Благоприятный случай (СИ) [Kontario2018] (fb2) читать онлайн

- Благоприятный случай (СИ) 597 Кб, 115с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Kontario2018)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

====== Тоска победителей ======

Аудиенция закончилась и друзья вышли из дворца. Письма герцогини сослужили им хорошую службу. Но, несмотря на благодарность императрицы, настроение у всех троих было подавленное.

Никита шел, ничего не видя вокруг. Он как-то выдержал разговор с Елизаветой Петровной, машинально отвечая на ее вопросы. Кажется, она спросила о его учебе за границей, на каком поприще видит себя, чего желает. Какими могли быть его пожелания сейчас, когда сердце разбито, а голова разрывалась от вопросов: “Почему, почему Фике отвечала на мои чувства, если готовилась стать женой наследника? И что остаётся теперь – горькое сознание, что тобой воспользовались, коротая скуку в дороге и выбросили, как ненужную игрушку? Или все же принять, что хоть немного любим и мы оба – заложники обстоятельств?”

Алексей с тревогой посмотрел на Никиту. “Встреча с вчерашней подопечной обернулась горьким разочарованием, как ему забыть такое... вот же угораздило...” —думал он.

Направляясь домой, к любимой и сыну, молодой мичман сейчас испытывал неловкость за свое семейное благополучие. И пускай скоро им опять предстоит разлука, но сейчас мысль о долгожданной навигации согревала душу. Он до сих пор помнил отвращение, которое он испытал при осмотре камзола убитого француза. Хотя, надо сказать, это увенчались успехом для всех троих. Сейчас, после завершения возложенной на него Бестужевым шпионской миссии, стоившей тяжелого разговора с друзьями, Корсак только рад был возвращению на корабль.

Саша был погружен в собственные мрачные мысли. Кажется, успешная карьера, о которой он мечтал совсем недавно, становилась реальностью. Но свежий приказ о произведении в подпоручики лейб-гвардии совсем не радовал, как и благосклонность Государыни... Он снова и снова прокручивал в памяти тот злополучный момент драки на мельнице.

...Они с Брильи вернулись к незавершенному поединку. Выпад шпагой в сторону француза заставил того отшатнуться к проему пола и неожиданно он спрыгнул вниз. Еще не понимая причину такого маневра соперника, Белов последовал за ним и услышал выстрел. Брильи падал на Анастасию, рядом стоял с пистолетом Жак. Страшная догадка пронзила его, Саша кинулся на Жака. Ярость придала силы, их схватка закончилась быстрее, чем можно было ожидать

Уж лучше бы позже... Ибо он не стал бы свидетелем этого их прощального разговора, не видел бы, как склонялась его любимая над лицом умирающего.

Увидев Сашину протянутую руку, Анастасия еще пару минут посмотрела отрешенно на убитого шевалье, поднялась на ноги и сказала тихо: “Что же, пойдем”.

Перед отъездом, когда они приводили себя в порядок после кровавого боя, она внезапно взялась обработать след от шпаги на его руке. Но при этом ни разу не взглянула в лицо...

Все ее дальнейшие действия в пути совершались с тем же задумчивым видом и односложными репликами.

“Я жива, со мною все хорошо...” — этот монотонный ответ просто сводил с ума... И возводил незримую непробиваемую стену, будто перед ним была не милая возлюбленная, а недоступная холодная звезда...

На четырёх ночлегах уставшей спутнице предоставлялась отдельная комната, куда она удалялась сразу после трапезы. В первую же ночь, желая поговорить наедине, Саша постучался к ней в дверь. Но ответ получил красноречивую тишину и более не повторял этих двусмысленных попыток. Хотя, право, сейчас ему уже не до алькова было! Лишь бы снова увидеть обращенный на себя прежний взгляд...

В Петербурге это напряженное сосуществование закончилось.

Когда Анастасия стремительно покидала гостеприимных Чернышовых, обеспокоенная её судьбой тётушка предложила в качестве тайного пристанища заброшенный флигель родственников, дабы переждать возможные напасти. Неизвестно ещё, какие указания по поводу беглой фрейлины поступили от Елизаветы, посему в фамильный особняк возвращаться пока не стоило. Однако на Малую Морскую был отправлен с дороги курьер, и слуги уже успели подготовить к приезду госпожи её новое жилище.

К флигелю они подъехали заполночь. Анастасия попрощалась со спутниками и лишь легко пожала Сашины пальцы: — “Я хочу отдохнуть с дороги и желаю побыть одна... Не нужно провожать, поезжай лучше с Никитой”.

Двое суток, прошедшие с той ночи, никак не разрешили ситуацию. Саша пробовал увидиться, подходил к ее окнам, стучал в дверь. Верная горничная, которая была вызвана барышней из особняка, отвечала одно и тоже: “Барышня отдыхают, никого не желают видеть”.

Передав письмо, в котором умолял о встрече и сообщал о том, что их вызывают во дворец, он пообещал себе, что назавтра не станет осаждать дом и будет терпеливо ждать ее ответа. Но умолять Императрицу о браке все же решился, ибо следующей возможности могло не быть... И странное пожелание видеть их обоих обязывало к решительному разговору.

====== Затворница ======

Анастасия, закрывшись от всего света в стенах тесного, мрачного дома, часами сидела, обращаясь неведомо к кому с рассказом обо всем случившимся.

Когда ее слова исчерпывались, она как заведенная шкатулка, читала молитвенник. Скорее в попытках отвлечься девушка тревожила Бога и тянула время, ибо что ей делать дальше и что она хочет, не знала.

Ах, если бы можно было самой заглянуть в собственную душу! Она бы тогда разобралась, что случилось с ней, душой, после спасения... Почему она гонит от себя все чувства, кроме вынужденной скорби?

Конечно, если бы не замыслы спасителя, им бы ничего не угрожало. Но если бы не его самоотверженность, сейчас бы её тело было мертвым, а душа вовсе ничем не тяготилась... Только что теперь делать со своей плотью и кровью, что желают любить Сашу, и отчего так гложет чувство вины перед несчастным Брильи?

Анастасию всякий раз подбирал озноб, она видела пред собою страшное лицо со шрамом и дуло...

Вот, пуля настигла цели — её, молодой и красивой, больше нет... А оба мужчины ее оплакивают либо убивают друг друга тут же, на месте...

“А могло бы сложиться по-другому? ” — задавалась она безответным вопросом, и углублялась в своих “если” все раньше, и раньше...

Если бы смирила минувшим летом страсть и уехала в Париж... И вот, её дом теперь далеко во Франции, шевалье жив и продолжает её раздражать, а Александр тоскует по ней здесь...

“Вздор! — кольнуло её самолюбие. — Откуда такая уверенность, что он без меня жить не может? Это я решила разделить с ним все опасности, считая, что все одно под его защитой! А он... будто не замечал меня!”

Услужливо приходило свежее воспоминание, как волокли ее похотливые, грубые мужланы из нанятой банды, оскорбляя бранными словами, а любимый был занят дуэлью... И вот она замерла под смертоносным дулом, а он снова её не видит...

А что бы было, если б осталась в посольстве? Сейчас бы, несомненно, сгорала от беспокойства, ждала вестей...

И здесь сожаление о гибели Брильи давало трещину... Ведь это неравное побоище в дороге было неизбежно, с Анастасией Ягужинской или без! И даже сейчас, думая о шевалье с благодарностью, девушка не могла отделаться от выбора, и по-прежнему не в его пользу. О, с какой бы ненавистью она его приняла, кабы доложили о его визите, вместо Александра Белова!

И еще одну возможную картину отгоняла она с особенным ужасом: “Саша вместо шевалье... Спасает её от гибели и оседает ей на руки... Он бы тоже мог так сделать...”

И словно отгоняя это видение, вновь приходили досада и недоверие:

“А так ли это? Боялся ли он сам потерять меня, так же, как я его!!!?”

И, словно вдогонку этому странному вопросу, в голове назойливо возникал суровый вердикт:

“Саша не так уж сильно любит, коль больше не бережёт! Конечно, он не лишился доброты и благородства, но... Наверное, понял, что я теперь навсегда ЕГО — и телом, и душой, да успокоился, поостыл... Но как же с этим свыкнуться? Ведь я полгода считала его верным, преданным рыцарем! И можно ль теперь быть счастливой и страстной с такими сомнениями? И как ещё избавиться от стыда за дурное отношение к Сержу!!!?

Так и сидела Анастасия в забытье, тасуя в голове всевозможные “что, если бы”, поэтому сразу не услышала, как под домом шуршат соломой и похохатывают двое мужчин:

— Петр Федорович не в духе, ему невесту привезли, кузина его. Тощая, смотреть не на что, тьфу! Ну ничего, хоть развлечем его сейчас. Старье гореть весело будет! — говорил один голос.

— А уверен ты, здесь никого нет? А ну как душу чью загубим, потом являться будет? – опасливо произнес второй.

— Брось, хозяева давно померли, наследники за границей... Я знаю, где жечь, окна Петрушины на эту улицу смотрят. Обещали ему забаву, пусть любуется, а то, гляди, пойдет допивать без нас.

Снова второй заговорил со страхом в голосе:

— Все, готово! Жги! Да поехали отсюда! Если поймают, самих зажарят, не посмотрят, что наследника свита!

Очнулась затворница от треска соломы внизу и резкого запаха гари. Выглянула в узкое окно и увидела столб огня, поднимающийся прямо вверх. Вмиг проснувшись от своих дум, она вскрикнула, кинулась к двери и отшатнулась от дыма.

====== Зови, я удар отведу ======

Белов шел к пристанищу любимой, впрочем, не особо рассчитывая на ласковый прием. Погруженный в свои мысли, он не слишком смотрел по сторонам, идя по уже заученному за несколько дней маршруту.

Мимо него к дворцу пронеслась карета, из которой послышались голоса: «То-то сейчас их высочество насмотрится!» Откуда-то потянуло дымом. Саша поднял голову и обмер. Флигель, к которому он направлялся, был объят огнем.

Зеваки, окружившие дом, горячо обсуждали причину возгорания, никто даже не пытался проникнуть внутрь. Сквозь их голоса и треск горящего дерева ему послышался голос, который бы он не спутал ни с одним другим, и доносился этот голос со второго этажа.

Все говорили про поджог, ибо часть дома, вплотную примыкавшая к одноэтажной пристройке, оставалась еще целой, а остальные пылали, образовав огненную ловушку.

Гвардеец, сбросив тяжелый плащ, дернул с силой начинавшую тлеть входную дверь и ринулся в проем.

— Стойте же, сударь, гиблое уже дело, сами сгорите!! — безуспешно закричали ему вслед.

Ступени лестницы трещали под ногами, приходилось прислоняться к еще целой стороне стен. В камзоле было нестерпимо жарко, и Белов расстегнулся. Впрочем, облегчения это не принесло, ибо от едкого дыма стало трудно дышать.

Наугад влетев в одну из комнат, он увидел свою Анастасию — всю сжавшуюся в ожидании страшной гибели.

«Нужно позвать кого-то, но кого? , — перед этим в панике думала девушка, и вспомнила, что отослала Лизу домой за чистым бельем.

Жак хотел моей смерти, а, может, не зря? И напрасно, ох напрасно спасал меня Серж! Недолго пришлось пожить — а сейчас-то и спасения ждать неоткуда... Ведь сама закрылась, вот и возмездие настигло…

Александр писал, что сегодня аудиенция — наверяка они где-то во дворце, либо уже в трактире, отмечают свою успешную миссию... И зачем я ему сейчас, со своим настроением?

Неужели это — конец? И вправду, лучше была бы пуля!»

Девушка зажмурилась и мысленно прощаясь, представила дорогое лицо: “Прощай, милый Саша... Желаю тебе счастья...”

Где-то близко послышался кашель. И в этот миг в дыму, из проема двери показалась фигура, до боли знакомая.

— Откуда... ты… — только и смогла произнести Анастасия и кинулась к нему на шею. — Голубчик мой, Сашенька... — бессвязно бормотала она, поток слез вдруг полился из ее глаз. — Я не должна была... так... так странно, глупо...

—Успокойся, милая... Твоих слез все одно не хватит, чтобы потушить это безобразие, — быстро проговорил Белов, и прервался, задыхаясь от дыма, который изрядно вдохнул на лестнице. — Надо выбираться отсюда, слышишь?

Связав на талии шаль и прижавшись теснее к молодому человеку, она смело шагнула из комнаты. Однако лестница уже рухнула, оставалось только путь через окно.

Они пробрались, задыхаясь, через небольшой коридор к следующей комнате, пока не охваченной огнем, где окно было большим и выходило на крышу стоящей рядом одноэтажной каменной постройки.

Открыв ставни, Саша поднял Анастасию в окно, оставаясь сам на полу.

— Сейчас я опущу тебя за руки и ты спрыгнешь на вот эту крышу… Не волнуйся, все будет хорошо!

Но перепуганная девушка вдруг застопорилась и вцепилась в своего спасителя:

— А как же ты? Как ты спустишься, один? Послушай, Саша, я... Я наверное, совсем мало говорила, что люблю тебя! И мне не нужно это спасение, если с тобой что-то случится! — Она жадно всматривалась в его лицо на фоне подступающего дыма. Показалось, что при последней фразе он отвёл глаза…

Слушая этот сбивчивый монолог, Белов с беспокойством оглянулся назад. Комната была на удивление почти не тронута огнем, но, похоже, деревянная кровля тлела, уже захваченная пожаром. Ибо потолок предательски трещал над их головами.

— Послушай, Настя... Мы с Лешкой покидали дом в Цербсте с большей высоты, поверь, я сумею. Ну же, милая, решайся...

Вдруг кованая решетка мансарды с резким грохотом оторвалась от стены и полетела куда-то вниз. Анастасия вздрогнула и послушно перевесилась через подоконник.

Держась крепко за Сашу, она вытянулась во весь рост, стремясь как можно ближе провиснуть к спасительной опоре. Затем отпустила его руку и рванулась со всей силы в сторону.

Молодой человек едва успел вскочить следом, и, выгнувшись вперед, уже просовывал под оконный свод голову. И в этот момент прогоревший потолок таки рухнул, под ногами провалился подоконник, а просторное окно мансарды, оставшись без опоры, посыпалось на него.

Так и не собравшись в прыжке, Александр полетел вниз, под звон разлетающихся стекол, в последний момент выставив руки при виде застрявшей в крыше решётки. Её острые прутья приняли его внизу…

— Настенька, ты... — произнес он, медленно приподнимаясь. — Не ударилась? Иди... ко мне... — И тут же почувствовал, как что-то пронзительной болью дернулось в груди, а некая непонятная тяжесть мешает встать на ноги.

Саша невольно запахнулся, глядя в красивое, но измазанное лицо напротив. Оно плыло... вместе с чёрным забором, темными ветвями и серым небом.

Все это очень хотелось удержать... А эту девушку, с распахнутыми нежными глазами, радостно сжать в объятиях... И жить дальше, не расставаясь. Но всем этим желаниям угрожало что-то тягучее и жестокое...

Увидев прямо перед собой любимого человека, стоящего на коленях, Анастасия подалась вперёд, раскрыв объятия и тут же осеклась.

Саша смотрел на нее напряженно в упор, но лицо его становилось бледным, как полотно, а губы дрожали. Отчего-то он прижимал к себе кулак, стиснувший одежду...

— Почему у тебя... мокрый камзол? Это все ещё... мои слезы? – растерянно спросила она и медленно отодвинула его руку.

====== В отчаянии ======

Анастасию охватил безнадёжный страх... Он был страшный и липкий, как эта кровь на одежде, ладони и двух коварных остриях, от которых Саша только что остранился.

— Что... Как же это... Сашенька!

А сам он, начиная терять сознание, опускался на ее руки, и шептал:

— Ну что ты... Любимая... Все ж хорошо... выбрались... Теперь мы должны... должны...

Ее промедление перед окном оказалось фатальным. Сбывалось то самое, так упорно гонимое из недавних наваждений.

На мгновение у Анастасии все закрутилось перед глазами: застреленный Брильи, казнь матери и тут же — лицо Саши, бросающего в карету букет... Накатившая в этот момент на нее дурнота на удивление быстро минула, она не лишилась чувств, как бывало ранее и при меньших потрясениях. Ведь ранее всегда находилась опора, что решит и сделает за неё... А сейчас именно такой человек, уверенный и сильный, улетает куда-то в пропасть, а кругом лишь посторонние люди...

— Да, мы должны... быть вместе, много лет... Я люблю тебя... — шептала она, придерживая обмякшего на ее руках Белова.

“Нужно что-то делать... Я же так боялась этой ситуации в погоне, в бою, а теперь... Ничего не знаю, кроме простой повязки...”

“Неужели это конец? Так нелепо, на руках любимой... И что я за победитель? Обещал ведь счастливой сделать... Господи, обожди! Дай мне срок...”

— Сейчас, милый, сейчас... Все будет... хорошо, слышишь? Кровь течёт... немного... Просто надо остановить... — Анастасия обращалась к Саше, видя, как он неумолимо теряет сознание, прикрывая затуманенные глаза, а лицо приобретает серый оттенок. Затем лихорадочно сорвала с плеч шаль и перетянула торс, пытаясь прижать одновременно обе раны, что зияли прямо над грудью и где-то пониже. Шерсть тотчас обагрилась.

— Будет... обожди... — последнее, что ей удалось услышать перед тем, как раненый окончательно впал в обморок.

“Ищи! Ищи другой путь! Скорее! Господи Иисусе, подскажи моим рукам!!!”

Ее одежда была вся в копоти... Чистым был длинный подол сорочки, скрытый под поясом... Тонкая ткань легко поддалась первому же резкому рывку.

Вне себя от паники, Анастасия дрожащими пальцами прижала батист поверх той раны, из которой текло обильнее. Грозный ручей стал иссякать и это вселило веру.

На ее счастье, в толпе зевак, смотрящих на пожар, заметили, как пара покидала горящий дом. На крышу взобрались двое парней с досками, из которых соорудили носилки.

С большими предосторожностями Александр был спущен на землю, а затем, осторожно прикрытый своим брошенным плащом, перенесен в особняк Ягужинских. Лиза, увидев барышню в окровавленном платье, тихо охнула и с трудом упросила переодеться.

Тотчас кинулись за лекарем. Гоф-медика, опытного хирурга, хорошо известного в их семье, дома не оказалось... Как раз около часа тому он был непредсказуемо призван к Бестужеву, который, впрочем, не часто имел хлопоты со здоровьем. Но ждать столько, сколь угодно будет его задержать вице-канцлеру, было немыслимо.

Однако, у одного из прохожих, принявшего деятельное участие в помощи, остановился его знакомый — лекарь из Москвы, по имени Иоанн Аццарити. Этот напыщенный итальянец, представившийся доктором медицины, Анастасии сходу не понравился, он был каким-то холодным, и оттого ненадёжным. Но выбирать не приходилось.

Важно зайдя в дом и осмотрев пациента, Аццарити сразу же мрачно покачал головой.

— Изнутри не кровит — мда, свезло... Но, mama Mia, тут и снаружи довольно! Клянусь святыми, имеется инфекция! Так что вряд ли синьор выдержит. Но будем уповать на Всевышнего, все в его руках... – он перекрестился на католический манер, что добавило недоверия ещё больше.

— А вам бы милая, стоило бы отдохнуть, того и гляди, сами чувства лишитесь... Тем более, сие не для ваших очей таинство... Ступайте! — приговаривал лекарь, готовя свой инструмент.

Но девушка упрямо осталась неподалёку. Не до отдыха ей нынче, неужели он не понимает? Оставалось лишь смотреть, с тревогою и отчаянием, как любимый мужчина, ещё недавно принимавший её ласки, теперь полностью подчинен чужим рукам с их жутким, блестящим орудием.

— Синьорита, я не привык, чтобы мне смотрели в спину, когда я над раной... — нервно обернулся итальянец. — Лучше вам удалиться...

— Нужна мне ваша спина! — Ягужинская крепко стиснула пальцы при виде натянутых ремней, пригвоздивших раненого к кровати. — Всё что я желаю — облегчить страдания мужа... будущего. Позвольте взять его за руку!

Лекарь укоризненно покачал головой.

— А раз будущий — зачем страдания-то лицезреть, право? Поберегли бы хоть до брака высокие чувства... Конечно, ежели свершится чудо, и он выживет... А уж Spiritus понадежней будет ваших тонких пальчиков...

Она в ответ промолчала, не было сил вести этот странный спор с этим циником... “Будущего... Будущего...” — это слово зацепилось в мыслях, как заклинание...

Потянулись долгие часы, а состояние раненого становилось только хуже: из швов без конца сочилось и поднялся жар.

Чувствуя, что все очень плохо, Анастасия неистово молилась, умоляя Господа не отбирать у нее любимого человека. Слова молитвы путались вперемешку с ее собственными речами, то и дело обращенными к посеревшему лицу с нездоровым румянцем.

— Какой же беде мы обречены? Неужели нам так мало было отпущено... Господи, святый боже, помоги ему!

— Все эти страхи открыться миру, ожидание на брак, как это сейчас кажется глупо... Правда, милый? Ты помнишь наши встречи, Сашенька? Мы же были... так счастливы!

Вспомнилась тут же осень, когда влюбленные, уловив случайно одновременный отпуск, уезжали в карете к Петербургским околицам, не смея показаться на любопытные глаза. Поцелуи, объятия, взаимные нежные взгляды – как же это было прекрасно!

Однажды начался сильный дождь и они укрылись в маленькой церкви на окраине. Пожилой священник приютил их на время непогоды, угостил травяным чаем.

От батюшки веяло таким спокойствием, пахло ладаном и чем-то еще, и в этот момент они оба, не сговариваясь, посмотрели в сторону лежащих неподалеку венчальных венцов. Что удержало их тогда обратиться с просьбой? Вряд ли бы им отказал этот добрейший старец. Наверное, Александр посчитал, что она хочет иного, признанного всеми торжества, а она не решилась попросить первой о тайном сочетании. Ах, если бы не их смущение и это законопослушание, будь оно неладно! Не было бы тогда этого бегства от навязанного свыше брака...

— Ну зачем я вообще приняла этот фрейлинский шифр? Разве нужны были мне эти сомнительные, рабские почести, эти глупые сплетни и подхалимство? Чтобы прелюбодействовать с суженым, скрываясь от всех? О Господи Иисусе, прости нам сей грех, и помилуй за то, что вовсе не жалею...

Заново смочив платок, она протерла пылающие лоб и щеки, и продолжила безответные вопрошения:

— А помнишь этот ливень, в октябре? Ты накрыл меня своим плащом, а с твоих волос и лица стекала вода, почти как сейчас... Я спросила, не замерз ли, а ты рассмеялся, мол, от простуды умереть уж точно не судьба... И часто уверял, что везучий... Наверное, так и было... Пожалуйста, миленький, пускай твоя удача опять поможет... Хоть бы одну соломинку, и я тебя выхожу...

Все, что следовало в памяти далее, было и прекрасным, и драматичным.

Их “первый раз” во время охоты, о, с каким наслаждением они ласкали друг друга! Словно Всевышний оберегал их тогда от разоблачения, уводя в сторону одурманенных от пьянства их преследователей, давая им познать друг друга в полной мере.

Пока не явились наследник с дружками... И как же им, умиротворенным от страсти, хватило сил противостоять наглости этих бесцеремонных болванов...

Их гнусные, дурные голоса... — где-то она слышала их совсем недавно. Что-то кольнуло в голове при упоминании того конфликта. “Боже мой... треск соломы... неужели... ” — сердце её сжалось, мысли сменяли одна другую, но не поглощали её тревоги, а лишь наполнили яростью: “Так вот что было уготовлено от этих негодяев! А может быть, это воспаленное воображение? Нет, не могу сейчас думать об этом! Я сожгу себя ненавистью, если это правда — а мне покамесь должно рассудок сохранить, это нужно для Саши!”

Брильи, его преследования, и затем самоотверженная гибель все ещё вспоминались болезненно... Хотя боли от потери и не было никогда, скорее сожаление о его трагической кончине... И ещё немой вопрос, который нынче разрывал душу — неужели, чтобы поверить в чувства мужчины, требуется его смерть?!

Трудно простить себе неприязнь к человеку, что принял твою пулю — право, это слишком высокая цена для примирения! Но ещё труднее простить свой стыд за любовь к Александру, потерять которого просто немыслимо!

“Ужасна была ошибка — отталкивать его, отравляя обоим возвращение, сомневаться, и невольно устроить испытания на преданность! Что ж, он тебя спас. И, наконец, удостоился слов, которых и так заслуживал... Что ж, радуйся, что в нем снова убедилась! А заодно — что не погибла в пожаре! Вот только сгореть мне без огня, если его не станет...

Прошу тебя... Я более не усомнюсь... Только живи...

Но несмотря на ее мольбу, к утру горячка усилилась и Саша заметался по кровати, все бормоча, что им срочно куда-то идти... Это сразу привело к новой кровопотере из свеже заштопаных ран.

— Жар его слишком тревожит... — Покачав головой, лекарь влил раненому остатки флакона, что ещё вчера был полон. А спустя час потрогал похолодевшие, бледные щеки. — Вроде пока остудили, хорошо... Но Salix Alba в расходе, надобно пополнить...

И в какой-то момент Анастасия с тяжёлым сердцем отлучилась отправить Ивана – самого шустрого из слуг, к аптекарю — купить нужные лекарства да бинтов побольше.

Правда, пришлось объяснить дотошному парню, что страшные названия по-ненашему не означает неведомую итальянскую отраву, дабы окончательно извести их благородие, а уж аптекарь латинские письмена как-нибудь разберет без Иванова участия. Но в душе она понимала его недоверие к лекарю, который призвал в сиделки постороннюю женщину, презрев местную челядь.

— Вижу, барышня, как тяжко вам с этим сычом, прости Господи... Никакого утешения от него... Вот ежели кто бы поддержал вас, добрым словом и делом... Может, друзья его найдутся... — покачала головой горничная, что как раз, улучив момент, кормила свою хозяйку на ходу завтраком.

И Анастасию осенила мысль начертать записку Оленеву, который проживал по пути. Иван получил строгий наказ передать через слуг, не задерживаясь с покупкой.

Возвращаясь в спальню, она буквально налетела на ту самую сиделку, весьма перепуганную.

— Сударыня, господин Аццарити не чувствует пульс, он весьма сожалеет... Я соболезную вам, голубушка, ваш жених был столь молод... — Женщина сочувственно всхлипнула. — Вам... следует распорядиться... Ах, да ещё с вечера следовало причастить...

====== Любовь против смерти ======

Анастасия не помнила, как ринулась к двери. Кажется, она оттолкнула эту причитающую недотепу, освобождая проход.

Итальянец, увидев ее, развел руками:

— Сударыня, я ничего не обещал, все в руках Всевышнего… Он возвел глаза вверх.

— Неправда! Он не допустит! — Выкрикнув в ответ, девушка кинулась к неподвижно лежащему Александру. И уже не думая о ранах, обхватила его, осыпая поцелуями и с ужасом прислушиваясь к сердцу. Совсем недавно ей счастливо слышалось его биение… Оно и сейчас было совсем близко, такое дорогое, но стихшее…

— Сашенька, я умоляю! Не умирай, живи! Не бросай меня, Саша!

