Заложник [Ник Маматас] (fb2) читать онлайн

Ник Маматас «Заложник» Nick Mamatas «Hostage» (2013)

Утихли северные ветры. Слепой мужчина, скорчившийся на дне судна, размышлял о том, в каких краях очутился. «Определённо, где-то к северу от Фракии», — наконец заключил он. Вот почему ветер стих: дрейфующая без экипажа галера миновала царство Борея. Слепец рассмеялся бы, останься у него на это силы. По какой-то неведомой причине он был взят в заложники; издававшие невнятное варварское бормотание незнакомцы приставили к его горлу и спине острия копий, затащили на триаконтор и немедленно отплыли в неизвестном направлении. Занимавшие тридцать скамей гребцы с песней и натужным пыхтением толкали судно вперёд. Через какое-то время на галеру обрушился внезапный шторм. Слепец чувствовал разлитый в воздухе запах бури; но стоило ему раскрыть рот и сказать хотя бы слово своим пленителям, как его губы немедленно оказались разбиты яростным ударом кулака, а сам он был привязан к мачте. Это и спасло его, когда судно накрыло огромной волной. Всякий, кого не смыло за борт, либо погиб на месте, раздавленный водной массой, либо захлебнулся, лишившись чувств и упав лицом вниз в образовавшиеся на дне галеры лужи. Мачта переломилась, и освободившийся от пут слепец как можно крепче ухватился за её обломки.

Пресная вода, запасённая на судне, вмиг стала солёной, но слепцу удалось спасти бурдюк с вином и размокшую краюху хлеба. Припас он и заброшенную волнами на судно рыбу, сырую и костистую. Впрочем, вряд ли всё это имело смысл — даже зрячий человек в полном расцвете сил не смог бы управиться с галерой в одиночку; к тому же, все вёсла были сломаны. Некоторое время слепец размышлял, не стоит ли положить конец своим мучениям и броситься животом вперёд на одно из них, но вскоре отмёл эти мысли. Он любил захватывающие истории. Ему хотелось узнать, что будет дальше.

Та ночь была холоднее всех, что он знал до этого, и, по его ощущениям, наступила она позже, чем обычно. Это была очень странная ночь, неведомая ему прежде — он дрожал под обрывками паруса, которые ему удалось найти, и ему было так холодно, что, казалось, солёные капли, покрывавшие волосы на его руках, превращаются в лёд. Его члены онемели, и он вовсе не чувствовал носа, на который так часто полагался ранее. Волны били в нос триаконтора, забивая его дно рыбой. Слепец растерзал одну из них, ещё живую, зубами и ногтями, пил её кровь и жевал склизкое мясо, старательно сплёвывая кости. Подавиться костью после всего пережитого было бы столь злой шуткой, что даже боги не решились бы на неё.

«Боги», — подумал слепец. Он был так далёк от родных земель, что большинство известных ему богов здесь были чужаками. Даже волны, качавшие судно, не принадлежали Посейдону. На окраинах мира чтили одних лишь странных богов. Он простёр руки к небу, моля солнце о пощаде, но сон смилостивился над ним первым.

Ему снились тепло и запах мускуса, а когда он пробудился, то обнаружил себя укрытым огромной шкурой какого-то зверя, согревающей его охладевшее тело. Слепец открыл рот, но горло было слишком сухим, чтобы произнести хотя бы слово. Тогда он захрипел. В ответ собравшиеся вокруг него люди — а их было много — тоже захрипели, а затем залопотали на варварском наречии с интонациями, в которых слепец различил любопытство и даже своего рода радость.

Ему дали воды, и, наконец, он смог говорить. Некогда он слышал, что варварским племенам далёкого севера известна форма магии, зависящая от знания имени и усиливаемая этим знанием. Он прохрипел, кто он и кем был: слепец, заложник. На языке его народа эти слова звучали одинаково.

