Встреча с каменным веком [Йенс Бьерре] (fb2) читать онлайн

БЬЕРРЕ ЙЕНС
Встреча с каменным веком

*

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

JENS BJERRE

GENSYN MED STENALDERN

CARIT ANDERSENS FORLAG

Copenhagen, 1963

*

На обороте тит. л.:

Jens Bjerre. Gensyn med stenaldern

Перевод с датского

Л. Г. ГОРЛИНОЙ

Послесловие и комментарии

В. М. БАХТЫ

Текст печатается с некоторыми сокращениями

В подготовке книги к изданию

принимал участие Институт этнографии

Академии наук СССР

М., «Мысль», 1967

Поезжай далеко,

езди медленно,

ходи пешком,

садись

и говори с людьми…

Хольгер Розенберг

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Увертюра и интермеццо:

путешествие по морю и остановка на Таити

Мы плывем по морю.

Цель нашего путешествия — Новая Гвинея^[1] — находится на другом конце земного шара.

Более 400 лет тому назад португальский мореплаватель дон Жоржи ди Менезиш открыл в Южных морях этот громадный гористый остров. Но и по сей день в глубине Новой Гвинеи, в отдаленных горных долинах, встречаются неизвестные племена, которые живут точно так же, как в то время, когда был открыт остров. Их еще не коснулась цивилизация.

А мы, плывя к ним, следили по судовому радио за полетом в космос первого космонавта. Но звезды, что сверкали над нами, были те же, по которым вели свои корабли португальские мореплаватели, и море вокруг было все то же, вечное и неизменное.

В далекие неведомые края лучше всего плыть по морю. В море у человека много свободного времени. Он может отвлечься от привычного и подготовиться к восприятию новых впечатлений.

Так как жизнь на борту маленького корабля, плывущего в открытом море, весьма однообразна, даже мелкие события воспринимаются здесь как значительные. Человек постигает удивительную жизнь океана и подчиняется ее особому ритму.

Днем мы без устали следили, как грациозно взлетают над волнами стаи летучей рыбы. Но по ночам, когда мы поднимались на палубу и они, слетаясь на свет фонаря, задевали нас своими скользкими крылатыми телами, — это было невыносимым.

Как-то утром мы нашли на палубе маленького кальмара. Только небольшие кальмары обладают способностью выпрыгивать из воды. Они это делают, с силой выбрасывая струю воды из мантийной полости.

Несколько раз мы видели португальские галеры, или физалии, которые передвигаются, подняв над поверхностью воды полукруглый бледно-розовый гребень. Гребень служит им парусом, благодаря которому они могут плыть даже против ветра.

Дельфины честно развлекали нас, играя возле форштевня. Однажды мы тщетно пытались поймать на крючок какую-то довольно крупную рыбу, косяк которой несколько минут плыл рядом с кораблем, сопровождая нас из чистого любопытства. Но, словно разгадав наши намерения, рыбы как по команде повернули и умчались прочь, будто торпеды, пущенные с корабля.

А вот посреди океана, за тысячи километров от земли, вдруг появился фрегат и начал кружить над носом корабля. Он долго провожал нас, и ночью мы слышали его крики, жалобные, как плач ребенка.

Мне навсегда запомнилось одно утро, когда я впервые увидел странный зеленый свет.

Я спал на палубе. Неожиданно штурман разбудил меня и показал на небо на западе. Только что зашел месяц, и на востоке появились первые лучи солнца. Они встретились с заходящими лучами месяца и окрасили все небо на западе в неповторимый, редчайший светло-зеленый цвет. Небо бросало на корабль призрачный отблеск. Цвет был такой необычный, такой нереальный, что мне стало жутко.

Я вспомнил рассказ Колумба о том, как однажды, когда его матросы впервые увидели огнедышащий вулканический остров, их охватила паника и они чуть не бросились за борт. Матросы решили, что наступил конец света и пред ними разверзлась дорога в ад.

Дни, сменяющие друг друга, больше не воспринимались как мерило времени; лишь регулярная смена вахты да записи в судовом журнале свидетельствовали о его движении. Время стало бесконечным подобно океану. Монотонно сменялись дневные и ночные вахты, сон, еда и чтение.

Когда наблюдаешь закат в тропиках, то сразу становится ясно, что земля — это шар, вращающийся в космосе. Не успеет солнечный диск коснуться горизонта, как тут же исчезает, забрав с собой весь свет. Темнота быстро меняет оттенки — от красновато-фиолетового и сине-черного до густой черноты. Вспыхивают звезды на одном краю горизонта, погружаются во мрак на другом. Мы бесконечно вращаемся в космосе.

Однажды лунной ночью я лежал, глубоко задумавшись, и глядел на звезды. Вдруг невиданное зрелище мигом вернуло меня к действительности. В земную атмосферу ворвался громадный метеор. По небу мчался раскаленный шар с большим огненным хвостом. Вот он ослепительно вспыхнул, рассыпался сверкающими искрами, и все исчезло. Казалось, метеор был совсем рядом. И только тишина говорила о расстоянии.

Ночная вахта длится долго. Все внимание сосредоточено на маленькой светящейся стрелке компаса. Но это не требует умственного напряжения, мозг работает автоматически. Это очень способствует плодотворному творческому состоянию. У меня много времени, целый океан времени для раздумий и больше ни для чего.

Я плыву на Новую Гвинею уже второй раз. Внешне причины моего путешествия понятны и логичны. На самом же деле они почти необъяснимы. Может, это поиски чего-то самобытного, первичного, самого простого и естественного в существовании человека? А может, наши действия предопределены заранее? В какой степени, уж если на то пошло, мы управляем своей судьбой?

О, эти размышления посреди океана! Теплыми темными ночами, когда ты в полном одиночестве находишься в штурманской рубке, как далеко отступают всякие посторонние, мешающие тебе проблемы! Ты прикован только к маленькой магнитной стрелке, которая ведет корабль через темноту. Это тот же самый магнетизм, что движет мирами и солнечными системами, та же самая сила, что управляет атомами и живыми клетками.

* * *

Небольшое интермеццо в пути — остановка на Таити.

Таити, рай Южных морей, обозначился на горизонте темной тенью. Было раннее утро. Тень постепенно росла и наконец приняла форму крутых зеленых гор, окаймленных белой пеной прибоя, кипевшего в коралловых рифах.

Когда спустя некоторое время наш корабль вошел в тихую голубую лагуну, вся набережная уже была заполнена празднично одетыми смуглыми людьми с большими венками, которые приготовились приветствовать нас с приездом.

С давних времен, с тех пор, когда первые мореходы переплыли Тихий океан, этот небольшой остров постоянно привлекал людей со всего мира. На Таити они черпали свое вдохновение. Здесь писал Гоген, сочинял стихи Пьер Лоти, писали свои романы о Южных морях Норманн Холл и Чарльз Нордхофф.

Таити обычно называют The Island of Love — Остров Любви. Тут, как нигде на земном шаре, процветает свободная любовь. О необычных любовных отношениях полинезийцев написано бесконечно много^[2].

Разумного европейца, впервые попавшего на Таити, романтичность, беспечность и красота островитян сначала просто ошеломляют. Только через несколько дней ему передается особое царящее на Таити настроение.

Судьба была щедра к жителям Таити: она дала им великолепный тропический остров с изобилием рыбы и фруктов, с чудесным климатом. Жизнь здесь легка, приятна, проста и гармонична. И это, конечно, повлияло на душевный строй таитян. Их беспечность и детская непосредственность пленяют приезжих. Для них таитяне — живое воплощение неосознанной романтической мечты, дремлющей в каждом человеке, мечты о беззаботной жизни, полной любви.

Для всех, кто однажды побывал на Таити, это мелодичное название навсегда станет синонимом слова «романтика». Вполне понятно, почему французские власти^[3] выдают визы туристам на строго ограниченное время. Это выполняется неукоснительно. Власти охотно пускают туристов, но только на короткий срок и бывают очень довольны, когда те уезжают. Прежде чем турист получит разрешение сойти на берег этого райского острова, он обязан предъявить оплаченный обратный билет. Без этих ограничений на Таити было бы полным-полно приезжих иностранцев.

Как волшебный магнит действует этот крохотный остров, затерянный в бескрайнем Тихом океане, на мужчин всех категорий — миллионерских сынков, плавающих на роскошных яхтах, людей богемы, искателей приключений, бродяг по Южным морям, а в последнее время и на пожилых американских предпринимателей, которые, стремясь последние дни прожить жизнью, богатой впечатлениями, удалились от дел, дабы отдохнуть от вечной погони за деньгами. Всех их привлекает и великолепие Таити, и непосредственная гостеприимность полинезийских девушек.

Четыре месяца в раю — вот все, на что могут рассчитывать эти искатели счастья. Но, действуя обходными путями, срок можно продлить. Я видел одного пожилого американского дельца, который прожил вместе со своей возлюбленной, полинезийской девушкой, на берегу заросшей пальмами лагуны больше двух лет. Он приехал на Таити как турист и в отеле встретил девушку Тайю, которая чистосердечно предложила ему свои услуги. Он так увлекся ею, что продал в Чикаго свое дело и поселился на Таити вместе со своей вахине^[4].

— Но каждые четыре месяца мне приходится покидать ее на несколько дней. Я вынужден летать на Фиджи или Самоа, чтобы продлить туристскую визу pour l’amour (ради любви. — Л. Г.), — сказал он со сдержанным вздохом.

Есть и другая возможность подольше побыть на острове: можно жить на борту своей яхты. Надо только время от времени отлучаться на один из соседних островов, а потом можно снова возвращаться на Таити в качестве туриста. В порту Папеэте, самом большом городе на Таити с населением 20 тысяч человек, всегда стоит много таких судов.

Вахине — подруга туриста. Если он снимает бунгало, которые сдаются туристам, она ведет его хозяйство. Как правило, она бывает его любовницей, но это вовсе не обязательно. Вахине очень оскорбится, если турист бестактно предложит ей деньги. Однако подаренное ей яркое платье заставит ее броситься ему на шею от избытка благодарности.

Таитянка, словно большой ребенок, полна жажды жизни, она легко плачет, но еще легче смеется.

В душе таитянка — сама невинность. Она лишь следует традиции. По воскресеньям она надевает самое нарядное платье и, как всякий добрый католик, идет к мессе. И вовсе не для того, чтобы получить отпущение своих грехов, потому что полинезийцы не считают свободную любовь грехом. Для них любовь такая же естественная потребность, как сон и еда. Если у вахине рождается ребенок, она бурно радуется ему. Потом она легко сможет выйти замуж. Ребенок не помеха, даже наоборот, он служит доказательством того, что она способна рожать. Родители вахине с удовольствием примут всех ее детей. Они считают, что, чем их больше, тем лучше.

Католическая церковь на острове очень терпима и только пытается хоть немного охладить пылкость таитян. Полинезийцы не в состоянии понять, что любить без разрешения церкви грешно. И французские власти не вмешиваются в обычаи полинезийцев. Власти следят лишь за тем, чтобы на острове не увеличивалось число венерических заболеваний да всячески препятствуют европейцам селиться на Таити.

На Таити не существует никаких расовых предрассудков. Даже в самых высших сферах можно встретить французов, женатых на таитянках.

Таитяне живут одним днем, их очень мало интересуют и работа и деньги. Живущие на Таити французы и китайцы в течение многих лет награждали местное население своими чертами. Нет никакого сомнения, что самые красивые женщины в мире — это те, в которых течет кровь китайцев и полинезийцев. Чистые таитянки, собственно, некрасивы. Они, как правило, слишком крупны, и черты лица у них несколько грубоваты. Китайская кровь дала полинезийке изящную фигуру и тонкие черты лица.

Но Таити привлекает не только своими прекрасными женщинами.

Большинство островов Тихого океана подвластно стихиям. Другое дело Таити. Остров изрезан многочисленными голубыми лагунами, отгороженными от океана коралловыми рифами, о которые разбиваются тяжелые волны. Таити изобилует тропической растительностью, цветущими деревьями и кустами. Здесь растут гибискус, жасмин, гардения, бугенвиллея, кокосовые пальмы, бананы, апельсины, манго, дынные и хлебные деревья.

Протяженность побережья Таити 191 километр. Половина всего населения живет в Папеэте, другая половина — в маленьких уютных деревушках, разбросанных по низкому берегу у подножия гор. Повсюду звучат гитара и смех, повсюду видны улыбающиеся люди с белыми цветами в волосах.

Таити — остров вулканического происхождения. Внутренняя часть его почти не заселена. Она представляет собой недоступные отвесные скалы с острыми пиками и глубокими ущельями, заросшими густой тропической растительностью. В горах множество рек, водопадов и чистых спокойных озер. В двух днях ходьбы от Папеэте, высоко в горах, лежит прекраснейшее озеро Ваихириа.

Хотя Таити известен уже более 200 лет^[5], на его самую высокую вершину — Орохену (2237 м) поднялись впервые только в 1953 году, то есть тогда же, что и на Эверест.

В 16 километрах от Таити расположен остров Моореа, очертания которого видны из Папеэте, а в 250 километрах — остров Бора-Бора, где еще сохранилась первобытная жизнь полинезийцев. Теперь уже на обоих этих островах выстроены отели для туристов.

Островов много, было бы время посетить их. Во французскую Полинезию входит более сотни островов, из которых примерно 60 имеют постоянное население. Всего во французской Полинезии живет 75 тысяч жителей, из них 65 тысяч полинезийцев, 3 тысячи европейцев (преимущественно французы) и около 7 тысяч китайцев. Половина всего населения Полинезии живет на Таити^[6].

Самый южный остров французской Полинезии называется Рапа. Несколько лет тому назад название этого острова встречалось на страницах всей мировой прессы. Писали, что там правят одни женщины. Французскому флоту пришлось «освобождать» двух европейцев, которые приплыли туда на своих увеселительных яхтах. Островитянки держали их в плену и не разрешали им уехать. Рапа перенаселен женщинами. Объясняется это тем, что почти все мужчины острова большую часть года находятся в море — они прирожденные моряки.

В 1948 году этот далекий остров посетил писатель Ирвинг Джонсон. Он писал, что там на каждого мужчину приходится по шесть женщин. Другой писатель назвал Рапу «раем для холостяков». Женщины на этом острове соревновались друг с другом, стараясь сделать жизнь для мужчин как можно приятнее.

В прежние времена многие китобойные флотилии по пути в Антарктиду заходили на Рапу, чтобы запастись там провиантом. Их пребывание на острове оставило заметный след в облике местного населения.

Но большинство туристов дальше Папеэте, столицы французской Полинезии, так и не добирается. В Папеэте так оживленно, как ни в одном другом месте Тихого океана.

Каждое утро пешком, на велосипедах, в автобусах в город движется поток островитян, чтобы продать там свои товары и сделать необходимые покупки. Если они видят, что в порт прибыл новый корабль с туристами, многие из них остаются в городе на всю ночь и принимают участие в общем веселье.

Обычно все собираются в кафе «Квинне бар», представляющем собой примитивную бамбуковую хижину. Кафе было открыто в 1927 году, когда на Таити впервые начали прибывать туристы. С тех пор «Квинне бар» становится все более популярным среди туристов, топчущих земной шар по маршруту: кафе «Де ля Пэ» в Париже — «Ла Вега» в США — казино «Монте-Карло» на Ривьере. В этой таверне Южных морей нет роскоши, но там, как нигде, жизнь бьет ключом.

В 10 часов вечера большой зал для танцев бывает битком набит островитянами и туристами. Оркестр гитаристов исполняет мелодии Таити, и вахине обучают неопытных туристов возбуждающим таитянским танцам с ритмическим покачиванием бедер и приседаниями. Все это исполняется с такой непосредственной детской жизнерадостностью, что танцы кажутся невинными и забавными.

Если какой-нибудь турист испытывает неловкость или смущение, его вахине громко смеется — совсем как большой ребенок. Иногда таитянкам кажется, что вечер начинается слишком вяло; тогда они без смущения подходят к мужчинам и приглашают их танцевать.

Случается, что таитянка показывает мужчине язык. Но это не бесстыдство, это просто означает, что она заинтересована в более близком знакомстве с ним. Если мужчина никак не реагирует на ее призыв, она оскорбляется, правда всего на несколько минут.

Кафе закрывается в полночь, но это слишком рано, чтобы расходиться по домам. Большая часть посетителей, прихватив с собой оркестр и несколько ящиков с местным пивом хинано, едет в павильон «Лафайет», расположенный недалеко от города, и веселье длится всю теплую тропическую ночь.

* * *

Таити привязывает к себе крепкими узами. И лишь когда горы острова скрылись за горизонтом, грусть, вызванная расставанием, стала рассеиваться. Шум воды за бортом и глухой стук мотора напомнили мне, что я плыву навстречу новым приключениям.

Наш путь лежал дальше через безграничный океан. Мы останавливались на Новых Гебридах и на Новой Каледонии, населенных курчавыми рослыми меланезийцами.

И наконец на горизонте под темными облаками появились зеленые горы Новой Гвинеи. Точно такими же их увидел Менезиш, когда впервые нанес северо-западные берега этого острова на карту. Это было более 400 лет тому назад. Но до сих пор на карте Новой Гвинеи в самом сердце острова еще есть белые пятна.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Встреча с Новой Гвинеей. База в горах,

где было убито более тысячи японцев

Неделю я провел в столице Новой Гвинеи Порт-Морсби, занимаясь всякими неотложными делами. Столица произвела на меня сильное впечатление, хотя я и несколько разочаровался в ней. Порт-Морсби превратился в современный город с большими магазинами, упорядоченным уличным движением и бешеным темпом жизни. Прежний медленный ритм, который был так типичен для жителей тропиков, скоро забудется окончательно. Слава богу, что здесь в уличной толчее еще можно встретить туземок в их лубяных юбочках. Невозмутимо серьезные, они прогуливаются с обнаженной грудью среди изнывающих от тропической жары белых женщин.

Мои неотложные дела заключались в переговорах с властями и покупке снаряжения и различных товаров для обмена с туземцами — топоров, ножей, зеркал, стеклянных бус и соли.

Но вот наконец рано утром я вылетел в Маунт-Хаген, расположенный в глубине острова; отныне он должен был стать моей главной базой.

Мы летели в транспортном самолете ДС-3, вдоль бортов которого были сделаны откидные сиденья. Большую часть пассажиров составляли туземцы, служащие в местной полиции. Многие из них должны были принять участие в предстоящих экспедициях.

Хотя все они летели уже не в первый раз, никто не спускал восторженных глаз с зеленых долин и крутых, заросших лесом гор, которые медленно скользили под крылом самолета. Кое-где виднелись круглые, сплетенные из травы хижины туземцев, извилистые тропинки и озера. Иногда в расселине мелькал водопад.

Глядя с самолета на этот горный ландшафт, я вспоминал свою первую экспедицию на Новую Гвинею и встречи с туземцами. С тех пор прошло восемь лет.

Я всегда стремился вернуться сюда, мечтал опять попутешествовать по этой девственной стране в сопровождении носильщиков, слушая их подбадривающие крики, далеко разносящиеся в разреженном горном воздухе. Мне хотелось снова встретиться с еще не тронутыми цивилизацией детьми природы, которые жили в своем маленьком, отгороженном горами мире точно так же, как и тысячу лет назад.

Мне опять предстояло пережить все это. Новая Гвинея — удивительная страна. Здесь совсем, как в дни Ливингстона и Стэнли, можно открыть неизвестную доселе землю и встретить первобытных людей, которые никогда в жизни не видели белого человека. Здесь еще звучат барабаны и нагие люди, украшенные перьями, издают воинственные крики. Их оружие составляют дубинки, копья и стрелы. Они поклоняются богам, а когда наступает темнота, опасаются злых духов. Здесь еще живо далекое прошлое человечества с кровавыми жертвоприношениями.

Новая Гвинея воистину сказочный остров! Это один из самых больших островов земного шара. По величине он в три раза превосходит Англию. Западная его часть входит в состав Индонезии, восточная — подопечная территория Австралии. Граница между западной и восточной частями проходит условно по 141° восточной долготы.

Определить точно численность населения горных районов как западной, так и восточной Новой Гвинеи пока невозможно, потому что горная местность в глубине острова еще не исследована. Считается, что в западной части Новой Гвинеи проживает примерно 700 тысяч папуасов и меланезийцев, а в восточной — 1 миллион 300 тысяч^[7].

Новая Гвинея исследована меньше всех остальных мест на земном шаре. Об этом лучше всего свидетельствует, например, тот факт, что лишь в 1932 году, во время первой экспедиции, посетившей высокогорные районы острова, впервые были установлены связи приблизительно с 3/4 миллиона туземцев. До тех пор о них совершенно ничего не знали. Они живут отдельными родовыми общинами в горных долинах в самой глубине острова. Даже и теперь связи установлены еще не со всеми племенами.

Мне предстояло посетить австралийскую часть Новой Гвинеи. Там находится до сих пор не исследованная территория, занимающая несколько тысяч квадратных километров. Она нанесена на карту с самолетов только в общих чертах. Большие участки в глубине острова находятся лишь под частичным контролем властей.

Мы пролетали над горными селениями, которые еще никто никогда не посещал. Австралийские власти прилагают все усилия, чтобы заполнить последние белые пятна на карте Новой Гвинеи. В эти районы посылаются так называемые исследовательские патрули.

Хотя европейцы знают о существовании Новой Гвинеи уже более четырех столетий, до 1940 года 0,7 ее территории оставались самым малоизученным местом на всей земле. Исследованию Новой Гвинеи мешали прежде всего неблагоприятные географические условия. Берега острова покрыты малярийными болотами, а в глубинных районах возвышаются неприступные, заросшие густым лесом горы.

Климат заболоченных мест — это адская смесь высокой влажности, духоты и жары. Здесь полно москитов, переносчиков малярии. В горах климат тоже очень влажный. Кое-где дождь бывает здесь самое меньшее 300 дней в году. Он начинается ежедневно в три часа пополудни. Это самое дождливое место на всей земле.

Днем температура воздуха довольно приятная, но по ночам в горах на высоте двух-трех тысяч метров бывает очень холодно. Из-за постоянных дождей в горах низвергается множество водопадов, делающих их еще более недоступными.

Продвижению белых в глубь страны в течение долгих лет препятствовали и враждебно настроенные против них туземцы^[8]. И все-таки до сих пор распространение цивилизации в Новой Гвинее по сравнению с Африкой и Азией проходило относительно бескровно^[9].

Такова Новая Гвинея, которую мне предстояло увидеть. Вместе с австралийским патрульным отрядом я должен был побывать у племен, которые до сих пор еще не находились под регулярным контролем. Цель моей поездки — сбор коллекций для Датского национального музея в Копенгагене и для Музея древнейшей истории в Орхусе. Кроме того, мне предстояло заснять на пленку обрядовые церемонии туземцев. Очень важно собрать эти материалы до прихода в страну миссионеров, так как с их появлением начинают быстро исчезать предметы, связанные со старинными обрядами и культами туземцев.

* * *

Через час мы прилетели в горный поселок Вау, расположенный вблизи золотых приисков Булоло, и приземлились на самом странном аэродроме в мире. Он располагался на довольно крутом горном склоне, и, коснувшись земли, наш самолет побежал вверх, в гору.

Этот аэродром устроен на историческом месте. Здесь во время второй мировой войны произошло одно из самых драматических сражений в районе Тихого океана. Еще и по сей день на горных склонах вокруг аэродрома встречаются остатки японских бомбардировщиков.

Битва за Вау не была прославлена ни в романах, ни в фильмах, хотя в ней с избытком хватает и героики, и драматизма. Вообще после войны было непростительно мало написано об австралийских солдатах, сражавшихся в районе Тихого океана и особенно в гористых, вечно заливаемых дождем дебрях Новой Гвинеи. Порой эти сражения носили характер беспорядочной партизанской войны. Предоставленные самим себе, австралийские отряды, а иногда и просто отдельные солдаты действовали на свой страх и риск. Героическая оборона аэродрома Вау — важный эпизод в истории войны на Тихом океане, и он заслуживает того, чтобы о нем все узнали. К концу 1942 года японскому верховному командованию стало ясно, что военные действия в юго-западной части Тихого океана развертываются для их страны не совсем удачно. Японцы, вытесненные с Гуадалканала, надеялись занять Новую Каледонию, чтобы двинуться дальше и перерезать связь между американцами и австралийцами. Для этого им надо было очистить Новую Гвинею и Торресов пролив от австралийских войск и построить авиационные базы. Однако прежде всего им надлежало захватить важнейший аэродром Вау, расположенный в самом центре острова.

В марте 1942 года австралийские войска, вытесненные из городов Лаэ и Саламауа, отступили к Вау, чтобы охранять аэродром и следить за действиями японцев, которые могли прийти сюда с побережья.

Из Лаэ японцы двинулись вверх по долине Маркхэм и возле Мубо в длинном, 25-километровом ущелье заняли очень выгодные позиции. 11 января 1943 года австралийские летчики обнаружили, что японцы собрали в Лаэ большие силы. Было ясно, что теперь-то они и попытаются напасть на Вау.

Вау и Булоло соединяются с побережьем двумя горными тропами. Австралийцы укрепили здесь свои позиции и приготовились к встрече с японцами. Но они не знали, что японцы обнаружили еще и третью дорогу, которая проходила как раз посередине между двумя известными тропами. Эта дорога выходила значительно выше аэродрома и приисков Булоло. Ее прорубили немцы более тридцати лет тому назад, когда Новая Гвинея была еще немецкой колонией. Дорога давно заросла, и все о ней забыли. Японцам сообщили о тропе их немецкие союзники. Чтобы обмануть австралийцев, японцы послали небольшие группы людей по двум известным тропам, а одновременно к Вау по забытой дороге отправился отряд в две или три тысячи человек. Таким образом, все преимущества были на стороне японцев.

27 января японцы застали врасплох австралийский пост, расположенный на высокой вершине недалеко от аэродрома Вау. Австралийцы никак не могли понять, каким образом враг сумел незамеченным подняться так высоко. У японцев было большое численное превосходство.

Позже австралийцы узнали от пленных японцев, что те намеревались захватить аэродром Вау в тот же день. Несмотря на большие потери, отряд австралийцев продержался на гребне до 28 января. Чтобы не попасть в окружение, им пришлось постепенно отступить к аэродрому. Отсюда по радио они попросили командование в Порт-Морсби немедленно помочь им.

К вечеру японцы со всех сторон подступили к аэродрому. Под прикрытием ночи они подобрались совсем близко и приготовились к решающему бою.

Утром 29 января выпал густой туман. Самолеты не могли взлететь. Положение окруженных австралийцев было безвыходным.

Началась японская атака. Неожиданно в 9 часов утра тучи разорвались и проглянуло солнце. Вскоре показались австралийские истребители, посланные на разведку. После них прилетели зеленые американские «дугласы» с австралийскими войсками. Всего самолеты сделали 57 посадок, новые войска были немедленно введены в действие на уже дрогнувшей линии обороны.

Весь день шел ожесточенный бой. Обе стороны понесли большие потери. Японцы продолжали теснить австралийцев. В течение ночи им удалось занять выгодные позиции, с которых они могли обстреливать весь аэродром.

Наутро завязалась ожесточенная схватка на кофейной плантации, расположенной в конце стартовой дорожки. Положение австралийцев было критическим. Густой туман мешал обстреливать неприятеля. И снова в 9 часов утра показалось солнце, и через четверть часа американские «дугласы» приземлились с австралийской артиллерией, вооруженной легкими 25-миллиметровыми пушками.

Артиллеристы начали устанавливать орудия тут же, на летном поле, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули.

Первые пушки заговорили сразу после полудня, когда совсем прояснилось. Японцы отступили большими группами в горы к востоку и югу от аэродрома.

Артиллеристам редко попадается более удобная цель. Пушки превратили в месиво целое подразделение японцев и вызвали среди них дикую панику. А ведь японцы уже не сомневались в победе. Но этого мало. К вечеру прилетели еще шесть австралийских бомбардировщиков и помогли артиллерии уничтожить все японские укрепления.

В юго-восточной части аэродрома находился участок, на котором когда-то происходили сражения между враждующими племенами. До войны это место называлось бойней. Теперь оно снова соответствовало своему названию. Не успела спуститься ночь, как бойня была покрыта 300–400 трупами японцев. Это было страшное зрелище.

3 февраля австралийцы перешли в наступление и враг начал уступать свои позиции. Японцы толпами бежали по тропам, которые вели в горы.

Но три подразделения японцев из 200, 400 и 500 человек остались в долине и вели отчаянную круговую оборону, пока наконец последние из них не были уничтожены 20 февраля. Итак, катастрофическое положение австралийцев в Вау изменилось в последнюю минуту. Благодаря появлению американских транспортных самолетов австралийцам удалось даже одержать крупную победу. Переброска пушек на самолетах и введение их в бой тут же, на летном поле, — одно из самых значительных событий в войне на Тихом океане.

Если бы японцы захватили Вау, вся Новая Гвинея была бы в их руках. Они могли бы использовать этот остров как опорный плацдарм для нападения на Австралию. В этом сражении японцы все время опаздывали. Они могли бы захватить аэродром 28 января и не дать «дугласам» приземлиться. Поскольку это не удалось, они могли бы напасть с воздуха 30 или 31 января.

Но японцы бомбардировали Вау только 6 февраля, когда их пехота была обращена в бегство, а американские и австралийские истребители уже поджидали японские самолеты. Два часа длилась напряженная воздушная битва над долиной Булоло и аэродромом Вау. Австралийцы сбили 41 японский самолет, не потеряв при этом ни одного!

У японцев был с собой всего двухнедельный рацион. Когда они, потерпев поражение, больные, голодные пробирались через дебри по головокружительным горным тропам к побережью, их безжалостно преследовали опытные австралийские солдаты, прекрасно ориентировавшиеся в дебрях. Более тысячи японцев нашли смерть в этой долине. Никому неизвестно, сколько их погибло в горах, а сколько было поймано туземцами^[10].

Теперь Вау — маленький приветливый городок, где любят проводить отпуск служащие с побережья: здесь не так жарко. В городе есть отель с теннисным кортом, площадками для игры в крокет и гольф и бассейном для плавания. Но на склонах гор все еще видны следы страшной битвы — остатки сбитых японских самолетов.

А иногда случается встретить туземца, у которого на лубяном шнурке на шее висит в виде украшения пуговица с военного мундира японского солдата…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Снабжение с воздуха.

Перепись туземцев с самолета

Вылетев из Вау, мы через час прибыли в Маунт-Хаген. Еще совсем недавно здесь было всего лишь несколько бамбуковых хижин. А ныне это главный центр западной, высокогорной части Новой Гвинеи, вполне цивилизованный город, в котором живет много гражданских служащих.

После жары и духоты в Порт-Морсби мне было необыкновенно приятно дышать прохладным горным воздухом.

Я оставил свое снаряжение в одной из гостиниц, содержавшейся очень симпатичным датчанином Полем Андерсеном. Когда-то Поль работал в Копенгагене кондуктором трамвая. После войны он нанялся поваром на торговый пароход, поехал в Австралию и остался там. Несколько лет он работал китобоем и наконец отправился на Новую Гвинею искать золото.

Сразу же по прибытии в Маунт-Хаген я испытал на себе, что значит новогвинейский горный климат: засверкала молния, загремел гром, и начался ливень.

— Завтра утром вы сможете отправиться с нами в рекогносцировочный полет, — сказал мне Майк Фолэй, офицер патрульной службы этого округа, когда я зашел к нему в контору. О моем приезде его предупредили заранее.

— Сначала мы тщательно изучаем местность с самолета и только после этого отправляем туда патруль, — объяснил он мне, — Кроме того, мы должны сбросить провиант отряду, который сейчас оборудует новую патрульную базу у озера Копиагу. Это последняя база на западе, дальше идет неисследованная территория.

Когда я на другое утро пришел на аэродром, там все были заняты тем, что снимали дверь с транспортного самолета ДС-3. В самолет было погружено 90 мешков с рисом, мукой, сухим молоком, чаем, сахаром, солью, консервами, а также топорами и другими товарами для обмена с туземцами — словом все, что требовалось для патрульной базы, находящейся в дебрях.

Кроме пилота, штурмана и меня летели Майк Фолэй и два его помощника, они-то и должны были сбрасывать провиант. Нас всех привязали веревками, однако мы могли свободно двигаться по кабине и даже подходить к двери. Привязаться же нам пришлось из-за того, что во время полета потоком воздуха нас могло бы выбросить из кабины.

Самолет поднялся. В открытое дверное отверстие ворвался воздух, и по кабине закружился вихрь.

Пилот сделал круг над Маунт-Хагеном и взял курс на запад. Ярко сверкало солнце, утро было ослепительное.

Мы сидели на полу возле дверного отверстия и смотрели вниз. Под нами проплывали зеленые склоны, высокие зубчатые скалы с низвергающимися водопадами, мелькали хижины и огороды.

До лагеря, где надо было сбросить провиант, нам предстояло лететь не меньше часа. Майк Фолэй рассказал мне, что офицер этой базы Мак Брайд уже пять месяцев работает вместе с туземными полицейскими и носильщиками; они сейчас расчищают место в лесу, готовя посадочную площадку для самолета. Маку предстоит пробыть тут еще несколько месяцев. Связь с окружающим миром поддерживается здесь только по радио. Неделю тому назад Мак Брайд попросил доставить ему новый запас провизии. С ним договорились, что на том месте, куда нужно сбросить груз, будут зажжены два дымовых костра.

В долине, зажатой между двумя горными кряжами, нам прежде всего бросилось в глаза маленькое озеро. Это и было Копиагу. На длинной лесной просеке, прорубленной к озеру, в неподвижный воздух взметнулись два дымовых столба.

Пилот сделал круг над самой просекой, и мы увидели, как туземцы в страхе бросились к кустарнику. Они впервые видели самолет на таком близком расстоянии.

Пока пилот разворачивался над озером, готовясь ко второму заходу, мы подтащили к дверному отверстию десять мешков. Самолет сбавил скорость, и, когда он пролетал над кострами, мы сбросили за борт первую партию мешков. Они упали прямо на разрыхленное поле.

Эти мешки имели особую упаковку. Собственно, в каждом из них внутри находился еще один мешок, в котором лежало все содержимое. Когда мешок падал, внутренний мешок разрывался, но большой наружный не позволял содержимому высыпаться.

Двенадцать раз мы пролетали над просекой, пока не были сброшены все девяносто мешков.

Во время последнего захода я чуть-чуть удлинил веревку, которой был привязан, и высунулся с киноаппаратом в дверное отверстие, чтобы снять, как мешки летят на землю. Но едва я это сделал, как узел на веревке ослаб, веревка удлинилась, и я чуть не потерял опору под ногами. На секунду меня парализовал страх. Потом у меня долго не проходила дурнота. Я никак не мог заставить себя не думать о том, что меня выбросило бы из самолета, если б узел совсем развязался.

Самолет сделал последний круг над кострами, и мы помахали на прощание Маку Брайду, одиноко стоявшему на краю просеки.

— Держу пари, что ему очень хотелось бы улететь вместе с нами в Маунт-Хаген к холодному пиву, — сказал кто-то рядом со мной.

Теперь наш самолет летел над территорией, где еще никто никогда не летал. Нам надлежало произвести тщательную разведку местности, прежде чем туда отправится очередной патруль.

Майк Фолэй делал пометки на черновой карте, мы помогали ему считать хижины и огороды; это позволяло примерно установить численность населения.

Самолет, петляя, летел между острыми пиками. Здесь в долинах живут люди, еще ничего не знающие об окружающем мире, из которого до них, может быть, случайно, из племени в племя дошло лишь несколько стальных топоров. Они, наверное, с удивлением глядят сейчас на наш самолет, принимая его за большую сказочную птицу. В прошлый раз, когда я был на Новой Гвинее, я видел, как туземцы клали перед носом машины батат, чтобы самолет — большая птица — съел его.

Облака вокруг нас сгустились. Над незнакомой местностью в таких условиях лететь было опасно, и мы вернулись в Маунт-Хаген.

