Война сердец. Магия Тьмы (СИ) [Darina Naar] (fb2) читать онлайн

- Война сердец. Магия Тьмы (СИ) 1.08 Мб, 272с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Darina Naar)

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Пролог ==========

Вздох, опять вздох. Горлу больно и нечем дышать, будто тебя окунули в фиал с тягучей жидкостью и закупорили пробку. Лицу жарко, а руки и ноги заледенели, как помещённые в бочку со льдом. И абсолютная темнота, до отчаяния, до безумия. Духота, запах сырого дерева и кошенили [1], которой Руфина давным-давно красила ткани для хозяйского дома.

Раскрыв глаза, Данте вытянул руки вверх и закоченевшими пальцами схватился за нечто белое. Атласная ткань. Обивка. Он постарался её отодвинуть — тщетно. Хотел лечь на бок и не смог — ударился локтем о деревянную стенку.

Где же он? Данте помнил: белокурая женщина уговорила Салазара прекратить беспощадную, бескомпромиссную войну Света и Тьмы, живых и мёртвых, и разбить Сферу Сущностей.

«Мёртвые должны оставить живых в покое и уйти. Вечная жизнь неподвластна никому, даже самому великому магу на земле. Пока ты лелеял свою месть, я ждала тебя там, где нет боли, где застыло время. Некогда нас влекло друг к другу, но мы упустили шанс из-за моей трусости и твоей одержимости. А счастье можно вернуть. Просто идём со мной», — и она протянула руку, тонкую, как плеть; белую, как чистейший китайский фарфор.

А потом — вспышка. И боль. Как давно он не испытывал боли физической! Она нарастала и нарастала. Маслянистая, вязкая, до тошноты непереносимая — возвращение было тяжёлым. Но путешествие того стояло — Данте узнал множество фамильных секретов, каких и представить себе не мог. Целые кратеры изощрённого коварства и неоправданной жестокости таились за заборами богатых дворцов и в сердцах с виду благочестивых людей. Грязь, ложь, боль, прикрытые ажурными зонтиками и перчатками, оказались чудовищней и грубее той стороны жизни, которой он сам был свидетелем.

Данте опять дёрнулся, но подняться не сумел. И всё-таки где он? Похоже на ящик, сундук или… гроб? Они что, приняли магический сон за смерть и похоронили его?

— Нет-нет, быть не может! Я не хочу здесь умирать… — в ужасе прошептал Данте.

Он свирепо ударил кулаком в стенку, и гул разнёсся повсюду, адски-страшный, в мириады раз усиленный тишиной. Данте пытался обуздать всё нарастающую, липкую панику и сосредоточиться на магии. Направил ладони вверх, представив, как открывается крышка. Но пальцы едва блеснули, выпустив тонкую струйку дыма. Почему он не может колдовать? Ах, да, кто-то говорил, что на восстановление понадобится время; путешествие в глубокое в прошлое — могучее колдовство, оно забирает всю энергию.

«Что делать? Что мне делать?!» — мысли Данте лихорадочно метались в голове. Сам выбраться он не сможет. Надо звать на помощь…

Следующие несколько минут Данте потратил на вопли — он стучал кулаком в стенки и кричал, пока не осознал, что задыхается, — скоро воздуха тут не останется и он умрёт.

Данте попытался совладать с собой, хотя его трясло и страх креп ежеминутно.

— Салазар! Салазар! — шепнул он во тьму, понимая: навряд-ли это сработает; их ментальная связь прервана навсегда. — Салазар! Если ты слышишь меня, приди, умоляю! Я больше не держу на тебя зла, хоть и не понял, в чём была моя вина, раз ты решил испоганить и мою жизнь… Но это сейчас не важно. Прошу тебя, вытащи меня отсюда! Только ты можешь мне помочь… Салазар… Салазар…

Но ответом послужило молчание. Сжав зубы, Данте ощупал себя на наличие магических артефактов — ничего. В карманах пусто. Дорогое одеяние — парча, бархат, шёлк. Похоронили, как короля. Только заживо.

Вдруг что-то укололо палец и ладонь намокла. Кольцо, скрученное из локонов Эстеллы! Чары Любви! И как он раньше не подумал? Данте аккуратно поднёс руку к губам.

— Эсте… Эсте… — тихо позвал он. — Услышь меня… Вытащи меня отсюда… Я жив, и я люблю тебя, Эсте… Я не хочу здесь умирать… Эсте…

Кольцо, ярко сверкнув, обожгло всю кисть, и Данте вскрикнул. Он не знал, услышала ли его Эстелла, но других идей не было — то виделось единственной надеждой на спасение.

Закрыв глаза и прижимаясь щекой к обручальному кольцу, Данте мысленно, иногда шёпотом, звал Эстеллу, чувствуя, как от недостатка воздуха начинает отключаться. Если Эстелла не придёт в ближайшее время, он опять встретится с Салазаром и его дамами, но уже в мире, откуда возврата нет.

Комментарий к Пролог

[1] Кошениль — краситель из высушенных самок насекомого Coccus cacti, обитающих в Мексике на кактусах Опунция и разводившихся в Алжире, Тунисе, Марокко, Испании и Южной Америке.

========== Глава 1. Юноша с душой птицы ==========

Любовь — больше, чем слово. Любовь — весь мир, адский костёр и бесконечные небеса, раскалённая лава и мучительный холод. А что вы знаете о любви? Способна ли она умирать? Да. Но воскресает раз за разом — крошечный птенец Феникса барахтается в кучке пепла, расправляя перья, становясь больше и сильнее. А когда любовь убивают житейские невзгоды, время или расстояние — то не любовь, а влечение, хитро под неё маскирующееся. Но если вы сохранили чувства, не дав ссорам их разбить, чужакам украсть, обидам растоптать грязными копытами, то вы познали любовь истинную с её божествами и демонами.

Лежа ли под открытым ночным небом с его мириадами звёзд-самоцветов или утопая в перинах роскошных меблированных комнат, Данте и Эстелла уже не искали в любви никакой философии. Они просто были друг у друга, существуя в уютном мирке из ласк и поцелуев. Любовь их расцвела — куст роз на благодатной почве — невзгоды и боль не смогли погубить её. И только вместе они — мощь, способная противостоять вселенной, дышать одним воздухом, быть единой кожей, куда бы не дул ветер, поворачивая крылья жизни-мельницы.

Когда через две недели после тайного побега из дворца Фонтанарес де Арнау, влюблённые объявились в Ферре де Кастильо, они были немало этим раздосадованы. В планы Данте входило длительное путешествие по соседним вице-королевствам, но они с Эстеллой вернулись назад из-за неспокойной обстановки на границе.

Рио де ла Плата переживала не лучшие времена, буквально сидя на пороховой бочке, готовой взорваться в любую секунду. Отмена рабства на Гаити вынудила остальные колонии завистливо охать, правда, недолго. Вслед за освобождением чернокожих там началась новая крайность — массовое истребление белых, затеянное генерал-губернатором Жан-Жаком Дессалином. Резня шла с февраля 1804 года, неся с собой колоссальные потери. Чернокожие следовали от дома к дому, изводя семьи бывших рабовладельцев. И нынче страны, которые ещё держались за традиции, будто закоренелые консерваторши, что упрямо надевают корсеты и панье, вышедшие из моды, в то время как прогрессивные дамы носят под платьями только холщовые рубашки и панталоны, — тряслись от страха, и мечтая избавиться от пережитков прошлого, и боясь последствий.

То и дело мелкие отряды цветных либералов, ненавидящих белых господ, партизанили по всей Ла Плате, сжигая дома и угодья под прикрытием лозунгов: «Долой рабство! Свободу батракам!». Обосновались они на западной границе, где устраивали набеги на роскошные кареты и экипажи, бунтуя против толстосумов, а на деле маскируя грабежи принципами либерализма и дискредитируя либерализм как таковой. Поэтому вице-король Хоакин дель Пино-и-Росас издал указ о временном закрытии всех границ, и отныне въехать в Ла Плату и покинуть её стало затруднительно.

Так и окончилось стихийное путешествие Данте и Эстеллы — через северо-восточную границу их не пропустили, и они возвратились в Ферре де Кастильо, где провели несколько дней, купаясь в счастливых и не очень воспоминаниях. Заодно и навестили алькальда Алехандро Фрейтаса — единственного кровного родственника Эстеллы.

Его умелая работа быстро превратила заскорузлый провинциальный городок в чарующий оазис, спрятанный в дикой сельве. Запреты на вырубку леса и загрязнение реки, куда местное население, латифундисты и торговцы вечно сбрасывали мусор. Контроль за работой жандармерии, часто превышающей полномочия. Союз с церковью, благодаря замене несговорчивого любителя карательных мер падре Антонио на молодого, открытого для диалога, падре Хулио — нового фаворита всех женщин Ферре де Кастильо от мала до велика.

Недовольны политикой сеньора Фрейтеса были разве что девицы из местного дома терпимости. Избавляться от района Богемы и борделя «Фламинго» (им нынче руководила вертлявая Томаса), алькальд не стал, понимая — это чревато разрушением института семьи и целомудрия юных девушек, которых потенциальные воздыхатели совратят неукоснительно, если у них не останется альтернативы. Но капканы он расставил — обязал всех проституток оформиться в перечне работающих горожан, проходить медицинский осмотр и платить налоги (что и вызвало их негодование). Зато в районе Баррьо де Грана теперь стало безопаснее — входы в увеселительные заведения караулили жандармы, хватко разбираясь с дебоширами, после проигрыша грозящимися сжечь казино, или хамами, лапающими девиц прямо на улице.

Эстелла гордилась тем, что Алехандро Фрейтас — её дедушка, ведь люди чтили алькальда, отзываясь о нём с восхищением и благодарностью. Он был счастлив видеть Эстеллу и Данте и предложил им погостить в его замке. Но Данте, гордо задирая нос, отказался быть нахлебником в чужом доме.

Бабушку Эстелла навестила без Данте — он о Берте и слышать ничего не хотел. Та, хоть и обрадовалась внучке, с порога выразила недовольство — Эстелла и Данте ведут себя аморально, сожительствуя без венчанного брака. Еле вытерпев организованный бабушкой обед, Эстелла сбежала, на десерт посоветовав Берте возродить Комитет Нравственности и стать его председательницей — чтобы перенаправить чтение морали на соседей.

Так, Данте и Эстелла выехали из Ферре де Кастильо, попрощавшись только с Алехандро Фрейтасом — единственным человеком, который не учил их жить.

Через двое суток перед ними вырос Буэнос-Айрес во всём божественном великолепии своих просторных улиц и бульваров и кружащих голову перспектив. Но во дворце Фонтанарес де Арнау беглую парочку ждал сюрприз.

После свадьбы Йоланды и Ламберто минуло только восемнадцать дней, а семейство уже пребывало в раздрае и панике — они нашли в саду магические артефакты: старинную книгу, которую не смогли даже открыть, и трость с наконечником-пикой и набалдашником в форме головы единорога. Никто не усомнился — это трюки Кларисы или Салазара, выживших при инциденте в подземелье. Напуганная Йоланда клялась: будучи Янгус, она видела эти артефакты у обоих магов, и лучше их не трогать — они явно заколдованы. Подарки заперли на ключ в шкафу, в одной из дальних комнат дворца, велев слугам обходить её за тысячи миль.

Возвращению Данте и Эстеллы домочадцы обрадовались, несмотря на их некрасивый побег. В глубине души Данте боялся ехать домой, не желая оправдываться и слушать волну упрёков. Но Эстелла легко разрешила ситуацию, в двух словах объяснив причину отъезда — желание побыть вдвоём. И больше их не спрашивали ни о чём. Зато рассказали об артефактах — Данте маг и, верно, сумеет в них разобраться. Эстелла не противилась этому, пока не увидела трость.

— Данте, не трогай её! — вскрикнула она, схватив его за руки. — Я узнала её. Это та самая, что убила Сантану! И она же была у Маурисио, он часто с ней ходил. Ты же читал письмо! Её опасно касаться, это трость-убийца. Она убивает не сразу, но…

Данте тоже припомнил историю с тростью — артефакт напичкан либо чёрной магией, либо ядом. Поразмыслив, они с Эстеллой сделали вывод: выбрасывать трость опасно — кто-нибудь найдёт её и станет новой жертвой. Поэтому решено было коварную вещицу закопать. Не подпустив даже прислугу, Данте завернул артефакт в шерстяную ткань, вырыл яму в дальнем уголке сада, бросил в неё трость и присыпал землёй. И все с облегчением вздохнули.

А вот старинный фолиант, обтянутый змеиной кожей и украшенный самоцветами, в котором Эстелла узнала Книгу Прошлого, и дневник, приложенный к ней, Данте заинтересовали. Эстелла выражала беспокойство по поводу и этих артефактов, но Данте упрямо начал их исследовать. Родственникам-немагам Книга не захотела явить своё содержимое, но Данте, легко открыв её, смекнул: даты и зашифрованные пояснения к ним в дневнике относятся к Книге. Если разгадать принцип её работы, можно просмотреть события каждой даты.

Эстелла, хоть и противилась его задумке, рассказала все тонкости, которые помнила о Книге Прошлого — Клариса при ней открывала Книгу несколько раз с помощью двух артефактов: кубка с зеркалом на дне и горящей жидкости. Ни кубка, ни зеркала сейчас не было, но в тайнике, скрытом в корешке Книги, Данте нашёл фиал с прозрачным зельем и коробочку с розоватым порошком. Инструкция на ней гласила: «Пыльца фей. Возьмите щепотку и насыпьте на первую страницу Книги — появится календарь, в котором следует нажать определённую дату».

Данте с лёгкостью проделал эти манипуляции, сумев открыть календарь, ткнуть пальцем в дату и превратить страницу в ожившую картину. Он с удовольствием окунулся в очень дорогое воспоминание — их с Эстеллой магическую свадьбу в «Лас Бестиас».

Вроде бы ничего сложного, но Данте смущал фиал с надписью «Зелье Сущностей» и инструкцией к нему: «Запустите календарь, нажмите текущую дату и, чтобы открыть портал в прошлое, выпейте зелье».

Очевидно, Книга имела в разы больше функций, чем те, что наблюдала Эстелла ранее, а Зелье Сущностей позволяло смотреть прошлое, будучи внутри Книги. Но Данте пугало, что зелья только один флакон, а, значит, он не увидит всё сразу (дат в дневнике было много), и придётся это зелье варить бесконечно. Либо… он не выберется из Книги, пока не просмотрит события дневника целиком — так себе перспектива. И само зелье доверия не внушало. Однажды Эстелла уже напоила его Зельем Сущностей, и ничем хорошим это не закончилось. Правда, оно спасло жизнь, но и позволило Салазару отключить ему мозги.

Неделю Данте ходил вокруг Книги, не рискуя переходить к активным действиям. Эстелле он ничего не сказал, понимая, — она будет против затеи, способной разрушить их уютный мирок. Но волшебная Книга манила его. Данте даже снилось, как он бродит по её страницам. Его словно затягивало в омут, и намерение осуществить дерзкую авантюру всё крепло и крепло.

Жизнь стала до тошноты спокойной. А этого он всегда боялся. Свободолюбивая душа его жаждала активности. Глядя на себя нынешнего, Данте тосковал по себе прошлому, тому Данте, что скакал во весь опор на Алмазе, спасая от разбойников любимую женщину и лазая ночами в её окно. Вот чего ему не хватает — острых эмоций, приключений! Да, он счастлив с Эстеллой, но они заперты в клетке — две птицы, мечтающие о воле. Даже единственная их попытка сбежать из дома обернулась ничем. Вероятно, было бы интереснее залезть в Книгу Прошлого вместе с Эстеллой, но подвергать любимую риску Данте не хотел. А с другой стороны, что ужасного случится от путешествия во времени? Та же Эстелла, не будучи магессой, успешно с ним справилась.

После глобальных раздумий Данте, наконец, решил зельем воспользоваться, но Эстеллу с собой не брать, чтобы избежать волнений за неё. Он выбрал текущую дату — 18 апреля 1804 года. Ночью дождался, когда после очередного каскада ласк и поцелуев Эстелла уснёт, на цыпочках прокрался в гостиную, смежную со спальней, и зажёг свечи. Написав записку, Данте оставил её на комоде, придавив канделябром. Сел за стол и открыл книгу.

Так, сначала насыпать пыльцу фей на первую страницу. Отлично! Вот и календарь. Нажать дату — 18 апреля 1804 года.

Пыхххх! На миг Данте увидел в Книге себя, сидящего за столом, бледного, но самоуверенного. Запихнув коробочку с пыльцой фей и дневник Салазара в карман плаща, он одним глотком выпил Зелье Сущностей…

«Эсте, милая, что бы не произошло со мной в эту ночь, не бойся. Книга не только показывает события прошлого — она становится порталом между прошлым и настоящим. Прости, что не подготовил тебя, но я знал, ты будешь против. Однако, я думаю, Книга эта появилась неспроста. Я хочу разгадать её смысл, понять, для чего Салазар, Клариса или кто-то ещё прислали Книгу нам. Не обижайся и не волнуйся, моя девочка. Я отправился в прошлое. Полагаю, когда закончится действие Зелья Сущностей или я разгадаю значение дат в дневнике Салазара, я вернусь. Люблю тебя, Эсте. Твой Данте».

Дворец Фонтанарес де Арнау разрезал нечеловеческий вопль — от яркой вспышки Эстелла проснулась и обнаружила Данте на полу без сознания. Он дышал, но был каменный, будто впал в летаргию. За окном висела луна, похожая на медный поднос из антикварной лавки, а на столе дымились рубиново-алые страницы Книги Прошлого.

========== Глава 2. Город Сущностей ==========

От яркого света глазам было больно, и Данте щурился, чтобы удержать колючие слёзы. Когда губ его коснулась последняя капля зелья, в горло словно хлынула ключевая вода, а тело заледенело — ощущение не новое. Однажды во время казни на Пласа де Пьедрас, когда Эстелла через поцелуй передала ему капсулу с Зельем Сущностей, он испытал подобное.

Данте слышал надрывные крики Эстеллы: «Он не шевелится, не шевелится!», и взволнованный голос Ламберто: «Похоже на летаргию». Про себя подумал: жаль, что Эстелла вмешалась рано; ему следовало уйти из комнаты в библиотеку и экспериментировать с книгой там. Эстелла тогда бы спокойно прочла записку и осмыслила её прежде, чем увидеть его полумёртвым. Но теперь поздно — Книга Прошлого настойчиво тянула Данте в свой омут. Странное чувство — ты выходишь из тела, оно лежит, окаменев, и вокруг причитают близкие, а ты вне реальности, глядишь сверху. Подобное, верно, испытывает умирающий. Но ведь он не умирал!

— Данте, Данте! Любовь моя, что с тобой?! — Эстелла рыдала целуя неподвижного Данте в губы, в щёки, в глаза, и на миг он пожалел о своей авантюре.

«Прости, Эсте… Девочка моя, не плачь. Я вернусь к тебе, обещаю. Я только хочу понять, зачем некие люди преследуют нас. Книги, зелья, артефакты-убийцы… Я думал, всё закончилось со смертью Кларисы и Салазара. Если они умерли… Ведь эту Книгу нам подсунули неспроста…».

Хныканье Эстеллы потихоньку замолкало — Данте куда-то летел. Перед глазами всё рябило, кружилось, мерцали всполохи огня. «Но света в конце тоннеля нет, — ухмыльнулся он про себя. — Значит, не умер».

Хлоп! Силуэты и тени обрели ясность. Данте очутился в тёмной комнате — лежал на ковре в форме паутины. Как только он поднялся на ноги, ковёр поехал вверх. Ещё одна комната — цепи, пауки, скелеты. «Меня этой атрибутикой не напугаешь, и не такое видел» — фыркнул Данте.

Однако ковёр возобновил перемещение — теперь он двигался вперёд, сквозь густой зелёный туман. Новая комната была заставлена прозрачными стеллажами с аквариумами, в которых что-то плавало. Ковёр остановился и Данте обошёл, вернее облетел помещение. Он наступал на пол ногами, но те, как невесомые пёрышки, еле-еле касались его.

Данте боязливо себя ощупал — рука прошла через тело. Получается, он нематериален, но взаимодействовать с объектами может. Он потрогал соседний стеллаж — холодный и твёрдый хрусталь; взял с полки книгу без единой надписи на ней — рука предметы держала. Странно… Дневник и коробочка с пыльцой фей в кармане тоже сохранились.

Наконец Данте обратил внимание на содержимое аквариумов, и у него челюсть отпала. Человеческие головы! Много! Целая стена! Некоторые люди были знакомы ему: Либертад, Каролина, Маурисио Рейес, Сильвио и Рене, Хорхелина, Ханна, Сантана, Луис. Матильде Рейес, вернее женщина с её лицом, ведь настоящая (по рассказам Эстеллы) — другой человек и находится в Жёлтом доме. Амарилис… Амарилис? Данте пригляделся внимательней. Она, только юная, совсем девочка.

Данте затошнило, и он отвернулся от голов. Но едва опомнился, как другой стеллаж, за спиной, открылся. В проходе стоял пожилой мужчина с бородой и длинными седыми волосами. Тибурон!

— Здравствуй, Данте. Я давно тебя жду, — громоподобно молвил старик.

— Вы?! Вы… вы настоящий? — обомлел Данте — со дня их свадьбы с Эстеллой колдун нисколько не изменился.

— И да, и нет. Мы с тобой оба нематериальны, Данте. Я воспользовался этой ситуацией, чтобы ты не попал в новую ловушку Салазара.

— Значит, он жив и не успокоился?

— Успокоит его только смерть. А умирать он не собирается. Думаешь, почему все эти жертвы находятся здесь? — ткнул пальцем Тибурон в стеллаж с головами. — Вот она — жизнь Салазара. Ни у тебя, ни у меня нет шанса покончить с ней. Сферу Сущностей охраняют мощные чары, придуманные самим Салазаром. Сфера исчезнет только вместе с её хозяином, а хозяин не умирает, потому что существует эта Сфера. Одно завязано на другом. Это очень хитрое колдовство.

— А от меня вы чего хотите? — Данте смерил деда таким яростным взглядом, что тот поёжился.

— Салазар не оставит тебя в покое. Он ненавидит всех членов своей семьи, и предков, и потомков. Он не даёт жить роду Фонтанарес де Арнау почти целое столетие. Я долго подбирался к нему. Даже когда он убил меня и запечатал в Сферу Сущностей, я искал способ уничтожить Салазара. И нашёл! Но мне нужна твоя помощь.

— И что я должен делать?

— Идём со мной, — Тибурон пригласительным жестом указал на дыру — проход за своей спиной.

— Куда? — Данте не торопился верить колдуну — не единожды люди обманывали его и предавали.

— В Город Сущностей. Там живут Сущности людей, которые по своим причинам не захотели умирать до конца. Они остались между двумя мирами — миром живых и миром мёртвых. А некоторые из них были заключены в Сферу Сущностей, но выбрались оттуда. Я, например.

— А я тоже умер? — в лоб спросил Данте, пройдя через стеллаж за Тибуроном следом. — Я пытался прочитать Книгу Прошлого и упал сюда. Но это непохоже на путешествие во времени.

— Ты не умер. Ты спишь. Магический сон — так думают все, кто видит сейчас твоё тело. Но твоя Сущность нематериальна и способна перемещаться между любыми мирами. Это моё колдовство. Книга сработала иначе, чем должна была, ты разве не понял? Она переместила тебя не в прошлое. Мы в настоящем, и Книга была порталом, чтобы мы встретились здесь. Как я сказал, мне нужна твоя помощь. Идём, я всё расскажу подробно.

Когда Данте и Тибурон вошли в проход за стеллажом, тот исчез, и они оказались в тёмном коридоре-тоннеле без единого источника света. Данте подумал: а очнётся ли он от магического сна, вернётся ли к Эстелле? Но, когда в конце тоннеля возникла дверь и перед Данте раскинулся, как на ладони, новый мир — волшебный Город Сущностей — он осознал, что отступать некуда.

Увиденное очаровало Данте: маленький городок, все здания которого, жилые дома, жандармерия, лавки торговцев и даже собор были хрустальными. Но при ближайшем рассмотрении стали дымкой, сгустками тумана, нематериальными, как и местное население.

— Добро пожаловать в Город Сущностей! — Тибурон широким жестом обвёл округу: прозрачно-зелёные кусты и деревья; мостовую — перевёрнутое вверх ногами небо.

— А куда мы идём? — не переставал спрашивать Данте, чувствуя себя надоедливым любопытным попугаем.

— В мою нынешнюю обитель.

Они миновали несколько улиц с причудливыми названиями: «Улица счастливых воспоминаний», «Улица скорбящих ангелов», «Бульвар снов». На каждом шагу встречались дома-фантасмагории и парили в воздухе Сущности людей и животных. Пару раз они увидели экипажи — цветные облака, где на козлах сидели прозрачные кучера, управляя прозрачными лошадьми. Данте только головой успевал крутить, а Тибурон скользил впереди него по тротуару, выложенному камнями-облачками.

Дед остановился у мудрёного строения в форме перевернутой половинки яйца. Данте узнал его — дом целиком повторял жилище Тибурона в «Лас Бестиас». Но сейчас он утопал в красноватой дымке.

— Заходи, — пригласил Тибурон, шагнув в туман. Данте последовал за ним.

Внутри дом остался прежним: узкий тёмный коридор, стены, обитые бархатом. Их встретила краснокожая Эу, полная и хмурая. Время будто повернуло вспять, и у Данте сердце затрепыхалось. Дни свадьбы с Эстеллой… Какой он тогда был юный! Уже успел хлебнуть горя, но не испил его до дна; ещё не видел ни тюрьмы, ни Жёлтого дома, не терял память и рассудок от вселения в него коварного Салазара. Прекрасное время! И не сказать, что нынче судьба к нему неблагосклонна. Жизнь стала легче — обеспеченность, Эстелла рядом, любовь, больше не запретная, вне страха разлуки. Но ветряная душа его чахла без приключений. И эти мгновения счастья, раньше вырываемые у фортуны зубами, он вспоминал с нежностью. Нежностью, вызывающей слёзы.

Наконец они с Тибуроном очутились в комнате, обитой красным бархатом, с тёмно-алыми креслами, пурпурными подушками и портьерами цвета крови. Воздух был насыщен ароматом благовоний, дымящихся на круглом, расписанным позолотой столике. Эу принесла выпивку — два больших кубка глёга [1], пахнущего мёдом и корицей. Данте к напитку не притронулся, чего Тибурон, взбудораженный планами мести, даже не понял. Осушив свой кубок, он устремился к хрустальному шкафу. Взял с полки сосуд с фиолетовой жидкостью и удивительной красоты песочные часы. Будто собранные из тысяч алмазов, они сияли в полутьме мириадами крохотных звёздочек.

— Это, — колдун поставил артефакт к себе на ладонь, — Риллеу [2], магические песочные часы. С их помощью можно отправиться в прошлое.

— А разве не с помощью Книги Прошлого, которую использовал я? — удивился Данте.

— Нет, настоящая Книга Прошлого у меня, — и Тибурон снял с верхней полки фолиант, обтянутый кожей змеи и украшенный самоцветами. — Пока вы с Эстеллой путешествовали, а твои родственники прятали Книгу в шкафу, я тайком заменил её на фальшивую, в которую и подложил Зелье Сущностей. Оно отделило твою Сущность от тела, а Книга-портал перенесла напрямую в Сферу Сущностей. Но настоящая Книга Прошлого действует иначе.

Налив в кубок с зеркальным дном фиолетовую жидкость, Тибурон взмахом руки поджёг её. Он водрузил Книгу Прошлого на горящий кубок. Та увеличилась в размерах, но страницы её выглядели пустыми. Старик протянул Данте тонкую серебряную иглу.

— Книгу Прошлого может открыть лишь кровный родственник человека, её создавшего. Ох, Салазар мастер всяких фокусов! А ты унаследовал его дар. Эта магия чёрная, и ей нужна кровь. Проткни палец иглой и накапай свою кровь на страницу.

Данте подчинился, хотя ему не нравилось происходящее. Когда пара капель его крови осталась на чистом пергаменте, Книга зашипела, и проявился магический календарь.

— Если поставить Риллеу на нужную дату в календаре, то Книга перенесёт тебя туда. А это — Сущность одного человека, — Тибурон вынул из кармана фиал с голубоватым зельем. — Когда ты окажешься в прошлом, ты должен будешь найти обладателя Сущности, выпить её, а его напоить Зельем Сущностей. И ты попадёшь в голову этого человека, также как в твою внедрялся Салазар. Но, в отличие от него, ты не сможешь отключать разум хозяина Сущности, зато сможешь с ним общаться и давать ему советы.

— Я вас не понимаю, — развёл руками Данте, искренне недоумевая, чего Тибурон добивается. — Вы хотите, чтобы я переместился в прошлое, внедрился в чью-то голову и сводил его с ума? Но зачем?

— Не надо никого сводить с ума! Я уже говорил, что нашёл способ избавиться от Салазара и зла, которое он несёт. Сейчас, когда Салазар силён и есть придуманная им Сфера Сущностей, что продлевает ему жизнь, мы не можем его убить. Но когда-то и он был маленьким. Если проникнуть в его детство и уничтожить его там, Салазар в настоящем тоже умрёт.

— То есть я должен убить Салазара-ребёнка?

— Не совсем. Сам его убить ты не сможешь, ведь ты придёшь из другой реальности. Но ты убедишь это сделать человека, чью Сущность выпьешь. Ладислао, так звали отца Салазара. Я думаю, он самый подходящий кандидат на эту роль.

— Но почему я? Я плохо разбираюсь в магии, гораздо хуже вас! — вспыхнул Данте. — А вы многое знаете и умеете, почему вы не сделаете это сами?

— Ты — потомок Салазара, а его магия привязана к роду. Кровного наследника она пропустит всюду. Ты сможешь использовать любое его изобретение, и оно тебя не тронет. Даже трость и Сфера Сущностей подчинятся тебе, если ты узнаешь принципы их действия. А мне — нет. Потому что я для Салазара — враг. Он знает, что я ищу способ от него избавиться, поэтому убил меня и закрыл в Сфере. Но я тебя не тороплю, Данте. Я дам тебе время подумать. Не слишком много, скажем, до завтрашнего дня. А пока располагайся, — Тибурон щёлкнул пальцами, и одна из стен разомкнулась — за ней появилась комната-спальня, обитая голубым атласом.

Тибурон гостеприимно предложил Данте в ней отдохнуть и удалился, оставив юношу одного.

Через два часа Эу принесла ужин — жареных осьминогов и дымящийся глёг — вероятно, любимый напиток Тибурона, которым он угощал всех. Молча поставив поднос на комод, Эу исчезла за дверью.

Данте, хоть с опаской, но поужинал — несмотря на отсутствие материального тела, голод он испытывал вполне человеческий. Однако под салфеткой, закрывающей поднос, он нашёл овальное антикварное зеркало и послание на розовом пергаменте: «Надеюсь, у тебя хватило ума взять с собой пыльцу фей. В полночь, когда Тибурон заснёт, обсыпь ею зеркало и жди инструкций. Записку сожги. Ни о чём никого не спрашивай. Дед крайне хитёр».

Данте был окончательно сбит с толку, заподозрив Эу в двойной игре — ведь она и принесла поднос. Он дождался полуночи, сидя в комнате тихо как мышь. Когда в доме, наконец, погасли огни, Данте схватил зеркало и, вынув из кармана плаща коробочку с пыльцой, насыпал щепотку на стекло.

Мгновение, и зеркало вспыхнуло. В нём появилось изображение миловидной женщины с каштановыми волосами и тонкими, острыми чертами.

— Здравствуй, Данте. Вот мы и встретились. Я наслышана о тебе и твоей небывалой схожести с ним. Это поразительно!

— Я вас не понимаю, кто вы? — Данте говорил шёпотом, боясь, что из соседних комнат его услышат.

— Прости, я не представилась. Меня зовут Октавия. Я живу здесь, в Городе Сущностей, и давно наблюдаю за Тибуроном. Гаже нет человека на свете. В этот раз он затеял нечто чудовищное и втянул тебя.

— Он хочет избавиться от монстра, от человека, который не даёт никому жить вот уже сотню лет, — упрямо возразил Данте.

— Я гляжу, тебя неплохо обработали, поэтому словам ты явно не поверишь. Но ты знаешь только версию Тибурона…

— И чего вам нужно?

— Я хочу, чтобы ты увидел обе стороны медали. Тогда ты сам решишь, кто прав, а кто виноват, кто добро, а кто зло в этой истории. Нужна лишь одна маленькая хитрость. Скажи Тибурону, что согласен ему помочь, а я объясню, как изменить придуманное им колдовство. Дело в том, Данте, что игры с временем опасны. Не так страшно вернуться на пару месяцев назад и исправить свою же ошибку. Но проникновение в далёкое прошлое, туда, где тебя не существовало, с целью уничтожения собственного предка — это крайне неразумная затея. Знаешь, что может случиться, если грубо нарушить ход времени и заставить Ладислао, твоего прапрадедушку, убить родного сына? Когда ты попытаешься вернуться в свою реальность, к Эстелле, может так произойти, что возвращаться тебе станет некуда. Если ты уничтожишь предков, у них не останется потомков, и никакого Данте, никакой Эстеллы в настоящем уже не будет.

Данте сглотнул, поняв, что женщина в зеркале права.

— Ты же умный парень, Данте. Нельзя менять такое глубокое прошлое, ты разрушишь не только настоящее, но и полностью изменишь всю историю своей семьи.

— И что же делать?

— Я помогу тебе. Сейчас открой зеркало с другой стороны и возьми предмет, который в нём лежит.

Данте ощутил, как ручка зеркала нагрелась. Он перевернул артефакт и открыл его заднюю крышку, нажав на один из аметистов, что служил замочком. Нашёл фиал с зеленоватой жидкостью.

— Что это?

— Призрачный Эликсир. Когда попадёшь в нужное время, вместо Сущности Ладислао выпей Эликсир, вот и всё.

Данте хотел спросить о принципе действия Эликсира, но в другой комнате раздался шум. Октавия, вероятно, имела способность слышать через зеркало не только голос Данте. Приложив палец к губам, она дала понять, чтобы юноша молчал, и исчезла. Теперь на Данте глядело его собственное, прозрачно-серебристое отражение. Он спрятал Эликсир в зеркало, сунул артефакт в карман плаща и нырнул в постель.

Несмотря на возбуждение, сон быстро сморил Данте. Приснилась ему Эстелла. Бледная, измученная, она горько плакала, сидя у кровати, где Данте увидел себя без сознания. Эстелла прижималась к нему, целовала, лепеча нечто бессвязное. Данте попытался дотронуться до неё, обнять, утешить, но между ними выросла хрустальная стена. И он услышал голос Октавии: «Тебя нет и никогда не будет. Ты не родился, ведь не родился твой отец, потому что его бабушке не позволили выйти замуж за сына убийцы. И Эстелла не родилась, потому что её мать попала в другую семью. А всё оттого, что кто-то возомнил себя Богом и изменил прошлое!».

Данте проснулся в холодном поту. Да, загадочная Октавия права — Тибурон, пусть из благих намерений, но затеял опасную игру. Недаром, что в прошлое сам лезть не хочет. Если что-то пойдёт не так, пострадает Данте. А Тибурону наплевать, его волнует только сведение личных счётов с Салазаром.

Этот сон заставил Данте принять решение. Раз он сюда забрался, отступать глупо. Он хочет увидеть жизнь Салазара и понять причины, вынудившие его стать чудовищем. Но он разделяет мнение Октавии. Да, и она может лгать, но Данте не испытывал негатива к этой женщине, а вот Тибурон его настораживал. Интуиция никогда не обманывала Данте, и он внял её голосу.

Когда явился Тибурон, Данте объявил, что согласен помочь ему в уничтожении Салазара. Дед аж подпрыгнул, не скрывая радости.

Открыв Книгу Прошлого, Данте выбрал дату 9 апреля 1710 года — по словам Тибурона это был день появления Салазара на свет. Колдун перевернул магические песочные часы Риллеу много-много раз, а потом водрузил их на календарь.

— Положи руку на Риллеу и не отпускай их. Надо выпить Сущность Ладислао, как только тебя утянет в Книгу и до окончания процесса перемещения, — дал Тибурон последние советы.

Крепко вцепившись в часы, Данте почувствовал, как Книга, шелестя страницами, начала втягивать его в себя. Когда он закрутился в вихре из чёрно-белых и цветных узоров, часы Риллеу исчезли. Данте вынул из кармана зеркало и фиал с зельем Тибурона. Последнее он выбросил, а Эликсир от Октавии, достав из зеркала, выпил. В глазах потемнело мгновенно, и Данте, уже не ощущая страха, упал в трясину небытия.

Комментарий к Глава 2. Город Сущностей

[1] Глёг — это скандинавский глинтвейн; горячий напиток из красного вина с добавлением меда и пряностей. Существует со времен позднего Средневековья.

[2] Часы Риллеу — аналог классического «Хроноворота».

========== Глава 3. Фамильяр ==========

Данте летел вниз, падая в бездну. Мелькали силуэты, дома, лица, набирая скорость и теряя очертания. Глаза слезились, тело не слушалось — лебяжий пух на ветру — зато уши, наконец, различили слова — до боли знакомый, громоподобный голос Тибурона. На миг Данте подумал: план Октавии с треском провалился — колдун узнал об их хитрости. Но то была мимолетная мысль — реальность выглядела куда любопытнее.

«Вы, наверное, слышали эту историю — в семье Фонтанарес де Арнау она передаётся из поколения в поколение. Кто-то верит в неё, а кто-то считает легендой. Давным-давно, несколько веков назад, один из чернейших колдунов этих земель наложил проклятие на весь род, — Тибурон говорил вкрадчиво, будто читая диковинную сказку. — Жена его, урождённая Фонтанарес де Арнау, родила сына от слуги. Когда маг узнал об этом, он проклял её, ребёнка и их потомков. С тех пор в вашей семье начали рождаться чёрные маги. Девочки, имеющие колдовскую силу, умирали в младенчестве, а мальчики, если доживали до совершеннолетия, лишали своих жён и возлюбленных потомства, делая их бесплодными. Но один из таких мальчиков-магов оказался изобретательнее остальных — узнав о проклятии, он решил победить его. Вырезал сердце у своей возлюбленной Лурдес и на основе его создал Эликсир Щита, частично заморозив проклятие. Так мужчины рода стали носить на шее серебряные подвески-обереги — ястреб с сапфиром в когтях и буквой «L». Каждый сапфир уникален — внутри него волшебная субстанция — тот самый Эликсир Щита. Подвески блокируют проклятие, не давая ему распространяться, и снимет его навсегда только рождение двух мальчиков-двойняшек, один из которых — обычный человек, а другой — маг. Ваши сыновья — первые двойняшки в роду Фонтанарес де Арнау за всю его историю. И это означает, что одному из них суждено стать мессией, умерев во имя рода. По достижении возраста тридцати трёх лет его Сущность должна быть принесена в жертву Тьме. Когда это произойдёт, чары рассеются и проклятие с рода спадёт».

Пыххх! Данте похлопал глазами — облако зелёной пыли, в которой он плавал, слушая речи Тибурона, наконец, рассеялось. Данте нервно встряхнулся и увидел прутья клетки. Тайком оглядел себя: тело покрывали иссиня-чёрные перья; крылья, длинный хвост, раздвоенный, как язык змеи; на левой ноге с крючковатыми когтями поблескивало изумрудное колечко.

Он превратился в птицу? Ничего себе! Этого Данте не ожидал. А с другой стороны, всяко лучше, чем быть призраком.

Клетка, где он находился, стояла на золочённом столике в комнате с мебелью красного дерева. Высокий потолок, стены, обитые шёлком, и нарядные куклы-пандоры [1] на комоде давали понять, что хозяева принадлежат к аристократии. Молодой мужчина расположился в кресле. Одетый в палевую [2] рубашку с воланами и бриджи, голубые с розовыми бантиками, с напудренным лицом и тростью в руках, он напоминал изнеженного отпрыска королевской семьи. Дама, до отторжения надменная, полусидела на кровати, утопая в перине и глядя на две деревянных колыбели рядом. А в центре комнаты стоял помолодевший Тибурон, закутанный в длинную пурпурную рясу.

— Рождением ваших мальчиков судьба благословила вас, — заявил он, прохаживаясь туда-сюда и держа в руках бархатный мешочек, где что-то позвякивало. — Именно вам выпала честь снять древнее проклятие с рода Фонтанарес де Арнау.

— Чего вы от нас хотите? Мы не маги и ничего в этом не смыслим, — мужчина нервно постукивал тростью об пол, одновременно приглаживая белокурые волосы — с них сыпалась пудра. Как увиделось Данте, он только делал вид, что хранит самообладание, но страх бурлил в его тускло-голубых глазах.

Тибурон на чужие эмоции не реагировал, продолжая гнуть своё.

— Один из двух новорождённых — маг, — пояснил он буднично. — Он станет мессией, что избавит род от фамильного проклятия. И ваша задача — сохранить ему жизнь до тридцати трёх лет. Вы должны его беречь от опасностей: не разрешать драться на дуэлях и совершать какие-либо глупые поступки вроде падения с лошади или попоек с друзьями. Также нельзя допустить распространения проклятия — не дозволяйте ему вступать в отношения с женщинами, а тем более жениться, ведь женщины его станут бесплодны, и проклятие перекинется и на их род. Когда ему исполнится тридцать три, я приду за ним.

— Но который из них? — спросила женщина.

Тибурон прошествовал к колыбелям и навис над одной, а потом над второй.

— Чёрненький, — объявил он вердикт. — Я чувствую его магию. Её удивительно много. И вы не должны препятствовать развитию его колдовских способностей. Чем сильнее станет его магическая Сущность, тем лучше. Возьмите это, — Тибурон отдал женщине свой мешочек, и она развязала тесёмки. Вынула две одинаковых подвески из белого золота в форме синеглазого ястреба, что держал в когтях большой сапфир. Внутри кольца, к которому он был прикреплён, висела тонкая, маленькая буква «L». — Оба мальчика должны быть названы именами на букву «Л» и носить обереги. Сапфиры в них содержат Эликсир Щита, что блокирует распространение проклятия. Пока вы будете следовать моим указаниям, бояться вам нечего. Но если вы воспрепятствуете мне, то пожалеете об этом, — закончил он властно.

— Но это мой сын! Как я могу пожертвовать сыном ради снятия непонятных чар, в которые я даже не верю?! — привёл аргумент светловолосый мужчина и умолк под демоническим взглядом жены.

— Это ради блага нашей семьи, Ладислао, дорогой, — ответила она вместо Тибурона. — Так хочет судьба. К тому же колдун в семье… — она поджала каллиграфически очерченные губы, и тонкий, еле заметный шрам проступил в уголке рта. — Это позор! А ведь мы бережём репутацию, как зеницу ока. Если люди узнают о колдовстве, нас отправят на костёр!

— Я вижу, госпожа Кассия — умная дама — и поняла меня, — сказал Тибурон. Встряхнув каштановыми волосами, женщина протянула ему руку для поцелуя. Он пожал её по-мужски, и Кассия недовольно скривилась.

Ладислао продолжал стучать об пол тростью, раздражая этим и свою жену, и Данте, а Тибурон подошёл к столику, где и находилась клетка с чёрной птицей. Коснулся ладонью прутьев. Данте шарахнулся, чуть не упав с жерди, но увернуться не смог — в него полетела струя золотого дыма. Но магия, очевидно, не подействовала — он не ощутил ничего, кроме жажды вцепиться клювом Тибурону в руку — теперь колдун вызывал у Данте отвращение. Надо же чего удумал — людей в жертву приносить ради какого-то проклятия! Но Тибурон не заметил странностей в поведении птицы. Взяв клетку в руки, он отдал её Ладислао.

— Это птица дронго [3]. Его зовут Гуэну, ия хочу, чтобы он был приставлен к вашему сыну, пока не придёт его час, — объяснил Тибурон. — Каждому магу нужен фамильяр — друг, который станет его тенью, глазами и ушами. Гуэну заколдован так, что будет за мальчиком следить, охранять его, не допуская в его поведении того, что мешало бы исполнению нашего плана. Через эту птицу мы сможем общаться. Видите это изумрудное кольцо на его ноге? Если понадобится совет или помощь, дотроньтесь до кольца, назовите моё имя трижды, и я появлюсь. Надеюсь, вы меня не разочаруете. До встречи! — щёлкнув пальцами, Тибурон растворился в сияющем облаке.

Ладислао встал с кресла. Отбросив трость и цокая каблуками туфель, украшенных бантами, он прогулялся по комнате.

— Теперь мы должны терпеть в доме эту птицу, хотя место животных — на улице, — не скрывая омерзения, он поставил клетку на комод и обратился к жене. — Кассия, я, конечно, слышал эту легенду. Отец в детстве рассказывал, но верить в неё — глупо.

— Всё уже решено, — отрезала женщина. — Смею заметить, дорогой, это не в моей семье завелись чёрные маги. Виновата ваша дурная кровь, а расхлёбывать вынуждена я.

Кассия говорила тихо, но жёстко, будто клеймила скот, печатью выжигая слова в мозгу собеседника. Лицо её имело вид бесстрастный, но глаза цвета янтаря излучали такую ярость, что с ног сбивало. Муж умолк под её натиском, а она поднялась с кровати. Набросив на ночную рубашку вязанную шаль, Кассия подошла к колыбелям. Долго рассматривала детей и, наконец, взяла одного на руки.

— Дорогой, велите горничной сходить за кормилицей! — и Кассия ушла в смежную комнату, унеся белокурого ребёнка.

Тот, напуганный её крутым нравом, начал плакать. Второй мальчик остался в колыбели. Данте из своей клетки видел его жгуче-чёрные волосы на голубом шёлке одеяла.

Младенец не плакал и не капризничал — он пялился на серебряный колокольчик у себя над головой. Ладислао, бросив задумчивый взгляд на ребёнка и суровый — на клетку, исчез за дверью.

Распушив перья, Данте обиженно встряхнулся. Он что, так и будет тут сидеть? Умрёшь с тоски! Но младенец вдруг повернул голову. Глаза-опалы, чёрные, жгучие, с уголками, по-кошачьи приподнятыми вверх, уставились на клетку. Мальчик глядел осмысленно, по-взрослому печально.

«Что ты так смотришь?» — возмутился Данте про себя и вздрогнул, уловив ответ — над головой ребёнка, как нимб, возникла надпись: «Хочу и смотрю!».

Данте проморгался. Такое с ним было раньше, очень давно, когда он надевал волшебный перстень с изумрудом. Данте вспомнил про окольцованную птичью ногу — колечко на ней блестело загадочно. Неужели ему благодаря он и уловил мысли ребёнка? Но, выходит, и младенец прочёл его мысли. Без всяких артефактов!

Данте снова посмотрел на мальчика, но тот уже отвлёкся на вопли брата из-за двери — мать напевала песенку в попытке его утихомирить. И что-то внутри Данте всколыхнулось, что-то, похожее на жалость. Да, черноглазому ребёнку не повезло родиться в такой чёрствой семейке. Данте невольно вспомнил свою неприкаянность, одиночество и обиды, которые сносил, живя в доме Сильвио. Вероятно, этого мальчика ждёт та же судьба. Но только для Данте Сильвио был посторонним. А каково это, когда тебя не любят собственные родители?

Время спустя дверь открылась — возвратился Ладислао и привёл с собой молодую женщину, одетую в простое нанковое платье. Взяв черноглазого мальчика, она села в дальнее кресло и приложила его к груди. Мальчик вёл себя так тихо, что напоминал куклу. Он не издавал звуков, широко распахнутыми глазами рассматривая женщину, комнату и обстановку в ней.

«Что же с тобой случилось?» — подумал Данте. Он узнал в этом мальчике Салазара, узнал по глазам, но ещё сомневался, что тот нервный, жестокий, полубезумный человек, который пытал его в волшебном подземелье, и этот мальчик — одно лицо.

— Кассия, вы где, дорогая? — голос Ладислао, масляный, немного жеманный, вывел Данте из прострации.

Смежная дверь распахнулась, и Кассия со светловолосым младенцем на руках почти выпрыгнула из неё.

— Необязательно так орать. Сына разбудите, он вопил целый час, я его еле успокоила, а вы… вы куда-то ушли… Конечно, это не мужское дело — нянчить детей, — она не разговаривала, она шипела, и от её тона волосы дыбом вставали, а язык прилипал к нёбу. Неудивительно, что Ладислао начал запинаться.

— Тут… кормилица… пришла… дорогая…

— Вижу! Это всё, на что вы способны — я так смертельно устала, а вы привели постороннюю женщину в нашу спальню, будто у нас нет других комнат! Велите лучше горничной нагреть воды. Я хочу принять ванну с лепестками жасмина. Сегодня был трудный день, — уложив младенца в колыбель и не реагируя на кормилицу в углу, мужа и второго ребёнка, она сбросила шаль и остановилась у белоснежного, в полный рост зеркала. — Как только здоровье моё позволит, я приглашу учителя танцев и учителя верховой езды. Гляньте-ка, во что я превратилась после родов! Теперь ни одно платье не сойдётся, надо будет затягивать корсет туже. Ах, как трудно быть красивой женщиной! Но вы, конечно, ничего в этом не смыслите, — и она брезгливо хмыкнула.

Наконец мажордом — немолодой мужчина в красно-золотой ливрее — выпроводив кормилицу, затушил свечи и унёс клетку с птицей в кухню. Там её повесили на жердь и отомкнули дверцу. Радостный Данте смог выбраться из заточения и размять ноги и крылья, аккуратно перемещаясь по кухне. Горничная, краснокожая некрасивая девица, накормила его персиками и напоила водой, а Данте позволил себя погладить по голове.

Когда наступила глубокая ночь, все огни были погашены и дом затонул в неге сна, Данте, сев на жёрдочку, на дне клетки увидел знакомое антикварное зеркало — с его помощью он беседовал с Октавией. При падении в Книгу Прошлого оно находилось у него в руках и, наверное, выскочило в полёте.

Данте спрыгнул на дно клетки. Увидел в зеркале своё отражение. А птица из него вышла красивая: глазки — две чёрные жемчужины, хохолок на голове, а антрацитовые перья аж блестели.

В прошлый раз он вызывал Октавию, насыпав на стекло пыльцу фей. Теперь пыльцы нет — она осталась в плаще, который был на нём до превращения в Гуэну. Единственная магическая вещица, что у Данте имелась — кольцо на ноге. Очевидно, сильная штука, раз ему благодаря он прочёл мысли младенца. А Тибурон утверждал: родители Салазара с помощью этого кольца могут связаться с ним. Вдруг и на Октавию подействует?

Данте вспрыгнул на зеркало и прошёлся по стеклу, цокая когтями. Он постарался коснуться поверхности кольцом и трижды мысленно назвал Октавию по имени.

Пыххх! Данте едва успел отпрыгнуть — зеркало задымилось. Через мгновение дым рассеялся и появилось отражение. Октавия! У него получилось!

— Ну здравствуй, Данте, — сказала она весело. — Ты молодец, сделал всё правильно. Однако я не хочу, чтобы ты сидел здесь годами, поэтому научу, как перемещаться во времени. Сейчас на тебе магическое кольцо. Изумруд, из которого оно сделано, впоследствии станет главной составляющей перстня, что ты некогда носил. Камень хранит в себе могучую силу. Гуэну — фамильяр Салазара — ранее был заколдован Тибуроном. Благодаря этой птице он узнавал о Салазаре всё. Но Призрачный Эликсир, который ты выпил, и пыльца фей, что находилась в твоём кармане в миг превращения, изгнала чары из птицы. Тибурон не сможет управлять тобой, кольцо защитит тебя. Когда ты покинешь тело Гуэну, он станет обыкновенной птицей. Тибурон пока думает, что ты вселился в голову Ладислао, поэтому он не заподозрит птицу. Кроме меня, у тебя здесь есть незримая помощница. Я не назову её имени, но она будет помогать нам, иногда и вопреки собственной воле. Внутри зеркала находится дневник Салазара, который я позаимствовала у тебя, пока ты спал в доме Тибурона. Нажми на аметист на обратной стороне зеркала и прикоснись к дневнику кольцом. Когда дневник исчезнет, поверни кольцо по кругу вправо. Так ты можешь перемещаться по датам, что были собраны Салазаром. Он составлял этот дневник и придумал Книгу Прошлого, желая, чтобы кто-то из потомков узнал его историю не только в виде семейной легенды. Удачи.

Изображение в зеркале погасло. Легко сказать — вытащи дневник, ведь Данте птица, и у него нет рук, только крылья. Зато есть клюв и когти. Припомнив повадки своей любимицы Янгус, в теле которой некогда обитала его мать, Данте схватился клювом за ручку зеркала и перевернул артефакт дном вверх. Подцепил когтем аметист, и крышка — ура! — открылась. Внутри действительно лежал дневник Салазара. Данте дотронулся до него кольцом, и то завертелось с такой скоростью, что Данте испугался — вдруг ему оторвёт ногу. Однако через минуту кольцо остановилось и дневник исчез.

Данте тронул кольцо клювом — оно было тёплое и сверкало. Чуть прокрутившись вправо, артефакт выпустил струйку серебристого дыма, что сложилась в дату: 15 мая 1719 год. Она росла и росла на глазах, и, наконец, превратилась в воронку магической пыли, охватившую тело птицы. И Данте будто провалился в чёрный колодец, наполненный до краев волшебством.

Комментарий к Глава 3. Фамильяр

[1] Кукла Пандора — куклы-манекены, модные во времена Людовика XIV. Одетые по последней французской моде, эти куклы были своего рода дополнением к дамским журналам — благодаря им дамы узнавали о веяниях моды. Кукла могла быть большая (в человеческий рост) или маленькая. К ней прилагался гардероб, сундучки с парфюмерией и аксессуары.

[2] Палевый цвет — бежевый.

[3] Чёрная птица дронго — райская птица длиной от 18 до 40 см. Обычно имеет длинный раздвоенный хвост и хохолок на голове.

========== Глава 4. Мятежное сердце ==========

Когда Данте открыл глаза, в окна светило солнце. Тяжёлые бархатные портьеры были раздвинуты, и золотые лучики играли на лице черноволосого мальчика лет десяти, что спал, уложив голову на стол и касаясь щекой пергаментных страниц большой старинной книги. Данте по-прежнему находился в облике птицы, но сидел не в клетке, а на удобной жерди — ветви персикового дерева. На ней висели поилка с водой и фрукты: груши, яблоки и киви.

Убранство комнаты отдавало роскошью: тёмная узорчатая мебель, стены, обтянутые китайским шёлком — чёрным с белыми рисунками в виде драконов. На полу — зелёный ковёр — шкура крокодила. Изумрудный балдахин украшал постель, а по углам помещения высились стопки магических книг — они шипели, кряхтели, сверкали, выпускали дым и иногда переговаривались между собой. В антикварном сундуке что-то гремело и постукивало, будто запертый в нём призрак стремился выйти наружу.

Мальчик, в котором Данте без труда узнал Салазара, продолжал спать. «Наверное всю ночь читал» — ухмыльнулся Данте. Ему подобное было знакомо — он сам любил засиживаться до рассвета, увлекшись какой-нибудь историей. Время замирало, словно утопая в зыбких песках аравийской пустыни, и он жил в мире книги, на её страницах, а, придя в себя, долго не понимал, где находится.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла краснокожая горничная, в повзрослевших чертах которой Данте распознал Эу — служанку Тибурона. Подойдя к Салазару, она легонько тронула его за плечо. Зевнув, он поднял голову и начал протирать глаза кулаками.

— Чего ты хочешь, Эу?

— Молодой господин опять ночью читал свои книги, не так ли? — укорила она мягко. — А я говорила уж вам, ох, не доведёт это до добра. Уже завтрак накрыт и стынет. Ваша мать гневается, а ваш отец велел мне разбудить вас.

— Я не просто читал, я учился! — задрав нос, Салазар встал, и Данте впечатлило, насколько он похож и одновременно непохож на себя взрослого. — Я хочу ещё многое узнать о моём даре, научиться им управлять, чтобы мама перестала меня бояться. Я маг! — он сказал это с гордостью. — Я не такой, как все, я намного, намного лучше моего брата. И я это докажу! Я стану великим магом, Эу, и сниму проклятие, которое их так пугает. И тогда мама полюбит меня. А для этого я должен выяснить о магии всё-всё-всё!

Сунув книгу и лежащие с ней рядом исписанные пергаменты и перо с чернильницей в ящик стола, он подошёл к Данте.

— Привет, Гуэну, с добрым утром! — Салазар потрепал птицу за хохолок. Заглянул в глаза, и Данте увидел над его макушкой рисунок корзины с фруктами.

Впрочем, Салазар быстро свою мысль и озвучил:

— Эу, ступай вниз и принеси свежих фруктов для моего питомца. Эти уже испортились, — сняв с жерди вчерашние фрукты, он пихнул их горничной в руки. — А мы пойдём завтракать.

— Но я хотела помочь молодому господину одеться… — начала было служанка.

— Ты меня обижаешь! — он притопнул ногой; над головой его сверкнула молния. — Мне уже девять лет, Эу, и я умею одеваться сам. Это моему брату требуется армия прислуги, чтобы надеть туфли и пару чулок. А я самостоятельный! Иди и принеси фруктов для Гуэну, пока я не рассердился. Я не хочу на тебя злиться, ведь я аристократ и должен быть вежлив с теми, кто мне служит. Так говорит мой учитель хороших манер мсье Франсуа.

Эу ушла — Данте показалось, что она сдержала улыбку.

Как только закрылась дверь, учтивые манеры Салазара будто испарились. Он кинулся к шкафу и вывалил его содержимое на пол. Раскидав одежду, выбрал тёмно-синий бархатный костюм для верховой езды, плюхнулся на кровать и, задрав ноги кверху, натянул узкие кюлоты.

Через пять минут Салазар был уже при параде, даже надел сапоги и соорудил причёску — щелчком заплёл длинные, как у девочки, волосы в косу. Протянув руку Гуэну, он усадил птицу на плечо, и они спустились по лестнице — настоящий мраморный водопад. Данте, наконец, осознал — находятся они во дворце Фонтанарес де Арнау, что за сотню лет мало изменился.

Миновав гостиную — вместительную, с колоннами и лепниной, с расписанной по-индийски мебелью, Салазар с Данте на плече вошёл в столовую, куда врывалось столько солнца, что не нужны были другие источники света. По центру находился длинный стол, окружённый десятком стульев и уставленный яствами.

— Доброе утро! — громко выпалил Салазар и уселся рядом с белокурым мальчиком, одетым в небесно-голубой камзол. Данте примостился на спинку стула.

Возглавлял стол Ладислао — напудренный, нарумяненный, в аби нежно-салатового цвета, с кружевами, лентами и драгоценными камнями вместо пуговиц. Кассия, немного постаревшая, восседала по левую его руку. Её баклажанного цвета платье венчали атласные розочки, а на лбу, у виска, чернела круглая мушка из тафты. Белокурый мальчик расположился по правую от Ладислао руку и напоминал инфанта — юного отпрыска короля.

Семейство уже приступило к трапезе, и явление Салазара вызвало гнев у его родителей.

— Вы опоздали к завтраку, — прокомментировал Ладислао. — В этом доме, хочу напомнить, завтрак начинается в десять утра — время обязательное для всех. Чтобы это было в последний раз, Ландольфо.

— Да, папа, извините, я проспал, — ответил мальчик смиренно.

— Извиняю, — кивнул Ладислао. Суровые морщины на его лбу разгладились, и лицо приобрело безмятежный вид, будто, отругав Салазара, он выполнил мучительную обязанность.

— Вы избалованы и несносны. Если бы вы не были сыном моего мужа, я бы решила, что вы сын кухарки и сапожника. Где ваши манеры? — Кассия шипела, как кобра, раздувая тонкие, глубоко вырезанные ноздри. — Мало того, что опоздали, ещё и надели на завтрак костюм для верховой езды. Вы похожи на простолюдина, никакого воспитания! Лучше бы взяли пример с брата. Леопольдо, в отличие от вас, никогда не нарушает правил этого дома.

— Простите, мама, — буркнул Салазар и, смерив Леопольдо неопределённым взглядом, принялся за еду.

Кассия поджала губы.

— Мамочка, не ругайте Ло, он хороший. Просто он ещё не запомнил всё, чему учит нас мсье Франсуа, — с достоинством сказал Леопольдо.

Он был маленькой копией Ладислао — те же светлые волосы, те же тускло-голубые, будто пьяные глаза. Леопольдо выглядел добрым и приятным мальчиком, но Данте не был бы Данте, если бы его интуиция не застучала в Там-Там. Кроме Эу, подававшей блюда, и Салазара, к которому он пока не испытывал негатива, остальные члены семьи вызвали в нём антипатию. Натыкаясь на их взгляды, он ловил над головами нимбы-мысли.

Ладислао про себя восхищался любимым светловолосым сыном. Кассия питала равнодушие к обоим мальчикам, но явно делала ставку на Леопольдо, как на будущего наследника, и Данте грызло желание выклевать её янтарные глаза. Леопольдо же играл роль, выставляя себя добрым, милым, лучезарным ангелом, но над макушкой его плавала золотая корона.

Салазар тоже умел притворяться — внешне он не реагировал на колкости матери, холодность отца и лицемерное заступничество брата, однако, когда он повернулся к Данте и протянул ему кусочек банана, тот уловил очередную мысль — она вспыхнула ярко, чуть не ослепив: «Чтоб ты сдох!».

«Что я тебе сделал?» — удивился Данте, беря из его руки банан.

«Ты — ничего, тебя я люблю. А он — сделал. Появился на свет и украл у меня родителей», — он кивнул в сторону Леопольдо.

«С виду он милый».

«Ты-то хоть не ври! — скривился Салазар. — Неужели ты не видишь, что он притворяется хорошим, чтобы выигрывать на моём фоне».

Этот мысленный диалог перебило шипение Кассии:

— Эу, я же велела проследить за тем, как он оденется.

— Но молодой господин захотел одеваться сам, сеньора, — отговорилась служанка.

— Он опять не надел подвеску. А в ваши обязанности, Эу, входит следить за тем, чтобы он носил её всегда. Слышите меня, Ландольфо? — переключилась Кассия на сына. — Сколько раз повторять, что вы должны надевать фамильную подвеску. На вас мне глубоко плевать, — подчеркнула она, — но я хочу защитить семью от недуга, который вы разносите вместе со своими мерзкими предками. Вот Леопольдо никогда не забывает о бдительности.

— Да он гений! — выплюнул Салазар гадливо.

— Что-что вы сказали?

— Ничего.

— Вот и помолчите. Чтобы после завтрака надели подвеску. И не смейте обижать брата. Он пойдёт далеко и прославит наш род, пока вы будете влачить убогое существование до тридцати трёх лет — дня вашей долгожданной для всех смерти, — добила Кассия, и над головой её нарисовался томагавк.

Салазар молча сжал кулаки, а Данте в негодовании взъерошил перья. Ну и семейка!

— Эу, будьте любезны, подавайте десерт, — велел Ладислао тоном капризным и не терпящим возражений. — Немедленно, пока я не выгнал вас за нерасторопность!

Эу скрылась в дверях, и Ладислао сменил тему, опять заговорив спокойным, немного жеманным голосом.

— А вы слышали последние новости? — обратился он к супруге. — Сегодня утром опубликовали в «Придворном вестнике». Новая стычка торговых кораблей Испанской Империи с этими разбойниками, французскими корсарами [1]. Неподалёку от порта Кальяо. Они буквально разгромили испанскую флотилию и украли множество мешков с золотом.

— Я слышала об этом, дорогой, — с приторной улыбкой ответила Кассия. — Но ведь флотилия Испанской Империи была без сопровождения конвоя, хотя они обязаны доставлять грузы только под охраной военных кораблей.

— Если бы Филипп V не попытался вторгнуться на французский престол [2], сейчас не происходило бы такого вопиющего безобразия у наших берегов, — вздохнул Ладислао.

— Ах, как грубо с вашей стороны осуждать короля, — заговорив шёпотом, Кассия оглянулась на окно — не подслушивает ли кто с улицы. — Вы занимаете высокую должность при дворе вице-короля, Ладислао, поэтому не смейте и думать о таких вещах, а тем более произносить их вслух. Иначе вы подведёте себя к гильотине, а нас — к позору.

Эу принесла десерт: пирожные с лимонным кремом, калиссоны [3] и чай с флёрдоранжем [4]. Ладислао покорно замолчал, а птица на спинке стула раздражённо зевнула. Времена меняются, правители тоже, а разговоры и проблемы одни и те же. Неужели аристократы все такие нудные?

Кассия высокомерно-снисходительно глядела на мужа и с интересом на Леопольдо — тот расковыривал вилкой пирожное, притворяясь, что он объелся. Салазар подражал брату в попытке есть, как аристократ. Но, когда Кассия отвлеклась, он засунул пирожное в рот целиком и извозил в креме щёки и нос. А затем протянул Данте сочную грушу, которой тот с удовольствием полакомился.

Наконец завтрак подошёл к концу и Салазар вынырнул из-за стола первым. Под критичные вздохи отца и ядовитое шипение матери он выбежал в сад.

— Мы едем кататься верхом! Давай, Гуэну, быстрее, пока не явился учитель хороших манер и не оставил меня дома! — выкрикнул Салазар, устремляясь в конюшню.

Белоснежная андалузская лошадь с длинной, как фата, гривой, носила очень подходящее ей имя Невеста и вызвала у Данте щенячий восторг, когда Салазар ловко оседлал её.

На Невесте он миновал сад с тысячей многоцветных роз, скамьями и беседками, увитыми плющом, и вольерой, где гуляли павлины. Ездил верхом он блистательно, особенно для девятилетнего мальчика-аристократа, который никогда не пас овец.

Салазар гнал лошадь по мостовой, не боясь ни людей, ни экипажей, а чёрная птица дронго парила в вышине, расправив крылья. Данте, ощутив было зависть при виде Невесты, позабыл о ней, как только взлетел. Необыкновенное блаженство, эйфория наполнили его, когда он увидел над головой облака и лазурные небеса, а впереди — бесконечный, залитый солнцем горизонт. Крылья держали его сами и, ловя потоки воздуха, он почувствовал свободу, какой не испытывал доселе никогда.