Слепца омывали, кормили — хотя еда была осклизлой и с душком; чья-то тонкая рука даже мастурбировала ему. Силы постепенно возвращались. Он понятия не имел, где его держат: в крохотной хижине из шкур, в извилистой пещере или в чреве левиафана. В его снах всегда царила тьма, а мир был огромной пульсирующей тварью, корчащейся и извивающейся вокруг него, драконом из мерзости. В одно из утр он осознал, что это отнюдь не сны.

С ним заговорил мальчик, на его родном языке, но с сильным акцентом — аристократическим и чужеземным одновременно.

— Каким колдовством ты владеешь? — спросил он. Раздалось старческое бормотание, поправлявшее вопрос мальчика. — С чем ты пришёл к нам?

— Я даже не знаю, где я и как попал сюда, — ответил слепец. Мелодичным и возбуждённым голосом мальчик повторил его слова на своём родном языке. Когда ответное лопотание его соплеменников стихло, он попробовал ещё раз:

— Что за боги привели тебя сюда? Тебе известны истины Зотаккуа?

Зотаккуа. Слепец догадался, что это имя — имя божества. Он слышал его и раньше — во время своего выздоровления, в часы бодрствования и во снах, в которых оно пульсировало медленным боем его сердца.

— Жестокие боги, — ответил слепец. — Капризные боги.

Мальчик недоумённо хмыкнул.

— Боги, подобные детям, смеющимся — и через пару мгновений уже рыдающим, а ещё через мгновение танцующим и поющим, — пояснил слепец. Это пришлось по душе мальчику. Он погладил слепца по заросшей волосами руке.

— Зотаккуа лишён этого недостатка, — сказал он.

— Тогда почему ты столь же слеп, как и я? — спросил слепец. Мальчик ахнул. Его соплеменники забормотали, он что-то ответил им, а затем вновь обратился к слепцу:

— Как ты узнал?

— По тому, как ты потянулся к моей руке — словно до конца не был уверен, где она — и после прикосновения — словно не мог точно знать, где она заканчивается, — ответил слепец. — То, что я слеп, не означает, что я не могу воспринимать окружающий мир.

— Я имел в виду… — голос мальчика был неуверенным. — Как ты узнал, что меня ослепил Зотаккуа — своим языком, вырвавшимся из тьмы, дабы отметить меня как овцу из своего стада?

Слепец понял, что ему следует замолкнуть, пока он не сказал какую-то глупость. Понятие «гостеприимство» в землях варваров, никогда не знавших добродетели филоксении, всегда было условным. И если мальчик не был всего лишь сумасшедшим и был окружён такими же, как и он, то боги здесь были куда ближе к смертным, чем вечные дети, правившие в его землях. Он подумал вознести молитву — но какой жертвой мог слепец сопроводить её? Тогда, не раскрывая рта, он начал напевать гимн единственному богу из известных ему, чья власть столь же крепка в этих северных пределах, как и на его родной земле. Возможно, мальчик сочтёт его безумным, и, наконец, оставит в покое.

Однако мальчик подхватил гимн, словно был уроженцем родины слепца — без варварского акцента, без хрюканья и рычания. Теперь пришёл черёд слепца ахнуть. На него словно низошло озарение — и впервые в жизни он был благодарен своей слепоте, поскольку, что бы ни скрывали эти варвары, он не хотел этого знать. Соплеменники заставили мальчика замолчать и вступили с ним в долгий, саркастический, десятигласный диалог. Слепцу показалось, что стая разъярённых собак наткнулась на свежий козлиный труп и пытается его поделить.

До него наконец дошло, что все голоса принадлежат взрослым мужчинам и ровесникам говорившего с ним мальчика. Казалось странным, что здесь нет женщин, поскольку повсюду пахло готовящейся едой, а его ложе всегда было тщательно застелено. Может, это община педерастов? Что ж, даже если и так… Но нет. Слишком мало мальчиков для такого количества мужчин. Может, это военный форпост или какой-то тайный мужской культ? Спор мальчика с соплеменниками продолжался, и слепец, убаюканный их голосами, уснул. Во сне он надеялся увидеть своего собеседника и его песнь солнцу, но вместо этого вновь погрузился в липкую пульсирующую тьму.