* * *

Неделю спустя из Лайагамы, самой последней патрульной базы, лежащей на запад от Маунт-Хагена, вышел первый патрульный отряд. Я прилетел сюда со своим снаряжением на самолете.

Офицер патруля Дэннис Файтфул уже нанял более пятидесяти носильщиков. Кроме них нас должны были сопровождать несколько переводчиков, повар и шестеро туземных полицейских. Наш поход преследовал несколько целей: нужно было произвести перепись населения в районах, которые ранее уже посещались, проследить за прекращением вражды между отдельными племенами и установить связи с новыми племенами.

Мы отправились в путь в первой половине дня, с трудом распределив между носильщиками всю нашу поклажу.

Лайагама лежит в длинной глубокой долине, зажатой между двумя крутыми горными кряжами. Наш караван, словно гигантская змея, растянулся по тропе, ведущей вдоль реки Лагайп в глубь долины.

Носильщики, как всегда в первый день, были очень возбуждены. Время от времени они издавали раскатистые крики, которые эхом откликались в горах. Возбуждение носильщиков передалось и нам.

Мне было приятно снова находиться в пути. Я вспомнил слова старого путешественника Хольгера Розенберга, которые он мне сказал, когда я посетил его в ранней юности перед своим первым большим путешествием:

Уже в два часа дня мы пришли в первый поселок, где надо было провести перепись населения. Всех жителей предупредили об этом заранее, и перед большой бамбуковой хижиной, которую обычно занимает патруль, когда бывает в поселке, собралось много народу.

Женщины встретили нас с плетеными мешками, полными батата и других овощей. Мы с удивлением обнаружили среди овощей морковь. Оказалось, что туземцы по собственной инициативе «импортировали» ее из патрульной базы, то есть когда-то они попросту стащили ее, но так как это оказалось ценной инициативой, они не понесли наказания^[11].

Морковь доставила нам удовольствие. Мы расплачивались солью — по две пригоршни за каждую плетенку с овощами. Вот когда наши носильщики могли наесться до отвала!

Весь остаток дня Дэннис заполнял свои книги подушной переписи, отмечая в них все рождения, смерти и браки, которые произошли здесь со времени последней переписи. Тем временем туземец-самаритянин^[12] занимался ранами, ссадинами и другими недугами местных жителей. Мы заметили, что у многих мужчин были раны, нанесенные копьями и стрелами.

— Они постоянно воюют со своими соседями с того берега реки, — объяснил мне Дэннис.

Я в это время делал фотографии, снимал фильм и с помощью переводчика покупал этнографические экспонаты для датских музеев.

И хотя первый день прошел без всяких происшествий, я чувствовал смертельную усталость, когда после обильного ужина лег на свою походную постель. Я лежал, прислушиваясь к треску костра и шуму реки, и размышлял о том, что значит быть счастливым.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Жертвоприношения в дебрях.

Колдун^[13]продал божество,

чтобы купить себе новую жену

В дебрях забрезжил новый день.

Неяркий свет проник через низкую дверь хижины. Первыми звуками, дошедшими до моего сознания, были тихие голоса из палатки, где расположилась кухня, далекий шум реки и воркованье лесных голубей, к которому кое-где примешивались крики других птиц.

Несколько минут я лежал неподвижно и слушал. Казалось, птицы еще не решили, пора ли им просыпаться. Было прохладно и очень влажно. Я чувствовал, как к моим усталым и стертым ногам медленно возвращается жизнь.

Вся долина была скрыта утренним туманом. Сквозь это светло-серое шелковистое покрывало проглядывали макушки деревьев, растущих на склонах. Ландшафт походил на нежную китайскую живопись.

Но вот пришел повар, на которого вся эта красота не производила ни малейшего впечатления, и равнодушно сказал:

— Маста, кай-кай финне! (Господин, еда готова!)

А через час мы уже шли дальше на запад, в деревню Мурирагу, лежавшую на территории,^- которая до сих пор не попала под постоянный контроль патрульной службы.

По блестевшей от дождя тропе мы без конца то поднимались в гору, то спускались вниз. Мои ноги, отвыкшие от долгой ходьбы, еще болели после вчерашнего перехода, и я с облегчением вздохнул, когда вечером мыостановились наконец возле патрульной хижины в Мурираге.

Жители деревни были настроены очень миролюбиво. Они сидели небольшими группами возле своих хижин и внимательно наблюдали за нами, обсуждая все наши действия. Женщины, немного испуганные, держались поодаль. Единственным признаком, говорящим о связи Мурираги с окружающим миром, было несколько стальных топоров, которые мужчины получили за постройку и содержание в порядке хижины для патруля.

Поздно вечером вокруг нашего жилища собрались мужчины, и тут я в первый раз услышал слово «Упин».

Через нашего переводчика Пойу я попросил одного из стариков, по имени Айанга, рассказать мне немного об обычаях и обрядах племени энга. Из его рассказа я понял, что Упин — это их божество, которого они боятся и которому приносят жертвы.

Дэннис сказал, что никто из европейцев никогда не видел изображения этого мистического божества, рассказы о котором он тоже слышал.

Продолжая терпеливо расспрашивать старика, я постепенно узнал, что Упином в племени энга называют мужскую фигуру длиною в один метр, сплетенную из особого луба. Каждый род племени энга имеет своего Упина, и только колдунам известно, где он хранится.

Колдуны внешне ничем не отличаются от остальных туземцев, и человеку постороннему очень трудно узнать их среди прочих. В племени они являются своего рода церемониймейстерами. Только им известно, как совершаются все обряды в честь Упина.

Дух Упина строго следит за жизнью племени энга. Эпидемии, неурожаи, землетрясения, грозы и прочие несчастья — все это считается выражением гнева Упина. Чтобы ублажить божество, ему приносят жертвы и совершают в его честь различные обряды, окруженные глубокой тайной. За их исполнение колдуны требуют особого вознаграждения. Для совершения обрядов Упина переносят из тайника, где он обычно хранится, в обрядовую хижину. Эта маленькая, сплетенная из травы хижина с остроконечной крышей строится, как правило, в молодом лесу или густом кустарнике. Женщины и дети туда не допускаются.

Кроме колдунов в церемонии принимают участие самые старые мужчины племени. Перед обрядовой хижиной закалывают свинью — единственное домашнее животное туземцев — и ее кровью обливают несколько камней. Мясо жарят и делят между мужчинами. Упин тоже получает свою долю; ему мажут рот свиным жиром, чтобы казалось, будто он ест вместе со всеми. Часто в совершении этих обрядов принимают участие сразу несколько колдунов. Они рассказывают божеству о несчастьях, обрушившихся на их племя, а остальные мужчины тем временем стоят вокруг хижины и громко топают ногами.

После жертвоприношения один из колдунов остается ночевать в хижине вместе с Упином. Он укладывает его на так называемый женский камень — круглый, плоский, с отверстием посередине. Смысл всей церемонии заключается в том, чтобы доставить божеству как можно больше обычных человеческих радостей.

После совершения обрядов Упина снова прячут в потайном месте.

Старик говорил со мной робко и не очень охотно. Чтобы ему было легче побороть смущение, я дал ему несколько пачек табаку. Но он так и не сказал мне, где энга прячут своего Упина и как его можно увидеть. Когда же я стал расспрашивать его слишком настойчиво, Айанга заторопился и покинул хижину.

Вообще-то старик был настроен очень дружелюбно. Когда мы пришли в Мурирагу, он первым вышел к нам навстречу. В прошлый раз патруль назначил Айангу лулулайем^[14]; это означало, что правительство считает возможным вручить ему бразды правления. По этому случаю Айанга получил маленькую медную бляху, которую он теперь носил на лбу.

У жителей побережья фигуры или куклы богов — явление самое обычное. Но до сих пор никто не знал, что такие же фигуры существуют и у туземцев, живущих высоко в горах. Если я раздобуду Упина, о котором рассказывал Айанга, это будет сенсацией в этнографии.

Но как это сделать?

Необходимо согласие колдуна. Иначе это может вызвать недовольство среди туземцев.

Я решил остаться в Мурираге, пока Дэннис со своим патрулем будет производить перепись населения среди соседних племен. Со мной остался наш самый толковый переводчик Пойа. Я пообещал ему хорошее вознаграждение, если он поможет мне увидеть Упина. Нельзя сказать, чтобы он очень обрадовался моему предложению.

Прежде всего мне хотелось за эти дни получше познакомиться с туземцами и, если удастся, даже завоевать среди них некоторую популярность. Поэтому я щедро платил за все овощи, что женщины приносили к нам в хижину, а также за оружие, инструменты и украшения, которые я приобретал для музеев. Когда я снимал на пленку, как туземцы работают в своих огородах или у хижин, меня всегда окружала толпа любопытных.

Однажды во время съемки фильма возле мужского дома^[15] — в племени энга мужчины и женщины живут отдельно — произошел странный случай. Я хотел зайти внутрь помещения, чтобы в темноте перезарядить камеру. Я всегда так делал в других местах. Но здесь только я приблизился к порогу дома, как вперед выступил его владелец, по имени Кепила, и преградил мне путь.

Поведение Кепилы, который всегда был очень приветлив, удивило меня. Через переводчика я спросил его, почему мне нельзя войти внутрь.

Но Кепила только молча покачал головой и показал на соседнюю хижину.

Сначала я был смущен таким недружелюбным приемом. Но вдруг кто-то рядом произнес: «Таймунга». Я знал, что это означает «духи», и насторожился, потом вытащил из кармана несколько пачек табаку, всунул их в руки Кепиле, протиснулся мимо него и решительно вошел в мужской дом, сделав знак переводчику Пойе следовать за мной.

Кепила тоже вошел вместе с нами, но все мальчики и мужчины, которые сопровождали меня, остались снаружи.

Прежде всего я перезарядил камеру. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я огляделся. Сперва я не заметил ничего необычного. Я щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету и протянул по сигарете Пойе и Кепиле. Откинув голову и выпустив вверх струю дыма, я вдруг заметил под самой крышей маленькую черную мужскую фигуру. Это был Упин.

Я поднял выше горевшую зажигалку, чтобы получше его разглядеть. Он был черный и блестящий от влажной копоти; казалось, будто он обмазан дегтем.

Кепила сидел неподвижно и не спускал с меня глаз.

Я спросил, нельзя ли мне купить Упина, и предложил за него топор, который при обмене всегда считался самым ценным товаром…

Кепила покачал головой. Пойа перевел мне его ответ:

— Belong here! (Его место здесь!)

Тогда я попросил Пойу увести подальше от мужского дома всех посторонних, и, когда на улице не осталось ни души, мне удалось уговорить Кепилу вынести Упина на свет, чтобы я мог его сфотографировать. Кепила выполнил мою просьбу, но явно нервничал. Когда все было кончено, он поспешил унести Упина обратно. Я понимал, что дальше следует действовать чрезвычайно осторожно.

На другой день Дэннис вернулся в Мурирагу. Я рассказал ему о случившемся и попросил у него совета, каким образом заполучить Упина.

— По-моему, единственный способ — это подкупить колдуна, — сказал Дэннис. — Очевидно, Кепила и есть колдун. Но если туземцы пронюхают, что им предстоит расстаться с Упином, это вызовет сильное недовольство властями и затормозит нашу работу не на один год.

Дэннис согласился задержаться в Мурираге еще на несколько дней. Утром мы обнаружили, что Кепила исчез. Когда Пойа отправился к нему на переговоры, дверь в его хижину была загорожена. Я не мог решиться войти в хижину, чтобы проверить, остался ли там Упин. Это было бы равносильно краже со взломом.

Кепила не появлялся два дня, и я наконец послал Пойу на его поиски. Пойа вернулся к вечеру. Он был очень взволнован и попросил меня следовать за ним в дом Упина, то есть в обрядовую хижину.

Нас сопровождал лулуай Айанга, а на некотором расстоянии за ним следовал один из наших полицейских.

Айанга шел впереди. Полчаса мы пробирались по почти заросшей тропе, которая, петляя, поднималась на гребень горы. Наконец мы вошли в густой дождевой лес. Толстый слой мха покрывал стволы и ветви деревьев. Здесь было тихо, сумрачно и таинственно. Ничего не скажешь, колдун нашел удачное место для общения с духами.

Неожиданно перед нами открылась крохотная полянка. Здесь стояла высокая полукруглая ограда, сплетенная из бамбука и соломы. За нею виднелась маленькая хижина с остроконечной крышей. В ней, очевидно, и совершались все обряды в честь божества. В хижине на небольшом возвышении я увидел двух Упинов.

Рядом с хижиной стоял незнакомый мне человек, а перед оградой расположились несколько туземцев. Лица их были разрисованы краской и сажей, волосы украшены перьями. На некоторых были надеты фантастические маски. Время от времени туземцы убегали в кустарник и издавали там дикие устрашающие крики. Наверное, таким образом они отпугивали злых духов от места совершения обрядов. Это было совершенно необычайное зрелище.

Пойа объяснил мне, что часть туземцев со своим Упином прибыла сюда из соседней деревни. Кепила и Айанга специально посылали за ними. Я не совсем понял, зачем они это сделали. Очевидно, это была их реакция на мой искренний интерес к ним и желание узнать как можно больше о жизни и обычаях их племени. Я и прежде уже встречался с подобными явлениями: сначала туземцы держатся очень настороженно, но, если тебе удалось завоевать их доверие, они сделают все, чтобы удовлетворить твое любопытство.

Мы пробыли возле обрядовой хижины всего несколько минут. Когда начало темнеть, колдуны завернули Упинов и маски в пальмовые листья и куда-то унесли их.

Начал моросить дождь, и мы двинулись домой. Когда мы вышли из леса, было уже почти темно. Старый Айанга снова шел впереди и показывал нам дорогу. Он проводил нас до самой хижины.

Я все еще не терял надежды раздобыть Упина для своей коллекции и решил сделать последнюю попытку.

— Что больше всего ценится в племени энга? — спросил я Дэнниса.

— Женщины и свиньи, — ответил он лаконично. — Чем больше у мужчины того и другого, тем выше его авторитет. Женщины и свиньи — вечная причина распрей.

Помолчав, он добавил задумчиво:

— Вот идея! Купи Кепиле новую жену и посмотри, не поможет ли это?

Мы позвали Пойу и изложили ему наш план. Пойа ухмыльнулся и сказал, что у Кепилы уже есть две жены, но что сейчас он собирает выкуп за третью, молодую девушку, по имени Пипидак. Пойа напомнил мне, что именно ее я снимал однажды на кинопленку, когда она работала на огороде. Кепила должен отдать за нее еще двух свиней. Брак у энга вступает в силу только после того, как выкуп за невесту внесен полностью, свиньи заколоты и разделены между родственниками.

Я дал Пойе четыре топора, несколько пачек табаку, ножи и попросил его к утру раздобыть двух свиней. Этих свиней он должен был сразу же отвести к Кепиле и передать ему, что он может расплатиться ими за свою невесту, если отпустит Упина со мной, чтобы охранять меня.

На другой день Пойа отвел свиней Кепиле. Тот оставил их у себя и сказал, что Упина он принесет, но попозже.

Остаток дня я провел в мучительном ожидании. Кепила не появлялся, и я уже начал думать, что он обманул меня.

Но когда совсем стемнело, я увидел, что с горы прямо к нашей хижине движется факел. Показалась темная фигура. Это был Кепила. Он крепко прижимал к себе Упина, завернутого в пальмовые листья. Кепила молча положил Упина на землю и удалился.

— Спрячь его понадежнее, — посоветовал мне Дэннис, — а завтра чуть свет мы уйдем отсюда.

Теперь Упин находится в Национальном музее в Дании. Такого экспоната нет больше ни в одном музее мира.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Старинное погребение в горе

и таинственные камни духов.

Схватки между двумя общинами

Перед уходом из Мурираги я спрятал завернутого в мешок Упина в прочный стальной ящик.

Дэннис сообщил мне о нашем дальнейшем маршруте. Он взял аэрофотоснимки и показал место, обведенное кружочком.

— Мы должны выяснить, сколько туземцев живет в этой долине, — сказал он. — Хижины мы видели с воздуха, но количество жителей нам неизвестно. Наши патрули проходили там, но переписи населения никогда не производилось. Отсюда до того места примерно день ходьбы.

Чтобы попасть в долину Мисио, как ее называют туземцы, мы должны были обогнуть горный хребет. Но мы решили сократить путь и идти не в обход, а напрямик, через гору, по тропе туземцев.

Правда, очень скоро мы уже пожалели об этом. Дождь лил как из ведра. Обычно ночью или рано утром он прекращался. Но в этот день, казалось, ему не будет конца. Идти становилось все труднее. Мы с трудом карабкались по крутому скользкому склону. С нами шли 20 носильщиков, они без конца отставали, и нам все время приходилось их дожидаться. Восхождение становилось опасным, и нам очень хотелось вернуться назад.

Наши надежды одолеть гору за четыре-пять часов не оправдались. Было уже далеко за полдень, когда мы, усталые, промокшие и измученные, перевалили вершину и начали спускаться. Полицейские шли впереди и ножами прорубали тропу. Двигались мы страшно медленно.

Дождь ненадолго прекратился, и перед нами открылась долина Мисио с хижинами и огородами, разбитыми на невысоких холмах у подножия горы.

Вскоре дождь полил с удвоенной силой, засверкали молнии. Началась гроза, потом пошел град.

Дэннис, Пойа, я и несколько носильщиков с нашими личными вещами укрылись под нависшей скалой. Сержант полиции Вага получил приказ спуститься с остальным отрядом к ближним хижинам и разбить возле них лагерь.

Пока мы сидели съежившись в густых зарослях под скалой, Пойа начал копать землю. Через несколько минут у него в руках оказался человеческий череп.

— Наверное, мы сидим на месте погребения, — сказал мне Дэннис.

Мы начали осторожно раскапывать землю. Вскоре мы извлекли около десятка черепов. Многие из них были очень хрупкие. Очевидно, мы действительно сидели на месте старинного погребения. Никаких других костей, кроме черепов, в нем не оказалось. Зато мы нашли здесь несколько странных камней. Судя по всему, их положили сюда вместе с черепами. Некоторые камни были круглые, как шары, и величиной примерно с череп. Другие имели форму чаши и напоминали ступки. Были здесь и так называемые женские камни, которыми энга пользовались при обрядах, совершаемых в честь божества Упина.

При виде нашей находки Дэннис оживился.

— Тебе повезло, — сказал он. — Эти камни называются «кеппле», туземцы пользуются ими для своих обрядов. Они называют их еще и «куруку». «Куру» означает «дух», «ку» — «камень», то есть «камень духа». По-моему, туземцы принимают эти камни за останки своих очень далеких предков. Они считаются святыней и хранятся в обрядовых хижинах^[16].

— Вместе со священными камнями хоронят только головы вождей. Такие камни были найдены в различных местах внутренней части Новой Гвинеи. А кое-где находили и каменные фигуры, напоминающие птицу. Никто, в том числе и сами туземцы, не имеют ни малейшего понятия, кто сделал эти фигуры или откуда они взялись. Тайна еще не разгадана этнографами, изучающими Новую Гвинею. Очевидно, каменные фигуры были вытесаны доисторическим народом, который жил на Новой Гвинее до того, как здесь поселились папуасы и меланезийцы. Этот неизвестный народ имел, должно быть, более высокую культуру и уже в те времена умел выращивать злаки и толочь зерна в ступах. Некоторые ученые считают, что его исчезновение связано с переселением полинезийских народов. Священные камни и каменные фигуры находят в самых недоступных и труднопроходимых местах гор.

— Мне известно, — закончил свой рассказ Дэннис, — что эти камни есть лишь в музеях Порт-Морсби, Сиднея и Канберры.

Перед моим отъездом из Дании доктор биологических наук Антон Брююн, член комитета нашей экспедиции, просил меня постараться привезти ему несколько черепов туземцев, чтобы он мог произвести необходимые замеры, недостающие ему для завершения работы, посвященной развитию человека. Поэтому я захватил с собой не только камни духов, но и черепа.

Перед тем как покинуть это место, Дэннис сложил в могилу остатки черепов, наклонил над нею крест накрест две ветки и связал их.

— Это означает табу, — сказал он. — Правда, здесь не хоронили уже очень давно, но все-таки мы осквернили эту могилу. Пока тут есть знак табу, никто и близко сюда не подойдет. Да и вообще туземцы стремятся подальше держаться от мест погребений, так что вряд ли они обнаружат, что здесь кто-то был.

Под проливным дождем мы двинулись к лагерю, который сержант Вага уже разбил внизу, в долине.

Мы были измучены переходом, но у меня никак не проходило возбуждение, вызванное удачными находками на месте старого погребения. Потом выяснилось, что в этот первый поход мне удалось раздобыть экспонаты, оказавшиеся самыми ценными в собрании Национального музея.

Как правило, такие находки дело случая.

В этой долине у патруля не было своей хижины, поэтому сержант Вага поставил палатки. Мокрую одежду мы высушили у костра, разведенного под большим брезентом, растянутым на шестах.

На зов переводчика из ближайших хижин пришли туземцы с бататом и другими овощами, за которые мы, как обычно, расплатились солью. Туземцы явно нервничали. Сержант Вага рассказал Дэннису, что он слышал, будто в последние дни здесь, в долине, происходили схватки между двумя общинами. Одна община обвиняла другую в краже свиней, которые случайно зашли на чужую территорию.

В одной из хижин лежал воин, раненный стрелой в ногу. Мы отправили к нему нашего самаритянина, чтобы он осмотрел и забинтовал рану. Вернувшись, он сказал, что всего в деревне было ранено три человека, но серьезных повреждений нет ни у кого.

В этом селении Дэннис был прежде всего один раз. Здесь еще не было лулуайа, так как Дэннис не мог с первого раза определить, кто в селении пользуется наибольшим авторитетом. Очень важно, чтобы правительство вручало бразды правления надежному человеку, не то лулуай принесет правительству не пользу, а вред.

— Беспокойный народ живет в этой долине, — заметил Дэннис. — Нельзя сказать, чтобы они враждебно относились к правительственному патрулю, но они слишком независимы и беспрестанно воюют друг с другом. В прошлый раз пришлось в назидание даже арестовать несколько человек. Поэтому мне очень важно найти подстрекателей.

Утром, когда мы завтракали, снизу, из глубины долины, до нас донеслись громкие крики. Там собралась толпа мужчин, все были вооружены луками, стрелами и копьями.

Мы отправили сержанта Вагу, Пойу и двух туземцев-полицейских выяснить, что случилось. Их появление немного охладило пыл воинов.

Вага и Пойа должны были узнать, кто у туземцев вожак, и привести его к нам в лагерь. Но через полчаса они вернулись к нам одни.

— Там все вожаки, — сказал Пойа, покачав головой. — Они говорят, что у них украли еще одного поросенка, и хотят отомстить ворам.

— Придется нам задержаться здесь на несколько дней и попытаться примирить враждующих, — сказал Дэннис. — Когда они все так возбуждены, их невозможно даже собрать для переписи.

Ближе к полудню туземцы снова собрались и начали кричать, но на этот раз гораздо дальше от нас. К ним спешили все новые и новые группы.

Дэннис решил отправиться туда сам вместе со своими полицейскими. Я пошел вместе с ними. Трое полицейских остались охранять лагерь.

Когда мы подошли ближе к туземцам, они потихоньку отступили и разошлись.

Теперь громкие крики послышались за гребнем большого холма. Там, очевидно, собрались их противники. Мы решили подняться на холм, чтобы оказаться между враждующими сторонами и помешать им встретиться. Но туземцы неправильно истолковали наш маневр. Дело в том, что утром Вага и Пойа успокоили их, сказав, что киап (так туземцы зовут офицера патруля) вернет им их свиней и накажет воров, если, конечно, выяснится, что свиньи действительно были украдены. Теперь туземцы решили, что именно с этой целью мы и хотим напасть на их врагов. Поэтому они снова собрались толпой и двинулись вперед, еще более возбужденные, чем раньше.

— Сейчас нельзя даже выстрелить в воздух, чтобы напугать их. Хотя вообще это безотказное средство. Если они думают, что мы хотим помочь им, это разгорячит их еще больше, — сказал Дэннис.

Когда мы достигли гребня холма, мы увидели наконец других воинов, чьи крики все время оглашали долину. Они собрались на невысоком бугре метрах в трехстах от нас. По нашим подсчетам, их было около восьмидесяти человек. Они бегали взад и вперед, топали ногами, размахивали оружием и кричали. Вдруг они заметили своих врагов, которые, выстроившись плотной стеной, вышли на ровную площадку у подножия холма. Их было человек пятьдесят. Они тоже топали ногами и громко кричали. Время от времени один из воинов выбегал вперед и призывал своих двигаться дальше.

Обе группы медленно приближались друг к другу. Между ними осталось всего несколько сот метров. Вся долина оглашалась их криками. Воины, идущие в задних рядах, выпустили несколько стрел. Но расстояние было еще слишком велико.

— Кажется, дело принимает серьезный оборот, — заметил Дэннис. — Нам надо успеть оказаться между ними.

Он приказал сержанту Ваге и трем полицейским следовать за ним на поле боя.

— Стреляйте только в воздух, — внушал он им.

В ту же минуту долину огласил громкий крик. С обеих сторон засвистели стрелы. Стреляя на ходу, обе группы двинулись навстречу друг другу.

Я вставил в фотоаппарат телеобъектив и побежал к ним, щелкая на ходу.

К тому времени как мы, продравшись сквозь густой кустарник, спустились с холма, схватка была уже в полном разгаре. Воины встретились. Они все были вооружены щитами, копьями и дубинками. Здешние туземцы не мечут копий, а колют ими своего противника, танцуя вокруг него и стараясь отразить его удары своим большим щитом.

Когда мы оказались на поле боя, несколько воинов уже были сражены. Друзья окружили раненых плотной стеной, пока другие оттаскивали их в безопасное место.

Не задумываясь, я бросился за сержантом Вагой и оказался возле самых воинов. Вдруг я ощутил боль в правой руке. Случайная стрела нанесла мне рану глубиной в два пальца. Я завязал руку носовым платком и отошел подальше.

Сержант Вага и трое полицейских, ринувшись в гущу сражения, выстрелили несколько раз в воздух.

Звуки выстрелов совершенно ошеломили туземцев. Они тут же обратились в бегство, но полицейские успели схватить несколько человек.

Не прошло и минуты, как поле боя опустело. Кругом валялись копья и стрелы. Стонал раненый. В боку у него зияли две раны от копья. Мы забрали его в наш лагерь вместе с пленными.

— А иногда весь их воинственный пыл проходит, пока они стоят и грозят друг другу, — сказал Дэннис. — Это у них своего рода спорт. Обычно они прекращают битву, как только падают первые раненые.

Оказалось, что воин, которого мы подобрали, ранен так серьезно, что его нужно было как можно скорее показать врачу-европейцу на патрульной базе. Мы забинтовали его, положили на носилки и отправили в Лайагаму с четырьмя носильщиками и одним полицейским.

Моя рана оказалась несерьезной, но все-таки окончательно она зажила только через месяц.

Община, рядом с которой был расположен наш лагерь, называлась Ибанс, а соседняя с ней — Эйаер. После многочисленных допросов мы выяснили, что туземцы из общины Эйаер действительно украли нескольких свиней, принадлежавших общине Ибанс.

Свиней вернули их владельцам, и воры, трое молодых людей, явились с повинной, правда, когда мы пригрозили послать за ними полицейского. Их приговорили к трем месяцам заключения, и они тут же изъявили согласие отправиться в тюрьму в Лайагаме.

Я подозреваю, что эти туземцы отнеслись ко всему как к небольшому развлечению. Хотя на патрульной базе арестованных и заставляют выполнять различные работы, чаще всего по расчистке аэродрома, но в остальном они пользуются полной свободой и обеспечены хорошим трехразовым питанием. У туземцев не считается позорным попасть в тюрьму к белым.

Тюрьма — они называют ее калабус — представляет собой несколько бамбуковых хижин. Убежать из нее туземцам ничего не стоит, но они это делают крайне редко. Они знают, что их все равно найдут и приведут обратно.

Я видел однажды, как полицейский вел сбежавшего туземца обратно в тюрьму. Тот покорно шел за ним и нес его ружье.

Дэннис рассказывал мне, что иногда преступники сами приходят с повинной и просят, чтобы их посадили в тюрьму. Таким образом они могут избежать мести. Часто властям удается предотвратить месть, заставив виновных заплатить родственникам пострадавшего выкуп. В таких случаях обе стороны бывают довольны, и дело забывается.

Точно так же улаживаются и семейные распри. Если муж уличил жену в измене, ее приговаривают к трем месяцам тюрьмы, а соблазнителя заставляют отдать обманутому мужу одного или двух поросят. Тогда он получает прощение, и соперники снова становятся добрыми друзьями.

В подобных случаях чувства мужа не страдают, ущемляется лишь его право собственности. Ведь он честно заплатил выкуп за своих жен.

Через несколько дней страсти, бушевавшие в долине Мисио, утихли. Большая часть туземцев добровольно явилась на перепись. Один старик, пользовавшийся всеобщим уважением, был назначен лулуайем. Ему было строго наказано сейчас же посылать за патрулем в Лайагаму, если снова начнутся распри.

В этой долине мы пережили не только трагические, но и веселые минуты. Как-то, когда я снимал играющих детей, один малыш вдруг с криком побежал прочь. Оказалось, что он испугался, увидев свое отражение в зеркальных стеклах моих солнцезащитных очков.

Однажды к нам пришла женщина со своим только что умершим грудным ребенком. Свято веря в способность белых творить чудеса, она попросила нас оживить его. Мы стали выяснять причину смерти ребенка. Оказалось, что муж запретил жене кормить дитя грудью, потому что ему приснилось, будто ребенок вырастет и превратится в рогатое чудовище. Очевидно, на этого туземца слишком сильное впечатление произвели рассказы о коровах, которые паслись на плантациях в долине Ваги, лежащей восточнее Мисио.

Так ребенок стал косвенной жертвой встречи туземцев с миром белых.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Река исчезает в горе.

Фотовспышка спасает нас от гибели

Как-то через несколько дней после возвращения из долины Мисио в Лайагаму мы стояли с Дэннисом на деревянном мосту, перекинутом через реку Лагайп.

— А тебе известно, что Лагайп километрах в десяти отсюда исчезает в горе? — спросил он. — Это исключительное явление природы. Обычно реки огибают горы!

Я уже слышал об этом, но не знал, что место ее исчезновения так близко отсюда. Дэннис сам никогда не бывал там, он слышал о нем от Джима Кокрэма, тридцатипятилетнего проповедника, приехавшего сюда из Новой Зеландии.

Мне очень хотелось сфотографировать редкое явление природы, и на другой день я вместе с двумя носильщиками отправился в Кепилан. Кепилан расположен восточнее Лайагамы, в горах, на высоте 8000 футов^[17]. Джим Кокрэм рассказал мне, что он только издали видел, как река уходит в гору, но выразил готовность отправиться со мной в это место. Оно находится среди обрывистых известняковых гор, изрезанных глубокими ущельями, и почти недоступно. Там никто не живет.

Мы отправились в путь рано утром. Нас сопровождали переводчик Тсгара, местный лулуай. Несколько старших учеников из миссионерской школы тоже пошли вместе с нами. Чтобы попасть в ущелье, разрезавшее крутые известняковые скалы, нам сперва предстояло подняться на высоту в тысячу футов. Тропы не было, мы прорубали ее в зарослях лиан, папоротника и густого кустарника. Чем выше мы поднимались, тем чаще и чаще попадались нам острые, заросшие мхом камни, по которым идти было очень трудно.

После нескольких часов мучительного подъема мы оказались на вершине, где могло уместиться не более трех-четырех человек. Перед нами простиралась глубокая расселина с почти отвесными склонами. Мы видели, как внизу река Лагайп, подойдя к самой горе, внезапно исчезала. Но отверстие, в котором она скрывалась, с нашей скалы рассмотреть было нельзя. Мы не видели и того места, где река вновь появлялась на поверхности.

Я сказал, что фотографировать реку отсюда бесполезно.

— Неужели ты действительно хочешь спуститься? — спросил Джим.

— Если можно. Раз уж мы все равно здесь, отчего не попробовать? Спроси у лулуайа, сумеем ли мы снова подняться наверх.

Тсгара считал, что спуститься вполне можно, хотя он сам никогда внизу не бывал. Джим немного беспокоился за своих учеников; он хотел отправить их домой, но они запротестовали, и наконец им разрешили идти с нами.

Начался наш головокружительный спуск. Никогда в жизни я не переживал ничего подобного. Мы не спускались, а, спотыкаясь и скользя, летели вниз. Мы цеплялись за скользкие лианы и за гладкие, заросшие мхом камни. Кое-где дождь размыл глубокие впадины и обнажил корни, большинство которых уже сгнило, и они ломались под нашими ногами.

Мы не проделали и половины пути, когда я уже раскаялся в том, что уговорил Джима на этот спуск. Особенно после того, как один из мальчиков, сорвавшись со скалы, сильно поранил ногу. Но возвращаться было поздно. Теперь, если кто-нибудь из нас сломал бы руку или ногу, мы были бы не в состоянии поднять его наверх. Словно мухи, ползли мы по отвесному склону над бурлящей внизу рекой. Я и подумать не смел, чем закончится этот спуск. Джим без конца предупреждал своих учеников об опасности. И каждый раз, когда с хрустом ломались ветки, я боялся, что кто-то из них сорвался в пропасть.

Наконец мы благополучно достигли дна расселины. Все были в царапинах. Не знаю почему, но раны от известняковых камней заживают так же долго, как и от кораллов.

Здесь, внизу, беспорядочно громоздились обломки скал, среди которых с грохотом неслась река. Скалистые склоны расселины поднимались почти отвесно.

Мы забрались на самый большой уступ и увидели, что река разветвляется на несколько рукавов. Со страшным ревом вся масса воды исчезала в пещере у подножия горы. Я сразу понял, почему туземцы боятся этого места и считают его прибежищем злых духов.

Мы стояли, любуясь этим зрелищем.

Глубина реки была невелика. Несколько пещер, размытых в горе, оставались совершенно сухими.

Мы соорудили из веток большой факел и пробрались в самую большую пещеру Так же как и все остальные, она спускалась под гору. На дне ее валялись обломки скал, и передвигаться было очень трудно. Не успели мы немного пройти, как дневной свет исчез. Свет факела плясал на стенах и потолке, с которого все время падали капли.

Мы прошли около двадцати метров, дальше пещера сильно сужалась. Вдруг подул ветер и погасил факел. Не было никакого сомнения, что наша пещера соединялась с другой, лежавшей гораздо ниже; по той пещере, очевидно, и текла река. Мы слышали шум воды. Жуткое эхо звучало в пустой пещере.

Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и мы различили позади какое-то мерцание, но оно было таким слабым, что мы все равно не могли ориентироваться среди камней.

К счастью, я вспомнил, что в моем рюкзаке, который нес один из учеников Джима, есть блицлампа. Я вытащил ее, и на секунду вспышка озарила пещеру.

Впереди перед нами была глубокая трещина. Внизу бешено бурлила река. Еще шаг, и мы вместе с потоком навсегда исчезли бы в ней.

Я несколько раз подряд зажигал блицлампу, пока мы не добрались до выхода из пещеры.

При виде дневного света мальчики явно вздохнули с облегчением. Темнота пещеры смертельно напугала их. Теперь они развлекались, громко крича в пещеру и слушая эхо.

— Бу-бу-бу-ду-ду-ду-у-у-у-у…

Но как же нам выбраться отсюда? Вернуться тем же путем нечего было и думать. Тсгара отправился на разведку, чтобы обследовать разные рукава реки. Через полчаса он вернулся и сказал, что нашел боковую расселину, где можно вскарабкаться наверх и выйти на противоположный склон. Мне очень хотелось сфотографировать то место, где река вытекает из горы.

После тяжелого трехчасового подъема, который отнял у нас последние силы, мы наконец оказались с другой стороны горы. Мы увидели небольшой рукав реки, который с ревом вырывался из земли. Очевидно, где-то недалеко вытекали еще несколько рукавов, но мы слишком устали, чтобы искать их.

