Темнота в большом городе [Валентина Ивановна Рыжкова] (fb2) читать онлайн

В оформлении обложки использована фотография автора Julie Khatsko «Destination» c https://www.pinterest.ru/pin/470204017318586347/

Истории, рассказанные в Нью-Йорке

Прости, прости! Все крепнет шквал,

Все выше вал встает,

И берег Англии пропал

Среди кипящих вод.

Плывем на Запад, солнцу вслед,

Покинув отчий край.

Прощай до завтра, солнца свет,

Британия, прощай!

''Паломничество Чайльд-Гарольда''

Джордж Гордон Байрон

1

Мы летим в Нью-Йорк! Ура! Это будут самые суперские каникулы за всю историю человечества! Потому что я самолетов настоящих ни разу не видел, только по телику, и в аэропорту ни разу в жизни не был!

А начиналось все просто отвратительно. Мне нужно было ходить на занятия для отстающих, вместе с МакГинти. Математика, французский, история… и училка Адамс. Я всерьез подумывал о том, чтобы застрелиться. МакГинти за год довели училку до белого каления. Шон сказал, что ее нервная система превратилась в атомную бомбу, а в молодости это был всего лишь кипящий чайник.

Да, МакГинти доведут кого угодно. Если кто-нибудь думает, что я тупой, раз мне понадобились дополнительные занятия, то взгляните на парочку МакГинти, более бестолковых в плане учебы свет еще не видывал, кажется, им уже ничто не поможет. Но МакГинти почему-то не слишком-то переживают по этому поводу. У них клевые предки. Что бы детишки ни натворили, папаша МакГинти упорно твердит, что они настоящие ирландцы до мозга костей, истинные дети своей страны, последние из великих королей. (Кстати, даже фильм такой есть, я видел, по-моему, все ирландцы немного повернутые.)

Каникулы с самого начала не клеились. Папа подхватил насморк и бродил по дому с телефоном в чудовищном настроении, он орал на все, что ему попадалось на глаза. Шон совсем раскис, его бросила подружка, какая-то Кэтти, но самое смешное, что поэтому он и расстроился, похудел еще больше, чем обычно, и окончательно ушел в себя, замкнулся. Я здорово перепугался за брата и твердо решил: Шона нужно срочно спасать. Но Энн быстро дала мне понять, чтобы я не смел даже лезть в эту заваруху. Она поймала Кэтти в школе и сказала ей все, что о ней думает, короче наорала на нее, прижав к стенке. Кэтти потом полдня боялась нос высунуть из женского туалета. Энн приходит в ярость, когда кто-нибудь нападает на Шона. После того, как он в прошлом году показал нам привидений и драконов, Энн его просто боготворит. Авторитет моего брата для нее незыблем, как, впрочем, и для меня, конечно, тоже. Энн всегда защищает Шона, правда в большинстве случаев он об этом не догадывается.

И вообще, что касается Энн, то ее в школе все боятся, даже называют ''Грозной МакГинти'' и ''Грозовой МакГинти'', а чаще ''Грозой всех англичан'', ''Напастью ирландской'', ''Проклятьем ирландским'', ну и еще по-всякому.

Но самое ужасное, Дарси куда-то пропала. В канун Рождества она отправилась искать своего заблудшего мужа. С тех пор мы о ней ничего не слышали. Мама несколько раз отправлялась на поиски Дарси, но возвращалась ни с чем.

Короче, все было плохо, пока не наступил чудесный понедельник. Пришло письмо от Дарси, вернее это была открытка со Статуей Свободы. Дарси писала, что всех нас очень любит и зовет в гости в Нью-Йорк. Она нашла своего мужа, он работает в какой-то большой фирме на Манхэттене. И теперь у них с Дарси появилась квартира с восхитительным видом на небоскребы. Поэтому они будут ужасно рады, если мы прилетим в гости.

Нью-Йорк! О таком счастье нельзя было и мечтать! Жизнь прекрасна!..

– Что мы будем делать в Нью-Йорке?! – воскликнула мама, с ужасом глядя на папу.

Бабушка заявила, что ноги ее не будет за океаном, в этой огромной безобразной стране, где нет ничего святого. А папа глубоко задумался.

Ох, уж эти взрослые, вечно они все усложняют!

2

МакГинти быстро пронюхали, что мы в Нью-Йорк собираемся, и заявились к нам на чай, явно с намерениями. Пока мистер МакГинти хлебал чашку за чашкой, миссис МакГинти щебетала воробушком.

– Вы знаете, у нас ведь вся родня в Америке. Да-а-а, такое несчастье, такое несчастье. Мы никак не смогли выбраться… Ах, нам здесь так хорошо, у вас в Англии, тут очень мило, не так, конечно, как у нас в Ирландии, ну, вы понимаете… Но все наши родственники теперь живут в Бостоне, если бы вы знали, как это тяжело, мы ужасно по ним скучаем… так далеко, ах, так далеко… Все там… – тут миссис МакГинти затараторила по-ирландски и принялась перечислять всех родственников по именам.

У меня голова закружилась от этих бесконечных Мак и О'. Если бы мистер МакГинти не захлебнулся чаем, она бы никогда не остановилась.

– Только Норман живет в Нью-Йорке, – заключила, наконец, миссис МакГинти. – Ты помнишь Нормана, дорогой? Ему сейчас наверно лет двадцать пять, кажется, он продает машины, или моет их, ах, не помню, ты не помнишь, дорогой? Ну, не важно. Многие уехали уже так давно, что даже не видели Энн и Пэтти, – миссис МакГинти тяжело вздохнула и принялась перечислять тех родственников, которые, по ее мнению, были лишены великого счастья лицезреть ''милых крошек'' МакГинти.

Это могло бы продолжаться бесконечно, но мистер МакГинти напился чаю и вмешался в разговор:

– Короче, мы с Шейлой тут подумали и решили отправить наших отпрысков в Бостон к родне. Пусть там знают, что наш славный род МакГинти жив, мы еще себя покажем! Ирландия процветает не смотря ни на что!.. Мы бы тоже с радостью навестили родственников, да только капиталы пока не позволяют. Ну так вот, раз вы летите в Нью-Йорк, не могли бы по дружбе подбросить наших ребятишек. Передадите их Норману, чтобы с рук в руки, а уж он их в Бостон сам доставит, как миленьких. Ну, договорились?

Мистер МакГинти расплылся в улыбке. Мама с опаской покосилась на младших ''лапочек'' МакГинти, которые тут же состроили ангельские мордочки.

– Они так обрадуются! – завопила счастливая миссис МакГинти. – Вот увидите! Такое счастье! Не беспокойтесь, у вас не будет проблем. Мы уже все подсчитали, на билеты, на еду, на мелкие расходы. Вы ведь знаете, Энн и Пэтти, если постараются, могут быть такими милыми и послушными. Я уверена, они не доставят вам особых хлопот.

МакГинти изливались в благодарностях до позднего вечера, хотя папа так и не сказал ничего определенного. Понятное дело, против МакГинти не попрешь, не на тех напали, они всю душу вытянут, но всучат своих отпрысков кому попало.

На следующий день папа вышел из задумчивого ступора, и мы все вместе отправились в Лондон за билетами.

– Супер экономичный рейс в Нью-Йорк, нужно только купить билеты за месяц, – объяснял папа с сияющим видом, пока мы таскались за мамой по магазинам. – Документы у нас в порядке, один мой старый приятель подсуетился, он мне еще с колледжа задолжал. Так что через месяц будем гулять по Бродвею!..

3

Вместе с августом наступила невыносимая жара. Шон предположил, что старушка Британия переплывает экватор. Если и дальше так пойдет, то вместо дебрей Нью-Йорка мы будем бродить в африканских джунглях. Все здорово раскисли от жары, стали сами не свои, шатались по дому полуголые с красными мордами. Бабушка целую неделю оплакивала двух старичков, утонувших в фонтане, и каждый час оповещала нас о своем скором отбытии на небеса, установив требование: похоронить ее только в соборе Святого Павла.

В конце концов, мы дошли до такого состояния, что начинали жутко орать, ругаться и швыряться чем попало в того, кто болтал о погоде, поэтому большую часть времени все просто молчали. А злющая от жары Энн МакГинти укусила веселого молочника, который неосторожно ляпнул: ''Чудная погодка сегодня!'' Да, очень неосмотрительно с его стороны. Даже Пэт держался подальше от сестренки в эти дни. Ведь разозлить Энн все равно, что разбудить спящего дракона.

Кстати, насчет драконов, Шон сказал, они не полетят в Африку в этом году, скорее всего, проведут каникулы у нас, в Британии. Так что мы еще вовремя сматываемся. В такую жарищу неминуемое засилье драконов может привести к повторному концу Британской Империи, ну, или вообще туманного Альбиона. Если только не удастся уговорить премьер-министра запастись фейерверками.

К тому времени, когда нам нужно было ехать в Лондон, никто уже не в состоянии был сдвинуться с места. Честно говоря, я не помню, как мы очутились в Лондоне. Это на веки осталось бы загадкой истории, но предприимчивый Шон все заснял. Ему подарили-таки видеокамеру на тринадцатилетие. Теперь Шон не расстается с ней и снимает круглые сутки, даже во сне. Видимо, душевные раны залечивает.

Вывалившись из поезда, мне показалось, будто Лондон превратился в одну гигантскую печку, или вернее жаровню, или духовку, короче, во все сразу. Шон сказал, что на раскаленном асфальте можно жарить бесплатную яичницу.

Пока мы торчали на вокзале, разморенные духотой, папа искал такси. Бабушка давно находилась в предобморочном состоянии. Пэт повис на Энн, Энн повисла на мне, я повис на чемодане. Мама изо всех сил размахивала огромным веером, словно хотела улететь. Нас измучила жажда после десяти бутылок Кока-Колы, и невыносимо клонило в сон.

Таксист ни слова не понимал по-английски. Папа сказал, что он из Камеруна, это где-то в Африке. В жизни не видел такого тесного такси, все стены и окна были обиты подушками с пальмами и дикими зверями, и отовсюду свешивались какие-то подозрительные желтые веревочки, которые облепили нас со всех сторон, чуть только мы втиснулись на заднее сиденье. Таксист из Африки оказался очень разговорчивым парнем, болтал без умолку, при этом белоснежная улыбка не слезала с его лица, словно облитого шоколадом. Он беспрестанно оборачивался к нам, кричал на другие машины, размахивая руками, а папе приходилось следить за дорогой. Каждые пять минут мы застревали в пробке, тогда африканец весело хохотал и убегал покурить с другими таксистами. Во время очередного перекура папа объявил, что мы безнадежно опаздываем в аэропорт. Он отловил нашего таксиста и принялся трясти его за шиворот, вращая глазами и выкрикивая хриплым голосом: ''Хитроу! Хитроу! Хитроу!'' Веселый африканец ничуть не испугался, наоборот, название аэропорта его почему-то еще больше рассмешило. Он вообще понятия не имел, где этот аэропорт находится.

Пришлось папе самому сесть за руль. Мы понеслись, как сумасшедшие, сбивая все, что на пути попадалось, а за нами неслась вся полиция Лондона. Ну просто фильм ''Такси-Форсаж 007: угнать за полчаса.'' Французы с американцами обзавидуются, если найдут видеокамеру Шона и соберут ее по кусочками после того, как мы разобьемся вдребезги. Завтра в газетах появятся жуткие фотографии с трупами и развалинами: ''Стоит ли Америка таких жертв?'', ''Лондон атакует взбесившееся такси!'', ''Джордж У. Уинкл из Фалмута, Корнуолл, отец многодетной семьи остался без работы. Отчаявшийся папаша взял в заложники африканского таксиста и с бешеной скоростью носился по Лондону, подвергая опасности свою семью и требуя справедливости!''

Вытаскивая нас из дымящейся и основательно помятой машины, неунывающий африканец философски заметил:

– Англия – хороший страна. Но Африка – лучше. Холодно здесь очень.

4

Самолет до Нью-Йорка уже практически улетал. Мы бежали быстрее ветра, а впрочем, ветра-то как раз не было, ну, короче, быстрее всего на свете, так бежали, как никогда еще не бегали. Марафонцам и не снилось. Впереди всех летел папа, подгоняя нас громовым голосом. Голова кругом пошла, в глазах все вверх тормашками прыгает, ног не чую, руки затекли, сердце в пятках – последние минуты моей короткой жизни. Мы будем бежать, пока не упадем замертво. Смерть в аэропорту – как трагично!

– К сожалению, рейс до Нью-Йорка задерживается по техническим причинам, – донесся приятный женский голос.

Я думал, это последние слова, которые я слышу. Потому что тут же бухнулся на пол. Энн свалилась на меня. Пэт заорал, что его сейчас вырвет. А папа схватился за бок. Минут десять мы лежали на скамейках в зале ожидания. Потом откуда-то, словно внезапным ураганом, принесло разъяренную бабушку, которая отстала по дороге.

Часа через два снова объявили посадку на наш самолет. Папу как ветром сдуло. Никто еще ничего не понял, а папа уже вернулся обратно. Спустя час всех пассажиров сняли прямо с трапа, потому что самолет загорелся. Даже дураки поняли, что самолеты сегодня летать не будут. Все пошли обедать, а мы торчали в аэропорту под строгим папиным присмотром. Он выглядел так, будто у него палец застрял в розетке с заземлением.

– Лапочка, супер экономичный рейс… Нью-Йорк… Нужно только купить билеты за месяц… Мы пойдем гулять по Бродвею…

– А я хочу в туалет! – заявила Энн. – И вообще Пэтти сейчас вырвет!

– Мама, я пить хочу! – умоляюще простонал я, распластавшись на полу под креслом.

– Джерри, встань сейчас же! – крикнула мама. – Пол холодный!

– Потому и лежу, – пробурчал я в ответ. (Женщины!) – Подо мной уже стулья плавятся, не могу сидеть.

– Пойду куплю мороженого, – выразил Шон общую заветную мечту.

– Туалет! – Энн тоже вскочила, хватая брата за шиворот. – Мы пойдем…

– Ни с места! – рявкнул папа так, что все тут же сели. – Никто никуда не пойдет!

– Но, Джордж…

– Я сказал, всем оставаться на своих местах и не двигаться! До тех пор, пока не появится наш самолет! Супер рейс в Нью-Йорк! Вот-вот объявят посадку!..

– Успокойся, Джордж, – пролепетала мама. – Все хорошо…

– Изверг! – бабушка стала наступать на папу. – Всех нас со свету сживешь! Я всегда это знала! Нелли, ты вышла замуж за себялюбивого, расчетливого, циничного эгоиста!..

– Пить хочу! Умираю! – стонал я из последних сил.

– Как насчет того, чтобы пообедать? – спросил Шон, настраивая видеокамеру. – Давайте, я вас сниму…

– Меня тошнит! – хныкал Пэтти, хватаясь за живот.

– Сейчас описаюсь! – завизжала Энн. – По-мо-ги-те-е-е!!! Кто-нибудь, на помощь!!! Убивают!!!

После пятиминутных душераздирающих воплей Энн, как и следовало ожидать, явились сонные полисмены. Они обливались потом в своих съехавших на самый нос касках и, кажется, с трудом сохраняли ориентацию в пространстве. Что, тем не менее, не помешало им арестовать папу. Бабушку за агрессивное сопротивление тоже увели куда-то.

Мы получили свободу, и маме пришлось срочно тащить Энн и Пэтти в туалет. Шон и я тоже пошли. Несмотря на кризисное состояние уже изрядно позеленевший Пэтти отказывался идти в женский туалет, куда тащила его неразумная мама, и отчаянно упирался. В конце концов, его вырвало прямо на мамино новое платье.

