Когда побегут мурашки [Вера Салагаева] (fb2) читать онлайн

Вера Салагаева Когда побегут мурашки

« …важно не то, что мы видим. Куда важнее, что мы чувствуем».

Эльчин Сафарли.

Кто ты? Если не любишь холодную зиму, позднюю осень с хлёсткими дождями и мокрую раскисшую раннюю весну и чувствуешь себя уютно в тёплом солнечном лете и ранней осени, когда вся природа приобретает яркие, с позолотой, цвета.

Глубоко в душе, ты – романтик, снаружи – красавец, а внутри – грубый и неотесанный парень. Твои красивые серые глаза лучат холодность, а с сочных губ слетают такие слова, что впору затыкать уши.

Однозначно – человек, со своими контрастными полюсами, силой и слабостью, неверием в любовь и любовью, стоящей у порога, о которой, ты ещё не знаешь и боишься вынуть ключик, чтобы отпереть одинокое сердце.

Человек, каких достаточно, чтобы заселить мир и мало, чтобы сделать его приятней. Ты не знаешь об этом и живёшь, играя в детскую игру, пока не надоест, пока не повзрослеешь, чтобы потом, играть по-взрослому, но всё с тем же азартом, ибо человеческая низость и жадность не имеет границ.

Открыться людям – не в твоей натуре, легче ранить, причинить боль, пуская в ход юношеские чары, колкий юмор и гневные кулаки.

Отталкивать и притягивать людей – не твой талант – ледяной маски, со жгучей испариной с изнаночной стороны, которую ты кажешь, лишь своему единственному другу.

Но, ты – ученик выпускного класса Дмитрий Репнин можешь всё изменить, когда побегут мурашки…

Дима не знал, что чудное мгновение, описанное великим классиком, явится в его жизнь, когда среди одинаковых скучных лиц, его прохладный взгляд, выхватит черты, ранее не существующей, богини.

Жизнь оттягивает лучшие моменты, выжидая увидеть нашу омерзительную сущность, чтобы потом, выплеснуть из себя сгусток света, что заставляет нас оставаться людьми. Поэтому, перед этим прекрасным мгновением, в класс влетела Света Устюгова – рыжая проворная девочка с кудряшками у висков, тонкими спичечными ногами, но сравнительно выдающимся бюстом.

Лучась не красотой, а солнечной простодушной улыбкой и густо разбрызганными по узкому лицу, веснушками, она завоевала доброе и уважительное отношение одноклассников, умножив его умением создавать интригу. Как ей удавалось узнавать все школьные новости первой, не знал никто, но она делала это упорно и методично, лишь иногда ошибаясь в их достоверности. Вот и сейчас, перед началом уроков, она стояла у доски и выкладывала добытую информацию:

– Ребята, чума! Француз прибыл! Казалось, что её блаженная улыбка выплыла за её щёчки и завязалась бантиками на рыжих косичках. – Он у директора в кабинете. Говорят, молодой и красивый. Представляете, настоящий француз! Жаль, что в конце года.

Класс шумно отреагировал, особенно женская половина, пожелавшая немедленно лицезреть и испытать заморского принца, поскольку местный принц, сидящий на галерке, был слеп и глух к девичьим метаниям в сторону его неординарной персоны.

Ученик на камчатке приоткрыл глаза и спросил, не обращаясь ни к кому:

– Он что с Бородинского сражения шёл? Не спрашивала?

– Репнин, спроси сам, когда увидишь, – огрызнулась тоненькая и золочённая весной, девочка.

– Не груби старшим, малявка, – безразлично отозвался он.

– А то что? – усугубляла ситуацию Света.

– В жмурки поиграем. Хочешь? По классу пробежал смешок, но выражение лица ученика, сидящего на задней парте, не изменилось.

– Пошёл к чёрту, Репнин, – не сдавалась разносчица свежих утренних новостей.

– У чёрта и так до черта. А девочка с пышным бюстом, лишь у нас. Так что, поиграем?

– Высохни, Репнин, – буркнула Света и села за парту.

Учитель французского языка вошёл, как открылась входная дверь, приковав к широкому прямоугольному проёму, двадцать пар любопытных глаз. Но в класс вошёл не настоящий француз, а настоящий бриллиант.

Она вошла: прямая, как струна, изящная, чуть взволнованная и вместе с тем, уверенная, следом за грузным директором школы, отчего казалась ещё грациозней. Оценивающий взгляд ученика с последней парты в третьем ряду, рассеялся при виде такого чуда, но скоро, собрался и сконцентрировался на её красивых линиях лица, шеи, плеча. Несколько секунд он смотрел не отрываясь и когда его взгляд решил скользнуть ниже, голос соседа по парте отвлёк его:

– Вот это штучка! Я аж вспотел.

Диме не понравилась его реплика и он дёрнул плечом, давая понять другу, что надо заткнуться, но тот, уже смотрел на неё, открыв рот.

– Где таких куколок делают? – не унимался вдохновлённый отпрыск рабочего рода, мечтающий стать писателем.

– Варежку захлопни, – равнодушно произнёс Дима. Антон замолчал и закрыл рот, но свет восхищения всё просачивался сквозь сжатые губы.

Директор, как всегда, старомодно и оттого скучно, представил нового учителя, но Дима не слышал ничего, он безразлично вглядывался в тонкие черты её белого, почти фарфорового лица. Пока директор читал мораль об уважении к учителю, что было его каждодневным занудством и бесило учеников, она с улыбкой на лице, оглядывала класс.

– Хотя, красоты бы ей добавить не мешало, в профиль, она симпатичней, – высказался Антон.

Сам Дима не мог определить: Красивая она или обычная, но что-то волнующее в ней, точно было и Дима поёжился. Не от холода, в классе было душно, от льющегося в высокие окна весеннего солнца, от непонятного ощущения, возникшего где-то между левым плечом и позвоночником, словно на коже лопались газированные пузырьки. Незнакомое ощущение возникло и исчезло, оставив воображаемые холодные бисеринки на кончиках пальцев, что быстро растаяли в противно – душном воздухе.

Прежнее, пустое состояние, что вернулось, было комфортней и он обрадовался ему, выдохнув остатки напряжения в кулак.

– У нас же, не французский язык сейчас, чего директор привёл её? – спросил Антон сдавленным шёпотом.

– Представить классу, дубина, – бросил Дима, почему-то злясь на друга.

Сказанное негромко, услышал весь класс и визуально рознящая пара у доски. Ученики затихли, ожидая грома и молнии, но директор, лишь громко кашлянул, стараясь быть тактичным в присутствии дамы. Молодая женщина, больше похожая на интерна, чем на состоявшегося учителя, кинула взгляд в сторону грубого ученика и её зеленоватые глаза встретились с холодным серым взглядом.

Дверь открылась ещё раз и в её светлую полосу, а не полный прямоугольник, вошла учитель химии – низкая полноватая женщина с гладко причёсанными тёмными волосами, скрученными сзади в тугой бублик. Широкие каблуки её чёрных туфель, зацокали к столу, неся полные ноги, похожие, на вздутые ножки винных бокалов. Директор повернулся к выходу и пригласил жестом только что представленного учителя, следовать за ним. Он уходил, жмуря глаза и уводя за собой новый объект временных классных пересудов.

Как и водится во всех сферах подлунного мира, что-то непонятное или кто-то интересный, проникая, врываясь, входя в жизнь людей, становится объектом недолгого внимания. Поговорят день – два, обслюнявят и выплюнут и станут растирать подошвами башмаков, если в том объекте нет стержня или, хотя бы тонкой проволоки, способной уколоть. Приятные минуты закончились и начался урок химии.

Урок чудовищных формул, запахов и сурового взгляда сквозь очки, не приносил Диме никаких приятных впечатлений и он выпадал из темы урока, как осадок серебра в ионном уравнении. Мысли, текущие особняком от общей мысли класса, вели его к прелюдии урока и он осознал, что упустил то, чему посвящалось начало учебного дня.

– Как её зовут? Я упустил, – отвлёк он соседа по парте, рисующего на полях тетради непонятные значки, являющие свою суть, лишь самому автору.

– Светлана Сергеевна, – ответил Антон, подозрительно глядя на друга. – У тебя с памятью плохо?

– Да не химичку, идиот, а нового учителя, – спокойно уточнил Дима, вытягивая длинные ноги под партой.

– Дарья Николаевна её зовут, – сообщил Антон и игриво предположил. – Так очаровала, что ничего не слышал?

– Пошёл к чёрту, – лениво отмахнулся Дима.

– Пожалуйста, друг, – ответил тот и добавил. – Где же, всё-таки та, что растопит твоё ледяное сердце?

– А твоё?

– Ты же знаешь, что я люблю только тебя, – улыбнулся Антон. – Но, увы, моя горячая любовь не взаимна.

Девочка сидящая впереди Антона, рыженькая Света Устюгова, слегка повернула голову и прошептала:

– Заткнётесь вы или нет, мешаете. – Повела плечом, отвернулась и буркнула себе под нос. – Мерзость, фу!

Друзья брызнули тихим смехом и строгий окрик учителя осёк их веселье:

– Репнин, Чижевский. Весело?

– Простите, Светлана Сергеевна, мы слегка отвлеклись, – извинился Антон, а Репнин зевнул и уткнулся в руки, брошенные на парту.

Из головы не выходила изящная молодая женщина, недавно представленная ученикам одиннадцатого «Б» класса и Дима, не понимал и злился, почему он думает о ней. Она не была красивой, как Кристина Орлова из параллельного класса или прикольной, как Соня Видова, сидящая в первом ряду и не сводящая с него глаз. Что же зацепило его, думал он, засыпая, но едва прозвенел звонок, он сорвался с места и исчез, ещё в пустом, не осквернённом непристойными мыслями и разноголосыми выкриками, коридоре школы. Быстро поднимаясь по лестнице, он спешил на крышу.

Лишь здесь, на открытом пространстве, он чувствовал себя свободным и часто приходил сюда, выдохнуть спёртый воздух надоевших уроков и вдохнуть аромат, натруженного днём и веселящегося ночью, родного города.

Сегодня, он был не один. Несколько старшеклассников, обладающих вечными лёгкими, курили, сидя на перевёрнутых пустых ящиках, поднятых сюда именно для этой цели.

– Привет, самоубийцы, – бросил он, проходя мимо и направляясь к краю крыши с низким металлическим ограждением по всему периметру. Придавив школьными брюками, точнее тем, что они вмещали в себя, пыльную бетонную плиту, он сел лицом к курильщикам, прислонил спину к холодным прутьям ограждения и вытянул ноги. Стараясь отвлечься, ни о чём не думая, он оглядывал всё те же повторяющиеся окрестности, но настырная одиночная мысль предательски вернула к француженке.

Второй иностранный язык ввели в конце первого полугодия, но новый учитель явился в середине марта последнего учебного года. Где смысл, не понимал никто, видно в системе образования появились чудики, грезящие тем, что ученики средних школ смогут выучить два иностранных языка, когда не знали и одного, что преподавали им с пятого класса.

Сначала, все с нетерпением ждали и гадали, кого же пришлют вталкивать детям в головы вычурную французскую речь, но устав от ожидания к концу февраля, доламывали языки британским воздухоглотательным произношением, перестав заморачиваться на эту тему. У старшеклассников были дела куда важнее, ведь это была последняя школьная весна.

Солнце лило тёплые робкие лучи и Дима, впитывая их тепло, расслабился и закрыл глаза, но школьный пронзительный звонок, заставил его вздрогнуть. Ученики, побросав окурки в консервную банку, исчезли в проёме низкой двери, а Дима, радуясь, что остался один, зажмурил глаза.

Являться к третьему уроку, проспав математику на крыше, не было привычкой, но стало сиюминутным желанием появляться сегодня лишь там, где ему хочется, не ломая в себе ничего, кроме собственной лени. Любопытство перебороло лень, когда Дима вспомнил, что третьим уроком был французский язык. Потягиваясь, он спустился с крыши и занял своё законное место на последней парте, ожидая, когда в класс войдёт та, что вызвала лёгкое волнение.

Дарья Николаевна двигалась к столу, неся классу спокойное лицо с умеренной, но такой манящей, улыбкой и Дима узнавал, что она в костюме бледно-песочного цвета, блузке с коричнево-белым мелким и редким рисунком и туфлях пудрового оттенка на шпильках средней высоты. Стоя у стола, она мелодично разлила в розовые уши учеников мягкий приятный голос с ничего не выражающего лица. Открыв перед собой журнал со столбцом, возвышающих и обличающих фамилий, она начала урок со знакомства. Поднятая рука означала, что носитель данной фамилии в классе и у него не было или отпало намерение прогулять первый урок французского языка. Услышав своё полное имя и следом, фамилию, что было редкостью среди других учителей:

– Дмитрий Репнин, – с последней парты поднялся высокий, статный, красивый ученик. Внимательно оглядев ученика, не меняющимся спокойным взглядом, учитель сказала:

– Спасибо, но можно было не вставать. Ты, уже обратил на себя внимание дерзкой фразой, брошенной в присутствии директора школы.

– Так вы меня запомнили? – улыбнулся Дима и уселся на место, отбрасывая тёмную прядь удлинённой косой чёлки, упавшую на лицо.

Дарья Николаевна смотрела на ученика, не выражая никаких эмоций и лишь, лёгкий взмах чёрных длинных ресниц, на миг скрыл и явил спокойную зелень больших глаз.

Что происходило потом, Дмитрий Репнин не вникал. Он изучал нового учителя, а не предмет, который был нужен ему, как собаке пятая нога. Газированные пузырьки лопались опять и он, опять, злился, но вскоре, злость сменилась интересом и он спросил, прерывая учителя:

– Можно спросить?

– Да, конечно, – улыбнулась Дарья Николаевна, считая, что ученик с последней парты проявил интерес к её предмету.

– Дарья Николаевна, вы замужем? – прилетело с камчатки и её улыбка погасла. Некоторое время она думала, опустив белокурую голову, после подняла глаза и холодно сказала:

– Я отвечу пытливому ученику, если на следующем уроке, он ответит мне на три вопроса из трёх заданий, на языке, который я люблю и очень буду стараться, чтобы и вы полюбили тоже.

– Всё, как в сказке: три ответа, три задания. Может, вам и тридцать три года? – съязвил Репнин, не удовлетворившись её уклончивым ответом.

– Мне двадцать четыре года, – спешно ответила она и лицо, опять, не выразило ничего, кроме безразличия. Интерес к учителю возрос, но бесило её полное равнодушие. Так девчонки не вели себя с первым красавчиком школы. Мысли ученика прервал уравновешенный голос учителя. – Обязательно интересоваться моей личной жизнью, Дмитрий Репнин? Я запрещаю вам, задавать такие вопросы учителю и это, относится ко всему классу.

– Я сам всё узнаю, просто, спросил, – откликнулся Дима. Учитель оглядывала дерзкого ученика и не знала, что предпринять. Её выручила староста класса Лена Кислякова.

–Дарья Николаевна, вы действительно верите, что обучите нас французскому языку за два с половиной месяца?

– Не верю, – честно призналась учитель и спросила. – Но, что же мне делать?

– Улыбнитесь, Дарья Николаевна, – предложил Дима. – У вас такая очаровательная улыбка. По классу пробежал смешок.

– А у вас, Дмитрий Репнин – полное отсутствие манер. Полагаю и мне и классу будет некомфортно, если вызывающее поведение одного ученика, негативно скажется на качестве моих уроков и как следствие, на ваших знаниях, – прочла она монолог добросовестного учителя и отвернулась к доске.

Мел проворно бежал по черноте гладкого поля, но никто не понимал, что пишет учитель. Наконец, она повернулась лицом к классу и к доске прилетело предложение от не усвоившего проповедь ученика:

– Позвольте мне, просто присутствовать на ваших уроках и проблем не будет. Я не полюблю французский язык, Дарья Николаевна.

– Поживём-увидим, а спрашивать, я со всех, буду одинаково. Я не выделяю любимчиков, не надейтесь, – обратилась она к классу и наступила полная тишина. Пронзительный звонок врезался в её мёртвое пространство, подняв учеников и расслабив учителя.

Он прозвенел во время, но Дима удивлённо посмотрел на Антона и произнёс, не свойственную ему фразу:

– Звонок? Уже?

Антон открыл рот, хмыкнул и нарочито-испуганным голосом спросил:

– Друг, что случилось? Ты заболел? Приложил ладонь к его лбу. – Температуры нет, тогда что?

– Ничего, – злясь, ответил Дима и сорвался с места. Антон придержал его, схватив за пиджак, сделал страдальческое лицо и произнёс:

– Эй, мне начинать ревновать?

Дарья Николаевна выходила из класса, не обращая внимания на детские шалости двух рослых юношей. Дима проводил её лёгким прищуром глаз и только тогда ответил другу:

– Ревность озлобляет. Оставайся миленьким пупсиком, чтобы я не разочаровался в тебе.

– Так я тебе нравлюсь? – с придыханием, воскликнул Антон вслед уходящему Диме.

– Прикрой меня, я слиняю, – попросил он, улыбнулся шикарно и игриво добавил. – Я люблю тебя, – встал и выскочил из класса. Антон послал Диме воздушный поцелуй и охая, упал на парту.

– Вот два придурка, – выдавила Света Устюгова, запихивая учебники в рюкзак.

– Светик, что тебя больше бесит? – спросил Антон, подойдя к ней сзади и чуть коснувшись её плеча. – Наши приколы или то, что Репнин не обращает на тебя внимания?

– Америку открыл, Колумб недоделанный? Кто интересует эту ледышку, больше одного вечера. Запасть на него – убить свою молодость, не дав ей не единого шанса.

– Однако, девочки грезят о поцелуе Ледяного принца, а ты?

– Ещё чего, – поспешно ответила Света и саданула Антона учебником по руке.

– Эй, больно, – вскинулся он и Света, вырезав на розовых скулах, фальшивую улыбку, подула на его руку. – До свадьбы заживёт, – сказала она и, смыв улыбку, направилась к двери.

– Вот заноза. Маленькая, как муха, а рука, как плита бетонная, – проговорил Антон, потирая ушибленную руку.

Прозвище Ледяной принц, приклеилось к Диме в десятом классе, когда он явился в школу, после летних каникул: повзрослевший и похорошевший до степени очаровательности. Всё пошло от Кристины Орловой, переведённой ученицы из другой школы. Как новенькая девочка, она заинтересовала Диму, но ненадолго, хотя он считал её красивой. Не найдя в ней ничего особенного, кроме внешней красоты, он тут же забыл о ней, продолжив свой марафон поисков необычного в слабом, но притягательном поле. Красивой девчонке нелегко было признать поражение и она обозвала его ледышкой, но другая, влюблённая в него с девятого класса ученица, чтобы насолить сопернице, вступила с ней в перепалку:

– Репнин – не ледышка. Должна знать, если целовалась с ним. Похоже, не целовалась. Он, скорее – Ледяной принц.

– Вот и целуйся со своим Ледяным принцем, если он захочет. Хотя, вряд ли, с твоей- то внешностью, – дала отпор Кристина.

Девчонки подрались, повысив статус школьного красавчика, но самому красавчику было всё равно. Все девчонки класса, школы и даже, города, виделись ему одинаковыми и в этом скучном однообразии не было яркой фигуры, что могла порадовать его.

Но, кажется, такая фигура появилась.

Дом, радующий взгляд, но не радующий душу, встретил младшего хозяина темнотой и пустотой. Они – частые его спутницы, смотрели изо всех углов, изгибов и перегородок и пропадали, как загоралась огромная, вытащенная из наследственного сундука, люстра в гостиной. Предмет, дорогой не только стоимостью, но и гордостью графского происхождения, светил паркетному полу, современной мебели, книгам советской эпохи и трудам древних философов. Для Димы, он лишь разгонял темноту, чтобы добраться до своей комнаты на втором этаже, тоскующей по своему единственному жильцу большого дома.

Родители работали до изнеможения, приращивая капитал к своей далеко не скудной жизни, а сын, часто оставаясь один, учился самостоятельности и многое умел в своей короткой жизни, хотя и считался принцем. Не открываясь никому кроме лучшего и единственного друга, он рос и взрослел крепким бутоном гладиолуса, ожидающим света и тепла, чтобы раскрыться чёрно-белым цветком в удивительный и одновременно отвратительный мир.

Завалившись в кровать с телефоном, потомок старинного благородного рода, листал страницы, даже не вглядываясь в них, потому что мысли плыли другим руслом. Ещё плавное, но уже тронутое вечерним бризом, оно несло неожиданные испарения извилин не к берегу, а в глубину, отчего обширный, но редко используемый до границ, чаще до середины, словарь человеческих и нечеловеческих изречений, засиял полузабытыми названиями и фразами: типа: не такая, как все и любовь.

Конечно, все выуженные, из сопротивляющегося мозга слова, ставились под знак вопроса и мучительные сомнения, но носитель красивой и шальной головы чувствовал, что что-то перевернулось в нём. Как долго продлиться это, внезапно наплывшее состояние, он не знал. Но, ощущение, что он рад этому наплыву, не покидало его весь вечер и породило угрозу, чего-то надвигающегося и огромного, как люстра в шикарной гостиной.

Тряхнув, уставшей думать головой, он набрал номер Антона.

Они встретились у застеклённого кафе, недалеко от школы и хотя, название его: «Кофеварка», несколько отталкивало, здесь было чисто, уютно и вкусно кормили. Друзья часто заглядывали сюда, чтобы перекусить после уроков или вечером, как сейчас.

– Поедим? У меня волчий голод, – пожаловался Дима.

– Я тоже не ужинал, но что-то аппетита нет. Посижу с тобой.

Зал был заполнен, почти до отказа. Они нашли свободные, далеко не лучшие места в углу людского аквариума и уселись на мягкие стулья. Антон оглядывал зал, а Дима, не проявляя интереса к окружению, листал тонкую кожаную папку, куда были вшиты листки с меню.

– Что там ищешь? Всё равно закажешь свои любимые пончики с мёдом. Стоит ли, стирать пальцы о бумагу, – недовольно высказался Антон. Он нервничал.

– Настроение на нуле, аппетита нет. Что с тобой? Ты трескал всё подряд и за троих. Что случилось?

– Не знаю, всё осточертело. Скука.

– Сегодня, на набережной, презентация нового сингла молотков. Пойдём? – предложил Дима, подзывая молоденькую официантку.

« Молотки» – рок-группа местного разлива, выступающая на всех городских мероприятиях и любимая юной частью горожан, не нравилась Диме, но интересовала Антона, поэтому он решил подбодрить раскисшего друга и кивнул.

Поел быстро и скоро, друзья сидели в такси, что домчало их до места назначения в считанные минуты. Народа было достаточно, чтобы заполнить небольшую площадь между рекой и парком развлечения. На сцене-трансформере музыканты рвали связки, исполняя свой прошлогодний хит. Презентацию новой песни запланировали в конце всего выступления, чтобы удержать до конца, как можно больше зрителей.

– Смотри, наши девчонки, – сообщил Дима, указывая рукой в сторону кованой ограды. – Подойдём?

– Да ну их, в школе надоели, – отмахнулся Антон.

– Ты точно не в форме. Как девчонки могут надоесть. Антон не реагировал, смотря поверх шевелящейся и орущей толпы. – Эй, друг, – подозрительно намекнул Дима. – Может, ты и правда влюблён в меня, а я ничего не знаю?

– Иди ты, – отмахнулся Антон.

– А что. Смотри, какое у меня милое личико. Дима приложил ладони к щекам и широко улыбнулся.

– Иди к чёрту, извращенец, – улыбнулся Антон и, угождая другу, согласился. – Ладно, идём, – пробасил он, предвкушая неприятную встречу, когда разглядел в кучке девочек – одноклассниц неприятного себе типа.

– Привет любителям убийственного рока, – весело приветствовал всех Дима, отмечая про себя, что к девчонкам затесались и парни и один из них – Олег Безуглов – любитель длинных неухоженных волос и фотографии, косящий под легендарного битла.

Диме и всем, кто знал об омерзительных повадках паскудного папарацци, был неприятен худой длинноногий парень, держащий на рыжей голове творческий беспорядок. История с учителем географии в девятом классе, где Дима оказался главным, но безнравственным героем, расползлась по школе, благодаря видео, что тайно снял Олег. Диме досталось со всех сторон и он едва избежал исключения из школы, а Олега хорошо отдубасили и он притих, подавшись в фанаты длинноволосых музыкантов.

– Мне показалось или это училка? Антон толкнул Диму в бок.

– Кто? Где? – переспросил Дима Антона, подчиняясь направлению его взгляда.

– Дарья Николаевна, позади толпы, – уточнил Антон и посмотрел на друга. – Она?

– Точно. Она интересуется роком? – Изумлённый голос Димы взлетел и тут же перелился в рассудительный всплеск. – Она молодая, но редкий учитель, залетит в сию пучину, – и снова, потёк весёлой волной. – Подойдём?

– Давай, что нам терять.

Пробираясь сквозь визжащую группу подростков, Дима наблюдал за учителем. Дарья Николаевна в джинсах и курточке, совсем не была похожа на учителя. Она смотрела на сцену, двигала головой, следуя ритму и держала весёлое лицо, лицо увлечённой девушки, а не строгого учителя.

– Она совсем не похожа на учителя, – подтвердил мысли Димы Антон.

– Да, она миленькая, – развеселился Дима. Поток орущей толпы кончился и два ученика предстали перед учителем. – Дарья Николаевна, добрый вечер. Не рассчитывали увидеть вас здесь, – обратился Дима.

– Учитель должен знать, чем занимаются ученики. – Ребята заулыбались, но следующая фраза погасила их улыбки. – Вместо того, чтобы делать домашнюю работу.

– Дарья Николаевна, зачем вы сказали это. Вы испортили прекрасное впечатление. Ученики, тоже люди и им надо расслабляться, – высказался Репнин, а Чижевский кивнул, соглашаясь с ним.

– Так расслабляются люди? – огорошила она вопросом.

– Что? Только и смог произнести словоохотливый ученик, а Антон открыл рот. Придя в себя от тупого вопроса учителя, Дима сказал, настраивая игривый тон. – Есть много других, более интересных способов расслабления. Например. – Он нарочно протянул последнее слово, ожидая бесящей реакции.

– Сон? Танцы? Горячительные напитки? Опиум? Секс? – перечислила она и мило улыбнулась. – Что предпочитаете? Пару секунд оба молчали, а после, разлился ликующий голос Димы:

– Это – отпад! Учитель, вы – крутая!

– Крутая? – переспросила она и уставилась в одну точку, словно что-то считывала из пустого пространства, а считав, ответила:

– Я не сильна в подростковом сленге, но полагаю, это – похвала, комплимент, одобрение. Я должна сказать спасибо?

– Не обязательно, – выдавил Антон.

Дарья Николаевна улыбнулась и Дима отвёл взгляд. Секунду назад он думал: Как прикалывается! С ума сойти! Она, вообще – учитель? Но, повернувшись вновь, он нашёл в голове другие мысли: Что, если она уйдёт, сейчас? Что я сделаю, чтобы остановить её?

Коснувшись Димы прохладным взглядом, она заторопилась, выражая спешку быстрым приглаживанием волос и молниеносным застёгиванием куртки.

– Мне пора. До свидания, ученики, – заявила она, повернулась и пошла прочь.

Тронув Антона за плечо – знак – до завтра, Дима побежал за ней, на ходу срывая вязаный шарф с шеи.

Догнал быстро, но шёл рядом и молчал до сумасшедшего перекрёстка, где скопище машин и людей, всегда грозит обернуться неожиданной катастрофой. Стояли молча, пока Дима не обернул её шею своим шарфом. Она не сопротивлялась, но взгляд, так и оставался холодным.

– Я провожу вас. Можно? – спросил он, отодвигая рукой надоедливого мальчишку, лет семи, что вертелся под ногами и с любопытством смотрел на Дарью Николаевну. – Слейся, – шепнул ему Дима. Пацан показал язык и чуть отодвинулся.

– За шарф, спасибо, но больше ничего не надо, – запоздало ответила она. – Я хорошо ориентируюсь, даже в незнакомой местности. У меня хорошая зрительная память. Иди домой, я справлюсь, – отшила она, не заботясь о корректности, так же, как делал он. Прямота, лишь усилила притяжение и он проявил настойчивость:

– Мне надо вам сказать что-то. Это – важно.

– Хорошо, – согласилась она и шагнула на пешеходный переход, по которому мчались машины. Дима придержал её за локоть.

– Красный свет, осторожно.

– Разве? – улыбнулась она и указала взглядом на светофор, где ярко зеленел круглый стеклянный глаз. – Говори, что хотел сказать, – попросила она, не прерывая движения и не смотря на него. Мальчишка, которого он прогнал, шёл впереди них и то и дело оборачивался.

– Я извиняюсь, что был грубым на уроке. Простите. – Она молчала, словно это касалось кого угодно, только не её. Понимая, что камень лежит на месте, Дима решил поднажать. –

И мне кажется. Нет, я чувствую. – Дима волновался. – Да, я чувствую, что влюбился в вас, – выдохнул он.

Дарья Николаевна повернула голову.

– Влюбился? – Переспросила она и странно повела головой.

Светофор зачадил красным светом и лавина машин двинулась с обеих сторон. Мальчик, шагавший впереди, растерялся, остановился и смотрел на приближающийся транспорт широко раскрытыми испуганными глазами. Паниковали и другие пешеходы, слышалась беготня и крики. Дарья Николаевна бросилась к ребёнку, обхватила его и, присев вместе с ним, закрыла его собой. Совсем рядом, перед ними завизжала машина. Лишь на секунду, липкий страх пролился по спине Димы. Он рванулся следом и обхватил их обоих. Внезапно, загорелся зелёный свет. Всё наладилось и испуганный мальчик побежал на другую сторону дороги. « Он что сломался?» – услышал Дима чей-то раздражённый голос. Взяв учителя за руку, он быстро зашагал по полосе. Он пришёл в себя, когда они стояли на тротуаре и не мог понять, чего было в нём больше: страха за учителя или негодования на неё.

– Вы всегда так беспечны? Вы могли пострадать. Представить страшно, что могло бы, случиться, – отчитывал он учителя и, вдруг, голос упал до шёпота. – Я так испугался. Дима сделал шаг и обнял учителя. Она стояла не двигаясь и ничего не предпринимая, но её ровный голос сбил заботливого ученика с толка:

– Ребёнок был в опасности. Я должна была бросить человека? Отпусти меня. – Дима разжал руки и отступил. – Разговор окончен. Ты сказал, что хотел сказать. Спасибо, что проводил. Я пойду, – голос звучал резко и Дима отступил.

Пока она исчезала из вида в переулке, свернувшем в сторону, он смотрел вслед, не понимая, что произошло и не надеясь на то, что что-то будет.

Такси, летевшее издали, резко притормозило и остановилось прямо возле него. Прежде чем Дима что-то успел понять, водитель открыл дверь и пригласил его в салон.

– Я не вызывал такси, – сообщил Дима. В кармане зазвонил телефон. Рука нырнула, вынула, открыла и глаза расширились. Уже, запоздавшее сообщение гласило, что такси прибыло. – Ничего не понимаю, – произнёс он, но сел в машину, назвал адрес и откинулся в кожаный мрак сиденья.

Рой мыслей прилетел мгновенно, как только он закрыл глаза. Они не жалили, но легонько покусывали. Ещё бы: Он признался в любви учителю! Быстро сосчитав в уме, он выяснил, что признание прозвучало спустя двенадцать часов сорок семь минут и тридцать восемь секунд после знакомства. Неплохой результат эмоционального фейерверка! Но, плохой итог, волнительного, сулящего перемены, дня, подумал он и вдавился в сидение.

Дома, в своей тёплой мягкой постели, Репнину не спалось. Он прокручивал в голове события ушедшего вечера и чем сильнее был круговорот, тем отчётливее он осознавал, что его отвергли. Первого красавца школы игнорировали. Это случилось впервые. Обычно, выходило наоборот и он не находил себе места на широкой кровати и утешая себя тем, что это была не обычная девушка, а особенная девушка. Впервые в своей короткой жизни, он встретил человека, которому был рад без всяких причин и к чертям собачьим, что она оказалась учителем. Он не помнил, когда уснул, просто отключился, шевеля накалёнными извилинами уставшего мозга.

Сегодня не было урока французского языка и Дима спал до обеда, отключив телефон и не вспоминая о школе. Наскоро пообедав, что нашёл в холодильнике, он включил телефон и тот сразу зазвонил.

– Отросток великого родословного древа слушает, – обозначил он своё присутствие.

– Придурь, ты чего трубку не берёшь? – оглушил голос Антона.

– Спал.

– Почему в школу не пришёл?

– Не хочу.

– Завтра, сразу отправляйся к директору.

– Понял, спасибо. Чего звонишь?

– Я вообще-то беспокоюсь. Тебе знакомо это?

– Не парься. Завтра приду.

– Слушай, учителя до утра провожал? – голос перешёл на таинственный шёпот.

– С дуба рухнул, негодник. Не тронь её, прикуси свои щупальца.

– Пока, святой угодник Димитрий, – рассыпался голос друга.

– Пока и домашку скинь, – попросил Дима и отшвырнул телефон на диван.

Дмитрий Репнин появился в школе, прогуляв два дня и поэтому, сразу направился в кабинет директора, зная, что его всё равно сорвут с уроков и заставят предстать перед главой школы – крупным плечистым мужчиной с короткой стрижкой и огромными, как молоты, руками. Он будет смотреть в глаза ученику, поправляя галстук и одёргивая рукава тёмно-синего костюма. Светлые, влитые в голову глаза, зажмурятся, а чрезмерно вежливая, архаичная манера разговора, способная взбесить любого, примет форму обычной человеческой речи, если школьный инквизитор сочтёт жертву допустимо не виновной, услышав логическое правдивое признание или оправдание.

Постучав, Дима вошёл в кабинет директора. Глава школы монстров сидел за столом, уткнувшись в разложенные перед ним документы.

– Доброе утро, Валериан Вячеславович, – быстро и внятно выговорил ученик, что удавалось не каждому с первого раза. Директор оторвался от бумаг и проговорил, лаская теплом каждое сказанное слово:

– Поведайте, любезный сударь, отчего прогуливали. Назовите причину и обоснуйте её важность, тогда я не стану казнить, а помилую. Дима водил головой, словно разминал мышцы от долгой сидячей работы и покусывал нижнюю губу. – Излагайте, время – не резиновое, – поторопил директор, уставив на него светлые, почти бесцветные глаза, глубоко всунутые в голову.

– Не хотел, – честно и лениво ответил ученик.

– Отчего же?

– В школе – скучно. – Директор вскинул брови. – Вот вам, Валериан Вячеславович, в школе весело?

– Это – моя работа и в ней, я не ищу веселья, я жажду плодотворности. Вам понятен смысл мудрой русской поговорки: Делу – время, а потехе – час?

– И что?

– А то, молодой невежда, что прогрессивной стране нужны умные люди, а нахлебников и так хватает.

– От ума – горе, Валериан Вячеславович. – Больше знаешь, хуже спишь, а я хочу спать крепко. В здоровом теле – здоровый дух и « Круглое невежество – не самое большое зло».

– В нездоровом образе жизни, я не могу вас упрекнуть, в этом вы преуспели, но пропускать занятия не позволю. Уважение к учителю – ценность, которая не померкла в эпохах. Знайте, молодой повеса, вы избежали сурового наказания за то, что цитируете великого философа, а то значит, что ваше серое существо, способно шевелить щупальцами.

– Я понял. Я могу идти?

– Зря отменили телесные наказания в школах. Ох, задал бы, я тебе Репнин.

– Я тоже считаю, что кулак лечит эффективнее, чем нудная нотация с утра, – согласился Дима. Директор улыбнулся и зажмурил глаза. Пронесло, подумал Дима.

– Идите, Репнин и прихватите эти книги. Их надо перенести в библиотеку. Новое поступление для учеников, терзающих свои умы науками, – попросил директор.

– Книги. Столько много! – воскликнул Дима, проследовав взглядом за рукой директора и уткнувшись им в несколько высоких стопок, пахнущих свежей типографской краской. – Зачем столько и вообще, зачем, ведь учебный год заканчивается. Как нести такую кипу?

– Ума нет, есть сила – линия логики. Как вам?

– Можно я адъютанта пришлю? Влитые глаза блеснули, но не злобно и стали чуть темнее.

– Как изволите, ваше благородие, но не забывайте, – голос зазвучал суровее. – Спина чужого вола несёт и чужую поклажу.

– Доброго плодотворного дня, Валериан Вячеславович, – откланялся ученик и выскочил из кабинета.

Длинный светлый коридор принял его, как родного. Впереди шагал учитель физкультуры – накаченный спортсмен с уверенной раскачивающейся походкой, с выбритой половиной головы и выстригом в виде молнии над ухом. Крупные черты лица подходили его крупному телу и весь он, не считая некоторых деталей, напоминал Диме ухоженного неандертальца. Сергей Константинович, как всегда, шёл, согнув руки в локтях и ворочая торсом, поэтому со спины казалось, что он немного сутуловат. Не стараясь попадаться ему на глаза, Дима свернул в боковой коридор, где располагался класс иностранного языка.

В классе, куда вошёл Репнин, царило безмолвие. Унылая картина: спины, телефоны перед глазами, бегущие по экранам пальцы. Дима бросил рюкзак на стол, сел, привалился к спинке стула, закинул ногу на ногу и закричал:

– Эй, народ! – Все повернули головы, но не все встали с мест, подошли, предложили рукопожатие. Это, делали мальчики, а девочки ждали, что будет дальше и это – дальше, наступило, когда Дима сказал. – Парни, надо перенести книги из кабинета директора в библиотеку. Достаточно трёх накаченных парней. Желающие есть? Если нет накаченных пацанов, то придётся подкачаться на мытье окон. – Антон приподнялся, но Дима усадил его на место, слегка сдавив локоть. С разных парт встали два ученика. – Не сейчас, на другой перемене, уже звонок, – обрадовал Дима добровольцев. Ученики сели и Репнин, уладивший текущее дело, опрокинулся на спинку стула.

Начинался урок французского языка. Ученики ожидали учителя. Нетерпение сушило горло Репнину, но эти волнующие минуты ожидания, были так прекрасны и отчасти, стыдливы, после вчерашнего его выкидона. Он был, словно не на своей орбите.

Дарья Николаевна вошла и урок начался. Для Димы не существовало уроков французского языка, он видел не учителя, а привлекательную девушку, что ещё недавно, подумаешь шесть лет назад, сидела за партой, а теперь, старалась выглядеть взрослой, держать дистанцию, быть учителем. Его бесило, что ему нужно называть её Дарья Николаевна, но причиной была не она, а он, теряющий равновесие при одном лишь её появлении. Сидеть в классе, в нескольких шагах от неё, слышать голос, любоваться лицом и читать по её полуоткрытым губам не французские слова и фразы, а слова, что согрели бы и успокоили его. Например: Я люблю тебя, Дима. Но, она, даже ни разу не глянула в его сторону.

Антон ущипнул его за руку и мечты оборвались.

– Что?

– Ты что в нирване? Идиотская улыбка, отрешённый взгляд. Мечтаешь о ней?

– О ком?

Антон кивнул на учителя.

– Похоже, под кайфом ты. Несёшь чушь – рассердился Дима и слегка покраснел.

– Нет? Тогда о ком? О Лерке Смоляковой? Дима не реагировал. – Блин, возле тебя столько девчонок вертится. Как я могу угадать? Дима молчал. Он сидел, закрыв глаза. Но, веселье не оставляло друга. – Расскажи, ощущать внимание девчонок – прикольно?

– Это – скучно, – отмахнулся Дима. – Хватать что-то сверкающее – очередной обман. Настоящее – то, что согреет душу, может и не блестеть, но, обязательно, выделится из блёклой массы. Когда всё просто, пропадает интерес.

– Да ладно, расскажи и начинающий писатель Антон Чижевский напишет книгу: «Эротические фантазии Дмитрия Репнина».

– Отвали, мешаешь.

– Кино смотришь? Твои мысленные фантазии преобразовались в формат видео? Ты случайно, не влюбился? Случайно, ледок не подтаял?

