была Энни... Энни, возвращающаяся за ним! Он вскочил на ноги и закричал. Первая пуля Ходжа попала ему чуть выше поясницы, вторая раздробила плечо, а третья пропахала запрокинутое лицо и вонзилась в хитроумный мозг Гилдера. И Джо Гилдер, король Венеры и ее впадающих в летнюю спячку полулюдей-полуамфибий, рухнул на колени, а потом медленно сел на сухую землю. С жалостливым выражением лица Ходж глядел на кру-девушку, которую Мердок-Гилдер звал Энни. Она стояла на солнце, глядя туда, где неподвижно лежал ее белый повелитель. В воздухе расплывался легкий, голубоватый дымок, только и всего. Она медленно отвернулась, секунду постояла на краю водоема, а потом погрузилась в грязь. Вскоре она все забудет. Кру быстро обучаются, но все забывают за время длинного летнего сна, в котором замирает само время, и они проводят долгие месяцы иссушающего пекла в своих янтарных оболочках под толстым слоем ила высыхающих водоемов Венеры. Ходж глядел, как ил затягивает дыру, которое пробило ее нырнувшее вглубь тело. Мердок был умен. Он проделал с кру буквально чудеса за то короткое время, что у него было. Возможно, приехав в начала сезона зимних дождей, другой человек мог бы добиться больших успехов — человек, который прекрасно знает Венеру и условия жизни на ней, а не тот, который плюет на все и считает себя королем и цивилизатором, несущим на себе бремя белого человека.
In the good old summertime, (Astounding, 1940 № 3) Пер. с англ. Андрей Бурцев.
Злоключения на Танталусе
РОКОТ БАРАБАНОВ из бычьих шкур пульсировал в мокрой темноте. Моран сильнее прижал ухо к покрытой травой земле и прислушался. БУМ, бум, бум, бум. БУМ, бум, бум, бум. Теперь они били с трех сторон. На востоке, юге и севере от него шаманы синекожих с вызывающими усмешками били в барабаны, плясали свои бешеные пляски, обещая своей молодежи, что череп его, Морана, украсит деревенскую пирамиду, а кожа будет натянута на барабан, который будет рокотать, бушевать и бахвалиться, как любой другой барабан в вонючих джунглях Танталуса. На востоке, юге и севере рокотали барабаны, так что не оставалось выбора, куда нужно бежать. Там высились большие, дотягивающиеся до неба вершины Ночных Гор, постоянно скрытые облаками, прорезанные бездонными пропастями, пропитанные бесконечными дождями, они стояли по колено в болотной жиже, в которой лежал сейчас Моран, слушая шум верхушек деревьев над головой. И где-то там была таинственная Черная Дыра, бесследно засосавшая бессчетное множество эфирных кораблей с тех пор, как нога человека ступила на эту проклятую Богом планету. Здесь... Где-то впереди застучал еще один барабан. Taп, тап, тап. Маленький барабан, визгливый барабан, барабан из натянутой человеческой кожи. Tап, тап, тап. Глумящийся, насмехающийся барабан, бросающий ему вызов, подстрекающий идти и сражаться. Тап, тап, тап. Моран знал этот барабан. Знал он и синекожего дьявола, который снял кожу Пита Дэвиса с побелевших костей Пита Дэвиса, и оставил свой знак, о котором Морану рассказал один старый валлагаш. Высохшее ухо, прикрепленное к стене лачуги в Талусе, вот был его знак. И это ухо скучало одно, ждало себе пары, уха того, кто лежал сейчас в темноте, слушая стук барабана из кожи Пита, загорелой кожи с живота Пита. Пит Дэвис умер. А Моран сейчас лежал, вглядываясь в кромешную темноту, злой и усталый. Барабаны рокотали на севере, юге, востоке и западе. Моран попался, и они знали это. Ну, что ж, клянусь Небесами, они узнают, что такое настоящая схватка\ Шесть футов шесть дюймов роста Морана поднялись из зловонной жижи. Черная грязь испятнала его рыжую бороду и рыжую гриву волос. Черный ил медленно стекал по его белой бочкообразной груди. Он стиснул кулаком толстую, шипастую ветку и рванул ее вниз. Затем переломил через колено и одобрительно осмотрел. С такой дубинкой в руке Падди Моран может разбивать головы, пока из него не выпустят кишки, а может, еще немного и после этого. БУМ\ бум, бум, бум. БУМ, бум, бум, бум. Они не натянут мою кожу на барабан, клянусь всеми святыми! Они не вырежут непристойных знаков на моих отбеленных золенных костях, чтобы творить заклинания против белых людей с Земли. Да, они прикончат его, но то, что останется от него при этом, не хватит и кошке на ужин\ Так подумал Моран и содрогнулся, вспомнив легенду, где говорилось, что у Морана, как и у любого другого, есть свой баньши, который прилетит, когда настанет время, к Месту его Гибели и станет рыдать, оплакивая его. Но вот интересно, как он не заблудится, ведь ему придется преодолеть множество миллионов миль космического пространства. Сириус был не самой далекой звездой, когда земляне начали межзвездные перелеты, но все же находился достаточно далеко, а Танталус стоял в длинной очереди наименее приятных планет. Теперь Моран не пытался таиться. Это надо было делать раньше. Он ломился через мокрый подлесок к насмешливо бьющему на западе барабану. По мере приближения, барабан рокотал все громче, и Моран уже слышал эхо, отражающееся от отвесной скалы откоса. Затем барабан неожиданно замолчал. Моран застыл неподвижно, точно прислушивающийся олень. Далеко на севере все еще рокотал один-единственный барабан, затем прервался на половине удара, и все стихло, лишь дождик барабанил по листьям, да в болотную жижу шлепались крупные капли. Моран так стиснул свою дубину, что чуть не порвалась кожа на костяшках пальцев. Иголочки страха пробежали по позвоночнику. Что за дьявольщина там происходит? И затем он услышал. Скорее, почувствовал. Земля задрожала от медленных, ритмичных шагов. Раз-два, три-четыре. Словно отряд солдат. Как медлительная поступь гигантской кошки. Как...
Великие святители! Как ловчие\ Бусинки пота выступили на лбу. С синекожими можно сражаться. Синекожие такие же, как люди. Но ловчие были самой ужасной легендой здешних мест! Моран прислушивался, затаив дыхание. Они ходили, как кошки, с кошачьей хитростью и кошачьей жестокой уверенностью. Они были черными, как чертова яма, совершенно невидимыми ночью. Они были людоедами, демонами, вампирами. Они были самой Смертью! Где-то позади в ужасе закричал синекожий — высокий, безумный вопль перепуганного животного. Кричали слишком далеко, должно быть, ловчий был не один. Легенда гласит, что они бродят парами. По ногам, от дрожащей трясины и дальше по синапсам до самого мозга передавалось эхо медленно приближающихся шагов. Раз-два, три-четыре... Справа затрещало дерево, полетели, шлепаясь в грязь, сломанные ветки. Моран вертел головой, безуспешно вглядываясь в окружающую черноту. Он там? Сверху появился лучик света. Серебристо блеснули раскинувшиеся далеко по сторонам корни лесного гиганта. Моран медленно, с бесконечной осторожностью опуская поочередно ноги в болотную жижу, передвинулся к ним. Втиснувшись в щель между корнями, он уставился на призрачный столбик света, пробивавшийся сверху. Ловчий должен непременно пересечь его. И Моран увидел бы это чудовище, хотя бы в виде контуров на фоне серебристого столбика. Усиленные резонирующими корнями, в которых он прятался, шаги сотрясли напряженное тело Морана. Бух! Бух! Бух! Затем они замерли. Грязная, животная вонь буквально задушила его. А затем когти толщиной с человеческое тело, сомкнулись на Моране и вытащили, отбивающегося и дергающегося, из сплетения корней.
МОРАН ПРИШЕЛ в чувства. Сильный мускусный запах все еще забивал ему нос. Воздух буквально был насыщен им. От него плыла голова. Моран неподвижно лежал в темноте, пытаясь понять, где находится. Под его пальцами был какой-то бархатный ковер. Сухой и горячий, он колебался в медленном ритме, соответствующем бухающим шагам. Моран неуверенно поднялся и широко расставил ноги, чтобы удержать равновесие. Затем протянул руку и коснулся чего-то живого и морщинистого, отскочившего с воплем. Что-то метнулось мимо него в темноте. Что-то прошелестело позади. Потом раздалось медленное, методическое сосание, от которого все волоски встали дыбом на теле. Моран сделал один осторожный шаг... Нога ударилась обо что-то, что, вертясь, отлетело в сторону. Он наклонился и пошарил рукой. Это была его дубинка. Затем Моран вспомнил о сумке на поясе. В ней была зажигалка. Пальцы нашарили и открыли сумку, нашли металлический цилиндрик с пьезоэлементом. И когда вспыхнуло крошечное пламя, его челюсть отвисла от изумления. Он находился в узкой комнате без окон, застеленной черным бархатом. Весь дальний конец занимало алое яйцо вдвое выше его самого. А к его основанию прижималось такое сборище, какое могли породить лишь безумные черные джунгли Танталуса. Две небольшие тварюшки, больше всего похожие на розовых плюшевых мишек, дружно жались к алой оболочке яйца. Их громадные переливающиеся глаза искрились в ярком свете слепым ужасом. А за ними мрачно стояло на одной ноге подобие бескрылого аиста, с колючими, ярко-голубыми усами, окаймляющими его клюв, и косилось на Морана единственным глазом. Еще тут был плоский, пятнистый диск с короткими красными ручками по краям, который пытался спрятаться под яйцом. А почти у самых его ног тварь, напоминающая гигантскую черную ласку с трубчатой глоткой, впилась в горло синекожей женщины и жадно высасывала ее. Очевидно, некое шестое чувство предупредило Морана. Он отпрянул, и тут же восьмидюймовый стеклянный дротик пролетел мимо его уха и разбился об яйцо. Моран развернулся на полусогнутых ногах, поднимая дубинку. У стены скорчился старый валлагаш, с оскалом на морщинистом лице и красным огнем ненависти в единственном скошенном глазу. В его когтях было что-то вроде стального вертела три фута в длину и острого, как игла. Издав кудахчущий звук, он прыгнул, но в это время Моран опустил дубину. Рука шамана упала, поврежденная в локте. Тут же Моран ударил его кулаком в подбородок. Второй удар попал в живот, а третий — в оскаленный рот с черными губами. Затем Моран схватил его за тощее горло и стал трясти, как собака дичь. Валлагаш обмяк. Моран нагнулся и подобрал упавшую зажигалку. Старый урод! Все синекожие были уродливы, с острыми ушами и раскосыми глазами, со скалящимися, острозубыми ртами и телами, слепленными словно в насмешку над человеческими. Ходили слухи, будто они были творением какого-то сумасшедшего ученого, который первым высадился на эту планету, поименованную в космических лоциях Танталусом. Грязный пучок волос висел на поясе мертвого вождя и шамана. Белокурых волос. Женских волос! Моран тут же узнал эти обесцвеченные волосы — он знал их очень хорошо. Так вот почему Пит Дэвис начал свой безумный крестовый поход против синекожих. Моран только пожал плечами. Ну, и что из этого получилось? Можно найти другую женщину, но вот шкура у человека только одна. Моран повернулся спиной к тому, что осталось от валлагаша. Здесь была и другая опасность. Эта ласка... Моран уже слышал о таких. Ходили слухи, что могут выслеживать человека, дожидаясь, пока тот ляжет и уснет, а затем высасывают из него жизнь в то время, как он видит чарующие сны. Моран научился с уважением относиться к подобным слухам. Он взял острый меч мертвого синекожего... — О, человек! Голос раздался где-то сверху. Он походил на карканье марсианского ворона. Моран завертел головой. На верхушке великолепного алого яйца сидело создание, превосходящее все, что он когда-либо видел. Оно было величиной с бульдога, с лицом вампира и копной колючих, темных волос, растущих между длинными ушами. Оно было черным, как грех, покрытым странной короткой шерсткой, покрывающей все его пузатое тельце до самых лодыжек феноменально гибких ног. Ноги были с когтями, обтянутые голой, черной кожей и, казалось, совсем не имели костей. Кроме того, существо завернулось, как в плащ, в огромные крылья, как у летучих мышей, а над головой, точно свернутые флаги, торчали крючковатые запястья. И еще его глаза, точно кроваво-красные бусинки, острые, как булавки, прячущиеся в глубоких глазных впадинах. Один глаз развернулся вверх, рассматривая тени над головой, а другой оценивающе уставился на Морана. — Меня зовут Шаг, я мюрат, — прокаркало существо.
МОРАН УЖЕ слышал о мюратах. Они были истинной туземной расой Танталуса, томящейся в рабстве у полуцивилизованных синекожих, которые обитали в черных каменных городах в обширных болотах за Ночными Горами. Немногие из людей побывали там, и еще меньше вернулись, потому что, хотя у синекожих из городов и отсутствовали некоторые дурные привычки своих более диких собратьев, но они были раздражительны и имели тенденции к атавизму. — Не трогай шитага, — прокаркало существо. — Он закричит и разбудит ловчего. Я могу выбраться отсюда. Я могу привести помощь. Шитаг и был существом, похожим на ласку. Но какое отношение эта обитая бархатом комната имела к ловчим? Что вообще происходит? — Где мы? — резко спросил Моран. — Что все это значит? Маленькое существо нетерпеливо зашелестело крыльями. — Нам непременно нужно говорить? — спросила оно. — Ладно. Это — яйцо ловчего. Оно лежит в его инкубационной сумке. Может, детеныш ловчего вылупится из яйца и сожрет нас. Может, сделает что-то еще. Я не знаю. И никто не знает. Я только знаю, что могу выбраться, если ты поможешь. Пожалуйста, залезь сюда. Моран пожал плечами. Половина его жизни прошла в космосе и на планетах чужих звезд. Его давно уже перестали удивлять странные ситуации. Он с трудом втиснул плечи в узкое пространство между красным яйцом и стеной комнаты, потом сунул туда колено и стал подниматься. Шикарная черная стена комнаты, в которую упиралась его стена, пульсировала в ритме, отличавшемся от того, что он чувствовал прежде. Это походило на большую артерию, живую, непрерывно пульсирующую. А что, если это и есть артерия? Что, если это действительно инкубационная сумка ловчего, о которой говорил Шаг? Но, во имя Небес, на что тогда походит ловчий? Мюрат протянул ногу с длинными пальцами и помог ему выбраться на закругленную вершину яйца. Рук у него не было, только два больших крыла, в размахе не меньше двадцати футов. А грудь этого странного создания походила на киль яхты. Морану пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о потолок. Колени упирались в черный мех. Наверху черная кожа покрывала два ряда мышц, запиравших сумку. Моран поднял руку. Они были теплыми, точно живые. Но они и были живыми! Отвратительное личико мюрата повернулось к нему. — Ты можешь открыть его, — бесстрастно сказал Шаг. — Ты сильный. И я вылезу наружу. Я маленький. Я приведу помощь. Я умею летать. Коготком он ударил в полосу мышц над головой. — Вот здесь сумка слабее. Ты сильный. Ты заставишь ее открыться. И будешь держать, пока я не вылезу. Я полечу и приведу помощь. Моран покрепче уперся ногами и ухватился обеими руками за те места, на которые указал мюрат. Он был уверен, что сумеет открыть их — если они вообще открываются. Что же касается предложения этой крыски выпустить ее — а что еще оставалось делать? Моран стиснул зубы и стал распрямляться. К его удивлению, створки мышц довольно легко разошлись. Моран протолкнул в разрыв плечи, уперся коленями в стенку и оттолкнулся. Вокруг светили звезды. Футов на пятьдесят ниже крутились какие-то облака. А над ними громадное черное тело постепенно закрывало звезды. Это и был ловчий\ Эта тварь шла куда-то в горы! Голова мюрата протиснулась у его ног. Шаг вылез наружу и залез на выступ сумки, озирая высившиеся вокруг громадные скалы. Ловчий был в сердце каких-то гор и с каждый шагом уносил их все дальше. Затем внизу раздался вдруг пронзительный, полный гнева крик. Шитаг! Ловчий остановился. Раскинув два широких крыла летучей мыши, Шаг взмыл вверх. Его крошечное тельце раскачивалось, как виноградина на ветке, между большими черными крыльями. Крылья медленно махали и поднимали его все выше, выше и выше, унося с каждым взмахом от колоссального тела ловчего. Затем из крутящегося моря облаков вынырнула кошмарная фигура — еще один ловчий\ Двести, триста футов в высоту — как можно точно измерить его в этом призрачном свете? Только Танталус с его слабым притяжением мог создать таких чудовищ. Туман кипел на его плечах, окружал талию, тащился за ногами. А сами ноги были, как столбы вековых деревьев. Тело было широким, точно эфирный корабль, изогнутым на фоне неба. Искривленные желтые глаза сияли, точно круглые луны. А руки, как цепы Смерти, били по воздуху, стараясь попасть по крошечной летящей фигурке. Коготь пролетел совсем рядом с ней... и промахнулся. Крылатая фигурка ловко увернулась. Черные крылья свернулись, и Шаг упал, как камень, с кипящий туман. Только борозды, оставленные крыльями, указывали, где он летит. Спазмы встряхнули стенки мышцы, в которых был зажат Моран. Он вылетел наружу и полетел вниз, в туман, кружась, как оторвавшийся с дерева листик. Но тут, откуда ни возьмись, появился гигант и поймал его громадной ручищей, сдавил так, что Моран потерял сознание... Моран плыл в какой-то непостижимой глубине. Гладкая стена простиралась перед ним, закрывая от света. Он бил в нее кулаками, орал изо всех сил, надсаждая легкие. Ноги его твердо стояли на твердых камнях, и Моран кричал, проклиная Бога, людей и вообще всю Вселенную. Затем он увидел город ловчих. Каменная стена раскололась и взлетела вверх, в облака. Моран стоял на тысячефутовой высоте над долиной, а там, на каменной террасе, было гротескное сборище лачуг, словно детские кубики, кучей набросанные на стол. Серые гранитные плиты, наваленные в кучу, перемежались с блоками более мягкого камня. Кучи грязных валунов образовывали целые холмы. А кругом были растрескавшиеся, пронизанные ущельями скалы. И этот бесконечный лабиринт блоков, остатков разрушенных некогда величественных зданий, тянулся по дну долины на много миль. Город... вернее, одни воспоминания, оставшиеся от города. Гиганты создали его тогда, когда Танталус был еще юн. Гиганты жили теперь в лачугах, скопившихся в тени его колоссальных стен. Гиганты, более громадные и ужасные, чем любые творения человеческого разума, когда-то славное племя, но воспоминания об этой славе были давно забыты и мертвы. Из долины вели вверх ступени, каждая ступень высокой в три человеческих роста. А у подножия этой чудовищной лестницы стояли ловчие. Их было не очень много — все, что осталось от расы, построившей некогда этот громадный город. Тела их были пародиями на человеческие: по-обезьяньи свисающие, длинные руки с тремя когтистыми пальцами, странно вывернутые ноги с раздвоенными копытами. Головы походили на перекрученные клинья бразильских орехов, плоские кривые тела были нагнуты немного вперед, а по их спинам тянулись зубчатые, костяные гребни. Обращали на себя внимание наклоненные лица с большими желтыми, фасеточными глазами, глядящими из углублений эластичной черной плоти. Остальное лицо представляло собой клин, на вершине которого торчал похожий на клюв рот, из его алых губ раздавался гул, словно утробное рычание гигантской кошки. А сзади раздалась трель ответа — пронзительная, сладкая... и ужасная!