– Подумаешь, обычное дело, Пэтти все время рвет. Давайте, я вас почищу, миссис Уинкл! – предложила Энн с довольной ухмылкой и уже протянула руки к маме, но та быстро заперлась в самой последней кабинке и отказывалась выходить, заявив, что лучше умрет здесь, чем покажется в таком виде.

Тогда Шон водворил Пэтти в мужской туалет, а сам пошел за маминым чемоданом, чтобы она смогла переодеться. Мама застряла в туалете надолго. По такому случаю Шон повел нас в кафе.

Налопавшись до отвалу мороженого, Энн предложила поиграть в скрытую камеру. Предупреждаю сразу, это была полностью ее идея. Следовало, конечно, насторожиться, но можно было хорошо подзаработать, а такой шанс упускать нельзя. Я, Энн и Пэт притворились бедными заблудившимися сиротками, которых бросили в аэропорту еще в младенчестве. Для большей достоверности Энн порвала мою рубашку и нарисовала мне фломастером огромные синяки под глазами. Пэтти и так ничего не требовалось, он был все еще зеленый и только пустил почти натуральную слезу. А уж себя Энн разукрасила на славу, всеми цветами радуги. Даже я испугался, она стала похожа на Квазимодо из мюзикла ''Нотр Дам'' и очень реалистично прохромала следом за официанткой. Шон тем временем пристроился в сторонке с видеокамерой, правда я так и не понял, зачем она нужна.

– Мы же играем в скрытую камеру, балбес, – прошипела Энн. – А ну сделай безумные глаза.

Я опять не понял, а Энн уже завела пластинку:

– Десять лет назад наш папа потерял последнюю работу и ушел в запой. С тех пор он не просыхает и уже пропил все деньги и мебель. Папа всех нас бьет и посылает работать на фабрику. Мы не ели и не спали шесть дней. У нас животы пучит от голода. – Энн хныкала все громче и жалобней, охотно демонстрируя посетителям кафе свои нарисованные язвы и синяки. – Наш дом сгорел, мы живем в приюте, там тоже бьют. Это мои братья, они совсем чокнутые, видите, какой безумный, – Энн ткнула в меня пальцем. Я промычал что-то неопределенное. – Наша мама погибла в автокатастрофе. Взбесившееся такси, слыхали? Ее тело опознали только с помощью молекулярного анализа. После этого дедушка не вынес тяжелой жизни и покончил жизнь самоубийством, бросившись с Тауэрского моста. А бабушку захватили афганские террористы, держат в горах на Ближнем Востоке и требуют выкуп. Денег нет, а папа в тюрьме… Подайте на билет до Нью-Йорка!

Нам кучу денег отвалили и еще накормили бесплатно. А потом пришли полисмены и увели под конвоем в детскую комнату. Ох, и перетрусили же мы! Злющая тетка в форме давай нас допрашивать. Сколько мы денег насобирали? Как долго шляемся? На кого работаем? Где сообщники? Шона мы не выдали. Хотя вскоре он сам явился. Его тоже замели.

– Из-за тебя нас теперь в тюрьму посадят, – прохрипел я со злостью.

Пэтти захныкал. А бессовестная МакГинти опять взялась за свое.

– Ваши английские полисмены какие-то тупоголовые. У нас в Ирландии этот приемчик срабатывал безотказно.

– Дура, – возразил я, за что тут же получил локтем в бок. Уй-я! Локти у нее железные что ли! Костлявая, как скелет.

– Перестань реветь. Распустил слюни.

Пэтти тоже получил удар в ребра.

Вдруг влетает мама, взъерошенная вся, красная, жуть. Веером машет, как заведенная, будто сквозняк. А в руках у нее почему-то доллары. Это она папу пришла выручать. А дяденька-полисмен вежливо так ухмыляется и спрашивает:

– Это не вы случайно в автокатастрофе погибли?

– Что за фамильярность такая…

И тут мама увидела нас, чуть в обморок не грохнулась. Только дяденька-полисмен ее вовремя водой окатил.

– Значит так, детей в интернат для трудновоспитуемых. Родителей под суд.

– Да как вы смеете! – обиделась мама. – Да я вас!.. Да вы знаете, кто мой муж!..

– Знаю. И потому кричать не советую и руки распускать тоже. Тут одну старушку уже отправили, куда следует. Между прочим, за дачу ложных показаний и взятку на посту можно загреметь…

– Домой хочу! В Ирландию! – завопил Пэт.

– Ирландская Республиканская Армия никогда не сдается! – подхватила Энн, вскочила и ткнула в полисмена пальцем. – Берегитесь! Все равно победа будет за нами! Это я вам говорю, потомок великих ирландских королей!

Полисмены быстро смекнули, что дело терроризмом пахнет. Такой тут переполох начался, аж страшно стало. Аэропорт отцепили, все обыскали с собаками, включая нас. Но самое смешное, что кончилось это безобразие на удивление мирно. Появился папин друг из колледжа, видимо много он папе задолжал, если смог вызволить нас всех и даже МакГинти, хотя Энн еще долго кричала полисменам:

– Мы вам устроим революцию!

5

У меня никогда в жизни не было такого ужасного, противного, дурацкого, невыносимо-чудовищно-душного дня. Жарища страшная. Нервы на пределе. Зато я понял, что аэропорты не очень-то уважаю. Здесь нужно все время ждать: когда самолет починят, потушат на нем пожар, заново покрасят, почистят, помоют, снова что-нибудь починят, и каждый час гоняют тебя по взлетному полю туда и обратно. Мне это не понравилось, и другим тоже. К тому же папа явно не собирался нас развлекать и хоть как-то скрасить унылое пребывание в аэропорту. После всех утренних происшествий он вообще двигаться запретил, а сам в газету уткнулся. Тогда бабушка в знак протеста грохнулась в обморок, и ее отвезли в медпункт на каталке.

Мы слопали штук пятьдесят мороженого. В животе прямо все слиплось. Так прихватило, жуть! Мама потащила меня в туалет, а Шон припрыгивал рядом со своей видеокамерой. Сказал, что снимает для достоверности жизни или что-то типа того. Это он на мне экспериментирует. Ну, ладно, Спилберг будущий, я тебе еще покажу!.. Самое интересное, пока меня на изнанку выворачивало, наш самолет вдруг собрался немедленно взлетать. И все пассажиры, которые с утра разъехались в отели, в одну секунду очутились у трапа и только нас дожидались. А мы как всегда опаздывали.

По опустевшему залу ожидания метался растрепанный папа, он рвал на себе волосы и в отчаянии издавал какие-то странные звуки. Мама сперва даже решила, что папа успел напиться в ее отсутствие. Но дело было в другом. МакГинти куда-то удрали, как сквозь землю провалились. Бедные полисмены сбились с ног, пока искали. Честно говоря, они всю нашу чокнутую компанию видеть уже не могли, столько хлопот им даже VIP-персоны не доставляли, и голливудские звезды. Снова пришлось отцеплять аэропорт, притаскивать злющих голодных собак. Обыскивать все сверху до низу. МакГинти словно испарились. И самолет улетает!.. Маму целых полчаса приводили в чувство и отпаивали валерьянкой. Папа сдался и предложил плюнуть.

– Супер-экономичный рейс… – бормотал он, стоя перед мамой на коленях. – Дорогая моя, любимая, счастье мое, жизнь моя… Нью-Йорк, самолет, Бродвей, сейчас или никогда… Может, так надо? Вот и правильно. Что ни делается, все к лучшему. Нелли, это не дети, я тебя предупреждал, это маленькие, ужасные, опасные чудовища. Они нам еще попортят нервы. Дорогая, пойми меня правильно, лезть в самолет с детьми МакГинти – это самоубийство! Мы бы все равно потеряли их рано или поздно. Так лучше рано, чем поздно, любовь моя.

Папина страстная мольба возымела действие, и мы сели в самолет. Только я подумал, что буду скучать по младшим МакГинти, как нос к носу столкнулся с Пэтти, перемазанным в шоколаде и чрезвычайно довольным. Оказывается, они все это время прятались в самолете. Энн с торжественным видом восседала в кресле посреди салона первого класса для курящих.

Ух, как радовалась вся полиция, таможня и прочие служащие аэропорта, полным составом провожая нас на взлетной полосе. Они еще долго прыгали от счастья, махая вслед улетающему в душную ночь самолету и утирая слезы от переполнявшей их благодарности господу богу, что мы наконец-то убрались прочь и оставили всех в покое.

Опустившись на свои места и с легкой тоской глядя на удаляющиеся огни Лондона, мы уже собрались перевести дух, как вдруг мама издала оглушительный вопль:

– Джордж, дорогой, моя мама!..

Правда, а куда опять подевалась наша неугомонная бабуленька?

– Мы забыли мою маму, Джордж!

– Где она была? – произнес папа без особого интереса. – Кто видел бабушку последний раз?.. Дорогая, ты ведь всегда говорила, что твоя мама ужасно боится летать. Мы бы все равно не смогли запихнуть ее в самолет…

Все облегченно вздохнули, глядя на удаляющиеся огни Лондона. Старая добрая Англия осталась далеко внизу. Нас ждали каменные джунгли Нью-Йорка.

– Летим на Запад, солнцу вслед, покинув отчий край, – пробормотал Шон, устремив сонный взгляд на мерцающие огоньки. – Прощай до завтра, солнца свет, Британия прощай. 

6

Предстояла бурная и душная ночь в облаках. Нет, в устрашающе-огромных черных грозовых тучах. На горизонте вспыхивали ослепительные молнии, одна ярче другой, они будто рассекали небо на осколки, которые того и гляди обрушатся нам на головы.

– Джордж, милый, ты уверен, что мы правильно поступили? – произнесла мама, прислушиваясь к раскатам грома. – Погода портится, разве мы можем лететь в грозу? Милый, ты слушаешь?

– Экономно-суперский рейс… Только раз в году… Купить билеты за месяц… – бормотал папа, откинувшись в кресле и прикрыв глаза.

Энн и Пэт здорово поцапались, решая, кому сидеть возле иллюминатора. Маме пришлось растаскивать их с помощью стюардессы. Тогда Шон сел с Пэтти, а Энн, к великой ее радости, посадили со мной. Да, полет будет не из приятных. К тому же у папы разыгралась мигрень.

– Нью-Йорк… Месяц за билеты… Бродвей на прогулке…

– Мистер Уинкл, – высунулась Энн из-за кресла. – А вы видели такой фильм, мистер Уинкл? ''Пули над Бродвеем'' называется?

После этого папа стал глотать таблетки и глотал их без остановки. Когда стюардесса объясняла, как пользоваться спасательным жилетом, у мамы началась истерика. Она вдруг объявила, что ужасно боится летать, и потребовала, чтобы ее немедленно вернули на твердую землю, потому что это неестественно болтаться между небом и землей да еще в то время, когда надвигается шторм. Стюардесса впихнула в маму успокоительное, пока та не вздумала метаться по самолету и пугать пассажиров.

Даже не знаю, как оценить свой первый полет. Вроде бы я должен быть в полнейшем восторге. Потому что все мои знакомые всегда рассказывали, что летать на самолетах это круто и все такое. Должно быть, они летали в хорошую погоду и наверняка не круглые сутки. Лично у меня сложилось довольно странное представление о самолетах и всем, что с ними связано. И остались незабываемые впечатления!.. Честно говоря, если быть оптимистом, это не так уж плохо, пожалуй, даже здорово. Не хочу никого обнадеживать.

Самолет без конца плюхается в воздушные ямы, потому что вокруг бушует не то шторм с грозой, не то буря с цунами, короче светопредставление. И тучами все заволокло, темнотища, жуть. Мы наверно раз десять сбивались с курса. Лампочки в самолете мигают, как на дискотеке. Пассажиры зеленеют прямо на глазах и начинают дружно блевать. Папа в полной отключке, снотворного наглотался. Мама в истерике. Пэтти сам себя в туалете запер. Стюардессы туда-сюда бегают, как угорелые. Прямо голова кругом. Поесть нормально не дают, поспать тоже. Попробуй усни, когда Энн каждые пять минут заявляет, будто бы ей снилось, что самолет падает.

Если все это безобразие и есть полет на самолете, то уж увольте, лучше пешком ходить. А я все по-другому представлял. Хотя, как сказал Шон, люди с древнейших времен стремились летать. Но наша умная Энн МакГинти тут же отрезала, что рожденный ползать, летать не может. И чего тогда жаловаться?

Этот безумный полет окончательно всех доконал. В довершение всему Пэт начал приставать к стюардессам, а потом умудрился потеряться, уж куда он залез, ума не приложу, только его долго никто найти не мог, даже командир экипажа. А Энн сразу сказала, что Пэтти стюардессы послали куда подальше, за борт.

Перед посадкой тучи немного рассеялись, мы увидели Нью-Йорк и Статую Свободы. Вот это было здорово! Энн запела громовым голосом песню Синатры:

– Слух прошел, что я сегодня уезжаю! Я хочу быть частью этого огромного, прекрасного, восхитительного… Нью-Йорка!!!

Только самолет подозрительно долго кружился над небоскребами. В одно мгновение образовалась паника. Стали искать террористов среди пассажиров с явным намерением вышвырнуть их за борт. Почему-то решительно все, включая стюардесс и пилотов, сразу решили, что мы – семья ирландских террористов. В качестве последнего желания пассажиры начали тщательно выбирать место, куда самолет должен врезаться. Антиглобалисты предлагали МакДональдс. Несколько старичков настойчиво требовали разгромить Белый Дом. Одна тетенька со слезами на глазах умоляла меня не направлять самолет на Эмпайр Стейт Билдинг, потому что это самое романтичное место в Нью-Йорке.

Услыхав про свою родину, МакГинти встрепенулись и заголосили, каждый свое:

– В Ирландию хочу! Домой!..

– Да здравствует Ирландия! Великая и непобедимая! Свободу Ольстеру!.. Пожертвуйте на восстановление разграбленной страны! Пока вы парите в облаках, потомки великих королей голодают!..

Хорошо еще, что самолет брякнулся на взлетную полосу прежде, чем Энн принялась агитировать пассажиров вступать в ИРА.

В аэропорту мы немного заплутали, потому что не соображали ничего. Лично я был в сплошном тумане. Ни время суток, ни какой сейчас день, ни который час, я даже не мог понять, кто на мне без конца виснет.

Нашла нас Дарси. Издав свойственный только ей пронзительный визг, вся сияющая и обновленная до неузнаваемости, сестренка пронеслась через весь аэропорт со скоростью маленького, но эффективного ураганчика, с широко растопыренными руками. Наградив нас с Шоном любвеобильными поцелуями и отцепив, наконец, от себя Пэтти, Дарси облапила папу и маму. А я глазом моргнуть не успел, как оказался в крепких объятьях какого-то высоченного худющего субъекта. Прежде чем я смог оценить ситуацию, меня уже подбросили на двухметровую высоту и принялись основательно трепать за волосы.

Этот жутко носатый парень, больше напоминавший мне оживший ходячий столб, слегка покосившийся от сильного ветра, к нашему всеобщему изумлению оказался мужем Дарси. Дружелюбие и доброжелательность окутывали его со всех сторон.

– Аарон Подушкович к вашим услугам! – представился муж, протягивая папе невероятно длинную руку с подушечкой для иголок. – Вот моя визитная карточка, на всякий пожарный!

– У Аарона своя фирма, – объясняла Дарси. – Он производит подушки. А я – дизайнер и по совместительству менеджер. Правда, здорово?

