Дитя Марса [Роберт Франклин Янг] (fb2) читать онлайн

ДИТЯ МАРСА

Нашему дитя Марса четырнадцать, это девочка.

В пересчете на марсианский возраст ей чуть больше семи лет. Она потрясающе красива.

Разумеется, мы с Хелен видели ее голограммы и знали, как она хороша, но прежде нам не доводилось сталкиваться лицом к лицу с марсианскими детьми. И вот мы осознали, насколько ошеломительной, сногсшибательной бывает красота.

Через приемную Центра Американизации мы спешим ей навстречу Синева ее глаз сражает меня наповал. Их лазурь удивительно пронзительна, не сравнить с красками земного неба. Наверное, в них воплотилась синева марсианских небес, какими они были миллионы лет назад. Темно-каштановые волосы волнами ниспадают на плечи. Носик – аккуратный мазок под высокими дугами бровей. Ее лицо словно сошло с полотен истинного ценителя красоты. Медового оттенка кожа чуть тронута летним солнцем. Губы над округлым, детским подбородком довольно пухлые, но без намека на чувственность.

Девочку зовут Доун. На первый взгляд классическое американское имя. Хотя в бумагах на усыновление значится Д-о-у-н, в действительности это лишь вариация, максимально созвучная марсианскому оригиналу.

Покончив с формальностями, мы первым делом отправляемся за покупками в городок Уоррен, расположенный неподалеку от Центра. Эпоха джинсов миновала, и в моду снова вошли платья. Доун очаровательна в ярко-голубом сарафане, сменившем серую блузку и слаксы – стандартную униформу подопечных Центра. Ее ступни в летних сандалиях похожи на ступни царской дочери.

Возможно, миллионы лет назад она и была царской дочерью. Но сейчас она моя дочь.

– Заедем куда-нибудь перекусить?– спрашиваю я на выходе из бутика.

– Ты проголодалась, Доун?– интересуется Хелен.

– Немного, миссис Фэйрфилд.

– Никаких «миссис Фэйрфилд». Зови меня Хелен, если пока не готова называть матерью.

– Разве американские дети не говорят просто «мама»?

Хелен польщена. У нее тоже темно-каштановые волосы и голубые глаза. До неземной красавицы ей далеко, однако посторонний человек легко примет ее за родную мать Доун.

– «Мама» еще лучше, — одобрительно кивает Хелен.

Доун поворачивается ко мне.

– А вас называть папой?

Я силюсь улыбнуться, но не могу. Мы так долго мечтали о ребенке, и обладание причиняет почти физическую боль.

– Буду только рад, милая,– отвечаю я.

– Отлично. Значит, мама и папа. А знаете, я проголодалась. На завтрак нас кормили одной кашей.

Мы снова забираемся ко мне в машину – новенький электрокар местной сборки, но из импортных деталей. По виду полный аналог американского автопрома. Хелен уступает Доун переднее сиденье, а сама садится на заднее, рядом с покупками. Выехав из Уоррена, мы едем на север и вскоре останавливаемся возле уютного пригородного ресторанчика. Час обеда давно наступил, однако мы с Хелен не испытываем голода. От волнения кусок не лезет в горло. Зато наша прелестная дочурка ест за троих. Официантка не сводит с нее глаз, но вряд ли догадывается, что Доун — дитя Марса. Посетители ресторана то и дело косятся на наш столик. Думаю, единственная причина тому – красота нашей дочери. Она американизирована до мозга костей, по крайней мере, внешне; уверен, никто даже не подозревает о ее истинном происхождении.

Я спрашиваю, будет ли Доун еще кусок пирога. Она отказывается, говорит, что наелась.

– Предлагаю ехать домой. Ты не против, милая?

– Как скажешь, пап.

Пока мы мчим на север по шоссе 62, Доун завороженно смотрит по сторонам. Естественно, в рамках американизации и гипнообучения Центры проводят для марсианских приемышей различные экскурсии, но в случае Доун увиденное лишь обострило интерес к новым местам. Она внимательно рассматривает поля, леса, дома в пролетающих мимо городках. На одних полях собирают томаты, на других колосится кукуруза в рост человека. В преддверии осени листва на деревьях светится изумрудной зеленью.

– Как думаешь, тебе понравится Земля?

– Красивая планета.

– Наверное, так и есть. Как мы ни старались изуродовать ее, она все же выстояла... На Марсе тоже было красиво?

– Да,– коротко отвечает Доун.

Я решаю не развивать тему. В Центре предупреждали, что марсианские дети не любят обсуждать, какой была их родная планета много лет назад. Оно и понятно. Едва ли я захотел бы предаваться воспоминаниям о Земле, превратись она в ледяную пустыню.

Наконец мы въезжаем в штат Нью-Йорк.

– Кстати, Доун, скоро тебе в школу,– говорит Хелен с заднего сиденья. — Ты рада?

– Школа не похожа на Центр, верно?

– Конечно, нет. Там гораздо веселее. Познакомишься с ребятами, будешь ходить на танцы, развлекаться. В школе гораздо привольнее, чем в Центре.

– Тогда я, пожалуй, рада,– произносит Доун после некоторого размышления.

Казалось бы, гипнообучение должно было обесценить реальные образовательные учреждения, однако американские школы изменились: из разряда храмов науки они перешли в разряд институтов социализации. При всей своей эффективности гипнотическое воздействие на мозг ребенка лишает его возможности полноценно влиться в общество. В школе же юный американец автоматически разделяет и дополняет образ мыслей сверстников. Перенимая у товарищей манеру говорить, держаться, он параллельно вносит частичку своей индивидуальности в общий котел. Пускай Центры способны буквально за ночь сделать из марсианских ребят гениев и привить им наш Яоднако полноценная американизация достигается исключительно в школе. По закону опекуны марсианского ребенка обязаны записать его в соответствующий класс. Поэтому мы с Хелен вынуждены отправить Доун в школу. Остается только гадать, в кого ее превратят американские подростки.

Похоже, Доун понравилась комната на втором этаже нашего особняка, оформленного в колониальном стиле. Мы переделали и обставили эту комнату специально для нее. Мы так страстно желали ребенка, что слегка переусердствовали в своем энтузиазме. Кровать, трюмо, комод, ковер с длинным ворсом – все новехонькое. Мягкое кресло и переносной тривизор дополняют интерьер. Вишенка на торте – столик из кленового дерева с портативной печатной машинкой; клавиши под прозрачным чехлом жаждут прикосновения девичьих пальцев. На покраску комнаты я убил целые выходные. Хелен выбрала розовый колер для стен и белый для потолка. Розовые стены создают ауру невинности, а расшитое розами покрывало усиливает впечатление. Одно окно комнаты выходит в боковой двор, второе – на лужайку между домом и улицей.

– Мы купили печатную машинку на тот случай, если ты захочешь заняться в школе машинописью,– говорю я нашей прелестной дочурке.

– Я уже освоила ее в Центре, папа. Спасибо вам огромное!

Она садится за стол, достает из ящика лист бумаги, заправляет в машинку и бойко отстукивает: Доун Фэйрфилд, Вистерия-Драйв 1101, Гринвью, Нью-Йорк.

Мы с Хелен на цыпочках спускаемся по лестнице.

Наверное, в генах американцев зашито массовое воспоминание о крушении транспортного самолета, эвакуировавшего вьетнамских детей из Сайгона. Наверное, поэтому многие наши соотечественники раскрыли свои объятия декриогенизированным детям Марса.

А впрочем, мы бы все равно не устояли. И не столько изза красоты марсианских приемышей, сколько из-за молодости, перед которой так преклоняются в Америке. Уже этих двух факторов хватило бы, чтобы пошатнуть наш этноцентризм, но тут подоспели результаты исчерпывающих испытаний. Выяснилось, что дети Марса неотличимы от нас ни физически, ни физиологически, разнятся только имена.

А может, наши сердца тронула история о тысячах марсианских ребятишек, обреченных на гибель в криогенных камерах, когда марсианские ветра ворвались внутрь двух четырехгранных пирамид и сбили настройки управляющих устройств.

Безучастными остались лишь бедные слои землян. Транспортировка декриогенизированных детей на Землю и строительство Центров существенно подорвали – и продолжают подрывать – нашу экономику. Корабли-перевозчики берут на борт не больше двухсот человек за раз, последние две сотни по-прежнему находятся в пути. Дотации из федерального бюджета стремительно сокращаются, миллионы людей по всей стране лишаются социальных пособий, в Вашингтоне не прекращаются акции протеста. Митингующие осаждают Белый Дом, потрясая плакатами «Кто позаботится о НАШИХ детях?»

Долгие годы, пока кломифен, менотропил, хорионический гонадотропил и бромокриптин тщетно пытались излечить Хелен от медикаментозного бесплодия, я мечтал о том, как у нас родится сын или дочка, как он или она будут встречать меня с работы, выбегая навстречу с криком «Папа! Папочка вернулся!»

Но мир безжалостен к нашим надеждам. Он стирает в пыль любые мечты. Самые робкие, скромные чаяния гибнут под его пятой. Тот, кто предается мечтаниям, обречен на страдания. Тем не менее, я упорно грезил о детях. Сын или дочь – неважно, лишь бы я мог называть этого ребенка своим. Отчаявшись побороть бесплодие, мы с Хелен начали подумывать об усыновлении. Но ничего конкретного не предпринимали. И тут подоспели дети с Марса. Наша нерасторопность сыграла нам на руку. Только бездетным парам разрешается брать марсианского ребенка – строго одного и строго следующего по списку. Мы подали заявку, потом томились в мучительном ожидании, зато теперь у нас есть Доун.

Всякий раз, когда я сворачиваю на подъездную дорожку, она тут как тут, на пороге или во дворе. Мчится ко мне навстречу с криком «Папочка! Папочка, ты дома!». Да, милая, наконец я по-настоящему дома.

Соседи обожают Доун. Детвора от нее без ума. Ее невозможно не любить. Мы рассказали родителям про усыновление. Родители Хелен живут в Западной Вирджинии и скоро нагрянут в гости. Мои держат молочную ферму в деревушке Уэльс Сентер и вряд ли приедут нас навестить. На старости лет они выкинули фортель – подались в «Свидетели Иеговы». Многие церкви и секты из кожи вон лезли, корректируя незыблемые догмы в попытке заполучить марсианских детей, однако «Свидетели», как ни старались, не сумели отыскать для них ниши в своем учении. Действительно, как приравнять выходцев с Марса к силам добра, если они не просто чужаки, а чужаки с чужой планеты? Нет, мои родители точно не приедут в гости.

Зато приезжает мой брат Гораций с женой и детьми. Приезжают две старые девы, сестры Хелен. Все они в восторге от Доун.

После Дня Труда нас гложет тревога – Доун идет в школу. Школа замечательная, учителя выше всяких похвал. После легализации наркотиков запретный плод утратил свою прелесть и не сбивает учеников с пути истинного. Пугает другое – маленький демон, развращающий заурядные школы, проник и в нашу. Имя ему – Секс, он скрывается в школьных туалетах, таится под партами.

Проблема, разумеется, не нова. Секс поселился в учебных заведениях с незапамятных времен, однако с годами он из робкого оккупанта превратился в настоящего захватчика. Мне говорят, школьные парты вдоль и поперек исписаны непристойностями, но я отказываюсь считать их первичным продуктом неокрепших умов. По крайней мере, мой неокрепший ум не выдавал ничего подобного вплоть до похода в школу, где «живопись» на партах была и будет в моде. Наверняка и я внес туда свою лепту, но думаю, непристойностями мое граффити можно называть с натяжкой.

По-моему, все детские проявления сексуальной озабоченности, даже в самой похабной форме, навеяны извне: первоначально телевидением и кино, а теперь – современным тривизором.

Так или иначе, демон Секса по-прежнему скрывается в школьных туалетах, таится под партами, и наши тревоги крепнут.

Опасения оказываются напрасными. Школа никак не изменила Доун: она по-прежнему очаровательна и невинна. Хотя к ее лексикону добавилась пара-тройка сленговых словечек, в остальном дочурка осталась столь же неискушенной.

Она начинает встречаться с марсианским мальчиком.

Да, в школе учатся и другие дети Марса. Их немного, но они есть. Кавалер – почти ровесник Доун. Зовут Тим. У него такие же глаза, правда, волосы на тон светлее. Думаю, их сплотило полное отсутствие таланта к активным видам спорта. Тим абсолютно беспомощен на футбольном поле, а Доун никогда не примут в волейбольную команду. Наверное, ребят сблизила общая слабость. А может, они сдружились еще на Марсе или в Центре. Я не спрашиваю, да и какая разница. Рано или поздно мне придется ее отпустить, и неважно, к марсианину или к землянину. Впрочем, сама параллель некорректна, поскольку Доун и Тим оба американцы. Ассимилированные, но все же американцы. И вообще, я зря забиваю себе голову, ведь отпустить Доун придется еще очень и очень нескоро, да и то не окончательно.

Иногда, глядя в глаза Доун, я пытаюсь представить марсианские небеса, какими они были миллионы лет назад, когда марсиане, предвидя грядущий ледниковый период, воздвигли в Элизиуме нерушимые пирамиды и заперли собственных детей в криогенных камерах в надежде, что в будущем какая-нибудь инопланетная раса их отыщет, разморозит и даст приют. Однако чем дольше я смотрю, тем больше погружаюсь в бездонную синеву глаз, и в недрах прозрачного омута, под безмятежной гладью, вижу потаенные мысли. Почему она их скрывает, почему не дает им выйти на поверхность?

– Мама сегодня звонила, — говорит Хелен как-то вечером. – Обещают приехать с отцом на выходные. Страсть как хотят познакомиться с Доун.

– Долго же они собирались,– замечаю я.

– Они бы приехали раньше, но отец часто работает на выходных. Вкалывает на заводе как проклятый. Я ждала их еще ко Дню Труда, но отец снова взял сверхурочные.

– Он себя так в могилу загонит.

– А куда деваться. Ему на пенсию в следующем году.

– Выйдет на пенсию и будет играть в гольф.

– Чем тебе не угодил гольф?

– Как будто других занятий нет.

– Посмотрим на тебя, когда доживешь до его лет.

– Надеюсь, мне повезет больше. И вообще, нам еще рано думать о пенсии.

Хотя Хелен отчасти права. Какие радости у стариков, кроме как играть в гольф, есть, спать и смотреть тривизор?

Родители Хелен приезжают в пятницу поздно вечером. Доун уже легла. Гости явно устали с дороги. Тесть, высокий, худощавый, но с намечающимся брюшком, трудится мастером на заводе, где работает уже без малого сорок лет. Зовут тестя Джордж. Теща, Грейс, его полная противоположность, приземистая и крепко сбитая. Хелен унаследовала от отца рост и черты лица. Странно, но при всей любви к супруге, я на дух не переношу Джорджа.

Вчетвером устаиваемся на кухне, мы с тестем пьем пиво, Хелен и теща – кофе. Я фанат пива, но приходится составлять компанию Джорджу. Он лет на двадцать-тридцать отстал от жизни, хотя и старается казаться современным. Он многое разузнал о детях Марса – думаю, из «Ридерс дайджеста». – Представляешь, они пролежали в заморозке двадцать миллионов лет. Установленный факт.

– Не факт, а бредовая гипотеза,– парирую я.

Однако тестя не переубедить.

– Скажи на милость, как им удалось построить здания, простоявшие двадцать миллионов лет? Как удалось сконструировать криогенные камеры, не давшие ни единой протечки?

– Они настоящие виртуозы. Нам до их уровня еще расти и расти.

– Но если они такие умные, почему не изобрели космических кораблей? Почему просто не перебрались на другую звезду, когда грянул ледниковый период?

– А что, в «Ридерс дайджест» этого не объяснили?

– А причем здесь «Ридерс дайджест»?– настораживается тесть.

«А притом, что такие, как ты, читают только его»,– думаю я, но не решаюсь произнести это вслух.

– Допустим, они действительно изобрели корабли,– говорю я. — И что? Миллионы лет назад – и речь о шестидесяти-семидесяти миллионах – Земля не внушала им доверия, а оставшиеся семь планет не годились для жизни, как, впрочем, и сейчас. Единственная альтернатива – звезды. Ближайшие — группа светил Альфа Центавра – находятся на расстоянии 4,3 световых лет. Даже если бы марсианские корабли сумели развить скорость двенадцать процентов от скорости света, перелет растянулся бы на тридцать восемь лет. И еще неизвестно, что они нашли бы в системе Альфы Центавры. Вдруг там нет никаких планет. Допустим, у марсиан имелось достаточно кораблей для глобальной эвакуации на 4,3 световых года, но какой в этом прок, если в месте назначения не окажется пригодной для жизни планеты? Поэтому они приняли единственно разумное решение – спасти детей.

– Но не всех,– вворачивает тесть. – В статье говорится, что дети младше пяти и старше пятнадцати лет погибли вместе с основной массой марсиан.

– Наверное, у них не было выбора. Может, не хватило камер.

– Но почему не спасли младенцев? — недоумевает теща.

– Младенец вряд ли выдержит заморозку.

– А что рассказывает Доун?– сощуривается Джордж.

– Ничего, мы не спрашивали. В Центре предупредили, чтобы мы не затрагивали эту тему. Да и сами дети не горят желанием это обсуждать.

– Как по мне, это очень странно,– цедит Джордж.

– Ничего странного,– вклинивается Хелен. – Представь, что Америка уничтожена, а ты – один из немногих уцелевших. Приятно тебе будет вспоминать о прошлом?

– Поскорее бы с ней познакомиться,– мечтательно произносит Грейс. – Хелен, можно взглянуть на нее хоть одним глазком?

– Конечно, мама.

– Я бы не расслаблялся ни на секунду, очутись в моем доме пришелец,– гнет свое тесть.

Тут я взрываюсь:

– Она ассимилированная американка, а не пришелец!

Хелен тоже вне себя:

– Нет такого понятия «пришелец», папа! Бог населил Землю и Марс единым народом, и большинство церквей согласны с этой доктриной.

– Тогда почему дети Марса чтят не Господа, а Ку?– допытывается тесть.

– Суть одна,– пожимаю я плечами. – Просто марсиане считают богом внегалактическую расу разумных сверхсуществ, засевающих планеты жизнью.

– По-моему, это не одно и то же.

– Ладно, Джордж, пора спать,– объявляет Грейс. – Вы и минуты не можете поговорить спокойно, вечно спорите.

Тесть допивает пиво и поднимается из-за стола.

– Ку,– ворчит он,– это вовсе не Бог.

Я тоже сомневаюсь насчет Ку, однако никакие сомнения не отменяют того факта, что люди на Земле и Марсе появились — пусть и с временным интервалом — исключительно благодаря внеземной силе, а Бог это был или Ку – неважно.

Дурные предчувствия тестя развеиваются при виде Доун. Подозреваю, он мечтал о внуках не меньше, чем мы с Хелен о ребенке, и сейчас сражен наповал ее неземной красотой.

Теща, успевшая восхититься внучкой еще накануне вечером, снова не может налюбоваться, когда та входит в кухню.

Восхищение сменяется любовью, стоит Доун запечатлеть на их щеках поцелуй и сказать:

– Привет, бабуля. Привет, деда.

В воскресенье вечером они уезжают – богаче, чем прежде, ведь теперь у них появилась ненаглядная внучка.

Периодически думаю, не свозить ли Доун к своим старикам, но в итоге решаю, что нет: они слишком заняты грядущим Армагеддоном, их не проймешь даже внучкой.

По тривизору сообщают, что последняя партия марсианских детей прибыла в космопорт. Эвакуированные уже благополучно распределены по Центрам. Заявки на усыновление больше не принимаются, поскольку спрос превышает предложение. Иммиграционная служба обращается к Конгрессу с просьбой о дополнительном финансировании. В Вашингтоне трое демонстрантов арестованы за то, что забрасывали лужайку перед Белым Домом внутриматочными спиралями и упаковками презервативов. Теперь на плакатах красуется: «Контроль за рождаемостью – сплошной фарс!»

Мы приглашаем бойфренда Доун к нам на обед. В омуте его глаз тоже мелькают потаенные мысли. Никто из ребят не заикается про Марс, обсуждают исключительно школьные успехи. Возможно, они бы предались воспоминаниям, не будь за столом нас с Хелен. Спрашиваю у Тима, кем он планирует стать. Паренек мешкает с ответом, словно никогда не задумывался об этом.

С наступлением темноты влюбленные идут прогуляться во двор. Из окна кухни я вижу, как они, взявшись за руки, бредут в звездном свете. У живой изгороди, отмеряющей границы нашего участка, парочка останавливается и долго глядит в небо. Наверное, высматривают Марс. Я жду, когда они сольются в поцелуе, однако этого не происходит.

Внезапно они оборачиваются и смотрят на дом. В кухне не горит свет, поэтому меня не видно. Поразительно, но даже с такого расстояния отчетливо видны их глаза. До чего синие!

Синева глаз словно накаляется, пронзает меня во тьме, и я невольно отодвигаюсь от окна, но вдруг понимаю: парочку интересует лишь дом. Я снова припадаю к стеклу, но дети уже отошли от изгороди и направляются к беседке, которую я построил несколько лет назад в попытке облагородить сад. Сквозь решетчатые стены вижу, как они садятся на скамью. Теперь точно поцелуются. Но нет. Наверное, процесс американизации еще не закончился. А может, они оказались не по зубам крохотному демону, таящемуся в туалетах и под партами. Как знать, вдруг на фоне сурового общественного порицания у марсиан возникла генетическая неприязнь к разврату, побороть которую не в силах даже доскональная американизация.

Из кухни иду в гостиную, где Хелен смотрит тривизор. Опускаюсь рядом с ней на диван.

Что мы в действительности знаем о нашей ненаглядной дочурке?

Как-то после прогулки с Доун по саду, я ловлю на себе пристальный взгляд Хелен. Она чем-то встревожена: это видно по ее лицу и по тому, как рассеянно она целует меня при встрече. Я никак не реагирую. Позднее, за ужином, воздерживаюсь от каких-либо вопросов. Если случилась беда, Доун в это посвящать ни к чему. Сегодня пятница, в школе дискотека. Тим уже пригласил Доун. Решаю дождаться, пока они уйдут, а после выпытать у Хелен, что случилось. Однако выпытывать нужды нет. Хелен самой не терпится поговорить. Едва хлопает дверь, она достает из шкафа разбухшую сумку и выуживает из нее стопку скрепленных листов формата восемь с половиной на одиннадцать. Рукопись.

–Учительница по английскому объявила конкурс на лучший рассказ.

Признаться, я не удивлен. Многие учителя английского мнят себя экспертами краткой прозы и любят лишний раз щегольнуть своей soi-disant^[1] литературной проницательностью. – Это работа Доун? Она ее не сдала?

– Сдала. Но утром позвонила учительница и попросила подъехать в час. Хотела показать текст.

– А как Доун отнеслась к твоему визиту в школу?

– Она меня не видела. У мисс Люселло был перерыв, и мы встречались в учительской.

– Это непорядочно, не находишь?

– Нет, не нахожу. Мисс Люселло считает, что Доун лучше не знать, какое жуткое впечатление произвел на нее ее рассказ.

– Какое жуткое впечатление? Хелен, побойся бога, Доун всего четырнадцать.

Дрожащими руками она протягивает мне рукопись.

– Я специально попросила отдать ее мне, чтобы ты тоже мог прочесть.

Текст отпечатан на машинке. Скорее всего, той самой, что мы купили для нашей ненаглядной дочурки. Бросаю взгляд на заголовок:

Доун Фэйрфилд

Мистер и миссис Неандертальцы

Мне приятно видеть ее имя рядом с моей фамилией. У детей Марса нет собственных фамилий, а если и есть, то они не торопятся их раскрывать.

— Хорошее название. Сразу привлекает внимание.

– Пожалуйста, прочти, Герб.

– Читаю.

Жила-была девочка по имени Сью. Однажды она угодила во временной разлом. Забавная, надо сказать, штука. Думаешь, что переносишься вперед, а тебя отбрасывает назад. Так и случилось со Сью. Она надеялась очутиться в светлом будущем, а попала в дремучее прошлое. Она глазам не поверила, когда оказалась среди неандертальцев.

Племя преклонялось перед ее красотой, и девочку стали учить неандертальским повадкам. Все матери и отцы мечтали ее удочерить, но, естественно, победа досталась вождю, и Сью перебралась в пещеру к новым родителям. Своих детей они не родили, поэтому были счастливы обрести дочь.

Поначалу Сью возненавидела новую семью, но вскоре осознала: они не желают ей зла, даже любят в своей первобытной манере и хотят уподобить ее себе. Поэтому она решила подыграть. Впрочем, особенно выбирать не приходилось, ибо язык неандертальцев слишком примитивен для выражения цивилизованных мыслей.

Как выяснилось, Сью – далеко не единственный прогрессивный ребенок, попавший в разлом. Многие ее современники тоже загремели в прошлое, где незамедлительно подверглись промывке мозгов. Кого-то, как и Сью, успели усыновить. Наконец она обрела равных по разуму собеседников и больше не чувствовала себя такой одинокой.

Разговаривать с детьми неандертальцев было сущей пыткой. Сплошные зануды, в придачу сексуально озабоченные! Но Сью со сверстниками полностью превратились в неандертальцев – по крайней мере, внешне. Они научились есть руками, пожирать сырое мясо. Единственное, всем им – и в особенности Сью – тяжело давалась традиция вкушать мозги умершего соплеменника.

Со временем прогрессивные подростки начали встречаться – к неудовольствию родителей-дикарей. У Сью завязались отношения с парнем по имени Бад. Оставшись наедине, они обсуждали будущее – конечно, им хватало ума не предаваться ностальгии и тосковать о прошлом, еще чего!– нет, будущее стало для них критерием, которым они мерили нынешний век. Скрытая за первобытным фасадом ненависть росла, а критерий только добавлял масла в огонь. Они ненавидели всех и вся, но поистине жгучую ненависть им внушали пещеры. В пещерах словно воплотилось все убожество дремучего строя, но по-настоящему омерзительными их делало самодовольство дикарей. Каждый мнил свою пещеру лучшей, а вождь и вовсе считал свою дворцом.

Настал день, и Сью с Бадом поняли, что сойдут с ума, если не выплеснут накопившийся гнев. А поскольку первым пунктом в списке ненависти стояли пещеры, они решили взорвать их одну за другой.

– Но где же мы возьмем порох?– поинтересовалась Сью.

– Не проблема, сделаем.

– Взрывать будем вместе с неандертальцами?– засмеялась Сью.

– Разумеется. В идеале по ночам, когда все спят.

– А разве их не нужно предупредить?

– Предупредим. По намеку на каждую семью. Эти тупоголовые кретины все равно не поверят, но зато наша совесть будет чиста.

– Чур я первая предупреждаю своих неандертальцев, ладно?

– Договорились,– согласился Бад.

Сью честно предупредила «маму» с «папой», но те, ясное дело, не поверили. Тогда они с Бадом смастерили взрывчатку из нитрата калия, угля и серы, и веселье началось. Первой на воздух взлетела пещера Бада, пока «родители» безмятежно спали внутри, хотя он и предупреждал их. Неандертальцы-соседи поужасались для приличия, но в действительности очень обрадовались, поскольку появился шанс самим усыновить Бада.

Заговорщики взрывали пещеры одну за другой, и вскоре к ним присоединились другие прогрессивные подростки.

Глупые неандертальцы даже и не думали подозревать детей и воображали, будто прогневали бога грозы. Они совершали в его честь ритуалы, умоляя смилостивиться. Прогрессивные дети давились от хохота.

Сью не терпелось подорвать своих «родителей», но она не спешила, давая им насладиться несчастьем соседей. Однажды терпение лопнуло, и девочка установила взрывное устройство. Ночью, когда «мама» и «папа» уснули, пещера разлетелась на кусочки...

Постепенно в племени не осталось ни одного взрослого неандертальца. Малочисленные первобытные дети бродили по округе, разинув рты, пока их не пожрали саблезубые тигры. Прогрессивные подростки перебрались в новые пещеры – большие, просторные. Там они, наконец, смогли вздохнуть полной грудью. Много веков спустя, по останкам, обнаруженным во Франции, близ Периге, детей окрестили кроманьонцами. Они рисовали буйволов на каменных стенах, дабы их жилища услаждали взор, и настолько велико было их мастерство, что сам Пикассо оценил его по достоинству.

Закончив читать, я молча сижу, уставившись на последнюю страницу.

– Ну?– нервно спрашивает Хелен.

Я перелистываю текст к началу. – Мисс Люселло забыла поставить оценку.

– Какая оценка, если это конкурсная работа?

– Она заслуживает как минимум пятерки.

– По-моему, совершенно жуткая история.

– А по-моему, отличная аллегория.

– Аллегория?

– Хелен, ты всерьез думаешь, что Доун считает Соединенные Штаты первобытным племенем?

Хелен опускает взгляд и лихорадочно стискивает руки.

– Не знаю.

– А мисс Люселло?

–Понятия не имею. Она лишь сказала, что текст ее очень расстроил и лучше мне самой его прочесть.

— А чем она недовольна?– возмущаюсь я. – Чего она ожидала? Что Доун напишет про летние каникулы? Или про кота, который сначала потерялся, а потом нашелся? Знаешь, в чем беда учителей английского? Они считают себя незыблемым авторитетом в области, знакомой им только понаслышке. Эти ценители литературы не отличат хороший рассказ от веника! Вот тебе наглядный пример: в конто веки ученик выдал оригинальную историю – и как реагирует учительница? Вместо того чтобы похвалить, она расстроена!

— Перестань кричать, Герберт!

— Прости, сорвался.

— В понедельник я верну текст мисс Люселло.

— Нет, я оставлю его у себя.

– Но ведь он нужен ей для конкурса.

– Уверен, она уже вынесла вердикт,– парирую я.

– А вдруг Доун выиграет?

– Не смеши меня!

– Мисс Люселло наверняка потребует сочинение обратно.

– Тогда пусть позвонит мне в офис, и мы разберемся.

– Ты это нарочно, да?

– Разумеется. Ее нужно проучить.

– А по-моему, история кошмарная. Не понимаю, зачем она тебе сдалась?

– Хочу, и точка! Кстати, может включишь тривизор? По пятьдесят первому каналу идет передача о разработке нового японского электрокара.

Я плохо сплю в ту ночь. Постоянно просыпаюсь, и всякий раз вижу в кухонное окно Доун и Тима, их горящие синие глаза прикованы к дому.

На следующий день, вечером, Президент выступает с длинной речью, посвященной марсианским детям.

– Практически все они нашли стол и кров в домах порядочных, благонадежных граждан, а ситуация с новоприбывшими решится в кратчайшие сроки. Америка в очередной раз распахнула двери обездоленным и приняла их в свою семью.

–Папа, папочка, ты вернулся!– Доун бежит мне навстречу, подпрыгивает и целует меня в щеку. Рука об руку, мы идем в дом. Моя ненаглядная дочурка и я.

Ночью меня будит пожарная сирена. По количеству сигналов пытаюсь определить, в каком районе Гринвью пожар. Точно не в нашем. Хелен не просыпается — сигналы не слишком громкие, поскольку пожарный участок далеко от нашей улицы. Когда все стихает, я моментально проваливаюсь в сон. Наутро по местному каналу передают, что дом семейства Холзи сгорел дотла, мистер и миссис Холзи погибли в результате отравления угарным газом. Чудом выжил их единственный ребенок – приемный марсианский мальчик по имени Тим.

Мне не нравится, как Хелен смотрит на меня за завтраком. Старательно избегаю ее взгляда, и украдкой кошусь на Доун. Она с аппетитом ест хлопья «Рисовые шарики».

– Бедняжка Тим,– вздыхает она,– но не переживайте, он быстро найдет новый дом.

Так и выходит. Тима усыновляет другая семья из Гринвью – Эллсворты. Они живут буквально в паре кварталов от нас. Теперь подростки видятся намного чаще. Тим очень много времени проводит в нашем доме. Словно, помимо дочери, я обрел еще и сына.

Пожарный следователь установил, что пожар случился из-за сильной утечки газа в подвале, однако ему не удалось выяснить, как именно произошло возгорание, поскольку отопительный котел был выключен, а бойлер у Холзи работал на солнечных батареях.

Впрочем, общественность уже утратила интерес к трагедии Холзи. По всей стране прокатилась массовая серия пожаров. Очевидно, журналисты забыли, что пожары вспыхивают в стране постоянно, а может, у прессы сейчас напряженка с сенсациями. Многие пожары происходят в домах опекунов марсианских детей. На мой взгляд, ничего удивительного, даже СМИ не заостряют на этом внимания. В конце концов, дети Марса разбросаны по всей стране и не мотуг не оказаться в числе погорельцев. Не удивляет меня и то, что всякий раз марсианский ребенок выживает, а его родители нет. СМИ тоже не находят в этом ничего подозрительного. Чистая случайность, не более.

Однако я не пытаюсь разубедить Хелен, чья паранойя крепнет день ото дня.

– Сделай хоть что-нибудь!– повторяет она. – Умоляю, сделай хоть что-нибудь.

– Что именно сделать?

У меня пропадает сон. Ночи напролет не смыкаю глаз и таращусь в темноту, словно дряхлый старик, страдающий ночным миоклонусом – вот только ноги не дергаются. Иногда окружающая тьма становится тьмой нашего сада, и я различаю у изгороди два силуэта, чьи взгляды прикованы к дому. От долгого созерцания силуэты растворяются, а темнота вокруг на короткое мгновенье сменяется темной бездной сна.

В новостях передают, что в большинстве случаев причиной пожара послужила утечка газа или неисправная проводка.

Очередной пожар в Гринвью. На пепелище обнаружены обугленные останки хозяина дома с супругой. По счастливому стечению обстоятельств, спасся их единственный ребенок – приемыш с Марса.

В субботу, дождавшись, когда Хелен уйдет за покупками, а Доун отправится на футбольный матч, я обыскиваю каждый сантиметр дочкиной комнаты. Роюсь в письменном столе и шкафу. Внимательно исследую трюмо и ящики комода. Понятия не имею, что именно я пытаюсь найти. Даже если найду, наверняка не узнаю. Впрочем, все это глупости. Доун – прелестная, бесхитростная американизированная девочка. Мои поиски оканчиваются ничем.

Как-то вечером, пока Доун гуляет с Тимом, к нам в дверь стучится мисс Люселло. Хелен проводит ее в гостиную и приглашает присесть. Учительница сразу же берет быка за рога.

– Миссис Фэйрфилд, не могли бы вы вернуть рассказ Доун.

– Какой рассказ?– вмешиваюсь я.

– Перестань, Герб!– хмурится Хелен.

– Простите, что явилась без приглашения, но я надеюсь получить работу назад, а поскольку вы...

– Зачем она вам?– перебиваю я.

–Хочу отдать ее Доун после оглашения результатов. Чтобы девочка не думала, куда подевался текст.

– А может, она выиграла конкурс?

– Сожалею, мистер Фэйрфилд, но нет.

– По-моему, она заслуживает победы. А вообще, хватит ходить вокруг да около. Скажите правду, мисс Люселло. Зачем вам понадобился рассказ?

Учительница нервно сглатывает. Она совсем молодая, худенькая, с огромными, широко посаженными карими глазами.

– Учитывая его содержание и все эти пожары, я... я подумала. ..

– Мисс Люселло, если бы между пожарами и марсианскими детьми существовала связь, следователи бы наверняка ее вычислили.

– С чего им вычислить, если они не читали текст?– холодно возражает моя Хелен.

– Не читали и не прочтут!– отрезаю я.

– Не уверена, что здесь есть связь, мистер Фэйрфилд, но, по-моему, сочинение вашей дочери стоит показать полиции,– произносит мисс Люселло.

Я вскакиваю с места.

– Марсианские дети не пироманьяки! Будь это так, присутствуй у них хоть малейшие отклонения, неужели Центры доверили бы их американским гражданам?

– Они вполне могли обмануть сотрудников Центра, мистер Фэйрфилд. Не удивлюсь, если они куда умнее, чем кажутся на первый взгляд. По сути, нам про них ничего не известно.

– Еще скажите, что в придачу к убийствам и поджогам они собираются поработить всю страну!

Учительница качает головой.

– Нет, мистер Фэйрфилд. Планируй они такое, это полбеды. Не забывайте, речь о детях, а дети устраивают пожары просто забавы ради.

– Намекаете, что моя дочь может в шутку спалить целый дом?

– Она ни на что не намекает, Герб,– вмешивается Хелен. – Мисс Люселло просто переживает. Как и я.

– С чего бы это?!– кричу я. – Пожары в домах вспыхивают со времен первых поселенцев. Это естественное явление. Никто не убедит меня, что дети Марса причастны к поджогам. А если вы, мисс Люселло, не перестанете возводить напраслину на мою дочь, я вчиню вам иск за клевету!

Учительница уходит.

Хелен со мной не разговаривает. Тем лучше. Больше времени для общения с моей ненаглядной дочуркой. Если Доун и замечает странное молчание Хелен, то не подает виду.

Однажды вечером мы отправляемся в кино. Показывают фильм о бомбардировке Дрездена. Конечно, фильм не документальный, но спецэффекты достигли такого уровня, что ни в чем не уступают реальности.

После сеанса останавливаемся купить мороженое. Доун берет большую порцию шоколадного. Я выбираю молочный коктейль.

– Понравилось кино?

– Не очень.

На следующий день в школе вспыхивает пожар. Благодаря своевременной реакции все отделываются легким испугом. Причина – неисправная электропроводка.

Пожар в Покипси. Два квартала лежат в руинах. Полсотни жертв. Один из домов принадлежал опекунам марсианского ребенка. Родители числятся в списке погибших. Ребенок уцелел.

Я снова обыскиваю комнату Доун, и снова безрезультатно. Хелен решает нарушить молчание.

– Если ты ничего не предпримешь, это сделаю я!

Она идет к пожарному инспектору Гринвью. Через час возвращается вся в слезах:

– Он не поверил ни единому моему слову!

Как-то вечером я жду, пока Доун с Тимом вернутся с дискотеки. Заслышав шаги на крыльце, выглядываю в окно гостиной и вижу парочку в профиль. Они не спешат расходиться, болтают. Нет, не болтают, хихикают. Держатся за руки, но не целуются.

Едва я успеваю устроиться перед тривизором, как на пороге возникает Доун.

– Привет, папуль. Мама уже спит?

– Давно.

Моя ненаглядная дочурка зевает.

– И у меня глаза слипаются.

Она целует меня в щеку и поднимается к себе.

Долго ворочаюсь под одеялом. Сон то появляется, то исчезает. Над чем они хихикали? В темноте ловлю каждый звук. Сегодня полыхало в Сиракузах. Жертв меньше, чем в Покипси. Выгорел всего один квартал. В числе погибшихродители очередного марсианского ребенка, а сам он... Не дослушав, я выключаю новости.

Так и есть. Шорох шагов. Встаю с постели, набрасываю халат. Наощупь нахожу тапочки. Из коридора доносится легкий щелчок. Следом второй. Снова шаги. Звук идет с лестницы. Крадусь в коридор. Пожарная сигнализация висит на стене напротив спальни Доун. Дождавшись, когда шорох шагов стихнет, снимаю корпус и нажатием рук блокирую щелчок. Батарейки нет.

Иду на первый этаж. Свет уличного фонаря бледными прямоугольниками падает в окна, лишь слегка рассеивая тьму. По комнате движется смутный силуэт, серебрящийся в тусклом свете. У арки, ведущей в столовую, фигура замирает, ее контуры расплываются, когда она тянется к пожарной сигнализации на стене. Под аккомпанемент двух щелчков корпус прибора снимается и водворяется на место, серебристая тень проскальзывает в столовую. Преодолев остаток ступеней, миную гостиную. Даже не утруждаюсь проверить сигнализацию. Я знаю, что батарейки нет. Крадучись, пробираюсь в столовую. Никого. Захожу в кухню. Дверь подвала открыта настежь. Беру с подставки кухонный нож. Его лезвие длинное и беспощадное. Я спускаюсь в подвал.

Фигура больше не серебрится. Мутным пятном выделяется в темноте. Привстав на цыпочки, она тянется к балкам. И хихикает.

Смеется над тем, что собирается совершить.

Я настигаю ее во мраке. Хватаю хрупкое запястье. Предмет, который изящная рука пыталась приладить к газовой трубе, падает. Успеваю поймать его на лету. На ощупь это крохотный флакончик с цилиндриком. Когда кислота из флакона разъест трубу, батарейки в цилиндре воспламенят подтекающий газ. Устройство наверняка склепал Тим. Такое маленькое, оно легко уместилось бы в рюкзаке.

Острые ноготки впиваются мне в щеку, но я не чувствую боли. Неглиже, которое обошлось мне в целое состояние, подчеркивает нежную кожу моей ненаглядной дочурки. Представляю, как столь примитивный наряд оскорблял ее утонченную плоть! Ощущаю аромат дорогих духов – подарок Хелен. Как, должно быть, их грубый запах претил ее утонченному обонянию!

Милая, зачем углубляться так далеко в прошлое, к неандертальцам? Достаточно вспомнить Колумба и наивных дикарей, найденных им на континенте. Впрочем, есть пример и посвежее. Вспомни африканских рабов. Старая цивилизация и новая. Одна должна непременно уничтожить другую. Смеясь, вы убили бы нас в собственных постелях.

Обливаясь слезами, я вонзаю длинное, беспощадное лезвие в грудь моей ненаглядной дочурки.

СКАЖИ, В КАКОЙ ПУЧИНЕ НОЧИ...

Снег укутывал вершину утеса и наискосок пронзал свинцовые волны Атлантики, чередой накатывавшие на узкую песчаную полосу у подножья склона.

Деревья на вершине почернели, листья опали под натиском ноябрьских бурь. За деревьями виднелся скромный коттедж, из трубы поднимался сизоватый дымок и таял на ветру. Перед коттеджем, на краю утеса, примостилась небольшая гаубица. За нею стоял Дэвид Стюарт, прячущий лицо от летящего снега за воротником макинтоша.

И взял посох свой в руку свою, и выбрал себе пять гладких камней из ручья, и положил их в пастушескую сумку и с пращою в руке своей...

Незаметно пролетали лето за летом, весна за весной, осень за осенью. Зима любила хлестать нежную траву у крыльца, стегать деревья на обрыве, истязать береговую полосу у подножия...

Пока кругом бушевала буря, они лежали в коттедже, тесно прижавшись друг к другу, плоть к плоти, дыхание к дыханию, отгоняя лютый холод. Зима, не жалея сил, пыталась разрушить крепость, возведенную их любовью, а они только смеялись в кромешном мраке и тепле, уверенные, что крепость никогда не падет.

Но вот крепость разрушена до основания.

Снежинки жалили лицо, но Дэвид не отводил взгляда от водной глади. Он искал золото, много золота – золото женских волос. Необъятные водоросли золотистых прядей; безбрежные, точно стаи рыб, плечи, вздымающиеся от взмахов исполинских рук; фонтаны брызг, поднимающиеся от ударов длинных, словно корабельные мачты, ног. Если сводки не врут, еще надо высматривать чаек и дельфинов. Чайки будут кружить на ее увенчанной пеной головой, а дельфины – плыть рядом. Она восстанет из глубины, сверкающая, как солнце – любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами,  и его огромная смертоносная праща запоет, и ее не станет. Как прекрасно нежное твое чело – как прекрасны ноги твои всандалиях!

Ветер усилился, и Дэвид отвернулся, пряча коченеющие щеки. Его взгляд упал на коттедж. Пока Дэвид разглядывал дорогой сердцу зимний домик, на крыльцо вышла девушка и направилась к нему сквозь предрождественскую метель. Теплое пальто скрывало высокую фигуру, чьи изгибы он знал как свои пять пальцев; вязаный шарф перехватывал каштановые волосы, которые по ночам рассыпались на соседней подушке. Ясные серые глаза вечно заставали его врасплох, прямо как сейчас, когда девушка приблизилась и сказала:

– Дэвид, кофе на плите. Выпей и поспи хоть немного. Он покачал головой.

– Выпью чашку и вернусь.

– Нет. Ты не спал всю ночь. Не бойся, если она объявится, я тебя разбужу. Успеешь навести прицел.

Дремавшая до сих пор усталость очнулась при упоминании сна и с новыми силами навалилась ему на плечи.

Усилием воли Дэвид отогнал ее прочь.

– Ветер совсем ледяной,– заметил он чуть погодя. – Накинула бы одеяло.

– Ничего, не простыну.

– Интересно, а она не замерзла?

– Ты же знаешь, она больше не человек и холода не ощущает. Иди поспи.

– Хорошо, попробую.

Он помедлил, собираясь поцеловать ее на прощание, но не смог.

– Разбуди, если она появится. В любом случае, буди через три часа.

– Я постелила на диване. Там теплее. За меня не беспокойся, я не подведу.

Он двинулся по запорошенной снегом лужайке к дому. Ликующая усталость снова взобралась на плечи, заставляя их обмякнуть. Дэвид почувствовал себя стариком. Стариком, которому неполных тридцать пять лет. Ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя...

В домике было тепло. Нарубленные накануне дрова весело потрескивали в камине, и перед диваном плясали алые и желтые языки пламени. Дэвид повесил шляпу и макинтош на вешалку у двери, стряхнул с ног галоши. Тепло разгладило глубокие борозды на лбу. Но Дэвид точно знал, что он не уснет.

С плиты доносился аромат свежесваренного кофе. Завернув в тесную кухоньку, Дэвид наполнил чашку обжигающей жидкостью. Вокруг витали воспоминания, они таились повсюду: в тарелках, кастрюлях, сковороде и прочей утвари, в оттенке занавесок и деревянной обшивке стен. В медовый месяц она варила кофе, жарила бекон, разбивала яйца на раскаленную сковородку. Стол, за которым они завтракали, мавзолеем застыл посреди комнаты. Дэвид развернулся и зашагал прочь, забыв про дымящийся на плите кофе.

В гостиной он опустился на диван, разулся. Жар камина коснулся его лица. Шерстяная рубашка нестерпимо кололась, пришлось ее снять. Оставшись в брюках и футболке, Дэвид рассеянно глядел на огонь. Снаружи завывал ветер, и в его порывах чудилось ее имя. «Хелен,– нашептывал он. – Хелен...» Глубоко в пучине ее золотистые локоны, которые Дэвид некогда гладил, золотистыми водорослями разметались по дну; глубоко в пучине прелестная головка, некогда покоившаяся у него на плече, вздымала мрачные ледяные волны; глубоко в пучине гибкое тело, некогда любимое им до безумия, дрейфовало, словно библейский Левиафан. .. В сером утреннем свете на ладонях блеснули капельки влаги. Дэвид в недоумении уставился на них, и только при виде новой капли понял, что плачет.

I

 Как ни странно, в первую же встречу она почудилась ему невероятно высокой. Впрочем, впечатление было ложным и возникло из-за разных перспектив – она стояла на плоту, а он только поднимался. Однако все последующие годы он ни на мгновение не забывал, как принял ее за богиню, на чью красоту взирал снизу вверх, барахтаясь среди синих волн. То был слабый отзвук лейтмотива, который постепенно нарастал и, превратившись в навязчивую мелодию, преследовал его всю жизнь.

Упругие грудные мышцы, широкие плечи наводили на мысль, что перед ним превосходная пловчиха. Длинные, изящные, но вместе с тем мускулистые ноги усиливали это впечатление, а золотистый загар укреплял его окончательно. Но высокой ее не назовешь, особенно когда он встал рядом. При росте «метр шестьдесят три» ее золотистая макушка едва доставала ему до подбородка. Даже загоравшая на том же плоту девушка с каштановыми волосами оказалась на порядок выше. Брюнетка окинула Дэвида цепким взглядом холодных серых глаз и натянула на лоб желтую купальную шапочку.

– Поторопись, Хелен, иначе опоздаем к ужину,– бросила она своей спутнице и, нырнув, легким кролем устремилась к белой полосе пляжа с орнаментом из пирсов и коттеджей.

Златовласка поправила белую шапочку и хотела присоединиться к подруге, но Дэвид взмолился:

– Пожалуйста, подождите.

Она покосилась на него с любопытством, и в ее глазах отразилось синее сентябрьское небо.

– Пожалуйста? С чего бы вдруг?

– С того, что я вряд ли отважусь на второй заплыв и навсегда лишусь великолепного зрелища в вашем лице. А еще я жаден до времени и, если вдруг выпадает драгоценный момент, из кожи вон лезу, чтобы пополнить им свою сокровищницу.

– А вы чудной. С ветряными мельницами не сражаетесь на досуге?

– Случается,– улыбнулся он и тут же добавил: – Кстати, ваше имя я знаю. По крайней мере, первую его часть. Позвольте представиться – Дэвид. Дэвид Стюарт.

Хелен сняла белую шапочку, и золотистые волосы заструились по плечам, обрамляя незаурядное личико – одновременно овальное и в форме сердечка. Линия бровей смотрелась логическим и естественным продолжением изящной линии носа.

– Кстати, моя фамилия Остин. – Очевидно, она приняла решение. — Хорошо, уделю вам минутку. Максимум три – ценой похода в душ. Но не больше.

Хелен опустилась на плот, подставив тело солнечным лучам. Дэвид торопливо сел рядом. На синей глади озера плясали белые барашки волн, по небу степенно плыли перистые облака.

– Странно, почему я не видела вас раньше. Мы с моей сестрой Барбарой отдыхаем здесь почти месяц. Или вы ракотшельник?

– Нет, просто приехал сегодня утром. Совсем недавно на меня свалилось солидное наследство, в частности – пляжный домик. Хотел насладиться им прежде, чем настанет мертвый сезон.

– Поздно спохватились. Похороны уже завтра.

– Не мой случай. Я давно вычеркнул из календаря День Труда. Знаете, у меня слабость к сентябрьским пляжам, но возможность реализовать эту слабость появилась только сейчас. Наверное, задержусь здесь до октября, буду коротать дни в компании серебристых чаек и прошлых воспоминаний.

Хелен любовалась мерцающей поверхностью вод.

– Обязательно вспомню о вас, когда вернусь на каторгу к диктофону и печатной машинке.

В очертаниях ее шеи и подбородка проступало что-то детское, как у маленькой девочки.

– Вам хотя бы есть девятнадцать?– полюбопытствовал Дэвид.

– Мне двадцать один, курсы секретарей давно позади. Вообще-то я хотела профессионально заниматься спортом и переплыть Ла-Манш, но моя мудрая не по годам сестра Барбара посоветовала поискать работу посолиднее.

– Вы с ней совершенно разные,– заметил Дэвид и тут же сменил тему: – Расскажите о своем увлечении плаванием.

– В 1966 году я участвовала в марафонском заплыве на длинную дистанцию, выступала от Союза спортсменов-любителей. Ну как, способствует это драгоценному моменту?

– Вы даже не представляете, до какой степени. А заодно развивает комплекс неполноценности. Должен признаться, я не проплыву и мили.

– Если все делать грамотно, проплывете. Плавание – более естественный способ передвижения, чем ходьба.

Хелен снова надела шапочку – на сей раз основательно – и встала.

– Боюсь, три минуты истекли. Мне действительно пора.

Дэвид стремительно поднялся.

– Я с вами.

Они синхронно нырнули и, поблескивая мокрыми плечами, поплыли к берегу; она – ленивыми взмахами, он – пыхтя и отдуваясь.

Выбравшись на сушу, Дэвид наблюдал, как по золотистому от загара телу спутницы сбегают струйки воды.

– Надеюсь, ваша сокровищница пополнилась эксклюзивным экспонатом. А теперь, простите, мне надо бежать.

– Стойте! Я бы не прослыл скрягой, если бы, заполучив один драгоценный момент, не начинал бы сразу грезить о следующем. – А потом еще и еще, и так до бесконечности?

– Да, порочный круг,– согласился Дэвид. – Но против природы не попрешь, вдобавок, время поджимает, а...

– Вечером мы с Барбарой собирались в павильон. Можете угостить меня кружечкой пива... но только кружечкой. – Хелен взбежала по ступенькам на пологий откос, увенчанный летними коттеджами, и на ходу бросила:

– До скорого.

– До скорого,– вторил Дэвид.

Полуденное солнце ласково грело спину, мелодия девичьего голоса пульсировала в висках. Наконец-то он встретил свою единственную! Единственную, единственную – не умолкала мелодия. Едва касаясь ногами земли, Дэвид поспешил к пляжному домику. «Она само совершенство,– звенела мелодия. – Равных ей нет. На всем белом свете». На ее фоне упавшее с неба наследство мало чем отличалось от гнилой падалицы. Она – единственное золотое яблочко, уцелевшее на ветвях, скоро Дэвид вкусит его наливную сладость и навсегда утолит голод одиноких лет.

Дядюшкин пляжный домик – Дэвид еще не привык к свалившемуся на него богатству и по-прежнему именовал домик «дядюшкиным» – был одной из трех резиденций, где старик коротал остаток своих дней. К двум другим относился особняк в уединенной части побережья Коннектикута и бунгало на острове Бижу-де-мер в Коралловом море. Помимо бунгало, дядюшка владел всем островом, где предавался двум из своих немногочисленных, в силу занятости, хобби – выращиванию риса и производству копры.

Пляжный домик только звался таковым, в действительности за непритязательным словосочетанием скрывался роскошный дворец, на фоне которого стандартные курортные постройки выглядели почти трущобами. Зеленая лужайка, засаженная вязами и плакучими ивами, лениво простиралась до низкого волнореза. Композиция из травы и деревьев повторялась с восточной и западной стороны, только с юга ее разбавляла угольно-черная подъездная аллея, тянувшаяся от курортной дороги к трехместному гаражу.

Построенный в колониальном стиле дом начитывал три этажа. На первом располагалась внушительная гостиная с высокими потолками, справа и слева к ней примыкали элегантная столовая и необъятных размеров кухня. Второй этаж занимали просторный кабинет, бар в старинном стиле, богатая библиотека, бильярдная на три стола, огромная ванная комната и хозяйская спальня. На третьем этаже – гостевые комнаты со всеми удобствами. Рядом с кухней находилась комната для прислуги, куда вела отдельная дверь. Именно эту дверь и облюбовал себе Дэвид. Воспитанный представителями среднего класса, он по-прежнему трепетал перед большими деньгами и потому чувствовал себя скорее взломщиком, нежели законным владельцем такого богатства.

Сразу после дядюшкиной смерти прислуга получила расчет, но Дэвид и не думал нанимать новый штат. Его фантазии хватило лишь на то, чтобы отправиться в ближайшую деревушку Бэйвилль и договориться, чтобы кто-то из местных приходил дважды в неделю и поддерживал имение в порядке. Подыскать хорошего дворецкого, повара и горничную – задача не из легких, однако Дэвида пугали не трудности и даже не перспектива полагаться на других. С ранних лет он все делал самостоятельно и не собирался изменять своим привычкам. Наконец, всю жизнь он стремился к уединению, какое можно купить только богатством, и теперь не намеревался делить воплощенную мечту с посторонними людьми.

Раздевшись в самой скромной из гостевых спален, Дэвид побрился и принял душ в примыкающей ванной комнате. Потом достал из гардероба слаксы и рубашку, за которые заплатил многим больше, чем обычно платил за костюмы. «Непринужденный ансамбль для повседневной носки»,– напутствовал продавец. Однако изучая свое отражение в зеркале, Дэвид не испытывал непринужденности. Наоборот, чувствовал себя скованным и неуклюжим – и выглядел соответственно.

Ужинать он поехал в Бэйвилль, а когда вернулся, по лужайке уже ползли длинные тени. Устроившись на колоннаде, Дэвид наблюдал, как тени постепенно удлиняются, гонимые беззвучной поступью ночи. С наступлением темноты он поспешил на пляж.

Отыскать павильон не составило труда—тот расположился прямо на песчаной полосе, из обрамленных тополями окон струился яркий свет. Переступив порог, Дэвид моментально пожалел о своей затее. У бара и вокруг столов толпилась молодежь. В помещении стоял адский шум – казалось, все говорят одновременно, и вся эта какофония вкупе с завываниями музыкального автомата здорово действовала на нервы. Идеальный праздник для детей, но никак не для взрослых. В свои двадцать девять Дэвид внезапно почувствовал себя сорокалетним.

Он втиснулся в узкое пространство у бара, заказал пиво, хотя пить совершенно не хотел, и уже подумывал смыться, как вдруг заметил Хелен и Барбару. Сестры сели у широкого окна с видом на озеро. Дэвид взял еще два пива и, прихватив свой бокал, направился к столику, прокладывая путь сквозь толпу. Хелен неотступно следила за ним глазами и, едва стаканы коснулись столешницы, вознаградила его ласковым:

— Привет! Познакомься, Барбара, это Дэвид Стюарт,– обратилась она к спутнице. – Дэвид, это моя сестра Барбара. Она пишет любовные рассказы для журналов.

Барбара смерила его долгим ледяным взглядом. Ее белое платье рождало ассоциации с греческой туникой. Нежнорозовое платье Хелен утренним туманом обволакивало ее золотистую кожу. Два сосца твои - как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...

Вы тот самый Дэвид Стюарт, о котором судачат газеты?– спросила Барбара, когда гость опустился на свободный стул. – Счастливчик, собравший золотой урожай?

– Урожай моего дядюшки,– уточнил Дэвид.

— Хелен не поверила, когда я расписывала, как вы безбожно богаты,– сказала Барбара.

– Послушать вас, быть богатым – преступление.

– Банальная зависть. К несчастью, у меня нет богатого дядюшки, поэтому я нища, как церковная мышь. Но даже десяток дядь не помог бы мне выбраться из нищеты.

– У меня тоже нет дяди, но я ни капельки об этом не жалею,– вставила Хелен. – Дэвид, вам нравится ощущать себя богатым человеком?

– По правде сказать, не знаю. Еще не привык.

– Почитайте Фитцджеральда,– посоветовала Барбара. – У него комплекс относительно богачей. Впрочем, вы, вероятно, читали.

– Бедный Джулиан,– кивнул Дэвид.

–Бедный Дэвид,– вздохнула Хелен. – Барб, сделай одолжение, угомонись. Кстати, я размышляла над вашими словами насчет чаек и воспоминаний. Когда все разъедутся, здесь наступит настоящий рай.

– Но только не с вашим отъездом. Может, ненадолго задержитесь?

– Я бы с удовольствием, но увы. Завтра надо возвращаться в Буффало.

– И к Стиву,– вставила Барбара. – Не забудь про Стива.

– Кто такой Стив?– нахмурился Дэвид.

– Любовь всей ее жизни. Неужели ты еще не рассказала про Стива?

– Не будь такой ехидной, Барбара. Знаешь же, мы и десятком слов не успели перекинуться.

Дэвид сосредоточенно разглядывал содержимое своего бокала. Только дурак не догадался бы о существовании Стива. Куда же без него!

Неловкое молчание снова нарушила Барбара.

– Как намереваетесь распорядиться золотыми россыпями, мистер Стюарт? Купите яхту?

Дэвид заставил себя улыбнуться. Девушка начинала его раздражать, но он скорее умрет, чем признается ей в этом – много чести.

– Вообще-то, яхта у меня уже есть. На самом деле, я планировал приобрести печатную машинку и сочинить великий американский роман.

Барбара покачала головой.

– Не выйдет, поскольку вы не стеснены в средствах. Шедевры писали люди, отчаянно нуждавшиеся в деньгах. Возьмите Бальзака, Достоевского. Возьмите...

– А как же Флобер?– перебил Дэвид. – Он точно не нуждался.

– В финансовом плане нет, у него преобладали другие нужды. – Барбара вперила в него проницательный взгляд. – Не ваш случай, мистер Стюарт. Бьюсь об заклад, вы в жизни не написали ни строчки.

Дэвид ухмыльнулся.

– Впрочем, это так, фантазии. Скорее всего, я куплю замок, наполню ров эксклюзивным виски и упьюсь до смерти. Это больше соответствует вашему образу нувориша, мисс Остин?

– Определенно. – Едва притронувшись к пиву, Барбара поставила бокал на столик и поднялась. – Для разнообразия лягу сегодня пораньше. Всего доброго.

– Барб, подожди,– встрепенулась Хелен.

– Прости, не могу. Непременно расскажи про Стива.

Хелен проводила сестру негодующим взглядом.

– Не понимаю! Какая муха ее укусила?

– Наверное, я ей не понравился,– предположил Дэвид и кивнул на бокалы. – Конечно, вы просили один, но, может, допьем и закажем еще.

– Нет, мне достаточно одного. Знаете, мне тоже пора возвращаться в коттедж. – Заметив его разочарование, Хелен быстро добавила: – Можете проводить меня, если хотите. Посидим на ступеньках, поболтаем.

– Неплохая мысль. Здесь немного шумновато.

На улице Хелен первым делом разулась.

– Люблю гулять босиком по песку.

Дэвид галантно взял у нее туфли.

– Позвольте я понесу.

Над головой сияли звезды, однако луна не спешила появляться на небосводе, и побережье окутывал слабый, пленительный мрак. Озеро вздыхало у ног, теплый ветерок овевал их лица. Они миновали темные островки одеял, откуда доносился любовный шепот. У пляжной лестницы Хелен остановилась.

– А вот и ступеньки. Я сидела тут часами, любовалась на звезды. – Неужели одна?

– Одна-одинешенька. Вы – единственный мальчик, с которым я познакомилась этим летом.

Дэвид засмеялся.

– Давно меня не называли мальчиком.

– А по-моему, вам подходит. Присядем?

Ступеньки были узкие, поэтому пришлось потесниться. Теперь они сидели совсем близко, их плечи соприкасались.

– Вы собирались рассказать о Стиве, помните?

– Особо рассказывать нечего. Мы познакомились год назад. Он неоднократно делал мне предложение, но у меня язык не поворачивался сказать «да». Наверное, сомневалась, люблю ли я его.

– Сомневались?– выразительно переспросил Дэвид.

– О, я употребила прошедшее время? Неудивительно. Зато теперь все сомнения отпали.

– Теперь вы уверены, что любите?

– Уверена, что не люблю.

Только сейчас Дэвид позволил себе перевести дух.