– Грядёт глобальное потепление. Как думаешь, Ледяному принцу – хана? – не отрываясь от спинки стула, лишь чуть приоткрыв глаза, поинтересовался друг.

– О чём ты? Дима молчал. – Хотя, всё равно, – отстал Антон и спросил. – На вечеринку идёшь?

– Не решил ещё, – нехотя бросил Дима. Он, как Око Саурона, следил за учителем, боясь пропустить, хоть одно движение, один взгляд, жест и вздох.

– Репнин, – неожиданно обратилась она к нему. – Ты не сдал домашнее задание: три ответа на три вопроса. Сдай сегодня, иначе получишь неуд. Он не успел ответить, прозвенел звонок. Дима не трогался с места.

– Что-то новенькое: граф Репнин не срывается в аллюр. И правда, влюбился? – озвучил подозрительные мысли Чижевский.

– А если да, то что? – серьёзно произнёс Дима.

– Ну ты и приколист, дружище, – хохотнул Антон. – Скажешь, тоже.

Дарья Николаевна вышла из класса и Дима проводил её долгим и тоскующим взглядом.

Соня Видова, неровно дышащая в сторону Димы, повернула голову и, обнаружив предмет своего воздыхания на месте, встала и подошла к нему.

– Вот, держи, – сказала она и протянула лист с домашним заданием. – Иди, сдай.

– Соня, ты – прелесть, – улыбнулся Репнин. – Плата нужна?

– Сколько? – не заставила ждать ученица. Дима хмыкнул и спросил:

– У всех девчонок извилины под деньги заточены?

– Сам же, предложил, – надула губки Соня. Дима наклонился к ней так близко, что она смутилась.

– Не всё измеряется деньгами. – Соня смыла бантик на губах и с интересом посмотрела на Диму:

– Билеты достанешь? – Репнин протяжно выдохнул. – Поцелуй, дурочка. Будь на вечеринке.

– Придурок, – прошептала Соня, но губы, не слушаясь её, нарисовали еле заметную улыбку.

Репнин спешил в учительскую, но резко остановился, увидев Дарью Николаевну в коридоре. Напротив неё стоял учитель физкультуры Сергей Константинович Загорский. Они говорили. Дима не вслушивался, но до него донеслось:

– Дарья Николаевна, не желаете после работы выпить кофе. Недалеко есть хорошее кафе. Приглашаю.

– Может, в другой раз, Сергей Константинович. Много работы, мне придётся задержаться, сегодня.

– Хорошо, – весело отреагировал физрук и поочерёдно качнул широкими плечами, демонстрируя свою пластику и силу.

Дарья Николаевна двинулась и Дима окликнул её:

– Дарья Николаевна. Я принёс, – сказал он, когда она остановилась и безмятежно посмотрела на ученика. Она ждала, а он смотрел на неё. – А, – опомнился ученик. – Я принёс домашнее задание. Вы велели сдать, – протянул он лист и она, приняв его, сказала:

– Хорошо, Дима. Спасибо.

–За что? – развеселился он, радуясь, что она не прогнала сразу, а заговорила с ним.

– За то, что любишь мой предмет. Во время работу сдал.

– Да, я люблю, но не предмет, – уже серьёзно произнёс он. Учитель внимательно смотрела на него, чуть склонив голову набок, словно изучала и примеривалась, чем ответить наглому ученику. Опередив её, Репнин сгладил ситуацию. – Дарья Николаевна, спасибо вам, что обучаете балбеса красивому неподражаемому языку. Я и впредь, буду очень стараться. Мерси, мадмуазель, – закончил он и поцеловал учителю руку.

Не дав опомниться, он не спеша зашагал по коридору, разливая свою обаятельную и счастливую улыбку.

– Маленький нравственный уродец, – выговорила она и зацокала каблучками в направлении учительской.

Учитель истории Герман Зиновьевич – тихий сухонький безобидный старичок, но просвещённый и уважаемый преподаватель, брёл по коридору. Оглядывая мудрые стены, увешанные портретами великих исторических личностей, литературных и научных гениев, он касался их, ибо только стены в полной мере впитывали изыскания гениальных умов, пока ученики не знали и половины тех, кому обязаны светом просвещения.

Нехватка педагогических работников и личнаяответственность за будущее процветание страны, побудила его прийти в школу. Окончившие вузы специалисты, особо не рвались в школу добивать свои нервы и жить на мизерную зарплату, а искали места потеплее и пожирнее. Германа Зиновьевича пригласил директор школы и он согласился, пока позволят здоровье и силы. Оторвав взгляд от стен, он увидел Диму и поспешил завязать разговор:

– О, Репнин, мне необходима твоя помощь. Вернее, у меня к тебе просьба: Забери тесты и раздай в классе перед уроком. Жаль тратить драгоценное время бессмысленно. Сделаешь?

– Хорошо, Герман Зиновьевич. Идёмте, – сказал он и поплёлся за прыгучим, с лысеющей посеребрённой головой, старичком. Большая залысина выше лба придавала ему ещё больше ума, которого и так было в достатке.

Учитель вошёл в учительскую и двинулся к своему столу. Скоро, задвигались ящики, зашелестела бумага. Репнин следил не за ним, ожидая тестов, его внимание было приковано к столу, за которым сидела Дарья Николаевна. Углубившись в таблицы, она не замечала Димы, что сиял у двери. В комнату вошёл физрук и покачивающимся баркасом, прямиком поплыл к Дарье Николаевне.

– Кофейку хотите? Я сбегал и купил, раз у вас работы много. Лицо окрасила благоговейная улыбка.

Вот приставучий, подумал Дима, ёрзая у двери.

– Не очень хочу, но спасибо, отозвалась привлекательная коллега, взяла пластиковый стакан и поставила на край стола. – Следующий раз, угощу вас, Сергей Константинович.

– Это, не обязательно, лучше сходите со мной куда-нибудь, если хотите отблагодарить меня.

– Куда?

Он наклонился к её уху и что-то прошептал.

Что он шепчет ей, псина сутулая. Что вертится. Проваливай, уже, – гнал, как взбесившихся коней, мысли незадачливый школяр и они задохнулись, когда руки физрука, как бы случайно, легли на её плечи.

Дарья Николаевна поднялась и одним резким движением, заломила его руку за спину и уткнула лицом в стол. Мужчина вскрикнул и все учителя повернули головы на звук.

– Простите, – с улыбкой, обратилась к ним Дарья Николаевна. Отпустила физрука, подошла к двери, ухватила изумлённого и радостного ученика за руку и вместе с ним вышла в коридор.

– Не говори ученикам, – попросила она мягко. – Ученики не должны бояться учителя.

– Думаете, болтать стану? Обижаете, учитель. – Веселье, ещё не ушедшее, вспыхнуло вновь. – Здорово вы его лицо о стол размазали. Но, что он вам шептал?

– Иди, учись, Репнин. Спокойно напутствовала она и вернулась в учительскую, под пристальные взгляды учителей.

– Простите, автоматически вышло, – обратилась она к коллегам и к физруку. – Я занимаюсь борьбой и одно из правил: не прикасаться к бойцу сзади, так же, как к воину с мечом. Срабатывает инстинкт самосохранения. Простите.

Выслушав, учителя разбредались по урокам, а Сергей Константинович с укором смотрел на хрупкую женщину.

– Я случайно, – виновато проговорила она и принялась вытирать пролитый по столу кофе.

– Точно какую-нибудь пошлость сказал, кофеман хренов, – вслух рассуждал Дима, возвращаясь в класс. – Ноги бы, ему переломать, чтобы не вертелся рядом с ней. Хотя, она и сама хорошо справилась. Дима улыбнулся и побежал в класс, забыв про тесты.

Из школы силачка « До Бон Сун» ушла, когда поздние весенние сумерки вовсю хозяйничали на городских улицах. Медленно вышла из ворот и не спеша побрела по тротуару, вглядываясь в бесконечно сияющие и зовущие рекламные баннеры и магазинные вывески. Ещё, прохладный, но с горьковатой примесью, воздух бодрил и разгонял усталость, накопленную за день и это, чувствовал Дима, стоя у железных ворот школы и полируя их прутья спиной, упакованной в синюю джинсовую куртку.

– Девушка, вам провожатый не нужен? Ночь на дворе – услышала она знакомый голос, но сделала вид, что ничего не слышит, но настойчивый голос зазвучал снова и по-французски: – Не хотите прогуляться с молодым привлекательным человеком? Дарья Николаевна задержала шаг. Ответ последовал от француженки:

– Не пристало учителю прогуливаться с учеником, даже если, он чертовски привлекателен.

– Что? Я ничего не понял, – услышала она впереди себя и подняла глаза цвета весенней зелени. Он, уже успел обогнать её и теперь, стоял перед ней, луча очаровательную улыбку. – Вы опять назвали меня маленьким нравственным уродцем?

– Ты слышал? – Дима кивнул. – Нельзя оскорблять учеников, прости, – спокойно, как и спросила, ответила она. Я – плохой учитель.

– Что вы, Дарья Николаевна, вы – самый удивительный учитель на свете. Такой удивительный учитель, что у меня крышу сносит.

– Поэтому, сидишь на последней парте?

– Все плохие мальчики сидят на последних партах и там дверь рядом. Раз и выскочил из класса.

– Тебе не интересно в школе?

– Вы молодая и красивая, рок любите, но рассуждаете, как старая чопорная дама. Кому нравиться учиться? Осточертело за одиннадцать лет. Хотя, – он заглянул учителю в лицо, – сейчас, стало интереснее. Его глаза блеснули, а губы изобразили озорную усмешку.

– Отчего же, если не секрет?

– Новенькая девушка у нас в классе появилась. Не красавица, но цепляет.

– Наглость не украшает человека.

– Наглость – второе счастье, учитель.

– И что тебе даёт это счастье?

–Зачем ждать, пока оно что-то даст. Нужно взять самому.

– Как это?

На всём протяжении разговора, Дима злился, нервничал, бунтовал, волновался, но Дарья Николаевна, ни разу не изменила холодного выражения лица, лишь улыбалась изредка и он подумал, что она совсем не заинтересована в нём и оттого ещё больше хотелось заставить её переживать. Её вопрос был кстати и он ответил:

– Вот так.

Затем, шагнул навстречу, нежно обхватил голову, приблизил своё лицо и поцеловал в губы. Отодвинулся, не отрывая рук. Она стояла и смотрела ему в лицо, словно не понимала, что произошло, словно это – её первый поцелуй. Истолковав молчание и бездействие, как согласие переписать из черновика начисто, Дима поцеловал ещё раз и получил звонкую пощёчину.

Крепкие ноги выдерживали мордобой и жёстче, но в этот раз подкачали и он, срезанный одним ударом милой барышни, сел на землю. Щека горела. Ученик злился и когда негодование забурлило в горле, выкрикнул, укорачивая дистанцию между учителем и учеником:

– Ты что – Терминатор? Пощёчиной с ног свалила.

– Я – андроид, – выдала она, замолчала, задумалась и договорила. – Я против насилия.

– С каких пор, поцеловать девушку, считается насилием, – горячо говорил Дима, ещё не остыв и чёрт побери, было больно. – Насилием было, когда вы физрука лицом в стол воткнули.

– Я обучалась борьбе, в целях самообороны. Но, я не должна вредить людям.

– С мной-то, зачем бороться. Я – существо нежное.

– Ты красивое существо, – улыбнулась она.

– Правда? – воспарил Дима. – Может, ещё один поцелуй, только без броска.

– Кажется, сейчас, подойдёт слово: « Придурок». Я правильно говорю?

– В яблочко, Дарья Николаевна, но я так счастлив. Не видите?

– Поцелуй делает тебя счастливым?

– Технически, поцелуй, лишь касание, но чувство, которое ты испытываешь при этом, очень приятное. Хочется целоваться ещё и ещё.

– Иди домой, Репнин, – прервала его вдохновенную речь учитель.

– Не хочу. – Она двинулась с места, но Дима взял ей за руку. – Не хочу уходить. Не хочу называть вас Дарья Николаевна и учитель. Не хочу давиться слюнями из-за того, кто так близко и так притягивает.

– Хочешь добить мою репутацию?

– Не хочу. Хочу проводить вас, не причиняя вашей репутации вреда. Можно?

– Нельзя, – отрезала она и ни одна клеточка не дрогнула на её лице.

– Хорошо, тогда я пошёл, – согласился Дима и быстро пошёл вдоль ровно посаженных деревьев.

– Так быстро сдался? – проговорила Дарья Николаевна, проводив его взглядом до угла дома, за которым он и исчез.

Идя знакомым путём, она несколько раз оглянулась, но Димы не было. Почему я это делаю, думала она. Я сама его прогнала, а теперь, жду. Что это?

Перед старым кирпичным домом, где она снимала маленькую квартиру, с улицы во двор, вела длинная и тёмная, словно тоннель, арка. Внутри её, прижатые к бетонной стене, стояли мусорные баки, что привлекали стаи бездомных собак. Сегодня, собак не было и Дарья Николаевна, смело шагнула в темноту. Из-за мусорного зелёного бака выплыла длинная тень, а следом, сбитый приземистый мужчина с бутылкой в руках.

– Стой, – пьяным грубым голосом окликнул он. – Не спеши. Скажи мне, все вы, бабы – сучки?

– Простите, я спешу, – вежливо и спокойно ответила она. Пройти молча было нельзя. Он стоял с раскинутыми руками, перегораживая, почти весь проход. Единственный фонарь, тускло светивший у подъезда, тлел безнадёжностью.

– Иди сюда, – приказным голосом выкрикнул он ринулся к ней. Сильная рука грубо ухватила её и швырнула к мусорным бакам. – Отказываешь боевому офицеру? – Допив остатки питья прямо из бутылки, он наклонился к Дарье Николаевне. Лицо обезумевшего и озверевшего пьяного мужчины приближалось, а она твердила себе: Не причинить вреда, не причинить вреда, не причинить вреда. Лицо двигалось и ей казалось, что его обезумевшие глаза сейчас вольются в её глаза, а губы шевелились и она слышала: « Знаю я, таких тварей, что ложатся под первого встречного мужика, когда мы ложимся под пули».

Когда рука, сжатая в кулак, поднялась над её головой, девушка закрыла глаза, ожидая удара, но его не последовало. За пределами зрения, что-то ухнуло, разбилось, упало, зазвенело, рассыпалось и наконец, рухнуло и промычало. Всё стихло. Дарья Николаевна, открыла глаза и прежде, чем увидеть, услышала знакомый и так нужный сейчас, голос:

– Дарья Николаевна, с вами всё нормально. Вы не ранены. Где-то болит?

– Со мной всё хорошо, – улыбнулась она, хотя в темноте, улыбка была еле различимой.

– Идёмте на свет, я посмотрю.

– Да со мной всё в порядке, не надо меня осматривать.

– Не отталкивайте меня, я просто хочу вам помочь.

Вышли на свет, под тусклый поскрипывающий фонарь и оказалось, что Дарья Николаевна, совсем не пострадала, а Дима был не лучшей форме. На его изящном носу и порозовевшей щеке, гостили две красно-синие ссадины, а по виску сочилась кровь. Дарья Николаевна коснулась виска, осмотрела окровавленный палец и спросила:

– Кровь? Тебе больно?

– Ничего страшного, получил бутылкой по голове, умоюсь и всё.

– Раны нельзя промывать водой, идём. Она взяла парня за руку и повела за собой.

Скоро, он сидел в её комнате, а она осторожно и старательно обрабатывала ему раны. Дима терпел жгучесть и пощипывание обеззараживающего средства, хотя его лекарь дула на ранки и он с удовольствием и вниманием, разглядывал её лицо. Оно было так близко, что в горле что-то сжималось и дыхание, готовое прерваться совсем, еле струилось сквозь полуоткрытые губы. Когда она прилепила последний пластырь на его переносицу, он тихо засмеялся.

– Приятно? – как-то по-детски спросила она.

– Нет, то есть – да, но дело не в этом. У вас на носу две крошечные веснушки. В классе их не видно, но они такие милые, – сказал он и почувствовал, что кончики ушных раковин загорели и ему стало неловко. – Спасибо, достаточно. Я в порядке.

– Надеюсь, ты не встретишь больше этого пьяного бродягу, – сказала она, заканчивая собирать аптечку.

Дима понял намёк, что пора и честь знать и встал со стула. Она выпрямилась и они встретились лицом к лицу. Дима потянулся к ней, но Дарья Николаевна отстранилась.

– Что мне сделать ещё? – спросил он. – Я мечтал, что мой первый, настоящий первый поцелуй, будет взаимным и романтичным. Вы всё испортили, учитель. Вы нанесли мне глубокую психологическую травму. Теперь, я не уверен, что вообще смогу целовать девушек.

– Грустная шутка. Тебе больно, – заключила учитель. Шагнула к нему и чмокнула ученика в лоб. – Лучше?

Удивление смешанное с радостью, застыло в его глазах. – Тебе так важен был мой поцелуй, – не то спросила, не то подтвердила она свою догадку.

–Я признался вам два раза и логично было сделать следующий шаг. Но, в лоб целуют покойников. Как исправите?

– Иди домой, Репнин. Ты сказал: « Я чувствую, что влюбился в вас». Но, я ничего не чувствую. Как быть?

– Здрасте, приехали, – рассмеялся Дима. – Ничего не понимаю. Девчонки в очередь встают, а я выпрашиваю поцелуй у бессердечной женщины. Я жалок?

На столе зазвучал телефон. Прочитав сообщение, Дарья Николаевна сообщила:

– Я такси вызвала. Оно у подъезда.

– Вы – удивительная. Даже парней отшиваете оригинально. Учитель молчала, намекая, что разговор окончен. – Отлично, карета подана. Репнин на выход, – театрально продекламировал Дима. – Он злился, но, нарисовав на лице улыбку, произнёс. – Разрешите откланяться, мадам. Схватив с дивана, грязную, с тёмно-бурыми каплями крови, куртку, он вышел за дверь.

Пока такси мчало его к дому, грудь жгли и давили, сказанные ею слова: Я ничего не чувствую. Я ничего не чувствую, а голову путали мысли: Лучше бы, ненавидела. Зачем поцеловала? Пожалела? Я был так жалок? Идиот. Придурь. Ругать себя было легче, чем жалеть, но водитель покосился на него и Дима сообразил, что говорит вслух. Пережив не первый в этот день позор, он впал в спячку, прижавшись головой к боковому стеклу. Мысли, не желающие сна, продолжали домогаться и он попросил, сдерживая злость: «Остановите, пожалуйста».

Он брёл по ночной улице, не замечая текучести людей, потоков машин, не отвлекаясь на тех прохожих, что задевали его плечом, сумкой, колким выкриком. Он, просто, шёл, вглядываясь в нескончаемое свечение, никогда не засыпающего города.

Утром, перерыв шкаф, он не нашёл никакой, подходящей для школы, одежды. Она была, либо грязна, либо не выглажена. Ругнувшись недобрым словом, он схватил то, что попало под руку и быстро оделся. Он мог бы и не пойти на занятия, не велика беда, но пробный экзамен, пропускать не хотелось. Как бы, лениво он не учился, а закончить среднюю школу было для него делом чести.

В класс он явился последним, когда все ученики были в сборе. Пожав руку Антону, он придавил стул и огляделся. Картина была обыденной и надолго не привлекла его внимание.

Света Устюгова стирала с доски незнакомые формулы, а это значило, что утренние важные новости, уже озвучены или их вовсе не было в это пасмурное утро. Парни не реагировали на залатанное лицо первого красавца школы, видели и не такое, а девочки шептались стайками, украдкой поглядывая на франта.

Антон, тоже разглядывал друга, он был при параде: рваные узкие джинсы, белоснежная приталенная рубашка с закруглёнными краями, выпущенная поверх штанов, белая укороченная куртка. Сине-белые кроссовки завершали его гардероб.

– Твоё тело, обёрнутое в дорогие шелка, выглядит на бис, но рожей, ты подкачал, Репнин. С кем боднулся?

– Случайность. Сам-то как?

– Нормально. Ждал, что позвонишь, вместе вечерок скоротаем.

– Сегодня и скоротаем. Вечеринка не отменилась?

– Нет, Лера с утра сообщила, что всё в силе.

Света, закончив тереть доску, повернулась к классу и, увидев Репнина, задела лёгким сарказмом:

– Димочка, ты учиться пришёл или жениться?

– Если выйдешь за меня, то женюсь, – подыграл Дима.

– Лучше я на резинке для волос повешусь, – хохотнула бойкая девчонка.

– Лучше, вешайся или не спеши отказывать. Цена на тебя с каждым днём всё ниже. Старость не дремлет, она крадётся.

– Тоже мне, философ нашёлся, – отозвалась она и запустила в него тряпку. Тряпка, испачканная мелом, вляпалась в его рубашку и упала на колени, оставив на джинсах следы белого порошка.

– Рискуешь, Светик, – улыбаясь, пригрозил он. – Эта рубашка стоит дороже твоей жизни.

– Поцелуй меня и помиримся, – уколола Света. Дима резко встал с места и тут в класс вошёл учитель математики – высокий подтянутый и улыбчивый Артём Игоревич. Он настолько был своим, что его можно было описать тремя качествами: молод, раскован и непробиваем.

– Извинения, ещё не приняты, – сообщил Дима, пока учитель шёл к столу, на ходу, приветствуя учеников.

– Было бы, за что извиняться, – огрызнулась она и поспешила к своей парте, бросив мимолётный взгляд на Репнина и это короткое мгновение явило ей озорное подмигивание и загадочную усмешку шального одноклассника.

Дима вымучил экзамен и, теперь, сидя с Антоном на крыше, пытался объяснить происхождение своих ранений. Врать другу он не хотел, но и рассказать всего не мог, пока, поэтому умолчал о многом и поведал, лишь малое: Шёл в кафе, случайно встретился с Дарьей Николаевной, пошёл провожать и нарвался на бешеного мужика.

– Хотел без меня в кафе поесть? Это же – наше общее место. Почему не позвал?

– Не хотел срывать тебя из дома. Мама Лариса, наверно, шикарный ужин приготовила. Чего тебе химией давиться. У тебя дома – обилье жратвы, а у меня в графских развалинах – пустой холодильник.

– Эй, бездомная псина, не надо жить в одиночку. У тебя есть я. Заруби это на своём залатанном носу. Наши двери всегда открыты для тебя. Почему я вчера не позвонил тебе, – пожалел он. – Мама спрашивала о тебе, словно чувствовала, что с голоду загибаешься. Антон кинул руку на плечо друга и привалил его к себе. – Кстати, кто тебя латал?

– Сам, – соврал Дима.

– Блин, стану писателем, напишу книгу о том, что все родители должны быть Человеками, ибо звери, уже существуют.

– Не перегибай палку, друг. Мои родители меня любят, только сильно заняты, поэтому, я получаю больше денег, чем внимания. Но, я не обижаюсь. Не бери в голову.

– Точно. Люди, занимающиеся наукой, настолько сухи, что их размочат только детские слёзы, а ты не умеешь плакать. Хотя, – Антон пристально посмотрел другу в лицо. – Может, ночами поскуливаешь?

– Пойдём, сказочник. – Дима рванулся с места и Антон встал следом.

Дарья Николаевна доживала свой выходной день. Отложив в сторону важные учительские дела, она полу прилегла на высоких, прислонённых к спинке кровати, подушках. Рука скользнула на маленький столик возле кровати, пальцы объяли корешок тома, поднесли к согнутым коленям и открыли книгу в том месте, где коротким язычком пламени, краснела атласная закладка. Мудрые мысли глянцевых листов, так манящие прежде, сбавили тяготение и собственные мысли, странные и запутанные, заполнили голову. Прежде, ни один мужчина не влезал в её голову так глубоко, но этот невежественный и озорной мальчишка ворвался и поселился там, не спрашивая разрешения и не утруждая себя простым человеческим тактом.

В голове вертелись эпизоды вчерашнего вечера и один, лёгкий, как облако, всплыл поверх всех: тот нетерпеливый нежный поцелуй. Почему, именно этот момент, всплывает в моей памяти, подумала она и уткнулась в книгу.

Строчки поплыли слева направо, вниз и, опять, направо. Пальцы захлопнули книгу и она ясно прочла на твёрдой серой обложке: Фёдор Иванович Тютчев. Избранное. Деля каждое слово на слоги, она ещё несколько раз прочла посыл шероховатой обложки, стараясь вырвать из памяти образ поэта и он выплыл, но с очаровательной улыбкой и грустным взглядом ученика.

Нет, так нельзя, холодно протекла мысль и согрелась, как показалось ей о то же воспоминание, что картинкой возникло перед глазами. Вскочив с кровати, учитель прошла на кухню, открыла кран и сунула голову под холодную струю. Вот так, – метнулось где-то у лба, когда она, закрыв кран, откидывала мокрые, прилипшие к лицу, волосы и облизывала холодные капли с губ. Я перегреваюсь? Подумала она, обматывая голову полотенцем. Когда она снова обжила кровать, взгляд поймал телефон, но разум увёл его в потолок. Я не должна делать этого, приказала она себе. Но, лёжа с открытыми глазами, она ждала завтрашнего дня, ведь в нём будет он.

Обычно пустующий и тёмный дом Репниных, сегодня светился всеми окнами. Хозяйка дома колдовала на кухне. Швырнув рюкзак на середину гостиной, Дима подошёл и обнял мать.

– Не ожидал, сиротка, – весело проговорила она, целуя сына. – Ты так красив, когда удивляешься, поэтому удивись ещё раз: Я блинов испекла.

Дима глянул на золотистую стопку и тут же, сел за стол. Хрупкая красивая женщина с тёмными длинными волосами, умело уложенными на голове во французский твист, поставила на стол розетку с прозрачным липовым мёдом и подвинула к сыну всю блинную башню. – Ешь, и рассказывай, откуда ссадины, как протекает жизнь брошенного ребёнка и как сдал экзамен.

– Нарвался, нормально, пойдёт, – тремя словами отмахнулся сын.

– Глаза не лгут, а нарываться, ты – мастер. Язык-то без костей. Она чмокнула сына в макушку и увидев пластырь, всколыхнулась. – Голова болит? Может в больницу?

– Странная вы женщина, Елизавета Васильевна. Знаете же, что дурную голову и молот не берёт. Чего же, волнуетесь?

– Люблю я тебя, мой ангел, – вздохнула она. – Редко вижу, разговариваю, обнимаю, а ночью, мы с папой в Чехию улетаем.

– Значит, я не увижу гения науки и спасителя мира Александра Дмитриевича Репнина. Как он вообще, папа?

– По уши в исследованиях. Тестирует новую разработку. Больше сказать не могу.

– Вы что, супермена создали?

– Да какое там. Столько вопросов, вот прибежала ненадолго. Давай, ешь, не отвлекайся.

– Спасибо, я насытился. – Встал, поцеловал маму. – Уходишь, уже?

– Надо, сынок. Прости. – Елизавета Васильевна обняла сына. – Чудо моё лаковое. – Ласковые пальцы взъерошили чёлку сына.

– Иди, уже. Чую пятки плавятся, – отпустил сын. – Папе, привет. Не скучайте.

Отстранился от матери, прошёл в гостиную, подхватил рюкзак и побежал по лестнице, ведущую в его комнату.

– Если голова будет болеть, обратись к Матвею Алексеевичу, – прилетел мамин встревоженный голос.

– Ладно, – прилетело сверху и женщина глубоко вздохнула.

Сытные блины и ласковые мамины руки разморили Диму и веки, отяжелев, слиплись. Его разбудил звонок. Нашарив телефон на кровати, Дима поднёс его к уху.

– Где ты? – донеслось издали.

– В графских развалинах, – уведомил сонный голос.

– Кати сюда, все в сборе. Приедешь?

– Скоро буду, – подтвердил Дима и отбросил телефон.

Загородный дом Смоляковых располагался в зелёной зоне – островке смешанного леса, выходящего к реке. Он – добротный особняк и ещё несколько, не уступающих в дороговизне, домов, просвечивались сквозь зеленоватые, едва оперившиеся кроны могучих дубов, хрупких берёз и шаровидных пальчатых клёнов. Ученики были не частыми гостями во владениях мэра города, но иногда, когда взрослые хозяева, ненадолго покидали родные пенаты, их единственная дочь, ускользнувшая из-под надзора домашних узурпаторов, приглашала школьную братию, дабы веселье – сущая необходимость короткой юности.

Ученики разных одиннадцатых классов, кому благоволила и терпела друзей их друзей, Лера Смолякова, перемешались на довольно обширной территории, с газонами, бассейном, беседками и редкими фонарями в аллеях, что казались костлявыми от ещё не успевших развернуться в полную силу листьев.

Больше всего народа тёрлось у бассейна, но Дима направился не туда, а к беседкам, предугадывая, что Антон будет там. Репнина многие недолюбливали в школе, он говорил всё в глаза, приправляя сказанное своеобразным юмором, но на вечеринках, он был источником, изливающим и фонтанирующим веселье. Здесь не нужно было говорить правду, она сама, голенькая и раскованная, гуляла среди веселящихся подростков.

Сегодня, Дима был не в настроении, но в готовности получить порцию адреналина. Отчасти, болезненные, были и приятные, воспоминания вчерашнего вечера не покинули его и он был на взводе. Он явился в самый разгар весенней гонки за приключениями. В большинстве случаев, приключения ограничивались общим непринуждённым весельем, но иногда, они выливались в поиски приключений на пятую точку и сегодня, был такой день.

Первым делом Дима отыскал Антона.

– Соню видел? – спросил он сходу.

– Мелькала пару раз, а что?

– Не люблю копить долги. Увидишь её первым, сообщи, а я похожу, поищу. Антон кивнул, держа возле себя Машу Глебову – двоюродную сестру бойкой Светы, совсем не похожую на неё, разве что смешными веснушками, редко разбросанными по носу.

– Вкати энергетик, а то нас не догонишь, – предложил Антон, держа в руке яркую банку.

– Обойдусь, – бросил Дима, следуя к эпицентру мероприятия – бассейну.

– Он не в духе – догадалась Маша. – Выкинет что-нибудь, точно выкинет.

– Танцуй, пока молода, не думай. Он самостоятельный: сам выкинет, сам и уладит, не впервые, – веселился Антон.

Поодаль бассейна, на зелёном газоне, весьма активная толпа, тряся юношескими неоформленными телами и банками над головами, перекрикивала хит девяностых. В центре торчала белобрысая голова Сани Богомолова по прозвищу « Светофор». Долговязый альбинос с приятной внешностью, ходящий на кастинги, но пока, безрезультатно, прижимал к себе двух девчонок и все трое двигались, подчиняясь ритму и не угождая толпе.

Спустившись к краю танцевального поля, Дима крикнул:

– Эй, челядь, Соню видели?

Его услышал Саня и махнул рукой в сторону трёх лежаков, поставленных вдоль каменных дорожек, окаймляющих весь периметр водоёма и разбегающихся в три направления: к дому, беседкам и рубленой бане, недалеко от дома. Скорее всего их выволокли из кладовой, чтобы устроить места для сидения.

Соню он увидел, как только подошёл к бассейну – пустому кубу с прелыми листьями, мелким мусором и землёй по всему дну.

Он нашёл Соню, но совсем не был уверен, что она нужна ему. Шутка с платой за сделанное ею домашнее задание для ленивого ученика, была, лишь шуткой. Но, брошенная в присутствии всего класса, стала поводом выплеснуть злость, словно какая-то неудовлетворённая тварь рвалась наружу и жаждала мести.

Рядом с Соней, что грела собой шезлонг, стоял Олег Безуглов – кавалер, наступающий на её тень. Он следовал за ней по пятам, как и на эту вечеринку, но в итоге, уходил в компании своего друга Паши Мямликова, а Соня высматривала Диму, опасаясь Леры Смоляковой.

Об их соперничестве говорили с девятого класса, а сейчас, всем стало наплевать на их холодную войну за сердце Ледяного принца. Ему же, не нужно было ни победителя ни проигравшего. Он, просто, играл и ему было весело.

Соня и Олег были не одни. Их окружала свита из нескольких человек, что курили чуть поодаль. В сторону Димы несло табачным дымом и он поморщился Его опыт курения закончился в десятом классе, когда он и ещё трое учеников, чуть не спалили весь летний спортивный лагерь. Карьера пловца закончилась и началась страшенная аллергия. Дни, проведённые в больнице под аппаратом искусственного дыхания, навсегда отбили охоту к курению.

Не подходя близко, он позвал:

– Соня, иди сюда.

– Ты пришёл, – обрадовалась она, но не поднялась, а попросила. – Иди к нам.

– От вас табачищем прёт. Не хочу. Иди сама.

– Зачем? – спросила она, пытаясь тянуть время и не показать, что готова броситься к нему по первому зову.

– Забыла? Я задолжал. Иди, получи поцелуй, а то передумаю, – улыбнулся он.

Соня двинулась, но Олег придержал её за руку.

– Не вмешивайся, – предупредил Дима. Олег упорно держал девушку за руку.

– Ей не нравится целоваться с тобой, – за неё решил неудачливый кавалер и ещё крепче сжал руку девушки.

–Думаешь? Тогда иди сам, я тебя поцелую, только не влюбись в меня, Олежек.

– Совсем с катушек съехал. Подкрути гайки, Репнин, – отозвался Олег.

– Что за детский сад, – недовольно сказал Дима и пошёл к ним. Вблизи, пахло не только табаком, но и пивом.

Остановился и протянул Соне руку. Ждал недолго. Освободив ладонь из цепких пальцев Олега, она вложила её в ладонь Димы. Одним движением притянув к себе, он обнял девушку за талию. Смотрел ей в лицо, переводя взгляд с глаз на губы и снова, на глаза. Играл с ней и злил Олега, а она стояла, затаив дыхание и следила, как его губы медленно приближались к её губам.

Лицо Олега сделалось бледным и пошло красноватыми пятнами.

– Не трогай Соню, – процедил он и, когда их губы почти соединились, между ними встала ладонь Олега.

– Убери, – спокойно сказал Дима, чувствуя, что внутри назревает буря.

– А если нет?

– Подраться хочешь?

– Отстань, говорю. Тебе училки мало?

– Что? – переспросил Дима, отпуская Соню.

– Что слышал. С француженкой мути, а Соню оставь в покое.

– С француженкой, говоришь, – рассвирепел Дима и ухватил Олега за расстёгнутые борта куртки. Сдавливая руки всё сильнее, он резко развернул Олега в сторону бассейна и приблизил к себе вплотную, говоря горячо и гневно:

– Не смей говорить о ней, даже думать не смей, дышать не смей в её присутствии. Понял, лохматая образина?

Олег ударил Диму по рукам, освободился от хватки и заговорил, задыхаясь от злости:

– А что говорить. Все, уже знают, как вы лизались вчера. В школе без году неделя, а уже с учеником закрутила. Кое-кто фото сделал. Ты не знал?

– А что после было, тоже сняли?

– Не удивлюсь, если и было, – усмехнулся Олег. – У неё же, на лбу написано: Хочу трахаться.

Сильный удар свалил Олега на землю. Дима бросился к нему, приподнял и снова ударил. Из носа Олега потекла кровь.

– Боже, они до крови дерутся. Остановите их, – прорвался чей-то выкрик.

– Вставай, – процедил Дима. – Вставай. Низко бить лежачего соперника, а мне так хочется врезать тебе ещё разок. Вставай! – Закричал Дима, теряя терпение. – Поднимайся и дерись. Или ускользнёшь, как таракан?

Олег поднялся, бросился вперёд и с маху ударил Диму в лицо. Тот покачнулся, но устоял и ответный удар пришёлся по скуле противника.

–Чего бесишься? – спросил Олег, сплёвывая, а затем размазывая кровь по лицу и ухмылке, что ясно говорила о том, что последует фраза, что сильнее уколет неожиданного врага. – Весна действует? Ледяной принц подтаял и маленький принц зашевелился? Довольный собой, Олег тихо засмеялся, перемешивая смех с лёгким повизгиванием.

– Смейся, Олежек. От смеха, рот шире становится. Глядишь и моделью станешь, без кастингов, ведь туда нацелился.

Олег закричал и вцепился в Диму. Они кружились и пятились, пока оба не свалились в пустой бассейн.

Драка продолжилась, число зрителей увеличилось. Все смотрели и ничего не предпринимали, кое-кто снимал на камеру. У края бассейна появился Саня. Не сразу поняв, что происходит, он спросил:

– Гладиаторские бои? Почему не объявили о начале и почему, зрители не ликуют? Эй, гадкие ученики, решайте: кому жить, а кому не жить.

На дне лежал Олег. Сидя на нём, Дима замахивался, чтобы нанести очередной удар, но громкий голос Сани отвлёк и рассмешил его.

– Безуглову, точно не жить. Убей! Убей! Смерть! Смерть! – кричал он, требуя смерти опущенным вниз большим пальцем. Несколько голосов и рук поддержали его.

Дима опустил руку, медленно встал и побрёл к борту куба. Две пары рук вытащили его наверх и он растянулся на газоне, унимая взбесившееся дыхание. Олега вытянули следом и бросили в стороне, на расстоянии двух метров от Димы. Паша сел на траву рядом с другом. К нему присоединилась Соня.

Олег тяжело дышал, отходя от драки. Дикие глаза медленно теряли звериный блеск. Его нос и губа были разбиты, на переносице красовалась ссадина, а на скуле горело алое пятно, грозящее утром перерасти в добротный синяк.

Лера подошла к Диме и осторожно коснулась покрасневшей содранной щеки.

– Не трогай, – одёрнул он руку и сел. Из разбитой губы сочилась кровь.

– Сильно больно? – посочувствовала она.

– Не очень, – ответил он, слизывая языком кровь на губе. – Поднялся. – Я пойду. Пошатываясь пошёл, но не к выходу, а к Олегу. Антон и Маша со всех ног бежали к Диме. Тронув друга за плечо, Антон, сказал:

– Хватит и так себе шишек добавил. Вчерашних ран мало было?

– Сейчас пойдём. Я не всё сделал, – сказал Дима и остановился возле Олега. Бережно подхватив Соню под руки, он поставил её на ноги, притянул к себе и поцеловал. – Теперь, всё, – сказал он Антону и зашагал вперёд. Олег дёрнулся, но Соня надавила на его плечи.

– Боже, он крутой, как кипяток, – восхитилась Лера, провожая лучистым взглядом своего героя.

– Или, как гора, где свили гнездо гуси, – не согласилась Маша.

Они уходили, а Олег выговаривал Соне:

– Зачем разрешила себя поцеловать. Почему, Соня? Почему? Противно.

–Стоило подраться? – медленно проговорила она, тоже провожая Диму взглядом, но грустным и безнадёжным.

– Почему, Соня? – не унимался Олег.

– По кочану, идиот, – рассердилась девушка. – Я – не Кунг-фу панда, а ты – не Джеки Чан, так что замолчи. Золотистую радужку глаз омыли слёзы и она отвернулась.

Троица шла молча. Антон поглядывал на друга и мысленно винил себя, что в нужное время, его не было рядом.

– Где друга лечить будем? – спросила Маша. – Куда пойдём?

– Туда, куда не ходят поезда, – натужно рассмеялся Дима и приложил ладонь к разбитой губе.

– Больно? – поинтересовалась Маша, увидев ещё и сбитые костяшки пальцев.

– Целоваться проблемно.

– Вот же, ему всё лицо разбили, а он шутит, – негодующе выкрикнула Маша и ударила шутника в плечо. Никак не отреагировав, он сказал:

– Двигаем ко мне.

– Аптечка дома есть?

– Там, Маша, есть всё, кроме того, что мне нужно. Но, сегодня, там будет то, чем я дорожу.

– Димыч, ты такой засранец. Антон обхватил друга за шею и притянул к себе.

Маша оглядывала большой и зажиточный дом Репниных, пока они проходили гостиную и поднимались на второй этаж.

– У тебя хорошо, мне нравится, – оценила она комнату Димы.

– Так оставайся, – предложил хозяин просторной комнаты, где царил полнейший беспорядок. – Мне нужны умелые и проворные женские руки.