Возникшее неизвестно откуда, это чудо природы повергло папу с мамой в глубочайшее подозрение.

Ужасно хотелось спать, поэтому я смутно помню, как нас всех запихнули в дурацкий фургон, набитый подушками, с разноцветной надписью на боку ''Подушкоуз Компани''. Энн всю дорогу орала песню Синатры:

– Я хочу проснуться в городе, который никогда не спит! Я на вершине мира!!! Я начну новую жизнь в старом Нью-Йорке!..

7

Очнулся я, сам не знаю где, носом в подушке. Вокруг все завалено этими подушками, самыми разнообразнейшими, начиная от омерзительных лиловых сердечек и кончая гигантскими подушищами для великанов с изображением голливудских звезд и надписями типа ''All you need is love'' и ''Подушка – твой друг''. Мебели почти никакой, окна огромные, во всю стену, с видом на небоскребы. Высота невероятная, будто на небе оказался. Далеко внизу стремительно носятся миллионы огоньков, они сверкают и подмигивают и, в конце концов, сливаются в один разноцветный круговорот. Красиво необыкновенно! Только в глазах у меня зарябило, голова кругом пошла от высоты, чуть не грохнулся. Как тут люди живут? Здесь, должно быть, облака мимо окон пролетают. А с другой стороны это, пожалуй, здорово. Вот уж действительно, на вершине мира. Да, в этом явно что-то есть…

– Гляди, красотища-то какая!

Энн издала торжественный клич и со всей силы шандарахнула меня подушкой по голове. Теперь звездочки плясать будут. Эх, МакГинти, МакГинти, а я только прочувствовался, проникся, можно сказать, душой…

– Что, Уинкл, подумываешь сигануть птичкой вниз?

– Да вот размышляю, как бы тебя туда сбросить, – отрезал я.

– Ну-ну, все мы в детстве мечтали быть человеками-пауками, – хмыкнула Энн чересчур неопределенно и подмигнула. Уже целый год знакомы, а все равно дрожь берет от этих ее многообещающих подмигиваний.

– А почему вы не в Бостоне? – спросил я.

– А почему твоя бабушка в Австралии? – Энн снова хлопнула меня подушкой и ускакала, распевая во всю глотку: – Я начинаю новую жизнь в старом Нью-Йорке!.. Да! Теперь я могу начать новую жизнь, когда угодно! Это зависит от тебя, Нью-Йорк!.. Ура!

Дарси в вечернем платье бегала по квартире, ловко перепрыгивая через валяющиеся повсюду подушки и энергично копаясь в своей сумочке. Пэтти бегал за ней по пятам, как щенок.

– Ну, ты и дрыхнешь, – сообщил он мне.

Шон подскочил с камерой.

– Что для тебя значит проснуться в самом потрясающем, удивительном, прекрасном, невероятном городе мира? Как впечатления? Что чувствует маленький англичанин, оказавшись на вершине вселенной?..

– Что ему в туалет надо! И вообще я еще не видел Статую Свободы.

– А я хочу на Эмпайр Стейт Билдинг! – заявила Энн.

– Дисней-Лэнд! – крикнул Пэт.

– Дурак, здесь нет Дисней-Лэнда! Это же Нью-Йорк! В Голливуд поедем?

– Нет, лучше на Дикий Запад! Там ковбои!..

– Индейцы круче, понял!

– Предлагаю пойти в Метрополитен…

– Э, а кто обещал, что мы будем гулять по Бродвею?..

– Заткнитесь все! – взвизгнула Дарси. – У меня есть пять минут, чтобы успеть на свидание с Аароном. Если я опоздаю в тридцать третий раз, Аарон будет в ярости и не пустит меня в Блумингдейл на распродажу в субботу! И тогда вы узнаете истинную сущность Дарси Флаффи Уинкл! Ужасную, дикую, страшную сущность! А теперь слушайте меня. Больше я повторять не буду, поэтому, если хотите дожить хотя бы до Хэллоуина, делайте, что я скажу. Ничего не делайте! Вообще ничего! Не бегать, не прыгать, не беситься, не орать, в окна не выпрыгивать, к соседям не приставать, по телефону не звонить, порнуху всякую по телевизору не смотреть, много не лопать, воду не открывать, к плите не подходить, в нашу с Аароном спальню не ходить, ничего не ломать, подушками не драться, из квартиры ни ногой. Вопросы есть?

– Где предки? – спросил я.

– У папы важная встреча в Обществе независимых журналистов…

– Американскую свободу осваивает, – сказал Шон.

– Мама пошла за покупками…

– Решила опустошить американские магазины, – добавил Шон.

– Слушай, ты, – Дарси отвернулась от зеркала, нацепив связки фальшивых бриллиантов себе на уши, – комментатор вечерних новостей. Если хоть что-нибудь здесь произойдет, пока меня не будет, ты первый на очереди.

– Куда?

– В шкаф! Подвешу вниз головой на вешалку. Ясно?

– А я в Белый Дом хочу! – сердито заявила Энн.

– Да ладно тебе, крошка, признайся, перед моим обаянием трудно устоять, – Пэт расплылся в улыбке. – На кой тебе муж сдался? Прокатимся в Атлантик-Сити, не пожалеешь.

– А вы двое, – Дарси схватила МакГинти за шиворот, – вообще должны быть в Бостоне. Вас здесь не существует, запомните это! Значит так, вот вам сотовый, Шон, под твою ответственность. Когда вернусь, чтоб все спали, как сурки. И ни звука маме, что я уходила. Иначе никакого вам Нью-Йорка не будет!

Дарси испарилась, захлопнув дверью перед нашим носом.

– Спектакль окончен. Финита ля комедия, – произнес Шон. 

8

Иногда жизнь бывает хуже, чем кажется.

Мы стояли и смотрели на вечерний Нью-Йорк. Там далеко внизу кипела жизнь. Здесь в небесах, конечно, тоже огни горели, рекламы всякие, Эмпайр Стейт Билдинг маячил заманчиво. Но в целом – тоска повисла.

– Предатели, как они могли так поступить, – бормотал я, уткнувшись носом в стекло.

– Первый день в Нью-Йорке коту под хвост, – хмыкнула Энн разочарованно.

– Все равно со мной никто не сравнится в медленных танцах, – упрямо твердил Пэт. – Ушла. Я ей и то, и это, а она… Эх!

Шон молчал. Снимать здесь больше было нечего. Сплошная унылость на этой вершине мира.

Вдруг мимо окна кто-то пролетел, вернее, упал откуда-то сверху. Потом этот кто-то так же пролетел обратно наверх. И наконец, завис прямо перед нашим окном вниз головой, задумчиво уставясь на нас. Ну, мы, конечно, рты разинули и стоим. Только Шон вовремя сообразил окно открыть и втащить странную птицу в комнату.

Это оказался парень, наверно со мной одних лет, может, чуть старше, и такой же маленький. Я сразу решил – типичный американец. Кроссовки клевые, с мигалками, только шнурки разноцветные болтаются. Носки тоже разные, один полосатый, другой со звездочками. Джинсы до колен подвернуты, ремень потрясный на поясе – ковбойский, даже с пушкой и CD-плейером новой модели. На футболке почему-то написано ''Back in USSR!'', и подтяжки длиннющие висят, явно со взрослого плеча. Острижен по последней моде, прическа – ирокез, полный улет. На шее темные очки на цепочке. Часы, швейцарские, водонепроницаемые, в темноте светятся. Класс! И вообще, сразу видно, крутой парень. Но почему самоубийца?!!

– А вы типа того, воры, – заявил неудавшийся летчик, словно констатируя факты.

– Сдурел! Какие мы тебе воры?! – реакция МакГинти последовала незамедлительно.

– Тогда значит дальние родственники из Израиля, – решил парень окончательно и бесповоротно. А сам направился в сторону кухни.

– Ты что с Луны свалился? – усмехнулся Шон, держа камеру на изготовке.

Парень не дошел до кухни и живо заинтересовался камерой. Ага, значит такой у него нет!

– А сам давно оттуда? – парировал он.

Шон весь просиял, словно нашел родственную душу. А такое редко бывает.

– Да, в Израиле сейчас жарко.

– Мы потомки великих ирландских королей! – возмущенно закричала Энн.

– Ого! У тебя отец в ИРА?

– Это секретная информация! – Энн гордо задрала голову.

– Да ладно, я никому не скажу. В Ирландии тоже не сладко живется. Эмигрировали?

– Что-о-о?! – Энн разъярилась еще больше. – Наш древний род МакГинти никогда не сдается! Ирландия – наша великая родина, и мы ее не оставим на растерзание врагам! Мы будем биться до последней капли крови!

– Я тоже за демократию, – согласился парень и пошел на кухню.

С видом эксперта он принялся заглядывать во все шкафы.

– Где ж тут есть, чего есть?.. А вы надолго к Подушковичам поселились?

– Вообще-то мы в гости прилетели, – начал я разъяснять ситуацию. – И, между прочим, из Англии. А вовсе не из какого не из Израиля.

– Ух ты, англичане значит. А мне без разницы. Я вообще этот… как его… нигилист. Слыхали? Вот. Ну, раз уж вы связались с Подушковичами, будете одними подушками питаться.

С этими словами новоявленный нигилист достал из буфета огромную коробку сухих завтраков.

– Подушечки с шоколадной начинкой, с молочной, с клубничной, – объяснял он, рассыпая по тарелкам какие-то штуки в форме подушек, – с орехами, с ванилью, с маком и корицей, со сливками. Крем-брюле, мармелад, зефир, сметана, карамель, мед, джем, повидло, варенье. Пробовали мороженое добавлять, но оно быстро тает, и получается молоко с сахаром.

Вскоре весь пол на кухне кроме обычных подушек был уставлен тарелками со съедобными подушечками. Как оказалось, шкафы и буфет битком забиты коробками с этими подушечками. И никакой другой еды здесь не предвиделось.

Уплетая подушечки за обе щеки, которые очень даже ничего, вкусные, мы познакомились.

– Александр Перепрыгинс-Хомячков 3-й, – представился наш новый знакомый. – Эмигрант третьей волны, или вернее уже четвертой. Мы перед самым кризисом прилетели из России, Америку посмотреть, пока у папы отпуск был. Только у нас деньги вместе с отпуском закончились, пришлось здесь осесть на неопределенное время. Мой дед был Александром, и папа тоже Александр, и меня так назвали в честь деда. Он в сорок пятом фашистов до самого Берлина гнал. Ух, они бежали!.. Для друзей просто Алекс. На самом деле наша фамилия не Перепрыгинсы, а Пыпрыгунчиковы. Но американцы ее выговорить не могут. У них получается Пиприкушикоф. Это ж чистое насмехательство. Хотя Перепрыгинс у них тоже не всегда выходит. Согласитесь, уж лучше Пириприкинс, чем Пиприкушикоф. Можно подумать у них фамилии лучше.

Ну, англичан здесь еще жалуют. Хотя любят подшутить над вашим братом. Про ирландцев вообще молчу. Я вам совет дам. Тут главное, чтобы себя не выдать. Короче, слова не растягивайте, буквы не выговаривайте и сокращайте, сокращайте. Много не болтать, ну, как вы там любите про погоду и все такое. Если хотите, чтобы вас правильно поняли, нужно говорить коротко и ясно, простыми односложными выражениями. О'кей?

– Не врубаюсь я, что они тарабарят, – сказала Энн, уставясь в телевизор.

– И часто ты так с крыши прыгаешь? – спросил Шон у Алекса.

– Да это я так, детство решил вспомнить, воздушного змея запускал. Заодно папины суперподтяжки проверил. Работают.

– У тебя папа советским шпионом что ли был? – усмехнулся Шон, рассматривая подтяжки.

– Не-е, он по молодости Кавказ покорял, Сибирь и Дальний Восток. Подтяжки испытывал. Он их сам изобрел в детстве. А когда испытал достаточно, решил производительность подтяжек повысить. Организовал производство. Только тут на папу правительство и поперло. Объявили капиталистической свиньей и собственником паршивым, – Алекс вздохнул, – незаслуженно. Папа на заводе всегда первым был. Знаете, как родину любил… Товар, конечно, забраковали, а папу выгнали из страны насовсем.

Так мой папа стал диссидентом-невозвращенцем. Только до Америки у него денег не хватило. Ну, не подтяжки же последние продавать. Мотался по Европе и Ближнему Востоку. На чужбине быстро освоился. Мой папа нигде не пропадет. Ну, что делал? Боролся за мир во всем мире, потихоньку свои подтяжки в жизнь продвигал. Да только вам, европейцам, разве за просто так чего впаришь. Битлз видел в живую. Здорово! В Париже встретил друзей по несчастью, таких же диссидентов и невозвращенцев. Это те, что сразу после революции слиняли, а кого на Философском пароходе отправили, но их там очень мало осталось, одни родственники. Которые шпионы были, так те уже давно в Америку смотались. А потом папа узнал, что его на родине тоже шпионом объявили, решил в Америку податься. Но тут Советский Союз рухнул, и папа, как истинный патриот, поехал страну перестраивать. Да оказалось, что нечего уже перестраивать-то. Тогда папа свой бизнес организовал: производство подтяжек. Думаете, товар устарел, а нет, папины суперподтяжки не стареют. Это самые крепкие подтяжки в мире, а тянутся… на Статую Свободы натянуть можно.

И вот наконец-то папа получил заслуженный отпуск, и мы решили смотаться-таки в Америку, посмотреть чего там есть. А дома – кризис. Прямо на мой день рождения телеграмму прислали. Обидно было до слез. Подтяжки все на черный рынок ушли. От правительства поддержки разве дождешься. Денег на обратную дорогу не было ни копейки. Но мы унывать не стали. Ну, поначалу, конечно, не сладко пришлось, а потом одно за другое и прижились. Теперь весь Бруклин в папиных подтяжках ходит. Осенью будем расширяться. Только вы не думайте, мы родину любим. Россия – лучшая страна в мире. Папа в Москве квартиру купил с видом на Кремль. Там у нас родственники живут. И в Питер мы каждый год летаем. На две страны живем. И дома бизнес процветает. Родину без подтяжек не оставим. Это же ходовой товар. Его куда угодно применить можно. Хотите, вам парочку продам по дешевке? 

9

В первый же день в Нью-Йорке мы нашли нового друга. Алекс оказался клевым парнем. Он обещал показать нам весь Нью-Йорк, самые классные места в городе, тусовки, вечеринки, кино. У Алекса везде были знакомые ребята, которые запросто проведут нас бесплатно хоть в казино, хоть на стриптиз. Ну, это он загнул! А я спросил, на кой нам стриптизсдался. Тогда Энн объяснила Алексу, что я еще маленький и меня мы на стриптиз не возьмем. Я немного обиделся. Но в целом начало новой жизни на вершине мира складывалось удачно. Мы лопали подушечки, смотрели американское телевидение и слушали Алекса, который сочувствовал нашему безвыходному положению и вообще был в прямом смысле послан небесами, чтобы развлекать нас захватывающими историями о России.

– А я знаю! – заявил Пэт. – Россия – самая большая страна в мире, там круглый год зима и бродят белые медведи.

– Ага, а еще все русские пьют водку, ругаются и играют на балалайках. Знаем, слышали сто раз, – вздохнул Алекс обиженно. – А все англичане лопают пудинги, пьют чай в пять часов, носят котелки и зонтики и говорят ''Сэ-э-эр!''

– Ну, у каждого свои традиционные странности, – справедливо заметил Шон.

