Психо города 604 (СИ) [Лисkey] (fb2) читать онлайн

…Да его даже мутит от смеха или веселья.

Чертов диссонанс!

— Чертов диссонанс?.. — вслух повторяет Фрост свои же мысли и на звон разбитого стекла и далекие мужские выкрики не обращает никакого опять-таки внимания. Плевать.

Ведь проблема не в этом. Дело почти не в нем. Но от этого и хуевей — невозможно ничерта решить и понять.

Парень закусывает губу и хмуря брови приподнимается на локтях, смотря на желтизну кусочков облаков, что видны между зданиями в окне.

Какого хера?

«Сам знаешь. И не притворяйся, идиота кусок!»

— Да бред же! — Джек вскакивает с кровати быстро, и вновь хмурится.

Его чертова реакция на окружающий мир поменялась, его ничто не волнует. И вроде как хорошо, и вроде можно забыть и жить дальше, и вроде хорошо, что он опять перестал переживать и чувствовать. Только наученный горьким опытом и имея охранительную интуицию, Фрост чувствует подвох. И прекрасно знает, что под лживым мертвым покоем, кроется такая страшная волна из основ боли, страха и ненависти, которая может без остатка и в одночасье его поглотить. А причина того что она сформировалась из десятка до этого неведомых ему эмоций…

— Причина сейчас…

«Где-то на Призрачном Севере…»

Безумно хочется закурить. Но всё что он делает так это медленно поворачивает голову влево, там, где за опорными колоннами моста и низким бетонным заборчиком возвышается перекрытие решеткой-рябицей и видны серые здания начинающегося безлюдного квартала А7, а за ними, на самом севере…

Прокушенная до крови губа не помогает, и когтистая черная лапа вновь сжимает всё под солнечным сплетением, что впору самому завыть как какому-нибудь зверю.

Ведь, на проклятия его судьбы, он…

Он входит в его жизнь так просто и так болезненно, словно острое лезвие в беззащитную мягкую кожу. Блядский, невыносимый… И Джека по новой начинает вести, только теперь благодаря одним мыслям. Беловолосый только и делает, что тихо шипит и моментально переключается на воспоминания сегодняшнего дня, — главное не вспоминать, не думать и заглушить хоть на секунды то, что дерет сейчас грудину изнутри.

Сердце за секунды набирает бешеный ритм, грозясь вновь подскочить к горлу и вызвать боль во всем теле. А он только и может что шипеть, словно животное, загнанное в клетку по собственной глупости.

— Вот так, твой чертов ключ и погибель, — едва различимый шепот, глядя как с другой части города на Кромку надвигается желтоватый туман.

Вот и допрыгался. Лишь косвенное упоминание части квартала севера, а реакция уже словно…

Джек не выдерживает — страдальчески стонет, запрокидывает голову вверх и зажмуривается. Его персональный ад во всем его совершенстве. Только вот… Шум от вновь переключенного радио по соседству перебивает ненужные мысли:

«А сейчас мы прерываем наш выпуск из-за срочного сообщения! В С17, неподалеку от пересечения главной ветви северной магистрали, были найдены пятеро жестоко убитых мужчин! Все они подверглись пыткам и на телах убитых нет не единого живого места! К нам до сих пор поступает информация, наш человек на месте события, а полиция пока не дает никаких ответов и кто это был предположительно. Что?.. Секундочку… Новая информация для наших слушателей: все мужчины были в розыске и считались опасными преступниками, совершившие жестокие убийства! Так, и еще… Подтвердилась информация, что у всех жертв вырезаны сердца, и ногти вырваны с корнем на обоих руках. Похоже, новый психопат объявил о себе! Мы не знаем, кто бы это мог быть, но, кажется, полиции вновь придется ужесточать меры комендантского часа!»

Джек практически перестает слушать, пренебрежительно фыркая. Он почти отвлекается, как предательский слух улавливает к черту ненужные слова ведущего:

«Что… Послание? Он оставил послание! Минуточку… Да, несколько слов были вырезаны на спине одной из жертв. Да, определенное зверство нового садиста! А наш корреспондент сейчас пытается выяснить, что же так взбудоражило всех, даже детективов на месте событий…»

— Еще один неудачник, решивший выебнуться за счет пятерых таких же… — его это ни сколько не выбешивает или волнует, тысячу раз психопаты оставляли послания, так что ни этот первый, не он же последний.

«Какой текст послания, что?! Это меняет дело… «Шестой по счету ты — Ужас», таково послание этого маньяка, и теперь…»

Но Фроста от последних слов, едва слышных, словно пробивает током. Не то само упоминание рокового имени, не то из-за самого посыла психопата. Логика, в момент взявшая под контроль ебанутые мысли, рявкает, что это очередной псих и ничего он не сможет. Только херова паника кроет наглухо, а ожившая, подобно зверю, волна эмоций теперь объявляет о себе по полной.

Джек же, как маленькая никчемная рыбешка ощущает приливную волну, готовую выбросить его на берег, и с дикой смесью чувств ощущает, как все внутри переворачивается, и страх охватывает каждый уголок сознания.

Он ощущает, как сгорают внутренние барьеры и это почти убивает его.

Всё. Тайм окончен и с него хватает.

Ключи, новый нож, пристегнутый наспех к поясу джинс, хлопок двери.

Ему плевать, но, либо он останется в бетонной коробке и сойдет с ума от своих же мыслей, либо он съебется подальше от людей и нарвется на неприятности.

Исход неясный, перспективы мрачные, мечты никакие.

Ну и ладно. Главное не так, не молча под белый шум осознавать всё что происходит в его прахом засыпанном внутреннем, мать его, мире.

Щелчок от маленького складного ножа, разносится тихим эхом под мостом, а беловолосый прищуривается, пряча шуточный нож вместе с остальной связкой ключей в карман джинс. Он чувствует до сих пор как першит в горле — сбежал он стремительно, не понимая до конца, зачем и в чем смысл. И опять роль играл тот невыжигаемый страх. Только в этот раз не за себя.

«Хотя тупое послание можно в принципе не воспринимать», — почти уверяет внутренний голос, но Джек только цинично хмыкает. Тому, что скребёт внутри, не докажешь, насколько бы хороша не была его логика. И пусть он видел… не раз видел, как его хищник расправляется с разномастными ублюдками. Неизведанному чудищу внутри почти не докажешь.

Его хищник… — мимолетное упоминание подобно траурному флеру, что проносится в мыслях. Это… больно?

— Мой? — пробуя на языке и в мыслях, только от этого становится окончательно тошно, худшее, что могло быть. Однако, по правде, хлеще этого лишь осознание…

«Он не принадлежит тебе!»

Вся его проклятая жизнь движется все девятнадцать лет как по наклонной. И он не знает где так накосячил, где нагрешил так, что ему досталось всё это. Вся никчемнейшая несправедливость. Но он, твою мать, не исключение, не он единственный несчастный мальчик в утопическом, мать его, городке. И, ах блядство, если было бы так! Если бы только была утопия.

Беловолосый с трудом петляет по знакомым и не сильно улочкам, сворачивает в узкие проходы, минует пару тупиков и перепрыгивает через небольшие ограждения, он не разбирает, да и не хочет разбирать своего движения и куда вообще бежит. Главное сам побег в неизвестность. От всего что за спиной, что за чертовым рубежом вопросов.

И наконец беловолосый забирается в дебри, неизвестные ему, граничащие с северной стороной А7.

Парень нервно переводит взгляд направо, туда откуда прибежал сюда пятнадцать минут назад. Он фыркает и не хочет задумываться о том, что подсознание подстегивает на образы, на ублюдочные ответы в его голове: прокручивать же свой блеклый день еще раз нет больше сил.

Фрост стискивает челюсть до скрипа зубов и откидывает голову назад, ощущая шероховатую твердость потрескавшегося бетона. А этот черт ему всё-таки нужен. Безумно, до ломки во всем теле, до ломки в душе. Сволочь, невыносимый, невозможный… Нереальный.

Глухой полурык срывается с губ, и он не может поверить что всё, что произошло, реально, что всё, что происходит с ним и что он чувствует реально.

Он не маленький мальчишка, отвергающий себя и в страхе отвергающий свои же мысли. Он не прожженный циник, но стремится к этому, он всего-навсего малолетняя сволочь, которая только и хочет что выжить, но даже так для него сложно. Страшно…

Страх, первобытный, неизведанный и индифферентный.

Ему всего девятнадцать — ему хуево, ему непонятно, как дальше жить и что тупые взрослые делают в таком случае. Он давно похоронил себя — сдох, и почти разлагается на ту гниль, что кишит по всему городу. И тут негаданно да неожиданно его вытаскивают. Дарованное, мать его, проклятие вместо долгожданного благословения.

Похуй на шкуру, спасенную больше трех раз, его морально вытаскивают, предварительно размазав по стенке его личность и гордость ровным блеклым слоем, а потом, подобно возрождению, собирают вновь, коверкают, издеваются, хватают за горло и режут черным лезвием, но возрождают, и создают по новой. Вот что, твою мать, с ним делают за неполный месяц, но он как херов мелкий щенок, брошенный на обочине магистрали, грязный и побитый, только преданно заглядывает в глаза и виляет ментальным хвостиком, продавая свою свободу и душу.

Сука — в мыслях, и тихий всхлип в молчании затихших сквозняков.

Так просто, почти за даром, лишь бы не быть вновь в леденящей гуще ублюдков, не думать, а просто быть рядом. Он, как чертова преданная живность. Его мутит от сравнения, но более точной интерпретации мозг не способен придумать, ибо, как херов волчонок, которого спасли, — потому что большей преданности и представить сложно. И… Так яро, так остро желать быть рядом… Просто… быть?

Нет! Не просто… Видеть, слышать, знать что нужен, желать… Желать его. Его! Его, твою мать! Только его!

— Твою мать! — крик вырывается и заполняет звонким эхом пустующую площадку.

Он такой плохой, у него уже чертов синдром — диагноз, и давай же, начинай с этим жить как-то дальше! Чертов мальчишка, который ничего больше не хочет — ни слышать, ни видеть, ни знать.

Его мир, новый, еще не до конца понятый, но настолько желанный, сформировавшейся без на то его воли и стремления, не осознанного желания. Но позволить этому миру существовать — равносильно сдохнуть, равносильно под наркотой видеть радугу и единорогов, при этом ощущая безумную боль от тысячи раз сломанных ребер и вырванного к хуям сердца.

Он больше так не сможет. Перед смертью желаешь так безумно жить, а у него лишь гольное желание переступить через черту, видя огни чистилища впереди, вместо света в конце тоннеля, потому что альтернатива его Рая — безумна, неисполнима, недосягаема. Потому что проще представить реальную бомбардировку города через сорок пять минут, чем поверить, что его хотя бы крупица надежды сбудется.

Он не железный. Он не сможет, не так, больше не так. И к черту мир. К черту всё, и только дайте полностью уйти в коматоз. Уйти и не просыпаться.

«Не знать его, не помнить, не видеть, не понимать!»

— Черт, Фрост! Давай, подбирай себя и иди, иди же дальше! — умалишенно шепчет сам себе парнишка, не понимая, какого руки начинают трястись и леденеют кончики пальцев, а перед глазами всё плывет. Однако, ни сил, ни остаточного рефлекса даже не хватает, чтобы быть на стреме. Куда уж еще идти дальше?..

Хуева истерика и такие же хуевы эмоции, что горят под грудиной — разорвать бы её нахуй. А он глупый, ведомый эмоциями резко дергает молнию на толстовке вниз, расстегивая почти до середины, и пальцами начиная царапать кожу на груди, но кроме саднящего ощущения парень ничего не чувствует, даже банальной боли. Вся боль сейчас внутри. Адская, невыносимая, и он искренне, впервые в своей жизни не понимает — За что?

Полузадушенный вой всё же срывается с губ, и он так невинно спрашивает хер пойми кого, за что же ему это? Только ответа нет, и трясет его уже не по-детски.

А этот, из-за которого всё началось, его персональный… Как же Фрост его ненавидит.

— Ублюдский, ненавистный, сволочной, любим… — Джек осекается, замирает и зажмуривается, чувствуя неминуемую огненную волну, что прокатывается по телу.

— Ссссука… — он шипит, бесится и стонет, протяжно — злобно.

Почему он?!

«Потому что он тебя вытаскивал?»

Почему он?..

«Забота в кавычках и напускное хладнокровие?»

Почему?

«Ему не все равно?»

— Да почему я?! — рявкая на всю пустую территорию и искренне не веря, не желая понимать почему же. Мальчишка всхлипывает, но априори губы растягиваются в улыбке — здравствуй сука истерия! Тебе чай, твою мать, или кофе?

А колкий огонь, словно блядским чутьем, ощущает его состояние и по-хозяйски довольно завладевает всеми эмоциями и жжет, жжет предательски — жжет сердце. И Джек тихо скулит, наплевав, услышит его кто-то или нет.

Докатиться только… Нет, это же не его, да? Не его чувства ведь!

Фроста нужно закрыть нахуй в четырех стенах и колоть транквилизаторами, так ему думается, что будет правильней. Он яростно стирает с щек мокрые дорожки и бьется затылком об бетон, пока голова не начинает болеть, а затылок саднить.

«Чертов Ужас! Что ж ты творишь, а? Сволочь, с горящими янтарем глазами… Но проще было бы если б ты, Оверланд, сдох! Сдох еще на том чертовом этаже среди прожекторов!»

Джек ржет, болезненно, дико, заливисто. А тогда, в ту злополучную ночь, он думал, что это и есть чувства.

— Чертова влюбленность! — рявкает он в порыве бешенства.

Ебнат! Сука полный долбаеб! И всего того что он тогда чувствовал не хватит и на десятую долю того что происходит с ним сейчас. Боль? Фрост смеется, думая какой он идиот. Желание сдохнуть? Глупенький нихера незнающий мальчик!

«Ты никогда больше к себе никого не подпустишь, и никогда ничего ни к кому не почувствуешь. Больше чем эти эмоции ничего не будет!» — он вспоминает свои же слова, сказанные несколько лет назад, и опять заливается истеричным смехом.

Да даже рядом не стояло!

Хриплый смех переходит в стон и заканчивается задушенным всхлипом. И боль, и страх, и дери его бесы — желание… Ни чего-то большего, а хотя бы просто быть рядом… Но бешеное, сметающее всё на своем пути.

Как он умудрился попасться? Сука-твою-мать-блять, стать смертельно зависимым от самого охуительно-опасного существа в этом муравейнике.

Беловолосый парнишка шумно всхлипывает, слизывает с нижней прокушенной губы кровь и вновь ржет, откидываясь на холодный бетон позади.

— Любовь зла… Полюбишь и… — дикий смех не замечая слез — …маньяка-убийцу, которого боится весь, сука, город, и не может выловить уже семь лет!

Он рычит, бессознательно, злобно, по-звериному. В порыве бессильной ярости сдернуть нож с пояса, и с размаху полоснуть по колонне — лишь отдача в пальцы, серая крошка на черном асфальте и тонкая полоса на бетоне. И ничего.

Всё стихает. Но не внутри. И лишь усмешка на бледных губах, и ураган ненависти и жгучего отчаяния под бешено-колотящимся комком мышц.

— Лучше бы ты убил. Там же, на заброшке. Лучше бы прирезал, ей-богу, Блэк... — охрипше шепчет Джек, смаргивая пелену с глаз.

Он не чувствует опасности, лишь небывалую ненависть, страх и беспомощность, выжигающее всё. А позади, далеко за мостом, слышны смешки, Джеку же на это слишком фиолетово: он стоит спиной, но отчего-то усмехается, когда слышит, что какая-то группка приближаются к нему. Погано так усмехается и ему всё равно, что взор опять расплывается из-за неконтролируемых слез. Какая уже разница, да? Похрен и на то, что рука начинает болеть от неправильного размашистого удара ножа, ровно и на то, что число оппонентов явно превышает трех.

Джек не может больше так. Он трус. Он не может справиться со всем, что пожирает его изнутри. Слишком много, слишком больно, всепоглощающе сильно… Ненавидя и в то же время с ума сходя лишь от одной мысли увидеть презрение и злость в желтых глазах хищника.

Твою мать, всё же он мазохист. И лучше бы он сдох еще тогда, на высотке от передоза, нежели встретил после своего смертоносно-прекрасного убийцу.

Свист от дальних стен отходит призрачным эхом, а Джека это даже не пугает. Он не ведет и бровью, слыша звон чужих цепей и едкие фразы. Его таки заметили.

Возможно, это будет весело. Возможно, будет быстро.

Отчаянье не дает подумать здраво, по-нормальному, и логика в секунды стирается жидким пламенем ненависти. Ненависть — она душит, подступает к горлу и Джеку так охотно скинуть её хоть на кого-то, сделать хоть что-то, лишь бы не думать и не чувствовать. Пусть адреналин и чувство страха за собственную шкурку хоть на несколько минут заглушат всю чертову волну эмоций, что подобна своре адских гончих, рвущих его изнутри.

— Эй, к тебе обращаемся, недомерок!

А вот и главные злодеи его маленькой истеричной сцены пожаловали — думает про себя Фрост, а вслух только пренебрежительно фыркает, разворачиваясь к, все же четырем, парням. На вид дворовые, едва ли оперившиеся, но уже косящие под банду, чтоб им мать дома не сиделось.

— Какого хера надо? — без желания долго рассусоливать фыркает Джек, склоняя голову на бок.

— Чё вякнул? — старший из компашки, коротко подстриженный темноволосый пацан, внешне максимум года на два старше самого Фроста, порывается, сокращая их расстояние еще на два шага. Только Джеку и на это фиолетово.

— Постой-ка, Хэнк. Ты чё… не узнаешь этого сучка? Ну… — позади стоящий, с цепью в руке, скидывает черный капюшон и подозрительно косится на Джека.

Беловолосый лишь подозрительно прищуривается, понимая, что пацаны его узнали, значит сталкивались, возможно не в самых благоприятных ситуациях… Твою мать, но где? И главное, что повлечет за собой это знакомство. По виду остальные двое не понимают, а вот тот самый названный Хэнком и парниша в черном злобно его осматривают, и у «главаря» нехорошо так проскальзывает оскал на лице.

— Зря мы тебя в том переходе не замочили раньше, чем та тварь наших друзей прирезала.

И Фрост мгновенно вспоминает. Переход, несколько подростков напавших на него, его палач, так удивительно легко перерезав нескольких сучек, и первый раз лезвие у его горла, а потом этот чертов шипящий голос и поход к нему домой. И парнишка сейчас не знает, отчего хочется завыть больше, от неожиданной встречи с теми выжившими или от воспоминаний Ужаса.

Джек всё же закусывает губу, и быстро моргает, пытаясь сдержать бунт внутри и не дать истерике новый раунд. А его проблемы возрастают, потому как выжившие и набравшие новых «последователей» играть с ним теперь не намерены: в глазах тех двух явно читается жажда убить, перед этим отбив ему все органы теми железными арматуринами, что прицеплены у них за спиной.

«А у тебя всего лишь один нож, и вообще ты один против четверых, понимаешь к чему все идет, дебил?»

Фрост только цыкает на себя же, недовольно и без азарта. Он уже не знает что хуже, и только пятится назад. Сбежать здесь не получится — тупик, драться — он с радостью, только запал как-то испарился, когда вспомнил о…

— Да твою мать! — рявкает парень, не замечая опасность перед собой. Он — идиот; у него драка тут намечается, а мысли опять…

— Точно псих, — после недолгой паузы восклицает тот что в черном, и достает из заднего кармана джинс складной нож, щелкая спусковой кнопкой, — Так даже проще будет.

— Закончился твой полет, птичка, — противно ухмыляется главный и расчехляет приличный охотничий нож, что висел на поясе.

Джек же только ощетинивается и шипит, ненавидя фразочки вроде «птичек-рыбок» — хватило, наслушался в свое время. Он хочет уйти от конфликта, хочет сбежать, и в то же время часть его так отчаянно хочет сдаться.

— Лучше съебитесь! Так проще будет, для всех… — это кажется последим, что адекватно может сообразить и сказать беловолосый парнишка, надеясь на свою выдержку или удачу.

Только, как известно, такие фразы на невменяемых действую подобно красной тряпке и это только злит группку, а их лидер первым делает движение, резко нападая и почти задевая Фроста размашистым взмахом ножа. Джек, ожидавший, но до конца надеявшийся избежать этой хрени, лишь заводится и недобро рыча, парирует удар, распарывая часть куртки на Хэнке, но не доставая до кожи. Ему даже жаль.

Слишком едкая мысль и он пугается её. Только думать и обдумать не дают, и остальные ублюдки приходят в движение, нападая с разных сторон: от цепей Джек уворачивается, пригнувшись, парня с арматурой удается пнуть ногой и тот складывается пополам, держась за живот. Но к следующему он не успевает обернуться, за что и получает складным ножом по левому плечу, как раз рядом с зажившей раной. Боль оглушает, выбешивает сильнее, и ответ мелкому тваренышу прилетает моментально — массивной рукояткой ножа по виску со всей силы.

— Лучше вам съебаться, в последний раз повторяю! — загнанно дыша, рявкает Джек, слизывая вновь кровь с губ и морщась от боли в предплечье.

— Сука, ты тут ляжешь! — с криком накидывается на него главный.

И из-за неудачного блока Фроста откидывают к той самой колонне. Ситуация паршивей некуда, но он почему-то вспоминает свою первую драку этим летом, и как тот фиолетоволосый придурок зажал его в тупике, а потом появилась серая тень…

Тень, призрак… Нет, хищник же.

«Фрост, твою мать, сконцентрируйся, тварь!»

Мальчишка всхлипывает и полный раздрай в мыслях и эмоциях не дает сконцентрироваться на бое. Он вновь пропускает удар — теперь губа саднит еще больше, но рывок и ответный замах ножом он успевает сделать, только напрасно и еще один удар приходится в солнечное сплетение, отчего тело на секунды немеет, а весь воздух вырывается из легких. Он задыхается, падая на колени, а твари вокруг ржут, и звук арматуры по асфальту слишком четкий и намекающий на его полный пиздец.

— Хватит. Я так больше не могу…

— Чё ты там вякаешь, шизик? А? Не слышно!

— Прекрати это, пожалуйста. Не могу же больше. Ну же… — Джека трясет и он в каком-то вакууме, ни черта не понимающий реалию, полушепотом просит того кого здесь нет. И лишь новые слезы и подступающая истерия. Он действительно больше не может и не хочет. Он наигрался, нажился, настрадался. И не хочет больше…

Его резко дергают наверх и со всей дури припечатывают к бетону, зажимая холодную арматурину у горла, а острый кончик чужого ножа чувствуется в области сердца.

Не так. Только больше не так. Он не хочет ведь больше ни жить, ни существовать, и его ближайшая кончина даже не пугает, потому что мысли не о херовом тельце, зажатом под каким-то мостом, а о том настолько хуево внутри, что это раздирает сознание на части.

Они ржут, издеваются, кто-то даже приставляет холодное лезвие к лицу, обещая приукрасить, перед тем как убьют, а ему плохо настолько, что он не видит лиц перед собой, глотает чертов ком в горле, хотя хочется орать.

«Хватит, хватит, хватит!»

— Что, никто не придет на помощь, да? Бедную сучку никто не защитит?

Это?..

Спусковой.

А рука, в которой еще зажат нож, сжимается сильнее, но Джек только мотает головой, не желая даже от этих ублюдков слышать косвенное напоминание. Хватит!

— Ну же… Ты сдохнешь, — они издевательски подстевают, и кончик лезвия разрезает кожу на груди, но парнишка этого почти не ощущает, лишь странную панику и как предвкушающе что-то сжалось внутри, как перед прыжком в глубокое темное озеро.

— Сдохнешь, как ненужная никому сучка. Слушайте, а может его перед тем как прикончить, по кругу пустить, а?

«Не надо… Пожалуйста! Хватит!»

Тумблер щелкает и Джека трясет, но рука с крепко сжатым нож медленно поднимается.

— Всё равно никому нет до тебя дела…

Дикий рык срывается с губ в тот же момент, когда лезвие ножа входит в податливую плоть треплющегося болвана, а тот расширяет глаза, захлебываясь кровью.

— Сука! — напуганные рявки других, неожиданный звук разбившегося стекла, и на него кидаются.

Его это лишь больше бесит. Отшвырнуть захлебывающееся кровью тело и увернувшись от цепей, резко приблизиться всего на шаг, чтобы врезать кулаком по лицу и моментально порвать глотку лезвием, вспарывая сонку, и к следующему, шипя разъяренной фурией, только теперь проткнуть суке легкое и дальше…

И все что позволительно сейчас, так это выплеснуть все эмоции и защитить себя, что и делает мозг, не обращая внимания на логику, мораль и даже страх.

Джек стоит задыхающийся, не понимая какого черта, пелена перед глазами все еще из-за слез, и только и приходиться что быстро моргать, не понимая какого черта так воняет кровью. Взгляд падает на дергающиеся стонущие тела, что валяются на грязном асфальте, на свои руки изляпанные в крови и почему-то с содранными костяшками и осколками стекла в них же.

Столько крови на ноже, который он все еще держит в подрагивающих пальцах, а густая красная жижа медленно застывает, но всё еще теплая, обволакивающая каждый палец, всю кисть полностью: несколько капель всё же срываются с лезвия и оглушительно громко разбиваются об темный асфальт. Хриплый вскрик наконец срывается с красных от собственной крови губ.

Он не верит, не хочет! Паника захлестывает и становится трудно дышать, Джек хватает ртом воздух, и его хриплый вой раздается эхом по всей пустой территории. Беспомощно переводя шокированный взгляд на вроде еще живых и снова на свои руки. Это же не он!.. Но картинки, всего что произошло менее пяти минут назад, предательски вспыхивают перед внутренним взором и его тошнит от самого себя и того что он видит. Здесь так много всего: боль, страх за свою жизнь, ненависть, отчаяние, истерия, надежда…

Джек жалобно скулит и не знает что делать, осознание накрывает с головой, и всё что может Фрост, так это беспомощно прошептать одно лишь имя.

«Шестой по счету ты — Ужас!»

Банальщина, и так низко — некачественно.

За кого он, твою мать, его принимает?! Искреннее возмущение, и даже оскорбление, что такой даун решил сравнить его с этим беглыми и приравнять в шестую жертву.

Блэк недовольно отодвигает ноутбук и почти бесится. Понаразвелось, мать их, охотников за головами с помутнением рассудка. Он лениво переводит взгляд на матовый экран, где в нескольких развернутых вкладках все данные на убитых и приблизительные наброски кто бы мог их замочить. Халтурщина, как есть, но по-другому, ни полиция, ни спецотдел, возглавляемый Феей, работать не могут — не умеют.

Докатились до хреновых психов, которые пытаются ему бросить вызов. Но это не проблема. Вычислит за несколько часов, и ночью знатно так повеселится. Тем более… новый список составлен, и внутренний зверь урчит от этого довольно.

Ужас знает, как приблизительно отреагирует город на его второй сезон. Это будет впервые, настолько продолжительный летний… марафон. Блэк коварно улыбается, давая себе секунду на довольствие, и поглядывает на электронный таймер: скоро закат, скоро можно будет поиздеваться над ними, сбросить всё напряжение, и устроить еще одну массовую панику.

Мужчина совершенно не задумывается, кого сегодня будет убивать первым — уже неактуально, просто вразноброс: ему главное сожрать как можно больше ублюдков, подавить город, сломать систему и заодно эту милую пташку с пестрыми крылышками на спине.

Да, для неё и всего её отряда он приготовил отдельную программу на конец лета. Он их помучает, заставит вариться в собственном соку, натравит друг на друга, а потом медленно, со вкусом, сведет с ума, под конец разрезая на части физически.

Искры необузданной ярости и ненависти едва ли вспыхивают в янтарных глазах, но пока он не будет срываться на них, лишь плетя свои сети и всё правильно подготавливая и выжидая. Питч почти доволен своими действиями и общим сумасшествием, которое вскоре по любому приведет город в полное безумие и анархию, когда верхушки Белого Шпиля полягут разорванные в клочья у его ног.

Осталось ведь не так много.

И никто не сможет его остановить — он знает, он запутал всех. Никто не сможет прочитать его, увидеть, понять. И от этого у него развязаны руки и почти умиротворение на душе — можно творить всё что угодно. Только без самопожертвования и конечно с передышками, себя-то загонять нельзя. Блэк ухмыляется и вновь щелкает по клавиатуре, и задает новый запрос в базе данных Департамента, с легкостью взломав их архивы и основную базу.

Однако он никак не ожидает резкого и громкого стука в дверь. И какого только черта… А интуиция, отточенная годами, отчего-то молчит, но предчувствие все равно херовое. Захваченный со стола нож, и бесшумно, почти моментально, оказаться у двери, прислушиваясь, но повинуясь инстинктам резко открыть дверь и…

И на пороге Фрост. Только все матерные эпитеты и возмущения в адрес мальчишки резко смолкают в подсознании, и Блэк затыкается, даже не раскрыв рта, охуевше осматривая мальчишку почти всего в крови. Фрост с разбитой губой, взлохмаченный, с разрезами на груди под расстегнутой толстовкой, в руках же, заляпанных в крови, нож, такой же по цвету, с которого всё еще свисает пара застывших красных капель, и это вводит даже его в легкий ступор и ахуй.

А Джек поднимает на него серые перепуганные глаза и все что может, так это:

— Питч… помоги, а? Я их, кажется, убил…

Комментарий к Глава

XIX

Это было сложно...

V.S Дорогие мои читатели, те кто ждал, переживал, критиковал и помогал в пб, спасибочки огромное за все ваши замечательные отзывы и помощь с опечатками-ошибками! Я непременно отвечу каждому на отзыв, просто, простите, нет времени совсем, на фб не задерживаюсь и быстро убегаю. Но либо сегодня ночью, либо завтра всем отпишусь! Я вас всех очень люблю и благодарна за поддержку!

====== Глава XX ======

Это блядство случая или с недавних пор его кара за семь лет издевательств над городом?

Однако…

По-другому с недавних пор не получается.

Мальчишку немедля хватают за ворот толстовки и, моментально, с силой дергают в квартиру, захлопывая за ним дверь и отшвыривая к стене.

Парень никакой, он вроде здесь, и в то же время взгляд блуждает далеко за осознанностью реальности — типичный шок для такой мелкоты, как он.

Фрост же пытается успокоиться, внутренне угомонить твою ж мать себя, и хотя бы осознанием, что его не вышвырнули, вернуть свой мир в привычный адекват… Но получается крайне херово: руки по прежнему трясутся, его мутит от собственного вида, а металлический запах на пальцах сводит с ума, в самом хуевищном смысле. Ему хочется орать, разбить что-нибудь или броситься под ебучий поток машин на магистрали, но магистрали рядом нет, вровень и машинам.

Хуёво, страшно, осознавать позорно и до мути невозможно то, что он сделал.

Его грань — херово дно наконец найдено.

Только завыть в голос от этого всего не дают: Блэк не церемонясь хватает его за подбородок, больно сдавливая челюсть пальцами и молча заставляет смотреть в глаза. И чертовой вечной раздраженности нет в горящем желтом взгляде.

— Какого. Хуя. Ты. Натворил? — шипяще по словам интересуется Ужас, но даже не придает акцента на вопрос. Ровно, как и не ожидает услышать адекватный и осмысленный ответ.

Сказать, что он не ожидал, ровно промолчать. Потому он и не спускает всех собак на дрожащего Фроста — бесполезно. Беловолосый щенок в состоянии шока, и не надо быть матерым убийцей, чтобы понять, что эта мелочь кого-то прирезала, а теперь и двух слов не в состоянии связать.

— Они там… Я не хотел, понимаешь?.. — блестящие из-за слез серые глаза с испугом смотрят на него, и Джек словно не слышит своих же слов, шок берет в свои права всё осознание и парнишку заклинивает на одном: — Это случайность, не было выбора… Питч, они там, под мостом… Сами начали ведь!

Как только мальчишка севшим голосом договаривает последнее, до Блэка доходит вся паршивость херни в которую опять попал Фрост.

— И как же, твою мать? — не отпуская из цепкой хватки, против воли заставляя мелочь смотреть в глаза.

— Не знаю, не помню… — в панике шепчет Джек, который потихоньку начинает реально осознавать. — Я не хотел. И эти четверо…

— Значит четверо.

— Я правда, я же не…

Джек осекается и опять замирает, даже не скрывая, что на глаза вновь наворачиваются слезы. Он хочет продолжить, однако его больше не слушают: Блэк отпускает его и выхватывает грязный нож из оцепеневших пальцев; окровавленный увесистый полукинжал швыряется на пол, отчего Фрост вздрагивает, как от удара, и загнанно смотрит на своего персонального убийцу.

— Я правда… Я не хотел, — вновь шепчет в непонимании беловолосый, пока мужчина обдумывает дальнейшие действия, — И они во всем виноваты, убить меня хотели, а теперь... Питч, я не знаю что делать… Они же еще там, шевелятся… Живы…

— Живы? — вкрадчиво, переспрашивая ледяным голосом, и беловолосому ничего не остается, как только неуверенно кивнуть.

А Блэк не может найти слов для этого малолетнего идиота, только шипит, впервые действительно яростно, зверино — не сдерживаясь. Пиздец мальчишке. Он-то знает. Только априори тому, чтобы выставить того за дверь или проще — убить, моментально срывается, захватив со стула черную кофту, хватая паренька под локоть и выставляя его за порог. Решая и в этот раз вытащить Фроста из жопы, в которую тот попал по своей невинности или же дури. Пока хрен его поймешь.

Дверь хлопает с такой силой, что рядом обваливаются кусочки старой штукатурки, а Ужас материт и себя, за чертовы ненужные действия, и Джека, и вообще случай, что когда-то их свел. Блэк небрежно накидывает тонкую кофту с капюшоном поверх черной майки, но даже не заботится застегнуть и волком смотрит на невменяемого Джека.

— Молись, чтобы они подохли! — рычит Ужас, смотря в серые большущие глаза парня. Тот только кивает, смаргивая влагу на ресницах, и прячет взгляд под выпавшей белой челкой, начиная быстро застегивать свою толстовку, словно только понял, в каком виде был.

А Питч зверем смотрит на это недоразумение, матерится и несдержанно толкает его в плечо, спешно направляя к выходу из коридора, перекручивая в руке родной черный нож.

Главное время, выиграть на нем — скрыть улики и в идеале убедиться, что свидетели никуда не доползут. А после, может быть, он возьмет себя под контроль и всё же прирежет это существо, что так нагло вторглось в его жизнь и которому он, отчего не пойми, помогает даже в этой херне.

— Показывай дорогу! — рявкает мужчина, когда они выходят из дома, и более тихо добавляет: — Белоснежная моя погибель…

Всё спешно, быстро, мужчина хищной тенью следует за мальчишкой, постоянно подгоняя того, потому что последствия того, что натворил этот сволочной подросток — и похуй что ему почти двадцать — слишком серьезны. Если кто выживет — распознать Фроста проще некуда. Херов альбинос — взгляд единственный раз переводится на парня, когда они почти на месте — ладно, кровавый альбинос… К тому же, до сих пор в состоянии аффекта.

Только у Блэка в голове не укладывается, какие, твою мать, эмоции могли спровоцировать эту белоснежную жертву маньяков к расправе над людьми. Учитывая, что такой как он, по натуре и внутренним принципам — херов невинный агнец-пацифист.

Слишком много вопросов, слишком мизерный процент, что хоть один ответ он когда-нибудь узнает.

Джек — ни живой, ни мертвый, под конец терпения Ужаса, приводит того на место предполагаемого убийства, ровно через шесть минут, запыхавшись, но четко и быстро.

И перед Фростом та же картина, что полчаса назад, а может час или всего лишь четверть часа. Ебаное время… Он не может вспомнить по времени, он не может определить хоть что-либо в этом кровавом хаосе собственного разума и картины перед глазами. Фрост ублюдочно труслив, когда понимает, что не может на это смотреть: на кровь, на покрытый грязно-алыми разводами асфальт, на самих дергающихся — они еще живы, и спазм тошноты в горле по новой заставляет зажмуриться и тихо застонать, пятясь к ближайшей, все той же судьбоносной колонне.

Блэк же осматривает всю картину молча и с присущим ему хладнокровием, заодно подмечая, что в забытом дьяволе тупике под мостом нет ни свидетелей, ни камер, ни вообще живых сущностей кроме них. Бордель, в начале переулка, он не считает, тамошним вообще похер, даже если будет происходить массовая резня у них под окнами.

Джек до сих пор не верит, но хочет что-то сказать, подбодрить себя же, что, может, обойдется, но рот открывается лишь в беззвучном возгласе, и на его глазах ближайшей, в серой олимпийке, дергается, и чужой хриплый мучительный стон разрезает пустынную тишину. Кто-то из четверки резко кашляет, а кто-то просто дергается. Все похоже на дешевую сценку из фильма про зомби, или фигового триллера. Они все еще не умерли, действительно ведь, Джек медленно выходит из шока, но грозится вновь в него вернуться, ибо осознание накатывает подобно чернильной небоскребной волне — все это время они дергались, кто-то хрипел, а кто-то пытался подняться даже или ползти. Просто Фрост этого не замечал — не видел.

«Они живы», — и только это сейчас бьется в подкорке красным опасным огнем.

Трое, на странность случая и, несмотря на смертельные раны, еще в сознании, с четвертым неизвестно. Главный, которому Фрост порезал горло, не до конца задев артерию, как-то пытается подняться: издавая булькающие кряхтящие звуки, он старается переползти на четвереньки и прокричать, чтобы его услышали. Это будет бесполезно, связки всё равно перерезаны, но даже так Ужас не дает смертнику ни единого шанса: он в несколько шагов оказывается рядом с плюющимся кровью парнем, вставая сзади и хватая того за волосы, без эмоций доделывая за Фростом всю работу.

На этот раз пацан падает на землю замертво, без шансов на выживание, неудачник дергается в последний раз, но из порезанного второй раз горла продолжает пульсируя вытекать кровь, покрывая засохший красный участок земли вокруг новой блестящей пленкой. Оценивающий взгляд убийцы переводится на остальных — еще трое, двое с половиной, если дальнего распотрошенного можно считать еще за выжившего, а потом резко переводится на Джека.

А беловолосое, перепуганное насмерть, чудовище не ожидало таких действий, по крайней мере, не ожидал наверняка и поспешно. И всерьез не брал, что ему помогут — спятивший и неверящий ни во что чертенок.

Наивный, перепуганный чертенок, который смотрит сейчас почти завороженно, не смея даже отвести взгляд, как тело отшвыривается на кровавый асфальт и Ужас идет к следующей цели, безразлично и до дрожи буднично, словно на променад, — без эмоций всаживая нож в сердце следующего и брезгливо отшвыривая его от себя через секунды.

Предпоследнему, загибающему и хрипящему, которому Джек неудачно вспорол грудину, задевая легкое, Питч вспарывает аналогично глотку, просто и не церемонясь. Но для надежности, а может ради собственного секундного успокоения, и чтобы после не сорваться на беловолосого, с силой всаживает нож под ребра, под углом, пропарывая печень и дергая лезвие наискось вниз, разрезая желудок, чувствуя как ткани разрываются под острием лезвия, и хлюпает кровь, вырываясь из глубокой раны.

Адреналина нет, гольное холодное мышление, ему не интересно, просто профессионализм и ненормальная искра внутри — почти ответственность, почти одичалость — первобытное безумие защиты, и всё это за мальчишку, но его самого тошнит от этой формулировки. Скорее, просто из-за Фроста может подставиться он, вот и подчищает хвосты. Так проще думать и не желать убить мальчишку прямо здесь.

А наивный смертник, и в то же время единственное бессмертное существо рядом с ним, только и может, что хлопать глазами и что-то там шептать бледными, все еще измазанными кое-где кровью, губами. Мальчишка и… такой глупый.

Последнего Питч добивает совсем без лишних движений: вонзает острый нож между пятым и шестым позвонком, отделяя голову от тела и прекращая мучения парня, у которого кишки уже полностью вывалились на асфальт. Благо лежал он дальше всех и спиной к Джеку. Мужчина мимолетно усмехается своим мыслям, но его мастер класс на этом закончен.

Он рассекает ножом воздух и с серповидного лезвия брызгает кровь, но это не удовлетворят и он брезгливо обтирает черное лезвие о серую кофту убитого. И только после этого Ужас спокойно подходит к Джеку, не сводя с него взгляда.

— Я убил… — опять лепечет мальчишка, понимая, что все четверо мертвы, однако Блэку это надоедает, и он хватает парня привычно за подбородок.

— Не, — желтые глаза сверкают праведной яростью и раздражением, — Я убил, а при тебе же они еще были живы и выжили бы, притом еще и настучать успели бы, сволочь мелкая! Так что, распотрошенные мелкие выродки — чисто моя заслуга. Уясни и выдохни, никчемыш!

«И нехер тебе осознавать, что ты, как нехуй делать, вырезал четверых ублюдков, заставив ихподыхать достаточно болезненной, но неминуемой смертью»

Питч ухмыляется, уже практически в привычном жесте перемещая пальцы на беззащитную бледную шею, в мыслях даже дивясь, как это белоснежное существо в состоянии аффекта умудрилось попасть настолько четко по жизненно-важным органам, а одного полностью распотрошить, вспарывая живот и кишки.

Растет малец… И, возможно, эта мысль принесла бы, в другой ситуации — с другим тваренышем, легкое тепло и довольствие, но не с Джеком. Он не хочет, чтобы мальчишка становился похож на него. Не с Фростом это должно происходить. И вот это действительно выбешивает и не хило так волнует.

Ему было похуй на многих за кем он следил, за малолетками и уже совершеннолетними подростками, и кто впоследствии стал убийцами, ублюдками, маньяками… психами. Но этот…

Белоснежное бедствие его жизни.

Питч обрывает себя же, и рефлекторно сжимает пальцы сильней, но от этого Фрост только доверчиво откидывает голову назад, прислоняясь к колонне и хрипло, едва слышно, стонет.

Весь в крови, ярко констатирующей на белой коже, порезанный, с темно красными губами и настолько доверчиво открытый, с этим блядско белым клоком волос, что выпадает из-за съехавшего капюшона…

Бледный и беззащитный, такой доступный и равносильно дикий — маленький белый, почти пушистый зверек, с оскаленной кровавой пастью и острыми зубками.

Представленная картина почти завораживает, и он наплевательски теряет секунды, просто наблюдая за неприкрыто доверчивым Фростом.

Слишком дорогое удовольствие. Редкое и подлинное. Не факт, что его стаж в семь лет и горы расковерканных трупов послужат достойной платой за этот вид.

Тихий рык приводя себя в реальность и заодно приводя мальчишку в адекват, от чего тот дергается, в непонимании поднимая большущие глаза. Словно в возмущении что эффект жертвы обрывают, словно в издевательство самому Блэку. Но длинные пальцы тут же исчезают с шеи, и мальчишку несильно дергают за все тот же ворот толстовки, оттаскивая от опорной стойки моста. Их дело сделано. Хотя по всей логике и херовым обстоятельством это только дело Фроста. Но опять блядский пацан втянул его в хер пойми что, и он, как ебаный школьник, повелся на неоткуда взявшуюся доблесть.

Славы не хватает, а заодно уже и мозгов, судя по поступкам.

Блэк бесится, но Фрост еще жив, и парнишку только и делают, что толкают небрежно в плечо, побуждая уйти из этого места.

***

Привести скрепя зубами Джека обратно, слишком херовая идея, но она единственная более здравая. Учитывая, что Фрост вообще не соображает и покорно плелся за ним, не высказав ни единого противоречивого слова. Нарвался, твою мать, называется.

У Блэка нет настроения проявлять гостеприимство, да и вообще быть сейчас спокойным и более-менее нормальным, но он уже знает, что будет делать с этим смертником. Он с ноги открывает дверь, матеря себя за то, что в спешке даже забыл закрыть квартиру на ключ. А все блядский Фрост, который послушно заходит за ним — бычок на привязи, твою ебическую силу.

Это уже нозит, присутствие парня в его квартире, почти нескончаемые спасения его шкурки из лап ублюдков-извращенцев, разгребания всей этой чернушной хуеты в которую удивительно легко вляпывается Джек. Его заебало это настолько, что он действительно готов попортить личико пацану, чтоб тот и мысли о дороге сюда забыл. Однако его действия, на полном автомате, выверенные и отточенные годами, рознятся с яростными мыслями.

Слишком противоречиво. Хуево и предсказуемо неотвратимо. Он ведь должен помочь этому щенку… А еще это блядкое окно, которое он забыл закрыть.

А там, за ним, закат — оранжевый, почти всепоглощающий, от которого нет спасения — херова антиутопия… Утопить бы город в напалме. Только он шипит, и продолжает свою задумку, открывая несколько пузырьков с антисептиком и небрежно откидывая нужные хирургические инструменты на свободную часть стола.

Джек по-прежнему молчит, стоя посередине комнаты, понуро смотрит в пол и порой хлопает своими длинными ресницами, на которых еще видны мелкие слезинки. Мальчишка, твою мать. Даже не обращает внимания на разрезанные в кровь костяшки и несколько осколков, красочно торчащих в коже.

Всё же это его карма. Но лучше бы электрический стул.

Мысли Ужаса невеселые, но он не произносит ни единого слова. И тишина становится почти осязаемой, густой и плотной, а любое шумное действие бесит до невозможности, и звук от пододвигаемого ко столу второго стула режет сейчас слух. Слишком неестественно.

Так не должно быть и не с ними. Не в их жизни, не с такой подачей на благотворительное лечение. Но Питч упрямо не желает по-другому, дергая пацана за рукав перепачканой толстовки и заставляя тем самым сесть на стул.

— Дай руку, — садясь рядом, грубо требует Ужас, смерив пацана строгим взглядом.

— Зачем? — апатично и почти шепотом, как будто Джек не понимает почему с ним всё еще возятся.

— Бляденыш… не выводи меня, — в последний раз предупреждающе тянет мужчина, недобро прищуриваясь и из последних сил сдерживая гребаную волну ярости внутри. Ярости, которая в принципе не должна присутствовать в эмоциях. Вообще и априори его похуистичному хладнокровию!

— Питч…

— Что?! — рявкает Блэк, не выдерживая сопливый тон Фроста и взбешиваясь окончательно.

— Да блядь ничего! Ничего! Твою мать! — Джек вскакивает первый, с бешенной загнанностью одичавшего зверя смотря ему в глаза, — Я… я… тебя… — он задыхается не в силах досказать, потому что ком в горле сдавливает хуже удавки, потому что боль внутри расползается по новой, потому что он не имеет права продолжать, — Я тебя… Опять подставил, а ты какого-то черта… Ты ведь… Черт! Твою мать! Я их убил, понимаешь? И…и даже если нет, то из-за меня пострадали люди!

 — Ублюдки из-за тебя пострадали, а не люди! Ты где людей увидел, недорослик? — поднимаясь со своего места, скрипуче отодвигая стул и надвигаясь на Фроста, — Где блядь в этих суках ты увидел людей? Или может сейчас ты их видишь?

— Да хоть трижды суки и твари моральные! Мой порог! Питч, мой перейден! — выкрикивает парень, делая шаг назад, — Я поднял оружие на другого, какой бы гнидой тот не был!

— Свой ебучий порог ты перешел, когда родился в этом блядском городе, мальчишка! — резко сокращая расстояние, рявкает мужчина, желая залепить беловолосой сволочи пощечину.

— Да блядь, Блэк! — вскрикивает взбешенный Фрост, не обращай вообще внимания и полностью забывая кто перед ним, — Ты не возьмешь в толк, что это пиздец! Ниже мне некуда! Всё, дно!

Питч резко преодолевает всего шаг, нависая над мальчишкой и хватает его за горло, в момент сбивая всю спесь с того, и в образовавшейся тишине едко ухмыляясь: — Осторожно, Джек, снизу могу постучаться я…

— Ты… — ошарашено и полностью теряя волю, Джек наконец понимает с кем опять посмел спорить и на кого поднимать голос, но даже не это его приводит в дрожь, а осознание что его четверо порезанных и вровень не стояли с теми десятками или даже сотнями тварей которых убил Ужас.

— Заткнись! — громко рявкает Блэк, готовый ушатать мальца об ближайший косяк, чтобы у того мозги на место встали, праведник твою мать, — У тебя только два выхода, Оверланд: либо становиться приспособленным ублюдком, выключать эмоции и выживать, забыв о своей нудятине и соплях, либо складывать лапки крестиком на грудь и подыхать в своей бетонной конуре, без шанса на чье либо милосердие! Это жизнь, мальчишка! Жизнь в уебищном поганом мире, где смерть уже не закономерность увядания жизни, а норма в расцвете лет, причем жестокая и изощренная смерть. — Ужас ухмыляется, и сжимает хрупкое горло сильнее, даже не намереваясь сбавлять тон:

— Говоришь дно, сученыш? Нихуя. И теперь думай своими остатками мозгов как жить с этим дальше, но если не справишься, то — пожалуйста! Я разрисую тебе твое будущее! — опасный прищур горящих глаз и мужчина нависает над парнем угрожающе близко, шипя ядовитые слова, — Либо ты станешь конченным психопатом, таким же каких сотни в этом ебучем термитнике, и будешь упиваться своей шизофренией, разрезая в клочья других и дроча на ошметки мышц и внутренних органов... Либо станешь шлюхой, растраханой, дешевой шалавой, в конечном итоге скончавшись от передоза в вонючем притоне или от какого-нибудь такого же ебанутого на всю голову, который и прирежет тебя где-нибудь в подворотне! И благо, если прирежет быстро и безболезненно, не нанизывая на нож, как на шампур, и при этом не трахая тебя во все щели! Как тебе? Вкусно, маленький Джек? Еще хочешь? Или ожидал розовый замок и пуховое одеяло, сказку на ночь и молоко с медом перед сном?