Здесь, у подножия горы, располагалось высокогорное болото, заросшее густым тростником. Тсгара показал нам на поднимающиеся за ним голые серые холмы и сказал, что там есть место, где «земля кипит». Я уже слышал, что где-то тут находятся горячие грязевые источники.

Чтобы добраться до них, надо было пройти через болото. Вода доходила нам до колен, дно колыхалось под ногами. Хорошо, что у мальчиков были с собой длинные шесты, мы то и дело протягивали их тому, кто застревал в трясине.

Мы поднялись на невысокий холм, образованный затвердевшей серой грязью. А на вершине его был небольшой кратер, метра четыре в диаметре, наполненный жидкой горячей грязью. Через каждые полчаса из грязи вырастал большой пузырь. Он с шумом лопался, и сразу же сильно пахло газом.

Я привязал к шесту несколько спичек, зажег их и осторожно протянул к пузырю. В первый раз спички погасли. Но во второй в воздух взметнулся длинный язык пламени.

Мальчики даже подскочили от страха.

Один из них нечаянно толкнул меня, я потерял равновесие и ступил ногой прямо в горячую грязь. К счастью, Джим успел схватить меня за руку.

Было уже поздно. Нам следовало торопиться, чтобы к вечеру добраться до миссионерской станции. Мы не хотели снова лазить по известняковым скалам и пошли в обход.

Наш путь лежал мимо небольшого высокогорного озера.

— Оно называется Ипаэпете, — сказал Джим и попросил Тсгару рассказать мне про него легенду.

— Жил был юноша. Он жил только со своей сестрой Ипаэпетой; родители их давно умерли, — начал Тсгара совсем в духе Андерсена. — Однажды юноша пошел на охоту. В лесу он увидел опоссума и убил его. Он завернул опоссума в пальмовые листья и спрятал в дупло дерева, а сам пошел дальше. Только юноша ушел, как мертвый опоссум превратился в человека, как две капли воды похожего на этого юношу. Опоссум-человек побежал к хижине, где жил юноша, и увидел там его сестру. Чтобы отомстить юноше, он плохо обошелся с его сестрой. После этого он снова превратился в опоссума, вернулся к дереву и залез в дупло.

Поступок юноши-опоссума очень оскорбил девушку. Вся в слезах, она убежала из хижины. Слезы застлали ей глаза, и она даже не видела, куда идет. Так она дошла до болота. В болоте девушка завязла и не могла двинуться с места. Ее слезы падали, как большие капли дождя. Их было так много, что вода в болоте поднялась и затопила девушку. Она утонула в самой середине этого озера. И теперь в честь девушки оно называется Ипаэпете^[18].

Путь домой был нелегкий. Начался дождь. Мы измучились и проголодались. Мальчики время от времени издавали громкие крики, чтобы хоть как-то подбодрить друг друга.

Несколько раз нам приходилось переходить через болото. Мои сапоги давно промокли, и я сильно стер ноги. Под конец я был вынужден снять сапоги и идти босиком. Мы все еще находились на высоте 9000 футов, и, когда выпал туман, стало очень холодно.

Ноги у меня были как лед. На зубах хрустел песок. Идя босиком, я вдруг вспомнил раннее детство. Я был подпаском на усадьбе своего деда в Ютландии. Выгоняя коров холодными дождливыми утрами, я грел босые озябшие ноги, засовывая их в свежие навозные кучи. С каким наслаждением я засунул бы сейчас свои ледяные ноющие ноги в теплую целительную массу!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Похороны прокаженного.

Страх перед злыми духами.

Удивительные методы лечения больных

Однажды утром я был разбужен громкими воплями и кризами. Это кричали и причитали женщины, спускавшиеся из хижин, стоявших на склоне холма. Утро было тихое, и их жалобные вопли разносились далеко по всей долине.

Ко мне зашел миссионер Харри Рэа и рассказал, что этой ночью в поселке умер один туземец.

— Теперь женщины выражают свою скорбь, это будет продолжаться несколько часов подряд.

Повар сказал нам, что умер Каюианда.

— Каюианда уже много лет страдал проказой, — сказал мне Харри Рэа. — Когда мы прибыли сюда, у него уже не было ни рук, ни ног. Их съела болезнь. Невозможно было смотреть, как этот несчастный ползал вокруг своей хижины, преследуемый роем мух. Но сделать для него мы уже ничего не могли. Было слишком поздно. Оставалось только отдать его на попечение родственников. Хорошо, что он умер.

Немного позже я вместе с переводчиком Пойей отправился к хижине умершего. Мы застали там около полусотни родственников Каюианды. Труп уже подвесили. Он был привязан к жерди, которая лежала на двух рогатках. Это делается для того, чтобы помешать Духу умершего покинуть тело и искать себе новое прибежище.

Туземцы считают, что проказу вызывает злой дух, который поселяется в теле больного и медленно съедает его. Теперь они опасались, что дух покинет труп и поселится в одном из родственников умершего.

Почти все мужчины были вымазаны желтой глиной. Время от времени они с громкими криками начинали бегать вокруг трупа. Возле хижины сидели десять женщин и громко плакали. Их лица были покрыты свиным салом и сажей, головы прикрывал особый траурный убор, состоявший из черной плетеной сетки, которая свисала на лоб и плечи. Кроме сеток на женщинах было бесконечное множество бус, сделанных из сухих белых зерен. Ближайшие родственники покойного в знак траура должны носить эти бусы больше года.

Пойа объяснил мне, что сейчас туземцы готовятся к похоронам. Они послали за особым колдуном, который совершит разные обряды, чтобы помешать злому духу покинуть труп. Этот колдун живет в горах, в селении Юунк.

Все собравшиеся были очень взволнованы и опечалены. Родственники явно боялись, что злой дух переселится в них и передаст им эту страшную болезнь. Мне показалось, что и мое присутствие немного смущало и тревожило туземцев.

Начался дождь, и я ушел домой, попросив Пойу позвать меня, когда начнутся похороны.

Под вечер он явился и сказал, что колдун прибыл. К сожалению, дождь не прекращался, и фотографировать было невозможно, но все-таки вместе с Харри Рэа я отправился к хижине покойного. Там были те же туземцы, которых я видел утром. Но теперь женщины уже перестали плакать и издавать жалобные вопли.

Колдуна наше присутствие нисколько не смутило. Это был туземец средних лет с очень спокойным лицом. Он уже начал совершение обрядов. Колдун стоял рядом с трупом и бормотал какие-то заклинания. В руке он держал большую связку палочек и лучин.

Пойа все время объяснял нам происходившее. Он сказал, что колдуна зовут Акари и что тот уже послал десять человек вниз, в долину, чтобы соорудить плотину над водопадом. С помощью этой плотины водопад пустят по другому руслу, а в его обнажившемся дне выроют могилу.

Пойа не понимал языка, на котором Акари произносил заклинания, и считал, что это особый язык шаманов.

Но вот колдун снова заговорил понятно. Он потребовал, чтобы во время переноски умершего все сохраняли полную тишину, а не то злой дух непременно покинет труп и найдет прибежище в одном из родственников покойного.

Мы видели, что Акари — опытный колдун, который прекрасно умеет создать настоящую драматическую обстановку, необходимую для его обрядов. Воцарилась полная тишина. Слышался только монотонный шум дождя. Зрители отошли поодаль, они все казались взволнованными и испуганными.

Родственники принесли колдуну двух поросят. Колдун взял дубинку и ударом по черепу убил одного поросенка. Потом он знаками подозвал к себе четырех человек и знаками же объяснил им, что они должны делать. Он дал каждому по острой палочке, над которыми были прочитаны заклинания, и они воткнули их в землю со всех сторон от покойника. Очевидно, эти магические палочки должны были помешать злому духу покинуть труп.

Потом листьями и ветками они подмели землю под жердью, к которой был привязан покойник. После этого Акари сделал знак четырем другим мужчинам снять жердь с рогаток и нести к могиле. Впереди них бежала первая четверка, у каждого в руках было по связке острых палочек. Через пятьдесят метров они втыкали в землю по нескольку палочек, чтобы отметить путь, по которому следует нести умершего.

Убитый поросенок остался на месте, а живого потащили вслед за покойником. Родственники и все присутствующие следовали на некотором расстоянии. Они неторопливо трусили за процессией, время от времени громко топая ногами.

— Убитый поросенок — это плата колдуну, — сказал нам тихонько Пойа.

Все эти процедуры заняли немногим больше часа. Когда процессия достигла водопада, там уже была готова плотина, вода текла по новому руслу, и в дне водопада зияла могила.

Колдун приказал положить труп рядом с могилой. Он снова начал быстро произносить заклинания на непонятном языке, видимо обращаясь к духу умершего. Потом он сделал знак, и труп в сидячем положении опустили в могилу; лицо покойника было немного поднято вверх. После этого колдун снова потребовал полной тишины.

И тут начался совершенно неожиданный спектакль. Акари взял две острые палочки и проткнул ими ноздри живого поросенка, которого крепко держали двое туземцев. Потом он взял дубину и одним ударом раскроил поросенку череп. Поросенка он поднес к голове умершего, чтобы кровь из ноздрей животного капала на глаза покойника.

Туземцы считают, что злой дух может выйти из тела только через глаза. А теперь он будет думать, что глаза покойника выколоты.

Потом колдун взял две стрелы, осторожно приложил их острием к глазам трупа и держал их так все время, пока засыпали могилу. Наконец дух был заперт. Если ему все-таки захочется покинуть труп через глаза, он наткнется на две стрелы.

Но вот могилу засыпали, положили сверху несколько камней, и Акари сделал знак разрушить плотину.

Когда вся похоронная процессия увидела, что могила скрылась под водопадом, гнетущая тишина прорвалась, и настроение сразу поднялось. Злой дух, который столько лет мучил Каюианду, был надежно похоронен вместе с ним.

После этого все быстро разошлись по домам.

* * *

Мне часто задают вопрос, не лучше ли было бы для всех первобытных народов, чтобы их оставили в покое, разрешили бы им жить по-старому, вместо того чтобы принуждать их догонять наш век техники.

Разве эти дети природы в своем первобытном состоянии не чувствуют себя счастливее, чем большинство людей, живущих в условиях современной цивилизации? И нельзя ли там, где возможно, постараться оставить все как было?

Но эту проблему можно обсуждать только теоретически. То, что мы называем цивилизацией, не останавливается и не поддается никаким воздействиям. Безусловно, в некоторых случаях было бы гораздо лучше не трогать первобытные народы и постараться сохранить их. Но для туземцев Новой Гвинеи уже нет пути назад. Одно только политико-географическое положение острова мешает тому, чтобы там были установлены преграды победному шествию цивилизации.

Кроме того, я далеко не уверен, что первобытное племя энга в долине Лайагама живет счастливее, чем «цивилизованные» люди. Просто проблемы, которые мучают туземцев, носят иной характер. Все их существование связано с разными страхами — страхом перед неведомым, перед злыми духами, которые приносят болезни, несчастья и смерть. Туземцам постоянно приходится задабривать злых духов, преследующих человека от рождения до самой смерти.

Если, например, в первый год рождения ребенка свинья принесла неполноценного поросенка, это считается дурным предзнаменованием для всего будущего ребенка. Тогда отец призывает колдуна, который закалывает поросенка и по-особому приготавливает его. Над внутренностями, которые должны съесть мать и ребенок, произносятся особые заклинания. Потом под новые заклинания у ребенка на голове крепко завязывается прядь волос. Если его впоследствии стригут, эту прядь не трогают.

Поскольку туземцам причины тех или иных заболеваний неизвестны, они считают, что болезни вызываются духами умерших родственников.

Но, несмотря на это, отец отвечает за здоровье своего ребенка перед родственниками жены, и прежде всего перед тестем и тещей. Поэтому, если ребенок заболел, отец должен сразу же позвать колдуна и, чтобы задобрить духов, принести в жертву одного или нескольких поросят. Часть мяса необходимо отдать родственникам жены.

Если, несмотря на жертвоприношения, ребенок умирает, колдун не считается виновным. Все понимают, что причина смерти в том, что духи не пожелали сменить гнев на милость. Но после конца траура отец ребенка должен внести за него выкуп родственникам своей жены. Если он не отдаст им положенного количества свиней, между семьями может возникнуть вражда.

Когда кто-то внезапно заболевает, например, сильной лихорадкой, надо поскорее найти духа, вызвавшего эту болезнь, пока он не успел съесть всю жертву целиком. В таких случаях самый старый мужчина племени делает из больших листьев трубку и дует в нее, произнося в то же время имена известных ему духов.

По звуку, который издает воздух в трубке, старик определяет, какой именно дух виновен в болезни, и тогда семья больного должна как можно скорее пожертвовать духу поросенка. Поросенка подвешивают над земляной печью, чтобы кровь стекала на камни. А тот же старик тычет острой палкой в печь, чтобы выгнать оттуда духа, потому что он, без сомнения, уже забрался туда попить поросячьей крови.

Если после этой процедуры больному не станет легче, значит, здесь виноваты сразу несколько духов. В том случае когда больной или его родственники люди состоятельные, они могут принести жертвы сразу всем духам племени. Тогда строится особая маленькая хижина с земляной печью, закалываются два поросенка и делятся между всеми духами.

В это же время двое мужчин, переодевшись женщинами, исполняют такие соблазнительные песни и танцы, что уж тут духи, безусловно, начинают думать совсем о другом и отпускают свою жертву!

У энга считается, что воспаление раны вызывается гнилой кровью, которую нужно поскорее выпустить из тела больного. Если у человека воспалилась рана в верхней части туловища, то колдун острым бамбуковым ножом вырезает дырку в груди или в боку больного и наливает в нее воды. Потом больного поворачивают так, чтобы вода, а вместе с ней и гнилая кровь вытекли из раны. Бывает, правда, что после такой процедуры больной выживает.

В том же случае, когда воспаленное место находится в нижней части туловища, в анальное отверстие больного вставляется бамбуковая трубочка и через нее наливается вода. Потом больного ставят на ноги и ждут, чтобы из него вытекла вода вместе с воспалением.

Больной, как правило, умирает.

Если мальчик рождается с багровой кожей, то считается, что он напился материнской крови. Тогда ему на пальце руки отрубают один сустав, чтобы из него вытекла вся женская кровь и он стал бы настоящим мужчиной.

Ребенок, который плохо сосет грудь матери, считается одержимым злым духом. У него на пальце тоже отрубают сустав, чтобы дух вышел из него вместе с кровью.

Заговоры и колдовство применяются не только при лечении больных, но и для того, чтобы расправиться с врагами. Это делается очень просто: туземец, крадучись, следует за своим врагом, держа над его тенью камень, завернутый в лист определенного дерева. При этом он произносит магические слова, которые должны подействовать на врага так, что тот вскоре начинает чахнуть и умирает.

Если туземец обнаружил или заподозрил, что кто-то над ним колдует, он должен или убить колдовавшего или заплатить ему большой выкуп, только в таком случае колдовство не подействует.

Когда причина смерти не может быть установлена сразу, туземцы считают, что в ней повинны духи из царства мертвых или колдовство. Они всегда тщательно осматривают умершего. Если у трупа на правом боку есть темное пятно, считается, что смерть вызвана духом умершего родственника с отцовской стороны. В таком случае родственникам со стороны матери должен быть выплачен выкуп.

Темные пятна на левом боку трупа означают, что смерть принес дух с материнской стороны, но в этом случае никакой выкуп не выплачивается.

Если нельзя обнаружить видимые причины смерти, то туземцы считают, что человек пал жертвой колдовства. Тогда, чаще всего с помощью колдуна, они пытаются выяснить, у кого именно могли быть мотивы для убийства. С подозреваемого требуют выкуп, обычно это бывает поросенок. Если обвиняемый отказывается заплатить выкуп, то рискует быть убитым.

Когда туземец чувствует, что ему угрожают злые духи или колдовство, он в страхе прибегает к такому выходу: выкапывает из могилы череп своего близкого родственника, очищает его, заворачивает в пальмовый лист и хранит в своей хижине или где-нибудь поблизости. Череп или дух умершего родственника обязательно предупредят его о надвигающейся опасности.

Страшные сны туземец считает признаком того, что на него или на его близких гневаются духи. И он всегда может найти причину их гнева.

Если страшные сны снятся долго, туземец зовет колдуна, и они вместе приносят в жертву духам одного поросенка. Колдун произносит заклинания, и младшему ребенку туземца повязывается на голову шнурок, который должен напоминать духу о принесенной ему жертве. Колдун в виде платы получает ногу поросенка.

Туземец, которому снятся дурные сны, может обратиться и к медиуму. Медиумами обычно бывают старухи. Впадая в состояние транса, они общаются с духами и стараются их задобрить. Медиум узнает у духа, сколько свиней нужно принести ему в жертву. Туземцы беспрекословно исполняют приказания медиума. А тот в виде вознаграждения получает часть мяса.

Туземцы различают два вида духов. Одни духи — из царства мертвых, они-то и бывают виновниками всяческих несчастий; другие — демоны, они ведут свое происхождение не от мертвых. Демоны живут в водопадах, в темных пещерах, они убивают и съедают всех, кто осмелится вступить в их владения, Но разумных людей, которые держатся от них на почтительном расстоянии, они не трогают.

Европейцам, привыкшим мыслить реально, страх перед злыми духами и преследованием колдунов может показаться невероятным и фантастическим, но тем не менее с этим фактом приходится сталкиваться очень часто. В донесениях патрулей о несчастных случаях постоянно встречается выражение «alleged sorcery» («из-за колдовства»).

Правдиво описывая жизнь на земле в атомный век, нельзя забывать и этих беспомощных, робких и диких первобытных людей.

В племени энга считают, что первые люди появились на земле из космоса. Часть из них осталась на земле и сгруппировалась в племена, а часть еще живет в космосе. Теперь те «космические» люди влияют на погоду, от них, например, зависит, будет дождь или вёдро. Снова Один и Тор^[19].

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Церемония посвящения мальчиков в мужчины.

Страх перед половым актом.

Язык тайных обрядов

В племени энга уже постепенно начали исчезать многие старые обычаи и обряды, во всяком случае в тех общинах, что живут поблизости от патрульной базы.

Через несколько лет большинство так называемых языческих обрядов, ритуалов врачевания и заклинаний исчезнут совсем. Будущим поколениям племени энга придется изучать антропологию и этнографию, если они захотят узнать, как жили их предки. Известный австралийский антрополог М. Дж. Меджитт, работающий в Сиднейском университете, побывал на территории племени энга с самыми первыми патрульными отрядами, чтобы изучить жизнь этого племени до того, как о нем пронюхают миссионеры. Он описал много обычаев и обрядов энга и справедливо считается лучшим знатоком их культуры.

Теперь в Лайагаме, на другом берегу реки, в нескольких километрах от патрульной базы выстроена миссионерская станция.

Миссионер Харри Рэа — очень симпатичный и, к счастью, разумный человек, который чрезвычайно осторожно ступает по садам господа бога. Авторитет миссионера среди туземцев и его влияние на них могут быть безграничными. И принесет ли его работа пользу или вред, зависит не от той религии, которую он проповедует, а исключительно от его личности. Харри Рэа никогда не запрещает туземцам исполнять традиционные обряды.

Он даже поощряет туземцев сохранять многие старые воспитательные обычаи и ритуалы, которые они сами склонны были бы отменить, чтобы быть похожими на белых.

Харри с большим интересом изучает духовный мир туземцев, их представления о жизни, поверья и особенно их предания. С помощью своих переводчиков он собрал несколько легенд племени энга; они лучше, чем что-либо другое, позволяют проникнуть в круг представлений туземцев.

Я прожил в Лайагаме несколько недель. За это время я посетил всех туземцев, живущих неподалеку от миссионерской станции. Часто вечерами под монотонный стук дождя по железной кровле я вместе с Харри Рэа слушал рассказы туземцев о жизни их племени.

И во всех рассказах сквозил страх перед половой жизнью. Эта сторона их существования была окутана тайной, это было табу в противоположность свободному и естественному отношению к сексу полинезийцев. Этот страх особенно заметен в церемонии посвящения в мужчины — Сангаи. Мне очень хотелось увидеть хоть одну такую церемонию, но они происходят через год, и пока ее не предвиделось. Тампус, повар Харри Рэа, туземец из племени энга, рассказал мне об этом обряде; он сам принимал в нем участие.

У каждой общины есть свои обрядовые хижины. Они, как правило, расположены высоко в горах, где никто никогда не бывает. Когда очередные десять мальчиков достигают переходного возраста, то есть когда у них начинает расти борода, юноши постарше, уже прошедшие обряд посвящения, отводят их в обрядовую хижину. Они уходят туда ночью, чтобы их не видели женщины. Перед уходом они мажут лицо сажей, украшаются перьями и орнаментом и берут с собой свои лучшие копья, луки и стрелы.

В хижине они проводят четыре дня, исполняя там различные обряды.

В племени энга считается, что сожительство с женщиной очень опасно для молодого человека. Поэтому возле обрядовой хижины выращиваются особые травы, сок которых якобы защищает юношей от опасного влияния женщин.

В первый день юноши избавляются от всего, к чему дома прикасались женщины или на что они хотя бы смотрели. Юноши раздеваются и прячут свою одежду и украшения. Потом начинается особый ритуал очищения. Из маленького горного ручья по бамбуковым трубкам течет вода. Один за другим мальчики ложатся под бамбуковую трубку так, чтобы вода капала им на глаза. Вода должна очистить их от всего, что они видели или думали в связи с женщинами.

Старшие юноши в это время произносят над ними заклинания, которые должны защитить мальчиков от женщин.

Потом все прикрывают половые органы свежими листьями, которые подсовывают под пояса, и натираются соком выращенных возле хижины магических трав; он должен охранять их и придать им силы. У этих трав очень резкий запах.

После этого участники церемонии возвращаются в хижину и разводят там костер, чтобы согреться.

Здесь же неподалеку разбиты огороды, где растет батат. Мальчики едят его по вечерам.

Магические травы возле хижины посадили старшие юноши, уже не в первый раз принимающие участие в церемонии Сангаи. Руководитель церемонии — обычно самый старший юноша — осматривает эти травы. Если они завяли, значит тот, кто посадил их, развратничал все время, прошедшее с последней церемонии, и теперь он должен заплатить остальным выкуп. Обычно это бывает поросенок, которого все сообща съедают, так что «грешник» отнюдь не теряет расположения окружающих.

Вторые и третьи сутки юноши проводят в обрядовой хижине. Каждый день они натираются соком магических трав. Юноши поют друг другу песни, рассказывают сны или же старшие рассказывают младшим легенды, часто весьма поучительного содержания.

Пока длится церемония, они должны избегать сексуальных тем и остерегаться, чтобы случайно не увидеть половые органы друг друга, а также экскременты людей или животных.

Если юноша случайно нарушит запрет, он должен снова идти к ручью очищаться; только после этого ему будет позволено присоединиться к остальным. Перед сном каждый поодиночке уходит в кусты, чтобы справить нужду. Юношам строго внушается, что и в будущем они должны справлять нужду только в одиночку. Вообще за время пребывания в хижине им внушаются определенные нормы поведения.

Юноши учатся также особому обрядовому языку, которым они и пользуются во время всей церемонии. В обрядовом языке одни слова заменяются другими. Тампус объяснил нам, что, например, батат на языке племени энга будет «аин», а на обрядовом языке — «тайда».

На время церемонии имена юношей тоже меняются. Так, например, Тампуса звали Юанда.

Юноши принимают участие в этих церемониях до самой женитьбы и постепенно все лучше овладевают тайным обрядовым языком.

На четвертый день все участники церемонии уходят на охоту, а потом устраивают большой пир. Вечером они гуськом спускаются в селение и приходят на площадку, где обычно бывают обрядовые танцы. Перед уходом из хижины они тщательно украшаются и прикрепляют к правому плечу пальмовый лист.

На площадке их встречают девушки, которые уже видели, как юноши спускались с горы. Юноши друг за другом по кругу проходят по площадке, девушки следуют за ними.

Если девушке нравится какой-то юноша, она снимает лист с его правого плеча и прикрепляет его себе на левое плечо. И если юноша не протестует, чего почти никогда не случается, они считаются помолвленными.

При выборе супруги туземцы не пользуются никакими определенными правилами. Иногда жену сыну выбирают родители, но чаще юноши и девушки договариваются сами.

До прихода белых здесь редко случалось, чтобы мужчина женился раньше 30 лет. Туземцы были уверены, что тот, кто рано женится, потеряет всю силу, как только поспит с женой, что он рано превратится в «кожу да кости» и станет плохим воином. Теперь туземцы, живущие поближе к патрульной базе, женятся иногда и в 18 лет. Но неопределенный страх перед половой жизнью все еще существует. Разумный человек не должен слишком часто спать с женой. А перед этим он должен поплевать на руки и потереть слюной живот, чтобы не слишком много его «жизненной силы» покинуло тело.

Как только юноша сообщает своей семье, что он хочет жениться, сразу же начинается обсуждение выкупа, который он должен внести за невесту. Это дело важное, и касается оно всех членов семьи. Выкуп зависит от внешности девушки, от ее работоспособности, от требований ее родителей, а также и от благосостояния семьи жениха. Бедный человек может купить себе жену за одну или двух свиней, а богатому иногда приходится расплачиваться десятью да еще бусами, ракушками и каменными топорами.

Часть выкупа жених должен заплатить сам, остальное ему помогают выплатить ближайшие родственники и друзья. Его отец и братья приходят к родителям невесты и говорят им, какой выкуп они могут за нее дать. Если все согласны, родители невесты вместе с ней отправляются в хижину родителей жениха.

Здесь все осматривают выкуп и снова обсуждают его размеры. Каждая семья заботится только о своей выгоде, и они долго торгуются. Но это входит в ритуал сватовства. Чтобы не потерять всеобщего уважения, семьи не должны слишком легко и быстро договариваться о выкупе. Ведь в это время семья жениха демонстрирует свое благосостояние и свою способность заплатить за невесту выкуп.

После того как все вопросы улажены, наступает тот редкий случай, когда слово дается женщине. Невеста выбирает из выкупа те вещи, которые она хочет подарить своим родственницам и подругам. Семья невесты в ответ делает небольшой подарок семье жениха. Обычно это бывает одна или две свиньи, которых друзья и родные жениха тут же закалывают и съедают. Но это ни в коем случае не должны быть те свиньи, которые семья невесты получила в выкупе. Подарить тех же свиней все равно что с позором признаться в своей бедности.

Во время обмена дарами жених и невеста должны быть украшены определенным образом, и эти украшения они продолжают носить в течение нескольких недель.

Но брак не сразу вступает в силу. Он считается окончательно скрепленным только после того, как семья невесты заколет одну из свиней, полученных в выкупе. До этого она в любую минуту может порвать договор и вернуть все подарки. Правда, в этом случае обе стороны лишаются всеобщего уважения.

Заключение брака совершается по этапам. После обмена дарами невеста переезжает к ближайшим родственникам жениха, чтобы постепенно привыкнуть к своей новой семье.

Жених еще несколько недель живет вместе со всеми юношами. У своего дяди или у какого-нибудь другого женатого родственника он покупает магические листья и талисманы. В будущем они должны охранять его от опасности, которой он подвергнется, когда начнет жить с женой.

Только через месяц после обмена дарами, когда обе стороны уже уверены друг в друге, отец невесты говорит жениху, чтобы он взял свою жену и ушел с нею в кусты. На другой день жених и невеста снимают украшения, и невеста переходит жить в ту хижину, которую ее муж и его родные выстроили для них. Молодые разбивают возле хижины свой первый огород и начинают обычную жизнь.

Если муж станет состоятельным человеком, разведет много свиней и разобьет много огородов, он сможет купить себе еще одну жену. Как правило, первая жена бывает этому рада, потому что ей одной трудно и работать на огороде, и ухаживать за свиньями. Муж живет отдельно и по очереди посещает своих жен. Однако в племени энга редко у кого есть больше одной жены. Из 20 женатых туземцев, что жили поблизости от патрульной базы, только у троих было по две жены и у одного старика три.

Если муж умирает, его брат имеет полное право унаследовать его жену, не платя ее родственникам никакого выкупа, поскольку его семья один раз уже уплатила за нее. Но если у вдовы есть дети, он должен уплатить за них одну или двух свиней. Как правило, вторая жена бывает вдовой, которую муж получает в наследство от своих близких родственников.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Легенды о ревнивой жене,

о женщине-змее, соблазняющей мужчин,

и о матери, которая не захотела убить своего сына

Обычно обе жены мирно живут друг с другом. Но и здесь, как в любом обществе, из-за ревности иногда разыгрываются драмы. Об этом говорят предания, которые мне рассказывал Кипари — второй повар миссионерской станции. Вот, например, весьма назидательная история о ревнивой и коварной жене. Давным-давно жил человек с двумя женами. Каждая из них имела по сыну. Сыновья были однолетки. Жены жили в одной хижине и плохо ладили друг с другом. Каждая старалась добиться любви и расположения мужа.

Однажды этот человек сказал своим женам, что он уходит в лес охотиться на сумчатых крыс. Старшая жена и ее сын отправились вместе с ним. А младшая жена со своим сыном должна была прийти к ним в лес позже, после того как соберет много овощей и наготовит достаточно факелов, чтобы муж мог подольше охотиться в лесу.

Муж заставил младшую жену выполнить двойную работу за то, что она не любила старшую. И она покорно повиновалась ему. Он предупредил ее, что тропа в одном месте разветвляется и что он отметит листьями овощей, по какой тропе ей следует идти.

И муж ушел на охоту вместе со старшей женой и ее сыном, которого она несла в плетенке. А младшей жене осталось много-много работы. Она должна была выйти следом за ними на другой день рано утром.

Когда муж со старшей женой пришел к тому месту, где тропа разветвляется, он, как и обещал, отметил листьями нужную тропу, и они пошли дальше. Но тут старшая жена сделала вид, что ей надо справить нужду, побежала обратно и переложила листья на другую тропу.

Потом она догнала мужа, и они пошли к месту охоты.

Утром отправилась в путь и младшая жена. Она несла большую плетенку, в которой были еда и ее сын. Вскоре она подошла к развилке, увидела тропу, на которой лежали листья овощей, и пошла по ней. А это была неверная тропа. Младшая жена шла и шла до самого заката и все ждала, что вот-вот покажется стоянка ее мужа. Никогда раньше она там не бывала. Она переночевала под деревом, утром поела немного овощей, что несла с собой, и пошла дальше. Она шла очень долго и вдруг заметила, что тропинка сузилась. Наконец младшая жена вышла к большому водопаду.

Она вскарабкалась на высокую скалу рядом с водопадом и очень испугалась, увидев, что тропа исчезла в расселине. Заглянув в нее, женщина увидела там громадную пещеру. У входа возвышался большой плоский камень, а на нем лежали испеченные в земляной печи поросенок, сумчатые крысы и казуары. Женщина спустилась к пещере и заглянула внутрь. В глубине был еще один плоский камень, и на нем лежали мужчины, женщины и дети, тоже испеченные в земляной печи.

Эта пещера была домом духа Пуру-Тури. Водопад тоже принадлежал ему. Когда младшая жена поняла, что она по ошибке попала в пещеру духа, она очень испугалась, подумав, что больше никогда не увидит своего мужа.

Она была голодна, и ей хотелось отведать мяса, но она решила, что безопаснее есть овощи, которые она несла в плетенке. Она села и стала думать, что же ей делать дальше.

Но вдруг заплакал ее сын, и его плач услыхал дух, который после удачной охоты шел домой по гребню горы. В правой руке он тащил печеного человека, в левой печеного казуара. Дух подумал: «В моей пещере кто-то есть; странно, по-моему, там не оставалось никого живого».

Он спрятал печеного человека под камень и крикнул:

— Кто в моей пещере?

Младшая жена выбежала, чтобы посмотреть, кто это кричит. Увидев на скале духа, она очень испугалась. Покрытый длинной свалявшейся шерстью, с единственным глазом посреди лба, он был большой, как дерево.

Дух подошел к женщине, и она рассказала ему, как старшая жена подстроила так, что она пошла по другой тропе и очутилась у него в пещере. Женщина попросила духа разрешить ей поскорее уйти отсюда. Дух вошел в пещеру и осмотрел своих печеных животных и птиц. Но младшая жена сказала, что она ела только свои овощи и не трогала его еду.

Услыхав эти слова, дух понял, что она хорошая женщина, и решил не убивать ее. Он даже предложил ей поесть вместе с ним казуара.

После еды дух велел ей положить ребенка на камень, чтобы он мог наполнить ее плетенку пищей на обратный путь. А женщину он тем временем отправил к водопаду, чтобы она набрала воды в полые тыквы — тоже на обратный путь. Дух дал женщине два факела: один должен был светить ей, пока она будет спускаться к водопаду, другой — когда она будет возвращаться в пещеру.

Женщина спустилась к водопаду, наполнила водой тыквы и вдруг услышала, что где-то близко плачет ребенок. Она тут же подумала: «Это плачет душа моего сына! Наверное, дух обманул меня и съел моего ребенка». Она бросила факел и побежала в пещеру. Ее сына на камне не было. Женщина заплакала. На ее плач из пещеры вышел дух с большой тяжелой плетенкой. Он сказал женщине, что внизу в плетенке лежит мясо, а сверху ее спящий сын. Он велел ей идти домой и не смотреть, что лежит у нее в плетенке, пока она не дойдет до развилки и не вступит на тропу, по которой ходят люди. Вот тогда она убедится, что с ее сыном не случилось ничего дурного.

Изнывая от недобрых предчувствий, женщина повиновалась. Когда она подошла к развилке и заглянула в свою плетенку, она нашла там не мясо, а красивого молодого человека. Его кожа блестела от свиного жира, на нем были ценные украшения из жемчужных раковин, плетеный передник тонкой работы, а в руке он держал великолепный лук из пальмовой ветви.

— Ты не узнаешь меня, мать? — спросил молодой человек. — Я твой сын. Пока ты ходила за водой, дух держал меня под водопадом, и вот я превратился в мужчину.

Вне себя от радости мать обняла его и заплакала, но скоро ее слезы высохли, и она начала восхищаться красотой сына.

Мать и сын вместе пошли домой, куда уже вернулся муж со старшей женой. Старшая жена начала упрекать младшую за то, что она не явилась на место встречи, из-за нее, мол, им пришлось сократить время охоты и вернуться домой. Вдруг она увидела молодого человека.

— Ах вот почему ты не пришла! — воскликнула она. — Ты встретила в лесу этого юношу и спала с ним!

Муж тоже стал бранить младшую жену и потребовал от нее объяснения. Тогда та поведала им о своих приключениях, но только она сказала, что тропу перепутала случайно.

Муж и старшая жена не верили своим ушам, но юноша подтвердил всю историю. Когда старшая жена внимательно посмотрела на него, она убедилась, что он действительно сын младшей жены. И она начала просить младшую жену рассказать ей, как пройти к пещере духа.

На другое утро старшая жена встала на рассвете, набрала полную плетенку еды и ушла вместе со своим сыном, твердо решив, что и он тоже должен сделаться таким же красивым, как его сводный брат.

Когда она пришла к пещере, духа там не было. Она вошла внутрь и увидела приготовленную пищу. Старшая жена не могла обуздать свою жадность и набросилась на еду, а что не доела, разбросала по пещере.

Пока она ела, вернулся дух и спросил ее, что она здесь делает. Старшая жена сказала, что она сестра той женщины, которая недавно была у него, и потребовала, чтобы дух и ее сына тоже превратил в прекрасного юношу.

Дух очень рассердился, услышав такие слова. Эта женщина съела его еду да еще так дерзко говорит с ним! Дух решил проучить старшую жену и попросил ее принести воды из водопада, пока он наполнит мясом ее плетенку.

Когда женщина брала воду, она услышала рядом плач ребенка. «Это душа моего сына! Дух обманул меня и съел его!» — подумала она и побежала обратно в пещеру. Там она увидела, что на камне, куда она положила ребенка по указанию духа, его больше нет. Тогда она накинулась на духа, начав обвинять его в том, что он убил и съел ее ребенка.