– Между прочим, у нас в России все в норме вещей. И зима вовсе не круглый год. Ну, подумаешь, снег в мае выпадет по колено. Тоже мне трагедия, растает, куда он денется. И незачем в обморок падать. Май еще не лето, ах, у вас уже лето! Ну, это у вас. Придумали тоже, лето им в мае подавай, а зиму в ноябре. А слышали народную мудрость? Всему свое время. И вообще лето у нас и нормальное бывает. Сорок градусов жары, например. Покруче, чем в Африке. Что с вами? Я думал, англичане любят болтать про погоду. А, понимаю! В Европе сейчас жарища. Эх, не приспособлены вы к мировым и природным катаклизмам! Бедняги! Вот у нас в России никогда не знаешь, чего ждать от погоды. То снег с дождем, то гроза с градом, то шаровые молнии по небу летают. Бывает мороз, градусов тридцать-тридцать пять, или жара… Ладно, про жару молчу. Но ведь живем! Иной раз выйдешь зимой, сугробы намело выше головы и все льдом покрыто. Как покатишься по этому льду и на целый день, прямо не жизнь, а сплошной каток. Сначала весело, а потом шлепнешься раз этак в сто одиннадцатый и ногу сломаешь. А как ударят январские морозы… Ну, если я вам буду про русскую зиму рассказывать, вы раньше времени заморозитесь. Пошли лучше на крышу! Мой предок свалил в супермаркет, а это надолго. Женщины в доме нет…

Оказалось, что мы познакомились с первоклассным взломщиком. Алекс открыл входную дверь проволочкой.

– Замки здесь никуда не годятся, – объяснил он, выпуская нас на свободу.

По черной лестнице мы взобрались на крышу. Вот это здорово! Отсюда весь Нью-Йорк как на ладони! После тишины квартиры шум огромного города показался чудесной музыкой, полной необыкновенных, просто-таки волшебных звуков. Грохот метро, полицейские сирены, тысячи мчащихся машин, скрежет и жужжание, чьи-то голоса, мелодии, обрывки песен и фильмов по телевизору долетали сюда из разных концов Нью-Йорка. Прохладный ветерок обдувал со всех сторон, принося с собой запах хотдогов с горчицей, дыма, кофе, цветов, шоколада и океана. Мне казалось, сверкающий миллионами разноцветных огней Нью-Йорк приветствует нас во всем своем великолепии. Это самый прекрасный город на земле!

Такое вдруг счастье навалилось, что мы орали, как ненормальные, скакали по крыше и махали руками. Должно быть, со всеми так бывает, кто первый раз попадает в Нью-Йорк. Алекс смотрел на нас с пониманием.

– Вон там Статуя Свободы! А там – порт! А это, видите, Эмпайр Стейт Билдинг! Красивый! А внизу, подальше отсюда, Бродвей светится! Вон Центральный парк!..

Мы свесились с крыши и изучали ночной Нью-Йорк.

– А правда, что здесь Человек-паук есть? – спросил Пэт вполне серьезно. – И он по стенам лазает?

– Конечно, а еще Бэтмен с Годзиллой на пару промышляют, – хмыкнула Энн. – Охотники за привидениями и Терминатор с Матрицей. Пэтти, детка, когда ты, наконец, повзрослеешь? Не обращайте на него внимания, ребята, он головой еще в детстве ударился. Эй, Алекс, а как на счет привидений в Нью-Йорке? Бывают?

– Вот этого не обещаю. Не встречал, – Алекс пожал плечами. – Увижу, скажу, что спрашивали.

– А у нас в Ирландии привидений завались сколько!..

– Шон, между прочим, специалист по всякой мистике, – тут же вставил я. – Скажи, Шон!

Но мой скромный братец увлеченно снимал что-то на другом конце крыши.

– Вот не надо опять про привидений! – обиженно пробурчал Пэт, который до сих пор забыть не мог прошлогодней истории, когда мы по ошибке засунули его в мешок.

Энн тут же принялась рассказывать об этом Алексу, а заодно впаривала ему про любимую Ирландию, как будто Алекс был президентом ООН или еще кем-то типа того. И Алекс почему-то очень внимательно все слушал. Боится он ее что ли? А Энн совсем с ума сошла, залезла на парапет, который по всему краю крыши сделан специально, чтобы не упасть, и ходит по нему, чуть не прыгает, руками машет. Перед Алексом выделывается. Ее хлебом не корми, дай только повыделываться. Ну и дура! Думает, она одна такая храбрая. Вот сейчас тоже залезу куда-нибудь…

И я полез на какую-то будку, а на ней торчала странная палка, большая и очень высокая, может, это антенна такая, с перекладинами. Я забрался на самую верхушку. Высотища, с ума сойти можно! Отсюда все видно в тыщу раз лучше! Я вдруг почувствовал, будто бы лечу, как птица, высоко-высоко в небе над сверкающим Нью-Йорком. Потому что крыша осталась далеко внизу, и ветрище тут такой задувает, что антенна моя вместе со мной раскачивается, словно маятник в грозу. И тут счастье на меня нашло, я как заору во всю глотку: ''Ура! Привет, Нью-Йорк! Эй, люди! Я люблю этот город!''

А Энн меня увидела и давай петь:

– Я хочу проснуться в городе, который никогда не спит! И теперь я – номер первый! Я на вершине мира!..

Неожиданно антенна, на которой я так удачно примостился, начала резко клониться в сторону. Оказалось, это Пэт карабкается вслед за мной. У меня почему-то страшно закружилась голова. Миллионы огней вокруг превратились в сплошные разноцветные полосы. Так бывает, если много часов подряд кататься на карусели, когда кажется, что мир будет вертеться до бесконечности и ты вместе с ним. Орать не можешь, потому что жутко тошнит.

А тут еще Энн поет своим пронзительным голосом:

– Это зависит от тебя! Нью-Йорк! Нью-Йорк!..

И вдруг наступил конец света. Во всяком случае, я был уверен в этом на все сто процентов, окончательно и бесповоротно. Потому что в одно мгновение весь огромный мир просто взял и исчез прямо у меня на глазах, без всякого предупреждения, ну, какого-нибудь там небесного знамения, все словно растаяло, и опустилась непроглядная тьма, черная-пречерная, прежуткая тьма. А я полетел прямо в эту темнотищу, как в бездонную пропасть. Падать в темноту оказалось до жути больно, это настоящая адская боль, да еще сверху на меня кто-то шмякнулся. Тогда я понял, что если еще не умер, значит… сейчас умру…

Когда я открыл глаза, мне показалось, что я ослеп, потому что вокруг вообще ничего не было. Честно, одна только темнота, черная и огромная. Это на самом деле страшно обнаружить, что весь мир поглотила тьма. Так вот он значит какой, конец света! Вдруг я увидел много маленьких серебристых точек, целый миллион наверно, их становилось все больше и больше, и они сверкали так ярко, как будто подмигивали. Тут меня осенило, что это звезды, самые настоящие, много-много-много миллиардов звезд. Может, я в космосе? Ну, конечно, Земля взорвалась, а меня выбросило в космос! Ведь я был очень высоко, вот меня и выбросило! И теперь я лечу в космосе! А как тогда я дышу? Шон говорил, в космосе воздуха нет! Ой! Значит, это был не конец света! И Земля на месте! Просто я сам умер! Наверно в рай лечу. А что там буду делать? Я ж там никого не знаю! Сначала надо встретиться с Богом. Спрашивать чего-нибудь будет… Так, спокойно, я все знаю, я все скажу… Дважды два – четыре, дважды три – девять… дважды сорок… Христофор Колумб открыл Америку в тысяча четыреста… нет, в четыреста семьдесят шестом… Я мало читал книжек, я все время спал на истории, десять раз прогулял математику, ел конфеты без спроса… А один раз я ходил на фильм, запрещенный до 16-ти лет!..

Господи, если я умер, почему у меня все тело ломит? И кто тут хнычет под боком?

– По-мо-ги-те-е-е! – раздался голос из преисподней, очень похожий на Энн МакГинти.

– Где ты? Давай руку! – А это Алекс.

– Нет, я сама слезу!..

– Да ладно…

– Ну, ты, руки-то не очень распускай! А-то как дам!

– Энн! Энн! Э-э-энн!!! – Пэтти ревет.

– Братишка, ты живой? А чего тебе сделается! Ну, тогда чего ревешь?

– Ма-ма-а-а!!!

– Отцепись от меня, придурок!

– Эй, ребята, все целы?! – Это Шон! – Где Джерри?

Я хотел подать голос, чтобы меня тоже скорее нашли. Но почему-то не мог. Уж очень я свыкся с мыслью о смерти.

– Он был где-то здесь, я помню, как на него свалился.

Так это Пэт чуть не задавил меня! Может, он думает, что может безнаказанно падать на людей! Ну, я ему покажу! Больно ведь все-таки… Чьи-то цепкие пальцы схватили меня за нос. Нет ничего ужаснее, когда в кромешной тьме кто-то хватает вас за нос что есть силы и орет:

– Ура! Я его нашла! Как жизнь, Уинкл?

– Джерри, ты живой еще?

Несколько рук подняли меня на ноги. И тут я взвыл от боли.

– Эй, что с тобой?

Я узнал голос Шона и вцепился в брата, как будто тыщу лет его не видел. Самое унизительное, я все-таки не смог сдержаться и заревел, как маленький. Но это прощается, ведь я только что вернулся с того света. Я вдруг представил, что мог уже никогда не увидеть Шона, и маму, и папу, и Дарси, и даже ее мужа… и даже МакГинти!..

Пэт, глядя на меня, тоже начал всхлипывать с новой силой. Честно говоря, в глубине души я был ему искренне благодарен.

– Дети в шоке, – заключила Энн. – Пора вызывать какого-нибудь психиатролога.

– А по-моему, пора выбираться отсюда, пока мы с крыши не полетели, – сказал Алекс. (Хоть один здравомыслящий человек!) – Мы должны держаться за руки, чтобы не потеряться.

– Я согласна!.. Эй, чья лапа?! Кажется, я кого-то повалила!

– Энн, осторожнее!

– Извини, Алекс. Пэтти, сгинь отсюда! Алекс, давай руку!

– Дай лапу, Энн, на счастье мне!

– Но-но, что за фамильярность!

– Стихи.

Всю свою жизнь я буду думать, как так случилось, что из всех нас в этот момент именно на Пэтти снизошло озарение, и он задал самый умный, самый правильный, самый точный, верный, логичный вопрос всех времен. Клянусь, если бы здесь был наш историк, он тут же поставил бы Пэтти отлично в аттестат.

– А почему темно? Кто выключил свет?

– Балбес! Невозможно выключить свет сразу во всем городе! – возразила Энн.

– А может быть… – промямлил я, шмыгая носом. – А вдруг… это во всем мире… Может, конец света наступил… и никого кроме нас не осталось…

– Значит, мы избранные! – обрадовался Пэт. – Как в кино, да? Мы должны спасти мир!

– Да ничего не случилось! – воскликнул Алекс. – Просто электричество вырубили. Слышите, шум какой там внизу.

И правда, звуков теперь еще больше прибавилось. Отовсюду орали и ругались, кто-то даже звал на помощь. А на улицах мелькали только фары машин, зато гудение было!.. Как будто весь город превратился в потревоженный улей.

– Ну и чертовщина же там творится! – ухмыльнулся Алекс, свесившись с парапета.

– Но зачем кому-то понадобилось вырубать свет? – спросил Пэтти.

– Тут и думать не о чем, это очередной теракт! – довольно заявила Энн.

От такого заявления мне совсем плохо стало. И Пэтти тоже завыл страшным голосом.

– Только без паники, – сказал Шон. – Сейчас мы вернемся обратно в квартиру и немного пораскинем мозгами относительно всего происходящего. Это, во-первых. А теперь, Алекс, выводи нас отсюда.

Алекс, как ни в чем не бывало, достал из кармана зажигалку и направился к выходу. Энн решила устроить ему нагоняй за умолчание зажигалки. Но Алекс заявил, что зажигалка папина, именная, и ее можно использовать только по особенным случаям. А раз его назначили проводником-разведчиком, значит, это как раз особенный случай. Шон очень обрадовался, узнав, что обладает такими полномочиями.

На черной лестнице именная зажигалка Алекса погасла и больше не включалась. Мы оказались в полнейшей темноте, невыносимо черной, густой и вязкой, как кисель. Бывает такая темнота, которая словно пытается тебя задушить, до того она жуткая. Пэт обо что-то запнулся и грохнулся. Получилась куча мала, ведь мы все держались за руки.

Внезапно по дому разнесся оглушительный вопль, словно кто-то увидел десяток привидений родственников. Время от времени раздавались протяжные стоны или всхлипы вперемежку с рыданием и какими-то страшными жуткими звуками, похожими на скрежет когтями по железу.

Мы замерли на полу, как вкопанные, крепко вцепившись друг в друга и не смея даже пошевелиться. Клянусь, у меня волосы дыбом встали.

– Кто это? – прошептала Энн. – Алекс, ты почему сразу не сказал? У вас тут весь дом набит нечистой силой!

– Я знаю, там маньяк, – произнес Пэт хриплым голосом, – который людей по кускам распиливает… А вдруг это Фредди Крюгер! Точно, кого-то уже зарезал своей рукой… Или тот маньяк из ''Крика'', помните, в маске, и нож у него во-о-от такенный…

– Ага, скажи еще, он знает, что мы сделали прошлым летом! – хмыкнула Энн. – Уж не ты ли ему пожаловался про мешок?

– Очень смешно, – пробурчал Пэт обиженно. – Здесь все-таки Нью-Йорк. Не забывай.

– Говорила тебе мама не смотреть телик допоздна. Ты совсем уже чокнулся. Вот что бывает, когда до одури насмотришься типичного американского кино!

И только я по-прежнему стоял на своем:

– Это настоящий конец света, ну почему вы мне не верите? Я когда с антенны грохнулся, почти совсем умер, и на небесах был, ну, где бог и все такое. Понимаете, я загробную жизнь видел. Это знак.

– Ребята, у вас у всех основательно крыша поехала с перепугу, – сказал Алекс. – Просто лифт застрял. Электричество вырубили, теперь во всем городе ничего не работает. Ну, мы еще не такое переживали, сейчас выберемся. Все за мной!

Хорошо, что квартира Дарси и ее мужа была где-то на одном из самых верхних этажей, а то еще неизвестно, сколько времени пришлось бы шататься по черной лестнице. А в лифте действительно застряла целая толпа.

– Семья итальянцев, художник из Японии, недавно прилетел, украинцы, человек пять или шесть, родственников притащили, – объяснял нам Алекс, прислушиваясь. – И дедушка Моисей со своим барбосом, слышите, гавкает. Вот, значит, откуда весь шум. Да, многовато их там набилось. А что делать? Се ля ви, как говорят французы. Надо же, и вредная старушенция с нашего этажа тоже там! Что ни делается, все к лучшему. Я не против безобидных старушек, но у этой двустволка всегда наготове.

Нестройный хор орущих жильцов перекрыл пронзительный выстрел. Даже лифт пошатнулся. Желания выяснить, кого в очередной раз уложила боевая старушка, не было ни капельки. Поэтому всю нашу компанию, словно ветром сдуло.

10

Дверь в квартире почему-то была нараспашку. Хотя кроме подушек брать там больше нечего, но Энн воспользовалась случаем, чтобы отчитать нас с Пэтти. Оказалось, что Шон по дороге потерялся. Энн решила принять меры и организовать поиски. Только Алекс сказал, что Шон сам найдется, и предложил Энн прогуляться до его квартиры за осветительными приборами. Да, он так и сказал: ''прогуляться за осветительными приборами''. Подумаешь, какой оригинал выискался! И Энн поразительно быстро согласилась, она сама первая понеслась в квартиру Алекса, как будто он ей предложил покататься на американских горках.