– Размечтался, – осадила Маша. – Где аптечка?

– Внизу, в ванной комнате, – уведомил Дима и опрокинулся на кровать.

Раскинув руки, он смотрел в потолок. Лампы, спрятанные в панель, светили ярко равномерно. Всё в этом механизме освещения было чётко и отлажено. Всё, пока не перегорит одна лампа и тогда, возникнет тёмная пустота и ей не засиять снова, пока чьи-то руки не заменят, отработанную лампу.

Представляя себя механизмом, Дима думал, что в нём давно что-то перегорело и не было тех рук, что заставили бы, засветиться испорченную деталь.

– Вставай, убийца рыжих тараканов, аптечка пришла – прервал его мысли Антон. Он стоял над ним, помахивая белым ящичком с ярко-красным крестом.

Когда, он, обклеенный пластиками пластыря, трогал щеку и ворчал: « Щёку то зачем заклеили, там только содрано», Маша сказала:

– Я мазью намазала, чтобы синяк не таким заметным был, утром отклеишь, а Антон, оглядывая друга, простился:

– Мумия вернулась, нам пора уходить.

– Не смеши, больно смеяться, – сквозь смех попросил Дима. Махнул рукой и добавил. – Я отдохну пару дней, не скучайте.

Долго скучать не пришлось. Антон позвонил к обеду следующего дня. Дима, только что заказавший еду по телефону, взял трубку.

– Привет. Как ты? – услышал он, взволнованный голос друга.

– Влачу ежечасное умирание в ожидании смерти.

– Тогда, тебе все равно, слушай. Видео с дракой пустили: от первого удара до поцелуя, по выпускному порталу. Девчонки на уроке смотрели. Шепотки такие: Вот хлещутся. Что делят, непонятно. Репнин, правда, с француженкой мутит? Дарья Николаевна телефон отобрала и видео просмотрела. Она, сегодня, как колючая проволока, а ты крупным планом, как Стейтем в месиве. Кровь. Дикие глаза. – В голос Антона вплелись нотки азарта.

– Роман что ли пишешь, – выплеснул раздражение Дима. – Что сказала?

– Ничего. Вернула телефон и продолжила урок.

– Ладно, пока. Мне пиццу доставили. Оставить?

– Здесь такое творится, а ты о еде думаешь? Светка узнала, что есть часть видео, где о Дарье Николаевне. Понимаешь? Пока не слили, но.

– Я втянул её в эту историю, мне и вытаскивать. Не нервничай, дружище. Нервные клетки умирают.

– Я еду к тебе. С места не двигайся, – выкрикнул Антон и отключился.

Дима сидел за столом. Перед ним лежала коробка с пиццей, но он не торопился есть, хотя был голоден. Поглаживая тонкое ребро телефона, он думал: Если она услышит всю эту мерзость, то возненавидит меня. Мне так и надо, но каково будет ей. Нет, этого не должно произойти. Я не позволю, – утвердился он и резко встал. Мысли свернули в другую сторону: Пусть лучше ненавидит, чем ничего не чувствует. Чёрт, кто меня дёрнул идти на вечеринку, ведь не хотел.

Настроение, колеблющееся между нулём и пятёркой, опустилось на минусовую шкалу. Голод, недавно мучивший его до вздохов живота, улетучился, как пар, струящийся от начинённого итальянского блина, что лежал перед ним. Резко вдавившись в мякоть дивана, он со злостью воткнул телефон в пиццу.

Жёлтое такси примчало к школе и из тепла, пронизанного музыкой, в пасмурное утро, вышли два ученика. Прошагав несколько минут в его ненастье, они вошли в широкие двери школы. Раскинув руки в стороны и вдохнув запах родной и до чёртиков надоевшей школы, Антон изрёк:

– Свет ученья застил глаза, а аромат потных отличников ударил в ноздри. Здравствуй, школа!

Несколько человек, толпящихся у доски объявлений, оглянулись, окинули проницательными взглядами друзей и стали расходиться. Прямо от двери, Дима прочёл то, что с утра заинтересовало учеников и оставило его равнодушным. Из всего, написанного на листе ватмана, он запомнил, лишь числа и зашагал по коридору, ловя неоднозначные взгляды учеников.

Пластыря на лице не было, но жёлто-синие разводы, розоватые размытые полосы, высохшие, словно изюминки, коросты на носу и губе, делали его лицо похожим на абстрактное творение живописца. Репнин нёс своё произведение искусства, как всегда, с достоинством, храня в уголках губ, еле заметную манящую улыбку.

– Дорогу, гладиатору! – воспел его подвиг Саня Богомолов, выныривая из кабинета биологии. – Жив? Тебя два дня не было, думал, ты ласты сворачиваешь.

– Всё нормально, но рупор сверни.

– Понял, а что сегодня так многолюдно. Что у нас?

– Хэллоуин, Саня. Видишь, как тыкву расписали. Дима указал на свою голову.

– Ну ты колесишь, Репнин, – загоготал Саня и метнулся к стайке девчонок. Антон высмотрел кого-то, махнул рукой и стремительно помчался в конец коридора. Оставшись в одиночестве, Дима зашагал по коридору, не теряя из вида старосту класса, что кралась впереди, словно шла не по полу, а по скользкому ледяному катку.

Лена Кислякова, два дня назад сломавшая руку, осторожничала на плитах свежевымытого пола, неся перед собой белый гипсовый батон руки. Какой-то восьмиклассник – остряк, не усвоивший, что « воспитание есть приобретение хороших привычек», влюблённым дятлом кружил возле неё, высматривая подходящий момент, чтобы поразить её своим искромётным юмором и момент настал:

– Девушка, у вас там бриллианты спрятаны? – попытался привлечь он внимание миловидной ученицы.

Дима, идущий сзади, быстро подошёл к ней и ответил парню вместо неё:

– Ты ошибаешься. Там, – он указал на гипс. – Лучевая пушка. Терминатора смотрел?

–Допустим, – сказал, словно сплюнул начинающий сердцеед.

– Так вот. Терминатор – её мужик, а она – его женщина Бабанатр. Не советую, прилипать. Понял?

– Понял, что ты придурок, – огрызнулся тот.

– Ах, ты мелочь пузатая, – прикрикнул Дима и на глазах грубияна обнял Лену. Подыгрывая друг другу, они двинулись по коридору. Дима усердствовал, на ходу освобождая рюкзак из её руки.

– Я понесу.

– Спасибо, Дима.

– Слушай, а твой поклонник – шустрый малый. Присмотрись, вдруг юмористом станет: Хрень несёшь – деньги гребёшь.

– Я подумаю над этим вариантом, – улыбнулась девушка.

– Сильно болит? – поинтересовался Дима, кивая на её руку.

– Не очень, неудобно только.

– Сам как? Выглядишь не очень.

– Нормально, – бросил Дима и толкнул ногой дверь.

Вселенная класса разверзлась, впустив в себя странную пару. Они вместе прошли к первой парте. Дима поставил школьную сумку Лены на стол и галантно отодвинул даме стул и придвинул его к парте, когда она присаживалась. В полной тишине, он вернулся на своё место, бросил свой рюкзак и собирался плюхнуться на стул, но передумал, словно вспомнил что-то важное. Все, кто был в классе смотрели на него и Антон, тоже, только Олег Безуглов уставился в телефон.

Дима, впервые смотрел в глаза всему классу и видел не их цвет и форму, а то, что затаилось внутри: ожидание и недоверие, удивление и иронию, сомнения и вызов. Ощущение, что он не может обмануть или проигнорировать это массовое созерцание в него, породило желание, пусть не сорвать – приподнять край, ставшей уже тяжёлой его юному лицу, маски. Глубоко выдохнув, он заговорил:

– Раз я удостоен такого внимания, слушайте. – Приношу свои извинения за сорванную вечеринку.

– Да, атмосферу ты сильно испортил, – заметил Слава Луговской.

– Атмосферу портит, украдкой выпущенный пук, – отозвался Дима, – а я конкретно лишил вас веселья. Простите. Класс зашевелился, но Дима поднял руку и продолжил. – Соня, я – идиот. Прости, что был груб и несдержан. – Соня Видова широко раскрыла глаза, смутившись, опустила их. – У Олега просить прощения не стану и он знает, почему. На этом – всё, аплодисментов не надо.

– Смотрите, снег пошёл! – воскликнула Света. Все головы повернулись к окнам.

За стеклянными полотнами наплывало на город, уже рассеявшее тучи, утро и снега не было.

Прибавив час ко времени, указанному в утреннем объявлении, Репнин, второй раз за день, явился в школу и сходу отправился в артистическую студию, где шла репетиция школьного спектакля по бессмертному творению Шекспира. Идея дать спектакль на языке оригинала, пришла в голову учителю английского языка Виолетте Карловне. Самые одарённые её ученики, коих еле набрали на все роли, ухватились за возможность получить аттестацию по предмету, без каких либо лишних усилий, кроме хорошего выступления.

Блеснуть короной актёрского мастерства хотелось, лишь одной ученице, что грезила войти в храм киноиндустрии всем своим, ещё не оформившимся, но жаждущим славы, телом. Дима, уже узнавший вкус её влажных, от помады, губ, имел к ней некоторые претензии, поэтому явился на репетицию.

Кристина Орлова, та самая – грезящая в золотых тонах ученица, подсела к нему на сдвоенном уроке физкультуры, попросив вытянуть из волос, прилипшую жвачку. Девушка села к нему спиной, свесив крепкие ноги по обе стороны скамейки и распустив перед самым его лицом упругий конский хвост, что во время занятия был свёрнут на макушке.

Приметив Диму, несколькими днями раньше, она ждала удобного знакомства и шанс выпал. Очень привлекательный и понравившийся ей парень, одиноко сидел в отдалении после травмы плеча, полученной в очередной драке. Уже услышав о нём много всякого, она решила убедиться, какая доля правды содержится в школьных слухах. Мимолётный взгляд не удовлетворил еёи она старалась повернуть голову, чтобы ближе лицезреть его хвалёную красоту. Она крутилась, а хвост бил Диму по лицу. Скоро, ему надоело.

– Не крути кормой, лошадь Пржевальского, – спокойно изрёк он, введя девушку в ступор. Он вкладывал в голос, как можно меньше грубости, ведь девушка была незнакомкой: переведённой ученицей из другой школы в параллельный класс. Девушка замерла, округлив и без того большие тёмные глаза, наполнившиеся удивлением и разочарованием половина на половину.

– Почему Пржевальского? – спросила она, будучи не из тех, кто так скоро сдаётся.

– А ты знаешь ещё какую-нибудь лошадь, чтобы так била хлёстким хвостом?

– Я знаю пони и конька-горбунка, – съязвила находчивая ученица.

– Хорошо, – сказал он и оставил её хвост в покое.

– Вытащил? – обрадовалась она и грациозно повернулась к нему.

– Нет, нужны ножницы или я могу вырвать клок, – серьёзно отозвался Дима, с интересом глядя на незнакомку.

– Офигел? На кого я буду похожа, – возмутилась она, показывая свой горячий характер.

– На новую, ещё не известную в природе, породу лошади, – равнодушно произнёс он, ожидая реакции.

– Сам ты – конь педальный, – огрызнулась девушка и пошла в сторону поля.

– Эй, новенькая, сходим сегодня в кино? – прилетело вдогонку и она придержала шаг, но через пару секунд, двинулась дальше.

В кино, они всё – таки пошли, но через несколько дней, когда Дима прицепил на доску объявлений тетрадный лист с приглашением и он гласил: Незнакомка! Сегодня в девятнадцать ровно, у ТЦ. Не придёшь, отомщу.

Она сдалась, как только погас свет.

Поцелуи запивали колой, а у её дома, после медленной прогулки, вдыхали их ароматом осенних листьев, а после – бумажной пылью в библиотеке. Потом, Дима прогуливал, болел и не хотел, а она звонила, преследовала, грозила и он решил, что эта девушка, не стоит его внимания. В финальном акте их несколько дневных отношений и двадцатидневных разборок после них, он сказал:

– Не хочу – и улыбнулся.

– Скотина! Сволочь! – выкрикнула она и завизжала.

Сейчас, он шёл к ней, чтобы защитить другую девушку.

У дверей зрительного зала Дима столкнулся с режиссёром постановки. Держа телефон у уха, она резко разговаривала с кем-то. Извинившись, он двинулся вглубь. В полутёмном пространстве сидела вся школьная труппа и несколько нетерпеливых зрителей. На сцене, в свете софитов, репетировался финальный эпизод спектакля. Джульетта – Кристина, держала в руке клинок, готовый вонзиться в её грудь и проговаривала монолог героини.

– Не верю! – на весь зал закричал Репнин.

– Почему? – донеслось со сцены. Кристина спрятала кинжал за спину и подошла к краю помоста.

– Во что втыкать нож, когда актриса – пустышка. В пустоту?

– Проваливай, придурок! – приказала Кристина. Её партнёр ожил, приподнялся и удобно устроился на смертном одре.

– Повторяешься, Оливия Хасси. Придумай что-то оригинальное. Например, как заблокировать видео на выпускном канале.

– О чём ты?

– Не прикидывайся и сделай, как я прошу.

– Поцелуй меня в задницу, красавчик, – рассмеялась она.

– Без проблем, – двинулся с места Дима и скоро, стоял у сцены, смотря на Кристину снизу вверх.

Она смотрела сверху и игриво покачивала бёдрами, шелестя крахмалом малинового платья. Никто не вмешивался. Шоу « Репнин» было куда интереснее. Кристина ждала, что будет. Дима ждать не любил, поэтому поднялся на сцену, схватил её и, взвалив на плечо, понёс к возвышению, где сидел её оживший возлюбленный.

Бросив опешившую девушку прямо на него, лицом к лицу, он попросил:

– Обними её крепче, Ромео, сын Монтекки, пока в ней ещё теплится жизнь. Парень медлил и Дима вскипел. – Держи, чтобы не брыкалась, а то врежу! Парень обнял девушку.

– Что ты задумал, Репнин? – смеясь, спросила она.

– Хочу поцеловать в задницу, – не замедлил с ответом тот и дёрнул подол платья вверх, оголяя стройные ноги. – Эй, ребята, – обратился он в зал. – Хотите, снимайте. Кристина давно мечтает сняться в кино. Зачем упускать такой шанс.

– Отпусти, урод, – завопила она. Дима сделал вид, что не понял в чью сторону вскрик и продолжал медленно задирать подол.

Зал притих и тут появился режиссёр. Уладив дела по телефону, в зал вернулась Виолетта Карловна.

– Что происходит? Почему на сцене посторонний человек? Репнин?! – вскрикнула она и, убавив громкость голоса, договорила. – Репнин, будь человеком, уйди. Не мешай репетировать.

– Почему учителя появляются в самый неподходящий момент. Я, почти, договорился, – недовольно проговорил Дима, схватил Кристину, поставил на пол, взял за руку и повёл за кулисы.

Пройдя нагромождения бутафории, он прислонил её к стене и огородил полусогнутыми руками, чтобы не вырвалась.

– Что будем делать? – холодно спросил он. Кристина улыбнулась и произнесла:

– Поцелуй и видео исчезнет, ведь ты так решаешь все дела с девчонками.

– Не буду.

– Почему? Я же – самая красивая девочка в школе.

– Боюсь, твоя миленькая задница обидится, ведь я так и не поцеловал её.

– Репнин, ты – невыносим, но почему, я на тебя не злюсь. Думаешь, из-за твоей смазливой мордашки?

– Мне всё равно. Просто, я хочу защитить хорошего человека, по моей вине втянутого в неприятную историю.

– Я знаю, – опустила глаза Кристина.

– Тогда, зачем? Слова отчаяния ударились о стену.

– Ты правда влюбился в учителя? Что между вами? Она заглянула ему в глаза и её губы чуть дрогнули.

– Что может быть между учителем и учеником – полное непонимание, – соврал он.

– А между нами? Её руки легли на его плечи.

– Прости, если обидел тебя. Мне больше нечего сказать. Убрал руки со стены и двинулся прочь.

– Репнин, – окликнула она. – Я сделаю, как ты просишь. Я не хотела грузить видео. Я хотела, чтобы ты пришёл.

– Спасибо, – донеслось с расстояния, которое разделяло их всегда, даже тогда, когда этот человек бывал и ближе, совсем близко. Кристина чувствовала это с самого начала, но не хотела видеть правду, поэтому, благодарность от Ледяного принца, огорчила её больше, чем все вместе взятые, грубые издёвки, брошенные, в разное время, ей в лицо, как хлопья колючего снега.

Кристина сползла по стене и слёзы, возникшие внутри, просочились сквозь темноту глаз и покатились по щекам.

Костя, ещё не умерший Ромео, нашёл её, как только Дима, пролетев зал, исчез в коридоре. Застав её в слезах, он присел напротив и обнял девушку. Она не противилась, изливая девичье горе в сильное плечо.

– Он обидел тебя? – спросил Костя поглаживая её волосы одной рукой, а другой прижимая к себе.

– Нет, – всхлипывая отозвалась она. – Но, лучше бы, он обозвал меня лошадью Пржевальского, – договорила она и, снова, заплакала.

Утро нового дня – не счастье и везение, поэтому наступает всегда, хочешь ты того или нет. Оно пришло раннее и ещё, не солнечное, выискивая лазейку в лёгкой кисее облаков, чтобы пролить лучи на истерзанную ненастьем землю и сопроводить в школу, тревожно спавшего и вставшего в сумерках, ученика.

Дима поднялся по выщербленным ступеням, дёрнул массивную ручку двери и вошёл в полутёмное фойе. Щёлкнув выключателем у двери, он потянулся и зевнул. Слух уловил охающие звуки и он огляделся. У стены, на полу, в неудобной позе, сидела щуплая маленькая женщина в грубом синем халате. Рядом стояло ведро с водой и валялась швабра.

Её руки скользили по стене, пытаясь дотянуться до выступа декоративного бордюра, но не дотягивались.

– Что случилось, Нина Петровна? – бросился к ней Дима.

– В спину вступило, а полы не вымыты, – простонала она и попыталась улыбнуться.

Бережно поддев женщину под руки, ученик осторожно поставил её на ноги, подхватил на руки и, проделав путь широкими шагами, усадил на стул, стоящий у стены.

– Вам надо в больницу.

– Подожду Тамару Игоревну. Обезболит, кто полы мыть будет.

– Я могу, – предложил Дима и, не дожидаясь разрешения, снял с себя белую, с ярким рисунком, толстовку. Не зная, куда деть одежду, он накинул её на плечи женщины и вооружился шваброй.

– Так теплее будет, утро прохладное. Поработайте плечиками, Нина Петровна.

– Спасибо, сынок, – проговорила она, с теплом глядя на ученика. – Чего так рано пришёл?

– Грызть гранит науки, Нина Петровна.

– И то дело, – согласилась она, поглаживая натруженной рукой левое плечо.

Пока Дима домывал фойе, она молча, с интересом, наблюдала за ним, а когда он закончил работу и сообщил:

– Готово, – она заботливо поинтересовалась:

– Устал, небось?

– Не устал – размялся, сказал он и улыбнулся.

– Счастливые твои родители, коли такого сына воспитали, – неожиданно похвалила она.

Похвала не часто заглядывала в глаза хулиганистому ученику, но заглянув сейчас, пролилась до самого дна и в горле запершило. Уняв незнакомое ощущение, он ответил:

– Может они и счастливы, только им думать об этом некогда. Я вот думаю, что счастье, как блоха: подпрыгнет, укусит, смоется, а ты чешешься, как припадочный.

– Ой, сынок, не смеши, – Всё трясётся от смеха, больно, – попросила она, издавая звуки, похожие на смех и стон, одновременно. Дима коснулся её плеча и, похлопывая, начал приговаривать:

– Тихо, тихо, тихо.

– Я думаю, есть такое место, где живёт счастье, – разоткровенничалась женщина под баюканье боли.

– И где же, оно?

– Где вас много, а вам – не тесно, а уютно; где не только говорят, но и слушают, а если, тебе грустно, то заставят улыбнуться.

– Вы о семье говорите?

– Такое место может случиться везде. Главное, прийти туда надо не с камнем за пазухой.

Входная дверь дрогнула и распахнулась, впустив стайку учеников и следом яркую грудастую брюнетку – школьного врача Тамару Игоревну. На вид, ей было около пятидесяти лет, но можно было смело скинуть несколько годков. Яркая боевая раскраска, добавляла в её золотую осень семьсот тридцать миллилитров серых дождей поздней осени.

– Доброго утра, – поздоровалась она и обратилась к Нине Петровне. – Опять, прихватило?

– Да, милая. Согнуло малость, но добрый молодой человек в беде не оставил.

Бросив одобрительный взгляд на Диму, дородная женщина произнесла бодро. – Ничего, починим, – и подхватив хрупкую женщину под руку, повела её в свой кабинет.

– Ой, спохватилась Нина Петровна, – куртку отдать забыла.

Дима шёл позади них и принял, протянутую благодарной рукой, толстовку. Нина Петровна улыбнулась и тут же, заохала. Дима двинулся к ней, но Тамара Игоревна, остановила его не слабым голосом.

– Не нужно. Я справлюсь, не таких больных в Чечне таскала, а ты, очаровательный повеса, иди, учись. Девчонки глупых парней не любят. Хотя, ты и глупенький – хорош. Дима никогда не лез за словом в карман, но тут, растерялся и слегка покраснел. Слова нашлись, но было поздно: две женщины разного калибра и разного понимания жизни, свернули в боковой коридор. Нацепив толстовку, он зашагал в класс.

Нескончаемая текучесть уроков, без урока французского языка, была невыносимой и Дима пожалел, что вообще пришёл в школу, но на большой перемене, блеснул лучик короткого счастья. Дарья Николаевна выходила из школы. Что привело её на работу в выходной день, он не знал, но белый плащ, туго стянутый на талии, явно намекал, что возвращаться назад она не собиралась. Припав к стеклу высокого окна, Дима не отрывал от неё взгляда, на ощупь набирая номер друга и когда тот отозвался, он коротко сообщил: – Антон, забери мой рюкзак, у меня срочное дело.

– Репнин, будь человеком, – влилось в ухо. Я, сегодня, не собираюсь к тебе.

– Хорошо, брось его в классе. Пока.

– Боже, пошли мне друга лучше, чем этот охламон. Куда он с такой – то рожей собрался. Но, друг не слышал его, он спешил не выпустить из вида стройную блондинку, которую так не хотел называть учителем и Дарьей Николаевной.

Даша вошла в кафе, села за стол, что-то сказала официанту и улыбнулась. Сквозь стеклянный пакет он видел её профиль, тонкие пальцы, положенные на стол и сердце танцевало динамичный танец на пальчиках. Взгляд упал на окно и Дима отвернулся.

– Чёрт, – пробормотал он. – Только бы, моё лицо не увидела.

– Поздно метаться, любитель прогулов и драк, – услышал он совсем рядом. Обернулся, она стояла перед ним. – Сильно больно было? Дима отрицательно покачал головой. – Вот, возьми. – Учитель протянула ему баночку от крема, улыбнулась, но лицо, опять, ничего не выражало. – Доморощенное средство от синяков, сойдут быстро. – Он взял пластиковую упаковку, едва коснувшись её пальцев. – Ты, ещё успеешь на два крайних урока, поспеши.

– Зачем вы это делаете? – вскипел Дима.

– Что именно?

– Говорите, как моя мама, мазь сунули. Вроде заботитесь, а веет холодом. Я не хочу называть вас учителем и Дарьей Николаевной. Я хочу называть вас своей девушкой. Нельзя?

– Нельзя, – спокойно отозвалась она. – Я пойду. – Шагнула, остановилась. – Или останусь? – Его глаза просияли. – Мне кофе принесли. Нехорошо уходить, не выпив и не заплатив.

– Ощущение, что я родился восьмого марта и этот день будет длиться всю мою жизнь, – усмехнулся, хотя был ранен, Дима.

– Если не нужна мазь, верни обратно.

– Нет уж, Дарья Николаевна, я не позволю вам жалеть меня, считая маленьким мальчиком. Пейте свой кофе, приятного вечера.

Она двинулась, остановилась и предложила:

– Может и ты со мной, выпьешь чашечку?

– С учителем? Как вам в голову такое взбрело? Сказал, развернулся и ушёл.

– Тебе, опять, больно, – сама себе проговорила учитель и вернулась в кафе.

Школа гудела ульем. Жужжала перемена перед вторым уроком. Репнин не спеша шёл коридором четвёртого этажа, направляясь к кабинету иностранного языка, но когда прозвенел звонок и коридор опустел, он передумал и поднялся на крышу.

После нескольких пасмурных дней, солнце, наконец-то, выиграло битву за выживание и щедро лило лучи на водонепроницаемое покрытие крыши. Невысокое металлическое ограждение шло по центру широкого бордюра на полметра возвышающегося над крышей, поэтому места было достаточно, чтобы уместиться на бетонной плите, замыкающейся в ровный четырёхугольник.

Отдав спине холодность металла, он вытянул ноги, дав солнцу возможность истязать краску на школьных, чуть укороченных, брюках.

Дима бесцельно смотрел, на разбегающиеся в разные стороны, улицы, ровные ряды и густые скопления деревьев, горбатый мост, перекинутый через канал и нескончаемые нити полезных проводов. Бессмысленное движение города размыло взгляд и он перевёл его на хаотично расставленные цветочные горшки, поднятые на крышу учителем биологии. Вспомнив о ней, память выхватила другого человека, уже ушедшего из его школьных будней, учителя географии в восьмом классе.

Зима трёхлетней давности выдалась на редкость тёплой, но день не уменьшил шагов от тепла и декабрьское солнце не просыпалось раньше. В школу приходили ещё в сумерках и первый вошедший в класс ученик, попадал в темноту с единственной полосой света, бегущей от входной двери к учительскому столу. Кому пришла в голову идея глупого розыгрыша, Дима уже не помнил. Скорее всего, это был совместный заговор любопытного детского ума и бесстыдства взросления.

Самая отчаянная мужская часть класса приходила раньше и, не включая света, ожидала прихода представительниц прекрасного пола. Лампу, что роняла полосу света из коридора, обезвреживали заранее и рассаживались в полной темноте, но перед этим, путём жеребьёвки, выбирали счастливчика и он становился напротив двери, ожидая коротких, но таких волнительных минут. Двери открывались и девочка попадала в объятия случайного кавалера. Свет включали, когда все сидели по местам и девочка, не успевшая понять, в чьи руки попала, обругивала всех. Мальчишки веселились.

Всё закончилось, когда счастливый билетик выпал Диме Репнину и он объял необъятное. Учитель географии была крупной женщиной, но самая выдающаяся часть тела – грудь, была неимоверно больших, по меркам восьмиклассников, размеров. Две горы-близнецы заходили в класс первыми, а потом появлялась их носительница.

Свет засиял всеми продолговатыми трубчатыми глазами и ладони ученика покорили вершины высоко вздымающихся гор.

Секунды утолённого любопытства, вылились в долгие часы стыда, неловкости, насмешек и горячего шёпота за спиной. Примирение тянулось недолго, но с привлечением директора школы и родителей. Не обошлось и без взбучки, что привела к решению, что открыто носить маску равнодушия и притворства гораздо комфортнее и выгоднее, нежели тайно терпеть неудобства и втридорога расплачиваться за свою индивидуальность и существование и лучше, встать вверх ногами, нежели получить удар ниже пояса.

Вспомнив давнюю историю, Дима улыбнулся и легко сорвался с места, направляясь к цветочным горшкам, обёрнутым плотными рядами, узорно скрученной верёвки. Пока он ворошил память, мозг посетила приятная мысль, вернувшая его к учителю французского языка.

Весна убыстряла шаги, пуская в рост каждую дикую травинку, лист, стебель, а комнатные растения в буйный цвет.

Неизвестная рукодельница, воплотившая свои фантазии в цветочные горшки, явно не предполагала, что ученику, прогуливающему урок, приспичит изувечить её творения, чтобы реализовать, внезапно блеснувшую идею.

Оголив несколько пластиковых кашпо, юный изобретатель получил довольно длинную верёвку. Зажигалка нашлась под пустым ящиком – тайником, известным, лишь школьным курильщикам. Оставалось выбрать красивый цветок, проплавить дырку и привязать верёвку.

Цветы все были красивые, но взгляд влюблённого романтика, упал на красную гортензию, что более других цветов, подходила его эмоциональному посылу. Цвет чувства – красный, решил он и принялся за дело. Вычислить окно, где проходил урок французского языка, оказалось минутным делом и ещё пару минут хватило на то, чтобы доставить послание.

Урок подходил к концу, когда за окном замаячил растущий букет, приковав лучистые взгляды учеников и прохладный взгляд учителя. Дарья Николаевна читала литературный отрывок и не собиралась прерывать чтения, но во французскую речь вплёлся русский девичий говорок:

– Что это? У кого-то День Рождения?

– Там что-то написано, – ученики вскакивали с мест и грудились у окна.

– Да это – любовное послание! На коричневой глади горшка было написано: Девушке, которую люблю.

– Интересно, кому?

– Боже, как романтично!

– Вот идиота кусок, – тихо, с сожалением, проговорил Антон.

Пока гадали, восхищались, снимали, Дарья Николаевна молчала, не сводя глаз с красивого цветка.

– Репнин, отрывается, больше некому.

– Эй, девчонки, колитесь, кому послание?

Оставив разговоры и фотографирование, все ученики, одновременно, повернули головы в сторону учителя. Вместо ожидаемой реакции с замешательством, неловкостью, лёгким негодованием, они увидели её спокойное лицо и такой же спокойный голос:

– Возвращайтесь на свои места, урок продолжается.

Дети нехотя рассаживались. За окном болталось кашпо, покачивая в себе соцветия чистой радостной и немного стыдливой любви и любопытство одного ученика взяло верх. Он, уже рванул ручку двери, как услышал:

– Соловьёв Артём, ты сбегаешь с урока?

– Дарья Николаевна, я в разведку. Пожалуйста, разрешите, – бился нетерпеливый голос.

Артём Соловьёв зря тёр подошвы кроссовок, поднимаясь на крышу. Она была пуста. Верёвка, завязанная прочным узлом, душила металлическое ограждение. Репнин, уже спустился по лестнице и прямиком отправился в школьную радиорубку, чтобы завершить свой план по покорению женского сердца.

Уроки шли во всей школе, когда в их разнообразную тематику ворвался голос ученика: «Внимание, внимание! Говорит ученик вашей школы Дмитрий Репнин! Я хочу извиниться перед всеми ученицами школы, кого я, когда либо, обидел или причинил боль. Девчонки, милые и прекрасные, простите меня. Я много наломал дров, прежде чем разжёг свой костёр – чувственный огонь в своём сердце. Порадуйтесь за меня: Я влюбился! Голос затих, наступила немая пауза, давая школе обдумать, сказанное её учеником и когда школьная братия зашевелилась, голос раздался вновь. « И ещё. Уважаемая Валентина Ивановна, исправьте тройку по литературе на четвёрку. Кажется, я не плохо сказал. Как думаете? Я сказал всё. Конец связи».

Голос стих и прозвенел звонок, но никто в классе не трогался с места. Все смотрели на Дарью Николаевну

– Что? – спросила она, глядя на класс. – Шокированы выходкой своего одноклассника или на мне узоры нарисованы? Думаете, он – рыцарь в серебряных доспехах? Нет. Он – придурок! Кажется, это любимое ваше слово? Идите, урок окончен. Дети медленно и молча выходили из класса, больше шокированные учителем, чем учеником, к чьим проказам, уже привыкли и только в коридоре позволили себя спросить: Что она так разозлилась? Было же, круто.

Когда последний ученик покинул класс, учитель села на стул и уткнулась лицом в руки, брошенные на классный журнал.

Вечер выдался скучными сделался вдвое скучнее, когда Дима сел за домашние уроки. Умом он понимал, что это – необходимость, которую он должен вынести, чтобы в просвет его будущего мог заглянуть хотя бы, один лучик. Но, сердце, не взаимодействуя с умом, было далеко от школьной рутины. Оно, уже прорвалось в пространство, залитое солнечным светом и этим светом, было его первое окрылённое чувство. Первые неудачи, лишь потрепали, выросшие за спиной, крылья, но не отбили желания летать и подняться ещё выше. Наскоро расправившись с тяжёлым бременем, он скидал учебники в рюкзак и прыгнул на диван, где соблазнительно поблёскивал чернотой, экран телефона. С улыбкой набранный номер, засветился надеждой, а дыхание прекратило жить, когда он услышал, дорогой сердцу, голос учителя. На её спокойное:

– Я слушаю, говорите, – он отозвался уверенным голосом, включив и успокоив дыхание:

– Добрый вечер, Дарья Николаевна. У меня возник вопрос.

– Тебе что-то непонятно с уроком, что ты пропустил?

– С уроком, мне вообще ничего непонятно, поэтому уделите мне пару часов в выходной.

– Хорошо, – согласилась она и сердце ученика перемахнуло верхнюю планку и она, тут же упала, когда он услышал. – Встретимся в городской библиотеке.

– Может, лучше в кинозале? – попытал он удачу и сердце затихло, ожидая ответа.

– Как в семнадцать лет можно быть таким испорченным?

– Мне – восемнадцать. Я – второгодник.

– Не паясничай, Дмитрий Репнин. Я кладу трубку.

– Нет, пожалуйста, прошу. Выслушайте меня до конца, – забился его голос.

– Даю минуту, говори, – предупредила она.

– Дарья Николаевна, не отказывайте первому красавцу школы, это понизит мой рейтинг и ещё: я усы наклею и буду выглядеть старше.

– Что?

– Усы наклею, мне идёт, – промямлил он, понимая, что надежда показывает корму.

Её звонкий приятный смех брызнул в его ухо и сердце оттаяло и забилось.

– Не смеши меня, второгодник, а то у меня ранние морщины появятся, – проговорила она, унимая смех.

– Я буду любить вас, даже с морщинами, – неожиданно вырвалось у него. Воцарилась немая пауза и заставила его нервничать. Её голос вернулся, когда он, мысленно ругал себя, за неслучайно брошенную фразу:

– Лучше учи уроки. У тебя экзамены на носу.

– А у вас на носу две очаровательные веснушки. Они ещё там? – грустно и серьёзно сообщил он, понимая, что больше не услышит её голос. Так и вышло: связь прервалась. – Чёрт, – в сердцах выкрикнул Дима и швырнул телефон на диван и тот, словно обидевшись, зазвонил снова.

– С кем ты так долго разговариваешь, игнорируя друга? – услышал Дима нетерпеливый и рассерженный голос друга.

– Тебе приспичило? – лениво отозвался он, хотя внутри ещё не утихла буря.

– Нет, но я тут подумал: осталось два месяца до конца учебного года. Может, нам собраться всем классом? Фиг знает, когда встретиться придётся.

– Больше думать не о чем? – сорвался друг.

– Ты чего? – прилетело от друга.

– Ничего, – смягчил голос Дима – Идея хорошая, но надо со всеми обсудить. Что делаешь?

– Физику мучаю, – донёсся погасший голос и вспыхнул. – Чёрт дёрнул этих учёных столько формул придумать. Им делать больше нечего было?

– Ладно, учись, только зубы не сломай о гранит науки – улыбнулся Дима.

– Погоди, – остановил его друг.

– Что ещё?

–Ты зачем это представление устроил? Реально, на француженке свихнулся?

– Всё, дружок. Пока, – ласково и протяжно пропел Дима и отключился.

Положив телефон на стол, он задумался: Два месяца, всего два месяца и конец.

В другое время, прочувствовав этот факт, он был бы, на седьмом небе и звёзды казались бы ему цветущими алмазами, но в этот момент, он ощутил горькое разочарование и страх. Два месяца и она исчезнет из моей жизни, думал он. Чёрт, я даже не знаю, из нашего она города или нет. Я ничего о ней не знаю.

Он вскочил и начал быстро одеваться. Через небольшой промежуток времени, он бежал к её дому, не замечая, как сгущаются тучи над головой. Дождь хлынул неожиданно и ливнем.

– Откуда он взялся, весь день солнце светило. Вот ведь, всегда так. Чёрт, весь промок, – дёрнулся он, стряхивая рукой капли дождя с волос.

Кажется, что время течёт очень быстро. На самом деле, оно не меняет размеренного хода, это мы уменьшаем шаги. Но, ученик Репнин не собирался убавлять шаги и обороты. Он решил расставить всё на свои места, пока они ещё свободны и поэтому, побежал ещё быстрее. Надавить на кнопку звонка, в его возбуждённом состоянии, оказалось простым делом и скоро, он предстал перед учителем мокрым и улыбающимся.

Как же он был красив в россыпи прозрачных капель, сиянии очаровательной улыбки и юношеской доверчивости в его серых с голубизной глазах. Она залюбовалась им и надавила на дверь, чтобы закрыть перед самым носом, но Дима подставил ногу.

– Я продрог, – признался он, не объясняя ничего и объясняя всё сразу и снова, улыбнулся.

Дарья Николаевна отступила, пропуская его в прихожую.

– Почему ты здесь в столь позднее время? – спрашивала она, пока он снимал обувь и промокшую куртку.

Оставшись в светлой мягкой толстовке, он прошёл вперёд, за отступающей внутрь квартиры, хозяйкой. Синие узкие джинсы и трикотажная просторная рубашка в чёрно-белую мелку клетку, сидели на ней очень мило и Дима отметил, что даже в домашней одежде, она выглядит, как королева. Учитель прошла на кухню и включила чайник, видимо намереваясь согреть незваного гостя горячим чайком или кофе. Она стояла, прислонившись к стене и смотрела на ученика.

– Почему? – медленно и задумчиво, повторил он её вопрос, шагнул к ней, обнял, прижал к себе и ответил:

– Я скучал, очень сильно скучал.

Она не вырывалась, не понимая, что происходит с ними обоими. Струйки дождя, с его волос, стекали ей за воротник, но она не двигалась. Вынув лицо из её волос, он начал медленно приближать лицо к ней и когда его губы были совсем близко, так близко, что её коснулось его дыхание, она двинулась в сторону и заскользила вдоль стены, цепляя спиной, локтями, плечом – календарь, полотенце, панно, выключатель. Но, ни она и ни он не заметили, что ярко вспыхнул свет и всё попадало на пол. Она двигалась, ускользая, всё ещё надеясь убежать.

Он следовал за ней, выпуская её и снова ловя, вдавленными в стену руками, не теряя её глаз, губ, не давая опомниться. На краю пропасти, измученная сомнениями, она ослабла и сдалась, позволяя его губам нежно, едва, коснуться своих губ. Потом, ещё – смелее и энергичнее. Первые поцелуи разогрели его юношеское нетерпение и разожгли огонь. Он целовал её страстно и жадно, скользя губами по изящной линии шеи и плеча, одновременно с пальцами, скользящими по линии пуговиц. Губы целовали, а пальцы текли вниз, отсчитывая перламутровыми каплями, длину линии до края, где всё размоется, смешается и покорится великой силе притяжения. Проворная рука скользнула под просторную рубашку и пальцы ощутили её прохладную нежную кожу.

Минуту назад, она была готова сорваться с края, но сейчас, когда его пальцы вторглись в недосягаемое пространство, всё, что было в ней: ум, дыхание, каждая клеточка, вступили в борьбу и лёгкий толчок позволил прервать натиск, высвободиться. Дима глубоко втянул воздух, разбавляя внутренний жар собственной крови. Сердце ухало молотом и им, а не ушами, он впитал её холодный голос:

– Что ты делаешь, маленький монстр?

Несколько секунд он отрешённо смотрел на неё, держа все мышцы в напряжении и вдруг, обмяк, сдулся, как воздушный шар, проколотый тонкой иглой. Нервная улыбка дёрнула ещё не остывшие губы и он, злясь на себя, выдавил:

– В тебе, хоть что-то шелохнулось?

– Моя гордость. Ты лапал её, – невозмутимо ответила она и мигом застегнула все пуговицы.

– Прости…те, – выдавил он, отступая в прихожую, но резко двинулся вперёд, взял девушку за плечи и произнёс, полушёпотом:

– Неужели, ты ничего не чувствуешь?