Джек грозно рычит, позволяет себе это и просто впервые со злостью одергивает чужую руку, и повернувшись в право с силой бьет об косяк второй двери, что ведет в чужую ванную. Взвыв и матерясь от новой боли, наплевав на хозяина, Фрост пинком открывает дверь и прячется в прохладной кафельной комнате. И ему похуй, невербально похуй, что об его поведении подумает Ужас. Уж лучше так, чем съездить по этой наглой роже. Хотя, если так, то может шанс что его прикончат возрастет…

На секунды его мир вновь изменяется, и становится до странности тихо и непривычно. Здесь почти как у него, только чище… меньше пространства, и холоднее, горит постоянно свет, ибо никаких окон нет — комната находится посередине планировки, и сыростью тянет с темного кафельного пола. Но ему плевать на детали и тонкости — не сейчас. Плевать даже на свою ебнутую борзость.

Он дышит шумно, злобно, опираясь о раковину и даже не обращая внимания, что рука вновь начала кровоточить.

Больно. Безумно. Но не руке…

«Лучше убей! Задуши, перережь глотку. Только прекрати… Умоляю!.. Хватит читать нотации! Хватит вправлять мозги… Не ты, не ты ведь это должен делать! Не такой как ты… И… Ты не догадался, мой черный хищник, что я чуть тебе не сказал… »

— Твою мать, как же хуево это звучит, просто омерзительно хреново, Оверланд, — хрипло шепчет Джек, прикрывая глаза и почти забываясь в создавшейся тишине. Ему плохо, ему тошно. Его трясет. И боль физическая ничерта не отрезвляет. А душевная просто сжирает к чертовой матери, грозясь сделать из него шизофреника. Действительно того шизофреника которого сейчас описывал Блэк.

Он почти теряет связь с реальностью и временем, пытаясь заглушить и страх от произошедшего, и возмущение от представленной картины из-за слов мужчины, и с ума сводящую боль внутри, как возле него появляется хозяин квартиры.

— Долбаеб, — следует сухое за спиной, а Джек только вздрагивает от этого шелестящего злого голоса, но даже не смеет поднять голову, чтобы через зеркало над раковиной увидеть своего палача.

А мужчина же почти удивляется безбашенности и дурости этого малолетнего мазохиста. Но кран с холодной водой всё же откручивает, сглаживая острую тишину и ненавидя в душе этого мальчишку.

На шум воды Джек равносильно не поднимает голову, понуро смотря вниз и не реагируя. Но Питчу похер, он бесцеремонно хватает парнишку за запястье правой руки и прихваченным пинцетом вытаскивает первый крупный осколок из открытой раны, который Джек из-за удара умудрился вогнать еще глубже. Мальчишка дергается, пытаясь вырвать запястье, но тонкие чужие пальцы сжимаются сильнее, до боли и синяков.

— Не дергайся или утоплю, — предупреждающе охлаждает пыл парня Блэк, жалеющий, что прихватил с собой пинцет, а не нож.

— Здесь слишком мелко и слив не закрыт… — едва слышно поддается на разговор Джек, мысленно все же умоляя этого зверя закончить его мучения.

— Тогда в унитазе, уж наверняка, поверь!

— Слишком грубо и не эстетично, не твой стиль… — против воли краешек губ приподнимается, но Фрост все равно бубнит злобно.

— Допиздишься… — предупреждающе шипит Ужас.

— Да неуже… Ай! Блять!

— Допизделся, — с ноткой довольствия подтверждает Питч, скидывая еще один окровавленный осколок под струю воды.

Четвертый кусок стекла летит в раковину и Блэк от болезненного шипения мальчишки удовлетворенно хмыкает — хотя бы так моральную компенсацию получить от того, что мелкое беловолосое чучело нервы на вилки наматывает. Сученыш недоделанный. Еще и дерзить пытается. Блэк заканчивает с правой кистью достаточно быстро, переключаясь на левую, а ошарашенному парнишке приказывает держать поврежденную, но уже без осколков, руку под струей воды.

Джек же, умный мальчик, выполняет молча, даже не возникает, наверняка поняв, что раз приказали промыть, значит на трубах стоят фильтры, и вода вполне пригодна для очистки ран.

Порой слишком умный, а порой слишком тупой и упертый идиот, едва ли думает про мальчишку Блэк, наслаждаясь тихим шипением и вздрагиванием паренька, когда кончики пинцета грубо раскрывают рану и глубже вонзаются в открытое мясо, подцепляя удобнее мелкие куски стекла.

Почти законченно, вода так же шумит, но в довершение последний осколок с тихим звоном падает в воду, а парню по-прежнему тошно, мужчина видит это в отражении, но молчит, продолжая стоять за его спиной, почти прижимая мальчишку к своей груди. Джек только медленно качает головой, заканчивает ополаскивать руки в том же мерном шуме воды, и, наконец, полностью выпрямляется, поднимая голову и через зеркало смотря на мужчину.

— Угомонился? — спокойно спрашивает Блэк, смотря Фросту в глаза через отражение.

Джек не отвечает, только коротко кивает, неотрывно смотря на своего палача и пытаясь понять.

— Зачем? — едва слышное и такое же хриплое срывается с потрескавшихся губ.

Но мужчина ничего не отвечает, только смотрит так же прожигающе, не сводя своего взгляда и едва ли усмехается, и Джек понимает, что ответа так и не последует. Возможно, никогда. Его Ужас за спиной вечно будет недостижим, как словно в этом чертовом отражении. И ответы на его поступки равносильно непостижимы.

Фрост только мучает себя, себя и свою ебнутую полностью повернутую на этом индивиде душу, и, не выдержав, прерывает их контакт, прикрывая глаза и доверчиво — вновь слишком открыто — откидывает голову назад, ему на грудь, медленно выдыхая и на секунды успокаиваясь.

Все вопросы, всё возмущение и всё время он оставляет хищнику, который в сотый раз сам не понимает этого мальчишку и не знает как назвать то, что сейчас происходит в этой чертовой ванной.

И что с этим сученышем не так?

— Я пойду…

— Пиздуй. И не приведи, еще раз появишься — по любому поводу — вздерну, Фрост, — Блэк действительно пытается быть злым и серьезным, обещая больше себе, нежели Джеку, в следующий раз поступить именно так с подростком.

— Я… не приду больше. Обещаю, Питч, — Джеку слишком тяжело даются эти слова, но, твою мать, он их всё же говорит, перечеркивая собственные надежды и мизерные шансы. Он кусает губу, но всё же мягко усмехается и выходит.

Фрост почти на Кромке, несколько окольных переулков, смятение в мыслях и желание добраться до бетонной коморки, переодеться в любимую чужую кофту и завалится спать, и больше ни о чем не думать — выключить чертов процесс, что именуется размышлением. Парень в капюшоне проходит еще десять метров по извилистым, едва освещаемым тусклыми фонарями, тропкам между домами, и сворачивает в комплекс общежитий, проходя в мнимо безопасную зону ненормальных жильцов.

Мужчина же, незаметно стоявший в тени, за несколькими зданиями дальше, лишь злобно провожает парнишку взглядом и размазанной тенью ускользает в неосвещаемые переулки.

Ужас не понимает, зачем ему пришло в голову вести этого идиота до самой Кромки, невидимо следовать практически по пятам, и ни на секунду не упускать мелочь из вида… Возможно, чтобы парня не спалили в его кровавой толстовке и с его помощью не вышли на него самого. Или, возможно, чтоб на еще одно приключение не нарвался, с его-то долбоебическим везением…

В любом случае… Он не хочет идентифицировать свой поступок, понимать и знать «зачем, мать твою?!», но злость свойственно остается. И неудовлетворенность от проебаного начала ночи раздраженностью оседает на коже. Сученыш. Белоснежный, ебучий сученыш.

Ужас ухмыляется самой ядовитой из своих усмешек, практически так же, как когда в глазах опасных психопатов видит первобытный ужас от осознания кто перед ними…

Всё же пиздец пришел в его жизнь. Окончательно и пересмотру не подлежа.

А план на ночь вновь изящно и охуенно точно сорван никем иным, как Джеком Фростом.

Комментарий к Глава XX Лис в разгаре поездки, тут столько всякого разного – голова идет кругом! Времени нет совсем, но часть по определенной причине вышла раньше, чем обещалось. (да, писалось по ночам, а утром галлонами поедался кофе) Вдохновением для написания и сил закончить эту главу, послужил чудеснейший и прекраснейший арт уважаемого моего читателя. Вороная Бэтта, еще раз спасибо за подаренное чудо, именно благодаря ему, у меня нашлись силы и новое вдохновение чтобы писать! (арт Лис выложит, конечно с позволения автора, после завершения Психо)

Поездка продолжается, следующая глава наверно через неделю, может дней 10. Постараюсь не задерживать.

====== Глава XXI ======

Просыпаясь не так, как хотелось, с недовольством на чертов луч ядовитого солнца, открывая глаза и моментально щурясь.

И какого черта, в этой захламленной пыльной комнатке с замахом на дешевую богему? Какого хуя это было?

Он недовольно продолжает щуриться, окидывая злым взглядом не до конца зашторенное красными тяжелыми шторами окно.

Едва пошевелиться хватает, чтобы окончательно убедиться — он проебал всю ночь, причем, как в прямом, так и в переносном смысле. Питч фыркает пренебрежительно и поворачивает голову налево, цокает языком, подтверждая свои догадки, и вновь отворачивается, предпочитая видеть обшелушенный розоватый потолок, который когда-то все же был ярко красным, нежели то что находится слева.

Дергаться поздно, ровно, как и в эту ебучую душную рань съебывать домой.

Он вытаскивает левую руку из-под махрового, тоже красного, покрывала и закидывает под голову, не обращая внимание на сырую прохладу расползающуюся по голой груди, и в издевательство себе же подетально воссоздавая вчерашний вечер и ночь. А поиздеваться над собой и над гудящими мозгами есть за что.

Бедствие уровня Армагеддон. Херов персональный Рагнарёк, из древних легенд. Ебучий беловолосый мальчишка.

Питч цыкает — в таком формате ему совершенно не думается, а где-то возле кровати, если он не полностью проебал остатки мозгов, валяются брюки, в которых, где-то в заднем кармане, была начатая и почти выкуренная за полчаса пачка сигарет.

Нет. Похуй. Слишком лень. Тело до сих пор не слушается, и слишком лениво даже шевелиться.

А всё случившееся красочно предстает перед внутренним взором, как раз после телохранительства одной мелкой пакости, и слежки за ней же до самой Кромки. Те найденные двое извратов-садистов, которых он уже как неделю выслеживал и надеялся спокойно придушить колючей проволокой. Медленно затягивая тонкую петлю в острых иглах… ломая гортань, трахею, заставляя задыхаться от страха, и чувствуя боль от врезающихся в плоть кусков хряща, и под конец отрывая голову, разрезая плоть и ломая позвоночник. Но все красочно составленные планы, так и не сбылись по-нормальному и уже стандартному.

Ведь твари поменяли местонахождение, проволока оказалась тоньше, чем представлялась на первый взгляд, и ткань на шеях разошлась скоропостижно, не предоставив ему довольства понаблюдать за агонией подонков, а из-за внутренней кипящей злости позвоночник сломался с досадой легче и быстрей планируемого. Всё к хуям и в тартар.

Удовольствия процесс так и не доставил, в голове вместо привычной четкой последовательности был невъебучий бардак из мыслей и — что самое паршивое в его деле — эмоций.

Случившееся вечером выбивало, заставляло вспоминать и этот не контроль собственных воспоминаний и эмоционального блока херил всё время и все труды, над которыми он корпел на протяжении всей недели.

Развесить тела на той самой проволоке под потолком именитого выставочного центра, который организовали ведущие главы Белого Шпиля — как нехуй делать, без всяких улик и свидетелей — уже автомат и чистая механика… Но насыщения не было. Ни в одной нейронной сети мозга, ни в одной клеточке тела. Ему неинтересно убивать этих тварей.

Понимание о смене внутреннего приоритета, как становление перед смертельным фактом — нерушимо и изменению не подлежит.

Всё последующее, лишь обрывки и ненужные движения, ненужная потраченная в пустую энергия. Знакомые бары, лабиринты пустующих линий под ними, выход, закрытый от полиции и обычных шавок, на блядскую улицу А7. Блядская улица, оправдывающая, через каждые пять метров, свое название.

Как и зачем — он просто не задумывался, всё равно ночь была похерена, а время перевалило за два ночи. Он лишь бесился, сильнее, злее, не понимая и упрямо, тугодумно не желая понимать. Он — сильнейший и, возможно, хитрейший ублюдок этого города, он создал себе имя нарицательное, он управляет массами, и за его голову грызутся все ебучие шишки этого ублюдочного муравейника. Большей славы — если только уничтожить сам Белый Шпиль вместе с основателями… Впрочем, мысль крутящаяся не первый год, и вскоре вполне реализуемая. Но, ему не хватает чего-то — чего, умудренный опытом и жизнью матерый хищник не может взять в толк, и, подобно тигру в клетке, бесится, желая разорвать каждого, кого видит вокруг себя.

Это не хорошо, так и до душевного расстройства и срыва недалеко. Но нет, он не психопат — не подходит под стандартную классификацию и «маски нормальности» у него нихуя нет, потому что все части психики функционируют нормально: разрыва между бессознательным и сознательным нет, все три работают как у обычного человека.*

И срывается он всегда, злится, бесится, но верный, выверенный контроль самого себя каждый раз на публике приводит в нужный адекват и норму. Но не сейчас.

Ярость почему-то захлестывает, не дает нормально дышать и думать, да даже работать, твою мать, не дает. Потому он останавливается всего на двоих, потому не идет на другого психа поздней ночью, знает — не сможет сдержаться, наследит, что-то после себя оставит, даст почерк сучкам из отдела Феи.

Единственное отступление и норма, как и у каждого мужика, это сбросить напряжение через секс. Банально, буднично, практично и эффективно. Ему тоже помогает, просто и без ебнутых фетишей.

Взгляд скользит по шумной улице с множеством освещенных хостов и борделей, девочки и мальчики стоят возле своих «домов» и призывно зазывают клиентов, все пестрое — яркое, неестественное, вульгарно-пошлое и бешено дорогое. Здесь — качественные проститутки, без болячек и зависимости, и с уравновешенной психикой: чистые, покладистые, готовые ко всему и на всё. Плюс процент за нестандартную, порой даже очень красивую внешность.

Но, ему не нужны эти сучки выставляющие себя на улице. Нужно всего одно место, до которого остается десять шагов влево.

Прислуга приветливо открывает двери и провожает в холл, где уже дохера на разных диванчиках и креслах расселись ждущие своего клиента девочки. А хозяйка, увидевшая редкого, но все же постоянного гостя сразу понятливо улыбается. Щелчок наманикюренными пальцами и перед ним нужные, в его вкусе, «девочки».

Мальчишек было всего семь, и еще двое новеньких. А его не смущало медленное и придирчивое выбирание одного из них. Уже ничего не могло смутить или вызвать на эмоции. Тем более последнее…

Кроме одного ебнутого беловолосого сученыша.

Молодые стройные тела уже совершеннолетних парней были выставлены на показ, и все игривые, желающие, явно под легкой, не вызывающей привыкания наркотой или возбудителями — новеньким особенно это нужно, чтобы начать работать.

Чертов шлюховатый город с повернутыми жителями.

Блэк медленно неслышно выдыхает и ему не нравится здешний воздух: спертый, пропитанный запахом пота, сладкого парфюма и многократного секса — грязного, развязного, не только случившегося этой ночью.

Успокоенные за ночь мысли и приведенные в относительную холодность эмоции теперь почти молчат, но он всё же еще раз поворачивает голову, оглядывая нагое тело, спящее у стены. Недовольная усмешка, оценивая худое существо на свежую голову.

А надо было догадаться еще вчера. Еще только когда без слов и лишних движений он оставил кредит на стойке ресепшена в холле, и молча указал мальчишке подниматься на второй этаж, через секунду, как только его увидел.

Пиздец все-таки наступил. Теперь окончательно Ужас всея 604 убеждается в этом.

А раньше блядская искушенная придирчивость не давала за такое малое количество времени не то, чтобы выбрать сучку на ночь, но даже оглядеться или решить, кого он хочет в этот раз.

Блэк убирает руку из-под головы и взлохмачивает волосы. Все хуево, и надо было это понять еще в тот момент с оторванной головой первого изврата, ведь проволока была не такой уж и тонкой… А сучка, которую он заметил в определенный момент, была новенькой. Девятнадцатилетний, худющий, с красивой мордашкой пацан, с хитрым взглядом светло-голубых глаз, естественно же в линзах, и белоснежными волосами.

Питч прикрывает глаза и убирает из памяти картинки прошедшей ночи, жесткого, почти на грани животного, секса, и как драл пацана на этой кровати почти до утра.

А сучка подставлялась, выгибалась в пояснице и прогибалась под ним, со стонами в подушку и после сорванными криками… Ведь специально нужно было грубо швырнуть на постель эту шлюшку сразу, как только позади него закрылась дверь на ключ. Сразу обозначить и поставить его в коленно-локтевую, срываясь и отпуская себя, вцепившись в белые волосы, оттягивая голову назад и жестко трахая хнычущего мальчишку, но представляя на его месте…

Тихий капризный стон слышится по левую сторону и отвлекает, а Блэк едва ли удосуживает взглядом потянувшегося и отвернувшегося к стене, но не проснувшегося пацана.

Блядский бордель. Всё он.

Мужчина презрительно фыркает, херова иносказательная тавтология. Тогда гребаный, в недрах ада, бордель. Драные сучки и его чертово поведение. Вот и всё. И нехер страдать херней и загоняться.

Однако, собственные мысли призванные, чтобы увести от одного конкретного факта, не срабатывают: слишком сильно мозг привык моментально анализировать, продумывать и оценивать, приводя к логическому ответу. Сказать, что он удивлен, в бешенстве, раздосадован или не может поверить — равно соврать самому себе. А врать себе Блэк не привык. С правдой проще жить и проще разгребать ту дрянь, что творится вокруг. Но сейчас дрянь творилась внутри. И хуй бы с ними — с мыслями, мыслеобразами, фантазиями. Вполне оправданный недотрах в полтора месяца и слишком охуенно неправдоподобная внешность для этого города и мира в целом.

Один на сто тысяч, так, кажется, говорили тремя годами раньше, по спец программе «необычных рождений детей».

Один на весь город… Ебаный ты смертник.

Но дрянь заключается не в образах и картинках, так ведь.

Мальчишка рядом нежно простонал во сне, а его передергивает от недовольства и отвращения. Херова шлюшка. Слишком отвлекает от размышлений и Питч жалеет, что не взял с собой нормального оружия: складной нож в кармане тех же брюк ему сейчас доставать крайне лень.

Дрянь заключалась в поднявшихся, как кобра в стойке, эмоциях, гольных, ничем не затронутых, чистых — чистая ледяная ярость, злость, ненависть, презрение, желание убить, желание причинить боль, желание не видеть больше никогда, интерес, издевательства, и бешенство, каждый раз, когда сволоченыш открывал свой рот.

Под сто или больше ста, Блэку лень сейчас вспоминать и отвлекать внимание на цифры, паскуд и полных морально разложившихся ублюдков, которых он размазал ровным кровавым слоем за эти семь лет. То, что ему говорили, как его преподносили, что только не делали и как его только не пытались поймать, всё это ни разу не давало настолько оголенного желания прибить и закопать живьем.

Хотя, он закапывал живьем, заливал цементом, фиксировал в долго застывающем клее и пускал трупных жуков, заживо сжирающих суку, бальзамирующую маленьких девочек живьем.

Но ярости тогда не было, такой ярости и злости. В своей профессиональной работе, семь лет не шутка, он никогда не испытывал и не стремился испытывать бешенство. Гордость, наслаждение, удовлетворение, власть и сила, превосходство, насыщение внутреннего голода… Дрожь по телу от предвкушаемого азарта пыток и ужаса в глазах падали, что и человеком не может зваться. Всё последнее — да, и еще раз да, с большим довольством.

А сученыш выводил, бесил, и профессиональная этика хладнокровнейшего убийцы медленно уползала в тень, давая волю бешеным эмоциям.

Такого не было с тех самых пор, как он вычислил и пришел к ублюдку, который поломал…

Блэк цыкает на свои мысли, и не хочет вспоминать, эмоции уже выветрились давно, смысл ворошить воспоминания и придаваться этому размышлизму он не видит. А вот с комком внутри нужно разобраться.

Но он не всемогущ, особенно над собой, и не может изменить это, а простые тесты с сознанием подтверждают, что нихера это не побочный эффект от недотраха, что в следующий раз бешенство и ярость будут такими же, а интерес издеваться и дразнить вырастет десятикратно.

Нестандартная малолетняя хрень, даром, что девятнадцать. И не боится, мелочь.

Мужчина усмехается совсем невесело, устраивает голову поудобнее на слишком мягкой подушке и принимает как данность, что определенная личность, единственная в ебучем городе, его заинтересовала на уровне почти несуществующих эмоций.

Просто, но даже без фанатизма, просто временное, и тратить еще и на это внимание, тем более дорогое ему время, Питч не собирается. Это всего лишь скачок эмоций в напряженный сезон — не более и не менее. Нестандартно, но грузиться такой хуетой Ужас не собирается.

Шуршание сбоку вновь отвлекает, а он не любит лишний шум, лишние движения, чужие движения. Блэк недовольно переводит внимание на сучку рядом; мальчишка спит глубоким сном и даже не подозревает, кто был его клиент. Мужчина лишь только хмыкает, протягивает руку и касается белых волос.

Крашенные…

Выжженные и ломкие волосы, слишком сухие, и даже при таком скудном свете видно, что испорченные, хуже синтетического парика. А вчера и незаметно было. Ебучий белый цвет волос, как красная тряпка для быка. Херов ебарь-бык, который кинулся к этой шлюшке, как только увидел.

Клиника, сука. Но он только презрительно кривит губы и убирает руку.

Блядский суррогат. Никчемный, неестественный, отдаленно похожий. Но даже этого хватило. Сейчас же, замечая и подмечая, что ничерта не такой — хренова сформировавшаяся в его мозгу копия, которую можно было использовать.

Фальшивка с крашенными белыми волосами, а у Фроста свои — мягкие, белоснежные. И отодрать его хочется до одури.

Питч сжимает челюсть до скрипа зубов и закрывает сознание от дурных картинок и фантазий. Чертов мелкий сученыш, похеривший практически весь сезон, убить бы его!

А лучше отодрать до потери сознания.

Мужчина шевелится и приподнимается на локтях, садясь на кровати. Недовольство и общее состояние злости медленно, но верно, перебивается ебучим утренним стояком, и всё благодаря вспоминанию Фроста в мыслеобразах.

Взгляд устало бросается на шлюшку, продолжающую спокойно спать, и Питч тут же морщится, матерясь, скидывая покрывало и резко вставая с постели. Хер там. У него всё падает только от одного вида этой никчемнейшей фальшивки. Чтоб еще раз он приперся в это место!

Блэк собирается быстро, не упуская ни одну свою вещь, и по детально вспоминая, где что вчера разбрасывал. Последним остается накинуть ту же легкую черную кофту на голое тело и застегнуть почти до верха, оставляя острый вырез на бледной груди. Капюшон пока что не нужен.

Он проверяет наличие всех вещей в карманах, убеждаясь, что ничего нигде не выпало, и бесшумно открывает дверь, намереваясь уйти и закурить, как только выйдет на улицу.

Хрень полная, и его эго почти верит, что всё безопасно и переживать не о чем. Только на редкость свежий и прохладный воздух на улице приводит в реальность и…

Он врет самому себе. Не так ли, да? Не просто. Да, дважды ублюдское нет, вот как всё не просто. Пресного «просто» нет в его блядском случае, и не будет нормы, такой же как раньше, даже после того как, навряд ли возможно гипотетически когда-нибудь, у них что-то будет.

Невпопад и совершенно не вовремя вспоминается стонущий Джек, прижимающийся к нему возле тех общаг: развратный, с пошлым взглядом и льнущий к нему откровенно и нагло. Горячий юркий язык ведущий дорожку вверх по горлу, один влажный поцелуй теплых губ на подбородке, и капризный охуенный голос, с нотками хрипотцы, как после долгого жесткого секса. Фрост безвозмездно отдавал себя в те минуты. Бешеный. Он был на грани — идущий по лезвию, но развязный, обещающий и, сука, искренний.

Мужчина закуривает, ускользая тенью из серой опустевшей улицы по тайному переулку, и действительно надеется на обещание смертника, что тот больше никогда его не побеспокоит.

«Трое неизвестных найдены сегодня ранним утром под северной магистральной ветвью района С17. Все они повешены на…»

Это было эффектно. Чистая работа. Не изящная, но чистая.

Вздернутые на колючей проволоке психопаты, за которыми не один год охотились спецы, главари Альф и… не только. Жаль, конечно, что для первого представления пришлось поиздеваться так. Но это было почти приближено к его идеалу. И в тоже время авторскую подпись, незаметную полиции, он оставил.

Ребра, к сожалению, пришлось раскурочить сразу же, на живую, когда сердце еще билось, а легкие вздымались от дыхания. Однако, в свое оправдание, он сделал последние им одолжение — усыпил перед смертью. И после украсил разорванную наружу грудную клетку живыми полевыми цветами, а это, кстати, более чем дорогое удовольствие. Но так хотя бы почтил дань памяти. Нет, он не варвар. Конечно же нет.

Мужчина закусывает губу и щурится довольно, щелкая курсором и открывая запрещенную программу для взлома. Что там по остальному списку? Скольких он пометил, как своих жертв? Сколько виновных нужно обязательно жестоко наказать?

Правителю, такому как он, не интересен садизм и варварство. А вот звезда всего 604 очень любит кровавые представления и жестокость. Но грубость не его конек — пусть кровавый садизм остается этому неподражаемому и неуловимому.

А он не жестокий. Всего лишь вынужденная мера.

Челка опять выпадает из общей копны коричневых волос и молодой мужчина легким взмахом руки убирает её с глаз, вычитывая коды на черном экране с синими цифрами.

Эстет этому черту все-таки уступил, и Шип не оправдал ожидания даже в начале сезона. Что же, у него нет выбора, как самому — лично, преподать урок этой выскочке, которая затмевает его уже не один год. Хотя, он стареет. Динамичность падает. Ему уже не так интересно. Все же, семь лет дают свои результаты.

Правитель улыбается милостиво, попечительно, словно перед ним маленький ребенок, просящий конфетку. Он наверняка уверен в том, о чем думает. Взламывая еще один электронный замок и наслаждаясь чьей-то взбешенностью. Жаль он еще не нашел его. Но наверняка темная звездочка обосновался на окраине А7. Он даже не удивится, если в Призрачном Севере.

Черные глаза блестят от азарта и предвкушения, новости перебиваются новой информацией от репортеров на месте события, и у него на душе разливается тепло и ликующее чувство первенства.

А еще несмышленый, теряющий хватку, коллега поймет, что к чему только под конец игры. Ведь воплощение страха 604 до сих пор не понял, что его изящную программу, действительно отлично составленную, взломали уже как пару дней. Стареет всё же, стареет.

Интересно, ему все-таки тридцать два или тридцать четыре?

Молодой мужчина сыто улыбается, услышав заветный всклик открытой защищенной программы, и играючи снова закусывает пухлую нижнюю губу.

— Пожалуй, Альфа не обидится, если его сынишек законсервировать в серной кислоте. Негуманно, и отвратительно больно. Но, что только не сделаешь к вступительному подарку?..

Он допускал такой расклад. Но не на данном этапе. Уже и забыл, как бывает. А тварь спокойно проехалась по нему, как по прыщавому несмышленому школьнику с базовыми знаниями сети.

Умная, достаточно умная тварь. Найдет — сдерет кожу, освежует, оскопит, польет мясо уксусом и осыплет солью, наслаждаясь ором и скулежом, а потом сожжет заживо, предварительно пробивая грудину и закрепляя на ребрах зажимы, которые будут разрывать грудную клетку еще живого орущего паскуды, горящего на живое, незащищенное кожей, мясо. Как-то так, только с большим подетальным обдумом.

Прищуренный взгляд желтых глаз быстро пробегается по строчкам взломанной системы и Питч фыркает, пренебрежительно осматривая хаки и ключи по которым тварь опередила его. А трое сочных блядских психопатов, одного из которых он вылавливал уже полтора года, не эстетично болтались повешенными под эстакадой. Заебись! Еще и цветочками их украсил. Позер херов!

Не сказать, что неделя выдалась продуктивной: в начале сучка из Депа, именуемая Феей, заново плела свою паутинку, хилую правда, подключив спецов из аналитики, пытаясь подкопать под него, взяв за основу его первые крупные убийства семь лет назад. В середине же недели всё становится более интереснее, и начинает идти по наклонной из-за мелкой сволочи, который припирается перепуганный и в крови. Последующие же сутки после этого Блэк и вовсе не хочет вспоминать, и даже думать о том, к чему привели его выходки помочь мелкому и личные размышления. А теперь, под конец недели… Вот такая вот хрень. Которую, ну никак он не предполагал.

Чертов ублюдок с замашками властолюбца-нарцисиста, мнящего себя уже чуть ли не Богом. Ему было бы смешно, почти весело, если б не было всё так серьезно и с реальными зацепками на него.

Ужас цинично прикидывает, каково будет опустить эту тварь, предварительно сломав ему психику и сравняв его эго с никчемным микробом. Одно для него играет большую выгоду и роль — такая сука ни за что не поделится с полицией или еще кем-то информацией — все лавры ему, собственник в неправильном смысле этого слова. Он сам должен самоутвердиться. Не садист, но отчасти миротворец-миссионер.

Без шансов оскопит, предварительно еще кастрировав. Питч зло улыбается краешками губ и прикидывает в голове дальнейшее развитие событий. Только вот мозги — мозги у твари есть и, причем, хорошие. Впрочем, и со стратегией и логикой, к его сожалению, всё в порядке.

Второй этап открытого сезона только начинается, а его пытается зажать в угол неизвестная дрянь, к данным которого и его взламывающим программам подключиться невозможно и нереально. Выбешивает. Кто-то бросил вызов — похуй. Кто-то начал играть по его же правилам, глумясь над ним — уже весомее.

Амбициозен. Молод. Лет двадцать пять — двадцать шесть.

— Щенок, — презрительно выплевывает Блэк, хлопает крышкой ноутбука, и идет на кухню.

Надолго эту тварь оставлять в живых нельзя, безэмоционально продумывает мужчина, мимолетно подмечая, что за окном уже давно стемнело, и наступила ночь, однако прекрасно знает, что поймать тот себя не даст, пока сам не захочет. Игрок, как-никак, и хочет произвести должное впечатление, чтобы с ним считались на равных. Блэк прищуривается, обдумывая последующие шаги, залпом допивая оставленный на столе сок, с удовольствием ощущая, как единственная вещь к которой он пристрастился, льется по горлу разъедая слизистую и изменяя своей сладостью все вкусовые рецепторы. Он считает слишком своевременную спешку расточительной и нецелесообразной, а бахвальство твари, лишь первым открытым шагом в новой партии.

В своем тщеславии и бахвальстве тот и проиграет, сделает слишком уверенный и самодовольный шаг. Он знает на сто процентов, уже проходил.

Но в конце ничего не помешает ему славно, возможно не один день и ночь, поиздеваться над этим щенком. Он ехидно усмехается и возвращается к неповинно закрытому ноутбуку. Однако стоит Блэку приблизиться к столу, как шорох за дверью отвлекает. Лежавший рядом нож с ловкостью за мгновение оказывается зажатым в руке, и мужчина полностью подбирается, в шаг приближаясь ближе к двери.

Резкий громкий стук выбивает всю настороженность, это бесит, и он достигает двери и открывает её быстрее, чем успевает подумать и отвести нож в сторону. Острый конец серповидного лезвия за мгновение чуть не пропарывает бледную кожу, но останавливается в миллиметре от горла, едва касаясь зажившего старого пореза, его пореза, а недобрый грозный взгляд поднимается на мальчишку.

Что на этот раз Питч даже не спрашивает, потому что с первого же взгляда понятно, что, блять,не так на этот раз.

Отходняк у кого-то, походу.

А Фрост — никакой, стоит, покачиваясь, придерживая за лямку сползающий с плеча рюкзак, а в другой руке удерживая полупустую бутылку с синтетическим алкоголем. В блестящих весельем и одновременно отчаянием глазах пляшут бесенята, а капюшон нафиг скинут с головы, и белые волосы растрепались в разные стороны. Он не контролирует движение и поддается вперед, но получается у него крайне вон херово.

Ужас только благодаря своей выработанной реакции успевает убрать нож, чтобы мальчишка не напоролся на лезвие и делает шаг назад, пропуская пацана в квартиру. Джек же, только кивает и пьяно растягивает губы в кривой усмешке. Он весь взлохмаченный, неконтролируемо расслабленный, с влажными губами от частого прикладывания к обслюнявленному горлышку бутылки и пропитанный на километр запахом херовейшего виски или ликера. Чертов малолетка со сдвинутой психикой.

— А вот и мы… Бля. Я, точнее, — весело проговаривает паренек и икает, бурчит себе под нос и всё же подходит ближе, но моментально запинается об собственную ногу и теряет равновесие.

Питч лишь матерится, но ловит, и вторично охуевает от того, как этот мелкий организм еще не выключился от такой дозы алкоголя. А судя по всему Джек влил в себя больше, чем может выдержать его ЦНСка и мозг в придачу, но сволоченыш еще даже в сознании и поднимая голову, довольно выдыхает, заглядывая в желтые глаза хищника. Джек такой идиот и сейчас не скрывает своей придурошности, он похуистично фыркает и, отодвинувшись, кидает свой рюкзак в сторону кровати, но промахивается и тихо ржет, отпивая с горла еще один, достаточно большой, глоток обжигающей жидкости. Фрост хочет еще — дорваться до последнего, но ему не дают: мужчина резко выхватывает матовый бутыль из ослабевших пальцев, дотягиваясь рукой в сторону и отставляя ненужное пойло на стол.

— Питч… — тянет почти невинно Джек, улыбаясь и закидывая руки ему на шею, — Не будь сегодня страшным букой… — он запинается и видя как в возмущении приподнимает брови мужчина, быстро спохватывается:

— Блядь. Прости. Неконтроль слов. И всё такое… Ты.. в смысле, не будь как на работе, а?

Блэк лишь на последнее охеревающе фыркает, мотнув головой в сторону и не понимая, откуда такое в этой башке без мозгов.

— Херово сказал, да? — справляется с произнесением вопроса Фрост, и заглядывает в глаза предано аж пиздец.

— Да, — невесело хмыкает мужчина, придерживая мальчишку за талию и понимая, что сейчас это бедствие совсем никак не вышвырнешь на улицу, — И какой был повод так нажраться? — приподнимая бровь в вопросе, левой рукой по-прежнему придерживая это бедствие, чтобы не ебнулось на пол, а правой наконец убирая нож за пояс.

— Я… — парень слишком пристально смотрит ему в глаза, кусает губы и словно решается, но после только резко качает головой, — Слишком много всего, слишком сильно страшно… Хочу от этого избавиться, понимаешь? Не могу так больше — это сжирает.

Фрост зажмуривается, прекрасно еще где-то в подсознании понимая, что говорит вовсе не о страхе или покалеченных им пацанах. Он совершенно о другом. Ему слишком хуево и одновременно охуительно похуй, так что…

— Не может же вот так продолжаться, это рвет, — хрипло шепчет он, лихорадочно, через каждое слово, облизывая губы, — Жжет где-то под чертовой толстовкой, под кожей, ребрами, внутри ебучего сердца, может там, где душа. И это уже невыносимо. Не могу так больше.

— Ты не к тому обратился. Я не восстановлю твои мозги как элитный мозгоправ, только сломать могу. Для тебя даже со скидкой и почти даром, — Питч ухмыляется, видя растерянный и не соображающий взгляд мальчишки.

— А что еще можешь предложить? Что еще, Блэк? — Джек хмурит брови и подается ближе, господи как же хуево внутри, — Может тупо убьешь, а?

Ведь невозможно так… Ужас.

А Ужаса последнее только веселит, на мгновение отвлекая от поднимающейся внутри волны ярости.

— Всех твоих кредитов за год заработка не хватит, чтобы мои услуги оплатить.

— Но ты же сказал о скидке! — наивно восклицает Джек, стараясь не терять ниточку разговора и неуклюже переступая с ноги на ногу, прижимаясь к мужчине более плотней. Его пиздецки штормит.

— На слом твоей жижи в голове, но не на убийство тебя.

— Почему еще не убил?.. — самое главное, самое нужное, что нужно спросить, пока еще он соображает и задает серьезные вопросы.

Повисает тишина, почти оседая на стенах и потолке, даже становится слышно, как лампы на потолке накаливаются сильнее и тихо шумят током, а Блэк продолжает молча смотреть в пьяные серые глаза, зная, что Фрост больше всего ждет ответа именно на этот вопрос. Впрочем, как и он сам.

— Сам задаюсь этим вопросом уже как с месяц, — через минуту нарушает молчание Блэк.

— Глупый Ужас, — медленно качает головой Джек, обдавая хмельным дыханием дешевого ликера и даже не понимая, как они отошли на середину комнаты, и минули заваленный всяким хламом, книгами и ноутбуком, стол, — И жестокий… Мучаешь, издеваешься…

— Лучше захлопни пасть, — шипит Питч, понимая, что слова пацана начинают провоцировать внутреннюю ярость, которая довольно облизывается и ломится наружу, ломая барьеры, а это не то, что нравится Блэку, и он угрожающе смотрит на мальчишку.

— Оскорбляешь, а я тебя прощаю… — Джек чуть разворачивается и отступает, заставляя мужчину следовать за ним, и так же продолжая обнимать его за шею.

— Заткнись, Фрост.

— Постоянно опускаешь меня своими шуточками, подначиваешь, за горло хватаешь…

— Я кому сказал! — встряхивая пацана за плечи и заставляя теперь его сделать еще один шаг к кровати.

— Режешь мне постоянно шею… — расскоординировано заглядывая в глаза цвета золота и даже не обращая внимание на последние перемещения в пространстве, — Так перерезать мне глотку хочешь? Так дерзай! Медленно, наверное, да? Чтоб… чтоб подольше помучился.

— Молчать, сволочь! — рычит на мальчишку Блэк, сжимая худые плечи больнее и понимая, что сейчас будет та самая последняя кровавая капля.

— Вот, орешь на меня, причиняешь боль… Ты ненавидишь меня…

— Заткнись я сказал! — рявкая и швыряя пацана на кровать.

Всего пять — пять секунд, медленно досчитать от пяти до нуля, выдохнуть, пока эта сволочь заткнулась. Хорошо, что нож он заткнул за пояс сразу, как словил Фроста на себя. Он почти хочет его убить — ведь ничего не стоит черкануть лезвием по этому беззащитному горлу. Ужас рычит на мальчишку, с неподдельной ненавистью смотря на пьяного смертника.

Вывел всё же, сука! Довел бляденыш!

— Даже сейчас бесишься, а убить не можешь, — ухмыляется Джек, поднимая глаза на Блэка и в неверии качая головой, — И хули так мучить меня, а, Питч?

Парень неровно поднимается с кровати и несильно пихает мужчину в грудь, отодвигая со своего пути и привычно, охуенно так привычно, плетясь в ванную, хлопая закрывшейся дверью и под глухой стон включая там воду.

— Долбаеб, — охуевше от ситуации в целом, констатирует Блэк, даже не пытаясь понять, к кому из них было употреблено оскорбление.

Питч садится на кровать, пока Джека нет, и обдумывает что дальше, уже даже не пытаясь натянуть на себя ебучее, хер пойми куда подевавшееся, безразличие. Мальчишка выебывается, городит всякую хуету, но вот эмоции неподдельные и его пьяные выходки искренние.

Докатился, гребаный недоверчивый сволоченыш приходит с душевными травмами и зализывать раны к нему, к, сука, Ужасу, что косит десятками! К чокнутому садисту со стажем, от упоминания которого шарахаются самые влиятельные твари этого города. Приходит буднично, позволяет себе распускать язык, быть здесь как дома, спорить, препираться, материт и вообще не боится! Доверяет, льнет к нему, обнимает и заглядывает в глаза с безумной преданностью и доверием, даже без ноты отвращения или страха.

Питч взлохмачивает волосы, проводя двумя руками по голове, и действительно не знает что, твою мать, делать. Не в его юрисдикции вести разговоры по душам с пьяными малолетками, которые страдают хуй пойми от чего.

Блядский Фрост.

Он позволяет времени течь по своему, не засекает секунд — минут. Просто сидит и думает, когда он сам до такого докатился, что позволяет подростку такое вытворять.

Он не замечает, как парень неуверенно придерживаясь стенки, выбирается из другой комнаты и, пошатываясь, подходит к нему, смотрит снизу вверх и чему-то едва улыбается. А когда поднимает голову, взгляд Фроста слишком задумчивый, уставший и отчаянный. И стоит он слишком близко. Хреново.

— Я устал, Питч, так устал… — едва слышно произносит беловолосый, он жмурится, словно боится, смаргивает капли воды с ресниц, или не воды, и кладет руки на плечи мужчины, слегка наклоняясь, — Как же я чертовски заебался.

Джеку уже действительно плевать и он заебался, он опирается на чужие плечи и, подавшись, позволяет себе забраться на мужчину, усаживаясь к нему на колени и обнимая за шею, обвивая его ногами за пояс.

— Пиздец, как заебался. И заебался держать себя, не думать, не анализировать. А тут ты и… — он дышит шумно, облизывает губы, чувствуя синтетическую сладость ликера, и в принципе с истинным похуизмом приговоренного к расстрелу смертника пользуется не пресеченной вседозволенностью.

— Какого хуя, сволочь? — цедит Блэк, замирая на месте и проклиная мальчишку. Ведь скинуть его проще некуда, только тело, суко, не хочет — деревенеет, и даже отстранить нахаленыша не получается.

— Знаешь, а ебись оно всё конем, а? — Джек хрипло смеется, и вскользь проводит губами по шее мужчины, обдавая кожу горячим дыханием. — Не могу больше…

— Лучше слезь. Иначе уебу, обещаю, Джек, — Ужас даже называет его по имени для большей убедительности, но на Фроста это действует совершенно по-другому, и он только жмется ближе, тихо всхлипывая.

— Обними меня, как тогда, когда нас ловили. Помнишь ведь?.. — дыхание жаркое, алкогольно-сладкое, а губы вновь касаются шеи, только теперь с языком, медленно ведя влажную дорожку и пробуя своего мужчину на вкус.

— Помнишь, как дернул меня к себе? — сбивчивый хриплый шепот на грани различимого, — А у меня еще неделю потом синяки от твоих пальцев сходили, Питч…

Блэк лишь шипит змеино — злобно, опасно, руки сами по себе сжимаются в кулаки, но он не притрагивается к пареньку. Выдержка трещит по швам, и убийца впервые так ярко чувствует, как в нем почти ликует чистое, неразбавленное ничем, бешенство и ярость: урчит, чувствуя потерю контроля хозяина. И это полный тотальный пиздец. Позорный для него.

— Значит, было не только пойло, но и афродизиак, да? — отвлекая скорее себя, нежели пацана, — И нахуя?

— А? Что… — Джек невменяемо смеется, — Нихрена никакой дизиак я не принимал, мне не нужен. Только четыре ликерного вискаря. Это всё из-за… Чееерт! Ну какого тебе еще нужно?! Просто обними, сожми ребра, как тогда!

Это выходит требовательно, грубо, наглее и разрывая предел допустимого; лизнув своего хищника в губы и моментально, играючи, прикусывая его за горло.

— Джек… — рычит Ужас, резко вцепляясь мальчишке в шею и отстраняя от себя. — Совсем охуел? Убью тварь!

— Так убивай! — срывая руку со своего горла и вновь подаваясь ближе, — Какого тянешь? Какого ты издеваешься?! Сказал — делай, уж ты можешь наверняка! И прекращай, прекращай так смотреть…

Джек всхлипывает, сдаваясь полностью, роняет голову Питчу на плечо и неожиданно тихо стонет. Глухо, сипло, сексуально.

Персональный Рагнарёк.

— Блэк, ты чудовище… Ну чего тебе стоит, а? Мальчишка перед тобой, ерзает на тебе, целует. Сволочь бесчувственная! Ну коснись ты меня! —  жарко просит, хнычет, лижет подбородок, легкими поцелуями переходя на линию челюсти и ниже, вновь на шею. — Не могу уже, ты же чувствуешь. Питч, просто поцелуй, обними, это всего-то ебаные реакции, всего лишь на одну ночь... У меня... Бля... У меня в кармане всё есть, всё что нужно для этого, только сделай это. Прошу… Я твой, слышишь?

Слышит, Блэк еще как слышит, и чувствует. Мальчишка ерзает на нем, всхлипывает несдержанно, протирается о его пах уже приличным стояком и откровенно предлагает себя. Благо не замечает ответной на него реакции, благо ебучий алкоголь раскоординировал мальчишку и не дает понять, что не он один тут хочет…

Остается валить и трахать. Но мысль приносит лишь бешеную злость. Да нихуя!

— Не могу больше… Умоляю тебя, просто зажми, укуси, коснись, возьми… — сбивчивый глухой шепот доводит, и его полустоны ставят пиздец на всем представлении.

Блэк взбешивается, резко хватая парня за плечи и, повернувшись в бок, швыряет парнишку на кровать, сам же вскакивая с места и отшатываясь от скулящего в подушку парня. Тот уже никакой — вышка в опьянении, плюс возбуждение, тело не выдерживает нагрузки и психо-эмоционального раздрая. Джек не соображает, и тихо материт его, заплетаясь в словах.

— Завтра, тварь, — рычит Питч, когда Джек поднимает всё же на него взгляд и смотрит странно-осознано, — Ты поднимаешься с раннего утра и молча, без единого, сука, слова, съебываешь от меня, забывая сюда дорогу раз и навсегда! Я проклинаю тот день, когда впервые вытащил тебя. И жаль, что те ублюдки тебя там и не пришили, предварительно выебав.

Презрения и отвращения в голосе хватает, чтобы Фрост дернулся как от удара кнута. Мальчишка скулит, зажмуривается, словно пытаясь не верить, мотает головой и пошатывается, но всё же утыкается лицом в серый плед, через мгновение отключаясь.

А Питч молча смотрит на него еще с минут пять, убеждаясь что пацан вырубился глубоко и надолго, а после с чувством, наплевав на любовь к тишине, громко матерится, проклиная и Фроста, и свою ебучую нерешительность его убить, и себя же, и ебаный стояк на действия мальчишки.

Джек почти довел, еще бы слово, еще бы один хриплый вздох, стон, поцелуй и сейчас бы он уже наверняка втрахивал эту развязную белоснежную заразу в кровать, наслаждаясь его криками и просьбами еще.

Но так проще — нужнее. Не мальчишке — ебал он на пиздострадания последнего — проще ему. Проще выгнать и удержать свой хуй в штанах, нежели после разгребать всю ту черноту, что начнется после их «ночи любви». Питч плюется, не понимая, откуда эти эпитеты у него в голове, и с прожигающей ненавистью смотрит на парня. Чертов смертник.

Ужас мечется в собственной квартире и не знает, что еще может пойти не так. Он уже не обращает внимания ни на боль в штанах, ни на сбившееся собственное дыхание, ни на тремор внутри. Удивительно и невероятно, но, сука, факт! Ему удалось. Оверланду блять удалось то, что не удавалось ни одному существу на протяжении семи лет! Да, блядь, ему стоя аплодировать можно!

Вывел, вызверил. Его самого. Его, сука.

Но, как всегда, он возьмет всё под контроль: угомонит себя, сможет не придушить мальчишку утром, и, судя по последнему взгляду мелочи, тот действительно больше не припрется. Завтра с этим ебучим подростком будет закончено, еще одна страница жизни перевернется и можно будет забыть, и переключиться на шута, что пытается ему быть равным.

Никто не имеет право быть равным ему.

Блэк подходит к открытому окну, достает сигареты и зажигалку из заднего кармана черных брюк и щелкает колесиком. Он прикуривает сигарету, медленно затягиваясь и позволяя себе задержать жгучий дым в легких и дышать только этой отравой. Не весть что, дрянь, но порой нравится. Хотя сейчас отвлекает хуево.

Остается потерпеть всего каких-то четыре-пять часов, и парнишка свалит от него навсегда, и ебучего состояния взбешености больше не будет, доставучих слов и вытаскивания пацана из жопы тоже, не будет выводящих из себя эмоций, и драного болезненного стояка так же.

Всё, тайм будет окончен и больше никогда, ни разу в жизни, Питч не будет его спасать. Даже если тварюшка будет подыхать от кучки отбросов у него на глазах.

Проигрались, поняли новые грани своих состояний и хватит на этом. Пора завязывать. Либо всё пойдет по пизде, вот тогда уже реально тотальной.

Вторая затяжка и сигарета кончается, а он, не думая, на автомате выкидывает окурок в окно, пытаясь отрешиться от реалии, смотрит в черное никуда и прикуривая моментально вторую, подавляя часть ярости и невыгодных мыслей.

Это всего-лишь побочка, индифферентный ему глюк в собственном разуме, который легко устраняется.

Комментарий к Глава

XXI

Лис решил порадовать и выложить главу сегодня. Итак, выходим на стартовую прямую. До начала тоталити жесткача, а так же вкусного, интересного и очень хардного остается неделя.22 часть выйдет либо в конце недели, либо в понедельник. Спасибо вам всем большое за просмотры, отзывы и поддержку!

У серийных убийц, особенно у организованных, хорошо выраженная “маска нормальности” получатся благодаря разрыву в психике трех составляющих уровней: Бессознательная,Подсознательная и Сознательная часть.

Итак, у обычного человека, инстинкты и потребности, возникающие в бессознательном, блокируются на уровне предсознательного. Это происходит из-за правил и запретов, которые находятся в области сознательного. Блокируемые инстинкты и потребности выводятся порционно, и такие выводы получили название механизмов защиты психики. У серийных убийц такие защитные приемы психики не наблюдаются. Дело в том, что сброс энергии бессознательного у них происходит совсем иначе, чем у других людей. Выброс энергии у серийных убийц происходит непосредственно в момент совершения преступления. Для маньяков не характерны постепенные выводы энергии, провоцирующие малозначительные конфликты, потому и со стороны о них создается благоприятное впечатление. Этим и становится понятием феномен “маски нормальности”.

