В интересах флота и государства: Воспоминания адмирала [Николай Николаевич Амелько] (fb2) читать постранично

Н. Н. Амелько В ИНТЕРЕСАХ ФЛОТА И ГОСУДАРСТВА Воспоминания адмирала

От автора

Я прослужил в Вооруженных Силах 57 календарных лет, а с выслугой — 62 года. Так значится в моем пенсионном деле. Все эти годы отданы мной Военно-Морскому Флоту. Все мои знакомые всегда упрекали меня в том, что я не написал ничего о своей службе и жизни. Я отбивался от этих упреков, приводя два довода. Во-первых, потому что просто не обладаю писательским даром и, во-вторых, недолюбливаю военно-мемуарную литературу за то, что в ней у некоторых авторов проглядывает самовосхваление, реклама личных подвигов или оправдание своих ошибок. В своих воспоминаниях я постараюсь избежать этого. Постараюсь быть объективным в оценке людей, с которыми я служил и встречался, в оценке событий, пережитых мной. Оценка людей не является их полной характеристикой как личности, их деловых, психологических качеств — это только мое личное впечатление, которое они произвели на меня при общении и встречах с ними, иногда и коротких.

Пишу с надеждой, что, может быть, кому-то из действующих или будущих руководителей на флотах, в Вооруженных Силах мои воспоминания принесут какую-то пользу в служении нашему Отечеству — России.

Автор выражает глубокую признательность многолетнему руководителю Федерации парусного спорта страны Андрею Александровичу Кислову за содействие в издании настоящей книги.

Адмирал Н. Амелько

Часть 1 Судьба

Детские годы

Родился я 22 ноября 1914 года в Петрограде в родильном доме, существующем и поныне, на Петроградской стороне за Тучковым мостом. А крестили меня в больничной церкви на 1-й линии Васильевского острова — «Марии Магдалины». Так же называлась и больница, в которой всю свою жизнь работал дезинфектором мой отец Николай Лукич Амелько — по национальности белорус. После революции эту больницу переименовали из «Марии Магдалины» в больницу имени Веры Слуцкой. Детство мое мало чем отличалось от детства моего поколения. Около двух лет от роду я лишился матери — умерла от холеры, а до этого работала санитаркой в больнице, где и отец. После смерти матери отец меня и моих сестер, Александру и Марию, отправил в деревню к дядям и теткам. В 1922 году сестра Мария умерла, отравившись хлебом из невызревшего зерна. В 1923 году отец женился на санитарке той же больницы, где работал, Анне Михайловне. Отец с мачехой забрали в Ленинград мою старшую сестру Александру, а в 1924 году привезли к себе и меня. Я пошел в общеобразовательную школу и вступил в пионерскую организацию. В то время они были не при школах, а при фабриках и заводах. Жили мы на Васильевском острове на 2-й линии, рядом была пионербаза (так назывались пионеротряды) при писчебумажной фабрике им. Зиновьева. Впоследствии ее переименовали в честь писателя Максима Горького. По натуре я был тихим, дисциплинированным, но в то же время активным пионером. В школе был середнячком по успеваемости, из учебных дисциплин очень любил литературу, рисование и уроки труда, на которых мы из папье-маше делали по формам игрушки, раскрашивали их масляными красками, а школа их потом продавала. Это был своеобразный школьный промысел.

В середине 20-х годов наступили тяжелые времена: закрывались предприятия, людей увольняли с работы. Мачеху мою тоже уволили, а отец получал 24 рубля в месяц. Жили бедно и, можно сказать, впроголодь. Помню, мачеха сделала котлеты, в которых было 90 процентов хлеба, я украл одну котлету и съел, за что был по-настоящему ею выпорот ремнем. И все же я ее любил, а отец за свою порядочность для меня был кумиром. Кроме того, он своим внешним видом внушал уважение: представьте себе крепкого, симпатичного здоровяка около двух метров ростом. Отец был беспартийным, но ходил в больницу на все собрания, иногда брал и меня с собой. О чем там говорили, я не помню, но осталось в памяти, что после закрытия собрания все вставали с лавок (стульев не было) и пели Интернационал, конечно, не по бумажкам. На всех демонстрациях отец был знаменосцем. Задолго до демонстрации мачеха гладила ему самую лучшую рубашку, он подстригал усы и с чувством гордости нес знамя впереди колонны. Я был возмущен, когда узнал, что в 70-е и 80-е годы тем, кто нес плакаты и знамена на демонстрациях на Красной площади, платили деньги, а бесплатно никто этого не делал.

В пионерском отряде (базе) у нас были всевозможные кружки — электротехнический, столярный, вышивания и другие, и была так называемая «живая газета». Она называлась «Салют».

Это что-то вроде ансамбля песни и пляски. Мы пели, плясали, ставили пантомимы, преимущественно на политические темы. Наряжались «буржуями», садились вокруг стола и пели: «…Роль двойная моей тактики — у меня такой закон, я придерживаюсь практики, той же самой, что Керзон. Раса белая или черная, не хочу с ними играть и тальянке подпевать». Это пел «Чемберлен». Вот