– Ты говоришь неформально?

– Тебя волнует это, когда я пытаюсь признаться тебе в своих чувствах? – разозлился он. – Я схожу с ума. Что мне делать? Ты знаешь?

– Не знаю, – тихо произнесла она и опустила глаза.

– Я пережил, что ты три раза проигнорировала моё признание, но повторится ли, это, если я скажу, глядя тебе в глаза. Я вижу, что ты тоже что-то испытываешь ко мне. Скажи, ведь ты любишь меня? Она молчала. Дима убрал руки и тут же, опять, притянул её к себе. – Скажи, скажи мне прямо в глаза, что ты не любишь меня и я исчезну из твоей жизни.

– Исчезнешь?

– Да.

– Думаешь, расстегнул на мне рубашку и можешь делать что хочешь?

– Я знаю, что не могу и не буду. Просто, выслушайте меня, до того, как я уйду.

– Хорошо, говори.

Его лицо, недавно бледное и напряжённое, расслабилось, глаза засияли, на щеках вспыхнули ямочки и чертовски притягательные губы заговорили:

–Я влюбился в вас с первого взгляда, хотя и не верил никогда, что такая любовь существует. Я решил, что вы – особенная и это, так и было. Я увидел в вас то, чего не находил в других девушках. Вы – первая, кого я сравнил с неприступной крепостью. Смешно, но это – так. Я радовался, как дурачок, когда вы влепили мне пощёчину. Странно? Для меня это не было странным. Для меня, всё это, было впервые. Я был счастлив, когда видел вас и скучал, когда вас не было и вы дали мне понять, что любовь – не легкодоступные поцелуи и зажимания по углам, а огромное пространство, где много солнца. Я ошибся? Я просто, хотел любить вас. Нельзя? Вы первая девушка, которую я полюбил по-настоящему и к чёрту, что вы – учитель, а я – ученик. Не проводите черту, я всё равно переступлю её.

– Я люблю тебя, но не так, как ты хочешь. Я не могу сказать больше, чем могу и, возможно, ты поймёшь, почему, но не сейчас. Прости.

– Что? Я так жалок? Губы дрогнули и голос, всё время держащий ровную окраску, прозвучал слабо. Дима прикусил нижнюю губу. – Так вот, что такое любовь, – начал он, скрыв волнение, – ложь и трусость. Ах, да, ещё жалость. Взял её руки, кинул себе на плечи и обнял её за талию. – Так пожалейте бедненького маленького мальчика, после того, как струсили и обманули. Потёрся щекой о её плечо. – Мне поскулить?

– Руки заняты, а ты всё бьёшь. Себя бьёшь. Зачем? – сказала она тоскливым голосом, не изменяя холодному взгляду.

– Точно, жалость, – рассмеялся Дима. – Я пойду, – заявил он и двинулся к выходу. У двери его остановил мягкий и кающийся голос учителя:

– Прости, Дима, я не хотела причинять боль.

– Ничего, молодые ростки крепчают от невзгод! Они поднимаются, если, даже, наплевали на их чувства. Спасибо вам, Дарья Николаевна за гостеприимство. Простите за причинённое неудобство, за расстёгнутую блузку и поцелуи. За то, что чайку с вами не попил. Я пойду и перестаньте меня жалеть, противно, – закончил он монолог отвергнутого, но не сломленного влюблённого, открыл дверь и остановился, услышав её голос:

– Так выглядит жалость? Что ты увидел?

– Много услышал и мало увидел. Вы виртуозно владеете маской. Я пойду.

Дверь тихо закрылась.

Дарья Николаевна тупо смотрела на куртку, забытую им. Подбежала к окну. По стеклам струился дождь. Рванулась в прихожую, сорвала куртку и бросилась на улицу. Одинокий полуслепой фонарь, выхватывал влажные полосы дождя. У подъезда Димы не было и она побежала к арке, по ней, за неё и снова, оглядывалась и искала, не замечая дождя. Но, сколько бы, она не крутила головой, так и не увидела ученика, что ушёл от учителя в полном отчаянии и с болью в разбитом сердце.

– Почему, он не понимает, не видит, не чувствует. Может, признаться ему? Нет, нельзя, нельзя, метались мысли, когда она, прижимая к груди его куртку, возвращалась домой.

Тучи, не сразу становятся чёрными и злыми. Чтобы накопить зловещую черноту, нужно время. Необходимо впитать, распределить и уплотнить в себе, множество испарений из бирюзового океана, мутного моря, прозрачной реки, грязной лужи или вонючего отстойника. Накопить и сжать в грозовой кулак. Но, где и как разожмётся этот кулак и прольёт своё содержимое, не знает никто. Возможно, он прольётся благодатным дождём или рассеется в белые облака, что уплывут за еле очерченный недосягаемый горизонт. Возможно, туча станет бродить по небу, так и найдя места, где ей пролиться, но пока она туча и ходит в школу в образе Дмитрия Репнина, она имеет место быть, пока ветер перемен не качнёт её в ту или иную сторону.

Уже несколько дней, Антона бесило неизменно-хмурое настроение друга. Даже дурацкий школьный юмор не трогал улитку, засевшую под свой панцирь. Похоже, оттаявший Ледяной принц, замёрз заново и что творилось в его заиндевелой душе, было неведомо даже его другу. Дима приходил в школу каждый день, отсиживал все уроки, уходил и возвращался на следующий день в таком же пасмурном настроении, хотя весенняя погода радовала солнцем и теплом. Смотря на безукоризненный профиль друга, Антон пытался угадать его мысли, но это, ещё больше бесило его. Наконец, он не выдержал:

– Давай, поговорим.

– Не хочу.

– Тебе не обязательно переживать всё в одиночку, у тебя есть я. Или я для тебя – никто? Дима повернул голову и впервые за несколько дней, его глаза выразили что-то иное, чем печаль.

– Приходи вечером, – бросил он и со звонком исчез из класса.

Вечер не задерживается, так же, как и друг, спешащий на помощь другу. В хорошей дружбе, всегда есть то, что ощутимо, лишь друзьям. Верность? Искренность? Жертвенность? Да! Но, есть ещё кое- что: совпадение душ по всем их контурам, даже если они не имеют чётких очертаний. Случайные несовпадения приводят к страданиям обеих или нескольких сторон и тут, является он – великий целитель и искусный маг: задушевный разговор.

– Что происходит? – спросил Антон, усаживаясь на диване, напротив друга. Тот устроился на кровати в куче цветных обёрток от шоколадных батончиков. – Сколько не заедай горькую правду, она слаще не станет. Рассказывай.

– Не знаю, с чего начать, всё так запуталось.

– Я видел тебя ленивым, грубым, высокомерным; валяющим дурака и выглядевшим идиотом, но таким, каким ты являешься сейчас – никогда. Ты кто, парень? Давай, знакомиться?

– Прекрати, – пробурчал Дима.

– Дело в ней?

– Думаю во мне. Твой друг влюбился, дружище. Влип по самые уши, ввяз, как пчела в мёд.

– Я заметил. Что дальше?

– Дальше, я не сдержался и обидел её, очень сильно обидел и теперь, она, даже не смотрит в мою сторону.

– Да на тебя смотреть противно. Мне деваться некуда, я твой друг, вот и смотрю. Но, скажу честно, иногда воротит.

– Прости.

– А чего ты ожидал? Она – учитель. Думаешь, ей просто броситься в объятья ученика, даже такого смазливого, как ты. Моральные устои, рамки, долг, страх и разница в возрасте. Года через четыре, при твоём образе жизни, эта разница сотрётся. Просто, подожди.

– Я что – олимпиец, раз в четыре года голы забивать, – вспылил Дима и вскочил с кровати. Рывком собрав все этикетки, он сжал их в кулаке и подкинул над головой. – Что мне делать, я с ума схожу. Какая разница, кто она – учитель, гоблин или вампир. Я люблю её.

– Не кипятись, сядь. Есть один способ привлечь внимание девушки, – обнадёжил Антон и тут же, вселил сомнение. – Хотя, классической девушкой её не назовёшь. Произошло нечто: Ледяной принц растаял, но появилась Снежная баба. Погоди, – насторожился Антон, ты уже забил что ли? Бог мой, так тебя использовали и смыли в унитаз? – весело ужаснулся он.

– Что несёшь, поганец. Этого не случилось, чуть не случилось. Голос упал, но мимолётная улыбка скользнула в уголках губ.

– И всё-таки, нет лучшего способа, вернуть мужчину к жизни, как поговорить о сексе, – похвалил себя Антон.

– Не отвлекайся, мужик. Лучше, о своём методе расскажи.

– Конечно, – вернулся в тему Антон. – Заставь её ревновать. Говорят, срабатывает.

– Что, что ? – оживился друг, начиная по каплям терять чёрную меланхолическую желчь.

– Блин, у тебя так жарко. Пойду я домой, по дороге проветрюсь.

– Ладно, иди, а я буду думать, – сказал Дима и принял позу « Мыслителя» французского скульптора Огюста Родена.

– Эй, мыслитель, тебе скалу под задницу подсунуть? Подушка, брошенная Димой, ударилась о дверь, за которую успел выскочить Антон.

Утро вечера мудренее, поэтому, пока его мудрость не испарилась, перед началом уроков, Дима подошёл к Лене Кисляковой и без лишних прелюдий, задал прямой вопрос:

– Лена, у тебя парень есть?

– Что? – переспросила она, чувствуя неловкость. Уловив состояние девочки и не желая смущать её дальше, он перешёл к главному, прошептав на ухо:

– Можешь некоторое время побыть моей девушкой?

– Неужели, кто-то отшил принца, – шепнула она.

– Не важно, просто помоги мне.

– А если я влюблюсь в тебя? Что будешь делать? Разобьёшь мне сердце? Я не хочу быть одноразовой девушкой. Я хочу быть любимой до самой смерти.

– Ладно, забудь, – вздохнул Дима и вернулся на своё место.

– Что она сказала? Что? – любопытство сжигало Антона.

– Дохлый номер.

– Похоже, в твоём королевстве открылся космический анус и тебя затягивает всё глубже, – задумчиво произнёс Антон и вдавился в стул.

– Да иди ты, – улыбаясь, отмахнулся Дима.

– Слушай, у тебя такая прелестная улыбка. Почему я раньше не замечал? Может, я стану твоей девушкой. – Антон сделал милое лицо и заиграл глазами.

– А ты – миленький, – подыграл Дима. – Может и правда, к чертям всех девчонок. А?

Антон отстранился от друга и встал.

– Чижевский, – услышал он. – Хотите отвечать? Тогда, прошу к доске.

Заигравшись, они не заметили, как начался урок истории.

– Да, Герман Зиновьевич, я иду. В конце концов, надо когда-нибудь попробовать. Класс коротко хохотнул.

– Смелей, Чижевский, не на гильотину идёшь – приободрил учитель.

Пока Антон излагал исторические события, Дима упорно думал, но вдохновение явилось после перемены, к началу следующего урока, когда в класс вошла Муза. Лучи, исходящие от неё, зажгли не только блеск в глазах, но и осветили разум ученика, что взглядом провожал её до учительского стола. Вырвав тетрадный лист, он начал писать короткие записки, меняя в них имена и не меняя основного текста, где красивым почерком было начертано: Будь моей девушкой. Разорвав лист на прямоугольники, Дима скатал около десятка бумажных шариков и все они, в течение урока, разлетались и приземлялись на парты девочек.

Ответы приходили и все предсказуемые: « Отвали», «Что взамен?», « Я, уже – твоя», «Иди в сидячее место», « Буду, если сделаешь принцессой».

– Почему, они такие грубые и меркантильные? Нормальных девчонок нет? – шептал Дима другу и услышал:

– Репнин Дмитрий. – Дарья Николаевна двигалась по ряду, не сводя глаз с Димы. Поравнявшись, она сказала. – Следуй за мной, а вы, – обратилась она к классу, – сидите тихо. Шаги поплыли к двери и Дима двинулся за ней, не понимая, что происходит. Дверь закрылась и она придавила его к стене, огородив руками, как делал он, недавно и прошептала в самое ухо:

– Хватит писать записки девчонкам. Я буду твоей девушкой.

– Что? – опешил он и его рот разъехался, обнажив розовый язык.

– Не веришь? – продолжила она и когда он отрицательно мотнул головой, стала медленно приближать лицо, акцентируя взгляд на его губах. В момент, когда зелень её глаз влилась в его серое изумление, она поцеловала ученика в полуоткрытые губы.

Сделав то, чего он никак не ожидал, учитель дёрнула ручку двери и вошла в класс. Дима стоял в полном недоумении, теряя силу и вес собственно тела, особенно ног, что сделались ватными.

Прозвенел звонок и ученики вывалили из класса. Репнин сидел у стены и блаженная улыбка блуждала по его счастливым губам.

–Боже, туча испарилась и вернулось солнышко, – оповестила всех Света Устюгова.

– Девочки, вы не рады моей очаровательной улыбке, – прокричал Дима и рванулся к девчонкам. Уже, многолюдный коридор, огласил звонкий и весёлый девичий визг.

Дмитрий Репнин, покинув сумеречный причал, вплывал в свою обыденную жизнь.

Утро следующего дня, нельзя было назвать обыденным. С раннего утра засияло лучезарное солнце. Она шла с противоположной стороны и чем меньше становилось расстояние, разделяющее их, тем сильнее билось сердце влюблённого ученика. Даже, одежда, выглядевшая несколько дней, как его чёрное горе, радовала тёплыми пыльными пастельными оттенками, а лицо, приподнявшее броню, светилось, как начищенный котелок.

Дарья Николаевна заметила резкие перемены в ученике и попыталась пошутить, когда они встретились в аллее недалеко от школы.

– Стой, что происходит? – Голос звучал настороженно. – Трещина? Ещё одна? Что с маской, она трескается? Что, вообще, происходит?

– Происходит нечто удивительное, – серьёзно заметил Дима. – Я счастлив!

– Точно. Я же поцеловала тебя вчера.

– А сегодня, ещё нет. Дима огляделся, со всех сторон шли, вышагивали, тащились, плелись и бежали ученики. – Блин, засада.

– Привет, – сказала учитель, сопровождая короткое слово продолжительной солнечной улыбкой.

– Привет. На урок спешите? – спросил он сдержанно, хотя радовался и не верил, что может так просто и непринуждённо общаться с учителем, что обещала стать его девушкой. Неужели, это произошло, ликовало его сердце.

– У меня урок? Она взглянула на аккуратные дамские часики, украшающие её тонкое запястье. Они всегда были с ней, словно служили талисманом удачи или оберегом от дурного глаза.

– Вы не в курсе? Химию и ваш любимый язык поменяли местами. Скоро звонок, идёмте.

– Не хочу, – заявила она и сощурила глаза.

– Что? – не поверил ученик и ещё больше удивился, когда услышал:

– Давай, прогуляем вместе.

Сильный юношеский азарт и ослабленное чувство долга боролись несколько секунд. Её заманчивое предложение и лиричный настрой, уложили ратьобязательств на лопатки.

– Куда пойдём?

– Я узнала об этом месте, – сказала она протягивая свой телефон.

– Клуб верховой езды? Вы ездите верхом?

– Нет, но хочу попробовать с тобой. Ты же посещал это место?

– Да, два лета подряд и мне понравилось. Я согласен, осталось взять такси. Идёмте? Он взял её за руку и повёл к обочине дороги.

Лёгкий автомобиль мчал легко. Даша смотрела в окно, а Дима держал её за руку.

– Хочешь, расскажу, как я быстро влюбился в тебя? Я, даже посчитал в цифрах, хотя цифры не люблю и они имеют для меня иное значение.

– Какое значение могут иметь цифры, кроме системы знаков для записи конкретных чисел? Интересно, расскажи.

– Хорошо, начну с нуля. Ноль для меня – овальное замкнутое пространство, след от шага, который нужно сделать, чтобы дойти до единицы.

Единица – удивление от мира, куда я попал, когда сделал этот шаг.

Два – любопытство. Оно такое огромное, что голова делается большой, не вмещая все вопросы.

Три – боль, от которой тебя складывает пополам.

Четыре – знания, опыт, сложенные в корзину жизни.

Пять и шесть – усталость, тяжесть. Откинув или опустив голову, ты всё равно, измучен.

Семь – любовь, вдохновение. Семёрка похожа на птицу с расправленными крыльями. Я прав?

– Да, прав, – подтвердила Даша, вглядываясь в лицо Димы. Кажется, она узнала его с другой стороны. С той, которую он прятал, где соседями по квартире, были одиночество и ожидание.

Восемь, – продолжил он. – Она похожа на равнодушие, безразличие, перетекающее одно в другое.

Девять – смерть. Вечное висение на крючке своих чувств и желаний. Человеческие желания никогда не кончаются, даже на смертном одре человек изъявляет свою последнюю волю. Это – не свобода, что равносильна вечному плену, не согласие с тем, как ты живёшь, – грустно закончил он и остановил машину. – Приехали, уже повеселее сообщил он, отстёгивая ремень безопасности.

В клубе помнили и, похоже, уважали Диму, поэтому разрешили прокатиться за пределами огороженной территории – дубовой роще, растянувшейся клином до каменистых холмов. Зажатая автострадами с обеих сторон, она, как оазис среди производственных строений частного сектора, была любимым местом игрищ окрестных детей.

Дарья Николаевна с восхищением разглядывала предоставленную им лошадь. Дима поглаживал белую морду и лошадь довольно похрапывала, ещё помня его руки и голос:

– Давно не виделись, красавица. Привет, Снежинка. Покатаешь меня с моей девушкой? Моя девушка, лёгкая, как пушинка, тебе не будет тяжело. Говоря, он поглядывал на учителя, желая увидеть её реакцию, но она не обращала никакого внимания на него и любовалась лошадью.

– Пора ехать, – объявил он, подхватил девушку и посадил на лошадь, профилем к себе. Сел сам, подал наезднице вожжи и обхватил её за талию. – Вы правьте, а я буду держать вас, чтобы не свалились.

– Я сумею? – спросила она, поворачивая лицо к всаднику. Её волосы скользнули по его щеке, даря приятное шелковистое касание.

– Сможете. Я же, рядом.

– Прекрасно звучит, – улыбнулась она. – Поехали.

Умная и покладистая лошадка медленно перебирала высокими ногами, оставляя копытца во влажной наезженной земле. Деревья приветливо шелестели, покачивая продолговатыми узорными листьями.

– Красиво здесь и тихо, давно я не была на природе, – призналась Даша.

– Да, согласился Дима. – Самое- то место и аура, где так хочется поцеловать свою девушку.

Чуть наклонившись, он заглянул ей в лицо. Она повернула голову и их лица оказались совсем близко. Дима потянулся к ней и она закрыла глаза.

–Погодите, – прервал он её ожидание. Даша распахнула глаза. – Немного поздно, но я хочу извиниться за тот случай на кухне. Простите, я не хотел быть грубым, просто, не сдержался.

– Я понимаю, люди импульсивны.

– Вы простите своего ученика-монстра?

– Я простила маленького монстра и не сержусь на своего парня, ведь он, ещё не сделал ничего плохого.

– Вы – удивительная, – прошептал Дима и прижал её к себе.

Они целовались, сидя на белой лошади, под шёпот растревоженной листвы.

–Дымом пахнет, – сказал Дима, отрываясь от неё.

– Там, – указала она вперёд и вправо. Над густой зеленью деревьев клубился сизо-серый дым.

Дима протянул руку и сорвал плотный дубовый лист. Ручка нашлась в кармане. Положив листик на её спину, он старательно выводил: Дима, нарисовал сердечко, дописал Даша и ниже – Наше первое свидание. Проверив, нет ли ошибок, он протянул лист учителю.

– Что это? – спросила она, улыбаясь.

– Исторический факт, увековеченный его участником.

Прочитав, она сообщила:

– Печати не хватает, я поставлю. Притянула Димину голову и поцеловала его. Пока он соображал, что произошло, она поторопила. – Давай, поедем быстрей, – и Дима, луча глазами розовые сердечки, тронул, застоявшуюся, перебирающую ногами, лошадь.

Снежинка, подчиняясь зову воли, скоро неслась, опережая мелькание деревьев и вдыхая широкими ноздрями, рвущийся навстречу, ветер. Дым над деревьями, ставший чёрным, приближался. Дима придерживал поводья одной рукой, а другой рукой держал Дашу. В кармане зазвонил телефон.

– Кому приспичило, – пробурчал он и слегка натянул поводья. Лошадь сбавила ход, Рука скользнула в карман и в это время, справа грохнуло. Этот звук был знаком Диме, не раз он с друзьями, бросал в костёр пустые банки от лака, очистителей и прочей горюче опасной ерунды. Испугавшись громкого хлопка, лошадь заржала и поднялась на дыбы. Диму, как ветром сдуло с гладкой спины испуганной лошади и она, налегке, понеслась вперёд, унося до смерти перепуганную девушку.

Удержаться на лошади при таком сильном беге, у Даши не было шанса и она упала, но поводья, окрутили её руку, запутались и девушку поволокло по земле.

Дима бежал, не чувствуя собственной боли. Он нёсся так, словно это были его последние минуты жизни и он должен был успеть спасти её и остановился, лишь тогда, когда увидел Дашу. Она сидела у камня, по которому протащило её спину и сорвало поводья. Увидев Диму, она заулыбалась.

– Даша, Даша, – повторял он, упав перед ней на колени. – Ты цела? С тобой всё хорошо? Тебе больно? Где больно?

–Со мной всё хорошо, я в порядке.

– Хорошо? Но, твоя одежда в клочья изодрана. Дай я посмотрю. Он оглядывал девушку, но не видел ни царапин, ни крови, только грязь. – Повернись, я осмотрю спину, – торопил он, сбившимся дыханием. Даша полу развернулась и то, что он увидел на её спине, лишило его понимания и он сел на землю, не отводя глаз от ужасающего зрелища.

Большой клок кожи свисал, обнажая не человеческую кровь и плоть, а трубки, проводки и схемы. Его глаза расширились, по спине прошёлся холодок и он, скользя ногами по земле, медленно отодвигался, потеряв способность что-то чувствовать и понимать. Молчание Димы насторожило Дашу и она, через плечо, глянула на свою спину. Быстро встав и повернувшись, она спешно, но как и всегда, мягким и уравновешенным голосом, произнесла:

– Не бойся, я всё объясню.

Дима, не сводя с неё обезумевших глаз, скользил по земле, цепляя пальцами траву, землю, мелкую каменную россыпь. Из кустов выныривали дети, увидевшие, как лошадь потащила беззащитную девушку по земле. Кинув затравленный взгляд на детей, Дима поднялся, снял пиджак и сделав пару шагов, накинул его на плечи Даши.

Что произошло потом, он плохо осознавал: всё было размыто и приглушённо, словно мир начал слепнуть и глохнуть. Он полу видел каких-то незнакомых людей в чёрных костюмах, машины; полу слышал детские и мужские голоса, её голос и крик, видимо ему. В его сознании отпечатался, лишь номер знакомой машины, но он не мог вспомнить, чья она и где он её видел раньше.

Когда все уехали и всё стихло, он стоял посреди тишины и не мог двинуться с места. В чувство его привела лошадь, что вернулась после бешеного рывка. Тычась мордой в его руку, она, будто бы, приносила свои извинения. Придя в себя, Дима прыгнул в седло и помчался, по ещё пылящейся, после машин, дороге, на ходу соображая, где находится ближайшая больница.

Всадника, появившегося на улицах города, провожали многозначительными взглядами и так же встретили у больницы, где он спешился и вбежал внутрь. Перебегая от одного окна регистратуры к другому, он спрашивал про девушку, которую должны были доставить сюда, но никто ничего не знал о пациенте, описанном очень встревоженным, в грязной одежде, юношей. Исчерпав все возможности, он вышел на улицу и только тут до него дошло, что её отвезли не в больницу. Присмотрев скамейку, он двинулся к ней и только собирался вдавиться в её деревянные перекладины, как пискнул телефон. Послание, что он прочитал, вызвало прилив сумасшедшего гнева: Учи французский язык, увидимся в школе.

– Французский? Серьёзно? Да я, сейчас, на иврите заговорю от шока, – вскричал он и принялся пинать ногой, ни в чём не повинную, скамейку, выкрикивая имя того, кто не является, но всегда находится где-то рядом, чтобы всё испортить или ввергнуть тебя в дерьмо: Чёрт, чёрт, чёрт. Выпустив пар, он уселся на асфальтированную дорожку и привалился спиной к скамье.

Антон знал код замка графских развалин, поэтому вошёл без труда. Дверь в комнату Димы была приоткрыта. Заглянув, он сразу понял, что друг рвал и метал, ведя бой с недвижимостью. В хаосе перевёрнутого, разбитого и разбросанного мелкого и не очень мелкого имущества, вырисовывалась занятная картина.

На диване, положив ноги на стол, сидел его друг в состоянии активного, когда пьют одну стопку за одной, времяпровождения, доверяя молодости и надеясь на прочность, но скоро и неожиданно переходя в стадию сопливой исповеди.

Перед ним стояла бутылка дорогого коньяка, испарившая из себя половину ароматного золотистого напитка. Чайная чашка, зажатая цепкими пальцами, излучала боевую готовность к опрокидыванию. Рука потекла вверх, но появление незваного гостя на пороге, остановило её движение и она замерла в воздухе.

Два стука в дверь оповестили о приходе гостя, а голос подтвердил, что гость – не случайный прохожий, а его друг.

– Родительские резервуары осушаешь, – послышалось слева, куда сел Антон, деля с другом мягкий светлый диван.

Дима кукольно вскинул веки, словно разжал пружинки и его губы разъехались вширь. Улыбка, ещё хранила былую очаровательность, но уже, приобрела нечто чуждое: податливое и синтетическое.

– Дружище, – пьяно протянул Дима, резко встал, намереваясь выйти из-за стола, но качнулся и глубоко вдавился в диван. Из чашки плеснуло на руку. – Штормит, – засмеялся он и слизал с ладони и запястья остатки успокоительной жидкости. – Пришвартовывайся, ты вовремя.

– Думаю, ты прав. По какому случаю алкогольная трапеза? Дима двинул кружку ко рту и поднял свободную ладонь, мол подожди малость. – Хватит, – попытался остановить его друг. – Заклятого врага печени не победить, только желудок наизнанку вывернешь. Дима ослушался и выпил. Грохнув дном кружки о стол, он произнёс:

– Ты не поверишь. Я сам ни фига не верю, но тебе скажу. Когда узнаешь, грохнешься.

– Я сижу, говори.

– Между нами мальчиками и больше никому. Он поднёс палец к губам и таинственно, насколько способен пьяный человек, прошептал: Даша – не человек и это – истина, друг.

– До зелёных человечков напился, гадёныш. Куда лезло то. Ну пнула она тебя, теперь, не человек что ли. Стоит она того, чтобы тебе в стельку упиваться.

– Ты не понимаешь, – настаивал Дима. – Она – не человек. Робот она. Почему? Почему, друг? В голос вплелись плаксивые нотки. – Я впервые влюбился. Разве так должно быть? Я проклят?

– Спать тебе надо, фантаст-самородок. Антон ткнул Диму головой в диван, но тот уцепился за рукав куртки, продолжая уверять, что их учитель – робот. – Спи, уже, пьянчуга без стажа, а то придут зелёные человечки и пописать позовут, а ты не откажешь. Спи, говорю.

Дима притих, уткнувшись лицом в валик дивана.

– Даша – не человек. Она – робот, – передразнил друга Антон. – Тоже мне, Филип Дик нашёлся. Глянув на свернувшегося в калач друга, Антон сдёрнул с кровати пушистый плед и заботливо укрыл друга.

Похмельное утро – не то, чем можно похвастаться или пережить, не тряся внутри себя ливер. Дима проснулся от жгучей жажды и прямиком направился к холодильнику, а затем, в туалет, чтобы, обняв унитаз, поговорить с ним на языке, понятном лишь им двоим. Ополоснув лицо, почистив зубы и намочив голову под холодной струёй, он вернулся в комнату. Антон, ещё не встал, но не спал, ожидая друга, чтобы спросить:

– Протрезвел?

– Почти, но хочется, опять, напиться.

– Да что случилось то? – вскипел Антон, отбрасывая одеяло и вскакивая с постели.

– А что я вчера говорил? Ничего не помню и голова трещит.

– Ещё бы, не трещала. Напился, как сапожник и нёс всякую чушь.

– Так ты не поверил?

– А ты бы, поверил на моём месте?

–Знаешь, когда любишь, не замечаешь странностей. Я признался ей, а она сказала, что ничего не чувствует. Я злился и думал, что безразличен ей, но она, просто, не умеет чувствовать. Понимаешь, я впервые влюбился и в кого – робота. Дима горько усмехнулся.

– Ты разыгрываешь меня? Дарья Николаевна – робот? Да по тебе весёлая больничка плачет.

– Ты другу не веришь? Вчера узнал и офигел. Не понимаю, как такое возможно, но я говорю правду: Она – робот. Что делать, Антон?

– Как? Нет. Но, – заикался друг и, вернув человеческую речь, спросил. – Слушай, коньяк остался?

Антон был в полной растерянности. Шокирующее признание друга, лишило его способности здраво мыслить и ясно озвучивать свои мысли. Перелистывая в голове, свой богатый, для начинающего писателя, словарный запас, он никак не мог найти подходящих, для этого неординарного случая, слов и просто, спросил:

– Как докажешь?

– Приводи себя в порядок и пойдём к ней, она сама скажет. Я тоже соберусь.

Дима покинул комнату, а когда вернулся, то перед Антоном предстал не вчерашний раскисший пацан, а завидный красавец-жених.

– Для робота так вырядился? – усмехнулся Антон, всё ещё не веря другу, но вспомнив о его чувствах, поправился. – Прости, я в шоке.

– Ничего, я понимаю, но и ты поймёшь меня, когда узнаешь, какая она удивительная. Хотя, ты не обязан понимать, просто, прими это и не заставляй меня чувствовать вину за мою любовь.

Глаза Антона медленно вылезали из орбит.

Такси остановилось у старого кирпичного дома. Единственный фонарь, уже слепой от солнечного света, горел и подмигивал, словно в его стеклянной голове, что-то замкнуло, как и в голове Антона, когда он увидел, выходящую из подъезда, Дарью Николаевну.

На ней ладно сидел лёгкий спортивный костюм. Светлые прямые волосы раздувал весенний, ещё не впитавший достаточно солнечного тепла и оттого прохладный, ветер.

– Привет, – радостно сказал Дима, словно всю свою жизнь общался с роботами. Он держал весёлое лицо, но грудь сдавило так, что стало трудно дышать. Его, не единожды касалась боль, но сейчас, схватила, словно он оказался в тисках гигантского спрута. Тиски ослабли, когда он увидел её улыбку и услышал её мелодичный голос:

– Привет.

Она смотрела солнечно, а Антон холодел и глотал слюну, от волнения скопившуюся в горле.

– Ты сказал ему? Он знает, что я – андроид? – спрашивала она глазами.

– Да, – сообщил Дима, не выключая радостной улыбки.

– Хорошо, – протянула она и представилась. – Я – андроид НП 3- 018. Протянутая Антону рука зависла в воздухе. Тот медлил с опаской глядя на миловидную женщину, назвавшую себя автоматическим организмом.

– Она не кусается, – рассмеялся Дима и кивком подтолкнул друга вперёд.

Антон медленно протянул руку и учитель легонько сжала его пальцы.

– Ну вы меня знаете, – произнёс он, заикаясь и посмотрел на Диму. Тот улыбался.

– Вы меня разыгрываете? – вырвал он руку. – Идиота из меня делаете? Может и снимаете на скрытую камеру?

Дарья Николаевна протянула руку, на которой поблёскивали часы.

– Смотри, – сказала она. – Это – выключатель. Надави и всё увидишь и поймёшь. Не бойся.

Дима огляделся по сторонам и предложил:

– Зайдём в арку, на всякий случай. Полумрак окутал всех троих, когда они вошли под каменный свод и продвинулись вглубь. – Давай, жми, пока никто не видит, – посоветовал друг.

Антон, собрав всю волю в кулак, слабаком казаться не хотелось, нажал на защитное стекло и отступил. Стекло, отсвечивающее слабым зелёным светом, приняло светло-красный оттенок. Учитель устремила взгляд на Диму. В её глазах блеснуло и погасло синее пламя и они закрылись. Секунду спустя, её голова безжизненно наклонилась, словно её хозяйке свернули шейные позвонки. Дима шагнул вперёд, подставил плечо и обнял недвижимое тело.

– Что с ней? – обеспокоенно спросил Антон. – Всё хорошо?

– Ты выключил робота, отключив систему питания. Нажми ещё раз.

Антон, уже решительнее надавил на кнопку. Циферблат, спрятанный под стекло, брызнул зелёным светом. Дарья Николаевна открыла глаза. В них блеснуло, погасло синее свечение и глаза стали прежними, какими она всегда смотрела на учеников. Учитель выпрямилась и улыбнулась.

– Можно, я пойду, – попросил Антон, косясь на Диму.

– Конечно, – разрешила учитель. – Увидимся в школе.

– Спасибо, – промямлил Антон и быстро зашагал прочь.

– Я догоню, – крикнул вслед Дима.

– Я шокировала его?

Порыв ветра встряхнул её волосы.

– Прохладно, не стоило вам так легко одеваться, – выговорил Дима и, сняв толстовку, накинул ей на плечи.

– Мне не холодно.

– Ничего, пусть это будет ухаживанием за дамой.

– Хочешь приударить за мной? – рассмеялась она.

– Не только, я хочу поцеловать свою девушку.

– Ты целуешь всех девушек, чтобы быть счастливым?

– Нет, это не так, – спешно вступил Дима. – То видео, просто – недопонимание. Не знаю. Голос потерял силу и он договорил. – Я не знаю, как всё объяснить. Простите, Даша. Могу я так называть вас.

– Звучит приятно и красиво, но нельзя. Я должна пройти тест, иначе меня перепрограммируют и я забуду всё, что связано с тобой и тебя, тоже. Совсем забуду, а я не хочу забывать.

– Вы не забудете меня, так же, как и я вас. Мы не можем этого сделать.

– Потому, что мы нужны друг другу?

– Да, – с грустью, произнёс Дима.

– Что ты сейчас чувствуешь? – заглянула она в его лицо.

– Мне грустно, – честно признался он.

– Почему?

– Люди, которые нужны друг другу, грустят, когда им приходится расставаться.

– Ты уходишь?

– Я должен. Обещал другу, что догоню его. Думаю, он ждёт.

– Ты – хороший друг, мой парень. Иди. Она сняла куртку.

– Нет, не снимайте, я провожу вас, – засуетился Дима, снова укрывая её плечи.

Дом наплывал кирпичным фасадом, рядами окон, горбатой крышей навеса над входной дверью с магнитным замком. У ступеней, где густо пробивалась зелёная трава, они остановились. Сильная рука хрупкой девушки сорвала толстовку, так и не согревшую её плечи.

Дверь противно пикнула, разъединяя, крепко сцелованные, металлические полотна и выпуская в свет даму осеннего возраста в опрятном цветном халате и красном плюшевом кардигане, надетом сверху. Увидев пару, она притормозила и оглядела попутчика своей квартиросъёмщицы. Оценив его милое лицо, она блеснула коричнево-жёлтыми глазами и медовый голос спросил:

–Твой парень, Дашенька? Такой молодой и красивый. Как его зовут?

–Здравствуйте, – кивнул Дима незнакомке, понимая, что женщины знакомы.

Женщина обращалась к Даше, но не сводила масляных глаз с Димы, покачивая пузатым мусорным пакетом. Даша молчала. Дима чувствовал себя неловко, не зная, представиться ему или нет, поэтому, просто, мило улыбался. Наконец, осознав, что решение должен принимать мужчина, он собрался назваться и уже открыл рот, но услышал:

– Не говори.

– Что? – вскинул глаза, изумлённый парень. Немая неловкая пауза длилась. Дима тронул Дашу за руку и тихо сообщил. – Моё имя можно называть, я – не Воландеморт.

– Мы пойдём, – сказала Даша и, схватив руку Димы, а следом и пакет из рук соседки, двинулась к мусорным бакам.

– Спасибо, Дашенька, – пролился слащавый голос. – Забегай, чайку попьём.

– Что это было? – поинтересовался Дима, когда Дарья Николаевна швырнула пакет в зелёный бак. – Ревность?

– Это так выглядело?

– Если бы могла, ты бы злилась в тот момент? Верно?

– Мне хотелось сплющить её, как консервную банку. Это и есть чувство ревности? Если так, то это – плохое чувство.

– Правильно – плохое, но если тебе кто-то сильно нравится и ты боишься потерять его, то оно всегда возникает, хочешь ты того или нет.

– У людей, всё – не просто, но я хотела бы, быть человеком, чтобы почувствовать, как сильно я тебя люблю.

– Я не жду твоего признания. Просто, будь рядом. Обещаешь? Она кивнула и зашагала к подъезду. Оглянувшись у двери, она помахала рукой и снова, улыбнулась.

Антон, почти бегом, достиг автобусной остановки и сел на скамью под полупрозрачным бежевым навесом. Автобусы приезжали и уезжали, высаживая и забирая пассажиров, а он всё сидел, ожидая автобуса из мира роботов в мир обычных людей.

Дима нашёл его и подсел на истёртую, изуродованную пошлыми надписями, скамейку.

– Прогуляемся, – предложил он, видя друга в подавленном настроении.

– Да, но погоди. – Он начал ощупывать Диму, поворачивать его голову, заглядывать в глаза.

– Проверяешь, не робот ли, я? – усмехнулся Дима.

– А что? Твой отец – учёный и в области робототехники.

– Я – не робот, я – пришелец с другой планеты. У меня есть хвост. Показать? – прошептал Дима и громко спросил. – Ты ещё считаешь меня своим другом?

– Подумаешь, хвост. Вот когда у тебя рога выскочат, я сделаю сенсационный репортаж и явлю твою сущность всему миру. Я прославлюсь, а ты станешь посмешищем. Дима серьёзно смотрел на друга.

– Не смешно, – озадачился Антон, встал и они двинулись по тротуару. Антон заговорил первым. – Ты к ней был ближе других. Как ты не узнал, что она – не человек. Как не почувствовал. Ты же целовал её?

– Да и это было волшебно.

– Ненормальный. Реально у тебя протёк чердак. Хотя, он всегда протекал. Когда знаешь, кто она, что делать будешь?

– Я не оставлю её.

– Серьёзно? Она же – машина, – разозлился Антон. – Пиджачок ей на плечи кидаешь. Железяки мёрзнут, по-твоему?

– Я понимаю, что ты переживаешь за меня, но пойми и меня: Не важно, кто она. Мои чувства не изменяться. Если ты не понимаешь меня, тогда кто поймёт.

– Никто не поймёт, поэтому им знать не обязательно, – рассудил Антон и с тоской посмотрел на друга. – Она, действительно – удивительная, но я бы, не смог, узнав, кто она, любить её.

– Так это – хорошо, дружище, – воскликнул Дима, схватил Антона и закружился с ним, подводя итог мысли. – Это означает, что мы останемся друзьями.

– Что творишь, мерзавец. Люди вокруг. Отпусти, – повеселел Антон.

Всё шло хорошо, до второго свидания, на которое позвал Дима и она не отказалась. Боже, боже, боже, ликовал он, перерывая свой гардероб с утра выходного дня. В другое время, он бы, спал до обеда и не встал, ублажая свою лень, хоть стреляй из всех пушек мира. Но, сегодня, он был готов свернуть горы, чувствуя прилив неиссякаемой энергии и волнующее опьянение.

Дарья Николаевна пришла в красивом платье, расстёгнутом плащике и туфлях в тон платью, на тонком, средней высоты, каблуке.

– Вы – прекрасны, моя девушка, – восхитился Дима, обнимая её.

– А мой парень – красивый и стильный, – заметила она, припадая головой к его плечу. Её волосы касались его щеки и ухо уловило следующую похвалу. – Тебе идёт эта причёска, – оценила она, зачёсанные назад и чуть скреплённые воском, волосы.