А сам раненый в то же время ощущал, как его уводят за руки двое неких ему знакомых, вооружённых мужчин. Один из которых усмехался из-под чёрных усов — то добродушно, то зловеще. Идти не хотелось, но эти враждебные люди несли после телесных страданий облегчение… И тут же, следом, увидел себя, в подтекших повязках… Над которыми склонилась его возлюбленная… И все плачет, зовёт…

«Она просит меня остаться… Надо остаться…» — эта мысль прорвалась из замирающего сознания и вдруг он почувствовал, что просто лежит в постели… Его никуда уже не вели… Да и шевелиться снова стало больно…

Анастасии казалось, будто целая вечность прошла в этом отчаянном порыве, как вдруг раненый издал глухой стон. Её губы ощутили отчетливый пульс.

— Прошу тебя, живи… Ради меня, ты же все можешь… — она уже шепотом твердила, проводя по его голове.

Сконфуженный своей ошибкой лекарь покачал головой.

— Что ж, мои поздравления, сударыня, обошлось. Всемогущая сила любви творит порой чудеса. Но увы, ненадолго… Миазмы проникли внутрь, и тут уже не справиться. Вопрос часов… ну, разве пары дней. Право же, вы просто задержали мучения…

Анастасия подняла на него заплаканное лицо. Ей показалось, иль в лице его проскользнуло злорадное снисхождение? Ведь его чванство только что потерпело крах?

— Вот что, сударь! Это вы, именно вы, за все в ответе! Почему случилось заражение? И что это за лекарство, если стало только хуже? Почему вы хороните пациента, не нащупав пульс! Да неужто я понимаю в спасении больше вас?

Итальянец невозмутимо поднял брови, успокаивающе придерживая её под руки.

— Вы чересчур взволнованы, синьорита. Я понимаю, вы испытываете сильные чувства к этому юноше. Но есть факты. Возможно, ваши нежные ручки занесли заразу уличной перевязкой? Да и прутья-то не были чистыми, и оба вы из пожара, а не из бани, пардон…

И он надменно добавил:

— Странно вообще, что молодой синьор до сих пор жив. Вы не можете обвинять медицину в том, где она, увы, бессильна!

Негодование Анастасии, накаленное перенесенной истерикой, достигло предела:

— Замолчите! Немедленно делайте что-нибудь, слышите! И знаете, что… мне терять нечего. Если что, я пристрелю вас, самолично! Я владею оружием, так и знайте!

Ей показалось, или по лицу Белова взаправду пробежала тень улыбки… Нет, это все ее больные фантазии…

«Странные они все здесь, что дворянка, что дворовая. — подумал про себя мужчина, впрочем, не особо испугавшись угроз. — Пока эта нежная особа отойдёт от горя — не до стрельбы ей будет, чем бы не владела…»

Однако, недовольно засопев, стал заново промывать скальпель.

Он так и не привык к этой стране, с тех пор, как поступил на русскую службу еще при Петре. С громким и многообещающим званием «доктор медицины», в числе прочих иностранцев, свозимых подымать российскую науку.

Врачевание никогда и не было его пристрастием, все больше анатомия и прозекторское дело (прим. «патологоанатом»).

И дальше бы научные вскрытия проводил, ежели б не улыбнулась удача попасть в действующую армию Миниха в должность генерал-штаб-доктора, с приличным жалованьем. Да вдруг не понравилось фельлмаршалу, что люди в войсках что-то сильно часто от хворей мрут.

С тех пор удача отвернулась от Аццарити, был он отстранен от армии и отправлен под арест за «неисправность». После ареста пришлось в Москву уехать да перебиваться частной практикой, к которой душа и не лежала. Не любил он живых пациентов да их родственников со своими истериками.

«А уж здесь, в этом доме, совсем все сложно. Даже прислуга искоса волком смотрит, не доверяет. А с хозяйкой одни хлопоты. Не отходит ни на шаг от своего ненаглядного, да все ей не так… Девчонка думает, раз кровь остановила, теперь поучать может. Уперлась, видите ли, больной не желает по доброй воле глотать микстуру от жара — а, значит, она вредна. Право, что сей несчастный может не желать? Смех один!»

Прошло ещё несколько часов. После прочищения раны воспалились вновь, и горячка нахлынула с новой силой.

— Огонь… пекло везде… сгораю… Настя, беги, прошу тебя…

Понимая, откуда этот самый огонь, она то и дело капала из ложки воду в пересохшие от жара губы, меняла мокрый компресс и все шептала, пытаясь удержать от лишних движений:

— Сейчас потушим, станет легче…

Как и сетовал лекарь, Анастасия действительно боялась впредь отлучиться. И сидела рядом с любимым, гладила по руке, прислушиваясь к неровному дыханию и неосознанным стонам. Ей казалось, что отойди она хоть на час, минуту, он позовет ее или уйдет навсегда.

И вдруг она встрепенулась, услышав рядом позвякивание. Подставив сбоку посудину, итальянец заносил над предплечьем пациента ланцет.

— Что это вы надумали? — она резко перехватила его руку, едва не наткнувшись сама на острие.

Аццарити снисходительно глянул на неё, медленно высвобождаясь.

— Собираюсь сделать кровопускание, чтобы снова снизить жар. Микстуру дать воспротивились — и вот же, результат… Хоть тут не мешайте…

— Что! Что вы сказали?! Как же… Выпускать кровь… раненому???

— О да, есть опасность, конечно. Пациент в кризисе. Но это нынче единственный выход. Кровь дурная, грязная выйдет, может и…

— Дурные и грязные — ваши руки! Вы убийца? Или просто идиот?

— Cosa? Come osi insultare! — от неожиданности Аццарити перешёл на родную речь.

— Прочь!!! Убирайтесь! Не трогайте его!!! — дрожащими от негодования губами осадила его Анастасия. Она бы крикнула в полный голос, швырнула этот ланцет в самодовольную рожу итальянца. Но тут же осеклась, оглянувшись на встревоженный, непонятный шёпот.

— Убийца… Я успею… сейчас…

— Как я понимаю, от моих услуг вы отказываетесь… Ну что же, теперь ваш… эээ… поклонник… точно обречен… — поджав губы, Аццапитти принялся собирать свои вещи, и надменно добавил:

— Спустя год, а то и ранее, вы бросите горевать, найдёте иных amante… А вот истерия, дурные манеры — сие на всю жизнь, любезная…

Когда за обиженным лекарем закрылась дверь, Анастасия бессильно опустилась на колени возле кровати.

— Что же мне делать, милый! Прости меня за этого бездаря! Но сама я и вовсе не умею… Где же мне искать твое спасение!

Внезапно открытые глаза раненого в запавших веках ничего не выражали, он только пошевелил губами, что-то видя и слыша свое. Но девушке казалось, будто это было утешение.

====== Надежды князя Оленева ======

Еще несколько дней назад в доме младшего Оленева царила непривычная атмосфера.

Возвращение молодого барина было оживленным, он смеялся, шутил и был в том приподнятом, воздушном настроении, какое выдавало в нем счастливого влюбленного, уверенного во взаимности. Князь лучился радостью, что было вовсе не свойственно его темпераменту. Верный камердинер, зная причину этому, загадочно ухмылялся на расспросы любопытной челяди, качая головой.

“Неужели и его Никитушке улыбнулась удача, а то ведь один, как перст. Друзья-то уже нашли себе суженых, на счастье, ли на горе, один поди все в облаках да сочинительстве... Ну что ж, очаровательная девушка, немка правда, ну дык их в Петербурге порой на каждом шагу.”

Накануне собираясь во дворец, Никита потребовал свой новый, расшитый камзол, да истребовал от Гаврилы какую-нибудь чудо-мазь, дабы скрыть свежий порез на щеке, заработанный в драке на мельнице от кого-то из шайки. Порез было не скрыть, конечно. Пришлось увещевать, упирая на проявленную мужественность, какую непременно должна заметить царица, и, возможно, еще некая юная особа...

Вернулся молодой князь сам не свой. Машинально попрощавшись с друзьями, он медленно отправился в сторону дома. Сейчас – домой? Что делать ему там, под носом у вьющейся вокруг бестолковой прислуги? Еще и Гаврила жалеть начнет. От этой перспективы стало совсем тошно. Молчаливая поддержка друзей как-то позволила ему выдержать разговор с государыней, но сейчас самобладание его, кажется, впервые оставило. И жалость была совсем некстати.

Мысли его лихорадочно вертелись, сердце кричало, а голова пыталась справиться с постигшей его новостью. Никита сам не знал, что тревожило его душу больше — разочарование от обмана, или осознание того, что его избранница, его Фике, которую он, как хрустальную вазу, оберегал всю дорогу, будет принадлежать кому-то другому.

Ноги сами привели его в трактир, в котором они два раза до его отъезда в Европу сидели с друзьями. Помнится, Лешка тогда был принят в мичманы, а Сашка получил место в гвардии. К обильным возлияниям в одиночку князь не был приучен, а от верного камердинера и вовсе приходилось буквально выпрашивать лишнюю порцию горячительного. Но сейчас другого пути для себя он не видел.

Молодой человек выбрал самый укромный угол и жестом подозвал трактирщика. И после пары рюмок его мысли, хоть и оставаясь горестными, приобрели некую логичность.

Он прокрутил в памяти снова каждую их встречу, пытаясь разобраться, что двигало этой девочкой...

“Заснеженные просторы Пруссии, поломка кареты, энергичная всадница в сопровождении двух слуг. Что это было тогда? Какие душевные струны она зацепила во мне этим знакомством? Мог ли я избежать ее плена?

... В Цербсте вам следует остановиться в гостинице Три короны, это лучшая гостиница в нашем городе!...

Похоже, не мог. Ведь она специально советовала эту гостиницу, чтобы знать, где искать меня, принесла перчатки. Чертовы перчатки! Ведь тогда я ей диктовал... О боже! Наивный глупец! Я диктовал ей любовное письмо, изливал ей свою душу, еще не зная, что это письмо адресовано императрице, а может, и вовсе — будущему супругу?”

— Сударь, ваш рябчик с овощами. Что-то желаете еще?

Его внимание вдруг отвлекла дочка трактирщика, очаровательная голубоглазая девушка, которая принесла закуску.

Она была мила, грациозна, подала поднос и мило улыбнулась посетителю, отметив про себя, что юноша красив, но очень грустен и задумчив.

А мог бы я увлечься этим милым созданием? Ведь она в чем-то миловиднее... Огромные голубые глаза, распахнутые ресницы, волнующие декольте... Почему я не увлекся именно ею? Папенька бы не одобрил? Она не смогла бы меня понимать? А смогла бы так обманывать?

А впрочем... нет, я должен успокоится. Негоже кидаться в объятия первой прелестницы. Тем более, что мысли по-прежнему занимает лишь одна...

Воспоминания услужливо предлагали другие встречи.

Вот эта самая ночь на постоялом дворе, решившая его судьбу.

Долг велит мне жить в гордыне

Но смогу ль забыть отныне

Что так поет смычок

Когда влюблён сверчок

Зачем скрипач, меня любить, зачем любить меня

Твердит ему звезда...

“Да, Я — всего лишь жалкий сверчок. Она все знала... Она знала, что напрасно дает мне надежду, напрасно обрекает меня на вечное поклонение...

После этой песни, спетой этим чистым ангелом, я дал ту самую клятву. Хранить любовь и верность принцессе Фике.

Могу ли я нарушить ее, если она взята шутя? Но нет, клятва моя, что бы там не было. И забрать это обязательство может лишь ОНА”

И тут ожил счастливейший день в его жизни. Всего несколько часов задержки на этом постоялом дворе. Примкнув к веселой ватаге детворы, они катались на санях... Его милая графиня Рейнбек, она была рядом, обнимала его, чтобы не выпасть на полном ходу из саней и заливалась веселым смехом. Ах, как он представлял такие же увеселения на Невском льду в Петербурге, когда этот милый ангел мог стать его невестой, женой...

После веселого катания ее мать, высокомерная Иоганна Ангальт Цербская, подозвала дочь и что-то сказала ей отрывисто. Теперь понятно — негоже было невесте наследника кататься с простыми детьми на санях, да что там с детьми – с ним, едва признанным байстрюком Оленевым. Но тогда сей выговор был истолкован, как строгость соблюдения приличий, не более... Он предпочел не присутствовать при разборках любимой с ее матерью, которую недолюбливал. Не только за шпионаж, как выяснилось. А за спесь и стремление ругать страну, в которую она едет, как гостья самой императрицы.

О, если б ему тогда знать, что стоит за тем приглашением, от которого его несостоявшаяся теща надувалась от важности, как гусыня!

Навстречу ему из гостиницы вышли Сашка и Анастасия, румяные от жарких поцелуев. Стоило обитателям гостиницы разбежаться на заснеженный двор, они тут же кинулись друг к дружке...

Но сам Оленев в тот момент еще даже не думал о страсти. Единственное его желание было оберегать эту хрупкую девушку от всех невзгод. Он обещал, что она ни в чем не будет нуждаться, что же! Её обеспечение теперь в надежных руках, даже без его услуг...

И что я должен делать, как мужчина, у которого отнимают любовь? Заставить скромную немецкую принцессу не вступать в царственный союз с недостойным ее Чертушкой? Ты, смешон, просто смешон,— осекся Никита. — Или стать навеки ее тенью, верным слугой? Нет, не о такой любви я мечтал, слагая стихи.

Что же, пора возвращаться в свое холостяцкое жилье. Кажется, оно не скоро обретет хозяйку и озариться детским смехом.

С этими тоскливыми мыслями Никита уже после полуночи явился в дом. “Конечно, Гаврила, тут как тут.” – с досадой подумал князь, встретив на пороге верного слугу.

— Никита Григорьевич, и где ж это носит вас, а? А с лицом-то что! Неужто в трактирах всю ночь, а! Остепениться уже пора нечего по ночам ходить. А ну как жена молодая будет? Тоже будете по трактирам пропадать да здоровье свое пропивать?

Фразу о молодой жене он услышал особенно отчетливо.

— Пошел вон! И не смей меня больше спрашивать, где я был. — так же отчётливо процедил он камердинеру.

— Да что это с вами... барин... — Гаврила, расстроенный, ушел к себе в лабораторию, в которой уже несколько дней наводил порядок, да расставлял заграничные ингредиенты.

Уставший, опустошенный, Оленев улегся в кровать. Обилие выпитого, мысли сжигающие его изнутри, сыграли злую шутку. Сон приходил отрывочный, перед глазами мелькали какие-то видения.

Фике вместе с наследником, смотрели на него откуда-то свысока надменным, злым взглядом, и вдруг она же превращалась в себя прежнюю, стеснительную и милую.

Зачем скрипач, меня любить, зачем любить меня... Твердит ему звезда... Да что же это!!!

Утром он с неохотой разлепил сонные глаза, красные после ночных бдений и возлияний, провел рукой по щеке.

“Ах ты, черт, снова этацарапина! Замазывал, как дурак. Что ж так тошно-то, а... Верно сказано, spiritus при моем телосложении – яд. Ах, да, Гаврила. Мы, кажется, повздорили намедни.”

В дверь осторожно постучали.

— Ну что там еще?

Голова лакея осторожно просунулась в проем. — Никита Григорьевич, посыльный Ягужинской к вам.

“Кто? А, Ягужинская... Странно, у них с Сашкой будто размолвка... Вот еще одна звезда вспыхнула и пропала... А голова-то от них потом как трещит... Но, может, таки одумалась да ищет его? Эх, надо было таки взять Белова с собой...

— Пошли все прочь!! — заорал он.

Голова лакея испуганно исчезла.

Оленев, еще толком не понимая, сон это или явь, перевернулся на бок и попытался заснуть. Так он метался час, другой, третий. Но сон не шел. Когда солнце уже заметно светило, он поднялся с кровати и достал бумагу и перо, лежащее всегда в спальне про запас на случай внезапной рифмы. Но сейчас их не было.

Молодой человек вывел на чистом листе овал женского лица.

Образ, рожденный на бумаге его воспоминанием, изображал без прикрас девушку с далекой заснеженной дороги, чуть угловатую, с удлиненным носом, лукавым взглядом. Но запавшую в душу именно со всеми своими недостатками. Ваяние успокоило его, как обычно. Туман в голове рассеивался и теперь он знал, что в его жизни будет все по прежнему, лишь любовь он запрячет пока в самый дальний угол своего Я.

Нужно привести себя в порядок, разобраться с настоящим, будущим.

Князь позвонил в колокольчик, призвав прислугу.

Лакей, чувствуя смелость, от того, что барин сам позвал, робко обратился.

— Никита Григорьевич, тут дело такое... Посыльный, дворовый человек графини Ягужинской письмо принес, барышня просила лично в руки. Да не достучались вас с утра. Парнишка торопился, убежал сразу, говорил-де в аптеку еще надо за лекарствами та бинтами. Беда там какая-то стряслась, что ли. Вы бы глянули на письмо, барин.

— Ну давай уже. — Никита тревожно развернул начерканную на клочке бумаги, с кляксами и мокрыми разводами записку:

“Любезный князь, Никита Григорьевич! Прошу вас о помощи! Саша тяжело ранен, ему очень плохо. Мне страшно, я не знаю, к кому обратиться, лекарь у нас бездарь. А. Я.”

— Что!!!? О Господи, почему же вы сразу... — Хмель окончательно прошел, и он мигом вскочил на ноги.

— Заложи карету, быстро! Где Гаврила?

Камердинера дома не оказалось, но времени он решил пока не терять, велев прислать пропавшего следом.

В один миг князь домчал на Малую Морскую улицу, где находился особняк Ягужинской. Дом, до недавнего времени существовавший без хозяев, выглядел неприютным. У ворот стоял экипаж лекаря. Сам его обладатель выходил из дома, бурча под нос:

— Если пациент – уж почти покойник, на ладан дышит, я тут причем?

У Оленева все похолодело внутри, он мигом залетел в дом. В нос ударил запах крови, лекарств и чего-то еще.

— Послушай, отведи меня туда, где твоя барышня и... раненый! —попросил Никита пойманного в прихожей перепуганного лакея.

— Идемте, барин. Его здесь совсем не знали, но сейчас любой встречный человек мог принести помощь...

Лакей вместе с перепуганной горничной повели гостя по лестнице, попутно наперебой рассказывая, как вчера к вечеру, ни с того ни с сего, явилась Анастасия Павловна, ни жива, ни мертва, а с нею толпа людей случайных с носилками. Александр Федорович, спас-де ее от некоего пожара в чужом доме, где жила барышня, да теперь сам при смерти. Ранило его сильно при обрушении...

Лекарь пришлый, раны прочистил да вроде лечил как-то там по своей науке врачебной, а барышня говорит, плохо лечил... Ведь в покойники раненого записал под утро, может оно так и было... Настасья Павловна не поверила, целовать кинулась, да кричала, не покидай, мол. То ли сам Господь, то ли барышня чудо совершила, а может и лекарь тот чего не допонял... Да только Александр Федорович, хоть и плох весьма, но хоть дышит еще. А тот медикус, что когда-то их семейство врачевал, занят у вице-канцлера. Ну да им, дворовым, чья-то их хворь иль хандра без разницы, лишь бы суженого нашей барышне спасти бы. И теперь все молятся, дай бог ему выжить, иначе Настасья Павловна расстроится очень...

Никита хмыкнул от последней фразы. Как однако иные слуги приблизительно понимают человеческие эмоции своих господ. Снова вспомнил Гаврилу, выпестовавшего его с младенчества и воспринимающего его беду как свою. Угрызения совести за недавнюю грубость кольнули его.

Анастасия сидела тут же в спальне подле Саши, шепча что-то одними губами. Заметив Никиту, она встрепенулась и вдруг кинулась к нему, уже без церемоний.

— Никита! Лекарь... Нужен лекарь, толковый! Привели кого-то, но он, верно, только мучить умеет, а не вылечить! — Она с отчаянием посмотрела ему прямо в глаза. — Я не знаю, что делать! Мне страшно!!

Мимоходное чувство промелькнуло у Оленева — среднее между завистью и восхищением, от того, что есть женщины, способные на искренние чувства. “А ведь тоже когда-то была недосягаемой звездой... Но спустилась... И засияла оттого пуще прежнего... Даже нынче, с безумным от тревоги лицом...”

Тихо всхлипывая, хозяйка продолжила рассказ:

— Лихие люди... дом мой подожгли, а Саша... Он в пожар кинулся.. Меня из окна спустил, вот только сам... не успел... Крыша обвалилась, он упал... На прутья железные!

Анастасия закрыла глаза, судорожно перехватила ртом воздух и добела стиснула пальцы.

— Две раны глубоких — там заражение, да и крови потерял... И ещё в горячке... мечется... А от лекарства только хуже... — Она горестно вздохнула.

— Настя, голубушка! Прости, что не пришел сразу... — Оленев склонил голову и сжал её ладони в своих. Он не мог себе признаться, что при взгляде на друга ему тоже страшно... Все то время, пока он пил, жалел себя, искал смысл и рисовал — здесь, в этой комнате, происходила отчаянная борьба уже не за любовь, а просто за жизнь.

Но, кажется, его извинений никто не слушал. Девушка уткнулась ему в плечо и расплакалась.

— Он почти умер, Никита, понимаешь? Почти умер! Сердце... вдруг замерло... Этот лекаришка сказал... что все кончено. Так и не знаю, что то было... Но, знаешь... я так умоляла, и он ожил...

А вдруг все повторится? И я не успею, не справлюсь? Как же я... без него!?

- Мы справимся с этим, я обещаю. И Саша не может умереть, когда за его так борются. Погуляем ещё на вашей свадьбе... Ты мне веришь?

Анастасия, тяжело всхлипывая, посмотрела на него:

— Никита... ты первый дал мне надежду. Спасибо тебе! Ты заслуживаешь истинного счастья, правда!

====== В поисках исцеления ======

В один миг Никита домчал до указанного дома гоф-хирурга. Его по-прежнему не было.

— Ах жалость-то... И ведь оба наших коллеги разъехались, как же помочь вам... А что если вам в госпитале поискать, где господин Паульсен школу курирует... Да вот только далече он, на Выборгской дороге! — его родственница сочувственно качала головой, заверив, что непременно даст знать по прибытии оного домой о нужде молодой графини.

Понимая, что сей сомнительный вояж может занять целую вечность, а помощь нужна немедля, Оленев заскочил домой и решительным шагом прошел в лабораторию камердинера. Она все ещё была пуста.

— Где же он!!! Где Гаврилу носит?! — заорал он лакею.

— Так ведь на Андреевский рынок отправился, что на Васильевском острову... — пролепетал тот. — Чего-то там Анюта, горничная выбросила, пока вас тут не было. Воняло ей очень, дурехе. А у него, оказалось, компонент зелья нужный был. Ругался по чем свет стоит, да оно видно, что не с той ноги сегодня встал. Как с утра пропажу обнаружил, так умчался...

Оленев остановился, переводя дух — нежданный выбор меж двумя островами и людьми начал сводить с ума. Простой знахарь, которому веришь, как себе самому — и некий учёный медикус, который, быть может, и вовсе не сможет за ним поехать. Взять ли курс налево иль направо? Этим выбором уже решалась не задача навигации, а жизнь человека, его лучшего друга!

И вспомнив, как недавно был обманут случайным знакомством, выбрал первое.

Заложив сани, Оленев домчал через еще замерзшую Неву до рынка, где предполагался быть его деятельный камердинер. Молодой человек продирался сквозь толпу торговцев и прохожих, выискивая глазами крепкую фигуру своего алхимика.

— Гаврила!!!

— Ах, боже ты мой, Никита Григорьевич! И откуда вас принесла-то нелегкая? Да что ж вы второй день-то сам не свой! Без шапки почему! Весна-то еще не скоро, мороз лютый!

От сердца отлегло, но стало немного грустно. Гаврила никогда не обижался на него всерьёз, продолжая считать не столько хозяином, сколько маленьким мальчиком.

— Иди за мной! Твоя помощь нужна немедля.

— Да что ж такое, барин, кому я так нужен сильно-то...

Никита остановился и взял его за плечи. Выдохнул и сказал:

— Мне нужна, лично... Саша, друг мой, он... умирает... — голос его дрогнул.

— Ах ты ж... Неужто про Белова толкуете? Святые угодники! Вчера ведь еще жив-здоров был... —Гаврила перекрестился. — Но помилуйте, Никита Григорьевич! Не спасал я ни разу — так чтоб прямо от смертии! Лекаря звать надо!

— Я прошу тебя. Просто прошу. Лекарь был, случайный, не убил едва. Больше так нельзя, кого попало... Мы должны попробовать сделать... все.

Гаврила обреченно кивнул и направился за ним.

Прошло целых два часа, когда они, загнав по невскому льду лошадей, добрались до Малой Морской.

Понимая, какое промедление пришлось ему допустить, Никита едва сдерживался. Казалось, он в этот момент ненавидел зиму, лишившую их Исакиевского моста, скользкий февральский лед на Неве, лошадей, что везли их не так быстро, как ему хотелось, а, главное – себя, за то что вовремя не прочитал записку и бездарно потерял время в поисках...

— Только бы успеть... — шептал он с нетерпением.

А стоит ли за привозом Гаврилы безоговорочное спасение раненого Белова, и сам не знал...

Во время нетерпеливых метаний Оленева по городу Анастасия множество раз слышала свое имя, произносимое в бреду.

Девушка понимала, что близится очередной кризис, а сама она в данный момент почти бездействует.

“Я тоже не могу ничего сделать, как и этот шарлатан...” — её просто снедала своя беспомощность.

По привычке она снова обратилась к иконе, и вдруг поняла, что ничего не облегчают молитвы, кроме её груза бездействия: “Разве можно ими излечить? Без умелых рук и мудрых деяний? Кабы можно было, то излечила бы любовью одной...”

Свои соображения показались девушке богопротивными, и поначалу она испугалась, что Господь не станет помогать вовсе... Но за просьбой о прощении последовала мысль иного толка:

“А вдруг мы и вправду помогаем, каждый по своему? Что бы было с Сашей, кабы не мои ласки и божья милость? Так пусть Всевышний и далее видит, как я пытаюсь бороться! Он не может отвернуться от того, кто на этом свете так нужен...”

И тогда она вновь опустилась рядом с изголовьем и продолжала просить умирающего подержаться еще немного, обещая, что его обязательно спасут... Вероятно, именно эти, едва доносившиеся до сознания уговоры не давали Александру покинуть этот мир, то и дело возвращая его к жизни, пусть и с тяжёлой горячкой...

В середине дня внизу раздались голоса, один из которых принадлежал Никите. Девушка встрепенулась, с надеждой кинулась им навстречу.

Посмотрев, подавив тяжелый вздох, на состояние раненого, Гаврила отправился размещаться со своим лечебным хозяйством в небольшой комнате подле спальни.

Когда он торопливо вынимал нужные для дела склянки, от двери послышалось деликатное покашливание.

Возле порога стоял, переминаясь с ноги на ногу молодой долговязый парень.

— Вы – наш новый лекарь? Гаврила Иваныч, верно?

— Ну... вроде того... — тот смущённо погладил усы.

— Спросить хотел, вернее помочь. Я ведь барышне обязан по гроб. В прошлом году за одну провину меня барыня наша, матушка ее, в рекруты отдать грозила, или продать. Так Настасья Павловна вступилась, говорит-де, Иван смышленый сильно, коли что – сгодиться может...

— Ну ты давай, Ваня, не тяни... Чего надо? — Гаврила хмыкнул.