МОРАН РЕЗКО повернулся. Каменные опоры поддерживали с обеих сторон громадный проход в утесах. А за ним, отгороженная от остального города, была яма, перегороженная от стены к стене. Яма... И в яме сидела жаба! Большие перепончатые лапы прятались под обесцвеченным, белым брюхом. Плоская бородавчатая голова поднялась на один уровень с террасой, где стоял Моран. Золотистые глаза сонно замигали, гипнотически воздействуя на маленькую группу существ, сжавшихся на краю террасы — тех, кто прежде находился в сумке ловчего. Страх заморозил кровь в их жилах, страх от этих удивительных горящих глаз. Они начали раскачиваться, в такт к бормотанию ловчих и пронзительным трелям чудовищной жабы. Но вот трели резко прекратились. И тут же один из розовых медвежат развернулся и побежал. На мгновение мелькнул бледный язык жабы, мелькнул с быстротой молнии и исчез. И вместе с ним исчез пытавшийся убежать плюшевый медвежонок. В долине снова раздалось радостной бормотание ловчих. В голове Морана промелькнула цепочка образов. Земля, мальчик, лежащий в прохладной зеленой траве возле небольшого ручья и наблюдающий, как жаба ест муравьев. Раз за разом мелькал с быстротой молнии язык, и всякий раз исчезал муравей. И это всегда был бегущий муравей! Муравей, который бежал\ Мышцы Морана напряглись. Миллиарды миллиардов километров отделяли это чудовище от маленьких, безопасных жаб Земли, но, очевидно, эволюция, которая порождала их, действовала одинаково на Земле и в этом безумном, черном мире. Возможно, и эта жаба видела лишь то, что двигалось. Медленно, очень медленно пальцы Морана поползли по бедру за спину, где был кинжал. Стиснув его, рука медленно поползла обратно. Моран не сводил глаз с ярких, выпуклых глаз жабы и ждал тот момент, когда прекратится ее смертоносная трель. Вот сейчас... И прежде, чем трель прекратилась, Моран метнул кинжал. Тот полетел по широкой дуге и воткнулся в пушистое плечо существа, похожего на ласку, Шаг назвал ее шитагом. С гневным криком та повернулась и метнулась черной стрелой к Морану, но жаба оказалась быстрее. Мелькнул ее язык, исчез — а вместе с ним и шитаг. И в тот же момент Моран рванулся вперед. Пять больших шагов — и он уже на краю ямы. Ноги, которые могли устоять при гравитации в пять «же», бросили его в воздух. И, падая сверху, Моран ударил ногами прямо между большими, пристальными глазами жабы. Поскользнулся, рухнул на колени, но, прежде чем медлительный мозг чудовища успел осознать, что происходит, он уже снова был на ногах, прыгнул и очутился на скалистом дне ущелья. Позади него мурлыканье ловчих превратилось в сердитый гул. Моран услышал стук их копыт по громадным ступенькам, удары перепончатых лап жабы по стенкам ямы, когда она поворачивалась, и тут же вскочил на ноги. Ущелье винтом уходило вверх между чистыми, твердыми скалистыми стенами. Пол был отполирован бесчисленными ногами в течение бесконечных лет. В сотне метров над головой он увидел черную полосу, образовавшуюся в том месте, где поколения ловчих терлись грязными плечами о камень. Ниже, на высоте человеческого роста, были еще полосы, которые проделали какие-то существа гораздо меньших размеров. Что или кто произвел их здесь, в пустынном сердце гор? По мере подъема по ущелью Моран почувствовал ветер. Долина ловчих была защищена от ветров, но теперь, когда он поднялся выше уровня ограничивающих утесов, под самыми облаками, ветер стал усиливаться, пока не превратился в воющую бурю. Снова пошел дождь, неторопливый дождь, и капли ужалили лицо и полураздетое тело Морана, смывая засохшую на них грязь. К тому времени, как он достиг вершины прохода, он уже полз на четвереньках, вонзая пальцы в трещины скалы, прижимаясь к краям ущелья в поисках укрытия. Теперь он был среди облаков, отыскивая путь наощупь в непроницаемой вуали, освещенной сверху странным голубым светом далекого Сириуса. Он полз все дальше и дальше, полностью доверившись слепому инстинкту, ведущего его среди тумана и бури. Но что бы ни случилось, Моран не вернется. Что-то манило его, звало вперед, как звало в течение невообразимого числа веков множество других существ из иных миров. Наконец, путь пошел под уклон. По углублению, протоптанному в мягком сланце множеством ног в течение многих лет, бежал ледяной ручей. Вскоре Моран снова оказался ниже уровня облаков, ущелье расширилось и превратилось в каньон, рифленые стены которого стали громадной арфой и на ней играли печальные песни ветры. Моран не знал, насколько отдалился от долины ловчих и их чудовищного живого идола-жабы. Но об этом он и не думал. Там, впереди, уже близко — что-то было.
ВПЕРЕДИ В УЩЕЛЬЕ появился естественный сводчатый проход. Он образовал шлюз, где выл встречный ветер, окно, выходящее в пустоту, откуда струились потоки фиолетового света. Борясь с бурей, где каждый шаг давался с трудом, Моран прошел этот шлюз и осмотрелся. Внизу лежала другая долина, вырезанная яростными ветрами в разноцветном песчанике. Странные красные и оранжевые столбы поднимались с каменистой, бесплодной почвы, черные разрезы высохших русел ручьев образовывали на нем замысловатый рисунок. Дамбы их вулканических пород образовывали здесь безумный лабиринт, напоминающий рухнувшие крепостные валы циклопического города. Города ветров. Но Моран не замечал странной красоты этого искусственного сада. Не видел он и черных точек, лежащих у основания скал. Он смотрел дальше, в Черную Дыру Танталуса, — и на то, что породило ее. Напротив него вырезанные ветрами минареты стояли по бокам дороги из фиолетового кварца, которая образовывала медленно поднимающийся скат через дно долины. Восточный конец долины упирался в утес из черного обсидиана, расколотый на несметное количество заостренных сегментов потрясающими силами, которые подняли его из глубин планеты. А у его подножия зияла пропасть. Между обсидиановой стеной и ближайшим выступом скалы было, должно быть, миль десять. И оттуда лился поток фиолетового света, бьющий бесконечными сияющими копьями в и без того уже разбитый обсидиановый утес. А наверху облака кружились в могучем водовороте Черной Дыры, через которую космические силы потока могли спокойно засосать в пропасть целый корабль. Туда и вела аметистовая дорога, и конец ее поднимался осью из прозрачного кристалла, шестигранной, с тупым концом, футов в тридцать длиной, через которую и бил с ослепляющей яркостью свет из самого сердца планеты. Это был гигантский кристалл из чистого, прозрачного кварца, у основания которого виднелась полость, пузырь, с черной точкой внутри... точкой, которая и являлась кем-то... Путь вел вниз, через лабиринт скал с острыми шпилями. После первого же поворота пропасть скрылась из виду. И тогда Моран увидел обитателей здешних пещер. Вероятно, их было особей тридцать, разных рас, с десятков различных миров. Были тут синекожие из местных, вонючих джунглей Танталуса, и карлики с кожаными животами из красных марсианских пустынь. Был трехглазый, шестирукий дрогас из двойного мира Альфы Центавра и осьминогорукие ящерицы, населявшие последнюю из шести планет, вращавшихся вокруг Сириуса. Была крошечная фигурка мюрата, одно крыло которого было сожжено лучом бластера. А также были люди с Земли, старые и молодые, низкие и высокие!.. Они стояли на склоне перед пещерами, изможденные, молчаливые, и строго глядели на Морана. Моран подтянул пояс, на котором должен висеть пистолет, и расправил обнаженные плечи. Никто не выглядел счастливым при виде новичка. Вероятно, здесь было недостаточно еды, а он был лишним ртом, который сократит их порции. Ладно... они уже убили бы его, если бы захотели! Когда Моран спустился со скал, они разомкнули ряды, пропуская его. Проходя между ними, Моран чувствовал колкие взгляды в спину, но никто даже не шелохнулся, чтобы притронуться к нему. У входа в самую большую пещеру Моран развернулся и, скрестив руки, прислонился спиной к самому большому упавшему каменному блоку. — Ну, ладно, — сказал он. — Давайте поговорим.
ВПЕРЕД ВЫШЕЛ один, негр с мелкими чертами лица и шелковистыми волосами, показывающими, что в нем было немного венерианской крови. — Ты здоровяк, — сказал он без всяких эмоций, — и, вероятно, считаешь себя очень сильным. Если у тебя появятся мысли о том, кто здесь должен верховодить, то я, на твоем месте, не стал бы пытаться провести их в жизнь. Усмешка появилась на бронзовом лице Морана. Слышал он уже такие разговорчики. — Вполне возможно, — кивнул он. — И что, господа, вы сделали бы тогда? К негру подошли еще трое. Один был марсианином с широченными плечами и по-обезьяньи свисающими руками. Двое других были людьми, мужчинами ростом с Морана, а то и выше. — У нас здесь существуют законы, — прошипел марсианин, — и есть средства проводить их в жизнь. Мы, четверо, присматриваем за этим. Ты будешь есть, когда мы скажем и что скажем. Будешь спать, где мы укажем, и делать, все, что мы велим. Таков закон, и ты должен повиноваться ему. — Вот как? — Моран сунул большие пальцы за пояс и принялся раскачиваться с носков на пятки и обратно. — Значит, вы делите все излишки на четверых. — Он повел пристальным взглядам по угрюмым лицам толпы и снова уставился на четверых, стоявших напротив него. — А как вам мысль о том, что теперь их можно делить на пятерых? Ответил более высокий из двух белых землян. У него на щеке был шрам от ножа, а одно ухо наполовину сожжено бластером. — Парень, ты здесь новичок, — усмехнулся он. — На твоих костях еще есть мясо, в жилах еще течет кровь. Мы примем тебя в свою компанию, когда сами решим это вместе с боссом. А пока что делай то, что тебе скажут, а то мы порежем тебя на ремешки. Моран оскорбляюще усмехнулся ему прямо в лицо. — Ну, ну, — проговорил он. — Неужели люди теперь ведут себя неспортивно? Вы четверо против одного, вы и в придачу ваши хмурые дружки. Тьфу! — Моран демонстративно плюнул себе под ноги. —Ну, давайте, все четверо! Да я согну вас в бараний рог голыми руками и завяжу узлом! Я сделаю всех четверых, и ваших дружков заодно, и покажу вам, кто теперь станет здесь устанавливать законы! Покажите же мне вашего трусливо прячущегося босса, и, клянусь всеми святыми, я... — И что ты сделаешь? У входа в пещеру появился человек, старик с седыми волосами и бородой, ростом выше Морана. На нем были шорты и короткая кожаная куртка, а рука сжимала эфес внушительно выглядевшего двуручного меча. Моран повернулся к нему лицом. Это был человек иного вида, человек, с которым Моран мог биться на равных. — Значит, ты здесь босс? — усмехнулся он. — Но твои лучшие года уже пролетели. Скорее всего, было не так уж сложно подчинить эту толпу оборванцев. — Ты так думаешь? Глаза старика странно блеснули. Взгляд у него был острый, из-под белоснежных бровей глаза буквально впивались в лицо Морана. И когда старик ответил, в его голосе прозвучала сталь. — Наверное, у тебя есть имя? Как ты звался в кругу друзей? — Друзей? — фыркнул Моран. — Да ты еще слабее, чем эти мальчики. Ты должен быть иным, чтобы управлять этой сворой тюремных крыс, которые понятия не имеют о накрахмаленных воротничках. Имя мое не секрет, и друзья, и враги зовут меня одинаково — Моран. — Дэнни! Мой мальчик! — Палаш выпал из его руки, лязгнув о камни. — Дэнни Моран... ты что, забыл своего отца? — В глазах старика стояли слезы, он протянул к Морану руки. Моран схватил его за плечи, усмешка стала еще шире. — Меня зовут Пэдди Моран, — сказал он, — а не Дэнни. Патрик, Теренс Алоизиус Моран — таково мое полное имя, и оно отлично известно отсюда и до Капеллы, а, может, и дальше. Дэнни Моран был моим отцом, Господи, упокой его душу, но он слишком уж предался возлияниям и погиб на Плутоне в одиночестве, из-за навигационной ошибки. Может ли быть так, что ты, старый трезвенник-конокрад, волдырь на теле Космоса, старый бродяга и подонок, и есть мой уважаемый дедушка? Но еще не закончив вопрос, Моран уже понял, что так оно и есть. Там, под белой бородой, скрывалось лицо Морана, и глаза старика были глазами Морана, и мышцы Морана вздувались по его руками, держащими за плечи старика, которому было не меньше восьмидесяти лет, а то и больше. Тридцать лет назад Майкл Моран канул в черную межзвездную пропасть и исчез, как космическая пылинка. Тридцать лет назад Патрик Моран сверкнул перед родными, как вспышка, и помчался исследовать симпатичных девчонок Дублина. Он слышал байки о непьющем гиганте с всегда готовыми к драчке кулаками и острым языком, в бумажнике у которого был сертификат капитана межзвездного флота, а на широких плечах золотые звездолеты, но тот давно исчез где-то в космической пустоте. Старый Майкл Моран был легендой у космических волков, а другой Моран имел все шансы стать тем же.
НА ЛИЦЕ СТАРИКА появилась усмешка. Его старческий кулак ударил Морана в грудь с силой, которая сбила бы с ног вола. Рукой он обвил Морана за плечо и развернул лицом к своим людям, глядящим на эту картину. — Вот, поглядите на Морана, вы, ублюдки! — взревел старик. — Это кровь от моей крови и кость от моей кости! Да он побьет сразу пятерых из вас со связанными руками и вылакав кварту ликера, но Богом клянусь, если он вздумает посягнуть на мою власть, я сам сдеру с него шкуру! Загар, Мозес — идите сюда. Вы волки, но теперь появился волчара получше любого из вас, и если потребуется, вы испробуете его клыки, как в свое время испробовали мои! Да, он новичок, но он — Моран, мы зажарим в его честь упитанного тельца, и черт с ним, что будет завтра! Лицо марсианина помрачнело еще больше. — Порции и так теперь слишком маленькие, — прошипел он. — А еще десять дней до того, как мы получим еще. По какому праву ты нарушаешь закон ради новичка? Моран почувствовал, как напрягся стоящий рядом старик. Он поставил одну ногу на меч, так что тот лязгнул о камни. — Закон создал я, — спокойно сказал старик. — И создам новый, если будет такая нужда. Но, может, вы хотите вершить над ним суд? Загар опустил глаза. — У тебя меч, — пробормотал он. — Да, у меня меч. Старик поднял меч и выпрямился, стискивая обеими руками его длинную рукоять. Меч был выкован из странной серой стали, отливающий голубым на режущих кромках, и шириной с человеческое бедро. — Я своими руками сделал его из упавшей звезды, и вы прекрасно знаете, что я умею им пользоваться. Или кто-то из вас считает, что мне стало тяжело махать им? — Закон провозгласил ты сам, а не мы, — сказал негр Мозес. — Ты подогнал его под себя, но теперь хочешь нарушить, чтобы закатить пирушку для человека, который пока что вообще не нуждается в еде. Ты выдаешь нам порции, на которых сдохла бы и собака. Ты держишь нас слабыми и больными, чтобы мог помыкать нами своими громкими речами и большим мечом. Нас тут тридцать голодных человек, а ты хочешь вылакать наше пойло! — И что ты сделаешь? Моран почувствовал, как старик подтолкнул его коленом, отодвигая назад. — Мы с голыми руками, а у тебя есть меч. Ладно. Ты сам спросил, не сомневаемся ли мы в том, что ты еще в силах махать им. Ну, а ты в силах? Негр был быстр, как пружина, но старик оказался еще быстрее. Большое лезвие сверкнуло голубой дугой. Мозес был брошен наземь с разрубленной грудиной. Но прежде, чем старик успел освободить меч, на него бросился марсианин. Глаза старика сверкнули яростью битвы. Он схватил приземистого марсианина обеими руками, поднял над головой, раскрутил и швырнул в толпу. Рядом с ним Моран уже бился с тем дружком Загара, что был покрупнее. Под его ударами хрустнули ребра противника, ярко-красная кровь хлынула из его рта. Моран перешагнул через его рухнувшее тело и встретил атаку обезумевшей стаи. На них явно сказались месяцы голодовки. С кровожадным ликованием Моран разбивал им лица, ломал руки, пока толпа не захлестнула его. Он вдавил большие пальцы в горло рычащего синекожего, еще более уродливого, чем старый шаман валлагаш. Затем поднырнул под шесть молотящих воздух рук центаврианина и стал заламывать за спину его чешуйчатый, трехглазый череп, пока не сломал ему бычью шею. Затем вокруг горла Морана обвилось и принялось душить щупальце толщиной с руку, а когда Моран поднял руки, чтобы оборвать его, другое щупальце обхватило ему запястья. Перед глазами стал сгущаться кровавый туман. Легкие горели от недостатка воздуха. А затем где-то рядом лязгнула сталь, щупальца обмякли, и Моран упал на колени. Он услышал ревущий поблизости голос. Туман в глазах рассеялся, и Моран увидел старика с красным от крови мечом, стоящего над разрубленным телом человека-ящерицы и ревущим толпе: — Ну, идите сюда! Покажите, из чего вы сделаны! Нас здесь всего лишь двое, а я уже старик! Вы спрашивали, в силах ли я еще махать мечом? Могу ли я защитить установленный мною же закон? Крысы вы, вот и все! Пищащие крысы! Вы требуете еды? Так вот вам падаль! Можете набить себе животы, заползти в свои крысиные норы и мечтать о том дне, когда сумеете свалить с ног Майкла Морана! Или вы хотите пойти к ней и сполна получить все, что она вам даст? Все испуганно стояли перед ним. Шестеро были уже мертвы, а Загар лежал, корчась со сломанным хребтом. Все отступили, когда старик шагнул к мучившемуся марсианину. — Вам всем известен закон, — тихо сказал он. — Ты заслужил смерть, и у тебя есть лишь выбор, от чего умереть — от меча или от нее? Моран увидел черную ненависть в глазах Загара. Коричневое его лицо скривилось в дикой усмешке. — Я хочу, чтобы было по закону, — прошипел марсианин. — Отдай меня ей\ После его ответа наступила мертвая тишина. Облокотившись на меч, старик глядел в заполненные ненавистью глаза. Затем встряхнулся, точно огромный пудель. — Возьми его, Пэдди Моран, — велел он. — Теперь ты с нами надолго и все равно, рано или поздно, узнаешь все. А сейчас иди за мной и помни, что семья мы или нет, но босс — я! Вскинув на плечо окровавленный меч, как винтовку, старик пошел вниз по склону к пещерам. Подняв Загара, Моран последовал за ним. У него возникло острое желание выдавить жизнь из тела этого карлика и зашвырнуть его в скалы, но его остановил шепот марсианина: — Я требую все по закону!
