Браслет с колокольчиками (СИ) [Екатерина Суркова] (fb2) читать онлайн

========== Жвачка в петлице ==========

— Антон, если ты уже закончил, сдавай работу… — говорит молодая учительница.

Она маленького роста, худенькая, с короткой стрижкой. Яркая цветастая блузка и джинсы ей очень идут, однако делают ещё моложе. Темноволосый мальчик лет одиннадцати встаёт с предпоследней парты и, пощёлкивая автоматической ручкой, несёт тетрадь. Он невысок, однако крепок и уверен в движениях. Его тёмные волосы сверху густые и пышные, а на висках и затылке коротко острижены. Глаза карие, выразительные — почти красавчик. Он был бы весьма обаятелен, если бы совсем не детское, высокомерное и нахальное выражение лица.

— Теперь можешь идти домой, оценку узнаешь позже… — Голос Натальи Петровны до неестественности тих и спокоен.

— А я не хочу домой, — вызывающе отвечает Антон.

Наталья Петровна, желая направить упрямство в полезное русло, вежливо просит:

— Тогда, пожалуйста, вымой доску.

Ученик убегает и через полминуты возвращается с мокрой тряпкой. Наталья Петровна молча наблюдает, как исчезают с доски её цифры — аккуратные, остренькие, с наклоном вправо. Девочки-близняшки, забыв о самостоятельной работе, глядят на Антона чёрными, блестящими как пуговки, глазами. Толстый белобрысый мальчишка в футболке с надписью «Роналдо — супер»! показывает ему «класс», подняв большой палец вверх. Однако Антон не замечает никого, он смотрит на учительницу в упор, не отрываясь. Она открывает сумочку, стоящую на столе, однако ничего оттуда не достаёт.

— Теперь, возьми листочек и решай задачу номер восемьдесят пять.

Антон — самый непредсказуемый из всех ребят: на одном уроке он пишет контрольную быстрее всех, на другом — не справляется с самой простой задачей. Полностью собраться с мыслями он может лишь на олимпиадах: там есть шанс стать победителем. Он любит сознавать своё превосходство. Везде и во всём.

Антон возвращается на место, открывает новенький учебник математики и начинает шелестеть страницами. Однако через минуту он откладывает его в сторону, поворачивается к задней парте и, сидя вполоборота, начинает шептать:

— Привет, Разбежкин. Бегаешь хорошо, а с математикой проблемы? Может, помочь с задачей, а?

Мальчик, к которому он обращается, пыхтит над исчёрканным вдоль и поперёк черновиком и комкает в грязном кулаке лист бумаги. Его короткие каштановые волосы торчат в разные стороны, одет он в мешковатый свитер с потёртыми на локтях рукавами. Скорее всего, достался от старшего брата. Из-под штанин видны полосатые носки: он уже начал вырастать из брюк.

— Классный у тебя свитер… Предпочитаешь стиль «а-ля бомже»? Или у твоей мамаши детей больше, чем денег?

Разбежкин делает вид, что не слышит, однако его ухо начинает краснеть. Его сосед по парте бегло переписывает работу с черновика на чистовик. Небольшие тёмные глаза — немного раскосые — придают ему сходство с корейцем. Серый костюмчик идеально выглажен, руки чистые, с коротко подстриженными ногтями. «Кореец», сразу принявший сторону недотёпы-одноклассника, время от времени сердито косится на Антона.

— У тебя проблемы не только с мозгами, но и со слухом? Слыш, Кисель, наш Толик-отстолик оглох.

Кисель, тот самый мальчишка в футболке — верный «оруженосец» Антона — толкает приятеля локтем. Оба услужливо ухмыляются.

— В чём дело, Антон? — В голосе Натальи Петровны проскальзывают нотки раздражения. — Я дала тебе задание. Пожалуйста, не мешай тем, кто ещё не закончил.

Она пытается придать голосу как можно больше строгости, но он начинает звучать неуверенно и даже как-то по-детски. Она знает, что этот мальчик не услышит её. Антон развит физически, неглуп и остёр на язык. Его лидерство держится на двух краеугольных камнях: девчонки влюбляются — мальчишки боятся. Год, потраченный Натальей Петровной на его перевоспитание, не прошёл даром: разноцветные вымпелы, завоёванные им на олимпиадах, красуются на стене. Однако Доставалов продолжает оставаться гордостью и бедой пятого «Б».

Антон отворачивается к учебнику, но вскоре снова возвращается к своему содержательному монологу. Учительница нехотя встаёт и идёт к его парте. Видя, что она отвлеклась, обрадованные ученики начинают возиться: по классу пробегает шорох, кто-то перебрасывает через парту записку, кто-то хватает просунутую между чёрными мягкими стульями тетрадь, из чьей-то спортивной сумки выкатывается новенький теннисный мячик. Наталья Петровна, в глубине души довольная тем, что её отвлекли от Антона, поднимает мячик и произносит коронную фразу всех учителей:

— Какая прелесть! После уроков отдам. Ребята, тише…

Правда, улыбка выходит натянутой. Постучав ручкой по одной из парт, учительница возвращается на своё место и начинает сосредоточенно проверять тетрадь. Краем глаза она наблюдает за Антоном: он продолжает сидеть вполоборота. Классная руководительница ждёт спасительного звонка, однако до конца урока ещё целых десять минут. Выгнать Антона из класса она не может: уж очень не хочется в очередной раз услышать любимое изречение директора: «Удаление учащегося из аудитории говорит о вашем педагогическом бессилии». Он любит умные фразы и всегда говорит их с открытой, весёлой улыбкой. Как и полагается истинному монарху, директор не любит инакомыслящих. Наталья Петровна считает, что на олимпиады нужно посылать не только отличников, но и середнячков, за что и расплачивается на каждом педсовете. Её обвиняют и в неаккуратном ведении документации, журят за несвоевременную сдачу журнала и упрекают за вульгарный внешний вид.

Наталья Петровна сутулится, но тут же выпрямляет спину, снова стараясь придать лицу беззаботное, приветливое выражение. Она всегда расправляет плечи, если внутри у неё всё сжимается. Чтобы никто не увидел её слабых мест. Проверив тетрадь, она делает последнюю попытку отвлечь упрямого ученика.

— Антон, у тебя четвёрка. Хочешь узнать, почему?

— Нет! — Он кричит с места, даже не поворачиваясь. — Толик-отстолик, у тебя опилки вместо мозгов, — шепчет он.

Толик Разбежкин опускает руку, якобы для того, чтобы опереться на сиденье стула. Ухо пылает словно мак. «Кореец» откладывает тетрадки в сторону. Он сидит, стиснув зубы, его худенькая рука, лежащая на парте, сжимается в кулак.

— У твоей мамаши тоже. И у братьев, — продолжает Антон, — это братья-близнецы, только разные отцы… Гы-гы…

Разбежкин медленно достаёт из кармана жёлтую кругленькую коробочку из-под киндер сюрприза.

— Когда я вырасту, — не унимается Антон, — я куплю себе машину, вишневый БМW, как у папы. Тебе такой и не снился…

Толик кладёт ручку и, не глядя на Антона, открывает коробочку.

— Что у тебя под партой? Шпаргалка? Тебя и шпаргалка не спасёт! Ты увидишь мою машину и упадёшь!

Фото вишнёвого БМW красуются на черновой тетрадке и на дневнике бессменного лидера. Даже к сумке приколот круглый значок с красной машиной.

Антон открывает рот, чтобы ещё что-то сказать, и вдруг Разбежкин выбрасывает руку вперёд, однако вовсе не для удара… Ученики как по команде поднимают головы. По классу, словно мелкий зверёк, пробегает шорох… Он быстро растёт и превращается в пучеглазого смехомонстра с тремя белозубыми ртами. Кто-то вскрикивает, кто-то выскакивает с места.

— Тише! Замолчите! — командует учительница.

Она умеет быть твёрдой, когда нужно, однако, пучеглазый смехомонстр уже ощутил свою силу и бегает по классу, перепрыгивая с парты на парту.

Антон пытается выплюнуть ластик, заткнувший его открытый рот, но канцелярская принадлежность повисает на дальновидно прилепленной к ней яркой жвачке. «Поверженный диктатор» пытается избавиться от неё, но изо рта тянется длинная ядовито-розовая резинка… Девочки-близняшки громко хохочут. Белобрысый Кисель, трясясь от смеха, помогает встать упавшему на пол приятелю.

— Что за шум?

В класс входит мужчина лет тридцати пяти. Смуглый и красивый, в белой рубашке и чёрном, идеально скроенном костюме. Он очень похож на персонажа с рекламного фото, которые часто клеят на оконные стёкла, прикрепляют к столбам и даже вешают на деревья. Судя по всему, этому солидному гражданину надоело рекламировать страховую компанию или Альфабанк, и он сбежал с дерева.

Ребята, сидевшие на первых партах и увидевшие его сразу, подавляя остатки смеха, встают навытяжку и виновато глядят в пол. Шквал смеха, достигший своего апогея, начинает мало помалу стихать. Белозубый монстр, словно хищник, увидевший дрессировщика с хлыстом, рыча для проформы, пятится к клетке, чтобы поджав хвост, прошмыгнуть в неё. По классу ползут шепотки: «Директор… Директор…»

— Снова ваш класс, Наталья Петровна…

— Вы правы, Вячеслав Николаевич… — Наталья Петровна улыбается, однако нос её предательски краснеет. — Те же на манеже.

Директор подходит к задней парте, за которой Антон всё ещё пытается отлепить жвачку от губ. Наконец, ему это удаётся и ластик летит на пол.

— Что ж, я жду объяснений.

— Антон сорвал самостоятельную работу, он оскорбил одноклассника и получил по заслугам… — Голос молодой учительницы звучит тихо, но уверенно.

— Что ж, оба виновника получат наказание. Но учтите, что отсутствие психологического контакта с учеником говорит о вашей некомпетентности… — Директор снова улыбается. Безусловно, его без кастинга приняла бы любая американская киностудия.

Тут «кореец» встаёт и отлепляет от пола знаменитый ластик. Тишина. Слышно, как упал чей-то карандаш. Все не отрываясь глядят на мальчика. Он подходит к Вячеславу Николаевичу и пристально смотрит на него снизу вверх. Смотрит открыто, без страха, с торжествующей усмешкой. В самодовольном взгляде директора проскальзывает растерянность, однако сразу овладев собой, он спрашивает:

— В чём дело?

— А вот в чём!

Едва дотягиваясь, «кореец» толкает директора в грудь так, как толкают старых приятелей. Ластик, прилепленный к чёрному пиджаку, выглядит очень эффектно: не хуже розочки в петлице жениха.

Слышатся робкие смешки. Наталья Петровна, забыв о педсоветах, больше походивших на инквизиторские суды, о том, что последнее время из последних сил старается казаться весёлой, вдруг начинает искренне, звонко смеяться. Смеяться как человек, который принял решение и которому уже нечего бояться, а значит, не о чем и горевать. Смех у неё очень приятный — нежный и заливистый, как звон колокольчика. Смехомонстр, до этого момента притворявшийся паинькой, выскакивает из клетки и хохочет в три огромных белозубых пасти…

========== Любимец Фортуны ==========

«— Если захочешь кому-либо отомстить, сделай так, чтобы его мечта сбылась у тебя!» — прочёл Антон Фартунин, молодой человек лет двадцати. Он никогда не терял времени даром. Его вишнёвый БМВ, купленный в кредит, застрял в утренней пробке, поэтому Антон читал книгу популярного писателя фэнтези Ивана Ятаганкина. От философских размышлений его отвлекла нежная композиция Стинга, зазвучавшая из смартфона.

— Что? Почему вы решили расторгнуть договор с нашим Пенсионным Фондом? — спросил Фартунин.

Антон был всегда элегантен, спокоен и выбрит до синевы. Он говорил приятным баритоном, обладал великолепной дикцией и умел найти подход к любому клиенту.

— Что вы хотите сказать? Послушайте…

Однако собеседник слушать не хотел, он хотел срочно расторгнуть договор. Дорога, словно река во время ледохода, медленно ожила. Сонные машины по-черепашьи тяжело двинулись вперёд.

— Что? Простите, я за рулём, не могли бы вы перезвонить позже? — Антон был примерным водителем и никогда не отвлекался на звонки клиентов.

Благодаря визиту президента небольшой промышленный город сиял, будто начищенный медный таз: обнажившийся после зимы мусор и серые, битком набитые урны убрали. Вместо них на остановках, словно бессменные часовые в оранжевых мундирах, стояли чистенькие цилиндрические солдатики. Озорной, тёплый май подкрался к городу незаметно: небо сияло, нахальные жёлтые одуванчики уже успели оккупировать все газоны, кругленькие, аккуратно подстриженные кроны деревьев были окутаны нежным облаком первой листвы, и лишь тяжелый ватный дым заводских труб — неотъемлемая часть городского пейзажа — добавлял в яркую весеннюю палитру серой краски. Антон не любил весну: она напоминала ему о печальном эпизоде из детства.

Увидев красный круг с цифровой «пятьдесят», Антон снизил скорость. Гаишников он не боялся: штрафовать его было не за что.

Фартунин остановил машину в маленьком, тесном дворике и потянулся за лежащим на заднем сидении коричневым чемоданчиком. Песочница, покрытая выцветшей облупившейся краской, и сломанные качели ухитрились втиснуться между выходцами из прошлого века — обшарпанными серыми пятиэтажками: торжественная подготовка к приезду президента не коснулась этого далёкого от центра местечка.

Поднимаясь по высоким бетонным ступеням, Антон приоткрыл чемоданчик и проверил, в порядке ли смартфон, удостоверение и папка с бумагами.

