Мечтатели [Кристина Рой] (fb2) читать онлайн

1. В ДУБРАВКЕ

В Дубравке и в долине, прилегавшей к ней, с давних времен жило много народа. Одни приходили, другие уходили, и миру было мало заботы о них. Лютеране и католики жили мирно рядом. Они платили церковные и государственные налоги и отдавали на военную службу лучших своих сыновей; больше от них ничего не требовалось, и никому дела не было, как они живут.

Пастор крестил детей. Когда же дети подрастали, их зимой посылали в школу. Шли они туда по два, а иные и по три часа по непролазным дорогам. Кто имел хорошую одежду для такого путешествия, тот шел, а у кого ее не было, оставался безграмотным всю жизнь. Но жители Дубравки довольствовались и этим. Их отцы были безграмотными, зачем же детям быть умнее родителей?

Летом дети пасли коров, овец и гусей; родители работали на полях или подыскивали себе другой заработок. По воскресеньям все охотно ходили в лес за грибами, малиной и земляникой. Некоторые шли и в церковь, а если случалось, что иной там подчас и вздремнет во время проповеди, это было неудивительно.

Когда дети достигали 12-летнего возраста, они должны были записываться у пастора и приходить к нему на занятия. Эти занятия проводились перед конфирмацией (обряд приобщения к церкви в Западных странах юношей и девушек 12-16 лет) и продолжались шесть недель. Часто дети приходили промокшими и окоченевшими от холода.

Грамотных детей пастор учил текстам из большого и малого катехизиса, а с остальными он повторял уже дома выученные ими наизусть „Отче наш“, „Символ

веры" и десять заповедей.

После этого подростки вступали в церковную общину, допускались к причастию и. следовательно, считались христианами.

Если у кого дома была Библия, то из всех ее Книг мужчины охотнее всего читали книги Иова, Иисуса Навина и иногда Евангелие. Женщины любили перечитывать переложенные на ноты Псалмы и церковные песнопения, и это чтение они ценили выше Слова Божия.

Если кто был серьезно болен, то пастора просили вознести в церкви за больного молитву или же шли в Хросинков, Башац или Гитков к колдунье. Врача и пастора на дом звали лишь тогда, когда больной был уже при смерти. Соседи и родственники собирались в комнате умирающего. Чтобы больному „легче было умирать", у него из- под головы убирали подушку или же его клали прямо на пол. Когда таким образом больной умирал от удушья, соседи радовались его „легкой" кончине и говорили: „Как быстро умер!"

Почти все в Дубравке были бедны, но если представлялся случай устроить пирушку, на это всегда находились средства. Когда рождался ребенок, это событие непременно сопровождалось празднеством. Ребенку выбирались крестные отец и мать, в обязанности которых входило принести с собой на пир, в семью новорожденного, корзину с пирогами и несколько бутылок вина. Если кто умирал — устраивались поминки, а если в Дубравке была свадьба, то она продолжалась три дня, а иногда даже неделю. После такого пиршества хозяевам еще долго приходилось отплачивать сделанный по этому случаю долг.

С весны до осени молодежь по воскресеньям собиралась в лесу, устраивая там танцы. Зимой они танцевали в трактирах.

Так из года в год жил народ в Дубравке, и люди, никогда не знавшие и не видавшие дубравцев ближе, писали о них: „Наш добрый, спокойный, благочестивый словацкий народ".

И правда, трезвые они были спокойны, но когда напивались, их брань разносилась по всей округе.

Но при всем том дубравцы были добродушны и гостеприимны. Когда к ним заходил чужой, они принимали его с радостью, угощая кто чем мог. Они были даже по-своему благочестивы. Но никто не заботился о том, чтобы указать им, хорошо или плохо они поступали в жизни.

Весной Дубравка превращалась в роскошный сад. среди деревьев которого ютились крестьянские домики.

Изба крестьянина Хратского отличалась от всех своей величиной; мельник Блашко. у которого была водяная мельница, жил около реки; а полуразвалив-шийся домик Крачинского стоял на опушке соснового леса.

Эти три семьи жили здесь уже долго, владея этой землей.

Хратские испокон веков были крестьянами, имея много пахотной земли, хороший выгон и большой фруктовый сад. Зимой, когда еще не было железной дороги, они занимались извозом, доезжая даже до Вены.

Блашко с незапамятных времен владели мельницей. В воде у них не было недостатка, и своей мукой они снабжали не только всю Дубравку, но и другие окрестности.

Крачинские были всегда ткачами. У них был только маленький садик да одно поле. Больше земли приобрести им не удавалось.

Эти три семьи жили между собою дружно. составляя как бы одну семью. Они всегда взаимно помогали друг другу в работе; чего не было у одного, давал ему другой. Детей здесь было всегда много. Когда дети были маленькими, они вместе играли, пасли скот; когда же подрастали — вместе плясали и веселились. Одним словом, они все вместе делили радость и горе.

Теперь все немного изменилось. Ткач Крачинский умер, оставив вдову с приемышем, которого воспитал как собственного сына. Из многочисленной семьи Блашко остались лишь сам Мартын Блашко. его дочь Марьюшка, двое маленьких сыновей да еще Мишко — сын его старшего брата.

У Хратских же была также большая семья: дедушка Андрей, его сын Фома, котором} старик передал дом и хозяйство, жена Фомы — Екатерина. У Фомы было два сына: Андрей и Степан. Андрей был женат и имел уже двоих детей. У старика Андрея была еще дочь Анна, которая еще ребенком пошла в услужение в город П.. где она и вышла замуж. Большая семья была у Хратских. но прокормить ее было нетрудно.

Редко можно было найти таких друзей, какими были Степан Хратский. Мишко Блашко и Петр Крачинский. Эти три приятеля имели еще одного общего друга — Марьюшку Блашко. Хотя между отцом Степана и дядей Мишко однажды произошла ссора из-за границ владения, причем в дело вмешалась вдова Крачинская. и натянутые отношения между родителями продолжались целых три года, отношения детей между собою от этого не изменились. Удивительно было то. что дети были очень дружны, несмотря на различие характеров.

Степан учился в школе хорошо и по окончании продолжал охотно читать книги. Он был также рад всякой возможности съездить в Вену, потому что там ему предоставлялся случай узнать, что нового творится в мире. Среди молодежи Степан был весел, что не мешало ему, однако, быть очень задумчивым наедине. Часто его занимали вопросы, на которые в Дубравке ответить ему никто не мог.

Мишко Блашко часто пропускал школьные занятия, его не занимали головоломные вопросы, в общем, он был добрым малым и общим любимцем.

Петр Крачинский был баловнем семьи, и мачеха не могла его насильно посылать в школу. Читать и писать он научился дома от отца. Петр был горяч и легко вступал в драку, поэтому все старались избегать с ним ссоры. Слушался он только Степана и Марьюшку. Последняя, хотя она и была младше своих трех приятелей. пользовалась их уважением.

Все в Дубравке шло мирным чередом — до одного случая: Степану пришлось идти на военную службу. Сколько было печали и слез. Мать и вся семья думали, что не переживут этого горя. Товарищи Степана также горевали о нем, да и сам он, когда его никто не видел, всплакнул при мысли о разлуке с родными. Он смотрел на чудную окрестную природу, и сердце его сжималось при мысли, что целых три года ему придется провести в городе.

Только Марьюшка утешала его. ..Ты повидаешь свет. — говорила она ему. — и многому научишься. Ты узнаешь там то. о чем здесь мы никогда не слыхали. Ни ты. ни я не заметим, как пролетит время!"

Она была права. Шел день за днем, неделя за неделей, и семейство Хратских стало привыкать к отсутствию Степана. Они обходились теперь и без его помощи, больше не горевали, а только ждали от него писем.

А сам Степан скоро привык на чужбине.

2. МЕЧТАТЕЛИ

Первый год прошел для Степана быстро. Ему много было чему учиться. Он начал учить немецкий язык и скоро умел уже читать и писать по-немецки. Можно было сказать, что Степану, как говорится, везло. Он был расторопен и смышлен и во второй год своей службы попал в денщики к молодому жизнерадостному офицеру, у которого Степану жить было привольно. Домой он писал все реже и реже, оправдываясь тем. что у него нет времени. И это была правда. В свободные часы от службы барин брал его с собой на веселые вечеринки. В этой компании никто из офицеров не верил в Бога.

Барин открыто говорил ему. что заповеди Божии существуют только для баб, детей и темного народа. Степан, слушая такие глумления от господ в былые времена, подумал бы, что Бог вот-вот покарает их за нечестивые речи. Но Бог их не карал, и, наконец, и сам Степан перестал верить в Бога.

Он видел и слышал, как люди вокруг лгали, клеветали друг на друга, божились по пустякам, не святили воскресного дня. вели распутную жизнь, оставаясь при всем этом ненаказанными. Мужья обманывали жен, жены — мужей. Степану не раз приходилось устраивать для своего молодого барина свидания с красавицей-женой старшего офицера. Но в один прекрасный день это дело вышло наружу, и офицеру пришлось покинуть полк. Степана приставили к другому офицеру. Последний был человек положительный, женатый, любил много читать. Когда он заметил, что Степан тоже много читает, он стал давать ему книги и газеты.

Читая их. Степан еще более пришел к убеждению. что нет ни Бога, ни вечности, ни ада. Следовательно, люди должны заботиться только о том, чтобы им хорошо жилось здесь на земле, так как загробной жизни не существует. Это его обрадовало, потому что до сих пор его еще смущало чувство боязни перед Невидимым. Теперь же он безбоязненно мог делать все то, что делали другие. Тайновидца Бога не было. Нужно быть лишь настороже, чтобы дурного не заметили люди.

В следующее воскресенье Степан напился, затем начал со всеми играть в карты. Так все глубже и глубже он стал погружаться в грех. Внешний вид его изменился, свежесть лица исчезла, не стало его прежнего прямого и серьезного взгляда. Его взор блуждал, как у человека, что-то скрывающего. Но кому было дело до бедного солдата? На что солдату бессмертная душа? Было бы у него лишь здоровье, тело и голова на плечах.

Теперь Степан не отставал от своих распутных товарищей. На третьем году службы он отличался от других лишь тем, что не имел связей с женщинами. ..Ни одна из них не останется мне верной, — думал он, — а обманывать себя я не допущу“.

— Чего же ты хочешь? — приставали к нему товарищи. — Хочешь быть лучше нас?

Они так долго насмехались над ним, что, наконец, и в нем стало пробуждаться стремление к новому греху.

Было воскресенье. Пользуясь свободными часами, солдаты шли в город. Степан пошел в трактир, чтобы потом пойти туда, где он навеки хотел похоронить свое достоинство и честь.

Проходя мимо одного дома, Степан вдруг услышал пение. Он остановился. Как истинный словак, он очень любил пение. Пели давно не слышанную им знакомую песню. Доносившиеся звуки напоминали ему далекое прошлое, когда жизнь его была лучше и чище. Степан взглянул на освещенные окна и вспомнил, что был пост. В это время открылась дверь, и в дом вошло несколько человек. Степан успел заметить, что внутри сидели мужчины и женщины; шло богослужение, хотя это была не церковь. Люди служили Богу, в Которого перестал верить Степан.

Степан уже сделал шаг, чтобы уйти, как вдруг детская ручонка потянула его за рукав, и веселый голосок произнес:

— Пойдем туда!

— Разве сюда может каждый заходить? — спросил Степан.

— Конечно, пойдем!

Взяв Степана за руку, мальчик ввел его в освещенную, теплую комнату. Пение закончилось, и на небольшую кафедру поднялся престарелый мужчина. Он открыл Библию и начал читать: „Приготовься к сретению Бога твоего, Израиль... Ибо я знаю, как многочисленны преступления ваши и как тяжки грехи ваши" (Амос. 4, 12; 5, 12).

Проповедник говорил с большим убеждением, слова его западали в сердце Степана. О грехе он отозвался именно так, как его познал Степан, ничего не прибавляя и не убавляя. Ему казалось, что все собрание смотрело на него, когда проповедник воскликнул:

— И ты, заблудший, ты, отрекшийся от Бога человек, ты, неверующий в Бога, знай, что Бог существует! Он есть, Он всемогущ и свят, всеведущ и верен! Знай, что однажды тебе придется встретиться с Ним! Приготовься к сретению Бога твоего! Он знает все твои грехи! Он все слышал и видел... Он и теперь видит твое сердце и знает, что ты сегодня намереваешься делать.

Проповедник говорил еще, но Степан больше ничего не слышал. Он был бледен, все слышанное глубоко поразило его. Ошеломленный, он вышел вслед за другими на улицу. В кабак он в этот вечер идти не мог. И всю следующую неделю он не мог ходить с друзьями на вечеринки. Он был словно в аду. Его неотвязно преследовали слова: „Приготовься к сретению Бога твоего!"

Есть он не хотел, все стало ему противно, и сон бежал от него. Грязные разговоры товарищей сделались ему отвратительны. Он знал, что Бог существует и что однажды он непременно встретится с Ним.

В продолжение всей недели вспоминал Степан один за другим свои грехи. Он сознавал, что ими оскорбил Бога. В отчаянии он не раз повторял: „Зачем я пошел на это собрание?"

Следующее воскресенье Степан опять пошел туда же. Одним из первых он занял место на передней скамье. Собрание еще не началось, и присутствующие перешептывались между собой. К Степану подсел молодой человек и с участием спросил его: может ли он чем-то помочь ему? Степан ничего не смог ему ответить. Тогда тот стал говорить ему о Сыне Божием. Еще ни разу не слыхал Степан, чтобы так кто-то говорил о Христе. Сам того не сознавая, он начал рассказывать своему собеседнику о мучивших его мыслях. Много он рассказать не успел, так как началось пение. На этот раз на кафедру поднялся молодой проповедник. Он прочел:

— Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.

Стих этот был Степану знаком с детства, но только теперь он впервые понял его. Только теперь испытывал он, что значит быть „труждающимся и обремененным". Никогда раньше не думал он о Том, Кто призывает его; что зовет его Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель мира!

А как дивен был Спаситель! Проповедник с такой любовью говорил о Спасителе, что Степану казалось, что он видит Его пред собою простирающим к нему объятия и говорящим: „Приди ко Мне!“

— Иисус Христос хочет спасти тебя! — продолжал проповедник. — Приди к Нему. Ты обременен грехами, грех губит тебя, приди к Нему! Сознай свой грех, и Он снимет с тебя твое бремя. Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее!

Степан верил, что Сын Божий зовет его устами раба Своего. Убеждение это было так сильно, что когда другие начали петь, он упал на колени и сознался пред Господом во всех своих грехах, обливаясь слезами раскаяния и умоляя Бога о прощении и помиловании. Как луч солнца, который прорвался сквозь темные тучи и разогнал их, так под влиянием молитвы из сердца Степана исчез страх. Степан знал, что он грешник, но теперь уже грешник помилованный, получивший полное прощение во имя Иисуса Христа.

На следующий день Степан купил Евангелие. В свободные часы стал ревностно посещать собрания.

Настал, наконец, последний год военной службы. Раньше Степан мечтал навсегда остаться на военной службе, теперь же он не мог дождаться конца. Ему сильно хотелось домой, чтобы рассказать односельчанам об Иисусе Христе, о Божией любви. В себе он видел теперь того гадаринского бесноватого, которого исцелил Иисус. И ему теперь говорил Спаситель: „Возвратись в дом твой и расскажи, что сотворил тебе Бог“.

И вот, наконец, Степан дома! Велика была радость родителей, родных и товарищей. Мать не могла вдоволь насмотреться на сына. Как он возмужал за это время, каким стройным стал, а как он умно говорит!

Но прошло несколько недель, и соседи стали между собой перешептываться о том, что Степан привез с военной службы какую-то новую веру. Он больше не пьет, не ходит на гулянья, а по утрам и вечерам читает Евангелие и молится. Никто из соседей не слыхал от него грубого слова, и мало осталось людей, с которыми бы он не говорил о Христе. Казалось, что весь день Степан только и помышляет об Иисусе.

Первые дни Хратские не возражали сыну, но когда он предложил им вместе читать Евангелие, отцу это не понравилось. Еще больше рассердился отец, когда Степан стал увещевать его оставить ругань и примириться с Блашко, с которым тот был в ссоре. Когда Андрей возвращался домой пьяным, Степан уговаривал его бросить пить. За эти обличения Андрей с женой сердились на Степана. Наконец, и мать восстала на него, потому что он и ей говорил, что она грешит, сбывая за спиной отца разный товар. Так вся семья отшатнулась от Степана, один только дедушка Андрей всегда готов был слушать те чудные слова, которые читал ему Степан. Но днем у них часто не было свободного времени, и они читали иногда ночью.

В первые дни после приезда Степан пошел навестить Блашко. Последний был человек серьезный. Он усердно читал книгу Иова, Иисуса Навина, а в воскресенье и проповеди. Блашко слыл среди соседей за умного человека, да и сам себя считал таковым. Но то, что говорил об Иисусе Христе Степан, было для Блашко ново. Он видел, что Степан лучше понимает Священное Писание, и это его раздражало. Он стал презирать Степана, стараясь вступить с ним в спор.

Однажды подобный спор Блашко закончил такими словами:

— Если человек уповает на Бога и старается честно прожить жизнь, то Бог, конечно, все простит ему за гробом. Но кто из живущих может знать, что грехи его прощены?

— Я знаю! — радостно отозвался Степан.

— Молчи и не хули Бога! — сердито отвечал Блашко.

— Я не хулю Бога, — ответил Степан. — Иисус Христос говорит: „Придите ко Мне, все труждающие-ся и обремененные, и Я успокою вас!'¹ Если вы зовете к себе гостя и хотите его угостить, вы ведь его к себе действительно ожидаете. Когда он придет, вы его угощаете, и гость знает, что именно вы его накормили. Точно так было и со мной. Иисус Христос позвал меня, и я поверил Ему и пришел к Нему, получив от Него милость и прощение грехов. Я был связан грехами, но Он снял с меня это бремя, и я теперь свободен. Итак, всякий человек может и должен знать, что Спаситель простил ему грехи. Если же он этого не знает, значит, он еще не принял Его прощение.

— Самодовольный фарисей, праздный мечтатель! — закричал на него Блашко.

Мальчишки, услыхав слова Блашко, передали их другим, и так появилось в Дубравке прозвище „мечта-тель“.

3. ВСТРЕЧА

Был солнечный зимний день. Природа напоминала невесту в белоснежном наряде, украшенном жемчугом и алмазами. Солнечные лучи ласкали красавицу-природу. Снег блестел и искрился в солнечных лучах. Земля как бы облачилась в ризу невинности и покоя.

В этой сказочной тишине на заснеженном мосту показалась Марьюшка Блашко. Она была нарядно и чисто одета: было воскресенье, и она торопилась на гулянье. Идя через мост, она взглянула на домик Хратских, и вдруг ей стало грустно. Она идет на гулянье, но своего старого товарища Степана там не увидит. Она знала, что никогда больше там с ним не встретится.

„Лучше бы ему умереть, чем так измениться. Кто бы мог подумать, что такой веселый парень превратится всем на посмешище в „мечтателя". Ах, жаль и думать об этом!"

Марьюшка с нескрываемым страданием смотрела на дом Хратских. Что делает теперь Степан? Она слышала, что дома он больше не смеет молиться, все на каждом шагу ставят ему преграды. Слыхала она, что и в церковь он больше не ходит с тех пор, как молодые люди осмеяли его раз, когда он излагал им свое учение.

„Бедный Степан! Как могли подобные глупости запасть ему в голову? Недаром он всегда был столь задумчив. Пожалуй, — продолжала свои размышления Марьюшка, — если бы отец не запретил мне говорить с ним, он меня послушался бы. Я расспросила бы его, как он дошел до таких заблуждений, отвела бы его от них. Дома все так недоброжелательно относятся к нему, он же упорствует и стоит на своем". Как ждала она его все эти годы, как радовалась его возвращению! И вот уже несколько недель он дома, а она еще ни слова не слыхала от него.

Погруженная в раздумья, Марьюшка шла, опустив голову. Дорога вела через лес, нарядно убранный снегом, затем сворачивала к мельнице. Вблизи замерзшего водопада стоял старый развалившийся дом. Раньше здесь была бумажная фабрика, еще и ныне виднелись некоторые полуразрушенные пристройки. Летом стены зарастали хмелем и другими вьющимися растениям, теперь все было занесено снегом и покрыто льдом, блестевшем на солнце, как хрусталь. Летом вокруг развалин струился ручеек. Над ручьем нависла скала, на которой был виден крест — в память совершившегося здесь когда-то события: невинный праведник отдал жизнь за своего виновного брата.

Марьюшка оглянулась по сторонам. Ей стало жутко в этом глухом месте. Рассказывали, что все женщины, колдовавшие в Дубравке (а их было немало), ходили колдовать именно сюда. Вдруг послышался скрип снега и чьи-то шаги. Марьюшка в страхе оглянулась и... увидела Степана. Сердце ее сжалось, и она почувствовала странное смешение грусти и радости. Он шел, освещенный солнцем, наслаждаясь красотой, которая ему открылась через просеку леса.

„Что же я медлю? — думала девушка. — Теперь как раз удобное место и время заговорить с ним. Сам Бог послал мне его навстречу. Подойду к нему и приглашу его на гулянье!"

— Здравствуй, Степан! Что ты тут делаешь? — приветливо обратилась она к Степану.

Погруженный в раздумье, юноша вздрогнул.

— Это ты, Марьюшка? Здравствуй, здравствуй!

Он перепрыгнул через ручей и подал руку подруге детства.

— Пойдем со мной, Степан!

— Куда?

— Куда? Да туда, куда все идут, на гулянье!

— Ты идешь на гулянье, Марьюшка? — грустно спросил он ее.

— Конечно! Пойдем со мной! Я не заставлю тебя плясать, если не хочешь; покажись только там, чтобы люди увидели тебя и убедились, что ты не пустой „мечтатель", и не называли тебя так. Пойдем со мной, Степан!

Она взяла его за руку, глядя ему в глаза ласковым взором, которым в детстве достигала всего от своих трех товарищей, особенно от Степана. Да, перед Степаном стояла „она" — эта дорогая ему с раннего детства подруга, которую он никогда не забывал. И вот теперь „она" говорила ему: „Пойдем вместе, Степан!"

Он побледнел. Ему было странно после стольких недель услышать первые ласковые слова именно из этих уст. Но он покачал головой и твердо произнес:

— Я не пойду туда!

— Но отчего, Степан? Что мы такое сделали, что ты презираешь нас?

— Не думай, Марьюшка, что я вас презираю, — возразил Степан, глядя печально на свою собеседницу.

— Но я так много нагрешил в жизни на этих воскресных гуляньях, что когда увидел всю свою греховность, она, как камень, легла на мое сердце. Я не смел и глаз поднять к небу, но Господь помиловал меня, смыл с меня всю эту нечистоту. Мне ли теперь снова пятнать образ Божий и огорчать Отца Небесного? Нет, никогда!

— Ты полагаешь, что мы этим очень гневим Бога?

— раздраженно спросила его Марьюшка. — Если это действительно грех, отчего же пастор не запрещает нам ходить на гулянья? Он же лучше тебя должен знать Священное Писание. Отчего же на днях, когда я возвращалась с гулянья и встретила пастора, он любезно спросил меня: „Много ли плясали, Марьюшка?" Отец говорит, что в церкви нас учат добру. Для того и существует духовенство, чтобы указывать нам, что нам следует делать, чтобы попасть в Царство Небесное.

— Ты права, Марьюшка, именно для этого поставлены эти люди. Конечно, между ними есть и такие, которые ревностно исполняют свой долг. Но бывают и такие, о которых Спаситель говорил, что если слепой ведет слепого, то они оба упадут в яму. Подумай, ведь священники заставили Пилата распять Иисуса, настаивая на Его смерти. Не все, что проповедует и делает пастор, устоит пред Богом, и не все пасторы так святы и верны Богу, чтобы я мог руководствоваться только их мнениями. Вот тебе пример: пастор желает идти через лес, но он не всеведущ, как Бог, и дороги не знает, потому что в этом лесу он никогда не был. Мне же эта дорога через лес хорошо известна, потому что я по ней иду уже не впервые. Ты, скажем, приходишь в этот лес. Кому ты себя доверишь? Ему ли, чтобы блуждать по лесу вместе с ним, или мне, чтобы пройти через лес благополучно? Будучи еще дома, я, Марьюшка, доверял себя руководству нашего пастора! Но он не знал пути через Голгофу, и мы блуждали оба. Теперь же я не даю ему вести себя слепо, потому что у меня есть лучший Руководитель, говорящий мне: „Следуй за Мной!" — „Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные." — „Кто последует за Мной, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни".

— Но, Степан, — снова раздраженно возразила Марьюшка, — как ты можешь так превозноситься над другими и утверждать, что пастор не знает истинного пути, а знаешь его только ты?

— Я не говорю, что я один знаю этот путь, — ответил Степан. — Есть много душ и пасторов, которые знают истинный путь. Я только говорю, что наш пастор этого пути не знает, иначе он вел бы вас лучше, и сам шел бы впереди. Он не одобрял бы то, что утром вы идете на богослужение, а вечером в трактир. Надо правду сказать: вы служите дьяволу и греху. Он вам тогда объяснил бы, что хотел сказать Спаситель, говоря: „Никто не может служить двум господам". Он не мог бы равнодушно видеть, как его паства погибает от пьянства, так как „пьяницы Царства Божия не наследуют⁴⁴. Не станем, однако, больше спорить об этом; я никого не хочу судить. Но тебя я прошу, Марьюшка, не смотри только на людей. Ведь написано: „Проклят всякий, надеющийся на человека". Подумай над тем, что говорит Бог: „Будьте святы, потому что Я свят". Может ли человек, желающий быть святым, идти в кабак, в этот табачный смрад с пьяным шумом и запахом водки? Может ли он там пить, плясать, слушать грязные речи и принимать в них участие? Можешь ты себе представить, что Мария или другие святые жены, следовавшие за Иисусом и жертвенно служившие Ему, пошли теперь с тобою в трактир? А они были такими же людьми, как и мы. Только это были святые, потому что веровали в Спасителя, слушались Его, служили Ему и любили Его. И все это ты можешь и должна получить, Марьюшка. С тех пор, как я помню тебя, ты всегда была добра к людям. Когда же ты будешь такова и к Спасителю? Когда ты полюбишь Его от всего сердца, от всей души и станешь служить Ему? Двум господам ты не можешь служить разом: можно служить или миру, или Ему. Если бы ты знала, что значит быть избавленным от служения миру и принадлежать Христу! Видишь, дома все от меня отвернулись, потому что служат миру, а я хочу служить Богу. Кроме дедушки у меня никого не осталось, хотя у меня есть родители, братья, сестры и много родных. И вы, мои товарищи детства, покинули меня. Вы бежите от меня, как от чумы! Никто не остановится, чтобы хотя бы сказать словечко. Дома у меня тоже нет уголка, где я мог бы спокойно заняться чтением и молитвой. У себя в семье я чужой. Но у меня есть Спаситель, Иисус Христос, и я, несмотря ни на что, безмерно богат и часто очень счастлив. Как раз перед встречей с тобою я размышлял о Его великой любви ко мне и думал о том, что Он уготовит для меня место. Должен признаться, что неприятности эти для меня сделались невыносимы. Когда я удаляюсь в заднюю комнату читать Слово Божие, Бетка начинает нарочно шуметь; пойду в сени, матушка гонит меня, говоря, что я превращаю дом в церковь. В чулане слишком темно. Когда же из церкви возвратится отец, он напивается и начинает скандалить. Поэтому я взял Библию и пришел сюда, дедушка тоже обещал скоро прийти.

Обо всем этом и думал я сейчас, стоя у ручья. Пока я не служил Господу, попирал ногами Его заповеди, мне жилось отлично; люди относились ко мне хорошо, и мне легко было с ними ладить. Теперь же мне так тесно, что иногда думаю, что не выдержу такой жизни. Но Дух Божий тут же мне напомнил, сколько за меня должен был пострадать Сын Божий, как поносили Его люди, и тут мне представилось, что Спаситель спрашивает меня: „Ты и немного не хочешь пострадать за Меня?“ Мне стало так стыдно, и я попросил Его дать мне терпения, обещая впредь с радостью страдать за Него. После этого сердце мое переполнилось радостью, и тут Бог прислал тебя ко мне! Я уже давно просил у Господа дать мне случай поговорить с тобой. Думаю, что если и все в Дубравке отрекутся от Спасителя, ты этого не сделаешь. Мне кажется, сегодня ты тоже не пойдешь в трактир, чтобы не огорчить Господа. Правда? Я не могу представить, чтобы ты пошла туда...

Он замолчал, вокруг воцарилась тишина. Марьюшка стояла с опущенной головой, не понимая, что с ней творится, в ее сердце была буря. Она еще не сознавала, что истина Божия коснулась ее юной души, как первый луч восходящего солнца над горами разгоняет пред собою тьму в долине.

„Степан любит Сына Божия и следует за Ним. Он не пустой „мечтатель", как прозвали его люди. „Мечтатели" — это они сами, идущие по широкому пути. Верно говорит Степан, что нельзя представить себе святых жен в трактире; да и Степана Марьюшка теперь не представляла себе там. Неужели она пойдет туда и огорчит Сына Божия? Степан был прав, сказав ей всю истину. Когда он говорил ей об Иисусе Христе, ей стало понятно все. Почему она до сих пор не знала этого?"

— Вот, дедушка идет! — радостно воскликнул Степан. — Сегодня не так холодно, и мы можем сесть в одной из комнат. Тут нам никто не помешает читать. А ты, Марьюшка, куда пойдешь?

Молодая девушка вся дрожала.

— Я останусь с вами.

— Ты остаешься?! Благодарение Господу! Поверь мне, Марьюшка, ты никогда не раскаешься в том, что решила остаться.

Чуть позже солнечные лучи осветили чудную картину: на развалинах сидел седовласый старик, у его ног молодая девушка; оба с глубоким вниманием слушали юношу, читавшего им Библию. Он читал им о том верном пути, на котором не заблудятся и неразумные и по которому идут искупленные Господом. Степан закончил чтение молитвой; затем оживленно обменявшись мыслями о божественной истине, они вместе пошли домой.

Так состоялось в Дубравке первое собрание „мечта-телей“, о котором окружающий мир еще ничего не подозревал.

4. ДОБРЫЙ С AM АРЯНИН

В местечке С. открылась ярмарка. На ней, как всегда, было много пьяных; был между ними и Петр Крачинский. Хотя ноги его заплетались, он все же шел вперед, взвалив на спину узел и держа в руке новую скрипку. Лицо его горело, а мутные глаза блуждали по сторонам.

Петр уже с детства любил играть на скрипке. В детстве, когда он пас стадо с другими детьми, он всегда мастерил себе что-то наподобие скрипки. Он давно мечтал о настоящей скрипке, на которой еще три года назад выучился отлично играть. Ему достаточно было один раз услышать мелодию, и он уже мог ее сыграть. Сегодня он хотел удивить своим искусством Степана.

Теперь и Крачинская перестала упрекать Петра за то, что он попусту теряет время со своей скрипкой. Его приглашали играть и в трактир, и на свадьбы; таким путем он часто зарабатывал больше денег, чем за ткацким станком.

Но куда уходили эти деньги, и на что тратил их Петр? Жил он разгульно, любил выпить, но до этого никому не было дела, другие молодые люди жили не лучше.