СЛЕДУЯ ДОРОГОЙ, которую старый Майкл явно отлично знал, они прошли по лабиринту, созданному ветрами из скал, пробиваясь среди завывающих порывов, неожиданно ударяющих с любой стороны. Потом они вышли к небольшому ручью, простой струйке ледяной воды, текущей по канаве, пробитой в мягком камне, и остановились смыть кровь с лиц, тел и двуручного меча. Наконец, через проход в скалах, Моран увидел высившуюся впереди аметистовую дамбу, вершина которой на пятьдесят футов высилась над скалистым дном ущелья. Крутой путь к вершине ее загромождали разбитые каменные блоки, и они пробирались среди них, пока не очутились на пустой вершине этой плотины, которая тянулась на восток, как большая, дымная фиолетовая дорога. Здесь, на открытом месте, они полностью вкусили силу ветра. Плотина была очень гладкой, и Моран изо всех сил старался не упустить опору под ногами, когда следовал за стариком по ее вершине к пропасти. Он попытался что-то сказать, но открытый рот тут же забил ветер. Тогда Моран наклонил плечи над потерявшим сознание марсианином и упрямо шел дальше. Прямая, как стрела, фиолетовая дорога разделяла долину на две части. Пока они шли, борясь с ветром, впереди маячил гигантский сияющий кристалл, а за ним еще более яркое сияние пропасти, которое становилось все более ослепительным, пока они не были вынуждены прикрыть глаза. Внезапный порыв ветра развернул Морана и бросил на колени, но он поднялся и продолжал упорно шагать. Старик шел, покачивая на руках меч, точно ребенка, склонив свою седую голову. Моран чувствовал, что свет жжет его кожу, буквально вгрызается в нее. Он вырывался из скалы под ногами и бил во все стороны, так что Морану казалось, что он идет по полосе фиолетового льда, протянувшейся над пропастью. Старик остановился. Плотина стала совсем узкой, всего восемь футов в ширину, и вой ветра утих настолько, что Моран уже смог услышать его голос: — Положи его там, у подножия. Моран сделал вперед шаг, два, три и положил тело марсианина у подножия хрустального вала. Затем шагнул назад и осмотрелся. И увидел, что сюда плывет она. Она была женщиной, высокой, выше большинства людей, и очень стройной. Ее волосы красным водопадом спадали по нагим белым плечам, окутывая все тело завесой шелковистого пламени. Руки были прижаты к телу и, казалось, светился каждый розовый ноготок. Голова чуть опущена, красные губы приоткрыты. Глаза закрыты, а тени длинных темных ресниц лежали на щеках, нежных, как белый бархат. Она плыла в пустоте, в полости кварца, точно в овальной шкатулке, заполненной фиолетовым сиянием, окружавшим ее ореолом. Сияние из пропасти, казалось, как-то собралось, свернулось, сжалось в неосязаемую среду, в которой плыла она, прижав друг к другу маленькие ножки и всеми десятью пальчиками ступая по пустоте. Это была женщина, о которой мечтали все мужчины с начала времен, и Моран почувствовал, как горячая лава желания покатилась по его жилам, и вся дикая ярость любви собралась в вырвавшемся у него мощном крике. Рука деда легла на его плечо, но Моран сбросил ее. Негнущимися ногами, как робот, пошел он вперед. И услышал безумное, ликующее кудахтанье марсианина. И увидел, как открылись ее зеленые глаза и глянули на него сверху вниз. В мире исчезло все, кроме ее любви и сияния. В мире исчезло все, кроме ее полураскрытых алых губ и теплой нежности пламенных волос. Душу Морана залило сияние ее глаз цвета морской волны, зовущих, вытягивающих из него жизнь, чтобы смешать ее со всеобщей жизнью Нирваны, доселе неизвестной человеку.
В МИРЕ, ГДЕ трава металась всполохами изумрудного пламени, где деревья склонялись, отягощенные жемчугом плодов и проливались потоками жидкого сапфира, бродил он рядом с ней под кипящими фиолетовыми небесами и пил из серебряной чаши, какую она подносила ему, чувствуя, как пламя бежит по его жилам, когда он опускался в объятиях с нею в глубины фиолетового тумана, из которого она черпала бессмертие свое... и его. В мире, где нежный, ароматный бриз срывал морскую пену с нефритовых яблок, и медлительные волны набегали на коралловый песок, лежал он, полный сновидений, под серебристой луной и темно-фиолетовым небом, усеянным ромбами звезд. В полутьме, образованной покрытыми пленкой ветвями гигантских папоротников, возлежал он на упругих мхах и играл в любовь с девами, приходящими к нему из пульсирующей темноты и из серебряных лунных лучей, они насмешливо звали его, соблазняли его на холмах и в долине вплоть до самых серых, холодных лучей рассвета, а он натыкался на них среди просыпающихся орхидей и смотрел, как они сливаются и объединяются в божественную Ее. Плоть от плоти ее, он висел в пустоте над Вселенной и видел под своими ногами яркие облака, видел, как он ступает по остриям туманного света, и бежит в непроницаемую космическую тьму, одновременно находясь в объятиях ее тонких теплых рук, купаясь в пламени ее волос, вкушая сладостный напиток ее темно-красных губ — пока во всей Вечности не остались они вдвоем, только они, утоляющие голос любовным пиршеством, они, мужчина и женщина, пара и нечто единое, до скончания времен. Душа в душу, плавали они там, где горели огоньки светящихся пятнышек, откуда-то приплывали и крутились вокруг него, как ароматный дымок. Он поймал один такой огонек, зажал между большим и указательным пальцами, полюбовался им и понял, что это Вселенная Вселенных, бесконечно маленьких, бесконечно далеких, где время жизни всех миров длится лишь один удар его пульса. И одновременно он жил в том микромире, как жил в пламени ее волос, как жил в ней самой, ловя зеленое обещание ее полуприкрытых глаз, сплетая медную паутину ее волос, и опускаясь все ниже и ниже в беспредельную тьму, где светились лишь два огонька ее глаз, пристальных, глядящих на него из небытия. А затем ее нежная рука взяла его за пальцы и повлекла туда, где была лишь она и ее красота, красота, как живая вещь, как дыхание, а он был лишь голодом, страстно желающим хотя бы атом ее существа, он был в ней, глядел ее глазами на мир безумных, искаженных форм, заполнявших его страхом и ненавистью, ненавистью, которая вдруг переполнила его, ослепив гневом, затмившим все, кроме улыбки на ее мягких губах и в полуприкрытых глазах, ненавистью, разорвавшей его на две части, где одна часть сражалась и убивала, а другая лишь смотрела на это. Он увидел того, кто вырвал громадный меч из рук старика и ударом сбил того на землю. Он видел, как один с яростью берсеркера налетел на целую толпу, врубаясь в нее, как дровосек в дерево, скашивая их, точно стальным цепом, управляя ими, как стадом овец. И он почувствовал злую радость, вскипевшую в ней при виде смерти, висевшей в воздухе, и смерть заиграла в ее глазах, и ему показалось, что это он, бывший в ней, рубил и убивал. Это он сам стоял на фиолетовой дороге с двуручным мечом в окровавленных руках, и лицо его было покрыто кровью убитых людей. А сзади, где плавала в своей хрустальной гробнице женщина-ведьма, он слышал хриплое, мстительное кудахтанье марсианина Загара. Все жажда была высосана из его тела пристальным взглядом ведьмы — жажда мужчиной женщины, жаждой землянина золота и кровавая жажда мужчины войны и смертей. Вся жажда исчезла, и Моран стоял, холодный, опустошенный, глядя на старика, своего деда, лежавшего без сознания на краю пропасти. Потом он увидел марсианина, корчившегося от боли у основания хрусталя. И снова увидел женщину, плавающую в тумане, и темное Зло, сверкающее в ее зеленых глазах. Окровавленный меч взлетел стальной дугой и ударил в поверхность хрусталя. Он бил снова и снова, и весь мир заполнился звоном металла о закаленный хрусталь. Стены полости, внутри которой плавала она, были прочны, но после третьего удара не выдержали и пролились дождем прозрачных ледяных игл. Моран снова поднял меч, с которого все еще капала кровь, и... встретился с ее ясными зелеными глазами. Руки его медленно опустились, меч выпал из них и ударил его по ногам, чего Моран даже не заметил. Ее маленькие босые ноги изящно ступали среди острых осколков. Ее рыжие волосы стекали на круглые белые плечи, обнажая все очарование тела ведьмы, а две тонких руки тянулись к нему и манили к себе.
Морану показалось, что ледяной ветер пронесся в его груди, когда он тронул эти руки. Непонимающими глазами он смотрел на длинные белые рубцы, появившиеся там, где прикоснулись ее тонкие пальчики. Теперь ее руки лежали на его руках и вытягивали их силу, ее красные губы тянулись к его губам, и между острыми белыми зубками высовывался влажный язычок. Запах шел от ее тела, острый, пьянящий аромат, затуманивший ему голову и спутавший мысли. Моран чувствовал, как ее тело прижалось к нему, и от него катилась ледяная волна, замораживая все, лишь в самой глубине его души горело негасимое ядро неукротимого огня. Глаза ее были прикрыты, но начали медленно открываться, и Моран утонул в них, безнадежно утонул в их зеленой, бездонной глубине. А потом что-то взорвалось в нем. Атом белого огня вспыхнул в его голове, обжигая и очищая. Моран взглянул в стальные глаза своего деда через бескровное тело женщины-ведьмы, разрубленное пополам единственным ударом большого серого меча. Обеими руками он поднял это тело над головой, и оно оказалось легким, как шелуха тени и холода, как прикосновение Смерти. И он швырнул тело в море фиолетового пламени и увидел, как оно плывет, вращается, постепенно опускаясь, точно перышко, в пропасть. Затем яростный ветер ударил в него, и Моран распростерся на краю пропасти, цепляясь кончиками пальцев за острый, зубчатый край разбитой хрустальной гробницы. Дюйм за дюймом он пополз назад по аметистовой ленте, туда, где он мог попытаться найти убежище среди скал. И там оказался его дед вместе с остальными — теми, кто был еще жив. Рука старика железной хваткой стиснула его руку. — Ты сделал это, мой мальчик! Ты сделал то, что все мы безуспешно пытались сделать с тех пор, как попали в этот ад! Ты освободил и уничтожил ее, а вместе с ней и ее адскую силу. Теперь нам осталось разобраться только с ловчими, но когда больше нет ее, я думаю, это будет возможно. Моран весь дрожал. Если бы не сильная рука старика и не его властные глаза, то ее полные алые губы выпили бы его до дна. И он даже не смел предполагать, что было бы потом. Чем же она была — она, с телом женщины, очарованием женщины, теперь высохшая и бескровная, как сухая змеиная кожа? Что за сверхъестественная сила поддерживала в ней жизнь в хрустальной гробнице, и даже потом, когда она вышла наружу? Какова была бы расплата за ее прощальный поцелуй? Расплата или награда? — Расскажи мне об этом, — хрипло сказал Моран. — Чем была она? — Она была ключом ко всему, — ответил старик. — И на это есть причина. Они были очень умны, эти древние ловчие, которые построили этот город и поместили ее здесь. Они знали, что делали, но теперь, — он высокомерно сплюнул, — теперь они совсем деградировали, одичали, и то, что делают сейчас, делают лишь по привычке, потому, что это делали их отцы и отцы их отцов, а у самих нынешних ловчих мозгов не осталось ни пинты. Они просто делали то, что и всегда. Может, они считали ее богиней, если у этих тварей вообще могла быть богиня. Но, так или иначе, все обстояло так, что всякий раз, когда Сириус светил прямо в Серную Дыру, они приносили пищу и оставляли ее перед хрустальной гробницей. Этим мы здесь и жили, и жили люди до нас, Бог знает, сколько времени. Она же никогда не прикасалась к еде — это было не для нее. Мы были пищей, которой она жаждала! Я не знаю, где они взяли ее, те древние ловчие. Может, нашли здесь, а может, она прилетела с другой звезды или даже из иной Вселенной, но они заперли ее в хрустальную гробницу, чтобы не дать добраться до них самих. Она уничтожила бы их всех. Она не проводила никаких различий. Она забирала всех, до кого могла дотянуться. И, возможно, именно ты знаешь, почему они умирали с улыбкой на губах. Таков был выбор, который мы тут предоставляли нарушителям закона — быструю смерть от меча или неизвестную судьбу от ее рук! Некоторые выбирали ее... Я думаю, именно для этого и была посажена жаба. Ей были нужны сильные мужчины, крупные мужчины, мужчины с мозгами, которые могли бороться, чтобы она играла с ними, как с рыбой, прежде чем вытянуть из них жизнь. Ловчие приносили то, что могли поймать, и те, кто сумел пройти мимо жабы, годились для нее. Чтобы обмануть жабу, нужен быстрый ум и сильное тело, так что она получала лучшее из имеющегося. — Но почему вы оставались здесь? — спросил Моран. — Должен же отсюда быть какой-то другой выход! — Черт побери, мы пробовали все, — воскликнул какой-то, весь в шрамах, метис с одной из земных колоний. — Отсюда нет пути, кроме того, каким мы попали сюда, но там жаба и ловчие. А теперь, когда мертва она, ловчие перестанут носить сюда еду. Так что убить ее было самой большой глупостью! Моран прищурился. — Готовы ли вы рискнуть с ловчими, если я разберусь с жабой? — спросил он. Все пустыми глазами уставились на него. — Ловчие громадные, но глупые, — продолжал он. — Некоторые из нас сумеют пройти мимо них. Но хватит ли у вас мужества попытаться? Они выходили вперед, один за другим, пока все не столпились вокруг него. — Ладно, — сказал он им, — у вас есть шкуры — сделайте мне две веревки, крепкие и длинные, какие только сумеете. А мы с дедом проделаем все остальное.
БЫЛА УЖЕ ночь, когда они пересекли вершину подъема и, крадучись, стали спускаться по ущелью — десяток мужчин, вооруженных лишь камнями, кремниевыми ножами и голыми руками. Впереди шел Моран, настороженно глядя по сторонам и чутко прислушиваясь, чтобы вовремя заметить малейшие признаки опасности, а рядом с ним шагал старик, покачивая и баюкая свой любимый меч. Вскоре после рассвета Моран отдал приказ. Они крепко привязали его тело веревками и закрепили концы на выступах утеса. Моран медленно подошел к краю ямы. Жаба ждала. Потом неторопливо начала подниматься ее плоская голова, мигнули золотистые глаза, и из ее раздувшегося горла вырвались гипнотические трели. От ужаса ледяной пот покатился по телу Морана. А что, если веревки не выдержат? Он был на привязи и зачарованно уставился на отвратительную жабью морду, появившуюся над краем ямы. Стиснув зубы, Моран взмахнул руками. Трели тут же смолкли, мышцы гигантской жабы напряглись. Моран с криком бросился назад. За ним мгновенно метнулся бледный язык. Моран ощутил, как его обволокла липкая масса, почувствовал, как кожаные веревки впились в тело, когда его попытались сдернуть с края ямы. Он задыхался, хрипел, в легких совсем не осталось воздуха. Затем он услышал стук шагов по камням, это к нему бежал старый Майкл. Раздался лязг стали о камень, и к его ногам упал отрубленный язык. Второй удар перерезал веревки, и они оба прыгнули в яму, оказавшись прямо на широком черепе жабы. Перехватив у старика меч, Моран высоко поднял его над головой и ударил изо всех сил. Кровь и мозги брызнули из пробоины в черепе чудовища, в предсмертных судорогах жаба сбросила их с себя. Затем все стихло. Два новоявленных Ионы взобрались по колоссальной туше мертвой жабы и выбрались из ямы с другой стороны. За ними уже спешила вся их команда. И тут проснулись ловчие. В рассветных лучах Моран увидел, как их неуклюжие фигуры бредут меж холмами, перекликаясь странными, мурлыкающими звуками. Он увидел глаза наследников некогда великой расы, светящиеся во тьме, как золотистые луны, услышал, как топочут они, взбираясь вверх по гигантской лестнице. Моран взглянул на деда. Старик стоял, прочно уперев ноги в каменистую землю, его белые волосы развевались на ветру. Позади стояли десять человек с мрачными лицами, вооруженные камнями, ножами и дубинами, готовые умереть в битве с нечеловеческими гигантами величиной раз в тридцать больше них. Они могли бы еще убежать в пустынном городе, прячась в обломках разрушенных зданий. Но здесь, на узком уступе, они не имели такой возможности. Даже двуручный меч ничего бы не смог сделать с телами гигантов. Моран осторожно взял старика за руку. — Отдай мне меч, — сказал он. — Ты достаточно поразвлекся. Позволь теперь Пэдди Морану оказать подобающий прием этим тварям. Покачивая меч в руках, точно младенца, как делал его дед, Моран стоял, глядя, как приближаются чудовища. Их головы уже нависали над ним, они были почти в пределах досягаемости. Моран бросил через плечо: — Ждите... А затем бегите у них между ног. Они будут немного заняты, и, возможно, вам удастся убежать. Опустив меч вниз, он приготовился к первому бесполезному удару. И тут что-то черное с воплем появилось в его поле зрения. Большие, широкие крылья... и длинные, ослепительные копья боевых лучей, летящие струями белого огня. Это сотнями и тысячами падали с облаков мюраты. Изумленные ловчие столпились на лестнице, подняв вверх свои уродливые головы, и тут они попали под обстрел. В панике они ринулись бежать вниз по лестнице и потом по разрушенному городу, но бесполезным было это бегство, их уже взяли в клещи и им на головы падал настоящий ливень ослепительных лучей и острых копий. Пятеро ловчих упали мертвыми, другие, шатаясь и хромая, пытались сбежать, но тоже падали один за другим и оставались неподвижно лежать на мертвых камнях. Потом от крылатой орды отделилась маленькая фигурка и подлетела к замершим людям. Она ловко затормозила и приземлилась у самых ног Морана. — Поздравляю тебя, о, человек! — прокаркала она. — Шаг сдержал свое слово. Жизнь за жизнь — таков закон. Это действительно был мюрат Шаг, и он показал им путь через горы перед тем, как вернуться и закончить резню, начатую его крылатыми легионами. С незапамятных времен ловчие и мюраты враждовали друг с другом, и много родичей Шага пошли на прокорм гигантской жабе в яме ловчих. И никто из них прежде не сумел сбежать, чтобы привести всю расу в скрытую цитадель гигантов. И только Шаг спасся при помощи Морана и сумел воздать ловчим по заслугам.