– Если не возражаете, моя очередь рассказывать. Меня в дрожь бросает при мысли о богатстве, поскольку в душе я остался бедняком. К бедности постепенно привыкаешь, она становится твоим вторым «я», и когда на тебя вдруг сваливается несметное богатство, ты убеждаешь себя, что ничего не изменилось, пытаешься жить как прежде, общаться с теми же людьми. А потом узнаешь истинную цену этим людям. Они гонят тебя прочь, как собаку, травят в общественных местах, и ты застреваешь меж двух миров – старым, где отныне стал нежеланным гостем, и новым, куда не отваживаешься шагнуть. И еще есть нюанс, который усугубляет ситуацию. Понимаете, я с детства считал, что книги важны для человека не меньше, чем хлеб насущный, поэтому всегда читал запоем. Читал все подряд – хорошие книги, плохие, посредственные, словом, все, что попадались под руку. Когда родители развелись – именно поэтому дядюшка вычеркнул их из завещания,– я уже мог позаботиться о себе, бросил школу и устроился на работу. С тех пор я переменил кучу мест, чем только ни занимался. Водил грузовик, доставлял почту, работал на заправке – всего не упомнишь,– и все это время продолжал читать. Полгода я трудился рудовозом в районе Великих Озер, а на досуге изучал судоходство. Потом мне надоело, и я устроился на сталелитейный завод «Бетлехейм Стил» в Лакаванне. Когда умер дядя, я пахал в ночную смену, а в свободные часы читал «Сагу о Форсайтах» в дешевой меблированной комнате. Можете представить себе что-нибудь более абсурдное и жалкое? Остерегайтесь книголюба, который не в состоянии извлечь пользу из прочитанного. Остерегайтесь мечтателей. Потом не говорите, что вас не предупреждали.

– Ну романы-то вы крутили?

– По пальцам можно сосчитать. Все девушки, в которых я влюблялся, существовали исключительно в книгах.

– Жаль, ваши родители расстались. Они не пытались оспорить завещание?

– Отец пытался – как-никак, дядюшка приходился ему родным братом. Правда, особо не преуспел. Ничего, освоюсь немного, и сразу выделю ему ренту, матери тоже. Они оба вступили каждый в повторный брак, преуспевают, нарожали детей и не любят вспоминать о моем существовании. Однако с моей стороны было бы свинством не помогать им деньгами.

– Радует, что вы печетесь о своих родителях. Я своих никогда не знала.

– Выходит, вы сирота?

– Найденыш. Вдобавок, со странностями. Отец Барбары, позднее ставший и моим отцом, обнаружил меня зимой во время отпуска во Флориде. Я лежала на пляже, нагая, опутанная водорослями, с виду полумертвая, хотя в действительности очень даже живая. Я не могла ходить и разговаривать и не помнила, что со мной случилось. Папа удочерил меня, привез домой, выяснил примерный возраст – десять лет – и определил дату рождения. Он был вдовцом, воспитывал единственную дочку. Мы с Барбарой росли вместе в его доме в Буффало. Мои первые воспоминания относятся к одиннадцатому «дню рождения». К тому времени я уже научилась ходить и разговаривать, правда, весьма посредственно. Я быстро оправилась, только понятия не имею, от чего. Врачи тоже не смогли установить причину моего недуга. К счастью, «болезнь» никак не сказалась на моих умственных способностях, и с помощью отца и Барбары я быстро наверстала упущенное и окончила старшую школу еще до восемнадцати. Папа назвал меня в честь покойной супруги, а когда три года назад он умер, мы с Барбарой в равных долях унаследовали дом, где живем и поныне. Конечно, всем заправляет сестра – ведь она старше на три года. В молодости три года – солидный срок.

– А восемь лет вообще вечность. – Дэвид вдруг щелкнул пальцами. – Теперь понятно, почему Барбара меня невзлюбила. Она думает, что я для вас дряхлый старик.

Хелен покачала головой.

– Сомневаюсь. Барбара не страдает предрассудками. И потом, по-моему, все как раз наоборот, вы ей очень понравились. Иногда не угадаешь, что у нее на уме. – Девушка поднялась. – Ну, мне пора. Не соблаговолите вернуть мои туфли?

– Позвольте помогу вам обуться.

Не встретив возражений, Дэвид опустился на песок. Ее ступни бледно вырисовывались в звездном свете. От прикосновения к прохладной бархатистой коже руки затряслись. Он нежно водворил «лодочки» на ноги Хелен. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь. На мгновение у Дэвида перехватило дыхание. Вновь обретя способность дышать, коленопреклоненный он процитировал:

–О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Воздушная ладонь коснулась его волос, задержалась ненадолго, и упорхнула. Дэвид поднялся, Хелен замерла на ступеньке, слегка возвышаясь над новым знакомым. Ее озаряемое звездами лицо было так близко... Поцелуй откликнулся знакомым лейтмотивом, который постепенно нарастал и оборвался, едва они отпрянули друг от друга. Да, она единственная, пело его сердце, и равной ей нет.

– Спокойной ночи,– нежно прошептал он, касаясь губами золотистого локона.

– Спокойной ночи,– нежно раздалось в ответ.

Еще долго Дэвид стоял под открытым небом, вслушиваясь в ее удаляющиеся шаги, их звук преследовал его даже в постели, посреди сгустившегося мрака, а во сне он снова и снова видел ее лицо, озаренное звездами, снова и снова их губы сливались в упоительном поцелуе. Поистине, равной ей нет. Нигде на всем белом свете.

II

 Скромная свадьба состоялась 24 декабря того же года в маленькой церквушке неподалеку от дома, где обитали сестры. Барбара стала подружкой невесты, а в шаферы Дэвид пригласил единственного друга из нового мира роскоши, к которому отныне принадлежал – Гордона Роули, самого юного сотрудника юридической фирмы, ведавший делами дядюшки, а теперь и самого Дэвида. В тот же день счастливый новобрачный арендовал самолет. Сразу после церемонии супруги вылетели в Коннектикут и уже ближе к вечеру обосновались в уютном домике на вершине утеса.

Разумеется, ничто не мешало им отправиться во Флориду, однако оба слишком любили классическое, снежное Рождество (тем более, нынешний праздник обещал стать самым радостным в их жизни), чтобы жертвовать им ради тропиков.

В домике на утесе они провели две недели. Днем гуляли среди увенчанных белыми шапками гор, а вечерами пили немецкое пиво перед жарко натопленным камином. Утром спали допоздна, а после неспешно смаковали кофе за кухонным столиком. Именно тогда их посетило Вдохновение с большой буквы. Они решили отправиться в затяжной круиз на «Нереиде», яхте Дэвида, и посетить его остров в Коралловом море.

«Нереида» стояла в Бостонской бухте. 29 декабря укомплектованное штурманом и командой судно подняло якорь и заскользило вдоль скованного льдом побережья. Когда Панамский канал остался позади, Дэвид, пользуясь погожими деньками, под руководством штурмана существенно обогатил свои познания в судоходстве и теперь мог сам с легкостью проложить курс. Время пролетало незаметно. Март застал «Нереиду» на пути от Соломоновых островов к Новым Гебридам, а вскоре на горизонте замаячил Бижуде-мер.

Дядюшка любил свой остров не меньше, чем Стендаль – Милан, однако Дэвид был разочарован до глубины души. Он надеялся увидеть тропический рай, как на фотографиях, которыми пестрят туристические брошюры, а вместо этого перед ним предстала огромная кокосовая плантация и невозделанные рисовые поля. За кокосовыми рощами и полями риса возвышались поросшие джунглями холмы. К счастью, на острове имелась солидная гавань, чьей глубины хватало, чтобы пришвартовать скромное судно, и коралловый пляж. Поперек берега торчал покосившийся пирс, сразу за ним начиналась тропинка, примыкавшая к низкой насыпи, которая вела вдоль рисовых полей к бунгало на холме.

В сарае за бунгало стоял генератор, знававший лучшие дни – Дэвид не смог его запустить, как ни старался. Зато сам дом оказался на удивление добротным, а в шкафах обнаружился изрядный запас свечей. Покончив с мелкими переделками и уборкой, молодая пара беззаботно наслаждались идиллией – купались, удили рыбу, гуляли по окрестностям. Хелен обожала море; проснувшись в пустой постели, Дэвид бросал взгляд в окно и видел Хелен. Она бороздила волны, а иногда заплывала далеко от гавани, туда, где томилась на якоре «Нереида». Когда она возвращалась, Дэвид журил супругу за беспечность, но она только смеялась:

– Не ворчи, милый. В море со мной ничего не случится.

На острове они провели неделю и, вероятно, задержались бы подольше, не наступи сезон дождей. Дэвид слыхал о нем, однако слухи не шли ни в какое сравнение с реальностью. Дождь лил стеной, вода струилась по холмам, превращая мирные ручейки в бурлящие потоки. На месте затопленных рисовых полей образовались болота, невыносимая влажность проникала повсюду, даже под крышу бунгало – казалось, ливень добрался и туда. Отсырело все – одежда, книги, полотенца, не спасавшие от влаги, постельное белье, продукты. Три дня спустя терпение у Дэвида лопнуло:

– Довольно, Хелен. Плывем обратно.

На сей раз путь пролегал не через Панамский канал. Они направились в порт Такома, что недалеко от Сиэтла. Дэвид намеревался поставить там «Нереиду» на прикол. Ему достались по наследству акции судостроительного концерна «Риз и Харрисон Инкорпорейдет», а яхта требовала ремонта. И хотя Дэвид понимал, что сэкономит гроши, ему льстило иметь дела с фирмой, которой он владел на паях. Не желая бесцельно содержать штурмана и команду, он отпустил их на все четыре стороны, предварительно оплатив перелет до Бостона. Оставив «Нереиду» на попечении профессионалов, они с Хелен купили билеты и сели в самолет до Буффало. Остаток лета супруги провели в пляжном домике, а осенью арендовали дуплекс на Делавэр-авеню и перебрались в город.

Дэвид еще не определился, чем займется после отдыха, и пробовал себя в разных ипостасях. Однако без необходимости зарабатывать на хлеб все его начинания неизбежно переходили в разряд хобби. За баснословный деньги он приобрел электроорган и вдвоем с Хелен стал брать уроки. Чуть меньше месяца хватило супругам, чтобы осознать – музыканты из них неважные. С легкой руки Хелен они бросили музыку и приобщились к живописи. На другой стезе Дэвид преуспел ничуть не больше, чем на первой, зато у Хелен обнаружился скрытый талант, и несколько недель спустя она уже рисовала полотна, интересные сугубо своей тематикой. При взгляде на картины Дэвид испытывал дискомфорт, а от одной его и вовсе бросило в дрожь. На переднем плане зияла пещера, рядом высился причудливый замок из грубо вытесанных камней. Непропорционально высокие башни венчала склизкая зеленая поросль, отдаленно напоминающая плющ. Оторванные побеги «плюща» развевались, словно потрепанные знамена. В узких окошкахбойницах стояла кромешная тьма. А фоном разгоралось совершенно немыслимое, кобальтово-синее небо, пронизанное странными фосфоресцирующими лучами. Очевидно, в попытке усугубить мрачное впечатление, Хелен нарисовала стаю зловещих, рыбоподобных птиц.

В памяти невольно всплыли строки из «Странников мира» Шелли:

После вопроса, что символизирует ее картина, Хелен замешкалась.

– А она должна что-то символизировать?

– Конечно! Иначе чем ее оправдать?

Хелен долго разглядывала леденящий кровь пейзаж, а после покачала головой.

– Картина как картина. Может, слегка жутковатая. Но если в ней и есть скрытый подтекст, я его не знаю.

Дэвид не стал развивать тему. Однако полотно возненавидел с первого взгляда и больше к нему не приближался.

Внезапно лейтмотив, почти неслышный в последние месяцы, грянул с новой силой и эхом зазвучал в ушах.

Дэвид давно подмечал странности в поведении Хелен, но никак не мог отыскать этому объяснение. Раньше сестры виделись раз или два в неделю, по субботам ходили в кино, а после – в ресторан ужинать. Теперь Хелен безвылазно сидела дома, а когда Дэвид пригласил ее на концерт в Кляйнханс-мьюзик-холл, отреагировала с неожиданной злобой, повергнув возлюбленного в ступор. Следом она решительно отказалась от туфель на высоких каблуках, а на расспросы Дэвида отговорилась больной спиной; якобы, низкий каблук полезнее.

История с туфлями быстро вылетела из головы, но однажды, разбирая почту, Дэвид наткнулся на уведомление, поразившее его до глубины души. Отправителем значился магазин одежды, куда Хелен не наведывалась раньше. Выставленная сумма была с четырьмя нулями. Однако поразила его не сумма, а перечень покупок. Хелен не просто разнообразила гардероб, а сменила его полностью!

С его подачи она привыкла ни в чем себе не отказывать, поэтому шкафы в спальне буквально ломились от нарядов. Тогда зачем, скажите на милость, ей вдруг понадобились новые пальто, новые платья, новая обувь, новые неглиже и белье? А главное, зачем такая скрытность?

А может, Хелен и не собиралась ничего скрывать. Может, так совпало, что гардероб доставили в его отсутствие. И все же странно, что Хелен ни словом не обмолвилась об обновках – вероятно, хотела сделать сюрприз. Хотя... если бы хотела, то уже бы сделала.

Оставив уведомление на столе, Дэвид поспешил из кабинета вниз, на второй этаж. Хелен приспособила одну из трех спален под студию и теперь трудилась в поте лица над очередным полотном. Дэвид застыл на пороге, любуясь ее красотой, впитывая ее до капли. Стоял удивительно теплый день, какие иногда выдаются в разгар бабьего лета. Хелен сбросила туфли и разделась до белья. Ее ноги казались длиннее и грациознее обычного, руки и грудь словно принадлежали богине. Игривый октябрьский ветерок врывался в открытое окно и ерошил упавшие на лоб непокорные завитки.

Увлеченная работой, Хелен заметила мужа, только когда он подошел к ней вплотную, но и после этого не отвела взгляд от мольберта. Покосившись на картину, Дэвид вздрогнул. Хелен изобразила мрачную, похожую на ущелье долину, заросшую диковинными зелеными растениями. Их хрупкие тычинки устремлялись вверх вопреки всем законам гравитации. Низовье долины испещряли крохотные зеленые точки, а на заднем плане виднелся едва различимый частокол хлипких стволов. В центре громоздился окованный медью сундук, навевавший ассоциации с флибустьерами, а на крышке скалился человеческий череп.

Наконец, Хелен отложила палитру, кисти, и повернулась к мужу.

– Какие новости, любимый?

Дэвид с усилием оторвался от композиции.

– Решил пригласить тебя в ресторан. Облачимся в парадные костюмы и прогуляемся по городу.

Хелен потупила голубые глаза.

– Извини, Дэвид, сегодня вечером никак.

– Почему нет? Мы сто лет не выбирались на люди... Заодно продемонстрируешь мне новый гардероб.

Голубые глаза скользнули по его лицу, задержались на долю секунды, и снова уставились в пол.

– Значит, ты получил счет. Я собиралась сказать, но...

Хелен вдруг осеклась, шагнула к окну и устремила взгляд на улицу.

Дэвид бросился к жене и обнял ее за плечи.

– Не расстраивайся, я рад, что ты купила наряды.

Я бы их не купила, если бы... – Внезапно она подняла голову. – Посмотри на меня. Неужели ты ничего не замечаешь?– Смотрю. И что я должен заметить?

– Смотри внимательнее. – Хелен придвинулась к нему вплотную. – Раньше моя макушка доставала тебе до подбородка, помнишь? И где она теперь?

Дэвид уже хотел засмеяться, но в следующий миг осознал: его губы касались лба Хелен, а линия ее волос оказалась вровень с его переносицей. Он машинально отодвинулся, проверить, не стоит ли она на цыпочках. Как выяснилось, нет. На мгновение Дэвид лишился дара речи.

– Теперь понимаешь, почему я предпочитаю сидеть дома. Почему избегаю встреч с Барбарой. Ты видишь меня каждый день и поэтому не замечаешь изменений, но другие обязательно заметят. Особенно Барбара. Если долго не видишь человека, малейшие перемены бросаются в глаза.

– Значит... ты поэтому сменила гардероб?

– Это была вынужденная мера – разве не ясно? Сначала я просто распускала подол – ерунда, ребенок справится, но потом пришлось бы расставлять платья целиком, а я не умею, а нанять портниху страшно – она бы мигом заподозрила неладное. Дэвид, я не просто расту вверх, у меня растет все – ноги, руки. Даже обручальное кольцо стало мало. Мне...

Он заключил ее в объятия, предупредив бурный поток слез.

– Милая, ты тревожишься напрасно. До двадцати пяти человек растет – это нормально.

– Нормально, если увеличивается вес, а не рост. – Хелен положила голову ему на плечо. – Давай начистоту. Я давно знала, что расту – вернее, не прекращаю расти. Но очень постепенно, по чуть-чуть. А теперь процесс ускорился. За два месяца я выросла на пять сантиметров. И почти на восемь с момента нашей свадьбы! И прибавила пять килограмм веса!

– Выходит, ты – исключение, подтверждающее правило, однако рано или поздно это пройдет.

Но Хелен пропустила его слова мимо ушей.

– На каблуках я буду с тобой вровень.

– Любимая, послушай. Завтра мы навестим семейного врача, и он развеет твои страхи. А сегодня оденемся и пойдем в ресторан, потом в кино. Ты так долго просидела взаперти, что тебе мерещатся всякие глупости. Уверен, если измерить твой рост, выяснится, что ты прибавила максимум сантиметр!

– Думаешь, я не измеряла? Думаешь...

– Хорошо, хорошо. Но поверь, беспокоиться не о чем. Все, собирайся и идем. А все волнения оставь мне.

Переодеваясь, Дэвид пытался убедить себя, что поводов тревожиться нет, но без особого успеха. О гигантизме он знал мало, однако поверхностных знаний хватило, чтобы напрочь отбить аппетит и испортить впечатление от фильма. Если Хелен и впрямь страдает этим недугом, восемью сантиметрами и пять килограммами дело не ограничится. Она будет расти до тех пор, пока не превратится в ярмарочного уродца, каким уже себя считала.

Впрочем, доктор Боннер, лечащий врач Хелен, не разделял его опасений. После тщательного осмотра он заявил, что давно не видел более здоровой женщины. Никаких отклонений в плотности костной ткани, никаких признаков слабости, характерной для гигантизма. Вслед за Дэвидом Боннер только посмеялся над историей про восемь сантиметров, заключив, что Хелен нервничает из-за всякой ерунды.

– Вы абсолютно здоровый человек,– объявил он и с ухмылкой добавил: – А снова возникнут трудности с ростом, милости прошу.

– По-моему, он не поверил ни одному моему слову,– жаловалась Хелен на обратном пути. – Разговаривал со мной как с ребенком.

– А ты не допускаешь мысли о том, что все это лишь плод твоего воображения?– осторожно спросил Дэвид. – Допустим, ты действительно выросла на полтора-два сантиметра, но восемь – это уже из области фантастики!

— Говорю же, на восемь! На восемь с четвертью, если быть точной.

– Ладно, не буду спорить. Тем более что лишний рост тебя не портит. И вообще, высокие девушки сейчас в моде.

Внезапно Хелен улыбнулась.

– Если тебе нравится, то мне тем более грех унывать. А знаешь, я, пожалуй, встречусь сегодня с Барбарой.

Хелен отправилась к сестре и вернулась сияющей.

– Барбара ничего не заподозрила, пока не увидела низкий каблук. Забавно, как люди мнят себя центром мироздания. Стоит сменить прическу, и кажется, будто все тычут в тебя пальцем. Зато у меня отличное настроение. Потянете еще одно свидание, мистер Стюарт?

– Только если одна знакомая прелестница составит мне компанию.

– Вот и славно. Сейчас обновлю макияж, и вперед!

Позднее Дэвид вспоминал, что тот вечер ознаменовал последние счастливые часы их совместной жизни. За следующую неделю Хелен выросла еще на несколько сантиметров, а к концу месяца догнала мужа по росту.

III

 В их третий визит доктор Боннер отбросил профессиональные шуточки и поспешил перепоручить пациентку своему коллеге, доктору Линдеману. Тот тоже произвел тщательный осмотр, однако не сумел выявить никаких аномалий. Выслушав биографию Хелен, Линдеман заинтересовался периодом, предшествовавшим ее одиннадцатому «дню рождения», но внятных ответов не получил. Тогда он предпринял последнюю попытку и на неделю уложил Хелен в стационар – понаблюдать,– но и это не приблизило его к решению загадки.

Супруги скитались от доктора к доктору, сменили кучу специалистов как в Буффало, так и в других городах. Однако никто не смог пролить свет на причину стремительного роста Хелен. Тем временем она продолжала расти, а вместе с размерами росли и ее комплексы. Дэвид изо всех сил старался помочь жене – начал носить ботинки на кубинских каблуках, создававших иллюзию, будто они с Хелен одного роста. Увы, иллюзия не поспевала за стремительно увеличивающимися габаритами супруги. Тогда он сговорился с сапожником, чтобы тот потихоньку наращивал каблук, но и этой уловки хватило ненадолго. В конечном итоге, Дэвид махнул рукой. Тем более, Хелен уже переросла мужа на пять сантиметров и почти сравнялась с ним в весе.

К счастью, росла она пропорционально, и это единственное утешало ее, спасало от нервного срыва. Несмотря на выдающиеся габариты, Хелен сохранила присущую ей симметрию и грацию. Глядя на нее издали, Дэвид видел всю ту же очаровательную девушку, в которую влюбился несколько месяцев назад. Впрочем, вскоре он лишился и этой радости, ибо настал вполне ожидаемый день, когда Хелен наотрез отказалась выходить из дома.

Прокормить ее по-прежнему не составляло труда, а вот с одеждой обстояло куда хуже. Туфли, платья, пальто, любую мелочь приходилось шить на заказ. Впрочем, в пальто Хелен не видела надобности, поскольку безвылазно сидела в четырех стенах; однако Дэвид и слушать ничего не желал. У его супруги будет полноценный гардероб, вне зависимости от того, пользуется она им или нет.

К первой годовщине свадьбы рост Хелен достиг отметки в два метра. Супруги избегали людей, единственным гостем в их квартире стала Барбара. Именно Барбара, навещавшая сестру каждый вечер, помогала ей справиться с затяжным кошмаром. Дэвид старался поддержать жену, твердил, что любит ее как прежде. И хотя Хелен не сомневалась в искренности его слов, ей требовалось нечто больше, чем просто осознание. Она хотела удостовериться, что по-прежнему желанна, и Барбара сумела подкрепить ее уверенность сполна.

Как ни странно, на годовщину Хелен выглядела прекраснее, чем в день свадьбы. От добровольного заточения она нисколько не побледнела, не осунулась. Напротив, ее кожа приобрела золотистый оттенок и сияла, словно внутри пылал неведомый огонь. До последнего Дэвид надеялся, что супруга проникнется торжественностью момента и согласится поужинать вне дома. Но когда знаменательный час пробил, Дэвид засомневался, стоит ли подвергать ее такому испытанию, и даже обрадовался, услышав твердое «нет».

Он распорядился прислать две кварты шампанского и заказал роскошный свадебный обед. Вдвоем с Хелен они поставили и нарядили елку, а после обменялись подарками. Через Барбару Хелен купила наручные часы с календарем, а Дэвид преподнес супруге мольберт – на порядок выше прежнего, но не чрезмерно,– и с десяток новых холстов. Потом откупорили шампанское, произнесли тост и сели за стол. Праздник не шел ни в какое сравнение с первым упоительным вечером, проведенным под сенью коттеджа в Коннектикуте, однако Дэвид наслаждался каждой секундой, зная, что они навсегда останутся в памяти.

Миновало Рождество. Новый год протрубил в нарядные фанфары и сгинул. Хелен продолжала расти. Теперь ее рост увеличивался в геометрической прогрессии, и Дэвиду чудилось, что день ото дня она становится ощутимо выше. Вместе с пропорциями росло и ее отчаяние. А бедняга муж совершенно не мог ничего поделать. Сумей они с Барбарой отыскать грамотного специалиста, измученная комплексами Хелен не решилась бы нанести ему визит. Помимо габаритов, Дэвида тревожили последствия, какими неизбежно чревато отшельничество. И еще кое-что. Он любил ее больше, чем когда-либо, и она отвечала ему взаимностью, но теперь к любви примешаласьобреченность – обреченность, которая выбивает почву из-под ног, когда понимаешь, что игра почти проиграна. Осознание неминуемого проигрыша укоренялось все глубже, пока зима за окном сменялась весной, а юная великанша приобретала поистине пугающие пропорции. Дэвид стал просыпаться задолго до рассвета и, лежа в холодной постели, ловил каждый вдох той, что спала в исполинской кровати по соседству. Иногда его мысли не уступали по цвету серому сумрачному небу, и серость довлела над ним весь оставшийся день.

Нет, так дальше продолжаться не может! Пусть он не способен помочь Хелен физически, но обеспечить ей комфортные условия ему вполне по силам. Пляжный домик с его высокими потолками и просторными комнатами как раз сгодится. Дополнительной перепланировкой он займется по ходу. Однако ему понадобится помощь – слишком тяжкая ноша для одного. Промозглым апрельским вечером Дэвид поехал к Барбаре.

Под проливным дождем Дэвид припарковал автомобиль на подъездной аллее и помчался бегом через лужайку к веранде. Поднимаясь на крыльцо, он вдруг испытал сильное чувство дежавю, отчего на лбу залегла складка. Почему Барбара ассоциируется у него с дождем? Или только будет ассоциироваться?

Из-за двери доносился стрекот клавиш. Дэвид вдавил кнопку звонка, и звук прекратился. Следом в коридоре возникла Барбара в слаксах и старом свитере. Непокорные темно-каштановые волосы устроили настоящий мятеж и буйной копной падали на плечи. Казалось, холодные серые глаза увидели Дэвида раньше, чем на веранде вспыхнул свет. На мгновение во взгляде девушки мелькнуло удивление, но в следующую секунду он снова подернулся льдом.

– Входи. – Барбара посторонилась, пропуская гостя. – В такую погоду собаку грех выгонять, не говоря уж про человека.

Дэвид поколебался. Он всегда пасовал перед цинизмом свояченицы, поскольку не знал, направлено ли ее предубеждение исключительно против него или против всего человеческого рода. Однако отчаяние перевесило сомнения.

Барбара помогла ему снять плащ, повесила его на вешалку и проводила Дэвида в гостиную.

– Как Хелен?

Он уныло покачал головой.

– Все так же.

Барбара опустилась на низкий диванчик, Дэвид устроился в кресле напротив. Справа в дверном проеме виднелся кабинет. Посреди заваленного бумагами стола стояла печатная машинка. Повсюду громоздились справочники. Другая дверь из гостиной вела в темную столовую. Над диваном висела репродукция «Дочерей Эдварда Дарли Бойта» кисти Сарджента. Дэвид хорошо запомнил картину, когда ухаживал за Хелен.

Подавшись вперед, он уперся локтями в колени и уставился на свои ладони.

– Барбара, я хочу, чтобы ты работала на меня. Хочу, чтобы помогла мне заботиться о Хелен.

Затянувшуюся паузу нарушил щелчок зажигалки, к потолку взметнулась струйка сизоватого дыма. Наконец раздался голос Барбары:

– Значит, ты не лучше других, тоже мнишь себя пупом земли в нашей игрушечной вселенной. Считаешь, будто детальки конструктора сложены исключительно для тебя, и если вдруг в твоих стенах появятся трещины, мы должны всё бросить и кинуться тебе на выручку.

Дэвид отважился поднять взгляд. Серые глаза Барбары из холодных сделались ледяными.

– Ты можешь продолжать писать,– пробормотал он. – Эксплуатировать тебя никто не собирается, а сумму назначай сама.

– Деньги лечат любые раны, да, о благородный врач? Вот только мне они не помогут. Впрочем, не суть. – Барбара поднялась и направилась к камину. Облокотившись о полку, она долго созерцала стену и вдруг резко обернулась.

— По рукам, благородный Дэвид. Я принимаю твое предложение, но не ради синекуры, которая позволит мне заниматься любимым делом, а только затем, чтобы спастись от неизбежной деградации. Ты избавил меня от необходимости зарабатывать на хлеб, сочиняя сентиментальные сказки о любви. Я готова стирать, гладить, готовить, шить, но впредь никогда не унижу свой интеллект написанием низкопробной чепухи, где две картонные куклы встречаются в самолетах, поездах или на плоту, и их двумерная любовь расцветает на фоне рекламы сигарет «Лаки страйк». Да, я согласна работать на тебя, благородный Дэвид. Согласна окончательно и бесповоротно. – Но я не хочу, чтобы ты бросала творчество,– запротестовал Дэвид. – Ни в коем случае.

– Зато я хочу! Добросовестный труд заканчивается там, где пропадает вера в целесообразность. Если нет веры, лучше не продолжать. Моя пропала давным-давно, вот только я никак не могла заставить себя бросить. Не хватало мужества. Но теперь своего решения не изменю... Хелен здорово выросла?

Дэвид пожал плечами.

– На несколько сантиметров с вашей последней встречи. Похоже, это бесконечный процесс.

– Тогда ей больше нельзя оставаться в квартире, она там как в тюрьме. Надо подыскать вам новое жилье.

Дэвид обрадованно закивал. Приятно, когда есть человек, готовый разделить с тобой непосильную ношу.

–Пока не начался пляжный сезон, перекантуемся в пляжном домике. Там ей будет просторно. А я пока подыщу что-нибудь посолиднее. В крайнем случае, куплю ферму и огорожу территорию забором. Уединенный уголок с большим домом. Таких в горах за Бэйвиллем хоть пруд пруди. – Дэвид резко поднялся. – Завтра смотаюсь на курорт и все организую. А ты пока собирай вещи. Через пару дней я куплю фургон и займемся переездом.

Барбара посмотрела на него через всю комнату.

– Кофе я варю паршивый, но перед твоим уходом предлагаю выпить по чашечке.

– После дождичка в четверг. – (Почему у него вырвалась именно эта фраза?). – Хелен ждет.

– Ты до сих пор от нее без ума, верно?

–Да.

– Даже если она вымахает под три метра, ты не перестанешь ее любить... Я права?

Дэвид смутился.

– Полагаю, да.

Холодные серые глаза смотрели на него в упор.

– Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива^[3].Я И узрел Давид Вирсавию и влюбился в нее, не подозревая, что стал жертвой своего психологического состояния и стечения обстоятельств, при которых ему суждено было полюбить первую встречную, кем бы она ни была. – Это ты к чему?– нахмурился Дэвид.

– Вирсавия просто очутилась в нужном месте в нужное время. Сейчас принесу плащ.

Дэвид последовал за ней в коридор. Дождь барабанил по крыше, утробно журчал в водосточных трубах. Барбара сняла с вешалки плащ и протянула Дэвиду. На мгновение их руки встретились. Прикосновение длилось долю секунды, но внезапно Дэвида осенило. Стала понятна и откровенная враждебность Барбары, и то, как все могло – и еще может!– обернуться. Параллельно он осознал, что не только не решил свою проблему, но и усугубил ее.

Барбара распахнула дверь.

– Спокойной ночи,– пробормотал он, не глядя на нее, и растворился в пелене дождя.

IV

Сапожник посмеялся ему в лицо. Дэвиду чудилось, будто он уже много часов бродит по зимним улицам. Вряд ли, конечно, ведь ощущение времени – штука субъективная.

Броди он часами, давно бы наступил вечер, а сумерки еще только начали сгущаться. Тем не менее, все ярче разгорались огни – свет уличных фонарей и автомобильных фар, всполохи разноцветных гирлянд на соснах, елях и декоративных туях. Барбаре нравились яркие переливы, возможно, из-за этого все и пошло наперекосяк. Лицемерно клясться в любви одной, и ползать в ногах у другой. Мишура мерцает обоюдоострым мечом, коммерсанты разбойниками с большой дороги засели в домах. Доллар наш насущный дай нам на сей день, ибо мы есть Царствие коммерции. Сегодня чествовали Варавву, а не канун Рождества.

Дэвид пополнил железный котелок изможденного Санты, позвякивавшего колокольчиком, и свернул на соседнюю улицу. Огни становились все ослепительнее – алые, зеленые, желтые всполохи гирлянд, пронзительный блеск фар, флуоресцентное сияние витрин. Город-сад не ведал Гефсимании, но познал Процветание. Повсюду сновали толпы запоздалых покупателей. Певцы рождественских гимнов возносили праведные голоса к звездам, но те оставались глухи и безмолвны. Праздничная эйфория достигла своего апогея. Завтра будут родственники, индейка, нудный полдень. Сумерки, сон... суровое пробуждение. Даже Варавва мог догадаться, что золото во всем его блеске не спасает от мучительных рассветов.

С неба повалили огромные мягкие снежинки. Нет, не умрет поэзия земная^[4]... чего не скажешь о поэзии чего не скажешь о поэзии новых туфель! Впереди возник обувной магазин, однако Дэвид не ускорил шаг. Он искал производителя обуви, а не продавца. С недавних пор слово «сапожник» в корне поменяло свое значение. Сегодня под ним подразумевался тот, кто чинит обувь, а не мастерит ее. Теперь обувь изготавливали машины, а неведомые люди на неведомых фабриках координировали процесс. Но где найти подлинного мастера, способного смастерить пару туфель?

– Да вы никак спятили, мистер. Починкой я занимаюсь, верно. Но шить на заказ? Такого гигантского размера? Помилуйте!

Поравнявшись с магазином, Дэвид застыл перед витриной с женской обувью всевозможных видов. За стеклом выстроились туфли на низких и на высоких каблуках, «долгоносики», элегантные сабо, шлепанцы, босоножки. Внимание привлекла пара белых «лодочек». Дэвид не мог отвести от них взгляд, съежившись от холода, снегопада и прохожих, оставаясь глухим к рождественским мотивам, доносившимся из громкоговорителя над головой. В памяти всплыло озеро, воздух наполнился упоительными ароматами летней ночи. Опустившись на песок, он бережно водворил белые «лодочки» на ноги возлюбленной, пальцы дрожали от прикосновения к прохладной бархатистой коже. Звездный свет, разгораясь, обернулся дождем, и беззвучно хлынул в ласковую летнюю ночь... О, как прекрасны ноги твои в сандалиях!..

Днем он вдруг осознал, что больше не в силах находиться дома. В маленьком домике на пригорке, откуда открывался панорамный вид на прилегающую ферму, купленную нынешней весной. В маленьком домике на выселках, где они с Барбарой жили как брат с сестрой. Из окна гостиной просматривалась запорошенная снегом дорога, ведущая к домине, где поселилась Хелен – к домине, который Дэвид обустроил своими руками и куда они с Барбарой тайком перевезли Хелен, когда на курорте стали появляться первые отдыхающие, спешившие подстричь куцые лужайки. К домине с исполинской дверью, высоченными потолками и снесенными перегородками. К домине, где Хелен коротала одинокую жизнь великанши. На обнесенной электрическим забором территории высился лес, неподалеку мерцало озерцо, где Хелен плескалась летом; чуть поодаль расстилались луга и поля, где ей хватало простора бегать и играть. В ближайшей деревушке Тимбервилль никто не догадывался о ее существовании и, бог даст, не догадается. Барбара шила сестре наряды, готовила еду, Дэвид собственноручно смастерил жене кровать, на которой она спала, стулья, на которых она сидела, и стол, за которым ела. Он сделал для нее множество приспособлений, но вот туфли смастерить не мог. Производители обуви смеялись, услышав его просьбу, или хуже того, пытались выведать, кому и зачем такое понадобилось. Да, сегодня чествовали Варавву, а не канун Рождества.

По локтю царапнул сверток.

– Прошу прощения,– раздалось за спиной.

Не оборачиваясь, Дэвид затрусил вниз по улице. В его списке значился последний адрес, заблаговременно выписанный из телефонного справочника Буффало перед переездом. Заветный обувной магазин располагался в соседнем квартале.

Дэвид решил предпринять еще одну попытку.

Крохотная лавочка втиснулась между декоративными фасадами галантерейного и универсального магазинов. В витрине горела единственная лампочка, одиноко свисавшая с потолка. Тусклый свет не столько констатировал факт, что магазинчик открыт, сколько безжалостно озарял трещины в штукатурке. Облупившиеся буквы на стекле гласили: ЭКСТРЕННЫЙ РЕМОНТ ОБУВИ. Над узкой дверью облупившейся краской было выведено название «ОБУВНОЙ САЛОН ФРАНКОНИ».

Сутулый старик за тесной конторкой начищал пару «оксфордов» на электрической полировальной машинке. Заметив Дэвида, он отложил ботинки, выключил станок и поприветствовал посетителя едва уловимым кивком.

– Добрый вечер, сэр,– произнес старик, делая акцент на слове вечер. – Я мистер Франкони.

— Добрый вечер. У меня к вам деликатное дело.

Франкони выпрямился и, хотя выше не стал, зато его сутулость претерпела значительные изменения к лучшему.

– Желаете туфли, сэр?– с азартом в голосе спросил старичок.

–Да.

– Новые?

– Индивидуального пошива. Женские, но...

Франкони еще шире расправил плечи. От предвкушения щеки его порозовели, он словно сбросил добрый десяток лет.

– Вы пришли по адресу, сэр. Я, Энтони Франкони, некогда слыл первоклассным сапожником и, пусть с тех пор минули годы, истинный профессионал никогда не забывает секретов мастерства. Итак, вы желаете туфли. Каков срок?

После бесплодных скитаний у Дэвида, наконец, забрезжила надежда.

– Сегодня. Хочу преподнести их в качестве рождественского подарка.

Мистер Франкони оторопело уставился на посетителя.

– Сегодня! Боюсь, сэр, мне никак не успеть...

– Проблема не только в сроках,– признался Дэвид. – Мне нужны не совсем... не совсем обычные туфли.

– Какие же?

Дэвид сглотнул.

– Белые. Очень большого размера.

– Насколько большого, сэр?

Снова сглотнув, Дэвид вытащил блокнотик со скрупулезно высчитанными параметрами и зачитал их вслух. В магазинчике воцарилась тишина.

Наконец Франкони нарушил паузу.

– Правильно ли я понял, вы собираетесь преподнести их кому-то на Рождество?

Дэвид кивнул:

– В доказательство серьезности своих намерений я готов сразу заплатить всю сумму, если вы возьметесь за заказ. Возьметесь?

–Нет.

На Дэвида навалилась чудовищная, нечеловеческая усталость.

– Спасибо, что хотя бы не засмеялись мне в лицо,– вздохнул он, направляясь к выходу.

– Почему вы не обратились ко мне раньше?– укорил старичок. – Будь у меня фора, я бы сделал вам туфли.

– Не сообразил. Мы оборачивали ей ноги в... Даже в голову не пришло. В общем, не сообразил. Доброй ночи, мистер Франкони.

– Стойте,– окликнул его сапожник. – У меня есть то, что вам нужно.

Дэвид недоверчиво обернулся.

— Без шуток?

– Абсолютно серьезно. Размер совпадает, белые. Счастливое совпадение, согласны? Пять лет назад я изготовил их для рекламной акции. Когда кампания завершилась, фирма-заказчик хотела пустить туфли на сырье для стандартной обуви, поэтому я выкупил их обратно. Грех уродовать такую красоту – их фабрикам подобное даже не снилось... Туфли хранятся в кладовой над магазином. Желаете взглянуть?

– «Желаю» не то слово,– откликнулся Дэвид.

По узкой лесенке старичок проводил гостя наверх и щелкнул выключателем, озарив длинную, словно пенал, комнату, набитую всякой всячиной.

– Сюда, сэр.

В темном и пыльном углу мистер Франкони жестом фокусника сдернул брезент.

— Восхитительное зрелище, правда?

Завороженный, Дэвид подался вперед и коснулся ближайшей туфли. Мягкой, точно морская пена. Контуры каблука и подъема плавностью не уступали клиперу. Единственное, носок слегка заострен, и каблук мог бы быть повыше. Зато материал – нежнейшая телячья кожа, и белая, как первозданный снег.

– Берк ничего не смыслил,– вырвалось у Дэвида.

– Берк?– переспросил мистер Франкони.

Дэвид улыбнулся, чувствуя, как тает лед, сковавший его сердце.

– Эдмунд Берк, английский политик позапрошлого века, мнивший себя знатоком красоты^[5]... Мистер Франкони, я готов купить эти туфли, если вы согласны продать их. Старичок озадаченно нахмурился.

– Кто-то из ваших друзей занимается обувью и хочет выставить их на витрине?

– Нет. Но и в углу они пылиться не будут, уверяю вас. Ну так что, мистер Франкони, по рукам?

– Их точно не порежут на заготовки?

– Ни в коем случае. Обещаю.

– Это хорошо. Пять лет они пролежали в темноте за ненадобностью. А это досадно, ведь хорошие туфли должны носиться. Конечно, хозяйки для них не сыскать, но пусть хотя бы послужат благой цели. Вы на машине, сэр?

– Мой грузовик припаркован в десятке кварталов отсюда.

– Подгоните его ко входу. Сейчас мы отнесем туфли вниз, а как подъедете, поднимем в кузов.

Прихватив по «лодочке», они вернулись в магазин. Из соседней телефонной будки Дэвид вызвал такси и отправился за грузовиком. Внезапно мир снова заиграл яркими красками. Мелодии рождественских гимнов ласкали слух, переливы гирлянд наполняли душу радостью. Варавва сгинул с улиц. Люди торопились домой к пылающим каминам и семьям. Теперь Дэвид может ехать к себе с чистой совестью. Ему есть чем наполнить рождественский чулок.

Как прекрасны ноги твои в сандалиях!

Едва грузовик подкатил к задней двери маленького домика, как на пороге возникла встревоженная Барбара.

– Дэвид, где ты пропадал? Уже почти полночь!

Он выбрался из кабины и шагнул к кузову.

– Барбара, ты не поверишь! Нам сказочно, просто сказочно повезло! Взгляни!

Обхватив себя руками, чтобы хоть немного защититься от холода, девушка сбежала по ступенькам. Дэвид снял брезент, скрывавший вожделенную покупку, и повторил:

– Взгляни!

Снегопад прекратился, небо усыпали звезды, в их свете «лодочки» чудились Дэвиду хрустальными туфельками Золушки. Однако Барбара не разделяла его восторгов. Скользнув по туфлям глазами, она обрушилась на Дэвида.

– Идиот! Мы из кожи вон лезем, чтобы сохранить тайну. Закупаем провизию в разных городах, прикидываемся парой чокнутых писателей, отваживаем любопытных. А ты берешь и выкидываешь такой фортель! Может, сразу повесим на дверь табличку «Великан» и стрелочку! Нас же растерзают местные и репортеры. Да как тебе в голову пришло сотворить такое?

Уязвленный Дэвид принялся оправдываться.

– Я купил их в городе, у богом забытого сапожника. Никто не узнает.

– Это ты так думаешь, что никто не узнает, но не можешь знать наверняка. В нашем положении нельзя рисковать. Кругом люди, и если кто-то пронюхает... Барбара вдруг осеклась, пораженная переменами в собеседнике. Пять минут назад он стоял, горделиво расправив плечи, а теперь ссутулился, уставившись в пол.

– Бедный Дэвид,– ласково произнесла она. – Туфли действительно прелесть. Надо занести их в дом и упаковать.

Дэвид мгновенно воспрянул духом, в глазах появился блеск.

– У нас есть большая коробка? Оберточной бумаги хватит?

– Я приберегла коробку от новой швейной машинки. Должна подойти. Не переживай, как-нибудь справимся.

Из кузова «лодочки» перекочевали на кухню, а оттуда в гостиную, заваленную рулонами ситца, перкалевой ткани и джерси. Дэвид расчистил свободное место, и они принялись за работу. Коробка от швейной машинки не подвела, но на упаковку пришлось извести всю оберточную бумагу.

– Проклятье!– чертыхнулась Барбара. – Теперь мне не во что завернуть твой подарок.

– А мне твой.

Барбара взглянула на него поверх пестрых узоров из рождественских колокольчиков и остролиста.

– Просто положим их под елку, пока никто не видит. Ладно, иди ужинать, еда греется на плите.

Дэвид устроился за кухонным столом, Барбара села напротив, прихлебывая кофе. Ужин был выше всяких похвал. Как всегда. За что бы ни бралась Барбара, все ей удавалось с блеском. Покончив с едой, Дэвид отодвинул стул и поднялся.

– Давай помогу убрать посуду, а после вместе отнесем подарок в большой дом.

Барбара, до сих пор не сводившая с него глаз, вдруг потупилась.

– За посуду не переживай, справлюсь. Лучше иди один, я присоединюсь чуть позже.

– Хорошо, только подгоню грузовик.

Дэвид сунул коробку в кузов, вскочил за руль и запетлял по извилистому спуску к большому дому. Раньше они с Хелен жили там вдвоем, пока не стало слишком тесно. Ставни были закрыты, но не прилегали вплотную, и сквозь щели в ночную мглу пробивался теплый свет. У галереи Дэвид развернул грузовик и сдал назад – так откидной борт оказался вровень с крыльцом. С коробкой на плече он направился к парадной двери. При виде Хелен его охватила гордость. Исполинская красота захлестнула прямо с порога. Дэвид пересек огромную гостиную и положил коробку под нарядно украшенной сосной. На Хелен было белое платье — Барбара сшила его из списанного парашюта, купленного Дэвидом. Ткань мягкими складками ниспадала на бедра, тонкой пелериной окутывала величественно вздымающуюся грудь, снежным хороводом обвивала изящно вылепленные колонны ног. Лицо Хелен лучилось от удивления и восторга.

– Счастливого Рождества, любимая. С годовщиной тебя, — поздравил Дэвид.

Сгорая от нетерпения, она склонилась над коробкой. Гигантские девичьи пальцы разорвали обертку. Увидев туфли, Хелен горько заплакала.

V

Весной, едва сошел лед, Хелен, невзирая на протесты супруга, начала купаться в озере. Не помешали ни погода, ни холодная вода, и Дэвид заподозрил, что к физическим изменениям ее организма теперь добавились физиологические. Впрочем, озаботиться новой проблемой он не успел, поскольку в конце апреля случилось нечто, вынудившее его срочно продать ферму и перебраться на западное побережье.

После, размышляя об инциденте, Дэвид клял себя за беспечность. Как он мог подумать, что население Тимбервилля отпугнет электрический забор и знаки «Проход воспрещен! Частная собственность». Разумеется, большинство местных обходили ферму стороной, но рано или поздно всегда найдется человек, не способный противиться соблазну. По описанию Хелен, с чьих слов они и узнали эту историю, исключением из правил стало «седоголовое пугало, отдаленно напоминающее мужчину». Таинственным образом нарушитель проник через забор (скорее всего, пролез под ним), миновал лес и, очутившись на берегу, столкнулся с Хелен нос к носу. Мужчина моментально преобразился – ни дать, ни взять настоящее пугало, мучнисто-бледное лицо побелело еще больше и приобрело синюшный оттенок. Очевидно, седовласый промышлял браконьерством, ибо в руках сжимал винтовку двадцать второго калибра. Однако в тот день охота не задалась. Винтовка грохнулась на землю, а ее владелец бросился наутек со скоростью, какой бы позавидовала его потенциальная добыча.

Хелен больше удивилась, чем расстроилась, впрочем, ее неожиданная реакция нисколько не умаляла серьезности ситуации. Разумеется, незадачливый браконьер растрезвонит об увиденном на всю округу; разумеется, люди ему не поверят, но пойдут разговоры, и вскоре ферма окажется в центре внимания. Рано или поздно кто-нибудь снова попытается проникнуть через забор и неизбежно заметит следы Хелен или ее саму. А там и газетчики не заставят себя ждать.

С самого начала Дэвид понимал, что единственное место, где Хелен будет в полной безопасности, зовется Бижу-де-мер. Однако он нарочно тянул с отъездом – остров в Коралловом море чудился ему конечным пунктом, точкой невозврата. Тем временем катастрофа назревала, и дальше оттягивать уже было нельзя.

Дэвид понимал, что есть только один способ перевезти туда Хелен втайне от всех.

Наутро после разоблачительной встречи Дэвид отогнал грузовичок в город, продал его, а взамен приобрел трактор с тридцатифутовым трейлером-прицепом. Водительские права он обновлял регулярно, теперь для порядка оставалось обзавестись номерными знаками и страховкой. Покончив с транспортными приготовлениями, Дэвид навестил Гордона Роули, передал тому ключи от обоих домов и поручил продать ферму. К ключам он присовокупил незаполненный банковский чек и просьбу раздобыть поддельный или подлинный диплом капитана. Пусть Роули перешлет его в такомский филиал судостроительного концерна «Риз и Харрисон». Гордон пробовал возражать, но в конечном итоге сдался. Дэвид поспешил откланяться, пообещав связаться с приятелем позже.

Из конторы Роули он отправился к ближайшему телефону-автомату и набрал номер «Риз и Харрисон Инкорпорейтед». За солидное вознаграждение судостроители согласились переоборудовать «Нереиду» и подготовить ее к отплытию через неделю. Наконец, Дэвид забрался в кабину трактора и покатил на ферму.

Остаток дня они с Хелен и Барбарой грузили провизию и прочие вещи в трейлер. Коробки, сундуки и чемоданы сложили у лобовой перегородки, зафиксировав с помощью крепкой бельевой веревки, продетой сквозь массивные петли. Восемь имеющихся матрасов (шесть для Хелен, и по одному для них с Барбарой) выложили в два слоя, сверху набросали одеял. Последнее свободное пространство заняла швейная машинка и рулоны ткани.

После ужина Дэвид приладил к внутренним бортам трейлера несколько скоб – подвесить завалявшиеся в хозяйстве три шестивольтовых карманных фонарика. Барбара бросила на сковородку три здоровенных ростбифа, чудом уцелевшие в морозилке. Разобравшись со скобами, Дэвид проделал в бортах небольшие отверстия для воздуха. Ближе к рассвету Барбара перекрасилась в блондинку, а Дэвид и Хелен завернули в большой дом, вытащили всю исполинскую мебель и сожгли. Первые лучи солнца застали троицу уже в пути.

В трех километрах к западу от Бэйвилля Дэвид заехал на заправку и потребовал полный бак. Не упустил ли он чего-нибудь в спешке? Вроде бы нет. Барбара раздобыла «липовую» накладную на поставку несуществующей мебели для несуществующей фабрики в Такоме. Дэвид путешествовал под своим именем, Барбара представлялась его женой Хелен. На расходы у беглецов имелось несколько тысяча наличными и чековая книжка, откуда, если понадобится, можно черпать пятизначные суммы. Для ночевок Дэвид разжился удобной, легкой в применении палаткой. Барбаре же предстояло спать в кабине. Определенно, он обо всем позаботился, ничего не упустил.

Однако Дэвид не учел одно обстоятельство – когда люди сжигают за собой мосты, их нравственные устои, обычно такие крепкие, могут дать трещину.

Оберегая специфический груз, Дэвид избегал скоростных магистралей и старался держать шоссе, где можно было, хоть и с огромным трудом, отыскать уединенное местечко для привала. Естественно, приходилось сворачивать с трассы и долго петлять по проселочным дорогам, высматривая глухой уголок, но только там, вдали от людей, Хелен обретала возможность размяться после поездки.

На третью ночь, после продолжительных скитаний по лесу, они очутились на берегу маленького озера. Кругом ни души, не считая опустевших домиков на другом берегу. Оставив трейлер на опушке неподалеку от пляжа, Дэвид поставил палатку в ивовой роще, тянувшейся до самой кромки воды. Несмотря на время года, Хелен решила искупаться, пока Барбара стряпала ужин на газовой плитке, купленной на второй день бегства. Перекусили на пляже, под порывами ледяного северного ветра. Хелен не мерзла даже в мокром купальнике, зато Дэвида холод пробирал до самых костей. Барбара и вовсе дрожала всем телом.

Для обоих день не задался. Ближе к полудню у трейлера лопнула задняя покрышка. Битых полтора часа Дэвид возился с запаской, а Барбара помогала ему по мере сил. Час спустя запаска приказала долго жить, и Дэвиду не оставалось ничего другого, кроме как ехать в ближайшую автомастерскую. В путь тронулись только через час, зато лопнувшую покрышку заменили на новую, а первоначальную залатали, и она перекочевала в разряд запасных. Минут через сорок у трактора лопнуло заднее колесо – еще час коту под хвост. Да, день выдался не из легких.

Интересно, терзает ли Барбару та же усталость. Те же уныние и отчаяние. Дэвид покосился на свояченицу, но в темноте различались лишь смутные контуры лица. Хелен успела вернуться в трейлер, и они остались на пляже вдвоем.

– Пожалуй, разведу костер.

Они набрали хвороста, сложили их у входа в палатку и, едва пламя занялось, устроились на пороге, поближе к огню. Исподволь поглядывая на соседку, Дэвид пытался сообразить, нравится ли ему ее новый цвет волос, и в конечном итоге решил, что нет.

– Как только доберемся до острова, сразу перекрашивайся обратно.

Барбара изумленно вскинула брови.

– С чего бы?

– Брюнеткой тебе лучше. И потом, мне надоело думать, что ты моя... моя... – Он сконфуженно замолчал.

– Давай, договаривай,– потребовала Барбара.

Он заставил себя посмотреть в холодные серые глаза.

– Не пойми меня неправильно, но ты столько времени жила со мной под одной крышей, готовила, стирала. В общем, так получилось, что я...

– Стал считать меня своей женой,– закончила Барбара.

Раздавленный, Дэвид уставился в огонь:

– Полная нелепица.

– Бред,– подтвердила она.

Он, не отрываясь, смотрел на пламя, опасаясь поднять взгляд, чтобы Барбара не догадалась про обуревавшие его чувства. Однако гадать не было нужды, она знала.

Прохладные пальцы коснулись его щеки.

– Бедный Дэвид. Добродетельный, благородный Дэвид. Ты все-таки меня заметил.

– Заметил? Когда?

– В тот день на плоту. Я ждала твоего внимания, а, не дождавшись, разозлилась. И злюсь до сих пор. Ведь ято тебя заметила. Перед мысленным взором всплыла дамба, тело Дэвида уподобилось конструкции из бетона и стали. Толща воды напирала на нее, давила, силясь отыскать лазейку, брешь в монолите.

– Люди твоей породы отличаются от нас,– продолжила Барбара. – Ваш идеализм возводит между нами неприступную стену, в глубине души мы осознаем собственную ничтожность и потому пытаемся низвести соперника до нашего уровня. По крайней мере, так видится со стороны, однако в действительности мы не стараемся низвергнуть вас, а стремимся сами подняться до вашего уровня.

Дэвид по-прежнему смотрел в сторону, но везде видел Барбару. Она присутствовала повсюду, в каждом дуновении ветерка. Драгоценный миг оказался фальшивкой, дешевой подделкой под золото. Только сейчас он обрел истинное сокровище, предначертанное ему судьбой.

Когда Дэвид, наконец, обернулся, ее лицо было совсем близко, он ощущал теплое дыхание на своих губах. В тот же миг дамба рухнула. Погасли звезды, небо разверзлось, и воцарилась тьма. И воцарился свет. И любовь.

После этого поездка превратилась в нескончаемую череду унылых, мучительных дней, сменявшихся долгожданной ночью. С рассвета до заката Дэвид наслаждался близостью Барбары и терзался ненавистью к себе. Затем наступал самый страшный момент – вечер, когда они наблюдали, как Хелен бродит по заброшенным каньонам или резвится в пустынной долине. Глядя на их виноватые лица, она непременно догадается об измене, сообразит, какие страсти кипят в палатке, пока законная супруга безмятежно спит в своей десятиколесной кровати. Но если Хелен о чем-то и догадывалась, то виду не подавала.

Наконец путники добрались до Такомы. Убедившись, что Роули выполнил его просьбу и добыл капитанский диплом, Дэвид немедленно взялся за дело. Перво-наперво он пристроил трактор и трейлер в пустующий ангар судостроительного концерна, следом закупил провизию, оборудование, необходимое для полноценной жизни на острове, и распорядился доставить их в частный док, где была пришвартована «Нереида». Позже, под покровом ночи, Дэвид подогнал туда прицеп и вместе со спутницами погрузил на борт покупки, а заодно и вещи, захваченные с фермы. Теперь в их распоряжении имелось два холодильника, морозильная камера, стиральная машинка, новенький генератор и двадцать баков горючего. Хелен легко, словно играючи, управилась с неподъемным скарбом. Закончив погрузку, она скрылась на нижней палубе, в специально оборудованной каюте, занимавшей добрую половину судна. Дэвид тем временем вернул трактор в ангар, отдал последние распоряжения сторожу, и поспешил обратно на борт. К утру «Нереида» снялась с якоря.

На фоне морских кошмаров странствия по проселочным дорогам чудились детской забавой. Дэвид неплохо разбирался в судоходстве и ловко управлялся с агрегатами в машинном отделении, однако впервые он очутился один на один с судном – случись беда, к кому обраться, откуда ждать помощи? Насущные тревоги усугублялись вечным страхом: вдруг Хелен дознается, что творится у нее за спиной. От гнета изнурительных дней и ночей спасали лишь ее затяжные отлучки с яхты. Поначалу Хелен плыла вдоль борта, но со временем осмелела, стала заплывать все дальше, на залитый солнцем простор, и ее золотистые волосы сливались с пронизанными лучами волнами. В такие минуты Дэвид с облегчением переводил дух – отныне она принадлежала морю, а не земле. Если был его черед нести вахту, Барбара присоединялась к нему в лоцманской каюте, если дежурила она, Дэвид спешил уединиться с ней на палубе.

Двадцатого июня причалили к Бижу-де-мер. Имея в распоряжении Хелен, снести на берег коробки не составило труда, однако целая неделя ушла на то, чтобы привести в порядок бунгало, установить новый генератор и возвести для Хелен сборный ангар из гофрированного железа. И потянулись сонные, однообразные будни, нарушаемые систематическими появлениями корабля из Новой Каледонии с топливом и свежими припасами (разумеется, на острове принимались тщательные меры предосторожности, чтобы уберечься от любопытных). Хелен все больше времени проводила в море и перемены в ее организме из смутных догадок стали очевидным фактом. Недели перетекали в месяцы. Наступил сочельник, праздновали его, как полагается, с шампанским. Супруги поздравили друг друга с очередной годовщиной; вечером Дэвид отправился бродить по пустынному пляжу, пока Хелен плескалась далеко на горизонте. Никем не замеченный Новый год промелькнул и сгинул, и жизнь вошла в привычную колею.

А потом нагрянул сезон дождей.

VI

В тот день, сидя в бунгало, Дэвиду чудилось, что дождь льет целую вечность. Оторвавшись от книги, он устремил взгляд в окно, туда, где за туманными очертаниями рисовых полей, качалась на якоре «Нереида». Горизонт заволокло пеленой дождя, но даже за непроницаемой завесой Дэвид мысленно видел Хелен. Она плавала среди необъятных просторов там, далеко-далеко, золотые локоны резко выделялись на фоне серых, в барашках пены волн. Теперь она стала неотъемлемой частью моря, как дельфины, мчавшиеся с ней наперегонки, как летучие рыбы, сопровождавшие каждый ее заплыв, как планктон – единственная пища, которую она теперь ела. Хелен обрела свой мир, однако Дэвиду только предстояло узнать его подноготную.

Он снова уткнулся в книгу. Впрочем, привезенное с Большой Земли пособие о великанах всех мастей ни на сантиметр не приблизило его к решению загадки, ибо все тамошние герои относились к разряду мифов, а Дэвида заботила великанша из плоти и крови.

Если верить истории, гигантов не существовало в природе, но согласно легендам, водились они повсеместно. Вспомнить сына Посейдона, Полифема, ослепленного Одиссеем. Или Титанов, заключенных (предположительно) Зевсом в темную бездну Тартара. Или богов Асгарда.

Но, положа руку на сердце, что есть история? Когда речь заходит о туманном, далеком прошлом, не является ли история упорядоченным переложением тех самых легенд, которые сама же история так категорично отрицает? Кто может с уверенностью отличить миф от правды? Как знать, вдруг Титаны действительно существовали, но погибли от природных стихий, воплощаемых Зевсом. Или не погибли, а вернулись в море. Если допустить, что все живое произошло из воды, почему бы не допустить и обратное – рано или поздно все живое возвращается к истокам.

Предположим, Хелен действительно потомок древних Титанов, волею судьбы вынесенная на берег; тогда возникает вопрос – как ей удалось выжить на суше?

– Дэвид, смирись ты, наконец. Если даже она не понимает свою природу, тебе и подавно не понять.

Он отложил книгу и покосился на Барбару, калачиком свернувшуюся на кушетке.

– Наверное, ты права.

– Конечно права. – Она села и сунула ноги в изящные сандалии. На ней был собственноручно сшитый белый купальник. От регулярных солнечных ванн кожа приобрела кофейный оттенок, а темно-каштановые волосы непокорнее обычного рассыпались по плечам.

– Прогуляемся?

– В такой ливень?– удивился Дэвид.

– А здесь бывает по-другому?

Он не отреагировал. Барбара приблизилась к креслу и посмотрела любовнику в глаза.

– Давно она плавает?– спросила она.

– Со вчерашнего утра.

– Интересно, куда она запропастилась.

– Не представляю.

– По-моему, ее рассудок тоже меняется, тебе не кажется?

– С чего ты взяла?

– Видел ее взгляд? Холодный. Безжалостный. – Барбара поежилась. – Думаю, она догадалась и собирается прихлопнуть нас, как мух.

– Ничего она не догадалась,– резко возразил Дэвид. – Даже не подозревает!

– Возможно, я ошибаюсь. Но все равно мне страшно. По-моему, в ней не осталось ни капли человеческого. Эти жабры у нее на шее, странный, словно чешуйчатый, блеск кожи, привычка не вылезать из воды...

Дэвид решительно поднялся.

– Ты, вроде, хотела прогуляться? Идем.

Барбара скользнула за дверь, на веранду под соломенной крышей. Прихватив дождевики, Дэвид отправился следом. Громко барабанил дождь.

– Плащ мне не нужен. – Барбара покачала головой. – В нем промокнешь сильнее, чем без него. Но ты надевай.

