Присказка (СИ) [La donna] (fb2) читать постранично, страница - 3

единородные мы. Что, слова такого не слышал? — догадалась Мила.

А парень только плечами пожал:

— Не доводилось. — Усмехнулся криво. — У меня родни негусто, вот и не нужно разбираться, кто кем приходится. — И кивнул на венок: — Что ж не наденешь? Не нравится?

— Нравится, — Мила водрузила подарок на голову. — Только цветов ты больше не носи.

— Не буду, — пообещал парень и протянул ей руку: — Потанцуешь со мной?

— Я к кострам собиралась, — замялась Мила. — Посмотреть.

— Так пойдём вместе посмотрим. — Мила не спешила вкладывать ладонь в протянутую руку, но и парень, или молодой мужчина, — в надвигающихся сумерках разобрать возраст было сложно — был по-своему настойчив и предложенной руки не убирал. — А хочешь, я прыгну? Или, — он шлёпнул левой ладонью по висевшему на поясе кошелю, — так тебя угощу.

— А после приставать будешь, — пристально взглянула в глаза собеседнику Мила.

— Да не пристану. Не помнишь разве меня? — с досадой поморщился парень и наконец представился: — Меня Румпельштильцхеном зовут, и дом у меня в Свинном тупике. Тупик — это потому, что дорога в болото упирается. А свиней у нас почти никто и не держит, прозвание старое. Пойдём? — Румпельштильцхен выжидающе смотрел на неё, и Мила дала ему руку:

— Ладно.

Приставать тем вечером он и вправду не стал. И в отличие от тех парней, что раньше пытались за ней приударить, обошёлся без пошлых шуточек.

Сдержал он своё слово и в другом: воткнутые в плетень цветы появляться перестали. Зато всё чаще появлялся сам Румпель. То совершенно случайно оказывался рядом на гулянье, то они сталкивались у колодца, то выяснялось, что купаться она ходит именно туда, где Румпельштильцхен ставит свои бредни. Чаще всего они просто говорили, иногда бежали вперегонки, и каждый раз Румпель вызывался её проводить, но рук не распускал и никаких намерений не выказывал. Мила даже и сомневаться начала, есть ли у него эти намерения? Может быть, издалека она ему глянулась, а вблизи уже нехороша показалась, и теперь Румпель и болтает с ней, и провожает только по доброте душевной? Жалеет её, сироту? В общем, Мила сама не заметила, как влюбилась по уши, и когда её всегдашний провожатый, наконец, решился сорвать поцелуй на прощанье, ответила с таким пылом и готовностью, что Румпель даже опешил.

С того дня на смену случайным встречам пришли свидания. Мила спешила поскорее справиться с поручениями тётушки, причёсывалась тщательней, чем когда-либо, и, отмывая руки, так скребла их золой, что они краснели и шелушились от её усилий. Сколько изобретательности ей иной раз приходилось проявлять, чтобы найти предлог уйти со двора! И всё же они виделись почти каждый день. Их не останавливали ни зачастившие осенью проливные дожди, ни грянувшие в самом начале ноября холода. Хоть урывками, хоть по полчасика, они бывали вместе. Иногда только целовались. Иной раз оставалось время и для разговоров. Мила, никогда не считавшая себя болтливой, сама удивлялась тому, как легко открывала она Румпелю самое потаённое, никому не рассказанное, почти постыдное. И очень скоро Румпель знал всё и про её маму, и про отца, и про то, как ей живётся у тётки с дядей. Может быть, всё дело было в том, что слушал он всегда внимательно, хотя и мало что говорил на её рассказы. Только смотрел с интересом или сочувственно, прикусывал губу и вставлял короткое «Вот как», крепче переплетал свои пальцы с её; а как-то со вздохом погладил её по плечу: «Сиротский хлеб горек». Если бы кто другой пришёл при ней к такому заключению, Мила кинулась бы спорить и доказывать его неправоту — двусмысленность положения бедной родственницы казалась ей чем-то оскорбительным. Но жалость Румпеля не унижала, а наоборот приносила облегчение сердцу. Может быть, оттого, что была переплетена с любовью. О себе Румпель почти не распространялся, всё больше смешил Милу, изображая в лицах то покупателей на рынке, то бургомистра Франца, чья семья всегда занимала лучшие места в церкви, то шутливо пересказывая последние события. Почти каждый раз Румпель приносил какой-нибудь гостинец: яблоко, пряник или пирожок, как-то даже пытался всучить ей яркий леденец из патоки. Мила неизменно отказывалась. Румпельштильцхен вроде соглашался, но его подарки потом находились или в кармане её передника, или каким-то волшебным образом Румпель извлекал яблоки из её правого уха, а пирожки — из узких рукавов котты.

— Я тут совершенно ни при чём, — оправдывался он с хитрой улыбкой.

— Чудеса какие-то, — смеялась Мила, а Румпель качал головой:

— Ну, не чудеса, фокусы.

Они старались встречаться подальше от чужих глаз, чтобы не давать лишнего повода для сплетен, но то, что теперь Мила «ходит с прядильщиком», от деревенских не укрылось.

Тётка, конечно, тоже не могла не знать об этом, но вмешиваться не спешила. Мила