Пальчики [Сергей Skolorussov] (fb2) читать онлайн

- Пальчики [СИ] 3.05 Мб, 144с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Сергей Skolorussov

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Часть первая

Разминка пальчиков

Эта история началась из-за придури Серёги Воробьёва. Из-за своего закадычного дружка я в конце концов и превратился из пай-мальчика в рецидивиста. Из-за него моя печень изъедена бесконечными укусами совести. Впрочем, мой «хитрый бес», сидящий до этого момента где-то далеко на задворках совести, должен быть благодарен Воробьёву до гробовой доски. Все бесовские робкие жужжания, все мерзкие советы, толкающие на скользкую дорожку, многократно сбылись. И не просто сбылись, а с жуткими приключениями. На мою долю выпало столько этих приключений, что их хватило бы на десять, нет, на сто человеческих судеб. Если бы я был режиссёром, то однозначно снял бы по мотивам этих приключений художественный фильм. Очень художественный. Такой, что мне дали бы какого-нибудь угловатого на вид Оскара за божественный сценарий и за жуткие страдания главного героя.

Столь противоречивые чувства к своему лучшему товарищу у меня возникли не сразу. Мама всегда говорила: «В жизни надо уметь анализировать ситуацию, думать, как поступить и правильно выбирать друзей». Это она на Воробьёва намекала. Не нравился он ей почему-то. Говорила, но я, естественно, только машинально стряхивал её мораль со своих ушей. С последним её наставлением – с выбором друзей, у меня и случился прокол. И вовсе не потому, что Серёга Воробьёв плохой товарищ. По крайней мере был до того момента, когда дело коснулось денег. Больших денег. А в зачатке этой истории я к нему относился как к другу, про которого говорят не разлей вода и два сапога – пара. Или это про другое говорят? Плевать. Я всегда считал, что Воробьёв отличный парень во всех критериях хороших дружеских отношений. Почему я так считал? Не знаю. Он был моим другом с момента поступления в университет. То есть, без малого уже десять лет. И что? Да, ничего! За это время у нас не было причин обижаться друг на друга. Этого мало для того, чтобы считать человека хорошим другом? Ну, не знаю. Да, вот ещё один немаловажный фактор, подтверждающий мои убеждения, что я дружу с настоящим хорошим человеком. «Серёга был примерным мужем. Серёга жён своих любил!» – это, как нельзя точно, сказано про Воробьёва. Любить жён – это достоинство или недостаток? Я считаю, что у Серого это было достоинством. Он искренне и долго любил каждую из своих жён. Вы сомневаетесь, что это достоинство? Как? А тот факт, что после развода Воробьёв оставил каждой из жён по трёхкомнатной квартире и машине? Что, резко изменили отношение к нему? Теперь вы не сомневаетесь, что мой товарищ был хорошим человеком? Нет? Вот и я не сомневался. Правда, всё это было куплено на деньги его родителей. Очевидно, что предки его были не бедные. Никогда не задумывался, кто из них приносил «мани» в дом. Воробьёв-старший работал в питерском ФСБ. Вряд ли там платят столько, чтобы раз в три года покупать сыну очередную квартиру. С другой стороны, мама Серого – домохозяйка. Может, ей муж столько денег отваливает каждый месяц за её ненормированный ответственный труд, что вся семья живёт, мягко скажем, безбедно? Короче, не знаю, чем там кто из его предков промышляет, принося семье достаток, но Серёгу Воробьёва я считал своим настоящим и единственным дружбаном. Первый раз он женился сразу, как мы стали студентами. Я был свидетелем на его свадьбе. Второй раз он повёл невесту в ЗАГС на четвёртом курсе. Я был его свидетелем. Через три года я вновь был свидетелем на его свадьбе. Пора уже забросить эти нудные хождения в осточертевшую мне контору и дать объявление на «Авито»: «Услуги свидетеля. Недорого. Гарантия три года». С каждой из своих пассий Серёга прожил ровно по три года. С последней, правда, на неделю больше. Разве мог я ему за такую последовательность семейного уклада предъявлять претензии? Конечно, нет. Нашему крепкому мужскому союзу в сентябре стукнет ровно десять лет. То есть, дружбу со мной он возносил, как минимум в три раза выше, чем любовь к жёнам. Что сделаешь, если парень такой влюбчивый? Странный, но влюбчивый. Что тут странного? Странно то, что его неравнодушие к женскому полу имеет несколько, я бы сказал, неестественные, несовременные и причудливые формы. Каждой понравившейся ему девушке этот жёнолюб всегда делал предложение. Ну, не извращенец ли? Вот, надо же такому уродиться! С другой стороны, вновь повторюсь, столь несовременная интерпретация Воробьёвым чувственных отношений и «Закона о браке» в моём восприятии его, как настоящего друга, вызывало лишь дополнительные уважения. Не каждый на такое способен. Мне, как ближайшему его другу, приходилось быть вовлечённым во все эти свадебные события, как говорится – с полным погружением. Я был свидетелем не только на всех свадьбах Воробьёва, но и на разводах. Слава богу, что после третьего вхождения в узы Гименея мои ежедневные советы были, наконец, восприняты другом с полной ответственностью. С тех пор он не стал торопиться делать предложение очередной пассии уже после первой встречи. Теперь Серый пристрастился загодя устраивать смотрины-помолвки, отстоящие от дня свадьбы на длительный срок. Это дало положительные результаты. Семь последних помолвок не стали поводом для заключения брака. За время между смотринами и свадьбой шустрый в сердечных делах Воробьёв успевал переключиться на новую избранницу. События, о которых я хочу рассказать, начались с того, что наш ловелас позвал меня на очередную попытку «стать примерным мужем». Как всегда, мы собрались в ресторане узким кругом ближайших друзей – человек сорок, не больше. Помолвка удалась на славу. Было так весело, что я даже не очень запомнил, как выглядела очередная невеста Воробьёва. Если честно, я вообще плохо помню тот вечер. Обед перед смотринами у меня резко превратился в утро следующего дня. И всё!

Я рассказал прелюдию действа. Перейду к основному изложению событий. Вот о них я всё чётко помню. Без всяких провалов памяти. Помню даже до тонкости все свои ощущения. Каждым органом, каждой клеточкой своего молодого организма. Помню: проснулся я наутро от звука…, нет, стоп! Всё было не так! Я проснулся на утро третьего дня. А уже затем вспомнил события дня предыдущего. Точно! Ощущения моего мироосязания возвращались именно в такой последовательности. Значит, так я их и изложу.

Пальцы веером

…Слава богу, это сон. Сейчас я открою глаза и увижу привычный антураж своей спальни. У-у-у! Господи, откуда? Откуда доносится этот нудный вой сирены спецмашины? Я уснул с включенным телевизором? Сирена приближалась, и её звук становился всё навязчивей. Бедная моя голова… Я открыл глаза.

Это явно был не сон. Я никогда не ложился спать прямо на улице, упершись затылком в холодный железный фонарный столб.

Светало. Впрочем, в Питере летом светает всю ночь. Без бутылки не разберешься: поздний вечер это, или раннее утро. Без бутылки? Я ухмыльнулся. Сколько надо бутылок, чтобы разобраться, как я здесь очутился? Неужели, я вчера так сильно напился? Не помню. Ватная башка отказывала мне в любых воспоминаниях. Машина с сиреной приближалась. Стоп! Всё же это сон! Или у меня дежавю? Полный дежавю! Или «полное»? Плевать, если даже правильно «полная». Но я уже так просыпался! Вот, буквально вчера. Пьяный и неизвестно где. Под звуки сирены. Только в прошлый раз она была не в виде завываний, а в виде кряканий полицейских авто, тех, что сопровождают правительственные эскорты. И я вспомнил…

… Дурная голова больно реагировала на крякалку спецсигнала. Будь проклят мой закадычный дружок, поставивший мне на телефон вместо простого звонка это «чудо рингтона». Ну, какая же всё-таки скотина. Да, блин, какая скотина! Какая упертая скотина звонит мне так настойчиво посреди ночи?! Я открыл глаза и обнаружил, что никакой ночи уже и в помине нет.

– Аллё, – я с трудом разомкнул слипшиеся в сплошной бетон губы.

– Привет, Серёга!

– Это ты Серёга. А я Сергей Викторович, – это наши привычные с Воробьёвым «иглоукалывания». – По какому поводу такая настойчивость?

– Ты куда вчера пропал?

Точно! Вспомнил! Вчера была пьянка. Вернее, званый ужин в ресторане по поводу предстоящей очередной Серёгиной попытки окольцеваться. Так сказать, проба пера. Что-то я вчера напробовался. Даже чересчур напробовался. Ощущение организма такое, как после полноценной свадьбы, на которой порвали кучу баянов! Но, правда, куда я вчера пропал? Я осмотрел спальню. Вчера я, видимо, не поехал домой. Точно! Не поехал!

На другом конце трубки посыпались новые вопросы. Но я их не смог разобрать:

– Б-р-р! Не торопи! Включаю мозг.

В это время в дверь настойчиво позвонили. Звонок тоже не мой. Мелодия другая.

Трель в прихожей уже звучала без перерыва. Очуметь! Я нужен всем! Причем сразу и везде!!! Ну что случилось? Я забыл закрыть воду в ванной?

– Погоди, Серёга. Кто-то ломится в дом, – пролепетал я в трубку и пошел проверять моя ли это дверь, и кто так настойчиво пытается в неё войти.

Дверь была не моя. А с другой её стороны я обнаружил вполне себе эффектную блондинку.

Ни «здрасте» тебе, ни «до свидания». И даже ни «спасибо» за открытую дверь! Как там: «…ля-ля, ля-ля… дорогу грудью проложим себе»? Вот точно таким же способом она буквально выдавила меня из проема входной двери в прихожую.

– Осторожно закрывай дверь. Осторожно, говорю! – девушка прикрикнула на меня с такой интонацией, как будто я вчера клятвенно обещал ей вбить гвоздь, но не выполнил своих обещаний.

Впрочем, врать не буду, я подумал вовсе не о гвозде. А о более интимной ситуации.

– А то что? – встал я в позу.

– А то вот! – она предъявила мне свою ладонь с пятью загипсованными пальцами.

Кошмар! Просто ужас какой-то. Но зато этот ужас благополучно разогнал последние тучи на небосклоне затуманенного пьянкой сознания. Нет, к поломке многочисленных пальцев я не имел никакого отношения. Но девушку вспомнил. Мы с ней вчера танцевали. Помню даже, как подкатывал к этой красавице на грани приличия. Я бываю красноречив. Пили мы с ней. Это я отчётливо помню. Потом опять пили, танцевали и снова пили. В общем, интересно и разнообразно проводили время. И, видимо, я потом пошел её провожать. Впрочем, не уверен. Сейчас узнаем.

– Серый! – я всё ещё держал в руке телефон. – Кем тебе приходится эта хорошенькая девушка, с которой я вчера…

В этот момент «хорошенькая девушка» ударила своей изувеченной пятернёй по моей руке, и телефон запрыгал по полу.

– Ты чего?

– Прости! Я нечаянно, – она пожала плечами с таким видом, как будто она наивная Красная Шапочка, а я Злой Волк. – Потом перезвонишь.

– Почему?

– Потому! Твоя девушка получает травму. Заметь, из-за тебя! А ты, вместо того, чтобы сопроводить её в больницу, дрыхнешь. А потом ещё выказываешь ей свое полное пренебрежение.

Она возмущенно скривила губы, скинула туфли и прошла в комнату.

– Закрой прямо сейчас балкон!

Её приказной тон был мне не привычен. Но вполне интересен. Мной ещё никто так не командовал.

– С балконом-то, что не так? Духота жуткая!

– Когда он открыт, сквозняк хлопает входной дверью, – в доказательство она вновь показала мне свои пальцы.

– Так это ты дверью та-ак? – дошло, наконец, до меня.

Я даже присвистнул, пытаясь запоздало соболезновать.

– Да!!! А ты даже глаз не открыл! Просто скотина! А от моего крика, между прочим, в нашем районе родили все. Абсолютно! Даже те, кто не был беременным.

Она подула на пальчики, если в данный момент их можно было так называть. Я не удержался и съязвил:

– Зато сэкономишь на маникюре.

– Можешь валить! Все мужики скоты! Думают только о себе.

Сказано это было не особо настойчиво. Так, для проформы. Немного заученно.

– И как ты умудрилась? – я участливо попытался загладить свою бестактность.

Впрочем, возможно, мне просто не хватало деталей для будущего красочного рассказа о своих похождениях.

– Как-как? Та-ак! Хотела позвонить. Взяла телефон. Пошла в ванную комнату. Между прочим, заметь, чтобы тебя не будить! Телефон выскользнул, ударился о раковину и отлетел под ванну. Хорошо хоть не в унитаз. Но всё равно не работает! Поискала в твоих карманах. Не нашла. Ты где свой прячешь?

– У меня специальный кармашек. «Яблочко», хоть и надкушенное, но дорогое.

Это я так в шутку называю свой Apple.

– А-а-а. Вот поэтому я пошла к соседке. Тут мне дверями пальцы и прихлопнуло. Между прочим, мальчик, который дверь ставил, сказал, что её из пушки не прошибёшь. Сталь специальная, танковая. «Армата», что ли? Тонны две весит.

Видимо, «мальчик» ещё тот фантазёр!

– Позвонила?

– Позвонила… Соседка в «Скорую», – она протянула свою изуродованную руку за моим новеньким айфоном. – Мне очень надо! Дай мне твой телефон.

– На! Только другой рукой возьми.

Она вытащила из-за спины вторую руку. Но на ней тоже не было живых пальцев. Все в гипсе. Я прыснул со смеху:

– Стрельба дуплетом! А говорят, что снаряд два раза в одну воронку не попадает. Ха! Тут сразу десять попаданий!

Да, два раза не попадает. Но для блондинок, как хорошо известно, во всех правилах есть исключения.

– Тебе смешно! А я, между прочим, навзрыд от боли ревела, пока соседка снова «Скорую» вызывала.

– Представляю глаза врачей, приехавших дважды в течение одного утра по одному и тому же адресу и по одному и тому же поводу, – я на самом деле просто ржал.

Ну, действительно – смешно.

– Телефон дашь?

– Дам. Только с одним условием. Расскажи сначала, – и я указал на вторую её руку.

– Чего рассказывать? Если кто-то открывает дверь в подъезд, а у меня дома в этот момент открыто окно или балкон, то входную дверь даже Шварценеггер не удержит. А у меня на тот момент всего одна здоровая рука была. Заметь! Я, вернувшись после первого посещения «Травмы», сначала полчаса в дверь звонила. Безрезультатно! Из-за тебя всё! – и она показала мне свои руки.

Почему безрезультатно? Результат налицо. Вернее, на пальцах. Надеюсь, она сегодня уже выполнила свою ежедневную «норму везучести».

– На! Даю только потому, что мой айфон противоударный.

Она неуклюже взяла телефон двумя руками.

– Может, тебе номер набрать?

– Нет. Как-нибудь сама. Я в ванную. У меня секретный разговор, между прочим.

Но только она закрылась там, как я услышал, что она чертыхается.

– Что опять не так?

– Я сломала твой айфон.

Как его можно сломать? Я распахнул дверь.

– Он там, – она кивком головы указала в сторону унитаза. – Он выскользнул, ударился о раковину, но на этот раз прямиком в воду.

Видимо, норму везучести она ещё не выбрала. Девушка жалостливо выпучила губки. Я не побрезговал и вытащил телефон. Но он не включался. А что ты ещё ждал? У блондинок не жизнь, а сплошные воронки. Но уже не смешно:

– И что теперь?

– Ничего. Хочешь, я тебе деньги отдам?

– Прям, возьмешь и отдашь?

– Да! Прям, возьму и отдам, – передразнила она меня. – Заметь! Сама виновата. Сама и отдам.

Она горестно потрясла своими гипсяшками, зачем-то дуя на них:

– Ну не прёт мне сегодня.

– А обычно?

– Так! Хочешь деньги за телефон – значит должен мне помочь. Тем более, что ты сам во всем виноват.

– Это в чем?

– Зачем ты меня вчера напоил? Зачем соблазнил? Зачем спишь, как сторож? Зачем телефон прячешь? И! Заметь! Зачем ты даешь свой дорогой айфон девушке с инвалидными руками?

Она ткнула своими гипсами мне в морду. Логика просто убийственная.

– И чем я тебе должен помочь?

– Я звонила другу. Он обещал проводить меня в банк. Но ты теперь сам хочешь пойти вместо него. Правильно? Значит, в банк пойдешь ты! Ты честный человек?

Ну и вопросики.

– Пока ничего у тебя не украл.

– Замечательно! Мне надо документы в ячейку положить. Ничего сложного. Это с работы документы, между прочим. Поможешь, а я тебе там деньги сниму и отдам.

И мы начали собираться в банк.

Сначала она решила сделать анестезию головного мозга.

Формула этого процесса была предельно проста.

Мы выпили по банке пива…

Затем по бутылке сухого вина…

Шампанского в холодильнике тоже было две бутылки…

Вискарь был не очень…

Мы не смогли осилить даже одну бутылку.

Правда литровую…

– Почему ты меня по имени не называешь?

– И, правда, почему? Может, я его не знаю?

– Может, и не знаешь. Я Снежана.

Снежана. Имя какое-то кукольное. Но не самое оригинальное. Были уже в моей жизни: Анабель, Бриана, Дейвон и даже Кассандра. Если честно, я немного приврал. Но одну из моих бывших точно звали Анабель.

– А коротко – Жана? – я для смеха сделал ударение на второй слог.

– Коротко можешь звать меня Снежок.

Ну, Снежок, так Снежок. Для блондинки само то.

– А я Сергей.

– Я знаю, – махнула она вяло рукой.

После того как мы так близко узнали друг друга, было принято решение, что пора уже перейти из кухни в спальню. Но я до назначенного пункта не дошел и, как оказалось после, устроился удобненько на диване в гостиной.

Проспал я от силы час. Она меня растолкала и загнала под холодный душ. Он помог, но не очень. Вчерашние дрожжи и усиленная анестезия головного мозга давали о себе знать. Я был по-прежнему подшофе. Но моя собутыльница – как будто и не пила.

Одевалась она как настоящая блондинка. В смысле медленно и основательно.

– Мы не опоздаем? Время уже без двадцати шесть?

– Нет. Банк работает до семи.

Девушка перемерила и показала мне весь свой гардероб. Я участвовал в этом процессе не только глазами. Её «гипсовые» пальцы не были приспособлены для застегивания молний, застежек и пуговиц. Кстати, я открыл в себе ещё один талант. Талант визажиста. Если наступят трудные времена, пойду девчонок «макияжить» за большие деньги. За очень большие деньги. После наведения мной на её лице красоты, Снежок мне стала нравится несравненно больше, чем в тот момент, когда я открыл дверь.

В конце сборов блондинка вдруг сдернула с головы парик:

– Сегодня я буду Огоньком.

И она протянула мне рыжий парик:

– Помоги!

Вот тебе и Снежок, вот тебе и «воронки». А под париком скрывалась вовсе не блондинка и даже не шатенка. Перед выходом из дома она повесила на нос огромного размера солнцезащитные очки. Это вечером-то? Видимо, отсутствие логики и смысла в действиях – прерогатива не только блондинок.

Вокруг пальца

Банк оказался в пяти минутах ходьбы от квартиры с «арматовыми» дверями. Но когда мы туда пришли, нас не хотели впускать, так как до конца работы оставалось менее 10 минут. Пригрозив звонком руководству и ещё чем-то, мы всё же вошли. Я быстро оформил на свой паспорт ячейку. Вот уж глупость несусветная. Она, видите ли, из-за травмы не может расписаться в договоре. А забирать свои документы ты как теперь без меня будешь? Вдруг я исчезну?

Работник банка хотел пропустить в «сейфовую» только меня. Но и тут бывшая блондинка нашлась:

– Мы ещё не решили, какие брюлики положим в ячейку, а какие я сегодня одену на вечер. Давайте не будем спорить, а то мы из-за Вас в «Мариинку» опоздаем.

Я живо представил её в рыжем парике, с большим бриллиантовым колье и десятью гипсами на пальцах, украшенных толстенными кольцами и перстнями. В подобном виде только «Лебединое озеро» смотреть. Такими костяшками даже можно такт музыки отбивать: та-та-та-та-та-татата.

Сотрудник тут же сдался, чтобы как можно скорее отвязаться от припозднившихся капризных клиентов, и проводил нас к ячейке. Мы с ним открыли её каждый своим ключом. Он вытащил ящик, поставил его на стол, вышел и закрыл на ключ решетку, отделяющую зал сейфовых ячеек от других помещений банка. Я вдруг почувствовал болезненный укол в верхнюю часть бедра. Голова закружилась, и я начал терять сознание. Снежок подхватила меня и завопила:

– Помогите! Он умирает!

Сотрудник банка мгновенно распахнул решетку и тут же свалился у моих ног. Это было последнее, что я тогда запомнил…

…Холодный фонарный столб благодатно воздействовал на мою больную голову. Я начал потихоньку соображать. Машина с сиреной уже была совсем близко от того места, где я сидел на асфальте. Наверное, что-то случилось. Черт возьми! Конечно, случилось! Я начал вспоминать себя, лежащим на полу сейфового помещения. Рядом валялись тот самый сотрудник и неизвестный мне секьюрити. Через нас то и дело перепрыгивали, явно торопясь, две пары мужских и одна пара знакомых мне женских ног.

– Сколько у нас времени? – спросил мужчина.

– До пятницы мы совершенно свободны, – ответил ему второй.

– Я серьезно.

– И я. Завтра же пятница. Никто не знает, что мы здесь. Всё тип-топ!

– Тогда вскроем ещё один шкаф. Ты куда опять тащишь «деревянные»? Я сказал: только валюту! И никаких украшений!

Обладатель этого голоса споткнулся об меня и увидел, что я открыл глаза.

– Ба! Да у нас тут свидетель! – он живо схватил меня руками в перчатках за грудки и приставил спиной к сейфовому шкафу. – И что теперь с ним делать?

– Кончать его надо! Кончать! – проверещал, коверкая голос, его веселый напарник. – Хотя нет! Давай всё на него свалим!

– Давай!

И они стали таскать мое еле живое тело по залу и на всех сейфах фиксировать мою пятерню.

– Этот тоже он вскрыл!

– И этот!

– Стоп! Дадим ему пушку и стрельнём в «мусора».

Они вложили в мою ладонь холодный пистолет и направили его в сторону лежащего на полу охранника.

И тут я услышал голос Снежка:

– Вам весело? Может, дело сперва закончим?

Что было дальше, я не знаю. Меня чем-то вырубили. Может, уколом. А может, шокером. И вот теперь я сижу на улице, и наблюдаю картину «Прибытие полиции». Наблюдаю с ужасом, знакомым первым кинозрителям братьев Люмьер. Я здесь, на земле! А там, в банке кругом мои отпечатки пальцев и пистолет!!! Чёрт подери! О, это будет самое быстрое раскрытие преступления! Грабитель на радостях напился и смог отползти от ограбленного им банка всего на 50 метров.

Мои руки были в наручниках, прицепленных к какой-то цепи за моей спиной. По крайней мере, брякало там что-то очень похожее на цепь. Я посмотрел на себя ниже шеи. Это была витрина нэпманского ювелирного магазина! Из карманов пиджака, а на смотрины к другу я по давней традиции всегда хожу в костюме, торчали женские украшения и купюры разного достоинства. Бусы, колье и браслеты облепили мои запястья и шею. Здесь под браслетами я имею в виду вовсе не полицейские наручники. Рук своих я не видел. А вот запястья ног, или как там они на ногах называются, видел хорошо. Так вот, бусы, цепочки и браслеты украшали мои ноги прямо поверх штанов. Но самой большой жемчужиной этой коллекции была картонная табличка с надписью. Точно такая же, как у попрошаек. Но висела она на моей шее. Я сразу вспомнил «Крепкий орешек» с Брюсом Виллисом. Грабители, видимо, его тоже смотрели, и, попросту, прикололись надо мной. Так может это всё же сон? Я просто насмотрелся Брюса на ночь и мне теперь снится всякая чертовщина? Надо просыпаться! Я дернулся. Но сила действия равна противодействию. Возвратная фаза этой попытки сбежать с места преступления обернулась сильным ударом моего затылка о столб. Как больно! Значит, не сплю. Да и «Крепкий орешек» я уже давно не смотрел.

У Виллиса на груди была табличка, кажется, о нелюбви к «афроамериканцам». И очутился он с ней в Гарлеме. Смешно. Интересно, что здесь написано?

Я подобрал нужный угол зрения и прочитал: «У меня юбилей!» Ну, это ерунда. И ниже: «Десятый банк в этом месяце!!!»

Сирена звучала уже совсем рядом. Сбежать – не сбежишь. И я почему-то решил, что самым моим логичным действием в данный момент, является переворачивание таблички на другую сторону. Вот до чего доводит беспробудное пьянство! Люди! Алкоголь – это смерть! Но если и не смерть, то движение в сторону деменции, это уж точно. Деменция – это не наследственное, а приобретенное слабоумие. Сдалась тебе эта табличка!?

Она отказывалась переворачиваться. Категорически. Но я очень старался. И всё же победил человек. Причем в самый последний момент. В унисон тормозов подъехавшего полицейского уазика, табличка легла на моей груди в нужном положении. Я даже испытал некоторое удовлетворение от проделанной работы.

Из всех дверей спецмашины высыпали вооруженные люди и побежали к распахнутым дверям банка. «Сегодня в этом банке день открытых дверей, – подумал я неожиданно весело, – и дверок банковских ячеек». Но последний полицейский вдруг замер, посмотрел прямо на меня и стал быстро приближаться, передергивая на ходу затвор пистолета. При этом я поймал его взгляд, направленный на табличку. Он явно что-то там прочитал. Я скосил глаза и увидел надпись «МЕНТЫ КАЗЛЫ!!!». Орфография, как говорят в таких случаях, сохранена. Я попытался соскочить и убежать вместе с фонарным столбом. И эта попытка тоже закончилась плачевно. Особенно для затылка. Сзади меня раздались крики: «Да успокойся ты уже! Вот псих, неугомонный! Раньше надо было дёргаться». Я повернул голову назад. Как мог. И увидел целую компанию работников банка. Они в данный момент были «скованны одной цепью» вместе со мной.

Десять пальчиков и один лох

Далее особо рассказывать нечего. Никакого пистолета не нашли. Да и убитых или раненных из пистолета тоже не было. Зря я переживал. Как свидетель, я рассказал, что меня обманула незнакомая девица, встретившая меня недалеко от банка. Ну, на самом деле, не рассказывать же мне подробно о событиях предыдущих суток? Да и событий было не так много. Пьянка в ресторане и пьянка на квартире. Мне и без этого было стыдно, так как меня развели, как обычного «лоха». Да. Так оно и есть.

Серёга Воробьев рассказал мне затем, что девушку эту, ну Снежка, он не знает. Что она не из нашей компании. Что это я её притащил и посадил за наш столик уже в разгар вечера.

На квартиру к «бандитке» я не пошел. Глупо. Глупо предполагать, что грабители обчистили банк и теперь делят добычу по известному всем адресу. Они же не лохи. Да, даже если и лохи? Мне-то с ними что делать? Разные лохи друг другу не братья и не друзья. В общем, я попытался забыть о происшествии. Только рыже-блондинистая бестия нет-нет, да снилась мне в очередном ночном блокбастере. Странно. Я ведь не питаю к ней никаких чувств. Говорят, что человек снится, если он вспоминает о тебе. Может быть. Но мне-то что до её воспоминаний? Некоторое время меня даже распирала жажда реванша. Вот встречу тебя! И отомщу не по-детски! Как отомщу? Пока не знаю. Но не по-детски – это точно.

Два раза меня вызывали на допросы. Но я каждый раз был предельно лаконичен: не помню, не слышал, не знаю.

Прошел уже месяц. Случай вновь привёл меня в этот район Питера. С большим пристрастием я осмотрел фонарный столб. Интересно, цепь они с собой притащили или это всё была импровизация из случайно попавшихся под руку материалов? Рядом с крыльцом банка курил человек, выглядевший, как охранник. Но я его до этого не видел. «Наверно, он из другой смены», – мелькнула мысль в голове. Стоп! Если я сейчас войду в банк, меня, возможно, там никто и не узнает. Так. А зачем мне идти в банк? А затем, что в моём кармане до сих пор лежит ключ от этого злосчастного сейфа, куда Снежок положила свою «папочку с документами». Ключ, сломанный телефон и свой паспорт я обнаружил в карманах, когда вытаскивал из них напиханные туда драгоценности и деньги. И немного этому удивился. Особенно ключу. Отчетливо помню, что я упал возле столика, на который служащий поставил сейфовую коробку. До ячейки от этого места не менее трёх шагов. И ключ, это точно, в тот момент торчал в замке. Затем, когда я уже давал показания, то обратил внимание, что банковский шкаф с арендованным мной сейфом вообще не тронут злоумышленниками. Все ячейки этого шкафа были закрыты. Значит, ключ кто-то мне положил в карман. Интересно, зачем?

Паспорт у меня тоже был с собой, и я решил, что мне надо пойти в банк, вернуть ключ и прекратить действие нашего договора на аренду. Я так решил! Имею право.

Сотрудник банка меня тоже не знал. Впрочем, что я всё время оправдываюсь? Знал, не знал – какая разница? Нельзя бесконечно стыдиться, и бояться того, что все будут указывать на тебя пальцем: «Смотри-ка, опять этот лох припёрся».

Прошло три минуты, а я уже сидел один за столом, на котором стоял металлический ящик. Что там внутри? Такой вопрос всегда интересен, особенно если ты открываешь полную тайн банковскую ячейку. А вдруг в ящике бомба? Да, ладно!? Они же грабители, а не террористы. Нет, мне не было страшно. Мне было интересно, есть там хоть что-то – или нет? Я решил, ради интереса, взвесить ящик на руке. Если будет легким, то и вскрывать его не имеет смысла. Зачем открывать пустой ящик? Тяжелый, зараза. Хотя откуда ты знаешь, какого он веса, когда пустой? И вообще, что ты тут в квесты играешься? Открывай, уже! И я открыл.

Смешно! Внутри лежали 10 маленьких гипсиков. Да, уж!

Какой же ты всё-таки лох, Федотов! Нет, не потому, что глупо и наивно позволил себя использовать. За этого «лоха» я уже давно себя изгрыз. Но как можно было поверить, что девушка за одно утро сломала сразу 10 пальцев? Впрочем, у меня есть оправдание – она была в парике блондинки. А это, как минимум 70% скидки на адекватность. Ты сам «блондинка» по жизни! Даже самая блондинистая блондинка не смогла бы сломать одновременно все пальцы на одной руке! Попробуй поставить их в проем и хлопнуть дверью. Пятый палец, который называют «большим», никак туда не попадет одновременно с другими. Я в сердцах хлопнул крышкой ящика! Лох!!! Но сразу же её распахнул. Увидев знакомые гипсяшки, я не обратил внимание, что под ними не железо дна, а целлофан. Вернее, полиэтилен. Я вывалил гипсо-марлевые костяшки из ящика и потянул за эту пленку. Пленка порвалась и открыла мне дырочку, сквозь которую просвечивало что-то весьма интригующее. Минуты две я возился, чтобы вытащить плотно прижавшийся ко дну ящика пакет. Когда он оказался на столе, то первой моей мыслью была: «Не фальшивые ли?» Нет. Конечно, нет! Какой дурак возьмет на ограбление банка пакет с фальшивыми банкнотами? И тем более засунет их в эту ячейку? Чтобы подставить меня? Глупость несусветная. Зачем? В ящике оказалось ровно 20 пачек ПЯТИТЫСЯЧЕРУБЛЕВЫХ купюр. Сколько это всего? Почти «охренелеард», сказал бы Серёга. Может, она за ними хотела вернуться позже? Нет. Опять тупишь. Ключ же у меня. И вообще: будем считать это платой за сломанный айфон. И за все мои страдания! Не дорого ли?

После всех этих переживаний и метаний во мне закипела привычная перепалка совести с…, не знаю даже, как назвать её оппонента. Может, жизненной мудростью? Звучал сей диалог примерно так:

– И что теперь с ними делать?

– Надо отнести в милицию.

– Не в милицию, а в полицию.

– Какая разница?

Любой здравомыслящий человек скажет, что разницы между ними точно уж никакой нет. Но ни в милицию, ни в полицию мне нести их совсем не хотелось. Тут же нашлось оправдание этому: если я припрусь с пакетом денег, то они сразу назовут меня «организатором хитроумного ограбления».

– Тогда, может, стоит отдать эти деньги банку?

Вот тебя прёт, законопослушный ты наш филантроп! Час от часу не легче! Но и в данном случае в голове у меня родилось веское оправдание, чтобы не поступать таким образом. Деньги эти не принадлежали банку. Они принадлежали конкретным владельцам банковских ячеек. Я не поверю, сколько не убеждай, что деньги, отданные мной банку, попадут в руки реально пострадавших.

– Тогда надо отослать их в детский дом!

Угу – хорошая мысль. Хотя и не оригинальная. Но правильная мысль состоит в том, что не стоит торопиться даже с хорошими мыслями.

Поэтому я взял из пакета пачку. Всего одну пачку. Остальные положил на место и убрал в шкаф. Мы с сотрудником закрыли дверцу каждый своим ключом, и я пошел продлевать договор на аренду.

Скажете: бред, глюки, сон? Да я и сам до конца ни в чем не уверен. Но в память об этих удивительных для меня событиях я смастерил из гипсиков оригинальное декоративное украшение. Какое? Очень интересное. Оно стало художественным хитом моей новой трёхкомнатной квартиры. Так словами и не расскажешь, как оно эффектно выглядит. Надо самому увидеть. Серёге Воробьеву оно очень понравилось!

Но, положа руку на сердце, зря я тогда взял эти ворованные деньги. Смалодушничал. Если бы мать узнала – прокляла. Позже я неоднократно пожалел о содеянном. Дьявол соблазнил и потащил меня дальше по проторенной другими грешниками дорожке. Иначе рассказываемая мной история на этом бы и закончилась.