Trouble on Tantalus, (Astounding Science jFiction, 1941 № 2) Пер. с англ. Андрей Бурцев.
Пещера
Длиной пещера была менее сотни футов. Вход ее находился у подножия известнякового гребня, который торчал из пустыни, точно гигантская овальная пластина. Вход был овальным, похожим на нишу, выбитую в мягком камне ветром и песком. От хода в глубину гребня шел туннель с гладкими стенами. А, пройдя футов двадцать, он резко сворачивал вправо, а еще через несколько футов — влево, словно пытался лечь на прежний курс. Дальше он расширялся и становился высотой не менее четырех футов. Это и была основная камера пещеры. Большое помещение, как и вся пещера, было когда-то давно выщелочено из известняка проточной водой. Вода размывала менее стойкие жилы в скале, низкий потолок упирался в более твердый слой. Пол был ровный, в некоторых местах отполированный водой, а в других покрыт прекрасной желтой глиной. Чуть дальше середины помещение превращалось в своего рода перевернутую воронку, где даже высокий человек мог встать во весь рост, этакий конический дымоход, быстро сужавшийся, так что дальше в него могла пройти лишь человеческая рука. Дальше дно пещеры шло вниз, стены сближались, и появлялась некая терраса маленького водопада. За дымоходом потолок внезапно спускался к самому полу, оставляя расщелину в пару десятков сантиметров. Худой человек, вероятно, мог бы пролезть там, лежа плашмя на полу и извиваясь, точно змея. Проползя примерно, три своих роста, человек мог бы встать на колени или с трудом принять сидячее положение, упершись спиной в стену, которой заканчивалась пещера, а голову и плечи просунуть в щель, которую образовывали сужавшиеся наверху стены. Эта щель проходила под самой высокой частью гребня и тянулась куда-то в темноту, вверх и в обе стороны. Должно быть, здесь когда-то текла вода, так как твердые силиконовые слои выделялись на стенах загадочным барельефом. Но теперь даже воздух тут был неподвижен. Итак, двадцать футов по извилистому проходу, по шесть-восемь футов на каждый изгиб, еще тридцать до дымохода и пятнадцать-двадцать до задней стены. Это была небольшая пещера. А также очень старая. Известняк, из которого состоял гребень, был, вероятно, самой древней скалой на поверхности этого маленького древнего мира. Сформировался он глубоко в воде в те времена, когда на том месте, где сейчас была лишь пустыня, расстилались моря. В морях была жизнь, ветер или вода растирали в мягкую известь получавшиеся из здешних существ окаменелости. Были здесь крошечные существа с блестящими, черными, рифлеными панцирями самых фантастических форм, с большими глазами и тонкими, длиной в руку, щупальцами. Росли здесь также морские растения, и в известняке и по сей день можно было встретить иногда тускло-фиолетовые останки таких существ, как панцирные рыбы с тупыми головами. Они жили, роились и размножались в здешних мелких морях еще в те времена, когда Земля была всего лишь безжизненным шаром медленно остывающего огненного желе. Сама пещера тоже была очень древней. Ее проделала проточная вода, и на это ушло много времени, но в то время в постепенно умирающем мире было еще много воды. Вода, насыщенная кислотой из почвы черным перегноем травяного покрова, просачивалась вниз через сеть трещин, пересекавших плоское ложе известняковой кровати, съедала мягкий камень, превращая трещинки в широкие трещины, а те — в высокие камеры. Вода текла по твердым слоям, проникала сквозь более мягкие, и, в конечном итоге, вырывалась, наконец, на волю у основания мшистого холма и текла дальше по камням, чтобы впасть в ручей, реку или море. Миллионы лет прошли с тех пор, как на Марсе были реки и моря. Под землей все меняется гораздо медленней. После того, как пещера погибла — когда сменил русло или высох продолжавший расширять ее источник воды, — она могла оставаться без изменений в течение многих веков. Человек мог наступить на глину ее пола и уйти, а потом прийти другой — через сто, тысячу, десять тысяч лет, — и обнаружить, что все тут осталось так, словно было сделано вчера. Человек мог что-нибудь написать на потолке дымом факела, и, если в пещере еще оставался чуток жизни и влаги, то, что написал, будет постепенно покрываться пленкой прозрачного камня и сохранится навсегда. Вода могла бы вернуться и смыть то, что было написано, или покрыть надпись слизью. Но если пещера умерла — если вода перестала течь и стены с потолком оставались сухими, — тут мало что изменится. Большая часть планеты была пустыней уже много миллионов лет. От входа в пещеру дюны и каменные гребни тянулись вдаль, как темно-красные волны, остающиеся на пляже после того, как уходит волна. Но пустыня была покрыта не песком, а пылью: красной, железистой, земляной пылью, веками дробящаяся от трения частицы о частицу. Эта пыль постепенно забивалась во вход и струилась дальше в пещеру. Первый двадцатифутовый проход она устлала словно полосой из красного бархата, и немного задуло за угол в более короткий проход. Только самый тонкий порошок, почти невесомый, мог висеть в неподвижном воздухе достаточно долго, чтобы преодолеть второй изгиб и проникнуть в большое помещение, покрыв все горизонтальные плоскости пещеры тонким, ржавым покрывалом. И даже в черноте самой глубины пещеры, где воздух был миллионы лет неподвижен, лежала на желтой глине мягкая, красная пыль. Пещера была очень древняя. В ней находили убежище животные. На сухой глине у стен остались следы, сделанные прежде, чем глина высохла. Когда ходили животные, тут еще не было никакой пыли. Зато было много стеблей и листьев каких-то растений, забившихся в трещины в камнях. Были кучки останков, в основном, хитиновые панцири существ, напоминающих насекомых, и с трудом перевариваемая целлюлоза некоторых растений. Под дымоходом потолок был черен от копоти, здесь лежали кусочки древесного угля и обломки костей, смешанные с пылью на полу. Местами глина была здесь выкопана и унесена, чтобы дать больше простора или сделать ровнее полку, куда можно поставить миску. Были и некоторые другие признаки, что это место когда-то являлось обитаемым. Грак добрался до пещеры чуть позже рассвета. Всю ночь он трудился, а когда поднялось солнце, увидел тень гребня, протянувшуюся длинной черной полосой по темно-красным дюнам, и направился к ним. Он бежал неутомимым широким шагом жителей пустыни, его скошенные подошвы погружались лишь чуть в мягкую пыль там, где человек его веса проваливался бы по лодыжки. Был грак молодым мужчиной, выше ростом, чем большинство его соплеменников, более толстый и мускулистый. Мех у него был густым и гладким, черным, как уголь, с ярко-коричневым рисунком. Разноцветные пятна на его щеках были яркими и свежими, а круглые черные глаза сияли, словно диски из отполированного угля. Он был охотником еще меньше одного сезона. Племя его являлось одной из мародерствующих банд, уходивших на лето в северные оазисы и совершающих набеги на низменность зимой, когда сухое плато становилось слишком холодным и пустынным даже для этого выносливого вида. Этот грак жил лучше, чем большинство, потому что еще почти не встречался с человеком. У грака был нож, который он сделал сам из восьмидюймовой полосы сплава меди с бериллом, которую захватил при первом набеге. Ручка ножа была костяная, с вырезанными на ней символами его родного клана, а отполированное лезвие остро заточено с обеих сторон. Это был самый прекрасный нож, который грак когда-либо видел у жителей пустыни, и ему уже несколько раз приходилось драться за него. Племена пустыни сохранили древние навыки работ по металлу, которые были давно утрачены живущими в лучших условиях обитателями зеленых равнин, а его племя, бегар , считалось лучшим среди кузнецов сухих земель. Нож он носил в складках короткой клетчатой юбки, сплетенной из кожи, которая являлась его единственной одеждой. Эту юбку ему выдал в родном клане Старый в тот день, когда он стал охотником, и мог больше не работать, как ребенок. Юбка была мягкая и гибкая от долгого пользования, а смазанная соком красного дерева, стала коричневой, почти черной, покрытой узорами почти так же, как его грудь. Грак знал, что черные узоры на нем были сделано кровью, потому что Старый являлся самым жестоким убийцей клана, а клетчатая юбка перешла к нему от еще более великого воина, когда Старый был юнцом. Сами рисунки, в которых скрывались тонкие полоски зек , давно потеряли свое значение, хотя, несомненно, являлись знаками больших достижений и гордости. В тени гребня было холодно, и длинный мех грака встал дыбом, обеспечивая дополнительную изоляцию. Он стал похож на большую черную сову, когда поднял голову и поворачивал ее, принюхиваясь к ветру клювообразным носом. У самого горизонта виднелась желто-коричневая полоска, которая расширялась по мере того, как восходило солнце. Еще ночью грак ощутил приближение бури, поскольку обладал странным чувством погоды, имевшимся у всей его расы, и был чувствителен ко всем тонким изменениям в атмосфере. Он сразу же направился в ближайший рукав зеленых земель, намереваясь потребовать гостеприимства в первой же встреченной деревушке, но полоса бури приближалась быстрее, чем он мог бежать. Так что гребень встретился ему своевременно. Приблизившись, грак узнал это место, хотя никогда не видел его, и никто из его племени уже много сезонов не посещал эту часть пустыни. Такие ориентиры являлись частью образования всех детей сухих земель, и, пока они не врезались в молодую память, грак не мог надеяться пройти испытания и завоевать право называться охотником. Так что он знал, что здесь должна быть пещера, и тихонько замурлыкал от удовольствия, заметив старинный символ, вырезанный в камне у ее входа. Обитатели пустыни давно позабыли искусство письменности, не нуждаясь в нем, но значение определенных знаков передавалось, как часть обязательных практических знаний. Это была пещера, которую знали и отметили собственные предки грака. Он изучил следы в пыли возле входа в пещеру. Он был не первым, кто искал здесь приют. Роговая оболочка открыла перистые мембраны его носа, улавливая слабые запахи, которые все еще висели в разреженном воздухе. И они подтвердили то, что подсказали глаза. Пещера была занята. Ветер быстро усиливался. Красные пылевые смерчики крутились перед надвигающейся пыльной стеной. Сделав знак мирных намерений, грак наклонился и вошел в пещеру. После второго изгиба прохода была темнота, проникнуть сквозь которую не могли даже его совиные глаза, привыкшие к ночам в пустыне. Однако, ему и не нужно было ничего видеть. Чувствительные осязательные органы, находившиеся под пятнами на щеках, уловили бесконечно малые колебания тихого воздуха и подсказали ему, где есть препятствия. Уши грака улавливали малейшие звуки. В нос ударила смесь ароматов — его собственный характерный запах, чужой и чуть заплесневелый запах самой пещеры и запахи других существ, с которыми граку предстояло делить пещеру. Грак определил их одно за другим. Здесь было четыре-пять маленьких пустынных существ, которые боялись его больше, чем он их. Была одна ящерица, которая при других обстоятельствах могла быть опасной, и все еще могла стать опасной, если нарушить ее покой. И был зек. Этот хищник был почти таким же большим и почти столь же умным, как и соплеменники грака. Его раса вела бесконечную войну с племенами людей зеленых земель, и редко посещала оазисы пустыни, но когда уж кто-то из них появлялся в пустыне, то становился самым страшным врагом жителей сухих земель. Зек крал их детей от походных костров и мог безнаказанно напасть даже на взрослого охотника. Его пятнистая шкура была высшим призом, который охотник мог принести в качестве доказательства своего мастерства. Для некоторых варварских племен севера это было не просто животное, это были Его представители. Внезапный порыв ветра, ударивший в спину из входа, подсказал граку , что буря уже пришла. Через несколько минут воздух снаружи станет непригодным для дыхания. Тихонько, чтобы не разбудить подозрения зверя, грак принялся бормотать ритуальную формулировку мира. Когда он начал, то стискивал пальцами рукоятку ножа, но постепенно, когда мурлыкающие слоги звучали в полной темноте, ноздри подсказали ему, что запах страха начал уменьшаться. В темноте заскребла по сухой глине когтистая лапа, и ударил мгновенный запах страха от мелких созданий, но зек не собирался нападать. Он был удовлетворен сохранением мира. Осторожно сделав пару шагов, грак нашел нишу в стене возле входа и сел там, прижав колени к пушистому животу и напрягая спину. Нож он положил на пол возле руки, чтобы можно было мгновенно схватить его в случае надобности. Какое-то время все его чувства были лихорадочно возбуждены, но постепенно напряжение спадало. Все они здесь были грекка — существа, объединенные в общей борьбе за жизнь против жестокой, безжалостной Природы. Они знали законы братства и будут поддерживать перемирие, пока не пройдет буря. Постепенно глаза его закрылись, и он погрузился в полудрему.