В этой главе, Лис хотел показать, что Ужас, как бы и серийник, и держит себя на людях, (типа с хорошей маской нормальности) но по сути у него ее нет, ибо его психика функционирует как и у обычного человека.

====== Глава XXII ======

Взгляд, такой яркий и неестественно пугающий, доводящий до дрожи и в то же время хочется плавиться под ним, стекать несоображающим податливым желе. Твою мать, что он творит? О чем он только думал?

— Коснись… Возьми… Я твой…

Твой! Твой! Слышишь? Только твой!

Неразличимый стон сквозь сон, и Джек распахивает глаза, затаив дыхание и со скоростью света соображая, где он и что было вообще вчера? Вчера же?

Он полный даун. Беловолосый парень морщится от собственной глупости и наивности. Полный дебил. Только от собственного саморазрушения и самобичевания отвлекает понимание, и сердце холодеет от того, что вспоминает мозг.

«Земля тебе пухом, Оверланд…» — похоронно осведомляет внутренний голос, и, блядь, он знает что это так.

Пекло. Вот что ощущается от дуновений сухого сквозняка из окна. Он еще толком не проснулся, но уже чувствует, какой пиздец сегодня будет твориться в 604. Мысленно отвлекая себя парой минут на город и на жару в раннее утро, Фрост тупо пытается собраться с мыслями и заковать внутрь все ебучие эмоции, что разрослись щупальцами по всем органам, в приоритете оплетая сердце и душу. На улице уже жарища, хотя солнце только поднимается, судя по сиреневато-красному отцвету в комнате, но уже чертово светило плавит воздух, заставляя проклинать этот гниющий мир.

Заставляя проклинать себя. Чертово бухло и свой жалкий скулеж в подушку. Еще там, на Кромке.

Тряхнув головой и прибавляя боли в черепной коробке, Фрост тихо хочет проматериться, но горло сдавливает невидимым ремнем, словно кто-то подошел сзади и теперь медленно его давит, затягивая кожзам на шее и передавливая гортань.

«Ни единого слова, да? Как пожелаешь…»

Слишком плохо, хреновищно, он бы прокомментировал, только на паршивость и звука не хочется издавать, хотя шевелиться тоже — слишком больно, и голова раскалывается так, что хочется орать.

Ни слова больше. Он помнит. И помнит взгляд.

«Блядь, Фрост, ты не мог найти худшего, за полувековую историю города, сволочного ублюдка, чтобы не влюбиться!» — блядское подсознание или еще что-то там, Джека не колышит, вякает как фоновое радио, а он не хочет вставать и поворачиваться. Не хочет видеть эту квартиру, отшельническую обстановку, серые стены и заваленный разномастным техническим и бумажным хламом стол. Блять. Он не хочет сталкиваться с… хозяином квартиры.

Не выдержит же этого взгляда вновь.

Но он всё же переворачивается и садится на кровати, не поднимая головы.

— Ты хоть помнишь что, сука такая, вчера устроил? — моментально озвучивается с дальнего угла комнаты.

Питч спрашивает сухо — зло, и в этой палящей тишине его голос звучит слишком звонко, слишком ошеломительно жестко, а сам он стоит возле дальней стены, рядом с окном, скрестив руки на груди и сверля Джека мрачным взглядом.

На блядство… Помнит. Джек, как ебаный запрограммированный робот помнит всё, подетально. Как нажирался у себя на Кромке, как до этого отрывисто себе дрочил, утыкаясь мордой в чужую кофту и вдыхая любимый запах, как потом разбил несколько опустевших бутылок с самым дрянным вискарем об стену, обматерил соседей и, достав из заначки еще один бутыль, поперся в хламиду нажраный к своему хищнику.

Джек, блять, всё помнит, хотя некоторые картинки, как он добирался до Питча, и сливаются в одну размывчатую хрень, но он помнит, что чуть не налетел на черное лезвие, помнит ахуй Питча, помнит, как нагло выжрал последние глотки из полупустой бутылки, а Ужас после отобрал, как тот его держал, потом швырнул на кровать… ПО-ДЕ-ТАЛЬ-НО. Каждое ебучее движение, каждое слово, вздох, взгляд.

Он почти… Сука. Он был на такой стальной острейшей грани, а его Ужас просто наплевал, скинул с колен и…

Фрост сглатывает, не желая признавать, что поступил как самая последняя школьная шлюшка, желающая привлечь к себе внимание самым приземленным способом, но всё же его поведение ничем другим назвать сложно. В пьяном притом угаре. Парень морщится, еще ниже опуская голову и завешивая лицо белой челкой. Ему проще не видеть, не отвечать и не знать, каким взглядом на него сейчас смотрят.

Это невыносимо.

Джеку хуево и не только от жуткого похмелья, которое на странность всегда проходит очень быстро, хоть и первые полчаса пиздец какие тяжелые. Ему чертовски жестко от слов. Слова Ужаса, и тот взгляд, полный отвращения и презрения. Как тот самый серповидный нож в сердце. Хотя реальный был бы намного слаще почувствовать между ребер в придурошном комке мышц.

Его мутит от боли внутри, и своего самого херовищного поступка в жизни, ведь теперь он точно проебал свой шанс хотя бы изредка видеть…

Джек сглатывает и мотает головой, на задворках реалии понимая, что вновь повисшая тишина убивает. Но она разрушается через секунду, однако от этого нихера не проще.

— У тебя есть две минуты, чтобы съебаться, — стальной непреклонный тон самого желанного голоса, и Джека это бьет под дых, заставляя чуть ли не вскрикнуть от внутренней боли и досады. Но он лишь вовремя до крови закусывает губу и монотонно кивает. Уйти — так уйти. Сам виноват, сам все похерил.

«Сам-сам-сам!»

— Сученыш! — наблюдая как Джек медленно встает с кровати, всё так же не поднимая головы, шипит Блэк. Ярость на мальчишку поутихла за ночь? Да нихера! Опять этот смертник играет с огнем и раздражает непомерно. Хотя и не произносит ни единого слова.

Мелочь даже не смотрит на него! Молчит, повинно опустив голову, и походу реально собирается вот так, виновато, свалить. Питч прожигает Фроста взглядом и приглушенно рычит, пугая тем самым парня еще больше, но ему похуй даже на свою несдержанность. Эта сволочь сам вчера запустил чертов механизм. И мелкоебучие шестеренки всё никак не останавливаются. А это поэтапно, по нарастающей, начинает угнетать, злить — бесить.

Белоснежный…

А волосы у мальчишки растрепаны аж пиздец, торчат в разные стороны, и челка слишком отросла, закрывая пол лица и не давая возможности разглядеть весь спектр эмоций на юношеском лице.

Питч сильнее вцепляется ногтями в другую руку, как раз на сгибе локтя, надавливая на болевую точку, и болью осаждает новую волну злости внутри. Он уничтожительно оглядывает расслабленно пацанишку, щурится, и подгоняет его:

— Живее, смертник, либо свои кишки будешь собирать уже по коридору.

Это действует: Джек повинуется, хотя ему и сложно, но он заторможено кивает и подрывается к рюкзаку, что лежит возле кроватной ножки, только вот голова кружится и парень вовремя спохватывается за железный низкий поручень кровати и замирает на мгновение.

— Ты и алкоголь понятия несовместимые, но нет, ты все равно ужрался этого пойла. Могу поздравить тебя, Оверланд, с худшим пиздецом в твоей жизни. А знаешь, мне еще интересно, как нужно было додуматься до такого? И как, с твоей везучестью, ты сюда живым добрался? — по полной и с издевкой проезжается на мальчишке Ужас, — Может… тебя по дороге сюда уже накачали, и ты под наркотой был? Должно же ведь найтись… объяснение, что ты сволочь вытворил! — рявкает под конец мужчина, уже органически не выдерживая присутствие беловолосого мальчишки.

Он не понимает причины, все уже сказано, сделано, этот твареныш сейчас уйдет, но по новой выходит из себя, ебучее внутреннее зверство возвращается, но он уже даже готов плевать на это, и высказать этой мелкой сволочи всё, что о нем думает. Нет, и это же надо! Он уйти собирается. Молча, твою мать, молча! И это выводит больше остального. Джек воспринял в полный серьез его вчерашние слова и теперь даже не пытается пререкаться. И вывести на ответный рявк не получается.

— Молчишь? Усвоил вчерашние мои слова? Вот и правильно, лучше не произноси и звука, Фрост. Твою мать, ты совсем охерел, настолько нагло приператься ко мне!? Кто я, твою мать, по-твоему?

Мужчина кивает головой в сторону, едва ли оглядывая парня, который в нерешительности все же мельком смотрит в его сторону.

— Я — не твари за этими стенами. Я хуже, Оверланд! Тебе ли не знать, учитывая, что ты имел честь видеть. Но нет! Ты имеешь наглость припереться ко мне и вытворять подобную пьяную хрень, сволочь! — рявк разносится гулким эхом по комнате и отзвуком слышно в пустых коридорах, а Джек только зажмуривается, вздрогнув, но не говорит ничего.

Нечего говорить. Не в его случае.

Парень поднимает рюкзак и, морщась, пытается его надеть, но вещь сползает, а паренек уже не может. Не может ничего. Его уничтожают. Не физически — морально, душевно, если блядь еще есть там, что уничтожать. И он не хочет слышать даже слово. Хватит с него. Это больнее, раздирающе внутренности, чувствовать презрение, злость… ненависть. Питч же его ненавидит?

Да он дебил! Совсем охренел со своим самомнением, раз так думает! Кто он такой, чтобы Ужас испытывал к такому как он ненависть? Да он даже не равен ему — так, озабоченный щенок. Больно. Джек горько усмехается.

«Никто. Просто никто»

И испытывает Питч максимум омерзение или презрение, как к микробу, который только оскорбляет одним своим видом. Так погано, Джек знает, он не чувствовал так себя никогда. Он ненавидит себя, презирает аналогично Блэку, и правильно.

Его хищник прав, и он больше ни разу не попадется ему на глаза.

Он ничто ведь.

— Какого хуя застыл? Живо выметайся! — ледяной тон заставляет вздрогнуть, но смелости нет, чтоб еще раз посмотреть в эти горящие злостью желтые глаза. Он не выдержит.

Не выдерживает. Фрост смиренно выдыхает и срывается с места, преодолев в несколько шагов расстояние до двери, и уже открывает её, немедля намереваясь уйти.

— Ахуел? — злобный рявк останавливает, заставляя затравлено развернуться. Он еще сильнее разозлил своего персонального?

А Ужас бесится, смотря на покорность мальчишки: эта сволочь действительно съебывает. Даже не перечит! Ненужная блядская покорность, когда она совершенно не нужна. Джек непревзойденно издевается, впервые делая всё по его указке. Даже в серых большущих глазах страх, перемешанный с отчаянием и нерушимой повинностью.

И… он уходит. Чтобы реально больше не появляться в его жизни. Но не проще ли? Сучка уйдет и закончатся проблемы. Закончится всё. Ужас только резко отталкивается от стены и, плавно огибая стол, проходит на середину комнаты, сжирая ненавистным взглядом сжавшегося беловолосого.

— Вещи забыл, или это повод, чтобы после опять припереться? Ну же? Какого ты молчишь? — рычание и руки всё же сжимаются в кулаки. Он близок к чертовой потере контроля. Он убьет это невнимательное существо, по ошибке зовущееся человеком.

А Фрост же даже не кивает, лишь вздрагивает — это еще одно сеченое движение ментальным ножом. Эти сочащиеся ядом слова, этот его тон, его недовольство — это его же нож, не физически-материальный, но аналогично уничтожающий, прямо в цель — Ужас всегда добивается своего, всегда убивает четко и направленно. Даже словами. Тем более словами. И Джек не исключение.

Парень даже рад такому сравнению. Хотя больше всего в это тварьское утро желает быть убитым реально. Было бы проще, не так унизительней, не так раздирающе душу. Однако он не хочет еще больше доставлять своему хищнику неудобств, Джек подобен жертве — забивает на себя и на свою боль, пересиливая вой в груди и, развернувшись, возвращается за рюкзаком, брошенным теперь возле того самого кусочка стены, между концом кровати и дверью ведущей в ванную комнату.

— Презираю таких как ты, сволоченыш без мозгов... И только попробуй прийти ещё, ебучее везение не спасет, Фрост. И будь уверен: сдам таким ублюдкам, что пожалеешь, что не подох в той пыточной! — под конец Питч рычит, зверино, с дикой индифферентной яростью наблюдая за быстрыми движениями закусившего губу паренька.

Ненавидит. Пакость — уровня Армагеддон. Белоснежная пакость…

Которая даже не рявкнет в ответ… Не взбесится! Ни одного, сука, слова!

Просто он уходит.

Единственный сиплый вздох Джека, граничащий с тихим стоном, когда он наклоняется и поднимает свой рюкзак, но после делает шаг назад к двери.

Больше переживать не о чем. Проблема решена. А мелочь даже не прощается, просто молча, как в замедленной съемке, уходит.

Джек не смотрит, молча рвет себе нервы в кровь и делает ещё шаг, и ещё…

Рубикон.

Для обоих.

Несдержанный рык, и за секунду оказываясь перед мальчишкой, с силой швыряя его к тому голому участку стены перед кроватью, и похуй на его перепуганный вскрик. Рюкзак похуистично отшвыривается в сторону, а Питч моментально оказывается рядом, слишком близко, ударяя Джека затылком об стену и сдавливая пальцами челюсть, приподнимая ему голову и тут же впиваясь в бледные губы мальчишки. Сука, сволочь, дрянь!

Не давая опомниться, и с довольством урча просовывая язык в прохладный рот, жадно начиная вылизывать. Первый стон Джека, как разряд блядского тока по позвоночнику, заставляет сжать пальцы на челюсти сильнее, а другой рукой вцепится в ребра. Как тогда.

Ебаное сердце. Ебаное сердце, как же оно стучит! Джек задыхается, почти моментально задыхается, но ему похуй, пусть сдохнет сейчас, но реагирует сразу — за мгновение, закидывает руки мужчине на шею, нетерпеливо притягивая ближе и отвечая, отвечая отчаянно, так же жадно, позволяя жестко вылизывать свой рот и кусать язык. Блядь, блядь, блядь!.. Он спит.

Он спит? Не дай дьяволы или боги, если это всего лишь сон. Всё продаст, чтобы это было реальностью.

Блэк дергает его ближе, вдавливая в себя, и Фросту похуй на боль между ребрами, чужие — родные пальцы идеально впиваются между ними, оставляя синяки.

Ещё-ещё-ещё!

От мальчишки отрываются так же стремительно, как и напали, на долю секунды. Чтобы посмотреть в глаза, услышать загнанное шумное дыхание, увидеть красные покусанные им же, в его же слюне, губы. Это охуенно. Только это и охуенно. Но заминка длится еще одну секунду, и Джек теперь сам поддается первым, резво сокращая расстояние, только его ловят на полпути. Чертов мальчишка стонет вновь, как только Питч завладевает горячим ртом и давит пальцами сильнее, перемещая все же правую руку с челюсти на горло, в их ебнутом классическом раскладе.

Джек скулит, откидывает голову назад, а Ужас этим пользуется, переходя жалящими укусами на шею, облизывая бледную кожу по сантиметру, жестко проводя кончиком языка по зажившей красной полоске на горле, и вырывая из груди мальчишки новый жалобный полустон. Блять — вышка. Теперь похуй, а единственное, что хочется: затащить несопротивляющегося и обнимающего его Фроста на кровать. И руками вниз — хочется задрать до черта мешающую ткань. Огладить, оставить царапины, синяки. Ебучая толстовка!

— Питч! — нетерпеливый вскрик, после грубого укуса переходящего в засос на шее, и мальчишеские изящные пальцы скользят от шеи до темных волос, вцепляясь и перебирая жесткие пряди.

Блять…

Отвлекает, странный сквозняк отвлекает. Блядская дверь. Блэк рычит, кидая мельком взгляд на приоткрытую дверь. Одно движение — шаг, яростно хлопнуть чертовой дверью, и закрыв на ключ, отчетливо давая понять расслабленному мальчишке, что теперь хуй он куда съебется, даже если захочет.

Съебаться решил, уходил молча. Дрянь маленькая!

Оказаться рядом так же быстро, накидываясь на Джека и получая нетерпеливый вскрик в награду. А пальцами под толстовку, наконец-то, быстро проводя по худому телу, спускаясь на торс, оглаживая живот, дразня и уходя руками вниз на пах, но перемещая на талию, на бедра, пока мальчишка скулит в поцелуй и жмется ближе, потираясь об него. Сволочь. Руками на бедра, и придавливая парня еще теснее к стене, выбивая из легких последний кислород. Пусть задыхается, ему полезно. Но опять эта ебаная доверчивость.

Джек лучше сдохнет, чем сейчас отстранится хоть на дюйм. Он благодарно лижет чужой язык в ответ, поскуливает и проводит руками по сильной спине своего хищника. Он дорывается до своего несбыточного и нереального. Оттого и так жадно, желанно, слишком порывисто, быстро и без мыслей.

Похуй когда и кто, чья блять идея, но через незначащее время Джека уже приподнимают и заставляют запрыгнуть на талию мужчины, обвивая того ногами. И Фрост теперь дорывается по полной; отрываясь от восхитительно вкусных губ, гортанно выстанывая и умоляя уже вслух. То, что он шептал вчера, теперь кажется гребаным детским лепетом. Поэтому Питч только ухмыляется и самодовольно хмыкает на хриплый шепот развязного мальчишки, не останавливаясь и продолжая кусать, вылизывать, зацеловывать по миллиметру истерзанную кожу.

— Питч… Питч!.. — сбивчивый жаркий шепот между поцелуями, несдержанно ерзая и стараясь потереться о мужчину сильнее. Джек поскуливает, но не отстраняется, обнимая, вылизывая чужое горло, умоляя: — Твою мать, еще!.. Еще хочу, тебя хочу. Много, постоянно, давно… Пииитч!..

— Сученыш! — теперь не грубое, скорее просто затыкая его, представляя в какой позе выебать мальчишку в первый раз, позволяя Джеку дергать себя за волосы и возобновляя влажный с привкусом чьей-то крови поцелуй.

— Твой… — отстраняясь хрипло шепчет Фрост, глядя в желтые глаза хищника.

Его чертов черный тигр. Его Ужас.

Контрольный, Джек умудряется вновь — единственной фразой, сорвать всё к херам. Это контрольный, блядь! И потираться о возбужденного парнишку хоть и охуенно, но уже недостаточно. Блядская кровать со спинками. Впервые его это бесит.

Два шага, три удара чужого пульса, загнанно бьющегося в сонной артерии под его языком. Блядский, охуенно распутный Фрост! Питч кусает мокрую шею, и от несдержанного вскрика внутри все довольно урчит, клокочет, сука-ярость преобразовавшаяся, как только коснулся мягких сухих губ, теперь это ебаное собственничество с бешеным желанием подчинить, доминировать, держать под собой.

Горячий юркий язык на скуле отвлекает, и Ужас с коварной ухмылкой перехватывает инициативу, но тут же разжимает объятья, и Джек от неожиданности, и потеряв опору, сваливается на кровать, и в мгновение оказывается прижатый чужим телом. Да! Да! Да!

Джек так пошло стонет и призывно раздвигает ноги, вздрагивая и чувствуя, как его мужчина устраивается между ними. Блядско охрененное ощущение. А вжик молнии на толстовке приводит в реальность, которая слишком…

Всё слишком, но сбросить ненужную ткань слишком просто, и так быстро поддаваясь верх, обнимая мужчину за плечи, целуя в шею, прикусывая за кадык, поднимаясь кончиком языка до подбородка и позволяя жестко вернуть поцелуй, глухо вскрикивая от острых зубов на своей нижней губе. Но жгучее ощущение боли сейчас только еще больше заводит и становится невозможно.

Его ведет, и психику — ебучее восприятие — кладет на нет.

Одной рукой парень уже тянется к своим серым джинсам, намереваясь расстегнуть тугую пуговицу и молнию в придачу, дав чутка свободу напряженному члену. Но нихера. Так просто не выходит, с Питчем вообще просто не выходит, и Ужас моментально перехватывает руки мальчишки, хлопая по ладони и отшвыривая руку в сторону. Он хищно улыбается в поцелуй и расстегивает сам, накрывая ладонью, поглаживая возбужденную плоть, сдавливая, от чего Джек надрывно стонет и его выгибает.

Разгоряченный мальчишка сексуально сглатывает и для Ужаса изящество, та доверчивость, с которой Джек открывает ему покрасневшую шею, разгоряченное тело, всего себя без остатка.

Делай что хочешь, бери как хочешь, владей как пожелаешь. Блять и эта доверчивость и желание мелкого кроют. Его, взрослого, матерого мужика, кроют, как семнадцатилетнего.

— Сука Фрост, — хрипло, прикусывая мочку уха, чтоб Джек едва ли расслышал, тратя секунды и расстегивая до конца, сдергивая с мальчишки джинсы окончательно и откидывая в сторону.

Своя черная привычная майка снимается быстро через голову, и швыряется туда же, с нижней одеждой тяжелее, но реакции слишком хорошо отточены на любое движение, и всё черное через пару мгновений отшвыривается, вровень, как и Джек нетерпеливо снимает и выкидывает последнее, что было на нем после джинс.

Сука мальчишка. Хорош.

Блэк дает себе две секунды и тихий жадный рык, осматривая нагое тело и широко разведенные ноги. Сволочь. Слишком стройный, почти идеальный, бледный, и ебучие тазовые косточки такие острые, почти порезаться можно, изящный и одновременно слишком беззащитный, ни мышечной массы, ни поджарого пресса. Худющий. Только похуй и на это даже. Потому что Джек дрожит и тихо скулит на одной ноте, расширенными темно-серыми от возбуждения глазами осматривая его. Почти восхитителен...

Замешательство, взгляды пересекаются, в комнате молчание на три секунды, и вновь вскрик разрезающий жаркую тишину утра: мальчишку обнимают сильнее, сдавливают в ребрах, ведут длинными пальцами ниже, трогают везде и он выгибается — слышно как хрустит позвоночник и шея. Поддается, хнычет и целует в ответ, позволяя трахать свой рот горячим языком и пытается податься под теплые руки еще сильнее, почувствовать везде. Ещё-ещё-ещё!

Выдержка бы мужчины была разрушена, но вот выдержка Ужаса позволяет остановиться и, детально вспомнив вечер, выискать, благо рядом отшвырянную, толстовку, в кармане которой находится тюбик. Да, Джек загнанно дышит, нетерпеливо ерзает, развратно пытается потереться об него, только мальчишка подождет, и ему нравится, действительно нравится наблюдать за этой белоснежной течной сучкой.

Нет. Не сучкой. Не в том контексте, что все применяют к этому слову. Сволочь, дрянь, еще тысяча матов и оскорбительных слов, но Фросту даруется жалящий грубый поцелуй, и Питчу не хочется именно сейчас называть его сучкой или сравнивать с шлюхой.

Вовсе нет. Джек охуенен.

Но время… Сейчас время несущественно, да и похер, только хочется проклинать промедление, и минуты на ненужные действия. Скользкий лубрикант растекается по пальцам, оценивающий взгляд скользит по распаленному мальчишке, можно было бы даже без чертовых лишних движений, потраченных минут, но он сомневается, что Джек ежедневно с кем-то трахается и готов к неожиданному сексу.

Мысль логическая, возможно вообще последняя мысль. Но она есть, и факт, что Фрост был в эти дни или ранее еще с кем-то неожиданно кроет сознание черно-красной пеленой бешеной ревности и злости. Мальчишка его. И только его.

И словно в наказание или просто в нежелании терпеть еще хоть минуту, вогнать сразу, резко, два пальца в узкое колечко мышц, полностью до упора, наслаждаясь пошлым вскриком взахлеб. Хищная усмешка и пожирающие желтые глаза, от взгляда которых Джек задыхается, не смея шевелиться, но предательски выгибается и тут же вновь стонет от ощущений. Это по-подлому не так как представлял, не так как разрабатывал себя сам на одну фалангу. Совершенно по иному, крышесносно аж пиздец, и он готов ебнуть свой мозг только ради этих ощущений наполненности внутри.

Джек сейчас умный мальчик: кусает губы и откидывается на серый плед, вскрикивая на более резких умелых движениях. Блэк едва лиусмехается, глядя на развязно-податливого парня, размеренно быстро растягивая, чувствуя, как мышцы сжимаются вокруг скользких пальцев, и на секунду прикрывая глаза, зная, что внутри мальчишки через несколько минут будет еще лучше. Белоснежный стонет капризно, загнанно дыша и облизывая красные губы, слизывая подтеки крови, и взгляд чертовски неосознанный, но желание и похоть слишком явственны и мысли одинаковые. Ровно, как и терпения у двоих уже нет, а потому несколько резких движений, прибавить еще один палец, услышать вскрик и насладиться им, на будущее ставя памятку отодрать мальчишку медленно, но притом до боли, чтобы так же вскрикивал на одной жалобно умоляющей ноте. Это будет охуенно, и будет через пару часов, но пока...

Не предвещающая ничего хорошего усмешка, спешно вытаскивая пальцы и приставляя набухшую красную головку к скользкому растянутому входу, новый поцелуй, такой же жадный, быстрый, сплетая языки и заглушая крик парня, входя одним слитным глубоким движением, в награду чувствуя, как дрожь прокатывается по чужому телу.

Без слов, нахально смотря в глаза и набирая темп, чувствуя уже на грани возбуждение Джека, как его влажная, скользкая от смазки головка пачкает живот, и почти издевательски не позволяя мальчишке прикоснуться к себе. Целуя грубо, входя первые несколько минут плавно, медленно, желанно привыкая и позволяя Фросту с силой вцепляться в плечи и спину короткими ногтями, но через еще два стона и один развратный вскрик, почти выходя и резко входя в мальчишку до конца, удерживая одной рукой за бедро, а другой хватая за белые, блядско мягкие, волосы и оттягивая голову назад.

Хриплое «да!» подливающее масло в ебучий костер. А они в херовом котле, в чертовом чистилище или аду. Но похуй. Уже похуй. Мальчишка заслужил.

Джек стонет пошло, ненасытно, он не понимает когда всё сливается — его берут грубо, резко, но у него стоит, стоит колом и блять даже о боли Фрост забывает, целуя Блэка и подмахивая, раздвигая ноги еще шире и отдаваясь полностью. Его доминант, хищник здесь — рядом, не сон. Твою мать, он сходит с ума, еще одно жесткое движение и он несдержанно кричит, кусает Питча за плечо, оставляя яркий отпечаток зубов, но его поощряют, загоняя большой член еще глубже, и ток прошивает чертов позвоночник, а заветное имя срывается с покусанных губ.

Поцелуй, еще один, он на грани, его не берут, а дерут и от этой мысли мышцы сводит в диком спазме, так охренительно хорошо, что он теряет способность к вдохам и выдохам. Кислород — к черту. Всё к нему, туда — вниз. Ибо уже ничто не важно, не жизненно необходимо. Вот она жизнь. Его жизнь, его чертово ядро жизни, и глаза напротив горят жидким золотом, почти расплавленным янтарем.

Не так много времени, с возней на раздевания и подготовку минут десять, если округлить, но и этого хватает с лихвой, чтобы дойти до края, лежа под ним, под своим люб…

Любимый ведь?.. Его хищник, Ужас, Тигр, его Питч… Любимый.

Джек не выдерживает чертовых ощущений, срываясь на крик и резко кончает, охеревая от оргазма, наслаждаясь хваткой на талии и болью от оттянутых волос. На ключицу приходится укус острых зубов, и парень чувствует, что Блэк не ушел далеко.

— Питч… — едва выговаривая, но взгляд, как только мужчина приподнимается и смотрит на него, становится осознанным.

Ещё. Понимание каждого разделенное на двоих. Ещё и ещё. Начального первого хватило только для того, чтобы не сойти с ума от дикого стояка и желания в башке. Так, выброс адреналина и тестостерона, — снять напряжение в телах.

Джек теперь сам дико улыбается, едва ли усмехнувшись и кидается первым, целуя до беспамятства, развязно вылизывая чужой рот и хныча от опустошенности. Нет, он хочет как минуту назад, чтоб горячо, чтоб заполняло, чтоб гореть в жидком огне и чувствовать как тебе засаживают по самое горло.

Твою мать, он хочет в горло. Блядь! Это возбуждает, и у него опять стоит, а он жмется к своему мужчине, потираясь и чувствуя ответное нарастающее возбуждение. Да!

Роковое ебнутое утро только начинается, на горизонте маячит приятно-розовый рассвет, романтично сладкий. Но поебать им обоим на милости, романтику и сладость. Только приторность на грани соленой крови, только страсть, переходящая в звериную ненасытность, боль от жесткой хватки в волосах и острые зубы на загривке, когда Фрост дразнит хищника и встает на четвереньки, слишком медленно прогибаясь в спине. Романтика? Да Фрост стонет так, что любая шлюха обкончается и обзавидуется, когда Питч резко вгоняет свой член полностью в растянутый скользкий от смазки и спермы вход. Джек шикарен в изящной хрупкости и в шлюховатом поведении, но он настоящий, открытый безвозвратно, принадлежащий только Ужасу, и в этом редчайшая ценность, дороже всех ебуче сладких рассветов романтично розового цвета. И дерут мальчишку тоже вовсе не романтично — приземленно, первобытно, жестко, и от этого еще более охуенно.

Вздох, тихий хрип, он не может даже сглотнуть, потому что в горле пересохло совсем и слюны тоже не осталось; постоянные крики, вздохи и выдохи, бляять это невозможно, но Джек громко дышит и откидывает голову на единственно оставшуюся на кровати мокрую подушку. Он прикрывает глаза, так охуенно, а его лижут в губы, и приходится вновь приоткрыть рот, позволяя Ужасу новый затяжной поцелуй. Дыхание учащается — хочется еще и он стонет, только горлу больно и новый стон теперь из-за дискомфорта в глотке, где начисто, кажись, пересохла слизистая, а тело блядь горит.

Блэк только неохотно отстраняется и видит совершенно другое во взгляде парня, лишь хмыкает в понимании и встает с кровати. Джека правильно поняли? Неважно. Пятиминутная передышка — тоже передышка. Учитывая весь день и половину ночи. Твою мать, как они дошли до этого? Губы сами по себе растягиваются в сладкой несдержанной усмешке. Где-то на краю сознания за шумом собственного сердца и сбившегося дыхания слышится вожделенный плеск воды. Да, твою мать! Как они раньше не додумались?

На улице пиздецки жарко, стемнело часа три назад, а может и больше, а за окном стоит ебучая жарища, но окна открыты и хотя бы летний пыльный сквозняк гуляет по комнате, едва холодя влажную кожу. Грудина вздымается и оставшиеся капельки пота стекают по бокам, остаются на ключицах и животе, а теплый ветер сжалившись дает легкую прохладу.

Шуршание рядом отвлекает, но незначительно, а вот чужой холодный палец, смоченный в воде и проводящий по его губам, живо заставляет распахнуть глаза и в ночном сумраке увидеть нависающего над ним мужчину предлагающим ему воду.

Джек только благодарно стонет и тут же выхватывает стакан, глотая холодную жидкость большими порциями и приподнимаясь на локтях. Пара капель всё же скатывается по подбородку, и у Фроста ощущение, что прохладные капли тут же начинают испаряться, но нет, они всего лишь текут медленно дальше, оставляя влажные дорожки и холодящий эффект после себя.

Он жадно облизывается и не глядя, протягивает стакан Питчу, который забирает его и, сволочь пронырливая, глушит воду из бутылки, которую прихватил с кухни. Значит ему один стакан, а себе… Джек не злится, лишь тихо рычит, и откидывается обратно, наблюдая за своим черным тигром.

В тишине через минуту раздается призывно произнесенное имя Ужаса, когда тот оставляет все на край стола, и мальчишка нахально манит его к себе. Блэк лишь хмыкает, принимая условия игры, через пару ленивых движений и мучительных секунд забираясь на кровать.

Джек своими действиями нарывается, пытается выиграть там, где заведомо известен победитель. Но разве Фрост против этого расклада? Он лишь мучительно медленно проводит языком по соленой шее Ужаса, заглядывает в глаза и провоцирует. А через минуту уже раздвинутые коленом ноги, и закинутые на шею руки, и Джек целует теперь не так рьяно, но глубоко, жадно, но постепенно вновь срываются оба. Питч, матерясь, заваливает парнишку на оставшуюся подушку, и полностью подминает под себя, закидывая стройные ноги себе на талию и без предупреждений резко врываясь в тело мальчишки.

Услышать громкий полный удовольствия и мольбы крик, теперь данность и довольство, зафиксировать руки парня над его головой в захвате, как развлечение, а свести в полуобморок, чтоб мальчишка метался под ним, в конце умолял и кричал, как собственное желание и жажда. А себе Ужас отказывать никогда не любил.

И только под утро станет невыносимее, молодой организм будет на пределе, и сорвавший из-за криков голос мальчишка всё же вырубится, после очередного сноса крыши и вспышки во всем теле и голове.

Он просыпается резко, моментально открывая желтые глаза и замирая на секунду, давая возможность себе прочувствовать, где он, всё ли под контролем и запустить анализ последних событий. А проанализировать есть что, хотя бы последние сутки. Под боком рядом кто-то шевелится, и едва ли сонно стонет. Обнимает его, удобно, судя по всему, устроившись у него на плече. Очередная шлюха с белыми волосами?

Дежавю...

Рука непроизвольно тянется к белоснежным волосам, а через мгновение приходит четкое осознание, и мягкость волос дает успокоение. Питч криво ухмыляется и запускает пятерню в мягкие, подобно пуху, волосы Джека. Ничерта не дежавю. Просто, наконец-то рядом этот ебучий смертник.

Незначительное движение, когда Питч ведет плечом, не будит Фроста. Он не неженка — не просыпается, но шумно сопит, и во сне жмется ближе.

Нереальная, психологически неверная доверчивость, ему даже интересно, как устроен мозг у этого уникума, мать его. Но это мысли — неспешным потоком в голове, а на деле кончиками пальцев перебирая белые пряди. По виду красноватого марева начало утра, и он матерится про себя — трахаться практически без продыху сутки. Пиздец.

А утро всё же ранее, прохладное и из-за этого хотя бы терпимое. Питч не злится, но ебучий здравый размышлизм наводит совершенно на херовые мысли-выводы.

А руки против воли… Хотя кому он по скотскому врет? Он думает, но в свое же довольство и вседозволенность проходится пальцами по голой спине мальчишки, ощущая нежность кожи. Не испорченная юность, потому и нежный, мягкий, гладкий. Не испорченный блядством.

Джек не шлюха… Хотя, после этих суток он официально в некоторых определенных вопросах может и пересмотреть это. Стонет мальчишка и отдается так, как, блядь, никто не может.

Но не шлюха. Не растраханная падаль, с резиновыми плавными позами и искусственными заученными стонами. Не автомат, не вылизанная сучка под херовой тучей возбудителей и стеклянным, поддернутым похотью, взглядом.

Даже обычные, не совсем увлекающиеся, как бы секс ради искусства, не стоят рядом. Сучки, да и только… Но Фрост, со всей своей неопытностью, не такой. И у него, сука, достаточно жизненного опыта, чтобы действительно выделять мальчишку из шлюховатой грязи этого города, и не иметь даже близко его сравнения с кем бы то еще.

Его мальчишка другой. Единственный, кто его знает.

Осознание, что перешел грань, которую возводил, убивает, заставляет усомнится в собственных мозгах и безмерно бесит. Блэк устало прикрывает глаза, едва морщась. Пиздецкий Рубикон.

Главное дальше не копать, и кроме как ради траха с Фростом не сближаться. Ведь это только ради траха? Основа его бешенства была только в желании взять именно этого мальчишку?

Конечно же блядь да!

Он ведь насытился…

Прислушиваясь к себе.

На ближайшую неделю точно.

Это его насыщение, желание, успокоение. Еще одна отдушина. Выброс эмоций. Всего лишь. Обманывать себя? Да нахера? Мальчишка нужен, мальчишка о нем знает, мальчишку он хочет, постоянно, по-разному, хуй пойми как это работает, и почему именно он, но такова его казнь.

И он готов смириться, не блокировать… и стопорнуть уже не выйдет. Но это максимум, что он сейчас чувствует. Ни о каких высоких чувствах и речи не идет. Им тупо нужно насыщение друг другом, дикий жесткий трах практически двадцать четыре на семь, и проблема с нервами и заебами решена. Причем у обоих.

Питч может еще сомневаться, что еще нужно Фросту, но вот для себя только его — мальчишку, всего и без остатка. Этого достаточно. Личный и персональный любовник, нет — не подстилка, хотя где-то близко, но отношения чутка лучше, чем к подстилке. Любовник будет правильней.

А то, что он спасает этого идиота или вытаскивает из лап извратов — ебучая побочка. Всё его поведение ебучая побочка.

Представить, что Фрост исчезнет из его жизни навсегда — не так уж и печально. Обидно, — мальчишка шикарен. Но пиздостраданий нет. Только злость, медленно перетекающая в животную ярость…

Но оно и понятно. Он собственник. Этим объяснимо всё его поведение. К собственному сожалению.

Но парнишка сейчас рядом, и это берет свое — усмиряет ярость. Чертов смертник, с мягкими белоснежными волосами, не крашенными, а таким от природы, и сам белый-бледный, удивительно доживший до девятнадцати лет альбинос, с повадками хренового самоубийцы.

И жмется во сне откровенно, едва хмурясь, и обнимает крепко.

Ужас перебирает в голове под три десятка синдромов, но нихера ни один не подходит. И если Фрост и ебнулся, то наверняка еще неизвестным психическим заболеванием. Ведь не может же он быть таким… открытым? Истинно — искренне доверяющий самой опасной твари в этом городе.

Что ты такое?

Комментарий к Глава

XXII

Лис написаль... (порой хотелось быть на месте Джека)*зачеркнуто жирным маркером* Ха!...

Вот, в общем. Лис отдыхать. Следущая часть буде примерно через дней 10 или даже чуть больше. По причинам существования реала, раньше не получится. Спасибо вам всем большое, мои дорогие и любимые читатели, что поддерживаете, читаете и пишите замечательные отзывы!

====== Глава XXIII ======

Продолжение марлезонского балета! Часть получилась легкой, (можно читать как полномасштабное продолжение 22 главы) есть размышлизм, но больше отдых. Автор считает, что как нашим прекрасным героям, так и вам, мои дорогие и любимые нужно отдыхать, и порой не переживать что же произойдет дальше. В общем иНЦересная главушка с легкими веселостями. Однако Лис именно с этой главы начал раскрывать характер и черты поведения нашего Ужаса…

V.S И конечно, поздравляю всех моих замечательных, милых и прекрасных читательниц с 8 марта! Пусть этот день оправдает ваши самые смелые ожидания и исполнятся загаданные желания, но главное — море позитива, улыбок, хорошего настроения, заряда бодрости, тех подарков которые вы хотите получить и, главное, внимания, любви и заботы от тех кого любите или от тех от кого хотите их получить! С Праздником!))

Приятного всем чтения!

Глава XXIII

Кончиками пальцев по руке, но не пытаясь разбудить, напротив, проверяя насколько глубок сон.

А он только морщится и едва ли запоминает внешние измененные факторы. Облизывает губы в полудреме и не обращает внимание на внешний шум, холодный сквозняк от врубленного кондиционера и движение рядом с кроватью. Кондиционера? Какого…

Осознание факта моментально вырывает из дремы, и парень распахивает глаза.

«Твою ж мать…» — впервые внутренний матерный монолог провоцирует не нервозность и злость, а легкость и ощущение удовольствия.

И Фрост как приличный, мать его, мальчик вспоминает. Вспоминает и понимает, что все же не сон, не очередной выкрутас чертового больного мозга. Реальность, реальность и еще раз реальность. Всё что… было.

И было так жадно, жарко, ахуенно, крышесносно и практически бесконечно. Дебильная улыбка прячется в подушке, и Джек радостно жмурится. Впервые, наверное, с его шестнадцати, искренняя улыбка появляется на лице без чувства стыда или сомнения, а боль в теле приносит только пиздец какое отличное настроение, и придурошное ликование внутри.

Всё — он дорвался, можно смело ставить печать на его диагноз и херачить успокоительными депрессантами.

Под ребрами что-то урчит и мирно сворачивается теплым лебяжьим пухом, и адская обреченность, вровень боли до этого, расщепляется к чертовой матери.

Вот так просто?

И Фрост не знает, что переключилось в тот момент, когда он собирался уйти, не понимает почему, и еще с тысячу «как?» и «из-за чего?», но это отстраненное — ненужное до поры до времени. Он не хочет знать ответы сейчас. Это, наверно, разрешится, но потом, а вот буря, теперь уже удовлетворения и чертовой, почти детской, радости захлестывают сейчас.

Джек прикусывает губу и тут же морщится — больно. Приятно больно. Твою ж, а помягче никак нельзя было, да? Он тихо фыркает и едва шевелится, желая всё-таки подняться, но чёрт там, тело отказывает, всё болит — ноет, саднит, но Фрост только довольно вымученно мычит в подушку.

В комнате сыро, почти тихо, либо это он еще не воспринимает четко посторонние раздражители, а легкая прохлада холодит открытую спину и, черт его возьми, от чего-то по телу бегут мурашки, а от контраста температур иль от образов минувшей ночи в голове, он не знает.

Хочется ещё… И парень жадно облизывает губы, стараясь не думать, не настраивать себя, ибо понимает, что уже на грани, вновь возбудится. Как малолетка какая-то, твою ж мать. Возможно лишь из-за раздраженности на свое поведение или больше от интереса, Джек всё же переворачивается на другой бок и сонно щурится, осматривая знакомые комнаты.

Где-то под грудной клеткой ебучий комок мышц резко сокращается и ударяет по ребрам так, что становится больно физически, когда Джек натыкается взглядом на знакомую фигуру. Мужчина в дальней комнате, на кухне, но так как квартира студия, Фрост без зазрения совести и даже с этого положения может наблюдать за ним. А Питч его не замечает. Кажется, что Ужас всея 604 вообще ничерта не замечает: стоит вполоборота к окну, лениво курит и сосредоточенно что-то смотрит на планшете.

«Вышедший на работу Кромешный, мать его, Ужас», — в легком возмущении или скорее восхищении думает про себя Джек, но не спешит привлекать к себе внимание. Вообще. Не спешит делать хоть что-то — даже шевелиться. К черту. Пусть ублюдочное время остановится и больше не бежит, он хочет урвать этот момент, такой нетронутый кем-то чужим, внешним миром, даже им самим.

Он не знает по сути кто перед ним, — Питч как за семью печатями: неизвестный, загадочный, пугающий.

Черт возьми.

Наверное у Джека только сейчас мозги встают на место или от схождения с ума он, как те блаженные, открывает для себя суть — не важно, уже не актуально, но только сейчас он понимает кто перед ним. В чьей квартире он находится, с кем переспал и, блядь, кто сейчас так прохладительно, опираясь о кухонную тумбу, читает сводки новостей.

«Скорее всего сводки новостей», — поправляет внутренний голос. Но Джеку плевать что.

Нет, у парнишки не расширяются глаза, не заходится в бешеном темпе сердце, страх не сдавливает горло, но просто монотонная информация, бегущая какой-то сиреневой или пурпурной лентой в голове, наконец доходит до сознания, и осознание немного кроет.

Только не в том в смысле, что ночью.

Убийца.

Так просто, без прикрас, без страшной паники или больших жирных букв. Просто одно слово. Одно осознание. И всё — ничерта ты больше с этим не поделаешь.

Он смотрит сейчас на убийцу — жестокого, беспощадного, одного из лучших-худших, самого опасного, беспрецедентно изощренного в своих расправах. Палач? Нет, хотя то, что он делает с другими психами и можно охарактеризовать так. Но просто слово Убийца подходит лучше.

Джек облизывает губы и понимает всю, сука, серьезность ситуации в которую попал.

И нет, ничерта в его сознании и душе не меняется, в плане щимительной привязанности и бешеной любви к Питчу, он не может выкинуть этого мужчину из своей головы даже на секунду, мнение о нем же, после всего что было, тоже не меняется. И как считал он Блэка сволочью и тем еще психом, так и считает. Нет, не произошло замены, жизнь под розовой призмой не поменялась, он не стал считать Питча спасителем города или оправдывать его ужасные поступки. Всё так же. Всё по-прежнему. Он даже не уверен на свой счет, и какое теперь отношение к нему же у Блэка. Ничерта не поменялось. Но просто дошло, когда вся лавина первоначального пиздеца его чувств немного спала.

До этого не до того было, он мучился, у него ехала крыша и плевать было до обоснуя и осознанки вот прям сухо и по факту. А сейчас…

Джек просто смотрит и не может понять, так ли всё? Может это кто-то другой — Ужас всего города? Но нет. Никогда, хоть подыхать будет, Фрост никогда не забудет тот злой взгляд Питча, там на заброшке, когда он перерезал глотку Шипу.

Но сейчас парень смотрит, с одной стороны не может наглядеться, скользя влюблённым взглядом по идеальному телу, и в то же время осознание наглухо херачит по мозгам.

«Ты любишь убийцу. Ага. И он сейчас рядом, и да, вы трахались всю ночь напролет, Оверланд», — с такой ненужной достоверностью подтверждает сам себе же Джек, и тихо фыркает себе же под нос, почти неверяще.

Забить на это — невозможно. Принять, как данность — уже ближе, но всё равно передергивает. Просто свыкнутся и закрыть в дальнем углу подсознания — не сможет. И нет, ему не противно, не страшно — страх давно уже отсутствует, наоборот, в голове и в душе ебучие спокойствие и безопасность рядом со своим хищником. Но просто Фрост приходит к мысли, которая теперь помечает черным жирным маркером, что, как ни крути, как не забывайся в крепких объятьях, как не люби и не целуй самозабвенно эти тонкие губы, всё же — это матерый убийца, которого боится весь город.

Как тогда, в экопарке. Только вот пошарпанная табличка в ебучей секции диких зверей — «Не подходить близко к клетке с тигром и не просовывать руки к хищному зверю!» — нихрена тогда Фроста не остановила, и пиздюлей он получил от родителей знатных, когда улизнул, и на свою восхищенность и наивность просунул руку в клетку с тем самым прекрасным черным тигром.

«А здесь не просто просунул и погладил, как тогда... А ты его любишь, спишь, целуешь, жить, твою мать, без него не можешь и доверяешь всего себя пиздец как безоговорочно!»

Беловолосый на секунду прикрывает глаза и думает, что вовсе не с этой ноты он хотел начать охренительное утро. Но вот так… Однако единственный факт в своем сознании его радует — Джеку абсолютно похуй на тех, кого убивает Питч. Ни жалости, ни возмущения, лишь какая-то внутренняя неправильная убежденность, что так и надо было с ними, и этого те ублюдки заслуживали.

А правильно ли делает Питч или нет — не ему решить и не городу. Это уже на самосуд самому Ужасу.

И кончать пора с этим размышлениями и, вообще, так нагло пялится на голую грудь мужчины. Джек только мотает головой и мысленно материт Блэка. Сволочь, и, вообще, с хера ли он по дому ходит в одних штанах, босиком и с голым торсом, это хоть, твою мать, законно?!

Фрост почти скулит в голос, пожирая хищника взглядом, потому что мозги переключаются на фантазии, а там жарко, там пиздецки жарко и пошло. И, вообще, когда Джек приходил к Питчу в прошлые разы, эта сволочь всегда в майке был, а сейчас… Облизать бы его… Всего. Начиная с шеи и вниз... Оставить еще пару укусов на ключице... спуститься языком ниже, оставляя влажную дорожку…

— И долго ты ещё будешь облизываться на меня и сверлить взглядом? — неожиданно спрашивает мужчина, никак не меняя своего положения и продолжая листать планшет, — Уж если так невтерпеж, то можешь подрочить, так уж и быть, сегодня позволяю тебе это.

— Ты! Ты!.. — возмущается от негодования Джек, однако смущен он больше, ибо совершенно не ожидал, что его пробуждение просекут, и тем более его подглядывания, — Иди ты к черту!

Парнишка вскакивает с кровати, тут же шипит и морщится от боли во всем теле, но быстро подбирает свои вещи с полу и уносится в ванную, громко хлопая дверью.

А Питч только злорадно усмехается, докуривая сигарету. Мальчишка думал, что его пробуждение и залипание не просекут. Да, как же, как будто сколько лет профессионально-опасной деятельности не развили периферийное зрение почти до идеала. Наивный.

Однако ухмылка мужчины быстро спадает, и даже шипения и маты Джека в ванне, который вполне шумный, не спасают и не отвлекают, а скрытый сетевой ресурс показывает более детальные и скрытые улики убийства одного из сынишек Альфы. Питч цыкает, пальцем быстро перелистывая электронную страницу.

Кое-кто показывает свое мастерство.

— Какая ж умничка! — почти сладко цедит мужчина, и на автомате включает плиту.

Отвлечься нужно, да и робот из него хуевый, да, даже ученик какого-нибудь замшелого храма, ибо еда нужна, и нужна регулярно, а учитывая, что вчера… из-за кое-кого вообще не удалось из постели выбраться больше чем на пару минут, то Блэк в принципе молчит. А жрать хочется по-жесткому. Даже очень. Да и этот смертник небось голодный. Хотя, последнее ему до пизды. Хотя он опять себе врет. Адекватная часть его, не та, которая вечно хочет издеваться над мальчишкой, подсовывает совсем уж неправильные мысли. Как минимум накормить белоснежный Армагеддон.

Экран планшета высвечивает новую страницу с фотографиями и тут же покрывается сеточкой трещин, а звук хрустящей псевдокристаллики слишком громкий и вообще не должен слышиться. Но он слышится. Даже шумом воды из ванной не заглушается и включенной на всю конфоркой с газом.