Часть вторая

Пальчики вернулись

Прошёл год. За это время многое в моей жизни изменилось. Во-первых, я потерял работу. Наша «грымза», узнав о покупке трехкомнатной квартиры, вцепилась в мою печень своими крысиными зубками. Вот, скажите, какое отношение к ней моя квартира имеет? Эта стерва с глубоко-тюнингованной стандартной губастой внешностью героинь гламурных журналов считала, что её «рабы» получают слишком много за своё «пустопорожнее» пребывание в конторе. Смысл работы нашей организации она сводила к раболепному поклонению её талантам, уму и прозорливости. Все достижения конторы начальница связывала исключительно с собственной персоной, а все провалы с никчёмными «тупыми бездарями», т.е. с нами, с наёмными работниками. В ранг «тупых бездарей» сценарист Сергей Федотов просился давно. Но когда она узнала о покупке мной квартиры, я туда попал автоматически. Через неделю окончательно поняв, что мне здесь ничего не светит ни в материальном плане, ни в области карьерного роста, я без всякого сожаления негромко хлопнул дверью. И надо заметить, что в тот момент эйфория свободы и счастья заполнила меня по самую макушку. Или, как ещё говорят – до кончиков пальцев. Но счастье моё продолжалось совсем недолго. Безмерно талантливому, ужасно симпатичному и безумно образованному молодому человеку в Питере, как оказалось, места нет. Совсем нет. Не нужны современному российскому обществу такие передовые, креативные и порядочные люди. Это я снова о себе любимом. У молодых недостаток жизненного опыта с лихвой компенсируется гиперактивностью. В поисках выхода из создавшегося положения молодёжь успевает получить шишки у всех дверей жизни. Правда за это время умудрённый жизненным опытом человек порой даже не успевает решить в каком направлении ему двигаться. Я был молодым и легко ввязывался в любые авантюры, не задумываясь о шишках и вообще о последствиях. Помыкавшись целый год в состоянии непрерывного поиска, я плюнул на всё, перевернул очередную страницу своей жизни и умотал к двоюродной тётке в Москву. Или к троюродной? Идею с тёткой подсунула мне мать, считающая, что без родственных связей устроиться в столице неимоверно трудно, вернее невозможно. Родственница по доброте душевной совсем недорого, всего за двадцать тысяч, сдала мне койко-место в своей хрущёбе. Но в тот день мне было не суждено проверить качество тёткиных услуг. Это был памятный для многих день – 15 июля 2014 года. Вагон метро, в котором я ехал к своему койко-месту в Кунцево, в один миг решил стать воздушным транспортом. Он оторвался от рельсов, вздыбился, бросился на стенку тоннеля и развернулся поперёк движения всего состава. Раздался страшный скрежет, звон лопавшихся стёкол, визг, крики. Всё завертелось в вагоне вместе со мной, полетело, закувыркалось, искорёжилось, вляпалось ватой мозга о препятствие и заткнулось. В некоторых случаях навсегда. На время меня поглотило полное ощущение ирреальности происходящего. Пришёл в себя я в тот момент, когда понял, что лежу на какой-то брюнетке, заваленный сверху телами людей, раскуроченными сиденьями, сумками и огромным станковым рюкзаком неизвестного мне туриста.

Девушка открыла глаза и спокойно произнесла:

– Заметь, это ты на меня свалился, а не я.

Это была она – рыжая блонди по имени Снежок. Только на этот раз без парика, а с короткой причёской собственных тёмно-каштановых волос.

Я почувствовал себя героем водевиля, затем трагедии, детектива и в конце концов – фарса. Столь переменчивые ощущения загипсовали мой рот наглухо.

– Что молчишь? Рад нашей новой случайной встречи?

Случайной? Насколько она была таковой? В прошлый раз я тоже поначалу так считал. Но потом оказалось, что всё в той ситуации было продумано до мелочей чьим-то циничным, опытным умом. Впрочем, здравомыслие быстро вернулось и завладело моим сознанием. Не устроила же девушка ради нашей встречи теракт в метрополитене? Конечно, нет. Я же не Генсек и не президент Всея Руси. Свалился я, видите-ли на неё. Это ещё кто на кого свалился. Господи, что мне теперь ждать от этой новой встречи? Ничего хорошего. Но надо признать – она дьявольски хороша. Даже в травмированном виде. Эта болезненная бледность её лица напомнила мне панночку из «Вия». Вспоминал ли я о Снежке этот год хоть раз? Конечно, нет!!! Не вспоминал. Ну, может, разок-другой. Впрочем, вру. Я о ней постоянно думал. Что я думал? Наверное, обмусоливал непоправимые обиды, нанесённые моему самолюбию. Да!!! Нет, опять лукавлю. Просто приятно было вспоминать, какая она симпатичная…, привлекательная…, милая…, красивая. Ну вот, ты опять растаял. Ты же обещал сам себе больше о ней не думать. Я бы и не думал, но видно, судьба у меня такая. Не могла наша встреча быть случайной. Раз никто из физических лиц её не мог организовать, значит, её организовал сам бог. Бог? Ну, не бог, а кто-нибудь из его приближённых. Хорошо, хорошо, согласен – это козни дьявола. Но мне в тот момент от этих козней было невероятно приятно. И я расчувствовался:

– Снежок, – неуверенно выдавил я.

От предвкушения неизбежной бездны моего падения губы спеклись и отказывались слушаться. Я размял их и продолжил:

– Эй! Чего молчишь?

Девушка не отвечала. Её глаза были закрыты.

– Снежана!

А в ответ тишина.

– Да, блин, наглая твоя рожа! Ответь! Ты не померла?

Ноль реакции на мою грубость. Наконец я додункал, что она потеряла сознание. На меня тоже нахлынула нестерпимая боль, пронзая всё тело, но особенно голову. Тем не менее, я нашёл в себе силы раскидать вещи, встать на колени и попытаться вытащить «чертовку» из завала. Она застонала, открыла глаза и прошептала:

– Больно, нога…

Только тогда я сообразил, что она могла серьёзно пострадать. Мне не было видно её ног. Когда я расчистил пространство, то обнаружил, что её красивые длинные конечности переплелись с искорёженными металлическими поручнями в тугой, непонятно как закрученный узел. Бедная девочка, ей невероятно больно! Вместе с очкастым дохляком, очевидно студентом-бюджетником, я кое-как сумел освободить её ноги из хватки металлического спрута. Моё желание изобразить из себя киношного героя и вынести девушку на руках на поверхность земли, где сотни спасателей, репортёров и врачей с восхищением бросятся мне на помощь, уперлось в стандартную надпись метрополитена. Помните трафарет на дверях – «Нет выхода». Вот то-то и оно. Из искорёженного вагона тоже не было выхода. Удивительно вообще, что внутри этого короба смерти осталось хоть какое-то пространство. Не буду рассказывать, что я думал в следующий час-полтора, пока нас не «извлекли из-под обломков». В этом мало интересного. Скажу только, что те, кто остался жив в этом кровавом месиве, до сих пор вызывают во мне только уважение и гордость за человеческий род. Все, словно одна семья, не ноя и не истеря, помогали друг другу всем, чем можно. Делились водой, накладывали самодельные шины, подбадривали друг друга словом. Но и, конечно, вытаскивали всех тех, кто пострадал неизмеримо сильнее.

Когда нас спасли, неожиданно для себя я почувствовал, что краски мира расплываются перед глазами. Мне стало так плохо, что сознание на время покинуло меня. Последнее, что выхватил взгляд – были нежные прозрачные глаза Снежка. Она лежала на носилках и смотрела прямо мне в душу. В этот миг я осознал, что люблю её. Не просто люблю. Не знаю, как выразить свои чувства. Я просто сошёл с ума от любви к ней. Кошмар! Катастрофа! Нормальной жизни конец! Но это было так. Моё сердце вырезали, покрасили в розовый гламурный цвет, надули гелием, привязали нитку и отдали ей в руки – можешь делать, что хочешь. Хочешь – проткни сразу, порви в клочья, а хочешь – поиграйся и отпусти в небо.

Я лежал в палате и ничего не делал, не обращая ни на кого внимания. Ни на санитарку, которая ежедневно татуировала мою задницу посредством шприца, ставила капельницу и измеряла температуру. Ни на дознавателя, который задавал вопросы о событиях, предшествующих крушению поезда. Ни на соседей по палате, которые подшучивали надо мной, предлагали помощь и приглашали сыграть в картишки. Я просто лежал, смотрел в потолок и слегка улыбался краешком губ. Мне было хорошо. Впервые в жизни любовь постучала в моё сердце. Надолго ли? Не знаю. Никогда особо не задумывался о том, почему, прожив на этом свете двадцать восемь лет, я так и не испытал это чувство. Но где-то в глубине души у меня иногда закрадывались сомнения – вдруг жизнь пройдёт, а я так никого и не полюблю. Вон, Серый, это который Воробьёв, уже может писать трактат «Сто оттенков любви», а ко мне это чувство до этих пор ни разу в жизни не постучалось. Двадцать восемь лет без любви! Надо же! И вдруг лежу такой весь в волнительной неге и улыбаюсь потолку. Вот что это такое? Как объяснить? Да никак не объяснишь. Любовь – непонятное чувство, необъяснимое, волшебное. Можно читать умные книги. Нет, можно сто раз пересмотреть передачу, в которую собрали десятки свидетелей, учёных, психологов, писателей, ну и этих, экспертов, как без них. Все они с умным видом начнут тебе втолковывать, что любовь – это физиологическое влечение полов. Угу, так я и поверил. Вокруг меня за мою жизнь этих представительниц прекрасного пола (извините меня адепты современных форм толерантности, но я говорю только о такой любви) было, ну просто завались. Огромный университет, школа, улица, контора, будь она неладна. Все эти здания, пространства и помещения были под завязку забиты вызывающе и стильно одетыми, ухоженными и растрёпанными, накрашенными и не очень – в общем красавицами всех мастей и на любой вкус. Но меня укокошило наповал «влечение полов» к девушке, которая меня использовала вовсе не в качестве представителя другого пола. Я её за это должен был просто ненавидеть. Обязательно вылезет на экране какая-нибудь дама в очках с ярко напомаженными губами и больно ткнёт пальцем в глаз, мол, любовь бывает разной. Бывает и мазохистская любовь. Вот меня и извращенцем обозвали. Но я точно знаю, что люблю Снежка вовсе не потому, что она делает мне больно и это почему-то, не понятно почему, должно приносить мне удовольствие. Враки всё это. Любовь не обязательно должна приносить страдания и удовольствия. Нет, не так – она приносит и то, и другое.Но у последователей Мазоха всё это связано вовсе не с чувством любви, а с чувством удовлетворения. Потом на экран выползет какой-нибудь кудрявый, щерящийся в пакостливой ухмылке аналитик и начнёт объяснять любовь необходимостью человеческого индивидуума чем-нибудь жертвовать ради другого человека. Всё это так. Вот сейчас встану с кровати и перелью литр крови какой-нибудь даме, пострадавшей в автокатастрофе. И что? Фигня всё это. Все эти потуги АНАЛитиков, которых я называю про себя проктологами масс-медиа, так как их профессия происходит не из «анализа», а из другого места, весь этот уверенный бред массовых телевизионных «экспердов», которых, как мне кажется, просто ловят для ток-шоу на улице – всё это полна фигня, пытающаяся объяснить необъяснимое. Вот не дано человеку своим умом представить и понять пространственную бесконечность мироздания. Хоть как ему объясняй – хоть формулами, хоть на пальцах. Где-то же у вселенной должен быть забор или крутой берег. Сомнения по этому поводу будут всегда, сколько не слушай крутых аналитиков с сумасшедшим взглядом, усиленным очками 15 плюс. Нужно просто верить, что мир безграничен, так как понять это невозможно. Вот и любовь – это явление, неподвластное рациональному объяснению. Можно верить, что она где-то рядом и уже на подходе или просто повторять, как мантру, что она не существует. Но лучше её познать. Объяснений, по сути требуют только те, кто её не испытал. Для остальных все эти рассуждения вызывают лишь лёгкую улыбку на губах. Они знают, что такое любовь. И знают, что её нельзя объяснить ни с помощью художественной литературы, ни с помощью науки. Любовь, это явление, как божественного, так и дьявольского происхождения. При этом никто ни бога, ни дьявола не видел. Тем более не видел их вместе. Пациентов особых лечебниц и буйных фанатиков религиозных течений я в расчёт не беру. Короче, девчонки и мальчишки – ждите. Возможно, что вы не проспите, уткнувшись в свой гаджет, это замечательное неповторимое чувство, созданное мирозданием в награду и в наказание людям.

Познав истину на девственно белом пространстве потолка, я с улыбкой на лице потянулся и резко соскочил с кровати, чем вызвал не только переполох в палате, но и резкую боль в моей чугунной от аварии голове. Всё-таки, сотрясение мозга так просто не проходит. Впрочем, я был даже рад, что меня не отпустили из больницы уже через пару деньков. Кроме головы пострадала и грудная клетка. Вернее, то, что находится под ней. Сильный ушиб, распластавшийся разноцветным синяком по передней части моего туловища – это только надводная часть последствий катастрофы. Под грудной клеткой больше всего пострадала печень. Её лечение и привело к моему многодневному пребыванию в госпитале. А рад я был лишь только потому, что надеялся встретить здесь Снежка. Несомненно, её не могли так сразу отпустить домой. Неизгладимым кошмаром в моих глазах продолжала висеть одна и та же картинка: девушку кладут на носилки, а её нога с невероятно пугающе вывернутой стопой, самостоятельно болтается в стороне от тела. Если не упираться носом в эпикриз, начертанный тайнописью доктора, а сказать по-простому: несомненно, у Снежка был перелом ноги. Причём такой, который лечат только в больнице. Поэтому, отстранив санитарку, прибежавшую по вызову какой-то доброй души, и объяснив ей, что всего лишь очень хочу в туалет, я потащился на первый этаж в регистратуру. Понятно, раз есть катастрофа, значит должны быть и списки пострадавших, доставленных в это лечебное учреждение. Списки были. Но в них я не нашёл имени «Снежана», хотя не очень этому удивился. Ещё бы —пассия моего сердца не так глупа, чтобы называться своим именем перед ограблением банка. Ну, нет, так нет. И я двинулся по этажам, врываясь подряд во все палаты. Всё это напоминало миссию проводника из купейного вагона. Только, постучавшись в дверь, я не предлагал чай и прохладительные напитки, а спрашивал есть ли в этой палате девушка по имени Снежана. В конце концов, дойдя до пятой в очереди моей ревизии палаты, я был пойман командой санитарок и сопровождён в своё лечебное отделение, где преобладали пациенты с желтушным цветом лица. Как только, вдоволь наговорив мне всяких нелицеприятных слов и назиданий, они удалились, я снова двинулся «в туалет». Многократно сопровождённый в исходную точку, к вечеру я понял, что всем санитаркам были выданы розыскные листы с моей физиономией в анфас и в профиль, с текстом о моей антиобщественной деятельности. Может, там даже были отпечатки моих пальцев. С каждым разом меня вылавливали всё быстрее и быстрей. Перед сном, чуть приоткрыв дверь палаты, я сразу попал под перекрёстный взгляд сразу трёх санитарок, и молча ретировался на кровать готовиться ко сну. Но всю бессонную ночь меня мучали муки влюблённого по уши юноши. Мне не терпелось встретиться с объектом своих воздыханий. Поэтому утром сразу после обхода я воспользовался тем, что все медики, возглавляемые доктором, зашли в соседнюю палату и сдристнул вниз. В холле напротив стенда объявлений стояли два парня и внимательно читали списки пострадавших в аварии пациентов. Я пришёл с бумажкой и карандашом – хотел выписать палаты, куда поместили девушек 20-25 лет, чтобы сузить зону моих пока бесцельных поисков. Что-то меня в этих субчиках сразу насторожило, и я встал чуть в сторонке, рассматривая препараты в больничной аптеке. Тот, что был ниже ростом, с короткой стрижкой и оттопыренными ушами, суетливо пролистал взглядом все страницы списка и с усмешкой констатировал:

– Здесь её тоже не наблюдается. Я же говорил, что наша принцесса спряталась от нас в тридевятом царстве, тридесятом государстве, воспользовавшись благовидным предлогом.

Я сразу узнал голос любителя сказок. Это он тогда предложил оставить отпечатки моих пальцев на банковских ячейках. Второй ему ответил:

– Ты как всегда поверхностно всё воспринимаешь, ища её настоящую фамилию. Вот же она! – он ткнул пальцем в список. – Палата номер триста четырнадцать.

– Точно! Маруся Климова. Это на неё похоже! Как я сразу не допёр? Главное, чтобы она нас в конце этой песни не сдала ментам, – и он засмеялся собственной шутке, пропев при этом: – И за это пулю получай! Прощай!

– Балбес ты, Леший, – напарник отвесил ему подзатыльник.

Они ушли, а я удостоверился, что в палате №314 и на самом деле лежит Мария Климова 1992 года рождения.

Во время обеда я незаметно скрылся из-под бдительного надзора санитарок и прихватил в кабинете старшей сестры халат и шапочку. Дама была дородной и халат болтался на мне, как на вешалке, а шапочка наоборот не налезала на голову. В таком виде я явился в палату моей пассии. Снежок лежала на кровати. Её правая нога смотрела в небо, поддерживаемая конструкцией, известной всем по художественным фильмам. Я взял стул и сел у изголовья её кровати.

– Ну, что больная, как мы себя чувствуем? – для проформы я взял кисть её правой руки и стал щупать пульс, отметив про себя, что он не стал учащённым.

– Заметьте, доктор, с каждой новой нашей встречей количество гипса на моём теле увеличивается с геометрической прогрессией, – она вяло улыбнулась, указывая на загипсованную ногу: – Боюсь, что при следующей нашей встрече я буду представлять собой гипсовое изваяние с веслом в руке.

В моём воображении она тут же предстала в виде статуи, стоящей на пьедестале в парке. Несомненно, Снежок выглядела бы эффектно даже с копьём в руке:

– Не думаю, что будет так. Скорее всего ты снова сменишь имя и станешь какой-нибудь Милой Гипсон.

– О, доктор, вы слишком внимательны к моей персоне. Вы что-то хотите от меня?

В палате кроме нас ещё находилась только одна нетранспортабельная пациентка. Остальные ушли на обед. Тётка сначала пыталась нас подслушать, но не уловив нить беседы, потеряла интерес, поняв, что не сможет осмыслить услышанное.

– Не бойся, я не жажду мести или реванша. Я хочу видеть вас, Мария…, как по батюшки?

– Просто, Мария.

– Я хочу видеть вас, «просто Мария», просто здоровой.

– Как сильно вы этого хотите?

– Очень сильно. Я желаю, чтобы пациентка находилась под моим ежедневным пристальным наблюдением.

– Заметьте, доктор, это довольно курьёзный случай в российской медицине. Обычно пациентки об этом мечтают, а доктора проявляют равнодушие.

– Ничего курьёзного. Это распространённое явление, известное современной психологии, как «Стокгольмский синдром». Один мой друг, хорошо известный нам обоим, заболел любовью к террористке, грабительнице банков.

– Доктор, это клинический случай. Посоветуйте ему принимать успокаивающие седативные препараты. Между прочим, время – лучший лекарь.

– Ничего подобного. За последний год товарищу стало только хуже. Кризис усилился.

– Я думаю, что знаю лучшее средство от этой его болезни. Пусть представит, что у террористки нет одной ноги. Отсутствие эстетики в объекте его обожания нейтрализует его вожделение.

– Нет. Я думаю, что это его не остановит.

– Заметьте, мы можем это легко проверить.

– Как?

– Просто. У террористки ампутировали левую ногу.

Она откинула нижний край одеяла, и я увидел, что там только простыня. В висках застучало.

– Что-то, доктор, вы побледнели. Теперь, чтобы гипсовая статуя не свалилась с пьедестала его любви, известный нам друг должен стать для неё опорой, заменив весло. Между прочим, это ежедневная каторга, любить инвалида.

Я не знал, что ей ответить.

– Красноречие исчезло? Любовь растаяла, как сон?

– Я…

– Не надо доктор. Я не хочу, чтобы меня жалели. Уходите. Мне надо отдохнуть. Впрочем, подайте мне утку, – она указала на пластмассовую ёмкость, лежащую на нижней полке её прикроватной тумбочки, – мне пора справить свои натуральные потребности.

Зависнув на время, я встал и потянулся за уткой. Она перехватила мою руку:

– Молодец! Держишь удар. Не буду тебя добивать натуралистическими подробностями моего больного тела. Иди. Уходи, я сказала!

Я перехватил её руку, сжав при этом ладонь, и посмотрел в глаза. Они не выражали ничего особенного. Ничего, отличимого от равнодушия и холода. «Маруся Климова» вырвала руку из моей ладони и выдавила сквозь зубы:

– Видеть тебя не хочу.

– Снежок!

– Пошёл вон!

Я попытался что-то сказать, как-то выразить сочувствие и обнадёжить, что не оставлю её в трудную минуту. Но по понятным причинам всё это выглядело фальшиво и неестественно. Мне самому было крайне сложно и неприятно. Я не мог сообразить, как мне сгладить ситуацию и вообще – как мне поступать в дальнейшем. В это время в палату вошли шумные соседки, а с ними старшая сестра, сразу уставившаяся на свой халат, накинутый на мои плечи. С позором я был выпровожен из палаты № 314.

Ночью я вновь практически не спал. Вообще не спал. Её глубокий грудной голос с небольшой хрипотцой не давал мне покоя. Прозрачные серо-голубые глаза девушки, чуть смоченные слезинками, смотрели на меня изнутри моей черепной коробки. Всё было плохо, тошно, отвратительно. Как мне поступить? Бросить её на произвол незавидной судьбы я уже не мог. Почему? Да потому, что я проглотил солнце. Меня выжигало изнутри от избытка чувств, когда я её видел. Да, что там видел! Когда просто думал о ней!

В обед следующего дня доктор Федотов вновь появился у её постели. Увидев меня, она закрыла глаза и прижала ладошки к своим нежным ушкам, показывая этим, что никакого общения не будет. Тем не менее я постарался нетривиально выразить ей своё отношение к происходящему. Хотелось доказать, убедить, уверить, что ничего ещё не потеряно. Жизнь продолжается. Всё это звучало банально. Тогда я рассказал придуманную ночью притчу:

– К одному человеку, слывущему мудрым, пришёл человек и стал жаловаться на то, что он несчастный: его никто не любит, поэтому у него нет семьи, и он беден, так как по неосторожности в детстве потерял руку. Мудрец возразил, что все беды у него не от того, что нет руки. Главное для человека – сердце. У осьминога восемь ног, а у сороконожки ещё больше. Но это не повод, чтобы утверждать, что они более счастливы, чем человек, у которого всего две руки. Значит счастье не зависит от количества конечностей. «Тогда отчего оно зависит?» – спросил инвалид. «То, что ты беден и несчастлив в любви, зависит только от тебя. От твоего ума и сердца. Ты не один в мире, наделённый физическими недостатками. В мире множество людей, страдающих от отсутствия любви. Полюби сам и тогда ты получишь горячую любовь взамен. У вас родятся дети и твой ум начнёт шевелиться, чтобы придумать, как их прокормить. Ты найдёшь способы того, чтобы твоя семья жила безбедно. Но для начала ты должен полюбить». «Ты всё врёшь», – возразил гость. На что мудрец возразил: «Не вру. Любят не за достоинства или недостатки. Любят человека, который сам любит и хочет быть любимым». «А сам-то ты счастлив? Испытал это чувство?» «Конечно, я любил. И продолжаю любить свою жену». «Эту хромую, косоглазую страшилу, которая приносила нам чай?» «Это ты так про неё говоришь, потому что видишь глазами, а не сердцем. Но она для меня самая красивая, самая мудрая, самая верная жена, мать моих детей. И всё это не потому, что я слеп от роду, а потому, что любовь делает человека красивым. Не важно, любит ли тебя кто-то в данный момент. Важно, чтобы ты имел желание кого-нибудь любить и делал это всем сердцем».

В конце притчи для усиления эффекта я добавил высказывание Кузьмы Пруткова:

– Если хочешь быть счастливым, будь им!

На этих словах меня снова выставили за дверь палаты.

На следующий день я вновь во время обеда попёрся на третий этаж. На ступеньках меня поджидала «парочка простых и молодых ребят».

– Стэлс, где-то я уже видел эту рожу, – преградил мне дорогу Леший.

Его напарник, стильно одетый симпатичный парень с точёным носом и бледным цветом лица, ответил:

– Да это же тот самый грабитель, который год назад в Питере вынес из банка три миллиона баксов.

Обладатель оттопыренных ушей присвистнул:

– Какой бардак в стране развели! Если бы украл кошелёк с пятнадцатью рублями, давно бы уже парился на шконке. А что он делает здесь, в этом заведении человеческого милосердия? Может, совесть лечит?

– Нет, братишка, он на нашу сестру глаз положил. Хочет инвалидку приобщить к списку своих сексуальных побед.

– Вот ведь извращенец! Куда катится мир? Может мы уравняем их исходные данные?

– Что ты предлагаешь?

– Оторвём ему ногу. Тогда они не смогут жить друг без друга. Представляешь прогулочку этих инвалидов. Такие дык-дык, прижались друг к другу и поскакали на променад.

«Аристократ с точёным носом» скривил свои тонкие губы в подобие улыбки:

– Какую ногу будем отрывать?

– У Маруси какой не хватает?

– Левой.

– Значит ему правую будем отрывать – для равновесия при прогулках.

Леший схватил меня за грудки и, приставив нож к горлу, придавил к стене:

– Ну, ты, любитель инвалидок. Если ещё хоть раз замаячишь возле нашей сестры, считай, что до конца жизни будешь скакать на одной ножке.

Стэлс уставился на меня своими холодными серыми глазами:

– Учти, извращенец, у нас есть все твои данные. Паспорт твой тебе Леший в карман тогда засунул. Но перед этим сфоткал. Мы не дадим свою сестру в обиду. Из-под земли тебе откопаем.

После душевного разговора с родственниками моей возлюбленной я резко изменил маршрут следования и направился прямиком к главному врачу. Дверь в его кабинет оказалась открытой. Одетый в строгий костюм мужчина стоял возле стола и складывал бумаги в элегантный кожаный миниатюрный портфельчик. Внешний вид, причёска и очки главврача чётко соответствовали стилю руководителя высшего ранга в иерархии номенклатуры нашего государства. Не отрываясь от сборов, он нехотя спросил:

– Вы кто?

Кто я? Как ему объяснить? И я ответил:

– Я больной.

Также, не глядя в мою сторону, он проворчал себе под нос:

– Мы все больные, ибо когда-нибудь умрём. Перейдём ко второму вопросу. На что жалуемся?

– Жалуемся мы на медперсонал, который не подпускает меня к постели невесты.

– И правильно делает, что не подпускает. Вы, наверное, с ней здесь познакомились? Поди и спиртное с собой прихватываете.

– Какое спиртное?

– Известно какое, с градусами. Если так уж невтерпёж вашим гормонам, то встречайтесь где-нибудь на лестничной площадке. Не мешайте выздоровлению других пациентов, не нарушайте регламент медицинских процедур.

– Я не могу с ней встречаться на лестничной площадке.

– Но и женская палата, это не женское общежитие камвольно-суконного комбината. Для того и разделили вас на женские и мужские палаты, чтобы грех совокупления не превратил богоугодное наше заведение в богохульное.

– Я не поэтому. Ей постоянный уход нужен.

– Кто такая?

– Мария Климова. Жертва теракта в метрополитене.

– Никакого теракта не было. Это авария. А что с ней?

– Ей ногу ампутировали.

– Ногу ампутировали, ногу ампутировали. Кому ногу ампутировали?

– Ей.

Только теперь главврач впервые взглянул на меня, застегнул портфель и бросил его на кресло. После этого он нажал кнопку какого-то селекторного устройства:

– Халиса Асхатовна.

– Да, Вениамин Андреевич, слушаю.

– У кого там ногу оттяпали? Почему я не знаю?

– Ногу? Минуточку, Вениамин Андреевич…, – через некоторое время она вновь подключилась к селектору. – Последняя ампутация у нас была больше месяца назад. А как фамилия пациента?

– Маруся Климова. Тьфу-ты, Мария Климова, – он снова посмотрел на меня. – Правильно?

Я кивнул головой в знак согласия. В селекторном устройстве вновь послышался женский голос:

– У Климовой открытый перелом правой ноги, ну и остальное по мелочи. А кто вам сказал про ампутацию?

Главврач снова меня спросил:

– Вы кто?

Я не нашёл ничего лучшего, чем сказать:

– Жених.

– Жених, Халиса Асхатовна, мне сказал. Жених!

– Чей жених? – не поняла помощница.

– Её жених, скорее всего. Не мой же.

– А! Поняла!

– Что поняла?

– Это такой симпатичный паренёк из 246 палаты к ней всё время прорывается. Он вам сказал?

– Очевидно.

– Она сама его не хочет видеть. Да и пациентки на него жалуются. Не даёт им спокойно лечиться.

– Понял. Я на совещание. Сегодня меня уже не будет.

– Хорошо Вениамин Андреевич. А что с женихом делать?

– У нас есть свободная коммерческая палата?

– Сегодня освободилась.

Он взглянул на меня:

– Двенадцать тысяч в день. Будешь платить?

Я почему-то без раздумий утвердительно кивнул.

– За десять дней завтра к одиннадцати сюда принесёшь, – без обиняков заявил главный врач больницы и, вновь нажав кнопку, важно сказал: – Халиса Асхатовна, переселяйте её туда. Считайте, что минимум за десять дней клиенты уже оплатили. Завтра оформим. У меня всё.

Он встрепенулся, схватил портфель и резко подошёл к дверям, в проёме которых стоял я. Похлопав меня по плечу, он резюмировал:

– Я твои проблем решил. Но и ты не создавай новых. Успехов Ромео.

Поманила пальчиком

Деньги у меня пока ещё водились. На карточке их было чуть больше заявленной суммы. Но в этот момент я даже не думал, как буду жить в дальнейшем. С трудом выждав час и узнав у медсестры куда переселили Климову, я нарисовался на пороге коммерческой палаты. На этот раз Снежок не стала молчать, огорошив меня с порога:

– Вот и благодетель нарисовался. Думаешь, что у меня нет денег? Просто я не хотела лежать одна. Здесь тоскливо.

– Зато есть личный телевизор и кондиционер.

– Сам смотри свой дурацкий ящик. А на кондиционер глядеть в одиночку и вовсе глупо, – вытравила она на меня своё недовольство.

– Почему в одиночку? Со мной, – я приоткрыл соседнюю дверь. – Здесь и туалет с душевой кабинкой имеется.

– Единственное реальное развлечение, – она ехидно прищурила глаза и наехала по полной: – Поняла! Ты рассчитываешь здесь весело проводить время. Не дождёшься!

Я подошёл и нагло присел на край кровати:

– Дождусь. Куда ты денешься?

– Значит тебя не останавливает тот факт, что у меня нет ноги?

– Не останавливает. Ты мне нравишься такая, какая есть, – и я, набравшись ещё большей наглости, откинул одеяло. Она попыталась резко и незаметно подоткнуть левую здоровую ногу под себя. Я заверещал ложно-драматическим голосом: – О! Чудо! Отросла новая! Лучше старой! Даже гораздо лучше! Святому Иоргену такое и не снилось.

– Если ты до сих пор считаешь, что я недалёкая блондинка, меняющая парики и ломающая в дверях пальцы – то ты глубоко заблуждаешься. Эту роль я давно сдала на хранение в костюмерную.

Моя попытка погладить её «новую» ногу, оборвалась болезненным ударом по руке:

– Чего ты дерёшься? Должна быть благодарна, что моими молитвами у тебя выросла новая нога. Не хуже прежней.

– Я думала, что ты захочешь отомстить мне за унижения нашей первой встречи. А ты – размазня, тряпка!

Меня в этот момент невозможно было обидеть. Продолжая улыбаться, я всё же дотронулся до её ноги:

– Надо же! Как настоящая. Даже тёплая.

– И братьев моих ты не боишься. Сме-елый, – протянула она. – Вот ведь прицепился. Не оторвёшь. Ты же видишь, что у меня в душе нет ничего святого. И верить мне нельзя. Зачем тебе такая? Одни страдания.

– Что же делать, если я в тебя влюбился?

– Что делать, что делать? Теперь уже ничего не поделаешь, раз это случилось, – и она, улыбнувшись, поманила меня к себе пальчиком.

Так начались наши встречи. Днём и ночью мы всегда были рядом. Правда пришлось кинуть медицинскому персоналу ещё десятку, чтобы они на всё закрывали глаза. Но что делать? Такова наша российская действительность.

Когда пролетели десять дней, я позвонил Воробьёву, и мой дружок милостиво предоставил мне беспроцентный кредит на неопределённое время. Я проплатил следующий срок аренды. Меня выписали на пятнадцатый день пребывания в больнице. Пришлось закинуть сверху ещё одну десятку, чтобы перебраться жить в ВИП палату моей возлюбленной, а через неделю выйти на крыльцо госпиталя вместе с ней. Опираясь с одной стороны на меня, а с другой на костыль, она с трудом поместилась в такси, и мы умчались в гостиницу. Моему счастью не было границ. Но в отеле мы прожили всего лишь неделю. Видите ли, ей неприятно, что здесь кто-то дотрагивается до нашей постели, ванной, туалета и её личных вещей. В один прекрасный момент Маруся произнесла:

– Всё решено. Мы съезжаем на частную квартиру. Я нашла прелестное гнёздышко в центре Москвы. Вот телефон хозяйки, сошлёшься на меня – я с ней уже договорилась, – она была безукоризненна в роли главы семейства.

Меня даже не удивлял вопрос: «Когда она всё успевает?» Хотя, вроде бы, я всегда был рядом с ней.

Снежок продолжила:

– И хватит тебе тратить твои скудные накопления, – она бросила на кровать конверт с деньгами. – Здесь залог и за месяц вперёд. Созванивайся, бери паспорт и сделай так, чтобы мы уже завтра перебрались туда.

Квартира была на втором этаже старого дома. Как во всех сталинках в ней были высокие потолки, маленькая ванная и мизерный балкончик. На первом этаже под нами находился банк. Я этому не придал особого значение. И что такого? Возможно, человек уже просто не может чувствовать себя счастливым, если рядом нет сейфов, набитых деньгами?

Мы были счастливы и основное время проводили в постели. Гипс нам не мешал. Он был современным, пластиковым, сделанным чётко по ноге Снежка. Его можно было легко снять, расстегнув молнию. Но вот при перемещении по улице без костылей пока было не обойтись. Я старался как мог ускорить процесс выздоровления моей пассии: делал массажи, натирал ногу кремами, бегал в аптеку за лекарствами. Только через три недели нашего проживания на съёмной квартире Маруся смогла первый раз наступить на заживающую ногу. Ей явно было больно при этом. Ещё через неделю мы стали совершать часовые пешие прогулки, оставляя костыли дома.