— Так вот, я за больным ходить попроситься хочу, помочь барышне. Вы уж к ней нынче ближе. А то ведь она осерчала на меня, когда в аптеку посылала... Я ей вопросов много задавал, задерживал. Она, голубушка, никак отойти надолго от больного не могла, все рвалась к нему. Я ж не от злого умысла, переживал за них очень. Пусть бы у ней с их благородием все сладилось...

Верзила развёл руками и нерешительно добавил, вытянув шею.

— И еще мне все интересно, вот эти баночки ваши. Как они работают? Тут письмена какие-то, а я грамоте немного обучен...

— Латынь это, мой юный друг, латынь. Язык такой. На нем все рецепты писаны. — ответил Гаврила на долгую тираду и подумал про себя: “Ай да барышня, значит, заметила ум пытливый”.

— А помочь-то как можно? — настойчиво спросил Иван.

— А поначалу скажи, чем барыню-то бывшую прогневал, коль такой смышленый?

Парень густо покраснел: — По бабьей части слабость питаю. Жаловались ей на меня.

— Ладно... тогда сгодишься. Если искать тебя не придётся по девкам. А ничего не рассыпешь? — Гаврила подозрительно покосился на лапищи добровольца. Помощников в обучении у него ещё не бывало. Кабы не печальный повод, сейчас бы стоило даже порадоваться...

— Нет, что вы, я аккуратный!

— Ладно, давай вот разотри это хорошенько, застыл на морозе.

— А это что – шкипидар, никак?

— Он самый – скипидар. Заразу бъет, ежели вовремя. Да вот что, голубь мой... слетай к кухарке, мне яиц принеси! Свежих, сырых.

— Да неужто кормить ими больного станете! Такую гадость и в здравии не проглотишь!

— Чего-то, я вижу, Настасья Павловна ошиблась в разуме твоём... А ну мигом на кухню!

— Скипидар, да розовое масло, яичный желток, сулема, перуанский бальзам – вот ингридиенты для заживления, а не ваши там тугие пеленания, да ещё с дегтем, небось... Ишь, итальянское отродье! — ворчал “алхимик”, прикладывая примочки к ранам. —Еще б каленым железом да кипящим маслом прижигал, бездарь, совсем бы угробили нашего друга.

— Ну вот это понял, а что это за Саксаба, что душегуб давать сказал? Звучит, что отрава... – спросил Иван, с опаскою поглядывая на воспаленные места.

“Как бы тут в обморок самому не упасть. Стыдно как будет перед барышней, она-то прямо смотрит и даже не морщится, а уж раньше, помнится... всякое с ней бывало...“ — думал он.

— Salix Alba, означает настой из коры ивы, призванный облегчить боль да жар, — терпеливо объяснял Гаврила любознательному ученику, расцветая от гордости за свой авторитет. — Есть у меня и такое... Да только толку нет от него, пока заразу в корне не убьешь. Оно тогда и выходит: одна отрава...

После прикладывания примочек, приготовленных Гаврилой и его помощником жар спадать не спешил, но воспаление обеих ран немного уменьшилось.

Никита зашел к камердинеру.

— Спасибо тебе, Гаврила. И вот что. Извиниться хочу. Но только прошу... Не спрашивай меня никогда более ни о чем, касаемо путешествия.

— Ээ, Никитушка, все! Сие дело прошлое! Но рано меня благодарить, рано... Мне со своими снадобьями не поднять его. Я-то мазями немного порчи снял, да только в одном месте меньше удалось... Тут все одно хороший хирург нужен. Я-то в жизни ничего, кроме чирей, не вскрывал. Глубоко больно зараза проникла. Тут вскрывать по всей врачебной науке надо, а там дальше я уж авось снова пригожусь... — Гаврила виновато посмотрел на барина.

Никита опустил голову, будто слуга мог прочитать разочарование на его лице. “Неужто мой выбор был неверный? И что же теперь?”

— Я все понял, Гаврила! С неба достану...

Эта решительность подстегивала князя, пока он бегом спустился по лестнице, и миновал прихожую, освещенную канделябрами. Выйдя на улицу, он осознал, что пасмурный мартовский день тем временем близился к завершению.

Тоскливо смотря на окрестные дома из своих саней, Никита представлял опустевшую госпитальную слободу, что встретит его едва ли не к ночи.

Молодой человек миновал равнодушные фасады особняков, направляясь в некой безнадёжности обратно к Неве. И при виде одного из них его будто обожгло:

“С неба, сказал, достану? А почему бы нет?”

====== Достать с неба ======

Вице-канцлер сегодня никого не принимал: секретарь и слуги осточертели, а семейство с его пустым треском и хлопотами видеть не хотелось тем паче. Сам Алексей Петрович уж третий день хандрил от раздумий, что ему делать с этой прусской шпионкой, матушкой Фике и самой принцессой, что нежданно пришлась ко вкусу капризной государыне.

Вдобавок недавнее отдохновение в вине отзывалось особо навязчивой мигренью. Привести в порядок едва не самую ценную голову России и отвлечься от суеты — все, чего он нынче желал, дабы заново разложить свои карты... И общество разумного человека было как нельзя кстати.

Приглашённый с этой целью гоф-медик Паульсен состоял в его покоях ещё с того времени, как вернулся Бестужев от императрицы. Состояние сановника не внушало у доктора никаких опасений. Впрочем, о том, что пациент вино употребляет без меры, разуму и здоровью во вред, им было сказано со всей деликатностью. Но даже сей откровенный совет не помешал задержать его на долгий срок. Обсудить рецептуру лично задуманных капель Tinctura nervina для успокоения, да посетовать на непосильные труды на всероссийское благо, от которых иначе не отдохнуть... Довольно предметов нашлось для интеллектуальной беседы с пользой для души...

Господин медик, поставив для успокоения свои головные компрессы и предложив отвар, выражал почтение широкому уму, что несёт пользу для политики и даже для медицины. На часы без конца смотрел, ну да пусть... Чай, для отечества службу нес, улучшая состояние мозга и души не последней персоны...

Однако этот прыткий юнец, молодой князь Оленев, ворвался дерзко, без церемоний, под предлогом срочного дела государственной важности.

Едва поклонившись, наглец взволнованно произнёс, что их светлость — мудрейший человек, способный ценить в людях самые разные таланты. И не дав опомниться, пояснил, что жизнь одного из таковых целиком зависит от другого. Привёл какую-то цитату из римлян... Вроде как величие иных дел — не в размерах, а в своевременности...

И не без готовности самого гоф-медика, вытребовал отпустить оного для спасения раненого друга.

— Ступайте уж... искусство хирургии кличет... — пробурчал вице канцлер смущенному гостю, а потом обратился к молодому человеку.

— А уточните-ка, что у вашего Белова за талант? В опасности влипать? Государыня обласкала, в подпоручики произвела... С сержанта сразу вон как взлетел — живи и радуйся! Ан нет, тут же помирать вздумал. – недовольным тоном сказал Алексей Петрович и в конце добавил. — Нашёл время! Дело одно хитрое намечал ему, вот же незадача!

— Ваша светлость, вы сами ответили на вопрос... — на бегу поклонился Оленев. — Подпоручику по силам ваши поручения... Но не сейчас... Дай Бог, позже...

По правде сказать, Христофор Паульсен и сам был рад отъезду. 50летний доктор медицины и гоф-хирург, врачевавший еще с царя Петра всех императоров и их сподвижников, не любил, когда его привлекали по-напрасну.

Он считал хирургию искусством, наравне с архитектурой, деянием своего зятя. А себя полагал призванным помогать Всевышнему в вершении судеб, уповая на точные руки и богатый опыт.

Чутье давно ему подсказывало, что где-то нужна его помощь и тянуло домой. Было стыдно за свою покорность, и настырность посланника молодой графини вызвала восхищение. Но эти гвардейцы, вот же горячие головы! Едва шпагу освоят — и пошли махать, а близким одно горе...

— Один вопрос, молодой человек... — в карете мужчина с интересом посмотрел на сопровождающего. — Я, вообще-то, придворный медик. А если бы мне довелось у самой Государыни пребывать?

— Для её Величества я бы нашёл другую фразу... — не моргнув глазом ответил Оленев.

— Повезло вашему другу с вами... Кстати, поясните хоть, кто это и кем ранен? Я так понял, что он — офицер, с успешной карьерой, ещё и Бестужеву интересен... И зачем же, бога ради, на дуэль? Одна беда с тех безумных баталий!

— Не спешите судить!! — Возмущённо воскликнув, Никита заговорил, едва скрывая вызов. В вопросах гоф-медика ему явно послышалась ирония.

— Александр Белов произведён в подпоручики лейб-гвардии ввиду особых заслуг... И, смею полагать, на дуэли уцелел бы верней!

“А вдруг сей пригретый светило сейчас откажет... Велит искать лекаря невесть где в полку... И вернётся туда, где пациенты высочайшего чина... Кто мы рядом с ними — сверчки? букашки?... Черт, я опять об этом думаю...”

— А причины его ран в самоотверженности... Ягужинскую из огня спасал, а сам вот... не успел до обрушения. Все это так нелепо, в голове не укладывается... И я прошу вас... просто прошу! — добавил он умоляюще. — Анастасия не помнит никого, надёжнее вас, а я так вовсе... Вы были дружны с её отцом, помогите её...

— Не извольте беспокоится, князь. — доктор пожал его кисть, заметив колючий взгляд. — Помочь в спасении, тем паче самоотверженному — это мой долг, с кем бы я не дружил... В каком он состоянии? Другой лекарь был? Говорите, что знаете, пока едем.

====== Ночь спасения ======

“Ах, беда окаянная... больше суток потеряно! А ведь мог сразу помочь этому юноше! Так нет же, застрял, аки пленник... Но чем выше летаешь, тем меньше знаешь воли... — сетовал Паульсен, проходя в зловещий сумрак спальни. — Разве скажешь тому всесильному, что отвлекая на эту пустую болтовню да мелкие жалобы, он забирает, возможно, чью-то жизнь, которую можно ещё спасти.”

Взглянув на заострившееся лицо раненого и проверив пульс, он нахмурился. Биение было слабым, неровным, а дыхание прерывистым. “...Не мудрено, вторую ночь от смерти бегать...” — и тут же, поймав издалека напряженный, испуганный взгляд Анастасии, принял невозмутимый вид.

Сняв повязки, доктор осмотрел внимательно обе раны и сосредоточился, мысленно рассуждая:

“А под грудью-то почти благоприятно... Кабы чуть поглубже, да не знахарь — там уж верная, мучительная гибель. Миазмы из ран вытягивать мазями — все лучше, нежели бестолку лекарством запаивать... Или того хуже – кровь пускать...”

Но осмотрев верхнюю рану, он тяжело вздохнул: “А вот здесь нехорошо, угрожающе... Не помочь тут мазями, скальпель нужен, и глубоко...”

Со вздохом Паульсен достал инструмент и задумался над обезболиванием.

Несомненно, ещё вчера пациент был сильнее, выносливей. Но как теперь, с таким пульсом? Ведь иной раз больной умирал от сердечного шока после одного разреза. Пресловутый ланданум, мда... Но толку от той капли? А сполна уж теперь никак — кровь жижит, дыхание жмет, да и невесть что уже давал этот прозектор, сила его нечистая... Лишь бы не подчевал молотком иль спиртом не запаивал, с такого станется...

Пускай по жизни храбрец, и ныне без чувствий — как миновать разрыва сердца, ведь раз почти остановилось?!

Но эта история, пересказанная в дороге его другом, просто невероятна! Уход в мир иной и возвращение неведомою силою... Любви? Именно так полагал сей молодой человек. Он был так взволнован, и говорил без всякой иронии... Но, Господи, как же ей доверить такую ответственность...

Хирург жестом подозвал сидящую под дверью девушку, и отрывисто произнёс:

— Вот что... Операция будет тяжкая, но с инфекцией иначе не справиться. А пациент обескровлен и обезвожен — и его мужество ныне без толку... Уповаю на удачу и молодость. И ещё нужен хороший помощник... успокоить, так сказать... Найдётся ли?

Анастасия покорно кивнула, с тоскою рассматривая хирургические орудия, холодно блестевшие на белой материи.

— Видите ли... — мужчина все ещё сомневался, не зря ли доверяет нежной барышне. — Нет пока такого эликсира, чтобы избавлял от боли и не мешал спасению. Но ежели вам самой угодно помочь, то знайте... Дай бог ему выжить — и эти муки развеются, как страшный сон. Тем более, он у вас герой, как я слышал. А вот вы будете долго видеть наяву, может и всю жизнь...

— Я буду счастлива любой яви, лишь бы эта жизнь у нас была... Давайте же приступать! — этой решимостью Анастасии удалось подавить вновь накатившую панику: “Все ли я сделаю на благо?!”

После первого опыта в роли сиделки её уже трудно было напугать чем-то сильнее, чем неверным шагом, несущим вред.

— Обещайте хотя бы, что не станете смотреть на сами деяния. Я и так привлекаю вас к своим страшным таинствам, ваше сиятельство... Но ваш обморок, скажу прямо, будет некстати...

Когда раненый, потревоженный скальпелем, дёрнулся в первый раз, она вздрогнула, уставившись в напрягшуюся вену на виске.

— Потерпи, хороший мой, умоляю, еще немножко... Ради меня...

Эта дрожь всего на миг отозвалась в ладонях, обвивавших его голову... Она продолжила гладить волосы, глаза, скулы, пока не поняла, что испытание завершилось.

Соединив края раны, хирург наложил сверху компресс из Гавриловой мази. И потянулись долгие часы ожидания... Каждый из них извещал о себе ударом маятника, призывая напоить пациента тремя ложками воды.

Полночная темнота незаметно сменилась рассветом... Миновал тягучий пасмурный день и близился уже новый закат, когда воспаление пошло на убыль и горячка начала спадать. Но в томительном неведении прошла ещё одна ночь.

И лишь наутро, после сообщения доктора о преодолении кризиса, все участвующие в уходе были временно отпущены к отдыху.

Обрывочные, тревожные дремания третьи сутки подряд дали о себе знать, и Анастасия не заметила, как уснула по-настоящему, едва успокоившись.

А к полудню Александр, хоть и с трудом, но осознанно открыл глаза. Он осмотрелся в незнакомой, мерцающей спальне... И вдруг увидел свою возлюбленную, которая прилегла сбоку на кровати.

— Любимая... Я что, жив? — вместо голоса раздался еле слышный шепот.

Но тихий шорох не прошёл незамеченным. Слишком это было долгожданным... Девушка встрепенулась, взглянула на него, лицо ее засветилось от радости:

— Сашенька... голубчик мой! Слава Богу!!!

Белов протянул в ее сторону руку, насколько позволяли силы и тут же закусил губы, едва коснувшись кончика распущенных волос. По лицу его прошла судорога.

— Пожалуйста, не шевелись! Очень больно, да? — она чуть прикоснулась губами к повязкам, но Саша смутился.

— Н-нет, уже... Что ты...

На самом деле казалось, будто его снова режут. “Но её губы и эти мокрые бинты... Это ж немыслимо...”

— Врешь, и не краснеешь — так же тебе сказано? — грустно улыбнувшись, ответила Анастасия, а сердце ее сжалось:

“Видишь меня и терпишь... И даже не знаешь, сколько нежности ворвалось в мою душу за эти ужасные дни...”

— Люблю... хоть в это... веришь? – на его сжатом лице появилась слабая улыбка.

Нагнувшись к Саше, она осторожно прикоснулась в поцелуе к его губам.

— Как же не верить... Ведь я тоже люблю... навсегда! — прошептала девушка, бережно поправив подушки: — Не уходи больше так далеко...

— Не хочу... уходить...

Стоило Белову мотнуть головой, как его сознание закрутило каким-то клубком, и снова унесло в забытье. Но сердце её чувствовало, что теперь он к ней вернется...

====== В борьбе и нетерпении ======

И все же прошла не одна неделя, прежде чем окружающие Александра смогли вздохнуть спокойно. Не более пяти минут хватило, чтобы крепкий молодой человек оказался недвижим... А дорога обратно была долгой и непростой, и каждый шаг занимал порою несколько суток, а то и больше.

Первые дня три после кризиса прошли в бесконечном полусне, когда сил хватало лишь на короткие фразы и глотание питья, в коем угадывались вода, и ещё какие-то отвары, призванные исцелить после воспаления и кровопотери.

Но чем дольше держалось сознание, тем сильнее чувствовалась боль, будто обе раны слились воедино. “О, если бы не её встревоженные глаза, повидавшие столько лишнего! Можно было бы хоть вскрикнуть для облегчения. А если бы не ласковые руки и речи... Наверное, было бы гораздо хуже...”

Но, как бы ни было тяжело физически, довольно скоро Саша начал обдумывать свое бытие.

До сих пор последствия травм проходили весьма быстро, а хвори как таковые, с детства забылись. Но сейчас его никак не отпускало в привычный мир, зовущий делами... А их было предостаточно, неотложных и срочных...

Отовсюду звучало, что его состояние — “все ещё тяжелое”. Но сам пациент никак не представлял, каково ему провести долгие дни в постели. Почему-то казалось, что в борьбе за жизнь уже потеряно полгода, если не больше.

Невесть когда он приступит к службе в новом, почётном чине, о котором даже думать не смел. И Бестужев велел явиться за каким-то поручением... Но главное, что подгоняло и терзало — это венчание! Которое могло быть вполне законным, яви он свою любимую пред царские очи немедля.

“Пока тебя тут суженая кормит с ложечки, ей, быть может, очередного жениха готовят...” — эта мысль просто угнетала!

А сама же она, узнав, наконец, о велении Императрицы, просто поразила своей беспечностью:

— Не бери себе в голову дурного, Сашенька! Обождет нас дворец... Лучше я тебе почитаю... — услышал Белов и аж подскочил на ложе.

— Но, милая, пойми! Это же... серьёзно... — успел он взволнованно воскликнуть, и тут же нечто дурное в голове тут же свалило его обратно.

И что было обидно — прекратить все эти помехи одной силой воли не получалось. Как бы он ни боролся, полагая, что залог бодрости в движении, поначалу выходило наоборот.

Первая самовольная попытка пройтись по спальне спустя неделю после операции закончилась для молодого человека поражением. Случайно споткнувшись, он упал на пол. И был обнаружен лежа, с надорваным швом... Да не кем-нибудь, а пришедшим доктором в сопровождении Анастасии.

— Знаете, Александру не терпится поскорее встать... Может, и вправду так лучше будет? Если осторожно...

— Я должен осмотреть швы и... — ответил тот, заходя в спальню.

Неудачная выходка стоила вместо позволения строгого запрета. А еще и женских слез с упрёками.

— Прости, я нечаянно споткнулся. Ну и что за беда... — бормотал очнувшийся нарушитель.

— Что за беда? Да у тебя рана открылась, Саша! Скажи, ты все умереть желаешь, да? — вопрошала Анастасия сквозь слезы, догадываясь о причине безрассудства.

— Нет, я жить хочу... с тобой. Нам же надо... согласием заручиться, как ты не понимаешь? — на неё невинно посмотрели ласковые, но немного мутные глаза.

— Заклинаю тебя, не спеши так, и не волнуйся... Государыня к тебе милостива...

В действительности девушка сомневалась в последнем ещё сильнее, чем Саша. Но и напугать её сильнее, чем угроза его гибели, уже ничего не могло. Вера в то, что теперь они перешагнут любое препятствие, не покидала её с той минуты, как он очнулся.

Только на сей раз её настойчиво отослали за дверь, попросив обождать в гостиной, и все мысли крутились лишь об одном. У пришедшего будто через вечность доктора на лице было явное недовольство.

— Господи, ну отчего ж вы так долго? Опять воспалится, да??

Паульсен закатил глаза.

— Надеюсь, кровотечением обойдётся. Но я вам скажу, дорогая... При всех его достоинствах, ваш господин Белов — просто невыносим в излечении! Я уж не знаю куда деваться от его самонадеянности! После сего полёта можно было полагать, что он присмирел... Какое там! Знаете, что мне заявляет человек с открытой раной?

“Вы сами говорите, что я очень слаб, но при том не велите двигаться! И как же я окрепну, коль бревном лежу в постели? А мне, представьте, поскорее надобно!“

Анастасия с облегчёнием вздохнула, и зашагала по комнате. В её голове ещё накануне родилась смелая мысль — как положить конец не только Сашиному нетерпению, но и нелепости, по которой его до сих пор называют как угодно, только не “ваш супруг”

— Я поясню... Александр действительно обеспокоен, что прикован к постели, это связано... с нашим будущим. Он переживает, что мы никак не можем получить царское согласие и спокойно обвенчаться...

И она кратко рассказала про угрозу навязанного брака, свой побег и тайное возвращение. А затем пересказала обещание Императрицы.

— ...Я узнала об этом вскоре, как он очнулся. Но теперь мы не можем явиться к его Величеству, так скоро, как было велено. Мне одной там появляться негоже — надо бы с ним, рядом...

— Но, простите, почему это беспокоит только его? Разве вы сами не боитесь перемены царственного настроения? Скажу по секрету, сие вполне обычное дело... Их величество — женщина...

Она загадочно улыбнулась, поправив завиток из вечно распадавшейся причёски.

— Я просто уверена... в чем, наверняка, ещё сомневается мой суженый. Насильного брака не будет! Не дамся я живой под чужой венец, пускай не пытаются даже! — глаза её торжествующе вспыхнули.

— Вы никак, тоже спешите расстаться с жизнью? Не слишком ли?

— Но ведь это лишь крайний случай... И в наших силах его избежать! — Анастасия взглянула на медика. — Хотите спросить, каким образом? Я желаю поскорее покончить с девичеством, вот так! И пускай это будет на дому! Знаю одного батюшку, он согласен сие устроить! А там будь что будет!

Но Паульсен в ответ лишь нахмурился.

— Иными словами... Вы желаете венчаться срочно и тайно? Под угрозой высочайшего гнева?

— Ах! — Настасья махнула небрежно рукой. — В конце-концов, можно ведь хлопотать о милосердии к тяжкораненому, который нуждался в этом! И ведь так и есть! Моему жениху от сей тревоги вред один — сами ж видите!

– Ну, повод всегда найдётся... Хотя, вы все обдумали, как я вижу? А как насчёт посторонних людей со всякой заразой? А сам обряд? Счастливое таинство производить в домашней молельне? Да ещё в Великий Пост? Это ли вам угодно?

— Но Бог соединяет всех страждущих того, все браки равны — и в церкви, и на дому! — не унималась Анастасия.

— И вдобавок новобрачный лишится чувств посреди молитвы? Чудесная свадьба! И как вам потом вспоминать?

— Я знала, что вы не одобрите. – она недовольно потупилась. — Но я не хочу более ждать... Надо избавиться сего нетерпения, Александру станет гораздо спокойнее, и он перестанет с вами спорить... может быть.

“Как бы не так! Кажется, тут дело не только в венчании, а и в характере...” — хмыкнул про себя Паульсен и вкрадчиво заговорил:

— Милая Настенька... Уж позвольте вас так называть, ибо вы порой все то же дитя, желаете решить все и сразу! Но ведь так негоже. Да, вы узаконите ваши прекрасные чувства. Конечно, своего упрямца вы угомоните... может быть...

Но вот не уверен, простят ли вашему свежему подпоручику сей поспешный брак... Их Величество не любит самовольства! А уж гвардейца можно легко наказать без всякого снисхождения! Карьерные препоны, тяжёлая муштра и другие излишества службы, знаете... А то и военный поход отыщется, мало ли... — он говорил, следя, как решительный серо-зелёный взгляд красавицы к концу фразы стал испуганным.

— Поход?? Какой ещё поход? Но ведь войны же не близится?? Нет?

А сам гоф-медик тем временем задумался, вспоминая день, когда именно его ждали во дворце на консилиум по щекотливой причине. Речь шла о наследнике и его вновь прибывшей невесте.

— Ну вот что, сударыня... О том, что вы задумали — сейчас не может быть и речи, я просто запрещаю! Должны затянуться обе раны, чтобы выстоять церемонию — как раз месяц, до Пасхи. Там уж делайте, что угодно мятежным душам...

Скрепя сердце, Анастасия согласилась обождать. Но теперь пришла её очередь удивляться, как принял её идею Александр. На мгновение его лицо озарилось, губы дрогнули в чем-то несказанном, но он лишь задумчиво кивнул.

“Бесценная ты моя, отчаянная... ведь об одном волнуемся... Но я уж постараюсь, чтобы женой ты стала поскорее, и как должно... В церкви, рука об руку. А тайно, иль нет — как судьба решит...”

Терять даром время он не собирался. Конечно, последующие тайные подъёмы пришлось совершать осмотрительнее. Саша ставил себе разные цели, как то выпить воды, проверить время на часах, или же посмотреть в окно. Конечно, убранство комнаты часто кружилось перед глазами, а ноги едва доносили обратно к пологу. Но даже обессиленным опускаясь на постель, он чувствовал себя надежней, чем в бесконечном лежании.

Вот только отныне всем строго было наказано впредь следить за раненым в оба, упреждая желания вставать самому.

И неожиданно среди слуг, которые пока что видели в нем лишь дорогого гостя своей госпожи, у Александра нашёлся союзник.

Рослый детина Иван был ему известен и ранее — этот молодой слуга при любых условиях умудрялся проникать в гвардейские казармы с посланиями. А в последнее время верно служил сиделкой. Но ожидать, что дворовый человек Ягужинских будет покрывать затеи, против коих так слёзно восстала молодая хозяйка, Саша не особо рассчитывал, тем более считал его болтливым. И все таки это произошло.

— Ээ... Вам же строго запретили... того, ходить... — промямлил Иван, застав подопечного, оперевшимся на этажерку с книгами, весьма далекую от ложа.

— Какая ещё ходьба? Читаю я тут, не видишь? — Белов тут же наугад раскрыл “Приключения Телемака, сына Одиссея”, чем развлекали его не далее как вчера, и наугад зачитал вслух:

«Чрез меру сильная власть всегда бывает пред великим падением, подобна луку крепко натянуту, который вскоре переломится, ежели не будет ослаблен, но кто смеет ослабити?”

— Вот так оно, понимаешь? Ну, ступай себе.

Но не тут то было.

— Эээ... мудрено что-то про падения. Но вроде как, я смею вас силком уложить обратно... и сообщить барышне. — прозвучал задумчивый ответ.

— Силком, говоришь? Ну да... нынче это несложно. В охапку, что ль, будешь брать? — недобро ухмыльнулся Белов, сцепив зубы и прикидывая, за что хвататься, чтобы дойти назад. Одно было точно — это лучше было сделать самому...

— Несложно, потому и не буду... — насупился парень и принялся рассуждать.

— Вот вы же скоро окрепнете и меня, холопа — в бараний рог. Видал я, Александр Федорович, вашу удаль... Ну тогда ещё, как в полк с записами от барышни ходил... Состязались вы ещё с господами, кто сильнее будет.

Подойдя ближе, он поправил сбитый неверными шагами ковер и добавил: — А фискалов терпеть не могу, да меня же самого и обругают, за то, что пост оставил, не упредил...

Вот, может, вы таки обратно поскорее ляжете, а я вам эту книгу в постель подам, а? Будто бы состоял неотлучно, как там велено... “упреждал все желания”! Ну, а коли ещё для какого геройства подсобить, я пожалуйста! Только ежели тихо.