Но дух успокоил женщину, сказав, что ее сын лежит в плетенке вместе с мясом, которое он положил ей в дорогу. Пусть она откроет плетенку, когда придет к развилке. Она найдет в ней своего сына.

Женщина ушла, даже не поблагодарив духа. Как только она подошла к развилке, она открыла свою плетенку, но увидела в ней только камни да безобразного юношу, покрытого щетиной, будто свинья. На нем был грязный старый передник, а в руке он держал маленький кривой лук.

Женщина пришла в ярость. Прибежав домой, она тут же набросилась на младшую жену и даже ударила ее поленом.

И напрасно младшая жена говорила, что она ни в чем не виновата, что у нее и в мыслях не было ничего дурного, когда она рассказывала им о свалившемся на нее счастье.

А тут начали драться и оба сына. Безобразный сын сказал, что младшая жена виновата в том, что дух превратил его в такого урода. Он схватил прекрасный лук сына младшей жены и потребовал его себе в виде возмещения. Красивый юноша тоже ухватился за лук, и оба стали тянуть его каждый к себе.

Так, не отпуская лука, они пробежали огород и углубились в лес. Наконец их, измученных, сморил сон. Но и во сне они продолжали крепко держаться за лук.

Урод проснулся первым и увидел, что его брат держит лук совсем слабо. Он незаметно вынул лук из его руки и как ветер помчался с ним прочь.

Когда сын младшей жены проснулся и увидел, что случилось, он начал по следам преследовать брата. Он шел несколько часов, пока не наступил вечер. Тогда юноша вернулся домой. Дома он заколол и зажарил поросенка, а его мать собрала в дорогу овощи и факелы.

На другой день он, уже с матерью, снова пошел по следам сына старшей жены. А за ними следовали отец и много других родственников, которым интересно было узнать, чем же все это закончится.

Много дней шли они по долине Лай, и в каждом селении, куда они приходили, им говорили, что сын старшей жены покинул его всего несколько часов назад.

И вдруг след оборвался. Сын младшей жены был в отчаянии от того, что ему придется вернуться домой с пустыми руками. Но тут к нему подошла прекрасная молодая девушка и спросила:

— Уж не ищешь ли ты безобразного юношу с большим красивым луком? Если так, то еще совсем недавно он пытался соблазнить здесь всех девушек. А теперь он ушел в соседнюю деревню, чтобы принять там участие в большом празднике.

Младший сын обрадовался этой новости и поблагодарил девушку.

А потом все быстро пошли в ту деревню, где должен был состояться праздник. И здесь сын младшей жены увидел своего брата, который стал еще безобразнее, чем раньше. На нем были пышные украшения, он сидел, держа лук под мышкой, и ухаживал за девушками.

Красавцу не терпелось поскорее заполучить обратно свой лук. Он осторожно обошел вокруг площадки, на которой танцевали, подполз сзади к брату и схватил конец лука, который торчал у того из-под руки. Но в ту же секунду урод ухватился за другой конец лука. И вот братья снова, тяжело дыша, начали бороться.

Некоторое время их отец смотрел на эту борьбу, а потом взял топор и разрубил лук пополам.

— Нам это уже надоело, — сказал он, — берите каждый по своей половине и перестаньте драться.

После этого братья и вся их родня вернулись домой.

Кипари слышал эту историю от одной старой вдовы из их рода. Она же рассказала ему еще одну весьма поучительную историю про мужчину, которого соблазнила женщина-змея.

Жила-была женщина, были у нее муж и сын. Она очень страдала, что муж охладел к ней, не приходил больше в ее хижину и не уходил с ней в кусты. По ночам ее мучили дурные сны.

Однажды ей приснилось, что какая-то краснокожая женщина с похожими на змеи ногами прокралась в хижину ее мужа. А на рассвете она ушла в лес, забрав с собой ее мужа и сына.

Утром женщина захотела рассказать свой сон мужу, но она нигде не могла найти ни его, ни сына. Она повсюду искала их, но так и не нашла. Тогда она взяла с собой еды и пошла в лес, туда, где, как ей приснилось, исчезла женщина-змея.

Она громко звала и мужа, и сына, но ей никто не отвечал. Поздно вечером она услышала чьи-то голоса на вершине высокого дерева. Она побежала к нему, но увидела там только двух красивых голубей. Женщина заплакала, и голуби спросили ее, почему она плачет.

Женщина рассказала им про свой сон и про то, что она ищет мужа и сына.

Но голуби посоветовали женщине вернуться домой: мужчины, очевидно, отправились на большой праздник, и если она осмелится явиться туда, то умрет.

Женщина ответила голубям, что она все равно не успокоится, пока не узнает, что случилось с ее мужем и сыном, и отправилась дальше. Она шла и шла, пока не пришла к высокой акации. Под акацией был устроен загон, в котором паслись свиньи. Их стерег маленький старичок. Старичок тоже спросил женщину, что ей нужно. Услыхав ее ответ, он сообщил, что несколько дней тому назад здесь действительно проходили два человека, которых звали так, как говорит женщина.

Женщина очень обрадовалась этой новости и начала расспрашивать старичка подробнее, но тот не хотел больше ничего говорить ей. Он только сказал, что для нее же лучше знать поменьше. Ему было жаль женщину, и он хотел, чтобы она ушла домой.

Но женщина твердо решила узнать все, что ей нужно. Она была со стариком очень ласкова, предложила ему поесть.

Старик не мог устоять перед женщиной. Он рассказал ей, что ее мужа и сына увела змея, и обещал показать, где находится дом змеи. Женщина поблагодарила старика и обещала сделать ему богатые подарки, когда вернет мужа и сына.

Старик показал женщине большую хижину и сказал, что ее муж и сын вместе с другими мужчинами находятся в ней и что сейчас они все украшаются к празднику. Он сказал, что там у всех мужчин, а также и у ее мужа и сына, есть женщины, и предложил ей сжечь дом. Но женщина не согласилась, она пожалела своего сына.

Потом она увидела рядом другую хижину и осторожно подошла к ней. У входа сидела красивая разукрашенная молодая девушка. Она спросила, что нужно женщине.

Та поведала ей всю свою историю и умоляла девушку помочь ей. Растроганная слезами женщины, девушка велела ей прийти сюда вечером и обещала отвести ее к мужскому дому, когда она понесет туда еду.

В это время из хижины вышла высокая безобразная краснокожая женщина с ногами, похожими на змеи, и спросила, что нужно пришедшей. Когда несчастная снова рассказала свою историю, краснокожая велела ей убираться домой.

Но женщина сказала, что она проделала этот длинный путь только ради того, чтобы узнать, что случилось с сыном, и не уйдет, не повидав его. Девушка еще раз предложила женщине свою помощь, но предупредила, чтобы она не уговаривала своего сына вернуться, не то это вызовет гнев остальных мужчин. Женщина сказала, что она так и сделает, но про себя твердо решила, что непременно уведет сына домой.

Когда девушка понесла мужчинам еду, женщина спряталась рядом за изгородью.

Мужчины, все очень ярко украшенные, вышли из дома за едой. Впереди шел сын женщины, который превратился в красивого высокого молодого человека.

Мать сразу же схватила его за руку и начала умолять вернуться домой. Она сорвала с него все украшения, спрашивала, почему он ушел, ничего не сказав ей, и говорила, что уж теперь ему не удастся уйти от нее.

Остальные мужчины бросились к ним, чтобы вырвать сына у матери, но она крепко держала его обеими руками. Мужчины говорили, что их слишком мало предстоящих танцев, и спрашивали, какой выкуп пожелает женщина, чтобы оставить сына с ними. Но мать отказалась от выкупа — ей нужен был только сын. А вот обманувшего ее мужа она охотно им оставит. Мужчины разложили перед ней богатые дары, надеясь все-таки уговорить ее оставить им молодого человека. А краснокожая женщина, которая и в самом деле была змея Моропая, всячески помогала им.

Но мать была непоколебима. И в конце концов ей разрешили уйти вместе с сыном.

Мать и сын ушли домой, а отец, которому было очень стыдно, что он оказался жертвой женщины-змеи, поплелся обратно.

Судя по всему, в основу этого предания легла реальная история, в которой главную роль играла ревность. Но ее драматизм еще более усилили, а всем персонажам дали вымышленные имена. Обычно обо всяких семейных неурядицах в племени энга рассказывают так, что только посвященным ясно, о ком идет речь. Это очень тактично. А иногда о семейных дрязгах говорят в шутливой форме, чтобы смехом наказать тех, кто осмелился нарушить законы племени.

Переводчик Кипари рассказал еще несколько преданий, и все они были похожи друг на друга счастливым концом: герой и героиня женятся, и у них родится много-премного детей.

Вот один из рассказов Кипари.

Мужчина, у которого было две жены, пошел как-то раз в лес за топливом. Когда он рубил дрова, лесной голубь проворковал ему с дерева:

— Почему ты здесь работаешь, в то время как остальные мужчины ушли в Вапенаманду? Там состоится большой праздник, и всех будут угощать свининой.

— Куда, ты говоришь, они пошли? — удивился мужчина.

— В Вапенаманду. Разве ты не видел, как они шли? — спросил голубь.

Мужчина принес топливо домой и приказал своим женам приготовить в путь еды и сложить ее в новую плетенку, а сам принялся делать факелы для дороги. Обе жены его были беременны и вот-вот должны были родить, поэтому муж попросил их помогать друг другу в его отсутствие.

— Та_? что родит девочку, пусть получше заботится о ребенке, — сказал он. — Та же, что родит мальчика, пусть отнесет его в кусты и убьет. А если вы ослушаетесь меня, то не получите свинины, которую я обязательно принесу домой.

И он ушел.

Женщин очень возмутил приказ мужа, и они решили, что, если у одной из них родится мальчик, они его спрячут.

Вскоре они родили. Одна девочку, а другая мальчика.

— Что ты будешь с ним делать? — спросила мать девочки другую женщину.

— Я его спрячу, как мы с тобой и решили, — ответила мать мальчика.

Но та, что родила девочку, напомнила ей о свинине, которую муж не даст им, если они не убьют мальчика.

Мать мальчика сразу поняла ее и сделала вид, что она тоже согласна убить своего сына. И она начала плести цыновки из листьев пандануса.

Когда цыновки были готовы, она сказала матери девочки, что идет в лес, чтобы там убить и похоронить своего сына. Она долго ходила по лесу и наконец нашла дерево тао с большим дуплом у подножия. Женщина устлала внутренность дупла цыновками, положила на них сына и сверху тоже укрыла его цыновками. Потом она пошла домой, делая вид, что горько плачет.

Через некоторое время она попросила мать девочки набрать к приходу мужа плодов пандануса, а когда та ушла, быстро приготовила батат, сделала из дерева тарелку и понесла на ней еду сыну. Она накормила мальчика, убрала его ложе, дала ему в каждую руку по сладкой картофелине и пошла домой. Подходя к дому, она снова сделала вид, что плачет по сыну. Дома она застала мужа. Он принес много свинины.

— Кто родил дочь, а кто — сына? — спросил он.

Мать девочки все ему рассказала.

— Хорошо, — сказал муж, — ты будешь есть вместе со мной свинину, а другая жена пусть ходит голодная.

Когда муж ушел в лес за топливом, мать мальчика воспользовалась этим, чтобы навестить сына. Она нашла его здоровым. Он рос удивительно быстро. Мать опять оставила ему батата и ушла.

Целый месяц она никак не могла найти время повидать сына, а когда ей наконец удалось это сделать, она увидела, что он уже стал ростом с десятилетнего мальчика. Сын рассказал матери, что чувствует себя прекрасно, и попросил ее принести ему каменный топор и рассады овощей. Мать так и сделала.

Мальчик разбил огород, посадил рассаду, а с помощью топора построил две хижины.

Когда его мать снова пришла в лес, она очень удивилась, увидев, что меньше чем за месяц в его огороде уже успели созреть овощи.

Прошло несколько лет. Мальчик за это время превратился в красивого юношу. Однажды он охотился в лесу на сумчатых крыс и встретил там девушку. Она была такого же возраста, что и он. Юноша не знал, что это его сводная сестра, и спросил ее, что она делает в лесу.

— Иду к ручью за водой для отца, — ответила девушка.

— Оставь эту воду, она плохо пахнет. Идем ко мне в хижину, у меня там есть чистая вода.

Когда девушка вошла в хижину, юноша обнял ее и сказал, что теперь он ее никуда не отпустит. Девушка ответила, что она с радостью останется у него навсегда. Они поженились, и у них было много-много детей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Легенда о юноше,

который превратился в гарпию

Там же, на миссионерской станции, молодой туземец, по имени Таре, рассказал мне легенду, которую слышал в детстве от отца. Эта легенда, пожалуй, самый типичный образец фольклора племени энга. В ней рассказывается о том, как на свете появилась гарпия.

У гарпии голова, как у совы, она даже похожа на человеческую. Глаза у нее расположены не по обе стороны головы, как у всех птиц, а как у человека. Клюв напоминает нос, только он покрыт рогом. Этот человек-птица носит на голове венок из перьев, торчащих в разные стороны. Его жалобный крик похож на плач ребенка. В представлении племени энга гарпия в действительности и есть юноша, принявший образ птицы.

А случилось это так.

Давным-давно у реки Лай жили два брата. Их отец и мать умерли, так что им самим приходилось добывать себе пищу. Старший ухаживал за свиньями, а младший, Кайо, целыми днями бродил по лесу, охотясь на птиц, ловя ящериц и собирая дикие фрукты.

Однажды он зашел дальше обычного и увидел несколько казуариновых деревьев, обнесенных изгородью. Эти деревья были обвиты ползучим растением тумби-оро, на котором было много зрелых плодов. Юноша перелез через изгородь, влез на ближайшее дерево и начал лакомиться плодами. Он ел только зерна, потому что они были вкуснее, а зрелую мякоть бросал на землю.

Как раз в это время проходил старик, которому принадлежали эти огороженные деревья, и увидел разбросанные на земле плоды. Старика охватил гнев, и он сердито закричал на Кайо:

— Что ты там делаешь? Воруешь мои плоды?

Кайо начал оправдываться, говоря, будто не знал, что плоды кому-то принадлежат.

— А изгороди ты не заметил? — в ярости крикнул старик. Он стащил Кайо с дерева и изо всех сил ударил его дубинкой по голове. Он решил, что убил юношу, положил его в свой плетеный мешок и понес домой.

Дома навстречу старику выбежали его пятеро детей. Они увидели, что в мешке что-то лежит, и радостно обнимали отца, думая, что тот, как обычно, принес им свинину. Отец сказал детям, что это не свинина, но тоже очень вкусное мясо.

Старик повесил мешок на стенку внутри дома и наказал детям следить за ним, а сам пошел собирать топливо для земляной печи, в которой он обычно готовил мясо. Дети сидели в доме и весело болтали о вкусной еде. А чтобы скоротать время, они развлекались тем, что показывали фокусы со шнурком, надевая его на растопыренные пальцы.

Между тем Кайо пришел в себя и услышал разговоры детей. Он очень испугался, что его зажарят, и начал лихорадочно придумывать, как бы ему избежать этого. Проделав в мешке дырочку, онувидел, что дети пытаются сделать какой-то очень сложный фокус, который никак у них не получается. Кайо крикнул детям, что он знает и этот фокус и еще многие другие и, если они выпустят его на минутку из мешка, он все им покажет.

Дети очень испугались, когда «мясо» заговорило с ними, и поначалу отказались от предложения Кайо. Они сказали, что он, конечно, обманет их и убежит, как только они выпустят его. Поэтому они попросили Кайо спокойно ждать, пока его не изжарят.

Но Кайо с еще большей энергией начал упрашивать детей. Он говорил им, что вовсе не собирается бежать, хотя бы потому, что отсюда он все равно не найдет дорогу домой, что он уже примирился с мыслью быть съеденным. Просто ему скучно ждать и, чтобы время прошло быстрее, он хочет показать им разные фокусы.

Наконец ему удалось уговорить детей, и они выпустили его из мешка. Оказавшись на свободе, Кайо сказал детям, что они должны набрать камней для земляной печи и раскалить их к приходу отца. Дети так и сделали.

Потом Кайо сказал, что сейчас покажет им очень интересный фокус со шнурком, но что для этого ему необходим топор. Ведь у их отца наверняка есть топор?

Дети ответили, что отец взял его с собой, но что в доме есть еще большой обрядовый топор. Кайо попросил детей принести его.

Когда топор оказался у него в руках, Кайо сказал, что фокус будет интереснее, если он явится для детей полной неожиданностью. Поэтому он велел им лечь, положить головы на порог и закрыть глаза. Подглядывать не разрешалось. Кайо скажет им, когда можно будет посмотреть.

Дети послушно повиновались ему, и Кайо начал по очереди отрубать им головы каменным топором. Но пятый мальчик испугался стука топора и открыл глаза. Увидев страшную картину, он выскочил из дома и скрылся в зарослях.

Кайо быстро схватил лопату, вырыл глубокую земляную печь, бросил туда раскаленные камни и трупы детей и сверху засыпал печь землей.

Потом он бросился бежать и бежал до тех пор, пока не оказался возле громадного дерева таро. Кайо забрался на самую вершину.

Здесь, на дереве, он чувствовал себя в полной безопасности. Отсюда он видел, как старик вернулся с дровами домой.

Старик вошел в дом и позвал детей. Не получив ответа, он начал с тревогой осматриваться и увидел, что его мешок пуст. Потом он обнаружил, что печь уже горячая, и очень обрадовался. Он подумал, что дети, угадав его желание, приготовили все к его приходу, а сами убежали играть к реке. И старик пошел за ними.

Но мальчик, который спасся от Кайо, выбрался из зарослей и сбивчиво рассказал перепуганному отцу всю историю. Старик спросил, что сделал Кайо с трупами детей, но этого мальчик не знал.

Когда старик увидел, что из печи идет дым, он понял, что случилось дальше. Он быстро разгреб печь и с громкими воплями начал вытаскивать оттуда руки, ноги, головы и все, что осталось от его детей.

Потом старик велел сыну созвать все племя, а сам начал искать следы Кайо. С большим трудом ему удалось отыскать их; они вели в густые заросли.

Сначала Кайо спокойно сидел на ветвях и следил за стариком, но, когда тот подошел к его дереву, Кайо испугался. Старик обнаружил, что след здесь обрывается, поискал кругом и наконец понял, что Кайо залез на дерево. Он поднял голову и увидел юношу. Старик злорадно крикнул, что теперь-то уж он не убежит. Раз он не птица и не умеет летать, его наверняка поймают.

Пришли созванные родичи, и старик рассказал им о своей беде. Но было уже слишком темно, и все легли спать вокруг дерева, чтобы Кайо не смог улизнуть. На рассвете старик собирался влезть на вершину и убить Кайо.

Утром старик и его родичи обнаружили, что на дерево влезть трудно. Они решили сделать так называемую живую лестницу и начали карабкаться на плечи друг другу. Медленно, но неуклонно росла эта лестница по стволу дерева.

Кайо не на шутку испугался. «Я погиб, — думал он, — я не могу остановить их и не могу убежать отсюда».

Он сидел и плакал. Вдруг из дупла показался маленький муравей и подполз к нему.

— Что случилось? — спросил муравей. — Чего ты плачешь?

Кайо рассказал муравью всю историю.

Муравей сказал, что этому горю можно помочь, но сначала Кайо должен сделать ему подарок.

В отчаянии Кайо воскликнул:

— Что же я могу подарить тебе? У меня с собой нет ничего, кроме пакетика с солью.

— А что такое соль? — спросил муравей.

Кайо объяснил муравью, что соль очень ценится людьми, и положил ему в рот чуточку соли.

Муравью она очень понравилась.

— Дай мне еще соли, и я помогу тебе, — сказал он.

Кайо просил его придумать что-нибудь побыстрее, так как человеческая лестница уже почти достигла вершины. Но когда старик протянул руку, чтобы ухватиться за ветку и подтянуться повыше, муравей подполз и укусил его в глаза. Старик покачнулся, вся лестница потеряла равновесие и рухнула вниз.

И старик и все его родичи погибли во время этого страшного падения, и у всех были переломаны кости.

Вне себя от радости Кайо поблагодарил муравья, поцеловал его и отдал ему всю свою соль.

— Ты навсегда мой друг, — сказал он муравью.

Потом Кайо подумал: «Ведь опасность еще не миновала. Если я спущусь с дерева, остальные мужчины из племени старика все равно могут найти и убить меня». Поэтому Кайо решил навсегда остаться на дереве и питаться лишь тем, что ему сможет приносить муравей.

Так он и сделал. А со временем Кайо превратился в гарпию.

Каждый, кто видел вблизи эту большую птицу, мог заметить, что превращение еще не совсем завершилось. Когда гарпия издает свой жалобный крик, это плачет Кайо. Он плачет потому, что ему так и не удалось вернуться домой, к брату.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Страшная смеющаяся смерть.

Нападение на патруль.

Убитый носильщик

Собрав все материалы в племени энга, я вызвал по радио самолет, чтобы перевезти свою коллекцию в Маунт-Хаген. Теперь я намеревался посетить высокогорные районы на юге острова, где территория также была еще очень мало изучена.

Три дня я напрасно ждал самолета в Лайагаме. Каждое утро по радио сообщали, что самолет вылетел, и каждый раз пилоту приходилось возвращаться ни с чем: в горах из-за облаков была плохая видимость.

Пилотов Новой Гвинеи можно смело назвать лучшими в мире. Иначе и быть не может, ведь им приходится летать по самым трудным в мире трассам. В маленьких самолетах типа «Цессна», «Дракон», «Норсмен» они лавируют между невидимыми в облаках вершинами гор, снабжая провиантом отдаленные патрульные базы. Пилоты ориентируются не столько по картам и приборам, сколько по известным им вершинам, рекам, озерам, водопадам, долинам и селениям. Часто сгустившиеся облака скрывают от пилотов эти ориентиры, и тогда на помощь компасу и высотомеру приходят память и присутствие духа.

Без этих отважных летчиков Новая Гвинея и по сей день была бы неизведанной страной. Конечно, и здесь ежегодно случаются аварии самолетов, но, учитывая необыкновенно трудные условия, в которых приходится летать пилотам, несчастных случаев бывает поразительно мало. Еще несколько лет назад ни одна компания не рискнула бы застраховать пилотов и самолеты, летающие над Новой Гвинеей.

Пока наш самолет лавировал между облаками и горными пиками, пилот Джордж Вик занимал меня рассказами о вынужденных посадках и других неприятных происшествиях.

Он рассказал мне, что неделю назад вечером во время полета из Гороки в Маунт-Хаген он попал в сильнейшую грозу. Больше часа он кружил в облаках вслепую, не имея ни малейшего понятия о том, где он находится. Когда совсем стемнело, он потерял последнюю надежду на спасение. Вынужденная посадка ночью в горах — это верная смерть. Тем временем на аэродроме в Маунт-Хагене, куда уже сообщили о его вылете, подняли тревогу и передали о происшествии на побережье, в Маданг. Отсюда по радио предупредили все патрульные базы в горах. Заслышав шум самолета, они должны были сразу же дать знать об этом в Маданг.

— И произошло чудо, — с улыбкой сказал летчик, — офицер патрульной базы в горах Бисмарка, совсем в стороне от курса, по которому я должен был лететь, услышал, как мой самолет кружит в горах. Он тут же сообщил об этом в Маданг, и оттуда мне передали, где я нахожусь. Узнав это, я взял курс на Маданг. Когда там, на аэродроме, услышали шум моего самолета, они выслали мне навстречу ДС-3 с зажженными огнями. Я пристроился ему в хвост и спокойно приземлился. Но те часы, что я кружил в полной темноте среди гор, были страшнее, чем все мои переживания за годы службы в королевских воздушных силах во время войны, — закончил он.

Через несколько часов мы приземлились в Менди, главном поселке южного района. Оттуда я вместе с патрульным отрядом должен был отправиться в неисследованные районы. В Менди построена большая современная больница. Все материалы для строительства были в свое время доставлены с побережья на самолетах. Комиссар района мистер Р. Уайт, у которого я остановился, познакомил меня с врачом этой больницы доктором Винсентом Цигасом, который уже много лет работал среди туземцев Новой Гвинеи.

Несколько лет тому назад всю мировую прессу облетели сообщения о таинственной болезни куру, встречающейся среди некоторых племен Новой Гвинеи и называемой там смеющейся смертью. Доктор Цигас первый столкнулся с этой болезнью, тогда еще совершенно неизвестной медицинской науке; она не разгадана до сих пор. Цигас и возглавил борьбу с нею.

— Неправильно называть куру смеющейся смертью, — сказал он мне. — Может создаться впечатление, что больной умирает, беспрерывно смеясь. На самом деле все очень трагично. Первые признаки болезни выражаются в припадках, во время которых все части тела сводят страшные судороги. Больной теряет власть над голосом, и, когда говорит, кажется, будто он смеется. Постепенно развивается полный паралич: человек теряет способность двигаться, есть, говорить. Через шесть — десять месяцев мучительной болезни он умирает от голода, пролежней или отека легких. До сих пор ни одного человека не удалось вылечить от этой болезни. Куру поражает всю нервную систему. В лабораториях Америки и Австралии многие специалисты прилагают все усилия, стараясь определить причину этой болезни, но пока безрезультатно.

Болезнь эта кажется еще таинственнее и оттого, что встречается она на ограниченной территории, где обитает лишь одно племя — фореи, насчитывающее примерно 10 тысяч человек. Особенно часто заболевают куру женщины. Более половины женщин и около 10 % мужчин племени фореи умерли от этой страшной болезни. Поэтому здесь во многих деревнях мужчин в два с половиной раза больше, чем женщин.

Фореи хотели бы уйти из этих мест, но им не разрешают, опасаясь, что болезнь перекинется и на соседние племена. Европейцы пришли сюда всего несколько лет тому назад, поэтому никто не знает, как давно появилась здесь куру.

Сами туземцы считают, что причина болезни в колдовстве. Колдовством занимается тот, кто хочет уничтожить своего недруга. Делается это очень просто. Человек берет потихоньку волосы или части одежды того, кого он хочет лишить жизни, заворачивает их в листья и прячет в укромном месте, например где-нибудь возле водопада. Каждый день он незаметно приходит туда, вытаскивает эти вещи и трясет их, произнося при этом заклинания. Он делает это каждый день, пока владелец вещей не начинает корчиться в судорогах куру. Хотя врачи и миссионеры работают в племени фореи уже несколько лет, большая часть туземцев все равно считает, что причина болезни куру таится только в колдовстве. Другого объяснения пока не существует.

Доктор Цигас рассказал мне и о другой таинственной болезни — лулу, которая встречается в племенах хури и дуна, живущих на западе от Менди (как раз там, куда я собирался идти вместе с патрульным отрядом). Симптомы этой болезни: внезапные судороги, сопровождающиеся истерикой и помешательством. Но эта болезнь не всегда кончается смертью, как куру.

Через несколько дней на патрульной базе Тари, в пятидесяти километрах от Менди, я посетил больницу для туземцев и там у доктора Роже Родерика имел возможность наблюдать приступ болезни лулу.

Один из пациентов доктора Родерика, сильный и на вид совсем нормальный туземец, вдруг упал на спину и начал дрыгать ногами и размахивать руками; при этом он страшно скрежетал зубами и шипел. Доктор Родерик подложил ему под голову валик, чтобы он не бился головой о землю, и всунул между зубами палочку, чтобы он не прикусил язык. Припадок длился всего несколько минут, потом туземец поднялся, смущенно оглядываясь по сторонам.

— Некоторые больные впадают в полное неистовство и разбивают все европейские вещи, которые только попадаются им под руку, — сказал доктор Родерик. — Но обычно у них бывают лишь судороги. Причины болезни нам пока неизвестны, ясно одно; эти душевные расстройства находятся в прямой связи со всеми новыми идеями и предметами, которые появились здесь с приходом европейцев и которые туземцам очень трудно понять. Мы тоже были бы выбиты из равновесия, если бы кучка незнакомых нам марсиан явилась к нам и начала коренным образом менять наш образ жизни.

Патрульная база Тари и лежащая в сутках ходьбы от нее база Короба — последние форпосты правительства. Дальше по верхнему течению реки Стрикланд местность почти не исследована. Под постоянным контролем находятся лишь туземцы, живущие между этими базами. Патрульным отрядам постоянно приходится устанавливать мир между враждующими племенами, живущими поодаль. Племенные войны постепенно прекращаются, но зато совершается много убийств из-за угла.

— Нам сообщили, что за последний месяц из мести были убиты четыре человека, — сказал один из трех офицеров патрульной базы, Боб Хоад.

Он объяснил, что цель нашего похода — установление мира между племенами пуреини и кома. Эти племена живут в стороне от базы, и невозможно постоянно держать их под надзором.

Мы вышли из Тари утром, как обычно в сопровождении полицейских, врача, переводчика, повара и носильщиков. Хижин племени хури мы почти не видели. Они были в чаще леса, в стороне от главных троп. Все огороды окружали глубокие рвы. Это была оборонительная мера. Проход через рвы преграждала изгородь из острых палок, торчащих острием наружу.

Первые ночи мы провели в патрульных хижинах, как всегда покупая у туземцев батат для наших носильщиков. Мы расплачивались за него солью, бусами и порошками красной краски, которая в этих местах очень ценится и употребляется для украшения. Большинство туземцев, попавшихся нам на пути, были очень сдержанны. В их приветствиях не было обычной сердечности. Одни останавливались и сурово смотрели на нас, другие при нашем появлении поворачивались и уходили прочь.

На третий день утром на нашем пути встретилась странная загородка из густого кустарника и жердей, которая огораживала участок леса.

— Здесь у них так называемый клуб холостяков, — объяснил мне Боб, — это нечто среднее между казармой и институтом. Все молодые люди перед женитьбой должны провести в этом клубе три месяца. Туземцы называют это харроби. От старших, но неженатых мужчин юноши получают наставления, как следует вести себя. Их обучают тайным ритуалам, обрядам, знакомят со всевозможными табу. Они учатся мастерить хорошее оружие и настоящие украшения, то есть всему тому, что необходимо знать по традициям племени. Юношам запрещается вступать в связь с женщинами, они должны есть лишь то, что растет в пределах изгороди. Женатые мужчины туда не допускаются.

Я скрыл свое семейное положение, и мне разрешили посетить клуб холостяков. Там под руководством старших шестеро юношей учились, как нужно украшаться к какой-то церемонии. Они раскрасили лица причудливыми узорами и выглядели совершенно фантастически.

Вечером того же дня мы на плоту, отталкиваясь длинными шестами, переправились через реку Тагари. Как только мы оказались на другом берегу, во владениях племени пуреини, нам бросилось в глаза, что поведение наших носильщиков изменилось. Они явно Нервничали, так как находились в чужих владениях. Мы и по другим признакам заметили, что здесь царит напряженная атмосфера. Женщины, работавшие на огородах, поспешно убегали, как только мы подходили. Мужчин вовсе не было видно.

— Это плохой признак, — сказал Боб. — Здесь что-то происходит. Нам бы следовало переменить носильщиков и отправить этих обратно за реку еще до наступления темноты. Но теперь придется оставить их до утра, пока мы не найдем себе носильщиков из племени пуреини.

Когда мы пришли в селение, переводчик начал громко созывать мужчин. Но только один раз — и то издали — мы увидели нескольких человек; они были вооружены луками и стрелами. Близко к нам они так и не подошли. Когда же мы направились к ним, они стали угрожать нам и быстро убежали прочь.

Мы разбили лагерь возле какой-то изгороди поблизости от огородов и стали ждать, что произойдет дальше. Когда палатки были готовы, к нам в ответ на настойчивый зов переводчика подошло несколько стариков и подростков. На них ничего не было, кроме маленьких передничков из луба. Мы дали им много разных вещей и попросили принести в обмен батат и питьевую воду. Туземцы постепенно оживились: им понравилось обмениваться с нами, и они обещали на другой день сопровождать нас в качестве носильщиков.

Для безопасности наши полицейские ночью дежурили возле лагеря, но все было спокойно. Нас мучил только несшийся откуда-то отвратительный запах.

Утром, пройдя немного вдоль изгороди, я понял, в чем дело: рядом с лагерем находилось место погребения. За изгородью в открытом гробу лежал полуразложившийся труп. Гроб, раскрашенный земляной краской, стоял на сваях, вбитых в землю; над ним была сделана небольшая крыша. Вокруг летали тучи мух.

Мы расплатились с нашими носильщиками из племени тари, и они, явно обрадованные, что скоро вернутся к себе, поспешили назад.

По соседству с нашим лагерем находились также владения племени кома, и Боб решил разбить новый лагерь в таком месте, чтобы ему было удобно поддерживать связь и вести дела сразу с обоими племенами.

Мы двинулись в путь с новыми носильщиками. Вскоре мы пришли к покинутому селению, хранившему следы недавней битвы. Огороды были затоптаны, повсюду валялись обломки копий и стрел.

Вдруг мы услышали громкие возбужденные крики и впереди, на холме, увидели десять вооруженных воинов. Они делали нам знаки, чтобы мы повернули назад, и грозили оружием.

— Вот с ними-то нам и предстоит стать добрыми друзьями, — спокойно заметил Боб. — Поэтому давайте не будем их пугать, а немного подождем.

Полчаса мы ждали у подножия холма.

Время от времени наш переводчик громко кричал, прося воинов подойти к нам. Но они расценили наше ожидание как боязнь, и это распалило их еще больше. Неожиданно они бросились с холма прямо на нас. Над нами просвистело несколько стрел. Мы выстрелили в воздух.

Воины мгновенно повернули и в панике умчались.

Мы поднялись на холм и разбили на его вершине лагерь. Отсюда нам все было видно, да и нас могли заметить. Мы ждали. Под вечер в лагерь пришли пять или шесть туземцев из тех, которые недавно пытались напасть на нас.

Теперь они хотели торговать с нами. Они объяснили переводчику, что накануне на них напали туземцы из племени пуреини.

Вскоре подошло еще несколько туземцев, все они были без оружия.

Остаток дня и ночь прошли спокойно.

А рано утром в лагерь прибежали два туземца и, волнуясь, рассказали, что там, откуда мы пришли, у реки они нашли труп человека.

Мы вместе с нашими полицейскими и этими туземцами пошли по вчерашней тропе. Примерно через полчаса наши проводники свернули с тропы в густой кустарник. Там лежал убитый туземец.

Полицейские признали в нем нашего носильщика из племени тари, который накануне шел с нами.

Туземцы объяснили, что труп они нашли сегодня утром случайно и, кто убил этого человека, им неизвестно. К нам подошло еще несколько туземцев. Все они были напуганы, но тоже ничего не знали о случившемся. Им ничего не известно. Наверное, просто личная месть.

Труп на носилках отнесли к реке и послали гонцов к родственникам покойного, чтобы они пришли и забрали его.

Нам так и не удалось раскрыть причины этого убийства.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Первый шаг из каменного века.

«Камни дьявола»

Целую неделю мы прожили между двумя воюющими племенами.

Здесь, в самом сердце Новой Гвинеи, в нашем маленьком лагере, разбитом на поросшем лесом холме, мы присутствовали при рождении нового этапа в истории человека. Когда эти первобытные люди впервые с опаской вступили на территорию нашего лагеря, это были в самом прямом смысле их первые шаги из каменного века в цивилизованный. Перед ними открылся бесконечно длинный и трудный путь, но первый шаг они уже сделали.

Теперь их жизнь понемногу начнет меняться. И первобытные люди узнают, что за горами, которые видны им лишь в ясную погоду и за которыми, как они считают, начинается царство духов, лежит огромный мир.

Наш лагерь превратился в центр торговли и мирных переговоров. Туземцы охотно обменивались с нами товарами. Они приносили нам разные овощи и бананы. Кроме того, я выменял у них для Национального музея полный комплект оружия, а также инструменты, одежду и украшения.