В детстве Петр был невзрачен, и поэтому получил прозвище „зеленая лягушка". Теперь же он был стройным и привлекательным парнем. Не будь Кра-чинская вдовой, ему бы не миновать военной службы. Лицо его. покрытое нежным румянцем, было привлекательно: голубые глаза, темные волосы, открытый высокий лоб. Люди поговаривали, что в свое время его родители были, верно, очень красивы.

Сегодня он на ярмарке продал полотно и на вырученные деньги купил себе новую скрипку. Крачинская хотела открыть трактир, и Петр должен был быть первым скрипачом. Эта мысль зародилась у Кра-чинской уже год назад, и с тех пор она собирала доски и кирпичи, чтобы расширить помещение. План этот ей нравился и обещал хороший доход.

Петр продолжал свой путь. Каждый раз, когда он спотыкался, он произносил громкие проклятия, а затем снова начинал петь и беспричинно смеяться. Вскоре его все обогнали, и Петр остался один на большой дороге.

Послышался звон бубенцов. Это возвращались с ярмарки пастор с сельским учителем.

— Послушай-ка, — крикнул Петру пастор, — как бы тебе не заночевать где-нибудь в канаве!

— Ваша милость, захватите меня с собой! — взмолился Петр.

— Не будь ты пьян, отчего бы не подвезти тебя? — отвечал пастор.

— Не может же господин пастор ехать с пьяницей, — нравоучительным тоном заметил Петру учитель.

— Вот бы поехал!.. — раздался насмешливый голос около Петра.

Петр рассерженно обернулся, как это всегда бывает, когда двое стыдят одного, а третий осмеивает. Около него стоял стекольщик, держа в руке корзину со стаканами. Он был также навеселе.

— Почтенный сударь желает прокатиться с его священством?! — продолжал насмешник.

— Ну, берегись! — рассерженно закричал Петр.

Как ты смеешь кричать на меня? — заревел в ответ стекольщик.

Еще несколько бранных слов, и Петр, бросив в сторону скрипку, кинулся на своего противника. Вырвав из его рук корзину, он в ярости вытряхнул все стаканы ему на голову. Началась драка. Наконец стекольщику удалось палкой нанести Петру сильный удар по голове, отчего тот потерял сознание. Испугавшись. стекольщик решил поскорее уйти.

Вечерело. Петр все еще в беспамятстве лежал у дороги в лужице крови; неподалеку валялась скрипка, узел и осколки от разбитых стаканов. Мимо часто проезжали сани, но подгулявшие мужики торопились домой, и никто не замечал бесчувственного тела.

Наконец подъехали еще одни сани. Сидевший в них не распевал пьяных песен. Он остановился и вышел из саней, чтобы подтянуть лошадиную сбрую. Вдруг он заметил валявшуюся на дороге скрипку. Он посмотрел вокруг, и его взор упал на лежавшего без чувств человека. Он нагнулся и повернул голову лежавшего.

— Да это ведь Петр! — в ужасе воскликнул Степан.

Он поспешил снегом смыть кровь с окровавленного лица. Тут Петр впервые открыл глаза.

— Петр, ты жив? Слава Богу!

— Это ты, Степан! Где я?

— Ты лежишь на дороге, окровавленный. Ты упал что-ли? Как же это с тобой случилось?

— Ах да, теперь мне все припоминается. Я подрался с негодяем, и он поколотил меня.

Петр при этом воспоминании опять разразился проклятиями.

— Не греши, — остановил его Степан, закрывая ему рукой рот. — Бог помиловал тебя и спас от смерти. Если бы не Божья милость, я не задержался бы так в городе, и ты, конечно, замерз бы тут на дороге. А ты, едва открыв глаза, уже снова грешишь вместо того, чтобы благодарить Бога.

Строгие, но справедливые слова Степана произвели действие на протрезвевшего Петра, ведь говоривший был его старым другом.

— Садись со мной в сани, поедем скорей домой!

— Да разве ты повезешь меня? Я ведь пьян!

— Именно потому, что ты в таком виде, я и должен довезти тебя до дому, чтобы ты не погиб здесь на дороге и для этой жизни, и для вечности.

— А пастор не хотел меня с собой взять, — припомнил Петр. — Если бы он меня тогда захватил с собою, со мной не случилось бы всего этого.

Все у него болело; голова трещала, он еле-еле мог поднять ее. Степан заметил, с каким трудом Петр влез в сани.

— Подожди. Петр! Ложись в сани, а под голову я подстелю тебе пустые мешки. Голову надо непременно обвязать, чтобы мороз не застудил раны. Вот так, теперь лучше?

Степан снял с себя шубу и накрыл ею Петра. Взяв в руки вожжи, они тронулись в путь.

„Как он заботится обо мне, — думал Петр, — совсем как тот добрый самарянин. Говорят, что он „мечтатель", но какой же он мечтатель? Он взял меня к себе в сани, перевязал рану, укрыл меня своей шубой, а теперь сам зябнет из-за меня".

— Степан, подсядь поближе ко мне, — попросил Петр. — Скажи мне, что с тобою случилось? Ты возвратился к нам совсем другим человеком, будто ты больше не из наших. Что за новая вера у тебя? Я вижу это и чувствую...

Степан несказанно обрадовался случаю рассказать своему старому другу, как Спаситель спас его из тины греховной. Давно он уже просил Бога дать ему случай свидетельствовать своим товарищам о том, что сделал для него Иисус Христос. Но он никогда не думал, что первым его слушателем будет именно Петр, который так глубоко погряз в грехах. Степан охотно подсел ближе в Петру, положил себе на колени его голову, чтобы тому было удобней лежать, и начал рассказ о своем обращении к Богу. Так, мирно беседуя, они ехали среди зимней ночи. Ясное звездное небо величественно и молчаливо раскинуло над ними свой покров. Рассказывая о прошлом, Степан с жаром свидетельствовал о дивной любви Божией к грешнику, спасшей и его. Как он жаждал, чтобы и Петр пришел со всеми своими грехами ко кресту! Только там ожидало его спасение. Вне Христа грешника ждет явная погибель.

Степан замолчал. Ему показалось, что Петр от слабости заснул. Но тот слушал его внимательно, душа Петра медленно пробуждалась от глубокого сна.

— Степан, — промолвил он, — думаешь ли ты, что Бог, что Иисус Христос может простить и такого несчастного, как я?

— Ах, Петр, — голос Степана дрожал, — ты не больше грешник, чем я. Если Он мог принять меня, то примет и всякого, потому что „Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее".

До самого дома рассказывал Степан Петру о великих делах Божиих. Он говорил ему об Иисусе, Агнце Божием, несущем грехи всего мира, умершем за беззаконников...

тарушка Крачинская уже спала. Она не слыхала, когда вернулся сын. Не видела она также, как Степан омыл рану Петра, как они оба затем преклонили колена и помолились на кухне. Утром, увидев сына, лежащего с перевязанной головой, она поняла, конечно, что он подрался, и теперь ожидала, что он проснется с руганью. Но когда он тихо встал и усердно принялся за работу, она забеспокоилась: не болен ли он? Долго она наблюдала за ним и. наконец, спросила его, что случилось?

— Я подрался с одним пьяным, который поднял меня на смех. — ответил Петр. — Но это было в последний раз. Я никогда больше ни с кем не буду драться.

— Хорошо, если бы это так было, сын мой. Драки до добра не доводят. — сказала старушка со вздохом, а про себя подумала: ..Выздоровеет, и опять все пойдет по-старому".

Всю неделю ходил Петр с повязкой на голове, часто его пробирала лихорадочная дрожь. В воскресенье Крачинская даже не спросила, пойдет ли он в церковь. Она пошла в церковь одна, рассказывая встретившимся по дороге соседкам о своих заботах, о разгульном сыне.

— Ну стоит ли тужить об этом. — утешали они ее. — Молодо-зелено, с годами присмиреет. И мы были молоды. Лучше иметь такого парня-красавца, которого все любят, нежели скромного „мечтателя", как Степан Хратский!

— Походи он на Степана, я бы ему сама шею свернула. — подтвердила Крачинская.

— Не беспокойся. — засмеялись женщины. — скорее медная копейка превратится в золото, нежели

Петр Крачинский — в святого!

Слова эти были встречены общим смехом. Позже, выходя из церкви, Крачинская все еще со смехом вспоминала слова женщин. Между тем в доме Крачинских над открытой Библией сидели двое молодых людей. Они читали и, казалось, не могли начитаться. Позже, встав на колени, они горячо молились, и один из них плакал.

5. ТОВАРИЩИ

— Наверное, у Петра сильно разболелась голова, что его сегодня нет, — говорила молодежь, собравшаяся на танцы.

— А где же Марьюшка? — спросил кто-то входившего в комнату Мишко Блашко. — Она уже прошлое воскресенье не была, сегодня опять не пришла!

— Да, — нахмурясь, ответил Мишко. — она сказала, что никогда больше не пойдет на танцы. Что тут было, кто ее обидел?

— Не знаем, никто вроде ее не обижал...

— Ничего, все уляжется: и Марьюшка скоро опять появится здесь, — отвечали некоторые.

Молодежь веселилась и без отсутствующих. Но Мишке Блашко было совсем невесело. Он не мог забыть слов, сказанных ему Марьюшкой при выходе из дома.

— Не ходи туда. Мишко. Грех служить двум господам: Богу и дьяволу. Сегодня ведь воскресенье. Там ты не научишься ничему доброму. Останемся лучше дома.

— Неужели, — с усмешкой ответил он, — оставаться нам дома, чтобы прослыть за пустых „мечтателей", как Степан?

— Степан не „мечтатель"! — посмотрев на Мишко своими темными глазами, твердо промолвила она. — Это только ты так думаешь. Он лучше нас всех знает истинный путь, ведущий на небеса. Пустой „мечтатель" тот, кто Бога не слушает и Иисуса Христа не любит.

Так они расстались.

„Где она так научилась говорить? — думал Мишко. — Откуда она знает, что Степан не „мечтатель"? Ведь ее не было дома, когда Степан приходил к ее отцу. Странно, что веселиться — грех"...

Мишко не мог долго усидеть в трактире и вскоре ушел домой.

„Не мешало бы зайти к Степану, — идя домой, подумал Мишко. — Ведь не стану же я сразу „мечтателем" после одного разговора с ним! Мы же с детства были друзьями, да и теперь, честно говоря, хотя мы и избегаем его, он нас ничем не обидел. Пожалуй, Марьюшка права. Степан всегда был умнее нас и на службе, быть может, действительно научился чему-нибудь хорошему. Возможно, что он желает нам добра, а мы не поняли. Пойду, хоть раз поговорю откровенно с ним".

Но дети сказали, что Степана нет дома. Это рассердило Мишко. Тогда Он вспомнил о Петре и решил пойти к нему, узнать его мнение о Степане.

Подойдя к избе Крачинских, он услышал звуки скрипки, а также пение духовной песни. Быстро открыв дверь, он остановился, как вкопанный. За столом сидел дедушка Хратский, рядом с ним стояли Степан и Марьюшка, которые пели, глядя в какую-то книжку. Петр аккомпонировал на скрипке. Мишко молча подсел к ним. Марьюшка, сияя, подала ему книжку, и они все вместе допели песню до конца. Потом рассказали Мишко, как нечаянно встретились тут, навещая Петра. Теперь, раз они уже собрались все вместе, Степан предложил им почитать что-нибудь из Слова Божия и объяснить прочитанное.

„Отлично, — подумал Мишко, — теперь-то я увижу, „мечтатель" он или нет?"

Чтение и разговоры продолжались до вечера. Все увлеклись чтением, и чем дольше Мишко слушал, тем более он приходил к заключению, что никакой Степан не „мечтатель".

Новые друзья Степана проникались к нему все большей любовью.

— Посмотри, сын мой, — сказал старик Хратский, обращаясь к Мишко, когда они вышли от Крачинских, — мы тут все жили, скажу для сравнения, как немой скот, будто и Бога у нас не было. Чему учит теперь Степан, тому давно следовало мне учить его отца и его самого. Но что поделаешь, когда человек почти ничего не знает? Когда я вспоминаю, в каких грехах жил, сколько лет преступал заповеди Божии, не думая, что это грех... Ах, сын мой, обратись скорее и ты, как Степан, тогда тебе не придется каяться в стольких грехах, которыми я обременил свою совесть.

— Но, дедушка, — утешал Мишко старика, который утирал навернувшиеся на глаза слезы, — вы ведь всегда были честным ипорядочным человеком. Никто не может обвинить вас в чем-либо дурном.

— Никто, сын мой, кроме Господа Бога. Он Один знает все. Когда Степан говорит о великой любви Божией, мне почти не верится, что Господь и меня возлюбил; меня, который был Ему всю жизнь непослушен и постоянно огорчал Его...

На этом пришлось прекратить разговор, так как им встретилась старушка Крачинская. Она только сейчас возвращалась домой. После богослужения она уже успела побывать у многих своих подруг и соседок.

На следующий день Блашко уехал на три недели продавать сушеные фрукты. На это время хозяйством занялась Марьюшка, усердно заботясь о Мишко и о маленьком Мартыне. В это же время уехали по делам отец и сын Хратские.

Проводив их, Степан зашел к Марьюшке с поручением от ее отца, которого он только встретил на улице. Пришел и Петр, прихватив с собою скрипку. Вместе они читали Слово Божие, пели духовные песни. Этот вечер им так понравился, что они решили собираться каждый день.

Вначале они собирались одни, но скоро к их пению стали прислушиваться и посторонние люди. Случалось, что вечером запоздалый мужик привозил на мельницу зерно и тут же подсаживался к ним, чтобы послушать красивое пение и чтение Слова Божия.

Степан всегда приводил с собой дедушку. Петр стал приводить с собою своего друга, ткача Петрана. Сам Петран был из другой деревни, но жена его была из Дубравки. Женившись, он переселился в Дубравку, но теща его невзлюбила, да и жена относилась к нему не лучше матери. Петран был рад случаю отлучиться иногда из дома. Ему нравилось сидеть в спокойной уютной комнатке на мельнице и слушать чудные слова, которые читал и пояснял Степан.

Этот маленький кружок был настолько глубоко захвачен действительностью Божественной истины, что они забыли об окружающем. Единственным стремлением их было — приглашать других вступить на путь спасения.

Скоро все заговорили о них. Уже далеко разнесся слух о том, что Степан Хратский привез с собой новую веру. Прошло несколько дней после отъезда Блашко и Хратских. Молва о собраниях „мечтателей" уже далеко распространилась за пределы Дубравки. Говорили, что новую веру приняли старик Хратский, Марьюшка и Мишко Блашко, Петр Крачинский и Павел Петран. Все они не только сами перешли в новую веру, но и ревностно стараются привлечь к ней других. Кто принадлежит к новой вере, не смеет ни курить, ни пить вина, ни идти в кабак и на гулянья, танцы и всякое веселие запрещаются. Требуется все время сидеть с Библией и молиться.

Эти дубравские „мечтатели" по воскресеньям ходят в церковь, но по дороге вступают в споры о вере с прихожанами. Молодежь подтрунивала над ними, пожилые — ругали. Но больше всего их удивляла непонятная перемена в Петре Крачинском. Его больше не видно было в кабаке, он не сквернословил, не дрался, не напивался, как это случалось с ним прежде. Когда его приглашали играть на скрипке, он отвечал: „Не могу больше играть для дьявола; я достаточно нагрешил за свою жизнь". Дома он усердно занимался ткачеством, а вечером ходил на мельницу к Блашко.

Старушка Крачинская не свернула сыну шеи, она была глубоко поражена переменой в Петре. Но оправившись от первого испуга, скоро убедилась, что ни угрозы, ни проклятия, ни слезы не могли изменить убеждений юноши.

— Делай, что тебе угодно, матушка, — говорил он. — Если ты от меня и отречешься, я все равно не оставлю Степана. Ведь он один сжалился надо мною, когда я лежал на дороге, как тот несчастный, попавший в руки разбойников, около Иерихона. И священник, и левит прошли мимо, помог мне только один Степан. Уже за одно спасение жизни я должен

быть благодарен ему. Оставь он меня там, я мучился бы теперь в аду. Но это еще не все. Степан указал мне еще и узкий путь, по которому нам заповедал идти Спаситель. С Божьей помощью я решился идти по этому пути.

Подстрекаемая другими женщинами, Крачинская, как только могла, придиралась к сыну, и часто Петру становилось невтерпеж, и, бледный, он уходил из дому. Но до гнева она его довести не могла и изменить его была также не в силах. Наконец она оставила его в покое, предоставляя ему делать, что угодно.

Отец Блашко вернулся домой днем раньше, чем предполагал. Когда он вошел в дом, то застал всех слушающими Слово Божие. Марьюшка сидела за прялкой, рядом был маленький Мартин. Около стола сидели дедушка Хратский и Степан; опираясь на печь, стоял Мишко, а Петр сидел около плиты. Блашко с удивлением глядел на присутствующих. Судя по выражению лица, эти люди были счастливы. Все еще никем не замеченный, он слушал, как Степан объяснял собравшимся Слово Божие. Он читал о страданиях Христа, и когда дошел до того места, как Христос умер на кресте, Степан умолк. В комнате водворилась тишина, как это бывает вокруг одра умирающего, когда присутствующие с трепетом начинают сознавать, что все земное — кончено.

— Удивительно, — прервав молчание, сказал Петр, — хотя я часто и слыхал на Страстной неделе о том, что мы прочитали сейчас, но до сегодняшнего дня я никогда не сознавал того, как ужасно страдал Сын Божий, умирая за мои грехи.

Блашко посмотрел на говорившего. Неужели это сказал Петр, который всегда отличался легкомысленной и резкой речью?

— Ты еще молод, сын мой, — промолвил старый Хратский. — Каково же было у меня на душе, когда читал Степан! Сам Бог открывает, наконец, нам очи, чтобы мы понимали Его Слово. Вот как пришлось страдать Божьему Сыну за нас, безбожников!

— А мы, хотя давно знали это, никогда не помышляли о Нем, — задумчиво добавила Марьюшка.

— Ты права, — согласился Степан. — Мы жили так, будто Его страдания вовсе нас не касались. Действительно Иисус Христос может скорбеть о всех нас, как сказано в книге Плач Иеремии: „Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня, какую послал на меня Господь в день пламенного гнева Своего?"

— Не станем же более забывать Его, будем усерднее служить Ему и слушаться Его; этим мы все исправим, — стал утешать друзей Мишко.

— Исправить мы ничего не можем, — возразил Степан, — потому что мы не можем вернуть прожитое нами без Бога.

Слова эти поразили Блашко. Он хотел уже войти в комнату и прекратить разговоры, как внезапно Хратский сказал:

— Не странно ли, что Сын Божий мог претерпеть за нас такие муки, унижения, а человек не в состоянии ничего за Него претерпеть?

— Ах, дедушка, — заметила Марьюшка, глядя на него, — вспомните мучеников, о которых мы вчера читали.

— Ну, в былые времена попадались такие, но теперь нет таких людей, которые бы столько вытерпели за веру. Как ты думаешь, Степан?

— Я полагаю, дедушка, что если бы на то была воля Божия, чтобы мне пострадать за Христа, то мой Отец Небесный дал бы мне на это сил. Ведь мученики были такие же люди, как и мы с тобой. В нужное время Бог давал им силу, чтобы остаться верными до конца. Думаю, что так же поступил бы Он и со мною. Все зависит лишь от степени нашей любви ко Спасителю. В эту минуту мне кажется, что и я перенес бы за Него бичевание, как Он его перенес за меня. Никогда бы я не отрекся от Него...

Он очень тихо произнес эти слова, они шли из глубины его души и походили на тихую мечту. Но Блашко услыхал их, и эти слова страшно раздражили его.

— Не гордись, мальчишка! — гневно закричал он. — Ты еще никогда ничего не терпел! Апостол Петр тоже уверял, что пойдет с Господом на смерть, а что вышло?.. Посмотрим, как ты поступишь, когда придет настоящая опасность!

Все были поражены неожиданным появлением Блашко. Марьюшка быстро стала накрывать на стол для отца, Мишко вышел встречать брата, а Петр пошел за дровами...

Степан узнал от Блашко, что его отец и Андрей рассчитывали быть дома на следующий день. Простившись с присутствующими, он поспешил домой, чтобы сообщить это матери и невестке. Марьюшка пошла проводить его до двери.

— Ты не рассердился на отца? — спросила она Степана.

— Я? Да за что же мне сердиться на него?

— Но ведь ты, конечно, никогда не отрекся бы!

— Сегодня мне кажется, что даже идя на смерть, я не отрекся бы. Но твой отец прав, мы только слабые и немощные люди. Мне нужно просить у Бога сил, чтобы в решительную минуту скорее согласиться претерпеть смерть, нежели отречься от Христа. Прощай, Марьюшка, спокойной ночи!

6. РАДИ ХРИСТА

Хратские возвратились на следующий день, в среду. В четверг Хратский пошел на ярмарку продавать свиней. После ярмарки он зашел в трактир выпить рюмочку. Там был разный народ: одни были еще трезвы, другие — навеселе, были также и совсем пьяные. Хратскому сообщили все слухи, ходившие о Степане и его новой вере. К общему говору присоединились и крикливые голоса женщин.

Слушая всех, Хратский не проронил ни слова. Выпив рюмку, он встал и сразу же отправился домой. Дома его встретила невестка. Хратский расспросил ее о Степане, и верно ли то, что он ходит к Блашко. где собираются и другие для молитвы.

Радуясь случаю оклеветать зятя, невестка начала рассказывать, что Степан приглашал и ее с матерью на собрание к Блашко; наговорила она о нем и много небылиц, надеясь этим возбудить гнев Хратского против сына. Ее возмущал увещевательный тон Степана, которым он им, честным людям, повторял, что необходимо обратиться от греха к Богу, пока еще не поздно. Бетка добавила, что Степан сейчас находится в амбаре.

На дворе смеркалось. Затухающие лучи вечерней зари освещали погруженного в работу Степана. Он был очень привлекателен, уступая отцу только в росте и силе. Хратский остановился на пороге амбара. Заходящее солнце на минуту озарило его мощную фигуру, горевшее от вина лицо. Хратский был видным мужчиной. Его темные усы придавали его выразительному лицу мужество, твердость. Никто из сыновей нс был похож на него. По сравнению с ним они казались узкоплечими и слабыми.

Помедлив минуту, Хратский вдруг с решимостью захлопнул дверь и вошел в амбар. Наступивший полумрак заставил Степана оглянуться.

— Ах, это вы, батюшка! — улыбнувшись, сказал он. — А я было уже испугался.

— Испугался? Значит, есть причина меня бояться, несчастный?

Голос Хратского звенел, как холодная сталь под ударами молота. Вино ударило ему в голову.

— Я ничего не сделал, отец, что заставляло бы меня вас бояться, — спокойно ответил Степан.

Скрестив руки, он открыто смотрел на отца, прислонившись к деревянному столбу.

— Ты ничего не сделал?! И ты еще смеешь отрицать свою вину?.. — кричал отец, посылая страшные проклятия сыну.

— Я, право, не сознаю никакой вины против вас и умоляю не проклинать меня. Мы ведь знаем, что за каждое праздное слово нам придется дать ответ в день суда.

— Молчи! Я не нуждаюсь в твоих проповедях! Отвечай мне: правда, что вы собираетесь у Блашко и что ты там развращаешь людей, разъясняя свои „мечтания"?

— Да, мы собираемся у Блашко, но собираемся, чтобы почитать Слово Божие. Мы вместе изучаем и разбираем Слово Божие, но не развращаем никого. Мы приглашаем только желающих познакомиться поближе с заповедями Божиими.

— Итак, ты это не отрицаешь?

— У меня нет причины отказываться от этого.

— И ты думаешь, что я допущу, чтобы ты продолжал это? Из-за тебя люди нехорошо отзываются обо мне. Что ли на стыд и посрамление себе я вырастил сына? Сейчас же, на этом месте, ты оставишь свои пустые „мечтания" и станешь жить так. как жили наши отцы, как живут все люди. Никаких новых „вер" я не допускаю. Ты будешь по-прежнему бывать на гуляньях, как другие парни, и дело с концом! Если же нет, то я сумею выгнать из тебя эти „мечтания"!

Хратский с угрозой поднял на сына руку. Казалось, его мощная фигура стала еще больше. Но и стройная фигура Степана выпрямилась; в его глазах загорелся огонь, зажженный у божественного алтаря.

— Я не „мечтатель", отец! — спокойно и отчетливо проговорил он. — Но если следование за Иисусом Христом вы называете „мечтанием", от этого я отречься не могу. Вы не властны заставить меня грешить и плясать. Жить, подчиняясь требованиям плоти, и служить дьаволу я не стану. Я не буду поступать против воли Божией и попирать Его закон, как это делал прежде и как это делают многие и теперь. И я буду уговаривать всех, и вас, отец: оставьте служение миру и дьяволу! Обратитесь всем сердцем к живому и истинному Богу!..

Сильный удар оборвал речь Степана. Хратский набросился на сына и стал трясти его с такой силой, что накинутый на его плечи кафтан упал на землю.

— И ты еще смеешь противоречить мне, негодяй! Будешь ты, наконец, слушаться моих приказаний? Иначе я тебя так исколочу, что всю жизнь помнить будешь! Я научу тебя соблюдать четвертую заповедь!

— Отец, ваши удары ни к чему не приведут, потому что я не могу отречься от истины. Иисуса Христа бичевали и за меня тоже; и я могу кое-что претерпеть за Него. Только не делайте этого, отец, ибо позже вы пожалеете об этом.

— Так ты мечтаешь уподобиться Иисусу Христу? Ну, хорошо!..

Хратский отскочил в сторону, поднял с полу веревку и, раньше чем Степан успел опомниться, привязал его к столбу. Когда Степан увидел, что отец вытаскивает из телеги кнут, он невольно задрожал. Минутный страх перед страданием охватил его, да и солдатская гордость заговорила в нем перед таким возмутительным насилием. Но тут он вспомнил слова Блашко: „Если наступит для тебя настоящая опасность, ты отречешься от Господа, как Петр". Что же ответил он тогда? „Лучше бы я дал себя забить до смерти, чем отречься".

Степан закрыл глаза и замер в ожидании. Недолго ему пришлось ждать: удары один за другим посыпались на него. Они причиняли ему жгучую боль, но он закусил губы, чтобы не только не закричать, но и не застонать.

— Оставишь ты теперь свои „мечтания"?! — кричал в ярости Хратский.

— От истины не отрекусь, — дрожащим от боли голосом твердо ответил Степан.

Удар... еще удар, и бич сломался. Когда отец нагнулся, чтобы поднять его рукоятку, сын с выражением глубокой печали посмотрел на своего палача. На лбу Степана выступил холодный пот.

— Отец, не делайте этого! Если вы убьете меня, моей душе вы этим не повредите, потому что „претерпевший до конца спасется". Но от этого пострадаете вы и теперь, и в вечности. День и ночь вас будет преследовать мысль, что вы без причины убили свое родное дитя...

Эти слова, как меч, вонзились в сердце Хратского. Он уже сознавал, что был неправ, и это причиняло ему душевную боль. Совесть ему говорила, что не нужно было так мучить сына; он должен попросить у него прощения. Другой же голос заглушал первый, твердя: „Не делай этого!" Вне себя от злости, Хратский еще раз сильно ударил сына. Он во что бы то ни стало хотел заставить Степана крикнуть. Его страшило и бесило это молчаливое терпение и смирение, напоминавшее собою страдания Спасителя. Ему хотелось услышать человеческий крик, но до его слуха доносился лишь сдержанный стон. Наконец у Степана подкосились ноги, и он повис на привязанных к столбу руках; изо рта и носа сочилась кровь.

Хратский не видел этого. Он вышел из амбара довольный, что как следует наказал сына, исполнив то, что сделали бы мужчины в кабаке, будучи на его месте. Но домой он не пошел, а направился в трактир, чтобы вином заглушить воспоминание о только что происшедшем.

Выходя из амбара, он не заметил стоявшего неподалеку Блашко. Последний подошел к амбару уже несколько минут назад и стоял, прислушиваясь к тому, что происходило внутри. Он слышал удары и ругань Хратского и удивлялся, не слыша никакого ответного крика. Его обдало холодом, когда послышался слабый голос Степана. „Не бьет ли Хратский сына за ходящую о нем молву? — подумал Блашко. — Увидим, вынесет ли Степан удары ради Христа? Скоро пройдет у него охота хвастаться!“ Совесть побуждала его войти в амбар, внутренний голос твердил ему: „Войди туда! Хратский — злой человек; посмотри, что он там делает". — „Ничего, — нахмурясь, рассуждал Блашко, — отец имеет право наказывать своего сына. Если бы он его слишком жестоко бил, я, конечно, вмешался бы в это дело“.

Но вот он услышал слабый стон Степана. „Зайду-ка я, — говорил сам с собою Блашко, — и спрошу Степана, каково страдать за Христа“. Он тихонько открыл дверь амбара. Всю свою жизнь потом Блашко не мог забыть представившегося его глазам зрелища. Степан выглядел ужасно: все его тело было в кровоподтеках, рубашка была изорвана и залита кровью. Если бы не руки, привязанные к столбу, тело Степана лежало бы теперь на полу. „Почему ты не вошел раньше? — снова заговорила у Блашко совесть. — Этого бы тогда не случилось..."

Степан был без сознания. Подойдя к нему, Блашко поспешил перерезать веревку, которой Степан был привязан к столбу, и тихонько опустил его на землю. Затем он повернул к свету его бледное, окровавленное лицо. Невыразимое сочувствие наполнило сердце Блашко, и он, почти нежно, прошептал:

— Степанко!..

Степан открыл глаза.

— Дядя, это вы? Бог помог мне остаться Ему верным, несмотря на все страдания... — произнес он слабым голосом.

Чудная улыбка появилась на его лице. Вдруг его охватила сильная дрожь.

— Пойдем, я помогу тебе встать, Степан. Надо торопиться домой.

— Возьми меня на ночь к себе, дядюшка, — прошептал Степан, пытаясь встать. — Мать может испугаться, и дома будет опять ссора. Бог вознаградит вас за это.

— Да, конечно, ты пойдешь теперь к нам. Разве я дам тебя снова в обиду отцу?

Блашко помог Степану встать, но не прошли они и двух шагов, как обессиленный Степан вновь потерял сознание.

— Он его убил, и я допустил это! — простонал Блашко.

В эту минуту вся его собственная праведность, которой он всегда так гордился, показалась ему ничтожной и исчезла, как туман перед восходом солнца. Он всячески старался привести Степана в сознание, но тот не подавал признаков жизни. Ему становилось страшно от сознания, что если Степан умрет, отчасти в этом виновен будет и он.

В это время к амбару подошел Петр. Он пришел, чтобы вместе со Степаном пойти к Блашко. Да, Степан пришел в дом Блашко, но как?

Петр с Блашко отнесли его туда на руках. От Блашко Петр узнал, что Хратский избил своего сына, потому что тот „мечтатель".

— Ах, дядя! — в негодовании воскликнул Петр. — Если бы Степан не научил меня страху Божьему и послушанию Иисусу Христу, я сейчас пошел бы к Хратскому и отомстил ему за все или поджег бы его амбар. Один Бог знает, что я сделал бы ему за его зверскую расправу над Степаном.