Харриган наткнулся на пещеру по чистой случайности. Он ничего не знал о Марсе и его пустынях, кроме того, что Компания сочла нужным вставить в свое руководство, а это было чертовски мало. Харриган был крупным, сильным мужчиной, привыкший к жизни в высокогорье, но и он был вынужден провести в куполе почти неделю, прежде чем его перевезли на восточный Сэбеус. Он выполнял то, что ему говорили, но не более того, и копил еженедельные получки, в ожидании одного бурного пиршества, и испытывал к туземцам-марсианам одно лишь презрение. Их называли грекка , и это было все, что Харриган знал и хотел знать о них. Ему они казались животными, да они и были животными, несмотря на то, что умели разговаривать, строить здания и пасли стада чудищ, которые являлись здесь крупным рогатым скотом. Черт побери, говорить умеют и попугаи, а скотину пасут муравьи! Но от этого они не становятся людьми. На Земле Харриган был шахтером. Шахтером он был и здесь, но не мог привыкнуть к тому, что растительность может быть более ценной, чем медь, вольфрам и карнотит. Пустыня рычала на него безжизненными красными губами-холмами, и всякий раз, улучая свободное время, Харриган исследовал ее. То, что он находил лишь скалы да песок, не уменьшали его угрюмое убеждение, что где-то там спрятаны бесчисленные сокровища, и если бы только проклятые туземцы могли рассказать, а Компания выслушала бы человека, который разбирается в полезных ископаемых лучше, чем важные шишки в бедрах своих секретарш. Конечно, тот факт, что Компания прекрасно была осведомлена о том, что марсианские месторождения полезных ископаемых были исчерпаны до донышка марсианской цивилизацией, что и привело ее к неизбежному краху, еще в те времена, когда у Адама и Евы были хвосты. То, что потомки этой цивилизации все еще были живы, хотя и совершенно одичали, говорило красноречивее слов о стойкости этой расы. Однако, это ничего не значило для такого человека, как Харриган. На Земле были шахты. На Луне были шахты. Так что должны быть шахты и на Марсе! На этот раз Харриган упустил свою удачу. Низкая желтая стена облаков на западном горизонте показалась ему далекой горной грядой, которую можно было посетить, и где наверняка можно отыскать богатство. А богатство означало для Харригана море ликера на всю оставшуюся жизнь. Ночь он провел в кабине своего пескохода, и лишь когда тучи стали застилать небо, Харриган понял, куда направляется. Он развернул машину и стал возвращаться, но было уже поздно. Когда налетела буря, день превратился в ночь. Воздух стал почти твердой массой, через которую пескоход пробивался вслепую, только по приборам, показывающим нужное направление. Пыль быстро забила воздухозаборник, и Харриган был вынужден снять фильтры и надел маску в надежде на лучшее. Но лучше не стало. Через пару секунд воздух в кабине превратился в красноватый туман, а пыль засыпала, словнотонким красным перцем, все плоские поверхности. Ветер бил в приземистую машину и раскачивал ее, как ялик во время тайфуна, но Харриган крепко держался за рычаги управления, красными, полными пыли глазами таращился на покрытые красной пылью приборы и пытался понять, куда нужно ехать. Раскачивающийся пескоход с трудом поднялся на вершину чудовищной дюны, высунул тупую морду над песком и покатился вниз. Харриган отчаянно дергал рычаги, но они были забиты пылью и отказывались перемещаться. Он не увидел гребня, пока пескоход не врезался в него. Двигатель отчаянно забулькал, поврежденные подшипники в последний раз проскрипели, и пескоход умер. И тут же вокруг него стали расти песчаные холмы. Харриган, выскочив из кабины, понял, что если бы не поторопился, то был бы сейчас погребен под песком вместе со своей машиной. Буря впивалась в него ледяными кинжалами. Он сделал лишь шаг, и уже потерял пескоход из виду. Пыль забивалась во все швы и отверстия в одежде, пробиралась через края маски. Она забивала ему рот, нос и глаза. Она была повсюду и грозила его задушить. Пескоход он уже потерял, хотя тот был где-то шагах в десяти. Ветер ликующе выл, рвал одежду и старался его заморозить. Харриган сделал полдесятка неловких шагов по колено в мягкой пыли, споткнулся и упал на колени у подножия утеса. Его выставленные вперед руки наткнулись на твердую скалу. Харриган пополз вперед на коленях, с трудом что-то различая, потому что забитые песком глаза жгло, как огнем. Но он все же узнал известняк, а где известняк, там может быть пещера. Встав на ноги, он пошел вдоль гребня, опираясь о камень рукой, затем рука провалилась, он потерял равновесие и рухнул на четвереньки в пещеру. Падая, он ударился головой о низкий, нависающий край, и пару минут не мог понять, куда попал. Почти машинально Харриган пополз вперед, но врезался головой в другую стену. Он осторожно попятился, схватившись руками за маску. Она была забита пылью и совершенно бесполезна. Харриган сорвал ее с лица и сделал осторожный вдох. В воздухе было много пыли — но он дышал! Он стал шарить руками в полной темноте и нашел в правой стене узкий проход. Через несколько шагов проход сделал крутой поворот, затем другой и вдруг открылся сразу в обе стороны. Харриган присел у входа, поняв, что перед ним большое помещение. Харриган слишком хорошо знал пещеры, чтобы бездумно рисковать. Да, это могло быть помещение, но могла быть и яма, ведущая на более низкий уровень. У него возникло чувство, что помещение впереди немаленькое. Он нашел то место, где левая стена сворачивала, шагнул вдоль нее, прижался спиной к камню, облизнул губы распухшим, сухим языком и крикнул: — Хой! Эхо прогрохотало, как орудийный выстрел. Да, помещение было большим, но не слишком. Теперь ему нужна была вода и свет. У Харригана было и то, и другое. Пыль забила пробку фляги, и лишь его мощные пальцы сумели, хотя и не сразу, отвинтить крышку. Воды было немного. Он позволил паре маленьких глотков смочить его язык и прокатиться вниз по горлу, вытер затвердевшую пыль с горлышка и завинтил крышку. Бури иногда длились по многу дней, а это была единственная вода, до которой он мог добраться в этом мире. Теперь свет. Харриган изрядную часть своей жизни провел в подземельях и не боялся темноты, но простой здравый смысл требовал увидеть, куда вы попали. Харриган ненавидел тайны. Если бы он знал, что перед ним, то мог бы пройти дальше. А идти куда-то наощупь ему совершенно не хотелось. За ту минуту, что Харриган держал фляжку открытой, из нее испарилось достаточное количество воды, чтобы повысить влажность воздуха и сделать ее непривычной для марсиан. Для них это было эквивалентом тяжелой, удушливой вуали. В нескольких метрах от Харригана в темноте проснулся грак. А еще дальше нетерпеливо зашевелилось в пещере одно из мелких животных. И чихнул зек. Неловкое появление Харригана разбудило обитателей пещеры, и все глаза, уши и носы были наставлены на него. Одно похожее на грызуна существо рванулось в панике, почуяв незнакомый запах и тут же в ужасе застыло, чуть не врезавшись в зека . Перемирие было нарушено появившимся новым фактором, и нужно было немедленно установить новое равновесие. Все бесшумно ждали, как развернуться события дальше. Харриган пропустил все предварительные действия в усилиях понять, куда он попал, протереть глаза от пыли и смочить парой глотков воды горящий пищевод. Но когда зек чихнул, это прозвучало, как взрыв. В последовавшей тишине Харриган услышал чье-то тихое дыхание. Оно было очень близко, и доносилось из разных мест. Нужно немедленно добыть свет! В кармане комбинезона должен быть фонарик. Но его не оказалось. Харриган потерял его или оставил в пескоходе. Однако, у него была зажигалка. Харриган лихорадочно раздернул застежку-молнию. Она скользнула на несколько дюймов с легким треском и застряла. Мотая головой, чтобы стряхнуть текущий по лбу пот, Харриган неуклюже полез во внутренний карман. Наконец, ему удалось сунуть туда два пальца и нащупать зажигалку. Протянув руку в черную пустоту, он поднял зажигалку над головой и откинул колпачок. Длинный желтый огонек показался ему прекрасным. А затем Харриган увидел десятки маленьких, зеленовато-красных искорок глаз, следящих за ним из темноты. А когда его собственные глаза чуть привыкли к свету, он увидел грака , как неясную черную горгулью, притаившуюся в углу. Огромные круглые глаза марсианина пусто смотрели на него, усмехающийся рот был чуть приоткрыт, обнажая ряд острых зубов, а уши были раскинуты в стороны, чтобы улавливать малейшие звуки. Блестящий, похожий на клюв нос и щеки с красными пятнами придавали ему вид полупроснувшейся совы. А в руке был зажат выглядящий очень опасным нож. Харриган повел глазами и увидел вокруг глядящих на него животных. Харриган ничего не знал о марсианских животных, не считая нескольких одомашненных обитателей зеленых земель. Здесь же, главным образом, собрались маленькие, крысоподобные зверушки с большими глазами и перистыми антеннами вместо носа. Некоторые были покрыты мехом, другие в роговой или чешуйчатой броне. И все они были по-разному украшены фантастическими узорами из цветных пятен, каких-то рогатых выступов и фасеток, которые, очевидно, служили для привлечения их партнеров по спариванию. В дальнем конце пещеры на охапке сухой травы свернулась пятнистая тварь, величиной почти что с маленького туземца, и злобно сверлила его маленькими глазками, близко посаженными над ухмыляющимся крокодильим рылом. Когда Харриган взглянул на него, оно ужасно зевнуло и уронило голову на скрещенные передние лапы, похожие на когтистые руки. Прищурившись так, что глаза его превратились в две темно-красные щелки, тварь нагло изучала Харригана из-под бледных век. Вид у него был противный, и пальцы Харригана невольно потянулись к рукоятке оружия. Его остановило протестующее кудахтанье грака. Единственное слово, которое Харриган сумел разобрать, было белла — мир. Он запомнил это слово, потому что в Нью-Йорке у него была когда-то женщина по имени Белла, еще до того, как он заключил контракт с Компанией. Кроме того, это было начальное слово формулы, которую вы должны оттарабанивать всякий раз, когда начинаете разговор с этими мелкими крысенышами. Это слово и было все, что он знал из марсианского языка, так что он произнес его, бдительно следя за другим животным. Это был первый человек, которого когда-то видел грак. Настоящее чудовище, обернутое в многослойную плетеную ткань, которую наверняка много лет плели его партнерши по спариванию, даже если их неуклюжие пальцы были столь же ловки, как у обитателей зеленых земель, которые иногда создавали подобные вещи. И тут же в голове у молодого грака закрутилась одна взволнованная мысль. Был или не был этот человек грекка ? На марсианском языке слово грекка означает буквально «живые существа». Представитель любого вида из населяющих планету — грак. Но они вместе являются грекка. Первые люди, которые вступили в контакт с марсианами, услышали это слово, которым марсиане назвали себя, и решили, что это марсианский эквивалент слову «человек». Разумеется, знаменитый антрополог Грациани быстро понял, как обстоит дело в действительности — было уже поздно, налепленный на слово ярлык прилип намертво. При этом все это было не так уж и важно, поскольку в грекка действительно входило понятие человек в отношении туземцев. Но упускалось то значение, что это слово являлось ключевым ко всей тщательно продуманной структуре марсианской психологии. Миллионы лет борьбы с силами ненасытной среды обитания на умирающей планете твердо внушили марсианской расе — обитателям и зеленых, и сухих земель, — что Природа — их вечный враг. Вся жизнь — это тяжелая борьба со всемогущим противником, который станет использовать все средства, чтобы погасить искру разума в каждой круглой, пушистой марсианской голове. Это можно найти в самых древних легендах: коварный герой всегда обманывает — и для него не существует никакого иного пути — злые силы персонифицированной, злой Вселенной. Грекка — окончательное выражение этой мрачной философии. В сражении за жизнь все живые существа — весь грекка — являются братьями. Ни один марсианин не станет сомневаться в теории эволюции — основой его существования, — что все животные — братья. На деле это несколько упрощенное утверждение, потому что дальше понятие грекка помещается в сложнейший лабиринт квалификаций и исключений, которые лишь цивилизованная раса способна создать за миллионы лет развития. Марсианин, — не важно, из зеленой ли он земли или из сухой, — станет помогать брату-животному всякий раз, когда тот явно терпит поражение в битве с Природой, но в определенных ситуациях человек имеет право позаботиться о себе, если не должен при этом своими поступками удовлетворять Его — Великое Зло, — персонификацию универсальной гибели, которая грозит всем входящим в грекка. Это разичие — одно из тех, которых никогда не сможет решить ни один логик. Оно едино для племен пустыни и для обитателей зеленых земель. Бегар отличается в том, что любой горуб сочтет своим священным долгом, хотя эти два племени много поколений живут бок о бок в дружеских отношениях. Один клан, — одна большая семья, — может и должен жить и действовать так, как не будет жить ни один другой клан на Марсе, вечно теряя очки в игре с Ним и его Помощниками. Так что молодой грак в пещере стал думать, является ли человек Харриган грекка. Если да, то он урожденный участник братства живых существ и подвластен его законам. Если же нет, значит, он может быть лишь расширенным понятием враждебного Первого Принципа Его, а, следовательно, врагом. Со времен Грациани и экспедиции Флеминга, каждый отдельный марсианин, как и каждое племя, должны были сами решать, как им строить дальнейшие отношения с человечеством. Бегар слишком мало контактировали с людьми, чтобы принять такое решение всем племенем. И теперь молодому граку предстояло выработать суждение, чем является этот человек и каковы должны быть дальнейшие действия по отношению к нему. Разумеется, Харриган понятия не имел обо всем этом. Вероятно, было бы совершенно неважно, даже если бы он знал. Плевать ему было, что именно какое-то проклятое животное думает о Вселенной. На мгновение в воздухе повисла смерть. Но тут же угроза исчезла. Маленькие зверушки стали опять успокаиваться, грак усмехнулся и кивнул, сидя на корточках в углу. И только сощуренные глаза зека все еще изучали его с холодной бесстрастностью. Этот проклятый кошмар лежал в том единственном месте пещеры, где человек мог выпрямиться во весь свой рост! Харриган взглянул ему в глаза, и все маленькие пушистые и чешуйчатые создания подняли головы и посмотрели на них, а грак встревоженно мигнул. Зек снова зевнул, обнажив злой двойной ряд острых клыков и белую гортань, затем напряг могучие мышцы плеч, которые стали тверды, как сталь. Харриган хмуро остался сидеть на месте, упираясь спиной в холодный камень, положив оружие возле руки и стараясь втиснуть ноги в трещину в скале. А наверху все ярилась буря. Отдаленные вопли ветра эхом доносились до большого помещения. Смерчики красной пыли вырывались из темноты и плясали в свете зажигалки, заставляя ее пламя дрожать и метаться. А когда все затихало, единственным звуком в пещере было ровное дыхание. Харриган знал, что все не сводят с него глаз. Он мешал здесь, они боялись его. Ну и черт с ними! Человека должны бояться в этом проклятом, иссушенном мирке! Он с негодованием повертел головой, думая о странных особенностях их жизни. Среди людей расползалось немало необычных историй об обычаях марсиан. Харриган сардонически усмехнулся маленькому граку , потому что вспомнил одну особенно возмутительную выдумку. Грак успокаивающе улыбнулся в ответ. Человек был просто отвратительной пародией на живое существо, но он сохранял мир. Харриган осмотрел пещеру. Совсем неплохая, по сравнению с теми дырами, что он знал раньше. Сухая, извилистый проход предохранял ее от пыли, и достаточно большая, чтобы человеку было куда вытянуть ноги. С огнем и водой он может продержаться, пока не продет буря. Тут когда-то горел костер — Харриган заметил в дальнем конце пещеры дымоход, а потолок был покрыт сажей. Но там было слишком близко от хищной твари, чтобы чувствовать себя уютно. Никогда еще Харриган не встречал такую свирепую на вид скотину. Лучше оставить его в покое... Но если он попробует что-нибудь выкинуть, то Джеймс Алоизий Харриган покажет ему, кто тут самый жестокий! Порыв сильнее прежних заставил тонкое пламя зажигалки так затрепетать, что огонек чуть было не погас. Харриган тут же пригнулся и прикрыл его ладонями. Теперь он показался более коротким и тусклым, чем в самом начале. Харриган потряс зажигалку возле уха. Она была почти пустой! Тогда он мгновенно опустил колпачок. В пещере упала удушливая тьма. Невидимые стены, казалось, сближались, сжимая разреженный воздух так, что трудно стало дышать. Пыль залезала в горло и нос. У нее был сухой металлический привкус. Ну, да, в ней же много железа! Она сушила его слизистую оболочку. Харриган шумно откашлялся, и провел языком по распухшим губам. Ему нужна была вода. Хотя бы несколько капель. Он достал фляжку, отвинтил крышку и поднес фляжку к губам. Что-то зашевелилось в темноте. Едва слышимый звук, скрежет коготочков по камням, но Харриган услышал его. Он тут же насторожился. Так, вы хотите поиграть? Ну же, давайте! В такой темноте они были такими же слепыми, как и он, однако, недалек тот день, когда любое животное сможет перехитрить его! Он закрутил крышечку и аккуратно положил фляжку между камней. Там она была в большей безопасности. Держа пистолет в левой руке, Харриган стал осторожно перемещаться вдоль стены, останавливаясь через каждые несколько дюймов, чтобы прислушаться. Но он слышал только ровный, призрачный шепоток находившихся здесь созданий. Кто бы там ни двигался пару минут назад, теперь он явно замер. Пальцы нашарили первую упавшую плитку известняка, которые лежали, полузасыпанные глиной, вдоль правой стены. Плитки доходили почти до самого дымохода, но футах в пятнадцати от того места, где он находился, в стене была неглубокая ниша фута в два высотой. Там Харригана со всех сторон окружала бы твердая скала, а он сидел бы как раз напротив груды сухой травы, на которой лежал зек. Там можно было бы без промаха выстрелить в уродливую скотину между двумя упавшими камнями. Шарившая вокруг рука Харригана наткнулась на что-то холодное и чешуйчатое, что, извиваясь, поспешно уползло под камни. Раздался ответный взвизг ужаса и скороговорка бегущих лапок, когда охваченные паникой существа разбежались перед ним. И тут же что-то тяжелое прыгнуло ему на спину, словно кошка, и вцепилась в комбез, невнятно бормоча. Харриган ударил наугад и сбил существо на пол. Затем, в нескольких футах впереди, в темноте снова послышалось скрежетание когтей по камням. Зек! Нужен свет! Это просто самоубийство — сидеть возле хищника в кромешной темноте! Харриган сунул руку во внешний карман комбеза, пошарил. Но там ничего не было! Харригана охватила паника. Он откинулся на пятках, и пальцы сомкнулись вокруг рукоятки пистолета. Харриган сразу почувствовал облегчение. Зажигалка, должно быть, выпала из кармана, ее можно найти, стоит лишь как следует пошарить рукой вокруг. Она не могла затеряться. Но зажигалка ему и не нужна. Темнота не враг ему, а защита. Его ведь тоже не видно в темноте. Он опустился на четвереньки. Все снова притихло. Харриган услышит, если они что-нибудь попытаются предпринять. Он был уже почти в нише. Они не смогут подкрасться к нему сзади. А он сможет отстреливать их одного за другим. Глина на полу была твердая, как кирпич, и полная острой щебенки, которая спивалась ему в колени даже сквозь толстый костюм. Потолок тут был ниже, и Харригану пришлось опуститься на колени, чтобы ползти вперед. Сердце бешено колотилось в груди. Тяжело было что-то делать в таком разреженном воздухе. Харриган повернулся на бок, спиной прижался к одному из больших камней и уставился в темноту. Он чувствовал, что ему нужен перерыв. У него должен быть ясный ум. Харриган уже не в первый раз проклял себя за то, что имел глупость не захватить с собой из пескохода кислородный баллон. Один лишь глоток кислорода, и он мог бы передушить тут всех голыми руками! Когда Харриган немного передохнул и продолжил движение, что-то звякнуло о камень возле него. Он пошарил рукой — это была зажигалка. Все это время она находилась у него в заднем кармане. Харриган опять выругал себя, темнота пугала его! Все животные боятся огня. Он может выгнать их отсюда в любое время, когда захочет. Довольная усмешка расползлась по его грязному лицу, и Харриган снова двинулся вперед на локтях и коленях. Одна большая плита почти закрывала нишу, которую он искал. Было трудно, но он протиснулся мимо нее, и за ней оказалось довольно много места. Он нащупал трещину между камнями, осторожно вставил в нее дуло пистолета, затем включил зажигалку. Ну!.. Ложе из сухой травы было пусто. С проклятием Харриган развернулся в другую сторону. Пламя зажигалки осветило другой конец пещеры, грака , сидящего на корточках в своей нише у входа, и — зека"! Тварь сумела проскользнуть мимо него в темноте. Она стояла там, где совсем недавно сидел он сам. Оглянулась через плечо — отвратительная тварь, похожая на громадную ласку с мордой рептилии, покрытая серыми пятнами, точно проказой. Тварь глянула на него насмешливыми красными глазками, затем протянула лапу, очень похожую на руку, и достала спрятанную фляжку! Первые выстрелы Харригана выбили град камешков над самой головой монстра, вспышки выстрелов ослепили его. Но последующий попал в густую гриву у самого основания шеи. Тварь молниеносно ринулась вперед, обнажив острые клыки и рыча. Зажигалка полетела, вращаясь, по полу пещеры, а руку Харригана схватили острые когти и стиснули, словно стальные зажимы. Спас его камень у входа в нишу. Тварь схватила его за руку, но тело было еще защищено. И пистолет оставался у него в руке. Он вывернулся из захвата зверя и отшвырнул его в темноту. Рука освободилась. Там, где когти зека впивались в кожу, рука кровоточила. Затем в щель с правой стороны Харриган увидел, как вспыхнуло полотнище белого пламени там, где упавшая зажигалка подожгла бывшую постель хищника из сухих листьев. Пещера осветилась ярко, словно в ней наступил день. Харриган увидел зека. Кровь струилась из неровной раны на его широкой груди, морда представляла собой кровавую маску ярости. Один из выстрелов пропахал длинную борозду на его голове. Зек присел на напружиненных задних лапах, схватил за угол каменный блок передними лапами, очень похожими на человеческие руки, и потянул. Мышцы, как веревки, выступили на его руках и плечах, камень зашатался. Затем глина, в которую было впаяно его основание, треснула, и каменный блок медленно наклонился. Путь был открыт. Убежище Харригана оказалось взломанным. Был лишь один выход, и Харриган воспользовался им. Он отчаянно бросился из трещины вперед, прямо в лапы чудовищу. Обеими руками он стиснул узкую нижнюю челюсть и завел слюнявую пасть себе за спину. Затем приподнялся, крепко обнимая его, затем рухнул, перекатился, не обращая внимания на лягающиеся задние лапы хищника, и оказался внизу. Стиснув зубы, Харриган старался удержать зверя. Перед глазами стоял красный туман, но сквозь него Харриган все же увидел, как через плечо монстра на него уставились совиные глаза грака , увидел медно-красный отблеск на полированном лезвии ножа. Затем почувствовал, как вздрогнул зек , когда острое лезвие вонзилось ему в спину. Потом он то ли взревел, то ли закашлял. Когтистые задние лапы, словно ножи, терзали Харригану спину. Затем они медленно стали слабеть. Зверь умирал.