Она спустилась с веранды под моросящий ливень. После короткой заминки Дэвид отбросил дождевики и присоединился к девушке. С неба падали теплые капли. Рубашка и слаксы моментально намокли. Вода струилась по лицу и шее, катилась по губам. Внезапно напряжение минувших недель схлынуло, и Дэвид почувствовал себя почти беззаботным.

Они пересекли мостик, протянувшийся над одним из многочисленных ручьев, сбегавших с гор. Из-за непогоды ручей превратился в мутный поток, который мчался к морю, сметая все на своем пути. Некогда зеленые холмы заволокло серой пеленой тумана. Барбара обогнула ангар и двинулась по прибрежной насыпи к пляжу. Дэвид не отставал от нее. Неухоженные рисовые поля одичали, и посевы вымахали в высоту. Казалось, повсюду витает дух плодородия, взлелеянный дождем.

Из-за оползней широкая дорога превратилась в узкую коварную тропинку. На середине спуска Барбара вдруг поскользнулась. Дэвид бросился к ней и тоже потерял равновесие. Они вцепились друг в друга, изгибаясь в попытке устоять на ногах, однако маневр не удался – в следующий миг они покатились по склону и приземлились в глубокую, по колено лужу. Когда оба встали – запыхавшиеся, промокшие до нитки,– Барбара вдруг расхохоталась, и Дэвид поддержал ее – впервые за многие беспросветные месяцы.

К ее щеке прилипла грязь. Дэвид потянулся стереть пятно, но в итоге размазал его еще больше. Волосы Барбары висели сосульками, девственно-белый купальник сделался бурым.

– Ты сейчас похожа на мокрую мышь,– констатировал Дэвид.

– Зато повеселились. Ты на себя посмотри. Пугало, да и только.

Упираясь руками и ногами, они вскарабкались на склон, став еще грязнее и расхристаннее прежнего.

– Чур я купаться,– воскликнула Барбара, едва они добрались до пляжа. И разогнавшись, плюхнулась в воду прямо в одежде.

Дэвид погрузился в ласковый, теплее тропического ливня омут, и вынырнул прямо перед Барбарой, подцепив лбом ее мокрую прядь. В следующий миг они слились в страстном поцелуе. С неба лил дождь, волны вздымались и опадали под натиском их тел.

Внезапно Барбара вырвалась из его объятий, промчалась по песчаной косе и растворилась в кокосовой роще. С бешено колотящимся сердцем Дэвид пустился в погоню. Продравшись через мокрые заросли, раскинувшиеся меж двух рядов пальм, он лихорадочно озирался в поисках беглянки. Но та как сквозь землю провалилась, зато оставила след. Сначала сандалии... купальник... и напоследок – белье.

Барбара ждала на уютной полянке. Они целовались под стук капель по пальмовым листьям. Набухшая от влаги трава обволакивала их, манила, тяжелое дыхание растворялось в шуме дождя.

Многим позже дыхание Барбары резко оборвалось. Встрепенувшись, Дэвид взглянул на любовницу. Та смотрела прямо перед собой, на лице застыл нечеловеческий ужас. Дэвид проследил за ее взглядом, но увидел только пальмовые листья, заслонявшие их гнездышко. Лишь потом он заметил, что листья раздвинуты и над ними маячит исполинское лицо с бездонными синими глазами. В следующую секунду рухнул небесный свод, лейтмотив оглушительно грянул с моря. Наконец кроны сомкнулись, гигантское лицо исчезло.

До бунгало добрались к вечеру. Железный ангар пустовал — Хелен уплыла вновь.

И больше не возвращалась.

VII

Все крупное и гигантское, пусть оно и хорошо совместимо с возвышенным, противоречит прекрасному. Невозможно представить себе великана предметом любви. Давая волю своему воображению в героических романах, мы естественно связываем с этим ростом идеи тирании, жестокости, несправедливости и всего ужасного и отвратительного. Мы изображаем великана, опустошающего страну, грабящего невинного путника, а впоследствии пресытившегося своей полуживой плотью; таковы Полифем, Как и другие, которые играют столь видную роль в героических легендах и поэмах. Событие, которому мы следуем с величайшим удовлетворением,– их поражение и гибель^[6].

Эдмунд Берк «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного»

Дэвид рассеянно смотрел на свои ладони. Пламя обсушило их, капельки влаги исчезли. Забытая чашка кофе попрежнему томилась на плите.

Дэвид поднялся и нехотя побрел на кухню, наполненную воспоминаниями. Кофе успел остыть, но Дэвид и не подумал налить новый. Вернувшись в гостиную, он поставил чашку на каминную полку – и снова забыл о ней.

Из окна виднелся утес, где дежурила Барбара. Метель хлестала ее наискосок, ветер трепал полы пальто. Снаружи доносился громкий плеск волн; одна за другой они накатывали на песок и бились о скалы.

От Барбары взгляд непроизвольно переметнулся к миниатюрной гаубице. И выбрал Давид себе пять гладких камней... и с пращою в руке своей... Отвернувшись от окна, Дэвид снова стал смотреть на огонь и растравлять свои раны.

Правильно ли он поступил, связавшись с Тихоокеанским флотом, дрейфовавшим неподалекуот Бижу-де-мер? Да, они разыскали бы ее и сами, без его помощи, однако факт остается фактом – за три дня Дэвид предал любимую женщину дважды.

Он предвидел тяжелый разговор с адмиралом и думал, как убедить его в существовании Хелен. Однако убеждать не потребовалось. Выслушав сбивчивый рассказ, адмирал достал размытую фотографию.

– Это ваша супруга, мистер Стюарт?

На увеличенном снимке с воздуха Дэвид узнал Хелен. Облаченная в сшитый Барбарой купальник, она лежала на коралловом пляже Бижу-де-мер.

– Откуда?..

– Пару дней назад нашему пилоту поручили сделать общие фотографии окрестностей. Перед вами увеличенная версия одной из них. Поначалу я не придал ей значения – обычная женщина самых обычных пропорций загорает на морском пляже. Однако зелень, принятая мною за кусты, в действительности оказалась деревьями. Тогда я сообразил, что передо мной великанша. Мой рассудок отказывался верить увиденному, но снимки такого рода не лгут, поэтому мне пришлось поверить. Теперь появляетесь вы и сообщаете, что ваша жена сбежала – хотя не объясняете, почему. Вы просите ее разыскать. Ну хорошо, предположим, я выполню вашу просьбу, а дальше? Что вы намерены предпринять?

– Постараюсь убедить ее вернуться на Бижу-де-мер. А вы, со своей стороны, постараетесь не допустить утечки информации в СМИ.

– А если она не захочет вернуться?

Я сумею ее уговорить. Она разумный человек и должна понимать, что другого выхода нет. – А после возвращения?

– Ей придется навсегда остаться на острове. Куда ей еще податься? Где спрятаться от людских глаз?

– Боюсь, все не так просто, мистер Стюарт. Даже если мне удастся обеспечить режим строгой секретности,– что в данном случае трудновыполнимо,– шила в мешке не утаить. Уже поползли слухи. Только сегодня я получил сообщение с новозеландского грузового судна: его команда засекла глубоководного монстра, похожего, цитирую, на «исполинскую русалку с ногами». Гарантирую, новость вот-вот просочится в прессу. И таких донесений будет масса – если ваша супруга не надумает возвратиться в необитаемые воды близ вашего острова. Хотя, подозреваю, вас это тоже не спасет, лишь отсрочит развязку. А когда вся эта история выплывет на свет божий, вашей популярности позавидуют создатели Гиганта из Кардиффа^[7], а уединения на острове будет не больше, чем на Центральном вокзале. – Ничего, справлюсь. В конце концов, куплю другой остров. Главное – найдите ее.

– При положительном результате вас сразу же уведомят, не сомневайтесь. Но считаю своим долгом предупредить, что последствия могут быть самые непредсказуемые. Так или иначе, если она действительно ваша жена, вам многое предстоит объяснить, мистер Стюарт. – Адмирал перегнулся через столешницу. – Мистер Стюарт, послушать вас, так эта история тянется уже довольно давно. У вас есть какиенибудь предположения, почему ваша супруга превратилась в гиганта?

Дэвид не решился озвучить версию о Титанах – объявить такое означало признать, что Хелен не человек, поэтому он ограничился кратким:

– Нет, сэр. Ни малейших.

Шли недели, месяцы – Хелен появлялась то там, то там, и тщательно оберегаемый секрет превратился в достояние гласности. Газетчики разыскали специалистов, к которым обращались супруги, и засыпали их вопросами. Один из врачей утверждал, что свидетели преувеличивают, пациентка не могла вырасти до таких размеров, ее кости просто-напросто переломились бы под тяжестью массы тела. Его коллега, напротив, выдвинул теорию: якобы костная ткань у великанов крепнет по мере увеличения внешних габаритов. Браконьер, заставший Хелен на берегу озера, ежедневно давал с десяток интервью, приукрашивая их все новыми подробностями. Его жуткая история с подзаголовком «Моя встреча с монстром глубин» облетела весь мир, сам очевидец стал завсегдатаем телешоу «Я знаю тайну», «Момент истины», а фотографическая память вкупе с умением цитировать наизусть романы Гарольда Райта обеспечили ему постоянное место среди участников «Своей игры».

Вскоре к поискам присоединилась Австралия, потом Франция, Голландия и Япония. Хелен видели у мыса Коли, между островами Флориды и Гуадалканалом, у побережья Велья-Лавелья, неподалеку от архипелага Бисмарка и у островов Гилберта и Элис. Однако все донесения шли от гражданских – когда спецотряды, получив сигнал, прибывали по указанным координатам, Хелен успевала скрыться.

Дэвид понимал, что ему не угнаться за нею на яхте, поэтому они с Барбарой остались на острове и следили за поисками по рации. Поначалу в передвижениях Хелен отсутствовала закономерность, но постепенно в них стала прослеживаться четкая схема. Дэвид заметил ее, но не придал значения, пока не услышал, что через пару недель после появления к югу от Туамоту она выплыла у пролива Дрейка. Однако истина открылась ему лишь тогда, когда Хелен объявилась в Магеллановом проливе.

Возненавидев Бижу-де-мер и все, что с ним связано, она стремилась обрести приют там, где нет тягостных воспоминаний,– в доме на берегу Коннектикута. Своими появлениями на поверхности Хелен обозначала маршрут, сигнализировала Дэвиду, чтобы тот встретил ее у моря.

И он окажет ей достойный прием.

В сентябре они с Барбарой отчалили с острова в СантаКруз. Там Дэвид нанял команду, настало время возвращаться домой. В очередной раз Дэвид решил плыть через Такому – спешить не было нужды, все равно Хелен доберется до Коннектикута не раньше декабря.

Проблеск чудовищной догадки ослепил его, сердце ушло в пятки. Хелен затеяла свой фантастический вояж не просто ради воссоединения с мужем, а чтобы воссоединиться с ним в четвертую годовщину свадьбы.

Дэвид возненавидел землю, по которой ходил.

В начале октября «Нереида» подошла к Такоме. В тот же день на первых полосах всех газет появилась шокирующая новость, затмившая прежние «сенсации». Американское китобойное судно засекло Хелен в южных водах Атлантики и снарядило катер для ее поимки. Если верить рапорту, великанша, безо всяких на то причин, атаковала ловцов и перевернула катер. Когда плавучий рыбозавод ринулся на подмогу, преступница нырнула и растворилась в пучине. Но самое страшное – экипаж не досчитался двух матросов. Их искали, но безрезультатно.

Картина вырисовывалась чудовищная, но очевидная для каждого, кто склонен хоть немного верить общественному мнению. «Голиафша» унесла моряков в омут и проглотила.

Отныне Хелен обрела имя и славу истинного великана. А в придачу к ним – благодарную и восторженную аудиторию. Никогда еще народный дух не был так крепок, никогда еще страна не знала такой сплоченности. Люди объединились против общего врага, которого легко возненавидеть всей душой и чьей «смерти» можно «следовать с величайшим удовлетворением».

Дэвид был в панике. Окончательно его добило известие, что Конгресс, предвкушая поимку монстра, выделил средства на постройку специальной тюрьмы, где Голиафша будет содержаться до суда, и специального зала, где магистры свершат над нею правосудие. В очередной раз обществу нанесли смертельное оскорбление, и в очередной раз оно отреагировало по принципу «око за око». Правда, теперь жажда мести удовлетворится сполна, вне зависимости от приговора. Суд превратится в зоопарк, а процесс уничтожит Хелен с неотвратимостью атомной бомбы. Общество виделось куда более устрашающим исполином, чем та, чьей крови оно жаждало.

Дэвиду оставалось только одно. Подобно своим собратьям, он должен убить ту, которую любил.

Он не облачился в алую мантию, когда инкогнито добирался из Вашингтона в Коннектикут. Не облачился в нее, когда тайком организовал покупку и доставку гаубицы.

Не облачился и сейчас.

Почудилось или ветер позвал его по имени? Он прислушался.

–Дэ... вид! Дэ... вид!

Он бросился к окну. Барбара лихорадочно размахивала руками, потом повернулась и ткнула пальцем в сторону моря.

Час пробил.

Точно сомнамбула, Дэвид обулся, нацепил галоши. Накинул на плечи макинтош и с непокрытой головой устремился в пургу. У края утеса он замер и устремил взгляд на горизонт.

Сначала он увидел чаек – полчища белых птиц кружили в низко нависшем небе. Потом увидел дельфинов, рассекающих свинцовые волны. И наконец узрел золотые водоросли волос.

Опустившись на колени, Дэвид занял огневую позицию.

Ныне предаст тебя Господь в руку мою.,.

Снова грянул лейтмотив; под оглушительную какофонию Хелен ступила на берег, сияющая, словно золотое изваяние. Золотые одежды, облеплявшие грудь и чресла, гармонировали с золотистой кожей. Золотистую макушку венчала золотая тиара, золотые пряди рассыпались по мерцающим плечам. Она возвышалась над водой, точно маяк – ЯХелен застыла в десяти метрах от утеса. Золотистые пальцы сжимали золотой трезубец. За спиной у нее резвились дельфины. Над головой парили чайки. Дэвид пристально вглядывался ей в лицо, подмечая разительные перемены. Ее облик преобразился, стал грозным, пугающим, но в глазах по-прежнему отражалась синева сентябрьского неба, губы по-прежнему хранили мягкость летних ночей.

Зато голос, ласковый голос, остался прежним.

– Не тревожься за меня, Дэвид. После долгих странствий я наконец обрела семью.

Позабыв камни и пращу, он выпрямился во весь рост:

– Значит, это правда? Титаны вернулись в море!

– Титаны или нет, не знаю. Это случилось так давно, что мы сами толком не помним своих предков. Знаем лишь, что изначально они обитали на суше. Когда вода начала прибывать – возможно, из-за схода ледников,– они испугались потопа и адаптировались к жизни в морских глубинах. Процесс оказался необратимым. Приобщившись к морю, предки уже не смогли вернуться обратно.

– Тогда как тебе удалось так долго существовать на земле?

– Я атавизм, пережиток тех дней, когда наши прародители только приспосабливались к новым условиям. Переход длился несколько столетий и поначалу не действовал на потомство. Дети рождались на суше и постепенно приучались жить под водой. Но к зрелому возрасту их организм перестраивался полностью. Как в случае со мной. Я погибла бы, не переправь меня родители на берег. Они завернули меня в водоросли и держали над водой, стараясь не попасться никому на глаза, а при первой удобной возможности доплыли до суши и подбросили «сверток» в людное место, где его обязательно бы нашли. Им оставалось только надеяться, что мне удастся уцелеть. Когда приемный отец подобрал меня, мне был всего день от роду. Младенец. В этом плане мы сильно отличаемся от людей. Пубертатного возраста достигаем к двум годам, через четыре года становимся подростками, и, наконец, спустя еще восемь лет, достигаем половой зрелости. Чем мы старше, тем быстрее растем. Вот откуда в вашем фольклоре столько великанов. Дэвид взглянул на серые, исколотые снегом волны, плещущие за золотистой спиной, и поежился.

– А как же холод? Тьма, давление? Как вам удается существовать глубоко на дне?

– Мы живем не на дне, а на вершинах подводных вулканов, материковых отмелях, во впадинах подводных каньонов, в расщелинах континентальных склонов. В действительности наш быт мало отличается от вашего. У нас есть подводные фермы, где выращивают съедобные водоросли, есть фабрики для переработки сырья и производства текстиля. Мы селимся уединенно, маленькими группами, но есть и крупные города на больших вулканах. Кругом покой и безопасность. У нас только два исконных врага – белая и тигровая акулы,– впрочем, с оружием, особенно современным, мы им не по зубам. Предки делали трезубцы из сломанных мачт и шпангоутов, поэтому они часто ломались, мы же используем прочные материалы.

Дэвид посмотрел в огромные синие глаза.

– Зачем ты напала на китобойное судно?

– Я не могла иначе. Они пытались загарпунить меня. Они бы убили, не переверни я катер. К несчастью, двух моряков унесло течением. Я не успела их спасти, о чем жалею до сих пор.

Порывшись в золотистой сумке на поясе, Хелен положила к ногам Барбары крохотный предмет. Барбара подняла его и оцепенела – у нее на ладони поблескивало обручальное кольцо.

– Словами не передать, какую боль я испытала в тот момент. Хотелось только одного – поскорее убраться подальше от острова. Однако со временем боль притупилась, я успокоилась и поняла, что вы предназначены друг для друга. Поэтому я приплыла сюда в надежде, что вы догадаетесь и придете меня встретить. Прощай, сестренка, — обратилась она к Барбаре. Небесно-голубые глаза задержались на Дэвиде. – Прощай, милый, ласковый Дэвид.

Хелен развернулась, и чайки взмыли вверх. Дельфины запрыгали по волнам. Вода задрожала от ее поступи.

– Постой,– воскликнул Дэвид. – Пожалуйста, постой.

Она не замедлила шаг. Ее ноги все глубже погружались в воду, та бурлила, смыкаясь у бедер, талии. Дэвид понимал, что уже не любит Хелен. А если и любит, то не так, как прежде. Теперь эта любовь стала иного, более возвышенного рода, а потому невыносимо было наблюдать, как любимая женщина одиноко бредет в пучину.

— Погоди, постой, умоляю!– крикнул он.

Хелен обернулась и с улыбкой покачала головой. В ее улыбке смешалась грусть и неведомое, потаенное счастье...

Внезапно воды забурлили, вспенились, и на поверхности возникла золотистая голова, безбрежные, точно стаи рыб, плечи, исполинские руки... Взметнув фонтан брызг, новый суженый Хелен вынырнул на поверхность, и она заглянула в его огромные лазурные глаза. Их взаимная любовь золотым огнем сияла даже сквозь пургу. Вдвоем они поплыли прочь.

Резвились дельфины, кружили чайки. Ветер усилился, поднялся слепящий, свирепый буран. Прежде чем нырнуть, влюбленные воспарили высоко над водой, и единственный солнечный луч, пробившись сквозь толщу облаков, озарил золотистые тела, отчего все вокруг залило ярким светом.

Мгновение спустя луч погас, небо заволокло серыми тучами, никто не тревожил морскую гладь, кроме неугомонных дельфинов и снегопада.

По щекам Барбары струились слезы. Дэвид притянул ее к себе и обнял.

– Все хорошо. Теперь она свободна.

Его взгляд устремился вдаль, за пределы свинцового моря. В памяти всплыла картина, написанная Хелен в разгар их любви – причудливый замок, изящные башни, странные лучи, мерцающее сияние, рыбообразные птицы. Почти как у Шелли.

– Когда смежишь в пучине ночи свои сверкающие очи?– прошептал Дэвид.

КОРАБЛЬ ПРИЛЕТИТ

В тот вечер Ским вместе с двумя сотнями братьев и сестер находился дома и восторженно внимал голосу отца. Ночь выдалась холодная и безветренная, небо усыпали звезды, пронзая ярким светом чернильную мглу. Сияли все три луны – большая, средняя и малая. Последняя толькотолько взошла над Великим морем, накрыв серебристым шлейфом все побережье и мерцающую водную гладь. Отступая все дальше от берега, сияние малой луны сливалось со светом других лун и мягко струилось на крону дома, где Ским обитал вместе с двумя сотнями братьев и сестер, на кроны домов в низовье и на склонах долины.

– И прилетит корабль,– вещал отец глубоким шелестящим голосом. Вообще-то, отец и дом составляли единое целое, но Ским никогда не думал об этом в таком ключе. – Гигантский, сверкающий корабль из дальних стран. И опустится он с небес, словно огромная бескрылая птица, и сядет у вод Великого моря.

Отец декламировал строки из Сантрита, что делал каждый вечер, когда Ским вместе с двумя сотнями братьев и сестер собирались спать. Поэтому не сама речь внушала восторг, а тайна, не ведомая ни отцу, ни двум сотням братьев и сестер – ни сотням тысяч других братьев и сестер вместе с их отцами, населявшими долину. Тайна заключалась в том, что корабль уже прилетал. Сегодня. Из всех обитателей общины единственным, кто видел его, был Ским.

Он не поделился ни с кем этой новостью по весьма уважительной причине: корабль объявился в полдень, когда детям школьного возраста полагалось быть на занятиях. Сообщить о корабле означало признаться, что Ским нарушил одно из строгих правил Смотрителя – прогулял школу.

Сознаваться было ну никак нельзя.

Валять дурака Ским начал, едва отделился от дома. Отбившись от стайки учеников, он принялся исполнять сальто и выписывать в воздухе восьмерки. Когда он перемахнул через последний склон, остальные ребята уже собрались перед зеленой внушительной школой и терпеливо ждали зова учителя.

Но Ским не мог с собой совладать – утро было бесподобное и предвещало прекрасный день. Над предрассветной мглой занималось бледно-розовое солнце, с моря подкрадывался легкий ветерок, просоленный запах неодолимо манил взлететь повыше, к пушистым облакам – на них можно валяться хоть весь день, а дождя не прольется ни капли.

«Зачем вообще придумали осень!– размышлял Ским. – Почему лето не длится вечно! Пусть летом приходится работать, зато не надо ходить в школу – оторвешься от дома и делай что душе угодно».

«Зачем вообще придумали понедельники!– продолжал сокрушаться Ским. – Почему неделя не может состоять из одних только суббот и воскресений!»

Его маленькое зеленое личико обиженно сморщилось. Всю субботу на горизонте бушевал водяной смерч, и отец строго-настрого запретил отлучаться из дома. Заниматься было совершенно нечем, кроме как играть в ветряные салочки с младшими братьями и сестрами или помогать старшим перерабатывать солнечный свет в сахар для дома. Скиму вовсе не хотелось играть в салки и он не понимал, почему должен работать осенью, если летом трудился как на износ.

Но вчера штормовые тучи рассеялись, небо стало ясным и светлым, а свежий ветер так и звал прокатиться на нем верхом. Но как назло нагрянули гости: десять тысяч кузин и кузенов из низовья долины, и Скиму пришлось снова остаться дома и развлекать своих многочисленных родственников. А сегодня, когда гости разъехались, ему нужно идти в школу! Это невыносимо!

Он хмуро покосился на громаду школы и толпу прилежных учеников. Уж они-то способны разделить его горе. Хотя... возможно, их отцы не настолько отстали от жизни и знают, что водяные смерчи не выбираются на сушу. Возможно, их родня не сваливается как снег на голову. Возможно, в свои выходные они сплавляются на облачных плотах, раскатывают на ветряных лифтах, и вообще отдыхают на полную катушку.

Внезапно, легкий морской бриз превратился в порыв ветра, и Скима, перевернув вверх тормашками, перенесло на другую сторону холма. Ским моментально восстановил привычное положение, но назад не полетел. Откинувшись на спину, он завис в нескольких метрах над землей, устремив взгляд на чаек, прокладывавших путь к морю. Какое-то время Ским блаженствовал среди воздушных потоков. Собственно, тогда-то он и решил прогулять школу.

Ветер стремительно набирал силу. Ским втягивал его всеми порами, пропускал сквозь губчатые и палисадные клетки, которые составляли практически все его естество, но пока вырабатывали скромный объем углеводов, для минимальных потребностей. Выждав, пока ветер усилится, и убедившись, что Смотрителя нет поблизости, Ским оседлал поток и взмыл в небо.

Когда порыв ослаб, Ским выровнялся и, не глядя вниз, застыл в ожидании ветряного лифта. Вскоре подъемник уже уносил его все выше и выше, пока Ским не очутился на нижнем ярусе облаков – там ветер стих. Маленькой зеленой звездочкой Ским парил в небесах и смотрел на мир внизу.

Прямо под ним зеленым пятном маячила школа, почти неотличимая от зеленых крапинок бесчисленных домов, усыпавших склоны и долину. Справа, насколько хватало глаз, простиралось поле, по левую сторону поблескивало море. Чуть дальше в глубине суши синей каплей мерцало озеро. В лучах восходящего солнца серебристая лиана реки постепенно приобретала золотистый оттенок.

Отыскав ветряную тропу, ведущую к морю, Ским устремился по ней и уже скоро порхал над побережьем. Потом скатился по ветряной горке. Вдоволь налетавшись над легким облачком, Ским окунулся в прохладную молочную дымку, а после пересел на другой лифт и умчался высоко-высоко, под самый купол неба, и только там остановился перевести дух.

Длинный сверкающий корабль жизнерадостно плыл по небу, точно по морю, клочки земли в просветах облаков напоминали морское дно, а сами облака – пушистые скопления белых водорослей. За кораблем тянулся оранжево-голубой хвост, по бокам зияли круглые окошки – правда, Ским не воспринимал их как таковые, поскольку никогда не видел окон.

Впрочем, кораблей он тоже не видел, но строки из Сантрита настолько прочно засели в его памяти, что ошибиться он не мог. Единственно, Ским не подозревал, что корабль может быть настолько велик. Огромный, размером с дом... точнее, с два дома... нет, с долину!

Корабль стремительно приближался. Не успел Ским и глазом моргнуть, как воздушный поток подхватил его и понес прямо к сияющему корпусу. Он лихорадочно попытался высвободиться, но тщетно. Кувыркаясь, он промчался мимо иллюминаторов к хвосту, и лишь чудом не попал в оранжево-голубое пламя, вырывавшееся из сопла. Аэродинамический вихрь швырял его из стороны в сторону, пока Ским окончательно не запутался, где верх, где низ. Когда вихрь успокоился, оставив обессиленную добычу болтаться в воздухе, сияющий корабль уже скрылся из виду.

Он вернется, непременно вернется, твердил про себя Ским. Он прождал весь день, затаившись в облаках, подальше от вездесущего ока Смотрителя. Корабль и впрямь возвратился, но только после заката, когда небосвод усыпали звезды. Как и гласило пророчество, он приземлился на берегу Великого моря, однако Ским, в ужасе от того, что снова нарушил непреложное правило Смотрителя – с сумерками наступал комендантский час,– поспешил обратно и тайком прицепился к дому.

Отец закончил читать Сантрит, и сразу поднялся громкий шелест: две сотни братьев и сестер готовились ко сну. Большинство из них либо не доросли, либо уже переросли школу, но и учеников хватало, поэтому отсутствия Скима никто не заметил. Оно и к лучшему, ведь отец придавал учебе не меньшее значение, чем Сантриту – во многом благодаря заразительному энтузиазму Смотрителя. Тот не только основал школьную систему, но и взял на себя функции инспектора по посещаемости. Естественно, он всячески радел за свое дело и при каждом удобном случае напоминал многочисленным отцам, как важно образование для будущего их расы.

Также Смотритель придумал календарь: на каждое из четырех времен года приходилось по пять месяцев, каждый месяц делился на шесть недель, а неделя состояла из семи дней. Поговаривали, будто Смотритель приложил руку и к созданию Сантрита, но этого не знали наверняка. Не знал этого и Ским. Он вообще мало интересовался Сантритом, за исключением истории про корабль. Все остальное было скучно: сначала царила кромешная тьма, потом появились семена, из семян возникли отцы, потом дети...

Разумеется, теперь корабль стал гвоздем программы, точнее, станет, когда новость о его прибытии распространится по округе. Ским едва успел додумать мысль до конца, как вдалеке раздался шелест. Он стремительно разнесся по долине и вскоре добрался до дома Скима. В следующий миг две сотни его братьев и сестер присоединись к хору голосов, скандирующих заветные слова:

– Корабль! Корабль прилетел, пророчество свершилось. Он спустился с небес и приземлился на берегу Великого моря...

...Ив нем полным-полно смотрителей.

Самоуверенность Скима растаяла как дым. Он и не подозревал, что корабль обитаем. Ему это и в голову не приходило по одной простой причине – корабль мнился сплошным монолитом, да и Сантрит не упоминал, что тот будет полым.

Затаив дыхание, Ским ждал, как отец отреагирует на сенсационную весть, однако глава семейства ограничился лишь кратким «Хм!». Впрочем, удивить любого отца в долине было делом непростым.

Зато Ским был потрясен до глубины души, и, судя по возбужденному шелесту, его братья с сестрами тоже. Разумеется, на ночь глядя он не осмелится покинуть дом, но утром сразу же помчится к побережью, чтобы своими глазами увидеть таинственных существ, прилетевших на корабле, а потом, а потом...

А потом он вспомнил: завтра вторник, а значит на рассвете ему предстоит отправиться в школу.

Вот только он туда не пойдет. Не пойдет – и точка! Чихать на отца, чихать на Смотрителя. Ским твердо решил снова прогулять учебу.

На борту корабля путешествовал мальчик по имени Арчи. От каждого дуновения ветра его светло-каштановые волосы разлетались в стороны. Цвет глаз рождал ассоциации с осенними астрами. Подобно всем мальчикам, он обожал исследовать новые места.

Наутро после прибытия на Экспериментальную станцию В-6671-А (именно так планета именовалась во Внеземном сельскохозяйственном каталоге) Арчи первым выбрался из шлюза и сбежал по трапу.

— Далеко не уходи,– предупредил отец с верхней ступеньки.

– Хорошо, папа.

Отец Арчи был лесничим, как, собственно, и все члены экспедиции, за исключением команды корабля. На Земле наступили каникулы, и отец взял сына с собой, чтобы поощрить за отличную учебу. Весь полет Арчи умирал от восторга, для полного счастья ему недоставало только товарищей для игр.

Озираясь по сторонам, Арчи заметил, что многие коллеги отца, включая старшего лесничего, уже вышли из корабля и теперь оживленно болтали, стоя под деревом. Еще накануне команда получила аэрофотоснимки с орбиты, и они здорово воодушевили всех на корабле. Однако планета превзошла все ожидания – судя по всему, ее населяли разумные деревья. Гипотеза зародилась вчера, когда старший лесничий вместе с двумя помощниками решили прогуляться по окрестностям и при их появлении каждый листочек в лесу шелестел.

Арчи медленно брел по лесу, наслаждаясь его величественной красотой. Всех деталей эксперимента он не знал, однако кое-какая информация достигла его ушей. В частности, о том, что на Станцию В-6671-А команда лесничих наведывалась уже второй раз. В прошлый раз, семнадцать лет назад, они переместились сквозь пространство со сверхсветовой скоростью, чтобы попасть в прошлое, и засеяли почву семенами клена. Это была основа эксперимента. Закончив дело, команда вернулась на Землю в модуле обратной ССС – способ передвижения в пространстве, когда путешественника переносит во времени вперед – и прибыла домой спустя всего пару дней после отлета. В свой второй визит на Станцию В-6671-А лесничие прибегли к традиционному хроноскачку – такой способ перемещения не вызывал ни положительных, ни отрицательных временных отклонений. В результате, они очутились на планете семнадцать лет спустя после первого визита.

Еще Арчи знал, что закон запрещал использование модулей ССС и обратной ССС без особого разрешения. Подобно любым законам, запрет регулярно нарушался – зачастую профессиональными «хронопереправщиками», которые за определенную плату доставляли желающих хоть в прошлое, хоть в будущее. Впрочем, команде лесничих подобные ухищрения не понадобились. Раздобыть разрешение им, как участникам долгосрочного эксперимента, было плевым делом.

Спрашивается, зачем столько мороки только ради того, чтобы посадить клены, а потом наблюдать результат? И на этот вопрос Арчи имел ответ. Конгресс галактических штатов – сокращенно КОГШ – сплошь наводняли «внеземные» конторы, которые конкурировали между собой. Чтобы не потерять финансирование, они неустанно разрабатывали новые проекты. В случае простоя КОГШ переносил контору в резервный список, и сотрудники автоматически теряли работу. В эпоху Арчи потеря работы вела к общественному остракизму и личной экономической катастрофе. Прошли те времена, когда заботливое правительство поддерживало своих граждан на плаву. Прошли времена, когда бюрократы бесконечно могли протирать штаны за столами. Теперь они должны были регулярно доказывать свою компетентность, трудиться до седьмого пота и отрабатывать вверенные им государством средства. Иногда они брались за самые заурядные проекты, лишь бы финансовый поток не обмелел, но зато честно отрабатывали каждый цент. Современные бюрократы охраняли инопланетные озера, удобряли чужеземные почвы, насаждали семена и все в таком духе – причем делали это на совесть, не для галочки, поскольку в КОГШ неэффективность каралась столь же сурово, что и бездействие.

Все это Арчи знал, как и то, что нынешний эксперимент породил проблему. Что-то явно пошло не так, иначе почему на планете высились могучие клены вместо семнадцатилетних деревьев?

Присмотревшись, мальчик различил и другие особенности. Здешние клены отличались более симметричной формой, а листья были зеленее. Ко всему, они обладали динамикой, какая напрочь отсутствовала у их земных сородичей. Деревья стояли неподвижно, но при этом возникал эффект, что они движутся – нестройными, но ровными рядами маршируют к морю.

Взгляд Арчи скользнул по аккуратным, словно вырезанным по циркулю дуплам, вверх, к кронам. Внезапно листья затрепетали, хотя не было ни намека на ветерок. И вот еще странность – стояла осень, а листья по-прежнему отливали изумрудно-зеленым. Арчи буквально видел, как они поглощают первые солнечные лучи, смешивают их с кислородом, углекислым газом и влагой, трансформируя в пищу для себя и всего древесного организма.

Пока Арчи таращился на листья, те начали опадать – по крайней мере, так ему показалось. Однако в действительности, отделившись от ветвей, они уносились куда-то вдаль, словно гонимые прибрежным ветром. Вот только никакого ветра не было.

Арчи был не единственный, кого заинтересовали листья. Лесничие тоже не сводили с них глаз.

Миграция заняла максимум минуту. Когда все закончилось, на ветвях осталась лишь половина листочков. Другие упорхнули куда-то вдаль и скрылись из виду.

Арчи вдруг вспомнил изображение на увеличенном снимке – огромное раскидистое дерево стоящее отдельно от остальных, облепленное миллионами изумрудных листочков. Уж не туда ли, к этому дереву, направились беглецы?

Тем временем все члены экспедиции высадились с корабля. Под руководством старшего лесничего люди разбились на группы по пять человек. Каждая группа получила прибор для забора почвы и последовала по заданному маршруту. Арчи поспешил за одной из групп и вскоре очутился среди длинных утренних теней облагороженного леса.

Внезапно сверху опустился листок и замер в полуметре от лица мальчика. Арчи скользнул по нему взглядом и остолбенел. Он мог бы поклясться, что у листика было лицо: среди изумрудной зелени различались два крохотных глаза, носик и миниатюрный рот. Мальчик растерянно моргнул. Неужели подсознательная физиогномика сыграла Я ним злую шутку? Листок устремился ввысь, исполнил тройное сальто в воздухе и вернулся обратно. После чего выжидательно посмотрел на Арчи – по крайней мере, мальчику так показалось.

Естественно, он не умел делать сальто в воздухе, зато умел на земле – и тут же совершил три переворота. Вскочив на ноги, снова уставился на листок, сам не понимая, зачем.

Листик повторил тройное сальто и встал на голову – точнее, перевернулся вверх тормашками, задрав черешок к небу.

Арчи тоже встал на голову.

Тогда листик исполнил целую серию сложных воздушных маневров, которые мальчик не рискнул повторить. Догадавшись о затруднениях товарища, листик занял первоначальную позицию, прокрутил тройное сальто и встал на голову.

Арчи ответил тем же.

Листок взлетел на высоту пятнадцать метров. Наверное, готовится к очередной партии акробатических номеров, с предвкушением думал Арчи. Но вдруг изумрудный всполох застыл, устремив взгляд на нечто незримое, потом испуганно встрепенулся, перемахнул через кроны и исчез.

Арчи долго не мог двинуться с места – увиденное никак не укладывалось в голове. Следом нахлынуло безудержное желание рассказать кому-то о встрече – точнее, о диалоге с листиком. Из всех вариантов отец был самой подходящей кандидатурой.

Арчи догнал ближайшую группу лесничих. Те уже установили прибор для забора почвы и сгрудились в тесный кружок, как футболисты перед атакой. Старший лесничий исполнял роль квотербека, а отец Арчи – второго флангового нападающего. Едва мальчик добрался до периметра кружка, его энтузиазм заметно иссяк, а при звуках голосов и вовсе растаял.

ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Анализ почвы объясняет стремительный рост деревьев, и только. Коллеги, давайте смотреть правде в глаза: мы облажались, не сумели уберечь семена. Судя по всему, они подверглись воздействию радиации, когда наш корабль угодил в шторм. В итоге, семена мутировали.

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО (отец Арчи). Думаю, основной удар пришелся на энзим Ф-660, в результате тот стремительно эволюционировал в развития сознания. А после превращения Ф-660 в Ф-730 случился поистине рекордный эволюционный скачок.

ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК ВТОРОГО ПОМОЩНИКА СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Можно гадать до посинения, но легче от этого не станет. Признаемся КОГШ в провале эксперимента, нас вызовут на ковер и обвинят в неэффективности. Что будет дальше, мы прекрасно знаем.

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК ПЕРВОГО ПОМОЩНИКА СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО (мрачно). Деактивация.

СТАРШИЙ ЛЕСНИЧИЙ. Боюсь, такой вариант нельзя сбрасывать со счетов.

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Единственная альтернатива плохому отчету – отсутствие отчета. А это недопустимо!

ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Разумеется, мы предоставим отчет, просто... просто, хм... умолчим о деталях.

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Это тоже недопустимо! Если не уведомить КОГШ о том, что мы случайно создали разумные деревья, сюда не направят культурного наставника. А нас предупреждали, чем чревато неуправляемое превращение примитивной культуры в развитую, самостоятельную цивилизацию. Оставить все как есть – все равно что бросить младенца на произвол судьбы.

ПЕРВЫЙ ПОМОЩНИК ВТОРОГО ПОМОЩНИКА СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Давайте рассуждать логически: культурного наставника направили бы сюда посредством модуля ССС, а поскольку никакого наставника мы не обнаружили, значит, его и не посылали. Не вижу смысла переливать из пустого в порожнее и понапрасну ломать голову. И так все ясно. Решение нужно принимать, исходя из фактов, следовательно, мы не станем сообщать о дивном новом мире ни КОГШ, ни кому-либо еще.

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК СТАРШЕГО ЛЕСНИЧЕГО. Совсем необязательно что-то сообщать. Возможно, мы просто не заме...

СТАРШИЙ ЛЕСНИЧИЙ. Полагаю, каждый из нас должен хорошенько все взвесить. Кстати, пора обедать, поэтому сейчас мы вернемся на корабль, перекусим и все как следует обмозгуем. А ближе к вечеру я созову конференцию, и там мы окончательно решим, как поступить.

Кружок рассыпался, и его участники поспешили обратно на борт. Наклонившись за портативным прибором для забора почвы, второй помощник старшего лесничего заметил Арчи.

– Проголодался, парень?– спросил он. – Идем, перекусим яичницей с ветчиной.

Арчи покорно посеменил за отцом и всю дорогу размышлял о своей «беседе» с листиком. Неужели команда рискнет пренебречь внезапным открытием? Неужели они способны на такое?

После обеда Арчи снова воспрянул духом. Вспомнив слова отца о Ф-660 и Ф-770, мальчик позаимствовал из судовой библиотеки микрофильм, озаглавленный «Наши друзья деревья» и, откинувшись на спинку смотрового кресла в их общей с отцом каюте, начал читать.

Причина стремительного бегства Скима крылась в Смотрителе. Ским понятия не имел, что тот находится поблизости, пока, готовясь исполнить очередной кульбит, чтобы впечатлить новоявленного друга, не заметил среди листвы зеленую рубашку и берет. В то время как Ским «болтал» с маленьким смотрителем, большой наблюдал за ними под прикрытием домов. Пришлось спешно уносить ноги.

Смотритель вслушивался в разговоры экипажа, однако фокусы Скима тоже не ускользнули от его внимания. Проказник понимал – его вычислили. Среди прочих талантов Смотритель обладал уникальным умением отличать одного подопечного от другого.

Ским решил затаиться и все утро до самого обеда играл в облачного пирата. Конечно, ему здорово недоставало товарищей, но все лучше, чем торчать в школе и внимать разглагольствованиям учителя. Вообще-то, учитель и школа составляли единое целое, но никто никогда не думал о них в таком ключе. На уроках рассказывалось о птицах, пчелах, почках, и о незримом гормоне, дарующем Скиму, его двум сотням братьев и сестер, отцу, другим детям и их отцам способность мыслить, видеть, действовать. Походы в школу ассоциировались с чтением Сантрита, причем самых нудных его страниц.

Какая разница, почему он видит и мыслит? Главное сам факт!

К полудню Скиму надоело играть в одиночестве. Вспомнив о юном смотрителе, он оседлал порыв морского ветра и помчал на побережье, к кораблю.

Но и там царила тоска. Странные существа слонялись в тени громадины: одни беззаботно, другие – погрузившись в глубокие раздумья.

Внезапно, у кромки домов, обрамлявших пляж, мелькнула знакомая рубашка и зеленый берет.

Описав широкий круг, Ским устремился на поляну, подальше от вездесущего ока Смотрителя. Снизившись на полдома, он задумал остаться и понаблюдать.

Похоже, Смотритель не на шутку заинтересовался кораблем.

«Наши друзья деревья» оказался на редкость длинным микрофильмом; прошло немало часов, прежде чем Арчи добрался до главы о Ф-660 и Ф-730.

В каждом лиственном дереве присутствует важное органическое вещество, так называемый энзим или растительный гормон фитохром. Именно он определяет, когда весной распустится первая почка, когда появятся первые завязи, тем самым обуславливая сложнейший часовой механизм растения. Эти «швейцарские часы» целиком и полностью зависят от продолжительности дней и ночей. Если дни достаточно долгие, а ночи короткие, катализатор запускает годичный цикл перерождения, и лиственные деревья получают вторую жизнь.

Фитохром содержится во всех древесных семенах. Попадая в почву, большинство семян переходит в режим ожидания, предшествующий непосредственному возрождению. Сколько продлится период – решает пресловутый энзим, или растительный гормон фитохром (а по-простому внутренние часы), который присутствует в семенах в виде Ф-660. В процессе ожидания Ф-660 неактивен. По истечении времени он трансформируется в Ф-730 и возрождает семечко к жизни.

Мы не погрешим против истины, сказав, что Ф-730 дарует деревьям способность мыслить...

Все разом встало на свои места. Вот почему отец упомянул мутацию, вызванную радиационной бурей. В результате облучения гормон Ф-660 существенно эволюционировал, дал толчок развитию сознания, а на стадии Ф-730 крупицы разума выросли до гигантских размеров.

Получается, лесничие – мини-аналоги бога? А если так, они обязаны нести ответственность за свои творения.

Но понесут ли?

Вскоре старший лесничий созвал конференцию. Арчи не приглашали, но он все равно увязался за взрослыми. Собрание происходило в тени корабля. Председательствовал старший лесничий. Он стоял, повернувшись спиной к фюзеляжу, лицом к лесу. Остальные, за исключением экипажа, который считал себя не у дел, уселись кружком и приготовились слушать. Разумеется, конференция была чистой формальностью. Никто не собирался оспаривать решение начальства, однако бюрократия требовала соблюдения протокола, где коллективное решение было ключевым звеном.

Арчи буквально лихорадило от отчаяния. Ему безумно хотелось помочь новому виду, появившемуся на свет с легкой руки лесничих, но какой прок от мальца? Вот бы стать постарше, быть дипломированным лесничим, как отец... вот бы...

Внезапно внимание привлекла речь старшего лесничего:

– ...сразу отметем глупый идеализм. Мы люди практичные, здравомыслящие, нам стоило немалых трудов завоевать определенные ниши в экономической иерархии. Отсюда вполне естественное желание сохранить их любой ценой. У меня самого жена, дети. Да и у вас, я знаю, схожие экономические обязательства, поэтому...

– Поэтому ваша совесть чиста, верно?– донесся из чащи зычный голос.

Разинув рот, старший лесничий уставился на широкоплечего мужчину, возникшего из зарослей. Вся команда, разинув рты, таращилась на незнакомца.

Миновав песчаную полосу, мужчина замер у кромки собрания. Лет тридцати, в темно-зеленом берете, такого же цвета рубашке и брюках, в высоких черных сапогах, незнакомец посмотрел на Арчи и улыбнулся. В синих глазах промелькнула непонятная тоска. Потом он перевел взгляд на старшего лесничего, и улыбка мгновенно испарилась.

Я культурный наставник, в здешних краях больше известный как Смотритель. Старший лесничий разом постарел на десять лет.

– Выходит, мы все же составили полный отчет,– пробормотал он,– сами себя предали.

Смотритель покачал головой:

– Расслабьтесь, вы никого не предавали. – В его облике угадывалась доброта и недюжинное упорство. Синие глаза взирали сурово и бесстрашно. – Я прилетел сюда по личной инициативе. – И давно?

– Достаточно, чтобы все наладить. Пусть ваша шайкалейка не паникует. За работу и совесть не переживайте. А теперь отчаливайте, вам пора на Землю.

– Прежде чем мы уедем, не расскажете, какие меры вы приняли?– обратился отец Арчи к Смотрителю. – Мне хотелось бы очень знать, как такой лес возможен с экологической точки зрения.

При взгляде на спросившего из глаз Смотрителя исчезла холодность, в голосе появились странные нотки.

– Рассказать? Охотно. Первым делом мне предстояло наладить систему коммуникации – задача не такая уж трудная, если вдуматься. Разработав методику, я выбрал самое разумное дерево и вложил в него программу, важную, по моему мнению, для развития молодой культуры. Сейчас это дерево исполняет функции школы и учителя. Потом я помог своим подопечным создать аналог Библии, чтобы подготовить их к прибытию вашего корабля. Библия существует исключительно в устной форме, поскольку письменности у нас пока нет. Но очень надеюсь, рано или поздно она появится. У деревьев фотографическая память, поэтому проблем с запоминанием текста не возникло. Я не поклонник условностей в обществе, однако без них никуда. Для укрепления семейных связей я внушил листьям, что дерево, к чьим ветвям они крепятся – их родной отец, а сами они братья и сестры, хотя в гендерном плане листья неотличимы друг от друга. Летом листья трудятся в обычном режиме, а осенью и весной учатся в школе. Выпускников, правда, единицы, зато их результаты весьма обнадеживают. Запродолжительность жизни деревьев и потомства не ручаюсь – еще не располагаю нужными сведениями. Зиму листья проводят на ветвях в состоянии анабиоза. Весной они просыпаются и возобновляют учебу, пока у родителей не возникнет в них нужда. Размножение здесь не отличается от земного, только семена сажаю я лично, чтобы, во-первых, контролировать рост популяции, а во-вторых, обеспечить каждому семейству достаточно пространства для полноценного развития. Листопадов осенью нет, поэтому на лесной подстилке не образуется гумус. Собственно, с точки зрения ботаники, лесная подстилка, как таковая, на планете отсутствует, но, как вы уже выяснили, местная почва обладает совершенно уникальными свойствами, которые не только способствуют ускоренному росту деревьев, но и прекрасно позволяют обходиться без гумуса. По-моему, я дал исчерпывающий ответ. Что-нибудь еще?– Смотритель замер перед аудиторией в ожидании вопросов. И снова отец Арчи единственный нарушил молчание.

– А откуда вы узнали о деревьях?

И снова черты Смотрителя смягчились. При всей неприязни к другим лесничим, он явно благоволил к отцу Арчи.

– Один листик шепнул.

Смотритель постоял еще пару мгновений, поочередно вглядываясь в лица собравшихся. Наконец, бросив последний взгляд на отца Арчи, он развернулся, зашагал прочь и вскоре скрылся за деревьями.

– Действительно, снял камень с души,– протянул отец Арчи. – Однако я думаю...

– Радоваться надо, а не думать,– перебил старший лесничий. – Кто-нибудь, найдите капитана. Скажите, что мы срочно улетаем.

Арчи долго глядел Смотрителю вслед, пытаясь поспеть за бешеным галопом мыслей. Но окончательно сбивали с толку последние слова Смотрителя.

А ведь именно листик поведал Арчи о деревьях. Странное совпадение, если не сказать больше; а самое удивительное, Арчи и Смотрителя роднила еще одна деталь.

Им обоим нравился отец Арчи.

Мальчик пристально всматривался в лес, но вместо деревьев видел пространство и время.

Что мешает ему повзрослеть, окончить школу лесничих и вернуться помощником смотрителя? Где в законе сказано, что не может быть двух смотрителей? Опять-таки, что мешает ему, уже взрослому, состоявшемуся лесничему, воспользоваться модулем сверхсветовой скорости, прибыть сюда одновременно с первым смотрителем и начать все с нуля? Отец точно не станет возражать. Наоборот, будет обеими руками «за».

Мысли Арчи проносились с головокружительной быстрой, разогнавшись почти до сверхсветовой скорости – и вдруг резко замерли. Если он вернется – точнее, уже вернулся в сверхсветовом модуле,– команда узрела бы двоих смотрителей, а тот дал ясно понять, что на планете один. Значит, Арчи не возвратится – точнее, не возвратился. Если только... если только...

Внезапно Арчи понял, кем в действительности был, точнее, будет Смотритель.

Из своего укрытия Ским наблюдал, как корабль взмывает в небо и, вспыхнув, словно вечерняя звезда, растворяется в вышине.

Ским испытал горькое разочарование. Он так надеялся, что гости останутся, и они с юным смотрителем станут лучшими друзьями.

Опустив голову, Ским вздрогнул. Смотритель выбрался на опушку и стоял прямо под ним, устремив на листик ответный взгляд – не суровый, как подобало бы случаю, а добрый и дружелюбный. В растерянности Ским спланировал вниз. Неужели правила и ограничения допускают трактовку шире, чем он предполагал?

Мгновение спустя Смотритель снова покосился на Скима. .. и подмигнул.

ДЕВУШКА В ГОЛОВЕ

Мулатка извивалась в целомудренном подобии ритуального танца, какой луавские девы с Дубхе-7 исполняют в канун брачной ночи. При всей целомудренности зрелище завораживало. Лишь крохотный лоскутик ткани скрывал наготу, присущую классическому ритуалу. Слегка охрипшим голосом Натан Блейк подозвал официантку, маячившую в темном конце зала.

– Она свободна?

– Думаю, да, сеньор.

Блейк не отводил от танцовщицы взгляд. Любовь и вожделение сквозили в каждом ее жесте. Выражение лица менялось в такт телу: на медленных аккордах девушка истомно прикрывала глаза и вдруг широко распахивала их, яростно потрясая бедрами. Больше загорелая, чем смуглая, она совсем не походила на мулатку. Впрочем, само слово «мулаты», пущенное в оборот торговцами трепангами, мало соответствовало действительности – в южной части Дубхе-4 редкие аборигены могли похвастаться темной кожей.

Танцовщица поражала красотой: высокие скулы, черные, широко расставленные глаза, чувственный рот и белоснежная улыбка. А фигура! Ни малейшего изъяна. Впервые Блейк встречал такое совершенство.

Едва выступление кончилось, он сделал красотке знак. Переодевшись в короткую белую тунику, девушка покорно уселась за столик, тягучим голосом заказала марсианское вино и осушила бокал с изысканностью, какая не снилась ее предкам-каннибалам.

– Хотите провести ночь?– спросила она.

– Не откажусь.

– Три тысячи квандо.

Блейк не торгуясь отсчитал деньги. Девушка спрятала купюры в набедренную сумочку, назвала номер хижины и поднялась.

– Встретимся через час,– бросила она на прощанье.

Воодушевленный, Блейк купил бутылку фирменного виски и растворился в ночном лабиринте проулков «коренного» сектора.

Снаружи лачуга Эльдории ничем не отличалась от остальных — типичная развалюха, в каких ютится беднота. Очутившись в коридоре, Блейк приготовился спровадить приживалу из местных, однако вместо аборигена наткнулся на девочку-терранку.

Блейк так и замер с открытым ртом. Девочка сидела на циновке, поджав ноги, и читала «Анабасис» Ксенофонта. Ее волосы пламенели медью как восходы на Норме-9, глаза поражали синевой как озера на Форнаксе-6.

– Входите,– радушно пригласила она.

Затворив дверь, Блейк устроился на соседней циновке. За спиной девочки узорный полог скрывал убранство хижины.

– Ждете Эльдорию?

– Да,– кивнул Блейк. – А ты?

Девочка засмеялась.

– А я здесь живу.

Блейк попытался переварить информацию, но безуспешно. Видя его замешательство, девочка продолжила:

– Мои родители работали на «Звездный картель», собирали каучук на плантациях Дубхе-4. Им не повезло – умерли от желтоводной дизентерии. А поскольку срок их контракта еще не истек, по межпланетному закону меня вместе со всем имуществом продали с аукциона. Так я очутилась у Эльдории.

За пять лет в роли странствующего психодетекгива Блейк успел смириться с суровыми реалиями коммерческой колонизации, однако столь вопиющий образчик бесчеловечности покоробил его до глубины души.

– Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

– Ты уже решила, кем станешь?

– Думаю, психиатром. Эльдория записала меня в благотворительную школу, потом планирует отдать в институт. А на совершеннолетие она обещала даровать мне свободу.

– Ясно. – Блейк кивнул на книгу в руках девочки. – Домашняя работа?

Собеседника покачала головой.

– Нет, помимо обязательных предметов я изучаю гуманитарные науки.

– Кто следующий после Ксенофонта? Платон?

– Платон, Гомер, Вергилий, Эсхил, Еврипид и много кто еще. Подрасту и стану самой образованной.

– Не сомневаюсь,– поддакнул Блейк, косясь на полог.

– Меня зовут Дейрдре^[8]. – А меня Натан. Натан Блейк.

– Эльдория скоро придет. Пора готовить помост.

Дейрдре змейкой скользнула за штору. Блейк вспыхнул, первым его порывом было встать и уйти, но воспоминания о танце Эльдории побороли минутную слабость.

Девочка вернулась, и вскоре коридор наполнился приторным ароматом местного фимиама, проникавшим сквозь узорчатые занавески. Дейрдре бочком опустилась на циновку. В ее профиле было что-то от лика святых, а изящный столп шеи лишь усиливал сходство. Блейк смущенно заерзал на месте. Не обращая на него внимания, девочка вновь углубилась в «Анабасис», и в комнате повисло гробовое молчание.

Объявившаяся Эльдория с порога сделала гостю знак, и Блейк с облегчением поспешил в опочивальню. Размерами та немногим превосходила коридор, но отличалась богатым убранством. Пушистый ковер цвета марсианских протоков приятно контрастировал с золотистыми гобеленами, украшавшими все четыре стены. Спальный помост имел овальную форму и занимал добрую половину пространства.

Блейк плюхнулся на алые подушки, в художественном беспорядке разбросанные по ложу, и с беспокойством наблюдал, как мулатка стягивает с себя уличную тунику. В сгущающемся аромате ладана его взгляд лихорадочно метался от гладкой смуглой кожи к занавескам.

Нервозность гостя не ускользнула от Эльдории.

– Не тревожься,– успокоила она, кладя руку ему на колено. – Малышка сюда не зайдет.

– Не в этом дело,– пробормотал Блейк.

– А в чем?– В следующий миг теплое бронзовое плечо коснулось его плеча...

Очнувшись посреди ночи, Блейк принял лачугу за гостиничный номер и снова провалился в сон. А проснулся уже на рассвете. Он наскоро оделся и тихонько направился к двери. Девочка дремала возле полога, свернувшись калачиком на тонкой циновке. Блейку пришлось перешагнуть через нее, чтобы попасть в коридор. Прядь медных волос покоилась на лбу, словно яркий цветок, оттеняя девственную белизну кожи. В умиротворенных чертах было что-то от лика святых.

В переулке Блейк бросился бежать и не останавливался, пока не миновал коренной сектор.

Холм являл собой мнемо-проекцию, а холмы в тропиках Альдебарана-12 славились невероятной крутизной. Взобравшись на вершину, Блейк с трудом переводил дыхание.

Впереди раскинулась мнемо-проекция пустоши Денеба-1 . Пустошь простиралась на каких-то восемьсот метров, но Блейк все равно разозлился. Много чести для такого убожества! В идеале область сознания должна вбирать только избранные воспоминания. К несчастью, на деле получалось иначе.

Он обернулся. Долина у подножия тонула в пелене дождя. Сквозь серую дымку едва различались очертания трех преследователей – и, судя по расстоянию, они стремительно приближались.

Преследователи вышли на него около десяти часов назад, едва он проник в собственный разум, но неведомая сила мешала повернуть обратно, чтобы выяснить, кто они и чего хотят. Оставалось только стиснуть зубы и смириться как с собой, так и с ними.

После короткой передышки Блейк спустился с холма и зашагал по пустоши Денеба-1. Проекция поражала точностью, и следы добычи хорошо отпечатались на копии песка.

Сабрина Йорк понятия не имела, как сбросить с хвоста охотника за разумом. Впрочем, знай она, это все равно не спасло бы ее, ибо за двенадцать лет в роли практикующего психодетектива Блейк отлично усвоил всевозможные трюки. Наверное, спрятаться в сознании охотника казалось Сабрине самым надежным вариантом; она даже не догадывалась, что Блейк давно обнаружил ее присутствие.

В области сознания царил пространственно-временной хаос, поэтому Блейк ничуть не удивился, когда пустошь Денеба-1 привела его на луг эпохи раннего детства. Чуть поодаль виднелся дом, куда семья Блейков переехала, когда Блейк был подростком. В реальности оба места разделяли многие мили и года, однако здесь, в долине мыслей, они спокойно соседствовали бок о бок среди калейдоскопа пейзажей, воплотивших все цивилизованные уголки галактики в ярко обозначенном спектре сотни различных солнц. Редкие светила – в частности, Сириус и его карликовый компаньон, особняком выделялись в мозаике неба. Однако сияние большинства было лишь бледной копией оригинала, затерянного в недрах памяти. В довершение всей этой путаницы разрозненные ночные воспоминания избороздили горизонт, перемежаясь с серыми полосами рассвета и заката.

С одной стороны дом обрамлял участок космопорта Новой Земли, с другой – сегмент городского квартала Экс-Терры. Позади тонкой лентой мерцала марсианская протока. Следы Сабрины обрывались у парадной двери, сама створка стояла нараспашку. Возможно, добыча еще в доме и теперь наблюдает за ним через мнемо-проекцию окон. Блейк окинул их профессиональным взором, но ничего подозрительного не нашел.

Он с опаской шагнул через порог, приспосабливая температуру универсальной куртки к запечатленной в памяти прохладе. Отец сидел в гостиной и курил, глядя в тривизор. Хлопнула входная дверь, но Блейк-старший не отреагировал и продолжал безмятежно курить, не отрывая взгляд от экрана. Он так и будет курить, глядя в тривизор, пока Натан не умрет, а вместе с ним не исчезнет нагромождение пространств и времен, составляющих его сознание. Как ни парадоксально, отец смотрел в пустоту – транслируемая передача не успела отложиться в памяти.

Блейк долго не мог двинуться с места – старик погиб в авиакатастрофе несколько лет назад, и воспоминания о нем бередили душу. Прежде психодетекгиву не случалось проникать в собственное сознание – как итог, без того тонкое восприятие обострилось до предела. Наконец Блейк сбросил оцепенение и направился в кухню. Над раковиной стояла яркая упаковка любимого моющего средства матери с полномасштабным изображением белокурого символа компании – красотки Веры Бархатная-Кожа. Мать возилась у плиты, как и двадцать три года назад. У Блейка на глаза навернулись слезы. Мама умерла за десять лет до отца, но боль утраты не утихла до сих пор. Блейку хотелось подойти, тронуть ее за плечо, спросить: мам, что на ужин?.. Впрочем, какой смысл? Для матери его не существует, по крайней мере, в нынешнем пространстве-времени, а главное, здесь, в долине мыслей, она оставалась простой смертной, а он богом – средней руки, но все же богом.

Блейк собрался уходить, как вдруг внимание его привлекла именная табличка на плите. Греша на обман зрения, он шагнул ближе и впился взглядом в слова. Нет, никакой ошибки. На плите четко значилось: Сабрина Йорк.

Блейк попятился. По странному совпадению, плита носила имя добычи. Хотя всему есть объяснение. Тенденция давать прозвища бытовым приборам возникла давно. При всей незаурядности сочетание «Сабрина Йорк» наверняка встречалось в реальности.

Он методично обошел весь дом, но Сабрина как сквозь землю провалилась. На пороге своей старой комнаты Блейк помедлил, глядя на пятнадцатилетнего себя в обнимку с потрепанным изданием фантастических комиксов, после чего развернулся и начал спускаться по лестнице.

Узкое окошко на верхней площадке выходило во двор и прилегающий к нему луг. Блейк машинально покосился на гряду сосен и вдруг замер. Трое преследователей пробирались сквозь высокую траву, до них было менее полукилометра. Блейк по-прежнему не мог разобрать лиц, но ясно различил два женских силуэта в платьях и третий – в синей юбке, блузке и кепи в тон. Его преследуют женщины! Уму непостижимо. К вящему ужасу Блейк осознал, что не в силах повернуть назад и противостоять незваным гостьям.

С трудом подавив желание броситься наутек, он нарочито медленно спустился по ступенькам и вышел на задний дворик. След добычи вел к марсианской протоке, оттуда – на другой берег, где заканчивалась вода и начинался университетский городок, совсем не похожий на тот, где два дня назад Блейк отмечал выпускной своей воспитанницы. Он не потрудился запомнить точное пространство-время и совершенно не стремился заново пережить тот момент, но следы неумолимо тянулись по искусственно чахлой траве к скамейке, где они с Дейрдре беседовали после церемонии. Выбора не было.