Домой они вернулись после обеда и сразу угодили под горячую руку Кассии — та влепила сыну такую затрещину, что мальчик упал.

— Как вы посмели уйти из дома без разрешения и развлекаться неизвестно где? — прохрипела она страшным голосом, от которого в дрожь бросало. — Полдня угробили на мерзкую кобылу. А я сто раз говорила — никаких опасных игр. Вы не вправе умирать до тридцати трёх лет. А сегодня приходил мсье Франсуа, учитель хороших манер. Он прождал вас целых четыре часа. К тому же вы пропустили обед. Неблагодарный! Вас кормят, одевают, учат всему, хотя вы этого недостойны. Вы ошибка природы, которая не должна была появляться на свет. Я ждала одного сына, ждала, как благословение Господа. А родились ещё и вы, никчёмный довесок. Мы вынуждены терпеть вас, ваши выходки, вашу бесовщину, а вы отвечаете вопиющим неуважением.

— Кассия, довольно, оставьте его. Пусть растет как сорняк, — вмешался Ладислао. Схватив Салазара за воротник, он поставил мальчика на ноги. — Идите в комнату и не высовывайтесь оттуда. Вы наказаны за непослушание и за то, что расстроили свою мать. Останетесь без ужина! — прикрикнул он.

Шмыгнув носом, Салазар кинулся вверх по лестнице.

— Прекратите бегать и топать! Аристократы должны ходить чинно, высоко неся голову. И наденьте подвеску, сколько раз повторять! Вы же угробите нас всех! — Кассия, наконец, повысила голос, чтобы мальчик услышал её с лестницы.

— И уберите эту птицу, глаза бы мои её не видели. Я вот-вот начну чихать, а потом умру! У меня такой хрупкий организм! — добавил Ладислао, когда Данте, поднимая ветер крыльями, рванул за Салазаром. — Ну всё с наказанием покончено! На сегодня я выполнил свою норму по воспитанию. Больше ничего от меня не требуйте, дорогая, я устал, — и он плюхнулся на канапе рядом с Леопольдо, который читал журнал. Последнее, что услышал Данте — снисходительную реплику мальчика:

— Ах, мой брат так несносен! Как можно прогуливать уроки хороших манер? Они так важны для нашего будущего! Но, мама, папа, давайте простим его, ведь он не ведает что творит.

Остаток дня Данте провёл в комнате Салазара: прыгал по шкафу и жерди, сидел на окне и лакомился фруктами, любезно приготовленными Эу. Сам Салазар, заперевшись на ключ, занялся магическими книгами.

Колдовство мальчика Данте ошеломляло. В девять лет Салазар одним взмахом руки двигал предметы, растворял их в воздухе, меняя размер и структуру; он зажигал свечи и канделябры щелчком и вызывал воду из огня; превращал старый мятый пергамент в живые цветы и разговаривал с ними, как с людьми. Книги он не просто читал, он изучал их внимательно, записывая схемы движения рук и пальцев для определённых видов магии, и изменял их как хотел. Также Салазара интересовало всё, связанное с превращением человека в животное или в другого человека и создание эликсиров и артефактов. И у него была врождённая способность читать мысли. Данте не знал, какого бога или чёрта благодарить за то, что оказался единственным, чьих мыслей Салазар не видел без зрительного контакта. Вероятно, изумрудное кольцо уберегало его от разоблачения. Но мысли остальных мальчик читал даже на расстоянии. Данте понял это, когда Салазар вбежал в комнату, схватившись за голову и восклицая: «Эти люди меня достали! Не могу больше, я всё время слышу, о чём они думают!».

Данте представлял, каково это — в детстве, надев перстень, он увидел чужие мысли, что едва не довело его до безумия. Но прекратить это можно было, просто сняв перстень. А Салазар не мог избавиться от своего дара. Тут немудрено с ума сойти.

Однако психика мальчика оказалась сильнее, чем Данте воображал. Чтобы не превратиться в умалишённого, Салазар начал искать способ, как защититься от неконтролируемого чтения мыслей. Пока это был лишь проект, и он упорно штудировал книги, одну за другой, и старался поменьше контактировать с людьми.

Данте задал себе вопрос — как Салазар достаёт эти книги в доме, где магов нет и все боятся колдовства. Выяснилось: их тайком приносит Эу, беря напрокат в волшебной лавке, завуалированной под магазин антиквариата. Из бесед с Салазаром и его отношения к Эу Данте заподозрил в служанке ту самую помощницу, про которую упомянула Октавия.

Но Салазар хотел не только завоевать любовь родителей — планы его простирались дальше. Он знал о фамильном проклятии и собственной миссии — отец и мать с пелёнок внушали мальчику: его судьба — умереть в тридцать три года. Он должен думать об этом ежесекундно, жить с этим и главное — не позорить семью до момента, когда наступит его час. Эталонным поведением он обязан искупить вину за свою убогость. Родители наложили табу даже на игры и развлечения. Однако умный не по годам мальчик не сдался — хотел подготовиться, став сильным магом, чтобы разрушить колдовство, не умирая. И, с тех пор, как научился читать, Салазар искал способ борьбы с проклятием — зелья, артефакты, чары из книг или собственного изобретения.

Данте был немало поражён — в таком юном возрасте этот ребёнок оказался способен принимать глобальные решения. Воистину уникальный человек.

Спустя неделю проведённую взаперти, Данте готов был выть на луну — Кассия и Ладислао запретили Салазару покидать комнату и выносить из неё птицу. Мальчик спускался вниз только на завтрак, обед и ужин. А Данте, от нечего делать, летал вокруг дома или лазал по грушевому дереву. И долазился — нечаянно зацепил веткой кольцо. То, снова ожив, завертелось, материализовав новую дату для перемещения: 24 сентября 1729 год.

Пыххх! Данте только и успел, что трижды обругать себя за разгильдяйство — его окутал туман, и он упал в черноту.

Комментарий к Глава 4. Мятежное сердце

[1] Корсары служили у французского короля и атаковали вражеские корабли. Франция была первой страной, направившей их в Америку для нападения на испанские судна, перевозившие из колоний золото.

[2] Филипп V — король Испании с 1700 по 1746, основатель испанской линии Бурбонов. В 1719 году во главе французского престола оказался король Луи — мальчик девяти лет — под руководством регента герцога Орлеанского. В результате заговора Испания попыталась отстранить его от власти и поставить регентом Филиппа V, короля Испании. После чего Франция объявила Испании войну, в которой не последнее участие приняли корсары, грабившие испанские торговые судна.

[3] Калиссоны — пирожные из миндаля, засахаренных фруктов (чаще всего дыни и апельсина) и флёрдоранжа. Однородная масса кладётся на тонкий слой пресного хлеба и покрывается слоем сахарной глазури.

[4] Флёрдоранж — белоснежные цветки померанцевого дерева. Использовался для изготовления духов и напитков, для добавления в пищу, а также в свадебных уборах невест.

========== Глава 5. Сёстры Мендисабаль ==========

Величественная зала приёмов, освещённая канделябрами с миллионом свечей, явилась перед глазами Данте. Тут и там кучковались мужчины (лица их напоминали маски венецианского карнавала) и дамы в туалетах, походивших на клумбы с цветами.

От магического перемещения у Данте неприятно слезились глаза, а от аромата парфюмерии, воска и пудры хотелось чихать. Он привык к балам в доме отца, которые они посещали с Эстеллой — любительницей танцев и экстравагантных нарядов, — но это мероприятие показалось Данте слишком вычурным.

Дамы в юбках с куполообразными панье на обручах, в корсетах со стомакерами [1], что делали талию карикатурно тонкой, вызвали у него недоумение. Привыкнув к ампирным платьям Эстеллы с их естественным силуэтом, он попытался не рассмеяться — навряд-ли бы люди философски восприняли птицу, по-человечески хохочущую в бальной зале.

Кабальеро от дам ушли недалеко. Их, нарумяненных, с косами и хвостами, в шелках, кружевах и перстнях, в обтягивающих кюлотах и чулках, легко было спутать с девицами, настолько женственно они выглядели.

Кассия и Ладислао (их Данте узнал моментально) встречали гостей. Кассия, одетая в насыщенно-синее платье, и с причёской, столь гладкой, что голова казалась миниатюрной в сравнении с её нарядом, приседала в реверансе и обнимала за талии дам, а Ладислао, в завитом парике и аби, расписанном цветами, пожимал всем руки.

Канапе у стены занимали матроны в возрасте и замужние дамы, но Данте плохо видел их, зато стайка девиц, щебечущих у центральных колонн, его привлекла. Их смех раздавался всюду, порой заглушая оркестр, что примкнул к лестнице, закрыв доступ к верхнему этажу.

Круглые столики в углах были заставлены десертами на любой вкус: нежной меренгой, римскими творожными пирогами, французскими булочками и бисквитами, медовыми кексами, неаполитанским мороженым, каштанами в сиропе и покрытыми жжёным сахаром орехами; также на них размещались фарфоровые чайнички и чашки, кубки и бокалы с вином, коньяком, ликёром и пуншем.

Деловые мужчины возраста от среднего до старшего заняли бильярдную, где выпивали, играли в «королевский бильярд, полезный для ума», вели беседы о политике вице-короля Хосе де Армендариса-и-Перурена, маркиза Кастельфуэрте, и Филиппа V — короля Испанской Империи. Они ругали корсаров, бесчинствующих в водах океана, и дивились возрождению Национального банка, два месяца назад оказавшемуся на грани разорения.

Руководил им богатый вдовец Аурелиано Мендисабаль. Семейное дело — наследство его отца Иренио Мендисабаля, герцога Буэнавентура, умершего от оспы, — пришло в упадок, когда его возглавил Аурелиано. Но недавно бразды правления взяла в руки его мать, Лоида Мендисабаль, вдовствующая герцогиня Буэнавентура. За считанные месяцы она подняла дело с колен. Формально хозяином банка оставался Аурелиано, но без указаний матери он и шагу ступить не мог и боялся, что однажды герцогиня отойдёт в мир иной и банк опять утонет. По этой причине Аурелиано вздумал искать амбициозных, хватких и перспективных мужей для трёх своих дочерей, рассчитывая, — один из зятьёв возглавит Национальный банк.

Ладислао ухватился за эту идею. Занимая должность третьего министра вице-короля, он, однако, не желал, чтобы сыновья шли по его стопам — кланяться в ноги самодурам, стоящим у власти, — перспектива нерадужная. А вот хозяин Национального банка — другое дело. Кассия была с ним солидарна, и они захотели породниться с семьёй Мендисабаль, ради знакомства с невестами и организовав нынешний бал.

Пока Данте, сидя на жерди у окна, слушал эту историю из уст хорошенькой горничной, которую её собеседник — длинноносый кабальеро в тёмном казинетовом [2] сюртуке — величал Джеральдиной, он заметил и девятнадцатилетнего Салазара. Тот сейчас походил на самого Данте как брат-близнец. Но лицо, какое-то неземное, хищное, намекало на магическую силу, бурлящую в его крови.

Салазар сидел в центре залы, окружённый молодыми людьми и девушками, и весело с ними переговаривался. Данте удивило это зрелище — после сурового детства он представлял его в ином облике. Но Салазар, верно, не относился к числу нудных пессимистов. Он увлечённо спорил и шутил с юношами, заигрывал с девушками, хвастался новомодной тростью с кисточкой на набалдашнике, пил вино и курил сигару.

— Глядите, сеньор Райнерио, — затараторила бойкая Джеральдина под ухом. — Вон те девицы, сёстры Мендисабаль, про которых сеньор Леопольдо и сеньора Кассия болтают уж целую неделю, — она ткнула пальцем в главный вход.

Мажордом, распахнув двери перед четырьмя дамами, объявил: «Господа, прибыла Её Светлость вдовствующая герцогиня Буэнавентура, сеньора Лоида Мендисабаль с внучками».

Аурелиано Мендисабаль, глава семейства, давно сидел в бильярдной с другими мужчинами, а его дамы явились с опозданием, одетые гораздо элегантнее остальных женщин-цветочных клумб.

— Говорят, что главная кандидатка на сердце молодого сеньора Леопольдо — вон та, в голубом, — Джеральдина указала на самую миниатюрную из сестёр, блондинку в нежно-бирюзовом платье с бутончиками роз на подоле. — Её зовут София, нынче она самая завидная невеста. Её руку просят многие, но она капризна и никак не сделает выбор. На четвергах, которые организует её бабка, старуха Мендисабаль, эта София собирает ватагу мужчин. И водит их за носы, не отвечая ни да, ни нет. Однако она старшая и должна выйти замуж первой из троих. Вторая тоже ничего, — теперь Джеральдина махнула рукой на девушку с каштановыми волосами, одетую в зелёное платье с изумрудами на стомакере. — Но, говорят, мужчины её остерегаются, больно уж она умна, вечно читает книжки и занимается всякими науками. С таким характером ей трудно будет поймать жениха, — горничная насмешливо фыркнула. — Ну, а третья — дурнушка Игнасия, — она брезгливо кивнула на брюнетку в золотом. — Если ей сильно повезёт, на ней женится кто-нибудь из-за денег её отца. Но, скорее всего, она останется старой девой, ведь она страшнее даже, чем дон Косме, личный слуга сеньоры Кассии. Сеньор Леопольдо уж точно на неё не позарится. Он такой красивый мужчина, все девушки от инфанты до прачки о нём мечтают, — выкатила белки глаз Джеральдина.

— А я думал, его брат пользуется гораздо большим успехом у дам, — Райнерио указал на толпу, центром которой был Салазар — многие девицы бросали на него двусмысленные взгляды.

— Эта мегера, сеньора Кассия не позволит ему жениться, — скривила рот Джеральдина. — Она будто специально хочет ему насолить. Уж не знаю, в чём там дело, вот Эу знает. Она в курсе таких семейных тайн, которые прислуге и знать-то не положено. Но эта пронырливая краснокожая ни за что ничего не расскажет. Из неё слова не вытянешь. А сеньора Кассия теперь всем говорит, будто сеньор Ландольфо учится в семинарии и станет священником, а, если повезёт, викарием или епископом. Она этими россказнями отпугивает от него невест, а он даже в церковь ходит раз в месяц со скандалом, какая уж тут семинария. Хотя, может, они купят ему титул за деньги, и он станет величаться «монсеньором» для отвода глаз, а потом сбежит из дома и женится на ком-нибудь.

Пока Джеральдина сплетничала, дамы Мендисабаль были тепло приняты Кассией и высоким молодым человеком — Данте опознал в нём Леопольдо. Тот, явно уверенный в своей неотразимости и одетый в муаровый шёлк и кружева, смотрел на одних людей снисходительно, а на других — сочувственно, ведь те не были так прекрасны, как он. Кассия представила сына невестам и любезно обняла их бабушку — полную сеньору в чёрном бархатном платье.

Дав некие указания мажордому, она пригласила женщин уединиться в нише окна — на четырёх золотистых канапе, поставленных ромбом.

— Пойду отнесу им угощение, — вздохнула Джеральдина, беря в руки поднос и ставя на него тарелки с десертами. — А то сеньора Кассия меня загрызёт, что я не обхаживаю этих девиц. Ей же надо выставить сеньора Леопольдо в благоприятном свете. А вообще ей стоит взять себе любовника, глядишь, подобреет. Хорошо вам, сеньор Райнерио, вы можете быть на празднике просто так, а не бегать и ублажать хозяев и их гостей.

— Конечно, сеньор Ладислао был так добр, что разрешил мне присутствовать на балу. Бросил подачку как собаке, — он скорчил гримасу отвращения. — Ну ничего, однажды я утру ему нос. Я стану богаче их всех, и тогда посмотрим, как они будут лизать мне ноги. А пока придётся умирать с тоски, разгребая бумаги, письма и счета этого лицемерного идиота Ладислао!

— Зато они хорошо платят. Где ещё такую работу отыщешь в наше время? — Джеральдина, наконец, ушла, и Райнерио отвлёкся на соблазнительные пирожные с белковым кремом.

По требованию Кассии мажордом пригласил Ладислао, Аурелиано и Салазара присоединиться к знакомству с невестами. Последний, однако, не спешил выполнять приказы матери и чествовать Мендисабалей. Покинув свою компанию, Салазар устремился к жерди, где сидел Данте.

Зелёный аби с присборенными фалдами, расшитый серебром и изумрудами, шёл ему бесподобно, а чёрные кюлоты в сочетании с чёрными же чулками и туфлями на каблуках демонстрировали стройность ног. Подойдя к Данте, он протянул руку и усадил его на плечо. Взяв тарелку с фруктами и бокал с нормандским ликёром, Салазар направился к своему семейству.

Отвесив поклон, он сел на канапе. Поймав взгляд Кассии, над её макушкой Данте увидел изображение — топор и отрубленная голова Салазара, которую она, широко улыбаясь, держала в руке. Но перед Мендисабалями Кассия не могла показать своего истинного лица, поэтому залепетала таким медовым, въедливым голоском, что у Данте запершило в горле.

— Ах, познакомьтесь, это наш второй сын Ландольфо! Он такой затейник и так любит свою птицу, что не расстаётся с ней и на минуту, — она сложила губы в подобие улыбки. — Но, разумеется, ему давно пора остепениться, ведь он будущий епископ.

— Я подумываю о том, чтобы не торопиться с принятием сана, мама. Я не уверен, что готов к этому. И мой духовник со мной согласен. Ведь для служения богу нужно призвание. Сомнительно, что оно у меня есть, — Салазар нарочно спародировал улыбку матери, скорчив такое умильное лицо, что у Кассии дёрнулась щека.

«Один — один», — Данте поудобнее расположился на плече Салазара — вышивка на его аби цеплялась к когтям.

Мать больше не рискнула кусать Салазара, боясь колких ответов, — мальчик вырос и начал активно давать сдачи.

Но Кассия была не единственной притворщицей в их тесной компании — герцогиня Лоида Мендисабаль увиделась Данте не менее фальшивой. Обе женщины рассыпались в комплиментах, расхваливая наряды и причёски друг друга, делились кулинарными рецептами и светскими сплетнями, и улыбались, улыбались, улыбались так искусственно, что Данте затошнило, будто он съел торт, закусив его шоколадом и запив сиропом.

Ладислао, Аурелиано и Леопольдо, одинаковые в своей чопорности и количестве оборок, кружев, бантов и драгоценностей, завели бессменный разговор о политике.

Сейчас Леопольдо не вызвал у Данте отрицательных чувств. Повзрослев, мальчик не только превратился в симпатичного юношу с ясными глазами и копной длинных белокурых волос, он, очевидно поняв суть происходящего в доме, смотрел на брата добродушно.

А вот чувства Салазара мало переменились. Он великолепно, пожалуй, лучше брата, научился играть в правила светского общества, но в антрацитовых очах его кипели ненависть и жажда отомстить, обидеть, причинить боль своему семейству.

Из трёх сеньорит Мендисабаль Данте мигом выделил девушку с каштановыми волосами, узнав в ней юную Октавию. Глаза карие, выразительные, чарующие; длинные локоны — её естественный вид на фоне напудренных сестёр Данте привлёк. И, Леопольдо, вероятно, разделял его мнение — он смотрел на девушку с любопытством. Октавия улыбалась и изучала обстановку. А потом и вовсе затеяла дискуссию об игре в арабские шахматы и посоветовала Ладислао лучший, по её мнению, сорт табака.

Кассии это явно не понравилось. Раздув ноздри, она глянула на Леопольдо, намекая, что забраковала невесту. Но он внимания не обратил, с энтузиазмом слушая речи о новейшем атласе звёздного неба авторства англичанина Джона Флемстида и об устройстве карманных часов.

Две другие сеньориты Мендисабаль окончательно потеряли шанс на завоевание Леопольдо, когда Октавия, игнорируя недовольство Кассии и цоканье бабушки Лоиды, начала рассказывать анекдоты.

Игнасия — сидевшая по левую её руку брюнетка с огромным слоем пудры и румян на лице и волосах — пихала сестру в бок локтем, но Октавия не реагировала, а потом «случайно» наступила ей на ногу. Игнасия показалась Данте очень некрасивой. Близко посаженные глаза и крупная челюсть придавали ей вид мужеподобный, а количество мушек, которыми была утыкана её кожа, превышало всякую норму.

Данте знал о такой моде — Эстелла говорила, что раньше, задолго до её рождения, женщины клеили на лица маленькие кусочки тафты, скрывая за ними прыщи, пятна, оспины, бородавки и иные проблемы. Существовал даже язык мушек — расположение каждой имело своё значение. Теперь, увидев это наглядно, Данте счёл такую моду абсурдной. Она ничего не скрывала, новосхитительно подчеркивала количество прыщей на лице Игнасии — он насчитал их дюжину.

Сидя прямо, будто проглотив трость, Салазар рассеянно кормил птицу фруктами. Проследив за его взглядом, Данте понял — он не сводит глаз с третьей сеньориты Мендисабаль — платиновой блондинки по имени София, бесспорно самой красивой из сестёр (Данте назвал бы её красоту, если не мёртвой, то хрустальной). Точёное лицо, слегка выбеленное пудрой. Руки с длинными пальцами и изящными ноготками. Осанка грациозной антилопы. Мушка над левой бровью.

Разглядывая Софию, Данте невольно вспомнил Эстеллу и её сестру, погибшую Мисолину. Круглое румяное личико Эстеллы, вздёрнутый носик, тёмные очи, что опаляли огнём её чувственной натуры, сводили с ума. Мисолина, пусть и более холодная, но тоже дала бы фору любой красавице — была в ней своеобразная прелесть. София же походила на фарфоровую куклу — идеальную в своей искусственности. А глаза необыкновенного цвета бирюзы (такого оттенка Данте никогда не видел) превращали её в эльфа, спустившегося с ледяной горы.

Салазар пялился на девушку не отрываясь, как заворожённый, но лишённая эмоций София не произносила ни слова.

Королевой вечера стала Октавия, заболтав мужчин так, что они едва не пропустили мгновение, когда начались танцы и церемониймейстер объявил менуэт [3].

Кассия махала веером в сторону девушек Мендисабаль, глазами указывая на Софию, и Леопольдо, поняв, что от него требуется, встал с канапе. Отвесил элегантный поклон и выдал:

— Октавия, прошу вас, не откажите мне в любезности. Позвольте пригласить вас на танец!

— Ах, разумеется! Идёмте же скорее танцевать! Мне так надоело сидеть на одном месте!

Леопольдо увёл девушку в центр залы, и они закружились в менуэте, а с лиц некоторых можно было рисовать карикатуры. Кассия почти искрилась — Октавия, независимая, умная и смелая, абсолютно ей не понравилась. Герцогиня Лоида Мендисабаль не выпускала из рук золотую табакерку, успокаивая нервы ежеминутными понюшками табака. Игнасия же смахивала на надутого цыплёнка — видимо, надеялась, что жених достанется ей. Только Ладислао не замечал ничего, обсуждая с Аурелиано перспективы развития Национального банка.

Салазар и София так и не шевелились — он глядел на неё, как на божество, не мигая и почти не дыша. А она смущённо теребила веер, явно чувствуя этот тяжёлый, полубезумный взгляд.

В конце концов Данте ущипнул Салазара за ухо. Тот, встряхнув головой, обернулся и сунул в его клюв кусочек манго.

«Пригласи её на танец», — подогнал ему идею Данте.

«Что?».

«Девушку, блондинку, пригласи на танец. Она бедняга, наверное, уже не знает, куда деваться. Ты съел её взглядом».

«Не могу, я не могу с ней танцевать. С кем угодно, только не с ней!».

«Почему?» — искренне удивился Данте.

«Она… она… такая… Танцы — это приземлённо. Как можно танцевать с совершенством? Она так красива, как богиня, на неё можно только смотреть!».

И он опять уставился на Софию. А девушка, наконец, среагировала — подняла ресницы и, изучив его лицо, чуть покраснела и улыбнулась краешком губ.

Тут Данте заметил: волосы Салазара, собранные в хвост серебристой лентой, начали дымиться, как и пальцы, на которых поблёскивали когти. Салазар, тоже это почувствовав, быстро сунул ладони под манжеты.

«Тебе надо выйти на свежий воздух», — посоветовал Данте, найдя тень беспомощности на его лице. — Не хочешь танцевать, так позови её гулять по саду».

«Не могу…».

«Только не говори, что нельзя гулять с ней по саду, потому что она богиня», — не сдержал яда Данте.

«Если ты будешь издеваться, я пущу твои перья на метёлку для пыли», — огрызнулся Салазар.

«Ну тогда сиди и дымись дальше», — сдался Данте.

«Ничего ты не понимаешь, совсем ничего…».

«Да куда уж мне!».

«Я не могу с ней развлекаться и болтать о глупостях… С ней надо говорить о чём-то необыкновенном… я не вижу её мыслей… у неё, у единственной… она не заслуживает банальных прогулок по саду и праздной чепухи… Она похожа на фею!», — и он вскочил, задев столик коленом, — несколько блюдец с пирожными загрохотали. Кассия недовольно повернула голову.

— Игнасия, не согласитесь ли вы потанцевать со мной? Там объявили контрданс [4]! — крикнул Салазар, и Данте чуть не подавился грушей.

Девица мгновенно расцвела, даже косметика не скрыла её ликования. Данте с удовольствием пожал бы плечами, если бы они у него были, глядя, как этот неадекватный, спотыкаясь на ровном месте, поволок Игнасию танцевать контрданс. София и бровью не повела, а вскоре её пригласил на танец неизвестный кабальеро с усиками.

Данте прыгал по спинке канапе. Кассия удалилась по хозяйственным нуждам — контролировать работу прислуги. Ладислао и Аурелиано слегка захмелели, выпив коньяка, и заговорили о «сделке всей жизни» — свадьбе Леопольдо и одной из сестёр Мендисабаль. К их беседе подключилась и Лоида, напомнив, что управляет их домом и Национальным банком — она. И именно ей решать судьбу внучек.

Однако Игнасия вернулась быстро и крайне недовольная поведением Салазара. Тот, протанцевав один танец, объявил, что у него болят ноги. И рванул в сад, не проводив её до места.

Данте последовал за ним, пролетев над танцующими и напугав их (дамы взвизгнули от вида чёрной птицы, кружащей по бальной зале). Он выпорхнул в дверь и Салазара нашёл мгновенно — тот стоял у фонтана и колдовал над ним, заставляя воду искриться. Данте сел на его плечо, но Салазар этого не почувствовал — он смотрел вглубь сада — там, у вольеры, наблюдала за красотой павлинов София Мендисабаль.

Комментарий к Глава 5. Сёстры Мендисабаль

[1] Стомакер — часть старинного корсажа, треугольник, который прикрывал грудь и спускался ниже талии. Крепился к корсету и платью булавками. Стомакер украшали вышивкой, декоративной шнуровкой, лентами, тесьмой или каскадом бантов. Стомакер мог быть цельным или состоять из двух половинок — в этом случае они либо застегивались на пуговицы, либо имитировали такую застежку.

[2] Казинет — хлопчатобумажная или шерстяная одноцветная ткань для верхней одежды небогатых людей, форменного костюма низших служащих.

[3] Менуэт — старинный французский танец. С середины XVII века — бальный.

[4] Контрданс — первоначально английский и, впоследствии, французский бальный танец.

========== Глава 6. Любовь мага ==========

Ещё около часа Данте изумлялся поведению Салазара. Тот, оставив фонтан в покое, вздумал шпионить, следуя за Софией тенью. Девушка гуляла в одиночестве, пока во дворце продолжался бал. Виртуозная игра оркестра, танцы и взрывы хохота не увлекали её, и она любовалась павлинами в вольере, увитыми плющом беседками, цветником из тысячи редких роз: синих, зелёных, алых, пятнистых и даже чёрных. А Салазар крался за ней вором, прячась за кустами и деревьями столь бесшумно, что, казалось, обернулся в ветер и парил над землёй.

Иногда Данте замечал: София чувствует, как за ней следят. Отрешённо бродя по саду и витая в заоблачных мирах, она изредка оборачивалась и смотрела на Салазара, не видя его. А он, перестав себя контролировать, всякий раз дотрагивался ладонью до её следов в траве, и на них вырастали цветы — он будто отмечал места, на которые ступали ноги девушки.

Наконец через час София вернулась в дом. Салазар с Данте устремились за ней. Гости, что не участвовали в танцах, уже начинали разъезжаться; допивали чай; прощаясь с хозяевами, благодарили за славный вечер. Оркестр исполнял модный ле котильон [1] — танец, завершающий бал. Мажордом подавал уходящим дамам их манто и зонтики, а кавалерам — шляпы.

Пятнадцать горничных, среди которых Данте узнал только Джеральдину, убирали посуду и остатки десертов. Руководила их работой Эу, вероятно, повышенная в должности до экономки — вся армия прислуги величала её «донья Эу».

Салазар нашёл объект своей страсти в толпе танцующих. Сжал кулаки, и на бледном лице его выступили красные пятна — София выделывала па, мило улыбаясь симпатичному кабальеро с усиками. И вела она себя иначе, чем в присутствии Салазара и во время прогулки по саду — хихикала и строила глазки.

Салазар с Данте на плече замер посреди залы, таращась на парочку. Юноша даже не заметил, как на них наткнулась горничная с подносом — он весь трясся, словно в горячке.

Данте попытался привести его в чувства, больно клюнув за ухо, но это не возымело эффекта. До Салазара дошло, что он заинтриговал поведением матрон-сплетниц, только когда оркестр сыграл последний аккорд ле котильона. Пары поклонились друг другу и музыкантам, и церемониймейстер объявил о завершении бала.

Через час дворец опустел. Слуги отмывали залу, Кассия и Леопольдо беседовали, сидя на канапе и потягивая чай из фарфоровых чашек, а Ладислао увёл Райнерио в кабинет — изучать новую стопку документов. Оркестр, наконец, освободил лестницу, и Салазару с Данте удалось забраться на второй этаж.

Заперев дверь, Салазар некоторое время стоял на балконе, глядя, как отъезжают кареты и экипажи. Данте, облюбовав перила, чистил перья. И он, и Салазар быстро заметили карету семейства Мендисабаль. Их бабушка, с ярко выраженным недовольством, что-то втолковывала Игнасии и Октавии, а София шепталась с отцом. Когда их карета исчезла за углом, Салазар бросился в спальню и упал на кровать, спрятав лицо в подушку.

Что такое ранний этап влюблённости, Данте знал отлично. В первые моменты их взрослых встреч с Эстеллой он буквально с ума сходил — не мог есть, спать и метался из угла в угол. Его переполняли чувства, такие разные, от упоения до страха, от неги до отчаяния. Но его фантазии об Эстелле всегда были земного характера: целовать её, ласкать всю, от корней волос до кончиков пальцев, и уснуть, сжимая в объятиях.

Но у Салазара мечты уходили в другую плоскость. Данте это увидел в мыслях, что всплывали над его головой, — София в ореоле золотистого света, с крыльями и нимбом. Долго лежать Салазар был не в силах — вскочил через минуту и начал бегать туда-сюда, повторяя: «Она богиня… богиня…».

За десять лет его комната видоизменилась. Теперь она находилась в левом крыле дворца и состояла из нескольких зон: спальни, гостиной, ванной, гардеробной и балкона. Стены, обитые тёмно-зелёным бархатом, белая мебель и выкованные из серебра предметы: люстра, подсвечники, рамы зеркал и картин, ручки и ножки кресел и дивана; кровать-гигант, укрытая пологом — апартаменты инфанта. Всё, что осталось от прежней, детской спальни Салазара, — ковёр в виде шкуры крокодила.

Гардеробная — помещение, где по стенам высились шкафы, — по факту оказалась тайной библиотекой. Салазар любил приодеться — его наряды занимали солидную часть шкафов и сундуков — но эти самые шкафы имели секрет. Чуточку колдовства, и они разворачивались тылом, являя взорам полки с тысячей, десятком тысяч книг и артефактов. За эти годы Салазар собрал настоящую магическую коллекцию.

Здесь были не только древние издания на непонятных языках, с нечитаемыми символами, иероглифами и рисунками, с чёрными или красными страницами, обитые кожей, бархатом и украшенные драгоценными камнями, но и множество фиалов с порошками и эликсирами, крутящиеся и сверкающие магические сферы и огромные самоцветы на подставках. А в углу стоял до боли знакомый Данте посох — он видел его в подземелье, когда Салазар выдавал себя за Тибурона.

Данте поразился этой коллекции, но больше — магическому уровню, которого Салазар достиг за десять лет. Бесспорно, дар у него врождённый, и по силе он превосходит Данте. Но обретение колдовской мощи никогда и не было для Данте предметом вожделения. Он мечтал о счастье и мирном сосуществовании со своим даром — и ему удалось принять себя, научить близких не бояться волшебства.

Но с Салазаром всё обстояло иначе. Как и у Данте, магия стала виновницей его одиночества, но избавляться от неё Салазар считал уделом глупцов. Он желал покорить саму магию, сделать её податливой, управляемой, властвовать над природой и стихиями, доказав: он достоин любви больше, чем боготворимый родителями Леопольдо.

Но появление Софии Мендисабаль выбило Салазара из колеи. Выпав из реальности, он начал бегать по потолку и стенам. И не падал. В конце концов, замер у люстры, повиснув головой вниз, как летучая мышь. Данте от изумления клюв открыл — магию без применения заученных формул и манипуляций руками он видел впервые — тот же Тибурон жестикулировал активно. Но Салазару это было не нужно. Он мог совершить любое колдовство, лишь подумав о том, чего именно хочет — и оно делалось само. Данте помнил этот принцип — Салазар и его учил колдовать на воображении.

Но на ходьбе по потолку истерия не закончилась — Салазар вскарабкался на балконные перила и стал гулять по ним, не боясь навернуться со второго этажа и сломать шею.

А потом — Данте вскрикнул — срыву шагнул вниз. Взмахнув крыльями, Данте ринулся за ним, понимая: удержать его не сумеет. Гуэну был птичкой размером с ворона, и когти его предназначались для лазанья по деревьям и поглощения еды, а не для перетаскивания безумных самоубийц по воздуху.

Но Салазар умирать не собирался. Данте чуть не рухнул, когда за долю секунды тот обернулся в нечто нематериальное — чёрный смерч, вихрь. Он начал летать вокруг дворца, то стелясь по земле, то устремляясь вертикально вверх, как дым из трубы. Данте пытался за ним угнаться, но тщетно — размаха его крыльев не хватало на такой стремительный полёт. Поэтому он уселся на жакаранду и с чувством смешанного восторга, недоумения и зависти следил, как то, во что превратился Салазар, летает всюду, дотрагиваясь до цветов, что выросли в местах прогулки Софии да просачиваясь сквозь деревья и напоминая убежавшую с неба тучу.

В финале Салазар возвратился на балкон, с хлопком обернулся в себя и расположился на перилах, свесив ноги на улицу. Данте примостился к нему под бок, и так они просидели до рассвета.

Когда Данте, задремав, чуть не упал, Салазар, наконец, очнулся и унёс птицу в комнату, на жёрдочку — ветку персикового дерева, а сам свалился в кровать, не раздеваясь.

Неудивительно, что завтрак он пропустил, и около одиннадцати утра явилась Эу с подносом.

— Господин, вставайте! Опять вы проспали! Ваша мать так недовольна, хоть из дома беги. Она запрещает кормить всех в непредусмотренное время, но я принесла вам еду тайком, а то вы совсем ничего не едите, того и гляди растаете, — Эу поставила поднос на комод. — Как же вы так заснули в одежде? — ворчала она, пока юноша старался разлепить глаза. — Поди опять всю ночь читали? И что вот прикажешь с вами делать? Сладу с вами нет!

Эу обратила внимание и на Данте — подойдя к его жерди, развесила новые фрукты и убрала старые, а также сменила воду в поилке.

— Тебе досталось от матери, да, Эу? — вздохнул Салазар. Сев на кровати, он пригладил растрёпанную гриву волос.

— Сеньора каждый день скандалит, я уж привыкла за столько-то лет, — равнодушно откликнулась Эу. — Ей не нравится, что я на вашей стороне.

— Она ненавидит меня. Хочет, чтобы я был один, чтобы никто меня не поддерживал. Ну и пусть! Я не буду лебезить перед ней и умолять её о любви, как это делает мой братец. Хватит унижаться! — сощурив глаза, он лёгким взмахом руки поманил к себе поднос (тот пролетел по воздуху мимо Эу). — Меня никто не остановит! Однажды я завоюю мир, и они пожалеют, что так обращались со мной.

— Опять вы растрачиваете свою магию на чепуху. Радуйтесь, что ваша мать не видала, как вы тут вчера летали вокруг дома, — съехидничала Эу, поднимая с пола одежду и мебель, раскиданные накануне.

— Я не буду ей подчиняться! — он сверкнул очами — демон глянул из-под ресниц так, что стены, имея они душу, затрепетали бы от страха. — Я умею не только летать, Эу. Я могу превращаться в животных и других людей, вызывать дождь и ветер и даже научился контролировать свой дар к чтению мыслей, — он щелчком выманил из комода фиал с кристально-прозрачной жидкостью и накапал её в сок. — Блокатор чужих мыслей — моё личное изобретение. Не всегда, правда, действует — некоторые слишком громко думают, — он ухмыльнулся. — Но в основном помогает не слушать разные глупости. Иначе моя голова давно бы взорвалась от чепухи, которой забиты головы людей. Теперь, когда мне подвластно многое, встал вопрос об оружии. Я уже думаю над ним. Чтобы быть готовым, когда придёт время, бороться и победить тех, кто приговорил меня к одиночеству. Они проиграют. Я не буду одинок. У меня будет любовь. А на проклятия мне плевать! Я в них не верю! И носить это не буду! — он с яростью отшвырнул в угол подвеску с буквой «L», что протянула ему Эу, допил сок с Блокатором, и с аппетитом взялся за еду.

Через полчаса Салазар с Данте на плече спальню покинул, хотя Эу этому воспротивилась — с её слов, Кассия была в гневе из-за вчерашнего бала, где и Леопольдо, и Салазар вели себя неподобающе.

Однако на Салазара никто не обратил внимания, когда он появился на лестнице. Кассия и Леопольдо отчаянно дискутировали, а Ладислао, сидя на канапе, изображал, что поглощён чтением газеты «Придворный вестник».

— Мама, прошу вас, прекратите! — кричал Леопольдо, размахивая руками, и на лице Салазара проступило удивление — кажется, брат впервые повысил на мать голос.

— Хватит жестикулировать, как простой мясник. Вы — аристократ, и это может быть неверно истолковано недоброжелателями, которые сутками шпионят за нами в окно, — прошипела Кассия, ходя туда-сюда по гостиной; шлейф её клетчатого платья волочился по полу.

«Ну змея змеёй, только раздвоенного языка не хватает», — подумал Данте.

— Вы с ума сошли, родную мать уважать перестали. Я вам говорила, Леопольдо, что именно вы, как мой единственный сын, обязаны возглавить Национальный банк, приумножить фамильное состояние. Если бы невеста была одна, мне пришлось бы смириться. Но у нас есть выбор — сестёр три, и я против этой Октавии. Она вульгарнее любой служанки. У неё совсем нет вкуса и манер. Вчера она даже одета была не по моде.

— Вы не правы, мама! Октавия — очаровательная девушка. И я не нарушу ваших планов, если выберу её. Октавия тоже Мендисабаль, и принципиальной разницы я не вижу, — Леопольдо потёр виски пальцами. Он понизил тон, стараясь говорить корректно, но голос дрожал от негодования.

— Нет, разница колоссальная, мой дорогой сын, — подойдя к журнальному столику, Кассия провела по нему пальцем. — Фи! Сколько пыли! В этом доме — армия прислуги, а грязи, как в конюшне. Наши горничные такие же никчёмные, как невеста, которую вы выбрали. Эта Октавия опозорит наш род своим вольным поведением. Науками она занимается, подумать только! Мне нужна невестка, которая будет любить вас, заботиться о вас, сопровождать вас на балы и никому не перечить, а также рожать наследников, а эта девица склонна к разврату. У неё на лице это написано. Мне не нужна распутница в доме!

— Я не понимаю, мама, почему вы хотите мне несчастья? — вздохнул Леопольдо. — Вы испортили жизнь моему брату и теперь принялись за меня? — спросил он с обидой.

— Сынок, не говорите так, — вмешался, наконец, Ладислао. Отложив газету, он встал с канапе и обнял юношу за плечи. — Мы с мамой вас любим и не желаем вам несчастья. Мне тоже понравилась Октавия, замечательная девушка, хотя, надо признать, чересчур непосредственная. Но ведь она совсем юная, её можно перевоспитать…

— И вы туда же, — скрипнула зубами Кассия, ткнув указательным пальцем мужу в грудь. — Поймите, вы, глупцы, Мендисабали не отдадут Октавию замуж, пока не пристроят Софию, ведь она старшая, — сменив тактику, она заговорила елейным голоском. — И если Софии попадётся хороший муж, банк наверняка возглавит он. А мы останемся ни с чем. Тогда вообще не будет резона связываться с этой семейкой. Поэтому мы должны опередить других кандидатов, и я настаиваю на Софии. Отличная невеста, красивая, скромная, будет вас слушаться, Леопольдо, и великолепно смотреться с вами рядом.

Данте чуть не упал у Салазара с плеча — так крепко тот вцепился в перила лестницы.

— Только попытайся к ней подойти, я тебе шею сверну, тварь белобрысая! — прошептал он, и ладони его задымились. — Она моя, моя! Я её не отдам!

Словно прочитав мысли брата, Леопольдо воскликнул:

— Да, София приятная девушка, но, мама, мне кажется, было очевидно, что она понравилась Ландольфо. Нечестно отбивать у него невесту, тем более это первая девушка, к которой он так расположен.

Кассия вдруг улыбнулась, но от её мерзкой улыбочки Данте захотел спрятаться в камине.

— Вы прекрасно знаете, Леопольдо, что вашему брату не положено мечтать о девушках, — заявила она. — Он обязан думать о том, как достойно умереть, не опозорив нашу семью. Это единственное, что его должно волновать. Поэтому на Софии Мендисабаль женитесь вы. Убьём двух птиц одним выстрелом — получим в своё распоряжение Национальный банк и пресечём безрассудство вашего брата. Я всё сказала и повторять не намерена. Надеюсь, и вы, Леопольдо, и вы, Ладислао, меня услышали. Брак — это выгодная сделка. По любви женятся только плебеи. Это дурной тон. Печально, что я должна вам это объяснять. Вы меня разочаровываете, Леопольдо, — она назидательно подняла вверх палец. — Учтите, если вы продолжите испытывать моё терпение, я отрекусь от вас, навсегда забуду, что вы мой сын. Не берите пример с брата, который умудрился разочаровать меня одним фактом своего рождения, — и она покинула гостиную.

Леопольдо и Ладислао одновременно вздохнули. Обнимая сына за плечи, Ладислао усадил его на канапе.

— Не понимаю, почему мама так не любит Ландольфо, — недоумевал Леопольдо. — Да, он странный, взбалмошный, но он тоже её сын.

— Просто у вашей матери адский характер, — смиренно ответил Ладислао. — И мы не должны гневить её, слишком часто упоминая о вашем брате. Ландольфо — позор семьи, мы достаточно из-за него натерпелись. Давайте подумаем о более важных вещах — например о том, как убедить вашу мать позволить вам жениться на Октавии Мендисабаль…

Данте переключился на Салазара, когда тот ладонями прожёг лестничные перила насквозь. Данте больно постучал его клювом по виску, и это подействовало.

Встряхнувшись, Салазар поколдовал, возвращая красному дереву его первоначальный изысканный вид. Бегом кинулся по лестнице вниз, и Данте заметил на его щеках слёзы.

Добежав до кухни, Салазар остановился. Дверь была распахнута. Джеральдина кипятила бельё в огромной бадье, разговаривая с девушкой — чернявой, курносой, с угрюмым лицом — та лузгала за столом орешки. Не желая идти назад и видеть брата и отца, Салазар плюхнулся в коридоре на пол и закрыл лицо руками. Этой своей неприкаянностью он навеял Данте воспоминания о жизни в доме Сильвио и годах травли.

— Сегодня у меня день суматошный, — перекрикивала Джеральдина шум кипящей воды. — Наша прачка приболела, делаю вот за неё работу, а то хозяйка со свету её, бедняжку, сживёт. А ей детей кормить надобно, муженёк-то её совсем обнаглел, пьёт, как не в себя, работу потерял… Слушай, Прэска, а что говорят твои хозяева о вчерашнем бале? — сменила она тему. — Кажется, обручение сеньора Леопольдо с одной из сеньорит Мендисабаль не за горами?

— У нас Леопольдо всем понравился, — гнусаво подтвердила её собеседница. — Сеньор Аурелиано сказал, будто бы жених шибко умный, перспективный и воспитанный. А донья Лоида говорит, что не против, чтобы он женился на Октавии.

— Все заметили, как она понравилась молодому сеньору! Только вот сеньора Кассия хочет, чтобы он женился на Софии. Она с самого утра только об этом и говорит!

Прэска пожала плечами.

— Навряд-ли они отдадут вам сеньориту Софию. Она ж старшая и должна первой замуж идти. Донья Лоида и сеньор Аурелиано присмотрели ей другого жениха, из этих, забыла как их фамилия, — Прэска гундосила на одной ноте, не меняя тона и не выражая эмоций. — Они хозяева большого Торгового дома, что в центре. Маркиз Абель его зовут, такой симпатичный, но подавать ему чай — сущее наказание. Он любит, чтоб чашка была только белая и непременно с золотой окантовкой, из других не пьёт, а ложечка должна лежать в двух сантиметрах от чашки. Он сам измерит, попробуй только положить поближе или подальше.

— Де Чендо-и-Сантильяно. Знаю их, я все известные семейства в городе знаю. Такие чванливые, страх! Носы задирают, того и гляди шеи себе свернут, — хрюкнула Джеральдина; её круглое лицо вспотело от пара, а глаза покраснели, когда она всыпала в бадью щёлок. — Я вчера его видала на балу, он так и подкатывал к сеньорите Софии, так и подкатывал, а она даже подарила ему пару танцев.

— Похоже там дело решённое, — кивнула Прэска. — Они подходят друг другу, оба высокомерные, избалованные и кислые, как лаймы.

— Вот Мендисабали губы-то раскатали! — скривилась Джеральдина. — Даже не знаю, кто им выгодней — сын владельца самого крупного Торгового дома в городе или сын третьего министра. С первым же можно вести дела и отмывать деньги через их же банк, а у второго вытрясти политическую поддержку.

— Ты как адресная контора [2], Джеральдина, всё про всех знаешь, во всём разбираешься. Тебе бы в сыщики, а не в служанки, — хихикнула Прэска; Джеральдина в ответ высунула язык и тотчас закашлялась — вдохнула много пара.

— Живу как умею. Никогда не знаешь, какая информация о хозяевах или их друзьях тебе пригодится, — и она ухмыльнулась, явно гордясь своей осведомлённостью о чужих делах.

— А донья Лоида и правда хочет породниться со всеми богатыми семьями в округе, пустить корни всюду, как она говорит. Но у Софии полно кавалеров, даже если не Абель и не Леопольдо, она всё равно одиночкой не останется. Видала бы ты, Джеральдина, какую ватагу мужчин она собирает вокруг себя на четвергах доньи Лоиды. У Октавии поменьше ухажёров, ведь она странная и мужчины её боятся. Так что они спокойно отдадут её руку Леопольдо, лишь бы от неё избавиться. Она со своими книжками и науками старухе как бельмо на глазу. А вот чего делать с Игнасией, никто не знает, — Прэска вздохнула, сметая в ладонь ореховую скорлупу. — Национальный банк навряд-ли достанется ей в наследство. Она ведь младшая, а его точно разделят София с Октавией и их мужья, а Игнасия получит какое-нибудь поместье и пожизненную ренту, чтобы с голоду не опухла. Так что жениху с амбициями нет смысла на ней жениться. А по любви…

— Да кто на неё позарится по любви-то? Она ж на всех чертей похожа! — выдала злоязычная Джеральдина, и обе девицы хихикнули.

— Так она давно уж порченная, — с заговорщическим видом шепнула Прэска.

— Да ты что?! — Джеральдина выпучила глаза, чуть не опрокинув на себя бадью с кипятком. — Кто бы мог подумать…

— С конюхом с нашим связалась, бегает по ночам и спит с ним на сеновале, без всякого стыда, — добавила Прэска. — Нет, Валенти — парень хороший, жаль мне его. Достанется ему, ежели бабка пронюхает. Никто ж не знает о похождениях Игнасии, кроме Октавии, — та вечно её покрывает. А узнают, так старуха распотрошит всех, как индюков.

— Главное, чтоб в подоле не принесла. Вот будет скандалище — дочка банкира обрюхатилась от конюха! — судя по блеску в зеленоватых глазах, Джеральдина хотела ещё подробностей, но Прэску унесло в другую сторону.

— Тогда и ей, и Валенти не жить, — сделала она вывод. — Я разве не говорила, чего случилось с девушкой, которая там была горничной до меня? Влюбилась она в сына мясника и вздумала ходить к нему на свидания. А потом как-то в дом его привела и донья Лоида их застукала. Парню повезло, он бегством спасся, хотя старуха схватилась за мачете. Но вот девчонке досталось. Бабка взяла десертную вилку да глаза ей и выколола, а потом слепой выкинула её на улицу. Вот так вот. Уверена, ежели что, она и внучек не пожалеет. По городу давно слушок ходит, что это донья Лоида убила Гильермину, жену сеньора Аурелиано. Уж больно странно та померла — выпала из окна и напоролась на вилы, которые торчали прям на месте её падения. И загадочно торчали, палкой воткнуты были в землю, а остриём наружу. Кто здравомыслящий так вилы втыкает? Тогда обвинили во всём садовника и отправили его на виселицу. Но многие и по сей день думают, что то старухины происки были, ведь вилы и сеньора Гильермина никак не могли встретиться друг с другом, ежели им никто не помогал. А бабка жуть как ненавидела свою невестку.

Горничные ещё долго чесали языки о тайны хозяев, а Салазар, добитый историей с женихом Софии, всхлипывал, сидя на полу и тычась лицом в колени. Ни он, ни сплетницы не увидели, как мягко закрылась дверь чёрного хода. Но зоркий глаз Данте-Гуэну приметил силуэт: длинный нос, бородка и кудрявые волосы личного секретаря Ладислао. Он определённо шпионил. Но за кем — за прислугой или Салазаром — Данте пока не разгадал.

Комментарий к Глава 6. Любовь мага

[1] Ле Котильон — модификация старинного французского танца бранля. Вошёл в бальную моду в начале 18 века.

[2] Адресная контора — предшественник «справочного бюро».

========== Глава 7. Интриги за стенами дворца ==========

Данте ждал, что Салазар остынет, но всё только усугубилось. Трое суток юный маг не спал, в полубреду шепча имя Софии или блуждая по саду у цветов, что появились там, где ступала её нога. Иногда он строил планы мести, воображая, как сносит Леопольдо голову мечом, а София рядом аплодирует, аплодирует и бросает красные розы.

Но дело приняло новый оборот, когда через три дня, за завтраком, Кассия объявила: Лоида Мендисабаль, герцогиня Буэнавентура, приглашает их на свой знаменитый «четверг» — обед, переходящий в ужин, куда стягиваются все сливки общества.

— Там мы и скажем, что вы выбрали Софию, дорогой сын, — улыбнулась она мрачному Леопольдо — от этого он помрачнел ещё больше. А Ладислао прикинулся, что читает газету.

— Вы выбрали мама, не я, — вежливо, но сухо ответил Леопольдо.

— Моё слово — закон, — Кассия ухмыльнулась, и в уголке её губ проступил шрам.

Салазар сжал кулаки, пряча их под скатерть, но никто не обратил внимания, пока Кассия не повернулась к нему:

— Надеюсь, вы меня услышали? Завтра мы все идём к Мендисабалям.

— Все? — хором переспросили Леопольдо и Ладислао.

— Да, все вчетвером.

— Ландольфо не может пойти! — выпалил Леопольдо, но, поймав удивлённый взгляд матери, умерил свой пыл. — Я имел ввиду, зачем ему смотреть на то, как я буду свататься к Софии, — поправился он.

— То есть по-вашему, я должна буду объяснять Мендисабалям, почему ваш брат их проигнорировал? — наморщила лоб Кассия. — Они сочтут это неуважением и откажутся вести с нами дела.

— Наврите, что Ландольфо болен и лежит в бреду с температурой, — быстро нашёлся Леопольдо и уставился на Салазара впритык.

Тот ответил весьма «дружелюбным» взглядом — у Данте аж лапы нагрелись. Сквозь ткань аби он ощутил, как у Салазара кожа ходит ходуном.

— Меня зовут Салазар, — изрёк он и встал. — Как чудесно, за девятнадцать лет вы моего имени так и не запомнили. Это говорит о многом. И я не болен, завтра я пойду к Мендисабалям, — и он удалился под шипение Кассии и громкий вздох Леопольдо.

До полудня Салазар просидел в комнате, люто дымясь и обзывая мать и брата гадами, которых он сотрёт с лица земли.

— София моя, моя! Черта-с два он её получит! Он нарочно выдумал историю с Октавией, чтобы всех надуть! Но Леопольдо хочет жениться на Софии! Это ясно, как день! — вопил он, бегая по потолку вокруг люстры.

«Ну так действуй, — посоветовал Данте, когда Салазар спустился на пол и замер у его клетки. — Ты злишься, ревнуешь, но ничего не делаешь. Возьми и очаруй её раньше, чем Леопольдо».

«Ты прав, но… — Салазар глубоко вздохнул. — Я знаю, что нравлюсь женщинам, ведь я красив, умен и я великий маг. Я — само совершенство! — глянув в зеркало, он надменно встряхнул по-девичьи длинными волосами. — Но София — не такая, как все. Она — богиня. Я не могу просто взять и начать её соблазнять, как прочих женщин.

«Ты обожествляешь её, но, может, в реальности она совсем иная, чем в твоём воображении».

«У меня есть прекрасный шанс узнать её поближе — завтра я иду к Мендисабалям. Я не позволю Леопольдо забрать у меня Софию! Только пусть попробует, я откручу ему голову! Но… мне страшно, вдруг она действительно не такая, какой мне кажется?».

«Боишься разочароваться?».

— Очень, — ответил Салазар вслух и опустил ресницы, прервав мысленный контакт.

Пока он выбирал наряд для завтрашнего очаровывания Софии (потратил на это два с половиной часа), в комнату постучался Леопольдо. Даже Данте удивил его визит — обычно он разговаривал с братом лишь односложными «привет-пока».

— Чего тебе? — Салазар и не думал церемониться. Встал на пороге и упёрся ладонью в притолоку, давая понять, что не желает впускать брата.

— Хочу с тобой поговорить, — Леопольдо постарался быть вежливым и сделал вид, что грубости не заметил.

— У нас общих тем для беседы нет, — отрезал непреклонный Салазар.

— А я думаю есть. Речь о Софии Мендисабаль, — сделал ход конём Леопольдо, и бледные щеки Салазара порозовели (Леопольдо, кажется, это заметил и улыбнулся кончиками губ). — Я пройду? Глупо разговаривать о личном, стоя в коридоре.

Салазар убрал руку с притолоки, и брат вошёл в его комнату. С любопытством огляделся.

— Занятная обстановка, — он покосился на шкуру крокодила на полу.

— Давай ближе к делу, — поторопил Салазар — Данте изумлялся тому, насколько он ненавидел брата; его колотило лишь от одного присутствия Леопольдо.

— Ты, наверное, в курсе, что наша мать хочет, чтобы я женился на Софии Мендисабаль? — ровным голосом поинтересовался Леопольдо.

— Ну и?

— Я знаю, она тебе нравится. И не отнекивайся, я заметил это на балу. А мне нравится Октавия, — добавил он поспешно, не дав Салазару ляпнуть гадость, хотя тот уже открыл рот. — Не смотри на меня, как сова на мышь. Это не моя вина. Это каприз мамы. А я не хочу жениться на Софии, но с удовольствием женюсь на её сестре. Поэтому мы с отцом разработали план, — Леопольдо нервно хрустнул пальцами.

Салазар молчал, скрестив на груди руки.

— У меня к тебе просьба. Я неспроста утром сказал, что ты не должен идти завтра к Мендисабалям. Мы с отцом хотим реализовать наш план, и твоё присутствие там… эээ… несколько этому помешает. Поэтому, если ты хочешь, чтобы я женился на Октавии, останься завтра дома, очень тебя прошу, Ландольфо.

Однако эта просьба, сказанная будничным, но доверительным тоном, вызвала у Салазара неоднозначную реакцию. Данте прочёл над его головой мысль: «Лжец!».

— Меня зовут Салазар, — процедил он сухо. — Запомни это, наконец. И позволь спросить: это что за план такой, которому помешает моё присутствие? — добавил он с ехидством. — Если тебя интересует Октавия, так пожалуйста, женись на ней. Я-то здесь причём?

— Это долго объяснять. Потом ты всё сам поймёшь. Я знаю, почему ты хочешь туда пойти, — спохватился Леопольдо, видя недовольство на лице брата. — Ты хочешь её увидеть, я тебя понимаю. Но мы теперь будем частенько видеть Мендисабалей. Я уверен, мама станет нас к ним таскать каждый четверг. Ты ещё налюбуешься на свою Софию. Но завтра, один единственный раз, прошу тебя, останься дома. Ради нас обоих.

— Нет! — выпалил Салазар с надрывом. — Я тебе не верю! Ты лжец, и вы с папашей и мамашей задумали что-то против меня — это очевидно. Поэтому иди к чёрту! — он распахнул дверь и гаркнул на весь коридор. — Вон из моей комнаты! Нечего корчить из себя милого братика! Ты украл у меня всё! Ты не даёшь мне жить и быть счастливым! Я тебя ненавижу и не буду тебе помогать! Убирайся! Пошёл вон! И запомни — София моя! Если ты к ней подойдёшь, я с тебя скальп сниму!

Леопольдо ничего не оставалось как уйти. Напоследок он обернулся, и тут Данте понял — реакция Салазара — не только следствие его нелюбви к брату. Над затылком Леопольдо отчётливо красовалась надпись: «Ты об этом пожалеешь».

***

В четверг к обеду семейство загрузилось в экипаж, дверцу которого венчал фамильный герб Фонтанарес де Арнау — ястреб с сапфировыми глазами. Солнце жарило с раннего утра, буквально сводя с ума, поэтому Салазар яростно задёрнул шторы на окнах.

Начхав на протесты родственников, он взял Гуэну с собой, и Кассия, утянутая в охровое платье со множеством бантов на стомакере, выразила недовольство. В её мыслях Данте прочёл угрозу — она мечтала о том, как вонзит сыну кинжал в грудь, а потом свернёт шею его фамильяру. Салазар этого не видел — перед отъездом он выпил Блокатор чужих мыслей.

Леопольдо и Ладислао, переборщив с пудрой и румянами, все в шелках и драгоценностях, благоухали модным ароматом пачулей. Чуть раскрыв штору, Ладислао пялился в окно на мелькавший за ним пейзаж. Леопольдо, похоже, сердился из-за вчерашнего и брата игнорировал, на что Салазар внимания не обращал.

Всю дорогу Кассия монотонно бубнила: Салазар — неблагодарное животное, поскольку ведёт себя неприлично. Хотя он (по мнению Данте) по части манер давал фору и Леопольдо, и другим светским юношам, но его жажда выделиться всё портила. Румянить лицо и пудрить волосы Салазар не стал, но нарядился в роскошный тёмно-фиолетовый аби, унизал перстнями руки и надел плащ длиной до пола — аристократы такие не носили (именно короткий плащ указывал на именитость родословной). На претензии матери Салазар только ухмылялся — он специально подчёркивал свою магическую сущность, в таком одеянии напоминая чёрного колдуна из сказок.

Полчаса ругани и тряски в душном экипаже, и перед Данте и его спутниками вырос каменный замок, обнесённый оградой с острыми штырями — спасением от разбойников. Мшистый фундамент говорил о древности строения. На гигантском камне-валуне у калитки была выбита надпись: «Замок Мендисабаль. Построен в 1592 году с лёгкой руки аделантадо [1] Элисео Мендисабаля».

Больше всего Данте изумило отсутствие сада. Калитка открывала вид на длинную подъездную аллейку, выложенную булыжниками и засаженную по бокам пахирами — деревьями со стволами, целиком покрытыми шипами. Аллея вела к трёхэтажному замку и упиралась в его парадный вход. Ни цветов, ни кустарников, ни живности — всю территорию заполонили камни всяческих форм и размеров.

Данте покоробил и вид дома — тёмная кладка, острые углы; башни замка напоминали частокол; на фасаде отсутствовали балконы, а окна, маленькие, с наглухо закрытыми ставнями были точно вдавлены в стены.

У парадной гостей встречал дворецкий — старичок в белой ливрее. Когда Салазар и его семейство вошли в замок, дворецкий забрал у мужчин плащи, а у дам — манто и объявил о прибытии «третьего министра вице-короля маркиза Ладислао Фонтанарес де Арнау с женой и сыновьями».

Навстречу им тотчас вышел Аурелиано Мендисабаль, а скоро в гостиную вплыла и его пожилая мать — вдовствующая герцогиня Буэнавентура, сеньора Лоида Мендисабаль в строгом платье из коричневого громуара; оно так стягивало её фигуру, что грозилось вот-вот лопнуть по швам.

Замок внутри отличался классической роскошью: тёмная мебель, бархатные портьеры на окнах, вычурная лепнина и множество картин в старинных рамах. Настоящий музей антиквариата!

Как Данте и полагал, четверг Лоиды Мендисабаль оказался на редкость унылым мероприятием. Гости — в основном дамы замужние (деловые отцы семейств обещали прибыть к ужину) восседали на диванах, расставленных по зале, просторной, но мрачной. Они угощались английским чаем и закусывали его тарталетками и пирожными, болтали о соседях, листали журналы мод или вышивали. Они хвалились покупками, жаловались на детей, мужей, прислугу и рассказывали маленькие секреты о том, листья какого растения нужно класть в мясной бульон, или сколько раз кусать губы, чтобы они порозовели. Эти люди словно не жили, а играли в жизнь, настолько пустыми и надуманными увидел Данте их проблемы.

Когда Аурелиано представил всем новоприбывших, как «будущих родственников», Салазар приметил комнату, отделённую от центральной залы круглой аркой, — оттуда раздавался хохот.

— А там у нас молодёжь отдыхает, — пояснил Аурелиано шутливо. — У них своя компания, свои разговоры, игры. Они ещё не вошли в статус семейных людей, им скучно с нами, стариками. Полагаю, пока мы с вами, Ладислао, будем обсуждать дела, юношам стоит присоединиться к близкой им компании и провести время с пользой, — он многозначительно подмигнул Леопольдо, и Кассия вынужденно уступила, хотя рассчитывала держать сыновей при себе.

Аурелиано вовлёк её и Ладислао в беседу, а Салазар с Леопольдо прошли в символическую арку, что будто отделяла чопорный мир зрелости от мира кокетства и развлечений.

Малая зала напоминала восточный шатёр — круглая, со стенами, обитыми красной, с турецким орнаментом парчой. На диванчиках-подушках, вокруг низкого стола расположились молодые люди и девушки. Они играли в буриме [2], оглушая неприступный, суровый замок раскатами смеха. На появление Салазара и Леопольдо все подняли головы, а возле братьев тотчас нарисовалась Октавия, нежно-фисташковое платье которой украшали атласные зелёные листья.

Именно она взяла на себя роль хозяйки малой залы — этого оазиса юности. Октавия поприветствовала Салазара и Леопольдо, по-мужски пожав им руки ипригласив влиться в игру.

На балу Данте увиделось: Октавия симпатизирует Леопольдо не меньше, чем он ей. Сейчас же, в ответ на его взгляд, который он задержал в районе её чуть прикрытого фишю — газовой косынкой — декольте, она лишь мило улыбнулась. Но, коснувшись руки Салазара, зарделась румянцем, чего не заметили ни Леопольдо, ни сам Салазар — он, наконец, нашёл Софию, и теперь жадно её разглядывал.

В белом платье с жемчужным стомакером, будто королева эльфов, она сидела на низком пуфе, окружённая целой ватагой мужчин (Данте насчитал одиннадцать человек). Они подавали ей лакомства и напитки, а София кокетничала, разговаривая лишь на языке веера. Похоже, она владела им в совершенстве, то складывая веер в ладонь, то обмахиваясь им, то пряча за ним лицо или поворачивая веер по нужной траектории. Кавалеры её понимали все знаки — на уроках танцев и этикета мужчины изучали и тонкости языков веера, цветов и мушек, предназначенных специально для них.

Но Салазар зрелище не оценил — сбывались его дурные опасения — София оказалась иной, чем в его фантазиях. Грудь его вздымалась, и проницательная Октавия мигом засекла, куда он смотрит.

— Ах, моя сестра как обычно собрала толпу почитателей, — благосклонно улыбнулась она. — Что поделать, София у кабальеро нарасхват. Немудрено, ведь она такая красавица!

— Вы ничуть не хуже, — заверил её Леопольдо. Данте его влюблённый вид и стеклянные глаза позабавили, и он распушился, невольно приковывая к себе внимание.

— Ах, перестаньте, Леопольдо, вы вгоняете меня в краску! — Октавия медленно помахала чуть приоткрытым веером, и чайного цвета глаза кокетливо сверкнули из-под чёрных, как перья ворона, ресниц. Данте слегка завораживал её взгляд — бархатисто-мягкий и цепкий, он выдавал в Октавии натуру добрую, страстную и крайне умную. — Куда мне до моей сестры? Я не владею искусством доводить мужчин до безумия. Но вижу, брат ваш разделяет общие восторги, — она захихикала. — Какая красивая у вас птица, Ландольфо! — резко сменила Октавия тему и подошла к Салазару близко, вынудив его перевести взгляд с Софии на себя.

— Его зовут Гуэну, — растерянно ответил он.