Сидя в темноте на корточках и слушая отдаленный гул бури, грак думал о том, что произошло бы в пещере, не появись в ней человек. Зек был очень ненадежным союзником и, рано или поздно, он нарушил бы перемирие. Конечно, было необходимо убить его, как только в нем проснулась жажда крови. Но если бы не появился тут человек, то такой необходимости могло и не быть. Человек был умен. Грак не сомневался, что он умен именно настолько, насколько и претендовал. Но как всегда, была одна маленькая деталь, предавшая его. Он не знал закона воды. И грак самодовольно подумал, что в каждой критической ситуации Источник Зла или Его эмиссары непременно выдадут себя. Непременно появится какая-то мелочь, в свете которой истина грака будет ясно отличима от сил Природы, против которой грак должен всегда бороться. Нужно обладать острым умом, чтобы увидеть это несоответствие — и быстрой реакцией, чтобы успеть начать действовать. Закон воды является самым основным, фундаментальным законом, согласно которому существуют грекка — все живые существа. Без этого закона не может быть жизни. С этим законом каждое живое существо обретает силу для борьбы со своим вечным противником. Человек принес в пещеру воду. Согласно закону, все грекка должны совместно использовать ее, согласно их потребности. Но когда зек пошел, чтобы взять свою долю, человек напал на него и попытался убить. И этой мелочью он выдал себя — никакой он не грак , а просто один из Помощников Зла. Поэтому он умер. Вот так, еще раз, была одержана победа ради братства всех живых существ и против Вселенной. Теперь грак должен сложить песню об этом и спеть ее перед кострами своего племени. После того, как закончится буря, он должен вырезать у входа в пещеру еще один знак, чтобы все, кто придет сюда, узнали о нем. И сама пещера, где жили когда-то его предки и зажигали свои костры, сохранит тела зека и человека, лежащие рядом, как вечные свидетельства победы Жизни.
The cave, (Astounding, 1943 № 1) Пер. с англ. Андрей Бурцев
Фрикасе в четырех измерениях
Ну, откуда мне было знать, спрошу я вас? Как бы там ни было — это моя вина. Если бы я не устроился на эту работу, мы бы не жили в городе, где едят на золотых тарелках, обрамленных изумрудами, и ставят себе платиновые коренные зубы. Если бы я не стал важной шишкой, то Элеонору не попросили бы участвовать в Красном Кресте, Гражданской Обороне, Бюро благосостояния семьи и Обществе Девочек-скаутов. И если бы я не был таким дураком, чтобы разговаривать за ужином о том, сколько получают женщины на заводе, Дорис все еще была бы на кухне, а не встала бы за токарный станок. Я выслушивал все это большую часть ночи и весь завтрак. Потом Элеонора отвезла детей на детскую площадку по-соседству, а сама отправилась на заседание очередного комитета, так что, вернувшись домой, я взял удочку, сапоги и поехал немного порыбачить. Лучше всего форель ловится в Мэдисонвилле — в старом ручье Брик-ярде. Сам ручей проходит возле железнодорожной сортировочной станции, где, вроде бы, надеяться поймать форель можно не больше, чем найти там хорошего повара. Впрочем, повара найти оказалось проще, и я нашел его, когда в моей плетеной корзинке для рыбы была уже парочка, а третью я как раз водил и готовился подсечь. В устье ручья, там, где он впадает в реку, к востоку от железнодорожного моста, есть место, где любят ночевать бродяги. Собственно, и о том, что в этом ручье можно что-то поймать, я узнал, когда гулял по берегу и увидел, как бродяги жарят на костре двенадцатидюймовых красавиц. Парень, которого я увидел, походил на среднестатистического бродягу, и я не особо обратил на него внимание. Костер у него уже прогорел, и он что-то готовил на углях. Я вытащил третью рыбу, которая так и просилась на сковороду, и подумал, что неплохо бы попробовать познакомиться с этим парнем. Сам я могу стряпать только-только чтобы не отравиться, а тащить эту рыбу домой Элеоноре, значило, рисковать остаться голодным, поскольку она как раз лишилась лучшей поварихи, что мы когда-либо имели. Да перестаньте, этот парень был весьма неплохо одет и казался бродягой не больше, чем любой менеджер в старой одежде. У него была мелкая сковородка из какого-то блестящего белого металла, и что бы он там ни готовил, пахнуло это просто божественно. Он обернулся, услышав, как я поднимаюсь от воды. Был он молод — около тридцати, как мне показалось. Интересно, подумал я, почему он не в армии и не на войне? — Привет, — сказал я, — а вы не хотите поджарить рыбки? — И я протянул ему самую большую из трех форелей. Он улыбнулся. Привлекательная у него оказалась улыбка. Я подумал, что он мог быть уклоняющимся от военной службы — большинство бродяг нигде не зарегистрировано, — но я не собирался идти на попятную. — Спасибо, — сказал он. — Я люблю рыбу. Она пойдет мне на завтрак. Я протянул ему рыбу. Я так и не понял, что именно он сделал. Как-то по особенному повернул запястье, и форель оказалась вывернутой наизнанку. Он сделал пару разрезов маленьким блестящим ножичком, и положил внутренности в ямку, которую тут же прикрыл куском заранее вырезанной формы. Еще один поворот запястья, и рыба обрела прежний вид. Он повесил ее на кусте, заметил, что я наблюдаю за ним, выпучив глаза, и лицо его моментально залилось краской. — Простите, — пробормотал он. — Я перенял этот прием от лесоруба в Юме. Он был индеец, ну, вы же знаете этот народ. Дети природы... Я сел на бревно по другую сторону костра и стал набивать трубку. До меня донесся аромат того, что жарилось на сковороде, смешанный с дымком углей гикори. Никогда еще я не чувствовал такой пленительный запах. — Что это? — спросил я, указывая на сковороду черенком трубки. — Гуляш? Он опять улыбнулся. — Отчасти, — сказал он. — Просто что-то приготовил. Присоединитесь ко мне? Думаю, я надеялся на это приглашение с того момента, когда впервые почуял запах из его сковородки. Я отказал ему из вежливости — а вдруг он был более голодным, чем я думал, — но на второе приглашение все же согласился, причем с удовольствием. Его рюкзак висел на дереве позади, он повернулся, протянул руку — и в ней оказалась коробка из того же блестящего белого металла, что и сковородка, величиной не больше шестидюймового куба. Из коробки он достал тарелки, вилки, ножи и чашки. Потом раздвинул угли и достал из них какую-то хитрую штуковину наподобие фляжки, из которой налил в чашки горячий кофе. Все произошло так быстро, что я успел лишь похлопать глазами, когда можно было приступать к еде.
Гуляш был просто замечательный. Приготовлен он был, как я предположил, из фазана, но от него шел сильный, совершенно новый для меня аромат. Травы, которые он использовал... это было нечто! Да этот парень был великолепным поваром! Но все решил кофе. Аромат был такой же, как пахнет свежемолотый кофе, вот только я в жизни не пил еще кофе вкуснее этого. Я вычистил тарелку корочкой коричневатого хлеба и прислонился спиной к бревну. — Послушайте, — сказал я, — а почему вы не работаете? Это был не тот вопрос, который следует задавать человеку, только что накормившему вас божественной манной небесной и напоившему райским нектаром, но он вроде бы не возражал. Только улыбнулся дружелюбной улыбкой. — У меня нет документов, — ответил он. — Ни свидетельства о рождении, ни аттестата зрелости. Ничего. А нет документов, нет и меня. Так что меня не загребут в армию. Забавно... Забавно! Это было уж верхом преуменьшения. Хотел бы я знать, у какого врача он лечится. Хотел бы знать, что написано в его медицинской карточке. — И вы хотите вести такой образ жизни? — спросил я. — И не планируете ничего другого? Он задумчиво поглядел на меня. — Мне нравится так жить, — признался он, — но мне нравится и многое другое. — А вы когда-нибудь думали о кулинарии? — продолжал я расспросы. — Я имею в виду, как о работе? Для этого не нужны никакие документы. Поваров в наши дни найти труднее, чем новые покрышки для автомобиля. Соглашайтесь. Я буду хорошо вам платить, вы сможете купить себе машину и многое другое. Он посмотрел на меня. Затем его взгляд переместился на небо и на деревья, качающие вершинами на ветру, и на медленно плывущие облака. Я понял, что ему нравится все это. Очень нравится. Затем он обернулся ко мне. — Ладно, — просто сказал он.
Мы вернулись домой раньше Элеоноры. Он поставил рюкзак в бывшей комнате Дорис и пошел осматривать кухню, а я пошел на площадку за детьми. Детей у нас было двое, трех и девяти лет, девочка и мальчик, Пат и Майк. Пат вырвала у меня руку, как только я открыл парадную дверь, и, по привычке, бросилась прямиком на кухню. У Дорис всегда был припасен для нее кусочек кекса, несмотря на строгие правила насчет кусков до еды, которые Элеонора пыталась наводить. Пат распахнула дверь кухни и застыла. Затем повернула голову, точно сова, и уставилась на меня. — Кто он? — спросила она. Я замялся. Я как-то не озаботился узнать его имя. Я вопросительно взглянул на него над головой Пат. Он занимался плитой, по-прежнему в клетчатой рубашке и выцветших штанах. Несколько секунд он колебался, глядя на нас троих. — Смит, — внезапно сказал он. — Да, Смит. Смитти. — Он Смитти, — сказал я детям. — Он будет готовить для нас еду. Потому что Дорис ушла. — И больше не будет кексов? — протянула Пат со слезами в голосе. Я потрепал ее по голове. — Смитти завтра приготовит тебе кексы, — сказал я ей. — Только пусть мама не слышит, как ты выпрашиваешь их. Смитти как-то странно взглянул на нас. — Минутку, — сказал он. — Мне кажется, я могу... Он отвернулся, так что я не увидел, что он делает. Когда он повернулся снова, в руках у него была сковородка, полная свежих кексов, горячих, только что из духовки. Я, как и дети, тут же почувствовал их божественный аромат. Дети бросились в кухню, но Смитти поднял сковородку у них над головами и вопросительно взглянул на меня. Я кивнул. Тогда он подошел к столу, заставил детей сесть, и выложил кексы на тарелку. На вид они были точно такие же, какие стряпает Элеонора, хотя я никогда не видел, чтобы такие делал кто-то еще. Я бросил взгляд на плиту. Кексы были горячие, только что из духовки... вот только духовка не была включена. Смитти поймал мой пристальный взгляд и опять покраснел. — Ну.. я... они... — пробормотал он. — Оказывается, они просто были у меня. Было в этом нечто странное, но какое мне дело, если парень умеет так божественно готовить? Я забрал кексы, детей и покинул кухню. Один кекс я чуть ли не силой вырвал у Майка. Он был горячий и приготовлен точь-в-точь по рецепту Элеоноры. Когда Элеонора вернулась домой и переоделась, то не была уверена, что жаждет видеть на кухне молодого человека. Ее возражения были, отчасти, чистым предубеждением против мужчин, занимающихся женской работой, отчасти потому, что, по ее мнению, парни призывного возраста должны непременно ехать в кого-то стрелять, а отчасти из опасения, что подумают соседи, увидев в доме такого красивого парня, как Смитти. Вместо того, чтобы позвать его и мучить вопросами, я решил, что нужно позволить его кулинарным талантам готовить самим за себя, и после ужина Элеонора решила, что пусть соседи думают себе, что хотят. Зато у нас был настоящий повар. Забегая вперед, должен сказать, что приобрели мы не только повара. В лице Смитти мы получили мастера на все руки, бармена и няню. А, кроме того, водителя, портного и садовника. В коробке Смитти оказались инструменты на все случаи жизни, и он умел ими пользоваться. Если Смитти замечал утечку в газопроводе или грозящее короткое замыкание в проводке, он знал, что с этим делать. Инстинктивно, что ли? Дети вились вокруг него, как осы над патокой. Смитти чинил им штаны и делал всю домашнюю работу — или заставлял ее делать их самих. Он побывал повсюду. Он знал, как выглядят люди в Сурабайе или на Гуадалканале, что они едят на ужин, и как приготовить еду, которая выглядела бы, пахла и была на вкус точно такой же, как у них. Когда Майк стал учить про арабов, Смитти приготовил тушеное мясо по-арабски и ел его правой рукой так, как едят арабы, а мы все смотрели и завидовали. Когда Пат рассказали об эскимосах, Смитти вручил ей кусок замороженной ворвани, который нужно был жевать, и по какой-то причине Пат даже не стошнило прямо на пол. Смитти учил детей таким приемам с числами, что арифметика перестала походить на саму себя. Он мог свести такие пятна с одежды, какие никто не мог свести. И, — Боже! — как он умел готовить! Я боялся, что с первым ужином будут проблемы. После ужина Элеонора отправилась на кухню и внимательно осмотрела стоящую на столе тарелку с кексами. При этом что-то ворчала себе под нос. Плохой признак. — Откуда взялись эти кексы? — потребовала она затем. — Это те самые кексы, что я потеряла на прошлой неделе. Те, что просто растворились в воздухе. Я тогда наказала Майка, подумав, что их стащил он. Смитти замялся и засмущался. — Я.. ну... нашел их, — промямлил он. — Они были... ну... тут, неподалеку. Элеонора не попалась на эту удочку. Она всегда могла различить виноватый взгляд. Думаю, и вряд ли ошибаюсь, что она тут же предположила, будто Смитти прокрался к ней на кухню, украл кексы и хотел удрать с ними, когда я нашел его. Слово Богу, она еще не знала о горячих кексах. Божьей милостью, Пат выбрала именно этот момент, чтобы в очередной раз упасть на передней лестнице. Она постоянно делала это и никогда ничего не ломала, зато выла, как баньши[1] в глухую полночь. Элеонора пошла к ней, чтобы сделать то, что должно было сделать, а я одарил Смитти пристальным взглядом. — Успокойся, — посоветовал я. — Не нужно никого волшебства. Никаких чудес. Готовь для начала достаточно хорошо, но простенько, чтобы не вызвать у нее зависть. Тогда она быстро оставит тебя в покое, и затем можешь готовить все, что захочешь. О’кей? Он усмехнулся и показал мне двумя пальцами колечко. Затем открыл горячую воду и принялся за посуду. Все шло своим чередом. Я занимался своими делами. Элеонора тоже. Вскоре она узнала, что Смитти превосходно управляется с детьми, и, поскольку не знала, что я плачу ему как первоклассному мастеру, то без сомнений разрешила ему работать сверх того, за что платили. Она вступила еще в парочку комитетов. У Майка исправились оценки в школе, — хотя иногда он затруднялся объяснить, откуда взял такую, хотя и подлинную, но слишком живую информацию в своих ответах, а Пат принялась толстеть и наращивать жирок. В общем, мы были счастливой семьей. Не знаю точно, с чего начало становиться слишком уж хорошо, чтобы быть правдой. Наверное, с детей. Они всегда были возле Смитти, на кухне, в саду ли, постоянно бомбардировали его безумными вопросами и получали серьезные ответы. Никогда не забуду то утро, когда я спустился к завтраку и увидел Майка, жонглирующего яйцами. Элеонора, слава Богу, осталась в постели, так как у нее болела голова. У Майка были четыре яйца, и он подбрасывал и ловил их так квалифицированно, словно делал это уже много лет. Услышав шарканье моих шлепанцев по деревянным ступенькам, он упустил первое яйцо. Я закрыл глаза. Поп-поп-поп — застучало что-то, словно запрыгали шарики пинг-понга. Я открыл глаза и протянул руку к Майку. Он увернулся. И в эту секунду я все понял. Яйца были пустые. Майк боязливо улыбнулся мне. Его улыбка походила на улыбку Смитти. В руках он держал пятое яйцо. — Видишь? — спросил он. Я взял у него яйцо. Оно оказалось легким — одна скорлупа. Но в ней не было никаких дырочек. Я раздавил яйцо в руке. Оно было совершенно пустым. — Что случилось с яйцом? — спросил я. Не нравится мне, когда мои дети знают что-то, чего не знаю я. Майк кивнул на стол. Там ждала к завтраку яичница-болтунья. — Вот, — сказал он. — Это... Смитти просто выворачивает их. Я открыл было рот, но тут же снова закрыл его. В конце концов, есть предел тому, что родители должны выслушивать от своих отпрысков. Но тут я вспомнил рыбу, и то, как обошелся с ней Смитти, — и не стал задавать неприятные вопросы.
