Вторая мировая война. [А Дж П Тейлор] (fb2) читать онлайн

А Дж. П. Тейлор Вторая мировая война

Предисловие

Я писал эту книгу более тридцати лет. Во время войны я выступал раз в месяц с репортажем в Оксфорде и других городах, делал обзор событий за прошедший период, иногда размышлял о том, что может произойти в будущем. В конце войны подвел ее итоги в ряде выступлений по датскому радио, организованных службой Би-би-си. Беседы эти, наверное, безвозвратно утрачены. С тех пор я постоянно занимался изучением событий военного времени, много размышлял над ними и теперь начинаю думать, что могу высказать кое-какие полезные соображения.

Прошедшие десятилетия, думаю, достаточное время для беспристрастного взгляда на вторую мировую войну. Интерес к ней еще велик, об этом свидетельствует поток произведений о войне, и вместе с тем мы уже достаточно от нее далеки, чтобы избавиться от некоторых сопутствовавших ей увлечений и заблуждений. Я пишу не как сторонник какой-либо воевавшей страны или коалиции, хотя думаю, что моя страна воевала за правое дело, и высказываю суждения по вопросам спорным лишь после тщательного рассмотрения всей доступной мне информации.

Вторая мировая война проходила как в акватории двух океанов (Атлантического и Тихого) и нескольких морей, так и в четырех сухопутных кампаниях (в России, в Северной Африке и Средиземноморье, в Западной Европе и на Дальнем Востоке). Каждая из этих войн имела особый характер, зачастую историки описывали каждую из них в отдельности. Я пытался их связать воедино; вспомнить, что когда произошло нападение на Пёрл-Харбор, немцы уже были остановлены под Москвой; что когда был окружен Сталинград, англичане вели успешное сражение под Эль-Аламейном; и когда англо-американские войска высадились на Сицилии, русские в это время одерживали победу в битве под Курском. Победа 1945 г. была общей победой, все три великие союзные державы внесли в нес свой вклад в полной мере своих возможностей и ресурсов.

Выражаю благодарность моей аудитории в Эйлсбери, Банбери, Оксфорде, Рединге, Вулвертоне и других городах, подтолкнувшей меня к анализу истории второй мировой войны. Выражаю также благодарность Лондонскому университету за возможность выступить в 1973 г. с лекцией, содержанием которой явилась первая глава этой книги.

А. Тейлор

1. Мировая война

В первой половине XX столетия человечество пережило две большие войны: первая в основном развернулась в Европе, хотя потом ее удостоили звания мировой, а вторая была действительно мировой. И в обеих войнах Германия и ее союзники сражались против той же примерно коалиции держав. Обе войны были кровавыми, длительными, и во многих отношениях между ними больше сходства, чем различий.

Относительно того, когда началась первая мировая война, сомнений нет. Еще в начале июля 1914 г. великие европейские державы жили в мире, который длился с 1871 г., а месяц спустя все, кроме Италии, уже воевали. В ходе войны менялись участники, в нес вступили Италия и Соединенные Штаты, вышла из войны Россия. Но для всех было несомненно, что война в широких масштабах началась в августе 1914 г. и почти с тем же размахом продолжалась до ноября 1918 года.

А когда началась вторая мировая война? В силу сложившихся обстоятельств Европа для многих историков – центр мира, и они считают началом войны сентябрь 1939 г., когда Германия напала на Польшу. Но такой ответ не удовлетворит эфиопов или китайцев, для которых война началась раньше. Ответ не удовлетворит и русских и американцев, для которых война началась позже. Во всяком случае война в Европе фактически закончилась в июне 1940 г., когда Германия уже господствовала на всем Европейском континенте к западу от России. Если считать началом войны формальное ее объявление, то вторая мировая началась в апреле 1932 г., когда Мао Цзэдун и Чжу Дэ объявили войну Японии от имени совета провинции Цзянси. (Любопытный исторический факт: Китайская Республика^[1] объявила войну Японии лишь после Пёрл-Харбора.) Если же исчисление вести с того времени, когда война уже велась на всех континентах, кроме двух американских, тогда началом ее следует считать 1942 или даже 1944 год.

Мелкие войны постепенно слились в большую войну. Не полностью слились, но настолько, что уже вряд ли возможно стало писать о войне в Европе и Средиземноморье, не упоминая про Дальний Восток, или писать о Дальнем Востоке, не упоминая о Европе и Средиземноморье.

В довоенные годы Англия могла бы, с одной стороны, занять более твердую позицию в отношениях с Германией, если бы не беспокойство насчет Дальнего Востока, и, с другой – пойти на соглашение с Японией на Дальнем Востоке, если бы не нужда в американской помощи – экономической, а затем военной, чтобы сохранить статус великой европейской державы. В 1940 г. захват Франции и Голландии Гитлером заставил японцев повернуть на юг, а в 1941 г. действия японцев в Пёрл-Харборе побудили Гитлера объявить войну Соединенным Штатам. Соответственно американская кампания на Тихом океане в большей мере, чем средиземноморская, задержала высадку союзников на севере Франции.

В период войны соответствующие союзники никогда полностью не объединялись. Хотя Муссолини претенциозно именовал союз с Германией и Японией осью, вокруг которой вращаются европейские дела, он фактически осуществлял самостоятельную кампанию в Средиземноморье, пока не попал в беду; тогда Гитлер вмешался, чтобы выручить своего союзника – диктатора, а не следуя собственной стратегии. Германия и Япония не взаимодействовали вообще. Одна океанская подводная лодка из Японии добралась до Бордо с боеприпасами для Германии – в этом заключалось все их сотрудничество. Участники пакта (Германия, Италия и Япония) даже не придумали для себя общего названия. Противники звали их агрессорами, милитаристами, фашистами – характеристики не отличались меткостью.

С другой стороны, союз между США и Англией никогда не был официально оформлен, хотя между ними сложилось тесное взаимодействие – экономическое и военное. А союз между Советской Россией и Англией носил в сущности лишь формальный характер. На деле Англия осуществляла независимую кампанию против Италии при некоторой поддержке Соединенных Штатов, а США – независимую кампанию против Германии. Эти союзники также не нашли для себя общего названия – просто страны, подписавшие Декларацию Объединенных Наций. Англия и США называли себя демократическими или, проще, англосаксонскими державами. А Советская Россия предпочитала название «миролюбивые народы». Иногда союз трех великих держав (Англии, Советской России, США) называли «Великий альянс», чаще просто – «Большая тройка».

Будущие противники в первой мировой войне заранее предвидели, что решающая битва произойдет на равнинах Фландрии и севере Франции. Так и случилось, хотя для принятия такого решения потребовалось четыре года вместо предполагаемых шести недель. Другие кампании – на Восточном фронте, в Италии, на море и в азиатской части Турции – были второстепенными по сравнению с длительной битвой во Франции. Сходными были и методы ведения войны. Хотя в конце войны танки играли определенную роль, ее исход решали главным образом массы пехотинцев, брошенные в бой друг против друга, почти так же, как при Наполеоне или во времена римлян.

Вторую мировую войну также предвидели, но, по мере того как она развертывалась, неоднократно менялись ее характер и решающий участок боевых действий. Один шведский историк назвал ее «одной из самых гигантских импровизаций в истории, далеко превысившей обычные масштабы». Лишь Британский штаб ВВС планировал заранее свою стратегию, но это обернулось неудачей: королевские воздушные силы оказались неспособными ее осуществить. В остальном все кампании планировались, когда война уже шла. Кто мог предсказать, что решающие бои второй мировой войны будут вестись под Сталинградом, у острова Мидуэй, под Эль-Аламейном и Каном? В равной мере не предвидели, какое оружие сыграет решающую роль. Авианосцы оттеснили на второй план линейные корабли. Массовые бомбежки, от которых ожидали чудес, внесли только второстепенный вклад в победу. А десантные средства и джипы, о которых никто не думал как о военном снаряжении, имели гораздо большее значение. Конечно, танки сыграли свою роль, но немногие предвидели, что с появлением противотанковых орудий пехота будет первой идти в атаку, танки – следовать за ней, а не наоборот. Война завершилась взрывом двух атомных бомб. Вряд ли кто-нибудь полагал до войны, что расщепление атомного ядра получит когда-либо практическое применение.

Природу первой мировой войны определить легко. Это был конфликт между двумя союзами, или блоками, государств – Антанты (Франция, Англия, Россия), с одной стороны, и центральных держав (Австро-Венгрия, Германия) – с другой. Война велась между странами с однотипным социальным строем. Все эти страны были капиталистическими, профсоюзы в них играли второстепенную роль. У всех имелись конституции, хотя Российская конституция была скорее фикцией. И, несмотря на попытки выявить глубокие моральные причины войны – против варварства немцев, за немецкую «культуру», за или против самоопределения наций, – воевали, чтобы взять верх, целью было изменение соотношения сил, а не мировое господство. Если бы победила Германия, последовали бы некоторые территориальные изменения в се пользу и она стала бы сильнее, чем прежде. Сложилось так, что были произведены территориальные изменения не в ее пользу, хотя по существу она не была ослаблена. Расчленение империи Габсбургов и Оттоманской, большевистская революция в России, создание Лиги Наций – все это следствия войны, а не предшествовавшие или сопутствовавшие ей причины.

Историки до сих пор спорят о причинах первой мировой войны и ясных ответов не находят. Кто ее планировал? Была ли она вообще запланирована? Или, как сказал Ллойд Джордж, европейские страны «впутались в войну»? Что касается второй мировой войны, то приводит в замешательство множество ее причин. В период между двумя войнами наиболее очевидными были разногласия между победителями и побежденными или, конкретно, между Францией и Германией, при этом Англия и (до последнего мирного года) Италия неохотно следовали за Францией. Почти все немцы полагали, что в 1919 г. с их страной поступили несправедливо. И ожидали, что, когда Германия примет «Четырнадцать пунктов»^[2] и станет демократической республикой, о войне позабудут и произойдет взаимное признание прав. Ей пришлось платить репарации; ее принудительно разоружили; часть территории она потеряла, в других частях находились войска союзников. Почти вся Германия стремилась избавиться от Версальского договора, и немногие видели разницу между аннулированием этого договора и восстановлением той господствующей роли, какую Германия играла в Европе до своего поражения.

Обиду испытывала не одна Германия. Венгрия тоже была недовольна мирным урегулированием, хотя ее недовольство мало что значило. Италия, будучи вроде бы в числе победителей, вышла из войны почти с пустыми руками – так ей по крайней мере казалось; итальянский диктатор Муссолини, бывший социалист, называл ее пролетарской страной. На Дальнем Востоке Япония, тоже числившаяся среди победителей, взирала все более неодобрительно на превосходство Британской империи и США. И, по правде говоря, Советская Россия, присоединившись в конце концов к тем, кто отстаивал статус-кво, была все же недовольна территориальными потерями, понесенными ею в конце первой мировой войны. Но главной движущей силой среди недовольных была Германия, и Адольф Гитлер стал ее выразителем, с тех пор как вышел на политическую арену.

Все эти обиды и претензии не были опасны в 20-е годы, в короткий период восстановления довоенного экономического порядка, при более или менее неограниченной внешней торговле, устойчивой валюте, частных предприятиях, в деятельность которых государство почти не вторгалось. Но это восстановление было разрушено широкомасштабным экономическим кризисом, разразившимся в 1929 г. Начался катастрофический спад внешней торговли, массовая безработица – свыше 2 млн. безработных в Англии, 6 млн. – в Германии и 15 млн. – в США. Резкий валютный кризис в 1931 г. – с отменой золотого стандарта – пошатнул священный фунт стерлингов. Перед лицом этой бури страны сосредоточили свою деятельность в пределах собственных национальных систем; и тем интенсивнее это происходило, чем более индустриально развитой являлась страна. В 1931 г. германская марка перестала быть свободно конвертируемой валютой, и страна перешла к бартерной внешней торговле. В 1932 г. Великобритания, традиционно придерживавшаяся принципа свободной торговли, установила защитные тарифы и вскоре распространила их на свои колонии. В 1933 г. только что избранный президент Рузвельт осуществил девальвацию доллара и независимо от других стран стал проводить политику оздоровления экономики.

Экономическая борьба началась в значительной степени неожиданно. Сначала это была борьба всех против всех, потом ее характер изменился и разделение мира усилилось. Советская Россия всегда была закрытой экономической системой, хотя это не уберегло ее от последствий мирового кризиса. Некоторые другие великие державы, прежде всего США, а также Британская и Французская империи, могли на худой конец обойтись внутренними ресурсами. Проиграли Германия, Япония и другие крупные индустриальные державы: они не могли себя самостоятельно обеспечить, им требовалось привозное сырье, но кризис лишил их возможности получать его нормальным путем через внешнюю торговлю. Те, кто руководил в этих странах экономикой, несомненно, ощущали (даже в несколько обостренной форме), что их страны задыхаются и необходимо создать собственные экономические империи. Японцы избрали простейший путь и ввели свои войска сначала в Маньчжурию, а затем в прибрежные районы Китая. Но у Германии, еще связанной в начале 30-х годов Версальским договором, не было столь простого выхода. Ей пришлось вести борьбу экономическими средствами; это усилило ее изоляцию, автаркию, навязанную волею обстоятельств.

Сначала руководители Германии неохотно вели экономическую борьбу, затем в январе 1933 г. к власти пришел Гитлер. Он воспринял автаркию как благо. Впоследствии велись споры о том, что породило Гитлера и руководимое им движение национал-социализма. Версаль? Кризис? И то и другое. Экономическое неблагополучие страны привело Гитлера к власти, но его борьба против Версальского договора уже создала ему определенную репутацию. По его мнению, кризис в Германии был вызван поражением, и те средства, которые помогут преодолеть кризис, приведут Германию и к политической победе. Автаркия укрепит Германию для политических побед, а те в свою очередь будут способствовать дальнейшему развитию автаркии.

Здесь вплоть до второй мировой войны заключено было скрытое противоречие. США и (менее искренне) Англия сожалели о необходимости вести экономическую борьбу, считали ее делом временным. Для японцев и немцев экономическая борьба являлась постоянным фактором и единственным способом стать великими державами. Это привело к парадоксальным последствиям. Обычно более сильная держава агрессивнее, беспокойнее, поскольку убеждена, что в состоянии захватить больше, чем имеет. Утверждают, что такой была ситуация перед второй мировой войной, что нарушилось равновесие сил: Германия затмевала Европу, а Япония – Дальний Восток. Это верно лишь в отношении ближайших соседей – европейских стран, прилегающих к Германии, или Китая на Дальнем Востоке. И неверно, если учитывать великие державы.

И Гитлер, и японские правители вполне это понимали. Они отнюдь не замышляли мировой войны, что им зачастую приписывалось, поскольку были убеждены, что мировая война их погубит. Но это их не заставило перейти на мирные позиции. И Гитлер, и японцы надеялись получить ряд небольших выгод без войны, без серьезной борьбы. Они правильно рассчитывали на нежелание мировых держав вести войну и еще меньше надеялись на собственную изворотливость. Они хотели незаметно или хотя бы беспрепятственно укрепиться, пока не смогут выступить в качестве мировых держав, слишком сильных, чтобы с ними бороться. Это им почти удалось. Гитлер обеспечил свое господство в Европе, когда на рассвете 14 мая 1940 г. германские танки перешли через Маас у Седана; Япония утвердила себя на Дальнем Востоке за пару часов 7 декабря 1941 г., нанеся удар по Пёрл-Харбору. Потери немцев во время французской кампании 1940 г. были ненамного больше, чем потери британской армии на Сомме в 1916 г.; японцы потеряли в Пёрл-Харборе 29 самолетов. Никогда еще решающие победы не доставались так дешево. Что могло произойти при условии закрепления этих побед? Иногда Гитлер говорил, что Германия завоюет мир, но при этом добавлял, что это произойдет лишь через 100 лет после его смерти. А японцы могли бы удовлетвориться господством на Дальнем Востоке. Но Германию и Японию остановили еще до того, как они стали вполне мировыми державами, поэтому вопрос об их дальнейших намерениях никогда не ставился, не говоря уже об ответе на него.

Оглядываясь назад, видишь, что это противоречие – между теми государствами, которых более или менее удовлетворяло устройство мира, и теми, кто желал его изменить, – стало главной причиной второй мировой войны. Но противоречие политических идей и принципов привлекало тогда большее внимание. Отчасти это было наследием первой мировой войны. В конце войны союзники и их могущественный сторонник, США, убеждены были, что боролись за идеалы – демократию, самоопределение народов, Лигу Наций. В будущем коллективная безопасность должна была предотвратить новую войну. Доктрина эта никогда эффективно не действовала. Японцы в 1931 г., невзирая на протесты Лиги Наций, оккупировали Маньчжурию (преступление их было менее ужасным, чем это изображали впоследствии). Муссолини в 1935 г., игнорируя Лигу Наций, затеял войну с Эфиопией. Гитлер отверг всю систему международных отношений, когда в 1935 г. отказался от Версальского мира и в 1936 г. – от договора, заключенного в Локарно. Единственными великими державами, постоянно сохранявшими верность Лиге Наций, были Англия и Франция, позже в нее вступила Россия, а США, несмотря на свою политику изоляционизма, осудили нарушение международных обязательств. Здесь было моральное расхождение между теми, кто уважал международные обязательства, и теми, кто их нарушал. Не случайно оно совпало с тем расхождением, которое наблюдалось между государствами, удовлетворенными и не удовлетворенными итогами первой мировой войны.

Лига Наций была учреждением, привлекавшим внимание главным образом дипломатов и энтузиастов борьбы за коллективную безопасность. Но большевистская революция расколола европейскую цивилизацию, разделила Европу глубже, чем Реформация в XVI в. или Французская революция в XVIII в. Советская Россия, принявшая марксистскую доктрину, устремленная к мировой революции, казалось, так или иначе угрожала миру капитализма. Этот мир отвечал бойкотированием Советской России и с помощью военной интервенции стремился ее сокрушить. В 20-е годы многие, особенно сами коммунисты, ожидали, что военная интервенция возобновится и во время следующей войны капиталистические государства набросятся на «государство рабочих».

Но эти ожидания не сбылись. Зато углубились взаимные подозрения. Убеждение, что Германия – оплот борьбы с коммунизмом, заставило прежних победителей смотреть на нее с меньшим недоверием, делать ей больше уступок. Россия, в прошлом великая держава, европейская и азиатская одновременно, перестала теперь ею быть и в дипломатических расчетах всерьез не принималась! Советско-французский договор 1935 г., например, на бумаге был столь же прочен, как и прежний франко-российский альянс. Но когда в 1939 г. французы вместе с англичанами хотели заключить союз с Советской Россией, они вели переговоры так, словно договора 1935 г. никогда не было, словно его хотели забыть и предпочли бы, чтобы его вообще не существовало. Еще одним примером являются сами переговоры 1939 г. В дальнейшем стало ясно, что ни одна из трех договаривающихся сторон не рассчитывала на успех и даже не стремилась к нему.

В 30-е годы антибольшевизм отчасти уменьшился из-за нового раскола европейской цивилизации – между фашизмом и буржуазной демократией. Когда Муссолини установил фашистский режим в Италии, кроме левых социалистов не многие ощутили тревогу: считалось, что он спас Италию от большевизма. Муссолини выступал как респектабельный государственный деятель, британские и французские государственные лидеры торжественно давали ему советы, и еще в апреле 1935 г. он выступал поборником коллективной безопасности и святости договоров.

Национал-социализм, немецкий вариант фашизма, был угрозой совсем иного масштаба. Политики в других странах отлично понимали, что происходит в Германии и к чему стремится национал-социализм. Мировая пресса и дипломаты в полный голос заговорили о нацистском варварстве: были уничтожены политические партии и профсоюзы; перестала существовать свобода слова; евреи были изгнаны из политической жизни, лишь наиболее удачливые смогли эмигрировать; были отвергнуты принципы европейской цивилизации. Начиная с Гитлера, вся нацистская верхушка – сплошь «головорезы», сообщал британский посол.

Какие же уроки политики демократических стран извлекли из ситуации в Германии? Протесты лишь ужесточали поведение нацистов. Международный бойкот немецких товаров даже в случае его эффективности, что было маловероятно, увеличил бы экономические трудности Германии, а ведь все считали, что именно в результате этих трудностей Гитлер и нацисты пришли к власти. В отчаянии французские политики отказались от решения проблемы. Они выражали протесты в связи с каждым вызывающим шагом Германии и не делали ничего. Британские политики решили, что, если компенсировать недовольство Германии и восстановить ее экономическое положение, поведение нацистов не будет столь варварским. Англичане приняли германскую систему двусторонней торговли и старались сделать автаркию терпимой. Невилл Чемберлен, который стал британским премьер-министром в 1937 г., старался умиротворить Германию, активно идя навстречу ее политическим притязаниям. Некоторые, в их числе, вероятно, и сам Чемберлен, полагали, что умиротворение приведет к успеху. Другие принимали этот метод как временный, пока будет закончено перевооружение Великобритании.

Советская Россия и Соединенные Штаты, две мировые державы, стояли пока в стороне. Советские руководители не раз предлагали оказать коллективный отпор агрессору, но их призывы услышаны не были. Западные политики полагали, что Россия стремится к созданию беспорядков в Европе, а советские политики подозревали, что западные державы хотят вовлечь Россию в войну, чтобы самим остаться в стороне. Все эти подозрения не были лишены оснований. Кроме того, западные политики, да, возможно, и советские тоже, были не в состоянии правильно оценить боеспособность Вооруженных Сил Советской России, особенно после того, как сталинская большая чистка 1937 г. фактически уничтожила все советское высшее командование. Боеспособность американских вооруженных сил подобных сомнений не вызывала: их фактически не существовало, если не считать военно-морской флот. И отсутствовало желание исправить это положение. В итоге первой мировой войны, обоснованно или нет, американцы придерживались политики изоляционизма. Возможно, президент Рузвельт хотел отойти от этого курса с целью противостоять скорее Японии, чем Германии; он даже пытался проявить инициативу в 1937 г., когда призывал подвергать бойкоту любого агрессора. Но общественное мнение было не на его стороне, и Рузвельт перешел к осторожному изоляционизму, пока не разразилась война в Европе.

При таких обстоятельствах западные державы отказались от антифашистского крестового похода, предпринять который, казалось, побуждала их начавшаяся в 1936 г. гражданская война в Испании. Британское и французское правительства смирились с тем, что два фашистских государства, Италия и Германия, оказывали испанским мятежникам помощь, и в конце концов даже приветствовали их победу как единственный способ закончить гражданскую войну. Конечно, добровольцы из Великобритании и Франции, как и из многих других стран, сражались на стороне республиканцев – для них в 1936 г. началась вторая мировая война. Однако они были в меньшинстве. Осенью 1944 г., вскоре после освобождения Франции, генерал де Голль посетил Тулузу, инспектируя партизанские силы района. Остановившись возле оборванного человека, он спросил: «Когда ты вступил в Сопротивление, друг?» Партизан ответил: «Задолго до вас, мой генерал» (он сражался в Испании во время гражданской войны). И тут смутился генерал де Голль.

Генерал и партизан понимали войну по-разному: де Голль – как борьбу за национальное освобождение, партизан – как борьбу против фашизма. И они были правы: обе цели сплелись воедино, зачастую даже в сознании одного человека. По форме вторая мировая война, как и первая, была войной между суверенными государствами. Для многих обыкновенный патриотизм был единственным мотивом, для еще большего числа людей – главным мотивом. Патриотизм проявлялся даже там, где его не ожидали. До войны русские энергичнее всех призывали к объединенным действиям против фашизма. Но когда захватчики вторглись в Россию, война стала Великой Отечественной, или, иначе говоря, великой войной за Родину; из исторических деятелей главной фигурой стал не Ленин, а Суворов. С момента нападения на Россию коммунисты всюду стали решительными, искренними участниками Сопротивления. Но и они боролись теперь за национальное освобождение – и во французском Сопротивлении, и в Италии, и (более открыто) в Югославии под командованием Тито.

Тем не менее война, несомненно, была также борьбой убеждений. Немцы сознательно боролись за национал-социализм. Их победы не только приводили к изменению границ в пользу Германии, но и несли с собой утверждение принципов и практики национал-социализма: расового превосходства немцев, деградации всех остальных народов и физического истребления некоторых из них. Противники Германии боролись (в меньшей мере это осознавая) за уничтожение всего того, что отстаивал национал-социализм. Начав с цели национального освобождения, они с неизбежностью пришли к идее восстановления демократии, хотя в России и на Западе совершенно различно толковалось это понятие. Война продолжалась, и антигерманская коалиция стала выступать за гуманизм. Пока шла война, оставался неизвестным весь список преступлений фашистов. Лишь потом стало ясно, что газовые камеры Освенцима (Аушвица) – столь же подлинный символ национал-социалистской цивилизации, как готические соборы – символ средних веков. Но и то, что было известно, исключило любой другой исход войны, кроме безоговорочной капитуляции, и сделало вторую мировую войну справедливой войной, что бывает чрезвычайно редко.

Союзники Германии в эту схему не вписывались. Фашизм возник в Италии, но там его преступления больших масштабов не достигли, как и участие Италии в войне. К тому же фашизм там никогда не владел душами людей. Лишь правительство усташей в Хорватии творило почти такие же преступления, как Германия. А японцы вообще не были фашистами. У них были старые националистические взгляды, старая, но реально действующая конституция. Они совершали преступления не из принципа, а от пренебрежения к человеческой жизни. Тем не менее им была навязана та же схема, они тоже стали фашистами и врагами демократии.

Уже говорилось о том, что первая мировая война имела широкомасштабный характер: в ней участвовали миллионы людей. Но фронт был еще отдален от мест обитания: гражданское население меняло не столько образ жизни, сколько род занятий; еще сохранялась возможность обсудить, зачем ведется война и следует ли ее продолжать; часто наблюдались проявления недовольства граждан. Во вторую мировую войну вовлеченными оказались все. Беспорядочные бомбежки привели к тому, что различие между фронтом и тылом почти исчезло. В Англии, например, до 1942 г. вероятность того, что солдат в армии получит телеграмму о гибели жены от бомбы, превышала вероятность того, что жена получит телеграмму о гибели мужа в бою. Лица, отказавшиеся воевать и служившие в противовоздушной обороне, подвергались большей опасности, чем если бы находились в вооруженных силах. Перед войной британское правительство предвидело, что бомбежки нарушат общественный порядок, и зачислило на службу офицера полиции, который служил прежде в Индии: у него был опыт управления толпой, охваченной паникой. Но его услуги не потребовались. Стойкость людских масс – англичан во время сильной бомбежки, ленинградцев, переживших блокаду, немцев в последние месяцы перед окончательным их поражением, японцев даже после взрыва двух атомных бомб – сомнений никогда не вызывала.

Справедливо название «Народная война». Такая война возникает не под воздействием общественных настроений, как это было до некоторой степени с первой мировой войной. В 1914 г. возбужденное общественное мнение подтолкнуло правительства к войне, и демагогический шовинизм сильно потом влиял на военную стратегию. До и во время второй мировой войны политики – вели, народы – следовали. Британское правительство единственное вовлечено было в войну под воздействием общественного мнения, но даже это мнение прозвучало в палате общин, а не в уличных толпах. Гитлер, возможно, рассчитывал, что победы усилят его власть над немецким народом. Но он сам определял, где и когда будут одержаны победы. Перед нападением немцев на Советскую Россию, например, не проводилась общественная кампания по разжиганию антибольшевизма. Нападение явилось для немецкого народа неожиданностью, этому предшествовало мертвое молчание. До того момента, когда Америка действительно вступила в войну, президент США Рузвельт был уверен, что опережает общественное мнение. Он мог ошибаться, но его взгляды определяли курс американской политики.

Во вторую мировую войну политики значили гораздо больше, чем в первую. Кто помнит имена премьеров до Клемансо или немецких канцлеров после Бетмана-Гольвега (а ведь Бетман оказывал лишь второстепенное влияние на события)? В декабре 1916 г. Ллойд Джордж явно стал чем-то вроде военного диктатора, но даже для него, как он сам утверждал, характернее всего было то, что действовать по своему усмотрению удавалось редко. Популярными героями были генералы Китченер, Гинденбург, Жоффр – полубоги, которые вели войну или в порыве вдохновения, или без него.

Во вторую мировую войну генералы были исполнителями и для публики значили не больше, чем обычные государственные служащие. Из Роммеля создали романтическую фигуру не столько немцы, сколько англичане. Монтгомери сам создал о себе легенду, но дважды лишь потому не был снят, что смиренно приносил извинения. В сущности лишь политические лидеры принимались в расчет. Когда немецкие генералы (или некоторые из них) сделали попытку свергнуть Гитлера, они увидели, что сторонников у них нет. Черчилль сместил таких внушительных лиц, как Уэйвелл и Окинлек. Сталин снимал своих генералов десятками, и сам Жуков перед ним трепетал. Вряд ли будет преувеличением сказать, что четыре человека – Гитлер, Черчилль, Рузвельт и Сталин – лично принимали все важные военные решения, да и Муссолини слабо пытался им подражать. Лишь японцами по-прежнему руководил более или менее анонимный комитет.

У всех главных лидеров в прошлом имелся опыт ведения войны. Гитлер и Муссолини были на фронте солдатами, Черчилль и Рузвельт занимали посты в период первой мировой войны, а Черчилль еще и воевал на передовой; Сталин во время гражданской войны в России был в высшем командовании. Они не хуже, а может быть, даже лучше своих советников знали, что такое война. Конечно, они слушали советников. Гитлер, правда, слушал нетерпеливо. И конечно, они взвешивали реальные возможности, даже если не всегда с ними считались. Все равно, они решали, где и как осуществлять кампанию. Они определяли экономическую и внешнюю политику своих стран, за исключением мелких вопросов. Черчилля порой обуревали романтические порывы. Гитлер потерпел поражение (в войне всегда кто-то проигрывает), и поэтому его изображали психопатом. Если смотреть непредвзято, видишь, что политики второй мировой войны действовали разумно, стремясь добиться победы. По количеству массовых убийств, по жестокости вторая мировая война превзошла остальные, но не была беспорядочной неразберихой, как первая.

По своим индивидуальным качествам четыре лидера резко отличались друг от друга.

Гитлер был самым решительным ниспровергателем по взглядам и методам. Он пренебрегал сложившимися мнениями, готов был (на благо или во зло) перевернуть мир вверх ногами. Он был также самым неразборчивым в средствах.

Черчилль – наиболее старомодный, гуманный, в нем кипели благородные чувства. Его облик навевает воспоминания об исчезнувшей Британской империи.

Сталин, безусловно, самый целеустремленный: желал одного – сохранить Советский Союз и свою диктаторскую власть над ним.

Наиболее загадочный из них – Рузвельт. Практичная изобретательность и высокие принципы, повседневные расчеты и отдаленные цели с немыслимой сложностью переплетались в нем. Из четырех лидеров он был самым удачливым, но невозможно сказать, достигалось ли даже это преднамеренными усилиями. Все четверо, несмотря на многие различия, имели нечто общее, отличавшее их от всех остальных: каждый пользовался в своей стране исключительной властью.

По-разному пришли они к власти и по-разному пользовались ею. Рузвельт – избранный президент, единственный глава исполнительной власти. Будучи главнокомандующим, он редко вмешивался в руководство войной, лишь когда принимались крупные решения. Черчилль был конституционным премьер-министром, теоретически делил власть с правительством военного времени, подчинялся парламенту. В качестве министра обороны руководил начальниками штабов и возможности действовать по-своему добивался не приказом, а путем обсуждения. Он выразил это своеобразно: «Согласие с моим мнением – вот все, чего я хотел добиться в итоге здравого обсуждения». Сталин и Гитлер – диктаторы, якобы руководившие партиями, коммунистической и национал-социалистской. Сталин, будучи главой правительства и Верховным главнокомандующим, повседневно руководил всеми военными действиями, как любой обычный главнокомандующий. Гитлер был вначале теоретическим руководителем вооруженных сил и постепенно стал главнокомандующим, особенно на Восточном фронте. Но так или иначе, эти четверо играли решающую роль в политике и стратегии второй мировой войны.

У великих людей свои заботы. Затевались неудачные заговоры против Гитлера; Черчилля часто критиковали в палате общин; Рузвельт, пока шла война, дважды пережил президентские выборы; даже Сталину, возможно, причиняло иногда беспокойство Политбюро. Но никогда никто из них не подвергался серьезной опасности. Эти четверо сами распоряжались верноподданными массами. Народная война имела своим следствием диктатуру.

Четыре могущественных человека олицетворяли, каждый по-своему, волю нации – странный итог эпохи национального самосознания и демократии, у истоков которой стоял Руссо.

2. Истоки

Если вообще возможно установить точное время, то поворот к войне наметился в 1936 г. Органы коллективной безопасности были уничтожены. Германия избавилась от всех ограничений, навязанных Версальским договором, и отказалась от тех, которые добровольно приняла на основе договора, заключенного в Локарно. Не сумев защитить от Муссолини Эфиопию, Лига Наций утратила свое значение. Единственным международным соглашением, которое еще что-то значило, был союз между Англией и Францией. Он действовал неофициально с конца первой мировой войны и оформился более определенно в то время, когда Англия предоставила Франции гарантии во время суматохи, вызванной отказом Гитлера в 1936 г. от Локарнского договора. Гарантии предполагались временные, до нового соглашения с Гитлером. Но соглашение заключено не было, и гарантии стали постоянными. Это были гарантии в принципе; Англия не имела возможности их выполнять. Хотя она теперь увеличивала расходы на вооружение, большая часть денег уходила на военно-морской флот и ВВС, а на армию – совсем малая. И пока в Англии шло перевооружение, развивался британский изоляционизм, придававший особое значение армии с «ограниченной ответственностью».

Существенное перевооружение началось в Германии, Англии, Франции в 1936 г. У противоборствующих сторон оно носило разный характер. Гитлер, который рассчитывал прибегнуть к угрозам или мелким войнам, все подготовил для фронта, но не принял во внимание обеспечение резервов, как военных, так и экономических. Англичане и французы разрабатывали планы перевооружения; даже в случае их выполнения (а французские планы не были выполнены) потребовались бы годы на их разработку. Ситуация в итоге получилась запутанная. Гитлер лучше был подготовлен к такому конфликту, который продлится лишь несколько недель. Англия и даже Франция, если бы выдержали первый удар, могли бы в ходе долгой войны укрепиться. Время было на их стороне, хотя они не сумели этим воспользоваться.

Обе западные державы большее значение придавали своей тогдашней слабости, чем будущей силе. Предвоенные годы в Европе были омрачены тем, что военная мощь Германии постоянно преувеличивалась ее потенциальными противниками. Британская разведка, получая существенную часть информации от немецких генералов, якобы противостоящих Гитлеру, все время оценивала темпы германского перевооружения вдвое выше, чем было на самом деле. В 1938 г., например, британский штаб ВВС докладывал, что германская авиация на переднем крае обороны вдвое превосходит британскую, что в дальнейшем авиационное производство в Германии также вдвое превысит британское. Гражданские власти рассчитывали, что 600 тыс. человек будут убиты за первые два месяца войны. Фактически численность германских самолетов на переднем крае обороны была в 1938 г. лишь на 60 % больше, чем в Англии, а резервы – меньше. В 1939 г. британское производство самолетов превзошло германское. Общее число убитых англичан во время воздушных налетов составило 60 тыс. за всю вторую мировую войну. У немцев не было самолетов и стратегии для самостоятельной бомбежки. Их воздушные силы предназначались только для взаимодействия с наземными. Англичане были напуганы призраком, который сами создали. Королевские военно-воздушные силы, единственные среди европейских ВВС, возлагали надежды на оперативное бомбометание, хотя до 1944 г. оснащение и качество самолетов были для этой цели недостаточными. Поэтому англичане, постоянно ощущая угрозу (которой на самом деле не было) со стороны Германии, уповали на возможность (которой также не было) угрожать ей.

В ноябре 1936 г. Германия и Япония подписали Антикоминтерновский пакт – первое соглашение между потенциальными агрессорами. Это был только жест, означавший признание общности целей, но не более. Это не был действенный союз, хотя бы против Советской России. Обе подписавшие пакт стороны никогда не координировали своих действий – ни тогда, ни позднее, и единственным практическим результатом явилось то, что Германия сократила военную помощь, которую до этого оказывала Китаю. Все же пакт казался жестом угрожающим, тем более когда Муссолини, торопясь присоединиться к стороне, как ему представлялось, более сильной, также в следующем году подписал этот пакт. Здесь к тому же не было координации политики. Гитлер продолжал идти своим путем, не спрашивая советов у Муссолини, но смутно надеясь, что Италия доставит Англии и Франции неприятности в Средиземноморье.

Возможно, Антикоминтерновский пакт поощрил японцев к продвижению в Китае. Представляется более вероятным, что заранее это продвижение не планировалось. На Дальнем Востоке с 1933 г. было тревожное затишье: японцы укрепились в Маньчжурии и Северном Китае до Пекина, Чан Кайши старался создать более сильную армию, а китайские коммунисты подталкивали Чана к сопротивлению. 7 июля 1937 г. произошло столкновение между японскими и китайскими войсками на мосту Марко Поло в Пекине. Японцы нанесли ответный удар, больше, кажется, поддавшись порыву младших офицеров, чем руководствуясь указаниями сверху, и взяли Шанхай после семи недель боев. Столица Чан Кайши Нанкин была захвачена в декабре 1937 г. В 1938 г. пали Ханькоу и Кантон, таким образом, под контроль японцев перешло все китайское побережье. Чан Кайши отступил в отдаленный Чунцин, вблизи тибетской границы. Бои затихли. Они стоили жизни примерно 800 тыс. китайцев и 50 тыс. японцев. Около 50 млн. китайцев были изгнаны из домов. И снова тупик. Напрасно старались японцы создать марионеточное китайское правительство. Чан ждал помощи от американцев – большая часть его армии была уничтожена.

В ноябре 1937 г. державы, чьи интересы затрагивали события на Дальнем Востоке, созвали в Брюсселе конференцию, стремясь прекратить войну. Ничего не вышло. Тем не менее настроение изменилось. Британские предприниматели, до этого сочувствовавшие японцам, теперь считали их бандитами, разрушителями китайской торговли. Британское правительство ждало того дня, когда сможет направить флот на Дальний Восток, – отсюда его стремление покончить с европейскими распрями. Американцы по-прежнему твердо сохраняли нейтралитет, но были уже настроены против японцев. Президент Рузвельт надеялся остановить их продвижение, желательно с помощью экономического нажима. Это соответствовало американской стратегии. Хотя армии у США фактически не было, но имелся большой военно-морской флот, для которого главным полем деятельности был Тихий океан.

В это время на Дальнем Востоке обстановка обострилась. Чтобы укрепиться в Маньчжурии, японцы пытались разбить советские войска по ту сторону границы. В июле 1938 и затем в мае 1939 г. они предприняли нападения, но в обоих случаях были разбиты, во второй раз – в Номон-Хане, где понесли тяжелые потери. После начала войны в Европе японцы решили оставить Россию в покое, да и русские, поглощенные европейскими делами, отвечали тем же. В связи с этим для Японии был единственный путь экспансии – на юг, к Тихому океану; возможности для этого могли представиться всякий раз, когда у англичан и особенно у американцев возникнут затруднения где-нибудь еще.Данное направление экспансии сулило нефть, каучук и олово для экономики Японии.

В 1938 г. в Европе кроме экспертов мало кого беспокоил китайско-японский конфликт. Вес взоры были обращены к Гитлеру. Говорили (в то время и часто потом), что у него была определенная программа завоевания мирового господства. Но видимо, он скорее был оппортунистом, извлекавшим пользу там, где такая возможность представлялась. Конечно, его цель была ясна: превратить Германию в мировую державу, а уж средства – по обстоятельствам. Гитлер самонадеянно, слишком самонадеянно, как оказалось, рассчитывал на бездействие западных держав. В 1938 г. он даже получил поддержку Запада – от Невилла Чемберлена, который сменил на посту премьер-министра Болдуина в мае 1937 г.

Чемберлен полагал, что Франция в безопасности за линией Мажино, а Англия – под защитой военно-морского флота, что в случае войны к ним может поступать из США снабжение в неограниченном количестве. Но и Германия была в той же мере защищена от них. С укреплением ее западных границ Англия и Франция ничем не могли помешать росту германского влияния в Восточной Европе. По их мнению, Германия, даже при Гитлере, меньшее зло, чем Советская Россия, а германское господство в Восточной Европе, как бы ни было оно нежелательно, станет прикрытием от коммунизма. Значит, пусть Германия продолжает планомерно действовать. Такое предложение передал Гитлеру близкий единомышленник Чемберлена лорд Галифакс в ноябре 1937 г. Он также сказал Гитлеру, что вопрос о Данциге (Гданьске), Австрии и Чехословакии можно решить в пользу Германии, если не будет беспорядков, чреватых серьезными последствиями.

В течение 1938 г. Гитлер осуществлял свою программу. В марте, после того как австрийское правительство попыталось взять под контроль местных нацистов, он послал свои вооруженные силы в Австрию. Боев не было. Многие австрийцы (в то время большинство) приветствовали свое превращение в германских граждан. Способ оккупации Австрии был характерен для Гитлера: он вступил в крепость, когда стены ее уже рухнули. Тем не менее его вступление явилось в определенном смысле началом второй мировой войны в Европе. Впервые с конца первой мировой войны армия великой державы перешла европейскую границу и силой произвела территориальные изменения.

Для следующего шага Гитлеру не надо было сверяться с расписанием, даже если бы оно у него имелось. Очередной целью стала Чехословакия – демократическое государство, тесно связанное с Францией и не так близко – с Советской Россией, почти окруженное теперь германской территорией и имевшее свыше 3 млн. немецкоязычных граждан. Невилл Чемберлен решил действовать первым и заранее удовлетворить требования Гитлера. Это была политика умиротворения, достигшая своего апогея к лету 1938 г. Все лето Чемберлен и его сподвижники старались добиться согласия правительства Чехословакии уступить требованиям Гитлера и согласия французов покинуть союзника – Чехословакию. Чемберлену это удалось, правда с большим трудом. 29 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене районы Чехословакии с немецкоязычным населением были переданы Германии. Формально было заключено соглашение между четырьмя европейскими великими державами – Францией, Германией, Англией и Италией, а Советскую Россию благополучно отстранили от европейских дел. Соглашение заключили отнюдь не на добровольной основе. Чехословакия и Франция лишь уступили, опасаясь войны, а Чемберлен с трудом убедил английский народ, что не руководствовался теми же мотивами. Гитлер со своей стороны убедился, что с помощью угроз он и дальше сможет добиваться своего.

Чемберлен обещал целую эпоху мира. Но мир продолжался только шесть месяцев. Чемберлен надеялся, что умиротворение достигло цели, Гитлер ждал новой возможности, чтобы заявить о себе. 15 марта 1939 г. случай представился. Чехословакия, возникшая в октябре 1918 г., распалась. Номинально Словакия стала независимым государством, а Богемия, или Чехия, – германским протекторатом. Гитлер посетил Прагу, и опять казалось, что он действует по заранее подготовленному плану, а он, видимо, просто использовал стечение обстоятельств. Но вопрос этот представляет чисто академический интерес, А вот действительное значение имела реакция британского общественного мнения: было заявлено, что Гитлер разоблачен как агрессор и в следующий раз ему будет оказано сопротивление. Следующий раз не заставил себя долго ждать – встал вопрос о Польше, которая почти наверняка не входила в намерения Гитлера. Как написано в книге «Майн кампф», его первой целью была ликвидация французской гегемонии в Европе. Он сначала полагал, что Англия и Италия сохранят нейтралитет или даже поддержат его. Затем, в период чехословацкого кризиса (или после него), мнение Гитлера изменилось. Теперь он считал, что и Англия может оказать противодействие, но не видел в этом серьезной опасности. Так как у англичан не было сильной армии, Гитлер рассчитывал, что они пойдут на уступки, как только Франция потерпит поражение. Будучи уверен в этом, Гитлер к войне против Англии не особенно готовился, небрежно отнесся к укреплению германского военно-морского флота и даже к строительству подводных лодок. Гросс-адмирал Редер ему докладывал, что для войны с Англией нужно 300 подводных лодок, но когда началась эта война, у Германии было всего 23 лодки, пригодные для Атлантики.

Но Польша все же имела для Гитлера важное значение. Под влиянием неприятных воспоминаний о первой мировой войне он решил избежать войны на два фронта с помощью договора о ненападении, заключенного с Польшей в 1934 г. Гитлер думал, что Польша, в страхе перед Советской Россией, охотно станет сателлитом Германии, Венгрия и Румыния – тоже. Однако имелось одно препятствие: в сознании немцев жило недовольство, гораздо более глубокое, чем то, которое было связано с независимой Австрией или немецкоязычным населением Чехословакии. По Версальскому договору населенный немцами Данциг стал вольным городом и так называемый польский коридор отделял Восточную Пруссию от рейха. Гитлер должен был снять это недовольство, чтобы поддержать свой престиж, особенно перед немецкими генералами. Он рассчитывал, что поляки добровольно пойдут на уступки в надежде получить впоследствии Украину. Он весьма заблуждался: руководители Польши, считая свою страну великой державой, желали сохранить независимость и от Советской России, и от Германии и не уступать никому. Когда Польша стала проявлять упорство, Гитлер попытался повлиять на переговоры обычным путем – с помощью неясной угрозы предпринять военные действия.

Это привело в замешательство британское правительство. Зимой 1938/39 г. оно подозревало, что Германия что-то предпримет на западе – против Голландии, Франции или, может быть, даже против Англии.

Британским руководителям пришлось нехотя признать, что Франции необходимо укрепиться. 22 февраля 1939 г. они согласились на проведение англо-французских штабных переговоров, хотя больших целей при этом не ставили. Теперь Польша приобрела большое значение и для Англии. Еще в 1938 г. союзники соглашались с тем, что Польша станет германским сателлитом. Польша нужна была Франции, перед которой стояла задача укрепить свои позиции в целях открытия второго фронта. Поражение Польши серьезно ослабило бы Францию, во всяком случае произвело бы такое впечатление. И, что еще хуже, французы сами могли бы попытаться создать альтернативный фронт против Гитлера, реализовав свой договор с Советской Россией. Британские начальники штабов сообщали, что Польше ничем нельзя помочь. Они также считали, что Советская Россия – более ценный союзник. Чемберлен их мнением пренебрег. 30 марта он собственноручно написал гарантийные обязательства, а польский министр иностранных дел полковник Юзеф Бек моментально их принял, «не успев даже выкурить папиросу», как он потом говорил.

Британские гарантии, данные Польше, прямиком вели к началу войны в Европе. Гитлер отнюдь не был испуган – он пришел в бешенство и в конце апреля аннулировал и договор с Польшей о ненападении, и англо-германское военно-морское соглашение 1935 г. Он приказал германским генералам подготовить к 1 сентября кампанию против Польши. Возможно, это была хитрость: сразу несколько генералов сообщили новость послам Англии и Франции. Без сомнения, Гитлер знал, что они это сделают. Он также укрепил свои международные позиции. Германский министр иностранных дел Риббентроп уже в течение некоторого времени пытался преобразовать Антикоминтерновский пакт в эффективный союз. Но японцы вели себя уклончиво. Они не получали от Германии помощи во время пограничных инцидентов с Советской Россией, а теперь широко пользовались на Дальнем Востоке любыми трудностями, которые Гитлер создавал в Европе для западных держав. Риббентроп добился заключения «Стального пакта» с Италией, который был подписан 22 мая 1939 г. Гитлер хотел таким образом напугать западные державы. У Муссолини было противоположное намерение: использовать пакт для отсрочки войны года на три-четыре. Он считал, что Италия за это время лучше подготовится к войне.

После этого со стороны Гитлера последовало зловещее молчание. Он больше не предъявлял требований насчет Польши, не произносил речей перед публикой. Он спокойно ожидал, что две западные державы поступят с Польшей так же, как в предыдущем году с Чехословакией, – заставят ее пойти на уступки.

На этот раз его ожидания оказались напрасными. Западные державы были достаточно решительны: они не только стремились умиротворить Гитлера, но и фактически признали справедливость его притязаний. Тем не менее поляки ни дюйма не желали уступить. Из чешского кризиса они извлекли урок: есть один способ не уступить слишком много – не уступать ничего. Несомненно, Польша переоценивала свои силы. Более простительной ошибкой было ее преувеличенное мнение о силах западных союзников. Польская верхушка не могла понять, что Англия и Франция не те торжествующие победители, какими они были в 1918 г. Конечно, поляки думали, что западные державы будут соблюдать свои обязательства, а это обеспечит победу.

Англия и Франция поддерживали эту иллюзию. В моменты отрезвления они признавали, что не смогут помочь Польше. Ее упорство их смущало. Но они не могли отказаться от своих обязательств, не утратив полностью свой престиж великих держав. Более того, если бы они покинули Польшу, она либо уступила требованиям Гитлера без борьбы, либо после короткого конфликта потерпела поражение. Следовательно, британские и французские политики сознательно обрекали Польшу на катастрофу или, возможно, думали, что на Гитлера произведет впечатление обман, в который они сами не верили.

Был и другой путь: союз западных держав с Советской Россией. Переговоры шли без особого энтузиазма все лето 1939 г. Опять помехой явились британские обязательства перед Польшей. В 1921 г. в результате советско-польской войны поляки получили территорию на востоке, населенную главным образом украинцами и белорусами. Поляки справедливо полагали, что, если только советские войска вступят на эту территорию, они оттуда никогда не уйдут. Поэтому от советской помощи они отказались, а давить на них англичане просто не могли. И опять был пущен в ход обман, чтобы остановить Гитлера и не тревожить поляков.

Англичане предложили, чтобы Россия приняла участие в войне «по просьбе» или поляков, или одного из небольших прибалтийских государств, или западных держав – кого угодно, кроме них. Такое предложение было унизительно, неприемлемо для великой державы. В ответ русские предложили простое трехстороннее соглашение с Англией и Францией, при котором каждое из этих государств обязуется принять меры, если одно из них по какой-либо причине окажется вовлеченным в войну. Англичане в ужасе отшатнулись от этого предложения: немыслима была война, в которой они участвовали бы на стороне Советской России против Германии. Большая часть английского общества отнеслась бы к этому отрицательно, особенно сторонники коалиционного правительства. Это оскорбило бы Франко, папу. Таким образом, переговоры зашли в тупик.

Затем попробовали вести военные переговоры, пытаясь обойти политические трудности, но это ни к чему не привело. Впоследствии Сталин говорил Черчиллю, что русским надо было против Гитлера послать 300 дивизий, англичанам же – только 4. Но это было связано не с политикой, а с географией. Сталину в этом пришлось убедиться, когда Россия в конце концов оказалась вовлеченной в войну. В 1939 г. препятствием являлась по-прежнему Польша. Русские просили разрешения вступить на польскую территорию, но поляки не позволили. И русским ничего другого не оставалось, кроме как сохранять нейтралитет.

Гитлер это оценил. В начале лета 1939 г. он говорил о нападении на Польшу даже в том случае, если ей будет помогать Россия. Срыв англо-франко-советских переговоров облегчил ему задачу. 23 августа Риббентроп вылетел в Москву и в тот же день достиг соглашения со Сталиным. Германо-советский пакт не был союзом, это был взаимный обмен обещаниями о ненападении и нейтралитете. Секретный протокол определил сферы интересов, впоследствии Сталин одобрил эту форму соглашения и с другими государствами. Финляндия, Эстония и Латвия входили в советскую сферу интересов, Литва – в германскую. Если, как было эвфемистически сформулировано, в Польше произойдут перемены, раздел сфер интересов должен примерно соответствовать этническому делению, которое принято у русских. На Западе поднялась шумиха по поводу преступления Советской России, заключившей соглашение с ведущей фашистской державой. Трудно было понять упреки британских и французских политиков, которые активно способствовали разделу Чехословакии и даже стремились к новому соглашению с Германией за счет Польши.

Гитлер, кажется, поверил, что теперь сопротивление двух западных держав захвату Польши прекратится, что они потеряли всякую надежду на советскую помощь. Ободренный достигнутым успехом, он установил дату нападения на Польшу – 26 августа, несмотря даже на то что Германия не могла завершить военные приготовления к этому сроку. 25 августа он отложил начало боевых действий. Возможно, его остановил объявленный Муссолини нейтралитет, может быть, официальное подписание соглашения о союзе между Англией и Польшей. Но скорее всего он просто понимал, что армия не была еще готова к войне. Последовали 6 дней энергичных переговоров, англичане пытались добиться от Польши уступок, поляки отказывались уступить. Ждать больше Гитлер не мог. Как только армия будет готова, ей надлежит немедленно перейти в наступление, иначе угаснет порыв. 31 августа Гитлер приказал на рассвете следующего дня начать наступление.

1 сентября 1939 г. рассвет в Восточной Европе наступил в 4 часа 45 минут утра. В этот момент германские войска перешли польскую границу, а через час их самолеты бомбили Варшаву и уничтожили на аэродромах больше половины польских самолетов. Ни ультиматума, ни объявления войны. В 10 часов утра Гитлер обратился к рейхстагу, и, как обычно, в роли пострадавшего. Он стремился к мирному урегулированию путем переговоров с поляками, но они, мол, его предложения игнорировали: немцев убивали в Польше. В прошлую ночь регулярные части польской армии обстреляли германскую территорию. Никаких данных, подтверждавших эти обвинения, ни тогда, ни после не приводилось, но рассказывали один эпизод: эсэсовцы (террористическая полиция «чернорубашечников») организовали нападение осужденных уголовников, одетых в польскую форму, на немецкую радиостанцию. Тела преступников остались лежать на земле. Но в рейхстаге национал-социалистов и не нужно было убеждать. Они аплодировали. А на улицах Берлина и других городов царило безмолвие: все это было далеко от энтузиазма в начале первой мировой войны.

Польша немедленно обратилась к союзникам. Но они ответили сухо. Обе западные державы направили в Берлин обиженное послание – свой протест. Нет, не надо его рассматривать как ультиматум, настаивали они и с надеждой глядели на Муссолини, и, оказалось, не зря. Муссолини решил предложить созыв конференции по поводу раздела Польши; так же была в предыдущем году разделена Чехословакия. Боннэ, французский министр иностранных дел, охотно принял предложение и привел новые доводы в пользу отсрочки выступления: французские генералы хотят провести мобилизацию, нужно, чтобы воздушные налеты немцев этому не помешали (в любом случае налетов быть не могло: большая часть немецких ВВС была занята в Польше). Французская армия приступила к мобилизации; полагали, что на ее завершение потребуется 3 недели. В Англии эвакуировали почти 2 млн. женщин и детей из районов, которым якобы угрожали воздушные налеты.