Мы с Пэтти долго не могли понять, почему где-то в квартире сама по себе звучит музыка. Пэт сразу решил, что квартира музыкальная.

– Не бывает таких квартир, – возразил я.

– Нет, ты послушай, бывают же музыкальные открытки и музыкальные шкатулки, и часы, например, тоже. Да, и музыкальные инструменты! Тогда почему не может быть музыкальных квартир? Я определенно знаю, это свадебный марш.

– Ха! Марсельеза! – заявил я.

– Тогда уж лучше гимн США.

– Девятая симфония Бетховена!

– Фрэнк Синатра!

– А, по-моему, это сотовый звонит, – произнес я, прислушиваясь повнимательнее.

Пришлось всю квартиру перерыть, чтобы найти этот проклятый телефон, который никак не желал успокоиться. Удивительно, но как только Пэт наорал на него, телефон сразу нашелся.

– Дарси! Ты жива? Господи, как я счастлив, что ты жива! Дарси, я тебя люблю! Ты не представляешь, чего тут было!.. Я чуть с крыши не упал! И Джерри тоже! А Шон вообще потерялся!..

– Да заткнись ты, наконец! – сердито рявкнул телефон Дарсиным голосом. – Джерри! Как вы там? Сидите дома и никуда не выходите! Понятно?.. Тут такой ужас творится!..

– Где ты?! – крикнул я в отчаянии, пытаясь расслышать всхлипывания сестры среди невообразимого множества других воплей.

– В ресторане, где же еще! Я не могу найти Аарона! Он пошел в туалет, и вдруг стало темно, как в аду!..

– У нас тоже темнотища страшная!..

– Мы были на крыше! – вмешался Пэт. – И – хоп! – в одну секунду весь Нью-Йорк исчез! Представляешь!..

– На какой крыше?! Зачем вы лазили на крышу?! Вы с ума сошли! – Дарси явно была в шоке.

– Кто тебя просил болтать про крышу, дурак, – прошептал я сквозь зубы, отпихивая Пэтти.

– Отдай, я первый его нашел! – закричал Пэт, вырывая у меня телефон.

Короче, мы его уронили и потеряли. До нас лишь доносились злющие угрозы Дарси, приглушенные подушками.

Вскоре явились довольные Алекс и Энн со свечами и карманными фонариками. Алекс еще тащил керосиновую лампу и ржавый уличный фонарь двухвековой давности.

– Эх, не приспособленные вы к катаклизмам, чрезвычайным ситуациям и природным явлениям, – вздыхал Алекс, зажигая самую большую свечку. – Мы, русские, конечно, тоже не приспособленные, но все-таки не так, как вы, бедняги. Вот бывало, у нас в России постоянно свет то включат, то отключат. В некоторых районах, по-моему, вообще не включают никогда. Так уж все устроено. А в нашей деревне, где папа родился, там даже электричества никакого нет. При свечах живут, потому что протягивать его туда долго и денег не хватает. В советское время был план провести провода, только начали протягивать, Союз рухнул, и провода тоже… рухнули. Эх, деревня вымирает, одни старики свой век доживают. И прабабушка моя там, ей сто одиннадцать лет, она царя видела, Николая II, и лично познакомилась с Лениным во время революции. Он ей свою книжку подарил и рассказывал про Маркса и Энгельса. Моя прабабушка была первым стахановцем в колхозе…

Честно говоря, я ничего не понимал, о чем нам Алекс рассказывал, про коммунизм и все такое. МакГинти тоже не врубались, куда им. Но рассказывал он здорово, даже интересно. Энн прямо уши развесила.

11

А мой любимый братец в это время совершал подвиг покруче Бэтмена, Супермена и Человека-Паука. Он спасал прекрасную даму. Я знаю, потому что эта девчонка потом сама нам все расписала во всех подробностях с аханьем и лишением чувств. Шон потерялся где-то на черной лестнице. А там на каждой площадке такое небольшое окошко. И вдруг он слышит, в темноте кто-то тихонько пищит, сначала думал, котенок мяукает. Наш храбрый Шон решил спасти перепуганного зверька и высунулся в окошко. Только на ''кис-кис'' котенок не отзывался, а вдруг ни с того ни с сего принялся хныкать и всхлипывать совершенно по-человечески.

– Кто здесь? – спросил Шон в темноту.

Всхлипывания сменились хлюпаньем и вздохами, легонькими такими, будто ветерок. Шон тут же подумал, что это маленькая ночная фея здесь притаилась. У него от восторга даже дух перехватило, и он чуть не вывалился из окошка. А фея что-то бормочет, жалобно, еле слышно. Шон хотел поболтать с ней на языке фей. Но странная фея почему-то запричитала на чистом английском, даже без американского акцента:

– Помогите мне! Помогите! Пожалуйста!

– А ты где? – удивленно произнес Шон.

– На самом краю… Ой, мамочка, помогите мне, я сейчас упаду!.. Ой, боюсь!.. Здесь так высоко, а я ничего не вижу… Пожалуйста… Мне страшно…

Дело в том, что вдоль квартирных окон такой выступ небольшой сделан. И вот эта девчонка выбралась из окна своей квартиры и уселась на самый краешек выступа. Если бы не Шон, она наверняка полетела бы прямиком вниз на улицу и разбилась вдребезги, да так, что костей не соберешь. Но Шон ее спас. Мой брат теперь настоящий герой. Он в полной темноте выбрался на выступ и на ощупь дополз до насмерть перепуганной девчонки. Шону пришлось долго отдирать ее от стены, так она со страху вцепилась, а потом еще и от себя тоже. Они чуть не свалились оттуда, пока обратно ползли. Втащил он ее в окошко на черную лестницу, тут она к нему будто приклеилась, не отпускает, чуть в обморок не грохнулась, а сама дрожит, как осенний лист на ветру. Представляю, страху-то сколько, очутиться на такой высотище в кромешной тьме, все равно, что на краю пропасти. И Шон тут же сходу задал ей прямой вопрос:

– Ну, и зачем ты туда забралась?

Зря он спросил, девчонка заревела в три ручья и двух слов связать не может.

– А, понимаю, – Шон попытался ее успокоить. – Ты хотела научиться летать, но внезапно город накрыла огромная черная тень, и наступил вечный мрак.

– Я хотела… по…по…покончить… с…с…спры-ы-ыгнуть… вниз… что…что…чтобы с… с… с жизнью… самоуби-и-ийством…

– Вот те на! – только и смог пробормотать Шон.

А чего тут еще скажешь? Не каждый день случается самоубийц спасать, даже психологии никакой не понадобилось. Эта девчонка, оказывается, хотела спрыгнуть, но пока собиралась, тут свет и погас. Вот она и испугалась от неожиданности. Одно дело прыгать, когда вокруг привычный, сияющий разноцветными огнями Нью-Йорк, а попробуйте сигануть в такую вот тьму, где дальше собственного носа не видно ничего.

Шон не стал спрашивать, почему она с жизнью хотела покончить, видимо постеснялся. Да она бы и не сказала, сама уже понять не могла, из-за чего прыгала. У девчонок сплошная путаница в голове, они если чего-то такое сделают, то сами не знают, на кой им это сдалось.

– А как тебя зовут? Меня Шон Уинкл.

– Милиса.

Она это так произнесла, что Шон в нее сразу влюбился. У нее голос необыкновенный, красивый, если не пищит и не хнычет.

Короче, так они и познакомились. Шон чуть свою драгоценную видеокамеру на лестнице не оставил. А уж Милли он бы точно на лестнице оставить не смог, даже если бы захотел, потому что она вцепилась в него и отпускать не собиралась. Да, когда девчонка в тебя вцепится, то это… дай бог, чтоб не навсегда.

– Слушай, а ты, правда, не фея?

– Нет, – она даже тихонько засмеялась. – Почему ты так подумал? Ты веришь в фей?

– Конечно, верю, а ты разве нет?

– Не знаю.

– Ты ведь из Англии? – спросил Шон.

– Да, – обрадовалась Милли. – Мы жили в Лондоне, потом папа переехал сюда из-за работы.

– А я из Фалмута, Корнуолл, может, слышала? Ну, это маленький городишко.

– Удивительно, что ты веришь в фей! – воскликнула Милли.

– Просто я родился в Кенсингстонском Парке, – объяснил Шон.

– Почти как Питер Пэн, – Милли смеялась, словно звон колокольчика. – Надо же, вот забавно.

– Долгая история, – вздохнул Шон. – В тот день маме очень захотелось погулять в Кенсингстонском Парке. Они с папой тогда были в Лондоне. Пока папа бегал за сенсациями, он журналист, мама, недолго думая, села на автобус и поехала в Кенсингстонский Парк погулять. Там ее и прихватило. Пока скорая ехала, я уже появился. Папа так перепугался, что целую неделю почти в коме лежал. С тех пор я верю в фей и вообще во все волшебное и мистическое, например, в привидений.

А девчонка эта, Милли, шустрая оказалась, она сразу потащила Шона к себе в квартиру. Вот, значит, где он полночи пропадал. Правда потом Шон оправдывался, мол, темно было, и он забыл, где квартира Дарси, и все такое. Да ладно, что мы не понимаем. Не то, чтобы Шону везло с девчонками, но на этот раз, кажется, он здорово влюбился. Наверно потому что Милли оказалась вылитая Одри Хепберн.

12

А тем временем Алекс поведал нам жуткую историю о человеке, целую неделю просидевшем в застрявшем лифте.

– Наш сосед, Яков Афанасьич, как обычно воскресным вечером принял лишнего. А лифт возьми да и застрянь между этажами. Ну, первые-то два дня Афанасьич дрых без задних ног, пушкой не разбудишь. Жильцы нашего дома все удивлялись, что это в лифте такое рычит по-дикому, думали, чудовище какое-то поселилось, хотели звонить в ''Новости'', съемочную группу вызывать. Но однажды ночью Афанасьич вдруг проснулся. Сначала он решил, что его похоронили заживо. Ох и выл всю ночь! Страшно вспомнить. Думали, нечистая сила. Злополучный лифт все стороной обходили, даже дворник. Наконец Афанасьич протрезвел окончательно и понял, что он в лифте застрял, а вовсе не в гробу. Уж тут он как начал орать и ругаться, чуть лифт не сломал. В общем, вытащили Афанасьича, а лифт еще два месяца не работал. Под Новый Год только пустили, и все жильцы на радостях пошли кататься. Ну, что было? Сидели до самого Рождества, песни пели, Афанасьич на баяне аккомпанировал. Ну, это у вас Рождество перед Новым Годом, а у нас после. Лифт еще ладно, вот бывало, воду отключат… или отопление. Вам такое и в кошмарах не снилось. Зима, минус тридцать, а в нашей школе было холоднее, чем на улице. Древний историк уснул на уроке и застыл, покрылся льдом, размораживать пришлось…

Одно я хорошо понял. В России очень страшно и странно. И как там люди живут? Энн сразу Алекса зауважала. Еще бы, пройти через такие кошмары и остаться целым и невредимым, в здравом рассудке. Наверно надо иметь крепкие нервы, чтобы жить в России. Но по рассказам Алекса выходило, что там все жутко нервные, все время кричат, жалуются и куда-то лезут. Куда бы люди не пошли, везде длиннющие очереди: в магазинах, в больницах, в школах, в институтах, в музеях, в театрах, в кино и на почте, и в таких ужасных местах со странными названиями, где нужно платить много денег за электричество, за воду, телефон и даже за лифт.

– Не понимаю, зачем платить за то, чего нет, – произнес я.

– Да все у нас есть, – возразил Алекс. – Просто отключают… Эх, хуже всего, когда воду отключат, особенно горячую. Однажды все лето сидели без воды. Раз в неделю нагреем в ведре и моемся в тазиках. Подумаешь, вот у бабушки в деревне вообще водопровода не было. В речке мылись.

– Надеюсь, вы хоть там не голодали? – спросила Энн, набивая рот подушечками. – Когда мы с Пэтти были маленькими и отказывались есть, мама всегда говорила о других странах, где дети голодают. Наверно она имела в виду Россию.

– Голодали мы только при Сталине, когда в колхозы всех согнали, и когда войны были. В Союзе тоже плохо кормили. Но сейчас еды хватает, если, конечно, деньги есть. Мы с папой ходим только в русские рестораны. Блины горячие с маслом, со сметаной, пироги с вареньем – вот это по мне! Еще люблю итальянскую кухню – спагетти, макароны с сыром. Может, у нас в роду итальянцы были?.. Но то, что тут все едят, просто безобразие. Эти их гамбургеры такая гадость. Я один раз попробовал, чуть не отравился. Чипсы тоже терпеть не могу. И вообще я картошку и так не очень-то люблю, но здесь над ней просто издеваются. Вот помню, бывало, пойдем в поход, ночью, в лесу, где-нибудь в тайге, разведем костер, напечем картошки и прямо горячую в мундире с солью. Вкуснятина!.. Вот по чему я скучаю, так это по нашему русскому мороженому и шоколаду. Как-то в детстве папа первый раз купил попробовать ''сникерс'', ''марс'' и ''баунти''. ''Сникерс'' был такой тянучий… будто жвачка, а ''марс'' прилипал к зубам так, что рот склеивало. ''Баунти'' вообще почему-то был набит рисовой кашей. Другое дело наши ''Мишки на Севере'', ''Аленки'' и пряники, медовые…

От таких воспоминаний мы сникли, глядя на бесконечные подушечки ''с различным вкусом''. Есть хотелось страшно! И тут мы вспомнили родителей. Где-то они сейчас… Энн предложила отправиться их спасать. Но я сказал, что мы не дети-шпионы… а жаль.

– Интересно, увидим мы когда-нибудь папу с мамой, – пробормотала Энн, вздыхая.

– Ваши хотя бы дома, – вздохнул я в ответ. – А вот мою семью раскидало по всему этому большому темному Нью-Йорку.

– Да-а, – протянул Алекс сочувственно. – И моему папане видимо придется в супермаркете пожить.

Неожиданно телефон предательски заиграл песню Синатры ''Нью-Йорк! Нью-Йорк!''. Опять долго найти его не могли, оказалось, Пэт на нем сидел. Энн здорово разозлилась, хотела телефон треснуть, но это была единственная связь с внешним миром.

К моей огромной радости звонила мама. Я прямо заорал в трубку и тут же выложил все наши приключения. На другом конце что-то упало, и много людей принялось кричать все разом. До меня долетали только отдельные слова: ''Помогите!'', ''Воды!'', ''Обморок!'', ''Не толкайтесь!'', ''Брысь отсюда, нахал!'' и ''Держите свои лапы при себе!''. Я даже не успел выяснить, где была мама и почему свет погас.

– Ненавижу Нью-Йорк, – сказала Энн, глядя в черное окно.

Я очень обрадовался, когда, наконец, вернулся Шон со своей новой подружкой. Все сперва подумали, что он настоящую Одри Хепберн привел. Пэт чуть в обморок не грохнулся от восхищения, а Энн потребовала автограф. Мы выслушали душещипательную историю о спасении Милли, из ее уст она звучала, как приключенческий роман.

Потом снова позвонила мама. Она была в метро и очень волновалась за нас. Мы неплохо поболтали с мамой все по очереди, и Алекс тоже, пока мама не потребовала позвать Дарси. Пришлось сделать вид, что связь прервалась. Мама сказала, чтобы мы ничего не боялись и не выходили из квартиры, а их скоро эвакуируют из метро, и она вернется.