Попасть пальцем в небо

В тот вечер мы взяли такси и поехали в Парк культуры, где выгулялись по полной. В конце концов ноги нас привели к Нескучному саду. На границе этих двух популярных парков стоит пешеходный Андреевский мост. Я помог Снежку подняться на него по лестнице. Здесь мы долго стояли и молча рассматривали корабли, проплывающие под нами по Москве-реке. Было тихо и красиво. Огни моста и теплоходов весело плясали в волнах.

– Что-то ты сегодня грустный, мой милый, – посмотрела она на меня своими красивыми глазами. – Что-то не так?

– Да, вроде всё так. Но многое мне не нравится.

– Что тебе не нравится?

– Многое. Мне не нравится, что я до сих пор не знаю твоего настоящего имени. Кто ты? Как тебя зовут? Кто твои родители?

– Разве для счастья это главное?

– По-твоему, счастье – это только удовольствие секса?

– И что ещё?

– Семья, доверие, дом, дети.

– О, куда ты загнул. Но, заметь, для всего этого нужны хорошие деньги.

– Деньги, деньги, деньги. Все сошли с ума от бабла! Кого не спросишь, все только и думают о деньгах. Как бы их по-лёгкому срубить. Главный вопрос: «Откуда люди деньги берут? Узнать бы и пойти тоже нагрести полные карманы».

– И что здесь не так?

– Не так здесь всё! Многие любят не человека, а его состояние, его положение в обществе. Но, как мы их можем в чём-то обвинять? Что ты! Что ты! Любви все возрасты покорны. Да, он страшный и старый. Но она полюбила этого миллиардера не из-за денег. Она его полюбила за удивительный внутренний мир, за заботу и доброту, за его ум и совесть. Но стоит только развестись, как сразу возникает озеро грязи. Нет, не озеро – море! Океан! И бегают по этой помойке адвокаты, желтые репортёры и любители сенсаций. Об этом должны знать все! Она отсудила у него два миллиарда! Теперь она опять счастлива!

– Без денег в нашем мире не прожить.

– Да! Согласен! Но они не должны стоять на первом месте в приоритетах счастья!

– Но, ты, судя по твоим словам, не совсем счастлив. Может, потому, что у тебя нет денег?

– Я не совсем счастлив, потому что не знаю своей дальнейшей перспективы. Не знаю, любишь ли ты меня?

– Люблю, – она прижалась ко мне своим тёплым плечом и поцеловала.

– Если бы любила – не скрытничала.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты чуть-ли не каждый день исчезаешь.

– У женщины должны быть свои маленькие секреты.

– Это не секреты. Это ложь. Я знаю, что ты врёшь. Врёшь, когда говоришь, что поехала к парикмахеру. Зачем мы сегодня попёрлись гулять в двенадцать часов ночи? Почему ты собрала все наши вещи? Говори!

– Я не знаю, что говорить. Мне осточертела эта старая халупа. Я хочу переехать в новое место. Давай, мы снимем дом за городом?

– Опять ложь. Ты считаешь меня легковером, которому можно на уши навесить любую лапшу?

– Тогда что ты про это думаешь? Давай, говори!

– Я думаю, я чувствую, я знаю, что вы наметили новое ограбление. Снежок, понятно, что они твои братья. Поэтому тебе трудно с ними порвать. Но ничем хорошим такая твоя жизнь не окончится.

– Какая жизнь?

– Ты же преступница! По сути – ты просто воровка. Обычная воровка, забирающая у людей то, что они заработали. Это подло, противно, гадко. И ты меня тащишь в эту пропасть.

– Вот даже как.

– Да! Так!

– Это работа. Такая же работа, как и все остальные. Между прочим, задумайся, откуда у людей столько денег, что их сейфовые ячейки забиты валютой и бриллиантами под завязку?

– Это демагогия чистой воды. Работа. Какая к чёрту работа? Аморально называть работой воровство. Как всей этой демагогией загадили людям головы. Всё перевернулось. Работать на заводе стало зазорно, а убивать и грабить почётно, – я скривил губы и, изменив голос на гундосый, обычно звучащий в анонсе низкопробных фильмов, поёрничал на эту тему: – Муж работает киллером, жена специализируется на взломе сейфов, дочь ВИП модель в эскорте богатеньких посетителей дорогих московских саун. Отличная, крепкая, добропорядочная современная семья, – и, махнув в сердцах рукой, добавил: – Пример для зависти и подражания. Запудрили дьявольщиной мозги народу. И все довольны.

– Что ты предлагаешь?

– Брось своих братьев. Порви с ними. Давай жить, как нормальная семья.

– Нормальная семья. Ты будешь вкалывать на дядю, а я буду воспитывать наших детей. Муж будет приходить с работы злой и выжатый, как лимон. Он будет приносить гроши, которые я буду растягивать от зарплаты до зарплаты, штопая колготки, и сберегая последнюю конфетку для деток. Муж станет, лёжа на диване, пить пиво, и дети будут видеть все семейные дрязги, втайне завидуя своим сверстникам из приличных семей. Нет, я не хочу такой судьбы.

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы мои дети не знали нужды ни в чём.

– И для этого надо грабить банки? Может, ты ещё убивать начнёшь?

– Если для счастья моих детей надо будет кого-нибудь убить – я это сделаю.

– И меня?

– И тебя.

– И свою мать?

Она заткнулась, нервно переминая руки:

– Не знаю. Я об этом не думала. Оставим мою маму в покое.

– Как только она выродила и вырастила целую семейную банду? Цапки, какие-то. Семь Симеонов! Кино потом снимите на свои вонючие деньги: «Мама -2»!

– Надо будет – я про свою мать сниму кино. Тебя не спрошу!

– Есть чем гордиться!

– Есть! Моя мама достояна того, чтобы снять про неё кино.

– Угу! «Крёстная мать». Фильм из жизни душевного клана гангстеров, грабящих банки.

– Пошёл вон, скотина!

До этих пор я не видел её такой злой. Она была просто в бешенстве.

– Забирай свои вещички и выметайся из квартиры. Чтобы я тебя больше не видела, – сказано это было негромко, сквозь зубы, но с остервенелой ненавистью.

Она развернулась и заковыляла по мосту в сторону Фрунзенской Набережной.

Меня тоже трясло от бешенства. Да иди ты куда хочешь! Пропади всё пропадом!

Я поехал на такси домой с единственным желанием забрать свой рюкзачок, с которым приехал в Москву и свалить обратно в Питер. При подъезде к дому обнаружилось, что дорога перекрыта полицейскими. Расплатившись с таксистом, я вышел на улицу. Кругом стоял вой сирен «скорых», «пожарных» и «ментовских» машин. Во всех направлениях сновали сотни обывателей и представителей экстренных служб. Рядом с моим домом пожарные заливали потушенные останки явно взорванного автомобиля. Чуть в стороне медики оказывали помощь окровавленным людям. Это были случайные прохожие и жильцы, пострадавшие от выбитых взрывом стёкол. Я уже решил двигаться в квартиру, но вдруг передо мной вырос силуэт «Мурки»:

– Не ходи туда! Не надо!

– Что? Это вы устроили? Что ты творишь? Как ты могла?

– Не ходи! Я клянусь, что всё у нас будет хорошо, если ты сейчас пойдёшь со мной.

– Куда? Куда ты меня зовёшь? Ты меня в свою банду заманиваешь? Чтобы я взрывал автомобили и грабил банки?

– Не кричи так! И не привлекай внимание, – Снежок ухватилась за мой локоть и потянула за собой. – Здесь не место выяснять отношения.

– Нет! Нечего уже выяснять. Ты сделала свой выбор, а я свой. Отцепись от меня, – и я вырвал свой локоть из её цепкой хватки.

– Если ты меня любишь, ты должен уйти отсюда.

– Всё! – я был подавлен увиденным и одновременно взбешён. – Нет! Ни за что я не стану таким, как ты и твои братики. Забудь про меня.

Она спокойно кивнула головой:

– Хорошо, как скажешь.

Через мгновение она смешалась с толпой и исчезла из поля зрения.

Бандитом меня хочет сделать. Опять меня использовали в качестве лоха, куклы, подопытного кролика. Мне было горько, противно и стыдно. Специально послала меня заключить договор с хозяйкой квартиры, выбранной для ограбления. Чтобы мои пальчики и мои паспортные данные остались в договоре. Во мне всё клокотало. В таком виде я подошёл к пёстрой ленточке, за которой стояли полицейские. Ближайший из них меня остановил:

– Куда прёшь?

– Я здесь живу.

– Дом эвакуировали.

– Там моя мама оставалась. Я хочу проверить всё ли в порядке, – не моргнув глазом, соврал я.

– Всех вывели на улицу.

– Я её не нашёл. На телефон тоже не отвечает. Она старая и больная.

Он отрицательно покачал головой:

– Не положено.

Тогда по старому опыту общения даже с отъявленными ментами я включил «поиск» остатков совести в людях при исполнении:

– Ты не человек что ли? У тебя матери нет?

Он скривил гримасу, указывающую на то, что его прошибло, и моя просьба дошла до адресата в полной мере:

– Ладно. Виктор Иванович, можно пропустить жильца? Говорит, что у него в квартире заперта больная мать.

Офицер, стоящий чуть в стороне переспросил:

– Из какой квартиры?

– Из четвёртой, – не соврал я.

Он посмотрел в папку и снова спросил:

– Как зовут твою мать?

Я сообразил, что он заглянул в список жильцов дома и назвал имя квартирной хозяйки:

– Марина Николаевна Кравцова.

Он нажал кнопку рации и сказал:

– Первый подъезд, к вам гость из четвёртой квартиры. Уже закончили проверку лестницы?

Рация хрюкнула и оттуда прозвучал чей-то голос:

– Здесь всё в порядке. Ничего подозрительного. Пусть проходит.

Офицер кивнул головой и сказал «моему» полицейскому из оцепления:

– Пропусти.

В подъезде я встретил двух автоматчиков в бронежилетах. Один из них спросил:

– Помощь нужна?

Я молча повертел в знак отказа головой и вставил ключ в замочную скважину. Убедившись, что дверь открылась, полицейские пошли по лестнице вверх. «Проверили, не мародёр ли я. Молодцы!» – отметил я про себя такое приятное явление современности.

Когда мы уходили, у входа стоял мой рюкзак и чемодан на колёсах Снежка. Ни того, ни другого на месте не было. «Чёрт! Она уже здесь побывала? Слишком шустрая для хромой девушки», – удивился я такому обстоятельству. Впрочем, скорее не она, а её уродливые родственнички их забрали.

В комнате тоже вещей не оказалось. Двинувшись в сторону кухни, я заскрипел песком по паркету. Под ногами было множество пыли, камушков и более значительных кусков штукатурки. Чёрт! Откуда здесь это? И только тогда мой взгляд обнаружил, что дверь в ванную комнату мирно стоит, прижавшись к противоположной стенке коридорчика. Недоумённо я сделал шаг в это маленькое помещение, в которое все по утрам и вечерам ходят умываться и чистить зубы. Ни того ни другого здесь уже делать было просто невозможно. Осколки зеркала и раковины, превратившиеся в мелкий гравий, густо устилали пол, а самой чугунной ванны и вовсе не было. Вместо неё в полу зияла огромная дыра. Ванна явно провалилась сквозь неё. Что же здесь было такое? Неужели это от взрыва машины на улице? Ничего не понимая, я с любопытством заглянул вниз и неожиданно для себя произнёс:

– Здрасте!

Снизу на меня внимательно смотрели две пары глаз оперативников. Один из них ответил:

– И вам не хворать, —и тут же нажал кнопку рации. – Молчунов, быстро в квартиру над банком. Там у нас соучастник нарисовался.

Не грозите мне пальчиком

Так я стал подозреваемым во второй раз. Что делать? Как выкручиваться? Дурак! Вновь вляпался в старое дерьмо! В ходе следствия в мою голову не пришло ничего иного, как завести старую пластинку. Мол, познакомился на улице с девушкой. Влюбился и для совместного проживания с ней снял эту квартиру. Паспорт девушки я никогда не видел, а выглядела она примерно так: метр пятьдесят ростом, сильно сутулая, рыжая цыганка с бородавкой на носу. Не хромая, но косоглазая. Не хотелось мне всё же, чтобы Снежок провела свои молодые годы в тюряге. Да, я с ней поругался. И было за что. Но для меня она по-прежнему была объектом страстного обожания. Я не мог её сдать ментам. После этих слов можно было бы и спеть куплет блатной песни, типа: «Вот я откинулся, какой вокзал-базар…» О чём я только думал? О чём я думал, когда связался с ней? Пигмалион, чёртов. Мечтал из грабительницы банков сделать идеальную жену и мать своих детей? Реальность всегда не совпадает с мечтами. И коли уж ты полюбил воровку, знай, что когда-нибудь в дверях зазвонит колокол правосудия. И реальный срок развеет все твои мечты в прах.

На допросах от меня требовали рассказать три вещи: куда я дел ворованное, где я взял взрывчатку и сонный газ, и кто мне помогал.

Из допросов и от адвоката я узнал, каким образом банда на этот раз распечатала очередной банк. Они бросили газовые шашки в вентиляционный стояк, заткнув после этого отверстие, чтобы сонный газ не улетучился и не покинул пределы первого этажа. Затем одновременно взорвали машину на улице и пол под ванной. Перед этим её утяжелили, наполнив водой до краёв, и проложили по полу по периметру ванны пластит. После взрыва, перекрытие между первым и вторым этажом под ванной обрушилось. Грабители спустились в банк, связали спящих охранников и спокойно забрали всё, что хотели. Жители не поняли, что взрывов было два. Увидев горящую машину, они посчитали, что именно там был источник взрыва. Поэтому об ограблении банка никто и не задумался. Обнаружилось это только тогда, когда прибывшие оперативники решили поинтересоваться у охранников записью камер видеонаблюдения.

Упитанный румяный дядька с кругленькими бегающими маслянистыми глазками вёл допрос:

– Значит отказываемся сознаваться в ограблении?

– Я бы с радостью. Но почему я должен брать на себя чужую вину? Только ради того, чтобы повысить ваш процент раскрываемости? Я очень похож на придурка?

– Много умников пели здесь свои песни. И где они теперь? Своим упорством они только усугубили свою вину и увеличили срок.

– Это и называется правосудием, – ухмыльнулся я. – Выходит, у любого, на кого вы укажете пальчиком, всего два выхода: сделать вам приятное, соврать и получить маленький срок, либо попытаться быть честным и за это схлопотать по полной?

– Давай, давай, умничай! Посмотрим, что ты запоёшь потом. Захочешь сделать признание, но будет уже поздно.

Следователь открыл папочку и достал из неё лист.

– Я смотрю: наш пострел везде поспел. И банк у тебя уже не первый.

– Хобби у меня такое – грабануть и остаться на месте преступления.

Но «беляш с глазками», словно не слышал мои язвительные замечания и продолжал читать содержимое досье:

– И даже в аварии в метро побывал. Да ты, Сергей Викторович, шустрый, как электровеник. Скорость, наверное, постоянно превышаешь?

– Во-первых, у меня нет машины. Во-вторых, вы не повесите на меня теракт в метро. Тем более, что его уже признали аварией.

– Как знать, как знать? – следак ехидно улыбнулся. – Ты употребил взрывчатку здесь. Мог и там её использовать.

– Угу, и как всегда, остался на месте преступления.

– Точно! Это уже почерк. Может, пора признаваться? Если в метро обнаружатся следы пластита – тебе пожизненное светит.

– Сознаюсь, Трою тоже я разрушил.

– Смотри! Я записываю! – он указал рукой на видеокамеру, – Ляпнешь лишнего – лишнего отсидишь.

– Записывай! Не только Трою. Сперва Первою, затем Второю, а аж потом только Трою.

Сидевший за другим столом его напарник оторвался от смартфона:

– Это что, так банки в Питере называются?

– Нет. В Питере они вскрыли «РосТрастИнвест Банк». Кстати, там он тоже пел песни о девушке, случайно встретившейся ему на улице.

Беляш снова переключился на меня:

– Мы узнали, кто твоя сообщница.

– Хто? – я театрально вытаращил глаза и подался всем телом вперёд.

– Вовсе не горбатая рыжая цыганка-лилипут.

– Да, ну? И кто?

– Вполне симпатичная молодая особа, некая Мария Климова. Она не косоглазая, хотя и на костылях.

– И какую эта Мурка роль исполняла?

– Ты грабил банки, а она скрывалась с награбленным.

Я засмеялся, представив, как Снежок с мешком денег за спиной удирает от погони на костылях.

– Вам не стыдно утверждать такое?

– Почему нам должно быть стыдно?

– От доблестной московской полимилиции даже девушка на костылях легко убегает. В таком случае, почему я, здоровый молодой парень, не убежал от вас?

– Ясно почему. Чтобы отвести от себя подозрения.

Вот как при такой мощной логике следственных органов нормальному человеку не сесть в тюрьму? Любой твой логический довод легко кроется абсурдом, который им рисует оплёванный потолок. В общем и в целом влип я на этот раз капитально. Ещё и адвокатишка попался никчёмный. Он только всё время меня уговаривал, чтобы я сознался. И больше ничего, как я понимаю, не делал. Затем вдруг этот адвокат пропал. Вместо него появился другой – более молодой, но толковый и шустрый. Он быстро довёл дело до суда, понизив мою роль в этом дерзком ограблении до «пособника», предоставившего свою съемную квартиру злоумышленникам. В результате я получил полтора года общего режима. Но так как на момент вынесения приговора полгода отсидки в СИЗО уже было, а это время засчитывается в срок с коэффициентом полтора, мне оставалось провести за стенами с решётками на окнах ровно 9 месяцев. Именно столько времени нужно природе, чтобы превратиться из эмбриона в человека. Не знаю в кого я превратился, но за это время я сильно изменился. Стал более взрослым, что ли, более умным, мужественным, рассудительным. Нет, внешние условия не сломали меня, как человека. Ничего со мной страшного не произошло, никто не пытался меня забить до смерти или изнасиловать. Мне не пришлось, как в стандартном кино, силой, умением и приёмчиками боевых единоборств доказывать своё право на независимость в условиях несвободы. Ничего такого не было. Даже наоборот. С первого дня повелось так, что здесь я стал заменой телевизора. Мои рассказы о дерзких ограблениях банков нашли множество благодарных слушателей. Когда оба рассказа были публично произнесены, а аудитория требовала новых историй, во мне вновь проснулся дар сочинительства. Из меня, как из рога изобилия, пёрло художественное слово. Истории рождались сами собой с подробностями, деталями и реалиями конкретных городов и местностей. Я врал так уверенно, что во многое поверил сам. Поэтому жизнь в застенках текла тихо, без эксцессов и ненужных мне приключений. Я спокойно ждал окончания срока. Ну как, спокойно? Ежедневно я просыпался с мыслями о том, что никогда больше не буду искать встреч с Марусей Климовой. Но ближе к вечеру во мне просыпался второй «я», который изнывал от любви и ревности к Снежку. Ближе к полуночи я уже был готов совершить побег ради того, чтобы просто издалека её увидеть. В этих грандиозных сражениях ума и чувств я засыпал. Ночью мне снились эротические сны, в которых я отдавался душой и телом той, которую к рассвету просто ненавидел. Она смеялась надо мной и устраивала новые пакости, используя меня так, как ей хотелось. Я просыпался, готовый съесть свою последнюю печень, но вновь уговаривал себя, что будучи молодым,целеустремлённым и волевым человеком, смогу прожить оставшуюся жизнь без Снежка. И так продолжалось практически все девять месяцев. За месяц до окончания срока я стал считать, что полностью излечился от любви, что уже не зависим от явно угасших в тюрьме чувств и смогу спокойно вернуться в реальную жизнь. Я благодарил бога за то, что он дал мне силы выжечь калёным железом это сумасшествие, приведшее меня на скамью подсудимых. Эти чувства к бестии, к чертовке, к тайфуну, выдернувшему меня из обыденности, словно хрупкий саженец из прерий, слава богу прошли! Слава богу, что я выздоровел! Слава богу, что во мне нет никакого желания её видеть! Слава богу, что это сумасшествие вновь не повторится.

Накануне дня окончания срока меня вызвал к себе заместитель начальника лагеря, дядька ещё не старый и визуально дружелюбный:

– Что, Федотов, готов на волю?

– Готов, гражданин начальник.

– Ну, ладно, говори нормальным языком. Ты практически уже свободный. Вон и в гражданское даже переоделся, – указал он на мои джинсы и ветровку. – Мы хотим сделать для тебя ещё один подарок.

Я удивился такому обстоятельству:

– Мне? За что?

– За многое. Ты себя беспроблемно вёл, рассказывал народу сказки, то есть вёл часть нашей профилактической и воспитательной работы. Тебя вполне можно было бы представить к УДО, но срок у тебя уж больно маленький, не успели бы документы на условно-досрочное освобождение обернуться.

– И что?

– Ничего. Мы тебя сегодня отпускаем. Можешь взять свои вещички, получить на руки документы и отправляться на КПП. Там предупреждены. Тебя без проблем выпустят.

Это известие насторожило. С чего бы меня отпускать на день раньше? А если узнает кто-нибудь? Руководство за это получит по шапке ой-ой-ой как больно. Ведь, хоть на день, хоть на час раньше срока – это по сути побег. Стоять! А не договорился ли тот следак, что бесполезно так долго со мной возился, с руководством колонии, чтобы подставить Серёжу Федотова на более длительный срок? За побег, наверняка, мне трёшку припаяют. Он, возможно, думает, что я тут же сломаюсь и расскажу, куда спрятал миллионы баксов. Придурки! Я опытный лох. Вернее, не так: дважды лох равен одному очень продуманному человеку. У вас этот номер не пройдёт. Фиг вам!

– Никуда я сегодня не пойду. И не надейтесь.

– То есть, как не пойдёшь? – начальник впал в ступор. – На волю не хочешь? У нас останешься?

– На волю хочу. Но срок у меня заканчивается завтра. Вот завтра я и покину руководимую вами зону.

– Сергей Викторович, вы не поняли. Вы свободны.

– Всё я прекрасно понял. Сказал, что не пойду. Значит, не пойду.

В это время к заму ввалился его начальник. Рожа у него была волевая, надменная и немного циничная. Зам обратился к начальнику:

– Дима, видал контингент пошёл. На волю не хочет идти.

– Как не хочет? Совсем не хочет?

– Насколько я понимаю – не совсем, а только сегодня. Переночую, говорит, и завтра скажу вам «прощай навеки любимая тюрьма».

– Гони его в шею поганой метлой. У нас гостиница что ли?

– Я имею права здесь оставаться до завтра. У меня завтра срок истекает.

– Вадим, если у него завтра срок истекает, зачем ты его сегодня гонишь?

Заместитель сделал выразительную гримасу, потряс руками, вытаращив при этом глаза, и, едва разжав челюсти, выдавил:

– Так надо. Ты же понимаешь.

Я не стал выслушивать их дальнейший диалог. Его слова только подтвердили моё предположение, и я нагло встрял в разговор:

– Я понимаю. Я всё понимаю! Учтите, я буду жаловаться и не надейтесь, что я сегодня выйду на волю. Этого не будет! Я восстание подниму, но зону не покину!

Начальнички открыли рты и выпучили глаза. Восстание ради побега в их послужном списке возможно присутствовало. Но даже если нет, то они о таком прекрасно были наслышаны. Но о восстании ради того, чтобы не покидать зону – это было за пределами их ума-разума.

Не буду приводить дальше дословно этот странный диалог одного отдельно взятого зека с двумя «генералами» колонии. Скажу только, что наши препирательства длились больше часа. В конце концов, пришли два надзирателя, схватили меня, как говорится, за шкварник и выкинули за ворота колонии, бросив вслед мои вещички, сложенные в целлофановый пакет. Я ожидал, что сейчас раздастся многоголосый вой сирен, в небе затарахтят вертолёты, пыль обозначит одновременно съезжающие с двадцати сторон полицейские машины. Меня схватят и обвинят в побеге. Я даже сжался в комок, сидя на коленях и уставившись взглядом в снег. Но было тихо. Через пять минут безрезультатного ожидания я протянул руку, взял пакет и проверил его содержимое. Всё было на месте: нехитрый скарб и документы. Даже сданные на склад смартфон и кошелёк спокойно лежали на дне пакета. В кошельке красиво и деловито хрустели купюры, которые были у меня при аресте. Чудеса, да и только. Что-то здесь не так! Я встал, отряхнулся и осторожно сделал несколько шагов в сторону от ворот лагеря. Тишина. Может, и правда меня отпустили на день раньше. Но зачем? Что за глупость? Я их просил? Это было накладно для меня. Завтра в двенадцать часов за мной должна была приехать мама, сопровождаемая Воробьёвым. Как теперь я доберусь до города, до станции или аэропорта? И, главное, на чём? И большая заасфальтированная стоянка, и дорога, упирающаяся в исправительное учреждение, были пусты. Вдобавок на улице стоял мороз. А одежда на мне была летней. Блин, я замёрзну перед воротами лагеря насмерть. Так и похоронят меня на тюремном кладбище. Облагодетельствовали! Выпустили досрочно на моё несчастье! В это время на трассе появилось пятно, указывающее на двигавшееся мне навстречу транспортное средство. «Может, это автобус или такси?» – понадеялся я. В крайнем случае, попутка. Но оказалось, что это розовый лимузин. Господи, сюда, что, свадьбы ездят? Вот придурки! Машина резко затормозила рядом со мной. Водитель проворно выскочил на улицу, оббежал своё удлинённое чудо на колёсах и, запыхавшись от долгого бега, открыл передо мной дверцу, ведущую в просторный салон. Я осторожно заглянул внутрь, увидел всё и, оттолкнув водителя, бодро зашагал по дороге, удаляясь от ворот колонии. Из лимузина выскочила Снежана и рванулась в погоню.

– Серёжа! Остановись! Серёжа! – кричала она при этом.

Но мужик дал себе слово – мужик его исполнит. И я добавил ходу. На бывшей моей возлюбленной было красивое длинное платье, которое вполне можно было назвать вечерним туалетом. Ей было трудно в нём передвигаться. Тем более бежать. Вдобавок глубокое декольте едва удерживало на бегу грудь мадам Климовой. Если честно, она выглядела великолепно. Просто блестяще. Не думайте, что я так говорю, так как десять минут назад покинул тюрьму, где долгое время вообще не видел ни одной юбки. Дело не в этом. Но её ослепительная красота вполне может служить оправданием моих последующих действий. К тому же, чего хорошего в том, если Снежок простынет на холодном декабрьском ветру и заболеет? Совесть моя была со мной. Она не затерялась под нарами на зоне. Я остановился и повернулся к ней навстречу:

– Ты выходишь замуж? Или собралась на бал?

Она, задыхаясь от морозного воздуха, подбежала ко мне и повисла на шее:

– Это я для тебя так оделась. Только для тебя.

Развернувшийся лимузин в следующий момент остановился рядом с нами. Через пять минут мы уже мчались по кочковатому шоссе в направлении ближайшей гостиницы. Я сошёл с ума. Со всеми атрибутами влюблённого сумасшествия. С поцелуями, признаниями в любви, но и, естественно, с безвылазной локализацией в постели. Всего за несколько минут я напрочь забыл всё то, на что настраивал себя столь долгое время, прошедшее с момента ареста, то есть, практически вечность.

Часть третья

Высосать из пальца

Мне было приятно, что она меня так сильно любит. Это Снежок наняла хорошего адвоката, чтобы я получил по минимуму, договорилась, чтобы меня выпустили на день раньше – ей так было удобно, встретила меня на лимузине и утопила в своих объятьях и поцелуях. Целую неделю мы безвылазно бесновались в дорогом номере гостиницы в Питере. Но настал день, когда я, проснувшись, вновь увидел свой пропавший из съёмной квартиры рюкзачок и открыл его. Снежка не было в номере. Когда она появилась, из меня опять полезло изобилие накопившихся вопросов:

– Почему мой рюкзак набит под завязку баблом? Зачем мне пузатое от банковских карточек портмоне? Я не для того сидел, чтобы стать соучастником ваших преступлений. Ты и твои братья хотите повязать меня долевой порукой. Как только я возьму деньги – я ваш! Да, ты меня ждала! Но если ты меня любишь, порви с братьями! Почему ты до сих пор с ними не порвала? Это моё условие – или я, или они.

– Они никакие мне не братья.

– Я так и знал! Значит, всё ещё банальней. Ничего личного – только бизнес. Преступный бизнес. Чёрт его бери! Как ты с ними связалась? Зачем?

– Так получилось. Они мне, между прочим, помогли. Заметь, без условий помогли.

– ???

– Не люблю рассказывать. Давай присядем. Налей мне кофе.

Мы сели. Снежок наклонила голову, спустив свои отросшие каштановые волосы на стол. Она явно вновь переживала старые события. Неожиданно взбодрившись и сделав глоток из чашки, девушка быстро заговорила:

– Я поступила на бюджет в университет и одновременно с этим подрабатывала везде, где могла. Мать тоже горбатилась на двух работах. Но всё равно мы едва сводили концы с концами. И всё бы ничего, но…, – грустно и язвительно улыбаясь, она, качая в такт головой, пропела строчки из песни: – «Мой папаша пил, как бочка, и погиб он от вина. Я одна осталась дочка и зовусь мамзель Нана». Настало благостное время. Кредиты стали выдавать всем при предъявлении паспорта. Это папашу и добило. Он всё окончательно забросил и, набрав кредитов, пил до тех пор, пока не окочурился. Я его с пяти лет вообще ни разу не видела. Родители мои давным-давно развелись. Но кредиторы решили содрать долг отца почему-то с нас. Коллекторы вцепились мёртвой хваткой. Угрожали, звонили в дверь, по телефону. Подкидывали записки с грязными угрозами. В тот день они выключили на щите электричество. Мать вышла на площадку, тут они её и начали обрабатывать. Отдай, мол, тётка квартиру, а не то мы заберём у твоей дочери почку, а саму её отправим на Ближний Восток или на Кавказ. Я так говорю, потому что всё сама слышала. Как раз возвращалась из универа. Побежала по ступенькам вверх и увидела, как мать сползает по косяку и глаза её не выряжают уже ничего. Ну и долбанула одного из них кулаком в кадык, а второго отправила вниз по лестнице простым ударом носка туфли между его коротких кривых ног. В школе я немного занималась дзюдо и вообще спортом. Первый просто вырубился. А второй умудрился так неудачно удариться затылком о ступеньку, что копыта отбросил. Вот тут всё и началось. Полный букет проблем. У мамы случился инфаркт и её увезли в больницу. А я отправилась прямиком на нары. Мне, собственно, повезло, что попался на моём жизненном пути Веня – тот самый адвокат, который занимался твоим делом. Жаль, что с тобой не получилось, так как ты сильно засветился в деле, которое было на контроле у генерального прокурора. А меня он отмазал. Стэлс дал на это деньги с условием, что я их отработаю. Вот теперь и отрабатываю. Он и потом помогал – мама перенесла уже несколько операций. Сам понимаешь, как это сейчас дорого.

Я всё понимал. Тем не менее не хотел оправдывать:

– Все так живут, но не все нанимаются грабить банки.

– Может, не всем выпадает шанс?

– Это циничный взгляд на людей. Я вот не хочу этим заниматься ни за какие коврижки.

– Тем не менее, грабил же.

– С помощью твоего обмана.

– Если бы перед тобой стоял выбор спасать мать, или грабить банк, что бы ты выбрал?

– Это отмазка дьявола. Надзиратели в концлагерях тоже себя так оправдывали: либо мы загоняем народ в печь крематория, либо нас загоняют. Мол, что было делать? У нас не было выбора.

– Это война! Это совсем другое!

– Война не имеет конца. Она вечна. Сейчас лишь кажущееся перемирие!

– Ты хоть сам понимаешь, что плетёшь?

– Я понимаю. А ты понимаешь, какой мерзостью занимаешься?

Снежок встала и прошла к бару, достав оттуда миниатюрную бутылочку виски. Её она опустошила, не сходя с места. Повернувшись ко мне, девушка сказала:

– Серёжка, я тебя люблю. Но и ты меня пойми. Я не могла оставаться в долгу. Ведь речь шла о больших деньгах.

– Деньги, деньги, деньги!

Я приблизился к рюкзаку и со всей дури пнул его ногой. Он со свистом улетел под кровать.

– Когда уже вы нахапаетесь?

Снежок подошла ко мне вплотную, сжала ладонями моё лицо и нежно поцеловала в мои сжатые от злости губы.

– Остался один эпизод, который мне необходимо закончить, и я свободна.

– Опять ложь.

– Нет. На этот раз, нет. Клянусь. Клянусь своим здоровьем и здоровьем своей матери. Прости меня, мама. Это в последний раз. Тем более, что обратного пути уже нет.

Она подошла к открытому сейфу и вытащила оттуда документ.

– Ты хотел знать моё настоящее имя, – Снежок бросила его передо мной на стол. – Вот, читай.

Это был паспорт. Причём не российский. Я открыл его и прочитал имя обладательницы, написанное латиницей:

– Анастасия Хурушева?

– Анастасия Урышева, – поправила она.

– Почему паспорт испанский?

Она грустно улыбнулась, вернулась к минибару и выпила из горлышка ещё одну бутылочку:

– Потому, Серёженька, потому. Пока ты сидел, я вышла замуж.

Ни хрена себе новость! Я в оцепенении зацепил рукавом ложечку, и она нервно зазвенела, прыгая по полу.

– Как?

– Вот так.

– Значит я с тобой твоему мужу успел рога наставить? Непростая ты, Настенька девушка. Ох, непростая. Шустрая больно. Умеешь людьми пользоваться.

В моей голове эта новость напрочь отказывала укладываться.

– Так получилось.

– Получилось? – на меня нахлынули злость и негодование. – Но, а я тебе зачем? Опять для прикрытия понадобился? Или у тебя один для души, другой для тела, третий для кошелька?

Она попробовала меня обнять:

– Ты всего не знаешь. Выслушай меня.

Но я не хотел её слушать. Мной вновь завладели тюремные самовнушения: «Брось её. Она тебя заведёт в омут. Счастья с ней не будет!»

– Да пошла ты, знаешь куда? Видеть тебя больше не могу.