Открытого, широкого выражения народных чувств почти не было, не шагали по Уайтхоллу толпы с возгласами: «Защитим Польшу!» Год назад они призывали: «Защитим Чехословакию!» Но палата общин была сильно обеспокоена, ее члены, во всяком случае большинство из них, безусловно признавали обязательства Англии перед Польшей. Они не думали, что эти обязательства – пустой дипломатический жест, не понимали, что нет возможности ей помочь. Знали только, что для Англии это вопрос чести. К вечеру 2 сентября стало ясно, что, если не объявить войну, правительство падет на следующий день. Генри Шеннон, один из немногих оставшихся сторонников умиротворения, пытался вести полемику с руководителем парламентской фракции консерваторов, но ему возразили: «Надо идти в драку, ребята, другого выхода нет». Члены кабинета были солидарны с палатой общин. Позже, вечером, они организовали сидячую забастовку, отказываясь разойтись, пока не будет принято решение. Чемберлен тихо сказал: «Да, джентльмены, это война». Галифакс недовольно отметил в дневнике: «Во всем этом, по-моему, проявились худшие стороны демократии». Чтобы остаться у власти, правительство Чемберлена уступило воле парламента и, вероятно, всей страны.

3 сентября в 9 часов утра британский посол в Берлине предъявил ультиматум, требовавший ответа в течение двух часов. Ответа не последовало. Автоматически наступило состояние войны, о чем Чемберлен мрачно сообщил в своем выступлении по радио. А когда он закончил речь, звуки сирен возвестили о воздушном налете. Жители Лондона толпились в убежищах, послушно надев противогазы. Но это была ложная тревога. Французов вовлекли в войну их британские союзники. В полдень был предъявлен французский ультиматум, в 17 часов срок его истекал, но ответа также не было.

Вступление Англии и Франции в войну было связано с той частью мирного урегулирования, которую, с их точки зрения, труднее всего отстаивать. Не видно было признаков общественного подъема. Люди приняли войну как некую формальную необходимость. В Англии они говорили: «Давайте с этим покончим», а во Франции: «Надо с этим покончить».

Объявление войны было дипломатическим жестом, которых много было и прежде. Но Польше ничем не помогли. Английские военные самолеты напали было на германские в Вильгельмсхафене, но понесли тяжелые потери и фактически не причинили ущерба противнику. Новых попыток они не предпринимали. Французы неторопливо укрепляли линию Мажино. Теоретически у них было подавляющее превосходство. У немцев – всего 33 дивизии на западе, главным образом составленные из ветеранов первой мировой войны, танков не было, орудий – 300. У французов – 110 дивизий, 3286 танков и 1600 орудий, но из них 10 дивизий было на итальянской границе, 15—в Северной Африке, 40 – на бельгийской границе. На линии Мажино оставалось лишь 45 дивизий, притом танки не были подготовлены для самостоятельных действий. Некоторые французские части продвинулись в район Саара, откуда немцы ушли. Единственным препятствием на пути французов оказались мины-ловушки. Когда после поражения Польши 17 сентября немецкие силы двинулись на запад, французы отступили. Даладье, французский премьер-министр, хвалился тем, что мало пролито французской крови.

Таким образом поляков оставили сражаться одних. На бумаге соотношение польских и немецких дивизий было следующим: 40 польских дивизий против 52 немецких.^[3] Но затяжка мобилизации в угоду западным державам привела к тому, что свыше половины польских дивизий так и не были укомплектованы. Кроме того, у немцев было 6 бронетанковых дивизий, а у поляков – мало танков и большая часть самолетов потеряна. Поляки расположили свои армии на передовых позициях – отчасти для защиты своих промышленных районов, расположенных в основном на западе, отчасти питая фантастическую надежду вторгнуться в Германию. Две немецкие армии, одна из Восточной Пруссии, а другая из Силезии, вклинились в тылы польских позиций и нарушили коммуникации. Немецкие бронетанковые дивизии устремились вперед, больше рассчитывая на свою скорость, чем на огневую мощь. Пехота лишь закрепила достигнутое. В польских армиях возник хаос.

Был один просвет во мраке. 8 сентября отступавшие к востоку польские войска натолкнулись возле реки Бзура на германский фланг. Шесть дней продолжалось тяжелое сражение, самое крупное в Европе за все время до нападения немцев на Советскую Россию в 1941 г. Немецкое командование было сильно встревожено: это показатель того, как может провалиться танковая атака, если потерян темп наступления. 14 сентября изможденные, но оставшиеся в живых поляки ушли в осажденную Варшаву; разбитые остатки польских армий отступили далеко на юго-восток, причем их командиры по-прежнему надеялись получить новые запасы через Румынию или даже помощь в виде наступления союзников на западе. Вместо этого с востока в Польшу вступили советские войска. И тогда прекратились все боевые действия. Польское правительство бежало в Румынию и было там интернировано. В Париже было создано правительство в изгнании. Спаслось также около 70 тыс. польских военнослужащих, 3 эсминца и 2 подводные лодки. Варшава продержалась до 28 сентября, 5 октября сдалась последняя польская крепость.

694 тыс. польских солдат попали в плен к немцам, а 217 тыс. – к русским. Немцы потеряли убитыми 8400^[4] человек. Их запасы истощились к концу боев. Если бы французы предприняли наступление, у немцев не было бы возможности сопротивляться. Это ясно показывало, хотя об этом, конечно, не знали на Западе, что Гитлер, отнюдь не готовясь к большой войне, действовал на узком участке и рассчитывал на быструю, достигнутую недорогой ценой победу.

Победы немцев застали русских врасплох. Молотов, народный комиссар иностранных дел, жаловался 10 сентября германскому послу: «Красная Армия рассчитывала на семь недель, а они сократились до нескольких дней». К тому же Молотову нужен был предлог, чтобы оправдать действия советских властей в глазах мировой общественности. Он хотел заявить, что Красная Армия пошла в наступление, чтобы стать на защиту украинцев и белорусов, которым Германия «угрожала». В конце концов, учитывая возражения немцев, он пошел на компромисс: было публично заявлено, что Советский Союз счел себя обязанным вмешаться, чтобы защитить украинских и белорусских братьев. Советское наступление 17 сентября почти не встретило сопротивления, ведь многие поляки думали, что русские идут спасать их. Только 737 советских солдат было убито.

28 сентября Риббентроп снова отправился в Москву. Первоначальные расхождения были улажены. В сферу влияния России переходила Литва, Германии досталась вся этнически однородная территория Польши; во многом это соответствовало границам, намеченным еще императрицей Екатериной полтора столетия назад. Первоначально Гитлер, видимо, намеревался превратить Польшу в своего рода сателлита Германии, но Сталин на это не согласился. Обе стороны договорились «не допускать на своей территории какой-либо агитации за Польшу». Это имело серьезные последствия. Гитлер утратил право предъявить даже незначительное требование уступок со стороны Польши, таким образом заранее было обречено его так называемое мирное наступление на западные державы. Еще ужаснее то, что, оказавшись под властью немцев, хозяйничавших в анонимном «генерал-губернаторстве», поляки и особенно евреи стали первыми жертвами нацистской политики расового уничтожения. Советский режим был жестоким, немецкий – отличался массовыми убийствами. За два года советские власти арестовали около 1/5 всех поляков на присоединенных к СССР территориях. За пять лет немцы убили столько же поляков, живших на территории Германии.

Возмущенно и беспомощно следило британское правительство за советской интервенцией. Генеральный штаб утверждал, что Англия должна объявить войну Советской России, что «стратегическая обстановка будет опасной, но не безнадежной». Министерство иностранных дел Англии вносило свои коррективы, заявляя, что англо-польский союз действителен лишь в случае германской агрессии. Более того, министерство иностранных дел указывало, что британское правительство, намечая в 1920 г. линию Керзона, считало по праву принадлежащей русским ту территорию, которую теперь заняли советские войска. Но, не сумев защитить Польшу, англичане не могли дать санкцию на ее расчленение. В дальнейшем не было удобного случая признать законность наступления, предпринятого Советской Россией, и до конца второй мировой войны вопрос этот постоянно осложнял отношения между Советской Россией и западными державами.

Черчилль, в прошлом главный поборник военной интервенции против большевиков, теперь стал инициатором более реалистической политики. Он писал 25 сентября 1939 г.: «В период страшной войны чувства отступают перед необходимостью разгромить врага». 1 октября он сказал, выступая по радио: «Лучше, если бы русские армии стояли на своих нынешних рубежах как друзья и союзники Польши, а не как захватчики… Но как бы то ни было, рубеж там, и возник Восточный фронт, который нацистская Германия не смеет атаковать». Здесь Черчилль впервые провозгласил политику, которую ему пришлось проводить с 22 июня 1941 г. до конца войны. Гитлер напал на Польшу, чтобы устранить угрозу Восточного фронта. Но уничтожение Польши привело к возникновению этого фронта, который в конечном итоге должен был уничтожить самого Гитлера.

3. Европейская война. 1939–1940 гг

Закончилась польская война. Гитлер одержал полную победу. Англия и Франция, прежде столь могущественные, взирали на это безучастно. 6 октября 1939 г. Гитлер объявил в рейхстаге, что стремится заключить мир. Он сказал, что не имеет претензий к Франции, хочет дружбы с Англией и приветствовал бы конференцию для обсуждения будущего Польши и евреев. Немного помедлив, британское и французское правительства публично отвергли предложение Гитлера. В узком кругу англичане были не столь тверды. Их министерство иностранных дел высказалось насчет возможности признать завоевания немцев при условии, что поляки и чехи получат какую-нибудь внутреннюю автономию. Но было одно непреодолимое препятствие: никто больше не верил Гитлеру. Ему надо исчезнуть – сослать бы его на остров Святой Елены или в архитектурную контору и заменить Герингом.

Исходя из подобного абсурда, англичане тайно вели переговоры через шведского бизнесмена Далеруса, игравшего аналогичную роль до начала войны. Гитлеру, конечно, об этих предложениях сообщили, и они его очень позабавили, Геринга – в меньшей степени. Гитлер уже принял решение разгромить Францию и прогнать Англию с континента. Война, сказал он своим генералам, «ведется не за победу национал-социалистской Германии, а за господство в Европе», и велел им готовиться к нападению на Францию.

Союзники перешли к состоянию войны, которое прекратилось в 1918 г. Казалось, уроки последней войны усвоены. Чемберлен создал, подобно Ллойд Джорджу, Военный кабинет; Даладье – правительство национального спасения, вроде того, какое было при Клемансо. В сущности это были прежние правительства, сменившие названия. Единственным значительным событием стал приход Черчилля на пост военно-морского министра. Восстановили также различные министерства, существовавшие во время первой мировой войны, – морского транспорта, информации, продовольствия и т. д. Контроль и управление стали осуществляться не с третьего года войны, а с первого ее дня. Предстояло создать Союзный высший совет – те же Чемберлен и Даладье, только вывеска другая. Ввели маскировку, корабли ходили в сопровождении конвоя. Два министерства информации ведали официальными сообщениями и пропагандой. Интернировали нескольких иностранцев. Призвали резервистов. Постепенно повысили верхний возрастной предел обязательной военной службы. Вот в сущности и все новшества, связанные с войной, не считая, конечно, боев.

Руководителей союзных держав это бездействие не смущало: они надеялись, что время работает на них; Гитлер тоже так считал, но выводы сделал другие. Галифакс как-то заметил: «Пауза нам очень пригодится, и нам и французам, потому что весной мы станем намного сильнее». Англичане были твердо уверены, что нацистская экономическая система вот-вот развалится. Предполагалось, что все отдано на производство вооружения и у Германии фактически нет сырья, необходимого для ведения войны. Начальники штабов докладывали: «Немцы уже истощены, впали в уныние». Англии и Франции оставалось только удерживать свои оборонительные линии и продолжать блокаду. Германия рухнет тогда без дальнейшей борьбы. Чемберлен заявил: «Я не думаю, что нужно вести беспощадную борьбу».

Почти всю войну англичане придерживались таких совершенно неверных взглядов. Германия перевооружалась, нисколько не снижая уровень жизни: немцы хорошо питались и вполне одобряли победы Гитлера, достававшиеся так легко. Не им, а англичанам пришлось идти на жертвы. К 1940 г. Англия, где производство еще было малоэффективным, обогнала Германию по выпуску самолетов, танков и тяжелых орудий, в сущности почти всего. С 1939 по 1942 г. британские оценки более чем на 100 % преувеличивали уровень германских расходов на вооружение и почти на 100 % – рост расходов вообще. Гитлеру не нужно было слишком много вооружения, оно ему требовалось лишь для немедленного применения. Блокада Германии союзниками существовала только на бумаге. Эмбарго нарушили Италия, которую трудно было контролировать, и Советская Россия, которую вообще было невозможно контролировать. Немцы получали из Советской России сырье, запасы которого не смогли создать перед войной. И кроме того, через Сибирь поезда доставляли в Германию необходимое из других стран.

Экономические трудности постигли Англию, а не Германию. Определенный ущерб причиняли немногочисленные подводные лодки, еще больший – германские магнитные мины. Еще до начала активизации действий подводных лодок Англия потеряла транспортные суда, общий тоннаж которых составил 800 тыс. т; среднегодовой импорт снизился по сравнению с довоенным с 55 до 45 млн. т. С января 1940 г. в стране было установлено нормирование продовольствия. Подводные лодки топили и военные корабли: в сентябре 1939 г. – авианосец, в ноябре – линейный корабль на месте стоянки. В декабре англичане взяли реванш – британские силы настигли немецкий карманный линкор «Граф Шпее» в Южной Атлантике. Англичане, хотя вооружение на их кораблях было слабее, нанесли противнику значительный ущерб, и «Граф Шпее» укрылся в Монтевидео, а потом был потоплен по приказу Гитлера.

Надеясь на блокаду, союзники все же чувствовали необходимость предпринять что-нибудь более активное. Особенно французы стремились начать военные действия на периферии, чтобы предотвратить войну на своем фронте. До войны союзники замышляли военную кампанию против своего соперника – Италии. Французская армия Леванта,^[5] примерно 80 тыс. человек, под командованием Вейгана была дислоцирована в Сирии, британские силы меньшей численности под командованием Уэйвелла – в Египте, мощные подразделения британского флота – в Александрии. К несчастью, Муссолини сохранял нейтралитет или по крайней мере «не находился в состоянии войны», и это лишало союзников удобной мишени. Но французы требовали что-нибудь предпринять. Надо было создать еще один фронт, в крупную коалицию против Германии включить Турцию, Грецию, Румынию и Югославию. Вейган говорил о походе на Вену сотни балканских дивизий. А какие силы предоставят союзники? Транспортировка из Сирии в Салоники французских войск численностью 50 тыс. человек займет три месяца. Предложение не прельстило балканские государства.

Французов это не испугало, они выступили с еще более грандиозным проектом – бомбить Баку на Каспийском море и утверждали, что это приведет к окончанию войны: немцы будут отрезаны от кавказской нефти, Советская Россия значительно ослабнет. У французов было всего 117 транспортных самолетов и 324 т бомб, самолетам пришлось бы лететь над нейтральной Турцией, бомбить Баку ночью, не имея точных карт. Казалось, что даже и в этом случае, после единственного налета, нефтяные промыслы выйдут из строя на 6 месяцев. Один французский самолет-разведчик пролетел над Баку; из смехотворного проекта больше ничего не вышло.

Англичан эти невероятные планы не интересовали, они стремились умиротворить Муссолини и защитить Суэцкий канал. Затем их внимание обратилось на север. Едва вернувшись в Адмиралтейство, Черчилль возродил один из наиболее привлекавших его замыслов периода первой мировой войны и предложил направить английский флот на Балтику. Специалисты решительно его поддержали. Затем он выдвинул более скромный план. Германия сильно зависела от поставок железной руды из Северной Швеции. Зимой, когда замерзало Балтийское море, эту руду доставляли через норвежский порт Нарвик. Если заминировать норвежские воды или захватить сам Нарвик, суда не смогут доставлять железную руду. Норвежский нейтралитет Черчилль игнорировал: «Небольшие нации не должны нам связывать руки, когда мы боремся за их права и свободу… Мы должны скорее руководствоваться гуманностью, чем буквой закона». Но кабинет отклонил его предложение.

Неожиданно представилась новая благоприятная возможность. Советская Россия, все еще опасавшаяся нападения Германии, несмотря на их кажущуюся дружбу, установила свой контроль над государствами Прибалтики. Латвия, Эстония и Литва неохотно уступили советским требованиям, Финляндия не подчинилась. 30 ноября советские войска вступили в Финляндию. Сталин, видимо, полагал, что в Финляндии можно поставить у власти без серьезной борьбы коммунистическое правительство. Советские войска были плохо подготовлены к зимней войне и даже к войне вообще. Вначале финны успешно оборонялись, и на Западе все были восхищены маленькой доблестной Финляндией. Французское правительство особенно было преисполнено энтузиазма. Коммунисты и в Англии, и во Франции с самого начала поддержали СССР. Британских коммунистов почти не принимали в расчет, а французские вызывали страх, их партию объявили вне закона. Теперь появилась возможность дискредитировать их окончательно. Кроме того, правые силы во Франции, не одобрявшие войну против Гитлера, приветствовали бы войну с Россией. Даладье, французский премьер-министр, наконец-то станет подлинным лидером страны. И еще один плюс: любой поход потребует участия британских военно-морских сил, Англия больше не сможет уклоняться, будет нести свою долю военных тягот.

И британское правительство было захвачено ходом событий. 14 декабря Советская Россия была официально исключена из Лиги Наций. 19 декабря англо-французский Высший военный совет принял решение помочь Финляндии. Но как добраться туда? Даладье нашел простой выход: надо просить, чтобы Норвегия и Швеция вели себя как лояльные члены Лиги Наций и надеялись, что западные державы защитят их от любой ответной акции со стороны России или Германии. Норвегия и Швеция не приняли на себя таких обязательств и подтвердили свой нейтралитет. Но обе западные державы не впали в отчаяние: если нельзя добиться от Норвегии и Швеции сотрудничества, обойдемся без него. Будут сразу же направлены войска в Нарвик. Но возникли трудности. Нужны были три недели для высадки в Нарвике и еще одиннадцать, чтобы перебросить союзные войска из Нарвика к шведской границе. Там шведы могли их остановить, нарушив энергоснабжение. Кроме того, стоял вопрос об оккупации Тронхейма, Бергена и Ставангера. К январю 1940 г. для осуществления операции требовалось уже 100 тыс. человек. Черчилль был в отчаянии: даже минимальный план – перекрыть маршрут, по которому доставлялась железная руда, – осуществить не удалось. Но именно это заставило британское правительство согласиться на французский, более крупный, план, хотя, конечно, британское правительство не хотело в отличие от французского быть вовлеченным в войну с Россией.

Союзным правительствам понадобилось время. Нужно было подготовить припасы и военно-морские силы, перебросить войска. К 12 марта поход на Нарвик был подготовлен: четыре эскадры крейсеров, четыре флотилии эскадренных миноносцев и войска численностью 14 тыс. человек. Чемберлен спросил генерала, которому предстояло принять командование: «Что вы сделаете, если натолкнетесь на сопротивление?» Генерал уклонился от ответа. Галифакс сказал: «Ну, железо там или не железо, но если добраться можно лишь ценой гибели многих норвежцев, я – против». Чемберлен пожал генералу руку и сказал: «До свидания, удачи вам, если поход состоится». Но в тот же вечер пришло сообщение: финны, безнадежно разбитые, приняли советские условия и заключили мир. Генерал не смог отправиться даже в Глазго, не то что в Нарвик.

Опять союзники были дискредитированы, они объявили о своем намерении помочь Финляндии, но не смогли. Во Франции ушел в отставку Даладье, его сменил Поль Рейно, деятель более энергичный, но без политических последователей. 28 марта он отправился в Лондон на заседание Союзного высшего совета и там требовал предпринять немедленные действия. В ответ англичане снова предложили план минирования норвежских вод, чтобы перекрыть маршрут доставки железной руды. Если Германия нанесет ответный удар – тем лучше. Черчилль заявил: «Мы больше выиграем, чем проиграем, от нападения Германии на Швецию и Норвегию». 4 апреля Чемберлен сказал: «Гитлер упустил возможность». Устанавливать мины собирались 5 апреля, экспедиционные силы послать лишь в случае, если Германия вмешается. Затем наступила пауза. Черчилль хотел также пустить мины по Рейну, французы возражали, боясь ответного удара Германии; такое же противодействие в Норвегии их не страшило. С разногласиями разобрались, и 8 апреля началась установка мин. Таким образом, формально англичане первыми нарушили норвежский нейтралитет.

Но не только они. В начале войны Гитлер беспокоился о сохранении нейтралитета Норвегии, который был ему выгоден, как и шведский. В январе 1940 г. его встревожили слухи об англо-французском выступлении в защиту Финляндии. Еще больше он встревожился 16 февраля, когда британский эсминец загнал немецкое судно «Альтмарк» в норвежские территориальные воды и освободил находившихся на нем британских военнопленных. 1 марта он приказал готовить вторжение в Норвегию. Военные советники предлагали наступление на суше, требовавшее огромных усилий. Гитлер не согласился: слишком медленно. Британские морские силы успеют осуществить свои задачи. Он настаивал, что надо произвести высадку морского десанта и в дополнение к ней – выброску парашютного десанта. Таким образом, держава, чьи морские силы были слабее, фактически использовала море в борьбе против более сильной морской державы. Это было первым прямым вмешательством Гитлера в разработку стратегии, оно оказалось очень успешным и предвещало еще более крупные успехи.

5 апреля германские военные корабли и торговые суда, имея на борту войска численностью примерно 10 тыс. человек, двинулись к побережью Норвегии. Англичане, думая лишь о собственном предстоящем походе, приняли меры предосторожности против нападения германских военно-морских сил, но не приняли мер на случай германского вторжения в Норвегию. Благодаря скорее поразительному всплеску удачи, чем предусмотрительности, Гитлер опередил англичан на 24 часа: 9 апреля германские войска вступили в Данию и Норвегию, их морские десантники захватили Осло, Берген, Тронхейм и Нарвик. Дания, фактически беззащитная, сдалась без боя и стала германским протекторатом на все время войны. В Осло норвежцы, хотя и застигнутые врасплох, все же сопротивлялись и потопили крейсер «Блюхер». Норвежскому королю удалось бежать и поднять в стране знамя Сопротивления.

Вначале союзники радовались, и казалось, что Гитлер совершил огромную ошибку. Черчилль заявил: «Любой германский корабль, который войдет в проливы Скагеррак и Каттегат, будет потоплен». Последовала полная неразбериха. Следуя инструкциям Адмиралтейства, британский флот гонялся за воображаемыми немецкими крейсерами, вместо того чтобы готовиться к высадке. А когда отправили наземные силы, это в основном была недостаточно подготовленная территориальная армия, не оснащенная для высадки десанта в условиях противодействия противника. Противоречивы были мнения относительно того, где высаживаться. Черчилль хотел вернуть Нарвик. Военный кабинет ради политической демонстрации настаивал на Тронхейме.

Начальники штабов сочли это слишком опасным и решили ограничиться захватом противника в клещи из Намсуса и Ондальснеса, двух рыболовных портов, где вряд ли можно было осуществить даже мелкие высадки. Англичане, к своему удивлению, обнаружили, что большинство норвежских аэродромов уже в руках немцев и их армия и флот не могут действовать в пределах досягаемости немецкой авиации. Поход союзников окончился сокрушительным провалом. Войска высадились в Намсусе и Ондальснесе, но 2 мая им пришлось оттуда уйти. 28 мая англичане действительно взяли Нарвик. Но к тому времени это событие заслонили более крупные, которые произошли во Франции. Нарвик был эвакуирован 8 июня, при этом потоплены авианосец «Глориес» и два эсминца.

Король Норвегии со своим правительством бежал в Англию и присоединил к британскому морскому флоту суда, общий тоннаж которых составлял свыше миллиона тонн. Германский военно-морской флот сильно пострадал: погибло 3 крейсера и 10 эсминцев, было временно выведено из строя 2 тяжелых крейсера и карманный линкор. Летом 1940 г. германские военно-морские силы почти перестали существовать: остались тяжелый и 2 легких крейсера и 4 эсминца. Все это оказалось весьма кстати, когда Гитлер пытался вторгнуться в Англию. Но пока англичане заметили только свое унижение и провал. Их гнев обратился против Чемберлена, и, напротив, они с энтузиазмомвоспринимали Черчилля. На деле, санкционировав норвежскую кампанию, Черчилль больше не имел к ней никакого отношения, она – плод его импульсивности и внутренней неразберихи. Но люди учитывали прошлое. Чемберлен расплачивался за политику умиротворения, Черчилль был вознагражден за годы безвестности. По иронии судьбы, неудача кампании, которой в большей мере руководил Черчилль, привела к падению Чемберлена и возвышению Черчилля.

7 и 8 мая в палате общин состоялись дебаты по поводу норвежской кампании. Лео Эмери обратился к правительству: «Ради Бога, уходите!» Ллойд Джордж просил Чемберлена показать пример самоотверженности – уйти в отставку. В конце дебатов 41 депутат из числа сторонников правительства голосовал заодно с оппозицией и немногим более 60 воздержались. Чемберлен пытался реорганизовать свое правительство, но после некоторого колебания лейбористы отказались в нем участвовать. Днем 9 мая Чемберлен, Черчилль и Галифакс обсуждали дальнейший ход событий. Галифакс осторожно заметил, что члену палаты лордов трудно быть премьер-министром «в условиях такой войны». Однако Черчилль охотно возложил на себя это бремя. Днем 10 мая 1940 г. он стал премьер-министром, и в нужный момент: в то утро началась настоящая война: германские армии вторглись в Бельгию и Голландию.

Черчилль принял вызов и заявил 13 мая в палате общин: «Я ничего предложить не могу, кроме крови, труда, слез, пота… Вы спрашиваете, какова наша политическая программа? Я отвечу: воевать – на море, на суше, в воздухе, всей мощью, всеми силами, какие нам пошлет Господь… Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом – победа. Победа любой ценой, победа, несмотря на весь ужас, победа, каким бы ни был долгим и трудным путь к ней».

Его речь считают началом периода национального единства. Ничего подобного. Консерваторы не так легко забыли свое поражение. В палате общин они стоя приветствовали Чемберлена. Лейбористы приветствовали Черчилля, пока не были потоплены в Оране французские линкоры. Галифакс и, возможно, Чемберлен все еще жаждали мирного компромисса. Национальное единство наступило лишь после эвакуации из Дюнкерка и «битвы за Англию», когда английский народ один, без союзников, победил.

* * *

В 1939 г. было очевиднее, чем в 1914-м, что если и произойдут опасные бои между Германией и союзниками, то именно в Бельгии. Линия Мажино вдоль франко-германской границы надежно обеспечивала безопасность Франции, а также, хотя это осознавалось в меньшей мере, безопасность Германии. Французы считали эту линию исключительно оборонительной и не имели возможности делать оттуда вылазки, какие, к примеру, совершали римляне из-за своей стены на севере Британии. Немцы были так в этом уверены, что со своей стороны границы предприняли меньшие меры предосторожности, направив туда втрое меньше вооруженных сил, чем Франция, – 19 дивизии против 59. Так линия Мажино помогала немцам и ослабляла французов.

Линия была волнорезом, отводившим поток немецких войск в Бельгию. По сравнению с линией Мажино бельгийские укрепления ничего не стоили. До 1936 г. Франция была союзником Бельгии и по крайней мере могла рассчитывать на франко-бельгийское военное сотрудничество. Затем Бельгия перешла на позиции нейтралитета. Граница между Францией и Бельгией была длиннее, чем линия Мажино, ее укрепление обошлось бы немыслимо дорого, и французы этим заниматься не стали. Таким образом, бельгийский нейтралитет был единственной их защитой от Гитлера. Вряд ли достаточной.

В начале войны британские экспедиционные войска – сначала 4 дивизии, потом к началу боев они выросли до 10 – были переброшены во Францию и размещены вдоль бельгийской границы. Объективно оценивая уроки первой мировой войны, британское правительство подчинило британские экспедиционные войска французскому главнокомандующему Гамелену. Это было менее удачное решение, как могло показаться. Гамелен передал свои полномочия командующему французскими армиями Западного фронта, а тот в свою очередь – французскому генералу, командовавшему на северо-востоке. Виконт Горт, командир британских экспедиционных войск, не понимал, кому он подчиняется. Англичане поспешно возвели кое-какие элементарные укрепления, а когда Хор-Белише, военный министр, стал их критиковать за несоответствие необходимым требованиям, его освободили от занимаемой должности. Всю зиму царило сонное затишье на бельгийской границе и на линии Мажино.

Гамелен пытался согласовать с бельгийцами свои планы, но те не хотели, чтобы их втянули в военные действия. Они даже часть войск передвинули к французской границе, чтобы не допустить никакого англо-французского вторжения. Черчилль возмущался бельгийским нейтралитетом, но, естественно, союзники с их высокими принципами не могли его нарушить. Вдобавок не могли сохранить свой политический престиж, оставаясь безучастными зрителями во время нападения Германии. Кроме того, утверждали, что вступление в Бельгию сократит границу союзников. Гамелен вначале планировал только продвижение к реке Шельде, затем его амбиции возросли. При таком наступлении нельзя было помочь Голландии, которая тоже, казалось, была под угрозой. Гамелен замыслил более крупное наступление на рубеж реки Диль, а затем дальше – в район Бреда. Жорж и другие французские генералы не одобряли этот план, тогда Гамелен сказал им, что с точки зрения политической такое наступление необходимо. И у Горта были сомнения, которых он, правда, британскому правительству не высказывал.

Гамелен фактически бросил в наступление все свои регулярные дивизии и все британские экспедиционные войска. Он был уверен, что таким образом будет спровоцирована решающая битва; это действительно произошло, но вовсе не так, как он рассчитывал. Гамелен также надеялся добавить к своим войскам 22-ю бельгийскую дивизию и 10-ю датскую; он рассчитывал, что координацию действий можно производить на поле боя, без предварительных обсуждений, что союзные войска смогут пройти 145 миль, в то время как немцам надо будет пройти 70 миль. Все зависело от качества бельгийских укреплений.

Гамелен считал само собой разумеющимся, что немцы поведут наступление на своем крайнем правом фланге, как в 1914 г. Вначале так и было. В октябре 1939 г., когда Гитлер объявил о своем решении атаковать на западе, немецкие генералы отнеслись к этому с большим сомнением. Один из них сказал: «Франция не Польша». Гитлер настаивал, и Генеральный штаб неохотно составил именно тот план, который Гамелен предвидел. Речи не было о решающей победе, речь шла только о занятии территории; это заставило бы союзников уйти из Голландии и Бельгии и обеспечило бы Руру большую безопасность. Гитлер был недоволен планом, он указал южнее, на Арденны, и спросил: «А здесь можно пройти?» Генералы ответили, что нельзя, если не будет уверенности, что ударные силы союзников двинутся в Бельгию (что Гамелен действительно собирался сделать). Гитлер отказался от своей идеи, а затем ее подхватил и развил Манштейн, начальник штаба группы армий «Центр». Но планы Манштейна до Гитлера не дошли.

Немецкое наступление должно было начаться 12 ноября. Из-за плохой погоды пришлось его отложить, затем после дальнейших отсрочек его назначили на 17 января 1940 г. И тут вмешалась судьба – помог случай. 10 января немецкий офицер в Кёльне опаздывал к месту службы, и друг предложил доставить его туда самолетом. Но самолет сбился с курса и совершил вынужденную посадку в Бельгии. Офицер вез с собой планы вторжения, которые не смог уничтожить; бельгийцы передали их союзникам. Планы явились тем подтверждением, которое так нужно было Гамелену, он еще больше войск отправил в Бельгию. А в Германии наступление было отменено; Манштейн, вызвавший своими настояниями недовольство Генерального штаба, был командирован в Восточную Германию. Путь его лежал через Берлин; там он обратился к Гитлеру и рассказал о своем плане. Гитлер пришел в восторг, а Генеральный штаб во главе с Гальдером уступил и обстоятельно разработал детали. Таким образом, в составлении плана участвовали все трое – Гитлер, Манштейн и Гальдер. Неформальный подход Гитлера сыграл здесь главную роль.

Согласно новому плану, немцы будут наступать в центре. Бок с 30 пехотными и 3 бронетанковыми дивизиями заманит союзников на север. Лееб с пехотными дивизиями будет производить отвлекающие маневры вдоль Рейна. Рундштедт с 50 пехотными и 7 бронетанковыми дивизиями одержит победу. В Седане, главном пункте прорыва, ему будут противостоять 3 наиболее слабые французские дивизии. Но французы не верили, что наступление через Арденны возможно. Они даже не стали воздвигать заграждения, чтобы не помешать действиям своей кавалерии. Они считали, что всегда смогут в случае необходимости двинуть в бой резервы.

Впоследствии часто говорили, что союзники были гораздо хуже оснащены. Это не совсем верно. У союзников было 3200 танков, у немцев – около 2700, притом некоторые французские танки по своей мощности превосходили немецкие. Но французские танки были размещены во всех армиях, а немецкие – сосредоточены в бронетанковых дивизиях на решающих участках. Немцы имели заметное превосходство в воздухе, их авиация была предназначена для четкого взаимодействия с наземными войсками. Пикирующие бомбардировщики имелись только у немцев. Англичане, у которых тоже было достаточно бомбардировщиков, намеревались осуществлять налеты на Рур и другие «стратегические объекты», а не участвовать в боях. Многие британские истребители находились в Англии для ее защиты.

Немцы не использовали два новых вида оружия, о которых широко распространилась молва среди противников Германии. «Пятая колонна», состоявшая из предполагаемых предателей, – плод охваченного паникой воображения, – ее на самом деле не было. И Германия не рассчитывала на бесчисленных, падающих с неба парашютистов; ее воздушно-десантные силы численностью 4 тыс. человек понесли большие потери еще при захвате голландских мостов и аэродромов. До конца мая многие сотни тысяч англичан вступили в местные добровольческие отряды обороны, чтобы защитить свои деревни от немецких парашютистов, которых ожидали в любой момент; хотя немцам не требовалось сбрасывать десанты, они быстротой мысли и действий побеждали генералов, сохранявших неторопливый темп, присущий первой мировой войне.

Кампания началась 10 мая с немецкого вторжения в Голландию и Бельгию. Голландская армия отступила сразу. 13 мая королева и правительство отправились в Англию вместе с большей частью голландского военно-морского флота. 14 мая Роттердам сдался. Немцы бомбили его по ошибке, когда шли уже переговоры о капитуляции. Убито было примерно 900 жителей; число погибших министр иностранных дел Голландии увеличил до 30 тыс. Эту фантастическую цифру до сих пор часто повторяют. 15 мая прекратились бои в Голландии. Французские войска, двигавшиеся к ней на помощь, так и не соединились с голландцами.

Бельгийцы рассчитывали на свою мощную крепость в Эбен-Эмаэле, но германские саперы захватили ее простым способом – высадились с планеров на ее крышу и забросили через вентиляционные шахты взрывчатку. 12 мая бельгийцы отошли от рубежа реки Маас. Через два дня британские и французские войска соединились с бельгийцами, начав затем координировать совместные оборонительные действия. 15 мая союзники столкнулись с более трудной задачей; она состояла не в том, как защитить Бельгию, а в том, как из нее выбраться. Немцы прорвались южнее, на рубеже Мааса у Седана.

Это был страшный удар; его нанесли по инициативе Гитлера; такой план действий отстаивал Манштейн, детально разработал Гальдер, а исполнителем предстояло стать Гудериану, командующему немецкими бронетанковыми войсками. Гудериан больше всех остальных генералов уповал на скорость. Это сразу проявилось. По расчетам генеральных штабов, германского и французского, немцам потребовалось бы девять дней, чтобы выйти к реке Маас. Гудериан сказал – четыре, а прибыл за два дня. Можно с предельной точностью установить, в какой именно момент Франция потерпела поражение, до конца войны перестав быть великой державой. В 15 часов 13 мая первый немецкий солдат переправился через Маас. Сопротивление французов было слабым, несогласованным. На рассвете следующего дня переправились немецкие танки, а к 15 мая путь Гудериану был открыт, он ринулся вперед вопреки приказам армейского командования задержаться, вопреки даже аналогичным приказам Гитлера, который на миг засомневался. Германские танки мчались беспрепятственно по свободным дорогам, а когда кончалось горючее, танкисты останавливались у ближайшей бензоколонки, заправлялись бензином, ничего не платя за него, и продолжали путь.

А севернее танки Роммеля тоже переправились через Маас на канатном пароме и ринулись к Авену. Это был не столь решающий удар, но благодаря ему Гудериан избежал неприятностей на правом фланге. Германское верховное командование больше беспокоил его левый фланг. Здесь победа зависела от скорости немецкой пехоты. У немцев было три моторизованные пехотные дивизии, остальная пехота шла пешком, как в 1914-м, следом лошади тащили повозки с припасами. И скорость была та же, что и тогда: 40 миль в день; шли почти неделю. 17 мая, когда французы пытались предпринять контратаку, они наткнулись на крепкую оборону левого фланга Гудериана. Одну из атак возглавил де Голль, малоизвестный тогда бригадный генерал, и впоследствии она стала примером того, что могут французы, если их генералы, как де Голль, исполнены отважной решимости. Но фактически еще до того, как удалось вплотную подойти к противнику, воздушный налет прервал атаку де Голля, Гудериан даже не стал о ней докладывать в штаб. Справедливо, хотя и весьма обидно, прозвучало приведенное Элистером Горном высказывание д-ра Джонсона: «Муха, сэр, может укусить могучую лошадь, но она все-таки лишь насекомое, а лошадь все равно остается лошадью». Ушло время, когда еще можно было отсечь головной отряд немцев.

Первым понял, что произошло, Рейно. Утром 15 мая он позвонил Черчиллю: «Мы разбиты: мы проиграли сражение». Черчилль ему не поверил, но убедился, что Гамелен и Жорж вполне спокойны. Однако вечером у Гамелена сдали нервы, и он объявил: «Это гибель французской армии». 16 мая Черчилль вылетел в Париж – ему сообщили, что через пару дней там будут немцы. Дым от горящих документов плыл над садом французского министерства иностранных дел. Жители покидали Париж, забив все дороги, ведущие на юг. Черчилль спросил Гамелена: «Где стратегический резерв?» Гамелен ответил, что резерва нет. Но Черчилль настаивал: «Когда и где вы собираетесь контратаковать?» Гамелен сказал: «У нас меньше численность, хуже оснащение, слабее методы». Он пожал плечами – и в историческом смысле ушел в небытие.

Черчилль питался воодушевить французов, обещал, что во Францию будут направлены 10 эскадрилий истребителей. Согласие Военного кабинета было получено по телефону. Однако по возвращении в Англию Черчилль наткнулся на сопротивление этому решению. Сэр Хью Даудинг, командующий истребительной авиацией, настаивал, что для обороны Англии ему нужно 52 эскадрильи, между тем их всего 36, а если еще посылать во Францию, то скоро ничего не останется. Даудинг призвал на помощь Военный кабинет, показал график прежних потерь, говорил о потерях будущих. Военный кабинет Даудинг убедил: члены кабинета согласились, чтобы эскадрильи действовали над французской территорией, но вылетали туда с английских баз. Через день или два немцы разгромили большинство баз, с которых английские самолеты могли вылетать во Францию; спор стал беспредметным. Но все же график Даудинга явился первым шагом на пути к победе в «битве за Англию».

Немцы не вступили в Париж 18 мая. И не собирались это делать. Гудериан устремился к морю. 20 мая его танки заняли Амьен, затем Абвиль. В тот же вечер они вышли на побережье у Ноэла, пройдя за 10 дней 200 миль. Еще севернее, в Бельгии, отступали союзники: англичане за Шельду, французы к югу от Лилля. 19 мая Горт осуждал ситуацию со своим французским начальником Бийотом, который сказал, что придется отступать к Сомме. Горт с нетерпением глядел на Дюнкерк и порты на берегу пролива. Горт, полководец не из выдающихся, не занимал пост начальника имперского Генерального штаба, и его назначили командующим британскими экспедиционными войсками просто как лучшего фронтового генерала. И теперь он принял смелое независимое решение: спасти свою армию. Вечером 19 мая он сообщил Военному кабинету, что, возможно, придется подумать об эвакуации. На следующий день Айронсайд, начальник имперского Генерального штаба, прибыл с официальным приказом: Горт должен пробиваться на юг. Но Горт отказался. Из его 9 дивизий 7 вели бои с германской группой армий «Б» на севере и не могли выйти из боя. Айронсайд заметил: «Ситуация отчаянная. Господи, спаси британские экспедиционные войска, доведенные до такого положения некомпетентностью французского командования».

Эта некомпетентность дошла теперь до высшей точки. 19 мая Гамелен проснулся наконец и составил чисто теоретическое заключение, из которого следовало, что немецкий передовой отряд надо отрезать. Он отправил это свое заключение Жоржу, который не обратил на него никакого внимания. Через несколько часов Гамелен узнал от Рейно о своем увольнении. Рейно пригласил двух героев первой мировой войны, Петена и Вейгана: 84-летний Петен вошел в правительство, а 73-летний Вейган стал главнокомандующим. Он похлопал по своему портфелю со словами: «В моем распоряжении секреты маршала Фоша». Портфель был пуст. Вейган отменил приказ Гамелена о совместном наступлении, а затем, утомленный, поскольку летел из Сирии самолетом, лег спать и проспал 24 часа. 21 мая он вылетел во Фландрию. С Гортом ему встретиться не удалось. Король Леопольд III сообщил ему, что бельгийская армия держаться больше не в силах. Бийот, французский командующий, встретился с Вейганом, но вскоре погиб в дорожной катастрофе.

Французы не знали, что Горт честно старался вырваться из немецкого окружения, хотя мог бросить на прорыв лишь два батальона, где было в общей сложности всего 16 танков. 21 мая в Аррасе эти небольшие силы атаковали немцев, и, хотя немцы были гораздо сильнее, их это очень встревожило. Роммель заявил, что его атакуют 5 танковых дивизий. Но к вечеру англичане выбились из сил, возникла опасность окружения. Пришлось отступить. 22 мая аналогичную попытку предприняли французские войска, но с еще меньшим результатом, а 24 мая атаковали на юге – результатов никаких. Передовой отряд немцев стал теперь крепкой линией обороны, прорвать ее не было возможности. На севере армии союзников оказались безнадежно отрезанными.

В этот решающий момент наступление немцев на несколько дней задержалось. Рундштедт, по-прежнему считая французов той страшной силой, какой они были в первую мировую войну, волновался за свой южный фланг и решил приберечь танки для второго периода кампании. Гитлер это решение одобрил – он тоже опасался французской армии. После войны хитроумные теоретики высказывали предположение, что Гитлер намеренно щадил англичан, чтобы заключить с ними добрый мир. Ничего подобного. Немцы просто еще не поняли масштабов своей победы.

25 мая Горт решил, что французы не способны контратаковать и он должен спасать свою армию. Решимость его укрепилась 27 мая, когда сдалась бельгийская армия. Бельгийское правительство уехало сначала во Францию, затем в Лондон, Леопольд III остался в качестве военнопленного; за это решение его много и незаслуженно критиковали. Он в сущности принес большую пользу: мужественное сопротивление бельгийской армии дало возможность англичанам укрепить свои оборонительные рубежи вокруг Дюнкерка. 27 мая началась эвакуация британских экспедиционных войск. Предполагалось, что спасено будет лишь около 10 тыс. человек. Черчилль предупредил палату общин, что следует подготовиться к неприятным, тяжелым вестям.

Эвакуация оказалась успешной сверх всяких ожиданий. Похвальба Геринга на деле не оправдалась. Британские истребители нанесли немецким бомбардировщикам тяжелый урон, какое-то время мешала немцам и низкая облачность. Эсминцы забрали большинство людей, кроме того, в эвакуации участвовало 860 разнообразных судов – прогулочных, одномачтовых рыболовных, речных паромов. К 4 июня, когда закончилась эвакуация, в Англию были доставлены 340 тыс. человек (из них 200 тыс. англичан и 140 тыс. французов). Это дорого обошлось: погибли 6 эсминцев и 177 истребителей, британская экспедиционная армия потеряла все танки, орудия, автомобильный транспорт. Многие солдаты потеряли винтовки. Лишь британские гвардейцы были непоколебимо спокойны: сошли в Дувре на берег строем, вымытые, выбритые, в начищенных до блеска сапогах.

Эвакуация из Дюнкерка была воспринята в Англии как замечательный успех, почти победа, а во Франции она вызвала тяжелые переживания. Под угрозой поражения англичане всегда предпринимали эвакуацию – так было в Уолчерне в 1809 г., в Галлиполи в 1915-м, а теперь в Норвегии и Дюнкерке. Метод французов – отойти и укрыться в крепости, так поступил в Меце Базен^[6] в 1870 г. Поэтому они приняли участие в эвакуации неохотно и с опозданием. Черчилль обещал, что англичане и французы будут эвакуированы «в тесном содружестве». Означало ли это, что, поскольку английские войска уже отбыли, теперь, пока не эвакуируют равное число французов, англичан больше не будут отправлять? Или это означало, что эвакуировать будут в соответствии с числовым соотношением вклинившихся в расположение немцев англичан и французов (5:1), или просто равное число англичан и французов?

Генерал Александер (принявший командование, когда Горт был отозван), не имея ясных указаний из Лондона, решил придерживаться третьего толкования. В результате во Франции остались 150 тыс. французских войск. В сущности именно их упорная оборона дала возможность англичанам эвакуироваться так успешно. Эти французские войска попали в плен, что не способствовало росту дружеских чувств французов в отношении к англичанам.

Остальная часть кампании была всего лишь ее эпилогом. Вейган, верный методам первой мировой войны, намеревался удержать рубеж на Сомме с 50 дивизиями – это было все, что у него осталось. 5 июня немцы начали наступление, через два дня прорвали оборону противника. Часть немецких войск устремилась через Нормандию в Бретань, другая – через Шампань и захватила в тылу линию Мажино, третья двинулась на юг, за Лион. Французское правительство уехало в Тур, затем в Бордо. 14 июня немцы вступили в Париж, прошли маршем по Елисейским полям. В Нормандию были направлены 2 британские дивизии под командованием генерала сэра Алана Брука. Но он вскоре понял, что кампания проиграна, и 15 июня его войска были эвакуированы, вместе с ними – 10 тыс. поляков. Прошло почти четыре года, прежде чем британские войска возобновили боевые действия на земле Франции.

10 июня объявил войну Муссолини. Итальянская армия была слабо вооружена: единственные пригодные орудия, которые у нее имелись, были захвачены еще в конце первой мировой войны у австрийцев. Муссолини это не беспокоило: ведь война заканчивается, если немедленно не объявить войну, он потеряет место за столом мирной конференции. Итальянская армия втрое превосходила по численности французскую, но до прекращения боев успела пройти лишь несколько сот метров и вступила в Ментону.

Эти дни были свидетелями смертельной агонии англо-французского союза, который в предыдущие 20 лет, казалось, играл руководящую роль в международных делах. Черчилль дважды посетил Рейно, стараясь укрепить его слабеющие моральные силы. Обсуждались фантастические планы: создание укрепленного редута в Бретани; обращение к президенту Рузвельту, которое заставит Новый Свет прийти на помощь Старому. Взгляды союзников коренным образом расходились. Французы полагали, что лишь оборона Франции имеет значение, что надо пожертвовать британскими истребителями и экспедиционными войсками; они возмущались тем, как англичане их покинули. Англичане беспокоились о том, чтобы война продолжалась, и полагали, что французское правительство должно уехать из Франции в эмиграцию, как делали другие правительства. Превыше всего они стремились сохранить французский флот – это дало бы им возможность по-прежнему господствовать на море, без него им грозила большая опасность; если он действительно попадет в руки немцев, то война вполне может оказаться проигранной. Они требовали, чтобы французский флот отправился в британские порты, хотя несколько недель спустя были глубоко возмущены подобным требованием Рузвельта – чтобы их собственный флот отправился в американские порты.

13 июня Черчилль, Галифакс и Бивербрук встретились в Type с Рейно в последний раз. Черчилль говорил о защите французского флота. Рейно просил разрешения заключить перемирие. Британские политики вышли в сад, чтобы там обсудить свой ответ. Бивербрук сказал: «Здесь толку не будет. Поедемте домой». Без дальнейших разговоров англичане уехали.

Это был конец англо-французской коалиции. В последовавшей затем неразберихе британское требование о переводе французского флота в безопасное место больше прямо не выдвигалось перед французским правительством. 16 июня этот вопрос не стали затрагивать, предпочли выдвинуть предложение о нерушимом союзе обеих стран – это была последняя попытка оживить угасавший союз. Но французы надменно отвергли предложение. Рейно ушел в отставку, Петен стал премьер-министром и сразу предложил немцам перемирие. Тут Гитлер проявил умеренность и политическое мастерство; он притворялся умеренным и в январе 1933 г., когда стал германским канцлером. Ему нужно было заставить французское правительство функционировать; еще больше он стремился не допустить, чтобы французский флот и колонии перешли к Англии. Когда состоялись переговоры в салоне-вагоне Фоша, где 11 ноября 1918 г. было подписано Компьенское перемирие, условия были предложены приемлемые. Хотя германская оккупация сохранится в Северной Франции и на всем побережье до испанской границы, территория к югу от Луары останется свободной и французское правительство (оно вскоре обосновалось в Виши) будет осуществлять гражданскую власть во всей стране. Французский флот надо было разоружить в портах приписки, но Гитлер обещал его оставить Франции. Перемирие подписали 22 июня. Победа Германии над Францией была полной. Германия потеряла убитыми 28 тыс. солдат – ненамного больше, чем Англия в первый день битвы на Сомме в 1916 г. Германские боеприпасы были истощены, Гитлера, однако, это не беспокоило. Как он и предвидел, их в точности хватило. Его стратегическая проницательность подтвердилась. Его провозгласили «величайшим полководцем всех времен», и ни один германский генерал более не смел усомниться в его указаниях.

Для подавляющего большинства французского народа война закончилась – так по крайней мере казалось; правительство Петена в Виши осуществляло политику лояльного сотрудничества с немцами, позволяя себе лишь слабые, бесплодные протесты по поводу чрезмерных налогов, которые немцы взимали на содержание своей оккупационной армии. Единственное омрачало согласие: Шарль де Голль бежал в последний момент из Бордо в Лондон. Он был очень молодым офицером. Но постарше не нашлось, чтобы стать во главе Сопротивления. Он обратился к французскому народу с призывом продолжать борьбу. Де Голль сказал: «Франция проиграла сражение, но не войну». Лишь несколько сот французов откликнулись на его призыв. Британское руководство признало его лидером свободных французов, которые отнюдь не являлись французским правительством, даже правительством в изгнании.

Французский флот по-прежнему был в опасности. 24 июня Дарлан, главнокомандующий военно-морскими силами Франции, дал указание командирам кораблей топить свои суда, если возникнет малейшая опасность, что они попадут в руки немцев. Англичане об этом не знали. Во всяком случае они не могли полагаться на слова Дарлана, а на обещание Гитлера – тем более. Немногочисленные французские корабли в британских портах были легко разоружены, хотя несколько французских моряков при этом все же погибли. В Александрии французы разоружили собственные корабли после соглашения между британскими и французскими генералами. Самые мощные силы находились в Мерс-эль-Кебире, возле Орана. 3 июля адмирал Сомервилл выполнил решение, которое Черчилль называл «самым отвратительным, самым жестоким и мучительным из всех, в исполнении которых я когда-либо участвовал». Сомервилл предъявил ультиматум: французские корабли должны отправиться в британские порты или в Соединенные Штаты, в противном случае моряки сами должны их потопить в течение шести часов. Французский адмирал отказался выполнить эти требования. И в шесть часов вечера Сомервилл открыл огонь. 1 французский линкор ушел в Тулон, 2 линкора и 1 линейный крейсер были уничтожены; погибли 1300 французских моряков. В Англии и США решительные действия англичан были встречены с одобрением. Впервые в палате общин консерваторы откровенно поддержали Черчилля: «Все голоса слились в священном громовом аккорде». Но французы восприняли события по-другому: опять они оказались жертвами британского эгоизма. Французское правительство, не объявляя войны, разорвало дипломатические отношения с Англией. Так печально закончилось давнее партнерство.

4. Война на большом расстоянии. 1940–1941 гг

Такого триумфа еще не было в истории Европы. По масштабам успеха к Гитлеру приближался лишь Наполеон, однако ему для создания империи потребовалось десять лет и три кампании; кульминацией последней из них стал Аустерлиц, принесший тяжелые потери. К тому же создание империи не было завершено; Пруссия сохраняла небольшую независимость, Австрия – значительную. А Германия добилась меньше чем за год господства на всем континенте к западу от Советской России при минимальной потере людей и средств. Победа над Францией многократно окупилась. Немцы обнаружили в хранилищах достаточные запасы нефти для битвы за Англию и для первой крупной кампании в России. А взимание с Франции оккупационных расходов обеспечило содержание армии численностью 18 млн. человек.

Устанавливалось германское господство с помощью разнообразных средств – от аннексии или прямого правления до формально равного партнерства с Италией. До войны Германия присоединила к себе Австрию и Судетскую область Чехословакии, затем Данциг и Западную Польшу вслед за первыми своими победами, позже – Эйпен и Мальмеди в Восточной Бельгии. Фактически были также аннексированы Люксембург, Эльзас и Лотарингия. Эльзасцы были призваны в германскую армию и совершили одно из самых тяжких военных преступлений – перебили все население французской деревни Орадур-сюр-Глан. Часть Польши, не аннексированная ни Германией, ни Советской Россией, попала под непосредственное управление Германии – как ни удивительно, это был единственный район Европы, оказавшийся в таком положении; затем эта часть была присоединена к оккупированной территории России. Здесь имелось анонимное генерал-губернаторство во главе с нацистским тираном Гансом Франком, где с самого начала осуществлялись нацистская доктрина расового превосходства и геноцид. Бельгия и оккупированная зона Франции находились под властью германской военной администрации лишь номинально, до того, как будет побеждена Англия. У немцев имелось также одно заморское владение – Нормандские острова, которыми от имени короля Георга VI управляли немцы. Во время освобождения некоторые жители островов, арестованные за выступления против немцев, были отправлены в тюрьму Винчестера отбывать до конца свои сроки.