Фартунин нажал звонок. Из-за деревянной двери с наполовину стёршимися цифрами выглянула старушка. Впрочем, слово «старушка» совсем не подходило этой женщине. Это была старая леди или, в крайнем случае, пожилая дама. Если бы мисс Марпл сняла элегантную шляпку и для конспирации облачилась в домашний халат и красный фартук в белый горошек, она выглядела бы именно так, только густые волосы были не гладко зачёсаны назад, а спускались на плечи седыми локонами. Ясные голубые глаза выражали лёгкое любопытство.

— Здравствуйте, вы на пенсии? — спросил Фартунин, показывая удостоверение.

— Я получаю пенсию… — Она сделала акцент на слове «получаю». — Но продолжаю преподавать в Академии. Не могу оставить любимую работу, знаете ли…

Тут железная дверь напротив распахнулась, и на лестничную клетку вышла строгая полная дама в бигуди.

— Правда Ивановна! — воскликнула она, — вы опять впускаете кого попало!

— Не волнуйся, Танюша… — Она вдруг заговорила голосом матери, пытающейся успокоить капризное дитя. — Это сотрудник Пенсионного Фонда, я видела удостоверение. Проходите на кухню, молодой человек.

— Вы очень тактичны, — сказала Правда Ивановна, закрывая за собой дверь, — совсем не удивились, услышав моё имя. Хотите узнать, почему меня так зовут?

— Конечно, хочу! — Антон всегда был очень вежлив и обходителен. — Скажите, в каком Пенсионном Фонде вы состоите?

— Ох, прошу прощения, — вздохнула пожилая дама, — я не ответила на ваш вопрос. Сейчас принесу документы.

Фартунин разглядывал небольшую чистую кухонку. На обоях пестрели разноцветные яблоки, бананы и бублики. Здесь всё было очень маленьким: и заварной чайничек, и вазочка с конфетами, и пузатенькие чайные чашки, и блюдо, на котором лежали витиеватые булочки. В воздухе пахло корицей, за раскрытым окном нэповских времён два воробья громко делили хлебную корку. В проёме двери был виден шкаф — огромный, от пола до потолка, битком набитый книгами. Антон слегка помрачнел, вспоминая квартиру матери, которую знакомые называли «государственной библиотекой». Когда-то книги были его единственными друзьями.

Вошла Правда Ивановна. Она принесла не только паспорт, пенсионное страховое свидетельство и заполненный бланк договора, но и старое пожелтевшее фото. Её жилистые руки были сплошь покрыты морщинами, однако на аккуратно подпиленных ногтях поблёскивал неброский прозрачный лак.

— Вот мой договор. Ко мне уже приходил молодой человек из Пенсионного Фонда «Рубин», он говорил, что накопительная часть пенсии скоро будет отменена, но я смогу обезопасить себя, вовремя заключив договор. Это было… — Правда Ивановна нахмурилась, вспоминая. — Было примерно год назад, впрочем, в договоре стоит дата. Что делать, склероз даёт о себе знать. Я, представьте себе, начинаю забывать учение великого Иммануила Канта. Но, к счастью, я преподаю литературу, а не философию. — При слове «преподаю» в тёмных глазах Фартунина промелькнула лёгкая грусть, однако он не отвлёкся от цели своего визита.

— Дело в том, что… — Фартунин вынул из чемоданчика чистый бланк договора. — Пенсионный Фонд «Рубин» лишился лицензии, поэтому вам лучше заключить договор с Пенсионным Фондом «Алмаз», сотрудником которого я являюсь.

— Ох, — вздохнула пожилая дама, не глядя подписывая протянутый ей бланк, — старикам трудно угнаться за временем…

Правда Ивановна отодвинула раскрытую коробку, в которой лежали серебристые упаковки с разноцветными таблетками, и разложила на белой, вышитой васильками скатерти открытый паспорт и СНИЛС, чтобы гостю было удобнее их сфотографировать.

— Видите эту фотографию?

Это был небольшой портрет темноволосого мужчины. Небольшая острая бородка, галстук и круглые очки делали его похожим на учёного.

— Это мой отец: профессор, воевал, побывал в плену. Был настолько предан партии, что назвал меня Правдой. В детстве моё имя звучало очень забавно, например: «Правда получила двойку» или «Правда сидит на горшке». Не хотите ли чаю? Ведь вы, как в фильме Гайдая, удачно зашли. Я испекла булочки для моего внука. Он часто забегает ко мне после школы. Представляете, он всё время напоминает мне, что доброта и здравый смысл должны дружить. Ох и начитанная нынче молодежь… А вы как думаете, молодой человек, разве доброта должна иметь границы?

Но Фартунин ничего не думал, он очень спешил.

— Благодарю вас за то, что стали нашим клиентом, — скороговоркой проговорил он. — Примерно через час вам позвонят.

— Простите, что задерживаю вас, — вздохнула Правда Ивановна, — я по-стариковски болтлива…

Антон обошёл почти весь дом. Всё складывалось удачно: лишь в пяти квартирах ему не открыли, в одной подвыпивший мужичок подписал договор не глядя, во второй — прямо перед носом захлопнули дверь.

Наконец он позвонил в квартиру на самом верхнем этаже. Из-за двери доносился глухой шум. Фартунин нажал звонок, послышались шаги, и на пороге показалась худенькая женщина лет тридцати. Большеглазая, с круглым лицом и маленьким острым подбородком — миловидная, но неухоженная: жидкие белокурые волосы были наскоро собраны в пучок на затылке, на измятом голубом халате виднелись свежие жирные пятна.

— Здравствуйте. Я сотрудник Пенсионного Фонда «Алмаз», вы слышали о новых пенсионных реформах? — Антон вынул из чемоданчика удостоверение — солидную красную корочку с гербом и золотыми буквами.

Женщина нахмурилась и покачала головой. Антон заметил следы бессонницы на её лице: тени под глазами, усталый, почти безразличный взгляд. Работа с такими клиентами не требовала больших усилий. Из комнаты послышался детский плач и ласковое бормотание.

— Светлана, кто там? — Голос явно принадлежал старушке.

— Вы в декретном отпуске? — с улыбкой спросил Фортунин.

— Нет, — поспешила ответить Светлана, — работаю уборщицей, но это временно, по профессии я медсестра.

Эти слова были сказаны ею не незваному гостю, а скорее самой себе: молодая женщина ждала, когда ребёнок подрастёт, и она сможет поручить его бабушке. Тогда каждодневная беготня в соседнее здание наконец прекратится, не нужно будет выуживать из-за батареи сплющенные пластиковые бутылки, окурки, грязные бумажки, Светлана больше не коснётся швабры, вонючих банок из-под пива и выбросит в мусоропровод ядовито-жёлтые резиновые перчатки.

Антон бросил беглый взгляд на маленькую прихожую. Свежевымытый пол, весёлая расцветка обоев и блестящий кафель на кухне создавали уют. Квартира была настолько чистой, что потрескавшаяся полировка на тумбочке и местами облупившаяся штукатурка не могли испортить впечатление, лишь куцый провод, торчащий из потолка вместо люстры, красноречиво говорил об отсутствии мужчины в доме.

— Какие ещё реформы? — Детский плач плавно перешёл во всхлипывания и вскоре затих. — Я могу лично обратиться в Пенсионный Фонд и всё выяснить. Мне не нужны ваши услуги.

Раздался щелчок — шум стиральной машины прекратился. Светлана уже хотела было захлопнуть дверь, но Антон заговорил тихо и невнятно, едва открывая рот, словно чувство, толк и расстановка внезапно покинули его, бросив на произвол судьбы.

— Сообщаем, что государство отменяет накопительную часть пенсии на основании статьи 351 Закона, и вы можете лишиться шести процентов своих накоплений, однако став клиентом нашего Пенсионного Фонда, вы не только обезопасите себя, но и получите возможность пользоваться льготами… Средняя доходность нашей организации составляет тридцать процентов годовых…

— Что? Я не понимаю, о чём вы говорите, — рассеянно переспросила Светлана.

— Я представитель Негосударственного Пенсионного Фонда «Алмаз». — Антон услужливо поднёс удостоверение к её лицу. — Командирован из Москвы для того, чтобы информировать граждан о новых пенсионных реформах…

Фартунин повторил уже сказанное. Его речь была тихой и монотонной, Антон глотал окончания слов и бубнил себе под нос, как опохмелившийся лектор девятого марта.

— Для того, чтобы стать клиентом Пенсионного Фонда «Алмаз», вам необходимо заключить договор, для этого нужно…

Невнятная речь застала Светлану врасплох. Она напрягала слух, пытаясь понять сказанное, но смысл непрерывно текущих слов туманился и ускользал. Позже она не могла вспомнить, в какой момент её сознание, словно утомившийся турист, бросило битком набитый проблемами рюкзак и задремало под кустом волчьих ягод. В её уставшую голову просочилась мысль о том, что она только что допустила крайнюю бестактность, совершила непростительный поступок — поступок, за который кого-либо другого жестоко осудила бы. Она терпеть не могла добрую половину своих коллег — тупых, вечно раздражённых врачих и медсестер, и теперь — о, ужас! — она, тихая, тактичная Светлана, им уподобилась. Нет, люди совсем не виноваты в её временных трудностях, поэтому она не станет, ни за что на свете не станет срывать на них свою злобу на жизнь.

— Можно войти? — спросил Фортунин. Его голос снова стал звонким и отчётливым.

Молодая женщина кивнула и сделала шаг назад. Антон вытер ноги о подстеленную влажную тряпку и вошёл. Из комнаты выглянула упитанная старушка с крашеными коротко остриженными волосами и, увидев представителя серьёзной организации, кивнула и поспешила назад к ребёнку.

— Для того, чтобы заключить договор с нашим Пенсионным Фондом, вам необходимо подписать бланк… — Фартунин вынул из чемоданчика чёрную кожаную папку и плотный лист бумаги.

Светлана взглянула на договор и близоруко прищурилась: шрифт был бледен и очень мелок. Фартунин снова заговорил голосом профессионального рэпера, но Светлана уже не пыталась разобрать слов, ей хотелось одного: чтобы незваный благодетель скорее ушёл. Тогда она сможет подремать хоть чуть-чуть, отвоевав у быта полчаса сладкого отдыха. Гость совсем не проявлял интереса к шкафу, где деньги лежат, поэтому молодая женщина успокоилась и была готова сделать всё, чего он требует.

— Теперь, дайте пожалуйста ваш паспорт и пенсионное страховое свидетельство…

Светлана прошла в комнату и открыла откидную дверцу шкафа. Её тонкие пальцы с облупившимся лаком на ногтях вынули из коробки паспорт и СНИЛС — аккуратный светло-зелёный прямоугольник. Происходящее было явью, но комната с цветастыми обоями и прозрачными шторами словно плыла в белом тумане.

Фартунин достал смартфон и перелистал фото. На экране замелькали СНИЛС и фотографии людей на страницах паспортов. Добавив в коллекцию документы Светланы, Фортунин очень вежливо произнёс:

— Сфотографируйте моё удостоверение…

— Мама, принеси телефон, — попросила Светлана, — слышишь?

Старушка с несвойственной её возрасту резвостью принесла старенький, красный «SAMSUNG» с трещиной на экране.

— Спасибо вам, теперь по домам ходите, как врачи. Чайку с пирожками не хотите?

Фартунин покачал головой и скороговоркой произнёс:

— Благодарю вас за то, что стали нашим клиентом. Через час вам позвонит сотрудник нашей организации и подтвердит ваш переход.

Дверь захлопнулась. В руках Светланы остался подписанный ею бланк и рекламка — белый глянцевый листочек, согнутый пополам. С фотографии улыбалась девушка в нежно-голубом костюмчике. «Пенсионный Фонд «Алмаз» позаботится о вас!» — гласила крупная надпись.

Заводя мотор, Фартунин мысленно прикидывал, сколько денег он заработал и заработает сегодня. За каждого привлечённого клиента фирма выплачивала ему по пятьсот рублей. В бумажнике уже лежали накопленные за короткое время пятьдесят тысяч. Антон собирался погасить кредит и стать полноправным владельцем вишнёвого БМВ. Он уже видел свою фотографию в ленте новостей: стёкла машины поблёскивали, отражая деревья и он, как всегда эффектный и элегантный, стоял рядом, слегка облокотившись на дверцу. Однако у Антона была тайна: новенький BMW был для него не только транспортным средством.

Над городом висело свинцовое небо. Вскоре первые капли коснулись лобового стекла. Обнаглевшая бежевая «Лада» со встречной полосы плюнула в него грязными брызгами — стеклоочистители, словно два бравых дворника, принялись наводить порядок. За окнами проплывали белые новостройки, витрины магазинов и огромные рекламные щиты с мерцающими, меняющимися словно облачный замок фата-морганы изображениями. Полоса вдоль шоссе тянулась тонкой грязно-белой лентой, сквозь приоткрытое окно в машину проникал влажный воздух: лёгкие весенние запахи стремились заглушить ядовитые бензиновые пары. Из чемоданчика снова запел Стинг. Звонил утренний клиент, точнее, его мать.

— Послушайте, — очень вежливо проговорил Фартунин, — ваш сын заключил договор по собственному желанию без какого-либо давления с моей стороны. Какие незаконные методы? Простите, но я вас не понимаю.

На перекрёстке Фартунин остановился, повинуясь сигналу светофора. Когда зелёный свет разрешил ехать дальше, Антон отпустил ручной тормоз и свернул направо. Вдруг он вздрогнул: низенькая старушка в цветастом платье выскочила прямо на дорогу. Тормоза взвизгнули, Антона швырнуло вперёд и отбросило. Смартфон выскользнул из пальцев и шлёпнулся на переднее сиденье. Фартунин почувствовал холод в солнечном сплетении, будто его желудок покрывался изнутри серебристой изморозью. Услужливое воображение уже рисовало ему белый полицейский фургон с синей полосой, наручники, серьёзных людей в формах и дождливое небо, глядящее сквозь прутья решётки.