Сучка совершенствуется. И стебется. Над ним, блядь!

Где-то внутри недовольно шипит ледяная ярость, но это только мгновение. Лишь одно. Питч матерится, но в который раз благодарит свою просчетливость за покрытие экрана защитной пленкой оргстекла. Такие редко когда идут в комплекте и невозможно достать в обычной продаже, но он может.

А фотографии с распотрошенным, изящно уложенным на острые, пропитанные ядовитой смолой, спицы, слишком яркие и красочные, с хорошим разрешением, и можно увидеть все детали. Как будто и о качестве съемки эта тварь позаботилась. Так, что Блэк всё подметил, всё увидел, особенно то, что проглядит полиция и даже эксперты.

Он цыкает, небрежно бросает электронику на кухонную столешницу, и уже в привычном жесте открывает рядом стоящую жестяную банку. Несколько неспешных движений, ибо спешка и резкость приведут к большей злости, несколько шагов до холодильника, только теперь слишком резких... Луч солнца в глаза бесит, хлопанье дверцей, возвращение к плите, вновь быстро, мельком взгляд на планшет, где на автомате пролистываются все новые фото.

Ублюдок. Нет, скорее возомнившая себя хозяином города тварь, и опечаленная тем, что тут есть еще одна крупная рыба. Но он, сука, не рыба. Он тварь из глубин, похуже, похлеще, по-древнее и страшнее!

Твареныш его задевает, и знает толк в этом. Сучка пытается быть равной, нет — сильнее. Это бесит! Побуждает на слишком резкие реакции. Сковородка, шипение масла, раздражение, нож в руке, ускорение движений, злость на паскуду, что посмела играть на его территории, новые кровавые фотографии… холодные пальцы на спине.

Выдох. А чужие тонкие руки медленно обнимают со спины, и ладони ложатся на грудь, а между лопаток чувствуется мягкий поцелуй.

— Питч… — тихий почти покорный голос Джека.

Еще один взгляд мельком кидается на последнее фото. Похуй. Выследит, заманит в сети и разотрет кровавым слоем по асфальту. Ужас успокаивается в мгновение. Словно ничерта, твою мать, и не было.

— Разве неженки не должны больше проводить время в ванной? — насмешливо и пока не оборачиваясь, позволяя мальчишке себя обнимать и прижиматься настолько близко. Мелкий сволоченыш тоже без верха, и прохладная кожа, еще с капельками воды кое-где, приятно ощущается на спине, наталкивая совершенно на другой исход этого утра.

— Ну не знаю, — тянет Фрост, — Тебе это лучше знать.

Джек улыбается и полностью доволен, что его не оттолкнули, не дернулись, когда он решил своевольничать. Ведь подкрадываться к Питчу со спины слишком рискованно, да и тем более он ножом орудовал, и даром что кухонным. Но Джеку после холодного быстрого душа и всех остальных утренних процедур, было как-то плевать. Просто захотелось подойти со спины и обнять, коснуться теплой бархатистой кожи и поцеловать. Он лишь довольно фыркает на шипение мужчины и прижимается на мгновение сильнее, влажно целуя в правую лопатку.

— Смелость появилась?

А вот это было сказано даже без усмешки. И Джек хоть и не настолько долго общается с этим чудовищем, но уже прекрасно знает когда попал, а когда нет. А сейчас он попал. Только вот даже ойкнуть и отстраниться не успевает. Питч быстрее. Мужчина в мгновение оборачивается, хватает попытавшегося сбежать мальчишку и перехватывает его, сцепляя руки у того на талии и притягивая ближе к себе. Положение у Фроста не завидное и явно намекающее, правда пока не стоит говорить это ему, и Блэк лишь внутренне усмехается, подмечая удачное расположение обеденного небольшого стола возле которого они оказались.

— Она и не проходила, — как-то совсем без азарта лепечет Фрост, во всю глядя на своего хищника и медленно скользя руками вверх, приобнимая его за шею.

— То-то и видно. Хотя скорее дурость своего желе в башке, нежели смелость. Ибо даже по смелости не станешь вытворять то, что вытворял ты.

— Ну… — Джек понимает, что Блэк далеко не о их суточном марафоне говорит и потому отводит взгляд.

— И что это, твою мать, было?

— Питч…

— Второй раз повторять не стану.

— Мне было плохо.

— Заметно.

— Да твою мать!

— Не трогай мою мать. Я жду.

— Питч! — Джек почти возмущается, вскидывает взгляд и почти смущается, только Блэку на смущения мальчишки похер.

— Это… — Джек шумно выдыхает, — …Из-за всего.

Парень фыркает, злится, но в конечном итоге роняет голову на грудь своего персонального и тихо шипит.

— Из-за всего, Питч. Блядь… Я не знаю, может тебе проще или кому-то еще, но помимо того, что во всем остальном виноват ты…

Смачный подзатыльник резко прерывает парня и он вздрагивает, громко айкнув.

— Твою ж! Блэк!.. В общем… просто, те придурки. Ну которых я… — Джек осекается от раздраженного тихого рыка и тут же исправляется, — Точнее которых ты, но первоначально я их покалечил. Я не знаю. Это блядь тяжело! Я не неженка. Но это не правильно, или скорее для меня не правильно. Похуй на город. У меня чуть крыша тогда не поехала.

— Это заметно, — в знак согласие на последнее кивает головой мужчина, но взгляда с мальчишки так и не спускает.

— Не издевайся, — Джек ведет плечом и хочет отстраниться, только черта с два ему это дают, и он вновь не сопротивляется, — Я как-будто другим начал становится. Не знаю, может это шизофрения или психопатия… Они может и были виноваты, но я все усугубил, ранил намеренно!..

«Убил намеренно», — невпопад поправляет в мыслях Питч, только вслух молчит, ведя правой рукой вверх, по нежной коже, по ровному позвоночнику, пока не добирается до мягких волос и не вплетает пятерню в белые пряди.

— Ждешь от меня лекции на тему, что ты не виноват и такова жизнь? Обойдешься, мелочь. Сам додумывай. Но тут всё слишком просто, чтобы себя накручивать, я тебе уже говорил. Либо ты, либо тебя. И в данном случае у тебя выбора не было. И дальнейшими твои пиздостраданиями на этот случай я заниматься не намерен.

— Знаю. И не жду я ничерта от тебя. Да и на твой вопрос я ответил, так что давай закроем, — Джек тихо фыркает, и напускает серьезности, хотя ноги подкашиваются и он откровенно плавится от того как его обнимают, трогают и поглаживают волосы. Но одно покоя Джеку всё же не дает, и он плюет, честно делясь:

— Но я наверное становлюсь психом.

— Придурком ты становишься. Херней не страдай, — Блэк недовольно хмыкает и отстраняет от себя подростка, понимая, что еще минуту и у него пиздец таки сгорит масло, — Ты не псих, и тем более не психопат. Не дорос еще.

— Ага, серьезно? Но эти же…

Раздраженное рычание и Блэк всё же выключает к херам огонь. Хер ему, а не завтрак, Фрост всё опять херит и приходится развернуться и до боли сжать горло мальчишки рукой.

— Заканчивай с этой хуйней, некчемыш, — глядя в глаза шипит Ужас, — Единственное, что я могу для тебя сделать, мальчишка, это действительно провести беседу и промыть тебе мозги. Только вот подумай, для начала, с кем ты сейчас говоришь и оцени, как будешь относится к жизни после этого сеанса? Ибо шанс, что ты станешь хладнокровной сукой, которая ради удовольствия может убить, равен ровным ста процентам! Ну так что, хочешь?

А Джек лишь пугается на мгновение, мотает головой и едва ли слышно шепчет:

— Не хочу…

— Тогда зачем просишь?

— Ты… — Джек не может что-то сказать, просто смотрит на него, и после сдается, тихо стонет, потому что не может найти правильных слов, и вновь утыкается головой в грудь Питча.

Молчание сковывает. Молчание наталкивает на совсем ненужные мысли. В это утро Ужас не предпочитает чужое молчание, вровень и своему.

— Глупый, наивный ребенок, — через пару минут в абсолютной тишине произносит мужчина, нагло приобнимая мальчишку за пояс, — Тебе не место в этом городе, особенно в этом городе.

— Мне уехать? — Джек едва вздрагивает от своих же слов и поднимает вымученный взгляд на Блэка.

— Твое дело.

Как-то свернули они с темы, и до Питча это доходит быстрее, однако новый виток разговора в противовес не приносит облегчения от ненужных соплей мальчишки. Наоборот. Фраза Джека почти задевает его и этот серый взгляд на дне которого обреченная решимость. И руки невольно сжимаются крепче на поясе парня. Кажется это чувствует и Фрост, потому как тихо охает и невольно облизывает губы, почти завороженно глядя ему в глаза.

— Может это и хорошая идея, — Джек едва ли усмехается и проверяет.

Чертова странная догадка в голове. Чертова интуиция, подсказывающая, что он попал и в буквальном, и в переносном смысле в лапы пиздец какого собственника. И боль под ребрами — на талии становится почти наградой, а желтый безразличный взгляд меняется, и Джек видит то, что видел вчера, когда его прижали к той стене и не дали уйти.

— Да неужели? — шипит Питч, слегка склоняясь и впиваясь взглядом в темнеющие глаза парня.

— Ага. Уеду в другой город… навсегда… — тихо выговаривает Фрост, затаив дыхание.

Злое шипение в ответ, и Блэк переходит на злой несдержанный рык, и мальчишка попал, а пальцы вновь впиваются в белоснежные волосы, чутка оттягивая, причиняя пока еще легкую боль. И Джек не выдерживает первым, глухо стонет, прикрывает глаза и подчиняется движениям чужой руки, откидывая голову назад.

«Да, давай! Подчиняй, захватывай, присваивай себе!»

Резкий укус за плечо неожидан, и Джек громко вскрикивает, прогибаясь в стальных объятьях дугой и обнимая Питча за шею. Но эта боль только больше пьянит. Чертов рай… Доигрался, это понимают оба, но у Фроста на губах лишь шальная улыбка и подернутый желанием взгляд. Он больше не медлит и легко извернувшись, целует первым, постанывая и прижимаясь ближе. Джек думает последними остатками рассудка, думает, что это никогда не кончится, бешено желать только этого мужчину, страсть не приестся, не выцветет, не угаснет. И он сходит с ума от этих губ, рук, запаха, от этого взгляда и вновь плюет на весь мир.

И парнишка задыхается, когда его сдавливают сильнее, целует развязно, капризно и тут же вскрикивает, когда Питч резко меняет их местами и прижимает его к несчастному квадратному столу. Твою ж душу, Джека, как тогда, ведет от возбуждения и мандража, и он скулит, охотно поддаваясь под жесткие пальцы и острые зубы — его Ужас прекрасен в жестком доминировании и собственнической злости, идеален. Парень стонет и откидывает голову назад, притягивая к себе мужчину.

Но так не пойдет, кажется, это читается в глазах цвета янтаря, а после одним размашистым движением руки Питч скидывает всё незначительные вещи со стола, швыряя на пол. Благо на этом столе он не оставляет что-то хрупкое и ценное, да и вообще им не пользуется. А Фроста за мгновение приподнимают и усаживают на пластиковую гладкую поверхность, заставляя раздвинуть ноги.

И к черту всё, Джеку плевать, даже на свой голод по еде, — тут голод, черти дери, другой. Вновь. Новый, чистый — гольное желание быть вытраханным на этом ебучем пошатывающемся столе. Фроста кроет на одном только представлении этого пошлого пиздеца и он сипло стонет. Стонет, ластится, подчиняется, вскрикивает, покусывает Блэка за плечи, и языком ведет ниже, почти добирается до сосков, но его вновь отрывают, заставляют резко поднять голову, сжимая руку на волосах, и вновь впиваются в губы. Питч целует жадно, грубо, яростно терзая его губы и вообще забывая всё к херам, вылизывая рот мальчишки и заставляя его выгибаться дугой. Правильно. Так и надо: заваливать на стол, вылизывать, подчинять, трахать. С чертовым мальчишкой только так.

Мысли возвращаются к началу этого гребаного утра. Что он там думал: насытился… на неделю вперед? Не прошло и четырех часов, твою мать, а у него стоит так, как будто Фрост только что пришел, и никакой суточной оргии, блядь, не было!

От Джека отрываются на мгновение и наклоняют назад, чтобы требовательно упереть горячую ладонь в грудь, и в приказном жесте заставить лечь на холодный пластик. А парень и не сопротивляется, только всхлипывает и сам, сам, твою мать, горячо и с превеликой охотой поддается, ложится, сходит с ума и шире раздвигает ноги, давая мужчине прижаться к нему ближе и прекрасно этим давая понять свое желание и согласие на продолжение. А Ужас лишь прищуривается, оценивающе проходясь по нему взглядом, и Джек не знает, почему скулит только от одного этого взгляда, и задыхается, когда властные руки мужчины начинают оглаживать голые бока, переходят ниже на талию, и издевательски скользят на бедра, ещё шире заставляя раздвинуть ноги и придерживают под коленями. Блядь!.. Впрочем, медлительность Питчу всё-таки надоедает — промедление сейчас пиздец как херово на них обоих сказывается, и это чувствуется по недовольному цыканью. И мешающие чертовы джинсы через считанные секунды срываются с парня, швыряясь куда-то к холодильнику или окну позади них.

А Джеку слишком плевать — Джеку хорошо, Джеку самозабвенно, у Джека стоит, как будто в первый раз, и Джеку же притом стыдно, он пиздецки чувствует неловкость, лежа на столе в расхлястанной позе полностью голый. Да, блядь, он не надевал ничего под чертову серую ткань, думал же что у них снова будет под вечер или позже. Но не думал, что так скоро, спонтанно и, твою ж, на кухонном маленьком столе! И это ошеломляет, кроет и в тоже время ему хочется быстрее — большего, более жестко и с животной похотью. И видеть сейчас удовлетворенность и поощрение в желтых глазах жуть как охрененно, и тремор по всему телу, и он капризно тихо стонет, и хочет свести ноги вместе, ибо слишком самодовольная усмешка у Блэка, и ладони переместившиеся на ягодицы жесть как слишком. Сводит с ума, заставляет тело гореть, а внизу всё нестерпимо пульсировать.

Но только Джек задумывается, заливается легким чертовым, блядь, румянцем — сука, чувствует же, как начинают гореть щеки и лицо — и делает легкое движение — попытку свести ноги вместе, как на него моментально рычат, больно вцепляясь пальцами в бедра и не давая даже на миллиметр шевельнуться. Ему остается лишь шипеть и выгибаться в пояснице. Ощущения сводят с ума — лучше чем любой алкоголь, чем наркота, лучше всего, что он представлял себе ту неделю в ебучих мокрых снах. Фрост дышит загнанно, невольно стонет, полностью откидываясь на стол, жмурясь от ощущений.

А Питч рядом, действительно рядом, его Ужас, его страсть, его мужчина — да, Джек ебнулся окончательно, только теперь ему на это абсолютно похрен. А мужчина наклоняется к нему резко, быстро и целует с дикостью ненасытностью, и беловолосому только в радость закинуть руки ему на шею и притянуть ближе, ногтями впиваясь в острые лопатки. Долгожданно слышится звук расстегиваемой ширинки, и Джек почти кричит в поцелуй, чувствуя между ягодиц горячую чужую плоть. Он хнычет, а его дразнят, облизывают щеку и вновь переключаются на тело. Ужас ненасытен, жесток и хочет его всего и прямо моментально. Но в издевательство, чтобы услышать еще несколько громких умоляющих криков, пару дразнящих движений всё равно делает, проезжаясь членом по ложбинке меж ягодиц, пачкая пульсирующий вход собственной смазкой, и в издевательстве не давая Фросту прикоснутся к себе.

Да. Это то, что он хочет, это то, что Джек позволяет, и можно уже не сдерживаться, вогнать на всю длину, услышать вой, который возможно будет слышен и на улице…

Но из чертового омута похоти их вытаскивает гребаный скрип. Скрип стола. Они еще не начали, а он уже натужно скрипит. И на мгновение замирают оба. Джек же, даже сообразить не успевает, как Питч всё делает за него, быстро дергает на себя и заставляет сесть, придерживая за спину.

Ужас рычит, вновь начинает злиться, а чертов стол срывает пиздец какие грандиозные планы. Эту нарастающую злость чувствует и Фрост, вздрагивает, но тут же получает поцелуй в щеку и после Питч лижет его шею, словно в отвлечение, словно в пояснении, что на него он не злится. А парень прекрасноего понимает, как черт возьми ни странно, но понимает — чувствует, жмется ближе и ногами обвивает талию своего персонального. Тычется носом в шею и ерошит черные прилизанные с утра волосы.

Блэку нравится, а вот ебуче шатающийся и скрипящий стол — нет, видимо кухонная мебель не рассчитана на утренний жесткий трах.

— Похуй, — раздраженно рычит он, и поступает так же, как и вчера утром, раз Джек вцепился в него руками и ногами, то просто придерживает его и перетаскивает в другую комнату, с целью повалить уже на кровать. Для него не сложно, быстро и без чертовых происшествий, как бывает у многих дебилов.

Беловолосый только стонет, не ожидав, но чувствуя прохладу простыни под собой и горячее тело сверху. У него едет крыша, только Ужас не дает опомниться и вновь целует, запуская пятерню в белоснежные волосы и заставляет Фроста закинуть на себя правую ногу. Мальчишка рад, Джек почти слезно всхлипывает и хочет потереться об своего ненасытного и прекрасного, как его прерывают, и теперь любимые длинные пальцы измазанные чем-то, и когда блядь он только успел, приставляются к сжимающейся дырочке.

«Да! Да, давай! Войди, растяни, блядь, Питч!» — ебучий монолог в голове, а на деле гортанный сиплый стон переходящий в крик. Он ждет, но мужчина только медлит, издевается и Джек не выдерживает — поддается бедрами, только ничего не выходит, а едкий смешок куда-то в шею его почти выбешивает.

— Питч… — приглушенное, хриплое, умоляющее. Джек уже не думает — знает, что еще несколько секунд промедления и он, твою мать, взорвется. Чертов садист!

Но это срабатывает, и Блэк прикусив кожу на плече мальчишки, не жалея его, загоняет сразу два пальца в узкую дырочку на всю длину, незаметно улыбаясь, слыша несдержанный сексуальный крик. Ему нравится как кричит Джек, именно это сейчас и нравится. Можно его сперва помучить, подразнить, а потом уже и взять как захочется. А парень жалобно хнычет, не может придти в себя и охеревает от этих ощущений как в первый, твою ж мать, раз. Дрожь идет по телу и неожиданно приятно холодит кожу, и от этого всё более острее — каждое движение, каждое прикосновение. И взгляд.

Джек клянется, что никогда больше не встретит еще хоть у кого-нибудь такого взгляда и такого цвета глаз. Пусть хоть все люди чертовой земли выстроятся в ряд. Нет. Он такой один. Единственный. Идеальный. Его. И похер, если у него какой-то там психологический синдром или расстройство. Это уже всё. Тотальный проигрыш за свою психику и душу. Это всё Ужас. Его любимый.

Мальчишка почти хочет разреветься, слишком много всего, слишком много эмоций внутри и ощущений, и смотрит во все глаза на нависающего над ним мужчину, тянется и, наконец-то, его пошло целуют, и не давая опомнится так же резко и жестко начиная подготавливать и растягивать. Джек же моментально забывает все на свете, даже как его, блядь, зовут, выгибается до хруста в позвоночнике и захлебывается жадными стонами и умоляет… Умоляет, умоляет… Не останавливаться, делать всё более грубо, резко, заменить пальцы членом и трахнуть его наконец глубоко, по-жесткому, до боли, до сорванного голоса, до полной отключки, как под сегодняшнее утро.

Он поддается под движения и, повинуясь только одному взгляду, запрокидывает голову назад, хныча от острых зубов и боли, что приходится на горло, — его почти душат, вгрызаясь в трахею, но Джеку плевать, ему это и надо, он закидывает левую ногу тоже на поясницу мужчине и всхлипывает, прижимает Питча к себе плотнее одной рукой, а другой вцепляется ему в волосы и давит сильнее, поощряя хватку на своей красной коже. Блять, да!

Фрост уже на грани невозврата, он сходит с ума и почти кончает от этого, от самого факта с кем, что с ним делают и что будет дальше. А дальше — больше, пальцы уже легко выскальзывают из него и он капризничает, но усмешку Блэка не видит, а через секунду в прохладной, залитой ярким светом, комнате раздается громкий пошлый вскрик, переходящий в судорожный вой. И Джек, дрожа всем телом довольно зажмуривается, ощущая болезненную охрененную наполненность и растянутость.

Парень знает, что это только начало утра и что, судя по многообещающему взгляду дарованному ему на секунду, драть его будут, как минимум, до обеда… И обед он готов пропустить, всё на свете готов пропустить, лишь бы было так же хорошо, заполнено, горячо, жадно, больно, скользко меж телами, крышесносно и только с ним. С ним одним.

Облизать распухшие от укусов губы не суждено — его целуют, сразу начиная посасывать язык, жестко вцепляясь рукой в челюсть и фиксируя голову, а движения ускоряются, и Фрост протяжно стонет, позволяя как всегда всё и намного больше. Джек жмурится и обнимает Блэка крепче, едва отстраняясь, зацеловывая шею и плечи, и вновь добравшись до губ приглушенно стонет, прикрывая глаза и наслаждаясь. Плевать. Пусть взорвется город, пусть будет Армагеддон. Плевать ровно и по слогам.

***

— У тебя взгляд странный, — хитрость прищуренных желтых глаз и подъебывающая усмешка, — Не понравилось?

А Джек же, сидит нахохленный на кровати, щурится на вновь восходящие лучи солнца, и снизу вверх смотрит на Питча, но после вопроса с шипением подрывается, не обращая внимания на свою наготу и слабость во всем теле, и набрасывается на мужчину, обнимая его и сразу страстно впиваясь в тонкие губы жадным просящим поцелуем. Блэк отвечает мальчишке немедленно, грубо притягивая ближе и перемещая руки на ягодицы.

— Понравилось, — едва отстраняясь, шепчет в губы Джек, — Даже очень. Но я есть хочу…

Джек едва ли смущается, но, твою мать, они вновь ушли на сутки от реалии и всего сущего, и только сейчас Фрост начинает понимать какой он голодный, и насколько его организм ослабел от этого пиздец какого охренительного секса, длиною в двадцать часов или больше…

— Глупая мелочь. Какого черта не сказал? — хмыкает Питч, однако никаких подвижек не делает, так же нагло оглаживая мальчишку со спины.

— А ты спрашивал?

— Спрашивал!

— Да, блядь, спрашивал он! Спрашивал, блядь, насколько жестче меня трахнуть и в какой позе!..

— Но ведь спрашивал!

— Не про еду!

— Ты слишком нервный и злой… Недотрах? — с ухмылкой провоцируя, и медленным мазком языка ведя по бледной шее.

— Перетрах… — шипит, огрызаясь, Джек, но тут же стонет от действий своего персонального убийцы и обнимает его крепче.

— Питч, я хочу…

— Хочешь?.. — хриплым полушепотом, переспрашивая, провоцируя мальчишку.

— Есть хочу, твою ж мать! Или голодный, но зато отодранный — твой девиз по жизни?!

— Не груби! Шизик, блядь. И пошли давай, — недовольно фыркает Блэк и отстраняясь уходит, но кидает на ходу не оборачиваясь: — Только теперь надень что-нибудь.

Джек бурчит, но одевается, находя все свои вещи, его шатает — поматывает из стороны в сторону, но он плюет на это и идет на кухню, в которой со вчерашнего дня ничего не изменилось. Да… называется: хотели утреннего секса на столе… Опять проебали сутки. Но насытившиеся бесенята всё же пляшут в серых глазах парня.

— И всё же я псих… — невесело возвращается Джек к случайно мелькнувшей мысли, подобно дежавю, заходя на кухню и покусывая саднящие губы.

— Нет в тебе задатков психа и тем более психопата, мальчишка.

— Говоришь, как профессионал? — подстегивает парень, складывая руки на груди и наблюдая за, такими же, как и вчерашним утром, действиями Блэка.

— Даю квалификационную оценку, — парирует мужчина.

А Джек почти весело фыркает, наблюдая, как достаются из холодильника, режутся, а затем уже шипят на раскаленном масле сочные куски мяса... Стоп!

— Откуда у тебя?..

— Ну я ж не ты, — даже не давая закончить, и пока Джек не видит, подло ухмыляясь, — Это ты жрешь что попало, и в основном синтетические полуфабрикаты из «супермаркета».

— А… Откуда узнал?!

Ответа не следует, только издевательская довольная усмешка.

— Блядь, Питч!

— Блядь, вообще-то, ты, — совершенно спокойно, и добавляя остальные ингредиенты к импровизированному завтраку. Сегодня ему лень заморачиваться на высокую кухню.

— Я не блядь! Да и вообще я… И у меня, ты… Ты…

— Я у тебя первый и ты засмущался? — Ужас в хорошем расположении духа, а потому не подстебнуть мальчишку — грех.

— Да иди ты в жопу!

— Сейчас, давай только позавтракаем, — продолжая своим спокойствием накручивать Фроста, обещает Блэк.

— Да ты редкостная своло… — Джек затыкается на середине возмущенного ругательства и в кухне кроме шипения от сковороды в течении минуты ничего больше не слышно, — Это консервированные ананасы?

— Да, — утвердительно отвечает мужчина.

— В… яичнице с беконом? — почти шокировано и даже сомневаясь — нахера ли он спрашивает.

— Да, — еще более довольное утверждение и подлая полуулыбка пока Фрост не видит.

— Питч?.. — осторожно так, пытаясь понять какого хрена.

— На твоей стороне этого не будет.

— Питч…

— Что?

— Ты псих? — кратко, аккуратно, но емко, ибо в голове Джека немного так, когнитивного диссонанса прибавилось.

— Да, — уже во всю веселясь реакцией мальчишки и измываясь над его непониманием.

— Это же сладкий продукт… — и Джек нихрена не поймет какого черта тут происходит.

— Да.

— Натуральный!

— Именно, — полное согласие и спокойный тон Ужаса немного вводят в ахуй.

— С мясом?! — не выдерживает Джек, негодуя восклицая и смотря на поджаренный бекон.

А Ужаса почти умиляет это не наигранное возмущение, и он поворачивается к мальчишке, с довольством подмечая вытянувшееся лицо и удивленный взгляд.

— А что тебя смущает? Разнообразность вкусов и всё такое — вроде так людишки говорят, — пренебрежительно отмахивается Питч.

— Это действительно перебор! Разные же вкусы, — праведно восклицает парень, правда под конец смущается, — Ну, для многих…

— Мне похуй на других. Не заметил?

— Специфично же!

— Так была же раньше пицца с ананасами, и эстетизм мясных или рыбных блюд с фруктами как-то не оспаривался, так какого хера? — теперь действительно не понимает и возмущается Блэк.

— Но их не жарили же! И вообще!

— А раз вообще, так заткнись! — шипит Блэк поворачиваясь вновь к Фросту, и слишком воодушевленно продолжает, — Да, для осведомленности, мне нравятся ананасы, особенно консервированные и сок ананасовый. Учитывая, что это одно из немногих, что можно пересчитать по пальцам, что в нашем ебучем мире натуральное и нормально выращивается, без синтетики и даже химии. Так что закрой рот, прими как великое откровение об Ужасе 604 и не отсвечивай!

И Джек закрывает рот, охеревает, но правда затыкается, принимает, твою мать, как данность и откровение, и понимает действительно, с каким психом связался. А Питч выключает газ, и любовно выкладывает на свою сторону еще больше, промаринованных в сиропе, желтых кусочков.

Ебанутые тараканы есть у каждого в голове. Только Джек смотрит на всё это и разрывается между пауками и сколопендрами.

— Как-нибудь загляну.

— Уверен, что пущу на порог? — Блэк останавливается в одном шаге от стоящего в дверях мальчишки и скрещивает руки на груди.

— Уверен, что не начнешь раздевать и трахать меня сразу же, прям на этом самом пороге? — в отместку. А мужчина хмыкает и думает какого хера не прибил сволоченыша раньше. Но отчасти соглашается, не парируя в ответ. Ладно, в этот раз Фрост уел его.

Джек же это понимает, улыбается ебануто и резко поддается вперед, жарко влажно целуя. Поцеловать парнишку в ответ, рефлекторно хватая за волосы и притягивая к себе? Почему бы, твою ж мать, и нет? Пройтись языком по горячему вкусному рту, поласкать чужой юркий язычок и этим вызвать судорожный полустон мелкого? Конечно же! Джек сволочь же, умеет провоцировать. А он тут совсем, блядь, не причем, и в штанах у него совсем не причем. Всё сука Фрост! Но и отстраняется мальчишка первым, не искушая как судьбу, так и их обоих.

— Так уж и быть, пощажу тебя, Ужас, — шепчет в губы Джек, — Не буду отсвечивать целых полмесяца и приходить к тебе.

И хитро усмехнувшись, парень выходит из квартиры, и быстро удаляется по коридору к лестницам.

А до Питча только начинает нормально доходить в какой пиздец он угодил, и как всё это разгребать. Хотя, может и не такой пиздец, и всё пройдет… и в штанах у него пиздец упадет, и он наконец-то, твою мать, займется делом! Тем щенком, например, или для прикола пустит Фею по ложному следу. Блэк самодовольно фыркает, в своих излюбленных традициях, и громко хлопает дверью. Так, для издевки, чтобы спускающийся по лестнице мальчишка не подумал, что всё хорошо, а начал нервничать и думать, что не так, и где косякнул.

Всё-таки издеваться над Фростом это первостепенно, а уже после раскладывать его на любой горизонтальной поверхности. Ну и на вертикальной тоже... Правда, зажимать нетерпеливого мальчишку в скользком душе всё же больше не стоит. Он хочет как-никак дожить до окончания этого сезона и довести до юбилейного сотого психа…

Комментарий к Глава

XXIII

Такие милости и легкая отдушина в одну главу. Советую набрать всем из этой главы побольше надежды в “светлое завтра” и позитива, ибо больше его в таких количествах не будет. Хоррор к нам грядет. Причем достаточно тяжелый. Да, автор не шутит. Но здесь расписать не получиться подетально. Просто знайте, что дальше будет страшней. Однако, кому нужны подробности о будущих главах и почему же Лис так предупреждает, то велком в мою группу в ВК, ссылочка на неё есть в профиле.

А так, спасибо вам большущее за замечательные комментарии, поддержу и ваше внимание, Лис это очень ценит и дорожит вами всеми!) И еще раз, всех моих дорогих читательниц с 8 марта!

====== Глава XXIV ======

А вечный балаган остался позади, где-то на шумных улицах в стороне, на широких магистралях, за черными из-за копоти и пыли небоскребами. Здесь же спокойнее. Серо — уныло. Горят не все светильники на пустынной улице спального квартальчика ближе к Ди7, но неоновые вывески спасают, загораясь то тут, то там в разных непримечательных магазинчиках и неблагополучных забегаловок быстрого перекуса.

Но им, кажется, все равно. Ночь только начинается, пару часов назад зашло солнце и уже стемнело. Как-никак скоро солнце вовсе пойдет на убыль, и день начнет постепенно сокращается, август уже на дворе, пусть и его начало.

Разгар жары, духоты, преступности и смертей на улицах.

Но сейчас не о грустном.

Они всего лишь прогуливаются, и тихий смех порой отдается шумным эхом от трехэтажек. Пара идет не спеша, прогуливаясь и не обращая внимание на запустелый обнищалый вид улицы и нависающих в двух сторон зданий.

Им не до этого. Парень, который буквально только вчера познакомился с девушкой на сайте знакомств, пытается разнообразными способами развеселить свою спутницу, а та же, в свою очередь, только улыбается на его шутки и осторожно поглядывает на достаточно привлекательного юношу лет двадцати двух на вид. Он красив.

Стройная обладательница голубых глаз и копны каштановых волос действительно не может отвести взгляд от своего спутника, и на редкость спокойно себя с ним ощущает, не нарадуясь тому факту, что её новый знакомый не как все — обаятелен, вежлив, сосредоточен на ней и не распускает руки. Это почти редкость в их время-то. Но она рада. Джулия правда рада.

Девушка закусывает губу и позволяет приятельски приобнять себя за плечи — как никак температура сегодня ночью резко меняется и опускается, а летнее тонкое платье, пусть простое и неброское на вид и с короткими рукавами никак не может защитить от прохладной сырости веющей от земли.

Пара идет неспешно, что-то обсуждая и посмеиваясь, обоим интересно и оба рады такому стечению обстоятельств. Всё же это их лучшее свидание за несколько месяцев.

— Ро, скажи, а почему при встрече ты все-таки настоял, чтобы я тебя так называла? Все же имя Роберт очень красивое, да и редко кто так называет детей в наше время.

— Гм… Дай-ка подумать, — парень задумывается, театрально возведя глаза к небу, — Да, как-то так повелось, ещё с начала учебы в колледже. Ребята так прикололись, и с тех пор кажется уместным себя так называть да и короче — быстрей.

Он смеется, показывая в очередной раз какие у него красивые ровные зубы и прекрасная белоснежная улыбка, даже в этом сумраке. Он до сих пор хочет произвести на нее неизгладимое приятное впечатление и показать какой он обаяшка. Но парень вовсе не злой, как ей кажется, задорный, немного самовлюбленный, но веселый и легкий в разговоре. Джули смотрит как на него и только одобрительно качает головой, перестраивая их движения и беря парня под руку, прижимаясь к нему плечом.

«Что ж, Ро, так Ро», — думает темноволосая девушка.

— Хотя твое имя мне нравится больше. Красивое. И ты… — он слегка запинается, но доканчивает, — Ты тоже, сама красивая.

— Оу, — удивившись смущению парня и такому ненавязчивому комплименту, девушка вскидывает брови и тут же мягко улыбается, — Спасибо. Ты очень необычный… Мягкий, вежливый и… тоже красивый.

— Ха! Заметила, да? Да, я хорош! — Роберт прикалывается, явно довольный таким замечанием девушки. Он почти хорохорится, наигранно поправляя и так идеально уложенную челку, и подмигивает смеющейся Джулии.

— Ну вот… — мнется девушка через пару шагов, останавливаясь возле пошарканного черно-серого от грязи и слезшей штукатурки жилого дома. — Мы пришли. Я тут живу.

— О, знакомая планировка. У моих родичей квартира в таком же доме, только на окраине Ди5 и на втором этаже, — усмехается по-доброму парень, и явно не горит желанием отпускать девушку.

— А я на третьем живу, — мило улыбается та и мягко осматривает молодого человека. — Ты… Это же свидание не последнее, да? Просто…

— Да ты чего? — искренне удивляется Роберт, он почти возмущается, — Да я весь день к нему готовился! И, правда, с тобой интересно. Смотря на весь этот гниющий город… С тобой словно где-то в другом мире.

— И у меня такое же ощущение с тобой. — воодушевляется Джулия, — Так, это значит, что мы ещё увидимся?

— Конечно же! Я не собираюсь куда-либо сбегать, Джу!

Она же только спокойно выдыхает и нелепо, конечно же нелепо для своих двадцати трех, закусывает губу, прям как школьница. Но Ро такой классный.

На прощание девушка тряхнув головой приближается к парню и осторожно целует его в губы, без пошлостей — просто прикосновение, но этого хватает, чтобы парень шумно выдохнул и едва ли вздрогнул. Это так мило, думает Джулия, и со смешком отстраняется.

— До следующей встречи, Ро, — она машет ему и развернувшись направляется к нужному подъезду, где уже привычно не горит лампочка.

А парень вздыхает ещё раз, смотрит в спину миловидной девушке и улыбается. Он медленно облизывает губы, чувствуя, как её вкус остался на них, легкий запах карамели и привкус глицерина — дешевый бесцветный блеск для губ. Все-таки девчушка живет в бедном квартальчике, да и на её стипендию многое не купишь. Не сучки из бомонда Белого Шпиля.

Но ему нравится. Он, как в замедленной съемке смотрит на её уход, как она роется в маленькой сумочке и как пытается достать ключи от подъезда.

Такая хрупкая… Кончик языка вновь проходится по губам в последний раз, слизывая остатки блеска и чувствуя едва сладковатый запах карамели.

Он медленно, осторожно проверяет укладку своей челки, мягко улыбается и бесшумно идет к девушке, которая тихо ругаясь себе под нос, до сих пор копается в сумочке.

Платок, пропитанный сильным седативным снотворным, через какое-то мгновение вытаскивается из кармана легкой ветровки, и, минув ещё шаг, девушку без нежностей хватают за волосы, оттягивая назад голову и за секунду до крика зажимают рот и нос пропитанный химией платком. Писк, сорвавшийся всё же с губ, глушится тканью, а легкое тело обмякает в крепкой мужской хватке рук.

А она красива. Действительно, очень красива. Голое тело такое нежное, стройное, — очень редко такие милашки идут по нормальному пути — обычно это либо ухоженные эскорт проститутки со статусом вип, либо жены или любовницы знатных сея чертового города, правда и вторые тоже те ещё бляди. А в этой чувствуется нежность, нетронутость.

Возможно она ещё даже девственница.

Он сочувственно ей улыбается, почти милосердно и заправляет выбившуюся прядку челки за ухо, любовно приглаживая свои каштановые волосы. Нравственная независимая девчушка, верящая в светлое будущее и борющаяся за свою личную прекрасную мечту — жить в утопии, без преступности и с обыкновенным мужем, в маленьком домике на краю тихого спального райончика. Такие уже редкость, но ещё встречаются.

А черные глаза молодого мужчины по прежнему смеются. Глупенькая она — руки же невольно тянутся к девичьей нежной коже, и пальцы осторожно проводят по выпирающим ребрам справа, ведут выше, перебираются на небольшую грудь, оглаживают, щиплют маленький красноватый сосок и перемещаются выше — на бледновато-розовую шею, — у нее такая наверное хрупкая трахея, и слишком нежные ключицы. Кажется, он залюбовался, ушел фантазии, а на деле малышка дернулась, жалостливо замычав в кляп.

Правитель снисходительно осматривает подвешенную за руки вверх девушку и легко улыбается, вновь. Наверное, она удивится. Вот — гуляла с парнем, а тут проснется и обнаружит себя в непонятно пустой комнате с одной лишь люстрой под потолком, старым столиком где-то вдалеке и — главное — голая, подвешенная, беззащитная и открытая. Наверное, у нее будет стресс. Но он постарается ей все объяснить. Как-никак она нужна для его легкой развлекающей программы. Это, конечно, не очередная подстава и подарок для всея Ужаса 604, но пусть хоть так. Ведь он тоже должен уделять время себе. Особенно себе.

Парень кивает и пока девушка пробуждается от сильного снотворного — он неспешно подходит к тому самому столу и щелкает на ноутбуке нужный пароль для вскрытия защищенной базы ОЦР. Инструменты на отдельном металлическом подносе слегка мешаются, и он осторожно двигает ноутбук вправо, не обращая должного внимания на звон цепей. Джулия скоро очнется окончательно.

Ещё пару легких ударов по тачпаду и открывается его любимая программа по взлому, теперь же направленная на новый хак, дабы подобраться к спискам Ужаса ближе.

Мычание позади означает что девушка полностью пришла в себя, ну, а пока ключи грузят и пытаются взломать, а ОЦР предоставляет ему нужный раздел по нелегалам — молодым парням и девушкам, он может потратить свое дорогое время на милашку. Плюс, камера, единственная в комнате, направленная на девушку, уже пишет, и нельзя упускать впустую время.

Девушка напугана, она шумно дышит и пугливо осматривается, в голубых глазах уже начинают мерцать слезы, но все слова, что она хочет прокричать, не вырываются из-за жесткой тряпки во рту. Руки у девушки затекают и саднят — острые края кандалов натирают, и врезаются в кожу.

— О, ты очнулась, — привлекает он к себе внимание и Джули вздрагивает понимая что все-таки не одна. Но тут же, распознав в своем похитители того самого милого парня вскрикивает как может, начиная дергать и натягивать цепи.

Жертва мотает резко головой из стороны в сторону и слезы все же заслоняют всю видимость, начиная скатываться по бледному лицу. Девушка начинает плакать от несправедливости, страха и полного отчаяния. Она чувствует такое глубокое предательство и отвращение, что противна сама себе. Она поверила, не распознала в интеллигентном парне извращенца, вновь дала незнакомому человеку шанс.

Правитель же стоит рядом с ней и все так же мягко улыбается, впитывая по крупицам отчаяние и моральную боль этой доверчивой милашки. Он ломает её только своим поступком — сначала мило пригласить на свидание и благородно проводить до дому, завлечь, заинтересовать — дать надежду, а потом похитить, раздеть, подвесить за руки к потолку и дать понять, что ей так просто не выбраться. Он наслаждается сейчас сломом моральных ценностей и сломом веры в этой девушке.

— Ну ты чего… — жалостливо, все тем же мягким голосом, как и на свидании, говорит Правитель, — протягивая руки к Джу и осторожно смахивая с лица пару слезинок, — Я ничего тебе не сделаю…

Она поднимает на него запуганный взгляд и в голубых глазах что-то меняется — она такая доверчивая.

— …Хорошего.

Громкий глухой плач и крик вновь раздается в запустелой квартире и он теперь не скрывает своей многообещающей усмешки, медленно, кончиком языка, облизывая нижнюю губу. Предвкушающее.

— Но знаешь, ты не виновата. Знаешь… — названный Робертом, приподнимает девчушку за подбородок, цепко удерживая пальцами и не обращая внимания на ее тщетные попытки вырваться, — Знаешь, если бы не обстоятельства, ты бы здесь не оказалась. Клянусь! Я бы действительно пригласил тебя на второе свидание и… и пальцем бы тебя не коснулся.

Правитель огорченно качает головой и отходит на шаг назад. Меры — опять меры, и полумерами тут не обойтись. Ему нужно скинуть все пережитое напряжение.

Пусть он и сильнее, умнее и явно хитрее этой дорвавшейся до власти сволочи, но даже ему было напряжно делать все эти мерзости целую неделю, в открытую играть против самого Ужаса. И теперь он хочет для себя обычного человеческого счастья и релакса.

Он вздыхает тяжко и мельком смотрит на экран ноутбука — ещё не скачалось. А ключи на странность долго подбираются и ломают очередной список. Джулия привлекает внимание громким всхлипом и какими-то невнятными бормотаниями. Видимо хочет, чтобы ее освободили, а она никому не скажет и просто быстро уйдет — наивная милашка.

— Нет, малышка, не отпущу, не проси. И кляп тоже не вытащу.

Правитель поворачивается и вновь смотрит на почти изящную девушку. Она бледна из-за страха, маленькие капельки пота появились на её нежном теле из-за активных движений и постоянного дергания цепей, а её лицо покраснело из-за постоянных слез и напряжения, глаза так некстати тоже покраснели, жаль — он хотел до конца видеть эту невинную голубизну не испорченную полопавшимися капиллярами.

Молодой мужчина подходит ближе, вновь, и мягко, почти не касаясь, чтобы не напугать её ещё больше, проводит кончиками пальцев по шее, ведет вниз, едва касается груди, спускается на впалый живот, задерживается там на несколько секунд и ведет пальцами ниже, на аккуратно подстриженный лобок. Девушка взвизгивает, но звук не покидает даже этой комнаты, глухо оседая на стенах, а он только улыбается, поглаживая темную интимную стрижку и, хмыкнув, запускает два пальца ниже, поглаживая половые губы и наслаждаясь протяжным пискливым криком девчушки.

 — Эй, — окликает парень, и убирает руку, когда Джулия дергается сильней обычного и отодвигается от его руки, скользя ногами по полу, — Я ещё ничего не делаю. Я даже… Ох. Ты такая капризная! Малыш… Я не собираюсь тебя насиловать… Расслабься!

Девушка на секунду замирает, шумно дышит и зверем смотрит исподлобья на маньяка, как ей думается. Она не доверяет ему, но проблеск надежды где-то теплится внутри.

— Я не насильник и не псих, поверь! И я не хочу тебя насиловать или же делать что-то отвратительное… Я просто хочу касаться тебя, возможно, прости, но подрочить на твое тело, поласкать тебя. И всё. Мне больше ничего не нужно. Да… может это тоже извращения, — Правитель смущается, и неловко чешет затылок, — Но для меня тело девушки — храм. Я ни-ни. Ты не думай!

Джулию мутит от его признания, ей до безумия страшно, но выдыхает она заметно облегченней. Даже сейчас, в патовой ситуации, будучи подвешенной и раздетой, облапанной, она почему-то верит в крошечную надежду, что её не тронут.

Глупая рыбешка, думает же Правитель. Глупая маленькая сучка. И с силой шлепает девушку по ягодице, от чего она не ожидавшая такого громко вскрикивает, во все глаза таращась на невинно приподнявшего брови парня. Как же так, малышка?

А вот это он не намерен объяснять. Просто он хочет её отшлепать. Потом поиздеваться… Парень хмыкает, сглатывает и расстегивает несколько пуговиц на черной рубашке, облизывая машинально губы.

Второй размашистый удар ладонью приходится на левое бедро и оставляет смачный красный отпечаток и звонкий визг девчушки. В её глазах вновь слом — непонимание и слезы.

Ну что такое? Он же заверил, что не будет её трахать. Какого хера так таращится испуганно?

Хотя, когда он представляет её разорванную киску, всю в крови и утыканную иглами, то медленно возбуждается: в его фантазиях малышка кричит без кляпа во рту и умоляет его просто её трахнуть, а не запихивать железно-шипованое подобие члена в её разодранное влагалище, и когда он исполняет просьбу, она громко визжит и стонет от новой порции боли и бешеного удовольствия.

Темноглазый парень трясет головой и сгоняет наваждение. Он конечно же не поступит так с этой неженкой. Резкий удар в живот девушки заставляет её захрипеть и согнуться насколько это возможно, поджав на весу ноги. Она громко шумно дышит от резкой боли прошедшей по всему телу и тихо долго стонет. Но расслабляться ей он не даст, потому быстро поднимает голову за волосы и отвешивает смачную звонкую пощечину под несдержанный визг. На левой щеке проступает красное пятно, а на него смотрят с мольбой и поднимающейся животной паникой. Умничка.

Правитель передергивает плечами, скидывая ещё одну появившуюся фантазию и заносит руку для нового удара, теперь он хочет целенаправленно ударить её вниз живота — отбить девушки яичники и матку не такая уж и плохая идея — но его отвлекает всклик ноутбука. Задушенный писк и зажмуренные глаза Джулии, сжавшейся и приготовившейся к удару, он игнорит, и выдохнув поправляет челку, уходя к столу.

Базы обновились и теперь у него есть полные списки нелегалов от восемнадцати и до двадцати двух. Их не так уж и мало, но под его параметры подходят единицы, новые данные во внутренний поисковик он вбивает быстро и запускает программу поиска. Все миловидные рыженькие и русые девчушки и мальчишки скоро станут его. Правитель улыбается сыто, прикрывает глаза и вздыхает полной грудью. Как же ж хорошо порой давать себе отдых.

Позади хнычет Джу, но новый клик отвлекает и не дает так просто вернуться к милашке.

— Подожди милая, я сейчас подойду и мы продолжим, — отмахивается от неё парень, и кликает на другую вкладку.

Глухого полного мольбы крика он уже не слышит, потому что в маленьком окошке открытой вкладке выскакивает предупреждение, а его программу по хаку ключей глючит и выкидывает.

Это неожиданно, мелькает в голове. И в комнате для него стихают все звуки, а молодой мужчина продолжает стоять возле ноутбука и смотреть на окно ошибки и как его программа не может подключится повторно. Этого не может быть. Его хак идеален, гениален! Но выстроенная годами программа не может вновь запуститься, к тому же глючит. Ещё и вирусняк подцепила.

Он ведет языком меж зубов, проверяя их остроту и не шевелится больше никак, продолжая смотреть на окно-ошибку.

— Тварь! — рявкает Правитель ровно через минуту, с силой ударяя кулаком по столу и чуть ли не смахивая набор инструментов рядом. Расхерачить ноутбук не дает здравое мышление, но он в бешенстве.

— Сука старая! Убью тварь! — ревет зверем парень и гневно бросает взгляд на девчушку.

Сучка, сучка, маленькая паскуда!

Подлетая к подвешенной девушке он залепляет ей тяжелую оплеуху по лицу, а новый удар все-таки приходится по низу живота, заставляя Джулию неистово задергаться в цепях и кричать, срывая голос.

— Сука! Сука! Тварь!

Удар, ещё один, под глухой вскрик и слезы взахлеб, её кожа такая нежная и мягкая, что его удары почти моментально проявляются багровыми синяками, разрывая мелкие капилляры, но этого мало — ничтожно — катастрофически, он шарахается от живой груши назад и с ненавистью пинает её носком кроссовка. Жаль, что не надел специальные строительные ботинки — тяжелые, с металлической вставкой в носке. У мелкой сучки уже б наверняка был разрыв поджелудочной.

Его ярость утихает только спустя десять минут, когда хруст слышится в пустой комнате чересчур отчетливо, а Джулия кричит переходя на вой так, что даже кляп не помогает заглушить её.

— Что? — спохватывается пришедший от хруста и от крика девушки в себя парень.

Первым делом он поправляет свою прическу и заправляет челку вновь за ухо, а и уже после осматривает избитое тело.

— О нет! Нет, моя дорогая. Нет! Я не причиню тебе боли! Тише, потерпи… — он воркует, быстро подходит к ней и трепетно трогает пальцами левый бок, с красной гематомой, расползающейся по белой коже — сломал ударами ног и рук три ребра. Благо легкие не повредил.

Черт, о чем он только думал?

Нужно было ножом. Руки теперь будут болеть, и костяшки почти стер в кровь.

Однако Правитель должен заботится, даже о таких забытых как эта девчушка, даже если она просто развлечение, груша для битья — мясо, а он посмел все-таки её жестоко избить. Мужчина облизывает губы и тут же, пока девчушка надрывно ревет и не шевелится из-за боли во всем теле, резко сокращает расстояние и прикасается губами к поврежденному месту, короткими поцелуями зацеловывая сломанные ребра.