Один туземец предложил нам полутораметрового живого удава. Он был несколько разочарован, узнав, что удав нам не нужен, но утешился тем, что съел его сам.

Первые дни, когда в нашем лагере встречались люди из племен, враждовавших друг с другом в течение многих поколений, атмосфера была очень напряженной. Кто-то когда-то убил чьего-то брата, отца или мать, а выкупа так и не заплатил. Теперь они сидели отдельными группами и без конца спорили друг с другом.

Офицер патрульного отряда и переводчик старались уловить смысл их споров, чтобы узнать, как потом действовать. В конце концов договорились, что племя кома за последнее убийство должно выплатить пуреини еще пять свиней.

Свиней привели на следующее утро, и, как только они были вручены пострадавшим, сразу воцарились мир и спокойствие.

Постепенно мы выяснили, кто в каком племени считается вождем и пользуется наибольшим авторитетом. На этих людей и была возложена ответственность за сохранение мира.

Доктор Родерик был завален работой, так как среди туземцев прошел слух, что он умеет лечить раны и снимать боль. К нему приходили с ранами от копий и стрел. Иногда острие стрелы еще сидело в теле больного, и тогда приходилось вырезать его оттуда, — конечно, без всякого наркоза.

Один туземец жаловался на зубную боль. Он рассказал, что принес уже в жертву духам одного поросенка, но боль так и не прошла. Таков их метод лечения — приносить жертвы духам. Больной получил болеутоляющие таблетки.

Одного несчастного, у которого обе ноги были почти съедены проказой, нам пришлось отправить ни с чем. Но мы записали его имя и деревню, где он живет, чтобы следующие патрульные отряды могли им заняться.

Я заметил, что у одного юноши не хватает верхних суставов на пальцах. Он объяснил, что их ему отрубила мать еще в детстве, когда умер его дядя. Себе она отрубила тогда мизинец. Таким образом туземцы показывают духу умершего, что они искренне скорбят о нем. То же самое я наблюдал и в племени энга.

Шли дни. Туземцы постепенно привыкли к нам и сделались смелее. Те, что впервые видели белых, подходили и щупали нашу одежду. Их очень интересовало, из каких растений сделаны все эти замечательные вещи.

Постепенно наш лагерь стал местом встреч для туземцев обоих племен. Им было приятно, что появилась нейтральная территория, где они не могли подвергнуться нападению. Многие приходили к нам в лагерь каждый день, принося с собой работу. Кто плел из луба набедренную повязку, кто шлифовал большую ракушку. Большие ракушки — кинаи и маленькие — каури доходят с побережья до самых отдаленных горных уголков, их передают из рук в руки.

Дети вначале боялись нас и держались поодаль. Но это длилось недолго, вскоре вокруг нас уже постоянно толпились ребятишки, готовые в любую минуту прийти нам на помощь. Каждый раз, когда я отправлялся с кинокамерой к хижинам или к огородам, они дрались из-за того, кто понесет мои камеры и штатив. Часто совсем крошечный карапуз подходил и вкладывал свою ручонку в мою, чтобы идти со мной. Мальчики с восторгом помогали мне карабкаться на вершины холмов.

Так, понемногу побеждался человеческий страх. Если бы мы вначале в ответ на их враждебность напали на них, вместо того чтобы проявить терпение, сейчас все было бы по-другому^[20].

Конечно, туземцы живут иначе, чем мы, и их духовная жизнь очень отличается от нашей. И все-таки между нами много сходства. Их, как и нас, окружают два мира: видимый и невидимый. Мир видимый — это суровая действительность: война, охота, добывание пищи, сон, рождение детей и смерть. Это прежде всего борьба за существование. А мира невидимого они боятся: там полно тайн, там действуют колдовские силы, злые и добрые духи. Первобытные люди, так же как и мы, пытаются объяснить все явления. И если они не могут найти видимой причины несчастья, болезни или смерти, они считают, что в них повинны невидимые силы, то есть злые духи.

Однажды я очень близко столкнулся со страхом первобытных людей перед духами. Я хотел пройти напрямик через небольшую рощу, чтобы добраться до хижин, лежавших по другую сторону холма. Но никто из моих провожатых не хотел идти через рощу. По их лицам я видел, что они чего-то боятся. Они возбужденно уговаривали меня одуматься. Переводчик Яга объяснил мне, что это место табу.

— Здесь живут «камни дьявола», — сказал он.

Я попросил переводчика, чтобы кто-нибудь проводил меня в рощу и показал мне эти камни.

На другой день ко мне пришли двое туземцев: один — морщинистый старик, другой — помоложе. Я понял, что они своего рода стражи этих мистических камней и руководители связанных с ними обрядов. Я дал туземцам табаку, ножи, и они согласились показать мне камни.

Мы поднялись в рощу. До нее из лагеря было полчаса ходьбы. Там под сенью высоких деревьев была выстроена небольшая хижина без стен, скорее, это была просто травяная крыша на сваях.

Старик полез под эту крышу и сделал мне знак следовать за ним. В глубине хижины была сделана маленькая загородка, а за ней лежала груда странных камней. Ничего подобного мне никогда не случалось видеть. По форме они больше всего напоминали окаменевших улиток.

Я попросил старика вынести несколько камней на свет, чтобы я мог их сфотографировать. Он очень неохотно выполнил мою просьбу.

С помощью переводчика я узнал, что эти спиралевидные камни называются вали. Это и есть «камни дьявола», в них обитают злые духи, вызывающие проказу и другие болезни.

Тут же лежали и шаровидные камни, похожие на метеориты; они называются солнечными яйцами, их считают совсем неопасными, даже полезными. Мой переводчик все время держался поодаль и низа что не хотел притронуться к камням.

Я спросил старика, нельзя ли мне взять с собой хоть один камень, но он не разрешил. Я смог только сфотографировать их.

Через несколько месяцев я показал эти фотографии одному геологу в Сиднейском университете. Он объяснил мне, что спиралевидные камни — это аммониты, окаменевшие головоногие моллюски, которые жили в девонский период и вымерли в меловой — приблизительно 60 миллионов лет тому назад. Эти моллюски существовали в течение 200 миллионов лет.

Мы еще очень мало знаем о переворотах, происшедших в природе, в результате которых на месте морей появились высокие горы. Но различные окаменелости рассказывают нам о жизни морей сотни миллионов лет тому назад.

Теперь туземцы почитают эти таинственные камни. Они не знают, что это такое, и потому связывают их с магическими силами и злыми духами.

После прогулки по роще я вместе с Ягой провел несколько дней у стариков племени, слушая их легенды и рассказы о различных обрядах и вере в духов.

Племя хури считает себя детьми солнца. Солнце, которое они называют Ни, — творец всего. Луна — это жена Ни, она следует за ним по ночам. Ни — добрый дух, он заботится о плодовитости женщин и свиней, об урожаях на огородах. Когда человек умирает, его дух уходит на небеса. Но он может вернуться и принести очень большой вред, если живые не будут соблюдать известные правила и начнут нарушать традиции.

Время от времени разные роды племени хури по очереди устраивают в честь духов большой обрядовый праздник, который называется теге пулу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поклонение богу солнца Ни.

Посвящение мальчиков в мужчин

Через неделю на обратном пути к реке Та-гари мы остановились на несколько дней в одном селении, где как раз готовились к празднованию теге пулу. Здесь я снова встретился со стариком, который водил меняв рощу смотреть «камни дьявола». Я узнал, что его зовут Вараго и что именно он и будет руководить всей церемонией, которая обычно продолжается два дня и две ночи. Офицер патруля пошел дальше, а я вместе с доктором Родериком, переводчиком Ягой и несколькими носильщиками остался в селении.

Церемония теге пулу оказалась самой интересной из всех, на которых я присутствовал в Новой Гвинее. Это необычайно красочное зрелище дало мне возможность глубже проникнуть в духовный мир туземцев, познакомиться с их представлением о сотворении мира, о могущественных силах и о загробной жизни, то есть понять, как туземцы объясняют загадки окружающего их мира. Церемония состоит из нескольких частей. В нее входит и поклонение солнцу, и культ плодородия, и почитание умерших предков. Она затрагивает и другие стороны духовного мира туземцев и помогает поддерживать в племени порядок и дисциплину.

Это было необычайное зрелище, хотя иногда я с трудом понимал происходящее.

Мужчины построили очень странную обрядовую хижину шести метров в длину и около двух в ширину. Крыша имела сильный наклон, так как высота одного конца хижины достигала пяти метров, а другого — не превышала метра. В каждом конце хижины имелся узкий вход. Внутри вдоль стен были сделаны платформы, поднимающиеся над землей всего на несколько дюймов. Между платформами оставался узкий проход. Такая обрядовая хижина называется гуруандой.

Из нашего лагеря, разбитого на вершине холма, было хорошо видно, как отовсюду к месту церемонии стекались сотни туземцев. Они разделялись на небольшие группы и помогали друг другу украшаться к празднику. Некоторые женщины были с ног до головы покрыты охрой, к ручкам своих лопаток^[21] они привязали ярко-красные листья.

Церемония началась с того, что старик Вараго громко отдал какие-то распоряжения. Выкрашенные охрой женщины вскочили и начали бегать по ближайшему огороду. А мужчины принялись бегать за женщинами. Они долго гоняли женщин по кругу, пока наконец весь огород не оказался затоптанным. Через короткие промежутки времени все хором кричали; «Теге пулу… Теге пулу… Теге пулу…»

Яга объяснил мне, что они зовут бога солнца Ни, чтобы он явился посмотреть на них и принес их земле плодородие.

Вдруг наступила тишина. На вершине соседнего холма появились двое ярко раскрашенных юношей, вооруженных луками и стрелами. Их тела были смазаны свиным жиром и покрыты оранжевой краской. Все смотрели на них. Юноши начали танцевать. Танец состоял из необыкновенно ритмичных прыжков.

Танцуя, юноши спустились с холма. Я понял, что они посланы богом Ни, чтобы присутствовать на церемонии.

Юноши достигли затоптанного огорода и некоторое время танцевали на нем, повторяя все те же грациозные прыжки. Это было очень похоже на балет.

После этого «благословения» на земле снова можно было сажать таро.

Вараго подозвал к себе одного из туземцев, который также был раскрашен охрой и намазан свиным жиром, взял несколько саженцев таро и потер их о его тело, произнося при этом заклинания. Затем он вырыл палкой в земле ямку и воткнул в нее эти кустики таро. В это время двое других туземцев бегали взад и вперед, простирая руки к солнцу. Они делали руками такие движения, как будто хотели взять у солнца его силу и передать ее вновь посаженному таро.

По своей простоте и наивности это было нечто удивительное.

Потом к низкой сплетенной из тростника хижине, больше всего похожей на соломенный зонтик, подвели нескольких подростков. Всех женщин, находившихся поблизости, прогнали прочь, а мужчины встали вокруг хижины вплотную друг к другу. Один из них вполз под этот «зонтик» и сел там на корточки так, что его совсем не было видно. Из-под «зонтика» торчала только головка длинного каменного топора, который он держал в руках. Она была украшена, и туземец двигал ею так, что не оставалось никакого сомнения, что она символизирует фаллос. А Вараго все время что-то объяснял стоявшим впереди подросткам.

Я понял, что эта часть церемонии есть не что иное, как сексуальное обучение мальчиков. Некоторые мужчины взяли длинную травку и стали хлестать ею символический топор. Это вызвало всеобщее веселье, и туземец вылез из-под своего укрытия.

Потом все мужчины и мальчики зашли за ограду, окружавшую обрядовую хижину. Здесь двоих мальчиков связали друг с другом травой и листьями, причем зелени было так много, что получился своеобразный сноп; остались видны только их ноги.

Двадцать мужчин под предводительством самых старших вошли в обрядовую хижину и уселись друг против друга на длинных платформах. Они вытянули руки вперед ладонями вверх и начали хором петь, делая руками движения, будто они поднимали невидимую ношу.

— Сейчас туда придут духи, — серьезно сказал мне Яга. Он был захвачен странной атмосферой, вызванной пением.

Наконец появились два мальчика, опутанные травой и листьями; они вошли с низкого конца хижины, В лежачем положении их начали передавать с рук на руки через всю хижину. Когда они оказались перед стариками, сидевшими в высоком конце хижины, их поставили на ноги и освободили от «упаковки». Потом мне объяснили, что это должно было символизировать, будто мальчики рождены вновь и посвящены в мир духов.

Затем произошло нечто странное, смысл этой части церемонии так и остался мне неясен. Выйдя на минуту из обрядовой хижины, я увидел, что из лесу появился туземец с двумя тонкими палками в руках. К каждой палке было привязано по карпулю (это маленький зверек из семейства сумчатых величиной не больше крысы).

Туземец вошел в обрядовую хижину, и палки с привязанными к ним зверьками, так же как раньше мальчики, начали передаваться из рук в руки по двум рядам поющих мужчин. Когда палки дошли до конца хижины, зверьков отвязали и выпустили на свободу, Они тут же скрылись в кустах. Между прочим, у туземцев эти зверьки считаются особым деликатесом.

Яга объяснил мне, что и у духов, так же как и у людей, тоже есть свиньи. Так вот карпули — это свиньи духов. Если карпуль из лесу пройдет через гуруанду — дом духов, то в этих местах появится много-много карпуля, и туземцы смогут охотиться на него^[22].

Некоторое время мужчины оставались еще в обрядовой хижине, где они пели и танцевали, вернее сказать, топтались на платформах. Но вскоре все разошлись. Время близилось к вечеру.

— Сегодня вечером они опять соберутся здесь, — сказал мне Яга. — Тогда зажгут костер, и мальчики будут бегать по раскаленным углям.

Мы с доктором Родериком тоже ушли в свою палатку.

Вечером мы услыхали, как мужчины снова начали петь и танцевать в обрядовой хижине. Придя туда, мы увидели, что по всему проходу между платформами зажжены маленькие костры. Жара в хижине была невыносимая. Танцующие мужчины блестели от пота. Мальчики, которым предстояло пройти обряд посвящения, иногда тоже принимались танцевать. А вообще они все время находились в маленькой комнатке в конце хижины. Этих мальчиков называют гуру-игири. Мне не совсем ясно значение этого слова, понятно только, что оно связано с обрядом и что слово «гуру» означает дух.

Увидев, что ничего интересного в хижине не происходит, мы ушли спать.

На рассвете Яга разбудил нас и сказал, что сейчас начнется обряд посвящения гуру-игири.

Мы быстро пошли к обрядовой хижине. Несколько мужчин все еще танцевали, остальные сидели на платформах и пели. Костры догорели, остались только пылающие угли и пепел.

Старик Вараго, распорядитель церемонии, отдал какие-то приказания, мужчины вскочили и снова начали танцевать. Теперь почти все они держали в руках длинные зеленые ветки и сухие прутья.

Пять или шесть мальчиков выстроились в проходе в нижнем конце хижины. По знаку Вараго они один за другим побежали прямо по раскаленным углям, а мужчины начали хлестать их прутьями.

После этой процедуры только двое мальчиков немного жаловались на ожоги; серьезных травм не было ни у кого. Угли уже покрылись пеплом, а розги были чисто символические. Но не всех мальчиков пропустили сквозь этот строй. Некоторые из них так и остались стоять в конце хижины. Яга сказал, что мальчикам разрешают бегать по огню только после третьего участия в празднике теге пулу.

Потом мальчиков одного за другим сажали перед Вараго, который терпеливо внушал каждому, что теперь он должен вести себя, как взрослый мужчина. Он обязан помочь отомстить, если кто-то в роду будет убит, должен проявлять храбрость в битве, помогать строить хижины и разводить огороды, заботиться о стариках и помогать им. А главное, надо держаться подальше от женщин, иначе он заболеет и в бою не будет достаточно сильным.

Для мальчиков эта церемония означает, что окончилась пора беззаботного детства и что отныне у них, как и у всех, есть обязанности перед племенем^[23].

Уже совсем рассвело, и туземцы начали расходиться, чтобы хоть немного поспать перед продолжением церемонии.

Утром, когда мы с доктором Родериком сидели в своей палатке, к нам пришел Яга и рассказал, что в хижине по соседству лежит на носилках больной человек. Его принесли родственники, которые прослышали о белом чудо-докторе. Но они не посмели явиться прямо к нам, потому что они не участвуют в церемонии теге пулу.

Вместе с доктором Родериком и Ягой мы пошли к больному. Это был туземец средних лет. Он лежал без сознания. В боку у него зияла воспаленная рана; похоже, она была нанесена копьем. Родственники рассказали, что он болен уже давно, и они приводили к нему колдуна, чтобы тот выпустил злого духа из тела больного. Колдун бамбуковым ножом вырезал больному в боку дырку и поковырял в ней пальцем. Из раны вытекло немного крови, но больной так и не поправился. Они пожертвовали двух поросят, но и это не помогло.

Колдуны всегда начинают с кровопускания, чтобы выпустить злого духа. Они делают больному дырку в одном боку, а если это не помогает, они делают дырку и в другом. Это почти всегда верная смерть.

Доктор Родерик сделал больному укол и велел родственникам поскорее нести его в больницу в Тари.

Вернувшись в лагерь, мы увидели, что на том месте, где проходила церемония, снова началось оживление. К затоптанному огороду пригнали с десяток свиней. Здесь их должны были заколоть. Это было сделано на диво бесшумно и просто: свиней били дубинкой по черепу. Потом их потрошили, вспарывая им животы ножами, сделанными из расщепленного бамбука.

Свиней опалили над костром, а потом испекли в земляных печах. Мужчины, женщины и дети, горя нетерпением, уселись вдоль печей.

Но перед тем как начали делить мясо, появилась процессия мужчин. Они вынесли из обрядовой хижины два черепа. Один из черепов был украшен красным треугольным обрядовым париком. Это были черепа бывших вождей племени. Туземцы хотели доставить удовольствие духам предков, взяв их с собой на пир.

Этот пир вместе с черепами выглядел несколько гротескно. Участники его с аппетитом уписывали мясо, жир капал на их обнаженные тела. А рядом ощерялись черепа их предков.

Пир длился несколько часов.

К вечеру женщины и дети ушли. Мужчины и мальчики отнесли теплые камни из земляных печей в обрядовую хижину, где снова были зажжены два небольших костра.

И наконец началась последняя часть теге пулу — странное поучительное представление, которое еще раз должно было напомнить подросткам, посвященным в мужчины, что им следует держаться подальше от женщин.

Пока не наступил вечер и в хижине не стало совсем темно, мужчины пели и танцевали.

Неожиданно в дверях появились двое туземцев, переодетых женщинами. Тела их были смазаны древесным маслом, на них были надеты юбочки из луба и разные женские украшения. Из плетенок они сделали себе груди. При слабом свете костров трудно было разглядеть, что это ненастоящие женщины.

С их приходом настроение заметно поднялось, теперь вся церемония сопровождалась громким смехом. Яга объяснил, что оба переодетых мужчины женаты; в этой роли могут выступать только женатые.

«Женщины» медленно прошли по хижине, они все время прижимались к мужчинам и всячески старались возбудить их.

И каждый раз, когда кто-нибудь из мужчин протягивал руку, чтобы обнять их, они ко всеобщему восторгу били его палкой по пальцам.

Настроение поднялось еще больше. Несколько дерзких туземцев начали танцевать позади «соблазнительниц». Это вызвало дикий смех. Мужчины стали натягивать луки и делать вид, что пускают в преследователей стрелы.

Цель этого спектакля проста и понятна — в шутливой форме молодым неженатым мужчинам внушалось: «Держитесь подальше от женщин, а не то будет плохо!»

Так закончилась церемония теге пулу, и все разошлись по домам.

Когда на другое утро мы собирались в путь, старик Вараго пришел с нами проститься. Со своей черной бородой, резкими чертами лица и умными глазами он напоминал библейского героя. Вараго был нашим хозяином, это у него мы просили разрешения присутствовать на фантастической церемонии, которая так важна для сохранения традиций их племени. Теперь, к нашему удивлению, он обратился к нам с просьбой, не возьмет ли доктор Родерик с собой в миссионерскую школу нескольких мальчиков, чтобы они там выучились на докторов.

Мы взяли двух из них. Они только что приобщились к духовному миру своего племени. Теперь в миссионерской школе их приобщат к тайнам другого, чужого мира.

— Это мудрый старик, — сказал доктор Родерик на обратном пути.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

На озере Кутубу.

Происшествие в Кагуа.

Продавцы тегассо

Через пять дней я уже кружил в самолете над большим горным озером Кутубу примерно в ста километрах на юго-восток от Тари. Районный комиссар в Менди мистер Кайт посоветовал мне посетить именно эту патрульную базу, потому что племя кутубу, живущее у озера, сильно отличается от туземцев, обитающих в горах.

Из самолета озеро было видно почти целиком. В ширину оно достигало примерно 20 километров. Южную его часть окружали крутые известняковые горы, они спускались к воде почти отвесно. С северной стороны к озеру подступал густой лес.

Самолет сделал несколько кругов над патрульной базой, расположенной на холме рядом с озером.

— Это затем, чтобы сообщить Фрэнку, офицеру базы, что мы прибыли, — сказал пилот. — Конечно, с ним и по радио связались, но из-за облачности мне часто приходилось возвращаться с полдороги, поэтому Фрэнк не пойдет тебя встречать, пока не убедится, что самолет уже здесь.

Мы пролетели над озером и приземлились на небольшой вырубке в лесу.

Здесь не было ничего, кроме бочек с бензином, стоявших под травяным навесом рядом со стартовой дорожкой. Лес окружал вырубку высокой стеной.

Царила необыкновенная тишина. Жужжание насекомых да редкие крики птиц только подчеркивали ее. Ветра не было, и в воздухе от зноя стояло марево. Это место лежит на высоте всего 800 метров.

Кроме меня в самолете летела одна туземка. Она была родом с озера Кутубу. Неделю тому назад ее вместе с ребенком, у которого был очень сильный ожог, отправили в Менди. Ребенок умер, и теперь она вернулась домой одна. Всю дорогу она просидела, закрыв лицо руками. Как только ей помогли спуститься на землю, она ушла со своими вещами под травяной навес. Там она села и начала в отчаянии раскачиваться взад и вперед. Женщина горевала так, что у меня сердце разрывалось. Она не всхлипывала, а только нежно и монотонно пела печальную песню, выражавшую ее безграничное горе.

— Иди по этой тропинке, — сказал мне пилот, показав на узкую щель в плотной стене леса. — Она приведет тебя к озеру, там тебя встретит Фрэнк с лодкой. За багажом он пришлет после.

Не успел я пройти по тропе и ста метров, как увидел бегущего мне навстречу туземного полицейского. Он улыбался во весь рот.

— Master, you come!^[24]

Он повел меня к озеру. Через полчаса мы уже были на берегу, где меня сердечно встретили офицеры базы Фрэнк Говард и его помощник Петер Томас, которые прибыли сюда на лодке с подвесным мотором.

В ожидании, пока принесут мой багаж, мы плавали по теплой, кристально чистой воде. Озеро было изумительно.

По пути на базу мы проплыли мимо живописной деревушки, все дома которой стояли на сваях. Туземцы били копьями рыбу прямо с каноэ. Патрульная база на озере Кутубу состоит из десяти бамбуковых хижин. Она расположена в красивейшем уголке Новой Гвинеи. Но когда мы сидели за завтраком, идиллия исчезла: наша хижина начала сильно трястись, задребезжали стаканы. Это длилось всего несколько секунд.

— Опять зашевелился, — лаконично заметил Фрэнк. — Это вулкан Босави. Отсюда до него пять дней ходьбы. Его считают потухшим, но в нем еще есть жизнь, и в один прекрасный день он себя покажет.

Фрэнк рассказал, что недавно он побывал со своим патрулем у племени босави. Это, без сомнения, самые примитивные из всех новогвинейских туземцев. В их районе патрульные отряды были всего два раза.

Босави живут отдельными общинами вокруг вулкана. Эти общины постоянно враждуют друг с другом.

Я очень жалел, что не успел побывать у этого племени.

По радио из Менди Фрэнку сообщили, что через несколько дней ему снова предстоит отправиться в поход. Вместе с патрульными отрядами из Ялибу и Кагуа он должен был задержать пятьдесят девять туземцев из племени тири, которые бежали в лес, убив четырех человек.

* * *

Через два дня из Менди сообщили, что 59 мужчин племени тири видели идущими в направлении Кагуа, и Фрэнк получил приказ выслать туда патрульный отряд.

Мы отправились в путь с тридцатью носильщиками и шестью полицейскими. Пять дней мы с трудом пробирались по болотам, а когда пришли в Кагуа, то узнали, что преследование уже закончено. Из 59 человек было поймано 54, и теперь местный патруль вел расследование, чтобы установить причины убийства.

И здесь тоже все объяснялось колдовством: в нем подозревались четверо убитых. Думали, что несколько человек из племени внезапно серьезно заболели именно из-за их колдовства. Поэтому все племя и решило убить этих колдунов.

Произошло убийство 14 дней тому назад, но офицеру ближайшей патрульной базы в Ялибу Джинксу сообщили об этом совсем недавно. Он сразу же начал преследование виновных. Когда отряд Джинкса приблизился к владениям племени тири, все мужчины бежали в сторону Кагуа. Задержать убийц помогли туземцы из племени кагуа, которые были давнишними врагами племени тири.

Мы обнаружили, что в некоторых местах тропы были «заминированы» острыми бамбуковыми палками, воткнутыми в землю острием вверх. Сверху палки были прикрыты листьями и травой.

На другой день мы отправились обратно к озеру Кутубу. По пути нам встретилось несколько туземцев с длинными бамбуковыми шестами на плечах.

— Они идут продавать масло, — объяснил мне Фрэнк.

Мы остановили туземцев. Оказалось, что они действительно идут к соседнему племени с тегассо — так они называют древесное масло.

— Они добывают его из какого-то дерева, — сказал Фрэнк. — С тегассо они свободно проходят любые расстояния по владениям своих врагов. Племена, живущие в горах, очень ценят это масло, они мажутся им во время праздников. И они прекрасно понимают, что если нападут на торговцев тегассо, то больше этого масла не получат. Поэтому торговцы и чувствуют себя в полной безопасности. Но ходят они всегда по одному и тому же маршруту.

Мне очень хотелось сфотографировать дерево, из которого добывается тегассо. Я пообещал торговцам несколько пачек табаку, и тогда двое из них согласились вернуться с нами к своему жилью и показать мне это дерево. Они сказали, что обычно уходят из дому на два полнолуния.

Через полчаса мы подошли к их жилищу. Потом туземцы отвели нас поглубже в лес и показали несколько высоких деревьев. Когда они раздвинули ветви, на стволе одного из них на высоте около метра от земли мы увидели большое вырубленное дупло. Дно его было сделано в форме чаши, в нее капал похожий на масло древесный сок. Он чем-то напоминал неочищенную нефть и имел отвратительный запах.

Продавцы масла попросили нас никому не говорить про эти деревья и поспешили вернуться к своим товарищам.

Среди наших носильщиков был молодой очень смышленый парнишка, по имени Нуэ. По собственной инициативе он стал нашим слугой. Когда Нуэ решил, что эта высокая должность закрепилась за ним достаточно прочно, он начал уклоняться от своей ноши, поручая ее другим носильщикам. Вместо этого он охотился, и несколько раз ему удалось подстрелить жирных лесных голубей, которые вносили приятное разнообразие в наше меню, состоявшее только из консервов.

В последний вечер перед возвращением в Кутубу Нуэ появился со странным зверьком, которого он поймал в лесу. С первого взгляда зверек был похож на летучую мышь, но в отличие от нее у него был пушистый хвост и пушистая шерстка на животе. Это была так называемая летающая белка, которая водится только на Новой Гвинее и в Северной Австралии. Зверек живет на деревьях и может взлетать на высоту до 20 метров. Он скользит по воздуху, растопырив лапы.

Нуэ хотел съесть эту белку, но я выменял ее у него на маленькое зеркальце, отпрепарировал зверька и заспиртовал. Несколько позже я отправил белку авиапочтой в Зоологический музей в Копенгагене, где ее отнесли к виду Petaurus breviceps.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Встреча с гигантскими ящерицами на реке Дигимо.

Колдун тайного братства высасывает болезнь

из тела больного

Шесть недель я снимал фильмы, фотографировал и собирал этнографические материалы в селениях на озере Кутубу. Всего там живет не более четырехсот туземцев. Их хижины отличаются от жилищ туземцев, живущих в горах, тем, что стоят на сваях. Мужчины живут в большом общем доме, где у каждого есть свое место для сна и у очага. Женщины живут рядом в маленьких хижинах.

Племя кутубу питается главным образом саго, которое женщины добывают из саговых пальм, растущих по берегам озера. Женщины же разводят свиней. Свиней здесь немного, и их режут только в особо торжественных случаях. Мужчины занимаются охотой и рыбной ловлей, а также строят хижины и каноэ.

Рыбу туземцы бьют только копьем, но, поскольку в озере водится лишь мелкая рыбешка, такое рыболовство превращается просто в приятное времяпрепровождение. Зато дети и женщины ловят по берегам пресноводных креветок.

Постепенно у меня установились хорошие отношения со всеми туземцами, живущими по соседству. Я часто посещал их и приобрел много любопытных экспонатов для музеев. Среди них особенно интересны плоские овальные камни «заклинателей духов» с нацарапанным орнаментом. Этих камней штук десять; в них проделаны отверстия, и они висят на одном шнурке. Камни хранятся в маленькой сумке, сплетенной из травы.

Я приобрел эти камни у старика, по имени Пору, из деревни Йокобу. Он прятал их под крышей над своим спальным местом в мужском доме. К сожалению, мне так и не удалось установить истинное назначение этих камней или узнать, как ими пользуются^[25].

Когда я начинал расспрашивать Йору, он отвечал очень уклончиво, и мне казалось, что он сам этого не знает. Возможно, эти камни не имели никакого отношения к обрядам племени кутубу и попали к ним много лет назад в результате обмена или как военный трофей.

Встречая Йору, который обычно сидел на терраске перед мужским домом, я неоднократно возвращался к этой теме. Наконец он потерял терпение, встал, надулся и ушел, ворча про себя: «Таситибу, ласибу вае!», что переводчик Кони перевел мне так: «Я отказываюсь говорить!»

Другие мужчины, которые всегда охотно все мне объясняли, тоже ничего не знали об этих камнях, и я оставил попытки разгадать эту тайну.

Чем дольше я жил у озера Кутубу, тем больше мне нравилось это место. Прежде всего, конечно, потому, что здесь не так часто шли дожди. Иногда по нескольку дней подряд ослепительно сверкало солнце.

Неподвижная гладь воды среди неприступных гор действовала необычайно умиротворяюще. До полудня, пока не было тумана, озеро сверкало, словно серебро. Как в зеркале в нем отражались белые кучевые облака, поднимающиеся над горами. В эти ранние часы все было прекрасно, тихо и мирно. Звуки из селений, особенно смех и всплески купающихся ребятишек, далеко разносились над озером.

С холма, где находилась патрульная база, я видел, как по озеру скользили лодки, за которыми по серебристой поверхности бежал длинный веерообразный след.

Без сомнения, мягкий климат и мирная атмосфера этих мест сказались и на характере людей племени кутубу. Они гораздо веселее и менее воинственны, чем их собратья, живущие высоко в горах. Они откровенно радуются тому, что живут у озера. Однажды мы с патрулем были в горах, в селении Тимага. На обратном пути, спускаясь с вершины холма, мы увидели внизу зеркальную гладь озера. Наши носильщики сразу же закричали с восторгом:

— Айа, иву Кутубу! (Смотрите, озеро Кутубу!)

Они называют озеро еще и Иву Хуа, что значит Мать-Озеро.

Туземец Кони рассказал мне легенду кутубу о том, как появилось это прекрасное озеро.

Когда-то здесь не было никакого озера, а население состояло только из женщин. Женщины сами ходили в лес охотиться на зверей и жили очень хорошо. Одно только их мучило: постоянная жажда, кругом не было ни капли воды.

Была у этих женщин собака, которую звали Ниуибе. Однажды собака охотилась в лесу, а когда она вернулась, женщины увидели, что она мокрая, с нее капала вода. Каждый день собака убегала от женщин, а потом возвращалась мокрая, и женщины с завистью смотрели на нее.

Но вот одна женщина догадалась привязать к задней ноге собаки тонкий длинный шнур. Таким образом женщины смогли проследить, где собака пьет воду. Они видели, как она скрылась в какой-то норе у подножия большого фикуса. Женщины подошли поближе и услышали, что собака плещется в воде под самым деревом. Тогда они принесли свои каменные топоры и начали рубить дерево. На это у них ушло два с половиной дня. Когда дерево наконец рухнуло, из того места, где оно росло, начал бить родник. Струя была такая сильная, что вода затопила всю долину. Женщины очень испугались. Чтобы не утонуть, они поднялись на вершину горы и начали произносить там заклинания. Так они и остались на горе, превратившись в прекрасные пальмы тарифии, которые и теперь растут на скалах над селением Йокобу, на западном берегу озера. Листья пальм — это волосы женщин, а висящие цветы — их короткие юбочки.

Юноша Нуэ, тот самый, что ходил вместе с нами в Кагуа, каждый день сопровождал меня, исполняя обязанности моего личного слуги и переводчика. Он оказался самым сообразительным из всех юношей, с какими мне пришлось иметь дело на озере Кутубу. Он все схватывал на лету. С детства он выполнял разные поручения на патрульной базе и выучился здесь говорить на ломаном английском языке. Я легко понимал его.

Несмотря на то что его знание языка было далеко не достаточным, работать с ним было очень удобно: он моментально догадывался, о чем идет речь. Правда, несколько раз мне показалось, что Нуэ немного приукрашивает события, чтобы произвести большее впечатление на слушателей.

Но, к сожалению, Нуэ был слишком необязательным и непоседливым. Его живой ум был постоянно чем-то занят, и он без конца отвлекался. Так, переводя мне легенды или рассказы об обрядах племени, он мог с обезоруживающей очаровательной улыбкой оборвать беседу и убежать играть с мальчиками.

Но он быстро возвращался, садился рядом со мной и начинал переводить точно с того места, на котором закончил.

Мне было очень интересно наблюдать за ним. Я видел, что он парень с хитрецой и умеет извлекать выгоду из своего положения. Нуэ по собственной инициативе стал неофициальным связным между патрульной базой и туземцами. Однажды я наблюдал, как он получал проценты от той пачки табаку, что я дал одному старику, который рассказывал мне легенды.

* * *

По вечерам при свете керосиновой лампы Фрэнк и его помощник Петер Томас рассказывали мне о своих приключениях во время патрульных обходов. Офицерам часто приходилось бывать в трудных переделках, но я видел, что им нравится их работа и они наслаждаются своей свободной, но полной опасностей жизнью. И надо сказать, что они чрезвычайно серьезно относятся к своим обязанностям.

Однажды Фрэнк рассказал мне о больших ящерицах, или варанах, которые живут на реке Дигимо, вытекающей из озера. Он, правда, видел такого варана лишь мельком на большом расстоянии, когда тот переплывал реку. Один из туземцев, работавших на патрульной базе, убил как-то варана, который достигал в длину почти двух метров. Через день туземец вернулся за вараном вместе с товарищами на большом каноэ, но животное было уже почти все съедено. Очевидно, им полакомились его собратья.

— Вараны очень пугливы и увидеть их трудно, — сказал Фрэнк. По его мнению, эти вараны относятся к виду Varanus komodoensis, который водится на некоторых индонезийских островах. Ученые считали, что на Новой Гвинее они давно вымерли. Однако несколько лет тому назад Varanus komodoensis был пойман в болотах возле реки Флай на территории Папуа.

На другое утро Фрэнк, Петер Томас, я, переводчик Кони и туземец, хорошо знавший местность, отправились на реку Дигимо охотиться на варанов.

Не успели мы спуститься по реке на несколько сот метров, как все признаки жилья исчезли. Мы заглушили подвесной мотор и пустили каноэ по течению. Кони правил лодкой с помощью пагаи. Фрэнк и Петер держали на коленях заряженные ружья. Я приготовился фотографировать.