С трудом приходя в себя, Антон покосился на обочину. На остановке стояла та самая бабка: щупленькая, сгорбленная, с увесистым рюкзаком за плечами и пустым ведром — целёхонькая. Когда к остановке подъехал автобус с табличкой «Аэропорт — Малышево», толпа садоводов ринулась к дверям. Даже средневековые воины, штурмовавшие крепость, не сравнились бы в отваге с этими вооружёнными лопатами и граблями людьми. Бабка-экстремалка, оттолкнув обнаглевшего детину в бейсболке, победоносно шмыгнула внутрь и заняла место у окна.

Тут из смартфона Фартунина раздался женский голос; очень громкий, настолько громкий, что его мог бы услышать водитель остановившейся рядом забрызганной грязью белой «Волги»:

— Вы правы, мой сын поступил необдуманно, заключив с вами договор, но учтите: не все в мире так доверчивы и легкомысленны, как он.

Голос не угрожал, а сообщал. Фартунин почувствовал, что его подмышки стали мокрыми, по боку потекла струйка пота. Вдруг экран смартфона потемнел: он сам собой отключился, хотя аккумулятор был заряжен на семьдесят процентов. Задние машины громко сигналили. Водитель «Волги» опустил стекло и крикнул:

— Чё встал, сопляк? — Он швырнул на асфальт дымящийся окурок.

Тут Антон наконец понял, что сигналят именно ему. Вишнёвый БМW тронулся с места, за окнами замелькали серые здания и рекламные щиты. Фартунин с опаской покосился на смартфон и вдруг понял, что причиной его паники была всего лишь громкая связь, включившаяся от встряски. Всё в порядке. Опасность миновала, и Антон вновь устремился вперёд, к своей заветной цели.

========== Семейная реликвия ==========

— Я поняла, не ты разбил Венеру, а подлое твоё второе я, — проворчала в трубку сотового Ангелина, — Высоцкого знаешь? Алло, Саш…

Продолжая трудиться над акварельным пейзажем, она ополоснула кисть и крепче прижала телефон к уху. Ультрамариновые разводы завертелись и превратили прозрачную ярко-жёлтую воду в зелёную. Брат не отвечал. Она была Ангелиной Петровной для учеников художественной школы, в которой подрабатывала, видеоблогером Геллой на Ютубе, Линой в колледже, и Гелькой для Сашки. Недавно он поступил в Питерскую Академию художеств и уехал. Ангелина скучала по нему, хотя с раннего детства брат соскучиться ей не давал: они часто ссорились и даже дрались, однако не могли друг без друга.

Сашка порою поддавался дурному влиянию и попадал в истории. Конечно, это случалось с ним редко, он умел держать себя в узде, подрабатывал и, как мог, помогал сестре: писал за неё рефераты и клал деньги на телефон. Но когда тёмная сущность перегрызала ошейник и побеждала светлую, разговор по сотовому начинался со слов: «Гелька, а Гелька, выручай а…» Сейчас Ангелине хотелось пнуть этюдник и отругать непутёвого братца, и она не поскупилась бы на слова, если б в его телефоне не сел аккумулятор. Всё началось с того, что сокурсники подбили его отметить первое мая в кабинете живописи. Подвыпившему Сашке вздумалось сделать селфи с гипсовой статуей Венеры Милосской. В результате он не удержался на ногах, и многострадальная безрукая богиня лишилась и головы. Непутёвый студент клятвенно пообещал возместить стоимость звезды Лувра. Все деньги Ангелины ушли в общую копилку — на благоустройство дачи. Поэтому она была на мели и ломала голову, не зная, как решить проблему брата тайком от родителей.

За окном громко скрипели качели. Художница была рада, что выбрала не масляные краски, а акварель: её прозрачность больше подходила для воплощения на бумаге этой шумной и свежей городской весны. Май уже успел нарядить тихий дворик в ярко-зелёный ситец. Сирень в этом году зацвела рано. У ободранной скамьи, рядом с синим турником и теннисным столом без сетки зажглись её душистые нежно-лиловые свечи. Рядом с соседней девятиэтажкой высилась куча свежей глинистой земли. Экскаватор — рыжий, неповоротливый гигант на мощных гусеницах — черпал из кучи смесь глины и комьев и пересыпал её в кузов грузовика.

Толстая неформалка Лэкси с фиолетовыми волосами и кольцом в носу выгуливала трёх дворняг. Одна из них — коротколапая Кини, весьма склочная особа с приплюснутой мордочкой пекинеса и телом таксы, явно была плодом запретной любви. Поскольку шустрые короткие лапы вечно несли её не туда, куда нужно, хозяйка дала ей длинное аристократическое имя «Фу-Кинька-бомжам-скормлю». Сама Лэкси в миру звалась Александрой, работала ветеринаром и несла на своих мощных плечах тяжкое бремя зоозащиты. Она жила в соседней квартире и часто просила у Ангелины денег взаймы, и та не отказывала ей, поскольку Лэкси всегда возвращала долги вовремя, никогда не клянчила пожертвований и не пыталась пристроить ей искалеченных кошек и собак. Спасённым животным требовались дорогие лекарства и корма, и Лэкси с маниакальной щедростью опустошала свой карман.

Подругами они не были, однако их связывали более крепкие узы — узы сплочённости против соседей. Ангелина была ярой меломанкой и слушала почти всё: от бетховенских сонат до тяжёлого рока, а собачьи вокализы под аккомпанемент фортепиано были слишком изысканны для их примитивного вкуса.

День выдался не из лёгких. Вчера Ангелина всю ночь трудилась над дипломной работой — картиной «Цыгане на привале». Утром она сбегала домой, потом снова в колледж на консультацию и уже после на первый этаж, к ученикам. Дети, почуявшие запах летних каникул, несмотря на грядущий экзамен, заниматься не желали. Ангелина вернулась домой невыспавшаяся, усталая, выжатая как лимон. Она уже собиралась лечь спать, но не тут-то было; позвонила мама и сообщила, что сегодня, поздно вечером вернётся с дачи и поживёт дома денёк-другой, так что ей предстояло привести квартиру в божеский вид: вымыть пол, пропылесосить ковры и сложить в стопку высохшие этюды.

Мама называла детей «разношёрстными котятами» и «дружбой народов». Долговязый блондин Сашка был копией матери, а маленькая, склонная к полноте, чернявая Лина во всём походила на отца, однако он говорил, что внешне она вылитая прабабка. «Гляди, дочка, проклюнется в тебе прабабкина наследственность!» — шутил он. Лина была вспыльчива, однако умела приспосабливаться к людям и обстоятельствам. Шустрая и порывистая, она часто спотыкалась о сложенные этюдники и роняла кисти и палитру. Её чёрные волосы — очень густые и длинные — были предметом чёрной зависти сокурсниц. Сокурсницы, чьи мысли бегали по кругу «любовь — морковь — приобретательство», недолюбливали весёлую, улыбчивую Лину. Однако сегодня ртутный столбик её настроения завис между делениями «плохо» и очень «плохо». Очевидно, фортуна, спеша к ней, сбилась с дороги или перепутала поезда.

Закончив акварельный этюд, Ангелина принялась распихивать по шкафам разбросанные вещи. «Как же мне всё лень… Как же мне всё ле-ень»! — пытаясь отвлечься от грустных мыслей, напевала она. От уборки её отвлёк короткий, но требовательный звонок. Думая, что мама успела на ранний автобус и взбучки не избежать, она пошла к дверям.

На пороге стоял темноволосый молодой человек в элегантном костюме.

— Здравствуйте, — сказал он, — скажите, пожалуйста, в каком Пенсионном Фонде вы состоите?

— Не знаю, — ответила Ангелина и нахмурилась. Измученная бессонницей голова отказывалась соображать.

— Я сотрудник Пенсионного Фонда «Алмаз» Антон Фартунин, — показывая удостоверение, представился гость. — Моя задача — проинформировать граждан о текущих пенсионных реформах. Дело в том, что Государственные Пенсионные Фонды прекращают свою деятельность с первого числа следующего месяца.

— Как прекращают?

Ангелина сомневалась в этих словах. Скорее всего, в любой другой день она просто захлопнула бы дверь перед носом незваного гостя, но сегодня мозг, заточенный на решение чужих проблем и измученный бессонницей, не успев переварить новость, сразу начал операцию спасения:

— Объясните ещё раз…

Антон получал по пятьсот рублей за каждого привлечённого клиента. Он успел приобрести неплохой опыт работы за довольно короткий срок, и поэтому сразу заметил слегка припухшие веки и усталый взгляд девушки. Отягощённых проблемами людей он распознавал сразу и отлично знал подход к ним. «Уставшие клиенты — настоящее золотое дно!» — не раз говаривал он. Предвкушая очередную удачу, он продолжил:

— До тридцать первого числа текущего месяца вы можете перейти из Государственного Пенсионного Фонда в Негосударственный бесплатно, а с первого числа следующего месяца заключение договора будет платным. Став клиентом нашего Пенсионного Фонда, вы не только обезопасите себя, но и получите возможность пользоваться льготами…

Его речь была тихой, глухой и размеренной, поэтому смысл слов вскоре перестал интересовать Ангелину. Она оглядела гостя с головы до ног: высокий, широкоплечий, с тёмными волнистыми волосами. Глаза небольшие, карие, немного раскосые. Взгляд открыт и приветлив, но всё-таки неприятен. Ангелина подумала, что если добавить ему длинные волосы и лёгкую небритость, он станет похожим на её любимого актёра. Его гладкие, ухоженные руки держали уже не удостоверение, а бланк договора и смартфон.

Детали вдруг стали расплываться и меркнуть, хотя сквозь разбитое окно подъезд освещало яркое солнышко. Разум — строгий внутренний цензор в очочках и треугольной профессорской шапочке, мирно задремал на стопке книг. Гость был весьма обаятелен, но говорил так нудно и непонятно, что Ангелине хотелось, чтобы он поскорее ушёл. «Он уйдёт, если я сделаю то, о чём он попросит» — подумала она.

— Принесите, пожалуйста, ваш паспорт и пенсионное страховое свидетельство, — сказал гость.

Ангелина поспешила в комнату и подошла к шкафу с двумя стеклянными дверцами. Она часто теряла паспорт, но теперь он был на месте: в первой ячейке чёрной решётчатой подставки для бумаг. В паспорт было вложено зелёненькое ламинированное СНИЛС. Девушка отодвинула круглую резную шкатулку и взяла документы. Вдруг шкатулка упала и раскрылась, ударившись об пол. Ангелина вздрогнула, стук заставил её придти в себя. На полу лежали мамины жемчужные бусы и два кольца. Из-под круглой крышки со славянскими узорами выглядывал маленький золотой колокольчик. Луч вечернего солнца нежно золотился в нём. Ангелина подняла крышку и увидела старинную семейную реликвию — браслет прабабки: в толстую золотую цепочку вплеталась ещё одна, потоньше, к ней были прикреплены колокольчики и мелкие монеты. Она надела браслет и встряхнула перепачканной красками рукой — послышался тихий, мелодичный звон. Солнечный свет заиграл и вспыхнул в маленькой подковке, выгравированной на одной из монет.

Вдруг взгляд Ангелины упал на стеклянную дверцу шкафа, оставшуюся закрытой. Сквозь своё отражение она увидела полки, уставленные толстыми книгами и пару семейных фотоальбомов, втиснутых между ними. Вдруг она насторожилась и внимательно оглядела себя. Те же черты лица: остренький, чуть крупноватый нос, тонкие губы и густые чёрные брови. Та же живая мимика. Ангелина улыбнулась самой себе, повела бровью, нахмурилась. Те же глаза: большие, тёмно-карие, только взгляд не совсем её — слишком кокетливый, завораживающий и слегка плутоватый. Тёплые золотисто-оранжевые блики играли на лице. Что это: вечерние лучи или пламя костра?

За спиной девушки возник сумрачный, затаившийся лес. Толстые стволы тонули во мраке. Тишину нарушал лишь лёгкий шорох листвы и конский топот вдали. Зазвучали лихие гитарные переливы. Женский голос, низкий и полный, как колокол, запел широко и страстно на чужом языке. Она продолжала разглядывать себя. Из тёплого света выткались новые детали: показались пышные оборки на блузке, на шее сверкнуло монисто. Девушка в зеркале подбоченилась и подмигнула ей. Ангелина стояла, раскрыв рот. Сейчас она обернётся и увидит этот лес, только уже живой и настоящий, с ароматом первых цветов, но…

Она обернулась и спугнула видение. За спиной, как и прежде, оказались этюдник с городским пейзажем, тюлевые шторы и компьютерный столик с ноутбуком. Ангелина расправила плечи. Усталость внезапно отпустила её и тяжесть в голове, вызванная бессонной ночью, прошла, уступив место необычайной ясности и лёгкости.

Ей вдруг захотелось пуститься в пляс, играя подолом роскошной юбки, но она была одета в потёртые джинсы и футболку с портретом Киану Ривза. Лёгкой, грациозной походкой она пошла к дверям, обмахиваясь паспортом, словно веером.

— Вот мои документы! — Ангелина мягко взяла Фартунина за руку. — Да вы проходите, молодой человек, не стесняйтесь. Всё покажу, всё подпишу…

Работник Пенсионного Фонда внутренне возликовал: он не сомневался, что зверь побежит на ловца.

— Можно ваш паспорт?

— Вот он, глядите! — Ангелина поднесла к его лицу открытый документ. Другой рукой она держала Фартунина за запястье.

Гость попытался навести на открытую страницу объектив смартфона, но Ангелина, как бы невзначай, встряхнула рукой — бубенчики зазвенели.

— Всё покажу, всё подпишу, — приговаривала она, — яхонтовый мой…

— Что? — Фартунин нахмурился.