— Что еще делает Смитти? — осторожно спросил я. Майк подумал. — Ну-у... — протянул он. — Он не пользуется консервным ножом. Он берет яйца и просто опустошает их. И он, ну-у... не всегда открывает холодильник, когда достает продукты. Мне показалось, что я понял его. Мы уже прежде вставали в тупик, уча детей всегда закрывать дверцу холодильника. И Смитти не должен был подавать дурной пример. — Так ты утверждаешь, что Смитти, — с напором сказал я, — всегда закрывает дверцу, чтобы не впускать в холодильник тепло и не выпускать холод. Все правильно, дверцу нужно закрывать. Его это касается так же, как и вас. Пат тихонько хихикнула, а Майк громко рассмеялся. — Я вовсе не это имел в виду, — презрительно сказал он. — дверца вообще остается закрытой. Он просто лезет в холодильник, не открывая ее, и достает что надо. Это магия... Как и тогда, когда он проходит сквозь стены. — Это так заба-а-авно! — тут же завизжала Пат. Голова у меня пошла кругом, спиралью или чем еще там, и я возблагодарил всех святых и апостолов, что глава дома сидит наверху и не слышит всего этого. Я вспомнил тот случай, когда Билл Треверс попытался показывать фокусы в гостиной во время игры в бридж и разбил один из наших лучших хрустальных бокалов. Если бы Элеонора узнала, что Смитти показывает детям, она раздулась бы в высоту и ширину, и стала бы очень-очень суровой. Я взял Майка за плечо доверительным жестом. В конце концов, ему шел десятый год, и нам с ним обоим приходилось жить с его матерью. Я попытался вложить в голос властные отцовские нотки, чтобы не было сомнений в том, что я тут главный. — Послушай, приятель, — сказал я, — ты знаешь не хуже меня, что твоя мать не занимается домашними делами. Пусть все так и будет впредь. И если Смитти вздумает показывать вам еще фокусы, пожалуйста, проследи, чтобы они проводились на кухне или за домом. Только не в гостиной. Ты понял? Майк улыбнулся — улыбкой Смитти. Протянул: «О-о!..» — в том смысле, что фокусы будут их тайной, и мы все разошлись счастливыми. То есть все, кроме меня. К счастью, у меня были способные помощники, которые могли справляться с делами без меня не хуже, чем со мной. Яйца, рыба и банки с бобами опустошались и потрошились без вскрытия, Смитти постоянно улыбался, как клоун, манипулируя кастрюлями и сковородками, а Пат и Майк ходили за ним по пятам. Потом я все же уехал на работу — должен же кто-то присматривать за помощниками. А в середине дня зазвонил телефон. Это был Смитти, и голос его звучал взволнованно. — Эй, босс, — сказал он. — Ребенок. Пат. Она исчезла. Я ощутил, как у меня скрутило живот. Кажется, я что-то сказал, но не помню, что. Потом снова раздался голос Смитти. — Послушайте, босс, вы, главное, не волнуйтесь, — сказал он. — Я знаю, где она, и пойду за ней. Я просто сказал вам это на тот случай, если не успею вовремя приготовить обед. Щелчок и длинные гудки. Он повесил трубку. Потом мне рассказали, что я вышел из офиса, точно зомби. Когда я добрался до лестницы, то уже обрел способность немного размышлять. Но очень немного. Лифтерша что-то закричала, но я ее не услышал. Если бы я нормально соображал, то, наверное, поймал бы такси или свернул за угол к своему автомобилю. Но все, о чем я мог думать, так это как можно быстрее вернуться домой. До дома было почти две мили, и, чтобы пройти их, мне потребовалось всего двадцать минут. Как только я открыл парадную дверь, в меня впилась пустота в доме. Старая плюшевая собачка — игрушка Пат, — лежала на нижней ступеньке лестницы. Я поднял ее. В кухне была включена плита и из одного из горшков Смитти валил пар, и что-то в нем тихонько кипело. Я выключил огонь. Все равно там уже почти все выкипело. Я машинально ходил из комнаты в комнату. Нигде не было ни Пат, ни Смитти. Если бы я рассуждал нормально, то, может быть, понял бы, что раз Смитти сказал, что пойдет за ней, то значит, они оба находятся где-то в другом месте. Но я сейчас не мог рассуждать. Затем скрипнула, открываясь, передняя дверь. Я услышал ее наверху, из детской, и уже пробежал половину лестницы, когда увидел, кто пришел. Этой был Майк, вернувшийся домой из школы. Он был чуткий ребенок и, наверное, по моему лицу понял, что что-то не так. У него под мышкой было несколько книг, и он аккуратно положил их на стол в холле, преждечем подошел ко мне. Он позволил моей руке машинально потрепать его по волосам. — Пат исчезла, — тихо сказал я ему. Майк отпрянул. — Куда? — спросил он. — А Смитти... Он уже отправился за ней? — Не знаю. — Наверное, это прозвучало слишком по-детски для человека, который уже готовился к переходу в шестой класс. — Он тоже исчез. Я думаю, последовал за ней. Майк не испугался. Он разозлился. — А-а-ххх! — сказал он. — Говорил же я, чтобы она не... Это меня проняло. Я схватил его за плечо. Наверное, я причинил ему боль. — Что ты говорил ей? — потребовал я. — Где она? Ты знаешь? Не думаю, что когда-нибудь видел мальчишку возраста Майка, который был бы так смущен. Все они должны были сначала совершить немало выходок и испытать на себе реакцию родителей, отнюдь неблагожелательную. Но сейчас Майк был смущен, и, кажется, чувствовал себя немного виноватым. — С ней все в порядке, — уверенно сказал он. — Смитти знает. Он вернет ее. — И он попытался вывернуться из моей руки. — Послушай, парень, — сказал я, — это уже не игра. Пат всего три года, и мало ли что может случиться с ней, прежде чем ее найдут. Так что я хочу знать, где она. Майк замялся. Ему явно трудно было решиться сказать мне, что требовал. Он не хотел лгать, и не хотел рассказывать. — Ладно, — сдался он, наконец. — Думаю, она пошла туда. — Куда туда? — Это ничего не значило для меня. — В лес? По воскресеньям мы ездили на пикники через реку в сосновую рощу. Теперь, когда лед тронулся, Майк уже был готов говорить. — Да нет, — смущенно улыбнулся он. — Туда, куда ходил Смитти. — Он неопределенно махнул рукой. — Это... ну... Он подтянул штаны и принялся считать вслух. Затем, не прерывая счета, стал раскачиваться взад-вперед, взад-вперед. Взад-вперед, а потом... неожиданно, он как-то необычно крутанулся на пятках — и исчез. Я подумал, что Майк нырнул через портьеры в гостиную. Но там его не оказалось. Тогда я решил, что он мог выскочить через переднюю дверь. Но его не было и на крыльце. Я позвал: «Майк!», но в ответ была лишь тишина. А затем я услышал на кухне шаги. Я бросился туда и распахнул дверь. Майк стоял на кухне, и с него ручьями лилась вода, он был мокрый с ног до головы, и до колен в грязи. — Вот дела, пап, — сказал он, тяжело дыша. — Я совершенно забыл о ручье и упал в него. Лучше нам здесь немного прибраться. Я уже совсем рассердился. Достаточно с меня его россказней. — О чем ты? — рявкнул я. Майк уставился на меня. — Ну... э-э... я пошел за ними! Я увидел следы Смитти на траве. Я хорошо разбираюсь в следах. В голове у меня все завертелось. Я сделал пару шагов и медленно опустился на табурет. — Послушай, Майк, — сказал я, — давай-ка начнем все с начала. С самого начала. Где Пат? Куда вы пошли? И где ты нашел следы Смитти? Он стоял в луже воды и хмуро глядел на меня. Потом я снова призвал его к порядку и потребовал все объяснить. Наверное, четвертое измерение, это нечто такое, что может понятно объяснить родителям только студент-выпускник. Но я настаивал, и Майк все же попытался. Он, в общем-то, достаточно терпеливый мальчик. — Видишь ли, пап, — сказал он, — я ведь уже говорил тебе. Это... там. Ну, может, где-то в волшебной стране. Только... Нет, фей там нет. Все это находится тут же, только мы не видим, так сказал Смитти. И нужно знать секрет, как попасть туда. Мы подсмотрели, как это делал Смитти, когда считал, что мы не видим его, а затем попробовали сами. Пат научилась гораздо быстрее, чем я. Элеонора никогда не позволила бы ему пойти туда, и не пошла бы с ним. Во-первых, она никогда никого не слушала. Как и любая женщина. У нее в голове давно уже было разложено все по полочкам, и она обо всем составила свое мнение. Она проигнорирует все, что не соответствует этому мнению. Промокшего Майка она просто отправила бы наверх переодеваться, а сама вызвала бы полицию. Но я — мужчина, муж Элеоноры и отец Майка. Я видел собственными глазами, как он повернулся на пятках, точно при игре в классики, и исчез. Может, поэтому я был готов разрешить ему пойти еще раз. Только со мной. Поэтому я взял его сзади за плечи и старательно повторял все его движения. На первый раз ничего не произошло. Мы проделали это снова, и Майк растворился в воздухе. Когда он вернулся, и мы стали повторять это снова и снова, пока голова у меня не стала раскалываться от боли, так что я не знаю, что именно произошло. Наверное, так было и надо. Наверное, я так устал, так вымотался, что повторял движения Майка механически, не задумываясь. Внезапно мы развернулись — я, как и он, — и кубарем полетели через что-то. Через что? Но там ничего не было. Мы просто оказались на улице, но в таком месте, какого я никогда не видел. Майк говорил правду, мы были «там». Это был тихий, спокойный, залитый солнцем луг, покрытый высокой зеленой травой, небольшой прозрачный ручеек, и вдалеке покрытые лесом холмы. В траве были цветы, каких я никогда не видел в окрестностях Мэдисонвилля. Были и деревья, но какой-то странной формы. Небо голубое, и по нему плыли белые летние облачка, точно такие же, как облака над нашим домом. Это был просто другой мир — причем хороший мир. Майк был уже за ручьем, на полпути к ближайшему холму. Он шел по явному следу в траве, и сердце мое радостно забилось, когда я заметил, что это не один, а два следа, один маленький, а другой большой, и тянулись они к вершине холма. Я перепрыгнул ручей и поспешил за Майком. Уже начинался закат, когда мы нашли их. Пат ехала на плечах Смитти, прижимая что-то к своему животику и внимательно прислушиваясь, что он ей говорит. Наверное, я все испортил, когда подхватил Пат на руки и обрушил на ее головку сваленную «в кучу» смесь любви и гнева. Солнце уже касалось далеких холмов, когда мы добрались до знакомого места у ручья, где и возникли в этом потустороннем мире. В лесу пели птицы, немного походившие на дроздов, а в траве пробежал кто-то величиной с лисицу. Когда мы спустились с холма, Пат с Майком пошли первые, совершить этот безумный поворот. Затем наступила моя очередь. Но у меня ничего не получилось. Я попробовал сделать это в одиночку. Затем, встав позади Смитти, повторять его движения. Вернулся Майк, чтобы узнать, что нас задерживает, и я попытался пройти с ним. Все было бесполезно. Наверное, я восстановил контроль над своими мыслями, который упустил в тот раз. А может, ноги мои путались в траве. Все может быть... но почему другим все это не мешает? Я застрял. Я не мог вернуться. Я попал в ловушку совершенно чужого мира. Смитти отнесся к этому вполне серьезно, поскольку был взрослым и мог осознавать последствия. Тот факт, что он мог легко делать это , никак мне не помогал, потому что он неохотно признался, что проскальзывать «через» умел всегда, с самого детства. Он считал, что в этом виновны какие-то его врожденные особенности, потому что умел и многое другое, например, проникать в закрытые коробки. Но до того дня, когда Пат последовала за ним, он не знал ни одного человека, владеющего этими приемами. Затем, чтобы сохранить мир в семье, он вынужден был научить и Майка. Я спросил его, куда мы попали, и Смитти не сумел мне ответить. Он считал, что это какой-то другой мир, сосуществующий с нашим собственным, и что мы попали сюда неким коротким путем, вроде как просверлили дырку в оболочке полого шара и пролезли через нее. Он кое-что читал о четвертом измерении, которое, вроде бы, подходило, но некоторые писатели считали, что четвертое измерение — это иной мир, другие называли его временем. У Смитти же все это было спутано вместе, потому что он мог проникать как через пространство, так и сквозь время. Он, например, выхватил из прошлого кексы Элеоноры, и он продемонстрировал мне невероятный фокус: правая рука его исчезла по самое плечо, а потом появилась, держа мой бумажник. Это был точно мой бумажник, потому что в нем находились все мои документы, но в кармане пиджака я нашел точную копию этого бумажника. Через три минуты бумажник, лежавший у меня в пиджаке, внезапно испарился. Смитти пояснил, что он протянул руку на три минуты вперед и забрал бумажник. Позже наступила темнота, и я стал думать о том, что предпримет Элеонора, когда обнаружит, что ее муж исчез. Я понимал, что объяснения детей она вообще не примет во внимание. Затем вновь появился Майк, откуда ни возьмись, точно включили свет. За его руку цеплялась Пат. — Звонила мама, — торжественно заявил мой сын. — Она сказала, что не вернется сегодня домой. А я сказал ей, что мы пошли в поход. Для девятилетнего ребенка это было так просто. Мы ушли в поход. Был как раз вечер пятницы, а когда у меня на работе случалась переработка, я потом брал выходной на субботу. Так что мы могли не вернуться до утра понедельника, как раз к школе, как сказал Майк матери. Вот так мы остались ночевать под открытым небом. Я уже понял, что Смитти хорошо знает это симпатичное местечко, и подозревал, что мои дети тоже. Мы прошли дальше вдоль ручья, туда, где он вытекает из леса, и там, под прикрытием высокого, скошенного валуна, нашли кровать из листьев и травы, а также остатки кострища. Пат тут же зарылась в листья, а Майк деловито пошел собирать дрова для костра. По всему этому я заключил, что дети уже бывали здесь. Смитти прошел «через», чтобы запереть дом и забрать одеяла. Ночь была теплой, и мы просто сидели у костра, глядя, как он достает из своего рюкзака различные вещи. Первой была мелкая сковородка, какую я увидел в тот день, когда встретил Смитти возле железнодорожного моста, и теперь я смог внимательно осмотреть ее. Сковородка была из незнакомого мне сплава, но мало ли новых материалов мы видим в наше время? Я спросил его о ней. Смитти ответил, что это вещество он нашел в другой части этого мира в природном состоянии. У него были некоторые свойства золота или платины, но в целом материал был легче и тверже. Оба ребенка принялись давать ему инструкции, что именно хотят съесть, и Смитти признался, что после того, как Пат нашла путь сюда, ему пришлось довольно часто брать их на пикник взамен обещания никому об этом не говорить. В те разы, когда мы с женой думали, что они ходили за ягодами в лес Хэнсона или ходили пешком по тропинке вокруг холма, они на самом деле были здесь, по другую сторону «ничего», исследовав мир, куда не ступала еще нога человека. Я почти не думал о том, чем мы будем питаться, погруженный в свои невеселые мысли, но наелись мы до отвала. Смитти пошарил в болотце на противоположной стороне ручья и вернулся с коричневым, странного вида существом, блеющим, как ягненок. Майка он отправил на луг собирать травы, а Пат велел вырыть ножом толстые, белые корни фиолетовых цветов — они обильно росли под деревьями на краю леса. Сам же Смитти пошел и отыскал желеобразный гриб, ярко-красный и пряный, который был у нас на десерт после жареной лягушки, печеных корней и острого соуса из трав. После окончания трапезы дети сами отправились к ручью мыть тарелки. Я был просто поражен: они никогда не вели себя так во время наших походов и пикников. Пат, в конце концов, было всего лишь три года. Я хорошо знал, как трудно отправить ее спать, когда еще не все угомонились, но у нее был долгий день, и, вернувшись с ручья, она сама скользнула под валун, на ложе из сухих листьев. Подойдя и нагнувшись, чтобы накрыть ее одеялом, я увидел, как она что-то прижимает к подбородку. Когда я осторожно разжал ей пальцы, она пошевелилась во сне и пробормотала «кролик»... Сначала я подумал, что она захватила из дому свою плюшевую собачку, но эта штука не походила на нее. Я понес ее к костру. Она была размером с два моих кулака и покрыта длинным, шелковистым серым мехом, как ангорская кошка. Она была теплой и, держа ее в руках, я чувствовал биение ее сердца. Но при этом у нее не было ни глаз, ни ушей, вообще никаких видимых органов. Чем бы это ни было, но только не кроликом. Смитти был поражен не меньше меня. В целом, создания этого «другого» мира походили на существ из нашего родного. Животные походили на животных, птицы на птиц, были в ручье и какие-то рыбы. Но это существо не походило ни на что виденное нами ранее. Стараясь разглядеть его получше, Майк толкнул меня локтем, и я выронил это животное. Но оно не упало! Оно повисло в воздухе, как крошечный, пушистый воздушный шарик! Смитти уставился на меня, а я — на него. До сих пор этот «иной» мир казался нам довольно обычным местечком, тихим и скучным, как парк посреди недели. Но «кролик» Пат явно принадлежал к другому зоопарку. И я подумал о том, какие еще неожиданности могут нас здесь подстерегать. Я подвел руку под существо. Оно с готовностью уступило, хотя мне показалось какое-то сопротивление, словно вокруг него сгустился воздух. Я убрал руку, и оно осталось висеть. Я подтолкнул его указательным пальцем, и оно вдруг начало изменяться. Первоначально это был пушистый шар. Но ту он вдруг похудел и вытянулся, мех стал более редким, с черными пятнами. Затем он снова изменился, превратившись в своего рода кожаный блин, затем принялся расти, достигнув размеров баскетбольного мяча. Снова оброс мехом, сначала испещренным пятнами, затем пятна исчезли, и он стал опять серебристо-серым, как и в начале. Смитти уставился на него странным взглядом. Таким, словно он понял какое-то значение в изменениях существа, словно у бессмысленных метаморфоз была какая-то схема. Он был полуозадачен, полуобеспокоен. — Погодите минутку, — сказал он. Я хочу кое-что попробовать. У меня есть идея. Я осторожно взял существо, и оно тихонько лежало на моей ладони. Чувствовалось то же самое слабое сопротивление, какое я уже отмечал, неопределенное давление, когда я брал его. Я сложил обе руки чашечкой под ним, в то время как Смитти легонько коснулся его кончиками пальцев, ощупывая поверхность, и глядя мимо него. Он придвинулся чуть ближе, и внезапно я увидел, что его кисти рук исчезли до самых запястий и продолжали исчезать, словно он медленно протягивал руки туда, откуда в свое время достал кексы и бумажник — в будущее. Странно было наблюдать, как тают его руки, пока он исследовал невидимую часть существа. Существо внезапно задергалось у меня на руках. Пораженный, я отпустил его. Смитти же вытащил одну руку, а вторую сунул в ничто до самого плеча, и на его лице появилась удовлетворенная улыбка. Существо снова дернулось — и исчезло. Смитти выдернул руку. Рукав был разорван, по запястью тянулась царапина. — Это существо поцарапало меня, — сказал он. — Наверное, ему не понравилась щекотка. Шарик серебряного пуха, прижимающийся к щеке маленькой девочки — это одно, а тварь, которая царапается, как дикая кошка, — совершенно другое. Глаза у Майка стали совершенно круглыми, я видел, что его переполняли вопросы. И решил опередить их. — Пат спит уже целый час, — сказал я ему. — Пора и нам ложиться баиньки под открытым небом. Утром мы все тебе расскажем. Он хороший мальчишка и не стал возражать, но я знал, что он лежал с открытыми глазами в своей постели из листьев и травы, держа ушки на макушке. Я не хотел, чтобы кошмары, вертевшиеся у меня в голове, перешли и к нему, поэтому я позвал Смитти, и мы прогулялись