По берегам отвесной стеной тянулся лес; деревья были увиты лианами, свисавшими до самой воды. За этой зеленой стеной было темно. Солнечный свет не проникал туда сквозь кроны деревьев. Там-то и жили вараны. Но охотиться на них в джунглях было невозможно. Мы бы произвели слишком много шума и наверняка спугнули бы их. Мы высматривали варанов на опрокинутых в воду деревьях или на берегу.

Лодка медленно и бесшумно скользила по реке. Не двигаясь, не разговаривая, мы внимательно наблюдали за тем, что делается на берегу. Единственным звуком, который мы слышали, был крик птиц в дебрях.

Река блестела как зеркало. Было очень жарко.

Мы уже потеряли терпение, как вдруг тишину нарушил громкий всплеск. Метрах в ста перед лодкой показалась большая голова, похожая на змеиную. В глубокой тишине ружейные выстрелы прозвучали, как взрыв. Но лодка качнулась, и оба стрелка промахнулись. Варан был большой, не менее полутора метров в длину. Нам удалось хорошо разглядеть его блестящее, покрытое чешуей тело, когда он вылез на берег и быстро побежал к кустарнику.

Мы подплыли к тому месту, где он исчез; на песке виднелись четкие следы его хвоста и когтей. Попробовали пойти по следу, но вскоре нам пришлось отказаться от преследования. Невозможно было пробраться сквозь переплетение скользких корней и лиан.

И мы снова поплыли по течению, внимательно глядя по сторонам. Но кроме жужжания насекомых и тихого всплеска воды под веслом, ничего не было слышно.

Я бросил смотреть на берег и начал наблюдать за лицом Кони. Я понимал, что он наверняка раньше меня заметит что-нибудь неожиданное. Так и случилось. Вдруг я увидел, что он с испугом уставился в одну точку. В ту же секунду я встретился взглядом с чудовищем. Метрах в пяти от нас, на берегу, слегка приподнявшись на передних лапах, лежал громадный варан. Солнце хорошо освещало животное, и я успел рассмотреть его чешуйчатую голову; она была похожа одновременно на голову и крокодила, и змеи. Глаза зверя испуганно следили за нами, между острыми зубами свешивался длинный раздвоенный язык. Вид у варана был страшный. Прошло несколько мгновений, прежде чем я пришел в себя и, схватив аппарат, начал снимать. Но варан тут же повернулся и с поразительной быстротой скрылся в темноте леса.

Все произошло молниеносно. Стрелять было уже бесполезно. Фрэнк и Петер заметили только хвост, скрывшийся в кустарнике. Они выстрелили наугад. Но сколько мы ни искали, мы не нашли никаких следов, говорящих о том, что хотя бы ранили варана.

После небольшого военного совета мы снова поплыли вниз по реке. Прошло полчаса, но ничего интересного мы не заметили. Только один раз было слышно, как какой-то большой зверь — тоже, наверное, доисторическое чудовище — пробирался по густому кустарнику.

Но вот вдалеке послышался шум водопада. Мы повернули лодку и включили подвесной мотор. Надеяться увидеть варана было уже нечего: шум мотора, конечно, вспугнул его.

Неподалеку от озера Кони свернул лодку в маленький приток и сказал, что хочет показать нам пещеру с «человеческими головами», то есть одно из мест погребений. Он направил лодку к отвесной известняковой скале. Здесь ему пришлось прокладывать путь сквозь густую листву, плотным занавесом свисавшую со склона к воде.

Когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели большую сталактитовую пещеру, все дно которой было усеяно белыми черепами, глядящими прямо на нас. В темноте порхали летучие мыши. Из пещеры отвратительно пахло их экскрементами.

Кони объяснил нам, что в этой пещере похоронены головы мужчин, умерших в результате колдовства.

Мы задержались там всего на несколько минут. Уже стемнело, и мы заторопились на базу.

* * *

Неделю спустя рано утром, когда мы с Фрэнком, Кони и несколькими туземцами плыли по озеру, еще покрытому легким туманом, с нами случилось удивительное происшествие.

Дело было так. Мы направлялись в деревню Васеми, где этой ночью одна туземка родила двойню. Озеро было неподвижно. Когда наша лодка выехала на середину, мы вдруг заметили, что вода кругом сделалась красной и со дна начали подниматься пузыри, образующие на поверхности островки белой пены. Постепенно вода пришла в движение. Возле лодки вверх брюшком плавало несколько дохлых рыбок. Почему-то запахло гнилью.

Все это произошло так неожиданно, что мне стало жутко. Туземцы в лодке тоже начали проявлять признаки беспокойства. Противоположный берег не был виден из-за тумана.

Все казалось необычайно таинственным, но Фрэнк заявил, что нам ничто не угрожает. Ему уж‘о случалось наблюдать подобное явление. Очевидно, это одна из форм вулканической деятельности на дне озера.

По мнению туземцев, в это время «вода переворачивается». Кони объяснил, что во всем виноваты куруки — два больших водяных змея, живущих на дне озера. Когда змеи спариваются, холодная вода на дне озера нагревается, краснеет и поднимается на поверхность. Он сказал, что один старик из деревни Васеми, который теперь уже умер, видел однажды, как змей высунулся из озера. У него была голова как у варана и во рту торчали острые зубы.

Я спросил Кони, не видел ли курука кто-нибудь из живых, на что он ответил:

— О нет! Если человек увидит курука, он умрет. Но все, что я сказал, — правда!

Мы приехали в Васеми. И мать, и новорожденные чувствовали себя прекрасно. Фрэнк строго предупредил мать и всех, кто ей помогал, что они должны хорошо ухаживать за обоими детьми, и сулил родившей всевозможные неприятности, если один из детей умрет.

Раньше у кутубу был обычай выбрасывать одного из близнецов — того, кто родился последним. Туземцы считали, что рожать двойню неестественно и что один ребенок одержим злым духом и непременно будет преследовать другого.

Хотя племя кутубу уже несколько лет поддерживает связь с европейцами, их быт по-прежнему остается чрезвычайно примитивным. Так же как и высокогорные племена, они живут в постоянном страхе перед злыми духами и колдовством. Мне то и дело приходилось с этим сталкиваться. Между прочим, я заметил, что над входом во многие мужские дома висят цепи из челюстных костей свиней и какие-то странные, необычной формы маленькие щиты из коры, на которые охрой и мелом нанесен полосатый орнамент.

Кони объяснил мне, что челюстные кости вешают перед домами для того, чтобы напоминать духам, сколько свиней было принесено им в жертву. О назначении щитов узнать оказалось гораздо труднее, но, насколько я понял, они имели магическое значение при лечении больных. Эти щиты символизируют двух духов, которых зовут Арурубу и Синануме. Щитами могут пользоваться только мужчины, посвященные в тайное братство, называемое Уси. Слово «Уси» означает все, что относится к медицине.

Через неделю мне посчастливилось присутствовать на ритуале врачевания. Как-то после полудня я вместе с Кони возвращался на патрульную базу. Неожиданно начался сильный дождь, и мы попросили убежища в мужском доме в ближайшем селении Кесе. Я бывал там и раньше. Войдя внутрь, я обратил внимание на двух мужчин, сидевших в углу с маленькими щитами из коры, на которые они наносили орнамент. Кроме щитов они покрывали красной краской маленькие палочки и круглые камни.

Кони сказал мне, что в селении заболела одна женщина и что эти мужчины должны ее вылечить. Каждый колдун выпил по небольшому сосуду красной жидкости. Кони объяснил, что это лекарство Уси.

Вместе с колдунами мы пошли к семейной хижине, где лежала больная старуха. Она жаловалась на боли в животе. С приближением колдунов Уси несколько женщин, сидевших возле больной, поспешно удалились.

Старший из колдунов сразу же начал хлестать больную крапивой по животу, иногда он бил и по щитам, точно хотел перенести болезнь на них. Другой колдун, держа во рту щит, танцевал вокруг больной.

Через несколько минут колдуны остановились, уронив щиты на пол. Но старуха все еще жаловалась на боль. Тогда старший колдун вдруг упал на колени и начал сосать ее живот. Время от времени он отворачивался и сплевывал на пол, как будто и вправду что-то высасывал из ее тела. В одно из этих мгновений колдун незаметно выронил из подмышки красный камень. Он поднял камень и показал его старухе, словно хотел сказать: «Вот видишь, что с тобой было…»

Вид камня, казалось, успокоил женщину, и она перестала стонать.

После этой превосходно исполненной сцены колдуны ушли. Кони объяснил, что за это они получат поросенка!

Позже Фрэнк рассказал мне, что, насколько ему известно, все религиозные обряды и церемонии племени кутубу связаны с лечением болезней и смертью. Кутубу, например, пользуются барабанами только в тех случаях, когда кто-нибудь болен. У них существует множество церемоний врачевания, и некоторые из них носят характер больших празднеств с танцами и жертвоприношениями.

Культ Уси, видимо, — один из основных в племени кутубу. Во многих деревнях почти половина мужского населения — члены этого тайного братства.

Такой большой интерес к церемонии врачевания — явление необычное, и встречается оно только у кутубу. Членов Уси кроме лечения больных весьма интересует и вознаграждение, которое они получают. Чтобы быть принятым в это тайное братство, кандидат должен пройти длинную и сложную церемонию посвящения и, кроме того, заплатить остальным членам братства большой выкуп.

Европейцу трудно проникнуть во все тонкости тайных культов туземцев, тем более что переводчики склонны очень многое скрыть от белых.

Несколько лет тому назад австралийский антрополог Ф. Е. Уильямс изучал культ Уси. Его описания во многом совпадают с рассказами Кони, которого мне удалось расспросить довольно подробно. В молодости Кони сам был посвящен в это тайное братство.

Культ Уси основан на мифе.

Давным-давно жили два брата: Сомайа — старший и Хобо — младший. Они жили далеко на востоке. Каждый день Сомайа уходил рано утром, а приходил поздно вечером, но ничего съестного с собой не принос сил — ни дичи, ни плодов. Брату Хобо приходилось одному заботиться о пропитании обоих. Когда Сомайа с пустыми руками возвращался из своих походов, у Хобо уже всегда был готов ужин.

В конце концов Хобо это надоело, и он решил разузнать, чем занимается его брат во время своих прогулок. Однажды утром он притворился больным, чтобы остаться дома. Когда Сомайа ушел, он немного подождал, а потом выскользнул вслед за ним.

Сомайа долго шел разными тропинками. Хобо никогда раньше и не видел их. Наконец старший брат вышел на поляну, посреди которой стояла маленькая хижина. Спрятавшись за деревом, Хобо видел, как Сомайа вошел в хижину. Вскоре он вышел оттуда с бамбуковыми палочками и зелеными листьями. Он сел на землю и начал петь:

Называя вещь за вещью, он ударял в такт бамбуковой палочкой по зеленым листьям. Потом он взял кору дерева ароа, растер ее в маленькой чашке в порошок, налил туда немного воды и все перемешал. Получилась жидкая красная масса. Сомайа выпил ее и после этого стал как одержимый. Он извивался, прыгал, вращал глазами, высовывал язык и без конца плевался. Слюна его была красная как кровь, и он топтал ее ногами. Наконец он скрылся в хижине.

Хобо был очень напуган этим зрелищем и поспешил домой, чтобы дождаться там возвращения брата. Он по обыкновению приготовил еду на двоих. Но брат не показывался.

Когда Хобо проснулся утром, он увидел, что брата все еще нет. Хобо снова отправился к маленькой хижине в лесу, где он видел Сомайу в последний раз. Но вместо брата он нашел там его скелет.

Под левой рукой скелета висела маленькая плетеная сумка. Хобо положил в нее мизинец брата, немного белых камней и повесил сумку на левое плечо. Потом он взял бамбуковые палочки и повторил все то, что делал накануне брат. Он спел ту же песню и приготовил такой же напиток из красной коры. Выпив немного этой жидкости, он начал дико подпрыгивать и плеваться. Потом Хобо побежал в лес и долго бродил там. Он стал ходить по деревням и лечить там больных, высасывая болезнь из их тела и выплевывая ее. В конце концов он пришел в деревню Фимага на берегу озера Кутубу и поселился там. А перед смертью он научил и других мужчин лечить больных^[26].

Когда мужчина посвящается в братство Уси, он обязан пройти множество испытаний и ритуалов. Он должен спеть миф о Сомайе и Хобо, выпить напиток, приготовленный из красной коры, танцевать и плеваться, будто и он стал одержимым, как когда-то был одержим Хобо. Наконец посвященный получает маленькую палочку, покрашенную в красный и белый цвета. Она называется «докоёко йюру», что означает «палка молчания».

Палка молчания должна напоминать членам братства о том, что им нельзя ничего говорить непосвященным.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Своеобразные нравы племени кутубу.

Взаимоотношения между родителями

и детьми, девушками и юношами.

Табу на имена

Образ жизни племени кутубу сильно отличается от образа жизни других новогвинейских туземцев. У них, например, нет никакой церемонии посвящения ни для мальчиков, ни для девочек. Это значит, что конец переходного возраста, приобщение к миру взрослых никак у них не отмечается. Младшее поколение свободно общается со старшим.

Во многих первобытных обществах самое большое влияние на воспитание мальчика имеет дядя. В племени кутубу иначе. Здесь огромную роль играет отец. Первые два года жизни мальчик проводит у матери и спит с нею в ее хижине — канюа. Но потом он поручается заботам отца и уже все остальные детские годы проводит с ним. Пока мальчики еще не выросли, они спят вместе с отцами, а когда становятся постарше, то спят по двое-трое возле своего собственного очага. Они всегда имеют свободный доступ в общий мужской дом, кроме тех случаев, когда там совершается церемония Уси, на которую допускаются только посвященные в братство.

Отцы обращаются с маленькими сыновьями о нескрываемой любовью. Малыши так и льнут к ним. Я часто был свидетелем того, как трогательно заботились отцы о своих сыновьях. Несмотря на явное неудобство, малышей часто берут на рыбную ловлю и охоту.

Девочки проводят детство у матерей в их канюа. Они очень сильно привязаны к матерям, и это чувство сохраняется вплоть до самого замужества. По утрам они вместе с матерями ходят на болото, где растут саговые пальмы, или на огороды, а вечером, вернувшись в деревню, сразу же скрываются в канюа. В девочках с самого детства воспитывается сдержанность. Я, например, ни разу не видел, чтобы девочки играли вместе с мальчиками-одногодками.

Но хотя девушки племени кутубу робки и сдержанны, говорят, они нередко сами проявляют инициативу, когда дело касается брака. Самое подходящее время заключения брачных договоров — это общие церемонии, которые называются усанехабу. Только во время этой церемонии женщины допускаются в общий мужской дом. Здесь девушки могут сколько угодно обмениваться взглядами с молодыми людьми.

Если девушка приметила какого-либо молодого человека и считает, что он благосклонно реагировал на ее многозначительные взгляды, то она уже сама придумывает способ, как с ним завязать знакомство. Самое простое — довериться жене брата этого молодого человека. Ночью девушка может прокрасться к ней в канюа и рассказать о своих чувствах. В племени кутубу, как это часто бывает и у нас, всеми делами вершат женщины. Жена брата посвящает в тайну своего мужа, а он, когда ему кажется, что настал самый подходящий момент, сообщает обо всем избраннику. Говорят, что избранник почти всегда выражает согласие.

Однако бывает, что тот отказывается. Рассказывают об одном мужчине, который отверг предложение одной девушки и женился на другой. Правда, он вскоре умер, и нет никакого сомнения, что девушка, которой он пренебрег, отравила его.

Конечно, есть и другие возможности молодому человеку и девушке увидеться и влюбиться друг в друга. Но во всех случаях до брака они очень редко видятся. Никакого свободного сожительства между неженатыми здесь нет. Юноши не посещают по ночам девушек в их хижинах.

Если неженатые юноша и девушка сходятся друг с другом, то это происходит вопреки обычаям общества.

Официального сватовства у кутубу не бывает в тех случаях, если о предстоящем браке была договоренность между родителями жениха и невесты, когда те были еще детьми. Мне говорили, что договоры обычно соблюдаются и что эти браки, как правило, бывают счастливыми. Но иногда невеста оказывает сопротивление. Вот один такой случай.

Договоренность о браке между девочкой из деревни Финага и юношей из деревни Муби была скреплена братом жениха. Но когда подошло время ехать девушке к своему будущему мужу, она категорически отказалась это сделать. Старший брат потащил ее насильно, но она вцепилась в сваю дома, а потом бросилась на землю. На руках ее отнесли на берег, втащили в лодку и повезли в деревню жениха. Ночью она сбежала домой, к матери, но отец отправил ее обратно. Когда же она сбежала во второй раз, отец сдался и вернул выкуп, который получил за нее раньше.

Но это необычайно редкий случай. Не все девушки так упорно отстаивают свою волю, а если они и проявляют упорство, то им далеко не всегда удается добиться того, что им Хочется.

В другой истории рассказывается о девушке, которую обручили с мужчиной из деревни Йокобу, причем жених был значительно старше невесты. Вождь Йокобу пришел от имени жениха к родителям невесты с выкупом, который был ими благосклонно принят. Девушку отвезли в деревню к мужу и поместили там у его родственников. Проплакав часть ночи, девушка дождалась, пока все уснут, и сбежала. На лодке она вернулась в родную деревню и спряталась у своей матери.

Через несколько дней родители девушки потихоньку договорились с ее мужем, что тот заберет беглянку. Девушке связали руки и увели ее далеко в горы в деревню Фазу, где у ее мужа была родня и куда он теперь решил переехать, чтобы она не смогла сбежать от него.

Так девушке все-таки пришлось стать его женой.

Вообще очень странно, что у различных первобытных племен, между которыми нет ничего общего, кроме того, что они живут небольшими изолированными группами, встречаются одни и те же правила и табу. Наример, в племени кутубу существуют те же формальные ограничения и табу в отношениях между супругами и их родственниками, что и у австралийских аборигенов. В семьях племени кутубу нельзя, например, произносить имен тестя и тещи, а также имени жены брата своей жены. И муж не должен смотреть в лицо этим людям. А жена не должна произносить имен братьев своего мужа и мужей его сестер и также не должна смотреть им в лицо. Но интересно, что женщинам разрешается произносить имена родителей мужа, а мужчинам — имена братьев жены.

Ни жена, ни муж не смеют произносить имени друг друга. Они обычно обращаются один к другому так: «ка-нао» — «моя жена» или «кабе-нао» — «мой муж», а иногда — отец…» или «мать…» и дальше имя их собственного ребенка.

Почему существует табу на все эти имена, неизвестно. Часто это бывает неудобно и для самих туземцев. Но они говорят, что обе стороны будут опозорены, если нарушат табу. Правда, такое нарушение не считается очень серьезным, и его можно искупить, принеся в дар ракушки бари.

Услышать в разговоре запретное имя так же нехорошо, как и самому произнести его. Я видел, как мужчины и женщины затыкали пальцами уши, когда при них в разговоре назывались запрещенные имена.

Родствен этому и обычай закрывать лицо. Если поблизости находятся братья мужа, женщина отворачивается и закрывает лицо своей лубяной накидкой. Женщинам нельзя не только смотреть на них, но и показываться им^[27].

Нет никакого сомнения, что эти правила существуют, чтобы создать известное расстояние между людьми разного пола. Во всяком случае обычай закрывать лицо является явно выраженным сексуальным табу. Это своего рода мера предосторожности.

Табу на имена не имеет никакого сексуального значения, так как оно существует и между мужчинами, например зятем и тестем.

Интересно отметить, что туземцы очень не любят называть имя своего абиа (абиа — дядя со стороны матери), хотя на его имя нет никакого табу. Неохотно они называют и свои собственные имена. Тут главную роль играет не стыд, а страх.

Что касается абиа, то объясняется это просто: его имя не произносится, дабы случайно не оскорбить его.

А вот причина, по которой они не любят произносить свое собственное имя, очень странная. Дело в том, что у большинства туземцев есть тезки, причем они не должны ни прикасаться друг к другу, ни садиться, пока не обменяются формальными дарами в виде ракушек бари. Туземцы не произносят своего имени из страха, что дух умершего тезки услышит это, оскорбится и в наказание пошлет произнесшему какую-нибудь болезнь.

Кроме того, в племени кутуба существует поверье, что каждый живой человек имеет своего тезку на небесах, жизнь которого идет параллельно с его собственной. Поэтому считается, что, называя свое имя, человек оскорбляет своего тезку на небесах и потому непременно заболеет.

Туземцы верят, что все происходящее с ними на земле свершается также и среди жителей небес. Если у человека есть жена, значит, и у его тезки на небесах также она есть. Если он убил кого-то, то и тезка на небесах сделал то же.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Легенда о девушке Солнце и о юноше Месяце.

Легенда о юноше, который превратился в рыбу

Для того чтобы по-настоящему понять нормы поведения первобытных народов, их культы и обряды, необходимо, так сказать, интеллектуально ассимилироваться с туземцами или психологически приобщиться к ним. Только так можно обрести способность увидеть все глазами народа, жизнь которого ты изучаешь. Необходимо проникнуть в их мысли и смотреть на все с их точки зрения. Нужно настроиться на новую «волну понимания» и в то же время не утратить способность трезво наблюдать и оценивать события.

Знакомство с мифами и легендами первобытных народов — лучший способ проникнуть в их миропонимание. Обряды и ритуалы очень часто бывают основаны непосредственно на мифах. Только познакомившись с мифами и легендами, можно понять многие ритуальные действия и табу.

У племени кутубу два типа легенд — туни и хетагхо. Туни — эго короткая история, более всего напоминающая анекдот. Она непременно должна быть смешной и, по нашим понятиям, неприличной. Действующие лица в этих анекдотах, как правило, безымянны. Туни не имеют никакого отношения к магии, и потому цх можно услышать где и когда угодно. Туземцы, умеющие хорошо рассказывать эти веселые анекдоты, пользуются большой популярностью среди своего племени. Говорят, что женщины тоже любят туни и что по ночам часто можно слышать, как они рассказывают их в своих канюа.

Я записал несколько таких анекдотов, но они никак не годятся для печати.

Другой тип легенд называется хетагхо. Хетагхо значительно длиннее, чем туни; иногда они бывают даже очень длинные. Все герои хетагхо имеют имена, часто называется и место, где происходит действие. А бывает, что рассказчик до самого конца скрывает, как зовут действующих лиц. Правда, если его попросят, он потом их называет. Все рассказчики предпочитают называть своих героев таинственным шепотом, а иногда дают им вымышленные имена и сообщают настоящие только после настойчивых просьб. Они предпочитают их скрывать, потому что эти имена могут им потом пригодиться для колдовства.

Одни истории очень просты, однако не без изюминки, в других содержится намек на колдовство, третьи — настоящие сказки с очень запутанной интригой. В хетагхо много поэтических находок, что особенно бросается в глаза, когда их сравниваешь с темпераментными, порой гротескными рассказами племени энга. Это объясняется более мягким характером туземцев племени кутубу.

Очень поэтична, с большой фантазией легенда кутубу о том, как появились солнце и месяц.

Однажды в мужском доме возник спор о солнце и месяце. Все считали, что солнце и месяц — это одно и то же лицо. Но один мужчина заявил, что солнце — это девушка, а месяц — юноша. Никто с ним не соглашался, но он продолжал твердить свое. Тогда остальные мужчины потеряли терпение, избили его и прогнали прочь.

Он убежал далеко на восток. Днем он шел, а ночью спал. Он устал и был очень голоден, но твердо решил найти солнце и месяц и все выяснить. Наконец он пришел на поляну у подножия небольшого холма, заросшего красивыми растениями.

Посреди поляны стояла небольшая хижина. Возле нее сидел юноша, окруженный собаками, и плел браслеты. Молодой человек спросил беглеца, откуда он идет и что ему надо. Мужчина поведал ему всю историю, рассказал, как твердо он стоял на том, что солнце — это девушка, а месяц — юноша, и как все мужчины их племени избили его за это и прогнали прочь. Юноша выслушал его, а потом предложил зайти и переночевать в хижине. Он приготовил еду из мяса какого-то зверя, и они сели есть.

После захода солнца в хижину вошла очень красивая девушка. Это была сестра хозяина. Она принесла саго и рыбы. Красота молодой девушки была так ослепительна, что в хижине стало светло, будто зажгли огонь.

Когда все кончили есть, было уже совсем темно, и девушка ушла спать на свою половину. А хозяин стал собираться в путь. Он предупредил гостя, чтобы тот не проявлял любопытства и ни при каких обстоятельствах не заходил на половину девушки.

Потом он вышел из дома и позвал собак.

— Кими, юа! Абару, юа! Ваиако, юа! Вакара, юа! Инума, юа! Фунай, юа!

Это были имена звезд. Ведь хозяин-то дома был сам Месяц, а сестра его, что осветила весь дом, войдя в него, — сама девушка Солнце.

Между тем девушка сидела на своей половине и пела:

Беглец, как завороженный, слушал эту песню, но он повиновался Месяцу и даже не взглянул в сторону женской половины дома. А когда ему стало слишком жарко, он вытащил свою циновку на улицу и лег там.

Утром девушка Солнце ушла, а Месяцвернулся.

Месяц похвалил гостя. Он принес с собой казуара, какое-то сумчатое животное и ящерицу. Они их сварили и съели. Остатки еды Месяц положил в большой плетеный короб и повесил его на плечи гостю. Потом он попросил гостя закрыть глаза и тихонько стукнул его по спине.

Когда беглец снова открыл глаза, он увидел, что стоит перед своим мужским домом, а за спиной у него висит короб с едой.

Односельчане со смехом стали спрашивать у него, нашел ли он месяц и солнце, и беглец ответил им:

— Да. Я был прав. Солнце — это девушка, а Месяц — юноша.

— Кто дал тебе мясо? — спросили они.

— Охотник Месяц дал мне мясо вместе с этим красным плетеным коробом, — ответил он.

Тут уже все поверили, что он говорит правду, и им очень захотелось узнать, где живут месяц и солнце. Но беглец отказался сказать им это. Он ответил, что месяц и солнце живут очень далеко на востоке.

В их деревне жил один очень злой карлик. И вот он начал мучить и донимать беглеца расспросами. Он будил его, когда тот спал, преследовал его по пятам даже тогда, когда тот выходил справить нужду. И всегда карлик спрашивал одно и то же: где находится жилище солнца и месяца.

В конце концов беглец все ему рассказал. Если карлик действительно хочет найти солнце и месяц, он должен много-много дней идти по одной тропинке, пока не придет к хижине на поляне.

И карлик отправился искать месяц и солнце. Наконец он увидал дом на поляне. Возле дома сидел юноша.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он карлика.

— Я ищу месяц, — ответил тот.

Юноша (это был Месяц) сделал вид, что он тут ни при чем.

— Может быть, месяц там, — сказал он и показал на горы. Но так как карлик был очень худой и жалкий, он пригласил его в дом и дал ему поесть.

Вечером вернулась домой девушка Солнце. «Ага, — подумал карлик, — значит, это, наверное, и есть Месяц», — и в нем разгорелось любопытство.

Месяц, который уже собирался уходить, укрыл гостя лубяным одеялом, пожелал ему доброй ночи — уж очень тот выглядел больным и несчастным — и сказал, чтобы он ни при каких обстоятельствах не вставал и не смотрел на девушку, если она начнет петь. Потом он позвал своих собак-звезд и отправился на охоту по небесам.

Вскоре девушка запела, и карлик не мог устоять перед искушением заглянуть в дырочку в перегородке. Он увидел, как прекрасная сверкающая девушка стоит, покачивая бедрами, и поет:

«Я построила большой дом, о моя шея, моя шея!» Некоторое время карлик наблюдал за нею, а потом встал, пролез за перегородку и попытался силой овладеть девушкой. Но ведь она недаром была девушкой Солнцем: как только он притронулся к ней, он сгорел.

Девушка Солнце спрятала его труп. Вернувшись домой, ее брат Месяц спросил:

— Где наш гость?

— Ушел к себе в деревню, — солгала девушка.

— Правильно. Я ему так и велел, — тоже солгал Месяц.

Через некоторое время мужчина, рассказавший карлику, как найти месяц, снова пустился в путь, теперь для того, чтобы разыскать карлика. И он во второй раз пришел к жилищу Месяца. Узнав, что карлик умер, он решил остаться у Месяца и Солнца.

Спустя некоторое время Месяц вместе с гостем придумал вот что: они сплели из луба сеть, посадили в нее девушку Солнце, отнесли ее к реке и окунули в холодную воду. Она немного остыла, но зато сильно захворала. Они притащили девушку домой и дали ей поесть соли. После этого она почувствовала себя получше. К утру она была уже настолько холодна, что к ней можно было прикоснуться. Тогда Месяц попросил гостя жениться на ней, что тот и сделал.

Некоторое время они счастливо жили все вместе.) Но односельчане, которые никак не могли понять, куда подевались сразу два человека из их деревни, решили идти их искать. И наконец они тоже пришли к дому Месяца. Они напали на его жилище и убили своего односельчанина, женатого на девушке Солнце.

Но Месяц и Солнце продолжали бороться. Когда враги ворвались в дом, Месяц и Солнце залезли на стропила. Враги хотели стянуть их за ноги, но Месяц и Солнце прорубили отверстие в травяной крыше дома и вылезли наружу. День клонился к вечеру. Брат и сестра стояли вдвоем на крыше своего жилища. Месяц сказал сестре:

— Я поднимусь первый, а через некоторое время и ты последуешь за мной. С этими словами он поднялся на небеса.

Девушка Солнце осталась на крыше. Она сражалась с врагами, пока у нее не кончились стрелы. А потом она тоже поднялась на небеса, и тогда наступил рассвет.

* * *

Другая легенда, о юноше, который превратился в рыбу, тоже свидетельствует о чрезвычайно богатой фантазии туземцев племени кутубу.

Один юноша жил вместе со своей сестрой и зятем. Однажды муж сестры сделал прекрасное копье для рыбы и спрятал его в бамбуковый короб у себя в хижине. Когда он ушел на охоту, юноша залез в короб и вытащил оттуда копье. Оно ему очень понравилось, и он захотел его испробовать. Юноша взял копье с собой в лодку и бил им рыбу одну за другой.

Вдруг в прозрачной воде под самой лодкой он увидел большую рыбу под названием нафа. Юноша метнул копье и попал в нее. Но рыба неожиданно рванулась и ушла вместе с копьем глубоко под воду.

Мучимый дурными предчувствиями, юноша вернулся домой. Он отдал сестре рыбу, и она приготовила ее к возвращению супруга. Когда они все трое насытились, мужу захотелось посмотреть на свое новое копье. Но короб оказался пуст!

— Кто взял мое копье? — закричал он.

Юноша во всем признался.

— Разве это было твое копье? — крикнул муж и ударил юношу палкой по голове. Кровь залила лицо юноши. Его сестра расплакалась.

На другой день, когда муж снова ушел на охоту, юноша и его сестра спустились к реке. Юноша захватил с собой длинный шест. Они сели в лодку и поплыли к тому месту, где исчезла рыба вместе с копьем.

Здесь юноша опустил в воду шест так, чтобы он одним концом уперся в дно. Потом он попросил сестру подержать шест за другой конец, а сам хотел нырнуть на дно, чтобы поискать там копье. Юноша предупредил сестру: если шест задрожит у нее в руке, значит, он поднимается на поверхность.

Сестра уговаривала брата отказаться от поисков, но он сказал:

— Твой муж сердит на меня. Если мне суждено, пусть лучше я умру. Юноша прыгнул в воду и исчез.

Сестра ждала целый день, но шест так и не задрожал у нее в руке. Она заплакала и пошла домой.

А юноша, оказывается, увидел на дне реки тропинку и пошел по ней. Постепенно она стала расширяться. Вода над юношей напоминала небо. Кругом было очень красиво. По обе стороны дороги тянулся лес, в котором юноша видел множество свиней, казуаров и сумчатых. Казалось, что они все ручные и совсем его не боятся.

Через некоторое время тропинка привела юношу к хижине, вокруг которой был разбит огород и росли красивые красные цветы. Перед хижиной сидел мужчина и плел браслет. Он спросил, откуда и зачем пришел юноша.

Юноше не хотелось говорить, что он ищет копье, и он сказал, что просто гуляет. Мужчину его ответ удовлетворил, и он пригласил юношу войти в дом.

Хозяин хижины решил приготовить ужин и угостить гостя. Он сварил саго, смешал его со змеиным мясом и пригласил юношу разделить с ним его трапезу. Но юноша был испуган. Он сказал, что еще никогда в жизни не пробовал такой пищи.

— Ну если эта еда тебе не нравится, тогда выйди на тропинку и убей там любое животное или птицу.

Юноша вышел и вскоре убил казуара. Птицу нажарили, и юноша стал ее есть. А хозяин ел змеиное мясо.

Вскоре с огорода вернулись женщина и девушка, обе молодые и красивые. Это были жена и сестра хозяина дома. Они тоже стали есть саго со змеиным мясом. Хозяин потихоньку объяснил им, что их юный гость не в состоянии есть их обычную пищу, так как она ему незнакома. Юноша остался у этих добрых людей, но сам добывал себе еду охотой.

Через несколько дней хозяин сказал, что в их селении в мужском доме состоятся танцы усанехабу. Все стали готовиться к празднику: украсили себя браслетами и перьями, покрыли лица черной краской и вдели в нос по куску красивой белой перламутровой ракушки. Потом они вытащили барабан, натянули на него новую змеиную кожу и приготовили много еды, которую должны были взять с собой на праздник. Пища, состоявшая в основном из змеиного мяса, была сложена в бамбуковые коробы. Но чтобы юноша не остался голодным, сестра хозяина взяла с собой жареного казуара. И они отправились в путь.

Когда они прибыли в селение, юноша, к своему разочарованию, так и не увидел здесь свиней, которых, без сомнения, должны были бы заколоть к празднику. Все ели только змеиное мясо, а ему пришлось есть казуара.

За час до захода солнца начались танцы. Мужской дом был набит битком, танцы шли полным ходом. И вдруг юноша увидел как раз ту вещь, которую искал: на стене висело его пропавшее копье для рыбы! Юноша понял, что оно имеет какое-то отношение к тому танцу, который все исполняли. Оказалось, что весь этот праздник был устроен для мужчины, лежавшего тут же, в мужском доме, с глубокой раной в бедре. Его ранил копьем неизвестный враг. И юноша догадался, что раненый мужчина не кто иной, как рыба нафа.

Но юноша никому ничего не сказал. Он, как и другие, танцевал до рассвета, а когда все уже так утомились, что ничего не замечали, он спокойно снял со стены копье и спрятал его у себя. Потом вместе со своим хозяином, его женой и сестрой он вернулся к ним домой и принес с собой копье.

На другой день юноша объявил, что ему нужно сходить домой за своими вещами. О том, что он пришел сюда для того, чтобы найти и вернуть зятю его копье, он ничего не сказал. Хозяин отпустил его, взяв с него слово, что он непременно вернется.

И юноша пошел по той же тропинке, по которой пришел сюда. Шест все еще торчал в воде. Он потряс его и выплыл на поверхность. Здесь он нашел свою сестру. Она каждый день приплывала в лодке к этому шесту и плакала, тщетно ожидая возвращения брата.

Они вместе пошли домой, и зять был очень доволен, получив обратно свое копье. Но рано утром на другой день юноша стал собираться в дорогу. Он взял свой лубяной плащ, плетеный мешок, луки и стрелы и все украшения. Он сказал сестре, что хочет снова спуститься под воду. Сестра протестовала, но юноша заявил:

— Нет, твой муж ударил меня. Я ухожу навсегда.

Сестра заплакала. Она и ее муж уговаривали юношу остаться с ними, говорили, что то место, куда он идет, очень опасно.

Потом они начали ссориться между собой. Жена упрекала мужа и говорила, что во всем виноват он. Дело дошло даже до драки.

А юноша тем временем улизнул. Он опустился на дно реки и по красивой тропинке снова пришел к дому своих друзей. Его встретили очень радушно, и хозяин предложил ему в жены свою сестру. Сначала юноша смутился, но девушка сразу сказала, что она согласна, и они поженились.