Скамейка пряталась в тени могучего вяза, листва зелеными арабесками выделялась на фоне голубого неба. Следы Сабрины здесь отпечатались глубже, словно добыча замешкалась под кронами. Блейк нехотя остановился. При взгляде на Дейрдре, на ее тонкий профиль и медные волосы, у него перехватило дыхание; запечатлевшаяся синева платья ножом резанула по сердцу. При виде алмазной броши – его подарка на выпускной, которую Дейрдре приколола к корсажу на всеобщее обозрение,– Блейк едва не заплакал. Но истинный шок он испытал от мнемо-проекции самого себя двухнедельной давности: на лбу залегли несуществующие пока морщины, в шевелюре серебрились не поседевшие пока пряди. Каким же дряхлым стариком он казался, если запечатлел в памяти такой образ!

– Да,– говорила Дейрдре,– в девять. Надеюсь, ты придешь.

Блейк-прошлый покачал головой.

– На выпускном родителям не место, сама знаешь. Парень, с которым ты болтала минуту назад – чем не кавалер? Да он умрет от счастья, если ты его пригласишь.

– Сделай милость, не притворяйся моим отцом. Рассуждаешь, будто тебе сто лет в обед!

– Мне тридцать восемь,– возразил Блейк-прошлый,– по возрасту вполне гожусь тебе в отцы. Тот парень...

Девушка залилась гневным румянцем.

– С чего ему такие почести? Это что, он лез из кожи вон, лишь бы я окончила старшую школу и колледж? Это он купил мне билет на Новую Землю и оплатил учебу в Треворском университете?

– Перестань,– хриплым от отчаяния голосом взмолился Блейк-прошлый. – Ты все усугубляешь. Как специалист по треворизму, ты должна понимать, что я выкупил тебя после смерти Эльдории совсем не из благородства. Просто хотел откупиться от совести...

–Да что тебе известно про совесть!– пылко воскликнула Дейрдре. – Она куда сложнее, чем многие воображают. Чувство вины слишком ненадежный критерий и зачастую возникает из-за ерунды, вроде неспособности человека принять себя таким, какой он есть. – Внезапно она сменила тему: – Найт, как ты не поймешь, завтра я улетаю, и мы не увидимся много-много лет,– с тоской заключила она.

– Я непременно навещу тебя на Новой Земле. С современными кораблями от Венеры туда пара дней лету.

Дейрдре решительно поднялась.

– Ты не приедешь. – Она досадливо топнула ногой. – И на бал тоже не придешь. Я знаю, всегда знала. Иногда так тянет... – Девушка осеклась и уже спокойнее продолжила: – Хорошо, тогда давай прощаться.

Блейк-прошлый тоже встал.

– Еще рано, сначала провожу тебя до общежития.

Она надменно повела плечами, но в темно-синих глазах застыла грусть.

Блейк-нынешний наблюдал, как парочка направляется в сторону храма науки. В тот день на территории кампуса толпился народ, однако в памяти Блейка-прошлого не отложился никто, поэтому сейчас для него существовали лишь две удаляющиеся фигурки и боль, железным обручем сдавившая горло.

Удрученный, он отвернулся – и увидел перед собой три тени. Преследователи настигли свою жертву.

Подняв голову, Блейк пережил целую гамму эмоций: изумление, шок и, наконец, страх.

Изумление вызвала личность преследователей. Сначала он узнал мисс Стоддарт, свою учительницу из воскресной школы. Рядом, в знакомой синей униформе, стояла офицер Финч, поддерживавшая закон и порядок в его начальной школе. Третьей была белокурая красотка Вера БархагнаяКожа, чья фотография неизменно украшала упаковки с любимым моющим средством матери.

Шок вызвало выражение на их лицах. Мисс Стоддарт и офицер Финч не испытывали к нему особой симпатии, впрочем, антипатии тоже. Однако сейчас обе буквально источали ненависть. От злобы лица женщин вытянулись, глаза потемнели. Но самое поразительное, Вера Бархатная-Кожа, которая если и существовала, то исключительно в сознании какого-нибудь рекламщика, тоже горела ненавистью, а судя по чрезмерно вытянувшейся физиономии и потемневшему взгляду, она ненавидела Блейка больше, чем Стоддарт и Финч вместе взятые.

Страх возник от мысли, что в сознание закрались совершенно неподобающие, недопустимые – по крайней мере, для такого профессионала, как он,– вещи. Три женщины явно не относились к числу мнемо-проекций. Во-первых, слишком отчетливые, во-вторых, они осознавали его присутствие. Так кто же они такие, черт возьми? И как очутились в его рассудке?

Оба вопроса Блейк задал вслух.

Три руки взметнулись в воздух, три указательных пальца угрожающе нацелились ему в грудь, три пары глаз полыхнули яростным гневом.

– Ты еще смеешь спрашивать!– воскликнула мисс Стоддарт.

– Негодяй, посягнувший на девичью честь!– вторила ей офицер Финч.

– Лицемер, прикрывающийся праведностью!– добавила Вера Бархатная-Кожа.

Три лица слились в одно. Три голоса зазвенели в унисон:

– Мы знаем, кто ты, Натан Блейк. Мы знаем, кто ты!

Блейк уставился на них с открытым ртом. Потом развернулся и бросился бежать.

Человек не сразу осознал, что в некотором смысле равен богу и способен создавать собственные вселенные. Пусть крохотные в сравнении с оригиналом, пусть населенные лишь призраками реальных людей, но все же вселенные.

Истина открылась случайно. Некий психотерапевт по имени Тревор перенесся в воспоминания пациента и обнаружил себя болтающимся на склоне переломанной вкривь и вкось горы. Рядом цеплялся за уступы пациент.

Гора оказалась неосознанной проекцией детства больного, а окрестности – областью его сознания. Путем долгих проб и ошибок Тревору удалось перенести обоих в объективную реальность, и вскоре он повторил попытку с другими страждущими.

Следующим логическим шагом было проникнуть в собственный разум, в чем психотерапевт тоже преуспел.

Естественно, Тревор написал о своем открытии и основал новую школу психологии. Естественно, у него появились враги и последователи. Однако с годами число первых стремительно сократилось, а вторых резко увеличилось, поскольку метод работал исправно и лечил психозы сотнями, если не тысячами. Незадолго до смерти Тревор опубликовал исчерпывающий труд, где подробно объяснил, как можно самостоятельно проникнуть в сознание, чем обеспечил себе заслуженное место на фрейдистской аллее славы.

Метод строился на способности разума, формировавшейся тысячелетиями,– способности проецироваться в прошлое или, выражаясь языком Тревора, в минувшее «пространство-время». Понадобилось немало сил и времени, прежде чем свершился первый переход, зато все последующие пошли как по маслу. Проникнуть в чужой разум было куда сложнее, процесс требовал досконального изучения конкретного момента из прошлого объекта. Для возвращения в реальный мир достаточно очутиться в недавно материализованном пространстве-времени и сделать шаг за его пределы.

По своей природе, области сознания не поддаются описанию, ибо существуют на плоскости, не имеющей ничего общего с так называемой объективной вселенной. Как показали исследования, вторичная – или субъективная, реальность соотносится с объективной лишь через восприятие создателей. Кроме того, у областей отсутствовала внешняя форма, а многие параллельные образы хоть повторялись из области в область, но почти всегда – в разном обличье, обусловленном видением самих творцов.

Естественно, рано или поздно кто-то из преступников должен был додуматься до того, чтобы спрятаться в собственном сознании и сидеть там до тех пор, пока не истечет срок давности наказания. Естественно, за первым прецедентом последовали и другие. В противовес общество учредило психополицию, а вслед за ней объявились и психодетективы.

Блейк был одним из них.

Его нынешнее задание стояло особняком в череде прочих. Впервые на его памяти преступник дерзнул скрыться в сознании преследователя. Уловка удалась бы на славу, не выдай Сабрина Йорк себя в самом начале. В сознание Блейка она проникла через пространственно-временную материализацию его крохотного офиса с Экс-Терры, который он открыл на заре своей карьеры. Сабрина зачем-то перевернула там все вверх дном прежде, чем затаиться в сопредельной мнемопроекции.

Впрочем, даже это сошло бы ей с рук, не относись конторка к разряду сокровенных воспоминаний. Всякий раз берясь за дело, Блейк невольно вспоминал о серой, одинокой комнатушке со столом из тонкой листовой стали и обшарпанными картотечными шкафами; уже взявшись за дело Йорк – или еще до того? точно детектив не помнил – он увидел совершенно иную картину: ящики стола выдвинуты, бумаги разбросаны, кругом беспорядок.

Блейк мигом заподозрил проникновение, а забытый на шкафчике платок с монограммой «С Й» только укрепил догадку – добыча действительно пряталась в сознании преследователя. Вернувшись в свою холостяцкую берлогу, он материализовал пространство-время офиса и пустился в погоню.

Лишившись единственного преимущества, Сабрина Йорк оказалась полностью в его власти. Если она каким-то чудом не сумеет отыскать недавнюю материализацию пространства-времени, поймать ее будет проще простого.

Беспокоили только две вещи. Крохотный офис остался в далеком прошлом, и никто, за исключением пары ближайших друзей, не подозревал о его существовании. Спрашивается, откуда о нем узнала совершенно посторонняя Сабрина Йорк? Не просто узнала, но и использовала в качестве входного пункта.

Второй момент тревожил куда больше. Блейк побывал во многих сознаниях, прочел немало работ по треворизму и на собственном опыте убедился, что люди способны создавать в своих головах образы на порядок сложнее обычных призраков. Например, дамочка, которую он арестовал в ее же сознании, воссоздала Деву Марию, следовавшую за ней по пятам. А один бывший вояка укрывался в мнемопроекции казармы, где ему прислуживал без малого генерал армии. Однако все эти казусы случались с людьми неподготовленными, а сами сверхобразы первоначально таились в подсознании объектов. Даже если допустить, что подготовка у Блейка хромала, откуда выплыли столь зловещие сверхобразы мисс Стоддарт, офицера Финч и Веры Бархагная-Кожа?

Троица устремилась из кампуса в мнемопроекцию Уолдена, к хижине Торо и прилегавший к ней лес. Судя по восторженным охам, зрелище им чрезвычайно понравилось. Обернувшись, Блейк увидел, что преследовательницы восхищенно застыли перед хижиной, словно перед кукольным домиком. Торо сидел под высокой сосной неподалеку и любовался птичкой, всполохом мелькавшей среди ветвей.

Блейк поспешил к следующей мнемопроекции. Английский парк, который власти Экс-Терры сохранили как дань памяти английским поэтам, некогда впечатлил юного Блейка и с тех пор прочно обосновался в его области сознания. Парк состоял из реконструкций домов выдающихся английских лириков, однако по странному стечению обстоятельств туда затесалось родовое гнездо сына Шотландии Роберта Бернса. Маленький коттедж особенно запал Блейку в душу и потому воплотился в мельчайших подробностях, в отличие от более знаменитых обителей.

Очевидно, Сабрине Йорк тоже приглянулось жилище шотландца – судя по следам, она вошла в калитку, миновала тропку и поднялась в дом.

Опять-таки, если верить следам, добыча внутри не задержалась, соответственно, у Блейка не было ни малейшего повода медлить. Сказать по правде, восхищение, некогда породившее проекцию коттеджа, с недавних пор сменилось непонятным отвращением, однако отвращение по притягательности мало уступает восторгу, поэтому Блейк не только помедлил, но и зашел в дом.

Он отчетливо помнил гостиную: выложенный плиткой пол, огромный камин с решеткой, глубокий проем окна, кухонная утварь на стене; в углу – стул с прямой спинкой, голый деревянный стол...

Внезапно Блейк замер на пороге. Стул больше не пустовал, стол не зиял голой столешницей.

На стуле сидел мужчина, на столе поблескивала бутылка вина. Да и комната в целом утратила нежилой вид: на полу въевшаяся грязь, стены потемнели от копоти, каминная решетка заляпана жиром.

Кем бы ни был таинственный незнакомец, он явно не принадлежал к призракам прошлого – слишком детальное воплощение. По виду ровесник Блейка, примерно одного с ним роста и телосложения, но сильно раздобревший. Огромный живот являл разительный контраст с тонкой талией Блейка. Смутно знакомое лицо опухло – вероятно, от выпитого вина,– мясистые щеки грозили обвиснуть. Под налитыми кровью глазами залегли тени, одежда являла собой причудливую смесь обносков Блейка: тесный потрепанный свитер с буквой «Л» на груди, потертые охотничьи брюки в красную клетку и древние сапоги.

Блейк пересек комнату и понюхал содержимое бутылки. Определенно, его позаимствовали из мнемопроекции марсианского винного погреба. Он поставил бутылку обратно на стол и решительно обратился к незнакомцу:

– Кто ты такой?

Мужчина ухмыльнулся.

– Зови меня Смит. Если скажу настоящее имя, все равно не поверишь.

– Откуда ты взялся в моей голове?

– Думаю, ответ очевиден. С твоей подачи, откуда же еще.

– Да я тебя впервые вижу!– возмутился Блейк.

– Допустим, но мы были знакомы, и довольно близко. – Смит повернулся и снял со стены кружку. – Бери стул, и давай выпьем. Только тебя и ждал.

Блейк растерянно опустился на стул, но кружку отставил.

– Я не пью.

– Точно. Как я мог забыть!– Смит сделал добрый глоток прямо из бутылки. – Семь лет уже прошло, верно?

– Откуда, черт возьми, ты знаешь?

– Кому же еще знать, как не мне?– вздохнул Смит. – Ладно, чего теперь убиваться. Ты материализовал кучу всего в период своей, скажем так, бурной молодости. Хотя,– покачал он головой,– мне грех жаловаться.

Блейка вдруг осенило. Он слыхал о паразитах, населявших области сознания, но до сих пор не сталкивался с ними напрямую.

– Теперь понятно, ты обычный диверсант,– сказал он. – И как я сразу не догадался!

Смит даже оскорбился.

– Обижаешь, друг. Сильно обижаешь. И это благодарность мне за коттедж, заднюю дверь и прочее? Дамочка, что тут была, не в пример сообразительнее.

– Ты с ней встречался?– Блейка передернуло от мысли, что добыча видела, какое мерзкое существо поселилось в его сознании. – Как она выглядит?

– Сам знаешь, как.

– Понятия не имею. Дело нарисовалось внезапно, поэтому я не успел раздобыть ни фото, ни словесный портрет.

Смит окинул его проницательным взглядом.

– Что же она натворила?

– Убила родного отца.

– Вообще не удивлен,– захохотал Смит. – Вписывается идеально. Кстати, как ее зовут?

– Сабрина Йорк – хотя тебя это совершенно не касается.

– Еще как касается, ведь мы с тобой в одной упряжке. Более того, я помогу поймать ее.

Блейк резко вскочил.

–Нет, не поможешь! Немедленно выметайся из моего разума и впредь держись подальше...

Его гневный спич прервал стук в дверь. Смит отворил, и в комнату вихрем влетели мисс Стоддарт, офицер Финч и Вера Бархатная-Кожа. Троица окружила Блейка, и снова три руки взметнулись вверх, три указательных пальца нацелились в грудь.

– Презренный!– завопила мисс Стоддарт.

– Расселся тут с этим дьявольским отродьем! — вторила офицер Финч.

– В жутком логове беззакония!– добавила Вера Бархатная-Кожа.

С минуту Смит молча разглядывал разгневанных женщин, потом повернулся к Блейку.

–Разрази меня гром! Какая чуткая у тебя совесть! Эй, вы!– обратился он к преследовательницам. – А ну пошли прочь! Не видите, ему и без вас тошно. Убирайтесь,– он распахнул дверь,– пока я вас не вышвырнул!

Худые лица исказились в испуганной гримасе, но никто из троицы не шелохнулся. Тогда Смит угрожающе двинулся на них. Женщины бросились наутек. Офицер Финч слегка замешкалась, и Смит наподдал ей для скорости старым сапогом. Отчаянный визг потонул в грохоте закрывающейся двери.

Привалившись к створке, Смит захохотал.

– Заткнись!– рявкнул Блейк. – И объясни наконец, кто они такие.

По дряблым щекам пьяницы потекли слезы.

– Тебе ли не знать. Ведь это ты их создал. Тощая рассказывала тебе о младенце Моисее в камышах, здоровячка помогала не сбиться с истинного пути в школьные годы, а симпатяга воплощает первозданную чистоту, царившую у мамы на кухне. Три добродетели – духовная, гражданская и физическая!

– Но для чего я их создал? И почему они гоняются за мной, как свора мстительных гарпий?

– Молодец, сообразил! Только не гарпии, а фурии. Эринии^[9] из греческой мифологии. Ты создал их в наказание самому себе. Создал их, потому что по-прежнему отказываешься принять свою сущность. Хоть ты и запер меня за семью замками, тебя по-прежнему терзают муки совести. Фурии преследуют и мучают тебя по твоей воле, ты сам заставляешь их напоминать тебе, какой ты мерзавец! Ты всегда был пуританином в волчьей шкуре. Недоумение Блейка тут же сменилось яростью. Он оттолкнул Смита от двери и распахнул ее.

– Может и так. Может, мы действительно встречались, но когда я вернусь, чтобы духу твоего здесь не было. Уяснил?– Нахмурившись, он замер на пороге. – Хотя нет, сперва ответь на вопрос. Почему дом Бернса? Чем он приглянулся диверсанту вроде тебя?

– Мне всегда импонировал Бобби Бернс,– ухмыльнулся Смит. – Впрочем, как и тебе. Или лучше сказать, нам?

Плотоядно оскалившись, Смит поднял бутылку и стал размахивать ею, словно дубинкой:

Под издевательский хохот Смита разъяренный Блейк поспешил прочь.

Эринии ждали у калитки; едва Блейк свернул в переулок, они пустились за ним. След Сабрины потерялся у фермы, где Кольридж сочинил своего «Кубла Хана», и обнаружился только у таверны «Митра». Отпечатки ног вели вправо, мимо родового гнезда Милтона и Стратфорда-на-Эйвоне, к проекции ночного города. Лишь на середине тускло освещенной улочки Блейк понял, куда попал.

Стройные ряды деревьев, точно караульные, обрамляли прямоугольники пригородных лужаек. Чуть поодаль проступали смутные проекции домов. Только один материализовался в деталях – круглый модернистский особняк посреди огромного поля, утопающего в зелени и цветах. Этот дом Блейк арендовал, пока Дейрдре Эльдория училась в старшей школе. Этот дом он не чаял забыть.

Однако особняк упрямо маячил впереди. Помимо общих очертаний Блейку предстояло рассмотреть его в деталях, ибо следы Сабрины тянулись по запечатленной лужайке к самому крыльцу. Впрочем, добыча не переступала порог, предпочтя двери панорамное окно, откуда лился яркий свет. Судя по вмятинам на траве, Сабрина долго стояла снаружи, вглядываясь в прошлое. Превозмогая себя, Блейк прильнул к стеклу. Эринии не замедлили последовать его примеру.

Комната ничем не напоминала убогое жилище Бернса. Камин был сложен из добротного красного кирпича, пушистый ковер полыхал двухмерным узором из ярких цветов, изящные столы окружали лепестки стульев. Глубокие кресла так и манили присесть на них. Целую стену занимал роскошный диван.

На диване сидели мужчина и девочка. В мужчине Блейк узнал тридцатичетырехлетнего себя, а в девочке – семнадцатилетнюю Дейрдре Эльдорию.

Блейк-прошлый помогал воспитаннице с уроками – момент, вобравший сотню себе подобных. Ученица подняла голову от книги, и Блейк-прошлый увидел девичий профиль.. . среди ароматов запечатленного весеннего вечера, с тремя эриниями за спиной, Блейк-настоящий тоже смотрел на профиль, и оба Блейка познали жгучую боль. Но вот Дейрдре снова взялась за книгу. Блейк-прошлый подался вперед с намерением разъяснить непонятный абзац. В этот миг прядь медных волос коснулась его щеки. Даже спустя годы у Блейка-нынешнего затрепетало сердце.

Подавленный, он отпрянул от окна и столкнулся с эриниями. Троица спешно попятилась, потом выстроилась в ряд и приготовилась воздеть руки.

– Да уймитесь вы!– злобно рявкнул Блейк.

В темноте за спиной раздался смех.

–Моя любовь еще дитя,– хрипло распевал Смит. – Пусть подрастет, пусть расцветет!

Блейк развернулся и направил луч фонаря во тьму. Свет выхватил удаляющийся силуэт Смита.

– Прочь из моей головы!– заорал Блейк. – Слышишь? Убирайся немедленно!

Смех постепенно затих, воцарилась мертвая тишина. Блейк снова прильнул к стеклу. Его проекция и Дейрдре вышли из гостиной на улицу и, обогнув дом, побрели по залитой звездным светом тропинке.

Забыв о Сабрине, Блейк отправился за ними. Эринии не отставали ни на шаг. Парочка впереди опустилась на белую скамью возле увитой розами шпалеры. Блейк-прошлый сорвал розовый бутон и вплел его в медные волосы Дейрдре.

Стряхнув наваждение, Блейк-нынешний снова пустился в погоню. «Зачем я сидел подле нее?– безмолвно вопрошал он у запечатленных звезд. – Сидел подле, точно возлюбленный, пока розы стояли в цвету? Отец-защитник – отец-глупец! Я спал с ее госпожой, и мог стать ее Найси!^[11] Не стесняясь невинных ушей, я возлег с ее черномазой шлюхой-матерью, а удовлетворив похоть, переступил через хрупкое тело и сбежал как последний трус!» Позади, в кромешном мраке, шипели и утробно бормотали эринии.

След Сабрины, и без того запутанный, стал еще хаотичнее. Он петлял из стороны в сторону, метался от одной проекции к другой, ходил кругами, и все же обмануть Блейка не мог. Ему бы радоваться, но радости не было. Напротив, чем меньшее расстояние отделяло его от добычи, тем тяжелее становилось на душе.

Наконец, потоптавшись у непроходимой мнемопроекции открытого космоса, след углубился в бескрайний лесопарк. Точнее, лесопарком местность казалась на первый взгляд, в действительности перед охотником простиралась каучуковая плантация Дубхе-4. Блейк глухо застонал. Неужели снова придется пережить этот кошмар?

Выбора не было – след Сабрины глубоко отпечатался в мягкой земле и вел в хорошо знакомом направлении. Неужели она почувствовала слежку и теперь специально терзает его, заставляя пройти по тропе воспоминаний, которую он так стремился избежать? Похоже на то.

Блейк нехотя двинулся вдоль серых призраков деревьев. По камням миновал мелкий, покрытый грязной пеной ручей, и взобрался на холм. Услышав громкий всплеск за спиной, Блейк обернулся.

Прыгнув с камня на камень, мисс Стоддарт потеряла равновесие и плюхнулась в воду. Напарницы кинулись ей на помощь и тоже не удержались на ногах. Теперь все трое барахтались в мутном ручье. Наконец, мокрые насквозь, эринии выбрались на берег.

Блейк посмеялся бы, не удручай его нынешнее пространство-время. Спустившись с пригорка, он очутился в широкой долине. За деревьями маячила громадина каучукового завода «Звездного картеля».

Слева виднелось бунгало надсмотрщика, именно туда вели следы Сабрины Йорк. В действительности поляна кишмя кишела мулатами, однако в воспоминаниях Блейка шестилетней давности запечатлелись лишь двое: надсмотрщик и Дейрдре.

Приблизившись, Блейк отчетливо разглядел надсмотрщика – заросшая бородой звериная физиономия, длинные руки, огромные волосатые кисти. У его ног распростерлась пятнадцатилетняя девочка, отброшенная сильным ударом после того, как влепила негодяю пощечину. Мгновение спустя Блейк-прежний выбрался из каучуковой рощи и без колебаний устремился к месту драмы.

– Нет!– выкрикнула девочка. – Он тебя убьет!

Блейк-прошлый пропустил ее слова мимо ушей. Надсмотрщик выхватил нож. Блеснула сталь, и на предплечье Блейка расплылась алая полоса. Лезвие сверкнуло снова... и, описав широкую дугу, приземлилось в трех метрах от мужчин. Блейк-прежний вцепился бородачу в глотку, и тот начал меняться в лице: сначала позеленел, потом посинел. Хорошенько тряхнув его напоследок, Блейк разжал пальцы. Надсмотрщик повалился навзничь, тяжело дыша.

– Вот деньги,– Блейк-прежний швырнул на лихорадочно вздымающуюся грудь пригоршню квандо-банкнот. После достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и сунул бородачу под нос. – Подпиши.

Перекатившись на бок, надсмотрщик повиновался. Блейк-прежний сунул бумагу обратно в карман и помог девочке подняться. Синие глаза на худеньком личике расширились от изумления.

– Эльдория умерла,– всхлипнула она. – А меня...

– Знаю. Не бойся, больше тебя не продадут. Ты теперь принадлежишь мне.

– Спасибо! Вы сразу показались мне благородным человеком. Я стану вашей рабыней и буду служить верой и правдой.

Блейк-прежний отвел взгляд. Нынешний потупился.

– Идти можешь?– спросил Блейк-прошлый.

– Конечно. Я сильная.

Девочка сделала шаг, но покачнулась и упала бы, не подхвати ее прежний Блейк.

– Похоже, силы оставили меня. Но не тревожьтесь, скоро все образуется. А почему вы вернулись, сеньор Блейк?

– Затем, чтобы выкупить тебя у Эльдории,– признался Блейк-прошлый. Он умолчал, что воспоминания о невинном личике терзали его целый год, являлись по ночам, прогоняя сон. – Узнав, что Эльдория умерла, а тебя перепродали новым хозяевам, я немедленно приехал.

– Вы не пожалеете, сеньор Блейк. Лучшей рабыни вам не сыскать.

– Мне не нужна рабыня. Я просто хотел возвратить тебе...

– У меня лишь одна просьба,– перебила девочка. – Позвольте мне взять фамилию Эльдории, в благодарность за ее доброту.

– Хорошо,– согласился Блейк-прошлый. – Будем звать тебя Дейрдре Эльдория.

Он подхватил девочку на руки и понес в рощу. Блейкнынешний, не отрываясь, смотрел им вслед, пока обе фигурки не скрылись за деревьями. Он доподлинно знал, куда лежит – точнее, лежал – их путь. Сначала обратно в поселок, потом в космопорт, а оттуда – на Экс-Терру. А дальше все пойдет своим чередом – старшая школа, колледж...

Дейрдре так и не стала его рабыней. Напротив, он сделался ее рабом.

Судя по истоптанной земле, Сабрина вновь углубилась в заросли и покинула здешнее пространство-время другим маршрутом. Внезапно след снова начал петлять. Очевидно, добыча сбилась с ног в поисках определенной проекции, которую никак не могла найти. Возможно, ее влек некий момент в прошлом, где она знала, что будет в безопасности.

Очутившись в крохотном поселении Дубхе-4, Блейк на мгновение вообразил, будто снова попал в хронологическую плоскость плантации. Однако кромешная тьма и звезды над головой свидетельствовали об обратном. Вокруг простирался поселок Дубхе-4 семилетней давности. В ту ночь Блейк сидел в туземном кафе и любовался танцем Эльдории – в ту ночь он согрешил с ней в хижине; в ту ночь впервые повстречал Дейрдре.

Но почему Сабрина так стремилась сюда? Неужели рассчитывала найти прибежище в этой мнемопроекции порока?

Вдруг его осенило. Хижина Эльдории. Блейк не переступил бы ее порог даже под угрозой смерти, и Сабрина как-то прознала об этом. Наверняка сидитсейчас в четырех запечатленных стенах и хохочет над ним.

Блейка обуял гнев. Какая дерзость! Да как она посмела посягнуть на момент, принадлежавший только ему! Решено, он войдет в хижину, и плевать на последствия. Если понадобится, разберет ее по кирпичикам и навсегда сотрет из памяти.

Луч карманного фонарика выхватил из мрака цепочку следов. Блейк поспешил вдоль по улице, эринии тенью плелись сзади. След больше не петлял. Уверенно лавируя в лабиринте переулков, он кратчайшим путем вел к хижине Эльдории. Для человека, никогда не бывавшего на Дубхе-4, Сабрина Йорк неплохо ориентировалась.

А может, она бывала здесь, как знать, ведь толком о ней ничего не известно – не считая убийства отца. Однако Блейк понятия не имел, как его убили и почему. Впрочем, какая разница. Забота детектива – не выяснять мотивы, а отыскать и арестовать преступницу.

Внезапно в темноте проступили очертания неподвижной фигуры в белом одеянии. Блейк с опаской приблизился и не поверил своим глазам: силуэт застыл на полушаге. Луч фонаря ударил «статуе» в лицо, озарив бронзовую кожу, белоснежную улыбку на алых губах. Эльдория торопилась на свидание в хижину...

Но почему она застыла? Ответ не заставил себя ждать. Иногда в ходе лечения адепты треворизма замораживали конкретное пространство-время, чтобы потом изучить его во всех подробностях. Девушка, поселившаяся в мыслях Блейка, либо заморозила проекцию Дубхе-4 сама, либо прибегла к помощи профессионала.

Интересно, какой еще козырь припасен у нее в рукаве?

Охваченный сомнениями, Блейк крадучись двинулся дальше и через десять шагов наткнулся на брошь, валявшуюся в пыли рядом с цепочкой следов. Драгоценная безделушка горела и переливалась в свете карманного фонаря. Точно сомнамбула, Блейк наклонился поднять вещичку. Источая резкий аромат гниющих водорослей, эринии столпились вокруг, чтобы получше разглядеть находку. На их худых лицах застыла непонятная тоска.

Блейк перевернул брошь. При виде гравировки он покачнулся и чуть не упал. «Дейрдре Эльдории от Натана Блейка», гласила надпись на обороте.

Блейк долго стоял, не в силах шевельнуться. В голове было пусто, все мысли улетучились. Наконец он сунул брошь в карман и обреченно зашагал вперед.

На подгибающихся ногах он добрался до хижины Эльдории. У порога следы добычи обрывались. Трясущимися пальцами Блейк повернул примитивную ручку и распахнул дверь. Шагнув внутрь, он захлопнул створку прямо перед носом у эриний. Запечатленный коридор казался меньше и непригляднее оригинала, хотя в действительности помещение осталось прежним. Изменилась не комната, а сам Блейк.

Дейрдре-прошлая неподвижно сидела перед пологом. Блейк-прежний замер напротив. Приоткрытые губы девочки застыли на полуслове. На коленях лежал раскрытый «Анабасис».

У Блейка-нынешнего перехватило дыхание. Перехватило от захлестнувших его эмоций, а еще от сильного фимиама, сочившегося в коридор.

Блейк вытер вспотевший лоб, потом, превозмогая себя, раздвинул узорный полог и ступил в опочивальню.

Комната была пуста. На спальном помосте, среди небрежно разбросанных алых подушек, лежал блокнот. Взгляд упал на первую страницу, исписанную лихорадочным почерком.

Дорогой Найт, больше не могу молчать. Когда ты прочтешь это письмо, я буду уже далеко. Пожалуйста, прости, что ослушалась. Мне так хотелось оправдать твои надежды, отправиться на Новую Землю, поступить в Треворский университет, и, похоже, другого выбора у меня нет, ибо здесь, в этой маленькой комнате я наконец осознала: ты меня не любишь. Я рассчитывала проникнуть в твое сознание и провести тебя по нашим общим воспоминаниям к моменту первой встречи в надежде, что эмоциональная встряска поможет тебе ассоциировать меня с Эльдорией, а не с наивной девочкой — с сексом, а не с непорочностью. Моими стараниями ты бы понял, насколько нелеп навязанный мне образ девочки-подростка, нелеп не меньше, чем придуманный тобой образ заботливого отца. Однако со временем меня осенило: все напрасно. Всю жизнь я обманывала саму себя, в действительности же мне суждено безответно любить человека, который не воспринимает меня как женщину, который...

Послание обрывалось так же резко, как начиналось. Взгляд Блейка заволокло пеленой, в горле встал комок. Обессиленный, он рухнул на помост и вдруг заметил на покрывале еще не остывшую вмятину. В голове всплыло воспоминание о следах, заканчивающихся у двери.

Выпрямившись, Блейк всмотрелся в золотистые драпировки, украшавшие стены. Ему не составило особого труда угадать, где спряталась беглянка. Куда труднее было подойти и отдернуть штору.

Она стояла там, бледная как смерть; спортивный костюм цвета хаки лишь подчеркивал ее бледность. Девушка выбралась из укрытия, и гобелен опустился за ее спиной.

– Еще немного, и я успела бы исчезнуть,– проговорила она, пряча глаза. – О, Найт, почему ты явился так рано!

Внезапно полог раздвинулся, и в опочивальню ввалился Смит. Не мешкая, он оттолкнул Блейка в сторону, схватил Дейрдре за волосы и, запрокинув ей голову, приблизил свою зверскую физиономию к ее лицу.

В ярости, Блейк рывком развернул его к себе и нанес негодяю мощный удар в челюсть. В следующий миг его собственный рот онемел, наполнился кровью.

И тогда он понял. Понял, кем был Смит на самом деле.

Судя по реакции Дейрдре, она тоже знала, кто он – знала с самого начала.

Блейку доводилось читать о раздвоении личности как о следствии непримиримого конфликта между внутренним пуританином и распутником, между раздиравшими человека изнутри добром и злом. Однако психодетективу не случалось сталкиваться с подобным казусом на практике, именно поэтому он не угадал, кто скрывается за личиной Смита, обосновавшегося в родовом гнезде Бернса.

В результате противостояния более сильная составляющая натуры берет верх над слабой, и последняя изгоняется в область сознания. У Блейка пуританин вытеснил развратника. По сути, Смит воплощал его темную сторону, которая решилась на отчаянную провокацию в попытке воссоединиться со светлой.

С Сабриной Йорк дело обстояло еще проще.

Подсознательно Блейк всегда ощущал присутствие Смита в мнемопроекции английского парка. Когда Дейрдре проникла в его сознание, он испугался – испугался, что она разоблачит его отвратительное Альтер эго, и потому постарался скрыть ее появление от самого себя, наделив воспитанницу вымышленной личностью. Она намеренно перерыла крохотный офис и оставила платок, который натолкнул бы детектива на след; а Блейк, в порыве отрицания, заменил инициалы «Д. Э.» на первые попавшиеся – «С.Й.», Сабрина Йорк. Однако ему требовалось логическое обоснование, чтобы пуститься за ней в погоню и привести обратно. Здесь отчасти помогла профессия, отчасти – комплекс отца.

Предпочтя Новой Земле путешествие в область сознания, Дейрдре ослушалась Блейка, тем самым символически разрушив его. Вот почему «Сабрина Йорк» стала убийцей отца, а Блейк отправился на ее поиски в качестве психодетектива. Дейрдре старательно вела его за собой, а брошку подкинула специально, чтобы убедить, что он на верном пути.

Не переставая ухмыляться, Смит вытер окровавленный рот и снова начал подступать к девушке. Блейк с утроенной силой отпихнул его подальше. А после как завороженный смотрел на изящный столп шеи Дейрдре, на полные груди в девственном цвету. Кто эта, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце, грозная, как полки со знаменами^[12]? Блейк жадно заключил девушку в объятья. Когда через какое-то время он разжал руки, Смит исчез. Расстроенные эринии топтались снаружи. Ненависть на их худых лицах сменилась отчаянием; они переглядывались так, словно лишились единственного друга: вместе с ненавистью пропал и смысл жизни.

Блейк тяжело вздохнул. Каждый создатель в ответе за свои творения. Он отнял у эриний работу и теперь должен позаботиться об их судьбе.

При виде женщин Дейрдре опешила:

— Ну надо же, эвмениды^[13]! О, Найт, ты неисправим! Вспыхнув, Блейк взял ее за руку и, сделав эриниям знак следовать за ним, направился прямиком к мнемопроекции Уолденского пруда. Торо по-прежнему сидел под высокой сосной и любовался всполохом птичьих крыльев в кронах. Ласково пригревало солнце. В какой-то момент Блейку даже захотелось остаться; Уолден всегда привлекал его.

Он обернулся к эриниям.

Пусть привыкают к новой жизни.

В будущем они наверняка еще понадобятся.

НЕВЕСТА БРУГГИЛЯ

Она сошла с конвейера «Андроид инкорпорейтед» в сентябре 2241 года. Рост метр семьдесят, вес шестьдесят с хвостиком, льняные волосы и бледно-голубые глаза. Встроенные батареи гарантировали десять лет бесперебойной работы. Пела она голосом оперной дивы Кирстен Флагстад, а звали ее Изольда.

Стратолайнер доставил ее в Нью-Йорк, и в конце октября она открыла сезон Метрополитен-Опера постановкой, которую убежденные фанаты Вагнера окрестили величайшим «Тристаном» в истории. После Изольду деактивировали и спрятали под замок вместе с Тристаном, Брангеной, Мелотом, королем Марком, Курвеналем, пастухом, рулевым, моряками, рыцарями, солдатами, свитой – словом, со всеми прочими действующими лицами.

Тогда подпольная торговля андроидами только зарождалась, поэтому для охраны склада Метрополитен-Опера не предприняли особых мер. Оперный андроид – не самый ходовой товар, редкий обыватель двадцать третьего столетия мечтает найти такой подарок под своей елкой. А мысль, что какой-нибудь заядлый поклонник Вагнера решит украсть «певца» столь же нелепа, как и мысль о том, что подросток из двадцатого века посягнет на живого Карузо. Однако функционал оперного андроида не ограничивался ариями и речитативами. Незадолго до начала нашей истории об этом смекнули самые ушлые спекулянты, и одним из них был Ханс Бекер.

Вы наверняка знаете Ханса. Вы могли его встретить в барах, в салоне аэробуса, в зале ожидания или у автоматов. Он предпочитает сидеть в укромном уголке и разглядывать посетителей сквозь клубы сигарного дыма. У него страсть к развязным блондинкам и пошлым комедиям, но более всего он охоч до любых легких денег.

Сейчас Ханс беседует с невзрачным коротышкой в захудалом баре на Пятой авеню. Коротышка периодически кивает и довольно лыбится, когда Ханс ставит перед ним очередную кружку пива. Служит он ночным сторожем на складе Метрополитен-Опера, где хранятся деактивированные андроиды. Ему за пятьдесят, и он тоже любит развязных блондинок. На зарплату сторожа, однако, ему по карману лишь блондинистые оторвы развязнее некуда. А ему хочется иметь дело с кем-нибудь поскромнее, а главное – помоложе. Коротышка улыбается, кивает. Опорожняет еще одну кружку и кончиком серого языка слизывает пену с губ. Ханс протягивает ему стопку банкнот, сторож прячет ее в карман и снова кивает.

– Заметано. Завтра ночью у черного хода. Она будет ждать.

Первым перевалочным пунктом после похищения стала мастерская реконструктора, знакомого Ханса. Реконструктора звали Уиспри, и он мнил себя художником. Он хорошо потрудился над Изольдой, теперь только рьяный поклонник Вагнера угадал бы в ней копию ирландской героини из немецкой оперы. Человек несведущий принял бы ее за модель служанки шведского образца, какие «Андроид инкорпорейтед» выпускала на рынок по цене две с половиной тысячи за штуку. Льняные волосы собраны в пучок, сценический костюм сменила скромная униформа, классические черты приобрели подобострастное выражение. В довершение Изольда научилась драить полы, мыть посуду, готовить пищу и штопать носки.

В первозданном виде уцелел лишь голос Кирстен Флагстад, записанный и хитроумно интегрированный в речевой аппарат. Соваться туда слишком хлопотно, объяснил реконструктор. Да и потом, какая разница, поет она или говорит, главное – пашет исправно.

– Верно,– согласился Ханс. – Кому какая разница. А по хозяйству она будь здоров. Такую помощницу с руками оторвут.

– Ясен пень,– поддакнул реконструктор.

– И это только начало. Там, где я ее раздобыл, таких пруд пруди. Бери не хочу.

Впрочем, взять не довелось. Неделю спустя Ханс, в усмерть пьяный, провалился в яму для барбекю у дома своей белокурой пассии. Выбраться пьянчужка не смог, так и сгорел дотла. Однако незадолго до прискорбной кончины он успел продать украденную принцессу межгалактическому перекупщику. Так началась космическая одиссея Изольды.

Перекупщик по имени Хиггинс владел торговым кораблем класса Б – старая модель на фотонном двигателе. Он спрятал Изольду в кормовой трюм и держал там, пока корабль не приземлился на четвертой планете Сириуса-21. Там Хиггинс выпустил заложницу, стряхнул с нее пыль, причесал и активировал. Проводил вниз по трапу и помог подняться на складной аукционный помост, установленный у хвоста судна. У помоста уже собралась толпа, однако Хиггинс решил приберечь Изольду напоследок. Когда объявили долгожданный лот, молва о ней уже облетела всю округу, и покупателей собралось изрядно.

– Она красива, сильна и вынослива. Не стану подробно ее расписывать, вы и сами все прекрасно видите, я лишь напомнил о ее очевидных достоинствах. Однако вы не знаете, на что она способна. Поступим следующим образом: вы озвучиваете навык, каким должна обладать прислуга, а я говорю, умеет она это или нет. Итак?

– Умеет ли она готовить?– спросила женщина с худым лицом.

– Ожидаемый вопрос. Ответ – да. Дальше...

– А молочного бронта подоить сможет?– поинтересовался немолодой колонист явно голландского происхождения.

Хиггинс сверился с пометками в блокноте:

– Да, если бронт по строению схож с коровой. Разумеется, в толпу не мог не затесаться выпивоха.

– А по ночам компанию составит?

Хиггинс и глазом не моргнул.

– Теоретически, да, но на практике, приятель, мы обязаны чтить закон.

– А как насчет мытья полов, посуды, стирки и тому подобного?– снова подал голос голландец.

Хиггинс кивнул:

– Ты одним махом закрыл все оставшиеся пункты, приятель. Итак, начальная цена?

– Двести кредитов,– немедленно отозвался голландец.

– Двести кредитов,– повторил Хиггинс,– хотя стоит она как минимум в десять раз больше. Кто даст триста?

– Я,– оживился выпивоха.

– Триста пятьдесят,– перебил голландец.

– Четыреста.

Колонист-голландец мог перебить любую ставку, о чем знали все присутствующие, включая выпивоху. Однако последний плевать на это хотел и поднял цену до тысячи кредитов, прежде чем выйти из игры. Голландец дал тысячу сто, и так начался первый этап прислуживания Изольды.

Звали голландца-колониста Вандерзи. Его вы тоже встречали, и не раз. Забудьте про его национальность, она тут не при чем. Такие Вандерзи есть у каждой нации. Тот, о ком идет речь, жил холостяком. Он заработал баснословное состояние, скупая крупные партии подержанных вещей и продавая их как новые. Торговал он одеждой, но не суть, ибо в любой другой отрасли его тактика осталась бы неизменной. Вандерзи существовали и в эпоху Будды, и в эпоху Иисуса Христа, существовали они и в эпоху Рузвельта. Вандерзи были и будут всегда.

Рассчитавшись, наш герой погрузил приобретение в свой вездеход. Всю дорогу до дома он косился на Изольду, ощущая смутный трепет перед классическими чертами, исказить которые не удалось даже опытному реконструктору. Когда путники добрались до квартиры Вандерзи, расположенной над его лавкой, чувство возникшей неполноценности в душе голландца упало на благодатную почву зреющей ненависти. А едва он задал спутнице первый элементарный вопрос, как эта ненависть вырвалась на волю корявыми сучьями и уродливыми завязями. Ибо вместо того, чтобы ответить «да, сэр» или «нет, сэр», Изольда разразилась максимально, на ее взгляд, соответствующим ситуации речитативом, и от мощного голоса Кирстен Флагстад в окнах задребезжали стекла. При всей своей проницательности Вандерзи не додумался спросить у Хиггинса о самом очевидном навыке будущего приобретения: умеет ли она разговаривать?

Тем не менее, голландец не стал принимать скоропалительных решений и с покупкой не расстался. Во-первых, перекупщик Хиггинс уже наверняка задраил шлюз и готовился к взлету. А во-вторых, вернуть Изольду означало признать, что его, Вандерзи, обвели вокруг пальца, а это совершенно недопустимо. Нет, раз взял – смирись, однако голландец рассчитывал оправдать потраченные средства, чего бы это ни стоило.

В итоге, Изольде пришлось трудиться от зари до зари. На рассвете она доила молочного бронта, томившегося в сарайчике за магазином. Днем намывала посуду, стряпала, драила полы, обслуживала покупателей и разгружала товары для Вандерзи. А по вечерам намывала посуду, стряпала, драила полы, обслуживала покупателей и разгружала товары для Ланеса, местного трактирщика, которому голландец сдавал ее в почасовую аренду. Однако в своих попытках компенсировать расходы, заставив Изольду работать на износ, в попытках отомстить ей за обман (а к концу второй недели Вандерзи уже считал, что это именно Изольда, а не Хиггинс, сыграла с ним злую шутку), он совершил роковую ошибку.

Впрочем, ошибку вполне закономерную. Кто бы мог предположить, что андроид, способный верещать и распевать всякую тарабарщину (к 2241 году немецкий уже был мертвым языком в самом эзотерическом смысле этого слова, а Вандерзи от родного наречия отделяли многие поколения), сумеет снискать популярность в забегаловке Ланеса? Однако таверна – отнюдь не обычное заведение, зачастую там случаются вещи, которые никогда не произойдут в других местах. Изольда завоевала бешеную популярность у завсегдатаев таверны Ланеса, в итоге его доходы возросли вдвое. А потом втрое.

Собственно, ничего сверхъестественного в ее популярности не было. В тавернах глупые официантки всегда пользуются большим спросом. Они служат идеальной мишенью для шуток и охотно дают ущипнуть себя за мягкое место. Хотя Изольда не относилась к идиоткам и не поощряла любителей щупать официанток, издаваемые ею звуки, непонятные среднестатистическому обывателю, позволили причислить ее к разряду идиоток, похотливые же поползновения она принимала спокойно, не пытаясь воспротивиться.

Однако вовсе не эти факторы стали причиной ошибки Вандерзи. Нет, он погорел на другом. Голландец не учел, насколько разные люди встречаются среди посетителей баров. Рано или поздно кто-нибудь непременно узнал бы Изольду – либо по ариям и речитативам, либо по внешности. Так и случилось.

Знакомьтесь, Элвуд Паркхерст. Его вы тоже встречали, преимущественно в барах. Но прежде, чем окончательно осесть в питейных заведениях, он наверняка попадался вам в авангардных кварталах, где атмосфера насыщена табачным дымом и философией Ридера, Димса, Гента, или в экстравагантных книжных лавках, где на полках теснятся вычурные тома Креснинера, Галпа, Бреддера. Случись вам проходить мимо Метрополитен-Опера, вы бы заметили Паркхерста в толпящихся возле театра людях – вот он, курит одну сигарету за другой в ожидании, когда откроются двери в мир Верди или Вагнера. Странствуя по миру, вы заприметили бы Паркхерста у служебного входа в старый «Либидо» среди многочисленных поклонников пышногрудой Миранды, а после прочли бы об их скоротечном браке, который они заключили на радость всем эротическим изданиям. Однако те времена минули безвозвратно, и теперь Элвуда можно встретить лишь в баре или по дороге к нему.

В один прекрасный день Элвуд заглянул к Ланесу, увидел Изольду и моментально узнал ее.

В тот день Паркхерст мучился жестоким похмельем – пил он уже неделю с тех пор, как прилетел на Сириус-21, и прямо из космопорта отправился в ближайший бар. Возможно, вовсе не похмелье обусловило его поступок, но, трезвея, человек испытывает раскаяние, а потому особенно чутко реагирует на символы высшего порядка цивилизации. В Изольде Элвуд узрел силу, необходимую ему здесь и сейчас, а также смысл жизни, способный питать его в дальнейшем. Еще до того, как он услышал громогласный речитатив, которым Изольда разразилась, когда один из посетителей ущипнул ее за филейную часть, Паркхерст твердо решил заполучить поющее совершенство любой ценой.

Денег на выкуп Изольды ему не хватало, зато хватало на перелет до Проциона-16, где царил экономический подъем и рабочих мест было в избытке. Поскольку Вандерзи держал Изольду в сарайчике вместе с бронтом, Элвуду не составило ни малейших трудов похитить ее и тайком доставить на борт трампового судна, следовавшего до Проциона.

Однако в пункте назначения Паркхерста ждал настоящий удар: бесчисленные стада улвано, которых добропорядочные колонисты систематически забивали, дабы радовать состоятельных дам из цивилизованной части галактики улвановыми шубками, а себя – солидными банковскими счетами, коварно мигрировали в неприступные северные пустоши, чем спровоцировали резкий всплеск безработицы. Вакансий не просто уменьшилось, их вообще не стало. А хуже всего то, у Паркхерста не осталось денег даже на обратный билет.

Люди такого склада реагируют на неприятности одинаково, единственным доступным им способом. Паркхерст не прикладывался к рюмке с самого Сириуса-21, но осознав серьезность положения, прямиком направился в «Звезду и путника» – небольшое процветающее заведение неподалеку от космопорта, где жизнь и отношения налаживались благодаря благостному потреблению дешевого джина. Оставшихся у Паркхерста денег хватило на два дня. Часы подарили еще двое суток блаженного забвенья. Запасной гардероб – еще три. Паркхерст утолил физическую жажду, но лишь раззадорил душевную. Не считая последней рубашки, на продажу оставалась единственная вещь, Изольда, и он продал ее – отдал за десятую часть стоимости, так и не услышав исполнения своей любимой арии «Leibestod»^[14], ради которой, собственно, и создавалась певица. Три дня спустя, основательно протрезвев, Паркхерст понял, что натворил – и повесился. Очередным владельцем Изольды стал миссионер по имени Ньюэл, стремившийся обратить в свою веру всех язычников галактики, помочь им увидеть вещи в истинном свете – а именно такими, какими их видел сам Ньюэл, убежденный адепт неохристианства, более известного в народе как ФДРизм. Новое религиозное направление зародилось в двадцатом столетии, после провозглашения Франклина Делано Рузвельта вторым Христом.

У Ньюэла был собственный корабль «НАВ» – названный так в честь учрежденного Рузвельтом Национального агентства по восстановлению экономики,– с разборной часовней в трюме. Закоренелый холостяк, миссионер скитался по городам и весям, сопровождаемый одиночеством и неприязнью. Изольда понадобилась ему, чтобы составить компанию, а заодно содержать в чистоте корабль, стряпать и чинить носки.

Первой – и последней для Ньюэла – остановкой после Проциона-16 оказалась Идвандана, захудалая провинция на юге Гаммы Волопаса-4. Местное население отличалось кирпично-красным оттенком кожи и невысоким, почти карликовым ростом. Их волосы, благодаря особому клейкому компоненту, всегда стояли дыбом, а единственным источником пропитания служили пвейтлы — похожие на коров существа, чье молоко обитатели Гаммы Волопаса-4 пили, мясо ели, а шкуры пускали на набедренные повязки, вигвамы и бурдюки. Периодически туземцы поедали друг друга, внося разнообразие в рацион.

Племя, которое решил облагодетельствовать Ньюэл, с самого начала отнеслось к ФДРизму со скепсисом. Заповедь «отнимать у богатых и раздавать бедным» аборигены соблюдали регулярно (подразумевая под «богатыми» врагов, а под «бедными» себя), однако не видели в этом никакой религиозной подоплеки. Систему страхования по старости они считали бессмысленной, а льготы для инвалидов не вызвали у них ни малейшего энтузиазма. Когда обитатель Идванданы достигал пенсионного возраста, его запекали на костре, чтобы съесть. Если в результате болезни или несчастного случая кто-то из соплеменников превращался в обузу, его также запекали на костре. Так всегда было, есть и будет. В здешних краях чтили единственного бога – Бруггиля, великана, поселившегося в огненной горе. Иногда Бруггиль гневался, и его огненное дыхание вырывалось наружу.

Будь преподобный Ньюэл разумным человеком, он бы незамедлительно упаковал свою часовню и поспешил унести ноги. С другой стороны, разумный человек не пытался бы навязывать свои религиозные взгляды дикарям, не брезговавшим каннибализмом.

Стрелу он заметил, лишь когда та вонзилась ему в грудь – впрочем, заметил на короткое мгновение. Преподобный рухнул – надо сказать, весьма цивилизованно – на ступени часовни, которую любил так, как иные мужчины любят женщин или вино. На этом цивилизованная часть закончилась: выскочив из близлежащего леса, идванданианцы споро освежевали добычу, после чего рванули по трапу в поисках особи, негласно принятой за подругу миссионера. Изольда хлопотала на кухне, готовила завтрак, поэтому предводителю воинов не составило ни малейшего труда бесшумно подкрасться к ней со спины и вонзить нож между лопаток. Нож был отменный – длинный, острый, гордость торговца трепангами, снабжавшего местных всякой всячиной,– он прошел через все тело и вышел меж синтетических округлостей. Воин ликовал до тех пор, пока Изольда не обернулась и не двинулась на него, вынудив посрамленного противника спасаться бегством.

Вернулся он с подкреплением и вождем племени Сконсдоггугилем. Мужчины вступили в длительную дискуссию; под конец несостоявшийся убийца приблизился к Изольде и вытащил нож. Острие не причинило ей никого вреда, не задев даже микроскопические сильфоны, благодаря которым грудь равномерно вздымалась и опускалась, имитируя ритмичное дыхание. Вдобавок, кожа Изольды обладала способностью к регенерации, поэтому оставленные ножом раны моментально затянулись. Разглядеть это дополнительное чудо мешал корсаж клетчатого платья, купленного Ньюэлом, однако вождь и без того увидел достаточно: несомненно, перед ними была Невеста Бруггиля, ниспосланная с огненной горы, дабы испытать стойкость своих чад.

В глухой чаще для богини воздвигли храм: туземцы до седьмого пота добывали камень и тащили его сквозь заросли к строительной площадке. Изольда наблюдала (или делала вид, что наблюдает) за процессом и периодически разражалась арией или речитативом. Дикари воспринимали ее рулады как призыв поторапливаться, в результате работа завершилась в рекордные сроки. После продолжительной церемонии, инициированной Сконсдоггугилем, Изольду препроводили внутрь, усадили на грубо вытесанный трон, а снаружи приставили почетный караул. К тому моменту даже самые закоренелые циники признали божественную сущность Изольды. Разве она не презрела мирские потребности в воде и пище? Разве кто-то видел ее спящей? Поистине, такое лишь под силу Невесте Бруггиля! И горе идванданианцу, если тот, забив пвейтла, не припадет к ее ногам, и горе идванданианке, если та не почтит своим присутствием праздник плодородия, устраиваемый каждую ночь во дворе.

Изольда царила в храме пять земных лет и продолжала бы царить, пока бы не сели аккумуляторы, не умолкли записи, а крохотный моторчик сердца не перестал вертеться. Словом, все было бы хорошо, не приземлись на «Малаите» вербовщик Джоз Свенсон, которому была нужна солидная партия идванданианцев. Тогда царствование Изольды резко закончилось.

Джоз Свенсон был полной противоположностью преподобному Ньюэлу; на жизнь он зарабатывал продажей, а не спасением душ, и свое дело знал туго. Не прошло и недели, как трюм его корабля до отказа заполнился «красноголовыми». В принципе, час спустя вербовщик мог спокойно улетать восвояси, и улетел бы, не случись ему во время очередного набега увидеть грубо вытесанный храм.

По логике Свенсона храмы, даже из грубо вытесанного камня, наверняка таили в себе несметные богатства. А вдруг на Идвандане есть золотые прииски? Или алмазные копи? А где суеверным дикарям хранить добытые сокровища, как не в храме?

Поэтому вместо того, чтобы задраить шлюзы, Свенсон снова отправился в лес, прихватив с собой шестерых членов экипажа, а оставшимся трем велел стеречь корабль. Свенсон совершил чудовищную тактическую ошибку, вообразив, будто запуганные шумовыми гранатами идванданианцы не представляют особой угрозы. Действительно, многие дикари перепугались не на шутку, но только не Сконсдоггугиль. Призвав на помощь северные племена-побратимы, вождь атаковал «Малаиту», едва отряд Свенсона скрылся из виду.

Атака удалась на славу – трех членов экипажа аккуратно освежевали прямо на палубе, не дав бедолагам ни единого шанса опомниться и предупредить Свенсона о катастрофе. Сконсдоггугиль не терял даром времени: освободив пленников и приказав им сторожить судно, он вооружил воинов шумовыми гранатами, позаимствованными из арсенала «Малаиты», и пустился в погоню.

В это время Свенсон благополучно добрался до храма. Шумовая граната вырубила половину почетного караула, а вторую половину обратила в бегство. Свенсон шагнул под каменные своды, уверенный, что золото и алмазы у него в кармане. Он будет пить лучшее вино, какое только можно купить, и наслаждаться ласками красивейших из женщин. Сгорая от нетерпения, Свенсон ворвался в тронный зал...

И увидел там Изольду.

Идванданианцы одели ее в изящно выделанные пвейтловы шкуры и зачесали волосы на классический манер. Ясные светло-голубые глаза смотрели твердо и непоколебимо. Восхитительное тело, каким ее наделили в «Андроид инкорпорейтед», было неподвластно природе и времени. Свенсон родился в космосе и большую часть жизни провел, скитаясь по планетам. Он никогда не бывал на Земле, никогда не встречал андроида, и потому принял Изольду за живого человека – женщину внушительных пропорций, но тем не менее прекрасную, именно такую, какую он уже давно и тщетно искал.

Свенсон забыл про алмазы, забыл про золото. Приблизившись, он взял Изольду за руку. Поддерживаемая термостатом температура окончательно убедила его, что перед ним существо из плоти и крови. От прикосновения к гладкой синтетической коже по спине побежали мурашки.

–Белая богиня,– благоговейно произнес Свенсон. – Подлинная богиня!

Изольда отреагировала пламенным речитативом, повергнув вербовщика в недоумение. Он встречал множество языков на своем веку, но никогда не слышал столь бурных интонаций и гортанных звуков. Очевидно, богиня явилась из иного, далекого мира, куда не ступала нога простых людей. Свенсон оказался прав, даже не представляя, насколько.

Внезапно снаружи раздался приглушенный взрыв, следом еще один. Насторожившись, Свенсон бросился к выходу и увидел, что шестеро его спутников лежат на каменных плитах. Из леса выскочила толпа «красноголовых», лезвия мясницких ножей сияли на солнце. Бесчувственные тела освежевали в считанные секунды.

Подавляя тошноту, Свенсон кинулся обратно в храм. В дальней стене зияла широкая брешь. Вербовщик понимал: сейчас самое разумное – забыть про белую богиню, дикари все равно не причинят ей вреда, и попытаться укрыться в лесу. Судя по наличию гранат, идванданианцы успели завладеть «Малаитой», но можно попробовать продержаться до прилета следующего корабля. Так или иначе, обуза в лице женщины, пусть даже самой прекрасной на свете, существенно сократит его шансы на успех.

Таковы были его рассуждения, но поступил по-другому. Когда первые идванданианцы проникли в храм, невесты Бруггиля там не было.

Густой подлесок скрывал шаги беглецов, Свенсону приходилось тащить Изольду за руку, иначе бы она не тронулась с места. Вопли преследователей с каждой секундой становились все громче. Добравшись до реки, Свенсон без колебаний бросился в воду, увлекая за собой Изольду. Плавать она, естественно, не умела, зато ее спутник оказался опытным пловцом – буквально за минуты они преодолели расстояние, отделявшее их от спасительного берега. Знай Свенсон, что, несмотря на наличие легких, утонуть богиня не может, дело продвигалось бы быстрее.

Не успели они выбраться на сушу, как из леса потоком хлынули идванданианцы. Но пока те спускали на воду пироги (дикари тоже не умели плавать), Свенсон вскарабкался по круче и вместе с Изольдой скрылся в зарослях.

Пробежав с полмили, волоча за собой безучастную спутницу, он развернулся на девяносто градусов и пробежал полмили обратно. Снова очутившись у реки, пересек ее вместе с Изольдой, и углубился в лес. Ненадолго остановился, чтобы перевести дух, и побежал дальше. Свенсон пустился на хитрость в надежде обмануть преследователей, и, судя по звенящей тишине, его тактика оправдалась. Даже если идванданианцы окажутся отменными следопытами, все равно шанс оторваться оставался.

Заночевали в глухой чаще, на небольшой опушке прямо на земле. Свенсон валился с ног от усталости и того же ждал от Изольды. Посреди ночи он проснулся от холода. Изольда неподвижно лежала неподалеку, льняные волосы поблескивали в звездном свете. Свенсон сел, снял пиджак и заботливо набросил на плечи девушки. К его огромному удивлению, ее светло-голубые глаза были широко открыты, словно их обладательница и не думала спать. Изольда недоуменно разглядывала мужчину, будто силилась понять, откуда он взялся и зачем. Тогда Свенсон сделал совершенно немыслимую для себя вещь: крепко сжал ладонь своей спутницы и прошептал «Все будет хорошо». Потом улегся рядом и уснул.

Наутро они снова двинулись в путь. Несмотря на мучительный голод, Свенсон не отважился попробовать местные ягоды и фрукты. Изольда и вовсе не обращала на них ни малейшего внимания. К полудню они очутились на поляне, поросшей высокой травой. В центре высилась часовня «Нового курса», а неподалеку, к вящей радости Свенсона, стоял скромный, но крепкий корабль. Сощурившись, вербовщик различил название – НАВ.

С трудом сдерживая ликованье, он устремился к кораблю. Изольда покорно плелась следом. К несчастью, Сконсдоггугиль, памятуя о связи невесты Бруггиля с кораблем, устроил засаду в часовне «Нового курса», логично предположив, что рано или поздно похититель объявится где-то поблизости. Едва беглецы успели добраться до судна, как их окружила ватага дикарей с тесаками наперевес.