Всю дорогу Петр рыдал, как дитя. Когда они дошли до мельницы, он объяснил все случившееся испуганной Марьюшке. Все плакали, перевязывая раны Степана.

Больной дышал, следовательно, был жив. Глаза его были закрыты, он был бледен, как покойник. Все его тело было в кровоподтеках, над виском виднелось темное пятно — удар рукояткой бича. Друзья делали для него все, что могли. Когда Степана уложили, наконец, в постель, все преклонили колени, моля Господа не допустить смерти Степана, зная, что Он силен восстановить силы умирающего. До сих пор они были еще слабы и неопытны в вере, но теперь их сердца единодушно устремились туда, где обитал их единственный Друг и Заступник, Который понимал их.

Сильный озноб снова охватила Степана. Лихорадочный жар туманил его взор, и когда он, наконец, открыл глаза, он не узнал никого. Его мучила жажда, и он все время просил пить. Склонившись над ним, Блашко услыхал, как он шептал: „Господи, помоги мне терпеливо вынести эту боль! Ты знаешь, как я страдаю и что я страдаю охотно, но мне очень тяжело. Не гневайся на отца: он не знал, что делал. Прости ему все ради Твоих ран!“

Когда Степан приходил в сознание, он жаловался, но — не людям. Он сильно страдал, но страдал охотно во имя Христа.

Теперь Блашко убедился, что у Степана была действительно другая вера, чем у него; праведность его была тоже иная. Он вспомнил о том, как поссорился с Хратским из-за межевого камня и до сих пор не мог примириться с ним. Степан же, избитый отцом почти до смерти, молился за своего мучителя.

7. СТРАДАНИЕ

Светало. Хратские еще спали, когда к ним пришел Блашко, которого они меньше всего ожидали, да еще в такой ранний час. Пораженная его появлением, Хратская ответила на его краткий привет:

— Милости просим!

— Спасибо. А где хозяин?

— Он еще спит, вчера поздно возвратился домой. Присядьте!

— Мне некогда. Я пришел за вами.

— За мной?.. — все более и более удивлялась Хратская.

— А Степан где?

— Степан?.. Да, наверное, у себя в комнате. Разве он не был вчера вечером у вас? Если он не в сарае, то, верно, еще спит.

— Да, он спит, но где и как? Хорошо же вы заботитесь о вашем сыне! Он чуть не умер ночью, а вы этого не знаете...

— Как? Степан?.. — в ужасе воскликнула она. — Вчера вечером он был жив и здоров.

— Это и я знаю. Но ваш муж избил его так, что он, наверное, умер бы, если бы я не забрал его к себе. Да и теперь он все еще близок к смерти.

— Ой, ой! — запричитала Хратская. — Бетка, слышишь, что рассказывает дядя? — обратилась она к входящей в комнату снохе. — Принеси мне накидку! Ох, как же это?

Напуганная Бетка принесла ей накидку. Когда Хратская вышла, она села, задумавшись. Отец избил Степана, в этом была и ее вина. Но, наверное, все это не так серьезно, как говорил Блашко; ведь он сердит на Хратского. Может быть, все это послужит Степану во благо, и он оставит теперь других в покое. Она начала готовить завтрак, ожидая свекровь. Наконец Хратская вернулась. Глаза ее были заплаканы и лицо очень бледно.

— Ну, как там? — спросила Бетка, вопросительно глядя на свекровь.

— Ах, дочка, я никогда еще не видела такого... Так избить собственного сына!.. И ведь без причины... Живого места на нем нет! — причитала Хратская.

— А что вам сказал Степан? — бледнея, спросила Бетка.

— Что ему было мне говорить? Он меня и не узнал. Он бредит, у него нестерпимые боли... Чужие за ним присматривают. Блашко говорит, что Степана нельзя теперь трогать, поэтому мы не можем его забрать домой. Да что ты меня спрашиваешь? Иди, посмотри сама. Он не переживет этого, нет, не переживет!.. — заплакала Хратская. Ветка послушалась совета свекрови и пошла к Блашко. Ей самой хотелось убедиться в верности ее рассказа. Не может быть, чтобы Степан был так избит.

Она пошла на мельницу. Там все было тихо, только в одной комнате горел свет: там лежал Степан. Его бледное лицо было освещено слабым светом. В комнате был еще кто-то, но внимание Бетки было сосредоточено на одном Степане. Глядя на него, она вспомнила, как он ей всегда привозил подарки из своих поездок, как помогал по хозяйству. Часто во время сенокоса он ей говорил: „Иди. Бетка, к детям. Мы и без тебя справимся". Ни разу не сказал ей дурного слова, ласково уговаривал обратиться всем сердцем к Богу... Она же его обвинила и оклеветала пред отцом.

Бетка горько заплакала. Упав перед кроватью на колени, она стала обнимать Степана, прежде чем ее успела остановить Марьюшка, сидевшая в комнате. Степан застонал и открыл глаза.

— Степан!

— Не трогай его, ему больно, — уговаривала Марьюшка Ветку, пытаясь оторвать ее от Степана.

— С'тепанко. узнаешь меня?.. — умоляюще спрашивала Бетка.

— Узнаю, Бетка; но оставь меня, пожалуйста, мне так хочется спать...

— И меня узнаешь, Степан? — склонясь над его изголовьем, спросила Марьюшка. Крупные слезы упали на лоб Степана.

— Тебя? — улыбнулся Степан. — Да воздаст тебе Бог за всю твою любовь! Но укрой меня потеплее; мне холодно. Марьюшка.

— Ты очень тепло укрыт, — ответила она, — тебя, верно, знобит. Я попрошу Андрея съездить за доктором.

Больной вдруг снова открыл глаза.

— Я не хочу доктора. Он станет осматривать меня, расспрашивать, и все выйдет наружу. Я не хочу, чтобы все село говорило об отце. Я ему все простил. Лучше я умру.

Кровь прилила к лицу больного, и он потерял сознание.

Ветка была сильно напугана. Вскочив, она побежала домой. Навстречу ей уже спешил муж. Ветка ему все рассказала: не скрыла и того, как она оклеветала Степана. Андрей был сильно опечален услышанным. Хотя последнее время он тоже редко говорил с братом, но тем не менее любил его. И теперь Степан может умереть?! И как? От руки родного отца! Андрей не мог сдержать гнева. Ужасно было и то, что и жена его была соучастницей в этом гнусном деле.

Хратский проснулся в это утро поздно. Голова была тяжелой, как всегда после пьянки. На душе — тяжело. Он стал припоминать, что было вчера. Вдруг вспомнил слова Степана: „Если вы убьете меня, моей душе вы этим не повредите". Ах да, Степан! Что теперь делает непокорный сын? Может быть, его еще никто не отвязал в амбаре ? Надо пойти и посмотреть, что с ним.

Он вошел в амбар, который оказался открытым. Ночью выпал снег, возле амбара никаких следов не было видно. На полу в полутьме валялась окровавленная куртка Степана, рядом — перерезанная веревка. Лужа крови указывала на место пытки.

Хратский не мог оторвать взгляд от этого ужасного зрелища. Неужели он до крови избил сына? И Степан не кричал под ударами? Но где он теперь?

Странное чувство охватило сердце отца, когда он стоял на том месте, где вчера истязал сына. Почему Степан не защищался и не звал на помощь? Ему на память пришло все, сказанное вчера Степаном. Храте-кому стало невыносимо стыдно за вчерашний вечер. Не будь он так пьян, он никогда не дошел бы до такого исступления. Быстро прикрыв соломой лужу крови, он поспешил домой. Он не хотел видеть Степана, но ему хотелось знать, где он. В кухне жена готовила обед. Ему в глаза сразу бросилось ее заплаканное и озабоченное лицо, и он понял, что она уже все знает. Может, она его и отвязала от столба? Ему было стыдно встретить ее взгляд.

— Что это ты сделал со Степаном? Есть ли у тебя еще совесть? — начала Хратская.

— Ну, что такого? На то он и сын мой! — раздраженно ответил Хратский.

— Если он тебе сын, значит, ты можешь и убить его?

— Он меня очень рассердил вчера. Негодный! Ведь видел же он, что я был пьян!

— Не придется тебе больше жаловаться на его непокорность, — ледяным голосом сказала Хратская. — Когда он умрет, все выйдет наружу, и все узнают, что ты его убил. Дорого придется тебе за это поплатиться. Но этим горю не поможешь, его все равно не воскресить!

— Молчи! Скажи лучше, где он; я хочу его видеть. Смерть так быстро не приходит.

— Если ты его хочешь видеть, ступай к Блашко. он там...

— У Блашко? Что он там делает? — в страхе закричал Хратский.

Поступок его был ужасен, это он уже осознал. Но ведь Блашко его враг...

— Что делает? Он лежит при смерти, уже никого не узнает; Бетку признал только на минуту. Он не позволяет Андрею съездить за доктором, чтобы никто не узнал, что ты с ним сделал. Лучше он хочет умереть...

У Хратского дрожали колени. Поставив перед ним еду, жена поспешно вышла. В окно он увидел, что она побежала к мельнице.

„Он готов скорее умереть, чтобы люди не узнали, что ты с ним сделал..." — звучало в его ушах.

Хратский всегда был гордым человеком, но теперь вся его гордость исчезла. Ужас и страх проникли в его сердце. Немного посидев в пустом доме, он встал, решив пойти посмотреть, что он сделал со Степаном. Он также хотел узнать, действительно ли Степан был при смерти.

Когда он вошел к Блашко, Степану как раз делали холодные компрессы. Тело его страшно распухло от жестоких ударов. До конца жизни Хратский не мог забыть ужасный вид этих ран, скорбный взгляд Марьюшки, который она бросила на него, и голос сына, шептавшего: „Не плачьте, матушка!"

— Ах, Степанко! — проговорила мать, — как только мог ты его так рассердить?

— Жаль мне, мама, что он так разгорячился. Он хотел, чтобы я отрекся от истины, но я этого сделать не мог.

— Тебе очень больно, сынок?

— Да, больно, мама, но ведь Христос тоже за меня терпел в доме первосвященника. И мне ли воздать Ему неверностью? Нет, никогда! Скорее я бы согласился претерпеть смертные муки, нежели отречься от Него. Но, мама, и вы все, не сердитесь на отца: он не знал, что делал, и я ему все простил.

Никогда не забудет этих слов Хратский. Он молча вышел, никто его не удерживал... Хратский чувствовал, что все его там презирают, и сознавал, что они были правы. Теперь он убедился, что Степан действительно был близок к смерти. Но если сын его и не умрет, все равно он совершил непоправимое зло. И при всем том Степан простил ему и молился за него, подобно Спасителю, который молился за Своих врагов. Он рассердился на сына с той минуты, когда тот сказал ему истину. Степан говорил, что человек, примиренный с Богом и омытый кровию Христа, может жить, любить, прощать, даже умереть так. как Спаситель. И всего этого человек может достигнуть, потому что Господь дает ему Духа Святого. Который укрепляет и научает его.

Теперь Степан доказал это отцу. Жить по завету Иисуса Христа ему дома не позволяли, и теперь он страдает, любит и прощает, даже, может быть, умрет. Хратский убедился, что Дух Божий был в его сыне, а в этом и заключалась его ..новая вера", которой так боялись в Дубравке.

В тот же день Хратский поехал к доктору и все рассказал ему. Доктор был пожилым человеком, сам нередко выпивал лишнюю рюмк\ и потому понял Хратского. Осмотрев Степана, он покачал головой.

— Как, однако, вы его могли так избить? Не понимаю, почему он не защищался?

— Он не мог защищаться. — угрюмо ответил Хратский. — Он был привязан к столбу.

— Это неслыханное дело! И. судя по терпению, он предобрый парень...

— Добрее его нет. — подтвердил Хратский.

Увидев пред собою жалкое, побледневшее лицо Хратского и слезы у него на глазах, доктор больше ничего не спросил его.

8. ВЕСНА ИДЕТ

Трое суток находился Степан между жизнью и смертью. Он потерял много крови; ко всему этому еще простудился, а раны его сильно воспалились. Вместе с царем Давидом он мог сказать: „Один только шаг между мною и смертью". Очень медленно возвращалась жизнь к Степану. Как только Хратский узнал, что сыну стало лучше, он уехал продавать фрукты. Дома его никто не удерживал. С его отъездом все как-то облегченно вздохнули, да он и сам чувствовал, что стеснял всех своим присутствием.

Еще неделю Степан был у Блашко. Мать каждый день ходила туда. Когда его перевезли домой, она заботилась о нем. как только могла, стараясь по взгляду угадать его желания. Когда к нему начал возвращаться аппетит, она ничего не жалела, давая ему все самое вкусное. Ему больше не мешали читать Слово Божие. Если он читал, домашние на цыпочках проходили через его комнату. Особенно оберегала его покой Бетка. Раньше она не любила, если ее дети разговаривали со Степаном, и сердилась, когда он заучивал с ними стихи из Слова Божия. Теперь же она сама каждое утро приводила к нему детей, чтобы Степану не было скучно. Этим она хотела доставить ему удовольствие, стараясь таким путем загладить зло. которое она причинила ему.

В это время к Хратским переселилась бабушка Степана со стороны матери. До этого она жила у сына, но невестка относилась к ней плохо, и Хратская решила взять ее к себе. Она почти не видела Степана в детстве, и теперь сильно привязалась к нему, также как и старик Хратский. Долгие годы Бог вел ее тернистым путем, пока не смирил ее гордое сердце.

Когда Степан немного окреп, друзья по вечерам начали собираться в его комнате, чтобы вместе читать Слово Божие. Он им объяснял прочитанное. Иногда он так чудно делал это, как будто ему дано было заглянуть за завесу вечности, и все чудное, все возвышенное, что он там видел, он теперь передавал своим слушателям. Друзья жадно ловили его слова, а бабушка подсаживалась с прялкой совсем близко к постели больного, чтобы не пропустить ни одного его слова. Каждое слово Степана падало, как зерно, на добрую почву.

Приходил сюда и Блашко с детьми. Он больше не спорил со Степаном, видя, что вера молодого человека крепче его собственной праведности. Блашко теперь ценил и с жадностью слушал каждое слово Степана. Он также уверовал в Иисуса Христа и получил прощение грехов, убедившись, что человек должен это сделать, живя еще на земле.

Мать Бетки, Петровичка, стала вместе с невесткой посещать больного, скоро они также присоединились к собранию. Затем стал приходить на эти чтения и дядя Бетки. С Петром Крачинским всегда приходил Павел Петран. Петру удалось, наконец, уговорить и мать приходить на эти чтения. Блашко приводил своего родственника, тоже мельника, с дочерью Сузкой. Так незаметно вся комната больного вечерами наполнялась слушателями, жаждущими чтения Слова Божия.

Все присутствующие знали причину болезни Степана, но никто не заговаривал об этом. Они не могли понять Степана, но уважали его. Степан открыто и безбоязненно указывал всем присутствующим на их греховную жизнь, сравнивая ее с заповедями Божиими, вынуждая их тем самым сознаваться в грехах.

Когда Степан первый раз после болезни пришел к общему столу, вся семья несказанно обрадовалась этому. Все были рады, что здоровье Степана пошло на поправку. Но Степан видел и чувствовал, для кого из друзей его выздоровление было настоящим праздником. Он часто видел пред собою лучезарные глаза, сиявшие счастьем.

Когда Степан первый раз вышел в сад, весеннее солнце уже начинало греть землю: на льду появились проталины, снег понемногу исчезал с полей, в воздухе щебетали птички. Во всем замечалось приближение весны. Целая зима в его молодой жизни прошла в болезни и страдании! Не напрасно ли было потеряно это время? Хратский был уже дома, но с сыном, кроме краткого приветствия, еще не говорил.

Степан пошел в сад. Здесь и там уже пробивалась зеленая травка. Как хорошо было тут! Сердце Степана было наполнено благодарностью Господу. Как Он все изменил, как благословил время болезни! Сколько было теперь у Степана друзей! Они не мешали ему больше идти по узкому пути, наоборот — расспрашивали его об этом пути, шли к нему за помощью. А каким милым другом стал теперь дядя Блашко! Он никогда больше не вступал со Степаном в спор, хотя иногда у них были еще разные мнения.

А милый добрый дедушка! Как он ревностно старается служить истине! Бабушка тоже всей душой полюбила Спасителя! Была заметна перемена и в Бетке; она стала приветливее, добрее. Только мать его была еще поглощена заботами мира сего, но и она охотно приходила слушать чтение Слова Божия. Вспомнились Степану и слова Андрея, который зашел к нему однажды.

— Степан! Я решил больше не пить и не ходить в трактир. Я теперь увидел, до чего может довести пьянство. У меня самого есть дети, и я не хотел бы. чтобы с ними повторилось то, что с тобой.

От радости Степан не знал, что сказать брату. Как Господь благ и милосерд! Только Он может так изменить сердце человека.

Степан стоял, прислонившись в раздумье к дереву. Вдруг ему послышалось, будто мать зовет отца. Зов повторился. Отец был в амбаре, и из-за шума на гумне он не слыхал зова. Степан пошел позвать отца. Войдя в амбар, он содрогнулся. Первый раз после того ужасного дня он зашел сюда. Хратский был занят раскладкой соломы и не видел сына.

— Здравствуйте, батюшка! — произнес Степан. — Мать зовет...

— Степан!..

Хратский от неожиданности отпрянул в сторону. Какое-то мгновение отец и сын стояли молча друг перед другом. Весеннее солнце освещало их; освещало оно и столб — памятный обоим участникам страшной драмы. Вдруг Хратский подошел к сыну, глядя прямо в его бледное, но выразительное лицо. Грудь его тяжело подымалась, и он с трудом, почти шепотом, произнес:

— Степан! Прости меня... Ради ран Спасителя, прошу тебя, прости меня!

Радость наполнила сердце Степана, и ему от волнения показалось, что земля ушла из-под ног.

— Отец! О мой отец! Я нисколько не сержусь на вас!

— Я знаю, но тем не менее прости меня. Ты был прав, когда сказал, что я буду сожалеть о своем поступке. Я горько раскаиваюсь, но никогда не смогу исправить случившегося. Да ты и сам, хотя и простил меня, никогда не сможешь забыть, что я поступил с тобой хуже зверя. Ты, подобно другим, будешь избегать меня...

Степан с любовью обнял отца.

— Никогда я не буду вспоминать об этом, если вы только хотите примириться со мной.

— Ах, Степан, Степан!.. — рыдая, повторял Хратский.

— Не плачьте, батюшка! Теперь ведь вы позволите мне жить так, как этого хочет Бог?

— Делай, что хочешь и как хочешь: больше тебе не нужно бояться меня, я ни в чем не буду тебе препятствовать. Я слышал, что вы хотите перенести ваши чтения в дом Блашко. Это потому, что я вернулся домой?

— Мы думали, батюшка, что вы этого у нас не допустите. Если же вы согласны на это, мы охотно будем собираться у нас. Тогда и вы будете среди нас, не так ли?

— Да, если ты меня зовешь, я непременно приду.

Хратский сердечно обнял сына, и они вместе вышли из амбара. Степан опустился на колени. Господь дал ему испить до дна чашу страдания. Когда же он в послушании сделал это, горе его превратилось в радость. Все плакали, глядя на страдания Степана, но сам он не плакал. Теперь же слезы счастья лились из его глаз.

— Господи, я знаю, что Ты и отца обратишь к Себе, — молился он, — и я не могу Тебя достаточно за все отблагодарить. Ты возвратил мне жизнь. Да будет она теперь всецело во славу Тебе и для благословения ближних моих. Теперь я Твой навеки!

В этот день Степан так и не был у Петра. Погруженный в раздумье, он шел по огороду. У мостика, соединявшего их сад с садом Блашко, он остановился. Его взор остановился на гостеприимном доме соседа, где его приняли в несчастии, окружив заботой и лаской. Это воспоминание подействовало на него подобно тому, как действует на природу весеннее солнце. Перед его глазами было милое лицо, которое с влажными от слез глазами день и ночь склонялось над ним в дни опасности. За все, что для него сделала Марьюшка, он ей ничем не мог ответно воздать.

— Это ты, Степан? — раздался вдруг около него знакомый, милый голос.

Марьюшка поставила на землю корзину и подошла к Степану. Лицо ее сияло.

— Здравствуй, Марьюшка! Что ты здесь делаешь?

— Я ищу куда-то запропавшую курицу, но это не так важно. Как, однако, случилось, что ты уже вышел на улицу?

— Мне, слава Богу, гораздо лучше. Как можно сидеть дома, если Бог нам дает такой чудный и теплый день?

— Да, — задумчиво проговорила Марьюшка, — я не знаю, как благодарить Бога за то, что Он исцелил тебя.

Эти слова, сказанные от всего сердца, глубоко тронули Степана.

— Господа я уже благодарил, Марьюшка, но есть еще кто-то, кого до сих пор я не успел поблагодарить.

— Кто же это? Ведь моего отца ты уже благодарил...

— А тебя?..

Степан наклонился, заглядывая в лицо девушки. Марьюшка слегка покраснела, взглянув на говорившего.

— Тебе не нужно меня благодарить, Степан. Это мне следует благодарить тебя. Я должна признаться, что до твоей болезни я только умом схватывала Слово Божие, теперь же я принимаю его всем сердцем. Если бы я жила с мирскими людьми, я бы, наверное, все забыла. Но когда я увидела твои страдания, которые ты переносил ради Христа, и как ты умеешь прощать. только тогда я поняла веру первых мучеников. Я убедилась, что Бог был близок к тебе в час смерти, и начала молиться, прося Иисуса Христа помиловать меня и открыться мне.

— Он тебя услышал, не так ли?

— Да. Степан. Теперь я могу ответить тебе на вопрос, который ты задал мне зимой. Ты меня тогда спросил, когда я наконец буду любить Господа Иисуса. Вот тебе мой ответ: я люблю Его сегодня, буду любить завтра и, да поможет мне в этом Бог. до самой смерти. Но почему мы тут стоим? Пойдем к нам! Отец и Мишко так рады будут увидеть тебя опять у нас.

Они перешли мост.

— Почему ты молчишь? — спросила Марьюшка своего притихшего спутника.

— Знаешь. Марьюшка, у меня от счастья нет слов.

— Так ты тоже счастлив? Я думала, что только у меня такое чувство.

— У тебя тоже, Марьюшка?!

— Разве у меня нет причины радоваться, — ответила сияющая Марьюшка, — видя тебя здоровым и идущим рядом со мной? Я очень рада, что ты теперь не одинок, как осенью, когда тебя никто не понимал. Будто опять вернулось то время, когда мы были детьми. И если хоть один из нас четырех что-то делал, то делали это — мы вместе. Я больше не удивляюсь, что ты уговаривал нас обратиться к Господу. Ты ведь знал, что мы шли в погибель, что без Христа нет спасения. А теперь так хочется говорить о Нем людям...

— Ты права, Марьюшка, — поддержал ее Степан, — и мы не будем молчать. Раньше ты не хотела, чтобы я тебя благодарил, но теперь ты не можешь мне больше в этом препятствовать. Ты сделала для меня много доброго, когда я лежал у вас при смерти. Но что это по сравнению с той радостью, которой ты приветствуешь мое возвращение к жизни? Как радостно мне знать, что есть человек, который меня понимает, и что человек этот — именно ты. Я давно уже познал любовь Христа, но сегодня она мне открылась еще больше. Я не испытал бы подобного на земле, если б я тогда осенью умер.

— Не говори так, Степан, — качая головой, сказала Марьюшка. — Иисус Христос не мог допустить такого горя для меня.

— Разве бы ты горевала обо мне? — глядя ей в глаза, радостно спросил Степан.

Степан не дождался ответа от Марьюшки, потому что выбежавший навстречу Мишко бросился обнимать Степана. Но здесь и не нужно было слов: ответ .Марьюшки можно было прочесть на ее милом лице. Все трое пошли в дом, радуясь новому счастью, встрече и весне.

9. В ПУТИ

Хратский собирался на ярмарку в соседний город П. Там он хотел продать лошадь, рассчитывая на выгодную продажу, так как был пост.

— Поручите это дело мне, — предложил Степан. — Дома я все равно еще не в силах много работать.

— Тебе это, сынок, будет слишком утомительно. — ответил Хратский. — Ты еще не совсем здоров.

— Пожалуйста, пустите меня, мне уже гораздо лучше. С Божьей помощью я потихоньку доеду туда, а заодно и навещу тетю Прибовскую. Я ее уже пять лет не видел.

Но дома боялись отпускать Степана в такой далекий путь, хотя, с другой стороны, им не хотелось лишать его этого удовольствия.

— Да ведь ему не нужно идти пешком, — вдруг сказал Хратский. — Он может ехать на телеге. Зимой Андрей смастерил кое-что из дерева, и эту утварь можно будет продать в городе еврею. Да и остаток кукурузы заодно может продать Степан. Все будет хорошо.

Женщины обрадовались, а Степан обнял отца, благодаря его за заботу.

Тут пришел Петр Крачинский.

— Захвати и меня с собой! — попросил он Степана. — Я там лучше смогу продать свое полотно, да мне, кстати, нужно и бумагу купить, а в П. хорошая бумага.

— С удовольствием! — согласился Степан.

Хратские обрадовались, что Степану не придется ехать одному. Молодых людей заботливо снабдили в дорогу всем нужным. Из трех домов надавали им поручений: не только взрослые, но и дети. Наконец, простившись со всеми, они тронулись в путь. Домой их ожидали не раньше, чем через три дня.

Они ехали медленно, тихо беседуя и наслаждаясь природой. По дороге они подвозили то одного, то другого пешехода, не требуя платы за проезд. До следующей деревни довезли также старого нищего, который благословил их за доброту. Степан не упускал случаясказать всякому встречному о счастии, которое даровано человеку в Боге. Он говорил о любви Божией, о жертве Сына Божия, о спасении. Все это было для людей ново. Некоторым нравилось, что говорил Степан, но они не могли поверить, что человек может возненавидеть грех и начать новую жизнь. Тогда в разговор вступал Петр. Он рассказывал о том, какую распутную и порочную жизнь он вел раньше, показывая даже при этом оставшиеся у него после драк рубцы. Говорил он и о том, что неминуемо погиб бы от пьянства и побоев, если бы Степан не нашел и не спас его, указав ему на его порочную жизнь, ведущую в погибель. Затем он радостно свидетельствовал своим слушателям, как он теперь счастлив, оставив служение дьяволу и служа Богу и Иисусу Христу.

Люди удивлялись Степану и Петру. То, что они говорили, было совершенно ново для них. Некоторые скоро забывали слышанное, но не все относились поверхностно к их свидетельству. Господь видел, что молодые люди служили Ему от всего сердца, исповедуя Его имя и поясняя каждому, что Бог избавляет раскаявшегося грешника не только от заслуженного им наказания, но и от тяги ко греху.

Когда они доехали до селения Р., было уже темно, и они решили здесь переночевать. Доехавший с ними на подводе житель этого села предложил им остаться на ночлег. Хозяйка приняла их приветливо и угостила, чем могла: для лошадей также нашлось место. Люди эти были очень бедны; недавно им пришлось продать единственную корову, еврей забрал волов. Хозяева жаловались Степану и Петру на свою горькую долю. Когда за столом Степан прочел им стих из Евангелия, слезы навернулись на глазах его слушателей. Сочувствие гостей согрело удрученные горем сердца хозяев. Степан читал и говорил им о милосердии и любви Иисуса Христа, что „Он вчера, сегодня и вовеки тот же”. Затем они все вместе преклонили колени, и Степан помолился. Молитва Степана поразила хозяев.

— Бог слышит нас. и Он хочет, чтобы мы приходили к Нему со всеми нашими нуждами, уповая на Него Одного, — пояснил Степан.

Хотя хозяйка была уставшей, она не захотела рано лечь спать и, уложив детей, снова вернулась к гостям. Так, беседуя, они просидели до поздней ночи.

На следующее утро, перед отъездом, Степан оставил им кукурузы, посоветовав откормить гусей, а затем продать в городе. Петр отрезал им кусок полотна на рубашки детям. Счастливые, что смогли помочь своим ближним, они поехали дальше. Благословения бедняков сопровождали их.

Прибыв в город, Степан продал лошадь дороже, чем предполагал. Кукурузу и другую утварь ему также удалось продать выгодно. Повезло и Петру. Он с избытком выручил за тот кусок, часть которого отдал на рубашки детям. Теперь ему стало ясно, как важно отдавать начаток всего Богу.

Поручив телегу и лошадей Петру, Степан пошел проведать тетю Прибовскую, которая служила экономкой в доме аптекаря. Она сразу не узнала племянника, а узнав его, очень обрадовалась.

— Добро пожаловать, Степанко! Откуда ты? Ты один пришел? — засыпала она его вопросами.

— Из наших я один здесь, тетенька. Я приехал продать лошадь. Привез вам поклоны от бабушки, дедушки, отца, матери и всей семьи. Уже давно мы ничего не слыхали о вас, поэтому я заглянул, чтобы узнать, как вы поживаете.

— Правда, дитятко, давно мы не виделись. Садись же, садись! Мне, Слава Богу, живется хорошо. Ну, как все там у вас?

— И мы все, благодарение Богу, живы-здоровы. Тетенька, как вы думаете, позволит ли аптекарь поставить лошадей сюда во двор? Мне нужно их накормить, а на постоялый двор не хочется вести.

— Конечно, дитятко. Хотя барина нет дома, но он охотно примет твоих лошадей. Ты можешь их даже поставить к нам в конюшню, там сейчас пусто. Барин намеревается купить пару лошадей, когда вернется. Но где и с кем ты оставил их?

— С моим хорошим товарищем Петром Крачин-ским. Я оставил его у колодца с подводой. Сейчас я схожу за ним.

— К чему тебе идти? Я пошлю мальчика.

Прибовская отправила молодого аптекарского ученика за Петром, затем, дав распоряжение на кухне, вернулась к своему гостю. Каким красивым стал Степан и как умно говорит! Ее удивила только его бледность, будто он недавно перенес тяжелую болезнь.

— Мне кажется, сынок, что ты не совсем здоров. Не хворал ли ты, когда был на военной службе? — заботливо спросила она Степана.

— Нет, на военной службе я не болел, тетенька, но к Рождеству я занемог и долго хворал. Теперь, слава Богу, я опять здоров, но еще немного слаб. Господь, сохранивший мне жизнь, восстановит и мои силы в свое время.

— Интересно, отчего такой молодец, как ты, мог так тяжело заболеть? Впрочем, если даже сын моего барина захворал, где же уберечься от болезни в вашем быту... — печально рассуждала Прибовская. — А что с молодым барином? — спросил Степан.

— Ах, в двух словах не расскажешь. Во всяком случае, вот уже четвертая неделя, как барин с сыном уехал на какие-то воды. Доктор писал нашему провизору, что молодой человек уже встает, но воздух в той местности плохо действует на него, поэтому они скоро вернутся домой. Бедный господин Каримский! Как он будет отчаиваться, если молодой барин умрет...

Прибовская коротко рассказала Степану историю с молодым Каримским. Однажды отец с сыном изготовляли лекарство. Молодой барин захотел пить и по ошибке вместо воды выпил какую-то ядовитую жидкость.

— Не расстраивайся, тетенька, — утешал ее племянник. — Бог никогда не возлагает на людей большее бремя, чем они могут перенести. Он силен все повернуть к лучшему.