Проснувшись, он обнаружил, что его конечности связаны, а самого его куда-то несут на носилках. Он позвал мальчика, опасаясь, что в ответ услышит лишь варварский гомон взрослых. Раздался самодовольный смех сопровождавших носилки мужчин, но отозвался и мальчик.

— Мы ведём тебя на встречу с богом, — сказал он. Его тон был небрежен, словно речь шла о какой-то совершенно обыденной вещи. Слепой мальчик шёл впереди, держась за шест, к которому были привязаны ноги пленника, словно проводник. В голове слепца роился сонм вопросов, а нутро словно было набито камнями. Что, если накануне он сказал что-то не то — и теперь варвары уносят его как можно дальше от своего жилища, чтобы оставить одного на чужой и холодной земле, по которой он вынужден будет ползти, пока не умрёт от голода.

— О, это просто замечательно, — сказал слепец. Если мальчик и согласился с его утверждением, то ничем не выразил этого. Слепец напрягал слух, пытаясь уловить дыхание, бормотание и звук шагов своего эскорта. Не было слышно ни клёкота птиц, ни жужжания насекомых, даже когда скалистый холм, по которому двигались его покачивающиеся словно маленькая лодка, едва оттолкнувшаяся от берега, носилки, сменился болотистой низиной. Было чуть за полдень, когда движение прекратилось, и носилки опустились на хлюпающую землю.

— Теперь меня принесут в жертву? — спросил слепец.

— Нет, — ответил мальчик. Слепец услышал, как притащившие его сюда мужчины уходят прочь. Они не стали задерживаться, чтобы поесть или передохнуть. Возможно, он находился не так далеко от места с очагом и ложем из шкур животных, как думал. Что это было — ритуальный марш по лабиринту? Переход, призванный сбить его с толку?

— Я даже останусь здесь с тобой.

— Потому что ты слеп.

— Верно.

Слепец расслабился. По всей видимости, бог был не чем иным, как одним или несколькими мужчинами, что сейчас движутся в обход болота, чтобы выйти к двум слепым людям с другой стороны: облачёнными в маски, окружёнными таинственными огнями и разговаривающими странными голосами. Как и все прочие боги. Слепец поклялся метаться, пресмыкаться и убедительно умолять, чтобы доставить удовольствие местным. У него оставались несколько вопросов к мальчику, но тот уже возносил молитву на хрюкающем наречии своего племени.

Затем слепец что-то увидел. Казалось, болотные деревья раздвинулись, и меж них пролился яркий свет. Чёрный цвет за веками слепца сперва вспыхнул красным, а потом стал белым — как в тот раз, когда он, ещё мальчишкой, взглянул на солнце, надеясь различить за огромным пылающим колесом золотую колесницу.

Кто-то произнёс его имя. Нет — пропел его имя. Песня пронзила слепца до костей. В отдалении слышался визгливый вой мальчика: «Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»

Слепец воззвал: «Аполлон!», и Аполлон, единственный бог его народа, обитавший так далеко к северу от Фракии, ответил на зов.

Аполлон знал о слепце. Он наблюдал за ним их своих небесных чертогов.

Аполлон оценил слепца. Он знал обо всех историях, в которых участвовал и которые рассказывал этот человек.

Аполлон успокоил слепца. Тот сможет покинуть эту землю и, возможно, даже поведает обо всём, что узнал, в песне.

— Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа! — выкрикивал мальчик. За этим именем следовала какая-то варварская тарабарщина. Слепец чувствовал, что мальчик удаляется от него. Он словно вознёсся на облаке в сущном присутствии бога, в которого не верил по-настоящему с тех пор, как был мальчишкой, чьи глаза сгорели дотла.

Мальчик метался в грязи в экстазе. Слепец чуть не позвал его за собой — но что бы подумал Аполлон, обрати он его внимание на этого ничтожного червя, мальчишку, к тому же, варвара?

Но… мальчик владел греческим языком. Должно быть, он научился ему от бога. Слепец сглотнул и осмелился задать вопрос — грамотно выстроенный, с ритмом и рифмой, практически гимн. Он охватывал всё: кто были те люди, что схватили слепца, сделав своим заложником? Почему он оказался единственным выжившим? Почему мальчик может говорить по-гречески? Как мог Аполлон полгода жить здесь, среди этих дикарей, с тёмной грязной тварью Зотаккуа как единственным божественным компаньоном?