На месте Чехии был создан протекторат Богемии и Моравии, президент и министры которого были чехами. На деле они подчинялись германскому наместнику – сначала Нейрату, затем Гейдриху, эсэсовскому террористу, и, наконец, Фрике. В 1942 г. два чешских парашютиста убили Гейдриха. Это повлекло за собой варварские ответные меры, в том числе знаменитое разрушение Лидице и запомнившееся в меньшей мере разрушение Лезаки, другой деревни возле Праги.

Правительства Голландии и Норвегии были немного более независимы, находясь под контролем рейхскомиссара; в ходе войны контроль усиливался. В обеих странах появились коллаборационисты – национал-социалист Муссерт в Голландии и Квислинг в Норвегии. Нацистские власти не слишком их жаловали. В сущности, хотя была провозглашена эра фашизма, подлинно фашистской не стала ни одна страна, кроме Италии, Испании и Хорватии. Дания и неоккупированная зона Франции действительно пользовались внутренней независимостью, которая, правда, впоследствии уменьшилась и наконец совсем исчезла.

Из так называемых союзников Германии очевидным сателлитом была Словакия, хотя примечательно, что это ей не помешало всю войну оставаться формально нейтральной. Венгрия и Румыния считались союзниками Германии, обе стремились завладеть Трансильванией и участвовали в русской кампании. Болгария довольно энергично участвовала в нападении на Югославию, но отказалась объявить войну Советской России, утверждая, что сочувствие славянам слишком присуще Болгарии. Лишь Италия считалась полноправным союзником, Гитлер считал равным себе только Муссолини.

Швеция и Швейцария сохраняли свою демократическую систему и даже пытались следовать демократическим курсом. Фактически они были привязаны к германской экономике и, поскольку англичане их не бомбили, могли приносить Германии больше пользы, чем если бы оказались в положении побежденных. Германия получала железную руду из Швеции, точные приборы из Швейцарии. Без этого она не смогла бы продолжать войну. Единственными странами, действительно имевшими возможность самим определять свою политику, были те, которые имели связь с внешним миром, – Испания и Португалия в одном конце Европы, Турция – в другом; нейтралитет Испании и даже Португалии долгое время вызывал сомнения. Государство Эйре^[7] также придерживалось нейтралитета, в основном мнимого, благодаря терпимости британского правительства.

Щупальца Германии проникали почти во все европейские страны, какова бы ни была степень их формальной независимости. Иногда орудием проникновения были тайная полиция и СС, иногда – военные, иногда – германские бизнесмены, облеченные полномочиями рейха. Германия, расширившая свою территорию в результате военных побед, господствовала в Европе, осуществляя там принципы неограниченной автаркии. Европа стала экономическим целым, которым управляли исключительно в интересах Германии. Возникла система меркантилизма, которую величали новым порядком. Отдельные германские власти пытались всю Европу за пределами Германии низвести до положения сельскохозяйственного придатка. Другие, имея в виду военные нужды, старались использовать европейскую промышленность для германской военной машины; некоторых интересовал лишь грабеж. Но какая бы цель ни преследовалась, европейские страны превратились в колонии, снабжавшие Германию продуктами питания, промышленными товарами и в конечном счете рабочей силой. Иногда эти эксплуатируемые страны получали в обмен кое-какие германские товары, но чаще им сулили кредиты, оплатить которые Германия собиралась после войны. Даже Советская Россия принимала эти бумажные обещания. Утверждают, что только Венгрия сумела накопить к концу войны положительный баланс в торговле с Берлином.

Побежденные страны платили за привилегию быть побежденными, а немцы извлекали доходы. Жизнь в Германии мало изменилась под влиянием войны, уровень жизни фактически вырос во второй половине 1940 г. Потери военного снаряжения быстро восстанавливались благодаря нормальной работе промышленности. Не было необходимости в экономической мобилизации, в управлении трудовыми ресурсами. Расформировали примерно 50 дивизий, еще 25 перевели на штаты мирного времени. Осенью 1940 и в конце лета 1941 г. сократилось производство боеприпасов. Продолжалось строительство автомобильных дорог. Начали осуществляться грандиозные планы Гитлера по созданию нового Берлина.

Германский народ, возможно, думал, что война окончена. Гитлер так не считал, он был охвачен военными устремлениями. Дважды на протяжении жизни одного поколения германский народ был вовлечен в войну, и Гитлер сомневался, удастся ли вовлечь его в третий раз, если дать ослабнуть этому порыву. Лучше поддерживать его испытанным способом – с помощью легкого успеха. Более того, Гитлер по-прежнему утверждал, что время работает не на Германию. Он судил об остальных по себе и предсказывал, что Советская Россия и Соединенные Штаты будут драться когда-нибудь с Германией, даже если она первой на них и не нападет.

Очевидной целью Гитлера была Англия, все еще воюющая и не сдавшаяся, чего Гитлер не ожидал от нее. Он полагал, как и Людендорф до него, что, как только из рук Англии будет выбит ее континентальный меч – Франция, она сразу же заключит мир. Правда, завоевание Англии, если оно вообще возможно, принесет больше вреда, чем пользы. Британская империя будет разделена между Японией и США – так считал Гитлер. В любом случае Германии ничего не достанется. Британский флот отправится в Новый Свет, и США окажутся неуязвимыми, пока будут готовиться к широкомасштабной войне.

Гитлер хотел мира именно с Англией. Это фактически превратило бы ее в буфер на случай американского нападения. Была бы устранена опасность с запада, Гитлер получил бы возможность пойти против Советской России. Но единственной тактикой, которая могла помочь ему создать для себя более благоприятную ситуацию, была тактика ожидания, пока у противника сдадут нервы. Он использовал ее еще до того, как стал германским канцлером, затем в Чехословакии, пытался применить в Польше. Теперь он применил ее против Англии. Во время переговоров о перемирии с Францией Гитлер сказал Йодлю: «Англичане проиграли войну, но не знают этого; надо им дать время, и они поймут». Гитлер дал Англии время до 19 июля – сначала хранил молчание, потом выступил в рейхстаге и в последний раз воззвал к «разуму и здравому смыслу». Он не предлагал умеренных условий, лишь осуждал Черчилля и сулил Англии «бесконечные страдания и несчастья», если она не заключит мир.

Был момент, когда англичане, или по крайней мере некоторые члены Военного кабинета, подумывали о заключении мира. 27 мая, накануне эвакуации из Дюнкерка, Военный кабинет обсуждал возможность промежуточных переговоров с Муссолини. Галифакс, министр иностранных дел, рекомендовал уступить Муссолини в Средиземном море Мальту и Кипр – пусть они станут итальянскими, а Египет будет в совместном владении. Что касается Германии, Галифакс готов был обсудить условия, «если убедится, что они не повлияют на обстоятельства, жизненно важные для независимости этой страны». Чемберлен поддержал Галифакса. Эттли язвительно возражал против перспективы искать покровительства Муссолини; другой член Военного кабинета, Артур Гринвуд, назвал это «шагом к окончательной капитуляции». Черчилль вначале игнорировал эту идею, потом ворчливо сказал, что, если господин Гитлер готов заключить мир при условии возвращения германских колоний и господства в Центральной Европе, это одно дело, но вряд ли он сделал бы подобное предложение.

На следующий день Черчилль с помощью двух министров из лейбористской партии снова поразмыслил и наконец, созвав всех членов кабинета, заявил: «Конечно, будем продолжать борьбу, что бы ни случилось в Дюнкерке».

«Молодец, премьер!» – закричали министры. Некоторые плакали, другие хлопали Черчилля по плечу. Это была невольная демонстрация против Чемберлена и Галифакса. И против Гитлера тоже.

После речи Гитлера 19 июля Черчилль хотел отклонить содержавшиеся в ней предложения официальным голосованием в обеих палатах парламента. Чемберлен и Эттли, два партийных лидера, полагали, что «не надо столько шума по этому поводу»; Галифаксу было поручено выступить по радио и отвергнуть мирные предложения Гитлера. В частной беседе Галифакс по-прежнему убеждал шведского министра, что скоро наступит время переговоров. Но его время ушло. В начале августа Черчилль определил цели Англии до конца войны. Прежде чем англичане вообще станут вести с Германией переговоры, она должна вернуть все приобретения и «на деле, а не на словах» дать надежные гарантии, что ничего подобного больше не произойдет. Дверь перед мирными переговорами решительно захлопнулась. Целью англичан стала «безоговорочная капитуляция» Германии.

Удивительное требование: ведь Англия была одинока, ей явно угрожало нападение. На бумаге союзников у нее было много. Правительства Норвегии, Голландии, Бельгии и Польши укрылись в Лондоне. Бенеш был признан главой чехословацкого правительства в изгнании, а де Голль представлял «Свободную Францию». У Голландии и Бельгии имелись большие колониальные ресурсы, кое-какие приобрел позже де Голль. Имелась большая польская армия и воздушные силы. Но все эмигрантские правительства не имели никакой власти в Европе, их страны были под пятой немецкой оккупации, и сопротивление было вначале незначительным, оно могло лишь обеспечить Лондон секретной информацией, но не противодействовать нацистам.

Как и во время борьбы с Наполеоном, для Англии источником помощи был мир за пределами Европы. Уже воевали британские доминионы, кроме Эйре. Работала промышленность Канады, обеспечивая британские военные нужды, притом на более щедрых условиях, чем впоследствии США. Для защиты Англии прибыли канадские войска, которые приняли участие в нападении на Северную Францию. Войска Южной Африки боролись в Эфиопии и в Египте. Новозеландские войска сильно пострадали в битве за Крит. Австралийские войска удерживали Тобрук в Северной Африке.

Соединенные Штаты обещали экономическую помощь в гораздо большем масштабе в дальнейшем, хотя Англия не знала, как за эту помощь платить. Вскоре после сформирования национального правительства Рэндольф Черчилль^[8] навестил отца и стал что-то говорить о трудностях сложившегося положения. Черчилль ответил: «Я вижу только одно средство. Мы должны привлечь к своему делу американцев». Так он в конце концов и сделал, правда, этому скорее способствовали не его собственные усилия, а японцы.

Черчилль и его советники не хотели ждать вступления Америки в войну. Запутанными, противоречивыми путями они пришли к мысли: если Англия выдержит опасности предстоящего лета, она может выиграть войну, даже если будет совершенно одна. В заблуждение отчасти вводили воспоминания опервой мировой войне, отчасти сообщения эмигрантов-антифашистов, отчасти собственные стратегические ошибки, состоявшие в преувеличении результатов блокады: англичане верили (совершенно напрасно), что германская экономика на грани гибели, и ожидали решающих результатов от дальних бомбардировок.

Таковы были отдаленные прогнозы. В июне 1940 г. после успешной эвакуации из Дюнкерка англичане не чувствовали себя народом, потерпевшим поражение. Они полагали, что имеют хорошую возможность уцелеть, и дальнейшие события подтвердили их правоту. В связи с этим легко было поверить, что, уцелев, они снова каким-то образом окажутся победителями, как в конце первой мировой войны. Воспоминания их воодушевляли, а немцев иногда тяготили. Когда немцы заняли Варшаву, один из их офицеров заметил: «В последний раз меня прачка разоружала. Интересно, кто меня будет разоружать на этот раз?» У англичан появлялись подобные мысли, но в иной ситуации. Все же не многим немцам посчастливилось быть разоруженными прачкой. Большинство из тех, кто не был убит, попали в русские лагеря, где оставались много лет.

Теперь Гитлер, хотел он того или нет, должен был выполнить свои угрозы. 21 июля он встретился в Берлине с представителями трех видов вооруженных сил. В принципе решение об операции «Морской лев» – вторжении в Англию – было принято. Десять дней спустя, после дальнейшего обсуждения, был назначен день – 15 сентября. Гитлер с самого начала сомневался, является ли операция «технически осуществимой», сказал, что решит за несколько дней до начала, надо ли ее предпринимать. В этом плане переплелись импровизация и обман. Может быть, он окажется реальным, и все окончится хорошо. Если же нет, может быть, все-таки нервы у англичан сдадут от сознания страшной перспективы? В любом случае стоит попробовать.

Отношение Гитлера к предложенной операции было все время противоречивым. Это был сухопутный хищник, он уже думал о крупной кампании против России. Еще до окончания британской эвакуации из Дюнкерка он сказал Рундштедту, что теперь высвободился для «великой главной задачи – смертельной борьбы с Россией». Упорство англичан послужило для него новым аргументом, и на совещании 21 июля он с легкой душой перешел от вопроса о вторжении в Англию к вопросу о русской кампании – она сулила больше выгод; Гитлеру также казалось, что ее легче осуществить. Он заявил, что континентальный меч Англии вовсе не Франция, а Россия: «После разгрома России будут вдребезги разбиты британские надежды». Нападение на Англию было для Гитлера второстепенной операцией. Он не руководил подготовкой этой кампании лично, как делал раньше и собирался делать впредь; удалился в Бергхоф, уединенную резиденцию в горном районе, и внимательно наблюдал за подготовительными работами.

Поэтому не было координации между тремя видами вооруженных сил. Главнокомандующий сухопутными силами Браухич и начальник Генерального штаба Гальдер находились в Фонтенбло; гросс-адмирал Редер – в Берлине; Геринг, министр авиации, – сначала у себя дома в Каринхалле, в 40 милях от Берлина, затем в сентябре он разместил в Бове первый эшелон штаба. Руководители армии трудились над подготовкой операции «Морской лев» с высадкой десанта на широком участке от Дила до Уэймута. Они смотрели на пролив Ла-Манш как на противотанковый ров, который к ним никакого отношения не имеет. Кто-то другой их переправит через пролив, и тогда они предпримут победоносную кампанию.

Совершенно иначе думал Редер. Немецкий флот настолько уменьшился после своих потерь в Норвегии, что ему не справиться даже с передовыми британскими силами в Гарвиче. Редер стоял за долговременную стратегию: к концу 1941 г. установить свое господство в Атлантике с помощью сотен подводных лодок; иметь большой надводный флот, который сможет соперничать с британским в Средиземноморье к 1942–1943 гг. Но Гитлеру казалось, что это слишком долго. Лишь 5 % германского производства стали выделялось для флота, в течение всего 1940 г. у немцев было меньше подводных лодок, чем в начале войны. Поэтому побочным результатом битвы за Англию явилось поражение немцев в их борьбе за Атлантику, вполне, впрочем, заслуженное.

Внешне казалось, что Редер полностью поддерживает операцию «Морской лев», хотя он и добивался ее отсрочки до 15 сентября. Речные баржи и каботажные суда были сосредоточены в портах, откуда планировали совершить вторжение. Это нанесло ущерб германской промышленности: снабжение ее в основном осуществлялось водным путем.

В одном важном вопросе Редер добился своего. Познакомившись с армейскими планами, он настаивал, что невозможно вторжение широким фронтом, что флот в лучшем случае может произвести высадку армии в Дувре. Генералам пришлось согласиться. Они составили исправленный план высадки из Дила в Брайтон, однако не верили, что такая ограниченная операция может иметь успех. Фактически Редер и армейское командование согласились, что нападение будет успешным лишь в том случае, если англичане к этому времени уже капитулируют.

Все обратились к германским воздушным силам. Геринг был рад выполнить задачу. Как раньше Болдуин и Дуэ (итальянский генерал), он верил, что авиационное оружие неодолимо: бомбардировщик всегда прорвется. Он был уверен, что люфтваффе может абсолютно самостоятельно победить Англию. Не было ничего общего между операцией «Орел» – наступлением германских ВВС – и операцией «Морской лев». 1 августа Гитлер дал указание «создать благоприятные условия для завоевания Англии». Но операция «Орел» предусматривала, что караваны бомбардировщиков в сопровождении истребителей просто будут парить в воздухе над Англией и громить англичан, чтобы те сдались, – это будет Герника,^[9] но в более крупных масштабах. Во время битвы за Англию немецкие ВВС никогда не считались с нуждами других видов вооруженных сил, почти не пытались бомбить британские корабли, но часто бомбили порты и аэродромы, которые в случае нападения понадобились бы армии. Операция «Орел» была неверно рассчитана даже в пределах ее непосредственных задач.

В течение двух месяцев после Дюнкерка англичане ликовали, сознавая, что находятся теперь на передовой. Забывая, как и немецкие генералы, о проливе Ла-Манш, они представляли себе, как пойдут по Англии немецкие танки, а с неба хлынут полчища парашютистов. Отряды английских защитников родины с копьями или винтовками без патронов блокировали дороги, приготовившись в буквальном смысле умереть под забором. Черчилль предложил, если придут немцы, бросить призыв: «Одного ты всегда можешь забрать с собой». Что касается дел сухопутных, армейские руководители сомневались, что небольшое количество слабо вооруженных дивизий в состоянии разбить силы вторжения, если те высадятся, а руководители флота, желая сберечь крупные боевые корабли для будущих боев, сомневались, смогут ли они помешать высадке. Как докладывали начальники штабов, «все зависит от авиации».

На бумаге немецкие военно-воздушные силы были гораздо сильнее: соотношение числа самолетов – 2:1. Однако превосходство было кажущимся, оно лишь вводило в заблуждение. Бомбардировщики могли успешно действовать только в условиях защищенности от нападения истребителей, а число истребителей у противников было почти равным. Кроме того, у англичан имелись более крупные резервы, чем у немцев, и благодаря тому, что министром авиационной промышленности был Бивербрук, они фактически увеличили численность истребителей за время битвы. Англичане действовали над своей землей, а немецкие истребители – на пределе дальности своего полета. У англичан были к тому же бесценные радарные установки, позволявшие следить за движением самолетов и предупреждать нападение. (Хотя у немцев тоже имелась разновидность радара, ее использовали только для обнаружения кораблей.)

Но главное, англичане знали, что делают, немцы – не знали. Руководители германских военно-воздушных сил никак не могли решить, продолжать ли бомбежки, невзирая на атаки истребителей, или сначала уничтожить британские истребители. В результате не удалось сделать ни того, ни другого. У сэра Хью Даудинга, командующего истребительной авиацией, не было подобных сомнений. У него была одна цель – подавить немецкую бомбардировочную авиацию. Даудинг с максимальной бережливостью использовал английские истребители, не давая себя вовлечь в «рыцарские» схватки с немецкими истребителями, когда этого можно было избежать. Результаты говорили сами за себя. Британские потери превосходили немецкие, если сравнивать число истребителей. Но это перечеркивалось огромной потерей немецких бомбардировщиков.

Операция «Орел» официально была начата 13 августа. Но плохая погода задержала атаку на два дня, так называемая битва за Англию продолжалась с 15 августа по 15 сентября. Она прошла три периода. Во время первого немцы атаковали, не имея точных задач, и понесли тяжелые потери. 15 августа лишь за один день их потери составили 75 самолетов против 34 английских. В течение второго периода немцы сосредоточили силы против передовых аэродромов Кента и достигли значительных успехов. У англичан было больше потерь, чем у немцев, и возникла опасность, что английские военно-воздушные силы будут разгромлены. 24 августа сбившийся с курса немецкий самолет по ошибке сбросил бомбы на Лондон, а на следующий день английская авиация в ответ бомбила Берлин; результатов это не дало, но рассердило Гитлера. Он нанес ответный удар, или, может быть, Геринг полагал, что настало время подвергнуть испытанию боевой дух англичан. 7 сентября немцы приступили к бомбежке Лондона. Это был третий период, с которого началась (чего никто по-настоящему не осознал) беспорядочная бомбежка городов. Ей суждено было продолжаться всю войну.

Англичане думали, что надвигается кризис. 7 сентября ночью прозвучал сигнал «Кромвель» – непосредственная опасность вторжения. Отряды защитников Родины взялись за оружие. В некоторых районах звон церковных колоколов возвестил, что там немецкие парашютисты действительно приземлились. Но это была ложная тревога. 9 сентября немцы снова бомбили Лондон, хотя с меньшими результатами, чем в первом случае: прорваться смогли менее половины бомбардировщиков. 15 сентября немцы сделали последнюю крупную попытку. На этот раз для английских ВВС все обошлось хорошо: они потеряли 26 самолетов, уничтожили 60 немецких, по ошибке считая, что сбили 185 (это их еще больше воодушевило). Но достаточно было и истинной цифры. Немецкая авиация не смогла добиться превосходства в воздухе. Всего в «битве за Англию» немцы потеряли 1733 самолета, англичане – 915, и у них теперь было на вооружении 665 истребителей (а в июле – 656).

Операция «Морской лев» не состоялась, путь для нее расчистить не удалось. Тем более не удалось принудить англичан сдаться. 17 сентября Гитлер отложил операцию «Морской лев» «до дальнейшего извещения». 12 октября он перенес ее на зиму. Немцы еще продолжали кое-какую подготовку до марта 1942 г., англичане долго после этого сохраняли свою систему обороны, особенно сильно выросшие отряды защитников Родины. Но 15 сентября, в решающий день, англичане избавились от опасности вторжения. Победа в «битве за Англию» довершила начатое в период эвакуации из Дюнкерка – восстановила боевой дух англичан. Потом часто бывало недовольство по отдельным поводам, иногда резкая критика в тех случаях, когда война велась плохо или хотя бы безуспешно. Одно историки могут утверждать наверняка: английский народ никогда не сомневался, что надо бороться до полной победы.

В необычной войне участвовали теперь англичане: два смертельных противника обязаны были друг друга уничтожить и ничего с этим поделать не могли. Немцам не удалось вторгнуться в Англию, Англия не в силах была вторгнуться на континент. С середины июня 1940 до последнего дня марта 1941 г. британские и германские войска не обменялись ни одним выстрелом, не считая нескольких рейдов, британских десантно-диверсионных частей на французское побережье. Война свелась к бомбежкам и блокаде.

«Битва за Англию» постепенно переросла в налеты германских бомбардировщиков по ночам; они продолжались – то в ответ на британские бомбежки, то по всевозможным другим причинам. У немцев не было бомбардировщиков дальнего действия и летчиков, подготовленных к ночным операциям. У них не было ясного представления о том, что надо делать. Иногда, бомбя порты и железнодорожные узлы, они пытались нарушить британские коммуникации; иногда, разрушая центры городов мощными фугасными и зажигательными бомбами, пробовали сломить боевой дух англичан; иногда просто бросали бомбы. «Блиц» (как его неправильно называли, имея в виду молниеносный налет) причинил огромный ущерб. 3,5 млн. домов были повреждены или уничтожены: разрушена палата общин, поврежден Букингемский дворец, разрушен Сити – деловой центр Лондона, лондонский Ист-Энд, многие провинциальные города. Погибших оказалось меньше, чем ожидали: примерно 30 тыс. человек было убито в период «молниеносного налета», главным образом в Лондоне. Производство пострадало меньше. Даже в Ковентри, который подвергся самой разрушительной бомбежке, уже через пять дней полностью работали все заводы. Непоколебимым оставался боевой дух, лишь первые несколько дней царила паника. Английский народ сплотился перед лицом всеобщей опасности. В мае 1941 г. немцы внезапно прервали «блиц»: они готовились к нападению на Россию, и меры защиты от воздушных налетов заботили их больше, чем сами налеты.

В это время атаки британских бомбардировщиков носили почти условный характер. Теоретически у британской авиации была стратегическая цель: уничтожить заводы по производству синтетического топлива и другие жизненно важные предприятия, от которых зависела военная мощь Германии. Прицельное бомбометание такого рода было возможно только днем, англичане скоро поняли, что без прикрытия истребителей невозможны дневные налеты. Ни один. из руководителей английских ВВС не пытался разрешить проблему дальности полета истребителей, как ни один из ведущих британских генералов не пытался решить проблему танков в условиях окопной войны. Вместо этого англичане ограничились ночным бомбометанием. Не имея возможности поражать точно определенные цели и вообще любые цели, англичане беспорядочно сбрасывали бомбы, ошибочно полагая, что боевой дух немцев ниже их собственного. Фактически британские бомбардировщики нападали только потому, что это был единственный способ продемонстрировать: Англия еще воюет с Германией.

На германском производстве это сказалось незначительно, на британском – сильно. За 1941 г. британская авиация на каждые 10 т сброшенных бомб теряла один бомбардировщик, при ее налетах погибло больше английских летчиков, чем немецкого гражданского населения. Добавьте к этому рабочую силу, промышленные ресурсы и сырье, затраченные на производство бомбардировщиков, – и станет ясно, что нападения дороже стоили Англии, чем причиняли вреда Германии. В ноябре 1941 г. налеты бомбардировщиков прекратились; это явилось официальным признанием того, что результаты не стоят понесенных потерь. Но англичане по-прежнему верили, что стратегические бомбежки могут сыграть решающую роль, если они достаточно интенсивны. В течение всей войны ресурсы британской индустрии, а затем в большей мере и американской были сосредоточены на производстве тяжелых бомбардировщиков. Это было важным следствием того года, когда Англия боролась одна.

Блокада оказалась более опасным оружием, по крайней мере со стороны Германии. Вся Европа была в ее распоряжении, припасы щедро текли из Советской России. Англия мало что могла сделать, лишь держать под контролем доставку товаров из таких отдаленных мест, как Южная Америка и Юго-Восточная Азия. Гросс-адмирал Редер мог, однако, более или менее беспрепятственно осуществлять долгосрочную стратегию, которой он всегда отдавал предпочтение. Он действовал в узких рамках. Гитлер считал крупные надводные корабли большой ценностью и не хотел ими рисковать в море. В мае 1941 г. Редер отправил самый тяжелый из кораблей – «Бисмарк» – в довольно бесцельный поход в Атлантику. Объединенные силы английского военно-морского флота потопили его после потери линейного крейсера «Худ». Таким образом, нежелание Гитлера выпускать в открытое море оставшиеся крупные корабли оказалось оправданным.

Гитлер также не хотел тратить германские ресурсы на строительство подводных лодок, Редеру приходилось довольствоваться теми, какие имелись. До лета 1941 г. численность германских подводных лодок не достигла довоенного уровня. Но и при этом их атаки были устрашающе эффективными. Немцы могли теперь использовать французские порты в Атлантике и нападать далеко в океане. У англичан соответственно положение было намного хуже. Они лишились в Ирландии трех военно-морских портов, и даже угрозы Черчилля предпринять военные действия не могли поколебать упорный нейтралитет Эйре. Только в апреле 1941 г. были потоплены транспортные суда общим водоизмещением около 700 тыс. т – это гораздо больше, чем британские судостроительные заводы могли построить. Пришлось сократить пищевой рацион. Видимо, в этот момент опасность военного поражения была для Англии наиболее реальной.

Затем ход событий изменился. Вновь успех принесло конвоирование – метод, открытый еще во время первой мировой войны. Английская авиация с трудом перешла от сбрасывания бомб к патрулированию морских путей. Предстояло поступление американской помощи во всевозрастающих размерах. В августе 1940 г. Рузвельт передал свыше 50 вышедших из употребления эсминцев. Лишь 9 из них можно было использовать, и потому дар имел скорее символический смысл для будущего, чем реальное значение для настоящего. От Рузвельта ожидали большего после того, как в ноябре 1940 г. он был избран президентом на третий срок. Американские военные корабли взяли на себя охрану западной части Атлантического океана. В Исландии, основном промежуточном пункте англо-американских конвоев, американские войска помогали английским. Сначала американские корабли только сообщали англичанам о присутствии подводных лодок, но к осени 1941 г. они уже сами топили подводные лодки, а лодки топили их. Число потопленных кораблей уменьшилось, хотя количество подводных лодок возросло. После переброски примерно 50 германских подводных лодок в Средиземное море там вскоре произошли перемены, весьма неблагоприятные для англичан. Но в первый период «битвы за Англию» победу одержали англо-американские силы. Рузвельт по-прежнему утверждал: чем больше поступит в Англию ресурсов, тем менее вероятным станет участие Америки в войне. Черчилль его поддерживал, заявляя: «Дайте нам возможности, и мы дело закончим», – предложение весьма рискованное. Фактически США вели необъявленную войну, а настоящую войну предотвратила только решимость Гитлера не допустить, чтобы действия американцев его спровоцировали.

Но борьба с помощью подводных лодок была для Гитлера слишком медленной. Он хотел, чтобы темп войны не снижался, пока он ждет вестей из Атлантики. Недолгое время его занимала идея напасть на Гибралтар и прорваться в Северную Африку. Этого желал Редер, чтобы отобрать у англичан власть в Средиземноморье; этого желали немецкие генералы, чтобы найти применение своей огромной армии. В октябре 1940 г. Гитлер встречался в Андае с испанским диктатором Франко и в Монтуаре с Петеном. Обоим он говорил о легкости военной кампании в Марокко. Франко участвовать отказался. Петен же рассчитывал на большие выгоды, если Франция из страны поверженной и большей частью оккупированной превратится в союзника Германии. Но Гитлер предвидел трудности: Франко, Петен и даже Муссолини перессорятся из-за трофеев, а он не сможет всех удовлетворить. Принадлежащие Испании Канарские, а Португалии Азорские острова попадут в руки англичан или американцев, и положение германских ВМС будет хуже, чем когда-либо. Налет на Гибралтар так никогда и не состоялся, хотя Генеральный штаб готовился к нему почти до начала войны с Россией.

Если западное Средиземноморье исключалось, то восточное могло пригодиться больше. Снова оказались в чести Редер и генералы. Завоевание Египта и Ближнего Востока положило бы конец господству Англии в Средиземноморье и открыло бы путь к иракской и иранской нефти. Гитлер несколько недель был во власти искушения. Утверждая, что Средиземноморье – сфера итальянских интересов, он приветствовал наступление итальянцев на Сиди-Беррани и даже сперва нападение Италии на Грецию. Но в ноябре он изменил мнение, возможно полагая, что Италия – малоэффективное орудие, а может быть, ему не давало покоя чувство смутной опасности со стороны России. По существу он не мог серьезно отнестись к проблеме Ближнего Востока. Хотя Гитлер позднее принимал защитные меры против английского десанта в Салониках, он утратил интерес к любым конструктивным действиям в этом районе. Сухопутный хищник, он мыслил, исходя лишь из условий континента, а не с точки зрения стратегической, и Ближний Восток представлялся ему делом ненадежным.

Таким образом, Гитлер всегда возвращался к великой идее, о которой думал с июня 1940 г. и которую смутно вынашивал с начала своей карьеры, – о решающей военной кампании против Советской России. Он считал, что английская проблема как-нибудь разрешится сама собой, тем более когда Россия будет покорена. До тех пор Англия не причинит ему вреда – так ему по крайней мере представлялось. Он предвидел, что когда-нибудь в будущем США смогут выступить против германского господства, даже определил, что к 1942 г. американцы будут к войне готовы, хотя вернее было бы предположить, что к 1944-му. Вот еще причина скорее покончить с Советской Россией. Гитлер сделал все, что мог, для того, чтобы отсрочить вступление Америки в войну, – игнорировал историю с эсминцами, ленд-лиз, даже участие американского флота в битве за Атлантику.

Гитлер сделал еще один дипломатический ход, который должен был иметь серьезные последствия. До сих пор японцы, хотя и входили в Антикоминтерновский пакт, не вступали в союз официально, однако соблазнились, как только Гитлер покорил Европу. 27 сентября 1940 г. Германия, Италия и Япония подписали трехсторонний договор, условившись вступить в войну, если любая из этих трех держав подвергнется нападению нового противника. Гитлер не нуждался в помощи японцев на случай войны с Россией, но надеялся, что союз придаст им уверенности в борьбе против Соединенных Штатов. Если вспыхнет война на Дальнем Востоке, США будут слишком заняты, им будет некогда заниматься европейскими делами. Западный фронт Германии будет в безопасности.

На Дальнем Востоке Япония, конечно, активизировалась, но не только из-за нового подписанного ею соглашения. Победы Гитлера создали на Дальнем Востоке вакуум, в который Япония неизбежно была втянута. Французский Индокитай и голландская Вест-Индия беспомощны, англичане в Сингапуре тоже. Казалось, вот способ лишить Чунцин снабжения и таким образом устранить безвыходное положение, длившееся свыше года. Французы согласились закрыть пути подвоза в Чунцин, англичане согласились закрыть дорогу на Бирму, правда, всего на три месяца, и притом в дождливый сезон, когда ею все равно нельзя пользоваться. Японцы хотели также иметь гарантии относительно поставок нефти из Вест-Индии. Голландское правительство в изгнании, находившееся в Лондоне, хотело согласиться, но воздержалось, боясь обидеть Соединенные Штаты. Антагонизм между Японией и США, казалось, все возрастал, на что Гитлер сильно надеялся.

Такова была неправильно понятая ситуация. Ни Япония, ни США не хотели войны на Дальнем Востоке; они хотели согласия. Конечно, на совершенно иных условиях, и к тому же средства, которые они использовали, пытаясь его добиться, лишь приблизили войну, вместо того чтобы ее предотвратить. Японцы представляли свое будущее иначе, чем Гитлер: они полагали, что скоро США будут слишком заняты в Атлантике и для дальневосточных дел у них не останется ни ресурсов, ни времени. Поэтому, если Япония укрепит свои позиции, если она будет лучше защищена от американского экономического давления, американцы охотно пойдут на компромисс и Япония одержит верх над Китаем. И стоило американцам проявить упорство, как Япония начинала наращивать свои успехи на Дальнем Востоке, всегда пребывая в уверенности, что в конце концов американцы уступят.

Для президента Рузвельта и его военных советников главную роль, конечно, играла война в Европе. За этим стояла давняя история, восходящая к тому периоду сразу после окончания первой мировой войны, когда американцы считали возможной, если даже и нежелательной, войну против Англии и Японии. Американские стратеги утверждали тогда, что сначала надо разбить более сильную морскую державу – Англию, а уж потом заниматься Японией. Они продолжали придавать главное значение Атлантическому, а не Тихому океану, даже когда их возможными противниками стали Германия и Япония; у Германии, правда, не было военно-морского флота, заслуживающего внимания. Германская угроза считалась возросшей из-за опасений, что немцы хотят вторгнуться в Южную Америку и двигаться оттуда на Вашингтон, – фантастические намерения, которых Гитлер никогда не имел. Что касается более реальных замыслов, то американцы полагали, что сохранение Англии как независимой державы имеет существенное значение для их собственной безопасности на Атлантическом и Тихом океанах. Англичане вынуждены были придавать главное значение войне в Европе, американцы непроизвольно следовали за ними.

Это не значит, что Рузвельт намеренно собирался вступить в войну где бы то ни было. В этой войне, как ни в одной другой, было столько неожиданных импровизаций! И самым непредсказуемым в ней был Рузвельт. Осенью 1940 г. он сказал во время своей перевыборной кампании на пост президента: «Ваших сыновей не пошлют участвовать ни в каких войнах за рубежом». Тогда он в это верил, хотя в частной беседе все же заметил: «Если на нас нападут, у нас не останется выбора». Даже осенью 1941 г. он, видимо, решил, что германское господство в конце концов будет как-то ослаблено, если только Англия с американской помощью выстоит. Его мысли были обращены к Европе, а с Японией он хотел заключить соглашение. Но соглашение, которое Рузвельт имел в виду, предусматривало уход Японии со всей территории Китая, кроме Маньчжурии, и восстановление политики «открытых дверей». Чтобы добиться соглашения, он использовал меры, противоположные тем, которые применяли японцы. При каждом наступлении японцев на Дальнем Востоке Рузвельт усиливал финансовое и экономическое давление – он был убежден, что они отступят.

Таким образом, на Дальнем Востоке возник тупик, такой же, как в сфере европейских интересов. В ноябре 1940 г. Гитлер проявил странную дипломатическую инициативу или, может быть, Риббентроп ее проявил, а Гитлер лишь не препятствовал. Немцы предложили, чтобы четвертым членом Антикоминтерновского пакта стала Советская Россия. При этом партнеры так поделят мир: немцам – Европа, Италии – Средиземноморье, Японии – Дальний Восток, а Советской России – Иран, Индия. Это была бы действительно Континентальная лига огромных масштабов. Сталин проявил заинтересованность. В Берлин прибыл Молотов – это была первая из его дипломатических поездок. Оказалось, на переговорах у него было единственное слово – нет. Он вовсе не был ослеплен восточными «дарами», задавал странные вопросы – о германских войсках в Финляндии и Румынии, требовал установления советского контроля в проливах. Когда воздушный налет англичан загнал участников переговоров в бомбоубежище, Молотов заметил: «Если Англия уже разбита, почему мы тогда здесь?» Хотя Советская Россия продолжала быть основным поставщиком сырья в Германию, было ясно, что германским сателлитом она не станет. Сталин предпочитал оставаться нейтральным в «империалистической» войне и, возможно, вмешаться, когда противники измотают друг друга. Гитлер с облегчением вернулся к своим планам раз и навсегда уничтожить Советскую Россию.

Пока шли эти переговоры и маневры, война вдруг вспыхнула мощным пламенем, и сделала это слабейшая из великих держав, о которой вообще все забыли. Муссолини играл жалкую роль в последние дни войны с Францией. Его возмущало, что он не в центре внимания, и Муссолини решил нанести удар. Правда, он уже вел две войны. В Эфиопии 200 тыс. итальянских солдат сражались против британских сил меньшей численности. В Северной Африке еще 215 тыс. итальянцев, плохо оснащенных для ведения войны в пустыне (да и для всего остального тоже), в сентябре 1940 г. осторожно перешли египетскую границу и готовились к дальнейшему наступлению. Не довольствуясь этим, Муссолини предпринял 28 октября наступление из Албании в Грецию. Он сказал Чиано: «Гитлер всегда ставит меня перед свершившимся фактом. На этот раз я отплачу ему тем же».

На деле Гитлер не удивился и не встревожился, хотя впоследствии сделал вид, что это было. В свое время он приветствовал нападение Италии на Грецию – это обеспечивало безопасность его фронта на Балканах. В последний раз Муссолини представилась возможность действовать независимо, но он плохо ею воспользовался. Греки, лучше приспособленные к войне в горной местности, скоро прогнали итальянцев назад в Албанию. Большую и худшую неприятность доставили Муссолини англичане.

Еще со времен Нельсона англичане держали свой флот в Средиземном море. Теперь они также разместили в Египте армию для защиты Суэцкого канала. Они не собирались нападать на континент, но, казалось, больше их силам идти некуда. Когда Франция вышла из войны, были недолгие сомнения, могут ли англичане самостоятельно удержаться в Средиземном море и в Египте. 16 июня 1940 г. сэр Дадли Паунд, первый лорд Адмиралтейства,^[10] предложил адмиралу сэру Эндрю Каннингхэму, командующему военно-морскими силами на Средиземном море, блокировать Суэцкий канал и перевести большую часть флота в Гибралтар, а остальную – в Аден. Каннингхэм это не одобрил, считал новым ударом по британскому престижу, Паунд не настаивал; вопрос о том, оставаться ли в восточном Средиземноморье, никогда официально не обсуждался ни членами Комитета начальников штабов, ни Военным кабинетом.

Три британских командующих сообщали из Египта, что смогут удержать его в том случае, если получат подкрепление. 16 августа, в разгар «битвы за Англию», в Египет направили треть всех имевшихся танков. С этого момента Англия стала участницей войны в Средиземноморье – во всевозрастающих масштабах, со всей нуждой в материальных ресурсах и морских перевозках.!.. Хотя Австралию и Новую Зеландию уведомили, что в случае наступления Японии Англия сократит свои потери в Средиземноморье и ради собственной сохранности «пожертвует всеми интересами, кроме обороны и обеспечения острова», на деле английское правительство пренебрегало Дальним Востоком, надеясь, что Япония останется нейтральной.

Часто выдвигались более продуманные доводы за то, чтобы остаться в Египте. Говорили, что Средиземное море и Суэцкий канал – жизненно важные для империи коммуникации; так и было в мирное время. Но когда Италия вступила в войну. Средиземное море для британского судоходства оказалось закрытым, и это продолжалось до 1943 г. Гораздо больше британских судов было использовано для того, чтобы доставлять припасы в Египет, огибая мыс Доброй Надежды, и затем для открытия вновь средиземноморского судоходства, хотя англичане чуть не проиграли битву за Атлантику из-за их одержимости Средиземным морем. Англичане также хотели быть в Египте, чтобы не допустить Гитлера к нефтяным месторождениям Ирака и Ирана. У Гитлера никогда не было таких планов, хотя, может быть, ему бы следовало их иметь. Если и было у него намерение двинуться к нефтяным месторождениям, то через Кавказ после разгрома Советской России; английским войскам в таком случае следовало бы уйти из Египта, чтобы помешать продвижению немцев.

Англичан побудили остаться в Средиземноморье более веские причины. Черчилль надеялся приобрести новых союзников: на одной стороне Средиземного моря – французов, на другой – Турцию. Первая надежда привела к бесплодному нападению на Дакар (Западная Африка) в сентябре 1940 г. Оно лишь усилило враждебность французов и дискредитировало де Голля, который главным образом и подсказал эту идею. А надежды в отношении Турции вообще ни к чему не привели, кроме непрерывных просьб о военных поставках, обеспечить которые англичане были не в состоянии. Англичане лелеяли еще более честолюбивые мечты, дожидаясь того времени, когда они ворвутся на Европейский континент с юга, нанесут удар в «мягкое подбрюшье», как характеризовал это впоследствии Черчилль. На горизонте замаячил новый Галлиполи.^[11] Так можно рационально это объяснить. Англичане были в Средиземном море, потому что были. Воевали там, потому что им больше негде было воевать. Этот простой факт определил направление главного удара в британской, а позднее и в американской стратегии до последнего года второй мировой войны.

Позиция англичан в Египте и в более широком смысле на Среднем Востоке – любопытное наследие империализма. Формально Египет и Ирак были независимыми королевствами, даже Палестина формально была подмандатной территорией Великобритании, которая должна была обеспечить национальный очаг евреям. Оба средневосточных королевства скоро почувствовали пределы своей независимости, когда попробовали ею воспользоваться. В 1941 г. британские вооруженные силы подавили попытку Ирака захватить базы английских ВВС. В 1942 г., когда король Египта пытался назначить своего ставленника на пост премьер-министра, его дворец был окружен английскими танками и английский посол преподнес ему документ об отречении от престола; королю приказали немедленно подписать этот документ или назначить премьер-министра, угодного англичанам. Чтобы не обижать арабов, англичане запретили еврейскую эмиграцию в Палестину. Тем не менее присутствие здесь давало англичанам моральное преимущество, по крайней мере в собственных глазах: они могли бороться с любым движением, которое пыталось изгнать их, и это было подавлением восстания, в то время как немцам, чтобы захватить стратегический район вроде Норвегии или Бельгии, надо было совершить акт агрессии. Но все же несколько странно, что Египет, главная британская база на Ближнем Востоке, всю войну до 1945 г. теоретически сохранял нейтралитет.

Летом 1940 г. казалось сомнительным, что англичане могут остаться в Египте или на Среднем Востоке, несмотря на поступавшие подкрепления. Итальянские армии в Африке превосходили по численности британские в 5 раз. Итальянский военно-морской флот и военно-воздушные силы на бумаге также заметно превосходили английские. Каннингхэм был настроен воинственно и неоднократно вводил свой флот в опасную зону. Итальянцы, придерживаясь заповеди «сохранить флот», всегда удирали, и, когда они возвращались домой, Каннингхэм их преследовал. 11 ноября самолет с авианосца «Илластриес» атаковал итальянский флот, находившийся на своей базе в Таранто. 3 линкора были потоплены, половина итальянского боевого флота вышла из строя, остальная часть отступила к Неаполю, к западному побережью Италии. Таким образом англичане восстановили свое господство в восточном Средиземноморье, но не подумали о том, что завоевали его с помощью авиации и это вскоре обернется против них.

Командующий британскими вооруженными силами в Египте Уэйвелл был по характеру более осторожным. Он являлся боевым главнокомандующим, пользовался очень большим уважением, почитатели видели в нем второго Кромвеля. И конечно, если кто-нибудь из военных мог во время второй мировой войны позволить себе возражать Черчиллю, то это был именно Уэйвелл. Но хотя у него появлялись мысли о неповиновении, он поверял их только личному дневнику. Прежнюю энергию он утратил. Его тяготила огромная ответственность, ведь он командовал вооруженными силами не только в Египте, но и на всем Среднем Востоке. Его раздражали многократные «понукания» со стороны Черчилля. В июле 1940 г. Уэйвелла отозвали в Англию. Черчилль, видя его молчаливость, решил, что ему не хватает «боевого духа». Но подходящей замены не было, и Уэйвелл, рассерженный, вернулся в Египет.

Неожиданно пришел успех. Методично, по своему обыкновению, он собирался воевать прежде всего с итальянцами в Эфиопии, предварительно планируя удар по итальянской армии на границах Египта, чтобы надежно защитить свой тыл. Этот «рейд значительными силами», как называл его Уэйвелл, оказался успешным сверх всех ожиданий. 7 декабря 1940 г. генерал О'Коннор, у которого было в общей сложности 35 тыс. человек и 275 танков, проник через свободный участок в линии обороны итальянцев и зашел к ним в тыл. Итальянцы не были подготовлены к маневренной войне и под угрозой танков и авиации отступили!.. О'Коннор неуклонно продвигался вперед, 22 января 1941 г. взял штурмом Тобрук, 9 февраля достиг Эль-Агейлы. В руках англичан была вся Киренаика. Силы, ни разу не превышавшие двух дивизий, разбили 10 итальянских дивизий и взяли в плен 130 тыс. человек; погибли 438 британских солдат, из них 353 австралийца. Это была победа, хотя и в меньших масштабах, но столь же сокрушительная, как победа Германии над Францией.

Однако в этот миг победы Англия перестала быть независимой державой, способной вести большую войну за счет собственных ресурсов. К началу 1941 г. ее финансовые ресурсы были почти истощены. Если бы ее оставили одну, ей пришлось бы сосредоточить все силы на экспорте товаров и она лишь номинально оставалась бы в числе воюющих. Это не устраивало президента Рузвельта: он хотел, чтобы Англия была мечом в руках Америки, пока сама Америка не вступит в войну.

В марте 1941 г. Рузвельт ввел ленд-лиз, быть может, самый драматичный политический элемент войны. США стали «арсеналом демократии» и не требовали платежей. Но все равно платить надо было дорогую цену. Американские власти лишили Англию ее золотого запаса и заграничных капиталовложений, ограничили ее экспорт. Американские бизнесмены проникли на рынки, прежде бывшие английскими. Экономика Англии была нацелена только на войну. Кейнс верно сказал: «Мы перестали умело хозяйничать, но зато спасли себя и помогли спасти весь мир». Благодаря ленд-лизу Англия почти до конца войны создавала о себе ложное представление как о великой державе.

Победа в Северной Африке заслонила решающую перемену в положении Англии. Но победа оказалась временной: ресурсы О'Коннора истощались. Но итальянские порты в Киренаике остались невредимыми в его распоряжении, он жаждал завершить завоевание итальянской Северной Африки и стремительно продвигался к Триполи. Ничто не могло остановить его. Но внезапно ему приказали остановиться и вернуть основную часть сил в Египет: Гитлер принял решение вторгнуться в Грецию. Таким удивительным образом неудачи итальянцев в Греции спасли их от быстрого разгрома в Северной Африке.

Перед войной Англия дала гарантии Греции. Пока Италия воевала одна, греки не обращались к Англии, боясь спровоцировать Германию. Англичане послали в Грецию несколько самолетов и взяли Крит, хотя, полагаясь на свою морскую мощь, мало сделали для его укрепления. Вначале гордость не позволяла Муссолини просить у немцев помощи. Гитлер планировал предпринять вторжение в Россию, а к Средиземному морю относился равнодушно. Как всегда опасаясь еще одного фронта, он по зрелом размышлении пришел к выводу, что англичане могут прорваться на Балканы, когда немцы будут заняты в России. Нехотя Гитлер принял решение вызволить Муссолини из неприятности, в которую тот попал. На словах дуче по-прежнему считали единственным человеком, который равен Гитлеру, на деле же Италия стала беспомощным, зависимым сателлитом. Как и Франция до нее, она выпала из числа великих держав. Лишь Англия вроде бы поддерживала свою репутацию великой державы, победившей в первой мировой войне, хотя даже ей в конце концов стало невмоготу.

На Сицилию были посланы германские самолеты, они вскоре ослабили британский контроль в Средиземноморье. Роммель, один из любимых генералов Гитлера, был направлен в Триполи с бронетанковым корпусом, позднее из него вырос бронетанковый африканский корпус. Роммель, не столько танкист, сколько лихой кавалерийский командир, был полностью лишен того понимания танковой войны, какое было у Гудериана. Однако смелого натиска хватило, чтобы опрокинуть расчеты англичан. Они судили о его темпах по своим собственным и ожидали, что он будет готов к наступлению в июне. Вместо этого он атаковал 30 марта. Роммель, как до него О'Коннор, планировал рейд крупными силами и тоже неожиданно добился успеха. Передовые английские позиции были сломлены, сам О'Коннор взят в плен. К 11 апреля англичане потеряли все, чего добились в Киренаике, остался лишь Тобрук – изолированный гарнизон, ставший затем помехой.

Первоначально Гитлер намеревался просто занять Салоники, а затем передать их Болгарии. В декабре 1940 г. он даже пытался договориться с Грецией, предложив быть посредником между нею и Италией. А когда эта попытка не удалась, решил, что надо оккупировать всю Грецию. Гитлер рассчитывал на помощь Болгарии и на благосклонный нейтралитет Югославии. 25 марта 1941 г. он это обеспечил, правда, в обмен на обещание не использовать югославские железные дороги. Через два дня в Югославии произошел патриотический государственный переворот: принц-регент был свергнут и на трон посадили юного короля Петра. Германские армии приостановили захват Греции, повернули в Югославию и за неделю разбили ее армии – самая быстрая победа даже в этой стремительной войне. Югославия была расчленена. Македония перешла к Болгарии, фашистская Хорватия была поставлена под покровительство Италии, оставшаяся Сербия – под защиту Германии. Германия также захватила Словению и железную дорогу на Триест. Более того, немцы могли теперь использовать югославские железные дороги. Внутренние события в Югославии фактически облегчили немцам победу в Греции.

С января англичане вели дебаты, помогать ли Греции, если Германия на нее нападет. С военной точки зрения все доводы были отрицательными: мало сил, особенно мало самолетов. Но политические доводы победили. Для Англии было унизительно не помочь стране, которой она гарантировала помощь. Британское вторжение положит начало балканской коалиции, в состав которой войдут Греция, Югославия, Турция. Как сказал премьер-министр Южно-Африканского Союза Смэтс, случайно оказавшийся в Каире: «Какой курс воодушевил бы свободолюбивыенароды?»

С планами возникла неразбериха. Черчилль вначале полностью стоял за вторжение, потом ему не хотелось отказываться от результатов победы в Северной Африке. Иден, только что перешедший из Военного кабинета в министерство иностранных дел, и сэр Джон Дилл, начальник имперского Генерального штаба, выехали в Египет для изучения обстановки. Иден затем отправился в Анкару, Дилл – в Белград, в обеих столицах они рисовали блистательную картину в связи с намерениями англичан. И когда поступили осторожные предупреждения от Черчилля и Военного кабинета, Иден и Дилл решили проявить большую воинственность, чем их начальник. С планами тоже все было вверх дном. Англичане просто хотели удержать плацдарм на юге Греции. Грекам не хотелось уходить из Албании, где они одержали победу. В результате немцы прорвались через брешь между греческой армией и армией, размещенной в Салониках, и пошли вперед, почти не встречая сопротивления.

К тому времени, когда британские силы высадились в Греции, Югославия была разбита, а греческие армии находились на грани поражения. Британские войска так всерьез и не вошли в соприкосновение с противником, часть войск была эвакуирована, часть еще продолжала прибывать. Англичане послали в Грецию 62 тыс. человек; 50 тыс. было вывезено, в том числе 10 тыс. греков, а также король и правительство. Все тяжелое снаряжение потеряли. Это был небольшой и совершенно безуспешный Дюнкерк. Миролюбивые народы поддержать не удалось. Хотя Черчилль фактически выражал сомнение относительно этой экспедиции, вина за неудачу пала на него. Старая история: далеко идущие планы и недостаточные средства для их выполнения.

Пришла одна приятная весть: итальянские силы окончательно разгромлены. 5 мая 1941 г. император Эфиопии Хайле Селассие вернулся в свою столицу, ставшую первой жертвой агрессии, предпринятой «осью». От итальянцев он унаследовал современные школы, больницы и дороги, которые сам был не в состоянии обеспечить необходимыми средствами. 19 мая сдались последние итальянские войска. Значительные британские силы высвободились для действий на других участках. Рузвельт заявил, что Красное море больше не является военной зоной и теперь американские торговые суда могут везти грузы до самого Суэца.

Возникла более фантастическая помеха. 10 мая 1941 г. Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии, прямо с неба приземлился на шотландской ферме. Он прибыл в качестве посланца мира, уверенный в том, что «античерчиллевские силы» во главе с герцогом Гамильтоном охотно примут от него оливковую ветвь. Герцог, в то время боевой офицер английских ВВС, не реагировал. Черчилль вначале не мог поверить рассказу о прибытии Гесса. Затем он сказал: «Ну даже если он и Гесс, я иду смотреть на братьев Маркс^[12]», – и отправился в свой личный кинотеатр. Эпизод не имел значения. В Германии с Гессом давно уже перестали считаться и не приглашали на совещания к Гитлеру. Он ничего не знал о предстоящем нападении на Советскую Россию, лишь повторял прежний аргумент, который часто приводил сам Гитлер: у Англии и Германии нет причин ссориться. Его игнорировали, с ним обращались, как с военнопленным, а потом осудили, весьма несправедливо, как военного преступника.^[13] Его истинная вина в том, что он предложил мир между Англией и Германией, поступок его – «безумная благотворительность», как выразился Черчилль. Несмотря на слухи о мирных переговорах, обе стороны другой инициативы не проявили, а эта была слишком незначительна.

Прибытие Гесса в Шотландию было лишь кратковременной сенсацией – англичан тревожили вопросы более серьезные. Казалось, они вот-вот потеряют Средний Восток. 2 мая иракские войска атаковали британские авиабазы в Багдаде и других местах. 11 мая Дарлан, тогда фактический глава правительства Петена в Виши, согласился, что следует разрешить германским самолетам по пути в Ирак использовать авиабазы в Сирии и что Роммелю следует доставлять припасы через Бизерту в Тунисе. Спустя несколько дней прилетел первый германский самолет. Возникла угроза, что Сирия под руководством правителя Виши превратится в аванпост Германии.