— Ах, я так люблю животных и цветы! — Октавия погладила Данте пальцем по грудке. — На балу мне очень понравился ваш дом. У вас чудный сад с розами и павлинами. А у нас тут заправляет бабушка, — она поджала губы с досадой, точно ненавидела говорить о бабушке. — Она запретила любую живность в доме, кроме лошадей, которых запрягают в семейную карету. И велела уничтожить все растения во дворе. Не осталось ничего, кроме больших деревьев, что и на деревья-то не похожи — гигантские колючки. А дом зарос мхом, не ровен час здесь начнут квакать лягушки, — и она рассмеялась, мимолётно встретившись глазами с Данте. Он уловил сразу две картинки: мысли о стопке «умных» книг и длинноволосом юноше, в котором просматривался облик Салазара.

— Ах, Октавия, я должен вам кое-что сказать, — Леопольдо явно покоробила её заинтересованность братом и его птицей. — Но это секретная информация. Молю вас, давайте поговорим наедине!

— О, вы меня заинтриговали!

Леопольдо поторопился увести Октавию от Салазара, будто страшась, что она увлечётся им больше, чем следует. Октавия подчинилась, умело скрыв желание побыть с Салазаром и его птицей ещё. Кажется, в этом чопорном замке, её деятельная натура умирала от скуки, и любое проявление чего-то нестандартного её завораживало, а на Салазара легко можно было повесить табличку: «Необычен во всём». Однако дальше своего носа он не видел — голову его занимала исключительно София.

Некоторое время Салазар топтался у входной арки и лопался от злости, глядя на эту принцессу ледников. Но потом (Данте не успел даже клюнуть его в ухо) рванул к её компании и уселся на подушке у ног Софии.

Ни девушка, ни её поклонники не выказали неудовольствия, легко впустив новичка в свой круг. Мужчины рассказывали истории, стараясь выглядеть как можно остроумнее и зарабатывая очки перед объектом воздыхания, но София редко кого удостаивала вниманием. Она восседала на пуфе, как на троне, изредка поворачивая голову к собеседнику или делая ему жест веером.

Салазар внимал каждому её вздоху и движению ресниц, а Данте пристроился на люстру, чтобы не мешать ему охмурять возлюбленную. Но ничего не выходило — то ли София была столь холодна, то ли Салазар при ней терял обаяние, превращаясь в глупого мальчика.

Из всех поклонников Софии активно выделялся молодой человек с усиками и длинными каштановыми волосами, которого Данте легко вспомнил — на балу София танцевала с ним дважды. Теперь, сидя слева от неё, время от времени он удостаивался чести потрогать её ладонь, закрытую ажурной перчаткой. Сей факт вызывал у Салазара ревность, чётко проступавшую и на его лице, и в виде «громких» мыслей над затылком. Но молодой человек, завладевший рукой Софии, мало напоминал фаворита — девушка выражала к нему не больше чувств, чем к другим. Её фарфоровое личико оставалось неподвижным, а глаза — камешки бирюзы — смотрели мимо.

Но юноша с усиками этого не замечал, пребывая в эйфории, и наверняка получил бы от Салазара магией по лбу, если бы не Октавия. Тихо подойдя к усатому кабальеро, та шепнула, что его желает видеть Аурелиано, её отец. Плохо скрывая досаду, юноша покинул компанию. А София и бровью не повела — свободное место тотчас занял румяный, пышущий здоровьем блондин.

В конце концов Данте надоело шпионить за Салазаром. Он не понимал, отчего этот упрямый маг, который робостью не отличался, не предпринимает активных действий. Хотя… наверное, это сложно, когда рядом — с десяток соперников. Но поведение Софии не нравилось Данте — сегодня она увиделась ему избалованной гордячкой. Мужчины тешили её Эго и разгоняли скуку, царившую в доме, и одинокий, недолюбленный с детства Салазар легко стал жертвой её чар, которых Данте не оценил. Он не разглядел в Софии ни божественной сути, ни интересной личности — только красивую и бездушную куклу.

Зато Октавия в очередной раз вызвала его любопытство, и, чтобы понаблюдать за ней, Данте переместился с люстры на каминную полку.

Именно после беседы с Леопольдо тет-а-тет Октавия и выманила из компании Софии юношу с усиками. Это оказался Абель де Чендо-и-Сантильяно, сын владельца крупнейшего торгового центра Буэнос-Айреса. Сопроводив его к Аурелиано, который уже заболтал Ладислао и Леопольдо до тумана в мозгах, она оставила мужчин вчетвером, уведя от них Кассию.

— Знаете, сеньора, для моей бабушки вы — эталон стиля и красоты! Она так мечтает с вами подружиться, что упросила меня помочь ей в этом нелёгком деле, — шепнула она Кассии, фамильярно схватив её под руку. Ту аж передёрнуло — когда Кассия злилась, шрам на её губе выделялся сильнее, уродуя её лицо, но оттолкнуть дочь хозяина дома она не посмела. — Прошу вас, ступайте со мной. Бабушка ждёт, чтобы вы присоединитесь к компании её подруг, а вы всё с мужчинами да с мужчинами… А они, право, иногда так скучны, в бумажной волоките и политических заговорах совсем увязли.

Сведя Кассию с Лоидой и её кружком высоконравственных сплетниц, Октавия подкинула им острую тему — побег Марикрус де ла Бланше, дочери владельца игрального дома и сети кафешантанов, с венчания с наследником главного судьи Трибунала. Столь хитро Октавия нейтрализовала и Кассию, и Лоиду, и остальных зорко бдящих за молодёжью клуш, и вернулась в малую гостиную, пока дамы наперебой вопили о «чудовищном поведении» сеньориты де ла Бланше и «безнравственности нового поколения».

Теперь Октавия отчитывала, будто из-под земли выросшую Игнасию — растрёпанную, с соломой в волосах — и рыжеволосого мужчину, одетого в холщовые штаны и простую рубаху.

— Валенти, уходи немедленно! Только и не хватало, чтобы бабушка увидела тебя в доме, — Октавия вытолкала юношу в запасную дверь, что пряталась за раздвижными портьерами. — А ты чего вытворяешь? — переключилась она на сестру, когда рыжий парень удалился. Данте бегал по каминной полке, цокая когтями, но птица в качестве свидетеля девушек не пугала. — Среди бела дня, с конюхом, какое бесстыдство! — Октавия начала отряхивать с наряда сестры листья и солому.

— Конечно, тебе легко говорить! У тебя ведь есть жених, и свадьба не за горами. Леопольдо Фонтанарес де Арнау — отличная партия. Тебе повезло, — обиженно выпятила Игнасия и без того немаленький подбородок.

Октавия вздохнула.

— Не знаю, я не уверена, что хочу за него замуж.

— То есть? — приподняла брови Игнасия, напомнив лицом удивлённую лошадку. — Тебе не нравится Леопольдо?

— Я этого не говорила, — с платья сестры Октавия перешла к вытаскиванию соломы из её причёски. — Он мне симпатичен, но… я мечтала о другом. Я хотела встретить большую любовь. Вот так раз — ах — и на всю жизнь. А выходит как-то обыденно. Познакомились, обручились, поженились и всё. Никакой романтики. Я вижу, что нравлюсь ему, но мне хочется яркого проявления чувств, чтобы он совершал ради меня безумства, чтобы мне сносило голову и перехватывало дыхание. Но этого нет, — она разочарованно повела плечами. — Он слишком правильный, иногда даже обидно. Вот его брат другой, в нём есть какая-то чертовщинка. И такие мужчины, с загадками и скелетами, всегда привлекают женщин больше, чем такие, как Леопольдо, у которых всё просто и ясно. Вот даже сегодня, он позвал меня на личный разговор. Я думала, в любви начнёт объясняться или приставать будет с глупостями, — она хихикнула в кулачок. — Как бы не так! Он рассказал мне, что они с отцом придумали план, как вынудить сеньору Кассию дать согласие на наш брак. И даже убедил меня в этом поучаствовать. Насколько я поняла, его мать хочет, чтобы он выбрал Софию, и Леопольдо решил действовать хитростью. Ты же знаешь, первый кандидат на руку Софии — Абель де Чендо-и-Сантильяно. Он давно за ней ухаживает, и бабушка, и папа склоняются к тому, чтобы отдать её руку ему. Леопольдо решил с ним подружиться и убедить его посвататься к Софии первым. И когда состоится их помолвка, Леопольдо сразу посватается ко мне. Вроде ничего особенного, но тут есть дыра, которую никто не замечает. А именно — мне показалось, его брат неровно дышит к Софии, но Леопольдо навряд-ли сказал ему, что хочет сбагрить её другому жениху. Это эгоистично, ведь можно было придумать что-то более хитрое и изящное, не прибегая к предательству. Мог бы и у меня спросить, я бы придумала. А так… Меня это настораживает. Не знаю, стоит ли выходить замуж за человека, который способен так гадко поступить с родным братом. Я, конечно, не в курсе их взаимоотношений, но моя интуиция подсказывает — у Ландольфо есть какая-то тайна. Его мать говорит, будто он собирается стать священником, а он непохож на семинариста. Ну вот, теперь ты нормальный человек и бабушка не догадается, какими безобразиями ты занималась пятнадцать минут назад в конюшне, — закончив приводить Игнасию в божеский вид, Октавия осмотрела её и кивнула одобрительно.

— Спасибо, конечно, за помощь, но я не понимаю тебя, сестрёнка, — отозвалась та. — Я бы за такого жениха, как Леопольдо, уцепилась руками и ногами, а ты ищешь подвох. Но если он тебе не мил, ты можешь попросить отца найти тебе другого жениха. Сложностей с этим не будет, ты же нравишься многим. Я вижу, как некоторые мужчины на тебя смотрят. Если бы ты не пыталась казаться умнее всех на свете, давно была бы нарасхват, как София. Но в любом случае, в отличие от меня, старой девой ты не останешься. А я, если буду разборчивой, останусь ни с чем, — взяв со столика бокал ликёра, Игнасия осушила его залпом.

— Не пей много, а то станешь, как бабушка, которая до сих пор уверена, что никто не замечает, как она опустошает винный погреб, — Октавия насмешливо погрозила сестре пальцем. — Но почему ты выбрала Валенти? Он же конюх! Неужели тебе мало мужчин нашего круга?

— А разве у меня есть выбор? — Игнасия водрузила бокал на место. — Это вы с Софией первые красавицы, а я так, уродина и позор семьи. Что-то я не вижу, чтобы мужчины нашего круга вились около меня. Они все порхают вокруг Софии, как будто она французский торт. А Валенти говорит, что я милая. Хоть кто-то обратил на меня внимание. И вообще он страстный мужчина. Так почему бы и не с ним?

Октавия только скривилась.

— Ты не ценишь себя, сестрёнка, ведь ты достойна большего. Это всё бабушкина вина, она внушила тебе комплексы. Но ты не уродина, а очень даже привлекательная девушка, с изюминкой, — попыталась убедить она сестру, но Игнасия отмахнулась.

— Ой, не надо врать из жалости ко мне! Я не питаю иллюзий. Мне с моей физиономией сойдёт любой жених, лишь бы не быть одной.

Почерпнув из болтовни сестёр много информации, Данте понял главное — затею Леопольдо. Они с отцом придумали свести Софию и Абеля де Чендо-и-Сантильяно. Так Кассия вынуждена будет согласиться на свадьбу Леопольдо с Октавией, чтобы не потерять шанса прибрать к рукам Национальный банк. И теперь Данте стало ясно, почему Леопольдо не хотел появления Салазара в доме Мендисабалей — дабы он не испортил план, очаровав Софию.

За размышлениями об интригах Данте едва не упустил момент, когда София ускользнула от толпы кавалеров под предлогом «припудрить носик», и Салазар, восприняв её манёвр, как шанс для атаки, тоже покинул малую гостиную. Но, выпорхнув в сад через окно в холле, Данте мгновенно возжелал двинуть Салазара чем-нибудь по голове.

София стояла на аллее между замком и калиткой — дверцей во внешний мир, — а на голых булыжниках вокруг неё росли чудные цветы, явно сотворённые магией Салазара: алые розы без шипов, нежно-жёлтые нарциссы, красные и белые камелии. Салазар же, сидя на коленях, бормотал скороговоркой: «Я вас люблю, люблю… вы так нужны мне…».

Данте про себя выругался. Вот кто так девушку очаровывает? Сначала он кричал, что не может подойти к Софии, ведь она — богиня, а теперь решил своей богине помолиться.

Данте подлетел ближе и, сев на забор, впервые приметил на лице Софии живую эмоцию — она была напугана. Её попытки вставить хоть слово разбились, как зеркало о гранитный камень, — Салазар не дал ей шанса ответить. Но когда он начал целовать подол её платья, София с хлопком закрыла веер, которым в волнении обмахивалась, и рванула в дом, бросив кавалера посреди озера из цветов.

Комментарий к Глава 7. Интриги за стенами дворца

[1] Аделантадо — в колониальной Испании титул конкистадора, который направлялся королём на исследование и завоевание земель, лежащих за пределами испанских владений.

[2] Игра Буриме — это стихотворное рифмование, при котором игроки упражняются в остроумии. Родилась игра во Франции в светском обществе XVII века.

========== Глава 8. Лицемерие и беспечность ==========

«Любезный сеньор Ландольфо, смею уверить вас, я глубоко смущена и опечалена вашим столь неожиданным проявлением чувств. Я прошу вас извинить меня за побег из сада — в тот день вы застали меня врасплох. Я не стремилась огорчить или отвергнуть вас. Вы симпатичны мне, однако я боюсь гневить отца и бабушку. Моя сестра Октавия более решительна, чем я — она способна противостоять им. Я же чересчур нежна и слаба, чтобы действовать вопреки моей семье. Ах, сеньор Ландольфо, я не хочу рушить вашу жизнь. Я не смею просить вас предать Господа и уйти из семинарии. Тем более мне уже выбрали жениха — маркиза Абеля де Чендо-и-Сантильяно. Этот брак — дело почти решённое. Отец, конечно, любит меня больше, чем моих сестёр, он обещал, что не заставит меня венчаться с человеком, который не будет мне люб. Но я считаю себя обязанной покориться желанию моей семьи. Они вырастили меня, подарили детство и юность без невзгод и лишений. Мне надлежит оплатить этот долг, исполнив их волю. И я не хочу причинять муки Октавии, моей сестре, ведь она не сможет обрести счастье с вашим братом, пока я остаюсь незамужней. Как старшая, я должна выйти замуж первой, поэтому не откажу маркизу де Чендо-и-Сантильяно, если он официально попросит моей руки. Ах, сеньор Ландольфо, если бы не ваша божественная миссия и позиция моей бабушки, которой не нравится, что ни у вас, ни у сеньора Леопольдо нет титулов, я разрешила бы вам посвататься ко мне. Но, увы… Я покорюсь жестокой судьбе. Мне остаётся только молить Всевышнего, чтобы он простил мне чудовищный грех, ведь я посмела смотреть на вас, будущего падре, как на мужчину. О, заклинаю, сеньор Ландольфо, извините меня за это письмо! То безумный порыв моего сердца. Но нам не стоит больше встречаться, это грешно. Я буду молиться за вашу душу вечно. София Мендисабаль».

Уже целый час Салазар вертел в руках пергамент, благоухающий ароматом магнолии, что принесла белоснежная голубка. Он то покрывал поцелуями удлинённые буквы Софии, то ненавидел себя за выходку с признанием в любви, то гневался на возлюбленную за её страх и желание покориться воле семьи. Наконец его ярость перешла на мать — именно Кассия убедила всех, что он будущий священник.

— Будь ты проклята! — скрипел зубами Салазар, бегая по стенам и иногда перепрыгивая через картины. — Ты не мать, ты — гадина, которая ломает мне жизнь! Но я не отдам Софию! Она — богиня! Она святая! Она хочет пожертвовать собой ради меня! Но я раскрою ей глаза!

Данте прыгал по комоду, стуча когтями и разглядывая белую голубку — та испуганно хохлилась и втягивала голову, боясь нападения чёрной птицы. Данте умиляла экзальтированная страсть Салазара. Он сам не увидел в письме Софии ни искренности, ни любви, ни доброты — только желание выглядеть святой. Наверное, она испугалась, что влюблённый Салазар сорвётся с её крючка, и подогрела его чувства, отправив это послание. Тактика сердцеедки сработала как часы — хандрящий Салазар мигом ожил. Но подтекст Данте разгадал — девушка хочет, чтобы Салазар продолжил её добиваться. А она будет капризничать и воротить нос.

Через три часа блуждания вокруг письма и оскорбительных плевков в адрес матери, Салазар решил написать ответ. Но его так колотило, что тот вышел кратким: «Сеньорита София, вы ошиблись. Я никогда не учился в семинарии и не буду священником — это ложь, выдуманная моей матерью. И я намерен бороться. Я слишком дорожу вами, чтобы так легко потерять. Скоро я нанесу вашему отцу визит и буду просить вашей руки. Ожидайте меня и ничего не бойтесь. Любовь — не грех. Ландольфо Салазар Фонтанарес де Арнау».

Запечатав письмо сургучной печатью-ястребом — фамильным гербом Фонтанарес де Арнау — он привязал его и белоснежный цветок камелии к птичьей лапке и выпустил голубку в окно.

Надев чёрные бриджи и ярко-алый укороченный камзол, Салазар взял шпагу и письмо Софии и спустился на первый этаж, где его поймала Джеральдина — сообщила о прибытии учителя фехтования.

— Мсье Поль и ваш брат ждут вас в саду! — выпалила она громко. — Они недовольны, что вы задерживаетесь!

Кивнув, Салазар устремился в библиотеку, где сунул письмо в одну из книг — сборник древних сказок. Он покинул дом, не увидев Райнерио, что прятался за колонной. Зато его усёк Данте. Выражение лица секретаря ему не понравилось — тот явно что-то замышлял. У Данте возникла мысль проследить за Райнерио, но желание пойти на урок фехтования возобладало над рассудком.

Во внутреннем дворике, на площадке, засеянной мягкой травой, уже находились Леопольдо и мужчина в бордовом плаще — мсье Поль, учитель фехтования, выписанный из Франции.

Леопольдо размахивал шпагой, отрабатывая приёмы боя, когда Салазар ворвался на середину площадки. Эффектный поклон, и Леопольдо едва успел сориентироваться, как Салазар пошёл в наступление. Атаковал он превосходно, орудуя шпагой так, будто с ней родился, и вынуждая брата защищаться и пасовать. Леопольдо удары отбивал хорошо, а мсье Поль выкрикивал с дюжину советов в минуту. Данте утонул в кусте роз — только хохолок и два блестящих чёрных глаза торчали наружу.

Выкрики учителя: «Ах, мсье Салазар, молю вас, атакуйте мягче, вы очень грубы! Это же фехтование — тонкое искусство, а не средневековая битва на мечах. Здесь надо быть изящным, как в танце!» — эффекта не возымели. Салазар не успокоился, пока не отобрал шпагу у Леопольдо и не подставил ему подножку. Тот упал на землю, и Салазар приставил обе шпаги к его горлу с возгласом: «И так будет всякий раз, когда ты окажешься на моём пути!».

— Нет-нет-нет! — воскликнул мсье Поль. — Это запрещённые приёмы! Аристократы так не сражаются. Вы нарушили сразу два правила ведения боя, мсье Салазар. Вы проявили неуважение к сопернику, подставив ему подножку — раз. И два — обезоружив противника, вы не вправе были использовать сразу обе шпаги. Это бесчестно!

— В бою главное — победа! — заявил Салазар, удовлетворённо щуря очи. — Или вы думаете, что враг пощадит вас, чтобы соблюсти какие-то правила, если речь пойдёт не о развлекательном бое, а о жизни и смерти? Вы так наивны, мсье Поль!

Утерев со лба пот, Салазар убрал шпаги от горла Леопольдо, швырнул их на траву и покинул урок фехтования.

К ужину он не вышел и дверь брату не открыл, когда тот попытался затеять новый разговор — об отсутствии у Салазара такта.

— Тогда чего ты лезешь ко мне? Такому аристократу, как ты, негоже общаться с плебеем вроде меня! — крикнул Салазар через дверь и заткнул уши пальцами.

К полуночи он вспомнил о письме, запрятанном в библиотеке. Как только в доме погасли огни, Салазар кинулся вниз, освещая дорогу пальцами. Увы, поиски успехом не увенчались — книга сказок была пуста. Салазар перетряс все страницы, но письмо исчезло.

В растрёпанных чувствах он вернулся в спальню, улёгся в кровать и долго ворочался, пока не решил — в пропаже виновна Джеральдина — она могла видеть, как он сунул письмо в книгу. Но Данте не сомневался, что вор — Райнерио, который шпионил за Салазаром перед уроком фехтования.

Утром, пока Салазар проветривал мысли, объезжая городские кварталы на Невесте — своей прекрасной кобыле, Данте остался во дворце, заметив крадущегося по стеночке Райнерио. Этот тип определённо начинал его раздражать. Сидя на перилах лестницы второго этажа, Данте наблюдал за секретарём — тот ходил по гостиной, засовывая свой длинный нос в каждую стоящую поблизости вазу, и без конца оглядывался. Наконец раздались шаги. За аркой, что вела в оранжерею, мелькнула домашняя стёганая юбка, и в гостиную вплыла Кассия.

— К чему такая спешка, дон Райнерио, что вы осмелились нарушить мой покой в столь ранний час? Полагаю, у вас дело чрезвычайной важности, иначе я останусь вами крайне недовольна и посоветую Ладислао подумать о смене секретаря, — выдала она злобным шёпотом.

— Не гневайтесь, сеньора, — ответил Райнерио таким голосом, будто намазывал масло на булочку, и вынул из-за пазухи конверт. Данте узнал его — то было украденное у Салазара письмо. — Я безмерно ценю вас и не хотел тревожить. Но я осмелился на эту дерзость, потому что в руки мои попало любопытнейшее письмецо, которое, как мне подумалось, вас заинтересует.

Не успел он развернуть письмо, как Кассия сама выхватила его. По мере чтения лицо её изменилось и, насколько Данте смог увидеть, приобрело землистый оттенок.

— Вот значит как, — выговорила она, чеканя слова. — Этот ублюдок мозолит мне глаза уже девятнадцать лет и теперь смеет рушить мои планы и жизнь своего брата. Что ж, благодарю вас, дон Райнерио, за вашу бдительность, — Кассия пожала секретарю руку. — Я приму меры.

Райнерио задержал её ладонь в своей.

— Вы же понимаете, сеньора, мне мало простой благодарности.

Ухмылка исказила лицо Кассии, превратив его в гримасу.

— Я гляжу, вы своего не упустите, дон Райнерио. Это похвально. Когда нет приличной родословной, каждый пробивает себе дорогу как умеет. А кто не умеет, остаётся на бобах. Мне нравятся люди преданные и целеустремлённые. И, пожалуй, я смогу замолвить за вас словечко перед мужем. А если вы продолжите быть бдительным и дальше, вероятно, мы станем друг другу очень полезны, — и она устремилась вверх по лестнице.

Пламя факелов, перед рассветом зажжённых слугами, бросало тени на стены и потолок, хотя солнечные лучи уже целовали окна. Бледные в свете наступающего дня силуэты извивались в танце, меняя форму и превращаясь то в гигантских пауков, длинных и нескладных, то в диковинные орнаменты из арабской сказки.

К завтраку Салазар вернулся с прогулки и начал донимать Эу требованиями наказать виновницу пропажи письма. Данте попытался создать с ним ментальную связь, но ничего не вышло — Салазар не обратил на птицу внимания.

Не в силах слушать его крики: «В доме завелись воры! Найду, головы поотрываю!» — Данте выпорхнул в коридор. Цап! Чья-то рука схватила его за горло. Кассия! Данте открыл клюв, чтобы не задохнуться и укусить Кассию за палец, — не дотянулся. Женщина быстро нырнула в гостевую спальню и захлопнула дверь, не выпуская птицу из ладоней.

Данте сообразил, что именно ей надо, когда она тронула ногтем изумрудное кольцо на его лапе и трижды позвала: «Господин Тибурон! Вы нужны мне!».

Ничего не произошло — кольцо не среагировало, Тибурон не явился. И Данте вспомнил — чары Тибурона, наложенные на Гуэну, рассеялись в тот миг, когда он, Данте, вселился в птицу.

Около получаса Кассия терроризировала и кольцо, и Данте — он напугался, что она изломала ему маховые перья. Наконец в бессильной ярости Кассия вышвырнула птицу в окно с воплем: «Брысь отсюда, бесполезная метёлка!».

Данте рванул вверх, ловя потоки воздуха, и расправил смятые крылья. Оперение чудом не пострадало, и он, облетев дом, ворвался в него через парадную дверь — Джеральдина как раз выметала за порог мусор.

Салазар, конечно, письма не нашёл, хотя наорал на всю армию прислуги, включая садовника, конюха и мажордома, а Эу обыскала комнаты горничных. Салазар был так зол, что грозился наслать порчу и тряс перед лицами слуг дымящимися руками.

Вечером, когда Джеральдина накрывала стол к ужину, во дворце появился новый человек: ершистая борода, сапоги из кожи буйвола, чёрные с проседью волосы, длинные и спутанные, мелкие пронырливые глазки. От мужчины несло лошадьми и алкоголем, а за его спиной болталась шляпа. Как только он вошёл в столовую, Джеральдина, ойкнув, вжалась в стену.

— Здравствуй, моя радость! Косме был занят и давно не видел свою конфетку, — он сделал несколько шагов ей навстречу.

Джеральдина хотела прошмыгнуть мимо и укрыться в кухне, но манёвр не удался — её зажали в углу.

— Оставьте меня в покое, дон Косме! Я вам говорила много раз, вы мне не нравитесь, — девушка вырывалась, а Косме, держа её за горло, скалил редкие зубы, определённо наслаждаясь ситуацией.

— Ну не ломайся, козочка, — хриплый голос его бил по ушам. — Всё принцев ждёшь, глупая девчонка? Я, может, и не принц, но могу решить некоторые твои проблемы, если ты станешь моей женщиной. У меня много денег…

— А ещё много грязных делишек, которые вы проворачиваете с теми, кому служите! — выпалила Джеральдина и моментально получила удар по губам.

Данте уже хотел вмешаться, наплевав на законы путешествий во времени, — сесть на голову этому типу и выклевать ему глаза. Но Джеральдина оказалась не робкого десятка — она укусила Косме за губу, когда тот полез целоваться. Он грязно выругался, и в эту секунду в столовую вошла Эу, своим появлением мужчину спугнув. Косме отпрянул, и Джеральдина, утирая слёзы, кинулась прочь.

— Вам чего тут нужно? — сурово поинтересовалась Эу, расставляя на столе фарфоровые тарелки. — У нас приличный дом. Нечего приходить сюда и развращать девиц. Будете бегать к горничным, я пожалуюсь хозяевам, — пригрозила она мрачно.

— Хозяйка в этом доме — сеньора Кассия. Я подчиняюсь только ей, — глумливо заявил мужчина. — Я здесь по её приказу. Но ты, краснокожая, явилась вовремя, хоть и помешала моим планам. Я за тобой и пришёл. Слыхал я, будто тётка твоя слывёт знахаркой. Хочу срочно с ней поболтать, и ты меня к ней отведёшь, — схватив Эу под локоть, он потянул её к входной двери. Женщина чуть не разбила одну из тарелок.

— Зачем она вам?

— Это поручение хозяйки. Надо мне с твоей тёткой потолковать об одном типе, которого мне хозяйка отыскать велела.

— Я вас отведу, — сдалась Эу. — Но не стоит меня хватать, я вам не Джеральдина. Уберите руки и ведите себя прилично, иначе от моей тёти вы выйдете только вперёд ногами. Она, знаете ли, не просто знахарка, она мастерица по варке самых страшных ядов. Если я её попрошу об одолжении, вы завтра не проснётесь.

Неизвестно, блефовала ли Эу, чтобы мужчину напугать, или говорила всерьёз, но это подействовало — Косме её отпустил, и она вышла из дома первой. Он — следом. Данте за ними не полетел. Ясно было одно: Эу — тоже весьма загадочная личность, а Косме наняла Кассия, чтобы найти Тибурона — он понадобился ей из-за письма Софии. Кстати, о письме, надо бы сообщить Салазару об истинном воре.

Через окно на заднем дворе Данте вернулся в кухню, но Салазара там не было. Лишь у стола всхлипывала Джеральдина, раскладывая готовый ужин по блюдам.

========== Глава 9. Кошки и мышки ==========

Всю следующую неделю Данте с попеременным успехом наблюдал за семейством Фонтанарес де Арнау — страсти во дворце кипели, будто суп в котле поварихи.

Салазар не спал днями и ночами, зарывшись в книги, — он корпел над новым изобретением. Кассия, на которую произвело впечатление письмо Софии, гневалась на мужа, требуя, чтобы он срочно упал в ноги к вице-королю и выпросил для Леопольдо титул.

— Мендисабали — всего лишь банкиры, а все с титулами! Вы же — третий министр, но и сами титула не имеете, и сыну не помогли с этим, — шипела она страшным голосом. — Вы неудачник, из-за вас Мендисабали не желают породниться с нами! Конечно, зачем внучкам герцогини жених, у которого нет титула? Ладислао, вы должны сделать всё, чтобы Леопольдо стал главным кандидатом в мужья Софии Мендисабаль! Если вы не обеспечите нашего сына титулом, я отравлю вас крысиным ядом!

Ладислао предпочёл не спорить — когда Кассия впадала в ярость, её невозможно было остановить. Бушевала она неделю, пока Ладислао не заверил её, что уже выхлопотал аудиенцию у вице-короля и скоро встретится с ним. Титул для Леопольдо выпросить можно, если оказать вице-королю услугу деликатного характера — какую именно Ладислао ещё предстояло узнать.

Этим же вечером Данте ощутил необъяснимую тревогу. Салазар, устроив в комнате аптеку, варил что-то в чугунном котле (дым стоял на весь второй этаж). Море книг, трав и минералов — Данте не понимал, чего он хочет изобрести, но, судя по объёму экспериментов, задумка была масштабной. Салазар так увлёкся процессом, что не заметил, как на ноге его птицы ярко вспыхнуло изумрудное кольцо. От сильного потока магии Данте чуть не упал с жерди — не зря его душило предчувствие. И, пока Салазар мешал в котле своё варево, Данте выпорхнул в окно.

Кольцо теперь не сверкало, а нарушителя покоя он увидел быстро: Кассия, прячась в увитой плющом беседке, разговаривала с мужчиной в золотой рясе. Тибурон! На его появление кольцо и среагировало, точно известив об опасности.

Боясь разоблачения, Данте не осмелился подлетать близко — сел на грушевое дерево в отдалении, но часть беседы услышал.

— Пара капель ежедневно, и — здравствуй, Желтый дом! А нам иного и не надо, главное — сохранить жизнь до определённого момента, — хмыкнув, старик протянул Кассии хрустальный фиал с чем-то красным внутри.

Она, схватив его, развязала тесёмку вышитой сумочки — загадочный фиал нырнул в волну бархатной ткани.

— Если произойдёт что-то ещё, сеньора, отправляйте Косме к знахарке Нуне, она знает, где меня найти. Удивительно, почему же не работает кольцо…

Тибурон вдруг умолк и обернулся — Данте решил, что маг заметил его. Но нет — густая крона дерева скрывала птицу. Зато из кустов, прямо под ноги Кассии вывалился Райнерио. Та в гневе сжала сумочку двумя руками.

— Прошу извинить меня, сеньора, что я был столь неуклюж и напугал вас, — залебезил секретарь. Встав, он начал отряхивать пыль с сюртука.

Тибурон быстро откланялся. Ушёл он через калитку, явно не желая магией провоцировать Райнерио на новые домыслы.

Как только дед скрылся из виду, Кассия размахнулась и влепила секретарю такую пощёчину, что он снова упал.

— Жалкий червяк, как вы посмели шпионить за мной? — сказала она тихо, будто змея, шурша, проползла по листьям.

— Я думал, сеньора, мы условились помогать друг другу. Не гневайтесь на меня, я желаю вам добра. Когда я увидел, как этот человек ворвался в дом и увёл вас в сад, я испугался. Это было так грубо, что я осмелился вмешаться, дабы защитить вас, сеньора.

Кассия брезгливо скривилась, глядя, как он вновь поднимается и ювелирно смахивает грязь с одежды.

— И давно вы здесь прячетесь? — спросила она недовольно.

— С самого начала вашей беседы с этим стариком, моя госпожа. Вы и не узнали бы о моём присутствии, если б не моя оплошность. Я случайно зацепился за ветку, вот и выпал из кустов, — Райнерио ничуть не смущала эта ситуация.

— Презренный негодяй, отвечайте, что именно вы слышали?

— О, моя госпожа, слышал я абсолютно всё, — скорчив гримасу подобострастия, Райнерио начал раскланиваться, едва не тычась носом в хозяйскую юбку. — Правда, я не всё понял, но это не важно. Главное — мы с вами, сеньора, теперь навеки связаны особыми тайнами. Ведь этот старик принёс вам яд, которым вы хотите отравить вашего сынка, сеньора Ландольфо, чтобы он не соблазнял сеньориту Софию Мендисабаль. А кто же поспособствовал тому, что ваша красивая головка придумала такую великолепную идею? Конечно же я! Не передай я вам то письмо, вы бы и знать ничего не знали о том, как ваш сынок вероломно рушит ваши планы, моя госпожа, — Райнерио оскалился так, что нижние зубы его коснулись верхней губы.

— Ваши выводы близки к истине, Райнерио, хотя не совсем верны, — повела бровью Кассия. — Но они могут меня скомпрометировать, если вы проболтаетесь кому-либо.

— Ой, что вы, сеньора! Я — могила! — он перекрестился. — Вот вам крест, я никому не выдам ваших тайн. Зато могу помочь аккуратно провернуть это дело. Ваш сынок отойдёт в мир иной столь тихо, что никто даже не заметит. Но, естественно, я не стану делать этого бескорыстно, слишком большой риск, — снова улыбнулся он по-шакальи.

— Я и не сомневалась в отсутствии у вас бескорыстия, — передразнив его оскал, Кассия лицом напомнила Данте гиену. — Чего же вы хотите за молчание? Деньги? Земли? Драгоценности? Повышение в должности?

— Пожалуй, для начала я предпочту деньги, — Райнерио смотрел прямо на неё, не мигая. — И вас.

— Что-что?

— Вас, — повторил он с запалом. — Я хочу, сеньора, занять тёплое местечко в вашей постели.

— Как вы смеете мне такое предлагать?! — Кассия перешла на крысиный писк. — Я, может, и не сама доброта и милосердие, но мужу верна. Я — благородная дама, я чту семейные устои и не занимаюсь развратом. Никто и никогда ещё не сомневался в моей добродетели. Я верую в бога, в конце концов! Ах, что скажет мой духовник, если я заведу интрижку с простым секретарём? Мой муж, конечно, далёк от идеала, но не настолько же, чтобы я опустилась до любовника-плебея!

— Смотрите не пожалейте об этом, сеньора. Я знаю о вас многое и как враг буду опасен. Лучше нам поладить.

— Вы… вы… вы мерзавец! Какая наглость! Не смейте меня оскорблять этими гнусными предложениями! Я велю Ладислао, чтобы он выбросил вас на улицу! — двинув Райнерио по физиономии сумочкой, Кассия побежала к дому.

Секретарь даже не покраснел. Ухмыляясь, он крикнул ей в спину:

— Я буду ждать другого ответа, сеньора! Уверен, вы передумаете!

Когда взбудораженный Данте вернулся в комнату Салазара, тот вытворял нечто — варево, приготовленное им, загустело и превратилась в вязкую серебристую массу. Уложив на пергамент овальное зеркало в раме (оно заняло половину стола), Салазар вывалил на него готовую субстанцию, аккуратно разровнял и начал колдовать, выполняя руками замысловатые комбинации, вычитанные им в древней-предревней книге. Целый час ушёл на эти манипуляции, и с каждой новой серебряная масса будто втягивалась в зеркало. Наконец она полностью исчезла и колдун водрузил артефакт на подставку. Теперь, стояло ткнуть пальцем в стекло, как оно, подобно озёрной глади, начинало пузыриться.

Взяв другое, маленькое зеркальце, Салазар обсыпал его розоватой пыльцой фей и отнёс на балкон. Произнеся несколько мудрёных слов, он активировал большое зеркало и стал наблюдать в нём, как плывут по небу облака и летают птицы — всё это происходило на улице, за спиной Салазара.

«Так вот чего ты придумал! — смекнул Данте. — Сварил зеркало, что умеет шпионить! Твою бы фантазию да в мирное русло!».

Вероятно, это зеркало и было предком того, с которым общалась Эстелла. Значит, теперь Салазар может подглядывать за любым человеком — достаточно подсунуть тому зеркальце, обсыпанное пыльцой фей.

«Я даже знаю, кому ты хочешь его подбросить, — фыркнул Данте. — Вот только как ты встретишься с Софией, если в этом доме каждый первый — заговорщик и предатель?».

К вечеру Салазар, наконец, изволил выйти к ужину. Но до столовой не добрался, замерев у приоткрытой двери кабинета, где между Леопольдо и Ладислао велась любопытная беседа. Данте, сев на настенный канделябр, тоже навострил уши.

— Отец, я думаю, наш план входит в активную фазу. Мы с Абелем отлично поладили и завтра идём в театр на нынче модное представление с куклами-марионетками. Я попробую завести с ним разговор о Софии Мендисабаль и уговорить его посвататься к ней побыстрее, — вещал Леопольдо. — У мамы не останется выхода, и она одобрит мою женитьбу на Октавии, ведь она не захочет потерять шанс прибрать к рукам Национальный банк.

— Всё же это рискованно, дорогой сынок, — Ладислао был настроен скептически. — Ваша мать непредсказуема и упряма, как мул. Да и Мендисабалям нужны титулованные женихи. Кассия целыми днями только об этом и говорит. Если что-то пойдёт не так, вы лишитесь обеих невест, а запасного плана у нас нет.

— Вы преувеличиваете, отец, — Леопольдо успокаивающе похлопал его по плечу. — Ну что может пойти не так? У нас идеально продуманный план.

— Например, вмешается ваш брат, — справедливо заметил Ладислао. — Вы ведь сами говорили, что он недостойным образом положил на Софию Мендисабаль глаз. Он может соблазнить её тайно, наградить фамильным проклятием, и тогда плакал не только ваш брак с Октавией, но и Национальный банк в качестве приданного — никто не захочет породниться с семьей, в которой живут колдуны.

— Не волнуйтесь, отец, этого не будет. Для таких хитрых замыслов Ландольфо слишком глуп. Он умеет только хамить и огрызаться. Он не сможет управлять банком и претендовать на Софию Мендисабаль, в которую влюблены лучшие женихи вице-королевства. Ну подумайте сами, мой невежественный брат — соперник Абеля де Чендо-и-Сантильяно, который не только умен, но и образован, и воспитан, и в наследство получит Торговый дом. А что получит в наследство Ландольфо, если всё состояние нашей семьи перейдёт ко мне, а он доживёт лишь до тридцати трёх лет?

Резко умолкнув, Леопольдо едва успел пригнуться — в его голову полетела напольная ваза, которую Салазар поднял в воздух, чуть поиграв пальцами. Она ударилась о стену и разбилась вдребезги, засыпав осколками ковёр. Леопольдо оторопело перевёл взгляд с фарфоровых черепков на Салазара — тот, багровый от ярости, стоял в дверях.

— Вы с ума сошли? — первым очнулся Ладислао. — Вы чуть не убили родного брата!

— И поделом, — буркнул Салазар — его так трясло, что он еле говорил. — Поганый сукин сын!

— Я полагаю, ты что-то услышал и как обычно всё не так понял, — начал оправдываться Леопольдо. — Ты вечно чего-то недопонимаешь, что поделать, такой уж ты уродился…

Когда у Салазара с волос посыпались искры и он, щурясь, толкнул грудью Леопольдо, тот спрятался за дубовый шкаф.

— Я не убью тебя, мерзкий трус, потому что не хочу на гильотину, — процедил Салазар; очи его налились кровью и отдавали алым — сейчас он походил на разгневанного вампира. — Но я объявляю тебе войну. Готовься, братик!

И он покинул кабинет. Стремглав взбежав по лестнице, ворвался в спальню и упал ничком в кровать. Всю ночь Салазар бил кулаками в подушку и грозился распотрошить Леопольдо, как индюка.

Утром, вскочив ни свет, ни заря, он оседлал Невесту и отправился в Монастырь апостола Симона, при котором располагалась и мужская семинария. Одноэтажное длинное здание было выстроено квадратом и отгорожено от мира живой изгородью, такой густой, что сквозь неё не проникал свет. Монастырь находился на отшибе, в отдалении от Буэнос-Айреса, рядом с крохотным, заросшим травой водоёмом.

Но красоту местности оценил только Данте — любитель природы. Салазар плевать на это хотел. Он долго трезвонил в колокольчик у входа, пока не явился монах, наголо обритый, в коричневой рясе, подпоясанной верёвкой. Он пригласил Салазара во внутренний дворик, а чёрная птица насторожила его — монах глянул на неё сурово.

Велев ждать, он покинул Салазара. Тот залюбовался процессом создания набивных узоров на ткани. На расстеленные по траве хлопковые и льняные полотна одни монахи наносили орнаменты специальными деревянными штампами, вторые дорисовывали мелкие детали кистями, а третьи покрывали золотым и серебряным порошком или толчёным стеклом.

Скоро бритый монах вернулся и повёл гостя засобой. Обогнув здание монастыря, Салазар с Данте попали во внешний дворик, где на террасе их ожидал настоятель — полноватый монах в чёрной сутане и с большим крестом на груди.

— Аббат Натаниэль, — представился он. — Брат Лито, прошу вас, оставьте нас.

Монах с поклоном удалился.

— Святой отец, разрешите представиться, Салазар Фонтанарес де Арнау, сын третьего министра вице-короля! — Салазар пожал аббату руку.

— Что же привело такого знатного человека в нашу обитель? — искренне удивился тот.

— Ах, святой отец, дело в моём брате Леопольдо. Он сводит нашу семью с ума, творит нечто запредельное, не признаёт правил и портит жизнь всем, с кем находится рядом. Мы полагаем, в него вселились бесы, — добавил Салазар трагическим шёпотом.

Данте, прыгающий по ограждению террасы, от неожиданности чихнул. Какие бесы? Что этот тип ещё придумал?

— Тогда вам следует обратиться к экзорцисту, — посоветовал добродушный аббат, принимая выдумки Салазара за чистую монету.

— Ах, святой отец, сам епископ уже проводил обряд изгнания бесов из моего брата, и ничего не вышло, — без зазрения совести врал Салазар. — Конечно, можно отправить его в Жёлтый дом, но… Вы понимаете, огласки мы не хотим. Отец занимает высокую должность при дворе, и это удар по репутации. Поэтому я и приехал сюда. От имени нашей семьи я прошу вас, святой отец, взять моего брата в ваш монастырь. Возможно здесь, вдали от мирской суеты, он обретёт покой и освободится от демонов, что терзают его душу, — Салазар театрально закатил глаза. — Конечно, придётся его запереть, чтобы он не удрал. Мне тяжело об этом говорить, но другого выхода нет. Я убеждён, вы, святой отец, и станете тем человеком, который спасёт этого несчастного.

Последний аргумент оказался решающим — похоже, аббат искренне верил в свою миссию по спасению заблудших душ и согласился принять Леопольдо в монастырь. Салазар пообещал отцу Натаниэлю, что его брат скоро приедет и останется как минимум на полгода — взаперти в четырех стенах без права выхода на улицу.

Пожелав аббату всех благ, Салазар к обеду вернулся в город и отправился в редакцию газеты «Голос правды», что принадлежала Ренцо Коста-младшему — одному из приятелей, с которыми Салазар пересекался на балах.

Ренцо Коста мигом подсуетился и набросал любопытную статейку о сыновьях третьего министра. В ней Ландольфо и Леопольдо называли лучшими женихами вице-королевства и утверждали: Леопольдо вскоре примет церковный сан, и девушки на выданье могут начинать расстраиваться — он никогда не женится.

Ренцо пообещал выход статьи в утреннем выпуске, и довольный Салазар явился во дворец, где обшарил кабинет Ладислао. Открыв сейф и умыкнул мешочек золотых монет.

Сунув деньги в карман, он вооружился шпагой и отправился в крайне сомнительное заведение — таверну «Кашалот» — любимое место сбора горьких пропойц, либералов и разбойников. Там он нанял пятерых головорезов для похищения брата и доставки его в Монастырь апостола Симона.

Данте только перья ерошил. Его попытки воззвать к разуму Салазара рассыпались, как карточная колода — тот ничего не хотел понимать, зациклившись на мести.

— Ты всего лишь птица! Хватит меня поучать, а то я велю сварить из тебя бульон! — пригрозил Салазар, и это охладило Данте — пусть влипает в историю, главное — потом не удивляться проблемам с законом.

Но на этом Салазар не успокоился — вечером он наведался к дому Мендисабаль.

Маленькие глухие окна сияли огнями, а двор ничем не освещался, и Салазар с Данте на плече шагнул во тьму. Камни, камни, камни и высокие колючие пахиры. Среди леса однотипных окон нужное увидеть было трудно, но Салазар и тут нашёлся. Молниеносно обернувшись в чёрный смерч, он облетел дом, заглядывая в каждую щель. И поиски увенчались успехом — за приоткрытыми ставнями одного из окон второго этажа Салазар разглядел силуэт Софии Мендисабаль. С распущенными длинными волосами, вся в белом, подобная сказочному эльфу, она сидела у туалетного столика и прихорашивалась.

Салазар вернулся в сад и бросил камушек в ставню. Раз. Два. Пять. Семь. Ноль реакции. Пока Салазар упражнялся в метании снарядов, Данте сел на камень-валун, заросший мхом, и взялся чистить перья.

Через время дождь из камушков возымел эффект — дымчатая занавеска шевельнулась и София выглянула на улицу. Но заметить во мраке юношу, одетого в чёрное, она не сумела, пока он не подал знак, наколдовав на ладони огонёк. Тогда София приложила к губам палец, намекая, чтобы Салазар не шумел, и жестами объяснила — она сама выйдет к нему.

Погасив свет на ладони, Салазар упёрся затылком в стену дома и стал ждать. Дверь открылась быстро. София, закутанная в длинный плащ с капюшоном, устремилась к юноше. Остановилась напротив.

— Вы рехнулись? Что вы здесь делаете? — шепнула она, светя фонарём ему в лицо.

— О, София, жизнь моя, я так мечтал увидеть вас! — отобрав у неё фонарь, Салазар поставил его на землю. На огонёк моментально слетелся рой ночных бабочек. Они кружились, в лучах света напоминая танцующих крошечных фей.

— Я получила ваше письмо, — София нервно озиралась по сторонам. — Ах, сеньор Ландольфо, зачем вы так жестоко обманываете меня и даёте бесплодную надежду? Ведь когда вы примете сан, я начну проклинать себя за то, что позволила себе увлечься вами. А после смерти я попаду в ад, — и она, жалобно всхлипнув, закрыла ладонями лицо.

Данте не верил Софии ни на грош — он знал истинную любовь, видел её сияние в глазах Эстеллы. Его девочка смущалась и трепетала, голосок её дрожал от волнения и счастья при каждой их встрече. Интуиция Данте буквально кричала — все ужимки Софии, попытки изобразить любовные переживания — театр плохой актрисы, ведь очи её — ледяная бирюза, а душа суха, как такыр — высохший родник в пустыне. Но Салазар явно считал иначе.

— Не грустите, София, и не казните себя! — он схватил девушку за руки, отнимая их от её лица. — Вы самая прекрасная, самая милая, самая удивительная девушка из всех, кого я знаю!

— О, вы мне льстите! Я грешна и попаду в ад! — она продолжала всхлипывать, надрывно, без слёз. — Ах, не смотрите на меня, Ландольфо! Я не хочу, чтобы вы видели меня плачущей. От слёз я становлюсь уродиной!

— Вы красавица, София! Вы само совершенство! Не бойтесь ничего, — как в горячечном бреду шептал Салазар, касаясь губами её пальцев. — Я не дам вас в обиду, никому не позволю разрушить наше счастье. А сегодня я пришёл, чтобы сделать вам подарок.

— У вас есть для меня подарок? Ах, как чудесно! — она похлопала в ладоши, но в глазах не появилось ни блеска, ни восторга — они оставались холодны.

Салазар трясущимися руками вынул из кармана плоскую бархатную коробочку. Там, как уже знал Данте, находилось зеркало. София вскрыла подарок, с капризным видом сорвав с коробочки бант.

— Зеркальце? Ах, как мило, какая прелесть! Серебро и изумруды, такие крупные… — она повертела артефакт в руках. — Чувствуется работа настоящего мастера.

— Когда вы будете смотреться в это зеркало, София, я хочу, чтобы вы вспоминали меня, — выпалил Салазар. Грудь его вздымалась так, что, казалось, он вот-вот задохнётся.

«Да, влюбился ты ни на шутку, — мрачно подумал Данте. — Только не ту барышню выбрал. С этой ты намучаешься».

— Ах, вы меня смущаете! — воскликнула София жеманно. — У меня горит всё лицо, — она прижала тыльную сторону ладони к своей абсолютно бледной щеке.

— Я люблю вас, София, с первой секунды как увидел… — он попытался обнять её за талию, привлекая к себе. На мгновение она позволила, а потом отстранилась.

— Ах, я сейчас умру от волнения! Молю вас, Ландольфо, не будьте гадким! Вы чрезмерно настойчивы и пугаете меня. Я — девушка благочестивая, скромная, читаю молитвы и посещаю церковь. Я не привыкла, чтобы мужчины вели себя со мной неуважительно.

— Простите меня, София, я уважаю вас безмерно. Просто чувства затмевают мой разум, — испуганно начал оправдываться он. — Только не убегайте! Я так дорожу вами, я счастлив, что вы благосклонны ко мне. Я хочу жениться на вас, чтобы мы всегда были вместе!

— Тогда вам надо поторопиться, — вздохнула она трагически. — Пока маркиз де Чендо-и-Сантильяно не сделал мне официального предложения, но, думаю, оно не за горами…

— Я поговорю с вашим отцом в ближайший четверг, на вечере вашей бабушки, — порывисто сказал он. — Я попрошу вашей руки при всех. Посмотрим, хватит ли у сеньора Аурелиано духу мне отказать.

— Но как же слухи о семинарии, о том, что вы собираетесь стать священником? — как кукла похлопала София ресницами.

— Я уже написал вам в письме, что это ложь, придуманная моей матерью. Завтра это станет известно всему городу. Прочтите утром «Голос правды» и позаботьтесь о том, чтобы его прочли и ваши родственники.

— Ах, вы меня заинтриговали, Ландольфо! Что вы такое затеяли, раз даже в газете…

София не договорила — в этот момент распахнулось окно на первом этаже и оттуда высунулась девушка.

— Ах, Господи боже, моя сестра Игнасия! — воскликнула София и пошатнулась. — Ох, мне дурно, я теряю сознание!

Салазар щелчком загасил фонарь и удержал Софию под локоть, страхуя её от падения. Девушку его магия не интересовала, не пугала и не прельщала, она будто её не замечала. Игнасия, всмотревшись в черноту сада, закрыла окно. Вынув нюхательную соль, София помахала флакончиком у лица.

— Если Игнасия расскажет бабушке, что я тайком встречаюсь с мужчиной, будет скандал, — пролепетала она. — Игнасия не любит меня, она обязательно насплетничает, и тогда моей репутации конец. Я пропала! Ах, уходите, Ландольфо, и больше не возвращайтесь! Вы меня скомпрометировали! Вы гадкий человек! Я никогда вас не прощу! Я выйду замуж за маркиза де Чендо-и-Сантильяно и умру от горя! И это будет ваша вина, которую вы не искупите даже после смерти! — прижимая к груди зеркальце, с видом оскорблённой невинности София рванула к дому.

Салазар ошеломлённо глядел ей в спину, а Данте только перья встопорщил. Нет, эта дамочка — не пустоголовая кокетка. Она — расчётливый и бессердечный манипулятор, и каждый шаг её продуман. Именно такие женщины играют с мужчинами, как кошки с мышками, и доводят их до безумия.

========== Глава 10. Королевский бал ==========

Провокация Салазара мимо Кассии не прошла — Данте не сомневался, что гнев её будет ужасен, и не ошибся. Когда наутро появилась статья в газете «Голос правды», она рвала и метала, и как Данте не силился предотвратить выпивание Салазаром чая, который содержал пару капель таинственного красного зелья, ему это не удалось. После попытки разбить чашку, он был пойман Кассией и усажен в клетку.

Салазар, однако, невозмутимо выслушал крики в адрес «проклятых газетчиков» и выпил чай, не заподозрив подвоха. Зелье на него не повлияло — он не отравился и не впал в безумие, поэтому продолжил творить глупости.

Утром следующего дня Данте выбрался из заточения в клетке, но Салазара остановить не смог — тот намеревался осуществить план с похищением Леопольдо сегодня, во время охоты на пекари [1], куда он лично пригласил брата и отца, изобразив, будто хочет с ними помириться.

Кассия, утихнув, занялась делом чрезвычайной важности — отправила своего верного пса Косме в редакцию газеты «Голос правды» требовать опровержения статьи.

Пока Ладислао и Леопольдо выбирали костюмы для охоты (это длилось не меньше двух часов), Салазар активировал волшебное зеркало в надежде увидеть, чем занимается София. И был глубоко разочарован — его подарок лежал на туалетном столике в её комнате — просторной, со стенами, обитыми тканью фисташкового цвета. В спальне хозяйничала Прэска, счищая грязь с белоснежного ковра. Сама София отсутствовала.

— Да, наивно было думать, что София станет носить зеркальце с собой, — вздохнул Салазар, щелчком гася магическую картинку. — Придётся артефакт усовершенствовать, но займусь этим позже.

Три часа спустя он, одетый в суконный костюм для охоты, в шляпе и сапогах, взяв карабин, усадил Данте на плечо и вышел в сад, где его поджидали Леопольдо и Ладислао — все в шёлке и бархате, в чулках и туфлях, париках и шляпах с перьями. Данте только фыркнул — из троих мужчин адекватно выглядел только Салазар — он хотя бы не промокнет, если они угодят под дождь, и не станет жертвой москитов.

Когда всадники, сопровождаемые гончими собаками, миновали городскую окраину, солнце уже поднялось над горизонтом почти вертикально. Ни облачка, ни дуновения ветра — день обещал быть жарким.

Условленный сигнал — тройной щелчок кнутом, и Салазар дал понять затаившимся в кустах разбойникам, что пора действовать. Так, в самой чаще леса, посреди дороги их окружила толпа в лохмотьях, с дубинами и кинжалами — человек десять, не меньше.

— Оружие на землю! Золото, серебро, драгоценности выкладывайте! — прогремели разбойники хором.

— Ах, мы всё отдадим, только не убивайте нас! — воскликнул Ладислао. От страха он залепетал девичьим голоском, бросил карабин и, сняв с шейного банта алмазную заколку, протянул её грабителям.

Леопольдо храбро попытался отстреляться, даже ранил одного из нападавших, но мановением руки Салазара отец с братом оказались заморочены и сдались без боя. Ладислао даже начал хихикать, уверяя: эти разбойники — его лучшие друзья. А когда они, схватив Леопольдо, погрузили его в телегу, Ладислао пожелал им счастливого пути.

Салазар лично прострелил себе плечо и отвёз Ладислао домой, у входа стукнув его по затылку камнем.

На вопросы Кассии он объяснил, что на них напали разбойники, похитили Леопольдо, а их с отцом ранили. Впрочем, Кассия дала понять: если бы жертвой стал Ладислао или Салазар, она бы и пальцем не ударила — одной проблемой меньше. Но Леопольдо надо искать, ведь его женитьба на Национальном банке не может не состояться. Ладислао уложили в постель, обмотав ему голову бинтами, а недовольная Джеральдина побежала к доктору Рафаэлю Ариббо — семейному эскулапу.

— Второго лечить не надо, он притворяется, — уверила Кассия доктора Ариббо, когда тот, осмотрев Ладислао, хотел обработать рану и Салазару.

Но, как бы Кассия не старалась, Салазар умирать от кровопотери не планировал — уйдя в спальню, он залечил рану магией и даже вынул пулю. Эу заставили сидеть возле «умирающего» Ладислао — сама Кассия не желала глядеть на его «миллион и одну попытку» написать завещание.

Однако уверенность Салазара в том, что он избавился от брата, долго не продлилась. После ухода доктора Кассия отправила Джеральдину за жандармами. Те явились и, выслушав показания Салазара и Ладислао (тот уверял: он ничего не помнит), стали прочёсывать местность.

Вечером Салазар получил записку, прикреплённую к стреле, что влетела в окно, — нанятые им разбойники сообщили: Леопольдо удрал, до монастыря не доехав.

Когда он грязный и в синяках явился домой, уже наступило утро. В гневе Салазар устремился в кухню и схватил вертел, чтобы воткнуть его брату в живот. И только вмешательство Данте уберегло Леопольдо от участи жареной куропатки — отобрав у Салазара вертел, он улетел с ним на крышу, а потом выбросил в кусты.

Жандармам Леопольдо рассказал: у него было помрачение головы, и запомнил он только внешность одного из разбойников. Но скоро мысли всех членов семьи переменили направление. Оклемавшись, Ладислао объявил: вице-король, у которого ещё до злополучной охоты он побывал на аудиенции, приглашает их на ежегодный бал.

Так, через два дня, наполненных суетой и примеркой нарядов, карета с гербом в виде ястреба остановилась у королевского дворца. И хотя официальной столицей вице-королевства Перу была Лима, вице-король Хосе де Армендарис-и-Перурена, маркиз Кастельфуэрте, предпочитал жить в Буэнос-Айресе — городе молодом и стремительно развивающемся.

Дворец, окружённый зарослями вишнёвых деревьев, являл собой не менее чудное зрелище, чем выложенная мозаикой ратуша на центральной площади. Его каменную кладку обвивали растения, источающие дивный аромат — дворец утопал в цветах, подобно жилищу сказочной феи.

Мужчины карету покинули быстро, а вот с Кассией произошла неприятность — её строгое платье тёмно-синего шёлка запуталось ручке дверцы, и кучер долго возился, чтобы она смогла выбраться.

Инцидент подпортил её настроение, поэтому, входя в золотые парадные двери, у которых в ноги ей поклонился главный придверник [2], Кассия тряслась от негодования, возмущаясь, что у неё мятый подол и она выглядит, как простолюдинка.

— Мама, простолюдинки не носят шелка, — успокоил её Леопольдо.

— Ах, бросьте вы эти глупости! — закатила Кассия глаза. — Никогда не встречала женщины, у которой нет ни одного шёлкового платья! Таких не бывает. Разве что наши горничные, но они не женщины. А я сейчас похожа на оборванку! Глядите, у меня измялся бантик на подоле слева. Вице-король и его подданные будут надо мной смеяться! Ах, вот позор! А покойная матушка всегда мне говорила, что я должна выглядеть безупречно. Теперь она в гробу переворачивается.

Дворецкий в красно-белой ливрее встретил семейство, приняв у дам зонтики, а у кавалеров шляпы и сопроводил всех в бальную залу. Удивительная картина развернулась перед вошедшими — комната была огромна; убранная китайским шёлком и зеркалами, со множеством статуэток и канделябров, она могла бы вместить целый город. На возвышении стоял золотой трон и рядом с ним сидение поизящнее — для вице-короля и его фаворитки; по стенам разместились фонтанчики в виде ангелов, а в углу — оркестр из ста человек.

Бал ещё не начался, и гости кучковались тут и там — сидеть в присутствии вице-короля строго запрещалось. Дамы обмахивались веерами, кокетничали, вели светские беседы. Мужчины отвешивали им комплимент за комплиментом или обсуждали дворцовые интриги, статьи из газет и политику Испанской империи.

Птица Салазара ни у кого переполоха не вызвала, хотя Кассия всё утро кричала о недопустимости прихода на королевский бал с «этой ужасной тварью». Как оказалось, нынешняя фаворитка вице-короля Клара-Изабелла, герцогиня дель Руа, была любительницей экзотической флоры и фауны. По такому случаю и во дворце, и в саду живности развелось видимо-невидимо, а гостям, являющимся ко двору, рекомендовалось брать с собой зверушек. И дамы нынче держали в руках не только веера и расшитые вручную сумочки, но и крохотных собачек или породистых котов, наряженных в кружева и шелка. А у одного из придворных — щуплого старичка с лентой на груди (Ладислао, завистливо оттопырив губу, шепнул, что это главный министр) на плече сидел оранжевоклювый тукан.

Когда по мраморной лестнице спустились вице-король и его эксцентричная фаворитка, герцогиня дель Руа, гости присели в реверансе. Хосе де Армендарис-и-Перурена, урождённый испанец, был высок, худощав, носил парик с буклями, и, будучи военным, любил сдержанность. В чёрном одеянии, украшенном только орденом, он напоминал скорее викария, чем представителя королевской власти. Клара-Изабелла, герцогиня дель Руа, — полная дама в великолепном платье алого бархата — плыла за ним как корабль, готовый раздавить своей массой любого встречного. Она имела напыщенный вид и ежеминутно кривила губы, словно брезгуя теми, кто находился рядом. Сопровождал её камер-юнкер; он вёл на поводке тегу — крупную чёрно-белую ящерицу.

По правилам этикета вице-король и герцогиня открыли бал очаровательным менуэтом, а затем уселись на троны — ящерица легла у ног хозяйки.

Остальные пары закружились в танцах, что изредка прерывались антрактами, дабы приглашённые могли угоститься фруктами, конфетами, ликёрами и холодными напитками. Данте не любил светские балы, но, по сравнению с мероприятиями, где он бывал, как сын Ламберто, этот бал побил рекорд по чопорности и занудству. Хотя танцующим стоило воздать должное — среди них оказались истинные виртуозы, которые выделывали столь замысловатые па, будто готовились к ним всю жизнь.

Однако любой неправильный шаг, жест, близкое прикосновение к даме или кавалеру расценивались как аморальность — за этим зорко следили придворные фрейлины, а также дворецкий (по требованию герцогини дель Руа он уже выдворил прочь нескольких громко хихикающих девиц).

С того момента как Клара-Изабелла стала фавориткой, она запретила дамам появляться при дворе с открытыми декольте, в богато вышитых платьях и драгоценностях, чтобы они не затмили Её Светлость. Поэтому большинство дам сегодня нарядились в кисейные и муаровые платья — белые, розовые, голубые, фиалковые и нежно-зеленые для девушек и более темные для солидных матрон — с мизерными декольте, украшенные только цветами и прикрытые шарфами и косынками — и никаких алмазов, экстравагантных шляпок и причёсок. Дамы выглядели однообразно, и на их фоне Клара-Изабелла отличалась ярким одеянием, как попугай, затесавшийся в лебединую стаю.

Теперь Данте понял, почему любящая роскошь Кассия надела тёмно-синее платье, украшенное только бантами — рекомендация, дабы не злить фаворитку, давно стремившуюся стать вице-королевой, и самого вице-короля, чьё правление называли «горьким, будто кофе».

С одной стороны Данте оценил отсутствие причёсок-корзин и безобразных юбок-лоханей. А с другой — это самодурство нисколько не возвысило герцогиню дель Руа в его глазах.

Пока Ладислао лебезил перед главным министром, выясняя, когда его семья удостоится чести быть представленной вице-королю, а Леопольдо кружился в танце с неизвестной сеньоритой, Кассия присоединилась к стайке дам, что толпились неподалёку от Клары-Изабеллы и расхваливали её отвратительную ящерицу. На балу мелькнул и архиепископ в парадной сутане — стоя около вице-короля, он что-то шептал ему на ухо.

Салазар же искал Софию, но тщетно. Зато приметил её сестёр, отца и Лоиду Мендисабаль в толпе почтенных матрон. Аурелиано Мендисабаль шушукался то с первым казначеем, то с главным министром. Октавия, как увиделось Данте, не горела желанием танцевать и развлекаться, она то болтала с Игнасией, то подходила к Аурелиано, отвлекая его от налаживания связей.

Увы, Ладислао так и не получил шанса представить жену и сыновей — вице-король отмахнулся от главного министра — будучи не в духе, он не стал общаться с семьями подданных. Кассия пришла в такую ярость, что едва не покинула бал.

К изумлению Данте, Октавия к Леопольдо не подошла, а он её и не заметил — так его увлекли танцы. Зато она веером поманила Салазара, дав понять, что хочет поговорить с ним, и скрылась в направлении сада. Салазар быстро покинул девицу, с которой танцевал, пока Данте сидел на шесте в окружении нескольких попугаев, филина и двух ворон — питомцев гостей.

Когда они с Данте спустились в сад, то обнаружили — Октавия прячется за беседкой.

— Наконец-то! Я вас жду, — она схватила юношу за руку — по мнению Данте чересчур страстно — и втянула его в беседку. — У меня новости о моей сестре Софии, — протараторила Октавия. — Я всё знаю. Я нашла в столе у Игнасии ваше письмо, адресованное Софии, и поняла: Игнасия что-то затеяла. Она не любит Софию, думает, что не может найти жениха по её милости.

— Она украла моё письмо?! Мерзкая… — сжал кулаки Салазар, но Октавия не дала ему закончить мысль.

— А потом вы явились ночью в наш сад, и Игнасия увидела вас. Она наябедничала бабушке, естественно всё приукрасив, и теперь бабушка считает Софию падшей. Как видите, её нет с нами на балу — бабушка наказала её. Поэтому я решила с вами поговорить. Бабушка — мастер наказаний, её фантазия безгранична, никогда не знаешь, что придёт ей в голову. Поэтому я молю вас не искать встреч с Софией в ближайшее время. Это может навредить ей.

У Салазара вырвался нетерпеливый жест, волосы его заискрились, а из ладоней потянулся дымок — так бывало, когда он злился. Октавия отстранилась, шокировано глядя на него. Потом воскликнула:

— Неужели вы маг? — в голосе её не было страха, только любопытство. Она смотрела на Салазара, как на редкий артефакт, свойства которого хотела изучить.