– Я старался, чтобы понравиться, – простодушно признался он и спросил, отстраняясь от неё, чтобы видеть глаза. – Куда пойдём?

– Хочу на ту сторону, – указала она на висячий прогулочный мост, перекинутый через реку.

Вечерело и набережная наполнялась народом.

– Хорошо, – согласился он, поправляя лёгкий шарфик на её высокой шее.

По висячему мосту шли, веселясь и дурачась, но металлические канаты и конструкции моста смотрели мрачно и сурово, словно намекали, что это, не самое подходящее место для игр. Так и вышло, когда на его платформу въехал мотоциклист. Что заставило человека в шлеме, ехать по пешеходному мосту, думать было некогда, поскольку он мчался, как угорелый и неустойчивая протяжённость моста потряхивала красно-чёрную «Яву» из стороны в сторону. Боясь, наехать на людей, стоящих у ограждения, водитель круто взял вправо, мотоцикл занесло и он, еле вырулил на середину. Удачливый и шальной мотоциклист продолжил езду, рискуя своей жизнью, но Даша, увернувшись от колеса, вдавилась телом в ограждение и сломала его. Широко взмахнув руками, она поплыла спиной вниз, но Дима успел подхватить её и поставить на твёрдое покрытие, однако туфли, зацепившись каблуками за край помоста, рухнули в реку.

– С тобой всё хорошо Ты цела? Ты испугалась, – выспрашивал он, оглядывая её глазами, заполненными беспокойством и страхом.

– Всё хорошо, – улыбнулась она. – Идём. Дима двинулся за ней, всё ещё испытывая беспокойство и не уходящий, хотя и лёгкий, страх.

Она шла, чуть быстрее, видимо хотела скорее пройти мост и не подвергать спутника опасности. Семенящие неустойчивые шаги приковали его внимание. Глянув на её ноги, он увидел, что на ней нет туфель. Остановился, быстро обогнал её, взял за руку и сказал:

– Стой спокойно, пока я не скажу тебе идти. Поняла?

– Я не умею чувствовать, но понимаю слёту, – улыбнулась она, а после, стояла и ждала, как Дима снимет свои кроссовки, обует ей на ноги и бережно зашнурует шнурки.

– А как же, ты? – поинтересовалась она, оглядывая его ноги в белых носках.

– Всё нормально, иди.

– Хочешь, я тебя понесу. Я – сильная.

– Боже, так унизить мужчину, – простонал он. – Иди и не говори ничего, пока не окажешься на том берегу, – потребовал Дима и, идя за ней, с умилением наблюдал, как она вышагивала в обуви, очень просторной для её узкой и маленькой девичьей ноги.

Необъяснимое желание: сию минуту поцеловать эту, неуклюжую на мосту, девушку, всплыло изнутри и он, нагнав одним широким шагом, остановил её, пропуская пальцы в светлые волосы. Она спокойно смотрела и, вдруг, резко отодвинула Диму в сторону. Причиной стал всё тот же, искатель приключений, въехавший на мост с другой стороны.

– Он реально думает, что у нас по восемь жизней, – взбесился Дима. – Я не готов отдать свою жизнь, хотя я, уже и в белых тапочках.

Ещё не зная, что предпримет, он обхватил Дашу, желая отодвинуть её от, поравнявшегося с ней, любителя экстремальной езды, но она, одной рукой, остановила транспортное средство, приподняла его и, одним рывком, стряхнула наездника. Он упал, откатился к краю и из шлема донеслось пьяное мычание, мало чем похожее на членораздельную человеческую речь.

– Чёрт, колготки поползи, – пожаловалась Даша и поставила мотоцикл, остановив вращение переднего колеса.

– Ух ты! – перехватило Димино дыхание. – Ты – реальный Кинг-Конг! Даша повернулась к Диме.

Пьяный водитель поднялся и бросился на них, но, видимо от того, что у него двоилось в глазах, промахнулся и, нырнув через ограждение, спикировал вниз.

– Нет, он точно хочет моей смерти. Может, он – ангел, явившийся за мной? Стой на месте, – крикнул он Даше и прыгнул следом.

Когда он, волоча парня за ворот куртки, оказался на берегу, там, уже поджидали две машины: легковая с парнями в чёрных костюмах и машина скорой помощи, куда быстро втолкнули его и, спасённого им, парня. В заднее стекло, Дима видел, как Дашу втолкнули в авто винного цвета и быстро увезли с места происшествия.

В больнице, Диме пришлось долго уверять дотошного врача, что с ним всё в порядке и он не пострадал, а когда, он, наконец-то, вдохнул свежий ночной воздух, то увидел отца, садящегося в машину.

– Отец, – окликнул он, мужчину в тёплом белом свитере с копной тёмных взъерошенных волос. В отличие от сына и загруженный работой, старший Репнин не особо следил за своим внешним видом, поэтому всюду появлялся, одетый на скорую руку. Александр Дмитриевич, услышав знакомый голос, оглянулся и когда сын предстал перед ним мокрый и без обуви, он нисколько не удивился, но спросил:

– Что ты делаешь тут в таком виде? Ты болен? Ухватив отца за плечи, Дима заговорил горячо и отрывисто:

– Куда её увезли? Куда? Что с ней сделают? С ней всё будет хорошо?

– Садись в машину, поговорим дома, – оглядываясь, проговорил отец и мягко снял руки сына со своих плеч.

– Значит, всё это так и Антон прав: Ты создал её. Верно? – Ярость и накал покинули голос. Дима сел в машину, чувствуя, как наваливается усталость.

Машина тронулась легко и плавно, даже не качнув, развалившегося в мякоти сиденья, пассажира. Репнин старший был ответственен и старателен во всём, начиная с работы и заканчивая рождением столь красивого сына.

– Так это ты тот парень, что мешает эксперименту. Не ожидал, что им будет мой сын. Объект выдала себя глупо, показав свою нечеловеческую силу, – высказался отец, глядя на сына в зеркало.

Дима слышал, но молчал и не открывал глаз. Он всегда притворялся спящим, в машине, на уроке или ещё где, когда чувствовал себя одиноким. Отец знал, что сын не спит и продолжил. – Эксперимент пошёл не так, как мы ожидали и причина тому – ты Дмитрий Репнин. Мы не ожидали, что разработка начнёт развиваться и, даже, заведёт друга.

Машина остановилась у дома, пришлось проснуться и отправиться в кабинет отца, ибо разговор только начинался и начал его отец:

– Ты подавлен из-за гениальности отца? Ты – особенный, хотя и не робот, – толи похвалил, толи пожурил Александр Дмитриевич сына. – Теперь, ты знаешь правду и примешь правильное решение.

– Что по-твоему – правильное решение, папа?

– Выбор, принятый умом и взвешенный умом.

– Как же, сердце, отец?

– Сердце отступит, если доводы окажутся жёсткими.

– Тогда прими, настоящую правду, отец: У гениального учёного – придурковатый сын. Он влюбился в робота. Как тебе такая правда?

– Как далеко вы зашли в своих отношениях?

– Я – счастлив, папа.

– Звучит, как угроза, но выслушай меня. Та, что ты принимал за девушку – машина, бесчувственный андроид, похожий на человека. Я собрал её не один, но я – руковожу проектом.

– То есть следишь и контролируешь, поэтому так быстро приезжают бравые «люди в чёрном».

–Когда объект нуждается в регенерации, то срабатывает тревожная кнопка или он сам может нажать её, если считает ситуацию опасной для людей.

– С Дашей всё будет хорошо?

– Ты так и не осмелишься назвать её роботом? Дима молчал. – Ладно, время покажет. Думаю, сейчас с ней будет всё хорошо, кто поверит бредням пьяного мужчины. Но, в будущем, не знаю. Сын, она всё равно, рано или поздно исчезнет из твоей жизни, – принял ещё одну попытку отец, надеясь, облагоразумить сына. Тот не реагировал. Отец встал, подошёл и взъерошил сыну волосы, словно призывал его мозг к активной и продуктивной работе.

– Понимаю, отец. Тебе трудно со мной. Но, прошу, пока она существует, позволь мне быть рядом с ней. Или мне переломать все кости, чтобы ты сделал из меня робота? Отец.

– Иди сюда, Обалдуй Обалдуевич. Что ты несёшь?

Отец прижал сына к себе и Дима, соскучившийся по родительским ласкам и ослабевший перед страхом потери, расчувствовался и уткнулся лицом в плечо отца. Слёзы, о которых он забыл давным-давно, возникли внутри и просочились в глаза.

– Я пойду, – проронил Дима, высушивая глаза об отцовское плечо и освобождаясь из его объятий.

– Да, иди, пора спать и ещё, – отец пронзительно посмотрел сыну в глаза. – Не ищи её, сегодня, чтобы увидеть завтра.

– Отец, ты стыдишься меня? Неожиданный вопрос в лоб, ввёл профессора в растерянность. Он некоторое время смотрел на сына и, рассердившись, что запаздывает с ответом, спешно произнёс:

– Нет. Конечно, нет. У кого ещё есть такой удивительный сын. Чей мальчик способен влюбиться в робота. Я горжусь тобой. Ты – уникальный и прошу тебя, не считай это, своим недостатком.

– Хорошо, отец. Я всё понял. Я пойду. Спи крепко и не думай ни о чём.

– И тебе, сын, спокойной ночи.

Андроид НП 3-018 сидела перед профессором. Засунув руки в карманы брюк, он придирчиво осматривал своё творение, не понимая, чем привлекла она его единственного сына, причинив немало страданий. Бесчувственная кукла вызвала в нём бурю эмоций и более того, влюбила в себя. Что не так с моим сыном? Думал он, не находя ответа.

– Профессор, – первой вступила в разговор Дарья Николаевна. – Что с тем юношей, что был со мной на мосту? С ним же, всё хорошо? Я бы, позвонила своему ученику, но вы забрали мой телефон.

– С чего такая забота о нём? – С хитрецой в серых глазах, спросил профессор.

– Учитель обязан заботиться о своих учениках? Это – его профессиональный долг.

– Его запрут в психиатрической клинике, чтобы не сболтнул лишнего.

Даша резко встала, в глазах блеснуло и погасло красноватое свечение.

– Что-то новое? Ты злишься? – изумился профессор.

– У меня нет чувств, но есть эмоции и мне хочется сделать вам больно. Однажды, он избавил меня от разоблачения, во второй раз, как бы, это странно не звучало, спас мне жизнь, этот ученик.

– Полагаю, ты сильно задолжала этому мальчишке, – усмехнулся профессор.

– Прощу вас, профессор, не причиняйте ему боли, не давите на него. Он, не только мой ученик, но и друг. Однажды, я назвала его маленьким монстром. Думаю потому, что много прочла о трудностях воспитания подростков. На самом деле, он – всего лишь, ребёнок, ищущий человеческого тепла, чтобы не озлобиться и прячущий глубоко в себе свои лучшие качества. Если бы, я могла стать человеком, мне бы, очень хотелось, стать таким человеком, как он. Дима – трудный ребёнок, которому одиноко среди множества людей, поэтому он – маленький одинокий монстр и большой человек.

Пока она говорила, Александр Дмитриевич, сидел молча, глядя на неё во все глаза. После, обхватив голову руками, а когда она закончила говорить, встал, подошёл к окну и долго смотрел в одну точку, пока его очки не затуманились от нежданной влаги, наплывшей в глаза.

– Не думал, что робот может изменить мнение человека о себе – высказался он, вернувшись к столу и разговору. – Кстати, этот ваш ученик не позволяет себе ничего лишнего? Молодые люди в таком возрасте очень любознательны и активны.

– Лишнего? Вы о чём?

– Ладно, забудь. Просто, мысли озвучил.

– Профессор, я полагаю, что этот ученик, уже утолил своё первостепенное любопытство. Он обаятелен, элегантен, смел, поэтому пользуется особым вниманием девушек и ещё, он – не болтлив, если дело касается друга.

– Достаточно, а то дойдёшь до излучения им божественного света, – прервал её профессор. – Ладно, раз он так хорош, пусть живёт и учится, но ты не вовлекай его в опасности и это – не просьба, а приказ.

– Спасибо, Александр Дмитриевич. Я могу идти?

– Тебя не должны видеть в университете, сколько говорить, – разозлился профессор. – Тебя подвезут. Бери телефон, – он указал на стол и поставил он точку в разговоре. – Чего сидишь, уходи. Больше не обращая внимания на неё, профессор задумался: Робот лучше меня знает моего сына? Утолил любопытство? Вот, поганец. Боже, я делаю своего сына несчастным.

Он злится, подумала Дарья Николаевна, взяла со стола телефон и вышла из тайной лаборатории, спрятанной в дальнем крыле и подвале университета.

У чёрного хода её поджидала машина.

– В школу, – сказала учитель и улыбнулась двум широкоплечим парням в чёрных костюмах.

Профессор, Репнин Александр Дмитриевич злился не на робота, а на себя. Ему и в голову не пришло, что кто-то из учеников школы, где было решено проводить научный эксперимент, влюбиться в учителя. Он забыл, что юность полна безумия и непредсказуемости. Это – моя боль и кара за мою жадность и дикое рвение создать совершенный искусственный интеллект, думал он. Так мне и надо, но как уберечь сына и не позволить ему страдать. Вот, главный вопрос, требующий скорого и правильного ответа. Профессор глубоко вздохнул и ещё долго смотрел в окно, видя, как мечется мир, вытряхивая из людей простые каждодневные желания, маленькие человеческие радости и впихивая сомнительные ожидания чего-то большего и грандиозного.

Солнце, рождённое далёким горизонтом, радостно выплывало на город, согревая всё его содержимое, включая ранних пешеходов, тёплыми ласковыми лучами, но у ученика, собирающегося в школу, было пасмурное настроение. Телефон Даши был отключен, беспокойство нагнетало злость, а пальцы, которые он принуждал торопиться, застёгивая пуговицы рубашки, как назло, не слушались.

– Да пропади всё пропадом, – выкрикнул он, сбросил рубашку и натянул белую футболку.

В классе, пожав другу пятерню, он откинулся на спинку стула и ушёл в себя. Просидев сиднем два урока и перемену, не сводя с телефона глаз, он сорвался из класса, как только прочёл долгожданное сообщение, прилетевшее и нарисовавшее улыбку на его лице.

– Он совсем из ума выжил, – пробурчал Антон, переживая за друга, но останавливать не стал.

Дима бежал к остановке, куда подъезжал автобус, под счастливым номером: сто два. Он привозил хорошее настроение, момент волнительного ожидания, когда из него выходила девушка его мечты и парень, наблюдающий со стороны, не мог удержать бешеное биение сердца. Так он делал прежде, но сегодня, он стоял на остановке, ожидая прихода автобуса. Вместо автобуса, подкатила белая легковая машина и остановилась, поблёскивая четырьмя кольцами на капоте.

– Дима!?– обрадовалась и удивилась Дарья Николаевна.

– Не мог усидеть, – сознался он, отводя её в сторону от вороньих взглядов мужчин, сидящих в машине. У вас всё хорошо?

– Да, а у тебя?

– Теперь, когда я увидел вас, всё стало хорошо. Я боялся, что могу больше не увидеть вас.

– Профессор – хороший человек. Он сказал, что не причинит тебе вреда и я ему верю. Но, не спрашивай: кто он и где он, я не могу сказать.

– Не буду спрашивать, обещаю. Идёмте.

Затоптанный миллионами ног тротуар, выводил к пешеходному переходу, а тот вёл к началу другой улицы, по обе стороны которой сверкали в утренних лучах солнца, яркие вывески, прозрачные витрины с обилием предлагаемых товаров. Дарью Николаевну привлекла витрина небольшого магазинчика, за которой красовались кремовые пирожные.

– Вы голодны? Не завтракали, – забеспокоился он, у кого с утра во рту не было и маковой росинки. – Я куплю вам пирожные. Какие хотите?

– Я могу не есть, я делаю это, чтобы сильно не выделяться. Не волнуйся.

– Да, я как-то подзабыл, – грустно улыбнулся он.

– Я тоже забыла, – спохватилась она. Вот, возьми, – сказала и протянула подарочный пакет.

– Что это?

– Твои вещи. Дима посмотрел в пакет. Кроссовки отливали белизной, а на пиджаке не было пятен грязи и пыли.

– Вы чистили всё это ночью?

– Роботы не спят и не устают, – улыбнулась она.

– Не говорите так. Когда вы называете себя роботом, мне не хочется быть человеком. И спасибо, что всё почистили.

– Спасибо, что защитил меня.

– Странно, – задумчиво произнёс он. – Всё, что вы ненавидите в себе, я полюбил. Так что же, такое – любовь?

– Я не знаю, как бы, сказал об этом человек, но мне хочется зажечь все лампочки мира, разом, но не видеть в нём никого, кроме тебя. Нелепо?

– Лучшего признания в любви я и представить не мог, – расчувствовался Дима, обнял Дашу и прошептал. – Спасибо, что понимаешь меня.

Площадь, за которой высилось здание школы, равнодушно принимала их неспешные шаги и тысячи других шагов каждый день. Её камням было всё равно, куда, зачем и почему спешат люди. Они существуют, пока по ним ходят, таково их предназначение. Это люди мучаются и не живут спокойно, ища своё место в жизни всю свою жизнь и в итоге – умирают, не найдя, не решив, не успев, не пожив, как хотелось. Но, никому из них, не приходит в голову мысль, быть камнями площади. Почему, интересно? Может, всё дело в желании чувствовать.

– Думаю, вам надо идти первой. Я погуляю несколько минут и тоже пойду в школу.

– Да, конечно. Спасибо, что помогаешь мне быть хорошим учителем.

– Не за что, ведь это я втянул вас во все эти истории.

– Без этих историй, я бы, не смогла стать лучше, так что прими мою благодарность.

– Вас похвалил профессор?

– Нет, он выговорил мне и велел держаться от тебя дальше.

– Вот ведь, лицемер, – возмутился Дима и, выдохнув наплывшее раздражение, извинился. – Простите, вырвалось.

– Я пошла, не опаздывай на следующий урок. Один урок ты прогулял с учителем и мне очень стыдно. Интересно, что это за ощущение.

–Это – неприятное чувство, не думайте о нём. Тогда, какое приятное?

– Вот это, – серьёзно обозначил Дима и поцеловал Дарью Николаевну.

– Он поцеловал её в губы? Может, она и не робот вовсе? Как можно целовать робота? – высказался мужчина, сидящий в машине недалеко от них. Тот, что сидел за рулём, выразил сомнение:

– Возможно, он не догадывается, что она – не человек.

– Этот сопляк всюду таскается за ней. Он видел, как она остановила мотоцикл. У какой девушки – такая сила? Он так глуп, что совсем не соображает.

– Мы следим за ней, уже не одну неделю, но мы, до сих пор, не уверенны, что она – робот.

– Ладно, убедил. Последим ещё, а лучше подстроим ситуацию, как с пьяным мотоциклистом. Сейчас, она будет в школе, так что – отбой. Но, надо узнать, что за паренёк всё время рядом с ней.

– Я всё узнаю, шеф. А что мотоциклист говорит?

– Этот дурак перебрал со спиртным и почти, ничего не помнит. Так что её суперсила не является фактом.

– Вот же, опять придётся начинать всё сначала. Хотя, пока платят, можно и потаскаться за ней. Но, неужели, она на самом деле – робот?

– Не болтай лишнего и поехали, господин Новак ждёт доклада.

Якуб Новак – человек лысый и маленький, как ростом, так и душой, познакомился с профессором Репниным в Чехии, когда тот прилетал на симпозиум новейших разработок в области робототехники. Вхожий в любые кабинеты и имея всюду своих людей, он, краем уха, узнал о тайном исследовании господина Репнина. Подробностей он не знал, но был уверен, что учёный, которого все называли гениальным, не станет заниматься сборкой простого робота. Его подозрения удвоились, когда профессор Репнин, прилетев один, забронировал два билета на обратный рейс.

Дело стало ясным и так, человек, любящий деньги больше всего на свете и его помощники, под видом туристов, оказались в городе, где жил и работал учёный. Занятый разработкой профессор, даже не предполагал, что за ним следят и спокойно преподавал в университете, параллельно ведя исследования в тайной лаборатории. Когда эксперимент пошёл хорошо, он, окрылённый успехом, и вовсезабыл об опасности.

Антон, привыкший к исчезновениям друга, нервничал, лишь из-за того, что придётся тащить его рюкзак, но это не входило в его планы на сегодня. Он договорился встретиться с Машей и поэтому, ждал Диму, вспоминая его не очень приятными словами. Словно почуяв нелестный посыл, тот явился к четвёртому уроку.

– Явился? – встретил Антон Диму и облегчённо выдохнул.

– Да, всё нормально.

– Вижу.

– Что ты видишь, – заулыбался Дима, всё ещё чувствуя на губах недавний поцелуй.

– Ой, погоди, сообщение пришло, – засуетился Антон. Прочитав послание, его рот разъехался до половины щёк.

– Маша написала?

– Откуда узнал?

– Твои зубки поблёскивают, как у Щелкунчика на Новогодней ёлке.

– Скажешь тоже, – прыснул Антон и уткнулся в руки, сдерживая смех.

Шёл урок французского языка. Плавно лилась французская речь учителя, прерываемая объяснениями и заданиями на родном и красивом и оттого, не совсем понятном ученикам, языке. Коверкались французские слова и выражения, превращаясь во что-то ужасное и даже, непристойное, звучащее из уст учеников, прерываемое дружным смехом.

Но, Дмитрий Репнин не слышал ни того, ни другого, он воспринимал урок визуально, не сводя глаз с Дарьи Николаевны. И вот, она посмотрела на него и он услышал: « Пойдём на свидание?»

Растерявшись, он огляделся, видя усердные спины одноклассников и головы, склонённые к партам.

– Антон, – тихо позвал он.

– Чего тебе?

– Слышал, что сказала Дарья Николаевна?

– Слышал. Она сказала, чтобы все приступали к заданию. А что?

– Всё нормально, забудь.

– Спишь что ли? – буркнул Антон и мельком глянул на друга. Тот уткнулся в тетрадь. – Что с ним? Подумал Антон и тоже склонился над тетрадью.

Звонок прозвенел и ученики сходу потянулись к учительскому столу, неся, исписанные чернилами, листы. Сдав свои творения, они выходили из класса и рассасывались в просторных коридорах школы.

Репнин подошёл последним и положил на стол чистый тетрадный лист. Дарья Николаевна взяла лист и, не увидев на нём ничего, перевернула. Размашистым почерком ученика, было написано: Приглашаю на свидание. Я позвоню.

– Что ты делаешь? – спросила она и подняла глаза. Возле стола никого не было и класс был пуст. – Хотя бы, по-французски написал, Ну что я должна ему поставить? – сказала она самой себе и громко захлопнула классный журнал.

День клонился к закату, не предвещая ничего плохого. Разве что дождь, обещанный синоптиками. Хотя их прогнозы сбывались чаще, чем обещания претендентов во время предвыборных компаний, он всё же, не торопился, пролить свои серебряные струи на весеннюю влажную землю. Облака неторопливо и бездумно плыли по небу, собираясь над горизонтом в густую пенную волну.

Дима с нетерпением ждал появления Даши и когда она появилась в поле зрения, побежал ей навстречу, сопровождая бег одной согнутой в локте рукой. Другую руку, он настойчиво держал за спиной и вытащил из-за спины, когда стоял лицом к лицу с девушкой.

– Это, тебе, – сказал он, уравнивая сбившееся дыхание. Букет весенних тюльпанов, горел в его руке бледно-розовым огнём.

– Какие милые цветы, – произнесла она, приняла букет поднесла к носу. – Вкусно, – протянула она, – и, улыбнувшись, поблагодарила.

– Ты различаешь запахи? – радуясь, спросил он.

– Я различаю приятно пахнущие и неприятно пахнущие запахи, но не улавливаю оттенков аромата.

– Это – хорошо, значит тебе будет комфортно в замкнутом пространстве, пахнущем чёрт знает чем. Мы пойдём в кино. Согласна?

– Нет, – отказом ответила она. – Там могут быть ученики.

– Пусть будут, я хочу с тобой в кино, – горячо вскинулся нетерпеливый кавалер.

– Нет ничего, чего бы, не хотелось людям, за исключением тех желаний, что могут нанести им вред. Но.

– Я понял. Давай, просто погуляем где-нибудь в тихом месте.

Два человека, что утром сидели в машине, сидели в ней и теперь, гадая, кем на самом деле, является объект их слежки.

–Чего мозги кипятить, давай проверим, – сорвалось терпение одного из них. Говорил он раздражённым голосом, поглаживая рукоятку короткого складного ножа. – Я резану её легко и если, крови не будет.

– То она – робот, – договорил другой и пристегнул ремень безопасности. – Поедем за ними тихо и выберем подходящее место. Напарник кивнул и утопил нож в рукав куртки.

Тихий немноголюдный переулок приютил милую пару, держащуюся за руки. Такие тихие переулки несомненно создавались для влюблённых пар, где можно было найти уединение от городского шума, бесконечно мелькающих спин и лиц его граждан, побыть в своём маленьком мирке, думая не о проблемах, а о том, что наполняет сердце в эти волнительные и удивительные минуты.

– Хорошо здесь, тихо, словно в другом мире, где кроме нас никого нет, – высказалась Даша и улыбнулась.

– И какие мысли приходят в голову? – спросил Дима, придерживая её и становясь напротив, совсем близко.

– Мысли? Я, уже изложила их. Дима вздохнул и опустил глаза. – Я мыслю, не как человек?

– Ничего, я всё исправлю, – улыбнулся он и потянулся к её лицу, одновременно заводя ладони в густоту её светлых волос, спадающих на плечи. Она смотрела в его глаза и закрыла их, когда его губы коснулись её губ. Она не чувствовала поцелуя, как должно быть, но сделала это ради него, стараясь походить на человека. Букет выпал из рук, она обнимала Диму.

Они целовались, не замечая сумрачного зева арки, что вела во двор, опоясанный домами. В её полумраке притаились двое мужчин, что недавно сидели в машине и следили за ними.

– Самое время, – сказал один из них. – Внезапность – наше везение. Давай, сделаем это. Они рванулись одновременно и застали пару врасплох. В воздухе сверкнуло лезвие, направленное в сторону девушки, но рука парня преградила ему путь. Оттолкнув Дашу в сторону, Дима принял удар на себя и лезвие прошлось по его ладони. Мужчина нанесший предательский удар, выругался и бросился к Даше, грубо резанув её по плечу, пока второй мужчина пытался удержать Диму. Нанеся удар в челюсть, держащего его мужика, Дима рванулся к Даше и прикрыл её рану своей ладонью. Кровь медленно окрашивала её порезанный рукав плаща.

– Что ты делаешь, ненормальный, убери руку, – вскричал мужчина, наставляя на защитника нож.

– Проваливайте, пока не поздно, – пригрозил Дима, загораживая Дашу собой. Мужик, держащий нож, ухмыльнулся и двинулся на них, но остановился. Из подъезда вывалила толпа подвыпивших гостей и две тени кинулись в темноту арки.

– Сильно порезали? Больно? – спрашивала Даша, обматывая руку Димы своим лёгким шарфом. – Надо в больницу.

– Не надо, всего лишь царапина, – отказался он, прижимая пальцами, ставший алым шарф.

– Крови столько, – не сдавалась Даша. – Тебе всегда достаётся из-за меня.

– Ничего страшного, если вытечет немного дурной крови. Недалеко есть аптека, пойдём, – улыбаясь, сказал Дима и взял её за руку.

Аптека располагалась недалеко, так что дошли быстро.

– Жди меня здесь, – сказала Даша и быстро вошла в освещённое помещение. Через пару минут, она вышла и пригласила Диму войти. Он отрицательно покачал головой.

– Иди, давай. Я договорилась. Не на улице же, латать тебя.

– Хорошо, – вздохнув, согласился он и вбежал по ступеням невысокого крыльца.

В небольшом пространстве, пахнущем лекарствами, его встретила приятная женщина средних лет с аккуратно причёсанными волосами, в опрятном халате нежно-голубого цвета.

– Позаботьтесь о нём, пожалуйста, – попросила Даша.

– Да, конечно, – кивнула она Даше и обратилась к Диме. – Присаживайтесь на кушетку, молодой человек. Дима послушно сел.

Обработав и осмотрев рану, хозяйка аптеки, сказала:

– Надо наложить несколько швов. Немного будет больно.

– Ничего, – почти беззвучно, произнёс Дима и улыбнулся, хотя запах свежей крови был невыносим и его подташнивало.

Женщина, лечащая его, больше не произнесла ни слова, всецело отдавшись навязанному делу и только когда руку опоясала белоснежная повязка, она сказала:

– Обрабатывайте рану и меняйте повязку два раза в день. Скоро, всё заживёт, но маленький шрам останется. Ничего?

– Всё нормально. Спасибо вам, – опять, улыбнулся Дима и женщина улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Даша, – поблагодарил Дима, когда они вышли из аптеки и двинулись по улице.

– Зачем, ты принял удар на себя? Не думаешь о себе? – спросила она. – Меня можно починить, но тебе больно и шрам останется.

– Волнуешься за меня? – развеселился Дима.

– Твои поступки легкомысленны и приведут, однажды, к нехорошим последствиям. Почему, не заботишься о себе?

– Не пойму: со мной милая девушка или старая ворчунья, читающая нотации. Всё хорошо. Я в порядке, а вот ты нет.

– Почему?

– Спрашиваешь, хотя и поняла, что за тобой охота началась. Почему, по-твоему, он требовал убрать руку? Он хотел убедиться: идёт ли, у тебя кровь. Ты в опасности, Даша. Не приходит в голову, кто они?

– Ты, опять, спас меня, а я причинила тебе боль и подвергла опасности. Так всегда будет? Думаю, что всегда и это неправильно. Что касается их, то я не знаю. Надо обо всём рассказать профессору.

– Про меня не говори, пожалуйста. Хорошо?

– Не говорить? Я прохожу тест и они видят и слышат всё, что происходит.

– Совсем всё? – вскрикнул Дима.

– Испугался, второгодник? Даша легонько толкнула его в плечо.

– Ты серьёзно? Ответь честно.

– Они видят и слышат, что я им позволяю. Я научилась обманывать их, поведясь с тобой. Как говорят люди: С кем поведёшься, от того и наберёшься.

– Поэтому, не приехали элегантные парни?

– Мы пришли, – заявила она, – останавливаясь у стоянки такси. – Поезжай домой и делай уроки.

– Боже, как гнусно, так заканчивать свидание. Ты обещала, что не будешь учителем, когда мы наедине.

– Я научилась лгать, поэтому, не верь мне. До свидания, – пропела она, села в такси и захлопнула дверь. Машина двинулась и покатила по освещённой улице.

Дом, как и обычно, встретил жильца тёмными окнами. Наскоро перекусив, Дима обмотал руку плёнкой и принял душ. Расслабившись под горячими струями воды, он завалился в кровать и принялся бесцельно щёлкать выключателем, то включая, то гася свет настольных ламп по обе стороны широкой кровати. Мыслей в голове мешалось много, но на поверхность выплывала, лишь та, что ставила в тупик: Кто узнал, что Даша – робот и чем всё обернётся для неё и отца. Измучив голову догадками, Дима заскучал и пока длилась его скука в тайной лаборатории происходил разговор профессора и Дарьи Николаевны.

Она рассказала всё, скрыв лишь некоторые моменты, что произошло этим вечером. Учитель сидела на стуле, держа на коленях свёрнутый плащ, чтобы скрыть след окровавленного пореза. Профессор ходил взад-вперёд, обдумывая случившееся. Ему стало понятно, что за его разработкой следят и он догадывался, кто стоял за этим, но его беспокоило не это и поэтому он сказал:

– Я исправлю это.

– Вы говорите, как мой ученик, – проговорила Даша, всё время не сводящая глаз с профессора.

– Что странного, – вмешалась в разговор ассистентка Лена. – Александр Дмитриевич – его отец. Профессор кинул неодобрительный взгляд в сторону Лены и она замолчала.

– Дима Репнин – ваш сын?

– Да, но если бы им был другой школьник, я бы сказал то же самое, что говорил раньше.

–Держаться от него дальше, – сказала Даша. – Но он учит меня взаимодействию с людьми. Благодаря нему, я живу, как человек, почти, как человек. Разве, не такова цель вашего эксперимента? Моя первая задача: делать людей счастливыми. Дима счастлив, когда целует меня, – проговорилась она и осеклась, закрыв рот ладонью.

– Боже, простонал профессор, – неужели, я способен делать, только ненормальных детей и роботов. Успокоившись, он сказал. – Дарья Николаевна, подожди в соседней комнате. Нам нужно кое-что обсудить. Профессор кивнул в сторону Лены.

– Конечно, профессор, – спокойно согласилась Даша и вышла. Когда дверь закрылась, профессор обратился к ассистентке:

– Леночка, поговорите с ней, как женщина с женщиной, прошу вас. Речь идёт о безопасности моего сына.

– Поговорить с роботом, как с человеком? Как женщина с женщиной? Не проще ли, изменить программу?

– Нет, не в коем случае. Нельзя. Мы достигли феноменальных результатов. Просто, попросите её оттолкнуть Диму. Леночка, прошу вас.

– Хорошо, но за результат я не ручаюсь, сами говорите, что андроид достиг очень хороших результатов и ваш сын не отстаёт, – улыбнулась она.

– Спасибо, Леночка. Идите, а я пока обдумаю, что делать дальше, как избежать катастрофы.

Скука и лень могут длиться долго, но есть маленькое слово, выводящее человека из любого негативного состояния – долг, обязанность, которую он не может проигнорировать, потому, что он – человек и не может выжить в этом мире, ничего не делая.

Человек по имени Дима и фамилии Репнин, уселся за выполнение домашнего задания, оттого, что умирал от скуки. Он сделал почти всё, что хотел сделать, как пришло сообщение.

– Списываешь, второгодник?

– Да ладно, я немного сдул из сочинения. Влезла в мой компьютер?

– Проверь математику. Ты неправильно решил два задания из пяти предложенных заданий.

– Ты где?

– Дома. Как рука?

– Нормально. Может и пунктуацию в сочинении проверишь. Я дружу с орфографией, но знаки препинания ненавидят меня.

– Размечтался. Учись сам и усердно.

– Как могу? Ты влезла не только в мой компьютер, но и проникла в моё сердце.

– Спокойной ночи.

– Вот так всегда, всё прерывается на самом интересном месте. Чёрт, могла бы и ответить, порадовать больного человека, – злясь, говорил сам себе Дима, понимая, что с уроками покончено.

Зазвонил телефон и Дима просиял, думая, что звонит Даша, но услышал голос отца:

– Привет, сын.

– Привет, папа.

– Как ты? Рука болит?

– Она проболталась?

– Она не умеет лгать, ведь она – андроид, программа, не больше.

– Почему, всё время напоминаешь об этом? – рассердился Дима.

– Потому, что это – реальность.

– Кому нужна твоя реальность. Правда в том, что она – единственная, кто помогает мне переживать одинокие вечера.

– Прости, сын. Я сделаю так, чтобы тебе не было больно.

– Отец? Папа? – Голос молчал. Дима швырнул телефон к подушке и улёгся в кровать. – А мне и не больно. Подумаешь, царапина. – Сказал и уткнулся лицом в подушку.

Профессор Репнин закончил лекцию и собирал конспекты в небольшой кожаный портфель. Аудитория опустела и голос, огласивший её пустоту, прозвучал громоносно:

– Профессор Репнин? Какая встреча! Здравствуйте, Александр Дмитриевич.

– Господин Новак? – удивлённо вскинул профессор брови. –       Каким ветром? Вы получили вакансию в нашем университете? Нам требуются некоторые специалисты.

– Я люблю свою работу, поэтому пришёл к вам, профессор Репнин.

– Что такого срочного, если вы приехали из Чехии?

– Я приехал вас шантажировать, профессор. Якуб засмеялся.

– Чем можно шантажировать рядового преподавателя вуза? Вы заберёте моих студентов?

– Нет, я хочу отправить вашей жене, эту фотографию.

На стол полетело фото. Профессор склонился, чтобы рассмотреть лучше. На снимке, были изображены двое: Он и Дарья Николаевна. Фото было сделано в кафе. Они сидели за столом.

– Полагаете, эта молодая дама – моя любовница? Профессор был спокоен, ничуть не смущён и не взволнован.

– Вы совершенно спокойны, – начал рассуждать Новак. – Выходит, она – не любовница. Тогда, кто?

– Плохой из вас Шерлок Холмс, мистер Новак. – Эта очаровательная девушка – моя незаконнорожденная дочь. Я часто приезжал в Чехию в деловые командировки. Однажды, у меня случился роман с удивительной женщиной. Она была моей ассистенткой по проекту. Я узнал о дочери после её недавней смерти и забрал дочь. Можете проверить, факты не подтасованы. Кроме того, жена в курсе этих событий и хотя, ещё не приняла её, как дочь, но всё в процессе, поверьте.

– Допустим, я поверю. Но, что скажет жена, когда увидит эту фотографию. Она сделана вчера.

На стол приземлился второй снимок. Глянув на снимок, профессор глубоко спрятал свои эмоции, но напряжённое лицо утаить не удалось. Подняв глаза на собеседника, он сказал:

– Что тут скажешь. По моему пониманию, всё ясно: людям свойственно влюбляться и целоваться. Вам это не знакомо?

– Мы выяснили, что на фото – ваш сын. Что скажет ваша жена, увидев, как целуются брат и сводная сестра? Это порадует госпожу Репнину? Полагаю, мать единственного сына отреагирует иначе.

– Юность совершает ошибки, но я приму меры. Спасибо за информацию, господин Новак. Да ещё, я не говорю об этом, но сейчас это сказать необходимо. Мой сын – несколько особенный мальчик.

– Хотите сказать, что он – слабоумный?

– Ну зачем же так грубо. Он – мой сын. Вы понимаете? Якуб Новак кивнул, еле сдерживая гнев. – Так зачем пришли? – закончил разговор профессор и двинулся к выходу.

– Я хочу купить ваше новое изобретение, – остановил профессора нетерпеливый голос. – Купить за очень хорошие деньги.

– Моё единственно стоящее изобретение – мой сын и моя дочь и то, как видите, с изъяном. Мне нечего вам продать. Прощайте.

– Хорошо подумайте, профессор. Вы же знаете, каковыми могут быть последствия тайных исследований. Всего доброго, профессор. Думаю, мы скоро увидимся.

Профессор спешил, часто переставляя ноги по плитам коридора, ступеням лестницы и снова, плитам, но уже, каменным, пока не вошёл в небольшое помещение, где за столом сидела его жена, отгороженная от него и мира монитором компьютера.

– Вставай, дорогая. Едем домой, у нас нарисовалась проблема.

– Что-то с Димой? – вжалась она в кресло. Глаза испуганно расширились.

– Нет, с сыном всё хорошо. Прости, я испугал тебя. Господин Новак пожаловал из Чехии. Полагаю, ему стало известно о нашем проекте.

– С Димой точно всё в порядке?

– Да, точно. Собирайся.

Чета Репниных вошла в дом и сразу направилась в комнату сына. Он спал на животе, согнув одну ногу в колене и подложив ладонь под подбородок. Забинтованная рука протянулась вдоль туловища и была почти незаметна, но сразу бросилась в глаза матери.

– Он поранился? Она бросила тревожный взгляд на мужа. – Ты знал?

– Знал. Ничего серьёзного, до свадьбы заживёт.

Елизавета Васильевна коснулась бинта, волос и щеки сына.

– Бедненький мой мальчик, – прошептала она.

– Идём, пусть спит, – тихо позвал жену профессор.

Налив две чашки чая, супруги устроились на диване в гостиной, где радостная, от приёма гостей, люстра сияла всеми лампами.

– Саша, что мы делаем? – начала разговор жена.

– Мы делаем своего сына несчастным, – прямо и честно признался муж.

– Может, бросим всё и станем жить тихо? Димку жалко, растёт, как сирота.

– Все бы так сироты жили, – огрызнулся муж, но в глубине души он знал, что виноват перед сыном, но оправдание было и он озвучил его. – Мы заложили под проект свой загородный дом, если бросим всё, то придётся лишиться и этого дома. Хочешь жить в общежитии университета?