— Ты, Степанко, говоришь, как наш барин!

— Разве аптека теперь закрыта?

— Нет. наш провизор ведет пока дело. Вот, действительно, человек, посланный моему барину Самим Богом!

Глядя на Степана, Прибовская не могла нарадоваться на него.

— Как я рада, что военная служба тебя не развратила и что ты не перестал веровать в Бога.

— Ах, тетенька! — с прискорбием ответил Степан. — Я было совсем забыл Бога и впал в тяжкий грех. Я вел дурную и безбожную жизнь. Но Иисус Христос сжалился надо мной; Он простил мне грехи, омыл меня Своею Кровью и примирил с Отцом Небесным. Силою Духа Святого Он сделал из меня нового человека. Я и сегодня пришел к вам, тетушка, чтобы вам все это рассказать и спросить вас, познали ли вы Иисуса Христа, Его любовь, которою Он возлюбил вас? Служите ли вы Ему из благодарности за дарованное вам спасение?

— Ах. сынок мой! Если бы ты задал мне этот вопрос несколько недель тому назад, я не поняла бы тебя или. может быть, рассердилась, — ответила расстроганная старушка. — Раньше я не знала Бога и не служила Ему. Но и теперь я еще слаба в вере, годами никто не заботился о моей душе. Поэтому мне подчас бывает трудно понять Слово Божие. Но господин провизор мне всегда говорит, что если мы только откроем наше сердце Иисусу Христу, Он пребудет в нас, научая нас всему.

Степан обрадовался.

— Как я счастлив слышать от вас это! Значит, господин провизор также знает и любит Спасителя? Если он учит вас путям Господним, значит, они известны ему?

— Ах, Степан! Если уж такой человек не служил бы Богу, то я сомневаюсь, чтобы это делали бы другие.

— Тетушка, дорогая! Нельзя ли мне познакомиться с ним?

— За этим дело не станет. Он такой любезный и приветливый человек! Я пойду приглашу его сюда. Если у него будет свободная минута, он придет к тебе.

Прибовская вышла, а Степан в радостном ожидании остановился у окна. Как он радовался встрече с человеком, идущим тем же узким путем! Он не задумывался над тем, что он скажет незнакомому провизору. Он в душе уже благодарил Господа за неожиданную радость. Наконец дверь отворилась. Степан оглянулся...

— Степан!

— Господин Урсини!

— Неужели это ты, Степан? Как ты сюда попал?

В объятиях друга Степану было трудно удержаться от слез радости.

— Как я попал сюда, это не так удивительно, но вас я не предполагал здесь встретить.

— Таковы, брат, пути Божии. Как ты поживаешь и как чувствуешь себя?

— Я очень счастлив. Иисус Христос всегда со мною; Он хранит меня, оберегая от греха. Он не оставил меня одного, но послал мне души, которые пришли на Его зов, как вы мне тогда предсказывали. А вы, дорогой господин Урсини, как поживаете?

— Степан, милый мой! Зачем ты называешь меня господином? Не подобает братьям так величать друг Друга.

— Нет, господин Урсини, кому честь — честь. Но вы мне еще не ответили на мой вопрос.

— Хорошо, господин Хратский. я вам сейчас отвечу. Ну, как вам нравится такое обращение?

— Нет, нет, так не пойдет! Ну, хорошо: как ты поживаешь, дорогой брат?

Урсини обнял и расцеловал Степана.

Через некоторое время вернулась Прибовская. Она не поверила своим глазам: господин Урсини и Степан, сидя за столом, беседовали, как братья. Ей не хотелось им мешать, но Петр был уже здесь, и Степану нужно было идти к лошадям; да и у господина провизора было много дел в аптеке.

Добрая старушка на славу угостила Степана и Петра. Об их отъезде она и слышать не хотела.

— Завтра поедете! — заявила она решительно.

— У вас, тетушка, как в Царствии Небесном! — заметил Петр, сдаваясь.

После обеда господин Урсини взял Петра к себе, чтобы Степан мог наедине поговорить с тетушкой. Тут Прибовская узнала, как Степан познакомился с провизором, который часто навещал старого проповедника в городе К., где Степан отбывал военную службу. В тот вечер, когда Степан, гонимый страхом, искал душевного утешения, господин Урсини говорил в собрании. Проповедник так ясно указал ему на Спасителя, что Степан тут же принял Его в свое сердце. Маленькая городская община очень любила господина Урсини, потому что многие познали через него Господа. Немало было и таких, которые советовали

ему поступить на курсы проповедников, но он не соглашался. У него был престарелый отец, на содержание которого молодой человек тратил свое жалованье, часто сам терпя при этом нужду. Старик нередко притеснял сына, но любовь Христа вскоре победила все, и отец умер в объятиях сына прощенным грешником.

Степан не понимал, почему Урсини, который был теперь свободен и независим, не поступал на курсы проповедников. „Может быть, — думал Степан, — он хочет сначала себя обеспечить материально?"

— Хорошо, что он не пошел на курсы, — со вздохом сказала Степану Прибовская, — тогда он никогда не попал бы к нам и не возвестил о любви Божией!

Узнав подробности из жизни провизора, Прибовская стала ценить его еще больше. Она удивлялась, что Степану казалось вполне естественным, что сын жертвовал собой из любви к отцу. Она и не подозревала, что ее племянник почти жизнью поплатился за свою веру, но при этом его долготерпение и любовь привели к Богу и его отца.

Зато Петр не жалел выражений и красок, рассказывая Урсини о всех трудностях, которые встретил в Дубравке Степан по возвращению с военной службы. Он рассказал; как бывшие товарищи отвернулись от Степана, упомянул и о своем обращении к Богу через Степана, о благословенных собраниях у Блашко. Поведал он и о страшном происшествии в амбаре Хратских. Услышав об этом, провизор побледнел от ужаса. „Вот это и была его болезнь, о которой он упомянул вкратце... — печально думал Урсини. — Какая стойкость и в то же время — скромность".

Петр рассказал и о том, что после болезни Степана никто из его родных и знакомых больше не противился его словам.

— Видишь, Петр, — сказал, наконец, Урсини, — путь истинного христианина к вечной славе идет только через Голгофу. Если мы хотим спасать других, необходимо приносить себя в жертву, подобно нашему Господу.

10. СОБРАНИЕ

Время летело, и Степан и Петр не заметили, как настал вечер.

— Накормите своих лошадей, чтобы к семи часам быть свободными. У нас будет небольшое собрание, — сказал Урсини друзьям. — Мы встретили здесь несколько лютеран, жаждущих слышать Слово Божие. Мы собираемся два раза в неделю для чтения. Теперь, благодарение Господу, стали приходить к нам и католики. Женщина, в квартире которой мы собираемся, католичка, тоже уже недалека от Царствия Божия. Ее дочь была замужем за лютеранином-учителем, поэтому ее внучка лютеранка. Она живет у бабушки и помогает нам на наших собраниях, играя на органе, когда мы поем. Домик для нее нанимает одна благодетельница, которая и нам оказывает благодеяние, предоставляя его в распоряжение для собраний.

Как счастлив был Степан снова быть на собрании верующих братьев!

К семи часам из аптеки на собрание пошли трое молодых людей, старушка Прибовская, ученик провизора Индрик, младший ученик Ферко и служанка. Петр не мог дождаться встречи с верующими, о которых Степан ему так много рассказывал. Он уже заранее радовался, что услышит проповедь Урсини.

Уезжая из дома, Степан и Петр не думали, что тут их будет ожидать такая неожиданность. Они охотно ехали в П.. но если бы знали, что их там ждет, они, наверное, летели бы как на крыльях.

Наконец друзья дошли до домика вдовы. Пройдя сени, они вошли в освещенную комнату, где рядами стояли некрашеные скамейки. Почти все места были уже заняты. Большая часть слушателей принадлежала к простому люду. Между окнами стоял стол, на котором лежала Библия. Рядом находился орган, за ним сидела скромная молодая девушка, одетая по-городскому.

Глядя на эту простую, незатейливую обстановку и на собравшихся, Петр чувствовал себя словно на небесах. Как хорошо и мирно здесь дышалось! Когда они вошли в комнату, все почтительно поздоровались с Урсини. Степану и Петру пришлось сесть на передней скамье. Перед выходом из дома Урсини сказал им: „Когда я кончу говорить и мы споем духовный псалом, ты. Степан, скажешь нам слово. Петр, ты также засвидетельствуешь перед собранием о милости свыше".

Перед началом собрания Индрик раздал всем песенники; молодая девушка, которую звали Анна, начала играть, и все присутствующие запели. Петр слушал пение, закрыв глаза. Особенно ему врезался в душу один гимн, призывающий к покаянию. Ах, как счастлив был Петр, что он уже познал Господа и уверовал в Него! Он ощущал то. что чувствует сын, который долгое время блуждал вдали от отцовского дома. Отец с радостью встречает его, прощая ему все, и он так счастлив!

Прочитав из Евангелия место о страданиях Иисуса Христа, Урсини начал пояснять слушателям прочитанное. Петр слушал, стараясь не пропустить ни слова. Урсини говорил ясно и просто, как говорят детям. И тем не менее, сколько любви и красоты было в его словах! Петр мог бы его слушать до самого утра. Сердце его разгоралось любовью к Спасителю, Который так пострадал за Него, грешника. А взамен всех этих мук Он не требовал ничего, кроме немощного. грешного сердца Петра. Юноша был так погружен в эти думы, что очнулся лишь тогда, когда кончилась проповедь и сопровождавшее ее пение.

Он вздрогнул, услышав знакомый голос Степана:

— Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня: а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам!

Глаза всех присутствующих были обращены на Степана. Немного подумав и помолчав, Степан продолжил чтение:

— Иуда (не Искариот) говорит Ему: „Господи, что это, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?" Иисус сказал ему в ответ: Кто любит Меня, тот соблюдет Слово Мое: и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим. Нелюбящий Меня не соблюдает Слов Моих (Иоан. 14, 21-24).

Ваш и мой дорогой друг Урсини предложил мне сказать здесь несколько слов. Мне нетрудно это сделать, эти прочитанные стихи дают богатую тему для беседы с вами. Всем нам. здесь сидящим, известны заповеди Божии. Но исполняем ли мы их?

Затем он говорил о любви Иисуса Христа. Он пояснял, что Сын Божий взамен всех перенесенных Им страданий ожидает от нас лишь любви к Нему.

— Иисус Христос говорит, что Его любит тот. кто соблюдает заповеди Его. Может ли Он это сказать о всех нас? Любите ли вы Его. дорогие друзья? Чем вы доказываете Ему свою любовь? Боюсь, что не все присутствующие здесь любят Его. Я еще не стар, но за моей спиной тоже уже лежит безбожная жизнь. Такая же жизнь лежит и за всеми вами. Начали ли вы жить новой жизнью? Если да, то в чем проявляется ваша любовь ко Христу? „Кто любит Меня, — говорит Христос. — тот будет возлюблен Отцом Моим".

Думали ли вы когда-нибудь о том, что это значит? Что значит „быть возлюбленным" — дома, на службе, одним словом, в каждую минуту вашей жизни. Вникли ли вы когда-нибудь в это слово?

Как радостно знать, что не просто присутствие Божие встречает нас всюду, грешных и жалких людей, но что Он еще при этом и любит нас. как отец любит своих детей. Какое может со мною случиться зло, если Он милостив ко мне? Кто может мне повредить, если Господь возлагает на меня Свою благословляющую руку? Он помогает мне переносить страдания, поддерживает меня изо дня в день в нужде и болезни. Он — моя опора. Когда же настанет час смерти, Он перенесет меня к Себе, на свою чудную и вечную родину.

В первый год военной службы меня очень тянуло домой. Меня тянуло к родным местам, к родным горам и лесам. Теперь я дома. Я по-прежнему люблю наши горы и леса, но мое сердце стремится к иным, высшим горам моей небесной родины. Моя душа стремится туда, потому что я знаю, что там обитает от вечности возлюбивший меня Отец мой. Итак, соблюдайте заповеди Господа Иисуса, и Небесный Отец возлюбит вас! Счастье ваше тогда будет безмятежным.

„И Я возлюблю его и явлюсь ему Сам", — говорит далее Иисус Своим ученикам. Последние не могли понять, почему это Спаситель говорит простым, неученым людям такие слова. Они ожидали, что Он откроется великим, мудрым мира сего.

Можно многое знать об Иисусе Христе и в то же время не знать Его лично. Весь мир знает о Спасителе, но мало таких, которые знакомы с Ним лично, которым Он открылся в Духе Святом. Для примера я возьму такое сравнение: я знаю много растений, растущих в наших горах, но не знаю, на что пригодно каждое из них. Бабушка же моя знает целебную силу любого из этих растений. Итак, не зная этого, я легко могу наступать на них, топтать их ногами. Но моя бабушка, наверное, этого не сделает. Она сорвет это растение и употребит его с пользой. Кому Спаситель лично не открылся, тот Его и не замечает. С прискорбием я должен сказать, что иные люди попирают Его ногами. Явился ли Он каждому из вас? Знакома вам та целебная сила, которой Он обладает? Эта сила исцеляет все греховные раны.

Я часто с удивлением наблюдал, что бабушка делает с растениями. Сперва их моет, затем толчет, пока не выдавит много сока. Только тогда целебное средство готово к употреблению.

Иисус Христос вел чистую, святую жизнь здесь на земле. Затем, как вы уже знаете, Он пролил за нас Свою кровь, и она стала целебной силой для наших греховных язв. Положите этот бальзам на сердце, и вы исцелитесь. Вы познаете Иисуса Христа и полюбите Его.

Однажды я поранился. Я помазал рану мазью, которой раньше никогда не пользовался. Теперь я узнал, какую пользу она принесла мне. Поэтому теперь я уже не отношусь безразлично к этому целебному средству: оно для меня слишком дорого. Дай Бог. чтобы и вы научились ценить Кровь Иисуса Христа — этот бальзам, исцеляющий загрязненные грехом сердца. Вы не пройдете тогда мимо с презрением, вы познаете Иисуса Христа и полюбите Его.

Когда ученики спросили Спасителя, почему Он хочет явить Себя только им, а не всему миру. Он ответил: „Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое..." Этот „кто" может быть я. а может быть и ты. слушатель. Одним словом: всякий, кто желает соблюдать Его заповеди.

„...И Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему, и обитель у него сотворим". Верность этих слов вне всякого сомнения. Получив от Иисуса Христа прощение грехов, я полюбил Его и начал стремиться исполнять Его заповеди. Тогда Господь на мне исполнил Свое обетование. Духом Своим Святым Он начал научать меня пребывать в Нем. когда я. со своей стороны, отдал Ему свое сердце. Раньше в моем сердце обитал дьявол и я поступал по воле его: теперь во мне и со мною действует Господь по воле Своей. В этом и заключается мое блаженство.

Все мы, здесь собравшиеся, люди простые и малограмотные. но Господь хочет открыться и нам. Он не желает явить себя мудрому, гордому миру, где люди ни во что не ставят Его целебную силу. На военной службе я нагляделся на этот мудрый мир: никто из моих офицеров не верил ни в Бога, ни в Иисуса Христа. Тогда я подумал: если эти ученые люди не верят в Бога, так нечего веровать в Него и мне. малограмотному крестьянину. Это довело меня почти до погибели. Если бы не благость Божия и не любовь моего Спасителя, то там. на службе, я погиб бы в своих грехах.

Никто из этих ученых господ не знал Иисуса Христа. Увлеченные миром, они служили греху и дьяволу. Я же, недостойный, был исцелен, спасен и освобожден от греха Господом. И вас всех жаждет спасти Господь, за каждого из вас лилась Кровь Спасителя. Но не думайте, что мы всегда в любую минуту имеем право говорить: „Я люблю Бога". Господь предупредил: ..Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое". Мы должны доказать свою любовь на деле. Если жизнь ваша не доказывает этой любви к Спасителю. значит. Он вам еще не явился. Аминь.

— Аминь! — единодушно повторили многие из присутствующих.

Урсини закончил собрание искренней молитвой. В конце он еще раз коротко обратился к собравшимся:

— Дайте Господу Иисусу исцелить ваши сердца! Друг мой только что сказал, что Иисус — истинный Целитель греховных ран. Только здоровый человек может исполнять свои гражданские обязанности. Таков же закон и в духовной области: только исцеленный от греха человек может исполнять заповеди Божии: только человек с обновленным сердцем может доказать свою любовь к Спасителю. Если вы ищете духовного исцеления, вы должны идти к Иисусу-Христу: Он — врач и целебная сила души вашей. Таким путем пришли к Нему и мы. Кто из вас решится сегодня последовать за Спасителем и отдать Ему свое больное исстрадавшееся сердце? Пусть такая душа выйдет вперед.

Плача, вперед вышла одна вдова, следом за нею еще двое мужчин. Остальные собравшиеся, также плача, молились вместе с кающимися. Тут представился и Петру случай открыто свидетельствовать перед собравшимися о Господе.

Степан и Петр пережили здесь незабвенные часы. Но и их не забыла эта маленькая христианская община, перед которой так просто и ясно они свидетельствовали о Господе.

Вернувшись, друзья проговорили еще далеко за полночь. Наконец Петр пошел спать, а Степан в комнату Урсини, чтобы еще немного поговорить. У Степана было много вопросов, ответить на которые в Дубравке никто не мог. Степан сердечно приглашал Урсини при первой возможности навестить его в Дубравке.

— Мы там, как овцы без пастыря, — жаловался ему Степан.

Урсини глядел на Степана, который, если бы мог. прочел в этом взгляде следующее: „Дорогой мой, они не без пастыря, пока имеют тебя".

Трудно было расставаться друзьям на следующее утро. Тетушка Прибовская также обещала Степану приехать в Дубравку. Подвода давно уже скрылась из виду, а провизор Урсини все еще стоял на дороге и задумчиво глядел вслед уехавшим.

11. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Довольные и счастливые возвращались Степан и Петр в Дубравку. Им хотелось со всяким встречным делиться своим счастьем. По пути они подбирали усталых пешеходов. Попался им и один горький пьяница. Человек этот всюду слыл первым забиякой и отчаянным буяном. Рассказывали, что однажды зимой он на последние гроши нанял музыкантов, заставил их влезть на высокое дерево и там играть. Сам он в это время лежал на снегу под деревом, слушая их оттуда. Друзья перебинтовали ему ушибленную ногу и помогли улечься в телеге. Степан начал объяснять ему. что Бог сотворил человека по образу и подобию Своему и послал в мир Своего Сына Иисуса Христа для спасения.

Сперва из уст пьяницы сыпались проклятия и бранные слова против Бога, людей и самого Степана. Но видя, что Степан не раздражается, а с любовью продолжает свои увещания, он перестал ругаться. Степан разъяснил ему, что подобной жизнью он служит дьяволу и что путь, по которому он идет, ведет к погибели. Кончилось тем, что этот человек расплакался и всю остальную часть дороги не проронил ни слова. Когда они подъехали к его дому, он никак не мог сойти с телеги, его больная нога онемела. Друзья подхватили его под руки и повели к дому.

— Не упрекайте его, матушка, — обратился Степан к его матери, — это ни к чему не приводит. И я раньше бывал в таком состоянии, и когда моя мать встречала меня упреками, этим она причиняла вред только своей душе; меня же ее упреки приводили только в ярость. Дайте ему лучше горячего супу да сделайте холодную примочку на больное колено.

Женщина удивилась доброте Степана. Но еще больше удивилась она, когда, окинув глазами их убогое жилище. Степан обратился к ее сыну:

— Как у вас, однако, печально. Ничего у вас нет, а виновато в этом вино. Голые стены, неопрятная постель, грязная одежда, пустая комната; и всему причина — вино. Вы ведете жалкую животную жизнь. Давайте вместе помолимся, чтобы Господь избавил вас от пьянства: Он в силе это сделать! Он меня избавил от власти дьявола. Он может это сделать и с вами.

Степан и Петр уже давно уехали, а бедная женщина все вспоминала, как они здесь преклонили колена и вместе с ней просили Бога послать свыше помощь ей и ее сыну. И сын впервые увидел, как в доме все бедно и неприглядно. Он как бы очнулся от глубокого сна, сознавая, что до сих пор жил, как животное. Ему стало невыносимо стыдно. Голые стены, казалось, обвиняли его: ты пропил все, что принесла с собою жена. А бедная жена! Когда они поженились, он любил ее. но потом начал пить и изводить ее своей жестокостью. Она жила бы еще сегодня, если бы он не свел ее побоями в могилу. И теперь она обвиняет его перед Богом...

Он горько заплакал. Когда мать, желая утешить его, подошла к нему, он грубо оттолкнул ее, говоря:

— Ты научила меня пить! Почему ты не предостерегала меня в молодости от пьянства! Ты никогда не говорила мне о Боге: во всем виновата только ты!

Несчастная женщина сознавала справедливость его слов, а потому не отвечала ни слова. Она сама давно пристрастилась к вину и давала его сыну. Но она пила его умеренно, и это не мешало ей работать и вести хозяйство. Сын же впал в сильное пьянство и расточил все их имущество. Ужасна даже одна только мысль о том, что родителям придется слышать в аду стоны детей, в которых будет слышаться обвинение: „Вы, вы виноваты в этом!"

Наши путники в это время были уже дома. Петр сошел около дома, забрав купленные им в городе вещи. Распрощавшись со Степаном и договорившись о скорой встрече, он весело пошел в избу. Крачинская стояла у плиты, размышляя: принесет ли сын домой вырученные от продажи полотна деньги или пропьет их снова? Последнее ее нисколько б не удивило, так как это повторялось из года в год.

Петр вошел в кухню, весело и сердечно приветствуя мать:

— Здравствуй, матушка! Как поживаешь?

— Слава Богу, хорошо, сынок! Ну как ты съездил, удачно?

Они вошли в недавно побеленную комнату. Положив тюк на пол, Петр развязал узел и передал матери пирог, испеченный старушкой Прибовской. Затем отдал ей платок, который купил в подарок, зная, что она давно хотела такой иметь. Он рассказал ей, как добра была к ним Прибовская и какие сердечные приветы она передала ей.

От радости Крачинская не знала, плакать ей или смеяться. Радостно обняв сына, она его крепко поцеловала. Его забота глубоко ее тронула. Засуетившись, она принялась готовить сыну обед. За обедом он ей рассказал, сколько денег выручил за полотно и сколько заплатил за шерсть и бумагу. Сказал и, что Прибовская заказала ему большой кусок полотна на платки господину Каримскому и на кухонные полотенца.

Оставшиеся от покупки деньги Петр полностью отдал матери.

— Не отдавай все, оставь кое-что и для себя, — уговаривала она его.

— Что ты мне сама дашь, я приму охотно, — сказал Петр, — но сам не возьму ни копейки. Довольно и того, что прежде тебя обманывал, удерживая часть вырученных денег. Прости меня за это, пожалуйста!

Петр с такой мольбой смотрел на мать, что у старушки навернулись на глаза слезы.

— По дороге я думал о тебе. Сколько я тебе причинял забот, не забуду до самой смерти и надеюсь с Божьей помощью доказать это, хотя я и не родной сын тебе...

— Ах, зачем ты так говоришь? — печально произнесла Крачинская. — Когда я принесла тебя в дом после смерти моего мальчика, ты был моим утешением. Мне казалось, что мой малыш вернулся ко мне. Но пока за тебя платили, у меня всегда было чувство, что ты чужой. Когда же за тебя перестали вносить деньги, я была рада, что ты стал моей собственностью. С тех пор прошли годы, и я совсем забыла, что ты не мой сын. Любопытно, однако, живы ль еще твои родители?

— Мои родители? — От волнения Петр вскочил с места. — Да если б мои родители предъявили теперь на меня свои права даже перед судом Божиим, я и там заявил бы, что не знаю их. А тебя взял бы за руку и сказал: „Вот моя мать!"

Никогда Крачинская не забудет этих слов, не забудет и искренности, с которой они были сказаны. В его голосе было слышна вся горечь оскорбленной души. И неудивительно, с детства Петру пришлось страдать: кто бы на него ни сердился, будь-то молодой или старый, каждый упрекал его за неизвестность происхождения. Так, к сожалению, часто случается: родители преступают закон Божий, а невинные дети должны всю жизнь потом носить на своем челе печать стыда. Эта печать с раннего детства легла на чело Петра, не знавшего родительской ласки.

Мать и сын проговорили до поздней ночи. В этот вечер Крачинская окончательно и навсегда примирилась с мыслью, что в их доме не будет открыт трактир. Она больше не жалела о том, что Петр сделался „мечтателем". Он стал сейчас совсем другим. До этого он никогда не оказывал ей ни признательности, ни любви.

И у Хратских в доме все еще горел свет. И здесь никто не торопился идти спать. У каждого была причина для радости. Степан не забыл ни одного поручения и продал все очень выгодно. Но это еще не все: матери он привез кофе и сахару от тетушки Прибовской, детям — картинки от Урсини, дедушке — лекарство от кашля, а бабушке — средство от ревматизма. Степан едва успевал отвечать на сыпавшиеся ему со всех сторон вопросы. Все радовались, что тетушка обещала посетить их, когда ее барин поедет на дачу. Но больше всех они радовались возвращению Степана, и что его поездка была так удачна.

Когда, наконец, все ушли на покой, Степан остался наедине с отцом. Он хотел отчитаться перед ним и отдать вырученные деньги. Считая их, Степан вдруг замялся и яркая краска залила его лицо.

— Ты нечаянно обсчитался? — спросил Хратский.

— Отец, — ответил Степан, открыто глядя ему в глаза, — не хватает полмеры кукурузы, которую я не продал.

— Не продал?.. Почему? — удивился Хратский.

Степан не без смущения рассказал отцу, где он оставил кукурузу. Затем он добавил:

— Вы позволили мне купить себе новую шляпу, но я не купил ее: обойдусь и старой. Бог хотел, чтобы я помог этим бедным людям. Вы не сердитесь на меня?

— Ах, Степан, Степан! — со вздохом проговорил Хратский. — Не говорил ли я тебе, что ты никогда не забудешь зла, которое я тебе причинил? Ты думаешь, что я навсегда останусь злым и никогда уже не исправлюсь...

Степан не сразу ответил. Он хотел было уже просить прощения у отца, но передумал.

— Я не думал о вас ничего дурного, батюшка, но прошу Господа, чтобы Он вполне обратил ваше сердце, и я верю, что Он сделает это. Одного только я не знаю, желаете ли вы сами от всей души служить Господу? Вы этого никогда не показываете ни словом, ни делом. Не хотите ли вы сказать с Иисусом Навином: „Я и дом мой будем служить Господу"?! Вы хороший земледелец, дело у вас, как вы знаете, всегда шло хорошо, потому что в работе мы, сыновья, всегда слушались вас. Начните служить Господу, и мы все пойдем за вами. Тогда никто из нас не будет бояться поступать по воле Божией и делать доброе. Решитесь же сегодня, батюшка, и скажите: „Я и мой дом будем служить Господу!“

Хратский был бледен.

— Верь мне, сын мой, что и я хотел бы служить Богу, но не могу угодить Ему, потому что я грешный человек.

— Скажем же теперь это вместе Господу, батюшка, — промолвил Степан, опускаясь на колени.

Хратский последовал примеру сына.

— Господи, — молился Степан от всего сердца, — мой отец желает служить Тебе. Он сознает себя грешником; прости ему, Господь, грехи его. Ведь ты пришел взыскать и спасти погибших. Итак, помоги ему с этого дня служить Тебе. Аминь.

Некоторое время они молча стояли на коленях. Наконец Дух Святой открыл уста Хратскому.

— Боже, будь милостив ко мне, грешнику, — простонал он. — Прости мне мои тяжкие грехи, прости меня за то зло, которое я причинил Степану. И я желаю вместе с домом моим служить Тебе. Помоги мне в этом и прими меня по милости Твоей! Аминь.

Велико было удивление Блашко, когда на следующий день к нему пришел Хратский. „Что ему нужно?" — подумал про себя Блашко. Хотя за время болезни Степана эти семьи стали намного ближе, мужчины все-таки избегали друг друга, лишь изредка обмениваясь словами.

Очень трудно человеку начать разговор с тем, кого он долгое время сторонился. Нелегко было и Хратскому заговорить с Блашко. Каково же было удивление Блашко, когда он услышал такие слова:

— Я пришел, сосед, просить у тебя прощения. Я напрасно наговорил на тебя тогда из-за межевого камня. Я знаю, что ты его не переставлял, для этого ты слишком честен. Прости мне все и будем, как прежде, добрыми соседями!

— Да, простим друг друга, — ответил тронутый Блашко, подавая руку Хратскому. — Меня радует, что ты пришел ко мне. Пусть все будет опять по-старому!

Оба облегченно вздохнули, когда после стольких лет вновь смогли дружелюбно смотреть друг другу в глаза.

12. ГОСТЬ

Время летело быстро. С тех пор, как Степан и Петр вернулись из своей поездки, прошло несколько недель. Жизнь в Дубравке шла своим чередом, каждый был занят своим делом.

Петр Крачинский был также занят своими делами. Вот он шагает через лес с узлом, наслаждаясь тишиной леса. Он только что сдал покупателям полотно и теперь возвращается домой с новым заказом. Заказчиков у него было так много, что он едва успевал выполнять заказы. Когда его спрашивали: правда ли, что он сделался „мечтателем", — он охотно отвечал им: „Да, я действительно был им прежде, не зная истины Божией. Теперь же я помилован и принят Богом. Как я счастлив: Иисус Спаситель, Сын Божий открылся мне!"

Многие не верили Петру, но он знал, что они все-таки когда-нибудь задумаются над его словами.

Петра уже давно преследовала одна мысль, да и женщины Дубравки часто его допекали:

— Послушай. Крачинский, ты уже давно окончил военную службу, отчего ты не женишься? Твоя приемная мать уже стара, ей скоро будет не под силу вести хозяйство одной.

— Женюсь, когда отремонтирую свой дом, — отвечал словоохотливым женщинам Петр, чтобы как-нибудь отвязаться от них.

Петр уже и сам задумывался об этом. Он давно уже хотел как-нибудь летом поправить свою избу и сделать к ней небольшую пристройку. Степан, Мишко и Павел Петран обещали помочь ему в этом. Блашко и Хратский пообещали дать камней. Петр уже договорился с двумя каменщиками, а Степан высчитал, во сколько все это обойдется ему. С такой помощью дело, конечно, наладится быстро. Но что потом? Зачем ему с матерью большая изба?

„Женщины правы, - рассуждал Петр. - В самом деле, матушка стара, и ей нужна помощь. Она не может уже помогать мне ткать, как раньше. Да, если с Божьей помощью, не делая долгов, мне удастся поправить домик, я непременно женюсь. Но никого не возьму, кроме Марьюшки!"

Уже больше года мечтал он об этом, хотя только сегодня себе в том признался. Эта мысль запала ему в сердце с той минуты, когда они оба вступили на узкий путь жизни. Раньше Петр ни за что не решился бы просить у Блашко руки его дочери. Ему об этом нечего было и думать. Но теперь он стал другим, да и хозяйство его наладилось, так что он сможет прокормить семью. Да и Марьюшке не пришлось бы далеко уезжать от отца. Пока Мишко не женат, она даже могла бы помогать отцу по хозяйству.