— Экий хитрец... Но благодарю, я поимею ввиду... — Белов тем временем улёгся, задумчиво листая страницы. Из-за ноющих швов суть текста давалась не легче, нежели слуге — разве что шелест отвлекал.

“Чёртов пожар, проклятье! Сколько мне ещё так валяться!” — эти ругательства иногда приходили случайно, заменяя стон. А сейчас почему-то остро ожила предыстория...

Да разве может сравниться телесная боль с той, душевной, накануне пожара? Вот он идёт из дворца, молодой и сильный, обласканный властью, но в полном отчаянии... Тогда перед глазами стояло лишь заплаканное лицо над погибшим врагом. И ещё звучала фраза: “Он спас мне жизнь, он любит меня”, в которой ревнивый слух уловил нотки презрения к запоздавшему. Её холодность сводила с ума, и разум отказывался понимать: что же именно встало между ними на той мельнице?

“Что ж, теперь от этой холодности не осталось и следа...— Саша ощутил на лице нежность недавних поцелуев и задумался: — И как же ты посмел думать, что её чувства остыли?

...Я не смогу жить без тебя... — такие слова не скажет женщина, разлюбившая спустя неделю в один миг. А вот сам ты, услышав их, расслабился, как глупый щенок! Кабы не поддался в Берлине слезам, и не взял любимую в опасный путь — мог избежать её встречи с этим убийцей, да и самим спасителем со своей бандой. И кому нужен такой безответственный муж? Бьюсь об заклад, именно так и думала моя суженая, пока я обивал её порог... Стало быть, мне нельзя доверять?

Но, слава богу, судьба дала исправить мне эту ошибку! Привела спасти, на сей раз вовремя! И дождаться вожделенных объятий и признаний, пускай в дыму!

Получается, тот пожар вернул мне счастье, разрубив узел, затянутый Жаком и Брильи? Не зря их образы пытались увести на тот свет! И так выходит, неудача с окном — вроде сделки с этой самой судьбою?

Что ж, если так — мы и дальше с ней сговоримся, ерунды опасаться уж нечего!”

Саша устроился поудобнее, отложив ненужную книгу, и сам удивился такому простому выводу, что немало восполнил его силы.

====== Счастье с горечью ======

Теслучайные моменты, когда раненого оставляли ненадолго одного, мигом улавливались им для хождения. Но все же большую часть времени он проводил в приятном и нежном общении.

Правда, возлюбленную так и не удалось отстранить от перевязок, и эти моменты все ещё будоражили. Зачастую, пока её тонкие пальцы уже привычно промывали швы, Александр, как завороженный, смотрел на волнующие ресницы, завитки локонов, падающих на побледневшие щеки.

— Настенька... родная моя... — как-то вырвалось из его уст. Это было последней ступенькой сближения с девушкой, которую некогда считал далёкой, холодной звездой. Ещё минувшей осенью нет-нет, да срывалось у Саши обращение с отчеством, на что всегда следовал укор.

И снова почувствовав особый взгляд, Анастасия застыла с мазью в руке, а в этот момент он ухватил её свободную руку и прижал к губам.

— Милый... что-то хочешь? — от его касаний пробрал приятный озноб. Обычно их нежности ждали своего часа после окончания лечебных экзекуций. Тогда она склонялась поближе, а её подопечный приподнимался повыше, с каждым днем все проворнее...

— Чего же мне ещё хотеть? Мои раны, и те в усладу... — молодой человек смущенно усмехнулся. — Только, знаешь, я никак не могу принять, что ты стала сиделкой. Да так рано, даже... до свадьбы! Просто вот это все... — он кивнул на свои свежие рубцы, — так далеко от того, что я для тебя мечтал — грязно и страшно... Впрочем, и вся наша дорога, и это побоище...

На новой фразе она прижала его рот ладонью и задумчиво посмотрела в глаза. Что-то подсказывало, что сейчас Саша станет просить прощения за все причинённые хлопоты и опасности... Нельзя допустить, чтоб он испытывал вину или стыд! Но ведь разговор коснулся дороги... Как же сходу объяснить то свое поведение, чтоб не задеть его чувств? Да и не в том он ещё состоянии, чтобы осознать то, что ей самой непонятно...

— Мне уже намекали на это, мой скромный рыцарь... Тот лекарь, которого я грозила застрелить и выгнала.

— Ах, вот теперь и меня кое-чего пугает... — Саша хитро улыбнулся, продолжая ласкать её пальцы. — Неужто вослед выгонишь? Но, позволь, мне ж двигаться нельзя...

— Не дождёшься! Но я сердита...— Анастасия нарочито нахмурилась и продолжила втирать мазь.

— Вот это все – не грязно и не страшно, для меня уж точно! Это часть тебя, любви нашей! Ещё раз так скажешь, или отстранять надумаешь — явлюсь на венчание в печной саже, так и знай! Повернись-ка, мне повязкой обмотать...

— Как угодно... Ты и в копоти была красива, я запомнил... — Белов посмотрел искоса, послушно опираясь на бок. — Будет жена, как арапчанка... все одно любимая навеки...

— А если желанный супруг удостоен увечий, которые просто пока не зажили... Это мешает его любить?

— Уговорила... почти... — прошептал молодой человек, потянувшись к её склоненному лицу. Их поцелуи могли длиться бесконечно, правда всегда находилось то, что их останавливало: неудобство позы, деликатный стук в дверь, иль его учащенное дыхание, которого девушка все еще остерегалась.

Оба чувствовали, что этот разговор ещё не закончен. Но Саша впредь скрывал смущение, да и поводов становилось все меньше. Рубцы, оставаясь красными, заживали, обещая со временем превратиться в шрамы, правда, гораздо заметнее следов от прежних, случайных ранений.

Чтобы избавить его от долгих речей, Анастасия зачитывала принесенные друзьями книги, а ещё заметки из свежих Ведомостей, которые им нравилось обсуждать — иногда серьёзно, но чаще в шутку. Острый язык обоих позволял почти везде найти повод для улыбки, которая немного освежала их лица.

Но сообщения о свадьбах она вечно пропускала. Ибо про венчание некой наследной графини и подпоручика лейб-гвардии, о чем оба затаенно мечтали, там все одно не значилось. А уж рассказ про помолвку великого князя она умышленно пропустила, испытывая раздражение от одного только имени Петра Фёдоровича в тексте.

Но в один из визитов Оленева до неё долетели Сашины слова:

— Никита, я прошу тебя, забудь эту историю.. Ну, считай, что... она тебе просто приснилась. Эта интриганка, кто бы она ни была, недостойна тебя...

— Сашка, замолчи. А то не посмотрю, что ты у нас такой покалеченый... — Никита шутливо замахнулся, не испытывая, впрочем, обиды. “Эх, Белов, прямодушный советчик... Что бы ты про клятву сказал?”

— Я что, против? Слушай, вот надоело, право! Все меня лишнее тронуть боятся, будто я на вазу похож...

— Непременно учту, в другой раз... — Никита подмигнул, покосившись на женскую фигуру у дверей.

Анастасия не услышала все их фразы, отвлекшись на служанку, что накрывала тут же чайный стол.

После ухода гостя она с любопытством спросила у Белова, о какой особе шла речь.

— Помнишь ту юную девицу, которую мы сопровождали?

— Ах, тот общипанный утёнок? Графиня Рейнбек, или как там её? Ну, разумеется, она его недостойна! — хмыкнула девушка в ответ.

— К сожалению, Никита иного мнения... — с недовольной миной ответил Саша, про себя усмехнувшись “доброму” эпитету из нежных уст. Сам бы он вряд ли вздумал окрестить так женскую особу, хоть и испытывая досаду за друга. — Кстати, сей утёнок... оказался невестой наследника.

— О Боже! — она выдохнула, аж подскочив от возмущения. — Но, позволь... то есть выходит, то время, что мы были в пути, она обманывала его, давала напрасные надежды?

— Выходит, что так. — он вздохнул, и тут же метнул на любимую какой-то особенный, новый взгляд, в котором смешалось мужское вожделение и союзничество...

Александр уже знал о помощи Никиты в миг полного отчаяния... Слова поддержки, придавшие ей надежду, в точности ему никто не передал, но в том, что глубокая душа князя их подсказала верно, он даже не сомневался.

Его несчастье сблизило возлюбленную с самым близким другом, и это радовало. Приязненные отношения Настасьи с Алешкой держались в основном на Софье. Приятели из полка ей казались глупцами и задирами, а Лядащева она и вовсе боялась, как черта. Собственно, Оленев был единственным из Сашиного круга, с которому наблюдалось благоволение. Но все же отстранённое, ибо до встречи в Пруссии они полгода не видились.

— Но как она могла так играть с Никитой! Он не заслужил обмана! — Настя возмутилась, и тут же фыркнула: — Хоть одно утешает. Этой юной интриганке в мужья достанется Чертушка...

— Да уж, просто сокровище, а не супруг. Одни увеселения на уме. Не удивлюсь, если этот пожар устроен для его утехи... Ну а что? Карета мимо меня проехала, наследника они торопились позвать, полюбоваться... — проговорил Белов, ухмыляясь в ответ.

Ему очень захотелось обвить волнующий стан присевшей рядом девушки... Но для этого нужно было передвинуться, быстро сменив позу...

— Ну да шут с ними! Уж самой прекрасной из женщин достанется кое-кто посерьёзнее... Правда, “удостоенный увечий”, так же ею сказано? — Саша, наконец, приблизился к сидящей, и ласково обнял за талию.

— Боюсь даже предположить, о ком речь... Но знаю, что мой избранник — самый лучший... — она радостно вздохнула и подсела поудобнее, положив его голову на колени.

И чувство женского превосходства вдруг вознесло Анастасию над всеми привилегиями... Если она так счастлива и горда в своей любви, кто может быть сильнее!

— А радоваться почестям мы оставим этой убогой немецкой принцессе... Ведь больше в ее жизни и нет ничего! — девушка самодовольно улыбнулась, запустив пальцы в длинные кудри, и вдруг замерла, неожиданно испытав горечь.

Дорогой ей человек вот так же лежал на её коленях, безнадежно истекая кровью... Да и сутками позже, когда её взгляд остановился на его лице, которое в любой момент могло известить о кончине.

И мысль о виновниках пожара, мелькнувшая в конце февраля, когда она сжималась от отчаяния, снова ожила:

””Нет, только не шут с ними... Пускай Саша вспоминает о том поджоге без злости. Но ведь из-за них он едва не погиб! И если он мне истинно дорог, я должна, обязана добиться справедливости! Вывести их на чистую воду. Но вот как?”

Отчаянное решение, как всегда, пришло скоропалительно. И воплотить его представилось на следующий же день.

====== Визит к “хорошему человеку” ======

Следующим утром Анастасии была предоставлена полная свобода действий благодаря необычному поведению раненого, которое, впрочем, не вызвало особых тревог. Хотя истинных причин ему никто не ведал — кроме самого Саши, тайком погулявшего с утра по удалённой от лишних глаз боковой лестнице. Незаметно вернувшись в постель после череды восхождений и спусков, он крепко уснул, едва позавтракав. И это явление избавило от пояснений ухода.

Сославшись прислуге на потребность навестить свою сводную сестру по отцу, их госпожа тихо покинула особняк.

Вместо кареты Анастасия выбрала самого спокойного жеребца, дабы избежать лишнего шума. И выведя его за ворота, девушка отправилась с визитом. Однако путь её лежал вовсе не к родственнице, а к покровителю Белова, которого до сих пор видела лишь мельком. Но зато о месте службы вспоминалось со страхом и содроганием. “Лишь бы Саша не прознал, что там за сестрица, да ещё бы застать...” — думала она с угрызениями совести, спешившись у дома Лядащева, мимо которого они однажды проезжали осенью.

С самого утра Василий Федорович разбирал пачки доносов. Занятие было не самое приятное. Люди писали кляузы по любому поводу, не стесняясь обвинять какого-нибудь соперника или недруга в самых ужасных замыслах.

Среди прочих ему вновь попалось на глаза обновлённое письмецо дворянина Сабурова, с отсылкой на наследника и “важных свидетелей”. Послание обвиняло лейб-гвардейца Белова и фрейлину Ягужинскую в обиде и покушении на царскую фамилию, да еще в членовредительстве особо ценных поданных ея величества.

Ну, за избитого Сабурова, Фукса, и прочих “особо ценных” спрос невелик, а вот наследник... Любопытно, что не могут сии обиженные определиться, кто из двоих им более насолил, потому и неясно, кого именно по их ведомству надлежит судить.

Первую жалобу забросили, ибо спросить было не с кого. Девица исчезла, подозревали, что сам вице-канцлер помог. А насчет Белова было дано негласное распоряжение свыше, ибо гвардеец был командирован в Пруссию самой Императрицей с государственным поручением.

Но время прошло, и вот, подметный донос появился вновь, злопамятные авторы снова потребовали наказать виновных, поднявших руку на царскую кровь.

“Ну и что прикажете делать с вами, господа? Память государыни ветренна, глядишь, и забудет про свое снисхождение и нужность Белова для Отечества... А ежели в следующий раз не удастся перехватить, да кто бдительный прочитает...”

Признаться, Лядащев в душе переживал о том, что случилось с его молодым протеже, но не слишком стремился в особняк Ягужинской, поскольку с незапамятных времен испытывал к юной графине весьма нелестные чувства.

“Вот ведь, стервоза бедовая... Мать оговорила, Сашку исподволь с крестом на плаху отсылала, затем с наследником поссорила... А теперь, не ровен час, помрет из-за нее...”

Его отвлекло от этих мыслей появление девицы под вуалью, что не вполне вязалось с ее костюмом для конных прогулок.

— Василий Федорович, мы не имели чести познакомиться лично. – Она подняла вуаль.

“Хоть и бедовая, а легка на помине...” — хмыкнул про себя Василий, и заговорил вслух монотонным, чиновничьим голосом:

— Не утруждайтесь. Анастасия Павловна Ягужинская, девица 18 лет, урожденная графиня. Отец, обер-прокурор, Павел Иванович Ягужинский, мать... извольте продолжать далее?

Ее бледное лицо с глубокими тенями под глазами залилось краской. — Да, я понимаю. Вам здесь все известно...

— Чем обязан визиту? — офицер держался холодно, даже с вызовом, скрывая под усами нечто вроде ухмылки.

— Я желаю подать прошение о расследовании! — она подняла гордо подбородок, пряча внезапную робость.

— Приближенные наследника учинили подлый поджог моего жилища. Я едва не сгорела, а Александр Белов, известный вам... — ее голос дрогнул — меня спасал и получил тяжкие увечья. У нас обоих есть доказательства!

— Вот как? И каковы эти доказательства, позвольте спросить? Кстати, не далее вчера проезжал по Малой Морской... Жилище ваше цело и невредимо.

От его тона гостья растерялась. Ведь она и думать забыла, что избегала по приезде родного дома. После несчастья ей было уже не до укрытия, тем паче надобность отпала — её не беспокоили. Но сейчас вопрос был некстати.

— Это был... флигель, моих знакомых... Я была там одна... И слышала голоса людей под окном, шелест соломы. Я их узнала... но уже потом. Оказалось, что направляясь ко мне, Александр видел карету... Ехали ко дворцу и говорили об увеселении наследника...

И добавила после длинной паузы: — Всем известно, что их высочество пожары лицезреет с великим удовольствием...

— Так. Что-то еще?

— Это... все.

— Послушайте, сударыня... — насмешливо ответил Лядащев. — Неужели вы считаете, что у Тайной канцелярии больше нет других дел, как разбирать жалобы взвинченных девиц и их раненых спасителей? Которым что-то послышалось да привиделось? Да и ведает вообще наше ведомство поджогами, вы в этом точно уверены?

И не дав вставить возражение, продолжил вопрошать, лениво листая бумаги перед собой. — К тому-же, чай не особняк фамильный подожгли! Вы, любезная графиня, заявились в некий пустой флигель, а вас оттуда вызволять пришлось. Так как ваше дело прикажете расматривать? Этак у нас каждый бродяга будет на пожар жаловаться...

Ягужинская осеклась и вспыхнула. Ей хотелось пронять этого насмешника, хотя бы добиться сочувствия, и обещания разобраться, пускай даже мнимого. Ведь Саша называл его отзывчивым, и его действительно выручали, без всякой видимой выгоды... Быть может, такое отношение лично к ней? О, вероятно, так и есть...

— Да, конечно, я напрасно надеялась на правосудие. Ведь гораздо проще отмахнуться и поискать новых заговорщиц, не так ли?

На неё обратился немного презрительный взгляд изподлобья.

— Вы женаты, сударь, у вас есть близкие? — прозвучал безнадёжный вопрос, и мужчина сделал неопределенный жест рукой.

— Послушайте... Неужто вам трудно понять? Когда близкий... вернее, самый близкий человек едва не умер на глазах, хочется наказать всех, кто виновен в этом, по справедливости! — воскликнула она умоляюще.

Лядащев умел в разговоре скрывать свои мысли. Вот и сейчас он держался с презрительным, невозмутимым видом, незаметно наблюдая за девушкой. От опытного глаза с самого начала не скрылось лицо, подернутое тревогой. Она явно страдала недавно, это видно. Неужто из-за Белова?

Ему трудно было поверить в ее искренность вот так, от одних слов. Слишком много подлостей он знал в жизни, да и ее опросные листы о материном заговоре не так уж давно читал. И, что говорить, таки выполнил ейную просьбу —осужденной крест на плаху передал с тюремщиком... Ясен пень, не ради малодушной беглянки. Взгляд курсанта намекал на то, что пойдёт сей честный безумец за чем наметил — с Васиным содействием или без. К кому попало сунется — да прямиком в застенки. Тут уж либо сразу отказывать, да под замок сажать, либо обещать наугад. А пообещав, Василий так и не смог отказать в последней помощи безвинной страдалице, хоть и болтливой...

“А покажи тебе, голубушка, сейчас дыбу да инструменты заплечные, куда любовь твоя денется? — так думал Лядащев, рассматривая ее взволнованное лицо.

— Но шут, с ней, с их любовью. Пускай Сашка с ней сам разбирается, коль так ему неймется. А вот помочь на всякий случай ему бы надобно. Того и гляди, выволокут из кровати, да в холодную камеру прямиком.

Девица-то по нужному делу пришла – поджоги строго настрого наказуемы, ибо так один паршивый флигель всю столицу занять может, а там и до царских хоромов недалече... А там, если правильно поговорить, то уж прямо – их пункт первый: “мыслить на императорское здоровье злое дело”...

Ну что же, око за око, господа хорошие, почему бы нет?

Но девица-то этого не знает, справедливости жаждет... Людей наследника к ответу призвать, однако смело! Ох, ну и дура взбалмошная... Сама не знает, куда лезет, да еще Белова едва живого пытается примешать... Мозги бы он своей правдолюбице вправил... Ну да ладно, придется, видать, пока мне...”

Долгое молчание собеседника, постукивающего пальцами по столу, наконец, прервалось.

— Вы требуете правосудия? Извольте, сударыня. А что вы скажете про это? – он протянул ей пачку доносов. – Тогда уж и вас, не сегодня-завтра, тоже привлекут...

Выхватив из наспех рассмотренных строчек знакомые фамилии, Настя дрожащими губами спросила: — Что это?

— А это, ваше сиятельство, извольте — желают вас, пардон, прелюбодеев, к ответу привлечь, давно желают... Или кого одного... Кто из вас двоих на наследника руку поднял, того и привлекут, ну а дальше – казематы и Сибирь, в лучшем случае. И плевать там на увечья, как и на любовные подробности. Так что, как насчет справедливого правосудия?

И, наклонившись плотную и пристально посмотрев ей прямо в глаза, спросил:

— Кто их Высочество ударил? Белов, верно, да?

— Нет, это я! Одна была, а они... полезли непристойно... — упавшим голосом ответила Анастасия, и взметнула испуганно глаза.

Лядащев кашлянул и с явным удовлетворением достал чистый лист бумаги, перо и чернила.

— Прошу вас, сударыня! Излагайте все, как есть!

Но не успел он пояснить, что требуется, как последовал вопрос-утверждение:

— Вы всегда вот так, даже от добровольно пришедших требуете признание вины? — ее голос был ещё холоден, но сердце сжалось от надвигающейся катастрофы: “Неужели, это все??!! Бежать уже поздно? Куда меня сошлют? К матери? Ах, зачем я сюда пришла? Только на погибель, нашу погибель... А ещё свадьбы скорой хотела! Но с Сашей-то что будет? О Господи, я же добила его...”

И внезапно гостья расплакалась, закрыв лицо руками. А затем опустилась на пол, что мужчина сразу воспринял как театральную истерику с обмороком. Но перед ним встали на колени, что показалось ещё хуже. Суть недоразумения уже открылась, но что-то в его душе сверлило недоверчиво и зло, не давая успокоить женский плач.

“Ну все, началось... — ухмыльнулся офицер.— С матерью тоже недолго ломалась, говорят. Одну лишь фразу молвила, не знаю-де ничего, на маркиза Ботту свалить попыталась... Как услыхала про допрос со всей строгостью, так сходу в слезы, и пошло перо выписывать... Что ж, влюблённая барышня, вот сейчас и докажем вашу подлую сущность...”

— Александра... не трогайте хотя бы, умоляю! Он же только в себя пришел, нельзя ему в тюрьму, никак! Клянусь, не трогал он вашего наследника... С дружками пьяными подрался, и все!!! Прошу вас! Ради всего святого! Вы ведь помогали ему!

И девушку сотрясли отчаянные, безнадежные рыдания уже обо всем на свете — раненом в тюрьме, погибшем будущем, недавнем торжестве жизни, любви...

Слова, обращенные к ней, осознались с трудом.

— Присядьте-ка, Анастасия Павловна, поудобнее, вот стул... Ведь вы, кажется, пришли ходатайствовать о расследовании?? Иль истерику закатить? Вот, возьмите платок.

Она взмахнула мокрыми ресницами и неслышно выдохнула. Только что обрушенный удар был таким внезапным, нелепым, что осознать его так и не успелось. Великодушно предложенный платок был отвергнут, свой куда-то пропал, и слезы так и остались неосушены.

С размаху обмакнув перо, Анастасия начала послушно выводить под диктовку текст, иногда промокая глаза ладонью.

Лядащев наблюдал за ее тонкой дрожащей рукой, поймав себя на том, что угрызения совести ему таки свойственны... Но признаваться в этом было лишним...

Он по-прежнему невозмутимо забрал из её рук бумагу, осушивая свежие чернила.

— Что же, сударыня, я полагаю, что все это удасться замять по взаимному согласию. У нас есть люди, умеющие убеждать даже приближенных к царской фамилии. Устроит ли вас это?

— А разве у меня есть выбор? Между справедливой карой поджигателей и наказанием меня самой за чью-то грязную похоть? — язвительно спросила девушка, раздумывая про себя:

“Что ж это было? Он меня презирает — это видно. Неужто мой плач мог что-то изменить? Может, испытывал? Или все-таки ради Саши на попятные пошёл?”

— Всего хорошего, сударыня. — Василий Фёдорович вежливо поклонился. — И мой вам совет, не повторяйте ошибок вашей матушки. Вы порою чересчур самонадеянны и порывисты. Не ровен час, и впрямь погубите – не себя, так Белова...

Лядащев промолчал и неожиданно, каким-то будничным задал вопрос:

— Кстати... Как он там вообще?

Уходящая гостья вначале опешила, услышав этот тон, небрежный, словно справлялись о текущих делах... Совсем иначе звучало ежедневное беспокойство Никиты, и Алексея, который едва вырвался на день из порта. Но, видимо, на большее проявление дружеских эмоций этот человек был не способен. И все же вопрос звучал искренне...

— Было очень плохо... Но раны заживают, понемногу... — она тяжело вздохнула, и замолчала. А когда заговорила, тон её изменился, стал совершенно печальным и повинным.

— Я вправду хотела отомстить, поймите... Как ещё вернуть сторицей то, что он за меня принял?

Ещё несколько минут назад Анастасия даже не думала, что станет откровенничать перед этим надменным, жестоким фискалом. Но тем не менее, она это произнесла и сама испугалась своей слабости.

Василий внимательно посмотрел на девушку, заметив как её пальцы нервно тискают полы плаща.

— А может, и надо никакой сторицы, да ещё с местью? Вашей взаимности ему вполне хватит, полагаю.

Она неопределённо кивнула, а уже на пороге обернулась и густо покраснела.

— У меня есть еще одна просьба, господин Лядащев... Но вы вправе отказать.

— Как я понимаю, “самый близкий человек” не был посвящен в вашу сумасбродную затею. Иначе бы вас тут не было... — иронично уточнил Василий Фёдорович.

Вероятно, он бы мог просить о том же. Ссоры с неким юным дворянином, дай бог ему здоровья, не хотелось. А она была неизбежна, узнай тот о рыданиях своей ненаглядной его невольными стараниями. В самом деле, стоило ли вымещать досаду на девице, что едва оправилась от тревог? Снова эти личные эмоции, черт их дери...

— Благодарю...

Следуя медленным шагом после тяжёлого разговора, Ягужинская заметила проезжавшие в сторону дворца экипажи. “Как же это казалось далеко и безвредно в нашем уединении, где жизнь победила смерть...” — мелькнуло в голове и в этот момент послышалось, будто её окликнули.

Невольно почувствовав очередную угрозу, всадница поскорей свернула с перспективы. И приближаясь в объезд к родному дому, она окончательно убеждалась в том, что созрело в глубоком отчаянии:

“Во что бы то ни стало, забыть о дворе, где едва не сгубили жизнь. Как страшный сон забыть слизкие рожи наследника и дружков его, что отныне связаны с горем. Лишь бы оставили их в покое, дали жить и любить, ради себя и детей будущих... Главное, что ему нужна я, а мне — он...”

====== Позволения и запреты ======

Высочайшее разрешение на венчание было получено незадолго до Пасхи.

Из рассказа гоф-медика Императрица узнала о героическом поступке своего гвардейца, а также о его возлюбленной. Беседа длилась всего несколько минут, но решение к тому времени было почти принято. Почти... ибо в соображениях Елизаветы разум боролся с предубеждениями.

От фрейлины Ягужинской хотелось избавиться любой ценой уже к концу осени. Уж больно много лишней доброты было проявлено к дочери отцовского соратника. А в ответ — учтивость без благоговения, наверняка, с тайной думой о казненной матери, да бесконечная смута с наследником, что от сей красавицы не отлипал.

Разумеется, в мужья ей можно было навязать хоть кого — лишь бы только был повод удалить со двора под благовидным предлогом. Почётное замужество-ссылка, со щедрым приданым выглядело весьма великодушно.

Вот только не заслужил, как выяснилось, сиятельный уральский жених тех обещанных душ, соляного завода и золота... За шалости свои с казной — разве что невесты тяжёлого нрава удостоится, да внушения на первый раз...

Но вот же, возник сей пригожий гвардеец... Способный он малый, сразу видно, и дерзкий. Коли не оступится — авось и вгору пойдёт, как знать... Что с графской наследницей породниться хочет — ничего странного, ведь хороша, чертовка!

Только больно мутно они спутались! Вначале эти метания с французом, потом охота сия. Зачем самой графине сей добрый молодец? Чин невысок, не богат, не знатен... Но зато можно скандал прошлогодний прикрыть, да и в столице остаться... А потом уж наследных милостей себе клянчить...