Два пальца в рот

И я ушёл, громко хлопнув дверью. К матери ехать не хотелось, хоть убей. Мне было стыдно перед ней. Её укоризненный взгляд, говорящий: «Что ты творишь сынок?» – смотрел на меня изнутри моей бестолковой головы мудрыми, любящими, материнскими глазами. Есть сто сорок восемь русских способа уйти от стресса. Первый – напиться. Второй – нажраться. Далее: наклюкаться, накиряться, накеросиниться, набузыриться, набубениться, нализаться, налимониться, назизюкаться, налакаться, нарезаться и т.д. Я выбрал №37 —набухаться. Всю ночь я вёл героическую оборону от осаждавшего меня стресса в квартире Воробьёва и плакался дружку в жилетку. Он с видом опытного товарища утешал меня, непрерывно наполняя рюмку. Только иногда Серёга вздыхал и приговаривал, типа: «Ну, ты даёшь, Федот! Никогда не думал, что ты способен такое отчебучить». К вечеру следующего дня запал обиды закончился, и я снова приехал в гостиницу. В номере никого не было. Я оставил записку: «Прощай! Раз ты не хочешь жить моей жизнью, живи своей. Больше не желаю тебя видеть. Сергей». Выложил все деньги из рюкзака, карточки и айфон, подаренный Снежком. В голове вертелась блатная песенка: «Мурка, Маруся Климова, прости любимого… Прощай, Мурка! Прощай!» Но только я сделал шаг к входной двери, как она распахнулась. В дверях стояла Анастасия, жена некоего Урышева. Так я съязвил про себя. Снежок грустно посмотрела на меня и освободила проём. Я шагнул на выход, но она вцепилась в мою руку:

– Может, ты всё же выслушаешь меня? Это же не трудно, выслушать человека?

Надо было сразу уходить, но где-то внутри сердца защипал уголёк, и я остался.

– Я не люблю его! – на глазах её проступили слезинки, а голос был взволнован. – Это вынужденная свадьба.

Эта новость вызвала на моих губах язвительную улыбку. Она продолжила:

– Он, этот Урышев, имеет обширные связи в силовых структурах. Нас всех повязали. В этом московском банке, который был под той квартирой, хранились его деньги. И вообще – это его банк. Сначала Урышев потребовал вернуть всё, что мы взяли. Но так получилось, что он запал на меня. В конце концов решили, что если я выйду за него замуж, и Стэлс отдаст ему половину добычи, то он навсегда от нас отстанет. В противном случае, этот гад обещал, что мы будем гнить на зоне по максимальным срокам. Вернее, что я буду гнить в тюрьме, а пацаны – в могиле.

В принципе, ничто из услышанного меня не удивило. Это закономерный финал, о котором я столько говорил Снежку – так называть её мне было привычней. Сколько верёвочке не виться, конец обязательно будет.

– И что теперь? – выдавил я из себя. – Ты хочешь, чтобы мы встречались в твои редкие наезды на родину? Это тебя устраивает? Или…, – мне в голову пришла мрачная мысль, – это была твоя прощальная гастроль?

– Да перестань, ты! Сядь! Сядь, я сказала!

Я сел.

Она присела на диван рядом со мной и страстно обволокла меня своими нежными, мокрыми от слёз поцелуями.

– Дурачок, я только тебя люблю. И буду всегда любить. Я хочу, чтобы ты мне помог выбраться из этой трясины, – Снежок, она же Настя, она же Маруся Климова, отстранилась от меня и посмотрела прямо в глаза: – Помоги мне! Ну, помоги мне! – практически прокричала она.

– Чем? Я-то тебе чем смогу помочь? Убить его? Это не моё призвание —убивать людей.

Она закатила глаза и выдохнула воздух изо рта:

– Господи, торопыга! Только ты мне и можешь помочь. У меня есть план.

– Я так и знал. У неё уже и план имеется. Будем грабить банк?

Мы разговаривали три дня, прерываясь только на редкий сон. Ну, и на другие потребности влюблённых друг в друга людей. Сначала я отказался на отрез участвовать в авантюре, в планы которой она меня посвятила. В конце третьего дня Снежок меня «добила» и я растаял. Да, чёрт, возьми, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Окончательно «добило» меня досье на Урышева, с которым меня ознакомила Настя. Её официальный муж, Константин Урышев, был ещё тот типчик. Вернее, он оказался главой целого уголовного клана. Эту бандитскую организацию создал в девяностые его покойный папаша Олег Урышев, избавлявший Север нашего бедного государства от бюджетных излишеств и нефтяных доходов. По сведениям досье, в испанском «домике» Урышева-младшего хранилось как минимум две сотни миллионов гринов. Не верите? Я тоже не поверил. Но Настя сказала, что Костик хвастался перед ней и показывал подземные хранилища, набитые столь вожделенной для многих «макулатурой». Бзик у него такой был. Кстати, не у него одного. Помните губернатора Сахалинской области, одного из самых бедных дотационных регионов страны? Помните? У меня перед глазами до сих пор стоят кадры комнат его квартиры, забитых под потолок деньгами. Так что это вполне распространённое в России, да, наверняка, и не только у нас, явление. Поэтому если вы пожалуетесь на то, что дорога в центре города больше напоминает прифронтовую рокаду, разбомбленную авиацией, а вам ответят, что денег на ремонт в бюджете нет, мол мы бедный дотационный регион, знайте – ваш губернатор забил деньгами ещё не все комнаты своей «малогабаритной» квартирки. Вообще, если честно, с коррупцией бороться достаточно легко. Надо просто не давать губернаторам селиться в просторных многокомнатных домах и апартаментах. Тогда у него будет дилемма: либо не воровать и жить в помещениях, как нормальный человек, либо быстро забить квартиру деньгами, а самому ночевать на улице. Шутка, конечно. Но в каждой шутке есть доля грустной жизненной правды. Не могу никак забыть одного факта. Хорошавин писал резолюции, типа «на ремонт ямы нет средств», авторучкой, стоимость которой, согласно описи изъятого в ходе ареста, составляла 36 (тридцать шесть!) миллионов рублей (более миллиона долларов на момент её покупки). Это сколько ям можно было законопатить на Сахалине, если продать губернаторское перо? Фиг с ним, с Хорошавиным и прочимы извращенцами. Я загорелся освободить свою любимую из паутины другого уродца. Так я определил для себя моральный облик Константина Олеговича Урышева. И, естественно, надо было как-то наказать его за многочисленные преступные дела. А дел на нём висело тьма. Многие из них были кровавыми: шантаж, коррупция, убийства, воровство, взятки, убийства, убийства, убийства, наркоторговля. Я готов был участвовать в процессе его «подставы» правоохранительным органам даже после прочтения первой страницы досье. Но таких страниц было двадцать три!

Настя мне клятвенно пообещала, что это дело последнее в её жизни. После этого она свободна в своих обязательствах перед Стэлсом. У меня загорелся лучик надежды, что это правда.

Через день, Снежок вернулась в Испанию, а меня оставила в ватном состоянии неизвестности. Жди! Чего? Чего ждать – мне было непонятно. Напоследок я поинтересовался у неё её девичьей фамилией. Должен же я знать настоящую фамилию той, которая известна мне по множеству имён. Она назвалась Илюхиной. Может, на этот раз не соврала? Анастасия Илюхина улетела, а я остался ждать, как ждёт верная жена мужа-моряка. Смешно? Нет, не очень.

Это было ужасное время. Каждую божью ночь меня мучали кошмары. Как только гас свет и закрывались глаза, из тёмного угла сознания выползал Константин Урышев. Я видел его фотографию: курчавые волосы с проседью, усы – аля-Песняры и наглая ухмылка на лощенном, пергаментном от цинизма лице. Эта противная рожа тянула свои мерзкие руки к моей Настеньке и тащила её в постель. Я просыпался от невероятных приступов ревности. В глазах становилось то темно, то искры сыпались словно десять сварщиков одновременно тыкали электродом в моё сердце, разогревая тело до адского состояния и заставляя стучать в висках отбойные молотки. Но я терпел, надеясь на скорую встречу с любимой.

Словно песок сквозь пальцы

Однажды, вернувшись в свою квартиру на Московском проспекте, я обнаружил в ней полный погром. Всё было разломано, разбросано, затоптано. Даже мой оригинальный подсвечник, изготовленный из гипсовых пальчиков Снежка, был превращён в утиль. Вызывать полимилицию я не стал. Смысл? Менты будут упорно работать в направлении абсурда до тех пор, пока я не напишу отказную. Кто связывался хоть раз в жизни с нашими доблестными защитничками, знает о чём я говорю. Да и моя отсидка, наверняка, стала бы объектом их пристального внимания и отговорок, мол я сам виноват и это мои дружки-уголовнички мне за что-нибудь мстят. Или вообще, чего доброго, они меня же и обвинят в ограблении собственной квартиры. Не удивлюсь такому. Собственно, ничего из квартиры ценного не пропало. Кто-то украл мои флэшки и явно копался в компьютере. Вот собственно и всё. Но зачем устраивать погром? Мне это было не понятно. Осторожно покинув жилище, я решил пока сюда не возвращаться. На улице мне постоянно мерещилась слежка, многие люди казались крайне подозрительными. В лучших традициях фильмов про шпионов я решил уйти в подполье. Серёга позволил мне жить на его даче сколь угодно долго, с условием, что там будет полный порядок. В коттедже под Репино я просидел целую неделю, отключив все гаджеты. Затем, посчитав, что слежка сбилась со следа, вернулся в Питер и с Невского вышел на связь с Настей. К моему удивлению она оказалась в городе.

– Ты здесь?

Она замешкалась, выдавая какие-то нечленораздельные звуки и наконец пробормотала:

– Серёжа, моя мама умерла. Только ты не ищи меня. Это опасно. Я сама к тебе приеду.

– Куда? Я не живу в своей квартире.

– Тогда встретимся послезавтра в пять вечера в переулке, который называется одинаково с фамилией девушки, навравшей про ампутацию ноги.

Зашифровала здорово. Значит, встретимся в Климовом переулке. Это маленький тупичок рядом с Египетским мостом.

Ждать встречи два дня было невыносимо. Я потащился на работу к Воробьёву.

– Что случилось? Ты сжёг дачу?

– С чего ты взял?

– На тебя трудно без слёз смотреть. Серёга, ты сдаёшь. Где та гусарская выправка, которая тебя отличала от амёбной серой массы во времена нашего студенчества?

– Отстань. Всё нормально с твоей дачей. Можешь не переживать. Лучше помоги.

– Опять деньги кончились?

– Нет. У меня есть. Если не трудно, узнай как-нибудь, когда и где хоронят некую Илюхину. Ничего больше про неё не знаю, но возраст её явно превышает сорок лет.

– Ну и задачки, ты барин ставишь. Это ещё кто?

– Какая тебе разница? Помоги!

– Вот так всегда. Просят о помощи, а сами скрытничают. Ладно, попробую.

И он позвонил отцу в ФСБ.

Мы ещё поболтали с полчаса, не больше. Из конторы Воробьёва-старшего перезвонили и сказали, что похороны состоятся завтра в два часа дня на Южном кладбище. Ого! Это далеко от всех мест моего обитания. Надо ехать мимо аэропорта Пулково до Волхонского шоссе.

– Слушай, Серый, у тебя на даче мотоцикл старый пылится.

– Ты про «Хонду»? Она не рабочая. Это первый мой мотоцикл. Я его с рук покупал. Этому металлолому уже лет двадцать. Может, и больше.

– Мне было скучно, и я его отремонтировал.

– Отремонтировал?

– Чем мне на твоей даче было ещё заниматься? Хороший мотоцикл, только карбюратор был весь засранный.

– Вот ты даёшь! Этот, как его, Кулибин. Самородок российский. Ладно, пользуйся моей добротой. Документы только на него надо поискать.

Я только махнул рукой. Какие к чёрту на мотоцикл документы? У меня и прав-то нет. Но на мотоциклах я с детства гоняю. И всегда без всяких документов.

По пути на дачу, я заскочил в магазин байкерских прибамбасов и купил крутой шлём и чёрный кожаный прикид. Хоть на старости лет погоняю ветер, как человек, мечтающий в детстве иметь свой «Харлей».

На следующий день, треща испорченным глушителем, я подкатил на полупустую площадку перед въездом на кладбище. «Рычит, как настоящий байк», – ухмыльнулся я про «Хонду-400». Встав в сторонке, я начал наблюдать за приезжающими похоронными процессиями, занимаясь при этом, якобы, ремонтом своего двухколёсного друга. Через некоторое время на площадке появился Леший. Я напрягся. И этот здесь. Когда подъехал катафалк с мамой Насти, «юморист», так его я мысленно обозначил для себя, подбежал и сказал что-то водителю, указав направление движения. Понятно, значит здесь ничего интересного. Просто он помогает в похоронах. Только я хотел двинуться вслед процессии, как заметил, что из чёрного «мерса», припаркованного в углу стоянки, вышли два крепких высокорослых мужика и поплелись на кладбище. Мне они показались подозрительными. Одеты они были в стильные чёрные полупальто. «Под такими удобно прятать пистолеты», – пришла странная мысль в голову. В это время зазвонил телефон. Номер мне был неизвестен.

– Серёжа, ситуация изменилась. Я не приду на встречу и возможно не смогу тебе звонить, – услышал я взволнованный голос своей возлюбленной, старающейся как можно быстрее выложить всю информацию. – Берегись. Урышев тебя заказал. Найди Веню, он тебе поможет. Обязательно с ним свяжись. Всё! Не ищи встречи со мной. Это опасно.

И она отключилась. Мне было непонятно, что делать дальше в этой конкретной ситуации. Но на всякий случай я решил проколоть колесо «Мерседеса». Зачем? Чёрт его знает, зачем? Может, насмотрелся боевиков, а может, чуйка подсказала. В кофре для инструментов нашлась вполне острая отвёртка с длинной ручкой. Понятия не имею, можно такой проколоть колесо или нет? Но попытка – не пытка. Подойдя сзади, я присел у заднего колеса. Неожиданно для меня дверь автомобиля открылась. Чёрт! Их было не двое. Я спрятал отвёртку в рукав кожаной куртки и стал усиленно завязывать шнурки берцев.

– Мужик, ты что здесь потерял? – донёсся до моих ушей басовитый развязанный голос.

Подняв голову, я увидел детинушку, внешне мало отличимого от двух других пассажиров «мерса»: такой же наряд, такой же крутой затылок и короткая причёска. Очень короткая.

– Я? Ищу товарища. Он на похоронах здесь. Это же «Южное кладбище»? – моя ненужная информация образовала пробку в его извилине. Но ненадолго:

– Ну-ка, сними шлем.

Мне очень не хотелось в этой ситуации торопиться.

– Сними, я сказал! – в его голосе появилась нотка явной угрозы.

Пришлось повиноваться. Но когда рука потянулась к шлему, из рукава выскочила отвёртка. Блин! Я про неё забыл. Она запрыгала по отсыпанной гравием площадке. «Детинушка» машинально проследил её взглядом. Мне стало понятно, что второго шанса не будет. Руки мои в этот момент уже стянули шлем с головы. И я со всей дури наотмашь двинул им по физиономии своего визави. Мужик оказался крепким. Он не упал. Только вытаращил от удивления глаза. Пришлось ещё раз десять бить его по голове шлемом. Не знаю, видел ли кто это? Возможно, что нет. Повторюсь, площадка была полупустой, а «мерс» стоял в её углу. Вдобавок, открытая дверь автомобиля скрывала нашу возню от любопытных глаз. В неё я и затащил потерявшего сознание детину. Руки тряслись, в висках стучало. Не убил ли я его? Может, он ни в чём таком и не виноват, а просто защищал своё авто от хулигана? Кто его знает? Да, уж! Связался с уголовниками, теперь сам стал людей без предупреждения по голове так запросто лупить. У-у-у! Мой мозг выворачивался наизнанку из-за создавшейся ситуации. Но совсем неожиданно в теле появилась уверенность. Тучи волнений в голове полностью рассосались. Сказал «а» – пришла необходимость сказать и «б». Я пошарил по карманам дядечки и забрал у него айфон. Затем моё внимание привлекла «фигнюшка», торчавшая из замка зажигания. Решение выдернуть её и выкинуть далеко в кусты было исполнено тут же. Так, теперь проверим, что ты носишь под пальто. Точно! Под ним была кобура. Во внутреннем кармане пальто обнаружился глушитель и запасная обойма. Значит, я не зря его вырубил. Он при делах. При нехороших делах. Накрученный мной на ствол глушитель позволил практически бесшумно прострелить два задних колеса. Вот теперь можно отваливать. Но пришлось опять притормозить в своих намерениях. Мне показалось, что в багажнике кто-то шевелится. Прямо, детектив, какой-то. Убойный блокбастер со стрельбой и погонями. Стрельба уже была, хотя и по колёсам, а за погонями, судя по всему, дело не станет. Я не нашёл в салоне кнопку открытия багажника. У меня никогда не было «Мерседеса». Да и вообще своей машины – хотя я прекрасно умею водить и автомобиль, и мотоцикл. Это к делу не относится, так получилось. Не усмехайтесь. Пришлось идти в кусты искать выброшенный брелок. На дворе стоял январь. Но снега было совсем мало. На его фоне я легко нашёл красно-чёрную «фенечку», которая служила и ключом зажигания, и кнопкой открывания дверей и багажника. К моему удивлению в багажном отсеке обнаружился Стэлс. Бледный от природы он был белым, как лист ватмана. Я выдернул кляп. Парень вздохнул полной грудью и закашлялся.

– Кого-кого, а тебя увидеть я никак не ожидал, – выдавил он сквозь учащённое дыхание и кашель.

– Аналогично.

– Где костоломы Урри?

– Кого?

– Урышева.

– Двое ушли на похороны. Один в салоне в отрубе лежит.

Всё ещё кашляя, он с моей помощью выбрался из багажного отсека. Его руки были скованны наручниками за спиной.

– Надо как-то сматываться. Но перед этим Лешего предупредить не помешало бы. Они за ним пошли.

– За Лешим? Я думал они за Настей секут.

– Чёрт, ты же не знаешь ни фига. Настю они сразу в Испанию отправят. Меня и Лешего Урри приказал трясти, пока всех денег не отдадим. А тебя он заказал.

– Меня-то за что?

– Как бы мне от наручников избавиться? Так, этот ещё в отрубе, – он заглянул в салон. – Поищи, будь другом, ключи от наручников в его карманах.

Я вновь стал шарить в карманах прибитого мной мужика, повторив при этом вопрос:

– Я не понял. Меня за что?

– Чего тут понимать? За Настю, конечно. Пока вы кувыркались по гостиницам, Урри всех на уши поставил. Как же – любимая жена пропала. Вот тебя и вычислили. Он разозлился и аннулировал наш с ним договор. Хреново всё, – он смачно выругался и плюнул на землю.

– Нет у него в карманах ничего. Голяк.

– Блин! Телефон есть?

Я кивнул головой.

– Набери номер. Диктую.

Он нагнулся, заглядывая в смартфон, который я вытащил из пальто боевика Урри. В это время меня кто-то укусил за ухо. Нет, серьёзно, я так в первый момент почувствовал. И очень удивился. Пора всяких там слепней и пчёл давно прошла. Повертев головой, я понял причину боли. Из аллеи на площадку выходила группка человекообразных горилл в одинаковых прикидах, указывающих на принадлежность к бригаде Урри. Их было трое. Двое вели под руки Лешего, а третий метился в нас из пистолета с глушителем. Мы со Стэлсом мгновенно присели за «мерсом». Реакция вполне объяснимая. Никто не будет рассматривать устройство пистолета, дуло которого направлено прямо в глаз.

– Ну вот и всё. Не долго музыка играла, не долго фраер танцевал, – подвёл черту под ситуацией, освобождённый мной из багажника парень.

Я отрицательно покачал головой и, резко встав, выбросил руку с пистолетом навстречу уверенно идущих к нам бандитам. Нажав на курок два раза, я вновь присел рядом со Стэлсом. Он ухмыльнулся:

– Ты меня сегодня удивляешь по полной программе.

Я сам себе сегодня удивляюсь по полной программе. Не ожидал такой прыти от собственного организма. Всё делалось как бы само собой, без капли смущения и ненужных раздумий. Вот только патроны надо экономить. И, не дай бог, в кого-нибудь попасть. Я специально целился в землю перед ногами противника. Стэлс пытался выглянуть, чтобы разглядеть диспозицию нападавших. Но скованные за спиной руки мешали ему. Я подсказал:

– Вон, видишь мотоцикл сзади нас?

– Угу.

– Это наш шанс на спасение.

– Твой, что ли?

– Да. Но у тебя руки за спиной. Так ты не удержишься в седле. Просунь их, чтобы они были впереди тебя.

– Как?

– Каком кверху! – меня охватила злость. – Просовывай, говорю!

Он стал кряхтеть, пытаясь просунуть руки под своей задницей. Наконец ему это удалось. Я вновь высунулся и сделал ещё два выстрела. При этом успел увидеть, что гангстеры спрятались за ближайшими могильными обелисками и деревьями. Лешего не было видно. Очевидно они его положили на землю. В это время зазвонил айфон бандита, который лежал в кармане моей куртки. Я его вытащил и сунул в скованные наручниками руки Стэлса. Он нажал «ответ»:

– Да!

В трубке послышался голос:

– У вас один шанс остаться в живых. Сдавайтесь и я обещаю, что не замочу вас.

Я вновь вскочил и сделал очередные два выстрела, крикнув при этом:

– Дырку от бублика вы получите, а не Шарапова!

Он очевидно услышал наш ответ:

– Я предупредил. Дело ваше.

– Вырубай его, на хрен! Пригибайся и двигайся к мотоциклу. Как только доберёшься я ещё раз их пугану и сразу к тебе.

– Понял.

Сильно пригнувшись, изредка опираясь на скованные наручниками руки, Стэлс засеменил к Хонде. На начальном отрезке этого пути отступления бойцы Урри не могли его обнаружить. Мешал «мерс». Но сам мотоцикл находился на линии огня. Чтобы Стэлса не подстрелили, я открыл переднюю дверь «мерина» и через сильно тонированное стекло противоположной двери стал следить за противником. Бандюганы выглядывали из своих укрытий, не решаясь выбраться на открытое для стрелка пространство. В это время один из троицы решил двинуться в обход. Пришлось среагировать и стрелять прямо через стекло. Слава богу оно было обычным, а не пуленепробиваемым. Выстрелы оставили в нём две дырки. Но одна из пуль к моему неудовольствию попала в район задницы бандита. Он громко закричал. Это послужило непроизвольной командой для остальных, и они начали пулять, куда попало, расстреливая собственный автомобиль. Я прилёг на полик под рулевым колесом и слушал многочисленные разрывы обшивки и звон разбиваемых стёкол. На заднем сиденье заматерился очнувшийся головорез. Не долго думая, я выскочил из своего укрытия и ткнул ему в спину стволом пистолета:

– Ну, ты, упырь, если не хочешь получить дырку в пальто, медленно выползай из машины. Стрелять буду без предупреждения. Мне терять нечего. Давай!

Для нагнетания страха пришлось ещё раз сильно ткнуть в его спину стволом.

Когда отрихтованный моим шлемом боец выбрался наружу, находясь всё время ко мне спиной, я схватил его за воротник полупальто и, прикрываясь широкой бандитской спиной, стал отступать к мотоциклу. Стэлса рядом с «Хондой» не было. Видимо, он посчитал, что в суматохе лучше довериться своим двоим, а не двум колёсам мотоцикла. Ну и хрен с ним! Мне проще одному ретироваться. Вскочив в седло, я дал газу и, задрав переднее колесо, рванул к выходу. Пули свистели над головой. Одна из них, чиркнув по шлему, гулом отдалась в голове. Но всё обошлось. Ангел-хранитель не дал оборвать эту историю моей любви на полуслове. Понимая опасность ситуации, я не стал возвращаться в город, а проскочив по Волхонскому шоссе Пушкин, выехал на Московскую трассу и умчался в Новгород. Ещё в начале пути я тормознул и попытался дозвониться до Насти по телефону, который мне достался в качестве трофея при стычке с первым головорезом Урри. Она не отвечала. Тогда я выкинул его в кусты, а пистолет бросил в воду, проезжая по мосту через Волхов. Не моё всё это – в людей стрелять. Пусть и в плохих, но всё же в людей. Три дня я пережидал в гостинице в Новгороде. Затем, понадеявшись, что всё успокоилось, вернулся в Питер.

Воробьёв встретил меня с непривычно-хмурым выражением лица:

– Во что ты опять вляпался? Тебе заняться больше нечем? Я не хочу иметь в друзьях беглого рецидивиста.

– Что случилось?

– Слава богу, пока ничего. Но мне не нравится, что ко мне на работу заявляются какие-то типы и расспрашивают: когда я тебя видел в последний раз и где ты можешь упасть на дно. Поехал на дачу, чтобы тебя предупредить. Там стекло выбито, в доме кто-то шмон навёл. Чего тебе не живётся спокойно?

– Прости, Серый. Так получилось.

– Прости, Серый, – передразнил он. – Бог простит. Благодари его, что у тебя есть такой друг. С чем сейчас пожаловал? Опять помощь нужна?

– Дай твой телефон, позвонить нужно.

– Свой куда подевал?

– С моего нельзя.

Воробьёв аж подавился:

– Ну, а с моего, значит, можно! Вот послал бог дружка! Ты меня в свои делишки не втягивай. Тебя ищут. Значит, и мой номер могут пробить. Я им сказал, что не видел тебя уже два года. Так что, адью, май френд. Не дам.

Я не обиделся. В принципе он прав.

– Мне нужно найти координаты одного человека. Он может мне помочь. Попроси отца, если можешь. Адрес и место работы.

– Кто такой? Бандюган?

– Юрист. Адвокат.

– Не знаю, поможет ли адвокат в твоём положении. Влип ты, Федот, по самые помидоры.

Тем не менее он взял трубку в руки.

– Фамилию хоть знаешь?

– Вениамин Борисович Новицкий.

Через пару часов, когда Новицкий вышел из своей конторы и открыл дверь машины, я юркнул на заднее сидение. Веня не удивился моему появлению. Мне даже показалось, что он привык, что в салон его автомобиля заскакивают все, кому не лень. Как ни в чём не бывало он стал говорить спокойным уверенным голосом:

– Ложись на заднее сидение, чтобы тебя никто не видел и слушай сюда. Настя проплатила мне твою эвакуацию. Всё очень серьёзно. Труп Алексея Банных, – словно почуяв моё непонимание, Веня разъяснил, – известного ещё, как Леший, выловили в Финском заливе, а Стэлс исчез. Вполне возможно, что он тоже уплыл из города по воде с пулей в башке. Но будем надеяться, что это не так. Вот жизнь! Сегодня на коне, а завтра в водоёме.

Управляя автомобилем, он одной рукой открыл бардачок и вытащил оттуда смартфон.

– Держи! – Новицкий небрежно бросил его в мою сторону. – Это чистый телефон. Сзади на пластыре написан номер, по которому ты сможешь меня найти. Только, ради бога, не будь убоищем, не выходи с него ни в сеть, ни на связь с кем-нибудь ещё. Даже с мамой. Как у тебя с деньгами?

– Нормально.

– Это не ответ. Учти, что денег тебе понадобится много. В расчёте как минимум на два года автономного плавания по странам европейского континента. Будет у тебя столько?

– Да.

– Это хорошо. Тогда есть смысл затевать весь этот сыр-бор. Будь осторожен. Не подставь меня, если что. Ты меня не знаешь. Всё, до связи. Я сам позвоню. Выходи.

Он тормознул на светофоре, и я выскочил из машины, смешавшись с толпой.

Часть четвёртая

Перепальцовка

Насколько стало понятно, меня планировали переправить за границу. Но как? Я же сидел! Кому нужен уголовник? Кто даст мне долгосрочную визу или вид на жительство, а тем более гражданство Евросоюза? Но деньги решают всё. И, как выясняется, повсеместно во всём мире. Меня включили в список жертв «путинских репрессий». Нет, я серьёзно. Не знаю точно, как эта бумага называется и как она выглядит. Но я в этом списке оказался. Якобы, мне пришлось отсидеть по надуманному предлогу в страшной российской тюрьме за свои политические взгляды. По легенде я собирался опубликовать какие-то жуткие подробности преступлений кремлёвской верхушки, за что меня и бросили в застенки. Включённый в такой список, я быстро получил визу в Германию. В аэропорту Берлина меня встретила симпатичная девушка, говорившая по-русски с едва заметным акцентом. Она вручила мне пакет документов. Согласно им, я, Марк Абович Гойхман, приехал в Германию по специальной иммиграционной программе для лиц еврейской национальности. Так я стал евреем. Сначала было страшно, что меня быстро вычислят, и я даже пытался картавить, а также отрастить бороду и пейсы, покрасив их затем в рыжий цвет. Но в дальнейшем от этой затеи отказался. Никто не лез мне в душу и не задавал ненужных вопросов ни на идиш, ни на иврите. Зато положение еврея-иммигранта открывало мне радужные перспективы для жизни в Германии. Теперь я мог свободно перемещаться по всей территории Евросоюза, устраиваться на работу в любом месте и даже покупать недвижимость. Германское государство гарантировало мне многочисленные социальные льготы, готово было бесплатно учить меня не только немецкому языку, но и вообще обучать любой профессии в ВУЗах страны. Даже визу в США, Канаду или в Австралию по таким документам мне должны были выдать по упрощённой схеме практически мгновенно. Но я не растаял от обилия льгот и перспектив, а стал работать над возвращением Насти в мои любящие объятия. Летом в Испании на имя Марка Гойхмана была арендована на год небольшая вилла. Она располагалась вдали отморя на горе. Отсюда открывался прекрасный вид не только на курортный городок Марбелья, но и на значительный участок побережья Андалусии. Купив в интернет-магазине длиннофокусный бинокль сорокакратного увеличения и мощную треногу для него, я стал наблюдать за всем, что находилось у подножия моей горы. Естественно, что объектом моего пристального интереса была вилла Урри. Она располагалась в дальнем углу огромного охраняемого массива таких же претенциозных фешенебельных вилл. Из-за обилия зелени я долго не мог уточнить расположение дома и других объектов, возведённых на участке Урышева. Только к концу первой недели мне удалось составить подробный план участка. Настю я увидел только на восьмой день. Утром она вышла к бассейну, скинула халат и прыгнула в воду. Господи, какая же она всё-таки умопомрачительно красивая! На таком удалении сквозь призму окуляров она казалась богиней, небожительницей, недосягаемой для простых смертных. Почему Настя раньше не выходила, мне было непонятно. Может, отсутствовала, может, приболела. Главной проблемой на тот момент стало наведение контактов. Наблюдение в бинокль результатов не давало. Да, я мог любоваться Настенькой на расстоянии. Но практического толка от этого не было никакого. Надо было искать личный контакт. Тогда я нанялся развозчиком пиццы. Мне выдали мотик с огромным жёлтым коробом на корме. Но я выезжировал на нём только в районе главных ворот «Долины нищих». Так я мысленно по российской привычке назвал городок вилл богатейших людей планеты. Через неделю меня из пиццерии с треском выперли. Я нанялся уборщиком улиц. Тротуары вокруг этих же ворот на третий день стали блестеть на зависть медицинским учреждениям девственной чистотой. Я даже помыл улицу с помощью средства для чистки ковров. По какой-то причине в моей вилле этого добра было, ну просто завались. Но ещё через три дня меня выперли и оттуда. Почему? За мной, как за дворником, была закреплена территория, прилегающая к «Бегемоту». Это памятник в центре Марбельи, созданный руками самого Сальвадора Дали. Он был очень далеко от ворот, которые я умудрился отдраить до блеска. Мороженным мне тоже не дали долго торговать. Всего пять дней я стоял с передвижным холодильником у знакомых ворот, продав за это время 74 эскимошки самому себе. С тех пор я охладел к сладкому и холодному. На этом моя активная трудовая деятельность у въезда в деревню миллиардеров закончилась. А зачем? Всё стало понятно. По вторникам и пятницам Настя выезжала в крутой салон красоты, расположенный в районе, называемом «Золотая миля». Здесь она проводила около часа. Рядом с Настей всегда присутствовала девушка восточной внешности в тёмном брючном костюме, а также два костолома в пиджаках, выглядевших весьма дико в этом жарком южном городе. Подойти к Снежку незаметно было невозможно. Всё это время я упорно учил испанский язык. Печёнкой чувствовал, что мне эти знания пригодятся. Это был не трудный процесс. Достаточно было найти для каждого испанского слова эквивалент из языка фени, русского или украинского, и любое испанское слово запоминалось влёт. Не верите? Приведу простые примеры. По-испански, дом – «каса». Считаете, что его происхождение никак не связано с нашим языком? Фигушки! А хаза? Это же не просто блатное слово, несомненно, что оно связано с украинским словом «хата», хорватским «каса» и т.д. Спросите, причём здесь «хата» или «хаза», если испанское слово начинается с буквы «к»? В этом нет ничего необычного. Года и века упорно текут, и произношение меняется. Никогда не задумывались над происхождением многих украинских и белорусских деревень, носящих общее имя «Хатынь»? Несомненно, что в древности оно означало скопище хат – село. А теперь вспомните, что неоднократно слышали и другую форму этого слова – «Катынь». К примеру, местечко Катынь Смоленской области, где разбился самолёт польского президента. Вот вам и «к» в заглавии испанской «касы». Не забывайте, что в 5 веке Испанию заселили сарматы и вандалы. Наше происхождение, несомненно, тоже связано с этими народами. В раннем Средневековье славян так и называли – вандалы. Проводя такие аналогии, я успешно изучил испанский язык. Было даже интересно. К примеру, труп по-испански – «муэрто». Вы ничего не слышите? Никакой аналогии в голове не проскакивает? Тогда сделайте из испанского слова прилагательное – «муэртвый». И так во всём, куда не ткни в русско-испанском словаре: палка – «пало» (хотя в итальянском «бастоне»). Вот ещё: мы говорим «спокойной ночи», а испанцы – «буэнас ночес». В чём разница? Разница в том, что южане более темпераментны, а значит сексуальны. Поэтому желают друг другу «буйной ночи» под одеялом. Или, к примеру, испанцы говорят: «La casa bonito». Это переводится, как «красивый дом». А что скажет русский? Русский скажет (использую для наглядности испанский алфавит) – «Hasa ebonito» – за…мечательная хаза! Да-да! Они, эти вандалы, и матерки русские в Испанию перенесли. Все знают, что в древности не было фамилий. Были клички. К примеру, на зоне, клички часто бывают матерными. Я там был, знаю. Когда вандалы романизировались, они эти клички переделали в имена. Кстати, пожив в Испании, я совсем перестал материться. А зачем? Для успокоения достаточно озвучить набор испанских имён: Педро, Ибаньес, Хулио, Балдомера, Матео, Паскуаль, Хернэн, Чучо, Чириако, ну и так далее. По силе матерного воздействия с испанскими могут посоревноваться только грузинские и японские имена. Когда мне становится грустно, или я начинаю думать, что «Сергей Федотов» недостаточно звучное имя, в памяти всегда всплывает ФИО одного грузинского функционера, поставленного американцами для возрождения Великой Украины. Жителям Малороссии должно быть стыдно, что ими управлял (неудобно доже писать по-русски) Jaba Ebanoidze (так он назван в англоязычном секторе всемирной сети). Также настроение мне долгое время поднимало имя реального японского биатлониста – Самсуко Херовато. И это не анекдот. Присел я одно время болеть за российский биатлон. Когда он был. Самсуко бегал в начале двухтысячных. Сейчас в японской сборной только одна смешная фамилия – у биатлонистки Асука Хатисука. Но вернёмся в реальность. Придя в парикмахерскую устраиваться на работу, я был уверен, что по-испански общаюсь на уровне коренного жителя Андалусии. Но на мой вопрос, все присутствовавшие в заведении работницы отвечали непонятными трелями и тирадами, неподдающимися моей расшифровке. Наконец мне указали рукой на даму, лет сорока, на которой в отличие от остальных не было фартука. Я вновь задал свой вопрос: «Quiero trabajar». Женщина осмотрела меня с ног до головы и выдала:

– Травахар он хочет. Русский что ли?