Крит представлял собой еще более серьезную опасность. Имевшиеся там объединенные силы выросли до 40 тыс. человек с прибытием из Греции британских и греческих войск. Английские военно-морские силы господствовали в восточном Средиземноморье, но только военно-морские силы. Ничтожно малы были силы англичан в воздухе – лишь 7 истребителей на Крите, но и они были оттуда переброшены 20 мая, в первый день германского наступления. И немногочисленным британским истребителям приходилось каждый раз, вылетев с египетских баз, покрывать расстояние в 300 миль. Все равно, как если бы сэру Хью Даудингу пришлось вести «битву за Англию», находясь за шотландской границей. Мало-мальски значительные порты имелись лишь к северу от острова и, таким образом, были полностью открыты для воздушных налетов. Обороной все шесть месяцев британской оккупации пренебрегали. Сэр Бернард Фрейберг, в начале мая принявший командование, был седьмым командующим за полгода.

Фрейберг не раз проявил себя отважным воином и теперь был исполнен уверенности. 5 мая он телеграфировал Черчиллю: «Нервозность непонятна. Нисколько не опасаюсь воздушных налетов». Казалось немыслимым, чтобы немцы захватили Крит, не имея преимущества на море. Но именно это и произошло: 715 германских самолетов победили в битве за Крит. Наступление началось 20 мая массированной выброской парашютно-десантных частей. Некоторым из них удалось захватить часть аэродрома в Малсме, и на следующий день, когда аэродром еще горел, немцы прилетели на транспортно-десантных летательных аппаратах и на планерах. Реакция англичан была запоздалой и неэффективной. Два морских немецких конвоя были остановлены британскими эсминцами, и один понес тяжелые потери, а другой, неповрежденный, повернул назад. Во время битвы к немцам не доходили никакие грузы. Но поскольку немцы надежно контролировали Малсме, они были непобедимы.

Черчилль мог приказать: «Победа на Крите необходима в этот решающий момент войны. Продолжайте бросать туда все, что возможно». Однако возможности выполнить приказ не было. На море господствовала немецкая авиация, не давая английским военно-морским силам действовать днем. Росли потери. Фрейберг решил, что битва проиграна. Делались попытки эвакуировать британские войска из мелких портов на южном берегу. Каннингхэм передал флоту: «Мы не можем подводить армию». А в ответ на протест своего штаба сказал: «Чтобы построить корабль, флоту нужно три года. Но чтобы возродить традиции, нужно 300 лет». И еще он сказал: «Три эскадрильи истребителей – и можно было спасти Крит». Но истребителей не было: англичане увлеклись бомбардировщиками, стратегической бомбежкой Германии.

Крит был потерян; 18 тыс. военных эвакуировались, 13 тыс. остались. Эти оставшиеся британские войска и все греческие войска попали в плен. Британский флот потерял 3 крейсера и 6 эсминцев, 2 линкора, единственный авианосец; 2 крейсера и 2 эсминца были так повреждены, что их нельзя было отремонтировать на месте.

Англичане утратили контроль над Эгейским морем, что на три года обеспечило немцам безопасные морские пути от Салоник до Констанцы. Немцы тоже заплатили дорогую цену. Правда, они завоевали Югославию, Грецию и Крит, потеряв убитыми всего 5 тыс. человек, но погибло очень много парашютистов и было уничтожено 220 самолетов. По словам английского военного историка Лиделла Гарта, у Гитлера оказалась тонка жила. Он отказался от мысли о воздушном нападении на Суэцкий канал или Мальту, лишь один Крит был захвачен в результате воздушного нападения.

Гитлер не посылал больше помощи Ираку, да, возможно, и не собирался этого делать. В начале июня англичане восстановили свой контроль над Ираком и свергли так называемое правительство мятежников. К тому времени все германские самолеты покинули Сирию, и правительство Виши отменило свое разрешение о доставке припасов Роммелю через Бизерту. Но де Голль убедил британское правительство, что французские войска отзовутся на призыв «Свободной Франции». Он ошибался. Уэйвелл повсюду сталкивался с трудностями, ему пришлось отвести значительные британские силы в Сирию. До конца июня шли бои, каждая из сторон потеряла убитыми примерно тысячу человек. И когда французы наконец сдались, почти никто не хотел присоединяться к де Голлю. В Сирии было создано управление «Свободной Франции». Англичане, стремясь умиротворить арабов, обещали им независимость после войны. Это укрепило уверенность де Голля в том, что англичане в качестве военных трофеев планируют забрать французскую империю; Черчилль вскоре пожаловался, что его крест – это крест Лорейна (символ де Голля).

Уэйвелл понимал, что после всех неудач его положение в опасности. Чтобы произвести впечатление на Черчилля, он в большой мере вопреки собственному мнению согласился начать наступление против Роммеля. Битва «Ось» – так ее претенциозно именовали – началась 15 июня. Она должна была привести к освобождению Тобрука и к изгнанию Роммеля из Киренаики. Роммель сотворил чудо, которое чудом вовсе не было. Германское 88-миллиметровое орудие, хотя и называлось «зениткой», имело фактически двойное назначение: оно было одинаково эффективно и против танков, и против самолетов. Англичане, сбитые с толку названием, не имели об этом понятия; им казалось, что Роммель гениально использовал орудие. Англичане потеряли 91 танк, немцы – 12, и британское командование считало, совершенно безосновательно, что немецкие танки лучше английских. Битва «Ось» прекратилась через три дня. Это было знаменательно. Благодаря противотанковым орудиям одержала верх оборона. В будущих битвах будут жестокие бои, но не прорыв через несколько часов.

Неудача битвы «Ось» означала для Уэйвелла конец. Черчилль полностью утратил к нему доверие. 21 июня его отправили главнокомандующим в Индию – подальше (так по крайней мере предполагалось). А генерал Клод Окинлек, прежний главнокомандующий в Индии, занял место Уэйвелла на Среднем Востоке. Но центр войны переместился, его больше не было на Среднем Востоке. 22 июня, на следующий день после назначения Окинлека, немцы напали на Советскую Россию. Началась настоящая война за мировое господство.

5. Война становится мировой. Июнь – декабрь 1941 г

Вторжение Германии в Советскую Россию было самым большим событием второй мировой войны, самым большим по масштабам и по последствиям. Последствия войны в большинстве своем носили консервативный характер, вернув все на круги своя. Границы в Европе были мало изменены, за исключением российских, и то же самое можно сказать о большинстве европейских режимов, за тем же исключением. В более широкой перспективе война лишь ускорила то, что уже происходило. Соединенные Штаты были мировой державой. Происходил закат Британской империи. Уже становилось ясно, и японские правители это сами понимали, что Китай продержится дольше, чем Япония; было почти так же ясно, что (как признавали некоторые американские наблюдатели) коммунисты станут в конце концов защитниками независимости Китая. Но Россия, по словам Черчилля, была страной, окутанной тайной. Была ли коммунистическая система на грани гибели? Была ли вообще Советская Россия великой державой? Ответ дала Великая Отечественная война. Гитлер хотел завоевать мир, но в конце концов проиграл и покончил с собой в бункере Имперской канцелярии. В результате победы над Гитлером Советская Россия стала мировой державой, и плоды этого мы пожинаем до сих пор.

Решение о вторжении в Россию было единственным решением, принятым Гитлером по собственной инициативе. До этого он только реагировал на события, использовал их. Чешский и польский кризисы были созданы Чемберленом и Даладье, Бенешем и Беком, так же как и Гитлером. Вторжение Германии в Норвегию и Францию было ответом на военные действия Англии и Франции, так же как и агрессия против Югославии и Греции была реакцией на британскую стратегию в Средиземном море. Другое дело – вторжение в Россию. Ровно двенадцать месяцев после окончания военных действий во Франции Гитлер обдумывал дальнейшие шаги.

С какой бы точки зрения он ни рассматривал этот вопрос – с идеологической, геополитической, стратегической, – ответ всегда был один и тот же: вторжение в Россию. 22 июня 1941 г. оно началось.

Можно рассматривать вторжение Гитлера в Россию как осуществление идей, которые он вынашивал с самого начала своей политической карьеры. Можно считать его и следствием сложившейся ситуации, когда он воевал против Великобритании и не знал, как заставить ее быстро капитулировать. Сам Гитлер выдвигал оба объяснения, зачастую почти одновременно. Это лучше всего поможет ответить на вопрос, осуществлял ли Гитлер долгосрочный план или добивался успехов, когда это было возможно. Агрессия против России была следствием взаимодействия обоих факторов.

Конечно, вторжение в Россию можно представить (оно так и было представлено Гитлером) как логическое следствие доктрин, провозглашавшихся им в течение примерно 20 лет. Он начал свою политическую карьеру как антибольшевик, поставил перед собой задачу разрушить советский коммунизм. Антисемитизм усилил его рвение в этой борьбе. Он спас Германию от коммунизма, как сам утверждал; теперь он спасет мир. Эта идея привлекла многих. Гитлер был единственным человеком, который на этом сыграл.

«Лебенсраум» (жизненное пространство) – такова была доктрина Гитлера, которую он заимствовал у геополитиков в Мюнхене вскоре после первой мировой войны. Германия должна обладать жизненным пространством, если она хочет стать мировой державой, а овладеть им можно только путем завоевания России. Жизненное пространство означало больше, чем просто захват территории, хотя на этот счет у Гитлера были противоречивые суждения. Иногда он говорил, что надо истребить жителей России и заменить их несуществующим избытком немцев. Иногда высказывался в том смысле, что его цель – завладеть ресурсами России. Это вполне соответствовало экономической цели Германии, стремившейся к автаркии. Приток сырья из России должен продолжаться. Советская Россия щедро снабжала Германию сырьем либо за счет своих собственных ресурсов, либо помогая перевозить его из третьих стран. Вторжение отнюдь не уменьшало нехватку сырья в Германии, наоборот, оно ее создавало: больше нет ни кавказской нефти, ни олова или резины с Дальнего Востока.

Учитывая это, Гитлер отбросил долгосрочные цели ради ближайших. Конечно, Россия снабжает Германию. Но сколько времени это будет продолжаться? Иногда Гитлер говорил, что Германия в безопасности, пока Сталин у власти. Чаще он утверждал, что Сталин готовится всадить нож в спину Германии, как только она глубже втянется в войну с Англией. Россия предъявила новые требования Финляндии, и скоро возникнет угроза поставкам железной руды из Швеции в Германию. В августе 1940 г. Россия вернула себе Бессарабию и завладела Северной Буковиной. Она могла вторгнуться в Румынию и прервать поставки румынской нефти. Россия поддержала сопротивление Югославии Германии и препятствовала вступлению Турции в войну на стороне Германии. Ясно, что Россия продвигалась к Балканам и черноморским проливам. Гитлер видел и непосредственную угрозу. Русские увеличивали свои вооруженные силы. Гитлер скоро убедил себя и своих генералов, что вторжение в Россию будет превентивной войной. Наполеон использовал тот же довод более века назад.

Великобритания также оставалась в поле зрения Германии. Англичане фактически потерпели поражение или во всяком случае не смогли выиграть войну. Однако они продолжали воевать. Гитлер объяснял это лишь тем, что англичане рассчитывают на помощь России. Фактически такое объяснение было ошибочным. Если Россия потерпит поражение, англичане пойдут на уступки и согласятся на мирные переговоры. Снова Гитлер использовал противоречивые доводы. Он сказал, что важно осуществить вторжение в Россию прежде, чем Великобритания потерпит крах. Иначе немецкий народ не последует за ним в пучину новой большой войны.

Таково было наиболее реалистическое обоснование решения Гитлера. При любых долгосрочных решениях в пользу вторжения в Россию это – единственное, что он мог сделать практически. У Германии фактически не было военно-морского флота. Ее военно-воздушные силы оказались неспособными принудить англичан сдаться. Но у нее была большая армия, только в России ее можно было широко использовать. Если раньше Гитлер говорил о силе России, то в конце концов он стал заявлять о ее слабости, оправдывая вторжение. Немцы за шесть недель нанесли поражение французской армии, считавшейся самой сильной в Европе; завоевать Россию будет гораздо легче. Он утверждал, что Россия не обладает даже той силой, которой обладала во время первой мировой войны. Ее экономическая система – в состоянии хаоса, коммунистическая диктатура вызывает ненависть. Сталин уничтожил большинство русских генералов и офицеров во время крупной чистки.

Мы знаем, что получилось в результате, и поэтому считаем решение Гитлера катастрофической ошибкой. Все было не так, как представлялось. Практически все квалифицированные эксперты думали, что война закончится в течение нескольких недель. Никто из немецких генералов не выражал сомнений, как это имело место перед вторжением во Францию. Британская разведка давала русским десять дней. Криппс, британский посол в Москве, говорил о месяце. Дилл считал, что русские могут продержаться шесть недель.

В Америке военные советники Рузвельта пришли к выводу, что Германия будет полностью поглощена войной против России минимум месяц и максимум три месяца. Руководители американской стратегии полагали, что осенью, после разгрома России, опасность нависнет над Великобританией и Соединенным Штатам придется иметь наготове 300 дивизий; если же Германии суждено потерпеть поражение, в этом случае США хватило бы 100 дивизий.

Имеется еще более важное свидетельство. Сталин полагал, что Германия нападет на Россию только после поражения Великобритании. Поэтому он отвергал, подозревая провокацию, предупреждения британского и американского правительств. Он шел на любые уступки, лишь бы отсрочить вторжение Германии: советские поставки в Германию были увеличены без всякой взаимности; Советский Союз разрывал отношения с теми странами, которые подверглись германской агрессии, даже если раньше, как в случае с Югославией, Россия поддерживала с ними дружественные отношения. Когда немецкая армия вторглась в Россию, Сталин впервые поверил, что все потеряно. Он сказал после падения Киева: «Все, для чего Ленин работал, разрушено».

Одним словом, Гитлер решил вторгнуться в Советскую Россию не потому, что она представляла опасность, а потому, что ей будет очень легко нанести поражение. Правда, Гитлер всегда рисковал. А на этот раз думал, что делает ставку наверняка, что вторжение будет последней из его малых войн, а не первой крупной. Немецкие армии, которые вторглись в Россию, были ненамного сильнее тех, которые воевали во Франции. Материальных ресурсов хватило бы только на месяц «крупных военных затрат»; по приказу Гитлера осенью 1941 г. военное производство в Германии было сокращено на 40 % на том основании, что оно больше не понадобится.

К тому же Гитлер не искал союзников, а он мог бы это сделать ради любой действительно крупной авантюры. Румыния была втянута в войну скорее как необходимый плацдарм для нападения, а не вследствие ее мощи. Венгрия также присоединилась, чтобы не проиграть в конкуренции с Румынией из-за Трансильвании. Но Гитлер не раскрывал своих планов Муссолини и был раздражен, когда последний настаивал на посылке итальянских войск на Восточный фронт. Со стороны Гитлера не было особых попыток объявить поход против коммунизма, и помощь фашистских государств, включая испанскую Голубую дивизию, была незначительна.

Отношения Гитлера с Японией были самые странные. Он рассматривал союз с Японией как средство против России, но, когда Мацуока; министр иностранных дел Японии, прибыл в Берлин в апреле 1941 г., ему ничего не сообщили о планах Германии, а просили повернуть японские силы на юг, против англичан в Сингапуре. Гитлер решил не делить с Японией трофеи, добытые в России. Он хотел, чтобы Япония не давала покоя англичанам и американцам на Дальнем Востоке, чтобы таким образом укрепились позиции Германии в Западной Европе во время вторжения в Россию. Мацуока принял рекомендации Гитлера. Возвращаясь домой, он подписал в Москве пакт о нейтралитете, который обе стороны соблюдали почти всю войну. Вернувшись в Токио, Мацуока потребовал нападения на Сингапур. Его коллеги по кабинету колебались, еще надеясь на соглашение с Соединенными Штатами, а Мацуока был вынужден уйти в отставку, когда оказалось, что вторжение Германии в Россию опрокидывает его расчеты. Но если отойти от формальностей, Германия и Япония двигались в одном направлении. Япония перестала представлять даже малейшую угрозу для России, и в этом была отчасти заслуга Гитлера.

Подготовка Германии к вторжению в Россию велась поспешно. Немцы исходили из предположения, что победа будет легкой и долгосрочные планы не понадобятся. У Генерального штаба было мало информации о силах России, Россию уподобляли Франции, имевшей разветвленную сеть шоссейных дорог и резервуаров с горючим. Для немецких танков наметили маршруты, но не позаботились о путях подвоза горючего. Следовательно, танковые дивизии и в еще большей мере остальные немецкие соединения зависели от хороших дорог, которых в России не было. Генеральный штаб признал, что продовольственное снабжение будет проблемой. Экономическая директива гласила: «Нет сомнения, что миллионы людей умрут от голода, если мы заберем у страны то, что нам нужно»; но немецких генералов это не волновало.

Главнокомандующие остались те же, что и во французской кампании, однако стратегические планы были гораздо менее точны. Генеральный штаб перебросил три армейские группы к советским границам. Группа Лееба на севере устремилась вдоль Балтийского побережья к промышленному Ленинграду. Бок, командовавший самой сильной армейской группой, двинулся на Москву. Армейская группа Рундштедта на юге направилась на Украину и имела конечной целью захват Кавказа. Не было определенности относительно главной цели. Гитлер считал, что сначала надо завоевать индустриальные и сырьевые районы, а затем окружить Москву и начать ее штурм. Генералы склонялись к быстрому броску на Москву – столицу России и центр важнейших коммуникаций.

Казалось, что разница в подходах не имеет особого значения. Предполагали, что бои на границах продлятся примерно четыре недели, после чего последует уничтожение рассеянных остатков русских армий. Фактически немецкий Генеральный штаб, обычно склонный все планировать заранее, на этот раз руководствовался принципом Наполеона, который гласил: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уж видно будет». Результаты были плохие с самого начала. Во французской кампании очередное наступление двух армий, Бока и Рундштедта, уменьшало расстояние между ними. В России наступление трех армейских групп увеличивало разрыв в их линии фронта. Замешательство вызвало и то, что немцы не решили проблему, которая уже возникала во Франции: должны ли танковые дивизии решать самостоятельные задачи, или же они должны просто расчищать путь пехоте.

Немцы вторглись в Россию, опираясь на превосходство в военном искусстве и престиж победы, при этом силы противников были равны. У немцев, включая союзников, было 200 дивизий, у русских – 209. У немцев было 3350 танков – только на 600 больше, чем во время французской кампании. У русских имелось примерно 25 000 танков, в большинстве устаревшей конструкции, хотя танки Т-34, которых было сравнительно немного в начале войны, являлись лучшими танками того времени. У немцев – 3 тыс. самолетов, у русских – в 2 раза больше, причем тоже устаревших.^[14] Немецкий Генеральный штаб не принял в расчет одного – пространства. Во Франции немецкие армии вначале продвинулись примерно на 250 миль и затем две недели отдыхали, перед тем как начать преследование разбитой французской армии на расстоянии еще 200 миль. В России были в 5 раз большие расстояния, а времени для передышки – немного. Во Франции у немцев было 10 самолетов на каждый километр фронта, в России – один. Как признался впоследствии Кейтель, «Гитлер говорил так, как будто русская кампания – дело верное… Но теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это был страшный риск».

Целью русской кампании было завоевание, а не просто победа. Европейская Россия должна была стать немецкой колонией. Гитлер утверждал, что советская политическая структура рухнет в ходе первых ударов. Что должно занять ее место? Этот вопрос так и не был решен. Розенберг, нацистский советник по русским делам, хотел склонить на свою сторону население, уничтожить Коммунистическую партию, освободить национальные меньшинства и возвратить колхозные земли крестьянам. В бывших Балтийских государствах Латвии, Литве, Эстонии эта программа выполнялась очень успешно. Необходимым средством ее проведения являлся террор, истребление. Все комиссары и коммунисты подлежали казни без суда – приказ, после некоторых колебаний принятый генералами. Было также сказано, что нет необходимости соблюдать законы войны, так как Советская Россия не подписывала Женевской конвенции.^[15] Генералы приняли и это. Для них, как и для Гитлера, славяне являлись «унтерменшен». Рыцарство было забыто, и немецкие солдаты, действуя по приказам свыше, убили в ходе войны 2 млн. военнопленных и свыше 10 млн. гражданских лиц. Снова пришел Аттила.

Впоследствии считали, что осуществление плана «Барбаросса» – вторжения в Россию – первоначально было намечено на 15 мая, а затем отложено из-за событий в Югославии, таким образом был потерян целый месяц. Это – легенда, придуманная немецкими генералами для оправдания своего поражения в России и фактически ни на чем не основанная. Лишь 15 из 150 немецких дивизий, предназначенных для первого удара, были отвлечены на Балканы, вряд ли это серьезная потеря. Планы мобилизации в Германии для Восточного фронта не были выполнены к 15 мая по совершенно другой причине: вследствие недостатка снаряжения, особенно автотранспорта. Гитлер пытался начать тотальную войну, опираясь на экономику мирного времени. Даже при месячной отсрочке 92 немецкие дивизии, т. е. 40 % общего числа, пришлось снабжать целиком или частично из французских ресурсов. Отсрочка, возможно, даже оказалась кстати, поскольку после весеннего таяния снега земля просохла к середине июня.

Осуществление плана «Барбаросса» началось 22 июня 1941 г., примерно в тот же день, когда Наполеон вторгся в Россию. Германия объявила войну, когда бои шли по всему фронту. Молотов сетовал: «Чем мы это заслужили?» Русские повсюду были застигнуты врасплох. 1,5 тыс. советских самолетов были уничтожены на аэродромах. Немецкие армии продвигались вперед быстрее, чем во Франции, однако даже в безнадежном окружении русские солдаты с нечеловеческим упорством продолжали сражаться, пока хватало боеприпасов. Значительные русские силы, окруженные немецкими танками, отступали через бреши в немецких линиях и снова шли в бой. Зачастую они пытались организовать отчаянное контрнаступление. В конце июня из-за сильных дождей все немецкие колесные машины на два дня вышли из строя. Гальдер говорил: «Сейчас наши войска вынуждены сражаться согласно боевому уставу. В Польше и на Западе они могли себе позволить поблажки, здесь не могут». Офицер-фронтовик имел другое мнение: «Ситуации иногда были такие запутанные, что неизвестно было, мы обходим врага или он обошел нас».

К концу июля немцы выиграли «битву на границах». Советские армии повсюду отошли. Группа армий «Центр» была на подступах к Смоленску, две другие приближались к Ленинграду и Киеву. Но главная цель не была достигнута. Советские войска не были уничтожены, хотя в первые дни войны царил неописуемый хаос. Из Москвы не поступали четкие приказы, за исключением приказа сражаться до последнего. Генералов, давших приказ об отступлении или хотя бы позволивших отступить, расстреливали. Через десять дней Сталин пришел в себя. 3 июля он обратился по радио к советскому народу. Слушателей удивил его грузинский акцент. Через несколько недель Сталин стал главнокомандующим. С этого момента он руководил военными действиями более непосредственно и самостоятельно, чем любой другой руководитель времен войны. Большинство лучших советских генералов были уничтожены в ходе большой чистки. Тимошенко был фигурой незаметной. Буденный примечателен только своими усами. Но ситуация начинала меняться. Жуков, вероятно, величайший генерал второй мировой войны, уже организовывал Резервный фронт на подступах к Москве.

Перед немцами встала дилемма: где наносить главный удар – в центре или на флангах? До сих пор наступали на всех направлениях. Больше так действовать они не могли, их силы таяли, Гальдер отмечал: «В начале войны мы рассчитывали на 200 русских дивизий. Мы уже насчитали 360». Когда Гудериан попросил увеличить количество танков, Гитлер ответил, что ничего не может выделить, и добавил: «Если бы я знал, что ваши данные о количестве русских танков соответствуют действительности, я бы наверняка не начал эту войну». Гудериан хотел двигаться прямо на Москву. Клюге, его непосредственный начальник, сказал ему: «Твои операции висят на волоске». А Гитлер отметил: «Моим генералам непонятны экономические аспекты войны». Почти месяц, вплоть до 23 августа, немецкие генералы, Генеральный штаб и Гитлер обсуждали дальнейшие шаги, в то время как их армии стояли на месте. Именно этот период бездействия, а не месяц до начала кампании был действительно большой потерей времени.

Реакция Англии на нападение на СССР была быстрой. Вечером 22 июня Черчилль, выступая по Би-би-си, сказал: «Могут ли быть сомнения относительно того, какой будет наша политика? У нас только одна задача и одна-единственная конечная цель. Мы полны решимости покончить с Гитлером и всеми следами нацистского режима… Следовательно, мы окажем любую возможную помощь России и русскому народу». Несомненно, это была приятная новость для Сталина, который в какой-то мере ожидал, что Великобритания поступит так же, как он поступил в 1939 г., и присоединится к Гитлеру. Заявление Черчилля было встречено рабочим классом с энтузиазмом. На более высоком уровне ситуация была иной. Лидеры лейбористов превзошли консерваторов в недоверии к России, они не верили ни в ее искренность, ни в ее силу. В Военном кабинете только Бивербрук горячо поддерживал Россию. Черчиллю и в голову не пришло (и в еще меньшей мере другим министрам), что Великобритания и США приобрели союзника, который выиграет для них войну против Германии.

Вторжение в Россию было большим препятствием для тех, кто в США поддерживал политику вмешательства. Помощь Великобритании – одно дело, помощь коммунистической России – совсем другое. Влиятельный сенатор Трумэн, который в конце войны сменил Рузвельта на посту президента, заявил, что западные державы должны отойти в сторону, пока русские и немцы будут бороться не на жизнь, а на смерть. Рузвельту приходилось учитывать мнение американцев. Хотя Гарри Гопкинс, его главный советник, в июле ездил в Москву и встречался со Сталиным, ленд-лиз был распространен на Россию только в ноябре, когда стало ясно, что она выстоит; в течение всей осени Рузвельт постоянно подчеркивал, что Соединенные Штаты не будут втянуты в войну. Однако как раз в это время Великобритания больше, чем когда-либо, нуждалась в американской помощи.

Жизненное пространство, такое, каким его себе представляли все англичане, скорее усиливало их беспокойство, а не приносило облегчения. Повсюду ожидали, что немецкие силы достигнут Кавказа к осени, и тогда возникнет угроза британским поставкам нефти из Персии и Ирака. Окинлек прервал подготовку к новому наступлению в Северной Африке и начал принимать меры предосторожности в Персидском заливе. Посетив Лондон, он сказал, что уйдет в отставку, если получит приказ вести наступление в Северной Африке. Еще сильнее англичан тревожил Дальний Восток. Они ожидали, как и Гитлер, что Япония, избавленная от опасности в Маньчжурии, повернет на юг и нападет на Сингапур. Англичане полагали, что успеют послать флот в Сингапур, если тот окажется под угрозой. Теперь они могли не успеть, но в любом случае у них не было запасных кораблей. Они решили защищать Сингапур с помощью авиации, но не смогли послать и самолета. Тем не менее англичане обещали Австралии и Новой Зеландии покинуть Средний Восток, если Сингапур подвергнется опасности. До сих пор они бездействовали, надеясь, что японцы клюнут на дезинформацию о том, будто бы Сингапур беззащитен. Обман не удался, помощь американского флота Сингапуру была их последней надеждой.

Такова была цель первой из девяти встреч Черчилля с президентом Рузвельтом. В середине августа два великих человека и их советники беседовали на военном корабле в бухте Ардженшия, остров Ньюфаундленд. Цель англичан не была достигнута, американцы отказались обсуждать проблему Дальнего Востока, считая Средний Восток «обязательством, от которого англичане должны отказаться»; США отвергли идею, что Германию можно разгромить путем бомбардировок, без крупного сражения на суше. Вывод, очень неприятный для англичан, состоял в том, что они могут сами защищать Сингапур, если откажутся от навязчивой стратегической идеи насчет бомбардировок и Среднего Востока.

Рузвельт считал, что нужна декларация, которая окажет влияние на американцев. В результате появилась Атлантическая хартия – ряд общих положений, которые никого не вдохновляли и впоследствии почти не упоминались. Хартия не была даже официальным документом, несмотря на громкое название; это было просто неподписанное коммюнике. Однако до некоторой степени оно имело смысл. Англичане и американцы не стремились к переделу мира. Они просто сражались, никаких далеко идущих целей у них не было. В последний момент два великих человека вспомнили про Сталина, послали ему приветствие и дали неопределенное обещание о поставках в будущем. Им, конечно, в голову не пришло, что Россия может внести вклад в победу и что-то сделать для мира после нее.

Сталин просил у англичан помощи с самого начала германского вторжения. Он хотел немедленного открытия второго фронта: высадки англичан во Франции или на Балканах. Не добившись этого, Сталин просил послать 25–30 английских дивизий на Кавказ. Черчилль отклонил предложение, найдя его абсурдным; без сомнения, это было так. Фактически англичане могли помочь России в военном отношении не более, чем они смогли помочь Польше. В свое оправдание они заявили, что сам факт их участия в войне удерживал примерно 40 немецких дивизий в Западной Европе, правда второстепенных, которые не особенно были нужны Гитлеру. Англичане также утверждали, что их бомбардировки Германии – прямой вклад в войну, однако в ноябре 1941 г. они их прекратили, поскольку сами при этом несли большие потери, чем немцы.

С поставками дело обстояло лучше. В сентябре Бивербрук и Гарриман, посол Рузвельта по особым поручениям, отправились в Москву. Американцы мало что могли предложить. Бивербрук, настроенный помогать России, отказался от большой части американских поставок, обещанных Великобритании, и таким образом часть просьб Сталина была удовлетворена. Вернувшись в Англию, Бивербрук столкнулся с противодействием министров и командующих видами вооруженных сил. Как писал Черчилль, «у командования вооруженных сил было такое чувство, словно с них сдирают кожу». Хотя Бивербрук временно добился своего, осуществление поставок в Россию было проблемой, так никогда полностью и не разрешенной.

Политическое соглашение с Россией также было связано с трудностями. Англичане были готовы подписать соглашение о военном союзе. Сталин хотел большего. Даже в этот отчаянный момент он настаивал, чтобы англичане признали Россию в границах 1941 г., включая восточную часть Польши и Балтийские государства. Англичане были удивлены, хотя раньше признавали, что восточная часть Польши не является этнически польской территорией. Рузвельт со своей стороны считал, что вопрос о границах не следует обсуждать до окончания войны. Что касается более практических соображений, то он учитывал наличие польских избирателей в Соединенных Штатах. Однако права России на Балтийские государства и восточную часть Польши были гораздо более обоснованными по сравнению с правом Соединенных Штатов на Нью-Мексико. Фактически англичане и американцы применяли к русским нормы, которых они не применяли к себе. Таким образом, уже в это время появились признаки «холодной войны».

Каковы бы ни были перспективы британских и американских поставок, Россия переносила военные невзгоды одна. 23 августа немецкие генералы приняли решение об очередном наступлении, или скорее Гитлер его им навязал, впервые открыто не послушавшись их совета и изменив направление удара. Группа армий «Центр» должна была остановиться. Две группы на флангах должны были уничтожить советские армии, противостоящие им. Затем все три группы объединятся для окончательного удара по Москве. После войны многие немецкие генералы утверждали, что это решение было ошибкой, что из-за него Гитлер проиграл войну. Жуков не согласился с ними: «В августе немецкие силы были не в состоянии продвигаться вперед на Москву и захватить город, согласно планам некоторых немецких генералов. Следовательно, все попытки немецких генералов и историков приписать вину за поражение Гитлеру бесполезны».

Фактически не было альтернативы. Все три группы армий выбивались из сил, были истощены русским сопротивлением и огромными пространствами, на которых им приходилось действовать. Группа армий «Центр», самая сильная, могла бы укрепить группу армий «Юг», если бы сама оборонялась. Но ни одна из двух других групп не могла бы укрепить группу армий «Центр» или защитить ее фланги, если бы она устремилась вперед на Москву. Во всяком случае решение было принято. Танки Гудериана повернули обратно, отказавшись от наступления на Москву, и двинулись на юго-восток, против незащищенных флангов советских армий, оборонявших Киев.

Лееб на севере и Рундштедт на юге привели свои армии в движение. К началу сентября Лееб подошел к пригородам Ленинграда. Ему было приказано не вовлекать танки в уличные бои и не штурмовать город. Но Лееб желал своей собственной победы. Ему не приходило в голову, что его бронетанковые войска могут еще где-нибудь понадобиться. Немецкие танки продвигались вперед. В Ленинграде между Ворошиловым и Ждановым, руководившими обороной, были разногласия. Сталин подозревал, что они планируют сдать город и самостоятельно договориться о мире. Ворошилов был заменен и переведен в Комитет Обороны, Жуков принял командование и одержал первую из своих побед. Немцы были остановлены и никогда уже больше не штурмовали город. К ноябрю Ленинград был почти окружен и продолжал держаться только благодаря дороге, проложенной по льду Ладожского озера. Из 3 млн. его жителей более трети умерли от голода до снятия блокады в 1944 г. Но Ленинград выжил. На оперативном уровне у Лееба не было бронетанковых войск для наступления на Москву.

На юге для немцев все складывалось хорошо. Это была битва, которую немцы называли самым большим «котлом» в истории. Русские армии под руководством Буденного, превышающие миллион человек, были плохо обучены, а в дальнейшем им был нанесен урон приказом Сталина, запретившим отступление. В то время как Буденный все еще собирал силы на подступах к Киеву, танки Клейста, пробивавшиеся с юга, встретились с войсками Гудериана, неожиданно прорвавшимися с севера на 100 миль в русский тыл. У русских не было сил для выхода из окружения. Немцы взяли в плен 665 тыс. человек, по их собственным подсчетам; возможно, цифра преувеличена. Они захватили или уничтожили 718 танков и 3718 пулеметов. Рундштедт продолжал продвигаться на Украину, в Крым и Донбасс. В ходе этой операции немцы взяли в плен еще 400 тыс. человек и захватили или уничтожили 753 танка и 2800 пулеметов.

Это была большая награда, которую Гитлер стремился заполучить всей душой: не только победа, но завоевание крупного промышленного района России и главного источника ее продовольственного снабжения и сырья. Россия потеряла треть своей промышленной продукции, половину сельскохозяйственных площадей. К концу 1941 г. уровень промышленной продукции в Советском Союзе составлял менее половины довоенного. Германия приобрела «жизненное пространство». Однако все это было иллюзией. Русские, отступая, оставляли после себя выжженную землю. Они взорвали Днепрогэс, разрушили железные дороги и мосты, сожгли запасы продовольствия. Немцы ухудшали свое положение жестоким отношением к жителям. Вожделенная Украина принесла мало выгод завоевателям.

Терпя поражение, русские добились успехов, обеспечивших их победу. Заводы и фабрики Украины вместе с их рабочими тихо и незаметно исчезали. До войны советское руководство начало создавать новый промышленный район к востоку от Урала, – район, который к 1941 г. уже производил треть промышленной продукции России. Сразу после начала войны русские стали перемещать заводы на восток. С Украины были эвакуированы примерно 500 заводов. Для перемещения одного лишь завода требовалось 8 тыс. железнодорожных вагонов, однако через четыре месяца он снова начинал работать. К 1942 г. советская промышленность производила 2 тыс. танков и 3 тыс. самолетов в месяц.^[16] Сельское хозяйство было более трудной проблемой. Большинство крестьян были мобилизованы, а половина сельскохозяйственных угодий – потеряна. Снабжение продовольствием никогда не достигало довоенного уровня, и русские голодали во время войны.

К концу сентября немцы смогли возобновить наступление на Москву. В Берлине журналистам велели подготовить специальные сообщения о падении Москвы и окончании войны. 2 октября Гитлер обратился к немецкому народу: «Я говорю это сегодня, потому что в первый раз я вправе это сказать: враг разбит и никогда больше не сможет подняться». Опять казалось, что все идет хорошо. Был еще один «котел» – в Вязьме и Брянске. Восемь русских армий были разбиты: 673 тыс. человек взяты в плен, 1242 танка и 5432 пулемета захвачены или уничтожены. В Москве началась паника. Толпы людей осаждали вокзалы и поезда, идущие на восток. Былообъявлено военное положение… С течением времени эвакуация стала проходить более спокойно. Правительство и дипломатический корпус были отправлены в Куйбышев; примерно 2 млн. жителей покинули Москву и устремились на восток. Сталин оставался в Москве, Жуков принял командование Центральным фронтом. 6 ноября, в канун годовщины Октябрьской революции, Сталин выступил на заседании Моссовета, проходившем на станции метро, а 7 ноября он приветствовал, как военный парад, но несколько меньших масштабов, колонны войск, марширующих мимо Мавзолея Ленина на Красной площади.

Немецкое наступление пробуксовывало. Падал снег, и была жуткая слякоть. Немецкий транспорт увязал в грязи, танки не могли двигаться вперед, солдаты без зимней одежды насмерть замерзали на своих постах. Русские партизаны выводили из строя железные дороги. 12 ноября немецкие генералы еще раз обсуждали дальнейшие шаги. Некоторые считали нужным остановиться и дождаться весны. Как же это объяснить Гитлеру? Они ведь только что сообщали об окончательной победе! Гальдер прервал дискуссию: «фюрер желает», чтобы наступление продолжалось.

У Жукова были свежие резервы. 25 отборных советских дивизий находились на Дальнем Востоке. В начале ноября Сталин разрешил перебросить их на Московский фронт. Возможно, он действовал на основе информации Рихарда Зорге, советского разведчика в Токио, сообщившего, что японцы перемещаются на юг и Маньчжурский фронт в безопасности; возможно, информация поступала от «Люси», советской шпионской группы в Швейцарии; возможно, Сталин просто рисковал. Во всяком случае немцы больше не одерживали побед. Хотя замышлялось стратегическое сражение, на деле произошли отдельные тактические стычки. 27 ноября немецкий генерал-квартирмейстер сообщил: «Наши людские и материальные ресурсы исчерпаны».

29 ноября Советские Вооруженные Силы на юге отбили Ростов – это было первое поражение немцев в войне против России. 2 декабря немецкие подразделения достигли конечной остановки московской трамвайной линии и увидели вдали башни Кремля, освещенные заходящим солнцем. Бок сообщил Гитлеру: «Трудно понять, какой смысл продолжать наступление… особенно сейчас, ведь близится момент, когда силы войск будут совершенно исчерпаны». Ему нехотя ответили, что он может остановиться. Согласно данным немецкой разведки, русские были недостаточно сильны, «чтобы осуществить крупномасштабное наступление». 5 декабря Жуков отдал приказ о генеральном наступлении на Московском фронте. Блицкриг был закончен.

Хотя англичане не помогали русским, осенние сражения в России облегчили их положение. Поскольку Кавказ был недоступен, во всяком случае временно, для Германии, Окинлек мог наконец позволить себе роскошь возобновить наступление в Северной Африке, которое долго откладывалось. Это была небольшая по русским масштабам кампания: примерно по 10 дивизий с каждой стороны, 710 британских танков действовали против 174 немецких и 146 устаревших итальянских.^[17] Превосходство в танках больше не играло решающей роли. Роммель снова эффективно использовал противотанковые орудия, и, к большому удивлению англичан, их танковые подразделения опять потерпели поражение. Прошли времена, когда танки могли вступать в сражение без поддержки пехоты. Наступление англичан, целью которого было освобождение Тобрука, началось 18 ноября. За шесть дней они ничего не добились, и Каннингхэм, в прошлом освободитель Эфиопии, а теперь командующий 8-й армией, хотел прервать наступление. Окинлек, опасаясь недовольства Черчилля, сместил Каннингхэма и приказал продолжать наступление.

Было много беспорядочных сражений, представляющих интерес лишь для военных специалистов. Роммель, скорее король танковой войны, чем стратег, совершал вылазки далеко за британские линии и чуть было не попал в плен. Видя безрезультатность этих операций, Роммель, более благоразумный, чем Окинлек, решил сохранить силы и отошел на запад. Тобрук был освобожден. В начале 1942 г. англичане достигли Бенгази, вернувшись туда, где были год назад, после победы О’Коннора. В ходе боев каждая сторона потеряла примерно 2500 человек убитыми, что было крайне мало по русским масштабам.

Эта вторая победа англичан в Северной Африке была так же бесплодна, как и первая. Хотя Роммель потерял треть своих танков, англичане потеряли две трети. Кроме того, их положение в Средиземноморье становилось все более неопределенным. Немецкие подводные лодки, переброшенные из Атлантики, потопили авианосец «Арк Ройал» и линкор «Бэрхем». Итальянские аквалангисты вывели из строя еще 2 линкора в гавани Александрии. Флот адмирала Каннингхэма сократился до 3 легких крейсеров и крейсера с зенитной артиллерией. Тем временем немецкий авиационный корпус прибыл в Сицилию и Северную Африку. Стало невозможно снабжать Мальту, которая была блокирована. Хуже всего, что рухнула основа британской стратегии. Япония нарушила нейтралитет, и дальневосточным владениям Британской империи угрожала неминуемая опасность.

* * *

События на Дальнем Востоке были тесно связаны с войной в России и возрастающими трудностями Великобритании. Японцам было ясно, что, если Рузвельту придется помогать Англии и России, его внимание будет отвлечено от района Тихого океана; это было так же ясно и самому Рузвельту. Япония и Соединенные Штаты в большей степени, чем когда-либо, нуждались в соглашении. Но, как и прежде, каждая сторона хотела подписать соглашение на собственных условиях. Японцы считали, что Рузвельт, внимание которого обращено на Европу, пойдет наконец на компромисс и согласится с их господством, хотя и скрытым, в Китае. Рузвельт полагал, что можно решить японскую проблему, только проявляя большую твердость. В июле 1941 г. японцы распространили свою власть на весь французский Индокитай, от севера до юга. Таким образом они достигли границ Сиама и были на подступах к Сингапуру. В ответ на это Рузвельт заморозил японские капиталы и наложил эмбарго на поставки нефти в Японию. У англичан и голландцев не было иной альтернативы, как также принять участие в этом конфликте. Японская внешняя торговля сократилась на 3/4, импорт нефти – на 9/10. Японцы считали, что к весне их экономика, если они не смогут прорвать эмбарго, потерпит крах. Под японский нейтралитет была подложена мина замедленного действия.

Коноэ, премьер-министр Японии, был обеспокоен переговорами. Он предлагал встретиться с Рузвельтом. Рузвельт считал, что японцы еще не смягчили в достаточной мере свою позицию, и отказывался от встречи. 16 октября Коноэ ушел в отставку, а генерал Тодзио, военный министр, стал премьер-министром, возложив тем самым «ответственность непосредственно на армию». Возможно, Тодзио пошел бы на компромисс там, где Коноэ не осмелился. Японцы предложили вывести войска из Индокитая и признать принцип открытых дверей в Китае, хотя до соглашения с Чан Кайши выводить войска не собирались. В ответ Хэлл, государственный секретарь США, потребовал, чтобы Япония прежде всего разорвала союз с Германией. Этот союз никогда не был особенно выгоден для Японии. Но как раз в это время немцы настаивали на более тесных отношениях. Риббентроп, а возможно, и Гитлер понимали, что Япония может пойти на компромисс с Соединенными Штатами и это освободит американский флот от атлантических операций. Поэтому они дали твердое обещание, что объявят войну Соединенным Штатам, если Япония перейдет в наступление. От такого предложения японцы вряд ли могли отказаться.

Время шло. Японцы считали 25 ноября датой, когда война станет для них неизбежной. 18 ноября они предложили не менять положения, или, как американцы назвали его, modus vivendi. Америка отменит эмбарго на нефть и откажется от поставок Чан Кайши; Япония выведет свои войска из Индокитая. Рузвельт был готов к соглашению. Хэлл провел консультации с союзниками Америки. Китай, конечно, возражал. Голландцы выражали полное согласие. Англичане также соглашались, но не хотели нести ответственность за любой американо-японский компромисс и недооценивали готовность японцев начать войну с Британской империей и Соединенными Штатами. Поэтому Черчилль выразил неудовольствие тем, что Чан Кайши сажают на «очень скудную диету». Хэлл вышел из себя и отверг временное соглашение. В такой любопытной форме англичане, желавшие получить американскую помощь против Германии, а также избежать войны на Дальнем Востоке, фактически сделали окончательно неизбежной эту войну.

Сингапур был беззащитен. В этом суть позиции Англии. Там было лишь 158 самолетов, а нужно – минимум 582. К тому же англичане построили большое количество аэродромов для своих несуществующих военно-воздушных сил, – аэродромов, которые они не могли защитить и которые поэтому стали посадочными площадками для японцев. Армейские пополнения, которые могли пойти в Сингапур, вместо этого пошли к Окинлеку. А когда Дилл предложил отложить наступление в Северной Африке, Черчилль умышленно неправильно его понял и обвинил в предложении эвакуировать Средний Восток. У Черчилля было собственное оружие, или скорее это был блеф. Он стремился послать военно-морские силы в Сингапур, чтобы создать «смутную угрозу». 2 декабря адмирал Том Филлипс прибыл в Сингапур с линкором «Принц Уэльский» и боевым крейсером «Рипалс». Авианосец, который должен был присоединиться к ним, на Ямайке сел на мель. При отбытии Филлипса из Лондона главный маршал авиации Харрис сказал ему: «Том, не выходи из укрытия, иначе ты пропал». Филлипс не обратил внимания на это предупреждение, но признал, что его два корабля не могут противостоять всему японскому флоту, и собирался покинуть Сингапур, если начнется война. «Смутная угроза» на этом закончилась.

Англичане опасались, что Япония нападет на Сингапур, не вступив в войну против Соединенных Штатов, и тогда англичанам придется воевать с Японией в одиночку. Были сделаны отчаянные попытки вовлечь американцев в войну. 10 ноября Черчилль заявил, что, если начнутся боевые действия между Японией и Соединенными Штатами, Англия объявит войну «в течение часа». От американцев подобного заявления не последовало.

На самом деле японцы никогда не планировали отдельного нападения на Сингапур и британские владения на Дальнем Востоке. Уж если речь шла о войне, то они имели в виду завоевать «великое жизненное пространство в Азии» путем нанесения быстрых ударов. Затем, установив контроль над Малайей, Борнео и голландской Ост-Индией, они могли противостоять контрнаступлению американцев и ждать приемлемого компромисса. Японцы были уверены, что смогут бороться против военно-морских сил Англии, Голландии и США на Дальнем Востоке. Тень сомнения нависла над их расчетами. Основная часть американского флота находилась в Пёрл-Харборе, недосягаемом, как казалось, для Японии. Эту задачу решил адмирал Ямамото, который, в отличие от большинства моряков, верил в возможности авиации. Благодаря ему японский флот был хорошо оснащен авианосцами. Ямамото, ободренный успешной операцией англичан в Таранто в ноябре 1940 г., предложил использовать авианосцы для уничтожения основной части американского флота путем внезапного нападения на Пёрл-Харбор. Японский кабинет принял его предложение. 1 декабря Императорский совет Японии решил, что не следует вступать в войну ради жизненного пространства, но Япония должна воевать, если ее национальное существование окажется под угрозой, и совет посчитал, что это произошло. Жребий был брошен.

Американцы знали о решении Японии и должны были предвидеть, что из этого последует. Они расшифровали японские коды и в течение нескольких месяцев читали все японские сообщения. Предупреждение о неизбежности войны было послано вовремя – 27 ноября. Но, охваченные беспокойством за Сингапур и Филиппины, американцы не думали о возможности нападения на Пёрл-Харбор и не обращали внимания на многие детали, указывавшие на это. Существует альтернативное объяснение, согласно которому президент Рузвельт умышленно не принял мер предосторожности в Пёрл-Харборе, чтобы спровоцировать нападение японцев и таким образом втянуть Америку в войну. Это кажется маловероятным. Ни один государственный деятель, даже беспринципный, не начнет умышленно воину, связанную с потерей значительной части своего флота. Более того, полное пренебрежение мерами предосторожности в Пёрл-Харборе повлекло за собой такие последствия, которые невозможно было предусмотреть.

Надо учесть, что американцы получили ясное предупреждение о Пёрл-Харборе в последний момент. 6 декабря американские шифровальщики начали расшифровывать сообщение, состоявшее из четырнадцати частей и перечислявшее претензии японцев. Когда первые тринадцать частей были показаны Рузвельту в тот вечер, он сказал: «Это означает войну». На следующее утро американцы расшифровали последнюю часть, в которой содержалось указание японскому послу передать полное сообщение в час дня. Но 7 декабря было воскресенье. Почему японцы хотят передать важное сообщение днем в воскресенье? Офицеры, которые ломали голову над этим, нашли ответ. Пёрл-Харбор – единственная американская база на Тихом океане, где в это время взойдет солнце. Предположение оказалось правильным. Педантичные японцы собирались объявить войну за полчаса до нападения на Пёрл-Харбор. К несчастью, сообщение было слишком длинным, японский посол не смог расшифровать его вовремя и передал его только после нападения.

Разгадка шифров была задачей флота. Адмирал Старк признал значение сообщения японцев, но отметил, что оборона Пёрл-Харбора зависит от армии. Поэтому он послал телеграмму генералу Маршаллу, начальнику штаба армии. Маршалл отсутствовал, занимался верховой ездой. Вернувшись, он узнал, что армейские станции связи временно не работают. Гордость не позволила ему использовать станции связи ВМФ, он послал предупреждение на Пёрл-Харбор по коммерческой линии. Сообщение, переданное через Сан-Франциско, дошло до Пёрл-Харбора в 7 часов 33 минуты утра по местному времени. Там оно было передано вместе с другими телеграммами связному, ехавшему на мотоцикле. Мотоцикл поднимался в гору, к штабу, когда начали падать бомбы. Связной спрятался в канаве. Затем его, как японца, задержали возле дорожного заслона, обвинили, что он диверсант, и велели идти домой. Он упорствовал и честно передал сообщение в 10 часов 45 минут утра, когда все было кончено.

Американцы получили даже более ясное предупреждение. Вскоре после рассвета два оператора радиолокационных станций обнаружили неизвестный самолет на экране. Они сообщили об этом своему начальнику, который велел им прекратить работу в 7 часов утра и следить за церковной процессией. Они еще немного поработали, к этому времени вместо одного самолета появилось множество. Операторы решили, что это американские самолеты, взлетевшие с авианосца. Пёрл-Харбор был не защищен: самолеты скопились на аэродромах, линкоры застряли в гавани, большинство зенитных орудий не были укомплектованы личным составом, боеприпасы находились под замком.

Нападение японцев произошло до 8 часов утра и длилось меньше двух часов. В операции японцы использовали 6 авианосцев, 2 линкора и сопровождающие силы флота. Японцы ввели в действие 360 самолетов, из которых было сбито лишь 29. 4 американских линкора были потоплены, полностью потерян только один, еще 4 сильно повреждены. 10 других военных кораблей были потоплены или выведены из строя; 349 американских самолетов уничтожены или повреждены; среди убитых или раненых американцев – 3581 военный, 103 гражданских. К 10 часам утра американский флот на Тихом океане фактически перестал существовать. Операция японцев в Пёрл-Харборе, несмотря на ее вероломство, была гениальной с точки зрения военного искусства. В первой мировой войне с ней можно сравнить только прорыв немцев у Седана. Английский историк Гай Уинт писал: «Однажды победа японцев в Пёрл-Харборе предстанет в ином свете, она будет выглядеть не так, как неизбежно представлялась противоположной стороне в то время: вероломство забудется, в памяти останется боевой подвиг».

Тем не менее победа японцев могла быть еще более значительной. Все 4 американских авианосца отсутствовали в Пёрл-Харборе: 3 из них вышли в море, один ремонтировался в Калифорнии; как показали последующие события, ценность авианосцев была выше, чем линкоров. Японцы не сделали попытки уничтожить огромные американские запасы нефти на Гавайях, которые фактически были почти равны всем японским запасам. В дальнейшем японцы отвергли идею высадки войск на Оаху – остров, где расположен Пёрл-Харбор, так как надо было перебросить войска в другой район. Таким образом, у американцев оставалась первоклассная военно-морская база, хотя они потеряли надолго все свои линкоры, Пёрл-Харбор послужил сигналом к мировой войне. Когда японский посол на полтора часа позже, чем следовало, посетил Хэлла, бомбы уже падали на Пёрл-Харбор, и объявление войны вряд ли требовалось. Уинстон Черчилль был на обеде в Чекерсе, когда вошел дворецкий и сказал: «Извините, сэр, мы только что слышали по радио на кухне, что японцы атакуют Пёрл-Харбор». Черчилль встал и вышел из комнаты, заявив с явным облегчением: «Я намерен объявить воину». На деле Англия не объявляла войну до следующего дня, тем не менее времени было достаточно, чтобы опередить решение конгресса о войне. Другие союзники последовали этому примеру. Даже Китай наконец объявил войну Японии и Германии, чтобы воздать им полной мерой. Советской России, конечно, было чем заняться, и она не вмешивалась в войну на Дальнем Востоке до 1945 г.

Когда Гитлер узнал новость о Пёрл-Харборе, он сказал одному из своих друзей: «Мы воюем не с тем народом. Нам следовало сделать Англию и Америку своими союзниками. В силу обстоятельств мы совершили всемирно-историческую ошибку». Становится страшно при мысли о том, что могло произойти, если бы Гитлер объявил войну Соединенным Штатам хотя бы на несколько недель позже: к этому времени американцы были бы заняты Тихим океаном и отвернулись бы от Европы. Гитлер никогда не рассматривал всерьез этот курс, несмотря на свою первую реакцию. Аморальность действий японцев ему импонировала. Он сказал японскому послу: «Вы объявили войну правильно. Это единственно правильный метод. Надо бить как можно сильнее и не терять времени на объявление войны».

Вероятно, Гитлер хотел показать, что он может быть таким же верным союзником Японии, каким был Черчилль в отношении Соединенных Штатов; возможно, он считал, что война между Германией и США так близка, что все это уже не имеет значения; может быть, он был слишком взволнован важностью событий. Видимо, это наиболее правильное объяснение. Когда 11 декабря рейхстаг собрался, чтобы заслушать сообщение об объявлении войны Соединенным Штатам, Гитлер сказал: «Я могу быть лишь благодарен Провидению за то, что оно доверило мне руководство в этой исторической борьбе, которую в течение грядущих пятисот или тысячи лет будут считать решающей не только для истории Германии, но и для всей Европы и, конечно, для всего мира. Создатель повелел нам изменить историю». Муссолини также заявил, правда с меньшим пафосом, что Италия объявляет войну Соединенным Штатам. Круг замкнулся. Началась мировая война.

