Саммер [Моника Саболо] (fb2) читать постранично

Моника Саболо САММЕР

Произведение является результатом художественного вымысла.

Любые совпадения случайны.

И вот Поэт твердит, что ты при звездах ночью

Сбираешь свой букет в волнах, как в цветнике.

И что Офелию он увидал воочью

Огромной лилией, плывущей по реке.

«Офелия», Артюр Рембо. Перевод Б. К. Лившица

Мне снится озеро. Летом, когда это произошло, тем самым летом, что осталось в моей памяти куцым набором картинок, четких и ярких, как цветные фотографии, в июле, когда наша жизнь изменилась навсегда, стояла такая жара, что рыбы поднимались из глубин Женевского озера. Сидя на берегу, мы смотрели на темные силуэты — рыбы казались нам задыхающимися чудовищами — и представляли себе их розовые отвратительные глотки.

Целых три с половиной месяца, два раза в неделю, я хожу на консультации к доктору Траубу. Он полагает — с высокой долей вероятности, — что рыбы, которые мне постоянно снятся, символизируют меня самого. Я три месяца подряд смотрю на его лоб в испарине, на залысины… Скоро, года через три-четыре, он совсем облысеет. Доктор Трауб считает, что воздуха не хватает мне.

Это случилось двадцать четыре года и тринадцать дней назад.

Вот уже двадцать четыре года и тринадцать дней, как память моя пуста: несколько вспышек, взрыв, белый, ослепляюще-яркий, и темнота.

Черные липкие рыбы. Фосфоресцирующие раздавленные папоротники.

Волосы подружек моей сестры, свободно спадающие на голые плечи, они качаются в такт движению. Девушки ищут Саммер, выкрикивают ее имя.

Во сне поверхность озера сверкает, как осколок зеркала или кусок стекла. Кажется, что вода одновременно ледяная и почти кипящая.

Мне хочется нырнуть, посмотреть, что делается там, внизу, но рыбы черны, а растения похожи на скользкие щупальца. На гибкие блестящие нити, колыхающиеся в потоке.

Иногда в глубине я вижу Саммер, она не двигается. Ее глаза широко открыты. Она пытается что-то сказать или, может, просто вздохнуть. Ее волосы шевелятся, кажется, что они живые. Я протягиваю руку, касаюсь пальцами поверхности воды. И понимаю, что это не Саммер, а просто водоросли, которые приняли форму ее тела. А иногда — что это какое-то животное, темной тенью скользнувшее среди камней.

Но я знаю, что моя сестра теперь именно там.

До того дня в июле, когда сестра разрешила мне пойти на пикник на берегу озера — огромные фосфоресцирующие папоротники, влажные скользкие камни — с ней и с ее подружками — каскады распущенных волос, разноцветные бикини, перламутровый лак на ногтях; смесь розового, красного и кораллового крупным планом, — я как-то не думал о ней. Почти никогда не думал, как бы дико это ни казалось.

Но я ее обожал. Она одна — каноническая красотка с белозубой улыбкой и невероятно светлыми волосами, принцесса, несбыточная мечта всех мальчишек — привлекает внимание на школьных фотографиях. Я же всегда стою где-то сбоку, подальше от всех, и выгляжу как законченный псих.

Моя сестра Саммер появилась на свет в самом начале лета.

Моя сестра Саммер исчезла летом. Через три недели после дня своего рождения. В то лето, когда ей исполнилось девятнадцать лет.

Мама рассказывала, что, когда Саммер родилась, ее волосы — такие светлые! — казались солнечными лучиками. И хотя мама не была особой романтичной и не говорила по-английски, для дочери она выбрала имя черлидера,^[1] калифорнийской поп-звезды. Имя, вызывающее в памяти цветущий луг, над которым порхают яркие бабочки. Или сверкающий корвет, режущий бушпритом волны где-то в океане.

Сестра и правда походила на королеву красоты из американского сериала — на одну из тех пышущих здоровьем девчонок с упругими бедрами и невероятно белыми зубами, что смотрят на тебя с экрана с лукавым прищуром в глазах, то ли грустных, то ли злых. Они, мечтая о невозможном, мучают мальчишек, рождая в их сердцах страдание или ненависть, а потом их находят в багажнике джипа где-нибудь в глубине леса.

Но, скорее всего, этакие патетические мысли у меня появляются потому, что ее нет. Я никогда не думал ни о чем подобном, пока наша жизнь текла как обычно, и казалось, останется такой навсегда. В те годы она была мне просто старшей сестрой, которую я обожал, — она пила холодное какао из трубочки, красила веки синими тенями. Просто сестрой, из-за которой надо мной издевались возбужденные одноклассники: «Да ладно, это правда, что ли, она — твоя сестра?!», «Эй, Васнер, хочешь сестренку-то свою?», «А тебя точно не усыновили?».

Я — живое доказательство того, что можно жить, утратив тех, кого мы любим больше всего и больше всего боимся потерять, потому что без