— Я говорю, всё в порядке, и договор заключу, и льготы получу, — ворковала Ангелина, манипулируя паспортом, — всё подпишу, всё вижу, всё знаю, всю правду скажу…

Фартунин тщетно пытался сфотографировать документ. Звон бубенчиков, бормотание и прыгающая страница с фотографией сбивали его с толку. Ему уже хотелось отделаться от черноокой особы, однако отступать в двух шагах от цели он не привык.

Наконец он нажал на кнопку смартфона, однако успел запечатлеть лишь пальцы с зелёными и синими пятнами высохшей акварели. Фартунин поморщился, разглядывая фото. Маленькая Ангелина смотрела на него снизу вверх. Её высокий и чистый голос походил на детский. Она то понижала его до шёпота, то звонко тараторила, то говорила нараспев.

— Всю правду скажу… Вижу дом казённый, даму трефовую… Сделаю так, что будет она тебя любить, целовать, твои руки сильные к сердцу прижимать…

Тут Фартунин слегка разозлился: его машина и кошелёк и без того привлекали дам всех мастей.

— Девушка, какой дом? Подпишите, наконец, договор…

Фартунин попытался высвободить руку, но Ангелина держала его крепко. Она провела указательным пальцем по его ладони.

— Вижу, хитрая голова — глупышу дана, многого хотела, да пошла не в дело… Вижу дорога дальняя, четыре колеса да хлопоты… Ох, большие хлопоты…

Рука Фартунина дрогнула, и это не ускользнуло от внимания прорицательницы, слабое место было найдено. Антон вспомнил бабку-садоводку, едва не попавшую под колёса его БМW. Пёстрая косынка бабки-экстремалки, её рюкзак и пустое ведро снова стояли перед глазами. Ужас, которыйон испытал час назад, вернулся, и холодные, липкие щупальца страха снова поползли к нему.

Новоиспечённая гадалка прищурилась и зашептала:

— Ой, беда, яхонтовый, злые люди позавидовали да порчу навели, не видать тебе четырёх колёс как своего затылка…

Антон хотел уйти, но ноги словно приросли к полу. Он всегда был уверен, что порча, проклятия и сглазы — полная чушь, но сейчас в его голову, словно тараканы, начали вползать мысли о столкновении на дороге, угоне машины и прочих неприятных вещах, которые могли бы случиться с ним.

— Не веришь? Есть у тебя мелкая денежка? Да ты не бойся, я отдам! — На ладони Фартунина блеснул рубль. — А теперь сожми кулак и разожми! Видишь, как рубль потемнел, видишь?

Но увидеть страшное предзнаменование Фартунин не успел: Ангелина ловко выдернула у него волос и обмотала вокруг «артефакта».

— Утекай вода, уходи беда, все невзгоды, копейка, возьми навсегда, — бормотала Ангелина, делая рукой загадочные пассы.

Спасительный рубль, обмотанный волосом, был зажат в кулаке, и Фартунин уже верил, что древний магический ритуал спасёт его от неминуемой потери сокровища — вишнёвого БМW.

— Дунь на кулак! — скомандовала прорицательница.

— Теперь всё? — робко спросил Антон.

— В небесах вышина, а в морях глубина, а для снятия порчи купюра нужна! — Ангелина погладила кожаный чемоданчик. — Знаю, знаю, есть при тебе крупная денежка…

Антон никогда не понимал людей, которые любили деньги, но не знали, для чего они им нужны. У него, в отличии от них, была конкретная цель и продуманный план. Он мечтал выложить Вконтакте своё фото на фоне вишнёвого БМВ. От вожделенного триумфа его отделял лишь последний платёж по кредиту, который он собирался погасить сегодня, после работы.

Фартунин раскрыл кошелёк. Ему показалось, что красная пятитысячная купюра, взмахнув краями, словно крылышками, упорхнула в руки Ангелины. Та завернула в неё заветный рубль и снова зашептала:

— Утро день приводит, утро гонит ночь, беды и невзгоды, улетайте прочь! — Тут она развернула купюру. — Видишь, денежка до сих пор тёмная? Мало, мало бумаги даёшь! Неужто для самого себя жалко?

Антон вынул из кошелька ещё три пятитысячных купюры.

— Рубль в купюру скорей заверни, радости прочь не отталкивай! Мелкая денежка, горе гони, крупная — счастье приманивай!

Сотрудник пенсионного фонда стоял, глядя остекленевшим взглядом в одну точку, и время от времени послушно кивал. Ангелина сложила хрустящие купюры веером и помахала ими перед его носом. Потом она начертила в воздухе круг… Загнанное на задворки сознание Фартунина ещё надеялось, что на этом магический ритуал закончится, однако купюры улетали, а мощный артефакт по-прежнему сулил близкую беду.

Лишь когда хрустящее содержимое чёрного кожаного кошелька полностью перекочевало в карман поношенных джинсов, Ангелина подошла к Фартунину совсем близко и прошептала:

— Смотри… Видишь? Видишь, как теперь блестит?

На её маленькой ладони лежал новенький, заряженный мощной нейтрализующей энергией рубль.

— Бери, яхонтовый, положи в правый карман… Другую денежку трать и питайся, а рубль сохрани. Вот увидишь: здоровье придёт, в жизни повезёт… Хворь улетит, денежка медная удачу возвратит, — приговаривала прорицательница, подталкивая осоловевшего гостя к выходу.

Дверь захлопнулась. Некоторое время Ангелина стояла молча, пытаясь осмыслить только что произошедшее. Бодрость быстро покидала её. Упадок сил вернулся, возвестив о своём прибытии свинцовой тяжестью в голове. Девушка рассеянно взглянула на свои грязные руки и тихо поплелась в ванную. Там она сняла браслет и положила его на раковину. Вода зажурчала, обдавая ладони приятной прохладой. Плеская водой в лицо, Ангелина вспоминала красивую предысторию их семьи. Много лет назад юная красавица-цыганка полюбила русского парня и покинула табор, навеки разорвав связь со своими корнями и приняв законы другого общества.

Девушке вдруг захотелось, чтобы браслет прабабки, взбаламутивший её насыщенную, но обыденную жизнь, вдруг бесследно исчез вместе с деньгами, а всё произошедшее оказалось лишь фантазией, рождённой её измученным учебным процессом мозгом. Да-да, сейчас она вывернет карманы, и они окажутся пустыми, и всё будет по-старому! Чего же ещё желать? Ведь рассказывать о том, как она, примерная студентка, надев браслет прабабки, впитала его силы и загипнотизировала матёрого пенсионного мошенника, нельзя никому: Сашка — и тот у виска покрутит…

Сашка? О, небо и солнце, брат же снова влип! И если она в ближайшее время не поможет ему заплатить за разбитую им гипсовую Венеру, Сашку отчислят из Питерской Академии художеств… И теперь деньги у неё были, они лежали в кармане стареньких джинсов. Ангелина дёрнула с крючка полотенце. Фирменный крюк отклеился от стены и упал в ванну. По пути полотенце смахнуло и браслет: семейная реликвия, мелодично звякнув, упала на белый кафель. Однако Лина тут же забыла о ней. Она взглянула на круглые часы в прихожей. Пятнадцать минут пятого. Значит, можно успеть в банк без особой спешки. Она вынула из кармана пачку купюр и деловито пересчитала их. Ровно пятьдесят тысяч.

Мама всегда говорила, что вопросы нужно решать в порядке их поступления. Большая сумма денег, внезапно свалившаяся на голову Ангелины, сейчас казалась ей не только спасением, но и большой проблемой. Совесть, посетившая её на несколько мгновений, ушла словно тактичная гостья, сумевшая понять, что появилась некстати. Вернуть деньги, означало — поощрить преступника. Однако истратить их на собственные нужды Ангелина тоже не могла. Пачка крупных купюр тяготила её, и она дала себе слово принять решение после возвращения домой из банка. Надевая кожаную куртку, Лина старалась не смотреть на потёртые рукава: хорошо бы купить новую. Да и кроссовки вот-вот каши запросят…

Шуршание шин, удары мяча об асфальт, разухабистая песня под гитару и шум экскаватора сливались в единый, бесшабашный весенний гам. Ангелина окунулась в него с головой, она вдохнула полной грудью смешанный с запахом бензина аромат сирени и даже на время забыла о тяготивших её деньгах. Проходя мимо скрипучей качели, она помахала Лэкси. Та громко отчитывала Киньку, облаявшую проходившего мимо бульдога.

Подходя к дверям банка, Ангелина боялась, что очередь окажется слишком большой и ей снова захочется думать о вещах, которые она теперь могла бы купить. Но она оказалась второй в очереди, и девушка в белоснежной блузке и зелёном галстучке, перелистала её паспорт холёными наманикюренными пальчиками и быстро перевела на карту Сашки пять тысяч — стоимость пострадавшей Венеры.

Ангелина не спеша поднималась по лестнице, и чем ближе она подходила к двери, тем сильнее ею овладевали мысли, вызывавшие у неё одновременно восторженный трепет, смятение и страх. Они вползали в голову словно змеи и гадкими шипящими голосами нашёптывали ей о давней мечте — поездке в Лондон. Ей с детства хотелось написать Биг Бен в стиле Клода Моне и создать свою лондонскую серию картин. Она вошла в прихожую и скомкала в кармане новенькие купюры. Стены со старенькими обоями мало помалу растворялись, превращаясь в строгие очертания древних готических соборов. Вдали промелькнул силуэт крылатого Амура с улицы Пикадилли. В дрожащем тёмном зеркале Темзы отразились сверкающие величественные огни Тауэрского моста, и восковые фигуры из музея мадам Тюссо обступили Ангелину словно живые… Она видела седую шевелюру и кроткое, мудрое лицо Эйнштейна, Уитни Хьюстон во всём блеске её красоты и славы, и короля поп-музыки Майкла Джексона, вечно глядящего в зал. От жуткого величия этих оживших мертвецов захватывало дух, однако где-то внутри острой льдинкой сжималось и замерзало маленькое, едва ощутимое чувство тревоги.

Мечта была так близка: для её воплощения требовалось всего лишь оставить себе так надёжно лежавшие в кармане сорок пять тысяч. Но нет, она не могла. Тактичная дама-совесть вернулась за своей миниатюрной сумочкой и стала шептать, пытаясь заглушить голоса змей: «Это не твоё, не смей, не вздумай…» Лине вновь захотелось избавиться от денег и вернуться к прежней жизни, но… Она протянула руку к воображаемому Майклу Джексону… Вдруг Ангелина вздрогнула так, будто её застали на месте преступления. Звонок в дверь был длинным, пронзительным, требовательным…

На пороге стояла вовсе не мама, а Лэкси в потёртой кожаной куртке и джинсах со множеством собственноручно сделанных прорезей. Из-за приоткрытой двери слышался визгливый собачий лай и кошачье мяуканье.

— Цыц, — крикнула Лэкси, махнув рукой в строну своего зоопарка, — Лин, ты чего не открываешь?

— А ты чего звонишь? — проворчала Ангелина. — Ты же стучишь всегда…

— А ты всегда слышишь, когда я стучу, — усмехнулась Лэкси, — с тобой всё в порядке?

— Что хотела-то?

— Есть тыща до пятницы? Опять искалеченного пса привезли, пришлось по запчастям собирать… Что молчишь? Нету? Эй, ты чего? Совсем от учёбы чердак съехал?

Ангелина отвернулась, чтобы скрыть гримасу боли, затем, словно перед экзаменом, сделала глубокий вдох и сосчитала до трёх… Нужно всего лишь сунуть руку в карман, всего лишь отдать Лекси то, что там лежит… Для добра, для больных животных, для дела…

— Возьми, это… Как там… В партийную кассу… Отдавать не надо! — Она положила на широкую ладонь Лекси измятую пачку купюр и сжала пухлые пальцы.

Лэкси нахмурилась, затем вытаращила глаза.

— Это… Всё?!

— Бери-бери, а мне тут, тут… Прибраться надо…— Ангелина стала ненавязчиво выпроваживать соседку, чтобы не передумать.

— Ты чё, с дуба рухнула? Ну как я столько возьму?!

— Бери, говорю! — крикнула Ангелина. — Как там в вашей группе ВКонтакте написано: «Времена года» похлеще, чем у Чайковского: зимой — отморозки, весной — попаданцы, осенью — потеряшки, летом — травленные и машинами давленные». А попаданцы — это вовсе не герои фэнтези, а кошки, выпавшие весной из окон.

Девушки расхохотались. Тут в дверь, постукивая коготками по линолеуму, вбежала Кини и, воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, прошмыгнула в ванную, где на полу, загадочно поблескивая, до сих пор лежал цыганский браслет.

— Кинька, фу!

Но было поздно. Кини уже мчалась по лестнице, зажав реликвию в зубах.

— Фу, Кинька! Ко мне! Стой!

С громким топотом Лэкси сбежала вниз. Собачонка, пугая молодых мам с колясками и топча обложенные разноцветными камушками клумбы, неслась в соседний двор. Угодив в большую живописную лужу, она поскользнулась и, проехав по ней словно разогнавшийся гоночный автомобильчик, обрызгала грязью старушек, сидевших на лавочке.

— Стой! Стой, сволочь, бомжам скормлю!

Но Кинька мчалась дальше, поднимая фонтаны брызг и пугая велосипедистов. Один из них, резко свернув, едва не въехал в дерево и, растянувшись на траве, отделался лишь лёгким ушибом.

Собачонка остановилась у вырытого месяц назад котлована. Водитель грузовика, собиравшийся нажать рычаг, чтобы наклонить кузов и высыпать в котлован очередную порцию рыжей глинистой земли, вытаращился на Кини так, словно она была небесным телом, прилетевшим из космоса.

— Кинька, ко мне!