Машинально кивнув головой, я тут же возразил:

– Нет. Я немец.

– Очуметь. Ни русских, ни, тем более немцев, я никогда не видела на пороге своего салона в качестве наёмного работника. Куда мир катится? – Она закатила глаза, покрутив головой. – Документы есть?

Я протянул имеющиеся у меня бумаги, дающие право на работу в Евросоюзе.

– Марк Гойхман, – прочитала она моё имя так громко, что услышали все.

Тут же к нам подошли все свободные от работы стилисты и стали заглядывать в мои документы с таким видом, как будто там написано священное заклинание для превращения булыжников в золото, а воды в водку.

– Видали, девчонки, как мы процветаем! К нам на работу хочет устроиться русский из Германии, еврейского происхождения. Опупеть!

Такая информация очень развеселила мастериц.

– Ладно, подняли настроение, а теперь работать! – хлопнула в ладоши хозяйка и обратилась ко мне: – Нет у меня сейчас вакансии мастера. Или ты просто работу ищешь?

Я кивнул головой:

– На любую согласен.

– Да, ладно! На любую? Интересно. Впрочем, у каждого свои тараканы в голове, – она ухмыльнулась сильно накрашенными губами и позвала темноволосую девушку, собиравшую в совок остриженные волосы: – Саида, отдай ему фартук и метлу. Ты уволена. Завтра придёшь за расчётом.

Саида со слезами бросилась умолять хозяйку оставить её на работе. Продолжалось это довольно долго. В конце концов, зло зыркнув, она бросила мне фартук.

Уже подметая пол, я услышал вопрос одной из женщин, обращённый к хозяйке:

– Натусь, зачем ты её уволила?

– Дура ты, Светка! Это же реклама. У кого ещё здесь белый мужик пол подметает? Вот то-то же. Пусть работает. Ты за ним присматривай. Непонятно, что это за гусь.

Скребя пальцами затылок

Два дня с трепетом я ждал появления Насти. Она явилась, словно алая заря в тёмную ночь. Так же ожидаемо-неожиданно и так же величественно и красиво. Продефилировав в комнату, оборудованную для ВИП гостей, Снежок, казалось бы, даже не заметила меня. Стало даже немного обидно. Сопровождавшая её девушка, прошла туда же. Телохранители остались перед входом в парикмахерскую. Да, в такой ситуации переговорить с ней никак не получится. Видимо, вариант с устройством в салон, не столь блестящий, каким он мне до этого казался. Придётся продолжить поиск других путей. Вот только каких? Как? Как мне навести контакты с Настей? Интересно, заметила она меня? Мне показалось, что нет. Или…, или…, или. Блин, неужели женщины могут быть такими бесчувственными и расчётливыми? Это «или» мне совсем не нравилось, но мысленно я его озвучил – или она уже привыкла быть женой Урри и ей на меня наплевать. Соответствие этого «или» реальности выяснилось через час, когда похорошевшая под руками мастера Настя осветила салон своей неподражаемой нежной красотой. Господи! Как я тебя обожаю!

Подойдя к выходу, Снежок остановилась и, не глядя на меня, сказала, семенившей за ней хозяйке салона:

– Наташа! Значит, в пятницу в двенадцать. Для меня очень важно в этот день быть особенно красивой.

И ушла. Следовавшая по её пятам девушка на этот раз взглянула на меня особенно пристрастно. Занеся ногу на порог, она неожиданно резко развернулась и, взяв под руку Наташу, увлекла её в кулуары салона.

У меня сердце рвалось из груди. Ничего не изменилось! Она меня по-прежнему любит. И сказанное ею было адресовано мне. Глупая, я прекрасно знаю, когда ты здесь появляешься.

После того, когда девушка «восточной наружности» тоже удалилась, хозяйка позвала меня к себе в кабинет:

– Рассказывай!

– Что рассказывать?

– Всё! Ведь ты неспроста здесь появился. А я всё гадаю, неужели ты не способен на другую работу устроиться? Теперь всё встало на свои места.

– Что встало?

– Ладно, Маркуша. Я не дура. И всё понимаю.

Ничего себе! Вот это интуиция! Штирлиц бы ей позавидовал. Но я и виду не подал:

– Не знаю, о чём вы говорите.

Она только махнула рукой:

– Я не лезу в чужие дела. Но кое-что в людях понимаю. Профессия такая. Через мои руки прошли тысячи голов. Десятки тысяч. Были среди них всякие. Нурия расспрашивала о тебе. Мы с девочками давно поняли, что она никакая не помощница Анастасии, а её конвоирша. Так вот. Всё очень серьёзно. Ты уволен.

Ну, что ты будешь делать! И здесь облом. Но зачем она затеяла весь этот разговор? Можно было просто сказать всего два слова: «Ты уволен». Любопытство? Может быть. Но ум у этой женщины явно весьма развитый. Она не просто сплетница, интересующаяся окружающими её мир событиями. Она дамочка внимательная, умная и проницательная.

Я кивнул головой и снял фартук. Что тут скажешь? Но она продолжила разговор:

– Тебе просто необходимо уволиться, так как ты привлёк её внимание. Они будут проверять не по-детски серьёзно, если ты останешься. Я ей сказала, что ты мой дальний родственник, который только что приехал из Мариуполя. Что, пока ты не нашёл нормальную работу, помогаешь мне здесь. Это сработает, если она здесь тебя больше не увидит. Других вариантов нет.

Я напряженно думал, стоит ли мне её попросить о помощи? Но вдруг она специально меня провоцирует по заданию этой самой Нурии, чтобы выяснить всю подноготную. С другой стороны, у меня нет другого варианта, чтобы навести мосты с Настей. Как к ней можно подобраться? Ноль вариантов. А здесь замаячила призрачная возможность. И я решился:

– Наталья Владимировна, мне нужна ваша помощь. Я заплачу любые деньги.

Она ухмыльнулась:

– Надо же, как быстро всё переворачивается в жизни. Минуту назад я думала, что это я тебе плачу. А теперь ты сам готов мне дать денег. Интересно, за что?

Я вытащил из кармана Венин смартфон. Он до сих пор был у меня, и я исправно пополнял на нём баланс.

– Это телефон с российским номером. Он зарегистрирован на неизвестного мне бомжа. На обратной стороне написан мой номер телефона.

Я показал тыльную сторону гаджета, на которую был приклеен медицинский скотч с номером. Она в ответ только неопределённо покачала головой:

– И ты хочешь, чтобы я его ей незаметно передала?

Я активно кивнул в знак согласия. Что тут скажешь, приятно иметь дело с умной женщиной. На лету всё ловит. Но Наташа меня огорчила:

–Вот ума у вас, мужиков, вообще не наблюдается. Ты бы ещё ноутбук предложил мне ей скрытно передать. Куда она твой смартфон спрячет? В декольте засунет что ли?

Она права. Об этом я не подумал. Пришлось всю среду и четверг посвятить поискам достойного миниатюрного смартфона. Вечером, накануне пятницы, я вновь появился в салоне Натальи и передал ей аппарат фирмы Unihertz, легко помещающийся в ладони. Она, потренировавшись в вытаскивании его из кармана халата, кивнула головой в знак согласия.

Всю пятницу я не находил себе места. Наконец, ближе к ночи телефон зазвонил. Это была Настя:

– Времени нет. Слушай внимательно. Езжай в Севилью. Там в центре, – она назвала адрес, – есть квартира, которая снята на имя Урышева. Постарайся попасть в неё незаметно. Шляпу с очками, надень, что ли. Консьержа в подъезде нет. Кодовый замок на общедомовых дверях R12893467. Легко запомнить, если ты понял систему цифр. Ключ от квартиры под номером три лежит за верхним наличником входной двери. Осмотрись в квартире капитально. Только пальчики не оставляй нигде. Это важно. В ванной на подвесном потолке найдёшь всё, что нужно. Я позвоню в это же время. Всё, пока.

Я попытался вставить хоть слово. Она услышала мои позывы и оборвала:

– Люблю, люблю, скучаю и всё-такое. Отключаюсь.

Потирая пальцы

На следующий день междугородный автобус доставил меня в Севилью. Купив по пути пачку латексных перчаток, бейсболку и тёмные очки, я, следуя наставлениям Насти, попал в названную ей квартиру. Она находилась в центре города на старинной улице, застроенной зданиями колониального стиля с красными черепичными крышами. Сама квартирка ничем особым не отличалась от традиционного жилья людей среднего класса. Две спальни, холл, кухонька и санузел.

Сняв три панели с подвесного потолка, я обнаружил там большой пластмассовый ящик. В нём оказались копии компромата на Урышева-старшего. С этими материалами я уже ознакомился в России. Но здесь же лежало расширенное досье на его сына. Папка, посвящённая Урри, содержала незнакомые мне документы про его занятия наркоторговлей и работорговлей. Урышев-младший наладил массовую поставку кокаина в Россию и держал этот канал под своим личным контролем. Обколотые или просто обманутые русские красавицы поставлялись им в большом объеме через Турцию в мусульманские страны. Кроме бумаг в коробке лежала кожаная аптечка с ампулами, шприцами и таблетками. В пакете я обнаружил парик, накладные усы и бакенбарды, а также фотографии Урри в анфас и в профиль. Немного меня озадачила коробочка с пластилином. Но, найдя упаковку детонаторов, я понял, что это взрывчатка. Вместе с детонаторами лежал сотовый телефон с запиской, напечатанной на принтере: «Осторожно! Не нажимать без надобности кнопку вызова! Номер забит для автоматического отправления СМС на приёмное устройство детонаторов!» Никакого оружия в ящике не было, если не считать таковым мощный полицейский шокер. Вот и всё. А, нет. Там ещё были схемы коммуникаций виллы Урри и подробный план действий. Хорошо ребята подготовились. Ничего не скажешь. Зря время не теряли.

От нечего делать, я примерил парик и усы. Мне показалось, что в таком гриме я мало похож на Урышева. Тем более, что он старше меня на четырнадцать лет. Хотя большие зеркальные очки немного скрасили расхождение. В общем, если не приглядываться и не рассматривать пристально, меня вполне можно было принять за этого уродца. На одной из фотографий я увидел, что Урри в углу рта держит зубочистку. Я принял этот фотофакт на вооружение.

Поздно вечером позвонила Настя:

– Ну, что, разобрался?

– В принципе, да.

– Передай мне через Наташу одну ампулу и две таблетки. Это снотворное. Шприц не надо. У Урышева они везде валяются. А я во вторник переправлю тебе флэшку с аудиозаписью. Понял для чего?

– Нет.

– Непроходимый тупица, – шутя пожурила она мои способности. – Выезжать за ворота как будем? Ты своим голосом будешь команды отдавать? Охрана захочет сопровождать. От неё нужно красиво отвязаться. Выбери ёмкие нужные фразу для этого. И приспособь так, чтобы голос Урри звучал ближе к твоему рту. Теперь понял?

– Хорошо! Посмотрю, послушаю, подумаю, приспособлю.

– Я позвоню в среду. Надеюсь к этому времени всё будет готово.

Наташе я, на всякий случай, заплатил тысячу баксов за её услуги. Больше не стал, чтобы не распалять её жадность. Она их спокойно приняла вместе с миниатюрным конвертиком, в который было упаковано снотворное. Взамен, вечером она передала флэшку. Вернувшись из Марбельи в Севилью, я прослушал запись и выбрал нужные мне фрагменты. Забросив их на мини плейер я вывел звук на маленькую, но очень качественную колонку, которую закрепил на плече скотчем. К этому времени мной был куплен белый костюм – точно такой, как у Урри. На фото он был запечатлён в нём в ночном клубе. Одев его, я сел перед зеркалом и потренировался незаметно включать плейер, который поместил в правом кармане пиджака. Важно было научится чётко попадать своей беззвучной артикуляцией в темпоритм воспроизводимых фраз. Через час у меня всё получалось на уровне отлаженного механизма. В понедельник я по поддельным правам на имя Урышева взял в Севилье на прокат «СЕАТ Ибица», выпускаемый в Испании. Затем, подогнав машину к подъезду съёмной квартиры, снял с неё номера и засунул их под водительское сидение. Зачем? Чтобы всё было не столь очевидно. Огромное количество вещественных доказательств – это перебор. Полиция должна поработать, прежде, чем установит имя того, кто эту машину сюда поставил. Они не сразу должны выйти на Урышева. В подробном плане операции предлагалось закрепить взрывчатку под двигателем. Но я приклеил пластит со взрывателем к торпедо, посчитав, что при взрыве передней панели автомобиля случайные прохожие получат минимальное количество ран. Количество пластита я тоже установил в два раза меньше, чем было рекомендовано в папке. Перед глазами стояли окровавленные пострадавшие при взрыве машины в Москве. Я не хотел никому приносить страдания. Потенциальные жертвы не виноваты, что я выполняю роль бандита из-за веления сердца, а не разума. К сожалению, на узкой улице не было места, где взрыв никому бы не принёс никакого урона. Поэтому пришлось просто мысленно помолиться, чтобы никто не пострадал. Во вторник днём я включил мощный перфоратор и продырявил стену квартиры. Это был отвлекающий звук. Закрепив кнопку включения стоппером, чтобы перфоратор, вставленный сверлом в дырку, не прекращал издеваться над соседями, я взял малошумную дрель и аккуратно просверлил узкое отверстие в полу санузла. Затем вставил туда гибкий видеозонд, чтобы контролировать помещение под ванной комнатой. Под полом оказался подвесной потолок. Пришлось повозиться, чтобы найти дырочку в панелях. К моему успокоению под санузлом съёмной квартиры был туалет с тремя кабинками. Я боялся, что это будет помещение для охранников. Тогда обрушение ванны было бы невозможно. Повторюсь, я не собирался брать грех на душу убийством ни в чём не повинных людей.

Осталась одна неразрешимая пока проблема. Мне необходимо было проникнуть на виллу Урри. Над этим я ломал голову день и ночь. Всё напрасно. В конце концов, разглядывая план коммуникаций виллы, меня осенило. Да вот же оно – решение! Согласно схеме от виллы Урри далеко в море выходила большая канализационная труба. По ней спокойно мог пробраться человек. Вечером во вторник вновь позвонила Настя:

– У тебя всё готово?

– Всё, кроме главного.

– Главного?

– Да! Как мне попасть на виллу?

– Я думала, что ты решишь эту проблему.

– У тебя нет возможности провести меня в багажнике автомобиля?

– Нет. Урри отдал приказ одну меня не выпускать. Со мной всегда охрана. Ты же сам видел.

– Ну, да. Даже если ты его усыпишь, тебя всё равно не пропустят?

– Вот если бы он, будучи спящим, отдал приказ, чтобы с нами никто не ехал – тогда, да. Но это же фантастика! Забудь этот вариант.

– Хорошо. Отложим этот разговор до пятницы. До этого дня можешь не звонить. Я буду занят.

– Чем?

– Этим вопросом. Смысла болтать нет, так как ты всё равно не сможешь мне помочь.

С утра я занялся поисками катера и водолазного снаряжения. Если со вторым проблем не было, то новый катер мне отказались продавать, так как у меня не было разрешения на управление воднотранспортными средствами. Пришлось повозиться. Только на следующий день я нашёл старого рыбака, который продавал свой сто раз крашенный ботик. Рыбацкая деревня была далеко от Марбельи, поэтому, внеся залог, я нанял рыбака, чтобы он перегнал бот в нужное мне место. Только мы бросили якорь напротив виллы Урри, как тут же в нашу сторону направился катер береговой охраны. Я был в гриме. Но на всякий случай внимательно посмотрелся в зеркальце, которое постоянно носил с собой. Вдруг ус отклеился? Впрочем, не смешно. Дело очень и очень серьёзное. Проверив наши документы и не найдя в них ничего подозрительного, офицер заявил:

– Здесь стоянка запрещена.

– Почему? – задал я резонный вопрос.

– Это зона охраны вот этого посёлка, – указал он на «долину нищих».

– Это моя вилла, – нагло указал я на участок Урри, – почему мне нельзя бросить якорь здесь?

Пограничник вновь взглянул в фальшивое водительское удостоверение Урри, которое я всем показывал будучи в гриме, и запросил по рации:

– Вилла с причалом 217 кому принадлежит?

По рации ответили:

– Русскому миллиардеру Константину Урышеву.

Офицер взял под козырёк и хотел уже уходить, но вновь задал вопрос, на этот раз моряку:

– С какой целью вы перегнали сюда свой рыбацкий бот?

– Мы завтра оформляем сделку. Я его перегнал сюда по просьбе нового хозяина.

– Зачем вам это ржавое корыто? – повернулся служитель культа силы ко мне.

– Это не ваше дело, – надул я губы.

И правда, какое его дело? У каждого олигарха могут быть свои прихоти.

– Я бы всё равно настоял на том, чтобы вы пришвартовали судно у своего причала. Посмотрите сами! Там полно свободного места.

– Спасибо, утром так и сделаю. Но пока я хочу порыбачить.

Офицер сначала не понял моего испанского. Но когда до него дошёл смысл сказанного, он активно запротестовал:

–Нет, нет, нет! Здесь запрещено рыбачить! Для этого есть разрешённые акватории.

Час от часу не легче. Принесла его нелёгкая. Но я и в данном случае нашёлся, заявив спокойно:

– Извини, офицер, что соврал. Но я и не собирался рыбачить. Хочу с утра понырять с аквалангом.

– Здесь? – ещё больше удивился пограничник. – Здесь выходят трубы канализации. Чего там искать? Нет, нет, этого нельзя делать. Я могу указать вам отличные места для дайвинга.

Вот ведь прицепился! Ну, ничего, где наша не пропадала? Врать, так уж врать напропалую. Я вздохнул, улыбаясь:

– От вас, сир, ничего не утаишь. Я знаю, что здесь канализация. Но вопрос больно щекотливый. Не хотел никому про это рассказывать, но видно придётся. Хорошо, сознаюсь. Я хочу поднять свадебное кольцо. Вчера пригласил на яхту любовницу, и мы с ней поссорились. Она стянула с моего пальца кольцо и бросила его в это место.

– Но зачем вам самому за ним нырять? Я знаю с десяток прекрасных аквалангистов. У меня брат тренер по дайвингу. Вы только скажите, и я прямо сейчас ему позвоню.

Да что ты будешь делать! Я взял его за локоть, развернул в сторону от старого рыбака и зашептал на ухо:

– Офицер, ты не понимаешь. Русские жёны страшно ревнивые. Моя – это вообще исчадие ада. А любовница пригрозила всё ей рассказать. И она расскажет. Если я не найду кольцо, то отсутствие его на моём пальце станет вещественным доказательством её слов. И тогда всё! Капец! Полный муэрто, – для усиления эффекта я резанул ладонью по горлу. – Теперь понимаешь всю щекотливость моей ситуации. Я вообще не хотел, чтобы хоть кто-то знал об этом. Теперь о кольце знают только любовница, я и ты. Если что, мне придётся тебя убить.

Он машинально схватился рукой за кобуру. Я положил свою ладонь сверху и засмеялся:

– Шучу, конечно. Но если серьёзно, я не хочу, чтобы о кольце знали все. Понимаешь? Поэтому извини. Я здесь припаркую бот на некоторое время. Идёт?

Он покачал головой и засмеялся:

– Хорошо. Сомневаюсь, что вы его найдёте. Но потом сразу убирайте эту посудину. Чтобы через три дня её здесь не было.

Он отчалил, а я с трудом выдохнул воздух – фу. Впрочем, тренировка разрешения трудных ситуаций мне была весьма кстати. Дальше будет не легче.

Рыбак отвязал от бота моторную лодку, и на ней мы дошли до городской гавани. Здесь я с ним распрощался и рассчитался за дополнительные хлопоты. Старик дал мне номер своего телефона, чтобы я его вызвал для перегона судна к причалу. Он уехал на такси, а я вернулся на ботик. Времени нет, надо торопиться. Три дня на решение всех задач. Иначе пограничники замучают. Было уже совсем темно. Но мне было без разницы – в трубе одинаково темно и днём, и ночью. Напялив водолазный костюм и взяв водонепроницаемый фонарь, я отправился искать канализацию. Трубу я нашёл быстро. Она была около двух метров в диаметре. Это и понятно: кроме нечистот по ней сливались и ливневые воды. А территория их сбора была обширной. Поначалу всё шло хорошо. Я плыл до тех пор, пока уровень воды в трубе не упал до минимума. Очевидно, что я оказался выше уровня моря – то есть на участке, где труба уже шла по суши. Но здесь меня ждал неприятный сюрприз в виде крепкой металлической решётки. Чёрт возьми! Её так просто не сломать. Сделано на совесть. Придётся ещё тащить сюда резак с баллонами. Одному это сделать сложно. Кислородный баллон, к примеру, весит больше пятидесяти килограмм. Сдохнешь, пока его купишь и доставишь сюда. Да и засветиться легче лёгкого. Я вернулся на борт сильно расстроенным. Из-за этого даже не обратил никакого внимания на вонь, исходящую от костюма. Эта проблема не главная. Облокотившись на траловую лебёдку, я стал снимать ласты. Стоять! А если попробовать лебёдкой? И я вновь погрузился в воду, прихватив с собой конец троса. Вновь облом. Трос не дотягивался до решётки. Козлы! Не могли её установить на конце трубы прямо в море? Сейчас бы дёрнул – и все дела. Успокоившись, я замерил расстояние, которого мне не хватало. Метров сто пятьдесят, не меньше. Трос нужен крепкий. А это значит, что 150 метров такого троса будут весить не меньше, чем кислородный баллон. С другой стороны, если подумать, я могу подойти к трубе ближе. Точно! Подгоню бот к самому концу трубы.

Пока мы шли по морю к месту стоянки, старый моряк ознакомил меня с основами управления этим судном и даже дал возможность постоять за штурвалом. Конец трубы я обозначил спасательным кругом, к которому прикрепил фонарь и грузило, зацепившееся за дно. Подойдя на ботике как можно ближе к самодельному бакену, я вновь потянул трос к решётке. Чёрт! Не хватало какой-то пары метров. Но ладно. Это уже легче.

Чтобы не привлекать внимание к своей персоне днём, водолазные работы я продолжил следующей ночью. Всё, что мне было нужно – к тому времени было куплено. Зацепив конец удлинённого мной троса на решётке, я запустил лебёдку. Она намотала на барабан всё что могла и встала, издавая пронзительные звуки, как бы прося о дополнительной помощи. Да, уж! Решётка очевидно была очень крепкой. Пришлось дать полные обороты двигателю. Нос судна сразу же невероятно задрался вверх, а лебёдка стонала и трещала, пугая меня тем, что может оторваться от палубы. Но всё благополучно обошлось. Судя по тому, что лебёдка начала наматывать трос, мы победили решётку. Намотав почти полный барабан, я нырнул и отцепил изогнутую решётку от крюка. Не откладывая дела в долгий ящик, мне захотелось сразу же найти выход из трубы на территорию виллы. Решёток на пути больше не попадалось. Но зато стали появляться колодцы, по которым можно было подняться наружу. Проходя под одним из них, я неожиданно услышал лай собак и мужской разговор на русском языке:

– Чего они сегодня разлаялись?

– Хрен его знает! Вроде проверили всё, что можно. Чисто. Может, течка у Найды?

– Вроде у неё недавно была. Ладно, пошли, кажется успокаиваются.

Я долго бродил по лабиринтам канализации, пока не стал достаточно уверенно в ней ориентироваться. Наконец был найден необходимый люк, который выводил наружу у тыльной стены главного здания. Того самого, где была спальня Насти. Упёршись головой и руками в тяжёлую крышку, я приподнял её и тут же опустил. А вы бы не опустили, увидев собачий оскал в пяти сантиметрах от своего лица? Беда, однако. Новая проблема.

Когда в пятницу позвонила Снежок, я доложил ей, что всё готово, но надо как-то решить проблему с собаками. Она меня успокоила:

– Не бойся. Их выпускают только тогда, когда тухнет свет в спальне Урри. А мы его тушить не будем.

Операцию решили больше не откладывать.

Распальцовка пальцегнутых

В девять часов вечера, я выбрался из воды в аквалангах с двумя водонепроницаемыми мешками в руках. В одном пакете был белый костюм, грим и другие необходимые для успеха операции предметы. Во втором —резиновые сапоги. Мне просто повезло, что мои ноги, когда я бегал по канализации босиком, не наткнулись на какой-нибудь ржавый гвоздь или стекло. Хлюпая сапогами по грязи я добрался до нужного люка. Снаружи ждала Настя, которая помогла мне влезть в окно. Пятнадцать минут я потратил на то, чтобы принять душ, натянуть костюм и привести в порядок грим. Настя облачилась в брючный костюм своей охранницы и парик, соответствующий причёске Нурии. Не скажу, что в таком образе её нельзя было отличить от «девушки восточной наружности». Но издалека даже я сразу бы не сообразил, что к чему. Понимая недостаточную близость к оригиналу, Настя закрыла лицо большими тёмными очками:

– Тесновато в груди и в бёдрах, но ничего, потерплю, – поправила она грудь под одеждой.

– Как там твои подопечные?

– Проспят до утра без задних ног. На, возьми настоящие права этого упыря. Вдруг погорим на фальшивке, если полиция остановит, – Настя протянула мне водительское удостоверение.

На любимом Урри бронированном «Майбахе» мы подкатили к воротам виллы. Охранник, как ошпаренный выскочил из домика, подбежал к водительской двери и присел в полупоклоне.

Я немного приспустил стекло. Из салона через него вывалилось облако густого дыма электронной сигареты. Задумка прокатила. Охранник отпрянул и пробормотал, задыхаясь от кашля:

– Босс! Вы не предупреждали заранее о поездке. Сейчас вызову сопровождение.

На плеере у меня было заготовлено четыре фразы для общения с охранниками: «окей», «нет», «урою» и «пошёл вон, урод». Я воспроизвёл вторую, выпустив вслед за ней ещё одно облако дыма. Не помогло. Вышколенный охранник запричитал:

– Мне приказано ни в коем случае не выпускать вас без согласования. Сейчас я Тимуру позвоню.

Он достал телефон, собираясь звонить начальнику службы безопасности. Я нажал кнопку плейера, воспроизведя сначала четвёртый файлик, и походом третий. Для усиления эффекта пришлось ещё порычать двигателем. Помогло. Охранник повернулся к домику и махнул напарнику рукой. Тот нажал кнопку открытия ворот.

Со смехом обсасывая ситуацию, я и Настя покатили в Севилью, куда добрались без приключений.

В квартире мы приготовили всё необходимое для проведения операции. После этого я закинул четыре шашки с усыпляющим газом в вентиляционную шахту и заткнул её большой тряпочной затычкой.

– Опасаюсь, что вентиляция в Испании устроена не так, как у нас, – усомнился я в эффективности действия.

– Что делать? Риск – часть этой профессии.

«Профессии», – недовольная ухмылка коснулась моих губ. Но делать нечего, назвался груздём – полезай в кузов. Выждав пятнадцать минут, я сказал Насте:

– Выгляни в окно. Никто рядом с машиной не находится? Той, что со взрывчаткой.

– Вроде никого. Нажимай!

К взрывам привыкнуть нельзя. Хотя я и заложил в машину уменьшенное количество пластита, грохот был оглушительный. Или основной звук всё же дошёл до моих ушей из ванной комнаты? Эффект от взрыва в ней был нам не виден. Облако густой пыли моментально заполнило все помещения. Отлепившись от стен, мы натянули противогазы и практически наощупь забрели в помещение, где ещё минуту назад можно было понежиться в пене. Теперь комната была полностью готова к ремонту. Там не было ничего, не считая гигантского отверстия в полу. «Перекрытия в Испании не крепче, чем у нас», – оценил я мысленно эффект от взрыва и установил лестницу для спуска вниз.

Внизу пыли было не меньше. Неожиданно прямо перед нами в проёме открытой взрывом двери банковского туалета нарисовался охранник. Его лицо не выражало ничего, кроме ужаса. Глядя на нас полусонными испуганными глазами, он потянулся за пистолетом. Пришлось применить шокер. Вместо контрольного выстрела Снежок оперативно вставила в его мягкое место шприц с дополнительной дозой снотворного. Второй охранник не дошёл до нас и рухнул на пол посреди небольшого зала для посетителей. Он тоже получил «контрольный выстрел» от Насти. Не снимая противогазы, мы приступили к исполнению задуманного. При помощи пластита была открыта решётка в сейфовый зал. С дверцами ячеек поступили таким же образом. Забрав содержимое из десяти ящиков, мы по стремянке вернулись в квартиру. Настя достала из кармана пакетик и вытряхнула из него содержимое в образованный взрывом проём. Латексная перчатка шлёпнулась на мокрый пол рядом с ванной, которая теперь стала атрибутом банковского туалета.

– Что это было?

– Это? – Снежок сняла противогаз и улыбнулась. – Когда упырь уснул я натянула на его руку перчатку и промяла его пальцы. Оставленные на внутренней её стороне отпечатки легко можно идентифицировать. Не знал?

– Ни к чему мне такие знания.

Мы быстро собрались, стараясь не оставлять никаких ненужных нам улик, поправили грим и спокойно вышли через парадную дверь. Здесь догорал взятый мной на прокат автомобильчик. Свет его пламени отражался на лицах сотен людей, заполнивших узкую севильскую улицу. Денег из банка мы взяли не много. Вся добыча поместилась в рюкзаке средних размеров, который я закинул на плечи. Всё остальное: противогазы, шокер и необходимые для операции аксессуары – Настя несла в простом пакете. Не скажу, что на нас никто не обратил внимание. Мы были одеты ярко и колоритно. Собственно, это нам и нужно было. Но, главное, что нас никто не остановил. Пожарная машина, непрерывно сигналя, раздвигала толпу, спеша к догоравшей машине. Со всех сторон к ней на помощь спешила мигающая в темноте техника других спецслужб. «Майбах» был припаркован на соседней улице. Поэтому наша эвакуация прошла без проблем. На выезде из Севильи, полицейские только притормаживали весь поток автомобилей, заглядывая в опущенные стёкла передних дверей. Документы они не проверяли, обыск не производили. Очевидно, что ещё никто не знал об ограблении. И план-перехват у полицейских производился исключительно для выявления террористов. Но террористы на «Майбахе» – это нонсенс. Поэтому нам сразу же активно замахали руками – проезжайте быстрей. По дороге Настя спросила:

– Зачем ты забрал из сейфа какую-то замызганную тетрадку?

– Не знаю. Мне показалось, что это какой-то компромат. В этом сейфе, кстати, лежала фуражка, явно принадлежавшая большой шишке из каких-то силовых структур. Может, даже генералу.

– Думаешь в каждом банке в сейфах обязательно хранится чей-нибудь компромат?

Я только пожал плечами. Снежок развернулась и схватила мой рюкзак, лежащий на полике между сидений. Развернув тетрадку, она заулыбалась:

– Ты прав. Это компромат. Только это компромат на того, кто делал эти записи, – она полистала страницы тетрадки и засунула её обратно.

– Что там?

– Скорее всего это записи какого-то престарелого взяточника-склеротика. Там список бизнесменов с указанием сколько евриков каждый из них должен отдавать хозяину тетрадки и по месяцам проставлены плюсики и минусы. Плюс – значит отдал, минус – ещё должен.