Свенсон подтолкнул Изольду к трапу и выхватил лазерный нож. Разящие удары сыпались без остановки, кося идванданианцев, как траву. Впрочем, один воин все же уцелел, и Свенсон поднялся на борт с отсеченной по локоть культей. В обморочном состоянии он исхитрился активировать шлюз,– идванданианцы нечаянно его захлопнули, а после не сумели открыть,– и втолкнул Изольду внутрь.

У кромки леса Сконсдоггугиль созывал новый отряд. Свенсон увел Изольду внутрь корабля, задраил внутренние и внешние перегородки, и с помощью девушки наложил на рану жгут. Перед глазами все расплывалось, однако он изловчился доплестись до кабины пилота и усесться вместе с Изольдой в амортизационные кресла. У него оставалась последняя, единственная надежда – добраться до цивилизации прежде, чем он истечет кровью. Наспех прикинув координаты ближайшей планеты, Свенсон ввел данные в автопилот, нажал на кнопку... и потерял сознание.

Погубила его спешка. Пунктом назначения Свенсон выбрал Дельту Волопаса-11, лету до которой было около трех дней. Однако и на четвертые сутки корабль по-прежнему мчался со сверхсветовой скоростью.

Свенсон знал, что умирает, но не знал, что умирает Изольда. От частого употребления ее аккумуляторы сели задолго до положенного гарантийного срока, заряда в них осталось совсем немного. Однако внешне она никак не проявляла признаков скорой смерти: по-прежнему готовила обеды, приносила их в кабину, кормила беспомощно распростертого в кресле Свенсона, который день ото дня становился все слабее. Однажды, очнувшись после глубоко обморока, он застал богиню за починкой его носков.

Введенные координаты нельзя отменить, но автопилоты устроены так, что получив ложные данные, они направляют судно к ближайшей пригодной для обитания планете. «НАВ» не мог вечно парить в безвоздушном пространстве.

Шло время, и Свенсон гадал, в какой мир их занесет и удастся ли взглянуть на него хоть краем глаза. На шестой день корабль вынырнул из сверхсветовой зоны и очутился в мультисолнечной системе, неподалеку от унылой, зловещего вида сферы. Свенсон до последнего надеялся, что на планете есть жизнь, но когда автопилот вывел «НАВ» на орбиту, все надежды рухнули. «Пригодная для обитания» и «обитаемая» – не всегда синонимы, а проплывающие в иллюминаторе холодные серые моря и голые участки суши несли на себе печать запустения. Те, кто жил на планете, давно покинули ее в поисках теплого, не столь враждебного пристанища.

Корабль мягко приземлился на скалистом побережье одного из морей. Стояла ночь, но ослепительный синий свет трех далеких сестер матери-солнца озарял окрестности и, просочившись в иллюминатор, заполнил кабину холодным, ровным светом. В его отблесках лицо Изольды утратило налет раболепия, наложенный ловкими руками реконструктора, и вновь обрело исконные черты ирландско-немецкой героини.

Смотря на нее, Свенсон в первый и последний раз в жизни познал истинную красоту. Он попытался сесть в кресле, но обессиленно рухнул обратно. Синий свет померк, сменившись алой дымкой. Вскоре она рассеялась, и легкость бесшумно подкралась к нему на цыпочках.

Изольда опустилась на колени, всматриваясь в измученное, изнуренное лицо. Потом медленно встала и вышла из кабины. Нажала кнопку, открывающую шлюз, ступила на небольшую платформу, служившую Ньюэлу трибуной – и устремила взгляд к звездам.

Возможно, сыграло свою роль выражение лица Свенсона перед смертью или его застывшая поза. Возможно, Изольду тронула его доброта, тот свет, который загорался в его глазах всякий раз, когда она приносила ему еду, брала за руку или чинила носки. А может, все дело в шуме прибоя. А может, во всем сразу...

Бездыханный Тристан лежит в своем замке у моря. Брангена окончила признание. Король Марк в отчаянии восклицает по-немецки: «Все мертвы! Мертвы!»

Изольда прижимает ладони к груди. Медленно опускает руки. Синее мерцание далеких солнц преобразило грубое платье из шкур в одеяние, достойное принцессы. Горе поновому облагородило и без того прекрасные черты...

– Тристан!– Божественный голос оперной дивы взмывает в сияющую синеву.

Медленно, с надрывом Изольда заводит «Песнь любви и смерти»:

– Умрем, чтобы вовек не разлучиться...

Оркестр играет тему безмятежности, расставания, преображения. Ее голос сливается с музыкой. Скорбные колоннады звуков поднимаются все выше, к звездам, и когда наступает развязка, от животрепещущей звуковой волны содрогаются синие солнца.

Медленно Изольда поворачивается и идет обратно в кабину. Припадает к груди Тристана, крохотный моторчик в ее сердце совершает последний оборот и замирает. Угасающим сознанием Изольда улавливает оркестровые мотивы своего колдовства, томлений. Постепенно музыка стихает...

Занавес.

ДЕФИЦИТ КАДРОВ

Если вам случалось жить в маленьком городке, вы наверняка встречали Френсиса Пфлюгера и даже посылали его за небесными крюками, разводными ключами с левой резьбой или ведром пара, а потом громко хохотали бедняге вслед, когда тот спешил исполнить порученное. Испокон веков Френсисы Пфлюгеры служили для забавы и потехи бесчисленным поколениям людей.

В нашей истории речь пойдет о Френсисе Пфлюгере, который жил в городишке под названием Пастораль, в придачу к тому, что все считали его местным идиотом, он слыл еще и местным изобретателем. Эти два практически несовместимых качества делали Френсиса вдвойне забавным. Разве можно в нашу прогрессивную эпоху электрических консервных ножей и компактных тостеров, без улыбки пройти мимо косоглазого, зубастого чудака, собирающего у себя в подвале машины Голдберга^[15]? Правда, наш Френсис Пфлюгер собирал свои изобретения не в подвале, а на кухне, но в остальном не изменял лучшим традициям Руба Голдберга. Возьмем, к примеру, его нынешнюю модель. Воплощение несуразицы на кухонном столе. В центре прозрачной сферы, похожей на перевернутый аквариум для золотой рыбки, висит нечто, сильно напоминающее золотую рыбку, но определенно ею не являющееся. Оно светится и, по мере того как Пфлюгер добавляет новые детали, разгорается все ярче и ярче, так что в конце концов изобретателю приходится нацепить солнцезащитные очки. На календаре – 1 апреля 1962 года. День дурака.

Собственно, идея последнего изобретения принадлежала отнюдь не Френсису, да и детали взялись не из кухонной мастерской. Утром, отправляясь за молоком, он обнаружил на крыльце коробку с пресловутым аквариумом, комплектующими и пошаговой инструкцией «Как собрать динамомашину бесконечных узлов Мебиуса». Решив, что аппарат для завязывания узлов в хозяйстве пригодится, Френсис отнес коробку на кухню и взялся за работу.

Наконец осталась последняя деталь. Френсис приладил ее к аквариуму и отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Внезапно прибор пришел в движение. Комплектующие ожили, заискрились; прозрачная сфера вспыхнула, а псевдо-рыбка заметалась из стороны в сторону, как кошка в погоне за мухой. В следующий миг над машиной возник и закрутился синий ореол. Он вертелся все быстрее, пока его газообразные компоненты не распались на тысячи частиц и не разлетелись вокруг. Затем случились три вещи: задняя дверь Френсиса приобрела мерцающий голубоватый оттенок, инструкция по сборке аппарата исчезла, и сама машина начала таять.

Секунду спустя на заднем крыльце раздался душераздирающий вой. Точно такой же вой услышал у себя на пороге каждый житель Пасторали.

Разумеется, все выбежали посмотреть, в чем дело...

Впереди нарисовался новенький дорожный знак, установили его явно не так давно.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДЕРЕВНЮ ПАСТОРАЛЬ.

ВОДИТЕЛЬ, СБАВЬ СКОРОСТЬ –

МЫ ЛЮБИМ СВОИХ СОБАК

Филип Майлс сбавил скорость – он тоже любил собак.

Уже сгущались октябрьские сумерки, однако в деревне не горел ни один фонарь – местное население вообще не зажигало света. Все тонуло во мраке, улицы словно вымерли – нигде ни души. Филипзаподозрил, что приехал в город-призрак, и подозрение его только крепло, пока фары метались по разросшейся траве и буйному кустарнику, заполонившему городской парк. Внезапно на пустынном перекрестке показалась девушка с собакой.

Майлс мгновенно притормозил. Девушка, высокая блондинка в элегантном сером костюме, была по-своему красива холодной, классической красотой, но ее двадцать пять явно остались в прошлом. Впрочем, Филип и сам разменял четвертый десяток. Девушка остановилась, пес тоже, хотя его вели без поводка. Пес был довольно мелкий, с рыжеватой шерсткой, золотисто-карими глазами и тонким, белым на кончике хвостом, а его лохматые уши свисали как у кокер-спаниеля. Однако на этом сходство с кокер-спаниелем заканчивалось. У спаниелей уши намного короче, а хвост длиннее. Такой породы или сочетания пород Майлсу еще не попадалось.

Он перегнулся через кресло и опустил правое стекло.

– Не подскажете, как добраться до Саранчовой улицы, дом двадцать три? Я ищу Джудит Дэрроу, юриста. Возможно, вы ее знаете.

Девушка вздрогнула:

– Вы тот риэлтор, с которым я договаривалась о встрече?

Теперь уже Майлс вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

–Значит, вы Джудит Дэрроу... Простите, я немного опоздал.

В свете габаритных огней причудливые зеленовато-серые глаза девушки негодующе вспыхнули.

– В письме я четко попросила явиться к девяти утра! Интересно, как вы собираетесь смотреть недвижимость в темноте!

– Простите, — повторил Филип. – В пути у меня сломалась машина, пришлось заехать в автомастерскую. Я пробовал позвонить, но оператор сказал, что ваш номер не обслуживается. Думаю, лучше всего мне заночевать в гостинице, а утром мы займемся оценкой недвижимости. У вас же есть гостиница?– Была, но закрылась. Заратустра, сидеть!

Песик успел подняться на задние лапы, передними облокотился на дверцу, и тщетно пытался заглянуть в окно. Однако услышав властный оклик, тут же покорно сел.

– В деревне остались только мы с Заратустрой. Все, кроме нас, уже съехали. Мы тоже собирались, но в последний момент мне поручили продать коммерческие и жилые здания. Да, неловкая ситуация.

Джудит подалась вперед, отсвет приборной панели упал ей на лицо, смягчив строгие черты.

– Не понимаю,– пробормотал Филип. – Из письма я сделал вывод, что речь идет о паре-тройке домов, но никак не о целом городе. Здесь наверняка живет более тысячи человек, не могли же они вот так разом взять да и съехать. – Видя, что девушка не торопится с объяснениями, добавил: – Кстати, а куда?

— В Пфлюгервилль. Уверена, вы ничего о нем не слышали, поэтому давайте сменим тему. Документы у вас с собой?

Майлс покорно протянул водительское удостоверение, визитку и пресловутое письмо. Джудит мельком взглянула на них и отдала обратно. Было видно, что она колеблется.

– Может, позволите мне заночевать в гостинице?– предложил Филип. – Если она продается, у вас наверняка есть ключ.

Джудит покачала головой.

— Ключ, конечно, есть, но проблема в другом – в гостинице совершенно нет мебели. На той неделе состоялся аукцион, и мы распродали все, что не планировали увозить. – Она тяжело вздохнула. – Вот такая ситуация. До ближайшего мотеля больше сорока километров, так что придется вам переночевать у меня. Кое-какая мебель в доме у меня еще есть – в основном, подарки со свадьбы. Рука не поднялась избавиться. – Джудит села в машину. – Заратустра, ко мне.

Пес забрался в салон, перепрыгнул через ноги хозяйки и устроился аккурат между пассажирским и водительским креслом. Филип завел мотор.

– Странное имя для собаки,– заметил он чуть погодя.

— Знаю. Просто иногда он мне напоминает старичка.

— Если не ошибаюсь, настоящий Заратустра не был долгожителем.

– Тогда, значит, я руководствовалась другими соображения. Тут направо.

Из трех окон дома двадцать три по Саранчовой улице лился яркий свет. Как ни странно, его источником служила не лампа накаливания, а калильная сетка газового фонаря.

– Электричество в деревне выключили буквально вчера. – Джудит увеличила пламя и неуверенно покосилась на Майлса. – Вы ужинали?

– Вообще-то нет, но не стоит...

– Утруждаться? Боюсь, дело в не трудах. Мои запасы провизии на исходе. Но все равно присаживайтесь, сейчас приготовлю сэндвичи и кофе – газ пока еще не отключили.

Меблировка гостиной насчитывала всего три предмета: два кресла и кофейный столик. Едва Джудит вышла, Филип поставил «дипломат» на пол, сел в кресло и от нечего делать стал гадать, как радушная хозяйка планирует добраться до Пфлюгервилля. Возле дома он не заметил ни машины, ни гаража. Автобусное сообщение наверняка отменили за ненадобностью, а новомодная сверхсовременная трасса в буквальном смысле обошла Пастораль стороной. Впрочем, не его печаль, в конце концов решил он, пусть у Джудит болит голова.

Майлс обвел гостиную взглядом – просторную, под стать дому в викторианском стиле. Похоже, Джудит не закрывала заднюю дверь, и в комнату проникал легкий ветерок, благоухающий ароматом цветов и свежей, в капельках росы травы. Внезапно Майлс нахмурился. Ведь на дворе октябрь, с каких это пор в октябре цветут цветы и зеленеет трава? Какой-нибудь ароматизатор, наверняка.

Заратустра вышел на середину гостиной и уставился на гостя своими огромными золотистыми глазами. Пес действительно напоминал старичка, хотя на вид ему было года три.

– Собеседник из тебя неважный,– хмыкнул Майлс.

–Гав,– ответил Заратустра и, развернувшись, посеменил через арку в соседнюю комнату, судя по пустым полкам некогда служившую библиотекой, оттуда в другую комнату – вне всяких сомнений, столовую, и вскоре вскрылся из виду.

Филип устало откинулся в кресле. Как же он вымотался. Пахать шесть дней в неделю по десять часов, пятьдесят две недели в году. Если умножить, получится триста двенадцать дней бесконечной охоты за клиентами, уговоров, беготни, разъездов, увещеваний; и все ради того, чтобы в свои тридцать с небольшим заложить фундамент, который умные люди начинают закладывать в двадцать,– фундамент будущей семьи. Семью Майлс захотел внезапно, но не терял надежды ее обрести. Временами он мечтал избавиться от амбиций, нахлынувших слишком поздно. Временами мечтал вернуться к прежнему образу жизни. В конце концов, разве плохо кочевать по второсортным отелям и меблированным комнатам; разве плохо слоняться коммивояжером от порога к порогу, стирая подметки?

Может, и не плохо, если бы не периодически вспыхивающая страсть к лучшей жизни и не беспросветная череда тоскливых вечеров.

Заратустра прибежал и снова уселся посреди гостиной. Правда, вернулся он не с пустыми руками – точнее, не с пустой пастью,– хотя принесенный предмет ничуть не походил на то, что обычно приносят собаки. В зубах животного торчала роза...

Зеленая роза.

Потрясенный Филип наклонился, взял цветок, но толком рассмотреть не успел – в соседней комнате послышались шаги. Инстинктивно он сунул розу в карман пиджака. Через секунду в арке возникла Джудит с большим подносом. Поставив поднос на столик, она разлила кофе из серебристого кофейника и кивнула на блюдо с сэндвичами.

– Угощайтесь,– предложила она, устраиваясь напротив с чашкой кофе.

После первого бутерброда Филип вдруг почувствовал, что не может проглотить ни кусочка. От сидящей поблизости женщины и ее упорного молчания было как-то неуютно.

– Ваш супруг давно перебрался в Пфлюгервилль?– начал Майлс светскую беседу.

Зеленовато-серые глаза недобро прищурились.

– Очень давно, с год назад, только отнюдь не в Пфлюгервилль. На тот момент Пфлюгервилль еще не отстроили. Последний раз моего благоверного видели в компании с брюнеткой, шатенкой и пинтой скотча в заднем кармане.

Филип совсем растерялся.

–Простите... не хотел совать нос чужие дела. Мне очень...

– Жаль?– перебила Джудит. – С чего бы это? Одни мужчины созданы для семьи и детей, другие – для пьянок и разврата. Все очень просто.

– Серьезно?– неожиданно для себя спросил Филип. – Тогда к какой категории отнести меня?

– Вы особый случай. – Во взгляде женщины вспыхнули серебряные искорки злорадства. – Никогда не были женаты, но любовные похождения не превратили вас в закоренелого циника. До сих пор надеетесь встретить свою единственную, достойную вашей любви. Не сомневайтесь, в мире их полно.

Филип вздрогнул как от пощечины – Джудит и впрямь задела за живое. Усилием воли он подавил закипающий гнев.

– Не думал, что мой целибат так бросается в глаза.

– Не бойтесь, не бросается. Просто я взяла на себя смелость нанять частного детектива и выяснила кое-какие подробности вашей биографии – местами, уже говорила, довольно сомнительной, однако, в отличие от других риэлторов, вас не упрекнуть в нечистоплотности. По характеру своей работы я стараюсь иметь дело исключительно с честными людьми, а такие встречаются не часто. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти вас.

— Вы ошибаетесь,– возразил Майлс, невольно чувствуя себя польщенным. – Риэлторы в массе своей честные трудяги. Например, коллеге по офису я смело доверил бы семейные ценности – будь они у меня.

– Замечательно,– скупо похвалила Джудит. – Не сомневалась, что вы знаете кого-то в этом роде.

Филип подождал, пока собеседница продолжит мысль, однако продолжения не последовало. Тогда он отставил недопитую чашку и решительно поднялся.

— Если не возражаете, хотелось бы лечь пораньше. День выдался трудный.

Я провожу. Джудит зажгла две свечи в позолоченных подсвечниках и протянула одну Майлсу. Комната располагалась на третьем этаже, под самой крышей – судя по всему, на максимальном удалении от хозяйской спальни. Но Филип не роптал. Ему нравилось спать под самой кровлей. Есть в мерном стуке дождя некое очарование, недоступное обитателям более приземленных жилищ. Попрощавшись с Джудит, он распахнул единственное окно, разделся и лег в кровать. Спохватившись, достал из кармана розу и внимательно изучил ее в свете свечи. Цветок оказался даже зеленее, чем показался на первый взгляд. Его аромат напоминал летний ветерок, гулявший по гостиной. Запах резко контрастировал с промозглым октябрьским воздухом, врывавшимся в распахнутое окно. Майлс положил розу на тумбочку и задул свечу. Утром он непременно отыщет диковинный куст.

Филип привык вставать ни свет ни заря. Еще до рассвета он оделся и, прихватив розу, на цыпочках спустился вниз. В гостиной, свернувшись калачиком в кресле, лежал Заратустра. На мгновение Филипу почудилось, будто пес вытянул лохматое ухо и почесал им спину. Майлс потер глаза – ухо приняло обычный размер и повисло вдоль рыжеватой щеки. Майлс тряхнул головой, прогоняя остатки сна.

– Заратустра, гулять.

Филип направился к задней двери, песик семенил следом. Однако впереди возникло препятствие в виде запертых створок, ведущих в столовую. Нахмурившись, Майлся вернулся в гостиную.

– Ладно, Заратустра, попробуем через парадный вход.

Обогнув дом, они вместе с преданным спутником очутились на заднем дворе. К вящему разочарованию Филип не обнаружил ни единого розового куста – ни зеленого, ни обычного. Внимание заслуживала лишь конура – ветхая и чересчур просторная для мелкого пса. Наверное, сохранилась еще с тех времен, когда Джудит держала крупную собаку. В целом двор являл собой неприглядное зрелище: траву не подстригали все лето, живая изгородь разрослась, лужайку покрывал ковер из палой листвы. Не лучше дело обстояло с дворами по соседству; весь квартал смотрелся невероятно запущенным. Похоже, обитатели деревушки перестали заботиться о своей собственности задолго до переезда.

Постепенно Филип добрел до черного входа. Где искать розы, как ни на огороженной клумбе, примыкавшей к небольшому крыльцу. Однако и там не обнаружилось ничего, кроме высохших лоз дикого винограда и палой листвы.

Убедившись, что задняя дверь заперта, Филип поспешил обратно и у входа в дом наткнулся на Джудит.

– Спасибо, что выгуляли Заратустру. – В голосе женщины звучала стужа. – А заодно не поленились проинспектировать двор.

Ее желтое платье плохо гармонировало с настроением хозяйки, а кокетливый синий передник не мог смягчить сурового взгляда зеленовато-серых глаз. От Джудит буквально веяло злобой.

– Извините, не знал, что двор запретная зона,– спокойно произнес Филип. – Вас не затруднит выдать мне список собственности для оценки, чтобы я смог поскорее приступить к работе.

– После завтрака я все покажу.

Майлс поплелся обратно в гостиную и стал ждать, пока хозяйка закончит кулинарные манипуляции. Завтрак снова подали на подносе. Очевидно, Джудит не собиралась подпускать гостя к кухне. Филип никогда не отличался любопытством, но теперь его интерес возрастал с каждой минутой.

После еды Джудит вознамерилась помыть посуду, а Филипу велела ждать на крыльце в компании Заратустры. Казалось, в ней уживаются две разные женщины: та, что обращалась к Заратустре, говорила теплым, летним тоном. Майлсу же доставались холодные осенние интонации.

– Рано или поздно,– доверительно поведал Филип псу,– ее броня даст трещину, но будет уже поздно, как случилось со мной. Я всю жизнь пытался убежать от самого себя в волчьей шкуре, но осознал это слишком поздно.

– Гав,– ответил Заратустра, не сводя с него золотистых глаз,– гав-гав!

Наконец Джудит вышла, уже без передника, и все трое пошагали по улице, залитой ярким октябрьским солнцем. Филипу впервые довелось оценивать целую деревню, но благодаря солидному опыту к полудню половина работы была сделана.

– Ухаживай вы за домами как следует, могли бы запросить втрое больше,– сокрушался он за холодными сэндвичами и кофе. — Я не спорю, переезд дело хорошее, но зачем запускать все до такой степени?

Джудит равнодушно пожала плечами.

– Люди охладели к домашнему хозяйству и садоводству. Дефицит кадров, сами понимаете. Такова природа людей: кто станет возиться с развалюхой, если впереди маячит дворец.

— Развалюха!– возмутился Филип. – Если хотите знать, у вас шикарный дом. Сказать по правде, все выставленные дома хороши. Да, им немало лет, но старина придает им особый шик. Если в Пфлюгервилле преобладают современные постройки, то вы с соседями еще горько пожалеете о своем решении переехать.

– В Пфлюгервилле не преобладают современные постройки, и перебрались мы туда не ради комфортных условий, но это неважно. Ваше дело Пастораль, а не Пфлюгервилль.

–Ладно,– процедил Филип. – Сегодня же закончу оценку.

Поужинав всухомятку, без кофе, поскольку воду и газ отключили еще днем, Филип занялся подсчетами. Сумма получилась внушительная. Он перевел взгляд с бумаг, покрывавших кофейный столик, на Джудит, которая сидела напротив и при сомнительной помощи Заратустры методично сортировала груду конвертов, сваленных посреди гостиной.

– Сделаю все, что в моих силах, но быстрых результатов не гарантирую. В идеале было бы поселить сюда хотя бы пару-тройку семей. Люди неохотно переезжают в пустые кварталы, а коммерсанты не стремятся открывать бизнес там, где нет клиентов. Но думаю, дело выгорит. Здесь неподалеку площадь, где можно устроить рынок, пока не появятся местные лавочки. Кроме того, Пастораль относится к централизованному школьному округу. – Филип сунул листок с цифрами в «дипломат» и встал. – Буду держать вас в курсе.

Однако Джудит покачала головой.

– Ничего не выйдет. Сразу после вашего отъезда я отправляюсь в Пфлюгервилль. Моя миссия здесь закончена.

– Хорошо, свяжусь с вами там. Оставьте мне новый адрес и телефон.

Джудит снова покачала головой.

– Оставить контакты не проблема, но толку от них не будет. И вообще, мы отклонились от сути. Отныне Пастораль ваша забота, не моя.

Филип опустился обратно в кресло.

– Продолжайте, я никуда не тороплюсь.

– Все очень просто. Собственники Пасторали переписала всю жилую и коммерческую недвижимость на меня, а я, в свою очередь, на вас – с условием, что вы не присвоите себе всю сумму, а ограничитесь комиссионными. – Д жудит вытащила из конверта листок бумаги. – После продажи вы разделите вырученные деньги между четырьмя благотворительными организациями, упомянутыми в данном контракте. – Она передала бумагу Майлсу. – Теперь понимаете, почему я потратила столько времени на поиск честного риэлтора?

Филип уставился на листок, но от изумления не мог разобрать ни слова.

– Допустим, в силу непреодолимых обстоятельств я не сумею выполнить свою часть сделки. Что тогда?

– В случае болезни вы передадите право распоряжаться указанной собственностью другому риэлтору, в чьей честности не сомневаетесь, а в случае смерти завещаете собственность все тому же риэлтору – предварительно удостоверившись, что он согласен с условиями вышеупомянутого контракта. Кстати, советую ознакомиться.

Кое-как справившись с изумлением, Филип вчитался в документ.

— Все равно не понимаю,– пробормотал он чуть погодя. – Получается, все вы приобрели новую недвижимость и отказываетесь от дохода за старую. Не возражаете, если я спрошу вас, как вы собираетесь выплачивать ипотеку?

– Очень возражаю, мистер Майлс. – Джудит достала из конверта и протянула ошарашенному риэлтору очередной листок. – Это второй экземпляр договора. Подпишите оба, и дело с концом. Я расписалась. — Но если вы будете вне зоны доступа, какой прок от второго экземпляра?– спросил Филип, едва сдерживая закипающий гнев.

Лицо и голос женщины словно заледенели.

– Свой экземпляр в запечатанном конверте я передам поверенному с указанием вскрыть его через пять лет. Если вы нарушите условия соглашения, вам придется отвечать перед судом. К счастью, хотя почта в Пасторали давно закрыта, почтовый фургон приезжает сюда каждый выходной ровно в восемь вечера. Не подумайте, что я вам не доверяю, мистер Майлс, но когда имеешь дело с мужчиной, лишняя осторожность не повредит.

Филипа подмывало разорвать оба контракта в клочья, но из материальных соображений он сдержался, достал ручку и дважды вывел свое имя огромными, гневными буквами. Потом вручил один экземпляр Джудит, второй спрятал в нагрудный карман и поднялся.

–С официальной частью мы закончили. Напоследок позвольте дать вам неофициальный совет. Очевидно, вы требуете с мира непомерную плату за то, что супруг продал вас ради брюнетки, шатенки и пинты скотча. Так вот, меня продавали сотни раз за куда меньшую цену, но я уяснил для себя раз и навсегда: мир никогда не платит по счетам за причиненную боль и разочарование – не платит, как скромно ни проси. Советую вам забыть о случившемся, списать как безнадежный долг, и тогда, возможно, вам снова удастся стать человеком.

Она встала и замерла перед ним, точно изящная, хрупкая статуя – коснись ее, и рассыплется на миллионы кусочков. Какое-то время оба не шевелились; наконец Джудит наклонилась, взяла из стопки три конверта и протянула Майлсу.

– В первых двух вы найдете все необходимые документы, планы и прочее,– отчеканила она. – В третьем – ключи от всех домов. Каждый ключ снабжен ярлычком с адресом. Всего доброго, мистер Майлс.

– Всего доброго.

Филип обвел глазами гостиную, намереваясь проститься с Заратустрой, но того и след простыл. Отвернувшись, он пересек вестибюль, распахнул парадную дверь и ступил в прохладную октябрьскую ночь. На востоке занималась полная луна. По залитой лунным светом тропинке Филип добрался до автомобиля, сел за руль и швырнул «дипломат» на заднее сиденье. Машина тронулась, и вскоре Пастораль исчез из виду.

Но не из его мыслей. Филип никак не мог выбросить из головы зеленую розу и Джудит Дэрроу. Никак не мог перестать думать о летнем ветерке, овевающем изломы здравого смысла.

Зеленая роза, соломенная вдова и аромат свежих трав. Целое поселение, мигрировавшее на более зеленые пажити...

Он сунул руку в карман пальто и коснулся цветка – точнее, того, что от него осталось. Однако и стебель, и пригоршня лепестков были вполне осязаемыми. Но ведь розы не цветут осенью, а зеленые не цветут и подавно...

– Гав!– раздалось за спиной.

Филип уже успел вырулить на современную трассу и разогнаться до ста километров в час. В полной растерянности он нажал на тормоз и припарковался у обочины. Очевидно, в салоне притаился безбилетник – такой рыжий, с золотистыми глазами, длинными лохматыми ушами и неугомонным хвостом.

– Заратустра! Ты как здесь очутился?!

– Гав!– ответил Заратустра.

Филип глухо застонал. Теперь придется ехать обратно и снова лицезреть Джудит Дэрроу. Теперь... Филип осекся на полуслове, пораженный тем, как лихорадочно забилось сердце.

– Проклятье!– не мешкая, он перетащил пса на переднее сиденье, развернулся и дал по газам.

Газовый фонарь уже убрали из гостиной, однако его свет по-прежнему лился сквозь ставни. Филип свернул на подъездную дорожку и, заглушив мотор, игриво дернул Заратустру за кончик уха, мельком отметив странные наросты под шерстью.

– Идем, Заратустра. Лично передам тебя хозяйке.

Заперев машину, он направился к дому, пес семенил следом. Филип постучал в парадную дверь и, не дождавшись ответа, постучал снова. Внезапно створка со скрипом приоткрылась. Филип нахмурился. Неужели Джудит забыла закрыть щеколду? Или не заперла ее специально для Заратустры? Словно в подтверждение догадки пес встал на задние лапы, передними распахнул дверь и скрылся в вестибюле.

Филип забарабанил кулаком по деревянной обшивке.

– Мисс Дэрроу! Джудит! Где вы?

Тишина. Филип повторил попытку, и снова безрезультатно.

Из недр дома подул летний ветерок, аромат роз обволакивал, проникая в каждую клеточку. Какие розы способны так благоухать? Неужели зеленые?..

Филип шагнул в вестибюль и, прикрыв за собой дверь, направился в гостиную. Скудная меблировка исчезла. Из гостиной Филип двинулся в библиотеку, из библиотеки – в столовую. На обеденном столе ярко горел фонарь, беспощадный белый свет озарял голые стены.

Ветерок постепенно усилился, аромат сгустился, сделался почти приторным. Между двойными створками, преграждавшими утром путь, зияла щель. Приблизившись, Филип осторожно глянул внутрь. Как он и предполагал, дверь вела на кухню, на первый взгляд, ничем не примечательную. Мебель отсутствовала, сохранились только плита и холодильник. Задняя дверь имела причудливый голубоватый оттенок и мерцала по краям. За распахнутой настежь створкой виднелись залитые звездным светом поля и деревья.

Филип быстрым шагом пересек кухню и вышел на улицу. Послышался странный треск, как будто соединили высоковольтные провода, на долю секунды картинка дрогнула, покрылась рябью – и резко замерла.

Филип тоже застыл, не в силах шелохнуться посреди этой странной, умиротворяющей летней ночи. Вокруг простиралась поросшая травой равнина, обрамленная деревцами. Впереди маячил пологий холм, усыпанный причудливыми цветами, мерцавшими точно крохотные звездочки. Вдалеке сияли огни деревни. Справа раскинулся куст с зелеными розами, а прямо под ним, виляя хвостом, сидел Заратустра.

Филип сделал шаг, другой, задрал голову – и обмер. Небеса переменились: сместилась Кассиопея, Орион утратил привычный облик, а луна не показывалась вовсе, несмотря на отсутствие облаков.

Заратустра подбежал ближе, вскинул на Филипа золотистые глаза, и посеменил в сторону деревенских огней. Собравшись с духом, Филип двинулся следом. В деревню его влекло любопытство. Интересно, это и есть пресловутый Пфлюгервилль? Интуиция подсказывала, что да.

Буквально через десяток метров показалось шоссе. Вспыхнули фары, вскоре обозначился фургон, который на всех парах мчался к деревне. Внезапно фургон свернул с дороги и устремился прямо к Филипу. Тот, не мешкая, юркнул в кусты, Заратустра за ним. Фургон прогромыхал мимо. В кабине сидели двое, надпись на бортах гласила: «Грузоперевозки, Пфлюгервилль инкорпорейтед».

Фургон ехал подозрительно знакомым маршрутом. Внезапно Филипа осенило: Джудит забрала еще не все дорогие сердцу вещи. Одна беда, ее дом исчез. А вместе с ним исчез и Пастораль.

Там, где совсем недавно стояли дома, простиралась лишь залитая звездным сиянием равнина. Однако присмотревшись, Филип различил бледный прямоугольник света, паривший в метре над землей. «Прямоугольник» оказался задней дверью, за которой виднелась кухня. Если напрячь зрение, можно было разглядеть холодильник и плиту.

Мало-помалу, рядом с первым прямоугольником, проступил второй, третий, четвертый. Однако за их мерцающими проемами царила кромешная тьма.

Тем временем, фургон притормозил, развернулся и, сдав задним ходом к самому яркому прямоугольнику, заслонил его целиком. Из кабины выбрались двое.

– Сперва грузим плиту,– заявил первый. – Не понимаю только, на кой черт ей этот хлам.

Второй тихо, но отчетливо произнес:

– У соломенных вдовушек свои причуды.

В действительности, Джудит Дэрроу не уезжала из Пасторали, а просто думала, что уезжает.

Филип побрел дальше. Ветерок овевал его со всех сторон, ерошил волосы, целовал щеки, гладил лоб. Наверху горели бледные звезды. В полумраке различались возделанные поля, из земли пробивались молодые побеги, наполняя воздух ароматом свежей зелени. Наконец Филип выбрался на пустынное шоссе и зашагал вдоль обочины. Впереди возникло огромное кирпичное здание с ярко освещенными окнами. Перед входом было припарковано с десяток автомобилей неизвестной марки. Внутри гремели станки, раздавался стук молотков.

Филип с любопытством заглянул в окно. Здание оказалось мебельной фабрикой. Основную массу работы выполняли машины, однако владельцам припаркованных автомобилей тоже хватало дел. На фабрике вовсю занимались обивкой. Агрегаты кроили, отстрачивали, подрезали, выстругивали, скрепляли шпонами, сколачивали, но тонкое ремесло перетяжки было им явно не по зубам.

Филип продолжил путь и вскоре набрел на второе здание, служившее автомобильным заводом. В третьем помещалась молочная ферма, в четвертом – теплица. На заводе и ферме преобладали машины и станки, зато в теплице техника отсутствовала совсем. Поистине, самые передовые технологии бессильны там, где нужна легкая человеческая рука.

Он миновал пастбище – похожий на коров скот дремал в звездном свете. Миновал поле, засеянное кукурузой, и электростанцию с громко ревущим генератором. Наконец добрался до окраины Пфлюгервилля.

У обочины переливался огнями большой указатель. Филип замер, вчитываясь в рельефные буквы.

ПФЛЮГЕРВИЛЛЬ, СИРИУС-21

Основан 1 апреля 1962 г.

Включен в реестр городов 11 сентября 1962 г.

Филип вытер внезапно вспотевший лоб. Семенивший впереди Заратустра вдруг остановился и призывно глянул на спутника, словно говоря: «Чего замер? Обратной дороги нет, надо идти до конца».

Филип пересек границу Пфлюгервилля...

И влюбился.

Влюбился в очаровательные домики и деревья в летних завязях. Влюбился в клумбы с мерцающими цветами и изумрудные лужайки. В кусты зеленых роз, обрамлявших каждое крыльцо. В пышные заросли гортензии на каждом углу. Словом, Филип окончательно и бесповоротно влюбился в Пфлюгервилль.

Очевидно, был поздний час, ибо на улицах – ни души, но в некоторых окнах горел свет, по тропинкам нет-нет да пробегали собаки породы Заратустры. Наручные часы показывали без девяти одиннадцать. Вероятно, в Пфлюгервилле время течет иначе, и по здешним меркам сейчас середина ночи.

С каждым шагом Филип все больше влюблялся в окрестности. Особенно в дома. На первый взгляд они ничем не отличались от обычных построек, но едва уловимая разница все же присутствовала – как разница между хорошим вкусом и не очень. Вместо банальных патио – мраморные площадки, естественно вписывающиеся в архитектуру, словно рощица в лес. Вместо стандартных панорамных окон – прозрачные просветы, плавно перетекавшие в стены. Вместо унылых задних дворов – поросшие цветами-искорками игровые площадки со всевозможными качелями, крытыми бассейнами и собачьей конурой, больше похожей на кукольный домик.

Филип миновал школу – та смотрелась плоть от плоти здешних красот. Миновал библиотеку, построенную вокруг исполинского дерева, чьи кроны, сплетаясь, образовывали живую крышу из густой листвы. Миновал огромный, на весь квартал, супермаркет из затемненного стекла – и очутился у входа в парк.

Парк сразил его наповал. Сразил изящными деревцами и синими, точно небо, запрудами, сказочными фонтанами и извилистыми дорожками. Пышные клумбы озаряли все вокруг, их свет смешивался с сиянием звезд над головой. В лучах цветочной и небесной иллюминации Филип свернул на первую попавшуюся тропинку и вскоре вышел к самому сердцу парка.

Прямо перед ним высилась статуя косого, с торчащими зубами юнца, чей взор был устремлен в небо. В одной руке юноша сжимал отвертку, в другой – шестидюймовый гаечный ключ. Неподалеку изваянием застыл сам натурщик – он стоял не шелохнувшись, и только пьедестал помогал отличить копию от оригинала.

У изножья памятника блестела табличка. В свете ближайшей клумбы Филип прочел:

ФРЕНСИС ФАРНСВОРТ ПФЛЮГЕР

ОСНОВАТЕЛЬ ПФЛЮГЕРВИЛЛЯ

Родился 5 мая 1941 г. Умер...

Профессиональный изобретатель. Первого апреля 1962 года от рождества Христова Френсис Фарнсворт Пфлюгер создал коинцидентное поле Мебиуса и тем самым установил контакт с двадцать первым спутником Сириуса, открыв населению Пасторали дорогу в Новый Мир через двери, ведущие на задний двор. Отныне здесь наш дом. Здесь мы будем растить своих детей. Здесь, в райском уголке этой прекрасной планеты, где некогда обитала благородная раса, впоследствии переселившаяся в Большое Магелланово Облако, мы обретем новую, лучшую жизнь. Здесь, благодаря стараниям Френсиса Фарнсворта Пфлюгера, мы познаем счастье, процветание и полностью освободимся от страхов.

ФРЕНСИС ФАРНСВОРТ ПФЛЮГЕР,

НОВЫЕ ЖИТЕЛИ СИРИУСА-21

ПРИВЕТСТВУЮТ ТЕБЯ!

Филип снова вытер испарину со лба. Внезапно подлинный Френсис Пфлюгер заметил наблюдателя.

– Это я!– горделиво объявил он, кивнув на статую. – С меня делали!

– Да неужели,– сухо бросил Филип и скомандовал: – Заратустра, ко мне!

Песик, успевший убежать вперед, услышал властный оклик и встал как вкопанный, однако поворачиваться не спешил, словно ждал кого-то. И действительно, в следующий миг на тропинке показалась Джудит Дэрроу в простом белом платье, по фасону и материалу смахивающем на тунику. Золотистый пояс и изящные сандалии лишь усиливали сходство. В сиянии клумбы зеленые оттенки радужки погасли, уступив место серым тонам. Под глазами женщины залегли тени, веки покраснели.

Не доходя пары метров, Джудит остановилась и молча взглянула на Филипа.

– Вот... решил вернуть вашу собаку,– промямлил Филип. – Представляете, он забрался ко мне в машину.

– Спасибо. Я с ног сбилась, разыскивая его по всему Пфлюгервиллю, и в Пасторали специально не заперла дом.

Надеялась, он сам найдет дорогу, но Заратустра вечно себе на уме. Поздравляю, мистер Майлс, теперь вы знаете наш секрет. Как вам наш новый дивный мир?

– Очаровательное место, но, по-моему, вы заблуждаетесь относительно его местонахождения.

– Вот как? Тогда покажите мне полную луну, которая взошла сегодня над Пасторалью. А лучше давайте я вам кое-что покажу. — Она ткнула пальцем в участок неба слева от курносого носа статуи. – Отсюда, конечно, не увидеть, но эту желтую звездочку окружают девять планет, в том числе Земля.

– Бред! — воскликнул Филип. – Учитывая...

– Расстояние?– перебила Джудит. – В нынешнем пространстве, мистер Майлс, расстояние роли не играет. В пространстве Мебиуса – за неимением лучшего термина назовем его так,– две любые точки всегда совпадают, вне зависимости от их расположения в обычной системе координат. Однако такое возможно лишь при наличии коинцидентного поля, созданного, как вы уже знаете, Френсисом Пфлюгером.

При звуках собственного имени изобретатель встрепенулся и поспешил на зов.

– Е равно эм цэ квадрат,– сказал он.

– Спасибо, Френсис,– поблагодарила Джудит и, повернувшись к Филипу, предложила: – Прогуляемся?

Они двинулись по ответвляющейся тропинке, замыкал шествие Заратустра. Френсис Пфлюгер вернулся к созерцанию монумента.

– В Пасторали мы жили по соседству,– сказала Джудит,– никогда не думала, что он такой нарцисс. С тех пор как воздвигли статую, он пялится на нее днем и ночью. Даже обедает в парке.

– По крайней мере, он знаком с законами Эйнштейна.

– На самом деле, нет. Он специально выучил формулу, чтобы соответствовать статусу, но в действительности понятия не имеет, о чем говорит. Забавно, что основать Пфлюгервилль выпало человеку с ай-кью ниже семидесяти пяти.

– Человек с таким ай-кью не создал бы коинцидентное поле,– возразил Филип.

– Его он создал случайно, когда работал над машиной по завязыванию узлов. По крайней мере, это его версия. Машина, безусловно, существовала – мы видели ее детали, разбросанные по кухне,– именно она и спровоцировала появление поля. Но Френсис напрочь забыл, откуда взялись комплектующие, и якобы не помнит сам механизм сборки. По правде сказать, он до сих пор не понял, что произошло, но я уверена, что он знает куда больше, чем говорит.

– А что произошло?– поинтересовался Филип.

Джудит ответила не сразу.

– Мы поклялись не открывать наш секрет чужакам, пока они официально не вступят в общину, но из-за моей оплошности вы почти добрались до сути и вправе узнать остальное. – Женщина тяжело вздохнула. – Ладно, попробую объяснить... Когда Френсис Пфлюгер нечаянно активировал поле, задние двери в домах всей Пасторали превратились в порталы на планету, которую местный астроном безошибочно определил как Сириус-21. Обитатели деревни понятия не имели, как такое возможно, пока один ученый, приглашенный поспособствовать формированию грядущей утопии, не выдвинул вполне убедительную теорию. Согласно этой теории, круговое расстояние между двумя небесными телами деформируется на манер ленты Мебиуса – для наглядности, представьте сложенный вдвое листок бумаги, чьи края соприкасаются. В данном случае лента символизирует расстояние от Земли до Сириуса-21, которые представлены двумя точками. Их разделяет равный отрезок длиной 8,8 световых лет. Обе точки расположены друг против друга на разных сторонах ленты, но поскольку поверхность у ленты единая, то обе точки сосуществуют параллельно. Если точнее, в «пространстве Мебиуса» Земля и Сириус-21 «совпадают».

Филип покосился на бледно-желтую точку Солнца высоко над головой.

– Здравый смысл говорит обратное.

– Здравый смысл – величайший обманщик,– парировала Джудит. – Испокон веков он служил плохим советчиком. Именно здравый смысл вдохновил Птолемея на создание геоцентрической системы мира, здравый смысл возвел на костер Джордано Бруно... В привычной реальности Землю и Сириус-21 разделяют 8,8 световых лет, однако это отнюдь не доказывает, что те же 8,8 световых лет разделяют их в реальности, неподвластной здравому смыслу,– иначе говоря, в реальности Мебиуса,– и поле Френсиса Пфлюгера тому подтверждение. Дверные порталы — лишь проявление той самой реальности; посредством поля обитатели Пасторали получили ограниченный доступ в пространство, которое изначально существовало параллельно с нашим. Неясно только, почему под воздействие поля попал черный, а не парадный вход. Возможно, причина в привычке Френсиса собирать свои изобретения на кухне. Так или иначе, когда двери трансформировались в порталы на Сириус-21, живущие тут собаки приняли их за двери в дома прежних хозяев и начали выть, требуя, чтобы их впустили.

– Прежних хозяев?

– Тех, кто построил эту деревню и фабрики, возделал бескрайние поля. Согласно записям, год назад они мигрировали в Большое Магелланово Облако.

– И не взяли собак!– возмутился Филип. – Почему?

– Не смогли. Им пришлось оставить все: автомобили, мебель, почти неиссякаемые запасы всевозможных металлов. В космических перевозках даже лишний носовой платок способен привести к катастрофе. В любом случае, обнаружив нас, собаки дико обрадовались, а мы полюбили их с первого взгляда. К несчастью, наши старые питомцы не поладили с новыми и разбежались кто куда.

– Сомневаюсь, что ваша деревня единственная. Наверняка есть и другие.

–Ну разумеется. Доподлинно известно, что наши... хм... предшественники эмигрировали последними.

За разговорами они миновали парк и зашагали по прелестной улочке.

– Обнаружив деревню, вы с соседями разом подались в переселенцы?– спросил Филип.

Джудит кивнула.

– Почему бы нет? Сами видите, место просто замечательное. Но причина не только в антураже. В Пасторали царила безработица, а тут каждый занят делом, тут мы едины и востребованы. Да, в основном приходится возделывать землю, но разве это плохо? Особенно когда существуют всевозможные машины, призванные облегчить наш труд. Спасибо сирианцам. Жаль, они не изобрели агрегат, создающий пищу из воздуха,– это их единственное упущение. Но главное, мы ложимся спать без страха, что ночью на нас обрушится ядерная ракета и уничтожит всех жителей в один миг. Если мы и провозгласили героем местного идиота, то совершенно заслуженно – намеренно или нет, но он открыл нам ворота в рай.

– И вы решили, что попасть туда достойна лишь горстка избранных?

Джудит остановилась у белой калитки.

– Мы тщательно хранили тайну, поддерживая видимость обычной жизни, а сами тем временем закрывали немногочисленные предприятия и создавали новую денежную систему. Даже детям не говорили ни слова, боялись, как бы они не сболтнули лишнего в школе. Обнародуй мы обретенную утопию, и что тогда? Служить посмешищем для всего мира? Увольте. И потом, деревня не резиновая, места хватило только ближайшим друзьям, родственникам и приглашенным ученым; в конце концов, кто нашел ее на заднем дворе? Правильно, мы. Значит, она наша. – Джудит облокотилась на калитку. – А вот и мой дом.

Новое жилище по размерам почти не уступало предыдущему, однако в нем присутствовало свое очарование, а рядом стояла его миниатюрная копия. Джудит сделала выразительный жест в сторону миниатюры и посмотрела на песика.

— Утро на дворе. Заратустра, немедленно спать. – Она чуть приоткрыла калитку, пропуская лохматого питомца, и снова взглянула на Филипа. – Время здесь течет иначе,– помедлив, женщина добавила: – Вам лучше поспешить, пока поле еще действует.

У Филипа перехватило дыхание.

— Еще?– растерянно повторил он.

— Да. По непонятной причине поле постепенно ослабевает и наши специалисты по «ленте Мебиуса» прогнозируют его полное исчезновение в течение суток. Думаю, нет нужды напоминать, что по ту сторону вас ждут дела.

– Нужды и впрямь нет,– сухо ответил Филип, чувствуя, как пустота в душе сменяется горечью. Набравшись смелости, он положил руку на калитку, как можно ближе к Джудит. Их ладони разделяло всего пару сантиметров, но казалось, будто между ними пролегли световые годы. В бешенстве, Филип убрал руку. – Работа превыше всего, верно?

– Абсолютно. Она помогает сохранять тонус.

– Хотите мое мнение? Думаю, вы продали мужа, а не он вас. Вы пренебрегли им ради юридической практики.

Джудит побелела и вздрогнула как от пощечины, слова риелтора задели ее за живое.

– Всего доброго,– холодно произнесла она.

На сей раз Филип не сомневался – стоит коснуться ее, и она разлетится на миллионы осколков.

– Передавайте привет Земле,– напоследок съехидничала Джудит.

– Непременно,– отозвался Филип. Гнев утих, и в сердце вновь воцарилась пустота. – Только не нужно нас недооценивать – рано или поздно мы взорвем себя к чертовой матери и устроим вам фейерверк.

Он повернулся и зашагал прочь. Прочь от очаровательной деревушки, к пустынному шоссе, а оттуда, через пульсирующую цветами равнину к крыльцу Джудит. В кухне не горел свет, и стоило немалых трудов отличить ее дом от других. Дверной проем тускло мерцал во тьме. Джудит не солгала, поле стремительно угасало.

Филип запер за собой заднюю дверь, уныло пересек пустынный, мрачный дом и вышел через парадный вход. Плотно прикрыл дверь и направился к машине. Вопреки ожиданиям, та оказалась не заперта. Филип сел за руль, свернул на шоссе и устремился к ярким огням большого города.

На востоке уже занимался рассвет, когда Филип заехал в гараж позади своей многоэтажки и потянулся взять с заднего сиденья «дипломат», но вместо гладкой кожи ощутил под пальцами мягкую шерсть и тепло живого тела. Внезапно «дипломат» пролаял:

– Гав! Гав-гав!

Филип недолго колебался. В конце концов, кто сказал, что нельзя явиться на вечеринку без приглашения? Но надо торопиться – дел предстоит много, а время поджимает.

В полдень он снова очутился на шоссе – доверенности были подписаны, насущные моменты улажены. Рядом восседал Заратустра. К часу Филип добрался до Пасторали, а в пять минут третьего уже сворачивал на знакомую улочку. Машину, правда, придется оставить, но ничего страшного. Пусть лучше ржавеет под солнцем города-призрака, чем ее купит какой-нибудь спекулянт. Тем более, в новом мире деньги точно не понадобятся. Филип припарковался у обочины, достал из багажника чемодан и поспешил к дому номер двадцать три. Открыл входную дверь, пропустил вперед Заратустру и тщательно запер за собой замок. Потом проследовал на кухню, распахнул створку, ведущую на задний двор, шагнул через порог — и застыл как вкопанный.

Вместо травы под ногами ощущались грубые доски. Вместо благоухающей цветами равнины простирались запущенные дворы. Чуть поодаль, на облезлой решетке, сухие лозы дикого винограда дребезжали на октябрьском ветру.

Заратустра бойко спустился с крыльца и поспешил за угол, очевидно, в поисках куста с зелеными розами.

–Гав!

Песик вернулся и положил на верхнюю ступеньку находку.

Находку в виде зеленой розы.

Филип наклонился и поднял цветок. Роза была совсем свежей, в ее аромате сосредоточилась вся суть Сириуса-21. Филип не верил своим глазам.

– Заратустра, где ты ее взял?

– Гав!– ответил тот и снова бросилсяза угол.

Филип рванул следом и успел увидеть, как белый кончик хвоста исчезает в ветхой конуре. Его охватило горькое разочарование. Значит, роза лежала в будке изначально, словно старая, бесполезная кость.

Но ведь цветок был свежий, только с куста.

А вдруг и в будках тоже есть черный ход?

Филип опустился на колени и сунул голову в конуру. Действительно, в дальней стене обнаружилась премилая дверца, окаймленная голубоватым свечением. За ней простирался знакомый пейзаж, у самого входа цвел знакомый розовый куст, под ним, виляя хвостом, сидел Заратустра.

Филип кое-как втиснулся в проем и даже ухитрился пропихнуть в него чемодан. И чертовски вовремя – через секунду проем замерцал и погас, а дверца растворилась в воздухе.

На четвереньках Филип добрался до куста и выпрямился. Стоял погожий, теплый денек, судя по расположению солнца, близился либо обед, либо ранее утро. Да и солнц оказалось два. Одно – ослепительная голубовато-белая сфера прямо над головой, второе – яркая крохотная точка недалеко от первого.

Вслед за Заратустрой Филип миновал равнину и направился прямиком к дому Д жудит. Когда потрясенная хозяйка встретила его у калитки, он без лишних предисловий выдал заранее приготовленную речь:

Я не из тех, кто верит в судьбу. В своих поступках я всегда руководствуюсь свободой воли. Но очевидно, есть вещи, изменить которые мы не в силах. Если ваш пес дважды забирается в мою машину и дважды вынуждает меня возвращаться к вам, значит, так тому и быть. Не знаю, чем все это обернется, но очень хочу узнать. Поэтому я передал право распоряжаться вашим имуществом другому честному риэлтору. Конечно, мы с вами едва знакомы, и меня еще не приняли в ваши ряды, но если мне поручат хоть какуюто работу — сгребать листья, мыть окна, окучивать кукурузу – я сумею доказать, что по крайней мере не представляю собой угрозу обществу. И возможно, со временем вы поймете, что несмотря на слабость к похожим на греческих богинь блондинкам, я не питаю страсти ни к брюнеткам, ни к шатенкам, ни к выпивке. Так или иначе, мосты сожжены и вне зависимости от того, примут меня в официальные жители Пфлюгервилля или нет, я уже стал законным гражданином Сириуса-21.

Джудит медлила с ответом и наконец сказала:

– Сегодня утром я хотела предложить вам остаться, но не сделала этого по двум причинам: из-за нашей договоренности и из-за своей неприязни к мужчинам. Первую причину вы устранили, а вторая больше не актуальна. – Она осеклась и посмотрела ему в глаза. – Филип, прошу остаться. Ради меня.

Заратустра, чье настоящее имя было Сидденон Фенфондерилл, бросил последний взгляд на обнимающуюся парочку и с резвостью, нехарактерной для его трехсот двадцати пяти лет, засеменил на окраину, в Зал советов, где уже с утра, нетерпеливо перебирая задними лапами, томились в ожидании мэры окрестных деревень. Едва Заратустра вскарабкался на трибуну, собравшиеся удлинили свои аудио-отростки, распрямили складные пальцы и встретили оратора шквалом аплодисментов. Удлинившимися «руками» Заратустра-Сидденон призвал аудиторию к тишине, потом снова втянул их и, устроившись за трибуной, начал речь, суть которой можно свести к следующему:

– Господа, простите за опоздание. Кое-какие обстоятельства вынудили меня задержаться, но об этом позднее. Начну с главного – да, эксперимент увенчался успехом. Если посредством психо-преобразовательных сил вы с партнерами переконструируете свои деревни по нашему образцу, построите достаточное количество фабрик, чтобы ваши «хозяева» обрели столь необходимую им самодостаточность, если сумеете подсунуть детали для динамо-машин Мебиуса так, чтобы появление коинцидентных полей списали на случайность, тогда проблема дефицита кадров будет решена. Наш пример явное тому доказательство. Только не забывайте вести себя, как положено собакам, и помните, дома «хозяев» должны превосходить ваши. Наконец, сфабрикуйте записи от лица ваших якобы мигрировавших хозяев. Эти записи не должны противоречить нашим. Конечно, не хотелось бы строить сирианско-человеческое общество на лжи, но придется это делать, учитывая выбранную нами модель поведения. Страшно представить негодование людей, если открыть им правду про нас и нашу способность преобразовывать материю одной лишь силой мысли, нашу способность создавать предметы, начиная от банального ключа и заканчивая концертным залом. Но и это полбеды. Страшнее, если кто-то узнает, что несмотря на безграничный потенциал в плане неживой материи, мы абсолютно беспомощны перед живой и не способны воспроизвести даже травинку, и единственная причина, по которой мы синхронизировались с Землей, создав крохотные, неотразимые утопии, кроется отнюдь не в тяге к общению, а в элементарной нехватке садовников. Однако со временем все уладится, и помогут нам человеческие дети. Они будут взаимодействовать с нами каждый день, переняв от родителей безоговорочную любовь, но отнюдь не пренебрежительное отношение к нам. Для ребенка собака – прежде всего друг, а не домашний питомец; равный, а никак не меньшой брат. Главное, помнить: сегодняшний ребенок – это будущий взрослый. Теперь касаемо обстоятельств, вынудивших меня задержаться... Должен сказать, господа, я порядком привязался к «хозяйке» своего портала. Настоящего пса я устранил, наболтав, что есть места, где трава зеленее, а сам занял его место. К «хозяйке» у меня выработалась искренняя симпатия, поэтому я не смог упустить подвернувшуюся возможность раз и навсегда избавить ее от одиночества. И надо же так случиться, что человек, предназначенный ей судьбой, в буквальном смысле возник на пороге, но в силу гордости и упрямства она сделала все, чтобы оттолкнуть его от себя. Даже природное влечение не помогло. Однако рад сообщить, что благодаря ряду уловок – для последней пришлось даже воспользоваться нашим секретным порталом,– проблема решена к обоюдному удовольствию сторон. Две одинокие души вот-вот заключат союз, о котором в фольклоре говорят: «И жили они долго и счастливо». Засим, господа, позвольте пожелать вам удачи с вашими партнерами. Пусть ваши кадры ни в чем не уступают нашим. На этом заседание объявляю закрытым.

ТОТ РЫЦАРЬ БЫЛ...

Тот рыцарь был достойный человек.

С тех пор как в первый он ушел набег,

Не посрамил он рыцарского рода;

Любил он честь, учтивость и свободу.^[16]

Д. Чосер «Кентерберийские рассказы»

I

Мэллори, среди всего прочего промышлявший воровством исторических артефактов, материализовал пространственно-временной корабль «Минувшее» в укромной долине в восточной части древней Британии и набрал на клавиатуре люми-иллюзий команду «ЗАМОК, НАЧАЛО ШЕСТОГО ВЕКА». Потом придвинулся к телеокну приборного отсека и внимательно изучил трехмерный экран. Часы показывали восемь вечера; время года – лето; год – 542 нашей эры.

Снаружи сгустились сумерки, но в свете полной луны отчетливо различались деревья – преимущественно дубы и буки. Вращая объективом камеры, Мэллори неизменно натыкался на деревья. «Замок Минувшее» надежно спрятался под сенью леса. Мэллори довольно хмыкнул.

Если его расчеты верны, в южной долине по соседству притаился замок Карбонек, а в нем, на серебряном престоле, стояла вожделенная добыча.

Конечно, если расчеты верны.

Мэллори не любил томиться в неведении. Поспешив в кладовую, он разделся до нижнего белья и облачился в новенькие доспехи, купленные специально для этого случая. К счастью, требования аутентичности распространялись только на внешний облик, но не на материал, поэтому солереты, шпоры, наголенники, набедренники, грудные пластины, наплечники, нашейник, налокотники, рукавицы, шлем и кольчуга были выполнены из легких сплавов в десять раз прочнее и легче оригинальных. Но особым предметом гордости был шлем: с виду он ничем не отличался от собратьев начала шестого столетия и напоминал перевернутую мусорную корзину, однако односторонняя прозрачность сплава обеспечивала неограниченный обзор, а встроенные усилители звука ловили каждый шорох.

Начищенные до блеска доспехи сияли, как на солнце. Глянув в зеркало, Мэллори едва не ослеп от такого великолепия. Когда он прицепил к поясу хромированные ножны, меч с алой рукоятью и повесил на шею белоснежный щит, зрелище стало поистине сногсшибательным. Отполированное копье меркло на общем фоне, хотя по-отдельности тоже заслуживало восхищения. Толстое, девять сантиметров у основания, оно высилось точно флагшток.

Пока Мэллори любовался своим отражением, алый крест в центре щита приобрел оттенок свежепролитой крови – на иллюзии настаивал инженер-историк, и Мэллори не посмел возразить, чему сейчас только порадовался. Приподняв забрало, он задорно подмигнул и объявил:

– Нарекаю тебя «сэр Галахад».

Для полной комплектации не хватало лишь верного скакуна. Из кладовки Мэллори отправился в комнату отдыха, занимавшую всю носовую часть пространственно-временного судна и предназначавшуюся сугубо для хроно-туристов. Экскурсии во времени Мэллори устраивал регулярно, но исключительно для отвода глаз, чтобы под их предлогом проворачивать свои темные делишки. Сейчас комната как никогда соответствовала люми-иллюзионному экстерьеру «Минувшего»: похожий на галерею мезонин, длинный обеденный стол, полы, сложенные из псевдо-каменных плит. Помещение словно прямиком выпало из шестого столетия; впечатление слегка портил единственный анахронизм – телеокна, расположенные на равном расстоянии друг от друга.

Верный скакун ждал в импровизированном стойле между баром и стеной. Не конь, а произведение искусства, вершина робототехники двадцать второго века. Изначально Мэллори планировал взять настоящего жеребца, но передумал, дабы не утруждать себя уроками верховой езды. Решение оказалось верным: Шальные Деньги с виду не уступал живому коню, и скорость мог развивать вдвое выше, а управлять им было проще, чем машиной для гольпа. Гнедой масти, с белой звездой во лбу, с потайным отделением в крупе и встроенным седлом, скакун щеголял длинной, до копыт, сбруей из чистого синтезированного шелка с золотой вышивкой. Мэллори не потрудился надеть на коня кольчугу – его «шкура» служила превосходной защитой от любого оружия эпохи рыцарства.

– Вперед, Шальные Деньги,– энцефалопагировал он. – Для нас есть работа.

Издав весьма правдоподобное ржание, робоконь выбрался из «стойла», покорно просеменил к хозяину и ткнулся носом в правый наплечник. Мэллори вскочил в седло – довольно неуклюже, зато без помощи лебедки, какая потребовалась бы, позаимствуй он доспехи непосредственно из шестого столетия. Сунув алое древко копья в стременное крепление, всадник открыл шлюз, прогарцевал по иллюзорному подвесному мосту, перекинутому через «ров», и устремился в чащу. Когда за спиной упала «опускная решетка», символически завершив первую фазу операции «Святой Грааль», Мэллори вспомнил Джейсона Искариота.

Искариот стоял в просторной зале перед огромным, подпиравшим потолок камином во всю стену.