Браслет полетел вниз и плавно заскользил по глинистому откосу котлована. Он упал в мутную жижу, обдав грязными брызгами чёрную канализационную трубу. В этот миг кузов грузовика накренился, и огромная лавина из глины и комьев навеки погребла браслет под собой.

Водитель грузовика наконец обрёл дар речи. Он набрал в лёгкие побольше воздуха и обрушил на фиолетовую голову зоозащитницы весь свой лексикон. Дождавшись, когда словарный запас водителя иссякнет, Лэкси подхватила Киньку и вежливо произнесла:

— Да идите вы сами… Туда, где птицы не поют, и интернет не ловит. — Она развернулась и, унося под мышкой своё притихшее сокровище, гордо направилась к своему дому.

Однако по лестнице Лэкси поднималась виновато опустив голову и думая о том, что скажет Ангелине. Безусловно, она вернёт ей пожертвование, ведь после того, что натворила Кинька, поступить иначе было бы не просто плохо и некрасиво, это было бы настоящим, махровым скотством.

Ангелина ждала её у дверей.

— Упал… В котлован. Не достать, — с трудом переводя дыхание, проговорила Лэкси. На её глазах выступили слёзы, щёки покраснели.

Тут Ангелина снова расхохоталась. Это был смех облегчения, вновь обретённой беспечности и простого беспричинного счастья.

— Да чего ты ржёшь? Вещь ведь дорогая была? А ты, Кинька, уродина лохматая, отблагодарила, да?

— Да ладно тебе! Пристала к зверю… Садись лучше, я тебя вместе с ней нарисую!

В чёрных глазах Ангелины притаилась усталость, однако несмотря на это они светились таким счастьем, будто она по меньшей мере получила приглашение из Лондонской Академии Художеств или выставила свои работы в Лувре. На самом же деле ей всего лишь пришла ответная SMSка от Сашки: «Гелька, ты супер!» с кучей благодарственно молящихся смайликов и клятвенным обещанием перезвонить позже.

Ангелина чувствовала ясную, подступающую к сердцу лёгкость. Семейная реликвия была надёжно погребена под канализационной трубой. Запоздалая льдинка тревоги таяла, превращаясь в грязную лужицу, которая уходила в землю, питая её для новых ароматных цветов и трав. В душе расцветало чувство свободы — тихой, лёгкой и радужной, словно мыльный пузырь. Однако оно вовсе не было зыбким и хрупким, оно теплело и крепло с каждым мгновением, заставляя Лину забыть обо всём: о головной боли, о Лондоне, о решённой проблеме брата. Она была уверена, что всё успеет, отлично защитит диплом и поедет в Питер к Сашке, и там они снова начнут ругаться по любому поводу, и конечно, обойдут все музеи.

Она протянула руку, чтобы погладить Киньку.

— Да не трогай ты её, грязная ведь, как свинья! — возмутилась Лэкси. Она всё ещё чувствовала вину перед щедрой соседкой. — Сейчас вымою это чучело и зайду к тебе…

========== Сирень в оковах ==========

— Ну, и почему ты это сделал? — Вячеслав Николаевич приветливо улыбается. — Я давно работаю в школе, но впервые вижу такого пятиклассника…

Темноволосый мальчик не отвечает. С откровенно скучающим видом он разглядывает директорский стол, белый кнопочный телефон с проводной трубкой и стопку бумаг. Лишь тогда, когда взгляд карих чуть раскосых глаз задерживается на чёрном пиджаке, висящем на стуле, на лице пятиклассника появляется лёгкая усмешка. Евроокно приоткрыто, ветер треплет новенькое белое с оранжевым жалюзи. За стеклом поблёскивают хрупкие веточки, покрытые льдом. Их застывшие листья сияют на солнце как стекло. «Как в сказке…» — думает мальчик. Действительно, как в сказке. Зима в этом году, донельзя обнаглев, решила вернуться: сразу после тёплого майского дождя город сковали внезапные заморозки, и зелёные деревца покрылись тонким слоем льда словно серебром. Поэтому май сейчас вовсе не лёгкий и предвещающий каникулы, а холодный, напряжённый, стеклянный…

— Не хочешь говорить? Что ж, и не нужно. Тогда мы спросим маму.

Молодая женщина, грациозно сидящая на мягком стуле, на удивление спокойна. Лишь замшевый остренький каблук время от времени постукивает по полу. Её светлые волосы пышными кольцами спускаются на плечи. Женщину нельзя назвать красивой, однако при потрясающей ухоженности и внешнем лоске её недостатки — острый нос и немного выпуклые глаза — придают несовершенному лицу обаяние и шарм. Изящная белая рука лежит на миниатюрной сумочке. На безымянном пальце нет обручального кольца, а большой и указательный с готовностью сжимают замочек молнии в виде зеленоглазой кошки. Прозрачный перламутровый лак поблёскивает на очень длинных острых ногтях.

— Я и сама не ожидала такого…

Мама набедокурившего мальчика смотрит на директора школы без смущения и даже немного снисходительно. Она чувствует себя хозяйкой положения. Вячеслав Николаевич, слегка раздосадованный её спокойствием, идёт в наступление:

— Неудивительно, ведь вы почти не бываете дома.

— Ах вот оно что… Вам уже успели доложить, о том, что я устраиваю личную жизнь и не забочусь о сыне. Совершенно верно, устраиваю. И несмотря на это знаю о сыне всё. Мой мальчик выглядит намного опрятнее своих сверстников и учится неплохо. А с приходом новой учительницы математики он стал крепким хорошистом и даже в олимпиадах теперь участвует.

При упоминании новой учительницы Вячеслав Николаевич морщится, словно ребёнок, которого заставляют есть кашу. Слово «директор» совсем не подходит ему: он слишком молод для этого звания. Чтобы это было не так заметно, он говорит старательно заученными книжными фразами. Вячеславу Николаевичу очень идут белоснежная рубашка и серый галстук в красную полоску, только вот элегантный чёрный пиджак сегодня пришлось снять и повесить на стул. После достойного ответа мамы директор решает сменить гнев на милость.

— В том-то и дело. Ваш сын никогда не был проблемным ребёнком. Он легко находит общий язык с товарищами и даже кличку «кореец» воспринимает с юмором.

Лариса Сергеевна усмехнулась.

— Вы даже это знаете?

Директор пожимает плечами.

— Пришлось узнать. После его вопиющего поступка.

— Вы немного преувеличиваете… — Она теребит замочек в виде кошки. — Быть может, вам не хватило чувства юмора?

Вячеслав Николаевич сжимает губы, однако через мгновение снова превращается в доброго и приветливого наставника.

— Прошу прощения… Лариса Сергеевна, не так ли? — Женщина кивает. — Это вовсе не детская шалость и не шутка, это проявление неуважения.

— Тогда как, по-вашему, он должен искупить свою вину? Чистосердечным признанием?

Ирония роскошной дамы вызывает злость и возмущение у молодого директора, однако маска доброты и дружелюбия крепко держится на его красивом лице.

— Быть может. Но сначала я всё же хотел бы узнать мотивы поступка.

— Это что-то изменит? — Она продолжает теребить замочек в виде кошки.

— А почему бы и нет? — Директор смотрит на мальчика. — Зачем ты это сделал?

Голос директора готов сорваться на крик, однако Вячеслав Николаевич умело скрывает это. Сказывается небольшой, но надёжный опыт работы в школе. Тёмные раскосые глаза «корейца» беззастенчиво встречаются с его приветливым взглядом. Вячеслав Николаевич убедительно играет роль, однако мальчик видит его насквозь. Это вызывает у молодого директора желание взять со стола стопку бумаг и швырнуть её на пол. Мальчик молчит. Он со скучающим видом отводит глаза и смотрит в окно. Ветка белой махровой сирени, скованная льдом, тихо покачивается, время от времени касаясь стекла, поэтому сквозь шёпот ветерка слышится робкое, стеклянное:”тук-тук… тук-тук…» На кончиках юных листьев, замурованных в сверкающей темнице, застыли капельки воды. В каждой из них время от времени вспыхивает по маленькому солнцу.

— Молчишь? — не отстаёт директор.

— Быть может, — мягко вмешивается мама, — я попробую предположить? Тем более, что сейчас бесполезно пытать его…

— И что же?

— Я говорила с Натальей Петровной — учительницей математики, на уроке которой всё и произошло. И вы прекрасно знаете, что самостоятельную работу сорвал другой мальчик, а вовсе не мой сын.

— Я накажу всех, кто этого заслуживает! — Директор говорит сквозь зубы. Улыбка исчезает с его лица. — Но речь идёт не о сорванной работе.

— Значит, вы говорите о вашем испорченном пиджаке?

— Да-да… — Вячеслав Николаевич переводит дыхание, с трудом возвращая на место маску мудрого учителя. — Или вы считаете, что прилепить жвачку к одежде директора на глазах всего класса — абсолютная норма?

Губы Ларисы Сергеевны, накрашенные неброской помадой и красиво обведённые по контуру, готовы к лёгкой усмешке, однако женщина вовремя сдерживает её.

— Вовсе нет. Напротив, я готова заплатить за испорченный пиджак и извиниться перед вами. — Лариса Сергеевна приоткрывает молнию сумочки.

— Этого мало… — В голосе директора проскальзывают торжествующие нотки. — Я хочу знать мотивы поступка и услышать извинения не от вас, а от вашего сына. И не здесь, а перед всем пятым «Б».

Лариса Сергеевна кладёт руку на плечо мальчика. Тот мягко отодвигается от мамы и отводит взгляд. «Кореец» возвращается к волшебному и грустному пейзажу. Не так давно Наталья Петровна, на уроке которой и произошёл вопиющий случай, рассказывала всем сказку о Хрустальной Весне. Давным-давно старуха-Зима не пожелала уйти на север вовремя: ей думалось, что её обделили могуществом. Капризная старушонка бушевала и грозилась насмерть заморозить людей и зверей. Тогда ей разрешили раз в сто лет забирать неделю у красавицы-Весны. С тех пор не страдающая склерозом Зима помнит о своей привилегии, и раз в столетие цветы и листва покрываются льдом. Поэтому люди и прозвали такую весну Хрустальной…

— Ты не хочешь извиниться, сынок? — Мальчик лишь качает головой. Мама пожимает плечами.

— Чего ты хотел? — Голос директора по-прежнему вкрадчив и спокоен, однако магма продолжает искать тонкое место в земной коре, чтобы пробить её и начать извержение. — Показать протест, выглядеть героем в глазах одноклассников, заступиться за несправедливо обиженную учительницу?

Мальчик хмурится. Вячеславу Николаевичу всё-таки удаётся нащупать истинный смысл его хулиганской выходки.

— Я думаю, третье, — тихо отвечает мама, — он очень любит классную руководительницу.

Вячеслав Николаевич всегда обаятелен, улыбчив и приветлив. Однако его дружелюбия боятся оба завуча. Сейчас маска доброго наставника лопается, словно пузырь легендарной жвачки. Следующие слова директор произносит стиснув зубы, отчеканивая каждое слово.

— В таком случае… Ваш сын будет исключён из школы. Классный руководитель Наталья Петровна получила справедливый выговор. Она пренебрегает мнением руководства, не умеет сохранять дисциплину в классе, а главное, поощряет хулиганские выходки учеников! — На последних словах голос директора срывается на пронзительный фальцет.

— Сынок… — Голос матери нейтрален: нестрог и неласков. — Ты извинишься перед Вячеславом Николаевичем?

Мальчик снова качает головой. Ветер осторожно постукивает сверкающей веточкой по стеклу. Цветочки белой сирени переливаются на солнце, словно застывшая мыльная пена. Мальчик пытается разглядеть каждый из них, голоса мамы и директора звучат где-то вдалеке.

— И вы не повлияете на сына? — снова овладев собой, директор уже не кричит, а говорит сквозь зубы.

— Нет, он всё решает самостоятельно. Сейчас я напишу заявление о переходе в другую школу.

Лицо Вячеслава Николаевича сперва бледнеет, затем вспыхивает, затем покрывается пятнами.

— И вы… Вы считаете, что этого достаточно?

— Ну что вы? — На губах Ларисы Сергеевны снова появляется ироничная улыбка. — Я вовсе так не думаю… Будьте добры, бланк…

Мама «корейца» открывает молнию, однако не достаёт из сумочки ничего. Взяв со стола прозрачную ручку с синим стрежнем, она начинает не спеша заполнять бланк. Вячеслав Николаевич внимательно следит за ровными строчками, ложащимися на бумагу.

Лариса Сергеевна ставит роспись, и её холёная рука с изящным кольцом на пальце наконец ныряет в сумочку. Вдруг, мальчик, до сих пор молчавший, поднимает глаза на директора:

— Вы никогда не накажете того, кто и вправду виноват. Он сын вашего друга.

Внезапный порыв ветра звонко ударяет ветку о стекло, и на наружный подоконник падает тончайшая, изогнутая льдинка. Это прозрачная копия молодого листочка сирени. Природа, словно искуснейший ювелир, воспроизвела черенок, острый кончик и даже тонкие прожилки. Солнечные лучи озорно и лукаво играют в них. Весна берёт своё: ледяные оковы начинают таять и лопаться.

«Кореец» ждёт очередного «извержения вулкана», внутренне желая насладиться директорским бешенством, однако Вячеслав Николаевич не просто спокоен. Он улыбается невозмутимо, по-доброму, приторно-вежливо, и даже не глядя на виновника вопиющего происшествия.

— Спасибо, — кивает он.

— Надеюсь, — мама «корейца» говорит тихим голосом, — вы останетесь довольны, а этот разговор останется между нами.

Проследив за взглядом директора, мальчик видит новенький бумажный конверт, лежащий поверх заявления. Сквозь тонкую просвечивающую бумагу видны цифры на одной из вложенных в него купюр. Пятёрка и три нуля вверх ногами.