Ещё не было и трёх часов ночи, когда мы вернулись назад на виллу. И сразу бросились в подвал. Двести миллионов долларов – это очень много. Речь идёт не о покупательской способности, а о массе и объёме. Меня вопрос веса волновал ещё тогда, когда я ознакомился с планом операции. Согласно ему, мы должны были эвакуироваться с виллы вместе с деньгами на лимузине. Поэтому при помощи интернета я попытался выяснить, сколько понадобиться времени, чтобы набить этот «сарай» деньгами. Всё знающая сеть выдала ответ: миллион в стодолларовых купюрах весит десять килограмм. Значит двести миллионов будет тянуть на две тонны. Выходило, что перетаскивать деньги из подвала в машину мы будем до самого обеда. То есть, эта сумма денег была опасным балластом, который готов был нас утянуть в омут испанского правосудия. У нас нет столько времени. Все деньги Урри необходимо было загрузить быстро и без особых трудозатрат. Но как это сделать? Я заранее попросил Настю продумать этот вопрос. И она выяснила, что деньги от лифта в гараж можно перевезти на самоходной электрической тележке, которая хранилась в хозяйственной мастерской на другом конце виллы. Но не бегать же нам по территории среди ночи в поисках ключей от сарая и самой тележки? Поэтому она придумала следующую хитрость. За несколько дней до часа «икс» Настя начала капризничать – мол, ей не нравится мебель в её будуаре. Урри, конечно, сильно возмущался – это была дорогая эксклюзивная мебель в стиле эпохи Людовика Четырнадцатого. Но потом плюнул и дал супруге карт-бланш – делай, что хочешь. Этого моей хитрой подруге и надо было. За три часа до того, как я вынырнул в трубе, на виллу привезли заказанную Снежком мебель. Работники доставки сразу стали поднимать её на второй этаж, где была Настина комната. Но она изобразила из себя взбалмошную хозяйку – то не так, это не этак. Мол, зачем эти ящики занесли наверх? Они здесь мешают! Несите их назад вниз. Пусть мебель поднимут тогда, когда придут мастера-сборщики. Ставьте сюда! Нет не сюда. Поставьте их здесь. Нет, здесь они тоже не нужны. В общем она достала рабочих по полной программе. Я знаю, Снежок хорошо это умеет делать. В конце концов она приказала пригнать эту самую тележку, загрузить её ящиками и выкатить в открытый холл на входе в дворец. Я не оговорился. Это на самом деле был огромный дворец с колоннами, анфиладой, портиками, фундаментальной полукруглой лестницей и другими архитектурными фишками, которые так обожают большие и маленькие олигархи. Поэтому, приехав на виллу, мы сразу же скинули ящики с мебелью и подогнали тележку к лифту. Неплохо было бы спустить её прямо в хранилище, но она была такой большой, что не помещалась даже в грузовом лифте. В хранилище мы попали легко. Как вы помните, Настя там уже была с Урри и запомнила все коды на многочисленных уровнях безопасности. Слава богу, что ушлёпок был в усмерть укокошен хорошей дозой героина и не помнил совместной с Настей прогулки в заветное помещеньице. Это точно – не помнил. А иначе он бы сменил все пароли. Вид двух сотен миллионов долларов был монументален. В интернете в статье, оценивающей вес и объём бабла, для наглядности был приведён простой пример. В стандартную микроволновку помещается один миллион долларов. А теперь представьте себе двести таких микроволновок. Представили? Вот то-то же! Слава богу, что Урри просто обожал коллекцию своих дорогих авто. Из-за этого гараж, больше похожий на музей, он устроил в правом крыле этого же дворца, поближе к себе. На самоходной тележке можно было легко туда проехать по галерее первого этажа. Поэтому попотеть нам пришлось только три раза. Первый – когда мы загружали деньги в лифт в подвале. Это было самое трудозатратное занятие. Затем, когда перегружали их из лифта на телегу. И в третий раз, когда забивали деньгами огромный лимузин. Вы будете смеяться, но все деньги в него не поместились. А ведь это был не простой лимузин. Это был лимузин на базе «Хаммера»! Мы забили его до потолка. Не забыли и о багажнике. И тем не менее пришлось расталкивать остатки в водительском салоне, заняв практически всё пассажирское место. Поэтому, если кто-то собрался украсть миллиард – знайте! Одного «Камаза» вам не хватит. Нужно два!

Настя убежала в дом, собирать вещички и раскладывать «подставу» для Урри, а я взглянул на часы. Ого! Без пятнадцати пять. Долго мы провозились. Я стал беспокоится. Слишком много времени прошло с момента ограбления банка. Полицейские могут появиться прямо сейчас. Если они умные и расторопные – то это так. Мне даже послышался вой сирен. Нет, вроде ничего не слышно. Но от души не отлегло. Тревога действовала угнетающе. На лимузине нас запросто вычислят и поймают в два счёта. Какая может быть погоня за перегруженным долларами лимузином? Это смешно – никакой погони в помине быть не может. Дадут ориентировку и остановят на первом же посту. Что-то момент эвакуации мы совсем не продумали. Стоять, Бобик! Стоять, Боб! У нас же есть ботик. Стоять, ботик! Стоять! Да! Он стоит. И документы у меня на него есть. Я его переоформил на имя Марка Гойхмана. Надо просто перегрузить туда деньги и выйти в открытое море. И все дороги мира твои! От мысли о перегрузке денег у меня одновременно заныли все мышцы. Но я уже всё решил. Завёл лимузин и прямо по газону подъехал на нём к знакомому мне люку канализации на задах дворца. Деньги полетели вниз. Пришлось два раза спускаться туда самому, чтобы раскидать их по сторонам. А иначе мешки завалили бы колодец полностью. Мешки? Спрашиваете, какие мешки? Эти мешки – подарок судьбы. Они были водонепроницаемыми. Это я их предложил использовать для того, чтобы хоть как-то закамуфлировать валюту. В каждый мешок вошло по пять миллионов долларов. Итого сорок мешков. Дорогих мешков. Моментально ставших дорогими. Откуда они взялись? Оттуда. Из магазина водолазного снаряжения. Мненадо было пару непроницаемых пакетов, чтобы не промочить грим и костюм и выбраться из канализации, так сказать, «сухим». Хм, вот что значит российская закваска. У меня карманы были набиты деньгами, но я всё равно взял большую упаковку из пятидесяти таких мешков. Как же! Значительно дешевле они оптом! И сюда их притащил на всякий случай. Мало ли что? Какой смысл их было оставлять на ботике, если судно мы собирались бросить. Я мысленно поблагодарил сам себя: «Молодец, товарищ Плюшкин! Пригодилось! Отлично, камрад Гобсек!» В гараже я видел бухту капронового шнура. Ещё подумал – нафига он им? Шнур был с палец толщиной. Значит, тоже пригодится. Вернувшись на лимузине в гараж я столкнулся с сильно взволнованной Настей, набросившейся на меня с кулаками:

– Ты куда пропал? Издеваешься?

Пришлось сграбастать её в охапку и всё объяснить. Она улыбнулась:

– Представляю лица охранников, которые следят за нами по монитору. Сначала «папа» с «мамой» набили деньгами лимузин. Затем отвезли их и вывалили в канализацию.

Я по-прежнему был в гриме «папы» Урри. Поэтому тоже улыбнулся:

– Как известно деньги должны крутиться, и вертеться. Нельзя им без движения. Вот мы их и выгуливаем. Но охранники не могли видеть, что я их выгрузил в колодец. Сзади дома полно деревьев и нет камер. А теперь хватаем свои вещички и линяем отсюда!

Я схватил бухту, Настя свой рюкзачок – и мы спустились в канализационный колодец:

– Боже мой, фу, какая вонь. Деньги не провоняют?

– Деньги не пахнут! Помоги мне связать мешки один за другим.

Мы последовательно привязали мешки к верёвке, и я спросил:

– Ты с аквалангом ныряла?

– Да, приходилось.

– Одевай костюм. Когда выберешься из трубы, снимешь акваланги, ласты и маску и привяжешь всё это к концу верёвки, который захватишь с собой. Так я смогу тоже выбраться. Пока я буду затягивать сюда акваланг, ты можешь плыть к ботику. Его хорошо видно даже ночью в свете Луны.

– Нет, я тебя буду ждать там, где вынырну. Я хорошо плаваю.

Она разделась, оставшись в трусиках и стала натягивать на себя гидрокостюм:

– Ладно хоть догадался гидрокостюм взять. А то сроду бы нам не отмыться от этого дерьма. Да, не забудь мою одежду упаковать в такой пакет. – указала она на мешки с деньгами. – У меня другой нет.

– Постараюсь не забыть, – я, улыбаясь, сморщил нос, – хотя было бы прикольно плыть с голой красавицей в старом ботике.

Получилось всё так, как мы планировали. Поднявшись на борт по верёвочной лестнице, я намотал конец верёвки на барабан и включил лебёдку. Через несколько минут на поверхности воды стали появляться мешки. Вереница длиною в двести миллионов долларов плавно двигалась в нашу сторону. Как красиво она плыла, эта группа в водонепроницаемых мешках! Когда последний из них был вытащен нами из воды, горизонт стал алеть, предсказывая скорый восход Солнца. В Марбелье в августе светает аж в половине восьмого. В дымке тающей ночи виднелся красивый курортный город, окаймлённый морем и горами. Вереница мерцающих огней плавно двигалась в сторону виллы Урри. Это были полицейские машины. Но нам было уже не до любования восходом и гирляндой полицейских сигналов. Урча мотором, ботик увозил нас в бескрайнее, вскипающее солнцем море.

Я обнял Настю:

– Ну что, начнём жизнь с нуля?

– Почему с нуля, с двухсот миллионов.

Пальцем не тронули, но…

Рыбацкая шхуна скрылась за горизонтом в тот момент, когда к воротам усадьбы Урри на огромной скорости подъехало два десятка автомобилей с полицейскими мигалками. Они ворвались на виллу, заполнив её территорию людьми в униформе. В спальне на огромной кровати бравые полицейские обнаружили безмятежно спящих Константина Урышева и Нурию Адашеву. Они были без одежды, зато вместо подушек у них под головами лежали наволочки, набитые деньгами из ограбленного в Севилье банка. В пододеяльнике были найдены драгоценности из ячеек того же банка. Под «долларовой» подушкой Урри лежал пистолет со сбитым номером. Из прикроватной тумбочки полицейские извлекли наркотики всех распространённых видов: от простой марихуаны и вплоть до сильных синтетических средств. На самой тумбочке лежала та самая тетрадка с записями. Она и на самом деле принадлежала высокопоставленному коррупционеру из полицейского руководства Андалусии. Одна из страниц была вырвана и скручена в косяк, набитый «божьей травкой». На стене в изголовье кровати висела картина кисти Пабло Пикассо «Голова арлекина». Эта картина была похищена из музея «Кюнстхал» в Роттердаме в 2012 году. Ни к пистолету, ни к наркотикам, ни к похищению картины я и Снежок не имеем никакого отношения. Это дело рук самого Урри – его собственный балласт грехов, утянувший олигарха на дно. Проснувшийся Костик, стал по привычке орать и махать руками с растопыренными веером пальцами. Но его быстро успокоили, надев полицейские браслеты. Гнуть пальцы под давлением столь тяжелых изобличающих улик не было никакого смысла.

Всё это я прочитал потом в испанских газетах.

Часть пятая

Палец вверх!

Нам повезло, что нас никто не спохватился, и никто не остановил. У меня не было документов на право управления судном. Но всё же без приключений не обошлось. Неожиданно на море начался ужасный шторм. Вполне возможно, что бывалый моряк назвал бы его «волнением в луже». Но для нас он стал непростым испытанием. Слава богу, что старый рыбак был честным человеком и перед продажей заправил полные баки топливом. У него в деревне я и планировал отсидеться, туда и направил видавшую многие бури посудину. Но из-за шторма мы быстро сбились с пути и заблудились в открытом море, потеряв ориентацию в пространстве. Куда мы плыли и как – я не знаю. Вернее, мне было не до размышлений. Приходилось постоянно крутить штурвал, разворачивая нос корабля так, чтобы он резал набегающие волны под прямым углом. Что ещё можно было сделать во время шторма я даже не представлял. Так продолжалось до глубокого вечера. Вдобавок и меня и Настю страшно мутило. Мы в полной мере познали, что из себя представляет пресловутая морская болезнь. На счастье, из глубин памяти всплыло, что лучшим средством от последствий качки является морская вода. Напившись её, я и на самом деле почувствовал себе гораздо лучше. Но Настя, тем не менее, слегла капитально. Она весь день провалялась в крохотном кубрике, надеясь на то, что ей в жизни попался достойный попутчик. То есть – я. Вечером, шторм также неожиданно закончился. Я заглушил двигатель, боясь бесцельно потратить всё топливо и обессиленный скатился в кубрик, где сразу же заснул на узком топчане рядом с Настей. Ориентирование в пространстве и построение дальнейших планов я отложил на утро. Страшно то, что в мою голову даже не пришла мысль бросить якорь и зажечь габаритные огни. Ведь мы вполне могли налететь на скалы или утонуть, раздавленные каким-нибудь плавучим гигантом. Слава богу, что ни того, ни другого не произошло. Проснувшись утром, и изрядно поломав голову над тем, в какой точке мира мы находимся, я плюнул на все лоции, ориентирования по звёздам и сотовую связь, не подающую признаков жизни, и направил свой корабль строго на север. Почему на север? Там в любом случае ботик упёрся бы в испанский или французский берег. Меня не прельщала перспектива пришвартоваться с набитыми долларами трюмами где-нибудь в Алжире или Ливии. Но боги нам благоволили. Солнце ещё не потухло в море, когда вдали по левому борту появилась земля. В бинокль был виден большой остров с огнями, указывающими на то, что он обитаем. Уже почти в кромешной темноте мы подошли к берегу. Делали это очень осторожно, боясь напороться на рифы. К счастью путеводная звезда привела нас в крохотную бухточка, на берегу которой вдоль по склону теснилось несколько несуразных по своей форме домов. Там мы и бросили якорь. Оказалось, что надолго. Это было одно из не самых популярных мест на Мальорке. Высокий берег и острая каменистая основа не завлекали сюда сотни туристов. Тем не менее и здесь вся основа жизни людей была связана с туристической отраслью. Все эти страшные на вид дома сдавались летом туристам. Но на дворе стоял октябрь. Если в крупных туристических центрах Мальорки высокий сезон ещё не сошёл на нет, то здесь стояла полна тишина. Впрочем, при нашем появлении на берег тут же выскочил здоровый мужик и стал что-то орать. Я уже говорил, что великолепно знаю испанский. Настя, прожившая долгое время в Марбелье, вообще свободно общалась с местными жителями. Но мы никак не могли разобрать, что он там кричит. И только тогда, когда в ответ на звонкий Настин голос он тоже перешёл на испанский, мы его поняли. Оказалось, что жители Балеарских островов говорят по-каталански. Этот язык разительно отличается от испанского. Мужик, его звали Альваро, увидев наш потрёпанный жизнью корабль, испугался, что прибыли очередные мигранты из Африки. Пришлось показать ему документы и успокоить. Орун оказался хозяином всего этого великолепия из шести прижавшихся друг к другу зданий, больше напоминавших казематы, поставленные на торец, и огромного берегового сарая, в котором он хранил прокатный инвентарь. Не откладывая дел в долгий ящик, я сразу же предложил Альваро сдать нам на год один из его домов. Он не мог не обрадоваться такому счастливому обстоятельству. До этому времени ему и летом завлечь сюда туристов было неимоверно трудно. На его закономерный вопрос, что мы собираемся делать, пришлось наврать с три короба. Мол, мы современные путешественники, а-ля хиппи 21 века. В пути собираем дорожные приключения, на основе которых хотим издать книгу.

– Вы и про меня напишите?

Настя засмеялась:

– Только хорошее, только хорошее.

– Вы смелые ребята. Я до сих пор удивляюсь, как вы до берега смогли добраться? Кругом столько подводных камней и мелей. До вас сюда заходили только лодки. Ты хороший капитан, – панибратски похлопал он меня по плечу.

Кто бы сомневался. Жаль, что прав на управление судном у меня до сих пор нет.

В это время из густого прибрежного перелеска выскочил полицейский автомобиль, из которого к нам побежал офицер, державшийся за кобуру. Водитель прикрывал его атаку, спрятавшись за открытой дверью и направив в нашу сторону пистолет. В море напротив бухточки тормознул патрульный катер, издав при этом громкую сирену. Зайти в бухту катер не решился. Было уже темно. Да и не поместился бы он в ней – такая она была маленькая. В общем: обложили со всех сторон по полной программе. Ситуация для нас была жуткая – даже вспоминать не хочется. Альваро успокоил офицера, положив ему руку на плечо и очевидно рассказав все обстоятельства дела. Это был его сын, которому бдительный хозяин бухты позвонил, как только увидел приближающийся к берегу кораблик. Тем не менее, офицер внимательно изучил все наши документы и задал вопрос, указывая на ботик:

– Привезли ли вы сюда что-нибудь опасное?

Из меня в тот вечер ответы выскакивали мгновенно:

– Да, сеньор, привёз. Бомбу!

И я со смехом обнял Снежка, целуя её прямо в губу. Настя мне подыграла, обвив меня всем телом и даже закинув свою ногу на моё бедро.

Альваро засмеялся, сын только улыбнулся. Он протянул документы:

– Счастливого отдыха. Завтра утром вам нужно явиться в порт, чтобы отметить заход судна на Мальорку.

Ах, вот куда нас занесло! Мы только тогда узнали конечную точку нашего беспримерного плавания. До этого я даже не удосужился спросить Альваро, где мы.

С испанской полицией шутки плохи. Поэтому, изобразив из себя законопослушных граждан, утром мы взяли у хозяина старенький «ФИАТ» и на нём прибыли в порт Пальма-де-Мальорка.

Ознакомившийся с нашими документами и выявив отсутствие разрешения на управление ботом, сотрудник нажал кнопку сигнала. Тут же нарисовались его коллеги в униформе, которые препроводили нас к судье. Вердикт был вынесен мгновенно: наш бот и мы сами задерживаемся до момента выяснения всех обстоятельств, проверки судна на наличие запрещённых предметов и препровождения кораблика на место штрафной стоянки.

Это был провал.

Нас отвели в полицейский участок, где следователь завёл дело с многочисленными обвинениями. А именно: в управлении судном без наличия на то разрешения, причаливание к берегу в неположенном месте без получения на то разрешения, отсутствие проверки корабля таможенниками и т.д. В тот момент я думал только об одном. Слава богу, что тюрьмы в ЕС лучше, чем в РФ. Но нас посадят не за эти мелкие прегрешения. Срок мы схлопочем за двести лимонов баксов, которые таможенники извлекут из трюма. Это что получается? Мы занимались контрабандой валюты? Или как называется незаконный ввоз двух тонн зелени? Без особой надежды я попросил дать мне возможность позвонить. К моему удивлению такую возможность испанские менты предоставили. Альваро, не смотря на мой испанский, сразу понял, что случилось. Через минут сорок он и его сын активно ворвались в кабинет, где нас продолжали мучить составлением различных протоколов. Альваро тут же принялся орать и активно жестикулировать руками. Очевидно, что он объяснил наши действия особыми обстоятельствами. И сын ему поддакивал. Следователь отвечал не менее экспрессивно. Что они «говорили» друг другу? Гадать не буду. Они кричали по-каталански, и я практически ничего не понял. Вернее, вообще ничего не понял. Но в конце концов следователь психанул, в сердцах хлопнул папкой по столу, и нас снова привели к судье. Судья выслушал Альваро и его сына и, стукнув молотком по столу, вынес новый вердикт: нас отпускают, судно арестовывают, и мы должны заплатить штраф в 35 тысяч евро. Я думал, что здесь такое невозможно. Один и тот же судья вынес нам два приговора по одному и тому же делу в течение одного дня. Чудеса в решете. Полное торжество правосудия. Закон суров, но это закон. Dura lex sed lex. Полный «дуралекс»! Это пример для подражания. У нас всегда ссылаются на зарубежную практику. В одном заграничном городе въезд в центр платный! Значит и у нас такое надо внедрять. И плевать, что в десятках тысяч других городов такого нет. Вот и в данном случае, представляете? Наш судья выносит приговор: пожизненное заключение с конфискацией имущества. На апелляцию можете подавать, но она вам не поможет – следствие располагает неопровержимыми уликами. Но через час, что-то поорав и помахав руками вдоволь, в присутствии всё тех же лиц судья озвучивает новый вердикт: год условно и есть смысл подать на апелляцию. Здорово!

Тут же подошёл следователь и сказал нам:

– Завтра к вам приедет наш сотрудник, проверит ваш корабль на наличие запрещённых к провозу вещей и даст заключение, можно ли его оттуда эвакуировать на штрафную стоянку.

Ох уж эти испанцы! Они такие честные! Дали нам целые сутки на то, чтобы спрятать деньги. Вот только куда спрятать? Возвращаясь к месту нашей высадки на берег, мы обменивались впечатлениями.

– Это капкан! Очень удивлюсь, если мы из него выкарабкаемся.

– Скажи спасибо, что ты едешь в машине, а не сидишь в кутузке.

– Надо было выкинуть деньги в море.

– Больше ничего не придумал?

– Это было бы для нас лучшим выходом. Завтра полицейские обнаружат наши «лямы» и мы уже не отмоемся. Это будет моя вторая ходка.

– Хватит ныть!

– А что остаётся делать?

– Ты мужик – тебе и решать.

Вернувшись, я осмотрел весь наш дом. Спрятать деньги в нём было невозможно. Ни подвала, ни чердака, ни потайных помещений. Засунуть под кровать? Глупо. Сорок мешков с деньгами не просто привлекут внимание. Они туда даже не влезут. Я завёл моторную лодку и прошёлся на ней вдоль берега. В одну сторону сразу начинались домики для отдыхающих, в другую скалистый обрыв без признаков наличия пещер или каких-нибудь углублений. Может, где-нибудь есть подводная пещера? Я неоднократно видел в кино, как главный герой нырял, входил в подводную пещеру и выныривал в сухой её части. К примеру, так было в фильме «Граф Монте-Кристо» с Жаном Маре в главной роли. Шансов практически – ноль. Но делать что-то надо.

– Альваро, у тебя есть акваланг на прокат?

– Есть. Ты умеешь им пользоваться? Или тебе нужен инструктор?

– Нет, инструктор мне не нужен. Я опытный аквалангист.

Мы пришли с ним в сарай. Это было фундаментальное сооружение в два этажа с воротами, выходящими на берег бухточки у самой кромки воды. О-па, на! Я понял куда мы спрячем деньги. В углу сарая примостились три огромные дубовые бочки, литров по восемьсот каждая.

– Что тут делают бочки?

– Это остатки былого богатства. Дед занимался виноградарством. Тогда туризм ещё не был так развит. Многие выращивали виноград или ловили рыбу. Затем отец соблазнился и продал виноградники под застройку. Они начинались прямо здесь, – показал он рукой на холм. Эти бочки случайно в сарае завалялись.

Оценивающе похлопав их по бокам, я спросил:

– Можно я их поставлю возле дома?

– Зачем это?

– С детства мечтал сидеть на террасе с видом на море и пить пиво, ставя кружку на перевёрнутую бочку. Мечта может исполниться.

– Нет проблем. Давай, перенесём.

На следующий день к нам прибыла полиция. Инспектор в сопровождении двух сотрудников поднялся на борт катера и изрядно его прошмонал. Затем он взглянул с кормы в прозрачность прибрежных вод и присвистнул:

– Странно, что вы не распороли брюхо об эти камни.

– Ничего странного. В Скандинавии я и не такое проделывал, – ложь уже привычно соскальзывала с моего языка.

– Что же вы не получите документы на право управления судном?

Я пожал плечами. Инспектор улыбнулся:

– Хорошо, капитан. Удивлюсь, если вы сумеете его отсюда вывести. Считайте, что вы отделались штрафом. Но экзамен надо сдать. Когда будете в городе, найдите меня, я вам всё покажу и расскажу.

Я выдохнул – слава богу, всё прошло удачно. Но оказывается, что в Испании различные силовые структуры имеют одинаковые права и обязанности. Я так и не разобрался, чем обязанности национальной полиции, отличаются от обязанностей местной полиции или национальной гвардии. Это я к тому, что инспектор неожиданно пошёл в снятый нами дом, чтобы убедиться, что мы туда не перетащили контрабанду или не спрятали мигрантов из Африки. Оказывается, он имел на это полное право. Всё тщательно осмотрев, и естественно, ничего не найдя, он протянул руку для прощания, но в последний момент уставился на бочки:

– А бочки здесь что делают?

– В бочках ничего, кроме зеленого вина, нет. Оно такое зелёное, что видит бог, никогда не созреет, – моё красноречие вновь вырвалось наружу.

– Ну, ну, – промолвил служака.

– Да это я их сюда поставил, – взмахнул по южной привычке руками Альваро. – Нельзя что ли?

Инспектор перевёл на него взгляд, кивнул головой и удалился.

Я не стал вновь выдыхать воздух спокойствия из лёгких. Вдруг этот тип снова вернётся? Но этого не произошло.

Пальчики оближешь!

Мы стали жить счастливо и спокойно. Теперь мы были влюблённой парой, занятой исключительно собой. В общем расслабились мы так, словно впервые в жизни получили отпуск. И он оказался медовым. Нас никто не нашёл. А, может, и не искал? Меня-то уж точно не за чем было искать. Какое отношение к главарю русской мафии имеет еврей, сбежавший в Германию от ужасов путинизма? Судя по европейской прессе, я и на самом деле сбежал из застенок ада. Бот тоже был оформлен на несчастного еврея. Никому и в голову не могло прийти пробивать экипаж этого ржавого судна на причастность к русской мафии, устроившей шухер в Андалусии. Русская мафия, судя по публикациям в прессе – это чокнутые, зажравшиеся миллиардеры, угрожающие бедным испанцам с третьей палубы своих крейсерских яхт. Наш корабль к классу яхт нельзя было отнести даже в очень пьяном виде. Значит, и к мафии мы не имеем никакого отношения. Но с Настей было всё сложнее. У неё, конечно, сохранился российский паспорт. Но показывать его полиции было нельзя. Проживала она в Евросоюзе в качестве гражданки Испании. Испанцы, конечно, очень честный народ. Коррупцией он понятия не имеет, как заниматься. Но факт, есть факт. Настя получила испанское гражданство не за пять лет, не за три года и даже не за один. А всего за три месяца. Но повторюсь, никто не мог связать скромную девушку, проживающую в самом скромном месте Мальорки с русскими олигархами. Возможно, что у полиции вполне резонно могли возникнуть вопросы к жене Константина Урышева. Но какое дело его жена могла иметь к ограблению банка или к наркоторговле? Никакого. Это точно. Никто на неё заявления не писал. Урри, наверняка, этого не делал. Может, он даже и не знал, что его ограбили, надеясь в своей тюрьме, что полиция не нашла скрытый в подвале потайной вход в хранилище. Его и на самом деле трудно было отыскать. Вход был искусно замаскирован под обычную стену. И открыть его мог только хозяин. Ну, или хозяйка, как в нашем случае.

Дни побежали вдогонку друг за другом. Я и Настя были счастливы и спокойны. Обычно мы выходили из нашей «крепости» часов в одиннадцать. Затем шли купаться. Что? Сезон закончился? Вы же забыли – мы русские. То, что немцу холодно – нам парное молоко. Да и о чём говорить? Температура воды в море опустилась ниже 20 градусов только в декабре. Солнце тоже было достаточно активным, чтобы с превеликим удовольствием купаться в его лучах. Вспомнился почему-то Питер, где особо теплолюбивые наши сограждане приходят с конца февраля на Заячий остров, чтобы раздеться до трусов и прижаться к стене Петропавловской крепости. Так они загорают. Немцы на такое способны? Что ты! Нет, конечно. Потом мы садились в купленный нами компактный «Audi A1» и разъезжали по острову, не забывая каждый день класть наличные на заведённые нами многочисленные банковские карты. Правда, оказалось, что за три месяца нам успешно удалось внести всего лишь сотую часть нашего состояния. Рассчитываться в ресторанах и в магазинах мы старались исключительно бумажными купюрами. Для этого к нашему неудовольствию приходилось каждый раз конвертировать доллары в еврики. Вечером мы накрывали стол на терраске и пили вино или пиво, любуясь видом на море. Естественно, накрывали на бочках. Бочки были рассохшимися и легко пропускали капли дождя. Но зелень, лежащая в них, по-прежнему находилась в водонепроницаемых пакетах. Мы вытащили один мешок с 5 миллионами, а остальные законопатили. Не так чтоб сильно, но хитро. Для того, чтобы взять деньги из бочки, теперь надо было её перевернуть, вытащить секретные штифты и удалить специальную смолу, которая для непосвященных создавала иллюзию законопаченной намертво бочки. После этого дно можно было снимать и вытаскивать пакеты с деньгами. Теперь я воочию познал смысл фразы: «Деньги на бочку!» Для нас она означала «вытащить бабло из этой деревянной тары». Начиная с февраля месяца, мы стали ходить на корабле во Францию и в Италию. Нет, не на ботике. За это время я прошёл три курса обучения в яхтенной школе в Пальма-де-Мальорка: на шкипера прогулочных судов, яхтенного шкипера и в конце концом – яхтенного капитана. Последний сертификат позволял мне выходить в море без ограничения расстояния удаления от береговой линии. Также я получил право приобрести собственную яхту, что мы с Настей и сделали. Яхта была классная, но небольшая – 13, 5 метров в длину и с двумя спальными каютами на четырёх человек. Нам нравилось спать в большой кормовой каюте. По традиции мы дали яхте собственное название – «Snowball». Что переводится…, правильно вы подумали – «Снежок». О ботике мы тоже не забыли. Для него с согласия Альваро на скале, выдающейся в море, был сделан основательный бетонный постамент. Мастера красиво разукрасили судно и водрузили его на вечную стоянку. С нашей террасы он был хорошо виден. Старый ботик напоминал нам о счастливом бегстве из Марбельи. Прибыв во французские и итальянские порты, я обычно звонил маме, чтобы она не беспокоилась. Удивительно, но по её словам никто меня не искал и даже не интересовался моей судьбой. Воробьёв вообще оборзел. Друг называется. Мог бы и спросить мать, где я. Снежок никому не звонила, так как у нею после смерти матери в России не осталось никого: ни родственников, ни подруг. Странная она, конечно, девушка. Не такая, как все.

Часть шестая

Фигура из трёх пальцев

Вроде – живи и радуйся. Всё так хорошо. Но богатыми и счастливыми мы были не очень долго. Я не думал, что это так проблематично быть богатым. Очень богатым. Эти двести миллионов сделали мою жизнь несчастной. Спросите – почему? Проклятое богатство тянула мои с Настей отношения безудержным балластом на дно. Решили, что я дурак? Точнее – придурок? Может быть, может. А куда, скажите девать эти мешки, набитые валютой? Сдать в банк? Вы правда так считаете? Представляете, подруливаю я на машине к банку и начинаю туда таскать мешки с деньгами. Зачислите, пожалуйста на мой счёт двести миллионов долларов, которые мне подарила бабушка на День рождения. Угу. Знаете, что дальше будет? Не знаете? Деньги зачислят. Банкиры такие же жадные люди, как и многие из тех, через руки которых проходят большие суммы денег. Они будут мне улыбаться, предлагать на выбор: чай, кофе, какаву, пиво, ром, водку, бренди, коньяк, массаж, рулетку, девочек, наркотики. Про девочек и наркотики это я просто так, для эффекта. Но на следующий день дверь моего дома будет работать с эффектом входных дверей метро. Она не будет успевать закрываться. Ко мне в очередь выстроятся: полицейские всех испанских мастей, фэбээровцы, налоговая полиция, интерполовцы, русские бандюганы, испанская мафия, Коза-Ностра, фээсбэшники и пожарная инспекция, так, на всякий случай. В надежде, что им тоже что-нибудь перепадёт. Но не класть деньги в банк совсем проблематично. Оставлять их в бочках бесконечно долго нельзя. Это и жуку-короеду понятно. Не всю же жизнь мы собирались жить на задворках маленького испанского городка Кала Льомбардс? Нам хотелось путешествовать. И вообще – иметь собственное пристанище. Куда девать эти мешки с деньгами? Брать с собой? Оставлять в номере под кроватью, а на дверь вешать табличку «Не беспокоить»? Ну день, два, неделю так можно поступать. Но затем горничные взломают дверь в нестерпимом желании непременно навести в нашем номере порядок. Да, можно ещё купить дом. Но дорогой дом тоже не купишь. Он стоит не один мешок денег. Как рассчитываться? Покупатели не дураки. Они испугаются и сразу накапают, куда следует. Да, можно купить за наличные полукриминальный домишка в совершенно бандитском районе. Но от этого проблем не убавится. Куда в таком доме деньги девать? Под кровать опять засовывать? Или того хуже – купить пять огромных сейфов и затащить их в дом? Думаете сейфы в таком районе никто не заметит? Ещё будучи студентами, Воробьёв и я купили как-то два ящика пива – на дачу к друзьям на шашлыки. Выезжать собирались рано утром, поэтому оставили их на ночь в багажнике Серегиной машины. Думали, что в этом нет ничего опасного. Но оказывается, кто-то заметил ящики с пивом, когда Воробьёв на минуточку вечером открывал багажник. Этот «кто-то» ночью каким-то образом аккуратно вскрыл его авто и спёр наш любимый пенистый напиток. Нам, конечно, было тогда очень обидно. Тем более, что мы обнаружили пропажу уже на даче. Поэтому идею с сейфами я отмёл сразу. Не хотел повторений переживаний по близкому по ощущению утраты поводу. Две сотни миллионов баксов – это всё равно, что два ящика пива. Обида будет не меньшей. Я тогда целую неделю места себе не находил, что какой-то гад с наслаждением похлёбывает моё кровное пивко. Думаю, что пропажа сорока мешков денег принесла бы мне не меньшее огорчение.

Поэтому за всё время нашего совместного проживания на Мальорке выход из создавшегося положения так и не был найден. Да, с одной стороны – всё было классно. Занятие спортом и плавание в таком чудесном месте изрядно укрепили моё здоровье и налили мышцы красивыми формами, украшающими мужчину. Жаль в голове ничего не прибавилось. Да, здорово было. Мы посетили Ибицу и другие места, где окунулись с головой в веселье вечеринок в клубах и ресторанах. А эти ночные гуляния под луной, жаркие объятия, страстные поцелуи и … сумасшедший безудержный секс. У-у-у… Никогда не думал, что буду получать столько удовольствий от совместной жизни с сомнительной девушкой, меняющей парики, как перчатки. Но не стоит никогда зарекаться. Да, всё вроде было хорошо. Немного наваливалась тревога, когда мы возвращались домой. Что если в наше отсутствие чужие рты выпили наше такое беспросветно зелёное сухое вино? Но всё, слава богу, было спокойно. Бочки стояли на месте, а их содержимое приятно шуршало при покачивании.