Поглядеть бы на них обоих, да глядишь, чутье подскажет... Да и намекнуть бы стоит, чтобы впредь не слишком на придворные милости надеялись, особенно Ягужинская...

Однако миновали дни, неделя, месяц, а влюблённый офицер не спешил разрешать свою брачную затею, о чем так пламенно просил. “Неужто отказала? Иль сам перегорел? А, может, самовольство сгоряча учудили, и спрятались от гнева моего...” — как-то лениво вспомнила Елизавета меж обилием других дел.

Но узнав причину, и расстрогавшись страданиями обоих, Государыня все же выразила позволение в нескольких фразах.

— Ах, любезный медик, вам бы с пациентов драмы сочинять... Что ж, раз уж сей Белов в сей строптивице души не чает, то пущай... Даже приданым чуток побалую — люблю я свою гвардию... А что до оной девицы... Полагаем, жена их благородия станет скромной и смиренной, сообразно рангу — так ей и передай...

От этого сообщения у обоих окончательно отлегло от сердца. Правда, услышав последнее пожелание, жених, нахмурясь, посмотрел на невесту, которая лишь довольно усмехнулась.

Опальная фрейлина неплохо умела читать царские намёки, и прекрасно понимала, что её не слишком желают лицезреть. Но впервые за недолгую службу царское порицание обернулось милостью, ибо полностью совпало с её намерением.

Свадьбу собрались сыграть как изначально и видилось Александру, ибо теперь время принадлежало им двоим.

С обретением душевного спокойствия стало заметно исцеление тела, и даже бдительный доктор пообещал в скором будущем полное выздоровление.

Однако к вечному недовольству пациента ему было настоятельно предписано некое время быть прикованым если не к постели, то к спальне. К тому моменту, как ему разрешили вставать, он давно уже в этом освоился тайком, и немало удивил окружающих уверенной походкой с первого шага. Но просто держаться на ногах было уже недостаточно.

Рассмотрев себя как-то воочию в зеркале, Белов пришел в негодование от своего истощенного вида, что от хождений не особо менялся. “Ещё немного постельного режима, и стану хилым, аки отрок... Этак и оружие держать разучусь” — озадачился он, вспоминая, что посулил ему намедни тот, который нынче стал для всех окружающих вроде царской особы:

— Господин Паульсен, я желаю знать, когда смогу приступить к службе! Двух недель довольно будет?

— Как же, сударь! И прямиком на плац! А после постоите в дворцовом карауле, с которого, скорее всего, вас унесут...

— Прямо так и унесут? Далеко ли?

— Ну, может в лазарет, а может — на погост. Вас это устроит, господин подпоручик? Но ежели серьёзно, без шуток... Могу положить, что спустя недели две можно позволить короткие выходы не далее ворот... И извольте не спорить!

Пользуясь случаем, оказавшись один, молодой человек проделал пару минут нехитрые отжимания. Но заслышав издалека шаги, поскорее обмыл мокрое, разрумяненое лицо из графина.

“Недалече я заплыву... Надо бы утром, пока все спят, и не здесь... Отдалённая от всех комната, где однажды остался в непогоду? Помнится, кровать там весьма пригодна для жимов и даже простор есть, чтобы шпагой помахать... Легко сказать... ещё б найти её после всего... И как пояснять свой вид, как семь потов сойдёт! Черт, без прикрытия не обойтись...” — Таким образом пораздумывал Саша и, совершенно не устыдясь тайных замыслов, решил воспользоваться дерзким предложением слуги.

Успокоенная тем, что все опасности и тревоги позади, Анастасия по утрам подолгу отсыпалась, полагая, что тем же самым занят её возлюбленный.

И даже не подозревала, что тот, поднимаясь с самого рассвета, тренирует себя в гимнастике и шпажном искусстве.

Конечно же, к моменту ее пробуждения с помощью Ивана, перешедшего от обязанностей сиделки к камердинеру будущего господина, нарушитель по возможности поправлял свой измотанный внешний вид, и вновь превращался в пациента, соблюдающего предписания.


Продолжение следует...

====== Пора желаний ======

В одно утро, проснувшись от звуков с улицы, и обнаружив соседнюю комнату пустой, Анастасия отправилась по всему дому. И приоткрыв наугад очередную дверь, с изумлением увидела своего тяжело раненого, сжимавшего в руке эфес, что выполнял в воздухе некие затейливые движения.

“Так вот в чем причина этих утренних странностей, которые так тревожно намекали на ночную лихорадку! Встрепанные, влажные волосы, покрасневшее лицо... Но как же он справляется? Ведь Паульсен говорил, что даже по лестнице подниматься рано! И никаких телесных нагрузок, трапезы вне излишеств, полное спокойствие...”

С минуту она раздумывала, прислонившись к приоткрытой двери, что на удивление, даже не скрипнула. А свист шпаги в воздухе приглушил скрип половицы и её приближение осталось незамеченным.

“Боже мой, и этот человек, истязающий себя фехтованием, затем лежит покорно в постели и ждет, когда моя рука подаст бульона! Какое коварство!” — подумала Анастасия. Но тут же отдала себе отчёт, что Сашины уловки совсем не возмутили, а скорее восхитили уже одной этой упорной борьбой. И настроили на игривый лад.

Ещё не придумав, как вывести хитреца на чистую воду, она так же незаметно исчезла.

Заспанная горничная, выглядывая из своей комнатки, спросила, не угодно ли барышне одеваться, но её появление было некстати. Сонно поблагодарив за позволение поспать дальше, горничная скрылась за дверью, а сама Анастасия вернулась в свою спальню. На её лице блуждала улыбка, не сошедшая даже во сне.

Проснулась она заново около 10, и перейдя в соседнюю спальню, присела на кровать, совсем близко к её обитателю. Что-то подсказывало, что пробуждать его не придётся. Молодой человек мигом откинул одеяло.

— Доброе утро, душа моя! Как спалось? — как ни в чем ни бывало, Саша протёр веки.

— Ах, прекрасно! Знаешь, видела такой прелестный сон! Как будто ты совершенно поправился, и снова с кем-то дерешься... Только тебе ничто не угрожает... Но, кажется, пока это просто мечты...

— Прямо так и мечты! Угроз и впрямь никаких... Иди ко мне...

Он обнял ее за талию и притянул к себе.. “Однако, его рука и впрямь держит с прежней силой...”

— Если б так, Сашенька... — его невеста со вздохом отстранилась и провела рукой по его голове. — Но тебя явно во сне лихорадило, уж который раз... Наверное, рано ещё было подниматься... Ведь Паульсен опасался, что ты сейчас подвержен воспалению, надо ему сказать...— к серьезному голосу получилось изобразить обеспокоенность на лице.

— Меня правда отчаянно лихорадит... Когда я вижу тебя рядом, такой красивой и строгой. И не уверен, что сей суровый господин мне поможет... — Теперь уже второй рукой Белов провел по ее плечу, чуть задержался на вырезе пеньюара и проник под него.

— Но это нельзя так оставлять! — едва сдерживая улыбку, девушка с неохотой отстранилась, желая продолжить игру.

— Я уверен, тебе кажется. — прошептал молодой человек, целуя ее в висок, снова прижав к себе. — Просто печь тут горяча... А, может, не только печь...

Те желания, что в сильной немощи были неуместными и наивными, с обретением бодрости разгорались все настойчивей...

С нежностью и неким сожалением вспоминались месяцы после их первых признаний. Они были наполнены чистым, терпеливым трепетом... Но могли затянуться неизвестно как долго, причём, его же стараниями...

А уж те новые ощущения, что открылись душе и телу с этого января, просто пленили своей пронзительной остротой... Конечно, его амурные увлечения до судьбоносной встречи, подарили не одну грешную страсть... Но все это осталось где-то далеко, за московской заставой...

Сейчас Александр недоумевал, зачем тянул с решительной просьбой к любимой до получения следующего чина. Двигало ли им честолюбие, забота или боязнь показаться нелепым выскочкой — в любом случае это выжидание оказалось нелепым и рискованным.

И вот, радостное предвкушение свадьбы, возвращение сил и постоянная близость вожделенной женщины просили снова ощутить то чудесное безумство, не взирая на неполное выздоровление.

Но... подарив поцелуй, она вспорхнула за какой-то срочной надобностью, и оставила лишь шлейф своих духов. Их тонкий розовый аромат за эти долгие дни стал роднее и нужнее обычного воздуха.

К успокоению Александра, им все же удалось договориться — как ему казалось, благодаря его уверениям. За доктором так и не послали, но за весь день ему никак не давали остаться наедине. Даже в недолгие отлучки невесты вместо неё то и дело сновали какие-то слуги, справляясь о его нуждах и здравии. К вечеру хотелось чем-то запустить в очередную голову, что некстати просачивалась сквозь дверь с дежурной фразой:

— Барышня заняты, но через полчаса лично пожалует, а меня просили выяснить, не угодно ли чего? Все ли с вами хорошо?

На следующее утро Анастасия распорядилась горничной разбудить ее в то же самое время. Конечно же, кровать за стеной была уже пуста. Она прошла через коридор, и уже открывая нужную дверь, заметила Ивана, что околачивался неподалёку с кувшином воды и полотенцем. Заметив хозяйку, он с деловым видом направился в сторону кухни.

Саша стоял раздетый до пояса, к ней спиной, повторяя очередной удар.

— Поставь на пороге и ступай! — небрежно бросил он, заметив шорох, но даже не обернулся.

Ширма, что выступала в роли противника, то и дело подвергалась яростным ангаже и уколам. И вправду, видя бойца в полной безопасности, на это действо можно было любоваться вечно, как и на него самого...

Уже привычные взору бинты были вероломно сняты, и если не считать похудевших рук и ещё заметной царапины от стекла, сзади молодой человек выглядел как ни в чем не бывало — сильным и подвижным.

И по ее телу снова пробежала приятная истома, которой пока не было выхода. Хоть и ночевали они в разных спальнях, но обоюдных искушений, очевидно запретных, было не счесть. Но даже порыв прижаться к желанному мужчине приходилось преодолевать. Ибо почти весь торс был неприкасаем для такой близости. Что уж говорить об остальном! Та страсть, что зажигалась меж ними, лишила бы всякой осторожности прямо сходу!

“Но почему ни разу не пришло в голову подойти, как сейчас, прислониться к спине, и осторожно сомкнуть руки где-то на талии, не тревожа увечий!”

И Анастасия тихо приближалась, представляя наслаждение и сюрприз...

Но в этот момент фехтовальщик совершил резкий поворот влево, что призвано было защитить в неравном бою. И едва успел остановить клинок перед возникшей нежданно фигурой.

— О Господи... Настя? — Александр испуганно опешил, и тут же отшвырнул шпагу и осмотрел её с головы до пят, все ещё боясь, что реакция была запоздалой.

— Какая же ты отчаянная, душа моя... А если б я нечайно... — он взволнованно заговорил запыхавшимся голосом, и обхватил её голову ладонями, лаская волосы, щеки. — Понимаешь, рано проснулся... И вот решил... размяться, повоевать...

Строгий вид сделать уже никак не вышло, и снова хотелось улыбнуться.

— О да, ширма и дверь не знали, с кем связались... Но я, кажется, знаю... Бунтовщик... упертый как бык... и ещё коварный плут, вот ты кто! И не скучно мыться по два раза кряду?

Анастасия отстранилась, провела платочком по его мокрым вискам и с укоризной покачала головой, оглядывая разоблаченного нарушителя. Грудь его тяжело вздымалась, а швы заметно покраснели.

Смущённо выслушав, Белов ответил, разведя руками.

— Ну прости, виноват я... но не каюсь. Вот сама скажи, зачем тебе хилый муж? Разумеется, я знал, что ты спорить начнешь...

— Нет уж, миленький, это ты все оспариваешь! — ответила она, не желая уступать позиции. — Но кто-то ж из нас должен почитать мнение медика, спасшего твою жизнь? И, кстати, по-прежнему радеющего за наше счастье!

Белов недовольно мотнул головой и воскликнул:

— Но я почитаю! Почитаю я господина Паульсена и его старания! Сознаю свой долг, и готов к любой помощи, ежели таковая сгодится! Но ей богу, он просто кладезь законов и запретов! И если их не обходить...

И совсем посерьёзнев, посмотрел ей прямо в глаза и добавил.

— Пойми, так же можно остаться убогим на всю жизнь! Но я не могу! Просто не могу этого позволить!

Настя удивлённо спросила, поправляя его лохматость.

— Убогим? Но почему?! Разве я торопила тебя окрепнуть? И разве может наскучить то, что ты рядом? В самом деле, Сашенька... Зачем играть с судьбой, если она так милостива? Ведь в конце концов, ты выжил! Остальное-то успеется...

— Послушай, милая...— Саша присел на диван, опустив её рядом, и посмотрел в ласковые глаза.

Сам не ожидая, он коснулся истинного мотива, что нынче сдергивал с постели, когда, казалось бы, насущные тревоги остались позади. И по той же воле уж четвёртый год заставлял спешно восполнять пробелы в образовании и совершенствовать боевые навыки...

Как-то вышло, что до сих пор ему ни разу не представилось пояснить по сути о своём происхождении. Конечно, у влюблённых не обошлось без милой болтовни о детских годах и проделках... Но в основном Белов слушал про семью сенатора Ягужинского, и делал выводы... Пожалуй, единственное, что нашлось — примерно в одном детском возрасте им обоим стало тоскливо без матери, да и то по разным причинам. Во всем же остальном была пропасть...

Получив в одно из первых долгих свиданий невинные вопросы про домашних учителей, которых не было, он ушел от постыдного ответа. И порешил на том, что подробности о разоренной усадьбе изрядно шокируют богатую наследницу. Пояснять, что донашивал старую одежду и изучал языки по лексиконам соседского помещика, отчего-то было неловко.

Ведь она-то искренне была уверена, что все нетитулованые дворяне живут хоть и в скромном достатке, но по милости божьей ни в чем не нуждаясь. Так зачем в этом разуверять, если в их семье хуже не будет?

Впрочем, все это было скорее оправданием, ведь на самом деле Саша просто избегал этой сложной темы, почти закрытой с отъездом в Москву. Стремление к успеху и преодоление слабостей как-то сами собой добавились к Уложению о чести и вросли в характер... А отчего они возникли, не обсуждалось даже с друзьями.

— Видишь ли, я знал одну семью... Офицер вышел в отставку после ранения, совсем несложного. Толком не выйдя в чины. Знаешь ли, добрый лекарь в полку нашелся, и добро это благодарно приняли!

— И что ж такого... А дальше? — она смотрела, распахнув глаза, ещё не понимая, отчего любимый так помрачнел.

— А дальше... спокойная помещичья жизнь... без тягот военной службы, телесного напряжения — чем там Паульсен стращает? Только едва концы с концами сводили. Несколько наследников одну усадьбу делят, а больше и нечего... Сырость и нищета кругом! А их матушку это и вовсе молодой угробило... Да и детство не все пережили...— он закончил с грустной досадой в голосе.

Она промолчала, обдумывая догадку. По обрывкам прежних сведений, его тону и выражению лица ей показалось, что Александр знал эту семью черезчур близко... Ей давно было ясно, что её будущий муж по некой причине отрезан от родственников. Да, собственно, как и она сама отдалена от отцовского потомства, рожденном в первом браке. Судя по всему, теперь причина прояснилась...

— Ты не говорил раньше... про знакомых. Но ведь у нас все иначе! И отставку тебе никто не предлагает! А даже если так, моего наследства, да с царским приданым хватит на достойную...

— Нет... — Саша тихо прервал её, упрямо покачав головой. — Я все же добьюсь этой достойной... для нас. Что бы никто не указывал тебе на ранг... Право, не знаю, сколько придется обождать... Но ведь я обещал, помнишь? Сделать тебя счастливой...

— Помню, и ответ мой прежний... — Анастасия порывисто обняла, и тут же испугалась и отпрянула, вспомнив про швы. — Но я буду ждать... Ведь этот ранг сделает счастливей тебя...

— Не отстраняйся, прошу... — Белов тихо прошептал, прижимая ещё крепче, страстно целуя ее губы, шею. — Никогда... не отстраняйся... Так тяжело без тебя...

Молодой человек прилег на небольшое, узкое ложе, и Анастасия, влекомая обьятиями, опустилась следом...

— Но как же... твои раны... а сердце... Это немыслимо... — бормотала Анастасия, видя прямо перед собою рубцы на обнаженном торсе, но её руки сами продолжали поглаживать осторожно по бокам. — Ах... сокол мойясный... Что ж мы делаем?

Пеньюар соскользнул на пол, и при взгляде на ее кожу в свете зари, сдержать свою страсть было трудно, почти невозможно.

— Хватит о ранах... В сердце — ты... Прекрасная моя... любимая...

Осторожно изогнувшись, дабы раздеться ниже, Саша вдруг взглянул на обстановку, что незримо являла прежних хозяев... Портреты 30х годов, книги, табакерка... И фехтующий здесь подпоручик пока что гость, несмотря на приставленного камердинера...

“Как же я беспечна... Журила за фехтование, а сама...” — девушка испугалась, из-за его движения зацепив рубец.

“Прости, не смею... в твоём доме, до свадьбы...” — он хотел произнести, но касания, сводившие с ума, сами прекратились. Кажется, оба одновременно опомнились, что помогло остановиться.

— Мы не смеем... Надо обождать, милый... Ещё немножко... — она произнесла нежным, извиняющемся тоном.

— Да-да, конечно...— Белов приподнялся, и пряча пылкий взгляд, накинул на девушку пеньюар. Её глаза вначале смотрели виновато, потом удивлённо.

— Всего немного... — задумчиво добавила Настя, удивившись такой покорности.

====== Темницы любящих душ ======

Последующие дни Анастасия украдкой наблюдала за Сашиными тренировками, выдавая себя не сразу. Правда, именовала их “самоистязаниями”. Но призывать беречься было бесполезно, ибо это все одно не останавливало, ровно как и возмущения медика, узнавшего про своеволие.

И все же было некое очарование в этих долгих, счастливых днях, когда не нужно было ни разлучаться, ни бороться. Иногда они подолгу сидели, обнявшись, смотря на потрескивающие угли в камине и говорили ни о чем... А то и просто молчали, наслаждаясь уютом, касаниями волос, быстрыми поцелуями. Но черту меж невинной лаской и вожделением влюбленные не переходили, взаимно обходясь без вопросов и пояснений.

“Ах, любимая, как же мне вытерпеть эту сладостную тоску, когда ты рядом... Прямо пояснить, что не могу желать большего, пока не дам пред богом свою фамилию? Но ведь оно и так не позволено, это большее? “Мы не смеем... Надо обождать, милый”... Ведь сама же опередила меня отказом, но вот сама-то отчего!? — размышлял Александр, пытаясь оправдать свою выдержку. Он сходу отмахнулся от недавней боязни за свое состояние, посчитав сей вопрос доказанным налицо.

“Может, все же лечебные тяготы, да мой плачевный вид охладили, да виду не подаёшь? Ещё бы, целый месяц при раненом! Ну что же, выходит, и тебе нужно время – ко мне в здравии привыкнешь, заодно свадьба развеселит... Только не искушай же меня вот так, без нужды...” — молил он про себя, когда ее руки призывающе проводили по спине и плечам. И тут же спешил отойти под неким случайным предлогом.

Анастасию, что начала сомневаться в своей осторожности едва ли не сразу, такое поведение все больше смущало и беспокоило. Видя, как раненый набирается сил, а увечья его заживают, она уже не опасалась ничего, и ждала лишь просьбы, иль намёка... “Но как же быть, если он уже не только не настаивает, но и отстраняется сам?” — думала она, когда Саша с улыбкой на покрасневшем лице подносил её ласкающие ладони к губам и отвлекался на что угодно... “Надо бы поторопить с чаем... переодеться... взять новых свечей... отослать записку...”

Спрашивать самой казалось непристойным и оставалось лишь гадать и спорить с собою, выдвигая не менее затейливые обьяснения.

“Может, как и я, решил поберечься из-за ранения? О да, конечно — тот, кто фехтует до обносов! Иль стесняется шрамов? Но ведь я пояснила, что это глупо! Возможно, мой отказ был воспринят слишком серьёзно, либо вовсе оскорбил?”

Не сразу, но возникло предположение, которое показалось наиболее возможным и неприятным: “Паульсен обещал, что его муки развеются, как страшный сон? С чего бы это, если я сама их вижу по невинному поводу!? А вдруг мои смелые ласки напомнили о боли, перевязках и стало не до страсти!? Наверное, нужно время отвыкнуть от этого кошмара...”

Но вскоре недоразумениям предстояло разрешится совсем неожиданным образом...

При виде весёлой зелени в окнах, Александру давно уж не терпелось сделать ещё один важный шаг навстречу обычной, здоровой жизни. И стоило Паульсену найти увечья сохранными от инфекций, пациент вознамерился “немедля идти, ехать хоть на черте и куда угодно, лишь бы не сидеть привязанным к стенам”.

В тот же день они были сопровождены кучером к ближайшему публичному парку, где уже вовсю распускались деревья, и пели птицы. И этот спокойный выезд оказался действительно огромным шагом вперёд... После долгих дней в постели выйти из мерно укачивающей кареты навстречу яркому, открытому солнцу и свежему ветру было схоже на новое рождение.

Весенний воздух, смешав в себе свежесть трав и вконец освобожденной от снега земли, приятно кружил голову, хотелось воспарить и совершить что-то поистине безумное. Особенно глядя в распахнутые глаза, в которых бликами играла листва и что-то еще, нежное и воздушное...

Укрывшись в душистых зарослях, Саша обнял свою невесту, и, повинуясь какому-то порыву свыше, оба жадно потянулись друг другу, как будто им был разрешен всего один этот миг — задыхаясь от нежности, припасть к желанным губам...

Томление, что терзало уже не одну неделю, завладевало им все сильнее, лишая разума и равновесия... Сам не зная как, Саша отклонился на ствол кустарника, что безнадёжно повлек его назад. “Лишь бы не рухнуть обоим!” — мигом отрезвившая мысль заставила резко отпустить девичий стан, и схватиться за первую попавшуюся ветку, что едва замедлила падение.

Пребывая в блаженстве, Анастасия даже не поняла поначалу всей череды событий, из-за которых ее возлюбленный разомкнул объятия. Но вдруг увидела, как он с оторопью на лице куда-то оседает. Все точно, как на том пожаре, опять...

Ее сковал безотчетный страх, шедший будто вне её разума, а последний тщетно шептал о простой неловкости, иль обносе, каковые случались еще недавно.

— Какое-то безумие нашло, прости... — уже поднимаясь на колени, пробормотал Белов, но тут же раздался крик, слышимый на соседних аллеях:

— Кто-нибудь, помогите!

К ним тут же кинулись два случайно проходящих мимо гвардейца, попытавшись приподнять его, чтобы отнести на ближнюю скамью. Всмотревшись в лицо, один из них воскликнул:

— Позвольте, да это наш новый подпоручик, что из сержантов соседней роты! Белов? Ну что ж, Степан Щедринский к вашим услугам, как и вы, подпоручик...

— Поручик Арсеньев, Дмитрий... Позвольте лично выразить сочувствие — мы ведь знаем про ваше ранение... Как же так, а говорили, что вам на службу вот-вот!

— Рад знакомству, господа... Но, право, не стоит хлопот, я уже не ранен...— сквозь зубы пробурчал Белов, отодвинув их руки и от всей души сокрушаясь встрече.

Молодые люди кивнули и охотно предоставили ему самостоятельно подойти к скамье. Но все ещё топтались рядом, почтенно кланяясь молодой даме, что возмущённо взывала к их помощи:

— Господи боже, человеку дурно, а они с церемониями! До кареты помогли бы добраться!

— Сударыня, право, мы бы рады, но... — рассеянно пробормотал Арсеньев.

— Моей невесте что-то показалось, клянусь вам... До скорой встречи в полку! — эта нелепая ситуация настолько раздражала, что соблюсти приличия и представить оную невесту даже не думалось.

Офицеры, переглянувшись, решили не спорить с будущим сослуживцем и раскланиваясь на ходу, попятились прочь.

— Это немыслимо! Как вы черствы! Вернитесь, немедля!

Испуганные женские воззвания выглядели странно, а остальные зеваки посматривали с интересом.

— Анастасия, прошу тебя, успокойся! – Сашин голос прозвучал неожиданно резко. Он предполагал, что сходу мог немного озадачить... Но не настолько же!

— Что-то показалось, ты сказал!? — она едва осознала его фразы и тон. Страшное видение все не уходило.

— Ах... значит, мои слова таки услышаны? Да, со мной все хорошо! И я, кажется, сразу это пояснил! Пойдём уж, право...— ещё суровей ответил Саша, протягивая руку.

— А если ты упадёшь на той аллее? Что мне делать прикажешь? Где этих остолопов потом искать? — девушка упрямо пыталась его придержать, едва не укладывая.

Раздражение завладело им окончательно.

— О, сейчас я прикажу!

Бесцеремонно ухватив спутницу за талию, молодой человек решительно поднялся и повлек её по аллее к выходу. Его руки в перчатках сковали, будто корсетом. Ни одно касание не причинило ей боли — ни дать – ни взять! Но и привычной нежности тоже не было. При виде решительного лица спутника, страшное наваждение, наконец, минулось... и сменилось горькой, обидной досадой, на него и на себя.

Освободившись от цепких объятий уже у ворот, она воскликнула, поправляя на плечах редингот:

— Как ты смел так... Деспот! Я тебе не кукла, и не девка дворовая!

— Я тоже не дитя малолетнее, чтобы опекать меня супротив воли! — процедил Саша. Пока что во всем происходящем ему видно было только себя в роли посмешища.

— Может, тебе и чувства мои лишние? — Настино лицо запылало от возмущения.

— Даже не смей так говорить, слышишь? — он проговорил тихо, внутри весь клокоча, а напрягшиеся желваки на щеках и вовсе сделали его лицо каким-то злым.

После этого оба замолчали, и карете не проронили ни слова. Белов угрюмо уткнулся взглядом на апрельский пейзаж за окном. Анастасия украдкой посматривала на него, столь неприступного, и закипала от сотни мыслей, прогоняя прочь совсем низменные.

====== Наука понимания ======

Вернувшись домой, в ожидании обеда, оба сели в столовой на отдалении. Пока горничная сновала туда и сюда, подавая горячее, молодые люди не решались сказать ни слова, так и завершив безмолвно трапезу.

Но когда шаги служанки, убравшей за ними, стихли где-то на пути к кухне, тишина за столом стала вовсе угрожающей. Саша молча уставился в узор на скатерти, повертел в руках салфетку, и с показным равнодушием допил свой бокал вина.

«Кого ещё ты любил так сильно? И кто ещё так переживал о тебе, как она? — он поежился, вспомнив ласки, что вырывали его из бездны и цепляли за жизнь, и их признания, когда жизнь едва победила. — Когда-то в Ревеле мне хватило пары слов, чтобы сходу успокоить… Наверное, я бездушная сволочь, но как это все осознать…»

— Прости, резок я был, слишком… Но эта нелепица… Совершенно потерял голову от… позора…— пробормотал Белов, уже сам понимая, что говорит не то.