И Аполлон ответил: «На всё была воля моя».

На то, чтобы слепца похитили из собственного дома. На то, чтобы ему грозила смерть в морской пучине, и чтобы все его похитители погибли в разъярённых водах.

На то, чтобы он выжил, хотя это и было всего лишь капризом. Аполлона забавляло наблюдать за слепцом, пытающимся выжить на лишённом управления корабле.

«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»

Сколько поэзии было в этом имени.

На то, чтобы слепец понимал мальчика так, словно тот говорил по-гречески.

И Зотаккуа был тем обличьем, что носил Аполлон в этих землях.

«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»

И Аполлон был тем обличьем, что носил Зотаккуа среди плевателей оливковой косточкой, поедателей кальмаров и насильников мальчиков. В сущности, смерть от нашествия жаб и смерть от болезней и огненных стрел — одно и то же.

«Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!»

Но Аполлон способен и исцелять. Исцелит ли он двух слепцов, юнца и старца?

«И если ты исцелишь меня, — подумал слепец, — какой божественный лик я увидел бы перед собой?»

Затем он понял, что кое-кто уже исцелился.

— Мальчик! Взгляни на море! — воскликнул слепец. — Какое оно?

Мальчик ахнул, затем заскулил.

— Тёмное! — наконец изрыгнул он. — Тёмное, словно вино!

И это были последние греческие слова, что слепец услышал из уст мальчика, запевшего: «Зотаккуа! Зотаккуа! Зотаккуа!», покуда его язык не распух и не застрял в горле, и он не умер в неистовых корчах. Солнце, так долго катившееся по небу, наконец скрылось за горизонтом.

Обдирая колени и локти, слепец пополз к морю. Его плоть была изорвана в клочья, и только пересечённый рельеф не позволял ночному зверью следовать за ним по кровавому следу. Аппетит безумного бога поглотил всю жизнь на этих берегах. Алкая смерти, слепец бросился в воду.

Но она отвергла его. Слепец нырял как можно глубже, глотал солёную воду, но продолжал неизменно покачиваться на волнах, словно коряга. Его конечности напоминали сломанные палки, но он продолжал плыть вперёд, загребая ими против собственной воли. На рассвете корабль фракийцев столкнулся с невменяемым, бормочущим вздор человеком. Две крохотные щепки в бескрайнем море черноты. Недели понадобились слепцу, чтобы добраться до дома, месяцы — чтобы восстановить здоровье и рассудок. Он не знал, почему Аполлон не позволил ему умереть. Ещё один каприз, ещё одна роковая прихоть. Несмотря ни на что, слепец выжил.

И он придумал, как отомстить. Сказанием о богах, жестоких и непостоянных, терзающих всех, даже величайших героев. Кто не услышит протяжную песнь о войне и о крови, кто не поднимет оружие против небожителей? Народы человеческие не враги друг другу — один враг у нас, и мы глупцы, коли поклоняемся ему. Но нас много, а богов мало. В действительности, гораздо меньше, чем нам кажется. Песня слепца будет существовать вне всех времён, станет волшебным посланием людям будущего. О, Человек! Взращивай свой интеллект, используй свой разум, чтобы освободить наш мир от капризов богов! Не быть нам игрушками богов, заложниками неумолимого рока! И даже если Аполлон внушил слепцу строки сказания — чтобы избавиться от власти других богов над человеческими народами, чтобы глумиться над людьми в ужасных видениях — что сделает Аполлон, если против него встанет весь род человеческий?

И пусть пройдёт хоть три тысячи лет, но все, кто слышал песню слепого сказителя, объединятся — и очистят каждый из языков Земли от самого слова «Бог».

И да случится это когда угодно.

Когда угодно…

Перевод — Андрей Бородин

Оглавление

Ник Маматас «Заложник» Nick Mamatas «Hostage» (2013)