14 марта 1920 г.
«Привет.
Всем волостным и сельским ревкомам Барнаульского, Бийского, Кузнецкого и прочих уездов.
Всем товарищам крестьянам, рабочим и партизанам шлю искренний привет и приношу вам, товарищи, глубокую благодарность за ту поддержку, которую вы оказали мне с кровавым самодержцем Колчаком за освобождение трудового народа от гнёта и произвола алчных до власти дармоедов. Спасибо вам, братья, что вы не забыли меня, когда я был заключён в тюрьму волками в овечьей шкуре.
Товарищи, всё перенёс с вами в тайге, борясь за свободу, равенство и братство трудового народа, за это отсидел в тюрьме два месяца. Теперь я освобождён и шлю товарищеский привет не как арестант, бандит и грабитель, а как свободный гражданин, снова готов бороться против угнетателей и дармоедов, Колчака. С вами я пойду против всех врагов. Товарищи, организуйтесь в истинную трудовую коммуну без участия белоручек и кулаков. Сплачивайте ваши трудовые ряды, и в нужный момент выступим сплочёнными рядами добывать истинную свободу.
За свободу, равенство и братство.
Смело вперёд.
Начальник партизанского отряда Г. Рогов.[1]
…
1 мая 1920 года Новосёлов и Рогов подняли мятеж против Советской власти.
1. КРАСНЫЙ УГАР
(село Кытманово, Сорокинского уезда, Алтайской губернии)
Грохот близкого взрыва резко выдернул Григория из сна, в котором они с Сашенькой разлюбезной плещутся в тёплой воде Жуланихи. Мирную картину сменила страшная правда жизни. По мирному Алтайскому селу лупит трёхдюймовка. Пушкари садят не густо. Скорее всего, пушка у них всего одна. Григорий уже забыл про сон. Мозг его просчитывает варианты, а руки автоматически натягивают старые галифе, гимнастёрку, сапоги. Не успел он затянуть ремень, как долетел звук следующего выстрела. На этот раз разрыв донёсся со стороны базарной площади.
– Следующий может и сюда… – мелькнула мысль в голове. Григорий сунул в карман наган. Патроны россыпью там болтались всегда.
– Эх, прости господи, пресвятая анархия и Михаил Бакунин пророк ея – пробормотал Григорий и, плечом с размаху высадив окно, вывалился из избы. Не теряя ни минуты, он переворотом ушёл за поленницу и залёг, укрыв голову руками. В ту же минуту третий снаряд попал прямо в крышу, которая потеряв опору, завалилась внутрь. Из стойла донеслось беспокойное ржание. По двору с громким кудахтаньем носились куры, на цепи заходился от истошного лая местный кабыздох, а ошалевшая от ужаса кошка сиганула через забор и скрылась за кустами шиповника.
– Добрый канонир сегодня, ловко садит, сука… – Григорий начал потихоньку рассуждать сам с собой. Мы живы… а значит, ещё повоюем.
Не обращая больше внимания на вой снарядов, Григорий бросился к хлеву. Снаряд, к счастью, разорвался на улице, скосив осколками плетень.
– Эх, нам бы Серко оседлать, а тогда…
Он не успел ни добежать, ни додумать. Четвертый смертельный гостинец вонзился в покосившийся старый хлев. Серко жалобно заржал, а мгновение спустя издал прерывистый предсмертный крик. Скорее всего, коню переломило хребет рухнувшей стрехой.
– С-с-суки… – в бессильной ярости сжимал кулаки Григорий Рогов. Его сердце стиснула дикая злость. В этот миг все обиды последних лет слились в один ком, застрявший у него в горле. От горького чувства утрат, которые преследовали его в этом году, до скрежета стиснул зубы.
– Я вас… я вам, суки… вы у меня умоетесь, падлы… кровью… до последнего резать вас буду… всех, детей ваших, баб ваших, всех… – он мог бы стоять и дальше, проклиная большевиков, но свист пуль вернул его к действительности.
Одним прыжком Григорий перелетел через забор и ринулся в сторону Чумыша. Если пойти по реке, то можно уйти далеко и никакая погоня сквозь заросли тальника не пробьётся, и следов не останется. Двигать надо в сторону Сорокино[2], оттуда пришли каратели, а значит меньше вероятность, что искать будут в той стороне.
Так, раздумывая на бегу, он миновал огород, и уже начал было продираться сквозь густой кустарник. Хорошо, что его чуткий слух успел уловить какие-то голоса. Не раздумывая, Григорий повалился на землю.
– Стой! Кто идёт? – тут же раздался окрик из-за ближайшего куста.
– Да, пёс бродячий это! – пытается урезонить первого напарник, – Ты, Петруха, уже собаку от человека отличить не можешь.
– Какà ещё, Ерофеич, собака! – сердито ворчит первый, – кусты трещат, будто медведь ворочатся! Как бы энтот Рогов не сбёг бы мимо нас.
Григорий вытянул из кармана наган, дождался очередного выстрела пушки и, упёршись локтями в прелую прошлогоднюю листву, ужом скользнул к дозорным.
Молодой, которого старший назвал Петрухой, уже успокоился, и продолжил прерванный разговор:
– А что, дядя Митяй, Кытманово-то справна деревня?
– Окстись, какà там… Была бы справна, Рогов в ней бы не
Последние комментарии
12 минут 14 секунд назад
15 минут 53 секунд назад
26 минут 22 секунд назад
32 минут 31 секунд назад
34 минут 37 секунд назад
37 минут 43 секунд назад