Из сумочки Ларисы Сергеевны слышится нежный инструментал:

— Алло, извини, мы уже идём.

«Кореец» смотрит на мамин айфон так, будто хочет убить того, кто в нём сидит.

========== Письмо с удалённой страницы ==========

«Кореец»

Здравствуйте, Наталья Петровна! Пишет вам бывший ученик, тот, из-за которого вы когда-то уволились из школы номер семь. Нет, я не Антон Доставалов, а его тёзка, Антон Фартунин, «кореец», помните?

Я случайно наткнулся на ваш канал на Ютубе и перешёл по ссылке на страницу ВКонтакте. Сейчас ваши воспитанники побеждают на олимпиадах учеников лицеев и гимназий. Мне приятно видеть их успехи, поэтому я и пишу вам не боясь, что воспоминание об эпизоде столетней давности сильно огорчит или растревожит давно уснувшие воспоминания.

Первого сентября я даже испугался за вас. Вы смотрели вокруг большими наивными глазами, в которых читалось горячее желание сделать мир лучше. Я, по правде сказать, решил, что вы не справитесь, однако будущее разбило мои стереотипы в пух и прах. С первых дней все поняли, что при кажущейся хрупкости характер у вас стальной. Вы были довольно уступчивы и добры, однако при этом умели сохранять дисциплину в классе. Многие взрослые не знают простой заповеди: упрямые ученики бывают только у упрямых учителей.

Когда вы пришли в нашу школу, пятый «Б» не просто плавал, а буквально тонул в математике, и бросать ему спасательный круг никто не собирался. Ваша предшественница говорила так: «Я даю материал, а поняли вы его или нет, не моё дело. Не можете — нанимайте репетиторов». Вы же всегда смотрели на каждую проблему глазами учеников, старались понять их мышление и выяснить, где система даёт сбой. Я помню ваши слова: «При верном подходе реально всё».

После объяснения новой темы учителя ведут себя по-разному; одни сразу дают самостоятельную работу, другие ждут от класса вопросов, однако фразу: «Что тебе непонятно?» произносят так, будто собираются расстрелять ученика на месте. Вы же не только охотно разъясняли все неясности, но и добавляли в горький учебный процесс сладкие крупинки юмора. Я никогда не забуду ваше коронное изречение: «Выключи дурачка — всё равно не поверю!» Как известно, дети любят прикидываться глупенькими, чтобы взрослые поскорее отстали от них.

Вы беседовали с родителями, устраивали факультативы, занимались после уроков с отстающими, и троечники превращались в отличников, а двоечники — в хорошистов. Я имел крепкую репутацию тугодума, однако с вашей помощью стал участником олимпиад. Победить мне так ни разу и не удалось, зато тонкости вашего предмета я запомнил на всю жизнь.

Когда мы изучали язычество древних египтян, я выдумал бога учителей — этакого смуглого полуголого монстра с совиной головой и львиным хвостом. В одной руке монстр держал книгу, в другой — указку. Он долбил крючковатым клювом злых и недалёких педагогов, а добрым и мудрым всегда помогал и покровительствовал. Если честно, тогда я не понимал, чем вы прогневили это божество и почему однажды лишились его покровительства.

Учителя в глубине души побаивались нашего пятого «Б», ведь дрессировке он не поддавался. Брать классное руководство никто не хотел, поэтому его на вас и спихнули. Нашему директору было интересно посмотреть, как амбициозная учительница с маленьким стажем будет укрощать нас, а отчасти он хотел укротить вас сам. Он любил подхалимов, а независимых людей, имеющих своё мнение, на дух не переносил. Вы взяли классное руководство с радостью, поскольку любили решать неразрешимые задачи и ломать стереотипы. Впрочем, я и сейчас не могу сказать, что тогда вы по-юношески переоценили себя. Тогда вы сделали всё, что могли, просто обстоятельства были против вас.

Пальма первенства по дракам прочно закрепилась за нашим классом благодаря Антону Доставалову. Учителя долго не могли понять причину мелких стычек между мальчишками, ведь Доставалов никогда не бил первым, а лишь снисходительно оборонялся. Вы разгадали загадку довольно быстро: Антон находил слабые стороны одноклассников и дёргал их души за заветные ниточки. И получив, как полагается, по бестолковке, он демонстрировал оборонительные приёмы тэквондо, которым занимался с четырёх лет.

Пообщаться с родителями Антона было практически невозможно, они работали в туристическом бизнесе и редко бывали дома, а их мобильные телефоны никогда не отвечали. Будучи уверенной, что подход нужно искать не к родителям, а к ученику, вы сначала и не пытались достучаться до них. Вы обнаружили у троечника Доставалова способности к математике и, благодаря дополнительным занятиям, он быстро вышел в отличники. Чуть позже он завоевал для нашего класса два вымпела. Однако успех не смягчил его душевной проблемы и не помог помириться с самим собой. После триумфа Доставалов лишь выше задрал нос. Он обзавёлся новым орудием унижения — высоким интеллектом — и принялся «экзаменовать» одноклассников на переменах. А на уроках он всякий раз торжествовал, увидев чью-нибудь ошибку. Достовалов впивался в неё словно пьявка и торжествовал, словно тореадор, убивший быка.

Беда, если при высоком интеллекте Бог не дал ума, ведь порою человек, получивший малюсенький повод возвыситься, начинает чувствовать себя этаким царьком, глумясь над другими. И Доставалову следовало помириться не с душой, а с головой в первую очередь. Вы поняли это. Однажды вам случайно удалось поговорить с Достоваловым-старшим. Не удивляйтесь: я слышал разговор и помню каждое ваше слово. Иногда я вспоминаю разные эпизоды из вашей жизни. А о том, как я тайком пробрался в неё, мне и предстоит сейчас рассказать.

Я редко создавал проблемы взрослым, поэтому вы не замечали меня. Родители мои расстались, когда мне было три года, поэтому я почти не помню отца. Мама целыми днями пропадала на работе, а вечерами устраивала личную жизнь. Её мужчин объединяла одна общая черта: все они ездили на шикарных машинах и ужинали в дорогих ресторанах. Я испытывал лютую ненависть к каждому из этих людей. Но на маму, кстати сказать, я никогда не сердился. Ведь, во-первых, она всегда знала о моей жизни всё, во-вторых, научила меня двум вещам: принимать решения самостоятельно и развлекать самого себя. У нас был огромный шкаф высотою от пола до потолка, битком набитый книгами. Поэтому в девять лет я знал всё о пионерах и поражал взрослых упоминанием об Аннушке, которая пролила масло, и рассказами об устройстве дирижабля и арбалета. Несмотря на мою любовь к общению, книги были моими друзьями, а люди — лишь приятелями.

Я почти не видел маму, а иметь рядом взрослого наставника мне очень хотелось. Вот я и выбрал вас. Я бегал за вами, прячась в кустах, подолгу не уходил из школы, если вы задерживались, и даже шпионил. Я стал вечным дежурным, чтобы, приложив к стене железную кружку, подслушивать педсоветы. Если бы вы тогда случайно заглянули в соседний класс, то непременно увидели бы меня стоящим в позе лукавого царедворца.

Ваши отношения с директором не сложились с самого начала. Вячеслава Николаевича интересовали лишь призовые места на олимпиадах, поэтому ваше желание продвигать середнячков было ему крайне непонятно. Свою коронную фразу он произносил воодушевлённо, фанатично, по-ленински: «Школа должна быть первой. Кому нужно ваше участие ради участия?»

Признаюсь честно, я ненавидел директора. Чопорный и одетый с иголочки он напоминал мне приятелей мамы. Я лишь недавно понял, в чём ваша ошибка. Вы были слишком открыты, прямолинейны и не признавали полутонов. Вы не имели стоп-крана: никому не льстили, не поощряли отпрысков богатых родителей и не желали подчиняться и подстраиваться. Вячеслав Николаевич придирался к вам, остальные же услужливо поддакивали. Если бы вы знали, как мне хотелось ворваться в класс и начать крушить все эти доски, экраны для презентаций и цветущие фикусы.

Поведение Доставалова не менялось, и вы с завидной настойчивостью принялись звонить его родителям. Безрезультатно, конечно. Но однажды, как я уже упоминал, вам всё-таки удалось поговорить с его отцом. Гора пришла к Магомету восьмого марта. Тогда я убирал класс после чаепития. Когда ваш мобильник зазвонил и вы вошли, я спрятался под парту. Отец Доставалова решил изобразить галантного кавалера и поздравить всех учительниц с международным женским днём. Тогда он, как механический диспетчер, тараторил банальности, а вы пытались вставить слово между его цветистыми фразами, повторяя: «Послушайте, вы даже не представляете, насколько важны для сына! Он говорит только о вас и во всём подражает вам! Придите в школу, посмотрите вымпелы, которые он завоевал! Похвалите его, и тогда всё изменится к лучшему!» Вы умоляли его не вешать трубку, а Доставалов-старший заявил, что должен поздравить ещё многих и очень торопится.

Вы спросите, как я уловил подробности, отвечу: очень просто. У вас была привычка повторять последнюю фразу собеседника, и тогда вы удивлённо переспрашивали: «Что значит поздравить многих?» «Вы хотите сказать, что у вас нет времени поговорить о сыне?» После этого шквала галантности вы сидели, закрыв лицо руками, и плакали. Мне кажется, что именно в тот день вы поняли, что в мире есть вещи, которые не зависят от вас, и что не всё можно изменить при большом желании. Сидя под партой, я очень хотел подойти к вам и погладить по голове. Так вы утешали девочек, получивших плохие оценки.

Вы часто говорили нам о том, что нет на свете ничего страшнее равнодушия. «Если впустить равнодушие в своё сердце однажды, оно завладеет им навсегда, прорастёт ядовитой травой, обовьётся вокруг нежных культур добра и мудрости и погубит их!» — я прочёл это в одной из книг, забытых вами на столе. Наверное, вы нарочно оставляли их открытыми.

А после праздников состоялся педсовет, после которого вы ушли из школы. Впрочем, вы гораздо раньше поняли, к чему всё идёт, ведь последнее время придирки директора стали совсем невыносимыми. Вы всегда шутили и улыбались, поэтому о вашей проблеме знал только я. Безмолвным невидимкой я сопровождал вас в радости и в горе, поэтому вы знаете обо мне так мало, а я о вас — очень многое.

На педсовете вас обвиняли в «нетолерантном отношении к ученикам и поощрении хулиганских выходок». Вячеслав Николаевич как всегда хотел казаться умным и произносил старательно заученные книжные фразы. Он противоречил сам себе, ведь толерантность — очень доброе, широкое слово. Оно может оправдать и вместить всё, что угодно, даже поощрение хулиганских выходок. А раз так, то в чём же тогда ваш грех?

Вы, конечно, помните, что виновником торжества на последнем педсовете был вовсе не Доставалов, я, Антон Фартунин. Никто не ожидал подобной выходки от тихого улыбчивого хорошиста по прозвищу «кореец». Я знаю, что тогда вы совсем не сердились, но, всё равно, простите меня. Просто защитить вас от начальства было некому, потому я это и сделал. Все были против вас по простой причине: Антон, как сын лучшего друга директора, с самого начала ходил в фаворитах, и вы, одна из всех, не пожелали закрыть глаза на его поведение. А короли, как известно, всегда казнят непокорных.

В тот злополучный день Доставалов закончил самостоятельную раньше всех и выбрал в качестве очередной мишени Сашку Бегунова — неказистого, слабенького тугодума. Антон хотел разозлить вас, а вы до последнего момента сдерживались, шутили, пытались его отвлечь. Доставалов издевался над Сашкой как мог, и в конце концов все гадкие слова, которые он кому-либо говорил, вернулись к нему бумерангом, точнее, кляпом в виде ластика, облепленного жвачкой.

Просто Бегунов устал терпеть и заткнул ему рот. Помню, тогда появление прибежавшего на шум директора совсем не испугало вас. Вы получили очередной несправедливый выговор, вот я вас и защитил. Ох и удивила же вас моя защита! Признайтесь, ведь вам было приятно видеть ластик, прилепленный жвачкой к фирменному пиджаку Вячеслава Николаевича? Ну не смог я сдержаться, когда при всём классе он стал вас отчитывать!

А после педсовета вы уволились, удалили страницу ВКонтакте и сменили квартиру. Я понял: начали новую жизнь… Впрочем, я тогда тоже перешёл в другую школу. Тогда маме удалось задобрить директора, и я был «переведён», а не «отчислен за хулиганство». Так деньги очередного маминого приятеля спасли мою репутацию.

А теперь приготовьтесь. Рассказу моему далеко до развязки, и я очень удивлю вас, а, скорее всего, даже напугаю или огорчу. Но, что делать, решил быть честным.

Когда летние каникулы закончились, я написал Доставалову. В школе я был для него пустым местом, потому что меня невозможно было спровоцировать на драку. Я умел скрывать горячую неприязнь, которую всегда к нему испытывал. Наверное, вы помните, что я с первого класса прослыл тихим, жизнерадостным пофигистом.

После летних каникул мы подружились ВКонтакте. Если, конечно, это можно назвать дружбой. Я отлично играл в компьютерный хоккей и другие игры, однако всегда позволял ему обыгрывать меня, и часто просил Антона помочь с уроками, хотя прекрасно справлялся сам. Я давал ему лишний повод самоутвердиться, всякий раз напоминая о том, какой он крутой, и выслушивал жалобы на родителей, вечно отсутствующих и откупавшихся от сына дорогими подарками. Доставалову нужен был верный оруженосец, лакей и подпевала, и он обрёл всех троих в моём лице. В моменты одиночества он разговаривал с аквариумными рыбками. Я был у него в гостях лишь однажды и запомнил их навсегда.