Я наверно за всю свою жизнь столько по телефону не болтал, как за одну ночь. После мамы сразу позвонил папа. Он, конечно, первым делом заявил, что вот уже третий час пытается до нас дозвониться с разных концов Нью-Йорка. Хотя папа был почему-то на теплоходе.

– Я думаю, ничего страшного не случилось, просто отказала система электроэнергии. Возможно, замкнули какие-то контакты, и электростанции вышли из строя. Но, честно говоря, это форменное безобразие, когда такое творится в огромном мегаполисе. Говорят, все восточное побережье отключили…

– Пап, ты чего на теплоходе делаешь? – удивленно воскликнул Шон, пытаясь прервать папины разглагольствования. – Ты как там оказался?

– Нас пригласили на фуршет. Все было просто отлично. Мы обсудили планы дальнейшей работы… гм, так, пара любопытных проектов… Мне даже удалось развеселить компанию влиятельных спонсоров! Я тебе правду скажу, сынок, у этих янки совершенно отсутствует чувство юмора. Но все же, благодаря мне, мы нашли общий язык и наладили, так сказать, отношения. И вот только-только собирались подписать контракт с ''Нью-Йорк Таймс'', в эту самую минуту погас свет! Контракт всей моей жизни!.. Что творится в этом городе, черт возьми?!..

– Папа!..

– На их месте, я бы подал жалобу!..

– Папа! Зачем тебе контракт с ''Нью-Йорк Таймс''?! – воскликнул Шон.

– Пап! А шампанское там давали? – влез я. – А мороженое? Пап! Мама будет в ярости, что ты ее не взял!

– Это была деловая встреча! – возразил папа, оправдываясь. – Мама поймет… я надеюсь… Позовите мне Дарси!

– Папа, но если ты заключишь контракт с ''Нью-Йорк Таймс'', тебе дадут повышение? – спросил Шон.

– Вполне возможно! Я уверен на все сто процентов…

– Папу повысят! – заорал я, прыгая от радости. Пусть МакГинти завидуют.

– Значит, нам придется переехать в Нью-Йорк?

– Я этого не говорил, сынок, – произнес папа неуверенно, – но все может быть. Во всяком случае, сперва нужно обсудить детали с мамой…

– Маму эвакуируют из метро! – сообщил я.

– А как насчет нас?! – сердито крикнул Шон. – Почему бы не спросить у нас тоже?

– Ну, во-первых, еще ничего не решено, к тому же… Шон! Плохо слышно! – телефон принялся хрипеть, связь пропала.

Я никогда не видел Шона таким сердитым и огорченным. Он вообще никогда не сердился.

– Мы теперь здесь останемся жить? – осторожно пробормотал я.

Шон швырнул телефон в кучу подушек и сел у окна, задумчиво уставившись в темноту.

– Я не хочу здесь жить, – сказал я тихо, но уверенно.

– И я тоже, – вставила Энн, похлопав меня по плечу. – Никто не хочет жить в темном мрачном Нью-Йорке.

– А на Рождество здесь было красиво, прямо как в Лондоне, – Милли подошла к Шону и присела с ним рядом. – Привезли огромную елку, ее поставили на Тайм Сквер, и каждый вечер она вся сверкала и переливалась множеством огоньков.

– Значит, мы никогда больше не увидим красивых рождественских елок! – захныкал Пэт, свернувшись клубочком у Милли на коленях.

Не знаю почему, но мы просто сидели и смотрели в окно, хотя там почти ничего не было видно. Может, надеялись, что если крепко зажмуриться всем вместе и очень пожелать, то свет снова вспыхнет, и появится сверкающий Нью-Йорк, как огромная рождественская елка. Наверно каждый думал о чем-то своем, потому что ночная темнота и звезды высоко в бесконечном небе часто наводят на размышления и всякие умные мысли, ну, там о вселенной, например, или об одиночестве.

Только Пэт ни о чем не думал, он хныкал и вздыхал, хлюпая носом.

– Не будет больше ярмарок с аттракционами и холодильников, которые делают мороженое! И кино перестанут показывать!..

Конечно, Пэт тоже по-своему прав, ведь он выражает хоть и не самые глубокие мысли, но зато наши общие.

– Да, Нью-Йорк без электричества, это все равно, что птица без крыльев, – сказал Алекс.

– Кстати, насчет птиц, – задумчиво произнесла Энн и подозрительно покосилась на нас с Пэтти. – Чего это вы двое там, на крыше летать вздумали?

– Мы и не думали, – возразил я, – просто упали.

– Там антенна такая огромная как грохнется! – подтвердил Пэт.

– Какая еще антенна? – строго спросила Энн.

– Обыкновенная, может, и не антенна вовсе, а палка, – я вдруг понял, что начинаю оправдываться.

– Что это еще за палка на крыше? Кто будет на крыше какие-то палки втыкать! Говори честно, антенна была, а вы, ребята, ее грохнули за милую душу!

– На их месте я бы требовал адвоката, – сказал Алекс Шону.

– Вот не знаешь, и не говори, чего не знаешь! – закричал Пэт обиженно. – Тебя там и рядом не стояло! Откуда тебе знать, антенна там была или палка! Ничего ты не видела!

– Я видела темноту, – грозно заявила Энн, скрестив руки на груди, – которая наступила сразу после того, как вы грохнулись с антенны.

– Как, по-твоему, нам следует вести протокол? – спросил Шон у Алекса.

– Говорите, большая была палка,… то есть антенна?

Это все больше напоминало допрос.

– Громадная! – ответил Пэт. – С перекладинами.

– Ну, и за каким чертом тебя туда понесло? – рявкнула Энн так, что Пэтти даже подпрыгнул. – Кто тебя учил по чужим антеннам лазить? Между прочим, ты на моей ответственности, понял?

– Джерри первый начал! – отмазался Пэт.

– Все ясно! Джеральд Уинкл и Пэт МакГинти залезли на самую главную антенну Нью-Йорка и сломали ее самым ужасным образом!

– Преступление века, – объявил Шон.

– Теперь по вашей вине во всем Нью-Йорке погас свет. Да вы знаете, что будет, если вас поймают! Это только в кино справедливое американское правосудие!

– Интересно, почему во всех американских фильмах обязательно есть суд? – задумчиво произнес Алекс.

– Не отвлекайся, – Энн продолжала строгим голосом. – В первый же день в Нью-Йорке устроить такое!.. И кто теперь поверит, что вы не террористы?

Тут мы с Пэтти здорово перетрусили, ожидая, что в любую минуту могут выскочить агенты ФБР и спецслужбы.

– Улики имеются, свидетели тоже. Что будем делать?

Свидетели уставились на Энн в явном недоумении.

– Вечно я за вас за всех думаю, бестолковые вы мои. К тебе, Шон, это не относится, – успокоила его Энн, потрепав по голове. – У тебя и без того слишком много мыслей накопилось. Интересно, почем нынче международные террористы? – Энн оглядела меня с ног до головы, будто оценивая. – Хватит, чтобы Ольстер выкупить?

Пэт решил, что самое время пустить слезу. А я всерьез испугался, неужели Энн МакГинти действительно собирается сдать нас американской полиции?! Ради своей страны она пойдет на все, что угодно. Даже родного брата отправит в какую-нибудь американскую колонию… Ну нет, Энн ни за что на свете не расстанется со своим обожаемым братиком, уж кого-кого, а Пэтти она вытащит. А вот мной, пожалуй, Энн запросто пожертвует, чтобы заполучить Ольстер. Неужели я стою целой Северной Ирландии?! Вот такие страшные мысли пронеслись в моей голове за пару минут под пристальным взглядом Энн. Эх, а я-то еще думал – из лучших побуждений! – что наверно придется жениться на ней, когда вырасту…

– Ну чего тут обсуждать! Их нужно немедленно спрятать где-нибудь в Швейцарии!

– Лучше у вас в Лондоне, – предложил Алекс. – Все наши с царских времен там прятались, и до сих пор чуть что, сразу в Лондон. Никто найти не может.

В этот решающий момент зазвонил телефон, пронзительно и неожиданно. Мы все замерли и уставились друг на друга. А вдруг это уже за нами?!

– Спокойно, – Алекс нашел телефон. – Переговоры буду вести я. Это по моей части. Вы тут все практически родственники, в том числе будущие, а я нейтральное лицо… Супер агент уровня 3D слушает. Сообщите ваши координаты… Мое почтение, мадам! Прошу прощения за излишнюю секретность, но при таких обстоятельствах, сами понимаете… От нервов хорошо помогает валерьянка… Ну что вы, я совсем не хотел вас обидеть!.. А вы случайно не из ЦРУ?.. ФБР?.. Неужели КГБ еще существует?!.. Может, ИРА?.. Боюсь, что наши переговоры зашли в тупик, – вздохнул Алекс, обращаясь скорее к нам. – Нервная дамочка попалась. У нее неизлечимое свойство все преувеличивать. По-моему, она не связана со спецслужбами… Мадам! Позвольте представиться, Александр Попрыгунчиков-Перепрыгинс Хомячков 3-й, можно просто Алекс… Нет, она не в настроении. Слушай, Пэт, женщины это по твоей части, – Алекс протянул телефон Пэтти.

– Мистер МакГинти слушает! – торжественно произнес Пэт, вдруг выпучил глаза и швырнул телефон куда подальше, будто обжегся. – Это ваша бабушка!

Шон быстро отыскал телефон среди подушек.

– Привет, бабуль! Как дела?.. Не-е, у нас все нормально!.. Не-е, мамы нет!.. Да мы в порядке!.. Да ничего особенного!.. А ты как там… Где?!! В Австралии?! – Шон даже подскочил. – Но… как… как ты… туда попала? Бабуль, ты уверена?.. Кенгуру твою шляпу съел? Ты что, рейс перепутала?.. Ой, извини, бабуль, ну конечно, тебя посадили на другой самолет… да, обманули, обокрали…

Шон немного отодвинул трубку от уха с понимающим видом. Телефон надрывался бабушкиным голосом о том, какие бестолковые идиоты работают в нынешних аэропортах, где никому нельзя верить, все террористы и воры, короче, сплошная бюрократия. Затем бабушка плавно переключилась на папу, заявив, что он специально все подстроил, чтобы от нее избавиться. Но ничего у него не вышло, потому что бабушка вылетает первым же рейсом в Нью-Йорк.

– Знаешь, бабуль, тебе лучше повременить, – осторожно произнес Шон. – Австралия замечательная страна, тебе там понравится… Боюсь, у нас сейчас нелетная погода…

Бабушка еще повозмущалась немного, но кто-то отобрал у нее телефон и, кажется,… съел.

Мы долго молчали, переваривая самое невероятное событие за последние два месяца. Если бабушка очутилась в Австралии, то теперь можно ожидать всего, что угодно.

Ну почему из всей нашей семьи под счастливой звездой родилась только бабушка?! Почему ей всегда везет больше других?! Она сейчас в далекой солнечной Австралии, где тепло и кенгуру, а мы должны прозябать здесь в кромешной тьме посреди огромного, мрачного, страшного Нью-Йорка!

– А я тут на прошлый уикенд на дне рождения был, – вспомнил Алекс, – девчонка одна из класса пригласила. И так все официально, приглашение в цветочках. А живет она у черта на рогах, короче, где-то в пригороде. Добирался я туда полдня на велике. В метро меня ничем не заманишь, себе дороже, одних старушек с пушками столько развелось… Дом – огромина, прямо целый дворец, с колоннами, бассейном и всем прочим. Народу завались, школа полным составом, и все, как один, в разноцветных колпаках и со свистульками. Мне сразу как-то не по себе стало. И что вы думаете, не успели принести торт, вдруг является, будто с того света, совершенно жуткий клоун, орет, как резаный и начинает гоняться за детьми по лужайке перед домом, будто ошпаренный. Такой визг поднялся, вы бы видели, что там творилось… Припустил, значит, этот мерзкий клоун за мной, визжит, пищит, я думал, все, конец, еле ноги унес. Я клоунов и так не очень-то люблю. Но чтобы на дне рождения бешеные клоуны…

Тут на меня что-то странное нашло, словно воздуха не хватает, и я задыхаюсь, честное слово. На самом деле на меня уже давно что-то накатывало, а сейчас внезапно прорвалось наружу. Я вскочил, потому что понял, что больше не могу здесь находиться, мне нужно на свежий воздух. Я понесся очертя голову прочь из квартиры. Входная дверь опять оказалась нараспашку.

– Эй, Уинкл, ты куда собрался, шустрый какой?

Вот знакомая черная лестница. Ухнул в темноту со всего разбега, и тут мне показалось, будто я исчез. Испугался жутко, но с перепугу еще быстрее припустил вниз. Ох, и набил же я себе шишек!.. Просто удивительно, как только ничего не сломал! Ребята кинулись за мной следом с фонариками, а Пэт со свечой, как на похороны – кошмарное зрелище! Бегут, орут хором, по-моему, они перепугались, решили, что я тронулся. А кто бы, скажите, не тронулся после всего этого.

Я наверно сотни две ступенек пересчитал, пару раз перелетел через лестничные пролеты и, в конце концов, запнулся и окончательно грохнулся. Вот такой вот бесславный конец моей бессмысленной жизни. Люди будут вздыхать: он был так молод…

– Джерри Уинкл спятил, с ума сойти можно! – послышался сверху голос Энн.

– Я думал, он сел на крысу, – произнес Пэт, – или увидел привидение.

– Боже мой, он ведь может убиться насмерть! – воскликнула Милли в ужасе. Хоть кому-то не безразлична моя судьба!

– Предлагаю план поисков, – сказал Алекс, – разойтись по одному и посветить по углам.

Но нашел меня Шон. Я не стал особо возражать, когда он взял меня на руки, как маленького, и стал спускаться по лестнице, правда, при этом немного пошатываясь. Остальные пошли следом, решив, что свежий воздух никому не повредит. А мне было плевать, пусть думают, что хотят.

На первой же лестничной площадке Шон опустил меня на пол. Но дальше я сам мог идти, пусть лучше свою Милли на руках таскает, а то она того и гляди свалится в обморок. Энн тут же крепко схватила меня за руку, видимо опасаясь, как бы я снова куда-нибудь не побежал. Пэт пристроился рядом с Милли и заявил, что ему тоже нехорошо. Пока мы спускались, он несколько раз чуть не подпалил нас свечкой.

Не успели мы дойти до первого этажа, вдруг из темноты кто-то как зарычит… Стены ходуном, лестница под ногами задрожала, штукатурка посыпалась. Такого чудовищного рева мир еще не слышал. Словно под лестницей засел голодный озверевший динозавр.

Нет ничего страшнееогромного монстра, притаившегося в кромешной тьме, скачущих по стенам лучей от фонариков и узкой лестницы, уходящей нескончаемыми ступеньками высоко наверх. Я чувствовал себя героем фильма ужасов с помесью триллера. Мы удирали со скоростью света, но ступенек становилось все больше, казалось, лестница ведет в одну из тех черных дыр, которые поглощают время и зовутся бесконечностью. Пережив столько кошмаров наяву, поневоле станешь романтиком.

Я бежал последним и всем телом ощущал ужасного монстра у себя за спиной, может, воображение разыгралось, но я отчетливо слышал топот гигантских лапищ с длиннющими когтями, леденящий душу храп и даже чувствовал его горячее дыхание… Наверняка это монстр с огромной пастью, полной острых клыков, обливающийся слюнями, как волки-оборотни в ужастиках. В тот момент я понял, как права была мама, когда запрещала смотреть телик до поздней ночи.