— Я больше не буду! Не причиню вреда, обещаю! Обещаю… — постепенно лихорадочный быстрый говор превращался в не менее лихорадочный воодушевленный шепот. Он ведет губами выше, добирается до груди, обводит языком розовый ореол и зубами едва прикусывает сосок, облизывает, медлит, и вновь нежными поцелуями поднимается выше — на шею.

— Джу, я такой плохой, я такая сволочь, прости! — он выпрямляется, смотрит в заплаканные потухшие глаза и аккуратными движениями убирает волосы, прилипшие на лицо девушки, за левое ухо, — Тише милая. Тише. Это все Ужас…

При этом слове жертва начинает вопить, глаза её округляются ещё больше и она начинает дергаться с утроенной силой и рвением, не смотря на то, что тело уже не двигается из-за боли.

Это раздражает. Это бесит.

Он избивал её, причинял такую боль, а она по-настоящему пугается только от одного упоминания этого ублюдка! Хотя сейчас он над ней измывается, а не Ужас!

Правитель не сдерживаясь бьёт девчушку под ребра, в живот, и почти успокаивается слыша задушенный, захлебывающийся крик, а после и надрывный кашель. Он морщится, но кляп вытаскивает изо рта. Вовремя, и Джулия закашливается надрывнее, выплевывая кровь изо рта. Кажется, он пробил ей желудок.

Тяжелый вздох мужчины тонет в звуках кашля и всхлипов девушки. Но кляп через минуту возвращается на свое законное место, а он даже не брезгует и стирает кровь с уголка её губ, обтирая пальцы в следующее мгновение о покалеченную красную кожу, надавливая на вздутый, из-за поломанных ребер, бок и меланхолично наблюдая как дергает от нестерпимой боли ногами и руками эта груша для битья.

— Малыш, запомни, я — не он. И все это из-за него. Это он. Я с ним не знаком, но хочу его стереть. Понимаешь? — он действительно искренне заглядывает в её испуганные слезящиеся глаза, и девушка усиленно кивает, шмыгая носом, — Да, понимаешь. Умница.

Он гладит её по голове и думает, что её волосы слишком шикарны, чтобы по первоначальному плану снимать с нее скальп.

Незадача.

Что ж, тогда… Он усмехается и резко подается вперед, кусая Джулию за шею, и руками притягивая несопротивляющееся уже тело к себе ближе. Ее агония такая прекрасная, почти не заметная, лишь мелкая дрожь тела и не перестающие литься слезы показывают это. Она мычит, но ему нет дела, ей слишком больно — боль обессилила девушку, заставила не сопротивляться, почти сломаться.

Правитель заботливо целует её в плечо и ведет широким мазком языка вниз, пока не добирается до груди. Пощекотать кончиком языка сосок, чтобы он затвердел, слегка покусать — возбудить её, услышать надрывный крик и долгих стихающий стон боли — да, она чувствует именно то, что он хочет до нее донести.

Шлепнуть не сильно по ягодице и запустить несколько пальцев ниже, проверяя не намокла ли она от его нежных действий. Но малышка сухая, только дрожит телом, и совершенно не хочет возбуждаться.

— Сучка! — шипит он и отшвыривает ее, заставляя безвольно болтаться на цепях.

Цепкий взгляд на программу ничего не меняет — она не перезапустилась. Это не бесит, как недавно, но вызывает раздражение и досаду. Однако его взгляд падает на поднос с инструментами и спокойствие тут же разливается по груди и в сердце.

Через полминуты у него в руках скальпель и всего один однозубый острый крючок, и он вновь стоит возле Джулии, ласково улыбаясь девушке. А её загнанный дикий взгляд, глядя на инструменты так долгожданен, и она вновь начинает вырываться и пытаться отодвинуться от него, скользя ногами по полу и дергая звенящие цепи вверху.

Крючок приходится зажать во рту, а скальпель временно подержать левой рукой, ибо он не хочет, чтобы малышка дергалась и случайно попортила ему все удовольствие, потому он кулаком бьет её в висок и на время выводит из реальности. Девушка не теряет сознание полностью, просто впадает в своеобразный шок и затихает на пару минут, легкий неглубокий обморок, если быть точнее.

А темноглазый садист только вздыхает довольно и, покрутив скальпель в руке, прижимает острый кончик лезвия к левому боку, под ребра ближе к поджелудочной и едва надавливает точно разрезая кожу, но не больше двух сантиметров в длину. Всё, этого хватит. Красная полоса густой крови тут же начинает вытекать, стремясь вниз и красиво очерчивая яркой лентой стройную фигуру. Он только шумно выдыхает на это, и делает ещё один надрез, зеркальный этому, только теперь уже с правой стороны, где печень. Равносильно небольшой, не смертельный, но на несколько миллиметров глубже, разрезая ткани и мясо и пуская багровую кровь.

Третий и четвертый надрез приходится на низ живота. Они короткие и идут вдоль, на одной линии, пятый — завершающий — он делает над лобковой костью — сочленением.

У парня загораются глаза, когда красные струйки стекают вниз и едва задерживаются в темный волосах, и через каких-то несколько секунд интимная стрижка приобретает красивый бурый оттенок — словно всю кожу и волосы вырвали руками или плоскогубцами и теперь это всего лишь месиво. Ему нравится. Просто прелестно.

Правитель доволен и пока что убирает скальпель на место, а для нового уровня берет три изогнутых корнцанга, ещё два крючка и пропитанный аналогом нашатыря тампон.

Последнее подсовывается девушке под нос, и она через мгновение вздрагивает, приходя в себя. Джулия медленно поднимает голову и неохотно обессилено дергает руками, звеня цепями. Ничего не получается — она в том же аду, и девочка тихо стонет. Хозяин же положения лишь хитро прищуривается и вытаскивает аккуратно кляп изо рта девушки и кидает в сторону. Больше он ей не понадобиться.

— Тшшш… — мягко проводя по каштановым волосам, утешает парень и любовно целует девушку в губы.

Он улыбается наблюдая за возвращающейся паникой и страхом в голубых глазах и облизывается. А Джулия только-только понимает, что с ней сделали и боль медленно, но цепко захлестывает, начиная подобно кислоте разъедать кожу. А по ее телу течет что-то теплое, липкое, оно везде. Девушка медленно трясет головой и опускает взгляд, и тут же задыхается, дергаясь как зверь из капкана, натягивая цепи, но не может даже выкрикнуть, осматривая себя. В глазах плывет от вернувшихся слез, а тело нещадно рвет на части и девочка панически начинает задыхаться и скулить от своего изуродованного вида.

Но ему фиолетово похер на ее шок и боль, он только раз и хладнокровно засовывает первый острый крючок под левые ребра, где поджелудочная, и не обращая внимание на звонкий раздирающий тишину крик Джулии оттягивает расширителем кожу, провоцируя сильное кровотечение и медленно отделяя кожу от мяса на живую. Слова застрявшие в горле девушки так и не вырываются вместо этого она вопит жгучей разрывающей боли и пытается дергать ногами.

Парень только сверкает чернью жестоких глаз и удовлетворившись достигнутым зацепляет оттянутую кожу корнцангом, оставляя тяжелый инструмент повиснуть и оттягивать мясо с кожей. Крючок он вытаскивает, правда слегка неаккуратно, зацепив кусок мышцы или мяса, но не останавливаясь и слыша как натягиваясь, рвутся ткани выдирая до победного инструмент, морщась хриплого визга девки.

— Больно! Больно! Прекрати!!!

Он лишь хмыкает и встряхивает крючок, выкидывая маленький ошметок на пол, и тут же засовывая острый расширитель в правый надрез под печенью, оттягивая теперь с удвоенной силой и натягивая кожу до предела, почти прокалывая — как рыболовным крючком.

Девчонка задыхается от болевого шока и визжит, перебирает ногами по скользкому, от её же крови, бетону и повисает обессилено на цепях. А он крючкомпродолжает рвать ей кожу, уродует, разрывает ткань, и тут же корнцангом зажимая оттянутый кусок кожи. Он зацепляет инструмент накрепко дает ему повиснуть, оттягивая кусок кожи вниз и доставляя новую жгучую порцию нестерпимой боли.

Почти симметрично.

Ее пытка продолжается, а ему садистически доставляет удовольствие, что в конечном итоге она сдаться, а он когда все будет кончено сможет просматривать эти моменты вновь и вновь. Правитель проходится крючком по самой нижней ране, над лобком, повторяя процедуру — оттягивает сначала кожу сверху, не обращая внимание, как девушка перебирает ногами по полу и скулит так громко, что закладывает уши, а после, поковырявшись в маленькой ране и зацепив, видимо опять, мясо, резко выдирает крючок из тела, и опять засовывает в кровящий надрез, только оттягивает теперь нижнюю часть распоротой кожи, и зацепляет на ней последний третий корнцанг, раскачивая его из стороны в сторону.

Слезы льются по её лицу, она задыхается, не в силах больше кричать из-за сорванных связок, кровь вместе со слюной течет под подбородку, и в глазах уже стоит туман, только собственный истерзанный вид пугает вновь и льющаяся кровь заставляет кричать и дергаться ещё больше, пытаясь вырваться, несмотря на то, что оковы уже впиваются в разодранное мясо на запястьях.

А её крики почти возбуждают. И на последнем уровне он готов её изменить и показать всё свое мастерство.

В следующий час в ход идут зажимы, скальпели, тройные крючки и расширительные ножницы*, а также хирургические иглы и еще несколько забавных инструментов.

Джулия — несчастная, изломанная кукла — вот что от неё остается под конец полуночи, но для Правителя она становится похожа на произведения искусства: вся в крови, дергающаяся подобно мотыльку попавшему в паутину, или марионетки под нитями кукловода, с красными отпечатками по всему телу и особенно на ягодицах, бережно зашитыми губами красными нитями, которые пришлось после разрезать, правда подтеки крови все ещё портят красивое лицо, как и кусочки не вытащенных ниток… Она в мелких ранах по всему животу, с боков свисает порванная кожа, ярко красными мясными лоскутами.

И в порыве своего творчества он попортил ей соски: сначала зажав лапчатым пинцетом, видимо передавив, словно раздавив голову личинке жука, а после медленно проткнув несколькими режущими иглами, — хрипела девчушка в тот момент на одной ноте очень громко — надо было все-таки прислушаться к её лепету и остановиться, но он переусердствовал.

Однако раз разодрал правый сосок, то, как перфекционист, ничего не смог с собой поделать и уже целенаправленно сначала медленно растянул и раздавил, все тем же пинцетом левый, а после проткнул и иглами, изрезав и расковеркав, выворачивая мясо наружу. Девочке, видимо, понравилось, она зашлась судорогой, переступая с ноги на ногу и завизжала так, как будто испытала оргазм. Но он проверял — даже на тот момент она была сухой, даром, что кровь залила все внизу, перепачкав пухлые нижние губки.

А скальпелем он все-таки сделал надрез ей на печени, без анестезии расширив тут ранку на правой стороне до пяти сантиметров, с помощью трех зубчатых крючков. И после, подрезая мясо и мышцы и подбираясь к печени, убирая кровь тампоном смоченным в спирте — на таких моментах девчушка извивалась подобно угрю, и пришлось бить её по ягодицами. Надрез он все-таки сделал, а Джулия молодец — даже в обморок не свалилась, только визжала осипшим голосом.

Но полумер хватает, Она уже не реагирует на обычные порезы — значит готова и к большему, утвердительно думает мужчина, и облизнувшись поправляет полувставший член, поглаживая себя через джинсы.

Скальпель вгоняется в открытую рану над лобком слишком быстро и грубо, заставляя девушку зайтись в крике и откинуть голову назад, а подсохшую свернувшуюся кровь вновь политься. Пять сантиметров не предел, думает Правитель, мечтательно прикрывая глаза, и делает прорезь глубже, улыбаясь повизгивающей девушке, и пробираясь к нужному органу.

Парень дергается вперед, имитируя скальпелем толчки в девушку, словно уже трахает её, только хирургический нож с каждым движением врезается все глубже пропарывая мышцы и мясо, а великодушный Правитель языком скользит по соленой щеке, и тут же прижимается губами к приоткрытому в крике рту Джулии, приобнимя её за талию.

— Скажи что тебе приятно! — порывисто спрашивает, он рычит и довольствуется её криками, — как Джулия закатывает глаза и скулит, поджимает ноги, дергается и дрожит в его руках — это можно принять за очень бурный и страстный секс.

Он заставляет её кричать громче, что-то там уже нечленораздельно бормотать и вырываться активнее, в конечном итоге обмочиться от нескончаемой боли и громко зареветь дергаясь в конвульсиях и стирая кожу на запястьях окончательно, оставляя только красное свежее мясо.

Мясо. Месиво, внутри нее будет месиво. Мужчина возбужденно сглатывает и быстро порывается за расширителями к пододвинутому столу, нагибается над девушкой, хлопает её по внутренней стороне бедра и, вытащив скальпель, раздвигает края раны зеркальным расширителем*, жестко разрывая кожу шире и фиксируя инструмент.

Ему неудобно, она подергивается, покрикивает, и инструмент может соскользнуть, но он делает все быстро и оттянув ненужное порванное мясо в сторону, медленно проводит скальпелем по внутренним мышцам. А когда же девчушка заходится в зверином вое, он добирается до матки и вскрывает её, разрезая и разрезая, заливая ее всю кровью и понимая, что длины скальпеля не хватает и заменяет его на свой излюбленный нож — он тупее, но длине намного. Расширитель так и не снимается, молодой мужчина вновь выпрямляется, переключается болезненными укусами до крови на шею девушки, не обращая внимание на ее прогрессирующую покорность, а нож загоняет в горячее хлюпающее нутро, прижимая не сопротивляющееся тело ближе. Он так хочет её. Теперь она почти идеальна, но ее целомудренность — он уверен в этом, он забирать без её согласия не будет, но вот повторить половой акт и фрикции ножом он сможет. Потому, он вгоняет лезвие на всю, грубо толкаясь холодным куском железа в открытую рану и разрывая внутренний орган в лоскуты.

Он усмехается почти пьяно, лижет влажную соленую от крови и пота шею, засаживая нож глубже и сильнее, трахая её новую дырку уже почти по рукоятку. Он почти дает себе право на релакс, но вспоминает о записи и останавливается. Нож за ненадобностью откидывается, и парень шумно выдыхает, снимая с расковерканной раны, из которой льется струйками кровь, расширитель.

Он смотрит на девочку и улыбается довольно — почти сыто: взгляд девушки стал стеклянным, невидящим ничего перед собой, и ее неправдоподобные крики стихли наконец и не досаждают его.

Пульс еще есть, так что он хочет продолжить чуть по-другому. Напоследок больно прикусив мочку уха Правитель милостиво отстраняется, и дотягивается до верха кандалов. Как только вторая рука освобождается он ловит искалеченное тело, но не спешит снимать с нее зажимы и вытаскивать иглы.

Она плачет, слезы не переставая катятся по щекам, но ни единого звука не скрывается из приоткрытых кровавых губ, по внутренней стороне бедра и ногам начинает литься густая темная кровь и он доволен: теперь она точно влажная. Два пальца запускаются между ног и садист хмыкает, удовлетворившись горячей и липкой от крови киской.

Все инструменты через секунду швыряются со стола, и он укладывает девушку на него.

Хрип вырывается из приоткрытых губ — она еще реагирует — это его радует. Он не оборачивается к камере, только достает из внутреннего кармана джинс изогнутый небольшой нож, и расстегивает ремень.

Правитель наградит свою послушную прислужницу, даст ей последнее удовольствие перед тем, как она сдохнет от кровоизлияния.

Пусть мир увидит, как он заботится о своих людях, пусть увидят те ублюдки-садисты какой он милосердный, пусть увидит сам Ужас его мастерство и поймет, что в городе есть рыба по крупнее и страшнее него.

03: 49 — запись заканчивается. Он шумно выдыхает и скидывает остывающее изуродованное тело со стола, застегивая ширинку.

03:55 — запись нарезается нужными кусками. Он злорадно улыбается и выбирает по списку ОЦР еще троих — рыженьких и светловолосого.

04: 15 — запись по пиратскому ресурсу посылается на сайт садистов-извратов, в обход защитной программе Департамента.

04: 47 — он так изящен — красив, русые волосы переливаются почти золотом, а Правитель милостиво зашивает ему ротик голубыми нитями…

Комментарий к Глава

XXIV

*Корнцанг изогнутый – http://www.npkc.nnov.ru/data/1935.51.j-18-048.jpg

*Лапчатый пинцет – https://images.ru.prom.st/524816318_pintset-hirurgicheskij-zubchato-lapchatyj.jpg

*Зеркальный расширитель, только в реале он правильнее называется Расширитель Микулича – http://medams.ru/d/40189/d/ranorasshiritel%CA%B9_s_kremal%CA%B9yeroy,_dvustvorchatyy.jpg

*Хирургические острые крючки, так же для расширения – открытия раны –

http://grandmedikal.ru/upload/shop_5/8/8/0/item_880/shop_items_catalog_image880.jpg

http://www.dealmed.ru/files2/instruments/DSC00920.jpg

====== Глава XXV ======

Девочка лежит на столе, красивая, но измученная, изуродованная, она умирает медленно, по животу и ногам льется кровь. Но он не моет её, просто играется с её умирающим телом. Она уже не может сопротивляться этому.

По первой девушке грубо разводят ноги в сторону и насилуют, лишая девственности, медленно, мучительно долго и грубо, а маленький нож который парень держит в руке, в это же время подбирается к правому глазу и лезвие медленно врезается в глазницу, заставляя белок вытекать, а тело конвульсивно содрогнуться. И по его телу тоже идет дрожь — ему прибавляет кайфа её предсмертные дерганья, как и кровь, вырывающаяся из влагалища, матка по-прежнему кровоточит и он громко шумно выдыхает от теплоты и легкого скольжения в такой узкой щелочке.

Изогнутое лезвие достигает костяка глазницы и под углом вырывается, вместе с остатками глаза, а из её порванного с нитками ротика слышится сиплый последний стон.

Он только замирает в ней, довольствуясь теплом, пока можно, и стряхнув нож, разрезает её тело от груди и до самой нижней развороченной раны оставленной пол часа назад.

Её органы прекрасны, красивы, переливаются разными оттенками в свете льющейся крови, и можно беспрепятственно запустить в нее руки, огладить порезанную слегка печень, почувствовать мокрыми пальцами как едва ли вздымаются в последние минуты легкие, приподнять грудную клетку и вожделенно запустить руку под ребра, нащупывая все ещё бьющееся сердце и сжимая его в руке, тут же ускоряясь и с оттяжкой трахая малышку. Её мышцы сокращаются рефлекторно и от этого он почти рычит, пальцами сжимая сердце сильнее, заставляя медленно коротко сокращаться, и парень со стоном кончает внутрь, чувствуя как главный жизненно необходимый орган делает свой последний удар. Он еще дышит загнанно, некоторое время гладит её по легким, печени, желудку, но после резко выходит из нее, брезгливо отшатываясь, чтобы не испачкаться в собственной сперме, которая вместе с кровью выливается из нее, и небрежно скидывает тело со стола.

Шуршание и черный экран оповещает о концовке ролика.

Пренебрежительное цоканье раздается в пустой тихой комнате. Хочется сказать «недурно», но тогда он посчитал бы себя дилетантом.

На втором ноутбуке монитор загорается автоматически и моментально запрограммировано выводит на сайт новостей.

«Итак, к нам поступила новая информация, а так же найдены еще трое — две девушки и парень, на заброшенной химической свалке, все они принадлежат к нелегалам, однако имеют необычный светлый и рыжий цвет волос, и схожие изуродованные раны на теле… Секретарь внутреннего расследования заявляет, что…»

Недовольный цык, и первый ноутбук раздраженно захлопывается, а он не меняет своего положения, только складывает руки на груди и прищурено смотрит в окно — ебучий зенит и ебучая жара. А херов город спятил и без его подарков.

Ужас не бесится, но предчувствие пиздец не хорошее.

Запись попавшая в садо-мазо пиратский ресурс тут же была блокернута даже тамошними извратами — видимо многие только начав смотреть завелись, а под середину уже побежали блевать от пиздеца творившегося на экране.

Сучка знает что делает… То, что послание и эта запись адресована конкретно ему, так нахально и с таким выебоном и заморочками — значит многое и равносильно ничего. В два счета определить по бахвальству, что этот петушок хвастается своими «достижениями» и мастерством, как нехер делать…

Мужчина все-таки отвлекается от размышлений — взволнованный голос диктора отвлекает на странность, либо в репортаже прозвучали слова которые насторожили сознание.

«Эти дела были закрыты, однако после полуторагодового затишья Градиентный убийца вновь объявился — больше ни у кого не было такого подчерка, а полиция же разрывается и…»

Блэк закатывает глаза и с матами поднимается, медленно уходя к холодильнику.

— Только, блядь, этого мне не хватало!..

Он думает, что аврал на работе добрался и до него, только нихуя не смешно, и эта дрянь полтора года назад положила двадцать человек за неполную неделю, подняла на уши весь город и скрылась как ни в чем не бывало. А он, сука, потратил на его поиски почти четыре месяца и нихуя. Теперь вновь эта паскуда объявилась нежданно да негаданно.

Питч достает новую бутылку с ананасовым соком и, открыв, выпивает почти половину залпом. А мысли пиздец не веселые по-прежнему.

По словам диктора и по описанию убитых…

Он замирает, в голове пазл медленно так, но абсолютно верно, с филигранной точностью складывается, и Блэк за секунду оказывается вновь перед ноутбуком, открывая фотографии с места преступления рыжеволосых и за одно вновь поднимая крышку второго ноута, и забивая в программе нужный поиск.

Пиздец подкрался незаметно.

Градиентник действовал в тот раз под зиму, и все бы ничего — но ему было скучно серо-холодной зимой, и потому он разбавлял цвета на улице рыжеволосыми, красноволосыми и зеленоволосыми ребятами, садистки их потроша; лето он, сука, таким способом устраивал — дарил людям настроение весны и жаркого лета. А теперь эта тварь объявилась под самую жару и…

Несколько кликов мышкой и щелчков по клавиатуре: первыми его жертвами стали смуглые близняшки девушки — пять дней назад, с темными кудрявыми волосами; полиция не связала эти случаи, и даже в принципе не подумала на Градиентника, второй раз он убил три дня назад — теперь троих темноволосых юношей, но уже с более светлой кожей… Сейчас же, нашли рыжеволосых девчушек и русоволосого парня.

— Сука, — приглушенно шипит Ужас и желтые глаза сверкают почти яростью, ибо что-то не сходится.

Что-то упускает либо полиция, либо репортеры, либо он сам. С темноволосого сразу на рыжих? Слишком резкий переход. Еще одного цвета не хватает. Каштана, если уж он идет по осенней палитре.

Каштан, да?..

Взгляд медленно переводится на первый родной ноутбук, вкладка с поиском сворачивается и на экране вновь загруженное видео ебучего Правителя и пыток девушки. Ужас предчувствует пиздец, но наверное впервые за всю свою деятельность хочет ошибиться, однако клик делает и запись вновь запускается. Девчушка на записи с нежно розовой кожей и каштановыми густыми волосами. Такая же миловидная, как и любит Градиентник, такие же порезы и такой же вид садистских пыток, как и на рыжеволосых девочках и русоволосом парне.

Самообладание срабатывает отлично, и Ужас только сцепляет челюсть, в подтверждение забивая в поисковик девушку и на экране ОЦР высвечивается четкое фото милой голубоглазой девушки по имени Джулия.

— Сменил значит имя, и раз я тебя не нашел, решил выебнутся по-крупному и поднять голову, щенок?..

Блэк недобро хмыкает, но переводит внимание на шумный блок новостей, подробности ему уже почти ни к чему. Он понимает схему, ровно и то, почему эта тварь безбоязненно выложила этот ролик в сеть, чтобы понял только он. Послание и признание — мастерство и подъеб — он и есть тот, кого Ужас не смог выловить. Умно. Мальчик старался. Мальчика нужно вознаградить.

Матерый просчет как выловить, где и как эта сука теперь будет действовать уже готов, и Блэк почти успокаивается, понимая, как можно вытащить эту суку и разровнять кровавым слоем по полу. А свои замашки Градиентника пусть оставит при себе, и хуячит свою осень-зиму дальше.

Зима…

Это слово бьет в голову и мысли так, что ощущается почти реальным ударом, а непонятная подпись под роликом обретает смысл: «Хочу прекрасную, холодную, самую снежную зиму в этом году!»

Его апогей не осень, не истерзанно убитые до этого, градиентный переход нужен для подготовки, чтобы детально и неизгладимо идеально подать зимний градиент — зимнюю палитру.

Снежные девочки и мальчики.

Белоснежный.

Понимание в секунды настигает, а хладнокровие и логическая последовательность действий сбивается на нет и к хуям моментально.

Питч вбивает в базу ОЦР параметры, которые подходят, пытаясь не обращать внимание на рев зверя внутри, и указывая пометку беспризорников в определенном возрасте и без регистрации — ведь сука так действует этот Градиентник, или Правитель, — хуй его знает. Если просчитать его почерк и снижение возраста, то на очереди блондинки девятнадцати лет и альбиносы.

Девятнадцатилетний альбинос.

Белоснежный девятнадцатилетний альбинос…

В городе только один.

Всклик нахождения в поиске ОЦР он даже не проверяет и не смотрит, и так понятно, кто высветился при запросе.

Рыкнув, Ужас хватает со стола кофту и моментально срывается с места, покидая квартиру.

Город охуевает. Отовсюду на полной громкости включенное радио и перезаряжаемые затворы от дробовиков, пистолетов — стрельба, маты, химия в воздухе и невыносимая сжигающая жара.

Джек трясет головой, брезгливо огибает нескольких сталкеров, и в этой чертовой толпе наконец пробирается к нужному магазинчику. Скрипит нужная дверь и, наконец, его отделяет от этого бешенства, что творится за пределами «M.r.c.l».

— Пиздец, — емко озвучивает все что творится снаружи Джек, запыхавшись и на минуту позволяя себе прикрыть глаза и передохнуть.

— Ага, и не говорите, там такой пиздец, что… — выходящий из склада парнишка в зеленой майке и красной кепке замирает, стоит ему увидеть Джека, а после его лицо озаряется радостной лыбой и он многозначно тянет гласную «о».

— Фрост! Ты жив, чертов придурок! Рад тебя видеть, тебя почти месяц не было! — Джейми правда рад видеть приятеля, и даже не ленится и запрыгивает на витрину, почти ложась на нее, и рукой подманивая к себе парня, — Давай сюда!

А Джек только слегка улыбается и качает головой — этот придурок малолетний нихрена не изменился, и какой бы пиздец не творился в городе он в своем репертуаре — витающий в мечтах мальчишка.

«На себя бы посмотрел в последние три дня», — едко подмечает внутренний голос и Джек прикусывает губу, едва опуская голову. Последнее внутренне замечание конечно опять в точку, ну тут он не виноват. Настроение априори творящемуся вокруг аду и тотальному пиздецу на высоте.

Но Фрост берет себя в руки и подходит к «Г» образной витрине, в самую даль, где разлегся Джейми и улыбается ему во все тридцать два.

— Ты не меняешься, болван, — хмыкнув, обзывает Джек, — Сделаешь для меня персональный заказ? Нужны пайки, мясо, ну и кредиты поменять…

— Какой разговор? Давай сюда свои кредиты! И где ты вообще шлялся почти месяц? Я конечно с тобой связывался через своего дружбана, ну тогда, когда заказ тебе давал на общаги, помнишь?

Джек же только кивает и материт себя не вспоминать общаги, не вспоминать вообще ничего связанное с той посылкой и кто ему открыл тогда дверь. Но Джейми его спасает, хлопает дружески по плечу и сползает с витрины, уходя к навесным полкам и доставая все составляющее заказа.

— Всё помню. А где был, да просто некогда было…

«Психи похищали.»

— Мотался то тут, то там…

«В особенности на Призрачный Север.»

— Чем-то траванулся и долго отлеживался у себя на Кромке…

«Нахерачивался скрупулезно и поэтапно несколько дней.»

— Да и просто опасно было выходить на улицу…

«Потому проводил время в постели с тем из-за кого и опасно выходить на улицу!»

Джек трясет головой, пока паренек не видит и многозначительно мычит на его отсчет, и думает что совсем крыша поехала. Хотя теперь он не против вообще и полностью.

— Ты теперь надолго вновь пропадешь? — Джейми возвращается с нужными товарами, а беловолосый стягивает с плеча рюкзак, отдает нужную сумму и запихивает туда все поочередно, достает кредиты и отдает Джейми, чтобы тот их поменял.

— Не знаю. Но, возможно, что надолго. Возможно, что на очень долго.

Джек не задумывается, почему говорит именно так, почему хочет сказать именно так. Но чертова интуиция подсказывает, что эти слова более правильные.

— Ты странно выглядишь и странные слова говоришь, — в затихшем магазинчике голос Джейми теперь слышится серьезным и чересчур задумчивым, потому Фрост только поднимает на него серые глаза в непонимании и качает головой.

— Да нет. Обычный. Просто думаю, что будет не до таких дальних прогулок к тебе или еще кому-то из супермаркета.

Однако добродушие в серых глазах и простота не срабатывает, а может это потому, что Джек непроизвольно делает шаг назад, но Джейми только прищуривается, совершенно переставая быть похожим на подростка-дурочка, но ничего не говорит и идет в дальнюю склад-комнату дабы поменять Джеку кредиты.

А парень в серой толстовке и черных джинсах остается стоять посередине пустого, на странность, магазинчика, и невольно смотрит на кипишь за его пределами. Есть, конечно, с чего подрываться, событий за несколько дней столько, что аж волосы на голове дыбом встают, но Фросту почти параллельно, и почти не страшно. Наверное да — это диагноз, хотя он для прикола рылся в справочниках психиатрии недавно и нихрена ничего подходящего для себя не нашел.

Паника людей в чертовом удушливом 604 понятна, но он как будто не здесь, как будто за окном или потоком воды — наблюдает, видит, понимает, что это происходит вокруг него, но его не касается.

Джек закусывает губу и выдыхает, осматривая маленький магазинчик — действительно в последний раз. Джейми хороший, Джеку почти грустно это признавать и расставаться, тем более грустно обманывать подростка, который столько для него сделал, но просвещать, даже косвенно, в свою жизнь или в изменения своей жизни Фрост его не будет, и ломать его веру в «доброе и чудесное» тоже не собирается. Для Джека всё это закончилось, и началось нечто новое, и он постепенно обрубает все связи и всех более знающих его людей от себя. Что-то внутреннее подсказывает — так правильно. Нехер им соваться, даже слегка, теперь в его жизнь.

В его жизни теперь есть только… хищник. Любимый хищник.

Странное мутированное собственничество и желание принадлежать ему безраздельно. А Джек наивный — думал, что будет всё как прежде.

— Эй! Фрост, чего задумался? — голос Джейми отвлекает, и Джек слегка улыбается, замечая, как паренек почему-то вышел за витрину и сейчас стоит рядом с ним.

— Прости, просто задумался, — пожимает привычно плечами Джек и берет деньги, которые тут же начинает запихивать в потайной карман в рюкзаке. Только не обращает внимательного взгляда Джейми и что тот странно начинает коситься на его шею.

— Джек… — тянет подросток, с непониманием и серьезностью замечая засохшие порезы на горле и едва видимые из-за капюшона синяки от пальцев и укусы по всей шее.

— А?..

— Что это у тебя? — подросток решительно протягивает руку и оттягивает ткань воротника, касаясь пальцами багровой кожи.

Но реакция на касания следует мгновенная: Джек резко изворачивается, отшвыривая от себя руку парнишки и, отскочив, почти зверино рычит.

— Не смей прикасаться! — разъяренно рявкает Фрост, хищно прищуриваясь и не контролируемо сжимая руки в кулаки.

Эта реакция пиздец как в новинку и пугает, но ничего поделать он с ней не может, а если честно — то и не хочет. А Джейми в шоке сам отшатывается от него, поднимает руки вверх в защитном жесте и мотает головой.

— Да… Да, ты чего? Я ж просто… Джек…

— Никогда не прикасайся ко мне больше… — Джек не знает, Джек не контролирует ледяной тон и звериные повадки. Он почти готов взбесится и по-змеиному зашипеть от действия паренька.

— Я… Да что с тобой стало?!

Непонимание читается в зеленых глазах, непонимание и обида, но Фрост только застегивает рюкзак, закидывает на плечо и посильнее натягивает капюшон.

 — Пока Джейми. И прости, за это, — беловолосый действительно жалеет, и искренне просит прощения, но его до сих пор трясет, и не приведи чертова бездна, если его сейчас Джейми попробует остановить — уебет.

Никто не имеет право к нему прикасаться. Он не хочет чувствовать ничьих прикосновений, ничьих, кроме своего… Фрост дергает головой в сторону, скидывая мысли, словно даже мысли о нем пряча глубоко внутри, и поворачивается, чтобы уйти.

— Джек, ты изменился…

Слова не останавливают, просто он глубоко выдыхает и, не оборачиваясь, кидает парнишке, которого больше никогда не увидит:

— Спасибо. И прощай.

Дверь хлопает, а Джейми так и остается стоять посреди магазина и в ступоре думать, что произошло с его другом, и кто его так изменил.

Серые облака, с едва проступающими лучами жарящего солнца, химии слишком много, особенно в узких улицах А7 — как всегда в такую жару все включат чертовы кондиционеры, большинство дешевые — работающие не от электричества, а от какой-нибудь синтетическо-химической дряни на подобе топлива, а испарения, как всегда, оседают туманными парами на улицах и дышать практически невозможно.

Парнишка почти добирается до Кромки, но проклинает что ветер стих и не единого порыва, который хотя бы приносил немного свежести, и не давал застояться этим вонючим парам на улицах. Блядский, сходящий с ума, город.

Он хмыкает, жмурится, быстро моргая, и несется дальше, до Кромки совсем ничего, можно будет добежать, быстро ополоснуться и завалится спать. Чертова ночь — он опять практически не спал, и читал дурацкие справочники и статьи.

«Докатился», — почти издевательски резюмирует внутренний голос, но Джек не обращает на себя же внимание и, извернувшись, сворачивает в узкий проулок.

Выдох и тяжелый вздох, а город накануне масштабных забастовок, паники и почти пекла, а он довольный и лыбится, как кот обожравшийся сливок. Три дня… Три с половиной дня прошло, а ощущения словно вчера. Джек шумно выдыхает и пытается прогнать чертовы пошлые воспоминания, а всё он… Его персональный и блядский Ужас.

Парню кажется, что реально что-то оборвалось в его жизни, когда этот смертоносный хищник зажал его возле стены и поцеловал. Может жизнь, может мозги, может душа или судьба.

А, похуй, думается Фросту, и он не намерен гадать или горевать. Но он четко чувствует, что по-прежнему всё не будет, он не хочет — не допустит, и интуиция подсказывает, что кое-кто тоже не даст.

Джек не знает надолго ли это, не хочет думать вообще, когда он надоест этому Ужасу всея 604 — он просто оставляет эти страхи и мысли в самом глубоком и дальнем ящике своего ебанутого мозга и пытается жить тем, что есть сейчас. Знает лишь одно, насколько бы не был херовый финал их истории, в конце Джек сдохнет. Он не переживет. Вот так просто и банально — но для него судьбоносно.

Только да — он ничего не хочет менять, не хочет, чтобы было как прежде, и ебануто — с нездоровой усмешкой — принимает все странные изменения, которые чувствует и видит в своей жизни.

А вообще к черту всё и до его коморки остаются несколько не сильно больших улиц. Он не хочет думать о плохом, и просто наслаждается. А город лихорадит, с городом пиздец, и он, наверное, один такой ебанутый.

Все кого Джек сегодня, да и позавчера, встречал — напуганные до смерти, в их глазах читается страх и ужас, паника и отчаяние.

Ужас продлил сезон и Деп вместе со всей полицией охерели знатно и надолго, прецедент за все семь лет, а официального ответа властей так и не последовало — видимо еще не знают, что сказать людям. Джек почти усмехается, проносясь по сырой прохладной улице, меж зеленых от мха и плесени домов.

Такого не ожидал никто. Но он знал и почти этим доволен. Банды и половина ублюдков даже не высовываются, хранители порядка в ахуе, и даже матерые журналисты и ведущие психологи и профайлеры не могут вменяемо и адекватно объяснить этот его поступок.

«Скучно стало…» — дает ответ подсознание и Джек невольно улыбается.

После шока от продолжения сезона появились несколько шизиков, разрывающий и вешающих на магистралях знатных идиотов и психов — подражатели или нет, Джек не знает, но город насторожился, в конце же выяснилось, что это одна личность подписывающаяся как «Правитель», и на верхушке Депа забили новую тревогу. Но апогей наступил сегодня и 604 пришел в такую движуху, которую Джек не видел уже несколько лет — вновь объявился новый псих, точнее старый — Градиентный убийца.

Пизда жителям, рай для Ужаса и транквилизаторы и депрессанты для Депа и детективов из полиции. Джек не знает наверняка, но опыт прошлых лет дает сделать такой вывод.

А ему все-таки фиолетово, он сможет выжить — он сможет жить. Ради себя — хрен его знает, ради того, чтобы вновь увидеть нахальный золотой взгляд — стопроцентно.

Беловолосый парень улыбается, и, наконец, переступает границу с Кромкой.

Фрост почти доволен всем, он даже не замечает от чего так легко поддается замок, и залетает к себе в квартирку, хлопая громко дверью и швыряя рюкзак на кровать. Теперь можно и отдышаться.

Парень шумно выдыхает, думает, что сперва попить воды, а уже потом в душ, скидывает с головы капюшон и лохматит влажные из-за вспотевшей головы волосы. Слишком душно…

Джек смотрит на окно и не поймет.

— Какого, блядь, черта? — фыркает Фрост, подходя к окну и пытаясь его поднять — ведь открытым оставлял, помнит же.

— А без возмущений можно? — хриплый знакомый голос за спиной заставляет вскрикнуть и подпрыгнуть на месте, резко оборачиваясь.

Джек замирает, затаив дыхание, не понимая какого черта, и наблюдая воочию за своим персональным. А мужчина спокойно стоит возле стены, рядом с дверью, как всегда во всем черном, и, скрестив руки на груди, медленно перекручивает в пальцах серповидный черный нож.

— Ты… — у Джека садится голос, потому он сглатывает, и не веря делает несколько шагов к хищнику, который словно действительно притаился в засаде для броска.

Твою мать, Джек даже не понял, не почувствовал чье либо присутствия, не услышал и не заметил его. Тень — чертова тень. Но нет, Ужас солиднее — скорее Король теней и тьмы.

Идеальный Король Тьмы.

— Я… — хмыкнув, подтверждает Блэк, и неохотно отталкивается от стены, серьезно осматривая мальчишку и медленно приближаясь к нему.

— Что ты тут делаешь? И, почему? Три дня же только прошло… — беловолосый правда не знает, Фрост перебирает все чертовы варианты, но не один не подходит, да и вообще последние здравые мысли вновь его покидают, когда Питч приближается к нему в плотную, и смотрит настолько серьезно и сосредоточено. Слишком необычный взгляд, слишком редко такой даруется Джеку.

Парень уже готов спросить, что случилось, и какого черта сам Ужас пробрался к нему в квартирку, почтив своим визитом, как Блэк опережает: едва касаясь пальцами, приподнимает парнишку за подбородок и спокойно произносит:

— Собирай вещи, мелочь, ты переезжаешь.

Комментарий к Глава

XXV

06:53 Лис только закончил концовку второй главы и редактуру двух глав. Весь вечер и всю ночь млин... Позже напишу пояснение некоторые. Вот две главы как и обещал.Всё = Лис спать. Следующие главы – хз когда, я от этой шизы еще не отойду.Приятного чтения и всех люблю.

====== Глава XXVI ======

В квартире они уже через полчаса и Джек до сих пор не поймет — какого хера? Реальность это ли всё или очередной его тряпичный сон, однако сумку и рюкзак послушно скидывает на пол, как только позади захлопывается дверь.

— И как это объясняется? — не выдерживает беловолосый, резко разворачиваясь и устремляя требовательный взгляд на чем-то недовольного мужчину, хотя вроде и понятно чем он недоволен.

— А тебе еще и объяснения нужны? — ощетинивается Ужас, осаждая мальчишку злым взглядом.

— По-твоему нет? — фыркает парнишка, но кожей чувствует чертово напряжение, искрящееся в воздухе.

А Блэку надоедает, близость мальчишки — не полная, не такая как желается, бесит, и по новой Ужас злится, шипит, и действует на опережение, задерживая Джека за плечо и отшвыривая обратно к двери, моментально оказываясь близко и хватая парнишку за волосы.

— По твоему я буду тебе что-либо объяснять? — ехидно и явно желая уязвить чокнутого суицидника, впрочем, так и не состоявшегося.

Но Джек же сволочь, опять! Снова! Лишь замирает, почти с любованием заглядывает ему в глаза и даже не шелохнется, его ебучая неправильная доверчивость — безоговорочная, падшая, настоящая.

Рык, смотря в серые большущие глаза и немедля сокращая последнее расстояние, жадно впиваясь в мягкие губы и желанно запуская руки под серую толстовку. С губ так и хочется сорваться — сученыш, но Джек несдержанно долгожданно стонет и последние мысли к херам покидают голову. Бляденыш, но живой… Вот пусть таким и остается.

Выгибающимся, льнущим к нему, страстно отвечающим, позволяющим абсолютно всё. Живым. Принадлежащим…

— Питч… — прерывисто, полустоном, едва отстраняясь, пока позволяют, но только чтобы взглянуть в горящие глаза, поверить — вновь, что не сон, и рьяно прижаться ближе, до безумия желанно запустить пальцы в черные волосы, и с усмешкой дать защелкнуть замок у себя за спиной.

— И что я говорил по поводу порога? — победоносно усмехаясь, но тут же всхлипывая от собственнического укуса на плече.

— Заткнись, — в приказе рычит Ужас, прежде чем вновь жадно начать целовать мальчишку, нахально углубляя поцелуй и покусывая чужой теплый язык.

Сука Фрост, но уже плевать даже на оскорбление и негодование, на ущемленную отчасти гордость и что мальчишка был прав. Три дня, а словно три года прошло, и по какой причине его херов мозг так воспринимает время без этого нагленыша, Питч не хочет задумываться, не сейчас. Только не сейчас. Он едва морщится — узость брюк бесит и почти болезненно давит, но как всегда он не причем — всё мальчишка, Блэк зажимает его меньше двух минут, а стояк уже рвет джинсы.

Но скулеж дрожащего беловолосого чудовища отвлекает, мыслесвязь прерывается так и на незаконченном предложении, и пальцы впиваются между ребер, и Джека выгибает — как тогда, как в первый раз.

Мало.

Этого мало.

Его мало.

Маячащие строки в башке наподобие — «угомонись, всё под контролем» и «он здесь, его никто не найдет» нихуя не действуют, и под собственными ребрами неистово рычит зверь, скребет когтями, и требует полного заявления прав на постанывающего беловолосого.

И дрожащий парнишка, как спусковой крючок — срывает контроль и взбешивает сильнее, от того, что не появлялся столько дней, от того, что упрямо спорил во время сборов, от того, что не настолько близко сейчас — последнее исправляется тут же: Питч резко и жестко дергает мальчишку на себя, сжимая его крепче и сильнее. Но Джек — шизанутое существо — не сопротивляется, даже не вздрагивает от резкой усилившейся боли, только сам жмется ближе и стонет, почти вскрикивает, пошло, жадно — ненасытно. И вновь его шепот, блядский, сорвавшимся сипловатым голосом, спуская все тормоза.

— Хочу… хочу... хочу! — непрерывно и жалобно, почти умоляюще, почти дорвавшись до своего личного рая.

Всхлип и Джек откидывает голову назад, любовно подставляя горло хищнику. Ебучий мир за этой квартирой выцветает, выцветает всё, но его личный мир — его жизнь, наоборот вновь оживает и он сдается на радость черного тигра, что собственнически оставляет пятый по счету засос у него на ключицах. И уже плевать на собственные мысли, уплывающие из сознания киселем, ровно и на то, какая была причина у Питча, плевать, что будет потом, плевать ровно и в принципе — главное сейчас чувствовать, отдаваться и получать. Всё и разом, и от этого сходить с ума в его, его, руках.

Руки Джека нетерпеливо пробираются под черную ткань и оглаживают сильную спину, ногтями царапая горячую кожу, а зубами дозволительно прикусывая за нижнюю губу и позволяя затягивать в жаркий, почти животный, поцелуй. Застежка молнии на его толстовке бесцеремонно и слишком резко расстегивается, и Фрост почти упускает этот момент, но не против абсолютно, когда чужой язык влажным мазком проходится по груди, и мужчина прикусывает правый сосок, вызывая крупную дрожь по телу.

Блядь! Блядь! Блядь! И уже не вслух — у парня пересыхает в горле и всё что может, так это откинуть голову назад, ударяясь затылком о дверь и глухо гортанно застонать, перемещая одну руку вверх и желанно запуская пятерню в густые черные волосы, притягивая к себе ближе. Господи-твою-мать, как же он соскучился, как же он его хочет!

Гребаные обострившиеся ощущения его убивают, уничтожают, превращая в пепел и возрождая одновременно. И никто из них не замечает, как верхняя одежда агрессивно и слишком быстро скидывается на пол, движения ускоряются, как многозначно пошло звучит хлест от расстегиваемого ремня и вжик ширинки, и то как Фрост теряет точку опоры, начиная сползать по двери вниз. Ужас лишь предвкушающе усмехается в поцелуй и тут же лижет в губы, заставляя Джека вновь приоткрыть рот, и нетерпеливо направляет мальчишку вниз, понимая, что хуй они дойдут до кровати. В любом случае слова Джека сбудутся, и он разложит этого беловолосого на пороге — так или иначе, но разложит, и еще после возьмет, несколько раз…

Дыхание сбивается на сотый или тысячный раз, а Джеку плевать. Джек просто медленно закрывает глаза, пытаясь восстановиться, но дышит также рвано — загнанно, облизывая покусанные губы и неохотно сползая с влажной груди мужчины, укладываясь рядом на полу. Парень сейчас слишком беззащитный, выжатый как лимон и не может придти в себя окончательно. Но шизануто, почти сыто улыбается уголками губ, — на полноценную улыбку сил равносильно нет.

Чертов закат, уже чертов закат, а соседние дома, ловящие западные заходящие лучи, отзеркаливают в окно огненный свет, и комната словно горит, скоро будет уже тускло, но сейчас ещё горит. Полыхает огненно-оранжевым, и даже чертовы частички пыли, что видны в воздухе, подобны блядским искрам витающим вокруг.

Горит всё, и он в том числе. Внутри до сих пор всё полыхает, и Джек по идиотски закусывает губу, понимая, что он вовсе не про физиологию, а скорее о насытившихся ярких эмоциях, которые горят внутри, и нечто урчащее и довольное под ребрами. А физиология… Он лишь тихо довольно выдыхает и ведет ногами, смущенно понимая, как пиздецки мокро и сколько меж ягодиц и часть стекает по бедрам.

«Чертов собственник!» — возмущено-восхищено в голове, но на деле Фрост не может придти в себя и старается не думать, не вспоминать ощущения, ибо если так, то ебнутое дыхание на раз сбивается, и тогда ему совсем нечем будет дышать. А дышать надо.

— И… — сипит беловолосый, глядя в оранжевый от света солнца потолок, и даже не имея желание приподняться на локтях, чтобы заглянуть в любимые желтые глаза, — … Что это было?

— Ты про то, чем мы занимались эти пять с половиной часов? — практически невозмутимо спрашивает Блэк, и парень не слышит в его голосе ни доли усталости или такого же сбитого дыхания.

Вопрос, как эта сволочь умудряется это делать, остается для Джека открытым, но на наводящий вопрос он только усмехается, вяло мотнув головой.

— Я про… то, что ты заставил меня, кстати практически насильно…

— В каком месте это было насильственно? — почти искреннее удивление Блэка поражает, но Джек скептически приподнимает брови и хмыкает.

— А твой нож у моей грудины не считается? Или мы изменили правила?

— Не изменили. Но мотивировать тебя по скорости как-то нужно было.

— И ты выбрал самый херовый вариант.

— Херовый вариант был в том, что ты собирался как парализованная улитка, пытаясь сообразить своим студнем в голове, — почти лениво огрызается Блэк, но попыток пока жестко проехаться по Фросту не делает.

— Питч… — Джек сдается и понимает, что перепалки — это святое, но правду он хочет узнать сейчас, — А на чистоту можно? Меня как-то нозит факт того что ты… Блять! Что сам ты, припираешься ко мне на Кромку,пробираешься в квартиру, дожидаешься меня и заявляешь, что я переезжаю, причем моментально и безапелляционно, и более того, переезжаю к тебе. Я…

— А ты против? — перебивает Ужас, вопрос задан спокойно и ровно, без налета подъеба или сарказма и в этой вечерней тишине звучит слишком реалистично, слишком живо, давая понять, что пиздец как серьезно спрашивает у Джека и ждет такого же серьезного и осознанного ответа.

— Нет, — парень только глубоко выдыхает, запихивает в самый дальний ящик понимание, что его ждет настоящий пиздец под одной крышей с тем, по кому он сходит с ума, и, мотнув головой, пытается продолжить тему:

— Но, я хочу узнать причину, зачем тебе это, и почему именно сейчас. А ответ потому что тебе так хочется — я не приму, ты… псих, ты тот — кем являешься, но даже я, пообщавшись с тобой такое маленькое количество времени прекрасно понял, что ты самовлюбленный эгоист с замашками нарциссизма и эгоцентризма. Черт, да ты Ужас — великий и ужас… блядская тавтология. Ты понял. Но брать к себе неизвестного мальчишку… должна быть веская причина. И, кстати, на счет полиции и что я тебя сдам — тоже не прокатит. Учти.