– Мэллори, ты зря тратишь свое время. Хуже того, ты тратишь и мое время.

Комната замыкала вертикальный ряд чуть менее роскошных покоев, в совокупности составлявшие Башню Искариота; вместе с двумя десятками собратьев она располагалась на асфальтированном островке в самом центре крупнейшей в Канзасе площадки для гольпа. Неподалеку от зданий-близнецов высилась еще одна башня – точнее, люмииллюзия, в которую Мэллори трансформировал свой пространственно-временной корабль. На асфальтовом островке, именуемом Террасой для гольпа, соответствовать приходилось всем и вся.

Верхние покои похитители исторических артефактов окрестили «Логовом Искариота», хотя внешне Джейсон ничуть не походил на хищника. Этот высокий тридцатитрехлетний брюнет, ровесник Мэллори, отличался поразительной красотой; весь облик выдавал в нем преуспевающего бизнесмена с триплексом на улице Нуворишей и безупречной репутацией. Однако хищник в нем все же присутствовал и изредка проглядывал сквозь дымчатые витрины глаз Искариота.

Впрочем, сейчас хищник спал, но мог проснуться в любую минуту.

– Значит, Святой Грааль тебя не интересует?– уточнил Мэллори.

Смугловатое лицо Искариота потемнело от гнева:

– Мы оба хорошо знаем, что Грааля не существует. Это лишь пьяные бредни горстки рыцарей. Проваливай и постригись наконец. А главное, не морочь мне голову.

– Допустим, он существует,– гнул свое Мэллори. – Допустим, завтра в это же время я выложу его тебе на стол. Сколько заплатишь?

Искариот расхохотался:

– Да сколько угодно! Могу прямо сейчас назвать десяток коллекционеров, готовых отдать за него правую руку!

–Руки меня не интересуют. Предпочитаю доллары. Сколько «Кеннеди» ты отстегнешь?

– Мегамиллион, если не больше. Словом, с лихвой хватит, чтобы бросить воровство и поселиться на улице Нуворишей. Только Грааля не существует, поэтому проваливай! И перестань тратить мое драгоценное время.

Мэллори выудил из нагрудного кармана стереофото и швырнул на стол.

Я уйду, но для начала взгляни. Искариот равнодушно взял снимок.

– Ну и? Обычная желтая чаша,– начал он, но внезапно осекся и лихорадочно ткнул в одну из многочисленных кнопок на поверхности стола. Мгновение спустя из колбы лифта вышла изящная блондинка. Мэллори видел ее впервые. Девушка воплощала собой классическую секретаршу: максимум макияжа, минимум одежды и неповторимая аура деловитости и секса.

– Принесите мой фотопроектор, мисс Тайлер,– приказал Искариот.

Когда секретарша вернулась, он водрузил проектор на стол и активировал снимок. Через секунду посреди комнаты материализовался огромный куб, внутри которого возникло реалистичное изображение великолепного серебряного престола, а на нем – реалистичное изображение великолепной золотой чаши. Искариот вытаращил глаза.

– Необычная работа, правда?– вкрадчиво заметил Мэллори.

Искариот взглянул на блондинку.

– Вы свободны, мисс Тайлер.

Но та не шелохнулась, завороженная зрелищем.

– Я сказал, вы свободны,– повторил Искариот.

– О, прошу прощения, сэр.

Едва двери лифта захлопнулись, Искариот повернулся к Мэллори. На мгновение за дымчатыми витринами мелькнул хищник – и сразу исчез.

– Откуда фотография?

–Снимал на расстоянии через окно церкви Иосифа Аримафейского в Гластонбери.

– Но как ты догадался...

– Про Грааль? Элементарно. На днях водил туристов по древней Британии, а туда как раз причалил Иосиф Аримафейский – и я случайно увидел его багаж. Я ведь тоже считал Грааль выдумкой, пока не убедился воочию. Но мне требовались доказательства, поэтому я перескочил в более позднее время и сделал снимок.

– Но почему снимок, Том? Почему ты просто не забрал сокровище?

– Так ты допускаешь, что это Грааль?

– Конечно! Никаких сомнений! Но почему ты его не выкрал?

– Во-первых, хотел убедиться, что овчинка стоит выделки. А во-вторых, Гластонбери не самое лучшее пространство-время для воровства. Если легенда не врет, Грааль видели и после, в другой пространственно-временной точке. Еще ни одному похитителю артефактов не удавалось победить в споре с судьбой, поэтому я предпочитаю действовать наверняка.

– Знаю, Том. Не зря тебя считают одним из лучших, Хронополиция подтвердит... Значит, ты уже вычислил точное пространство-время?

Мэллори ухмыльнулся, демонстрируя белоснежные зубы.

– Разумеется, но тебе не скажу. И завязывай пялиться на мою прическу, все равно не проговорюсь. Да, я использовал ускоритель роста, но длинные волосы носили в разные эпохи. Все, закрыли тему.

Искариот тепло улыбнулся и похлопал Мэллори по плечу.

– Том, я вовсе не пытаюсь выведать твой секрет. Да и зачем? Твое дело – похищать артефакты, мое – перепродавать. Раздобудешь Грааль, я найду покупателя, заберу свою долю – все как всегда. Ты же меня знаешь.

– Мне ли не знать. – С этими словами Мэллори вытащил из проектора стереофото и сунул обратно в нагрудный карман.

Искариот щелкнул пальцами.

–У меня идея! Мы с Роули из «Экопродукгов» как раз собирались сыграть в гольп. Может, составишь компанию? Насколько я помню, ты спец в гольпе.

Польщенный Мэллори расплылся в улыбке.

– С удовольствием, если одолжишь комплект реактивных клюшек.

– Без проблем. Захватим по дороге.

Мужчины направились к лифту.

– Роули ни слова,– доверительно шепнул Искариот. – Он потенциальный покупатель, но, согласись, зачем раскрывать карты раньше времени? Все равно пока ни коня, ни воза – точнее, ни Грааля. – Он рассмеялся своей шутке. – Кстати, Том, надеюсь, ты подготовил снаряжение, костюм и прочее?

– Доспехи купил просто загляденье,– заверил Мэллори.

– Отлично, можно было не спрашивать. – Искариот нажал кнопку, и двери лифта распахнулись. – После тебя, Том.

Сворки закрылись, и кабина устремилась вниз.

Игра удалась – по крайней мере, для Мэллори. Роули он разбил в пух и прах. Искариота постигла бы та же участь, но того вызвали по срочному делу, и он вернулся лишь под конец матча.

«Ладно, в другой раз»,– часом спустя думал Мэллори, силой мысли направляя робоконя к выходу из древнего леса.

— Живее, Шальные Деньги,– подначил он вслух,– провернем дельце и обратно к цивилизации, наслаждаться несметным богатством.

Слова, сопровождаемые энцефаловолнами, вынудили скакуна ускорить шаг, инфракрасные лучи глаз озаряли путь. Кругом царила кромешная мгла, лунный свет едва пробивался сквозь кроны. С моря тянуло холодом и сыростью, воздух наполняло оглушительное кваканье лягушек и стрекот насекомых, мелкие зверушки с громким шорохом сновали во тьме.

Тропа становилась все круче, лес редел, и вскоре всадник очутился на залитом лунным сиянием гребне горы, разделявшей две долины. Внизу серебрились башни и бойницы старинного замка. Карбонек! Из груди вырвался вздох облегчения. Операция близилась к завершению – лишь бы маскировка не подвела. В противном случае Мэллори – труп: из оружия у него только меч и копье, из экипировки – щит и доспехи. Конечно, каждая вещь по качеству и надежности превосходила аналоги, используемые в эпоху рыцарства, но при этом не обладала никакими дополнительными свойствами. Воровство воровством, но даже в рамках своей профессии Мэллори предпочитал играть по правилам.

Повинуясь энцефалокомандам, робоконь двинулся вниз по склону, миновал рощицу и вскоре выбрался на древний аналог шоссе, хотя язык не поворачивался назвать так широкую тропу, испещренную следами копыт. Изначально решив действовать нахрапом, Мэллори презрел густую сень дубов и буков, и вывел скакуна на середину тропы. Несмотря на предрассветный час, «шоссе» пустовало. Впрочем, этого следовало ожидать. Свободные граждане редко высовывались на улицу после заката, да и странствующие рыцари с наступлением ночи предпочитали отсиживаться где-нибудь в таверне.

Мэллори ухмыльнулся. Если почитать «Смерть Артура» , можно вообразить, будто рыцари геройствуют круглые сутки: убивают чудовищ, спасают прекрасных дам и рыщут по свету в поисках Грааля. Совсем другое впечатление складывалось, если читать между строк. После беглого знакомства с книгой Мэллори не покидало ощущение, что поиски Грааля служили лишь ширмой. С куда большей охотой рыцари Круглого стола предавались пьянству и разврату под прикрытием благородной миссии; и именно это ощущение легло стало отправной точкой стратегии «сэра Галахада». «Шоссе» петляло из стороны в сторону, ровные участки попадались не часто, да и то в силу особенностей ландшафта. На долю секунды Мэллори почудился топот копыт, однако дорога по-прежнему оставалось пустой. Наконец по левую сторону обозначилась бледная громадина замка. Подгоняемый энцефаловолнами, Шальные Деньги засеменил к крепостным воротам. Карбонек не мог похвастаться наличием рва, зато опускная решетка впечатляла. По бокам от нее восседали огромные каменные львы, в нишах по периметру ярко горели факелы. На высокой стене дежурили стражники в кольчугах и шлемах, их алебарды вспыхивали в мерцающих языках пламени. Мэллори сглотнул: близился момент истины.

Он натянул поводья, вскинул щит, демонстрируя алый крест в центре, и, вложив в голос всю отвагу, закричал на ломаном староанглийском:

– Я, сэр Галахад, рыцарь Круглого Стола, явился взглянуть на Святой Грааль!^[17]

На крепостной стене началась суматоха. Желая угодить гостю, стражники соперничали друг с другом за право привести в действие громоздкий лебедочный вал, поднимающий решетку. Под аккомпанемент скрипов, стонов и скрежета решетка медленно поползла вверх. Мэллори с трудом дождался, пока ее поднимут на высоту, достойную подлинного сэра Галахада, и, очутившись во внутреннем дворике, мысленно поздравил себя с удачным перевоплощением.

– Поезжайте в главную крепость, сэр рыцарь. Оттуда шестьдесят шагов по левому коридору, и вы узрите Святой Грааль,– прокричал один из стражников. – Прибудь немногим раньше, вы повидались бы с сэром Ланселотом Озерным. Намедни он тоже побывал в крепости, но тотчас же удалился.

Если бы не шлем и железные перчатки, Мэллори вытер бы вспотевший лоб. Одно дело обмануть охрану, и другое – изображать из себя сэра Галахада перед его родным отцом. У своего почти полного тезки он вычитал, что Ланселот наведывался в Карбонек незадолго до сына, но автор не уточнял временной диапазон. Разминулись ли они на несколько минут, часов или лет – вот в чем вопрос. Но куда больше Мэллори тревожило, чей именно визит описывался в «Смерти Артура»? Если подлинного Галахада, тогда миссия провалена, если же фальшивого, тогда можно праздновать успех. К несчастью, тезка выражался слишком туманно – не поймешь, где кто находится, и когда.

Во внутреннем дворике не было ни души. Миновав его, Мэллори спешился, энцефалопатировал скакуну стоять смирно и поднялся по каменным ступеням, ведущим в замок. Не встретив на пути никаких препятствий, он вскоре очутился на пересечении трех коридоров. Центральный упирался в просторный зал. Два других расходились под прямым углом влево и вправо. Из залы доносился громогласный хохот рыцарей и знати, пировавших за длинным столом. Там же восседали дамы в роскошных шелках, застывшие в почтительном поклоне слуги сгибались под тяжестью многолитровых бутылей. Мэллори ухмыльнулся. Его догадка подтвердилась – король Пелес с подданными кутили напропалую.

Мэллори свернул в левый коридор и двинулся вперед, считая шаги. Под ногами шелестела циновка, факелы на стенах отбрасывали гротескные тени. Коридор был пуст: челядь сбилась с ног, наполняя кубки вином и медовухой в банкетном зале. Мэллори не выдержал и расхохотался.

Через сорок восемь шагов он наткнулся на дверь. Самая обычная, заурядная дверь вела в самую обычную, заурядную комнату. Вдоль стен полыхали свечи, в центре стоял серебряный престол, Колыбель Грааля...

Однако Грааля не было ни на престоле, ни в комнате. Зато была девушка. Она горько плакала, забившись в угол.

II

Отшвырнув копье, Мэллори бросился к девушке и рывком поднял ее на ноги.

– Священный Грааль. – От волнения жалкие крохи староанглийского напрочь вылетели из головы. – Где он?

Девушка вскинула на него испуганные, большие, точно сливы, глаза. В круглом личике чудилось что-то детское. Темно-каштановые волосы были уложены в диковинную, не поддающуюся описанию прическу – милую и обескураживающую одновременно. Белое платье доходило ей до лодыжек, а бант на лифе гармонировал со сливовой синевой глаз. Скромный макияж превратил бы ее в настоящую красавицу, впрочем, и без косметики она заслуживала пристального внимания.

Наконец девушка заговорила:

– О чужестранец, кто ты? Мне незнаком твой лик.

Мэллори демонстративно взмахнул щитом с алой эмблемой.

– А теперь?

Она ахнула, синие глаза округлились.

– Сэр... сэр Галахад! О доблестный рыцарь, почему ты сразу не изрек свое имя?

Проигнорировав вопрос, Мэллори повторил:

– Святой Грааль, где он?

Не успев высохнуть, по щекам вновь заструились слезы.

–О, доблестный рыцарь! Нет мне прощения! Деве, испросившей стеречь Священный Сосуд по собственной воле, и не оправдавшей надежд...

– Опустим подробности,– перебил Мэллори. – Где Грааль?

– Не ведаю, сэр.

– Как это «не ведаю»? Тебе же доверили его стеречь!

– Я не знаю, куда его унесли.

– Но ты хотя бы должна знать, кто это сделал.

– Знаю доподлинно, благородный рыцарь. Чашу забрал сэр Ланселот, ваш отец.

Меллори не верил своим ушам.

– Уму непостижимо! Оте... сэр Ланселот не мог украсть Грааль!

– Не мог, доблестный рыцарь, но все же украл. Явился сюда и изрек: «Перед тобой сэр Ланселот Озерный, рыцарь Круглого Стола», и потом, я сразу угадала его доспехи, ибо им нет равных; после чего он взял Священный Сосуд, завернутый в алую парчу, и унес прочь, а куда, не ведаю...

– Когда это случилось?

– Незадолго до того, как часы пробили восемь. С тех пор я проливала слезы – несчастная, не знающая ни одного благородного рыцаря или доброго господина. О доблестный сэр, носитель священного щита, заклинаю, помоги! Рыцарь в сияющих доспехах не бросит бедную деву, когда та нуждается в помощи.

Но Мэллори не слушал, мысли лихорадочно метались. Ланселот – вор? Невероятно! Рыцарь таких высоких моральных устоев не посмел бы дотронуться до Грааля, и уж тем более украсть. А может, не так высоки его устои, как их описали? В конце концов, кто прелюбодействовал с королевой Гвиневерой, кто возлег с прекрасной Элейной? Как знать, вдруг Ланселот был редкостный негодяй, чей образ сильно приукрасили писатели вроде Мэлори и поэты вроде Теннисона. Однако эта гипотеза не проливала свет на причины, побудившие легендарного рыцаря выкрасть Грааль. Обескураженный Мэллори вернулся туда, откуда начал.

Внезапно он повернулся к девушке.

– Ты говорила, тебе нужна помощь. Какая именно?

Слезы моментально высохли, она сложила руки и с благоговением взглянула на спасителя.

– О сэр, небо вознаградит тебя за доброту! По сияющим доспехам я тотчас узрела в тебе...

– Завязывай,– оборвал Мэллори поток благодарностей.

– Завязывать? Впервые внемлю такому...

– Ладно, забудь. Просто объясни, что нужно делать.

– Выведи меня из замка, иначе мне не избежать праведного гнева короля. Потом нужно разыскать Священную Чашу и вернуть ее на место.

– С Чашей разберемся позже, сначала выберемся отсюда. – Мэллори решительно направился к двери. – Пойдем, в банкетном зале все упились, как вассалы, нас никто не заметит.

Девушка в испуге попятилась.

– Стражники, сэр... они не одурманены вином. А король Пелес по моей собственной воле запретил выпускать меня за стены замка.

– По твоей воле!– возмутился Мэллори. – Да ты совсем... – начал он, но прикусил язык и решил сменить тему. – Хорошо, твои варианты?

– Из крепости через лес тянется подземелье, где обитает диявол. Одна я не отважилась бы спуститься туда, но с тобой, благородный рыцарь, страшиться нечего.

Мэллори прочел немало Мэлори, чтобы примириться с существованием дияволов, которыми кишмя кишела Британия шестого столетия.

– Но я не могу бросить коня,– предупредил он. – Ему хватит места?

– Без сомнения, сэр. По преданию многие рыцари странствовали через подземелье, дабы в отчаянном бою сразить саксонцев, сарацин и язычников, обложивших замок со всех сторон.

н243

Мэллори переступил порог, девушка следом. Мгновение спустя, повинуясь энцефалокомандам хозяина, в коридоре возник Шальные Деньги. Девушка ойкнула, и к огромному удивлению Мэллори, обняла робоконя за шею.

– Воистину благородный скакун, достойный рыцаря с Погибельного сиденья. – Внезапно она отстранилась, нахмурилась. – О сэр, твой конь холоден как лед.

– Такая порода,– объяснил Мэллори. – Кстати, его зовут Шальные Деньги.

– Воистину, какое странное имя!

– Ничего странного. – Мэллори поднял забрало и мысленно зарекся впредь покупать доспехи без встроенной системы охлаждения. Потом взял копье и повернулся к спутнице. – Ну что, тронулись?

– Твои очи, доблестный сэр... они цвета небесной лазури.

– Какое тебе дело до моих очей? Давай выбираться.

Девушка помедлила, точно размышляя, потом решительно тряхнула головой.

– Следуйте за мной, сэр рыцарь. – С этими словами она устремилась вглубь коридора.

В подземелье вел наклонный спуск, скрытый за вращающейся внутренней стеной. Мерцающий свет факела в руках девушки озарял каменные своды. Подземелье смахивало на пещеру, проточенную горным ручьем, который по-прежнему струился посередине. Однако присмотревшись, Мэллори заметил, что над пещерой изрядно потрудились камнетесы: стены выдолбили так, чтобы ширина по обе стороны ручья составляла не менее метра. Были и другие следы человеческого присутствия – темницы, больше похожие на тесные ниши с насквозь проржавевшими решетками.

Через полсотни ярдов Мэллори остановился.

– Не знаю, зачем мы стираем ноги, если в нашем распоряжении отличный конь,– обратился он к спутнице. – Давай подсоблю тебе забраться в седло, а сам сяду сзади.

Но девушка помотала головой.

– Негоже девице ехать вперед господина. Ты забирайся первым, а я позади.

– Как скажешь. – Громыхая доспехами, Мэллори вскочил в седло и помог девушке вскарабкаться на круп. – Кстати, как тебя зовут?

– Дева Ровена.

– Приятно познакомиться,– галантно произнес Мэллори и энцефалопатировал: — Шальные Деньги, но!

Ехали молча; свет факела вытанцовывал ригодон на голых стенах и сочащихся влагой потолках, мерный цокот копыт тонул в журчании потока. Внезапно в тишине раздался голос Ровены:

– Обнажи свой меч, доблестный рыцарь, диавол вот-вот появится.

– Пока не появился,– справедливо возразил Мэллори.

– О сэр, ждать недолго.

Дабы не огорчать спутницу, Мэллори вытащил меч из ножен.

– Помнится, ты говорила, будто взялась охранять Грааль по собственному желанию. Как же так вышло?

– Внемли, сэр рыцарь, и я поведаю свою историю. Однако сперва выслушай рассказ о сэре Борее Ганском, брате сэра Лионеля... Однажды сэр Боре до полуденного часа скакал по густому лесу королевства Менее, и случилось с ним чудесное приключение. На развилке двух дорог повстречались ему два рыцаря, которые вели сэра Лионеля, его брата, нагого и привязанного веревками к высокому коню, а руки его были скручены перед грудью. Они оба держали в руках тернии и ими хлестали его так жестоко, что кровь бежала по его телу из сотни мест и весь он был залит кровью, спереди и сзади. Но ни слова не произносил он, как подобает мужу благородной души, все терпел, что бы они над ним ни чинили, словно бы и не чувствовал боли. В тот же миг изготовился сэр Боре выступить в защиту того, кто был ему братом. Но взглянул он в другую сторону и увидел там рыцаря, который влек за собою прекрасную даму и хотел затащить ее в самую непроходимую чащу, подальше от взгляда тех, кто станет ее искать. Она же, не терявшая веры, воскликнула громким голосом: «Святая Мария, помоги слуге Твоей!» И только лишь завидела она сэра Борса, как сразу догадалась, что он рыцарь Круглого Стола. И стала она заклинать его: «Ради верности твоей Тому, Кому ты ныне служишь, и ради короля Артура, который, наверное, сам посвятил тебя в рыцари, помоги мне, не допусти моего позора!» Сэр Боре услышал...

– Погоди,– перебил ее Мэллори, охваченный изумлением пополам со всепоглощающим дежавю. – Эта прекрасная дама не ты ли часом?

– Твоя проницательность заслуживает восхищения, доблестный рыцарь. Однако позволь мне закончить. Сэр Боре услышал...

– Минутку, если она это ты, то почему ты ведешь рассказ от третьего лица, а не от первого?

– Не понимаю, о чем...

– Почему ты говоришь «она», а не «я»?

– Иначе не полагается, сэр. Услышал сэр Боре такие ее слова и стал горько убиваться, не зная, как поступить. «Ведь если я брошу в беде брата моего, он погибнет, а на это не согласился бы я за все блага мира. А если я не помогу девице, она будет опозорена и утратит девственность, которую ей уже никогда не вернуть». И, поднявши глаза ввысь, сказал он, плача: «Благий, милосердный Господи Иисусе Христе, Создатель мой! Храни, Господи, брата моего сэра Лионеля, не дай тем рыцарям убить его, я же, из сострадания Тебе и кроткой Деве Марии, заступлюсь за эту девицу». И с тем, изготовившись к бою, крикнул он рыцарю, который был с дамой...

– Тсс!– вдруг прошептал Мэллори. – Я слышал. Пламя ослепительно вспыхнуло, когда Ровена от страха чуть не выронила факел.

– Откуда... откуда шел звук?– пролепетала она.

– С той стороны ручья.

Он тщетно всматривался в пляшущие тени, но увидел лишь чернильную темноту вытесанных углублений. Звук напоминал бряцанье металла о камень и едва различался в грохоте подземного потока. Мэллори даже засомневался, не почудилось ли ему.

– Наверное, воображение разыгралось,– произнес он чуть погодя. – Нет никого, кроме нас.

Теплое дыхание девушки проникало сквозь доспехи и щекотало шею.

– О сэр... а вдруг это диавол рыщет во тьме?

– Глупости! Лучше не отвлекайся и закончи рассказ. Только ближе к сути, хорошо?

–О, конечно... изволь... И крикнул сэр Боре рыцарю, который был с дамой: «Сэр рыцарь, прочь руки от этой девицы – или же почитай себя мертвым!» Тот опустил девицу на землю и изготовился к поединку. Не было у него только копья. Но он загородился щитом и обнажил меч. Ударил его сэр Боре с такою силой, что пробил копьем и щит и панцирь, и вошло оно в левое плечо, и тем ударом поверг он его на землю. А как выдернул из его раны копье, тот от боли лишился чувств. Подъехал сэр Боре к девице и говорит: «Сдается мне, вы избавлены от преследований этого рыцаря?» – «Теперь, сэр,– ответила она,– прошу вас отвезти меня туда, откуда этот рыцарь меня увез». – «Охотно это сделаю». – И он взял коня, на котором приехал поверженный им рыцарь, посадил на него девицу и доставил ее туда, куда она пожелала. «Сэр рыцарь,– сказала она,– вы и сами не знаете, как много вы сделали, ведь если бы я лишилась девственности, пятьсот человек за это лишились бы жизни». – «А кто был тот рыцарь, что завез вас в лесную чащу?» – «Правду сказать, это мой кузен. Я и не подозревала о том, в какие хитрые сети завлек его диавол, а он вчера тайком увез меня от отца моего, тогда как ни я сама, и никто из людей моего отца не питали к нему недоверия. И если бы он лишил меня девственности, он умер бы за грех своей плоти, опозоренный и обесчещенный навеки». Между тем...

– Тихо!– шикнул Мэллори.

Звук повторился – на сей раз отчетливо. Словно металл уже не бряцал, а скрежетал о камень. По ту сторону потока зияла неглубокая пещера. Мэллори озарил факелом своды и в глубине уловил тусклый отблеск пламени.

Ровена приглушенно вскрикнула – наверное, тоже заметила странный блеск.

– Настало время поблагодарить тебя за доброту и великодушие, доблестный рыцарь, ибо наш час пробил.

– Не пори чушь! Если твой диавол поблизости, то поостеречься нужно ему, а не нам.

Пещера осталась позади, и девушка с облегчением вздохнула.

– Воз... возможно, диавол вдоволь наелся мяса. По преданию, сытым он не трогает заезжих путников.

– Меч я попридержу, на случай, если он передумает,– проворчал Мэллори. – И давай уже закончим с твоей автобиографией, только ради святого Петра, покороче!

– Как пожелаешь... Между тем как она там стояла и так говорила, прискакали двенадцать рыцарей, ее разыскивавшие. Она рассказала им, как сэр Боре спас ее. И они все очень обрадовались и стали звать его к ее отцу, могущественному лорду, у которого ждал его сердечнейший прием. «Право,– отвечал им сэр Боре,– мне это сейчас никак не возможно, ибо мне еще предстоит в здешнем краю одно важное дело». И он поручил их Господу и уехал. Погоревала прекрасная дама с его отъездом, и сказала двенадцати рыцарям: «Воистину благородный поступок совершил сей герой, спас девичью честь дочери вашего вассала, принеся в жертву жизнь брата своего. Верно, благороден его король и дело его, а посему дочь вашего вассала должна покинуть замок отца и посвятить себя служению спасителю и сим отблагодарить его за благородство». С этими речами села прекрасная дама в седло и погнала лошадь во весь опор. Спустя много дней и ночей приехала она в замок Карбонек и, отыскав короля Пелеса, испросила у него позволения стеречь Святой Грааль. И внял король ее просьбе, и сделал прекрасную даму пленницей крепости по ее собственному хотению. Увы, не оправдала она надежд, и серебряный стол, где зиждилась Чаша, отныне пуст.

Мэллори молчал, переваривая информацию. Уж не держат ли его за дурака? Или дамы шестого века, при всем их благородстве, настолько не дружили с головой? Впрочем, сейчас главное не это.

– Скажи, Ровена, если легенда не врет и Святой Грааль является лишь достойным, разве смогут пирующие вассалы обнаружить пропажу?

– Воистину, по легенде не всякий способен узреть Чашу Господню, однако пока исполняла я священный долг, она являлась каждому, кто наведывался в покои. Даже греховный сэр Ланселот видел ее – и украл.

– Вряд ли он успел уйти далеко,– пробормотал Мэллори и уже громче добавил: – Кстати, когда мы уже выберемся наружу?

– Совсем скоро над нами засияют звезды.

Девушка не соврала; повернув за угол, путники очутились у маленькой речушки, куда вливался подземный ручей. Кругом высились утесы, волны с громким плеском бились о песчаный берег.

Мэллори мгновенно сориентировался и направил Шальные Деньги вверх по течению, где утесы сменялись холмами, густо поросшими лесом. Оттуда робоконь с седоками двинулся в сторону «шоссе».

– Давай решим, где тебя высадить, чтобы я мог заняться Граалем,– сказал Мэллори.

Повисло короткое молчание.

–Коли так, сэр рыцарь, высади меня прямо здесь... – выдавила наконец Ровена.

Мэллори натянул поводья, спешился и, подхватив девушку на руки, поставил ее на землю. Потом огляделся в поисках хоть какого-то жилья, но не увидел ничего, кроме деревьев. В растерянности он повернулся к девушке:

– Кто-нибудь может тебя приютить? Друзья, родственники?

Серебристый свет луны пронзил кроны, на мгновение озарив ее лицо.

– Никого, сэр рыцарь, все они в сотне миль отсюда. Но не тревожься, я останусь и буду ждать тебя тут.

Мэллори не верил своим ушам. Бросить беспомощную девушку посреди чащи? Немыслимо.

– Оставить тебя в лесу? Да ты и недели не протянешь!

– Но ведь ты возвратишься многим ранее, тогда мы водворим Святую Чашу на место, и мне не отрубят обе руки.

– Тебе не посмеют отрубить руки!

– Еще как посмеют, доблестный сэр. Разве тебе неведомы законы страны?

Мэллори промолчал. Ну и что, черт возьми, прикажете делать? В лесу Ровена либо умрет с голоду, либо станет жертвой палача. Внезапно он пожал плечами – насколько позволяли доспехи, и снова вскочил в седло. В конце концов, какое ему дело до девчонки? Он отправился в эпоху рыцарства, чтобы похитить Грааль, но никак не нянчиться с попавшими в беду девицами.

– Удачи, береги себя,– посоветовал он ей напоследок.

Две крохотные звездочки блеснули в уголках глаз и заструились по щекам.

– Спаси и защити тебя Господь, доблестный рыцарь.

– О-о-о, ради святого Петра!– Мэллори наклонился и подсадил девушку на круп. – Мой замок неподалеку. Оставлю тебя там, а сам поеду искать Грааль.

Ее дыхание, словно теплый ветерок, овевало шею.

– О, доблестный сэр, ты самый благородный рыцарь на свете, и я буду служить тебе верой и правдой до конца дней!

Робоконь заржал.

«Н-но, Шальные Деньги»,– энцефалопатировал Мэллори, и вся компания тронулась в путь.

III

В «Минувшее» Ровена влюбилась с первого взгляда. Не помешал даже современный интерьер. Предметы, выходившие за рамки ее понимания – каковые присутствовали в избытке,– она окрестила «принадлежностями, достойными благородного рыцаря», а помещения сравнивала с античными эквивалентами, хорошо знакомыми с детства. Комната отдыха стала «пиршественной залой», кладовая превратилась в «кухню», приборный отсек – в «башню чародея», каюты – в «опочивальни», спальня-кабинет Мэллори – в «хозяйские покои», туалет отныне именовался «часовней», а машинное отделение – «темницей». Прекрасную даму смутили только две вещи. Во-первых, полное отсутствие слуг, а во-вторых, стойло Шальных Денег, расположенное в пиршественной зале. С первым Мэллори выкрутился, объяснив, что у прислуги сегодня выходной. Со вторым выкрутиться помогла сама Ровена: воистину, столь прекрасный жеребец заслуживает особого обращения! Мэллори перевел дух, приятно пораженный ее взаимовыручкой.

После экскурсии Мэллори незамедлительно приступил к делу. Забежав в приборный отсек, он ввел необходимые координаты, чтобы перенести корабль обратно на четверть восьмого вечера и материализовать его дубликат в полутора милях к западу – в противном случае наслоения иллюзий не избежать. Последовал легкий, едва ощутимый толчок, и переход свершился. В следующий миг тьма за телеокном сменилась сумерками.

Мэллори повернулся и увидел на пороге Ровену, не сводившую с него изумленных глаз.

– Мы перенеслись во временной интервал, предшествующий краже Святого Грааля, и передислоцировались вглубь долины,– пояснил он. – Прошу, не пугайся. Этот волшебный агрегат строил сам Мерлин. Тебе ли не знать, каков он. Если что взбредет в голову, непременно сделает.

Ровена моргнула, но более ничем не выразила своего изумления:

– Всякий слышал про Мерлина, доблестный сэр. О его чародействе слагают легенды.

– Однако,– продолжал Мэллори,– чародейство прекрасным дамам не игрушка, поэтому я воспрещаю тебе наведываться в комнату во время моего отсутствия. Кроме того, тебе запрещается покидать замок, пока я в отъезде. Мерлин безмерно огорчится, еслидве девы Ровены будут шастать по лесу.

Девушка снова моргнула.

–Клянусь господом богом, доблестный сэр, я скорее умру, чем дерзну ослушаться твоего приказа. Скажи,– добавила она, помолчав,– давно ли ты трапезничал мясом?

Настал черед Мэллори моргать.

– Трапезничал?

– Рыцарю перед походом положена трапеза.

– А, ты про еду! Поем, когда вернусь. Но ты угощайся. – Мэллори проводил гостью в кладовку и показал, где хранятся вакуумные жестянки. – Открывать вот так. – Он наугад вытащил банку и активировал анти-герметик. – Как только содержимое немного остынет, смело приступай к трапезе.

– Но это не мясо!– возмутилась Ровена.

– Не мясо, но неплохой аналог, полезнее. – Спохватившись, Мэллори повел девушку в уборную и объяснил, как пользоваться смесителем с горячей и холодной водой – якобы очередным творением Мерлина. Другой вопрос, стоит ли посвящать ее в тонкости душевой кабины. Поразмыслив, Мэллори решил не рисковать. Всему есть предел, вряд ли девушка из шестого столетия способна всерьез воспринять приспособление, позволяющее мыться целиком.

В комнате отдыха он снова нацепил шлем, рукавицы, переустановил встроенные в них часы и, захватив копье, энцефалопатически призвал Шальные Деньги. После вскочил в седло и зафиксировал копье в стременном креплении. Синие как сливы глаза Ровены округлились от восторга, смешанного с благоговением – и тревогой.

– Заклинаю, береги себя, ибо твой отец, сэр Ланселот, славен многими победами, и одолеть его будет непросто.

Мэллори широко улыбнулся.

– Не тревожься, красавица. Я выбью его из седла, не успеет он сказать «королева Гвиневера».

Поправив ножны, он открыл шлюз, прогарцевал по иллюзорному подвесному мосту, перекинутому через «ров», и устремился в чащу. «Опускная решетка» захлопнулась.

Сумерки сменились тьмой, когда всадник выехал на «шоссе». Примерно через полчаса он снова доберется туда. Однако возникший парадокс ничуть не тревожил; в силу профессии Мэллори частенько приходилось отматывать пленку и идти по собственным следам.

Как и «прежде», он презрел густую сень дубов и буков, и вывел скакуна на середину тропы. Как и «прежде», вокруг не было ни души. Доблестные рыцари с прекрасными дамами либо пировали у Короля-Рыбака, либо отправились к вечерне. Так или иначе, до аллеи, ведущей в замок Карбонек, удалось добраться без приключений.

Мэллори затаился в придорожной рощице и, откинувшись в седле, приготовился ждать. По словам Ровены, Грааль похитили «незадолго до того, как часы пробили восемь» – весьма туманный ориентир, поэтому Мэллори решил приехать пораньше. И не прогадал! Вскоре с юга донесся топот копыт, а мгновение спустя на аллею свернул высокий рыцарь на знатном скакуне. Его доспехи сияли в лунном свете, выдавая единственного и неповторимого сэра Ланселота.

Мэллори наблюдал, как всадник приблизился к обрамленному львами входу и назвался сэром Ланселотом. Решетка незамедлительно поползла вверх, рыцарь пришпорил коня и скрылся из виду.

Мэллори нахмурился. Что-то в недавней сцене не давало ему покоя. Он снова и снова прокручивал ее в памяти, силясь отыскать причину тревоги, но безрезультатно. Наверное, почудилось.

Оставалось ждать. Предстоящая схватка его почти не беспокоила – куда сэру Ланселоту против передовой брони и оружия!– однако в глубине души хотелось ее избежать. Напрасные мечты. Похищение Грааля уже случилось, а свершившийся факт не отменить другим воровством. Но можно попробовать вмешаться чуть погодя, в надежде повторить прошлое вмешательство, если таковое имело место быть. У хроновора не такой большой запас времени, как полагают несведущие. Надо уповать на милость судьбы. Если судьба улыбнется, хорошо, если нет – ничего не поделаешь. Однако Мэллори не унывал: если книги не врут, кто как не сэр Галахад достоин владеть Граалем, иначе бы он не зашел так далеко.

По подсчетам, похитителю потребуется минут пять, чтобы проникнуть в замок, выкрасть Святой Грааль, потом спуститься во двор и доехать до решетки. Правда, Ланселот чуть выбился из графика. Семь минут спустя за стенами прозвучал оклик, стражники поспешно налегли на лебедку, решетка со стоном и скрежетом отворилась, и в воротах возник всадник. Мэллори глянул время – сорок три минуты восьмого.

Напрасно он напрягал глаза, силясь различить очертания Грааля. Выждав, пока похититель отъедет на полсотни ярдов, Мэллори энцефалопатировал коню двигаться следом. За поворотом, едва Карбонек скрылся из виду, Шальные Деньги бросился в атаку. Заметив преследователя, сэр Ланселот развернул коня и, вскинув копье, рванул вперед. Мэллори померещилось, будто к нему на всех парах несется многотонный локомотив.

Он мрачно сглотнул, «выставил» копье и подстегнул скакуна. Теперь навстречу друг другу мчались два локомотива. Противник стремительно приближался, стук копыт перерос в раскатистый грохот. Копье, нацеленное Мэллори в грудь, чем-то напоминало реактивный флагшток. «Сэр Галахад» торопливо заслонился щитом. Вдруг Ланселот разглядит алый крест, осознает его значение и сбавит скорость.

Однако если противник и разглядел метку, то виду не подал, только яростнее пришпорил коня. Мэллори приготовился к неминуемому столкновению. Однако столкновения не последовало. В последний момент антагонист прицелился копьем в шлем, произвел какие-то манипуляции – брызнули искры, острие отделилось от древка и, точно комета, устремилось к Мэллори. Тот попытался увернуться, но без толку – попробуй увернуться от кометы! В области левого усилителя раздался оглушительный звон, левая половина лица онемела. Проваливаясь в темноту, Мэллори успел заметить, как всадник натянул поводья и, развернув коня, умчался прочь. В воздухе эхом прозвенел до боли знакомый смех.

– Начнем с начала,– произнес нанятый робогог. – А – атом, Б – бомба, В – веселье, Г – география, Д – доллар. Какая буква после Д?

Малыш Мэллори съежился в обучающем кресле.

– Не знаю и знать не хочу!

– Уши надеру,– пригрозил робогог.

– Не посмеешь!

– Посмею. Если не забыл, моя модель подразумевает телесные наказания. Давай заново. А – атом, Б – бомба, В – веселье, Г – география, Д – доллар. Какая буква после Д?

– Я же сказал, не знаю и знать не хочу!

– Я предупреждал.

– Ой!– воскликнул малыш Мэллори.

– Ой!– взрослый Мэллори со стоном сел в придорожной траве.

Тишину вокруг нарушал лишь несмолкающий стрекот насекомых, да кваканье лягушек. Шальные Деньги неподвижно стоял в лунном свете. Мэллори потрогал шлем и вскоре нащупал солидную дыру, проделанную острием. Кто бы мог подумать, что в эпоху рыцарства вовсю применялись реактивные винтовки!

Абсурдность догадки привела Мэллори в чувство. В памяти тут же всплыл до боли знакомый смех.

Искариот!

Похоже, ему позарез нужен Грааль, раз он не поленился явиться сюда. Выходит, цена за него многим выше. Но как он сумел вычислить, когда и где совершить кражу, особенно так быстро?

Мэллори проанализировал встречу с Искариотом. Определенно, сам он не мог сболтнуть лишнего ни в Башне, ни на поле для гольпа. Даже не намекнул, куда направляется. Где, где именно он просчитался?

Внезапно в голове прозвучал голос Искариота:

«Кстати, Том, надеюсь, ты подготовил снаряжение, костюм и прочее?»

«Доспехи купил просто загляденье».

Мэллори грязно выругался. Вот в чем дело! Искариоту требовалось лишь обойти поставщиков, специализирующихся на доспехах, отыскать нужного и подкупить его. А потом проконсультироваться с кем-то из своих многочисленных экспертов на побегушках. Эксперт наверняка сообщил, откуда сэр Галахад заберет Грааль, прежде чем доставить его в Саррас, а главное, помог вычислить, когда это произойдет. Через наводящие вопросы Искариот выведал, что сэр Ланселот наведался к Святой Чаше вперед сына. Тогда же у него возник коварный план прикинуться рыцарем Круглого Стола, опередить Галахада, забрать сокровище под предлогом возвратить его на Небеса, вопреки официальной легенде. Игра определенно стоила свеч, поэтому Искариот рискнул.

И сорвал джек-пот.

Но сорвать не значит удержать. По крайней мере, в долгосрочной перспективе. Мэллори подозвал Шальные Деньги, хватаясь за левое стремя, встал и повесил на луку шлем. Потом подобрал копье и вскарабкался на коня.

– Наша песенка еще не спета, приятель. Н-но!

Шальные Деньги заржал и поскакал обратно в замок. Миновав аллею, ведущую к замку Карбонек, Мэллори услыхал приближающийся топот копыт и свернул под густую сень огромного дуба – от греха подальше. Что-то до боли знакомое чудилось в фигуре всадника и скакуна. Впрочем, неудивительно: «скакуном» был Шальные Деньги, а всадником – он собственной персоной. Мэллори-первый спешил в Карбонек за Святым Граалем.

Мэллори с отвращением смотрел вслед удаляющемуся наезднику.

– Придурок!– вырвалось у него.

IV

Когда Мэллори заехал в комнату отдыха, с Ровеной чуть не случился удар.

– О доблестный рыцарь, ты ранен!– воскликнула она, помогая ему спешиться. – Право, ты истекаешь кровью как на смертном одре!

– Полежу немного, и все пройдет. – Голова у Мэллори раскалывалась, затуманенным взором он видел две девы Ровены вместо одной. – За рану не тревожься, она уже не кровоточит.

Он сделал шаг в сторону спальни, но покачнулся и упал бы, не схвати Ровена его за руку. В хрупкой девушке таилась поразительная сила: несмотря на легкий сплав, доспехи прибавляли ему дополнительных килограмм девяносто веса. Однако подставленное плечо ни разу не дрогнуло под тяжестью ноши, пока девушка вела раненого в спальню. Там она ловко избавила его от наплечников, нагрудника и прочего, оставив только кольчугу и исподнее. Последнее, что увидел Мэллори прежде, чем провалиться в забытье, были три прелестных личика, проникнутых той особой красотой, какую придает лишь искренняя, непритворная забота.

– Ну как ты, юный джентльмен? Лучше?– повторял нанятый мамабот, обрабатывая «Обезболью» распухшее ухо.

– Он ударил меня, мамабот!– всхлипывал малыш Мэллори. – Я не сказал, что Е значит естествознание, и он меня ударил! Ненавижу естествознание! Ненавижу, ненавижу!

– Противный робогог! Мамабот от него избавится. Мамабот не разобралась и наняла старую модель, но ничего. Как твое ушко? Не болит.

Малыш Мэллори сел.

– Хочу настоящую... – начал он.

– Хочу настоящую,– начал взрослый Мэллори и сел.

–Хвала Господу, ты исцелился, доблестный сэр!– воскликнула Ровена.

Примостившись на краешке кровати, она размеренными движениями наносила прохладное снадобье на ухо больному. На прикроватном столике виднелся тазик с водой, на коленях у девушки лежала розовая баночка. Мэллори молниеносно схватил упаковку и поднес к глазам. «Обезболь». Из груди вырвался вздох облегчения.

– Где ты ее взяла?

– О, доблестный рыцарь, когда ты впал в беспамятство, я обегала замок вдоль и поперек в поисках целебной микстуры, способной вернуть тебя к жизни. В часовне мне попался белый ящичек, доверху набитый таинственными склянками различных цветов. Я взяла одну...

– Погоди!– возмутился Мэллори. – Хочешь сказать, ты выбрала склянку наугад? Святые небеса, ты же могла взять контрагент и прикончить меня!

–Надпись, доблестный рыцарь... в ней значились целебные свойства. Да и цвет чудился подходящим.

– Слава богу, ты не ошиблась. – Мэллори вдруг осекся. Неужели Ровена умеет читать? Однако спрашивать он постеснялся, чтобы лишний раз не смущать спасительницу. – Слушай, в том белом ящичке есть банка с красными шариками. Не подашь?

Когда девушка вернулась, Мэллори быстро проглотил две пилюли и снова откинулся на подушку.

– Они восстановят кровопотерю,– пояснил он,– но для этого нужно полежать минимум час.

Ровена осторожно присела на краешек кровати.

– Пресвятая дева Мария! Право, Мерлин – великий кудесник, хотя ему далеко до Иосифа Аримафейского.

– Чем же он так знаменит?

Синие глаза-сливы смотрели на него в упор.

– Разве сэру рыцарю неведома история белого щита, коим ему выпала честь обладать? Тогда внемли. Случилось это на тридцать втором году после страстей Господа нашего Иисуса Христа. Иосиф Аримафейский, тот самый добрый рыцарь, что снял Господа нашего со святого креста, выехал из Иерусалима в сопровождении многих своих сородичей. Наконец они добрались до города под названием Саррас. Там как раз был король по имени Эвелак, который вел великую войну против сарацин, в особенности же против одного сарацина, приходившегося ему кузеном, богатого и могучего властителя по имени Толом ла Фентис. И вот однажды они назначили день, когда они должны будут встретиться в поединке. Тогда Иосиф, сын Аримафейский, явился к королю Эвелаку и открыл ему, что тот будет побежден и убит, если только не откажется от веры в старый закон и не поверит в новый закон. И он научил его истинной вере в Святую Троицу, и тот принял эту веру всем сердцем. Вот тогда-то и был сделан для короля Эвелака этот щит во имя Того, Кто умер на кресте...

– Погоди, щит, до которого мы наконец добрались – это про него ты говорила в самом начале?

– Верны твои речи, доблестный рыцарь. Но позволь мне продолжить. Через добрую веру свою король Эвелак одержал верх над королем Толомом. Ибо поначалу, когда сэр Эвелак выехал на поединок, его щит был спереди завешен покрывалом, а когда опасность стала ему не на шутку угрожать, он откинул покрывало, и тогда враги его увидели фигуру Распятого на кресте и были обращены в бегство. Но случилось так, что одному из людей короля Эвелака отсекли в сражении руку, и он держал отрубленную руку свою в другой руке. Иосиф подозвал к себе этого человека и наказал ему с истинной верою прикоснуться к кресту. И лишь только он притронулся увечной рукой к кресту, как в тот же миг его рука срослась и стала цела, как ни в чем не бывало. А вскоре после этого случилось великое чудо: крест со щита вдруг исчез, и никто не знал, куда он девался. И тогда король Эвелак принял святое крещение, и почти все жители города тоже. Вскоре же после того Иосиф собрался дальше в путь, и король Эвелак во что бы то ни стало пожелал последовать за ним, хотел Иосиф того или нет. И по воле счастливого случая прибыли они в эту страну, которая в те годы звалась Великая Бретань, но здесь их захватил злой язычник и бросил Иосифа в темницу. Но по счастью...

– Злой кто?– снова перебил Мэллори. История показалась ему подозрительно знакомой, но что-то в этом дежавю смущало, и он никак не мог понять, что именно.

– Вероотступник, презревший Господа Бога нашего. Но, по счастью, известия об этом достигли слуха достойного человека по имени Мондрам, и он, наслышанный об Иосифе, собрал для его спасения всех своих людей. И явился с ними в страну Великая Бретань, сверг злого язычника и разбил его войско, а Иосифа освободил из темницы. После этого весь народ обратился к христианской вере. А в недолгом времени после того лежал уже Иосиф на смертном одре, и король Эвелак увидел это, он очень убивался и сказал так: «Ради тебя покинул я мою страну, и коли теперь ты покидаешь меня и уходишь из этого мира, оставь мне на память что-нибудь, дабы мог я о тебе думать». И сказал тогда Иосиф: «Я сделаю это со всею моею охотою. Принеси твой щит, что я дал тебе перед поединком с королем Толомом». И хлынула тут у Иосифа носом кровь, и никакими ухищрениями нельзя было ее остановить, и он своею кровью начертал на том щите крест и сказал так: «Теперь есть у тебя память обо мне и знак моей любви, ибо, когда бы ни взглянул ты на этот щит, ты подумаешь обо мне. А знак креста всегда будет оставаться свежим, как сейчас, и кто бы ни навесил этот щит себе на шею, неизбежно об том пожалеет, и так будет до тех пор, пока не достанется он Галахаду, доброму рыцарю. Этот щит будет носить последний из моего рода, и он свершит немало чудных подвигов». – «Где же,– спросил король Эвелак,– хранить мне щит этот, чтобы он попал в руки достойному рыцарю, твоему потомку?» – «Сэр, вам надлежит оставить его в том месте, где он будет находиться после смерти отшельника Насьена, ибо туда явится тот славный рыцарь на пятнадцатый день после посвящения в Рыцарский Орден». И вот настал назначенный день...

Когда Мэллори очнулся, голова Ровены покоилась у него на плече, а девушка спала безмятежным сном, ее грудь мерно вздымалась и опускалась. В непосредственной близости ее волосы казались светлее, чем на первый взгляд. Каштановые и поразительно блестящие. Повинуясь неясному порыву, Мэллори легонько коснулся их рукой. Ровена вздрогнула и села, протирая глаза-сливы. Секунду она растерянно смотрела на него и вдруг забормотала:

– Молю, прости меня, доблестный рыцарь.

Мэллори тоже сел.

– За что простить? Лучше открой пару герметичных банок, пока я облачаюсь в доспехи – нужно доделать кое-какое дельце.

– Воистину... разве твоя сила вернулась?

– Чувствую себя великолепно, как никогда. Кстати, ты даже не поинтересовалась, что произошло,– добавил он, устраиваясь перед откупоренной жестянкой.

– Ты сам мне поведаешь, если пожелаешь.

Мэллори проглотил кусок синтезированного стейка.

– Твой сэр Ланселот оказался жуликом и вытащил из шлема кролика, чью природу тебе все равно не понять.

Глаза-сливы округлились до предела.

– Жуликом, благородный сэр?

Мэллори кивнул.

– Ага. Мерзким язычником и любителем гольпа.

– Но я воочию видела его доспехи.

– Правильно, ты видела доспехи, но не его самого. За броней скрывался некто Искариот, а не доблестный рыцарь Круглого Стола.

– Искариот?

– Сэр Джейсон Искариот. – Мэллори горько ухмыльнулся. – Тебе это имя неведомо. Однако турнир еще не окончен, настал мой черед достать кролика, ведь негодяй считает меня мертвым.

— Неужто он... бросил тебя на верную смерть?

— То-то и оно. Шандарахни он меня чуть правее, и все, я труп. – Мэллори отодвинул пустую жестянку и встал. – Прошу прощения, мне надо наведаться в башню чародея.

В приборном отсеке он перенес «Минувшее» на двадцать минут восьмого и материализовал судно на полмили дальше. Ровена следовала за ним по пятам и с порога пристально следила за его манипуляциями.

— О рыцарь, где в твоем замке закрома с овсом? Хочу покормить скакуна.

– Шальные Деньги не просит есть. У него... — Мэллори не договорил. На глаза Ровены навернулись две невероятных размеров слезы и скатились по щекам. – Нет, ты неправильно поняла, он не захворал,– пустился в объяснения Мэллори. – Просто это особая порода лошадей, они вообще не едят. А гарантийный... то есть, жизненный срок у них без малого тридцать лет.

Соленый дождь прекратился, в пронзительной синеве засияло солнце.

– Воистину, ты принес благую весть, сэр рыцарь. Отныне сердце мое спокойно.

В комнате отдыха Мэллори натянул рукавицы, перевел часы и нахлобучил на голову шлем. Тот практически не пострадал, не считая сломанного левого динамика и зияющей бреши в броне. Призвав Шальные Деньги, Мэллори повесил себе на шею щит и вскочил в седло. – Ровена, не подашь копье?

Девушка не замедлила выполнить просьбу.

– Клянусь, ты самый благородный рыцарь на свете, ибо рискуешь жизнью ради девы, недостойной твоей доброты. Но заклинаю, не добывай Грааль такой страшной ценой.

Тронутый ее заботой, Мэллори снял шлем и поцеловал Ровену в лоб.

– Береги домашний очаг. – С этими словами он снова нацепил шлем, открыл шлюз и, прогарцевав по иллюзорному подвесному мосту, в третий раз устремился в чащу.

V

Добравшись до хребта, разделяющего две долины, Мэллори взял азимут на башни Карбонека, скорректировал робоконю заданный курс и энцефалопатировал ехать по прямой.

На востоке всходила луна; над западным горизонтом еще пламенел багровый закат. Внизу на шоссе возник всадник с алым крестом на белом щите. Пришпоривая гнедого коня, всадник спешил в Карбонек, подстеречь коварного «язычника» в муляже рыцарских доспехов. В оставшейся позади долине высились уже два «Минувших» и вот-вот появится третий, вместе с новой копией Мэллори. «Оригинал» довольно ухмыльнулся. Как будто играешь в шахматы, не хватает лишь пары фигур.

Лес, куда свернул Шальные Деньги, больше напоминал парк, местами деревья редели, сменяясь широкими лугами, залитыми лунным светом. Едва Мэллори миновал очередной луг, на небосводе зажглась первая звезда; небо радовало глаз красотой, какая бывает в самый разгар лета. Робоконь максимально придерживался заданного курса и вскоре благополучно добрался до южной части аллеи, ведущей к замку Карбонек. Оставалось только передислоцировать скакуна подальше от места грядущей схватки. Мэллори направил Шальные Деньги в густую тень дубов и буков, мягкая почва заглушала предательский топот копыт. Как и прежде, расчет оказался верным: фальшивый Ланселот преспокойно проследовал к замку, не подозревая ни о Мэллори-третьем, притаившемся у дороги, ни о Мэллори-втором, поджидавшем в тени аллеи.

Перед поворотом Мэллори-третий натянул поводья и победно ухмыльнулся.

– Трепещи, сэр Джейсон, часы твои сочтены.

Мэллори развалился в седле, крайне довольный собой. Если одиночная засада сработает, совсем скоро он очутится на борту «Минувшего», а оттуда направится прямиком в двадцать второй век, к парикмахеру. Конечно, продать Грааль без скупщика краденного, вроде Искариота, сложно, но можно. Как только сделка свершится, он поселится на улице Нуворишей наравне с самыми сливками общества, и все воспримут это как должное. Правда, оставалась проблема, зовущаяся девой Ровеной, однако ее лучше решать в порядке очереди. Как вариант, он перенесет бедняжку лет на десять в будущее, подальше от замка Карбонек, где она будет в полной безопасности. А впрочем, поживем, увидим.

Размышления прервал приближающийся цокот копыт. За ним послышался другой – Мэллори-второй обозначил свое присутствие. Стук перерос в раскатистый грохот, когда оба «рыцаря» бросились друг на друга в атаку. Раздался оглушительный лязг, Мэллори-второй вылетел из седла и повалился в придорожные заросли. Но вот первая лошадь снова пустилась в путь, и из-за поворота возник всадник. Мэллори-третий приготовился.

Выждав, пока противник поравняется с его убежищем, он энцефалопатировал Шальным Деньгам атаковать. «Сэр Ланселот» успел выставить щит, однако это его не спасло. Острие копья угодило в середину щита; перекувыркнувшись в воздухе, противник рухнул на спину и затих.

Спешившись, Мэллори сорвал с мнимого рыцаря шлем. Так и есть, Искариот собственной персоной. На виске у него красовался здоровенный синяк; от удара Искариот потерял сознание, но все еще дышал. Мэллори занялся поисками Грааля. Искариот наверняка постарался и спрятал его на славу. Поскольку Чаша не могла поместиться под доспехами, значит, она таится где-нибудь в недрах коня. Тот неподвижно стоял посреди шоссе рядом с Шальными Деньгами. Вражеского скакуна отличала лишь вороная масть, да длинная голубая сбруя, расшитая серебром. Мэллори на секунду застыл, пораженный внезапной догадкой, потом решительно двинулся к вороному «жеребцу» и, откинув сбрую, отыскал крохотный активатор. Одно нажатие, и круп робоконя распахнулся. В тайнике, завернутая в алую парчу, лежала причина постоянных отлучек рыцарей при дворе короля Артура.

Подозрительная натура взяла верх, и Мэллори приподнял краешек парчи, дабы удостовериться, что ошибки никакой. Лунный свет, отразившись от гладкой поверхности, ударил в глаза, на мгновение Мэллори точно ослеп. Отогнав кровожадные мысли, он захлопнул потайной отсек, поправил сбрую и наклонился к Искариоту. Подтащить закованного в броню рыцаря к вороному робоконю и перекинуть его через седло – задача не из легких, но Мэллори справился. Потом он поднял шлем, нахлобучил его на луку, сунул в стремена копье и, оседлав Шальные Деньги, энцефалопатировал вороному идти следом. Наконец вся компания тронулась в путь, прочь от замка Карбонек.

Иллюзорные замки способны обмануть дремучих обитателей прошлого, но не профессионала. Спустя километр Мэллори различил над деревьями «липовые» башни пространственно-временного судна Искариота. Перед «опускной решеткой» он стащил бездыханное тело на землю и поволок внутрь. Прислонив Искариота к барной стойке, положил рядом шлем и копье. Поразмыслив, Мэллори направился в приборный отсек, установил временной указатель на десятое июня 1964 года, в качестве пространственной локации выбрал оживленный перекресток в центре Лос-Анджелеса и набрал на клавиатуре люми-иллюзий команду «киоск с хот-догами». Довольный, он поспешил в генераторное отделение и замкнул возвратный инжектор – теперь, после материализации генератор непременно сгорит. Отыскав моток сверхплотной бечевки, вернулся в приборный отсек, привязал один конец к главному рубильнику и, с мотком в руках, начал пятиться к выходу из «замка».

В комнате отдыха Мэллори помедлил и бросил торжествующий взгляд на распростертого у стойки Искариота.

– Думал расправиться со мной, Джеймс, а видишь, как обернулось. Но не волнуйся, объяснишь властям, как ты очутился посреди дороги в рыцарских доспехах, да еще умудрился открыть гигантский киоск с хот-догами, и жизнь сразу наладится. А с твоими познаниями о грядущих событиях, есть шанс разбогатеть пуще прежнего – если смог не прикончит тебя первым.

Снаружи он дернул бечевку, и «замок» растворился в воздухе.

Оседлав Шальные Деньги и энцефалопатировав вороному не отставать, Мэллори напрямик помчался к «Минувшему». Преодолев половину пути, он выехал на луг и вдруг заметил впереди рыцаря с белым щитом. В центре щита пламенел кроваво-красный крест.

При виде Мэллори рыцарь придержал коня. Лунный свет причудливо играл на щите, серебря шлем. Доспехи незнакомца испускали неземное сияние – одновременно пугающее и божественное. Рукоять меча багровела под цвет креста, древко копья тоже отливало алым. То была воплощенная добродетель, квинтэссенция эпохи рыцарства – не той, какую олицетворяли тщеславные, хвастливые дворяне, заполонившие рыцарские ряды только затем, чтобы бражничать и распутничать, прикрываясь поисками Святого Грааля. Нет, всадник воплощал эпоху рыцарства, какой та могла стать, разделяй ее идеалы большинство, а не считанные единицы. Словом, эпоху, воспетую Томасом Мэлори на страницах «Смерти Артура».

Всадник первым нарушил молчание.

– Я сэр Галахад, рыцарь Круглого Стола.

Мэллори неохотно приказал обоим робоконям остановиться и ответил то единственное, что оставалось ответить:

– Я сэр Томас, рыцарь замка Минувшее.

– С чьего позволения носишь ты алое оружие и белый щит с кровавым крестом, начертанным Иосифом Аримафейским незадолго до своей кончины?

Мэллори счел за лучшее промолчать.

Повисла пауза.

– Тогда сразимся,– произнес, наконец, сэр Галахад.

Ну вот и все, ему бросили вызов.

А по сути, подписали смертный приговор.

Чушь, одернул себя Мэллори. Испугаться девятнадцатилетнего сопляка? С робоконем и передовым оружием он в два счета выбьет его из седла, а блестящая груда металла придавит мальчишку к земле, пальцем шевельнуть не сможет!

– Нападай!

Сэр Галахад развернул коня и поскакал в противоположный конец луга. Там снова развернулся и занес копье. Лунный свет отплясывал серебряную сарабанду на белом щите, алый крест расплылся пятном и словно кровоточил.

Едва Мэллори поднял копье, сэр Галахад ринулся в атаку. «Шальные Деньги, полный вперед»,– энцефалопатировал Мэллори, и робоконь пулей рванул с места.

Нужно только сидеть крепче, и битва выиграна. Копье сэра Галахада сломается как спичка, а копье соперника пробьет щит, словно папиросную бумагу – в принципе, бумага и есть по сравнению с современными сверхпрочными сплавами. Как ни крути, мальчишка в проигрыше. Успокоенный, Мэллори даже посочувствовал пареньку.

Топот копыт обоих скакунов нарастал; раздался оглушительный лязг стали о сталь. Копье Мэллори угодило в центр щита – и раскололось надвое. Копье Галаха вонзилось в центр щита противника – и Мэллори, перелетев через круп робоконя, рухнул на землю.

Неожиданный исход подкосил его морально и физически. Пошатываясь, он поднялся, обнажил меч и заслонился щитом. Сэр Галахад развернул коня и вернулся. Не доезжая пары метров, рыцарь отбросил копье, легко спрыгнул с лошади, выхватил меч и ринулся в наступление. Обретя былую уверенность, Мэллори двинулся навстречу врагу. Очевидно, ему попалось бракованное копье, но меч со щитом точно не подведут. К счастью, мальчишка дал шанс отыграться, сейчас он преподаст юному выскочке урок, который тот век не забудет.

Соперники сошлись в новой схватке. Вниз обрушился старинный меч, вверх взметнулся современный щит – и с пронзительным звоном раскололся надвое.

Мэллори в страхе отступил. Сэр Галахад снова занес меч. Мэллори успел отразить сокрушительный удар стали. Его собственный меч разрезало напополам, левый наплечник рассекло, голое плечо онемело. Мэллори повалился навзничь.