Такой странной уединённой жизнью мы прожили до апреля следующего года. «Вино» благополучно продолжало зеленеть в бочках, а наша любовь постепенно стала покрываться зелёной плесенью взаимного раздражения. Мы, если честно, за несколько месяцев совместной жизни друг другу просто осточертели. Ну, правда, что это за семья, которую связывает только постельная страсть и три бочки с зелёным содержимым? Очень хотелось иметь настоящую семью. Я мечтал об этом. Мечтал, чтобы у нас был настоящий дом, дети, друзья. Чтобы никогда не бояться каждого шороха. Чтобы жить тихо, спокойно, можно даже сказать, умиротворённо. Всего этого у меня не было. Не знаю, ради чего люди дурят друг друга, обманывают, крадут, предают друзей, отца и мать. Ради чего? Ради того, чтобы спать в обнимку с бочкой денег и считать на основе этого, что ты самый умный и счастливый? Мне этого было не надо. Не нужен мне большой дом со множеством слуг, как мечтала Снежок. Нафига мне в моём доме огромное количество слуг? Нет, я понимаю, что это кайф, измываться над прислугой и умирать от счастья, что все вокруг раболепствуют перед хозяином. То есть, перед тобой. Уже неоднократно говорил, что я был воспитан совсем другим человеком. Простым и доверчивым. И удовольствия от унижения других людей никогда не получал. Мне такая жизнь претила, раздражала и была не в кайф. Она напоминала мне ситуацию с гражданином Корейка, который жил на одну зарплату и получал жизненное удовольствие только тогда, когда забирал на время свой чемоданчик с миллионом на почте. Мы со Снежком прожили эти месяцы на Мальдивах точно так же, как гражданин Корейка. Единственное, что нас никто не бомбил телеграммами «грузите апельсины бочками тчк братья карамазовы». Хотя бочки в нашей жизни тоже присутствовали. Не желал я убогой жизни богослова Саймона Роллза, который решил владеть алмазом «Око света» «тайно и бескорыстно, чтобы возвыситься над всеми». Вы помните, что сказал ему принц Флоризель? Нет? Я напомню: «Его новый владелец и не подозревает, что над ним занесен кровавый меч судьбы». Я тоже прожил все эти меясяцы с постоянным ощущением, что надо мной кто-то что-то занёс. Я не хотел тайно чем-то владеть. Такая жизнь мне была не интересна. Как же я вляпался во всё это? Как? В самое скверное, в то, что я всю жизнь не любил, опасался и презирал? Всё бросить! К чёртовой бабушке! Бросить всё и вернуться домой. Домой! Домой! Домой! Чем больше весна зеленила Балеарские острова, тем больше меня съедала зелёная тоска по Родине. Даже старые песни, слов которых я сроду не знал, стали сами собой срываться с моего языка. Это началось ещё на Старый Новый год, когда я, неожиданно прослезившись, запел о Питере: «Не знаю я известно ли вам, что я певец прекрасных дам. Но с ними я изнемогал от скуки. А этот город мной любим за то, что мне не скучно с ним. Не дай мне бог, не дай мне бог, не дай мне бог разлуки. Не дай мне бог разлуки…»

Я злился на себя, не зная кого винить в собственной тоске. Впрочем, чего там знать? Это Воробьёв виноват в том, что жизнь меня закрутила триста раз вокруг своей оси и пустила в свободный полёт в бездну по смазанной солидолом наклонной плоскости. Да, Воробьёва я тоже обязательно поминал в сердцах, вслед за приятными воспоминаниями детства. Я стал тосковать о матери, сестре, Питере и даже о всей России. Нет, нет, правда. Я понял всем своим покусанным «госпожой разлукой» сердцем, что такое ностальгия. Меня стало бесить в этой испанческой земле всё. В конце концов я пришёл к тому, что моя напарница по ограблению банков меня тоже стала раздражать. Мне с ней было хорошо в постели. В горячих объятиях забывалось обо всём. Но днём всё переворачивалось кверху дном. Я даже не мог найти с ней общую тему для простого человеческого разговора. Кроме денег в этом мире её, как мне тогда казалось, ничто не интересовало. Мы стали часто ругаться и как следствие в один прекрасный день мы с ней рассобачились вдрызг.

На дворе стоял жаркий испанский май. В этот день я проснулся в жуткой духоте, злой как собака. Снежок сидела в шезлонге на террасе с бокалом вина в руке.

– Ты специально «кондишен» вырубила? – окрысился на неё я, плюхнувшись в соседний шезлонг.

Настя, не взглянув на меня, пробурчала:

– Света нет.

– Долбаная Мальорка, долбаная Испания, долбаный Евросоюз. Всё у них через жопу!

– Какая Мальорка? Какой Евросоюз? Мы живём в самой жуткой дыре, не лучше последних бомжей.

– Судя по тому, что ты с утра бухаешь – мы и есть бомжи.

– Это единственный холодный напиток в доме. Ты же не догадался запастись колой или минералкой?

– Что толку? Электричества всё равно нет. Твари!

– Чем орать и возмущаться, лучше бы занимался легализацией наших денег.

– Наших? – я не выдержал и соскочил с места. – Они не наши!

– Ну, понеслось опять …

– Да! Понеслось! Они не зелёные. Они красные от крови ни в чём не повинных людей.

– Как ты любишь высокопарный слог! Даже тошнит уже.

– Ты сама меня уговаривала наказать Урри. Показывала досье, из которого ясно, что всё это бабло насквозь окрашено кровью, – у меня даже слюни летели изо рта от негодования. – Причём здесь мой слог? А ты…

– Что я? Ну что? Говори!

– А ты как, последняя тварь, их присвоила. На уме только деньги, деньги, деньги! Блин! Как так можно жить?

– Что ты орёшь? Что ты сделал? Что ты для меня сделал? Что ты для нас сделал за это время? – она соскочила с шезлонга и уставилась на меня злым взглядом. – Не мужик! Тряпка!

– А ты! У тебя вместо сердца кошелёк. А вместо мозгов в голове мелочь бренчит.

Звонкая пощёчина зажгла мою левую щёку. И тут я явно переборщил:

– Потаскушка бандитская!

Настя убежала в дом и выскочила оттуда через пару минут с сумочкой и ключами от машины. Я сделал контрольный выстрел:

– Давай! Давай! Куда ты денешься? Бабло твоё здесь на солнце жарится. Вечером вернёшься к своим любименьким.

Двигатель взревел оборотами и автомобиль рванул с места, выбросив из-под колёс камушки и дымок сожжённой резины.

Я же, психанув, окончательно для себя решил всё бросить к едрене фене и возвращаться домой в Питер. Сначала мне хотелось просто взять денег на билет и улететь в Россию. Но в последний момент я откорректировал эти планы. С каких щей я буду оставлять этой своей очумелой подруженции такую кучу бабла? Так я размышлял, ещё не отойдя от скандала. Половина – моя. Пусть не по чести, а по понятиям, но моя! Я решил, что имею полное право забрать свою долю в Россию. Думаете, что это жадность меня поглотила с потрохами? И все мои предыдущие такие правильные слова – это оправдание поступков слабого, но уже испорченного человека? Вот и не угадали. Как известно, настоящий мужчина должен сделать в своей жизни три вещи: посадить дерево, построить дом и вырастить сына. Ни того, ни другого, ни третьего я на тот момент не исполнил. Поэтому решил раздать свою долю самым бедным российским пенсионерам. Нет, правда, правда. Я так твёрдо решил. И это меня даже как-то успокоило. Ко мне вернулось присутствие духа. Я перестал ныть и метаться в четырёх стенах. Почему пенсионерам? А кому ещё? Кто им ещё поможет? Все заточены только на то, чтобы содрать со стариков последнее. Чуть ли не год я страдал от того, что стал богат деньгами, сворованными именно у них – у поколения пенсионеров. Да, это были мелкие крошки со стола всех олигархов, нагревших руки на доверчивых, невинных гражданах огромной страны. Но даже эта мелочь для самых обделённых моих сограждан была бы не лишней.


Эта навязчивая идея напитала мою жизнь хоть каким-то реальным смыслом. Каждый день я всё больше убеждал себя, что хочу именно этого. Хочу подарить нашим старикам половину бочек с зеленью – то есть около ста миллионов долларов. Инет мне подсказал, что в моей стране проживают примерно сорок пять миллионов пенсионеров. То есть каждому из них в таком случае упадёт на счёт 2 доллара с копейками. Поэтому я решил отблагодарить только миллион самых страждущих. Самых бедных и нуждающихся. Каждому из них должна достаться сотенная купюра с портретом заморского президента. Это уже нормально. Скажите – мало? Лучше спросите у самих пенсионеров. Пригодится им в жизни 100 долларов или нет? Я был убеждён, что каждый из этого миллиона пенсионеров скажет мне отдельное спасибо. А такая массовая благодарность снимет с моей души все грехи, лучше миллиона попов и проповедников. Да, ребята, лучше вам не знать, как можно страдать из-за собственных грехов. Каждую ночь ко мне являлись кошмары: Снежок собрала новую банду и заставляет меня ограбить банк Англии. Я отказываюсь. Но её дружки меня принуждают к этому. Каждый день они звонят по телефону моей матери и рассказывают, каким отъявленным бандитом я стал. Мама, конечно, постоянно расстраивается и плачет. И так каждую ночь. Это для меня было пострашней любой пытки или каторги. Измученный тоской и совестью я окончательно решился: возвращаюсь сам и возвращаю моим пожилым согражданам малую толику украденного у них капитала. С реализацией первого пункта повестки поставленных задач дела обстояли не так плохо – надо было только решить гражданином какой страны я вернусь в Россию. Долго над этим размышлять не было нужды. Сергей Федотов давно находился на территории Евросоюза на положении нелегала. А Марк Гойхман на всякий случай получил российскую визу ещё в феврале. Но со вторым – был полный затык. Денежный перевод такой суммы не мог состояться ни при каких обстоятельствах. Для этого надо было решить проблему, как их положить на счёт. Это не просто тупик. Это забытый богом проулок «Большой тупик. Дом № 13». Наличные? Но как переправить полторы бочки денег в страну? Мимо таможни и жадных таможенников их не провезёшь. Не переться же мне через границу по варианту великолепного Остапа Бендера? Вы помните, какое фиаско он потерпел? Ничего подобного ни себе, ни пенсионерам России я не мог желать. Тут и всплыл в моей памяти образ Серёги Воробьёва. Вернее, не его, а его отца – генерала ФСБ. Несомненно, папа Серого не сможет не откликнуться на такую благородную просьбу. Он поможет. А заодно, помогая мне отдать долг пенсионерам, он тоже сможет очиститься от своих грехов. Если они у него, конечно, есть. Или их нет? Если грехов у папы нет, то он, как безгрешная душа уж точно мне поможет. Так думал я, покупая билет из Пальмы-де-Майорки домой, в Питер. Три дня от Снежка не было ни привета, ни ответа. Я тоже не звонил. Наверное, гордый. Странно всё это. Так я к ней прилип. Столько всего сделал несуразного, чтобы быть с ней. Взрывал банки и машины, подставлял мафиози. И вот я жду посадки на самолёт, а она остаётся здесь. Где-то здесь. Плевать. Не хочу ни яхт, ни дворцов, ни миллионов, ни личного самолёта. Борща хочу. Маминого борща.

Опущу рассказ о том, как я вернулся домой, как меня там встретили. Не буду пересказывать вопросы Воробьёва – где я был всё это время и что делал. Сразу перейду к сути моего появления у него. Когда я рассказал Серому свою идею с пенсионерами, он к моему удивлению не запрыгал от радости, что миллион его сограждан немного порадуются колбаске с сыром. Он не прослезился от моего искреннего намерения сделать чью-то жизнь хоть чуточку приятней. Он спросил с дрожью в голосе:

– Ты не разыгрываешь меня? У тебя есть сто миллионов долларов? Правда? И ты его хочешь раздать нищим и попрошайкам?

– Да нет же! Пенсионерам!

– Ну, ты и дурак! От меня-то ты чего хочешь?

– От тебя? Я хочу, чтобы твой отец помог мне переправить ворованные деньги на родину и раздать их тем, у кого они украдены.

– Серёга! Я смотрю на тебя и фигею. Ты святой или юродивый? Кому ты собрался раздавать свои деньги? Думаешь, что когда ты останешься без гроша в кармане, кто-нибудь тебе поможет или хотя бы скажет спасибо? Не дождёшься!

– Я и не жду ничего в ответ. Это я им хочу помочь!

– Вот придурок! Не ожидал от тебя такой глупости!

– Ладно, пошутили и хватит. Отличная, на мой взгляд, идея. И я от неё не откажусь. Так ты поможешь?

– Я ещё не сошёл с ума помогать в такой авантюре, пахнущей кровью и тюрягой! Господи! Послал мне бог дружка дебила. Он такой один на этом свете!

– Нет, не думаю. Раз я на такое решился – значит по теории вероятности есть и другие. Мир не без добрых людей.

– Святоша! Лох! Деточкин!

– Ну, хватит трепаться, – я всё ещё был уверен, что он стебается. – Скажи, ты мне поможешь?

– Я? Цена вопроса?

– В смысле?

– Сколько ты мне отвалишь за услугу?

– Какую услугу?

– Тебе лучше знать «какую». Это же ты просишь меня тебе помочь. Сколько мне обломится за это?

– Да, за что?

– За всё! За то, что я убежу…, убедю отца, чтобы он нарушил закон и помог тебе переправить мимо таможни твои бочки с баксами. Думаешь, что ради твоей маразматической идеи все бесплатно тебе будут помогать? Таких придурков больше нет. Кучу людей надо будет подмазать.

– Ну, сколько это может стоить? Сто, пятьсот?

– Пятьсот тысяч?

– Ты сдурел от жадности? Какие пятьсот тысяч? Пятьсот баксов.

Воробьёв аж присвистнул:

– Это ты сдурел! Ты где витаешь? Где ты родился и прожил свою сознательную жизнь?

– Ну хорошо, тысячу. Что, мало? Тогда пять.

– Тебя в твоей Испании дурью каждый день кормили? Или ты башкой сильно ударился? Я тебя не узнаю.

– А я тебя. Сколько ты хочешь за твою услугу?

– Тридцать процентов. И это ещё по-божески.

– Сколько? Тридцать? Это же благотворительность, а не торговля наркотой.

– Ладно, только из-за нашей личной дружбы – двадцать пять. Хотя, когда ты разбогател, ты не вспомнил, что у тебя есть друг. Ты вспомнил про него только сейчас, когда он тебе понадобился. И кто ты после этого? Двадцать пять – и ни цента меньше.

Я плюнул, сказал ему несколько «добрых» слов на прощание и ушёл не попрощавшись. Именно так: сказал на прощание – и не попрощался.

Три дня я ждал, что Серёга одумается. Придёт ко мне и станет извиняться за своё унизительное поведение. Он по моему мнению должен был не спать ночами и страдать за своё корыстолюбие. Господи! Разве можно поменять настоящую дружбу на деньги? Сколько друзей разругалось вдрызг и дажепоубивало друг друга за эти годы. Я не хотел, чтобы Воробьёв выпал из обоймы людей, которых я ценю и уважаю. Всё ждал, что он вернётся, и я его прощу за минуту слабости. Ведь это всё от жадности. А значит от дьявола. Но, бог в душе должен всегда побеждать дьявола исполнением своих чистых намерений. Если бы не было такого хеппи-энда, жизнь человечества давно оборвалась. Мир существует только потому, что есть порядочные, добрые люди. И я упорно причислял своего друга к этой половине человечества. Ведь мне тоже приходилось в этой жизни оступался. Даже сидел в тюрьме. К сожалению, это не исправило меня. Не встал я на путь праведный. Тогда не встал. Но теперь, меня уже не заманишь чёрствой коврижкой или сундуком с бриллиантами. Я никогда не продам дружбу и любовь за семь серебряников.

Вечером третьего дня в дверь родительской квартиры, где я обитал, позвонили. Ничего не подозревая, открыл дверь. Ба! Привидение! Призрак из прошлого. В дверь, смеясь и обнимая меня, ввалилось сразу четыре бывших университетских однокашника. Кудрявый – это кличка Антона Кудряшова, завопил:

– Вот ты где прячешься! Сегодня же суббота. Мы собрались и тебя вспомнили. Дай, думаем, навестим! – Он затряс бутылками в пакете. – Шампусика прихватили. Ты рад нам?

– Конечно, рад! – Лерка Лебедева повисла на моей шее. – Серёжка, я так по тебе скучала! Почему ты меня разлюбил? Почему не звонишь?

– Ладно, ладно, – отодрал от меня девушку рыжий Боря Заславский, – мы все скучали и не забывали о тебе.

В подтверждение он больно лупанул кулаком по моей спине. Красавец-здоровяк Сашка Бондарь саданул с другой стороны:

– Что стоишь, как вкопанный? Веди в свои хоромы!

Это был удивительный вечер. Обо мне неожиданно вспомнили все мои университетские однокурсники. Или почти все. Вспомнили даже те, с кем я за пять лет успел перекинуться парой слов. Отпад! Полный улёт!

Дверной звонок выполнил пятилетку за один вечер и охрип. Сама дверь разработалась и перестала скрипеть. Пришло в конце концов человек двадцать. Все проявляли необычайную заботу: притащили торты, выпивку, цветы. Цветы зачем? Видимо не знали, что я холостой. Неожиданно припёрся даже один парень, с которым я сидел рядом на вступительных экзаменах. Больше в жизни я его не видел и даже с трудом вспомнил имя. Он сам подсказал. Шампанское и вискарь лились рекой. Было весело и непринуждённо. Чёрт, возьми, я давно не был так счастлив! Все клялись в любви и вечной дружбе. Убеждали, что помнили и переживали обо мне денно и нощно. Неожиданно и приятно. Я растрогался до слёз. Как много на земле хороших душевных людей! А я, негодяй и подлец, за это время даже успел позабыть некоторые фамилии. Стыдно…

С перепоя я проснулся неожиданно рано и долго лежал в кровати. Голова трещала, рот никак не избавлялся от противной оскомины, в глазах без устали скакали микро-зайчики. Отрыв от постели тут же наказывался болью в висках и тошнотой. Я лежал и смотрел в потолок, надеясь, что всё в моей жизни само собой утрясётся. Через час такой прострации на потолке проявилось начертанное моим воображением послание: «Чудес не бывает. Неожиданно проснувшаяся любовь сокурсников – это результат утечки болтливого Воробьёва. Он слил кому-то информацию, что у меня есть куча американского бабла». Под подушкой закрякал полицейским сигналом смартфон. Вспомни гумно – сразу рядом оно!

– Чего тебе, Воробьёв, от меня надо? – артикуляция губ всё ещё не протрезвела и наотрез отказывалась хорошо выговаривать слова.

Но Серый даже не дослушал меня и заорал:

– Спасайся Серёга и не поминай меня плохим словом! Собирай манатки и сматывайся! Через полчаса они будут у тебя!

Я залился пьяным смехом:

– Хе! Да они вчера все припёрлись!

Но в ответ были слышны только короткие гудки.

Чего он разорался? Мне было непонятно. Но я всё же сумел подняться, умылся, привёл себя в порядок и пошёл заедать вчерашний пьяный вечер маминым борщом. В дверь опять позвонили. О! Никак снова припёрлись! Ладно, откроем! Но в дверь ввалилась группа в бронежилетах, масках и с автоматами в руках. Возглавлял её Серёгин папа с двумя помощниками. Видимо, он услышал мои молитвы и пришёл сделать благое дело. Помочь старости. Правда исключительно своей. Почерневшая от всего этого мать молча наблюдала, как её квартира превращается в свалку развороченного мусора. Хлопцы в униформе ловко и быстро распороли все подушки и матрацы, покидали на пол книги и заодно набили горы посуды. Мама при этом не проронила ни одного слова. Это для меня было страшнее пути на Голгофу.

Они ничего не нашли, и на глазах у всех соседей пай-мальчика, которого много лет назад все ставили в пример своим детям, с наручниками на руках провели по двору и затолкали в автозак.

После обеда меня привели на допрос. Следом вошла дама с боевой раскраской на лице, оттопыренными губами и перекаченной грудью. Сначала даже показалось, что это сама певица Лобода пришла посмотреть на единственного в России богатого простофилю. Нет, погоны указывали, что передо мной не поп-дива, а полковник ФСБ. Каким макаром она в тридцать лет стала полковником? Впрочем, в стране, в которой директор мебельного магазина становится министром обороны, может быть и не такое. К примеру, целительница Джуна, вроде как, вообще была генерал-полковником. Чего же ты хочешь? Россия-матушка, одним словом.

Красавица села за стол, даже не взглянув на меня и открыла дело:

– О, какие уголовнички пошли в последнее время, – ухмыльнулась она. – Журфак СПБГУ. Надо же! Ба! По окончанию университета работал на киностудии?

Полистав моё «досье», она впервые обратилась ко мне напрямую:

– Чего тебе, Серёжа, не хватало? Чего ты полез в эти дела? Кем ты хоть работал на киностудии? Расскажи без протокола. Интересно.

Я качнул головой, пожав плечами:

– Рабом.

– Кем? – она вывалила от удивления нижнюю губу, став похожей на рыбу поющую в мультфильме песню: «Если хочешь быть богатым, если хочешь быть счастливым, оставайся мальчик с нами. Будешь нашим королём!»

– Сценаристом, работающим на чужое имя.

У моей бывшей начальницы была сестра, которая штамповала каждый месяц по десять книг и сценариев. Один из таких её сценариев всегда был моим. Не по имени, конечно – по труду. Я получал свою жалкую половинку тысячи баксов и был счастлив. Вообще, отношения с нашей «грымзой» до определённого момента у меня были ровные. Бочку катить на меня она стала по полной программе только тогда, когда на студию пришёл большой заказ. Министерство культуры готово было оплатить выпуск большого пакета фильмов военной тематики. Наша стерва всех собрала и поставила задачу каждому за три месяца создать по десять сценариев. Очуметь просто! Что можно наклепать за такой срок? Угу. Только гумно. Я принёс два сценария, над которыми работал день и ночь в Национальной библиотеке и в государственных архивах, выискивая скромных героев, подвиги которых до сих пор не были прославлены. Но «грымза» всё это отправила в мусорное ведро, наорав на меня при всех. Ей надо было совсем другое кино о войне. Правда о которой видна только с колокольни Современности. Жека Гаркуша, наштамповал 32 сценария. Он и стал после этого любимчиком нашей рабовладелицы. Я на такое не способен. Речь не об объёмах. Такие объёмы никто не в силах выдать на-гора. Это если подходить к сценариям серьёзно. Я говорю о совести. Женечка брал старые советские сценарии (даже тех фильмов, которые прошли в прокате) и быстро их переделывал под современные требования. Переделок было немного. Главный герой после его правок и усовершенствований оказывался репрессированным зеком, которого выпустили на свободу только для того, чтобы он совершил какой-нибудь подвиг. Если он не погибал, в конце фильма его сажали обратно. Поэтому он боролся не только против Гитлера, но и против жестоких подручных вождя всех народов. Здесь же всплывали многочисленные раскулаченные, урки, какой-нибудь добрый и нежный фашист, в которого влюбилась разведчица Таня (это я для примера), честные давалки, которые работали в немецком борделе одновременно и проститутками, и советскими агентами. Ну, и так далее. Помнится, «грымза» поставила работы Гаркуши в пример всем. Тогда я тоже на следующий день принёс великолепный сценарий. Назывался он «Деды полковника Петрова». В заделе фильма полковник Петров собрал на зоне дряхлых стариков, которые сидели по политическим статьям. Почему по политическим? Потому что урки не имели той доли ответственности за судьбу Родины, которую имели репрессированные. Под угрозой расстрела их семей, дедов забросили в Западную Европу для выполнения особо опасного задания, которое поставил лично товарищ Берия. К выбору национальности стариков я подошёл с высокой степенью толерантности. Один из дедов был украинцем, другой евреем, третий грузином, четвёртый дядей Мао Цзэдуна. Выдавая себя за генералов Генштаба вермахта, деды проникли в самое сердце нацисткой Германии и стали готовить демократическую революцию, привлекая на свою сторону честных немцев…

Мои воспоминания перебила полковница:

– Такая хорошая биография. Все дороги мира лежали у твоих ног, – она упорно мне тыкала, – а ты этим не воспользовался.

– Зато ты этим воспользовалась, судя по всему, сполна, – зло ввернул я.

Наигранная улыбка сорвалась с трамплина её губ:

– Ну, ну. На рожон лезешь. Бывалый, – намекнула она на мою судимость. – Ну что, Бывалый, колись – куда ты деньги спрятал? И где ты их украл?

Мне стало смешно. При таком количестве неопровержимых улик, я здесь надолго не задержусь. Ничего не знают, а уже допрашивают. Что у них есть? Рассказ Воробьёва-младшего? Ба! Он им, наверное, рассказал, что я дурачок. И меня легко можно расколоть. Поманив красотку пальцем, я предложил:

– Давай так. Пятьдесят миллионов тебе – пятьдесят мне. И разбегаемся каждый в свою сторону.

Она поддалась вперёд и понизив голос уточнила диспозицию:

– Пятьдесят чего?

– Баксов, конечно, – сказано это было очень громко.

Девушка оказалась не полной дурой – поняла, что я над ней насмехаюсь. Зло хлопнув папкой, она нажала кнопку. Появившийся конвоир тут же получил команду:

– Отведи в карцер этого юмориста. Потом вернёшься и подпишешь протокол, что он на меня напал.

Так начались мои мытарства. Не знаю, какими аргументами апеллировал судья, бесконечно продлевая срок моего задержания. Но, не имея вообще никаких доказательств по основной линии, меня обвиняли только в том, что я нападал на всех следователей и конвоиров. Ну, что тут поделаешь, раз я такой очумелый маньяк-ментоненавистник! Хорошо, хоть в СИЗО не принято подбрасывать наркотики, так как это своего рода выстрел в собственную ногу.

В КПЗ я просидел полгода. Это была непрерывная пытка. Никогда не думал, что в наше время пытки могут быть столь изощрёнными. Ко мне в камеру подсаживали специальных блатных, придурков и настоящих маньяков. Всё с одной целью, чтобы узнать, где я прячу свои бочки с деньгами. Я только улыбался и говорил, что это была шутка. Но с такими людьми, как Воробьёв-старший шутки были плохи. Меня кормили отвратной едой и не давали спать. Раз в два дня подпольного миллионера вызывали на допросы и угрожали сломать жизнь, отобрать квартиру и посадить мою мать в психушку. Но не для того я рисковал здоровьем, чтобы вырвав эти кровавые денежки из жадных рук Урри, тут же передать их в жадные руки Воробьёва-старшего. Пытки и угрозы не сломали меня. Мечта вернуть деньги пенсионерам помогла мне выжить в таких условиях. Не добившись от меня ничего, следователи исполнили свои угрозы – отправили дело в суд. Здесь мне, как рецидивисту, припаяли четыре года строго режима. За что? Не буду оригинален – ни за что! Такой максимальный срок мне вынесли по «страшным» преступлениям: оказание сопротивления органам власти, незаконное пересечение границы по поддельным документам, отмывание денег, нажитых преступным путём и уклонение от уплаты налогов. Последние два пункта были особенно смешными и не имели никаких вещественных доказательств, не считая пяти тысяч долларов, изъятых у меня в ходе обыска. На суде я утверждал, что меня Марка Гойхмана перепутали с Сергеем Федотовым. Вызванная в качестве свидетеля мать заявила, что я ей не сын. Но Серёга Воробьёв и несколько моих однокурсников подтвердили, что знают меня, как Федотова. В результате, суд не очень скорый и не очень справедливый, отправил в колонию зека Сергея Федотова, как значилось в приговоре.

В результате я не стал счастливым, а они богаче на полторы бочки долларов. На самом деле, возможно, что никаких бочек с долларами уже и не было. Я был уверен, что их уже нет. Наверняка, узнав, что меня в России посадили надолго в тюрьму, моя подруженция укатила бочки в неизвестном направлении. Ну и чёрт с ними: с рассохшимися бочками, с бывшими подругами и с жадными генералами ФСБ. Я очистился и даже был счастлив, что такими испытаниями смыл со своей шкуры все свои грехи. Не скажу, что в колонии мне жилось слишком плохо. Всё было нормально. Никто мне особо жизнь не портил. Я не был мастером каратэ, кун-фу или дзюдо. Это в кино герои мастерски расправляются с двумя десятками жутких уголовников. Я был физически крепким мужиком, но не более того. В трудное первое время меня вновь спасло то, что я умел мастерски рассказывать все те истории, которые со мной произошли. Как и в первую отсидку народ слушал, разинув рот, восклицая в конце моих рассказов: «Вот ведь врёт! Вот сочиняет!» Но каждый вечер снова просили рассказать что-то новое. Поэтому у меня были многочисленные почитатели и заступники. Они не дали меня в обиду. Впрочем, сидел я не очень долго.

Часть седьмая

Девочка с пальчик

Через год и два месяца моей отсидки произошло что-то из ряда вон выходящее. Мою шконку застелили богатым матрацем и стильной подушкой. Появилось новое бельё и одеяло. Рацион питания неожиданно улучшился количеством и качеством ассортимента. Мало того, на стену повесили плазму, а вместо моей тумбочки поставили небольшой холодильник. Чалившиеся со мной зеки подкалывали, мол, к тебе собирается приехать делегация проверяющих из ООН или даже сам президент России. Другие с уверенностью уверяли, что в нашем бараке будут снимать кино про условия жизни заключённых. А рецидивист Серёжа Федотов будет его главным героем.

Впрочем, не буду врать, я сам пребывал в догадках, с чего это такое внимание к моей скромной персоне. Может, это полковники и генералы вновь вспомнили обо мне и их замучила совесть, что они меня посадили ни за что, ни про что? Других мыслей не приходило в мою наивную голову. Но всё выяснилось тогда, когда меня пригласили в дом свиданий. При чём это был не простой дом – это был Дворец сочетаний для особых зеков, к которым меня было трудно причислить. Я не мог предположить, кто меня в нём ждёт. Мать, после всего случившегося сильно сдала здоровьем и уже не могла без посторонней помощи передвигаться. Она только присылала мне посылки и письма с мольбами выти из тюрьмы новым человеком и завязать с проклятым прошлым навсегда. Сокамерники, узнав, что меня пригласили в «секс-дворец», посмеялись и благословили на получение удовольствия с обязательством подробного последующего рассказа.

Меня привели в просторную комнату. В ней была большая кровать с высоким матрацем, а также телевизор, кондиционер, компьютер и стол, на котором стояла бутылка вина и фрукты. В углу красовалась наряженная ёлка. До нового 2019 года оставалось четыре дня. Вот интересно, когда зеков приводят сюда на свидание, они правда смотрят телевизор и залезают в инет, чтобы прочитать дебильные новости? Новости про то, что какая-то поп-дива разошлась со своим очередным хахалем. Нет, я уверен, что вино и фрукты их привлекают больше. Впрочем, это уже второе. А первое – вы понимает, что на первое.

Я сел на кровать и стал ждать. Никто не приходил. Мои ожидания продолжились. Но снова тишина. Что за шутки? Господа полковники! Это перебор! Даже такая пытка не заставит меня всё вам рассказать. От нечего делать руки потянулись к бутылке с вином. Но что-то я от него отвык. В одиночку оно не лезло мне в глотку. Тогда я пошёл в душ, где полчаса с удовольствием поливал себя горячей водой. Побрившись и отмывшись, достал из пакета новенький банный халат и в таком виде вернулся в комнату, которая одновременно была и спальней, и гостиной. Именно в это время в дверь постучали.

Я сначала даже опешил. Столько безрезультатно ждал. Может, ослышался? Стук повторился. Господи! Да кто там?

– Входите уже. Открыто!

Дверь медленно отварилась и в щелку проникла маленькая годовалая девочка с тонюсенькими косичками. Она застенчиво застряла в проёме, выставив одну ногу вперёд и ухватившись рукой за дверь. Я никак не ожидал появления в моей жизни такого чуда.

– Кто ты? Как сюда попала? – серьёзно спросил я.

Эта серьёзность видимо напугала девчушку и она, сморщив нос, занюнила, оглядываясь назад. Но чьи-то ласковые руки затолкнули её в комнату. Следом вошла обладательница «ласковых рук».

Это была Настя. Явление народу многократного дежавю я встретил с удивлением:

– Ты? Зачем?

Она, улыбаясь, молча подошла ко мне и обвила мою шею руками:

– Затем. Ты забыл свои амулетики. Я их привезла. Ты рад?

Вы меня спросите, рад был я этому или нет? Нет, не рад. Я был на сто сорок седьмом небе от счастья.

– Какие амулетики? – глупо переспросил я.

Настя повернула голову к девчушке и сказала:

– Вася, отдай папе его амулетики.

Ангелочек во плоти неуверенно протянул мне свою руку. На тонюсеньких пальчиках топорщились малюсенькие гипсики. Это «отдай папе» – прозвучало для меня, как гром среди ясного неба. Значит я, подлец, оставил беременную женщину одну в чужой стране. Снежок сияла, явно довольная своей идеей. Я улыбнулся в ответ:

– Вы, мои амулетики.

С этой комнатой связаны три счастливейших дня моей жизни. Вы спросите, как такое может быть? Наверняка вы задаёте вопрос не про моё счастье, а про то, как такое может быть в жизни обычного зека. Зря спрашиваете. Меня это вообще не интересует. Меня интересует моя семья.

Часть восьмая

Мои любимые пальчики

Вскоре я вышел на свободу. Веня добился пересмотра дела. И меня оправдали. Вы снова спросите, как такое может быть? В наших российских условиях и не такое бывает. Даже стыдно за такие ваши вопросы.

Мы стали жить в моей квартире на Московском, недалеко от Парка Победы. Я был счастлив, что у меня растёт дочь. Любимая дочь. Я её люблю всем сердцем. Как и её мать. Мы вместе воспитывали дочурку и даже планировали сделать ей братика. И вот ведь странность какая, с этих пор у меня и Насти появилась огромная куча общих интересов и тем для разговора. Больше меня в моей жизни моя любимая женщина, моя жена, моя судьба – не раздражала.

Поженились ли мы? Ну…, так. Полуофициально. Настя же не развелась с этим…, гадом. Веня занимался Настиным разводом, но адвокаты Урри затеяли тяжбу, связанную с изменой, за которую она по брачному контракту должна была выплатить Урри крупную сумму отступных. Да, надо всегда читать то, что подписываешь. Этого наркомана обслуживают отличные юристы. С кем она и кому изменила? Со мной, конечно. Единственное светлое пятно, когда я вспоминаю, что Настя была женой этого Урриодца – это тот факт, что мы наставили ему рога.

Но вернёмся к вашему вопросу. Однажды мы спонтанно поехали в Лас-Вегас, где и заключили брак. Он никогда не будет фигурировать в качестве юридического документа не только потому, что Настя на момент бракосочетания была замужем, но и потому, что в этом документе я назван Марком Гойхманом. Сергея Федотова в США не пустили. Может, мне оставить это имя за собой? Сценарист Марк Гойхман – звучит? Лучше, чем – сценарист Сергей Федотов? Конечно, «директор картины Марк Гойхман» – звучит значительно лучше. Тем, не менее надо подумать.