— Допустим, но я не намерен сейчас обсуждать мои способности, ведь Софии угрожает опасность. Мы должны подумать о ней!

— Тсс! Не кричите, а то нас услышат, — Октавия приложила веер к его губам — знак неосознанного (или осознанного?) флирта. — Думаю, я смогу помочь Софии. Я знаю, как сладить с бабушкой, но на это нужно время. И я прошу вас дать его мне. Если вы продолжите бегать у нас под окнами, это закончится катастрофой, — вздохнула она с печалью. — Но я заговорила о магии, потому что удивилась. Я много читала об этом, у меня даже есть волшебные книги, в которых я пока не разобралась. Я пытаюсь изучать это явление с научной точки зрения. Но я никогда не видела настоящего мага, даже начала подозревать, что их не бывает…

— Октавия, — чуть овладев собой, он схватил её за запястья, и щёки девушки зарделись. — Когда-нибудь мы обязательно поговорим о магии, но пока я могу думать только о Софии. Я хочу услышать подробности! Что с ней? Где она? Прошу вас, расскажите мне, что с ней сделали?

Октавия покусала губы.

— Вы любите впадать в крайности, — ответила она кисло. — Я это поняла по вашим выходкам — письмам и беготне под окнами. И я опасаюсь, что вы натворите глупостей, а разгребать их придётся нам с Софией. Вы не знаете нашу бабушку. О ней, конечно, ходит много сплетен, но они не отражают и половины реальности.

— Я обещаю ничего не предпринимать без вашего ведома, — поклялся Салазар, приложив ладонь к сердцу, хотя Данте усомнился, что он эту клятву исполнит. — Но я маг, как вы заметили. У меня есть сила, которой мало кто обладает. Вместе мы можем помочь Софии. Прошу вас, Октавия, расскажите мне всё.

Когда Салазар хотел, он превращался в обольстителя, и его вкрадчивый, мягкий голос, обладая гипнотической силой, мог заворожить. И Октавия сдалась. Уведя его в заросли акаций, она поведала историю, от которой у Данте перья зашевелились. По её словам, Лоида закрыла Софию в подвале, посадив на хлеб и воду, и заставляя отмаливать своё «бесчестье», стоя то на кукурузе, то на битом стекле. И сколько девушка не клялась, что у неё с Салазаром ничего не было, Лоида твердила своё: внучка — не девственница и единственный шанс отмыться от позора — немедленно выдать её замуж за Абеля де Чендо-и-Сантильяно.

Слушая рассказ Октавии, Салазар только беспомощно хлопал глазами. Время от времени из пальцев его вырывались струйки дыма — синего, зелёного, красного и даже чёрного — в зависимости от эмоций. Октавия глядела на него со смешанной гаммой чувств — от тревоги до восхищения, от любопытства до недоумения. И, периодами ловя его колкий взгляд, она заливалась румянцем.

Комментарий к Глава 10. Королевский бал

[1] Дикие свинки ПЕКАРИ. Обитают на территории Мексики и в странах Южной Америки (Аргентине, Боливии, Парагвае, Бразилии) в зависимости от вида.

[2] ПРИДВЕРНИК — человек, который открывает парадные двери для гостей (позже он стал именоваться «швейцаром»).

========== Глава 11. Союз врагов ==========

Следующие две недели Данте наблюдал, как Салазар мало-помалу теряет рассудок — он снова бегал по потолку, тщетно ожидая новостей от Софии, а потом слёг с мигренью, явно вызванной зельем Тибурона. Однако сам Салазар решил — это побочный эффект от Блокатора мыслей, который он пил ежедневно. Он прекратил его употреблять, но стало только хуже — в голову хлынула волна мыслей и эмоций ото всех людей, что находились поблизости — юноша видел и слышал их даже через стены. А Данте, столкнувшись с Салазаром взглядом, чуть не упал с жерди, когда в него ударил фонтан голосов.

«Это ужасно! Как ты это выносишь?» — Данте попытался создать ментальную связь с Салазаром, но тот не уловил его мыслей в водовороте чужих.

Несколько дней Салазар лежал в кровати, не в силах подняться.

— У меня в голове шумит, она скоро лопнет, — пожаловался он, когда Эу обеспокоилась его здоровьем. — Голоса, много голосов, но они разговаривают не со мной… Это чужие эмоции, я слышу их через стены, этажи, улицы…

— Почему вы не пьёте Блокатор? — строго поинтересовалась экономка.

— Я подумал, это из-за него, побочный эффект, и перестал его пить. Магические зелья не всемогущи.

— Но если вы не будете пить Блокатор, то сойдёте с ума, — Эу сунула юноше в руку кубок с зельем, и Салазар его выпил.

Через пару часов ему стало лучше — поток голосов иссяк, но мигрень бушевала, и Салазар начал спотыкаться на ровном месте — его шатало, как пьяного, а иногда он забывал, где находится, путал имена и события.

Скрытое ликование отражалось на лице Кассии при виде бледного и измученного Салазара за общим столом, а Эу подозревала недоброе. Она попыталась лечить юношу травами, но от смешения Блокатора, зелья Тибурона и средств народной индейской медицины ему делалось так плохо, что он падал в обморок. Тогда Эу прекратила эксперименты и стала нюхать еду и напитки перед тем, как давать их Салазару. Но зелье, которое подливала Кассия, очевидно, не имело вкуса и запаха — его не учуяли ни талантливый маг Салазар, ни Эу, как и её тётя-знахарка прекрасно разбирающаяся в травах.

А Данте не знал что делать. Вторгаться в прошлое — чревато, но если не рассказать Салазару о коварном зелье, вдруг он умрёт?

В конце концов, он решил связаться с Октавией, той, из Города Сущностей, и попросить совета у неё.

Дождавшись ночи, Данте убедился, что Салазар уснул, прокрался к волшебному зеркалу, дотронулся до него изумрудным кольцом и трижды мысленно назвал Октавию по имени.

Пыххх! Зеркало подёрнулось фиолетовой дымкой, и в его очертаниях Данте увидел взрослую Октавию.

— Ну здравствуй, Данте. Что-то давно ты не выходил на связь. Я уже начала беспокоиться, — сказала она. — Что-нибудь случилось?

«Случилось, — подумал Данте. — Тибурон отдал Кассии некое зелье, и она теперь подливает его Салазару. А вдруг это яд и он умрёт? Ему совсем худо. Я хотел предупредить Салазара, но боюсь нарушить ход времени».

— Ты забыл одну деталь, — улыбнулась Октавия из тумана. — Всё, что ты наблюдаешь в доме Салазара, уже происходило раньше. Салазар не умер тогда. Не умрёт и сейчас. Тибурон отдал Кассии Зелье Безумия, — уточнила она. — Вместе с Блокатором мыслей, который Салазар принимает, оно даёт странный эффект — зелья нейтрализуют друг друга, поэтому ни первое, ни второе не действуют как им положено. Блокатор не блокирует мысли полностью, а Зелье Безумия, которое должно вызывать агрессию и галлюцинации, наоборот, усыпляет Салазара, делая его вялым и забывчивым.

«И как же быть?».

— Пообщайся с Эу, — дала совет Октавия. — Она знает намного больше, чем все думают. Расскажи ей, что это Кассия подливает Салазару снадобье. Эу — единственная, кто может исправить ситуацию, не нарушив хода времени.

«Но как я ей расскажу?» — удивился Данте. — Я не могу говорить на человеческом языке, а с Салазаром всегда общаюсь ментально. Но Эу не умеет читать мысли».

— Найди у Салазара в шкафу пыльцу фей и распыли её на Эу. Тогда она поймёт птичий язык.

«Отлично! Я попробую, — обрадовался Данте. — Спасибо за совет! Октавия, у меня ещё вопрос. Как долго я пробуду здесь? Там, в моей реальности, наверняка все с ума сходят».

— В твоём времени прошло несколько часов с момента, как ты провалился в магический сон. Когда ты вернёшься назад, для них минует лишь пара дней, — успокоила Октавия.

«Я этого не знал. Это хорошо».

— Пока продолжай наблюдать. Я дам сигнал, когда нужно будет что-то предпринять. Но ты ведь можешь перемещаться по датам из дневника с помощью кольца!

«А я забыл об этом», — вздохнул Данте, моментально решив: как установит контакт с Эу, воспользуется кольцом, ибо смотреть на хандрящего Салазара и диванных интриганов уже становилось невмоготу.

— Если что, зови меня. Приятно было тебя увидеть, Данте, — и изображение Октавии в зеркале потухло.

Следующий день Данте убил на то, чтобы пообщаться с Эу. По совету Октавии, уличив момент, он открыл шкаф, подняв задвижку клювом, и нашёл там склянку с розовой мерцающей пыльцой фей. Салазар спал, и Данте, зажав склянку в лапе, улетел с ней в кухню. Сев на люстру над головой Эу (она в это время перебирала котелки и кастрюли, недомытые одной из кухарок), он расклевал пробку склянки, прицелился и высыпал пыльцу фей женщине на голову.

В мгновение её окутал ореол розоватого дыма, и Эу увидела птицу, стремительно рванувшую ей навстречу.

— Чего ты хочешь? — поинтересовалась она низким голосом, будто шаман, впав в транс и покачиваясь из стороны в сторону.

Данте тягуче свистнул, и пыльца фей позволила Эу понять его фразу: «Салазар болен из-за снадобья, которое подливает Кассия ему в еду. Тибурон дал его».

Действие пыльцы фей закончилось быстро — через минуту Эу вышла из транса. Данте удовлетворенно качался на люстре, вися на лапах головой вниз — он исполнил свою маленькую миссию.

Что сделала Эу потом, Данте угадал по мыслям — несколько дней подряд над её затылком мерцало изображение разрезанного на половинки граната. Салазару полегчало, но Кассия упорно поила сына красным зельем, так и не поняв, что Эу заменила его на гранатовый сок.

Когда Салазар оклемался и прочёл в новом выпуске «Голоса правды» статью-опровержение о Леопольдо, он впал в такую ярость, что задрожала посуда на столе. Автор извинялся за предыдущую публикацию, куда «по дичайшему недоразумению» закралась ошибка. Леопольдо объявили самым завидным женихом вице-королевства и единственным сыном и наследником рода Фонтанарес де Арнау, не забыв добавить историю о похищении — побег Леопольдо от преступников назвали героизмом молодого человека, который спас от гибели себя и родного отца. О Салазаре в газете не было ни строчки, и Данте не понял, обидело ли его больше отсутствие собственного имени, фальшивое облизывание Леопольдо или переворачивание фактов.

«Таким образом, «Голос правды» отдаёт дань уважения сеньору Леопольдо Фонтанарес де Арнау и беспокоится о том, что за городской окраиной стало небезопасно. Мы рекомендуем всем почётным горожанам быть внимательными. А ещё искренне верим, что доблестные блюстители порядка разберутся с этими вопиющими безобразиями, когда гордость нации, аристократия, лучшие семьи вице-королевства подвергаются грабежам, похищениям и убийствам. Мы будем следить за ситуацией. Ренцо Коста-младший, главный редактор».

Салазар отбросил газету, как кусок червивого пирога, и вскоре уже тряс ею перед носом Ренцо. Тот лишь развел руками.

— Прости, Ло, но меня вынудил отец, — закинув ногу на ногу, Ренцо качался в кресле и дымил сигарой. — Он хозяин издательского дома, и он потребовал, чтобы мы выпустили опровержение. Твоя мать угрожала натравить на «Голос правды» самого вице-короля. Говорят, она дружна с Кларой-Изабеллой. Кто-то видел, как она садилась в её карету. Но издательский дом большой, мы выпускаем не только «Голос правды», а множество книг, брошюр, трактатов и даже переведённую на разные языки Библию. Из-за одной малозначительной статьи попадать в немилость правительства — глупо. Отец счёл это нецелесообразным. И он прав, чёрт возьми! Потакание твоей мстительности того не стоит.

— Однако ты лично подписался под этим пафосным, лицемерным бредом! — Салазар бегал по кабинету, подметая пол хвостом тёмно-фиолетового плаща.

— Статью писал не я, — Ренцо отбросил сигару, не гася её — она дымила на весь кабинет, лёжа в серебряной пепельнице, и Данте ерошил перья, силясь не чихнуть. — Она ужасна, не буду спорить, но отец вынудил меня подписать её своим именем, чтобы умаслить твою мамашу. Я не держатель акций издательского дома, всего-то создатель и главный редактор «Голоса правды». Но когда руководство, в данном случае отец, говорит «цыц», приходится слушаться.

— Вы же позиционируете себя как независимое издание! — укусил Салазар, ехидно щуря очи.

— Любая независимость имеет предел, когда сталкивается с чьими-то интересами.

Салазар ушёл, резко захлопнув дверь. Но перед возвращением домой отправил Данте в замок Мендисабаль, прицепив к его лапе записку для Октавии, что расшифровывалась в зеркальном отображении. Финальной строкой в ней значилось: «Обычное зеркало поможет узнать истину».

Данте не совсем понимал, как проникнуть в замок незаметно, но ему повезло. Сев на пахиру — дерево с шипами на стволе — в раскрытом окне первого этажа он увидел Октавию — она наигрывала чудесную мелодию на клавесине [1], расписанном картинами с изображением ангелов и украшенном резьбой.

Данте перелетел на ставню и свистнул, привлекая внимание. Октавия моментально узнала чёрную птицу, что всегда тенью сопровождала Салазара. Девушка высунулась в окно и поманила Данте к себе. Он перелетел на её руку, и она схватила записку. Спрятать её в подвесной карман нижней юбки [2] она успела, а выйти из гостиной — нет. На лестнице появилась Игнасия.

— Ты устроила в доме зверинец? — съехидничала она, косясь на птицу. — Боюсь, Тави, бабушка не придёт в восторг и тоже запрёт тебя в подвале. И поделом, ведь она запрещает держать животных в доме, а я с ней согласна — от них один мусор.

— Так сходи и нажалуйся. Только побыстрее, а то вдруг я окажусь умнее Софии и дам тебе пинка раньше, чем ты откроешь рот! — Октавия ответила грубо, и Данте вздрогнул — он никогда не слышал, чтобы она разговаривала в подобном тоне.

— А почему ты мне хамишь? — положив на столик веер, Игнасия села в высокое кресло и утонула в его недрах — только макушка выглядывала.

— Задай этот вопрос себе: «А за что мне могут хамить?». Ты же у нас святая и ничего плохого не сделала, правда? — Октавия нервно стукнула пальцами по клавишам клавесина, сыграв такой гадкий звук, что Данте перелетел с руки на её голову.

— Ты заодно с нашей мерзкой сестрицей! — констатировала факт Игнасия. — А как же справедливость?

— У меня своё понятие о справедливости, — огрызнулась Октавия. — И с твоим оно мало связано. Давай, беги, пожалуйся бабушке и на меня. Чего ждёшь? Выслужись перед ней ещё. Но аккуратнее, Нача, когда грянет гром, и бабуля «вдруг» узнает о твоих развлечениях с конюхом, ты будешь выкручиваться из этой истории сама. Ни я, ни София не поддержим тебя. Наше доверие и уважение ты потеряла, — подобрав юбки, Октавия направилась к лестнице. Данте по-прежнему барахтался на её голове.

— София не достойна того, чтобы быть с ней заодно! — крикнула Игнасия, вскочив на ноги. — Как ты не понимаешь, Тави, она плохой человек!

— Ты не лучше, — бросила Октавия через плечо. — Хороший человек не подставляет родную сестру, какой бы эта сестра не была. А София ничего дурного тебе не сделала. То, что у неё иные представления о жизни, не значит, что она заслужила оскорбление, которому ты её подвергла. Ты вбила себе в голову, Нача, будто это она виновата в том, что ты ненавидишь сама себя и завидуешь всем. Ты меня разочаровала.

— Но, Тави, не говори так! Мы ведь сёстры, — хлюпнула носом Игнасия.

— Это ты забыла, что мы сёстры. Нас трое, а не двое, и мы должны любить и оберегать друг друга. А ты развязала войну, Нача. И не надо рыдать, мне тебя не жаль. Я давно могла бы рассказать бабушке о твоей связи с Валенти, но не сделала этого даже после твоих мерзких поступков. Знаешь почему? Потому что у меня есть совесть.

И Октавия унесла Данте в верхние комнаты, не реагируя на слёзные причитания сестры.

Будуар девушки удивил Данте. Изящная спальня с кроватью, укрытой дымчатым пологом; со стенами, обитыми голубым шёлком без узоров; с жемчужно-белым ковром на полу; с резной мебелью, кружевными подушками и плетёными салфетками — комната юной сеньориты на выданье. Но за дубовым платяным шкафом, стоило дёрнуть неприметную ручку сбоку, открывался тайный вход в другую зону.

Как догадался Данте, об этой секретной комнате знала лишь сама Октавия. Здесь находился иной мир, будто спальня, как её хозяйка, имела два лица — первое она ежедневно являла всем, а другое прятала в глубинах души. Комната напоминала кабинет и одновременно старинную алхимическую лабораторию. Часть стен заполняли книжные шкафы, а часть — стеклянные полки, где хранились минералы, сосуды с разным содержимым, лупы всяческих форм, муляжи человеческих органов, скелеты на подставках и любопытные приборы, значения которых Данте не понимал. Но он быстро смекнул — эта коллекция относится к разряду науки, а не магии.

В лаборатории Октавия и спряталась, чтобы прочесть записку Салазара. Заняв тёмно-алую кушетку, она усадила Данте на подлокотник и развернула послание.

Со свойственной ей проницательностью Октавия мгновенно расшифровала смысл записи под бесчисленным множеством непонятных символов — она поднесла к пергаменту маленькое зеркальце и в отражении прочла суть. Там Салазар сообщал о зеркале, что лежит в комнате Софии, и предлагал Октавии использовать его для связи.

«Как только зеркало окажется в ваших руках, отправьте Гуэну (это моя птица) назад с сообщением. И я активирую основное зеркало — так мы сможем общаться без посредников».

Уговаривать Октавию провести эксперимент по изучению свойств магического артефакта было не нужно — она пришла в дикий восторг.

Дождавшись когдаПрэска закончит уборку на втором этаже, а бабушка отправится в Торговый дом де Чендо-и-Сантильяно, чтобы купить отрез шёлка и кружева для шитья наволочек, она проникла в комнату Софии. Зеркало нашла быстро — Прэска сунула его в ящик туалетного столика.

Спрятав артефакт в подвесной карман юбки, Октавия нацарапала на пергаменте фразу: «Оно у меня» и, привязав записку к лапе Данте, выпустила его в окно.

Данте не ожидал подвоха, но, когда вернулся во дворец Фонтанарес де Арнау и ворвался в комнату Салазара через открытое окно, то застал любопытную картину — Салазар ругался с Кассией.

Они так раскричались, что не заметили ни Данте, смахнувшего крыльями с подоконника несколько писчих перьев, ни Райнерио, как всегда подслушивающего под дверью.

— Я не стану помогать вам в ваших подлостях! — орал Салазар, весь багровый от ярости.

— Ой, кто бы о подлостях заикался, — гаденько улыбнулась Кассия. — Не прикидывайтесь святошей, меня вы не обманете. Я знаю, на что вы способны. Например, не каждому добропорядочному аристократу придёт в голову нанять разбойников, дабы избавиться от родного брата.

Кинжал попал в цель. Замер не только Данте на своём шесте, но и Салазар, нарезающий круги по спальне, застыл, сжав ладонями спинку кресла. Если бы на его загривке росла шерсть, она бы встала дыбом.

— Не корчите из себя жертву, — наплевала Кассия на его молчание. — Вы спросите, откуда я всё узнала? Я объясню. Я побывала в жандармерии по приглашению главного комиссара, и он поведал мне занимательную историю: жандармы поймали шайку, что промышляет грабежами неподалёку от городской окраины, — величаво глянув в зеркало, она поправила шпильку в причёске. — Один из этих типов и сдал всех подельников. В том числе и вас. Он рассказал, что вы подкупили их, навестив в таверне «Кашалот», дабы они напали на Леопольдо. А потом вы разыграли комедию с ранениями и прочим. Вот что значит нанимать непроверенных людей, — она чванливо фыркнула. — Не умеете продумывать каждую деталь, не беритесь интриговать. У вас это глупо выходит. Знаете, почему вы ещё не в тюрьме? Только благодаря мне, вашей любимой мамочке. Какой позор я пережила, уговаривая главного комиссара жандармерии, чтобы он не давал ход делу! Я убедила его, что то были внутрисемейные разборки братьев, и не стоит выносить их на публику. Я даже слезу пустила. Каково, а? Ай да я! — хвастливо закончила Кассия.

— И с чего такое благородство? — процедил Салазар. Он всё опирался о кресло, и то раздражающе царапало ножками пол.

— Конечно, мне следовало избавиться от вас, отправив в тюрьму, но… Во-первых, это позор; он может стоить вашему отцу карьеры, брату — удачной женитьбы, а мне — репутации добропорядочной женщины. Во-вторых, вам предстоит миссия, из-за которой я терплю вас уже девятнадцать лет. И готова потерпеть ещё ради благого дела. Каких-то четырнадцать лет, вы умрёте и кошмар закончится навсегда. Но пока вы живёте в этом доме, вы обязаны приносить выгоду!

— Я не буду варить приворотное зелье! — Салазар оттолкнул кресло, и оно ударилось о стену. — Мне плевать на ваш шантаж! Можете сдать меня жандармам, но участвовать в ваших интригах я не намерен. Мало ли кому вы хотите это зелье подлить?

— Это просьба самой вице-королевы!

— У нас нет вице-королевы, — напомнил Салазар.

— Будет, — хмыкнула Кассия. — Если вы прекратите ёрничать и сварите зелье. Я обещала Кларе-Изабелле, что достану его.

— Для чего?

Она закатила глаза.

— Вы такой же глупый, как ваш отец! После бала я поняла, что, несмотря на должность третьего министра, Ладислао при дворе никто. А Леопольдо нужен титул, чтобы семейка Мендисабаль возжелала с ним породниться. Заветная мечта Клары-Изабеллы дель Руа — стать вице-королевой. Это известно всем при дворе. А если, благодаря мне, она достигнет своей мечты, то начнёт есть из моих рук. Я завоюю её доверие и получу титул и власть, стану её верной соратницей. Что может быть чудеснее?

— Значит, вы хотите напоить вице-короля приворотным зельем, чтобы он женился на своей фаворитке?

— Какая догадливость! — Кассия насмешливо хлопнула в ладоши. — Может, вам заняться предсказаниями судеб? Глядишь, будет прок от вашего существования.

— Ну, допустим, я сварю это зелье, — тон Салазара с гневного сменился на язвительный. — Но что я получу взамен? За такое самодурство, мамуля, вам придётся платить. И не только деньгами, — сузив глаза, он тараном пошёл на Кассию. Та попятилась, но упёрлась спиной в шкаф и оказалась в безвыходной ситуации, когда юноша навис над ней.

— Я спасла вас от жандармов. И не скажу правду о похищении ни вашему отцу, ни брату. Разве этого мало?

— Вы не учли одну деталь, мамуля, — ухмыльнулся он. — Я — маг. Я не боюсь ни жандармов, ни отца с братом, ни вас. Одним щелчком пальцами я могу стереть вам память, и вы не только забудете об этом инциденте, но и останетесь дурочкой до конца жизни, — Кассия нервно вздрогнула, и Салазар улыбнулся саркастически — он нашёл болевую точку матери — её страх перед колдовством. — И я могу выдать за приворотное зелье что угодно, даже яд. Вы, мамуля, всё равно в этом не разбираетесь. Как вы думаете, через сколько дней после похорон вице-короля ваша шея останется без головы?

Кассия досадливо закусила губы — она проиграла в этой словесной дуэли.

— Хорошо, — выдавила она с ненавистью. — Чего вы хотите?

Скрестив на груди руки, Салазар отошёл в сторону, позволив матери перевести дух.

— Софию Мендисабаль, — заявил он громко. — И моё наследство, которое мне полагается по праву рождения.

Комментарий к Глава 11. Союз врагов

[1] Клавесин — музыкальный инструмент, предшественник фортепиано. Начал терять популярность ещё в середине 18 века, но закончил своё существование только в 1810 году.

[2] В 17-18 веках карманы были самостоятельным аксессуаром женского костюма. Они не вшивались в одежду, а носились (как правило, попарно) на тонком пояске поверх нижних юбок. Для доступа к карманам в швах верхней одежды оставлялись специальные разрезы. Потом на смену им пришли мешочки для рукоделия и сумочки-помпадур (для выхода в свет), но в быту многие так и пользовались подвесными карманами.

========== Глава 12. Морок ==========

Трое суток Салазар убил на варку двух снадобий — ингредиенты для них Эу достала у своей тётки-знахарки Нуны.

Приворотное зелье — снадобье цвета фламинго, пахнущее клубникой и ананасами — в карман Кассии попало уже на следующий день — его приготовление для Салазара было делом элементарным. Данте не понял, нормальное ли зелье маг сварил, но, судя по хитринке во взгляде и лисьей морде над головой, жидкость имела и дополнительные свойства. Кассия этого не знала и на время от сына отстала, пообещав, что выполнит их договорённость, когда зелье подействует на вице-короля. И Салазар занялся другим.

Найдя на лапе Гуэну записку, он активировал большое зеркало. И они с Данте увидели в нём Октавию, что, сидя в лаборатории, разговаривала с маленьким зеркальцем. В нём она читала лишь надписи — ответы Салазара на её вопросы.

Октавия поведала: София по-прежнему находится в подвале. Все шансы добраться до неё пресекла бабушка — она заперла дверь на несколько замков, а ключи повесила себе на шею. Накануне Октавия забралась ночью в её спальню, чтобы ключи украсть, но…

— Меня поймала Игнасия, — вздохнула она нервно. — Я не думала, что моя сестра такая подлая. Она сообразила, что я пришла за ключами, и поклялась рассказать бабушке. Игнасия меня разочаровала. А Софию надо выручать. Бабушка намерена держать её взаперти до свадьбы с Абелем де Чендо-и-Сантильяно, а тот делать ей предложение не торопится.

— Воровать ключи бессмысленно, — ответил Салазар спокойно, хотя Данте видел — он трясётся от негодования. — Даже если вы поможете ей выйти, это ничего не даст. Её поймают и закроют опять. Надо, чтобы старуха отпустила её добровольно.

— Это невозможно, — Октавия даже рассмеялась от такой идеи. — Ландольфо, вы не знаете мою бабушку. Это дьявол в юбке! И самое ужасное — отец с ней согласен, он под её каблуком и говорит, мол, распутная дочь ему не нужна. А Игнасия заставила всех поверить, что София потеряла честь.

— Магия творит чудеса! — гордо объявил Салазар.

Когда через двое суток он через зеркало вручил Октавии фиал с серебристой жидкостью, Данте не знал чему изумляться больше: его феноменальным магическим талантам (Салазар заставил зеркало работать немыслимо — передавать вещи на расстоянии — и переделал чары, морочащие разум и уже использованные им в день похищения Леопольдо, в зелье с теми же качествами) или невероятной склонности к интригам, которую он явно унаследовал от матери.

— Это «Жидкий Морок» — затуманивает мысли и подчиняет волю, — объяснил он Октавии. — Добавь в еду или в напитки. Когда бабка выпьет зелье, прикажи ей отпустить Софию. Она послушается тебя, а остальные с ней согласятся, только напои и отца, и Игнасию — всех, кто замешан в этой истории.

— А это не навредит им? Они потом придут в себя? — боязливо спросила Октавия.

— Да, когда действие «Морока» закончится, они очнутся и вспомнят лишь то, что ты захочешь.

Ночью Салазар и Данте наблюдали в зеркале, как семейка Мендисабаль хором сошла с ума: Игнасия, Лоида и Аурелиано вели себя странно — хихикали, прыгали по канапе и бегали, размахивая руками. Зато они хорошо среагировали на голос Октавии — та командным тоном велела бабушке выпустить Софию из подвала.

Исхудавшую и бледную девушку Лоида и Аурелиано привели в гостиную, и Октавия «порекомендовала» всем перед ней извиниться. София, кажется, ничего не поняла, когда Игнасия, слёзно причитая и ползая по ковру, стала умолять её о прощении. С довольным видом Октавия проводила Софию наверх и уложила спать. А утром троица, напоенная «Жидким Мороком», проснулась с мигренью, как после активной попойки.

Но радости Салазару это не прибавило. Когда он заикнулся, что хочет поговорить с Софией через зеркало, Октавия его огорошила.

— Она не хочет иметь с вами дел, — развела девушка руками. — София убеждена, что это вы виновны в её несчастьях. Я рассказала ей о проделках Игнасии, о том, что именно вы придумали, как её выручить. Но София не слушает. Порой она бывает капризна и ведёт себя по-детски. Сейчас такой случай. Она встала в позу. И пока я не могу помочь вам. Может, получится её убедить со временем, и она смягчит гнев, но я не обещаю.

Салазар к удивлению Данте не разозлился, но загрустил — он мало рассчитывал на Кассию, хоть и ждал, что план с приворотным зельем даст плоды.

И случилось это быстро — через неделю вице-король объявил о помолвке с герцогиней Кларой-Изабеллой дель Руа и Кассия начала бегать на совместные прогулки с ней. Та пообещала: как только станет вице-королевой, пожалует Леопольдо титул. И счастливая Кассия потребовала: в ближайший четверг Леопольдо и Салазар должны посвататься к сёстрам Мендисабаль.

Пару раз поймав её взгляд, Данте убедился: в словах Кассии мало истины — пока она общалась с мужем и сыновьями, мысленно воображала, как на голову Салазара падает томагавк и раскраивает ему череп.

Данте хотел намекнуть юноше — матери доверять не следует, но вмешиваться побоялся.

Впрочем, после того, как Салазар уселся за чтение огромного чёрного фолианта под названием «Тысяча способов умереть и воскреснуть», Данте уже не был уверен, что он не отомстит Кассии за её возможный обман. Эти двое стоят друг друга, и лучше не встревать — целее будешь.

Но, когда в четверг семейство прибыло в замок Мендисабаль, ситуация перевернулась ног на голову.

София, наконец, вышла в свет. Бледная и печальная, она сидела рядом с бабушкой и её приятельницами — конвоем из блюстительниц морали и нравственности. Данте так и не понял сути действия «Живого Морока», но маловероятно, что тот заставил графиню Мендисабаль забыть, почему она наказала Софию. Данте был убеждён — на этом история не закончится.

Октавия, хотя Салазар жестами делал ей намёки на личную беседу, а Леопольдо пытался ухаживать, всех игнорировала, общаясь только с отцом. Леопольдо она кивнула в знак приветствия, а от Салазара спрятала лицо за веером. Это было непохоже на неё, всегда открытую и искреннюю, и Данте насторожился — определённо что-то случилось.

Кассия, разумеется, (Данте и не питал иллюзий на её счёт) обвела Салазара вокруг пальца. Во время дневного чая она поведала Мендисабалям: Салазар ушёл из семинарии. Теперь он светский человек и может жениться. Леопольдо же, как только состоится свадьба вице-короля, получит титул виконта, а позже (если Кассия войдёт в ближний круг Клары-Изабеллы) — и маркиза.

— Надо полагать, мы можем породниться дважды. Это станет выгодной сделкой, как для вас, так и для нас, — пропела она сладким голосом, переведя взор с сыновей на Лоиду и Аурелиано, и толкнула локтем под рёбра вялого Ладислао — тот в последнее время стал хворать, жалуясь то на колики, то на головокружения.

— Наши сыновья желают посвататься к вашим дочерям, — произнёс он величественно, будто делал Мендисабалям одолжение.

— У нас трое девиц на выданье, — заметил Аурелиано и усмехнулся. — Кто же из них удостоился такой чести?

— Леопольдо, я полагаю, очень жаждет руки сеньориты Софии, как самой красивой невесты из ныне существующих. А Ландольфо очарован милейшей Игнасией, — выдала Кассия, и на губах её отчётливо проявился шрам, как обычно превратив лицо в злорадную гримасу.

Наступило молчание. Оцепенели не только Леопольдо и Салазар, но и сами Мендисабали. Первой опомнилась Лоида.

— Ах, увольте! Вопиющая глупость! Неужели неказистая Игнасия могла понравиться такому очаровательному молодому человеку? — она изучила Салазара долгим, придирчивым взглядом. — Никогда не поверю! Но, в любом случае, это не имеет смысла, ведь София уже сосватана. Не далее как вчера герцог де Чендо-и-Сантильяно договорился с Аурелиано о браке своего сына, маркиза Абеля, с нашей Софией. Это уже решено. Через три месяца состоится помолвка, а через полгода — свадьба. Но если вы по-прежнему настаиваете на сватовстве, я не возражаю, если одному из ваших сыновей достанется Октавия, которая должна выйти замуж после Софии. Игнасия не может её опередить.

Данте увиделось, что Лоида говорит о внучках с пренебрежением — особенно об Игнасии. Та разглядывала свои руки, занятые пяльцами с вышиванием. Октавия явно была в ступоре. Данте прочёл над её затылком мысли: лица Салазара и Леопольдо — они нравились ей оба, и в перспективе оба могли стать её мужьями, но она колебалась, не зная кого выбрать.

София сидела неподвижно. Салазар раздевал её глазами, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. Данте чувствовал лапами, что юношу опять трясёт, но непонятно от чего — от любви к Софии или ненависти к Кассии.

— Ах, какая замечательная новость! — обрадовался Леопольдо — для него всё складывалось великолепно. — Спешу поздравить очаровательную сеньориту Софию со столь удачной партией! Лучше жениха, чем Абель де Чендо-и-Сантильяно трудно найти.

— Благодарю вас, — пролепетала София, опустив ресницы. Данте не понимал: это маска безропотной жертвы или последствия наказания.

— Ах, мы с отцом были уверены, что Абель нас опередит, — Леопольдо не замечал, как антрацитовые очи брата наливаются кровью. — Он прекрасный человек, и, открою вам секрет, это я посоветовал Абелю не затягивать со сватовством. Мы с ним дружны с недавних пор, и я не сомневаюсь — они с сеньоритой Софией чудесная пара. А я, в свою очередь, не хочу медлить и предлагаю руку и сердце восхитительной сеньорите Октавии.

В молчаливое бешенство впал не только Салазар. Кассия тоже кипела, как чугунный котелок на огне. От злости она мяла в руках вышитую бисером сумочку, едва не распуская её на нити — Национальный банк уплывал за горизонт.

— Мы будем счастливы принять сеньориту Октавию в нашу семью, — с нарочитой любезностью процедила она. — Леопольдо как раз намеревается изучать банковское дело в Центральном Университете Лимы. У него феноменальная склонность к этой дисциплине, а со временем, надеюсь, он войдёт в состав Торговой гильдии, — судя по ошеломлённому виду Леопольдо, Кассия поставила ему шах и мат.

Ещё около сорока минут ушло на обсуждение формальностей. Мендисабали не возражали против кандидатуры Леопольдо в качестве мужа для Октавии. Раз им удалось сосватать Софию за наследника крупнейшего Торгового дома, строптивую и невыносимую, как выразилась Лоида, Октавию отдали Леопольдо без проблем. Кассия, увлечённая потугами не лишиться Национального банка, на Салазара начихала, но Игнасия, расправив складки нежно-голубой муаровой юбки, бросала на него откровенные взгляды. Он её игнорировал и отчаянно жестикулировал Софии, пытаясь выбить из неё хоть одну эмоцию — но всё было глухо. Казалось, девушка отгородилась каменной стеной, двери и окна которой заперла на тысячу замков.

А по возвращении домой разразилась буря — все кричали друг на друга, забыв, что они аристократы.

С Леопольдо Кассия поругалась уже в карете, высказав ему в лицо всё, что думала о его вероломстве: и о том, как он посмел избавиться от Софии, договорившись с Абелем де Чендо-и-Сантильяно, и отхватить в жёны «эту выскочку» Октавию; и о том, что теперь у них мало шансов получить контроль над Национальным банком — крупное фамильное дело всегда переходит к старшим детям; Октавии навряд-ли отдадут банк в наследство.

— Я не понимаю вас, мама, — заявил Леопольдо искренне. — Вы же сами говорили, что хотите стать придворной дамой, набиваетесь в подруги к Кларе-Изабелле. Так для чего вам Национальный банк?

— Национальный Банк нужен вам, — скрипнула зубами Кассия. — Ваш отец, надеюсь, доживёт свои дни в роли третьего министра. Я тоже ещё покрасуюсь при дворе. Но ваше будущее, Леопольдо, зависит от удачной женитьбы. Вы не делаете никакой карьеры, ни политической, ни торговой. У вас нет перспектив, нет профессии или выгодного дела, в отличие от ваших многочисленных друзей. Есть только желание гулять и развлекаться. А как вы будете жить, когда нас не станет? На ренту от наследства, которое, если ваш брат не прикарманит, вы сами растратите за пару лет? Подумайте, наконец, о своём будущем! Вам девятнадцать лет, вы уже не мальчик! Сегодня вы лишили себя возможности подняться по карьерной лестнице, получить много денег и шанс руководить самым крупным банком вице-королевства! Я влезала в доверие к этой сумасшедшей Кларе-Изабелле и выбивала для вас титул, чего так и не сумел сделать ваш отец за столько лет, не для того, чтобы вы подставили мне подножку! Учтите, теперь вы обязаны искупить свою вину. Пойдёте в университет изучать банковское дело. И точка. Мне плевать, нравится вам или нет. Хотите эту непослушную особу в жёны, прекрасно, я уступлю, выхода вы мне не оставили. Но ваша учёба будет платой за мою доброту. Заключим сделку: я соглашаюсь на Октавию, а вы — на диплом Центрального Университета Лимы. В ваших же интересах, Леопольдо, получить контроль над Национальным банком, иначе я забуду, что вы мой сын. Да и вдовцом остаться недолго — пшик и готово! Верю, что мы поняли друг друга, — ухмыльнулась она, и щёки Леопольдо зарделись.

Однако Кассия мигом отвлеклась от него — дома на неё напал Салазар. Войдя в гостиную, он пинком отшвырнул кресло — оно улетело в угол, а испуганная Джеральдина едва успела отскочить.

— Вы подлая дрянь! Вы обманули меня! — рявкнул он, припечатав Кассию спиной к каминной полке. — Я пошёл на сделку с вами, зная о вашей склонности к патологическому лицемерию, но не думал, что вы способны лгать в лицо, зная, что я могу умертвить вас одним щелчком пальцами!

— Почему вы кричите? — Салазар весь искрился и дымился, но Кассия вела себя отважно — язвила и ухмылялась. — Всё разрешилось неидеально для меня и Леопольдо, но для вас — чудесно. Вы хотели жениться на сеньорите Мендисабаль, так женитесь на Игнасии и успокойтесь. Осчастливьте несчастную уродливую гусыню на целых четырнадцать лет. Вам всё равно умирать, какая разница на ком жениться? А для бедняжки — это неплохой исход. Лучше быть вдовой, чем старой девой.

— Я женюсь только на Софии! И никто мне не помешает. У меня есть оружие, которого нет у вас — магия. Ей благодаря, я сотру с лица земли всех неугодных! — заявил Салазар, тараща глаза, как умалишённый. Леопольдо и молчавший в тряпочку Ладислао смотрели на него с изумлением и ужасом. — Не думайте, мамуля, что вы победили. Вы глупы, раз полагаете, что ваша авантюра с приворотным зельем не будет иметь последствий.

Кассия резко побледнела.

— О чём вы?

— Что, струсили? — прищёлкнул языком Салазар. — А я предупреждал — со мной шутки плохи. Я умею не только варить зелья, но и добавлять туда особые ингредиенты…

— Что вы сделали, отвечайте?! — пошла зелёными пятнами Кассия. — Немедленно скажите, что вы подмешали в это чёртово зелье, мерзкий выродок! Там был яд?!

— Кое-что полюбопытнее, — повёл бровью Салазар. — Если эта дамочка изменит человеку, которого она напоила зельем, то умрёт. И не будет у вас подружки вице-королевы, — он развернулся и, взмахнув длинными волосами, устремился вверх по лестнице.

— Я, пожалуй, с ним поговорю, — вздохнул Леопольдо. — Я чувствую себя немного виноватым перед ним из-за Софии, хотя… не думаю, что Ландольфо относится к ней серьёзно. Я-то люблю Октавию, а у него это глупый каприз, — и он ушёл вслед за братом.

Данте чуть застрял, прицепившись когтем к обивке кресла. Пока он выпутывался, Ладислао подал голос:

— Я ничего не понял, дорогая, о чём говорил Ландольфо? Что вы затеяли? Что за зелья и причём тут вице-король?

— Тише вы, замолчите! — подойдя к окну, Кассия задёрнула бархатные портьеры. — Вы что не в курсе, что недоброжелатели сутками шпионят за нами? Им только повод дай, они мигом испортят нам репутацию! Неужели вы не видите: Ландольфо не в себе! Эти глупости про магию, зелья и прочее — выдумка, бред сумасшедшего, понимаете, дорогой? Никакой он не маг, и этот старик, который приходил к нам много лет назад, — обычный шарлатан. Ландольфо одержим бесами, он не посещает церковь, не верует в бога, и лучшее, что можно сделать — отправить его в Жёлтый дом.

— Но он наш сын! Мы не можем отправить его в Жёлтый дом, это же скандал! Вы сами подумайте, сын третьего министра в Жёлтом доме! — возмутился Ладислао, но под суровым взглядом Кассии пыл его угас.

— Свободно расхаживая по городу и общаясь с нашими друзьями, он позорит нас ещё больше, — не согласилась Кассия. — Теперь он всех убеждает, будто я напоила вице-короля приворотным зельем! Подумайте только, ну не смешно ли? Я всего-то попросила Ландольфо приготовить лекарство от несварения, зная, что он неплохо в этом разбирается. И эта невинная просьба вылилась в чудовищную клевету! Это уже становится опасным, ведь под каждым нашим окном сидят шпионы!

Хлоп! Кассия с Ладислао обернулись — это Данте, прокрутив кольцо по часовой стрелке, исчез в воронке магической пыли.

========== Глава 13. Ложь ради пустоты ==========

Пока Данте плавал в облаке волшебной пыли, он успел прочитать дату, которую материализовало кольцо: 21 апреля 1730 год.

Перемещение не стало для него неожиданностью — в момент беседы между Кассией и Ладислао он вспомнил, что давно хотел воспользоваться кольцом.

И замок Мендисабаль снова вырос на горизонте. Наверное, впервые с момента проживания в нём герцогини Лоиды, ненавидящей всю флору и фауну, он тонул в цветах: корзины с белыми розами и лилиями, как персидский ковёр, укрыли пугающе-каменный двор; шипы пахир спрятались за атласными лентами и золотыми колокольчиками; подъездную дорогу запрудили богато расписанные кареты, а парадные двери были распахнуты настежь.

Чтобы не привлекать внимание, Данте сел в нишу окна. В просторной центральной зале шёл бал. Элегантные дамы и кабальеро заполняли дом; их одеяния и драгоценности блестели в пламени свечей и канделябров. Гости стояли полукругом, освободив центр для двух пар молодожёнов. В одной невесте Данте узнал Софию, в другой — Октавию. Сёстры различались только цветом волос — эльфийски-платиновых у первой, и густо-каштановых у второй — и утопали в абсолютно одинаковых платьях-облаках из белого муара, с алмазами на корсетах и тиарах.

Леопольдо в строгом чёрном камзоле, ничем не украшенным, затерялся на фоне прекрасных невест и жениха Софии, разодетого, как инфант, в роскошный изумрудный аби, отделанный золотом. Это был Абель де Чендо-и-Сантильяно — молодой человек с усиками и тёмными волосами, увязанными в хвост.

Обе пары легко и умело скользили по паркету, и Данте сделал вывод: София и Абель — идеальная супружеская чета. Жених явно был воодушевлён, сквозь его попытки выглядеть холодным аристократом то и дело прорывалась задорная улыбка. София тоже не напоминала девушку, выданную замуж насильно. Она казалась спокойной и приветливой. И Данте понимал: она — тот тип женщины, которой нужны материальные блага и статус: роскошный дом и красивые наряды; семья, способная быть эталоном процветания; и муж представительный, добрый и щедрый с нею. И именно здоровый эмоционально Абель, а не фаталист и истерик Салазар подходил под такие идеалы.

Октавия и Леопольдо были иными, словно жили в мирах, доступных только избранным. Октавия нервничала, кусала губы и время от времени раздражённо встряхивала головой, убирая выпавшую из-под фаты прядь волос. Леопольдо, явно чем-то расстроенный, застывшим взором смотрел невесте через плечо.

Гости умилялись и аплодировали молодожёнам после каждого удачного па. Даже чёрствая Лоида промокала глаза платочком, но Данте не сомневался — это фарс. Рядом находилась и Кассия, одетая в элегантное платье из чёрного шёлка, которое превратило её в фарфоровую куклу Пандору. Аурелиано пыжился от гордости, беседуя с холёным господином в фиалковом камзоле — то был герцог де Чендо-и-Сантильяно, отец Абеля и владелец знаменитого на весь Буэнос-Айрес Торгового дома.

Пока сёстры танцевали, Игнасия сплетничала с компанией подруг. В отличие от Октавии и Софии, их у неё было пруд пруди. Данте решил — это связано с неказистостью Игнасии. В то время, как её красавицы-сёстры воспринимались девицами на выданье как соперницы, некрасивую Игнасию в этом качестве никто не рассматривал. И поэтому многие сеньориты дружили с ней, служа принципу, вбитому в них матерями и гувернантками: «Подруга не должна быть красивее тебя, иначе останешься без жениха».

Данте надеялся выяснить что-либо о Салазаре, который отсутствовал на свадьбе, но привлечь внимание Октавии ему не удавалось, а позже всё окончательно пошло наперекосяк.

Когда Октавия под руку с Леопольдо вышла из замка в сад, а Данте, сидя на дереве, дожидался момента, чтобы упасть с высоты ей на голову, явилась запыхавшаяся Прэска.

— Сеньорита… тьфу, сеньора Октавия, вот вы где! Наконец-то я вас нашла! Идёмте же со мной скорее! — протараторила она, срываясь в вопли.

— Будь добра, не кричи так, — одёрнул её Леопольдо. — И без тебя голова как каменная. Никогда не думал, что моя собственная свадьба будет таким испытанием.

Октавия, обдав его волной молчаливого гнева, перевела взгляд на горничную:

— Прэска, что-то случилось?

— Ещё как случилось! — от быстрого ли бега или от возбуждения девушка почти задыхалась. — Ваша бабушка случилась! В общем, сеньорита Игнасия уединилась с Валенти в конюшне… Ой, говорила я ему, сто раз ведь говорила: не связывайся с хозяйской дочкой! Да разве ж он меня послушает? И вот, пожалуйста — сеньора Лоида их застукала! Уж и не знаю, кто ей подсказал и зачем она потащилась в разгар свадьбы в конюшню, да только теперь это дело пахнет катастрофой! Ваша бабушка приказала служивым, которые охраняют наши ворота, запереть Валенти в подвале и избить его розгами. Триста ударов, вы только представьте! А сама сеньора Лоида там, в конюшне, издевается над сеньоритой Игнасией! Я не хотела портить вашу свадьбу, сеньорита Октавия, но я не могу молчать! Надо спасать Валенти и вашу сестру… Вы же знаете, как бывает страшна в гневе сеньора Лоида! Идёмте скорее!

— Допрыгались, — сухо прокомментировала Октавия. — Сейчас вы увидите настоящее лицо сеньоры Лоиды Мендисабаль, герцогини Буэнавентура, — через плечо сказала она Леопольдо и устремилась за Прэской.

Вздохнув как-то обиженно, Леопольдо пошёл за ними, не реагируя на заинтересованные лица гостей.

Покинув укрытие на дереве, Данте увязался следом, подавляя желание расхохотаться — Игнасия ему не нравилась, и он радовался, что ей аукнулась история с подставой Софии.

— Я не захотела говорить сеньорите Софии, — объяснила по дороге Прэска. — Вы же знаете её хрупкую натуру, она станет рыдать, падать в обморок да требовать нюхательные соли. С ней хлопот не оберёшься. Потому я и позвала вас.

— Ты всё правильно сделала, — одобрила Октавия. — Софию лучше не трогать, иначе вместо помощи Игнасии мы будем бегать вокруг Софии и утешать её. Она не упустит случая, чтобы получить свою долю внимания. Только вспомни, как она притворялась больной, узнав, что из-за каприза бабушки у нас будет совместная свадьба и одинаковые платья, и ей придётся делить титул невесты и королевы вечера со мной. Ха-ха! Мне хватило её истерик до горла! — она потёрла ладонью шею, словно в приступе тошноты.

— Но может надо позвать сеньора Аурелиано?

— Нет-нет-нет! Ни в коем случае! — яростно воспротивилась Октавия. — У папы слабое сердце, он не вынесет такого позора!

Завернув за дом, они устремились к конюшне — одноэтажному сарайчику, крытому соломой.

В глубине его стояла герцогиня Лоида Мендисабаль, подсвечиваемая лишь факелами и вооружённая болеадорас — шарами на кожаных ремнях, которые гаучо использовали во время охоты, — и осыпала Игнасию, сидящую на куче соломы, трактирной бранью.

Октавия ворвалась в гущу событий, когда Лоида огрела Игнасию каменными шарами по спине, и девушка с криком упала. Прэска же спряталась за дверью, не рискуя заходить в конюшню и попадаться суровой хозяйке на глаза.

— Бабушка, вы что делаете?! — Октавия вцепилась Лоиде в руку, чтобы выхватить болеадорас. Но та, несмотря на возраст, оказалась проворнее — и орудие порки не отдала, и отвесила внучке такую затрещину, что та пошатнулась. К счастью, Леопольдо, прибежав вовремя, поймал супругу в объятия.

— Вас двоих только здесь и не хватало, — буркнула Лоида. — Не понимаю, зачем вы пришли сюда, ведь у вас свадьба. Ещё бы гостей с собой привели! Или вы соучастники этого разврата? Я бы не удивилась…

— Сеньора, не надо унижать меня и мою жену, — Леопольдо явно был оскорблён. — Мы хотим помочь!

— Это не ваше дело, виконт! — королевской поступью Лоида прошлась по конюшне, сметая шлейфом грязь и солому с пола.

— Но мы теперь одна семья!

— Моя единственная семья — это мой сын Аурелиано, — с точностью бывалого гаучо Лоида накрутила ремни болеадорас себе на ладонь. — Увы, он стал жертвой аферистки, которая родила ему трёх недостойных нашей фамилии дочерей. Они живут в моём доме, покупают безделушки, наряды и лакомства за мой счёт, но ведут себя, как уличные девки, — она цедила фразы с такой ненавистью, что Данте, облюбовавший балку под потолком, невольно содрогнулся. Эта дама по силе злобы могла бы дать фору Кассии. — Я позволила вам, сеньор Леопольдо, жениться на Октавии только из-за безнравственного поведения её сестёр. Я боялась, что она станет подражать им в непристойностях. Девицу, склонную к разврату, легко сбить с пути дурным примером. И вы должны благодарить меня за доброту. Пока вы именуетесь всего лишь виконтом, я запрещаю вам встревать в мои дела. Иначе я непременно дождусь момента, когда смогу положить цветы к вам на могилу и запереть вашу несчастную вдовушку в монастыре до конца её дней.

Октавия помотала головой, стряхивая со щёк слёзы, а Леопольдо, весь багровый от ярости, крепко сжал её плечо.

Лоида тем временем подошла к всхлипывающей на соломе Игнасии и, схватив её за волосы, протащила по деревянному полу, вырывая шпильки из причёски.

— А ты, дрянь, убирайся из моего дома! — крикнула она. Голос у Лоиды был грубый и властный; полная, но ни капли не женственная, она напоминала конвоира в платье.

— Но, бабушка, вы не можете так со мной поступить, — запричитала Игнасия жалобно.

— Пошла вон! — Лоида пихнула её каблуком, и Игнасия уткнулась лицом в пол. — Ты опозорила мой дом! Отдалась грязному мужику, неграмотному слуге, прямо в конюшне, как бордельная девка! У любой прачки больше чести, чем у тебя! Ты взяла пример со своей сестры! Но Софию от моего наказания спасла любовь Абеля де Чендо-и-Сантильяно. Он вовремя посватался к ней. И она принесёт пользу нашей семье. Ради того, чтобы Абель не вернул Софию назад после брачной ночи, я даже спрячу гордость и научу её маленькой хитрости, благодаря которой ни один мужчина не догадается, что она — порченный товар. Но на тебе пора ставить крест, ведь никто не позарится на такую уродину! Ты не сможешь искупить свою вину! — подняв с земли шаль Игнасии, Лоида бросила её внучке в лицо. — Выметайся из моего дома, потаскуха! Чтобы глаза мои тебя не видели!

— Бабушка, но куда же я пойду? — размазав по лицу слёзы вперемешку с грязью и кровью (у Игнасии была рассечена губа), девушка закуталась в шаль.

— Например, в бордель. Это единственное место, куда тебя возьмут. Ты больше ни на что неспособна!

— Бабушка, вы не можете выгнать Игнасию, — встряла Октавия — Леопольдо заботливо промокал ссадину на её щеке платком (Лоида оцарапала её перстнем, когда дала оплеуху). — Это дом наших родителей! Мы все втроём — наследницы мамы и папы!

— Закрой рот, — отбрила Лоида. — Ты и твои сёстры пошли в свою проклятую мамашу, которая сдохла как шавка, и поделом ей. После её смерти я выкупила этот дом, ведь его хотели продать с торгов, когда ваш отец чуть не разорил Национальный банк. Именно я, вдова Мендисабаль, герцогиня Буэнавентура, подняла с колен и банк, и этот замок, и я решаю, кому здесь жить, а кому нет. Бесполезным девкам, которые ложатся под конюхов, тут не место.

— Бабушка, позвольте ей хотя бы вещи собрать, — сказала Октавия, а Игнасия, схватив Лоиду за юбку, начала ползать на коленях, рыдая и бормоча: «Бабушка, простите меня, не выгоняйте меня! Я больше не буду!».

— Все её вещи куплены на мои деньги, — мольбы Игнасии бабушка проигнорировала. — Пусть уходит в чём есть! Отныне я запрещаю ей переступать порог замка Мендисабаль, от меня она даже краюшку хлеба не получит! И если я услышу, как кто-то из вас произносит её имя, я вырву ему язык! Отныне у меня только две внучки, а Игнасия мертва и похоронена! — с брезгливой гримасой она перешагнула через Игнасию и покинула конюшню.

Октавия долго не колебалась, решив забрать сестру в дом Леопольдо, где ей теперь предстояло жить. Леопольдо был недоволен, но промолчал, лицом выразив своё отношение к этой идее. Свадьба тем временем продолжалась, и София с Абелем приступили к разрезанию праздничного торта, огромного, в человеческий рост высотой. Но Октавия и Леопольдо вместе с Игнасией загрузились в карету и уехали. Данте устремился за ними, и, когда молодожёны прибыли ко дворцу Фонтанарес де Арнау, Октавия птицу заметила. Она поманила его к себе, и Данте сел на её руку, когтями сделав затяжки на шёлковых перчатках.

— Это же птица моего брата! — догадался Леопольдо. — Что она тут делает? Вроде бы она должна быть дома, в клетке. Мама не стала выпускать её на волю, когда мой брат…

— А где, кстати, Ландольфо? — прервала Октавия. — Что-то я давно его не видела, и на нашей свадьбе он отсутствовал.

— Он уехал учиться в Европу. Возможно, никогда не вернётся, — ответил Леопольдо. По его нервному тону стало очевидно — он что-то не договаривает.

— А ваш отец?

— Ох, идёмте в дом, милая! Нужно разместить Игнасию в комнате для гостей. К счастью, мама осталась на свадьбе, надеюсь, мы успеем подготовиться к её возвращению. Боюсь, она не будет рада вашей сестре. У мамы такой тяжёлый характер! — Леопольдо прикинулся, что не услышал вопроса о Ладислао.

— Не тяжелее, чем у моей бабушки, уверяю вас, — фыркнула Октавия. — Стыдно даже вспоминать эту безобразную сцену с Игнасией, свидетелями которой мы стали. Бабушка называет меня и моих сестёр позором семьи, а сама устроила сегодня балаган. Хорошо, что ни гости, ни ваша мать, ни София с Абелем не видели этого. Идёмте, дорогая, — она помогла сестре выбраться из кареты. Та, кутаясь в шаль, продолжала хлюпать носом.

Как только они вошли в дом, Данте сел на каминную полку, сбив крыльями фарфоровую статуэтку и хрустальный стакан. Леопольдо, велев Джеральдине помочь Игнасии разместиться в гостевой спальне, задержал Октавию (та жаждала поговорить с сестрой наедине).

— Постойте, милая, я должен вам что-то сказать. Вы теперь часть нашей семьи и всё равно узнаете…

— Леопольдо, вы меня пугаете. Неужели моё предчувствие верно и что-то случилось с вашим братом?

— Не с братом, Ландольфо уехал, я же говорил, — он уложил руки девушке на плечи, но её взгляда попытался избежать. — Дело в том, что мой отец… он… он умер.

— То есть как умер? Когда? — Октавия рот открыла.

— Вчера утром. Очень внезапно, уснул и не проснулся, — выдохнул Леопольдо. — Поэтому его не было на свадьбе. Я не сказал, чтобы не портить вам настроение, и не хотел откровенничать при Игнасии. Да и мама запретила об этом распространяться, пока свадьба не закончится, — пояснил он виновато, когда выражение лица Октавии сменилось с обеспокоенного на гневное. Она быстро отпрянула от мужа.

— Как вы могли такое сделать?! Это же ваш отец! Он умер только вчера, а вы гуляли на свадьбе, веселились, танцевали?! Уму непостижимо! Вы обязаны были сообщить об этом! Мы бы перенесли свадьбу! А то, что вы сделали — это гадко! Это неуважение к памяти вашего отца!

— Мама так ругалась вчера, — пробормотал Леопольдо, разглядывая собственные туфли. — Она не плакала, зато обвиняла отца, что он умер не вовремя. Мама не хотела переносить свадьбу даже на день.

— Потому что она мечтает увидеть вас во главе Национального банка, — прямо сказала Октавия, и Леопольдо замер. — Не пугайтесь, а то вы похожи на мышь при встрече с кошкой. Я вас не съем. Но смиритесь, вы женились отнюдь не на дуре. Я давно обо всём догадалась. Если бы не Абель, вы выбрали бы Софию, но я разочарую и вас, и вашу мать — вы никогда не возглавите Национальный банк. Во-первых, это наследство Софии, и управлять им однажды станет Абель, если, конечно, не решит продать его. Во-вторых, бабушка, пока жива, не пустит туда никого. Она и отца лишила акций, он занимает должность председателя совета банка только формально, но всем правит бабушка. Она хозяйка банка, и будет ею до смерти. А умирать она не собирается. Я же получу в наследство лишь деньги и несколько земельных участков. Вы напрасно женились на мне, Леопольдо, — добила она мрачно. — Искалечили себе жизнь ради пустых надежд вашей матери.

— Не говорите так, Октавия, это неправда! — он обнял девушку сзади за плечи. — Я женился на вас по любви, и планы мамы не имеют отношения к моим чувствам. Я никогда не хотел жениться на Софии и сделал всё для этого. Вы же знаете, это я поспособствовал её браку с Абелем. Прошу вас, Октавия, поверьте мне и давайте не будем ругаться. Сегодня день нашей свадьбы, наша первая брачная ночь…

— Вы серьёзно? — Октавия дёрнула плечами, сбрасывая его руки. — Брачная ночь в такой момент? А позвольте спросить, где сейчас находится тело вашего отца, и когда будут похороны?

— Он наверху, в одной из спален. Мама завтра объявит о его кончине.

— И вы хотите, чтобы я думала о брачной ночи, пока в семье горе, а за стенкой лежит труп? Вы издеваетесь? Я была о вас лучшего мнения, Леопольдо!

— Но, милая…

— Не надо называть меня «милой», вас это не спасёт. Вы меня разочаровали! Умер ваш отец, а вы веселитесь! Это отвратительно! Пойду к сестре. И запомните, сегодня мы будем спать раздельно.

— Но моя мама…

— Перестаньте думать мозгом своей мамы, в конце концов! У вас есть голова на плечах или нет?! — крикнула она с лестницы. — Я знаю, сеньора Кассия не подарок, но я жила с бабушкой, которая постоянно хваталась то за розги, то за кочергу, поэтому злой свекровью меня не напугать. А вам, Леопольдо, пора вырасти из коротких штанишек. Довольно прикрываться мамой! — и Октавия громко свистнула, подзывая Данте, чем ввела Леопольдо в ещё больший ступор. — Да, не только мужчины умеют свистеть, — подобрав юбки, она ушла вверх по лестнице.

Данте полетел за ней. Теперь его занимали два глобальных вопроса: куда делся Салазар и что произошло с Ладислао.

========== Глава 14. Сострадание и расчёт ==========

На следующий день Кассия объявила о кончине мужа, надела траур и, корча безутешную вдову, даже не распекла сына и невестку за привод Игнасии. А та затаилась в гостевой комнате, попадаясь на глаза только Джеральдине, которая приносила ей еду.

Всем знакомым семьи были разосланы письма с известием о смерти Ладислао и дате отпевания и похорон, и пару дней Кассия принимала цветы в знак уважения и скорби.

Через три дня состоялась литургия в церкви имени Святой Терезы Авильской, которую проводилсам архиепископ. После закрытый гроб толпа пронесла через несколько улиц на кладбище. Архиепископ зачитал речь, полную высокопарных фраз, а несколько певчих затянули траурный псалом, пока могильщики вносили гроб в склеп с мраморной табличкой на его двери: «Фамильный склеп семьи Фонтанарес де Арнау, с 1561 года».

Внутрь Данте залетать не стал, а примостился на дереве и наблюдал. Кассия в шляпке с чёрной вуалью, доходящей до пят, неискренне рыдала. Октавия, хмурая и невыспавшаяся, благодаря предпохоронным хлопотам, которые на неё свалила Кассия, держала под руку Леопольдо, глубоко подавленного смертью отца. Но после сокрытия им этого факта на свадьбе, Данте не верил ему. На кладбище он заметил также Райнерио, Эу и Джеральдину — те стояли вдали, ожидая своей очереди попрощаться с хозяином. Явились и Мендисабали: Аурелиано пожал руки Кассии и зятю, Лоида и София с Абелем тоже принесли сухо-официальные соболезнования. Мелькнули и придворные, советники и министры — мужчины с ленточками и орденами на камзолах. Отсутствие Игнасии никого не удивило — не захотев встречаться с бабушкой, она осталась во дворце.

Когда гроб отправили в склеп, архиепископ начал со вздохами рассказывать о том, какого замечательного человека потерял мир, а мужчина с орденом на шее — второй министр — передал соболезнования от вице-короля и герцогини Клары-Изабеллы, добавив: они будут рады, если члены семьи нарушат траур и посетят королевскую свадьбу через три недели — хотя бы официальную её часть. Зато у Райнерио была умильная физиономия жабы, до отвала наевшейся сочными жуками и гусеницами.

Как только похороны закончились и все стали расходиться, Октавия быстро увела Леопольдо с кладбища, избегая диалога с бабушкой, а Райнерио подошёл к Кассии.

— Надеюсь, моя госпожа, я доказал вам свою преданность? — он оперся рукой о дверь склепа. — Вам очень идёт вдовство, в трауре вы ещё прекраснее. Но кого же стоит поблагодарить за эту долгожданную свободу? Разумеется, вашего покорного слугу. Я выполнил свою работу, моя госпожа, отравил вашего муженька. К тому же, вновь написанное им завещание — раз и исчезло, и никто, кроме меня, не докажет, что оно существовало. Теперь и вы должны выполнить обещанное.

Кассия подняла вуаль с лица — глаза её были сухи и полны гнева.

— Нашли место для подобных разговоров — на кладбище! Плебейство в вас неискоренимо. Но мне это даже нравится — убийца соблазняет вдову жертвы и предлагает ей разные двусмысленности возле его склепа. Ха, мой муженёк поди в гробу перевернулся! — и она расхохоталась, закрывая рот веером из чёрных страусовых перьев.

— Я всегда догадывался, что вы порочны и циничны, моя госпожа. Но я люблю опасных женщин. Так когда мне ожидать от вас ответной благосклонности? — он завладел её рукой, и Кассия не вырвала её. — Я пошёл на преступление ради вас. Вы плакали, утверждали, что страдаете, будучи замужем за этим человеком, с которым вы разные, как вода и масло. Так что же? Я ведь могу и передумать, и моя любовь к вам обернётся против вас же. Пойду, скажем, в жандармерию. Виселица, так виселица, мне терять нечего, но я утяну на дно позора и вас.

— Сегодня после полуночи в моём будуаре, — неожиданно сдалась Кассия и, набросив вуаль обратно на лицо, зашагала прочь; камешки гравия разлетелись под каблучками.

Райнерио, взглядом проводив её спину, обернулся к двери фамильного склепа: «А я знал, что непременно займу место не только в постели твоей жены, сеньор Ладислао. Интересно, а что твои сыновья готовы будут отдать за эту бумажку — новое завещание, пока не явился семейный нотариус и не зачитал старое? Они сами выкопают себе могилы, устроив войну за наследство. И кто тогда станет хозяином империи Фонтанарес де Арнау? Конечно, я, Райнерио Гарридо, которого ты, мерзкий аристократишка, всегда унижал, платя гроши и нагружая работой. Однако твой секретарь оказался умнее тебя! — и он плюнул на чёрную дверь склепа.

Один Леопольдо не ведал об интригах. После свадьбы с Октавией он парил в облаках, хотя брачная ночь не состоялась, пока тело Ладислао не увезли на кладбище — Октавия была непреклонна. Но позже она сдалась, и Леопольдо забросил даже учебу в Центральном Университете Лимы. Изо дня в день он бил баклуши и мечтал о любовных утехах, раздражая этим Октавию, — её деятельной натуре претило такое разгильдяйство. Она долго умоляла его образумиться, но юноша твердил одно: учиться ему не нравится; он ждёт открытия наследства отца, дабы вложить деньги в какое-нибудь дело и жить потом на проценты. И, в конце концов, пошутил: «Если ты так любишь науки, иди в университет вместо меня».