И остался лежать.

Не опуская клинка, сэр Галахад склонился над поверженным врагом. Крест на белоснежном щите пламенел алым.

– Сдавайся, презренный, или умрешь!

– Сдаюсь,– пробормотал Мэллори.

Сэр Галахад спрятал меч в ножны.

– Раны твои не смертельны, а поскольку я не жажду ни твоих скакунов, ни оружия, ибо все они недостойны истинного рыцаря, ты сумеешь добраться до своего замка без посторонней помощи.

Мэллори на секунду вырубился, а когда очнулся, рыцаря в сияющих доспехах уже не было.

Он долго лежал в лунном свете, бесцельно глядя на звезды. Потом, собравшись с силами, встал и подозвал обоих робоконей. Оседлав Шальные Деньги, Мэллори взял курс на самый западный из своих «замков» и энцефалопагировал вороному не отставать. Разрубленная в схватке амуниция сиротливо осталась валяться на лугу.

Что случилось с миром за грядущие шестнадцать сотен лет, если суперсовременная сверхпрочная сталь не выдержала натиска допотопного кованого железа? Чем таким особенным обладал сэр Галахад, чего недоставало самому Мэллори? Вопрос остался без ответа.

За деревьями уже вырисовывались посеребренные «башни» Минувшего, как вдруг Мэллори осенило: а что если перед отъездом рыцарь похитил Грааль из крупа вороного? На первый взгляд мысль казалась абсурдной – но только на первый взгляд. Если верить «Смерти Артура», сэр Галахад с Персивалем и сэром Ворсом доставили Святой Грааль вместе с серебряным престолом в Саррас, откуда тот «вознесся на небеса» и с тех пор никто его не видел. Серебряный престол мало заботил Мэллори. Беспокоило, что Чашей рыцари могли завладеть, только если она попала в руки сэра Галахада сегодня ночью. Завтра... нет, уже сегодня будет слишком поздно. Здесь, на перекрестке двух дорог, настал момент истины: суждено Мэллори преуспеть и забрать Грааль с собой в двадцать второй век или нет?

Он нетерпеливо приказал обоим робоконям остановиться, спешился и откинул сбрую вороного скакуна. Превозмогая слабость, вызванную большой кровопотерей, отворил потайной отсек и, затаив дыхание, глянул внутрь. Из груди вырвался вздох облегчения. Святой Грааль лежал нетронутый.

Мэллори бережно достал его, поплотнее завернул в алую парчу и прижал к груди, словно баюкая. Не в силах забраться в седло, он энцефалопатировал робоконям идти следом, а сам медленно побрел по направлению к Минувшему. Похоже, Ровена заметила его через телеокно и заранее открыла шлюз. При виде раненого девушка побледнела как полотно, а при виде Грааля ее глаза сделались больше, чем сливы. Мэллори с трепетом поставил Чашу на обеденный стол и рухнул в ближайшее кресло. Угасающего сознания хватило лишь на то, чтобы послать Ровену за восстанавливающими пилюлями и проглотить парочку. После он поднялся на борт призрачного корабля, невесть как возникшего посреди зала, и на всех парусах устремился в безмолвное море ночи.

VI

– Нет,– отрезал нанятый мамабот,– к ней нельзя. Она недовольна твоим баллом в гонке на обогащение.

– Я правда старался,– рыдал малыш Мэллори. – Но на лица наступить не смог. Нанятый мамабот изобразил суровую гримасу и крепче стиснул детскую ручонку.

– Ты же знаешь, эти лица нарисованы специально и воплощают соревновательный дух. Что тебе мешало наступить на них как следует?

Малыш Мэллори предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться к двери спальни, которую мама захлопнула прямо у него перед носом, однако мамабот решительно преградил ему путь. Подавленный, мальчик сполз на пол.

– Не знаю,– всхлипывал он,– просто не смог и все. Но обязательно наступлю!– Он повысил голос. – Наступлю даже на живые лица, вот увидите, и стану таким нуворишем, что отцу и не снилось. Я докажу, дайте только срок. – Я ей докажу, дайте только срок,– пробормотал взрослый Мэллори и открыл глаза.

За исключением его самого, спальня-кабинет была пуста.

– Ровена!

Тишина.

– Ровена!– позвал он уже громче.

Ответа опять не последовало.

Мэллори нахмурился. Дверь в спальню стояла настежь открытая, а скромные размеры «замка» обеспечивали прекрасную слышимость.

Плечо слегка пульсировало, и только; больше никаких тревожных симптомов. Ровена аккуратно перевязала рануочевидно, в эпоху рыцарства все прекрасные дамы владели этим мастерством,– и, судя по всему, в очередной раз ухитрилась отыскать нужное снадобье.

Мэллори сел и спустил ноги на пол. Уже неплохо. Потом осторожно попробовал встать, но приступ головокружения отбросил его обратно на подушки. Впрочем, сиюминутная слабость быстро прошла, и Мэллори вновь почувствовал себя как новенький. Восстанавливающие кровь пилюли сработали на славу.

Однако его не покидало ощущение тревоги. Что-то было явно не так.

– Ровена!– снова позвал он.

Но тщетно.

Снятые опытной рукой доспехи аккуратной стопкой лежали в изножье кровати. Мэллори сфокусировал на них взгляд, лихорадочно размышляя. Его что-то разбудило, точно. Лязг закрывающейся двери... или шлюза.

Он глубоко вдохнул. Повеяло травой. Сыростью. Ароматами ночного леса...

Теперь понятно, в чем дело. Шлюз «Минувшего» был открыт и, похоже, довольно давно, если вечерний воздух успел проникнуть в каждый уголок судна; словом, кое-кому хватило времени проехать по иллюзорному подвесному мосту, перекинутому через воображаемый ров. После чего шлюз автоматически захлопнулся.

Мэллори бросился в комнату отдыха. Шальные Деньги одиноко застыл в импровизированном стойле. Вороной робоконь исчез.

Взгляд метнулся к обеденному столу. Пусто! Святой Грааль испарился.

Мэллори глухо застонал. Эта дурында решила вернуть его на место! Хотя ей четко велели не высовывать носа из «замка». Впрочем, нет, уговор был не высовывать носа из «замка» только в его отсутствие.

Мэллори припал к телеокну у шлюза и всмотрелся в экран. Никаких следов Ровены, впрочем, кругом стояла кромешная тьма, лишь ближайшие деревья отчетливо вырисовывались в свете восходящей луны.

Он вдруг нахмурился. Неужели это та самая ночь или он провалялся в беспамятстве без малого сутки?

Нет, ночь явно другая – об этом свидетельствовало положение луны. Однако Мэллори мог поклясться, что провел без сознания максимум пару часов.

Спохватившись, он вернулся в спальню и выудил из груды доспехов рукавицу со встроенными часами. Стрелки застыли на отметке 10:32, хотя луна едва перевалила за горизонт.

Внезапно Мэллори осенило. Не чуя под собой ног, он ринулся в приборный отсек. Так и есть, временной диапазон был выставлен на восемь вечера того же дня. Локация – на полмили к западу.

Он вытер вспотевший лоб. Господи, она же могла отправить «Минувшее» в первобытную эпоху! Или хуже того, перенестись в самый разгар Третьей Мировой!

К счастью, этого не случилось. По сути, Ровена правильно выбрала время и место, и передислоцировала «Минувшее» на час после кражи, чтобы преспокойно вернуть Грааль обратно в Карбонек.

Вспомнилось, как пристально она наблюдала за ним с порога, пока он настраивал пространственно-временной диапазон. В технике Ровена смыслила чуть больше ребенка, однако хронопанели отличались максимальной простотой эксплуатации, и освоить их мог даже ребенок.

Подавленный Мэллори вернулся в спальню, нацепил доспехи и, не обращая внимания на пульсацию в открывшейся ране, оседлал Шальные Деньги и тронулся в путь. Оружия у него не осталось, ну и ладно. Если повезет, оно даже не понадобится. Образно говоря, он пустился в погоню за удачей.

Рассудив, что Ровена отправится назад той же дорогой, Мэллори направил «скакуна» к пещере в надежде перехватить беглянку у входа в подземелье. Увы, надежды не оправдались. Ровены он не нашел ни около тоннеля, ни внутри. Однако неподалеку лежали камни, выбитые ударами лошадиных копыт.

Очутившись под мрачными сводами, Мэллори нахмурился. До сих пор его не удивляло, как дева из шестого столетия научилась управлять робоконем производства двадцать второго века. Впрочем, удивляться нечему. За вычурной энцефалопатией скрывалась банальная сила мысли. Оседлав вороного, Ровене не составило большого труда выяснить, что тот повинуется мысленным командам.

Мэллори не додумался захватить факел, однако он и не требовался. Инфракрасные лучи из глаз Шальных Денег освещали путь, догнать девушку было проще пареной репы – не будь у нее в распоряжении робоконя. Хотя, догонять ее совсем не обязательно, пусть возвращает Грааль, а он конфискует его обратно.

Поразительно, но Мэллори напрочь забыл о пространственно-временном парадоксе и опомнился лишь когда в конце тоннеля замерцал факел. При звуках женского голоса он инстинктивно направил Шальные Деньги в ближайшую пещеру.

Факел разгорался все ярче, послышался стук копыт. Вскоре рокот горного потока перекрыл отчетливый женский голос:

– ...Тот опустил девицу на землю и изготовился к поединку. Не было у него только копья. Но он загородился щитом и обнажил меч. Ударил его сэр Боре с такою силой, что пробил копьем и щит и панцирь, и вошло оно в левое плечо, и тем ударом поверг он его на землю. А как выдернул из его раны копье, тот от боли лишился чувств. Подъехал сэр Боре к девице и говорит: «Ну как? Сдается мне, вы избавлены от преследований этого рыцаря?» – «Теперь да, сэр,– сказала она. – Прошу вас, отвезите меня туда, откуда этот рыцарь меня увез». – «Я сделаю это охотно». И он взял коня, на котором приехал поверженный им рыцарь, посадил на него девицу и так доставил ее туда, куда она пожелала. «Сэр рыцарь,– сказала она,– вы и сами не знаете, как много вы сделали, ведь если бы я лишилась девственности, пятьсот человек за это лишились бы жизни». – «А кто был тот рыцарь, завезший вас в лесную чащу?» – «Правду сказать, это мой кузен. Я и не подозревала, в какие хитрые сети завлек его диавол, а он вчера тайком увез меня от моего отца, тогда как ни я сама, и никто из людей моего отца не питали к нему недоверия. И если бы он лишил меня девственности, он умер бы за грех своей плоти, опозоренный и обесчещенный навеки»...

Разгадка странного дежавю, нахлынувшего, когда Мэллори впервые услыхал эту историю, буквально ударила его по лбу. От неожиданности он отпрянул и с характерным бряцаньем стукнулся шлемом о каменную стену. Тем временем, робоконь с двумя седоками добрался до его укрытия.

– Тихо!– шикнул Мэллори-первый.

Ровена-первая приглушенно вскрикнула.

– Настало время поблагодарить тебя за доброту и великодушие, доблестный рыцарь, ибо наш час пробил.

– Не пори чушь! Если твой диавол где-то поблизости, то поостеречься нужно ему, а не нам.

– Воз... возможно, диавол вдоволь наелся мяса. По преданию, сытым он не трогает заезжих путников.

– Меч я попридержу, на случай, если он передумает,– проворчал Мэллори. – И давай уже закончим с твоей автобиографией, только ради святого Петра, покороче!

– Как пожелаешь... Между тем как она там стояла и так говорила, прискакали двенадцать рыцарей, разыскивавшие ее...

Голоса давно стихли, однако Мэллори-четвертый попрежнему не шевелился. Услышав историю во второй раз, и главное – со стороны, он безошибочно узнал отрывок из «Смерти Артура». Рассказ про Иосифа Аримафейского тоже был позаимствован оттуда – судя по всему, слово в слово. Спрашивается, откуда неграмотной деве из шестого столетия известен текст книги, которую опубликуют лишь спустя девятьсот сорок три года?

Но если за образом девы из шестого столетия скрывается блондинка из двадцать второго века, тогда все вопросы отпадают.

При мысли о секретарше Искариота Мэллори бросило в дрожь. Внешне она не имела ничего общего с девой, звавшейся Ровеной: однако достаточно снять корсет, наложить пару сантиметров штукатурки, нанести на волосы краску с сияющим эффектом, вставить синие как слива контактные линзы – и готово, родная мать не узнает. Сотрудники Хронополиции славились мастерством перевоплощения – и эйдетической памятью.

– Н-но, Шальные Деньги,– энцефалопатировал Мэллори. – За нами должок.

Ровену он застал, когда та бережно заворачивала Грааль в алую парчу. При виде Мэллори девушка вздрогнула.

– Пресвятая Богородица! Воистину, ты напугал меня, доблестный сэр. Я думала, ты дремлешь в своем замке. – Хватит валять дурака. Цирк окончен.

Она вскинула на него непонимающие, круглые, как слива, глаза. Судя по припухшим векам, Ровена недавно плакала.

– Цирк, доблестный рыцарь? О чем ты?

– Вот именно, цирк. Из тебя такая же дева Ровена, как из меня сэр Галахад.

Девушка потупила взор.

–Я знаю, ты не сэр Галахад, доблестный рыцарь, ибо мне случалось видеть истинного Галахада. Когдаты поднял забрало и открыл свой лик, я узрела, что ты не тот, за кого выдаешь себя. – Внезапно она подняла голову и с вызовом взглянула на Мэллори. – Однако глаза выдали в тебе благороднейшего из рыцарей, и я не воспротивилась обману, поскольку ты затеял его ради благого дела.

– Сказано же, хватит валять дурака,–повторил Мэллори, но уже не так уверенно. – Я тебя раскусил! Ты хронокоп.

– Хронокоп? Впервые слышу...

– Агент Хронополиции. Шайки благодетелей, что рыщут во времени, возвращают украденные артефакты и подводят под монастырь честных тружеников, вроде меня. Ты прокололась, когда процитировала душещипательную историю про сэра Ворса прямиком из «Смерти Артура», а потом...

– Тот случай с сэром Ворсом чистая правда. Он действительно спас мою честь. Не знаю, откуда тогда взялись две меня, двое тебя и четверо скакунов. Не знаю, как мне удалось касанием волшебных клавиш в твоем замке перенестись на час назад. Не знаю, по чьему велению вороной жеребец отвез меня обратно в замок. Все это мне не ведомо, благородный сэр. Знаю лишь, что твое волшебство поистине не имеет равных.

Мэллори молчал, не в силах произнести ни слова. Устремленные на него синие глаза были сама честность, и честность сквозила в каждом ее слове. Вопреки всем уликам, вопреки непостижимому парадоксу, родившемуся в исповеди, дева Ровена никогда не была и никогда не будет обманщицей. Мэллори не встречал более искреннего человека, чем она...

– Скажи,– произнес он чуть погодя,– неужели ты не боялась одна возвращаться в подземелье? Не боялась, что диавол тебя настигнет?

– Конечно, благородный сэр, меня обуял жуткий страх, но разве могла я поддаться ему, исполняя столь великую миссию?– Помедлив, Ровена осторожно спросила: – Как твое истинное имя, доблестный рыцарь?

– Мэллори. Томас Мэллори.

– Огромная честь познакомиться с тобой, сэр Томас.

Но Мэллори не слушал, пожирая взглядом завернутый в парчу Грааль. Между ним и добычей больше не существовало преград, драгоценное время таяло. Мэллори хотел шагнуть к серебряному престолу.

Однако ноги словно приросли к полу.

Он кожей чувствовал на себе взгляд Ровены. Синие, как сливы глаза смотрели в упор. В них ничего не изменилось, однако впервые Мэллори с болью ощутил горевшие в них искренность и восхищение. Словно стоишь в круге яркого, слепящего света.

Он снова попытался сделать шаг – и снова не сумел сдвинуться с места.

Единственная деталь сдерживала его, не пускала вперед. Ровена не просто не верила, она даже не помышляла, что он посмеет посягнуть на Грааль. Можно внушить ей, что черное на самом деле это белое, а белое – черное, но она в жизни не поверит, будто «рыцарь», которого она наделила столь высокими качествами, способен на бесчестный поступок.

Ну вот, все четко и ясно. Грааль вроде и близко, но с тем же успехом он мог бы находиться в недрах впадины Минданао.

Мэллори тяжело вздохнул. Они с Искариотом сыграли вничью. Грааль достанется подлинному сэру Галахаду, а не мнимому. Мнимый Галахад горько ухмыльнулся.

– Приятно было познакомиться,– начал он, обращаясь к деве Ровене, но по непонятной причине у него вдруг перехватило дыхание. – Надеюсь, дальше ты справишься.

Внезапно девушка залилась слезами.

– О, сэр Томас! В великой спешке стараясь вернуть Грааль и исправить зло, учиненное бесчестным сэром Джеймсом, я вновь не оправдала доверия. Узрев другую себя и тебя верхом на Шальных Деньгах, я пришла в огромное волнение, и едва вороной свернул в пещеру, Грааль выскользнул у меня из рук и... и...

Мэллори разинул рот.

– Ты уронила Чашу?

Шагнув к серебряному престолу, она приподняла краешек алой парчи. В Граале зияла дыра – не слишком большая, но вполне заметная.

– Как же теперь быть? Как?– причитала Ровена.

Мэллори вспомнился звон, услышанный в подземелье, когда они с Ровеной удирали из замка Карбонек.

– С ума сойти!– он вдруг широко улыбнулся. – Получается, твои руки снова в опасности?

– Верно, сэр Томас, но я скорее умру, чем стану умолять тебя...

– А следовательно,– радостно продолжал Мэллори,– благородный рыцарь не может покинуть тебя в беде. – Он взял ее за руку. – Идем. Не знаю, удастся ли вписать деву из шестого века в век двадцать второй, но клянусь, попробовать стоит!

– А Шальные Деньги? Он отправится с нами в тот удивительный край, о котором ты толкуешь?

«Сэр Томас» расплылся в улыбке.

– Всенепременно.

На борту «Минувшего» он швырнул шлем и рукавицы в угол «пиршественной залы» и помчался в приборный отсек. Ровена не отставала ни на шаг. Склонившись над панелью, Мэллори установил временной диапазон на двадцать первое июня 2178 года и ввел пространственные координаты хронотуристического порта в Канзас-Сити. Господи, скорей бы вернуться домой и постричься!

– Поехали!– скомандовал он и дернул рычаг.

Судно чуть дрогнуло.

– Теперь держись,– напутствовал Мэллори, увлекая девушку к телеокну.

Они припали к экрану. Однако в следующий миг Мэллори изменился в лице. Вместо панорамы спиральных зданий перед ними раскинулась зеленая равнина, поросшая лесом. Вдалеке маячили очертания замка.

Мэллори не верил своим глазам. Замок отличался от Карбонека более современной архитектурой, но все же. Выходит, хронопанель заклинило, и она перенесла корабль в не столь отдаленное будущее, сохранив прежние пространственные координаты.

Терзаемый тревогой, Мэллори бросился к приборам, однако в следующий момент лампочки на панели ярко вспыхнули и погасли. Мерцания пространственно-временной шкалы хватило, чтобы разобрать, где и когда материализовалось хроносудно. Год 1428, место – Уорикшир.

Мэллори со всех ног поспешил в генераторное отделение. Генератор дымился, помещение наполнилось запахом горелых проводов.

Мэллори в сердцах выругался. Искариот!

Вот почему он нарушил традиции и пригласил рядового хроновора на партию в гольп!

Другой на месте Искариота замкнул бы цепи так, чтобы Мэллори очутился прямиком в пятнадцатом столетии, минуя шестой век. Однако Искариот жаждал полного триумфа. Хотя, предвидь негодяй возможную встречу в хранилище Грааля, он сделал бы все, чтобы лишить соперника шанса воспользоваться доспехами сэра Галахада.

Вернувшись в приборный отсек, Мэллори увидел на клавиатуре люми-иллюзий команду перевоплотить «Минувшее» в английский замок пятнадцатого столетия. Очевидно, ему на роду написано стать средневековым рыцарем, а Искариоту — владельцем нелегального киоска с хот-догами.

Мэллори громко расхохотался. Как ни крути, ему грех жаловаться. В пятнадцатом веке хотя бы нет смога.

Интересно, как дальше сложится жизнь? Представится ли случай войти в историю?

Мэллори вдруг обмер. Неужели он тот самый Томас Мэлори, обладатель поместий в Нортгемптоншире и Уорикшире? Неужели он тот самый сэр Томас, который составил, перевел и записал «Смерть Артура»? Биография Мэлори изобиловала белыми пятнами, а скудные факты казались надуманными. Возможно, он появился из ниоткуда, сколотил состояние, предсказывая будущее, и снискал рыцарский титул. Возможно, под маской сэра Томаса скрывался раскаявшийся хроновор, волею судьбы попавший в пятнадцатое столетие.

Но если он, Мэллори, и есть сэр Мэлори, как, скажите на милость, ему сочинить пять сотен глав псевдоисторического романа и выдать их за «Смерть Артура»?

Внезапно его осенило.

Мэллори подошел к Ровене, по-прежнему не сводившей глаз с телеокна.

– Бьюсь об заклад, ты знаешь уйму историй о рыцарях Круглого Стола.

– Разумеется, сэр Томас. Еще с колыбели я вдоволь наслушалась про их подвиги. При дворе моего отца только об этом и говорят.

– Тогда поведай, с чего начинался Круглый Стол. Хотя нет, лучше поведай про Святой Грааль. До Стола мы доберемся позже.

После короткого молчания Ровена завела рассказ:

– Внемли, благородный рыцарь. В канун Пятидесятницы, когда все рыцари из дружины Круглого Стола собрались в Камелоте и выслушали праздничную службу и столы наконец уставили яствами для пиршества, вдруг въехала прямо в пиршественную залу прекрасная дама на коне, и видно было, что она гнала во всю мочь, ибо конь ее был взмылен. Спешилась она и сразу, приблизившись к королю, ему поклонилась, а он сказал ей в ответ: «Девица, да благословит вас Бог». – «Сэр,– сказала она,– Бога ради, скажите мне, где сейчас сэр Ланселот?» – «Вот он, вы можете его видеть»,– отвечал король. Тогда она подошла к сэру Ланселоту и сказала: «Сэр Ланселот, я приветствую вас от имени короля Пелеса и прошу вас рыцарской честью последовать за мною в лес, что отсюда поблизости». Тогда сэр Ланселот спросил ее, у кого она живет. «Я живу,– отвечала она,– у короля Пелеса». – «Что же вам угодно от меня?» – спросил сэр Ланселот. «Увидите,– отвечала она,– когда...»

– На сегодня достаточно,– перебил Мэллори. – Продолжим, как только я раздобуду бумагу и чернила, моя Шехеразада.

– Шехеразада? Не понимаю, о чем ты, сэр Томас...

Мэллори наклонился к ней и поцеловал.

– Тебе и не нужно понимать.

В голове теснились разные мысли. Перво-наперво необходимо собрать факты, предшествующие их бегству из Карбонека, и уже исходя из фактов придется написать правду о визитах обоих Галахадов и Ланселота в хранилище Святого Грааля – правду о том, как они с Искариотом пытались обмануть судьбу и проиграли. К счастью, сочинять ничего не нужно, основной текст уже готов, а его стиль заранее предопределен. Вопреки официальной версии, Мэлори создаст свой монументальный труд не в тюрьме, а здесь, в замке Минувшее, вместе с Ровеной, которая будет сидеть рядом и диктовать. Поскольку ссылаться на деву из шестого века нельзя ни в коем случае, остается – как и оставалось – ссылаться на несуществующие французские источники. Главная же помеха будущему предприятию – цинизм, свойственный двадцать второму столетию,– самоустранилась после встречи с сэром Галахадом.

Хотя книгу опубликуют лишь в 1485, Мэллори не терпелось начать. Занятное предстоит дельце. Но прежде...

— Ровена, фактически мы почти не знакомы, но теоретически знаем друг друга без малого девятьсот лет. Ты выйдешь за меня?

Она на секунду опешила. Потом синие, как сливы, глаза озарились яркой синевой, и девушка бросилась Мэллори на шею.

– Конечно, сэр Томас, ибо больше всего на свете я мечтаю стать твоей женой!

Так родилась великая эпопея под названием «Смерть Артура», древнейшая и самая известная история прославленного принца Артура, короля Британии, а также история о славных подвигах и великих деяниях его придворных Рыцарей Круглого Стола.

КООРДИНАТА ДЖЕЙН

По трехмерным стандартам комната чудилась гротескной. Однако сидевший там мужчина не считал ее таковой. Обычная четырехмерная комната с обычным четырехмерным обывателем, который воспринимал ее так, как трехмерный человек воспринимает трехмерное пространство. «Плоскость» — понятие относительное и зависит сугубо от видения наблюдателя, ведь несмотря на пространственные различия, две параллельные Вселенные, рожденные мультимерным пространством, являются сестрами по крови.

Звали мужчину Френсис Адам. Он работал инженером, а на досуге увлекался миниатюрами. Сейчас перед ним лежал лист бумаги с нарисованной диаграммой микро-макро транспространственного проектора, над которым он трудился последние четыре месяца и закончил только сегодня в обед. Адам специально задержался на заводе — хотел поскорее оформить заявку на патент – и очень устал. Спецификации подождут до завтра.

Он выпрямился, налил из электрического кофейника чашку горького напитка и, закурив, снова склонился над диаграммой – и глухо застонал! Обнаруженная ошибка, сама по себе незначительная, в целом была фатальной. Из-за нее придется начинать все сначала.

Внезапно раздался стук в дверь. Адам нахмурился. Кроме него на заводе оставался только сторож, а тому было строго-настрого заказано соваться в лабораторию. Он подошел к двери и нажал кнопку, деактивирующую одностороннее стекло. На пороге соседнего цеха стояла девушка с каштановыми волосами и миловидным личиком в форме сердечка. Складка на лбу инженера разгладилась, на губах заиграла радостная улыбка. Отключив персональную систему реактивной организации, делавшую комнату недоступной для посторонних, он распахнул дверь.

– Барбара, какой сюрприз! Я думал, ты давно дома. – Стремясь произвести впечатление на гостью, Адам забыл о корпоративных правилах и любезно посторонился: – Заходи. Она переступила порог. Лишь тогда он заметил в ее руках пистолет с круглой рукоятью, уродливое дуло, направленное прямо ему в лоб. Оторопев, Адам заглянул ей в глаза и прочел в них такое, чему отказался поверить. Пистолет кашлянул, голова Адама дернулась назад. Мир вспыхнул и сразу померк.

На календаре стояло 8 июня 1962 года.

I

Тени потоком входили и выходили из огромного офисного здания. Тенями были прохожие, такси, автомобили, автобусы, сновавшие по дороге. Даже я тень, мрачно подумал Адам Френсис, толкая вращающуюся дверь.

Нужный офис находился на шестом этаже, табличка на двери гласила «Дж. А. Морроу, психотерапевт. Добро пожаловать». Приемная пустовала, но вскоре внутренняя створка распахнулась, и на пороге возникла девушка. Элегантный синий костюм подчеркивал синеву глаз и восхитительные формы. Золотые волосы спускались до плеч, цвет лица навевал ассоциации с белоснежными лепестками клематисов. Однако при всех достоинствах девушка не блистала красотой.

– Мистер Френсис?

Адам кивнул:

– У меня назначена встреча с доктором Морроу.

– Сюда, пожалуйста.

Девушка проводила его в прелестно обставленную комнату и устроилась за столом из красного дерева.

– Присаживайтесь, мистер Френсис. Начнем с общих сведений.

Адам опустился в кресло.

– Простите, я принял вас за секретаршу. Не знал, что доктор Морроу женщина.

– Приятель, порекомендовавший меня, должен был вас предупредить. – Девушка раскрыла блокнот. – Итак, приступим. Возраст?

– Двадцать девять.

– Профессия?

– Инженер-конструктор.

– Где работаете?

– Сейчас нигде. Но не волнуйтесь, денег у меня много, на ваш гонорар хватит.

– За гонорар я не волнуюсь... Последнее место работы?

– «Мефисто продакте инкорпорейтед». Уволился оттуда неделю назад. – Адам доверительно подался вперед. – Коллеги постоянно вставляли мне палки в колеса, мешали эффективно работать. В какой-то момент все зашло слишком далеко, поэтому я ушел.

Синие глаза оторвались от блокнота.

– В самом деле? Сослуживцы проявляли к вам агрессию?

– Можно сказать и так. — Адам резко откинулся на спинку кресла. – Не хочу вспоминать.

– Хорошо, мистер Френсис. Где вы живете?

– Гостиница «Нортсайд».

– Женаты?

– Конечно, нет!

Синие глаза снова оторвались от блокнота; проницательный взгляд словно пронзал собеседника насквозь. Однако вслух доктор Морроу сказала лишь:

– Место рождения?

– Гринвью, штат Нью-Йорк.

– Образование?

– Начальная и старшая школа Гринвью. Гейноровский университет.

Закончив делать пометки в блокноте, девушка встала. Она явно была озадачена.

– Хорошо, мистер Френсис. Можете перелечь на кушетку, если так вам будет проще расслабиться. Или оставайтесь в кресле.

– Предпочитаю кушетку.

Доктор Морроу пододвинула стул с высокой спинкой и села.

– Слушаю вас.

– Я тень. – С места в карьер начал Адам.

– Только вы?

– Нет, всё вокруг. Люди, предметы. Всякий раз, глядя по сторонам, я вижу лишь тени. Смотрю на свое отражение, и снова вижу тень. Как будто все ненастоящее.

– Давно у вас такое восприятие?

– После увольнения. Но это даже не восприятие, а растущая уверенность. На первых порах дело ограничивалось туманными подозрениями, но постепенно они достигли отметки, когда собственное прошлое словно ускользает от меня... рассыпается. – Адам зябко поежился. — Боюсь... боюсь, я схожу с ума.

– Позвольте усомниться, мистер Френсис. В основе реальности лежит реакция на окружающие явления, и если реакция отдельного индивида отклоняется от реакции большинства, на то есть веская причина. Иногда мы просто ее не осознаем, однако это не делает поступки человека менее здравыми, а его самого сумасшедшим. И да, хотелось бы уточнить, какое именно значение вы вкладываете в понятие «тень»?

Адам на секунду задумался.

– Если быть точным, люди и предметы кажутся мне бессмысленными не столько сами по себе, сколько в плане отношения ко мне. Словно я посторонний, изгой... и с каждым днем мое прошлое становится все более иллюзорным.

– Как вы обычно проводите день?– сменила тему психолог.

– Хм... практически безвылазно сижу в номере.

– А по вечерам? Выбираетесь куда-нибудь поразвлечься?

– Нет, мне некуда идти.

– А как у вас с девушками?

–С девушками!– с неожиданной яростью выпалил Адам. – Никак! Они тоже тени.

— И я в том числе?

— И вы в том числе!

– У вас бывают навязчивые сны, мистер Френсис?

Он нервно заерзал на кушетке.

— Только один.

– Расскажите.

— Комната. Я сижу за столом или верстаком длиной во всю стену. Просторное помещение набито станками – наверное, это цех или что-то в этом роде. Я просто знаю обстановку, хотя не вижу, поскольку сижу лицом к стене. На столе или верстаке передо мной – чертеж какого-то прибора, понятия не имею, какого. Рядом со мной человек, ктото очень знакомый, но я, хоть убей, не могу вспомнить, кто именно. Во сне я пытаюсь повернуться, чтобы рассмотреть соседа, но шея словно онемела, почти не движется. Угла обзора не хватает, однако я упорно продолжаю попытки, пока не просыпаюсь от перенапряжения.

— И вы не догадываетесь, кто этот человек?

– Абсолютно!

— Хорошо, мистер Френсис, оставим на время ваш сон. Уверена, он разъяснится по ходу, когда мы докопаемся до факторов, его побудивших. Первоочередная задача сейчас – ваш комплекс тени, убежденность, что окружающий мир иллюзия. Думаю, мы добьемся максимальной эффективности, если сосредоточимся на вашей собственной реальности. Удостоверившись в ней, вы будете менее склонны считать всех вокруг тенями.

Адам даже подскочил на кушетке.

– Отличная мысль.

– Хорошо,– спокойно продолжала психолог. – Прежде всего посетите ключевые места из вашего прошлого, вспомните связанные с ним события. По мере воссоздания минувшей реальности, ваша ослабленная вера в окружающую действительность будет укрепляться, и постепенно вы перестанете считать себя и других тенями. При условии, конечно, — тут психиатр загадочно улыбнулась,– что ваш «комплекс тени» не строится на фактах. Советую начать с «Мефисто продакте инкорпорейтед». Поезжайте туда, осмотритесь. По возможности пообщайтесь с бывшими коллегами. Договорились?

Адам кивнул:

— Попытка не пытка.

– Сегодня у нас вторник, четырнадцатое. В понедельник в половину третьего вас устроит? Как раз успеете посетить завод... и дать реакцию. – Сделав последнюю запись, доктор Морроу нацарапала на клочке бумаги серию цифр и вручила сложенный листок пациенту. – Это мой номер телефона. Надумаете навестить меня до понедельника, не стесняйтесь, звоните.

II

Вернувшись в гостиницу, Адам не поднялся прямиком к себе, а завернул в бар, где накануне встретил мужчину, порекомендовавшего ему доктора Морроу. Ну, не лично ему... Просто Адам подслушал разговор бармена с посетителем, который превозносил доктора до небес. Сегодня этого мужчины в баре не было, и Адам расстроился.

После знакомства с психиатром Адаму захотелось узнать о ней побольше. Например, как ее зовут. Джоанна? Джессика? Или просто Джейн?

В «Мефисто продакте» он явился только к полудню. Завод располагался в нескольких километрах от города, в зеленой долине, занятой преимущественно овощеводческими фермами. Выскочив из автобуса, Адам прошагал три километра по новенькой асфальтированной дороге. Дорога вспоминалась смутно, а походы по ней совершенно стерлись из памяти. Также Адам не помнил, чтобы раньше ездил сюда на автобусе. На чем же тогда он добирался до работы?

Миновав раскидистый красный дуб, Адам заметил припаркованный под низкими кронами серый «седан» без водителя. Пять минут спустя путник очутился у заводских ворот. Позади забора из сетки-рабицы здания сияли новизной, но в них угадывалось нечто странное. Завалившиеся набок постройки смотрелись как бельмо на глазу, вдобавок, настораживала царящая в них тишина. Они словно выпали из другой, прежней эпохи. Из нарядных высоких труб, предназначенных испускать выбросы в атмосферу, не валил дым. На территории двое подозрительно знакомых рабочих снимали какой-то агрегат с крюка высоченного подъемного крана.

Большой знак над воротами гласил «МЕФИСТО ПРОДАКТС ИНКОРПОРЕЙТЕД». Створки были распахнуты, но поблизости дежурил местный сторож. Точнее, не сторож, а полицейский. Заметив Адама, полицейский смерил его профессиональным взглядом.

– День добрый,– поздоровался Адам. – Пройти можно?

– По-твоему, я здесь свежим воздухом дышу, Мак?

У ближайшего здания стояли две патрульные машины. Второй полицейский маячил возле входной двери.

Адам нахмурился.

– Что-то случилось?– поинтересовался он у первого стража порядка.

– Похоже на то. Зачем явился?

– Понимаете, я раньше здесь работал. Вот думал... – Внезапно вспыхнувший интерес в глазах копа вынудил Адама замолчать. – Да в чем, собственно, проблема?

Полицейский обернулся к воротам.

– Эй, Морт, позови лейтенанта. Тут какой-то парень, он наверняка захочет с ним побеседовать. Давно здесь трудишься, Мак?– снова обратился он к Адаму.

– Пять лет. Хотя...

Полицейский не дал ему договорить.

– Пять лет?! Да этой шараге нет и пяти дней!

Вытянув шею, Адам увидел, как из здания вышел еще один полицейский и направился к воротам. Первый коп отрезал гостю пути к отступлению, встав у него за спиной. Адам сглотнул. Покосившись на работяг у крана, он заметил, что за все время те ни разу не шелохнулись. Знакомое чувство дежавю нахлынуло с удвоенной силой, добавив происходящему оттенок сюрреализма.

– Знаете, я лучше пойду. – Адам попятился и бросился наутек через поля.

Пули, выпущенные полицейскими, не только не замедлили, а, напротив, заставили его ускорить темп. Отбежав на приличное расстояние, он обернулся. Лейтенант с целым отрядом буквально следовали за ним по пятам, вынудив Адама снова поднажать. В следующую секунду его охватил страх: с ближайшего холма за погоней пристально наблюдал человек с биноклем. Нет, ложная тревога. Владелец бинокля наверняка случайный прохожий или орнитолог – любитель птичек. Успокоившись, Адам помчал со всех ног.

Напугав крикливого зуйка чуть ли не до полусмерти, Адам углубился в лесок. На полпути взял влево, шмыгнул в канаву и по пересохшему устью добрался до широкого луга, опоясанного низкими берегами. Не растерявшись, беглец согнулся в три погибели и продолжил путь, обведя преследователей вокруг пальца.

Наконец впереди замаячили фермерские постройки, и вскоре Адам очутился возле большого амбара. Сдвинув покосившуюся доску, он юркнул внутрь, взлетел по деревянной лестнице на пыльный сеновал и, тяжело дыша, рухнул в сено.

Он долго лежал, не шелохнувшись, поминутно спрашивая себя, зачем ему понадобилось бежать, но так и не находил ответа на свой вопрос.

Внезапно амбарная дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина в синем комбинезоне. К счастью, с сеновала открывался отличный обзор. «Комбинезон» подошел к огромному верстаку, взял крепежную скобу и направился к выходу, но внезапно путь ему преградил запыхавшийся патрульный.

– Не видели здесь клоуна в темно-синем костюме?

«Комбинезон» отрицательно помотал головой:

– Чего-то натворил?

– Сопротивлялся аресту. Но суть не в этом. Он якобы работал на «Мефисто» – по крайней мере, так говорит.

Фермер застыл как вкопанный.

– Работал на них?! Тогда он наверняка знает, зачем им понадобилось тут строить завод.

–А главное, он знает, как им удалось построить его втайне от всех,– добавил полицейский. – В общем, смотрите в оба.

– Даже не сомневайтесь. Своими бы руками придушил сволочей, испортивших пять акров плодоносной земли ради «липовой» шараги с кучкой манекенов!– выпалил фермер.

– Почему вы сразу не уведомили власти?

– Старый Джон Дрисколл – ему принадлежит та территория – весной не вернулся из Флориды, и участок простаивал,– пустился в объяснения фермер. – Когда появился завод, мы решили, что старик продал свою землю. Конечно, наши долго чесали в затылке – умудрился же кто-то возвести такую громадину буквально за пару дней, да еще незаметно ото всех! Но нам и в голову не приходило ничего такого, пока местная ребятня не сходила в разведку и не стала травить байки про не шевелящихся людей с одинаковыми лицами. Вот тогда мы и приняли меры. Это каким нахалом надо быть, чтобы выкинуть такой фортель?! Попадись мне ваш беглец, убил бы на месте!

– Полностью солидарен,– кивнул полицейский, с подозрением озираясь по сторонам. – Скажите, а не мог он укрыться где-нибудь на ферме?

– Это вряд ли. Я весь день сегодня во дворе. Насос, зараза, барахлит!

Амбарные ворота захлопнулись, мужчины вышли на улицу. Со лба Адама скатилась крупная капля пота. В его реальности зияла огромная брешь.

Брешь в пять акров шириной.

Спустившись с сеновала, Адам нашел в воротах отверстие от сучка и оглядел двор. Неподалеку «комбинезон» прилаживал отрезок трубы на пильные козлы. Чуть погодя к нему присоединился здоровенный толстяк с бородавкой на носу, одетый в спортивный костюм цвета хаки; на мясистой шее болтался бинокль. Адам мгновенно узнал в нем любителя птиц с холма.

Одновременно его посетило чувство, будто он хорошо знает этого человека – точнее, знал раньше, в другой жизни при других обстоятельствах. Чувство настолько нелепое, что он моментально подавил его.

Орнитолог завел разговор с фермером, но всю дорогу не переставал осматриваться по сторонам, словно боялся упустить редкую птицу. Наконец он удалился тем же путем, что и пришел.

Адам снова взобрался на сеновал. Лишь когда сгустились сумерки, он выскользнул из амбара и поспешил через залитые звездным светом поля к городской окраине. Из телефонной будки на закрытой на ночь заправке он набрал номер доктора Морроу. Вдруг она все еще в офисе? Хотя, шанс был один к ста.

— Доктор Морроу у телефона,– раздалось из трубки.

Ее приветливый голос задавил все сомнения на корню.

— Это Адам. Адам Френсис. Мне нужно срочно с вами встретиться.

Он уже приготовился выслушать поток возражений, однако их не последовало.

— Хорошо, мистер Френсис. Жду вас.

– Мистер Френсис, с вами все в порядке?– воскликнула психолог при виде расхристанного посетителя. – Судя по костюму, вы побывали в серьезной передряге.

— Я в норме, не обращайте на одежду внимания, — отмахнулся Адам и скороговоркой принялся перечислять события минувшего дня.

Однако доктор Морроу резко оборвала поток откровений и проводила гостя в кабинет. Там на столе стояла переносная электроплитка с кипящим кофейником. Наполнив две чашки, психолог вручила одну Адаму и устроилась на своем рабочем месте.

– Теперь рассказывайте.

Слегка успокоенный Адам опустился в кресло и довольно связно поведал о своем приключении. Выслушав историю о полицейском у ворот, психолог на мгновение утратила обычное хладнокровие, но быстро взяла себя в руки. Впрочем, Адам успел заметить, что она потрясена до глубины души.

– К счастью, теперь все позади,– резюмировала она, когда он закончил. – Простите, что вынудила вас пережить этот кошмар, но боюсь, это было неизбежно.

Адам не верил своим ушам:

– Так вы знали, чем все обернется!

– Да, только не предусмотрела вашу стычку с властями. Кто бы мог подумать, что они доберутся до завода так скоро. – Доктор Морроу вздохнула. – Теперь лишь вопрос времени, когда они свяжут вас с гомун... – Недосказанное слово повисло в воздухе. – Встретили еще кого-нибудь, помимо полицейских и фермера?

– Только орнитолога. – Адам рассказал о толстяке.

На мраморно-белом лбу девушки залегла тревожная складка.

– Надеюсь, он и в самом деле высматривал птиц. А может, разыскивал вас... хотя сомневаюсь, что им удалось так быстро выйти на ваш след. Нет, исключено!– твердо произнесла она, и складка на лбу разгладилась. – Они понятия не имеют, кого искать. Значит, пока мы в безопасности.

– Не просветите, о чем вообще речь?!

Девушка улыбнулась.

– Не могу. От переизбытка информации вы еще больше запутаетесь. Просто доверьтесь мне. – Внезапно она сменила тему: – Мистер Френсис, у вас есть машина?

Адам сначала кивнул, потом помотал головой.

–Н-не... не знаю.

– Ладно, возьмем мою.

– Куда поедем?

– В дебри вашего прошлого.

Хлынул дождь, струи воды хлестали по стеклу.

– И вы поедете со мной?– недоверчиво спросил Адам.

– Да. Могут возникнуть осложнения. Чем вы занимались до того, как попали на «Мефисто продакте инкорпорейтед»?

– Учился в университете. Университет Гейнора, до него больше четырехсот километров, если ехать на юг.

– Прекрасно, туда и отправимся. Возвращайтесь в гостиницу, переоденьтесь, упакуйте чемодан и выпишитесь. Встречаемся через час.

III

Ехали всю ночь, поочередно сменяя друг друга за рулем. До полуночи прослушали сводки новостей, в одной говорилось о «таинственном незнакомце», проникнувшем на территорию «таинственного завода», однако описание преступника было таким туманным, что опознать его смог бы лишь полицейский, дежуривший у ворот.

– Нет ни малейшего повода для беспокойства,– с облегчением констатировала доктор Морроу, но под конец добавила: – Пока.

На рассвете они петляли по извилистой дороге среди лесистых холмов. Тщетно Адам высматривал знакомые пейзажи – местность за окном не навевала никаких ассоциаций. Тем не менее, он знал, где повернуть, знал названия всех городков, расположенных неподалеку от университета.

– Ничего не понимаю. По идее, я проезжал здесь сотни раз, но совершенно этого не помню.

– На вашем месте я бы не беспокоилась, мистер Френсис,– откликнулась с водительского сиденья психолог.

– Как тут не волноваться. С «Мефисто продакте» было то же самое. Я отчетливо помню, где завод находится, но не припоминаю, чтобы бывал внутри. Помню дорогу, но не помню, как ездил по ней. – А сами здания помните?

– Нет. Вернее, не совсем. Они стали другими. Как будто завались набок. Интересно, с чего?

–Наверное, строитель в спешке забыл провес... забыл заложить фундамент. Не хотите завернуть куда-нибудь позавтракать?

Они облюбовали придорожное кафе, совмещенное со станцией техобслуживания. Адам настоял заплатить за завтрак и топливо из своего кармана.

– Вы еще пожалеете о своей расточительности, когда я предъявлю вам счет,– со смехом заметила психолог, огибая припаркованный у бензоколонки серый «седан» и выруливая на шоссе.

– Если разгадаете тайну моего прошлого, цена не имеет значения. Кстати, неплохо бы разгадать еще одну загадку. Что означает «Дж»?

– Джейн. Еще вопросы?

– Забавно. Выходит, я угадал. Просто Джейн.

Доктор Морроу вздрогнула.

– Серьезно? А, вы имели в виду «просто».

– Я так и сказал, «просто Джейн». Хорошее имя, мне нравится,– продолжал Адам. – Надеюсь, мое вам тоже по душе.

– Отличное имя,– заверила доктор. – Куда теперь?

Они очутились на перекрестке.

– Направо, если не ошибаюсь.

– Рискнем.

Трасса уводила их все дальше в лес, который с каждой минутой становился все гуще. Дома попадались все реже, а потом и вовсе исчезли.

– Странное место для университета,– заметила Джейн.

– Приехали. – Адам ткнул пальцем за окно. – Университет там, за деревьями, присмотритесь.

Лес окружал здание со всех сторон, обрамлял извилистую асфальтированную дорогу, отчего та больше смахивала на запутанный туннель. Как и возле «Мефисто продактс» дорога сияла девственной новизной – ни следа шин или тормозного пути. Сам университет состоял из единственной постройки из красного кирпича со сводчатой аркой на входе. И снова покосившиеся стены, вдобавок, нарядный фасад портила зигзагообразная трещина.

– Опять без фундамента. – Джейн заглушила мотор. – Наш зодчий явно спешил. – Она распахнула дверцу и выбралась наружу. – Адам, идете?

Тот нехотя вылез из машины. Вместо ожидаемой ностальгии альма-матер внушала чувство тревоги.

– Думаете, стоит зайти внутрь?– нервно спросил он.

– Разумеется. Рано или поздно университет обнаружат. Надо воспользоваться случаем, второго шанса может и не быть.

Вслед за спутницей Адам миновал короткий пролет ступеней. Вблизи здание смотрелось каким-то размытым: контуры кирпичей сливались с соседними, четко очерченные линии отсутствовали совсем. Над сводчатой аркой висела белая табличка с выгравированным названием «УНИВЕРСИТЕТ ГЕЙНОРА».

Створка двойной двери была распахнута. Адам первым шагнул в длинный коридор, освещаемый лишь ярким солнечным светом, бившим им в спину. Внезапно в полумраке проступили очертания мужского силуэта. Адам придержал Джейн за руку. Они застыли в ожидании, когда мужчина подойдет поближе.

Текли минуты, однако мужчина не шевелился. Точно замер на полпути. Правая рука выдвинута чуть вперед, левая заведена назад. Но ни одна не двигалась.

– Ну конечно!– воскликнула Джейн, устремляясь в конец коридора.

На подкашивающихся ногах Адам поспешил за ней. Было в облике мужчины что-то пугающее. Подойдя вплотную, он понял, что именно.

Мужчина оказался точной его копией.

Точнее, гомункулом, созданным по его образу и подобию. Но легче от этого не стало. Напротив, на мгновение у Адама перехватило дыхание.

– Все хорошо,– успокоила его Джейн. – Тут бояться нечего.

Адам пристально всматривался в гомункула. Действительно, вылитый он. Как и те двое работяг с «Мефисто продакте», осенило его, вот только черты лица немного размыты, как и силуэт, впрочем. Даже темно-синий костюм не столько напоминал часть гардероба, сколько сливался с телом. Каштановые волосы тоже выглядели иначе, коснувшись их, Адам ощутил под пальцами единую массу, твердую, как скала. Ничуть не мягче оказался костюм, руки и ноги.

– Он сделан из того же материала, что и здание,– пояснила Джейн. – Из краски.

– Краски?

Она кивнула.

– Да. Теперь обследуем аудитории.

Они толкнули первую попавшуюся дверь и очутились в просторной комнате, чье пространство сильно «съедало» обилие парт. За каждой восседал гомункул, еще один застыл у классной доски. Единственным источником света служили солнечные лучи, струившиеся в окна. Язык не поворачивался назвать их прямоугольными, кроме того, во всех отсутствовали стекла.

Адам покосился на ближайшего «студента». Неведомая волна отвращения захлестнула его и тут же схлынула. «Студент» оказался «девушкой». Миловидное личико в форме сердечка, карие глаза, светло-каштановые волосы. На синем пуловере крупно вышита буква «Г». Адам огляделся. Добрую половину гомункулов составляли «девушки», похожие друг на друга как две капли воды. «Юноши» тоже «носили» синий пуловер с вышитой «Г», и все как один были точной копией Адама.

Даже «преподаватель» в синем костюме.

Оригинал обессиленно привалился к стене.

– Ничего не понимаю. Почему везде я? А эта девушка? На долю секунды я бы мог поклясться, что знаю ее – очень хорошо знаю.

Во взгляде Джейн промелькнула грусть, и психолог поспешно отвернулась.

– Так и есть. Продолжим экскурсию?

Они вернулись в коридор. Другие аудитории ничем не отличались от первой, за исключением одной, где имелись две дополнительные детали: на классной доске красовалась какая-то сложная диаграмма, а «преподаватель» указывал на нее длинной указкой.

– По-моему, мы увидели достаточно,– протянула Джейн, обводя глазами помещение. – Уходим?

– Чем скорее, тем лучше,– буркнул Адам.

Они направились к двери, но внезапно путь им преградили двое мужчин. Первый, одного с Адамом возраста и телосложения, казался на удивление красивым и смутно знакомым. Вторым был толстяк с бородавкой на носу. В памяти всплыл серый седан, припаркованный перед «шевроле» Джейн на заправке. Тот же седан стоял под красным дубом неподалеку от «Мефисто продакте».

Псевдо-орнитолог высматривал вовсе не птиц, а Адама, и где-то в процессе успел разжиться сообщником.

– Думаю, нет нужды объяснять, зачем мы здесь,– заявил толстяк. — Только не надо впаривать, что ты окончательно свихнулся и обратился к просто Джейн. – Очевидно, толстяк картавил – вместо «просто» у него получилось что-то вроде «плоско» или «плоскость». – А теперь давай ее сюда, и не надейся снова всучить фальшивку,– добавил он с угрозой.

Не удостоив толстяка ответом, Адам повернулся к Джейн.

– Я о нем рассказывал. Я считал, что он следит за зуйком, но теперь ясно, что за мной.

– А изначально он наблюдал за заводом,– кивнула психолог,– ждал, когда ты появишься. Вы бы нашли его намного раньше,– обратилась она к «липовому» орнитологу,– если бы удосужились вникнуть в психологическую подоплеку слова «Мефисто».

Толстяк презрительно уставился на девушку.

– Нос у тебя чересчур длинный даже для просто Джейн. Эй, Джордж, займись ею,– скомандовал он напарнику.

– Хорошо, дядя Чарли!– Выхватив из кармана какой-то предмет, красавчик шагнул вперед. – Сейчас...

Бамс! Описав широкую дугу, сумочка Джейн обрушилась на голову нападавшего, складной нож выпал у него из пальцев. Джейн наклонилась поднять его как раз в тот момент, когда кулак Адама впечатался в подбородок Чарли. Дядюшка завалился на племянника, оба выкатились в коридор и столкнулись с «шагающим» гомункулом. Секунда – и вся троица распростерлась на полу.

Джейн сунула Адаму нож, разулась, сняла чулки и в мгновение ока связала поверженных врагов. Адам вытаращил глаза, в голове роилась сотня вопросов, однако он отважился задать лишь один.

– Что у тебя в сумочке? — полюбопытствовал он, когда они уже направлялись к выходу. – Наковальня?

Психолог засмеялась.

– Не совсем, но в подкладку зашито два кило дроби. – На ступеньках она замерла, словно осененная внезапной догадкой. – Сейчас вернусь. – И с этими словами Джейн скрылась в здании.

У крыльца был припаркован серый седан. В ожидании спутницы Адам открыл капот, вытащил распределитель и зашвырнул в кусты. Складной нож полетел следом и приземлился аккурат к появлению Джейн.

Петляя по извилистой дороге, Адам заметил:

– Повадился он называть тебя «просто Джейн», хотя ты отнюдь не простая.

Психолог посмотрела на него с благодарностью.

– Спасибо за комплимент, сэр. Однако он подразумевал несколько иное.

Адам на секунду замялся.

– Наверное, я впрямь рехнулся. Когда он сказал «давай ее сюда», я даже не понял, о чем речь, но самого толстяка припоминаю, пусть и смутно.

– Нет, Адам, ты не рехнулся, просто на время выпал из реальности. Твое «выпадение» обусловлено двумя факторами: эмоциональным и физическим. В результате возникли осложнения, нехарактерные для аналогичных ситуаций. Пока не знаю, что послужило эмоциональным фактором, зато физический был вызван травмой головы.

– Но у меня не было травмы,– запротестовал Адам.

–В нынешней форме нет. Но травма была, поверь. Кровь и гильзы не лгут.

– Хорошо. Допустим, меня действительно вырубили каким-то убойным оружием. Сразу возникает вопрос, кто?

– Вероятно, кто-то из той парочки. Или их сообщник. Не знаю, со сколькими еще нам предстоит столкнуться, а если бы и знала, не смогла бы рассказать. Пока ты не восстановишь хотя бы частичку три-плюс памяти, озарения не наступит.

– Три-плюс памяти?

– Видишь? Никакого озарения. Пока оно не появится, мне запрещено говорить, а когда появится, ты сам поймешь все без слов.

– Тогда вернемся к твоей странствующей психотерапии. Каков следующий пункт назначения?

– Действуем по намеченной схеме. Чем ты занимался до того, как поступил в университет?

– Служил в армии.

IV

Воинская часть располагалась в укромной долине в ста километрах от ниоткуда. Через три километра грязная проселочная дорога резко уходила в сторону, от развилки начиналась новая полоса со свежим асфальтом, которая тянулась вдоль пустынных полей, разбавленных валунами и булыжниками.

Адам с облегчением свернул на ровную поверхность. Ему надоели бесконечные выбоины, спина болела от бесчисленных ухабов. Он с завистью поглядывал на Джейн, блаженно вытянувшуюся в пассажирском кресле.

– У меня ощущение, что мы никогда не доберемся до места,– протянула она.

– Молись, чтобы другие не добрались туда раньше.

Очевидно, вселенная услышала их мольбы – кругом царило запустение. Ни души не было в разбросанных по территории казармах, столовых, военных магазинах, офицерских квартирах, помещениях суточного наряда, на открывшихся взору автобазах. Однако признаки жизни в воинской части присутствовали – даже с избытком. Адам с ненавистью глянул на неподвижного караульного, застывшего по стойке «смирно» на проходной. Не считая военной формы, караульный был точной копией Адама.

Как и дежурный за проходной.

Как и рядовой первого класса, замерший у дороги.

Как и капитан на плацу, командовавший тремя взводами солдат.

Как и три взвода солдат.

Покружив по части, они наткнулись на гараж, где пылились четыре джипа, два оружейных транспортера, грузовик и служебный автомобиль.

– Готова спорить, ни в одном из них нет мотора,– заявила Джейн.

Адам притормозил, вылез из «шевроле» и поочередно заглянул под каждый капот. Моторы и впрямь отсутствовали.

– Ну и что это доказывает?– буркнул он, снова садясь за руль.

–Любое изобретение, включая и то, с которым мы столкнулись, подвержено воздействию человеческого фактора.

Не зацикливаясь на загадочной фразе, Адам завел двигатель. В последнем попавшемся им напути населенном пункте они закупили провизию и одеяла, решив, что разумнее будет заночевать в части (если там не окажется людей), а не тащиться дальше. Оставалось только найти подходящее помещение для ночевки. Долго искать не понадобилось – впереди возникло вполне гражданское трехэтажное здание с крытой галереей, зиждившейся на четырех изящно вытесанных колоннах, и с тремя дымоходными трубами на крыше. Фриз, простиравшийся во всю длину балочного перекрытия, самым красноречивым образом – хотя и не в ущерб орнаменту,– сообщал имя владельца:

Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*Ф*Р*Е*Н*С*И*С

Перед галереей стояло два джипа и служебный автомобиль, перед ними в пыли тянулся вполне реалистичный след шин.

Адам припарковался позади легковушки и вместе со спутницей вылез из машины.

Уперев руки в боки, Джейн рассматривала фриз.

– Мне, конечно, доводилось видеть, как люди выдают желаемое за действительное, но тут поистине беспрецедентный случай. А в каком звании ты служил?

– Рядовой первого класса,– пролепетал Адам, мечтая провалиться сквозь землю.

– Я так и думала.

Они поднялись на галерею. Массивная входная дверь стояла настежь открытой, за ней начинался сводчатый коридор, ведущий в просторную гостиную, где не висело ни единой лампочки, однако угасающего света дня хватило, чтобы разглядеть огромный камин и крупногабаритные кресла. В кресле у камина восседал офицер.

Адам поморщился.

– Привет, тезка,– поприветствовал он.

– И тебе привет. – Офицер поднялся и скомандовал: – Ребята, взять их!

Никто из четырех солдат, выступивших из тени, не походил на Адама. Как и офицер, который зажег газовый фонарь и при ближайшем рассмотрении оказался полковником.

– Итак, добро пожаловать обратно в лагерь,– обратился он к Адаму. – Товарищи тебя заждались. Я как чувствовал, что для явки ты выберешь скромную резиденцию «генерала Френсиса».

Неуклюжий сарказм возымел действие. Адам лишился дара речи. Джейн, напротив, нисколько не смутилась.

– Прежде чем вы продолжите, полковник, имейте в виду: я квалифицированный психолог, а этот человек – мой пациент. Мы с ним занимаемся коррекционной терапией, которая, согласно поставленному мною диагнозу, позволит ему вернуться в нормальное состояние. Любое вмешательство с вашей стороны будет расценено мною как правонарушение со всеми вытекающими последствиями.

Полковник смерил ее проницательным взглядом карих глаз.

– Оригинальная у вас терапия, доктор, раз допускает пособничество опасному преступнику. Ваш нестандартный подход заслуживает уважения, а вот профессиональная этика едва ли.

Психолог напружинилась.

– К вашему сведению, мой пациент не преступник!

– Боюсь, полицейский, дежуривший у ворот «Мефисто продакте» с вами не согласится. – Полковник повернулся к Адаму: – До твоего появления он не присматривался к заводскому «персоналу», а присмотревшись, понял, по чьему образу и подобию лепили мужчин-гомункулов. Потом в нашу орбиту попала воинская часть, связь между двумя локациями была настолько очевидна, что мне не составило труда убедить начальство устроить засаду именно здесь. Знаете, как сильно армия США не любит тех, кто выставляет их священные традиции на посмешище?

Адам мог поклясться, что уже видел эту тупую самодовольную физиономию, но не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах.

– Нет, не знаю,– сказал он. – И потом, никто не высмеивал ваши священные традиции. Сам не пойму, откуда взялся этот чертов лагерь!

Сощурившись, Джейн уставилась на полковника.

– С чего вы решили, что мы непременно объявимся?

– Элементарно. Если человек наведывается в два значимых для него места, естественно, рано или поздно он придет в третье. – Полковник кивнул ближайшему солдату. – Капрал, отконвоируйте их на гауптвахту и организуйте охрану. Завтра утром перевезем их в штаб. Но сперва обыщите. Проверьте одеяла, сумки – все досконально.

Вопреки ожиданиям, Джейн не пыталась протестовать. Адам было дернулся, но заметив ее отрицательное покачивание головой, передумал. После тщательного обыска ему вернули содержимое карманов, что же касается Джейн, карманы у нее отсутствовали, а сумочка осталась в машине. Получив разрешение полковника, двое солдат вывели путешественников во двор, погрузили в джип и отвезли на окраину части. Еще двое солдат ехали в джипе следом.

Гауптвахта впечатляла размерами. Площади хватило для всех Адамов Френсисов, наводнивших лагерь. Охранники рассредоточились – трое на караульные башни, один к воротам.

Джейн тронула Адама за плечо и шепнула:

– Давай укроемся в каком-нибудь здании. Есть разговор. Они пересекли небольшой плац и очутились в столовой.

– Адам, выбора нет, боюсь, нам придется пожертвовать твоей терапией. Полковник хочет заполучить тебя для собственных, не связанных с армией нужд. Он решил, что необходимая ему вещь находится у тебя в голове, поскольку при обыске ее не обнаружили.

Прикосновение золотистой пряди к его щеке мало помогало сосредоточиться, скорее, наоборот.

– С чего ты это взяла?– выдавил Адам.

– Он выдал себя, когда сказал про два знаковых места. Не зря мы с тобой покупали прессу, слушали новостные сводки – в газетах и по радио ни слова не говорилось про университет, следовательно, несмотря на всю шумиху вокруг «Мефисто продакте», о нашей последней вылазке власти не догадываются. А значит, полковник получил информацию из другого источника. Изначально я думала, что «орнитолог» с приятелем следили за нами от моего офиса. Теперь понятно – «орнитолог» действовал один. Его сообщника заранее приставили к университету, в то время как нашего любителя птиц подрядили наблюдать за заводом, а полковника направили сюда. Выпутавшись из нейлоновых узлов, толстяк с приятелем уведомили полковника о нашем грядущем визите и наверняка сами на всех парах мчат сюда. Когда они появятся, полковник под каким-нибудь предлогом избавится от солдат и займется нами вплотную. Он знает, одной мне не сбежать, но не подозревает, что ты уже достаточно излечился и с помощью небольшой стимуляции можешь устроить нам двойной побег. Поэтому я собираюсь тебя простимулировать – сразу предупреждаю, приятного в этом мало.