„Но не буду об этом сейчас думать и заранее радоваться, — гасил свою мечту Петр. — Кто знает, удастся ли мне еще это? А если я получу отказ, как переживу я его? Поговорю обо всем со Степаном, пусть он скажет свое мнение. Но любит ли меня Марьюшка? С детства мы любили друг друга. Я и теперь готов носить ее на руках и исполнять все ее желания. Да, нужно поговорить со Степаном, и тогда..."

Тут его мысли были прерваны раздавшимися вблизи шагами. Перед Петром стоял хорошо одетый господин. Петр поклонился, а незнакомец окинул его с ног до головы беглым взглядом. Петр был очень хорош собою, второго такого красавца не так легко было найти. Но и Петр, глядя на незнакомца, также залюбовался им.

— Скажи, друг мой, куда ведет эта дорога? — спросил Петра незнакомец.

— В Дубравку.

— Не можешь ли ты указать мне там дом, где я бы мог остановиться на два. три дня? Я хорошо заплачу. Мне хочется немного пожить здесь в горах.

— Отчего нет! — ответил Петр. — Да вот, хотя бы у мельника Блашко... У него есть хорошая комната, там вам будет удобно. Вы могли бы поселиться и у нас, но понравится ли вам... Мы живем бедновато. Но мы отдали бы вам большую комнату; матушка будет на кухне, а я могу ночевать в амбаре.

— Я согласен остановиться у вас. Помоги, пожалуйста, мне с чемоданом, а в остальном мы сойдемся.

— Хорошо, барин.

Через полчаса они уже шли по дороге, ведущей мимо мельницы. Петр нес багаж незнакомца, который шел за ним, опираясь на дорожную палку.

— У тебя, кажется, полотно в узле. Ты, верно, ткач? — спросил незнакомец Петра.

- Да.

— Ну и как идет твое ремесло?

— Слава Богу, хорошо. С тех пор, как я начал новую жизнь, у меня с Божьей помощью все пошло хорошо.

— Что это за новая жизнь? Ты, верно, заключил с кем-то выгодный контракт, по которому с прибылью сбываешь свой товар?

Петр засмеялся:

— Не совсем так, хотя я действительно заключил своего рода договор. Раньше я служил одному хозяину, а теперь другому. Первый меня разорил, измучил и все у меня отнял. Теперь же у меня добрый Хозяин: Он вдобавок еще помогает мне в работе и за нее платит сторицею.

Незнакомец с нескрываемым интересом смотрел в свежее лицо юноши.

— Кого ты имеешь в виду под этими двумя господами?

— Бывший мой хозяин — дьявол и мир, теперь мой Хозяин — Иисус Христос, Сын Божий. Не сердитесь, барин, на меня и не смотрите с таким удивлением. Я говорю правду и, если позволите, сейчас все объясню вам.

— Да, объясни мне. иначе я подумаю, что ты смеешься надо мной, — сурово отвечал незнакомец.

Петр начал свой рассказ. Он рассказал про свое детство, юность; как он долгое время служил дьяволу, пока однажды пьяный чуть не замерз на дороге. Как его подобрал Степан; он же указал ему путь ко Христу. После этого он вступил на новую дорогу, и теперь он счастлив, что служит Христу.

Рассказывая об этом и делясь своими переживаниями, Петр становился все живее и обаятельнее.

Незнакомец несколько раз пристально взглянул на него.

„Кто знает, пожалуй, и этот господин из тех, о которых мне рассказывал Степан. Наверное, и он не верит в Бога и Иисуса Христа, а только в то, что видит своими глазами". Петр ревностно рассказывал незнакомцу про Иисуса Христа — Спасителя, могущего освободить не только от греха, но и вечной смерти.

— И тебя теперь больше совсем не привлекают развратная жизнь, пьянство, танцы и прочее?

— Нет! Иисус Христос освободил меня от всего этого. Я теперь презираю многое из того, что прежде любил, и люблю то, что раньше по неведению ненавидел и попирал ногами. Не сердитесь, пожалуйста, барин, если я осмелюсь вас спросить: знакомы ли вы с моим Спасителем и служите ли вы Ему? Спасены ли вы?

Незнакомец усмехнулся.

— Знаком ли я с Ним? Я ведь лютеранин. Но на твой прямой вопрос хочу ответить откровенно, что навряд ли я Ему служу. А насчет спасения, если понимать этот вопрос, как его понимаешь ты, то я не спасен.

— Нет? А когда же начнете вы служить Иисусу Христу, Который отдал Свою жизнь за вас?

В лице Петра удивленный незнакомец прочел мольбу и упрек.

— Пожалуй, никогда! — ответил он. — Если бы я и пожелал совсем отделиться от мира, мне это не удалось бы. Вам здесь в горах легко служить Христу; никто вам помешать не может. Но нам... Если б ты знал, какое положение я занимаю в мире, ты бы мне поверил, что Христу служить я не могу.

— Прошу вас, барин, расскажите мне о себе; я вам докажу, что вы ошибаетесь.

— Ты хочешь мне это доказать? Занятно. Так знай же: я — инженер путей сообщения. Половину моей жизни мне пришлось день и ночь бывать по делам в разъездах, а остальное время проводить в светском обществе. На первый взгляд, общество это не так отвратительно, как ваши кабаки, но на самом деле оно, пожалуй, еще хуже. Рассуди сам, как я мог служить Христу?

— Ах, барин, я замечаю, что вы незнакомы с моим Господином. Он ведь говорит: „Се Я с вами всегда“. Он за вас умер, Он и с вами пребывает всегда, как был и со мной, когда я о Нем не думал. Если у нас есть Господин, Который повсюду с нами, то нам дана и возможность всегда и всюду служить Ему.

Незнакомец покачал головой.

— Даже и в греховной безбожной среде? — удивленно спросил он.

— Разве вы обязаны в этой среде оставаться?

— Да, иначе я потерял бы свое положение. Или, чтобы тебе было яснее, лишился бы насущного хлеба.

— Ах, барин, не верю я этому! И мне предсказывали люди, что я лишусь заработка, потому что стал „мечтателем". Так называют нас неверующие люди. Но я уповал на Господа: разве Он даст мне умереть с голоду? И что же вышло? Все идут ко мне, потому что я хорошо умею ткать. И если вы хороший инженер, то никогда не лишитесь своей должности из-за того, что вы благочестивы и не посещаете греховных увеселительных мест.

Незнакомец улыбнулся, любуясь Петром.

— Ты, однако, хорошо умеешь защищать свои взгляды. Как твое имя?

— Петр Крачинский.

— Крачинский?

— Вы уже слыхали это имя? Вполне возможно, Крачинских много; но они не родственники моей матери.

— Да, мне знакомо это имя. Возможно, кто-то из моих рабочих был Крачинский. Отец твой не занимался горным делом?

— Мой отец? Не знаю.

Выражение грусти и горечи промелькнуло в лице Петра. Это не осталось незамеченным для незнакомца.

— Как же ты можешь не знать этого? Он, верно, умер, когда ты был еще ребенком?

— Возможно, что он и жив еще...

— Как? Значит, он оставил твою мать? Или, может, он уехал в Америку, как это делают словаки, чтобы никогда больше не возвращаться? Не теряй надежды, он еще вернется к вам.

— Боже, сохрани меня когда-нибудь встретиться с ним! — горячо воскликнул Петр.

— Ты так сердит на своего отца? Что же тебе на это скажет твой Господин? — шутливо спросил незнакомец.

— Я не желаю ему зла и, напротив, прошу Господа, если отец мой жив,призвать к Себе и эту душу. И если мы с ним встретимся у престола Божия, я буду очень рад. Но на этой земле мне не хотелось бы встретиться с ним. Один Бог знает, как тяжело с детства носить чужое имя. Я ведь не виноват, что мои родители были людьми, недостойными уважения. Но больнее всего знать то, что родители мои не стыдились согрешить пред Богом, а согрешив, начали стыдиться людей. И чтобы прикрыть свой грех, они отдали меня на воспитание чужим людям. Первые годы они вносили деньги за мое воспитание, но потом перестали делать и это. Если бы чужая женщина, приютившая меня, не имела доброго сердца, я бы уже давно умер от голода и холода. Я бы не стал рассказывать вам всего этого, барин, но я хотел объяснить, что мое нежелание видеть своего отца не может служить мне помехой для служения Господу... Но вот мы уже скоро и дома.

— Итак, женщина, которую ты зовешь матерью, не мать тебе? — немного помолчав, спросил незнакомец.

Ему, видимо, было жарко от ходьбы, и он часто отирал платком пот со лба.

— Перед людьми она мне не мать, но пред Богом она занимает это место, потому что она одна воспитала меня.

— Может, ты предупредишь ее сначала, что я остановлюсь у вас? Я подожду тебя здесь.

— Как вам угодно, барин! Только трава здесь сырая, а вам жарко; как бы вам не простудиться.

Петр опустил свой узел и, вынув покрывало, разложил его на траве. Взвалив ношу снова на спину, он быстро пошел в сторону дома. Но теперь ему было не так весело, как до встречи с незнакомцем.

„К чему я рассказал ему всю свою жизнь? — рассуждал Петр. — Что до этого чужому человеку? К чему ему знать, что я только случайно ношу имя Крачин-ских? Впрочем, если все это знают, пусть знает это и посторонний человек. Но пойдет ли за меня замуж Марьюшка — за меня, носящего чужое имя?“

Мысль эта иглой кольнула его сердце. Но на этот раз ему не пришлось долго мучиться этой мыслью. Его кто-то позвал. Оглянувшись, он увидел Марьюшку. Лицо его засияло, и он с радостью пошел ей навстречу.

— Чего ты только не накупил, Петр! Неужели это все для твоего ремесла? — спросила она, вопросительно глядя на его ношу.

— О, нет!

И Петр вкратце рассказал ей о своей встрече с незнакомцем.

— Не знаю только, понравится ли ему в нашей бедной хате? — добавил он.

— Ах, Петр, как ты можешь так говорить? — возразила Марьюшка. — Ведь Сын Божий не имел, где даже преклонить голову, а ты стыдишься своей избы. Степан говорит, что Иисус Христос обитает с нами в жилищах наших, что Он везде с нами. Он с тобою, когда ты сидишь за своим ткацким станком, Он пребывает и в вашей скромной избе. Ребенком я, бывало, очень любила заходить к вам, потому что у твоей матери комнатки были всегда такие чистые.

— Так тебе нравилось у нас бывать, Марьюшка? — Сердце Петра ликовало от радости. — Но если я сравниваю свою хатку с вашей большой горницей, я не могу не видеть, как у нас бедно. И все это по моей вине. Если бы я раньше начал новую жизнь, мы бы жили иначе. Но надеюсь, что с Божьей помощью мне удастся пристроить еще комнатку, и тогда вдоволь будет места. Мне, однако, надо торопиться предупредить мать о нежданном госте.

— Я пойду с тобой, Петр, и помогу твоей матери, предложила Марьюшка. — Как все кстати вышло: только вчера я помогла твоей матери надеть на тюфяки чистые чехлы. Господин верно устал, но зато будет лучше спать!

Так, дружески беседуя, они подошли к дому. Крачинская только что помыла посуду, которую еще не успела поставить в шкаф. Она охотно согласилась принять гостя, хотя Петр и не упомянул об обещанной им плате. Помощь Марьюшки она приняла с благодарностью.

— Тетушка, я подмету пол.

— Делай, что хочешь, Марьюшка, только бы все хорошо было. А ты, Петр, унеси свои сапоги, да и станок убери: ведь ты не будешь сегодня больше ткать.

— Я все сделаю! — сказала Марьюшка. — Ступай. Петр, за инженером, чтобы ему не пришлось долго ждать.

Петр охотнее остался бы дома смотреть, как у него хозяйничает Марьюшка, но он послушно пошел за господином.

Инженер, сидя на замле. что-то писал. При приближении Петра он закрыл свою книжку и пошел ему навстречу.

— Ну что? Получу я у вас ночлег? — беря Петра за руку, спросил он.

— Мать ожидает вас с радостью!

Извиняться за бедность ему более на хотелось. „Если Марьюшке нравится у нас и Сам Сын Божий может обитать здесь, то наша обстановка хороша и для этого барина", — думал Петр.

Вскоре Петру пришлось идти к Хратским. У него было поручение для них из Б. Крачинская в это время, по просьбе гостя, пошла готовить яичницу. Инженер в глубокой задумчивости сидел на скамейке, грустно опустив голову. Внимательным взглядом он осматривал комнату, как бы желая запечатлеть в памяти все окружавшие его предметы. Во всем был виден отпечаток бедности. Свет, который входил через маленькие окна, освещал низкие стены, увешанные кухонной утварью: в углу виднелась изразцовая печь. Около кухни была постель с пышно набитым тюфяком и безукоризненно чистым бельем. В другом углу стоял ткацкий станок. Над ним была полка с книгами, рядом висела одежда. Вдоль стен стояли скамейки, а перед одной из них — дубовый стол, покрытый чистой скатертью. На столе лежал хлеб. рядом Библия. Дверь была так низка, что проходя через нее, Петр должен был всегда нагибаться. Трудно было поверить, что в этой низкой избе вырос такой рослый юноша.

— Это невозможно! — проговорил вдруг про себя барин. — Я теперь же должен узнать это! А что, если и в самом деле это „он"?

В эту минуту вошла Крачинская, прервав его тяжелые думы. Она поставила перед ним яичницу, молоко и положила свежий хлеб. Она угощала его с той сердечностью, которая присуща только словакам.

— Присядьте и вы к столу. — пригласил барин Крачинскую.

Поговорив немного о погоде, о разных делах, господин вдруг спросил хозяйку:

— У вас один только сын?

— Один, ваша милость, да и то он мне не родной сын.

— Тогда он, верно, вам родственник?

— Нет, он — несчастный бедняга, никогда не знал своих родителей. Вы меня понимаете?

— Да. понимаю. Но как попал к вам этот ребенок? Из Вены, правда, много детей отдают сюда на воспитание словакам. Он тоже оттуда?

— Нет, барин. Оттуда я не решилась бы взять ребенка, — ответила Крачинская. — Раньше я работала в городе Ц. Однажды меня позвала к себе докторша и попросила, чтобы я нашла здоровую женщину, которая взяла бы на попечение ребенка. Я попросила показать мне его, и когда увидела этого малютку, я не могла его не взять. Мы с мужем были бедны, и плата, которую мне предложили, могла оказаться для нас хорошим подспорьем. Мальчик был еще совсем мал и нуждался в материнской ласке, заботе. Крошку звали Петром. Первые три года докторша аккуратно выплачивала обещанные мне деньги. В определенные дни я сама ходила в Ц. и брала туда с собой мальчика. Бедная докторша, царствие ей небесное, каждый раз не могла насмотреться на ребенка. Когда я видела ее в последний раз, я спросила о родителях Петра. Она ответила, что они все еще не могут повенчаться, но как только будет их свадьба, они возьмут ребенка к себе. Но это обещание они не исполнили до сего дня.

Осенью докторша внезапно скончалась. Когда я пришла за платой, деньги выплатил ее муж. Тут же он мне сказал, что мой адрес он послал матери ребенка и что впредь она сама будет их мне высылать. Несколько раз, действительно, я получала деньги по почте, а иногда и одежку для малютки. Раз госпожа мне написала, что вскоре возьмет малютку к себе. Я ждала, но долгое время не получала ни денег, ни известий. Тогда я пошла опять в Ц., чтобы от доктора узнать, в чем дело. Но там был уже другой доктор. Так ребенок остался у меня. Соседи советовали мне отвезти ребенка в Вену и отдать в детский дом. Я пошла к нашему пастору. Он посоветовал мне дать объявление в газету. Но я не согласилась. Детей у меня не было, почему мне было не взять на воспитание этого покинутого мальчика?.. Но, ваша милость, почему вы ничего не кушаете? Вы, верно, очень устали с дороги? Не хотите ли прилечь отдохнуть? Простите меня, что я так долго задержала вас своей болтовней.

Однако от проницательного взгляда Крачинской не скрылось, что по мере ее рассказа гость бледнел все больше и больше.

— Вы меня нисколько не задержали, — ответил тот. поднимаясь с места. — Но не можете ли вы мне показать письмо матери Петра, если оно у вас еще сохранилось? И не осталось ли кое-что из вещей, которые она присылала ему?

— Да, письмо и некоторые вещи у меня еще сохранились. Одежка оказалась мала для Петра, и он не смог ее носить. Я ее спрятала, думая, что по ней мать когда- нибудь узнает своего сына.

Крачинская пошла искать в сундуке письмо и одежду и вскоре вернулась с узелком в руках,

— Вот они!

Гость перебирал вещи, руки его при этом тряслись от волнения. Начав читать письмо, написанное красивым женским почерком, инженер не мог более справиться с охватившими его чувствами. Он поспешно опустился на стул, руки его дрожали.

Крачинская снова убрала вещи в сундук.

— Не знаю, зачем я еще храню эти вещи. Мать Петра, конечно, больше никогда не придет за сыном. — промолвила она.

— Нет, не придет! — вырвалось из уст гостя. — Она уже давно умерла. Она скончалась в тот же год, когда написано было это письмо.

— Что вы говорите, ваша милость?! — воскликнула Крачинская, всплеснув руками. — Вы ее знали?

- Да!

— Не сердитесь, барин, если я осмелюсь у вас спросить еще об одном. Значит, вы знали и отца Петра?

Гость только молча кивнул головой в знак согласия.

— Жив ли он еще?

— Да, он жив...

Оба замолчали, в комнате воцарилась тишина. У Крачинской не хватило смелости продолжать расспросы. Вдруг ее собеседник встал, говоря:

— До сих пор отец Петра был лишен возможности заботиться о своем сыне. После смерти доктора и матери ребенка он потерял все его следы. Теперь же. когда я встретил вас, я исполню свой долг...

Незнакомец вынул кошелек.

— Я хочу с вами сейчас же рассчитаться.

При этом он выложил перед Крачинской три чека на весьма крупную сумму.

— Пока возьмите себе это. а затем каждые полгода на почте в М. вас будет ожидать денежный перевод. Теперь вы будете обеспечены до самой смерти.

— Но, ваша милость, зачем вы мне даете так много? Вы слишком добры, барин! Будет ли отцу Петра приятно узнать об этом?

— Я знаю, что это не будет ему неприятно. Прошу вас, только никому не рассказывать об этом, особенно, пока я здесь. Но вы правы: я устал и пойду прилягу.

Пораженная всем происшедшим. Крачинская еще долго не могла заняться своими хозяйственными делами. Все случившееся в этот день ей казалось несбыточным сном. ..Кто бы мог подумать, что я так хорошо буду обеспечена в старости? И не странно ли. что сам Петр привел в дом человека, знавшего его родителей? Итак, мать его умерла... поэтому она и не могла приехать за сыном. Значит, винить ее нельзя. Но как же. — продолжала она свои размышления. — я объясню Петру, откуда у меня столько денег? Он так негодует на своих родителей, что и слышать о них не хочет. Может быть, он и не принял бы этих денег? А как они могут пригодиться нам при перестройке дома!"

Петр, возвратившись, застал мать в очень хорошем настроении. Гость уже спал. Скоро и Петр, утомленный ходьбой, ушел отдыхать на сеновал. Он не видел, как ночью, склонившись над ним. стоял их гость и пристально вглядывался в его лицо, как бы желая на всю жизнь запечатлеть в своей памяти прекрасные черты Петра. Тайная печаль заволокла лицо незнакомца. На непонятном Петру языке он шептал: „Я богат, имею собственный замок: а сын. мое единственное дитя, который мог бы осчастливить мою жизнь, спит на соломе! Он вырос, как последний крестьянский мальчишка, который легко может замерзнуть на улице. Того, что я потерял в его лице, не заменят мне все сокровища мира!"

13. НЕЗНАКОМЕЦ

Прошло несколько дней после прихода незнакомца в Дубравку. Петр Крачинский. погруженный в глубокое раздумье, стоял прислонясь к старому каштановому дереву около избы. Разные думы одолевали его в последнее время. Никогда он не думал, что ему предоставится случай свидетельствовать о Господе такому образованному барину! Если бы это делал Степан — другое дело! Однако вчера весь день ему пришлось говорить с инженером о Божественных истинах. Долго ходили они вместе по горам и лесам. А какой прекрасный человек этот господин инженер! Даже не хочется расставаться с ним!

По возвращении друзей из П. Степан снова устраивал субботние чтения. С некоторой застенчивостью предложил гостю Петр пойти вечером на собрание к Блашко. К великой радости Петра, инженер согласился. Крачинская тоже выразила желание побывать там. До начала чтения, пока поджидали запаздывавшую Сузку Полак, инженер вступил в разговор с некоторыми из собравшихся, давая им практические советы относительно их хозяйства и торговли. Петра очень радовало, что инженер понравился Марьюшке. Он был особенно внимателен к ней. Как-то в разговоре с инженером Петр рассказал ему, что Марьюшка с самого детства направляла его к добру, хотя была и моложе его.

Вчера в лесу инженер спросил Петра, не думает ли он жениться? Юноше пришлось сознаться в своем намерении и даже назвать, кого именно он имел в виду. Он даже высказал сомнение, согласится ли Марьюшка выйти замуж за такого несостоятельного человека, как он. Блашко были всегда состоятельными людьми и своих дочерей выдавали за зажиточных женихов. Петр же был бедным ремесленником, не имеющим даже собственного имени, чем его всегда можно было бы попрекнуть. Заметив, что эти слова произвели на инженера неприятное впечатление, Петр поспешил переменить разговор.

— А у вас есть семья? — спросил он инженера.

— У меня есть жена, — ответил тот, — и более никого. Но был у меня и сын. Видишь, наши семейные обстоятельства сходны: у тебя нет отца, у меня нет сына. Только одна у нас разница: ты молод, скоро женишься и обзаведешься семьей; я же навсегда останусь один.

Петру стало жаль своего собеседника.

— Давно ли умер ваш сын?.. — участливо спросил Петр.

Но в эту минуту из леса вышел охотник, и им пришлось прервать беседу и вступить в разговор с охотником.

В субботу вечером в собрании Степан прочитал из Слова Божия притчу о блудном сыне и сказал краткую проповедь на эту тему.

— Как больно должно быть отцу, когда от него отворачиваются дети, стыдясь назвать отцом того, кому они обязаны жизнью! Не больно ли и Отцу нашему Небесному, когда те, кому Он даровал жизнь вечную, не желают Его знать и стыдятся Его пред людьми? Но случается, что сын заблуждается. Это также больно отцу. Однажды в нашем полку у офицера пропал маленький сын. Вы бы видели, как о нем беспокоился отец! Мы все были на ногах, пока малыша не нашли. Какая радость была тогда! У нашего Небесного Отца есть много заблудившихся детей. При мысли о них скорбит и обливается кровью Его сердце. Бог сокрушается о них! Он послал в мир Своего Единородного Сына, чтобы вернуть нас в Отчий дом. И когда Ему удается спасти одного из отпавших детей, как велика бывает радость на небе!

Если сегодня среди нас есть блудный сын или дочь, оставившие родной дом, дайте Господу найти вас! Иисус Христос ищет вас! Он пришел взыскать и спасти погибшее. Представьте себя на месте отца, который не может обнять своего сына и прижать его к своему сердцу...

Инженер слушал Степана, грустно опустив голову.

На следующий день, собираясь на собрание, Петр хотел предложить гостю идти с ним. Но тот опередил Петра, сказав, что хочет побывать и на воскресном чтении.

— Вы в церковь не ходите? — спросил он Петра.

— По окончании собрания, кто желает, может еще успеть в церковь в М. Но Степан туда не ходит, да и я давно уже там не был, потому что молодежь не дает нам покоя. К тому же я не могу равнодушно видеть пастора. Мне сразу вспоминается тот случай, когда он меня оставил на дороге и я чуть не замерз потом. Я не могу больше слушать его проповеди. Однажды он ..проповедовал" о „мечтателях", которые появились в Дубравке. Это было как раз в то время, когда Степан

уже начал поправляться после болезни и мы собирались у Хратских. Если нас в церкви с кафедры называют „мечтателями" и глумятся над нами, то что нам искать там?

— Да, клевету всегда рассматривают через увеличительное стекло, — поддержал Петра инженер. — Кто знает, что наговорили о вас пастору, а он поверил этому. Отчего, однако, никто не пойдет и не выяснит с ним лично это недоразумение? Ведь пастор может и одобрить ваши слова и действия. Я не вижу и не нахожу у вас никакого лжеучения.

Петр передал это предложение Степану. Степан долго не соглашался с этим, но переговорив с остальными участниками собрания, уступил общему мнению.

Петр обрадовался этому решению, потому что возвратившаяся из церкви Крачинская рассказала, что пастор проповедовал сегодня против них. Он, по ее словам, прямо бушевал и, ударив по кафедре кулаком, сказал: „Народ Божий, не давай вводить себя в заблуждение!" Долго они беседовали еще на эту тему, но Крачинская не во всем соглашалась с „новой верой" Петра.

Их гость был в это время у Блашко. Он обещал показать мельнику, как следует перестроить мельницу, чтобы вода лучше падала на колесо. Затем они пошли вместе с Хратским на луг, где некогда стоял спорный межевой камень. Оба соседа просили дать им совет, как уберечь луг от весеннего разлива. Хратский был хорошим хозяином; если он видел и слышал что-либо новое, то охотно вводил его у себя. Блашко, напротив, во всем придерживался старины. Простому человеку не удалось бы заставить его решиться ввести в своем хозяйстве что-либо новое, но инженеру он верил.

Петр в это время с нетерпением ожидал возвращения гостя. Мать только что сообщила ему, что их гость намеревается остаться у них еще на несколько дней. Это известие очень обрадовало Петра, но ему хотелось узнать от него самого, правда ли это.

Степан после собрания пошел в Боровск. Там в лесу на летнее время поселился аптекарь Каримский со своим больным сыном Николаем. Бабушка Степана поступила к ним в услужение, ее и пошел навестить Степан. Кроме того, у него для молодого Каримского было письмо от господина Урсини. Урсини надеялся, что этим Степану предоставится случай поговорить с больным и сказать несколько утешительных слов. В своем письме Степану Урсини кратко описал случай, произошедший с Каримским и его сыном. Несколько лет тому назад аптекарь Каримский развелся с женой. Последняя, вскоре после этого, вышла замуж за барона Рейнера. Когда баронесса узнала, что ее сын от первого брака тяжело заболел в П., она поспешила туда, чтобы — если не повидаться с ним — то, по крайней мере, узнать на месте подробности о его болезни.

Обстоятельства сложились так, что провизор Урсини познакомился с бывшей женой аптекаря, и благодаря ему матери удалось повидать сына до его отъезда в Боровск. Но тут она сама внезапно заболела и теперь больная лежала в квартире бывшей служанки своей матери.

Урсини нашел нужным уведомить молодого Каримского о болезни матери, а также и о том, что, по всей вероятности, барон Рейнер приедет на днях за больной женой. Сам барон, нежно любивший свою жену, ничего не знал о ее путешествии в П. на свидание к больному сыну. Оставив ее на короткое время на водах, где она лечилась, барон отлучился на несколько дней по своим делам. Когда баронесса заболела, никто из служащих барона не мог известить барина о болезни жены, так как не знали, куда он уехал.

14. НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

После долгих обсуждений Блашко и Хратский решили принять советы инженера. Теперь все трое довольные возвращались домой. Перед домом Хратский с благодарной почтительностью простился с инженером. Остаток пути Блашко с инженером шли вдвоем.

— Я бы хотел задать вам один вопрос, — обратился инженер к своему попутчику.

— Спрашивайте, пожалуйста, о чем угодно, барин. — ответил удивленный мельник.

— Петр мне говорил, что он хотел бы просить у вас руки вашей дочери, но он не решается. Он боится вашего отказа, потому что беден и неизвестного происхождения. Скажите, какой бы ответ вы дали ему?

Блашко нахмурился. Он не хотел допускать и мысли о возможности замужества дочери. Ему самому нужна была Марьюшка для хозяйства. Охотнее он бы выдал ее за Мишко, так как это внесло бы небольшие перемены в его семью.

Инженер заметил, как омрачилось лицо Блашко, и при виде этого он сам побледнел.

— Значит, Петр не ошибся? Вы не отдадите ее за него замуж? Но почему? — глядя на Блашко. спросил инженер.

— Скажите, пожалуйста, к чему Марьюшке выходить замуж? Да, правду сказать, я ее воспитывал не для Петра. Против него я лично ничего не имею, он за зиму очень исправился. Но в Дубравке есть и много других девушек, кроме Марьюшки. Да и хозяйство его не такое уж и большое, чтобы ему нужна была помощь жены, — с многозначительной улыбкой прибавил Блашко.

— Итак, главное препятствие — его бедность? — перебил его инженер.

— Отчасти, пожалуй, и бедность, — ответил мельник. — Пока я жив, я ничего не могу выделить дочери, а как они будут начинать с пустыми руками? Марьюшка работать поденщицей не привыкла, а в наши дни одним ткацким делом не проживешь.

— Но если бы вы знали, что у Петра есть сбережения, отказали бы вы ему в этом случае?

— Господин инженер, Петр нашел в вас хорошего адвоката, — засмеялся Блашко. — Если бы Марьюшка сама пожелала за него выйти замуж и если бы я был уверен, что ей с ним будет хорошо, я со своей стороны тогда не сказал бы „нет".

— Дайте мне вашу руку в знак подтверждения, что вы не отдадите вашу дочь никому, если Петр ей по сердцу. Я же обещаю достать ему место, которое вполне обеспечит его семью.

Блашко был очень удивлен неожиданным оборотом разговора. Он подал инженеру руку в знак согласия, но в то же время с недоверием подумал: „Взбалмошные, однако, все эти господа! То им вмиг кто-то приглянется, то быстро надоест".

На этом они и расстались. Хотя инженер не просил Блашко молчать о их разговоре, последний решил никому не говорить об этом; он и сам с трудом верил всему услышанному.

Петр в это время в саду читал книгу. Он был так погружен в чтение, что заметил приближение гостя только тогда, когда тот присел рядом с ним на траву.

— На вашей одежде могут остаться зеленые пятна. — заботливо заметил Петр.

— Ничего, мне легче, чем тебе, достать новую одежду. — ответил инженер. — А ты не боишься запачкать свое платье?

— Я могу себе соткать новое, — весело рассмеялся Петр, — а вам нужно покупать!

— Петр, ты очень любишь свое ремесло, но намерен ли ты заниматься им всю жизнь?

— Чем же другим я мог бы заняться? — с удивлением спросил Петр. — Я привык к этому ремеслу, хотя оно, правда, не очень выгодно. Но я думаю, что и апостол Павел, будучи ткачом, не имел много прибыли от своей работы. Однако он мог прокормить не только себя, но и еще уделить нуждающимся.

— Ну. апостол Павел, я думаю, зарабатывал побольше тебя, — улыбнулся инженер. — Мне кажется, Петр, что тебе не следует торопиться с женитьбой. Я уверен, что Блашко охотнее согласится отдать за тебя Марьюшку, если ты придешь к нему не с пустыми руками. С Марьюшкой же, — прибавил инженер, видя, как побледнел Петр, — никто не мешает тебе переговорить сейчас же. Если она тебя любит, она согласится подождать два-три года. Вы ведь еще оба молоды.

Петр вздохнул облегченно, но тут же снова грустно опустил голову.

— Но за два, три года мне не удастся накопить столько, чтобы удовлетворить дядю Блашко. Может, только по доброте сердца он согласится отдать за меня свою дочь.