Внезапно Пэт не выдержал и совершил величайший подвиг в своей жизни, он швырнул в монстра горящую свечку. Словно маленькая огненная ракета, свеча прочертила дугу над нашими головами и с шипением ухнула в темноту. Внизу раздался визг и вой, неподдающийся никакому описанию, это вой раненого чудовища, рассвирепевшего от боли еще больше. В воздухе запахло паленой шерстью. С нижних этажей потянулся дым. Кажется, Пэт устроил пожар.

Я споткнулся и так и остался лежать на ступеньках, чувствуя, что сил встать на ноги уже нет никаких, тело ноет и голова кружится. Еще некоторое время до меня доносились крики, проклятия Энн, топот убегающих ног, отдаленный вой зверя, который теперь перешел в рычание и гавканье. Но потом все стихло, и снова опустилась непроницаемая черная тьма.

Я понял, что такое одиночество, это когда остаешься совершенно один в темноте. На какое-то мгновение я ощутил себя героем очень знакомой книги, только никак не мог вспомнить название. Так бывает, когда вертится на языке, а сказать не можешь. Мне вдруг стало интересно, словно я попал в одну из тех историй, где главный герой совершает великие подвиги, и о нем слагают легенды. Но ведь там все заканчивается хорошо? Из темноты обязательно есть путь, его нужно только найти. Правильный путь… у каждого свой… 

13

Я очнулся от странного света. Это был свет в конце туннеля. С небес ко мне спускался ангел.

– Как я рада, что ты жив, Уинкл!

Энн МакГинти спускалась по лестнице с фонариком в руке. Скажи мне кто-нибудь пару дней назад, что настоящее счастье – это Энн МакГинти, явившаяся из темноты с лучом света, я бы не поверил. Но сейчас именно в этом и заключается все счастье мира. Казалось, я был готов признаться ей в любви. И только святое провидение удержало меня от столь роковой ошибки.

– Все разбежались, балбесы, – сердито пробурчала Энн. – Ну, я им задам, вот только поймаю!.. Но ты не бойся, Джерри, я тебя никогда не брошу, – она ободряюще похлопала меня по плечу.

При других обстоятельствах я бы ей сказал, что именно этого и боюсь. Я попытался сесть и застонал. Пусть пожалеет. Но Энн тут же заявила, что я наверняка сломал себе парочку ребер. А потом принялась вспоминать, как она в детстве руку сломала в борьбе за родину. В детстве, скажет тоже, как будто она сейчас прямо очень взрослая! Меня вдруг осенило, впервые за целый год, что я знаю Энн, мы остались вдвоем наедине. Обычно рядом все время вертелся Пэтти. Сразу в голову полезли всякие левые мысли…

– Ну что, так и будем здесь сидеть до скончания века или пойдем! – решительно заявила Энн без тени вопроса. – А то и задохнуться недолго, надымили тут.

Постанывая, я попытался встать, ухватившись за перила. Ну, разумеется, Энн одним движением цепких рук пришла мне на помощь, едва не спихнув меня с лестницы. Ребята в школе лопнули бы со смеху, увидев, как Энн МакГинти тащит меня вверх по лестнице, словно я какой-нибудь мешок. На все мои возражения Энн начинала больно щипаться.

– Потихоньку, шаг за шагом, и мы дойдем, – приговаривала она, пока я с трудом переставлял ноги. – Между прочим, в детстве я хотела стать военным врачом, выносить раненых с поля боя.

– Ты можешь не тыкать мне в глаза фонариком, – произнес я обиженно. – Иначе я ослепну, и мы грохнемся, потому что ты не освещаешь дорогу.

– Умирающие не возникают, – отрезала Энн в ответ.

Тогда я решил, что больше не издам ни звука, но вместо этого сердито засопел.

– Зря ты, Джерри, на меня дуешься. Я же тебе жизнь спасаю. Думаешь, ты бы без меня выбрался, а зверя забыл? Он там, внизу караулит. И вообще, представляешь, сколько тут всякой дряни прячется в углах! Одному в этом мире не выжить, это я тебе говорю, последняя из великих… а впрочем, ты уже понял. Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы ты остался один, самое страшное – это одиночество. Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, то даю тебе честное слово МакГинти, что в следующий раз ты меня спасать будешь.

Судя по всему это заявление должно было меня утешить. Но на самом деле я ничуть не сержусь на Энн, наоборот я почему-то даже счастлив, что она со мной, здесь, в конце всего.

– Тебе не кажется, будто мы попали в какую-то книгу? – спросил я.

– Не знаю насчет книги, но то, что мы в настоящем кино – это точно.

Долгое молчание и нескончаемый подъем навеяли мне очередные депрессивные мысли.

– Черные дыры бесконечности уводят в бездну одиночества.

– Э, да ты совсем плох, – сказала Энн, усаживая меня на ступеньки. – Ладно, передохнем. А то тебя тащить на голодный желудок… Слушай, Джерри, – произнесла Энн, водя фонариком по одинаковым серым стенам, – это, конечно, звучит глупо, но, кажется, мы немного заплутали.

Энн свесилась с перил, глядя то вниз, то вверх, и чуть не уронила фонарик, пытаясь осветить уходящие в темноту лестничные пролеты.

– Понастроили, тоже мне, небоскребы, черт ногу сломает, – пробурчала она.

Мне очень хотелось, чтобы она села и перестала мельтешить перед глазами, и так голова кружится.

– Тебе когда-нибудь было страшно? – спросил я. – По-настоящему, очень страшно?

– Не помню точно, – ответила Энн. Взглянув на меня, она, наконец, села рядом. – А тебе что, страшно?

– Да нет. Просто спросил, – пробормотал я, уставившись на свои кеды.

– А мне да, – довольно произнесла Энн, хотя судя по голосу и выражению лица трудно было предположить, что ей действительно страшно. – И когда мне страшно, я обычно пою, – и вдруг Энн как запоет во все горло: – Закрой свои глаза, и я тебя поцелую! Завтра я тебя покину! Помни, я всегда с тобой! И когда я уеду, я буду писать домой каждый день и посылать тебе всю мою любовь! Всю мою любовь!.. Что?

Она перестала горланить, обнаружив мое удивление и некоторое замешательство.

– Давай петь вместе… На помощь! Мне нужен кто-нибудь! На помощь! Ну, хоть кто-нибудь!..

Я подскочил, как ошпаренный. Пронзительные вопли Энн отскакивали от стен и разносились по всему дому (или по всему Нью-Йорку!) громогласным эхом.

– Ты прав, это не самая подходящая песня… А что, да, я люблю Битлз. По крайней мере, хотя бы один из них ирландец. Ну, ты будешь петь или нет! Что-то я не слышу! Опять мне одной отдуваться!

– Есть места, которые я буду помнить, – затянул я дрожащим голосом, – всю мою жизнь. – Энн сразу подхватила: – Хотя многое уже изменилось, что-то навсегда и далеко не к лучшему…

Мы просто сидели там, на лестнице в темноте и пели, как ни в чем не бывало. И страх улетучился, исчез сам собой.

– Жизнь очень коротка, и времени нет для суеты и войны, мой друг…

На мгновение я даже забыл про темноту и все ужасы этой нескончаемой ночи.

– Что мне нравится в Англии, так это Битлз, – сказала Энн, спев три раза ''От меня тебе с любовью''. – Да, пожалуй, Битлз – самая классная вещь в Англии.

Меня немного покоробило, что Битлз назвали ''вещью'', но Энн явно говорила от души и честно (может, впервые в жизни!), поэтому я не стал возражать.

– Битлз и ''Властелин колец'', вся история с самого ''Хоббита''. Ты ''Хоббита'' читал? Ну и дурак, там такой дракон – супер! Я сто лет назад в детстве прочитала. Вот соберусь с мыслями и ''Властелина колец'' тоже прочитаю, когда время будет. Да, а еще… еще… Колин Ферт… – Энн мечтательно закатила глаза в темноту. – И Джуд Лоу… – взгляд Энн в свете фонарика показался каким-то безумным. – И еще этот, который Леголас, ну, то есть этот… как его… Орландо Блум… – тут Энн испустила такой невероятный вздох, что я почувствовал себя странно.

По-моему, с ее стороны не очень-то вежливо умиляться и воздыхать по кинозвездам, которые знать ничего не знают про Энн МакГинти, в то время, как я сижу рядом, и вообще у нас типа непредвиденное свидание. Это я, конечно, загнул, но все равно могла бы спуститься с небес на землю и уделить мне побольше внимания.

Вдруг Энн принялась очень внимательно меня разглядывать, будто я чудо в перьях.

– Между прочим, мы уже знакомы год и один месяц и ничего толком друг о друге не знаем.

Эта ошеломляющая фраза ввела меня в глубокий ступор. Я даже смутился, а потом испугался: чего же такого особенного я еще не знаю про Энн МакГинти? Может, мои догадки оправдались, и она сверхзасекреченный агент-шпион ИРА?!

– Твой любимый фильм? Только самый-самый-самый любимый!

– ''Властелин колец'', – ответил я, не задумываясь. (А о чем тут думать?)

– Нечестно, последняя часть еще не вышла! – заявила Энн. – И вообще, когда мы ходили на ''Две башни'', ты же весь фильм с закрытыми глазами просидел!

– Неправда! – возразил я. – И вовсе не весь! Я смотрел сквозь пальцы. Все время казалось, что в меня летят стрелы. ''Братство кольца'' мне больше понравилось.

– А мой любимый фильм ''Майкл Коллинз'', – гордо объявила Энн. – Я, когда вырасту, буду бороться за независимость, как Майкл Коллинз. Он был настоящим героем, не то, что некоторые. И если понадобится, я посвящу всю свою жизнь борьбе за Северную Ирландию, чтобы в один прекрасный день вернуть эти земли Независимой Ирландской Республике.

– А я, когда вырасту, стану писателем, – сказал я вполне серьезно. – Сегодня я многое понял и решил, что пора заняться чем-то действительно важным. А то так и жизнь пройдет, и ничего не успеешь сделать. Никто о тебе не вспомнит. Понимаешь, если однажды этот мир рухнет, должно, ведь что-то остаться для будущего, какая-то память.

– Напиши огромную книгу, – предложила Энн. – Про жизнь. И войну за независимость. Может, по ней фильм снимут и Оскар дадут.

Нет, эта МакГинти неисправима! Я ей про серьезные вещи толкую, а она все о своем.

– Тогда лучше я напишу, что война – это самая страшно-бестолковая вещь на свете, и никому она не нужна, люди и так умирают. А жить-то хочется.

– Джерри, ты как всегда чертовски прав! – Энн хлопнула меня по плечу.

Понятия не имею, сколько времени мы сидели на черной лестнице, мне кажется, целую вечность. Я так устал, соображал плохо и уже толком не знал, чего мне больше хочется: спать или есть, или того и другого сразу. Энн что-то мурлыкала на своем ирландском языке. А глаза почему-то застилал туман, едкий и удушливый. Я словно впал в какой-то странный полусон, время от времени до меня долетали звуки и голоса, но как будто издалека. И мимо проплывали бессвязные видения и обрывки разговоров. Вот что значит бред.

14

– Там что, пожар?

– Весь дом в дыму, мы чуть не задохнулись…

– Огня не было.

– Дыма без огня не бывает.

– Но если бы был огонь, все бы сгорело…

– Пэтти опять ревет… По-моему, это у него нервное. Он ревет, не переставая с тех пор, как мы удирали от зверя…

– Чувство вины… устроил пожар…

– Пожара не было!

– А зверя тоже!

– Алекс!.. Где ты был?.. А мы думали!..

– На улице такое веселье, как на карнавале! Песни поют… Все жильцы нашего дома плюс из окрестных домов собрались, а домой идти боятся. Говорят, лучше переждать. Вот чудаки! У нас в России, бывало, свет отключат, так все по лестнице только так и бегают, вверх-вниз в потемках. Еще переезжать умудрялись, шкафы таскали, кровати… А что делать? Жизнь-то продолжается!.. Я этим внизу продал запас свечей на десять лет вперед… Да я по наружной лестнице добрался, она к нашей квартире ближе… Черная лестница в дыму, как в тумане, а на первом этаже полно маленьких пожарчиков. Я там людей снарядил, чтобы тушили… Да не было никакого зверя, монстра тоже! Это ж барбос Моисеевский… Не тот, который в лифте, а другой!.. Обгорел он здорово!.. Ну, ничего, только лучше держать язык за зубами, нас там не было, мы спали. Хотя у дедушки Моисея все равно лицензии на двух собак нет… А на улице хорошо, свежо…

– Ты почему нам сразу не сказал, что это собака, а не монстр?!

– Так за вами разве угонишься…

Крики то удалялись, то приближались, кто-то хныкал и хлюпал носом, звонил телефон, бормотали… снова плач, всхлипы… топот ног… поют…

– Я хочу держать тебя за руку!.. Она тебя любит! Да! Да! Да!.. Пусть будет все, как будет… Все, что тебе нужно – это любовь!.. Война закончилась, веселого Рождества!..

– Пэтти уснул.

– Наконец-то!

– Энн, он так перепугался, думал, тебя съел зверь. Ты слишком строга…

– Давай поменяемся. Ты оставишь Шона в покое, а я одолжу тебе Пэтти на пару дней, посмотрим, как ты потом завоешь…

– Я подарю ей всю мою любовь, вот все, что я сделаю. И если ты видел мою любовь, ты полюбишь ее тоже. Я люблю ее…

– Шон, ты еще и поешь! Ну, неисправимый романтик! Если в шестнадцать лет я не выйду замуж, можешь на мне жениться.

''Размечталась, МакГинти!'' – подумал я сквозь сон.

– …Когда закончу школу, вернусь в Англию поступать в университет. Я хочу изучать английскую литературу.

– Милли, а твои предки где?

– Папа работает в Чикаго. Мама улетела в Африку с Красным Крестом, она миссионер. Родители уже давно в разводе. Я живу с мамой, но она все время по командировкам летает. Мы бы переехали в Англию, только мама не хочет, она ведь американка. Только я обязательно домой вернусь, в Лондон.

– И я тоже домой, в Ирландию!

Пэт проснулся.

– Да, я буду раскопки проводить на развалинах замков древних королей, клады искать. А потом свои замки понастрою на берегу океана. Женюсь на самой красивой девчонке и всерьез уйду в политику. Я решил баллотироваться от демократической партии, вот. Проведу всякие мирные реформы. Потому что пора страну выводить на мировой уровень. Я понял, в этой жизни нужно уже чего-то делать, иначе все возьмет и развалится. Жить во тьме, знаете ли, не по мне.

– Но первым делом решим вопрос независимости!..

– И международного терроризма. Как приятно, когда все налаживается. Здорово, если люди понимают друг друга и умеют слушать. Иногда бывает полезно просто поболтать. Я рад, что мы встретились здесь в Нью-Йорке, думаю, это не случайно. Пожалуй, теперь мы станем друзьями на всю жизнь. Такое событие надо отметить, вот только батя вернется из супермаркета, надеюсь, он догадается захватить чего-нибудь перекусить. А я ему скажу, какие вы клевые ребята. Может, на следующие каникулы смотаемся в Британию… И в Независимую Ирландскую Республику тоже! Да, а как там у вас обстоят дела с подтяжками на рынке?..

– А Шон будет великим режиссером, правда, Шон?.. Представляете, ''Оскар''! И тут объявляют: Шон Уинкл – лучший режиссер года!.. А потом банкет…

– Да ну этот ''Оскар'', там все куплено! Лучше в Англии. Ты ведь будешь только английским режиссером? Голливуд нас не купит!