«Обними же меня, как умеешь, чтобы забыть поскорее эти холодные, суровые касания… А не тверди как истукан…» — внезапную ссору Насте тоже хотелось прогнать, но непременно не самой…

И, вдруг, повинуясь некоему порыву, Саша приблизился и присев напротив на корточки, взяв её ладони в свои. В нежданном осуществлении угаданных желаний она опешила, но не вырвалась. Это сознание своей женской власти ещё не успокоило обиду, но вернуло уверенность.

— Позора? О да! Главное — что подумают на службе! Зато от моей любви бежишь! — эта фраза вырвалась, вобрав в себя остатки недовольства за сегодняшнее, и в придачу — за странную холодность.

— Но это же не так, Настя! Хотя я уже вообще ничего не понимаю… — почти простонал Саша. — Да, я бы хоть вечность был рядом на той дурацкой скамье, да где угодно! Лишь бы тебя любить, и любить в полной мере! — вдруг выпалил он, и тут же покраснел и опустил глаза на уголок её туфельки.

— Но пока нельзя, вот и с ума схожу! Мы и так слишком далеко зашли на публике — это моя вина, не выдержал! Вот и вышла эта ерунда…

«Как же я люблю его вот таким — пылким, взволнованным, пускай и смущенным…» — Анастасия опустила руки ему на плечи и вздохнула, чувствуя под пальцами живое тепло. Обида почти растаяла…

— Нельзя? О чем ты?

— Меня опять несёт… Сейчас не об этом! — Саша махнул рукой и спросил: — Поясни, ради бога, что с тобой случилось? Ведь не ради ж любви господа поднимали меня хотели, аки немощного!

Теперь пришёл черёд девушке покраснеть, отводя взор.

— Да, мне стало страшно, внезапно… Видимо, Паульсен все же был прав — но тебе не понять! — делиться этим кошмаром с его же героем было неловко.

— Хоть попытаюсь… — вздохнул молодой человек, немного напрягшись от упоминаний медика. — Так все же, что здесь могло напугать?

Пристально поискав насмешку в его глазах, Анастасия неохотно заговорила:

— Каждый раз… когда ты вот так опускаешься… Я вижу тебя… раненым, умирающим!

Она вдруг всхлипнула, как девочка, но почувствовала облегчение. Правда, его хватило ровно до последующего ответа:

— Что за вздор! Подумаешь, было раз! — воскликнул Белов, но по задрожавшим губам понял, что опять сказал не то…

— Ну прости, не вздор. Послушай, любимая… Как бы тебе обьяснить…

Он оставил Анастасию в кресле, и привстал с колен.

 — Вообщем, может, слышала про Бернулли? Есть у него… как же там… «Искусство предположения»?

— Это что, пьеса такая? Не слышала… В Москве поставили? — она уставилась на него непонимающе.

Саша вздохнул. Давно пора было убедиться, что их интересы и познания в корне отличались.

— Нет, он математик… Вообщем, имеются весьма редкие, случайные явления, что раз совпали… Случился пожар в неком доме, я неудачно прыгнул из некоего окна, да ещё подвернулась эта дурацкая решетка… — Пойдём!

И он за руку повлек недоумевающую невесту в библиотеку, где в стопке своих доставленных книг выхватил нужную и пролистал страницы.

— Вот, по сей формуле выходит, что такому повториться почти невероятно! Здесь на латыни, но я все поясню! Нужно счесть все возможности, да потом…

— Постой, что означает твоё «почти»? — её брови нахмурились.

— Означает, что вероятность близка к нулю! Сие совпало раз, и появление второго благоприятного случая ничтожно мало! То есть более не случится… Можно успокоиться и не ожидать. Всё!

— Ожидать? Благоприятный случай — погибнуть? Ты, верно, издеваешься надо мной, да?

Белов снова вздохнул, понимая, что цитата была неудачна, и вернул математический труд на место. Да уж, успокаивать женщину по науке оказалось идеей сомнительной…

— Ну, пускай, не очень благоприятного… Шут с ним, Бернулли… Ну вот, как бы тебе в картах выпали подряд все без козырей да низкой масти, и так все расклады за вечер. Так почти не бывает, понимаешь?

Он усадил Анастасию на небольшой пуф возле шкафа, и присев рядом, ласково обхватил лицо, поглаживая скулы.

— Улыбнись же, прошу!

Она вздохнула, но его весёлый, деловитый голос начинал действовать.

— Не понимаю я ничего, Саша, кроме того, что ты морочишь мне голову! Неужто я забыла, как считала погибшим? Иль смею надеяться, что впереди одна благодать? Зачем тогда эти комнатные бои?

— Но ведь… это же не нарочно, чтоб ты из-за меня страдала! — так и не дождавшись улыбки, молодой человек быстро поцеловал уголки губ и подмигнул: — А бои… просто так, для сохранности!

Возразить на сказанное было нечем. Но позволить отмахнуться от брошенной перед этим фразы было просто немыслимо…

— Поясни хоть, отчего любить нельзя? Неужели в тебе проснулась осторожность?

— Ага, стало быть ты веришь, что я на неё способен? — усмехнулся Саша, и наконец, выпалил, уже посерьёзнев:

— А разве могу я быть тебе невенчаным мужем в родительском доме! Тем более, принуждать, когда ты не готова!

— Принуждать, меня?! Что за чушь… — изумление застыло в её глазах, уступив место счастливому открытию: — В родительском доме? — эхом произнесла девушка.

И вдруг радостно улыбнулась, быстро покрыв поцелуями глаза, нахмуренный лоб, обрамленный завитками, и вмиг отозвавшиеся горячие губы. Все неприятное мигом слетело с её души, словно выброшенное разом в окно. Не удержавшись на одном сидении, они одновременно съехали на пол, и рассмеялись.

— О, бог ты мой! Прямо, как там, на болотах! А ведь признайся, хитрец, ты нарочно поймал меня в объятия, когда я бежала от драки!

— Ну не мог же я обнять тебя без повода… Хоть и очень хотелось… Но ты тоже не сразу отшатнулась, верно? — ответил Саша, улыбаясь.

Анастасия шутливо замахнулась в его сторону «Сказанием о Дракуле», подхваченном тут же.

О да, она видела этот момент, как сейчас. Ей неожиданно стало так спокойно, когда малознакомый юноша вдруг подхватил ее, визжащую от налетающих дуелянтов, на руки, и она бы и дальше спасалась в этих объятиях, но тут вспомнила о приличиях…

— Мне тогда так не захотелось никуда уезжать… — голос её дрогнул.

— А мне было тяжело тебя отпускать… — он произнес и запнулся.

Уже второй раз в разговоре всплыли события этого дня, такие неудобные сейчас. Их встреча тут же стала прощанием, а после была погоня, стрельба, нелепое удушение и ее отъезд с французом… Опять этот француз…

Смутно сквозь сознание Саше тогда слышался женский крик с его именем… А монахиня, подоспевшая на помощь, в первый момент даже предстала в вожделенном облике. Вместе со спасительным вдохом пришла насмешка над своим смелым воображением, но сестры тут же поведали о событиях, что видели с озера: — Рыдала по тебе девица, ох рыдала… да увели её за руки, не пущали…

«Бороться и спасать — только мой, мужской, удел, а не слабой, запутавшейся девушки… Раз душа её рвалась на помощь, значит, борьба востребована…» — так он обдумывал, оправляясь от удушения.

Но, странно, сейчас эта сцена выглядела как-то иначе, будто это было не с ними… Та слабая девушка, виденная раньше, более не была таковой… Вначале робко пойдя назло приказу, она вскоре последовала с ним в опасности, а теперь отвоевала у смерти… А сильно ли он сам изменился?

— Ладно, не будем об этом… — замешкался Белов.

— Но почему же не будем? Это же наша встреча, начертанная судьбой! Ты из-за Брильи, да? Но ведь я оставила его ради тебя, и сделала б это снова! — Настя погладила его по щеке и улыбнулась. — Да, он исправил свои грехи, ну так и что?

— Дело не в грехах. На его месте я бы тоже не был ангелом. Наверное… — буркнул Саша.

Он сам не ожидал, что проявит хоть подобие великодушия к покойному сопернику — это сорвалось нечаянно. Но ощущение своей бесценной сердечной победы, рухнувшее после мельницы, давно вернулось на место. Он без всяких надежд стал на пути у этого человека и выиграл самое дорогое, что мог желать… Шевалье стал врагом, и, кажется, ненавидел даже с того света. Но этот же враг напоследок подарил ему жизнь любимой, а забрать так ничего и не смог…

— Но ты и был на его месте! Почти! — воскликнула она. — То падение с лошади, ведь я обязана была помочь — это стыд мой вечный! Но Брильи даже подойти не дал! Как позволил мне ты… на мельнице… попрощаться… И я не верю, просто не верю, что ты мог бы давить каретой неповинную девушку! И нападать на троих целой толпой этих…

— Усопшей душе довольно! А тебе вообще стыдиться нечего! — прервал он и усмехнулся: — В отличие от меня, если уж зашло про стыд! Да, твой пресвятой Александр не предугадал очевидного — неравный бой, где не сможет защитить… И теперь, все, что связано с Брильи, оживляет не только миг знакомства, но и мою беспечность! Да, я видел, как ты переживала, потеряв ко мне доверие! — вырвались слова.

Она облокотилась на стопку книг, откинув назад волосы, и покачала головой.

— Я много из-за чего переживала, Саша… Несправедливость — вот моя беда! Да, я боялась шевалье, а он принял мою пулю… Но… мне не о доверии думалось, а хуже… Что ты разлюбил меня, остыл… Не спрашивай, почему!

Она взмахнула руками, увидев какой-то растерянный, обескураженный взгляд. — Если б сама знала, то не возвращалась бы к этой мысли!

— Разлюбил тебя и остыл… — Белов покачал головой и грустно вздохнул, сам не зная, как относиться к такому открытию. Ведь он больше месяца полагал, что пожар все расставил по местам. Видимо, не все… Прекрасные глаза смотрели смущённо и выжидающе, моля успокоить каким-то словом... может, даже трактатом?»Но, милая, ведь я всего лишь солдат, хоть и остропонятлив… Но, наверное, не там, где тебе нужно…»

— Если б ещё знать, как это! Не думать? Не мечтать видеть в здравии и счастии? Не сходить с ума от ласки? Но в моей душе и теле это просто не-воз-можно! Да и зачем, если рядом так счастливо… Голубка моя…

Выпалив на одном дыхании, он прижал ее к себе, и не удержался, чтобы не провести нежно рукой по ее спине, спустившись на талию.

— Прости… Но сейчас ты снова подумаешь, что я остыл…

— Подумаю… — она облегчённо усмехнулась, и сняв его руку, прижала её запястьем к своим губам, чувствуя учащенное биение.

— Но ведь не тащить же снова… моего хранителя принципов… в охотничий дом… Нас, смутьянов, туда и на порог не пустят…

— Нет уж, это место расставаний, запретов… Надоели они… — под тихий шёпот его пальцы ласкали шею, брови, щеку, освобождали от остатка шпилек волосы… — Давай просто радоваться жизни, любить друг друга… и не ждать испытаний… Хоть ты не согласна, а я уверен — хороших случаев на нашу долю все одно будет больше… Просто по формуле…

— А знаешь! Я поверю твоим учёным! — пробормотала девушка, прикрыв веки. — Зачитай мне ещё что-нибудь интересное… Только, умоляю, Сашенька, без этих занудных формул! Иначе я просто засну!

— Хорошо, понял… — Белов улыбнулся и подмигнул. — Хотя так и хочется тебя усыпить, как ты меня теми либретто! Уж не знаю, то ли злющие раны мешали мыслить, иль твои нежные пальчики в антракте… Но вот, ей богу, почти ничего не усвоил. Разве что последнее, там был некий дворецкий Сильвио… Он ухаживал за… Альбертой?

Анастасии сразу вспомнился минувший месяц, и она, грустно усмехнувшись, быстро чмокнула в нос.

— Дворецкий Альберто, пьеса «Тайные чувства»! А на Сильвии хотел жениться заезжий лицедей из «Заморской любви»! Но я же нарочно читала самое путаное! Чем ещё можно было твои злющие раны усмирить! Только «Заморской любовью»!

— И любовь усмиряла… Родная, не заморская…

Сашины глаза, заблестевшие от нежности и волнения, глядели прямо в её… Их губы робко сомкнулись, и последующий поцелуй словно очистил все недоразумения и недомолвки. Когда оба друг от друга оторвались, недавняя ссора стала казаться какой-то далёкой, и помнился лишь прерванный книжный выбор.

— Ну ладно, видел я тут кое-что годное для досуга… — прошептал Белов, и придерживая объятия, потянул к себе сшитые листы.

— Верно, папенька твой выписывал… Жаль, более не издают… И да внемлют твои прекрасные ушки в «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания Ведомостей»… — произнес он патетически, рассматривая статьи. — «О ветрах… нет, не то… О свадебных увеселениях диких племен… А что, развлечем гостей? Поди, обсуждать долго будут! Вот, нашёл! Но лучше нам заранее расжечь камин…

Спустя несколько минут они устроились в прежней позе, придвинувшись ближе к огню, и молодой человек произнес:

— Итак, «Записки о Камчатской экспедиции Беринга»… Здесь про истинных героев, не заскучаешь!

— Ах, Саша… Читай, о ком угодно… Но мой герой и так предо мною… — девушка охватила его плечо, прижавшись теснее.

— Что ты, душа моя! Разве я преодолевал такое? Ты только послушай! «А каждый вечер в пути для ночи выгребали себе станы из снегу…»

====== По долгу службы ======

Но этому тихому бытию суждено было прерваться неожиданно рано. Даже не обвенчавшись, Белов приступил к гвардейской службе.

Собственно, длительность отпуска была запрошена по заключению доктора задолго до выздоровления, ожидаемого оным попозже. Соответственно, и дата свадьбы назначалась в этот срок.

Однако с переездом основной части лейб-гвардии в летнюю резиденцию лечебный срок внезапно сократился... Великий князь, будучи 2й год командиром Преображенского полку, неожиданно вник в распределение подопечных, и повелел тех, кто тунеядствует, призвать в строй.

Указанный в списке отпущенных по болезням подпоручик Белов вызвал особенный протест, и был назван симулянтом, что два месяца кряду прикрывается некими царапинами и высочайшей благосклонностью.

Об этом деликатно сообщил начальник батальона, майор Епифанов, призвав подчинённого через курьера. Правда, майор думал хлопотать у Императрицы о снисхождении. Но встретив офицера в здравом виде и готовности к службе, облегчённо вздохнул.

Возмущению Анастасии не было предела, особенно при упоминании наследника.

— Но почему ты отказался от прошения! Паульсен мог бы заверить снова, иль известить Государыню!

— Довольно с меня прошений, Настя! С венчанием клятвенно обещали помех не чинить, все же высочайшее благословение! А я сам клятвенно тебе обещаю не рисковать своей бесценной жизнью. — произнес Александр, полушутливо опустившись перед нею на одно колено и добавил ласково: — Понапрасну и по пустякам.

С момента отъезда в Пруссию молодой человек успел заскучать по гвардейской службе и вернулся к ней с удовольствием. Что уж говорить, пребывать в должности двумя рангами выше было несравненно приятнее, чем в предыдущей.

Однако стоило их Высочеству вспомнить про свои командные обязанности, как служба его становилась испытанием, которому бы мог посочувствовать любой сержант-новобранец. Пётр Федорович словно испытывал подпоручика на прочность, выискивая для самых утомительных приказов на вечных плацах и смотрах, которые просто обожал.

Призывы тянуть получше носок в карауле, обращенные к едва окрепшему от ран офицеру, что невозмутимо и чётко повторял экзерциции, со стороны выглядели странно и указывали на мелкую личную пакость.

Почитания в гвардии наследник так не снискал, посему бранным словом его поминали в уме не только сам испытуемый, но и его сослуживцы. А за великокняжеской спиной командующие батальоном и ротой и вовсе предпочитали вести себя с точностью наоборот. Втихаря Белова освобождали от лишних забот, ибо его мужество и ловкость вызывали гораздо больше симпатий, чем игрища в великого Прусского полководца.

Весь день накануне торжества, спустя неделю выхода из отпуска, настроение у Александра было радостное. Отсутствовать дома предстояло до самого вечера, но по вполне приятным причинам.

После обеда Анастасия ожидала портного с окончательно готовым нарядом, и находиться рядом было немного лишним. Поэтому пребывание на службе обещало продолжится короткой вечеринкой в самом близком кругу, последней в холостой жизни. Корсак чудом успел вернуться из плавания к торжеству, и они собирались часок провести в доме Никиты.

Караулы снаружи и внутри опустевшего дворца были расставлены скорее для общего порядка, а несколько курьеских поручений миновали стороной.

Послеобеденное время короталось офицерами в штабе за карточной игрой, когда пришла молва о визите наследника, что повелел строиться к его приезду на вечерний вахт-парад.

“Чёрт, самодур малолетний... — выругался про себя гвардейский начальник. —Как пить дать, опять прицепится пиявкой к этому Белову, а заодно к другим... ”

Под конец дежурства таскаться в строю и так было сомнительным удовольствием... А завтрашнее торжество подчиненного, на которое Епифанов был зван, навело на благую мысль вовсе избавить новобрачного от измывательств. Поручик, что как раз был вызван для срочного поручения, вместо этого был отослан за своим сослуживцем.

— Ну что, Белов, придётся тебе размяться... Дельце вроде небольшое, да все не в строю изнывать... Наследник-то через полчаса здесь будет, так мы уж за тебя отдуемся... — заговорщицки подмигнул бравый майор, радуясь своей находчивости.

— Давай-ка ты, шаагом марш, в нашу контору! Там выдадут пакет, и пояснят, что да как... А как съездишь — ступай ужо к свадьбе готовься...

Письмо от Собственной ея Величества вотчинной канцелярии было адресовано некоему дворянину Семёну Крюкову. Сей чиновник был ответственным лицом по сереброплавильным заводам в ведомстве императорского Кабинета. И судя по устному описанию поручения, бумага явно не сулила получателю ничего приятного.

Белову было поручено заставить ознакомиться с текстом в своем присутствии, да убедительно пояснить про запрет на самовольный отъезд. А между делом — ещё и оценить реакцию сего господина на выявленный беспорядок в документах. Вероятно, речь пока шла о недоверии, но прямых оснований для ареста пока не было — иначе вместо гвардейца должно было отправить драгунский отряд.

Командированный заехал в отдалённую часть города, гадая в пути, сей чиновник скряга либо таки хитрец? Найти обиталище сходу не удалось, ибо множество домов только строилась, либо сносились ветхие. Вдобавок приходилось посматривать пред собой, дабы не сбить на дороге подковы.

Не меньше получаса Александр поплутал поблизости, но все таки нашёл за недостроями искомый особняк из камня, о двух высоких этажах с мезонином.

Ещё столько же пришлось задержаться у подъезда, ожидая привратника. Оставив, наконец, коня у стойла, он направился ко входу, заметив мелькнувшие за окнами тени.

Его действительно в этот момент рассматривали двое мужчин. Один из них, хозяин дома, вглядываясь в широкоплечую фигуру в зелёном кафтане, подозвал своего помощника, что смахивал с мебели пыль.

— Глянь-ка, Тихон... Вон, видишь, гвардеец? По мою душу, не иначе, со дворца... Кого-то он напоминает...

— Но зачем вы ему понадобились, Семён Кирилыч? — спросил тот недоуменно, мельком зацепив взглядом.

— Лихоимства по Южной Сибири открылись, не иначе... Давно под меня копали, нюхом чуял! Эх, высоко залетел, не стоило с дворцом играть... — Крюков оторопело замер.

— Стой!! Я, кажется, узнал его... Помнишь, в 41м? Юный полицай, недобитый...

Кулак его зло стиснул занавеску, словно мог из неё что-то выдавить.

— Не понимаю... Вы про того мальчишку во дворе? Но как он здесь...

— Ты ещё спроси, как сам на воле...

— Навек признателен за благодеяние... — вставил помощник, правда не слишком искренне.

Тихон Тимофеев был вовлечен в воровство ещё фабричным подростком, что среди прочих работников суконного двора вечно оставался без честного заработка...

Его немужицкие, изящные пальцы, недооценённые в ткацком деле, оказались способны на многое иное.

О да, встреча с покровителем помогла бежать, уже на пути к рудникам... Впрочем, тому это почти ничего не стоило. И он неплохо отплатил, десять лет будучи извозчиком, дворецким, посредником с умельцами горных и монетных дел, а бывало, что и мастером самых хитрых ремёсел, доказывая всякий раз свой природный талант.

— Что мешает окопаться в Петербурге, да с его усердием? Ишь, как возмужал... — тем временем рассуждал вслух его хозяин.

Его вытянутое, немного лошадиное лицо с узкими глазами на миг застыло.

— Значит, так... Выясни сперва, с чем явился! Хотя мне и так ясно... После проведёшь в северный будуар обождать, да из коридора на ключ — с музыкой, чтоб наверняка... И ступай в кабинет, собери все к отъезду — на всякий случай... Золото, серебро из тайника, да в подорожную дату выставишь... И пистолет мне принесешь — авось сгодится? Да закрой за собой! Машке велю, пущай остальное соберёт... Где ещё Назара носит...

— Но... что вы задумали, батюшка? Может, бежать поскорее, да и все? — Тимофеев поежился, и сразу от двух вещей, нужды в пистолете и в открытии махинаций.

Кровожадность хозяина была тем, от чего он всячески отстранялся — убиение было последним грехом, от чего была свободна его пропащая, подневольная душа... А они изредка случались, хотя его и отстраняли, считая мягкотелым... Для сих дел в основном назначался бывший разбойник Назар, с удовольствием пускавший в ход все виды оружия.

Но хозяин ли ещё перед ним? Иль без минуты подследственный, что затянет его за собою туда, откуда вытащил, иль того глубже?

— Бежать успеем! — Крюков зло рассмеялся. — А что так всполошился-то? Я же сказал, пистолет — на авось, для приятности будущей беседы, так сказать...

Александра встретил долговязый, среднего возраста, мужчина, представившись дворецким. Пришедший не стал называться по имени, полагая, что сделает это при встрече с тем, к кому пришёл.

Услышав, что гвардейцу нужно лично лицезреть господина Крюкова, слуга молча провел его на второй этаж, проведя в дальнюю комнату. Белов следовал за ним, полагая, что его ждут, и когда оказалось, что требуется обождать некое время, был неприятно удивлён.

— Некое время? Вообще-то я спешу, милейший, служба! Изволь поторопить... — потребовал Белов, не скрывая раздражения, и недовольным жестом кинул на кресло шляпу и перчатки.

— Но ведь господину офицеру угодно видеть лично Семена Кирилловича? И, судя по всему, дело именно служебное? — ответил тот настороженно.

— Вот именно! – воскликнул Саша. — Распоряжение из канцелярии к нему есть, и времени много не затребует!

“Разумеется, служебное, и не поспоришь... Только вот отдыхать в сей дыре в ущерб приятным встречам я меньше всего собирался...” — подумал Белов, тем не менее с наслаждением растянувшись в кресле.

Свое поражение перед чутьем Паульсена приходилось признать, ведь даже без тяжёлой муштры к концу дня хотелось лишь уюта и спокойствия.

Его взгляд скользнул с лица долговязого слуги на руку с гибкими пальцами, зачем-то заводящую шкатулку.

“На черта мне этот звон? И пальцы еще, аки сам музыкант... Иль не просто слуга, а мастер какой? Ох, нечисто с ними, нечисто...” – мелькнули мысли одна за другой. Однако среди обилия разных рук, холеных и грубых, сходу не вспоминалось.

Тем временем, слуга оставил гостя в комнате и быстро вышел. Под мелодичные переливы ключ трижды направлялся к замку... Но сейчас его терзали сомнения: на что он обрекает визитера — на потерянное время, или смерть? Ему не раз приходилось чувствовать себя причастным к мимоходному, безнаказному убиению... И всякий раз все сжимало внутри, от жалости к жертве, особенно молодой, и досаде на себя самого. Но дворцовый курьер! Это представлялось черезчур дерзким, и тем обнадеживало...

Музыка из шкатулки вскоре прервалась, не успев вывести окончательно. Ещё какое-то время Александр просидел в воцарившейся тишине, в ожидании хозяина дома, но в конце концов навязанный отдых ему надоел.

Слух улавливал шаги, однако они все не приближались. Молодой человек прошёлся по комнате, и решил посмотреть на улицу, отдернув тяжёлые портьеры на стене. Но предполагаемого окна там не оказалось. Эта закрытость от внешнего мира неприятно смутила, пока еще неосознанно.

Он беспрепятственно вышёл в предыдущую, узкую проходную комнату, что вела в коридор. Дернув за тяжёлую, дубовую дверь, Белов обнаружил её запертой.

Приложив все силы, он попытался выломать, но все было тщетно.

Ощущение от ловушки было знакомым — так же точно поступил с ними супруг Иоганны. Хотя теперь та выходка уже не казалось такой издевательской — тем более и выход нашёлся быстро.

Переводя дух, гвардеец прошёлся, как загнанный в силки зверь, по обеим помещениям. Но этот фальшивый простор взбесил его ещё больше и он с отчаянием достал часы.

“На встречу с Оленевым и Корсаком я, кажется, опоздал, ну то ещё полбеды... Но, очевидно, свадебные примерки уже закончились, и Настя вот-вот начнёт посматривать в окно... Хоть бы ребята к ней не отправились...”

Рассмотрев убранство комнаты, он пытался найти лазейку, что поможет выбраться, как некогда в Цербсте. Но никакого подьемного стола здесь не было, да и кормить его явно не спешили. Что это — просто хамство или что-то похуже?

Белов стукнул яростно кулаком по наличнику и опустился на пол под закрытой дверью, пытаясь успокоиться и подумать, что ему делать дальше. То, что его цель — не арест, а предупреждение, как будто не давало права на такую грубость. Тут, скорее, напрашивалась льстивая вежливость...

В попытке понять странное обхождение с безобидным пока визитером, возникал вопрос: “А что бы я сам делал на месте чиновника, уличенного в казнокрадстве?”

Представить что-то определённое было трудно, ибо он был далёк от подобной деятельности, и уж точно никогда не воровал. А после одной истории даже случайной наживы стерегся, за исключением честных карточных выигрышей...

Цепочка событий, что уместились в малую часть лета, сейчас промелькнула перед Александром несколькими яркими пятнами, но след в жизни оставила значимый...

====== Давняя история – ч1. Обманы ======

Дело было в конце каникул, когда Александру пошёл 17 год... Пребывая около месяца в родном доме, он скучал без городской жизни, школьных знакомых и даже учёбных будней... Последние вовсе не были в тягость — Сашин острый ум и старание в боевом искусстве довольно скоро принесли и благосклонность учителей, и гардемаринский чин, что лишь побуждало к новым успехам.

Однако пораньше уехать юноша особо не рвался, понимая, что его содержание в городе обойдется много дороже, чем в поместье. Своих денег у него почти не осталось, а обирать бедную семью из прихоти не хотелось.

Но отъезд таки случился преждевременно. Причиной явился бурный спор с папенькой по поводу хозяйских нужд. Юный отрок, зевающий от извечных сетований на урожай, внезапно выразил интерес к обмену земли, что откладывался почти 10 лет. Да ещё не просто интерес, а строптивость, чего пожилой помещик совершенно не ожидал.