– Что же делать? Горько вздохнула она и красивые глаза стали влажными. – Я так скучаю по нему.

– Подожди немного. Тест скоро закончится и всё образуется.

– Скоро? – возмутилась она. – Это же, только начало. Или?

– Я решил прервать его на время, чтобы Димка образумился и господин Новак утих. Этот хищник не остановится. Запах денег будит в нём зверя. У меня есть план, слушай.

– Погоди, – прервала его жена. – Зачем Диме надо образумиться? С ним что-то не так?

– Я так сказал? Тебе послышалось, – прикинулся муж.

– Не открутишься, профессор. Говори или я иду будить сына, – пригрозила она. – Он, в отличие от отца, не станет врать.

– Хорошо, – с неохотой, уступил муж. Я скажу, только держи себя в руках и не закатывай истерику.

– Не тяни, говори, – волновалась мать.

– Наш сын влюбился, – сообщил отец, сопровождая каждое слово коротким вдохом.

– Боже, я то, думала, – расслабилась Елизавета Васильевна. – Что же, в этом плохого. Он вырос, пора и влюбиться.

– Да. Но, он влюблён в нашего робота. Кажется, мы – гениальные учёные и никчёмные родители, – выдавил муж. Елизавета Васильевна выпрямилась, как струна. В её глазах застыло изумление, смешанное со страхом. Некоторое время, она не двигалась и тупо смотрела на мужа, но, вдруг, обмякла, побледнела лицом и икнула.

– Не волнуйся, дорогая. Всё образуется, – захлопотал возле жены муж.

– Я знала, что у меня ненормальный муж, но я надеялась, что, хотя бы, сын в здравом уме, – прошептала она и спросила молящим голосом. – Что же, делать?

– Я же говорю, что есть план, – утешил профессор.

– План по спасению сына или робота?

– Это, уже перебор. Ты совсем не видишь во мне отца и мужчину, – разозлился Александр Дмитриевич.

Елизавета Васильевна придвинулась ближе к мужу.

– План потом, а сейчас, я пойду, поплачу, – отрешённо сказала она, встала и двинулась к спальне.

– Я пойду с тобой, – сообщил муж. – Ты же помнишь: И радость и слёзы – всё, вместе. Видишь, я иду.

–Сейчас, я вижу, лишь тёмный тоннель, – упавшим голосом проговорила она, позволяя мужу придерживать её под руку.

– Дорогая, а как же свет в конце тоннеля?

– Разве, в заднице бывает свет, – вышла из себя женщина, вырвала руку и потребовала. – Немедленно, излагай свой план.

– Ты – моя жена? Тебя не подменили? Профессор сдержал гнев, взял жену за руку и повёл в спальню.

В комнате долго не гас свет и прервал своё существование далеко за полночь. Пролитые материнские слёзы и мучительные отцовские сомнения, проиграли родительской любви, дабы не ранить гордость и чувства сына. Но, профессорская рассудительность и одержимость учёных, не отменили план, ибо жизнь сына и существование робота, не одинаково, но были ценны.

Утро приплыло необычное. Постоянный жилец дома обнаружил на кухне двух привлекательных соседей. Мама готовила завтрак, а отец, в ожидании её кулинарных шедевров, просматривал в телефоне последние новости.

– Господа, вы кто? – спросил сын, входя во вкусно пахнущее пространство кухни.

– Мы те, кто забили твой холодильник продуктами, приготовили завтрак и очень любим тебя, – отозвалась мама, а отец кивнул и протянул сыну руку. Приняв рукопожатие мужчины, отпрыск поцеловал мать и сформулировал ответ, исходя из того, как представились господа:

– Полагаю, что вы – мои родители, но почему, я продолжаю сомневаться?

– Потому, что мы – плохие родители, – откликнулся отец, не отрываясь от ленты новостей, текущей перед его глазами.

– Думаю. Нет, я уверен. Вы измените мнение о себе, профессора, если узнаете себя ближе.

– Дети, обычно, бывают неблагодарными. Ты точно наш сын? – улыбнулся отец и отодвинул телефон, ловя ноздрями близкий запах ванили. Жена поставила тарелки с ароматными румяными сырниками перед обоими мужчинами. Следом на стол прибыли два стакана молока. Сама хозяйка великолепного завтрака села за стол, рядом с сыном, когда сын и муж, уже попробовав блюдо, цокали языками, хваля его вкус.

Завтракать всей семьёй, когда-то было хорошей семейной традицией, но недолго, пока сын учился в начальной школе и отец семейства не окунулся с головой в науку. После, общие завтраки, стали случайностью из-за несовпадения графиков деятельности. Сейчас, они превратились в роскошь, поэтому было много вопросов про школу, досуг, экзамены, здоровье, питание и один ответ на всё:

– У меня всё нормально. Я справляюсь, так что не волнуйтесь.

Мама, то и дело, подкладывала сыну еду и целовала его, то в щёку, то в забинтованную кисть.

– Мама, хватит. Я не маленький. Твой сын, уже сам целует девчонок. Мне неловко, – остановил мать Дима.

– Прости. Я и не заметила, как ты вырос, – оправдалась она и подсунула в тарелку тост с маслом и джемом. Дима улыбнулся и поцеловал мать.

Впервые за долгое время, она проводила сына до прихожей и поправила завернувшийся ворот пиджака, но не удержавшись, чмокнула в лоб.

– Мама, ты неисправима, но я прощаю тебя, потому что ты – очаровательная женщина.

– Правда? – улыбнулась она и кокетливо встряхнула прядь тёмных волос.

– Не делай так при папе. В твоём нежном возрасте, это выглядит вульгарно, – заметил сын и быстро выскользнул за двери.

– Стой, несносный мальчишка, – окликнула она сына, выскакивая следом. Дима остановился и повернулся к ней:

– Я всё время думал, откуда у меня тяга к поцелуям. Думаю, от тебя.

– Да не поцеловать я вышла. Вот возьми. – Елизавета Васильевна сунула сыну в карман, сложенные вдвое, купюры.

– Это взятка, чтобы прощал тебе твоё отсутствие?

– Это – материнская любовь, невежда. Она вскинула на сына глаза и они показались ему виноватыми.

– Шучу я, мама, – тихо произнёс он и обнял мать. – Всё, мне пора, а то пропущу математику.

– Иди, школяр, учись. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя и папу. Берегите себя, а то кто внуков нянчить будет.

– Иди, уже, шутник, – ласково сопроводила его мать и долго, с грустью, смотрела вслед, пока узорные кованые ворота не впустили его в утренний, уже набирающий обороты, мир.

Урока французского языка сегодня не было и шанс увидеть Дарью Николаевну в школе, был не велик, примерно, тридцать процентов и все они выпали, когда Дима мерил школьный коридор неспешными шагами, раздавая рукопожатия парням и улыбки девочкам. Настроение билось на красной шкале и свалилось на синюю отметку, когда его взору предстал физрук, стоящий рядом с его любимым учителем. Их лица были серьёзны и сосредоточены, но мускулистая рука коснулась плеча Даши. Дима замер, не сводя с них глаз и чувствуя, как кровь забилась в висках.

Давай, ткни его наглой мордой в стену. У тебя же, хорошо получается, пронеслось в голове и ученик ждал, но ожидания не оправдались. Физрук сказал что-то и двинулся по коридору, ворочая широкими плечами. Дима ясно видел, что Сергей Константинович ушёл, но ему всё казалось, что он забыл свою руку на плече его девушки.

– Дарья Николаевна, – окликнул Дима, быстро подходя к ней. – Доброе утро.

– Доброе утро, Дима, – улыбнулась она. Учитель заметила Диму, когда разговаривала с учителем физкультуры и поймала его недобрый взгляд, следующий за ним по коридору, поэтому спросила. – Сергей Константинович неприятен тебе?

– Почему, он всё время околачивается возле тебя? Что ему нужно?

– Не злись, – попросила она. – Ты очарователен, когда улыбаешься. Как рука?

– Нормально. Так нормально, что я бы, врезал ему.

– Что за отношение к наставнику? – укорила Дарья Николаевна. – Сергей Константинович – не плохой человек.

– Увидимся вечером? – пропустил он её слова мимо ушей и сцепил в замок свои и её пальцы.

– У Тамары Игоревны – юбилей. Она пригласила весь коллектив. Не вежливо отказываться.

– Хорошо. Я позвоню вечером. Можно?

– Можно, – разрешила она и высвободила руку.

– Так хочу тебя поцеловать. Класс пустой? – признался и спросил он, кивая на дверь, у которой они стояли.

– Ведёшь себя, как ребёнок. Мы же в школе.

– Я скучаю, – вздохнул он. – Звонок прервал его тоскующий вздох. – За тобой, моя девушка, должок. Проценты потекли. Я не забуду, – прошептал он и помчался в класс.

Дима вошёл следом за учителем, быстро сел на своё место и, пожав руку друга, спросил:

– Отдалился, дружище? Не заходишь, звонишь редко. Я в печали.

– Прости. Я с Машей зависаю. Понимаешь же?

– Поздравляю, – улыбнулся Дима. – Маша – хорошая девчонка. Береги её.

– У неё День Рождения. Не подскажешь, что ей подарить?

– Почему у меня спрашиваешь?

– Кто у нас дамский угодник? Я что ли.

– Знаешь, я никогда ничего не дарил девчонкам. Они мне дарили – задумчиво произнёс Дима. – Что я могу посоветовать. Хотя, я могу у мамы спросить. Хочешь?

– Буду признателен, а то я весь в раздумьях.

– Позвоню на перемене. Идёт?

– Едет, дружище, – воодушевился Антон и сразу сник. – Слушай, не окажешь мне услугу? Дима внимательно посмотрел на него, но Антон мялся и получил тычок в бок, что двинуло его вперёд. – Составь мне компанию. Всё – таки школа другая, знакомых почти нет. Обламываюсь я, один идти. Родители Маши коттедж сняли в Зелёной зоне на всю ночь.

– Когда?

– Сегодня.

– Сегодня я могу, у меня вечер пустой.

– Отлично, – воспарил Антон. – Договорились. Елизавете Васильевне позвонить не забудь и привет от меня передай.

– Позвоню и передам, не волнуйся.

– Репнин, Чижевский.

Замечание учителя разъединило друзей и погрузило их в поверхностный слой мира точной науки.

Коттедж, снятый для праздничного мероприятия, оказался достаточно просторным для двадцати учеников, явившихся поздравить одноклассницу, подругу и любимую девушку. Гости входили, оглядывались, поздравляли, обнимали, целовали и разбредались, присматривая место комфортнее и ближе к вкусным закускам. Подарки дарились, распаковывались или откладывались в сторону, когда появлялся новый гость и в итоге, все были сгружены на один стол. Кто не успел занять тёплое местечко, лениво общались, присматривая его и не выпускали из рук телефоны, словно каждую минуту ожидали оглушительной, сенсационной новости или вообще, их жизнь зависела от навороченного коммуникатора.

Маша, то и дело, поглядывала на дверь, ожидая Антона и когда он появился, расцвела ровно настолько лет, сколько ей сегодня исполнилось. Антон очень волновался, вручая Маше букет и подарок в тёмно-розовой бархатной коробочке. Браслет с сердечком привёл её в полный восторг и кавалер расслабился, предвкушая приятный и весёлый вечер.

Дима, по настоянию матери, подарил набор хорошей косметики и букет белых роз, признаваясь подруге своего друга в чистых намерениях и дружбе. Оглядевшись, он понял, что никого, кроме именинницы, Антона и Светы Устюговой, он не знает и это облегчило его пребывание в месте, куда он пришёл, сопровождая застенчивого друга.

Скоро, к потолку взмыли гелевые шары, брызнули разноцветным фейерверком хлопушки, забурлило шампанское в пластиковых стаканах и полилась музыка, сводящая с ума близко живущих соседей. Веселье началось!

Дима, как и всегда, стал объектом внимания незнакомок, но не проявлял никакого интереса и лишь, стараясь быть вежливым, не отказывал в дарении ему комплиментов и малозначимых бесед, происходящих в местах, где его застигали врасплох восхищённые девичьи глаза и отклонял предложения выпить с ним.

Антон, окрылённый начальным успехом, расхрабрился и перестал отказывать себе в веселье и выпивке и к густым сумеркам, убегающего дня, его лицо приобрело цвет невинной застенчивости, а душа просила простора.

Обняв друга посреди всеобщего веселья, он принялся расхваливать девчонок, танцующих с Машей в центре зала:

– Смотри, какие они все миленькие, упругие, румяные. Смотри, друг, сколько классных девчат! Видишь ту стройную тёлочку с распущенными волосами? Приклейся к ней. Ты же умеешь. Твоя красота – оружие массового поражения. Мне бы, твою милую мордашку.

– Ты в состоянии, когда всё кажется прекрасным. Не пей больше, жми на тормоз.

– Имею право! У моей любимой девочки – праздник.

– Так не будь свиньёй, не разочаровывай свою девочку. Что на тебя нашло?

– Да я же, для тебя стараюсь. Сними свой пояс верности. – Антон рассмеялся. – Зачем тебе свою молодость тратить на робота, – зашептал он.

– Прекрати, – голос Димы потерял обходительность. – Я сам разберусь. Иди к Маше.

– Да твоя француженка, даже на простое чувство не способна. Кукла резиновая, – резанул Диму пьяный голос друга. Еле сдерживаясь, он попытался остановить Антона:

– Говори, да не заговаривайся. Я быстро вскипаю и могу обжечь. Успокойся, прошу.

– Другу угрожаешь? – повысил голос Антон. – Давай, ударь меня, ты же мастер в кулачных боях.

– Что происходит? – подошла Маша. – Праздник мне хотите испортить?

– Уведи этого идиота, – попросил Дима. Маша взяла Антона за руку и повела за собой. Тот вырвался и вернулся к Диме, привлекая внимание остальных гостей.

– Ещё посмотреть надо, кто из нас – идиот. Я, по крайней мере, настоящую девчонку целую, а не полимерную куклу. Так кто из нас – идиот?

– О чём это он? – донеслось до Димы и он сорвался. Схватив Антона за рубашку, Дима замахнулся. Несколько секунд он смотрел в глаза другу, но ударить не сумел. Рука медленно опустилась.

– Я пойду, – сказал Дима, сглатывая с воздухом раздражение. – Присмотри за ним. Дима кивнул Маше и быстро направился к выходу.

Прохладный воздух весенней ночи хлынул в лицо, снимая напряжение и гася, нахлынувшую злость. Злость ушла, но горький осадок обиды выпал где-то в уголке, ещё не успокоившегося сердца.

В восьмилетнем стаже их дружбы, были неприятные моменты, но они сглаживались сами собой, словно каждый из них, был частью чего-то большого, целого и оно соединялось вместе необъяснимым притяжением, имя которому – верная мужская дружба. Оно и теперь, было так, но Дима почувствовал, что появилось нечто, что готово сопротивляться воссоединению частей и он боялся, что они, эти части, станут острыми осколками и будут ранить обоих.

Диме казалось: чувство, что он тяжело выстрадал, задетое другом, утратило гибкость и стало твёрдым, как стальная проволока. Он и без Антона понимал: всё, что связано с Дашей, однажды, оборвётся, но не так: не по велению и язвительным насмешкам его лучшего друга, а по его собственному решению отпустить её. Но, пока этого не произошло и даже, после, если это случится, он никому не позволит говорить о ней, питая слова превосходством и унижением, не откажется любить её, лишь потому, что его осудят.

Пусть его сочтут сумасшедшим, но как обвинять сердце в безумии, если оно, не подчиняясь разуму, сделало такой выбор. В мире много необъяснимых явлений. Что если его любовь – одно из них.

Набрав номер Даши, он замедлил ход и вслушался, торопя ожидание мыслями. Её мелодичный, не меняющий окраски голос, коснулся ушной раковины. Всегда успокаивающий, сейчас, он вернул, развеянное ветром, раздражение. Подавляя неприятную эмоцию, Дима спросил:

– У тебя всё хорошо?

– Да, а у тебя – неровный пульс и учащённое сердцебиение. Что-то случилось?

– Нет, просто услышал твой голос. Как повеселилась?

– Улыбалась. Что я ещё могу?

Резиновая кукла, ударило в мозг и эта мысль резанула по сердцу, словно нож и Дима возненавидел себя. Уняв злость, он сказал. – До завтра?

– Мы не увидимся завтра. У меня – День профилактики.

– Хорошо, – отозвался грустный голос и рука выключила телефон.

Ночь приходит дать отдых уставшим и измотанным людям. Но, не всем уготован сон. Причины могут быть разные: Начиная от веселья, любовных утех, тяжких дум и заканчивая простой человеческой бессонницей. Но, сон, имеющий место быть в жизни человека, не терпит презрения к себе и всё равно сваливает с ног, даже самого упрямого и стойкого бунтаря. Диму он свалил в светлеющих сумерках, но звонок будильника настырно прервал тревожное течение сна.

Утро выходного дня приплыло хмурое, как и настроение Димы. Отец и мама, скорее всего, сейчас были с Дашей и он завидовал им. Он не понимал, что именно значит для неё профилактика, но предполагал, что это – подобие медицинского осмотра для человека.

Антон начал названивать с полудня, зная, как его друг любит поспать, но Дима, каждый раз, сбрасывал вызов, не желая слышать голос, что вчера вызвал гнев и причинил боль. Уроки делать было лень. Рюкзак, брошенный им вчера у двери в угол, так и валялся там, показывая матерчатую спину, словно отвернулся в угол, словно обиделся на своего хозяина. Стало скучно и Дима решил провести остаток дня, погрузившись в компьютерную игру.

Александр Дмитриевич с утра был не в духе. Глядя на робота, он не хотел, но представлял себе, как сын целует её. Профессор сдерживал ярость, но она вырвалась, переполнив его:

– Как ты, учитель, смеешь флиртовать и целоваться с учеником, – накинулся он на андроида. – Ладно, он – безмозглый легкомысленный мальчишка, но ты – его наставник. У тебя нет установок к физическим контактам с людьми, кроме дружеского рукопожатия. Так почему, это происходит?

– Думаю, этот безмозглый ученик взломал ваши гениальные установки и вызвал во мне мотив к росту, – спокойно заметила Дарья Николаевна.

– Боже, – профессор схватился за голову. – Мне кажется, что в тебе, одна хорошо работающая деталь – твой болтливый рот. Уберите, пока я не разобрал её на части, – вскричал профессор. Лена тронула Дашу за руку и та, поднявшись со стула, быстро зашагала за ассистентом профессора в другую комнату.

Профессор не находил себе места. Он ходил по кабинету от стола к двери и назад и разговаривал сам с собой: Мой сын не поддаётся воспитанию. Он сошёл с ума. Я накаркал, накаркал, сокрушался он. Зачем я назвал его слабоумным. Господи, сделай вид, что ты ничего не слышал. Верни моего мальчика.

Тем временем, его мальчик крепко спал, не подозревая о своём слабоумии, чтобы утром решить, воспалившуюся между друзьями, проблему.

Её решение или усугубление началось, когда Дима вошёл в класс, рухнул на стул и услышал Антона:

– Признаю, что я – сволочь, но давай, поговорим.

– Не хочу, – отмахнулся тот, даже не взглянув на Антона.

– Не знаю, что на меня нашло, полагаю шампанское часто пузырилось в моём стакане. Я был не прав. Прости.

– Думаешь, так легко? Сказал, прости и всё? – вскипел Дима, но остыв, проговорил. – Идём на крышу. Ушей много развесилось.

Едва они покинули класс, с места вскочил Егор Маликов – смуглый симпатичный парень с короткой стрижкой и очень подвижными чертами лица.

– Школяры, делайте ставки! – вскричал он. – Я ставлю на разбитую морду Чижевского. Кто ещё?

– Зачем им драться, они же – не разлей вода, – усомнился Коленька Ардов. Его называли так ласково из-за маленького роста и хрупкого телосложения.

– Драка будет, – распалялся Егор. – Чую всеми своими фибрами.

Несколько человек присоединились к игре.

Тем временем, Антон и Дима уселись на бетонное возвышение, на некотором расстоянии друг от друга. За спинами шумел город, но Дима ждал и услышал, лишь Антона:

– Скажу честно: Я не хотел обидеть тебя и задеть твои чувства. Прости. Дима посмотрел на него и Антон почувствовал себя ничтожно маленьким. Чувство вины давило, словно глыба, нависшая над головой. – Не простишь, я прыгну с крыши, – выдал он. – Что мне терять, если потерял друга.

– Давай, прыгай, только помни: Ты – не слонёнок Дамбо, хоботок сломается.

– Да к чертям полосатым всё, – выплеснул Антон и вскочил на бетонный барьер.

Он сделал это, резко и быстро. Носки кроссовок скользнули за край и он нелепо замахал руками, вдавливая пятки в бетон, но равновесие было потеряно и головокружительная высота и страх перед ней, перевесили в сторону бездны. Дима, видя угрожающее смертью, положение друга, как ошпаренный вскочил с места, ухватил его за руку и сильно дёрнул на себя. Антона рвануло с края, развернуло и он уткнулся в грудь Димы. Озверев, тот схватил его обеими руками за борта пиджака и заговорил в бледное лицо Антона:

– Что делаешь, гадёныш? Ты чуть не упал. Терять тебе нечего? Хочешь, чтобы всем больно было, а тебе одному – хорошо, эгоист грёбаный. Мы все для тебя – мусор? Да? Размахнувшись, Дима ударил Антона в лицо и тот рухнул на плиты крыши. Из рассечённой губы закапала кровь.

– С этого бы и начинал, – глухо рассмеялся он, размазывая кровь по подбородку и щеке. – Я заслужил, дружище. Как я без тебя – никак.

Тяжело дыша, Дима сел рядом с другом и обнял его.

– Утрись, Икар недоделанный, – без злости проговорил Дима, протягивая ему носовой платок.

Вытирая кровь, Антон говорил:

– Мог бы и в глаз ударить. Губу рассёк. Как я, теперь, с Машкой целоваться буду.

– Хочешь, за тебя поцелую? Когда нужно?

– Эй, пусть она не целованная ходит. Я сам.

– Слушай, почему мы с тобой такие дураки? – спокойно и серьёзно спросил Дима. Вместо ответа, Антон задал вопрос, начиная его изложение издалека:

– У тебя, вроде есть семья и её нет, но ты заботишься о ней. Мои домочадцы каждый день перед глазами мелькают, а я, даже не вспомнил о них. Почему?

– Потому, друг мой, что человек, по своей натуре – тупая скотина и брезгует тем, что лежит перед носом, но тянется к тому, чего никогда не достанет.

– Может, тебе философом стать? – шмыгнул носом Антон.

– У этого мира есть Платон. Он не нуждается в других философах, а ты – писатель, выправи свой смайлик. Оружие красивых парней – улыбка, а не сопли.

– Идём, курильщики явились, – вскочил Антон и подал Диме руку. Тот принял его руку, встал и оба поплелись к низкой двери.

– Вы драться сюда залезли? – спросил низкорослый пацан, когда они проходили мимо.

– Не твоё дело, самоубийца, – бросил Дима и легонько подтолкнул друга в дверь.

– Я бы, покурил сейчас. Стресс всё-таки, – придержал движение Антон.

– Шагай, сигарета не поможет от шизофрении.

– Тише, ты. Сам не лучше, – огрызнулся Антон.

– Эй, – прикрикнул Дима и попытался схватить Антона, но тот вырвался и побежал по лестнице вниз. Дима ринулся за ним. Они неслись по коридору, увёртываясь от идущих учеников и отодвигая их в стороны, чтобы не свалить с ног. В класс они ворвались, разгорячённые от гонки. Антон наткнулся на Свету и, обхватив её обеими руками, отгородился от Димы.

– Хорошее прикрытие, друг. Я девчонок не бью, – запыхавшимся голосом проговорил Дима и ухнулся на стул.

– А я бы, ему врезала, – сказала Света, указывая на Антона и, заметив разбитую губу, договорила, освобождаясь. – Но, кто-то, уже, сделал это.

– Я же, говорил, – радостно и тихо сообщил Егор соседке по парте.

– Не класс, а деревня дураков, – выдавила Света, толкая Егора в бок. Минуту спустя, она повернулась к Антону и положила на парту пластырь.

– Спасибо, Светик, – ощерился он, придерживая рукой губу. – Блин, больно разговаривать. Светик, проси чего хочешь, – опять, улыбнулся он.

– От Маши отстань, – выдала она и улыбка погасла на лице Антона, но засветилась в уголках губ Димы.

Почесав затылок, Антон вдавился в стул. В класс вошла учитель и класс притих. Дарья Николаевна шла к столу и лучезарный взгляд ученика с последней парты следовал за ней и весь урок не покидал её лица, поворотов головы, движений рук – всего, что очаровывало и заставляло сердце наращивать частоту биений. Но, его взгляд был безответным. Она посмотрела на него, лишь единожды, когда прочла несколько, посланных друг за другом, сообщений: « Привет, моя девушка», « Я скучал», «Хочу тебя поцеловать». Он ждал ответа, но экран погас и не загорался, снова. Отключился? Батарея сдохла? Думал он, тряся телефон и стуча понему. Я же, заряжал. Что с ним? Даша? Дошло до него и Дима печально улыбнулся. Могла бы и ответить, порадовать. Она порадовала, когда вышла из класса и телефон сразу заработал. Сообщение, прилетевшее из коридора, гласило: Мост. Семь часов.

Свидание, даже не первое, но с любимой девушкой, всегда волнующий момент – тревожное ожидание смешанное с лёгким страхом: сделать что-то не так, нечаянно обидеть, выглядеть полным дураком. Здесь, даже мелкие детали, приобретают важный смысл, от правильного выбора гардероба, до голоса и выражения лица. Хотя, если человек влюблён, то всё протекает естественно и нет нужды особо стараться. Внутреннее чувство подскажет, предостережёт, направит, только чувствуй сердцем и думай головой.

Обычно, Дима прибегал на свидание первым, но на этот раз, опоздал. Даша, уже ждала его. Облокотившись на стальные перила, она смотрела на воду, но услышав шаги, выпрямилась и повернулась в его сторону.

– Долго ждёшь? – спросил он. – Почему, рано пришла? Не терпелось меня увидеть?

– Не терпелось увидеть и сказать кое-что.

– Сказать? Что же? – насторожился Дима.

– Я тоже скучала и хочу, чтобы ты поцеловал меня.

– Замечательные слова. Я приступаю, – тихо выдохнул он и поцеловал её в губы, оторвался и поцеловал ещё раз.

– А теперь, я скажу, что хотела сказать на самом деле.

– Я весь внимание, – улыбнулся Дима, не чувствуя подвоха.

– Это, был наш последний поцелуй. Я не должна целоваться с человеком.

– Профессор обработал, – горько ухмыльнулся Дима.

– Александр Дмитриевич, не только – профессор. Он ещё и твой отец.

– Да кто в наше время родителей слушает, – возмутился Дима. – Он, думаю, целовал свою девушку куда крепче, если я на свет появился.

– Но, я – не обычная девушка. Твоего отца сильно беспокоит твое отношение ко мне. Он переживает. Не огорчай его.

– Плевать. Я буду целовать тебя, сколько захочу. Это – моя жизнь. Дима двинулся к Даше, намереваясь поцеловать её, но она сделала шаг назад.

– Хорошо, я не буду целовать тебя, но обнять то можно, – проговорил он и прижал Дашу к себе. – Сама чего хочешь? Тихо спросил он.

– Хочу, чтобы ты был счастлив.

– Так зачем, делаешь меня несчастным. Даша отстранилась и посмотрела ему в глаза.

– Что же, мне делать? – спросила она, не отводя взгляда.

– Будь рядом со мной, – попросил Дима, беря её за руку. – Просто, будь рядом.

– Я буду, идём. У нас же – свидание, – поторопила Даша и потянула Диму за собой.

В будние дни, парк развлечений не задыхался от большого количества народа и приветствовал, в основном, влюблённые пары и ленивых школьников, не торопящихся идти домой и садиться за уроки.

Даша остановилась у палатки с множеством ярких мягких игрушек и с интересом разглядывала их.

– Присмотрела? – спросил Дима, оплачивая стоимость десяти выстрелов из пневматического ружья. – Какую игрушку выбрала? – с видом опытного стрелка, поинтересовался он. Даша указала на страшненького, не то зверька, не то существа. – Почему, он? – изумился Дима.

– Он похож на тебя: маленький монстр, – не задумываясь, ответила она. Продавец выстрелов – мужчина глубоко-осеннего возраста, улыбнулся, высыпая в пластиковое углубление мелкие пульки.

– Хорошо, – уверенно отозвался стрелок и произвел первый выстрел, затем второй и все последующие, попав, лишь три раза и выиграв воздушный шар.

– Можно, я попробую? – спросила Даша, кивая Диме, чтобы тот оплатил развлечение. Все десять выстрелов поразили цели и продавец, объявил, указывая на громадного плюшевого льва:

– Вы выиграли главный приз. Поздравляю.

– Я возьму его, – указала она на уродца.

– Хорошо, для опытного стрелка я сделаю исключение, – улыбнулся старик и протянул девушке розово-зелёное диковинное существо.

– Я буду носить его с собой, чтобы он напоминал мне тебя, – сообщила она, когда они приближались к Колесу Обозрения.

– Прощаешься что ли? Мало того, что сравнила меня с этим уродом, ещё и сбежать решила?

– На самом деле, мне пора. Надо к урокам подготовиться.

Дима окинул взглядом Колесо, где плыли в вышину, целующиеся парочки и горестно выдохнул:

– Я провожу.

– Не надо. Я возьму такси. Лучше, подумай об уроках.

– Да что с тобой? – Вспылил Дима. – Обещала быть рядом. Я надоел тебе?

Даша замялась, не зная, что ответить. Иногда, этот парень ставил в тупик её совершенный мозг и её сознание, словно зависало, не находя выхода. – Я отпускаю тебя, но только, до завтра, – высказался Дима, раскланялся и пошёл прочь.

– Какой грубиян, но почему, я не хочу его потерять? – вздохнула Даша.

Дима двигался к автобусной остановке и ему не терпелось оглянуться и узнать, села ли, она в такси и он оглянулся. Даши не было видно. Вынув телефон из кармана, он набрал её номер. Шум остановившейся машины, отвлёк его. Он повернул голову и двое здоровяков, скрутив ему руки, сунули в машину. Дима сопротивлялся, но сильно пахнуло хлороформом и сопротивление ослабло. Тело стало ватным, сознание провалилось и в глазах погас свет.

Он очнулся от сильного запаха бензина и закашлялся. Взгляд упёрся в низкорослого лысого и незнакомого человека, одетого так, словно он явился со светского приёма в заброшенный пыльный и грязный склад, где вместе уживались бочки с бензином, коробки, деревянные контейнеры и много другой запакованной тары. Размытое видение сфокусировалось и лысина маленького человека заблестела сильней, словно она была пасхальным лакированным яйцом с ухмыляющимся ртом и нахальными прищуренными глазами.

Рядом с ним стояло несколько человек, включая и тех двух здоровых мужиков, что сунули его в машину.

– О, профессорский сынок очнулся, – обрадовался лысый главарь. – Пошлите профессору весточку и адресок, – скомандовал он и радостно сообщил. – Теперь, профессор отдаст нам свою куколку даром. Хорошо поработали, молодцы.

Один человек из разномастной свиты подошёл к Диме и пробасил:

– Смотри сюда, птичка вылетит.

Связанные руки и ноги были лишены движения, намертво прикованные к стулу, ворочалась, лишь голова и Дима, не обращая внимания, на слова фотографа, огляделся. Сзади стояла металлическая клетка, единственный из неё выход – узкая дверь, была открыта. Дно клетки выстилали металлические прутья, приваренные к боковым сторонам. Из такой западни, было невозможно выбраться и пленник догадался, для чего этот железный куб. – Смотри на камеру, – рявкнул фотограф и Дима поднял голову.

– Зачем вы это делаете? – спросил пленник, пытаясь за спиной расслабить руки.

– Мне нужна твоя подружка, – рассмеялся Якуб. – Она стоит огромных денег. Скажи, – главарь наклонился к Диме. – Ты правда не знал, что она – робот или у тебя проблемы с головой? Он улыбался, разминая руку в кожаной перчатке, украшенной металлическими шипами.

– А ты уверен, что она – робот. Может, проблемы у тебя? – огрызнулся Дима.

– Скоро, всё выясним, – раздражённо сообщил Якуб, сжимая кулаки. Глянув на Диму, он не выдержал и ударил его в лицо. С рассеченной брови на лицо закапала кровь.

–Низко бить связанного врага. Может, развяжешь мне руки и сразимся один на один, как мужчины? – предложил Дима, встряхивая головой, чтобы избавиться от крови, натекшей в глаз.

– Заткнись, сопляк, – прикрикнул на него помощник – тот, что делал фото.

– Оставь ребёнка, Грегор. Он, лишь приманка. Ждём профессора. Ты сказал ему, чтобы приезжал один?

– Да, господин Новак, сказал.

– Хорошо, подождём, – протянул Якуб и сел за пыльный стол, на котором лежал подготовленный договор.

Даша ехала домой, когда её телефон зазвонил. Взяв трубку, она обозначила своё присутствие мелодичным отзывом: Слушаю, но в ответ что-то стукнуло, зашелестело, заговорило, донеся обрывок сдавливаемой речи и всё стихло. Подумав несколько секунд, она обратилась к водителю:

– Простите, мы меняем маршрут. Разворачивайтесь, пожалуйста.

– Хорошо, – отозвался водитель такси и развернулся.

В голове андроида включился режим поиска. Перед глазами плыли видео файлы, отображая маршрут машины, в которой везли Диму. Когда она, пробежав немалое расстояние, остановилась, Даша знала его местонахождение. Отослав таксиста, она уверенно двинулась к старому кирпичному зданию. Рванув металлическую дверь, вошла и огляделась, запоминая расположение участников похищения.

– Глазам не верю, – вскричал Якуб. – Куколка сама пришла. Кажется, всё будет проще, чем я предполагал.

– Думаешь? – спокойно задала она вопрос, прозвучавший, как угроза и подтвердила её. – Отпустите его, пока не поздно.

– Отпущу, если ты зайдёшь в эту клетку и будешь вести себя хорошо. Видишь, как всё просто.

– Хорошо, – сказала Даша и двинулась вперёд.

– Нет, не заходи, – крикнул Дима. – Не слушай их, беги отсюда. Даша, прошу.

Пленник рвался со стула, но противно прилипший скотч, не отпускал его, а ещё сильнее врезался в руки и ноги. Даша медленно шла. – Не трогайте её, сволочи, – злился и волновался голос Димы.

– Грегор, заткни ему рот и научи манерам, – мягко произнёс Якуб, следя за девушкой.

– Отец назвал его дурачком. Можно ли, недоумка, бить?

– Ещё лучше, – хохотнул Новак. – Ему, уже, не навредить. Грегор кивнул.

Сильный удар в лицо опрокинул Диму вместе со стулом. Упав, он ударился головой о бетонный пол и пыль окрасилась в грязно-алый цвет. Один удар и падение не удовлетворили бандита. Вернув стул в вертикальное положение, он нанёс ещё два удара: в грудь и живот. Дыхание сбилось, в горле захрипело и Дима глотал воздух, широко открыв рот.

В глазах Даши мелькнули красные огоньки и она побежала, на ходу составляя план своих действий. Якуб, сообразив, что всё может обернуться не в его пользу, рванул из внутреннего кармана пистолет и приставил его к виску Димы. Даша резко остановилась, подняв клубы пыли с бетонного пола.

– Заходи в клетку или я вынесу ему мозги, – потребовал главный похититель.

– Даша, делай, как тебе говорят, – донёсся знакомый голос от двери. Даша обернулась, увидела профессора, глянула на Диму и пошла к клетке. Как только она оказалась внутри, снаружи навесили амбарный замок, исключив возможность открывания его роботом.

Профессор кинулся к сыну.

– Как ты, сынок?

– Нормально, папа, – прохрипел сын.

– Потерпи, сейчас мы уйдём отсюда, – пообещал отец, поглаживая пыльные, влажные от крови, волосы сына.

– Якуб, вы человек или зверь? – обратился профессор к похитителю и вымогателю. – Как можно бить ребёнка? Неужели, из-за своей жадности, вы утратили все человеческие качества.

– И я рад видеть вас, профессор Репнин, – отозвался Якуб, убирая дуло пистолета от виска Димы и жестом, приглашая профессора к столу. – Я облегчил процедуру передачи мне робота, подготовил договор. Вам нужно, лишь вписать правильное и точное обозначение вашего изобретения и поставить подпись.

– Я подпишу, подпишу, только скорее отпустите сына, – говорил профессор, беря дрожащими пальцами ручку. – Он истечёт кровью. Надо в больницу.

– Так торопитесь, профессор, – подтолкнул Якуб.

– Отец, не подписывай. Ты не можешь, так поступить, – потребовал сын, борясь с наплывающим бессилием.

– Развяжите сына и я сразу подпишу, – сказал профессор.

– Освободите его, – ударился о воздух приказ шефа.

Едва Диму освободили от пут, он подошёл к Даше и обхватил её кисти, сжимающие холодный металл прутьев.

– Попроси отца, не подписывать договор, прошу.

– У нас нет выхода, Дима. Профессор сделал правильный выбор. Он выбрал сына, а не робота. Я поддерживаю его. Сильно больно? – спросила она. – Опять, тебе больно из-за меня. Ты всегда в опасности, если я рядом. Так не должно быть.

– Чёрта с два, правильное решение, – вскипел Дима. – Почему, этот лысый урод диктует, что делать.

Сильная рука Грегора оторвала Диму от рук Даши, рванула на себя и ударила об решётку. Скользя по прутьям спиной, Дима оседал на землю.

– Заткнись, сопляк, – прилетело следом за ударом, но Дима, уже не слышал. В глазах плыл туман, заслонивший все очертания и звуки этого жестокого мира.

– Зря ты так сделал, козлина. Сейчас, я расколю твою лысую голову, как орех, – спокойно произнесла Даша и одним рывком раздвинула металлические прутья, ухватив по ходу Грегора за толстую шею. Выходя из клетки, она приподняла его над землёй. Здоровяк, округлив глаза, дёргал ногами и руками пытался ослабить хватку робота. – Поздно трепыхаться. Сейчас, ты сдохнешь, – сообщила она и швырнула его, как тряпичную куклу в дальний угол сарая. Пустые ящики, образующие целую пирамиду, посыпались на него.

– Вот это да! – восхитился один из бандитов. – Её точно от человека не отличить, не считая силы.

– Именно, силы, – надавил на ключевое слово испуганным голосом, его коллега, видя, как робот приближается к ним.

Ей хватило несколько коротких минут, чтобы раскидать всю банду, подхватить Диму на руки и покинуть страшное место вместе с профессором, так и не успевшим подписать насильственный договор.

Ехали не в больницу, а к дому Репниных, по пути вызвав доктора – старого друга Матвея Алексеевича, известного и лучшего в городе и не только, врача в области нейрохирургии. На стадии разработки и сборки андроида, Матвей Алексеевич был консультантом в проекте профессора Репнина, поэтому на него можно было положиться, не ожидая удара в спину.

Дима лежал в своей кровати. С того момента, как Даша несла его на руках к машине профессора, он не приходил в себя. Отец, переживая за сына, то и дело метался к двери, ожидая звонка и к окну, проверяя, не подъехал ли, профессор Калужный. Даша, обмакивая кусок бинта в тёплой воде, оттирала кровь с лица Димы. Матери решили, пока не сообщать. Увидев в таком состоянии сына, Елизавета Васильевна, непременно бы, впала в шок.

За окном прошуршали шины и хозяин дома кинулся к двери. Профессор Калужный вошёл и не услышал приветствия, а наткнулся на укор друга:

– Матвей Алексеевич, дорогой. Что так долго? Ты на улитке добирался?

– Я был в операционной и мне сообщили о твоём звонке, как только я вышел. Я приехал сразу. Кто болен? Неужели, несравненная Елизавета Васильевна?