Гитлер никогда не хотел воевать против Англии или Америки, во всяком случае в течение предстоящих лет. Война против России была единственной войной согласно его собственному выбору. Японцы никогда не хотели воевать против Англии и Америки или даже против Китая. Муссолини никогда не хотел воевать против кого-либо сильнее Эфиопии или Греции. Державы «оси» осторожно продвигались вперед, ведя ряд малых импровизированных войн, пока нежеланная мировая война не настигла их. Италия уже практически оказалась на обочине. У Германии и Японии было прочное положение. Германия владела всем Европейским континентом и ресурсами европейской части России. Япония вскоре собиралась овладеть великой Восточной Азией: Малайей, Бирмой, Калимантаном и голландской Ост-Индией.

Явные победители признавали свою основную слабость. Никто из них не мог выдержать длительную войну. Через несколько дней после задержки на подступах к Москве Гитлер сказал Йодлю, своему ближайшему военному советнику: «Если дольше затянется, победы нам не одержать». Ямамото писал сестре после Пёрл-Харбора: «Ну, наконец началась война. Но, несмотря на весь шум, который не утихает, мы можем ее проиграть». Своему соратнику, адмиралу, он сообщал: «Тот факт, что мы добились небольшого успеха в Пёрл-Харборс, ничего не значит. Следует обдумать события и понять, как серьезна ситуация». Именно у Черчилля, а не у Гитлера и Ямамото было больше всего оснований радоваться: «Итак, мы победили в конце концов».

6. Германия и Япония в своем зените. 1942 г

В июне 1941 г. война носила характер безрезультатного поединка между Англией и Германией. Через шесть месяцев она стала мировой войной. В нее были вовлечены все великие державы и большинство маленьких стран. Война велась на Атлантическом и Тихом океанах и на всех континентах, кроме Америки. В течение ста дней после Пёрл-Харбора у японцев был последний период легких побед. С тех пор неожиданностей было мало, победа зависела от превосходства сил. Проблема больше не состояла в том, как перехитрить врага, она состояла в мобилизации более крупных резервов. Организация имела большее значение, чем военная хитрость. Мировая война, начавшаяся в декабре 1941 г., была упорным противостоянием сил, как и первая мировая.

Коалиция против Германии, Италии и Японии – Объединенные Нации, как ее стали называть, – была потенциально гораздо сильнее своих врагов: богаче материальными и людскими ресурсами, сильнее с точки зрения стратегической позиции. Хотя Германия и Япония значительно расширили свои владения, им не удалось прорвать окружение. Теоретически они были еще в осаде. Но Объединенным Нациям предстоял долгий путь, прежде чем они смогли осуществить эту осаду на самом деле. Соединенные Штаты были неуязвимы, несмотря на все тревоги, связанные с появлением японской подводной лодки у берегов Калифорнии. России и Англии приходилось все еще отбивать нападение держав «оси» – России на собственной территории, Англии на Дальнем и Среднем Востоке и даже на своем острове. Россия и Англия были уже подготовлены к войне, Соединенные Штаты еще жили в мирных условиях. Миллионы людей надо было мобилизовать и обучить, промышленность перевести на военные рельсы. В конечном счете ресурсы Америки оказались так велики, что она смогла удовлетворять потребности войны и одновременно поднять уровень жизни своего народа.

У русских не было стратегической проблемы в самом широком смысле; единственной их задачей было поражение немецких армий, они всю войну сковывали 3/4 немецких сухопутных войск. Англичане и американцы стояли перед предварительной важной задачей – вновь обрести господство на море в борьбе с японским флотом на Тихом океане и немецкими подводными лодками в Атлантике. После этого у них была свобода выбора – либо нанести сначала удар по Японии, как хотели многие американцы, либо одержать победу в Европе. Если выбор падал на Европу, то вставал вопрос, где следует действовать – в Северной Африке и на Средиземном море или совершить прямое вторжение во Францию? Может быть, можно рассчитывать на решающие результаты бомбежки? Существовала и более глубокая проблема. В декабре 1941 г. Великобританию, Россию и Соединенные Штаты связывала только их общая борьба против стран «оси». Что нужно сделать, чтобы Объединенные Нации стали настоящим союзом?

Таковы были проблемы, о которых Черчилль сообщил в Вашингтон вскоре после Пёрл-Харбора. Хотя англичане в большой мере зависели от американских поставок и были более слабым партнером, у них имелись некоторые преимущества. Они воевали более двух лет и приобрели кое-какой опыт. Американцы часто не учитывали этот опыт и несли тяжелые потери в перевозке грузов, например у Атлантического побережья, пока не предприняли конвоирование по английскому образцу. Сам Черчилль представлял большую ценность для Англии. Генерал Исмей так отзывался о нем: «Диапазон понимания стратегии, или „общая стратегическая концепция“, как говорят наши американские друзья, – во всем этом он был на голову выше своих профессионалов-советников». Верны ли были стратегические идеи Черчилля – вопрос несколько спорный, но он, конечно, умел их талантливо изложить. У американцев, наоборот, не было определенной концепции дальнейших действий, главное – в войне надо победить.

Согласие по одному пункту было достигнуто сразу и фактически без дискуссий: поражение сначала Германии, а потом Японии. Это вытекало из переговоров до Пёрл-Харбора. Кроме того, действия в Тихом океане должны были вестись в основном силами флота, но американская армия также хотела принимать участие в боевых действиях. Едва начав мобилизацию, она могла это сделать, лишь поддерживая англичан, а те были заняты на Европейском театре. Это имело важные последствия. Американцы стремились с самого начала организовать прямое наступление на Германию. Англичане же не воевали против Германии на суше, они сражались против Италии. Следовательно, американцы, решив не действовать сначала против менее важного врага – Японии, были вовлечены в войну против Италии – еще менее значительного противника. Это решение не было ясно сформулировано на первом совещании в Вашингтоне. Англичане предложили наступление на Германию, на фоне этого все остальное будет носить предварительный характер. Тем не менее на войне предварительные шаги превращаются в реальные дела, как произошло в данном случае. Фактически на первом совещании в Вашингтоне было принято решение отложить на два с половиной года кампанию против Германии на суше, второй фронт, как ее стали называть. Эта разница в стратегии выявилась в будущем. Основным достижением встречи в Вашингтоне было укрепление дружбы между Великобританией и Соединенными Штатами, такой дружбы никогда не было прежде между союзниками в военное время. Это произошло случайно и носило личный характер. Не был восстановлен Высший военный совет, который союзники создали к концу первой мировой, а Великобритания и Франция – в первые месяцы второй мировой войны. Все государства, воевавшие со странами «оси» или с Японией, были должным образом признаны Объединенными Нациями, но только Россия и в меньшей мере Китай шли своим собственным путем. Остальные страны были сателлитами: британские доминионы и находящиеся в изгнании европейские правительства – у Англии; республики Южной Америки, насколько они были втянуты в войну – у Соединенных Штатов; они подчинялись более или менее добровольно распоряжениям своих покровителей.

Руководство стратегией осуществлялось объединенным Комитетом начальников штабов: теоретически британским и американским комитетами совместно, практически же на совещании комитета в Вашингтоне англичане были представлены второстепенной делегацией, тогда как американский Комитет начальников штабов присутствовал в полном составе. По этой или иной причине Соединенные Штаты постепенно стали господствовать. Однако в декабре 1941 г. только англичане фактически воевали и, таким образом, ставили на карту свое право сохранить статус великой державы в изменившихся обстоятельствах.

Комитет начальников штабов действовал согласно стратегии, разработанной для него. Все важные решения принимали Черчилль и Рузвельт, англо-американский альянс основывался на их личных отношениях. Каждый из них господствовал в собственной стране: власть Черчилля теоретически была ограничена Военным кабинетом, власть Рузвельта никем не была ограничена. Черчилль излагал свои мысли на бумаге, Рузвельт раскрывал свои мысли редко. У Черчилля легко возникала эмоциональная привязанность к любому, с кем он был связан, – к Рузвельту и даже иногда к Сталину. У Рузвельта эмоциональных привязанностей, несмотря на его приветливость, не было. Он всегда оставался политиком.

Был еще один существенный элемент в англо-американских отношениях – экономическое и военное сотрудничество. Англия была страной, получающей помощь по ленд-лизу, и американцы обязались ее поддерживать, хотя не были слишком щедрыми. Уровень американского производства ненамного превышал уровень мирного времени. Импульс развернуть его исходил от Бивербрука, единственного министра кабинета, который сопровождал Черчилля в Вашингтон. Бивербрук сказал Рузвельту: «Производственные планы США на 1942 г., видимо, возможно увеличить по крайней мере на 50 %». Рузвельт прислушался к Бивербруку. Планы производства были увеличены на 50 %: например, в 1942 г. было намечено произвести 45 тыс. танков вместо 30 тыс. Американский официальный историк писал: «Вмешательство лорда Бивербрука было кульминацией кампании за увеличение продукции, которая проводилась в течение 1941 г., и результаты были действительно замечательные».

Так же как на Англию и ее сателлитов, ленд-лиз был распространен на Советскую Россию, но на более благоприятных условиях. Англичане должны были отчитываться по каждому пункту за то, что получали. Русские получали все, что США могли выделить, а британские конвои – доставить. Если не считать лендлиза, союзники непосредственно сотрудничали только в Иране, где англичане и русские взяли под свой контроль железные дороги и немного позже свергли с престола шаха. Русские редко просили оказать прямую военную помощь после их сигналов осенью 1941 г., к тому же англичанам и американцам нечего было дать. Вместо этого русские настойчиво просили открыть второй фронт, под которым они подразумевали высадку союзников в Западной Европе, желательно в Северной Франции.

Эта просьба сильно противоречила британским планам, но мало повлияла на англо-американскую стратегию. Американцы настаивали, что следует готовиться к высадке на тот случай, если Россия окажется под неминуемой угрозой поражения; англичане, по-видимому, с этим согласились. Практически само существование Восточного фронта приводило к отсрочке на неопределенный срок боевых действий на западе. Если русские будут продолжать сковывать основную массу немецкой армии, не понадобится немедленного открытия второго фронта. Если русские потерпят поражение, то Германия надолго станет неуязвимой на Европейском континенте, и западным державам придется укреплять свои позиции в Африке и на Средиземном море. Только по одному вопросу англичане и американцы не вели дискуссий в это время: о возможных мерах в случае полной победы русских.

Было еще одно серьезное упущение в дискуссиях о стратегии, проводившихся в Вашингтоне. Англичане готовились организовать крупные бомбардировки Германии в 1942 г., и сэр Артур Харрис, который вскоре должен был возглавить боевое управление бомбардировочной авиацией, был убежден, что в войне можно победить путем тотальных бомбежек. Командующие американскими ВВС были с ним согласны. Руководители других служб, британских и американских, дали подчеркнуто отрицательный ответ. Они были убеждены, что Германии будет нанесено поражение только в результате крупных сражений на суше. Спор этот не разрешился в Вашингтоне, о нем даже не упомянули. Таким образом, две стратегии уживались рядом свыше двух лет. Были подготовлены армии и составлены планы окончательного вторжения в Европу. Американский флот подготовился к сражениям против японцев. В то же время британские и американские военно-воздушные силы шли своим собственным путем и осуществляли самостоятельные бомбардировки Германии, с помощью которых, по их мнению, можно будет одержать победу в войне.

Эта кампания бомбардировок потрясла воображение людей больше, чем любое другое событие времен войны, и придала второй мировой войне особый характер. Почти все в Англии и Германии, а также большинство людей в других частях Европы слышали вой сирен и познали жизнь в бомбоубежищах. Впоследствии разрушенные города Европы – Лондон и Ковентри, Берлин, Гамбург и Дрезден – стали символами второй мировой войны. При отсутствии крупномасштабных сражений на суше бомбардировки дали англичанам возможность показать, что война ведется, и притом в форме наступления. Немногие обсуждали вопрос о моральной стороне стратегии, направленной против гражданского населения. Едва ли кто-нибудь понимал, что авиационное наступление, даже в присущих ему пределах, является страшной ошибкой.

До 1944 г. у англичан и американцев не было ни технических приемов, ни самолетов соответствующих типов для осуществления прицельного бомбометания – стратегии, которой предстояло стать действительно эффективной. Дневные бомбардировки, проводимые американцами, были жалкой неудачей. Англичане могли осуществлять бомбардировку только по ночам. Первоначально эта стратегия была направлена против германских заводов, и, когда она потерпела неудачу, ее целью стало подорвать боевой дух немцев. Ни одна из целей не была достигнута.

Беспорядочные бомбардировки нанесли больше вреда союзникам, чем немцам. Производство тяжелых бомбардировщиков требовало больших расходов. Оно составляло более трети всего военного производства Англии, кроме того, на это шла большая часть поставок по ленд-лизу. Оставалось меньше ресурсов для производства танков, а на производство десантных средств их вообще не хватало до 1943 г. Беспорядочные бомбардировки отвлекали авиацию от выполнения более насущных задач. Она требовалась британскому флоту для патрулирования в Атлантике против подводных лодок. Действия ВВС были более необходимыми и менее драматичными, чем бомбардировки Германии. Британские военно-воздушные силы отказывались выделять самолеты. Изредка вмешивался Военный кабинет, но ВВС тут же забирали самолеты назад. Патрули в Атлантике, Дальний и Средний Восток, второй фронт ничего не получили. И все ради стратегии бомбардировок, абсолютно безрезультатной.

Сэр Артур Харрис был хорошим публицистом. Совершив тысячу бомбардировочных налетов на Кёльн в мае 1942 г., он, например, рассчитывал оказать большее влияние на английское общественное мнение, чем на немецкое. В Кёльне, согласно официальному сообщению, жизнь в течение двух недель шла почти нормально. Британские газетчики этого не знали, и противники Харриса в правительстве не могли ничего противопоставить его утверждениям, требованиям. Харриса не смущало то обстоятельство, что бомбардировки не давали существенных результатов. Он утверждал, что командование бомбардировочной авиации извлечет уроки из неэффективной кампании и в будущем она станет эффективнее. Беспорядочные бомбежки имели смысл, это в сущности подтверждалось простым правилом: лучше делать что-нибудь неправильно, чем не делать ничего. Если бы англичане не бомбили Германию, то могло сложиться впечатление, что они не воюют. Таков был довод Хейга в пользу Соммы и Пассхендела, сэр Артур Харрис был «Хейгом второй мировой войны».

Какой-то эффект бомбежки все же давали. Более миллиона немцев отвлекались с заводов для принятия мер на случай воздушных налетов. Сами же заводы переключались с производства бомбардировщиков на производство истребителей, и немцам было все труднее совершать акты возмездия. Что еще важнее, немецкие истребители использовались для защиты городов Германии и почти исчезли на фронтах. Когда союзники высадились в Нормандии в 1944 г., они полностью господствовали в воздухе. Тяжелые зенитные орудия, эффективное, опасное средство против танков, также оставались в Германии. Таковы были непредвиденные положительные результаты бомбежек Германии.

* * *

На совещании в Вашингтоне рассматривались планы войны с Германией и Японией. Но в 1942 г. успех был все еще на их стороне, особенно на стороне Японии. С уничтожением основной части американского флота в Пёрл-Харборе ее путь стал ясен. Японцы никогда не предвидели такого положения, их успех был величайшей военной импровизацией. Он был достигнут очень малыми силами, обычно меньшими, чем у их противника. Основные силы японской армии оставались в Маньчжурии, а значительная часть остальных – в континентальном Китае. Японцы одерживали победы благодаря превосходству в скорости и ловкости, а также, конечно, благодаря господству на море, хотя и временному.

Теоретически у союзников было два опорных пункта: у американцев – Манила, у англичан – Сингапур. Они зависели от прибытия подкреплений морским путем, и ни англичане, ни американцы не предвидели потерю господства на море. Американцы одно время не исключали, что в случае войны придется покинуть Филиппины. Но летом 1941 г. сюда был послан командующим генерал Дуглас Макартур. Это был самый обаятельный американский генерал; он красил седину в черный цвет (краска текла в жаркую погоду), сам конструировал свою блестящую форму. Он был также самым старым американским генералом, ушел в отставку с должности начальника штаба армии в 1935 г., и даже его преемник Маршалл боялся его.

Макартур настаивал на том, что он может удержать Филиппины до прибытия подкреплений, и никто не пытался ему возражать. Дела шли плохо с самого начала. Большинство американских самолетов было выведено из строя на аэродромах в первый день, несмотря на предупреждение о нападении на Пёрл-Харбор. Американцы отступили на полуостров Батаан и затем к крепости Коррехидор, подкрепления не прибыли. 11 марта 1942 г. Макартур получил новое назначение. Перед отъездом он заявил: «Я вернусь». 6 мая Уэйнрайт, его преемник, сдался в Коррехидоре. Американцы и их филиппинские союзники потеряли 140 тыс. человек.^[18] Потери японцев составили 12 тыс. Такую высокую цену пришлось заплатить за утверждение престижа Макартура.

У англичан нечто подобное произошло в Гонконге. Начальники штаба считали, что это – аванпост, непригодный к обороне во время войны. В августе 1940 г. они советовали его оставить. Вместо этого в октябре 1941 г. в Гонконг прислали два дополнительных батальона для обеспечения «более надежной» обороны. 8 декабря японцы напали на него с суши и в день Рождества одержали окончательную победу. Они взяли в плен 12 тыс. человек, которым была уготована тяжелая судьба. Потери японцев составили менее 3 тыс.

На Сингапур англичане возлагали большие надежды. Его можно было защитить, не допустив высадки японцев в северной части Малайи, а для этого необходимо было наступление англичан в Сиаме. Британские власти не решались нарушить нейтралитет Сиама, как это имело место в Бельгии в 1940 г., и во всяком случае Сиам был готов приветствовать японцев. Когда англичане приняли окончательное решение о боевых действиях, было слишком поздно, японцы уже начали высадку. Узнав об этом, адмирал Том Филлипс понял, что должен вывести большие корабли в безопасную зону. Но он не мог позволить себе отойти, не сделав сначала хоть что-нибудь для оказания помощи армии. 8 декабря 1941 г. днем корабли «Принц Уэльский» и «Рипалс» под командованием Филлипса двинулись на север, чтобы нанести удар по японским транспортным судам. Не было авиационного прикрытия, найти японские транспортные суда не удалось, Филлипс повернул назад, потом решил снова попробовать. Но местонахождение британских сил было установлено японской подводной лодкой. 10 декабря на них напали высотные бомбардировщики и торпедоносцы. Вскоре после полудня был потоплен «Рипалс», через час – «Принц Уэльский», японцы потеряли 3 самолета.

Этот удар окончательно решил судьбу Малайи и Сингапура. Японцы смогли высадить остальные войска, не встретив сопротивления: они господствовали в воздухе. Снова и снова почти без борьбы они окружали или обходили позиции англичан. В конце января японцы подошли к Сингапуру. Их потери составили 4,5 тыс. человек, потери англичан – 25 тыс., в основном пленными. Черчилль все еще не хотел верить, что Сингапур может пасть. Были посланы свежие войска; высаживаясь с транспортных судов, они сразу попадали в плен. 8 февраля японцы начали штурм Сингапура. Через неделю, в тот самый момент, когда у японцев иссякли припасы, Англия сдалась. Японские войска численностью 35 тыс. человек захватили Сингапур, взяв в плен 80 тыс. англичан. В английской истории это самая крупная и одна из самых позорных капитуляций.

Японские завоевания на этом не прекратились. В конце декабря 1941 г. они вступили в Бирму. Англичане хотели сначала защищать Рангун, а затем Мандалай, но генерал Александер, прибывший, чтобы принять на себя командование, пришел к заключению, что единственная оставшаяся возможность – отступление. Бирму оставили.

Путь отступления занял тысячу миль: в начале мая 1942 г. британские силы, примерно 60 тыс. человек, достигли наконец Ассама. б января японцы высадились в Индонезии и упорно продвигались вперед. В конце февраля адмирал Доорман, командовавший объединенными голландскими и британскими силами, пытался атаковать японские конвои. Но вмешались японские ВМФ, за три дня боев весь флот Доормана был уничтожен. 8 марта голландцы капитулировали, войска голландской Ост-Индии в количестве 98 тыс. человек сдались в плен.

Японцы подняли большую шумиху по поводу своих завоеваний. Территория Японской империи простиралась теперь от границ Индии до Австралии и в акватории Тихого океана. «Великая восточноазиатская сфера совместного процветания» была завоевана. Были опасения, что японцы пойдут дальше. Англичане боялись за Цейлон, австралийцы – за порт Дарвин. На Цейлоне англичане ухитрились наспех собрать военно-морские силы – 5 устаревших линкоров и 3 небольших авианосца. В апреле гораздо более мощный японский флот приплыл в Индийский океан. Британский адмирал Сомервилл располагал японскими шифровками и поэтому тайно укрылся на базе Адда (Мальдивские острова), в 600 милях к юго-западу от Цейлона. И когда японцы напали на Коломбо и потопили 2 крейсера, они не смогли найти флот Сомервилла. Затем они отошли и никогда больше не возвращались: у них не было войск для захвата Цейлона, расположенного далеко за пределами «сферы совместного процветания». Их морской рейд был просто попыткой повторить Пёрл-Харбор в меньших масштабах. Англичане этого не поняли и опасались, что японцы могут захватить военно-морскую базу на Мадагаскаре или даже соединиться с немцами на Среднем Востоке. Но фактически между Германией и Японией никогда не было ни малейшего согласования в их стратегии, к тому же японцы были слишком заняты Тихим океаном, у них не было времени на Индийский. Эти опасения лишь привели к британской оккупации Мадагаскара, начавшейся в мае и закончившейся в сентябре. Оккупация не улучшила отношений между Англией и «Свободной Францией».

Продвижение японцев к Австралии было также вскоре приостановлено.В начале апреля они планировали оккупировать Порт-Морсби на Новой Гвинее и двигаться к Австралии. Американцы, хорошо информированные своей разведкой, были готовы дать отпор. 8 мая два военно-морских флота встретились в Коралловом море. Силы были примерно равными – по 2 авианосца с каждой стороны. Битва в Коралловом море была необычной. Впервые в истории два флота сражались на расстоянии свыше 100 миль, не видя друг друга. Крупные линкоры были устаревшими, но авианосцы занимали подобающее им место. Американцы потеряли тяжелый авианосец «Лексингтон». Хотя японцы потеряли только легкий авианосец, но они внезапно прервали операцию.

Адмирал Ямамото был встревожен. Американцы восстанавливали свои силы гораздо быстрее, чем он ожидал. И Ямамото решил уничтожить остатки американского флота на Тихом океане, пока он еще слаб, и таким образом заставить американцев отойти обратно к побережью Калифорнии. Его целью был остров Мидуэй, расположенный на полпути к Пёрл-Харбору; он планировал отвлечь американский флот на север, предварительно напав на Алеутские острова. При этом сыграла свою роль разгадка американцами японских кодов – адмирал Нимиц, американский командующий, хорошо зная о плане Ямамото, избежал ловушки у Алеутских островов. Японцы, наоборот, даже не использовали радиолокацию, хотя у них было 2 радиолокационные станции, любезно предоставленные немцами. И при таких условиях казалось, что японцы несокрушимы. Они вышли в море, имея 11 линкоров, 8 авианосцев (4 из них тяжелые), 22 крейсера, 65 эскадренных миноносцев и 21 подводную лодку. Это была самая большая концентрация военно-морских сил в истории Тихоокеанского региона. Против японцев Нимиц сосредоточил 3 авианосца («Мидуэй» – в качестве своего рода резервного авианосца), 8 крейсеров и 17 эскадренных миноносцев; линкоров у него не было.

4 июня японские самолеты, базировавшиеся на авианосцах, атаковали Мидуэй, будучи уверены, что американский флот далеко. Когда они вернулись на авианосцы, взлетели американские самолеты и за пять минут потопили все 4 крупных японских авианосца вместе с 330 самолетами. Американцы потеряли один авианосец – «Йорктаун». Крупные линкоры вообще не участвовали в сражении. Не было за всю историю более быстрого или более драматического изменения соотношения сил. Одно мгновение японцы господствовали на Тихом океане. Пятью минутами позже наступило равенство по количеству авианосцев – весьма важного оружия. Через девять месяцев американцы имели 15 линкоров против 9 японских и 19 авианосцев против 10. Эти пять минут у острова Мидуэй означали окончательную гибель Японии.

Однако, судя по всему, у Японии были огромные достижения: в течение примерно трех месяцев она создала империю практически без потерь, сняла американскую блокаду. Она владела всеми мировыми запасами каучука, 70 % мировых запасов олова и нефтью голландской Ост-Индии. После завоевания Бирмы Китай был отрезан от внешнего мира, и казалось, что Чан Кайши полностью зависит от Японии. Потеря Сингапура подорвала престиж Англии. В политическом плане японцы мало использовали свои успехи. Вместо того чтобы возглавить борьбу представителей желтой расы против белых, они эксплуатировали завоеванные территории, и скоро их стали ненавидеть больше, чем англичан и голландцев. «Сфера совместного процветания» оказалась пустым звуком.

Кроме того, у японцев уже было уязвимое место. 3 млн. т нефти, получаемые в голландской Ост-Индии, могли удовлетворить их потребности в мирное время. Но теперь они вели войну с крупными военно-морскими силами вдоль очень протяженных морских коммуникаций. Вскоре американские подводные лодки попытались топить японские транспортные суда. С этих пор японцы ждали удобного случая. Первые победы японцев были одержаны над Америкой, находящейся фактически на мирных рельсах. Теперь же они столкнулись лицом к лицу с Америкой, мобилизовавшей свои силы для ведения войны. Поэтому японцы понимали, что силы не равны. Их надежды были связаны с Германией. Если Германия подорвет мощь Америки или, еще лучше, если Германия победит, то американцы, возможно, будут готовы после этого к мирному компромиссу.

* * *

В 1942 г. и даже позже казалось, что Германия может оправдать ожидания Японии и одержать победу в войне. Немцы почти разрушили коммуникации союзников в Атлантике, они дошли до Александрии, восстанавливали силы после поражения под Москвой, и создавалось впечатление, что они вскоре разобьют Россию. Осенью 1941 г. казалось, что англичане смогли противостоять угрозе немецких подводных лодок в Атлантике. Тем не менее скоро число потопленных объектов опять возросло. В июне 1942 г. общая цифра достигла угрожающих размеров – она составила 700 тыс. т. У немецкого адмирала Деница было больше подводных лодок, чем когда-либо прежде, их было достаточно для осуществления его новой тактики – «охоты стаями». В течение 1942 г. водоизмещение потерянных союзниками судов составило почти 8 млн. т, а построенных – лишь 7 млн. Военно-воздушные силы Великобритании постоянно отказывались отвлечь свое внимание от бомбардировок Германии. Когда их в конце концов вынудили к совместным действиям, они сбросили 20 тыс. т бомб на базы подводных лодок, но ни одну лодку не вывели из строя.

Март 1943 г. был для союзников наихудшим месяцем войны в Атлантике. В британском Адмиралтействе отмечали: «Никогда не была столь велика опасность, что немцы разрушат коммуникации между Новым и Старым Светом, как в первые двадцать дней марта 1943 г.». Вскоре могли произойти резкие перемены. Англичане усовершенствовали два новых устройства: высокочастотную радиопеленгацию для обнаружения подводных лодок и радар, работающий на коротких волнах для создания маленьких радиолокационных станций для самолетов и небольших военных кораблей. Адмирал Макс Хортон, командующий подходами с запада, хорошо использовал эти средства. Вместо преследования подводных лодок в океане он организовал группы поддержки, наносившие ответные удары при попытке атаковать конвой.

4 мая две британские группы поддержки сражались с подразделением подводных лодок, 7 из них были потоплены, англичане потеряли только 12 торговых судов. Немного позже англичане потопили 5 подводных лодок, и ни одно торговое судно не пострадало. Дёниц не мог себе позволить такие потери. Он прервал боевые действия с использованием подводных лодок и сообщил Гитлеру: «Мы стоим перед лицом величайшего кризиса в войне подводных лодок; так как враг использует новые методы обнаружения, сражаться невозможно». Никогда не удавалось восстановить эффект подводной войны. Группы поддержки Хортона, использовавшие высокочастотную радиопеленгацию, центриметрические радиолокаторы и воздушные патрули, выиграли сражение в Атлантике.

Морские ресурсы Англии расходовались не только в Атлантике; в 1942 г. конвои, сопровождавшие грузы в Россию, также несли большой урон. Поставки были единственной помощью, какую могли оказать России англичане и американцы. Русские, находясь в отчаянном положении, вначале просили все, что можно прислать. В течение 1942 г. постепенно выяснилось, что они могут сами производить необходимые им танки и самолеты, и большинство поставок, осуществленных Западом такой ценой, оставались нераспакованными на причалах Архангельска. До 1943 г. американцы не посылали то, в чем русские действительно нуждались: продукты питания, лекарства и прежде всего десантно-транспортные летательные аппараты. Тем временем конвои пробивались сквозь ледяные северные воды. Первые 12 конвоев прошли без потерь. Угроза возникла с неожиданной стороны. Гитлер был убежден, что союзники готовятся к высадке в Норвегии. Он приказал двум боевым крейсерам – «Шарнхорсту» и «Гнайзенау» – возвратиться из Бреста назад в Тронхейм, причем их проход через Ла-Манш взбудоражил англичан; он также послал «Тирпиц», самый мощный в Европе корабль, присоединиться к ним. Высадка* в Норвегии никогда не была осуществлена, хотя Черчилль иногда поддерживал эту идею. Но с тех пор над каждым конвоем нависала угроза крупного морского сражения, и это в тот момент, когда военно-морское министерство не могло позволить себе потерять хоть один эскортный корабль.

Несчастье произошло в июле 1942 г. По настоянию Черчилля конвой «PQ-17» отправился в Архангельск, несмотря на долгие светлые ночи. Разведка военно-морского министерства по ошибке сообщила, что «Тирпиц» вышел в море. Дадли Паунд, первый лорд Адмиралтейства, отверг предложение командующего войсками региона и приказал эскорту отойти, а конвою рассредоточиться. Торговые корабли оказались во власти немецких подводных лодок и самолетов. 24 из 35 торговых судов были потоплены вследствие того, что позже оказалось ложной тревогой. Лишь два дополнительных конвоя в сопровождении авианосца были отправлены в течение оставшихся месяцев 1942 г., а в светлые месяцы 1943 г. – ни одного. Всего было 40 конвоев, потеряно 100 кораблей. По иронии судьбы, малое было достигнуто ценой таких огромных жертв. Три четверти помощи союзников России шли через Иран – более безопасным и менее драматичным путем.

Страшная ситуация в Атлантике и удары по конвоям, шедшим в Россию, сделали первые девять месяцев 1942 г. самым мрачным временем войны для английского народа. Пришлось сократить пищевой рацион. Запасы угля уменьшились. Рядовые люди, хотя, возможно, отнюдь не правящие классы, сожалели, что не удалось помочь России. Потеря Сингапура вслед за потоплением «Принца Уэльского» и «Рипалса» поколебала имперские настроения Англии, а когда австралийцы выразили недовольство, что Великобритания их не смогла защитить, империи стала угрожать еще более реальная опасность.

Сам Черчилль впервые подвергся нападкам. В конце концов он в значительной мере был виновником поражений на Дальнем Востоке: недооценил опасность, которая исходила от Японии, полагался на «смутную угрозу», исходившую от двух крупных кораблей, не защищенных авиацией, не учел предупреждений советников. Наступила кульминация, ведь много было случаев, когда Черчилль ради сохранения своего престижа готов был идти на бессмысленные жертвы. Обсуждался вопрос о создании независимого министерства обороны. Может быть, Уэйвелл станет новым Кромвелем. Черчилль со свойственным ему красноречием отбил эти нападки, но в первый и последний раз во время войны пошел на реорганизацию своего правительства. Бивербрук, единственный министр, отстаивавший идею второго фронта, ушел в отставку. Сэр Стэффорд Криппс, которому совершенно безосновательно приписывали заслугу вовлечения России в войну, стал спикером палаты общин и номинальным главой правительства. Черчилль пошел затем на дальнейшие жертвы – позволил Криппсу отправиться в Индию, где тот безрезультатно пытался заинтересовать индийских лидеров перспективой получения после войны статуса доминиона. Ганди это отклонил как «чек с далеко отсроченным платежом». Кто-то из присутствовавших добавил: «Выписанный на обанкротившийся банк».

Красноречие Черчилля могло принести голоса на выборах в палату общин, но не одержать военную победу. Он пожертвовал Дальним Востоком ради Северной Африки; теперь надо было вновь, как в декабре 1940 г., одержать там победу. Времена изменились. Британский флот больше не господствовал в Средиземноморье. Мальта, перестав быть препятствием для конвоев стран «оси», сама подвергалась нападению германских самолетов и подводных лодок, ей трудно было устоять. В январе 1942 г. Роммель, пытаясь совершить танковый рейд, к своему удивлению, отбросил англичан до Айн-эль-Газалы, отобрав у них при этом 2/3 завоеванной ими территории. После этого Мальта оказалась в центре событий. Черчилль и начальники штабов хотели предпринять новое наступление, в ходе которого авиация из Северной Африки должна была поддержать Мальту, – ситуация, прямо противоположная той, какая сложилась в декабре 1940 г., когда Мальта дала возможность англичанам совершить первое наступление в Северной Африке. Окинлек не позволил себя торопить, и Криппс по пути в Индию сообщал, что немедленное наступление было бы «непростительным риском». Военный кабинет обсуждал вопрос о смещении Окинлека, но вместо этого направил ему 10 мая категорический приказ осуществить крупное сражение, чтобы отвлечь противника от Мальты.

В то же время руководители стран «оси» решали, следует ли предпринять широкомасштабную атаку на Мальту. Редер, как всегда, на этом настаивал. По его мнению, если Мальта падет, силы стран «оси» смогут захватить Египет и Средний Восток. Гитлер припомнил тяжелые потери парашютно-десантных войск на Крите и стремился сохранить авиацию для предстоящего наступления в России. Роммель со своей стороны настаивал, что сможет достигнуть Александрии без дополнительной помощи, и предпринял наступление, не дожидаясь специального приказа. Гитлер и Муссолини его инициативу одобрили, Муссолини отправился в Ливию, чтобы въехать в Каир первым на белом коне.

26 мая Роммель нанес удар. У англичан было больше танков (3:1) и орудий (3:2). Лиделл Гарт, чьи оценки вполне заслуживают доверия, утверждает: «У англичан было качественное и очень большое численное преимущество». Но ими плохо руководили. Помимо Окинлека, которому приходилось держать под своим контролем весь Средний Восток, заботиться о северном фланге на Кавказе и непосредственно руководить боями, никто в должной мере не соответствовал уровню решаемых задач. Англичане расформировали свои танковые войска; Роммель свои сохранил в целости. По словам Роммеля, «у англичан бронетанковые силы сражались по частям, и это дало нам возможность в каждом отдельном случае вводить в бой достаточное количество танков». Выдающимся событием явилась оборона Бир-Хакейма войсками «Свободной Франции», что стало началом военного возрождения Франции.

К середине июня англичане утратили боевую инициативу и начали отступление. Обороной Тобрука пренебрегли: его снабжение морским путем было для флота слишком большой обузой. Черчилль не понял ситуации и телеграфировал из Лондона: «Полагаю, в любом случае не может быть речи об оставлении Тобрука». Ритчи, командующий 8-й армией, оставил поэтому в Тобруке значительные силы и отступил к границе, надеясь через несколько дней опять взять его. Но Роммель действовал слишком быстро, взял за один день Тобрук и вдобавок 35 тыс. пленных – количество, превышавшее численность его войск.^[19]

25 июня Окинлек подошел к границе и принял командование 8-й армией. Не захотев оставаться на своей позиции, где вокруг расстилалась пустыня и Роммель с юга мог окружить англичан, он решил отступить к Эль-Аламейну – оттуда до Александрии всего 60 миль. Здесь барханы не дадут окружить его. Рубежи Эль-Аламейна можно сломить лишь прямым нападением. Роммель теперь держался только благодаря захваченным у англичан ресурсам, у него осталось всего 60 танков. Итальянский генерал, теоретически его главнокомандующий, приказал остановиться, но Роммель бодро ответил, что «совета» не примет, и пригласил своего начальника пообедать вместе в Каире.

Англичане едва выиграли гонку в направлении к Эль-Аламейну. 1 июля, когда они стали там занимать оборонительную позицию, Роммель их догнал. У него имелось лишь 40 танков, его импровизированная атака потерпела неудачу. А в Александрии была паника. Британский флот прошел через Суэцкий канал в Красное море, в британском посольстве начали жечь бумаги, посол распорядился держать в полной готовности специальный поезд, который сможет в любой момент вывезти его и остальных сотрудников посольства в сравнительно безопасную Палестину. Никто не знал, что худшее уже позади. 4 июля Роммель сообщил на родину: «Силы наши исчерпаны». Теперь немцы в свою очередь зависели от путей доставки снабжения, тянувшихся на тысячи миль в пустыне. Ресурсы у немцев кончились. Но англичане, лучше оснащенные, утратили веру в своих руководителей, кроме Окинлека. Прошло еще три недели отдельных боев. Немцы находились в 60 милях от Александрии, но дальше не пошли. Впервые Эль-Аламейн, как стали называть это сражение с расстроенными силами противника, сыграл решающую роль. Наступление стран «оси» в Северной Африке было остановлено окончательно.

В Англии сдача Тобрука и распространившиеся слухи о подготовке к оставлению Александрии произвели почти такое же впечатление, как падение Сингапура. Сам Черчилль впервые за всю войну приуныл, и его снова критиковала палата общин. Опять раздались призывы насчет независимого министра обороны и вдобавок предложение сделать герцога Глостерского главнокомандующим. Это было формальным выражением недоверия – оскорблением, которому никогда не подвергался Ллойд Джордж в первую мировую войну. За Черчилля было подано 476 голосов, против – 25, осмотрительно воздержавшихся – примерно 40. Но ему опять нужны были победы, а не голоса, и вопреки всем ожиданиям они не заставили себя ждать.

* * *

Северная Африка – театр военных действий небольшого масштаба, правда, не с точки зрения англичан; с каждой стороны – несколько сот танков, а победу часто завоевывают несколько десятков. Судьбу Германии, исход войны определят события на Восточном фронте. После поражения под Москвой германское командование было в смятении. Рундштедт хотел отойти на ближний оборонительный рубеж, а когда его совет не был принят, ушел в отставку. Бок и Лееб вскоре последовали за ним. Браухич, главнокомандующий, не выдержал и тоже ушел в отставку. Преемника у него не было. Гитлер сам стал главнокомандующим на Восточном фронте, руководил операциями, вникая во все подробности. Одновременно он был верховным главнокомандующим германскими вооруженными силами, нацистским лидером и диктатором Германии. Четыре такие задачи – выше сил одного человека, но без Гитлера ничего нельзя было предпринять.

«Не отступать!» – был его первый приказ по Восточному фронту. Вспоминая отступления первой мировой войны, он утверждал, что они всегда снижали боевой дух. Немцы создали вокруг систему оборонительных позиций, о которые напрасно бились волны русского наступления. Через несколько недель, в декабре 1941 г., русские поверили, что уже выиграли войну. Сталин сообщил Идену, что, хотя Россия в данный момент ничего не может предпринять против Японии, «весной мы будем готовы и тогда поможем». Эти большие надежды не оправдались. Русские вернули себе обратно большую территорию и упрочили много рубежей, но ни один из германских опорных пунктов захватить не смогли. Силы русских в свою очередь были истощены, их наступление в феврале 1942 г. потерпело неудачу. Как верно подметил Алан Кларк, это был звездный час Гитлера. Возродилась уверенность германской армии. Но за это пришлось заплатить дорогую цену. Немецкой авиации всю зиму приходилось осуществлять транспортные перевозки, это ее подорвало. Возросло количество дивизий, но уменьшился их численный состав. Добавили около миллиона недоученных новобранцев. Германская армия больше не была той огромной боевой силой, какой предстала в июне 1941 г.

Немецкие генералы стремились теперь к ограниченному наступлению, а возможно, и вовсе не хотели наступать. В отличие от них Гитлер понимал, что 1942 год – последняя возможность для Германии выиграть войну. Когда русское контрнаступление потерпело неудачу, у него еще раз появилась надежда: на этот раз он навсегда уничтожит военную и экономическую мощь России. Он всегда предпочитал фланговые атаки лобовым, и теперь генералы не могли произвести впечатление своей старомодной стратегией. Это не должно было быть новым наступлением на Москву. На севере отвлекающий удар по Ленинграду оттянул бы силы русских. Но крупнейшей целью далеко на юго-востоке должен был стать Сталинград. Генеральный штаб, немного поворчав, согласился, что это реальная цель. Быть может, на пути к ней удастся уничтожить Красную Армию. В любом случае захват Сталинграда отрежет Центральную Россию от кавказской нефти.

Снова было непонимание между Гитлером и его генералами, как и по поводу плана «Барбаросса». Для генералов Сталинград был конечной целью кампании 1942 г., для Гитлера – лишь началом. Если только Сталинград будет взят, он повернет на север и окружит Москву, – стратегия обхода с фланга, которой он следовал во Франции в 1940 г. и хотел следовать в России в 1941 г. А если русская армия будет еще слишком сильна, он повернет на юг и получит доступ к нефти Кавказа. Еще одна двусмысленность состояла в том, что Гитлер по секрету велел Клейсту, командующему самой южной армией, не беспокоиться по поводу Сталинграда и двигаться сразу на Кавказ.

Русские в какой-то мере облегчили немцам выполнение этой задачи вследствие совершенно неправильной стратегии. Введенные в заблуждение успехами, достигнутыми зимой, они считали, что могут перейти в наступление, имея равенство лишь в численном составе. Были предприняты три таких наступления на большом пространстве, все проведены старым, допотопным образом, причем Сталин все время настаивал, что их надо осуществить любой ценой. Все три наступления закончились полным провалом. В Крыму у русских 100 тыс. человек было взято в плен, и они потеряли 200 танков. Под Ленинградом русские потеряли целую армию, и Власов, ее командующий, сдался немцам, надеясь возглавить антисталинскую освободительную армию. Самой большой катастрофой закончилась попытка взять Харьков. Тимошенко, наступая с 600 танками, попал в «котел», как раз тогда, когда немцы стремились его уничтожить. Сзади стали смыкаться фланги русских. Тимошенко попросил разрешения приостановить наступление, но ему приказали продолжать продвижение и до тех пор приказывали, пока его армии не были стерты в порошок. Русские потеряли 240 тыс. пленными и около 1000 танков. Когда началось немецкое наступление, у русских на всем Южном фронте было лишь 200 танков.

Наступление немцев началось 28 июня. Три армии прорвали фронт русских с обеих сторон в районе Курска и устремились вперед. Казалось, весь юг России широко распахнулся перед ними. 20 июля Гитлер позвонил Гальдеру и заявил: «С Россией покончено». Гальдер ответил: «Похоже на то, я должен признать». На своем левом фланге наступающие немцы захватили плацдарм через реку Дон у Воронежа. Генералы предпочли бы отойти от Дона, чтобы обеспечить свой фланг, но Гитлер ответил, что это отвлечет их от настоящей цели, Сталинграда, и, поскольку русские не в состоянии наступать, сам Дон явится прикрытием для фланга. Немецкие армии смогут поэтому в полной безопасности устремиться вперед в широком коридоре между реками Дон и Донец.

Более того, в победном азарте Гитлер свои силы разделил. Клейст больше не имел отношения к Сталинграду, перед ним была поставлена крупная цель – захват кавказской нефти. Вначале его войска не встретили большого сопротивления. 8 августа перед немцами предстали нефтяные вышки Майкопа. Наступление замедлилось, когда немцы достигли горных районов. А когда в начале октября пошел снег, идти дальше стало невозможно. Так немцы и не дошли до основных нефтяных месторождений на Кавказе, о чем мечтал Гитлер.

Продвижение Клейста вовсе не означало, что от взятия Сталинграда отказались. Наоборот, Гитлер был уверен: у него достаточно сил, чтобы осуществить обе операции. Захват Сталинграда отрежет российские нефтяные запасы. И кроме того, это – город, носящий имя Сталина. Сталинград станет символом сталинского поражения. Паулюсу, командовавшему наступлением в центре, было приказано поторопиться. Ему достался более тяжелый участок, чем Клейсту. Прошел месяц тяжелых боев, прежде чем немцы достигли окрестностей Сталинграда. Сражения приобрели новый характер. Русские научились отступать. Они больше не отстаивали свои рубежи до последнего, а вместо этого отходили, как только их фланги оказывались под угрозой. Войска больше не попадали в окружение. Не было немецкого прорыва. Русские армии уцелели, хотя и понесли большие потери. Все время Москва посылала подкрепления. 23 августа Паулюс достиг Волги. Гитлер перевел свой штаб из Растенбурга в Винницу, на Украине. Он приказал сделать главное – «как можно скорее захватить весь Сталинград и берега Волги», Не было нужды волноваться по поводу фланга, находившегося на Дону: румынская и венгерская армии позаботятся об этом. Одновременно готовились и русские. На арену вышли генералы, которые потом войдут в историю. На Чуйкова было возложено командование в Сталинграде; Жуков, единственный советский генерал, никогда не знавший поражений, принял командование Южным фронтом. 24 августа. Хотя никто не знал об этом, нацистская империя достигла своего зенита.

Эта империя, превосходившая японскую, была также создана в результате военных завоеваний. Больше не было никаких разговоров о «новом порядке» или объединении всей Европы под руководством Германии. Существовало лишь единство на основе эксплуатации. Немецкая промышленность существовала за счет рабского труда. Немецкая военная машина использовала ресурсы Европы, и благодаря им у немцев был высокий уровень жизни. В начале 1942 г. было принято решение, придавшее нацистской империи исключительно жестокий характер. Ликвидация евреев, или, как называл это руководитель СС Гиммлер, «окончательное решение», имела предысторию. Важнейшим элементом мышления Гитлера был антисемитизм, и с момента прихода к власти он стремился устранить евреев из жизни Германии. Их лишали возможности работать, толкали к эмиграции, и многие уехали, что привело к огромному интеллектуальному обеднению страны. До войны не было их систематического истребления. Победы Германии увеличили число потенциальных жертв с 500 тыс. до 8—10 млн. Гитлер в 1940 г. после падения Франции планировал всех европейских евреев отправить на Мадагаскар. Многих заключили в концлагеря в порядке подготовки к этой акции. Но план относительно Мадагаскара не осуществился.

Такова была ситуация в начале 1942 г. Эсэсовцы в Польше и России уже уничтожили тысячи евреев; решение, принятое Гиммлером и другими эсэсовскими руководителями, должно было сделать подобные убийства «научными». Гитлер это горячо одобрил. 15 августа 1942 г. во время инспекционной поездки вместе с Гиммлером и группенфюрером СС Глобоником в лагерь смерти он торопил: «Всю операцию надо ускорить, значительно ускорить». Глобоник предложил замуровать бронзовые пластинки, где будет указано, кто именно «взял на себя смелость осуществить эту гигантскую задачу». Гитлер ответил: «Да, мой дорогой Глобоник. По-моему, вы совершенно правы».

«Окончательное решение» – это не просто убийства в огромных масштабах. Нет, здесь во зло была использована современная передовая наука. Антисемитизм и все разговоры о расовой проблеме должны были стать «наукой», которая была направлена на расовое уничтожение и выведение «чистокровных» людей. Химики разработали научные способы уничтожения. Врачи пытали евреев якобы для научных целей, а затем изучали трупы. Умелые специалисты строили лагеря смерти, совершенствовали крематории. Даже те, кто вначале колебался, почувствовали вскоре, что, как говорил Оппенгеймер о водородной бомбе, проблемы, связанные с «окончательным решением», исключительно увлекательны. Быть может, в условиях всеобщей военной бойни было не до угрызений совести. Во всяком случае никто из высокопоставленных руководителей не протестовал, и германские ресурсы, предназначенные для войны, тратились на убийство невинных людей. Сколько было таких жертв, никто никогда не узнает. Может быть, 4, может быть, 6 млн. А далеко в России один немецкий сержант по имени Антон Шмидт регулярно спасал евреев до тех пор, пока не был раскрыт и расстрелян. В условиях второй мировой войны – благороднейший немец.

Подчас другие народы поступали ненамного лучше нацистов. Французская полиция полностью сотрудничала с последними при загрузке «поездов смерти». Венгры передавали немцам всех иностранных евреев, хотя делали какие-то попытки сохранить своих собственных. Папа римский молчал. Но в Дании все прятали датских евреев, пока не удалось перевезти их в Швецию, где они могли быть в безопасности. Голландцы сделали бы то же самое, если бы это зависело от них. Расовый психоз расширялся. У антисемитизма была долгая история, но никому до нацистов не приходила в голову мысль уничтожить цыган: теперь их также сгоняли и отправляли в газовые камеры. Французский историк Анри Мишель пишет об убийстве евреев: «Это было самое жестокое преступление во всей истории человечества. Гибель несчастных жертв никоим образом не способствовала успеху немецких армий. Их убили исходя из морали, основанной на стремлении к власти, на расизме, и на службу этой морали один из самых цивилизованных народов мира поставил свои организаторские способности и научные знания, потому что стремление к порядку и патриотизм увели его на ложный путь».

Память об Освенциме, о других лагерях смерти сохранится, в то время как все другие достижения нацистской империи забудутся.

7. Поворотный момент. 1942 г

Пока русские отчаянно боролись за выживание, их великие союзники, казалось, только болтали. Но это лишь казалось. Великобритания и США, великие морские державы, не могли успешно вести войну, не восстановив своего господства на море. Это означало не только непрекращающуюся борьбу с подводными лодками, нужно было наращивать производство военных кораблей в Америке, чтобы восполнить потери. Эта борьба велась успешно. Высадка англо-американского морского десанта в Северной Африке в ноябре 1942 г. свидетельствовала об успехах союзников на этом пути.

Неизбежная задержка с открытием второго фронта была русским непонятна, их не могло успокоить направление конвоев в Архангельск. В мае 1942 г. советский министр иностранных дел Молотов впервые отправился на Запад. В Лондоне он проявил удивительную покладистость, не стал требовать признания границ России 1941 г., на чем прежде настаивал, и согласился на прямой союз с Великобританией, рассчитанный на 20 лет. Взамен он просил о немедленном открытии второго фронта. Черчилль рассказал об имеющихся проблемах, он готов был сделать все, что мог, но не стал связывать себя обещаниями. На переговорах в Вашингтоне Рузвельт, казалось, пошел навстречу русским, одобрив заявление о том, что «достигнуто полное взаимопонимание относительно срочного открытия второго фронта в 1942 г.». Разница между обоими деятелями заключалась не только в темпераменте, не только в том, что Рузвельт в беседе экспансивен и щедр, а Черчилль, когда кто-то пытается его подтолкнуть, оказывает сопротивление. Было еще коренное различие во взглядах. В декабре 1941 г. на совещании в Вашингтоне было решено сначала разгромить Германию. Американцы, озабоченные налаживанием массового военного производства, предложили наступать, как только будут готовы, там, где враг сильнее. Англичане экономили свои ограниченные ресурсы; по их мнению, непосредственно штурмовать Германию следовало, лишь когда где-то в другом месте будут истощены ее силы. Руководители американского и британского штабов с апреля по июнь проводили длительные совещания. Американцев постепенно убедили, что широкомасштабная высадка в Северной Франции в 1942 г. невозможна. Американские силы еще не готовы к главной кампании. Немецкие подводные лодки наносили все больший урон судоходству, и американский военно-морской флот отказался отвлечь десантные суда с Тихого океана.

Американцы хотели, чтобы был создан хотя бы плацдарм в Шербуре, но англичане их убедили, что и это нецелесообразно, разве лишь в случае, если России будет угрожать разгром. 21 июня, когда Черчилль опять был в Вашингтоне, начальники штабов, входившие в объединенный Комитет, отвергли какую-либо высадку во Франции до 1943 г. Собирались ли обе великие державы бездействовать еще 12 месяцев? Единственной альтернативой казалась высадка во французской Северной Африке. Вначале эта идея пришла в голову «окольным путем»: Рузвельт, которому очень не нравился де Голль, полагал, что сможет договориться с правительством Виши и в ответ на приглашение во французской Северной Африке смогут высадиться американские, а не британские силы. Но правительство Виши идею не поддержало. Стало ясно, что высадка в Северной Африке должна стать военной операцией. Начальники штабов доложили, что любые действия во французской Северной Африке будут отходом от главного направления боевых действий и потому нежелательны.

Это не устраивало обоих политических лидеров. После долгого периода неудач на Среднем Востоке Черчиллю нужно было действовать где-то еще. Кроме того, он боялся, что, если не предпринять какие-либо действия в Европе, американцы сосредоточат внимание на Тихом океане. Рузвельту также нужен был какой-то эффектный ход, чтобы повлиять на выборы, которые должны были состояться осенью. Он сказал советникам, что, если исключить Северную Францию, тогда «надо взять что-то второстепенное». Французская Северная Африка была единственным подходящим местом.

Англичане потеряли Тобрук, и последовавшее затем отступление к Эль-Аламейну окончательно подтолкнуло их к проведению отвлекающих действий. Одних американских сил было бы недостаточно при высадке десанта в условиях противодействия противника. Англичанам также пришлось бы принять участие, какое бы это ни произвело впечатление на правительство Виши. Начальники штабов предупредили, что полномасштабная кампания в Северной Африке помешает высадке в Северной Франции не только в 1942, но и в 1943 г. Но ни Черчилль, ни Рузвельт не приняли во внимание это предостережение. Жизнь подтвердила потом правоту начальников штабов.

Для принятия решения можно было бы привести доводы стратегического характера. Овладение Средиземным морем спасло бы судоходство, хотя, конечно, в основном оно было утрачено из-за африканских кампаний. Завоевание французской Северной Африки даст англичанам и американцам опору, даже если Гитлер разобьет Россию и сохранит господство в Европе. Немцам придется прийти на помощь итальянским союзникам, их резервы будут направлены из России и Франции в Северную Африку. Таким образом, высадка явилась бы одновременно и эффективной заменой второго фронта, и подготовкой к нему. Решение было принято скорее из соображений политических, чем стратегических. В результате англо-американская акция была предпринята против недавнего союзника.