Тогда Антон жил в комнате с перегородкой в виде аквариума. Скалярии, словно белые полосатые треугольники, флегматично покачивались среди ярко-зелёного подводного леса. Юркие неончики поблёскивали голубыми точками, и буроватые сомики сновали по рыхлому песчаному дну.

Зрелище потрясло меня настолько, что мысль, которую я вынашивал с самого начала нашей «дружбы», на несколько минут покинула меня. Возможно, я даже отказался бы от нее, если бы сквозь аквариум не была так отчётливо видна комната с белой кожаной мебелью, обесценивающая и будто втаптывающая в грязь этот завораживающий кусочек океана. Однако аквариум остался в моей памяти навсегда, я «отделил» его от хозяина и бережно носил в своём сердце все эти годы. Вы, наверное, догадались о моих далеко идущих планах? Да, я хотел отомстить Антону за его выходки и неприятности, доставленные вам и всему нашему классу.

Время шло, но мысленно призывая на его голову всевозможные кары, я всё-таки долго не мог придумать достойного наказания. А оно, можно сказать, лежало на поверхности. Вы помните главную мечту Доставалова — купить вишнёвый BMW «как у папы»? Отец был примером для подражания и незыблемым кумиром для Антона. Он хотел пиджак «как у папы», разговаривать «как папа», а главное, купить машину «как у папы». Фото мечты красовалось на круглом значке, приколотом к его сумке, на обложках тетрадей, наклейках — везде. И я решил завладеть этим транспортным средством раньше него. Оставалось лишь дождаться своего совершеннолетия.

До определенного момента всё складывалось удачно. Родители Доставалова расстались. Его отец нашёл молодую пассию и присвоил себе всё, оставив матери лишь сына и двушку в центре города. После сверкающего мира ресторанов и бутиков мир простых смертных показался ей сущим адом, и она подсела на алкоголь. Я продолжал общаться с Антоном в социальных сетях и, скорее всего, если бы не мой пример, он вылетел бы из школы и угодил в колонию. Этого не произошло лишь потому, что он не хотел быть хуже меня, да и заветный BMW продолжал маячить перед ним вишнёвой путеводной звездой.

С раннего детства я мечтал о хорошем уровне жизни и, как вы уже догадались, не просто из желания отомстить Доставалову. Я поклялся самому себе переплюнуть ухажёров моей матери, или, по крайней мере, стать не хуже их.

Вор невидимых копилок

Поступить в институт на бюджет я не смог, а брать деньги у поклонников матери было недопустимо. Тогда мне и подвернулась подходящая работа — агент Негосударственного Пенсионного фонда «Алмаз».

Большую часть своей жизни человек проводит в труде, работая на своё будущее, точнее, обеспечивая свою старость. Каждый месяц крошечная частичка заработной платы отправляется в ненасытную пасть государства для того, чтобы вернуться в виде жалких грошей пенсии. Миллионы невидимых копилок хранятся в ненасытной утробе и ждут возвращения к законному владельцу. А пока они ждут, монстр вертит ими, как хочет.

Моей обязанностью было привлечение клиентов в Пенсионный Фонд «Алмаз». Величина зарплаты зависела от числа привлечённых мной людей. Агенты поставляли новых клиентов, и «воздушные» финансы обретали материальную форму, обеспечивая беззаботную жизнь сотрудников фирмы и её владельца. Негосударственные фонды росли как грибы, выживали,укреплялись и дрались друг с другом из-за невидимых копилок.

Поначалу мне было нелегко, мягко говоря: горожане захлопывали двери прямо перед носом, а то и вовсе не открывали. Первое время меня «кормили» пожилые люди старой, советской закалки, привыкшие верить всему и не допускающие мыслей об обмане. Позже я понял, что нужно сделать так, чтобы клиент не успел поставить мыслеблок и вовлечь его в разговор. Тогда он и будет полностью подчинён влиянию.

Я назывался работником ЖЭКа, соседом снизу, полицейским — кем угодно, и люди, открыв дверь, сразу попадали в словесный капкан. Главное, говорить быстро и невнятно, чтобы собеседник, стараясь понять услышанное, как можно больше напрягал мозги и слух. Что будет с вашим компьютером, если вы запустите сразу несколько программ? Правильно, он зависнет. А человека с зависшими мозгами очень легко превратить в послушную марионетку. Моя цель — завладеть заветными цифрами из двух документов. «Отключил внутреннего цензора — не зевай, проси у клиента паспорт и пенсионное страховое свидетельство и фотографируй их!» — такова первейшая заповедь агента Негосударственного Пенсионного Фонда. Дальше дело техники: клиент на автомате подписывает заранее составленный договор и… поощрение фирмы в кармане!

Впрочем, пользоваться этим психологическим оружием приходилось далеко не всегда. Чаще всего я являлся клиентам в роли избавителя от финансового краха и получал за каждого «спасенного» по пятьсот рублей. Люди, боясь остаться без пенсии, выполняли мои требования сразу, и хоть некоторые из них, прозрев, расторгали договор, потери были невелики, а потом и вовсе сошли на нет.

Вы спросите, испытывал ли я угрызения совести. Отвечу: совершенно не испытывал. Если невидимой копилке суждено быть проглоченной, то неважно, кто съест её и будет ворочать большими суммами. Привлечь меня к уголовной ответственности было невозможно, ведь денег я не брал и не доставлял никому большого морального ущерба. Никто не терпел убытков, разве что государство, а его, знаете ли, грех не обворовывать. Как видите, короткий путь к достатку увлёк меня, и иллюзия быстрой удачи крепко засела в моём мозгу.

Вы помните, что я редко привлекал к себе внимание, однако был очень общителен и легко находил со сверстниками общий язык. Просто умел слушать. Вот и пригодился мне этот дар общения. Не скрою, если бы в нашей стране можно было бы быстро разбогатеть иным способом, я не прибегал бы к обману. Только не вздумайте винить себя. В моём выборе не виноваты ни мама, ни учителя, ни Доставалов. Я с детства хотел нормальной жизни, вот и всё. Хотел купить вишнёвый BMW, а заодно отомстить Доставалову. Сказать по правде, у меня были далеко идущие планы: накопить достаточно денег, чтобы в будущем устроиться в Питере. Этот город всегда манил меня своим величием.

Я с каждым днём становился всё ближе к цели. Накопив достаточно денег для того, чтобы снимать квартиру в центре города, я взял в кредит вишнёвый БМВ. Однако общаясь с Доставаловым ВКонтакте и Скайпе, я помалкивал о своих доходах, собираясь внезапно обрушить на него своё благосостояние. Впрочем, моя жизнь и не интересовала его: Антон, вылетев из института на первом же курсе, успешно косил от армии и болтался без дела, однако по-прежнему продолжал самозабвенно любить себя. И, думаю, всё сложилось бы так, как я хотел, если бы ни одно происшествие, мгновенно разрушившее мою так старательно созданную систему.

Был обычный майский день — свежий, влажный и пасмурный. Машины дружелюбно окатывали друг друга бурыми фонтанами из весенних луж. Я ехал в соседний район, чтобы, как обычно, выполнить свои обязанности по обеспечению безбедной старости трудящихся. Бабка, внезапно выбежавшая на дорогу, на некоторое время выбила меня из колеи. Да тут ещё и разгневанная мать обманутого мной клиента позвонила и намекнула на справедливую кару, готовящуюся обрушиться на мою голову. Я, конечно, едва ли испугался бы её слов, если бы не громкая связь, столь не вовремя включившаяся.

Именно в ту роковую среду я собирался погасить кредит в банке и после, став законным владельцем вишнёвого BMW, разместить своё фото ВКонтакте. Поначалу всё складывалось удачно, день прошёл весьма продуктивно: клиенты легко попадались на удочку. Тогда я уже работал в двух организациях и часто переводил людей из одного фонда в другой, объявляя один из них близким к банкротству или лишившимся лицензии.

Подъезжая к банку, я уже представлял себя на фоне тёмно-алой украденной мечты, представляя лицо Доставалова и жалея, что не увижу его в момент своего торжества. Час триумфа близился. Я отчётливо видел фото ВКонтакте: благодаря удачно пойманному ракурсу, деревья и здания отражались в тёмных стёклах машины, и я, одетый в элегантный костюм, со снисходительным превосходством взирал на мир.

Однако тогда я сильно переоценивал себя. Руки дрожали от счастья, когда я отрывал талончик электронной очереди. Помню, как ёрзал на кожаном стуле и, затаив дыхание, ждал, когда высветится мой номер на электронном табло. Я не сводил с него глаз, наивно думая, что от заветной мечты меня отделяют лишь несколько шагов. Пожилая техничка с чёрными бровями, нарисованными поверх рыжих, три раза просила меня встать и недовольно фыркнула, когда я наконец услышал её.

И вот механический женский голос назвал мой номер. Когда я встал с подошёл к стойке, где-то внутри шевельнулось недоброе предчувствие, сердце пустилось в пляс. Оператор, девушка с кукольным личиком, усыпанным веснушками, перелистала мой паспорт. В детстве я называл банковских операторов «зелёными пионерками» за их изумрудные галстуки и белые блузки. Я назвал номер карты кредитора и сумму, которую готовился перечислить. Когда на экране компьютера высветились фамилия, имя и отчество кредитора, я вынул кошелёк. К моему величайшему удивлению, его кнопка не была защёлкнута. Я уронил кошелёк, затем поспешно поднял. Тут строгий интерьер банка — кожаные светло-бирюзовые стулья, ярко-бирюзовые стойки, лампы и компьютеры — едва не поплыли перед глазами. «Зелёная пионерка» удивлённо хлопала ресницами.

Все четыре отделения были пустыми. Я прекрасно понимал, что пятьдесят тысяч никак не могут поместиться в пятом — кошелёк был плоским, как сушёная рыба — однако, не теряя последней надежды, попытался открыть молнию. Замок заклинил, и я стоял, беспомощно дёргая его из стороны в сторону. Яркие блики на матовой коже моего чёрного портмоне прыгали перед глазами злорадствующими чёртиками…

Чуть позже я вспомнил эпизод, случившийся примерно час назад и благополучно стершийся из моей памяти. Мелкие события почему-то возникали в обратном порядке, словно я прокручивал фильм задом наперёд. Я чувствовал странную тяжесть в голове. Тогда, выходя из последнего подъезда, я решил, что это последствия долгого ночного сидения в интернете. Тогда я, на всякий случай, проверил чемоданчик: папка с документами, ключи от машины и кошелёк были на месте. Только смартфон почему-то лежал не в кармашке чемоданчика, а в кармане брюк.

Я воскресил в памяти весь рабочий день: вспомнил чокнутую бабку-садоводку и клиентов. При первой попытке цепочку лохов замыкали подвыпивший мужичок и старушка, даже не успевшая понять, от чего была спасена. При второй попытке я понял, что память выдала мне не всех клиентов. Последней из них была вовсе не старушка, а девушка-цыганка, виртуозно владевшая искусством влияния на людей. Поэтому мой кошелёк и оказался незакрытым. Я вспомнил и адрес клиентки, обратившей против меня моё же оружие, однако предпринимать ничего не стал, поскольку не имел никаких доказательств. Так вор невидимых копилок, дар которого почти никогда не давал осечек, сам оказался обворованным.

Надеюсь, что я всё-таки рассмешил вас, а не огорчил. Хотя тогда мне было совсем не до смеха. Я считал себя хозяином жизни, поэтому после поражения чувствовал себя безмозглым и раздавленным. С момента кражи жизнь пошла наперекосяк. Кредитор, конечно, согласился продлить контракт, однако дела мои перестали ладиться. Я пытался взять себя в руки, однако чувствовал, что планы рушатся. Я никогда не терял по-крупному, поэтому кража моих денег стала первым квадратиком домино, который упал и повлёк за собой остальные, так старательно мною составленные.

Клиенты стали реже попадаться на удочку: они словно чувствовали мой душевный надлом.

Чтобы скрыть внутренний дискомфорт, я стал реже общаться с Доставаловым. А он к тому времени сильно изменился. Его мать по пьянке наглоталась каких-то таблеток и, если бы в тот день Антон вернулся домой на пять минут позже, пришлось бы ставить Богу свечку за упокой. Скорая приехала вовремя — мать спасли. Тогда он и взялся за ум. Видимо, для этого нужна была хорошая встряска. Сейчас он работает в магазине уборщиком, готовится поступать в институт и следит за матерью, как за ребёнком.

Иногда я думаю, что случайно сказанные слова имеют определённую силу, ведь, побывав в роли жертвы, я утратил способность воздействовать на людей. Клиенты всё чаще захлопывали двери, оставляя меня в злобе и досаде, и, в конце концов работа перестала приносить мне доход. Занять денег было не у кого, а пользоваться помощью бойфрендов матери я, как вы помните, не желал. Наверное, вы уже догадались, что в срок, предоставленный мне кредитором, я не уложился, и у меня отняли вишнёвый BMW. Нашёлся более надёжный покупатель. Сначала я ушёл из «Рубина», а потом и из «Алмаза», и драгоценные камни так и остались сверкающими вдали миражами, а моя мечта купить машину сбылась у другого. Одним словом, фамилию свою я тогда не оправдал.

Сейчас я могу говорить об этом с иронией, а тогда благополучно пребывал в пессимизме. Я целыми днями просиживал в интернете, просматривая клипы популярной певицы Ляли Груздевой. И вот однажды в ответ на запрос «Приручи меня» Ютуб выдал мне видео с вашего канала «Приручи математику».