– Проходи, сюда, – торопил хозяин дома, провожая доктора в комнату сына.

Увидев молодого Репнина, профессор ужаснулся:

–Пресвятая Мария, кто его так изувечил? Хотя, все вопросы потом. Я осмотрю больного. Позволите, милая леди?

– Конечно, профессор. Даша встала, уступив место доктору. Пока он осматривал Диму, Даша и Александр Дмитриевич стояли поодаль, ожидая заключения врача и оно прозвучало:

– Глубоких ран нет, кости не сломаны, будет жить. У него лёгкое сотрясение. Я поставлю капельницу и обработаю рану на голове. Ему нужен покой и хороший уход. Пусть полежит несколько дней. Справитесь, профессор с живым человеком, а то всё с техникой возитесь.

– Я помогу, – отозвалась Даша. Вы позволите, профессор? – обратилась она к отцу Димы.

– Да, до утра можешь остаться, – разрешил он. – Утром, я сообщу жене и она приедет, а сейчас позвоню, чтобы не беспокоилась и не ждала меня.

– Дима проспит до утра, так что можешь тоже поспать, старина, – заверил профессор друга. – Полагаю, день выдался нелёгкий.

–Как закончишь, приходи на кухню, выпьем по стопочке, – попросил друга профессор. – Даша, ты присмотришь за Димой?

– Конечно, профессор, – улыбнулась она.

Старые друзья говорили и выпивали недолго. Доктор Калужный покинул дом. Профессор побыл немного возле сына и отправился спать по просьбе Даши, а сама она села возле кровати, взяла руку Димы и неотрывно смотрела в его лицо, думая о том, что больше не должна причинять ему боль.

В середине ночи, профессор заглянул в комнату.

– Как он?

– Спит, профессор.

– Хорошо, пусть спит. Отец двинулся к выходу.

– Профессор, – остановила его Даша. – Я согласна на ваш план. Отдайте меня тому головорезу. Я больше не могу причинять боль вашему сыну.

– Тогда не откладывай и сделай всё завтра.

– Я сделаю, профессор, – пообещала она и спросила. – Могу я оставить ему письмо?

– Оставь, только прочитает он его не раньше, чем выздоровеет.

– Я поняла, спасибо.

Дима проснулся утром и увидел перед собой мать.

– Проснулся, сынок, – обрадовалась она, целуя его руку. – Я так испугалась, когда отец позвонил мне.

– Здесь больше никого нет? – спросил сын, оглядывая комнату. Дима попытался приподняться.

– Лежи, доктор запретил тебе вставать, хотя бы, до завтрашнего дня, – остановила его мать.

– Шутишь? Будет горшки из-под меня носить?

– Буду, если понадобится.

– Серьёзно? Хочешь унизить меня ещё больше?

В комнату вошёл отец и приветствовал сына с новым добрым утром.

– Вы уволились или вас выперли? А может, я умер и нахожусь в раю?

–Болячку тебе на язык. Чего выдумал. Родителям уже нельзя с сыном побыть? – возмутилась Елизавета Васильевна.

– Вас половину моей никчёмной жизни не было, к чему начинать, когда сын – взрослый мужчина, – улыбнулся Дима. – Или. – Он задумался. – Что не так, отец?

– Ты спал три дня, наверно, в туалет хочешь.

– Я спал три дня? – изумился Дима. – Тогда, мне надо в школу, – рванулся он с постели.

– Что за рвение, не пугай меня, сын, – вступила в разговор мама. – Отдохни, денёк. Голова кружится?

– Я отдохнул, аж лопатки ломит. Пора учиться, а голова должна кружиться не от болезни, а от любви. Уходите, я буду собираться.

– Но, ты не выздоровел, – попыталась остановить его мать.

–Не останавливай меня, мама. Я всё равно уйду, – мягко, но непоколебимо попросил сын.

Школа не ждала ученика Репнина, но его ждал друг и когда Дима появился в классе перед началом второго урока, Антон обнял его и радостно прошептал:

– Проснулся, спящий красавец! Я приходил и поцеловал тебя, но ты не проснулся. Реакции на шутку не последовало и Антон спросил. – Как голова?

– Нормально, – отозвался Дима.

– Как тебя угораздило с лестницы свалиться?

– Я не падал с лестницы, – ответил Дима, глядя на входящего в класс мужчину лет тридцати, высокого, худощавого, с модной тёмной стрижкой. Серый в чёрную крапинку пиджак ладно сидел на его тощей фигуре, удачно гармонируя с жёлтым тонким свитером и чёрными узкими брюками. – Кто это?

– Не знаешь? – растерялся Антон. – Новый учитель французского языка.

– А Дарья Николаевна? Антон замялся, не зная, что сказать. Дима пристально посмотрел на друга.

– Она уволилась и говорят, уехала из города, – осторожно сообщил он.

– Почему, не сказал раньше? – сдавленным бесцветным голосом спросил Дима.

– Как я сказал бы. Ты спал, – оправдался Антон, но вовсе не был рад оправданию.

– Ладно, – выдавил Дима побледневшими губами и бросился из класса.

Чем ближе он был к кирпичному дому, тем сильнее сжималось его сердце. Набрав код, он рванулся на второй этаж и нажал кнопку звонка. Изнутри ничего не доносилось, словно вечное безмолвие заполнило маленькую квартирку. Он надавил на кнопку ещё несколько раз, но ничего не изменилось и тогда, он начал стучать в двери. Из соседней квартиры выглянула в полуоткрытую дверь, уже известная ему, но безымянная женщина.

– Здравствуйте, – спешно приветствовал Дима, давя в себе ярость.

– Здравствуйте, – улыбнулась она и, перенаправив улыбку в уголки губ, сказала. – Даша съехала два дня назад, так неожиданно.

– Куда? – пересилил Дима сухость в горле.

– Она не уточнила, только сказала, что едет далеко. Как же, она со своим парнем не попрощалась. Вы поссорились?

– Не важно, – бросил Дима. – Спасибо за информацию. До свидания, – тихо договорил он и поплёлся к лестнице.

– За что спасибо. Я ничего не сказала, – донеслось до него, но он, уже бежал по лестнице.

Университет погрузился в свет знаний, шли лекции, но Дима не мог ждать и, стоя посреди мраморного фойе, обдумывал, как срочно поговорить с отцом. Ничего не придумав, он двинулся по лестнице, затем по коридору, к аудитории, где профессор Репнин делился своими знаниями и опытом со студентами. Его внимание привлекла тревожная пожарная кнопка на стене. Не долго думая, он ударил по ней подошвой ботинка. Автоматическая система оповещения сработала и пустые коридоры наполнились противным пронзительным звуком. Движение началось спустя несколько секунд. Выждав, когда студенты покинут нужную аудиторию, он вошёл, чуть не наткнувшись на отца.

– Не спеши, папа. Ложная тревога, – сообщил он. – Не нашёл лучшего выхода, чтобы срочно поговорить с тобой. Прости.

– Когда ты повзрослеешь, сын? – недовольство окрасило лицо профессора. – Идём, поговорим на улице.

Они расположились в парке, окружающим территорию университета. Деревянная резная скамья приняла собеседников и профессор начал разговор:

– Полагаю, ты беспокоишься о Дарье Николаевне?

– Куда ты её отправил? Где она?

– Я не знаю, но в городе её точно нет. Думаю, она улетела за границу, но не в Чехию, там не безопасно. Мы договорились, что я не должен знать, где она.

– Почему, она солгала мне. Ты говорил, что она не умеет лгать.

– Не понимаешь? Она сделала это, ради тебя. Ты всё время был в опасности, когда она была рядом. Если тебе станет легче, то возьми вот это. Отец протянул сыну тёмно-красный конверт.

Дима быстро распечатал и прочёл: Теперь, тебе не будет больно из-за меня. Я не знаю, каково это, чувствовать, что ты любишь. Но, думаю, что не причинять дорогому человеку боль, это и есть любовь. Прости, что так попрощалась с тобой. Дима, обязательно, стань счастливым.

– Серьёзно? Больше не будет больно? – вскипел Дима и вскочил со скамейки. Взгляд скользнул по отцу, поднялся к верхушкам деревьев и снова, спустился вниз, пронизывая отца печальным светом серых глаз. – Но, почему, мне так больно, отец, – простонал упавший голос, а пальцы смяли тетрадный лист.

– Всё скоро наладится. Прости меня, – отозвался отец, встал и обнял сына.

– Нет, не скоро, – сказал Дима и высвободился из объятий отца. – Я пойду, не теряйте меня, если не стану отвечать и не беспокойтесь, со мной всё будет хорошо. Просто, я немного хочу побыть один.

– Дима, – позвал его отец, но сын, уже бежал по аллее парка и его было не остановить. Сын вырос.

– Всё наладиться, – уверил себя профессор, но вяло, словно немощный старик, опустился на скамью.

Пуститься во все тяжкие, хотя бы, один раз в жизни, способен и обязан, каждый человек. Годами накопленные раздражение, обиды и боль, должны выплеснуться и тогда, покажется, что полегчало.

Уже несколько дней, Репнин не появлялся в школе, а дома не отвечал на звонки и стуки в дверь. Елизавета Васильевна несколько раз рвалась к сыну, но муж сдерживал её, давая Диме время прийти в себя. Антон, не дождавшись друга в школе, вечерами напролёт, метался у его дома, но в награду за своё беспокойство, получил, лишь одно короткое, но ёмкое сообщение: Пошёл к чёрту. Не трогай меня, пока.

– Вот ведь, поганец, – разозлился Антон. – Ну и пойду. Я тебе не Арина Родионовна и не Альфред Пенниуорт. Делай, что хочешь.

И Дмитрий Репнин делал, что хотел. Он пропал не только из школы, но и из дома. В те несколько минут, в которые Антон обзванивал всех, кто мог, хоть как-то знать местонахождение друга, Дима стоял возле бара. Сегодня, ученик решил напиться.

Даша пропала, исчезла, стерев всё, что радовало его и делало счастливым. Почувствовав тепло, он, уже не хотел отказываться от него, но она сбежала, сделала то, чего больше всего боялся Дима: заледенеть, снова.

Вечерний город зажигал огни. Люди спешили домой, чтобы зажечь в окнах свет, напомнить близким людям, что их ждут. В доме Репниных не светилось ни одно окно, а единственный постоянный жилец дома, стоял у дверей круглосуточного бара. Помедлив, Дима вошёл внутрь.

Полумрак помещения равномерно распределялся по всему небольшому пространству и рассеивался у барной стойки, высвечивая приятное, но равнодушное лицо бармена с острыми чертами. Особенно, выделялись скулы, о которые, как казалось, можно было порезаться. Дима, облокотившись на глянец стойки, сделал заказ. Ничего не говоря, бармен кивнул на вывеску, огранённую рамкой. Посетитель усмехнулся и сунул в свет документ. Хранитель спиртного расслабился и сразу стал улыбчивым и разговорчивым.

– Присаживайтесь. У нас, впервые?

– Не важно, – сказал Дима. – Я пришёл напиться.

– Сложные времена?

– Нет. Просто, я – идиот и хочу отпраздновать это. Дайте то, что я прошу и я растворюсь во мраке вашего заведения.

– Лучшее место обзора у окна в правом углу. Пока мало посетителей, но скоро, их станет достаточно, чтобы помешать вашему уединению.

– Спасибо, – поблагодарил Дима и, прихватив два рокса, последовал в лучший угол.

Двух стаканов хватило, чтобы снять напряжение и потерять устойчивое равновесие, но не достаточно, чтобы утопить горе, поэтому Дима, покачиваясь, двинулся за добавкой.

Так случается, что чаще качает в сторону озлобленных людей и этот случай, не оказался исключением. Задев плечом взрывного посетителя, Дима кивнул, извиняясь, но мужчина расценил кивок юнца, как пренебрежение и схватил его за руку.

– Эй ты, малёк с жабрами. Кого побеспокоить решил, – зло и грубо отреагировал мордастый мужик.

Резко вырванная рука, описала дугу, что было принято за нападение и мужик толкнул обидчика на соседний стол. Звон битого стекла, визг дам и возмущённая речь кавалеров, смешались.

Завязалась короткая драка, после которой, зачинщика, как решили все, выволокли на улицу и бросили на тротуар. Закон подлости сделал своё дело, но счастливый случай не хотел уступать и привёл в обитель зелёного змия заступника.

Антон увидел друга, когда тот поднялся с земли и двинулся через дорогу. Визжа тормозами, машины останавливались перед, идущим по проезжей части дороги, изрядно подвыпившим и достаточно поколоченным, парнем. Водители в ярости открывали окна и посылали трёхэтажные маты. Рванув Диму с дороги, Антон швырнул его на тротуар и упал вместе с ним, причём в невыгодное положение: Дима оказался сверху. Столкнув друга с себя, Антон встал.

Дима лежал на спине, даже в темноте было видно, что его лицо разбито. Вне себя от гнева, Антон схватил его за рубашку, приподнял и заговорил прямо в лицо:

– Что творишь, статуэтка недоделанная. Умереть захотел? Жить надоело? Как же хочется врезать по твоей наглой роже, да на ней места нет, синяк поставить негде. Попинать тебя что ли. – Выговорив, накипевшее внутри себя, он отпустил Диму и тот вернулся на тротуар. Антон вскочил и завёл ногу, чтобы пнуть пьяного друга, но остановился и легонько толкнул его носком ботинка в бок. – Сейчас, не почувствуешь, пьяная скотина, оставлю на потом – рассерженно проговорил он, глядя, как Дима пытается подняться, нелепо елозя по грязному асфальту. Сердце сжалось от боли и Антон, подхватив Диму под руки, поставил на ноги. – Пойдём домой, – сказал он, забрасывая руку друга себе на плечо.

– Домой? Не хочу. Там нет того, что мне нужно – пьяным голосом сообщил тот.

– Ко мне домой. Я, уже известил твоих предков, что заночуешь у меня. Пошли, а то ещё в обезьянник попадёшь и дождь начался. Такси! – закричал Антон.

Пока ехали, Дима что-то говорил, ломая слова пьяным голосом.

– Ты, как щенок подзаборный: мокрый, грязный и скулишь. Куда мой друг девался?

– Сломали его, дружище, – протянул, улыбаясь, Дима. – Как фарфоровую статуэтку. Щёлк и – трещина. Щёлк и – осколок. Антон смотрел на друга и сердце сжала боль.

Легковая машина остановилась у многоквартирного высотного дома. В окнах горел свет и лишь кое-где, они чернели, словно отчаялись и потеряли надежду, дождаться своих жильцов.

В прихожей друзей встретила бойкая мама Антона – Татьяна Анатольевна – полноватая кудрявая женщина. Живые тёмные глаза угасли, в отличие от двух стеклянных глаз на каштановых буклях выше лба, когда она увидела детей. Оглядев грязного и побитого Диму, она всплеснула руками и воскликнула, сдвигая очки на нос:

– Дейнерис, мать драконов! Что это с ним? Кто его так разукрасил? Вот, вражины несусветные. Веди его к себе в комнату, а я аптечку принесу. – Боже, как изувечили. Да его убить легче, чем залатать. Бедненький, ты наш, – причитала она и чуть не всплакнула, пока шла на кухню за аптечкой.

Когда Диму привели в порядок: оттёрли грязь, обработали синяки, ранки, ушибы и переодели, Татьяна Анатольевна, оглядывая его, проговорила голосом, полным печали. – Господи, даже поцеловать некуда, но всё-таки чмокнула его в лоб.

– Мама!? – прикрикнул на неё Антон. – Иди, уже. Ему поспать нужно.

– Ладно, пойду, а то сериал остынет. Присматривай за ним, – прикрикнула она на сына. – Другом называешься, а друга разделали. Где был, когда его били?

– Мама, всё не так, как ты думаешь, – виновато проговорил Антон.

– Ладно, спите, – вздохнула женщина и поцеловала сына в лоб.

В предрассветные часы спится особенно крепко и безмятежно, но не человеку с израненным сердцем, разбитым лицом и желудком, отравленным алкоголем. Дима проснулся в полумраке и уставился в потолок, оклеенный красивыми лицами голливудских звёзд и понял, что он у Антона. Рука, брошенная вправо, определила его местонахождение. Друг крепко спал, посапывая, как младенец. Ночью ему было тревожно из-за бессмысленного бормотания и метаний друга по кровати. Он полночи вслушивался в бредовое дыхание друга, стоны, скрипы зубами, словно рядом с ним лежал не друг, а незнакомый человек – оркестр, что сбивал одеяло к ногам или ронял на пол. Устав укрывать его, Антон оставил тщетное беспокойство и провалился в глубокий сон.

Существует ли, телепатическая связь между близкими людьми, не известно, но Антон почувствовал тревогу и проснулся. Место Димы на кровати было пустым. Он вскочил и включил свет.

Дима сидел у стены, уткнувшись лицом в колени.

– Проснулся? – задал Антон нелепый вопрос, хотя и видел, что Дима не спит. Тот не реагировал, но издавал странные всхлипывающие звуки. Антон присел возле него. Дима поднял лицо, в нескольких местах, заклеенное пластырем. Волосы, всегда чистые и аккуратно уложенные, сейчас, топорщились на макушке и свисали сальными прядями чуба на лицо и виски, по лицу текли слёзы.

– Ты плачешь? Антон оторопело смотрел на друга. – Честно говоря, я думал, что ты не умеешь плакать. Оказалось, умеешь. Сказал и обнял Диму, прижимая его голову к своему плечу.

– Друг, – простонал голос. – Почему, мне кажется, что я умираю?

Ладонь Антона легла на плечо и начала тихо похлопывать его, словно безмолвно успокаивала: Всё будет хорошо, всё будет хорошо.

Ученик одиннадцатого класса Дмитрий Уваров не умер от любви. Ум взял верх над разбитым ослабленным сердцем. Он решил: Умереть от любовной лихорадки – смерть, не свойственная Ледяному принцу. Он позволил учителям средней школы замучить его до смерти, ибо муки, страшнее чем выпускные экзамены, современный мир ещё не придумал.

Вымученные телом, душой и нервами экзамены остались позади, но радости не было. Дима больше не ощущал движения мурашек по коже, которое случалось каждый раз, когда он видел любимую учительницу, свою девушку. Она ушла и то, что оттаяло в нём, грозило заледенеть вновь.

После ресторанной толчеи: тостов, смеха, музыки – шума, что бесил Диму, рассвет встречали у реки, с маленьким костерком и гитарой. Веселье доставало и здесь, поэтому Дима поднялся на мост, тот самый мост, где удержал Дашу от падения в воду и прыгнул в неё сам, где переобул её в свои кроссовки и держал за руку.

Облокотившись на перила, он смотрел на реку. Её плавное течение, подхватывало и несло щепки, пустые пластиковые бутылки и пакеты. Они плыли, подчиняясь движению воды. Но, он смотрел на ветку, что сопротивлялась общему течению, цепляясь за выступающие камни, прибиваясь к песчаным островкам, поросшим травой. Она, сломленная и брошенная в воду, ещё надеялась, что прибьётся к берегу, пустит хилые корешки и прорастёт в его суглинистую почву. Что заставляло сопротивляться её силе воды? Жгучее желание достичь берега или тупое упорство доказать, что она сделана из особого материала и он, есть её внутренняя сила, что держит на плаву и заставляет цепляться за жизнь изо всех сил.

– Свободой наслаждаешься? – прервал его мысли девичий голос. – Чувствуешь, эту маленькую свободу, перед следующей тюрьмой? Учиться дальше собираешься? – спрашивала Кристина, стоя с ним рядом.

– Я чувствую, лишь ветер, – отозвался Дима, подхватил рюкзак, перекинул через плечо и двинулся по мосту в направлении, уже умирающих, перед летним рассветом, огней города.

– Куда, ты? – полетел вдогонку взволнованный голос.

– Жить. Береги себя, – донёс ветер его прощальные слова.

Лето, уже дважды, отгуляло цветущие и жаркие дни, меняя ромашковый сарафан на подсолнуховое платье и воздух, пропитанный ароматом роз, на ветер, пахнущий яблоками. Ранняя осень, сбросившая жёлтую и багряную листву, постарела, преобразилась в позднюю осень и стояла нагая, прикрываясь ветвями вечнозелёных деревьев.

В не любимую слякотную пору, Дмитрий Репнин вышел из здания железнодорожного вокзала, поёжился и поднял ворот пальто. Моросил дождь и он – обычный пешеход, шёл, опустив голову. Он поднял её, когда добрался до стоянки такси и противный пронизывающий ветер, донёс до него полузабытый женский голос:

– Дима? Репнин!

Дима обернулся. Перед ним, под глубоким зонтом, стояла Кристина. Шагнув под прозрачную полусферу, он улыбнулся и сказал, не выражая ни удивления, ни радости:

– Привет, Кристина. Давно не виделись.

– Полтора года, – отозвалась она, сияя глазами. – Рада видеть тебя. Давно вернулся?

– Уже неделю дома. Отъедаюсь, отсыпаюсь и уже, не так ненавижу армейские сапоги, – улыбнулся он. – Слышал, ты не изменила своей мечте, в театральном вузе учишься.

–Учусь. На выходные приехала. Ты зачем, на вокзале? Дима взял зонт из её рук. Стоять согнувшись было неудобно.

– Жду поезд удачи, но он задерживается, а если, серьёзно, то друга провожал. Ладно, увидимся, – попытался попрощаться Дима.

– Как насчёт завтра, – поторопилась остановить его девушка, берясь за ручку зонта поверх его пальцев. – У меня День Рождения. Придёшь? Кристина не сводила с него глаз.

– Надо ли? Праздник семейный, а я – кто?

– Ты тот, кого я хочу видеть на своём празднике. Говорят, желания в этот день сбываются. Приходи и будет считаться, это – моё желание, которое сбудется.

– Ни черта не сбываются, но я приду, только не один. Можно? В её взгляде дрогнули тревожные всплески. – Антона прихвачу, – сказал он и осторожно высвободил свою ладонь.

– Конечно, приходите. Я буду ждать.

– Девушка, едем или как? – высунулся из окна усатый водитель такси.

– Да, едем, – проговорила Кристина, смешивая в глазах растерянность и сожаление.

– Садись в машину, дождь, – сказал Дима и сделал шаг назад, покидая прозрачное укрытие от моросящего дождя.

– Обязательно, приходите, – попросила она и села в машину.

– Да, – коротко ответил Дима и двинулся к рядом стоящему автомобилю.

Дом семьи Орловых находился на другом конце города, поэтому, пока ехали, друзья вдоволь наговорились, осталось, спросить главное и Антон спросил:

– Хочешь возобновить отношения с Кристиной?

– Что? Нет! – воскликнул Дима. Почесал лоб и задумчиво произнёс. – Знаешь, когда я с ней разговаривал, возникло странное ощущение, что мне не надо отказываться от приглашения и сейчас, это ощущение не прошло, а усилилось. Почему?

– Может, Кристина тебе сюрприз приготовила. Она, всё надеется.

– Приехали, – оповестил водитель – крупный седеющий мужчина, глядя в зеркало на разговорчивых пассажиров.

Дима расплатился и друзья вышли в прохладный вечерний воздух. Первый этаж большого дома скрывал плотный забор, виден был второй этаж и крыша, крытая тёмно-красной черепицей. Окна второго этажа были погашены и лишь, в одном окне горел свет.

– Королева ждёт, – усмехнулся Антон. – Звоните, ваше высочество.

– Не кривляйся, а то врежу, – предупредил Дима и надавил кнопку звонка. Мгновение спустя, ворота открылись и парни двинулись вглубь двора. Они поднимались по ступеням невысокого крыльца, когда двери распахнулись и перед ними появилась именинница.

– Пришли, – радостно воскликнула Кристина. – Привет.

– Поздравляю, – сказал Антон, вручил букет, два подарочных пакетика и поцеловал девушку в щёку.

– Я тоже, поздравляю, – присоединился Дима и поцеловал в другую щёку.

– Проходите, – заволновалась она, пропуская парней вперёд.

– Дама вперёд, – выказал познания в этикете Антон. Дима вошёл последним.

В нижней гостиной собрались все гости. Их было немного: родители Кристины, трое родственников, две подруги и двое присоединились к ним, когда вошли вместе с именинницей.

– Дима! – воскликнула хозяйка дома. – Какой приятный сюрприз.

– Здравствуйте, Евгения Владимировна, – раскланялся Дима и протянул ей букет. – Вот, с Днём Рождения вашей очаровательной дочери.

– Спасибо. Ты повзрослел, но всё такой же красивый и элегантный. Дима, Антон, проходите, присаживайтесь, все собрались, чего тянуть, – пригласила хрупкая светловолосая хозяйка дома.

Гости рассаживались. Дима не торопился. Он хотел занять место ближе к выходу.

– Дима, окажи мне услугу, – тронула его за рукав Евгения Владимировна и жестом пригласила следовать за собой.

– Да, конечно, – согласился он и пошёл следом.

– Начинать надо с торта, – сообщила Евгения Владимировна, останавливаясь у кухонного стола, на котором стоял праздничный торт. – Зажги свечи и вынеси его гостям. Сможешь?

– Я? – удивился Дима. – Почему, я? Я не могу, – отказался он. – Я – не ваша семья. С чего мне торт нести. Простите, но я не хочу.

– Прошу тебя, Дима, пожалуйста. Это, было желание Кристины. Сегодня, желания именинницы должны выполняться. Прошу, ради меня, её матери.

– Хорошо, – вздохнул Дима. Взял зажигалку, зажёг цифры и Евгения Владимировна сунула ему в руки блюдо с тортом.

Когда выходили из кухни, свет в гостиной погас и Дима вошёл с тортом в темноту, освещаемую двумя свечами. Дружный хор спел поздравительную песню. Дима поставил блюдо на стол и сел на пустой стул, оставленный для него.

Когда свет включился, молчаливый гость поднял глаза, посмотрел вперёд и замер. Горло обожгла сухость. Нащупав рукой бокал, он высушил его до дна, даже не разобрав, что в нём было вино. Вернул бокал на стол и сидел, закрыв глаза. Он боялся открыть их и узнать, что всё привиделось, но желание убедиться, что всё – не бред, пересилило. Медленно открыл глаза и увидел её. Она улыбнулась и сердце зашагало часто и рывками.

– Не может быть, – прошептал он и встал. – Простите, мне нужно выйти, – обратился он к мужчине, не понимая, кто и зачем сидит рядом с ним.

– Отодвинь стул, – весело посоветовал тот.

– Конечно, – проговорил Дима, не решаясь посмотреть в сторону Даши. Он вышел из-за стола и направился к выходу, но его качнуло к лестнице.

– Ему плохо? – донёсся голос Евгении Владимировны.

– Я присмотрю за ним, веселитесь, – вызвалась Кристина и быстро ринулась к Диме. – Идём со мной, – приказала она, схватила за руку и повела по лестнице вверх, через верхнюю гостиную в коридор и из него в свою комнату.

Дима сидел на кровати, опустив голову. Кристина присела рядом на низкий столик, где стояла открытая бутылка и полупустой стакан, отливающий тёмно – янтарными гранями.

– Ты в шоке, что увидел Дарью Николаевну? – спросила она, глядя на него.

– Почему, она здесь? – не ответил, а спросил он, поднимая голову.

– Полтора года её не было, а тут заявилась, как ты вернулся. Думаешь, совпадение? – горячо заговорила Кристина. – Приехала вчера, сказала, что идти больше некуда. Да, ты же, не в курсе. Я никому не говорила, что эта бессердечная стерва – моя старшая сестра.

– Что? Дима встал и уставился на Кристину. – Сестра? Да, это – невозможно, – усмехнулся он и, сменив усмешку на крайнее раздражение, выкрикнул. – Поиздеваться решила? Сестра? – Дима был вне себя. Его лицо, прежде милое и задумчивое, сделалось напряжённым и приобрело свинцовый оттенок. – Что несёшь, пустышка. И ещё, не называй её бессердечной стервой. Пожалуйста, – голос понизился и стал мягче, черты лица разгладились. Репнин остывал. – Не говори о ней плохо, – шёпотом закончил он.

– А то что? – вскипела Кристина. – Драться за неё будешь, как в школе? Стоит она того?

– Бесполезный разговор, – выдохнул Дима. – Я пойду.

– К ней торопишься? – Кристина схватила стакан и чуть отпила. – Что в ней такого, что нет во мне?

– Правда хочешь знать?

– Хочу, – усмехнулась девушка.

– Она научила меня любить.

– Ого, – рассмеялась Кристина. – Тогда покажи, как усвоил её уроки. – Налила полный стакан и наклонилась к Диме. – Любви хочу, твоей любви, красавчик, – прошептала она ему в лицо. – Хотя бы, раз, хоть капельку. Пройдёшь тест любовника или струсишь?

– Любви моей захотела? Почему, капельку? Давай, оторвёмся на всю катушку, – подхватил её пыл Дима, обхватил за талию и усадил себе на колени. Смотрел в глаза и усмехался, словно обдумывал с чего начать. Кристина двинулась, желая встать, но он, ещё крепче обхватил её и уронил взгляд на её губы. Лёгкое движение вперёд и его губы стали так близко, что Кристина задохнулась от собственного дыхания. Рванулась назад и выдохнула:

– Почему, ты прёшь всегда на пролом?

– Точно не знаю, но думаю, мне позволяют, – улыбнулся он.

– Сволочь, – бросила девушка, вырвалась, встала и плеснула ему в лицо содержимое стакана. Дима тряхнул головой и поднял глаза. В них горел огонь.

– Ещё раз, сделаешь что-то подобное, – медленно проговорил он. – Кристина сделала шаг назад. Дима улыбнулся и договорил. – И ты начнёшь мне нравиться, а сейчас, убирайся, ты пьяна. Противно, – сказал Дима и встал. Взял со стола бутылку, глотнул из неё, поставил назад и сообщил. – Мне пора.

– К ней пойдёшь? Думаешь, она тебя любит? Обломался, мальчик. Её мужик бросил, вот она и прикатила домой: тобой, маленьким дурачком, утешиться, – со смехом набросала она.

– Зря стараешься. Тебе, я ничего не обещал и никогда не говорил, что люблю. Мы сами разберёмся, не лезь.

Дима двинулся к двери, но Кристина кинулась следом, догнала и обхватила его сзади обеими руками.

– Хочу больно ей сделать. Почему, только нам больно, – сквозь слёзы проговорила она.

Дима повернулся. По щекам девушки текли слёзы и он обнял её.

– Думаю, Даше тоже нелегко. Люди – те ещё мерзавцы, а ты не плачь. Всё наладится, – утешал он девушку. – Скоро, ты станешь известной актрисой и парни, штабелями укладываться будут у твоих ног. Зачем тебе, я. У меня будущее – призрачное. Ищувозможность убежать от реальности. Хочу разрабатывать компьютерные игры. Нужен тебе чокнутый гейм-дизайнер? Ты – красивая, умная и заслуживаешь большего, чем просишь, сейчас. Ты будешь счастлива, лишь подожди немного.

– Правда? – подняла заплаканное лицо Кристина. Дима нежно вытер слёзы с её лица.

– Правда, – подтвердил он. – Пойдём, а то гости тебя потеряли.

– Иди вперёд, я умоюсь, – попросила она. – Только, не уходи, не попрощавшись.

– Не уйду, – обнадёжил Дима и вышел из комнаты.

Залитый коньяком, он не мог вернуться к гостям и поэтому, ждал Кристину в гостиной, выполняя своё обещание. Она появилась несколько минут спустя и радостно произнесла:

– Не ушёл.

– Уже, ухожу. Вызвал такси. Я выгляжу, как облёванный пьянчуга и не могу остаться.

– Прости, – сказала она.

– Ничего, под пальто не будет видно. Есть другой выход из дома?

– Есть, пошли. – Молодая хозяйка провела его боковым коридором ко второй лестнице и, спустившись, они оказались у двери, ведущей во внутренний дворик. – Обогнёшь дом и выйдешь к воротам, – подсказала Кристина.

– Хорошо, я понял. Не грусти и веселись, ведь твой праздник, – подбодрил он, печально смотревшую на него, девушку. – И скажи Антону, что я ушёл.

Кристина кивнула и Дима вышел. Обогнув дом, он поднялся на крыльцо, тихо вошёл в прихожую и, сдёрнув с вешалки пальто, быстро вышел на улицу. Шёл быстро, словно боялся, что передумает и вернётся, ведь там осталась Даша. При мыслях о ней, сердце дико застучало и задохнулось, словно ему не хватало осеннего промозглого воздуха.

Выйдя за ворота, он выдохнул и застыл на полу движении, на полу выдохе, словно путь преградила невидимая стена и он влепился в неё, но от удара заболела не щека, нос или другая часть лица, как бывает, когда вляпываешься в стекло, а заныло сердце.

У края дороги стояла Даша, ловя ладонями моросящий дождь. Раскрытый зонт, брошенный ею, лежал рядом. Желание подойти и обнять, возникло и стало ещё сильнее, чем когда он увидел её за столом, в шеренге гостей. Но, даже пошатнувшаяся, гордость пересилила. Он поднял зонт, сунул в её руку, слегка сжав пальцы и сказал, как можно спокойнее: « Намокните, учитель».

Подбежавшее такси поглотило высокую статную фигуру и Дашин оклик растаял во влажном ноябрьском воздухе.

В окнах графских развалин горел свет. Дима, ещё не привык, что родители, каждый вечер, оказывались дома, кормили ужином, разговаривали, стараясь дать то, чего лишали сына долгие годы. Диму радовали перемены, но сейчас, в текущие минуты, он хотел, чтобы окна были темны и пустынны и когда он войдёт внутрь, огромная люстра в гостиной, вспыхнет ярким светом, сама по себе и загорится свет в его комнате и включится компьютер, как только он переступит порог своей комнаты. Так делала Даша, когда он возвращался в не ласковое жилище и ему становилось теплее, не от включенных лампочек, а от её заботы, старания скрасить его одинокие вечера.

Мы приходим в настоящее, обретаем прошлое и мечтаем о будущем. Он думал, что всё осталось в прошлом, но сегодня, всё вернулось в настоящее: волнение, тревога, боль, желание удержать и невозможность отпустить. Всё, утекшее в глубину, всплыло, заволновалось, пошло мелкой рябью и было достаточно, лишь небольшого ветра, чтобы разразилась буря.

И ветер возник при разговоре отца с сыном. Отец устроился в кресле, Дима сел на кожаный диван. В кабинете горел ночник и полумрак скрывал печальный взгляд сына. Но, отцу не надо было видеть его лица, он знал и так, что переживает его сын и поэтому, задал вопрос:

– Почему, молчишь и ни о чём не спрашиваешь?

– Я спрошу, лишь одно: Почему, всё начинается, опять?

– Всё было под контролем, пока она не узнала, что ты вернулся. Она совершила грубую ошибку, вернувшись. Видимо, ты дорог ей.

– Дорог? После того, как сбежала, оставив записку. Да, знаешь, что я чувствовал.

– Она вернулась, чтобы всё исправить.

– Чувство вины? Сожаление? Серьёзно? – Голос Димы осел, приобрёл отчаянные нотки. – Возможно ли? Она же – ничего не чувствующая машина. Робот.

– Сам не понимаю, как робот принял такое решение.

– Может, это – судьба, – рассмеялся Дима.

– Судьба складывается из решений и поступков, которые совершаем, а ты совершаешь абсурдные вещи.

– Что может быть абсурдней, чем внедрить робота в семью и заставить людей верить, что она – дочь и сестра. Ты так одержим экспериментом, что плюёшь на чувства людей, играешь их судьбами. Тебе меня мало? Кто ты такой, чтобы рушить чужие жизни?

– Успокойся. Всё не так. Николай Семёнович Орлов – сотрудник нашей компании. Он в курсе, что его старшая дочь – робот. То есть, робот выглядит, как его дочь.

– А как же, Евгения Владимировна, Кристина? И почему, настоящую дочь заменили роботом?

– Когда их дочь попала в автомобильную катастрофу и оказалась в коме, мать попала в психиатрическую больницу. Ранее, у неё была попытка суицида. Дочь умерла, так и не придя в сознание. Мать бы, не пережила этого.

– Но, она имеет право знать, что дочь умерла. Она, даже не похоронила её, не простилась, не оплакала.

– Уже ничего не исправить. Николай Семёнович принял решение сам.

– Но, однажды, дочь исчезнет не на полтора года, а совсем. Что тогда?

– Пока, не знаю. Если бы, не людская жадность, всё было бы чудесно. Для хищников Новака, моё изобретение, лишь товар для продажи, цель наживы. Но, я не могу отдать её им. Профессор, мой учитель умер от неизлечимой болезни и перед смертью передал мне свои наработки. Я обещал воплотить его мечту: создать искусственный интеллект, способный жить среди людей, приносить пользу и делать людей счастливыми. Мечты живут, лишь в настоящем и если, умирают, то навсегда. Я не могу так поступить с последним желанием учителя.

– Но, она никого не сделала счастливыми, всё – видимость, короткая вспышка, а потом – боль и разочарование.

– Значит, я – плохой учёный и ещё худший отец, – вздохнул профессор.

Глаза сына наполнились слезами.

– Папа, не хочу видеть её, не хочу. Сделай что-нибудь. Разбери, расплавь, уничтожь. Папа, прошу.

Дима выскочил из кабинета. Отец вдавился в чёрный мрак кожи, откинул голову и закрыл глаза.

Погасив свет, Дима улёгся в кровать и закрыл глаза. Он знал, что сон не придёт, пока все воспоминания не перелистаются в его голове, не встанут перед закрытыми глазами, не прольются в сердце, радуя и раня его.

Пришли те, что причиняли боль и отнимали надежду дни и месяцы, когда он искал её, обходя все места, где они побывали и где их никогда не было. Он не считал скольким прохожим заглядывал в лица, сколько девушек испугал и удивил, беря их в толпе за плечи и поворачивая лицом к себе, но он знал, их было много и не было той, что он неистово искал и не находил.

Его терзала не обида, а страх, больше никогда её не увидеть и вдруг, почти отчаявшись, он заглянул в её глаза. Дима не знал, что делать: принять это чудо, как дар или отказаться от него, как от очередного обмана.

Жалея о словах, сказанных отцу вчера, он засыпал, не зная, что она стоит перед его домом, глядя в тёмные, разлинованные дождём, окна.

К полудню, когда Дима проснулся, небо прояснилось. Ветер сбивал серые облака к горизонту и они, побывав где-то в тайных местах, возвращались белыми, выстилая небо белыми перьями с узкими прогалинами синевы между собой.

Будущий журналист и писатель Антон Чижевский проводил время со своей девушкой и Дима, лишившись друга, петлял по городу один. Выпив горячий кофе в « Кофеварке», он вышел в подмороженный к вечеру воздух и поднял воротник пальто. Ещё не отросшие, как следует волосы, не защищали голову от холода и ему казалось, что ветер пронизывает её насквозь. Держи голову в холоде, а ноги в тепле, вдруг вспомнилось ему и он посмотрел на свои кроссовки. Пролетевшая мимо машина обрызгала грязью обувь и джинсы.

– Не разевай рот, на не умытых дорогах, красавчик, – услышал он и поднял голову. Кристина подходила со стороны площади, за которой высилось здание школы, просвечивающееся сквозь нагие ветви деревьев.

– Скучаешь по школе? – спросил он, отходя дальше на тротуар.

–Не то, чтобы скучаю. Просто, зашла. Там, всё – так же, только нас нет.

– Однажды, мы совсем исчезнем с поверхности Земли. Ты же, знаешь об этом. Не грусти.

– Не хотелось бы, исчезнуть бесследно. А тебе?

– Я не думаю об этом. Холодно. Давай, подвезу тебя домой.

– Ты на машине?

– Да, я же – принц, – улыбнулся Дима.

Всю дорогу ехали молча. Дима смотрел на промокший асфальт, а Кристина в окно и когда показался дом, Дима обрадовался, что дорога закончилась.

– О, сестра, – сказала Кристина. – С кем это она?

Дима остановил машину и вгляделся в сумрак, освещённый фарами. Даша стояла перед воротами с незнакомым молодым человеком. Они разговаривали и, похоже, им было весело.