Перспектива совместных действий внесла изменения в систему военного командования. До сих пор у англичан каждый вид вооруженных сил имел свое независимое командование. Например, в Египте Окинлек руководил военными действиями на суше, Каннингхэм – на море, а Тсддср, командующий ВВС, помогал тому или другому по своему усмотрению. Американцы жаждали иметь главнокомандующего по аналогии с президентом. Первая попытка в этом отношении была сделана в начале 1942 г., когда Уэйвелл стал главнокомандующим союзными силами в Индии и Индонезии. Командование вскоре перестало существовать в результате успехов, достигнутых японцами. Затем с учетом того, что война шла преимущественно на Тихом океане, главнокомандующим должен был быть назначен Нимиц, но при этом нельзя было обойти известного генерала Макартура. Поэтому главнокомандующими назначили обоих – Макартура в Австралии и юго-западной части Тихого океана, а Нимица в центральной части Тихого океана, а также всюду, где проводились военно-морские операции. Как и следовало ожидать, они осуществляли две независимые друг от друга, а подчас противоречащие друг другу кампании. Макартур устремился назад на Филиппины, Нимиц – прямо к Японии. Поскольку их силы почти полностью были укомплектованы американцами лишь с небольшим добавлением австралийцев, настоятельной необходимости в объединенном командовании не возникло. Первым настоящим главнокомандующим объединенными войсками союзников во второй мировой войне был генерал Эйзенхауэр, назначенный командовать высадкой десанта во французской Северной Африке.

О том, что в 1942 г. второго фронта не будет, кто-то должен был сообщить Сталину; сделать это согласился Черчилль. По пути в Россию он побывал в Каире и обнаружил, что британская армия сбита с толку отступлением, Окинлек полон опасений в связи с прибытием немецкой армии на Кавказ и тем, что посла ожидает специальный поезд. Черчилль собрал всех сотрудников посольства, осудил их за панику и гневно заявил: «Не будет отступления! Не будет! Не будет!» Специальный поезд был расформирован, и в тот же вечер в клубе «Гезира» появился внешне спокойный посол.

Окинлек отказался обсуждать вопрос о возобновлении наступления, и Черчилль решил подыскать более решительных или, возможно, более сговорчивых генералов. Окинлека сменил генерал Александер, командующим 8-й армией был назначен Монтгомери. Александер был прирожденным главнокомандующим: человек мягкий, дружелюбный, его не волновали ни враги, ни политика, ни собственные генералы. Монтгомери был самым лучшим боевым командиром со времен Веллингтона:^[20] твердый и уверенный в себе, он явился в нужный момент, когда всевозможные импровизации сменились систематическим планированием. В конечном счете выбор Черчилля оправдался, но пока эти два генерала еще больше, чем Окинлек, не считали нужным торопиться.

В Москве Черчиллю удалось договориться легче, чем он ожидал. Впервые Сталин встретился с государственным деятелем высшего ранга; это означало, что Россия снова стала великой державой. В соответствии с новым своим постом Сталин появился не в прежней гимнастерке, а в маршальском мундире. Это была странная встреча: ведь Черчилль некогда участвовал в интервенции против большевиков, а Сталин в глазах всего мира олицетворял собой большевизм. И теперь они были едины в решимости разбить Гитлера. Сталин был недоволен, что открытие второго фронта отложено. Зато высадка в Северной Африке его воодушевила, он сказал: «Да поможет Бог в этом деле». Черчилль пообещал, что второй фронт откроется в 1943 г. Очевидно, он не внял предостережениям начальников штабов.

Пока на рубежах у Эль-Аламейна стояли англичане, а русские сосредоточивались под Сталинградом, 19 августа британские и канадские войска высадились в Дьеппе. Эта высадка была первой попыткой осуществления совместной операции. Командовавший там Монтгомери настаивал, что операция должна иметь достаточную поддержку военно-воздушных и военно-морских сил. Командование британских ВВС ответило, что выделить самолеты не может, командование флота также не желало рисковать ни одним из своих крупных кораблей… Монтгомери, к счастью для своей репутации, уехал в Египет. Примерно б тыс. человек высадились в Дьеппе, прикрытие с воздуха было недостаточным, поддержку осуществляли всего несколько эсминцев. Никаких немецких опорных пунктов захватить не удалось, а потери при этом оказались тяжелыми: из 5 тыс. канадцев 3 тыс. не вернулись. Говорили, что из неудачи были извлечены уроки, хотя трудно сказать, какие именно. А подлинным уроком было предостережение – не импровизировать, где бы то ни было – в Галлиполи, Норвегии, Греции или, как теперь, в Дьеппе. Урок был воспринят: успешной высадке во Франции б июня 1944 г. предшествовали 18 месяцев детального планирования.

* * *

Наступил долгий период ожидания, или, как назвал его Черчилль, период «усилий и напряжения»: никаких наступательных действий англичан в Египте до конца октября, никакой высадки во французской Северной Африке до 8 ноября, политическое недовольство в Англии, растущие потери в Атлантике. В Сталинграде передышки не было. Город протянулся на 20 миль по правому берегу Волги, его нельзя было окружить и по всем правилам организовать осаду, его надо было брать штурмом. В начале сентября немцы еще были гораздо сильнее – соотношение было 3:1 по числу людей и 6:1 по танкам. Но базы снабжения находились за тысячи миль. Русские отошли так далеко на восток, что все получали непосредственно с новых заводов, расположенных за Уралом. Тыловые части были у самой Волги, каждую ночь русские переправляли через нее людей и снаряжение. И еще одно, опасное для немцев, обстоятельство: по мере того как они все больше войск перебрасывали на Сталинградский фронт, приходилось поручать защиту открытого фланга вдоль реки Дон румынам и венграм, боевые качества которых были сомнительны.

Штурмовать Сталинград, как и Верден в первую мировую войну, смысла не было. Достигнув берегов Волги к северу и югу от Сталинграда, немцы прервали движение по реке, и взятие города им ничего бы не дало. Они продолжали борьбу за него ради своего престижа. Гитлера пленяла перспектива захватить город, носивший имя Сталина. Гальдера заставили уйти в отставку, с ним вместе исчезли последние остатки армейской независимости. Гитлер, как и в предыдущем году, опережал события. 8 ноября он выступил на традиционном нацистском сборище в Мюнхене и заявил по поводу Сталинграда: «Знаете что? Мы скромны, но мы своего добились. И вы можете быть вполне уверены, что теперь никто не заставит нас уйти». А Геббельс объявил, что идет «величайшая война на истощение, какую когда-либо видел мир». Но истощение в первую очередь угрожало немцам. Русские удерживали Сталинград как приманку, ведущую немцев к гибели, боролись за каждый дом, каждый завод. Немецкие танки были ослаблены в бесконечных уличных боях. Тем временем Жуков держал Чуйкова и его 62-ю армию на скудной диете. За период с 1 сентября по 1 ноября лишь 5 русских пехотных дивизий переправились через Волгу. В то же время за Доном создали 27 новых пехотных дивизий и 19 бронетанковых бригад. Немецкие генералы посылали предупреждения, но Гитлер их отвергал Наступление должно продолжаться: «Вопрос решит последний батальон». Ведь отступление означало бы разгром, а это «немыслимо в условиях всеобъемлющей направленности мировых политических сил». Во всяком случае предостережения были не особенно настойчивыми. Никто из немецких генералов не верил, что русские могут предпринять генеральное наступление.

* * *

Первое успешное осеннее наступление союзников произошло в Египте. Монтгомери постепенно накапливал силы. Роммель, которому отчаянно не хватало горючего, решил, пока не поздно, сорвать приготовления англичан. 30 августа он начал битву в горной цепи Алам-эль-Хальфа, ворвавшись в расположение противника тем же способом, который прежде часто обеспечивал ему победу. Монтгомери не позволил себя спровоцировать. Английские танки вели чисто оборонительный бой, находясь в полузакрытой позиции. Запасов горючего у Роммеля оставалось на один день, и он вышел из боя. А Монтгомери дал ему уйти. Импровизированные контрудары прежних кампаний были ему не свойственны. Роммель, будучи больным, уехал в Германию. Черчилльподгонял Монтгомери, но получил ответ: «Если начать наступление в сентябре, оно закончится неудачей, а если подождать до октября, то я гарантирую большой успех и разгром армии Роммеля; надо ли атаковать в сентябре?» Больше Черчилль его не торопил.

Отсрочка принесла пользу. В течение сентября лишь 2/3 итальянских судов добрались через Средиземное море к месту назначения, за октябрь – лишь треть, при этом ни одного танкера. У держав «оси» танки располагали запасом горючего на три заправки, а не на 30, как рассчитывали. Тем временем через Суэцкий канал беспрепятственно шел поток людей и американских припасов. Когда началась битва, у англичан было 230 тыс. человек, у государств «оси» – 80 тыс., танков – 1440 у англичан, 260 – у немцев и 280 устаревших – у итальянцев. Монтгомери намеревался умело использовать свое превосходство. Вместо былых дерзких налетов – упорная борьба, война на уничтожение. Монтгомери придерживался принципа, установленного сэром Уильямом Робертсоном, когда тот был начальником имперского Генерального штаба во время первой мировой войны: победа идет к тому генералу, у которого кошелек полнее; на этот раз в отличие от прошлого преимущество было на его стороне.

23 октября началась вторая, еще более знаменитая битва у Эль-Аламейна. Английские танки штурмовали позиции противника в наиболее укрепленном пункте. Через минные поля прорваться на простор не удалось. Монтгомери, любивший говорить, что все идет по плану, вынужден был отступить, а затем попытался наступать снова. Роммель, поспешивший возвратиться из Германии, опять его остановил. Но теперь в африканском корпусе немцев было менее 90 танков, а у Монтгомери по-прежнему около 800. Черчилль в Лондоне сердился по поводу медленного темпа наступления, даже Брук, начальник имперского Генерального штаба, стал беспокоиться: вдруг он «ошибся и Монти измотан»?

2 ноября англичане потеряли 200 танков, а у Роммеля их осталось всего 30, и он решил отступить. На следующий день категорический приказ Гитлера заставил его повернуть назад и попытаться любой ценой удержать позиции под Эль-Аламейном. В этой сумятице 4 ноября английские танки наконец прорвались. Казалось, это была великолепная возможность отрезать силы держав «оси». Но англичане продвигались слишком медленно. Их попытки окружить противника всегда были слишком ограниченными, осторожными, запоздалыми. Роммель ушел. Англичане захватили в плен 10 тыс. немцев и 20 тыс. итальянцев; по пути они также подобрали 450 брошенных танков и свыше 1000 орудий. Их собственные потери составили 13 500 человек. Монтгомери неуклонно продвигался вперед. Сначала Роммель хотел остановиться в 500 милях от Бенгази – таков был и приказ Гитлера. Но Роммель использовал против Гитлера Муссолини, который позволил ему отойти к границе Туниса; там к весне 1943 г. Роммель создал долговременные позиции.

Не только разгром под Эль-Аламейном заставил Роммеля отступить до самого Туниса, но и сообщение о том, что англичане и американцы 8 ноября высадились в Сеиерной Африке. В силу стечения обстоятельств эта высадка, отчасти предпринятая, чтобы помочь попавшим в трудное положение английским войскам в Египте, фактически состоялась вслед за решающей победой англичан и через неделю после выборов в конгресс. Высадка началась в обстановке неразберихи, путаницы; этого следовало ожидать, судя по первой попытке совместных действий. Американцы лишь намеревались создать небольшой плацдарм на Атлантическом побережье, англичане надеялись освободить от противника район Средиземноморья и высадиться прямо у границ Туниса. И те, и эти немного отклонились от задуманного плана. Американцы высадились в Касабланке – это была бессмысленная попытка, англичанам удалось добраться до Алжира, но оказалось, что этого недостаточно.

Были также политические осложнения. Американцы еще надеялись сотрудничать если не с правительством Виши, то хотя бы с французскими властями в Северной Африке. Англичане, таких надежд не питавшие, не смогли настоять на своем. Де Голлю не позволили участвовать в операции и даже о ней не сообщили. Видя, что правительство Виши не идет на контакты, американцы сделали ставку на Жиро, пожилого французского генерала, бежавшего из германской тюрьмы. Его привезли из Франции на подводной лодке. Он оказался весьма строптивым, требовал высадки десанта в самой Франции и назначения на пост главнокомандующего объединенными силами. Поэтому его вынуждены были задержать в Гибралтаре до тех пор, пока все не кончится. Как бы то ни было, французские власти в Северной Африке отказались его признавать. Там находились французские войска численностью 120 тыс. человек, тогда как союзники могли высадить лишь 10 тыс. В последний момент Дарлан, правая рука Петена, внезапно приехал из Алжира. Это было весьма кстати. Однако теперь известно, что он там оказался не случайно: американцы вели с ним переговоры, так же как и с Жиро. Дарлан имел намерение присоединиться к побеждающей стороне. После длительных колебаний он согласился сотрудничать с союзниками, как в свое время сотрудничал и с немцами. Его решению способствовало известие о том, что немцы вступили на неоккупированную территорию Франции, что правительство Виши утратило свою и без того сомнительную независимость. Один трофей ускользнул из рук немцев: 27 ноября, когда они достигли Тулона, французский адмирал вопреки приказу Дарлана присоединиться к союзникам потопил свой флот.

Администрация Виши в Северной Африке подчинилась приказу Дарлана прекратить сопротивление. Невзирая на протесты в Англии и в меньшей степени в США, Эйзенхауэр признал Дарлана верховным комиссаром. 15 ноября во всей Англии звонили церковные колокола в честь победы под Эль-Аламейном – победы в борьбе за свободу и одновременно победы британского оружия. Союзники поставили у власти адмирала Дарлана, упорного и опасного коллаборациониста, сотрудничавшего с немцами. Было ли это результатом антифашистской кампании, которую обещали народам, связанным союзом? Рузвельт утверждал, что сделка с Дарланом «лишь временная мера, которую оправдывает лишь напряженность борьбы». Назревший вопрос разрешился в канун Рождества: Дарлан был убит молодым офицером-роялистом, который был осужден французским трибуналом и расстрелян. На освободившуюся должность поставили Жиро, поскольку такая замена вызывала меньше всего возражений. Но осталась проблема более глубокая: английское и американское правительства хотели не перемен в Европе, а устранения Гитлера.

Отсрочки в Алжире и невозможность высадиться дальше к востоку свели на нет крупнейшее достижение, которое высадка должна была принести. К тому времени, когда союзные силы начали наступление, немецкие и итальянские войска сосредоточивались в Тунисе, где с ними сотрудничал французский генерал-губернатор. Союзные операции осуществлялись плохо: солдаты были необстрелянные, командиры – без опыта. По словам Эйзенхауэра, «вот лучшая характеристика наших нынешних операций: они нарушили все общепризнанные принципы ведения войны, противоречат всем правилам оперативных действий и службы тыла, которые приводятся в учебниках, и в течение ближайших 25 лет их будут осуждать во всех классах Ливенворта и военных колледжей».

К середине декабря у стран «оси» имелись в Тунисе войска численностью примерно 25 тыс. человек, у союзников – около 40 тыс. Шли непрерывные дожди. В канун Рождества Эйзенхауэр отказался от наступления. Это окончательно исключало какую-либо возможность высадки во Франции в 1943 г.: несомненно, союзные войска надолго застряли в Северной Африке. В других отношениях отсрочка оказалась, по словам Лиддела Гарта, скрытым благодеянием. Гитлер и Муссолини получили время перебросить в Тунис 250 тыс. солдат – все свои остававшиеся в районе Средиземноморья боевые части.

* * *

Победа русских была третьей по счету, но более крупной по масштабу. 19 ноября шесть русских армий прорвали румынские и немецкие рубежи к северу и к югу от Сталинграда. 23 ноября возле Калача они встретились. Паулюс и его 6-я армия были отрезаны. Отступить Паулюс не решался: на карту был поставлен его престиж и престиж Германии, он еще надеялся удержать позицию для круговой обороны, как немцы под Москвой в 1941 г.

Гитлер, конечно, твердо придерживался того же мнения, особенно когда Геринг убедил его, и совершенно неверно, в том, что люфтваффе может дать 6-й армии возможность держаться, обеспечив ее снабжение по воздуху.

20 ноября Манштейн, по общему мнению, самый талантливый генерал, прибыл принять командование армиями в районе Дона. Он также колебался. В случае отступления Паулюса русские армии могли бы свободно разгромить все немецкие силы от Дона до Кавказа. Во всяком случае русские рубежи укреплялись, Паулюс больше не сможет прорваться, даже если соберется с силами. Его придется выручать. Бронетанковые силы под командованием Гота с трудом начали продвижение к Сталинграду. К середине декабря танки были на расстоянии всего 30 миль от города, но дальше пройти не смогли. Паулюс должен двигаться в том же направлении. 19 декабря сотрудник разведки Манштейна вылетел в Сталинград. Он утверждал, что отступление еще возможно. Начальник штаба Паулюса ответил, что отступление явилось бы «признанием поражения. 6-я армия по-прежнему будет на своих позициях. От вас требуется лишь одно – получше ее снабжать».

Во всяком случае планы были самые разные, создалась путаница. Манштейн предлагал операцию под названием «Зимняя гроза»: Паулюс должен соединиться с Готом и таким образом открыть коридор, через который можно снабжать 6-ю армию. Паулюс отвечал, что, находясь в окружении под Сталинградом, не может направить бронетанковые силы к Готу, не оголяя передний край своей круговой обороны. Поэтому единственно возможная операция – «Удар грома», т. е. полный выход из боя. Он спрашивал, может ли Манштейн дать такой приказ, но тот не ответил. Дело было не только в запрещении Гитлера, для Манштейна важно было, чтобы 6-я армия осталась на своем месте. Русские снова прорвались в верховьях Дона, 6-я армия должна продолжать, находясь в окружении, удерживать русские войска численностью полмиллиона и треть всей русской артиллерии. 6-я армия была обречена. 31 января 1943 г. Паулюс, только что ставший фельдмаршалом, сдался в плен, 2 февраля капитулировали германские войска. Из 91 тыс. немцев, попавших в плен, впоследствии вернулись лишь б тыс. Гитлер удрученно заметил: «Паулюс не знал, как перешагнуть в бессмертие: ему надо было застрелиться». Геббельс объявил в стране траур на три дня и возвестил о начале «тотальной войны».

6-й армией пожертвовали не напрасно. Армия Клейста смогла теперь уйти с Кавказа, у Манштейна было время отойти назад и произвести перегруппировку. На этот раз Гитлер умерил свою непреклонность и согласился с предложением Манштейна «обменять пространство на время»: «здешнее поле боя оставляет возможность для стратегических операций». А русские продолжали наступать. На севере в результате наступления они прорвали блокаду Ленинграда, 15 февраля взяли Харьков. Теперь пришла их очередь оторваться от баз снабжения. Немцы нанесли ответный удар, и, хотя им не удалось окружить русские войска и они взяли только 9 тыс. пленных, 13 марта они опять захватили Харьков. Затем военная машина забуксовала в грязи весенней оттепели.

Сталинград, быть может, вопреки частым утверждениям не был решающей битвой второй мировой войны. Армии сателлитов – румын, венгров, итальянцев – были разбиты и уже не смогли оправиться от поражения. Но в марте 1943 г. немцы все еще стояли на рубежах, откуда начали наступление 1942 г. Они восстановили свой боевой дух и показали под Харьковом, что снова господствуют на поле боя. Именно немцы, а не русские предприняли наступление, когда начался сезон боевых действий 1943 г. Тем не менее победа русских под Сталинградом в гораздо большей мере, чем оборона Москвы год назад, развеяла миф о непобедимости Германии. Сам Гитлер сказал Йодлю: «Бог войны перешел на другую сторону».

* * *

Во время этих крупных событий на Волге и в Северной Африке не был обойден вниманием и Тихий океан. Американские начальники штабов игнорировали решение союзников поставить на первое место разгром Германии: за первую половину 1942 г. в район Тихого океана ушло вдвое больше американских ресурсов, чем на Европейский театр военных действий. И затем растущие нужды тихоокеанской кампании больше, чем нужды Средиземноморья, способствовали тому, что высадка в Северной Франции десантов была отложена до 1944 г. Два главнокомандующих, Нимиц и Макартур, по своей стратегии коренным образом отличались друг от друга. Макартур сетовал: «Из всех ошибок, допущенных на войне, быть может, самая не поддающаяся описанию – неспособность объединить командование на Тихом океане».

Нимиц предложил нанести удар по японцам в районе Соломоновых островов. Последовала битва за Гуадалканал, длившаяся с августа 1942 по февраль 1943 г. Борьба шла с переменным успехом, вначале с каждой стороны было по 6 тыс. человек, затем – по 50 тыс. Произошло шесть крупных военно-морских сражений. 7 февраля японцы отступили; они потеряли 25 тыс. человек, американцы – гораздо меньше. Но если продвигаться от Соломоновых островов до Токио американцам предстояло такими темпами, то их ждали мрачные перспективы.

Макартур намеревался пойти быстрее. Впервые приняв командование, он обнаружил, что австралийцы готовятся оставить Сидней и удерживают лишь южную часть континента. За три месяца он добился перемены, заставив их перейти в наступление. Полем битвы явилась Новая Гвинея. Почти два года плохо вооруженные австралийские войска вели в джунглях борьбу против японцев, и она закончилась полной победой австралийцев. Но такая война пришлась Макартуру не по вкусу. Война для него была творчеством, его стратегия – движение войск перекатами, с обходом японских опорных пунктов, чтобы противник не мог ими воспользоваться и они остались «гнить на корню». Имея небольшое количество кораблей и самолетов, он стал действовать таким образом, и в течение 1943 г., не подвергаясь прямому штурму, одна за другой пали японские позиции. О, превратности войны! В одно и то же время генерал Макартур осуществляет гибкую морскую стратегию, а адмирал Нимиц мыслит стандартными военными понятиями.

Одно наступление так и не состоялось в 1942 г., а в первые месяцы 1943-го не достигло цели. Американцы постоянно убеждали англичан выступить против японцев в Бирме и таким образом вновь открыть дорогу из Бирмы на Чунцин. Наблюдалась любопытная перемена ролей в Европе. Англичане верили де Голлю, американцы – нет. На Дальнем Востоке американцы верили, что у Чан Кайши огромная армия, что она стремится сражаться с японцами и в состоянии это сделать. Англичане эту веру не разделяли. В обоих случаях англичане были правы. Чан Кайши и его сподвижники лишь стремились набить карманы американскими долларами. У англичан хватало забот в Индии после крушения переговоров с конгрессом. Ганди снова провозгласил гражданское неповиновение, его еще раз посадили в тюрьму. Вернуть себе контроль над Индийским океаном англичане были не в состоянии; горы и джунгли, спасавшие их после отступления из Бирмы, теперь стали укрытием для японцев. После многих подстрекательств американцев англичане в декабре 1942 г. начали наступление на Бирму. Неудача была полнейшая, в мае 1943 г. британские войска отступили. С Дальним Востоком придется подождать – таково было мнение англичан, американцы его не разделяли.

Итак, закончился военный «сезон» 1942 года – последнего года побед государств «оси», первого года побед союзников. Победы последних носили в определенном смысле оборонительный характер. Остановлено было наступление государств «оси» под Эль-Аламейном и Сталинградом, наступление японцев в Новой Гвинее и Гуадалканале. Но немцы еще находились в глубине России, а войска государств «оси» – в Тунисе; Япония и ее союзники пока удерживали сферу своих интересов. Разгром Японии и всех держав «оси» был впереди.

8. Долгожданное наступление союзников. 1943 г

В 1943 г. великие союзные державы наконец пришли в движение: русские гнали немцев, а к чему стремились англичане и американцы, было не совсем ясно.

В начале года состоялась волнующая встреча Рузвельта и Черчилля в Касабланке – впервые со времен Вудро Вильсона, который в 1919 г. присутствовал на Парижской мирной конференции, президент США выехал за пределы Америки. Рузвельт очень хотел очаровать Сталина, а Черчилль решил держаться как представитель великой державы. Но бои под Сталинградом и в районе Дона не позволили Сталину покинуть Москву, а для Рузвельта ехать туда было слишком далеко. Поэтому Рузвельт и Черчилль совещались в Касабланке с 13 по 24 января. По прибытии Черчилль телеграфировал Эттли: «Условия самые благоприятные. Если бы то же можно было сказать о проблемах».

Англичане знали, чего хотят: освободить Северную Африку и затем каким-то образом одолеть Италию, продолжать бомбежки Германии, закрепиться на Дальнем Востоке. Только Черчилль тревожился: «Это не то, что я обещал Сталину в августе прошлого года». Взгляды американцев не были столь определенными. Они считали, что военные действия в Средиземноморье носят временный и ограниченный характер. Если в 1943 г. в Европе не будет открыт второй фронт, они большую часть сил направят на Дальний Восток.

Как часто случалось, что решения скорее зависели от развития событий, чем от споров начальников штабов. Силы держав «оси» еще находились в Тунисе, необходимо было направить в Северную Африку подкрепления и завершить кампанию. К тому времени сосредоточивать силы для высадки в Северной Франции будет уже поздно, и те, что высвободятся в Северной Африке, за неимением более подходящих задач двинутся к Сицилии. Американцы считали завоевание Сицилии завершающей операцией по открытию средиземноморского судоходства союзников, англичане считали ее первым шагом в процессе разгрома Италии…. Нехватка судов – проблема, которую было не разрешить до середины годы, – сделала невозможным для англичан какое-либо наступление в направлении Бирмы, хотя американцы имели в виду продвижение вперед на Тихом океане независимо от хода других событий. Обе стороны без споров согласились бомбить Германию, при этом американцы были убеждены, что их «летающие крепости» могут действовать в дневное время. Эта уверенность оказалась ошибочной.

В Касабланке были также предприняты политические шаги. Из Англии вызвали де Голля, и он обменялся рукопожатием с Жиро. Американцы ошибочно считали, что де Голль не свободен в своих действиях, однако тот был опытным политиком, а Жиро находился в полной растерянности. За несколько месяцев Жиро ловкими маневрами отстранили от должности, и он исчез из виду. В Алжире была создана Консультативная ассамблея, в нее вошли обосновавшиеся в Алжире французские представители и те, кому удалось бежать из Франции; это придало облику де Голля конституционную законность. Он являлся фактическим главой французского Сопротивления от коммунистов до правых националистов. Это было совсем не то, что имели в виду американцы, высадившись в Северной Африке. Но им пришлось смириться: нужно было, чтобы французские войска участвовали в борьбе. В последний день совещания в Касабланке Рузвельт объявил, что цель союзников и единственное условие окончания войны – «безоговорочная капитуляция стран „оси“. Он думал прежде всего о том, чтобы избежать неприятностей, на которые пошел президент Вильсон, согласившись заключить мир с Германией на основе 14 пунктов. Может быть, он также хотел дать Сталину какую-то гарантию, что западные державы не пойдут на компромисс при заключении мира. Черчилль пытался добиться, чтобы это требование не распространялось на Италию. Позднее он писал: „Союзникам надо поддержать Муссолини, даже когда исход войны определится“; однако это было его собственное мнение, британский Военный кабинет его не поддержал, а он не настаивал. Таким образом, „безоговорочная капитуляция“ была официальной политикой союзников.

Впоследствии по этому поводу было много шума, жалоб, что это продлило войну, помещав заключению мира в результате переговоров. Но жалобы не имели смысла. Уже в августе 1940 г. Черчилль определил цель Англии в войне – уничтожение национал-социализма и полное аннулирование всех завоеваний Гитлера. Две другие союзные великие державы были с этим согласны. Никакая меньшая цель не могла обеспечить мир и свободу, не могла удовлетворить народы стран-союзниц. В любом случае, с кем должны союзные правительства вести переговоры? Конечно, не с нацистскими, не с фашистскими руководителями, ведь даже немцы – противники Гитлера хотели сохранить некоторые или все его завоевания, что, конечно, было неприемлемо. „Безоговорочная капитуляция“ была не столько политикой, сколько признанием фактического положения вещей. Державы „оси“ не уступят, пока не будут полностью разбиты, а их безоговорочная капитуляция – единственное средство это обеспечить.

Зимой 1942/43 г. союзники были еще далеки от этой цели. Англо-американские войска в Северной Африке еще не оправились от неудач, пережитых за период от Рождества 1942 до февраля 1943 г. В это же время к границам Туниса подошли войска Монтгомери. Роммелю представилась последняя возможность нанести удар по двум армиям, прежде чем они соединятся, и его кампания стала эхом наполеоновской кампании 1815 г. В середине февраля он ударил на севере по англо-американским войскам и погнал их назад в Кассерин. Объединенные силы, хотя их численность была выше, охватило сильное смятение, и, как замечает официальный историк, „враг был изумлен количеством и качеством оружия, более или менее неповрежденного, которое он захватил“. Теперь Роммель мог свободно напасть на Монтгомери. Но было слишком поздно. К б марта, когда Роммель перешел в наступление у Меденина, Монтгомери имел превосходящие силы и, как 6 месяцев назад в горной цепи Алам-эль-Хальфа, упорно оборонялся.

Роммель в тот же вечер прекратил наступление, а через три дня навсегда оставил Африку. Вернувшись в Германию, он предупредил Гитлера, что для войск „оси“ оставаться в Африке – „очевидное самоубийство“. Гитлер ответил, что он просто струсил; надо лучше подготовиться, „чтобы командовать операциями против Касабланки“. Монтгомери методично готовил атаку рубежей Марета, которую предпринял 20 марта. Но его фронтальный удар потерпел неудачу. 26 марта он переключился на фланг противника и на этот раз добился полного успеха. Оборонительный рубеж стран „оси“ был не прорван, а уничтожен. Как и в Эль-Аламейне, Монтгомери не спешил использовать победу, и разгромленный противник ушел. В целом это была характерная для Монтгомери операция: неудача первоначальной атаки, импровизированное переключение на фланг, последующее утверждение Монтгомери, совершенно не соответствующее фактам, что все шло „по плану“, и, наконец, неумение использовать победу.

У союзников теперь было 300 тыс. человек, 1400 боевых танков, а у стран „оси“ – 60 тыс. человек, меньше сотни танков. Даже и при этом над союзниками довлели прежние неудачи, продвигались они медленно. Монтгомери хотел двинуться напрямую, но Александер, прибывший из Каира и принявший командование сухопутными силами, сказал ему, что главный удар следует наносить на севере из политических соображений – в сущности для того, чтобы американцы забыли об их прежних поражениях. В конце концов страны „оси“ скорее были задушены блокадой союзников, чем разбиты в бою. Авиация стран „оси“ больше не господствовала в воздухе, и когда Дёниц прибыл в Рим для организации конвоя, то оказалось, что итальянский военно-морской флот почти перестал существовать в качестве боевой силы.

К началу мая силы „оси“ остались без горючего и фактически без продовольствия. Их сопротивление слабело. 8 мая французский корпус официально вошел в Тунис» а 13 мая оставшиеся войска стран «оси» сдались, и лишь несколько тысяч смогли уйти. Союзники взяли в плен примерно 130 тыс. человек, в послевоенных отчетах эта цифра выросла до 250 тыс. Александер отправил Черчиллю высокопарное послание: «Сэр, мой долг повелевает сообщить Вам, что кампания в Тунисе закончена. Противник полностью прекратил сопротивление. Побережье Северной Африки находится под нашим контролем». Судоходство союзных держав на Средиземном море возобновилось, и 26 мая в Александрию прибыл первый конвой из Гибралтара. Итальянские военные силы фактически перестали существовать. Пять месяцев потребовалось объединенным силам США и Англии на то, чтобы разбить германские войска, состоявшие обычно из 2, максимум 4 дивизий.

В Вашингтоне с 12 по 25 мая с участием Черчилля и британских начальников штабов возобновились споры о том, что делать дальше. Англичане опять стояли за вторжение сначала в Сицилию, затем на Апеннины. Маршалл снова сокрушался по поводу «всасывающего» эффекта североафриканской кампании, но избежать его было нельзя. Перебрасывать войска и корабли в Англию, чтобы успеть в 1943 г. высадиться в Северной Франции, было уже слишком поздно. Между тем войскам, находившимся в Северной Африке, надо было чем-то заняться. Классический пример главного фактора, так часто определяющего ход войны: союзники были в Северной Африке и затем в Италии потому, что были. Один лишь Черчилль, как и во время первой мировой войны, полагал, что Средиземное море открывает черный ход в Европу. Считалось, что Италия – жизненно важный элемент «оси», что ее поражение решающим образом изменит баланс сил. На деле же это уменьшило стоявшие перед Гитлером проблемы, как поражение Франции – британские проблемы в 1940 г.

Вторжение на Сицилию потребовало подготовки в течение некоторого времени. У союзников не было опыта высадки десанта в условиях противодействия противника – их высадка в Северной Африке, почти не встретившая сопротивления, оказалась достаточно трудной. Эйзенхауэр однажды докладывал, что успех операции маловероятен, если ей будут противостоять свыше 2 германских дивизий. Черчилль в связи с этим негодовал: «Не могу себе представить, что подумает Сталин, когда на его фронте 185 немецких дивизий». Монтгомери добавил забот, настаивая, что должна быть одна мощная операция под его командованием; американцам он отводил скромную роль – прикрывать его левый фланг. Монтгомери своего добился. Что касается противника, Гитлер тоже колебался, не зная, что делать. Его, по-видимому, ввел в заблуждение «никогда не существовавший человек»: на трупе британского офицера, прибитом волной к испанскому берегу, были найдены планы вторжения в Грецию и Сардинию. Еще больше Гитлер боялся предательства со стороны итальянцев. Когда Роммеля спросили, какому итальянскому офицеру можно доверять, он ответил: «Нет такого». В конце концов на Сицилию были отправлены небольшие германские силы с приказом не считаться с итальянцами и думать лишь о собственной безопасности.

10 июля началось вторжение на Сицилию. Десант носил более широкомасштабный характер, чем даже 11 месяцев спустя в Нормандии: в первый день с более чем 3 тыс. десантных судов высадились 150 тыс. человек, их прикрывали с воздуха свыше тысячи самолетов; до конца кампании 500 тыс. солдат доставили на побережье. Силы Монтгомери высаживались, почти не встречая сопротивления, но через несколько дней они уже не могли продвигаться вперед. Паттон, лихой американец, вырвался из подчинения, и Александер, как всегда покладистый, допустил это. Первоначальный план был перевернут с ног на голову. Монтгомери вместо продвижения к Мессине застрял на склоне Этны, пока Паттон совершал затянувшееся путешествие по западному, а затем по северному побережью Сицилии. Этот поход, в конечном итоге успешный, имел негативные последствия. Если бы в Мессину первым прибыл Монтгомери, большая часть сил стран «оси» была бы отрезана. Паттон же фактически вытеснил их невредимыми. 22 июля он взял Палермо и 16 августа достиг Мессины. Там американцы встретили английские войска вопросом: «Где вы гуляли?» Большинство из войск стран «оси» благополучно и беспрепятственно переправилось через Мессинский пролив, причем немцы забрали с собой всю боевую технику.

Несмотря на небольшую военную победу, захват Сицилии завершил разгром итальянского фашизма. Итальянская экономика была близка к развалу, происходили забастовки в промышленных городах севера, Турине и Милане. Муссолини, находясь в тяжелом физическом состоянии, признал, что Италии необходимо выйти из войны. Он полагал, что единственный выход – заключение мира между Германией и Россией, с тем чтобы Гитлер мог затем двинуть свои армии на Итальянский фронт. Но когда оба диктатора встретились, Муссолини так и не осмелился высказать то, что думал. 19 июля они в последний раз встретились при полном параде – в прежней блестящей форме, с прежними фашистскими и нацистскими приветствиями. Гитлер ораторствовал о необходимости железной воли, Муссолини молчал – он только что прочел сообщение, что союзники бомбили Рим.

А в Риме различные мелкие группировки искали способ свергнуть Муссолини. Пожилые политики говорили о восстановлении конституционного правления; некоторые генералы приглядывались к Бадольо, бывшему начальнику штаба; часть видных фашистов рассчитывала спасти свою шкуру. Виктор Эммануил III больше слушал генералов, чем политиков, и согласился обратиться к Бадольо в один из ближайших дней. После встречи в Фельтре он решил действовать. Но недовольные фашисты выступили первыми. 24 июля Гранди, фашист, всегда придерживавшийся больше проанглийской ориентации, чем стран «оси», потребовал созвать заседание фашистского верховного совета. На нем он предложил, чтобы Муссолини отказался от власти в пользу короля. Дискуссия продолжалась до глубокой ночи, в половине третьего утра состоялось голосование: 19 голосов – за предложение Гранди, 8 – против, один воздержался. Муссолини сказал: «Вы спровоцировали кризис режима» – и удалился без традиционного для дуче салюта.

На следующий день Муссолини посетил короля, уверенный в его поддержке. Виктор Эммануил отстранил дуче от власти и сообщил ему, что преемником его будет генерал Бадольо. А когда Муссолини вышел, его остановили карабинеры, вывели через боковую дверь и отправили на остров Липари якобы ради его собственной безопасности. Находившийся на острове интернированный социалист Ненни, в прошлом старый товарищ Муссолини, говорить с ним отказался. За одну ночь по всей Италии фашизм исчез. Фашистские лидеры бежали, некоторые – в Португалию, некоторые – в Германию. Фашистское ополчение распалось без малейшей попытки сопротивления. В смерти, как и в жизни, фашизм был лишь видимостью без всякой сути.

Бадольо надеялся совершить чудо – не обидев Гитлера и не сделав уступок союзникам, вывести Италию из войны. Гитлеру было сказано, что Италия будет продолжать воевать. В то же время эмиссары с противоположными сообщениями были направлены к представителям союзных держав. Гитлер ни на минуту не обманывался. Сразу после падения Муссолини Роммель принял командование над 8 германскими дивизиями и обеспечил им переход через Альпы. 28 июля немцы перехватили и расшифровали телефонный разговор между Рузвельтом и Черчиллем, в котором обсуждались условия капитуляции Италии. Когда союзники не смогли немедленно произвести высадку, Гитлер почувствовал себя увереннее и послал подкрепление Кессельрингу в Южную Италию.

Для обсуждения положения Черчилль и Рузвельт встретились в Квебеке. Американцы настаивали, что надо предпринять практические шаги по подготовке высадки десанта во Франции в 1944 г. Но искушение воспользоваться падением Муссолини оказалось непреодолимым. Союзникам даже казалось, что с помощью Бадольо можно занять Италию без борьбы. Таков парадокс: свержение фашизма с целью избавить Италию от ужасов войны на ее собственной территории фактически принесло ей эти ужасы.

Охваченные порывом оптимизма, союзники считали, что Италия у них в руках. Министерства иностранных дел Англии и Америки в истинно бюрократическом духе рассматривали каждую деталь безоговорочной капитуляции Италии. Военные в штабе союзников готовы были на любые условия, лишь бы Италия вышла из войны. В конце концов пришли к некоему секретному соглашению: итальянцев пригласят подписать сравнительно мягкие «краткосрочные» условия, а позднее им навяжут более жесткие «долгосрочные» условия. (Хотя эта тактика была оперативной, «жесткие» условия не были реализованы потому, что итальянское правительство добровольно сотрудничало с союзниками в меру своих слабых возможностей.)

Все это потребовало времени. 3 сентября Бадольо согласился на тайное подписание кратковременных условий и обещал сотрудничать с союзниками, если они высадят в Риме воздушный десант. Согласившийся было Эйзенхауэр, узнав, что в Риме уже находятся крупные немецкие силы, в последний момент воздушный десант отложил. В тот же день 8-я армия Монтгомери высадилась на побережье Италии прямо напротив Мессины. В Риме царил сплошной хаос. Итальянские войска приказов не получали, немцы их разоружили и заняли город. Бадольо и король бежали в Бари. В Греции и Югославии итальянские войска были также разоружены немцами. По совету Черчилля небольшие британские силы высадились на Эгейских островах, но вскоре потерпели поражение, что вряд ли воодушевило Турцию на вступление в войну. Лишь итальянскому флоту удалось уйти, адмирал Каннингхэм победоносно сообщал: «Итальянский боевой флот в настоящее время стоит на якоре под прикрытием орудий крепости Мальта».

Главная высадка союзников произошла в Салерно 9 сентября при полной их уверенности, что сопротивления не будет. Но у Кессельринга было время собрать 6 дивизий. Последовала такая жестокая борьба, что в какой-то момент американский командующий Марк Кларк предложил вернуться обратно на корабли, и лишь протесты британского адмирала этому помешали. 16 сентября из Калабрии подошла 8-я армия, и немцы отступили. Но союзникам потребовалось еще три недели, чтобы добраться до Неаполя. Предполагалось, что Таранто, крупнейший порт на юге Италии, может стать легкой добычей союзников. Адмирал Каннингхэм был готов рискнуть: небольшая экспедиция, получившая название «Хлопушка», без особых трудностей 8 сентября заняла Таранто. Восточное итальянское побережье было также полностью доступно для вторжения, но не было сил, которые могли бы его осуществить, и опять немцы получили время для подготовки к обороне. Бои к северу от Неаполя успехов не принесли. К концу года союзники продвинулись от Салерно всего лишь на 70 миль, главным образом в первые несколько недель, и все еще до Рима оставалось 80 миль. Черчилль в бессильном гневе заявил: «Вялость всей кампании на Итальянском фронте становится просто позорной». Как заметил Лиддел Гарт, союзники совершили ошибку, следуя осторожному правилу банкиров: «Никакого аванса без надежного обеспечения».

Вторжение в Италию принесло с собой гораздо более серьезные политические проблемы, чем в Северной Африке. Несмотря на то что история с Дарланом явилась предостережением, союзники действовали, не руководствуясь четкими политическими принципами. В Сицилии, например, американцы опять вооружили мафию, сокрушенную фашизмом, и господство ее продолжается по сей день. Черчилль, Рузвельт и военное командование решили, что следует действовать через правительство Бадольо, которое 13 октября фактически объявило войну Германии. Но у Бадольо не было власти, Вновь появившиеся на юге политические партии открыто агитировали против него. В Риме Сопротивление создало тайный Комитет национального освобождения, деятельность которого была направлена как против немцев, так и против короля. На севере действовало вооруженное Сопротивление, борющееся за национальное возрождение. Для союзников освобождение означало просто устранение власти немцев и фашизма; для участников Сопротивления это имело гораздо более глубокий смысл.

Неблагодарность итальянцев сердила руководителей союзных держав, которые боролись не за социальные изменения, а за победу над Германией. Советское правительство тоже претендовало на участие в итальянских делах. И опять англичанам и американцам не пришло в голову, что, возможно, придется признать равные права русских. Не допустили русских в англо-американскую Контрольную комиссию, фактически управлявшую Италией, подсунули место в Консультативном совете, благополучно пребывавшем далеко в Алжире. Русские молча согласились, но собирались последовать англо-американскому примеру, когда настанет их черед освобождать захваченные немцами страны. Англичане и американцы оставались в Италии монополистами, но утратили право на эффективное участие в решении проблем Румынии, Венгрии, Болгарии, даже Польши.

Произошло дальнейшее осложнение событий. 12 сентября Муссолини, которого отправили в горный район Гран-Сассо-д'Италия, освободили немецкие десантники. Муссолини самолетом вывезли в Мюнхен, состоялась его слезливая встреча с Гитлером и мнимое возвращение к власти. Обосновавшись в Сало на озере Гарда, он провозгласил национал-социалистскую фашистскую республику. По настоянию Гитлера фашистских лидеров, которые 25 июля голосовали против Муссолини, отдали под суд и всех расстреляли, включая зятя Муссолини – Чиано. Иначе возрожденный фашизм существовать не мог. Муссолини приходилось действовать через германских советников, он не мог распоряжаться собственными вооруженными силами и безучастно наблюдал за германским террором в Северной Италии. Немецкие агенты австрийского происхождения стали управлять в южном Тироле и Триесте. Казалось, началось расчленение Италии. Муссолини пристально смотрел на нескончаемый дождь и твердил: «Мы все умерли».

Американцы полагали, что с баз Южной Италии можно бомбить нефтяные месторождения Плоешти в Румынии. Эти воздушные налеты предпринимались по обычной схеме: сбрасывалось много бомб, терялось много самолетов – и все это не давало решающего эффекта. Когда русские в следующем году заняли Плоешти, полностью работала половина нефтяных скважин.

Присутствие в Италии союзников оказало, однако, глубокое влияние на балканскую политику. С 1941 г., со времени оккупации Югославии, там шла освободительная война. Михайлович, кадровый армейский офицер, обратился к старомодному сербскому национализму и стал сотрудничать с королевским правительством в изгнании. Стараясь избежать потерь, он часто заключал соглашения местного масштаба с итальянскими, а изредка даже с немецкими оккупационными силами. Тито, руководитель югославских коммунистов, создал движение другого характера. Его целью была поддержка объединенной коммунистической Югославии, он был уверен, что жертвы, как бы ни были велики, обеспечивали его партизанам всевозрастающую поддержку. Фабианская тактика Михайловича в точности напоминала ту, какую разработал британский исполнительный орган по спецоперациям, направлявший подрывную деятельность в Европе. Сопротивлению во Франции и в других странах предлагалось вербовать и организовывать сторонников, стать разведывательными центрами и ждать приближения союзных армий, чтобы выйти из подполья. Михайлович следовал этой установке и, на свою беду, унесен был, по его собственным словам, разразившимся над миром ураганом.

Когда Италия вышла из войны, партизаны Тито разоружили итальянские войска и захватили их боевую технику. Партизанская армия насчитывала теперь миллион человек и отвлекала на себя 8 германских дивизий. Черчилль стремился поддержать действия на Балканском полуострове, хотя не было возможности выделить для этого войска. Казалось, что Тито решил вопрос. Английские представители, в том числе сын Черчилля Рэндольф, сообщали, что партизаны Тито сражаются с немцами, а люди Михайловича – нет. И того, и другого подвергли проверке. Сбросили им английские припасы, велели использовать их. Тито согласился, а Михайлович нет. К концу года все, какие имелись, припасы шли к Тито. Вскоре Михайловича вообще перестали признавать. Когда Фицрой Маклин, английский представитель у Тито, предупредил Черчилля, что это коммунист, Черчилль ответил: «Вы что, собираетесь после войны жить в Югославии? Нет? И я тоже». Англичане создали Тито, и нынешняя Югославия – творение англичан, хотя, конечно, многое сделали сами партизаны. Американцы Тито не одобряли, продолжали поддерживать Михайловича, но даже им его бездействие надоело. Еще более удивительно, что Сталин поддерживал Михайловича и пришел в ярость, обнаружив, что существует Тито. Может быть, Сталин хотел сделать приятное англичанам; возможно, предвидел, какие заботы причинит ему независимое коммунистическое государство. Ситуация во всяком случае забавная.

* * *

Поскольку внимание было сосредоточено на военных действиях в Северной Африке и Италии, могло показаться, что обе западные державы почти забыли о Германии. Но это не так. Сэр Артур Харрис, командующий английской бомбардировочной авиацией в Европе, во всевозрастающих масштабах продолжал ночные бомбардировки Германии, Американцы начали бомбить днем с помощью своих «летающих крепостей». Налеты на Рур происходили с марта по июнь, на Гамбург – с июля по ноябрь, на Берлин – с ноября 1943 по март 1944 г. На один только Берлин было сброшено 50 тыс. т бомб. Немецкие города были разрушены. Харрис писал: «Мы можем полностью снести Берлин, если примут участие американские ВВС. Это будет нам стоить 400–500 самолетов. Немцы заплатят поражением в войне».

Ожидания не сбылись. Убиты были многие тысячи немцев, десятки тысяч стали бездомными. Германская промышленность пострадала мало. Фактически в разгар бомбежек союзной авиации, в марте 1944 г., производство достигло небывало высокого уровня. Цифры говорят сами за себя. В 1942 г. англичане сбросили 48 тыс. т бомб; немцы произвели 36 804 единицы боевого оружия (тяжелые орудия, танки, самолеты). В 1943 г. англичане и американцы сбросили 207 600 т бомб; немцы произвели 71 693 единицы оружия. В 1944 г. англичане сбросили 915 тыс. т бомб; немцы произвели 105 258 единиц оружия. Конечно, впервые за время войны уровень жизни немцев снизился, хотя он никогда не опускался до британского. Но их боевой дух не пострадал. Наоборот, беспорядочные бомбежки отдали немцев в руки Геббельса с его пропагандой тотальной войны.

К марту 1944 г. Харрис сознавал, что темпы британских потере неоправданно велики. У американцев дело обстояло еще хуже. «Летающие крепости» оказались неспособными защитить себя в дневное время от немецких истребителей. В связи с этим препятствием союзники пришли к разным выводам. Харрис мог лишьпредложить возобновить бомбежки тогда, когда командование бомбардировочной авиации восполнит потери. Американцы же усовершенствовали истребитель дальнего действия «Мустанг», который мог сопровождать бомбардировщики над Германией, и воздушное наступление возобновилось.

* * *

Самая крупная битва 1943 г. произошла не в воздухе, не в Средиземноморье, а в Курске и вокруг него с 5 по 12 июля. Эта битва оказалась решающей в ходе всей войны. Когда заглохли бои на Восточном фронте в марте 1943 г., русские уже вклинились в оборону противника перед Курском. Они стремились этот клин увеличить, а немцы – отсечь его. Русские от искушения удержались, немцы – нет. Сталин вспомнил про неудачное наступление русских под Харьковом, послужившее началом дальнейших бедствий в 1942 г. Отличаясь неисчерпаемым терпением, он решил дождаться немецкого наступления и разбить противника. Хотя Гитлер и сказал Гудериану, что его «тошнит при мысли о наступлении», он все-таки считал его неизбежным. Он стремился нанести русским сокрушительный удар, чтобы можно было направить войска на помощь Муссолини, и утешался мыслью, что летом немцы всегда побеждали.

Времена переменились. Русские воспряли духом после поражений, у них было теперь гораздо больше орудий, больше солдат, лучше, чем у немцев, танки. Они получали американские грузовики, консервы и стали более мобильными. Прежние неудачи научили их молодых генералов более гибкой тактике. И когда немецкие танковые дивизии двинулись к Курскому клину, у русских имелась мощная противотанковая оборона. К началу июля у русских было четыре оборонительных рубежа глубиной 50 миль. Слабо защищенных участков, какие имелись во время прежних немецких наступлений, теперь не было. Подобно Монтгомери в Эль-Аламейне, немцы вынуждены были атаковать укрепленные пункты: у Монтгомери было намного больше ресурсов, чем у его врага; немцы были уже подчинены.

5 июля началось немецкое наступление на обоих флангах выступавшего вперед клина. Стремясь захватить противника в клещи, немцы на юге продвинулись на 20 миль, на севере им продвинуться почти не удалось. Шли танковые сражения, пехоте места не было; немецкие орудия не смогли стрелять. Прорыв не состоялся. Вместо него было состязание в силе удара. 12 июля русские начали контрнаступление. С каждой стороны участвовало по 1500 танков – это было крупнейшее танковое сражение за всю историю, во всяком случае вплоть до войны 1973 г. на Ближнем Востоке. В тот вечер Гитлер внезапно прекратил наступление. Впервые огромная армия национал-социалистской Германии была разбита в бою. С этого момента цель Гитлера, его единственная надежда – отсрочить поражение.

Немцы рассчитывали, что русские понесут очень большие потери и не смогут возобновить наступление. И снова ошиблись. В начале августа русские начали наступление, интенсивность которого не ослабевала до самого Берлина. Это не было наступление германского типа, когда одна мощная группировка вырывается вперед и противника окружают. Русские во многом следовали той стратегии, которая принесла победу Фошу и союзникам в последние месяцы первой мировой войны. Они, ведя атаку в слабом пункте, прерывали ее, как только встречали сильное сопротивление, чтобы где-нибудь еще возобновить наступление. Благодаря американским грузовикам русские могли быстро перемещаться от одного района к другому, а немцы зависели от того, с какой скоростью могли двигаться люди и лошади.

С августа по декабрь 1943 г. русские наступали широким фронтом. Они достигли Днепра, переправились через него; севернее они расчистили подступы к Москве, снова заняли Смоленск. Несмотря на полное превосходство русских (6:1), им ни разу не удалось прорвать немецкую линию фронта. За четыре месяца кампании было взято в плен всего 98 тыс. немцев, а в ноябре Манштейн попытался осуществить контрнаступление – последнее в своем роде. Русские действовали методом истощения, а не методом стратегически важного прорыва, и это приносило успех. Гитлер сказал Мантейфелю, который участвовал в контрнаступлении под командованием Манштейна: «В качестве рождественского подарка я вам дам 50 танков». Это все, что он мог предложить. Что еще оставалось? Лишь перспектива, на которую Гитлер всегда рассчитывал: что распадется великий альянс.

* * *

Пока с такой быстротой менялась обстановка в России и в Средиземноморье, казалось, «забыли» про войну на Дальнем Востоке. В Бирме было тихо, после того как там в мае неудачно закончилась британская кампания. Соревновались друг с другом Макартур и Нимиц в юго-западном и центральном районах Тихого океана. Даже при таких благоприятных условиях японцы решили в сентябре, что удержать все завоевания выше их сил, и ограничились «исключительно сферой национальной обороны», которую укрепляли перед предстоявшими в 1944 г. наступательными операциями американцев. Самым блестящим американским достижением было одно. В апреле 1943 г. американцы перехватили сообщение о том, что адмирал Ямамото отправляется в инспекционную поездку к Тихому океану. Его самолет был сбит, и адмирал погиб. Ямамото, благородный человек с огромным талантом стратега, был Гектором второй мировой войны – потеря для Японии невосполнимая. Американский генерал, замысливший его смерть, смог найти для него лишь такую эпитафию: «Я надеялся вести этого мерзавца по Пенсильвания-авеню в кандалах и чтобы все его избивали как можно больнее».

В ноябре Сталин согласился наконец встретиться с Рузвельтом и Черчиллем в Тегеране. Черчилль предложил провести свою предварительную встречу с Рузвельтом в Каире, а прибыв туда, обнаружил, что Рузвельт его перехитрил и пригласил еще и Чан Кайши. Никакой «группировки» против Сталина создать было нельзя, вместо этого Чан Кайши потребовал, чтобы английский военно-морской флот действовал в Бенгальском заливе, до того как будет направлен против японцев. Черчилль был вынужден согласиться, хотя это означало дальнейшее отвлечение существенных сил из Средиземноморья.