до ручья. Звезды наверху были очень яркими. Я поглядел, но не смог различить ни одного знакомого созвездия. Интересно, подумал я, есть ли здесь луна, как у нас? — Что произошло? — спросил я Смитти. На мгновение он задумался. — Точно не знаю. Одно время я читал книги, стараясь понять, что же такое умею проделывать. Книги о четвертом измерении, тессерактах[2] и подобном. Вы когда-нибудь читали об этом? — Я читал. В надлежащем возрасте я прочитал свою долю научной фантастики. Голубые глаза Смитти глядели очень серьезно. — Значит, вы знаете, как это устроено. Отрезок линии является точкой. Совокупность точек на прямой образует линию. Совокупность линий образует поверхность. Совокупность поверхностей образует трехмерную фигуру. А совокупность трехмерных фигур образует уже фигуру с четырьмя измерениями. Например, совокупность кубов, выстроенная в четвертом измерении, образует сверхкуб, то есть тессеракт. Или кролика Пат. Это я уже понял, когда смотрел, как он ощупывает невидимые части этого существа. Когда существо меняло форму, оно всего лишь перемещалось, высовывая в наш трехмерный мир различные части своего четырехмерного тела. — Но почему оно висело в воздухе без всякой поддержки. — Это была всего лишь часть существа, — быстро сказал Смитти. — Тогда как это происходит, что мы можем взять и перенести ее в другое место? — спросил я. — Все это какая-то бессмыслица. Смитти почесал голову. — Я так и думал, что вы спросите это, — сказал он. Ответа я не знаю. Я знаю лишь то, что когда сунул туда руки, то нащупал нечто большое. И был поцарапан. — Но на что оно похоже? — спросил я. Смитти нахмурился. — И на это я не могу ответить, — жалобно произнес он. — Это же просто не имеет смысла. Послушайте, это существо живет в четырех измерениях, а мы — в трех. Мы не можем увидеть его целиком. И я не вижу его, я только предполагаю, где оно может быть, и иногда что-то нащупываю, а иногда — нет. Как, по-вашему, прямая линия видит квадрат? Он был прав. У любого, кто ведет обычное, материальное, трехмерное существование нет никакой возможности понять, на что походит нечто четырехмерное. У нас просто не хватает опыта, не с чем сравнивать. Смитти, с его способностями, мог там что-то ощупать, но он не мог объяснить, что именно он нащупал. — Ладно, — вздохнул я. — Давай немного поспим. Я сказал, поспим? У меня не было сна ни в одном глазу. Я лежал на сене, прислушиваясь к дыханию детей, и, слушая тихое похрапывание Смитти, глядел на далекие звезды наверху. И думал, думал и думал. Я думал о том, кто похоронит меня, когда я стану совсем старым и не смогу больше таскаться по этому заброшенному райскому саду. Думал о том, что сделает Элеонора, когда они вернутся без меня, и что подумает полиция, и за кого Элеонора выйдет замуж, когда свыкнется с мыслью, что я мертв. Я думал о том, будут ли Смитти и дети время от времени навещать меня здесь, и сколько времени еще понадобится, прежде чем дети повзрослеют и утратят эту свою способность. Я думал о том, кто станет выполнять мою работу, и где найдут другого тенора для клубного хора. И насколько Элеоноре урежут норму отпускаемого на душу населения газа. Ну, сами знаете, как это бывает, когда не спится... Смитти ничего не волновало, но когда он проснулся, то я сразу понял, что он нашел решение. Завтрак наш состоял, в основном, из чистой воды из ручья и каких-то золотистых фруктов, по форме напоминающих сливы, а на вкус, как чуть кисловатый мед. Потом Смитти прибрался, загрузил вещи в рюкзак и повесил его на Майка. А сам поднял меня на руки, как новобрачную. Это было так просто. Он велел мне закрыть глаза и задержать дыхание, чтобы я не сделал неправильное движение в неправильный момент, а сам просто шагнул «через». Когда я снова открыл глаза, то первым делом увидел лицо Элеоноры. — Мог бы и сказать, когда вы вернетесь, — заявила она, — чтобы я оставила заказ для молочника. Вот такова женская логика. Элеонора была тут же на кухне, когда мы вернулись. Вероятно, она видела, как мы возникаем из воздуха. Но она была трезвомыслящей женщиной, а трезвомыслящие женщины не могут видеть ничего подобного. Значит, она ничего не видела. Значит, ничего и не произошло. Мы просто вернулись из похода к ручью Хэнсона, где обычно проводим свои пикники. Я предупреждающе мигнул Смитти. Мы стали бы напрашиваться на неприятности, если бы попытались всучить четыре измерения женщине, которая вполне счастлива и с тремя. Не стоило и пытаться. Но проще было сказать, чем сделать. Вскоре, как это постоянно случается в романах, из детской неожиданно выскочила Пат и побежала на кухню, держа что-то в руках. Она явно хотела, чтобы это увидела мать. — Кролик! — кричала она. Это существо было белым, с какими-то шишками. У него был такой же длинный мех и никаких органов чувств. Возможно, это была другая часть первого существа, которому не понравилось, когда Смитти сунул руки в его измерение и за что-то там его пощекотал. Но Элеонора ни о чем таком не думала. Однако, с первого взгляда она поняла, что никакой это не кролик. Женщины не любят ничего неизвестного, наверное, это у них в крови. Элеонора вежливо улыбнулась, взяла существо из рук Пат так осторожно и брезгливо, словно оно было заражено оспой, и сунула его Смитти. — Какое противное! — твердо сказала она. — Унеси его, Смитти. А Пат сейчас пойдет принимать ванну. Вот так оно было. Пат повиновалась без звука: она уже прежде вела битву за кроликов и знала, что все равно проиграет. Я подошел к Смитти. — Давай запрем его в подвале, — сказал я ему. — И там ты избавишься от него также, как от первого. Мы втроем с Майком спустились в подвал и забились в угол за кучей угля, чтобы нас не увидела с лестницы Элеонора. Смитти прямо с ходу сунул руки до самых плеч в «ничто», что-то там вертел и крутил, и чуть было не вытащил это существо за хвост, если это вообще был хвост, но все напрасно. Может, в пределах досягаемости не было места, которое не терпело щекотки. Может, этому существу нравилась щекотка. Не знаю. Могу лишь выложить вам версию Смитти. Он заявил, что Пат могла взять это существо, точно приз, когда проходила «через». По словам Смитти, это существо не принадлежало ни к одному из миров, пока Пат не забрала его, и, конечно же, нет никаких причин, почему бы оно не могло быть четырехмерным, учитывая, что оно существует на поперечном срезе обоих миров одновременно. Возможно, вы найдете в этом какой-то смысл. Главное то, что мы с ним вляпались. Всяческие подталкивания, ощупывания и щекотания Смитти привели лишь к тому, что существо покрылось пятнами, раздулось величиной с арбуз и осталось в таком вот виде. Мы перенесли его в курятник, как в самое подходящее место, где оно повисло в воздухе на высоте десяти футов. И то хорошо, по крайней мере, дети до него не смогут добраться. Майк, разумеется, наблюдал за всем этим, но он, как я уже говорил, хороший мальчишка, ему практически десять лет, и он знает, что такое хорошо, и что такое плохо. Как и большинство детей его возраста. Я вышел и выключил свет. В течение следующей недели я пару раз наведывался поглядеть, что существо там делает. Оно не делало ничего. Вообще ничего. Не ело. Не пило. Не дышало. И курицы не возражали против его присутствия. Так что я вскоре забыл о нем. Думаю, вы помните, что творилось тем летом. Забойщики крупного рогатого скота и мясники надеялись, что кто-то или что-то заставит поднять потолок розничных цен, чтобы они могли сэкономить пару долларов на копытах или на чем-то получше. Но армия и военно-морской флот забирали все, а гражданское население привыкало обходиться спагетти и салатами. Заметьте, я не жалуюсь. У нас было все, как и у остальных, а Смитти готовил из того, что было, приемлемые, хотя и не очень вкусные блюда. Одна за другой, куры ушли обычным путем всей домашней птицы. Элеонора, по уши погрузившаяся в дела по гражданской мобилизации, участвовала в разных комитетах, где всем нравилось встречаться за ленчем и спорить за сэндвичами или салатом оливье с курицей. Когда закрылась закусочная отеля, они стали собираться по очереди в домах своих членов, причем, главным образом, в нашем. А затем одна Важная Шишка решила проверить, как идут дела в Мэдисонвилле. И сейчас я могу поклясться, что просто кто-то накапал в Вашингтон о ленчах комитета Элеоноры. Больше никаких причин для ее приезда не было вообще. Большая Шишка со своим секретарем — мужского пола — должны были приехать из Олбани после того, как проверят состояние дел там. Сопровождать их должны были значительные лица и пресса. С последней как раз все было в порядке: пресса могла поесть спагетти на заднем крыльце вместе со мной и детьми, и это не сильно ударило бы по нам. Я рассказал бы им всякие истории. Но к тому моменту у нас в курятнике оставались только четыре старые курицы и петух. Я знал их с детства. Я вырос с ними. Фактически, они и в живых-то еще оставались отчасти из сентиментальных воспоминаний, а отчасти из-за здорового скептицизма в том, что даже Смитти может приготовить что-то съедобное из их жилистого мяса. По крайней мере, мы не осмеливались это проверить. Но Смитти — человек! Элеонора пошла к нему, как только получила телеграмму, и раскрыла перед ним все карты. Если бы у Мэдисонвилля оказались иные планы на двадцать пятое число, то Важная Шишка могла бы отправиться в Утику. А Утика, являвшаяся основным поставщиком говядины, явно стремилась поддержать свою честь. Вот так обстояли дела. Смитти улыбнулся своей очаровательной улыбкой и спросил, сколько ожидается гостей. Хочу вам прямо сказать, что я не собираюсь сейчас пересказывать смутные слухи о грязном заговоре и коррупции в Штаб-квартире Мэдисонвилля. Миссис Дадли Уинтроп, наша ближайшая соседка, позволила детям на время шумной вечеринки погостить у ее Томми, и, как оказалось, именно она была главной конкуренткой Элеоноры на пост главы комитета по мобилизации. Но это наверняка было чистым совпадением. На рассвете двадцать пятого июня Смитти прибежал ко мне с таким взволнованным видом, с каким я его еще никогда не видел. Должно быть, дела были плохи, поскольку мы столько раз прорабатывали сценарий вечеринки, что я наизусть знал все подробности. И в них не было ничего плохого, кроме тайфуна, который мог повредить электролинию. Тайфуна... и собаки Уинтропов. Там, где было пять толстых курей, уже приготовленных для фрикасе, лежало пять искореженных тушек, уже ни на что не годных. Смитти стало так же плохо, как и мне. Но мне было даже хуже. Я знал, на что способна Элеонора. И тут я увидел, как голубые глаза Смитти вдруг ярко вспыхнули. — У меня есть идея, босс, — задумчиво сказал он. — Держу пари, что она сработает. Да... Я думаю, все будет в порядке. Время в тот день текло стремительно, как ртуть. Элеонора еще раз проинструктировала четырех старшеклассниц, которые должны были прислуживать на вечеринке — все они были членами Корпуса Мира и в знак этого носили нарукавные повязки, — а Смитти подогнал им форму. Я слышал, как он весело насвистывает, работая на кухне, и вскоре уловил безошибочный аромат жареного мяса. Леди из Корпуса Мира тоже уловили его, и я представил, как поднимутся их брови, когда, по возвращении домой, они бросятся проверять возможности местного черного рынка. Если Смитти действительно рискнул купить мясо на черном рынке, карьере Элеоноры пришел конец, как и моей собственной — но здесь пахло так, как не пахло никакое мясо в моей жизни. Я взмолился высоким небесам, чтобы это было нечто необычным, пусть даже жареным скунсом. Что касается Самой Важной Шишки и всех остальных Менее Важных Шишек, вплоть до четвертой помощницы Элеоноры, отвечающей за несуществующие противогазы, все откровенно пускали слюни. И, глядя на это, я воспрянул духом. Даже по предварительным данным, Смитти превзошел самого себя. Никогда еще в Мэдисонвилле не готовили такое блюдо. Один за другим, мы невольно развернулись носами в направлении кухни, время от времени подаваясь вперед, чтобы уловить побольше того пленительного армата мяса, волна которого проносилась всякий раз, как кто-нибудь из девушек открывал кухонную дверь. А затем главное блюдо было подано к столу. Это было особое фрикасе Смитти, или гуляш, или рагу — называйте, как хотите. Оно было приправлено травами, о каких большинство собравшихся даже не слышали, и смешано с диковинными лесными грибами, от которых большинство собравшихся шарахалось бы, как от оспы. Было в нем и многое другое, что являлось чистой импровизацией Смитти. Но прежде всего, там было мясо: большие ломти мяса, нежного, сочного, с диковинными специями, а на вкус такое, какого я никогда еще не пробовал. Вкус бы превосходен, просто неописуем! По сравнению с этим блюдом, десерт был разочарованием, хотя подобный нектар вряд ли когда-либо украшал столы Мэдисонвилля. Кофе, хотя в нем не было ни желудей, ни дубовых опилок, был просто кофе. Потом мы настолько загрузили свои желудки, что могли уже перейти к речам. Элеонора — умница. Ее речь заняла три минуты, и она использовала их до последней секунды. Средняя Важная Шишка из Олбани произнесла пятиминутную речь, и оказалось, что она просто разогревала аудиторию для речи Помощника Самой Важной Шишки, в честь которой мы все собрались здесь, ну, и так далее. А впереди нас еще ждала Речь этой Самой Важной Шишки. В середине второго десятка минут речи Помощника я почувствовал, как под моим поясом что-то извивается. Это было какое-то нереальное, невозможное, запредельное ощущение! Наверное, нечто подобное испытывали парни в развеселых тридцатых годах, которые на спор глотали живых золотых рыбок, а затем извергали их обратно. Это было все равно как живые мыши вальсировали и давали гопака в моей двенадцатиперстной кишке, толклись и опрокидывали друг друга, стремясь на волю. Я посмотрел на Элеонору, сидящую напротив меня, и по ее наполненным ужасом глазам понял, что она испытывает то же самое. Потом я взглянул на оратора и увидел бисеринки пота, выступившего на его лбу и верхней губе. И я услышал, как затрещали пуговицы его жилета, когда получили изнутри сильный удар. Со всеми собравшимися было одно и то же. Они пытались сохранять хорошую мину при плохой игре и улыбались из последних сил, но силы эти были уже на исходе. Они явно не могли больше терпеть. Потом приоткрылась кухонная дверь, и в щели показалась физиономия Смитти. Веснушки его резко выделялись на лице, как пятнышки на воробьином яйце, а выпученные глаза дико вращались, пока не увидели меня. Я понял, что теперь не время соблюдать какой-то там этикет. Бормоча извинения, я буквально взлетел со своего места. На кухне царил сплошной кавардак. Девочки уже выскочили через черный вход и теперь с ужасом глядели на нас с лужайки перед домом. Котел, в котором Смитти тушил рагу, стоял на кухонном столе, и из него, как чудовищные дрожжи, выпирали капающие красным куски мяса, хорошо приготовленного мяса, которые росли с каждой секундой. Смитти захлопнул за нами дверь. — Босс, — хрипло прошептал он, — не стоило мне даже и пробовать. Оно все еще живо! Это известие поразило меня, точно ушат холодной воды, и заставило трястись от страха. Оно! Ну, конечно же, оно! Куски мяса, из которого Смитти приготовил фрикасе, были частями этого диковинного существа. Даже вырезанные и хорошо протушенные, они продолжали быть частью четырехмерного существа. Что бы мы ни проделывали с ними, — а очевидно, мы оказали на них мощное воздействие, потому что куски все еще оставались кусками, — они собирались возвратить свою первоначальную форму, причем сделать это как можно быстрее, и когда это произойдет, то мы все, принимавшие участие в этом обеде... Смитти сдернул с себя фартук. — Босс, — сказал он, — клянусь, я не хотел этого. Я всего лишь заботился о том. чтобы приготовить его как можно лучше. Я думал, что у этого существа просто исчезнет какая-то часть. А сейчас мне нужно добраться до него. Я должен заставить его убраться отсюда. Прежде, чем я успел его остановить, Смитти погрузил обе руки в корчащуюся кучу тушеного мяса. Они стали таять, как воск — до локтей... до плеч... За руками последовали голова и плечи. Затем остались лишь дрыгающиеся ноги. Затем Смитти исчез весь. И в этот миг четырехмерное фрикасе нанесло последний сильнейший удар изнутри моего желудка — и исчезло. Я лишь с шумом втянул в себя воздух. Холодный пот лился у меня по спине. В кухню вернулись три девушки, притащив четвертую, которая лишилась чувств, увидев, как Смитти бесследно исчез вместе с тушеным мясом. Я криво усмехнулся им. — Магия! — сказал я, и голос мой прозвучал, точно воронье карканье. — Фокусы. Он мог бы стать известным фокусником... — Я судорожно вытащил из брюк смятые деньги. — Вы же будете столь добры, приберете здесь, детки? Потом я приоткрыл кухонную дверь ровно настолько, чтобы увидеть Элеонору. Остекленевшие глаза Помощника Самой Важной Шишки внезапно ожили, и он завершил свое выступление. Затем наступил черед Самой Важной Шишки. Она поднялась и отдала дань уважения хозяйке, затем долго разглагольствовала об успешно проводимых в Мэдисонвилле мероприятий по Гражданской Обороне и перешла к стандартному рассказу о трудностях, которые в это тяжелое время испытывает вся страна, и так далее. Когда она уже обрела пятое дыхание, я тихонько проскользнул на свое место. Сидевшая напротив Элеонора сладко улыбнулась мне и кивнула. Ну, вот, теперь вы знаете все. Смитти исчез. Четырехмерный кролик тоже исчез. Элеонора успешно организовала супер-пупер ужин на двадцать с лишним персон, которые наелись до отвала, но разошлись с практически пустыми желудками. Честь Мэдисонвилльского отделения Корпуса Мира была спасена. Но я наплевал бы на все это и отдал бы все, что угодно, только бы Смитти вернулся. Можете мне поверить, сколько раз я пытался пройти «через», но у меня так ничего и не получилось.
Fricassee Four Dimensions, (Astounding, 1943 № 12) Пер. с англ. Андрей Бурцев
СОДЕРЖАНИЕ
От составителя ПЕСКИ ВЕКОВ … 3
МИР ЮЗДРАЛА
ЧЕРЕЗ ВИБРАЦИИ. Повесть. (Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим) … 7 Through the Vibrations, (Amazing Stories, 1931 № 5)КЛЕОН ИЗ ЮЗДРАЛА. Повесть. (Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим) … 47 Cleon ofYzdral, (Amazing Stories, 1931 № 7)
И ДРУГИЕ ИСТОРИИ
ВИТКИ ВРЕМЕНИ. (Пески веков — 2). Повесть. (Пер. с англ. Андрей Бурцев и Игорь Фудим) … 85 Coils of time, (Astounding Science Fiction 1939 №5)
СТАРЫЙ, ДОБРЫЙ ЛЕТНИЙ СЕЗОН (Пер. с англ. Андрей Бурцев) … 129 In the good old summertime, (Astounding, 1940 № 3)
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ НА ТАНТАЛУСЕ (Пер. с англ. Андрей Бурцев) … 149 Trouble on Tantalus, (Astounding, 1941 № 2)
ПЕЩЕРА (Пер. с англ. Андрей Бурцев) … 177 The cave, (Astounding, 1943 № 1)
ФРИКАСЕ В ЧЕТЫРЕХ ИЗМЕРЕНИЯХ (Пер. с англ. Андрей Бурцев) … 197 Fricassee Four Dimensions, (Astounding, 1943 № 12)
1
Баньши - призрак (дух) женщины-плакальщицы, так как оплакивание и рыдание одна из её характерных черт. Некоторые ирландцы верят, что если плакальщица не выполняла свои обязанности подобающим образом, то и после смерти она продолжает оплакивать умирающих (прим. перев.)(обратно)
2
Тессеракт - четырехмерный куб (прим. перев.)(обратно)
Последние комментарии
50 минут 24 секунд назад
16 часов 54 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 1 час назад
3 дней 8 часов назад
3 дней 12 часов назад