Шон ничего не говорил. Но я знаю, он тихонько улыбается, одним глазом уже заглядывая в будущее. И я в него верю, потому что он мой старший брат и настоящий гений.

Мне снились Кремль и Красная площадь, Сибирь, занесенная снегом, Северный полюс (должно быть, кто-то стянул одеяло!), Статуя Свободы в суперподтяжках и какой-то веселый белобрысый парень на вершине Эвереста под русским флагом. Мне снился папа на теплоходе с королевой Елизаветой II, его наградили орденом Британской Империи; и бабушка, удирающая от кенгуру верхом на слоне по бескрайним прериям Дикого Запада, утыканным кактусами. Мне снились диссиденты-невозвращенцы и древние короли Ирландии, Майкл Коллинз и война за независимость; изумрудные луга и холмы, озаренные ярким солнцем. И наконец, мне снилась Энн с клевером в кудрявых волосах и в зеленом платье…

15

Проснулся я от ослепительного, просто-таки необыкновенного, восхитительно-прекрасного света. По моему лицу и подушке прыгали теплые солнечные зайчики. Я открыл глаза и тут же зажмурился на секундочку, вся комната была наполнена дневным светом, как хрустальная ваза прозрачной водой. Солнечные лучи переливались на стенах и потолке, превращаясь в тысячи крошечных радуг, отчего возникало ощущение, что я лежу в сверкающем водопаде.

Никогда в жизни меня не переполняло столько воздушного счастья, кажется, будто сейчас воспарю шариком в голубое небо. Даже орать захотелось, чтобы выплеснуть все это огромное счастье, но я не стал. Наоборот мне было очень приятно лежать среди мягких подушек, наслаждаясь долгожданным светом и умиротворением.

– Привет, Уинкл! Как спалось? – в меня полетела подушка.

За что? Я думал, мне снился кошмарный сон, но хитрая мордочка Энн перед моим носом доказывала реальность жизни, как ничто другое.

– Неужели мы в раю? – спросил я из-под подушек.

– Ну, ты даешь, Джерри, сколько дрыхнуть-то можно! Представляешь, ночью дом горел, пожарные приезжали с мигалкой, обалдеть! Пока они людей из лифта вытаскивали, мы с Пэтти и Алексом черную лестницу из шланга поливали. Вот это колоссальный потоп вышел! Прямо не лестница, а целый водопад Виктория! Зато теперь во всем доме чистота шик-блеск! Да, пойдешь из квартиры, будь осторожен: там везде маленькие лужицы и каплет, не высохло еще…

– Значит, конца света не было?! – я вскочил и побежал к раскрытому окну: Нью-Йорк сиял на солнце, как новенький, по-моему, он стал еще прекраснее после темноты, будто родился заново. Внезапно до меня дошло: – Мир спасен! Ура! Мы живы! Мы живем! Да здравствует свет!

Я запрыгал на радостях и чуть не вывалился из окна.

– А ты видно здорово головой вчера ударился, – хмыкнула Энн и на всякий случай запустила в меня подушкой, но не попала, и подушка сиганула прямо вниз, на улицу.

Честно говоря, Дарсина квартира имела вид далеко не блестящий, скорее даже наоборот, грязный и жутко разгромленный. Хоть тресни, не помню, что мы такое творили ночью. Подушки и пол оказались заляпаны воском, прожжены в некоторых местах и сплошь усыпаны хрустящими под ногами остатками подушечек с различной начинкой. Окна во всех комнатах распахнуты настежь, сквозняки только так летают, а на кухне жужжит вентилятор, но удушающий запах дыма и чего-то непонятного выветривается крайне медленно. Замок на входной двери сломан, вот почему она была все время открыта! Значит, мы целую ночь просидели с незапертой дверью!

В дом постепенно возвращались заблудившиеся жильцы, и, судя по крикам, топоту, хлопанью дверями в коридоре, были явно шокированы от преобразившегося за одну ночь дома.

Пэт лежал с больным животом и страдал, громко воя. Подушечки сделали свое дело.

Мама сочла своим долгом вытереть пол в коридоре, поэтому она бегала из квартиры в коридор и обратно босиком, с бигуди в растрепанных волосах, угрожающе размахивая мокрой тряпкой. Мама была не в духе, она ругалась с Дарси, которая тоже бегала по всей квартире в одном халате и с полотенцем на голове. Мама стиснула меня в объятьях и очень долго не хотела отпускать. Она жалела меня, в то же время, продолжая кричать на Дарси, называя ее безответственной, с ветром в голове.

Энн быстро разъяснила мне обстановку: оказывается мама принеслась с другого конца города в шесть утра, когда все дрыхли без задних ног, как сурки. Увидев, во что превратился дом, столкнувшись на лестнице с пожарниками, запутавшимися в собственном пожарном шланге, обнаружив взломанную входную дверь и свинарник в квартире, мама пришла в ужас. Но на самое страшное она наткнулась в одной из дальних комнат, Энн хитро ухмыльнулась, там Шон и Милли спали себе мирно в обнимку и ничего особенного. Только тут мама, будто с цепи сорвалась. Первой под ее горячую руку попала, разумеется, Дарси, когда вернулась домой.

– Как ты могла допустить такое?! Как ты могла оставить детей одних?!.. Всю ночь где-то шлялась!.. Что я отцу скажу?!..

И так далее в том же духе.

А Шон даром времени не терял и еще до завтрака ушел провожать Милли до ее квартиры.

Вскоре и сам папа явился при всем параде. ''С корабля на бал,'' – как остроумно заметил Алекс. Мама набросилась на папу с мокрой тряпкой. Но он пронесся ураганом и быстро скрылся в неизвестном направлении, заявив, что у него срочное дело. Вот так всегда!

Перепрыгинс-старший вернулся из супермаркета на такси с продуктовой тележкой, набитой до отказа разнообразной едой. Вместе с таксистом они погрузили тележку и еще десяток больших и маленьких коробок на какую-то странную движущуюся площадку, вроде тех, на которых моют окна. Папа Алекса взгромоздился поверх всего добра с фотоаппаратом ZENIT и поехал наверх. Позже я узнал, что данная конструкция держится исключительно на суперподтяжках, висящих на старом подъемнике, спертом из сломанного лифта во времена застоя. Так сказать, лифт собственного изобретения.

Алекс пригласил нас к себе в гости. Его папа очень обрадовался, пообещав ''сварганить что-нибудь экстраординарное'' на поздний завтрак, он принялся греметь сковородками, в такт, распевая на весь дом непонятные песни, должно быть, на русском.

Квартира у них классная, просторная, ничего лишнего, зато стеклянная мансарда с балконом на две улицы. От пола до потолка полки с книгами, прямо целая библиотека. На стенах фотографии из разных стран, географические карты, плакаты с лозунгами и автографами звезд. Редкие образцы подтяжек хранятся отдельно в коробке из-под обуви.

Папа Алекса предложил нам поесть варенья, пока он будет печь блины. Уж очень странно он их пек, на настоящем огне, но Алекс сказал, что это домашний очаг собственного изобретения, грубо говоря, смесь электроплитки, примуса и керосиновой лампы. Но по мне, так Перепрыгинсы у себя дома костер развели вопреки всем правилам пожарной безопасности. Каждый новый блин папа Алекса подбрасывал на сковородке почти к самому потолку, кто поймает, тот и съест. Если бы наша бабушка увидела такое, она бы наверно с инфарктом грохнулась.

Лучше всех ловил Алекс с победным криком: ''Это вам не бейсболл!'' А мистер Перепрыгинс умудрялся ловить блины прямо ртом, поскольку руки у него были заняты. Один недопекшийся блин шмякнулся Энн на голову, тесто расползлось по лицу и прилипло к волосам. В жизни ничего вкуснее блинов не ел. На аппетитный запах сбежалась вся родня и соседи, даже папа вернулся с билетами в театр. Это было самое потрясное утро за девять лет, честное слово!

А потом включили электричество. И мистер Перепрыгинс сказал, что это дело надо отметить, и пригласил нас в русское кафе через две улицы. По дороге мы встретили Дарсиного мужа, Подушковича. Он возвращался из зоопарка, хотел посмотреть на кенгуру. Дарси закатила ему истерику, она-то всю ночь проторчала в ресторане. Но Аарон подарил ей цветы, тем самым замяв объяснения, как именно очутился в зоопарке посреди ночи, слиняв из ресторана.

Тем же утром звонила бабушка из Индии. Они с мамой долго кричали, каждая о своем. Мама удивлялась, каким чудом бабушку занесло в Индию, ведь это уже давно не наша колония. Но бабушка окончательно сразила маму наповал, заявив, что других рейсов из Австралии не было. Еще бабушка возмущалась по поводу диких слонов, на которых ей пришлось пробираться через джунгли. Везет же некоторым!

Теперь все были в сборе, и наконец-то мы увидим Нью-Йорк! Я никогда не забуду две недели в этом огромном потрясающем городе! Хотя они пролетели, как один день. Первым делом папа повел нас гулять по вечернему Бродвею, сверкающему яркими огнями, словно волшебный город фей. Короче, где мы только не были! На Эмпайр Стейт Билдинг смотрели в специальный бинокль – весь Нью-Йорк как на ладони. Забирались на Статую Свободы, на самую ее верхушку. Пэт чуть не полетел оттуда. Катались на теплоходе, здорово! Только папа не захотел, сказал, что ноги его больше не будет ни на одном корабле. Мама затащила всех в Блумингдейл, она обожает огромные магазины. Были в Метрополитене, идея Шона. В искусстве надо долго разбираться. Гуляли в Центральном парке. Пока предки кормили уток, МакГинти угнали карету с лошадьми, думали, ничейная. Мы целый день катались по Нью-Йорку, вот круто было! Лошади так разбежались, что не могли остановиться, пока хозяин кареты не догнал нас на автобусе.

Мама строго запретила шляться одним по городу, но Алекс рассудил, правила существуют, чтобы их нарушать. Поэтому мы блуждали по Нью-Йорку вместе с Алексом, большую часть времени отыскивая знакомую улицу. Полиции приходилось по нескольку раз в день искать нас и доставлять родителям. Благодаря неугомонным МакГинти однажды всю нашу компанию окончательно загребли в участок за хулиганство и драку. Энн решила поиграть в банды Нью-Йорка. И мы доигрались до того, что в одном из темных переулков наткнулись на настоящую банду скинхедов, которые вдобавок не любили ирландцев. Потом выяснилось, что эту банду уже второй год отлавливают.

А муж Дарси Подушкович оказался клевым парнем, предложил смотаться в Дисней-Лэнд на его фургоне. По всему восточному побережью до самой Флориды! Но в Филадельфии предки нас отловили, (мы уехали тайком, почти отшельниками). Вспомнили, что МакГинти вот уже десять дней ждут в Бостоне.

Но все же самое запоминающееся приключение, которое произошло с нами в Нью-Йорке, это, конечно, Ночь Вечной Тьмы, как я поэтично окрестил ее в своем дневнике. Даже спустя много лет, каждый раз возвращаясь в Нью-Йорк, я буду вспоминать темноту, которая словно открыла глаза нам всем, чтобы на мгновение увидеть мир по-другому. Но за одно лишь мимолетное мгновение может измениться очень многое. Благодаря темноте, я научился ценить жизнь. И хотя потом в ''Новостях'' объявили, что ничего страшного не случилось, просто на какой-то электростанции произошел сбой, или что-то типа того, но мне кажется, все это было не случайно. Оказавшись на краю пропасти перед черной бездной, нужно всерьез задуматься о самом главном, о жизни и мире, чтобы не сорваться вниз, не потеряться в бесконечности. Похоже, я становлюсь философом, к чему бы это? 

16

Возвращение домой обошлось почти без происшествий. В аэропорту нас провожала целая толпа ирландцев, родственников МакГинти. Веселые люди, душевные, поют, танцуют, выпивают за здоровье по каждому поводу и за мир во всем мире. Только болтают без умолку с таким ирландским акцентом, что не поймешь ничего.

Они закатили убойную вечеринку с фейерверками и морем пива в честь посещения Энн и Пэтти Америки. Против присутствия англичан, русских, евреев и заглянувших на огонек соседей-американцев никто не возражал. Под конец все напились пива и стали друзьями. Папа, обнявшись с древним дедом МакГинти, распевал ирландские народные песни, а мистер Перепрыгинс и Подушкович лихо отплясывали ирландские танцы вместе с многочисленными братьями и сестрами МакГинти. Я перебывал наверно не одной сотне крепких сердечных объятий, и это после всего, что пришлось пережить ирландцам за много веков!

Когда наш самолет взлетал, родственники МакГинти еще долго махали вслед национальными флагами Ирландии, в тот момент я по-настоящему понял, что значит последние из великих королей, и не просто понял, но даже почувствовал сердцем.

Прощаясь, мама горько всплакнула на плече у Дарси. По-моему, ей жаль было оставлять Дарси Подушковичу, мама еще не совсем к нему привыкла. Поэтому на всякий случай она всплакнула на плече у Подушковича чуточку больше, чем следовало. Дарсин муж подарил ей лохматый букет мокрых незабудок, в знак того, что не забудет, и мама сразу растаяла. А вот папа занервничал, как раз перед этим он на радостях зазвал всю компанию ирландцев, Перепрыгинсов и Дарси с мужем к нам в гости на Рождество. Подушкович обещал привезти своих родителей и прочих родственников, вытащив их чуть ли не из самого Израиля, познакомиться. Папу одолели легкие сомнения по поводу собственной сознательности.

Кто по-настоящему должен был рыдать, так это Шон, но вместо него рыдала Милли. Хотя Шон тоже выглядел ужасно печальным и покинутым. Это было самое трогательное расставание, которое я когда-либо видел, прямо как в кино. Я вдруг представил, что Шон уходит на войну за независимость, и у меня слезы на глаза навернулись. Энн предложила спрятать Милли в багаже и перевезти контрабандой. Но эта идея почему-то никому не понравилась. На примере моего старшего брата я окончательно убедился, что любовь приносит тяжелые страдания.

Мистер Перепрыгинс вручил всем подтяжки на память и просил обязательно прилетать к ним в Россию, когда ударят первые морозы, чтобы отправиться в тайгу смотреть на медведей. Алекс особенно хотел, чтобы Энн прилетела. Удивительно, но мне показалось, он за ней ухаживал почти две недели. Стихи читал, правда, на русском, называл Прекрасной Дамой, а на прощание подарил томик Пушкина. Я не стал ревновать. По-моему, Энн не оценила его внимание по достоинству, хотя стихами Йейтса была польщена. Все равно Алекс отличный парень, даже если он вдруг влюбился в Энн МакГинти.

Прощаясь, Алекс сказал:

– А вот в России электричество на века, потому что у нас был ГОЭЛРО.

– Чего? – не понял я.

– Государственный план электрификации России! – гордо ответил Алекс. – Вроде бы Ленин придумал в 1920 году, чтобы за десять лет всю страну электрифицировать. Тогда как было? Ленин сказал, люди сделали. А вот ваш земляк, Герберт Уэллс, не поверил. И это тот самый человек, который верил в инопланетян, машину времени и невидимок, приехал тогда, посмотрел и так и заявил: ''Не верю!'' Но через десять лет мистер Уэллс просто онемел, увидев собственными глазами ГОЭЛРО в действии. Эта штука серьезно работает, я отвечаю. И свет никогда сам собой не погаснет, так что прилетайте к нам, в Россию.

2003-2004

Оглавление

Истории, рассказанные в Нью-Йорке

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16