– Это, её парень? – спросил Дима, чувствуя, как налегает раздражение.

– Не похож. Тот иначе выглядел.

– Ты видела его?

– Он приходил неделю назад ко мне в академию. Про сестру спрашивал, не вернулась ли, она домой. Говорил, что они хотели пожениться, но поссорились и она уехала. Кольца показывал. Просил сообщить, как Даша появится.

– Сообщила? – спросил Дима, чувствуя необъяснимую тревогу.

– Нет, забыла совсем, – неуверенно ответила она и Дима пристально посмотрел на неё, не понимая, говорит она правду или лжёт. Но, в данный момент это, было неважно и Дима отвлёкся, сосредоточившись на мужчине, которого хотелось придушить на месте.

– Вот, профурсетка, – не сдержалась Кристина. – Скольким же парням она мозги запудрила.

– Выходи, – сказал Дима и отстегнул ремень.

Дима подошёл первым, следом, еле поспевая за ним, подошла Кристина. Даша глянула на сестру и остановила взгляд на Диме.

– Привет. Мы так и не поздоровались, – сказала она и мило улыбнулась.

– Представь мне своего спутника, – попросил Дима. Даша вскинула глаза, но не ответила. – Мне представиться самому? – нервничая, спросил Дима.

– Хорошо, – согласилась Даша. – Тарасов Вячеслав, мой однокурсник. Мы вместе учились. Высокий симпатичный парень кивнул и не отвёл взгляда, ожидая ответного представления.

– Я – обычный прохожий. Увидел красивую девушку и решил подкатить, – представился Дима, вызывая злость у Кристины и растерянность у мужчины. – Полагаю, вечер встречи выпускников завершился. Пойдём, – обратился он к Даше, схватил за руку и повёл её к машине. Резко открыл двери. – Влезай, – не попросил, а потребовал он. Даша подчинилась. – Пристегни ремень, – всё так же холодно, произнёс Дима.

Машина тронулась и покатила вниз по улице.

– Вот, чудак, – улыбнулся Вячеслав, глядя вслед уезжающему автомобилю.

– Вы, правда, учились с моей сестрой? Вячеслав оторвался от дороги и посмотрел на девушку.

– Правда. Даша – ваша сестра? Вы не похожи совсем.

– Поэтому, она и увела у меня парня. Она – лучше, – печально выдохнула Кристина в холодный вечерний воздух. Белый парок, сорвавшийся с её губ, взлетел и растаял.

– Вообще, это он увёл Дашу. Неразделённая любовь? У такой красивой девушки?

– Красивые люди тоже плачут, – выдала Кристина и Вячеслав улыбнулся. – Может, сходим куда-нибудь, раз нас бросили?

– Кофе любите? – спросила Кристина, давая понять, что согласна.

– Сейчас, не имеет значения, люблю я кофе или нет. Просто, идёмте, – сказал он и, вынув из кармана ключ, нажал кнопку. Невдалеке, отозвалась и засияла фарами, машина.

Пока, один автомобиль собирался сорваться с места, другой автомобиль резво катил по дороге, разбрызгивая из-под колёс осеннюю слякоть. Водитель пристально вглядывался в дорогу, давя в себе сумасшедшее волнение, а пассажирка смотрела на него, ещё больше увеличивая его неуравновешенное состояние.

– Почему, ничего не спрашиваешь? – подтолкнула к разговору Даша, молчавшего, всё это время, Диму. Тот, лишь усмехнулся. – Ты был груб с тем человеком. Он не сделал тебе ничего плохого.

– Разве? Он таращился на тебя, как кот на сметану. У него, даже слюнка стекла. Не заметила?

– Ты не нравишься мне таким, – прозвучал её печальный голос.

– Может, ты забыла уже, какой я есть, – не уступал Дима.

– У меня феноменальная память. Я помню всё и в мельчайших деталях, – уверила Даша.

– Тогда, должна помнить, сколько раз я признавался тебе в своих чувствах.

– Я помню: пять раз. Могу назвать точно дни, время, место, погоду, частоту твоего сердцебиения.

– Так всё помнишь и всё равно сбежала? Грустно, хотя знаю, что это было не твоё желание.

– Как думаешь, почему я вернулась?

– Я бы сказал, что совесть замучила, но не могу.

– Потому, что я – не человек?

– Нет. Потому, что ты – трусиха. Ты и сейчас, не признаешься себе, что мне было гораздо больнее без тебя. Каждое утро я просыпался и спрашивал: Ты здесь? Ты, ещё в моей жизни? Думаешь, мне отвечал кто-то.

– Прости.

– Мало. Предложи, что-нибудь ещё.

– Что? Я, даже заплакать не могу, когда тебе больно, – выдавила Даша.

– Я не хочу, чтобы моя девушка плакала. Всё нормально. Не бросай меня, больше.

Дима резко затормозил. Дашу рвануло вперёд и отбросило к сиденью. Рванувшись к ней, Дима подставил обе ладони, смягчив удар. Её волосы коснулись щеки. Сердце качнулось и бешено забилось. Высвободив одну руку, он тронул её подбородок и повернул голову к себе. Губы оказались так близко, что кровь застучала в висках, а в горле пересохло.

– Смотри, первый снег пошёл, – пролился её тихий голос, прервав, на мгновение, биение его сердца. Когда оно застучало вновь, она открывала дверь, чтобы выйти наружу. Дима опустил руки и когда пульс выровнялся, отстегнул ремень и вышел из машины.

Даша улыбалась и ловила снег. Дима, глядя на кружение её и снега, залюбовался девушкой. Внезапная лёгкость омыла сердце, словно корка, наслоенная всем плохим, начала трескаться и рассыпаться. Дима шагнул к ней и, взяв её пальцы в свои ладони, подул на них, согревая дыханием. Она смотрела в его глаза, была рядом и улыбалась. Снежинки плавно опускались на её лицо, ресницы и не таяли. Нестерпимое желание, вновь, коснулось его и он привлёк Дашу к себе, прижал к груди и прошептал:

– Я скучал. Я так сильно скучал. Мне плевать, что у тебя есть парень. Я не перестану любить тебя. – Затем, отстранился и сказал. – Я люблю тебя, Даша.

– Ты признался в шестой раз. Я отвечу. Я, тоже люблю тебя, но. – Его губы обхватили её рот, запретив сказать то, что он не хотел слышать. Он уже, услышал, что хотел. Остальное, не имело значения.

Прекрасное звучание души прервал сигнал телефона. Дима открыл сообщение от отца и прочёл: Сын, я сделаю так, как ты просил. О чём это он, подумал Дима и, сунув телефон в карман, вернулся к Даше.

Расставание, даже не долгое, для влюблённых – целая катастрофа, поэтому, прощались долго, не отпуская рук и дотянули до того момента, когда к дому Орловых подкатил автомобиль, забрызганный дорожной грязью. Из него вышел атлетически сложенный молодой человек и остановился в паре шагов от прощающейся пары. Вздёрнув молнию куртки до самого подбородка, мужчина глубоко вдохнул снежный воздух. Даша бросила быстрый взгляд в его сторону, высвободила руки из ладоней Димы и сказала ему:

– Что бы, не произошло, ничего не делай. Обещаешь?

– Они за тобой? – догадался Дима, ощущая, как сигнал тревоги ударил в голову и разлился по нервам. – Как нашли? Следили за тобой? Кто они? – прозвучало несколько вопросов подряд, но все остались без ответа. Из машины вышли ещё двое крепких мужчин и направились к паре.

– Минуточку, – голосом и поднятой рукой остановила их Даша, а после, попросила. – Постойте, спокойно, пока я поговорю с вашим коллегой. Два шага и Даша оказалась рядом с любителем пощекотать лёгкие свежим холодным воздухом. Один рывок и крепкая рука мужчины завернулась за спину, ставя её владельца на колени. – Грузитесь назад и уезжайте, иначе я оторву эту загребущую часть его тела, – предупредила она, не сводя глаз в двух его помощников. Дима переживал, но не трогался с места. Тот мужчина, что стоял ближе к Диме, вынул пистолет, направил на него и сказал:

– Отпусти нашего человека или я прикончу твоего.

Не мешкая, Даша отпустила парня. Мужчина, озвучивший угрозу, шагнул к Диме и приставил дуло пистолета к его голове.

– Что вы всё время тычете своими пушками мне в голову, – разлился досадливый голос заложника. – Что вы там хотите выбить? Там ничего нет.

Страха, что пронизывал насквозь тогда, на складе, не было, но внутри росло раздражение и портило красивое лицо снаружи.

– Заткнись, – прикрикнул мужик и Даша быстро проговорила:

– Отставьте его. Я сяду в машину и поеду с вами. Я сделаю, как вы скажите, только не трогайте его. Проговорив, она двинулась вперёд, оглядываясь на Диму, проверяя, всё ли, с ним в порядке.

– Нет, Даша. Остановись. Он не выстрелит, им не нужны проблемы, – выкрикнул Дима и рванулся. Раздался предупредительный выстрел и Дима оставил попытку вырваться. Даша садилась в машину, когда, встревоженные шумом и необычным хлопком, на улицу выбежал хозяин дома и его младшая дочь. Парень с оружием бросился к машине, влез в неё и автомобиль рванул с места, выбрызгивая из-под колёс комья грязи.

– Что происходит? Был выстрел? – спросил Николай Семёнович для уверенности, хотя уже знал, что произошло.

– Спросите у своей дочери. Я за ними, – осевшим голосом выдавил Дима и побежал к машине. – Позвоните профессору, – попросил он, садясь за руль. Николай Семёнович кивнул.

– Я ничего такого не сделала. Я позвонила её парню. Он просил и хотел встретиться с ней, – вдогонку Диме выкрикнула, обиженная и перепуганная Кристина.

– Пойдём в дом, – сурово приказал отец и зашагал к воротам. Оглядываясь, уже на пустую дорогу, Кристина пошла за отцом.

Николай Семёнович и Дима знали, что никакого парня не было, а был подосланный человек от господина Новака и Кристину, находящуюся в неведении, одурачили, но он всё же, злился на неё, ведь Даша оказалась в опасности.

Похитители отдалились, как только выехали на главную дорогу, сбив наглыми маневрами мерно идущий поток машин. К сбившейся куче машин присоединилась длинная фура, перегородив проезжую часть дороги поперёк и похитители растворились за этой свалкой.

Объезд занял время и Дима, потеряв след, ехал наугад, высматривая на дороге знакомую машину и поглядывая на телефон, но экран был пуст.

– Даша, сообщи свои координаты. Ты же, умеешь. Почему, молчишь? – говорил он сам себе, переводя тревожное дыхание. – Чёрт, – взлетел голос. – Специально, молчишь. Меня бережёшь – и упал до молящей ноты. – Даша, прошу.

Звонок отцу не дал результата: шли короткие отрывистые гудки, абонент говорил с кем-то. Дима ехал в полном замешательстве, когда щёлкнула интуиция. Резко развернув авто, он погнал в сторону заброшенного склада, прежнего убежища шайки вымогателей и головорезов.

Внутреннее чутьё не подвело, машина похитителей стояла у кирпичного приземистого здания. Оглядевшись, Дима двинулся к входу и тут раздался взрыв. Его отбросило взрывной волной и уткнуло лицом в землю. Сверху сыпались стеклянные и кирпичные осколки, но он не чувствовал физической боли. Когда град осколков прекратился, Дима убрал руки с головы и повернул голову. Взгляд упёрся в игрушку, покрытую слоем копоти и пыли. Дотянувшись, он сжал уродца в кулаке. Душевная боль и гнев подняли его на ноги, а отчаяние вырвало крик и Дима, прихрамывая на одну ногу, двинулся сквозь чёрный дым к красно-оранжевому пламени, ведь там осталась Даша.

– Что стоите, идиоты, держите его. Он нужен нам, – закричал Якуб, сквозь удушливый дым. – Держите, этого сумасшедшего, – и закашлялся.

Несколько человек схватили Диму и поволокли назад. Он сопротивлялся и кричал, пока его не приковали наручниками к искорёженным железным воротам.

Профессор Репнин прибыл быстро, но всё же, опоздал. От склада остались руины. Рухнувшая крыша догорала, выстреливая обугленными фрагментами и снопами искр. Дима сидел у ворот. Его лицо, покрытое копотью, не выражало ничего. Губы шевелились, повторяя одно и то же: Я виноват, я виноват, а рука сжимала плюшевого монстра.

Профессор кинулся к сыну.

– Дима. С тобой всё в порядке? Ты не ранен? Как ты, сын? Но, ответов не было. – Что произошло? – обратился он к Новаку, но вместо ответа услышал вопрос:

– Скажите профессор, роботы сходят с ума?

– О чём вы?

– Ваш сумасшедший робот взорвал себя, но прежде, велел нам убираться.

– Да, она так и сказала: Бегите, а то взлетите вместе с этим сараем. Её палец загорелся, как зажигалка. Мы убежали и она подожгла бочки с бензином, – более детально изложил события один из свиты Новака.

– Она спасла вас и пожертвовала собой? – переспросил профессор.

– Так и было, но дело не в этом, – заметил Якуб. – Подпишите договор о передаче прав на изобретение и сотрудничестве со мной.

– Зачем мне это делать, – выдавил профессор.

Новак кивнул своему помощнику и тот двинулся к Диме. Подойдя, тот вырвал из ноги сына острый стеклянный осколок, выше колена и кровь, моментально, пропитала брюки, расплываясь тёмным бесформенным пятном. Дима, лишь поднял глаза, тупо глядя на расплывающееся кровавое пятно.

– Не медлите, профессор, а то ваш сын истечёт кровью. Осколок глубокий и задел артерию.

– Изобретения больше нет. Это, был единственный экземпляр. Всё напрасно. Могу я забрать сына? – спросил профессор, оглядываясь на Диму.

– Есть вы, профессор. Надеюсь, вы не сошли с ума, как ваш робот и ваш сын, что рвался в пламя и не утратили профессиональных навыков, – ухмыльнулся Новак. Профессор не реагировал и тогда, главарь шайки приказал. – Пристрелите мальчишку. Свидетели нам не нужны. Быстро, – истерично закончил он и верный помощник выстрелил. Диму ударило в плечо, голова вскинулась и упала на грудь, но в промежутке, зрение выхватило пламя и свет жестокого мира погас.

– Я сказал пристрелить, а не ранить, – рявкнул Новак. – Если, мне надо сделать это самому, то я, сначала, прикончу тебя. Звериный дикий взгляд босса пронзил Грегора.

– Простите, шеф. Я всё исправлю, – вскинулся Грегор и выпрямил руку с оружием.

– Нет, не надо, – закричал насмерть перепуганный профессор и бросился к сыну. Прогремел выстрел. Пуля угодила профессору в голову и он свалился на грудь сыну.

– Старый дурак. – взревел Новак, – зачем ты подставил свою гениальную голову. А-А-А, – взбесился он и послал лавину ругательств в сторону своих подчинённых. – Идиоты! Уроды! Слизняки! Кучка тупоголовых отморозков! Будь проклят тот день, когда я связался с тупыми ослиными головами! Перестав кричать, он согнулся пополам и отдышался. Когда гнев притупился, он обратился к стрелку. – Проверь его.

Грегор приложил два пальца к шее профессора и сообщил виноватым дрожащим голосом:

– Он не дышит, господин.

Издали послышалось шуршание приближающихся шин. Не выдержав напряжения и волнения, Николай Семёнович нарушил приказ профессора и прибыл к складу с охранной командой.

– Убираемся отсюда, – раздражённо распорядился Якуб и свита заметалась, ища путь к отступлению.

Первое ощущение, которое вернулось к Диме, было прикосновение тёплой руки матери к его руке. Он узнал бы эти руки из многих тысяч других рук. Они – успокаивающие, одобряющие, напутствующие, ещё в детстве отпечатались в его сердце и сейчас, вернули его из счастливого сна в жестокую действительность. Ресницы дрогнули и застыли, когда он услышал голос Николая Семёновича: « Елизавета Васильевна, не грустите. Люди часто выходят из комы и Александр Дмитриевич справиться. Он сильный незаурядный человек, он сможет. В этой больнице хорошие врачи и душевный персонал. Они позаботятся о профессоре, а вы позаботьтесь о сыне. Думаю, ему сейчас, тяжелее всех.

– Спасибо, – тихо проговорила женщина и чуть сжала пальцы сына.

Дима не открывал глаза. Он, ещё плотнее сжал веки и неподвижные губы беззвучно шептали: Не хочу просыпаться, не хочу. Я во всём виноват. Я виноват, я виноват. Отец…Даша…Мама, помоги мне.

Телефонный звонок заставил Диму разжать веки. Надоедливая мелодия не прекращалась, но Дима не торопился брать телефон и вставать. Жилец второго этажа смотрел в окно, залитое весенним солнцем. Оно было такое же, как и три года назад, только не весёлое и яркое, а грустное. В мире, который оно заливало, не было её.

Привычка поваляться в постели не изжила себя и если бы, не настырный звонок, он повалялся бы ещё. Взяв трубку, Дима услышал радостный голос друга:

– Спишь?

– Сплю. С вами говорит автоответчик. Что надо?

– Продирай глаза, бери ноги в руки и несись в книжный магазин на Грошовой площади.

– Зачем? Дима потянулся, прогоняя остатки сна.

– Вставай, писатель. Слава, уже распростёрла свои объятья. Книга твоя вышла. Рад?

– Не знаю. Наверно, рад. Зачем я там нужен? Книгу я и без приезда в магазин увижу. Взгляд упал на не распечатанную посылку, доставленную пару дней назад курьером. Авторские экземпляры ждали в углу, в том самом углу, где каждый день валялся его школьный рюкзак, но он не решался вскрыть, увидеть и пережить недавнее прошлое заново. Боль притупилась за три года, но не ушла совсем.

– Ты не представляешь, какая красота! Всюду твои обложки! Загляденье! Приезжай, здесь много красивых девчонок, – отвлёк его рассыпающийся восторженный голос.

– Гигант российской журналистики подрабатывает свахой?

– Не мешало бы, но разве ты позволишь. Приезжай, хочу твое творение через СМИ двинуть. Интервью дашь?

– Дам, если хорошо попросишь.

– А заплатишь?

– А совесть не заест тебя?

– В школе, ты был щедрее, друг.

– Думаю, был глупее, но немного повзрослел.

– Ладно, приезжай. Чуешь, как новенькие книжки пахнут! – опять, восхитился голос Антона. Дима улыбнулся и прервал разговор.

В магазине под названием: « У друзей», витал запах типографской краски и лёгкий шелест страниц. Книги, выставленные на полках, стеллажах и просто на столах, улыбались глянцевыми и матовыми обложками. Для небольшого пространства обители бумажных друзей, было достаточно народа. Люди не спеша прохаживались, осматривали корешки и обложки книг, сидели и читали, уже выбранные книги и тихо беседовали. В этот загадочный и непредсказуемый мир вошёл молодой, красивый, элегантный человек в светлом пальто и тёмных очках. Он не успел сделать и шага, как ему навстречу устремился гибкий улыбающийся парень в сером пиджаке и чёрной шапке, натянутой до самых бровей.

– Приехал! Проходи, не стой. Сегодня, ты здесь – хозяин. Твой день, друг! – рассыпал он ликующий голос и, встав на носки, взъерошил короткие волосы на макушке друга.

– Тише, ты. Не привлекай внимание. Я побуду чуть и уйду, – остановил его Дима и попросил. – Позволь мне побыть одному, только сегодня.

– Хорошо, – вздохнул Антон, но на всякий случай добавил. – Кристина со своим парнем будет скоро и Света Устюгова обещалась, хотя к свадьбе готовится.

– Всё потом, прошу, – взмолился Дима. – Оставь меня.

– Ладно, но интервью автора, как? Могу я рассчитывать на завтра?

– Не знаю. Завтра, я буду, уже другим.

– Ты, по-прежнему, бесишь меня. Почему, я до сих пор – твой друг.

– У меня нет ответа, что понравится тебе.

– Не важно, что он мне не понравится. Главное, что он есть, – улыбнулся Антон. – Ладно, оставлю тебя, – добавил он и пошёл вглубь зала.

Дима взял книгу и отошёл к дальнему окну. Он старался удерживать волнение внутри, но оно вылилось наружу, плеснуло в кончики пальцев и они дрогнули, когда он погладил глянец твёрдой белой обложки с изображением двух, касающихся пальцами, рук, тронул девичьи пальцы. Он, словно, снова держал её руку с нежной белой кожей, хотя на обложке рука выглядела иначе: рука робота в рентгеновском формате, держащая на указательном пальце брелок в виде розово-зелёного монстра. Проглотив горячий вдох, Дима открыл книгу с конца. Здесь, на нескольких, закодированных типографским шрифтом, страницах жил маленький отрезок его жизни – маленький кусочек, уже ушедшего большого счастья.

– Привет, моя девушка. Давно не виделись, – прошептал Дима. – Люблю тебя. Знаешь? Я признался тебе в восьмой раз. Что делать будешь? Молчишь. Ты ещё, здесь? Ты, ещё в моей жизни?

Он направил взгляд в пространство зала и смотрел на знакомых и незнакомых людей, но это, были, лишь лица, которых много, чтобы разнообразить мир и так мало, чтобы найти среди них то, от которого нежно, тепло и волнительно бегут по коже мурашки. Вернув взгляд, Дима отпустил его по ровным строчкам, читая то, что написал сам.

Пасмурный ноябрьский день, который, казалось, длился вечно, привел его на мост, уже влажный и местами оледеневший. Он, прогулочный и чуть шаткий, хранил не самые лучшие воспоминания, но его влекло сюда, к воде. Странно, но она текла не переставая, не останавливаясь. Даже сейчас, под неровным слоем льда, она продолжала своё движение. Может потому, что не сомневалась в том, что весна непременно придёт и лёд растает, выпустив её на свободу. Дима, утративший всякую уверенность, пришёл к воде, что терпела временные трудности и упорно ждала. Он пришёл не утешиться, не приободриться, а убедиться окончательно, что он слаб и ничтожен.

Вспомнились школьные походы на мост, когда мальчишками, они ходили по узким покачивающимся перилам и кто проходил большее расстояние, не падая в реку или на мост, считался победителем и после, кормил всю ораву горячей выпечкой у уличных ларьков. Потом, появилась причуда загадывать желание. Оно непременно должно было исполниться, если пройти намеченное расстояние вверх ногами. Вспомнив всё это сейчас, он встал на скользкие перила и развёл руки в стороны. Я дойду до того места и она появится, загадал он. Прошёл легко и обернулся. Мост был пуст. Согнулся, припечатал ладони к холодной поверхности перил, развернулся лицом к реке и встал на руки, удерживая равновесие разведёнными ногами. Медленно сводя ноги, покачнулся и тревожный импульс самозащиты холодком ударил в висок. Мысли, получившие толчок страха, заработали в обратном направлении: Я пройду, обязательно пройду, я должен. Биение мыслей прервал голос, пронзивший не слух, а сердце:

– Ты – уникальный. Прервать жизнь, стоя вверх ногами, не каждому придёт в голову. Разве что такому придурку, как ты. Прыгай, если хочешь, но учти, после смерти, ещё больше проблем.

– Разве. Лежи себе полосой и разлагайся. Где проблемы увидела? – отозвался сдавленный, от напряжения тела, голос.

– Это телу всё равно, где гнить. Как же душе?

– Моя душа вселится в тебя, другого места ей не нужно, – ответил Дима, боясь поднять голову. – Ты – настоящая или призрак?

– Иди, проверь, – весело прозвенел её голос.

– Хорошо, – отозвался он и попытался встать на ноги, но тело потянуло вниз.

Даше хватило нескольких мгновений, чтобы сорваться с места, ухватить его за одежду, рвануть и опрокинуть на мост.

– Ты – настоящая. Узнаю силу Кинг Конга, – удовлетворённо выдохнул он и простонал. – Боже, моя спина. Как больно. Полегче, нельзя было. Я ей свою душу, а она меня о мост. Нормально?

– Как с учителем разговариваешь, неудачник, – перешла в наступление Даша, одним рывком поставив Диму на ноги.

– Я – не ученик. Я – безработный неуч, – отшутился Дима и поднял глаза.

– Что это было, – задумчиво сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Я испугалась?

– Не собирался я прыгать. Мы, ещё в восьмом классе по этим перилам ходили, – оправдался и утешил он и вдруг, до него дошло. – Ты испугалась? Ты почувствовала страх?

– Не уверена, забудь. Показалось, наверно.

– Я не верил, что ты умерла. Я ждал. Я скучал по тебе, – разлился его тихий голос и влага окутала глаза.

– Прости, что назвала тебя придурком. Я хотела пошутить. У меня получилось?

– Да, получилось. Ты заслужила награду.

– Награда, это – медаль, орден, повышение в должности, ценный подарок, премия. Мне это, не нужно.

– Я, просто, обниму тебя, – грустно проговорил Дима и нежно обнял Дашу.

– Профессор придумал хороший план, поэтому, мы встретились вновь. Как он, кстати?

– С ним всё хорошо, – сдерживая слёзы, проговорил Дима и спросил. – Ты пришла, чтобы проститься?

– Холодно, может в машину сядем. Она недалеко, – перевела разговор Даша.

– Ты замёрзла? Дима взял её руки и начал согревать своим дыханием.

– Да, очень холодно, – запоздало ответила Даша и Дима улыбнулся:

– Я всё время забываю, что ты – набор железок.

– Эй, полегче. Современных роботов делают не из железа. Послушай моё сердце, оно стучит.

– Для меня?

– Пойдём, а то подхватишь простуду, – опять, перевела разговор Даша и Дима вздохнул.

Шли по мосту, держась за руки и Дима, вновь забыв, что она робот, сунул свою и её руку себе в карман.

– Почему, ничего не спрашиваешь? – задала вопрос Даша, когда они, уже сидели в машине.

– Я всё знаю: ты бросаешь меня.

– Я не могу бросить тебя, но могу отпустить. Это – разные вещи.

– Всё – бред, выдумки, ложь, что отпустить – тоже любовь. Это – не любовь. Я не могу отпустить тебя. Я – жадный.

– Всё правильно, ведь ты – человек, но я – робот. Я не могу почувствовать вкус твоего поцелуя. Для меня, это – лишь прикосновение, как и трепет твоих пальцев. Я не могу заплакать, когда тебе больно. Я не могу родить тебе детей и состариться с тобой. Я ничего не могу, чтобы сделать тебя счастливым.

– Я, уже счастлив, лишь оттого, что ты рядом. Не видишь?

– Ты, чуть не погиб из-за меня, а профессор пострадал ещё больше. Я зашла очень далеко и причинила тебе много боли. Я хочу остановиться. Помоги мне. Я бы, сгорела в том пожаре, я хотела этого, но обещала профессору сохранить себя. Господин Новак и его банда заплатят за причинённое вам зло, но найдутся другие. Мир жадный.

–Идеального мира не существует, кроме самого мира, без людей. Ты найдёшь такое место?

– Я, созданная делать людей счастливыми и помогать им, причиняю боль и несу несчастье и это, похоже, не изменится никогда, поэтому, отпусти меня и стань счастливым. Ты знал, что я – робот, но ты не презирал меня, не отталкивал и я благодарна тебе за то, что ты любил меня.

– Любил? Я и сейчас, люблю тебя. Думаешь, разлюблю, после твоих слов? Возможно, однажды, мои чувства изменятся, но точно не оттого, что ты – робот. Любовь не думает. Она, просто, есть. Этого мало? Мало, чтобы быть вместе?

– Этого, слишком много, чтобы быть с тобой.

– Я не хочу, чтобы ты осталась, лишь в моей памяти. Что мне делать?

– Живи и делай то, от чего ощущаешь себя счастливым. Ты – человек и свободен в своих решениях и чувствах. Тебя не перезагрузят.

– Думаешь, пошутила? Дима вскинул печальные глаза.

– Хотела, чтобы ты улыбнулся. Ты такой милый, когда улыбаешься.

– Я улыбаюсь, ведь ты, ещё рядом, – тихо проговорил Дима, нашёл её руку и нежно сжал пальцы. Даша ответила лёгкими движениями своих пальцев и склонила голову на его плечо.

Автомобиль остановился у автовокзала. Едва водитель и пассажир вышли, к ним подскочил хорошо сложенный мужчина и нетерпеливо заговорил:

– Почему, так долго. Я заждался и волновался. Посадка уже вовсю идёт.

– Сергей Константинович? – удивился Дима, не ожидая увидеть физрука. Взгляд Димы метался с него на Дашу и владелец недоумённого взгляда терялся всё больше и больше. – Вы едете вместе? – деля дыхание с горечью, спросил Дима.

– Эй, парень, это не то, о чём ты подумал, – поспешил прояснить неловкую ситуацию физрук и повёл рукой, словно предупреждал что-то нависающее над ним. – Я всё объясню, чтобы не возникло недопонимания. – Дима ждал и внутри наворачивалась злость. – На самом деле, – заговорил физрук, – я – не учитель. Я – участник научного эксперимента. В школе, я работал под прикрытием, чтобы присматривать за Дарьей Николаевной и потом, я женат. Перед лицом Димы образовалась сильная рука с обручальным кольцом.

Кажется, всё прояснилось, но наплывшее неприятное чувство не проходило, не давало Диме остановиться.

– Причём тут это? – сдерживая себя проговорил он. – В школе, кольцо не мешало вам кружить возле Даши. Вы, похоже, его вообще сняли.

– Это так выглядело? – удивился физрук и, сглаживая всё шуткой, произнёс. – Это – нереально. Куда мне физруку было тягаться с великим соблазнителем Репниным. Ты, даже робота влюбил в себя.

– И что в итоге, – горько усмехнулся Дима. – Вы увозите её, не говоря, куда, а я остаюсь.

– Да ты же ревнуешь, Репнин, – угадал состояние парня Сергей Константинович.

– Думаете, должен? – ответил спокойный голос.

– Да на твоём лице всё написано, – рассердился, недавно раскрывший себя агент.

– Ошибка, резидент. Полагаю, такую девушку, вряд ли заинтересует мужик с планеты Обезьян.

Даша ткнула Диму в бок, но не смогла сдержать улыбки и чтобы разрешить неловкость, обратилась к Сергею Константиновичу:

– Подождите меня в автобусе. Я скоро.

– Хорошо, – согласился коллега и двинулся, но остановился и повернулся к Диме.

–Подожду, когда повзрослеешь и потом пожму руку, – сказал он и повёл плечами.

– Зачем ждать, пожмите сейчас, ведь прощаемся, – вроде как извинился Дима и протянул руку. Сергей Константинович улыбнулся, пожал парню руку и пошёл к автобусу, журя про себя неисправимого балагура: « Вот же, мелкий поганец».

Даша и Дима стояли напротив, смотрели друг на друга и молчали. Она знала, что ему, опять, больно, но улыбалась. Дима чувствовал, что видит её в последний раз и тоже, улыбался.

–Он – твой, возьми, – прервал молчание Дима и протянул Даше маленькое плюшевое чудовище.

– Спасибо, – обрадовалась она и благодарно посмотрела на Диму. – Я думала он пропал.

Нетерпеливый водитель автобуса подал резкий сигнал. Дима вздрогнул и твёрдый комок подкатил к горлу.

– Тебе пора, – еле выдавил он. Даша шевельнулась, но не двинулась. – Иди, прошу. Со мной всё будет отлично. Береги себя. Давай, шагай, а то, мне всё труднее отпустить тебя, – улыбнулся Дима и Даша, не желая и дальше мучить его, направилась к автобусу, прижимая к груди мягкого монстра.

Она уходила и Дима не выдержал. Два широких шага вернули к ней и он обнял её со спины. Каменный комок в горле рассыпался, видоизменился и просочился влагой в глаза. Даша повернулась к нему и его губы коснулись её губ. Они целовались, пока физруку удавалось уговаривать водителя подождать ещё минутку и ещё одну.

Автобус удалялся и Дима смотрел ему вслед, понимая, что больше никогда не увидит её и когда осознание достигло сердца, он сорвался с места и побежал по дороге, вслед за автобусом, повторяя: Нет, я не могу отпустить её, не могу. Стойте. Куда вы её увозите. Остановитесь, прошу.

Автобус исчез из зоны зрения, бегущий человек остановился и согнулся. Упёршись ладонями в колена, он тяжело дышал, загнанный быстрым и бесполезным бегом. Сердце бешено колотилось и он ненавидел его стук, желая, чтобы оно замерло навсегда. Сердечная тяжесть пролилась в ноги и Дима сел на асфальт. Дикий крик отчаяния смешался с уличным шумом, а кулаки врезались в серую броню дороги.

Автор дочитал текст и закрыл книгу.

За окном кружил мир, суетились его жители, первая ранняя зелень отдавала свою горечь, уже потеплевшему воздуху. В один из таких дней, он увидел её, а в серое ноябрьское ненастье, отпустил из своей жизни. Сердце заныло. Бережно поставив книгу, Дима направился к выходу, на ходу цепляя на нос солнцезащитные очки. Восходящая, но ещё тускловатая, звезда журналистики, преградила ему путь.

– Уже, уходишь?

– Пойду к отцу. Надо же похвастаться своим достижением. Думаю, он ожидал от меня большего, но что есть, то есть.

– Я позже забегу. Скажи профессору, чтобы никуда не уходил.

– Хотел бы я, чтобы он не послушался, – выдохнул Дима.

– Иди, – тронул плечо друга Антон. – Но, завтра я тебя из-под земли достану. Ты обещал. Не отвертишься.

– Так и быть, подам убогому газетчику на кусок хлеба.

– Вашему великодушию нет предела, ваше высочество. Прошу, выход там, – подыгрывая, раскланялся Антон и, глядя в тёмные очки, спросил. – Я достаточно согнулся?

– Ниже, согнёшься перед главным редактором, когда опубликуешь свою статью. Говорят, он небольшого роста.

– Пошёл к чёрту, дружище. Мир, ещё узнает Антона Чижевского!

– Конечно, а пока заплати за книгу, что я купил. Не хочется лезть в гущу человечества, – сказал Дима и помахал Антону томиком.

– Да чтоб тебя, – огрызнулся друг и, улыбаясь, добавил, когда Дима вышел наружу. – На большую премию номинировали.

Больничная палата, куда не раз, не два, а сотни раз, входил Дима, впустила и сейчас, являя одну и ту же картину, тишину и немоту, нарушаемую, лишь работой медицинских роботов, что помогали человеку, лежащему на кровати, дышать – жить, пока трудились его сердце и мозг.

Не впервые, сын всматривался в недвижимое тело, бледное исхудавшее лицо отца, но как впервые и каждый раз, испытывал чувство жалости и вины. Она давила с тех пор, как он очнулся в больнице и узнал о состоянии дорогого ему человека. Время высушило слёзы, разбавило сдавленность голоса, но не уменьшило груз сожалений, пока отец лежал в коме.

Стул, схваченный крепкой рукой, оплыл маленькое расстояние и мягко встал на пол возле кровати. Дима сел, бережно взял бледные и мягкие пальцы отца в свою молодую сильную руку. Испытав очередной прилив горечи, он выдохнул часть её в больничный воздух и заговорил, глядя в измученное неизвестностью лицо отца:

– Папа, я пришёл. Знаю, ты ждал меня, хотя я не скажу ничего нового. Молчишь. Я хотел бы знать: Злишься ты на меня или ненавидишь. Думаю, ни то, ни другое. У тебя была причина поступить так. Ты заботился обо мне и не знал, что я так сильно люблю её. Но, мне пришло на ум одно открытие. Теперь, я знаю, кого ты любил больше всего на свете. Почему я не догадывался раньше, а ты не говорил? Может, я взрослею? Как думаешь? Я решил, что буду говорить об этом, тебе и маме, каждый день, поэтому возвращайся скорей. Мне так много надо тебе сказать. – Дима погладил руку отца, коснулся впалой щеки, поправил отросшие волосы и договорил. – Заболтал тебя. Ты, наверно, устал. Отдохни, а я почитаю тебе. Не знаю, понравится ли, тебе, ведь это – не музыка, но я надеюсь, пока я читаю, ты не будешь чувствовать боли.

Время текло в такт его неспешного тихого голоса, растворялось в прямоугольнике потолка, переламывалось в оконном стекле и становилось прошлым. На смену приходили его новые минуты и часы, которые выдохнул Дима, оказавшись в длинном коридоре. Прикрыв дверь, он двинулся в его длину, но остановился, выхватывая боковым зрением фигуру, сидевшую на стуле, чуть поодаль двери. Повернулся и не поверил своим глазам: У двери в палату отца сидел неприятный ему тип.

– Безуглов? Олег? Что ты здесь делаешь?

– Жду, когда ты выйдешь.

– Зачем?

– Чтобы войти.

– К моему отцу?

– Нет, к профессору Репнину.

– Что вас связывает? Вроде, ничего общего нет, кроме драк с его сыном.

– Профессор был моим преподавателем, пока ты служил в армии. Я его уважал, поэтому, навещаю, иногда и рассказываю ему о делах в университете. Там, его все ждут.

– А как же, модельный бизнес?

– Знаешь, сколько не улыбался, рот шире не стал, а все кастинги я провалил, – усмехнулся Олег, пригладив, аккуратно причёсанные назад, волосы. – Я – плох для модельных агентств, но попытаюсь стать хорошим инженером.

– Всё злишься?

– Нет. Я сам был виноват. Я завидовал тебе, что Соня видит, лишь тебя, а я для неё – невидимка. Но, потом, я понял, что дело не в тебе, а во мне. Признаю, я был паскудным малым. – Олег вздохнул и встал со стула, оказавшись лицом к лицу с врагом из прошлого. – Думаю, поздновато извиняться, но всё же.

Щадя его гордость, Дима не дал договорить и сказал сам:

– Я тоже, не в восторге, от себя того, поэтому будем считать, что мы оба тогда погорячились и спасибо, что навещаешь отца.

– Это, больше нужно мне, чем ему.

– Думаю, ему это тоже нужно, поэтому, входи. Часы посещения не резиновые. И ещё: Случайно, у тебя не сохранилось то фото?

– Обычно, я не выбрасываю снимки. Полагаю, лежит где-то.

– Можешь мне переслать, если найдешь?

– Могу.

– Хорошо. Я пойду, а ты заходи, только не рассказывай отцу, как я учился школе. Боюсь, если узнает, то передумает просыпаться.

– Не буду, – улыбнулся Олег и взялся за ручку двери.

Весенний воздух, напоенный ароматами талой земли, придал сил и Дима бодро зашагал к парковке. Место, куда он собирался отправиться, ещё недавно, не влекло его. Он ходил туда ленясь и сбегал оттуда при любом удобном моменте до поры, пока там не появилась она: Его первая и сильная любовь. Сейчас, когда её не было рядом, школа притягивала его, как магнит, награждая удивительными воспоминаниями и утешая тем, что он, всё же, не упустил очаровательную пору первого романтического чувства.

Крыша, так часто посещаемая им, радовалась старому другу. Открытое пространство успокаивало и в то же время тревожило, ещё не ушедшей далеко школьной жизнью. Время размывает воспоминания и чувства, но они не исчезают совсем, чтобы мы не разучились помнить и чувствовать, чтобы оставались людьми, не смотря ни какие крутые жизненные витки.

Сколько раз он смотрел отсюда на город и всматривался вдаль: пристально, мечтательно и с грустью, словно хотел что-то увидеть, а его всё не было. Не было и сейчас.

Дмитрий Уваров, ещё много раз будет приходить сюда, стоять на крыше, всматриваться вдаль, пока не поймёт, что пространство, очерченное линией горизонта – не весь мир и за горизонтом – другое бескрайнее пространство и пути в нём, по которым можно шагать и шагать, пока ты дышишь, пока бьётся сердце, пока чувствуешь.

Пока не осознаешь, не прочувствуешь, что открывать новую дверь никогда не поздно и пусть, ты найдёшь за ней, не что-то, грандиозное, как мечтал, а самое простое, но то, что сделает тебя счастливым, открывай, не бойся. Мир не очерчен видимым пространством, он продолжается и ждёт путника не год, три года, а всегда, пока существуют дороги за горизонт.

            Конец.