Повести [Георгий Караславов] (fb2) читать постранично

Повести

ПОСЛЕ НОЯБРЯ

1

Наступил ноябрь. Село окутал густой холодный туман. В притихшие дома вползала неуловимая противная влага. Измученные затянувшейся войной и тревожными ожиданиями люди двигались по своим дворам, как тени. Иногда глухо, словно из-под земли, доносился собачий лай. Вот уже третий год шла война. В селе не было угля, не было дров, много чего не было. Вначале время от времени выдавали то масло, то керосин, то щелок. Теперь давно уже ничего не давали, зато одна за другой приезжали комиссии и отбирали у крестьян последнее. Еще с лета люди пытались запастись углем. Но угля негде было достать. Не помогло и соседство шахт. Правда, уголь там добывали никудышный, но уж лучше такой, чем мерзнуть зимой с пустой печкой. Бедняки со страхом думали о надвигающихся холодах.

Задумался и старый Лоев. Всех запасов топлива у них только и было, что куча соломы, немного кукурузных стеблей да корявый ивовый пень. А ведь нужно и хлеб как-то печь, и комнату обогревать — в доме полно ребятишек. Его жена, Лоевиха, опытная и сообразительная хозяйка, начала собирать свежий навоз, благо скотину еще не всю забрали. Она перемешивала навоз с мякиной и сушила. Но сколько его наберешь на своем дворе? Конечно, она подбирала навоз и на дороге — мимо их дома прогоняли деревенское стадо, но и соседки тоже не дремали, а стадо за войну основательно поредело.

Лоевиха ломала голову над тем, где раздобыть дров. Рощу вырубили еще прошлой зимой, от старого леса осталось несколько дубов. Если их спилить и разделить между всеми поровну, каждому достанется по щепке. Лоевиха взглянула на мужа, склонившегося над низенькой треногой табуреткой. Он резал свежий табак. Старик так увлекся своим делом, что от усердия высунул язык. Его сосредоточенность и этот высунутый язык разозлили женщину. «Того и гляди стукнут морозы, а у него одна забота — табачище!» — с досадой думала она. Ей хотелось отругать мужа и даже накричать на него, но она сдержалась. Все-таки Лоевиха любила своего хозяина со всеми его недостатками.

— Зима на носу, а у нас ни щепки, — осторожно начала она и привычным движением поправила сползший черный платок, обнажив высокий смуглый лоб.

Ей казалось, что не напомни они о дровах, не подтолкни его, сам он никогда не догадается. А может, просто надеется на нее, на ее оборотливость?

Лоев резал табак, и по выражению его лица можно было подумать, что это занятие для него важнее разговоров о каких-то дровах. Да если бы одни только дрова! Трудно прожить зиму с такими жалкими запасами зерна, еще труднее смолоть его, потому что власти контролируют мельницы и за самую ничтожную работу приходится платить втридорога, давать взятки, упрашивать… У него не было своего человека на мельнице, в общине его ненавидели, всячески пакостили ему, преследовали за его политические убеждения — он ругал немцев и открыто заявлял, что Фердинанд и Радославов^[1] погубят Болгарию, раз идут против России-освободительницы, что это им даром не пройдет. Община не оставляла его в покое, староста не раз грозился стереть его в порошок. Старая Лоевиха знала — когда муж молчит и делает вид, что не слышит ее, самое невинное слово вдруг может вывести его из себя.

— Ты бы позаботился, пока не поздно, Анго, — снова начала она мягким, просительным тоном, но как Лоевиха ни старалась быть сдержанной и внимательной, в ее голосе прозвучали нетерпение и укоризна.

В ответ он только пошевелил пушистыми усами, ловко и быстро разрезал последние листья, ссыпал табак в жестяную коробку, вложил широкий нож в потертые деревянные ножны, сунул их за пояс, скрутил цигарку и, с наслаждением затянувшись, сердито передразнил:

— Ты бы позаботился, Анго! — Он повернулся к жене. — А скажи на милость, где их достать? Раз десять уже ходил в общину.

— В общину! — раздраженно сказала она, скривив посиневшие губы и презрительно приподняв сухие плечи. — Там только для своих стараются…

Он повернулся на табуретке, наклонился к ней и сказал со злостью, словно она была виновата во всех причиненных войной бедах:

— Стараются для псов-либералов! — Шея у него налилась кровью, ноздри расширились, усы топорщились. — Воруют почем зря… Ничего мне в общине не дадут. Может, к соседям сходить?

— Сходи, сходи! — подхватила Лоевиха. Она и сама понимала, что от общины помощи не дождешься, и надеялась, что муж пойдет к Гашковым, может, они и на этот раз выручат. — Хорошие они люди… — Ей хотелось сказать, что они им не чужие и, как знать, авось со временем их семьи и породнятся, но она ничего не сказала, только мечтательно прищурилась.

Гашковы были людьми зажиточными, пожалуй, самыми зажиточными в селе. Они жили в большом доме, обращенном фасадом к шоссе. Лоевы были их ближайшими соседями.