Не прошло и недели, как Октавия, нарядившись по-мужски, в шляпе и с тростью в руках, и представляясь именем «Леопольдо Фонтанарес де Арнау», отправилась в Университет Лимы изучать банковское дело. Сам Леопольдо воспринял это со смехом — пусть развлекается, главное, чтобы Кассия не узнала.

Но семейная идиллия рухнула, когда Октавия с Данте стали невольными слушателями разговора между Эу и Джеральдиной. Благодаря болтливой горничной, что нахально расспрашивала Эу, почему она исчезает каждое утро, выяснилось: Салазар находится в одном из частных жёлтых домов Буэнос-Айреса под вымышленным именем Дамиан Мигре, куда его отправили Кассия и покойный Ладислао.

— Эта кобра ещё и наследство прикарманит, вот увидите, донья Эу, — ворчала Джеральдина, моя фарфоровые тарелки в большом деревянном корыте. — Когда сеньор Ладислао помирал тут и позвал господина нотариуса, этот ушлый секретарь дон Райнерио подслушивал да вынюхивал. А как час сеньора пробил, так он перерыл все его бумаги. Теперь один дьявол знает, чего они там наворотили с этим наследством. Вот окажемся мы все под мостом, да и дело с концом! А бедный сеньор Ландольфо…

— Замолчи, глупая служанка! — шикнула Эу и отвесила Джеральдине крепкий удар по затылку. — О таких вещах в доме не говори! Ежели узнает сеньора Кассия, что я навещаю молодого сеньора в Жёлтом доме, так тебе несдобровать. Я непременно позову дона Косме, чтобы он душу из тебя вытряс. Уж я-то знаю, ты боишься его больше, чем самого чёрта, — удовлетворённо сказала Эу, заметив, как Джеральдина побледнела.

— Да будет вам угрожать, донья Эу, — буркнула она. — Ничего я не скажу, надо оно мне что ли, в чужие дела вмешиваться. Просто жаль будет, ежели сеньор Ландольфо в том гадком доме помрёт, да и не узнает, чего за ужасы тут творятся.

Стояло Эу направиться к двери, и Октавия быстро ретировалась, унеся Данте на плече и прижимая юбку, чтобы она не шуршала.

Данте предполагал, что девушка зазовёт Эу на особую беседу, но та поступила вопреки его логике. Около десяти вечера, когда Леопольдо, утомлённый изучением университетских научных трудов, которые жена ему подсунула, упал в мир сна, Октавия выскользнула из спальни и устремилась в правое крыло дворца, где обитала Кассия. Бесцеремонно распахнув дверь, она и Данте, что прыгал по её голове, застали невообразимую картину: в постели хозяйки лежал Райнерио. Стыдливо прикрываясь одеялом, он хихикал. Кассия, в платье неглиже сидевшая у зеркала, вскочила на ноги.

— Вы что себе позволяете?! Как вы смеете врываться ко мне без стука?! — прошипела она хрипло. — То, что вы моя невестка, не даёт вам права вести себя подобным образом! Ещё и эту отвратительную птицу приволокли, — она смерила Данте ненавистным взглядом.

Но Октавию, казалось, не смущало присутствие голого мужчины. Она с хлопком закрыла дверь изнутри.

— Забавно представить, каково будет обитателям этого дома, а также, к примеру, вашей подруге Кларе-Изабелле прочесть в завтрашнем выпуске «Голоса правды» о том, что вдова Фонтанарес де Арнау через неделю после похорон мужа развлекается со своим секретарём! — выдала Октавия скороговоркой. — Вы только вообразите какая сенсация!

Кассия гневно засопела, не находя слов.

— Вы… вы… да вы…

— Я буду бороться с вами, — продолжила Октавия с таким ехидным видом, словно превратилась в лису. — Но вашими же методами, ибо иных вы не понимаете. Так вот, мой отец дружит с Ренцо Коста-старшим, хозяином издательского дома, и тот быстро может тиснуть в печать статейку о похождениях главной придворной дамы, если вы, конечно, не пойдёте мне навстречу в одном деле…

— Это шантаж? — Кассию всю трясло от ярости, и она закуталась в шаль, чтобы усмирить дрожь.

— Совершенно верно! Я тут услыхала забавную беседу двух служанок. Оказывается вы с Леопольдо обманщики. Так долго и упорно рассказывали о несуществующей поездке сеньора Ландольфо в Европу, что я даже поверила…

На щеках Кассии выступили алые пятна.

— И что с того? Вам какое дело? Это семейные проблемы, которые вас не касаются! Вы здесь всего лишь бесполезная приживалка!

— Так вот, сеньора, — Октавия сделала вид, что не расслышала последней фразы. — Я буду краткой и больше не стану отнимать у вас и вашего любовника драгоценное время. Я верю, что не позже, чем через пару дней, сеньор Ландольфо вернётся из своего путешествия и доставит нам всем удовольствие лицезреть его в этом доме. А то я давненько не навещала Ренцо Коста-старшего. Знаете, он мне как дядя. Он всегда говорил: «Если что произойдёт, обращайся за помощью», даже хотел сосватать ко мне сына. Но я выбрала Леопольдо. И надеюсь, не пожалею, что не стала сеньорой Коста. Доброй ночи, — Октавия ловко выскочила за дверь и вовремя — Кассия уже схватилась за фарфоровую вазу, дабы бросить её невестке в голову.

С одной стороны Данте восхитился отвагой Октавии, а с другой — и не предполагал, что она способна так жёстко противостоять Кассии.

Впрочем, уже на следующий день у Кассии появилось время для манёвра — Октавию отвлекла от борьбы со свекровью новая проблема с Игнасией — утром та упала в обморок.

Семейный эскулап Рафаэль Ариббо огорошил всех — Игнасия в положении. Ни Данте, ни Октавия не усомнились, что отец ребенка — конюх Валенти, о котором со дня свадьбы никто не слышал, а Игнасия была убеждена, что Лоида пустила его на корм для червей.

Октавия восприняла новость философски, даже уговаривала сестру не впадать в панику — та вознамерилась немедленно сброситься с моста. Октавия же долго колебалась между двумя идеями: убедить Игнасию рожать или отправить Эу за травами, провоцирующими выкидыш. И именно ко второй версии её склонила реакция Леопольдо — узнав новость от сплетницы Джеральдины, он потребовал Игнасию из дома выгнать:

— Ах, милая, вы не должны опускаться до уровня вашей сестры! Гоните её, и пусть идёт с миром. Если мама узнает о бесчестье, нам всем достанется! Ведь Игнасия не замужем. Понести в девках — страшный позор, тем более для такой семьи, как наша. Поскорее что-нибудь придумайте, пока эта история не превратилась в достояние общественности.

На следующий день Октавия уже почти отправила Эу к её тётке за травами, но вдруг на помощь всем пришла София, именно этим утром решившая сестёр навестить. Попытки скрыть от неё истину потерпели фиаско — о выходке Игнасии на свадьбе София услышала от Прэски. В замке Мендисабаль об этом знали все, только Аурелиано пребывал в чудесном неведении, решив, что Игнасия просто гостит у Октавии.

Не выдержав игры в молчанку, Октавия рассказала Софии и о беременности сестры, и о требовании Леопольдо прогнать её. Данте удивился, но София оказалась более стрессоустойчивой, чем он думал, и восприняла новость без крика и шока. Она не упала в обморок и не стала вопить о позоре, а, невинно похлопав бирюзово-хрустальными очами, предложила Игнасии переехать к ним с Абелем.

— Мы живём вдвоём в большом доме, прислуга, конечно, не в счёт. Зато рядом со мной нет придирчивой свекрови и толпы родственников. Абель не будет против, он давно предлагает мне найти компаньонку — он всё время на работе, и мне бывает скучно, даже поболтать не с кем. Не стану же я сплетничать с горничными! Здесь Игнасия явно пришлась не ко двору, а у нас ей будет хорошо, — София мило улыбалась, лепетала нежным голоском и выглядела настоящим ангелом.

Конечно, и Октавия, и даже Игнасия растрогались. А Данте не питал иллюзий — у него возникло чувство, что София неспроста придумала забрать Игнасию к себе — все поступки этой эльфоподобной девушки имели свою цель. Но какую, Данте пока разгадать не смог.

========== Глава 15. Проклятая любовь ==========

Данте удивился, что Кассия так легко поддалась на шантаж, и не усомнился — эта история выйдет Октавии боком. Через два дня Салазар действительно появился во дворце, но в сопровождении верного «пса» Кассии — дона Косме. Бледный и отрешённый, он словно жил вне этого мира, и завтрак просидел, глядя в потолок и не притрагиваясь к еде. Октавия и Леопольдо попытались его разговорить — Салазар не заметил их. Но когда Данте сел на его плечо, он отреагировал — быстро вскочив с места, с грохотом опрокинул стул. И рванул по лестнице вверх.

Данте полетел за ним, услышав едкий комментарий Кассии:

— Вот, я же говорила, оставлять его в доме опасно. Но меня, разумеется, никто не слушает.

До вечера Салазар лежал в постели, глядя в стену и позволяя Данте прыгать рядом и клевать себя в лоб. Тот пытался наладить ментальную связь, но Салазар не слышал его мыслей. Зато в своей голове Данте поймал гул чуть не сотни разных голосов. Это было невообразимо — громко вскрикнув, он отвернулся от Салазара. И только благодаря прерванному контакту, шум прекратился. Данте нервно распушил перья, вспомнив — некогда и он ощущал подобное: туман в мозгу и четыре голоса, что сводили с ума…

И Данте вздумал снова обратиться к Эу — Салазара надо напоить Блокатором мыслей, иначе он рехнётся.

В дверь выпорхнуть Данте не сумел и покинул спальню через окно. Но, когда он заставил Эу, с воплями летая вокруг неё, пойти за ним, в коридоре, у комнаты Салазара обнаружил дона Косме. Неприятный, небритый, с грязными лохмами, в сапогах, плоской шляпе и с палкой в руках, он стоял у двери, как конвоир у тюремной башни.

— Хозяйка велела к молодому сеньору никого не пущать, — буркнул он в ответ на желание Эу в спальню войти.

— Но я принесла ужин…

— Давай поднос, старуха, я сам отнесу. В эту комнату можем входить только я да сеньора Кассия. Остальным тут делать нечего, — Косме угрожающе помахал палкой.

— Но… я с детства нянчила сеньора Салазара. Никто не может запретить мне навещать его, когда он болен!

— Я только выполняю приказ, Эу. Молодой хозяин опасен. Он не должен покидать спальню и общаться с жителями этого дома до нового приказа хозяйки.

— И вы, и она — просто варвары! — в сердцах бросила Эу и ушла.

К счастью, через сутки она сообразила: Косме можно поймать на его тайных пристрастиях.

— Как бы не старались вы, а Джеральдина на ваши уговоры добровольно не поддастся, — заявила она следующим вечером. — Но я помогу вам в этом пикантном деле.

— И чем же это? — прищурился дон Косме, скрестив руки на груди — сегодня он был без палки.

Данте качался на настенном канделябре, рискуя подпалить себе перья. Но не выяснить, что затеяла хитрая Эу, не мог.

— Всё проще простого, — ответила экономка. — Моя тётушка Нуна, знахарка, вы у ней бывали как-то, даст мне дурман-траву. Я напою девчонку, передам её вам, и вы сделаете с ней всё, что хотите. И самое главное — она не станет ломаться, будет как пьяная, весёлая да податливая.

Косме гаденько скривился.

— И что ж вы хотите взамен?

— Будете впускать меня к сеньору Салазару в любое время.

— Но я нарушу запрет хозяйки.

— Ну… — плутовато улыбнулась Эу, отчего её плоское лицо урождённой краснокожей и вовсе напомнило лепёшку. — Только вам решать, чего важнее: глупый запрет сеньоры Кассии, о нарушении которого она и не узнает, ежели мы будем внимательны, или прелести молоденькой служанки.

Так победа осталась за Эу. Косме впустил её к Салазару, потребовав выполнить уговор завтра же ночью. Вид он имел столь похотливый, что едва не капал слюной на пол.

Данте, конечно, предполагал: Эу обманет Косме, не дав Джеральдину в обиду, и был изумлён и разгневан, следующим вечером не найдя ни Косме у двери, ни Джеральдины в кухне — оба испарились, когда в доме потухли огни.

Эу всю ночь провела у кровати Салазара, отпаивая его Блокатором мыслей и индейскими снадобьями. Но Данте она теперь не казалась хорошей женщиной. Да, к Салазару Эу относилась по-особенному, но, верно, он был единственный, кому она искренне симпатизировала. Всех остальных эта краснокожая смогла бы подвести под гильотину.

Косме пришёл утром. С аппетитом позавтракал в кухне бараньей ногой и, зевая и почёсываясь, встал у двери Салазара. Джеральдина так и не появлялась, а Эу не спрашивала про неё, но хозяевам наплела: та приболела.

Ночью дон Косме опять исчез, и Данте сие добило. Стало ясно — Эу выполнила условие, и что этот мужлан сделал с несчастной Джеральдиной, известно было только ему одному.

После нескольких порций зелья, Салазар, наконец, перестал бредить. А Джеральдина нашлась через трое суток — её привёл обратно сам Косме. Грязную, с разбитым лицом и в рваной одежде, он усадил девушку на лавку в кухне и велел Эу позаботиться о ней.

— Как только эта забавная штучка отдохнёт, мы продолжим наше удовольствие, — сказал он и, насвистывая, отправился охранять своего пленника.

Джеральдина рыдала, забравшись с ногами на лавку.

— Ну чего ты голосишь? — холодно спросила Эу. — Рано или поздно такое со всеми случается.

— Он меня… того… это было отвратительно… он чудовище… что мне теперь делать? — она спрятала лицо в ладонях. — Я никогда раньше не была с мужчиной… а он… он надо мной надругался…

— Глупость какая! — Эу водрузила на стол лохань с водой. — Умывайся давай, а то хозяев напугаешь. И не вой! Я так тебе скажу, ты не первая и не последняя. Все женщины проходят через это, будь то служанка иль дама. И не такая уж ты важная птица, чтоб оплакивать свою девственность, будто покойника. Нет ничего страшного в том, чтобы лечь с мужчиной. А ты поди сопротивлялась, вот тебя и отделали. А была бы паинькой, ублажила бы этого чёрта как следует, ещё б и подарочки да цацки всякие с него стрясла. У него ведь денежки имеются, он, говорят, такими делами промышляет, нам и не снилось. С корсарами вовсю водится. А ты дурью маешься, хотя могла б давно золотишко выпросить на наряды да лакомства.

— Я его ненавижу! Ненавижу! Мне не нужны его деньги! Чтоб он сдох! — выпалила Джеральдина, давясь слезами. — И вас я тоже ненавижу! Вы только послушайте сами себя, чего вы такое говорите?! Да, я простая служанка, может, у меня и не появилось бы удачного жениха и приличного будущего, но я никогда не хотела быть содержанкой! А теперь я падшая! Теперь на мне не женится даже лакей, я останусь одна до смерти! И самое ужасное, я мужчин и видеть не могу! Они все скоты! — она оттолкнула лохань, расплескав воду на Эу, и скрылась в коридорчике, где находились комнаты прислуги.

— Зато я выручила сеньора Салазара. И что против этого девственность какой-то горничной? — сказала Эу, но Джеральдина её уже не слышала. А Данте от возмущения только крыльями дёрнул.

Промчалось ещё несколько дней, и Салазар оклемался настолько, что даже попытался выйти из комнаты. Дон Косме, застывший у дверей, как сторожевой пёс, преградил ему дорогу, не зная о преимуществе Салазара — его магии. Взмах рукой — и палка Косме развалилась пополам. Щелчок пальцами — и сам дон Косме превратился в ледяную статую — патлы и борода его посыпались сосульками на пол.

— Таким ты мне нравишься больше, — ухмыльнулся Салазар.

Оставив слугу в замороженном виде, он начал спускаться вниз, но на полпути замер — в обитых индийской парчой креслах, друг напротив друга, сидели Октавия и… София.

Салазар, хоть и спотыкаясь о ковёр, что покрывал лестницу, всё же умудрился попасть в гостиную, ни разу не упав.

Девушки пили чай с флёрдоранжем. Поприветствовали его — София сдержанно, а Октавия тревожно-ласково. Последняя раскраснелась, увидев, что он вменяем и отвечает связно. Но Салазар опалял взглядом Софию, едва не превращая её в кучку пепла. И девушка, играя в безразличие, вернулась к рассказу о цели своего визита.

Как выяснилось, Игнасия, уйдя накануне с Софией, к вечеру следующего дня исчезла. Слуги тщетно искали её сутки, и теперь взволнованная София пришла к Октавии — но та руками развела, сетуя, что умом их сестру не понять — ей готовы помогать все, но она выкидывает фокус за фокусом. Октавия в гневе бросила: пусть Игнасия разбирается со своими проблемами сама. Но София выглядела расстроенной и объявила о намерении обратиться в жандармерию, лишь бы Игнасию найти.

Поведение Софии не нравилось Данте, а Салазар пугал его. Всё время, что София находилась в доме, он сидел, окаменев и не сводя с неё взора, и напоминал умалишённого. Но София стойко выдержала беседу с сестрой под пристальным вниманием угольно-чёрных глаз, и быстро ретировалась. Сад миновать не успела — Салазар устремился за ней. Схватил под локоть у экипажа, напугав и её, и кучера.

— Вы что себе позволяете? — брови Софии подскочили вверх — небывалое для её кукольности проявление эмоций.

— Как вы могли так поступить со мной?! — Салазара трясло, и он сжимал руку Софии, наверняка оставляя на ней синяки. — Вы вышли замуж за какого-то хлыща! Вы предали меня!

— О чём вы говорите? — она едва не рассмеялась. — Во-первых, между нами не было ничего, вы сами всё себе надумали! Во-вторых, я вам сразу сказала, что моя рука обещана маркизу Абелю. И, в-третьих, вы уехали, исчезли на много месяцев. А теперь явились и снова врываетесь в мою жизнь, хотя сейчас, даже больше, чем прежде, вы не имеете на это прав! Кроме того, вы подставили меня перед бабушкой! Не думайте, что я забыла. Да я чуть не умерла, сидя в сыром подвале! И всё из-за вас!

— Но я пытался вам помочь… — Салазар сбавил тон и, судя по выражению превосходства, мелькнувшего на лице Софии, она поняла, что завладела ситуацией.

— Да, а ещё обещали просить моей руки, но так и не явились.

— Но…

— Но Абель оказался умнее и проворнее вас, — добила София. — К тому же он отличный муж, и я счастлива в браке. Так что хватит преследовать меня и компрометировать в глазах кучера! — оттолкнув Салазара, она влезла в экипаж.

— Но я люблю вас, — шагнув на подножку, он сунул голову в открытую дверцу. — Я не могу без вас жить!

— Я замужем, — София попыталась вытолкать назойливого юношу и закрыть дверцу — как бы не так!

— А мне плевать! Я убью вашего мужа, если он будет мешать нам быть вместе! — выпалил Салазар и, тряхнув головой, приложился макушкой о потолок.

— Прекратите так себя вести!

— Я всего-то хочу поговорить!

— Хорошо, будь по-вашему, — смягчилась София. — Сегодня в десять вечера к этому дому подъедет «Карета счастья». И мы поговорим. Но учтите, я благочестивая дама и иду уступку в первый и последний раз. Только ради того, чтобы вы поняли меня и оставили в покое. А сейчас уходите! Трогай! — велела она кучеру, когда Салазар, спрыгнув с подножки, пнул её так, что она с шумом поднялась наверх. София захлопнула дверцу.

Салазар остался у ворот один, наблюдая за отъезжающим экипажем. А Данте прыгал по забору, встряхивая крыльями, одновременно и потешаясь над Салазаром, и узнавая в нём себя — в дни, когда он гонялся за Эстеллой, он вёл себя также. Но Эстелла отвечала ему взаимностью, а чего ждать от Софии, знала лишь сама София.

До вечера Салазар мерил шагами комнату, вертя в ладонях подвеску с буквой «L». При матери он носил её, дабы не вызывать гнев в дни, когда не жаждал внимания, но сейчас явно размышлял — надеть на встречу с Софией или нет. И, в конце концов, бросив на стол, ушёл без подвески.

София не обманула — она встретила Салазара у ворот, сидя в экипаже, на вид ничем не примечательном. На дверце его чуть выделялись буквы «КС» — «Карета счастья». Данте мало разбирался в тонкостях аристократической женской натуры, несмотря на любовь к Эстелле, но помнил — в Ферре де Кастильо тоже были кареты для встреч неверных супругов или влюблённых, которые не осмеливались идти в нумера гостиничного типа. Эти парочки прятались по «Каретам счастья», что от простых экипажей отличались шириной сидений и бархатными шторами на окнах. Любовники платили кучерам не только за поездку, но и за слепоту, глухоту и немоту. И пока «Карета счастья» колесила по улицам, её пассажиры наслаждались обществом друг друга, не боясь разоблачения.

Данте никогда не пользовался этими каретами для тайных встреч с Эстеллой — ему и в голову не приходило. Но тогда они, молодые и горячие, не думали ни о чём, кроме любви. Сейчас же его удивила осведомленность Софии в таких делах. Похоже, на тайных свиданиях эта эльфоподобная девушка собаку съела, а Салазар в упор не видел: от образа, созданного его больным воображением, она далека, как Кассия от образа Девы Марии.

Когда Салазар скрылся в недрах «Кареты счастья», и кучер натянул поводья, увозя парочку вдаль, Данте за ними не полетел из деликатности. Будут ли они только беседовать или произойдёт что-то ещё — не важно. Он вернулся в комнату Салазара, сел на подлокотник кресла и задремал.

В восемь утра Салазар хлопком возвестил о своём появлении, смерчем влетев в распахнутое окно, и по его виду Данте сразу всё понял — расстегнутая рубашка, взлохмаченные волосы, припухшие губы и стеклянный взгляд. И мыслей читать не требовалось, чтобы сообразить — девушка сдалась.

========== Глава 16. Крысам и смерть крысиная ==========

«Карета счастья» привела Салазара к состоянию эйфории — он бегал по комнате, как бесноватый гепард, то срываясь в хохот, то пиная ногами мебель, а то ходил по потолку и стенам, перепрыгивая через картины, окна и люстру. Да, Блокатор вернул ему осознанность, но адекватности не добавил.

Косме после истории с магической заморозкой исчез, и Данте не знал, что с ним стало. Но вскоре и это выяснилось.

Около десяти утра Леопольдо, выйдя в сад, нашёл у беседки тело Косме — тот уже не дышал. Проклиная всё на свете, Леопольдо велел Джеральдине идти за лекарем и жандармами, но она отказалась, крича: ради этого сморчка не ударит и пальцем.

Кассия и Леопольдо быстро сделали вывод: именно Джеральдина убила Косме. Райнерио, глаза и уши дворца, успел рассказать им о приставаниях мужчины к горничной. Так, за жандармами и семейным лекарем отправили мальчика-посыльного.

Доктор Рафаэль Ариббо констатировал смерть, но причину её не нашёл (на теле не было повреждений). Труп отвезли к «доктору мёртвых» для вскрытия, а жандармы, выслушав показания Райнерио и Эу, которая насплетничала: перед смертью Косме развлекался с Джеральдиной и обидел её, горничную арестовали.

Никто не вступился за неё, а Данте полагал, что Салазар вмешается — именно он заморозил Косме (вдруг это и есть причина смерти?). Но тот и бровью не повёл.

— Вот живёшь рядом с человеком и не предполагаешь, что он убийца, — манерно протянул он, когда жандармы увели плачущую Джеральдину. Сел на канапе и открыл нефритовую, инкрустированную алмазами табакерку. Двумя пальцами взяв щепотку табака, сунул в одну, а потом в другую ноздрю.

Армия прислуги из-за отсутствия Джеральдины не пострадала, а Эу, повеселев, даже убила несколько часов, любуясь, как Салазар во внутреннем дворике занимается фехтованием с мсье Полем, учителем-французом.

Только Октавия расстроилась, даже хотела пригласить личного адвоката отца, но скоро и она вынужденно отвлеклась от Джеральдины. Следующим утром во дворец принесли уведомление от нотариуса: завещание покойного Ладислао будет зачитано через три дня. Леопольдо ликовал, размышляя, куда вложить деньги. Правда Октавия советовала ему не торопиться — мало ли — но он цокал и закатывал глаза, величая её мнительной. Тут на арену и вышел тёмный конь — Райнерио.

Тайком от Кассии позвав Леопольдо в кабинет «поговорить», Райнерио выставил условия: он сожжёт новое завещание, где наследником указан Салазар, если Леопольдо, отпишет ему сумму, равную пятидесяти процентам от всего имущества, которое он получит по старому завещанию.

Леопольдо еле сдержал ярость — Данте увидел над его макушкой оскаленную пасть волка. Но решив подумать, он заперся в кабинете на ключ. К вечеру Леопольдо «дозрел» — сам позвал Райнерио и объявил, что согласен на его ультиматум — лучше пятьдесят процентов от крупного состояния, чем ничего.

Но, пока Леопольдо «думал», Райнерио успел переговорить и с Салазаром, пообещав тому иное — обнародовать новое завещание, если он отпишет ему те же пятьдесят процентов. Салазар думать не стал — схватил Райнерио за шиворот и, выбросив его за порог спальни, хлопнул дверью по длинному секретарскому носу.

Безусловно Салазар всё как есть не оставил. Магическим путём он установил за Райнерио слежку, прикрепив к его сюртуку и шляпе по кусочку зеркала. Через большое зеркало он выяснил о сговоре с Леопольдо, романе с Кассией и местонахождении нового завещания.

Было ясно, хитросделанный Райнерио спрятал бумагу вне дома. Поэтому, когда накануне приезда нотариуса, ночью, он украдкой вышел на улицу, Салазар и Данте последовали за ним.

Данте полагал, что идти далеко не придётся, и завещание зарыто, например, в саду. Но Райнерио сел в ночной городской экипаж.

Салазар, подняв с земли столб пыли, обернулся в вихрь и рванул следом. Данте ничего не оставалось, как лететь за ним. Он быстро утомился, не будучи приспособленным к странствиям на одних крыльях. А Салазар парил так, словно в воздухе родился и жил. На фоне чернильно-бархатных небес он был незрим, напоминая дымок, выпущенный из печной трубы.

Лишь только силуэты деревьев и памятников выросли со всех сторон, Данте с ужасом понял: они на кладбище.

Райнерио спрыгнул с подножки экипажа и, не оглядываясь, направился по тропинке в зловещую тьму мира мёртвых. Салазар плыл на ним, маскируясь под чёрную тучу.

Уже не чувствуя крыльев, Данте приземлился на высокое дерево — Райнерио остановился у каменного склепа. Салазар завис над его головой.

Местность освещала только одинокая луна, и во мраке Данте не сразу понял — здесь он был в день похорон Ладислао — на мраморной табличке проступала надпись: «Фамильный склеп семьи Фонтанарес де Арнау, с 1561 года».

Медным ключом Райнерио отомкнул дверцу и протиснулся в склеп.

Хлоп! Салазар мгновенно очутился на земле в своём обличье и, поманив Данте, двинулся за секретарём. Данте вцепился в его плечо когтями — темнота стояла непроглядная — Салазар решил не освещать дорогу, чтобы не спугнуть Райнерио, фонарь которого мерцал вдали.

Они пробежали по тоннелю, где пахло плесенью, а со стен сыпались мелкие камешки, и упёрлись в лестницу, что уходила отвесно вниз, под самую землю.

Лестница привела к квадратному помещению. По всем стенам — двойные каменные дверцы. Сунув ключ в замочную скважину, Райнерио распахнул дверцы, над которыми висела табличка с цифрой «четыре». За ними оказались ящики с медными ручками — нечто вроде гигантского комода, встроенного в стену.

Приблизив фонарь, Райнерио изучил надписи, выгравированные на ручках, и схватился за одну. Потянул на себя. Со скрежетом из центрального ящика выдвинулся закрытый гроб. У Данте аж перья зашевелились. То, что он сравнил с комодом, было гробницей, и ящики — это могилы каждого почившего члена семьи Фонтанарес де Арнау аж с 1561 года.

Данте с Салазаром укрылись в тени, между гробницей и лестницей, и Райнерио, может и сумел бы их заметить, если бы оглянулся. Но он видел только свою цель — поставив фонарь на землю, открыл гроб.

Райнерио даже не поморщился, приподняв нечто, завёрнутое в саван. Вынув из гроба пергаментный конверт, захлопнул крышку. Тут Салазар и вышел из тени в круг света, что отбрасывал фонарь.

— Я полагаю, ты плохо информирован. Ты не в курсе, с кем связался, жалкий выскочка, — тихо прошелестел он, надвигаясь на Райнерио, глаза которого выпучились от страха. — Ты можешь обмануть моего брата, использовать мать, убить отца… Мне плевать. Я ненавижу их, желаю им всего наихудшего! Но ты зря думал, что лишишь меня надежды отомстить. Мне не нужно это наследство! Мне нужна власть. Над теми, кто испортил мне жизнь. Чтобы они валялись у меня в ногах и молили о пощаде. И такой презренный червь, как ты, не помешает этому!

И Салазар направил на Райнерио мерцающую ладонь. Взмах — лязгнули цепи, и секретарь оказался прикован к гробу.

— Чт-что…что ты хо-хочешь со мной с-сделать? — запинаясь пробормотал он.

Но Салазар только рассмеялся. Его демонический хохот, здесь, среди гробниц его предков, звучал страшно. И в это мгновение Данте узнал в нём Салазара из будущего, того, жестокого, с извращёнными ненавистью мозгами.

Подойдя к Райнерио вплотную, Салазар отобрал у него конверт, вернулся в центр комнаты и щёлкнул пальцами.

Ой! Данте вскрикнул, чуть не упав у Салазара с плеча — со стен и потолка начали спускаться крысы — огромные, жирные, целая армия. Они трясли мордами и поводили носами, волоча за собой длинные, как плети, хвосты. Яростный взмах плащом, и Салазар ушёл в тень. И мигом крысы лавиной накинулись на Райнерио.

— Крысе и смерть крысиная! — Салазар бросился вверх по лестнице, назад, по тоннелю. Данте еле держался, вцепившись в него когтями. А издали слышались безумные крики человека, пожираемого крысами…

Когда на следующий день явился нотариус — тучный мужчина в напудренном парике, новое завещание уже находилось в его руках — одной волшебной манипуляции хватило, дабы подменить бумаги. Старое завещание Салазар благополучно спалил в камине.

Вся семья собралась в гостиной. Кассия, в явном предвкушении, не заметила отсутствия Райнерио. Леопольдо откровенно нервничал, а Октавия, судя по растерянному виду, не понимала что происходит с её мужем. Но лицо Салазара скрывало триумф — глаза его блестели по-особенному, хотя завещание он даже не читал.

И, его самоуверенность, как водится, сыграла с ним шутку.

— Я, Ладислао Фонтанарес де Арнау, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, оставляю всё движимое и недвижимое имущество, а также банковские счета и векселя, кроме поместья Санта Исидора в Корриентесе, моему сыну Ландольфо Салазару. Этим имуществом он вправе распоряжаться по своему усмотрению вплоть до достижения им возраста тридцати трёх лет. После указанного срока всё имущество перейдёт его детям, либо детям его брата Леопольдо Самуэля, моим внукам. При отсутствии таковых, всё имущество должно быть отдано на благотворительные нужды. Поместье Санта Исидора в Корриентесе, названное выше, я завещаю моей супруге Ане-Марии Кассии, в котором она, я верю, найдёт свою погибель на одном из болот этой местности. Поверьте, дорогая, я любил бы вам по-прежнему, но выяснив настоящие причины, по которым вы согласились быть моей женой, я понял — вы чудовище и заслужили смерть в нищете и одиночестве. Число и подпись проставлены, — закончил нотариус в гробовой тишине.

У Леопольдо глаз задёргался, а Кассия пошла багровыми пятнами.

— Мерзкий предатель, — зашептала она. — Столько лет угробить на этого червя и получить одно поместье на болотах… А чёртов прелюбодей и мошенник Райнерио специально не явился на оглашение, это заговор против меня…

— И как же вы сумели провернуть такую аферу? — сквозь зубы молвил Леопольдо, окатив Салазара волной еле сдерживаемой ярости.

Но Данте показалось, что и тот недоволен завещанием — пункта о тридцати трёх годах и внуках он не ожидал. А, учитывая, что Ладислао прекрасно знал: у Салазара детей не будет, это напоминало хитрый манёвр, в результате которого всё состояние получали дети Леопольдо. Но тот ничего не понял, а Салазар, храня самообладание, медленно отчеканил:

— Быть может, я позволю вам остаться в моём доме, — он подчеркнул слово «моём». — Из жалости. Но правила отныне устанавливаю я. Любое брошенное вами в мой адрес слово или косой взгляд будут сурово караться. Так что не нарывайтесь, будьте любезны, — он встал с кресла. — Время вашего царствования закончилось, — и он ушёл, горделиво тряхнув волосами.

И только в комнате Салазар дал волю злости, ударив каблуком в дверцу шкафа и оставив на ней вмятину.

— Ах, ты хрыч! Внуков захотел! Будут у тебя внуки, когда черти на небо переселятся! Кажется, супруга твоего любимого сыночка вскоре проснётся в моей кровати… Она давно об этом мечтает, и я непременно её развлеку. И буду утешать, когда она поймёт, что бесплодна! Ах, какое горе в семье, бог наследников не даёт главному продолжателю рода! — он мстительно расхохотался. — Надеюсь, ты в гробу перевернёшься, старый идиот!

Пока он бесновался, в гостиной разгорелся бой — Данте вернулся туда, услышав шум, который Салазар проигнорировал — Леопольдо, повалив мать на диван, пытался её задушить с криками: «Это вы отдали чёртово завещание своему любовнику!».

— Это моё наследство! Ради него я жила с вашим отцом долгие годы! Вам и не должно было ничего достаться, ни вам, ни вашему брату! Здесь всё моё, всё! Но меня обокрали в очередной раз. Этот выродок, ваш братец, всех провёл! — Кассия отпихивала Леопольдо ногами, а Октавия, схватив мужа за сюртук, пыталась его оттащить от матери.

Слуги, во главе с Эу выстроившись у дверей кухни, с упоением любовались этой картиной, и, как Октавия не просила о помощи, никто и пальцем не ударил. Наконец она обратила на себя внимание по-другому — упала в обморок. Намеренно или случайно, Данте не понял, но это отрезвило всех. Леопольдо, отпустив Кассию, поднял жену с пола и вместе с двумя лакеями отнёс её наверх.

Кассия ещё некоторое время сидела в гостиной. Всклокоченная, злая, она держалась рукой за горло и жадными глотками пила воду из хрустального стакана. А потом взгляд её переметнулся на Данте, который весело скакал по перилам лестницы.

— Ты-то мне и нужен, комок перьев! — вскочив на ноги, она бросилась к нему, и Данте едва успел сообразить, что пора бежать. — Сейчас ты меня свяжешь с единственным человеком, который может остановить монстра, укравшего моё состояние! И только попробуй этого не сделать!

Данте чудом ускользнул от её цепких, унизанных колечками пальцев. Он пометался по гостиной, сбивая канделябры и статуэтки крыльями, но Кассия велела и слугам ловить птицу. Когда, запутавшись в портьере, Данте упал на журнальный столик, розовощёкая кухарка ловко накрыла его кастрюлей. И Данте понял: выход у него только один.

Кассия моментально сняла кастрюлю со своей добычи, и последнее, что Данте услышал — её змеиное шипение: «Какого дьявола?». Внутри его темницы остался лишь серебристый дымок, а Данте летел в бесконечность времени, созерцая новую дату: 18 октября 1730 год.

========== Глава 17. Ложь эльфа ==========

«Одним из редчайших и малоизученных способов обрести вторую жизнь является Магия Сущностей. Она позволяет изъять у любого человека его Сущность (в мировых религиях именуется «Душа») и поместить её в закрытый сосуд. Всякий раз перед надвигающейся опасностью выпивая Сущность, маг становится другим человеком и, в случае гибели, умирает присвоенная им Сущность. Таких Сущностей можно использовать сколько угодно, но для этого хозяин Сущности должен умереть. Главное условие — маг не вправе умерщвлять жертву лично, ибо при контакте с собственным убийцей Сущность раскалывается», — сидя на плече у Салазара, Данте вместе с ним читал гигантский фолиант. Чёрные листы, расписанные кровью, яростно шелестели, и у Данте перья вставали дыбом.

Но Салазара это не волновало. Он задумал нечто ужасное — Сфера Сущностей, которую с годами он доведёт до совершенства, во времена, где находился Данте, только начинала захватывать пытливый ум Салазара. Одержимый идеей победить Тибурона, не умерев в тридцать три года, он искал воскрешающие эликсиры и смертоносные яды, изобретал расчленяющие проклятия и артефакты-убийцы. Ключевым из них стала трость с набалдашником в форме головы единорога. Её острый наконечник был пропитан ядом; состав оного Салазар вычитал в магической книге двенадцатого столетия. Но действия трости не удовлетворяли его — Салазар хотел сделать не только оружие, которым надо владеть, как шпагой на уроках фехтования, он мечтал управлять опасным артефактом на расстоянии. Но и он, и Данте понимали — для победы над Тибуроном это мелко.

Так, Салазар рассудил: ему нужно не только оружие, но и некий шанс воскреснуть. В одной из книг он наткнулся на рецепт Зелья Сущностей — коварное снадобье, что открывало разум человека для проникновения извне, позволяя вселяться в его голову чужим Сущностям. То была наичернейшая Магия Тьмы, от которой шарахался любой колдун. Но Салазар здравомыслием никогда не отличался — на предрассудки ему было наплевать. После визита нотариуса он установил во дворце диктатуру — мышь пикнуть боялась. Салазар не щадил никого, даже Октавию — её «гадкая подстава» убила его симпатию.

Когда в день открытия завещания она упала в обморок, доктор Ариббо констатировал факт её беременности. Салазар был вне себя. Первое, что он сделал — попытался вытравить плод, напоив Октавию снадобьем, провоцирующим выкидыш. Но зелье не сработало — с Октавией случился только лёгкий приступ тошноты.

Салазар мгновенно понял — на девушку наложены защитные чары.Но кто их автор — поди угадай. Можно было допустить: виноваты научные эксперименты самой Октавии, но версия эта критики не выдерживала — и сам Данте заметил, что кожа её светится — явный магический след.

Не сумев избавить Октавию от будущего наследника, Салазар оборвал всякое общение с ней, разговаривал грубо и брезгливо. Данте несколько раз видел, как Октавия плакала, глядя на портрет Салазара, по его приказу вывешенный в гостиной.

Салазар разрешил Леопольдо и Октавии остаться во дворце, но Кассии велел убираться в завещанное ей поместье в Корриентесе. Со смаком он пожелал ей сдохнуть там от болотной лихорадки, не забыв намекнуть о возможном присоединении к Райнерио, съеденном крысами в склепе. Так, Кассия отбыла из города, увезя океан сундуков и картонок и угрожая добраться до Салазара с помощью влиятельной подруги — вице-королевы Клары-Изабеллы.

Из болтовни новеньких служанок с Прэской, горничной Мендисабалей, Данте выяснил и судьбу Джеральдины. Долго жандармы с ней не церемонились и в гибели Косме не разбирались — кому нужны простая служанка да нераскрытая смерть какой-то черни? Поэтому дело поручили инквизиционному трибуналу, который через пару месяцев, заочно, без суда, приговорил Джеральдину к казни — сначала её вздёрнули на дыбу, а затем наживо содрали кожу. Бедняга погибла в мучениях на виду у толпы зевак.

Во дворце Фонтанарес де Арнау это никого не потрясло. Все, кроме Салазара, бегали вокруг беременной Октавии и сдували с неё пылинки. А по разговорам Данте понял: Игнасия нашлась и снова обитала в доме Софии, которая тоже ожидала первенца.

— Вот будет славно, если мой сын и мои племянники родятся в один день! — мечтала Октавия.

Но это было неосуществимо. Игнасия дохаживала последние недели беременности, а София уверяла: её срок ненамного меньше, чем у Игнасии — ребёнок зачат ещё до свадьбы с Абелем. Получалось, что из сестёр Октавия родит третьей — она была только на шестом месяце, и это её огорчало. Да и учёбу пришлось бросить; нынче она не могла выдавать себя за Леопольдо — живот мешал. Но и после родов шанса вернуться в Университет у неё не осталось. Проводив мать в поместье, Леопольдо официально учёбу бросил.

Зато он всецело подружился с Абелем — тот устроил Леопольдо в свой Торговый дом управляющим, а сам занимался Национальным Банком Мендисабалей. По велению Лоиды Аурелиано отошёл от дел, и нынче она готовила более расторопного и умного Абеля в качестве своего преемника. Октавия и Леопольдо многократно навещали чету де Чендо-и-Сантильяно, но во дворец Салазар приглашать их запретил.

Леопольдо из-за этого раздражался — в доме Абеля и Софии ему приходилось видеть и Игнасию, которую он не выносил. И как Октавия не будила в муже чувство сострадания, он воротил нос, называя Игнасию падшей, а её ребенка — мерзким бастардом.

Салазар же, еле-еле терпя беременность Октавии, смириться с деликатным положением Софии не мог. Поначалу Данте рассудил: он злится, считая ребёнка своим. Но вскоре понял — Салазар верит в проклятие бесплодия и тревожит его не отцовство, а наличие этой беременности в принципе — он мечтал оставить без наследников и Леопольдо, и Абеля. Поэтому, когда представился случай, он решил действовать.

В этот день Леопольдо, вопреки недовольству Салазара, позвал-таки в гости Абеля и Софию. Пока мужчины в кабинете обсуждали деловые вопросы и ругали Эу за неправильно поданный чай — Абель пил исключительно из белых чашек, отделанных золотом, и попутно измерял расстояние от чашки до ложки (он не любил, когда оно превышало двух сантиметров), Октавия и София болтали о своём, женском.

Целый час Салазар наблюдал за Софией в волшебное зеркало — он сумел подбросить маленькое зеркальце, обсыпанное пыльцой фей, под кресло в гостиной.

Как только последний луч солнца утонул во мгле и мелкие-мелкие звезды, подобно колотым алмазам, проявились на небосводе, прибежал мальчик-посыльный с вестью — у Игнасии начались роды.

Охнув, София встрепенулась и собралась уходить, но Леопольдо раскричался и «ради грязного бастарда» Абеля не отпустил — у них ещё оставались незаконченные дела с Торговым домом (Абель помогал приятелю разбираться в бумагах).

Октавия вызвалась сестру проводить и заодно посидеть с Игнасией, но тут запротестовала уже сама София, уверяя: Октавия не должна гневить Леопольдо.

— Но вы не можете ехать домой в одиночестве, ведь ночь на дворе, — покачала головой Октавия. — Так неразумно в вашем положении ездить в карете одной! А если у вас начнутся роды?

— Не бойтесь, сестра, со мной будет кучер, — ответила София кротким голоском. — Тут ехать всего два квартала.

— Но это глупо, ведь я могу отправиться с вами! Игнасия и моя сестра, я волнуюсь за неё.

В сей миг Салазар с Данте, балансирующем на его затылке, спустился по лестнице. Не зная чего ожидать, Данте только удивлялся патологической изобретательности этого человека.

— Я могу проводить сеньориту, то есть сеньору, до её дома, — он горделиво взмахнул длинными волосами, будто намеренно обращая на них внимание. Щёки Октавии покрылись румянцем, но София осталась мраморной статуей; её глаза — бирюзовый хрусталь — были пусты и холодны. — Я как раз собирался на вечернюю прогулку. И если сеньоре не претит моя компания, то я сопровожу её до дома.

— О, с вашей стороны это так любезно, — ответила Октавия ровно, но губы её побелели. — В последнее время вы мало радуете нас благородными поступками.

— Как и вы меня, — парировал он саркастично.

Они обменялись суровыми взглядами, но София явно ничего не подозревала об отношениях в семье — при гостях все сохраняли видимость дружбы.

Когда София и Салазар сели в карету, Данте взгромоздился на крышу и мигом понял: с кучером неладно — у него глаза стеклянные. В магии Салазар достиг такой идеальности, что уже колдовал незаметно. Но для чего он заморочил кучера, стало понятно, лишь когда через полчаса карета вдруг остановилась.

— Куда мы приехали? Что происходит?! — в ужасе пискнула София, выглянув в окно — они находились на тропинке, окружённой глухими лесными зарослями. Вокруг — ни души. — Куда вы меня привезли?! Вы должны были отвезти меня домой, ведь моя сестра…

— Не сейчас, дорогая, — невинно откликнулся Салазар. — Не надо паники. Вы поедете домой, но сначала мы побеседуем.

— Не о чем мне беседовать с вами! — задрала нос София и скрестила на груди руки.

— Отчего же вы столь нелюбезны, дорогая? — Салазар буквально вдавил её в спинку сидения. Провёл мерцающим когтем по её шее, языком — по губам. — Вы забыли, как нам было хорошо?

— Нет, не забыла! — София упрямо отталкивала его. — Такое разве забудешь? Вы… вы меня заставили, вы чудовище!

— Верно, я чудовище, которое любит вас, несмотря на ваше поведение. И я никак не думал, что вы подсунете мне эту мерзость, — он ткнул пальцем в её выпирающий живот.

По щекам Софии потекли слёзы — она явно испугалась, а бежать было некуда — вокруг темень и непроходимый лес. Да и беременная далеко не убежит.

— Он не ваш, — еле-еле промямлила она. — Это ребёнок моего мужа.

— Я знаю, что не мой, — фыркнул Салазар. — Он и не может быть моим. Поэтому одно с другим не стыкуется.

— Я вас не понимаю…

— Вы говорите, что родите вслед за сестрой. Но когда мы с вами полгода назад проводили время в «Карете счастья», я не заметил у вас признаков беременности. Сроки не сходятся, моя дорогая…

— Не знаю, к чему вы клоните, — наивно похлопала очами София. — Какое вам дело до моего ребёнка? Оставьте меня в покое!

— Мне есть дело, моя дорогая София. Я не дам вам покоя. Я люблю вас! — схватив её за подбородок, он впился зубами ей в губы. София ойкнула, а Салазар языком слизал выступившую каплю крови и мушку из-под левого уголка рта. — Ваши губы как бокал, до краёв, наполненный сладострастием, он так и побуждает к поцелуям… Вы моя. Я так решил. И не хочу, чтобы моя женщина рожала кому-то наследников. Мне это глубоко омерзительно. Но я могу вам помочь, например, избавить вас от неприятности, что уродует вашу прелестную фигурку.

Он спустил руку на её живот — пальцы осветились алым. София взвизгнула.

— Кучер! Кучер! — заголосила она, а тот не слышал — так и сидел на козлах, глядя в одну точку.

Но мерцающая рука Салазара, пройдясь по животу Софии и надавив на него, вдруг остановилась.

— Что это такое? — он был искренне удивлён.

— О чём вы?

Он расхохотался.

— Ах, вы маленькая лгунья! То-то я думаю, странная у вас беременность…

София уже не дёргалась — испуг сменила досада. Салазар, расшнуровав на ней корсаж, вынул из платья круглую подушечку, заменявшую живот, и с демоническим хохотом отбросил её на сиденье.

— Он хочет ребёнка и угрожает разводом, если не получит его в ближайшее время, — оправдалась София. — Я не хочу быть разведённой женщиной. Это несмываемый позор! Моя репутация, имя моего отца… Меня больше не пустят ни в один приличный дом. Но ребёнок у меня не получается.

— И вы решили забрать его у Игнасии? — Салазар быстро понял суть интриги.

— Сначала я не хотела. Я пригласила её к себе, чтобы она меня развлекала. Мне было скучно в доме Абеля, не с прислугой же общаться, — София брезгливо скривилась. — А подруг у меня нет, женщины завидуют моей красоте, — добавила она, кокетливо опустив ресницы. — Но мы всё время ссорились. Игнасия рвалась узнать о судьбе Валенти, конюха, от которого она беременна. А как выяснила, что бабушка держит его в подвале, так и кинулась ему на выручку. Мы с Октавией еле отбили её от бабушкиного гнева. А потом Абель начал говорить о наследниках всё чаще и чаще, а у меня не получалось забеременеть. Тогда я и предложила Игнасии эту идею: я сообщаю, что беременна, и мы примерно на одном сроке, а как наступит день ей родить, я заберу ребёнка и выдам за своего. А её ребёнок якобы умрёт при родах, естественно для тех, кто знает о его существовании. Не думайте, я не собиралась её обманывать, она сама на это согласилась. Игнасия, может быть, ещё найдёт мужа, и никто не узнает, что она родила от конюха. А у ребёнка будет достойная жизнь наследника двух знатных семей. И Абель успокоится. Поэтому мне срочно надо домой, пока Игнасия не родила. Пообещайте, Ландольфо, что никто об этом не узнает, даже Октавия, — всхлипнула София, сомкнув руки в молитвенном жесте. — Пусть это останется нашей тайной.

— Ну разумеется. Я кабальеро и не стану кричать, что маркиза де Чендо-и-Сантильяно обманывает мужа, прикидываясь беременной. Но этому есть своя цена… — он вновь облизал языком её губы.

И София покорно кивнула.

— Делайте что хотите…

Сунув когти в её волосы, Салазар взлохматил их — они подёрнулись багряной дымкой — и София окончательно превратилась в тряпичную куклу.

Когтем он разрезал на ней платье — оно развалилось на части. Рубашка и панталоны и вовсе исчезли от одного щелчка. Но София не выглядела благочестивой девственницей. Без всякого смущения она поудобнее расположилась на сиденье, демонстрируя своё прекрасное тело. Салазар ласкал девушку, то бормоча признания в любви, то шипя, как желает ей мучительной смерти.

Данте улетел на дерево, чтобы не смотреть это в подробностях, и задумался: неужели Салазару не противно выпрашивать любовь таким способом — шантажом, магией, страхом. В сердце Софии нет чувств к нему, она терпит его ласки, ведь ей некуда деваться — он поймал её на обмане, который, став достоянием общественности, покрыл бы позором её имя.

Продолжалось всё долго, Салазар, как вампир кровью, насыщался телом девушки. Потом мановением руки починил её платье, но одеться не разрешил. Глаза Софии широко распахнулись — он велел кучеру ехать назад по самой длинной дороге.

Ещё два часа карета петляла по городу, а Салазар так и не позволял Софии одеваться, будто нарочно глумился над ней, лаская её на глазах у всех — благо, шторы в карете закрыл.

— И не говори, что тебе не понравилось это маленькое приключение, — захихикал он, когда карета остановилась у замка с изгородью, увитой цветами пассифлоры — южноамериканской лианы.

— Немного экзотично, — София улыбнулась, прижав его голову к своей груди. Вид у неё был устало-довольный. — У тебя красивые волосы, Ло… Но ты ненормальный. И порочный. На что ты меня толкаешь? Я никогда не ездила в карете голышом, — и она хохотнула, уткнувшись носом в его затылок.

— Когда мы увидимся?

— Пока не знаю. Игнасия вот-вот родит, и мне самой придётся изображать роженицу. Это будет трудно. Хотя я уже договорилась с одной бабкой, она мне подыграет. Главное, чтобы Абель лекаря не привёл.

— Могу помочь, только скажи.

— Как?

— Заморочить всех, дабы никто не усомнился, что ты счастливая обладательница младенца, — он щёлкнул пальцами, и София оказалась одета, даже с накладным животом.

— Ты безумец, — она вздохнула облегчённо — вместе с платьем к ней вернулась самоуверенность. Сев прямо, она расправила плечи и снова приобрела вид надменной куклы.

— Но разве тебе было плохо со мной? Не верю, что этот твой муженёк в любви искуснее меня, — промурлыкал Салазар ей в рот.

— Я такого не говорила, — с ленцой она погладила его по щеке. — Ты доставил мне райское, правда, греховное наслаждение. Мой духовник говорит, что женщина не должна получать от этого удовольствие. Но я получила, и это ужасно.

— Твой духовник идиот. Пошли его к чёрту!

— Если б это было так просто…

Позволив Салазару ещё раз вцепиться себе в губы вампирским укусом, София выбралась из кареты.

— Будьте добры, сеньор Ландольфо, приведите кучера в порядок, а то Абель утром отправит его в Жёлтый дом, — по-королевски велела она и, приподнимая юбку, скрылась за цветочной изгородью.

========== Глава 18. У каждого своя тюрьма ==========

Весь обратный путь Салазар пребывал в эйфории. Он шёл квартал пешком, сбивая с кустов ночных бабочек и птиц. Потом остановился на мостовой и, подняв голову, крикнул в небеса:

— Ты моя, София Мендисабаль! И я никогда не умру! Я ото всех избавлюсь и буду жить вечно!

Фьють — он рывком обернулся в чёрный смерч и взмыл ввысь, к самым звёздам. Данте оставалось только смиренно лететь за ним. После Жёлтого дома Салазар потерял вменяемость, а заодно и бдительность, решив, — ему всё дозволено.

Так, он вторгся во дворец через окно гостиной, не удосужившись обернуться в человека. Кроме Леопольдо и Октавии, что кричали друг на друга, там никого не было — слуги уже легли спать. Оторопев, супруги глядели на силуэт, появляющийся из чёрной дымки. Когда Салазар превратился в себя, Октавия изучила его долгим взглядом — очаровано-лихорадочным, и Данте поймал мимолётную эмоцию над её головой: расколотую фарфоровую чашку. Но Леопольдо рассердился:

— Мало того, что вы превратили этот дом в ад, — в гневе он снял белоснежные шёлковые перчатки и скомкал их в руках, — выгнали нашу мать, лишили меня наследства и по вашей милости я вынужден горбиться в треклятом Торговом доме, вы ещё устраиваете здесь показуху, демонстрируя свои дьявольские штучки! Вы одержимы Сатаной, ибо не верю я в фамильные проклятия! Это выдумки, чтобы оправдать ваше безумие. Но я положу этому конец! Сейчас же напишу маме в Корриентес! Только она знает, как с вами расправиться! — и горделивой поступью, с осанкой инфанта, он ушёл, скатывая в ладонях шарик из перчаток.

Салазар и Октавия остались в гостиной.

— Извините его, — сказала Октавия тихо. — Просто мы спорили, а вы ворвались так неожиданно…

Встряхнув головой, Салазар прошёл до креденцы [1]. Налил в стакан бренди.

— Как моя сестра? — Октавия видно хотела смягчить ситуацию. — Вы так задержались, я начала беспокоиться…

— Всё в порядке. Я благополучно прокатился с сеньорой в карете до замка де Чендо-и-Сантильяно, дождался, когда она войдёт внутрь, а затем прогулялся по улице пару кварталов, — ровно ответил он.

Снова молчание.

Данте, сидя на журнальном столике, обиженно хохлился — невыносимый холод, могли бы и камин разжечь. Октавия медленно бродила по гостиной, шурша стёганой домашней юбкой, и гасила свечи в канделябрах, отчего комната всё сильнее погружалась во мрак. Салазар пил бренди, стоя к ней спиной. Но, в какой-то миг, она, подойдя близко, тронула его за плечо.

— Ландольфо…

— Не называйте меня так! Ненавижу это имя! — выпалил он с яростью, и Октавия отдёрнула руку.

— Хорошо. Салазар. Так лучше?

— Определённо.

— Это было красиво.

— Что?

— Ваше появление здесь сегодня, — грустно улыбнулась она. — Магия пленяет меня, это что-то неизведанное, что нельзя объяснить научно. Я так жажду, чтобы вы научили меня колдовать!

— Полагаю, вы и без меня успешно справились, — это был откровенный намёк на защитные чары. Но Октавия либо его не уловила, либо хорошо притворялась.

— Не понимаю вас, Салазар. Почему вы столь грубы и холодны со мной? А я полагала, у нас дружеские отношения.

— Я тоже так думал, — чёрство ответил он, всё стоя спиной и держа в ладонях стакан. — Но вы меня разочаровали.

— Чем же? — изумилась Октавия. — Я ничего дурного не сделала!

— Да ну? — Салазар обернулся, едва не сбив её подолом плаща, и стакан в его руках мгновенно превратился в пыль. Антрацитовые очи сверкнули недобро. — Вы меня предали! Объединились с моими врагами и подложили мне свинью. Как по-вашему это называется? — он ткнул пальцем в её живот.

Октавия непонимающе похлопала глазами.

— Ну что вы говорите? Вы считаете предательством моё деликатное положение? Какая глупость! Это же обычный ребёнок, ваш племянник…

— Который по желанию моего папаши, будь он проклят, намеревается отнять у меня всё! Вы тоже хотите моей смерти. Младенец в вашем чреве ещё не родился, а уже намерен меня уничтожить! — прошипел Салазар, трясясь от ненависти — с волос, когтей, даже из ушей у него летели искры.

Бах! Октавия отбежала, когда он, схватив бутыль с бренди, запустил ею в стену.

— Но у вас ничего не выйдет! — выкрикнул Салазар громко. — Я не собираюсь умирать! И не собираюсь жить под мостом! Здесь всё моё! Всё! И так будет вечно. А те, кто против меня, понесут наказание! — и он рванул наверх, стуча каблуками и путаясь ими в хвосте изумрудного плаща.

Упав в кресло, Октавия закрыла лицо руками.

— Почему ты так со мной? Я же хочу тебе добра… Я люблю тебя…

В этот момент Данте захотел Салазара пнуть. Он понимал его обиду на мир интуитивно — сам был таким же, сверхэмоциональным, гордым и неумолимым, но зачем ненавидеть людей, что искренны с тобой?

Подлетев ближе, Данте уселся Октавии на плечо и курлыкнул ей в ухо.

— Ах, это ты, славная птичка? — она потрепала его за хохолок. — Похоже, Гуэну, в этом доме ты один меня понимаешь. Я так несчастна здесь! Ты не представляешь, как я жалею, что вышла за Леопольдо! Он оказался равнодушным, думающим только о своих благах. Лучше бы я согласилась на предложение Ренцо Коста. Всё равно не любила обоих, но хотя бы сейчас не видела, как гибнет единственная в мире душа, которая показалась мне интересной.

Утром Леопольдо отправил письмо матери, требуя совета — решительных мер против Салазара. Но пока послание ехало в почтовом экипаже до Корриентеса и обратно, минуло ещё три недели.

Салазар пугал всех перепадами настроения. Сыпя шуточками, он собрал целый дом гостей, включая Ренцо Коста с юной женой Нативидад (четырнадцатилетней девочкой, что недавно удостоилась чести выйти замуж за «издательский дом» — иначе этот брак Данте не смог объяснить); Аурелиано с Лоидой и Абеля с отцом, но без Софии — та раньше срока «родила» двойню и походы в гости временно отложила.

Вечер, организованный Салазаром, удался на славу. Мужчины и женщины, девушки и юноши, сидя вместе, без деления по статусу, возрасту и полу, выпивали и лакомились сладостями, шутили, играли в карты и арабские шахматы, разыгрывали театральные пьесы по ролям и музицировали. Большинство признали: со сменой хозяина дворец Фонтанарес де Арнау стал гостеприимнее, а Салазар — душа компании.

Но феерическое веселье скоро закончилось. Через пару дней Салазар сделался мрачным, не разговаривал ни с кем, игнорируя даже Эу. Заперся в комнате и несколько суток, без отдыха и сна, проводил магические ритуалы, варил зелья и яды, искал минусы в уже изобретённых артефактах, будь то трость или зеркало.

Позже, выйдя из комнаты, он стал агрессивным: бросил в горничную тарелку, чуть не заколол шпагой учителя фехтования и, схватив лопату, собственноручно, без магии, вырыл яму в саду, назвав её могилой для Леопольдо. Тут даже Октавия признала — это не экстравагантные причуды бунтаря; Салазар не в себе.

Леопольдо пригласил лекаря, самого знаменитого в округе специалиста по заболеваниям головы, доктора Дальмасио Медина. Тот, понаблюдав за Салазаром, пришёл к выводу — это напоминает магнетический сомнамбулизм, когда в одном человеке живут несколько личностей — отсюда и перепады настроения.

И Данте поверил бы в подобное, если бы не деталь, о которой не догадывались ни доктор Медина, ни обитатели дворца — всё дело в Магии Сущностей. После изучения теории по средневековой книге, выписанной из римской библиотеки, Салазар решился на эксперимент, и Данте вновь поразился его способностям — незаметно он умудрился запечатать в фиалы целых три чужих Сущности. Когда он это сделал, Данте не узнал, а кому именно они принадлежали, пока Салазар не привёл ритуал «Поглощения Сущности», детально описанный в книге, в исполнение.

Двое суток он варил Зелье Сущностей, замешанное на клоке его волос и крови, а потом выпил, открыв разум для проникновения трёх чужих Сущностей.

Будь у Данте руки, а не крылья, он бы схватился за голову. Зачем ставить такие опыты на себе? А вдруг что-то пойдёт не так? Кто приведёт Салазара в адекватное состояние, если, кроме него, подобной магией никто не владеет? Однако Салазар выдержал эксперимент легко — он не забыл выпить Блокатор мыслей, дабы не слышать голоса новых Сущностей. Но имена их прежних хозяев повергли Данте в шок. Когда Салазар осушил три фиала, Данте увидел в волшебном зеркале Косме, Райнерио и Джеральдину. Они являлись вместо отражения Салазара в тот момент, когда он переключался с одной Сущности на другую, не меняя облика и не теряя контроля над собственной личностью.

Так, диагноз доктора Медина оказался справедлив, но не учёл одного — Салазар не сошёл с ума, он управлял Сущностями. И это потрясало воображение — такую магию Данте наблюдал впервые. Салазар воистину гений!

Вскоре Салазар исчез из дома. Данте, сопровождавший его, знал — Сущность Косме загуляла в борделе. Но во дворце решили: с ним что-то случилось. Леопольдо даже велел открыть бутыль вина в честь этого события. Однако через пару суток Салазар явился, помятый, взъерошенный, с синевой под глазами и пахнущий ароматами местного Дома Терпимости. Леопольдо пришлось утихнуть — после диагноза доктора Медина он боялся Салазара. Но Октавия обрадовалась его появлению — состояние Салазара тревожило девушку, о чём она побеседовала и с Эу. Но та посоветовала не лезть и ушла на наверх — поить Салазара травяным чаем.

Неприятностям Октавии суждено было усугубиться, и вовсе не из-за Салазара. Вскоре после родов Софии и Игнасии (та снова испарилась, расстроенная смертью своего ребёнка, — версия для тех, кто знал о её беременности) у порога дворца Эу обнаружила коробку, подписанную: «Сеньоре Октавии Фонтанарес де Арнау».

Ожидая сюрприза в виде башмачков или чепчика для младенца, Октавия открыла коробку с энтузиазмом. На крик её сбежались все: Леопольдо в одних подштанниках, Салазар — нынче он был в хорошем настроении, Эу с мокрой тарелкой в руках и вся армия прислуги.

На дне коробки, завёрнутая в кусок белого атласа, лежала женская рука. Настоящая. Человеческая. Окровавленная, отрубленная по локоть.

У Октавии случилась истерика. Она рыдала и причитала два часа (даже успокоительный отвар не помог), требуя немедленно позвать жандармов, найти шутника и наказать его. Но Леопольдо связываться с жандармами не захотел — вбил себе в голову, что это проделки Салазара.

Данте бы удивился, если бы сие оказалось правдой — он сутками находился рядом с Салазаром и не помнил момента, когда тот отрубал некой даме руку. В ответ на обвинения брата Салазар лишь ухмыльнулся, заявив: он не мясник и расчленением людей на куски не увлекается — нудное занятие для великого мага.

А через пару дней история повторилась — у двери снова нашлась коробка, перевязанная синим бантом и адресованная Октавии. Та отказалась её вскрывать сама и позвала Леопольдо. На сей раз внутри была женская стопа, завернутая в кусок чёрного бархата. Сверху лежала записка с пояснением: «Благочестие или смерть. Ослушаешься — с тобой поступят также».

Леопольдо пригласил жандармов, но они только развели руками, уверив: какой-то дурак выкопал труп на кладбище и шлёт его части Октавии, чтобы её напугать.

— Делов-то! Подумаешь, кто-то хулиганит, — зевнул главный жандарм, подкручивая бородку пальцем. — Вот когда это будут руки-ноги вашей жены, тогда и зовите, разберёмся. А сейчас нечего тревожить нас по пустякам, мы работаем, у нас дел невпроворот.

Захватив кровавые сувениры, жандармы ушли.

В течение двух следующих недель Октавия получила ещё несколько частей женского тела в коробках: кисть руки, язык, одну грудь и карий глаз. К ним прилагались записки одинакового содержания: «Будь благочестивой или с тобой поступят также».

Октавия перестала выходить из дома, только в сад выглядывала или гуляла на балконе — дышала воздухом. Подарочки довели её до паники. Верно, этого отправитель и добивался. Наконец появилась финальная коробка. Открыл её лично Салазар — Леопольдо вопил, что его всё достало и «разбирайтесь сами», а эти кошмары ломают его нежную психику.

Новыми посылками оказались: клок чёрных волос, золотой браслет, при виде которого Октавия охнула, и записка: «Ещё не догадалась, кто эта славная жертва? А я всегда говорила — мои внучки глупы. Немудрено, что одна пошла на развлечение корсарам и обед для собак. Берегись, если я узнаю, что и ты падшая, как твои сестры и мать, ты будешь следующая. Целую, бабушка».

Октавия моментально лишилась чувств. А, как пришла в сознание, ни Леопольдо, ни Салазар не сумели задержать её — она рванула в замок Мендисабаль. И Салазар, который испугался за свою ненаглядную Софию, увязался с ней.

В замке они встретили одну Прэску. С её слов выяснилось: Аурелиано и Лоида разругались ни на шутку. Узнав, что Игнасия родила «мёртвого ребёнка», Аурелиано решил дочь забрать к себе. Бабка воспротивилась, крича: и ноги этой грязной женщины в её доме не будет. Но Аурелиано настырно увёл Игнасию от Абеля и Софии, чему последние были рады. София с момента рождения двойняшек Клелии и Крисанто жаждала избавиться от Игнасии — та лезла к детям и всех нервировала.