Таким образом, Черчилль и Рузвельт прибыли в Тегеран, не имея согласованного плана; Рузвельт хотел именно этого. Он теперь стремился к соглашению со Сталиным, даже без Черчилля. Потом Рузвельту были предъявлены серьезные обвинения: он целиком полагался на личные отношения, не понимая, что цель Сталина – установление коммунизма во всем мире. Хотя упразднение Коминтерна в мае 1943 г. само по себе значило мало, Сталин никогда не отходил от своей политики строительства «социализма в одной, отдельно взятой стране». Он использовал иностранных коммунистов в качестве своих агентов против нацистов. Он не хотел их собственного успеха, часто ему препятствовал; так было с двумя независимыми коммунистическими вождями – Тито и Мао Цзэдуном. Сталин стремился разбить Германию, все остальное для него не имело значения, и, учитывая 20 млн. погибших русских, это неудивительно. Рузвельт мог думать о мире свободной торговли, Черчилль – о восстановлении Британской империи. Сталин думал только о разгроме Германии.

Почти сразу был получен ответ на трудный вопрос. Черчилль полагал, что Сталина могли привлекать действия в Восточном Средиземноморье и открытие проливов. Председательствовавший Рузвельт спросил Сталина, специалиста в деле разгрома немцев, как следует действовать. Сталин без колебаний ответил: операция «Оверлорд», высадка союзников в Северной Франции. Рузвельт его поддержал; Черчилль неохотно согласился. Было принято важное решение: определен дальнейший ход войны. Союзники высадятся в Северной Франции, Средиземноморье отойдет на второй план. Две действительно великие державы навязали стратегию третьему, теоретически равному партнеру.

Вот еще один богатый источник будущих легенд. Полагают, что Сталин без зазрения совести отправил двух своих союзников на запад, а сам извлек большую выгоду на Балканах, будто бы центре европейских сил. Фактически Балканы ничего не значили. Румынские нефтяные месторождения были почти истощены, Югославия и Болгария стали полнейшей обузой. Чехословакия обладала кое-каким промышленным потенциалом, хотя меньшим, чем Бельгия, Венгрия – таким же, как Люксембург. С другой стороны, Западная Германия, куда Сталин адресовал западных союзников, была крупнейшей наградой в Европе, и у любого западного государственного деятеля, который признавал Балканы, в то время как русские брали Рур, она не выходила из головы.

В Тегеране обсуждали и другие проблемы, среди которых выделялась польская. В Лондоне польское правительство в изгнании по-прежнему мечтало о повторении чуда, которое произошло в 1918 г., – о разгроме Германии без победы России. Рузвельту не было дела до того, что происходит в Польше, лишь бы это не вывело из равновесия избирателей-поляков в Америке. Черчилль признавал обязательства, которые Англия дала Польше, гарантируя ее независимость, но одновременно он признал справедливость русских притязаний на районы, захваченные Польшей в 1921 г., – на земли, населенные белорусами и украинцами. Достигнуть соглашения по вопросу об этих территориях оказалось легко, и с точки зрения этнических принципов оно было справедливым. Польша отдаст России эти пограничные районы и получит в качестве компенсации большие куски территории Восточной Германии. В конце концов Германия – противник и агрессор, и кто-то должен платить по счету. Когда три великих деятеля обсуждали проблему расчленения Германии и расстрела 50 тыс. или, как предлагал Рузвельт, 49 тыс. германских офицеров, потеря Восточной Пруссии или Силезии казалась делом второстепенным.

Была еще связанная с Польшей политическая проблема, которая смущала участников Тегеранской конференции и обсуждалась ими весьма деликатно. Черчилль и Рузвельт надеялись, что, после того как будет разрешен территориальный вопрос, к власти в Польше придет демократическое правительство, которое будет поддерживать свободные дружественные отношения с Советской Россией; они даже полагали, что правительство, находящееся в изгнании в Лондоне, сможет выполнить эти задачи. Но такой возможности уже не было. В апреле 1943 г. немцы объявили, что в Катыни обнаружены тела 4 тыс. убитых польских офицеров. Когда польское правительство потребовало, чтобы Международный Красный Крест произвел расследование, Советская Россия порвала с ним отношения. Кто совершил преступление в Катыни, точно установить невозможно. Даже если, что кажется вполне вероятным, это сделали русские, то 4 тыс. убитых – не так много по сравнению с 6 млн. поляков, убитых немцами. Какова бы ни была истина, разрыв между Советской Россией и Польшей произошел, а затем в том же году еще углубился, поскольку польское правительство в изгнании отказалось рассматривать вопрос о передаче каких-либо довоенных польских территорий России. В конце концов Черчилль также порвал с ним отношения.

Кто займет его место? В Западной Европе, как подтверждали события, имелись демократические партии, готовые взять власть, партии, с точки зрения американцев, слишком левые, но все же демократические. В Польше и в других восточноевропейских странах таких партий не было, только националистические, реакционные политики яростной антирусской направленности или коммунисты, которые являлись агентами русских. Неудивительно, что в Тегеране государственные деятели не стали вникать в эти вызывающие беспокойство перспективы.

Было еще одно удивительное обстоятельство. Сталин пообещал Рузвельту, что Россия вступит в войну с Японией, когда Германия будет разбита. Это сильно упрощало задачу: русские, а не американцы примут на себя основной удар японской армии. В глазах Рузвельта акции Сталина поднялись еще выше. Предложение русских относительно Дальнего Востока облегчило положение Черчилля. Когда Рузвельт вернулся в Каир, он сказал Чан Кайши, что операции англичан в Бенгальском заливе закончены. Поскольку Чан Кайши в любом случае не собирался действовать, эта новость его не огорчила.

Конференция в Тегеране при всех ее недостатках явилась важной вехой в международных делах. Две мировые державы, потерпевшие неудачу перед второй мировой войной, теперь сблизились, взаимные подозрения уменьшились, а то и вовсе исчезли. Три великие державы обязались быть вместе, пока не будет разгромлена Германия, и выполнили это обязательство. Всегда было ясно, что Гитлер обречен, если против него объединятся великие державы. Теперь они это сделали.

9. 1944 год – год освобождения

В начале 1944 г. все удары союзников принимали на себя захваченные Германией и Японией буферные территории. К концу года почти все завоевания были утрачены, и угроза нависла над территориями самих государств-агрессоров. Хотя в 1944 г. союзники еще не победили окончательно, для Западной Европы это был год освобождения.

Вообще говоря, Гитлер предлагал обмен – пространство на время. Но на деле он никакого пространства не собирался уступить без борьбы. В марте он заявил Манштейну: «Главное – упрямо вцепиться в то, чем владеем». Это упорство требовало военных ресурсов. По иронии судьбы, на Балканах и в Скандинавии, районах, куда союзники не проникли почти до конца войны, было сосредоточено больше германских дивизий, чем в Италии, – 44 против 22. Во Франции находилось примерно 50 германских дивизий – 35 из них севернее Луары. Это были главным образом второразрядные части, укомплектованные пожилыми солдатами и ранеными, которые снабжались за счет оккупированных территорий. Боевые силы германской армии находились на Восточном фронте. Здесь перед русскими стояли 180 дивизий, а также 60 дивизий сателлитов Германии, боеспособность которых вызывала сомнения.

Свои победы немцы одерживали довоенным оружием. Гитлер долго скупился тратить ресурсы на новое вооружение. Однако к 1944 г. обстановка изменилась. Немецкие изобретатели разрабатывали оружие, которое, как полагал Гитлер, положит конец периоду неудач, надо только суметь продержаться. Для военно-морского флота был разработан шнорхель, который давал возможность подводным лодкам не всплывая перезаряжать батареи. Военно-воздушный флот получил реактивные самолеты, которые по скорости превосходили самолеты союзников. Немецкие ученые разрабатывали ракеты большой дальности, обещавшие превратить Лондон и Юго-Восточную Англию в пустыню. Кроме того, немцы уповали на беспилотные самолеты с дистанционным управлением. Если бы эти разработки были сделаны раньше, это могло бы изменить ход войны.

А союзники отставали. В самом начале войны в Англии было открыто управляемое расщепление атомного ядра. Черчилль передал это открытие американцам с условием (которое фактически не было выполнено), что те ознакомят англичан со своими достижениями. Американские ученые были близки к созданию атомной бомбы, но считалось, что ее не успеют сделать до разгрома Германии. У союзников имелись также прототипы реактивных самолетов, но они не стремились перейти к их производству, потому что тогда оказалось бы устаревшим огромное количество дореактивных самолетов и заводов, которые их производят. Таким образом, союзники рискнули перебиваться с имеющимся вооружением до самой победы. Единственная, хотя и несколько запоздалая, инициатива американцев дала большой эффект. Это был истребитель дальнего действия «Мустанг», разработанный по указаниям британской закупочной комиссии еще в 1940 г. Благодаря Бивербруку, в то время министру авиационной промышленности, «Мустанг» был затем оснащен великолепным двигателем фирмы «Роллс-Ройс Мерлин». Когда Генри Форд отказался производить эти двигатели для воюющей стороны, Бивербрук финансировал производившую их фирму «Паккард»; по словам агента фирмы «Роллс-Ройс», «это было самое крупное, лучшее и выгодное дело из всех когда-либо предпринятых британским правительством». Когда на «Мустанге» установили сбрасываемый топливный бак – опять не новая идея, а использованная уже в гражданскую войну в Испании, – его дальность действия составила почти 1000 миль.

Долгое время те, кто ведал созданием бомбардировщика, полагали, что некоторые изменения в конструкции дадут образец надежной пулеметной защиты. В конце концов американцы, но не сэр Артур Харрис признали свою ошибку. В апреле 1944 г. американские бомбардировщики в сопровождении «Мустанга» начали дневные атаки на немецкие заводы синтетического жидкого топлива. Это причинило огромные разрушения. К сентябрю германская авиация, которой как минимум требовалось 160 тыс. т октанового топлива, получала всего около 10 тыс. т. Немецкие реактивные самолеты и шнорхели подводных лодок не могли действовать эффективно, хотя их производили в большом количестве. Но это был один из блестящих успехов стратегического бомбометания, который пришел вовремя и сыграл решающую роль.

… В зимние месяцы 1944 г. наступление русских не ослабевало. На севере была наконец полностью снята блокада Ленинграда, продолжавшаяся более двух лет. От голода умерло свыше миллиона его жителей, а те, кто уцелел, вполне заслужили, чтобы Ленинград стал городом-героем. Когда немцы отступили, они сумели на этот раз ограничить фронт, и русские до лета не могли выйти к Балтийскому побережью. 5 января советские войска перешли границу с Польшей – это было началом их вступления в Европу. Они очистили Украину от Днепра до Днестра, в марте достигли Румынии и Карпат, Последний рывок – освобождение Крыма в мае. К концу наступления практически вся довоенная советская территория была освобождена. Путь был открыт на Балканы, а германская линия фронта, вместо того чтобы стать короче, более растянулась в ширину и стала более уязвимой. Стало ясно: русские не остановятся у своих границ. Так поступил в 1812 г. Кутузов, этого теперь опасались западные наблюдатели. Русские будут идти вперед, пока не возьмут Берлин.

В первые месяцы 1944 г. западные союзники мало что могли противопоставить этим успехам. В Италии они были скованы линией Густава, которую немцы создали в горах южнее Рима; по настоянию американцев часть союзных войск перебрасывалась для высадки десанта в Северной Франции. Черчилль, как всегда изобретательный, нашел выход. Планировалась также операция под кодовым названием «Энвил» – предварительная высадка на юге Франции для отвлечения немецких сил с севера. До мая ее нельзя было предпринять, поэтому десантные средства можно было использовать в Италии за линией Густава. Так возникла идея высадки в Анцио – маневр, направленный не столько против немцев, сколько на то, чтобы не открывать второй фронт.

22 января союзные силы высадились в Анцио. Они почти не встретили сопротивления, перед ними был открыт путь на Рим. Но старая история с Галлиполи повторилась. Генерал Лукас, американский командующий, не верил в эту операцию и не стремился наступать. Александер, подобно Яну Гамильтону в Галлиполи, был слишком вежлив, чтобы его прогнать. Свыше недели генерал даже не пытался идти вперед, а когда собрался, немцы уже укрепили свои позиции. Теперь в опасности оказался плацдарм союзников. Предприняли высадку в помощь основным силам союзников, стоявшим перед линией Густава. Но этим силам пришлось самим идти в наступление, чтобы помочь высадке.

Центральным пунктом на линии Густава был монастырь Монте Кассино. Он гипнотизировал Александера и его генералов, они были уверены, что немцы, укрепив монастырь, используют его как наблюдательный пункт. На самом же деле немецкие войска никогда его не использовали. Но здесь представился случай показать, что союзники в своей решимости разбить Германию готовы на все. Они систематическими бомбежками разрушали Монте Кассино, один из крупных исторических памятников Европы, а потом обнаружили, что разбитые камни – еще более страшное препятствие, чем сам монастырь. В конце концов линию Густава обошли французы, проникшие с тыла, через горы.

Немцы начали отступать. У армий, находившихся в Анцио, была возможность задержать и отрезать отступающие немецкие войска. Но генерал Марк Кларк, теперь полностью осуществлявший командование на плацдарме высадки десанта, хотел первым вступить в Рим. Несмотря на указания Александера, он оставил открытым путь отхода, направился прямо в Рим и вступил туда 4 июня. Тем временем немцы отошли дальше на север и закрепились на новом рубеже. Во время этого похода на Рим союзники потеряли 40 тыс., а немцы – 20 тыс. человек… В дальнейшем из-за необходимости доставлять припасы к плацдарму Анцио нельзя было осуществить операцию «Энвил» до августа, когда высадка в Северной Франции давно уже произошла. В целом итальянская кампания показала, что Италия была слабым, второстепенным элементом «оси».

Одержимые мыслью о значении столиц – Парижа, позднее Берлина, союзники сделали своей целью Рим, они были уверены, что, если туда войдут, случится нечто грандиозное. Ничего не произошло. Виктор Эммануил III передал власть сыну Умберто, Бадольо ушел в отставку, а пожилой политик Бономи возглавил коалицию, включавшую разного толка антифашистов – от коммунистов до клерикалов. На севере Рима немцы укрепляли новый оборонительный рубеж. Алсксандер доказывал, что при наличии пополнения его армии могут достичь к августу долины реки По и устремиться в Австрию через так называемую люблянскую брешь (еще одно вводящее в заблуждение географическое понятие). Черчилль был полон энтузиазма: прорыв с юга в Европу, за который он стоял во времена Галлиполи, наконец, 30 лет спустя, будет осуществлен. Британские начальники штабов относились к этому более скептически. Но они хотели, чтобы итальянская кампания продолжалась, хотя бы потому, что здесь Англия еще играла главную роль. Американцы настаивали: не надо делать того, что ослабит операцию «Энвил», даже если она отложена до августа (срок слишком поздний, чтобы помочь высадке десанта союзников на севере Франции). Между Рузвельтом и Черчиллем состоялся ожесточенный спор, американцы настояли на своем. 7 из дивизий Александера и большая часть его авиационного обеспечения были выведены как раз в то время, когда Кессельринг получил 8 новых дивизий.

В Италии армии союзников, теперь уже вряд ли равные германским, продолжали упорное и в значительной мере бесполезное наступление. Немцы имели пространство для маневра в гористой местности между Римом и рекой По, они осторожно отступили лишь для того, чтобы укрепить новый рубеж, прежде чем туда вторгнутся союзники. К декабрю союзники достигли Равенны, но не смогли захватить Болонью. Долина По все еще была на расстоянии 50 миль.

С приближением союзных армий на севере Италии поднялись партизаны, потенциально революционная сила, посвятившая себя новому Возрождению. Летом 1944 г. они сковали 8 из 26 немецких дивизий в Италии. Около 50 тыс. партизан погибли. Их активность смущала союзников. Когда Александер на зиму прекратил кампанию, он публично объявил о демобилизации партизан. Это было приглашение немцам двинуться против партизан, невмешательство союзников гарантировалось. Немцы не преминули этим воспользоваться. Так немцы стали косвенными союзниками англичан и американцев, которые теперь больше страшились революции в Италии, чем противника.

* * *

В июне 1944 г. итальянские дела затмила высадка союзников на севере Франции. Открытия второго фронта требовали свыше двух лет. Теперь, по настоянию американцев и с большим опозданием, это свершилось. Может быть, задержка имела оправдание. На этот раз высадка десанта была тщательно подготовлена, а не предпринята в спешке, как аналогичные операции в прошлом. Было изучено французское побережье, собраны огромные силы: 1200 боевых кораблей против 15 немецких эсминцев, 10 тыс. самолетов против 500 немецких, 4126 десантно-высадочных средств, 864 транспортных судна. Имелись танки с тралами для проделывания проходов в минных полях, танки-амфибии, танки для разрушения бетона, танки, сами расстилавшие на дороге покрытие, танки для наведения мостов. Подготовили два искусственных порта под названием «Мэлбери», которые предстояло отбуксировать через Ла-Манш. Эйзенхауэр с редким остроумием заметил: «Только аэростаты заграждения, во множестве летавшие над Англией, удержали острова, не дав им уйти под воду».

Эйзенхауэра назначили главнокомандующим, якобы для равновесия (поскольку в Средиземноморье был британский главнокомандующий), а главным образом по причине подозрения американцев, что англичане-де без энтузиазма относятся к предстоящей операции. Личный состав укомплектовали с педантичной точностью в равной мере англичанами и американцами. В июле 1944 г. в него входило 4914 человек, к концу войны эта цифра выросла до 30 тыс. Заместитель Эйзенхауэра Теддер и командующие ВВС и ВМФ были англичане. Из Италии вызвали Монтгомери командовать высадкой первого эшелона десанта. Как только сосредоточение сил приведет к перевесу американцев, Монтгомери снова примет командование британской армейской группой, а Эйзенхауэр станет главнокомандующим. Этот несовершенный порядок объяснялся просто. Монтгомери не скрывал своего мнения о недостатках американцев, и американские генералы не захотят, чтобы он командовал, исключая первоначальную стадию.

Что касается командования ВВС, там тоже царила неразбериха. Гаррис и Спаатс, оба – командующие бомбардировочной авиацией, не желали терять свою независимость. Гаррис все еще жаждал бомбить районы без выбора одиночных целей, Спаатс – сбрасывать бомбы на заводы синтетического жидкого топлива. Во имя компромисса Теддер получил право отдавать им приказы во время высадки и непосредственно до нее. Эти операции приобрели ошеломляющий размах. Почти все мосты через Сену и большинство мостов через Луару были разрушены, выведена из строя французская железнодорожная система. Во Франции для снабжения германской армии требовалось в день 100 поездов, но к апрелю их число снизилось до 60, а к маю – до 32.

Этот так называемый план по транспортировке осуществлялся не без трудностей. Черчилль опасался, что бомбардировки вызовут большие жертвы среди мирного населения Франции. Его поддерживал Военный кабинет, но верх взял Рузвельт, который меньше считался с чувствами французов. Под рукой был, правда, более простой и эффективный способ. Участники французского Сопротивления заявили, что могут производить разрушения более регулярно и с гораздо меньшим риском для человеческих жизней. Но их доводы игнорировали. Ортодоксальные генералы не питали доверия к партизанской войне. А Рузвельт был полон решимости не сотрудничать с де Голлем, которому доверял гораздо меньше, чем русским. Игнорировалось французское Сопротивление и де Голль вместе с ним: ему не сообщили дату высадки, хотя находившаяся под его командованием французская армия воевала вместе с союзниками в Италии. Был разработан план объединенного военного правления во Франции как побежденной стране. В ответ де Голль назвал подготовленные союзниками «оккупационные франки» фальшивыми деньгами. Американцы были против де Голля не по идеологическим соображениям. На него, как и на русских впоследствии, обижались за то, что он просто хотел быть независимым. Черчиллю, который зависел от американских поставок, приходилось быть более уступчивым; де Голль, никаких поставок не получавший, мог идти своим путем.

Восточное или западнее Сены высадить десант? Берег к востоку от Сены хотя и ближе, но сильнее укреплен, и это не компенсировалось наличием крупных портов. К западу от Сены имелись более открытые участки для высадки, берег меньше укреплен, в случае победы можно взять под контроль Шербур. Эти плюсы оказались предпочтительнее. Были детально разработаны планы с целью дезинформации противника. В Кенте была создана фиктивная армия, через нее передавались радиограммы в штаб Монтгомери. На Па-де-Кале сбросили больше бомб, чем в Нормандии. Германским разведывательным самолетам было разрешено летать над Кентом, но не западнее. Немцы полагали, что у них в Англии много агентов. На самом деле отправлялись лишь радиограммы, составленные под диктовку союзников.

Немцы понимали, что нападение близится, но не имели возможности узнать откуда. Рундштедт, которого отозвали, чтобы назначить главнокомандующим войсками на Западе, придерживался ортодоксального взгляда, согласно которому союзники должны высадиться в Па-де-Кале. Роммель, ставший тоже фельдмаршалом, фактически независимый командующий, имевший прямой доступ к Гитлеру, считал, что союзники высадятся в Нормандии, и Гитлер с ним согласился. На этот раз Гитлер не решился действовать по инструкции, не стал делать выбор между двумя фельдмаршалами, а держал в своих руках бронетанковые дивизии и распределял войска поровну – на запад и на восток от Сены.

Были и дополнительные сложности. Рундштедт хотел сосредоточить стратегический резерв и, после того как союзники высадят десант, начать контратаку. Роммель хотел встретить их на участках высадки. Опять Гитлер не пожелал решать, и к этим операциям готовиться не стали. Немцев также ввел в заблуждение шторм, разыгравшийся за три дня до высадки. Роммель, уверенный, что ничего не случится, отправился к Гитлеру в Германию. Командующий войсками в Нормандии проводил маневры в Бретани, его заместитель проводил ночь с девицей.

Шторм чуть не расстроил планы союзников. День «Д» был назначен на 5 июня. За два дня до этого начальник метеорологической службы Стэг предсказывал штормовую погоду, и Эйзенхауэр отложил операцию. На следующий день Стэг обещал некоторое улучшение погоды, и Эйзенхауэр, зная, что если не теперь, то придется месяц ждать новой возможности, приказал начинать. В Париже германский метеоролог, по должности соответствующий Стэгу, не сумел заметить наступающее улучшение погоды. Судьба нации зависит от подобных случайностей!

6 июня, перед самым рассветом, началось вторжение во Францию. В тот день в морской операции участвовало около 200 тыс. человек, 2/3 из них – англичане; было сделано 14 тыс. боевых вылетов. В 1940 г., когда немцы оккупировали Францию, на каждую дивизию первого эшелона приходилось 19 самолетов, а в 1941 г., когда напали на Россию, – 26. 6 июня 1944 г. у союзников было 260 самолетов на дивизию. Ни авиация немцев, ни подводные лодки не были способны воспрепятствовать высадке. К вечеру на побережье было уже 156 тыс. человек.

Стратегический план был весьма по душе Монтгомери. Британские и канадские силы должны были высадиться в восточном секторе побережья и взять Кан. Они вступят в бой с главной частью германских сил, особенно с танками, сломят сопротивление противника в упорной борьбе, как у Эль-Аламейна. Тем временем американцы должны были высадиться на базе полуострова Котантен, защитить Шербур и накапливать ресурсы для прорыва.

Все шло вовсе не «по плану» вопреки обычному утверждению Монтгомери. Американцы успешно высадились в одном пункте, в другом они высадились слишком далеко и в течение двух дней не могли обеспечить надежный плацдарм. Восточное англичане попусту тратили время на пунктах высадки, как было некогда в Галлиполи. Они лишь днем достигли Кана, к тому времени в бой вступила немецкая бронетанковая дивизия, которая задержала наступление англичан и прорвалась к пунктам высадки, правда без особых результатов. Кан держался в течение месяца, вместо того чтобы пасть в первый день. Через три дня отдельные плацдармы высадки десанта соединились. Без боя был захвачен Байё и поэтому остался невредимым – почти единственный свидетель былой славы Нормандии. Через десять дней все передвижение союзников прервал шторм, самый сильный за последние 40 лет, он бушевал с 19 по 22 июня. Была разрушена одна из искусственных гаваней, авиация бездействовала, почти прекратилась доставка припасов. Тем не менее американцы отрезали Шербур, а 1 июля захватили его, взяв при этом в плен 30 тыс. человек. Немцы снесли портовые сооружения и блокировали гавань, так что достижение оказалось не столь большим, как рассчитывали. Американцам пришлось ждать три недели, пока им удалось накопить силы для прорыва.

По мнению Монтгомери, остановка англичан перед Каном не являлась серьезной неудачей при условии, что Гитлер проглотит приманку и сосредоточит там свои войска. Гитлер так и сделал. Он был уверен, что здесь предпримут попытку решающего прорыва, и направил против англичан большую часть немецких танков – семь бронетанковых дивизий из имеющихся десяти. Он также был уверен, что вторая высадка произойдет в Па-де-Кале, и не согласился перебрасывать оттуда немецкие силы. Да в любом случае немцы, вероятно, не смогли бы совершить переброску, поскольку бомбардировщики союзников уже разрушили все мосты через Сену и Луару. 9 июля, после месяца тяжелых боев, англичане взяли Кан. За город, где остались лишь два монастыря, а все остальное было полностью снесено, заплатили дорого.

Рундштедт признавал, что война проиграна. Когда Йодль его спросил: «Что будем делать?», он ответил: «Кончать войну. Что мы еще можем сделать?» Его сразу отстранили от должности; сменил его Клюге, ярый борец, прошедший Восточный фронт, исполненный высоких надежд, которым вскоре суждено было рухнуть. Роммель тоже исчез из поля зрения. 17 июля он был тяжело ранен, когда его машину атаковал самолет союзников. Через некоторое время эмиссар Гитлера поставил его перед выбором: совершить самоубийство, которое будет представлено как героическая гибель, или предстать перед судом. Роммель был связан с планами, направленными против Гитлера, которые, к несчастью, были раскрыты. Он предпочел самоубийство.

Немецкие генералы и консервативные политики давно обсуждали вопрос о свержении Гитлера, который, как они полагали, ведет Германию к поражению. Многие генералы говорили, что они приветствовали бы свержение Гитлера, но не хотят в этом участвовать. Другие надеялись, что, когда Гитлера не станет, Германии позволят сохранить все или хотя бы некоторые ее завоевания. Конспираторы говорили, но не действовали. Они ждали, что им дадут власть. Действовал один человек, полковник фон Штауфенберг, тяжело раненный на войне. 20 июля после ряда неудачных попыток он сумел пронести бомбу в ставку Гитлера, а когда она взорвалась, позвонил сподвижникам и сообщил, что Гитлер погиб. Они собрались в Берлине в министерстве обороны, готовые сформировать нефашистскую власть. В Париже армейские офицеры арестовали руководителей СС.

Но все получилось неудачно. Шел ремонт бункера, где Гитлер обычно проводил совещания, и бомбу пришлось подложить в деревянный гараж, это уменьшило силу взрыва. Сам Гитлер был прикрыт массивным столом и легко ранен. Он даже смог принять Муссолини, прибывшего в тот день с визитом, которому на этот раз удалось вести себя с Гитлером покровительственно (всегда бывало наоборот). Телефонная связь гитлеровской ставки с Берлином не была перерезана. Геббельс взял на себя руководство, и верные Гитлеру нацистские офицеры арестовали заговорщиков, которые не имели поддержки. Некоторых сразу расстреляли, в том числе Штауфенберга, других после мнимого слушания дела в «народном суде» повесили, это сопровождалось страшными зверствами. И вызывает удовлетворение лишь тот факт, что судья, который вел заседания, сам погиб от бомбы союзников при исполнении своих зловещих обязанностей. В Париже офицеры-эсэсовцы были освобождены и распивали шампанское со своими бывшими тюремщиками. Бомба, взорвавшаяся 20 июля, не повлияла на ход войны, может быть, даже усилила решимость Гитлера продолжать войну. Если действие – мерило сопротивления, то единственным сопротивляющимся был фон Штауфенберг. Другие пассивно ждали сторонников, но никто не откликнулся. Немецкие генералы не были связаны с рядовыми солдатами и своим народом.

* * *

Большие надежды Гитлер возлагал на секретное оружие. Оно было пущено в ход вскоре после высадки и, конечно, сильно поубавило то воодушевление, которое охватило Англию. Но в остальных отношениях оно не смогло изменить ход событий. Беспилотные ракетные средства «Фау-1» разрушили 25 тыс. домов и убили 6184 человека, почти исключительно в Лондоне, однако к августу 80 % беспилотных ракетных средств уничтожались, еще не успев причинить повреждений. Ракеты «Фау-2», появившиеся в сентябре, вызывали большую тревогу – против них не было защиты. Разрабатывались планы по эвакуации Лондона. Производить и запускать ракеты – дело дорогостоящее, каждая в 20 раз дороже, чем «Фау-1», но союзникам удалось обезвредить большинство пусковых установок, когда опасность стала катастрофической. 1115 ракетами было убито 2754 человека – операция великолепная, но тяжелая для населения Лондона.

Тем временем на полуострове Котантен американцы продвигались медленно и теряли больше людей, чем при высадке первого эшелона десанта. Монтгомери принял решение изменить маршрут следования и 18 июля начал наступление южнее Кана. Он утверждал, что таким образом разгромит немецкие рубежи и выведет свои войска к Сене. Вполне возможно, что за этим скрывалось его подлинное намерение: открыть огонь по немецким танкам, когда американцы уйдут с полуострова Котантен, Если так, то Монтгомери удалось ввести в заблуждение не столько противника, сколько своих. Когда наступление англичан прекратилось, Теддср и американские генералы уговаривали Эйзенхауэра отстранить Монтгомери, но он занял выжидательную позицию. Недовольство утихло 25 июля, когда началось продвижение американцев от Сен-Ло; 1 августа их танки достигли Авранша. Вся Франция была открыта перед ними. Но все равно достанется она дорогой ценой. Если бы англичане одержали победу к югу от Кана (Монтгомери теперь утверждал, что никогда об этом и не помышлял), были бы отрезаны все немецкие силы в Нормандии. Прорыв американцев западнее обеспечивал им безопасность.

Паттон, американский генерал, который командовал ворвавшимися во Францию войсками, оказался равным Роммелю. У него имелись танки, пути были открыты, и фактически никакого противодействия. Он должен был очистить Бретань и овладеть ее портами до того, как повернет на запад. Приказ этот – следствие важнейшей политической ошибки. Русские постоянно использовали почти полмиллиона партизан, действовавших в тылу у немцев, а западные союзники пренебрегли французским Сопротивлением. Эйзенхауэр признавал, что силы Сопротивления стоили 15 дивизий в то время, когда союзники высадились во Франции, но все равно союзное командование не верило, что французы могут самостоятельно освободить какой-либо район своей страны. Сопротивление не направляли, давали мало оружия, и, к своему удивлению, Паттон обнаружил, что его вторжение в Бретань излишне: эта провинция была уже занята борцами Сопротивления. Им не удалось лишь овладеть портами, что не удалось и Паттону. Через месяц боев захватили Брест, а Лорьян, Сен-Назер и Ла-Рошель до конца войны оставались в руках немцев.

Немцы потерпели поражение в битве за Нормандию. Клюге хотел отступать к Сене. Гитлер, как обычно, не позволил, наоборот, приказал предпринять наступление, которое нарушит американские коммуникации у Авранша, – великолепная операция, но против более 2 тыс. танков союзников у Германии было всего 145. Немцы дошли до Мортена и застряли. Союзникам вторично представился случай уничтожить в Нормандии всю немецкую армию. И они вновь опоздали. Войска Монтгомери двинулись в южном направлении, на Фалез. Паттон развернул войска и вышел на север Франции, а промежуток между двумя армиями остался открытым. При этом Паттон рвал и метал: «Дайте мне только пойти к Фалезу! Мы погоним в море англичан, это будет еще один Дюнкерк». Вряд ли стоило ему так говорить, ведь в 1940 г. между ним и немцами простирался Атлантический океан. Наконец ловушка закрылась, 50 тыс. немцев попали в плен. Однако большинство немцев и все оставшиеся танки ушли. Жертвой этого разгрома оказался и сам Клюге. 15 августа он отправился на фронт, но на несколько часов утратил связь со штабом. Гитлер, полагая, что он отправился договариваться о капитуляции, приказал ему вернуться в Германию. На пути туда Клюге покончил жизнь самоубийством.

Теперь для немцев не было во Франции такого места, где бы они могли остановиться. Их раздробленные силы потянулись назад к германской границе. Наступление союзников превратилось в победный марш. 15 августа наконец осуществилась операция «Энвил». На юге Франции высадилось около 50 тыс. американцев, которые не встретили большого сопротивления и продвигались почти беспрепятственно вперед в долине реки Роны. Высадка на юге Франции в военном отношении существенного значения не имела, в любом случае находившимся там германским силам пришлось бы уйти, раз север занят противником. Операция «Энвил» оказалась маневром, скорее направленным против британских планов дальнейшего наступления в Италии, чем против Германии. Гитлер пришел к тому же выводу. При известии о высадке в Южной Франции он перебросил из Италии к Рейну 3 дивизии.

Союзники двинулись к Сене, переправились через нее, и перед ними встала проблема – Париж. Первоначально Эйзенхауэр собирался пройти мимо, оставить его под контролем немцев. Может быть, появится услужливое правительство, что-то вроде кабинета Виши, или какие-нибудь старые клячи из Третьей республики, в сущности кто угодно, кроме де Голля. Парижане опрокинули эти планы. 15 августа забастовали работники метро, к ним присоединилась полиция. Начали действовать плохо вооруженные борцы Сопротивления. Гитлер отдал приказ полностью уничтожить Париж, но командовавший немецкими войсками в Париже фон Хольтиц не выполнил приказа. И все-таки существовала опасность, что силы Сопротивления будут сокрушены.

Де Голль потребовал, чтобы в столицу направили французскую бронетанковую дивизию под командованием Леклерка. Эйзенхауэр неохотно согласился: в конце концов лучше де Голль, чем коммунисты. 25 августа Леклерк вступил в Париж, за ним в тот же день последовал де Голль. Фон Хольтиц сдал ему город. Первым делом де Голль явился в военное министерство: «Прежде всего я хотел показать, что государство… возвращается на свое место». В отеле «Де Билль» он не стал провозглашать республику, заявив, что республика никогда не прекращала своего существования, а сам он – ее президент.^[21] Коммунистическая опасность оказалась ложной тревогой, наоборот, коммунисты были самыми усердными приверженцами де Голля. Их руководитель Торез ссылался на то, что «во Франции при американцах революция бы погибла». Но подлинное объяснение в другом. Сталин был преисполнен решимости не допустить успеха коммунистов где-либо за пределами своей власти: скорее всего именно он, а не американцы способствовали сохранению буржуазной демократии. Был период беспорядков, когда силы Сопротивления казнили около 10 тыс. коллаборационистов… За пару месяцев деГолль восстановил государственную власть во Франции. Лидеры Сопротивления сменили префектов, назначенных правительством Виши. Силы Сопротивления были частью разоружены, частью влились в регулярную армию. Франция возродилась если не как великая держава, то во всяком случае как самостоятельное государство. Заслуги Шарля де Голля перед республикой огромны.

Всю оставшуюся часть августа союзные армии шли вперед, освобождая Францию и Бельгию. Они не спешили. Как написал один историк, «в сознании человека из любого слоя общества преобладала теперь мысль: война выиграна». В это время во Франции было свыше 2 млн. союзных войск, из них 3/5 – американцы. 1 сентября Эйзенхауэр принял от Монтгомери командование объединенными наземными войсками. Это было важным моментом в истории Англии. Прежде равный партнер США, теперь она стала сателлитом: к концу войны в Европе было втрое больше американских солдат, чем английских.

Изменения в командовании вызвали резкий спор между Эйзенхауэром и Монтгомери. Монтгомери был за нанесение совместного удара, конечно, под его руководством, Эйзенхауэр – за широкое наступление на всех фронтах. За стратегическими доводами стояли расхождения политические. Эйзенхауэр не мог обидеть Паттона, американского генерала, ради Монтгомери, генерала английского. 15 сентября Эйзенхауэр заметил: «Мы скоро возьмем Рур, Саар и район Франкфурта».

Фактически в первую неделю сентября наступление союзников застопорилось, что вовсе не было связано с распределением ресурсов между Монтгомери и Паттоном. Коммуникации союзников стали очень растянутыми, а немецкие – короткими. Такие проблемы возникали и у русских после каждой крупной победы. По мере того как они шли вперед, наступление от рубежа к рубежу слабело и немцы имели время перегруппироваться. Монтгомери усугубил свои трудности тем, что не смог расчистить подходы к Антверпену, после того как взял сам порт. Затем он готов был предпринять дерзкий маневр без обычной тщательной подготовки. Он предложил захватить три моста через Рейн и таким образом обойти фланги линии Зигфрида.

Эта операция была воздушно-десантным повторением Анцио или Галлиполи – блестящая идея, предложенная в спешке и осуществленная слишком осторожно. Парашютно-десантные войска захватили два моста; третий, самый северный – у Арнема в Голландии, – не смогли. Командир больше заботился об «удачном спуске», чем о том, чтобы захватить врасплох немцев, и многие парашютисты приземлились в 8 милях от моста. Невезение было еще и в том, что в непосредственной близости 2 немецкие дивизии производили перегруппировку и там находился Модель, сменивший Клюге на посту главнокомандующего. Британские наземные силы прорваться не смогли. Некоторым парашютистам удалось отступить, остальных взяли в плен. К концу сентября немецкие оборонительные рубежи на западе стабилизировались. Антверпен был очищен лишь 28 ноября. Американцы взяли Ахен – единственный клочок немецкой территории в руках союзников. На юге американцы взяли Мец, а Леклерк – Страсбург. Теперь освобождена была вся Франция, кроме «котла» у Кольмара. Союзники расположились на зиму.

* * *

Германская империя разваливалась и на востоке. 23 июня русские начали летнее наступление. У них было 160 дивизий, 30 тыс. орудий, 5 тыс. танков. На этот раз они ударили по самому укрепленному пункту немцев – по группе армий «Центр» в Белоруссии. Как обычно, Гитлер запретил всякое отступление. Битва, хотя и не такая грандиозная, как в предыдущем году Курская, принесла еще более значительные результаты. За неделю русские разбили 28 германских дивизий, взяли 350 тыс. пленных – немцы потеряли вдвое больше, чем в Сталинграде. Немецкий центр был прорван, и весь июль русские армии наступали через равнины Польши. Они взяли Львов, а 1 августа достигли окраин Варшавы.

Русские прошли уже около 450 миль. Снабжение отставало, особенно потому, что все железные дороги надо было переводить на широкую колею. 29 июля 3 свежие немецкие дивизии остановили наступление русских. Эта остановка неудивительна, ведь крупные города были страшным препятствием, где часто гибли бронетанковые дивизии. Немцы это узнали в Ленинграде и Сталинграде, англичане – в Кане, русским предстояло с этим столкнуться в Будапеште и Берлине. А неизбежная задержка в Варшаве имела трагические последствия. Лондонские поляки давно планировали освободить Варшаву до того, как придут русские, точно так же как де Голль опередил в Париже американцев. Бур-Коморовский, командовавший подпольной армией, надеялся, что им удастся «самостоятельно выступить и, как хозяевам, встретить входящие в город советские армии». Теперь, казалось, время настало. 1 августа польская армия подняла восстание. Русские мало ей помогли, да почти наверняка и не могли это сделать. Бои продолжались в Варшаве свыше двух месяцев; 55 тыс. поляков было убито и 350 тыс. вывезено в Германию. Город после боев лежал в руинах, а немцы систематически уничтожали то, что от него осталось.

Варшавское восстание и его ужасные последствия потрясли весь мир. Военно-воздушные силы Англии и Америки предложили доставить в Варшаву припасы для поляков, но русские отказывались предоставить им условия для высадки, пока восстание не было почти полностью подавлено. Казалось, что Сталин цинично оставил жителей Варшавы на произвол судьбы и позволил совершать над ними массовые убийства. Но это не так. Независимо от того, произошло бы восстание или нет, русским все равно пришлось бы перед Варшавой остановиться. И снабжение по воздуху с Запада ничего бы не изменило. Но Сталин, без сомнения, не жалел о случившемся, восстание было скорее антирусским, чем антинемецким. Русские разбили немцев, и поляки, относившиеся к русским враждебно, пытались этим воспользоваться. Это была игра человеческими жизнями; игра не удалась.

Но даже если бы восстание победило, не изменилось бы ничего. Русские могли подчинить себе польское Сопротивление, точно так же как англичане и американцы ликвидировали Сопротивление в Италии, как сделали бы во Франции, если бы де Голль слишком отстаивал свою независимость. В сентябре 1939 г. прекратила существование независимая Польша. Остался лишь выбор хозяев – Германия или Россия. Но русские все равно были на пути к победе, с Польшей или без нее. И все же то, что произошло в Польше, помогло заложить основы «холодной войны».

Даже когда восстание было подавлено, русские не двинулись на Варшаву, а вместо этого освободили оба своих фланга – на Балтике и на Балканах. 2 сентября Финляндия заключила мир – в высшей степени умеренный, обеспечивший сохранение демократической Финляндии до наших дней. Русские войска устремились к Балтийскому побережью и в октябре достигли Восточной Пруссии – их первого плацдарма на немецкой земле. А на юге вслед за свержением в Румынии 23 августа прогерманского правительства последовало перемирие 12 сентября. Румыния, первый капитулировавший сателлит Германии, получила свою награду – территорию Трансильвании, отнятую у нее Венгрией в 1940 г. Болгария никогда не была в состоянии войны с Россией, но с ней расправились быстро: русские объявили ей войну и довели дело до конца, заключив через восемь дней перемирие. 19 октября русские вступили в Белград и объединились с югославскими партизанами. Тито создал в Белграде независимое правительство. Впоследствии он отмечал, что является единственным коммунистическим руководителем, который всю войну был в своей стране, а не вернулся в качестве освободителя в русском самолете, покуривая трубку.

Наступление русских на Балканах не обошлось без неудач. Действуя на таких огромных территориях при сравнительно небольших силах, русские не могли помешать немецкому отступлению из Греции и Югославии. Более того, они застряли в центре. В Словакии вспыхнуло восстание – на этот раз против чешской централизации, а не против русских. Русские не могли добраться туда наверняка, задержка произошла не по злому умыслу, – и восстание подавили немцы. В Венгрии адмирал Хорти собирался перейти на другую сторону, однако опоздал. Немцы создали фашистское правительство, и Хорти оказался в неволе. Русские проникли в Венгрию, однако их остановили и не допустили в Будапешт.

К концу года от германского рейха осталось что-то вроде уменьшенной в размерах монархии Габсбургов: Хорватия, Словения, большая часть Чехословакии, Венгрия, Северная Италия. Было еще одно значительное отступление. В ноябре Гитлер отбыл из ставки, находившейся в Растенбурге, в Берлин. Он больше не был завоевателем, как признал незадолго до самоубийства. Он сказал Йодлю: «Это самое главное в моей жизни решение. Мне его надо было принять еще в ноябре 1944 г. и никогда не уезжать из ставки в Восточной Пруссии».

* * *

На Дальнем Востоке близился закат японской империи. До сих пор американское наступление заключалось в «перепрыгивании с острова на остров» и давало возможность господствовать на море. Теперь американцы предвидели крупные сухопутные бои с японскими армиями в Китае, и японцы предвидели то же самое. Американцев прежде всего заботило, чтобы англичане вновь открыли путь из Бирмы в Китай. Японцы в той же мере стремились, чтобы этот путь оставался закрытым; таким образом они сами себя погубили, Ведь пока англичане ломали голову, как пробиться в Бирму, японцы им оказали услугу, нанеся первый удар. Японские силы окружили передовые позиции англичан у Импхала и двинулись в направлении Кохимы. Среди этих сил была индийская национальная армия численностью 7 тыс. человек, составленная из военнопленных, – армия, незначительная во время войны, а после нее ставшая помехой с политической точки зрения. Впервые на окруженную позицию успешно доставлялись припасы по воздуху. Японское наступление выдохлось; японцы потеряли 50 тыс. человек из 84 тыс., англичане – менее 17 тыс. Это было первое крупное достижение генерала Слима, одного из самых способных британских командиров периода второй мировой войны. Когда операцию прервал муссон, путь для британского наступления на Бирму был открыт.

Еще более крупные проблемы были решены на Тихом океане. По настоянию Макартура началось наступление на Филиппины, где американцы могли соединиться с китайцами – так по крайней мере предполагал Макартур. Японцы со своей стороны считали, что могут навязать американцам новый Пёрл-Харбор; наступление американских сухопутных сил стало приманкой, побудившей японцев действовать. В середине июня, когда американцы высаживались на острове Сайпан, входящем в группу Марианских островов, японцы начали морское сражение за Филиппины. У них было больше линейных кораблей, но в воздухе они потерпели поражение. 19 июня, в день, который американцы прозвали днем «великого отстрела марианских индюков», японцы потеряли 218 самолетов, американцы – 29, к концу битвы потери японцев в целом составили: линейный корабль, 3 авианосца, 480 самолетов. Американцы потеряли 130 самолетов, но сохранили все корабли. А японская морская авиация так никогда и не оправилась после этого поражения.

Путь для высадки десанта на Филиппинах был открыт. Макартур 20 октября высадился на острове Лейте. Японцы решили, что появилась возможность уничтожить транспортные суда Макартура до прибытия основного американского флота. Последовало крупнейшее за все время морское сражение в заливе Лейте, в нем участвовало 282 военных корабля (а в сражении у полуострова Ютландия – 250); продолжалось оно четыре дня, применялись все приемы – от классического строя кораблей и маневров для сосредоточения артиллерийского огня на передовых кораблях противника до потопления линейных кораблей самолетами с отдаленных авианосцев. В один момент, когда основную часть американского флота заманили по ложному следу на север, японские силы – 4 линейных корабля и 6 тяжелых крейсеров – направились к беззащитным американским транспортным судам, которым нечего было противопоставить, кроме б эскортных авианосцев и небольшого эскортного эсминца. «Эскортные» представляли собой обыкновенные торговые суда, предназначавшиеся лишь для сопровождения конвоев. Но эти тихоходные маленькие корабли добились своего – потопили 2 тяжелых крейсера. Эванс, командир эсминца «Джонстон», отдал приказ: «Подготовиться к нанесению удара по главной части японского флота!» – и потопил третий тяжелый крейсер торпедой до того, как затонул его собственный корабль. Японцы повернули назад, фактически находясь в пределах видимости своей жертвы. Они в целом потеряли 3 линейных корабля, 4 крупных авианосца и 6 тяжелых крейсеров; американцы – легкий авианосец и 2 эскортных крейсера. В сущности это был конец японского флота. В Пёрл-Харборе японцы продемонстрировали преимущество авиации перед линкорами, но уроки извлекли американцы, а не они. Ямамото лучше бы справился с задачей.

Теперь Макартур мог завершить освобождение Филиппин. Он подготовил планы высадки 5-миллионной армии в Китае. А затем ничего не произошло – китайцы никак не реагировали. На суше большая война так и не состоялась. Вместо этого Макартур, которому предназначено было победить Японию, сидел беспомощно в Маниле, пока ВМФ и авиация американцев довершали разгром Японии. В преддверии долгожданной победы уменьшилась необходимость встреч их главных руководителей: в 1944 г. не было совещаний до сентября, когда Черчилль и Рузвельт встретились в Квебеке. Черчилль стоял за координацию политической стратегии против русских, а Рузвельт эти планы не поддерживал. У Черчилля во всяком случае имелись и более существенные опасения. Англия была на пределе: запасы валюты истощены, утрачено 2/3 экспорта. Для нее конец войны и прекращение поставок по ленд-лизу были катастрофой. Поэтому Черчилль предложил, чтобы Англия полностью участвовала в операциях на Тихом океане, когда война в Европе закончится. Американские адмиралы хотели отвергнуть это предложение. Но Рузвельт не поддержал их. Таковы любопытные обстоятельства участия Англии в войне на Тихом океане ради поддержания своей экономики.

Лишь одно оперативное решение было принято в Квебеке: авиация союзников должна перейти к независимому бомбометанию и, возможно, заставить Германию сдаться без дальнейших наземных боев. Было также принято ужасающее, хотя и недолговечное политическое решение. Черчилль и Рузвельт дали согласие на то, чтобы был составлен план ликвидации германской индустрии и превращения Германии в «страну в основном аграрную». Британский Военный кабинет возражал против такого решения. Вернувшись в Вашингтон, Рузвельт тоже передумал и пресекал всякие догадки о будущем Германии. План «аграризации» был отвергнут.

Не сумев настроить Рузвельта против русских, Черчилль решил взяться за самого Сталина и в октябре поехал в Москву. Сталин приветствовал разделение сфер влияния; это всегда было основой его политики. Черчилль написал на клочке бумаги: «Румыния – 90 % русская; Греция – 90 % английская; Югославия и Венгрия – 50/50 %; Болгария – 75 % русская». Сталин прочитал и «поставил птичку», крупно, синим карандашом. Наступила пауза, потом Черчилль сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы так, экспромтом, уладили вопросы, настолько важные для миллионов людей? Надо сжечь бумагу». Сталин ответил: «Да нет, пусть она хранится у вас». На следующий день Молотов настаивал, чтобы Венгрия и Болгария стали русскими на 80 %. Точные цифры не имели значения. Сияющий от радости Черчилль вернулся домой и 27 октября заявил в палате общин: «Наши отношения с Советской Россией никогда не были более тесными, близкими и сердечными, чем теперь».

Черчилль вскоре воспользовался полученным от Сталина обещанием. В Греции силы Сопротивления составляли 75 тыс. человек. Они были вооружены англичанами и наносили немцам тяжелые удары. Греческое Сопротивление отнюдь не было коммунистическим и не внимало советам коммунистов сотрудничать с прежними греческими властями; когда в октябре немцы отступили, оно было готово создать республику левой направленности. Но Черчилль игнорировал подлинный характер греческого Сопротивления. Он считал любое радикальное движение коммунистическим, а значит, и угрозой для британского господства на Средиземном море. В Афины были направлены британские войска. Черчилль писал командующему этими войсками: «Без колебаний действуйте, как в захваченном городе, где происходит восстание местного населения». Но Афины покоренным городом не являлись, а Сопротивление было сильнее британских войск. В Англии поднялся шум. Казалось, что это новая «операция Дарлана», соглашение с фашистами против радикальной демократии.

Черчилля это не отпугнуло. В день Рождества он сам поехал в Афины и навязал грекам временное правительство во главе с архиепископом Дамаскиносом, о котором отзывался конфиденциально с насмешкой: «Интригующий средневековый прелат». Сопротивление согласилось разоружиться, хотя это впоследствии не смогло помешать гражданской войне. И нельзя сказать, что послевоенная Греция явила собой яркий образец демократии. Часто осуждали советское иго в Восточной Европе. Но только Англия, последовав примеру немцев, предприняла военные действия против популярного народного движения, когда фактически война еще продолжалась.

Греция не была единственной заботой, одолевавшей союзников. Позиции союзников на море значительно улучшились, когда единственный остававшийся еще германский линкор «Тирпиц» был наконец потоплен в ноябре английским самолетом, атаковавшим его из шведского воздушного пространства. К концу войны германский надводный флот сократился до 3 крейсеров и 15 эсминцев. Новые подводные лодки угрожали судоходству союзников, но строились они медленно, к тому же американские бомбежки выводили их из строя. Но казалось, на суше все идет хорошо. 15 декабря Монтгомери сказал Эйзенхауэру, что хотел бы поехать домой на Рождество, и на следующий день объявил войскам: «В настоящее время враг ведет оборонительную кампанию на всех фронтах; он в таком положении, что предпринять крупные наступательные операции не может». Но Монтгомери ошибался. В то же утро немцы начали наступление, которое могло разрушить весь фронт союзников. Это декабрьское наступление было последним взлетом стратегического вдохновения Гитлера. Он и внешне уже был похож на мертвеца: левая половина парализована, глаза потускнели, медленная, шаркающая походка. Он держался только благодаря всевозрастающим дозам лекарств. Оставалась лишь его неукротимая воля. Приходя к нему в мрачном настроении, люди уходили, охваченные воодушевлением. Он по-прежнему был готов дерзать в уверенности, что его ловкость позволит преодолеть нехватку ресурсов.

Генералы говорили Гитлеру, что наступление немцам не под силу. Он отвечал: «Оборонительная борьба может лишь отсрочить решение, но не изменит всю ситуацию… Если Германия сумеет нанести несколько сильных ударов, эта искусственная коалиция рухнет со страшным треском. Судьбу мы одолеем наверняка». Наступать Гитлер опять решил в Арденнах, где четыре года назад в один день он победил Запад. Германские силы снова прорвутся. На этот раз они повернут на север и возьмут Антверпен. Британская армия будет отрезана, будет новый Дюнкерк, англичане и, может быть, даже американцы от отчаяния сдадутся.

Американцы, как и французы до них, про Арденны забыли. 16 декабря там они могли противопоставить лишь 4 дивизии 28 немецким, среди которых было 10 бронетанковых. Когда началось немецкое наступление, Эйзенхауэр отсутствовал: играл в гольф. Брэдли решил, что наступление – всего лишь «отвлекающий удар». Немцам помогал туман, из-за которого свыше недели нельзя было осуществлять воздушные операции. Немцам удалось прорваться и повести наступление. Но с самого начала операция провалилась. Одно дело с отлично подготовленными войсками рвануть вперед в прекрасное майское утро и совсем другое – с войсками наспех собранными сражаться, преодолевая туман и снег. Американские солдаты в отличие от французских продолжали сопротивление, когда их линии коммуникаций были отрезаны. Оба фланга стойко держались. Немцев загнали в узкий, длинный коридор, им не удалось взять Бастонь, пришлось идти обходными путями по проселочным дорогам. А когда командовавшему там американцу Маколифу предложили сдаться, он ответил: «Чокнутые!»