Давнее предложение соседа уступить неплодящую пашню в обмен на чуть меньший лесной надел когда-то могло спасти матушку и сестру от воспаления в холодную зиму... А грядущая обещала быть столь же лютой. Эти соображения и выложил прямодушно Саша, чем разобидел родителя и сгоряча был изгнан на все четыре стороны.

Конечно, придя для приличия на поклон перед самой дорогой, он получил благословение и был прощен... Однако на вялую заботу о нужде в деньгах гордость не позволила ответить прямо. И теперь на малых остатках стипендии предстояло как-то продержаться до следующей...

Добираясь на перекладных, приходилось считать каждую полушку, а где удавалось — подрабатывать, чем получалось, на пропитание и проезд.

Зато возвращение в школу наградило молодого человека двумя приятными обстоятельствами. Одним из них было одновременное появление обоих его друзей, которым тоже не сиделось дома.

А ещё в дороге его ожидало романтическое знакомство со случайной попутчицей. Хорошенькая и смешливая дочка провинциального купца с двумя сестрами следовали в белокаменную к тётке ради выданья. Притом выбор предоставлялся широкий — от непременно зажиточного мещанина до дворянина любого возраста и достатка.

Цель их путешествия открылась Саше спустя пару недель, когда он понял, что несведущие в регламентах дамы видят его в более серьёзном статусе, нежели обычный ухажер. Это было неожиданно — несмотря на вспыхнувшую обоюдно симпатию юноша в женихи не метил, тем более так рано. Морской Устав отодвигал эту возможность до 22 лет, а вожделенная служба в гвардии и вовсе запрещала брак с девушкой недворянского сословия.

И дабы не обнадеживать понапрасну, несостоявшийся жених был вынужден исчезнуть с горизонта. Ради благовидного предлога пришлось сочинить про перевод в Петербургский корпус. Тихим августовским вечером, в сенях дома на Маросейке ему был подарен последний поцелуй, и Александр поспешил через темные дворы купеческого квартала, думая выйти сразу к Сретенке, ведущей напрямую к Сухаревой башне.

Проходя мимо подвала одного из домов, он вдруг заметил под ногами около 7 серебряных монет – полтин и рублей. В сажени от находки был ещё заметен свежий след от экипажа. Прохожих, обронивших деньги, вблизи не виделось, и искушение их подобрать оказалось слишком велико... В его кармане оставалась жалкая медь, зато аппетит и прочая нужда накапливались, как снежный ком.

На следующий день Белов с друзьями прохаживались по ярмарке. Уличные лицедеи добросовестно забавляли толпу, и копейка от прежних сбережений полетела в их шляпу.

Но вокруг все так соблазнительно пахло, да еще под пекущем солнцем постоянно хотелось пить... Разумеется, сегодня он мог позволить себе многое! Да и возможности угостить как следует друзей, как это порою делал Никита, а заодно и отблагодарить, пока не выпадало...

— Гардемарины, а не отправиться ли нам в трактир? Я угощаю! Но вначале — пива! — предложил Саша, махнув рукой на ближайшую лавку.

— Ух ты, Сашка, где разжился? Неужто из дому содержание вдогонку прибыло? — присвистнул Корсак, сам пока не заимевший заработков.

— Нет. Вообрази, упало с неба... — таинственно произнес тот, подкинув в ладони монетку.

— В трактир пойдём, раз такое дело. А пиво с улицы не люблю, сами знаете... Пейте, уж, обожду... — усмехнулся Оленев. — Только чур, не хмелеть до одури — раз пир грядет. С двумя один не управлюсь... — все понимали, что на самом деле опасение касалось одного Корсака, но вблагодушном настроении подтрунивать не хотелось.

Юноши уже мысленно утолили жажду хмельным напитком, но не успела осесть пена с первой налитой кружки, произошло неожиданное. Жена лавочника, тощая женщина с крючковатым носом, едва не ткнув оный в плечо супруга, что-то прошептала, показывая ему Сашину полтину.

— Эээ... Ну и глазастая ты, Фекла... А ведь точно, оловянное литье... Вон, серебро стерлось... И гурт корявый...

Молодые люди с недоумением замерли.

— Аах вы, паскудники дряные... Что, не по карману честь дворянская? — протянул пивовар, уже собираясь свистнуть полиции.

— Что??? Да как вы смеете нас оскорблять?! В чем дело, вообще... — Саша возмущённо уставился на торговца, вспыхнув от возмущения.

— Простите, милейший, это ошибка... — тихо пробормотал Алеша и инстинктивно дернул друга за руку. Но оглянувшись назад, понял, что ретироваться поздно.

Оленев, оттесненный набежавшей толпой, оказался далеко позади. Но вдруг он выдвинулся вперёд, оттеснив обоих, и серьёзным голосом обратился к торговцу, поглубже натянув треуголку.

— Мы, собственно, лично к вам, господин...

— Чарушкин... — невольно кивнул мужчина, рассматривая статного молодца, одетого в добротный темно-красный камзол и шляпу, затенявшую лицо. Он пытался припомнить, не вместе ли подошли эти трое... Но серьёзный, снисходительный голос и более дорогая одежда придавали ему возраста и солидности.

— Я по особой комиссии из Сыскного приказа... Слово и дело на вас было указано, господин Чарушкин... Вроде как, разбавленным вы торгуете, но то пустяк... А вот что деньгами поддельными промышляете, проверить стоило. Вот, сих любезных отроков пришлось привлечь... Правда, опыта у них мало, растерялись...

Саша покосился на “следователя”, но тут же серьёзно кивнул, обуздав свою вспыльчивость, и быстро заслонил Корсака с его ошарашенно замершим взглядом.

Однако выражение “слово и дело” полностью заняло внимание несчастного. Он затрясся и начал судорожно креститься.

— Да вот вам истинный... Не было такого, не было! А что разбавлять, так тоже навет, обознались! Это вон, Сенька-мошенник! — обвиненный торговец махнул рукой на оживленную лавку напротив.

Не прошло и нескольких мгновений, как меж конкурентами завязалась лютая драка, в которую ввязались их помощники и даже зрители. Гардемарины не стали ожидать развязки, и по одиночке вынырнув из толпы, свернули в первый же переулок.

Лишь миновав два квартала, они перевели дух, от души радуясь, что были сегодня одеты в городское платье, не выдав места учёбы. Разумеется, Оленев тут же был осыпан благодарными, восхищенными возгласами. Но ни одного подозрения не было выказано виновнику события, неизвестно где доставшему подделку. Уверенность, что друг не может поступить низко, была неким неписанным правилом их отношений. Пожалуй, сумей кто доказать обратное, это было бы сродни заходу солнца на востоке.

Но чем ближе было к школьным казармам, тем больше хмурился Белов. Его охватил стыд от того, что он натворил, подставив друзей под позорное наказание. Эти монеты не были ни заработаны, ни выручены, ни даже выпрошены у отца — просто найдены... В погоне за толикой удовольствия он, будущий офицер, подобрал, словно с паперти... И был обвинён, как обычный мошенник. Поделом, наверное!

— Сашка, ты чего так раскис? Ну сам же сказал, с неба упало... Как упало, так и пропало, не грусти... — Алешка весело похлопал по плечу. — Ну, бог с ними, с пивом, да с пиром...

— Не в деньгах дело. Да, я просто их нашёл — погулять на славу хотелось. Погуляли... Не по карману честь дворянская — так нам сказали? Да и вас тоже втравил... Теперь ваш друг — подлец, выходит...

— Сашка, угомонись, ну какой ты подлец... Экая разница, где взял – не сам же крамолу затеял! — попытался успокоить Никита.

Однако остаток дня Александр помалкивал, а ближе к вечеру, никому не сообщив, выбрался на улицу. Сторожу пришлось сочинить о нагрянувшем родном брате.

— Так ты ведь недавно оттуда! Чую, там не родной братец, а вроде неродной сестрицы... Гляди, Белов, штык-юнкер узнает про твои подвиги... После розог не до любви станет... — пробурчал добряк, выпуская курсанта на ночь глядя на волю.

====== Давняя история – ч2. Дело чести ======

Даже без обещанных розог Саша не собирался ни повторять вчерашнюю встречу, ни искать менее обязывающие. Сейчас ему хотелось одного — исправить свой позор хотя бы перед самим собою, обыскав, как следует, место лихой удачи.

Разумеется, он допускал, что потерять эти жестянки можно было на ходу, а также выронить из окна. Но чутье твердило, что вовсе не освещенные окошки верхних апартаментов скрывают тайну фальшивых монет. Дверь в подвал была закрыта, но в утопленном оконце горели свечи и доносились голоса. Немного склонившись, юноша попытался рассмотреть обстановку, но видно было неважно, а слышно ещё хуже.

Терпеливо прождав около двух часов, Саша пожалел, что не оделся теплее — солнечный зной сменился ночной сыростью. И вдруг из оконного дымохода повалил дымок. Думая хотя бы согреться, юноша полностью спустился в подоконную нишу. Его слух тут же уловил некие ритмичные стуки, что напомнили кузню в деревне...

Вдруг дверь отворилась, и на землю с писком полетело что-то серое.

— Совсем уж твари озверели, все мешки в дырах! А потом за вес отвечать!

Пригнувшись, Белов остался незамеченным, и выскочив из укрытия, побежал на улицу. Заходя на съезжий двор полиции, курсант с трудом обуздал чувство недоверия к этим местам.

— А доказать чем можешь, отрок пригожий? Один лепет... Стучат, дымят... Монеты с мешка выпали... Небось, ещё недавно тебя на ночь сказками баловали? — произнес урядный, рассматривая пришедшего, сообщившего адрес и свои подозрения.

— Давно, только это дела не касается... — Конечно, Саша знал, что взволнованный, с растрепанными кудрями, да ещё подмерзший, выглядит несолидно. Однако намёки на юный, неразумный возраст претили... Вдобавок избалованность была ему почти неведома, но отчего-то его пригожая внешность всех уверяла в обратном.

— Ах, не касается? Так ступай себе, малец... Сможешь доказать – приходи. А то кто тебя знает, может навредить кому желаешь по умыслу... А сие и вовсе дело подсудное...

Расстроенный Белов удалился, не видя как из соседней комнаты вошёл ещё один человек, поджарый и крепкий, несмотря на немолодой возраст.

— Что, Суслов, вора Каина в осведомители брать — запросто, а честных на улицу? А как насчёт старания в поимке мошенников и прочих татей? Иль нашему Сыску за всю Россию отдуваться?

— Через дверь, что ли, честность светит? — сьязвил Суслов. — Я-то хоть пол Москвы в колодники упеку! Вашему ж Приказу хлопоты!

— Хоть бы и так! Давай-ка адрес. Где служивые твои, дрыхнут?

Отряд из пяти солдат и двух офицеров двигался быстро, но догнать осведомителя в пути уже не успел. Белов вернулся бегом к дому и обнаружил прибывшую карету, возле которой происходил обмен баулами увесистого вида.

Двое мужчин постарше и совсем молодой парень его возраста, что были, видимо, обитателями подвала, при помощи возницы переносили груз. На них нетерпеливо покрикивал стоявший под каретой солидный господин в тёмном плаще, из-под которого виделся дорого украшенный эфес. Его вытянутое, рябоватое лицо в рыжеватом парике напоминало любимую лошадь штык-юнкера, Бояна.

Саша прижался к стене дома, чтобы после проследить за оставшимися, но факел тут же осветил его фигуру. Открывать, почему он здесь, не входило в его намерения. Молодой человек двинулся как ни в чем ни бывало мимо пристальных взглядов.

— Что это ещё за типы шляются? — недовольно процедил молодой погрузчик.

— Простите, вы здесь девушку в голубом не видали? – спросил Белов, как ни в чем ни бывало двинувшись мимо них к улице.

— Он следил за нами, определенно... — недобро произнес старший обитатель подвала похожим голосом, который ругался на крысу.

— Ты что здесь вынюхиваешь, а? — спросил подозрительно человек-“Боян”, собираясь сесть в карету. Возница уже забирался на свое место, ухватившись за ступеньки длинной рукой с очень гибкими пальцами.

Саша дерзко посмотрел на группу людей:

— Я вам не легавая, сударь! А что, есть причина вынюхивать?

— Да ты щенок, а не легавая! Разберитесь с ним... — “Боян” презрительно отвернулся, взявшись за дверцу.

— Да вижу, вы трус, сударь! – воскликнул Белов, досадливо отпихнув от себя молодчика, что сходу замахнулся, но вопросительно оглядывался на старших. — Шпага-то вам зачем?

Он допускал, что, возможно, излишне самоуверен. Конечно, за прошлый год было освоено множество приёмов. Движения фланконад, батманов и кварт порою приходили в бурных сновидениях. Мусье Жано, учитель фехтования, заметно выделял его среди прочих курсантов за неподдельный интерес к своему ремеслу. Но и ругал больше других, не жалея эпитетов, вызывая азарт и отдачу. Саше пока трудно было оценить, насколько грубыми были его ошибки. Одно точно – в настоящей дуэли юный гардемарин себя ни разу не проявил.

— Да приберите его к черту, чего стали! Река в помощь! — процедил пассажир кареты оставшимся и кучер погнал пару к улице.

— Эх, навались! — скомандовал метатель крыс, и размахнулся кулаком в висок, но Саша увернулся, получив по скуле. Он сходу двинул нападавшего в грудь, толкнув прямо на выгруженный мешок, из которого просыпались куски олова.

— Ах ты, дрянь! — двое помощников кинулись в драку, норовя поскорее свалить, скрутить и покончить с этим делом. Белов уже не глядя отбивался от натиска, насколько удавалось, наносил удары сам руками и ногами, стараясь во что бы то ни стало не упасть.

Хотя он и был неплохо развит телом, но драться таким неблагородным образом не привык. Разумеется, дома бывали иногда ссоры между братьями, но семейные устои не позволяли доходить до жестокого избиения, и тем более нападать хором на одного. А дети малочисленной дворни, хоть и жили не беднее барчуков, но тем более знали свое место. В школе же довольно скоро образовалась их дружная троица, и главные задиры их трогать не рисковали.

Силы были неравны, и поначалу спасала лишь неслаженность его противников, которые, будучи работягами, а не бандитами, дрались по случайной воле. Но вот, неожиданно молодой метнулся к подвал, и вскоре вернулся. Оценивая, что сулит блеснувший в его руке нож, Саша дважды получил под дых от обоих старших подельников.

И в этот самый момент внезапно подоспела полиция. Их вожак толком не запомнил Белова, но увидев, как некий юноша отчаянно пытается отбиться от трех крепких типов, догадался кто это. Он подбежал первым и наотмашь ударил одного из нападавших, отбросив в сторону. Молодой от испуга едва ли не сам выронил опасное орудие из рук и почти не мешал солдатам себя скрутить.

Пытаясь вдохнуть и разогнуться после последних ударов, Саша ухватился за дерево, рассматривая полицейских и в первую очередь, того, кто ими руководил. Перед ним стоял крепкий русоволосый мужчина с проседью, одетый в васильковый кафтан, что указывал на Сыскной приказ. И гардемарин обратился прямо к нему:

— Заказчик тут был... В карете уехал... Два мешка увез... верно, серебро...

Мошенников быстро повязали и по жесту начальника повели в их подвал, а сам он задержался возле юноши, оглядывая нанесённый ему ущерб.

— Жаль, крупную крысу упустили, но главное — ты живой остался... Ну и досталось же от этих мерзавцев... — Офицер протянул флягу и платок. — Давай-ка, умойся, промочи горло, да ступай за мной. Надо на их логово глянуть...

Ободряющая интонация и деловое сочувствие сыщика заставили на время забыть и про саднящую скулу и ноющий от сапога живот. Саша, наконец, распрямился, протёр лицо, глотнул нечто очень для себя крепкое, и пошёл следом. Когда они уже спустились по шаткой лестнице, последовал вопрос:

— Откуда сам-то будешь, юный сыскарь?

— Александр Белов, дворянин... Курсант навигацкой школы...— ответил он, с любопытством рассматривая затейливый станок для отлива монет.

— Отчаянный ты, навигацкий курсант... Кулачный бой, да с такими особами — чай, не дворянских рук дело... Да ты посиди, очухайся... — ему указали на топчан неподалёку от арестованных, и приступили к допросу.

— Откуда нам знать... — бормотали мошенники, косясь друг на друга. — Сознаемся, срамное ремесло затеяли, олово да песок с реки мешали, и серебрили... на корысть себе, убогим... Семьи бедствуют...

— Кто олово давал? Откуда серебро? Кому сбывали? — эти вопросы посыпались, как ядра, жёстким голосом.

— Некий господин важный, все чаще помощника присылал. Назывался Яков Петровичем... А может, и не его это имя — Помилуйте, не доверял он нам... Откель свозил, не знаем.. А кабы точно знали, всенепременно б сообщили... – ныли ответчики.

— На Васильевский их! Там ещё договорим...

Когда выбрались на улицу, отряд с задержанными направился к тюрьме. Новый знакомый представился Данилой Иванычем Тушиным, капитаном Сыскного приказа. Благодаря юношу за неоценимую помощь, он спросил:

— Однако, вы недурно взяли след... Но, все же, зачем в логово полезли, бога ради?

Белов промолчал, а потом решился рассказать с начала.

— Я подставил не только себя, но и друзей. Для меня это было... дело чести, понимаете? — закончил он.

— Как там уложение гласит? Честь — береги смолоду... — Тушин задумчиво посмотрел на Сашу. — Что ж вы поступили единственно верно, молодой человек... Честь – это ваше достоинство...

Однако это был не последний их разговор...

Исход пристрастных допросов от юноши скрыли, пояснив, что его доля в деле сыска уже исполнена, а волноваться из-за разбойников, что желали его смерти, неуместно. Впрочем, судя по отсутствию прочих сведений, Саша подозревал, что дальнейшее расследование зашло в тупик, и больше не допытывался.

Но сыскной офицер согласился дать юному гардемарину несколько уроков фехтования, и оценил его способности, причём весьма своеобразно.

— Вы прекрасно обучены, сударь! Даже финты мои угадали... Однако знайте, ваши навыки пригодны для честного поединка... В настоящей схватке важно предугадать любую подлость противника... Удар кулаком, например... Или появление второго, а то и третьего... А ещё отвлекающие крики, выбивание клинка...

— Но разве дворяне вправе так поступать? Я с детства так воспитан! — сходу возразил Саша, как будто успешно отбивший почти все выпады. Но сам понимал, что предупреждения взяты из жизненного опыта, который ему только предстоит набирать.

Конечно, он был признателен папеньке за внушение правил. Однако сам догадывался, что непрактичный помещик, за двадцать лет не взявший в руки оружие, не до конца представлял, к чему готовить своего отпрыска.

Впервые осознав, что отец не является для него мужеским примером, юный отрок устыдился... Но беспросветное бытие семьи укрепило эту мысль и заронило первые ростки честолюбия. Однако просто вырваться из бедности казалось недостойной целью — Сашины амбиции устремились скорее к карьере и силе духа.

— Я не прошу забывать про кодекс, ничуть! — успокоил новый наставник. — Но выживание и успех не слишком уживаются с прямотой и наивностью... Разумная наглость и упреждающая хитрость нужны везде, не только в оружейном бою... полагаю, это придёт к вам с опытом, на своих ошибках... Но каждая из них может стоить жизни, вот и пытаюсь их упредить...

И последствия Сашиного сыскного приключения на этих встречах не завершились. При побеге в Петербург именно Тушин свёл его с Лядащевым, известным ему по схожему ведомству, написав тому письмо с просьбой помочь советом...

====== В злодейских сетях ======

Белов хорошо понимал, что именно заставило вспомнить эту историю — кажется, ему снова свезло на крупных мошенников. Вот только надеяться здесь приходилось только на себя...

Он бросил взгляд на давно замолкнувшую шкатулку, заводимую необычной рукой, и опешил от ещё одного странного совпадения... Но это было невероятно — попасть в сети некогда улизнувшего злодея, да ещё именно сегодня! Определённо, судьба прямо таки издевается над ним, вопреки хваленой науке!

Тут же подумав о том, что будет с его любящей невестой, не выйди он отсюда живым, Белов едва не поддался панике. Этот страх следствия своей гибели для близкого человека был каким-то новым чувством, до сих пор неосознанным, если не считать предсмертного видения. “Нужно просто все обдумать, собраться с силами, не допустить...” — твердил он себе, уставившись на закрытую дверь.

Тем временем, пройдя в кабинет, слуга Тимофеев задумчиво рассматривал вещи, что надлежало подготовить. Поддельная бумага на выезд, тугие звенящие мешочки, а еще — матово чёрная рукоядь с дулом...

Да уж, ему поистине доверяли — ибо всегда считали тихим, трусливым вассалом, способным лишь на исполнение поручений, частенько насмехаясь. Быть вассалом, да ещё господина, вечно играющего с сатаной, давно претило. Однако бежать было рискованно, тем более, без повода. Тихон не спешил и даже не обдумывал, хоть и был сработан с оказией запасной ключ от кабинета.

И вот повод наступил, но даже сейчас решиться было трудно — проклятый страх неудачи таки мешал, хоть страх тюрьмы был не меньший. А ещё эта боязнь кары божьей за брошенного на произвол гвардейца... По всему выходило, что выпустить его на авось — подставить под удар себя, и бежать не успеешь. Но что, если юноше всерьёз угрожает погибель — считай, его же руками, что закрыли путь к спасению!?

“Твои руки могут все, окромя главного для мужеска пола — оружия не держат!“ — вспомнилась господская шутка. Его пальцы робко провели по смертоносной броне, нащупав курок.

Стоя вплотную к выходу, Александр услышал возню из какой-то дальней комнаты, а спустя недолгое время — уже в коридоре.

И вдруг из-под двери блеснул ключ, а за ним показался клочок бумаги, где свежими чернилами было начертано: “Комната слева будет открыта”.

Эту записку он едва успел прочитать, ибо во всех имевшихся канделябрах свечи почти догорели и только вспыхивали напоследок тусклым пламенем. Наступавшая темень была особенно обидна сейчас, когда на улице был светлый вечер. Фраза была слишком простой, чтобы не усмотреть хитрый умысел.

Уже с огарком, почти вслепую, узник обследовал стены с левой стороны в поиске тайной двери, но ничего не нашёл. Тогда он снова стал у входа, вынул заранее шпагу и стал прислушиваться.

Где-то бубнили голоса, но издалека неразличимо, иначе бы Александру был доступен такой диалог:

— Багаж готов, Назар на месте... С гостем сообща разберёмся, да скоро выезжаем. Ключи с оружием подай!

— Разберёмся?!! Я верно вас понял? Но все же... курьера будут искать, возможно, уже ищут... — пробормотал слуга. Он понимал, что его доводы никому не помогут — в отличие от действий, предпринятых наугад и с риском для себя. Но, значит, они были не зря...

— Ты верно понял! Найдут когда-нибудь... Ключи, порох и пистолет! — настойчиво повторил Крюков.

Дрожь и нерешительность в руках слуги, что нехотя протянул вначале связку, а затем оружие, была истолкована жалостью к обречённому на убийство. Крюков погладил черный изогнутый ствол и осторожно зарядил порох, не замечая, как напряглась при этом впалые щеки Тимофеева.

— Хватит ныть! Ступай за привратником, экипаж он там готовит. Третий не помешает, хоть и дурак. А ты уж за воротами последи, юродивый... — примирительным, брезгливым тоном прозвучал приказ.

Спустя несколько минут из коридора послышался целый строй шагов. Как только дверь начала открываться, Белов резко отбил её ногой и выскочив наружу, взмахнул клинком. Но выпад был отбит неким белобрысым типом лет 30ти с поджарой фигурой. От гвардейца тут же последовал прямой удар, что заставило противника отшатнуться.

— Можешь пока отдыхать, Назар... — выдвигаясь вперёд, произнес маячивший сзади человек, безошибочно похожий на старого знакомого. — А ты уберись...

Рядом с ним какой-то упитанный бородач в зипуне, отлетевший от удара двери, с трудом приподнимался, держась за голову. Долговязого слуги, что встречал, среди них не было.

— Куда ж вы собрались-то, господин офицер! А я как раз к вам... — наступив на руку бедняге бородачу, Крюков выбросил вперёд руку с дулом и ухмыляясь, нажал на курок.

Выбивать из руки было поздно, а бежать особо некуда. Александр едва успел отшатнуться в сторону, все ещё находясь под угрозой клинка, ибо отстраненный блондин не желал выходить из боя.

Однако выстрел не грянул... Второй, третий щелчок — и снова тишина!

Конечно, радоваться было некогда, ибо Крюков, смачно ругнувшись, отшвырнул пистолет и потянулся к ножнам.

Отбиваться от двух шпаг казалось все же выгоднее, чем от шпаги и пули. А узкий, но хорошо освещенный коридор позволял нападать лишь по одному... Пока. Ибо пройти к выходу ему не давали, и единственной целью его была указанная дверь, где расширялся коридор. Александр быстро оценил свою задачу — прорваться на пару саженей и не дать себя окружить.

Крюков начал активно наступать, совершая прямые выпады. Его целью было оттеснить намеченную жертву обратно, в прежнюю тёмную ловушку, и одолеть там втроём. Неугомонный Назар все выскакивал из-за спины, желая поддержать хозяина, который, кажется, вошёл в раж.

— Вообще, я по делу! — отрывисто выкрикнул Белов, отбивая удар. — Серебра поддельного мало... ещё казну воруете!

Хозяин дома нагло ухмыльнулся, решив сменить тактику, и подлез под левую руку: — Не в свое дело полезли, дважды!

— Ха-ха! Дважды!? — Саша сходу отбил фланконад и сместился на сажень.

— Это — последний! — ухмыльнулся Крюков, предвкушая окружить, наконец — не в покоях, так в коридорном тупике... Его позабавила наивность гвардейца, который определённо туда стремился — да так, что аж подался влево со своей шпагой... Но не успел Крюков ткнуть в открытый правый бок, как тут же получил сильный укол в плечо, причём в то, которое полагал безопасным.

— Для вас – да!!!

— Хозяин, я здесь!

Оттеснив раненого, вперёд выскочил отдохнувший помощник.

После череды взаимных ударов Белову удалось резко отбить батман, и противник на миг отшатнулся, избегая укола. Пользуясь передышкой, молодой человек рывком достиг дубовой двери и увидел злобную усмешку на лице Крюкова. Зажимая кровящее плечо, лихоимец укрывался позади от фехтующего слуги, впрочем, не являясь тому помехой.

Александр парировал атаку справа и шпаги скрестились. По напряжению руки нападавшего назревал вложенный удар, и он уже собрался перейти в дегаже, изо всей силы удерживая вражеский клинок.

И вдруг из-за спины блондина вылетел массивный канделябр, на лету теряя свечи. Неизвестно, что именно было целью, но попали по груди, что в целом не представляло угрозы... Но от удара пронзительно отозвался только подживший рубец, и рука сорвалась.

Ему удалось удержать эфес, но его клинок, яростно отбитый противником, сломался! С потерей оружия с обороной было покончено. Не дожидаясь, пока его схватят и добьют, Белов дёрнул дверную ручку и отскочил внутрь, метнув наугад обломок и навалившись на дверь всем телом. А затем сорвал с шеи ключ и запер замок. Куда бы ни попал кусок шпаги, пока что из коридора слышался стон и бурные ругательства, адресованные ему и некоему Тишке.