— Это мои дети! Мои! — возмущалась София. — Я не хочу, чтобы Игнасия научила их дурному! Пусть не приближается!

Так Игнасия вернулась в замок Мендисабаль. Лоида, не церемонясь, приступила к наказанию — избила внучку хлыстом и сопроводила её в подвал, где гордо показала Валенти, прикованного к стене, — тот со дня свадьбы находился в этой импровизированной тюрьме. Но всё вышло из-под контроля, когда Игнасия, стянув у бабушки ключ от подвала, Валенти выпустила. Он сбежал, хромая на обе ноги, а Игнасия попалась Лоиде, когда запирала дверь в пустой подвал.

— А дальше стало ещё хуже, — Прэска понизила голос до шёпота. — Пока сеньора Аурелиано не было дома, сеньора Лоида позвала целую шайку корсаров из тех, что вечно сидят в таверне «Кашалот». Ну той, знаете, на окраине, там, где куча выпивки да неприличные женщины. Так вот, она им сеньориту Игнасию отдала, чтоб они с ней развлекались, пока она не помрёт. Вообразите, так прям и сказала, мол, делайте с ней чего хотите, главное, чтоб не жилец была. Уж не знай, чего они там вытворяли эти изверги, да только две недели назад сеньора Лоида получила труп своей внучки в таком виде, что и сказать стыдобища, — Прэска перекрестилась. — Но она не расстроилась, счастлива была да кричала на весь дом, что справедливость восторжествовала и одна из позорных выродков её невестки наконец-то последовала за мамашей. Сеньор Аурелиано только вчера узнал, что сеньорита Игнасия померла. Сеньора Лоида прятала труп в подвале и требовала, чтоб все слуги молчали. Никто бы наверное и не узнал, а только я Валенти на улице встретила да и рассказала ему, чего сделала эта полоумная старуха с сеньоритой Игнасией. А он взял да к жандармам пошёл, бабка наша ему поперёк горла. И вот к нам жандармы и нагрянули. Обыскали весь дом да ничего не нашли, кроме окровавленного топора и нескольких кусков чьего-то тела в подвале. А сеньора Лоида не признается, куда внучку мёртвую дела и чьи это останки топориком порублены. Её сегодня под домашний арест посадили. Она из комнаты не выходит, а там наверху стоит конвой. Но днём она убедила их пустить к ней сеньора Абеля. Он долго сидел в её будуаре, а потом выскочил как ошпаренный и рванул куда-то. С таким перекошенным лицом, что я аж напугалась. Вот у нас тут страсти, так страсти! — закончила Прэска и одним махом осушила кружку воды.

Октавия, бледная как смерть, украдкой глянула на Салазара — он уже стоял в дверях.

— Куда вы? — шепнула она.

— А вы как думаете? Если ваша умалишённая бабка что-то наплела Абелю про Софию, её ждёт участь Игнасии. Неужели вы ещё не поняли — эта женщина не остановится, пока не изведёт вас троих? Или думаете, она просто так присылала части тела вашей сестры?

— Но на Игнасию бабушка злилась из-за Валенти, а София ничего не сделала плохого, — усомнилась Октавия.

— Это вы так думаете! — и Салазар кинулся на выход.

Мысль его Данте истолковал верно, она напрашивалась сама — Игнасия, будучи ещё жива, могла рассказать бабке, что София забрала её двойняшек. А после того, как сумасшедшая Лоида попалась жандармам, ей стало нечего терять, и она, позвав Абеля, выложила ему правду.

— Вот старая гадина! — Салазар озвучил мысли Данте. С хлопком он превратился в чёрный вихрь и полетел вперёд.

Но у замка с изгородью, увитой пассифлорой, Данте смекнул — что-то не так. Двери и калитка были распахнуты. Вокруг — жандармы и несколько испуганных горничных, одна из которых прижимала к груди двух младенцев.

— А что случилось? Почему такой шум? — нейтральным тоном спросил Салазар немолодую женщину в чепце и переднике.

— Катастрофа! Катастрофа! Сеньор Абель убил свою жену! Прирезал её кухонным ножом да и покончил с собой! Чего ж теперь будет-то? Малютки Клелия и Крисанто осталась сиротами! А нам всем придётся искать новых хозяев, вот несчастье, так несчастье! — запричитала она слёзно.

Когда жандармы вынесли из парадной два укутанных в саваны трупа, Салазар уже сидел на клумбе, глядя в пустоту. Как Данте не бился, прыгая рядом и стуча юношу клювом по голове, не смог растрясти его — Салазар не реагировал, выпучив глаза и бормоча: «Она умерла, умерла…».

И Данте вернулся в дом Мендисабаль. Октавия ещё находилась там — заплаканная, напуганная, сидя в столовой, она ждала возвращения отца или Салазара с новостями. Прэска отпаивала её чаем. Заметив птицу, Октавия вскочила на ноги. Данте, пролетев несколько кругов под потолком, снова выпорхнул на улицу, давая понять: надо идти за ним. Схватив шаль, Октавия накинула её на плечи и выбежала на мостовую. Поймала городской экипаж и велела кучеру ехать к замку Абеля и Софии.

К моменту их прибытия трупы уже отвезли, но прислуга и жандармы ещё стояли у дома. Здесь находился и отец Абеля, герцог Мигель де Чендо-и-Сантильяно. Октавия пристала к нему с расспросами, но мужчина лишь горестно вздохнул — он знал не больше других.

По словам экономки, Абель днём ворвался в замок, схватил нож и, влетев в спальню, где отдыхала София, убил её двумя ударами в грудь. А затем повесился в гостиной, прикрутив веревку к балюстраде второго этажа.

Салазар оцепенело сидел на том же месте — в клумбе, прислонившись спиной к изгороди с пассифлорами.

Через три дня состоялись похороны супругов де Чендо-и-Сантильяно и Игнасии. Отцу Абеля удалось замять историю с самоубийством — он уверил общественность, что в дом проникли воры. Они убили Софию, а Абеля задушили шейным платком и бросили через балюстраду. Иначе священник не стал бы отпевать его, а потребовал захоронить за кладбищенской оградой — месте для самоубийц и еретиков. Сколько денег заплатил герцог за легенду с грабителями, никто не знал, но явно немало, и похороны прошли достойно. Октавия плакала на плече у Леопольдо. Тот, делая скорбное лицо, был недоволен скандалом и после похорон высказал жене: её родственники могли бы умереть и с большим достоинством. Зато Лоиду, наконец, отвезли в тюрьму — на этом настоял убитый горем Аурелиано. Теперь ей грозила смертная казнь.

Вопреки протестам мужа Октавия забрала Клелию и Крисанто к себе.

— Они мои племянники и будут расти в нашем доме, нравится вам это или нет! — заявила она твёрдо.

Леопольдо, охая, смирился, а Данте понял главное: все считают Клелию и Крисанто детьми Софии и Абеля, которые, как и Игнасия, унесли тайну их рождения в могилу. Свидетелями интриги оставались обезумевший от горя Салазар и, вероятно, Лоида, ожидающая приговора.

На похороны Салазар не явился — в день смерти Софии он впал в прострацию и так и не вышел из неё, часами бормоча одну фразу: «Она умерла, умерла…». Ни снадобья и зелья, которыми его пичкала Эу, ни попытки Данте влезть к нему в голову не помогали — он словно находился в ином мире, там, где существовала прекрасная София, которой на земле отныне не было. Меж тем внутри Салазара жили и другие Сущности, целых три, опасных и кривых, и Данте это тревожило.

А вскоре пришло письмецо и от Кассии. Что именно она посоветовала Леопольдо, Данте не смог узнать — тот быстро сжёг письмо в камине и написал ответное с пожеланием возвращаться домой, ибо — «всё кончено».

На следующий день во дворец привезли огромную железную клетку и установили в одной из комнат левого крыла. Пока Октавия и Эу нянчили двойняшек — теперь они занимали всё их свободное время, Леопольдо с помощью слуг закрыл в клетку невменяемого Салазара.

— Вот так, братец. Мама знает толк в хитростях, — сказал Леопольдо с улыбкой и подбросил на ладони ключ. — Я не хотел доходить до этого, но ты сам виноват. Благополучие моей семьи превыше всего.

И он ушёл, оставив Салазара, как дикое животное, лежать на дне клетки — его новой тюрьмы.

Комментарий к Глава 18. У каждого своя тюрьма

[1] Креденца — это невысокий шкаф, покрытый резьбой или росписью, где размещали еду и напитки перед подачей гостям.

========== Глава 19. Узники мести ==========

Никто в доме не впал в панику, обнаружив, что Салазар исчез — все привыкли к его выходкам. Когда явилась Кассия, исхудавшая, покусанная москитами, но воодушевлённая, Леопольдо отдал ей ключ от клетки. Мать и брат по очереди носили Салазару еду, к которой тот не притрагивался, и Кассии быстро это надоело. Она рассудила: самое мудрое — закрыть Салазара в клетке официально, чтобы ни Октавия, ни Эу и пикнуть не смели. Пригласив доктора Медина, Кассия и Леопольдо убедили его: Салазара необходимо изолировать в доме.

— Ах, доктор, вы же понимаете, это позор — умалишённый родственник, а я дружна с вице-королевой! Это несмываемое пятно на репутации! Вы должны нам помочь! Мы хотим запереть Ландольфо здесь, в доме, где у него будут комфортные условия. Но надо оградить и остальных членов семьи, тем более детей, — пела Кассия приторным голоском, угощая доктора Медина португальским вином — он был известным выпивохой.

— О, это вино превосходно! Лучшее, что я когда-либо пробовал! — пригубив вина, доктор изучил содержимое бокала на просвет. — Я с вами согласен, дорогая сеньора Кассия. Наблюдая за молодым человеком, я сделал вывод, что у него крайне редкое и плохо изученное заболевание головы — магнетический сомнамбулизм. Но я не понимаю, чего именно требуется от меня?

— Всё просто, милый доктор. Нам нужно официальное разрешение от вас. Напишите бумагу с диагнозом и рекомендуемым лечением — изоляция в доме, — вкрадчиво сказала Кассия и натянуто улыбнулась, но доктор Медина, увлечённый вином, не заметил ни фальши в её голосе, ни проступившего в уголке губ шрама — признака скрываемой злости.

— Так мы не будем бояться жандармов, если кто-то из сердобольных слуг вздумает разболтать, что мы держим Ландольфо взаперти.

Доктор не заставил себя уговаривать, рассудив, — доводы Кассии логичны. И теперь вытащить Салазара из заточения не сумели бы и жандармы — в бумаге, написанной чревоугодным эскулапом, рекомендовалось держать пациента под замком, лучше за решёткой, дабы тот не причинил кому-либо вред.

Удовлетворённая Кассия явилась ко двору живой и здоровой Клары-Изабеллы (хитрость Салазара с приворотным зельем потерпела фиаско), объяснив своё исчезновение путешествием в удивительную страну Трансильванию.

А Данте не знал что предпринять — добраться до Салазара и как-нибудь открыть клетку? Оповестить Октавию, Эу? Или снова переместиться во времени? Наверное, последнее — самое здравое решение, ведь и Эу вела себя непривычно. Всегда готовая за Салазара пойти в огонь и в воду, ныне она казалась равнодушной — молча относила юноше еду, но не поила его ни Блокатором, ни травами.

Октавия уговаривала её помочь Салазару, но Эу гнула одно: «Уймитесь и живите своей жизнью. Ему лучше там, где он сейчас».

Без поддержки экономки Салазар необратимо впал в беспамятство и теперь походил скорее на загнанного в капкан зверя, чем на человека. Октавия, хоть и ежедневно навещала его, плакала и звала по имени, помочь не сумела — лежа на полу своей тюрьмы, он бормотал одно: «Она умерла… умерла». Но иногда Салазар впадал в ярость и стучался головой об прутья клетки, требуя выпустить его, а ещё дать вина, сигар и женщин — Сущности, живущие в нём, давали о себе знать.

Вид Салазара навевал на Данте воспоминания о собственных кошмарах в тюрьме и Жёлтом доме, и он воспользовался кольцом. Но перемещение не получилось. Впервые. Прокрутив кольцо раз, два, три, он снова и снова оказывался у клетки. Менялись только даты и внешность Салазара — он осунулся, похудел и стал напоминать заморенного голодом шакала; обычно красивые шелковистые волосы, которыми он гордился всегда, уверяя: в них — его магическая сила — теперь, грязные и спутанные, висели клочьями, как тряпки на заборе. Он целиком потерял связь с реальностью и часами сидел, обняв колени и раскачиваясь туда-сюда. Но магия его искала лазейку, выливаясь в агрессию — когда кто-то подходил к клетке, Салазар на него бросался. Так, однажды просунув руку через решётку, он схватил за горло слугу — чуть не задушил его.

Данте частенько посещала мысль: Салазар легко может выбраться, разрушив свою тюрьму — силу, подобную его, надо ещё поискать. Но выйти из клетки он и не стремился.

А во дворце жизнь текла и менялась. Хозяйством нынче управляла Октавия — командовала прислугой, контролировала меню и чистоту комнат, принимала гостей, расплачивалась с бакалейщиками и выбирала новые портьеры и обивку для мебели. Аурелиано предложил Леопольдо место главы Национального банка, но получил отказ, и управление взяла в руки Кассия — мечта её о власти сбылась. Постаревшая, ещё более жестокая, она теперь редко появлялась дома, третируя несчастных работников банка.

— А я всегда знала, что верну себе всё, украденное у моего отца! — провозгласила Кассия однажды за вечерним чаем.

— О чём вы говорите, мама? — не понял Леопольдо, но Кассия, обретя статус главы Национального банка, казалось, утратила желание скрывать истину.

— Ваш отец — сын вора! — она нервно звякнула чашкой о блюдце. — Все Фонтанарес де Арнау, как и Мендисабали, — грязные мошенники и пройдохи. И не смейте возражать! Я знаю что говорю.

И Кассия поведала сыну и невестке любопытную историю. Некогда её отец Галеасо де Берсани; Иренио Мендисабаль — отец Аурелиано и муж Лоиды; и Лусио Фонтанарес де Арнау — отец Ладислао — были лучшими друзьями. Они создали могущественный Союз Торговцев, нажив огромные состояния, — принадлежащие им корабли снабжали товарами весь континент. Но Иренио и Лусио решили от компаньона избавиться — Галеасо своими экстраординарными затеями вносил смуту в их ведение дел. Так, его предложение торговать прямо на кораблях, не причаливая к берегу, двумя консерваторами было одобрено, но послужило великолепным поводом убрать Галеасо с дороги. Подкупив корсаров, что грабили местные суда, прикрываясь флагом Испанской империи, Лусио и Иренио устроили компаньону ловушку. Когда новые корабли под названием «Лавки на плаву», куда Галеасо вложил все «живые деньги», отплыли от берега, на них напали корсары, отняли товар, убили капитанов и торговцев, а суда подожгли. Двадцать четыре корабля сгорели дотла, и вина за убытки легла на плечи Галеасо, как инициатора этой авантюры.Компаньоны же, получив от корсаров товары назад, спрятали их, а Галеасо выставили счёт. Не сумев оплатить его сразу, он подписал несколько векселей на имя Иренио Мендисабаля. Тот клялся: приятель может не беспокоиться — он подождёт, когда у него дела наладятся, ведь они друзья, а от несчастья не застрахован никто.

Через некоторое время Лусио, поскандалив с компаньонами, вышел из «Союза Торговцев». Он забрал свою долю и предъявил к оплате те самые векселя, что таинственным образом оказались у него. Иренио Мендисабаль только руками развёл, притворяясь жертвой, — якобы векселя он проиграл Лусио в карты и «никогда-никогда не думал, что тот их предъявит».

Как Галеасо не взывал к совести приятеля, Лусио был непреклонен, не желая давать отсрочки. И отец Кассии, чтобы расплатиться с долгом, продал все земли и собственный дом. Лусио обобрал друга до нитки, не побрезговав даже мебелью и столовым серебром. Мать Кассии, высокомерная и очень красивая аристократка по имени Мария-Беатрис, не в силах вынести позора разорения, надев на шею камень, утопилась в океане, оставив малолетнюю дочь с бедолагой-отцом.

Иренио умыл руки, играя в сочувствие и свалив вину на «коварного Лусио». Но сам и пальцем не ударил, дабы помочь бывшему компаньону. Галеасо и Кассия очутились на улице. Они поселились в хижине, в рыбацкой деревушке. Отец занялся рыболовством, а юная Кассия торговала его уловом, и они еле сводили концы с концами. Со временем Галеасо начал прикладываться к бутылке и через несколько лет умер от пьянства.

Кассия, вынужденная просить милостыню и надеяться на сердобольность местного священника, поклялась отомстить друзьям отца и вернуть всё украденное богатство. Она устроилась ученицей к известному среди дам света и полусвета шляпнику, англичанину мистеру Дэвису — создавала тканевые цветы для головных уборов и нарядов знати. И однажды попала во дворец Фонтанарес де Арнау — вместе с мистером Дэвисом пришла делать шляпку для капризной супруги Лусио.

Так девушку увидел Ладислао. Покорённый её статью, он захотел непременно жениться на Кассии, ради этого провернув целую интригу. Нашёл очень дальнюю родственницу матери, которую никто из домашних не знал в лицо и которую по совпадению звали Ана-Мария Кассия, и, выкрав документы, выдал Кассию за неё, придумав ей биографию. Кассию приняли в семью поначалу как родственницу, а затем и как хорошую партию для Ладислао. Позже Кассия узнала: Ана-Мария Кассия, чьё имя она присвоила, исчезла при загадочных обстоятельствах.

Таким извилистым путём Кассия вернулась в ряды аристократии. Она выяснила, что средства, вырученные от продажи имущества её отца и долей в «Союзе Торговцев», Лусио и Иренио поделили между собой. Лусио, купив несколько поместий с пастбищами для скота, виноградниками и плантациями какао, имел теперь прибыль от сельского хозяйства. А чтобы сделать себе титул, ударился в политику — стал главным министром вице-короля и нашёл тёплое местечко при дворе и для сына. А Иренио Мендисабаль вложил деньги в Национальный банк.

— Национальный банк, по крайней мере часть денег, на которые он был создан, принадлежала моему отцу! Я долго ждала, когда банк станет моим, и этот день наступил! — отодвинув чашку, Кассия смерила Леопольдо и Октавию уничижительным взглядом. — А вот с вашим дедом было сложнее — он вложил деньги в сельское хозяйство, а сам ударился в политику. Но то, что после его смерти перешло к Ладислао, — это моё. Я — единственная хозяйка всего этого, — встав с кресла, она прошлась по гостиной и широким жестом обвела рукой пространство. — А вы и ваш брат — два выродка, рождённые от сына вора, на брак с которым я пошла, дабы вернуть себе имя и деньги отца. Всё затянулось из-за этого фамильного проклятия. Мне понадобилось много лет, чтобы осуществить план. Остался финальный этап — когда вашему брату исполнится тридцать три года и я, наконец, избавлюсь от него, я займусь и вами. Мне нужен только наследник, мой внук! А вы, Леопольдо, если не прекратите быть бесполезным лентяем и не найдёте себе занятие, вместе с вашей женой — ох, я не забыла, что она внучка ещё одного вора — Иренио Мендисабаля, — отправитесь просить милостыню на паперти! Я доведу начатое до конца, уж будьте уверены, — и она улыбнулась так, что Леопольдо и Октавия побледнели — нелегко сохранять равнодушие, когда на тебя пялится махайрод — саблезубый тигр.

Данте историей Кассии не проникся — вроде она объяснила мотивы своей ненависти, но сочувствия у него не вызвала. Он не понял, какое отношение имеют Салазар и Леопольдо к преступлениям их деда.

Однако Леопольдо оказался ещё непробиваемее, чем Данте считал — он не услышал посыла матери — «надо подумать о будущем». Напротив, сделал всё наоборот, быстренько потеряв работу в Торговом доме.

После обвинений Мигеля де Чендо-и-Сантильяно в разгильдяйстве и ничегонеделании Леопольдо, обиженно хлопнув дверью, уволился. И по совету фамильного адвоката взял на себя управление землями и поместьями, что достались по завещанию Салазару. Тот не мог заниматься ими, и хозяйничать начал Леопольдо, как отец и представитель будущего наследника. Кассия, занятая Национальным банком, не возражала. А лучшей деятельности для ленивой, изнеженной натуры Леопольдо и найти было нельзя. Раз в две недели он прекращал считать мух дома и, загрузившись в карету вместе с кучей сундуков, уезжал на несколько дней, чтобы побить баклуши в одном из загородных поместий. А по возвращении ругался на протекающую кровлю и батраков, которым плевать на урожай и доходы — им лишь бы брюхо набить и взять то, что плохо лежит.

Клелия росла, превращаясь из младенца в забавную белокурую девчонку, которую обожали все слуги, включая Эу. Сын Октавии и Леопольдо (его назвали Лусиано) бегал за кузиной хвостиком; в своих шёлковых костюмчиках с оборочками он напоминал Леопольдо в его детские годы. Крисанто, пухлый, розовощёкий, пышущий здоровьем мальчик, в отличие от сестры, ненадолго задержался в доме тёти. Аурелиано, сетуя на отсутствие наследников, забрал его к себе и, несмотря на протесты отца Абеля, ухитрился официально поменять мальчику фамилию на «Мендисабаль» — дабы тот продолжил род. Мигель де Чендо-и-Сантильяно был возмущён, но успокоился, когда после двух десятилетий вдовства женился снова. Выбрал в невесты он семнадцатилетнюю девушку, которая вскоре подарила ему мальчика-наследника.

А Клелия осталась у тёти, разделив детские годы с Лусиано. Сначала няньки, потом гувернантки, выписанные из Парижа; затем появились учителя правописания и арифметики, музыки и этикета, танцев и хороших манер — из Октавии вышла отличная мать, нежная и любящая. Она не делила детей на своих и чужих, полюбив Клелию, как родную дочь, и сил на воспитание не жалела.

Но с годами Клелия чаще стала коротать время в замке Мендисабаль с братом и дедушкой — увы, не все поддержали Октавию в её стремлении не делить любовь к детям. Девочка чувствовала презрение со стороны Кассии и холодность Леопольдо, но никто из семьи так и не узнал о реальном происхождении двойняшек — Салазар унёс эту тайну в мир забвения, а Лоида — в могилу.

По рассказам прислуги, дело о «кровавой бабушке» получило резонанс — многие желали ей смерти, как из числа простых горожан, так и из числа представителей знати. Судьи Трибунала под давлением общественности не учли даже почтенный возраст герцогини — вынесли приговор о смертной казни путём отсечения головы. Но до казни дело не дошло — в ночь накануне Лоида проглотила мышьяк. Откуда она его достала, сидя в одиночной камере в крыле для смертников, история умалчивала. Но, когда утром явились конвоиры, то нашли на полу её бездыханное тело и письмо, адресованное Октавии и Аурелиано. В нём бабуля уверила: она не раскаивается в содеянном, но умирать недостойной её титула смертью и выставляться на потеху толпе не намерена, поэтому уходит, не дожидаясь публичной казни. В письме она обвинила во всём Гильермину — покойную жену Аурелиано и мать его дочерей. Однажды застукав невестку с любовником, Лоида решилась на убийство — воткнула в саду вилы ручкой в землю, а остриём наружу, и вытолкнула Гильермину со второго этажа. Та упала на вилы, а жандармы ничего расследовать не захотели — всё свалили на садовника. С тех пор Лоида стала бдить за нравственностью внучек, наказывая их за любой промах — девочки по её мнению унаследовали от матери склонность к разврату. А когда Игнасия подтвердила это романом с конюхом, Лоида решила извести «поганую кровь прелюбодейки Гильермины», уничтожив всех внучек.

«Я хотела счастья моему сыну, — написала она в конце. — Ни один мужчина не будет счастлив в окружении непотребных женщин. Его жена, как и её проклятые дочери, всегда мечтали лишь о разврате. Я обязана была положить этому конец. Все развратницы должны умирать в муках! Однажды мир поймёт это и пожалеет о том, как заклеймил меня. Я лишь боролась за благочестие моей семьи. Жаль, что ты, Октавия Луиза, меня переиграла. Увы, у меня нет времени покончить и с тобой. Но я верю, это сделает кто-то вместо меня. А тебя, сынок, я буду оберегать, пусть и с того света. Целую, бабушка и мать, Лоида Мендисабаль, герцогиня Буэнавентура».

Лоида так всех шокировала, что даже Октавия не особо горевала о её кончине — туда ей и дорога.

Хотя Крисанто и Клелия пришлись не ко двору, в Лусиано все души не чаяли. Забавный, любознательный и весёлый мальчик растопил и чёрствое сердце Кассии — она разрешала ему называть себя «бабушкой» и сажала на колени, помня, что он — истинный наследник Ладислао.

Казалось бы, во дворце воцарились любовь и покой, но Салазар, по-прежнему сидящий в клетке, портил идиллию. Перемещаясь всё дальше и дальше на год, два, пять, Данте осознавал — о юноше давно никто не думает. Только Октавия порой горько вздыхает, да Кассия терпит до назначенного Тибуроном часа.

А Салазар утратил оценку происходящего, даже Сущности не беспокоили его — он лежал на дне клетки, ожидая конца. Или ничего не ожидая, но иногда повторяя, как в бреду, имя «София»; цепляясь за прутья и призывая девушку, что давно в могиле.

Данте испытывал смешанные чувства. То была и жалость, и ярость, и ощущение бессилия. Да, он знал — вторгаться во время нельзя — и помнил, что Салазар выберется из клетки. Ведь он дожил до сотни лет, будучи в своём уме и изломав море жизней. Но именно в этот момент Данте понял его лелеемую годами ненависть ко всему роду Фонтанарес де Арнау. Наверняка за забором каждого богатого дома скрываются гадкие фамильные тайны, но мало кого родственники запирают в клетку на годы.

Данте много раз вращал кольцо, продвигаясь на годы вперёд. Наконец появилась дата — 8 апреля 1743 год, и он материализовался всё у той же клетки, уже начиная злиться. Но что определённо изменилось, так это поведение Эу. Сидя на кованой люстре под потолком, Данте наблюдал, как экономка подносит к губам Салазара кубок с некой жидкостью — от неё поднимался сверкающий пар. Салазар проглотил всё до капли, и вдруг задымился. Упав на спину, он кричал и извивался. Но вскоре лицо его приобрело осмысленное выражение, хотя глаза, потемнев, напоминали больше чёрные ямы, нежели глаза нормального человека. Но действие содержимого кубка возымело эффект. Салазар впритык уставился на Эу. Цап! Просунув руку через решётку, схватил её за воротник.

— Это ты, ведьма? Подлая предательница! Обещала мне новую порцию молодого тела этой служаночки, а сама напоила какой-то дрянью! Я думал подохну там, в саду! — выпалил он хриплым, чужим голосом.

— Вот видишь, дон Косме, всё не так плохо, — иронически отозвалась Эу. — Твоя никчёмная душонка теперь в новом теле. И она послужит не только для издевательств над девицами. Благодаря тебе молодой господин победит смерть.

Салазар огляделся, явно не понимая значения этих слов, — увидел себя в клетке.

— Где это я? Чего это я тут делаю? А ну-ка говори, ведьма цветная! Это ж ведь ты меня тут закрыла?! — он впился пальцами в её шею. — И где эта дрянь Джеральдина? Она задолжала мне себя! — рыкнул он, по-звериному скаля зубы.

Салазар был неузнаваем — сохранив собственные черты, он, тем не менее, превратился в Косме, напоминая того даже выражением лица. Выходит, Эу напоила его снадобьем, что активировало жившую в нём Сущность Косме. Но зачем? И куда делись Сущности Райнерио и Джеральдины?

Нутром Косме Салазар пробыл недолго. Не успел Данте задуматься о мотивах Эу, как маг опять задымился и, упав на дно клетки, замер. Через пару минут очнулся. Долго рассматривал свои руки, стены. Перевёл взгляд на Эу — та подошла ближе к решётке.

— Эу, это ты? — шепнул Салазар испуганно. — У меня в голове всё гудит… Голоса… голоса… их много, они зовут, они сводят с ума… — и он ткнулся лбом в угол клетки.

Эу постучала пальцами по решётке, привлекая его внимание. Салазар обернулся, и она протянула ему новый кубок.

— Выпейте Блокатор.

Быстро выхватив кубок, Салазар осушил его залпом, и мало-помалу начал соображать.

— Эу, где я? Что со мной? Что происходит? — всё тем же шёпотом спросил он.

— Сейчас это не имеет значения, — ответила экономка мрачно. — Послушайте меня внимательно. К сеньоре Кассии вчера приходил тот старик — время настало. Завтра вам исполнится тридцать три года, и вечером Тибурон явится, чтобы провести ритуал снятия фамильного проклятия. Сеньора Кассия хочет выпустить вас, чтобы перед семьёй разыграть вашу смерть от несчастного случая. Я привела вас в чувства, чтобы вы смогли этому противостоять. В вас ещё живёт Сущность Косме, которого я отравила по вашей же просьбе. Если вы сумеете переключиться на него вовремя, то останетесь живы. Сами знаете, как действовать. Но будьте осторожны. Подыграйте им, чтобы никто, особенно старик, не заподозрил, что вы в своём уме, — и она отодвинулась от клетки.

Салазар выглядел ошарашенно — новость о том, что ему исполняется роковые тридцать три года, ввергла его в шок.

— Эу! Погоди! Вернись! — выпалил он, стараясь не шуметь, и этот крик шёпотом прозвучал страшно. — Возьми все артефакты, зелья и магические книги из моей спальни и отдай их Октавии.

— Зачем?

— Она должна их сохранить до того момента, как я выберусь от старика и вернусь за ними.

— Это могу сделать и я, — с обидой сказала Эу. — Я не доверяю этой женщине. Но вы, похоже, верите ей больше, чем мне, хотя она предала вас и теперь растит наследного принца, который отобрал у вас всё, пылинки с него сдувает. А я ведь оберегала вас. Это лучше, что вы находились здесь и не помнили ничего, ибо сеньора Кассия за эти годы довела бы вас до полного лишения рассудка. Но я подсыпала вам в еду волшебные травы, они блокировали память и эмоции. Иначе вы не очухались бы так быстро.

— Ты нужна мне в другом деле, Эу. Октавия справится с несложной миссией хранительницы артефактов, ей нравится всё магическое. А у тебя будет более важная роль, — заставив её опять наклониться ближе, он шепнул через решётку. — Я хочу, чтобы ты ушла из этого дома и попросилась служанкой к Тибурону.

— Чтобы я служила этому отвратительному старику? Да никогда! — вознегодовала Эу — дичайшее омерзение проступило на её лице. — Ваши враги — это и мои враги!

— Именно поэтому. Скорее всего, он проведёт эффектный ритуал для всех, но не убьёт меня. А если попытается, я выживу, и он это поймёт. Но я думаю, ему не нужна моя смерть, ему нужно что-то другое… Я много размышлял об этом, читал книги о фамильных проклятиях и пришёл к выводу: просто убив меня, Тибурон не снимет такое мощное проклятие. И он сам это знает. Всё это фикция, обманка, настоящая его цель в чём-то ином. Поэтому мне нужен свой человек в стане врага. Ты пойдёшь и скажешь, что хочешь служить ему. Убедишь его, что хочешь предать меня. Поняла? Так от тебя будет больше пользы. Когда старик заберёт меня, ты, оставшись в этом доме, уже ничего не сможешь для меня сделать.

— Вы правы! Я подумаю, как это провернуть, — кивнула Эу сосредоточенно и ушла.

Когда Салазар остался один, Данте свистнул с люстры, но тот не среагировал. Прижался головой к прутьям клетки и еле слышно промямлил: «София… София… Я не хочу умирать… Я непременно выживу и буду искать способ вернуть тебя…».

========== Глава 20. Ловушка смерти ==========

На следующий день Эу, хоть и скрипя зубами, требование Салазара выполнила. Сложив артефакты, зелья, книги — всё магическое, что ему принадлежало и было бы уничтожено после его мнимой смерти, — в большой сундук, отнесла в будуар Октавии.

— Храните это, как сокровище, и никому никогда не показывайте, — Эу церемонно прошла вокруг сундука. — Это личная просьба сеньора Салазара.

— Личная? — нахмурилась Октавия. — Он ведь ничего не соображает.

— Это ваше мнение. Но сегодня, перед тем, как луна взойдёт на небосводе, произойдут события, что переменят жизни обитателей этого дома, — Эу говорила пугающе-замогильным шёпотом, как спирит, читающий послание из мира мёртвых. — И вы не должны препятствовать этому. Всё идёт своим чередом. Живите своей жизнью и берегите эти вещи, пока он не вернётся за ними. А он вернётся непременно, — и Эу захлопнула дверь со стороны коридора.

Октавия и Данте, что сидел на комоде белого дерева, остались наедине с сундуком. Решительно Октавия открыла замок (в него был вставлен ключик) и один за другим начала вытаскивать содержимое: наверху располагались коробки с фиалами, полными зелий и порошков. Сверкая, искрясь, дымясь, они пугали и очаровывали. В некоторых плавало нечто, похожее на клубок змеек, в других что-то шипело и булькало. И каждый фиал был подписан на латыне, хинди, арабском или греческом языках.

Октавия извлекла и несколько самоцветов и зеркал, увязанных в прозрачные мешочки. Затем пошли книги. Огромные старинные фолианты, тонкие и толстые, прямоугольные, квадратные и круглые, обтянутые кожей и усыпанные драгоценностями, казалось, им не будет конца. А на дне сундука, под массой книг, нашёлся артефакт, Данте знакомый. Волшебный меч с ручкой, инкрустированной рубинами! Тот самый, что дарила ему Клариса.

Октавия долго разглядывала меч, но, не понимая, что делать с ним, сунула его вместе с другими вещами обратно и затолкала сундук в гардеробную комнату.

— Я должна разобраться, — пробормотала она. — Я обязательно это сделаю, нужно лишь время. Главное, чтобы Леопольдо не догадался. Жаль, у меня здесь нет моей лаборатории. Хотя… я могу отвезти сундук в дом отца! Давно пора вернуться к занятиям наукой, а то я превратилась в унылую домохозяйку. Я перестала быть собой, и это отвратительно! — воскликнула она, ударив ладонью по комоду — Данте подпрыгнул вместе с пудреницей и расческой, что лежали неподалёку.

А днём Эу принесла Октавии волшебное зеркало. Как им пользоваться, не объяснила. Но Октавию такая чепуха навряд-ли могла остановить — она загорелась мыслью каждую вещицу изучить и уже собралась в замок Мендисабаль вместе с зеркалом и сундуком, но новое происшествие вынудило её сие отсрочить. А Данте заметил: единственным артефактом, который Эу не отдала Октавии, была пресловутая трость-убийца.

К полудню Кассия выпустила Салазара из клетки. Эу и два лакея, держа под руки, отвели его в спальню. Кассия шла рядом, контролируя сына, будто тюремный надзиратель. Но актёром Салазар оказался талантливым — закатывал глаза и бормотал что-то невнятное он убедительно, даже Кассия, при всей её проницательности, не уличила его во лжи. Но когда в комнате остались лишь Данте и Эу, он сбросил маску.

— Ну как я? Хорошо притворялся? — закинув ногу на ногу, Салазар развалился в кресле и, открыв нефритовую табакерку, с наслаждением сунул в ноздрю щепотку табака.

— Отлично! Продолжайте в том же духе, — кивнула Эу. — Вы не должны себя выдать, иначе они поймут, что вы что-то затеваете, и могут испортить весь план. Сеньора Кассия говорила, старикашка явится к ужину, а после него сеньор Леопольдо будет провоцировать вас на дуэль на шпагах, чтобы ранить. Тогда вы якобы не сможете бороться, и Тибурон проведёт ритуал.

— Что ж, посмотрим кто кого, — очи Салазара налились кровью. — Похоже, Эу, мою просьбу ты выполнила, — оглядев комнату, он не нашёл ни зеркала, ни книг, что хаотичными стопками всегда громоздились на столе и полу — теперь там было пусто, а шкаф, где прежде стояли фиалы со снадобьями, заполнили фарфоровые статуэтки.

— Я всё отнесла Октавии, как вы велели, кроме этого, — Эу вынула из нижнего ящика комода трость с головой единорога на рукояти и отдала Салазару. Он аккуратно положил её на кровать и уставился в обычное, немагическое зеркало.

— Иди, Эу. Оставь меня. Я должен сосредоточиться и привести себя в порядок.

Экономка исчезла за дверью, а Салазар ещё долго смотрелся в зеркало. Гладил острыми когтями впавшие щёки, спутанные волосы и хмурился, хмурился…

— София никогда не полюбила бы меня таким, — он бросил взгляд на Данте.

«Ну уж нет! — Данте прикинулся, что чистит перья. — Я не стану общаться с тобой ментально после того, как ты тринадцать лет провёл в клетке с чужими Сущностями в мозгах. Мало ли, какой-нибудь Косме решит переселиться из твоей головы в мою. И как потом я от него избавлюсь? Нет, благодарю, этими играми с разумом я сыт».

Но Салазар на контакте с птицей и не настаивал — он мигом переключился на себя. Зелёные лучи из когтей расползлись по телу, просочились сквозь кожу и вернули его облику прежнюю, мрачно-фарфоровую красоту, а заодно и юность. Он снова выглядел на девятнадцать, точно и не было всех этих лет. А волосы, стоило их обрезать и осыпать пыльцой фей, моментально выросли, став гуще длиннее — магия Салазара обновилась вместе с ними.

Данте знал — его двойник та ещё кокетка. Салазар любил свою внешность, гордился роскошными волосами, неземным лицом и статной фигурой. Его гардероб всегда ломился от кучи одежды. Так и сейчас он потратил два часа, выбирая наряд. Выгрузив из шкафов гардеробной комнаты целый океан вещей, он каждую примерил, а все забракованные бросил на кровать. Данте только перья топорщил. Но иногда Салазару он завидовал — самому Данте вечно не хватало лоска и самоуверенности, умения подать себя. А Эстелле, наверное, такой мужчина, как Салазар, подходил больше, ведь и она модница.

К вечеру, когда Эу привела Салазара в гостиную, Тибурон, сидя на канапе, любезно общался с Кассией, Леопольдо и Октавией. Все четверо разом обернулись и уставились на Салазара. В бархатном изумрудном рединготе, вышитом серебряной нитью, в белоснежных кюлотах и сапогах, с круглой шляпой на голове и с птицей на плече, он выглядел так, будто собрался на конную прогулку. В руках он держал трость с наконечником-пикой и набалдашником в форме головы единорога, и никто, кроме Данте и Эу, не знал о свойствах этого изящного аксессуара.

И хотя Салазар продолжал прикидываться безумцем, на лицах у всех мелькнула тревога. Кассия и Леопольдо нервно переглянулись, а Тибурон явно насторожился. И только Октавия обрадовалась.

— Ах, как чудесно, Ландольфо, что вы опять с нами! — она помогла Эу усадить Салазара в кресло.

Он, закинув ногу на ногу, поиграл тростью у Тибурона перед лицом, будто дразня его. Тот не сводил глаз с этой трости.

— Я немного привела сеньора в порядок, он ведь сегодня именинник, — ответила Эу на молчаливый вопрос Кассии.

— Ступай в кухню. Пора накрывать стол, — сквозь зубы выдавила Кассия.

— Будто кроме меня тут некому столы накрывать, — заявила Эу и ретировалась. А Данте, прыгая по каминной полке, думал: Эу никогда так не хамила Кассии.

На ужин подали сквобов — жареных молодых голубей под французским соусом бешамель. Но, кроме гурмана Леопольдо и Лусиано с Клелией, что бросались друг в друга шариками, скатанными из хлебного мякиша, к еде не притронулся никто. Все выглядели напряжённо, болтая о соседях и политике вице-короля, пока не вынесли десерт — роскошный торт в форме корабля, украшенный белково-карамельным кремом. Но отведать сладкий шедевр никто не успел — Эу, с трудом дотащив торт до стола, благополучно уронила его на Кассию.

Даже дети перестали баловаться — все, включая Тибурона, уставились на хозяйку и экономку, предвкушая бои без правил.

— Ах, ты, безрукая овца! — лиловое платье Кассии было перепачкано кремом, и она яростно ударила служанку по лицу.

— А по-моему, сеньора, вы в этом доме никто, чтобы руками махать, — огрызнулась Эу, недобро сощурив глаза.

— Ты стала слишком дерзить, краснокожая, — скривила рот Кассия и замахнулась, чтобы нанести второй удар, но Эу схватила её за кисть и выкрутила так, что Кассия охнула.

— Этот дом завещан сеньору Лусиано, а вы и ваши дети в нём гости! — Эу и глазом не моргнула.

— Ах, ты, паршивая краснокожая! Вон! Вон отсюда немедленно! — как котёл на огне, вскипела Кассия и вырвалась из хватки экономки.

И тут Эу театрально завыла.

— Ой, сеньора, вы не можете так поступить со мной! Ой-ой-ой… Куда же я пойду?! Вот беда, за что вы так со мной, сеньора? — она вцепилась руками себе в чепец, будто стремясь разорвать его на клочки. — А я всего-то сказала правду… А за правду нельзя наказывать!

На вкус Данте, потуги Эу изобразить горе выглядели фальшиво, и поверил бы ей разве что глупец. Скептицизм на лице Салазара убедил Данте: тот с ним солидарен.

— Заткнись, — гадливо сказала Кассия. — Нечего тут причитать. Никто не заставлял тебя распускать свой грязный язык. Пожинай теперь плоды. Чтобы к утру и духу твоего здесь не было!

— Ах, мама, довольно скандалов, баста! — прервал её Леопольдо. — Негоже при гостях ругаться со слугами. Я полагаю, наш ужин завершён, и перед вечерним чаем мы можем развлечься, — хитро сменил он тему. — Ландольфо исполнилось тридцать три года, и в честь этого события мы с ним хотим продемонстрировать нашему гостю всё, чему научил нас мсье Поль, учитель фехтования. Я, к примеру, настоящий мастер дуэлей, скажу без ложной скромности!

— Я считаю, это опасной затеей и дурным тоном — развлекать гостя дуэлью, — Октавия попыталась отобрать у мужа парные шпаги, снятые им со стены. — Кроме того, сеньор Ландольфо не может сражаться, он не в себе…

— Ах, бросьте! Не пугайте нашего гостя, дорогая! Всё это ерунда! — Леопольдо бросил на Тибурона колкий взгляд — маг не привлекал внимания к себе весь вечер. Молчал и изредка ухмылялся. — Как вы полагаете, Ландольфо, вы в состоянии выдержать бой со мной? — обратился он к Салазару.

Тот взглянул недобро. И осмысленно. Вынул из кармана белую перчатку, расшитую жемчугом, и — шмяк — метнул её в брата. Перчатка, ударив Леопольдо по щеке, упала к его ногам.

— Похоже, дорогой братец, вы забыли традицию. У вас нет манер, учитель этикета поставил бы вас на кукурузу! — и Салазар вышел из столовой первым. Леопольдо поднял перчатку одной рукой, а Тибурон лишь усмехнулся.

Кассия отправилась наверх, чтобы сменить испорченное платье. Октавия, одновременно утешая Эу (та рыдала, как плакальщица на похоронах) и успокаивая детей (Лусиано и Клелия устроили в гостиной свою дуэль — на диванных подушках), кричала: Леопольдо затеял глупость. Но тот уже вручил одну шпагу Салазару. Последний, высокомерно приняв её, отдал трость Эу, и вместе с Тибуроном и Леопольдо вышел в сад. Данте выпорхнул за ними, а Октавия, заявив, что не намерена участвовать в этом безобразии, отвела Эу и детей в кухню — поить их чаем с плюшками.

На поле для фехтования Леопольдо и Салазар обмотали свободные от шпаг руки плащами, церемонно поклонились друг другу и разошлись по углам.

В эту секунду на балконе замаячила Кассия — из окон её спальни открывался вид на поле для фехтования. Она обменялась с Тибуроном кивками, и маг свистнул, подзывая Данте-Гуэну и тыча пальцем себе в плечо. Данте жест понял, но в страхе разоблачения спрятался в кроне жакаранды. Тибурон был явно озадачен и уже направил на Данте руку, чтобы подчинить его, но явилась Эу. Выскочив из дома, она рванула к колдуну и упала перед ним на колени. Данте не слышал, что она говорила, но догадаться было легко — Эу выполняла просьбу Салазара. За ужином она спровоцировала Кассию, и та выгнала её. Эу скорчила жертву и теперь умоляла Тибурона взять её в прислуги. Так, она отвлекла его и от Данте, и от дуэли, разгоревшейся на фехтовальном поле.

Леопольдо яростно атаковал брата, пытаясь его ранить, нарушая правила и используя запрещённые приёмы. Он размахивал шпагой, как мечом, и выкрикивал бранные слова, забыв о воспитании и деликатности. Раскрасневшийся, лохматый, с вытаращенными глазами, он растерял свою аристократичность. В нём будто проявились самые неприятные качества, а главное — ненависть к брату.

Салазар отвечал глухой и очень искусной обороной. Дважды он поранил Леопольдо, мягко полоснув шпагой по бедру и руке. Леопольдо это лишь распалило; он продолжал наступать, осыпая брата проклятиями.

Длился бой долго, но вдруг… Салазар, опустив шпагу, застыл, точно обратился в камень. Данте сразу понял что произошло — он переключился на другую Сущность. Тибурон этого не заметил — Эу, ползая на коленях, целовала подол его золотой рясы и протирала фартуком загнутые вверх носы его туфель. А Леопольдо воспользовался моментом и со странной гримасой на лице, где смешались облегчение, ликование и сожаление, выхватил у Салазара шпагу и вонзил её брату в сердце. Тот упал на спину. Шпага торчала из его груди вертикально, а кровь, алая, как коралловые деревья, что росли неподалёку от фехтовального поля, лилась тонкой струйкой. Леопольдо на дрожащих ногах обошёл Салазара кругом.

— Всё кончено, — на одной ноте произнёс он. Отбросил свою шпагу и громко завопил: — Помогите! Он умирает! Умирает! Я не хотел, не хотел этого! Он сам! Он сам это сделал!

Тибурон и Эу обернулись, среагировав на крики, и подбежали к полю для фехтования. Эу, однако, к Салазару не подошла, заявив: он — предатель, раз не заступился за неё перед Кассией. Встала у куста мимозы и тайком спрятала в его ветвях трость-убийцу. Посмотрела на дерево, где притаился Данте, и подмигнула ему. А Тибурон увлёкся другим. Вытащив из недр рясы мерцающий артефакт — огромный драгоценный камень, он стал водить им над телом Салазара и читать заклинания. Длинно, монотонно, нараспев, они звучали, как молитва.

Леопольдо продолжал фальшиво кричать, а тонкая фигура Кассии скрылась за балконной дверью. Вскоре она явилась в сад.

Но когда Тибурон закончил манипуляции с драгоценным артефактом, случилось непредвиденное: он вынул шпагу из Салазара, и рана на его груди, вспыхнув пурпуром, затянулась, а из тела повалил чёрный дым. Тибурон отступил назад.

— Кажется что-то идёт не так, — пробормотал он. — Неужели этот мальчишка использовал какие-то чары?

Через пару минут дым рассеялся, а Салазар не подал признаков жизни, и Тибурона это обрадовало. Он использовал необычную магию — такой Данте прежде не видел. Подняв в воздух смерч из дёрна, глины и булыжников, Тибурон наколдовал вокруг мёртвого Салазара кокон. Хлоп! Всё заволокло туманом, небо почернело, и рядом с Салазаром возникло его подобие — статуя, вылепленная из земли и глины. Взяв шпагу, перепачканную кровью Салазара, Тибурон воткнул её в глиняное тело.

— Кровь мага не оживит человека. Не оживит и глину. Но создаст подобное подобному. Стань же ты, глина, копией мага, чья кровь подпитала тебя! Да будет так!

Пшшшш! Глиняное тело загорелось. Пламя росло и росло. Казалось, оно перекинется и на траву, и на Салазара, и на людей, стоящих рядом. Никто не шевелился. Кассия, Эу и Леопольдо смотрели на происходящее, открыв рты. Но, когда огонь погас, Кассия вскрикнула — теперь на траве лежал не один, а два абсолютно идентичных мёртвых Салазара. Глиняное тело превратилось в его копию.

— Это голем, — пояснил Тибурон шокированным зрителям. — Правда, недоделанный. Оживлять его не стоит, это коварная Магия Тьмы, а вам не нужен ещё один монстр в доме. Но можно предъявить жандармам этот труп, — он ткнул в голема загнутым носом туфли. — Какую легенду вы сочините о его смерти — это ваши проблемы. Но ни слова о магии! — он приложил указательный палец к губам.

Пыххх! Взмахнул рукой, и тело настоящего Салазара покрылось слоем льда.

— Эй, ты, раз напросилась, иди сюда! — велел он Эу, и та шагнула к нему.

Ещё взмах, щелчок, и Тибурона, Салазара и Эу охватило серебристое пламя — они медленно, будто дразня, начали растворяться в его языках.

— Эй, стой! — выкрикнула Кассия. — А как же фамильное проклятие? Кто-то обещал снять его!

В ответ раздался хохот — дьявольски-страшный, от него кровь стыла в жилах. И огонь погас, заглотив колдуна и его свиту.

Кассия и Леопольдо остались у ненастоящего тела Салазара, из груди которого торчала шпага. А к фехтовальному полю уже неслась Октавия.

— Что случилось?! Что вы натворили? Вы убили родного брата?! — накинулась она на мужа.

Тот беспомощно развёл руками.

— Леопольдо не виноват, — мрачно ответила Кассия. — Ландольфо ранил сам себя. Помните, что говорил доктор Медина? У него опасное заболевание головы, он считает себя другим человеком. Это же произошло и сегодня. Одна из личностей, живущих в нём, поссорилась со второй прямо на дуэли с Леопольдо. Бедняга Ландольфо не совладал с болезнью и заколол себя шпагой. Ах, какое несчастье! — Кассия промокнула уголок глаза шёлковым платочком.

Она рассказала эту историю так складно, будто накануне свою речь отрепетировала. Но Октавия скривилась, как микстуру выпила, — явно не поверила.

— Велите слугам отнести тело в дом. И отправьте посыльного за доктором Ариббо и жандармами, — распорядилась Кассия сурово. — По-моему он мёртв.

Подобрав юбки, она ушла прочь. Камушки гравия, которыми была усыпана тропинка, захрустели под её каблуками.

— Скажите мне правду! — Октавия по-бульдожьи вцепилась Леопольдо в воротник. — Это ведь вы сделали? Вы! Я не верю истории, рассказанной вашей матерью! Это сущая небылица!

Под таким напором Леопольдо опустил голову.

— Да, это я, — сознался он. — Но это вышло случайно, и я не хочу огласки. Конечно, дуэли разрешены, и такой исход не редкость. Но наша дуэль неофициальна. У нас и секундантов не было, скорее это был дружеский бой. Но он мой брат, а потому пересудов не избежать. Так что вы, Октавия, как и все мы, унесёте эту тайну в могилу. История об одержимости иными личностями весьма эффектна, если её приукрасить. А уж в этом мама мастерица. Пойду позову слуг, — и он ушёл.

Закрыв лицо руками, Октавия упала на колени у фальшивого трупа Салазара. Она долго плакала и ругалась на мужа и свекровь, пока её внимание не привлёк Данте-Гуэну. Сев на куст мимозы, где была спрятана трость, он заставил Октавию подойти и артефакт обнаружить. А после — активировал кольцо, и — хлоп — исчез.

========== Глава 21. Кровь в хрустале ==========

Но когда Данте увидел в воздухе дату: 10 октября 1743 года, что-то дёрнуло его за руку. Рука? У него же были крылья! От неожиданности он вскрикнул, осознав, что больше не является птицей. Он стал собой, только призрачным, и упал в подземелье — вокруг лишь мрак и сырость, как в пещере. А напротив стояла Октавия. Но иная — полупрозрачная и несколько старше — та, с которой он общался в зеркале. И она выглядела рассерженной.

— Что происходит?! — выпалил Данте.

Хорошо сложённая, одетая в чёрное платье с жилетом и эполетами, с талией подростка и сверкающим в карих глазах упрёком, она напоминала Эстеллу. У Данте в груди защемило. Как же долго он был в теле Гуэну и не видел Эстеллу! Она поди вся извелась, бедная девочка. Хотя… время идёт лишь для него; для неё минуло несколько дней. И это единственное, что удержало Данте от идеи немедленно вернуться домой.

— Ты дурак! — прервала Октавия эти размышления. — Ты едва всё не испортил!

— Не понимаю, что я сделал не так? — повёл бровью Данте. — Я хотел переместиться дальше, но вылетел из тела Гуэну.

— Это я тебя вытащила, пока не случилось непоправимого. Не стоило показывать трость Октавии. Той, из другой реальности, — уточнила она и сама рассмеялась — вот же абсурд. — Непривычно говорить о себе, как о постороннем человеке. Так вот, если бы та Октавия схватилась за трость, у нас возникли бы проблемы. Трость содержит смертельный яд и чары, которые направляют её к цели. А ещё Салазар заколдовал её как портал. Эу оставила трость Гуэну. Именно тебе следовало взять её. Портал утянул бы тебя за Тибуроном. В прошлой реальности так и было. Птица села на трость, переместилась, а через пару дней умерла от яда, что проник в её тело. Но благодаря этому трость вернулась к Эу. Правда, затем Эу сотворила глупость. Но это другая история. А пока ты чуть не нарушил события прошлого. Октавия умрёт в 1754 году, а мы были в 1743. Убей ты её на одиннадцать лет раньше, и меня нынешней тоже бы не стало.

— Но я не знал, — вздохнул Данте сердито. — Мне никто ничего не рассказывал! Я был птицей, чёрт возьми! Я чувствовал себя идиотом, подглядывающим за чужими жизнями! — он моментально ощутил, как ярость и обида рвутся наружу. Одно дело — забавное путешествие в прошлое, а другое — убить столько времени, будучи способным лишь хлопать глазами и махать крыльями. — Эу мне никак не объяснила, что трость взять должен я. Мне показалось логичным отдать её Октавии, ведь и другие артефакты у неё.

— Ты прав, — тактика Данте «лучшая защита — это нападение» быстро дала всходы, Октавия не нашла аргументов, чтобы его доводы оспорить. — Это ошибка Эу, и моя тоже. Мы должны были тебе что-то объяснить. Настоящий Гуэну не мог мыслить по-человечески, он только выполнял поручения. И тогда он инстинктивно сел на трость, на которую указала Эу. Мы не подумали, что сейчас птица разумна, а разум мешает инстинктам.

— И что теперь делать?

— Нам придётся найти способ забрать артефакты. Чары, благодаря которым ты находился в теле Гуэну, рассеялись из-за столкновения двух времён. В ту секунду, когда ты переместился, я использовала часы Риллеу и отмотала время на пару минут назад — до мгновения, как Октавия увидела трость. Теперь она не найдёт её сама, ибо не подумает лезть в кусты, пока перед ней лежит мёртвый мужчина, которого она любит, — и Октавия потупилась, разглядывая носы своих туфелек.

— Вы правда его любили? — брякнул Данте в лоб.

— А ты на редкость бестактен, — пристыдила Октавия беззлобно. — Сейчас не время говорить о сентиментальных глупостях. Та девчонка была наивной и осталась в прошлом. Она искала в людях лучшее. Сейчас я другая. Когда узнаёшь на что способны те, кого ты уважала, ценила, любила, грёзы и мечты рассеиваются как дым. Но вернёмся к нашим делам, — прервала она саму себя, но Данте заметил — в глазах её мелькнула тоска. — Сейчас мы с тобой выпьем одну штуку, — Октавия вынула из кармана юбки два фиала с ярко-алой жидкостью. — Это Зелье Невидимости.

— А мы разве видимы?

— Мы — Сущности. Для обычных людей мы невидимы, но для магов — да. Поэтому надо выпить зелье. Тогда мы сможем переместиться в логово Тибурона и с помощью часов Риллеу, которые у меня с собой, вернёмся за тростью и кольцом, что осталось на лапе Гуэну.

— Но нам же нельзя менять прошлое! — Данте понимал всё меньше и меньше.

— А мы ничего менять не будем. Просто найдём иную возможность достать артефакты, чем была тогда. Гуэну нам теперь не помощник, но у Салазара есть ещё один ангел-хранитель, только в нынешней реальности она пока не родилась… Пей! — Октавия протянула Данте один фиал, а второй откупорила и приложила к губам.

Данте выпил горьковатую, пахнущую лекарством, жидкость — деваться было некуда. Через несколько мгновений они слились с воздухом. Стали невидимы, вероятно, даже для призраков, но не друг для друга.

— Ну что, готов?

— Ага.

— С кольцом было бы безопаснее. Оно зациклено на определённые даты, а часы непредсказуемы. Но, к счастью, я знаю куда перемещаться.

Часы Риллеу мерцали в потёмках мириадами крохотных звёздочек. Октавия перевернула их вверх тормашками несколько раз.

— А вы тоже ведьма? — Данте задал давно мучивший его вопрос.

— Не совсем, — улыбнулась Октавия — Когда я забеременела, знахарка Нуна, тётя Эу, наложила на меня защитные чары. После родов они должны были остаться на ребёнке, как спасение от фамильного проклятия, ибо Лусиано — единственный наследник рода. Надо было сохранить ему жизнь, уберечь от врагов. Но чары остались на мне. Не знаю почему. Их немного. Колдовать я не могу, но могу использовать зелья и артефакты. Они слушаются меня. Она обнаружит эту способность не сразу, — пояснила Октавия в ответ на изумленный взгляд Данте. — Оплачет его и займётся артефактами и книгами. Она уйдёт из жизни добровольно, когда Лусиано, Клелия и Крисанто уже станут взрослыми, с намерением понять, как действует Магия Сущностей. А через два года родится девочка — единственная девочка-маг в нашей семье. Ибо кровный отец её — не Фонтанарес де Арнау, и она — не жертва проклятия, ведь родилась не магом, а стала им, — и, закончив вращать часы, Октавия добавила: — Положи на них руку.

Данте коснулся часов. Миг, и его затянуло во тьму неизвестности, а Октавия громко и чётко выкрикнула дату и место перемещения: 10 октября 1743 год. Логово колдуна Тибурона.

«Мария Луиза звали женщину, что родила бастарда от слуги и была проклята собственным мужем — чернейшим колдуном этих земель. Один из её правнуков, Арчибальдо Фонтанарес де Арнау, тоже родился магом. Именно он задумал победить то проклятие. Вырезав сердце у своей возлюбленнойЛурдес, на его основе он создал Эликсир Щита. Так всем мужчинам рода стали давать имена, что начинались на букву «L» — в честь той самой Лурдес, и надевать на шею серебряные подвески-обереги — ястреб с сапфиром в когтях. Подвески блокируют проклятие, не давая ему распространяться, но по мнению Арчибальдо, снять его навсегда будет возможно, если у кого-то из потомков родятся мальчики-двойняшки либо близнецы, один из которых — обычный человек, а другой — маг. В возрасте тридцати трёх лет этот маг должен быть принесён в жертву. Тогда чары рассеются и проклятие с рода спадёт. Этот мальчик — ты. И твой предок считал это наилучшим исходом. Я изучил все его исследования — свои эксперименты он расписывал подробно на бумаге — для потомков, и мне удалось выкрасть множество этих свитков. В твоей глупой семейке их не считали чем-то ценным. Но я не согласен с Арчибальдо. Не каждый знатный род может похвастаться потомственными магами. Увы, не знают они что делать со своим даром. И это расточительство. Поэтому я решил не убивать тебя. Глупо, сняв проклятие, лишить род талантливых колдунов, ведь можно забрать их силу себе…», — ещё летая в пространстве, Данте слушал речь Тибурона, не понимая, зачем Октавия придумала упасть тому на голову.

Но когда они, невидимые, возникли у Тибурона за спиной, тот ничего не заметил. А с ним рядом никого не было. В расставленных по периметру дубовых стеллажах мерцали и звякали, ударяясь пробками друг об друга, сосуды с жидкостями, травами и порошками. По центру комнаты — вылитая пещера — высился мраморный стол, на котором шумел и плевался дымом чугунный котёл.

Тибурон, будто судья Инквизиционного Трибунала, направился к котлу, подметая каменный пол хвостом золотой, украшенной самоцветами рясы. Гул его поступи звучал в тишине, как набат.

— Куда подевалась эта чёртова краснокожая? — злобно проворчал он, мешая содержимое котла тонкой серебряной палочкой. — Будь проклят день, когда я взял её к себе! Ни пользы от неё, ни веселья. Не думаешь же ты, что я не знаю, для чего эта краснокожая увязалась за мной? — он бросил мимолетный взгляд в стену напротив. — Горе-шпионка. Бесполезная неумёха без капли интеллекта. Работает посредственно, а спасать тебя, дабы меня позабавить этой глупостью, и не собирается.

Данте не сразу сообразил, к кому Тибурон обращается, но, присмотревшись, едва не вскрикнул — в стене было углубление, внутри которого находилось нечто вроде прямоугольного ящика. Изготовленный из чистейшего хрусталя, он стоял вертикально. И в нём — мужчина, обнажённый до пояса; руки и ноги его обвивали чёрные цепи. Замурованный в этом тесном футляре, он походил на скелет, обтянутый кожей. Данте узнал его по длинным чёрным волосам, что висели плетьми и напоминали змей на голове Медузы Горгоны.

Салазар! Он ещё во власти Тибурона? Данте попытался даты посчитать. Салазару исполнилось тридцать три в апреле 1743 года, а сейчас — октябрь. Выходит, минуло полгода. Тибурон действительно не убил Салазара, но и проклятие не снял. Он запечатал его в хрустальном гробу и чего-то добивался. И Эу не помогла, ведь Данте всё испортил — трость осталась во дворце Фонтанарес де Арнау.

— В прошлый раз было также? — шёпотом спросил он у Октавии. — Или это я виноват, что Салазар ещё здесь?

— И да, и нет, — ответила она. — Трость убила птицу и отшибла Эу память, когда та с её помощью хотела вытащить Салазара из этой хрустальной штуки. Тибурон ставил на нём эксперименты, чтобы отобрать его магическую силу, и ему это почти удалось. Когда Эу пробила ящик тростью, она зацепила Салазара, и яд попал ему в кровь. Он медленно убивал его несколько лет. И убил бы, если б не одна девочка… Но теперь кое-что изменилось. Трости нет, Салазар не отравлен, значит, он сильнее, и Эу всё помнит. Один неверный шаг, и история пойдёт иначе. Мы с тобой должны проследить, чтобы этого не случилось.

Октавия резко умолкла — Тибурон подал голос.

— Ты просчитался, глупец. Тебе не выбраться отсюда живым. Но магия твоя слишком ценна, чтобы я дал ей умереть вместе с тобой. Когда ты сдохнешь, больной, слабый и никому ненужный, я стану величайшим магом на земле! Надо только придумать, как заставить твою силу перейти ко мне. Вот это должно сработать… — он с энтузиазмом мешал варево в котле. Данте запахов не чувствовал, но, Тибурон так кривился, что было ясно — там нечто отвратительное.

Салазар застыл в своём хрустальном футляре, но глаза его были распахнуты. Почему он не использует магию, Данте понял, лишь увидев: чёрные цепи, охватывающие его запястья, ноги, живот и шею, раскаливаясь до красна, впивались в кожу, сжигая её до мяса. Раны тотчас затягивались, но стоило шевельнуть пальцем, как всё повторялось.

Наконец доварив зелье, Тибурон налил его в кубок. Оно дымилось и сверкало, будто колотые чёрные агаты лежали в котле. Взяв кубок, маг подошёл к хрустальному гробу и, щёлкнув пальцами, расколдовал его — исчезла крышка, а цепи покрылись инеем. Но Салазар и теперь не попытался выбраться. Когда Тибурон заставил его выпить содержимое кубка, он закричал так, что у Данте побежали мурашки по коже. Салазар подвергал и его подобным же пыткам. Глядя, как он извивается в этой хрустальной тюрьме, Данте заблудился в собственных чувствах. Он и жалел Салазара, и недоумевал: а чем он, Данте, заслужил мести за вину других людей. Но, может, то, что Салазар потом убьёт Тибурона и присвоит его Сущность, разовьёт в нём садистские наклонности? Эта версия показалась Данте логичной. Салазар, конечно, не ангел, он жуткий самодур, но пытать людей не был склонен — почерк Тибурона тут явно просматривался.

Салазар кричал долго, пока не охрип; из тела его шёл пар, волосы искрились, но затем он обмяк. Тибурон, ухмыляясь и бормоча: «Ну сейчас-то всё получится», стилетом разрезал ему грудь и живот, нарисовав две параллельные стрелы: одну, направленную вверх, а другую вниз. Салазар опять закричал. Тибурон, поднеся к его телу прозрачный кубок, начал собирать с ран кровь. Та, падая на дно, из алой превращалась в серебряную, а Тибурон повторял и повторял заклинания на непонятном языке.

— Вместе с кровью я забираю твою силу и твою жизнь! И становлюсь могущественным и непобедимым! Да будет так! — закончил он и осушил кубок. — Вот гадость, а ещё кровь мага! — сказал дед, вытерев с усов и бороды капли.

Однако (Данте был поражён) Салазар утробно захохотал, всем обликом напоминая демона. Раны на его теле затянулись в мгновение ока, и Тибурон в страхе попятился. Бряк — упал. И через полминуты уже корчился в судорогах.

— Кишка у тебя тонка, старый, — хрипло выговорил Салазар, глядя на извивающегося на полу деда. — Я слишком силён, чтобы ты меня победил. Моя кровь с твоей несовместимы, сколько бы ты не пил её. Даже если выпьешь всю, силу мою не заберёшь! Не там ищешь!