— Неужели мозгов прибавилось? — после минуты в абсолютной тишине едко выспрашивает мужчина, недовольный размышлениями Фроста и правильной постановкой его хода мыслей, — Я не намерен объяснять свои поступки, Оверланд. Запомни это. Если я тебя перетащил к себе и сказал, что ты будешь жить со мной, значит, так нужно было. И меня не ебет, что ты хочешь узнать по этому поводу.

— Тогда я хочу уйти… — Джек сглатывает и на секунду зажмуривается, понимая, что разговор пиздец как отклонился от первоначального шуточного.

— Много хочешь, — сухо, резко, вновь начиная раздражаться.

— Я пленник?

— Нет.

— Питч?..

— Что?! — разгневанный рык, и мужчина приподнимается на локте, нависая над парнишкой и одним взглядом заставляя того замереть на месте.

— Скажи…

— Что еще тебе сказать? Что я так хочу? Что это моя прихоть? Желание Ужаса 604? Что мне так нужно?!

— Не ори на меня! — не выдержав, рявкает в ответ Джек, резко приподнимаясь и раздраженно шипя, — То, что ты со мной спишь нихуя не дает тебе право использовать меня как вещь! Не позволю больше никому, и даже тебе, в особенности тебе! Держи свои ебанутые прихоти в тайне и если так хочешь — не рассказывай, но если я захочу — я уйду. И мне будет похуй!

Он высказывает почти всё что бесило, только априори высказанное раздражение ничерта не дает облегчение и становится только тошно. Джек отворачивается, кидая уничтожающий взгляд на свой рюкзак, что лежит не так далеко слева от него, и не поймет, какого хуя от этой высказанной правды стало только хуже. Ровно, как и эта сволочь никак не пресекает его нахальство. Хищник даже не шипит на него.

Питч просто задумчиво прищуривается и оглядывает профиль паренька, суть его болтовни и права за собственную свободу он похуистично пропустил и не считает важными, но вот кое-что зацепило, и с этого бы места по подробнее… Вот только ненависть и страх в глазах мальчишки, когда он произносил это, ясно дали понять, что продолжения разговора по душам не будет, и объяснений в частности, но именно это принесло Фросту нехилую такую боль в прошлом.

«Не позволю больше никому использовать меня как вещь», — интересная фраза, надо бы разобрать.

Только разговор не окончен. А оставлять неоконченные разговоры Блэк не любит, потому хватает Джека за шею и вынуждает повернуть голову к себе, с легким цинизмом осматривая мальчишку.

— Тебе не нужно знать, зачем и почему. Не те вопросы. А вот для чего и от чего, достаточно правильные. Но, как понимаю, скудное серое вещество в голове никак не могло тебе это подсказать, — спокойно и практически без подстеба поясняет Ужас, дивясь глупости этого ребенка и перемещая руку на подбородок, проходясь большим пальцем по нижней пухлой губе мальчишки.

— И от чего? — хрипло интересуется Джек, понимая, что вряд ли когда-нибудь предугадает действия этого беспринципного убийцы. И все мысли вновь были разрушены одной фразой подобно карточному домику, вот так просто и безапелляционно. Нагло и нахально, так, как может только Ужас...

— От других психов, ублюдков и озабоченных банд, что шляются по Кромке и не только, — Питч усмехается, всё также нахально поглаживая губы Джека, и припоминает ему кое-что важное: — Я тебя нашел первым, и я тебя спасал, не забыл? А это значит, что только я имею на тебя права.

— Кто бы сомневался в твоих замашках собственника, — хмыкает парень, только заворожен не меньше, и блядская злость проходит практически моментально, когда он смотрит в горящие желтые глаза своего тигра, — А первый вопрос: для чего?

— А вот это слишком просто, никчемыш, — Питч ехидно прищуривается и едва отстраняется, когда понимает, что Джек хочет его поцеловать, — Или тебе и это нужно разжевать и…

Парень опережает, скидывает с себя руку и поддается быстрее, прерывая мужчину и резко целуя его, страстно, пылко, словно и не было пятичасового почти беспрерывного секса.

И такой Джек нравится Ужасу, такой своевольный и страстный, горячий и распаляющийся за считанные минуты. Блэк позволяет мальчишке повалить себя на пол, позволяет ему вновь забраться на себя и продолжить самозабвенно целовать. Сейчас это Джеку дозволительно. Но всё-таки на полминуты отстранить полувозбужденного парнишку стоит.

— На счет темы, я надеюсь исчерпывающе, и мы её закрываем? — всё-таки интересуется Блэк, понимая, что это скорее их последний осознанный диалог о чем-то серьезном.

— Да… — на грани различимого выдыхает Джек, нетерпеливо царапая ногтями чужие плечи.

— Умный мальчик.

— Плохой Ужас.

Джек копирует ухмылку Питча и тянется за поцелуем, но не получает его, ибо Блэк только самодовольно хмыкает и отстраняет парня, слегка отталкивая рукой от себя. Ведь по его сценарию мальчишку нужно спровоцировать и раззадорить на большее, на недозволительно откровенное, даже не смотря на то, что Фрост уже готов на всё.

— Сволочь.

— Ты знаешь, что делать, — по полной теперь издевается Ужас, а Джеку за это хочется его проклясть ну или ебнуть каким-нибудь тяжелым предметом по голове, чтобы нехер было так обламывать. Но Фрост только обиженно нетерпеливо скулит, утыкаясь лбом в плечо мужчины.

Чертовы ощущения скручиваемого огненного узла внизу живота пиздец как не дают нормально мыслить, и дыхание учащается, стоит только представить, как его подомнут под себя и грубо начнут трахать, засаживая глубоко и жестко. Мурашки моментально пробегаются по голому телу, колко холодя кожу от предвкушения, и чертов комок мышц под грудиной болезненно сокращается.

Хуево. Слишком хуево. С каждым разом, с каждым прикосновением, чертовы эмоции и реакции только усиливаются и множатся. И это его до добра не доведет. Джек знает, чувствует. Слишком сильно, слишком много, слишком ярко, но уже неотвратимо — невозможно иначе, невозможно по-другому. Невозможно без него.

— И еще кое-что, — соблазнительно хриплый голос вырывает из потока ненужных мыслей, — С этого дня и всю неделю ты будешь сидеть дома, и я запрещаю тебе выходить на улицу.

— В смысле? Почему? — Джек отвлекается даже от представлении влажного и пошлого, и недоуменно заглядывает в желтые глаза.

— Неблагоприятное для тебя время. И пока я кое-кого не выловлю, ты сидишь дома.

— Питч… Мне вообще-то заказы брать надо, работать, и я ж изведусь весь в четырех стенах!

— Раньше тебе это не мешало по полмесяца сидеть у себя в конуре! И какая к черту работа? У придурков брать задание на курьерские поставки или компы сдохшие разбирать?

— Уж прости, не хакер — взламывать Деп не умею! — парирует Фрост. — И я буду выходить, похер мне на всяких психопатов.

— Осмелься, — предупреждающе и слишком холодно шипит Блэк, злобно прищуриваясь и больнее обнимая парнишку за талию.

— Возьму и съебусь завтра!

Наглость мальчишки в какой-то степени побуждает на перепалку, только вот тема серьезная, и расклад далеко не в пользу Фроста, ровно, как и не в его. И, по крайней мере, сейчас Ужас категорически недоволен упрямством Джека, однако в этой игре ведет он.

Потому через мгновение Джек оказывается на лопатках, а Ужас нависает над ним, коварно ухмыляющийся и предвещающий самое извращенное продолжение. Возможно, даже не очень хорошее.

Этот смертник не хочет по-хорошему? Будет по-плохому.

Коленом развести ноги в стороны, а одной рукой сжать горло мальчишке не составляет труда и не больше трех секунд по времени, но ошарашенный взгляд не останавливает и только подливает масла в огонь. Хищник наклоняется совсем близко, почти касается приоткрытых влажных губ, но вовремя замирает, глядя в широко распахнутые серые глаза.

— Повтори, что я говорил про дом?

— Да не дождешься!.. — сипит Джек, и не понимает какого черта, не понимает как ему реагировать, только разумом не понимает, а вот тело уже привычно откликается на близость своего мужчины и новая волна каленого железа прожигает всё внизу живота, а в горле привычно пересыхает и он до одури его хочет. Как течная, твою мать, сучка хочет.

В янтарных глазах так и читается — посмотрим, что ты скажешь дальше. И в этой игре парнишка понимает, что пиздец как встрял, и хищник преподаст ему ещё один жестокий поучительный урок. Боятся бы надо, опасаться, но только вопреки ебучему голосу разума у Фроста крепнет стояк и он с участившимся дыханием ждет дальнейшей своей участи, что этот доминант сделает с ним в следующую секунду.

А в следующую секунду приходит боль, раскаленная, резкая, напополам с таким же огненным, срывающим остатки разума, удовольствием, и Джек непроизвольно выгибается дугой, вскрикивая громче обычного и срывая голос к херам. Питч не церемонится в этот раз, входит в мальчишку резко и жестко, удерживая выгибающегося парня за горло.

Белоснежный не хочет по-хорошему? Хорошо, по-хорошему и не будет. Будет трахать жестко и с оттяжкой — медленно, тягуче и замирая на пару минут, так, что Фрост взмолится и сделает всё, лишь бы получить желаемое. Джек юн, Джек жаден, Джек любит быстро и глубоко, пошло, развратно и непрерывно. Джек слишком его хочет, чтобы терпеть это.

А Питч хочет его сейчас только так — медленно, до боли, резко, грубо и по животному, контролируя каждое движение мальчишки и, если что-то не понравится, жестко его наказывая.

Усмешка на тонких губах, наблюдая, как беловолосый покусывает от нетерпения губы и развратно всхлипывает — мальчишке этого мало. Джек загнанно дышит, медленно облизывает губы, смотрит ему прямо в глаза и пытается поддастся, нетерпеливо вильнув бедрами и побуждая двигаться, только мужчина пресекает его на корню: грубо прижимая своим весом к полу и не позволяя даже шевельнутся.

— Я жду, мелочь. Что нужно сказать? — издевающийся шелестящий голос подобен сейчас тому самому искусителю, только без исполнения желания в конце, после согласия.

Но беловолосый не выдерживает, он хочет вырваться, ему почти плохо, ему почти невыносимо, слишком много, слишком глубоко — растянуто, лавой распирая внутри, но не позволяя даже шевельнуться. Питч садист, тот еще блядский садист, но Фрост только хнычет — капризно жалобно и едва ли сглатывает, умоляюще смотря в желтые глаза напротив, задыхаясь от ощущений.

Джек распален, на грани, хочет, чтобы его вновь взяли и выебли на этом херовом полу, так хочет и так самозабвенно, что чертовы белые искры готовы сыпаться из глаз, но слова снимающее эту пытку не говорит. Из принципа или упрямства — уже не помнит. Просто мазохистски пытается еще вести в этом и так к херам проигранном споре.

— Ты никуда не выйдешь, — шипит Ужас, наклоняясь к Фросту и перемещая пальцы с горла на волосы, сцепливая в жесткой хватке и, плавно выйдя из напряженного тела, резко подается вперед, полностью входя в такого узкого и скользкого мальчишку, удерживая Джека за волосы и не позволяя дергаться, только лишь громко хрипло вскрикнуть.

— Питч!

— Ты же хороший мальчик, Фрост? — плавно поддаваясь назад, и замирая на некоторое время, — И ты не будешь выходить из дому, верно?..

— Прошу, прекрати! Питч! — Джек бы метался, дергался под ним, поддавался и насаживался на большой член сам, быстро, скользко, развязно, только его держат крепко, фиксируют и не дают, и ощущения внизу сводят с ума. И привыкнуть мужчина не дает, вновь до боли резко врываясь в него.

— Обещаю, твою мать! Обещаю!..

— Что обещаешь? — почти веселясь, теперь размеренно скользя внутри, медленно, с оттяжками, и без жалости наблюдая за почти агонией мальчишки. Хотя и самому уже хочется по-другому: жестко, быстро, вбиваясь в беловолосого до предела, раздвигая худые ноги шире и трахая мальчика собственнически непрерывно — не останавливаясь и не давая передышку.

— Я не выйду… на улицу… — едва хрипло, подавляя нетерпеливый стон, — Всю неделю, обещаю!..

Самодовольная усмешка полного победителя, но Джеку даруется награда в виде легкого укуса на шее, а хватка на волосах моментально ослабляется. Питч поддается ближе, жадно и глубоко целуя мальчишку, издевательски медленно вылизывая прохладный рот и исполняя их обоюдное желание. И в разрушенной стонами огненной тишине Ужас почти садистки наслаждается новым несдержанным криком Джека.

— Прекратите! Прекратите! Больно!.. — крик новоиспеченной жертвы настолько звонкий и громкий, что микрофоны не выдерживают и закладывают.

Но Правитель только радостно смеется и, отвесив легкую шуточную пощечину пареньку, отходит от своего произведения подальше, во всей красе показывая публике, как с содранной висящей лоскутами кожи, на плечах и животе, капает кровь, а лицо молоденького парнишки уродуют два глубоких пореза на левой щеке, и кровь густыми подтеками стекает по лицу вниз, на шею и ключицы.

Ужас же лишь хмыкает едва слышно, и пока в пыточной ничего интересного не происходит, а этот щенок готовит новые инструменты, мужчина прищурившись, на минуту переводит внимание на открытое окно, за которым темно-синяя безоблачная ночь и легкий ветер сквозняком проникает в комнату. А совсем рядом, в углу на кровати…

Питч едва ли усмехается, медленным жадным взглядом осматривает голую, чутка прикрытую, фигуру на белых простынях. Ветер подобно приказу или удобному случаю новым порывом врывается в помещение и слегка ерошит белоснежные волосы, добавляя картине слишком притягательную реалистичность и дикость одновременно.

Кровавая пытка и новые крики в наушнике отходят на второй план, а Блэк позволяет себе задержать взгляд на мальчишке, наблюдая за его девятым сном… Всё же, херов суицидник или всё тот же Армагеддон, Ужас еще до конца не определился, но эта гиперреалистичность, которую он наблюдает, — слишком, действительно слишком дикая картина для его восприятия.

Некто посторонний у него в квартире, на его кровати, нахально захапавший всё пространство и все две подушки в переворошенной постели, в полной отключке, так откровенно спящий на животе с раскинутыми руками и ногами. Однако, эта дикость не пугает, и наличие беловолосого чудища равно ощущается и кажется пиздец каким правильным и чуть ли не гармоничным здесь.

Хищник только лишь качает головой и отвлекается от созерцания, переводя взгляд на монитор, где начинаются новые действия. Что уж сказать — и не перемотаешь, ведь тварь умудрилась вывести через пират-ресурс новую, теперь уже прямую, онлайн трансляцию, и теперь сиди и гадай — с учетом отдаленной камеры, — какой инструмент эта сука взяла из набора. Но судя по последующему резкому, звенящему в ушах, крику парня — это была полукруглая хирургическая пила. Что ж — сначала разрезать кожу, ближе к сердцу, после наживую раскрыть расширителем, а теперь медленно пилить ребра — не так уж и плохо.

А парнишка на экране всё мечется, дергается на стуле, но практически не может пошевелиться, заливается слезами и криками, а херов Правитель лишь мягко его успокаивает, поглаживая по белым волосам и зажимом вытягивая с двух сторон надрезанный кусочек ребра, промакивая рану соляным раствором и заставляя сорвать голос.

Он хладнокровно смотрит трансляцию до конца, до самого эпика с медленно оторванной головой и трахом в ту дырку, которую палач проделал в ребрах пацаненка. Под конец Ужас лишь пренебрежительно цыкает и едва злобно матерится: Правитель охуел в конец и окончательно, а его фишки морально отвратительного садизма уже нельзя даже назвать таковым — расстройство, причем прогрессирующее. С каждым разом всё медленнее пытая, всё дольше оставляя жертву в живых, придумывая более извращенные способы потрахаться с полутрупом или уже трупом. Ебучая некрофилия с извращенной манией гуро секса. Или у кого-то в юношестве был слишком неудачный сексуальный опыт, раз традиционные виды секса ему и нахуй не нужны.

Питч с большим недовольством смотрел на сие «искусство пытки», как обозвал этот трэш Правитель в начале трансляции, но чисто из профессионализма и чтобы понять натуру этого психа смотреть пришлось. Ужас брезгливо закрывает вкладку и удаляет историю просмотров — слишком не эстетично, слишком животно и грубо.

— Психопат ебаный, — шипящим шепотом, понимая, что завтра утром полиция найдет изуродованный труп девочки блондинки и труп этого девятнадцатилетнего парня, который практически альбинос… Светленький, но не настолько, и волосы осветленные опять-таки химией. Может потому этот щенок вначале так бесился, избивая парня цепями.

Мужчина только хмыкает и, достав из рядом лежащей пачки сигарету, прикуривает, медленно выдыхая дым и плавно переводит взгляд опять вправо, там, где на кровати спит Джек, частично прикрытый легкой простыней, хорошо оттраханый, полностью вымотанный и мирно уснувший всего час назад. Живой. Рядом. Недосягаемый для всех. Его…

Блэк только довольно щурится и скользит взглядом по худому бледному телу. Фрост даже не подозревает, что блядь происходит и что ему грозило, впрочем, ему и не нужно…

А Ужас практически и не добиваясь такой цели, но сорвал планы Правителя-Градиентника, украв из его «коллекции» жемчужину. Только вот ебанутая на всю голову тварь не знала, что намеченная жемчужина и единственный природный альбинос в городе принадлежит Ужасу, а значит — недосягаем никому.

— Так неинтересно, — он сидит развалившись на стуле и сгорбившись, залипая в белый монитор и лениво крутит курсор вниз, просматривая фотографии.

Глаза, как и голова уже болят продолжительное время — он не спал больше суток, но потребности организма последнее, что его волнуют. Главное, не вылезать в реальность и не видеть серость и угнетенность.

Внизу раздается треск и вновь ор, а подросток морщится и трясет головой, отмахиваясь от звуков словно это галлюцинация. Черная челка, давно отросшая и нестриженая, вновь закрывает глаза и приходится убрать, вчитываясь в красные слова на белом фоне.

Тридцать пятая жертва — это интересно.

— Да заткнитесь вы! — рявкает, через несколько минут, мальчик, нервозно ударяя кулаком по столу, отчего половину вещей подпрыгивают на старой столешнице.

Плохой, плохой дом, стены, пол, люди. Люди — ублюдки. Ничто. Их нужно уничтожать! И тебя, тебя самого тоже.

Он уже давно не поймет, где галлюцинация, где внутренний голос, а где слова сказанные вслух себе под нос. Это его бесит и забавляет одновременно.

— Заткнитесь! Заткнитесь! Заткнитесь! — крик и ещё крик, пока внизу не замолкают на пару минут, а после на него самого орут и матерят всеми известными матами.

Сучка мать опять разбирается с шестидесятым за три месяца, да, он считает, хахалем. А тот после психанет, въебет ей по лицу, так чтоб отключилась, оттрахает в разных позах, пока она в обмороке и опять уйдет.

Он ненавидит собственную мать, он ненавидит то, что родился вот по такому залету от аналогичного ублюдка, он ненавидит её за то, что она кайфует после такого как очнется, и ходит довольная и спокойная еще несколько дней, до следующего психо-эмоционального срыва.

Подросток ненавидит себя за то, что на руках уже не осталось места для порезов и приходится резать ноги и живот.

Всклик от нового пришедшего сообщения отвлекает, и подросток радостно отвлекается, незамедлительно открывая вкладку сообщений в закрытом от посторонних соц приложении.

Kay: опять не спишь?

necrosis_2: Привет! Я… Как всегда. Ты же знаешь.

Kay: сука спать не дает или опять за свое?

necrosis_2: Я? Нет, я…

Kay: значит опять. что я тебе говорил? или мне действительно по приезду выпороть тебя?

necrosis_2: Знаешь, только ради того, чтоб ты приехал поскорее, я не против не только порки, но и даже нательной росписи скальпелем)))

Kay: блядский псих. прекрати

necrosis_2: Верно. Только не хлеще тебя)

Kay: Дай, я серьезно.

necrosis_2: Или, подожди, ты имел в виду сексуальную порку?))

Kay: Дайли

necrosis_2: Блять! Не называй меня так! Я же просил! Не смей!

Kay: в адекват пришел? Псих мой маленький.

necrosis_2: … Да. Прости.

Kay: норм, а на счет порки, хер его знает, я припугнуть тебя хочу. или ты хочешь?

necrosis_2: Я, ну, не знаю. Мы никогда раньше не сворачивали на обсуждение наших сексуальных предпочтений и желаний.

Kay: не сворачивали. хочешь свернуть?

necrosis_2: Блин, не пиши так, я… хочу тебя. И мне тебя не хватает.

Kay: тоже.

Крики снизу бесят и упоминание его полного имени заставляют передернутся. Его любимый аноним еще что-то пишет, но звук разбивающегося стекла окончательно выбешивает и подросток окончательно звереет. Хватит! Хватит его отвлекать!

— Только не сейчас!

Темноволосый паренек срывается с места, чуть ли не отшвыривая стул в сторону и схватив нож, что окровавленный лежал на кровати, открывает дверь и сбегает по лестнице вниз. А внизу картина как всегда одна и та же: она — сука, что в красном халате, — стоит с бокалом виски и новый усатый хахаль замахнувшийся на неё. Это больно. Это бесит! Это заставляет пелену на глазах выбелить всё окончательно, и подросток развив бешеную скорость, с криком подбегает к мужчине, и сбоку резко засаживает ему под ребра нож.

Крик матери срывается через пару секунд, когда ножевых ран уже три, а лицо темноволосого мальчика залито брызгами свежей крови. Мужчина же моментально потеряв точку опоры и, не поняв что произошло, валится на пол, но Дай истерически кричит, продолжая наносить удары.

Один, ещё один: вытащить и ударить в спину — так тебе сука! Вытащить, ударить в голову, разломить череп и воткнуть со всей силы в мозги, в эти гребаные мозги, чтобы конец лезвия вышел через левую глазницу разрывая и заставляя глаз вытекать вместе с кровью.

— Пять, шесть, семь, восемь, девять, десять!

Сука мешает считать и орет. Орет. Постоянно орет!

Заткнись!!!

Кровь брызгает с ножа, когда он перепрыгивает через дергающийся на полу полутруп и, преодолев два шага, бьет лезвием по горлу мать, засаживая нож глубоко в шею, и рублено перерезая сонную артерию. В карих женских глазах безумный страх, вместе с паникой, а у него на лице улыбка и неконтролируемые слезы счастья. Это даже лучше чем резать вены, это настолько окрыляет!

Вытащить нож и сразу не задумываясь вонзить в живот, быстро двумя руками потянуть вниз, вспарывая желудок и кишки, слыша предсмертный приятный слуху хрип и брезгливо вытащить лезвие, когда женщина падает на колени. А кровь потоками выливается на пол, впрочем, не портит красный халат, потому что цвет тот же и незаметно.

Рожа. Рожа этой женщины его так бесит и Дай не выдерживает — режет поперек лицо, почти отрезая нос, разрезая скулы и губы, делая месиво, режет снова и снова, и брезгливо отшатывается, учащенно дыша, когда тело падает на пол, конвульсивно содрогаясь.

Подросток безэмоционально встряхивает нож, медленно успокаиваясь и понимая, что приятная дрожь тягуче впитывается в тело, расползаясь нежным жаром по коже, ласково успокаивая его. Дай еще раз осматривает окровавленные подергивающиеся тела и, вытерев лицо рукавом кофты, идет вновь наверх. Он спокойно запирает свою комнату, ставит стул на место, а нож кладет на стол рядом с мышкой. В сети такие долгожданные три сообщения.

Kay: в любом случае мы это уже обговаривали. Через неделю я буду в городе и мы встретимся.

Kay: ты чего молчишь?

Kay: не хочешь, мой маленький псих?

necrosis_2: Извини, отходил на время.

necrosis_2: Ты что? Конечно хочу!

Kay: всё нормально? эта сука тебя не бьет?

necrosis_2: Нет, всё нормально.) Воды брал попить. Продолжим?

Kay: конечно Дай.

necrosis_2: Обожаю когда у тебя есть время со мной по долгу поговорить!))

Kay: попереписываться. говорим мы редко.

necrosis_2: Ну да… ((

Kay: хотя у меня есть свободные полчаса. созвонимся?

necrosis_2: Конечно!!! :):)

Подросток сразу же подрывается к кровати, где лежит телефон, и через минуту раздается звонок на который он моментально отвечает, с замиранием сердца долгождано слыша такой любимый голос и бархатнное — «ну здравствуй, мой маленький».

Комментарий к Глава

XXVI

Лис сделаль...) Не думал, что в конце всё-таки сделаю эту отдельную линию. Идея пришла несколько дней назад. И все время автор раздумывал включать ли это в сюжет, нужно ли. Однако, всё же последняя история имеет право на продолжение и раскрытие. Надеюсь часть вам понравится. Всем печенек и спасибо большое за поддержку и столько добрых отзывов и комментов.

V.S – стекловата по последней парочке, если кому интересно, будет обсуждаться и сделаю отдельный пост в группе. Всё. Лис спатеньки.

====== Глава XXVII ======

На улице шумят, так по блядскому и так громко, кто-то кричит из соседних окон, матерится или врубает блоки новостей на полную громкость, но он не замечает, воспоминаниями уходя куда-то далеко — на несколько лет назад.

— Ты ведь не перестанешь курить, да? — почти дивясь упрямству подростка, который из раза в раз просит подкурить сигарету.

— Не дождешься, — беловолосый мотает головой, и молча подкуривает от зажигалки в чужих изящных пальцах.

— Тогда, я не вижу смысла больше её у себя таскать, — мужчина усмехается, наблюдая за непониманием на юношеском лице, и почти царственно преподносит на открытой ладони матово черную зажигалку Джеку, — Забирай.

— Но… Это же из того редкого сплава, и я…

— Забирай, пока я добрый, — почти искренняя полуулыбка мужчины, когда Фрост в неуверенности протягивает пальцы к черному предмету, — Если гордость не позволяет, то считай подарком, мой наглый мальчик…

Джек сглатывает ком в горле, отмахиваясь от образов прошлого, и так же медленно крутит в руках квадратную черную зажигалку, случайно найденную в куче бесполезного хлама. А он идиот, думал что выкинул. Оказывается, нет. Оказывается, привычки — живучие твари. И привязанности…

— Ты еще долго будешь там стоять, Оверланд? Или тебя повторно поцарапать ножом? — за спиной раздается недовольный хриплый голос Ужаса и это отвлекает Джека, приводя в реальность.

Привязанности… хуйня полная. Его привязанность сейчас стоит у него за спиной и прожигает взглядом. Фрост только мотает головой, и подхватив с пола тяжелый рюкзак, в который поместилось всё что было нужно, отходит от злополучного шкафа, оглядывая своё переворошенное уже, скорее всего, бывшее убежище. Он забрал с собой всё что было нужно, получилось даже не так много: небольшая дорожная сумка и рюкзак; было бы больше с осенними и зимними вещами, но такие он отдал в отдел хранения. Так по-любому проще, чтобы не стащили сразу всё, если квартиру взломают, да и не занимает большого количества места.

А холодный металл в руке жжет кожу, как, блядь, каленым железом, и это теперь выбешивает, мысли сбиваются и он плюет на перечень нужного в голове, еще раз смотря на зажигалку в руке.

К черту. Уже к черту. Это не его жизнь.

Парень горько усмехается, но небрежно вышвыривает когда-то лелеемую и безумно любимую вещь, не заботясь больше о её сохранности. Глухой стук об бетонный пол, а он пулей вылетает из квартиры, не желая больше в принципе здесь оставаться и жалеть о чем-либо.

Джек почти как из-за кошмара подрывается, резко садясь в постели и задаваясь вопросом: почему, твою мать, из всего возможного, ему приснился именно момент с той чертовой зажигалкой?

«Приснилось, всего лишь, угомонись», — монотонно и размеренно успокаивает внутренний голос и его дыхание почти приходит в норму. Только вот яркий утренний свет заливающий комнату портит блядь всё и приходится зажмуриться, нахохленным придурком сидя в разворошенной кровати.

— Проснулся?

Знакомый до боли хрипловатый голос мужчины заставляет в момент забыть про сон и чертовы лучи солнца ослепляющие полностью, и распахнуть глаза, но все равно тут же сощурится, оглядывая ничем не изменившуюся комнату… Кроме его вещей, разбросанных возле кровати. А вчера он плюнул на это, когда после секса на полу кое-кто загнал его в душ, а потом они продолжили уже на кровати, до самого рассвета... Джек почти довольно закусывает нижнюю губу, чтобы идиотская улыбка не появлялась на лице и поворачивается в сторону кухни.

— Вроде… — сипло кивает парень, понимая, что голос опять сорвал, — А ты куда?

Джек не поймет, наблюдая за одетым, как всегда, в черную майку и черные брюки Блэком, и хмурится, когда тот не отвечает, лишь выходит из кухни и забирает со стола, рядом с выключенными ноутами, два черных серповидных ножа, засовывая их за пояс брюк.

— Надо, — сухая констатация, без желания даже что-либо пояснять этому мелкому чудовищу.

— Надо? — а Джек просто упрям сегодня утром и, вообще, у него хорошее настроение.

— Да, твою мать, представь себе, — язвит Питч, лениво разглядывая круглый стол и вспоминая, что еще нужно.

— Так ещё же не ночь! — изумляется Фрост, хотя про себя думает, что спросони чего-то не догоняет.

— А ты считаешь, что я должен выходить только по ночам, как те вампиры, обрывая человеческие жизни?

— Ну, по крайней мере, Ужас Ночи тебе подходит как никому другому лучше, да и соответствует, — быстро находится парень, довольный, что подъеб возможно и будет засчитан, и прислоняется головой о спинку кровати, вольно потягиваясь.

Однако на последнее Блэк только пренебрежительно цыкает и игнорит мальчишку, захватывая последнее нужное и в придачу накидывает легкую черную толстовку с капюшоном.

— Располагайся, мелочь, — направляясь в сторону двери, бросает Питч, — Только не смей брать мой черный ноутбук — голову отрежу.

— А как же поцеловать перед уходом? И пожелать своему милому хорошего дня? — Джек действительно пытается сдержать гаденькую ухмылку, когда его слова останавливают мужчину, и нацепляет на лицо искренне милое недоумение, перед тем как Блэк оборачивается.

Однако вместо колкости или уничтожительного взгляда, Джек замечает только смазанное движение мужчины, и в следующее мгновение в него метается нож. Острие черного лезвия врезается в спинку кровати с громким стуком за считанные секунды, буквально в трех сантиметрах от его головы, и у Фроста охуенно так дергается сердце в одном единственном болезненном ударе. Блядь, дошутился.

А Ужас довольный, это не скрыть даже надменным видом, и тонкие губы априори холодному образу растягиваются в жестокой ухмылке. Мужчина плавно подходит к кровати, не торопясь и наслаждаясь видом шокированного мальчишки и, наклонившись, вырывает нож из псевдодерева, любуясь испугом в серых глазах Джека. Питч склоняется совсем близко к мальчишке, почти касается его губ, но вместо поцелуя обворожительно шепчет:

— Хорошего дня, милый, — последнее слово специально выделяя с большей ядовитостью и презрением. И тут же резко отстраняется, и, наконец, спокойно уходит, оставляя беловолосого парня в том же напуганном и шокированном состоянии. Ему полезно.

«Не имеем нихуя», — наплевательски стирая помаду языком, облизывая губы, думает девушка, спешно направляясь в дальний архивный склад.

— Потому что болваны из полиции забыли предоставить нужные файлы и протоколы, ибо были заняты консультациями профайлеров, — Туф почти выплевывает этот пересказ Николаса, и стуча острыми шпильками по бетонному полу, направляясь в конец тусклого коридора.

Время… Времени прошло немало, но она не считает, чтобы не разочароваться. Волокита с операциями и консультированием не помогали, верхи не давали одобрение на новые операции, дела застопорились, плюс появился еще один хрен, что выебывается на магистралях, а второй выкидывает как мусор распотрошенных подростков в хим свалки. Блядские психи, как же она их терпеть не может. Только вот даже с её опытом, силой и возможностями ничерта поделать не может.

А коридор всё сокращается, и скоро заветная дверь, только вот копаться в пыльных коробках, в хреново освещаемой и никогда не убираемой комнате ей как-то не хочется. Но если не сделать этого сейчас, остальные идиоты, в особенности два детектива-придурка, в жизни этого не сделают и, вообще, забьют на старые сведения и протоколы.

Дверь распахивается небрежно, но стремительно, и Фея, затолкав поглубже всё свое возмущение, осматривает захламленную пыльную комнату с кучей вряд стоящих стеллажей, на которых разложены вещь-доки и коробки со старыми материалами дел. Девушка закатывает глаза, будто ей больше всех надо, но идет к самому левому стеллажу, в самый конец комнаты, где в углу еще стоит небольшой квадратный столик, приставленный к стене и всего одна настольная лампа.

— И та которая, блядь, не включается, — пощелкав переключатель констатирует Туф.

— Да блядь! — где-то с другой стороны стеллажей рявкает кто-то, от чего Фея чуть не хватается за пистолет, закрепленный в кобуре на поясе. Но опасения ложные, и отмахиваясь от пыли через минуту, в её пространство заходит никто иной, как младший детектив Банниманд, собственной, твою мать, персоной.

— Астер? А ты какого хера здесь делаешь? — принимая более спокойный вид, дабы не показать свой испуг пару секунд назад, девушка осаждает не менее удивленного мужчину взглядом и скрещивает руки на груди.

— Тоже и у тебя, простите, у вас, хотел спросить, — бурчит Астер, матеря на чем свет стоит Ника, который уломал его припереться в этот сарай.

— Не хами, — хмыкает Туф и отворачивается к стеллажу, выискивая нужные материалы; всё что угодно, лишь бы не видеть и не говорить с этим напыщенным идиотом. Которого она в последнее время вообще видеть не может.

А молодой мужчина, отряхнув левый рукав испачкавшийся в пыли, осматривает сзади Фею и прикидывает, чтобы ей ответить. Конечно, блядская ситуация, и все на взводе… Туф понять, как коллегу, можно, но с другой стороны она охуела в край и бесит его непомерно. Выскочка и сучка, крашеная к тому же сучка, одетая как шлюха во всё короткое и облегающее…

Это нервирует, её нагло демонстративный вид недотроги тоже подцепляет. И возможно то, что она отвернулась к стеллажам, посчитав его за полного нуля рвет все рамки и преграды в голове Банниманда, и не сдержавшись, детектив почти выплевывает едва слышно:

— Да пошла ты!..

— Что? — едва обернувшись, словно не расслышала, давая опять шанс исправиться. Однако дуло пистолета в его глотке смотрелось бы сейчас куда более вменяемым и приятным для неё. Эта серая сволочь её бесит аналогично.

— То, если уж не расслышала, простите, — не расслышали. Дешманская сука, — на взводе шипит молодой мужчина, больше не в силах сдерживаться.

— Сученыш еще не понял, где его место? — после слов резко разворачиваясь и доставая пистолет, направляя прямо в лоб молодого мужчины и снимая предохранитель, — Хорошо, я научу тебя уважению.

Но Астеру надоедает, всё, вплоть до этой её хуевой манеры вести общение с подчиненными: читал он рапорты тех кто с ней работал — знает чем всё заканчивается. И так себя унижать не позволит. Потому резко рвануть пистолет на себя и отшвырнуть в сторону не составляет большего труда, удачно сыграв на опережение. Но Туф хороша, и звонкой пощечины он никак не ожидает, а хотя могла и кулаком ударить, но они, как ебанутые подростки, не дерутся и даже не препираются — выебываются, не применяя к друг другу серьезных приемов. Злость не позволяет, злость и взбешенность друг на друга. Фея ненавидит этого придурка, хочет же его убить, отстрелить руку, заехать шпилькой в пах и наслаждаться его скулежом, но вместо этого только материт и вновь как дурочка замахивается на него рукой, которую теперь быстро перехватывают.

— Тварь! — рявкает девушка, разозленная наглым поведением и тошнотворной близостью детектива.

— Стерва! — не остается в долгу молодой мужчина, резко разворачивая её к столу и неожиданно даже для себя, до боли сжимает узкую талию.

— Ни на что не способный ублю... — злобно звучит перед тем как ему срывает крышу и он резко наклоняется, жадно впивается в красные накрашены губы девушки.

Всё блядь по сбою системы.

Всё не так, как кто-то из них хотел бы. А может и наоборот так, как хотели с самого начала. Ебучая искра в её глазах при первой встречи, и его чертово подсознательное желание зажать наемницу в любом месте и по любому поводу. Только вот, блядь, не для драки. Не для слов. А чтоб вот так: вылизывать её рот, дергать на себя сильней и чувствовать жесткую хватку хрупких девичьих пальцев у себя в волосах. Блядская Туф, а он идиот. Только в упертости не отстраняется, наоборот, охотнее поддается, потому что больше не может ждать, вдобавок приподнимает легкую Туф и усаживает на подходящий чертов стол.

Кажется, это называют страстью. Но им похуй. Просто нужно и хочется, без дальнейших пояснений и соплей.

Она обнимает его за шею и позволительно наклоняется назад, а он разводит её ноги в стороны и придвигается ближе, позволяя тонким пальчикам пролезть через жакет и рубашку на грудь и оцарапать кожу острыми ногтями, сам же продолжая посасывать вкусный язычок, с привкусом мяты и карамели. Туф сладкая — необычная и почти до умилении хрупкая, пока не загоняет свои острые когти ему в спину до крови и притягивает ближе. Они не сдерживаются — не подростки, потому продолжают, охотно и жадно поддаваясь друг другу; влажно, мокро, не стесняясь. Фее почти не комфортно из-за пыльного воздуха и холодного стола, но Астер отлично отвлекает: напористо целует, и теплыми ладонями оглаживая бедра, пытаясь подцепить блядскую узкую юбку.

А надо было документы перебирать и выискивать, запоздалая мысль, но даже непонятно кого из двух почти любовников. И всё доходит до точки невозврата, до самого интересного, жаркого, пошлого, когда узкая юбка Туф ползет вверх, а его пальцы нахально оглаживают нежные бедра, слегка спускаются ниже, стягивая вниз кружевные чулки. И ей нравится, Туф тихо соблазнительно постанывает, едва улыбаясь и откидывает голову назад, позволяя мужчине вылизывать шею и ключицы; дальше только блузка, и места для маневров нет.

Время утекает, им похуй, им просто хочется большего и как можно скорее. Но их отвлекает вибрация телефона детектива и оба резко отстраняются друг от друга, но не шарахаются, просто шумно жадно дышат, пока Астер не отвечает, тут же морщась от баса на другом конце; Ник что-то раскопал и срочно зовет в координаторскую. Это слышит и Туф и тоже морщится — новое времяпровождение значительно лучше, нежели скучные отчеты и кровавые протоколы. Однако, она только шаловливо и медленно пальцами оглаживает подбородок Банниманда, мешая ему говорить, а потом и губы, но Астер не теряется, вбирая тонкие изящные пальчики себе в рот и слегка прикусывая, выслушивая негодования Ника. Хотя лучше бы сейчас не выслушивать, а разложить эту девчонку на пыльном грязном столе и оттрахать хорошенько, несколько раз. И судя по её распаленному яркому взгляду, она не против, а даже за. С десяток раз за.

Последнее его угу в трубку и он отключается, чтобы нахально смотря в глаза Феи, и так же не выпуская её пальцы изо рта, посасывая подушечки, ладонью грубо пройтись по внутренней стороне бедра, и добравшись до кружевных трусиков огладить двумя пальцы её промежность, слегка надавливая, чувствуя влагу и жар. И надо же, сама Фея, жестокая и хладнокровная наемница, сейчас покорно позволяет ему играть с собой и откровенно хочет… Однако, в оправдание, ему на себя не стоит смотреть так же, прекрасно понимая, что сам готов и хочет, а стояк болезненно натягивает серые брюки. И блядь это несмотря на его политику «без секса и без баб».

Намек в его глазах, явный и жесткий, и уверенное, многообещающее согласие в её, только вот… новая вибрация сотового вырывает из долгожданной похоти, и приходится отвлечься, с емким и досадным «блядь!»

Их вызывают, надо идти. И они с трудом отрываются друг от друга, приводя себя в относительный порядок. Однако Банниманд еще раззажимает Фею почти у выхода, преградив ей путь, и обещает трахнуть стерву во всех позах уже сегодняшним вечером. И первое что он сделает, так это разложит зазнавшуюся наемницу на столе. Только вот хитрющий взгляд девушки из-под длинных ресниц, нахальный и дающий на это согласие он никак не ожидает, ровно, как и то, что Туф, прежде чем выйти, лизнет его в губы, играючи и почти издеваясь.

В темной, достаточно хорошо устроенной гостиной, несмотря на общую бедность на улице, сидят пятеро, что-то обсуждают, курят, пуская клубы дыма, и почти непрерывно ржут. Разношерстная компания, в руках у которых, у каждого, либо нож, либо пистолет. Но они не отбитые, не нарики, даже не психи, и даже не сутенеры — девочки в сегодняшние посиделки тоже не входят. Очередной громкий гогот мужчин и все тянутся вновь к выпивке, стоящей на низком зеркальном столике.

— А ты что? — отпив холодно пива, спрашивает крайний, что сидит в единственном кресле возле окна и крутит в правой руке нож, прищурено осматривая остальных.

— А я ему стручок, ну железный, под коленку, и он визжать, — весело продолжает рассказ начавший, самый молодой из компании, крашеный блондин с повязкой на левом глазу.

Компания валится в новом приступе смеха, кто-то из близсидящих хлопает блондина по плечу в знак правильности и уважения, остальные вновь тянутся к выпивке.

— Ой, харе заливать! Будто бывшего главаря Дейно ты валил лично! — фыркает фрик с выбритыми висками, остальные фиолетовые волосы аккуратно и стильно уложены назад, а сам он любовно вновь теребит один из амулетов-побрякушек, что навешано на груди больше пятнадцати.

— Не веришь? Данка опытный киллер, чего ему врать? — еще один наемник хитро ухмыляется, и салютует бокалом бренди блондину.

— Ну, думаю Данка не врал на счет бывшего Дейно, ведь всё сходится, сам отсчеты у своих дебилов видел…

— Ты по-прежнему маешься со своей школой наемников? — перебивает сидящий у окна, и зовущийся в компании Мартом, недовольно отпивает вновь пива и морщится:

— По-моему, клуб молодых шпионов и наемников — уже перебор…

— А что? Мальчуганы под присмотром, дело делают, шустрые, весь А7 знают, пусть учатся, пока я жив, — самый крупногабаритный мужчина, в негласных кругах зовущийся Черным Солдатом, почти добродушно скалится и затягивается крепким табаком.

Наемники переглядываются, кто-то неодобрительно качает головой, а кто-то просто хмыкает. Их дело сказать, остальное пусть думает сам. В городе, да и в их практике, заводить клуб из вот таких щенков и обучать — херовое дело.

Их главная цель — выжить самим и срубить как можно больше пэйнтов и кредитов. Не важно с кого, не важно как и какими способами. Матерые мужики лишь раз в несколько месяцев, пока нет аврала по заказам, собираются в этой чертовом забытом месте на окраине А7, на улице складов закупщиков, где кроме громадных складов и арендованных помещений для проведения аукционов нихрена нет, они тут собираются и обсуждают все прошедшие месяцы, расслабляются и ржут над тем кто как кого подставил, вытряс деньги или, чаще всего, убил.

Каждый — элитный убийца-наемник, знающий достаточно глубоко и на отлично преступный мир 604 и многих шишек в частности, как официальных на уровне Белого Шпиля, так и неофициальных — дилеров, крупных наркобаронов, главарей всех серьезных банд и все остальных, кто, так или иначе, будет полезен или потенциально может стать их клиентом.

— Да, хорошо сидим, хорошие новости…

— Сидим-то хорошо, — прикуривает фиолетоволосый фрик, глубоко затягиваясь и через полминуты выпуская облако дыма под общую тишину, — Однако новости нихуя не хорошие. Слышали о новом долбоебике? Правителем себя называет, трупики шизоидов вывешивает по городу. Заняться бы им.

— И как? Он шифруется, мои нити молчат, а в Депе вся волна направлена далеко не на него: как минимум у них еще будущие разборки банд, предотвращение покушение на главу безопасности и Градиентник. Я уже молчу об…

На последнем «об» замолкают вновь все, задумавшись и хмуро рассматривая кто что, но по большей части алкоголь на столике — всё-таки напиться это лучше чем думать.

— Пятая гвардия группу намедни сколачивала, — хмыкает Черный Солдат.

— И?.. — оживляется Данка, залпом допивая виски.

— Что и? Всё. Хаки накрыли весь план, группа молчит с самого утра, про них ни слова, сегодня вечером должна была быть конфа, но я проверял — их айди стерты, адреса убраны, в электронке группа расформирована, телефоны молчат…

— Бред блядь... — бренди разливается в руках темноволосого наемника и он морщится.

— Второй сезон, блядь! — ответ на все вопросы и негодования, и каждый вновь замолкает.

Мужчины молча разливают алкоголь и каждый пьет, словно уже не веселье, а за память хороших товарищей. Потому что предчувствие у каждого херовое, потому что Гвардия охеренные матерые ребята, уложившие своими тактиками не одного зазнавшегося ублюдка или психа, и никогда не нарушают своих слов. Вот только молчат, и вывод напрашивается сам собой.

— Данка, — неожиданно переводит внимание любитель бренди, темноволосый плечистый мужчина, по совместительству лучший киллер в городе и отъявленный охотник за головами, — Ты ведь хорошо разбираешься во всей этой электронной мути, ко всему прочему. Проверить не можешь?

— Пытался. Толк? — блондин лишь скептично приподнимает брови, — Хаки сложные, поэтапные, плюс с защищенного сервака шли. По-любому кто-то из общаг работал. А оттуда практически никогда невозможно отследить или просмотреть.

— У него есть подельник?

— Хер его знает, — Март, тот что глушит пиво в кресле, злобно сплевывает и встает со своего места, — Но это уже в глотке и в печенках сидит. Заебало. Чума блядь. Займусь им.

— Ты-то? — темноволосый лишь качает головой, — Остынь, наши пытались — сгинули к херам, в прошлом году Май8 работали — аналогично, сегодня полегла Пятая гвардия, а я уверен — они работали над этим делом и подкапывали не один месяц. Да даже у этой сучки прожженной с подставой Шипа нихера не вышло, и он съебался; теперь вопрос лишь в том, когда он Фею ебнет. А ты решил один выйти. Угомонись, придурок старый!

Но Март не слушает, шипит лишь, нервозно и злобно, и с силой ебнув кружку об стол, под недовольные взгляды остальных, выходит из комнаты, бросая остальным — «отлить пойду». Оставшиеся только пожимают плечами, и про себя проклинают и матерятся: у них всё это уже в глотке острой костью, но вытащить никто не может.

Он опутал блядский город и держит — крепко, жестко, сильно. Никто не вправе изменить и это бессилие — никчемность бесят и не дают почувствовать свободу — даже им — ублюдкам, что продают свои услуги за деньги. Аномалия 604 — Ужас. Чертов и почти всесильный.

Взгляды мужчин друг на друга и понимают, что толку от разговоров опять не будет. Но понемногу завязывают вновь разговор, сначала шепотки, потом более уверенные вставки предложений, советы, споры — они втягиваются, думают, что можно изменить или как, поддаются эмоциям пока можно и вот уже каждый чуть ли не перекрикивает других, строя догадки и выкладывая планы.

С этим пора кончать. Мысль каждого, но только мысль, ибо дельное сделать никто пока не может. Но всех достало и молчать по аналогии не получается. Ебаный город сжигает, а этот чертов псих подливает как всегда масла, и пылает всё сильнее, дотла выжигая ебучую жизнь в 604. Только вот за разговорами и распитием никто не обращает внимания на время и сколько уже нет их товарища. Через еще пару минут свет начинает моргать и меркнет на секунду, а после вновь загорается, только тускло — словно фазы выбило и нет нихера напряжения.

Это не напрягает — кроме них в этом одноэтажном здании никого. Черный Солдат фыркает, матерится, а другие гогочут, стебясь над Мартом, который в сортире вполне может сейчас промахнутся, однако киллер машет на них рукой и уходит в коридор, обещая проверить как пробки и подачу электричества, так и товарища. Что-то в этом всем его настораживает, блядская интуиции навострила уши, однако остальные так и продолжают сидеть и не придают значения. Идиоты, что сказать. Они расслабляются и начинают травить шутки и байки. Блядские самоуверенные наемники.

Мужчина только фыркает, поминая дьявола про себя, и идет в темный проход, ведущий в дальний коридор. Он скидывает с плеч неприятный холодок и еще больше убеждается в том, что что-то не так. Из коридора — тупика, где электрический щиток и выход по совместительству, веет смертью — отчетливо, жутко, до дрожи знакомо, и он настораживается, чуя такой знакомый сладкий запах. Рука рефлекторно тянется за пояс, где зачехленный нож, но он всё еще не верит, — такого не может быть, да и не видно еще ничерта. И наемник почти убеждает себя, что Данка опять что-то подсыпал в табак и потому его штырит, настраивая на боевой режим. Блядский Данка.

Мужчина матерится и через темноту, — здесь совсем хреново с освещением — не хватает напряжения, продвигается вперед, как какой-то школьник, не понимая, правдивы ли его ощущение или слишком превышенная разыгравшаяся паранойя. Но они живут не в хорошем добром мире; гребаные иллюзии развеиваются, как только он останавливается возле щитка, и от едва ли светящей лампы возле входной двери узнает тело на полу.

Март валяется безвольной тушей в странной позе, а на стене брызги крови и понятно моментально, что ему запросто и в одно мгновение перерезали глотку, и он даже не сопротивлялся — не успел, хотя является, сука, профи.