Молодой человек огляделся по сторонам. Судя по столу, что блестел приборами, это был кабинет, не имеющий иных выходов, кроме окна. Он рывком завалил тяжёлый стол, подперев дверь. Разумеется, это лишь ненадолго могло задержать преследование. За стеной раздались призывы принести топор.

Белов с размаху выбил стекло, вскочил на подоконник и обмер. Дом примыкал к улице, но в сажени от стены их отделял сплошной забор с коваными остриями сверху.

— Вот так спасение... “благоприятный случай”... — прошептал гвардеец, оценивая будущий прыжок. — Ну, Бернулли, не подведи!

====== Среди друзей ======

Всего пару секунд отвёл себе отчаянный беглец, чтоб просчитать толчок для решающего прыжка. Отсутствие шпаги на боку не слишком облегчало движения, ибо потревоженное свежее увечье отзывалось все навязчивей. Глубоко вдохнув и выдохнув, как делал ещё недавно, он прицелился глазами в далёкую землю, готовя команду ногам... Следовало оттолкнуться так, чтобы как можно дольше не снижать высоту...

И в этот момент послышался цокот и стук колёс, что невольно отвлек внимание. Карета в этой глуши с недостроями, да ещё вечером, могла означать лишь одно — к владельцу особняка нагрянул кто-то ещё... Одновременно с треском дерева от топора снизу раздались крики:

— Вон он!!

— Сашка!!!

— Стой, куда!!! Что он задумал!?

С изумлением переведя взгляд на возгласы, Белов рассмотрел на карете сразу двух знакомых возниц, которые стремительно спешились и соскочили хором на землю. Но вместо радости постыдно кольнула досада — ведь он уже успел собраться для рискованного прыжка, и друзья лишь задержали. А прохождение от ворот на второй этаж было слишком долгим, чтобы подоспеть на помощь. Ибо следующей мишенью после почти взломанной двери предполагалась его спина.

— В сторону! – крикнул Саша.

— Да погоди!!! — Корсак почти вцепился в плечи Оленева. — Лестница!! Я ж её видел, под скамьей!

И оба тут же кинулись к дверцам кареты.

Сообща придерживая канаты, они забросили концы наверх, в руки Белову. В тот момент, когда дверь оказалась выбита, гвардеец уже миновал колья забора, сорвал обратно лестницу и сократил высоту прыжком. К окну запоздало метнулись преследователи.

Александра быстро втолкнули в карету, где с удивлением был обнаружен третий пассажир. Им оказался его новый сослуживец, поручик Дмитрий Арсеньев. Тот самый прохожий, что так неудачно был встречен им в разгар отпуска, за короткое время стал приятелем, хоть и был немного старше. Человеком он слыл открытым и порядочным, к тому же оказался неплохим напарником в поединках и штоссе.

— Рассказывай! – бросили одновременно все трое.

Даже без подробностей о канцелярском поручении всем было очевидно, что прощаться с убийцами ещё рано. Однажды этот человек уже ушёл, став ещё более дерзким и оставив шлейф угрозы. И после быстрого обсуждения экипаж подъехал к парадному входу, беспрепятственно проехав в распахнутые ворота.

Привратник был схвачен и связан первым, возле выезда, в компании с перепуганной женой-кухаркой. По их суете и пустым рукам было похоже на поспешное бегство.

Воинственный фехтовальщик Назар выбежал следом, и был любезно встречен у порога двумя молодыми людьми.

— Далеко ли путь держим? — спросил Оленев, сходу ухватив за плечо. — Так что, любезный пособник, желаете с двумя сразу повоевать? Да вот же беда — кодекс чести у нас... Придётся по одиночке. Ну так как?

Назар яростно дёрнулся, и покосился на подошедшего следом морского офицера. Увидев бешенство хозяина в его бесплотных поисках, он уже заранее чувствовал поражение. И сейчас это чувство подсказало ему, что с двумя подряд вооружёнными господами не справиться...

Отчаяние охватило его при мысли, что сего переплёта можно было избежать... А всего-то не вылезать из уютной спаленки лавочницы, оставшись под теплым, нежным бочком. И все же мужчина скрестил шпаги со штатским, однако вся его ловкость куда-то девалась. На втором же выпаде он сгоряча оступился и грохнулся на ступенях.

Крюков выходил последним, так и не найдя необходимых для побега вещей. Уколотый брошенным обломком в бедро, он заметно прихрамывал и прижимал к плечу корпию — все, что успела предпринять на ходу его горничная.

Навстречу ему вышел безоружный гвардеец и вытянул из кармана кафтана помятые листы приказа.

— Я вообще-то к вам с поручением прибыл, господин Крюков... — невозмутимо начал Александр, как и полагал до пленения и драки.

— Ознакомьтесь, наконец, с депешей. Коль что ввиду увечий не ясно, поясню. Вы уличены в злоупотреблениях в дворцовом хозяйстве, супротив ея Величества.

Имею полномочия предотвратить ваш побег... А как давний свидетель, подтверждаю и монетные злодеяния. Как-то так...

— Вижу, у вас неплохая поддержка... – со злостью произнес Крюков, глядя на трех бравых молодцев, уже связавших следом за привратником Назара.

— Разве у вас не было? А как же привычка втроем на одного? — ехидно спросил Белов. — Впрочем, с каким сбродом я равняю своих друзей? Соблаговолите следовать за мной.

Тот криво усмехнулся.

— Поддержка-то есть, а полномочия на арест точно имеются?

— Найдутся! — нагло ответил Саша.

— Проклятая тварь... — пробормотал Крюков, неловко потянувшись здоровой рукой за шпагой, но Белов опередил маневр, ухватив его запястье. С помощью Корсака и Арсеньева задержанный был связан и сопровожден в компанию, размещённую на полу кареты.

Если не считать отпущенных служанок, почти все обитатели особняка были перед ними... Однако Александром были обнаружены две пропажи...

Первой из них было исчезновение тонкопалого слуги, что намекало на личность спасителя и вовсе не огорчало, в отличие от второй — у въезда не оказалось его жеребца. Бросать лошадей где попало он не привык, будь они хоть старыми клячами. А вороной по кличке Рысь, поначалу норовистый, показал себя надёжным спутником.

Но к моменту поисков его Рысь уже почти достиг городской черты, в очередной раз едва не сбросив свою ношу. Ещё во время коридорной драки от ворот ускакал всадник, едва удерживая котомку с изрядной частью господского золота. Эта дерзкая кража была вынужденной частью побега, хотя поначалу Тимофеев испытывал некие угрызения совести. Но уже в дороге их заглушили опасения из-за фальшивой подорожной и нестойкость в седле.

Что касаемо кражи офицерской лошади — это и вовсе мало смущало. В конце-концов, искусно сломанное устройство курка и открытый кабинет обещали сохранить гвардейцу нечто большее, лишь бы на ограде не убился... А самого Тихона очищали от воровских грехов, хотя бы частично... Так он это разумел.

Говоря о полномочиях на арест, Саша отдавал себе отчёт, что немного преувеличивает. И сейчас напряжённо думал, куда везти этого чёртова Крюкова и его прислужников...

Давний визит к Московским полицейским настораживал. Разумеется, нынче вместо мальчишки с сумбурными показаниями был придворный гвардеец — с документом от канцелярии, да ещё в обществе пойманных злодеев. Но сомнения все же оставались...

Александр с Дмитрием втиснулись в карету с арестованными, а Никита с Алексеем остались управлять перегруженным экипажем. Раненого главаря усадили на лавку, придерживая с двух сторон. Небольшая задержка в дороге была связана с остановкой у полковых казарм, лежавших по пути, где удалось раздобыть ещё пару лошадей и призвать денщика. А далее, согласно замыслу Белова, путь их лежал к Троицкой церкви.

— Что за негожий вид, новобрачный? — спросил Василий Фёдорович, когда к нему ворвался его молодой протеже в рваном кафтане с помятым шейным платком.

— Прошу прощения, Василий Фёдорович... Просто меня чуть не убили. — махнул рукой Саша, не глядя припав к черпаку с водой — несмотря на выпитую в карете флягу его мучила жажда.

— Ох, Белов, эти твои “чуть”... Рассказывай. — бросил Василий.

— Это старая история... фальшивые деньги, махинации с металлами...

— И наивные попытки убиения живучих юношей, само собой... Давай по делу. — продолжил тот.

Времени особо не было — в карете на полу удерживалось трое самовольно арестованных. И гвардеец поведал вкратце о давней и нынешней встрече, пояснив про суть подозрений канцелярии. К его облегчению, взгляд Лядащева оживился, став цепким.

— Так... Фальшивые деньги — то к Наумову, в полицию. Да старого знакомца нашего из Москвы приобщить, давно охотился... Но то потом... Злодейские умыслы... татийные козни против ея Величества... Наш он, голубь! Поехали!

И они помчали до крепости, по пути отослав солдата с посланиями. Саша сходу начертал записку домой, начеркав про служебную волокиту и изрядно беспокоился, не случится ли путаницы. Ибо адресаты были самые серьёзные... Генерал-полицмейстер, комиссар дворцовой канцелярии, и сам начальник Канцелярии тайных и розыскных дел Ушаков, чья личность и вовсе заставила поежиться.

Однако в ходе совместных дознаний внимание к свидетелям было проявлено вполне благосклонное. Вскоре их отпустили по домам, и при переезде через Неву Саше была поведана невероятная история поисков.

— Боже мой, но как вы почуяли беду? Ведь я лишь опоздал на встречу! — так он начал свои расспросы.

— В том и дело, что опоздал! По тебе ж часы проверять можно, Сашка! — усмехнулся князь.

Как, выяснилось, бывшие гардемарины, за час не дождавшись друга, предположили, что тот задерживается в полку. Собственно, в канун торжества можно было предположить все что угодно, как и то, что друзьям предпочли более нежное общество... Однако такая ветреность показалась странной для Белова, чья обязательность доходила до педантизма. Так бывало даже в менее желанных затеях, что уж говорить, когда сам настаивал на встрече!

Все же осторожно уточнив у привратника на Малой Морской, дома ли барышнин жених, они двинулись в гвардейский штаб, предполагая встретить друга, замучённого нежданной муштрой наследника, не иначе.

Плац-парад недавно закончился, что подтвердило их версию, однако первые встречные гвардейцы тут же заявили, что подпоручика Белова там не было...

И здесь Алексей с Никитой уже всерьёз почуяли неладное, начав расспрашивать всех подряд.

Канцелярист и начальство все уже удалились, но среди оставшихся офицеров все-таки нашёлся тот, кто знал больше других.

Выяснилось, что подпоручик, пробегая в конюшни, сообщил про некое скорое поручение где-то близ Лиговского канала, да ещё пошутил, что узреет по пути свой бывший постой. Этим очевидцем оказался Арсеньев, который не замедлил вызваться в провожатые. Однако все, что следовало за Преображенской полковой слободой, ему было незнакомо, как и Саше — оба предпочитали в городе места более полезные и занимательные.

Они решили объехать указанные кварталы, высматривая на ходу встречных прохожих, всадников и пеших. Но понимая, что пропавший скорее находится внутри дома, троица то и дело останавливала карету и расходилась по ближним воротам, стараясь не разделяться. Объехать вокруг нескольких строек было самым последним из намеченного...

Все это с благодарностью слушал Александр, минуя мост, набережную, и дивился прозорливости друзей. А оказавшись на Невской перспективе, в шаге от дома, он вдруг задумался, вспомнив отосланную невесте записку.

Краткие пояснения про служебную волокиту можно было бы считать правдой... Но что делать далее с этой правдой, толком было неясно. Завтрашняя вожделенная ночь все одно покажет женскому взору последствия приключений... Какой же выход – сочинить небылицу, или же честно и сразу поведать о том, что едва избежал трагедии?

Саша, конечно, сознавал, что за прошедшую весну привирал частенько. О нет, его чувства и обещания были самые искренние, а вот хитрости с режимом... И хотя это было невинно и будто на благо, он сам не заметил, как погряз в этом ежедневном коварстве.

И где та грань, что отделяет от истинного обмана? Вставать на этот путь перед самым венчанием казалось пагубным... А не пагубно ль сообщать близкому такое, что страшит даже во сне?

Недавнее сновидение, от которого Анастасия была весь день грустна, верно предвещало это приключение — он в полутьме, а кругом свистят клинки и пули... Ну что ж, она будет просто счастлива узнать, что её ночные кошмары бывают вещие! А все его доводы про случай, да свист ветра теперь не стоят и полушки!

И в результате Саша выбрал вымысел, догадываясь, что этот вымысел не последний... Но поскольку его обновлённое увечье и прочее выдавали участие в схватке, было решено заехать прежде к Оленеву.

К Анастасии был послан с повторным успокоением княжеский лакей, рваный кафтан и сорочка наскоро чинились горничной, треуголку и шпагу заранее одолжил на пару дней Дмитрий. А сам заговорщик обречённо поплелся в Гаврилову лабораторию в надежде, что тот “уберёт” последствия травмы.

— Эк я уберу, милый мой, шутишь? Хвала угодникам, не кровит, но ведь распухло, аки после скальпеля! — знахарь покачал головой, прикладывая лёд из некоего отвара. — Вот и врачуй таких удальцов...

— Гаврила! Умоляю, ну хоть бы назавтра безобразие пропало! Ну, заделай там как-нибудь, чтобы не видно... Мне правда, очень надо! — взмолился Белов и понял, что краснеет от щекотливого намека.

— Вот что, Александр Фёдорович... Есть у меня такое – коли под повязкой до завтра подержать, отёк да красноту снимает. И то, ежели без сияния да бдительного ока... Но уж сама болезность — тут извиняйте, не сразу. — знахарь усмехнулся. — Так устроит?

— Гаврила, да ты гений! Век тебе признателен! — обнадеженный Белов едва не расцеловал камердинера в щеки.

====== Явь, что дарит хорошие сны ======

Приведя себя в соответствие “служебной волоките”, Белов вихрем домчал до дома, и с порога попал в объятия.

— Настенька, милая! Ну прости... застрял я... Все сегодня больно ретивые, даже записку отослать не сразу вышло... Весь день в хлопотах, да маршах...

С облегчением выяснилось, что его новый денщик доставил послание куда следовало, не спутав ни с чьим другим. И поспел почти своевременно.

Поначалу Анастасия, занятая подготовкой к торжеству, пропустила ожидаемое время Сашиного прихода. А заметив, что любимый задерживается на лишний час, не узрела ничего дурного в том, что встреча друзей затянулась. Конечно, ей не терпелось пожаловаться на портного, и просто обняться, но это могло и обождать.

Однако стоило стрелкам начать новый круг, её мысли приняли уже другой оборот. И светлый тихий вечер стал выглядеть угрожающе. Страшный сон, увиденный недавно, оживал во всех красках.

Девушка то и дело кидалась к окну, заслышав стук копыт, скрип ворот или просто голоса с улицы. Предложение Ивана сбегать к Оленеву и в штаб она пугливо отвергла, отгоняя от себя неутешительные вести, что казались все более вероятными.

Записка, писаная коряво углем на ходу, была схожей на чудо. Паника схлынула, уступая место привычному нетерпению — лишь только солдат покинул дом, кратких слов показалось для полного успокоения недостаточно.

Но ожидать любимого с его “противной службы” пришлось ещё не один час, получив за это время ещё одно сообщение, уже более аккуратное. И, что самое важное — вместо “Служебная волокита задерживает, прости. Твой А.” оно звучало ещё приятнее: “Целую тебя нежно, моя прекрасная, совсем скоро я буду рядом”.

— Ты дома, все хорошо... Наверное, я когда-то привыкну... — успокоенная девушка обвила Александра за шею. То страшное, что ей видилось на протяжении недавнего времени, сейчас окончательно рассыпалось при виде родной фигуры перед глазами.

Можно было вернуться обратно в обычную жизнь, с её радостями и печалями. К последним ещё с утра относился лиф свадебного платья, к которому не ложилось любимое ожерелье...

Но эту печаль тут же сменил более серьёзный повод, когда она рассмотрела нервное, измотанное лицо... А потом, оглядев следом всю фигуру, заметила пыльные, затоптанные сапоги...

Даже для обычного хлопотного дня в этом факте не было ничего особенного. Грязных, разьезженных мостовых, где приходилось спешиваться иль даже выходить из кареты, было предостаточно, чтобы служебная обувь потеряла вид. И её носитель, озабоченный явными уликами с потерей оружия, не слишком утруждался всякой ерундой, тем более за несколько дней до следующего дежурства.

“Так и знал, нити заметны... И эфес таки отличается...” — подумал Саша, пытаясь уловить взгляд, вспыхнувший гневом.

— Тебя до ночи гоняли по какой-то дыре, да? Просто изуверство! Сразу после ранения! А ты ещё говорил, начальство любезно!?

И не успел Белов успокаивающе обхватить женские плечи, возлюбленная продолжала восклицать:

— Пусть только явятся завтра твой капитан, и ещё майор! Как его там... Епифанцев?

— Любимая, не надо... Это лишь навредит мне, пойми...

Саша смутился не на шутку, помятуя Настасьину бесцеремонность с Арсеньевым и Щедринским, о чем те осторожно помалкивали. Но тут он уже сам подставил начальников и роты, и батальона, да ещё несправедливо... И это было уже чревато похлеще.

Но когда Анастасия в порыве гнева уперлась ладонями в его грудь, то заметила, как знакомо вздрогнули черты лица. И тут же нащупав Гаврилову повязку, в испуге отдернула руки.

— Ох, Сашенька, прости меня, пожалуйста, я же... — прозвучал её лепет, который тут же прервался, и взор оторопело застыл. — Но... что это значит?? Ты ведь прижимал меня с утра! Очень крепко... прижимал...

Видя перед собою распахнутые глаза и рот, застывший в беззвучном охе,рассекреченный Саша пробормотал:

— Просто канделябр упал на бывшую рану... Так вышло...

— Что ты говоришь такое? — она схватилась за чело, и тут же заломила руки и посыпала вопросами. — Я ж не глупое дитя! Кто-то ещё желал тебя отнять, да? Я это знала, чувствовала!!!

Хорошо! Просто скажи мне, что сам повздорил и подрался! Но это невозможно – ты обещал, не рисковать понапрасну! Тем более накануне свадьбы...

Саша глубоко вздохнул, и неохотно ответил:

— Нет, я не вздорил... Но подрался. Просто за то, чтобы сейчас быть здесь...

И после паузы продолжил:

— Помнишь Бернулли? Так вот, сегодня произошел другой странный случай, но схожий с тем, во флигеле... Но только он уже оказался... воистину благоприятным!! Эта формула, Настенька, она верна! Видишь, уже никто не смеет перечить нашей судьбе, даже наука за нас...

Анастасия внимательно слушала, и вдруг прервала с горестным вздохом: — Сильно там болит? Как в марте, да? Ах, что я спрашиваю... Ведь ты все одно скроешь...

Его губы коснулись её, ещё дрожащих негодованием, успев произнести:

— Знаю, все знаю... Твой жених —коварный плут... А ещё... с ума от тебя сходит...

После долгого поцелуя никто не желал открывать глаза... Если б не острый голод, впору было разойтись поскорее по спальням — время было позднее, да и поскорее хотелось наступления венчального утра. Но каждый по-своему был взбудоражен, а будущий супруг — особенно. Да и негоже представать пред аналоем, когда кровь ещё кипит от напряжённой борьбы.

И то чувство благости, что нахлынуло в момент трапезы, окончательно успокоило душу... Не спеша уплетая ужин и совершенно расслабившись, Белов улыбался своим мыслям.

От одной лишь радости возвращения он бы сейчас мог хоть всю ночь исполнять караулы и тянуть носок. Воистину, ещё часа два тому оставалось мечтать хотя бы о том, чтобы вместо брачного обета его не оплакивали...

— Кажется, ты сейчас думаешь о чем-то хорошем.. — прервала Анастасия его неспешные раздумья. Все это время она сидела напротив, подперев ладонью щеку, и не сводила глаз. Ей нравилось рассматривать лицо, одновременно безмятежное и мужественное, руки, орудующие приборами. Такое милое, семейное бытие, которое так хотелось представить спустя годы.

— Может, потому что всё, наконец, хорошо? — Саша ласково улыбнулся, и вдруг поднялся с кресла и подхватил её так легко, что сам не ожидал. Оказалось, угомонился не только он сам, но даже ушибленная рана перестала ныть.

— Ты сумасшедший, поставь немедля! Хватит уж канделябра!! — вскричала девушка, но противиться не хотелось.

— Разумеется, сейчас... — молодой человек миновал лестницу, небольшой коридор, и опустил ношу рядом с дверями в её спальню.

— Любезная сударыня, покидая вас на сим пороге, желаю вам доброй ночи, надеясь явиться в сновидениях... Так же говорят в приличных домах? — глаза его озорно сверкали над её рукой, церемонно прижатой к губам.

— Что ж, и вам доброй ночи, милостивый государь... Позволяю вам явиться, так уж и быть... Но уж, пожалуйста, чтобы мои сны были такими же счастливыми, как и явь... — Она погладила по его бровям и скрылась в комнате.

Несколько ночных часов, отделявших от светлого дня, пролетели у обоих в каких-то пестрых картинах бытия, возможно, будущего. Однако наутро никто не мог толком определить, что виделось...

====== Благослови этот брак... ======

Все время, как ехали в церковь, жених придерживал за талию донельзя взволнованную невесту. На колдобинах её качало, словно безвольную пушинку, и кабы не Саша, она давно бы слетела со вполне устойчивой скамьи.

Анастасия, словно проверяя, это сон или явь, иногда искала его ладонь под длинным кружевным манжетом.

— Голубчик мой, неужто правда? — дрогнувшим голосом спросила она, выбираясь из кареты навстречу гостям.

— Истинно правда, душа моя... Но твоё лицо показывает, будто тебя выдают за лютое чудовище... Смотри, вон некая дама уже глаза промокает. — прошептал Белов.

— О, так эта дама — жена гоф-медика, Христина... И что ты редкое чудовище, она и так могла узнать! — девушка шутливо коснулась его носа и ненадолго отвлеклась при виде светской толпы.

Но проходя обряд обручения, Саша всерьёз забеспокоился, ибо весь внешний вид напуганной, напряженной новобрачной намекал на ее возможный обморок. После благословения священника её пальцы приняли свечу так неверно, что пламя всколыхнулось.

“Милая моя, потерпи немного, не лишайся чувств сейчас...” – с тревогой подумал Белов и понял, что, оказывается, тоже подвержен суевериям.

Когда рабов божих Александра и Анастасию спросили о благом и непринуждённом желании и твёрдости намерений, они смущенно улыбнулись. Вожделенное событие, которого так ждали, порою надеясь лишь на чудо, наконец, становилось явью.

И вот, наконец, зазвучала венчальная молитва...

...Благослови этот брак и подай рабам Твоим жизнь мирную, долгоденствие, целомудрие, друг ко другу любовь в союзе мира, потомство долговечное, радость о детях, неувядаемый славы венец...

И, кажется, не было в церкви человека, что при виде их желал бы обратного.

Внимая этим словам, а после стоя под возложенными венцами, целуя образа и читая “Отче наш”, молодые люди чувствовали себя и впрямь, как во сне — будто это происходило не с ними, а с другой влюблённой парой. А призывы стать друг другу царем и царицей, распинать свой эгоизм, да блюсти благочестие казались неизбежно исполнимы... Разве может быть иначе для тех, кто испытывает сильные чувства?

Лишь приложившись к чаше, символу общей скорби и общих радостей, они осознали, что речь именно о них. “Сейчас кажется, будто мы венчаны целую вечность...” — при этой одновременно пришедшей мысли их взгляды встретились.

Когда влюбленные в третий раз прошествовали вокруг аналоя, и приблизились к иконам у Царских врат, их напряжённые лица озарились румянцем и счастливой улыбкой. Такими они и явили себя миру под звон с церковной колокольни...

В этот солнечный июньский день в бывшем доме Ягужинских, а ныне Беловых, лился хмель и звучали тосты за здравие молодых.

Паульсен, бывший едва ли не самым почётным гостем, оказавшись рядом, обратился к супружеской чете, но скорее к Александру:

— Знаете, в те дни, когда это событие было ещё так далеко и зыбко... я верил, что вам непременно повезёт! И некие ангелы все же помогли, но вполне заслуженно!

— А я думаю, ангелы вполне земные — любимая и друзья. Но и ваш талант, само собою! — рассмеялся Белов и добавил: — Но не буду гневить, Всевышний милостив, коль так наградил! А везение — так то по формулам... — он подмигнул жене.

— Может, и формулы, вам виднее... А ваш друг, наверняка, найдёт что либо из мыслителей... Но вот вам моя цитата: везёт тем, кто честно борется...

Когда последние гости скрылись за воротами, молодожены сразу же отпустили слуг, которым также не терпелось отпраздновать торжество господ. Пара остановилась на лестнице на пути в спальню.

— Наконец-то жена... прошептал Саша, приближаясь к Анастасии совсем близко. Он взял ее лицо в ладони и прижался губами к ее глазам. Она замерла на миг, а затем потянулась к его губам. Поцелуй был столь долгим и страстным, что у обоих захватило дух, и пришлось ухватиться за перила.

— Ах, Сашенька... Помнишь, постельный режим, да после? Мы целовались, а я пугалась, отчего тебе дурно... — новоиспеченная госпожа Белова тихо рассмеялась, видя как он покачнулся вместе с ней.

— Постельный режим... Не откажусь его тотчас соблюсти! Просто умираю в ожидании лекарства... — прошептал Саша, направляясь к спальне.

Она пальчиком закрыла его рот.

— Больше ни слова о смерти. Ты здесь, живой и рядом со мной!

Губы коснулись его уха и прошептали: — Но пред нами снова стоит задача... робу шнуровали как-то сложно. Позвать Лизу?

— Ах, да это мигом! Сейчас, позволь...

Александр начал распутывать шнуровку, мимоходом лаская, но тут же запутался и вздохнул, скидывая с себя камзол.

— Кажется, портной — бывший пират. Он мне сразу показался коварен. А камеристки твои — переодетые гардемарины, точно... явно понимают в навигации, такие узлы навертеть!

— А знаешь, в старину в спальне молодых сидел клетник... Вот для чего! — хохотнула Анастасия, млея от его касаний.

— Ещё чего... Не нужен нам клетник, я справлюсь, непременно... Надо честно бороться и тогда повезет, так было сказано?

Немного повозившись и повздыхав, Саша распустил корсет, опустив верхнее платье волнами на пол. И услышал над ухом нежный шепот:

— Я знала, что справишься!

Анастасия чуть отстранилась, и распахнув до пояса его сорочку, замерла на мгновение. Не проронив ни слова, она сняла повязку и припала губами к поврежденной ране, словно упрашивая никогда больше не повториться.

Перед нею был её желанный избранник — умный, страстный и отчаянный... Как-то придётся привыкать к этой отчаянности, быть может, опять волноваться, но пока... Он ощущался с нею одним целым, а душа её звенела так нежно и счастливо...

— Любимая моя... — шептал ей новоиспеченный супруг, нежно покрывая поцелуями шею, плечи...

Вот он и пришёл, этот миг истинной радости любви, и Саша его остро сознавал... Но ещё свято верил, что рядом с этой женщиной сможет осилить любую вершину, стать достойнейшим на свете человеком, и мужем... Хотя бы уже оттого, что самая его сокровенная, горячая мечта счастливо исполнена.