У немцев не хватало горючего, склады союзников поджигались до того, как туда доберется противник. Передовые части немцев уже были в 6 милях от реки Маас. Но дальше они не пошли. И даже при этом что-то вроде паники возникло на стороне союзников, В штабах за сотни миль от линии фронта прекращали работу, готовясь к эвакуации. Постепенно контрдействия союзников становились ожесточеннее. На юге Паттон повернул свою армию на 90° и двинул 133 тыс. машин на 75 миль для освобождения Бастони. Эйзенхауэр боялся, что Брэдли не сумеет в должной мере руководить американскими силами к северу и к югу от «клина», как стали называть передовую часть немцев. Поэтому он поручил Монтгомери командовать на севере. Это вызвало кое-какие тяжелые переживания. 20 декабря Монтгомери прибыл в штаб американского генерала Ходжеса, словно Христос, явившийся очистить храм. Впоследствии он поступил еще хуже, на пресс-конференции приписал всю победу себе.

Конечно, Монтгомери всегда способствовал согласованности частей, придавал битве эффективную форму. Но в этом сражении победили американцы, английские войска в нем участвовали мало. 24 декабря погода улучшилась, и самолеты союзников нанесли большой урон немецким танкам. Через два дня Паттон освободил Бастонь. Шансов на успех у немцев больше не было. Благодаря настойчивости Гитлера бои тянулись еще две недели. Немцы фактически потеряли все танки; американцы потеряли больше, но смогли восполнить потери, а немцы не смогли. Такова была последняя авантюра Гитлера – блестящая по замыслу, но неосуществимая. Бог войны не любит талантливых авантюристов, он любит крупные армии.

Наступление в Арденнах дало и побочный результат. В качестве отвлекающего маневра немцы предприняли наступление на Страсбург в первые дни января 1945 г. Эйзенхауэр, которому были нужны войска в Арденнах, отдал приказ оставить город, а де Голль вскочил в гневе и приказал французскому командиру не отступать. Страсбург удалось удержать, ссора между Эйзенхауэром и де Голлем была кое-как улажена. Эта ссора была предупреждением: в последний, победный год войны помимо прочих неприятностей произойдет раскол среди союзников.

10. 1945 г. Конец войны

В начале 1945 г. союзники, по иронии судьбы, усердно проявляли солидарность. Англо-американская высадка десанта во Франции обеспечила второй фронт и частично уменьшила для России напряжение борьбы. В январе 1945 г. западные союзники просили открыть советский второй фронт, чтобы снять с них часть напряжения. Когда шло немецкое наступление в Арденнах и в Страсбурге, Эйзенхауэр послал в Москву своего заместителя Теддера с просьбой о помощи. А Черчилль телеграфировал Сталину: «Бои на западе очень тяжелые. Считаю вопрос срочным». Сталин ответил вполне лояльно: обещал ускорить дату предстоящего советского наступления. Черчилль ответил, что «весьма благодарен за волнующее сообщение», а позднее писал: «Это был прекрасный подвиг со стороны русских – ускорить широкое наступление, несомненно, ценой человеческих жизней».

Сталин времени не терял. Советское наступление, которое планировалось на 20 января, началось 12 января. Русским противостояли 170 вражеских дивизий по сравнению с 70 на Западном фронте, из них 30 удерживали часть Балтийского побережья, где Гитлер еще надеялся подготовить новые подводные лодки, 28 сражались, отстаивая нефть и алюминиевую руду Венгрии. Лишь 75 дивизий защищали фронт протяженностью от Немана до Сана. У русских было людей больше в 5,5 раза, орудий – в 7,8, танков – в 5,7, самолетов – в 17,6 раза. И все же это была нелегкая операция. Падал густой снег, танки можно было различить лишь потому, что они двигались. Русские войска шли вперед со страшной скоростью. 17 января на центральном направлении Жуков занял Варшаву, южнее Конев ворвался в Силезию, второй по величине индустриальный район Германии, до этого фактически не знавший бомбежек. За 18 дней русские армии продвинулись на 300 с лишним миль – приблизительно на расстояние от Вислы до Одера. Там, возле Кюстрина, их передовые части были уже в 40 милях от Берлина.

Жуков приказал войскам закрепиться, а потом, «нанеся молниеносный удар, взять Берлин 15–16 февраля», 6 февраля Сталин позвонил ему из Ялты. Он спросил: «Где вы? Что делаете?» Жуков ответил: «Планируем Берлинскую операцию». Сталин сказал: «Зря теряете время» – и отменил наступление. По всей вероятности, остановка была сделана по сугубо военным соображениям. Сталин был осторожным командующим, русские всегда останавливали наступление, пройдя 200 или 300 миль. А теперь они оторвались от баз снабжения. Познань и Бреслау, находившиеся в руках противника, мешали коммуникациям. Стал действовать закон «чрезмерной протяженности», как именовал его Лиддел Гарт.

Более того, передовые силы Жукова образовали опасный выступ, по обе стороны от него – немецкие армии, численность которых не была известна. Сталин не хотел повторить ошибку Гитлера в Сталинграде или собственную, допущенную в феврале 1943 г., когда немцы опять захватили Харьков. Опасения его не были безосновательными. Гудериан, теперь начальник германского Генерального штаба, увидел возможность контрнаступления и после длительных споров с Гитлером сделал такую попытку, длившуюся с 10 по 14 февраля. Наступление оказалось неудачным, но продемонстрировало, что могло произойти, если бы Жуков устремился дальше на запад.

Впоследствии решение Сталина вызвало кое-какие споры. В 1964 г. Чуйков, командовавший одной из советских армий, заявил, что Берлин можно было взять за 10 дней: «Это был бы конец войны». А приказ Сталина прекратить наступление изображался как главная ошибка, которую можно сравнить с приказом Гитлера остановить немецкие танки у Дюнкерка в 1940 г. Аналогичным образом критиковали Эйзенхауэра за руководство операциями на западе, особенно критиковал его Монтгомери. Видимо, союзные армии были лучше обеспечены генералами, которые могли руководить успешнее, чем Сталин и Эйзенхауэр. К счастью, историкам не нужно решать такие вопросы.

Возможно, Сталин был слишком осторожен. Но нет ни малейших свидетельств, что он при этом руководствовался политическими мотивами, и его, конечно, не беспокоило, что взятие Берлина встревожит западных союзников. Как и следовало ожидать, остановив наступление в центре, он возобновил наступление на юге. 11 февраля русские взяли наконец Будапешт. Немцы еще оказывали упорное сопротивление. В середине марта последнее наступление немцев отбросило русских от границ Австрии. Но вскоре они опять двинулись вперед, освободили Словакию, а 13 апреля взяли Вену. И когда через три дня они начали наступление на Берлин, вся Центральная Европа и часть Австрии находились под их контролем.

За блестящим фасадом великого альянса таились, конечно, взаимные подозрения. Опасались и Восток, и Запад. Не слишком ли выигрывает другой? Не заключит ли он сепаратный мир с немцами, не заручится ли даже их помощью? У Советской России для этого было больше оснований. Возможность советского соглашения с немцами полностью исключалась. Как говорил в 1943 г. Бивербрук: «На пути стоят мертвые русские. Нельзя с легкостью перешагнуть через это кладбище». А на Западе Черчилль уже объявлял тревогу по поводу коммунистической опасности. Чуть позже он фактически приказал Монтгомери держать в сохранности немецкое оружие на случай, если его придется применить против русских. Но это – истолкование фактов в свете того, что произошло через месяцы и даже годы. Великий Ф.В. Мейтланд предостерегал других историков: «С трудом приходят на ум мысли о том, что события далекого прошлого некогда ожидались в будущем».

Что бы ни было в запасе у будущего, но когда три великих лидера в последний раз встретились в Ялте с 4 по 11 февраля, между ними не было раскола. Рузвельт и Сталин установили дружеские отношения, к большой досаде Черчилля. На этот раз состоялись серьезные переговоры, результатом которых было успешное сотрудничество. Сталин согласился с планами Рузвельта насчет Организации Объединенных Наций и с предложением Черчилля о предоставлении Франции оккупационной зоны в Германии. Черчилль и Рузвельт одобрили советские предложения об устройстве Польши, кроме ее западной границы. Рузвельт согласился, что Россия должна получать от Германии репарации натурой, хотя не дал согласия на их объем. Наиболее важным было соглашение о Дальнем Востоке. Американцы предвидели трудную борьбу против Японии и пришли в восторг, когда Сталин обещал вступить в войну на Дальнем Востоке в течение трех месяцев со времени окончания войны в Европе. В равной мере они были восхищены его заверением, что он полностью признает Чан Кайши и не имеет намерения содействовать победе китайских коммунистов, – заверение действительно правдивое, хотя причины были совсем не те, какие предполагали американцы.

Ялта была, говоря словами Меттерниха, «очень милым небольшим конгрессом», по видимости обещавшим, что на этот раз единство союзников сохранится и после победы. Американский госсекретарь Стеттиниус писал: «В Ялте уступки Советского Союза Соединенным Штатам и Англии были больше, чем их уступки Советам». Гарри Гопкинс, специальный советник Рузвельта, отозвался с еще большим энтузиазмом: «Мы действительно верили в душе, что это рассвет нового дня, о наступлении которого молились… русские доказали, что могут быть разумными и дальновидными. У Президента и у всех нас не было сомнений, что мы всегда в обозримом будущем сможем с ними жить мирно и сохранять хорошие отношения». Черчилль этот вывод разделял. 19 февраля он сообщил Военному кабинету: у него твердая уверенность, что Россия стремится к согласию с обеими англоязычными демократическими странами. Премьер Сталин – человек могущественный, которому он вполне доверяет.

Впоследствии Ялтинская конференция характеризовалась отрицательно. Сталин якобы обманул западные державы. Но вернее было бы сказать, что они сами себя обманули. Они воображали, что Советская Россия разгромит Германию для них, а затем отступит в пределы собственных границ – на худой конец тех, какие существовали в 1941, а не в 1939 г. Но у СССР были другие намерения. Когда рухнула власть немцев в Восточной Европе, в образовавшийся вакуум двинулась советская власть – это было неизбежным следствием победы. В политическом отношении русские во многом вели себя в Восточной Европе так же, как американцы и англичане на западе: сами заключали перемирие со странами-сателлитами, как поступили в Италии англичане и американцы. Они отстраняли от власти антикоммунистов, но англичане и американцы такие же меры принимали в Италии и Франции против коммунистов. В Румынии Вышинский навязал смену правительства тем же способом, каким и лорд Киллерн в Египте: он так же окружил королевский дворец танками.

Польша – вопрос особый. У англичан перед Польшей были обязательства: это был вначале их союзник, и, кроме того, польские войска сражались вместе с ними на западе. Поэтому англичане настаивали на свободных выборах. Но тут возникла неизбежная дилемма. Учитывая прежнюю историю польско-советских отношений, свободные выборы никоим образом не могли привести к власти дружественное Советской России польское правительство. Русские не стремились властвовать, не хотели распространять коммунизм. Они желали безопасности, и лишь коммунисты или их попутчики могли ее обеспечить. Но не это было основной причиной последующего недоверия к Ялтинской конференции. В феврале 1945 г. западные державы еще предвидели тяжелые и кровавые бои с немцами; британские начальники штабов даже думали, что европейская война может продлиться до ноября, и поэтому на первое место ставилось единство. А потом, когда победа неожиданно оказалась легкой, англичане и американцы жалели, что относились к Советской России так, словно считали ее равным партнером. Не потому нарушилось объединенное сотрудничество, что были заключены Ялтинские соглашения, а потому, что англичане и американцы от них отреклись.

В феврале проявились опасения союзников – были возобновлены бомбежки. Американцы опять сосредоточили внимание на заводах по производству жидкого топлива. Сэр Артур Харрис не считал эти бомбежки «панацеей» и настаивал на бомбометании без выбора одиночных целей. Он своего добился. Еще одна стремительная атака, «удар грома», – и боевой дух немцев будет сломлен. А если это поможет русским, тем лучше. В качестве цели Харрис выбрал Дрезден – город, ранее не подвергавшийся нападениям. 13–14 февраля его бомбили свыше тысячи самолетов. Противодействие не было оказано, город наполняли беженцы, спасавшиеся от наступления русских. Немцы утверждали, что количество убитых доходит до 250 тыс. 20 лет спустя городские власти установили, что точная цифра – 25 тыс. человек.

Бомбардировка Дрездена не отличалась от других, даже была менее тяжелой, чем многие другие. Но когда война закончилась всего через три месяца, она стала казаться ненужной, и все позабыли, что еще в феврале сопротивление немцев считали страшным. Гражданские руководители, начиная с Черчилля, поспешили отречься от своей ответственности за налет на Дрезден, который они на самом деле одобряли. Было предано забвению командование бомбардировочной авиацией. Черчилль, выступая по радио, об этом не упомянул, по этому поводу не изготовляли памятных медалей. Сэр Харрис, единственный из победоносных командующих, не был вознесен в палату лордов. И все же беспорядочное бомбометание без выбора одиночных целей было в течение четырех лет британским достижением, которое и общественное мнение, и государственные деятели весьма ценили.

Победа, одержанная на западе, не обошлась без дальнейших споров между англичанами и американцами. На Мальте по пути в Ялту начальники Объединенного штаба так яростно спорили, что пришлось их дискуссию облечь «в благопристойно неясную форму закрытого заседания». Эйзенхауэр придерживался своей стратегии наступления широким фронтом, или, как это называли, «слон, опирающийся на дом». Монтгомери предпочитал одно мощное наступление на севере, доходящее до Балтийского побережья или даже до Берлина. Любопытно, что Монтгомери, на деле мастер постепенного подхода, постоянно играл роль командующего молниеносным наступлением. На Сицилии и затем в Нормандии он говорил, что собирается прорвать оборону противника, тогда как на деле его роль состояла в том, чтобы сковать основную часть германских сил, пока прорыв осуществят американцы под командованием Паттона где-нибудь в другом месте. Теперь обстоятельства снова навязывали решение, и старая схема повторилась. Пока Монтгомери две недели с боями продвигался к Рейну, южнее американцы обнаружили невзорванный мост в Ремагене и к 7 марта переправились через Рейн, потеряв лишь 14 человек. А войска Монтгомери только 23 марта переправились через Рейн. К тому времени танки Паттона расчищали впереди них восточный берег.

Следующий шаг Эйзенхауэра был неизбежным следствием сложившейся ситуации. Американские армии, составлявшие большую часть его сил, находились в Центральной Германии. Монтгомери должен был наступать на севере с британскими и канадскими войсками. Черчилль убеждал Эйзенхауэра обрушиться на Берлин и взять его раньше, чем это сделают русские. Эйзенхауэр не хотел заниматься тем, что считал задачей исключительно политической. Но даже и в политическом отношении это была задача бесполезная. Берлин перестал быть действующей столицей Германии, и ее захват решил бы не больше, чем прежде захват Рима. Кроме того, он безвозвратно входил теперь в советскую зону в соответствии с долгосрочным соглашением. Взятие Берлина обошлось русским в 300 тыс. человек, зачем было американцам нести такие потери? Эйзенхауэр имел в виду более неотложную цель. Все полагали, что немцы подготовили в Баварии последний национальный редут, последнюю свою позицию. На самом деле редут был воображаемый, плод фантазии журналистов. Но в последние недели войны он определял стратегию Эйзенхауэра.

Прежде чем начался заключительный штурм, две недели в начале апреля было затишье. 12 апреля президент Рузвельт, здоровье которого в течение последнего времени ухудшалось, внезапно умер. Может быть, вмешалась судьба, желая избавить его от разочарования и утраты надежд. Его преемник Трумэн был не только неопытным, но гораздо менее склонным к сотрудничеству с русскими, судя по его прежним высказываниям. Гитлер полагал, что смерть Рузвельта – чудо, вроде того, что произошло с императрицей Елизаветой и спасло Фридриха II в 1762 г. Но он скоро утратил иллюзии. Никаких мирных предложений от западных держав, никакого компромисса. 20 апреля Гитлер праздновал свой день рождения. Это были поминки по «третьему рейху». Через два дня уехали сподвижники Гитлера: Кейтель и Йодль – вести войну до последнего, Геринг – заключать мир с союзными державами, как он надеялся. Гитлер сказал Йодлю: «Буду бороться, пока рядом борются те, кто мне верен, а потом застрелюсь». В бункере с Гитлером остались только Геббельс и его семья.

И теперь все армии пришли в движение. В Италии генерал СС Вольф некоторое время вел переговоры с представителями союзников и этим вызвал у Сталина подозрения. Когда армии союзников наконец начали наступать в середине апреля, они встретили слабое сопротивление. 23 апреля они переправились через реку По. Бразильские войска взяли Турин, без сомнения несколько удивляясь, зачем они там. Американцы японского происхождения, которым было запрещено служить на Тихом океане, оказались первыми союзными войсками, достигшими французской границы.

Итальянские партизаны взяли Милан, Геную, Венецию. В Венеции Попский, неофициальный командующий неофициальной армией, повел свой джип на площадь Святого Марка, Муссолини явился из небытия, пытался вести переговоры с партизанами в Милане, затем в страхе присоединился к германскому конвою, отступавшему через альпийские перевалы. В Донго, на озере Комо, партизаны остановили конвой и сняли Муссолини с грузовика, где он прятался. Не зная, что с ним делать, партизаны отправили его и его возлюбленную Клару Петаччи, уезжавшую вместе с ним, на ферму в жилой дом.

На следующий день прибыл коммунист, партизанский полковник. Муссолини ему объявил: «Вы приехали меня спасти? Я вам отдам империю». Полковник провел их несколько сот метров вниз по дороге, поставил Муссолини к стенке, а когда Петаччи хотела его защитить, расстрелял обоих. Через несколько часов их тела увезли в Милан и повесили вверх ногами возле гаража. Муссолини вез с собой письма, надеясь с их помощью доказать свою невиновность. Возможно, он также вез с собой большую сумму в иностранной валюте и другие ценности. Это «сокровище Донго» исчезло, а те, кто его искал, заплатили за это своими жизнями. Муссолини был диктатором мелкого масштаба, а пытался играть крупного. Быть может, самый правильный приговор вынес ему граф Дино Гранди, фашистский ветеран: «Ничтожный Муссолини».

29 апреля немецкие войска в Италии сдались, их безоговорочная капитуляция вступила в силу 2 мая. К этому времени союзное командование больше заботилось о том, чтобы опередить партизан, итальянцев и югославов, чем о том, чтобы разбить немцев, которым было приказано сохранять оружие, пока не укрепится власть союзников. Итальянские партизаны неожиданно оказались послушными, по приказу коммунистов они сдали оружие. Организация Сопротивления формально была распущена, к началу июня 150 тыс. вооруженных людей исчезли, словно их никогда и не было. Тито причинил больше беспокойства: его партизаны вступили в Триест непосредственно перед новозеландцами и, таким образом, расставили декорации, правда, как оказалось, преждевременно, для первого акта «холодной войны».

В Германии западные союзники также почти не встретили серьезного сопротивления. Около 20 немецких дивизий были брошены на Западный фронт. Основные оставшиеся немецкие войска были сосредоточены в Руре. Их окружили и блокировали. 18 апреля 300 тыс. человек сдались, а Модель, командующий войсками, застрелился. После этого наступление союзников превратилось в победный марш. Монтгомери взял Гамбург, достиг побережья Балтийского моря, защитив этим Данию от русских. 25 апреля американские и советские войска встретились в г. Торгау, на Эльбе, – волнующая и недолгая демонстрация их боевого товарищества. Дальше на юг одна часть французских войск взяла Штутгарт, другая проникла в Тироль. Паттон перешел границу с Чехословакией и надеялся освободить Прагу.

Русские давно наметили на середину апреля наступление на Берлин. Может быть, они торопились из-за ложного опасения, что западные союзники будут там раньше их. Во всяком случае известно, что Сталин сказал: «Союзнички хотят попасть в Берлин раньше Красной Армии». Он организовал свои собственные гонки: Жуков должен был атаковать с востока, Конев – с юга, успех – победителю. Эта последняя кампания была не легким делом. Уцелевшие еще остатки германской армии были в безвыходном положении. Русские развернули войска численностью 2 млн. человек, 41 тыс. орудий, 6300 танков и 5 тыс. самолетов.

16 апреля началось русское наступление. Из своего бункера Гитлер направлял воображаемые армии, еще удерживая в своих руках власть диктатора. Он снял Гудериана с поста начальника штаба и назначил угодливого Кребса, которого Сталин когда-то обнимал на перроне железнодорожного вокзала в Москве. Гитлер отстранил сначала Геринга, потом Гиммлера, узнав, что они хотят вести переговоры о капитуляции. 29 апреля, когда в бункере стала слышна оружейная стрельба, Гитлер понял: это конец. Тогда он женился на своей давней возлюбленной, Еве Браун, составил завещание и назначил своим преемником адмирала Дёница, чтобы унизить генералов, так как ему казалось, что из-за них он потерпел поражение. Завещание его заканчивалось словами: «Самое главное, я поручаю вождям нации и их подчиненным тщательное соблюдение расовых законов и безжалостную борьбу со всемирным губителем всех народов – международным еврейством».

30 апреля Гитлер простился с небольшой горсткой оставшихся сподвижников, потом они с Евой Браун удалились в свою комнату. Она выпила яд, Гитлер застрелился. Тела их вынесли в сад, облили бензином и подожгли. Часовые дали прощальный залп и вернулись в убежище. Куда делся пепел, мы никогда не узнаем. Русские утверждают, что разыскали и уничтожили останки. Но это опознание вызывалосомнения. Вероятно, останки Гитлера навсегда исчезли. Достоверно, однако, что он застрелился и что «третий рейх» ненадолго его пережил.

На следующее утро Кребс пытался вести переговоры о частичной капитуляции. Он встретился с русским генералом Чуйковым, героем Сталинграда. Кребс сообщил ему, что Гитлер мертв, и затем, стараясь расположить к себе, заявил: «Сегодня 1 мая, великий праздник наших двух народов». Чуйков ответил: «Сегодня у нас великий праздник. А как насчет вас, трудно сказать». Таким образом попытка зондировать почву была пресечена. Геббельс застрелил всю семью и себя. На следующий день сдался начальник Берлинского гарнизона и с ним 70 тыс. солдат. Сдача города не была организована. Есть сведения, что последняя немецкая позиция находилась в бомбоубежище зоопарка.

Дёниц пытался исполнять свои обязанности в качестве нового главы рейха – обеспечить капитуляцию на западе, пока продолжается война на востоке. Но Эйзенхауэр это предложение отверг. Капитуляция осуществлялась по частям. 4 мая на севере германские войска сдались Монтгомери в районе Люнебургской пустоши. В целом западные союзники захватили 3,5 млн. пленных – 1 млн. в Италии и 2,5 млн. в Германии, среди последние было много бежавших с Восточного фронта, от русских. 7 мая в штабе Эйзенхауэра в Реймсе Йодль подписал акт о безоговорочной капитуляции. На следующий день подписание состоялось в Берлине в штабе Жукова. Что касается формального окончания войны, то здесь была некоторая путаница. Сталин хотел сделать сообщение после капитуляции в Берлине. Американский репортер нарушил запрет и распространил новость, что вовсе не огорчило Черчилля: западные союзники праздновали День Победы (победы в Европе) 8 мая, русские – 9 мая.

Капитуляция отдельных немецких частей состоялась уже после формального окончания войны. В Норвегии немецкие войска численностью 350 тыс. человек, никогда не участвовавшие в боях, капитулировали 8 мая, гарнизон Нормандских островов, 20 тыс. человек, – 9 мая. Последними сдались, по-видимому, немцы, находившиеся на острове Гельголанд, – они продержались до 11 мая. Последний в Европе бой состоялся, как ни странно, в Праге – городе, который до этого избежал всех ран войны. 5 мая чешское Сопротивление подняло восстание. Паттон был в Пльзени, русские – еще далеко. Эйзенхауэр, которому Трумэн сказал, что не склонен жертвовать жизнями американцев ради политических целей, запретил Паттону переброску войск. Чехи понесли тяжелые потери – в целом 8 тыс. человек. Но могли потерять больше. К Праге двинулась германская бронетанковая дивизия, отступавшая из Словакии. Но ее задержала армия Власова, сформированная из советских перебежчиков, чтобы воевать на стороне Германии. Теперь из безотчетной славянской солидарности эта армия преградила путь немцам на Прагу. Таким образом, Прага была спасена русскими – не Советской Армией, а предателями. Советские войска лишь 12 мая вступили в Прагу. Запоздалое раскаяние Власову не помогло: переданный русским, он был повешен.

Едва не возник еще один вооруженный конфликт, когда война уже официально закончилась, – конфликт между Югославией Тито и западными союзниками. В последние дни войны югославские партизаны оккупировали Истрию, население которой бесспорно составляли славяне (словенцы и хорваты), и Триест, где проживало значительное славянское меньшинство и который был окружен славянской территорией. Черчилль, уже разочаровавшийся в Тито и считавший его агентом Сталина, стремящимся получить базу на Адриатическом море для каких-то гнусных советских целей, спешил изгнать югославов из Триеста, даже «силой оружия», если понадобится. Трумэн вначале не решался идти против союзника, потом в свою очередь стал одобрять применение вооруженных сил. Сталин, уже фактически относившийся к Тито с некоторой неприязнью, настаивал на компромиссе. 9 июня югославские войска ушли из Триеста. Тито сказал: «Нам пришлось пойти на эту огромную жертву с тяжелым сердцем». Он не простил Сталину, что Советский Союз не сумел поддержать Югославию в Триесте. Это толкнуло Тито на путь, который привел его к разрыву отношений со Сталиным в 1948 г.

В Германии и Австрии проявлялась обеспокоенность, что без конфликта не удастся установить зоны, которые должны быть под контролем определенных союзников. Черчилль и по этому поводу был воинственно настроен. Он даже предполагал использовать ВВС для «удара по коммуникациям русских армий, если те решат продвинуться дальше, чем предусмотрено соглашением». Фактически вовсе не русские, а именно западные союзники так поступили и до 23 мая позволили существовать в качестве возможного союзника «остаткам» правительства Деница. Американцы эти напоминания игнорировали. Невозможно было за одну ночь настроить общественное мнение против России. Кроме того, у союзников было в Западной Европе меньше половины того количества войск, что имели русские: в случае вооруженного конфликта победа маловероятна, даже если использовать на своей стороне разбитые германские силы. Англичане и американцы постепенно отошли на согласованные границы, зачастую отойти пришлось почти на 120 миль. Германия и Австрия были разделены, каждая на четыре зоны (Францию включили из вежливости), и все четыре союзных государства поделили между собой контроль над обеими столицами – Берлином и Веной. Были созданы объединенные контрольные комиссии для управления обеими странами. И только тогда, когда по всем этим вопросам были достигнуты соглашения, война в Европе действительно закончилась.

Дальневосточной войне еще только предстояло достигнуть кульминации. Весной 1945 г. британские силы пробились в Бирму и 2 мая взяли Рангун. Эта кампания была бесперспективной. Американцы потеряли интерес к активному сотрудничеству с Китаем, и англичане отвоевали Бирму лишь для того, чтобы впоследствии ее оставить. Поистине вся война Англии на Дальнем Востоке велась для того, чтобы восстановить империю, от которой вскоре придется отказаться, – занятие довольно бессмысленное. Стремясь по-прежнему считаться дальневосточной державой, англичане навязали американцам свою помощь на море, но американцы приняли ее неохотно, скептически. Американцам предстоял еще долгий путь, или им так казалось. Макартур предвидел, что потребуется 5 млн. человек и потери составят миллион, прежде чем японцев заставят капитулировать. Конечно, сопротивление японцев было таким же упорным, как и всегда. В феврале захват острова Иводзима стоил американцам 5500 убитыми. Битва за Окинаву, следующий остров, который надлежало завоевать, длилась три месяца. Японцы использовали «Ямато» – самый крупный из действующих линейных кораблей, но во время налета 280 американских самолетов его потопили. Окинаву захватили в июне, при этом потери американцев составили 12,5 тыс. убитыми.

Японцы, несмотря на упорное сопротивление, были близки к полному краху. Две трети торговых судов было потоплено, из-за отсутствия угля и сырья остановились заводы, потребление продуктов питания на душу населения снизилось до 1200 калорий в день – даже ниже, чем в Германии в худший период первой мировой войны. Американские самолеты атаковали Японию, почти не встречая сопротивления. 8 марта во время лишь одного налета на Токио было убито 83 тыс. человек – на 20 тыс. больше, чем потеряли англичане во время воздушных налетов за всю войну.

В апреле барон Судзуки, пожилой адмирал, герой русско-японской войны, стал премьер-министром. И теперь, будучи добрым человеком, хотел мира. Японские миротворцы действовали осторожно, боясь, что военные восстанут при одном упоминании о мире, и не без оснований опасаясь за собственную жизнь. Они стремились избежать унизительной безоговорочной капитуляции, а главное – сохранить императорскую династию. Они хотели, чтобы посредником был Сталин. Однако, решив принять участие в войне на Дальнем Востоке, Сталин отклонил японское предложение, сославшись на его неопределенность. В июле на конференции в Потсдаме руководители трех великих держав сделали серьезное предупреждение и призвали Японию капитулировать. Судзуки объявил, что ответного публичного заявления у него нет; это расценили, по-видимому ошибочно, как презрительное отношение к предъявленному ультиматуму.

Американцы сделали заключение, что войну надо продолжать, но их мнения разделились. Командование ВМФ было убеждено, что блокада заставит японцев быстро сдаться; командование ВВС в той же мере полагалось на результаты бомбежек. Трумэн, как и Рузвельт до него, помнил предостережение армейского командования о том, что военная победа над Японией обойдется в миллион человеческих жертв. Американцы, собственно, уже нашли выход: участие русских в войне на Дальнем Востоке. Сталин обещал это с возрастающей твердостью, и действительно, 8 августа русские вступили в войну, однако прежний энтузиазм американцев по этому поводу вскоре стал исчезать. После окончания войны в Европе им не хотелось быть обязанными русским за победу на Дальнем Востоке. Более того, после споров с русскими насчет европейских проблем американцам не хотелось, чтобы они подключились к последнему этапу войны, в которой они ранее не участвовали. Несомненно, русские вступили в войну по тем же причинам.

К лету 1945 г. у американцев уже имелись новые, свежие силы. В последние три года, позаимствовав методику у англичан. они вели работы в области управляемых ядерных взрывов. Три атомные бомбы уже имелись. Никто не знал точно, каков будет результат, однако надеялись: он будет настолько эффективным, что заставит японцев сдаться. Имелось и дополнительное преимущество: это произойдет раньше, чем русские смогут начать боевые действия. Однако не всех американцев это обрадовало. 18 июня генерал Маршалл высказал мнение, что «положение японцев безнадежно и вступление русских в войну может оказаться решающим, чтобы заставить их сдаться». А когда во время Потсдамской конференции Эйзенхауэру сообщили о намерении использовать бомбу, он подумал, что это «совершенно не нужно», или, как он позднее говорил: «Незачем наносить им удар этой отвратительной штукой». Макартура не спрашивали, но впоследствии он согласился с Эйзенхауэром.

Однако такие мнения ничего не значили. Решения принимали Трумэн и несколько человек, участвовавших в создании бомб, а мнения начальников штабов никогда не спрашивали. Желание опередить или предупредить русских было делом второстепенным. Решающим фактором было то, что бомбы уже существовали; значит, их надо использовать. Как писал один авторитетный деятель, «бомбу просто необходимо было использовать – столько денег на нее затратили. Если бы она не сработала, как бы мы тогда оправдали огромные расходы? Какие бы это вызвало гневные протесты у общественности?.. Все, кто был с этим связан, почувствовали невероятное облегчение, когда бомба наконец была готова и сброшена».

Не многие предвидели, как за несколько лет возрастут вслед за этим возможности ядерных разрушений. Фактически никто себе не представлял, что в ближайшем будущем не только Соединенные Штаты, а любая страна сможет создать у себя ядерное оружие. Никто не думал о выпадении зараженных осадков после ядерного взрыва. Ядерное оружие было «просто другой бомбой». Когда Трумэн узнал, что на Хиросиму сбросили атомную бомбу, он воскликнул: «Это величайшее событие в истории!» Американцы применили против Японии атомную бомбу с особым удовлетворением. Италия или Германия не вызывали у них такого яростного возмущения, такого желания отомстить. Но после унижения, которое американцы испытали в Пёрл-Харборе, они были полны беспощадной решимости добиться от Японии безоговорочной капитуляции.

В США изготовили три бомбы. Первая успешно была взорвана на испытаниях в Аламогордо, штат Нью-Мексико, 16 июля. Вторую сбросили 6 августа на Хиросиму. Самолет, который ее доставил, получил благословение священника римско-католической церкви.

В одно мгновение погибла 71 тыс. человек. А тех, кто погиб потом от ран, ожогов и лейкемии, никогда не подсчитывали.

Японское военное командование все еще хотело продолжать сопротивление, чтобы обеспечить «почетные условия» капитуляции.

9 августа третья, и последняя (хотя японцы об этом не знали), атомная бомба была сброшена на Нагасаки. Было 80 тыс. убитых. Наряду с известием о вторжении Советской Армии в Маньчжурию это вынудило принять решение. Император Хирохито, когда совет министров оказался в тупике, совершил первый в своей жизни самостоятельный поступок и заявил: «Нестерпимое надо вытерпеть». 14 августа японцы согласились на безоговорочную капитуляцию – фактически с условием, что сохранится император.

И последняя тревога. Было записано на пленку обращение Хирохито по радио к японскому народу, где говорилось о принятом решении. Но молодые офицеры-экстремисты ворвались во дворец и убили генерала, который там командовал. Однако они не смогли найти спрятанную в подвале пленку, а прикоснуться к священной особе императора не посмели. Утром 15 августа состоялась радиопередача. Как принято во дворце, речь Хирохито была цветистой, ритм – странным. По имеющимся сведениям, многие японцы вообще не поняли, что он говорил.

Американцам потребовалось некоторое время на организацию процедуры капитуляции. Макартур, предполагаемый правитель Японии, был далеко – на Филиппинах. Ему требовалось две недели, чтобы прибыть в Японию. 2 сентября на палубе линкора «Миссури» в Токийском заливе он принял официальную капитуляцию Японии. Указом Трумэна этот день был объявлен Днем Победы над Японией. С разрешения Макартура Маунтбэттэн принял 12 сентября в Сингапуре капитуляцию японских сил в Юго-Восточной Азии. А русские не были допущены к этому акту, им пришлось довольствоваться возвращением того, что Япония отняла у них в 1905 г. Казалось, Чан Кайши достиг своей цели – победить без борьбы; теперь он обратил оружие против китайских коммунистов, но тут преуспел меньше.

Итак, со времени германского нападения на Польшу и до Дня Победы над Японией вторая мировая война продолжалась ровно шесть лет. От начала и до конца в ней участвовали только Англия и все британские доминионы, кроме Эйре. Была и другая крайность – некоторые страны, Турция например, вступили в войну лишь в марте 1945 г. – запоздалый жест, делавший их правомочными членами Объединенных Наций.

В разное время в войне участвовало 70 млн. человек. 17 млн. погибло: 1 человек из каждых 22 русских, 25 немцев, 46 японцев, 150 итальянцев, 150 англичан, 200 французов и 500 американцев. В отличие от предыдущих войн современности было убито больше гражданского населения, чем солдат, – некоторые погибли от бомбежек во время воздушных налетов, других немцы убили как партизан или заложников, еще больше было убито просто так, ради исполнения законов нацистской расовой теории, многие погибли от невзгод и голода – на принудительных работах в Германии, в блокадном Ленинграде, во многих других местах.

Польша, если учесть общую численность ее населения, пострадала больше всех: погибло 300 тыс. солдат, немцы убили 5,8 млн. гражданского населения, треть из них – евреи, в целом потери составили 15 %. Советская Россия потеряла 10 % своего населения: в боях погибло 6 млн. человек, 14 млн. солдат и гражданского населения немцы просто убили. В Югославии потери составили 1,5 млн., из них 500 тыс. – боевые потери. 4,5 млн. немцев погибли в боях, 3/4 из них – на Восточном фронте; 593 тыс. гражданского населения Германии погибло от воздушных налетов. Япония потеряла в боях свыше миллиона человек и от бомбардировок 600 тыс. гражданского населения. От 3 до 13 млн. человек погибло в Китае не столько в боях, сколько от всеобщих бедствий.

На западе Франция потеряла 200 тыс. солдат и 400 тыс. гражданского населения – некоторые погибли в рядах Сопротивления, другие умерли в германских лагерях для перемещенных лиц. 300 тыс. итальянцев были убиты, половина – солдаты, сражавшиеся на стороне Германии, половина – партизаны, сражавшиеся на стороне союзников. Англия потеряла 300 тыс. солдат, 62 тыс. гражданских лиц во время воздушных бомбежек, 35 тыс. моряков торгового флота. У США были наименьшие потери: погибло 300 тыс. военных – в Европе и в Азии почти поровну, а гражданское население не пострадало.

Самая тяжелая судьба постигла два лишенных защиты, неповинных народа. В Европе из 9 млн. евреев от 5 до 6 млн. немцы убили в газовых камерах. Тем же способом цыгане Восточной Европы были фактически истреблены полностью.

Огромными были и материальные разрушения. В Советской России немцы разрушили 1710 городов, 70 тыс. деревень, 6 млн. домов, 31 850 заводов, было вывезено 5 млн. лошадей и 17 млн. голов крупного рогатого скота. Промышленные ресурсы Польши сократились наполовину, Югославии – на 2/3. Французские ресурсы также наполовину сократились – больше от воздушных бомбардировок союзников, чем от грабежей и разрушений, произведенных немцами. Италия пострадала меньше главным образом оттого, что в Северной Италии не было тяжелых боев: ресурсы уменьшились на 20 %. В Германии было разрушено 2,5 млн. домов, один Гамбург пострадал больше, чем вся Англия. Но благодаря рассредоточению германские промышленные объекты в период войны пострадали меньше – менее всего тяжелая промышленность, главный объект бомбардировок, производимых союзниками. Япония потеряла весь свой торговый флот, большая часть ее городов лежала в руинах Англия потеряла половину торгового флота, 0,5 млн. домов были разрушены, 4 млн. – повреждены. В 6 раз вырос внешний долг Англии. Из всех воюющих государств лишь Соединенные Штаты вышли из войны заметно богаче по сравнению с довоенным уровнем.

В 1919 г., после первой мировой войны, в Париже состоялась большая мирная конференция. Державы-победительницы не смогли решить проблему Советской России, но сумели заключить мир со всеми бывшими врагами, хотя с Турцией не удалось до 1923 г. Результаты второй мировой войны были не столь удачными. С Болгарией, Финляндией, Венгрией, Италией и Румынией мир был заключен 10 февраля 1947 г. Договоры были подписаны в здании французского министерства иностранных дел; церемония происходила за тем самым столом, на котором лежал раненый Робеспьер, перед тем как его отправили на гильотину. Японцы причинили больше хлопот. Русские хотели, чтобы условия мира продиктовали четыре великие азиатские державы – Китай, Англия, СССР и США. Американцы настаивали на более широком участии. Лишь они и их союзники подписали мирный договор с Японией в 1952 г. Советская Россия, Польша и Чехословакия отказались подписать мирный договор с Японией и позднее заключили с ней самостоятельные соглашения.

Австрия, как и Германия, была разделена между четырьмя великими европейскими державами. Франция при этом заняла место Китая. Оккупационные войска четырех держав оставались в Австрии ровно десять лет. Единственное в своем роде возрождение солидарности прежних союзников было достигнуто 5 мая 1955 г., когда был заключен Государственный договор о восстановлении независимой и демократической Австрии и оккупировавшие Австрию державы согласились уйти. Австрия стала независимой и в качестве условия приняла закон о постоянном нейтралитете.

Соглашение по поводу Германии не было достигнуто. В конце войны четыре великие державы договорились, что их Контрольный совет будет управлять объединенной Германией, пока немцы не будут «денацифицированы» и как-то приучены к демократии. Объем обязанностей, которые приняли на себя союзные державы, начал уменьшаться уже тогда, когда изменился состав руководителей, возглавлявших эти страны в период войны, – Трумэн вместо Рузвельта и Эттли вместо Черчилля. В новом составе они встретились в июле 1945 г. в Потсдаме. Были два главных камня преткновения – граница между Польшей и Германией и репарации. В Ялте Англия и США согласились, что Польша должна получить в качестве компенсации германскую территорию вместо тех земель, которые отобрала в 1921 г. у России и которые теперь Советская Россия требовала назад. Относительно точных размеров соглашение достигнуто не было. В конце войны русские просто передали Польше все территории к востоку от реки Одер и западнее Нейсе, за исключением части Восточной Пруссии, которая перешла к России, – единственная территория, непосредственно полученная Россией в итоге войны. Протесты западных держав ни к чему не привели. До 1973 г. германо-польская граница существовала де-факто, затем была признана де-юре.

Репарации представляли собой более серьезную проблему. В свое время Рузвельт снова дал неясные обещания о том, что Германия будет платить России репарации натурой, но количественных параметров установлено не было. Американцы вскоре передумали, особенно когда стали давать субсидии западным зонам Германии. Русские беспрепятственно получали репарации в своих зонах. Постепенно западные союзники отгородили свои зоны от России. Со временем возникло два самостоятельных государства: Германская Демократическая Республика под контролем русских и Федеративная Республика Германии, тесно связанная с западными державами. Таким неожиданным образом было успешно достигнуто разделение Германии.

В 1919 г. резко изменились карты Европы, Ближнего Востока и Африки. Империя Габсбургов и Оттоманская империя перестали существовать. Возникли новые национальные государства. Германия потеряла свои колонии. После второй мировой войны крупных перемен не произошло, за исключением изменения польских границ. Не исчезли старые государства, не возникли новые. Страны восстанавливали свои довоенные границы; у России, правда, это были границы 1941, а не 1939 г., что весьма возмущало западные державы… Италия утратила Истрию, которая перешла к Югославии. Триест стал свободным городом, а в 1955 г. перешел к Италии. Французы отобрали у Италии несколько альпийских перевалов. Англичане и французы, но не голландцы восстановили свои империи на Дальнем Востоке, но, как оказалось, ненадолго. Россия восстановила свое право на Порт-Артур и Дальний, которые потеряла в результате русско-японской войны, а также контроль над Маньчжурской железной дорогой, которую продала Японии в 1935 г. Ко всеобщему удивлению, эти приобретения тоже оказались временными. США установили опеку над островами, имеющими стратегическое значение, что фактически обеспечило их господство в Тихом океане. Лишь эти завоевания сохранились.

И все же подспудно произошли огромные изменения. Люди перемещались, невзирая на границы, – это началось еще во время войны. Гитлер призвал на родину так называемых фольксдойче – немцев, живших за пределами Германии, и расселил в завоеванной Польше 1,5 млн. немцев. Сталин выселил немцев Поволжья и крымских татар в Сибирь. Даже американцы последовали его примеру: 250 тыс. американских граждан японского происхождения спешно были отправлены с калифорнийского побережья, где они жили, в лагеря внутри страны. Передвижения после войны приобрели более постоянный характер. До войны в Силезии, в Восточной и Западной Пруссии и Померании жило 7 млн. немцев. Многие из них были убиты во время войны, другие бежали от наступающих русских армий. Остальных, от 2 до 4 млн., выслали поляки. 3 млн. немцев были изгнаны из Чехословакии. Происходило под видом обмена и выселение меньших масштабов – венгров переселяли из Чехословакии и Югославии, греков из болгарской Македонии, а немецкие меньшинства отовсюду, где они еще имелись. Таким жестоким способом ликвидировалась проблема национальных меньшинств. Некоторые люди никогда больше не вернулись домой, например большинство поляков, боровшихся всю войну на стороне Англии. Фактически антикоммунистическое польское правительство в изгнании все еще существует.

* * *

Победившие во второй мировой войне державы преследовали две цели, которые вызвали много суеты в конце первой мировой войны: наказание военных преступников и создание всемирной организации для поддержания мира. В Нюрнберге был учрежден Международный трибунал, по сути дела трибунал четырех великих держав-победительниц, и 21 германскому лидеру во главе с Герингом было предъявлено обвинение в совершении военных преступлений. Одиннадцать человек приговорили к смертной казни, троих – к пожизненному заключению, четверых – к различным тюремным срокам. Геринг отравился за час до казни, остальные десять были повешены. В Японии после аналогичного процесса были казнены семь руководителей.

Необходимо было доказать непреложность принципов правосудия. В военное или мирное время было совершено много подлинных преступлений – массовые убийства военнопленных, заложников, уничтожение евреев. Но что являлось преступлением против мира? Подготовка к агрессивной войне или ведение ее? Все державы готовились к войне, все были в обиде, что правительства союзников недостаточно к ней подготовились, что сами не сумели начать превентивную или в сущности агрессивную войну. По-видимому, агрессивной победители считали войну, которая велась против одного из них; Черчилль вынес мудрый приговор нюрнбергскому судопроизводству, когда заявил Исмею: «Надо нам с вами постараться не проиграть следующую войну».

Организация Объединенных Наций была самым ценным достижением второй мировой войны: организация действительно всемирная, с эффективными возможностями поддержания мира. Но ее сила зависела от сохранявшегося единства пяти великих держав, которые стали постоянными членами Совета Безопасности и каждая из которых обладала правом вето при принятии решений по процедурным вопросам. Это единство не продержалось дольше войны. Возникла трещина в отношениях между СССР и США, в то время как три другие великие державы в большей или меньшей степени были на стороне Америки. Трещина углублялась и превратилась в антагонизм, такой резкий, что он напоминал войну без сражений, «холодную войну».

Этот результат неудивителен. Два мира – коммунизм и буржуазная демократия. Общая опасность со стороны Германии и Японии заставила их объединиться. Когда миновала опасность, два враждебных друг другу мира вернулись к взаимным подозрениям, которые всегда были у них со времен большевистской революции 1917 г. В то время с подобным снисходительным объяснением соглашались немногие. Согласно одной точке зрения, Советская Россия пыталась установить коммунизм во всем мире. Согласно другой – США стремились к мировому господству и установлению принципов либерального капитализма.

Первая точка зрения была, конечно, неверной. Все действия Сталина во время войны, например во Франции, в Италии, Китае, показывали, что любое распространение коммунизма за пределы сферы влияния Советской России было для него совершенно неприемлемым. Установление коммунистического правления в государствах, граничивших с Россией, было следствием «холодной войны», а не ее причиной. Как удачно сказано, тревога насчет русской агрессии была самоосуществляющимся пророчеством: если ждешь от русских самого худшего, ты это и получишь. Но даже при этом Сталин терпимо относился к либеральной демократии в двух соседних государствах, Финляндии и Австрии, когда она соединялась с подлинно народной поддержкой.

То, что советская политика была напористой, если не агрессивной, не имело никакого отношения к коммунизму. Это – давнее стремление русских, чтобы с ними обращались, как с равными, стремление, которого западные державы не сознавали во время войны, а после нее еще меньше. (Исключение составляет Ялта.) Ясное подтверждение этому – Средиземноморье. Советская Россия была ближе к нему, чем Англия или США, больше от него зависела, для нее это окно в мир. Англичане и американцы были возмущены вторжением русских в Средиземноморье, хотя каждый из них держал там крупный флот. От русских всегда требовали «идти на компромисс». Под этим западные страны в сущности подразумевали «безоговорочную капитуляцию» – отказ от коммунистического образа жизни. Они были бы сильно озадачены, если бы русские предложили компромисс: отказались бы, например, от НКВД и однопартийности при условии, что западные державы откажутся от частной собственности на землю и средства производства.

Обвинение американцев в агрессивности имело больше оснований. Большинство американцев не желало третьей мировой войны, однако многие верили, что их превосходство заставит русских отступить. Трумэн удачно забыл обещание, данное Рузвельтом, предоставить России заем на восстановление. На последующих международных совещаниях американцы не стремились к поискам компромисса, они старались настоять на своем. Некоторые американцы даже говорили об «откате» русских назад из Европы и с Дальнего Востока. Все подобные планы постепенно исчезли отчасти потому, что пришло понимание: атомные бомбы исключительно орудие уничтожения и не годятся для войны освободительной. Может быть, появление коммунистического Китая, державы, независимой от Советской России и Соединенных Штатов, умерило соперничество обеих первых великих держав. К 70-м годам все на Западе признали, что «холодная война» – это ложная тревога, затея, ошибочная с самого начала, и, хотя русские никогда не признают, что были не правы, они тоже, вероятно, так считают.

Человечество было разочаровано, что за второй мировой войной немедленно не последовал всеобщий мир. Но не в этом состояла ее цель. Цель второй мировой войны – освободить народы от нацизма и в какой-то мере – от японской тирании. И это удалось осуществить, хотя и дорогой ценой. Невозможно, рассматривая нынешнюю ситуацию, не признать, что люди всюду счастливее, свободнее, зажиточнее, чем были бы в случае победы нацистской Германии и Японии; это в равной мере относится и к странам, находящимся под контролем коммунистов, и к миру буржуазной демократии. Будущие поколения могут счесть, что это всего лишь «еще одна война». Те, кто ее пережил, знают, что велась она ради праведных целей, которые были успешно осуществлены. И, несмотря на связанные с ней убийства и разрушения, вторая мировая война была праведной войной.

Примечания

1

То есть правительство Чан Кайши.

(обратно)

2

Условия мира, изложенные президентом США В. Вильсоном в послании Конгрессу от 8 января 1918 г. и положенные в основу мирных договоров, формально завершивших Первую мировую войну.

(обратно)

3

По данным, приведенным в «Истории второй мировой войны», 62 немецкие дивизии были выделены для войны с Польшей, причем утром 1 сентября на границе в готовности к действию находилось 54 дивизии (см.: История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 3. М., 1974. С. 17).

(обратно)

4

По данным, приведенным в «Истории второй мировой войны», около 420 тыс. польских солдат попали в плен к немцам и немцы потеряли убитыми 10,б тыс. человек (см.: История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 3. С. 31.

(обратно)

5

Левант – общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря.

(обратно)

6

Во время франко-прусской войны командующий корпусом и Рейнской армией.

(обратно)

7

Национальное название Ирландии.

(обратно)

8

Сын У. Черчилля, член палаты общин в 1940–1945 гг.

(обратно)

9

Город в Испании, в Стране Басков, который был разрушен в результате бомбардировки германской авиацией 26 апреля 1937 г.

(обратно)

10

Начальник штаба ВМС.

(обратно)

11

Во время первой мировой войны в 1915 г. на Галлипольском полуострове проходила Дарданелльская операция.

(обратно)

12

Братья Маркс, американские актеры: Леонард (26.III.1886—11.X.1961), Артур (21.ХI.1888– 28.1X.1961), Джулиус (2.Х.1890—19.VIII.1977).

(обратно)

13

По Нюрнбергскому процессу, проходившему с 20 ноября 1945 г. по 1 октября 1946 г., Гесс был приговорен к пожизненному заключению.

(обратно)

14

Ср. эти данные с опубликованными в журнале «Новая и новейшая история»: «К 22 июня в приграничных военных округах и войсках резерва Главного командования, успевших сосредоточиться на западе, насчитывалось 186 дивизий, 2 стрелковые бригады, 4 воздушно-десантных корпуса, около 3 млн. человек и 39 тыс. орудий и минометов, 9,5 тыс. танков и около 8,5 тыс. самолетов… К исходу 21 июня на территории сопредельных Советскому Союзу западных стран сосредоточилось 157 дивизий и 19 бригад армий Германии и ее союзников. 130 дивизий и 8 бригад из указанного числа вражеских соединений находились в полной готовности к наступлению и располагались в непосредственной близости от границы. Вся группировка войск противника насчитывала 3,4 млн. человек, 31,1 тыс. орудий и минометов, около 4 тыс. танков и штурмовых орудий, 1,3 тыс. самолетов». Данные вооруженных сил Германии и ее союзников подсчитаны по штатной численности соединений (Новая и новейшая история. 1991. № 3. С. 17–18).

(обратно)

15

Имеются в виду Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг., к которым Советский Союз присоединился в 1942 г.

(обратно)

16

Ср. с данными, опубликованными в «Истории второй мировой войны»: в I квартале 1942 г. в среднем ежемесячно выпускалось около 1,6 тыс. танков всех типов и 1,1 тыс. боевых самолетов всех типов. Лишь во II квартале стало выпускаться свыше 2 тыс. танков, а производство боевых самолетов приблизилось к 1,7 тыс. (см.: История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 4. М., 1975. С. 158).

(обратно)

17

Ср. с данными, опубликованными в «Истории второй мировой войны»: британские войска имели 6 дивизий и южноафриканский полк и насчитывали 924 танка, а итало-немецкие войска состояли из 7 итальянских и 3 немецких дивизий. На их вооружении было 552 танка (см.: История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 4. С. 203–204).

(обратно)

18

По данным «Истории второй мировой войны», на полуострове Батаан находилось 12,5 тыс. американцев и 67 тыс. филиппинцев. В крепости Коррехидор японцы взяли и плен 12 тыс. человек (см.: История второй мировой войны. 1939–1945. Т. 4. С. 390).

(обратно)

19

Ср. с данными Уинстона Черчилля, опубликованными в его книге о второй мировой войне: фактически 33 тыс. английских солдат сложили оружие перед «противником, имеющим, возможно, вдвое меньшую численность» (Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 2. Т. 3–4. М., 1991, С. 479).

(обратно)

20

Артур Уэлсли Веллингтон – герцог, английский фельдмаршал (1769–1852). В войнах против наполеоновской Франции командовал союзными войсками на Пиренейском полуострове и англо-голландской армией при Ватерлоо.

(обратно)

21

Тэйлор имеет в виду т. н. тактику дробных ударов, которая позволяет (при надлежащем исполнении), затратив меньшие усилия, достигнуть тех же результатов, что и одна крупная наступательная операция. Во второй половине 1918 года Фош применял именно такую тактику. Ничего удивительного в том, что наши полководцы применяли эту тактику – все они читали «Стратегию» Свечина, и следовали его словам: «С истощением неприятеля вполне допустимо и мельчание операций». – Прим. Hoaxer.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

1. Мировая война

2. Истоки

3. Европейская война. 1939–1940 гг

4. Война на большом расстоянии. 1940–1941 гг

5. Война становится мировой. Июнь – декабрь 1941 г

6. Германия и Япония в своем зените. 1942 г

7. Поворотный момент. 1942 г

8. Долгожданное наступление союзников. 1943 г

9. 1944 год – год освобождения

10. 1945 г. Конец войны

*** Примечания ***