— Ты ошибаешься. Если ты послушаешься моего совета, тебе удастся удовлетворить Блашко.

— Какой же вы мне дадите совет? — удивленно спросил Петр.

— Поезжай со мной!

— С вами? Но куда?

— Путешествуя по Германии, я слыхал, что там существуют учебные заведения, куда принимаются уже взрослые молодые люди. Вот и я хотел бы поместить тебя в одно из таких заведений на три года. Там ты научился бы немецкому языку и умственно просветился. Затем я дам тебе хорошее место с прекрасным жалованьем. Благодаря этому у тебя будут две возможности: во- первых, в училище ты можешь углубиться в изучение божественных истин; во-вторых, по окончании училища я дам тебе такое место, где ты будешь иметь возможность свидетельствовать многим о Господе. Степан ведь сегодня утром как раз говорил об этом.

— Но если мне и удастся туда Попасть, кто же будет за меня платить? — все еще удивлялся Петр.

— Тот. кто тебя туда повезет.

— Вы, барин? Но почему же вы будете платить за меня?

— Слышал, что сегодня утром говорил Степан? Христианам нужно поступать по-христиански, то есть помогать ближним. Хотя я и считаюсь христианином, но до сих пор ничего доброго в своей жизни не сделал...

— Да воздаст вам Бог за ваше доброе намерение. Но не будет ли это вам слишком дорого?

— Нельзя никогда заранее знать, что нас ожидает в жизни, — заметил инженер. — Может, в старости я воспользуюсь тем, что отдам теперь на твое образование.

Сердце Петра ликовало. Он не сомневался в искренности слов инженера. Инженер был прав: нельзя знать, когда и кто может оказаться полезен.

— Это верно, — расстроганно сказал Петр, — у вас нет сына, а у меня нет отца. Теперь вы хотите мне помочь, и дай Бог, чтобы и я когда-нибудь мог быть полезен вам.

— Итак, ты едешь со мной?

В голосе инженера была слышна сдержанная радость.

— Отчего не поехать? Меня не привлекает хорошее место. Я уверен, что с Божиим благословением мы и при ткацком деле прожили бы с Марьюшкой. Но я радуюсь возможности серьезно изучить Слово Божие. Я хочу возвещать людям истину. Но... — Петр вдруг стал грустным, — что же будет с матерью? Ведь мы собирались отстроить наш домик!

— Сколько времени займет эта перестройка?

— От шести до восьми недель.

— Тогда немедленно принимайся за дело. В училище тебя все равно раньше сентября не примут. Я сделаю замеры, набросаю план, и завтра же ты можешь начинать перестройку. Пойдем смотреть место!

Они встали и пошли в сторону дома, но дойти и осмотреть его им не удалось.

— А, Степан! — радостно воскликнул Петр, увидя спешившего им навстречу друга. — Как поживает твоя бабушка?

— Хорошо, слава Богу. Но я спешил к вам, господин инженер.

— Ко мне? — удивленно спросил он.

— Да. Ваша фамилия Рейнер?.. Простите, барон Рейнер?

— Да, но что же из этого?

— Многое, барин, потому что вас везде ищут.

— Меня ищут? Кто же?

Инженер гордо выпрямился.

— Ваш секретарь, который не знал, куда послать вам известие, которое я теперь вам принес. Баронесса, ваша жена, опасно больна и находится в П.

— Моя жена? В П.?..

Барон удивленно отступил назад.

— Моя жена в П.? — снова изумленно переспросил он.

— Прочтите, пожалуйста, письмо моего друга; вы все поймете из него. Я пойду скорее запрягать для вас лошадей, чтобы вы могли поехать на станцию. Вы еще успеете к скорому поезду.

— Поторопитесь, пожалуйста, Степан! Мне необходимо попасть на этот поезд! — крикнул инженер удалявшемуся молодому человеку.

Лицо его было бледно, руки дрожали. Из письма он понял, что баронесса приехала в П. на свидание с сыном, но там серьезно заболела. Никто из его служащих не мог оповестить его, потому что не знали его местонахождения.

Барон вытер холодный пот, выступивший на бледном лице. Он был в страшном отчаянии. Глядя на инженера, Петру стало жалко его, и он попытался его утешить. Вдруг инженер горячо обнял Петра, и из его груди вырвался скорбный стон. Петр был потрясен его горем.

— Не сокрушайтесь так! — утешал его Петр. — Господь может и тут помочь. Он может исцелить вашу супругу; мы будем молиться о ней!

— Да. молитесь, прошу вас! Я не знаю, что станет со мною, если она умрет! Зачем только я оставил ее одну? Почему я не известил ее, ради чего, собственно, предпринял это путешествие? Она ведь ждала от меня вестей! Для чего она пустилась в этот далекий путь? Она была так слаба... Встреча с сыном взволновала ее, и это тоже повлияло на ее здоровье. Ей негде там даже преклонить голову! Бедная моя Натали, как могла ты поехать туда одна? Но что же я мешкаю? Степан!.. Где Степан? Скорее, скорее! Мне нужно собирать вещи... Во что бы то ни стало я должен сегодня быть в П.!

Петр не узнавал своего гостя. Ему было невыносимо жаль, что инженер так внезапно покидает их и что у него такое горе. В этот вечер Петр искренно молился о больной баронессе Рейнер. Когда и как ответит Господь на эту молитву? Он просил Господа исцелить баронессу, но исцеление бывает двоякое: временное и вечное.

15. В ГОСТЯХ У ПАСТОРА

Было прекрасное утро, когда Степан вышел из дому, чтобы навестить пастора. Яркое солнце освещало опушку леса и роскошные нивы, вдоль которых вилась дорога, по которой шел молодой человек. Над его головой было безоблачное небо. В воздухе было слышно щебетание ласточки; тут и там из межи выпархивала птичка, напуганная шорохом приближающихся шагов. Степан шел, наслаждаясь чистотой воздуха. Тихое веяние ветерка ласкало слух.

Издали меж холмов уже виден был городок М. На каждом из этих холмов было кладбище. На одном из них возвышалась красивая часовня, а к ней вела дорога, по сторонам которой стояли скульптуры, изображавшие страдания Христа. На северо-востоке от кладбища, на другом холме, раскинулось второе кладбище, обнесенное полуразвалившейся стеной, отлогие ступени которой вели к башне времен гуситов. На этих кладбищах, местах покоя, казалось, все говорило: „Тут навеки утихли ссоры и распри. Тут все равны: прах возвратится в прах!“ И, наконец, третье кладбище, также окруженное новой стеной, было окружено еще и рвом, который портил весь общий вид. На этом кладбище ничто не напоминало об искупительной жертве Христа. Ни одно дерево, ни один кустик не оживляли это место. Это было еврейское кладбище. Мертвенность и сухость его, как нельзя лучше, отражали духовное состояние отверженного народа Божия. Но все эти люди, похороненные здесь, теперь уже узнали, что есть истина, а что заблуждение.

В долине между этими тремя кладбищами и лежал городок М. Через него протекала речка, по берегам которой росли тутовые деревья. В конце селения была видна лютеранская церковь, окруженная вековыми липами. Там же, под сенью лип, помещались дом пастора и школа.

Хорошо было здесь в это весеннее солнечное утро! Степан невольно залюбовался этим привлекательным видом. Но на его лице был виден оттенок грусти. Он пришел сюда оправдываться перед пастором в том, что старается приводить людей к Богу, от Которого те отпали. Эти люди не помышляли о Боге; Он для них как бы не существовал. Самые красивые дома в городке были или трактирами, или притонами греха и порока — жилищами дьявола.

Сняв шапку, Степан искренно помолился Богу за свой народ, за жителей этого городка и за всю общину, к которой и сам принадлежал. Он просил Господа даровать людям познание истины, обратить их к Себе — от заблуждения и рабства греха. Он просил также Господа дать ему мудрости для предстоящего разговора с пастором. Когда он подходил к церкви, колокола уже звали к заутрене.

Степан вошел в церковь. Как давно он уже не был здесь! В ожидании начала служения он осматривался в раздумье. Никогда не думали, наверное, первые прихожане этой церкви, что здесь будут открыто восставать против последователей Христа, называя их „мечтателями". Им также и не приходила в голову мысль, что к трапезе Господней будут допускаться воры, блудники, игроки и пьяницы, которые прямо из церкви идут в кабак и лишь вечером, пьяные, возвращаются домой. Степану стало так грустно, что закрыв лицо руками, он опустился на колени.

В это время народ стал собираться в церковь. Пришло несколько женщин и двое престарелых мужчин; по их виду можно было догадаться, кому они служат каждый день. Затем вошло еще несколько нищих. Около алтаря разместился церковный служитель. На клирос вошел молодой учитель, за которым следовали его ученики и еще несколько мальчиков. Из ризницы доносился кашель пастора.

Учитель сел за орган. Вместо духовной музыки послышались звуки легкомысленной чешской песни. После этого приступили к пению хорала. Первая мелодия, видимо, пришлась более по вкусу учителю, потому что он проиграл ее весело и с чувством; хорал же начался медленным и торжественно-скучным темпом. Собравшиеся скучно и уныло тянули пение. Церковный служитель не поспевал даже за ними, тогда как хористы, наоборот, опережали музыку и поющих.

Степан знал наизусть этот хорал, его чистый голос звонко раздавался в церкви. Он забыл окружавший его мир; он пел только для Господа, не замечая ни шептавшихся женщин, ни озиравшегося по сторонам церковного служителя. Степан пел для своего Бога и Спасителя.

Выбранный для пения хорал хорошо подходил к чувствам и настроению Степана. „Если нам удастся объединиться с пастором, — думал Степан, — и он пообещает не препятствовать нашим собраниям, мы сделаем все, чтобы привлечь народ в церковь. Мы позаботимся, чтобы она не была пуста".

В мирном настроении готовился Степан к слушанию проповеди и чтения Слова Божия. Он пришел в церковь не для критики; он радовался слушанию Слова Божия. Но ввиду малочисленности собравшихся проповедник ограничился лишь чтением двух длинных молитв и молитвы в стихотворной форме. Степан был разочарован от такого назидания. В конце служения пастор наскоро произнес „Отче наш" и положенное при каждом богослужении благословение и поспешил оставить кафедру.

„Нет, — думал Степан, выходя из церкви, — идти три четверти часа, чтобы побывать на таком богослужении, не стоит..." В таком настроении он пошел в сторону пасторского дома, и через несколько минут он уже был в его канцелярии.

— Что ты от меня хочешь, Хратский? — спросил пастор, предупрежденный церковным служителем о приходе Степана.

— Я, господин пастор, пришел к вам, как к духовному лицу нашей общины, — начал Степан, глядя открыто и спокойно в лицо собеседника.

— Ко мне? Ходят слухи, что в тебе мир нашел нового апостола, — ответил пастор с таким презрением, что Степан невольно покраснел. — Ты, говорят, так умен, что церковь наша тебя более не удовлетворяет и ты основал новую. Притом, ты такой хороший сын, что своими выходками довел своего честного отца до того, что ему пришлось взяться за кнут. Но мне кажется, — продолжал пастор, повышая голос так, что жилы на его висках напряглись, глаза загорелись недобрым огнем, — мне кажется, что урок этот, однако, тебе ни к чему не послужил. Он тебя не исправил, а наоборот, утвердил в твоем упрямстве. Но зачем же ты ко мне, однако, пришел?

— Я пришел к вам, господин пастор, чтобы узнать от вас лично, что вы собственно против меня имеете? Почему вы так раздражены против меня? Ведь в Слове Божием написано: Вы, духовные, исправляйте такового в духе кротости.

— Ты, молокосос, хочешь учить меня тому, что написано в Священном Писании?.. Что я против тебя имею? Не ты ли внес яд беспокойства в эти мирные горы? Не ты ли распространяешь ересь „мечтателей"? Неужели ты, глядя мне в лицо, решишься отречься от возводимых на тебя обвинений?

— Никакой ереси я не распространяю, господин пастор. Думаю, что кто-нибудь, может, и не без злого умысла, наговорил на меня вам. Я пришел для того, чтобы сказать вам всю правду. Прошу вас меня выслушать и, если я заблуждаюсь, наставить на путь истинный!

Голос Степана звучал искренне, и пастор немного успокоился. Грузно опустившись на стул, который затрещал под ним, он все же недовольно сказал:

— Говори, да только поскорей! У меня мало времени!

Степан рассказал, как по возвращении с военной службы он начал читать Слово Божие вместе со своим дедом. Потом на эти чтения стали приходить и другие, желающие послушать Слово Божие. Он рассказал и о своей болезни, после которой их собрания стало посещать еще больше людей. В воскресенье собрание кончается еще до начала утреннего богослужения в церкви, и это дает возможность желающим попасть еще и в церковь. Остальные собрания бывают субботним вечером и в воскресенье.

— Господин пастор, можете ли вы теперь сказать, что мы делаем дурного? В Слове Божием сказано: „Исследуйте Писание". Не делали ли этого и наши праотцы? Где же тут ересь? Как можно назвать человека „мечтателем", если он ищет истину? Умоляю вас, не давайте себя обманывать! Мы не еретики и не „мечтатели". Мы любим Слово Божие и желаем быть истинными христианами в нашей жизни. Мы хотим жить так, как этого требует от нас Христос.

— Чтение Слова Божия, — покашливая, ответил пастор, — дело похвальное, это долг каждого лютеранина. Но если есть уже церковь, к чему устраивать собрания по разным закоулкам? Почему вы не ходите в церковь? Или ты считаешь уже себя таким мудрым, что больше не нуждаешься в пасторе?

— Я ходил в церковь, — серьезно сказал Степан, — но я получал столько насмешек и ненависти, что решил больше не ходить туда. Даже в церкви мне не давали спокойно молиться. Потом я заболел. Во время болезни до меня доходили слухи, что в церкви говорится против меня и всех, так называемых „мечтателей". Можно ли при таких условиях ходить в церковь? Я получаю несравненно больше благодати, изучая Слово Божие дома или изъясняя его другим...

— Изъясняя, изъясняя! — воскликнул недовольно пастор. — Как ты можешь изъяснять? Мужик еле-еле читать может, а хочет тоже изъяснять Слово Божие! Ведь ты сам не понимаешь Библии!

— В Слове Божием сказано: „Все будут научены Богом". Мы, господин пастор, ведь не католики, которые думают, что одни священники имеют право читать Слово Божие. Наш Отец Небесный всем дал Свое Слово. Для чего мы его получили, если б не могли понимать его? Но Иисус Христос говорит: „Кто хочет творить волю Его, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно или Я Сам от Себя говорю'¹. Итак, всякий желающий творить волю Божию, может понять учение Христа.

— Возможно, что ты сам кое-что и понимаешь, но зачем тебе учить других? — более миролюбиво спросил пастор, вставая. - Держи это при себе.

— Нет. — возразил Степан. — Иисус Христос не так учит. Он говорит: „Проповедуйте Евангелие всей твари¹¹. Я не хочу потом услышать от Него, что я был нем...

— Как?! Ты думаешь, что эти слова относятся к тебе? Не дело ли это пастора?

— Вы — царственное священство, — говорит всем верующим в своем Послании апостол Павел. Следовательно, свидетельствовать о Христе есть обязанность каждого христианина. Если Иисус открылся вам, то ваше дело — проповедовать о Нем с кафедры. Наше же дело — исповедовать Его в лесах и на полях, в домах и на площадях.

— Ты говоришь, что уже получил прощение грехов и что ты искуплен, не так ли? — допытывался пастор, глядя в упор на Степана, как бы желая заглянуть ему в душу.

— Да, благодарю за это Господа, — радостно ответил тот. — Отец Небесный по милости Своей принял меня в число Своих Сыновей ради пролитой крови Иисуса Христа. Теперь я искуплен и не могу, не смею молчать об этом, когда вокруг меня столько людей утопают в греховной тине, как некогда утопал и я. Поэтому до самой смерти я не перестану их звать: Придите к Иисусу Христу! Он желает простить вас, как простил и меня. Он хочет даровать вам вечное блаженство, как даровал его мне!

Пастор от возмущения даже всплеснул руками.

— И это ты не называешь „мечтаниями"? Какое фарисейское лицемерие: ему, мол. прощены грехи! Он спасен! Откуда ты взял эту уверенность в прощении грехов? Чем ты докажешь, что ты спасен? — кричал пастор, топая ногами.

— Уверенность? — переспросил Степан. — Как можете вы меня об этом спрашивать? „Ты учитель в Израиле и не знаешь этого?" Эта уверенность живет в моем сердце, где прежде владычествовал грех. И в Слове Божием говорится: „Пишу вам, дети, потому что прощены вам грехи ради имени Его". Доказательство же своего спасения я нахожу в словах: „Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом: неверующий Богу представляет Его лживым, потому что не верует в свидетельство, которым Бог свидетельствует о Сыне Своем". И еще: „Имеющий Сына имеет жизнь", „Верующий в Меня имеет жизнь вечную". Господь говорит: „Небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут"...

— Довольно! — гремел пастор. — Если бы Сам Христос был здесь, и Он не мог бы переубедить тебя. Я не хочу больше разговаривать с таким самонадеянным фарисеем. Довольно мне доказательств, ты настоящий „мечтатель"! Я запрещаю тебе распространять твое лжеучение у цас в окрестности. Отцу твоему не удалось тебя проучить достаточно, но я сумею заставить тебя замолчать! Я не дозволю, чтобы подобное лжеучение отвращало от чистой евангельской апостольской церкви наш добрый словацкий парод! Я нс дозволю совращать его в проклятые секты! У нас еще существуют власти, как светские,

так и духовные: они уж сумеют восстановить порядок и тишину! А теперь, если хочешь уйти по добру, молчи и убирайся вон!

тепан вышел. Так окончились для дубравских „мечтателей" мирные переговоры. Хотя Степан и предчувствовал, что свидание с пастором ни к чему не приведет, он все же был поражен и опечален быстрым и неудачным исходом своей попытки примирения с пастором. Петр, увидев издали возвращавшегося Степана, сразу заметил, что его товарищ был огорчен.

— Ты, верно, не застал его дома? — спросил он Степана.

— Да нет, застал!

Степан опустился на траву под дерево, Петр последовал его примеру. Но Петр недолго усидел на месте. Рассказ Степана так волновал и возмущал Петра, что он поминутно вскакивал с места, высказывая свое негодование.

— Теперь ты видишь, — говорил Степан, — что я ничего не уладил в этом деле, а только, наоборот, испортил его. Пастор теперь так настроен против нас, что будет еще больше возбуждать людей в церкви. За нас, верующих, я не боюсь, зная, что ничто не отвратит нас от истины. Не боюсь и за тех, в сердцах которых уже начало действовать Слово Божие. Но я боюсь, что теперь у нас не будет возможности распространять дальше истину. Люди уже нас давно начали бояться. На днях я пошел навестить Петрана, а его домашние закрыли передо мной дверь. Что будет с такими людьми? Эти бедные души верят, что мы действительно „мечтатели", и не станут принимать нашего свидетельства. Эта мысль терзает меня!

— Не печалься так, Степанко! — сказал Петр, обнимая друга. — Ты ведь сказал пастору, что его дело проповедовать с кафедры, а наше — на полях и в

113 лесах. Народ нас и там услышит. Ты увидишь, что все будет хорошо!

Это твердое упование Петра, как утренняя роса, освежило Степана.

— Ты прав, Петр! Пастор не будет молчать, но и мы не будем молчать! В распоряжении пастора, правда, многое. На его стороне власти, но у нас найдется пять „камешков" — пять ран нашего Спасителя. Как именем Иеговы победил Давид Голиафа, так будет и с нами. Мы не будем сражаться, мы только выступим во имя Господа, согласно Его повелению: „Вы будете свидетелями Моими". Ученики Иисуса ответилипервосвященнику: „Справедливо ли пред Богом — слушать вас более, нежели Бога?"

Друзья помолились, сложив к ногам Господа свои нужды и упования, и в радостном настроении пошли домой.

С удивлением узнал Степан о намерении инженера заняться образованием Петра.

— Не знаю, — говорил Петр, — после всего случившегося не изменит ли господин инженер своих планов? Если нет, то я буду бесконечно благодарен Господу за возможность углубиться в изучение Его Слова и божественных истин.

Петр рассказал другу все, кроме причины, толкнувшей инженера на мысль устроить Петра в училище. После такой серьезной беседы вопрос о женитьбе казался Петру неподходящим. Он решил ждать другого, более подходящего момента, чтобы посоветоваться со Степаном об этом.

16. ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА

В П., в квартире госпожи Г., по субботам устраивались вечерние молитвенные собрания. Прошло несколько недель с того дня. как Степан был у пастора. За это время число посетителей в их собраниях успело значительно возрасти. Слово Божие не тщетно падало в их сердца. Во многих душах зарождалась и чувствовалась новая жизнь. Это не осталось незамеченным и для местных жителей.

— Никогда прежде не собирались у нас лютеране читать Слово Божие, — говорили друг другу жители П. — Раньше они ничем не отличались от католиков, разве только тем, что ходили в свою церковь.

В самом П. лютеранской церкви не было, так как община была маленькая. Лютеранам приходилось ходить в церковь в Ракован. Летом они ходили туда чаще, но зимой попадали только на большие праздники. Дома же они обходились и без Слова Божия. Никого и не интересовала их духовная жизнь.

Некоторые лютеране в П. ходили в Ракован и к причастию, не давая себе никакого отчета в том. чего они этим достигают или ищут. Некоторые даже не приняли конфирмацию, но к причастию ходили, потому что это так полагалось. Они говорили, что совсем без церковных обрядов не обойдешься, нужно делать то. что делают другие. Так жили они, часто не допонимая смысла этого священнодействия.

Дети лютеранских родителей прежде посещали католическую школу. Когда же открылась лютеранская школа, родители стали посылать своих детей туда. Но в той школе не было уроков Закона Божия. Эти печальные церковные дела и необходимость их изменения не раз служили темой долгих обсуждении в

И? местных газетах. Но кому было дело до заблудших в П. душ?

Но заглянем на маленькое собрание, устроенное у госпожи Г... Сегодня оно обещало быть особенно многочисленным. В пятницу из городка М. приехал церковный служитель с важной новостью. Когда знакомые, обступив его. приглашали на собрание, он с сомнением покачал головой.

— Берегитесь! Это. верно, те же "мечтатели", что и у нас в горах.

Люди удивлялись: как могут быть ..мечтателями" те. которые читают Слово Божие? Они еще более стали настаивать, чтобы церковный служитель посетил собрание и лично убедился в своем заблуждении. Все его считали человеком, которому знакомо Священное Писание. Случалось, правда, что он иногда выпивал; но это бывало в исключительных случаях: на свадьбах, по окончании школьных экзаменов и тому подобное. В общем он слыл за человека умного и почтенного. Раньше он был учителем в Южной Венгрии, а иногда из-за отсутствия пастора ему приходилось проводить и богослужение. Переселившиеся туда словаки вели там почти растительный образ жизни, и никто о них не заботился. Такому ученому книжнику, как этот церковный служитель, жители П. охотно верили.

— Есть у нас в горах. — рассказывал он. — один молодой человек, который, по возвращении с военной службы, привез с собой новое учение. Пастор наш говорит, что все подобные новинки приходят к нам из Англии. Этот молодой человек начал у нас развращать народ, и ему уже удалось увлечь некоторых.

— Что же это у него за новая вера?

— Да этот Степан говорит, что ему прощены все грехи, а мы все живем во тьме. Он говорит, что мы должны обратиться к Богу и возродиться через Духа Святого, как будто мы не крещеные христиане... Он также утверждает, что мы не должны грешить. Целый десяток пасторов с Библией в руках не переубедят этого упрямца. В церковь он больше не ходит, хотя некоторые из его последователей и посещают ее. Наверное, и у вас здесь происходит нечто подобное.

В день приезда церковного служителя в П. было назначено собрание. Никогда еще не собиралось столько людей на собрание, всем интересно было знать, какое впечатление останется от него у церковного служителя.

В этот вечер провизор Урсини говорил проповедь о богатом юноше, который с печалью удалился от Иисуса, когда Спаситель предложил ему раздать свое имение и следовать за Ним.

Проповедник указывал на то, что богатый юноша получил бы все, если бы он только решил следовать за Иисусом. Но любовь к богатству так прочно укоренилась в его сердце, что он не мог расстаться со своим имением. Только это было причиной его гибели. Говорящий приглашал своих слушателей обратиться к Иисусу Христу, только Иисус может спасти и освободить человека от греха.

— Несомненно, — говорил после собрания церковный служитель, несомненно, это такой же ..мечтатель'", как наш Степан. Бог не требует от людей, чтобы они отдавали все. Он только хочет, чтобы они вели порядочную жизнь. Будьте осторожны!

До следующего собрания, назначенного в субботу, в П. успели распространиться всевозможные слухи о ..мечтателях". Поэтому снова в собрании было много любопытных, пришедших послушать провизора.

— Сегодня у нас будет молитвенное собрание, — объяснил Урсини присутствующим. — Каждый может молиться о том. что у него на сердце. Мы будем также молиться о больной матери моего друга, он очень просил меня об этом.

На собрании присутствовала и госпожа Г. — хозяйка дома. Она не могла удержаться от слез, когда Урсини от всего сердца горячо молился о больной. Со слезами молилась и молодая девушка, игравшая на органе. Она просила Господа благословить и привлечь к Себе те души, которые Его еще не знали. Старушка Прибовская молилась за своих господ, вдова Мала — о своих детях. Индрик просил Бога, чтобы в П. началось духовное пробуждение.

В конце собрания двое мужчин просили Господа о прощении грехов. Один из них был лютеранин, другой — католик.

Те присутствующие, которые не решились открыто исповедать свою греховность и нужду в прощении, хотя они это и сознавали, ушли с собрания печальными. Те же. кто считал себя праведным, говорили: ..Верно сказал церковный служитель, это действительно "мечтатели".

После окончания собрания Урсини беседовал с двумя мужчинами, которые молились о прощении. Один из них был лютеранин, он не умел ни читать, ни писать. До этого времени никто не заботился о душе этого бедного человека. Никто не объяснял ему. что он грешник, что его душа бессмертна и что есть Бог, Который любит его. Бедняга жил. не зная ни Христа, ни Бога. Он ничем не отличался от словацкого мужика, о котором рассказывается, что. возвратившись в пятницу на Страстной неделе из церкви, он сказал своей жене: „Послушай, жена. Кто-то умер! Я слышал о Нем в церкви такую чудную речь, что заплакал". Мужик не знал, что речь шла о Спасителе, о Сыне Божием, умершем на кресте за его спасение.

— Да поможет вам Иисус Христос начать новую жизнь, — пожелал Урсини, обнимая своего собеседника, плакавшего от умиления. — С этого часа вы принадлежите уже не себе, а Ему.

Второй мужик, католик, уже годами пробовал „спасаться" добрыми делами, паломничествами и постом, но не приняв Иисуса в сердце, не мог без Него достичь прощения грехов.

Оба они и раньше бывали на подобных чтениях Слова Божия, но только сейчас свет Христов вошел в их сердца. Они радовались, что наконец пришли к Источнику всякого добра и света и могли свободно изливать свои сердца пред Господом. Счастливыми они покинули дом, где получили то, к чему давно стремилась их душа.

Прибрав и проветрив комнату, Урсини сел дописывать начатое письмо в миссионерскую школу в Германии. Дописав его, он вынул из кармана куртки три других письма. Первое было коротким: оно извещало о благополучном прибытии его друзей в X. Другое письмо было от ракованского пастора. Открыв его, Урсини начал читать. „Занимайтесь своей медициной, мешайте ваши лекарственные снадобья, а в чужие дела не вмешивайтесь! То, что вы пишете о необходимости евангелизации края, — одни лишь красивые фразы. У нас существуют церковные приходы, и мы не допустим, чтобы вы совращали наш благочестивый словацкий народ. Да и кто они, эти совратители? К какой секте принадлежат? Мы ничего о них не знаем! Если вы возомнили, что призваны быть апостолом, поезжайте в Африку. Не только мы, но и католики будут рады, если вы оставите нас в покое. Вы пишете, что лютеранам далеко идти в Ракован в церковь. Это правда. Но что поделаешь?

Если праотцы наши, у которых насчитывалось только три лютеранские церкви, могли их посещать, то такой же далекий путь могут совершать и благочестивые жители П. Надеюсь, что вы примете это к сведению. Но если и этими доводами не удастся заставить вас выбросить из головы ваши преобразовательные планы, я вынужден буду обратиться к властям, которые уж сумеют разобраться в этом деле. Я всей душой ненавижу сектанство и ханжество. Вам не сдобровать. если вы вздумаете распространять вашу ересь в моем приходе. И.И., пастор".

Прочитав письмо, молодой человек опустился на колени для молитвы. Он молился о писавшем эти строки, о его „благоустроенном" приходе и о „благочестивом" словацком народе. Он просил также Господа даровать ему возможность, несмотря на угрозы пастора, продолжать работу на ниве Божией в П.

Прошло четыре недели с того дня. как Степан беседовал с пастором. На лугах и в лесах за это время уже многое изменилось: весенние цветы отцвели, уступая место шиповнику, распространявшему чудное благоухание.

В Дубравке настала горячая рабочая пора. У Блашко перестраивалась мельница; Петр расширял свой домик, Хратские помогали ему. Подошло также время сенокоса и других полевых работ; да в лес еще нужно было торопиться за дровами, чтобы не пропустить срок вывоза леса, который строго соблюдался в этих краях.

Никогда еще в Дубравке так не спорилась работа. Бог послал им чудную погоду, и работа дружно продвигалась вперед. Раньше всех вставали Степан. Мишко. Петр, Марьюшка. Андрей и Бетка Хратские. Приятно было смотреть, как работа кипела в их руках.

До начала трудового дня они собирались для общей молитвы; затем Степан читал несколько стихов из Евангелия, которые они потом вместе обсуждали. Нередко они шли на работу с пением; иногда пели они и на поле. Люди удивлялись их радостному настроению; особенно дивились на „мечтателей" рабочие, строившие дом Петра. Оказалось, что у „мечтателей" была действительно какая-то особенная вера, которая могла вполне преобразить жизнь человека.

Рабочие были нездешними, и они не могли понять, почему „мечтателями" называют людей, которые никому не сделали ни малейшего зла. Сперва между собою, а затем и другим, они говорили: „Хорошо бы и нам стать такими!"

Поразительная перемена была видна и в Хратском-отце. Раньше он часто напивался, теперь же крепких напитков он даже видеть не мог. Раньше он немилосердно гонял своих сыновей на работу, и если что было ему не по вкусу, он страшно ругал домашних. Теперь же он уговаривал своих сыновей не переутомляться. Особенно беспокоился он о Степане, всегда выбирая для него работу полегче. Хотя Степан теперь и поправился, однако прежней силы в нем не было. Женщины озабоченно говорили: „Вряд ли ему удастся вполне окрепнуть; всю жизнь он будет чувствовать, что пострадал за Христа".

Хратский часто бывал задумчив. Если бы Степан и Марьюшка его всячески не развлекали, он молчал бы весь день, отдавая лишь необходимые распоряжения по хозяйству. Он всегда первым вставал из-за обеденного стола, чтобы приготовить комнату для послеобеденного чтения Слова Божия; на чтение приходили иногда и посторонние люди.