Они жили очень дружно, только юноша никак не мог заставить себя есть ту пищу, что готовила его жена. Она и ее родные ели змеиное мясо, а он ходил на охоту и сам добывал себе пищу. Но однажды вечером, когда было уже совсем темно, жена что-то приготовила ему на ужин. Он начал есть, но потом рассмотрел, что ему подали вареных змей. Юноша с отвращением оттолкнул от себя пищу. Но было уже поздно. Проснувшись утром, он обнаружил, что превратился в рыбу. Тут у него как бы глаза открылись, и он увидел, что все другие тоже рыбы.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Странный похоронный обряд.

Вдову натирают материнским молоком

и растертыми червями.

Легенда о женщине,

вернувшейся из царства мертвых

Племя кутубу отличается иг других племен Новой Гвинеи собственной системой счета. Они могут считать только до 37, и не больше! И это потому, что их система счета основана на обозначении цифр названиями отдельных частей тела, таких, например, как пальцы, ладони, запястья, предплечье, локоть, плечо, уши, глаза и т. д. Слова, обозначающие одни и те же части тела левой и правой стороны, совершенно одинаковы, кроме названий мизинцев. Слет начинается с мизинца левой руки, который называется менаги (один), и кончается мизинцем правой руки, который называется кенаги (тридцать семь). Нос — он называется киси — середина счета; это числа девятнадцать. Если человеку нужно назвать цифру шть, он говорит каба и показывает на большой палец левой руки. Большой палец правой руки тоже называется каба, но он означает число тридцать три.

Системой счета пользуются прежде всего для того, чтобы легче запомнить, когда какие покоренные обряды следует совершать. Обряды совершаются с соблюдением определенных промежутков мехду траурными пирами. Если сроки нарушаются, то дух умершего, который они называют аминтераре, мвжет отомстить всем оставшимся в живых.

Когда в племени кутубу умирает мужчина, его труп на один день помещают в общий мужсвой дом. Покойника укладывают особым образом и закрывают лубяным покрывалом. Женщины садятся юкруг вдовы в ногах трупа и выражают свое горе тонкими жалобными звуками. Постепенно эти звуки принимают форму печальной песни, обращенной к духу упершего. Звучит она примерно так:

Пение вперемежку с жалобными воплями продолжается несколько часов. Потом труп заворачивают в циновки и привязывают к шестам. Двое мужчин относят его к приготовленной заранее лодке. Один из них непременно должен быть родственником умершего по материнской линии, чаще всего дядей, который и возглавляет весь обряд похорон.

На лодке труп перевозят к месту погребения, которое, как правило, находится поодаль от жилья, где-нибудь на берегу. За это время родственники уже успевают соорудить там грубый гроб. Он стоит на сваях высотой в полтора метра. Гроб у кутубу называется дэве. Несколько человек, сопровождавших покойника, помогают положить умершего в гроб. Когда труп, все еще завернутый в циновки, уже покоится в дэве, сверху на гробу укрепляют несколько поперечных планок, чтобы не дать покойнику вылезти оттуда.

Потом в землю рядом с гробом втыкают длинную ветку и наклоняют ее к самому лицу покойника. К ветке прикрепляют шнурок, другой конец которого привязывают к волосам покойника. Со временем, когда труп разложится, кожа отстанет от черепа, и ветка выпрямится вместе с волосами. Таким образом волосы будут сохранены.

Перед уходом похоронной процессии с кладбища под гроб кладутся дары. Чаще всего они состоят из еды, трубки умершего и табака. В своей новой жизни в царстве мертвых у покойника должно быть все необходимое. Рядом с гробом вешают большую плетеную сумку, чтобы дух покойника мог собирать в нее ягоды и питаться ими.

После этого труп оставляют под открытым небом, чтобы он скорее разлагался.

Иногда сюда приходят родственники покойного, садятся рядом с гробом и плачут об умершем. Но скоро им это надоедает, и они довольствуются лишь тем, что оставляют возле гроба маленькие пакеты с едой. В дальнейшем единственный, кто еще, быть может, посещает покойника, — это какой-нибудь колдун, который приходит сюда, чтобы наполнить трупной жидкостью свою бамбуковую фляжку.

Когда похоронная процессия отправляется на кладбище, вдова остается дома. Она сразу же закрывается в семейном доме, а через несколько дней перебирается в отдельную хижину и уединяется там больше чем на месяц. Чтобы выразить свое горе, она покрывает лицо и грудь черной краской, надевает браслеты и ожерелья из стеблей трав и накидывает лубяной плащ. В течение шести месяцев она не должна снимать свой траурный наряд и мыться.

Траур мужчин гораздо проще. Они не обязаны уединяться, и внешние знаки их скорби скорее украшают их, чего нельзя сказать о женщинах. Мужчины чернят лица, на шеи надевают красивые ожерелья, а на лоб повязку из перьев казуара.

В честь каждого умершего устраивается трое поминок: «каба-юахабу», «киси-юахабу» и «кенаги-юаха-бу». Иначе говоря, поминки большого пальца левой руки, поминки носа и поминки мизинца правой руки. Эти названия имеют отношение только к системе счета племени кутубу, а никак не к анатомии. Поминки большого пальца левой руки справляют через пять дней после похорон, поминки носа — через девятнадцать и поминки мизинца правой руки — через тридцать семь.

Самое важное событие во время первых поминок — это вручение даров дяде умершего, тому, который строил гроб. Остальные родственники закалывают поросенка, и все селение принимает участие в пире. За свое участие в нем они расплачиваются маленькими белыми ракушками бари. Весь доход передается дяде умершего — это вознаграждение за его труды.

Во время пира кто-нибудь из ближайших родственников покойного берет несколько кусочков мяса, засовывает их в стенку или в травяную крышу хижины и кричит духу умершего:

— Айа, нага та нумага! (Вот твоя пища!)

На поминках носа едят только мясо диких животных. Через две недели после того, как человек умер, все молодые мужчины деревни уходят на охоту и возвращаются на девятнадцатый день с копченым мясом.

Эти поминки уже менее пышные. Мясо режется на куски и раздается всем присутствующим. Кончив есть, они бросают кости в огонь и говорят духу умершего:

— Возвращайся к своему отцу. Не оставайся здесь, не причиняй вреда своей вдове, детям и родственникам. Вот твоя пища!

Последние поминки — поминки мизинца правой руки, которые справляют на тридцать седьмой день — самые торжественные; за несколько дней до них вождь деревни и несколько мужчин, родственников умершего, отправляются на кладбище и вынимают из гроба кости мизинца покойника. Эти кости они вставляют в расщепленную палку, которую берут с собой на охоту, отправляясь добывать мясо для поминок. На этих поминках они также едят не свинину, а только дичь — мясо опоссума, ящериц, змей и птиц.

Охотники (в их число входят почти все мужчины деревни) возвращаются на тридцать седьмой день и приносят с собой уже закопченную дичь. Они коптят ее в лесу, чтобы она не испортилась. Вернувшись домой, они сразу же начинают украшаться перьями, мажут тела и лица жиром или древесным маслом и углем. Самые молодые охотники раскрашивают себя охрой.

После того как мужчины украсятся, остальные жители деревни собираются в мужском доме, где должна состояться церемония. Гости садятся по обе стороны прохода, а охотники во главе с вождем и родственниками покойного маршируют через весь дом. Если у покойного есть брат, то он идет первым и несет расщепленную палку, в которой зажаты кости мизинца покойного. Все мужчины держат в руках луки и стрелы и несут мешки с добычей. Последний держит в руках большую бамбуковую палку, на которой сверху прикреплен лист. Идя за процессией, он этим листом счищает с потолка копоть.

Пройдя несколько раз по среднему проходу, охотники начинают слегка подпрыгивать, а потом так сильно топают ногами, что весь дом сотрясается. Так продолжается до тех пор, пока наконец предводитель не останавливается перед спальным местом умершего. Затем он молча привязывает палку с костями к столбу возле очага и снимает с плеча мешок с добычей. Остальные охотники тоже снимают свои мешки и начинают делить мясо среди присутствующих. Все едят это мясо с бататом и саго.

Затем церемония возобновляется. Охотники снова выстраиваются в ряд, и вождь берет наконечник стрелы, принадлежавшей умершему. Он привязывает к нему кусочек мяса, а потом надевает его на пустое древко стрелы, которую держит брат покойного.

Вся процессия с громкими воплями шествует через весь дом к той двери, что выходит на озеро. Впереди всех идет брат умершего. Он держит эту стрелу на своем луке. Все толпятся вокруг него. Брат останавливается в дверях и пускает стрелу с кусочком мяса далеко в озеро.

После этого счищается копоть с потолка над спальным местом умершего, и на этом поминки мизинца правой руки кончаются. Жители селения объяснили Духу умершего, что теперь он должен уйти и больше здесь не показываться.

Если солнце, дождь и ветер не пожалеют сил, то очень скоро от покойника в гробу останется лишь голый скелет, и тогда его череп, кости и волосы приносят в деревню.

Сначала их складывают перед домом вдовы; там собираются женщины и некоторое время громко выражают свою скорбь. Потом все кости собирают в плетеный мешок и подвешивают под крышей веранды мужского дома. А если это останки женщины, то они подвешиваются на веранде ее собственного дома.

Во всех селениях племени кутубу я видел на веранде плетенки с костями. Они висят там примерно около года, пока не подойдет срок перенести их на место окончательного погребения. Обычно оно бывает в какой-нибудь скале над озером или в пещере где-нибудь в дебрях. Этот перенос совершается без всяких обрядов.

После того как вдова узрит наконец земные останки своего мужа, ее затворничество кончается. Теперь она может ходить куда ей вздумается, но некрасивая неуклюжая лубяная накидка остается на ней до особой церемонии, которую женщины устраивают в уединенном месте на берегу озера.

Здесь женщины раздевают вдову догола. Она бурно протестует, но все только смеются, и ей приходится подчиниться. Потом она кладет себе на голые плечи пучок крапивы, собирает свои разодранные траурные одежды и бежит с ними к трясине. Там она их затаптывает, бросает сверху крапиву и бежит к остальным женщинам, чтобы они ее как следует вымыли.

После этого вдову покрывают необыкновенным гримом. Одна из кормящих женщин выдавливает из груди немного молока, и его смешивают с растертым саговым червем. Получается жирная белая масса. Вдову до тех пор натирают этой массой, пока ее кожа не начинает блестеть. Потом ее разрисовывают полосатым орнаментом и надевают на нее новую юбочку из травы и новые украшения.

Теперь траур вдовы окончен, и она может снова выйти замуж.

Затворничество вдовы объясняется тем, что, по верованиям племени кутубу, дух умершего супруга все время подстерегает ее у входа в канюа, чтобы увести с собой, если только она осмелится переступить за порог дома. Только после поминок мизинца правой руки она может безбоязненно покинуть свой дом, потому что к этому времени односельчане уже уговорили дух ее мужа покинуть селение.

В племени кутубу считается, что существуют три причины смерти: насилие, колдовство и старость. Характер духа умершего во многом зависит от причины его смерти.

Убитые копьями или дубинками превращаются в духов, которые называются пауаве; они живут высоко в горах. Как эти духи выглядят, никто не знает, но тем не менее их отождествляют с черным какаду. Считают, что какаду — дух, который отделился от тела и теперь летает по ночам. Однако, когда эта птица кричит, туземцы считают, что это голос не пауаве, а настоящего какаду, испуганного пауаве. Не очень хорошо туземцы представляют и то, где и как эти духи живут на небесах.

Жертвы колдовства превращаются в духов, которых называют аминтераре. О том, где живут аминтераре, тоже нет четких представлений, но некоторые утверждают, что они попадают в подземный мир.

Люди умирают не только от колдовства и насилия, но и просто естественной смертью. Именно этого и желает себе каждый туземец. Духи умерших от старости тоже называются аминтераре. Они живут на земле, очень далеко на востоке, в Хоа — царстве мертвых.

Считается, что умершему надо очень много времени, чтобы добраться до Хоа. Сначала духи какое-то время сидят на пальмах и горюют. Питаются они полусъедобными ягодами, которые собирают в лесу. Духи любят находиться поблизости от тех мест, где когда-то жили. Они даже посещают свои хижины в образе крыс или черепах. Этим туземцы и объясняют свист, писк и другие таинственные ночные звуки, которые раздаются по ночам в их хижинах.

Духи умерших, как правило, плохо относятся к живым людям. В племени кутубу их считают виновниками многих болезней. Кроме злых духов пауаве, мстящих всем без исключения, есть более миролюбивые духи, которые, однако, могут покарать человека в наказание за какой-то несправедливый поступок, совершенный им по отношению к своим живым родственникам. Поэтому болезни часто считаются наказанием за дурное поведение.

Из-за этого поверья кутубу и другие папуасы испытывают постоянный страх перед духом умершего.

Иногда им кажется, что духи злобствуют безо всякой надобности. Об этом свидетельствует, например, история о злом мертвеце, которая была мне рассказана с искренней убежденностью в ее правдивости.

Умер один человек из деревни Кафа, и его труп положили в дэве. А какой-то колдун из этих же мест решил провести ночь возле трупа, чтобы собрать немного пирипа (трупной жидкости). Казалось бы, против этого не должен был бы возражать ни один дух.

Но как только колдун устроился на ночлег, в дэве послышались громкие звуки. Наконец раздался треск дерева, и мертвец сел.

Колдун удрал так поспешно, что забыт на стволе рядом с гробом свою лубяную накидку. Колдун спрятался поблизости в дупле дерева и стал наблюдать. Мертвец принял его накидку за спящего человека, вылез из дэве и, набросившись на воображаемую добычу, стал рвать ее зубами.

Тогда колдун побежал к реке, прыгнул в лодку и начал изо всех сил грести, ведь речь шла о жизни или смерти. Мертвец преследовал его по пятам. Колдун добежал до мужского дома, перемахнул в два приема через шесть ступенек и без сил рухнул на пол. Ему удалось спасти свою жизнь, но она висела буквально на волоске. Его страшный преследователь взбежал вслед за ним по лесенке и успел впиться зубами в верхнюю ступеньку. Но тут он испустил дух и упал навзничь.

В эту ночь ни один мужчина не выходил из дому. Двери были заперты, и женщинам наказали не выносить наружу пищу.

Утром мертвеца нашли там, где он упал. Верхняя ступенька была надгрызана, и кусок дерева так прочно застрял в челюсти мертвеца, что жители деревни никак не могли его вытащить. Они просто обрубили его с обеих сторон и снова отнесли труп в дэве. Чтобы покойник не сбежал оттуда во второй раз, они обложили гроб дровами и сожгли его. Чем это хуже наших историй про привидения?

Считается, что мертвецы причиняют значительно меньше неприятностей, если все обряды совершаются аккуратно.

Видимо, стремление полностью рассчитаться с духом умершего и заставляет туземцев племени кутубу очень точно исполнять все обряды погребения. Но возможно, ими руководит желание сделать доброе дело — помочь умершему быстро перейти в Хоа. Вернее же всего, они просто соблюдают верность погребальным традициям племени.

Как бы то ни было, но туземцы стараются честно выполнять все погребальные обряды, во всяком случае насколько это позволяют обстоятельства.

Однажды один носильщик из племени кутубу умер во время патрульного похода в деревню Юма. Там он и был похоронен. Однако, когда его односельчане из деревни Тугири узнали об этом, они изъявили неудовольствие. Пришлось выкопать труп из земли, и несколько мужчин из Тугири совершили длительный переход через горы только для того, чтобы забрать кости своего земляка и перенести их в родное селение.

Жители Юмы получили вознаграждение за их труды во время похорон, а кости, как положено, были переданы вдове после немного запоздалых, но выдержанных по всем правилам поминок мизинца правой руки.

* * *

Bcex людей испокон веков занимал вопрос: что делается с душой человека после его смерти? В преданиях племени кутубу фигурирует свой святой Петр, который тоже стережет вход в царство мертвых. Его зовут Габуриники, и он является действующим лицом широко известной здесь легенды о человеке, который нашел свою умершую жену в царстве мертвых, но потерял ее снова, потому что не выполнил всех необходимых условий.

Вот эта легенда. В селении Харабуио жил человек, по имени Тауруабу. У него умерла жена, и односельчане справили по ней трое поминок. После третьих поминок ее кости были вынуты из гроба, сложены в плетенку и повешены над дверью ее хижины.

В тот же день муж пошел на кладбище, чтобы посмотреть на пустой гроб. В том месте, где, как положено, была воткнута лопатка, принадлежавшая умершей, он увидел большую яму. Тауруабу спустился в нее и обнаружил там подземный ход. Какое-то время он шел по нему в полной темноте, но потом стало светлее, и он обнаружил, что идет по красивой лесной тропе. Пройдя немного еще, он вдруг увидел на этой тропе свежие следы своей жены. Тогда он решил пойти по следам и, если удастся, привести жену обратно.

Тропа вела по густому лесу с высокими деревьями, перевитыми лианами. Наконец Тауруабу пришел к месту, заросшему крапивой. Крапива расступилась перед Тауруабу, но, когда он прошел, она снова сомкнулась за его спиной. Это первое препятствие он преодолел без всяких затруднений.

Но вскоре на пути Тауруабу встретилась большая ящерица гатейба, ее тело было не меньше древесного ствола. Она лежала на тропе и смотрела прямо на него, широко открыв рот.

— Есть ли у тебя обычай есть гатейбу? — спросила она.

— Да, — ответил Тауруабу, и ящерица закрыла пасть, а он встал ей на голову, прошел до самого хвоста и продолжал путь дальше.

Почти все аминтераре должны пройти эти испытания на пути в царство мертвых.

Вскоре Тауруабу увидел, что тропинка перегорожена перевернутым деревом, в котором устроена большая западня. Но он не попал в нее, как обычный аминтераре, а осторожно подошел и снял крышку. Западня захлопнулась со страшным грохотом.

Тауруабу спрятался за дерево и ждал, что же произойдет дальше. Вскоре он увидел, что к западне подошла красивая молодая девушка. Ее звали Бероме, она следила за ловушкой. Всякий раз, когда она слышала, что западня захлопнулась, она приходила туда, чтобы освободить аминтераре и снова ее наладить.

Но на этот раз Бероме не нашла в западне аминтераре, она стала искать крышку ловушки и никак не могла найти ее, ведь Тауруабу держал ее в руках. Наконец девушка увидела Тауруабу и спросила, как могло случиться, что живой человек попал в царство мертвых. Он рассказал ей свою историю. Узнав, что Тауруабу ищет свою жену, девушка пообещала помочь ему. Она решила на другой день отвести его к своему отцу Габуриники. В ее обязанности входило отводить к своим родителям всех аминтераре, которых она освобождала из западни. Женщин она отводила к отцу, а мужчин — к матери, которую звали Макоребу. Но она решила отправить Тауруабу прямо к отцу, потому что только у него он мог найти свою жену.

Наутро девушка указала ему дорогу и объяснила, как он должен вести себя. Она дала ему с собой еды, потому что Габуриники нечем будет угостить его. И еще она предупредила Тауруабу, чтобы он держался как можно дальше от ее матери Макоребу, а не то она увидит его и поймает.

Однако, проходя мимо Макоребу, Тауруабу не удержался и украдкой бросил на нее взгляд. Макоребу оказалась очень большой женщиной, у которой уши и груди висели, словно кора на дереве. Ему удалось благополучно миновать ее, и он подошел к дому Габуриники. Это было очень длинное здание, построенное в форме подковы. В одном крыле этого здания жил Габуриники, в другом собирались все аминтераре.

Тауруабу вошел в жилище Габуриники и увидел большого красивого мужчину в полном расцвете сил. Сначала властелин царства мертвых был поражен, увидев перед собой живого человека, но когда узнал, что тот ищет свою жену, то обещал помочь ему.

Вечером он сказал Тауруабу, чтобы тот укрылся лубяным одеялом и спал до утра. Утром он разбудит Тауруабу, подергав его за ногу, и снова соединит с женой. Потом Габуриники надел свой пояс, украшения из перьев казуара, покрыл лицо черной краской и начал петь песню.

Как только властелин царства мертвых запел, в противоположном конце дома раздались странные звуки — смех, крики, громкие голоса мужчин и женщин, вой собак, хрюканье поросят и топот ног. Все сливалось в какой-то ликующий шум. По мере его приближения Тауруабу узнал песню аминтераре: «Корере, Корере, Такоре, Такоре». Он выглянул из-под одеяла и увидел множество людей и животных. Это были духи. Они пели и танцевали, и в самом центре толпы он увидел свою жену Аукуиу. Она покачивалась, и голова ее безжизненно болталась из стороны в сторону. Как вновь прибывшую, Аукуиу подвели к Габуриники. А танцы продолжались, и наконец Тауруабу заснул под своим лубяным одеялом.

На рассвете Габуриники подергал его за ногу и разбудил. Духов уже не было. Рядом стояла только его жена Аукуиу. Габуриники сказал, что он может забрать ее с собой. Тауруабу схватил жену за руку.

— Кто ты? — спросила она его.

— Это я, твой муж.

— Зачем ты пришел сюда? Ты тоже умер?

— Нет.

— Разве дома не осталось ни девушек, ни вдов, что ты пришел сюда за мной?

— Я думал только о тебе, — ответил Тауруабу.

Габуриники вмешался в их разговор, сказав Аукуиу, что она должна быть довольна и ей надо следовать за своим мужем. Он подарил им особый вид сахарного тростника, который называется магифоно, банан гадиоко и велел Тауруабу посадить их, когда тот вернется домой. И еще Габуриники наказал Тауруабу, чтобы он вместо жены исполнял сам всю домашнюю работу: готовил саго, приносил топливо и воду, варил пищу. Он должен это делать, пока не отсчитает тридцать семь дней до мизинца правой руки. Наконец Габуриники попросил их обоих закрыть на минуту глаза. Когда они их открыли, то оказались дома, перед своей хижиной.

Аукуиу осталась дома, а Тауруабу пошел за плетеным мешком с ее костями, ведь у нее, как и у всех аминтераре, не хватало костей, и теперь она должна была их вставить. У Тауруабу появилось множество забот, и он предоставил жене самой заниматься своими костями.

Он посадил банан и сахарный тростник и видел, что они растут день ото дня. Кроме своей мужской работы Тауруабу готовил саго, приносил воду, заботился о пище, кормил поросят, то есть исполнял всю работу, которую обычно делала его жена. Он хорошо ухаживал за женой и делал все, как велел ему Габуриники. А Аукуиу занималась только своими костями. По ночам Тауруабу слышал, как она постукивает ими, осторожно разбирая.

Так прошло тридцать шесть дней. К тому времени Аукуиу осталось вставить кости только в мизинец правой руки. Но ее муж очень устал от домашней работы. В этот день он уже закончил все дела и хотел готовить на ужин саго, как вдруг обнаружил, что у него нет пальмовых листьев, в которых его обычно пекут. И он попросил свою жену, чтобы она пошла и нарезала листьев.

Она опустила голову, а потом сказала:

— Ведь срок уже почти кончился. Сегодня — хаги — тридцать шестой день, завтра — кенаги — тридцать седьмой день, и тогда я свободна.

Но Тауруабу сказал:

— Иди и принеси листья.

И она пошла.

Через мгновение Тауруабу услышал крик. Он бросился к жене и нашел ее без чувств. Бамбуковый нож выпал у нее из руки и отрезал ей мизинец правой руки — единственную часть тела, в которой еще не было кости. Кровь текла так сильно, что ее невозможно было унять. Тауруабу крепко зажал ей запястье, но это не помогло. Кровь все текла, и тело его жены таяло у него на глазах. Скоро в руках Тауруабу остались только кости.

Тауруабу горько плакал, сожалея о свершенной глупости.

— Если б я потерпел еще один день!

Он разложил кости на песке и увидел, что недостает только косточки мизинца правой руки. Она осталась дома в плетенке. А придя домой, он увидел, что волшебные бананы и сахарный тростник исчезли из его огорода. Тауруабу собрал все кости Аукуиу, сложил их в плетенку и повесил над дверью ее дома.

Потом он пошел в мужской дом и попросил своего брата постелить ему рядом с очагом лубяное одеяло. Он сел на него, вокруг собрались все мужчины, и он рассказал им эту длинную историю. Произнеся последнее слово, он упал и умер.

Односельчане страшно рассердились. Ведь если бы у Тауруабу хватило терпения выдержать и этот последний день, его жена была бы теперь с ним, и он одарил бы всех волшебными бананами и сахарным тростником. А они знали, что тот, кто поест магифоно и гадиоко, никогда не умрет. Нетерпеливость Тауруабу лишила их бессмертия.

Теперь уже ни один умерший не может вернуться обратно из царства мертвых^[28].

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Среди 13 тысяч веселых маленьких человечков.

Переселение народов Тихого океана

Я с грустью простился со своими многочисленными друзьями на озере Кутубу. Мне предстояло лететь через Менди и Маунт-Хаген на побережье, в Маданг, чтобы оттуда двинуться в последнюю экспедицию — в долину Симбаи, где живут пигмеи.

Эту поездку я хотел совершить уже давно. Меня очень интересовал один обряд пигмеев. Мне хотелось увидеть церемонию прокалывания носов, которая у пигмеев называется семи и длится несколько дней. Новозеландский антрополог Ральф Балмер из Оклендского университета, первый ученый, который несколько лет тому назад стал проводить исследования среди пигмеев Новой Гвинеи, слышал о церемонии семи, но сам не имел возможности присутствовать на ней. Между этими церемониями обычно проходит от двух до четырех лет. Поэтому я заранее попросил по радио Аллана Джонстона — офицера патрульной базы в долине Симбаи — сообщить мне, когда пигмеи начнут готовиться к этой церемонии. И вот когда я находился на озере Кутубу, Аллан предупредил меня, что церемония должна скоро состояться.

Долина Симбаи лежит между горами Бисмарка и Шредера. Это закрытая зона, и, чтобы попасть туда, мне пришлось взять специальное разрешение у администрации в Порт-Морсби. Все было улажено по телеграфу в течение нескольких дней. Как только я получил разрешение, я заказал самолет на Симбаи. Мне велели явиться на аэродром на другой день в шесть часов утра.

— Надо стартовать пораньше, пока облака не закрыли горы, — сказал пилот, когда мы заняли свои места в самолете. Он проверил мотор, приборы и уже попросил старт, как вдруг нам сообщили, что из-за сильного дождя в Симбаи нет посадки. Нам пришлось вылезти из самолета.

Здесь, на побережье, небо было безоблачное, но пилот сказал, что стоит перелететь за первую же горную гряду, как погода сразу изменится.

На следующее утро мы все-таки вылетели и через три четверти часа приземлились в Симбаи. Весь поселок состоял из нескольких бамбуковых хижин, разбросанных по широкой долине.

Меня приветствовал единственный европеец, живущий в этой долине, — офицер патрульной базы Аллан Джонстон. Он один «управляет» тринадцатью тысячами маленьких человечков.

Пигмеев не было видно. На аэродроме мы встретили только нескольких рослых туземных полицейских, очевидно родом с побережья.

— А где же твои пигмеи? — спросил я у Джонстона.

Он засмеялся.

— Да, сегодня у нас члены комитета по приему гостей отсутствуют, а обычно они сбегаются, как только заслышат шум самолета. Сейчас они заняты подготовкой к семи. Здесь должны были сегодня работать несколько человек, но перед этой церемонией они всегда сбегают. Впрочем, ближайшие пигмеи живут не так уж далеко, — сказал он и показал на хижины, стоявшие на склоне холма за патрульной базой. — Мы можем хоть сейчас пойти к ним.

Когда мы подошли к хижинам, нам навстречу вышла группа пигмеев. Среди них я не увидел никого выше полутора метров. На головах у пигмеев были странные шляпы, напоминавшие по форме большой гриб-поганку. Из-за этого убора их головы казались непропорционально большими по сравнению с туловищами. Аллан что-то крикнул им, они заулыбались и замахали нам, чтобы мы подошли поближе.

— Я работал во многих местах Новой Гвинеи, — сказал мне Аллан, — и могу смело утверждать, что пигмеи — самые веселые из всех туземцев, с которыми мне приходилось встречаться.

Несколько лет тому назад я побывал у пигмеев Африки, и надо сказать, что пигмеи Новой Гвинеи совершенно не похожи на них. Ростом новогвинейские пигмеи в среднем несколько выше, и сложены они лучше; у некоторых мужчин фигуры настоящих атлетов. У них сильные ноги и широкие мускулистые плечи. Кроме курчавых волос, у пигмеев нет ни одной негроидной черты. Своими широкоскулыми лицами они напоминают скорее некоторые индийские и азиатские народы. У мужчин это сходство подчеркивается шляпами-поганками, немного похожими на азиатские тюрбаны.

Почему именно здесь, в этой долине между горами Бисмарка и Шредера, живет племя пигмеев, которые так отличаются от всех остальных туземцев Новой Гвинеи? Откуда они пришли? Возможно, раньше пигмеи занимали большую часть острова, но туда вторглись папуасы и оттеснили пигмеев в эту долину. Интересно, что вообще все племена Новой Гвинеи довольно сильно отличаются друг от друга.

* * *

Многих исследователей уже давно занимает вопрос, откуда пришли люди, населяющие острова Тихого океана. Ни у одного из этих народов не было письменности, поэтому проследить за ходом их развития и переселением с места на место очень трудно, но зато и очень интересно^[29].

На Новой Гвинее эта проблема осложняется еще тем, что здесь, как нигде на всем земном шаре, у разных племен встречаются черты самых различных рас. Стоит подняться на горный хребет и спуститься в соседнюю долину, как увидишь новое племя не только со своим собственным языком, но и с другими расовыми признаками^[30].

Одни племенные группы, например пигмеи, имеют монголоидные черты, другие, например живущие по реке Флай, обладают явно семитскими чертами. Племена, населяющие восточные горы, принадлежат к типу невысоких негритосов, а племена, обитающие в западных горах, — высокие, сильные, и у них гораздо больше негроидных черт.

О том, насколько велики различия между племенными группами Новой Гвинеи, прежде всего говорит количество встречающихся здесь языков. В одной только австралийской Новой Гвинее насчитывается более 600 языков, что прежде всего объясняется вековой изоляцией племен, живущих в труднодоступных горах.

Речь идет не о диалектах. Язык пигмеев, например, отличается от языка соседнего племени не меньше, чем русский от английского. В языке пигмеев много глубоких гортанных звуков, которые, как ни странно, встречаются и в языке племени кукукуку, а оно живет совсем в другой части Новой Гвинеи. К тому же никаких расовых связей между этими двумя народами обнаружить невозможно.

Существуют различные теории о переселении народов Тихого океана, особенно полинезийцев. Вполне вероятно, что все жители островов юго-западной частиТихого океана выходцы из Азии. Эти народы — микронезийцы, меланезийцы и полинезийцы — принадлежат к разным расам. Они представители трех основных рас.

Принято считать, что первые люди на земле появились в Малой Азии^[31], где они и развились в три основные расовые группы: монголоидов, негроидов и кавказоидов. Из этих основных групп уже произошли все остальные. Считается, что полинезийцы относятся к кавказоидной расе, меланезийцы — к негроидной и микронезийцы — к монголоидной.

На ранних этапах развития человечества негроидная раса делилась на две группы: материковые негроиды, которые ушли на запад в Африку, и так называемые мореплаватели, или негроиды Тихого океана, направившиеся на восток и расселившиеся на островах Тихого океана. В обеих этих группах есть ветвь и пигмеев, или, как их еще называют, негритосов. Считается, что негритосские племена — это как раз потомки негроидов-мореплавателей и что именно они первые пришли из Малайи на острова Тихого океана.

На территории Малайи и начали перемешиваться все три расы, которые пришли сюда из Азии. В этом плавильном тигле и сформировались народы, населяющие теперь острова Тихого океана. Легко представить себе, как из Азии катились волны бесконечного людского потока.

Время этого переселения можно указать лишь приблизительно. Полмиллиона лет тому назад на Яве еще жил обезьяночеловек, прапредок теперешнего человека. Потом о длительном периоде нам ничего не известно. И наконец почти 25 тысяч лет тому назад первые охотники каменного века — негритосы начали двигаться на юг, к Новой Гвинее. За ними отправились австралоиды, которые относятся к кавказоидам.

По времени это совпадает с последним ледниковым периодом, когда уровень воды был ниже и Малайя была связана с Австралией и Новой Гвинеей цепью островов или просто соединялась с ними.

Массы людей на плотах, на примитивных лодках все время двигались вперед — на юг и на восток. Через Азию в плавильный тигель Малайи попали негроиды, а после них, может быть 10 тысяч лет тому назад, из Индии и Юго-Восточной Азии сюда пришли те смуглые люди, которых теперь называют индонезийцами.

Нашествие индонезийцев вынудило негроидов последовать за негритосами на острова, которые мы называем Меланезией. Попадая на Новую Гвинею, негроиды оттесняли малочисленных негритосов в горы, в самые отдаленные и изолированные долины, где тем все время приходилось бороться за свое существование.

А негроиды все продолжали прибывать. Ледниковый период к тому времени кончился, и теперь для переезда с острова на остров они пользовались большими лодками. Теснимые новым народом, идущим из Малайи, они достигли островов Фиджи, где и закончилось переселение меланезийцев.

Такова первая фаза заселения островов Тихого океана.

Но в плавильном тигле Малайи продолжали смешиваться народы, приходившие из Азии. В период между 500 годом до н. э. и 1000 годом н. э. на сцене появились и собственно малайцы, которые большей частью состоят из монголоидных племен.

В это же время появились и полинезийцы — морской народ смешанной расы. Эти светлокожие высокие люди были постоянно томимы жаждой путешествий. Для них характерны черты кавказоидной расы с примесью негритянской и австралийской крови. Очевидно, они покинули Малайю в начале нашей эры и на плотах и парусных лодках отправились бороздить Тихий океан.

Существуют различные теории о том, какими путями шли полинезийцы, но обычно считается, что они отправились на север и достигли Полинезии через острова Микронезии, расположенные к северу от Новой Гвинеи. Думают, что полинезийцы достигли островов Общества и Таити примерно в V веке нашей эры. С этого времени и начинаются их знаменитые морские путешествия по океану на Гавайские и Маркизские острова, на острова Кука, Тонга, Самоа, на остров Пасхи и Новую Зеландию.

Народы, которые последовали за полинезийцами на острова Микронезии, принадлежали к той же расе, что и полинезийцы, но имели сильную примесь монголоидных черт. В XII–XIII веках они поселились на островах Гилберта, Науру, Маршалловых, Каролинских, Палау, Гуам и других мелких островах, лежащих на северо-запад от Новой Гвинеи.

Так в общих чертах шло заселение островов Тихого океана, когда 400 лет тому назад здесь появились первые европейцы. Большие миграции к тому времени уже закончились, и самые крупные острова были уже обжиты.

Различные расы, которые во время переселения азиатских народов проходили через Новую Гвинею, оставили здесь свои следы, и мы до сих пор находим их у различных племен этого большого острова.

Пигмеи, живущие между горами Бисмарка и Шредера, раньше, очевидно, жили и в других местах Новой Гвинеи, но были вытеснены более сильными племенами. Новогвинейские пигмеи, напоминают племя пигмеев, живущее в горах Южной Индии, и вполне возможно, что оба этих племени ведут свое начало от общих предков.

Новая Гвинея в какой-то степени является сейчас таким же плавильным тиглем, каким в свое время была Малайя. Для антропологов здесь непочатый край работы.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Церемония прокалывания носов.

Трагическая гибель пилота.

Прощай, Новая Гвинея!

Поздоровавшись с первыми пигмеями, мы вернулись на патрульную базу.

— Вот уже больше месяца пигмеи готовятся к семи, — сказал мне Аллан. — Когда именно начнется церемония, пока еще точно не решено. Но ждать уже недолго. Церемония будет происходить в горах, в местечке под названием Кайронк. Отсюда туда день ходьбы. Там у меня есть патрульная хижина. Мы отправимся завтра же и на месте все узнаем.