В принципе в самом процессе этого бракосочетания не было ничего примечательного. Только двойник Великого Элвиса расширил глаза от удивления, когда вместо золотых мы надели на пальцы друг друга гипсовые кольца. Они были отпилены от тех самых памятных гипсиков. Я надевал Насте на палец гипсовое кольцо в надежде, что вскоре наступит тот день, когда я смогу сделать ей официальное предложение в качестве Сергея Федотова. А она, будучи гражданкой РФ Анастасией Илюхиной, даст согласие и тогда уже мы воспользуемся кольцами золотыми.

Что вам ещё рассказать? Куда девались деньги? Это вас интересует? Правда? Но раз интересует, то знайте, что супруга отчиталась передо мной, куда она потратила три бочки долларов. Половину, как я и хотел, она перевела на счета полумиллиона пенсионеров, которые имели самую низкую пенсию в стране. Вот так вот! Моя школа! Молодец! Я так и не знаю, как она это сделала. Настя оправдалась тем, что она не хочет всуе упоминать имена помощников, чтобы зря не подставлять их. Но флэшку с транзакциями переводов показала. Из оставшейся суммы десять миллионов она отдала Стэлсу. Да-да, парень оказался живучим. А вот его брат был убит по-настоящему.

Я спрашивал Настю, куда она вложила остальные средства? Но супруга только улыбалась в ответ и указывала на Василису. Мол, разве этого тебе мало?

Это конечно неправильно. Это плохие деньги. Они не заработаны нашим трудом. Но мне ужасно не хотелось вновь скандалить из-за этих грёбаных баксов. Разрушать с таким трудом склеенное хрупкое семейное счастье я не желал. Пришлось успокоить свою совесть клятвенным обещанием: это последний раз в жизни, когда я поступаю неправильно. Повлияло и то, что Настя наконец-то поведала неизвестную мне канву всех этих событий. Нет, я не стал после этого оправдывать все её «неправильные» действия. Но в моих глазах она заметно выросла, как человек.

Как-то раз ранней весной, мы проснулись неожиданно рано. Я лежал и размышлял над тем, что мне приснилось.

– О чём ты думаешь? – спросила благостно устроившаяся на моём плече Снежок.

– Сон приснился.

– И что?

– Не могу понять, толи он пророческий, толи философский.

– Расскажи.

– Глупо рассказывать дурацкие сны.

– Ты расскажи, я сама решу дурацкий он или нет.

– Хорошо. Слушай! Мне приснился один мечтатель-ботаник. Ботаником он был по жизни, а по профессии – генетиком. В детстве он недоедал. Отец бросил его мать беременной. Поэтому ещё будучи совсем маленьким наш ботаник стал мечтать о том, что, когда вырастет, он изобретёт способ накормить всех голодных на Земле. Так как наш «ботан» был хорошим мальчиком, он решил исполнить свою мечту не через революцию, они уже давно вышли из моды, а через науку. Он был очень упёртым созданием и с головой углубился в изучение азов, с помощью которых можно достичь поставленной цели. Поэтому и стал ботаником: мальчиком в очках, с бледным цветом лица и не проходящими кругами под глазами. В школе наш юный гений учился лучше всех. Он выигрывал все олимпиады, в которых участвовал. Его включили в список перспективных вундеркиндов, способных поднять науку на невообразимые высоты. Это и случилось. Юный очкарик закончил школу за семь лет, университет за три года, аспирантуру экстерном. Он стал профессором в двадцать пять лет. Его фолианты выходили на многих языках мира. В конце концов он, как генетик, увлёкся выведением курицы, которая должна была нести яйца с тремя желтками. Что смеёшься? Ты не видела яйца с двумя желтками?

– Кажется видела. Точно! Такое яйцо мне однажды попалось.

– Вот видишь. Значит, в теории можно добиться, чтобы курица несла яйца сразу с тремя желтками. Курица, как и человек, вполне может рожать тройняшек. И это у нашего гения получилось. Добившись устойчивого результата – его экспериментальная курица постоянно стала нести яйца с заданными характеристиками, он положил яйцо в инкубатор и стал ждать появления на свет птенцов. Придя домой, наш гений не мог заснуть. Его распирало от того, что он стал великим учёным, сделавшим огромное для всего человечества открытие. Утром, придя в лабораторию, ботаник обнаружил, что яйцо по-прежнему лежит в инкубаторе, но за ночь оно заметно выросло. Чудеса. Следующей ночью он вновь не мог уснуть. Его изобретение способно перевернуть вверх дном всю фундаментальную науку! Только он, неподражаемый бог от науки, смог сделать это. Все остальные – это просто подмастерья, неспособные иметь ни прозорливость истинного таланта, ни интуицию великого учёного, ни смелость настоящего естествоиспытателя. За это изобретение ему, несомненно, дадут Нобелевскую премию. Он – гений! Утром он обнаружил, что его экспериментальное яйцо стало больше, чем у страуса. Всю следующую ночь он не находил себе места. Я никому не расскажу, в чём здесь секрет. Я настрою огромное количество птицефабрик по всему миру, и мои курочки будут нести яйца, которые завалят весь мир гигантскими окорочками. Я разбогатею! Стану миллионером! Нет, миллиардером. Да что там! Первым в мире триллионером!!! Я озолочусь и прославлюсь. У меня будут самые красивые женщины, яхты, виллы, автомобили. Утром, он обнаружил, что яйцо с трудом помещается в комнату. «Вау! – возликовал молодой гений. – Мои тройняшки ещё подросли!» В это время скорлупа треснула и сердце учёного затрепетало. Но из яйца вылупился Змей Горыныч и проглотил его.

– И в чём смысл твоего нравоучения? – Насте было смешно от моего рассказа.

– Ни в чём. Это история рождения Змея Горыныча.

– Врёшь! – она весело села на кровать за моей спиной и стала щекотать, приговаривая: – Врёшь! Яйцо не может само расти!

– Может! Это же сон.

– Скажи честно – ты это сейчас придумал. Придумал, чтобы в очередной раз упрекнуть меня в желании жить богато, – Настя развернула меня на спину и села сверху, прижав кисти моих рук к постели.

– Нет! Не бей меня. Я не придумал! Это был сон.

– Надо же! Тебе прямо притчи снятся. В чём её смысл? Ты понял?

– Да! Понял! Все Змеи Горынычи рождены людьми. Мы их создали. Мы их вырастили своей жадностью, корыстолюбием, ненавистью, завистью и желанием оправдать свои преступления, какими-нибудь благими намерениями. А потом наше детище вырастает и проглатывает родителей. Дракон наших плохих мыслей сидит в каждом из нас. И если мы будем греть его своими отвратительными поступками и намерениями, он вырастит, вылупится и проглотит нас. Ботаник не умер. На следующий день он вышел через прямую кишку Змея. Но он перестал быть человеком. От стал подлецом. От него стало за версту вонять фекалиями дракона, как и от всех негодяев.

– У-у-у! Куда загнул! – мой рассказ перестал её забавлять. Настя неожиданно нахмурилась: – Наверное, ты прав. Как всегда, прав.

Она встала и медленно подошла к окну, вглядываясь в ранний рассвет. Я подошёл следом и встал за её спиной. Моя любимая резко развернулась и нежно обняла, засыпав поцелуями:

– Конечно, ты прав. Спасибо тебе мой добрый рыцарь, что ты спас меня от моего дракона. Я больше никогда не буду от тебя ничего скрывать. Чтобы дракон не имел шансов взять реванш.

И она рассказала про себя всё. Всё, от самого рождения. Тот рассказ про папашу, который «пил, как бочка» и кредиторов, одного из которых Настя убила – это сказка. Она её сочинила специально для меня. Чтобы отвязался. И для того, чтобы не бередить рану, вызванную истинной причиной. Странно, но я полюбил женщину, такой, какой захотел её увидеть. Даже несмотря на то, что её душа была спрятана от меня за семью замками. В принципе, я не ошибся. Моя любимая – лучшая женщина на Земле. Человек в прекрасном образе красивейшего создания матери-природы. Она была единственным ребёнком в семье. В стране разнузданно и цинично разливалось время Великого передела. Передела не только собственности, но и душ человеческих. Купленные за копейки… Нет, не так. Нагло захваченные людьми, не отмеченными даже случайным отпечатком совести, заводы превращались в место искоренения человеческого духа. Народ выгоняли на улицу, оборудование продавали на металлолом, а территория становилась объектом земельных спекуляций. Кто не пропал в агонии наркомании и алкоголизма, стал торгашом. Улицы городов заполонили мешочники. Обладатели вузовских дипломов вынуждены были заняться этим, чтобы не сдохнуть с голода. В меньшей степени этот кровавый передел коснулся северных городов. Когда Насте исполнилось пять лет, её отца выбрали мэром столицы богатого нефтяного края. Илюхин был народным мэром. Здесь его хорошо знали и уважали. Он был чем-то похож на того ботаника в зачатке истории про Змея-Горыныча. Немного наивный и мечтательный. Такой мэр был не нужен олигархам, пускающих слюну при виде очередного нефтяного пирога. Александр Илюхин, так звали отца моей принцессы, прекрасно понимал к чему ведёт передел собственности. У новых владельцев бывших государственных нефтяных предприятий не было никакой жалости к северянам. Им было наплевать на их судьбу. Поэтому новый мэр стал всячески препятствовать рейдерству и бандитизму на управляемой им территории. В результате его автомобиль был расстрелян средь белого дня из автоматов. Погиб он и его водитель, у которого было два маленьких сына. Через день после похорон пропала мать Насти. Целую неделю её насиловали на базе отдыха, купленной Олегом Урышевым. Да-да, отцом Урри. Именно он положил глаз на нефтяную компанию, базирующуюся в этом городе. Мать выжила. Но она стала инвалидом. Благодаря друзьям отца и просто хорошим людям, Настя в детстве не знала бедности. Они жили не богато, но не испытывали особой нужды. Окончив школу, Снежок поступила в московский ВУЗ, известным подготовкой специалистов нефтяного промысла. Там, уже на третьем курсе, она познакомилась со Станиславом Банных. Он был прозван друзьями Стэлсом за его необычайный дар скрываться с лекций незамеченным. Стас был старше Насти на один год. У него был брат Лёшка, ровесник Снежка. Неожиданно выяснилось, что братья – это сыновья погибшего водителя. Насте история гибели её отца была практически неизвестна. Мать не любила её рассказывать. Зато Стэлс и Леший об этом знали всё. Или почти всё. Так, слово за слово, мысль за мыслью – ребята подружились и загорелись идеей мести. Они стали собирать все сведения об Урышеве. Оказалось, что к тому времени, а это был 2012 год, олигарх давно сбежал за границу. Он не захотел делиться с курирующими его органами государственной власти и был объявлен в розыск за укрытие от налогов трёх миллиардов долларов. Друзья долго разрабатывали план мести. Для его воплощения требовалось много времени и средств. Однажды Настя встретилась с одним человеком, который когда-то работал в том самом северном городе одновременно с её отцом. Он возглавлял местную ФСБ и был уволен с должности сразу после смерти Илюхина, под предлогом того, что не смог предотвратить покушение. К тому времени полковник был старым и больным пенсионером и мало чем мог помочь ребятам в их планах. Но он рассказал Снежку, что в ячейке одного банка хранится компромат на Урышева, собранный неким генералом из Питера. Генералы ФСБ тоже хотят жить на широкую ногу. Поэтому они часто используют своё служебное положение для незаконного сбора сведений, порочащих богатеньких олигархов. Для этого генерал иногда пользовался услугами отставного соратника, знакомого ему ещё по учёбе в ВУЗе. Он и рассказал дочери мэра Илюхина следующее: «Как-то, во время пьянки в его кабинете, когда речь зашла об Урышеве, мой однокашник проболтался, что у него на этого бандита уже собрано обширное досье, которое по его словам стоит не менее сотни миллионов баксов. Максимум через три месяца, сказал генерал, появится повод предъявить счёт этому упырю, убившему мэра Илюхина. Через пару дней я случайно увидел моего собутыльника, входящим в банк. Значит он хранит эти документы там. Это вообще хитрый банк. Он мало занимается кредитованием и обслуживанием населения. Но его услугами пользуется вся элита Питера. Наверняка, досье генерала хранится в этом банке». Настя передала разговор Стэлсу и у того родилась идея грабануть названный банк, расположенный на тихой питерской улочке недалеко от Таврического сада. Сначала Снежок была категорически против этого. Но жажда мести и необходимость в средствах соблазнили её на столь опасное предприятие. К тому же, мать была при смерти, и врачи говорили, что её может спасти только дорогостоящая операция за пределами нашей милосердной родины. Неожиданно легко полковник-пенсионер согласился им помочь. При этом он категорически отказался от какой-либо доли в добыче. По его словам, у него не было ни семьи, ни настоящих друзей и терять ему было нечего. Он помог советами и снаряжением. Отсутствие жертв – было единственным требованием престарелого полковника. «Если кто-нибудь погибнет, пеняйте только на себя. Я вас сдам с потрохами. Мне нечего боятся. Боюсь только взять грех на душу. А в остальном, как говорится, дедушка старый – ему всё равно», – подвёл отставной полковник итог разговора с новоявленными грабителями. Переехав в Питер, народные мстители изучили расположение банка на местности, режим охраны, внутреннее устройство помещений и приготовились к ограблению. Меня в этот процесс вовлекли случайно. Троица зашла в кафе, где Воробьёв устроил смотрины, просто поужинать. Когда в подпитии я прицепился к Насте, Стэлс с Лешим не решились устраивать скандал – светиться им было нельзя. Зато у старшего брата экспромтом родился план, как проникнуть в сейфовое отделение, не оставив при этом пальчики и паспортные данные. «Он сам виноват. Прицепился, как банный лист. Пусть сам и выпутывается. Это будет ему наука, как приставать к незнакомым девушкам, сидящим в компании двух парней», – убеждал он Настю. И когда я вновь нарисовался с предложением пересесть за мой столик, Снежок согласилась. Дальше, по её словам, всё пошло, как по маслу. Я поверил в невероятное, в то, что переспал с ней, что чем-то ей обязан и в то, что она умудрилась сломать сразу десять пальцев.

–Мне тебя не было жалко. Это было скорее приключение. Тем более, что Стэлс убедил меня, что ты ни каким образом не пострадаешь. В результате всё так и произошло. Мы грабанули этот банк, где нашли досье на Урышева. Ты отделался лёгким испугом. Заметь, между прочим, я здорово сыграла роль наивной блондинки, – она рассмеялась.

– Неплохо, неплохо, – мне неприятно было вспоминать свою лопоухость, поэтому я перевёл разговор на другую тему: – Но зачем ты подкинула деньги в сейфовую ячейку?

– Ни зачем. Просто так. Ты же не трогал эту ячейку. Сотрудник видел, что тебя выключили первым. Значит ты не мог положить туда деньги. Это в случае, если бы их там обнаружили следователи. Но мне, если честно, где-то в глубине души было немножечко жалко тебя. Впрочем, Стэлс был плохого мнения о твоих умственных способностях. Он считал, что ты эти деньги не найдёшь. А мне даже приснилось, что ты держишь пачки банкнот и думаешь обо мне.

– Ба! Да ты уже тогда в меня втюрилась по уши!

– Нет! Нет! Не сочиняй. Я вообще не думала, что свяжу свою жизнь с пьяным приставалой, из которого мутным потоком льются глупые шутки.

– Нормальненько! Моё гениальное красноречие обозвали «глупыми шутками». Я всегда был заводилой в компаниях. Балагуром номер «ван».

– Самомнение непомерное тебя в этом уверило. Можешь не обольщаться по поводу своих способностей.

– Ладно. Оставим моё красноречие в покое. Что вы дальше делали?

– Когда всё успокоилось, я отвезла мать на операцию в Германию. Но через месяц, вернувшись оттуда, узнала, что все наши планы мести пошли прахом.

– Догадываюсь! Братьям понравилось грести бабло и месть ушла на второй, а то и на третий план.

– Вовсе нет. Стэлс просто мечтал расправиться с Урышевым-старшим. Но тот неожиданно крякнул. Смысл в мести растворился в жаркой атмосфере Испании, где он испустил дух.

– Если вы не хотели больше грабить, зачем тогда пошли на штурм московского банка?

– Полковник подтолкнул нас на это. Нет, не специально, случайно. При нашей встрече он обмолвился, что состояние беглого олигарха досталось наследничку, который замазан в самых гнусных преступлениях. Ещё в девяностые, он возглавлял ОПГ, которое помогало его отцу отжимать конторы и убирать ненужных людей. Кроме того, он неоднократно проходил в донесениях, как организатор массовых поставок наркотиков. Именно тогда Урри и сам сел на иглу. Он давно бы сгорел от наркоты, если бы не куча бабла, на которой он возвышался. Урышев –младший проходил лечение в самых дорогих клиниках. Но, очистив организм, снова принимался за старое. Полковник даже предположил, что Урри и укокошил своего папашу. Такие слухи ходили в определённых кругах. Кроме того, наш негласный помощник предоставил нам список российских объектов, которые через подставных лиц управлялись кланом Урышевых. Мы съездили в Испанию, где эти негодяи свили своё гнездо. Три месяца мы искали подходы, чтобы найти возможность проникнуть туда. Но всё безрезультатно. В Марбелье прекрасно налажена охрана дорогих посёлков. Там расположены дома всех мировых звёзд. Урри везде бывал только в окружении личной охраны головорезов. На его виллу пробраться незамеченным вообще было невозможно. Тогда мы и решили попробовать его выманить из гнезда. Этот банк в Москве тоже принадлежал ему. Мы думали, что его ограбление вытащит задницу этого козла с насиженного места. Но опять всё пошло немного наперекосяк.

– Появился я?

– Дурашка. Ты тут ни причём. Неожиданная авария сбила в кучу все наши планы и переделала их.

– Значит ты обо мне всё это время не думала?

– Я? С чего бы это?

– Обидно. Я надеялся, что ты скажешь другое.

– Если честно, когда сознание вернулось, и я увидела твоё лицо, меня улыбнуло. Я подумала, как приятно видеть тебя рядом в такой момент. Но больше ничего. Клянусь!

– Так я и поверил.

– Ладно, сдаюсь. Я иногда вспоминала о тебе. Только не зазнавайся. А то подумаешь, что ты неотразим.

– Зачем же ты меня гнала и придумала эту ампутацию?

– Заметь, я не хотела тебя втравливать в новую историю. Ты в наших замыслах мести ни коим образом не фигурировал. А с ногой получился экспромт. Я себя убедила, что это проверка на твою вшивость. Думала – если ты не придёшь больше, значит судьба так решила. Значит, это не моё счастье.

– Но я же не исчез.

– Это плохо. Стэлс сказал, что ты будешь мешать. И я ежеминутно старалась убедить себя, что он прав. Наши планы могли вновь сбиться в кучу. На этот раз из-за моей любви.

– А! Подлая лгунишка! Значит ты меня тогда уже любила!

– Ой-ой-ой! Было бы кого! – она меня поцеловала. – Я всё время уговаривала себя: только бы не влюбиться, только бы не влюбиться.

– Раз так уговаривала, значит уже чувствовала, что я твоя половинка.

– Хорошо, скажу! Да! Тебе только следователем гестапо работать. Всё вытащишь клещами наружу. Должна же быть во взаимной любви хоть какая-то тайна и интрига.

– Зачем? Ты же обещала не скрытничать. Я перед тобой чист, как белый лист ватмана. А ты вообще со мной поступала, как последняя стерва. Зачем ты меня вновь подставила с этой съёмной квартирой?

– Но у тебя же было алиби. В момент ограбления ты гулял со мной далеко от банка. Многие видели, что ты пришёл уже после взрыва. Камеры наблюдения это тоже подтвердили бы.

– Это не оправдание.

– Стэлс считал, что ты вновь пройдёшь по делу, как свидетель.

– Всё Стэлс, Стэлс. У тебя своей головы нет? Ты же умная баба!

– Виновата, прости. Хотела отвязаться от тебя раз и навсегда. Не знаю почему.

– Это меня и настораживает. Может, у тебя такое желание всплывёт вновь.

– Пошли претензии. Мне рассказывать? – я утвердительно кивнул. – Стэлс планировал, что мы проникнем на виллу в тот момент, когда хозяин прилетит в Москву. Для этого он придумал идею с париком. Мы купили точно такой же «Майбах», на котором любил кататься Урри. Изготовили такие же номера. Стэлс примерял парик, но в нём он не очень походил на Урышева-младшего. Мы собирались грабануть виллу Урри. По слухам, в её подвале хранилось огромное количество наличности. Дураки! Не знали, что там такая система безопасности, что мы и за пять дней не смогли бы проникнуть в тайники. Это я потом узнала. Когда очутилась на вилле.

– Единственно, что мне неприятно, противно и непонятно – как ты могла отдаться этому чмошнику, этому чудовищу! – приступ ревности вновь накрыл меня с головой.

– Вот и мама мне этого не простила. Я не могла ей всего рассказать. Пришлось бы говорить об ограблении банков. Всё надеялась, что она не узнает о том, что я вышла замуж за Урышева. Но какой-то доброхот подсказал. Это и свело её в могилу.

– Как? Как ты могла так поступить?

– Всё очень сложно. Сам Урри не полетел в Москву. Но нас через некоторое время вычислили его проплаченные чины в МВД. Тебя посадили, а нас повязали и отвезли в какую-то глушь в Албании. Там нас держали почти месяц. Истязали, запугивали, морили голодом, угрожали продать наши почки. Никто из нас ничего не сказал. В конце концов приехал сам Урри. Он тоже отвёл душу в садизме. Досталось по полной Стэлсу и Лёхе. Лешему отрезали два пальца на ноге, а Стасу сломали три ребра. Меня он не стал трогать. В конце концов Урышев приказал пацанов прикончить. Это всё было в моём присутствии. А потом, он неожиданно предложил выход. Мы возвращаем все деньги, похищенные в обоих банках, и компромат, а я становлюсь его официальной женой. Взамен, он прощает пацанов и отпускает на волю. Мне была обещана райская жизнь и свобода передвижения при условии, что я буду ему верной женой.

– Неужели он на тебя так запал?

– Серёжа, давай не будем касаться этой неприятной для меня темы. Я не хочу вновь чувствовать себя оплёванной и обмазанной дерьмом. Потом иногда думала, что лучше бы я сдохла, чем согласилась. У него в голове столько дури непонятной, гадости и садизма, что и вспоминать не хочется, – она отвернулась, тяжело дыша. – Мне было жалко пацанов, и я согласилась, поставив встречное условие, что мы вернём только деньги, взятые из его московского банка. Мы бы не наскребли всю сумму, так как питерские деньги разошлись.

– Быстро вы их слили.

– Не забывай, что только на операцию моей матери ушло триста тысяч евро.

– Ладно, ладно. Что дальше?

– Парней отпустили. А Урри устроил грандиозную свадьбу в Марбелье. Далее тебе, наверное, уже всё понятно.

– Нет. К примеру, где вы взяли взрывчатку?

– Полковник дал. У него с начала девяностых этим добром был забит скрытный подвальчик в гараже. Заметь, я не называю фамилию полковника. Чтобы ты невзначай её не болтнул тому, кому не следует.

– И как вы её доставили в Испанию?

– Прости, но я тебе об этом не скажу. Тут замешаны хорошие люди, которые даже неподозревали, что их используют для доставки. Не хочу, чтобы они пострадали. Они же помогали мне с легализацией и переправкой в Россию денег, перечисленных пенсионерам.

Я понимающе закивал:

– Бог с ними. Не будем о них говорить. Мне они не очень интересны. Но вы переправили взрывчатку. Значит этот план, который мы с тобой исполнили был у вас уже давно.

– Да, его Стэлс придумал. Я прилетела в Москву, чтобы помочь с твоим досрочным освобождением. Именно тогда я рассказала Стасу о подземном хранилище на вилле. Однажды Урри обкололся и повёл меня в таком состоянии похвастаться своим богатством. Вот, мол, я какой великий! Мне показалось, что на следующий день он даже не вспомнил об этом. Так ему было хорошо накануне и так плохо утром. Но я всё запомнила. Он даже коды при мне набирал. Чванливый, самодовольный урод! Стэлс и придумал этот план. Пока Веня работал над твоим освобождением, мы подобрали квартирку над банком в Севилье и стали искать пути, чтобы подменить Урышева. Затем я улетела в Москву для встречи с тобой. Но меня выследили и доложили Урри о нас. Тот пришёл в бешенство. Избил меня до полусмерти. Хотел закопать в саду. Но, остыв, одумался. Приставил ко мне эту конченную стерву, которая мне житья не давала. У меня забрали все мои гаджеты и дали свои, которые централизованно просматривались его службой безопасности. Урри заявил, что он аннулирует наш договор и при мне велел поймать ребят и вытрясти из них все деньги, а затем убить. Также он приказал найти тебя, прикончить и привезти твой член в качестве доказательства. Этот урод хотел его забальзамировать и повесить в туалете около спальни. Извращенец! Меня он избивал ежедневно в течении недели. Потом умерла мама. Я думаю, что к этому он тоже приложил свою потную руку. Соседка говорила, что к дому подъезжала крутая тачка и какие-то мэны приходили к матери. Я думаю, что это они в красках рассказали маме, как счастливо я живу с сыном убийцы папы. Этого было вполне достаточно, чтобы свести её в могилу. В Питере я нашла способ позвонить Стэлсу и тебе, чтобы предупредить об опасности. Но парни всё же попёрлись на кладбище. Блин! Упёртые тупицы! Сказала же – исчезните! Нет, они не поверили, что их средь бела дня будут вязать на глазах у всех.

– Я там тоже был.

– Ты? Ты мне не рассказывал.

– Чего тебе рассказывать, если ты вообще до этого дня сама была стеной молчания.

– Я мечтала всё забыть.

– И что дальше?

– Дальше всё. Ты приехал в Марбелью и мы утолили жажду мщения в испанских водах. У человека в жизни должна присутствовать цель. Нельзя жить бесцельно. У меня была такая цель. Отомстить за смерть отца. Я это сделала. Жаль упырь-старший сдох, не дождался, гад, торжества моей мести.

– Теперь у тебя есть цель?

– Да. Ты и Вася. Смысл моей жизни крутится по вашей орбите. Я ваш спутник. Всё узнал, что хотел?

– Наверное, скорей всего, может быть.

– Всё! Давай этой темы больше никогда в жизни касаться не будем. Не хочу! Ты согласен?

– Согласен, – я поцеловал её. – В этой истории я потерял друга, который меня предал, но слава богу, нашёл тебя.

Она погладила меня по щеке:

– Какого друга?

– Воробьёва. Я рассказал, что у меня есть сто миллионов долларов. Он позавидовал. А его отец, генерал ФСБ, пытался эти деньги из меня вытрясти. Думаю, что это мой дружок подбил его на это.

– Воробьёв? Между прочим, ты должен знать об этом. Генерал Воробьёв – это тот самый генерал, который собирал компромат на Урышева-старшего.

Меня замкнуло. Ах, вот значит, как. Может, Серый и не виноват, что у него такой папашка. Ведь он мне позвонил перед арестом, хотел предупредить. Чёрт возьми, как хочется всё забыть! Ладно, Серёга, я тебя прощаю. Прощаю потому, что благодаря тебе, твоей безграничной жажде жениться на каждой встречной-поперечной, я нашёл свою единственную. Единственную и неповторимую, с которой мне безумно хочется прожить всю свою жизнь.

– Настя! Давай договоримся больше друг от друга ничего не скрывать.

– Хорошо. Но у меня есть встречное предложение. Давай договоримся раз и навсегда: ты никогда больше в жизни не будешь на меня орать.

О чём это она? Разве ж я орал? Ну так, чуть-чуть:

– Хорошо.

– И чтобы в нашей жизни никогда не было разладов, извиняться ты всегда будешь первым. И сразу. Тут же, на месте.

– Почему я?

– Потому что я девушка. Девушка не должна никогда извиняться первой. Даже если она не права.

Я был готов на всё.

Мы вновь слились в постели в клубке объятий. В это время дверь спальни тихо отворилась. На пороге стояла дочурка и потирала кулачками глаза:

– Мама, я плоснулась, – пролепетала она смешным детским голосом.

– Иди ко мне, моя радость, – Настя протянула ей навстречу руки.

Василиса прошлёпала голыми пятками по паркету и шмыгнула в объятия жены, прижавшись к ней всем телом. Неожиданно она уставилась на меня:

– Папа, я плоснулась.

– Иди ко мне краса ненаглядная.

Она засмеялась и повторила:

– Клася ненаглядная… Хи-хи.

Она не заставила меня повторять просьбу и переместилась от матери ко мне. Я усадил её на свой голый торс и поцеловал в щечку, лобик, носик и ушки.

– И пальцики поцелуй, – заливаясь звонким смехом, доча поднесла свои пельменные ручки к моим губам.

Непременно. Ох, уж эти пальчики! Нет в мире ничего милее беленьких, пухленьких, неуклюжих детских пальчиков. Пальчиков дочери. Моей Василисы. Я целую её пальчики и мечтаю их держать в своих руках всю свою жизнь.

Часть девятая

Пальцы у горла

Да, если снимать по моей истории кино, то в этом месте можно было бы уже запустить конечные титры. Или доснять, как мы сидим в шезлонгах и поласкаем ноги в тёплых водах Карибского моря. Народ любит такие хэппи-энды. Но жизнь беспристрастный сценарист. Финалы она пишет быстро, жёстко и сухо.

Наступила весна. Мы много гуляли по улице втроём, рассматривая набухшие почки, встрепенувшихся на чистой воде уток и пробившийся сквозь жухлую траву первоцвет. Но в тот день Настя с нами не пошла. Она уехала к адвокату по поводу развода.

В ожидании её возвращения мы сильно перегуляли. Василиса стала капризничать. Пришлось вернуться домой. Дочка быстро уснула, и я стал готовить ужин, надеясь, что Настя по пути что-нибудь к нему прикупит. В это время позвонил Веня:

– Сергей, Настя в больнице. Я с ней. Приезжай.

Завезя по дороге Васю к маме, я прилетел на вызов. Настя находилась в реанимации. Она была в тяжёлом состоянии, без сознания. Меня к ней не пустили.

– Что с ней?

Веня в ответ тяжело выдохнул воздух и перестал тереть виски:

– Сбила машина. Прямо у меня на глазах. Я вышел её провожать, а тут этот на всех порах. Ссука!

– Кто?

– Неизвестно. Ищут.

– Ты знаешь, что с ней?

– Она была без сознания, когда я её погрузил в свою машину и привёз сюда. Но, слава богу, жива. Голова сильно пострадала. Ну и ноги, грудная клетка. Шея, вроде, целая. Трудно сказать. Её сейчас готовят к экстренной операции.

Но операция не понадобилась. Уже через пятнадцать минут мне сообщили, что Настя скончалась.

Послесловие автора

Мы сидели на лавке в Парке Победы. Сергей, с которым я познакомился два часа назад, вздохнул и посмотрел на часы, а затем на меня, подведя итог своего рассказа:

– Вот так. Так и закончилась моя короткая песня любви. Слава богу, что припев остался. Сохранился смысл в жизни. Сейчас оформляю отцовство этого «припева». Даже сдал анализы на ДНК, чтобы упростить процедуру. Ведь, официально, Настя так и умерла женой Урри. Ничего, как-нибудь воспитаю. Да, почему, как-нибудь!? Нормально воспитаю. Всё для неё сделаю. Не сомневайтесь. Всё сделаю, чтобы Василиса Прекрасная стала Премудрой и Пресчастливой. Вот такая теперь у меня задача. Не хочу только, чтобы она мстила за мать. Наверняка, это Урри её заказал. Уродец, блин. Никого так и не нашли. Машина была в угоне. Месть – страшное создание сатаны. Стоит только её выпустить из потаённых уголков души, она своими старческими скрюченными пальчиками схватит за горло каждого. Не разбирая, кто прав, кто виноват. И главное, к чему я пришёл. Нельзя малодушничать. Нельзя брать деньги, которые ты не заработал своим трудом. Дьявол меня поймал на крючок. Я взял деньги из ячейки и купил квартиру. Я не настоял на том, чтобы избавиться от бабла, которое оставила Настя из кровавых денег Урышевых. Это метка. Жизнь отомстила за моё малодушие по полной. Ты думаешь – я только разок. Мне очень надо. Только сейчас. И больше никогда. Не для себя стараюсь. Не для себя беру эти липнущие к пальцам грязные купюры. Тот, у кого я их беру – преступник. И находишь тысячу оправданий для своих поступков. Но жизнь ничего не прощает. За всё приходится платить сполна. Потом спохватываешься. Но уже поздно.

Он помолчал и вновь посмотрел на часы:

– Ладно, рад был познакомиться. Пора идти домой.

Сергей позвал дочку, которая возилась в песочнице:

– Вася! Пора домой. Иди ко мне моя красавица.

Он взял её за руку, и они пошли по алее сада к выходу. Большой, сильный, красивый мужчина держал за маленькие пальчики хрупкую полуторогодовалую девчушку. Мне было немного грустно видеть такую идиллическую на вид картину. Ведь я теперь знал, почему он в нашем парке всегда гуляет с дочкой один.

Сергей подхватил Васютку на руки и развернувшись, что-то шепнул ей на ухо. Та вытянула в мою сторону ладошку и, подрыгав пухленькими пальчиками, произнесла:

– Пока-пока…

Солнце по-прежнему жарило Санкт-Петербург так, как будто запуталось в географии. На дворе стоял знойный июнь 2019 года.

Часть сюжета этой книги опубликована автором в виде отдельного рассказа в сборнике «Сон, про сон, про не сон» в интернет-магазине

Андронум и на ЛитРес.


Оглавление

  • Часть первая
  •   Разминка пальчиков
  •   Пальцы веером
  •   Вокруг пальца
  •   Десять пальчиков и один лох
  • Часть вторая
  •   Пальчики вернулись
  •   Поманила пальчиком
  •   Попасть пальцем в небо
  •   Не грозите мне пальчиком
  • Часть третья
  •   Высосать из пальца
  •   Два пальца в рот
  •   Словно песок сквозь пальцы
  • Часть четвёртая
  •   Перепальцовка
  •   Скребя пальцами затылок
  •   Распальцовка пальцегнутых
  •   Пальцем не тронули, но…
  • Часть пятая
  •   Палец вверх!
  •   Пальчики оближешь!
  • Часть шестая
  •   Фигура из трёх пальцев
  • Часть седьмая
  •   Девочка с пальчик
  • Часть восьмая
  •   Мои любимые пальчики
  • Часть девятая
  •   Пальцы у горла
  • Послесловие автора