Осознание накатывает почти моментально, но его хватает только на один громкий выкрик.

Они ржут, забывая о недавних разговорах, ровно до тех пор, пока из коридора не раздается громогласный мат, и слышен топот тяжелых ботинок по полу; когда киллер вбегает в гостиную, с расширенными глазами полными страха, подрывается каждый. Но Солдат почти тут же обмирает на пороге, и с задушенным хрипом — пытаясь что-то сказать, валится на пол, глухим громким ударом.

— Какого, сука, хуя? — шипит блондин, вытаскивая из-за пояса пистолет.

— Облава? — выплевывая изо рта пожеванный окурок сигареты, щурится темноволосый.

— Хер там, спецы так не работают, — в миг сосредоточенный фрик подетально оглядывает упавшего замертво товарища и после тихо матерится.

Они переглядываются и о веселье сразу забывают, понимая что их дело не дрянь, но паршивое на нет. В плече Солдата дротик, мелкий и практически незаметный, но все еще там, сверкает стальной ампулой. Приходится в резвом порядке подорваться к сотоварищу и подхватив под руки оттащить на диван, понимая что тот ушел во временную, возможно, отключку. Факт, что его не убили, а просто усыпили, наталкивает каждого только на один вывод: их не убьют, с ними хотят проиграть. Однако и они не пай мальчики, решившие покурить травки или потрахать девочек, с ними шутки не прокатывают, и даже главари банд на таких наемником не пойдут — знают чем чревато. И даже у психов сил не хватит, ровно, как и ума. У всех выдержки и сил не хватит. Кроме…

Они не работали никогда вместе, у каждого уникальный стиль, тактика, ведение боя и маневры, но сразу, как только блядское понимание врывается в их головы, они действуют сплоченно и едино. Первое — рассредоточение, прокручивая в голове всю серьезность — шутка ли, блять одним движением и так бесшумно и четко убрать матерого Черного Солдата. Мальчики не дураки, прекрасно понимают и рвутся из гостиной в разные комнаты — их много: подобие кухни, столовой, две ванны и три спальни, каждую нужно проверить. Правила — не разделятся, в их ситуации глупо и неэффективно.

А любимое место пребывания и отдыха за одну минуту превращается в лабиринт херового выживания: блядский накал бесит — лампы гудят от напряжения и мигают над головами, как в дешевом хорроре, но не это главное, а понимание, что их психологически настраивают на нервирующую волну, делают незаметные отвлекающие обманки. Просто, но изощренно…

Данка первый идет во вторую спальню, находящуюся в противоположной от гостиной стороне. Осторожно перекручивая в руке нож и пока не доставая пистолет, вслушиваясь в скрипы с шуршания позади себя — слух на высоте, но посмевшего нарушить их мирный сбор недооценивать не стоит. И тем более не стоит, если это все же тот, о ком все подумали, увидев страх в глазах парализованного товарища.

На ловца, конечно, и зверь бежит. Только хуевые из них ловцы, загнанные на своей же территории в ловушку, а вот зверь вполне может оказаться тем самым ловцом, только с инстинктами непревзойденного хищника. И интуиция согласно кивает, прячась под ребрами, и советует вообще ебануть в ближайшее окно и бежать, бежать и не оборачиваться. Но блондин лишь фыркает и резко открывает дверь, врываясь в помпезно заставленную мебелью спальню в сине-красном стиле. Чисто, спокойно, лишь окно по левую сторону открыто и тюль колышется на ветру. Бесит. Он хлопает дверью так же громко, отходя опять на середину коридора и осматриваясь вокруг. Невольно сглатывая ком в горле, и чувствуя взгляд на спине, но никого не замечая.

Хищник же, только ухмыляется, почти довольно, почти сыто, и смотрит на мальчика из-за угла, стоя в тени. Мальчик молодой — неопытный, даром, что под двадцать погубленных душ — щенок и выпендрежник, но забавный. Тонкие губы едва ли растягиваются в гадкой ухмылке. Позже, он займется им гораздо позже. Мальчику стоит потерпеть своей очереди.

Он ускользает, подобно тени, бесшумно переходит в другую плохо освещаемую комнату, выверено и четко, и наблюдает, едва склоняя голову вбок. Да, если бы он выключил свет полностью, было бы слишком просто и неинтересно — Ужас прекрасно видит в темноте. А так у них есть шанс его заметить, хоть какое-то, но развлечение, но их всего пятеро… Четверо, — первый лежит лужицей в коридоре. Нет, даже трое… Слишком мало и слишком неактуально, непроизводительно.

Черный нож перекручивается в левой руке машинально, и ему нравится, как чуть слышно скрипит черная кожа перчатки, и легкий, давая понять, слышный шаг, подходя вплотную со спины. Он дает фиолетоволосому полторы секунды, чтобы сообразить и развернуться — дает шанс и время, чтобы побороться за свою жизнь, но тот вздрагивает только через три секунды и это его губит, и паралитик в шею вкалывается моментально. Ужас недоволен их медленной черепашьей реакцией, но шепотом гипнотизирует, устрашает, и вот ещё одна марионетка вздрагивает, и подрывается в гостиную.

Приказ действует, и этот фрик быстрой сомнамбулой прется в указанное место; однозначно еще одно отличное действие паралитика, первичное на организм до полного обездвиживания — подчинение, переключая тумблеры в мозгу. Конечно, всего несколько минут, но для этой ситуации идеально.

Ему почти не скучно; каждое движение отточенное, четкое и быстрое, каждый взгляд точный и цепкий, Ужас не ошибается, сгоняя бычков в ту самую гостиную для последнего качественного допроса. На сегодня они последние и он почти собрал всю нужную для себя информацию.

Хищник минует расстояние в два шага и замахивается на еще одного, однако тот успевает среагировать и развернутся, но у Ужаса лишь ликование на лице и горящие азартом желтые глаза — наконец хоть кто-то стоящий. Но это и останавливает темноволосого охотника за головами, сковывая страхом не хуже паралитика — и это просчет, недопустимый в их работе. Потому игла входит в сонную артерию идеально точно и быстро, и Блэк брезгливо осмотрев жертву, так же указывает на общую комнату. Он почти доволен, но ожидал большего сопротивления и выработанной реакции у таких профессионалов.

Ужас усмехается, чувствуя в следующую минуту вибрацию позади, через секунду резко заводя руку за спину и ловя чужое запястье с занесенным ножом. Улыбка едкая, довольная — кто-то отошел от действия паралитика и решил поиграть?.. Хищник моментально оборачивается, перекручивая руку Солдата и заставляя выронить кинжал. И всё? Никаких больше маневров и выкрутасов? Этот же даже сориентироваться не успевает и ударить в ответ. Так неинтересно — пырнуть в печень и безразлично наблюдать, как страх заполняет серые глаза мужчины, а запасной паралитик вкалывается в шею. Пусть еще пятнадцать-двадцать минут, но он поживет, и даже с ранением сможет доползти до гостиной. Теперь уж точно без сопротивления.

Питч брезгливо отшвыривает чужой нож в сторону и с усмешкой ждет. Последнего щенка он убивать не намерен, лишь привлечь внимание и после получить информацию. Ужас больше не скрывается и ждет, зная, что Данка выбежит на звук.

И мальчик выбегает, щурясь уцелевшим глазом и злобно наблюдая. А понаблюдать есть за чем, как минимум за товарищем, который позорно, на четвереньках, уползает в край коридора за следующий поворот и за ним тянется густой кровавый след. Лучший киллер уползает поломанной марионеткой.

А Питч стоит посредине коридора, в полутени, в черном плаще и с опущенной головой, скрывая победоносную хищную ухмылку. Несдержанное «сука-тварь» он пропускает, позволяя мальчишке в злобе кинутся на себя. В последнее мгновение перехватывая руку с занесенным ножом и молниеносно увернувшись от хука слева вырубает парня ударом в солнечное сплетение, отшвыривая от себя. Блондин задыхается, сгибается пополам, и хищник почти доволен хриплым загнанным дыханием жертвы; медленный тягучий шаг — тигр и его добыча — и парня приподнимают за волосы, и с силой прикладывают о стену, вырубая одним ударом на короткое время — он еще понадобится.

Ужас смотрит на черные перчатки, после того как тело безвольно обмякает и сползает по стенке на пол, и тихо хмыкает, — нет, не испачкал. Он лишь поправляет край задравшейся перчатки на левой руке и переводит безразличный взгляд на информатора, который, так или иначе, выдаст ему всё что нужно.

Первое — это свет. Всё тот же свет в гостиной — неяркий, почти матовый из-за всё еще накуренной обстановки, и расплывающийся потолок в дыму. Глаза слезятся, а тело ватное, тяжелое, и последние события паникой захватывают сознания, заставляя подорваться, только ничего не выходит, и мозг в страхе начинает сбоить, подкидывая безвыходные варианты развития событий. Так чувствует себя каждый. Так каждый приходит в себя, но достаточно быстро, несмотря на индивидуальную реакцию организмов. Каждый осознает произошедшее, бегло переводя взгляды на друг друга с диким пониманием, что их сделали, как безвольных щенят, раскидав по углам. Только вот дернуться, и в правду, никто не может, когда замечают сотоварища, булькающего кровью на одном из диванов. Он аналогично остальным приходит в сознание, вот только даже прижать к открытой ране руку не может, округлившимися глазами наблюдая, как кровь медленными густыми струйками вытекает из пореза.

— Пришли в себя, мальчики? — шелестящий голос раздается слишком радостно и зловеще одновременно, и каждый как может переводит взгляд в сторону окна, где, забравшись на спинку кресла, сидит Ужас, в черном плаще откинутом назад и с бокалом вина в руке.

Он прищуривается, на секунды игнорирует их, подобно опытному сомелье разглядывая едва золотисто-прозрачную жидкость в бокале, слегка его наклонив, и ждет пока последние придут в себя. Ужас едва ли удостаивает наемников презренным холодным взглядом — щенки, что сказать.

Нет, им не разрешено говорить — только одному из них. На остальных все еще действует наркотик, и как бы они сейчас не старались, открыть рты не могут. Дернуться, рявкнуть или выстрелить — все попытки провалены еще с самого начала, и даже не смотря на то, что они пришли в себя, они не смогут шевельнуться — действие паралитика будет еще как минимум полчаса.

Только вот для блондина всё по-другому, и он просто очухивается не парализованным, только прикованным наручниками к подлокотникам, на единственном крепком стуле, отдельно от других и бешеным взглядом осматривает, что стало с остальными, не в силах поверить в происходящий пиздец. А Ужас терпелив, он только пробует белое вино, едва после морщась.

— Дрянь. Редкостная, — умозаключает Блэк, почти с омерзением вновь осматривая переливающуюся жидкость в бокале. И это несмотря на натуральность и дороговизну этого вида. Да, поставка с самого верха, да, уровень таких элитных наемников позволяет доставать контрабандой то, что предназначалось для фуршетов верхов в Белом Шпиле, но это всё равно мерзость, всего лишь разлитая в красивую упаковку.

— И это всё на что способен расщедриться и позволить себе Шпиль? — он почти издевается, заводя разговор не о чем и беседуя со своими жертвами, нестандартно, но для их психики пока полезно, — Хуево на верхах с выбором… И вы туда же. А еще слитки синов в ебучем 604.

Ужас безразлично переводит взгляд на ахеревших наемников и фыркает, понимая, что деморализация прошла успешно.

— Какого, сука, хуя ты… — поднимая голову, злобно хрипит Данка, с ненавистью смотря на мужчину, — Ты. Ты…

— Целых четыре слова, я поражен, — перебивает Блэк, — Ты даже вполне можешь строить логические предложения. Правда, неоконченные. Но, впрочем, слухи о тебе не врали, ты действительно интеллектуально, на одну ступеньку, выше них. — Ужас довольно склоняет голову вбок, наслаждаясь несдержанным рыком парня и горящей ненавистью пополам со страхом в его глазе, но так же непринужденно делает ещё один глоток спиртного: пусть и дрянь, но что-то давно забытое напоминает.

— Тварь! Ты, ублюдок, поплатишься! И за Марта и за Солдата и за всю Пятую гвардию! И за… за…

— Малыш, горлышко не надорви, оно тебе еще понадобится, — Питч говорит это почти ласково, почти как другу, но с окончанием фразы улыбается в хищном оскале так, что блондин отшатывается, дергаясь на стуле назад, а остальные бегают глазами друг по другу и вновь на него, и в расширенных зрачках каждого неподдельный ужас. Даже у них...

— Даже у бездушных тварей есть страх... Интересно, но непродуктивно, — Ужас хмыкает, и взгляд его меняется на стальной и непреклонный, — А теперь к делу, малолетки. У меня есть вопросы, у вас — ответы. Точнее, у одного из вас, кому я позволил говорить и шевелиться. Остальные — залог, что эта блондиночка не соврет. Информация дорогая, за неё вам поотрезают голову многие подпольщики, а потому вы её хорошо храните и ничерта не скажите просто так. Но давайте поиграем?..

И свистящий звук разрезающий за секунду создавшуюся тишину, а в плечо Солдата врезается нож, заставляя мычать и едва ли дергаться от жуткой боли. А Ужас вновь продолжает:

— Ваш хороший мальчик говорит мне всю информацию, не утаивая и не увиливая, и вы подыхаете быстро и без мучений, гарантирую. Нет…

Питч замолкает. Просто замолкает, не продолжая фразу, но каждый в этой комнате понимает воспаленным мозгом, что за этим «нет» последует, и что до последнего их вздоха они будут чувствовать бешеную адскую боль, умирая предельно медленно и изощренно. И другого выхода у них нет. Он не предоставит.

— Однако, давайте я дам вам время подумать и придти в себя после такого насыщенного события, — Ужас пригубляет еще вина, и прищуривается в создавшейся тишине; даже блондин на стуле молчит, низко опустив голову.

— Вам ведь стоит подумать, решить. Хотя, можете и не говорить. Ведь право у всех существует… Даже у ублюдков вроде вас, — беспричастно рассуждает мужчина, — И конечно, по вашей дебильной логике и верованию, после мучений вас ожидает покой. Так, кажется, рассуждают все наемники. Однако, тут дилемма… Если вы совершили страшные поступки при жизни, но умерли в мучениях и не по своей воле, значит ли это, что вам всё равно светит покой. Или всё же хаос?

Он довольствуется и рассуждает о жизни и философии, изощренно разбирает, куда действительно могут попасть разум и души этих идиотов; и правда это затягивает — становится интересно над ними издеваться, пока вина на дне бокала не остается на один неполный глоток.

Время тянется медленно, и он не спешит. Информация дороже времени сейчас. И когда он её узнает, а узнает так или иначе, это будет еще одним опережающим шагом и его щеночек, который пытается выехать, потеряет шанс выиграть. А тем временем действие паралитика на некоторых ослабляется, и они начинают плохо, но что-то там вякать. Не маты пока, но угрозы, шипение, злость, едва ли оскорбления.

— Да нихуя, не буду я тебе ничерта говорить, тварь! — в конечном итоге или через пятнадцать минут шипит Данка, и смотрит исподлобья с презрительной злостью.

А он лишь со вздохом, и не вслушиваясь в нечеткие бормотания, допивает вино — херовое вино — мысленно комментирует, и спрыгивает с кресла, перекручивая к руке серповидный нож. Бокал спокойно, но слишком оглушающе, как приговор, ставится на зеркальный столик. Время вышло.

Ужас не добивает полуживого Солдата, подойдя к нему, лишь медленно, под маты и полукрики остальных, прокручивает нож в его плече, разрывая мышцы на лоскуты и с частью мяса безразлично выдирая лезвие, встряхивая его от крови и шматков плоти, и переводя взгляд на любителя бренди. Два неспешных шага к нему, и перерезая наемнику сухожилия на руках и ногах, заставляя завыть от боли, дергаясь всем телом.

А блондинчик кричит хорошо: ненавидит, тратит запал на эмоции, и силы в придачу… Но через мгновение Ужас перед ним — парень даже не понимает этой скорости, — беспристрастный взгляд убийцы и с силой вонзая черное лезвие в руку, пробивая кисть насквозь и прибивая к псевдодеревянному подлокотнику. Хищник наклоняется к жертве, зная, что под конец вырежет здесь всех, заливая кровью, а этот мальчишка останется, выкладывая последние козыря. Блэк усмехается и обращается к нему с интеллигентным:

— Поговорим?

Комментарий к Глава

XXVII

Та-дам!) Лис смог. Надеюсь глава понравится. У Лиса все меньше свободного времени, но на комменты отвечу,обещаю, пояснения если что тоже будут. Всем хорошего прочтения, а автор ушел спать.

====== Глава XXVIII ======

По новой челка закрывает весь обзор, и он небрежно заправляет её за ухо, резко разворачиваясь на громкий звук торможения машин на светофоре. Блядские гонщики-смертники. А ему неловко, и парнишка топчется на месте, щурясь от лучей заходящего солнца, отзеркаленных в окнах забегаловки-кафешки, на окраине центрального А4.

Темноволосый подросток жмется ближе к правой стороне небольшой площадки рядом с кафе, но всё равно мимо проходящие по тротуару мужчины толкают его в плечо, и приходится тихо зашипеть, недовольно посмотрев им в спину.

Дайли немного потряхивает от волнения и от того, что столько не выходил на улицу — это уже подвиг, выйти из квартиры, проехать четыре остановки, пройтись несколько станций метро и вот — оказаться здесь. В месте икс, в месте, где через полчаса они должны встретиться. Паренек сглатывает, и не пойми отчего отряхивает клетчатую черно-красную рубашку с закатанными рукавами и не заправленную в серые старые джинсы.

Мельком взгляд на витринные окна кафе, и он опять недовольно морщится и тут же отворачивается, увидев свое отражение. Ему кажется чёртовой нелепостью свой внешний затюканный вид, не сочетание рубашки и джинс, и вдобавок отросших до плеч волос, которые он хотя и собрал в никчемный коротенький хвост, но пряди челки опять выпали и растрепались, и сейчас, как всегда, закрывают левый глаз. Он спешно опять поправляет челку и матерится себе под нос, обнимая себя руками и всё ближе отходя в сторону кафе. Совсем блеклый и страшненький, мысленно обзывает себя парнишка.

Прошла целая неделя и жирные, на несколько раз зачеркнутые красным, цифры в календаре точно свидетельствовали тому, что прошла целая неделя, и что сегодня середина августа, разгар жары, и Кай, скорее всего, уже подъезжает к городу.

Подросток едва заметно улыбается, чувствуя как всё замирает внутри от воспоминаний дорогого ему человека, и что тот, кого он ни разу не видел — та затемненная фотка не считается, наконец предстанет перед ним, и они познакомятся в живую, он увидит своего любимого анонима. Того, кто за два месяца стал роднее всех, тот, кто плюнул на свою работу и жизнь в более спокойном городе и приезжает, чтобы встретиться с ним, с ним одним.

Дай закусывает губу и мнет красную в черную клетку ткань на сгибе локтя, медленно стараясь дышать и не нервничать лишний раз — не паниковать. Но волнения от предвкушаемой встречи сильнее, потому отчасти подросток рассеянней, и не замечает, как странно на него косятся прохожие и парни, курящие возле кафешки. Но даже, если бы он замечал, то ему было бы плевать. Ровно и на то, что небезопасно хиленькому на вид, и совсем по детски выглядящему, мальчишке соваться в районы пусть и не столь опасные, как А7, но всё равно преступные, где взрослые дяди и тети решают свои проблемы не всегда посредствам просьб и разговоров.

Он нетерпеливо фыркает и резко поворачивает голову влево, туда, на часть дороги и моста, по которому, судя по расчетам, должен придти Кай, но никого похожего на него Дай не видит и разочарованно вздыхает. Даже несмотря на то, что сейчас тупо рано и он приперся почти на час раньше. Глупо, по-детски слишком наивно, но он так боялся опоздать, что его чертова пунктуальность и страх в этот раз дали сбой. Всё из-за Кайена, всё из-за этого взрослого молодого мужчины, который засел в блядской черной душе, и парнишка, вопреки всему не хочет отпускать его или выселять из своего ментального сердца.

По-детски тупо и наивно. Наивный он, но сильный. Всё сделает. Всё выдержит ради него…

Паренек невзначай вспоминает черные мешки и два часа проведенные в душе, когда вода была красная... Но бред — всего лишь разыгравшееся сознание. Ему не до этого. Он нервничает и испуганно отскакивает, когда по дороге с громким визгом пролетает машина на красный, и половину людей на тротуаре начинают материться.

Всё не то и не так, как грезилось за все эти семь дней. А закат на странность становится ещё насыщенней — краснее, палит уже не так нещадно, но всё ещё удушливый сухой воздух плавит легкие. Ему приходится сглотнуть и вернуть мысль, что через минут пять нужно будет забежать в кафешку и в автомате купить воды, ибо глотку скоро начнет драть из-за сухости. Дай думает, что, возможно, сегодня вечером нужно будет после всех посиделок пригласить Кая домой, наверное пригласить, если он ещё нигде не остановился…

Паренек задумывается настолько, что не замечает группку мужчин идущих по тротуару, громко матерясь на кого-то и по тупому смеющихся. Не замечает и не видит даже боковым зрением, до того момента, пока один из них не заходит на площадку рядом с кафе и случайно толкает пацаненка в плечо, из-за чего Дай чуть ли не улетает с места, едва удержав равновесие.

Однако и раскрыть рта подросток не успевает, потому что бородатое мудло сразу грозно наступает на него, предвещая пиздец какие проблемы. И что мальчишка ожидал в этом районе и с такими ублюдскими жителями?..

— Чё тут делаешь, крысеныш? Или точку потерял, потому здесь красуешься? — выплевывает мужчина, под многозначительные смешки товарищей.

Дайли только прищуривается и отскакивает на шаг назад, временно растеряв дар речи и не понимая как выкручиваться, потому что он совершено разучился говорить с людьми, и тем более совершено был не готов вот, блядь, к такому раскладу. Ещё и чертовски раскоординирован, и не сразу замечает тяжелую руку тянущуюся к его груди, поэтому отскочить не успевает и его почти хватают. Но страшного не происходит, он даже вскрикнуть не успевает, и набыченного мужика останавливают: чужая рука ложится на плечо бугая, а за широкой спиной раздается спокойный чужой голос:

— И к кому мы так лапки тянем, а? — мужчина, что бесшумно подошел сзади, мимо компании других, почти нахально выплевывает эти слова, побуждая здоровяка развернутся к себе.

Новый участник событий только хмыкает, осматривая типичного накаченного мудака и, на пока сдержав злость, делает всего шаг, вплотную приближаясь к быдлу, который хотел тронуть мальчишку. Оценивать противника незачем, и так всё понятно и он лишь зло прищурившись, пока никто не видит, шипит ему в лицо:

— Дядя хочет показать, что он педофил, и заснять себя на камеру, да? — темноволосый кивает в сторону, где на углу кафешки весит камера, и не моргая продолжает смотреть в глаза набыченому качку, — Шел бы ты отсюда, пока я тебе кишки не выпорол... вместе со своими бляденышами.

Мудло же только фыркает, но с интуицией видимо дружит, и покладисто отходит от странного молодого мужчины и кивает своим друзьям, напоследок матеря ебучего подростка и его неожиданного защитника.

А вот подростку уже плевать кто там и как, потому что он узнал голос, такой знакомый до безумия, а сейчас, когда этот бугай больше не загораживает его спасителя, Дай с замиранием сердца вживую видит этого мужчину, стоящего в лучах кровавого заката и нагло улыбающегося ему.

Его любимый аноним в жизни оказывается ещё лучше чем на том фото: высокий, стройный, в обычной белой кофте с капюшоном, черных джинсах и с черным мешковатым рюкзаком за спиной, черные волосы видимо с утра уложенные, сейчас растрепались и короткая челка теперь слегка спадает на левую сторону, чутка прикрывая высокий лоб. Он всё также привлекателен: с острыми хищными чертами лица, лисьими глазами цвета стали и этой коварной улыбкой на строго очерченных губах. Мужчина стоит в ленивой позе, левой рукой, заведенной назад, придерживает рюкзак, и слегка щурится из-за заката, но довольный, и не спускает цепкого взгляда с Дайли, в живую любуясь этим маленький психом.

— Ну, здравствуй, мой маленький, — усмехается Кай, ещё раз медленно осматривая с ног до головы подростка. Сказать, что он пиздец как устал с дороги — ничего не сказать, и ситуация которую он видел пару минут назад жуть как выбесила, но он не может не улыбнутся, смотря на этого дикого зверенка, что смотрит на него во все глаза.

Однако вместо ответного приветствия или хоть слова, Дай просто, с коротким облегченным выдохом, кидается к молодому мужчине, наплевательски на всё и преодолевая всего три шага. Он буквально налетает на темноволосого, крепко обнимая и пряча лицо на груди своего любимого анонима.

— Кай… — с губ срывается так трепетно, долгожданно и облегченно, что на мгновение заставляет мужчину потерять самообладание и замереть. Однако он почти сразу ориентируется, и сам желанно обнимает парнишку, сцепляя руки у того на спине и притягивая ближе.

— Маленький. Дай, — Кайен опускает голову, пряча усмешку в волосах паренька, и позволяет им несколько минут просто вот так простоять под слишком красным закатом на шумной улице. И отпускать вот этого необычного пацанишку он точно от себя не хочет. Но у них теперь много времени, чтобы провести его вместе, потому через несколько минут мужчина с недовольством поднимает голову, теряя такой любимый запах и слегка шевелится, давая понять парнишке, что нужно бы отстраниться.

— Может в кафешку? — предлагает мужчина, поглаживая Дайли по голове и подмечая, что с момента последнего фото его волосы куда более быстрее отросли, но челка всё такая же — непослушная и закрывающая пол лица, если её не убирать за ухо; что он и делает, когда подросток поднимает голову и смотрит на него снизу вверх.

— Можно и в кафе, — улыбаясь довольно и почти сыто кивает паренек, однако не отпускает Кайена, и так же продолжает смотреть в стальные красивые глаза, — Только там народ есть, и когда я заходил на меня как на придурка косились…

— Теперь не будут. Ты ведь со мной, — мужчина подмигивает и кивает в сторону кафешки, сподвигая тем самым подростка отстраниться и начать двигаться к зданию, — Тем более я с дороги слишком голоден. Кстати, ты хоть сам ел?

— Ну… — Дай только опускает голову, не в состоянии врать, и позволяет приобнять себя за плечи и вести в кафе, — Я попил чай утром…

— Как, блядь, всегда, — резюмирует мужчина, со вздохом понимая, что придется брать этого мелкого в ежовые рукавицы, и следить за его питанием и здоровьем.

— Не сердись. Я слишком нервничал, — почти на грани слышимости оправдывается паренек, и юрко проскальзывает первым в стеклянные двери.

— И потому не ел весь день и приперся раньше обычного. Да. Ты не изменяешь себе.

Кайен лишь указывает парню в сторону самого дальнего столика, в углу по правую от них сторону, и мимоходом оглядывается, моментально осаждая двух амбалов за барной стойкой, которые развернулись, смотря масляным взглядом в сторону подростка.

— Не наезжай. Я нервничал. Но ты так рано… Я вообще не ожидал. Почему?

— Рейс передвинули. Гнали с бешеной скоростью. Вот и приехали на полчаса раньше, и я сразу сюда. А тут уже ты, мелкий, и эти уебки… — Кай кивает пареньку на дальний стул приставленный к стене, а сам, скинув рюкзак и поставив вниз к ножке стола, пододвигает свой стул ближе к чужому и устраивается так, чтобы мальчишка максимально был закрыт со всех сторон, кроме, естественно, открытого витринного окна во всю фасадную стену кафе.

— Я не ожидал… Но похер на них. Как ты доехал? Всё нормально было? И да, ты уже где-то устроился? Рассказывай давай! Стоп! А почему рейс передвинули? Ты не переплатил… — переведя дух сразу подрывается на расспросы Дай, пока не замечает на себе мечтательно довольного взгляда стальных глаз и сразу тушуется, смущенно закусывая губу, — Бля… меня опять понесло, да?

Мужчина же просто кивает и боковым зрением замечает идущую к ним официантку. Он не хочет прерывать момент и продолжает удерживать мальчишку лишь одним взглядом, рассматривая что-то в этих необычных глазах, но после отвлекается и переводит внимание на подошедшую серую мышку-официантку.

Для начала нужно накормить этого маленького милого психа, а после уже расспросы, разговоры и планы. И вопреки всему Дай ещё не знает какой сюрприз ему приготовили. Мальчишка, наверное, будет просить подольше остаться в городе с ним, психовать, требовать, но наверняка до конца не просекёт, что Кайен так и так приехал на подольше, намного на подольше. Возможно, навсегда.

— Заказывай, голодное чудовище и, так уж и быть, сегодня я тебе позволю ебать мне мозг своими миллионами вопросов. Но с тебя экскурсия и ответы на все мои вопросы с завтрашнего дня.

А Дайли только довольно кивает, как, блядь, болванчик, соглашаясь на всё, и с искрящимися от радости глазами выбирает первую закуску, понимая что впервые за неделю у него появился аппетит и он вообще голодный как хрен знает кто.

Совершенно обычно, светло, тихо. В полудреме он слышит лишь шаги, а после уже знакомый стук по клавиатуре.

Значит, наверняка вернулся под утро. Джек только урчит что-то в подушку и медленно пытается проснуться. Весь вчерашний день он был один, гадая и думая какого черта, но ближе к трем часам ночи психанул и вырубился, так и не дождавшись своего сверх занятого… любовника? Или кого?

Фрост морщится от едва мелькнувшей мысли, почему-то скотской в это утро. Ведь и действительно, кто он ему? Любовник? Приятель? Сожитель? И если для самого Фроста этот хищник сейчас является всем — почти смыслом существования, то кем он является для Блэка, парень не знает. Возможно, действительно всего лишь временным любовником…

Всего лишь.

Не весело и совсем не так, как он представлял.

«А как ты представлял? Ранее утро, он возвращается домой и сразу лезет к тебе в тепленькую постельку? Романтично сладко целует, заставляя тебя проснуться, у вас утренний медленный секс, наполненный чувствами, а после завтрак в постель? Очнись, Фрост! Ты, блядь, подписался жить с самим Ужасом 604!» — а внутренний голос как всегда вразумляет, портя настроение и опуская планку позитива на ноль. Как, твою мать, всегда и даже помечтать не выйдет.

Джек же только тяжело выдыхает и все-таки поднимается, неохотно и не желая встречаться с взглядом хищника. Пусть он только проснулся и они даже не сказали друг другу и пару слов, но ощущения напряженности зависло в жарком воздухе и не отпускает не на секунду. И похер, что за окном достаточно приятное на вид начало дня — светлое и тихое.

«Хотя на севере всегда тихо», — думает Джек невесело, и молча поднявшись, да нацепив на себя футболку с джинсами, уходит в ванную.

И он готов поклясться, что на него даже не взглянули. И похер на периферийное зрение или интуицию, просто эти взгляды парнишка чувствует всегда: прожигающие, тяжелые, жадные, каждый чертов раз, вместе с теплой волной, окатывающей тело. А сейчас — ноль. Ужас, блядь, ушел в свои мысли и какие-то неведомые никому планы. И даром что они находятся под одной крышей и спят в одной кровати.

Джек не знает становится ли всё после обеда лучше или хуже, но по крайней мере, внятного ответа от Питча он так и не добивается, когда наскоро делает себе перекус. И опять это «по делам» почему-то выбешивает неимоверно, но парень только молчит и устремляет злобный взгляд в окно, а мужчина всё также не отрывается от ноутбука.

Да, анализируя и свой утренний псих и ебнутое настроение, Джек может заявить что по идиотски придирается, что такой, как Блэк, в праве быть занятым, злым и вообще похуистичным ко всему, даже не смотря на то, что у него в доме живет какой-то там мальчишка. Джек прекрасно может и отчасти, но понять мужчину, и не зарывается. Однако что-то во всем этом его подбешивает, заставляет обижаться и закрываться, опять.

А он твердил, сука, самому себе, лежа на полу, чтожизнь превратится в тотальный пиздец, если он останется здесь жить…

И вот, блядь, да, натрахались, утолили первую страсть и похоть, и пора возвращаться в реалию, где не до секса, милостей или тупо нормального разговора. Джеку вовсе кажется, что нормально поговорить они никогда не смогут.

Фрост допивает синтетический кофе из пакетиков, почти остывший в кружке, и косится на мужчину, но сказать так ничего и не может, просто наблюдя за его действиями и сосредоточенным видом. Нет, Джек не истеричка — закатывать скандал на тему, почему ты мне не уделяешь должного внимания, не будет. Слишком тупо и не с этим человеком, но вот спросить, почему от него скрывают даже банальщину — почему он не может выйти на улицу, и держат почти взаперти, он хочет. Ровно, как и хочет спросить, что Питч дальше с ним намерен делать, потому что… секс сексом, а в остальное блядь время они так и будут рычать друг на друга?

«Пиздец тяжко тебе придется, Оверланд», — констатирует подсознание, а парнишка только грустно смотрит в сторону Блэка, понимая, что любит эту сволочь безумно и готов терпеть даже такое хуевое отношение к себе… — всего лишь часть интерьера.

Понравившаяся вещь, которую нашли на свалке, вроде и ничего, вроде и порой можно пользоваться, но вот в неудобное время, пусть в стороне стоит и не мешает. Вот что он, твою сука мать, чувствует, когда мозги становятся на место и чувства более-менее нормально анализируют ситуацию. Без секса и без их препирательств, ему кажется нахождение здесь смехотворным: притащил хер пойми для чего, заявил на него права, а теперь на «пошел нахуй» обращается.

Беловолосый только фыркает, и понимает, что если будет так же пялится, то по любому что-то вякнет, а вот отвлекать Блэка, даже если ему хуево, он не хочет. Его пиздострадания, на которые он сам же и подписался, нахер не нужны взрослому матерому убийце, у которого по честности есть и другие более важные задачи. Ещё пару ублюдков убить, например…

А Джеку просто нужно освежиться, просто пройтись, пусть даже по Призрачному северу, не важно, главное побыть в одиночестве и расставить приоритеты, загнать тупую боль опять внутрь и не отсвечивать. Ведь Ужас не виноват, что он сам себе нафантазировал, Ужас просто притащил и поставил перед фактом, а Джек согласился, тупо влюбленный придурок, который знает, что будет адски больно, но согласился всё равно. Джек материт себя же мысленно, допивает кофе и ставит кружку на подоконник, возле которого стоял, а сам идет к кровати, возле которой всё ещё его неразобранные вещи.

«И толк был перевозить?» — думает он, доставая из основного рюкзака более маленький, мешковатый, тот простой, с которым он часто гонял по Кромке и за продуктами в «супермаркет».

— Куда собрался?

А вот и первая фраза, твою мать, за день начатая Ужасом. Джек же только медленно, для спокойствия, выдыхает и, перебросив в маленький рюкзак несколько необходимых вещей, плюет на свою идею смотря на джинсовую ткань, и швыряет рюкзак обратно к остальным вещам, поднимаясь и обходя блядский стол.

— Надоело сидеть в четырех стенах, — кивает в сторону парень, впрочем, так же не желает встречаться взглядом с мужчиной, — Пройдусь здесь не далеко, но…

— Ты никуда не выйдешь, — холодно перебивает Блэк, но от введения новых данных не отвлекается, — Я, кажется, тебе уже это говорил. Так что сядь и не отсвечивай.

— Слушай… — начинает Джек, но тут же спохватывается, и его передергивает от последней фразы.

«Сядь и не отсвечивай, да?»

— Я не сказал, что, блядь, уйду далеко! Но я хочу пройтись! Кто, твою ж душу, может в здравом уме выискивать меня или просто гулять по Призрачному Северу? — праведно возмущается парнишка, однако всё ещё старается не грубить. Просто не хочет он очередной перепалки, в этот раз не уверенный что сдержится.

— Мальчишка, не беси…

— Да, блядь, чем я тебя бешу, твою мать?! — взрывается Фрост, действительно не понимая и повышая голос, чем побуждает мужчину резко подняться из-за стола, отодвигая со скрипом стул и подходя к нему в плотную.

Этот злой горящий желтым взгляд Джек уже не раз ловил, не раз встречался, потому сейчас почти не страшно, даже такое близкое расстояние и то, как угрожающе нависает над ним мужчина, и эта блядская тишина, пока они молча смотрят друг на друга… Тишина выбешивает, и Ужас лишь одним этим — без слов, дает понять кто тут главный и всё решает.

Заебись, это прекрасно, доминирование Фросту нравится, особенно в постели, только сейчас явно не тот случай, и, может, поэтому он лишь отходит на шаг назад, и прерывает эти гляделки.

— Я ненадолго, — тихо не то просит, не то утверждает Фрост, опуская глаза в пол.

— Я сказал — нет, — слегка подбешенный поведением этого смертника жестко отказывает Блэк, без желания, впрочем, сейчас вообще разговаривать с этим надоедливым мальчишкой; и так дохуя работы, а проводить психологические тренинги не его профиль.

— Да… кто ты такой, чтобы говорить мне — нет? — Джек не выдерживает, поднимая голову, и теперь с нескрываемым интересом и раздражением смотря в желтые глаза хищника.

Может он тоже не подарок, но, блядь, Ужас умеет вывести из себя одной фразой, а Джек слишком по идиотскому горд и самодостаточен, чтобы это стерпеть. И спасибо чертовым эмоциям, постарались, и действительно самый главный вопрос витающий в мыслях Джек наконец озвучил.

Кто, кто он ему? Кто, чтобы вот так приказывать… использовать. От последнего парня передергивает, и он не хочет вести аналогию с прошлым, не хочет даже думать, что его могут использовать также. Но и молчать не станет.

А молчание по блядскому закону подлости затягивается, вновь и по скотскому. Но ненадолго, Питч лишь усмехается, прекрасно подавив ебучие негодование, вызвано словами мелкого смертника, и опасно приближается к мальчишке вплотную, одним медленным плавным шагом. И ему ничего не стоит так спокойно, но с нажимом, тихо произнести:

— Сейчас ты разворачиваешься и идешь сидеть на кроватке, а вечером, когда я закончу с делами, мы поговорим, если вообще я захочу с тобой говорить. И Фрост, не играй с огнем…

Джек бы испугался, этого взгляда, этого холодного жесткого тона, этого чувства угрозы и опасности, исходящего от хищника, но он видел больше и ужаснее, то, от чего кровь холодела, а сердце уходило в пятки, и только потому бесится — ещё больше выходит из себя, теперь взбрыкнув по полной.

— Да что ты, блядь, говоришь!.. — шипит мальчишка, и даже не сдвигается с места.

А в голове фраза «и понеслась…», только априори их законам, жаркого секса на столе или прямо на полу не случается, и перепалка, судя по всему, выйдет на новый уровень. Ох, блядь, как долго Фрост этого подсознательно ждал и боялся.

«Ну что Оверланд, как тебе жизнь с самим Кромешным Ужасом 604?»

Он отмахивается от едкости своего подсознания, но понимает, что это новая грань за которой херова неизвестность, но он упертый, — он ж не может просто так. Его слишком задевают эти холодные слова…

— Я сказал…

— А мне похуй! — жестко перебивает Джек, на секунды становясь похожим действительно на загнанного в угол, но озлобленного звереныша с острыми клыками и когтями.

— Фрост!..

— Уже девятнадцать лет, — фыркает беловолосый, сам теперь подходя ближе.

— Какого хуя…

— Какого? — в наглую перебивая, — У меня спрашиваешь? Может, сам задашься этим же вопросом?! Ты, блядь, притащил меня сюда, не разрешил выходить, а теперь отмахиваешься, как от назойливого насекомого… — Джек почти рычит, но принципиально старается не отводить взгляд, — Нет, я, сука, понимаю — я тебе никто, всего лишь какая-то очередная подстилка, впрочем, от которой можно не скрывать себя и пользоваться когда захочется…

— Рот закрыл! — рявкает Ужас, не выдерживая тупых слов, и теперь взбешенный не пойми чем больше: тем, что мальчишка себе позволяет или его конкретными словами сказанными так легко и нагло.

— Да хуй тебе! Заебало затыкаться! — рявкает в ответ парень, действительно надоевший в себе всё копить, — Я не просил меня вытаскивать из Кромки, не просил вообще перетаскивать к себе! Но нет, твою мать! Великому Ужасу 604 взбрело в голову, и всё — Аксиома мироздания! Ты ж, блядь, не привык отказы получать, верно?

У Фроста глаза полыхают стальным огнем, и он почти с ядовитой улыбкой смотрит на мужчину, вот сейчас полностью засунув чувство самосохранения куда подальше. И даже резкой хватки на горле Джек ожидает, ровно и боли от сильно сжавшихся пальцев — было, проходили.

— Спесь уйми, щенок, — по словам шипит Питч, глядя на разъяренного мальчишку, понимая, что убить бы его мало, только вот рука сильнее не сжимается, а его слова колят, как чертово нагретое железо… — Думаешь особенный? Позволяешь себе рявкать на меня?

— А ты объявил себя пупом земли? — огрызается Джек и едва ли вздрагивает когда его отшвыривают к стене радом с дверью, впрочем, вздохнуть нормально так и не суждено и его вновь хватают за горло.

— Тщеславие — не мой конек, — ощетинивается Блэк, — А ты, сучка, судя по всему это любишь. Но давай-ка вспомним, как ты говорил: то, что ты со мной спишь, не дает мне право на тебя орать? Так вот, справка для таких малолеток как ты: то, что я с тобой сплю, не дает тебе право на жизнь в этих стенах и прав как таковых. А в особенности поднимать на меня голос. Захочу — я убью тебя, захочу — буду измываться.

— О, даже так!.. — Джек театрально округляет глаза и ухмыляется, стараясь унять дрожь, и не показать как эти ублюдские слова его задели. Это слишком похоже на…

— Как же вы, блядь, все предсказуемы, как же это знакомо… — хрипло выплевывает Джек, едва мотнув головой, не замечая резкой перемены в глазах мужчины, — Но если тебе нужна только сучка для траха и для интерьера, то найди уколотую в хлам подстилку и трахай её на здоровье, а меня можешь оставить в покое! Я не напрашивался, Блэк. Ты сам решил притащить меня сюда, а теперь выстраиваешь всё так, что я всему виной? Ну, уж прости, не подписывался, Ужас. А хочешь припугнуть по-настоящему — используй свой нож!

Парнишка кивает за плечо мужчины, на стол, где по обыкновению вместе с бумагами, книгами и прочим хламом лежат два ножа, только вот его ударяют головой о стену и приходится зашипеть. Но и это уже проходили, да, Фрост?

— Забываешься сучка! — понизив голос Питч скалится почти так же, как и по ночам, наблюдая за страхом в глазах ублюдков, только понимает, что мальчишка довел его до состояния холодной ярости и за мгновение глушит бунт внутри, однако его по горло достала вседозволенность этого сволочного пацана, — Тебе никогда не приходило в голову, что я не хочу и не собираюсь об тебя марать руки? Слишком мелкая пакостная дрянь, и максимум, тебя можно уебать об какой-нибудь косяк или поиздеваться и сдать в рабство… Может там научат хорошему тону.

— Можешь трепать только языком, хотя я видел обратное, — в тон шипит парень, не контролируя эмоции и вынуждая сделать мужчину хоть что-то из ряда вон выходящее. Потому что собственные эмоции на пределе и нервы вновь рвутся в клочья. Спасибо, блядь, любовь моя, — мой Ужас!

— Тебе показать? Заткнись и по-хорошему и не выводи. Ты всего лишь…

— Кто? — поддается вперед Джек, найдя силы и скидывая с себя чужую руку, — Кто, блядь?

— Выбирай сам из всех своих представлений, — Джека окидывают ледяным пренебрежительным взглядом, и Блэк отсчитывает секунды, надеясь действительно не сорваться и не уебать мальчишку со всей дури, — Но не больше других. Всего лишь забитый пацан, выживающий как и все другие, строящий трагедию из своей никчемной жизни.

— Ты… ты ничего обо мне не знаешь, так что заткнись!

— О, конечно! — наигранно возмущается Ужас, — У тебя хуже чем у других, и скитаться тебе пришлось! И, блядь, весь ты такой бедненький и несчастненький щеночек, ищущий прибежища в этом, твою ж, жестоком мире… — Питч в издевательство почти рассуждает, замечая, что это единственное, что задевает маленькую дрянь. Он специально отходит от Фроста, жестоко ухмыляясь, почти смеясь над мальчишкой:

— И страха ты больше видел, нежели остальные, и чуть не порезали тебя, всё — травма на всю жизнь! Как же так — сиротка, родителей выпотрошили Альфы, а тебя…

— Заткнись! — парень срывается на крик, срывается на ту злобу, что кипит внутри, и что-то подсознательно вырывается вместе с тихим рыком, напрочь отключая красную табличку в голове с упоминанием, что, блядь, перед ним сам Ужас.

Джек может быть разным — взбешенным, глупым, пугливым или просто придурком-подростком, но сейчас лишь прищуривается холодно и не обращая внимание на дрожь в руках, сжимает кулаки и зверем исподлобья смотрит на мужчину.

— О да… А как же! Я ж ничего не могу тебе противопоставить, ровно как и быть даже приближенным к… такому как ты. Ты ведь монстр всея 604! — последнее Джек выплевывает презрительно и с ненавистью, не пойми откуда взявшейся, — Хочешь зацепить меня? Зацепляй, но более нового, что я уже о себе слышал, я уже не услышу, оскорбляй, задирай, но ещё одно упоминание о моих родителях и я тебя прирежу, Ужас!

В поведении мальчишки почти ничего не меняется, всего лишь максимализм, куча пиздостраданий и неизрасходованных эмоций, но вот его взгляд осаждает хищника, заставляя притормозить с новыми оскорблениями. Блэк не дурак, и никогда им не был, и прекрасно помнит у кого когда-то давно видел такой взгляд. И походу последняя мера привести Фроста в адекват была чутка лишняя. Признавать противно, ровно, как и показывать это мальчишке, но либо они сейчас пойдут на примирительную, либо кто-то кого-то уебет, и здесь не нужно быть математиком-стратегом, чтобы понять кто кого.

Однако и вот так просто сдаться и подойти к мальчишке с белым флагом он не собирается. Ебнутые слова Джека заставляют только прожигать мальчишку взглядом и продумывать в голове, такой ли он монстр... хотя, новостью не стало. Но покоробило на странность. Потому вместо нужного — «Угомонись и дай мне успокоиться», выходит только сухое и в приказном порядке:

— Живо подошел сюда.

— Пошел к черту! — Джек вздрагивает, словно от прикосновения или пощечины и резко дергается, когда мужчина делает шаг по направлению к нему, и открыв дверь вылетает наружу, сбегая из квартиры.

Хватит блядь иллюзий.

Рюкзак, кредиты, нож… Похуй, похуй, похуй! Просто похуй! Он взвинчен до предела, до истерики, молнией сбегая вниз по лестницам, и резко тормозит только на улице, ослепленный светом солнца и белизной близ простирающегося пустыря севера.

«Сдохни Фрост, но прими как данность!»

Сил ровным счетом не остается после трёх выдохов и пяти ударов сердца, и он обессилено пятиться назад, облокачиваясь о какую-то там стену, беспомощно осматривая порушенные обветшалые дома.

Всё сука, всё что угодно готов ему позволить, и оскорблять, и в расчет не брать, и даже не ставить ни во что, но задевать прошлое… Джек отворачивается от лучей солнца между домами, бьющие в лицо, и пытается угомонить дрожь и злость. Злость на него, на себя, на свое несдержанное поведение, на то, что понадеялся, что всё будет хорошо и в ажуре беленьком. Нихуя так не бывает, и одной любви на двоих не хватит, как бы не писали витающие в облаках авторши романов.

Джек не контролирует мысли, его трясет из-за бессильной злости и обиды, но ничерта поделать он не может, даже не хочет. Фрост с силой сжимает челюсть и бьется пару раз затылком о бетон пошарпанной стены. Лучше уж пусть телу будет больно, — так, глуша душевную боль физической. Глупый он подросток, сам витающий в ебучих ажурных облочках.

Беловолосый парень психует, сглатывает болезненный ком в горле и, пнув несколько камней под ногами, отталкивается от подъездной стены, не желая больше и минуты находиться возле этого дома. А блядь утро начиналось так сладко!

И вот какого? Какого только черта?!

Бесполезно. Джек фыркает пренебрежительно, не зная, к кому конкретно: к себе и ебнутой вспыльчивости или к этой надменной сволочи. В любом случае…

Он срывается с места, не желая больше и секунды находиться на Призрачном Севере.

Комментарий к Глава

XXVIII

Вот такая получилась глава. Конечно не могла надолго забрасывать новых двух героев, и парочку пришлось описывать. (Она мне все больше симпатизирует) По поводу же наших двух ненормальных, ну да, скорее это предсказуемо, и в принципе в “Психо” по-другому и не может быть, и милости и сразу любовь на пустом месте не возникает, а их первый значимый конфликт показать хотелось. Но всё еще впереди, и примирение тоже, как что не переживаем, дорогие читатели. У Лиса все расписано и всё под контролем!)

V.S Автор просит прощения за опечатки и ошибки, ибо выложил главу поздно ночью или лучше сказать под утро, и многие ошибки уже не видел. Но теперь всё исправлено.

====== Глава XXIX ======

Щелчок в густой тишине, и неяркий огонек появляется в сумраке; сигарета прикуривается медленно, с долгой затяжкой.

Блэк откидывается на стул и медленно выдыхает дым, щелкая крышкой зажигалки и отшвыривая её на стол.

Ноутбуки загружены программами, перегоняя вирусняки и коды на запрещенные ресурсы и серваки, и он может на несколько часов абстрагироваться, смотря через открытое окно на далекие, видные даже через весь Север, огни шпилей, и молча анализировать и размышлять.

Мужчина едва ли прищуривается, вглядываясь в синюшную темноту ночи за окном, и составляет по кусочкам разорванный пазл, задумчиво покручивая тлеющую в пальцах сигарету.