На другое утро мы двинулись в Кайронк. Нас сопровождали десять носильщиков, переводчик и один невооруженный полицейский. У Аллана тоже не было с собой никакого оружия. Я в первый раз шел по незнакомой местности без вооруженного эскорта. Здесь это не требовалось.

Когда мы вышли, весело светило солнце, по всей долине раздавались бодрые крики носильщиков. Но постепенно с берега наползли тучи, и к вечеру, когда мы уже пришли в Кайронк, начался дождь.

— Приготовься к тому, что ты сможешь снимать только в первую половину дня, — сказал Аллан. — После полудня в это время года у нас регулярно идут дожди. За последний месяц было более пятидесяти сантиметров осадков.

Мы устроились в патрульной хижине, и Аллан вызвал к себе жителей Кайронка. Они сообщили нам, что обрядовая хижина для семи уже выстроена и что в этот раз обряд прокалывания носов предстоит пройти шестерым мальчикам. Ждали только прибытия Аллана, который просил пигмеев не начинать церемонию без него. Теперь церемония может начаться через два дня.

Вечером мы, закутавшись в шерстяные одеяла, сидели при свете керосиновой лампы, и Аллан рассказывал мне о пигмеях. Их обряды и обычаи сильно отличаются от обрядов и обычаев всех остальных племен Новой Гвинеи. Аллану, например, было очень трудно выяснить численность пигмеев, потому что они крайне неохотно сообщали ему имена молодых незамужних девушек. Девушек пигмеи держат в полной изоляции от юношей. Молодые люди имеют возможность увидеть друг друга только во время семи. Вступая в брак, мужчины чаще всего обмениваются сестрами. Когда молодой человек женится на девушке, то от него ждут, что он выдаст свою сестру за брата своей жены. Если он почему-либо не может этого сделать, ему приходится платить за невесту большой выкуп. Девушек всегда выдают замуж братья.

Утром нас разбудили смех и веселые голоса любопытных пигмеев. Они собрались возле нашей хижины, чтобы посмотреть на смешных больших белых людей.

Обрядовая хижина стояла на склоне холма недалеко от того места, где разместились мы. Конструкция ее была очень необычна. В длину она достигала метров двадцати, оба конца ее были низкими и узкими. Вся хижина была сооружена только из листьев пандануса, скрепленных друг с другом тоненькими палочками. За этой хижиной на открытом месте стояла другая, поменьше; пол в ней был поднят над землей примерно на метр, а в боковой стене виднелись отверстия. Это была «столовая», куда все приносили угощение для предстоящего праздника. Здесь уже лежали груды различных овощей. Рядом со «столовой» находился небольшой загончик для свиней, предназначенных на убой. Все было готово к началу церемонии.

Когда мы с Алланом на другой день в полдень в сопровождении эскорта любопытных подошли к обрядовой хижине, там собралось уже человек двадцать. Процедура прокалывания носов должна была начаться с минуты на минуту, ждали только киапа — так пигмеи называют офицера патрульной базы.

К моему удивлению, все произошло как-то беспорядочно и совсем не торжественно. Маленьких ребятишек, что пришли вместе с нами, прогнали обратно в деревню, а шестерых мальчиков, которым было примерно лет по десять, подвели к большой хижине. Здесь и должно было состояться посвящение в мужчины. Один старик с помощью двух молодых людей производил операцию на земле прямо перед хижиной.

К старику подошел первый мальчик, его положили на спину, а под голову ему подсунули небольшой кусок дерева. Старик сел на мальчика, а двое других прижали плечи маленького пигмея к земле. Двумя пальцами левой руки — большим и указательным — старик начал массировать носовую перегородку мальчика. Очевидно, он это делал для того, чтобы хрящ потерял чувствительность. Через полминуты он взял правой рукой острую стрелу и быстро проткнул ее сквозь перегородку.

Мальчик лежал совершенно спокойно с закрытыми глазами, только ноги его слегка дернулись.

Один из помощников протянул старику тонкую бамбуковую палочку, и тот вставил в нее кончик стрелы, которая все еще торчала в носу у мальчика. Потом он осторожно вынул стрелу из носа так, чтобы бамбуковая палочка оказалась продетой через носовую перегородку. После этого старик поднялся.

Мальчик полежал еще немного, голова его была откинута назад, чтобы не началось кровотечение. Вообще кровь почти не шла. Бамбуковая палочка была немного толще, чем проделанное в носу отверстие и плотно зажимала все поврежденные сосуды.

Мальчиков быстро выводили одного за другим. Только двое из них вскрикнули от боли. После операции их увели в помещение, отгороженное в узком конце обрядовой хижины.

Здесь они должны были провести четыре дня до начала самого большого торжества. Каждый день мальчиков посещали старики и учили их, как им следует вести себя в будущем. Есть мальчикам давали очень мало, и пища, которую они получали, готовилась только на раскаленных камнях; она не должна была соприкасаться ни с огнем, ни с углями.

Прокалывание носа было сугубо местным мероприятием. А вот на пятый день в Кайронке собралось уже очень много народу. Друзья и родственники здешних пигмеев съехались отовсюду, чтобы принять участие в торжествах. Головы всех мужчин были украшены белыми перьями.

К полудню возле обрядовой хижины собралось около ста участников праздника. Юноши, прошедшие обряд посвящения на прошлой церемонии, закололи десяток свиней. И в большой комнате в центре обрядовой хижины под шум проливного дождя был устроен грандиозный пир.

Весь вечер и большую часть ночи мужчины пели и танцевали. Женщины были только зрителями. Шестерых мальчиков, которым прокололи носы, скрывали от глаз женщин. В течение всей ночи дяди украшали своих племянников перьями и разрисовывали орнаментом.

Только наутро мальчиков вывели из укрытия, чтобы представить их всем уже с палочками в носу. Это был апофеоз торжества. Разукрашенные мальчики шли по хижине, держа друг друга за руки, а все участники церемонии сидели вокруг, разглядывали мальчиков и издавали громкие приветственные возгласы. Потом все вместе весело доели остатки свинины и овощей.

После еды праздник принял какой-то беспорядочный характер, во всяком случае так могло показаться непосвященному. На самом же деле как раз в это время и устраивались все семейные дела. Топорами, шкурами, плетеными браслетами, ракушками и украшениями из перьев выплачивался выкуп за невест. Обсуждались новые браки. Люди беседовали и сплетничали — в общем все шло так, как на больших семейных торжествах в любом обществе.

Вечером мужчины снова пели и танцевали в большой хижине. Танцы продолжались далеко за полночь, до тех пор пока участники были способны держаться на ногах. Это был такой же праздник, как у датчан конфирмация.

Утром, когда мы с Алланом возвращались в Симбаи, нас сопровождали сонные и усталые участники торжества.

На базе я сразу же вызвал самолет, чтобы вернуться на побережье.

Из-за постоянных дождей снимать фильмы было почти невозможно.

Утром, в 11 часов, нам сообщили, что самолет за мной вылетел с патрульной базы Айоме, расположенной на низменности близ берега. У нас он должен был быть в 11.20, поэтому я быстро запаковал свои вещи и был наготове.

Погода была ясная, и в 11.30 отсутствие самолета нас начало тревожить. Время шло, а его все не было, и тревога росла.

В 11.45 мы сообщили в Маданг, что самолета нет. Маданг ответил, что в случае задержки в пути пилот должен был известить их, но от него не поступало никаких сообщений. Мы встревожились не на шутку. Руководство авиалинии сразу же отправило из Маданга свободные самолеты — все пять штук — на поиски пропавшей машины. Базы Айоме и Симбаи получили приказ держать патруль наготове и дежурить возле радио. Мы ждали.

Через час нам сообщили, что патрульный отряд вышел из Айоме в Симбаи. Облака затянули горы, и самолетам было трудно обследовать этот район. Однако они не прекратили поисков.

Аллан выслал несколько полицейских навстречу отряду из Айоме.

Следующие три часа мы провели у радио в напряженном ожидании. Теперь уже никто не сомневался, что произошло какое-то несчастье; нас беспокоила судьба пилота Гаэтано Мангано. Мы оба его знали. Это был симпатичный 29-летний австралиец португальского происхождения. Десять дней назад он доставил меня в Симбаи.

В 4 часа нам сообщили, что летчики из Маданга обнаружили пропавший самолет. Он лежал вверх колесами на берегу реки Ассаи, у подножия горы, всего в нескольких километрах от Айоме.

Через два часа мы узнали, что патруль из Айоме нашел труп пилота и отвез его на базу.

Я вернулся в Маданг на другом самолете. Мы сделали несколько кругов над обломками самолета Мангано. Пилот сказал, что авария, очевидно, произошла из-за неисправности машины. Мангано был третьим пилотом, погибшим на Новой Гвинее в течение одного года.

— Неисправность машины… Чистая случайность, что самолет упал не на обратном пути из Симбаи… — подумал я.

* * *

Вот и закончена дезинфекция, упаковка и отправка всех 250 этнографических экспонатов для музея. Я снова лечу над исполинским островом. Самолет доставит меня в Порт-Морсби, а оттуда я начну свой долгий путь домой.

В последний раз пролетая над этими зелеными горами и долинами, я вспоминаю об удивительных приключениях последних девяти месяцев и думаю о том, что принесет будущее этим первобытным людям, живущим в маленьких зеленых хижинах. Людяь! объятым страхом перед злыми духами и воображаемыми силами, делающим только первый шаг из каменного века. А мы подгоняем их, чтобы они приобщились к нашему цивилизованному миру с его страхом перед всеуничтожающей силой атомной войны, которая, к сожалению, вовсе не является воображаемой силой.

И я вспоминаю наши походы, подбадривающие крики носильщиков, эхом разносящиеся по долине, утомительные переходы в дождь по болотам и скалам и протянутые мне руки туземцев, когда я чуть не падал от усталости. Вспоминаю дни, проведенные в их селениях, улыбки на их темных лицах, смех, шутки, наше полное взаимопонимание, особенно в те редкие минуты, когда я имел возможность заглянуть в чужой, скрытый от нас мир, в души первобытных людей, полные страха, надежды и жажды жизни.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Встреча с каменным веком» — вторая переведенная на русский язык книга Йенса Бьерре. Популярный во многих странах мира писатель и неутомимый путешественник по наиболее глухим районам нашей планеты, датчанин Йенс Бьерре уже знаком советскому читателю по книге «Затерянный мир Калахари»; выдержавшей в Советском Союзе два издания.

Живо и увлекательно написанные, обильно иллюстрированные фотографиями самого автора, книги Й. Бьерре пользуются неизменной популярностью. Они переведены по меньшей мере на 12 языков. Секрет их успеха объясняется прежде всего присущим каждому из нас стремлением узнать Неизвестное, разведать Неведомое. Ведь Й. Бьерре описывает жизнь тех народов, которые по существу знакомы лишь узкому кругу ученых да кучке колонизаторов.

На этот раз Й. Бьерре знакомит нас с новогвинейцами. Было бы неверным утверждать, что советские люди совсем уж ничего не знают о Новой Гвинее и ее обитателях. От случая к случаю небольшие заметки и очерки отдельных журналистов попадают на страницы наших газет и журналов. Иногда промелькнут на сеансах кинохроники или экранах телевизоров кадры, заснятые кем-либо из пассажиров или членов экипажа советского судна, зашедшего мимоходом в новогвинейский порт. Неоднократно издавались дневники и описания жизни на Новой Гвинее замечательного русского путешественника и ученого 1870—1880-х годов Н. Н. Миклухо-Маклая. У нас опубликован также ряд сугубо научных книг и статей о Новой Гвинее, но они рассчитаны на специалистов. Популярных же книг о Новой Гвинее за последние годы, к сожалению, почти не издавали. Огромная страна (Новая Гвинея — второй по величине остров в мире), в которой живет по меньшей мере два с половиной миллиона (!) человек, остается для подавляющего большинства советских людей таинственным и загадочным миром Неведомого. Знакомство с этим миром захватывающе интересно, но… следует предупредить читателя: при всех своих несомненных достоинствах автор книги не ученый, а западный писатель, во-первых, как бы не замечающий австралийского колониализма на Новой Гвинее и, во-вторых, явно склонный к сенсационным драматическим ситуациям и всяческой экзотике.

И то и другое требует более серьезного и обстоятельного разговора.

Колониальная история Новой Гвинеи началась в 1828 году, когда западная часть острова была захвачена Голландией. В 1884 году Германия и Англия поделили между собой восточную половину Новой Гвинеи: Германии досталась северо-восточная, Англии — юго-восточная часть острова. В 1906 году Англия передала свою часть Новой Гвинеи, получившую название Папуа, Австралии. В ходе первой мировой войны Австралия оккупировала германскую часть Новой Гвинеи, а в 1920 году получила от Лиги Наций мандат на управление бывшей германской колонией. После второй мировой войны мандатная территория была включена в систему опеки ООН; управляющей державой осталась Австралия. Стремясь укрепить свои позиции на Новой Гвинее, Австралия незаконно объединила в 1949 году обе части восточной Новой Гвинеи в единую в административном отношении Территорию Папуа — Новая Гвинея, куда кроме собственно Новой Гвинеи входят также острова Адмиралтейства, архипелаг Бисмарка и северные из Соломоновых островов.

Коренное население этой самой обширной и самой богатой колонии Австралии достаточно велико: его численность превышает два миллиона человек! До недавнего времени новогвинейцы жили, а во многих районах Новой Гвинеи и по сей день живут в условиях первобытного, общинно-родового строя. За исключением западного побережья острова, где к местным жителям проникли немногочисленные металлические орудия, новогвинейцы трудились, используя орудия из камня, дерева, кости, раковин. Основу их хозяйства и сейчас еще составляет примитивное земледелие: с помощью своих каменных топоров и огня новогвинейцы отвоевывают у лесов и саванн участки земли, которую вскапывают затем деревянными палками. На этих огородах выращиваются клубневые тропические культуры (таро, ямс, батат), тыква, бобы, а в последние годы и некоторые иноземные овощи. Кроме того, новогвинейцы культивируют саговые и кокосовые пальмы, бананы, разводят свиней (особенно в центральной части Новой Гвинеи), а на побережье и в долинах крупных рек в изобилии ловят рыбу.

Природные условия Новой Гвинеи — почти непроходимые дебри, болотистые долины рек, бесчисленные горные кряжи и ущелья — благоприятствуют обособленности и изолированности отдельных, сравнительно небольших групп местных жителей. Отсюда крайняя языковая и культурная дробность населения Новой Гвинеи. Исследователи выделяют по меньшей мере двадцать — тридцать этнических и племенных групп, каждая из которых говорит на своем, непонятном для соседей языке. Да и внутри племенных групп нет сколько-нибудь прочного, организованного единства.

Живут новогвинейцы в деревнях, многие тысячи которых разбросаны по всей стране. Жители каждой деревни образуют относительно самостоятельную в хозяйственном отношении общину, которая сама обеспечивает себя всем необходимым. Каждая община владеет определенной частью племенной территории, площадь которой зависит от числа общинников. В деревне обычно живут от 50 до 200 человек, но бывает и значительно больше.

Сотрудничество и взаимопомощь в труде и в беде — непреложный закон для всех членов общины. До европейской колонизации частная собственность на землю была здесь неизвестна. Имущественное и социальное расслоение едва намечалось.

Члены каждой общины, как правило, ведут свое происхождение от одного общего предка. Брак внутри общины обычаем не разрешается. Поэтому мужчины берут себе в жены девушек из соседних деревень. Такие браки укрепляют дружественные отношения между общинами. Кроме того, деревни постоянно обмениваются рыбой, свиньями, солью, овощами, орудиями и оружием, утварью и украшениями.

И все же повседневная, хозяйственная, общественная и духовная жизнь каждого новогвинейца до последнего времени почти всецело была ограничена рамками своей деревенской общины.

Первые десятилетия колониального господства мало что изменили. Жаркий тропический климат, повышенная влажность долгое время отпугивали колонизаторов. Но постепенно, шаг за шагом колонизаторы проникли в глубь страны. На Новой Гвинее появились европейские плантации и золотые прииски, посадочные площадки для самолетов и шоссе, а на побережье выросли небольшие портовые и административные городишки — опорные центры колониальной экспансии. Носильщиками, грузчиками, рабочими на плантациях и приисках, слугами администрации ста ли, конечно, новогвинейцы. Если они не хотели работать добровольно, их заставляли силой или обманом.

Впрочем, подавляющая масса коренного населения Новой Гвинеи продолжает жить как и прежде. Цивилизованные пришельцы нимало не заботились и не заботятся о развитии хозяйства и культуры новогвинейцев, которые интересовали и продолжают интересовать австралийские власти лишь как дешевая рабочая сила.

По сообщениям австралийской прессы, даже в наши дни в главных городах колонии — Порт-Морсби, Лаэ, Маданге — рабочий день, например, туземных грузчиков длится от 14 до 16 часов (!) («Tribune», 9 февраля 1966 г.). А что до затерянных в дебрях приисков или плантаций, то там произвол колонизаторов и подавно ничем не ограничен. Рабочие-новогвинейцы часто даже не получают заработной платы, работая лишь за скудную пищу, место на нарах и пару шортов. Даже буржуазная пресса Австралии вынуждена время от времени делать признания, что рабочие-новогвинейцы «живут в значительно худших условиях, чем скот у австралийских фермеров» («Pacific Islands Monthly», март 1960 г., р. 145).

Австралийские власти совсем не заботятся ни об образовании, ни о медицинском обслуживании туземцев. Достаточно сказать, что на двухмиллионное население Территории приходится менее 150 врачей, да и то значительная часть их обслуживает европейцев. Не случайно лишь трое из каждых десяти новогвинейцев доживают до 5 лет! Не лучше положение и в области народного образования. По данным 1962–1963 годов, средние школы посещало немногим более 500 новогвинейцев! О высшем образовании и говорить нечего.

Судя по этим немногим, но достаточно красноречивым фактам, можно себе представить, чего стоят разглагольствования представителей официальной Австралии о том, что политика, которой следует австралийское правительство на Новой Гвинее, «гуманна и отвечает интересам туземного населения».

Следует подчеркнуть, что господствующие классы Австралии давно уже усиленно распространяют миф, будто австралийский капитализм — первый друг и старший брат населения Новой Гвинеи. Выступая по радио в Порт-Морсби в сентябре 1963 года тогдашний премьер-министр Австралии Р. Мензис лицемерно говорил: «Мы, разумеется, не колонизаторы. Мы вложили в эти территории намного больше, чем извлекли или сможем когда-нибудь извлечь» («Tribune», 2 октября 1963 г.). А лидер лейбористов А. Колуэлл как-то заявил: «Колониальная держава — это та держава, которая эксплуатирует. Австралия никогда не делала этого» («Pacific Islands Monthly», декабрь 1961 г., р. 118).

А между тем вся товарная экономика Новой Гвинеи находится в руках австралийского капитала. «Бёрнс Филп энд компани» и «У. Р. Карпентер холдинге лимитед», принадлежащие к числу крупнейших монополий Австралии, сколотили свои колоссальные состояния именно на эксплуатации природных ресурсов и населения Новой Гвинеи. Они-то и есть подлинные хозяева Территории Папуа — Новая Гвинея, они-то и определяют в действительности направление и методы колониальной политики австралийского правительства на Новой Гвинее.

Долгое время казалось, что ничто не угрожает этому глухому углу колониальной империи мирового капитала. Но в 1962–1963 годах ураган освободительной революции достиг берегов Новой Гвинеи — голландским колонизаторам пришлось уйти из ее западной части. 1 мая 1963 года над освобожденной территорией Западного Ирпана был поднят флаг Республики Индонезии.

Неожиданно для своих хозяев крупнейшая австралийская колония Территория Папуа — Новая Гвинея получила общую границу с миром, освобожденным от колониального рабства. А ведь в этом мире жили люди, принадлежащие к той же расе, к той же культуре, в той же степени пострадавшие от колонизаторов, с тем же в основном образом жизни и, главное, с теми же требованиями к будущему!

А тут еще непрекращающиеся требования социалистических и афро-азиатских стран в ООН как можно скорее предоставить независимость народам колоний и подопечных территорий. Да и само коренное население Территории все чаще выступает с требованием предоставить ему право самому решать дела и будущее своей страны. И все чаще и чаще случаи, когда борьба новогвинейцев за свое экономическое, культурное и национальное освобождение находит сочувствие, а то и прямую поддержку у трудящихся и прогрессивных кругов самой Австралии. «Рабочий класс Австралии, — указывается в Программе КПА, — должен выступить против эксплуатации и угнетения австралийским империализмом народов Новой Гвинеи и других территорий района Тихого океана и поддержать их право на самоопределение и национальную независимость».

Да, кончились спокойные дни австралийских колонизаторов! Началось для них время неотступных тревог и… хитроумных маневров. В феврале — марте 1964 года состоялись «всеобщие» выборы депутатов в Законодательную ассамблею Территории Папуа — Новая Гвинея. В состав ассамблеи вошли 38 новогвинейцев и 26 австралийцев, включая десять лиц, назначенных депутатами управляющей властью. Если учесть, что многие из депутатов-новогвинейцев — бывшие мелкие чиновники, полицейские и т. п., то есть те, чье материальное благосостояние целиком и прямо зависит от правительства, то становится понятным, почему хозяевами положения в ассамблее остаются колонизаторы. Да и «законодательные права» ассамблеи не так уж велики.

Всячески оттягивая срок предоставления независимости населению Территории Папуа — Новая Гвинея, правительство в то же время развернуло мощную пропагандистскую кампанию, цель которой убедить как можно большее число новогвинейцев публично выступить против предоставления независимости как акта преждевременного. Правительство и капиталистические круги пытаются запугать новогвинейцев тем, что как только Территория Папуа — Новая Гвинея получит независимость, Австралия прекратит экономическую помощь Новой Гвинее («Tribune», 26 января 1966 г.). Несомненно, этот бессовестный шантаж производит известное впечатление на ту часть новогвинейской интеллигенции, которая работает в системе колониального административного аппарата или в частных фирмах и компаниях. Тем не менее, судя по сообщениям австралийской печати, кампания явно не оправдывает затраченных на нее средств и сил.

Но колонизаторы занимаются отнюдь не одними только разговорами и уговорами. Колониальная администрация с каждым годом все активнее и активнее проникает в районы, еще не освоенные колонизаторами. Развитие вертолетного транспорта особенно ускорило и облегчило проникновение в глубь страны. При этом колонизаторы, в том числе и офицеры так называемой патрульной службы, меньше всего пекутся о нуждах населения, хотя не исключено, конечно, что отдельные чиновники колониального аппарата относятся к новогвинейцам вполне благожелательно.

Перед патрульной службой одна задача: подготовить данный район к появлению там «второго эшелона» колонизаторов — торговцев, плантаторов, поисковых партий, строителей дорог и аэродромов, обслуживающего персонала метеостанций и т. д. Для этого необходимо прежде всего завязать первоначальные и, конечно, дружеские контакты с местными племенами: ведь им предстоит в самом ближайшем будущем поставлять колонизаторам носильщиков, дорожных рабочих, слуг белых господ, рабочих кофейных, чайных и прочих плантаций, шахтеров, проводников и т. п. Поэтому «дружба» прежде всего!

Но если наш автор искренне верит в эту «дружбу», то мы должны помнить о «втором эшелоне». А он не заставляет себя ждать: чем крепче будет привязана Территория Папуа — Новая Гвинея к экономической колеснице австралийского капитала, тем меньше ему придется опасаться грядущего дня независимости. Поэтому по мере проникновения в глубь страны правительство передает лучшие удобные земли новогвинейцев австралийским монополиям: именно таким образом компания «У. Р. Карпентер» получила недавно 10 тысяч акров под чайные плантации в самом сердце Новой Гвинеи. Работать на этих плантациях придется, конечно, новогвинейцам, но чай отправится в Австралию и в другие заморские страны, а вырученная от его продажи прибыль осядет в карманах австралийских монополистов. Новогвинейцам же от прибылей достанутся лишь жалкие крохи.

К этому следует добавить, что для того, чтобы сильнее закрепиться на Новой Гвинее, Австралия призвала на помощь своих союзников, которые, впрочем, и сами не прочь здесь поживиться. Английские, американские, канадские и японские компании получили в аренду громадные земельные участки для разведки нефти, золота, меди и других ископаемых.

Австралийское правительство рассматривает Папуа — Новую Гвинею не только как объект колониальной экспансии, но и как военно-политический плацдарм самой Австралии и ее главных союзников — США и Англии в районе Юго-Восточной Азии и Тихого океана. В связи с этим на Новой Гвинее за последнее время усилилось военное строительство. Сооружаются аэродромы, стратегические коммуникации и другие военные объекты, на которые расходуются огромные средства, намного превышающие те скромные ассигнования, которые выделяются австралийским правительством на показательно-благотворительные цели в Папуа — Новой Гвинее.

Таков — очень коротко — смысл событий, происходящих сейчас на австралийской части Новой Гвинеи. И читатель этой книги должен постоянно помнить, что офицеры патрульной службы — это чиновники колониальной администрации, проводники колониальной политики в самой обширной, богатой и населенной колонии австралийского империализма.

А теперь про новогвинейские «страсти-мордасти».

Да, бывают в новогвинейских джунглях кровавые ритуальные жертвоприношения, случаются и вооруженные столкновения между племенами из-за подозрения кого-либо в колдовском действии, умысле или еще по какому-либо поводу. Но именно «бывают», «случаются», не более. В основном же новогвинейцы заняты повседневным трудом на огородах и в деревне, воспитанием детей, семейными делами и т. д. Не случайно же все исследователи, которые жили среди новогвинейцев чуть подольше, чем наш автор, единодушно отмечают приветливость, гостеприимство, доверчивость и жизнерадостность новогвинейцев. Об этом же, кстати, свидетельствуют и многие фотографии самого Й. Бьерре.

Н. Н. Миклухо-Маклай без малого три года прожил среди «каннибалов» залива Астролябия, но ни разу не видел никаких каннибальских пиршеств. Да и воевать-то новогвинейцы не такие уж любители. Их схватки, когда они случаются, как правило, скоротечны и оканчиваются с первой пролитой кровью.

И еще одно последнее замечание. Й. Бьерре не всегда на современном уровне науки излагает существо некоторых научных концепций. Это касается особенно проблемы заселения Океании. Здесь не место полемизировать с автором по этому, в общем-то специальному, вопросу^[32]. Однако не хотелось бы проходить мимо утверждения Й. Бьерре, будто малорослые негритосы — древнейшие обитатели Меланезии, и в том числе Новой Гвинеи. Идея об особой древности низкорослых групп человечества активно поддерживалась в свое время реакционными католическими этнографами, но в настоящее время этой точки зрения едва ли кто придерживается. Современная наука располагает убедительными доводами, подтверждающими, что возникновение низкорослых расовых групп — явление сравнительно позднее и что между африканскими пигмеями и азиатско-океанийскими негритосами никаких генетических связей нет.

Некоторые менее существенные погрешности в изложении вопроса о заселении Океании указаны в комментариях.

Все отмеченное не делает, однако, книгу Й. Бьерре менее интересной, тем более что «Встреча с каменным веком» — вообще первая книга на русском языке о племенах центральной части Новой Гвинеи, донесших до нынешних «атомно-космических» дней уклад жизни, свойственный нашим далеким неолитическим предкам.

Первая. И будем надеяться, что не последняя!

В. Бахта

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Караван носильщиков отправляется в дебри. Шествие замыкает вооруженный туземный полицейский

Йенс Бьерре покупает этнографические материалы в племени энга

Старый вождь племени в редком головном уборе из перьев казуара

Колдун явно нервничал, когда его уговорили вынести Упина на дневной свет

Красавица из племени энга принесла нам вязанку хвороста. Мы расплатились с ней зеркальцем, которое она засунула за набедренную повязку

Покойника подняли над землей, чтобы его дух не мог спуститься

Иене Бьерре беседует с вождем племени энга. Справа переводчик Пойа

В течение нескольких часов женщины сидят в такой позе и поют над покойником похоронные песни

Мы переправляемся через реку Тагари на плоту из бревен

Челюстные кости свиней на обрядовой хижине показывают, сколько животных было принесено в жертву духам. В этой хижине хранятся священные камни

Украшение юноши, который должен исполнять танец посланца бога солнца Ни

Молодых девушек украшают к свадьбе

Перед тем как посадить новое таро, колдун трет рассаду о тело туземна

Туземцы затаптывают старый огород и громко поют: «теге пулу… теге пулу…»

Мудрый старый вождь Вараго

Деревня Васеми, расположенная посреди озера Кутубу

Продавцы древесного масла вычерпывают его из дупла дерева тегассо

Четыре типа туземцев Новой Гвинеи, людей, делающих первый шаг из каменного века

Офицер Аллан Джонстон со своими друзьями пигмеями

Прокалывание носа острой стрелой

Примечания

1

1. Остров; 2. Подопечная территория, управляемая Австралией. Автор в своей книге чаще употребляет это название в его первом значении. — Прим. ред.

(обратно)

2

Так называемая свободная любовь, которой действительно посвящено немало научных работ и художественных произведений, — это свойственная многим народам естественная и нравственно чистая свобода внебрачных половых отношений. К сожалению, под влиянием колонизаторов этот обычай превратился в самую обыкновенную проституцию. Так случилось во многих и многих странах, то же произошло и на Таити. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

3

Таити, как и весь архипелаг Общества, главным островом которого он является, принадлежит Франции фактически с 1842 года, а формально с 1880 года. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

4

Вахине (vahine) в переводе с таитянского языка женщина, жена. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

5

Таити был открыт английским мореплавателем Сэмюэлом Уоллисом в 1767 году. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

6

В 1964 году население Французской Полинезии составляло 86 тысяч человек. Из них: 62 тысячи полинезийцев, 8,5 тысяч европейско-полинезийских метисов, 3 тысячи французов и 9,5 тысяч китайцев. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

7

Численность населения Территории Папуа — Новая Гвинея оценивается в настоящее время в 2 миллиона человек. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

8

Враждебное отношение туземцев к европейцам повсюду, в том числе и на Новой Гвинее, было естественной реакцией местного населения на зверства и бесчинства колонизаторов. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

9

Об истинном значении «мирного проникновения», распространения цивилизации и прочее см. в послесловии. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

10

И. Бьерре справедливо воздает должное австралийским солдатам, мужественно сражавшимся с японскими агрессорами во время второй мировой войны в труднейших условиях Новой Гвинеи. Но он, к сожалению, ничего не говорит о том, что победы австралийских войск были возможны в значительной степени благодаря участию десятков тысяч мобилизованных австралийскими властями новогвинейцев, которые прокладывали дороги, строили аэродромы, переносили провиант и боеприпасы по только им известным горным тропам и т. п. Многие из них погибли от вражеского огня, болезней, тяжелой работы. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

11

У новогвинейцев нет частной собственности, нет у них и представления о краже в общепринятом понимании этого слова. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

12

Самаритянин — член Общества оказания первой помощи пострадавшим. Школами самаритян обычно руководят врачи-миссионеры. — Прим. перев.

(обратно)

13

Туземцев Новой Гвинеи, занимающихся вредоносной и прочей магией на свой страх и риск, Бьерре называет колдунами, а признанных обществом «официальных» колдунов-знахарей, в обязанность которых входит также лечение больных, — шаманами. Однако для коренного населения Новой Гвинеи шаманизм не характерен (см. о шаманизме в книге С. А. Токарева «Ранние формы религии», М., 1964., стр. 278–305). Поэтому в русском переводе книги Бьерре повсюду дан более правильный термин «колдун». — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

14

Лулуай и тултул — низшие звенья колониальной администрации, назначаемые из числа жителей деревни. Через них колониальные власти собирают налоги, вербуют рабочих и т. п. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

15

Мужской дом — обычно самое большое строение в новогвинейской деревне, где собираются и обсуждают дела мужчины общины. Здесь же часто они едят, спят, принимают гостей. Мужской дом — центр не только социальной, но и религиозной жизни новогвинейской деревни, в нем хранятся многие предметы культа, музыкальные инструменты и пр. Вход в мужской дом женщинам строго воспрещен. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

16

Каменные песты и ступки, навершия палиц, фигурки людей, животных, птиц давно уже находят на Новой Гвинее. Современное население ничего о них не знает и рассматривает их как магические предметы. Не так давно советский ученый Н. А. Бутинов привел убедительные доводы в пользу того, что эти каменные предметы принадлежали предкам современных меланезийцев, побывавшим здесь 5–6 тысяч лет назад (см. Н. А. Бутинов.Происхождение и этнический состав коренного населения Новой Гвинеи. Сб. «Проблемы истории и этнографии народов Австралии, Новой Гвинеи и Гавайских островов». М.—Л., 1962, стр. 114–121). — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

17

Один фут равен 30,48 сантиметра. — Прим. ред.

(обратно)

18

Приведенная здесь Й. Бьерре легенда принадлежит к числу широко распространенных у первобытных народов так называемых этиологических (от греческого aitia — причина) мифов, в которых дается фантастическое объяснение тому или иному событию, явлению, факту. В данном случае миф объясняет, почему озеро названо именно так. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

19

Óдин — главный бог в скандинавской мифологии, самый старший и самый мудрый; Тор — бог грома. — Прим. перев.

(обратно)

20

Прекрасный пример того, как Й. Бьерре идеализирует деятельность и задачи австралийской колониальной патрульной службы. См. об этом в послесловии. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

21

Речь идет о земледельческих лопатообразных орудиях, с помощью которых женщины обрабатывают огороды. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

22

Обряд, который описал здесь Й. Бьерре, принадлежит к числу широко распространенных у первобытных народов так называемых обрядов размножения. Их цель — вызвать с помощью различных, главным образом магических, средств и приемов размножение тех или иных животных или растений, важных для питания туземцев. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

23

Обряды посвящения юношей, или инициации, широко практикуются в доклассовом обществе, завершая собой многолетний цикл воспитания и обучения подростков и юношей, подготовки их к жизни взрослого члена общины и рода. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

24

Господин, вы приехали! (С англ.)

(обратно)

25

См. комм. 16.

(обратно)

26

В этом мифе, если отбросить нагромождение фантастических деталей, содержится точная инструкция того, как совершать процедуру лечения больного. Передаваясь из поколения в поколение, такие мифы обеспечивают точное исполнение обрядов и сохранение стародавних традиций. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

27

Описываемый здесь Й. Бьерре обычай носит название обычая избегания. Он известен в различных формах у очень многих народов земного шара. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

28

Мифы, в которых рассказывается о неудачной попытке достичь бессмертия, широко распространены по всему миру и крайне разнообразны по содержанию. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

29

Очерк заселения островов Тихого океана, приведенный Й. Бьерре, неудачен и говорит о недостаточной осведомленности автора в этом вопросе. См. указание на соответствующую литературу в послесловии. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

30

Автор, к сожалению, выражает тут точку зрения австралийских колонизаторов, которые склонны преувеличивать языковую, культурную и даже расовую дробность населения Новой Гвинеи. Это помогает им обосновывать тезис о том, что предоставление независимости народам Новой Гвинеи сейчас преждевременно. В действительности языков в австралийской Новой Гвинее значительно меньше — несколько десятков. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

31

В послевоенные годы все больше и больше ученых склоняется к тому, что колыбелью человечества была не Азия, а Африка. — Комм. В. М. Бахты

(обратно)

32

Читателям, интересующимся проблемой заселения Океании всерьез, можно рекомендовать хотя бы следующие книги: Народы Австралии и Океании. М., 1956; Те Ранги. Хироа. Мореплаватели солнечного восхода. М., 1959; Тур Хейердал. Кон-Тики— несколько изданий; его же. Аку-Аку — несколько изданий; Я. М. Свет. История открытия и исследования Австралии и Океании. М., 1966.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  ГЛАВА ШЕСТАЯ

  ГЛАВА СЕДЬМАЯ

  ГЛАВА ВОСЬМАЯ

  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

  ГЛАВА ТРЕТЬЯ

  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЯТАЯ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  ГЛАВА ПЕРВАЯ

  ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ИЛЛЮСТРАЦИИ

*** Примечания ***