Всякий раз, когда я приезжаю в деревню, где родился и вырос, меня охватывает волнение, оттого что я снова вижу знакомых людей, издавна дорогие мне березовые перелески в полях, заросший мельничный пруд и другие приметы моего детства. В лесистых окрестностях родной деревни я научился владеть ружьем, добыл свою первую дичь и там же начал постигать незатейливые, но мудрые законы природы и могучую силу земли.
Со временем я стал внимательнее приглядываться к людям. Они, как это и должно быть, встречались мне разные, и отношение их друг к другу, к своему делу и кормилице-земле тоже было неодинаковым.
Из стремления рассказать о лучших из них и родилась сначала одна из глав настоящей книги — рассказ «Дядя Митрий», а потом и все другие главы этой повести в рассказах о жителях уральской деревни Дубовки.
В книге нет сквозного сюжета. В каждой главе-рассказе свои главные и второстепенные герои. Не все из них встречаются между собой на страницах повести. Но вместе они составляют мир Дубовки, главное место в котором принадлежит труженикам. Они кровно связаны с землей, любят ее и считают себя в ответе за все, что происходит на ней.
ВАСИЛЬКОВЫЙ ВЕНОК
У каждого из нас есть своя родина. Дорогое и заветное место. У одних — тихая деревенька, у других — вытоптанная детская площадка шумного городского двора. У меня — это Дубовка, небольшое село вдоль мелководной речки. Туда езжу я в отпуск, а как-то, несколько лет назад, торопился домой на каникулы.
На мимоезжем большаке я не по-студенчески щедро расплатился с шофером попутной машины, бесконечно благодарный ему за то, что он довез меня до пешеходной дороги в Дубовку.
Когда ушла машина и улеглась пыль, я вскинул на плечи чемодан с небогатыми подарками родным и легко зашагал по мягкой дороге.
На каникулы я приезжал только летом. И Дубовка всегда была в моей памяти летняя, со всех сторон окруженная хлебами, подступавшими к самым огородам, в зелени вековых тополей, с осторожными дымками больших глинобитных печей, затопленных посередь дня не иначе как с крестным знамением: не дай бог, загорит что-нибудь.
Я узнавал угревистые пригорки, где, намаявшись от детской работы, случалось, засыпал на самом солнышке; узнавал места первых весенних проталин, по которым бегал босиком и наживал ядреные цыпки. Жиденький околок в логу за деревней по-прежнему казался мне дремучим лесом, в котором могут водиться волки, а неслышный руче-ишко — речкой, где можно наловить пескарей, поставить плотину и, приладив под водопад деревянное колесо с широкими спицами из щепы, молоть песок.
От долгожданной и все равно неожиданной встречи с местами своего детства в душе поднималась тихая радость. Теснило в груди. С этой радостью и спустился я с Въезжей горы и, не стыдясь, что кто-то увидит и осудит меня, поклонился домам, двумя посадами уходящим в поле...
На крыльце нового дома я еще издали увидел своих стариков. Первой дробненько и как-то боком пошла навстречу мне мать. Наглухо повязанная платком, сухонькая, как осенняя былинка, она невесомо припала ко мне. Я сбросил чемодан и, не в силах унять какую-то непонятную дрожь, пытался найти те самые задушевные слова, что, как гостинцы, приготовил заранее, но так и не вспомнил их и молча обнял отца.
Потом мы стояли все трое на дороге, поспешно и пристально разглядывая друг друга: я со страхом, что, может быть, вижу их последний раз, они с печалыо и тревогой, зная, что я уже отрезанный ломоть: бываю дома лишь от случая к случаю, а там, глядишь, и вовсе перестану навещать их.
— Надолго ли, господи? — с тайной надеждой спросила
мать, утирая слезы. ",
— На два месяца, — сказал я и по тому, как просияли ее глаза, понял, что это и есть те слова, которые нужно было сказать сразу.
Отец поднял чемодан, взял меня под руку и повел в дом. На крыльце остановился и сказал подошедшим соседям хрипло — куда только его густой бас делся:
— Вот сын приехал. Через год ученье кончит и, гляди, год-другой — и в директора выйдет.
Отец перехватил и вознес меня слишком высоко. Но я, не задумываясь, простил ему эту несдержанность, потому что и сам вдруг поверил, что могу выйти в начальники.
В избе было все так же, как год назад. Две железные кровати у стен большой комнаты, которая служила одновременно и спальней, и прихожей. На окнах топорщились кружевные занавески, на стенах — незатейливые вышивки, а на полу лежали яркие домотканые половики. В переднем углу стоял большой стол, накрытый клетчатой клеенкой.
От знакомой простоты мне стало неловко за свой городской наряд, и, зная, что скоро придут соседи, я собрался было переодеться, но они пришли раньше.
Изба наполнилась сдержанным гулом голосов. Женщины сбились у порога и степенно беседовали там. А единственный мужчина из пришлых — прыщеватый тридцатилетний Васька Дубов — никак не решался
Последние комментарии
6 часов 3 минут назад
6 часов 5 минут назад
12 часов 47 минут назад
12 часов 55 минут назад
19 часов 8 минут назад
19 часов 11 минут назад