Однажды жена Хратского хотела продать зерно без ведома мужа. Хратский это вовремя заметил. Нахмурившись, он сказал ей:

— Я от тебя ничего не запираю и не скрываю. Зачем ты обманываешь меня и гневишь Бога? Довольно мы уже раздражали Господа, пора начать новую жизнь.

Хратской стало стыдно, но главное, ей было неприятно слышать это замечание от мужа.

— Каким ты сделался благочестивым, — язвительно заметила она. — Я не столько зерна вынесла из дома, сколько ты денег отнес в кабак!

— Это было раньше, — сокрушенно ответил Хратский, — но теперь я этого не делаю. Брось и ты свои дурные дела!

Страшно было и подумать, какой шум поднялся бы в прежние времена, если бы жена посмела заговорить с ним таким тоном.

Хратская была рада перемене, происшедшей в муже, но она не могла понять его. Не желая отставать от детей, она во многом изменилась, но ее сердце было еще прежним. В Хратском же была видна большая перемена, и со дня на день она становилась все ощутимей. Спал он теперь в амбаре. Один Бог знает, сколько бессонных ночей провел он там. Теперь он видел, какой ужасной была его безбожная жизнь. Утешение и отдых душе он находил только, слушая чтение и изъяснение Слова Божия. Часто чтение еще более обличало его совесть, на душе его становилось от этого тяжелее.

Два раза, ища утешение, он пошел в церковь. Но с того времени, как Степан говорил с пастором, слов Спасителя: „Любите друг друга" не было больше слышно с кафедры. Напротив, каждое воскресенье оттуда была слышна проповедь, направленная против дубравских „мечтателей".

— Сам Иисус Христос, — говорил пастор, — выгнал плетью из Иерусалимского храма всех меновщиков и продавцов. Так и нам следует гнать из нашей церкви тех, которые ее хулят и отвращают от нее народ.

В другое воскресенье он говорил:

— Мы, лютеране, основывающиеся на чистом учении наших предков, не должны торговать и поступать с нашей верою так, как еврей торгует кожей.

Слушатели смеялись в церкви меткому, по их мнению, сравнению пастора. Выходя из церкви, Хратский слышал, как бранили его сына.

Случилось, как и предполагал Степан: „мечтателей" сторонились и избегали, как чумы. Если кто-нибудь встречался с „мечтателем", тотчас начинались насмешки.

Когда Блашко шел в церковь, его обыкновенно сопровождал Мишко. Но и его все сторонились. Его бывшие друзья насмехались над ним, называя Степана „дубравским господином пастором", Петра — „господином учителем", а Мишко — „церковным служителем". Глумясь, они спрашивали Мишко: много ли он собрал денег и скоро ли станут поднимать колокол на новую колокольню близ мельницы? Мишко всегда расстроенный возвращался из церкви. Отец утешал его. говоря, что со временем все уляжется.

— Зачем ты туда ходишь? — спрашивал его Петр.

— Что ты выносишь оттуда? Я удивляюсь, что еще дядя туда ходит. Вы, наверное, ждете, чтобы вас оттуда выгнали плетью? Они говорят, что мы „мечтатели". Но Иисуса Христа первосвященники тоже обвиняли в том, что Он развращает народ. А раз мы принадлежим Ему, чего нам ожидать еще?

— Но для чего же наши праотцы построили храм?

— отстаивал церковь Мишко.

— Конечно, не для того, что теперь там проповедуется. Надо мною также смеялись, говоря, что я уже строю новую школу. Но я только рассмеялся, услышав это. Напрасно ты расстраиваешься из-за этого. Если бы ты от всего сердца любил Иисуса, то не придавал бы столько значения их словам.

Но многое еще пришлось пережить Мишко, пока он согласился потерять все ради Христа. Почет и уважение мирских людей — вот чем он больше всего дорожил.

Интересовали друзей и другие события. Они часто вспоминали „благодетеля Петра", как они прозвали инженера. На следующий день после внезапного отъезда барона Рейнера из Дубравки вечером умерла его жена. Петр и Степан решили поехать на похороны. Они от всего сердца разделяли горе инженера. Когда они подошли к дому, большая толпа уже стояла у дверей. Оба пастора, из Ракован и местечка М., читали литургию и молитвы. Хористы были в саду. При выносе умершей они спели два хорала; затем шествие направилось к железнодорожной станции. Петр влез на камень, откуда хорошо мог видеть всех родственников покойной. Он глубоко сочувствовал всем скорбящим, особенно инженеру.

Окаменев от горя, стоял барон Рейнер у гроба своей жены. Яркие солнечные лучи падали на его обнаженную голову, но он этого не замечал. Лицо его казалось совершенно безжизненным.

Петру было жаль, что он не мог подойти к инженеру и выразить свое соболезнование. Он стоял далеко от барона, да и как ему, бедному мужику, решиться при всех подойти к такому барину. „Если бы он только взглянул вверх, — думал Петр, — он, наверное, увидел бы меня..."

Желание его исполнилось. Во время пения инженер поднял голову, и, как ни огромна была толпа, Петр увидел, что барон заметил его. На лице Петра можно было прочесть искреннее глубокое сочувствие, и барон разглядел это. В знак благодарности он слегка кивнул головой, давая понять, что увидел Петра и рад его присутствию.

Пение умолкло, и похоронная процессия двинулась в сторону станции. Петр тоже пошел со всеми, но увидеть барона ему больше не удалось. Со станции Петр и Степан пошли навестить провизора Урсини. Дома его не оказалось, и им пришлось ждать. Придя домой и увидев друзей, Урсини несказанно обрадовался.

— Сам Господь привел вас сегодня ко мне, — приветствовал он друзей, — так как сегодня я особенно нуждаюсь в духовном подкреплении.

Его лицо было бледно и печально. Он попросил Степана прочесть что-нибудь из Слова Божия. Степан открыл Евангелие и прочел несколько стихов, которые так подходили к сегодняшнему дню. Петру казалось, что Степан так вдохновенно егце никогда не говорил. После чтения они склонились в единодушной молитве.

— О, как безмерно благ наш Господь! — сказал Урсини, вставая с молитвы. — Он видел, что душа моя жаждет подкрепления. Он знал, что я изнемог бы, если бы вы не пришли сегодня ко мне. И вот Он подсказал вашим сердцам приехать в П.

Друзья рассказали Урсини о намерении инженера относительно Петра. Провизора это очень заинтересовало и обрадовало. Петр высказал опасение, что инженер в своем горе может забыть его дело. Но Урсини заверил его в обратном, и Петр решил спокойно и терпеливо ждать известий от инженера.

Друзья также говорили и о молодом Николае Каримском — сыне аптекаря. В последнее время Степан, а затем и Петр часто навещали его в Боровске и в теплые дни выносили на носилках в лес. После похорон матери его снова должны были перевезти на дачу; там он чувствовал себя всегда лучше. Николай всегда радовался приходу молодых людей, особенно нравился ему Степан. Дружба между ними росла с каждым днем.

От Николая Каримского Степан узнал, что жена инженера умерла в полном мире, как дитя Божие. Это сильно обрадовало молодых людей. Они теперь с большим усердием молились об инженере, чтобы он также познал Спасителя и мог с радостью ждать встречи с женою в вечности.

17. ЛЮБОВЬ, СКОРБЬ И ПОБЕДА

Вечерело. Степан возвращался домой из Боровска, куда ходил навестить бабушку. Он задумчиво шел через лес. О многом нужно было ему сейчас подумать. Он с радостью узнал, что Каримский передал свою аптеку провизору Урсини — на благоприятных для последнего условиях. Кроме того, Николай Каримский предложил Степану за свой счет отстроить помещение для собраний.

Степан был рад, что так хорошо устраивались дела Урсини. В дни испытаний Урсини сумел прославить Бога. Но как он будет служить Господу в других, лучших условиях жизни? Будет ли и теперь прославляться Бог в его жизни и делах?

Степану вспомнилось также посещение подруги сестры Николая Каримского. Степан заметил взгляд, которым Николай проводил уходившую. „Она ему также дорога, как дорога мне Марьюшка, — подумал про себя Степан. — Я тоже счастлив при одном ее появлении. Сам Бог влагает в наши сердца любовь к окружающим. Я, слава Богу, люблю всех людей и готов для них все сделать, но Марьюшка мне дороже всех“.

Степан остановился. Он проходил как раз мимо мельницы. На этом месте он впервые после долгой разлуки встретился с Марьюшкой. Здесь он и свидетельствовал ей о полученной благодати. Как все, однако, изменилось вокруг за это время! Тогда все было покрыто льдом; теперь вода в изобилии стекала на поросшую зеленью и цветами плотину. Толстый слой снега покрывал тогда кусты и деревья; теперь свежая зелень блестела на солнце. Тогда тут было так тихо, что, казалось, можно было слышать свое собственное дыхание; теперь из лесу доносилось пение птиц, жужжали пчелы, разные насекомые кружились в воздухе, бабочки весело перелетали с цветка на цветок.

Всюду была жизнь! „Зима уже прошла, — мысленно повторял про себя Степан стих из Библии, — дождь миновал, перестал; цветы показались на земле,.. и голос горлицы слышен в стране нашей. Смоковницы распустили почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!“ (Песни Песней 2, 11-13)

„Что это я? — прервал свои мысли Степан, укоризненно качая головой. — Это ведь прообраз Небесного Жениха и Церкви. Так может только Он говорить душе. Как я мог применить эти слова к человеческим мыслям?"

— Господи, прости меня, — тихо произнес он. закрывая лицо руками. — Я не могу справиться со своими чувствами, во мне такая же весна, как и вокруг меня. Думаю, что и это от Тебя, Господи!

Тут в кустах запел соловей. Все громче и громче звучала его песня; счастливая птичка пела гимн любви. Степан увидел, что соловей сидит над гнездышком, свитым на ветке над самой водой, в котором притаилась его подруга. Повернув в его сторону головку, подруга слушала далеко раздававшиеся трели. „Они любят друг друга! Все в природе дышит любовью; все и... я! Да, я люблю Марьюшку и жажду ее любви. О. если бы мы принадлежали друг другу, как эти птички!"

Степан с усилием заставил себя уйти с этого места, так много говорившего его сердцу. Он поспешил выйти на луг. Вслед ему неслась песнь соловья. Степан пошел прямо через луг, чтобы напиться студеной воды из родника, вытекавшего из скалы и служившего границей соседних владений. Здесь он однажды повесил кувшин, чтобы прохожий мог утолить жажду. Люди не знали, кто это сделал, но в душе благодарили неведомого благодетеля.

Рядом с ключом росло дикое вишневое дерево, а по обеим его сторонам возвышались две елки. Какой это был живописный и красивый уголок! Прислонившись к скале, Степан залюбовался чудным Божьим миром. Но несмотря на все усилия сосредоточить свои мысли на чем-либо другом, Степан снова и снова возвращался мыслями к Марьюшке.

Вся долина представлялась ему раем, блаженным обиталищем первых людей — Адама и Евы. Как, должно быть, любил Адам Еву! Как безмятежно могли они жить друг для друга пред лицом Божиим!

Ему пришла в голову мысль, что хорошо было бы и ему построить здесь небольшую избушку. Это избушка была бы его собственностью, и в нее он ввел бы Марьюшку. Степан решил вскоре спросить

Марьюшку, согласна ли она с ним разделить радость и горе, став его женою.

Погруженный в свои мысли, Степан не заметил Петра, вышедшего из кустов.

— Откуда ты, Петр?! — изумленно спросил Степан.

— Наконец-то я тебя нашел! Я не мог уже дождаться тебя и пошел тебе навстречу!

Петр радостно кинулся Степану на шею.

— Отчего ты так счастлив, Петр?

— Ах, у меня такая радостная весть! Я получил письмо от господина инженера! — торжественно сказал Петр.

— В самом деле? Ну, как он себя теперь чувствует? Утешается ли он в Боге?

— Этого я не знаю, он о себе ничего не пишет. Оба друга тихим шагом шли в сторону селения.

— А что же он тебе пишет?

— Во-первых, он благодарит нас с тобой, что мы были на похоронах. Наше присутствие было для него большой поддержкой. Затем он пишет, что брат Урсини сообщил ему, что я сомневаюсь, не забыл ли он о моем деле. Он просит меня не беспокоиться; он был уже в Германии в том учебном заведении, которое наметил для меня. Там оказалось для меня свободное место. Он советует мне торопиться с постройкой, так как осенью хочет сам отвезти меня туда. Что ты скажешь теперь, Степан?

— Не могу достаточно благодарить Господа, что Он так позаботился о тебе. Я так рад, что ты теперь серьезно можешь заняться изучением Слова Божия, чтобы потом работать на ниве Господней. Когда я был на военной службе, мне тоже хотелось поступить в такое училище. Но я сказал тогда себе, что раньше пойду на родину и засвидетельствую своим, что сотворил со мной Господь. Как же мне теперь не радоваться за тебя и с тобой? Как не благодарить за все это Господа? Но, в сущности, я до сих пор не знаю, как вы с инженером завели разговор об этом?

— Я давно уже хотел тебе это рассказать, Степан, и просить у тебя совета. Но все время я как-то стеснялся начать этот разговор, хотя ничего дурного тут нет. Вернемся обратно к ключу, там я тебе все расскажу.

Степан охотно согласился, и друзья удобно расположились под вишневым деревом. Темнело. Над лесом зажглась вечерняя заря. Сумерки, как темные крылья, распростерлись над землей. Друзья уже не могли ясно различать друг друга, и Петру это было очень кстати.

— Степан, — начал Петр, — я так люблю Марьюшку, что ни тебе, ни кому другому не могу выразить это словами!

Степан вздрогнул и чуть не с ужасом посмотрел на Петра.

— Одного не знаю, — уже с некоторым облегчением продолжал Петр свою исповедь, — любит ли меня Марьюшка. Я думаю, что да. Но я, ты знаешь, беден, а Блашко — человек гордый. Вряд ли бы он отдал за меня свою дочь. Не знаю, как случилось, что я все это рассказал господину инженеру, и он захотел мне помочь. По окончании училища он обещает устроить меня на хорошее место при железной дороге, чтобы мне тогда можно было жениться на Марьюшке. Но я не знаю, как мне теперь поступить? Поэтому я хочу спросить тебя, Степанко, советуешь ли ты мне сейчас узнать у Марьюшки — любит ли она меня и согласна ли ждать или отложить пока этот разговор...

Наступило молчание. Степан смотрел в землю с тем чувством, какое, наверное, было когда-то у Адама. Он во мраке искал потерянный рай и не мог найти. Почему Петр именно ему задал этот вопрос? И он должен был дать совет...

— Что же ты ничего не отвечаешь, Степанко? — удивлялся Петр.

— Не так-то легко дать совет в этом деле, — еле слышно ответил Степан. Он старался говорить как можно мягче, хотя в его сердце вспыхнула горечь против любимого друга. — Пойдем теперь домой. Завтра я скажу тебе мое мнение.

Оба встали.

— Хорошо, Степан, я послушаю твоего совета, хотя охотнее всего я пошел бы еще сегодня к Марьюшке. Но вместе с тем я и боюсь... Если она мне откажет, переживу ли я это?

Петр был так занят своими чувствами и мыслями, что не обратил внимания на молчание Степана. Они молча дошли до того места, где тропинка расходилась в разные стороны. Пожав друг другу руку на прощание, друзья расстались.

Хратский удивлялся, где так долго пропадает Степан? Все уже давно поужинали, а его все не было.

— Наверное, он остался ночевать у бабушки, — решила Ветка, и на этом все успокоились.

А Степан в это время лежал в огороде под грушевым деревом. Он не замечал, как летело время. Одно только он сознавал: если ему не поможет Иисус Христос, ему ни за что не устоять в этой борьбе.

„Я поднял его с дороги, чтобы он не погиб, а он отнимает у меня теперь мою любимую. Но нет, Марьюшку я ему не уступлю. Что я буду делать, если он женится на ней? Он говорит, что не переживет ее отказа. А что станет со мною, если я ее потеряю? Петр уедет в Германию, а я останусь здесь, думая день и ночь о невесте другого... Это грех. Нет, Петр, не могу я тебе ее уступить!" Ему припомнились слова, сказанные ему Марьюшкой после его болезни. Он чувствовал, что они давали ему право надеяться на ее согласие. Но если Петр завтра пойдет к ней, и у Марьюшки не хватит решимости ему отказать? Однако опередить товарища в этом деле Степан не чувствовал себя вправе.

„Иди сейчас же к ней, — нашептывал ему голос искусителя. — Завтра утром ты можешь сказать Петру, что она уже связала себя обещанием тебе".

„Отойди от меня, сатана, — с ужасом твердил Степан. — Какими глазами я смотрел бы тогда завтра на Петра? Он мне доверяет, он на меня надеется. Я должен ему дать добрый совет...“

Степан чувствовал, что власть тьмы надвигается на него. Он стал молиться. С горькими слезами просил он Господа не требовать от него самоотверженной любви к Петру, способной заставить его добровольно отдать товарищу Марьюшку. Но сегодня, казалось, Господь был неумолим.

„Люби ближнего своего, как самого себя". — „Отвергни самого себя, возьми крест свой и следуй за Мною". — „Что пользы человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?" — „Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними". — „Сын Мой, дай Мне сердце свое!"

Господь требовал в Свое полное владение сердце Степана; но как больно было Степану... Он думал, что давно уже отдал свое сердце Богу, но теперь понял, что это еще не так, и у него не хватает сил, чтобы это сделать.

Вокруг и внутри Степана все померкло. Ломая в отчаянии руки, он твердил:

— Не отдам ее, Господи, не могу отдать ее.

Ему казалось, что светлый образ Марьюшки удалялся от него. Она, приносившая ему всегда радость, никогда не покидавшая его мыслей и сердца, казалось, теперь покинула его, и он остался один.

Некоторое время он, как мертвый, лежал на земле. Он переживал минуты страшной вечности, ожидавшей званых, но неизбранных, не оказавшихся достойными, не бодрствовавших до конца.

Снова и снова возносил Степан свои молитвы.

— Господи, — шептал он, — помилуй меня! Обрати снова Свое лицо ко мне, Боже мой! Я согласен все потерять и отдать, кроме Тебя; только не покидай меня! Тебе отдаю свое сердце: возьми его! Отдай Петру Марьюшку, но дай Себя мне, потому что без Тебя я не могу жить!

Кругом царила ночная тишина. Дивный мир наполнил сердце Степана. Сердечные терзания, страх, возмущение — все прошло. На груди Христа он снова нашел полный и вечный мир.

На рассвете Степан входил в дом Петра.

— Я много думал ночью о нашем вчерашнем разговоре, — серьезно начал Степан. — Я советую тебе сегодня же переговорить с Марьюшкой. Если Господь вложил ей в сердце любовь к тебе, она скажет тебе это. Если же она тебя не любит, то помни, Петр, что мы не имеем права противиться воле Божией, даже если Он потребует от нас сердце!

Петр не мог отвести глаз от лица своего друга. За одну ночь Степан как-то изменился; от него исходила какая-то таинственная сила, которой раньше Петр не замечал в нем. Они вместе прочли письмо инженера и Слово Божие. Затем Степан горячо помолился, прося Господа направить все дело Петра к Своей славе. На этом друзья расстались.

— Я пойду косить закраину нашего луга, — сказал Степан Петру, — заодно скошу и луг Блашко. Марьюшка позже придет раскидывать сено; тогда и ты можешь пойти с ней на луг. Тем временем тебе и удастся переговорить с ней.

С чувством благодарности Петр последовал совету товарища. Час спустя Петр уже шел рядом с Марьюшкой. Около источника им встретился Степан, возвращавшийся работы.

— Я там уже скосил всю траву, — улыбнулся он, избегая сияющего взгляда Марьюшки.

— Спасибо, Степан! — поблагодарила Марьюшка, протянув ему руку.

Ему пришлось подать ей руку, и теперь он не мог не взглянуть на это милое и дорогое ему лицо. Он чувствовал, что Марьюшка навсегда останется в его сердце: сознавал также, что Сам Господь даровал ему Свою благодать и силу, чтобы пожертвовать для Петра своим великим счастьем.

— Не буду вас задерживать, — сказал он, торопясь уйти. — еще до наступления жары вам нужно раскидать сено.

Марьюшка с удивлением смотрела вслед удалявшемуся Степану, не понимая причину его поспешности.

Работа быстро продвигалась вперед. Петр рассказал Марьюшке о письме инженера, и тут он впервые сказал Марьюшке о намерениях его благодетеля относительно него. Марьюшка слушала его с большим интересом. Так в разговоре они подошли к вопросу, который интересовал Петра. Марьюшка сама пришла на помощь ему, спросив:

— Так ты больше не будешь ткачом? Разве ты разлюбил свое ремесло?

— Нисколько. Но одним ткацким делом в наше время просуществовать нельзя.

— Вам вдвоем немного ведь и надо. — удивленно заметила Марьюшка.

— Не всегда же мы будем жить вдвоем, — ответил Петр, глядя на Марьюшку.

Она его не поняла.

— Ты думаешь жениться?

— Тебя это удивляет, Марьюшка? Я молод, а мать моя уже стара. Кроме нее у меня никого нет на свете. Мне также хочется кого-то иметь, кто делил бы со мной радость и горе, для кого я мог бы работать. Что же удивительного в том, что я желаю иметь жену, которая служила бы Богу вместе со мной?

— Это меня нисколько не удивляет, — ответила Марьюшка, краснея от упорного взгляда Петра. — Но ты никогда раньше не говорил об этом.

— Не заговорил бы я с тобой об этом и сегодня, если бы не решил узнать от тебя, согласна ли ты выйти за меня замуж и ждать меня до моего возвращения из Германии?

— Что ты, Петр? — испуганно произнесла Марьюшка, отступая невольно назад.

— Ах. Марьюшка, я уже давно, очень давно люблю тебя; а как я тебя сейчас люблю, я даже выразить не могу. Но я бедный и знаю, что не устрою твоего отца. Поэтому я поступлю в учебное заведение, чтобы еще многому научиться. Когда я по окончании курса получу хорошее место, которое даст мне возможность прокормить жену, я попрошу твоего отца отдать тебя мне, если ты любишь меня, Марьюшка. Земных благ у меня нет, нет даже своего собственного имени, но у меня есть на небесах Отец и имя, которое мне даровал Иисус Христос. Если ты любишь меня, то обещай, что подождешь меня.

Петр пристально смотрел на Марьюшку, не понимая причины ее молчания. Бледнея все больше, она молча выслушала его до конца. При последних его словах она сделала шаг вперед. Петр совсем растерялся, когда она вдруг, рыдая, закрыла руками свое лицо.

— Марьюшка, что с тобой? — смущенно спрашивал Петр, стараясь отвести от лица ее руки.

Немного успокоившись, Марьюшка проговорила сквозь слезы:

— Никогда, Петр, не постыдилась бы я тебя: ведь ты чадо Божие. Верь мне, что я люблю тебя, как родного брата. Мне очень жаль, что ты так одинок в мире. Я охотно пошла бы за тебя замуж, даже если бы ты был бедным ткачом; тебе не нужно было бы покидать наши родные горы. Хватило бы у нас средств и для твоей матери. Но я не могу выйти за тебя замуж!

— Не можешь?..

Петр схватил руку Марьюшки, крепко сжимая ее в своей похолодевшей руке.

— Не можешь? Отчего же ты не можешь, если тебя не удерживает моя бедность?

— Оттого, Петр, что будучи твоей женой, я все время думала бы о Степане. Со дня его болезни я день и ночь думаю о нем. Никому на свете не сказала бы я этого, но тебе я обязана признаться в этом, иначе я обманула бы тебя и себя.

— А Степан знает об этом? — мрачно спросит Петр.

— Степан? Откуда же ему знать? — ответила Марьюшка, гордо выпрямившись.

Но при виде глубокого страдания, отразившегося на бледном лице юноши, Марьюшка опустилась на колени и снова заплакала. Ей было невыносимо жаль Петра, но помочь ему она не могла.

— Не плачь, Марьюшка! — после некоторого молчания сказал Петр. — Я понимаю, что ты не можешь мне дать своего согласия. Я не удивляюсь этому. Из нас двоих предпочтение заслуживает, конечно, Степан. Вот твоя вязанка. Пойдем домой...

Она встала, отерла слезы и подала Петру руку.

— Не сердись на меня. Петр!

— Я не сержусь. — ответил Петр, взяв ее за руку.

Теперь они шли уже не так весело. Марьюшка была опечалена тем. что невольно заставила страдать Петра, не зная, чем же помочь ему. Петр глубоко страдал, сознавая, что все его сладкие мечты о будущем в одно мгновение разлетелись. Они молча подошли к амбару. Петр свалил с плеч сено и. немного помолчав, протянул руку со словами:

— С Богом, Марьюшка!

— С Богом. Петр!

Слезы опять неудержимым потоком полились из ее глаз, но она больше ничего не могла сказать Петру в утешение. И он, не сказав более ни слова, также молча ушел. Но домой он не пошел. Ему необходимо было остаться одному, чтобы хоть немного оправиться от этого потрясения. Отыскав густой куст. Петр бросился под ним на землю, как это сделал вчера Степан.

Вчера он говорил, что не переживет отказа Марьюшки; сегодня слово отказа произнесено, но он еще жив.

Он мечтал расширить свой домик, но зачем теперь делать это? Ведь "она" никогда не будет в нем жить. Если бы она по какой-нибудь другой причине отказала ему; но нет. она отказала ему из-за Степана. Зная Степана, конечно, и удивляться не нужно. Петр чувствовал. что следует молиться, он не мог. В другом подобном случае он пошел бы к Степану: тот, наверное, нашел бы чем утешить огорченного друга, но в эту минуту он не хотел даже видеть его. Но встреча с ним неминуемо будет. Степан придет узнать, как кончилось у Петра объяснение с Марьюшкой. Что он ответит ему на это? ..Ты — препятствие моему счастью: если б не ты, ничто не мешало бы мне жениться на Марьюшке. Она вышла бы за меня и бедного, мне не пришлось бы даже уезжать в чужие края. Ты — причина моего горя!”

„Да, так я ему и скажу! — решил Петр в своем горе. — Скажу ему, что по мне лучше б замерзнуть тогда на дороге, нежели быть обреченным на полное одиночество. Что же мне теперь делать? Как дождаться осени? Мне необходимо отсюда уехать. К чему мне оставаться теперь здесь?"

Он вынул из кармана письмо барона и еще раз перечитал слова: „В конце августа приеду за тобой". Теперь был еще только июнь. „О. Господи! Что же мне делать? И посоветоваться даже не с кем". — в отчаянии думал Петр. Он судорожно сжимал в руке письмо инженера. Вдруг он почувствовал непреодолимое желание увидеть его. Ему казалось, что ему стало бы легче, если бы он мог склонить голову на грудь этого человека.

Далее в письме говорилось: ..И сказать тебе не могу, какое благодеяние ты мне оказал в ту минуту, когда я тонул в море страданий; твое присутствие мне тогда напомнило, что у меня на свете остаешься еще ты и что я должен заботиться о тебе". „У меня на свете остаешься еще ты..." Эти слова так глубоко тронули Петра, что он зарыдал. Не были ли они — инженер и он — в одинаковом положении? У обоих нет и никогда не будет никого близкого сердцу: оба они были совсем одиноки на этой земле.

Если бы Петр знал, где находится теперь инженер, он охотнее всего поехал бы к нему. Он стал бы у него слугой и ухаживал бы за ним. как сын. ничего не требуя от него, кроме пищи и одежды. Этим путем он избежал бы необходимости постоянно встречаться с Марьюшкой и Степаном. Но он бы никогда больше не слышал проповедей и свидетельств Степана об Иисусе Христе.

Невыразимая тоска наполнила огорченное сердце Петра. „Господи, прости меня! Я возненавидел сегодня Степана..." — как стон слетели с его губ эти слова.

„Но что поделаешь, если Степан всякого располагает к себе? Дорого пришлось ему, конечно, заплатить за свою любовь к нам; он чуть не умер за то, что привлек нас к Тебе, — уже спокойнее рассуждал Петр. — А не любит ли сам Степан Марьюшку?"

Ему стало припоминаться многое такое, на что он прежде мало обращал внимания.

„Почему Степану и не любить Марьюшки, как люблю ее я? Но будь он на моем месте, имел бы он такие же враждебные чувства, как я? О, Боже, Отец мой! Помоги мне в искушении!"

Петр начал понемному успокаиваться, враждебные чувства отошли, уступив место молитвенному настроению. Молитва его была несвязной, но она достигла небес и была услышана Отцом Небесным.

— Что с тобой? — испугалась Крачинская, когда Петр возвратился домой. — На тебе лица нет; ты весь осунулся и какой-то бледный. Уж не ушибся ли ты вчера при рубке леса?

— Нет. не беспокойся, матушка! У меня только немного болит голова.

Крачинская заварила ему настойку из каких-то целебных трав, и для успокоения матери он ее выпил.

Когда ему стало немного легче, он пошел на работу.

— Послушай. Петруша. — сказал там ему один из плотников. — мне сегодня ночью не спалось, и я пошел побродить по огороду. Так я дошел до сада Хратских. Там на земле лежал кто-то; плача и молясь, он все время повторял: „Не могу ее отдать, Господи, не могу!.." Мне показалось, что это был голос Степана Хратского.

Пораженный этим рассказом, Петр перешел к другому концу балки. Затем под предлогом, что у него притупился топор, убежал в избу.

„Итак, Степан действительно любит ее! И как ему ни тяжело было, он не хотел расстроить моего счастья! И после этого я еще на него негодую... Не один ты оказался таким великодушным и добрым другом: и я не хочу отставать от тебя, Степан!"

„Отчего так грустна сегодня Марьюшка?" — глядя на Марьюшку думал Мишко. Он все хотел спросить ее об этом, но как-то не удавалось. Под вечер все опять пошли на работу, а Марьюшка осталась дома готовить ужин. Она все еще была печальна. Особенно ее удручало то, что она была причиной страданий Петра.

„Но если Спаситель требует, чтобы мы любили всех людей, как Он возлюбил нас, — думала Марьюшка, — то не хочет ли Господь, чтобы я разделила счастье одинокого Петра? Господь поможет мне забыть Степана, если я попрошу Его об этом. Я не могу видеть Петра таким печальным; лучше страдать одной. Когда я его встречу, скажу ему, что передумала и согласна ждать его возвращения. Скажу еще, что Бог поможет мне разлюбить Степана".

Стоя в дверном проеме мельницы, выходившем на шлюз, Марьюшка задумчиво глядела на воду. Тут ей вспомнилась одна словацкая народная песня, в которой супружеская жизнь сравнивалась с тяжелыми мельничными жерновами; но жернова можно отодвинуть в сторону, а от замужества не уйдешь.

„Это ужасно! Но если Бог возлагает этот крест, то и помогает его нести".

Она перевела свой взгляд на залитую вечерней зарей мельницу. Там, прислонясь к воротам, кто-то стоял...

— Степан! — вскрикнула Марьюшка.

Ее звонкий голос заглушил шум падающей воды. Марьюшка протянула к нему руки, как бы ища помощи и защиты. Когда же Степан,, как-будто гонимый какой-то непреодолимой силой, открыл ей свои объятия, Марьюшка упала прямо в них.

— Степан, — шептала она, сердцем угадывая, что он ее понимает, — Степан, я не могу выйти замуж за Петра. Неужели этот крест возлагает на меня Господь? Я чувствую, что он не под силу мне.