В эту секунду Октавия жестом пригласила Данте идти за ней — удачный момент проникнуть в логово Тибурона незаметно. Они скрылись за дальней стеной, просочившись сквозь неё, как призраки, и последнее, что увидел Данте — Тибурона вырвало. А Салазар хохотал, хохотал, хохотал…

Очутились Данте и Октавия в новой комнате, более тесной и мрачной, заполненной книгами и замысловатыми артефактами, покрытыми многовековой пылью. Они двинулись вперёд, миновав ещё четыре схожих помещения. И наткнулись на Эу — та сидела в плетёном кресле-качалке и вязала шарф.

— Ты владеешь Ритуалом Забвения? — спросила Октавия. — Сотри ей память.

— Эээ… Но разве я могу колдовать здесь? Мы же нематериальны!

— Но мы же пользуемся часами Риллеу и зельями, и они работают. Сработают и чары.

Данте не придумал что возразить. Сам этими чарами он не владел, но накладывал их, будучи Салазаром. Он вспомнил, как колдовал и юный Салазар. Даже прочитав тысячи книг, он не пользовался готовыми формулами. Данте тоже всегда колдовал по наитию. А вдруг в стихийности и заключена сила? И Тибурон, читая заклинания, готовя зелья по чужим рецептам и используя артефакты, купленные у кого-то, не понимает главного — Салазара, с его самобытной магией, этим не одолеть.

Тааак… Как там учил Салазар? Направить руку на объект, сосредоточиться и представить что именно ты хочешь с объектом сделать. Закрыв глаза, Данте направил обе руки на Эу и вообразил: из головы её, как тропические бабочки, одна за другой, вылетают мысли.

Пыххх! Данте даже испугаться не успел. От яркой вспышки он открыл глаза, а экономка уже, бессмысленно покачиваясь, глядела в стену.

— Неплохо, — одобрила Октавия. — Ты достойный потомок своего рода.

Вынув из кармана юбки фиал, на сей раз с прозрачной, как слюда, жидкостью, она осушила его и исчезла, пройдя через тело Эу. Данте ошарашено огляделся — Октавия испарилась. Зато Эу встала на ноги, отбросив шарф в угол.

— Не пугайся, — сказала она. — Я вселилась в Эу, чтобы найти артефакты и не вызывать подозрений, ибо мы отправимся в реальность, где ни тебя, ни меня не было.

Данте, уже ничему не удивляясь, последовал за Эу-Октавией. Они вернулись в комнату, где Тибурон, кряхтя и держась рукой за живот, сидел на полу. На звук шагов он поднял голову.

— Наконец-то явилась, — буркнул он. — Где тебя черти носят, лентяйка?! А ну-ка немедленно подними меня!

Эу покорилась, и Тибурон встал на ноги, опираясь на неё.

— Пойду я в спальню, отдохну чуток. Кровь этого дьявола очень сильна, моё тело не принимает её, уж не знаю почему, — пробубнил он и добавил громче: — Приберись тут, краснокожая, но ежели вздумаешь помогать ему, берегись! Я это узнаю!

Пыхтя и шаркая, дед покинул комнату, щелчком открыв дверь, спрятанную за портьерами цвета бордо. А Эу-Октавия подошла к Салазару.

Тот выглядел измождённым, вися в хрустальном футляре, и напоминая куклу в подарочной коробке. Но цепи остались заморожены, а крышка открыта — Тибурон, видимо из-за дурного самочувствия, забыл о них. Эу-Октавия долго всматривалась в черты Салазара. Затем решилась и провела рукой по его груди — хоть раны и затянулись, но капельки крови застыли на теле. От этой почти любовной ласки Салазар вздрогнул. Проморгался и внимательно уставился на женщину.

— Кто ты? — шепнул он. — Ты не Эу.

— Самое главное, что я твой друг, — она ушла от ответа.

Отпрянув от Салазара, Октавия начала шарить по шкафам. Выудила знакомые Данте артефакты: кубок с зеркальным дном и три фиала — один с фиолетовой жидкостью, два — с надписью «Зелье Времени».

— Увы, Книги Прошлого в этом времени нет. Она ещё не изобретена, а брать предметы из будущего — опасная затея, — объяснила Октавия свои действия. — Поэтому, перемещаясь сюда, я взяла только часы Риллеу — они существуют с пятнадцатого века.

Вылив на зеркальное дно кубка фиолетовую жидкость, Эу-Октавия подожгла её и водрузила сверху часы Риллеу — те мгновенно увеличились в размере.

— Жаль, но точной даты я не знаю. С Книгой найти её было проще. Так что мы можем ошибиться на пару лет, но это не критично. Сейчас я выйду из тела Эу, мы с тобой выпьем Зелье Времени, положим руки на часы, и они перенесут нас. А куда — зависит от моей памяти, — и она задорно хмыкнула.

Эу-Октавия прокрутила часы Риллеу много раз, переворачивая их вверх тормашками, и в ту секунду, когда они сделали финальный оборот, вылетела из тела служанки. Та упала на пол без сознания.

— А она очнётся? — Данте неуверенно покосился на Эу, лежащую у его ног, как мешок с опилками.

— Да, она просто в обмороке. Очнётся беспамятной. Ведь ты применил Ритуал Забвения и немного восстановил ход истории.

Она первая выпила зелье и уложила руку на часы Риллеу, кивком велев Данте сделать это же.

— 24 декабря 1755 год! — выкрикнула Октавия, когда ладонь Данте оказалась на часах. — Особняк де Видаль!

И они снова куда-то полетели.

========== Глава 22. Барракуда ==========

Масляные фонари бросали отсветы на крыши домов, а мостовую запрудили кареты и толпы горожан, что несли в руках свёртки, коробки и картонки с рождественскими подарками и сластями. Кучера то и дело прогоняли зазевавшихся на дороге пешеходов щёлканьем хлыстов или криком.

Такая картина развернулась перед Данте и Октавией, когда они, невидимки, материализовались у особняка, тёмного и чопорного, укрытого от суеты улиц за каменной оградой. Деревья вокруг были украшены гирляндами, а на калитке висел венок из остролиста с вплетёнными в него красными яблоками. Вот оно что! Сочельник!

Данте с Октавией просочились сквозь ограду и наткнулись в саду на тегу — гигантскую чёрно-белую ящерицу. Она притаилась под кустом и глядела на них в упор, но Данте усомнился, что рептилии могут видеть призраков.

В гостиной, заставленной дубовой мебелью, шли приготовления к Рождеству: горничные в чепцах и белых передниках натирали до блеска паркет; смахивали пыль с тёмных, расшитых кручёным шнуром, портьер; расставляли всюду канделябры со свечами; развешивали гирлянды на перилах лестницы, широченной и устланной коврами. Дворецкий — старичок в ливрее и перчатках — наряжал гигантскую ель яблоками и орехами, обёрнутыми в позолоченную бумагу, пряничными звёздочками и сердцами, иногда отвлекаясь на раздачу приказаний:

— Беа, аккуратнее с фарфором, на котором нарисованы лебеди! Это семейная реликвия!

— Рита, не испачкайте праздничную скатерть! Упаси господь, сеньора Эусебия обнаружит хоть пятнышко. Головы тогда нам не сносить!

— Глория, натирайте паркет лучше! В нём должны отражаться не только свечи, но и наряды гостей, будто в зеркалах!

— Можно подумать, они этих гостей пригласят! — фыркнула молоденькая горничная, чьё симпатичное лицо уродовали оспинки. — «Рождество — семейный праздник и нечего посторонним делать в этом доме!» — хозяин вечно так говорит. А потом они удивляются, что их все считают нелюдимыми да побаиваются сеньориту Виситасьон замуж брать.

— Ох, юной хозяйке сейчас не до замужества! Она такая рассеянная теперича, не удивлюсь, если пропустит даже собственные похороны! — крикнула худосочная служанка, натирая паркет с таким усердием, что пот с неё лился градом.

Но под взглядом дворецкого — брови его подпрыгнули над очками — умолкли и та, и другая сплетницы.

— Вопиющее безобразие! Языки без костей, будто воспитывались не в хозяйском доме, а в джунглях среди мартышек, — с достоинством сказал он и забрался на стул, чтобы повесить на ель пряник в форме солнца.

А Октавия поманила Данте за собой. Пролетев через первый этаж, они вышли на задний двор и наткнулись на мужчину и женщину, что стояли под кроной цветущей жакаранды.

— Я так и думала, — вздохнула Октавия. — Я ошиблась с датой.

Они подлетели ближе. Чёрные волосы девушки покрывали цветки жакаранды, точно она прибыла из страны снегов. Её мрачная красота урождённой испанки напоминала человека, которого Данте не хотел бы видеть никогда, — Кларису, женщину-кошку. Высокая и статная, она была одета в тёмно-бирюзовое платье со стомакером и юбкой, перехваченной сзади бантом. Мужчина выглядел старше и почти касался головой кроны дерева. Алый камзол; белая рубаха с кружевными манжетами; широкие, до колен, штаны и сапоги из кожи буйвола — костюм его походил на одежду богача, но смуглое, немного обветренное лицо, бородка, заплетённая в косичку, и крючковатый кинжал на бедре выдавали в нём грозу океанов.

— Послушайте, Виситасьон, не знаю, когда мы увидимся снова. Завтра я отплываю из этих краёв. Меня ждут острова Вест-Индии [1], — шепнул он, по мнению Данте чересчур пафосно.

Девушка всхлипнула.

— Ах, как мне жить без вас, Иберио?! Я так мечтаю, чтобы вы забрали меня с собой навсегда! — схватив его за руку, она прильнула к ней губами. — Вы не представляете, как мне осточертели этот дом и отец с его претензиями, и мама с её помешанностью на чистоте и манерах! «Вы должны вести себя, как благочестивая сеньорита, Виситасьон! — гадливо передразнила она кого-то. — Посещайте церковь и молитесь. Соблюдайте тысячи правил. Занимайтесь с учителем хороших манер, с учителем танцев, этикета, языка веера и языка цветов». Зачем? А никто не знает. Так принято, выполняйте. Я живу, словно в клетке, откуда не могу вырваться. Ах, Иберио, вы для меня всё! Вы — свобода, которой я лишена, моя единственная отрада в этом мире, — и она, встав на цыпочки, поцеловала его в губы.

Мужчина поддался больше снисходительно, чем влюблённо, будто сделал одолжение.

— Увы, Виситасьон, я обычный морской волк. Я состою на службе у короля и не могу забрать вас с собой в неизвестность. Моя жизнь полна рисков. Ничего романтического в ней нет, — ответил он с подчёркнутой грустью. — Вы привыкли к другой жизни, и всё, что я могу предложить, ах, увы, — это тайные встречи в дни моего возвращения на родину.

Он говорил нараспев, словно читал стихи, а Виситасьон смотрела ему в рот. Но интуиция Данте этому человеку не верила — не было в нём и толики чувств, только красивые слова.

— Но я не хочу тайных встреч! Мне этого мало! Я хочу… — порывисто воскликнула Виситасьон, но Иберио накрыл ладонью её губы.

— Не говорите так! Сами подумайте, если кто-то узнает о ваших встречах со мной, простым корсаром, ваша репутация будет погублена навеки!

— Не понимаю, почему всех так заботит моя репутация, — капризно надула щёки Виситасьон. — Я бы избавилась от неё с радостью! Ах, возьмите меня на корабль! — выпалила она громко.

— Что?

— Возьмите меня на корабль! Давайте уедем отсюда вместе!

У Иберио был такой вид, будто на него ушат помоев вылили. Он отвёл пронырливые, глубоко посаженные глаза в сторону и с минуту помолчал. Затем улыбнулся и выдал:

— Хорошо.

— Вы правда согласны увезти меня отсюда? — Виситасьон, почти взвизгнув, опомнилась и оглянулась — не слышал ли кто.

— Сегодня сочельник, день Адама и Евы. Отпразднуйте его с семьёй, дорогая, — слова Иберио звучали правильно, и не было в них дурного, но что-то в его манерах Данте не нравилось — этот человек вызывал антипатию. — А на рассвете приходите в таверну «Кашалот». Не забудьте вещи собрать, но не берите много. В Вест-Индии достанем вам обновок!

Он погладил её по голове, растрепав причёску, — на землю посыпались шпильки — и покинул сад, перепрыгнув через забор. Виситасьон стояла у дерева, глядя Иберио вслед, и щёки её алели.

Счастливая, она вернулась в особняк через кухню. В гостиной по-прежнему копошились слуги. Миновав их, Виситасьон взбежала по лестнице — бант на её платье развязался, и тонкая кисея волочилась за ней, как шлейф.

Октавия и Данте полетели следом. Удивительное ощущение, когда ноги не касаются пола, и ты паришь в воздухе — птица без крыльев.

Коридор на втором этаже отсутствовал. Его заменяла круглой формы комната, полупустая, за исключением цветастого ковра и четырёх канапе, обтянутых индийским шёлком. А по стенам располагались двери в жилые помещения.

Проникая сквозь каждую — большинство вело в спальни и комнаты отдыха, не менее чопорные и тёмные, чем сам дом — Октавия и Данте нашли Виситасьон.

В будуаре, обитом серо-вишнёвым бархатом, на воистину королевскую кровать была навалена гора одежды — открыв шкаф, Виситасьон выбирала наряды для путешествия на корабле.

Теперь, при свете трёхрожного канделябра, Данте рассмотрел её внимательней. Она действительно походила на ненавистную ему Кларису, но и отличалась от неё. Волосы длинные, немного вьющиеся, цвета сургуча; глаза крупные, жгуче-карие; лицо — надменное, но жила там и некая печаль, и горькая, будто тлеющая на углях теплота.

В дверях появилась другая женщина. Если бы не платье и чепец горничной, Данте решил бы: они с Виситасьон сёстры — с таким невероятным для служанки достоинством она вплыла.

— Сеньорита, что вы делаете? — она покосилась на груду платьев. — Мы же вчера, совместно с вашей маменькой выбрали для вас наряд к рождественскому ужину. Вы передумали надевать то великолепное лиловое платье? Ах, напрасно, сеньорита! Вы в нём ослепительно хороши!

— Оставь меня, Грасиэла, — Виситасьон вынула из-под кровати баул цилиндрической формы.

Служанка в недоумении следила за ней и, когда Виситасьон начала запихивать в баул дорожные платья, сорочки и ботинки для путешествий, воскликнула:

— Ах, не пугайте меня, сеньорита! Скажите правду, вы затеяли какую-то авантюру?

— Я уезжаю, Грасиэла. Навсегда, — шепнула Виситасьон, мечтательно прижав к груди клетчатую шаль. — Я уплыву на большом корабле, далеко-далеко… Что может быть прекраснее?

Прикрыв глаза, она закружилась по комнате, обнимая шаль, — та вторила её движениям, цепляясь бахромой за цветочные горшки.

— Погодите-погодите, вы что же, хотите сбежать с этим гнусным человеком? С этим головорезом, явившимся со дна океана, будто морское чудище? — всплеснув руками, Грасиэла подбоченилась, готовая воевать за честное имя хозяйки с любым, кто покусится на него.

— Не называй Иберио так! — топнула ногой Виситасьон. — Он не чудище. Он корсар, он служит Его Величеству!

— Это дела не меняет, — осталась при своём Грасиэла. — С разрешения короля или без — зариться на чужое добро, хоть на суше, хоть на воде — всё едино. Грабёж он и есть грабёж! И Бог всё видит!

— Ах, как ты не понимаешь, Грасиэла, я люблю его! — Виситасьон с размаху села на кровать, уронив всю одежду — ивовые прутья её панье громко хрустнули. — Из-за него я потеряла сон и покой. Когда он уплывает и не возвращается месяцами, я с ума схожу. А вдруг он попадёт в шторм или столкнётся с пиратским кораблём? У корсаров свои законы, свой кодекс чести, они плавают под знаменем короля, а настоящим морским разбойникам, пиратам, никакой закон не писан. Сегодня, когда Иберио предложил мне уехать с ним, я ни минуты не колебалась! Я вырвусь из этой клетки, что так гнетёт меня! И я буду счастлива, даже если утону в океане!

— Ничего с вашим Барракудой не сделается, — Грасиэла начала убирать раскиданную одежду в шкаф. — Дурные люди живучи. Умирают молодыми приличные да благородные. Вон весь город болтает, намедни карета Коста упала в овраг. Лошади взбесились и понесли, а у кареты колёса взяли да и разлетелись, и свалилась она с моста. Три дамы, что были в ней, сеньора Нативидад Коста, её нянька донья Хесуса и подруга сеньорита Клелия де Чендо-и-Сантильяно — все погибли, выжил один кучер. Выплыл из реки, а дам спасти не сумел, потонули они из-за своих безразмерных юбок. Вот что мода творит! А дамы ведь были благовоспитанные, честные, набожные. Сеньору Нативидад совсем девочкой выдали замуж за Ренцо Коста-младшего, сына хозяина издательского дома. Она и жизни-то не видала, как длинное платье надела, так сразу свадьба, муж, потом дети. А сеньорита Клелия ещё юная, девица на выданье. Родители её погибли, когда она и брат её младенцами были, бедняжки. Говорят, сын Фонтанарес де Арнау жениться на ней собирался. И вот такое несчастье приключилось. Хотя я так скажу, близкородственные браки — дело дурное. Потом дети рождаются хилые да болезные, помирают, ещё и говорить не научившись. Любому роду, каким бы благородным он не был, свежая кровь необходима.

— И зачем ты мне это рассказываешь? — закрыв дорожный баул, Виситасьон сунула его под кровать.

— Это я к тому, что гибнут неожиданно в основном люди хорошие, а такие, как этот ваш Барракуда, целы да невредимы остаются, хоть в шторм, хоть в чуму. Толстошкурый он, так что нечего и бояться, — и Грасиэла хлопнула дверцей шкафа.

К вечеру Виситасьон, надев платье из лилового шёлка с круглым панье, стомакером, украшенным золотыми пуговицами, и рукавами с воланами и кружевом, вышла в столовую.

Кроме Виситасьон, её брата Сельсо — юноши с волосами курчавыми, как у пуделя, — и их родителей: отца в напудренном парике и матери, ухоженной, чопорной, с виду лишённой эмоций, за столом никого не было. Канун Рождества семья де Видаль предпочитала проводить в своём малочисленном кругу. Они не посещали даже традиционную мессу, ограничиваясь ужином. Прислуживал им старичок-дворецкий, тот, что наряжал в гостиной ёлку. Вышколенный, с прямой спиной и идеальными манерами, он подавал то одно, то другое блюдо: жареную индейку, асадо, каштаны под французским соусом, фруктовые десерты с орешками. Виситасьон стойко выдержала трапезу с воздаянием хвалы Всевышнему, после чего все разошлись по комнатам в надеждах утром найти у ёлки подарки от Папы Ноэля.

Но Виситасьон ночью глаз не сомкнула, ходя по спальне из угла в угол. К рассвету, как и было условлено, она схватила баул и, с трудом его волоча, покинула особняк.

— Держись! — когда Виситасьон забралась в экипаж, Октавия взяла Данте за руку и они взлетели, подобно ветру. И вскоре уже сидели на крыше. Путешествовать на движущемся экипаже Данте ещё не доводилось. Забавно, главное не упасть.

Приехали они на окраину. Здесь не было жилых домов, только захудалые торговые лавочки и порт — о его близости извещал звон корабельных колоколов. Экипаж остановился у обшарпанной таверны. Деревянная табличка у входа гласила: «Путник, лишь с добрыми намерениями ты заходи в таверну «Кашалот»!».

Виситасьон, не задумываясь рванула туда, с усилием открыв дверь. А Октавия только головой покачала.

— И эта девушка станет моей невесткой! Разве приличная женщина ходит по таким злачным местам?

В таверне находились одни мужчины, пьяные и неопрятные — вся местная шушера: разбойники, что нападали на экипажи, кареты и горожан, оказавшихся на ночных улицах; гаучо, метисы, беглые преступники и корсары Его Величества Фернандо VI, а также пираты, выдающие себя за них.

Когда Виситасьон в полосатом дорожном жакете и юбке из тёмного сукна протиснулась в таверну, все посетители хором замерли — благочестивые дамы здесь были редкими гостьями.

Виситасьон стремительно подошла к хозяйке — очень высокой женщине, которая за деревянным прилавком-столом, прилаженным к камину, разливала горячительные напитки.

— Мне нужен сеньор Иберио! — заявила Виситасьон брезгливо.

— Что-о-о?! — прокричала хозяйка, наклоняясь так близко, что касалась носом щеки девушки. — Говори громче, ни черта ж не слыхать! Эти орут, этот бренчит! — она ткнула пальцем сначала в мужчин, которые за ближайшим столом резались в кости и горланили так, что балки под крышей тряслись, а потом в юношу-менестреля — тот, сидя в углу, играл на гитаре.

— Иберио, сеньор Иберио мне нужен! — повторила Виситасьон громче.

— Иберио? Не знаю такого.

— Он капитан корабля, корсар по прозвищу Барракуда! — вспомнила Виситасьон кличку своего возлюбленного.

— А-а-а, Барракуда! Так бы и говорила сразу. Он где-то тут ошивался совсем недавно, — хозяйка оглядела зал поверх головы Виситасьон. — Чего-то не вижу. Ну-ка, погодь, — водрузив на прилавок кружку с чем-то алкогольным — усатый пьянчуга мигом её схватил — она скрылась в дальнем помещении с криком: — Альбертина, плутовка эдакая, поди сюда! Ты где опять шастаешь, лентяйка паршивая?

Вернулась хозяйка быстро и с видом сконфуженным. Виситасьон нетерпеливо барабанила пальцами по прилавку, не снимая перчаток и не реагируя на косые взгляды мужчин.

— Помощница моя говорит, ушёл Барракуда, только недавно вот. Чуток вы разминулись.

— Куда ушёл, не знаете?

— С дочкой колбасника ушёл. Смуглая такая девица, наглая, что ворона уличная. Крус звать её. Колбасная лавка тут, неподалёку, рядом с лавкой зеленщицы и табачной лавкой. Эй, погоди! Ты куда? Хоть дослушай чего я говорю-то! — воскликнула женщина, но Виситасьон, подхватив юбки рванула к дверям. — Видали, как девки по Барракуде сохнут? — крикнула хозяйка игрокам в кости. — А он то с одной, то с другой, экий шельмец! Передерутся девки скоро, как пронюхают друг о дружке, только перья полетят. Сущий курятник! — и она рассмеялась.

Колбасная лавка находилась близко — через два дома на горизонте появилась табличка: «Мясо и колбасы от дона Макарио». Виситасьон решительно туда ворвалась.

Но в лавке никого не было. Девушка в нетерпении бегала по тесной комнатке, где на витринах лежали куски мяса, стейки и нарезка, толстые сардельки, тонюсенькие колбаски и внушительного вида колбасы, сырые и копченые, варёные и солёные, с приправами и без. Виситасьон от запаха морщила нос, но не уходила.

Наконец внутри лавки скрипнула дверь и в комнату вошла смуглая девушка, на ходу застёгивая блузу. А следом появился Барракуда — с распущенными длинными волосами и взъерошенной бородкой. Поймав девушку в объятия, он поцеловал её в губы. Секунда, и они оба замерли — Виситасьон пялилась в упор.

Барракуда смерил её и цилиндрический баул у порога взглядом молчаливо-снисходительным. Не прошло и минуты, как Виситасьон кинулась в бой. Цап! Схватила соперницу за волосы и начала таскать её по полу.

— Я тебя убью, дрянь! Будешь знать, как уводить моего мужчину! — орала она.

Смуглая девица кричала и барахталась. В конце концов, она чудом вывернулась и, схватив кочергу, зашвырнула её в Виситасьон. Попала в витрину. Град осколков засыпал пол колбасной лавки, заставив женщин остановиться. Барракуда равнодушно заплетал бороду в косичку.

— Ах, ты куропатка в шелках! Я из-за тебя витрину расколотила! Чего я родителям скажу? Они мне голову открутят и даже не спросят: «Крус, зачем ты это натворила?».

Выудив из разбитой витрины палку колбасы, Крус ею стегнула Виситасьон по лицу. Но та, поймав колбасу руками, потянула её на себя. В перетягивание колбасы девицы играли долго. Волосы их были всклокочены, одежда порвана, а от криков и оскорблений дрожала вся лавка.

— Тоже мне фифа нашлась, платье богатое нацепила, а ведёт себя хуже любой торговки! Паскудница, за мужиком бегает с вещичками, себя предлагает! — Крус наконец-то завладела колбасой.

А Виситасьон схватила блюдо с сардельками и, как снаряды, начала метать их в соперницу.

— Я твою лавку раскурочу! Не лезь к моему мужчине! Он мой! Иберио мой, ясно тебе, грязнуля?!

Барракуда молча и невозмутимо курил трубку, стряхивая пепел под ноги, но, когда Виситасьон, обезумев, добралась до осколка витрины и пошла с этим оружием на Крус, целясь ей в глаза, он зашевелился. Быстро пересёк колбасную, вывернул Виситасьон запястье и отобрал стекляшку.

— Ты защищаешь эту плебейку? — вскинулась девушка. — И это после всего, что было между нами?! А ты ведь обещал, что мы уплывём сегодня вместе на корабле!

Хлоп! Барракуда так стукнул Виситасьон по щеке, что она упала навзничь. По лицу потекла кровь.

— Так её, правильно! Её вообще убить мало! — радостно вскричала Крус.

Хлоп! Новая оплеуха пришлась на её лицо. И Крус упала рядом с Виситасьон с воплем: «А мне-то за что?!».

— За всё! Две глупые овцы! Хоть убейте друг друга, мне плевать! Вы мне не нужны, я знал женщин и получше! Не смейте меня делить! Я вам не торт!

Перешагнув через девиц, Барракуда покинул лавку. Соперницы валялись на полу, злобно сопя друг на друга.

— Он меня обязательно простит! — самоуверенно заявила Крус. — А тебя нет, аристократочка! Такие, как ты, настоящим мужчинам не нравятся! Не забудь папочке нажаловаться! Поглядеть бы, что он скажет, узнав, как его благовоспитанная дочурка по утрам в церковь ходит, а ночами бегает за Иберио Барракудой!

Виситасьон ответить не успела, хотя кулаки сжала, — в лавку вошли мужчина и женщина в огромных фартуках — родители Крус. Открыв дверь, они увидели разгром и ахнули, а потом задали трёпку обеим девицам. Крус отправили домой, грозясь выпороть хворостиной, а Виситасьон выставили на улицу и захлопнули дверь ей в нос.

— Как же я поплыву на корабле, я ведь вся растрепана?! — ныла она, сидя на пороге закрытой колбасной. — Какая невоспитанность! Семейка грубиянов! Выгнали меня, Виситасьон де Видаль! Выкинули, как хлам, и даже не извинились за свою дочь! Какие злые люди!

Данте не знал, смеяться или крутить у виска пальцем.

— Кажется, я чего-то не понимаю в этой жизни, — молвила Октавия, глядя на помятую Виситасьон, что стряхивала грязь с юбки. — Девушка благородного происхождения дерётся за мужчину, катаясь в пыли, как собака. Вопиющее неуважение к себе! И мой сын на ней женился! — она, негодуя, оттопырила нижнюю губу. — Ни один мужчина не стоит такого унижения. Это они должны за нас драться! Я смотрю, тебе весело, — осудила она ухмылку Данте. — Тоже любишь, когда женщины из-за тебя дерутся?

Он лишь фыркнул. Единственная женщина, которая его интересовала — Эстелла однажды тоже подралась из-за него с родной сестрой. И она была великолепна в этой неистовой ревности! Но они любили друг друга, а у Виситасьон с этим мужчиной по кличке Барракуда отношения далеки от любви истинной.

За размышлениями Данте чуть не отстал от Октавии — та уже летела за Виситасьон, которая, прикрыв шляпкой остатки причёски, шла по тротуару и волокла свой баул. Но путь её лежал не домой. Пробравшись сквозь насаждения араукарий [2], она явилась на причал — вздумала догнать уже отплывающий фрегат Барракуды с красно-чёрными парусами.

Виситасьон долго бежала по берегу и махала руками, крича: «Подождите меня! Это же я! Стойте! Ты обещал взять меня с собой, Иберио! Как же так?». Но фрегат, издевательски загудев, уплыл без неё.

Грасиэла только руками всплеснула, через пару часов найдя хозяйку в спальне на кровати, побитую, зарёванную и в драном платье.

— Вы где были-то? Вас что, лошадь сшибла? — распричиталась она.

— Вроде того. Эта лошадь по кличке Крус, дочка хозяев колбасной лавки. Жаль, что я не повыдёргивала ей все копыта, — мрачно сказала Виситасьон и спрятала лицо в подушку.

— Так вы видели своего разбойника?

— Видела. С ней и видела. Из-за этой паскуды я не смогла уплыть с ним. Даже рассказать главное не успела. О том, что он скоро станет папой.

Грасиэла выронила из рук стопку отглаженного постельного белья.

— Что вы сказали, сеньорита?

— Что слышала. Я беременна. А Иберио ничего не знает, потому что я хотела сделать ему сюрприз, рассказать после того, как корабль отплывёт от берега. Это дочка колбасника во всём виновата! Надо было сжечь её лавку вместе с ней! — она застучала кулаками по перине. — Если отец узнает о ребёнке, он меня убьёт! А маме не поможет ни одна нюхательная соль! — и она зарыдала.

— Кажется, нам пора вновь перемещаться, — услышал Данте голос Октавии. Она вынула часы Риллеу — прокрутила дважды. — 18 августа 1756 год, поместье де Видаль в Мендосе! — сказала Октавия, и их с Данте снова заглотила дымка времени.

Комментарий к Глава 22. Барракуда

[1] ВЕСТ-ИНДИЯ — историческое название островов Карибского моря, в том числе Карибских островов, Багамских островов и островов в водах Мексиканского залива.

[2] АРАУКАРИЯ— хвойное дерево, чилийская сосна. Растёт в Чили и Аргентине.

========== Глава 23. Дочь корсара ==========

Городок Мендоса, куда они попали, напомнил Данте «Лас Бестиас». Раскидистые поля без конца и края, что утопали в фиолетово-апельсиновом горизонте. Домики-асотеи с плоскими крышами, тесные, но уютные лавочки торговцев, маленькая белая церквушка и люди простые и приветливые. Женщины в чепцах, мантильях и нанковых платьях, блузах и фартуках затыкали юбки за бедра, распускали волосы, а в руках носили плетёные корзины. Мужчины в холщовых штанах и рубахах, бородатые, с мачете и кинжалами, в шляпах и пончо, рубили дрова, скакали на лошадях и охотились на дичь.

У Данте сердце защемило от желания вновь ощутить себя частью мира. Оседлать Алмаза и помчаться по зелёному полю навстречу солнцу — золотому блюду, утопающему в горизонте.

Домик с крышей-асотеей и деревянными столами во дворе — обычными досками, положенными на козлы — именовался эстансией «Ла Роса». В саду у цветочных клумб возились девушки-батрачки в передниках и бродили утки и куры, а у порога стояли две женщины. Одну Данте узнал — то была Грасиэла, служанка Виситасьон. Одетая в крестьянское платье, фартук и соломенную шляпу, она держала в руках младенца, закутанного в одеяло. Ребёнок не издавал ни звука. Вероятно, он спал.

Другая женщина походила на цыганку — множество цветных шалей скрывали её фигуру. Из-под них торчала ярко-красная юбка. Увешанная бусами, смуглая, с непокрытой чернявой головой, выглядела она немолодо. И силу, исходящую от неё, Данте ощутил мгновенно. Ведьма?

Октавия хотела было подойти ближе, и он резко дёрнул её за локоть.

— Стой!

— Что? — не поняла она.

— Эта женщина, цыганка — маг. Я чувствую её силу, — шепнул он. — Вдруг она сможет нас увидеть?

— Это Нуна, тётка Эу, — спокойно объяснила Октавия. — Не знаю, маг она или просто знахарка, но, благодаря ей, я сейчас и общаюсь с тобой.

— А что она здесь делает?

— После того как Эу пропала, Нуна ушла из города. Она бродяжничала до смерти, выдавая себя за цыганку. Уж не знаю зачем, я не жила в те времена. И больше никогда её не видела.

— Сеньорита уснула. Роды тяжёлые были, она так устала, — пожаловалась Грасиэла. — Отец написал ей письмо, требует немедленно возвращаться — он подыскал сеньорите жениха. Бедная сеньорита Виситасьон! Она так страдала, любя этого головореза Барракуду! А теперь ей навязывают жениха, который ей не нужен. Он из очень богатой семьи…

— Она полюбит своего мужа, — промолвила Нуна сочным голосом.

— Дай-то Бог! — Грасиэла мягко качала ребёнка на руках.

— Судьба каждого написана высшими силами, — мрачно продолжила Нуна. — А я читаю будущее, даже не глядя на человека. Вот ты, например, Грасиэла, однажды станешь править в месте, куда стекаются заблудшие души, не нашедшие покоя в миру. А хозяйка твоя полюбит своего мужа. Будет счастлива она в браке, если новых глупостей не натворит.

— Да как их не натворить-то? — вздохнула Грасиэла. — Теперь есть эта девочка, — она кивком указала на младенца. — А сеньорита не может вернуться домой с новорождённой. Для всех она невинна и уехала в эту глушь, в поместье, по рекомендации лекаря. Так что с ребёнком нам придётся расстаться. Сеньорита так плакала перед родами, а как родила, велела мне унести девочку и не показывать ей. Я должна найти для неё хорошее место…

— Отнеси её в церковь Святой Марии де ла Пьедад, она там, в левой стороне города. Монахини найдут ей дом. А хозяйке отдай вот это, — Нуна сунула в ладонь Грасиэлы пузырёк с травяно-зелёным содержимым.

— Что это?

— Снадобье, которое заставит любого мужчину поверить в невинность женщины. Его стоит выпить перед брачной ночью, если хозяйка твоя пожелает сохранить доброе имя. Но у каждой хитрости своя цена, — предостерегла Нуна сурово. — Родит она лишь одного ребёнка. Все последующие умрут, и сколько раз она родит, стольких детей и похоронит.

— Это же чудовищно! — воскликнула шокированная служанка.

— Выбор за ней. Она может и не пить снадобье, — фыркнула Нуна. — Если, конечно, согласна на вечный позор и отлучение от общества и церкви, когда муж вернёт её родителям, как порченный товар.

И она переключила внимание на младенца в руках Грасиэлы. Сдвинув одеяльце, ткнула ребёнка пальцем в лоб.

— Эту девочку ждёт необычная судьба. Она потеряет свой дом дважды, и обретёт его в новой ипостаси, — Нуна вдруг уставилась на Данте и Октавию, что стояли за грушевым деревом. Данте готов был поклясться: она видит их. — У меня есть подарок и для этой девочки. Сила, которая ей понадобится однажды. Позволь, — Нуна взяла ребёнка и уложила на деревянный стол-доску. Вынула из котомки пузырёк с блестящим порошком и стилет.

— Дочь корсара. Храброе сердце, не знающее пощады, — стилетом она рассекла девочке кожу на лбу.

Грасиэла, вскрикнув, начала креститься, когда Нуна засыпала прямо в рану мерцающий розоватый порошок — в нём Данте узнал пыльцу фей. Тело ребёнка подёрнулось алой дымкой, и Нуна залечила рану мановением руки — и следа не осталось.

— Вот так, — завернув девочку в одеяльце, она отдала её перепуганной Грасиэле. — Церковь Святой Марии де ла Пьедад, — повторила знахарка и направилась к калитке. На полпути замешкалась у дерева, за которым притаились Данте и Октавия. — Ты пришла рано, — сказала она Октавии.

Грасиэла, обняв младенца, скрылась в доме — со стороны казалось, будто Нуна разговаривает с грушевым деревом.

— Эу потеряла память, — отозвалась Октавия.

— Этого следовало ожидать. Вы лишили её Сущности. Но есть одна невинная душа, что не находит покоя. Её можно поселить в теле, где Сущность мертва.

— Кто? — шепнула Октавия.

— Она была горничной в доме твоего мужа. Безвинно пострадавшая от рук палачей. Сущность женщины никогда не поселится в теле мужчины. Передай это своему чудовищу. Он не дал ей жить, не дал и умереть. До сих пор не пойму, что вы в нём находите.

— Джеральдина? — догадалась Октавия.

— Да! А ты кто? — обратилась Нуна к Данте, что стоял с открытым ртом.

— Мой правнук, — ответила Октавия вместо него.

— Похож на него! Игры со временем опасны. Можно доиграться, — предупредила Нуна и вышла за калитку.

Оглянулась снова.

— Через пятнадцать лет — в самый раз. Она чёрствая, как засохшая кукурузная лепёшка, пошла в отца. Научи её… любить, — и… Дантетолько моргнул, как Нуна исчезла.

— Я ничего не понял, — признался он.

— А пока и нечего понимать. Давай руку, мы перемещаемся.

Пунктом назначения оказался беленький домик, утопающий в тени коралловых деревьев. Две девушки играли в волан в саду; их смех звенел колокольчиками, спугивая с кустов бабочек и пчёл. Одна — смуглая, рослая, яркая брюнетка с хищным лицом — в ней Данте узнал Кларису. Изменилась со времён своего отрочества она лишь гардеробом. Нынче, вместо мужских одеяний, на ней было кисейное платье в зеленый цветочек и туфельки с лентами, крест накрест обмотанными вокруг лодыжек.

Наряд её подруги выглядел богаче — фиалковое платье из тафты с кружевом и рюшами. Ямочка на подбородке, необычный изгиб бровей, острый, как у птички, носик — Данте узнал и её — то была юная Амарилис.

Девушки заливисто хохотали, бегая за воланом, пока из дома не выскочил полноватый мальчик. Костюм из жёлтого атласа, рубашка с рюшами, туфли, чулки и бант на шее — настоящий маленький инфант.

— Лиси! Лиси! — крикнул он звонким голоском. — Мама говорит, чтобы ты заканчивала игры. Настало время полуденного чая! А потом придёт мисс Клэр, будет учить нас как молиться и произносить по-французски слово «сыррррр»! — прокартавил он и, хихикая, скрылся в доме.

Амарилис закатила глаза.

— Вот скукота! Опять читать Катехизис на французском! А Креспо так и норовит меня подколоть! С годами он становится всё невыносимее.

— Но ведь можно не ходить на урок французского, — ехидно заметила Клариса. — Давай сбежим!

Амарилис недоверчиво взглянула на неё.

— Мне кажется, мама разозлится, если я убегу из дома, когда придёт учительница Клэр…

— Но если вечером поплакать и пожаловаться, что тебе не нравится французский или учительница, родители пойдут на уступки.

Эти слова Кларисы склонили чашу весов в пользу побега. Амарилис больше не возражала. Нахлобучив шляпки, девушки на цыпочках пробрались к калитке. Открыв засов, они выскользнули из дома и побежали по узкой тропинке, что вела вглубь квартала.

Когда на горизонте выросла улица Святой Мерседес — Богоматери Всемилостивой, у Данте сердце кольнуло. Они же в Ферре де Кастильо!

За улицей Святой Мерседес начинался Нижний город. Хохоча и подначивая друг друга, девушки рванули к мосту. И вскоре их ноги утонули в траве, что доходила до щиколоток.

Данте и Октавия летели следом, но Данте уже не забавляло путешествие в виде призрака. Сейчас он мечтал пришпорить Алмаза и скакать, скакать навстречу пылающему в небесах солнцу. Он было подумал, что свернут подруги к ненавистному ему дому — эстансии «Ла Пиранья» (чересчур знакомой была дорога), но те вышли на другую развилку.

— Сейчас время сиесты, и родители наверняка дома. Мама угостит нас вкуснейшими пирожками! — радостно сказала Клариса, а Амарилис лишь отмахнулась, когда очередная ветка стукнула её по голове.

— Что там за шум? — Клариса раздвинула заросли акаций.

Они пролезли сквозь кусты и вышли на открытую полянку. Вдали показался крестьянский домик, маленький и низкий. Но от его крыши шёл чёрный дым; раздавались вопли и топот лошадей.

— Кажется там пожар! — ахнула Амарилис.

— Мой дом горит! — Клариса рванула вперёд.

Амарилис в беде подругу не бросила. Скинув туфли, она подхватила юбки и босиком побежала по траве.

— Клариса! Клариса, стой! Подожди меня! Я хочу помочь!

Домик, крытый соломой, уже почти выгорел дотла. Окружала его толпа индейцев на конях. Забор был повален, а живность: куры, гуси, поросята частично пойманы и обезглавлены (тушки их висели на лошадиных боках), а частично валялись обугленными на земле. Данте чуть не взвизгнул, когда увидел головы мужчины и женщины со снятыми скальпами, насаженные на шесты.

— Помогите! На помощь, кто-нибудь!!! Не трогайте меня! Я никуда с вами не пойду!!! Клариса! Клариса! — он обернулся на истошный вопль.

Голос принадлежал Амарилис. Двое индейцев, скрутив ей руки, насильно сажали её на лошадь и кричали что-то на своём языке. Данте дёрнулся было вперёд.

— Ты не должен вмешиваться, — схватила его за руку Октавия. — Девушку жаль, но мы не можем ей помочь. Прошлое менять нельзя.

— Я знаю, — вздохнул он. — Но лучше бы я этого не видел.

Амарилис сопротивлялась отчаянно, пиналась, брыкалась, кусалась, но тщетно. Индейцы связали её веревкой и затолкали в рот тряпку. Перекинули через спину лошади, как тюк с вещами, и в этот миг ближайшие кусты шевельнулись. Оттуда выползла огромная каскавелла, шипя и постукивая трещоткой.

Индейцы быстро оседлали коней, а каскавелла, встав на хвост вертикально, поднялась на уровень с лошадью, где лежала связанная Амарилис. Открыла пасть. Она не укусила, нет — она высунула раздвоенный язык, и из него повалил красный дым. Он окутал тело Амарилис, и девушка потеряла сознание. А каскавелла быстро ретировалась в кусты и свернулась там кольцом — кожа её искрилась, и жёлтые глаза-лимоны блестели угрожающе.

Хлипкая соломенная крыша дома наконец обвалилась, но змея лежала в кустах, пока индейцы не скрылись, увезя свою добычу — убитых животных и полумёртвую девушку.

Когда наступила тишина, каскавелла оживилась. Гремя трещоткой, проползла она мимо голов мужчины и женщины на шестах, мимо тлеющих остатков дома…

— Жааааль, — прошипела она. — Но меня не жалел никто, никогда. И я никого не пощажу.

И она быстро-быстро замелькала в траве, уползая прочь.

— Права была Нуна, девочка пошла в отца, — прокомментировала Октавия.

Они долго летели за каскавеллой, наблюдая за ней с воздуха. У городского моста змея ударила хвостом об камень и превратилась в Кларису. А потом — ещё момент — и приняла облик Амарилис. Отряхнула платье, затолкала волосы под шляпку и побежала через мост.

Вскоре лже-Амарилис уже вошла в дом подруги, где столкнулась с мрачной женщиной в элегантном сером платье.

— Вы где были? Как вы осмелились прогулять урок французского?! — вскричала та, ударив девушку по лицу сложенным веером.

— Ах, мама, я была с Кларисой, мы гуляли… — кротко отозвалась лже-Амарилис, потирая ладонью красную щеку.

Мать поджала губы.

— Сколько раз я вам говорила — не водитесь с этой плебейкой! Она научит вас дурному! И вот, смотрите что происходит, вы уже прогуливаете занятия! С сегодняшнего дня вы наказаны. Будете сидеть взаперти целую неделю! И никаких игр и сладостей! Отправляйтесь немедленно в комнату и сидите тихо, как мышь!

Девушка начала подниматься по лестнице — деревянной, узкой, прижатой вплотную к стене. На площадке второго этажа она наткнулась на Креспо — брата Амарилис, который показал ей язык.

— А я тебе говорил, говорил, что придёт учительница Клэр, а ты взяла и удрала!

Лже-Амарилис только улыбнулась. Через мгновение Креспо уже покатился по лестнице, собирая пыль штанишками. Он впечатался носом в нижнюю ступеньку и заревел в голос. Мать кинулась его поднимать. На вопли прибежали несколько горничных и нянек. Они заохали и заахали над ушибленным носом мальчика и порванным костюмчиком. Лже-Амарилис с самодовольным видом стояла на площадке второго этажа, и чайные глаза её отливали жёлтым.

— Пора и мне выполнить свою миссию, — сказала Октавия.

Данте не успел ничего спросить — она полетела за Кларисой-Амарилис по коридору. Пришлось идти следом.

Обстановка в комнате Амарилис умиляла. Розоватая обивка на стенах напоминала фламандское кружево. Кресла — изящные, с вычурными ножками и подлокотниками — были обтянуты полосатым шёлком; кровать пряталась под полупрозрачным балдахином. И всюду — дикий шиповник, и в маленьких горшочках, и в больших напольных вазонах.

Лже-Амарилис, скинув туфли, растянулась на кровати.

— Наконец-то я буду жить нормальной жизнью! Я заслужила её больше, чем некоторые, — пробормотала она с ухмылкой.

Октавия и Данте глядели на неё из-за полуприкрытой двери — Клариса ведьма, а, значит, может видеть их.

— Тебе придётся вновь помочь мне, — Октавия протянула Данте коробочку с розоватым порошком. — Как только я выпью это зелье, — она указала на фиал с прозрачной жидкостью, — обсыпь меня пыльцой фей. — Когда я подам сигнал, ты сделаешь с Кларисой то же, что с Эу, — сотрешь ей память. Возьми это, — она отдала Данте часы Риллеу. — Мне они больше не нужны. После того, как я вселюсь в Кларису, мы не сможем с тобой общаться. Она маг, и это крайне опасно. Запомни: чтобы переместиться по времени вперёд, нужно переворачивать часы по направлению к себе, назад — от себя. Одна половинка оборота — это два месяца. Перевернёшь часы восемьдесят четыре раза в направлении от себя. Громко скажешь дату: 15 октября 1743 года и, пока будешь перемещаться, выпьешь это, — Октавия сунула Данте в руку новый фиал, с голубоватой жидкостью. — Ничего не бойся. Если сделаешь всё правильно, окажешься там, где нужно. Давай! Начинаем.

Она отступила на шаг, и Данте, открыв коробочку с пыльцой фей, обсыпал им Октавию с головы до ног. Мгновение, и из тела её повалил розоватый дым. Она вошла в спальню Амарилис.

Когда дымящийся силуэт Октавии появился в дверях, Клариса вжалась в спинку кровати.

— Ты кто? — она предупреждающе направила на Октавию руку. Данте остался в коридоре.

— Мы с тобой незнакомы, — прошелестела Октавия. — Не бойся меня, я не причиню тебе зла. Я пришла рассказать о той миссии, которая тебе предстоит. Сила дана тебе не для того, чтобы тратить её, подставляя подножки глупым мальчишкам. Ты должна спасти одного человека из заточения. Человека, что покажет тебе магию истинную, которой ты никогда не видела прежде. Но стоит приложить усилия… — и Октавия шепнула Данте через плечо: — Давай.

Он резко вышел из-за её спины и направил обе руки на Кларису — та, ничего не понимая, переводила взгляд с Октавии на него и обратно. А Данте зажмурился и представил, как воспоминания, будто облачко, вылетают из её головы.

Пых! Он распахнул глаза — Клариса лежала на кровати без чувств; от головы её шёл пар.

— Мощно! — одобрила Октавия. — Ты достоин своего предка, легко справился даже с ведьмой. Ну что ж, Данте, я рада была познакомиться с тобой. Не думала, что увижу воочию своего правнука. Надеюсь и верю, что душа твоя никогда не зачерствеет. Оставайся таким, какой ты есть. На этом, увы, мы расстаёмся. Ещё немного, и ты вернёшься в свою реальность. Не забудь про часы. Восемьдесят четыре переворота от себя. Прощай и будь счастлив!

Погладив его по щеке, — это напомнило больше дуновение ветра, чем человеческое прикосновение — она подошла к Кларисе и исчезла. А та вмиг очнулась.

Пока она протирала глаза и оглядывалась, Данте выскользнул в коридор. Отойдя от её комнаты, он начал переворачивать часы Риллеу по направлению «от себя», отсчитывая восемьдесят четыре раза.

— 15 октября 1743 год! — крикнул он, в панике осознав: Октавия не сказала место назначения.

Ах, да, зелье! Откупорив фиал, Данте проглотил всё до капли. И не только пространство сомкнулось над его головой, но и мысли смешались, будто в голове завертелся смерч. Данте успел только подумать — ощущение не то, что прежде — как свет померк — сознание отключилось.

========== 24 глава. За гранью миров ==========

Яркий луч света разорвал тьму, и Данте еле-еле открыл глаза. Пространство словно плавало в вязкой, густой жидкости. Он попытался шевельнуться и не смог. Зато увидел: напротив стоит юная Клариса. Но… позвольте! Год, в который он вернулся, — 1743, Клариса тогда ещё не родилась. Кажется, что-то пошло не так! Неужели он ошибся с количеством оборотов часов Риллеу?

Клариса протянула руку, и Данте кожей ощутил прикосновение — она надела ему на безымянный палец левой руки нечто холодное. Он стал материален? Данте попытался взглянуть и не смог — шея была как дубовая. А палец онемел, от него пошёл густой чёрный дым. Он распространился по телу, забрался нос, в горло. Данте чуть не задохнулся.

В ладони Кларисы что-то сверкнуло. Трость! Серебряная, с набалдашником в форме головы единорога и наконечником-пикой.

— А ты кто такая? — прогремел знакомый голос. — Ты чего тут делаешь?

Позади Кларисы вырос Тибурон. Судя по плотно сжатым губам и сдвинутым бровям, он был зол.

— Я пришла из будущего, чтобы избавить мир от монстра вроде тебя, — она развернулась и пырнула Тибурона в грудь тростью.

Он упал навзничь, алая кровь хлынула фонтаном. Она забрызгала пол и стены, и Данте ощутил её тепло на своей коже — и на него попали капли.

— Вот теперь порядок, — шёпот Кларисы был последним, что Данте услышал перед тем, как в руке её блеснул серебряный меч, инкрустированный рубинами. Один взмах, и оружие пронзило самого Данте.

Он и забыл, каково это — испытывать чудовищную боль — даже челюсти свело. Данте не сумел крикнуть, чуть застонал, а сознание вновь померкло.

Когда он очнулся, то обнаружил себя сидящим в удобном кресле из чёрной кожи. Место знакомое: стены обиты изумрудным шёлком; на возвышении — круглая кровать; по центру — диван, что медленно ходил туда-сюда, напоминая древнюю черепаху. В углу находился стеллаж с книгами: они разговаривали и шипели, плевались и выли, а растения в горшках и вазонах, тараща глаза, клацали зубами.

Это же подземелье Салазара! Данте огляделся — ни души. Здесь только он рядом с высоким зеркалом. Рама его, украшенная драгоценными камнями, скрипела и шелестела. А в отражении Данте увидел себя. Или нет? Длинные когти, волосы до пояса, тёмно-синий плащ. Он стал Салазаром?

— Хватит паниковать! — услышал Данте бархатный голос Салазара в ушах. — Чёртов идиот, ты путаешь мои мысли, думать мне мешаешь! Где там Клариса с Блокатором?

Сказать, что Данте удивился — не сказать ничего. Салазар ощутил его присутствие в своей голове за секунду!

— Я обладаю врождённой ментальной магией, — объяснил Салазар, хотя Данте не спрашивал. — Читаю мысли абсолютно любого человека. И чужаков в своём мозгу нахожу моментально. Это и трудно, и полезно одновременно. Твоя сущность мне ещё пригодится, Райнерио Гарридо, иначе я бы давно от неё избавился.

В этот миг в комнату вошла Клариса и спасла Данте от разоблачения — Салазар переключил внимание и не сумел прочесть его мысль: значит, он уверен, что Данте — Сущность Райнерио. Наверное, так лучше. Неизвестно, какова была бы реакция Салазара на правду.

Нынешняя Клариса выглядела лет на восемнадцать. В руках она несла кубок с чем-то дымящимся.

— Сам с собой разговариваешь?

— Разве тут есть более умный собеседник, чем я? — укусил он, беря у Кларисы кубок. Осушил его и опять уставился в зеркало. — Да-а, Блокатор ты варить не умеешь. На вкус — это помои. И как ты сюда вошла?

— Твои перемещающиеся двери работают через раз, — ухмыльнулась Клариса. — Иногда они зависают посреди коридора, а иногда сами открываются, — и рассмеялась. — По-моему тебе стоит изредка заниматься и бытовой магией. Например, починить входы и выходы в этом доме.

— Не читай мне мораль, соплячка! Я намного старше тебя, не забывай, — Салазар нервно постучал когтями по подлокотникам.

— Но ты всё также юн и прекрасен! У некоторых магов есть врождённая способность взрослеть до определённого момента, сам говорил, — примирительно сказала Клариса. — Но сейчас дело в ином. То, чем ты занимаешься, — Магия Тьмы, жестокая и опасная. Она может погубить тебя. За эти годы я научилась угадывать твои мысли. Ты ведь снова что-то задумал.

— Я это задумал ещё давным-давно, — хмыкнул Салазар высокомерно. — Сфера Сущностей полностью готова. Проверена и работает. И всю её магию хранит в себе артефакт, которого нет больше ни у кого, — скрестив пальцы, он продемонстрировал серебряный перстень, Данте знакомый — изумруд в когтях ястреба вертелся и сиял зловеще. — А ты же любишь всякие безделушки, о волшебной палочке вон мечтаешь, глупая ведьма. Колечко Гуэну, с помощью которого ты спасла меня от Тибурона, пригодилось и сейчас.

— Но этот перстень может убить, — Клариса недоверчиво покосилась на украшение.

— Только чужаков. Меня он слушается. Но убьет любого, кто захочет присвоить его, — Салазар небрежно стянул перстень с указательного пальца левой руки и надел на мизинец правой. — Состояние покоя, — он ухмыльнулся. — Перстень управляет разными видами магии: от чтения мыслей до превращения крови в волшебную субстанцию или концентрации силы на определённом объекте. В зависимости от того, на какой палец его надеть. И он держит Сферу Сущностей во власти, управляет ею. Если Сфера разрушится, Сущности, что в ней обитают, попадут в мир живых. Они разлетятся по свету и начнут вселяться в людей. А благодаря Сфере я продлеваю себе жизнь, чтобы постигать новые глубины магии. И мерзкий старикан не достанет меня. Он так и не понял, что Магия Сущностей уникальна и непобедима. Но сейчас мне важно другое — путешествие между двумя мирами, — голос Салазара, глубокий и мягкий, обволакивал, вводил в транс и отдавался у Данте в мозгу.

— Что-что? — Клариса застыла, будто покрылась льдом. — Какое ещё путешествие?

— Сквозь Сферу в Королевство Мёртвых, — ответил Салазар, а Данте вздрогнул, боясь думать. Но, кажется, из-за выпитого Блокатора Салазар перестал слышать его мысли.

— Погоди-погоди, — Клариса подбоченилась, мгновенно став похожей на ощетинившегося ежа. — Ты чего это затеял? Ты уже до горла увяз в чёрной магии. Ещё никому не удавалось остановить время, быть вечно молодым, иметь сотни запасных жизней. Ах, Ло, ты великий маг, я не перестаю восхищаться тобой, но… Некромантия — это другая, плохо изученная область магии. Я ведь прочла все книги, что ты мне дал. Заниматься подобным — чревато катастрофой. Это за гранью добра и зла.

— Вся моя магия за гранью добра и зла, — парировал он. — И если тебе что-то не нравится, ты знаешь где выход.

— Ты не сможешь её оживить, — как кобра прошипела Клариса. — И не мечтай. Никому ещё не удавалось оживить мертвеца.

— А я оживлю! — отрезал он.

— Зачем, ведь прошло тридцать лет?! И у тебя есть я! Я люблю тебя, Ло! — она порывисто обняла его за шею, подойдя со спины.

— А я нет, — оттолкнув её, он встал с кресла и прошёлся по комнате.

Клариса промолчала, но заметно погрустнела. Игнорируя её печально-влюблённый взгляд, Салазар начал снимать с полок магические фолианты.

— Твои способности меня бесспорно радуют, — произнёс он сухо. — Но умение превращаться в парочку животных — не главное в магии. Это лишь врожденный дар, который твоя неусидчивость не позволяет развить.

— Но я…

— А вот Ритуал Забвения, к примеру, ты не освоила. И не только его. Вон и с Блокатором проблемы, хотя я много раз говорил, что вкус эликсиров, рассчитанных на употребление внутрь, не должен быть гадким. Для этого следует добавлять вкусовые составляющие, которые не испортят действия самого зелья. Ты меня услышала? Разумеется нет, поди ворон считала. Ты помнишь, о чём мы говорили? Чтобы осуществить наш план мести, потребуется несколько десятилетий, а ещё знания, умения, сила… Поэтому, вместо того, чтобы читать мне мораль, займись-ка собой. Твоя магия, смею заверить, ещё далека от совершенства. Заучить с десяток положений пальцев при взмахах и щелчках не достаточно, чтобы владеть миром. Иди тренируйся и не доставай меня, — набрав стопку книг, он сунул их Кларисе в руки.

Та покорно вышла, еле унеся эту кипу. Салазар проводил её взглядом снисходительным. Когда, она исчезла в дыре, раскрывшейся на стене, он щёлкнул пальцами, и тайный вход покрылся льдом. Теперь Кларисе путь был закрыт.

Сняв перстень с мизинца, Салазар надел его на указательный палец правой руки, и тотчас вторая стена раскололась. Стеллажи раздвинулись, и Салазар вошёл в спрятанное за ними помещение. То оказался тоннель с плавающими дверями, но вёл он в другую сторону — эту часть волшебного дома Данте не узнавал. Поблуждав немного и прикосновением когтя пооткрывав двери, Салазар очутился в комнате, где сияла знаменитая Сфера Сущностей.

Поколдовав, Салазар проник сквозь её зелёный туман — Сфера будто проглотила его. Внутри, как и ранее, в прозрачных аквариумах висели головы мёртвых людей. Под каждой — фиал с Сущностью. Но Салазар не стал их пить — он пролетел через стеллаж, куда вначале своего путешествия входил и Данте.

Салазар миновал тёмный тоннель, и Город Сущностей опять вырос перед Данте: полупрозрачные кусты и деревья; дома, словно выложенные из хрусталя. Салазар оказался единственным, кто здесь не был Сущностью — он оставался в материальном теле. И, чтобы не привлекать внимания, — щёлк — обернулся в чёрный смерч. Взмыл под облака из облаков — иначе Данте не мог сие описать: мостовая была выложена камнями-тучками, а над головой парили здания-фантасмагории. Молниеносно оставив город позади, Салазар затормозил у его ворот. Охраняли их два призрачных конвоира, вооружённые до зубов призрачным оружием.

— Стой! Кто идёт? — вопросил один хмуро, когда Салазар — чёрный силуэт без лица — вырос напротив.

— Демон Королевства Мёртвых. Иду домой. Скучно здесь у вас, — ответил Салазар.

Конвоиры расступились, испуганно-театрально кланяясь, и открыли ворота. Салазар спиралью влетел туда.

Данте был готов ко всему, но позади Города Сущностей никаких ужасов не нашлось — только длинная тропа, что вела в лес, пугающий верхушками тёмных, кривоватых деревьев.

По-прежнему не меняя облика и маскируясь под демона, Салазар скользил над тропой, освещая путь магией и все углубляясь во мрак неизведанного леса. Данте ничего не разглядел — темень стояла полная, и они летели со свистом — чёрные безлистные деревья проносились лихо, как табун диких криолло. Но внезапно перед ними выросли склепы, кресты да надгробья — они очутились на кладбище-призраке.

Салазар превратился в себя и пошёл мимо могил. Данте краем глаза заметил и фамильный склеп Фонтанарес де Арнау, где некогда похоронили Ладислао и закрыли Райнерио. Будто хрустальный, он сиял в потёмках. Но Салазар остановился в другом месте.

Новый склеп — глыба чёрного льда; наверху блестела табличка: «Фамильный склеп Мендисабаль». Салазар взмахнул руками — щелчок, и замок на дверце рассыпался в пыль. Он проник внутрь. К облегчению Данте, здесь не было ни гробов, ни урн с прахом. Только череда имён, выбитых на стенах, точно выложенных на хрустале алмазами.

Салазар долго ходил, освещая руками надписи, пока не увидел нужное имя. Достал булавку, отколов её от банта на шее, и проткнул себе указательный палец. Когда выступила кровь, он обрисовал ею контур имени: «София Мендисабаль, маркиза де Чендо-и-Сантильяно».

Пых! Буквы загорелись алым пламенем. А Данте похолодел — до него только сейчас дошло: Салазар задумал нечто дикое. Положив ладонь на огненные буквы и не страшась обжечься, Салазар чётко произнёс:

— София Мендисабаль, маркиза де Чендо-и-Сантильяно, призываю тебя! Явись сию минуту! Где бы ты ни была! Твоя душа навсегда принадлежит мне. Я не дам ей покоя ни на небе, ни в геенне огненной, как не давал на земле!

— Чёрт возьми, ты рехнулся?! — крикнул Данте громко.

— Заткнись. Не до тебя сейчас, — шёпотом огрызнулся Салазар.

Наверное, действие Блокатора начало ослабевать — ситуация была патовой, с какой стороны не взгляни.

Ещё несколько раз Салазар вызывал дух Софии из стены, но ничего не происходило, и Данте решил, что и не произойдёт — невозможно вытащить мёртвого человека с того света.

Но вдруг пылающая стена с именем Софии покрылась инеем. Огонь резко потух, и чуть уловимый голос произнёс откуда-то сверху.

— Зачем ты тревожишь меня?

— Ты София Мендисабаль? — выдавил Салазар глухо.

— Да, — прошелестела она. — Кто ты?

Он вскинул руки, будто войдя в транс:

— Я — Ландольфо Салазар Фонтанарес де Арнау, забираю твою Сущность, София Мендисабаль, маркиза де Чендо-и-Сантильяно, себе! Теперь я твой хозяин, и не будешь ты подчиняться отныне никому, кроме меня — ни богу, ни дьяволу. Взамен я отдаю свою кровь. Кровь мага — волшебная субстанция, которая может творить великие чудеса. Да будет так!

У Данте голова закружилась, когда Салазар, вспоров оба запястья стилетом и заливая кровью пол, воспарил вверх. Он стал кружиться быстро-быстро, словно превратился в смерчевую воронку, и вытянул с потолка некую субстанцию. Хлоп! Через минуту он, в своём обличье, уже сидел на полу склепа, залечивая раны и сжимая в ладони фиал, где мерцало что-то прозрачное.

— Не бойся, любовь моя, — сказал он ошалело. — Теперь ты со мной. Осталось создать тебе подходящее тело. И мы будем вместе!

Данте так и не понял — Салазар бредит или всерьёз задумал оживить Софию, вселив её Сущность в новое тело.

Через время они вернулись в волшебный дом, в ту же спальню. Водворив фиал на стол, Салазар вынул с полки книгу. Перетянутая в красную кожу, она была пуста. Но стоило коснуться чёрных листов пальцем, как проявлялись надписи, витиеватые, написанные позолотой.

Салазар долго вчитывался в книгу, бродя по комнате молча, кругами. Данте прочёл текст: «Великая Магия Смерти, как и любая Магия Тьмы, предусматривает обмен: сила на силу, кровь на кровь, жизнь на жизнь, Сущность на Сущность. Голем, из чего бы ни был он создан, не оживёт, если не поселится в нём человеческая Сущность. Но чтобы заставить Сущность вселиться в неживое тело, нужно отдать в дар Тьме другую Сущность».

Аккуратно, почти любовно, положив фолиант в кресло, Салазар наколдовал на ковре гору зеркальных осколков. Производя мудрёные манипуляции руками, он создал из неё подобие женского тела. Взмах! И оно подёрнулось чёрной густой дымкой — настоящий кокон. Закатав рукав, Салазар стилетом разрезал себе запястье до локтя. Как коршун он завис над големом и, капая на него кровью, начал твердить слова на непонятном языке, будто читал молитву.

Продолжалось это, пока дымка не трансформировалась в пламя. Зеркальное тело в нём горело, бросая отсветы на стены. Зрелище было небывалым. А когда пламя погасло, у ног Салазара появилось тело Софии. Прекрасная и юная, она не двигалась и не дышала — истинная кукла. И Данте вспомнил похожую магию — перед тем, как Тибурон забрал Салазара в своё логово, он тоже создал голема.

Но Салазар намеревался пойти дальше — голема оживить. Закончив читать молитвы-заклинания и оставив тело Софии на ковре, Салазар надел перстень на мизинец левой руки, выпил Зелье Сущностей и встал перед волшебным зеркалом. Коснулся его ладонью.

— Райнерио Гарридо, велю тебе покинуть мой разум. Выйди в мир живых! — он водил и водил рукой по зеркалу, но — ничего. Оно не отвечало. — Не понимаю, — пробормотал Салазар недоуменно. — Я же не пил Блокатор, я слышу эту Сущность у себя в голове. Почему я не могу её выпустить?

Он надел перстень на другой палец — на безымянный левой руки. Вмиг Данте ощутил глухой удар, точно в грудь его полетел булыжник. Его подбросило в воздух, он выскочил из разума Салазара и очутился в комнате рядом с ним. Салазар пялился в упор.

— Ты не Райнерио, — скорее угрожающе, чем изумлённо молвил он.

— Конечно нет, — Данте спорить не стал.

— Тогда кто ты? И почему ты похож на меня?

— Ну, это долгая история, — вздохнул Данте.

Салазар, быстро схватив фиал с Сущностью Софии, прижал его к себе и обошёл гостя кругом. Данте это действие позабавило — такой сильный маг, а испугался, что Данте украдёт у него фиал?

— Я бы хотел эту историю послушать. Ты немедленно мне всё объяснишь, и если меня не устроит твоё объяснение, пеняй на себя! — в антрацитовых глазах сверкнули алые огоньки — этого было достаточно, чтобы понять — Салазар не шутит. — Ты испортил мои планы. Куда ты дел Сущность Райнерио? Магия Смерти предусматривает обмен. Испепелив его Сущность, принеся её в дар Тьме, я смог бы оживить её… мою Софию. Но ты, неизвестно кто, всё испортил!

— Я не неизвестно кто! Меня зовут Данте… — начал Данте, решив сказать правду.