Я открыл первое попавшееся видео и вздрогнул, услышав ваш голос — звонкий, чистый, похожий на детский. Честно говоря, на заставке вас не сразу узнал: волосы покрасили в чёрный цвет и причёску сменили. Кстати, каре подарило вам сходство с кавказской пленницей. Однако на самом видео вы оказались прежней, совсем такой, как в то далёкое первое сентября: светло-русые волосы коротко острижены и смотрите вы так, будто ещё не знаете, что есть в мире вопросы и проблемы, не подвластные вам. Вы по-прежнему не имеете стоп-крана и делаете мир лучше. Даже стиль одежды не изменился: как и раньше, любите джинсы и яркие цветастые блузки. Только сейчас на лёгкой белой ткани не пунцовые маки, а тёмно-алые розы.

Просматривая ваше видео об уравнениях, я на несколько минут погрузился в прошлое. Мне казалось, что вы пишете вовсе не чёрным маркером на белому пластику, а белым мелом по чёрной деревянной доске. Вы снова проникали в сердце каждого ученика, смотрели на новую тему его глазами и управляли волшебным механизмом, частью которого на сорок пять минут становился каждый ученик. И мне жутко захотелось выпрыгнуть из своей унылой, пустой действительности и навсегда убежать в детство, к вам на урок. Туда, где я ещё не был ни водителем вишнёвого БМВ, ни сотрудником Негосударственного Пенсионного Фонда «Алмаз», ни прихвостнем Доставалова. Тогда я понял, что «кореец», в порыве рыцарства прилепивший жвачку к пиджаку директора, продолжает жить внутри меня.

Вы были правы: «При верном подходе реально всё». За прошедшие десять лет у вас было три выпуска. Я видел фото на вашей странице ВКонтакте. Вы с трудом удерживаете пёстрое великолепие тюльпанов, гладиолусов и роз. За вашей спиной висят разноцветные вымпелы, завоёванные вашими учениками на олимпиадах. Ваши самые смелые мечты воплотились в жизнь.

Вы можете мне не верить, но я тоже нашёл себя. Вы ни за что не догадаетесь, откуда я вам пишу. Нет, вовсе не из Питера, а из крупного китайского города Сиань. Не удивляйтесь, просто однажды к маме в гости пришла подруга с сыном, недавно вернувшимся оттуда. Он помог мне отправить документы в вуз, и я получил приглашение. Уезжал, не зная и двух слов, однако в процессе общения достаточно быстро усвоил основы «китайской грамоты». Здесь весьма дружелюбно относятся к русским, а меня даже порою принимают за своего. Кстати, мама начала учить язык. Чтобы сохранить память о самом чистом эпизоде моей жизни, я купил небольшой круглый аквариум и пустил туда флегматичных, пузатых вуалехвостов. Их чешуя переливается золотом, а роскошные хвосты трепещут словно лепестки диковинных морских цветов.

Вот и закончилась история вора невидимых копилок. Как вы успели заметить, я удалил свою страницу ВКонтакте, чтобы окончательно расстаться с прошлым. Так что Доставалов меня теперь не достанет и не найдёт. Простите меня за то, что уж слишком откровенен я с вами был.

========== Подарок ==========

… — Сергей, — говорит вполголоса Наталья Петровна, — раздай, пожалуйста, тетради.

Одиннадцатилетний мальчишка, светловолосый, щекастый и подвижный, как ртуть, хватает со стола стопку зеленых тетрадей в прозрачных обложках и бежит между рядами. Серёжка небольшого роста, однако крепкий и сильный. Даже кикбоксинг и музыкальная школа не спасают его от переизбытка энергии. За пять минут он успевает найти хозяина каждой тетрадки, рассмешить неразлучных подружек, сидящих за одной партой, и утащить ручку у долговязого мечтателя Шурика Страничкина, прячущего в портфель толстую книгу Жюль Верна. Шурик, ещё не вернувшийся из кругосветного путешествия, не успевает заметить кражи.

По классу скользит лёгкий шорох, на ходу превращаясь в хитрый, плутоватый шумок. Рита Агасян, миловидная армяночка с толстой чёрной косой, уже было начавшая старательно выводить сегодняшнее число, вдруг оборачивается, чтобы посмотреть, какую новую штуку выкинул Серёжка Смехов — главный комик класса. Смехов поглядывает на своего закадычного друга, Егора Вратарёва — крупного, упитанного мальчишку с тёмной, ровно подстриженной чёлочкой, сидящего за первой партой, прямо напротив учительского стола. Он неспроста там сидит, ведь вместе с Сережкой, чьё место в третьем ряду, они представляют настоящее стихийное бедствие. Вратарёв, едва заметно подмигнув, почему-то бросает взгляд на подоконник, на котором стоит белый пластиковый горшок с разлапистым фикусом, его гладкие листья блестят на солнце, словно ярко-зелёный шёлк.

— Серёжа, — с лукавым укором произносит Наталья Петровна, — верни товарищу ручку и приступай к самостоятельной работе.

Смехов, поглядывая на фикус, наконец садится на своё место. Ученики нехотя возвращаются к своим тетрадям. Шумок, словно мелкий грызун, послушно прячется в норку, чтобы дождаться там освободительного звонка и наконец повеселиться всласть. Наталья Петровна помнит простую истину: если шумок ещё не окреп, его можно запросто победить добрым спокойствием. Тише скажешь — скорее услышат.

Молодая учительница не спеша проходит между партами, успевая поддерживать рабочую обстановку и рассматривать своё отражение в зеркальной дверце шкафа. Она снова коротко остриглась и покрасила отдельные пряди в золотистый цвет. Мелирование снова в моде. Оно отлично смотрится на её густых волосах, ещё больше распушившихся после стрижки. Благо, в этой школе никто не упрекает учителей за «броскую одежду и вульгарный внешний вид». Наталья Петровна очень любит джинсы и яркие блузки, поэтому некоторые родители до сих пор принимают её — маленькую и хрупкую — за старшеклассницу. Однако внешность обманчива: учительница математики умеет быть суровой.

— Серёжа, поменяйся местами со своим другом.

Смехов отлично соображает, однако порою подолгу ищет выход из чащи неизвестных слагаемых и множителей. У него две главных беды: спешка и невнимательность. Лишь оказавшись напротив учительского стола, он наконец забывает о фикусе и погружается в мир цифр. На прошлом уроке он отлично объяснил всему классу одну из трудных тем. Наталья Петровна любит этот метод: после объяснения нового материала она просит кого-то из ребят побыть в роли учителя.

Наталья Петровна может войти в душу каждого ученика, умеет быть царевной-пружинкой, управляющей сложным механизмом, именуемым классом. Даже Серёжка из злостного нарушителя дисциплины на время превращается в примерного ученика. Но обольщаться не стоит: Серёжка управляем, но непредсказуем. Все пай-мальчики похожи друг на друга, однако каждый озорник озорничает по-своему.

По классу, мягко ступая бархатными лапами, бродит тишина. Все шорохи и шепотки притаились, затихли, задумались… Мечтатель Шурик Страничкин покусывает ручку: перед глазами задача, а в голову, наверняка, так и лезет грозная и величественная картина извержения вулкана. Ярослав Пикселев, черноволосый мальчишка в круглых очках, похожий на Гарри Поттера, услышав тихую вибрацию, лезет в карман за телефоном, но увидев укоризненный взгляд учительницы, оставляет эту затею: он не хочет, чтобы у него опять конфисковали любимый гаджет.

Вдруг в тишине раздаётся негромкий щелчок, похожий на звук лопнувшего шарика. Егор Вратарёв беспокойно ёрзает на стуле, а Серёжка с подозрительным усердием принимается строчить в тетрадке решение первого задания. Наталья Петровна внимательно смотрит на фикус, ведь недаром мальчишки не сводили с него глаз, однако подоконник ближнего окна виден ей не полностью. Не могут же блестящие зелёные листья цветка быть источником загадочных звуков…

— Не отвлекаемся, решаем дальше.

За окном весна. Небо, умытое дождём, отражается в больших дрожащих лужах, и влажный сквознячок струится с улицы сквозь щёлку откинутого евроокна. Прохладный и влажный уральский май всегда напоминает Наталье Петровне о печальном эпизоде десятилетней давности.

Тогда она, воодушевлённая «Педагогической поэмой» Макаренко, взялась за перевоспитание мальчика, который тоже был главным смутьяном, однако не имел с Сережкой Смеховым ничего общего. Темноволосый красавчик Антон Доставалов, сын обеспеченных родителей и фаворит директора, при каждом удобном случае подчёркивал своё превосходство: безошибочно находя слабые места одноклассников, он часто затевал драки. В конечном итоге иллюзии, внушённые Макаренко, растаяли как дым. Антон завоевал два вымпела на олимпиадах, однако не изменился. Ни снаружи, ни внутри. И ей даже уволиться из школы пришлось, однако, встретившись с реальностью, Наталья Петровна не рассталась с мечтой сделать мир лучше.

Новый щелчок отвлёк молодую учительницу от воспоминаний. И за ним снова тихое, но звонкое: «Крак… Крак-крак…»

Армяночка Рита оглядывается вокруг. Её большие глаза, чёрные как вишни, полны любопытства. Ученики побросали ручки, теперь их занимает лишь один вопрос: «Что это щёлкает?» Шумок, пока ещё мелкий принюхивающийся грызун с блестящими глазками-бусинками, уже не боясь мягколапой кошки-тишины, вышмыгивает из норки на свет божий.

Наталья Петровна торжествующе улыбается. И как она сразу не догадалась? Она подходит к окну с фикусом, оживившиеся ученики внимательно следят за ней. Егор Вратарёв, воспользовавшись всеобщим замешательством, хватает тетрадку, появившуюся между стульев, и суёт в протянутую руку жевательную резинку «Turbo» в ярко-голубой обёртке.

Наталья Петровна извлекает из-за белого горшка с фикусом пластиковую бутылку средней измятости. Егор успевает сфотографировать решение на телефон и бросает тетрадку законному владельцу — отличнику Павлику Буквоедкину.

— Сергей, выброси-ка это в урну… Для поливки цветов уже не годится… — Наталья Петровна, держа бутылку за крышку, помахивает ею в воздухе.

— А чё меня-то, а чё сразу я?! — Серёжка вскакивает с места.

— Серёжа… — В голосе учительницы слышатся ласковые нотки. — Ты смял бутылку, и теперь она попыталась принять прежнюю форму. Думаю, что уравнения ты решаешь так же хорошо, как разбираешься в свойствах тонкого пластика. Честное слово, я очень хочу поставить тебе «пять».

***

Спустя полчаса, Наталья Петровна вынимает из сумочки золотистый айфон и смотрит на часы.

— Ребята, заканчиваем. Те, кто не успел переписать, сдают черновики.

Серёжка гордо шлёпает на стол увесистую зелёную стопку. Его тетрадь, подписанная размашистым почерком, лежит сверху.

— Наталь-Петровна-я-всё-всё-всё-решил, — хлопая по ней ладонью, тараторит он.

Долгожданный звонок выпускает шумок на волю. Мелкий грызун превращается в пучеглазого смехомонстра с тремя аршинными ртами. Егор Вратарёв несётся к дверям и падает, наступив на развязавшийся шнурок. Тетради и учебники вылетают на пол из расстегнутой спортивной сумки. Серёжка, громко хохоча, помогает ему собрать их, и получив в благодарность учебником по голове, выбегает в коридор вслед за приятелем. Смехомонстр выносит уставших от долгого сидения учеников за дверь.

Наталья Петровна, мельком взглянув на своё отражение в дверце шкафа, поправляет причёску и берёт со стола ключ с красной биркой. Вдруг в дверях появляется светловолосый молодой человек с модной стрижкой, одетый в чёрную кожаную куртку.

— Здравствуйте, — смущённо улыбаясь, говорит он, — можно?

Гость входит в класс и кладёт на стол книгу. Красивая обложка выполнена в китайском стиле: на молочно-бежевом фоне тонкие бамбуковые веточки с острыми листьями.

— Это вам. Мой друг просил передать. Он сейчас в Китае. Фартунин… «Кореец», помните?

— Конечно! — Она внимательно вглядывается в лицо парня. — Благодарю от всей души. Надеюсь, книга не на китайском? Впрочем, было бы неплохо. Если ученики не поймут по-русски, по-китайски заговорю.

— Нет, это перевод изречений Конфуция. Вы всегда любили мудрые цитаты. Вижу, ваше чувство юмора не изменилось…

Наталья Петровна смотрит на парня снизу вверх. В его больших тёмных глазах угадывается что-то едва уловимое и знакомое. Знакомое, но, по правде сказать, не очень ожидаемое и приятное, однако всё же позволяющее сбросить тяжесть надоедливых воспоминаний. События далёкой весны: весёлые чаепития, инквизиторские педсоветы, триумфы на олимпиадах — всё оживает в её памяти пёстрым ворохом. В ту далёкую весну она всё-таки была не права: пыталась направить вредоносную энергию Антона Доставалова в полезное русло, наказывала, пыталась отвлечь, заинтересовывала… Однако забыла о главном: строптивому мальчишке, обделённому вниманием родителей, была нужна любовь, а она смогла дать ему лишь обучение и воспитание. Не сумела полюбить ученика таким, какой он есть, не терпела гордыни даже в детях.

Молодой человек, краснея, смотрит на дверь. Он хочет уйти, но не решается и наконец, собравшись с духом, произносит:

— А меня… Меня вы не помните? — Он смотрит на учительницу в упор, только уже не с вызовом, как в детстве, а с надеждой.

— Достовалов? — Она всё ещё не может поверить. — Антон?

Тут её нос предательски розовеет, на глазах появляются слёзы. Чтобы скрыть от бывшего ученика ненужное проявление сентиментальности, она опускает глаза и видит букет первых весенних ландышей, лежащий поверх книги. Большие плотные листья словно укрывают от жестокого мира белые жемчужинки-цветы.

— Уж очень ты изменился… Не узнала тебя с другим цветом волос.

— Изменился, Наталья Петровна. В лучшую сторону: фамилию свою оправдываю, только теперь удачу достаю, а не людей.