— Марьюшка, — гладя ее волосы, успокаивал ее Степан, — мы иногда думаем, что Бог требует от нас слишком многого, но когда мы покоряемся Его воле, то все устраивается.

Голос его дрожал. Опустив голову, Марьюшка закрыла глаза. Она старалась представить себе, сможет ли она когда-нибудь забыть этого человека? Все сильней становилось в ней убеждение, что она никогда здесь на земле не сможет разлюбить его.

До ее слуха долетали слова Степана, он хвалил Петра, хотя голос ему и изменял. Когда, наконец, он спросил ее о причине отказа Петру, она, подняв голову,взглянула на него. Их взгляды встретились... Больше Степан ее ни о чем не спрашивал. Прижав ее к себе, он тихо заплакал. Они еще долго стояли около мельницы, освещенные лучами заходящего солнца.

В кустах снова пел вчерашний соловей. Но насколько иным было теперь у Степана чувство по сравнению со вчерашним! Вчера он сам хотел взять себе спутницу; сегодня он знал, что ее дал ему Господь, и он принимал ее, как драгоценный дар Божий.

— Бог мне свидетель, я хотел уступить ее тебе, Петр, — начал Степан, когда Петр пришел вечером к нему, чтобы поведать ему причину отказа Марьюшки. — Она дитя Его, и Бог поступает со Своей собственностью по Своему изволению, давая ее тому, кому хочет. И Он дал Марьюшку мне.

От этих слов Степана неземной мир наполнил душу Петра, и ему от всего сердца захотелось подчиниться воле Божией. То, что навсегда могло разделить товарищей, теперь сблизило их еще теснее. Готовность каждого из них пожертвовать своим счастьем возбудила в них взаимное уважение.

Долго еще не заживала эта рана у Петра, но в конце концов страдание укрепило его и даровало ему новые духовные силы.

18. БАРОН РЕЙНЕР

Прошла неделя после описанных нами выше событий. Петр старался не думать о Марьюшке, и это ему, хотя с трудом, но удавалось, особенно если он весь день был занят работой.

— Бог в помощь! — услышал Петр однажды приветствие. Он был так погружен в свои мысли, что вздрогнул от неожиданности. Он оглянулся, и коса чуть не выпала у него из рук.

— Господин инженер! Брат Урсини! Какая неожиданность! — радостно и удивленно вокликнул Петр.

— Да вот, тебе помогать пришли, — улыбнулся инженер, — но скажу сразу: косить я не умею.

— Я также не мастер в этом деле, иначе бы охотно докосил за тебя, Петр. — признался Урсини. — Так что кончай скорей работу, а мы подождем тебя.

Петр последовал их совету, и скоро весь луг был скошен.

— Ну. теперь все готово. Пойдемте!

— Это ваш луг? — спросил барон Рейнер.

— Нет. где нам иметь столько земли? Этот луг принадлежит Петровичкам; сын поранил себе руку, а зять уже давно болен. Степан, Мишко и я решили помочь им скосить луг. Вчера они косили, а сегодня я скосил свою часть. Хорошо, что рано начал.

— А кто это там на лугу? — спросил Урсини, указывая на соседний луг.

_ Это Хратские. Если бы Степан только знал, что вы здесь!..

— Не зови его, Петр! Я пойду к нему сам. Итак, пока до свидания.

Урсини торопливым шагом направился в сторону Хратских, оставив Петра и барона наедине.

— Ну, как ты поживаешь, Петр? — спросил барон, вопрошающе глядя на Петра.

— Слава Богу. А вы, господин инженер, как себя чувствуете? Превозмогли ли вы с Божьей помощью свои страдания? — заботливо спросил Петр, с участием вглядываясь в бледное лицо инженера.

— Я стараюсь покориться воле Божией. Петр, и мне становится легче.

— Да, это так: если добровольно подчинишься воле Божией, тогда все становится возможным, — согласился Петр.

— А как у тебя дело с пристройкой? Вероятно, уже кончил?

— Работа окончена и даже крыша наведена. Сегодня вставим двери и оконные рамы.

— Да ты как-будто этому не радуешься? — заметил барон, уловив тень грусти на лице Петра. — Верно, вам что-то не удалось при постройке?

— Нет, все получилось прекрасно. Но пристройка мне теперь не нужна.

Петр грустно опустил голову.

— Ты говорил с Марьюшкой или с Блашко?

— Я говорил с Марьюшкой. Ее сердце принадлежит Степану...

— Степану? Неужели?

— Она сама мне это сказала, — ответил Петр и все рассказал барону.

— Так едем же скорее отсюда, Петр! — горячо сказал тот. — Тебе ведь будет невыносимо тяжело смотреть на чужое счастье.

— Да, но если Степан смог смириться с этим, то и я с Божьей помощью справлюсь. Я не могу оставить матушке избу в незаконченном виде; сначала нужно все привести в порядок. Кто знает, возвращусь ли я сюда? Во всяком случае, перед отъездом мне хочется доказать ей мою любовь и благодарность и сделать все уютно и хорошо. Я хочу оставить о себе теплое воспоминание в ее любящем сердце.

— Ты уже говорил с ней об отъезде?

— Да. Сперва она плакала, но затем успокоилась, сказав: „Иди, сын мой! Если эта новая жизнь составит твое счастье, я не удерживаю тебя. Только никогда меня не забывай!" Но, господин инженер, меня печалит одно обстоятельство...

— Что именно?

— Матушка призналась мне. что вы ей передали деньги от моего отца.

— Ну, так что же? Не заслужила разве она, чтобы тот позаботился о ней в ее преклонные годы?

— Действительно ли эти деньги от моего отца? Не ваши ли они?

— Они были от твоего отца...

— Итак, вы его знаете? — опустив голову, задумчиво спросил Петр. — Господин инженер, — после некоторого молчания продолжал он, — я поеду с вами в Германию, но с одним условием: обещайте мне, что мой отец не будет платить за меня. Матушке пусть он посылает деньги, если он человек богатый, но я лично никогда ничего от него не приму.

Лицо барона покрылось мертвенной бледностью.

— Твой отец богат и в то же время беден: он совершенно одинок на земле. Но почему ты готов принимать деньги от меня, а не от него?

— Вы — дело совсем другое. Вы — человек почтенный и делаете мне добро во имя Христово. Бог воздаст вам за это. Кроме того, я уже успел горячо полюбить вас за это время. Мой отец же человек, не заслуживающий уважения. Большего зла, чем он мне причинил, сделать трудно... Не могу я ничего принять от него... Кусок хлеба, протянутый мне рукой моего отца, не пошел бы мне в горло.

Инженер побледнел еще больше, бледность проступила даже сквозь золотистый его загар. В его душе происходила жестокая борьба. Наконец он принял бесповоротное решение.

— В таком случае я не могу взять тебя с собой, Петр! — твердо проговорил он, опускаясь на траву под деревом.

— Почему? — испуганно спросил Петр.

Его испугала не мысль остаться в Дубравке, а убитое выражение на лице барона.

— Почему? — переспросил барон. — Потому, что тебе пришлось бы обедать с ним за одним столом. Если ты его так презираешь, это было бы невыносимо не только для тебя, но и для него тоже. Однако как может твой отец верить в безграничное милосердие Божие, если ты не можешь его простить? Он осужден и потерян навечно...

Эти слова поразили Петра. Инженер молча отошел в сторону, закрыв лицо руками. Петру стало невыносимо жаль его. Ради него Петр был готов даже простить своего отца, но обедать с ним за одним столом... нет, этого он не может!

— Но почему же это так расстраивает вас, барон? — спросил Петр. — Представьте себя на моем месте, и вы меня поймете.

Барон ничего не отвечал. Его лицо было мертвенно-бледным, как на похоронах. Сердце Петра болезненно сжалось при виде его. Барон вынул из кармана какой-то предмет.

— Если ты не можешь простить своего отца, — голос говорившего сильно дрожал, — прости, по крайней мере, свою мать. Я привез тебе ее фото. Неужели и на это ты ответишь отказом?

Не то со страхом, не то с жадностью Петр схватил фото и впился в него глазами. На фотографии была красивая шестнадцатилетняя девушка. Глаза на этом прелестном лице сияли радостью; рот, казалось, создан для пения; голову украшал цветочный венок.

— Это моя мать?.. — с удивлением спросил Петр, не в силах оторвать глаз от фотографии. — Какая же она была красивая! И как добра она должна была быть!

— Да, у нее было редкое сердце. Какое, однако, счастье, что она не знает, как на нее негодует сын, стоивший ей стольких слез! Неужели, Петр, ты не можешь простить, по крайней мере, ее? Она была так молода: когда ты родился, ей было всего 17 лет...

— А сколько лет было моему отцу? — спросил Петр.

— Ему было двадцать один.

— Так молод? И он ее бросил? Матушка говорила мне, что она умерла, когда мне было четыре года.

— Она умерла до свадьбы...

— Но женился бы на ней мой отец? — недоверчиво спросил Петр, грустно глядя на фотографию.

— Непременно.

— Но отчего же они не сделали этого раньше?

— Потому что у твоего отца еще не было прочного положения в свете, благодаря которому он мог бы хорошо устроить ее жизнь. Да и ее отец не давал согласия на это замужество.

— Нет ли у вас фотографии моего отца?

Немного колеблясь, барон достал из кармана и подал Петру другое фото. На фотографии Петр увидел молодого человека лет двадцати с красивым умным лицом.

Почти с суеверным страхом глядел Петр на фотографию. Чем дольше он смотрел, тем сильнее непонятные чувства одолевали его. Он невольно перенес свой взгляд с фотографии на барона, который стоял, прислонившись к стволу дерева. Немного помолчав, Петр спросил:

— Вы мне подарите эти фотографии?

— Возьми себе фотографию матери. Другая тебе ведь не нужна... — печально произнес инженер. Если ты не можешь видеть его живого, зачем тебе его давнишнее фото? Твоя мать и на смертном одре была такая же, как на этой фотографии. Но отец твой очень изменился и постарел.

— Оставьте мне все-таки и фотографию моего отца, господин инженер, хотя бы на время, пока вы здесь.

Барон пожал плечами. Они молча пошли в сторону дома. У Петра было очень тяжело на душе из-за того, что он столь глубоко огорчил инженера. „Огорчая того, кто так искренно желает мне добра, исполняю ли я заповедь Иисуса Христа? Доволен ли Иисус мною? — размышлял Петр. — Бог заповедал нам любить и прощать. Родители мои, несомненно, согрешили. Грех их велик, и мне приходится всю жизнь нести в себе его последствия. Но они были еще молоды, а искушений так много. Да и знали ли они Иисуса и принадлежали ли Ему? Конечно нет, иначе они исполняли бы его заповеди. Если они были воспитаны, как те господа, о которых рассказывал Степан, конечно, они не отдавали себе отчета, как ужасен их грех пред Богом“.

Тут Петр вспомнил и свою собственную жизнь. Какой греховной она была! В своем легкомыслии он был так близок к падению. Его удержало тогда только одно желание — не быть в этом отношении похожим на своего отца.

Петр не видел, с каким мучительным напряжением и страхом все это время барон следил за его выражением лица; по нему легко можно было прочесть его мысли.

— Дорогой барон, — с мольбой сказал Петр, — я уверен, что вы все знаете. Расскажите мне все, чтобы я, по крайней мере, знал, как это случилось. Тогда, пожалуй, мне будет легче смириться.

— Не так-то легко все это тебе рассказать, да мы уже и пришли. Ты ведь еще не завтракал, да и я сразу попрошу молока у твоей матушки. Подкрепившись, мы прогуляемся, и я тебе тогда все расскажу, — вздохнув, ответил инженер.

Старушка Крачинская очень обрадовалась нежданному гостю. Она радушно угощала его, чем только могла. С сочувствием она расспросила барона о болезни его покойной жены. Ей было тяжело видеть такого доброго и милого барина столь одиноким...

19. ДРУГ И ОТЕЦ

Весело было на лугу у Хратских; вся семья собралась вместе. Мужчины косили траву, женщины рвали ее между низкорослыми деревьями и кустарниками. Дети прыгали и кувыркались по склону горы; их радость и веселье были беспредельны. Но все, как один, побросали свои занятия, когда раздался радостный возглас Степана:

— Брат Урсини!

На горе стоял провизор, протягивая руки навстречу Степану.

— Какие вы все прилежные! Бог в помощь! — приветствовал он всю семью Хратских.

— Спасибо! Добро пожаловать, милости просим!

Провизор просил их продолжать, не обращая на него внимания, свою работу; он подождет Степана. Но никто не согласился.

— Мы и без тебя тут справимся, Степан, — сказал Хратский, — проведи господина Урсини к нам домой.

Степан с благодарностью посмотрел на отца.

— Если вы мне уступаете Степана, я вам буду очень благодарен за это, — сказал провизор. — Но к чему идти нам в дом? Здесь так хорошо, давай лучше сядем здесь.

Они сели.

— Как я рад, брат, что ты пришел навестить нас, — говорил Степан, отирая пот с лица. — Ты сдержал свое слово: ведь ты давно обещал зайти к нам.

— Я благодарю Господа, давшего мне возможность быть у вас сегодня.

— Ты ведь останешься у нас на ночь?

— Нет, Степан, это невозможно. Я зашел только взглянуть на вас; мне еще нужно сегодня попасть в П.

— Жаль. Впрочем, это понятно, — поправился тотчас Степан, — когда подумаешь, что дело Божие, начатое там, так нуждается в твоей поддержке. Жаль только, что ты не можешь, как в прошлый раз, провести с нами воскресенье.

— Господь решил иначе, и мне остается только повиноваться Ему, — с улыбкой ответил Урсини. — А как ты, Степан, поживаешь? Когда мы с тобой виделись прошлый раз, ты упомянул в разговоре, что тебе пришлось пережить тяжелую внутреннюю борьбу. Господь помог тебе в ней, но в чем именно было дело, этого ты мне еще не рассказал.

Степан покраснел.

— Да, один лишь Господь помог мне тогда! — сказал Степан и рассказал другу про все, касавшееся Петра, Марьюшки и лично его самого. — Мне очень жаль Петра, из-за меня он потерял Марьюшку. Но чем я могу ему тут помочь?

— Ты тут не виноват, Степан; такова, видно, воля Божия, — успокаивал его провизор. — У Бога много любви в запасе, Он может вложить в сердце Петра и любовь к другой девушке. Господь, несомненно, подкрепит и благословит его, потому что и он вышел победителем из искушения и не захотел похитить твое счастье!

— Ты так полагаешь? — обрадованно спросил Степан. — Я буду просить этого у Господа; Петр ведь так одинок.

— Господь может наполнить детьми и дом одинокого, если на это будет воля Его. В данную минуту Петр уже не так одинок, у него дорогой гость: барон Рейнер приехал со мной навестить его.

— Чтобы увезти его?..

— Нет, он хотел еще раз переговорить с ним.

— Как дивно, однако, водительство Божие! Какое счастье, что Петру предоставляется случай усовершенствовать свое образование. Я думаю, что он никогда не возьмет место на железной дороге. По окончании курса он, вероятнее всего, возвратится опять сюда, чтобы проповедовать здесь Евангелие.

— Я тоже так думаю. Верю, что Петр будет когда-нибудь работником в винограднике Господнем. Но мне нужно обсудить с тобою важный вопрос, Степан.

— Со мной?

— Да. Я знаю, что ты всем сердцем предан Господу. Но любишь ли ты Его настолько, чтобы согласиться на время ради Него покинуть все, даже Марьюшку? Желательно, чтобы и ты подучился, чтобы в будущем мог стать истинным проповедником. Но для этого тебе также нужно на время уехать и поступить в училище.

— Вы это мне предлагаете?! — удивленно воскликнул Степан. — Это было всегда моей заветной мечтою, а последнее время я особенно часто мечтал об этом.

— Итак, ты соглашаешься идти учиться?

— Хоть сегодня, брат Урсини!

— А разлука с Марьюшкой не страшит тебя?

— Было бы плохо, — серьезно ответил Степан, — если бы ради своих житейских дел и привязанностей мы забыли Господа и дело Его. Я уже говорил, что Сам Господь дал мне Марьюшку; я на нее смотрю, как на дар свыше. Если мы и расстанемся, она все же остается моей. Ведь и невеста Агнца принадлежит Ему, хотя она теперь и разлучена со своим Женихом. За Марьюшку я спокоен, но что будет с остальными душами, если я и Петр уедем отсюда?

— „Никто не похитит их из руки Моей" — это, Степан, сказал Господь. Господь может на них обильно излить Своего Духа Святого. Он волен дать большую полноту Духа Своего кому-нибудь из остающихся здесь.

— Это верно. Да и кто я, в сущности, чтобы воображать себе, что Иисус Христос нуждается здесь именно во мне? Он говорит: „Се Я с вами во все дни до скончания века“. Ему могу поручить я всех.

— Итак, Степан, выслушай теперь мое предложение. Требуемые в училище бумаги ты можешь спокойно отослать: по ним ты будешь непременно принят. Я хотел устроить тебе с Божьей помощью бесплатное обучение. Но Николай Каримский пожелал за тебя платить. Я со своей стороны позаботился о том, чтобы курс твой продолжался четыре года, так как немецкий язык ты уже знаешь. Так обстоит дело, Степан. Обсуди теперь все это со своими домашними. До сих пор ты был верным свидетелем Господним. Пусть Господь благословит твое учение и труд. Готовь себя для служения Господу; не страшись вступать в борьбу с предрассудками наших соотечественников. Власти тьмы восстанут против тебя, но победа не за ними. Не ты уже живешь, но живет в тебе Христос.

Степан опустился на колени; друг его с молитвою возложил на него руки.

В это же время Петр слушал печальный рассказ барона о своих родителях. Когда, наконец, рассказ подошел к концу, бледный барон вздохнул с облегчением. Он смотрел на Петра, горько оплакивавшего греховное прошлое своих родителей. Барон не стал удерживать эти слезы, да у него и не было ни слов, ни силы для утешения этой бедной души, проходившей долиной скорби.

Наконец Петр перестал плакать. Взглянув на инженера, он кротко, но твердо сказал ему:

— Я поеду, барон, с вами; теперь я смогу увидеть моего отца. Я скажу ему, что я простил ему все и готов по-сыновьи любить его.

— Петр! — воскликнул барон — Петр, сын мой! Ты хочешь полюбить меня после того, что я тебе рассказал?

— Господин барон?!

Петр в изумлении отшатнулся, глядя в лицо своего собеседника.

— Ты не веришь этому, Петр? Верь мне: падший и несчастный человек, которого ты вправе презирать, это я. Это я был причиной твоего печального детства, причиной многих несправедливостей, постигших тебя. Не хочу, чтобы ты считал меня лучше, чем я есть, и видел во мне благодетеля. Знаю теперь твое мнение обо мне; ты вправе меня так судить.

— Не говорите так, — умолял Петр барона. — Я не могу слышать это и не могу допустить, чтобы вы унижались предо мною. Но правда ли это? Действительно ли вы мой отец?

Барон прижал Петра к себе.

— Иначе как бы я признался тебе во всем? Да, я твой отец. Но что говорит тебе твое сердце, Петр?

— Что оно говорит? — Петр посмотрел в лицо собеседника. — „Любовь покрывает множество грехов". Вы тоже прощаете мои жестокие слова? Если бы я раньше знал это, я никогда не сказал бы их.

— Итак, ты действительно любишь меня и простил мне?

— Да, барин!

— Барин?.. Как ты можешь теперь называть меня так?

— Мне так легче называть вас; мой язык пока отказывается называть вас иначе.

— Но ведь ты кровь от крови моей, сын мой, часть моего „я“.

— Если бы я назвал вас теперь иначе, то я в другой раз выдал бы нас пред людьми.

— Пусть люди знают! Даже нужно, чтобы они знали это! Сегодня же я объявлю всем, что ты — сын мой.

— Ради Бога не делайте этого!

— Нет, я непременно так поступлю.

— Не делайте этого, прошу вас, — увещевал Петр барона. — На это вы моего согласия не получите. Ныне все люди вас здесь уважают; потом же они могут переменить о вас свое мнение и будут относиться к вам невежливо; народ груб. Я слишком люблю вас, чтобы допустить это.

— Что ж, я заслуживаю их грубость...

— Нет, не заслуживаете. Какое до этого дело миру? Довольно того, что это известно мне. Вы пали некогда под бременем искушения, но без Христа и я, и всякий другой поступил бы также. Но люди будут судить об этом иначе. С этим я не могу примириться. Я же уеду отсюда, и Бог знает, когда снова возвращусь сюда. Человек смертен. К чему может привести ваша откровенность?

— Хорошо, Петр, — уступил, наконец, барон. — Я никому ничего не скажу. Но тогда в глазах твоих друзей я останусь почтенным, благородным человеком?..

— Этого я и хочу, — с сияющим лицом ответил Петр.

Да, воистину верно слово Господне: „Любовь покрывает множество грехов"!

20. ДО СВИДАНИЯ!

Пребывание провизора в Дубравке не прошло бесследно для жителей трех домов, расположенных вблизи мельницы.

— Работа у нас всегда была, есть и будет, — сказал Хратский после ухода Степана и провизора, — а господин Урсини не так часто бывает у нас. Оставьте все, пойдем домой!

По пути Хратские зашли на луг Блашко и известили их о приходе провизора. Блашко тоже тотчас согласился оставить работу.

— Всю работу не переделаешь и до самой смерти, — сказал он, — к чему лезть из кожи и торопиться, пропуская при этом нечто лучшее и душеполезное?

Скоро комната Хратского оказалась набита народом. Все хотели увидеть и послушать дорогого гостя. Пришел и Петр с инженером и матерью. Петран и Сузка Петровички, работавшие на лугу с Блашко, также присоединились к остальным.

Урсини говорил о том, что однажды все дети Божии из всех стран соберутся в Отчий дом. „Отворите ворота; да войдет народ праведный, хранящий истину. Твердого духом Ты хранишь в совершенном мире; ибо на Тебя уповает он. Уповайте на Господа вовеки, ибо Господь Бог есть твердыня вечная'¹ (Ис. 26, 2-4). „Господи! рука Твоя была высоко поднята, но они не видали ее; увидят и устыдятся ненавидящие народ Твой; огонь пожрет врагов Твоих. Господи! Ты даруешь нам мир; ибо и все дела наши Ты устрояешь для нас" (Ис. 26, 11-12).

На основании прочитанного Урсини объяснил разницу, существующую между душами, принадлежащими к народу Божиему, и душами, не принадлежащими Ему. Далее он отметил, как различны пути и цели этих двух категорий людей. Верующий человек пребывает в мире и покое среди любых скорбей. Только праведному народу открыт доступ в небесный Иерусалим. Урсини просил верующих неустанно молиться, изучать Слово Божие, соблюдать путь правды и любви. Надо вести такую жизнь, чтобы когда придет Господь, оказаться в числе избранных, признанных верными Самим Господом.

„Все, что посылает Господь детям Своим, — продолжал Урсини, — к лучшему. Как если бы им пришлось идти через пустыню и глубокие воды, этот путь сквозь скорби и испытания ведет в Обетованную Землю. Тех присутствующих, которые еще не сделали этот решительный шаг, прошу сделать его еще сегодня, чтобы навсегда примкнуть к народу Божию и идти под знаменем креста в Небесный Ханаан. „И возвратятся избавленные Господом, придут на Сион с радостным восклицанием; и радость вечная будет над головою их; они найдут радость и веселие, а печаль и воздыхание удалятся" (Ис. 35, 10).

После проповеди все склонились для молитвы. После нее Степан сообщил всем свои новые планы, сказав, что Господь исполнил желание его сердца, дав ему возможность отдать себя служению в винограднике Господнем. Эта весть была встречена всеобщим удивлением. О намерении инженера относительно Петра было уже некоторым известно. Узнав это, мать Степана не могла побороть в себе чувства зависти: ей казалось, что не Петру, а ее сыну следовало бы поступить в училище. Поэтому она с особенным удовольствием выслушала сообщение Степана.

— Мы тебе не будем препятствовать, Степанко, — сказала она, когда Степан смиренно попросил родительского согласия и благословения на свой новый путь. Отец в знак согласия молча подал ему руку. Все радовались удаче Петра и Степана.

— Но как же мы будем жить без тебя, Степанко! Кто будет нам указывать путь истины? — слышались голоса.

— До осени вы еще многому успеете у него научиться, — сказал Блашко. — Пути Божии всегда направлены к нашему благу.

Одна Марьюшка не сказала ни слова. Вечером молодые люди пошли к мельнице.

— Я знаю, Степан, что Бог тебя одарил богато, — начала Марьюшка дрожащим голосом. — Я так благодарна Господу, что Он зовет тебя в Свой виноградник. Мир так велик и так мало знаком с истиной Божией! Мы будем просить Господа, чтобы Он до избытка исполнил тебя Духом Своим.

Степан был несказанно рад услышать это. В Марьюшке он по-прежнему имел верного друга. Перед уходом Степана на военную службу Марьюшка также ободрила его добрым словом. Сейчас он даже не спрашивал ее, согласна ли она ждать его возвращения; она со своей стороны также не спросила его. Благодаря своей любви они полностью доверяли другу другу.

— Если когда-нибудь тревога обо мне закрадется в твое сердце, Марьюшка, — говорил ей Степан, — думай о том, что Иисус Христос уже давно жаждет ввести в Свой брачный чертог Свою Невесту; но сбудется это лишь тогда, когда Им будет найдена последняя заблудшая овца. Поэтому каждый должен всячески помогать Ему в этом деле и искать потерянных и рассеянных в пустыне овец.

После собрания все присутствующие обступили инженера и Петра. Урсини же тем временем собрал вокруг себя детей, раздавая им картинки. Марьюшке он посоветовал заняться детьми и учить их по воскресеньям духовным песням и стихам, знакомить с расска зами Священного Писания. Дети обещали ему прилежно учить заданное.

— Это хорошее дело, — одобрительно качая головой, заметил Хратский. — По крайне мере, дети не вырастут такими невеждами, как мы. Когда мы были детьми, мы понятия не имели о существовании двух путей — широкого и узкого. Марьюшка — мастерица петь и рассказывать, она отлично справится с этим делом.

— А я пришлю Марьюшке красивые картинки, — добавил инженер, — и она может раздавать их прилежным ученикам.

Дети были в восторге.

Хратский пригласил гостей к себе на обед. После обеда Урсини разучивал со всеми новый гимн.

— Теперь вы и одни сможете петь его, — сказал он, прощаясь со всеми.

Присутствующие проводили его до мельницы и на лесной опушке остановились. Позже, проходя мимо этого места, все вспоминали этот день. Им живо рисовалась врезавшаяся в память картина: Урсини стоял на скале, освещенный солнцем, и, казалось, вот-вот на его голову будет возложен венец, о котором говорил он сегодня. Скрестив руки на груди, он смотрел на окружавшие их величественные горы, чудные долины. Все провожавшие дружно запели только что разученную ими духовную песню, в которой говорилось, что для детей Божиих нет разлуки, что даже уходя из этого мира, они могут сказать своим близким: „До свидания".

Песня замолкла. Урсини еще раз на прощание пожал каждому руку. Долго смотрели и махали ему в след провожавшие, пока тот совсем не исчез из вида.

— До свидания! — громко закричал Петр.

— До свидания!.. — подхватило и многократно повторило раскатистое эхо.

Поздней осенью, когда желтые листья, словно ковер, устлали землю, изба Крачинских была достроена. Несколько лет назад старушка Крачинская не поверила бы. что остаток своей жизни она проведет в таком хорошеньком домике.

Но на этой земле не бывает полного счастья: часто Крачинская с грустью смотрела в тот угол, где стоял ткацкий станок. Ей было грустно без Петра. Она привыкла видеть его там за работой. Единственным ее утешением были письма Петра, любящие и полные детской преданности. При чтении их у старушки часто навертывались на глаза слезы, потому что она от всей души радовалась, что Петр обрел своего отца...

Осиротевшая старушка стала ближе к Богу. Петр в своих письмах наставлял ее. Характер Крачинской менялся день ото дня: из первой деревенской сплетницы. любившей ссоры и споры, она стала кроткой, серьезной женщиной. Она охотно ходила к Хратским. где продолжались собрания и после отъезда Степана. Хратский или Блашко читали теперь Слово Божие.

Они неустанно искали истину, и Бог открывался им все больше и больше. Сила их заключалась в том, что понятое ими в Слове Божием они немедленно осуществляли в своей жизни. Благодаря этому, они жили в мире и согласии. Некоторые из посторонних уважали их, другие презирали.

Было решено, что к зиме Петран с женой переселятся к старушке Крачинской. Пришел день, когда жена Петрана пришла к познанию истины. Она решила оставить родительский дом и поселиться с мужем отдельно у Крачинской. Она также теперь охотно посещала собрания в Дубравке.

Хотя пастор М. и продолжал с кафедры громить „мечтателей" и их „лжеучение", он этим ничего не достиг. Многие из его прихожан, прежде посещавшие и церковь и собрания Хратских, вскоре совсем отстали от церкви. Они стали ходить только на собрание к Хратским, где говорилось о Христе и читалось Слово Божие.

— Если уж слышать ругань, так я лучше пойду в трактир: там можно, по крайней мере, ответить на обвинения, — говорил весельчак Дубравский. — В церкви отвечать нельзя, там нужно молча сидеть и слушать те небылицы, которые возводят на нас!

Вскоре церковь стали посещать только исключительно для совершения крестин, похорон или исполнения других каких-либо обрядов.

У Хратских все шло своим чередом. Писем Петра и Степана ждали и читали их с нетерпением. Все радовались, что обоим хорошо жилось на чужбине, но все-таки их тянуло домой на родину. Иногда у кого-нибудь из Хратских зарождалась мысль: что будет делать по возвращении на родину Степан? Что будет, если пастор отлучит всех от церкви?

— Пойдем ко Христу на небо! — полагал конец подобным вопросам дедушка Хратский.

Марьюшка и Мишко усердно занимались детьми. Они знакомили их со Священным Писанием и успели их научить многим стихам и песням. Марьюшка нередко говорила окружающим:

— Если мы будем жить так. как заповедал нам Иисус Христос, и будем вполне послушны Ему. Он возьмет на Себя все наши заботы. Помните, что всегда говорил Степан? „Станем жить так, чтобы вся наша жизнь была свидетельством для мира. Если люди не хотят принимать наших слов, пусть вся наша жизнь будет такова, чтобы после нашей смерти они вынуждены были признаться: „Да. действительно с ними была истина!“

Оглавление

1. В ДУБРАВКЕ

2. МЕЧТАТЕЛИ

3. ВСТРЕЧА

4. ДОБРЫЙ С AM АРЯНИН

5. ТОВАРИЩИ

6. РАДИ ХРИСТА

7. СТРАДАНИЕ

8. ВЕСНА ИДЕТ

9. В ПУТИ

10. СОБРАНИЕ

11. ВОЗВРАЩЕНИЕ

12. ГОСТЬ

13. НЕЗНАКОМЕЦ

14. НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ

15. В ГОСТЯХ У ПАСТОРА

16. ЦЕРКОВНЫЕ ДЕЛА

17. ЛЮБОВЬ, СКОРБЬ И ПОБЕДА

18. БАРОН РЕЙНЕР

19. ДРУГ И ОТЕЦ

20. ДО СВИДАНИЯ!