– Ничего, справлюсь.

– Хорошо. Тогда слушай внимательно: ты создал этот лагерь. И университет. И «Мефисто продактс инкорпорейтед». Ты нарисовал их, Адам. Нарисовал.

Свет перед глазами померк. Адам с головокружительной быстротой катился по невидимому склону. Из тьмы проступали квадраты, прямоугольники, и вспыхивали красным, зеленым, желтым, фиолетовым, лиловым, голубым. Склон становился все круче, падение стремительнее. Адам лихорадочно шарил руками в воздухе, стараясь уцепиться за поверхность, однако пальцы натыкались на пустоту. Темп нарастал. Из открытого рта вырвался протяжный беззвучный крик, квадраты с прямоугольниками рассеялись, вместо них над головой ослепительными всполохами завертелись сферы. Постепенно Адам почувствовал давление на запястьях, таинственная сила опутала их со всех сторон. Нажим усиливался, разноцветные квадраты, прямоугольники и сферы померкли, уступив место полумраку столовой.

Джейн придвинулась ближе, касаясь лбом его лба.

– Ты должен верить мне, Адам. Верить решительно и безоглядно. – Она высвободила его запястья. – Сейчас ты отправишься обратно и вместе со мной пройдешь путь до конца. Миновав пара-проход, мы попадем в большую комнату с видом на изображение воинской части. В комнату я могу проникнуть только вместе с тобой, поскольку ее пара-пространственное поле реагирует исключительно на твою троичную организацию. Сразу по прибытию у тебя сильно заболит голова, так что не пугайся. Ну, давай иди, я следом.

– Как идти? Куда?– растерялся Адам.

– В дверь, разумеется. Видишь, прямо у тебя под боком?

Джейн не соврала, во мраке, прямо у него под боком, действительно вырисовывался вертикальный проем. Очевидно, он присутствовал здесь с самого начала, но Адам умудрился его не заметить. На сей раз осознанно он протиснулся внутрь – и снова тьма, головокружительный спуск. И снова прямоугольники, квадраты ослепляли многообразием красок. Мало-помалу Адам осознал, что геометрические фигуры составляют часть склона. Точнее, образуют его целиком... фигуры и были самим склоном, и Адам скользил по ним, нет, не скользил, плыл, плавно погружаясь в пучину кобальтово-синей пустоты, вниз, к омуту розового, пурпурного и лилового, который вздымался, бурлил, простираясь на многие световые годы, века, парсеки, вечности. Осмелев, он обернулся: Джейн плыла следом, рассекая обилие красок, причудливую мозаику геометрических абстракций; ореол золотистых волос горел солнечным протуберанцем, руки и плечи сияли на темно-синем фоне, зеленое платье развевалось в порывах несуществующего ветерка...

Джейн, просто Джейн. Нет, не так. Не «просто», а «плоскость». Точнее, координата. «Джейн – это координата,– мелькнуло в голове у Адама. – А координата – это Джейн». Следом возникли строки: длань твоя, твой посох, они успокаивают меня^[18]... Адам думал, но не понимал. Пустые слова, лишенные смысла; слова из позабытого прошлого, из реальности, которую он некогда знал и отверг... Спуск – если это был действительно спуск – завершился. Темно-синий фон померк, один за одним растаяли прямоугольники, квадраты, сферы. Открывшаяся взору комната сыграла на рояле памяти оглушительное дежавю, однако Адам не мог вспомнить мелодию целиком. Справа виднелся знакомый стол. На нем – знакомый кофейник со знакомой чашкой. Неподалеку от стола, на металлическом полу, темнело бурое пятно, а рядом, в мощном свете трех галогеновых ламп, поблескивал крохотный предмет. А впереди, на импровизированном мольберте, стояла картина с изображением воинской части.

В висках застучало; проведя ладонью по лбу, Адам нащупал запекшуюся кровь. Материализовавшись рядом, Джейн отдернула его руку и сама исследовала рану.

– Угрозы для жизни нет,– констатировала она. – Ты непременно поправишься.

Но Адам не слушал. Его внимание было приковано к картине, выписанной с невероятной точностью вплоть до мелочей. На территории различались крохотные фигурки многочисленных Адамов Френсисов. От настоящей части изображение отличалось только размером и отсутствием объема. Но несмотря на оба упущения, Адам продолжал выискивать на полотне себя, Джейн и четырех солдат. Разумеется, поиски не увенчались успехом, ибо картина была не воинской частью, а ее оригиналом.

Откуда такая информация?– насторожился Адам.

И снова занялся холстом. Широкая канва у основания картины оставалось пустой, лишь черная волнистая линия тянулась от угла холста к воротам пропускного пункта. Адам без труда узнал в ней асфальтированную дорогу, по которой накануне добирался до части.

Головная боль усилилась.

Справа от первого кустарного мольберта стояло еще два. Полотно на втором изображало университет, на третьем – «Мефисто продакте инкорпорейтед». Оба четко прорисованы, у обоих к кромке тянется волнистая линия.

– Микро-макро транспространственный проектор прямо у тебя за спиной,– подсказала Джейн.

Адам обернулся. Половину комнаты занимал исполинский агрегат. От испещренной круглыми индикаторами панели ответвлялись три пары линз. Расположенные в метре друг от друга и на высоте около двух с половиной метров, каждая пара фокусировалась на отдельной картине. Перед глазами промелькнуло замысловатое, детальное, как на чертеже, устройство прибора, и в следующий миг Адам понял: проектор — его детище, он сам контролировал производство деталей, потом собирал их в этой самой комнате – святая святых, которую компания-работодатель выделила ему в личное пользование и даже установила персональную систему реактивной идентификации. Однако внезапное просветление не обрадовало Адама, а напротив, повергло в уныние.

Джейн продолжала говорить, но слова доносились, как сквозь вату.

– Адам, соберись,– скомандовала она. – Соберись и слушай: где-то здесь должна быть четвертая картина с изображением деревушки Гринвью, где ты родился и вырос. Знаешь, где она?

Он пристыженно помотал головой.

– Но саму деревню ты помнишь?

–Разумеется, и намного лучше, чем прочие... прочие места. Довольно неплохо помню армию вплоть до... вплоть до...

Цепочка воспоминаний вдруг прервалась, и Адам осекся, изнемогая от нарастающей боли в висках:

– Надо выбираться отсюда, пока головная боль меня не прикончила.

– Бедный Адам,– посочувствовала Джейн. – Но прежде внесу кое-какие штрихи в лагерь. Если застанем его в прежнем виде, нам точно несдобровать.

Порывшись в настенном шкафчике, она достала краски, кисть и флакон с прозрачной жидкостью. Выдавив немного краски из тюбика, Джейн подрисовала пять стен – по одной вокруг каждой караульной башни, обнесла стеной ворота гауптвахты и особняк Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*А*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*А. Потом смочила прозрачной жидкостью платок и стерла солидную часть забора в непосредственной близости от ворот. Спрятав принадлежности для рисования обратно в шкаф, она лучезарно улыбнулась Адаму:

– Веди нас.

Темный проем снова оказался под боком. Странно, как он раньше его не замечал. Наверное, надо смотреть в определенную сторону. Адам протиснулся внутрь и головная боль мгновенно исчезла. И он опять плыл по склону, точнее, по плавно нисходящей тропе из сфер, квадратов и прямоугольников. Следом плыла Джейн, золотые волосы сияли, а вокруг пламенели сфероидные цветы. На сей раз сознание не подернулось туманом, мозг работал как часы. «Парапространственный переход,– промелькнуло у Адама. – А потом – смещение». Точно, так и есть – они смещались, смещались по паракоординате. Существуют два мира, а не один, как принято считать. Две Вселенные, трехмерная и четырехмерная, и, за исключением разницы в пространстве с вытекающими отсюда незначительными отличиями, они похожи друг на друга как близнецы.

Разгадка тайны лежала прямо у него под носом. Однако Адам не рискнул проникнуть в нее.

Ему было страшно.

В столовой они материализовались не на скамейке, где сидели до погружения, а рядом с дверью.

– Наших аналогов ждет знатный сюрприз,– хмыкнула Джейн. – Бедняги. Представь, каково им – очутиться неизвестно где, непонятно как.

Прихватив термосы и пакет с бутербродами, они направились к выходу. Каждую из трех караульных башен опоясывала розовая стена, такая же перекрывала ворота. Из-за стен доносились приглушенные крики.

Спрятав распределитель, заговорщики вывели из строя первый джип, загрузились во второй и помчали к особняку. Стена вокруг имения Г*Е*Н*Е*Р*А*Л*А*Ф*Р*Е*Н*С*И*С*А оказалась на порядок выше, поэтому вопли полковника были едва слышны.

У «шевроле» Джейн Адам затормозил, и они выбрались наружу. Он наклонился достать из джипа распределитель, как вдруг заметил фары приближающегося автомобиля.

– Да, со стенами я поспешила,– протянула Джейн. – Руку даю на отсечение, сюда катят наши старинные друзья – «орнитолог» с племянничком.

– Давай вернемся и исправим,– предложил Адам, потихоньку входя во вкус. – Смотри, они остановились у казарм.

– Отличная мысль,– откликнулась Джейн.

– Тогда вперед. Только на сей раз чур рисую я.

Усилием воли отогнав головную боль, возникшую сразу после спуска по паракоординате, Адам выбрал ярко-желтый тюбик и с удовольствием принялся за дело. Когда они вернулись в часть, к какофонии приглушенных голосов добавились еще два, а впереди вырос желтый, с металлическим отливом аналог Бастилии.

–Жестоко так поступать с аналогами,– вздохнула Джейн,– но ничего не попишешь.

Второй раз Адам слышал загадочное «аналоги», но снова ничего не спросил. Перед глазами по-прежнему стояли золотые локоны, сверкающие на темно-синей ланите параночи.

– Куда теперь?– поинтересовался он, устраиваясь на водительском кресле.

– В Гринвью, разумеется.

– Джейн, ты замужем?

– Нет.

– В тебя когда-нибудь влюблялись пациенты?

– Случалось, а что?

– Ничего, можешь добавить меня в их перечень.

Она тяжело вздохнула:

– Нам лучше поспешить.

Адам покорно завел мотор.

Я только что признался тебе в любви. Может, хоть както отреагируешь?– Ты влюбился в меня как пациент, это большая разница,– ответила Джейн, по-прежнему не глядя на него.

– Я совсем другое имел ввиду,– запротестовал Адам.

– Нет, именно это. – Она повернулась, и он с изумлением различил на зеленеющих полях и подножиях гор капли росы. – Ты не можешь любить меня иначе, поскольку твое сердце уже занято. Занято той, чей образ ты воплотил в своих «однокурсницах».

Словно в подтверждение слов Джейн, в следующий момент пустота поглотила его.

V

Джейн первой заметила указатель, расположенный на пересечении двух магистралей. Знак гласил «Гринвью, 92 километра».

– Теперь понятно, почему мы не нашли картину. Ее попросту нет. Гринвью действительно существует. – Джейн удивленно покачала головой. — По правде сказать, не ожидала.

– Смотри, выяснится еще, что я тоже настоящий,– с горечью откликнулся Адам, выпрямляясь на сиденье.

– Как знать. Помнится, ты говорил, что в армии у тебя был друг. Как его звали?

– О, с именем вышла забавная штука. Его звали как меня, только наоборот. Френсис Адам. На почве имен мы и сдружились – оба Френсисы, одного возраста, в одинаковом чине рядовых.

– Когда он умер?

Адам разинул рот.

– Как ты догадалась?

Джейн пропустила вопрос мимо ушей:

— Это произошло в армии?

Адам кивнул.

–Да, в пятьдесят четвертом. Несчастный случай на стрельбище — одна из тех ситуаций, которые возникают вопреки всякой логике. Называется «рикошет». Для меня это стало настоящим ударом. Мы здорово сблизились. Знали друг друга как самих себя.

– Даже не сомневаюсь. – Джейн свернула на обочину и заглушила мотор. – Подменишь меня? От мыслей голова кругом.

Она не проронила ни слова, пока «шевроле» колесил по холмам, поросшим зеленой травой и луговыми цветами. Деревушка Гринвью стояла на склоне, откуда открывался вид на безбрежные поля и леса – знакомые и незнакомые одновременно. Дорога спускалась мимо кладбища, лесопилки, обувной фабрики, и сливалась с обсаженной вязами центральной улицей. Адам вертел головой в поисках знакомого дома, деревца или травинки, однако наградой за его усилия было лишь щемящее чувство тоски.

Дома и деревья сменились витринами и голыми стенами. Следуя указаниям Джейн, Адам притормозил у ресторанчика с неоновой вывеской «Открыто».

– Жди меня внутри,– распорядилась она. – Прежде чем ехать дальше, надо кое-что проверить.

Адам уныло поплелся в ресторан. Помещение не вызывало ни малейших эмоций. Как и официантка. Адам заказал кофе. В обстановке чудилась какая-то призрачность. Призраком был и он сам. Ощущение иллюзорности усилилось. Нет, ему никогда не доводилось бывать в Гринвью, либо воспоминания о проведенных там годах начисто выветрились из памяти.

«Но ведь я родился здесь,– в отчаянии подумал Адам. – Родился и жил, пока меня не забрали в армию. Водительское удостоверение в кошельке это подтверждает».

Он достал из кошелька пластиковый прямоугольник и прочел: «Адам Френсис. Шерон-драйв, 11. Гринвью, штат Нью-Йорк».

Внезапно осененный догадкой, Адам подозвал официантку.

– Не подскажете, как добраться до Шерон-драйв?

– Идете прямо, до второго перекрестка, потом налево,– откликнулась та.

Адам нацарапал на салфетке адрес и вручил официантке.

–Если меня будет спрашивать блондинка в зеленом платье, отдайте ей это.

Бросив на стойку доллар, он поспешил к выходу.

Лишенный зеленых насаждений деловой квартал вскоре сменился статными вязами и кленами, мишурный блеск витрин уступил место симпатичным домикам. Шерондрайв смотрелась не такой лубочной, как соседние улочки, но все же очаровательной, отчего у Адама возникло непреодолимое желание оказаться уроженцем здешних мест. Пусть эта улочка станет той, по которой он бродил в детстве, а дом в колониальном стиле станет родным очагом.

Действительно, дом казался знакомым, но как будто понаслышке – так случается, когда видишь предмет, хорошо известный с чужих слов. Озадаченный, Адам свернул на обсаженную кустами тропинку, ведущую к парадной двери. Внезапно навстречу ему выбежала девушка в синем платье. Миловидная, лицо в форме сердечка, светло-каштановые волосы, карие глаза. Красавица бросилась ему на шею и поцеловала в губы.

–О, Адам! Я ни секунды не сомневалась, что ты вернешься! Ни секунды!

Адам попятился. Внезапно нахлынувшее отвращение растворилось в потоке нежности. Безусловно, он любил эту девушку, однако любые попытки вспомнить ее натыкались на глухую стену. Из очевидного – именно она послужила прототипом для «студенток» в университете Гейнора, но и только.

– Кто ты?– выдавил Адам.

– Бедный Адам. – Девушка вздохнула и ласково погладила его по плечу. – Ты получил тяжелую травму, когда поскользнулся в подвале и ударился головой о ступеньки. Все из-за этого. В здравом уме ты никогда бы не сбежал с той блондинистой шлюхой. – Она поцеловала его в щеку. – Кстати, где она сейчас?

Адам растерянно заморгал. «Блондинистая шлюха». Неужели речь о Джейн?

– Не понимаю, о чем ты.

– Эта тварь околдовала тебя. Или загипнотизировала. Впрочем, неважно. Второй раз у нее этот номер не пройдет.

– Да кто ты такая?!– воскликнул Адам.

– Барбара Гейнор, твоя невеста – неужели не помнишь? Ну же, скорее пошли в дом. С тех пор, как ты сбежал, родители места себе не находят. Не оставляю их ни на минуту. Зато теперь они с ума сойдут от радости.

Адам покорно последовал за ней на крыльцо. Возле дома стоял низкий длинный автомобиль. Однако ассоциаций он навевал не больше, чем коридор, куда Адама привели.

– Родители в гостиной. Устроим им сюрприз!– ликующе прошептала Барбара.

Она первой шагнула в комнату и крикнула:

– Мама! Папа! Смотрите, кто здесь!

К Адаму поспешила женщина, высокая, с пышной грудью и темно-каштановыми волосами. Некогда миловидное лицо в форме сердечка обрюзгло и заплыло жиром.

– Адам, мальчик мой!– всхлипнула она, целуя его в щеку. – Слава богу, ты вернулся!

Отец тоже оказался высоким, но, в противоположность супруге, стройным и мускулистым. Его отличала ранняя лысина и выпуклые карие глаза.

– Добро пожаловать домой, сынок.

Адам откуда-то знал их обоих. Хотя чему удивляться. Как-никак, родители.

Я всю дорогу твердила Барбаре, что ты вернешься,– зачастила мать. – Поймешь, с какой стервой связался и опомнишься. Барбара согласно кивнула.

– Правильно, мой жених никогда бы не променял меня на дешевку. Я знала, он обязательно вернется. – Сынок,– вклинился отец,– помнишь проектор, над которым мы работали в подвальной лаборатории? Тут такая штука приключилась, не поверишь. Короче, диаграмма для заявки на патент в корне ошибочна. У тебя, часом, не завалялось другой?

Диаграмма... заявка на патент... Адам провел ладонью по лбу. Рассказанный психологу сон вдруг стал реальностью. Он снова очутился за знакомым столом или верстаком, перед ним лежал непонятный чертеж. По обыкновению Адам пытался повернуться, чтобы разглядеть, кто сидит рядом, но шея словно одеревенела, не слушалась. От перенапряжения пот градом катился по лицу, капал в глаза...

Внезапно Адам перенесся в другую комнату, куда более скромную по габаритам, где стоял другой стол. Обычный письменный стол – такой же, как в помещении с картинами. Правда, самих картин тут не было. На столе белел лист с диаграммой. Однако в расчеты закралась ошибка. Адам склонился над листом, нахмурился. В следующую секунду размышления прервал стук в дверь...

Адам покачнулся и упал бы, не подхвати его отец.

– Вторая диаграмма,– напомнил отец. – Где она?

– Помню... помню, как рисовал ее,– с трудом проговорил Адам.

– И?– Отец нетерпеливо подался вперед.

– И?– Мать жадно задышала ему в затылок.

– И?– воскликнула невеста, с надеждой заглядывая ему в глаза.

– Помню, как рисовал, но не помню, на чем.

Почудилось или во взглядах собравшихся и впрямь мелькнул гнев?

– Сосредоточься!– велел отец. – Подумай как следует.

В попытке порадовать семью Адам лихорадочно соображал.

– В голове почему-то вертится доска,– выдавил он наконец.

После такого заявления физиономии родственников действительно перекосило от злобы.

– Доска!– фыркнула мать. – Надо же, доска!– выплюнула она и яростно напустилась на Барбару: – Я же говорила, мы зря тратим время! Твоя психология ломаного гроша не стоит. Подслушала рассуждения Координаты Джейн и возомнила себя великим психологом. Так вот, милая, ты не психолог! И без должного образования никогда им не станешь!

– Заткнись!– вяло осадила ее Барбара и обратилась к Адаму: – Милый, не обращай внимания на маму. Она не в себе. Твое бегство совсем выбило ее из колеи. Значит, доска? А какая? Обычная или специальная?

–Скорее... специальная,– помедлив, ответил Адам. – Вроде бы черная, если не ошибаюсь.

– Черная!– воскликнула Барбара, торжествующе глядя на родителей. – Сообразили? Классная доска в университете, куда мы приставили Джорджа. Все это время диаграмма была у нас под носом! Зря только распылялись, устроили целый детектив!

Лицо матери просияло, словно луна, вышедшая из-за туч.

– Наконец-то! Вы, двое, собирайтесь.

Отец на секунду замешкался.

– А как быть с ним?

– Чарли, Джордж и полковник приедут с минуты на минуту. Они позаботятся и о нем, и о Координате Джейн.

– Но мы не знаем, что приключилось в лагере,– возразил супруг. — Вдруг у них возникли проблемы?

– Под руководством Теда? Да перестань,– хмыкнула Барбара. – Ему обхитрить Координату Джейн раз плюнуть! Поехали.

Все трое вышли из гостиной.

Спотыкаясь, Адам двинулся следом, но дорогу ему преградил некто, до этих пор прятавшийся в коридоре. Некто в зеленом платье. Некто с золотыми локонами и синими волчьими глазами.

–Нет, Адам,– произнесла Джейн. – Ты останешься здесь.

Он пытался протиснуться мимо, но тщетно. Снаружи хлопнула автомобильная дверца. Потом еще одна.

– Пусти, Джейн. Мое место с ними. Пойми, это мои родители. И моя невеста.

– Любопытно, как они объяснили мое появление?

– Ты... ты – блондинистая шлюха, из-за которой я бросил семью. Шлюха, околдовавшая меня, чтобы воспользоваться в корыстных целях. – Снаружи взревел мотор, по гравию зашуршали шины. – Пусти меня, Джейн. Умоляю.

В волчьих глазах блестело сострадание.

– Бедный Адам, они снова запудрили тебе мозги. Люди, вроде тебя, как будто специально созданы для таких негодяев. – В следующий миг сострадание сменилось презрением. – Они чудовища, Адам. Чудовища, в особенности Барбара.

Его затрясло.

– Не смей так говорить, Джейн. Они поверили в меня. Вернули к реальности. Они моя семья. Я должен быть с ними.

Джейн тяжело вздохнула.

– Теперь уже поздно. Присоединишься к ним потом, если захочешь. А пока позволь мне кое-что показать.

Он понуро поплелся за ней к машине. Они выехали из города и поднялись на холм. У ворот кладбища Джейн притормозила и выбралась наружу.

– Соберись, Адам. Зрелище не из приятных.

Она провела его по зеленому склону к одинокому надгробию, поблекшему от непогоды.

– Прочти, что здесь написано. Прочти как есть, а не как тебе хотелось бы. Настало время узнать правду.

Он склонился над памятником. Поначалу буквы и цифры расплывались, не желая фиксироваться на сетчатке. Когда же они выстроились в стройный ряд, внезапно нахлынувшая тьма накрыла Адама с головой.

Френсис Адам

Родился 5 января 1933

Умер 9 февраля 1954

Джейн придвинулась к нему вплотную и взяла за руку.

– Понимаю, для тебя это страшный удар, но я не могла поступить иначе. Теперь ты вспомнил?

– Вспомнил.

Тьма отступила, сгинула, вытесненная ослепительным потоком воспоминаний. Мысленно Адам перенесся в знакомую комнату, но сейчас ему не составило ни малейшего труда повернуть голову и посмотреть, кто сидит рядом. Барбара. Повернувшись еще на дюйм, он увидел мужчину, выдававшего себя за его отца, но в действительности являвшегося отцом Барбары; женщину, прикидывавшуюся его матерью, но оказавшуюся матерью Барбары. Гейнор-старший возился с токарно-револьверным станком, а его супруга – с вертикально-сверлильным. Неподалеку их сын Джордж – брат Барбары – управлял ручной шлифовальной машиной. В противоположном углу «орнитолог» с полковником изучали разложенные чертежи.

Барбара Гейнор. Джон и Эльза Гейнор. Джордж Гейнор. Чарли Шелл. Полковник Теодор Картер.

Первой появилась Барбара – секретарша, выделенная ему «Христо продакте инкорпорейтед», когда компания дала зеленый свет производству микро-макро транспространственного проектора. Потом возникла потребность в среднеквалифицированных операторах станков и Адам, сугубо по рекомендации Барбары, нанял ее брата Джорджа и дядюшку Чарли. Чуть погодя, и снова сугубо по ее рекомендации, он принял на работу Гейноров-старших. Когда «Христо продакте» уведомило министерство обороны о военном потенциале проектора, передать процессуальные документы на завод направили полковника Теодора Картера, и схема сложилась.

Адам Френсис, точнее, Френсис Адам поднес ладонь ко лбу, где должна была зиять огнестрельная рана, но ее не было. Он содрогнулся. Стоило ли вспоминать?

Джейн ласково посмотрела на него и ответила на немой вопрос:

– Да, Френсис, стоило. Тебе необходимо осознать правду.

Нехотя, он осознал.

Первая часть правды заключалось во Вселенной, существовавшей за пределами паракоординаты – четырехмерной Вселенной, к которой он относился и из которой «вытеснил ся», наивно полагая – подобно бесчисленному полчищу вытесненцев-невротиков,– что три измерения несут в себе куда меньше хлопот, а следовательно, жить в них легче и комфортнее, чем в четырех. Обитатели трехмерной Вселенной оставались и будут оставаться в счастливом неведении относительно параллельного мира – ведь если вытеснить измерение можно, то присовокупить его никак нельзя, если только оно не присутствовало изначально. Все дело в смещении – четвертое измерение «отпадало» на выходе и возвращалось на входе и, благодаря относительности плоскости,– без малейшего ущерба восприятию «вытесненца». Паракоордината сообщала процессу визуальный ряд, а может, он рождался из подсознания вытесненца – наверняка не известно. Паракоордината, разделявшая две параллельные Вселенные, была тайной за семью печатями, и даже названные в честь нее Координаты Джейн не могли пролить свет на многие факты.

У каждого обитателя четырехмерной Вселенной имелся трехмерный аналог, при смещении из Четвертого в Третье «вытесненец» неизменно оказывался на месте двойника, сливался с ним и завладевал полностью. Смещаясь обратно, он просто высвобождал второе «я» и возвращался в Четвертое, в точку, аналогичную своему местоположению в Третьем. Если же такая точка, по каким-то причинам, находилась вне зоны доступа, исходный пункт менялся. В девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи профессия аналога совпадала с профессией вытесненца; исключение составляли ситуации, когда присущее Четвертому дополнительное измерение привносило осложнения и/или обстоятельства, не согласующиеся с Третьим. Так, если аналог Джейн была простым психотерапевтом, сама она специализировалась на «паракоординантном психоанализе», лечила пространственных вытесненцев-невротиков, а для этого требовалось пересечь паракоординату и посредством эффективной терапии убедить пациента вернуться в Четвертое. И хотя двойник Френсиса Адама трудился на аналоге «Христо продакте», он никак не мог создать микро-макро транспространственный проектор, поскольку в его реальности отсутствовала соответствующая субпространственная Вселенная, куда можно направить проекцию. Следовательно, никто в Третьем не изобретал пистолета с круглой рукоятью, поскольку лишившись четвертого измерения, он из смертоносного оружия превращался в безобидную игрушку.

Вторая часть правды заключалась в микро-макро транспространственном проекторе. Фотографируя изображение, он увеличивал его до заданного размера и через паракоординату транслировал в заданную локацию трехмерной Вселенной. Отбросив четвертое измерение, художник, критик или дилетант мог перенестись на картину и исследовать ее совершенно с другого ракурса. Эффект получался, как если бы обитатель Третьего сместился уровнем ниже и очутился в двухмерной материализации «Пшеничного поля с кипарисами» Ван Гога, выполненной в полную величину. Собственно, в этом и состояло предназначение проектора – пробудить интерес общественности к полотнам великих мастеров.

Однако зачастую изобретение служит отнюдь не тем целям, ради которых создавалось, и проектор не стал исключением. Если прибор фотографировал, увеличивал и транслировал изображения, почему бы ему не проделывать подобное с другими предметами? Имея доступ к проектору, можно сместиться в Третье, конфисковать материализацию и перенести ее в Четвертое, где она обретет параметры оригинала. Иными словами, проектор позволял дублировать четырехмерные объекты, преимущественно деньги, и в плохих руках мог изрядно пошатнуть четырехмерную экономику. Проще говоря, с помощью проектора у человека алчного и корыстного появлялся шанс воздвигнуть империю, и только наивный идеалист, вроде Френсиса Адама, отказывался замечать очевидное. Тот факт, что «Христо продакте» не разделяли его наивности, подтверждался специальной лабораторией, где он создавал свое детище – благодаря высокотехнологичной системе защиты, постороннему проникнуть в нее без ущерба проектору было невозможно.

Третья часть правды заключалась в Барбаре. Френсис снова заглянул в ее глаза за секунду до выстрела, и снова прочел в них алчность, коварство и эгоизм; прочел презрение, какое все предприимчивые женщины питают к наивным идеалистам, вроде него; прочел интрижку, которую она затеяла с полковником, чтобы убедить его примкнуть к семейному подряду; прочел одержимость и пренебрежение ко всякому, кто встанет у нее на пути. Неприглядная истина снова предстала перед ним во всей своей отвратительной наготе, но на сей раз Френсис не стал противиться и принял ее.

Четвертая – и последняя – часть правды заключалась в нем самом. В нем, неспособным смириться с реальностью, где Барбара спускает курок, похищает дефектную диаграмму и оставляет его истекать кровью; в нем, который очнулся после неудачного покушения и отверг собственную реальность, отождествив себя с сослуживцем по имени Адам Френсис. В нем, который воссоздал недолгую жизнь тезки за счет мизансцен, рожденных изломанным сознанием; мизансцен, с чей помощью он надеялся сбить со следа врагов, перенесенных со встроенной карты проектора в трехмерные локации. Мизансцен, воплощавших его несчастное детство, его отчаянную потребность в любви и признании, желание наказать самого себя; мизансцен, состоявших из краски, жалости к себе, несбыточных грез, безграничного смирения и мании величия. В нем, который набивал карманы деньгами, потом мчался в Третье и сливался со своим двойником. В нем, который, перевоплотившись в Адама Френсиса с выдуманным прошлом, запирался в гостиничном номере и тщетно пытался заткнуть бреши в реальности соломинкой самообмана. В нем, который попался на удочку, бросился к Координате Джейн и спрятался за ее юбку, словно испуганный ребенок...

VI

Стоя на зеленом холме перед поблекшим надгробием, Френсис Адам глухо застонал.

– Диаграмма! Я начертил ее на доске, когда рисовал интерьер университета, и сам же рассказал Гейнорам. Теперь они до нее доберутся. Джейн улыбнулась.

– И заработают сплошную головную боль. Я стерла чертеж, когда возвращалась в здание, а пару минут назад уведомила подлинных три-плюс властей о скором появлении твоих экс-сотрудников. Заодно сообщила властям местонахождение дядюшки Чарли, братца Джорджа и полковника. Аналогам всех шестерых внушат ложные воспоминания о событиях последних нескольких дней. Та же участь постигнет четырех солдат – полковнику пришлось взять их собой, чтобы убедить начальство в искренности своих намерений. Ну что, пойдем?

Они спустились со склона и сели в автомобиль. Джейн вырулила на магистраль, и вскоре Гринвью остался позади.

– Когда ты догадалась, что за всем этим стоит Барбара?– спросил Френсис Адам.

– В воинской части. Помнишь, там выяснилось, что «орнитолог» наткнулся на завод отнюдь не случайно и далеко не сам связал его с твоей персоной. А засада в части лишний раз доказала осведомленность преследователей касательно трех проекций. Сообщить о них мог только один человек – Барбара. Помимо меня и пары доверенных лиц с завода, только у нее была возможность проследить за тобой через монитор в главном офисе утром, когда ты заперся в лаборатории и испарился. В будний день возможность бы не представилась, но была суббота, кое-какому начальнику приспичило застенографировать мой предварительный анализ твоего случая, а Барбара единственная из всех секретарш оказалась под рукой. Впрочем, теперь понятно – поблизости она оказалась целенаправленно. Убедившись, что диаграмма неверна, а ты не пополнил ряды покойников, она нарочно подстроила все в свою пользу.

Френсис поежился.

– Наверное, она следила за мной через центральный монитор после того, как избавилась от сторожа, а когда я закончил диаграмму, пришла и постучала в дверь.

– Маленькая поправка,– вмешалась Джейн. – Не избавилась, а хладнокровно убила. У твоей возлюбленной руки по локоть в крови. Я самого начала подозревала, что к краже и покушению причастен кто-то из своих – поэтому ты и выбрал такое название для вымышленного завода. А твоя неприязнь к бывшим коллегам только укрепила мои подозрения. Но на Барбару я не подумала по одной простой причине – мне сказали, она твоя невеста, следовательно, любит тебя. Касаемо других сотрудников, я тоже не брала их в расчет, поскольку, во-первых, они не присутствовали во время инцидента, а во-вторых, приходились родней твоей невесте. Ну и, конечно, кто мог заподозрить в заговоре полковника! Хотя мне следовало догадаться – по твоей реакции на девушек и брак. Так реагирует глубоко разочарованный, лишенный всяческих иллюзий мужчина. Одного не возьму в толк. Барбара видела три картины, слышала мой анализ и решила заманить тебя в ловушку, чтобы заполучить верную диаграмму. Но откуда она узнала про Гринвью?– Я много рассказывал ей про Адама Френсиса и наверняка упомянул, откуда он родом,– признался Френсис. – Выяснив, что я скрываюсь под именем Адама, ей не составило большого труда спрогнозировать мои дальнейшие действия. «Орнитолог» предупредил ее в ночь, когда я съехал из гостиницы. Не зря в телефонной будке было чувство, будто кто-то дышит мне в спину.

– Надо отдать ей должное. Я-то думала, ты просто поменял местами имя и фамилию. Мои пациенты часто проделывают такое и мнят себя самыми умными – якобы никто их не найдет. Слава богу, Барбара не добралась до родителей бедняги Адама. Мистер и миссис Френсис переехали из Гринвью, а дом сдали в аренду. Твоей подружке оставалось только заплатить за месяц вперед, перевезти туда своих родителей и ждать на случай, если тебе удастся миновать две другие засады.

– Объясни, почему после стольких усилий замести следы, я попался на удочку и бросился к тебе меньше чем через неделю пребывания в чужой шкуре?

–Потому что твой аналог не изобретал микро-макро проектора и, следовательно, не получал ранения в голову. После смещения ты отождествился с ним, и рана исчезла, а эмоциональный шок остался. Но для подкрепления новой реальности его явно не хватало, и у тебя возникли сомнения. Сомнения вылились в «комплекс тени», и ты запаниковал. Подсовывая тебе приманку в виде посетителя бара, я здорово рисковала, но риск себя оправдал. А отыскать тебя и вовсе было проще простого. Психологическая связь «Христо» и «Мефисто» буквально бросалась в глаза, логично было предположить, что в новой реальности ты примешь облик разочарованного сотрудника, ныне уволенного, и поселишься в непосредственной близости от «последнего места работы», вероятнее всего, в гостиничном номере. «Последнее место работы» мне подсказала шкала локатора на приборной панели проектора. Впрочем, не только мне, но и Барбаре. Вот только параллель между Христо и Мефисто оказалась ей не по зубам.

– Куда теперь?– спросил Френсис, с тоской глядя на ее профиль.

– Обратно в мой офис. Надо внушить моему аналогу воспоминания, объясняющие, зачем она арендовала офис в другом городе, а ты внушишь своему двойнику причины визита к психоаналитику. Потом мы сместимся в Четвертое измерение и позаботимся о твоей ране.

Он по-прежнему не сводил глаз с ее профиля и видел квадратно-прямоугольную мозаику, сферические цветы паракоординаты, и девушку с золотыми волосами на кобальтовой ланите параночи. Джейн права – он действительно влюбился в нее как пациент, но это было вчера. А сегодня он влюбился в нее снова.

– Мне нужно обсудить с тобой один очень важный вопрос,– вырвалось у него.

– С Координатой Джейн?

— Нет, просто с Джейн.

Она свернула на обочину и заглушила мотор.

– Приступай.

СЛАДКОЕЖКИ

«Шугардейл, три мили», гласила надпись на указателе. Декстер Фут свернул на проселочную дорогу, куда показывала стрелка. Он еще не подозревал, что своим маневром обрек новенький кабриолет на участь пострашнее смерти.

Дорога спускалась по длинному склону в лощину, где прохладная лесная сень и тенистые ручьи делали полуденную июльскую жару более-менее сносной. Досада,терзавшая Фута с самого отъезда, растворилась без следа. В конце концов, бывают задания и похуже, чем писать об очередной упавшей звезде.

Он вдруг резко ударил по тормозам. Взвизгнув шинами, кабриолет застыл. Голубые глаза на мальчишеском лице водителя чуть не вылезли из орбит.

Еще бы! Посреди дороги сидели два исполинских Шалтай-Болтая размером с тяжелый танк и, судя по оттенку «кожи», из того же материала. Их руки напоминали подъемные краны, ноги – составные балки. В приоткрытом компостере ртов зияла пасть цвета раскаленной плавильной печи. Сложно сказать, были ли это туловища без головы или головы без туловищ. Впрочем, глаза и уши у них определенно имелись. Первые походили на отверстия в печной заслонке, а вторые – на кривые спутниковые антенны.

Пока Декстер сидел, не в силах двинуться с места, ближайший из монстров пристроился к кабриолету и длинным, клещеобразным языком принялся слизывать хром с решетки радиатора. Тем временем, его спутник обогнул автомобиль и откусил солидный кусок от багажника. Раздался невероятный ХРУМ, вынудивший кабриолет содрогнуться.

Декстер выбрался из салона и побежал. Точнее, выскочил и дал деру. Метров через тридцать обернулся. Монстр номер один с аппетитом закусывал передней фарой. ХРУМ- ХРУМ! Дабы не отставать, монстр номер два отгрызал задний фонарь. ХРУМ-ХРУМ! Декстер почуял едкий запах, различил над капотом желтоватый дымок. Задние покрышки были умяты в два хруста. Двигатель мощностью двести пятьдесят лошадиных сил – в три хруста. ХРУМ-ХРУМ- ХРУМ! Обивка занялась и вспыхнула огнем. С фейерверком искр взорвался топливный бак. Адское пламя ничуть не обескуражило монстров, напротив, только разожгло их аппетит. ХРУМ-ХРУМ-ХРУМ-ХРУМ!

Декстер понурился и ощутил болезненный укол в сердце, которое давно отдал кабриолету и той единственной. Закинув плащ на плечо, он уныло поплелся в сторону Шугардейла.

Но не успел отойти далеко, как застопорившиеся было шестеренки в его мозгу завертелись с невиданной быстротой. Если верить источнику, падающая звезда, на которую подрядил редактор Декстера, отличалась поразительной яркостью. Возможно, этим ее особенности не исчерпывались. Возможно, это был не просто метеорит. А такие монстры определенно не водятся в здешних лесах.

Да, статья вырисовывалась отменная. Вот только кабриолет уже ничто не вернет.

Внезапно Декстер заметил у обочины две здоровенные кучи шлака, еще теплые на ощупь. Похоже, остатки предыдущей «трапезы». Да, незавидная судьба постигла чей-то автомобиль!.. Прежде, чем снова тронуться в путь, Декстер бросил последний взгляд на парящие кучи. Те почему-то рождали стойкие ассоциации со слоновьим дерьмом.

Пройдя пару километров, Декстер очутился у входа в городок с пригоршней домов, россыпью лавочек, парой церквушек и множеством деревьев. Неподалеку стоял указатель: «Шугардейл, население триста пятьдесят человек, ограничение скорости тридцать километров в час». Однако никакого населения нигде не наблюдалось, а ограничение скорости выглядело издевкой в свете полного отсутствия автомобилей.

Перепуганная домохозяйка, отворившая на стук, объяснила, что местного блюстителя закона можно найти в гостинице, где тот «потягивает пиво вместо того, чтобы зарабатывать на жизнь».

Гостиница оказалась трехэтажной развалиной с облупившейся краской. У входа стоял «седан» старой модели – первый автомобиль, попавшийся Декстеру в здешних краях. Раньше в гостинице обретали приют усталые путники, теперь в ней обретались счастливые тараканы. У допотопной стойки – предмета зависти любого антиквара – закинув ногу на медную приступку, маячил одинокий посетитель. Высокий, худощавый, лет шестидесяти, в синих джинсах и синей полотняной рубашке. На выцветшем лацкане болтался потускневший жетон, из-под поношенного сомбреро выбивались седые пряди.

– Шериф Джеремайя Смит к вашим услугам, — спокойно произнес он, когда взволнованный Декстер подошел к стойке. Шериф сделал очередной глоток из стоящей перед ним кружки. – Выкладывай, сынок, что у тебя стряслось?

– Моя машина,– начал Декстер. – Я ехал по дороге, а ее...

– Сожрали,– закончил шериф. – Сказать по правде, ты не первый. – Он повернулся к двери, ведущей в вестибюль. – Миссис Кризи, пиво молодому человеку.

За стойкой возникла пухленькая женщина, густые темные волосы прядями свисали ей на лицо. Уверенным щелчком она согнала таракана с посудной полки, нацедила бокал и поставила перед Декстером. Джеремайя заплатил.

– До дна, юноша. Страшное дело, когда у тебя на глазах съедают автомобиль.

Декстер отважно осушил полкружки, после чего представился и рассказал, для чего приехал в Шугардейл.

– Вот уж не думал, что все так обернется,– заключил он.

– Наверное, ты успел проскочить до установки блок-поста,– констатировал шериф. — Повезло.

– Повезло?– Декстер не поверил своим ушам. – Мою машину сожрали!

– Ха!– фыркнул шериф. – Сожрали... Что значит машина по сравнению с сенсацией? Взять того репортера из воскресного выпуска. Он...

– Сенсации давно канули в лету,– перебил Декстер. – Журналисты сейчас трудятся наравне со всеми. Вернемся к моему авто. Разве вы не должны принять меры?

Джеремайя обиженно насупился.

– Я уже сделал все что мог. Я, как только увидел эти махины, сразу понял, что надо подключать армию. Окружная полиция со мной согласна, поэтому мы вызвали подкрепление, а жителям велели не высовываться и спрятать свои автомобили под замок. Теперь остается только ждать. — Шериф тяжело вздохнул. – Уму непостижимо. Танки, поедающие авто!

– Только бы они совсем не озверели на вашей диете,– задумчиво заметил Декстер. – Кстати, куда упала звезда?

– К северу от лесной плантации Эда Хэллама. Если хочешь, могу проводить. Правда, смотреть там особо нечего – просто здоровенная дырища в земле.

Декстер залпом допил пиво и встал.

– Едем.

Как выяснилось, «седан» у входа принадлежал шерифу. Автомобиль бодро рванул с места и принялся петлять среди лесов, долин, полей и пастбищ. Декстер понятия не имел, где находится, пока «седан» не затормозил у чащи – на порядок темнее и масштабнее других.

Прищурившись, шериф вглядывался в удлиняющиеся тени.

– Как по мне, читать про танки, пожирающие автомобили, куда интересней, чем про какую-то звезду.

Декстер, который успел наполовину выбраться из салона, изумленно вытаращил глаза.

– Вы разве не видите связи?

– Какой связи?

– Между пожирателями автомобилей и космическим кораблем,– пояснил Декстер, ступая на твердую землю.

Настал черед шерифа изумляться.

– Каким кораблем?

– Проехали,– буркнул Декстер. – Давайте посмотрим на упавшую звезду.

В глубине чащи зияла прогалина. Точнее, зияла не она, а впадина, похожая на кратер.

На дне Декстер различил темную, изрытую поверхность чего-то, что вполне могло оказаться заурядным – правда, незаурядно большим,– метеоритом. Но сколько бы журналист ни всматривался, никакого намека на шлюз он не разглядел. Зато на противоположной стороне кратера виднелись борозды, словно там кто-то выволок наверх тяжелый предмет. Поломанные деревья довершали картину.

Декстер ткнул пальцем в улики.

– Видите, как вытоптан пролесок? Явно не человеком. Уверен, если пойдем по следу, то наткнемся на останки первой трапезы. Кстати, кто тогда попал под раздачу?

– Новенький «бьюик» миссис Хопкинс. Она как раз выехала из города за покупками, а назад прибежала насмерть перепуганная, волосы дыбом – может и от бега, как знать. – Внезапно Джеремайя подался вперед и сощурился. – А нука гляньте, похоже на отпечаток гигантской ноги. – Он выпрямился. – Но если эта штуковина и впрямь корабль, почему он не приземлился по-человечески.

– Наверное, некто или нечто, управлявшее кораблем, не сумело вовремя сбавить скорость,– предположил Декстер. – Хорошо хоть угодило на опушку, а не в лес, иначе пожара не миновать.

Его спутник заметно встревожился.

– Давайте убираться отсюда. В дрожь бросает, как подумаю, что моя старушка томится там одна-одинешенька.

Декстер последовал за ним и уселся на пассажирское сиденье. Дорога вывела их обратно к шоссе, и вскоре Джеремайя уже сворачивал в знакомый проселок, украшенный знакомым указателем «Шугардейл, три мили». На месте, где еще недавно стоял драгоценный кабриолет, высились две кучи шлака. У Декстера вновь защемило сердце.

Внезапно шериф ударил по тормозам. Двое осквернителей Воплощенной Американской Мечты с аппетитом поглощали новую жертву – на сей раз, судя по эмблеме звезды и защитной цветовой гамме, им в лапы попался военный автомобиль. Решетка и двигатель уже исчезли в ненасытных утробах, половина крыши отсутствовала. Желтая дымка обволакивала душераздирающее зрелище, и всю округу оглашал несмолкаемый ХРУМ-ХРУМ.

– Как думаешь, если как следует разогнаться, проскочим?– с надеждой спросил шериф. – Неохота давать крюк.

– Вполне может быть.

Взревел мотор. Монстры даже не шелохнулись.

– Видать, моя старушка им не по вкусу,– проворчал Джеремайя.

– Тогда радуйтесь... Ого, похоже у нас гости.

«Гостями» оказался генерал второго ранга, полковник и рядовой. Джеремайя притормозил, и троица втиснулась в салон.

– Что, генерал, слопали вашу служебную машину?– хохотнул Джеремайя, трогаясь с места. — Здесь такое сплошь и рядом.

– Позвольте представиться. Генерал Лонгкомб,– отрекомендовался старший по званию, мужчина средних лет с землистым цветом лица. – Приехал в Шугардейл изучить обстановку перед тем, как вызывать войска. Это мой помощник, полковник Мортби, и мой шофер – сержант Уилкинс.

– Шериф Смит, к вашим услугам,– представился Джеремайя. – А это Декстер Фут, корреспондент, приехал написать сенсационную заметку об упавшей звезде.

– Расскажите подробнее об АПМ,– попросил генерал.

Джеремайя резко повернулся.

– О чем?

– Об автомобиле-пожирающих монстрах,– пояснил полковник, коротышка с приятным моложавым лицом. – В армии принято сокращенно обозначать объект, подлежащий расследованию.

– Ясно. – Шериф снова сосредоточился на дороге и стремительным поворотом руля спас «седан» от неминуемой участи вылететь в канаву. – Декстер считает, что упавшая звезда в действительности корабль, который привез их сюда. И знаете, я склонен ему верить.

– После непосредственной встречи с АПМ я тоже склоняюсь к данной версии,– подхватил полковник. – Думаю,– продолжал он, видя, что генерал воздерживается от комментариев,– мы имеем дело с металлобазовой формой жизни, чья внутренняя температура способна достигать как минимум ста пятидесяти градусов по Цельсию. Логично предположить, что едкий запах, сопровождающий «пиршество», возникает от взаимодействия с субстанцией, аналогичной нашим желудочным сокам, которую огнеупорные желудки выделяют в процессе «пищеварения». Только в данном случае под пищеварением следует понимать плавку металла с последующей переработкой отходов; затем, чистый металл преобразуется в «ткани», а отходы выходят наружу в виде шлака. Мы не погрешим против истины, если отнесем АПМ к разряду одушевленных мартеновских печей.

Декстер уселся в пол-оборота и с восхищением взирал на полковника.

– Не в бровь, а в глаз, сэр,– благоговейно произнес он.

– Мы приехали изучать обстановку, а не спешить с выводами,– рявкнул генерал, после чего обратился к обветренному затылку Джеремайи: – Надеюсь, в Шугардейле найдется комфортабельное жилье, шериф.

– Миссис Кризи будет счастлива вас приютить.

Миссис Кризи была не просто счастлива. Судя по взгляду, брошенному из-под зарослей челки, офицеры с помощником стали первыми постояльцами за многие месяцы – не считая тараканов, разумеется.

– Сразу перейдем к делу, полковник,– не терпящим возражения тоном заявил генерал. – Немедленно вызовите танковую роту и оцепите упавшую звезду по периметру. Шериф проводит вас на место. Сержант,– обратился он к Уилкинсу,– как только полковник освободит телефон, распорядись, чтобы сюда пригнали мой «кадиллак».

Созвонившись с редактором, Декстер изложил суть дела и спустился в столовую.

– Есть новости, генерал?– спросил он, усаживаясь рядом с Лонгкомбом.

Тот тяжело вздохнул. Под глазами у него залегли тени, землистого цвета щеки обвисли.

– Они по-прежнему бродят по округе. Напугали до смерти двоих подростков и сожрали их драндулет. Естественно, мы держим АПМ под наблюдением. Благодаря выломанным деревьям их легко отследить. Однако остановить монстров мы не в силах. Газовые и разрывные гранаты они глотают как конфеты, противотанковые установки и мины их не берут. Небольшая атомная бомба решила бы вопрос, но даже при наличии достаточно удаленного и вместительного полигона, загнать их туда не представляется возможным.

– Полигон не проблема,– оживился Джеремайя Смит. – Могу присоветовать отличное местечко – долина Тиллсона, в десяти милях к югу. Только надо предупредить старика Тиллсона, а в общем он будет рад, если его делянка принесет общественную пользу. Все равно после выхода на пенсию он не выращивает ничего, кроме сорняков. И просиживает штаны за пивом.

– Вряд ли получится их туда заманить,– возразил Лонгкомб.

– Генерал,– вклинился Декстер. – Скажите, АПМ посягали на ваши джипы, грузовики и транспортеры личного состава?

– Нет,– покачал головой Лонгкомб. – Хотя шанс у них бесспорно был.

– У меня есть идея,– сообщил Декстер.

Перекошенная физиономия генерала ясно свидетельствовала, что он думает по поводу самонадеянных репортеров с их теориями. К счастью, полковник Мортби был настроен менее категорично.

– Пусть выскажется, сэр. Вдруг и впрямь толковая идея. Так или иначе, корабль выкопают не раньше, чем через сутки, едва ли до тех пор появится новая информация касательно наших гостей.

Декстера не пришлось просить дважды.

– Уверен, всем уже очевидно, что незваных гостей с планеты X интересует не абы какой металл, а исключительно новые, ну или относительно новые, автомобили. Следовательно, сюда АПМ попали совершенно случайно. Действуй монстры целенаправленно, они бы приземлились в местах большого скопления машин – возле крупного города или оживленной автострады. Едем дальше. Почему их так влечет к новым автомобилям? Проведем параллель: представьте, вы идете в кондитерскую купить праздничный торт, цена роли не играет. Какой вариант вы предпочтете? Разумеется, внешне самый привлекательный. Вернемся к нашим гостям. Предположим, они всю жизнь питались металлом в разнообразной, но непритязательной форме каких-нибудь болванок – эдаким металлическим аналогом хлеба, бобов и кукурузной муки. Теперь предположим, что их занесло на планету, где все только и заняты приданием внешней привлекательности изделиям из металла. Наши гости сразу после высадки наткнулись на новенький кабриолет. Как бы отреагировали лично вы, когда вместо набивших оскомину бобов и хлеба перед вами появился бы аппетитный праздничный торт? Разумеется, вы бы его съели и отправились на поиски новых тортов.

– Но если все упирается в нарядную упаковку, почему они не побрезговали нашим служебным автомобилем, драндулетом ребят и гранатами?– вскинул брови полковник.

– На ваш автомобиль они покусились по принципу «на безрыбье». Драндулет наверняка изобиловал хромированными деталями. Что же касается гранат – солдаты первыми принялись ими швыряться, верно?

Полковник Мортби кивнул:

– Это как бросать конфеты ребенку, ясно. Убедительная теория, мистер Фут.

– А теперь, если позволите,– продолжал Декстер,– я расскажу, как избавиться от незваных гостей с планеты X.

Генерал Лонгкомб вздохнул:

– Хорошо, мистер Фут. Излагайте.

– Ранее вы упомянули, что АПМ нельзя заманить на обособленную территорию. Думаю, способ есть. Допустим, все автомобили в ближайшем радиусе исчезнут, кроме одного, припаркованного посреди долины Тиллсона, с дистанционно управляемой бомбой под капотом. Он-то и послужит приманкой.

– А откуда они узнают, где находится приманка?

– По ассоциациям. Все машины, перекочевавшие в желудок монстров, были на ходу, поэтому звук двигателя должен подсознательно ассоциироваться у них со вкусом «еды». Следовательно, если не заглушать мотор и подключить систему громкой связи, АПМ непременно услышат их, начнут пускать слюну и как миленькие прибегут.

Генерал Лонгкомб молчал. Очевидно, задумался.

– Мой автомобиль в Западной Вирджинии,– пробормотал полковник Мортби.

– Мой съели,– вставил Декстер.

– А мой... – начал генерал.

–Разрешите доложить, сэр,– подоспевший сержант Уилкинс вытянулся в струнку, отдавая честь,– прибыл ваш кадиллак.

Старик Тиллсон охотно согласился сотрудничать, особенно после обещания не только возместить гибель его ветхой развалюхи, но и заменить пустые пивные бутылки с его заднего двора на полные. Штаб незамедлительно перенесли к краю долины. Джеремайе Смиту и Декстеру милостиво разрешили присутствовать в качестве наблюдателей. К вечеру все было готово.

Посреди долины поблескивал генеральский кадиллак – ни дать, ни взять хромированный агнец на алтаре из росички, лютиков и полевой горчицы. Кругом выстроился десяток прожекторов, микрофон на специальной подставке и столб с тремя громкоговорителями, чуть поодаль мерцала зрачком телекамера. За впечатляющей мизансценой проступали очертания фермы старика Тиллсона, а за ней высилась исполинская груда пивных бутылок.

Полковник Мортби выбрался из штабной палатки и направился к Декстеру и Джеремайе, безмолвно созерцавшим долину.

– Держите,– полковник протянул им пару кобальтовых очков и повысил голос, чтобы перекричать усиленный динамиками рев мотора. – Захотите полюбоваться взрывом, не забудьте надеть. К вашему сведению, мистер Фут, оба АПМ уже в пути, но с такой черепашьей скоростью они доберутся сюда в лучшем случае к рассвету.

Декстер стряхнул с себя оцепенение.

– Никак не пойму,– протянул он,– почему представители внеземной расы, достаточно развитой – судя по их кораблям – в технологическом плане, ведут себя как прожорливые дикари?

– Ты же сам говорил, они не могут устоять перед американскими автомобилями,– напомнил Джеремайя.

– Боюсь, меня слегка занесло. Очутившись на чужой планете, цивилизованные существа не начинают носиться по округе и хватать все, что попадется под руку. Нет, сначала они устанавливают контакт с властями и только потом носятся по округе и хватают все, что попадется под руку.

– В ваших словах есть логика, мистер Фут,– осклабился полковник. – Ладно, попробую вздремнуть – день выдался трудный.

– Мне тоже пора на боковую,– зевнув, Джеремайя поспешил к «седану».

Оставшись в одиночестве, Декстер пристроил фонарь между ветками деревца, достал ручку, бумагу и в тусклом свете, сочащемся из крон, принялся писать статью. «Аппетитный кадиллак, автор – Декстер Фут».

Рассвет застал его спящим на шестнадцатой странице.

– Вот они!– пронзительный крик вырвал Декстера из объятий сна. – Мерзкие отродья!

Кричал генерал Лонгкомб. Бросившись на зов, Декстер увидел, как оба АПМ неумолимо приближаются к беспомощному «кадиллаку». Потирая глаза, к наблюдателям примкнул Джеремайя. У входа в палатку, опираясь на плечо оператора, возник полковник Мортби.

Поравнявшись с «кадиллаком», АПМ своими длинными клещеобразными языками стали слизывать хром.

–Чудовища!– бесновался генерал, потрясая сжатыми кулаками. – Я лично отправлю вас в ад!– Он пулей метнулся в палатку. Декстер и Джеремайя потянулись за очками. Внезапно грянул гром, и черная тень накрыла долину. Запрокинув голову, Декстер увидел...

...Корабль. Тарелку. В общем, то самое. Но какое существительное ни подбери, ему непременно должно сопутствовать прилагательное «гигантский», поскольку в один только зияющий подкрыльный шлюз запросто уместилась бы методистская церковь Шугардейла.

Тем временем, в палатке ничего не подозревающий генерал страдальческим голосом командовал обратный отсчет.

– Два...

Внизу два АПМ тщетно пытались высвободиться из наброшенной на них огромной металлической сети.

– Один...

Там, на краю долины, Декстера вдруг осенило.

– Ноль...

Пфф!..

– Бомба-то не подвела,– ворчал потом генерал Лонгкомб. – Но они блокировали цепную реакцию каким-то лучом. – Он сокрушенно покачал головой. – Зато какая мощь, какая мощь.

Вместе с полковником и оператором генерал разглядывал обглоданный каркас «кадиллака». Чуть погодя подоспели Декстер и шериф.

– Теория оказалась не совсем верна,– заметил Декстер. – Понимаете, я совершенно упустил из виду, что наши детишки – не единственные в галактике удирают из дома и попадают в беду. Аналогия с тортом по-прежнему в силе, но мне следовало сравнить автомобили последних моделей с шоколадными батончиками или пасхальными корзинами, набитыми сладостями.

Генерал в недоумении уставился на журналиста.

– Боюсь, я не вполне улавливаю ход мыслей, мистер Фут.

– Вы хоть раз приводили голодных ребятишек в кондитерскую?

Во взгляде Лонгкомба зажглось понимание. Повернувшись, он с грустью обозрел начисто лишенный хрома «кадиллак».

– Надеюсь, на планете X есть касторка,– вздохнул он.

– Эквивалент точно найдется,– ухмыльнулся Декстер Фут.

Источники

Mars Child: Amazing Science Fiction, January 1985

In What Cavern of the Deep: The Magazine of Fantasy and Science Fiction, October 1964

A Ship Will Come: Worlds of Fantasy, Winter 1970

The Girl in his Mind: Worlds of Tomorrow, April 1963

Bruggil's Bride: Fantastic Universe, March 1960

The Servant Problem: Analog, November 1962

A Knyght Ther Was: Analog, July 1963

Plane Jane: Fantastic Stories of Imagination, September 1962

Sweet Tooth: Galaxy Magazine, October 1963

Переводы Анны Петрушиной

 ХУДОЖНИКИ

Jack Gaughan стр. 5, 6, 106, 130, 156-157

John Giunta стр. 166

Schoenherr стр. 188-189, 210-211, 215, 222-223

Leo Summers стр. 228, 245, 254, 258-259, 273, 324, 335

Lloyd Birmingham стр. 294

Nodel стр. 350

Литературно-художественноеЯиздание

Роберт Янг ДИТЯ МАРСА Фантастика

НЕ ДЛЯ ПРОДАЖИ

Редактор С. В. Омских-Йацев Художественный редактор И.Телегина Корректор С. Баджибаев

ИБ № 329-87

Подписано в печать 01.08.16. Формат 70 х 108 1/32. Бумага полигр. Печать цифровая. Гарнитура Тип Таймс.

Усл. –печ. л. 12,57. Тираж 20 экз. Заказ № 175.

Издательство «Бригантина» 07500, г. Ясноград, ул. Р. Сикорски, 17. Отпечатано в типографии Института Неточных Наук 01230, г. Орлиноозерск, ул. Придубравная, 18.

Примечания

1

Так называемой, самопровозглашенной (фр.)

(обратно)

2

Перевод К. Бальмонта.

(обратно)

3

2 Книга Царств, 11:2.

(обратно)

4

Первая строчка стихотворения Джона Китса «Кузнечик и сверчок». Пер. А. Лукьянова.

(обратно)

5

В своем «Философском исследовании о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» Берк называет первоочередным качеством красоты «сравнительно небольшой размер».

(обратно)

6

Перевод Е. С. Лагутина.

(обратно)

7

Гигант из Кардиффа – одна из самых известных мистификаций современной истории, каменная скульптура человека ростом более 3 метров, выдававшаяся за окаменелые останки реального гиганта.

(обратно)

8

Дейрдре - трагическая героиня ирландской мифологии.

(обратно)

9

Эринии - в древнегреческой мифологии богини мести и ненависти: Тисифона, Алекто и Мегера.

(обратно)

10

Роберт Берне «Любовь моя еще дитя» (пер. В. Федотова).

(обратно)

11

Найси - согласно ирландской мифологии, любовник Дейрдре.

(обратно)

12

Ветхий завет: Песнь Песней, 6:10.

(обратно)

13

Эвмениды - греческие богини мести Тисифона, Алекто и Мегера. Другие названия: эринии, фурии.

(обратно)

14

«Песня любви и смерти» (нем.)

(обратно)

15

Машина Голдберга- устройство, которое выполняет очень простое действие чрезвычайно сложным образом. Название пошло от имени американского карикатуриста и изобретателя Руба Голдберга и зачастую используется для ироничного обозначения любой избыточно сложной системы.

(обратно)

16

Перевод И. Кашкина.

(обратно)

17

Исторический роман Томаса Мэлори.

(обратно)

18

Перефразированная цитата из псалма Давида: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня».

(обратно)

Оглавление

ДИТЯ МАРСА

СКАЖИ, В КАКОЙ ПУЧИНЕ НОЧИ...

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

КОРАБЛЬ ПРИЛЕТИТ

ДЕВУШКА В ГОЛОВЕ

НЕВЕСТА БРУГГИЛЯ

ДЕФИЦИТ КАДРОВ

ТОТ РЫЦАРЬ БЫЛ...

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

КООРДИНАТА ДЖЕЙН

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

СЛАДКОЕЖКИ

Источники

*** Примечания ***