И вдруг стена позади Салазара раскололась. Оттуда явилась Клариса. Очевидно взволнованная и какая-то… другая. Сейчас она не выглядела той жестокой дамочкой, которую Данте знал. У неё даже глаза блестели иначе — по-доброму.

— Я уже говорила, что твои двери работают через раз. Запечатал одну, срабатывает вторая, — она покосилась на Данте, на голема Софии на полу. Остановилась на фиале в руке Салазара и поморщилась. — Ты этого не сделаешь, — заявила Клариса мрачно.

— Ты думаешь, отдать Сущность миру Тьмы — единственный способ оживить голема? — ухмыльнулся он. — Есть множество иных.

— Ты этого не сделаешь, — повторила Клариса.

— И кто мне помешает? Может ты?

— Да, я.

Она приблизилась вплотную.

— Пойми, наконец, я хочу тебе добра. София мертва. Ты не вернёшь её.

— Почти вернул, а ты явилась и нарушила мой покой, — огрызнулся он. — И этот… непонятно кто… вместо Сущности Райнерио Гарридо, — он бросил острый взгляд на Данте.

— Сущность Райнерио погибла, когда я ударила тебя тростью и спасла из логова старика, — объяснила Клариса. — А Сущность Джеральдины переселилась в Эу. Но даже если ты оживишь этот голем, он не станет Софией. Пойми, это будет просто кукла, бесчувственная и пустая. Она будет дышать, ходить, может, и говорить, но внутри — она мертва. Мертва уже тридцать лет! Она не сделает тебя счастливым, ибо не даст того, ради чего ты хочешь её оживить. Она не сможет тебя полюбить.

— Это мы ещё посмотрим! — эффектным взмахом он откинул волосы с лица, пытаясь хранить самообладание, но Данте видел — это бравада. В очах Салазара горела паника.

— Салазар, прошу тебя, опомнись, — сказала Клариса мягко. — Ты же умный человек. Это чудовищная магия. Преступление против самой природы. Даже у Магии Тьмы есть запреты. Да-да, я учила твои уроки и читала все книги, которые ты мне давал. Странно, что ты сам не прочёл этого. Мёртвые должны оставаться в своём мире, нельзя пытаться сделать из них живых. Ты и без того наделал дел с этой Сферой Сущностей. Прошу тебя, остановись. Отдай мне фиал, — она протянула руку ладонью вверх.

Салазар, так и прижимая драгоценный фиал к груди, смотрел на Кларису не отрываясь.

— Кто ты? — спросил он тихо.

— Извини, что?

— Я не вижу твоих мыслей, хотя действие Блокатора закончилось. Ты не Клариса, — констатировал он факт. — До сей поры она не звала меня Салазаром. Я не говорил ей, что ненавижу имя Ло. Кто ты такая?

— Это не имеет значения, — цап, схватив его руку, она попыталась вырвать фиал.

Салазар отпрянул, но Клариса вцепилась ему в пальцы бульдожьей хваткой.

Миг, и фиал упал на пол. Хрясь! Клариса наступила на него каблуком. И хрусталь раскололся.

— Ты что наделала, идиотка?! — просипел Салазар.

Фьють! Из осколков выпорхнуло нечто полупрозрачное. Оно рвануло вверх и, пролетев по комнате, сложилось в фигуру девушки с длинными белокурыми волосами.

— София! — Салазар потянулся к ней, но Клариса удержала его под локоть.

— Стой! Ты видишь, что натворил? Ты приволок лишних!

Оказалось, София выскочила из фиала не одна — позади неё стояли двое: женщина, такая же полупрозрачная, как Данте, и как сама София — то была герцогиня Лоида Мендисабаль; и… Тибурон.

========== Глава 25. Жертва во имя «ничего» ==========

Салазар так обомлел, что не успел среагировать — Тибурон направил ладонь на Кларису, и Лоида исчезла в её теле. Клариса, вскрикнув, рухнула на пол и забилась в судорогах у ног Салазара.

— Вот ты и попалась, незваная гостья, — сказал Тибурон с ехидством. — Ты нарушила мои планы в первый раз и строишь мне козни и сейчас. А ты повёлся, глупый мальчишка, — бросил он взгляд на Данте. — Явись передо мной в своём истинном обличье, хватит прятаться! Кем бы ни была ты, чьё бы тело не занимала, я хочу увидеть тебя!

Салазар не проявлял активности — он не сводил влюблённых глаз с Софии.

— Выходи! — повторил Тибурон громоподобно. — Или я испепелю Сущности этих двоих, — он кивнул на Данте и Софию, и на ладони его возник огненный шар. — Если я уничтожу Софию, ты станешь врагом не только моим, но и врагом того, кого ты пытаешься так глупо спасти. А если я уничтожу Данте, он никогда не вернётся в настоящее. Время остановится навсегда, ибо будущее окажется разрушено.

Пых! Тело Кларисы, всё лежащей на полу, заискрилось. Секунда, и к изумлению Данте из неё выплыла Сущность Октавии — той самой, с которой он попрощался недавно.

Клариса, обхватив голову руками, попыталась сесть.

— Ты? — Тибурона явление Октавии, похоже, впечатлило. Но Салазар только ухмыльнулся кончиками губ.

— Мне следовало догадаться. Значит, ты разобралась с зеркалом. Поздравляю, — молвил Салазар безэмоционально.

— Хитрая бестия, как ты это провернула? — рявкнул Тибурон, губы его дрожали от ярости. — Напугалась, что я изменю прошлое, и не поняла: то и было моей целью. Я хотел, чтобы этот глупец, — он указал на Данте, — разрушил прошлое, тем самым истребив вашу семейку, и потомков, и предков. Может, тогда я сумел бы заполучить силу этого несчастного… Если б Данте вселился в Ладислао, как я хотел, и заставил его убить своего сына, мой план удался бы. Ладислао ждали бы суд и казнь, а его семью — бесчестье. Тогда Леопольдо не женился бы на тебе, и у тебя не родился бы Лусиано. Род Фонтанарес де Арнау был бы уничтожен. Но этот дурачок послушался тебя. Да ещё и забыл сжечь записку, которую ты ему подсунула благодаря Эу. Когда я нашёл её в своём доме, то понял, почему всё идёт не так. Я долго искал Данте в прошлом и не мог найти. Ты хитро придумала вселить его в птицу. То-то я удивлялся, что Гуэну, с разумом, заколдованным на подчинение мне, не слушается ни меня, ни Кассию.

— Это из-за кольца на его лапе. Оно блокировало твои чары, — улыбнулась Октавия с видом победительницы.

— А теперь изумруд, из которого было изготовлено кольцо Гуэну, слушается меня, — добавил Салазар монотонно. Он смотрел на Софию, и глаза его казались темнее самой чёрной ночи. — Ты никогда не получишь мою силу, чёртов старик, ибо магия моя уникальна. Она имеет другую природу, она течёт по моим венам, и я общаюсь с ней на равных. Я не делю её на магию Тьмы и Света. Вся магия едина. А ты этого не понимаешь, старый хрыч. Ты думаешь, парочка зелий и артефактов сделают тебя всесильным магом, особенно если ты ухитришься отобрать чужую силу. Ха-ха! Ты забыл главный принцип магии. Она не работает на вора, — и Салазар с усмешкой надел изумрудный перстень на средний палец левой руки.

От перстня потянулись нити, серебряные, тоньше паутины тутового шелкопряда. И Данте почувствовал — они, как щупальца, опустились ему на плечи. Обкрутили его, Октавию и Софию. Щёлк! Изумленный Тибурон остался один на один с Кларисой, по-прежнему сидящей на полу.

Материализовались они с Салазаром в комнате, где сияла пресловутая Сфера Сущностей.

София с ужасом разглядывала висящие в аквариумах человеческие головы, а Салазар тенью бродил за её спиной. Октавия же подошла к Данте.

— Ну здравствуй, Данте. Вот мы опять и встретились.

Он обернулся, ощутив невесомое прикосновение к руке.

— Значит, всё это время вы жили в Кларисе?

— С того момента, как стала Сущностью. Но в первой реальности я вселилась в неё уже взрослую. Когда я изучала свойства волшебного зеркала, варила снадобья, читала книги, я сама превратила себя в Сущность, и меня отрекошетило в Город Сущностей. В новой реальности всё вышло иначе — я вселилась в юную Кларису, чтобы вытащить Салазара из ловушки Тибурона. Клариса — маг, а я нет, и мне нужна была её сила. Я заставила её проникнуть в дом Фонтанарес де Арнау и забрать артефакты: кольцо Гуэну, меч и трость. Потом мы переместились назад в прошлое, туда, где Клариса ещё не родилась. Если ты не заметил, когда она разбила ледяную тюрьму Салазара, то была нематериальна. Я сделала это, чтобы Тибурон не смог её убить — он даже не понял, что Клариса, которая вытащила Салазара, — Сущность из будущего.

— Погоди-погоди, я немного не понимаю, — оборвал её Данте. — В этот раз её направила ты. А как она спасла Салазара в первый раз?

— Его и тогда спасла я, — улыбнулась Октавия. — В тот раз я приготовила огненное зелье, что растворило лёд. Мы выбрались от Тибурона, я выходила Салазара, он был слаб, почти без сил из-за яда. Когда в прежней реальности Эу пыталась его спасти, она ранила его ядовитой тростью. Чтобы вылечить Салазара, я начала искать себе материальное тело. В мужчину женская Сущность вселиться не может, и я нашла девушку-мага — Кларису. Я наткнулась на неё случайно — просто увидела на улице, как она колдует. И всякий раз, как она превращалась в свою подругу Амарилис, я управляла ею. А ты ничего не понял, — обратилась она к спине Салазара — он шептал что-то на ухо Софии. — Клариса — женщина, которая беззаветно влюбилась в тебя, человека, что старше её на сорок шесть лет, это была я, Октавия. И это мои чувства, а не её. Я любила тебя всю жизнь, с тех пор, как увидела на балу в твоём доме. Я искала тебя, хотела спасти. Ради этого я отдала свою жизнь, оставила сына сиротой. Но ты выбрал мою сестру…

Салазар обернулся. Глянул исподлобья.

— Я не просил тебя об этом, — сказал он растерянно. — Артефакты, которые Эу отдала тебе, следовало хранить, а не проводить с их помощью эксперименты над собой. Ты вышла замуж за Леопольдо. Ты всегда знала, что я люблю Софию. Поэтому твои жертвы напрасны, Октавия. Жаль, что ты совершила такую глупость ради меня. Ведь я никогда не любил тебя больше, чем подругу. Извини…

И он отвернулся, продолжая любоваться затылком Софии — та не реагировала на признания. Открыв рот, она зачарованно пялилась на головы.

— Но я хотела спасти тебе жизнь, — ответила Октавия мрачно.

— А может, было бы лучше мне умереть ещё там, в ледяном заточении Тибурона? Может, тогда я стал бы счастливым? И мне не пришлось бы лазить по склепам, чтобы оживить любимую девушку. Ты думаешь мне самому это нравится? Тогда ты просто глупа.

— Слушайте, — разозлился наконец Данте. — Вы можете выяснять отношения ещё до скончания века, но меня-то вы зачем втянули в эту историю? В конце концов, мне надоело! Я хочу вернуться домой к Эстелле! — высказал он, нервно летая по округе.

— Тебя втянул Тибурон, — Октавия, хоть и была явно расстроена, но, собрав эмоции в кулак, повернулась к Данте. — Я вмешалась, потому что этот мерзкий старик хотел изменить прошлое. Не волнуйся, мы поможем тебе вернуться обратно. Правда, Салазар? — она снова заставила его переключить внимание с Софии. — Прошу тебя, отвлекись от моей сестры хоть ненадолго. Ты слышишь меня? Ты спрашивал, кто это, — она кивнула на Данте. — Это наш с тобой правнук. Данте — внук моего сына Лусиано. Тибурон вытащил его из будущего, и мы должны вернуть всё на свои места — прошлое в прошлое, будущее в будущее. А ещё у нас проблема — моя бабка, — Октавия брезгливо скривилась. — Как и в первой реальности, вместе с Сущностью Софии ты выпустил и Сущность Лоиды.

— Но почему? Я же провёл ритуал только на имени Софии! Какого чёрта эта бабка оказалась в фиале вместе с ней? — Салазар скрипнул зубами. Стуча каблуками, он обошёл Сферу по периметру. — И откуда взялся Тибурон? Не понимаю, как этот чёртов дед выследил меня.

— Она не оставляла меня в покое, — вмешалась София. Она не оборачивалась, так и стояла, глядя на человеческие головы, будто загипнотизированная ими. — Тибурон приставил её ко мне, уверенный, что Ландольфо станет искать меня. Он хотел испортить его планы. Так и произошло. Когда Ландольфо вызвал меня, Лоида явилась со мной, а Тибурон уже поджидал нас в том склепе. Ведь он тоже Сущность, он умеет перемещаться между мирами. Ты запечатал его в фиал вместе с нами.

— Теперь Лоида снова вселилась в Кларису, — добавила Октавия.

— Снова? — Данте и Салазар переглянулись.

— Матильде Рейес, — вздохнула Октавия скептически. — Когда Клариса оборачивалась в неё, разумом её овладевала Сущность Лоиды. И я ничего не могла с этим сделать. Выгнать её было невозможно.

— Я не знаю, кто это, — фыркнул Салазар.

— В нынешней реальности ты пока незнаком с этой женщиной. Но Данте знает её. Поэтому я не хотела, чтобы ты вновь тревожил Софию. Я понимала, что Лоида явится с ней.

— А почему не сказала?

— А ты поверил бы мне? — Октавия подплыла к Салазару со спины, погладила по волосам. Он явно не ощутил этого прикосновения тумана, и Октавия лишь горько улыбнулась. — Ты был захвачен идеей оживить голем и не понимал, что создал бы чудовище, вселив в него и Лоиду. Я думаю, нужно освободить Кларису от влияния этой женщины.

— Тогда будущее посыпется. Ты ведь сказала, что в прежней реальности Лоида тоже в неё вселялась, — Салазар любовно гладил пальцами волшебный перстень, словно в мыслях общался с ним. — Значит, и в этой реальности от неё не избавиться. Но можно проникнуть в его реальность, — он кивнул на Данте. — Найти там Кларису и изгнать Сущность Лоиды. А потом запечатать её в Сферу. Как я проделывал с Тибуроном. Но Тибурон — маги выбирался не единожды. А Лоида не выберется. Артефакты у нас есть.

— Тростью? — предположила Октавия.

— Мечом. Если ты ударишь Кларису тростью, то убьёшь её физически. На Лоиду это не повлияет, ведь Лоида — Сущность. А Сущность убить нельзя, ведь она уже мертва. Её можно только изгнать.

— Но почему трость не действует на Тибурона? — спросила Октавия. — Ведь когда я вытаскивала тебя из его лап, он не был Сущностью, он был в физическом теле…

— Ошибаешься! — вдруг прогремел голос снаружи Сферы. Раздался хруст, и по одной из стен побежали мелкие, как плетение паутины, трещинки. — Не думай, что ты умнее меня, женщина! Узнав о твоих интригах, я обезопасил собственное прошлое. Когда ты заставила Кларису явиться в моё логово, я не был в физическом теле. Я был собой из будущего, таким, каков я сейчас! Клариса не убила меня. Я лишь разыграл кровавый спектакль. А мой двойник из прошлого мирно спал в другой комнате! — и Тибурон громоподобно расхохотался, вновь ударив по Сфере — стены её задымились.

— Этот хрыч меня достал, — кисло выговорил Салазар. — Ему пора отдохнуть.

Мановением ладони починив трещины в стене, он надел перстень на правый указательный палец и открыл вход в Сферу.

— Ну что ты стоишь? — крикнул он Тибурону — у того на лице застыло комическое выражение: брови подняты, рот приоткрыт. — Добро пожаловать, старый хрыч! Мы давно тебя ждём.

И не успел Тибурон опомниться, как Салазар направил на него перстень — изумруд в нём крутился и мерцал по-особому зловеще.

Тибурон махал руками, даже пытался наколдовать огненный шар, чтобы бросить его в Салазара, но тот хохотал. Перстень втянул Сущность деда в себя, как лягушка муху. Салазар поиграл пальцами, будто смахивая с них капли воды, — на ладони материализовался пустой фиал. Приложив его горлышко к перстню, он ещё раз встряхнул пальцами, и мизерный силуэт Тибурона оказался внутри фиала.

— Вот так, — аметистовой пробкой Салазар закупорил фиал и, миновав мрачную Октавию, удивлённого Данте и завороженную Софию, подошёл к стеллажу, к полке, где висела в аквариуме бородатая голова Тибурона. Салазар поставил фиал под неё на подставку. Щелчок, и фиал покрылся слоем льда.

— Это же надо сделать с Лоидой, — объяснил он. — А потом уничтожить Сущность её и Тибурона, например, принеся в жертву Тьме для особого магического ритуала. Я даже знаю для какого.

— Что ты опять задумал? — испуганным шёпотом спросила Октавия.

— Ничего из того, чего следовало бы опасаться, — Салазар повернулся к Данте, и тот был изумлён — он впервые видел его таким печальным, но одержимым новой идеей — очи Салазара, всегда непроглядно чёрные, заметно посветлели.

Пару минут он внимательно разглядывал Данте. Потом чуть кивнул Октавии, как Данте показалось, — одобрительно.

— Нечто есть в тебе, что меня привлекает, Да-а-анте, — протянул он, будто пробуя на вкус это имя. — Я ведь не просто чувствую людей. Я читаю их мысли. И твои мне нравятся. Ты тоже маг, как и я. В тебе большая сила, но почему-то нераскрытая. А там, в твоей реальности я есть? Я существую?

— Да, — ответил Данте. — У нас были странные отношения, — начал он, но Салазар его прервал:

— Ничего рассказывать не надо. Я отправлю тебя назад, в твою реальность. А ты пойдёшь с ним, — поколдовав, из воздуха он вытащил меч, трость и фиал с пыльцой фей и отдал их Октавии. — Мечом изгоните из Кларисы Сущность Лоиды. Потом бросите в эту каргу пыльцу фей. Когда Лоида превратится в маленькое облачко, поймаете её и запечатаете в фиал. И отдадите её Сущность мне, но тому, другому, из будущего. Пусть он уничтожит её, как и Сущность Тибурона, что закрыта в Сфере. И возьмите с собой её, — положив ладони на призрачные плечи Софии, он погладил их, но руки прошли сквозь тело. И Салазар отвернулся, понурив голову.

— Зачем? — не поняла Октавия.

— Заберёте Софию в другую реальность. Пусть он увидит её.

— Ты передумал оживлять голем?

— Ведь в реальности Данте никакого голема нет. Почему? — закинув ногу на ногу и разложив на полу длинный хвост плаща, Салазар сел в кресло.

— Ты не оживил его и в тот раз.

— Почему?

— Я тебе помешала.

Салазар, казалось, о чём-то думал, крутя на пальце волшебный перстень. А потом резко встал, будто приняв решение.

— Не мешай ему больше, — он снял с полки огромный фолиант, в котором Данте узнал Книгу Прошлого. — Заберите Софию с собой и приведите к нему.

— В моей реальности он любит другую женщину, — выпалил Данте, ощущая, как его кольнуло давно забытое чувство — ревность. Эстеллу. Салазар полюбил Эстеллу.

Но Салазар из прошлого, глянув на Данте, улыбнулся, почти рассмеялся.

— Я люблю твою женщину? Выходит, твоя реальность кривая. Не ревнуй. Это невозможно. Я люблю Софию.

Ну вот, опять забыл, что Салазар читает мысли. Данте опустил взгляд на свои ботинки.

— Не поможет, пока я не выпью Блокатор, — фыркнул Салазар в ответ на это действо. — Я читаю мысли даже на расстоянии. Иногда это сводит с ума.

Он открыл Книгу Прошлого. Для этого ему не понадобились ни зелье, ни чаша с зеркальным дном — только серебряная булавка; насадив на неё палец, Салазар кровью брызнул на книгу.

— Дата.

Данте искренне попытался вспомнить дату, с которой начал своё путешествие во времени, но это оказалось трудно.

— Надо переместиться в момент, где Тибурон ещё в Сфере, — прервал Салазар его метания.

— 18 марта 1804 год, — сказала Октавия.

Салазар открыл названную дату в волшебном календаре.

— Часы Риллеу?

— У меня, — Данте протянул ему часы.

Салазар начал переворачивать их по направлению «к себе», отсчитывая время. Продолжалось это немыслимо долго. Наконец он водрузил часы на календарь.

— Все трое положите ладони на Риллеу и не отпускайте, — велел Салазар.

Данте и Октавия повиновались. София же колебалась, но после взгляда Салазара, пронзительно-умоляющего, тоже схватилась за часы. И в мгновение ока все трое нырнули в вихрь из чёрно-белых и цветных узоров. Мир опять исчез.

Когда тьма и круговерти времени рассеялись, Данте увидел: они с Октавией и Софией стоят у дома гостиничного типа. А рядом — экипаж, тёмно-алый, с вычурными дверцами и плотно занавешенными окнами.

Салазар, непривычно одетый в элегантные длинные бриджи и фрак, соскочив с подножки и открыв дверцу, помог Кларисе выйти наружу. Она тоже выглядела странно в греческом платье и шляпке-капоре, завязанной под подбородком. И хотя внешне оба не отличались от своих прототипов из прошлого, теперь они не напоминали чёрных магов — скорее чету аристократов, вернувшихся из путешествия.

Данте боялся показываться им — и Клариса, и Салазар мигом их обнаружат. Октавия явно склонялась к тому же мнению. Взглянув на Данте и Софию, она поднесла палец к губам и вынула меч, укрытый за складками юбки. Трость отдала Данте и, убрав меч за спину, подплыла к Кларисе и Салазару. Те уже входили в калитку с табличкой: «Дом гостиничного типа «Приют аристократов». Октавия, не теряя времени, размахнулась и всадила меч Кларисе в спину.

Вскрикнув, та упала лицом вниз и смахнула подолом звездочки-цветы с кустов эстрельи. Из раны между лопатками текла кровь, впитываясь в дорогую ткань платья и превращая изумрудный шёлк в чёрное сукно. Данте и София укрылись за деревом жакаранды, а Салазар попытался Кларису поднять, но не успел — тело её задымилось, и он отпрянул. Она закричала, как бесноватая при обряде экзорцизма, и сразу две Сущности — Лоида и другая Октавия — покинули её. Увидев свою копию, первая Октавия подмигнула ей — и та растворилась в воздухе.

Данте надумал вмешаться — этот Салазар куда жёстче и безумнее своего прототипа. София! Вот кто дезориентирует его!

Схватив за руку, Данте вытащил её из-за дерева. Но Салазар, щуря очи, только ухмылялся — он не собирался нападать на Октавию. А когда она, швырнув в Сущность Лоиды пыльцу фей, обратила её в крошечное облачко и затолкала в фиал, Салазар и вовсе рассмеялся.

Но при виде Софии его наигранное самообладание испарилось. На лицо будто тень легла — оно померкло за секунду. Он смотрел на неё, милую и полупрозрачную, с каким-то благоговейным ужасом. Попятился и уткнулся спиной в ограду. Клариса так и лежала на клумбе.

— По-моему тебе стоит помочь Кларисе, пока она не истекла кровью. Этот меч наносит серьёзные увечья, хоть и избавляет от непрошеных гостей в теле, — сказала Октавия надрывно. — Я бы сделала это сама, но, увы, я не умею колдовать.

Но Салазар не шевелился — пялился на Софию во все глаза. И Данте, поняв, что толку от него не будет, подошёл к Кларисе сам.

— Когда-то я легко залечивал раны, — объяснил он Октавии. — Не знаю, получится ли сейчас, я ведь нематериален.

Сев на корточки, он накрыл рану Кларисы ладонью, мысленно воображая, как она затягивается. Рана подёрнулась зелёной дымкой. Мгновение — и её не стало. Ещё немного поводив рукой, Данте починил Кларисе и платье — дыра исчезла, как и следы крови.

Клариса села, хлопая ресницами и оглядываясь.

— А что случилось?

— Ничего страшного, просто маленький инцидент, — улыбнулась ей Октавия.

— А мы знакомы? — Клариса с недоумением посмотрела на Октавию, на Данте, переключила внимание на Софию. — Вы что, все призраки?

— Почти, — ответила Октавия. — Это долгая история.

Клариса, помотав головой, встала на ноги и начала отряхивать от пыли и красных цветков эстрельи своё платье.

Больше всего удивила Данте её реакция на Салазара — она не бросилась к нему на шею и не попыталась отвлечь от Софии. Она глядела на него скептически-насмешливо.

— А кто-то говорил, что любит Эстеллу, — съязвила Клариса, закончив приводить себя в порядок. — Эх, мужчины! Какие же вы пустышки!

— Иди к черту, ведьма! — выплюнул Салазар агрессивно.

— С превеликой радостью! — Клариса почти хохотала, видя его оцепеневшее лицо. — Знаешь, Ло, мне тебя жаль. По-честному. Это сложно — любить без взаимности. Но когда ты избавляешься от этого недуга, становится легко, будто меняешь старую шкуру на новую. И хочется летать! И жить, — она раскрыла чёрный кружевной зонтик. — Не знаю, что вы затеяли, но я устала от вас. И от тебя, Ло, и от тебя, Данте. Принимать участие в ваших авантюрах я точно не буду. Счастливо! — и она пошла вперёд по тротуару. Остановилась и обернулась к Салазару. — Парадокс, но я гляжу на твоё прекрасное лицо и ничего не чувствую, кроме сожаления, что убила столько времени, бегая за тобой, Ло. Я тебя больше не люблю, — и она продолжила путь, цокая каблучками по булыжникам и вертя в руках зонтик — чёрная кошка в обличье эффектной женщины.

Данте и Октавия проследили за её вальяжным уходом, но Салазару как всегда было наплевать, любят его или ненавидят. Он молча пожирал взглядом Софию, точно впал в транс.

— Салазар, послушай, — горестно вздохнула Октавия, — я пришла из другой реальности, чтобы помочь тебе. Ведь перстня больше нет, и Сфера Сущностей в настоящем времени стала опасна. Через несколько дней Тибурон сбежит за неё и закрутит интригу, которая может погубить весь наш род.

— И чего ты хочешь от меня? — Салазар наконец удостоил её вниманием.

— Я знаю, о чём ты думаешь, хотя мысли читать не умею. Я против этого, но кое-кто велел привести к тебе Софию, чтобы ты сам решил, что тебе дороже: иллюзии или покой. Но я молю тебя разбить Сферу Сущностей! — уверенно сказала Октавия. — Вернуть живых к живым, а мёртвых к мёртвым. Надо закрыть этот тоннель между мирами, чтобы Сущности не могли больше проникать в головы людей. А Сущность Тибурона, как и Сущность Лоиды стоит уничтожить — они опасны для любого из миров.

— Но… — взгляд Салазара бешено метнулся от Октавии к Софии, что улыбалась ему, словно намеренно, молчанием и хрустальным светом глаз — бирюза во льду — сводила его с ума, распаляя желания. — Если я разобью Сферу, я больше не смогу продлевать себе жизнь. Я быстро умру…

— А может быть, и незачем продлевать эту жизнь? — вдруг сказала София.

Она решительно шагнула к Салазару и коснулась полупрозрачными руками его груди. Салазар попытался схватить её запястья, но ладонь прошла через них.

— Видишь, ты даже не можешь дотронуться до меня, — лукаво склонила София голову к плечу. — А некромантия — путь в никуда. Давай уйдём отсюда вместе. Идём со мной… Неужели ты хочешь прожить в одиночестве ещё тысячу лет? Зачем? Ведь мы можем пойти одной дорогой уже сейчас.

— Но… я… ты правда хочешь быть со мной?

— Я хочу быть с тобой.

Салазар явно колебался, а Данте сам себе не верил. София манипулирует, предлагает Салазару умереть. Неужели он пойдёт на это?

— И ты любишь меня? — выдохнул Салазар как-то испуганно.

— Я люблю тебя.

Он повернулся к Октавии — если бы София была в физическом теле, он ударил бы её хвостом плаща — так резко тот просвистел по воздуху.

— Хорошо. Ваша взяла. Я разобью Сферу Сущностей. Идёмте!

Несколько мгновений спустя они уже шли по лабиринтам подземелья, путаясь в тоннелях и плавающих дверях. И, наконец, очутились в комнате со Сферой, что сильно видоизменилась с момента, как перестала быть управляемой перстнем: зелёный туман потемнел, словно зарос мхом, а сама Сфера мерцала и искрилась — затухающий под ливнем факел.

— Ждите здесь, — Салазар нырнул в волшебный туман.

Сфера будто заглотила его. А через пару минут раздался треск — Сфера Сущностей задрожала, готовая взорваться. Она раскрылась сверху, и оттуда фонтаном вырвался серебристый огонь. Это зрелище напомнило Данте извержение вулкана, которое он видел на иллюстрациях к книгам о природных явлениях.

Вскоре пламя погасло, оболочка Сферы рухнула, и осколки её, точно хрустальные шарики, раскатились по комнате.

Октавия в ужасе вскрикнула, как и Данте решив, что Салазара убило. Одна София не дрогнула — фарфоровая кукла в витрине. Но Салазар был жив — он замер у стеллажа с аквариумами, одну за другой растворяя в воздухе человеческие головы и извлекая фиалы с Сущностями. Различных форм и цветов, они плавали вокруг него кольцом, а потом, за секунду, он запечатал их в посох, украшенный драгоценными камнями.

— Мы уходим в Город Сущностей, — молвил Салазар спокойно. — Выпустим все Сущности из посоха там и навсегда закроем проход между мирами. Но сначала я должен уничтожить парочку из них.

Мягко погладив посох, он извлёк из него один из фиалов.

— Давай второй, — протянул руку, и Октавия отдала ему фиал с Сущностью Лоиды.

— Отойдите, — велел Салазар, и все отпрянули.

Он наколдовал на месте, которое недавно занимала Сфера Сущностей, большую чашу, расписанную руническими символами. Поставил на её дно оба фиала. Вызвал на ладони огненный шар и поместил его на фиалы. И хлоп — обернулся в небезызвестный чёрный вихрь.

Воспарив, Салазар начал раздувать из шара пламя, пока не добился того, что оно, заняв всё пространство чаши, охватило и фиалы.

— Я приношу эти две Сущности в жертву Тьме, — громоподобно произнёс он. — Пусть станут они Ничем навеки вечные. Да будет так!

Пламя резко почернело и рвануло столбом вверх. Когда оно погасло, Салазар опустился на пол, вернув свой облик. На дне чаши осталась только кучка золы.

— С ума сойти! — вырвалось у Данте, но Салазар смерил его каким-то больным взглядом.

— Я не буду ждать собственной кончины, ежедневно превращаясь в дряхлого старика. Сущность всегда принимает тот возраст, в котором умирает её тело. И я хочу остаться таким, как сейчас. Дай мне трость, — он протянул Октавии руку, и она вложила в неё трость с набалдашником в форме головы единорога.

Даже испугаться никто не успел — Салазар вонзил трость себе в грудь, и оттуда струёй хлынула серебристая кровь. Кровь мага. Она залила весь пол, а тело Салазара мало-помалу растворялось в воздухе, превращаясь в горстку волшебной пыли.

Октавия, закрыв рот руками, судорожно всхлипывала, и у Данте под ложечкой засосало. Да, у них с Салазаром были специфические отношения, но теперь он многое о нём узнал и простил ему не все, но большинство поступков. Горько это — наблюдать, как умирает величайший маг, дар которого сгубили банальная неразделённая любовь и алчность Тибурона.

Только София молча, не дрогнув, смотрела на происходящее. А вскоре уже прозрачный Салазар материализовался перед ними. Всё тот же, с волосами до пояса и антрацитовыми глазами-стрелами. Он лихорадочно уцепился за Софию, наконец-то сумев дотронуться до неё.

— Прощайтесь, и мы уходим. А Данте вернётся в свою реальность, — он отдал Октавии Книгу Прошлого, вызвав её из воздуха, и, обняв Софию и держа посох и трость в руке, увёл её к стеллажу, за которым открывался проход в Город Сущностей. София что-то шептала, Салазар хихикал, и они казались счастливой влюблённой парой.

Тыльной стороной ладони Октавия погладила Данте по волосам.

— Ну что, Данте, мы прощаемся навсегда. Мы больше никогда не увидимся. Возвращайся к нормальной жизни, забыв обо всём, что здесь было. Ты — лишь случайный свидетель, которого втянул в эту историю один старый интриган. Теперь Сущность Тибурона уничтожена. Отныне он никого не потревожит. А ты строй свою жизнь с Эстеллой, ни чём не сожалея. Мы уходим туда, где и должны быть — в вечность. Сущности мёртвых людей не вправе разгуливать где попало. Таков закон смерти.

— Я хотел спросить, — проглотил Данте комок в горле. Его накрыло ощущение пустоты — многое приключилось за это время. И вот раз — и конец. — А всё-таки фамильное проклятие существовало?

— А этого никто не знает, Данте. Прошло несколько тысяч лет, и давно всё обросло мхом, — она погладила его по щеке пальцем.

— Значит, те подвески с буквой «Л» бесполезны?

— Просто красивая семейная легенда. Мой тебе совет, забудь об этом и живи счастливо. И никогда, слышишь, никогда не теряй свою любовь, — и Октавия, улыбаясь, протянула Данте Книгу Прошлого.

— Только наследник крови может её открыть без дополнительных артефактов, — она положила ему в ладонь серебряную иглу.

Проткнув палец, Данте накапал на страницы Книги свою кровь. Книга зашипела, явив взорам календарь. Перевернув Часы Риллеу всего дважды, Октавия поставила их на Книгу.

— 20 апреля 1804! — крикнула она. — В твоей реальности прошло не более двух дней с момента, как ты упал в магический сон. Когда вернёшься в своё тело, не пугайся, если сразу не сможешь колдовать. Погружение в столь глубокое прошлое — сильнейшая магия, она забирает почти всю энергию. На восстановление понадобится время. Прощай, Данте!

И мир завертелся смерчем вновь. Перед тем, как провалиться в неизвестность, Данте увидел — Октавия прошла через двери в тоннель, что вёл в Город Сущностей. Но Салазар медлил, и София настойчиво звала его, маня улыбкой, гипнотизируя нежным, как звон колокольчиков, голоском.

«Мёртвые должны оставить живых в покое и уйти. Вечная жизнь неподвластна никому, даже самому великому магу на земле. Пока ты лелеял свою месть, я ждала тебя там, где нет боли, где застыло время. Некогда нас влекло друг к другу, но мы упустили шанс из-за моей трусости и твоей одержимости. А счастье можно вернуть. Просто идём со мной», — она протянула руку, тонкую, как плеть; белую, как чистейший китайский фарфор, и будто под гипнозом Салазар шагнул в проход.

========== Глава 26. За смертью — жизнь ==========

Вспышка света. Яркая, до рези. И боль. Нарастающая. Маслянистая, вязкая, тошнотворно-непереносимая.

Данте открыл глаза, но увидел только черноту. Холод и духота, запах сырого дерева и кошенили. Где он? Он хотел было встать или перевернуться — тщетно. С обеих сторон стенки. Сверху — тоже. Дерево, обитое, чем-то вроде атласа.

Данте свирепо ударил в него кулаком, и гул разнёсся повсюду, адски-страшный. Силясь обуздать всё нарастающую, липкую панику, Данте сосредоточился на магии. Направил ладони вверх, представив, как открывается над головой дыра. Но пальцы едва блеснули, выпустив тонкую струйку дыма. Почему он не может колдовать? Ах, да, Октавия говорила: на восстановление магических сил нужно время.

Вспомнив имя Октавии, Данте вспомнил и своё приключение. Вот оно что! Значит, он в своей реальности. Только какой-то неправильной…

Следующие несколько минут Данте потратил на вопли — он стучал кулаком в стенки и кричал, пока не осознал, что задыхается — скоро тут не останется воздуха и он умрёт.

Данте попытался совладать с собой, но его трясло и паника усиливалась ежеминутно.

— Салазар! Салазар! — шепнул он во тьму. Навряд-ли это сработает; их ментальная связь прервана, ведь Салазар ушёл в Город Сущностей. — Салазар! Приди, умоляю! Я больше не держу на тебя зла, хоть и не понял, в чём была моя вина, раз ты решил испоганить и мою жизнь… Но это сейчас не важно. Прошу тебя, вытащи меня отсюда. Только ты можешь мне помочь… Салазар… Салазар…

Но ответом послужило молчание. Сжав зубы, Данте ощупал себя на наличие магических артефактов — ничего. В карманах пусто. Дорогое одеяние: атлас, бархат, парча.

Вдруг что-то укололо палец и ладонь намокла. Обручальное кольцо! Эстелла! Чары Любви! И как он раньше не подумал? Данте аккуратно поднёс руку к губам.

— Эсте… Эсте… — тихо позвал он. — Услышь меня… Вытащи меня отсюда… Я жив, и я люблю тебя, Эсте… Я не хочу здесь умирать… Эсте…

Кольцо, сверкнув, обожгло всю кисть, и Данте вскрикнул. Он не знал, услышала ли его Эстелла, но других идей не было — то виделось единственной надеждой на спасение.

Закрыв глаза и прижимаясь щекой к кольцу, Данте мысленно, иногда шёпотом, звал Эстеллу, чувствуя, как от недостатка воздуха начинает отключаться. Тело всё глубже падало в пропасть небытия. Кольцо искрилось, и палец знакомо онемел.

— Не спи, — твердил Данте. — Не спи…

Но недостаток воздуха давал о себе знать. И вот уже Данте, плавая в вязком тумане, будто увидел картинку на страницах Книги Прошлого…

Он узнал спальню, обитую алым бархатом. И Эстеллу, что лежала на полу и измучено скулила. Портьеры закрывали окна целиком, а Эстелла и свечи не зажгла — в комнате стояла тьма.

Внезапно обручальное кольцо на её руке задымилось, и Эстелла рывком села, обхватив голову ладонями. А Данте услышал свой голос прямо из кольца: «Эсте, Эсте… Услышь меня… Я люблю тебя… Я не хочу здесь умирать… Эсте…».

Часто-часто дыша, как от быстрого бега, Эстелла поднялась на ноги. Добрела до двери и потянула за ручку — заперто.

Отойдя к туалетному столику, она зажгла трёхрожный канделябр. Поставив его на комод, раздвинула портьеры. За окном — глубокая ночь. Беззвёздная, тихая-тихая, даже трава не колыхалась. И только дивно-золотой круг луны сиял зловеще да полосатая циккаба кричала, сидя на раскидистом агакате.

Открыв шкаф, Эстелла сбросила платье и вынула мужской костюм для верховой езды — таких в гардеробе Данте было много. На Эстеллу он сел неплохо, хоть и болтался в плечах.

Выйдя на балкон, она привязала к перилам лассо, выуженное из ящика, где Данте хранил всякий хлам, и спустилась по нему вниз. Легко спрыгнула в сад и рванула к конюшне.

На ощупь, в потёмках, Эстелла добралась до денника, где стояла Жемчужина. Данте смутно разглядел и Алмаза — он лежал на подстилке с видом больным.

Эстелла почти взлетела в седло и, направив Жемчужину на ограду, легко взяла это препятствие — уроки верховой езды даром не прошли. Она пустила лошадь галопом. От копыт летела пыль, так отчаянно гнала Эстелла свою кобылу по центральной мостовой, по улицам и переулкам, сопровождаемая лишь светом луны и мерцанием кольца. Но когда вдалеке показалось молчаливо-тёмное кладбище, испуг отразился на её лице.

— Данте, мой Данте, где ты? Что с тобой? — шепнула она кольцу.

То горело ярче любой звезды. И как только копыта Жемчужины ступили за кладбищенскую ограду, Эстелла заметила вспышку.

— Вперёд! Быстрее! — она натянула поводья, и едва не кубарем скатилась с лошади неподалёку от фамильного склепа Фонтанарес де Арнау, что горел в ночи ярко-зелёным светом.

Она дотронулась до замка кольцом, и он рассыпался в прах. Но тяжёлая дверца поддалась едва-едва — Эстелла бочком пролезла в склеп.

— Данте… Данте…

Пробежав по тоннелю, она спустилась по ступеням вниз и осветила фонарём стены с двойными каменными дверцами. В замочную скважину под табличкой с цифрой «Один» был вставлен ключ, и Эстелла повернула его. За дверцей оказались ящики — нечто вроде гигантского комода, встроенного в стену. Ручка одного из них мерцала.

Поставив фонарь на землю, Эстелла схватилась за эту ручку. Наружу довольно легко выехал гроб.

Закусив губы, дрожащими руками Эстелла потянула крышку вверх. Та была очень тяжёлой, и открыть её сразу не получилось. Однако упрямая девушка не сдалась, и после нескольких минут борьбы с дубовым ящиком, тот поддался. Крышка распахнулась, и Эстелла, вскрикнув, упала на пол. Налетела на фонарь. Тот откатился в сторону, но не потух. Данте лежал на боку, и тело его искрилось.

— Почему он на боку?! Он шевелился после того, как его закопали?! — выпалила Эстелла громко. — Он был жив! Жив, и он звал меня! Данте… Данте… — пища как мышка и заливаясь слезами, Эстелла подползла к гробу.

Данте ещё плавал в дурмане забытья, но прикосновение ощутил. Когда Эстелла дотронулась своим кольцом до его кольца, тело пронзила судорога и Данте со свистом вздохнул.

Не помня себя, Эстелла схватила его за талию и рывком вытянула из гроба, чуть не сорвав спину. Волоком протащила по лестнице вверх, по тоннелю. Вытолкнула из узкой дверцы склепа, и с ним вместе упала в густую кладбищенскую траву. Ощутив свободу, Данте порывисто задышал, хватая губами воздух. Боль шпагой проткнула его легкие. Он попытался открыть глаза, и чуть не ослеп — свет фонаря попал в них.

— Дыши, дыши, мой хороший, — пролепетала Эстелла, изнемогая от рыданий.

Но Данте становилось всё лучше и лучше. Наконец его дыхание стало размеренным, и Эстелла повалилась к нему на грудь.

— Родной мой, родной, — всхлипнула она. — Мой Данте, Данте… — она не нашла более внятных слов.

— Эсте… — еле выговорил он.

— Да-да, это я, Эсте… твоя Эсте, — откликнулась она. — Милый, ты должен подняться. Надо уйти отсюда. Моя Жемчужина здесь, рядом. Давай попробуем, я буду держать тебя.

Эстелла обхватила юношу за талию и потянула на себя, заставив его сесть. Он поддался, но встал с усилием. Данте шатало, голова кружилась, и страшно мутило, когда Эстелла мягко повела его по кладбищу, обнимая так крепко, словно боялась, что он исчезнет.

Мелкими шагами они добрались до Жемчужины, мирно стоявшей на дороге. Её белая грива в свете луны казалась усыпанной снегом. Она подставила спину, позволив усадить Данте в седло. Эстелла села вперёд и, отвязав от платья пояс-кушак, примотала им юношу к себе.

— Данте, не отключайся, потерпи, мой милый. Мы приедем домой, и я уложу тебя в постель. А сейчас держись, мы поскачем быстро. Умоляю, только не упади!

Он безропотно обнял её за талию, уткнулся лбом в спину и так замер. Эстелла пустила Жемчужину галопом. Деревья и дома мелькали и мелькали, Данте почти не шевелился, только изредка вздрагивал. Эстелла сконцентрировалась на дороге, и, спустя уже четверть часа, остановила Жемчужину у ворот дворца Фонтанарес де Арнау.

Там побег Эстеллы обнаружили давно — нельзя было не заметить лассо, свисающее с балкона. Лусиано и Йоланда едва не отправили слугу за жандармами, а когда горничная Лея, экономка донья Фиона и Ламберто, на стук копыт выйдя в сад, увидели, как Данте слезает с лошади, то обомлели. Прижавшись к Эстелле, он проследовал за ней во дворец.

— А что происходит, Эстелла? — решился спросить Ламберто.

В очах её моментально заплясали два злобных чёртика. Ламберто даже отшатнулся — столько ненависти было в этом взгляде.

— Не смейте меня ни о чём спрашивать! — выпалила она грубо. — И никогда больше не подходите ко мне и моему мужу, которого вы и ваша семейка закрыли в гробу! Вы все для нас мертвы! — от ярости её всегда нежный голосок охрип.

— Но Эстелла, я ничего не понимаю… — растерялся Ламберто.

— И не надо понимать. Не хочу вас видеть! Лея, ступай в дом и приготовь ванну и постель для сеньора Данте, ему очень плохо. Донья Фиона, велите кухарке сварить бульон и принесите его в спальню. И отправьте кого-нибудь за лекарем! — распорядилась она и увела Данте на второй этаж.

За считанные минуты Эстелла превратилась в ястреба, охраняющего гнездо от врагов. Она забаррикадировалась с Данте в комнате и впускала только доктора с лекарствами и прислугу с едой. Перед остальными демонстративно запирала дверь, шипя: к Данте они не подойдут.

Когда юноша очнулся и обвёл потолок взглядом, ещё не понимая, где находится, услышал лёгкое всхлипывание. Эстелла, лёжа у него под боком, плакала во сне. Данте залюбовался на неё — она напоминала маленькую ласковую кошечку, только несчастную, выброшенную на улицу жестоким хозяином.

— Эсте… — Данте погладил её по щеке, смахивая слезинки. — Эсте…

Она застонала. А Данте мало-помалу начинал возвращаться к реальности. Не мёртв. Не спит. И Эстелла никуда не исчезает. То не было предсмертной галлюцинацией. Чистая правда — она услышала зов кольца и спасла его. Сама вытащила из гроба. Его милая храбрая девочка…

Данте ближе подобрался к Эстелле, стиснул в объятиях.

— Эсте… — позвал он снова он и лицом уткнулся ей в волосы. Любимый аромат красных орхидей и вишни…

Вздрогнув, Эстелла потёрла веки кулачками и уставилась на Данте.

— Привет, — улыбнулся он.

— Данте… ты очнулся. Наконец-то! — глаза Эстеллы — два агата — вновь наполнились слезами. Данте поцелуем стёр капельки с её щёк, и Эстелла доверчиво потёрлась щекой о его щёку.

— Эсте, не плачь. Прости, что сделал тебе больно. Со мной всё хорошо, правда. Я был в прошлом. Я многое осознал и простил Салазара, и даже Кларису, хотя не понял, почему они выбрали жертвой меня…

Долго ещё Данте рассказывал о своих приключениях. Эстелла слушала молча, иногда вздыхая и ласкаясь к юноше.

— А потом я очнулся в гробу, — закончил Данте, и Эстелла горько всхлипнула. — Не понимаю, как я там оказался! Ведь я не умирал, моё тело находилось в магическом сне.

— Я никогда их не прощу! Никогда! — прошипела Эстелла, и Данте поразил её тон — столько в нём было злости. — Я даже не видела, как они засунули тебя в этот склеп! Я прочла твою записку, но не успела показать её всем. Когда ты потерял сознание, я жутко испугалась, — она обвила руками его шею, прильнула губами к губам. — У меня была истерика, и они напоили меня снотворной травой. Я проспала двое суток, а когда встала, дедушка, дядя и твоя мать сказали, что ты умер. Якобы приходил доктор и констатировал твою смерть. Они заперли меня в комнате, потому что я хотела бежать на кладбище! Я им не верила! Я стучала в дверь и в стены! Вот, руки себе разбила, — с видом обиженной птички Эстелла показала содранные в кровь костяшки пальцев. Данте прижался к ним губами. А потом легонько провёл по ранкам ладонью — и они затянулись.

— Вот и всё.

— Они все были такие спокойные! — продолжила Эстелла тоном яростно-печальным. — Ах, я уверена, это всё специально! К счастью, я увидела сигнал кольца, услышала твой зов… О, мой дорогой! — несмотря на гнев, Эстелла с трепетом целовала Данте в подбородок, в губы, в щёки, и водопады слёз намочили юноше грудь.

Нет, всё-таки Эстелла — чудо! Столько чувств, противоречащих друг другу, таится в её характере. Кокетливая модница и либералка; хрупкая и сильная (вон как лихо вытащила его из гроба), умеющая страстно любить и глубоко ненавидеть. Его милая храбрая девочка…

— Тише… всё позади, всё закончилась. Слышишь, Эсте? — Данте накручивал её локоны на пальцы. — Не плачь, любовь моя. Мы больше никогда не расстанемся.

— Обещаешь?

— Клянусь! Если я опять решу влезть в какую-нибудь авантюру, то возьму тебя с собой!

— Глупый! Только попробуй ещё раз так меня напугать! — она игриво стукнула его кулачком в грудь. — Данте, а давай отсюда уедем! Я больше не хочу видеть эту семейку, — шепнула Эстелла ему в рот.

С прищуренными глазами она напоминала кошечку, обиженную на весь мир, но чертовски милую и трогательную. И Данте не удержался и чмокнул её в нос.

— Не верю, что они сделали это намеренно, — возразил он. — Думаю, они и правда решили, что я умер.

— Мне плевать, — отчеканила Эстелла. — Я боюсь представить, что было бы, не услышь я зов кольца! Они специально меня тут закрыли, не хотели, чтобы я тебя спасла. Поэтому и предлагаю уехать.

— А куда?

— Например, вернёмся в Ферре де Кастильо. Дедушка Алехандро всегда нас ждёт.

— Я не против. Но быть приживалкой в доме Алехандро Фрейтаса я не хочу, я уже говорил.

— Но мы можем купить и свой дом! И как я раньше не подумала? — с воодушевлением Эстелла спрыгнула с кровати и, схватив с кресла халат Данте, повальсировала по комнате с ним вместе.

— Я бы предпочёл эстансию. Только представь, поля, лошади, свобода…

— У тебя вид такой мечтательный, что я не могу тебе отказать, — Эстелла хихикнула, когда Данте, поймав её у кровати, потёрся головой о её живот. Медленно и вкрадчиво он принялся распутывать шнуровку её платья. — Я согласна на всё, лишь бы никогда не разлучаться с тобой!

Разговоры и шутки, наконец, потухли, как костёр, залитый водой. Ласки переместились в круглую фарфоровую ванну, наполненную мыльными шариками с ароматом хвои и мяты. Стройные тела, мокрые, чуть прикрытые пеной, отражались в десятках настенных зеркал. И безумно-лихорадочное наслаждение охватило Данте — в самый пик обручальные кольца и татуировки вспыхнули — Чары любви обновили свою магию. А Эстелла вдруг спросила:

— А я красивая?

— Ты всегда красивая, Эсте, — рассмеялся Данте. Запрокинул голову — на пол с волос потекли ручьи. — И ты сама это знаешь.

— Я имела ввиду другое. Красивая ли я сейчас? Когда я твоя…

— Ты — божество! Сама взгляни, — Данте указал на стены-зеркала, и руки его, ненадолго замерев на груди Эстеллы, спустились по талии вниз, обрисовав её контуры…

Эстелла переключила внимание на отражение. Долго разглядывала себя, возбуждённую, с припухшими от поцелуев губами, румянцем на щеках и искрящейся кожей.

— Мне вечно говорили, что испытывать наслаждение от ласк мужчины — это плохо, — объяснила она свои мысли. — Якобы от этого женщина дурнеет, становится некрасивой. Но мне кажется, это кто-то придумал. Когда я с тобой, я ощущаю такое блаженство, что, будь это правдой, я давно бы превратилась в жабу, — она любовалась на свою грудь, явно гордясь её формой.

Данте резко сел, и Эстелла обвила его ногами и руками, уложив щёку ему на плечо. Кожа и волосы обоих мерцали, отражаясь в сотнях мыльных пузырьков и зеркал…

Под утро Данте и Эстелла, ошеломлённо-счастливые, уснули, не размыкая объятий.

К обеду их разбудило ворчание экономки доньи Фионы. Женщина старой закалки, она напрямую хозяевам не перечила, но донести до них своё мнение стремилась. Убирая раскиданную по комнате одежду и мокрые, все в пене, полотенца, она бормотала с каким-то детским негодованием: «Стыд и позор! Вот молодёжь пошла! И как можно так себя вести? К завтраку не выходят! Родителей не чтят! Традиции не соблюдают! Живут во грехе, в мусоре зарастают и даже на исповедь не ходят!». Данте и Эстелла чудом сдержались, чтобы не расхохотаться.

Семейство, радостное от «воскрешения» Данте (хотя Эстелла не верила в их искренность), однако, воспротивилось, когда влюблённые упомянули об отъезде.

— Где это видано — бегать туда-сюда?! — кричал Лусиано. — Приехали, уехали… Данте едва пришёл в себя, и опять вы куда-то собрались. Вы не думаете о собственной безопасности! Границы нынче закрыты по указу вице-короля! На северо-востоке бунтуют цветные либералы!

— Мы вернёмся в Ферре де Кастильо, там никто не бунтует, — устало оправдался Данте.

— Именно в целях безопасности мы и уезжаем из этого дома, — процедила Эстелла. — Не хочу, чтобы моего мужа ещё раз похоронили!

Ламберто покачал головой, а дедушка Лусиано подчёркнуто зашуршал страницами газеты «Правдивый вестник».

— Во-первых, Данте вам не муж, Эстелла, — Ламберто укоризненно поднял вверх палец. — Мужем он станет после венчания в церкви. А пока вы живёте во грехе. И, во-вторых, никто не собирался Данте хоронить. Доктор не усомнился, в том, что он мёртв. И здесь мы не виноваты! Данте — мой сын, неужели вы думаете, Эстелла, что я мог так с ним обойтись?

ё— Да-да, думаю! — вскочив на ноги, Эстелла перевернула соусник. — Вы спите и видите, как нас разлучить, потому что мы не венчались. Хотя мы сто раз объясняли: Данте плохо в церкви! Но вам наплевать, вам важнее глупые предрассудки, чем его здоровье, поэтому вы придумали хитрый план, чтобы избавиться от проблемы!

— Эстелла, помилуйте! Мы все очень любим Данте! — подала голос Йоланда, соединив ладони в молитвенном жесте. — Мы переживали за него…

— Я вам не верю! Любили бы, не похоронили бы! Ведь Данте оставил записку, она лежала в комнате!

— Читали мы эту записку, — сказал Лусиано. — Но доктор подтвердил факт смерти. Откуда мы знали…

— А меня усыпить вам тоже доктор велел? Конечно, ведь я могла помешать вам засунуть Данте в гроб! Но я спасла моего Данте. А теперь увезу его подальше от вас! — и Эстелла выбежала из-за стола. Рванула по лестнице вверх, чуть не сбив с ног Лею, которая несла тюки грязного белья.

Данте же был уверен: эта ситуация — чистой воды случайность — некомпетентный доктор перепутал летаргию со смертью. В том же были убеждены и остальные. Но Эстелла зациклилась на своих подозрениях, нюхала даже еду и напитки — искала в них яд.

Данте, не разделяя её беспокойства, идеей уехать загорелся — ему надоело жить по правилам. Завтракать, обедать и ужинать по часам, блюсти тысячи ненужных традиций. У них с Эстеллой должен быть свой дом, свой мир, свой быт, выстроенный на их желаниях и привычках.

Так, окрепнув после злоключений в склепе, Данте принялся за сбор вещей, своих и Эстеллы. На этот раз упаковал всё, дабы не осталось соблазна вернуться назад. Сундуков, баулов, тюков и картонок получилось неимоверное количество, и без магии увезти их было невозможно. И Данте, поколдовав, уменьшил всю поклажу до размера ногтя — теперь вещи легко уместились в сумки для багажа, приделанные к седлу выздоровевшего Алмаза.

Перед самым отъездом Данте решил избавить родных от пугающих артефактов. Меч он взял с собой. Фальшивую Книгу Прошлого, некогда подложенную Тибуроном, спалил в камине. А трость они с Эстеллой вздумали спрятать в лесу, по дороге в Ферре де Кастильо.

Но каково же было их удивление, когда раскопки в саду результат принесли иной — трости в тайнике не оказалось. Зато там лежали настоящая Книга Прошлого и дневник Салазара.

Данте вспомнил: когда Салазар вместе с Октавией и Софией уходил в Город Сущностей, он забрал трость с собой. Наверное поэтому и трость, закопанная в саду, исчезла.

Открыв дневник, Данте нашёл там любопытную картину. Все даты и пояснения к ним — события из Книги Прошлого — оказались перечеркнуты и словно потускнели. А на чистых страницах мерцала запись: «Я хотел, чтобы ты посмотрел это. Мы с тобой были похожи. Жаль, что не пересеклись в иные времена. Ты мог бы стать моим лучшим учеником. Книга Прошлого — мой тебе подарок. Она твоя, ибо воспользоваться ей без дополнительных артефактов и зелий можешь только ты — наследник рода. И если когда-нибудь ты захочешь стать великим магом, она пригодится тебе. Открыв нужную страницу прошлого, ты сможешь повторить любой мой эксперимент. Прощай, Данте. Теперь навсегда. Салазар Фонтанарес де Арнау».

— Прощай, Салазар, — ответил Данте вслух. — И мне жаль, что я не знал тебя другим. Я был бы рад подружиться с тобой. Надеюсь там, где ты сейчас, тебе хорошо.

Книгу Прошлого Данте забрал с собой, уменьшив её и спрятав в одну из сумок для багажа. На сей раз они с Эстеллой не убежали тайком, а попрощались с недовольными родственниками.

— Но я настаиваю, чтобы вы обвенчались в церкви! — Ламберто пожал сыну руку. — Законный, венчанный брак — это не прихоть, это необходимость.

— Мы подумаем, — пообещал Данте за двоих. А Эстелла молча отвернулась — ещё лелеяла обиду.

Сентиментальная Йоланда вытирала глаза платком.

— Ну как же так? Вы же недавно вернулись! Напугали нас этим безумием с летаргией и опять уезжаете!

И прислуга — все тридцать человек во главе с доньей Фионой — вышли проводить молодых хозяев. Гомон толпы звенел в воздухе, пока чёрная и белая лошади не унесли всадников прочь.

Два дня пути сквозь непроходимую сельву с ночлегом в таверне «Весёлая толстушка», и знакомыеместа раскинулись перед глазами путников. Солнце жарило нещадно, а ветер баловался, иногда нежно гладя по волосам, а иногда сдувая с влюблённых шляпы и запутывая гривы их лошадей. Щёки Эстеллы быстро покрылись румянцем, и даже на бледном лице Данте проступил загар. Они были счастливы в этой свободе, дыша полной грудью, вновь обретя друг друга.

Алехандро Фрейтас только руками всплеснул — не ожидал, что Данте и Эстелла вернутся так скоро. Но это «скоро» было для него, Эстеллы и всего мира. А Данте казалось, что с момента их отъезда из «Ла Герры» минула вечность. Он ещё находился в лёгкой прострации, хотя она не помешала дерзко отвергнуть место управляющего «Ла Геррой», предложенное Алехандро Фрейтасом.

— Мы хотим свой дом, — объяснила Эстелла алькальду.

— Эта эстансия всё равно будет вашей, — усмехнулся Алехандро Фрейтас. — Я не буду жить тысячу лет. Однажды я умру, и ты, Эстелла, как моя законная внучка, унаследуешь моё состояние.

— Но это произойдёт нескоро! — испуганно похлопала ресницами Эстелла.

— Пожалуй, нескоро, — согласился алькальд и потрепал её за щёку. — Умирать я пока не собираюсь. А знаете, тут неподалёку продаётся одна эстансия. Роскошные пастбища, несколько виноградников и плантаций с какао, а ещё река — водопой для скота. Земли очень хорошие. Я сам давно на них посматриваю. Их владелец Ариосто де Ридо с семьей переехал в городок Санта Луна, что недалеко от Новой Испании. Эстансия выставлена на продажу, и я хочу сделать вам подарок…

— Давайте без подарков, сеньор Фрейтас, — отмахнулся Данте и чванливо задрал нос. — У меня есть счёт в банке. Его открыл мой отец, и я от этих денег не откажусь. Он задолжал мне немало за моё кошмарное детство. Мы посмотрим на эстансию, и если она понравится нам, я сам её куплю.

Эстансия под названием «Фелиса» оказалась по соседству с «Ла Геррой». Встретил Данте и Эстеллу управляющий по имени Хуанхо, которого хозяева оставили заниматься продажей всех угодий. Домашних же слуг они забрали с собой. Впрочем, Хуанхо был готов работать и у новых хозяев.

Белоснежный дом с крышей-асотеей, с окнами, увитыми зелёным плющом, с клумбами роз и дикого шиповника, очаровал Эстеллу, и она сходу заявила, что хочет тут жить.

— Седлайте лошадей! — выведя из конюшни тёмно-рыжую кобылу, Хуанхо молниеносно вспрыгнул на неё. — Я покажу вам «Фелису» целиком. Нет прекраснее места в Нижнем городе!

И Данте с Эстеллой поскакали по зелёным пастбищам; по тропам виноградников; по плантациям, где росло какао; мимо речки, хрустальной, тихой, как инфанта в неге сна, — водопоя для животных.

— Ну что, Эсте, хочешь быть хозяйкой здесь? — пустив Алмаза шагом вокруг Жемчужины, Данте прильнул губами к губам Эстеллы. Хуанхо ускакал вперёд, чтобы не мешать. — Вообрази, ты в элегантной амазонке, разъезжаешь повсюду и отдаёшь приказы!

— И все меня боятся? — кокетливо повела она бровью.

— Скорее любят. Ты же будешь доброй хозяйкой. А я, ладно уж, возьму на себя роль тирана.

— Тогда я согласна, — Эстелла потёрлась щекой о его щёку. — Приятно, когда тебя любит толпа народу. Но ещё приятнее, когда меня любишь ты.

— А я люблю тебя всегда.

— Сильно?

— Сильнее бури!

— Даже страшно!

— Ну тогда догоняй! — хихикнув, Данте пустил Алмаза галопом.

— Я ведь догоню! Ты сам научил меня ездить верхом! — легонько дёрнув поводья, Эстелла направила Жемчужину следом. От ветра шляпка, соскочив с неё, повисла на шее, и тёмные локоны, будто плащ, укрыли спину.

Может, Данте поддался, а может и нет — вскоре две лошади, мускулистая чёрная и изящная белая, уже скакали бок о бок навстречу багряно-золотому солнцу.

Хуанхо улыбнулся, натянув шляпу на лоб, — на смуглом лице, как инородное тело, сверкнула белоснежная полоска зубов.

========== Эпилог ==========

Где-то за гранью миров Город Сущностей сиял хрусталём. Кучера на лошадях-призраках скакали по мостовой из камней-облачков, Сущности-прохожие летели по воздуху, и здания-фантасмагории парили в невесомости.

Врата в Королевство Мёртвых были распахнуты, и никто не охранял их. Одна за другой вплывали туда Сущности, оставляя дома и улочки волшебного города пустыми.

Этим потоком переселенцев из мира в мир управляла Октавия. Под её руководством некоторые из Сущностей въезжали во врата на лошадях; другие вплывали, не касаясь ногами земли; третьи чинно шли, а четвертые катились в экипажах и каретах.

Салазар и София стояли поодаль, глядя в круглое зеркало, что, будто озеро, расположилось на мостовой. В нём — Данте и Эстелла, с хохотом скачущие по зелёным пастбищам «Фелисы», казались нереально яркими в сравнении с жителями города-призрака.

— И я бы хотел когда-нибудь так смеяться, — задумчиво промолвил Салазар. — Но я забыл, как это делать. А ведь ты можешь научить меня.

— Ты так умён и одновременно так глуп, — сказала София безлико. — У нас никогда не будет, как у них, — она кивнула на изображения Данте и Эстеллы в зеркале. Те, соскочив с лошадей, рухнули на землю в объятиях друг друга и покатились по траве.

— Почему?

— Ты сам придумал историю нашей любви. Сам в неё поверил и жил в ней много лет. А я хотела сохранить покой и благочестие, которые ты во мне разрушил. Я не люблю и никогда не любила тебя, Ландольфо Салазар. Я любила своего мужа, Абеля. И вышла за него по любви.

Рывком Салазар переключил внимание с зеркала на Софию. Глаза его лихорадочно забегали.

— Перед тем, как я разбил Сферу Сущностей, ты сказала, что любишь меня, — шепнул он натужно.

— Я хотела, чтобы ты умер, — кукольное лицо Софии привычно не выражало эмоций. — Только разбив Сферу и умерев, ты бы оставил в покое меня и все Сущности, которые ты запер в своих фиалах. Мёртвые должны находиться в своём мире, а ты пытался сделать из них живых.

— Но мы хотели уйти вместе…

— Я уйду одна, — она вела себя гордо и холодно, точно была не Сущностью, а всё той же аристократкой с сотней кавалеров. — А ты делай что хочешь. Тебя никто не любил при жизни. Не любит и после смерти. Ты навечно останешься болтаться меж двумя мирами и никогда не обретёшь покоя. Ты сам выбрал этот путь.

И София полетела вперёд, к вратам, куда уже вошли последние Сущности. Возле стояла только Октавия. София смело шагнула за врата, а Салазар замер, антрацитовыми очами буравя дыры в её спине.

— Идём, — поманила его Октавия.

Но он не шевелился, а её облик мало-помалу начал утопать в вязком тумане.

— Что происходит? — раздался голос Октавии из ниоткуда. — Я больше не вижу тебя… Салазар! Салазар!

Он промолчал, и врата в Королевство Мёртвых исчезли вместе с Октавией.

Ещё некоторое время Салазар стоял, не двигаясь. Затем оглянулся — Город Сущностей тоже пропал — его заволокла густая серая дымка. Осталась мостовая, длинная-длинная, выложенная камнями-облачками, она тянулась в бесконечность. Зеркало по-прежнему мерцало ярко. В нём — Данте и Эстелла бегали босиком по мелкой речке, хохоча и брызгая водой друг в друга.

На лице Салазара отпечаталась гримаса ярости. Он схватил с земли трость с набалдашником в форме головы единорога. Хрясь! Разломил её напополам и швырнул в зеркало. Изображение в нём, блеснув, потухло.

— Будь ты проклята, София Мендисабаль! Я ненавижу тебя, лицемерка! Ненавижу! И люблю… — и, закрыв лицо руками, Салазар сел на дорогу.