Сегодня уже третий день, Правитель ушел на дно, без трансляций очередного садизма и, видимо, подготавливая новую экзотическую платформу для следующего представления. Что ж, пусть, Ужас позволит, посмотрит, как этот чокнутый щенок выкрутится без доступа на запрещенные пиратские ресурсы в этот раз. Вдобавок, можно перекинуть часть его записей милашке Фее, которая так кропотливо составляет на него профиль с помощью приглашенных экспертов.

Дилетанты блядь.

Вторая долгая затяжка и дым медленно жгуче оседает в легких, а обыденная горечь чувствуется на языке, и в пору бы отдохнуть, дать шанс городу отдохнуть, но в противоположность установившимся традициям, Ужас только начал игру.

Несколько минут в тишине, едва подмечая как экран второго ноута затухает, переходя в спящий режим, и вновь щелчок колесика, откидывая крышку зажигалки. Яркие искры и небольшое желтое пламя, подкуривая еще одну.

Он с задумчивостью смотрит на зажигалку в руках и выдыхает сизый дым, громко захлопывая псевдометаллическую крышку.

А та была настоящая.

Питч едва ли фыркает, прокручивая в левой руке маленький золотистый предмет.

Разбрасываться такими трофеями… бешеной стоимости, учитывая редкость и дороговизну тех металлов, по нынешним меркам. Всего лишь зажигалка. Но он не поверит, что по незнанию его белоснежное чудовище целенаправленно выкинуло ту черно-матовую прелесть.

Мужчина усмехается, прекрасно зная, где уже видел нечто подобное.

Пять лет назад, онлайн трансляция, на презентации нового топлива в головном офисе Белого Шпиля: тогда для совета директоров компании устроили наивысший пафосный банкет, с прямой трансляцией по всем каналам и сборищем всей гнилой богемы этого города.

И всего их шесть. Шесть презентов для директората Белого Шпиля, которые, после официальной трансляции, в приближенном кругу получили всего несколько человек… Только вот до самой показушности момента ему как было так и есть наплевать.

А вот презент, который хер пойми как был у Фроста… Обтекающая, без острых углов, матово-черная зажигалка, с корпусом из вольфрама-титана… просто так явно не могла достаться мальчишке. Украсть такому как он — нереально, купить на черном рынке — кредитов за всю жизнь не хватит, подделка такого качества — муторно и неактуально; не все главари банд такой понт используют, не то чтобы мелкий курьер-подросток.

И не подделка. Фотографическая память отлично дает вспомнить оригинал на видео и фото, чтобы сравнить с тем, что было у парня в руке.

Напрашивается вопрос и логический ответ: откуда и почему. Вторая сигарета медленно докуривается, заполняя комнату синеватым дымом, но он не обращает внимания, смотря на далекие огни небоскребов и просчитывая прошлое мальчишки.

В честь появления на презентации всех директоров компании и были подарены эти маленькие, но бешено дорогие аксессуары. Директоров шесть: трое из них за последние пять лет сменились, умерев достаточно загадочной смертью; хотя ничего загадочного в подставных убийствах и удушениях под суицид нет. Он, возможно, ошибется с адресом, но точную дату контрабанды, где вкупе и с другими ценностями погибших, были и эти три зажигалки, помнит прекрасно. Значит, остаются еще три, чьи владельцы не менялись, впрочем, как и не расставались с элитными подарками на протяжении нескольких лет; учитывая, как много эти холеные нарциссичные сучки мелькают в прессе, на каналах и в интернете, порой специально красуясь дороговизной…

Остается последнее: кто именно, как и из-за чего пересекся с этим бедствием, впрочем…

Питч всего на секунду вспоминает образ мальчишки и тут же два вопроса автоматически отсеиваются. Просто молоденький совершенно беззащитный альбинос, скитающийся по А7 и Кромке. Которого вполне могли специально выловить и доставить к нужному заинтересовавшемуся им лицу.

Заинтересованных в юных мальчиках необычной раскраски двое; Сандерсона он вычеркивает сразу же — слишком ленивое, молчаливое и флегматичное создание, помешанное только на сне, своих «добрых» идеалах и золоте.

Остается предприимчивый, склонный к оргиям и БДСМ извращениям Остин Адес, заведующий третью всех акций и любящий побаловать себя экзотикой, и сам глава и основатель Белого Шпиля — Арс Холд, или же просто Лунный — Луноликий. Ублюдочная, до мозга и костей, цепкая до власти пакость, нарцисс, прячущийся за показным миротворчеством и милостью ко всем жителям 604. С идеально выбеленной, аж тени зацепится негде, репутацией и обожанием чуть ли не всей «приличной» части города. Сука, которой вылизывают жопу все хранители порядка и остальные директора Шпиля, особенно Сандерсон. Только вот несмотря на обожание полиции, внутренней безопасности и остальных комитетов, вкупе, конечно же, с Департаментом, рыльце всё равно в пушку, даже в щетине, учитывая видео подпольных боев без правил и прочих черных аукционов и торгов, где неоднократно фигурировал. И это только верхушка айсберга.

Ужас недовольно цыкает, и докуривает сигарету до конца, подпаливая отчасти фильтр и надеясь, что прошлое мальчишки не связано с этими ублюдками, и всё не так, как он просчитал. Хотя, вероятность того что он прав равна девяносто шести процентам, с погрешностью на отклонения сценария на три процента.

Чудище право — он нечерта о нем не знает. А еще это чудовище не появлялось больше трех дней… Но на Кромке его нет, и не появлялся — новый житель квартиры, что некогда занимал Фрост, это отчаянно подтверждал, и камеры в его любимом магазинчике «M.r.c.l» беловолосое чудище не зафиксировали. Вывод…

Всклик от проснувшегося старого ноута и загрузившего коды отвлекает, потому мужчина медленно оборачивается и едва ли смотрит результат своих кропотливых работ. Довольно-пакостная ухмылка сама появляется на губах, и хищник уже в предвкушении. Теперь остается отправить три подарочка: щеночку, малышке Фее и, конечно же, позлить любимого Кролика.

Питч усмехается, думая, что это будет весело, и дотянувшись до ноутбука, впрочем не вставая пока со стула, щелкает всего на несколько клавиш, запуская цепную реакцию, и прибавляя еще большей головной боли команде Феи. А через две минуты и еще пять ленивых затяжек последней оставшейся в пачке сигареты, Ужас встает со стула и, захватив плащ с перчатками, покидает дом.

— Я же тебя не трону, ну же, Джек…

А мальчишка всхлипывает и покорно прикрывает глаза, позволяя новый поцелуй. Твою мать, он так скучал и… не может же быть так хорошо…

Резкий звон и скрип откуда-то справа заставляет моментально открыть глаза и насторожиться.

«Нет, не может», — фыркает подсознание, а Джек только окончательно просыпается и морщится, слыша, как открывается тяжелая дверь.

— Ну что, мальчишка, выспался? — в подсобку магазина заходит пожилой седоволосый мужчина и как-то весело оглядывает разлегшегося на импровизированной кровати парня, который, впрочем, уже садится и вовсю потягивается и зевает.

— Ага. Не знаю, что я бы без тебя делал, Тео, — улыбчиво благодарит заспанный парень, — В который раз выручаешь!

— Да какие проблемы, — машет на него рукой пожилой мужчина, — Всегда говорил — обращайся.

— Спасибо. Кстати, по поводу оплаты...

Джек уже спокойно встает и ищет в кармане джинс припасенные и раздобытые кредиты, однако пожилой торговец подходит к нему и быстро хлопает по плечу вынуждая остановить поиски.

— Да ладно. Мне ж не жалко! Да и ты тут за всем присмотрел, молодчина, — Тео обходит парня и подходит к дальней стене, с тремя небольшими полками, наклоняясь и что-то ища внизу, — Так что с тебя не возьму, сам знаешь. Да и, к тому же, ты вчера здорово мне помог с той небольшой посылкой.

— Ай, пустяки... — Фрост отмахивается, и мысленно думает что дальше, куда и зачем, ведь сидеть весь день в будке-магазинчике или светиться около нет никакого желания, пусть и общество хорошего знакомого его вовсе не напрягает.

— Кстати, — через какую-то минуту спохватывается беловолосый, — Если что, можно я сегодня опять приду?

— Да без проблем, — добродушный продавец только кивает и опять лезет под нижнюю полку, видимо доставая нужный товар для скорых клиентов, — Я в принципе могу обеспечить временное жилье на недельку — другую, так что, если устраивает, то оставайся.

— Да нет, — мнется Джек, — Может даже уже сегодня не приду, но на всякий случай спрашиваю.

Фрост прикусывает изнутри щеку и старается пока не лезть в ту мешанину, что творится в голове, а еще ему очень хочется пить, но он из-за упертости лишь мотает головой, думая что купит где-нибудь по дороге.

— А вообще, у тебя всё в порядке, ничего серьезного не случилось?

— Да нет, что ты! — жизнерадостно отмахивается парень, вообще не беря в голову тот факт, что он по сути поцапался с…

Джек отворачивается, не желая даже думать, смотря через открытую дверцу магазина на светлую улицу; пасмурную, но пока еще слой облаков не настолько велик, чтобы создать противно-серые тона по всему городу. Блядскому городу.

— Ну смотри.

И Джек кивает. А после еще раз благодарит, чутка разминается после неудачной ночи на твердой поверхности и наконец уходит, прихватив с собой только бутылку воды, в подарок кинутую Тео.

Маршрут построить просто: ему нужно забежать в несколько точек, поработать курьером, обходя все главные улочки и те пересечения которые он сейчас даже на дух видеть не хочет, и занять голову чем, блядь, угодно, только не тем, что похерил всё что можно за какие-то пятнадцать минут.

Уже четвертый день, унылый для него и жгучий. По новостям временное затишье, все прячутся и не высовываются и город стих, словно как перед тотальным пиздецом в виде Армагеддона или войны. Но даже это для него уже не имеет значение. Его ощущения сводятся лишь к выедающей всё тоске и злобе на самого себя. И Фрост сделает всё, лишь бы отвлечься не думать, не возвращаться в ту реалию которую он сам и создал. Потому ему проще заняться выживанием и подумать куда он пойдет ночевать этой ночью.

А под вечер начинается дождь. Мерзкий, непрекращающийся, прохладный, смывающий чернь и копоть с крыш домов и небоскребов, и оставляя на улицах грязные черные лужи, стремящиеся превратится в химические чернильные реки.

И он перебегает одну такую, шлепая по воде и замачивая кроссовки, натягивая посильнее капюшон и задыхаясь от третьего забега по округам А7.

Ничерта не прекратилось и только началось: вся ебнутая агония внутри и неблагосклонные к нему обстоятельства внешне. Блядские, объединяющиеся банды, закон подлости, по которому ему некуда податься и, конечно же, чертова упертость, ведь переждать непогоду хоть где-то у знакомых, у того же Тео или Джейми ему так неохота. И да, Фрост, блядь, упертый, либо это просто в наказание самому себе.

Он резко выдыхает и вслух громко матерится, когда рядом с тротуаром на почти спокойной дороги неожиданно пролетает ебучий черный джип и брызги летят на него.

— Да, чтоб провалится этому городу! — рычит парень и смахивает с лица черные капли, не останавливаясь и сворачивая в непримечательный проулок, который по идеи выведет его на гребанные спальные районы возле Кромке, где, по слухам, более безопасно и можно перекантоваться.

Дальние со всех сторон и сверху шепотки, маты, крики, голоса и смешки напрягают, и Джеку кажется, что это всё по его душу, что, каждая тварь так или иначе его видит — видит его белые волосы, даже не смотря на то что он в капюшоне, и хочет его затащить и порезать: пырнуть, задушить, избить, выебать... — не важно. У него медленно, но верно развивается блядская дикая паранойя, которая при обстоятельствах грозит совсем не хорошим и уж точно, твою мать, не радужным.

«Допрыгался, Оверланд!» — почти рявкает внутренний голос, но он лишь смахивает капли с лица и матерится из-за наполовину промокшей толстовки.

Ощущение неправильности складывается вот уже добрые пять часов: после последнего курьерского забега и понимания, что он не хочет даже тупо спокойно посидеть на одной точке пять минут, и ищет, сука, приключение себе за задницу. А всё почему? Правильно, Фрост!

Всё потому, что подсознательно интуиция только так воспринимает неожиданную встречу с чертовым Ужасом — его приключение и опасность равняется неожиданной их встрече. По крайней мере, раньше это было так. Джек закусывает губу до крови, невольно и до боли, и прыгает на небольшой заборчик–сетку, подтягиваясь и перелезая через препятствие.

Вот, блядь, как работает его чертово сознание — делает всё, чтобы ухудшить положение — бегать ярким маяком по А7, ночью, под дождем. И нет, твою ж, он не успокоится, он нарывается! И ведь, блядь, нарвется — знает себя, знает этот ебучий город. Он ненавидит его! Господи-твою-мать как же ненавидит то!

Вторую же причину, почему еще бегает и не угомонится, Джек даже не хочет признавать, хотя подсознание гаденько смеется и тычет его в это рожей — ебучая совершенно неправильная вина — наказание самому себе. Он ж, блядь, мог не злиться, мог не требовать — но нет, взбесился, и что теперь? Четвертый день ада, самого настоящего и даже не под землей. Всего четвертый день...

А он уже не может. У него уже ломка…

«Предпоследняя стадии, идиот», — уведомляет почти буднично он в мыслях. Да, и началась она ровно на следующий день, как сбежал от своего хищника.

Хищника… Джек останавливается, задыхается, хватается рукой за мокрую скользкую стену и жмурится, не то от боли в легких из-за недостачи кислорода, не то из-за боли в сердце при упоминании какой он долбаеб, и что уже четыре дня не видел своего персонального и идеального хищника.

«Своего… Только моего?..» — где-то в мыслях, и хриплый стон вслух от которого самому становится жутко. Ебучая одержимость. А дождь всё усиливается, потому он набирает в легкие как можно больше воздуха, очень медленно выдыхает и срывается вновь.

Попутно думая и ломая голову, почему нельзя было по-другому, почему с Блэком так сложно, почему и еще раз почему. Но мозг в последствии бега, словно погони, и через пятнадцать–двадцать минут приходит только к одному: по-другому и не получилось бы. Он согласился, он принял для себя такую жизнь с необычным человеком, с настоящим матерым убийцей-садистом, ебаным серийным маньяком — самым опасным из всех, и надеется на розовые сопли, чай в постель и утренний поцелуи, как-то глупо... Даже ебучие объяснения, которые он требовал — глупо.

Джек смахивает с лица, не то капли дождя, не то еще что-то мокрое, и не хочет ничего, кроме как увидеть эту беспощадную холодную сволочь. Даже, если всё будет по-прежнему, даже если будет всё так же ровно и холодно, даже если просто будет только секс, даже если будет молчать остальное время, даже если…

Он мазохистски, до сдирание кожи, хочет его увидеть…

— Я просто это приму, слышишь?.. — не то в пустоту улицы и темноты вокруг, не то для самого же себе обозначая.

Пусть, блядь, он на него орет, пусть не дает ничего, пусть всё будет как было, только, твою сука мать, пусть просто будет!

Никогда никому не уступал, не подчинялся, а тут…

«Ну пиздец тебе Фрост», — хмыкает подсознание так замогильно, что реально на его жизни и свободе можно ставить гранитный кладбищенский крест. Готов сломаться, готов уступить и принять — только быть с ним; видеть, чувствовать, знать, что всё хорошо, целовать, поизноситься имя и оставлять царапины на спине, позволять присваивать и считать собственностью.

Беловолосый думает, что докатился, совсем идиот и придурок, но только огибает на скорости очередной пошарпанный, почти уже разобранный дом, сбивает об угол плечо и бежит дальше. Хотя понимает, что еще несколько райончиков и улиц он не сможет — набегался за день, ебучий эмоциональный раздрай и гудящие ноги не позволят.

— Да вы издеваетесь! — шепчет Джек, останавливаясь на середине слегка освещаемой улицы и сгибаясь пополам, хватая порциями воздух, и опираясь руками о колени. Блядский дождь усиливается, а его мысли даже не о ночлеге в безопасном спальной районе.

— Эй, малыш, прикурить не будет? — в даже шуме дождя он успевает расслышать приглушенные слова с противоположной стороны, где дома идут слишком близко друг к другу, но есть узкие проемы. И из одного такого, почти параллельно ему, выходит непонятный тип, однако выходит и тут же на дожде вытаскивает из серой кожанки пачку сигарет с зажигалкой и подкуривает сигарету, пялясь странно на Джека, и даже не обращая внимание, что через несколько затяжек сигарета намокает и затухает.

«Ещё, блядь, один», — небрежно фыркает Джек мысленно, и только разгибается, отходит на пару шагов назад и, оглядев неадеквата с выкрашенными желто-серыми волосами, вновь ускоряется, быстро переходя на бег, и нахрен съебываясь с этой улицы, даже не оборачиваясь и не замечая зловещей улыбки на вытянутом лице мужчины.

— Далеко не убежишь… — воодушевленно вслед парню проговаривает он, и выплевывает намоченную сигарету, тут же доставая из пачки новую и вновь прикуривая, не обращая внимание на дождь.

И лучше бы Джек пожалел об этом, пожалел, что не расслышал, пожалел, что не обернулся — задумался бы блядь... Но нет, он ж, твою мать, смелый и везунчик! Поэтому вскоре приходится прятаться в каком-то подъезде, надеясь, что ублюдок пробежит мимо.

Злополучная улочка осталась позади, но прошло не больше часа, а он всё ещё не добрался до спальных квартир, петляя рядом и уже три раза натыкаясь на этого упоротого неодеквата. Фросту хватило второго раза, чтобы понять, что его, мать твою ж, преследуют, и тут начала взыгрывать паника, учитывая, что чувак нехило так знал все закоулки и потайные ходы на этой части квартала. Блядский мозг, блядский ливень и его усталость.

Джек нутром чувствует чье-то приближение, замирает, и вовремя; чей-то бег по мокрому асфальту становится громче, и вскоре человек проносится рядом, на радость парня пробегая дальше. Вновь ему свезло. Наверно. Паренек только матерится приглушенно и поправляет мокрый капюшон, неприятно липнущий к волосам и части лица, с левой стороны. Честно сказать — его заебали эти догонялки, а если быть еще честнее с собой, то ему уже сложно петлять и убегать.

Джек усмехается, и касается заполненного кармана толстовки с левой стороны. Он, блядь, как знал, хотя покупал не для себя, а для взятки смотрящего квартир. Ебучая банка с энергетиком…

«А теперь давай решим задачку, Оверланд! У тебя есть энергетик, ебанутый псих-сталкер, который за тобой охотится, и полная потеря сил. Плюс, боль во всех мышцах ниже лопаток. Вывод: либо ты сейчас делаешь то, что потом тебе аукнется в лихорадке и боли в сердце, и ты будешь загибаться на кроватке пару дней, либо ты не больше чем через час загнешься в каком-нибудь таком же подъезде, но не факт, что уже встанешь и даже поправишься. Расклад херовый…» — анализ подсознания вкупе с комментариями порой убивает, но мысли верные и парень только морщиться, смаргивая капли на ресницах и достает из кармана холодную банку, в сумрачном свете от лучей фонарного столба, которые сюда попадают, осматривая энергетик. Блядский денек. Но он ведь сам виноват, ведь так?..

Джек усмехается и думает, что хуже уже не будет. Парень тихо открывает газированный напиток и с тихим загнанным выдохом делает несколько больших глотков, не обращая внимания на холод энергетика и ощущения раздирающего горла.

«Да чтоб еще раз!»

Парень шипит, проглатывая последнее и морщится от горечи и слишком большой газированности, осторожно оставляя пустую банку на ступеньки ближайшей лестницы. Наконец отдышавшись и помедлив еще минут пять, беловолосый выходит из подъезда, осторожно оглядываясь. Уже льет как из ведра, а чертов шум из-за дождя не позволяет нормально расслышать посторонние звуки. Херово, особенно когда тебя преследуют, думает парнишка, но упрямо фыркает и быстро скрывается в проулке меж двух четырехэтажек, чувствуя, как кровь уже начинает бежать по венам быстрее, и согреваясь от чертовых синтетических добавок.

«Быстро однако!» — приходит мысль и тут же теряется в ворохе остальных, когда он перепрыгивает через небольшое заграждение и попадает на смежную улицу с неоновыми вывесками и даже нескольким прохожими сталкерами.

Ему остается осторожно сделать полукруг и змейкой пробежать четыре диагональю стоящих дома-пятиэтажки, и он окажется у нужных ему спальных квартир. Но, в первую очередь не попасться этому ублюдку, хотя сейчас Джек уверен, что сможет сбежать и в запасе у него, как минимум, час. Так он думает и срывается с места, поднимая за собой много брызг и надеясь всё сделать быстро, пока не пошел откат от дряни энергетика.

Дрянь, однако, наступает через пятнадцать минут незапланированно, когда он выскакивает из промежутка двух задних, запыхавшийся, и сталкиваясь взглядом с придурком с желто-серыми волосами в конце улицы. Блядство. А еще его резко кренит в сторону, и Джеку приходится быстро вцепиться мокрыми руками в угол кирпичного дома, глотая воздух и понимая, что боль в грудной клетке распространяется пиздец как быстро и мощно, а ребра сдавливают невидимыми тисками, и приходится дышать через раз.

«Организм уже не выдерживает чертовой химии», — пока еще лениво маячит на периферии подсознательного.

Проблема с навязчивым придурком не исчезает, проблема с энергетиком появляется чересчур быстро, ливень, как по закону, идет стеной и практически ничерта становится не видно, а он уже полностью промокший, хоть блядь выжимай, и его начинает трясти. Только всё насущее и блядское становиться ровно и полностью параллельно, когда даже за этой стеной дождя он различает, как неадекват достает из-за пояса нож и медленно, в развалочку, прет на него.

— Сука!.. — обозленно шипит Фрост и разворачивается на сто восемьдесят, скрываясь в том же проулке, откуда прибежал, в голове строя новый маршрут. А всё ебучие спальные районы и его неосведомленность о многих здесь лазах и потайных проходах. И теперь пошла невезуха, чернильная такая, посудная и он сам виноват в ней.

Не вовремя вспоминается пыточная и длинные порезы на груди, но Джек только отмахивается и даже не обращает внимание на то, как трясутся руки — ублюдский тремор из-за начавшейся паники и действий энергетика. Только через три метра он резко и громко выкрикивает от неожиданной боли в сердце, хватается за грубую решетку на одном уже закрывшемся магазинчике и загнанно глотает порциями воздух.

«Хуево…» — по слогам оповещает подсознание, и перед глазами не вовремя и по-подлому начитает всё расплываться, но Джек только тихо рычит и собирает себя заново, прикусывая ребро ладони на правой руке и новой болью отрезвляясь. По его расчетам — осталось пару десятков метров. Просто встать, не строя из себя тряпку, и бежать дальше. И он бежит, потому что выхода нет. Хотел же он приключения на свою жопу, так пожалуйста — получите распишитесь!

Хочется заржать, но лишний шум ему не к чему. Парень хрипло выдыхает, слишком быстро и прерывисто, мерное дыхание при беге сбивается и ему вкупе всего этого становится сложнее дышать, но упрямство берет свое и Фрост только ускоряется, огибая два здания и наконец так желанно добегая до нужной трехэтажки.

Блядь, да неужели?!

Нужный подъезд третий по счету, и парнишка обрадованно подбегает к нему, тут же залетая внутрь и… сразу же попадается в чужие руки, вскрикивая от неожиданности и нового приступа боли. Как эта тварь здесь оказалась быстрее него Джек не знает, лишь дергается, когда егохватают за плечи и со всей дури ударяет коленом мужчине в пах, пользуется заминкой и отшвыривает от себя.

Он в панике и совершает еще одну ошибку: вместо того, чтобы побежать вправо и по лестнице вверх, он заворачивает налево, в узкий длинный коридор. Для Джека сейчас не важно — страх берет свое, и он несется до конца, пока за поворотом не натыкается на узкую лестницу ведущую тоже вверх. Похер. Может это тоже вход на два верхних этажа.

Чертовы медленные шаги позади он слышит от чего не пойми слишком четко, и от этого, сука, еще страшнее, а на второй площадке, меж вторым и третьим этажом, его мотает в сторону из-за передоза энергетика, и парнишка сгибается пополам от нового приступа колющего сердце и легкие ебучим адским огнем. Хуевая была идея, ой какая хуевая… И Джек тупо игнорит помутнение перед глазами и дыхание через раз.

Вся подлость в том, что энергетик не спас, а наоборот подвел, подставляя под нож очередного ублюдка. Но сдаваться просто так — хер там, и беловолосый быстро трет лицо, пытаясь очухаться и взбирается выше. Скотство — переходов в другие коридоры нет, только ебучие лестницы и площадки меж этажами… Но наверху, на третьем этаже, одна дверь и Джек обрадовано ломится в неё, почти снося нахер, но когда дверь поддается и он вваливается в новое пространство, то обмирает и думает, что пиздец всё-таки случается и из него не выбираются.

Потому что впереди только крыша, потому что на втором пролете уже слышатся шаги, потому что с этой стороны крыши нет запасного спуска вниз, потому что ему становится хуево и спазм в сердце заставляет до побелевших костяшек сжать ручку двери и тихо простонать вслух.

«Так и будешь стоять, идиот?!» — рявкает в панике внутренний голос, а Джек как на автомате, словно чужому рядом стоящему человеку, мотает головой и идет под проливной дождь, захлопывая за собой дверь и смутно уже понимая, что здесь нет защелок или даже шпингалета. Но нет, так нет… Ебнуться можно, но у него паника медленно затихает, переходя немой ужас осознания.

Ужас…

Ужас. Парень упрямо мотает головой и оглядывает ничем не выделяющийся четырехугольник крыши, пустой и без какого-либо прикрытия. Вход он же выход, и только высота вниз, если хочешь спрыгнуть.

Проходя десять метров вперед, чтобы через полуметровый карниз убедиться, что прыгать страшно, и крыши рядом стоящих домов слишком далеко, да и зрение на блядство подводит и всё расплывается в десятый раз. А новая волна сжимает легкие так, что он вскрикивает, медленно оседая на бетон и прижимаясь спиной к карнизу, учащенно дыша.

Похуй. Нехер было сбегать, как чертов подросток.

«А кто ты по-твоему? Как был подростком, так и остался. Идиот белобрысый!» — и Джек с ухмылкой соглашается, потому что хоть что-то отвлекающее, а не осознание, что он позорно отключается, дверь медленно вдали открывается и тело начинает бешено гореть и жечь.

— Доигрался в догонялки, — фыркает парнишка, и боль возвращается не только в физике, но и прикрепляется такое знакомое болезненное сожаление.

Как-то по скотски и совсем не так как мерещилось. Слишком всё быстро произошло, а он всего лишь хотел переночевать… Где переночевать уже не понимает мозг, и Джек обессиленно всхлипывает, хреново соображая и наблюдая, как к нему с дикой улыбкой крадется этот седоволосый ублюдок, играясь в руке ножом.

Интересно, его убьет сразу? Или, как сказал Ужас, сперва поимеют? Фрост цинично усмехается, прижимает правую руку к груди, и поджимает колени — так слегка полегче дышать. Он бесится на самого себя, ревет зверем внутри, но не может прямо смотреть на этого изврата, потому что с новой порцией боли и удушья в горле приходит дикая слабость и глаза начинают слипаться.

А эта блядская тварь что-то там говорит, шепчет… Наверно, это херово — так вот подохнуть, не имея возможности даже сопротивляться. Фрост через силу приоткрывает глаза, смаргивая капли дождя и пытается пнуть наклонившегося к нему, но не удается — нога соскальзывает, проезжаясь по мокрому бетону и парню до тошноты противно видеть эту рожу перед собой.

И дождь, на зло ему, не перестает лить и вокруг всё грохочет, усиливаясь втройне… Ломанными линиями, как молния, судорога пробегает по юношескому телу, и сковывающая больно захватывает сознание и тело, заставляя тихо обессилено простонать. Ну не так же! Совершенно не так!.. Джек не хочет поддаваться и быть слабым именно сейчас, однако синтетик делает организм слабым и безвольным настолько что ему противно до тошноты от самого себя и глупости ситуации.

Его коснутся сейчас ножом или рукой… Если ножом, то Джек мечтает о другом — о черном таком… серповидном… Он не хочет чужого прикосновения, с омерзением ухватываясь за последнюю нить с сознательным, и пытаясь еще хоть что-то придумать, мысленно поскуливая от своего бессилия и страха.

Только ничерта с ним не делают, а вместо холодного лезвия в сердце он слышит задушенный крик в шуме дождя и это отрезвляет, позволяя едва приоткрыть глаза, наблюдая, наверное, за галлюцинацией, или же…

Неадекват стоит совсем рядом, только непонятно дергается, медленно выронив нож, и по его куртке из горла начинает течь кровь, на странность Фроста слишком густая и темная, а позади кто-то стоит, держа ублюдка за волосы. И Джек не понимает, ровно до тех пор, пока дергающийся в конвульсиях не отшвыривается подальше, а перед ним предстает знакомый силуэт, в черном плаще и с серповидными ножами в руках с которых стекает кровь.

«Точняк галлюцинация», — заоблачно думает парнишка и едва приподнимает уголок губ в улыбке. Это всё, что ему нужно видеть, если это его тупой чертов конец. Только вот херов ливень слишком силен и не видно родного желтого взгляда, поэтому он ненавидит сейчас дождь.

И, наверное, ему нужно считать от пяти до нуля, чтобы не было так страшно и погано, но сознание даже без этого начинает отключаться. Последнее, что замечает Фрост, так это слишком реалистичные для галлюцинации лужи крови, размывающиеся дождем, и в свете неона от других зданий к нему подсаживается любимый хищник.

«Такой раздраженный и неестественно…», — но Джек полностью отключается, даже не успев подумать насколько страшно подыхать.

Заебись? Да, пожалуй, именно это.

Он уже молчит, как пришлось выслеживать этого смертника.

— Смертник, блядь, — скрепя зубами и проверяя на наличие ран. Но мальчишка даже нигде не порезался. Хотя, его болезненные вскрики он слышал еще с первого этажа.

Блядский Фрост с его чертовыми приключениями. Блэк оперативно проверяет пульс на шее и приглушенно матерится, а с мальчишкой явно что-то не то. Но ничего вколоть ему не должны были: шея чистая, руки аналогично, и Питча бесит ненужный ливень. Он оглядывает крышу в последний раз и поднимает Джека на руки, забирая отсюда, интуитивно понимая, что пацанишка отключился не на пустом месте, а пиздец только начался.

— Наркотик? Фрост, блядь! Давай, всего одно слово!.. Что, блядь, это было?! — хочется залепить нехилую такую пощечину, уже в третий раз хочется, но Питч сдерживается и вновь резко трясет парнишку за плечо. Хуй там. Беловолосый не реагирует никак и от слова совсем, лишь шумно быстро дышит, мелко подрагивая. Ладно, он хотел по-хорошему.

Плащ скидывается через секунду, вровень перчаткам, но на сухую домашнюю одежду нет времени, так же как и дальше пытаться привести обычными средствами этого идиота в адекват. Вопрос, почему он всё ещё это делает, Блэк прячет куда подальше, сдерживаясь действительно из последних сил, чтобы не дать по морде этой белоснежной сволочи.

Аналог нашатыря, как и большая часть остальных мед средств, достается из шкафа, и незамедлительно суется под нос парнишки. Дожидаться не приходится, Джек вскидывается на кровати моментально и тихо стонет, едва разлепляя глаза.

— Что это было? — не давая вновь уйти в бессознанку, мужчина наклоняется над парнем, не больно хватая его за волосы и заставляя смотреть на себя, — Фрост, блядина, что это было?!

— Питч?.. Как ты… — голос мальчишки такой хриплый и тихий, дыхание учащенное, сбивающееся, а взгляд неестественно раскоординированный и мутный, и он вновь дергается, тихо шипя, от резкой вспышки боли.

— Блядь, чем тебя накачали, я спрашиваю, идиота кусок!

— А?.. Энергетик только… Всего один, но… он подействовал… — бессвязно лепечет Джек, болезненно зажмуриваясь от нового приступа.

— Как подействовал? Нахуя? Фрост! — но мальчишка опять отключается, едва тихо всхлипнув и болезненно быстро задышав.

Идиот, и по слогам, а возможно даже по буквам. Было бы время, он посмаковал бы способы, которыми будет потом измываться над этим долбаебом. Но Питч прекрасно имеет представление, какой энергетик и какие, блядь, последствия. Невольно приходят точные воспоминания, когда ребята, такие же молокососы как этот, упивались этой хуйни, попадали в реанимацию сразу же, и у них отказывало сердце из-за перегруза химической синтетики, которая на многих действует почти мгновенно. Матерясь уже во всю и не сдерживая беспричинную злость, не то на мальчишку, не то на обстоятельства, Блэк достает всё нужное, кидая нервные взгляды на шумно дышащего парня, что разметался на кровати.

Блядский, блядский Фрост, открывая ампулу и набирая шприц, думая, зачем и что после обязательно въебет сволоченышу, который нервы на вилки сука наматывает. Ноутбук рядом кликает оповещением, когда он уже возле мальчишки, закатывая мокрый рукав толстовки на правой руке. Новая запись с прямой трансляции этой падлы, но Ужасу сейчас похуй абсолютно, отмеряя нужное количество восстанавливающего витамина группы С и выверено жгутом затягивая чуть выше локтя, уже зная в какую вену колоть. Только вот блядь Фрост, едва в бреду, едва в полусознанке, одними губами что-то шепчет, вздрагивает, и когда уже на сгибе Блэк обеззараживает антисептиком, вскидывается и вскрикивает:

— Не надо! Не хочу! — парень дергается, на несколько мгновений приходя в себя, с ужасом отползая на кровати к стене, и с нескрываемой паникой смотря на шприц в руках мужчины, — Не смей больше!

— Фрост?.. — осторожно зовет мужчина, понимая, что мальчишка флэшбеки ловит, и это вновь ему не нравится, но восстановитель он должен ввести, иначе этот долбаеб эту ночь не переживет, — Джек, на меня посмотри!

А парнишка же только кратко выдыхает и переводит на него взгляд. Несколько минут паники в серых глазах, но после взгляд проясняется и Джек облегченно выдыхает, почти шепотом произнося его имя, но на большее сознание не способно, и парня по новой моментально вырубает. Но так даже проще и Блэк, задвинув на будущее обдумывание какого хуя это чудовище так шугнулся, склоняется ближе, точно вкалывая иглу в намеченную вену, медленно вводя лекарство, которое нейтрализует действие химии в организме Джека. По крайней мере, это первый укол. Фросту нужно еще что-то для нормализации сердечного ритма, как минимум еще одна доза белкового, либо витаминного антиоксиданта от последствий этой хуйни и мощное противоаллергенное, вкупе с абсорбентом. Питч одним движением ослабляет жгут и почти доканчивает вводить восстановитель, мельком бросая недовольный взгляд на отключившегося парня: весь мокрый, разметавшийся на кровати, белее чем блядь стенка, с такими же бледнюще-белыми губами и часто вздымающейся грудной клеткой, как при смерти. Почти… И Ужас в очередной раз задается вопросом, стягивая уже ненужный жгут и выводя иглу из кожи, какого, сука, хуя он делает. Он то, и заботится об этом вот придурке?..

Но Джек жалобно всхлипывает и бессознательно сжимает в руке кусок намокшего пледа, отвлекая его от мыслей, и мужчина понимает, что эта ночь будет чертовски долгой.

Это какой-то пиздец, так ему кажется и так есть на самом деле. Блэк более-менее приводит мальчишку в порядок — выводит из коматоза, возвращая в бренный ебучий мир, — только под утро, перепробовав на нем более десяти инъекций и возвращая к более наилучшему состоянию и спокойному сну.

Он садится на кровать, устало смотрит на Фроста и… И какого хуя то? Все затраченные силы, время, ресурсы для поиска, и действия в отношении этого мелкого, явно не совпадают с тем, что он ему тогда наговорил. Как же его это заебало.

Питч прикрывает глаза и думает, что под матрасом лежит пистолет с глушителем, всегда на всякий случай, и проще было бы достать, снять предохранитель и… просто выстрелить. Он сглатывает, запускает пальцы обеих рук в волосы и опускает голову на ладони, думая всё же какого хера и почему рука так и так не поднимется. Вот же он лежит. Даже не поймет что случилось, даже не проснется… Безболезненно, без страха, без предательства. Всего одно движение, нажимая на курок, всего одна пуля и всё закончится, всё придет в его норму. Но нет, он даже не позволяет пальцам дернуться в направлении левого угла матраца. Хотя в голове что-то так навязчиво кричит убить; убить раз и навсегда, и больше не вспоминать, не искать, не давать защиту и не беречь эту никчемную жизнь.

Сил на раздраженный рык даже не хватает, и Питч понимает медленно, неохотно, что тут он проигрывает, и ни в одном из случаев на этого парнишку у него рука не поднимется. И лучше б было бы, если он его не спасал тогда. Убил бы Шипа чуть позже, но нет, надо было пожалеть, надо было вспомнить этот взгляд серых упрямых глаз, надо было ебучему чувству внутри поиграть в собственника. Доигрался блядь.

Питч поворачивает голову в сторону Джека и не то злобно, не то вымучено смотрит на спящего мальчишку, и в полной тишине понимает, что теперь лучше убьет любого другого, чем сможет, когда-либо причинить вред Фросту.

Хуевая ловушка для самого Ужаса 604. И она, похоже, уже сработала.

Комментарий к Глава

XXIX

Ура! Лис дописал и доредактировал. Надеюсь вам, мои дорогие, понравится эта глава, и глюки сайта не сильно помешают её прочитать.

*Арс Холд, (с венгерского, ars – лик; hold – луна) авторское вольничество, чтобы как-то правдоподобно сделать ему прозвище Луноликий.

**Фишка с передозировкой энергетиками рил существует и на нынешний день, и все заключается в передозе кофеина и витаминов группы В, которые находятся в составе любого такого напитка, однако учитывая что действия происходят в будущем, и там похлеще с химией и синтетикой, Лис взяла вольность усугубить последствия от такого напитка. Но вот лечение, – растительные антиоксиданты (особенно флавоноиды в зеленом чае) и витыми группы С и Е действительно могут снять побочки передоза кофеина или таурина.

====== Глава XXX ======

— Думаешь, дальше будет лучше, маленький Джек? Думаешь, это игра?.. — он неспешно подходит к мальчишке, как всегда такой изящный и строгий, с абсолютным безразличием на красивом лице, и едва ли касается тонкими холодными пальцами щеки Фроста.

— Мой глупый мальчик. Всё ещё наивный…

Джека подбрасывает на кровати, и он хватается машинально за сердце.

Темно. Чертова непонятная темень, но и секунды ему хватает, чтобы с точностью понять, где он находится. Знакомая, почти родная квартира, сумеречная, тихая… Пустая.

Фрост с глухим стоном валится обратно на влажную подушку. Парнишка машинально облизывает потрескавшиеся губы и с досадой шипит, вспоминая обрывочно крышу и отдаленные маты знакомым голосом. Значит, Ужас всё-таки его нашел.

Джек слабо поворачивает голову вправо, пытаясь в этих серых сумерках разглядеть хоть намек на включенные ноутбуки или же темный силуэт на кухне, но ничерта. Он один в квартире.

Тело всё ещё ломит, однако той боли в сердце и легких больше нет. Вопрос, как мужчина смог вытащить его из этого пиздеца остается открытым, хотя Фрост слегка шевелит правой рукой и тут же морщится, ощущая боль на сгибе локтя. Зато мгновенно приходит воспоминания собственного крика и шприца.

Блядь, какой же он долбаеб…

Джек ненавидит эту хрень с острой иглой на конце, вровень поклялся больше никому не давать колоть себя, однако… хищник единственный кому не только позволил, но и благодарен.

Слабость вновь берет свое, но парень не хочет просто так опять засыпать, пытаясь удержать сознание на дольше, и вспомнить всё досконально, а еще подумать почему Ужас вновь его искал, нашел, спас, вернул домой и…

— И ещё раз спас, — хрипит Фрост, но не узнает свой голос, настолько скрипучий и безжизненный.

Видимо это последний раз, когда он баловался энергетиком. Чтоб блять ещё раз… Только приходится возвращаться в унылую неблагосклонную реальность. Он идиот. Ему бы подумать о том, что будет говорить и как опять оправдываться, а ещё подумать о том, что надо бы встать и доплестись до ванной комнаты, но нет, Джек как всегда самозабвенно думает о том, что увидит своего черного тигра, когда тот вернется. Увидит, услышит, возможно даже сможет прикоснуться.

Вспышки того, как мужчина зажимал его у двери яркими всполохами тревожат сознание и мысли, и Фросту приходится собрать все свои силы, чтобы не застонать от желания и досады. Похерить всё так просто и как нехер делать! Чертов он идиот. Идиот с психологической травмой.

К черту, думается парню и он пытается отсчитать до пяти и потихоньку начать подниматься, попутно прикидывая сколько провалялся в постели. Блядский энергетик. Хотя, здесь скорее блядская его самонадеянность.

Фрост морщится от тошноты и тупой боли разливающейся по всей грудной клетке, когда садится на кровати и опускает ноги на пол. И что ему не сиделось у Тео?

«Лучше, Фрост, какого хуя тебе не сиделось спокойно здесь, как и просил тебя сделать Блэк?» — нудит внутренний голос, но парень только морщится и, опираясь о спинку кровати, медленно встает, пытаясь игнорировать головокружение и боль в районе затылка. Пусть он и выглядит как побитая собака, но должен попытаться пройти пару шагов; и ещё ему просто до одурения хочется пить…

— Захотел, блядь, спокойной жизни, — полушепотом сипит он и, придерживаясь стенки, уходит в ванную комнату.

Херовая была затея. Джек это понял конечно с самого начала, но выбора не было, а организм требовал удовлетворения своих нужд, только вот насколько херово было вставать Фрост понял уже выходя из ванной, с силой вцепившись в дверной косяк, чтоб не упасть тут же, растекаясь херовой такой лужицей боли.

О том, чтобы дойти до кухни и выпить воды уже мыслей не было, а перед глазами стремительно начало темнеть, и парень с тихим стоном начал терять точку опоры, наклоняясь вперед; даже чертовы рефлексы не помогли, и косяк на странность ушел из-под рук. Джек уже морально приготовился встретиться с полом, только, как на зло, или на его спасение, входная дверь скрипнула, а через какое-то мгновение его поймали в полете, и над головой раздались приглушенные отборные маты.

— Совсем блядь ебнулся с этой дурью! — рычит сквозь зубы мужчина, никак по приходу не ожидавший увидеть бледного, как бумажный лист, мальчишку, теряющего сознание возле кровати, — Какого вообще хуя вставал, смертник херов?

— Я… — Джек же только выдыхает, потому что на большее кажется сил не хватает, и опять морщится из-за того, что даже в этих крепких руках у него комната идет кругом, — Мне нужно было… ну… И пить хотел.

Джек договаривает с трудом и роняет голову на грудь мужчины, что есть сил прижимаясь к нему, понимая как-то панически, что опять куда-то уходит сознанием, а сказать столько хочется, и вот так подольше побыть рядом с хищником, чувствуя любимый запах, схожий с запахом мокрого асфальта после дождя и, конечно же, сигарет, и дурея от тепла чужого сильного тела.

— Долбаеб… — звучит где-то над ухом Джека приглушенно и емко, но парнишка только придурочно улыбается и вновь отключается, без права хоть ещё на одно слово.

А Ужас лишь материт едва различимо в слух этого идиота малолетнего и, подхватив на руки, делает пару шагов и укладывает на кровать. В голове вертится, что нужно было просто уронить, и чтоб Фрост ебнулся таки башкой об эту чертову спинку кровати, чтоб мозги на место встали, но мысль периферийная и мужчина от неё отмахивается.

На часах почти пять утра, и он знает, что беловолосый не очнется ровно до завтрашнего утра, учитывая, что он и так уже проспал больше суток. Значит, для поиска одного конкретного щенка у него есть время. Ужас мельком смотрит на старый ноут, у которого индикатор оповещений мигает синим, и ухмыляется, прекрасно зная, что пестрокрылая попалась вместе со всем отделом на его крючок.

Следующее пробуждение для Фроста, как глоток свежего воздуха, или воды… А лучше бы воды. Он щурится от пасмурного, но всё ещё светлого неба и не рискует хоть что-то произносить, ощущая, как горло сковала сухость.

Будь он проклят.

Фрост боковым зрением видит своего хищника и почти подрывается, чтобы начать что-то говорить, но спохватывается и заставляет себя лежать на месте, прикрыв глаза. Звук работающих ноутов, тихого порывного ветерка от открытого окна и тихих шагов почти умиротворяет, если бы только Джек не стрессовал и не знал, чьи это шаги.

Чертов его внутренний мир и его психика, раздробленная и отданная вся и без остатка этому Ужасу.

Парень едва ли дергает головой в сторону, но тут же спохватывается, понимая какая сейчас будет боль, однако вместо этого он чувствует лишь отголоском тупую волну пронесшуюся по телу, даже не боли, а скорее дискомфорта и чего-то тяжелого. Странное, но вполне объяснимое ощущение. Мальчишка только ровно и долго выдыхает, понимая, что ему стало намного лучше. Правда вот на смену боли и тошноты пришла жажда, голод и как ни странно стыд.

Джек же ничего не говорит, даже не пытается, когда слышит, как мужчина опять прошел в комнату, отодвинул скрипучий стул и сел за ноутбук, по звуку поставив рядом стакан с соком.

«Чертов любимый психопат эстет», — думается Джеку, и априори бури внутри он едва улыбается.

Он безумно скучал по этому ощущению по утрам: по сквозняку от окна, по шуму ноутов, и вот такому немому, почти бесшумному, присутствию Блэка. Джеку хочется зареветь от тупости происходящего и от собственной глупости, но ничего лучше, чем попытаться встать он не делает.

«Да, блядь, давай Фрост, поднимайся! Сделай так, чтоб ещё раз на тебя наорали и пригвоздили к месту одним взглядом!» — рявкает подсознание, но беловолосый лишь мысленно ухмыляется; он будет рад даже нескольким словам своего мужчины или даже этому злому взгляду.

Однако когда парень осмеливается приоткрыть глаза и сесть на кровати, ничего из передуманного не происходит. Его палач даже не смотрит в его сторону, даже не поднимает глаз, продолжая что-то забивать в старенький ноут. Вот так жестко и безразлично, вот так ироничные представления Фроста даже о скандале рушатся в один миг. И только это придает ему сил из-за злости подняться и, чутка покачиваясь, пройтись к холодильнику, даже не оборачиваясь и шлепая босыми ногами по линолеуму.

Почему ему устроили бойкот и внаглую не замечают, Джек понимает. Даже очень хорошо, даже принимает позицию мужчины, когда выпивает чуть ли не всю бутылку прохладной воды, только ублюдская детская обида всё равно грызет изнутри, и парень ничего с собой поделать не может. Ровно, как и знает, что если начнет разговор, если подцепит это показушное молчаливое спокойствие, то наверняка они вновь поцапаются. Как всегда и по блядскому. Потому он зависает у холодильника, в попытке понять что делать и осматривая свои заклеенные пластырем руки, на сгибе локтей и правом запястье. Питч исколол его почти всего, и боль по-прежнему присутствует, хотя сейчас организм ещё даже не полностью проснулся. Фрост только усмехается уголками губ и думает какие тут стояли маты, когда Ужас пытался вытащить его из коматоза.

Мысли о своем хищнике и что вот он, твою мать, — рядом, только обернись, подойди, — пугают и будоражат одновременно.

«Но ты же упрямый осёл, ты лучше пройдешь мимо и будешь играть в такую же молчанку не замечая его, чем тупо начнешь разговор первым!» — Фрост молчит на это, потому что даже в мыслях самому себе ответить нечего. Он боится хоть какого-то изменения, потому только продолжает их немой спектакль, возвращаясь к кровати, там, где рядом с ней по-прежнему его рюкзаки, достает пару вещей и демонстративно удаляется в ванную.

Когда он хлопает дверью и остается в пустой прохладной комнате, ему хочется зареветь, но парень только с силой закусывает изнутри щеку и думает, что ему нужен хороший холодный душ, так — утихомирить чертову тонну эмоций и смыть липкий пот. А уже потом, когда он выйдет, возможно он решиться поговорить.

Напряжение, напряжение… Ебучее напряжение. Джек нервно дергает головой, смахивая новые пару капель с мокрых волос, и дергано нарезает несколько кусков синтетики, в народе зовущейся мясным хлебом, думает, что стало ещё хуже и, как назло, или из-за ебанутых мыслей задевает острым лезвием палец.

 — Да твою блядь мать! — не выдерживает беловолосый, отчеканивая каждое слово на всю кухню, теряя последнее терпение из за накалившейся ситуации, — Пиздец блядь!

Ситуация хуже некуда, но да, он-то, как последний ненормальный шизик, знает, как сделать ещё более атмосферно. Джек тут же с шипением, и понимая что порез глубокий, сует палец в рот, а испачкавшийся нож кидает в раковину. До нелепости идиотски хуево, а ещё кровь медленно наполняет рот и приходится сглатывать; не то чтобы он не пил свою кровь раньше…

Только легче не становится и он думает, где в последний раз видел бинты. Хотя перспектива развернуться и пойти в комнату ему не светит, учитывая, что он знает какой взгляд получит. Он полный кретин: стоит на кухне, только после душа, ещё с мокрыми волосами и в одних джинсах, ведь блядь кофту было западло надевать, и сосет собственный палец — хуже некуда! Да хер он пойдет и найдет бинты!

Только вся психологическая ломка заканчивается через пару минут, когда к нему бесшумно подходят сзади и нагло разворачивают, хватая за плечо. Дебильная ситуация и он сам дебил, потому что не знает что делать и смотрит немного прихуевше на мужчину, у которого ноль эмоций на лице, разве что взгляд выражает то самое легкое презрение, с пониманием какой Фрост идиот.

Тотально…

Проносится у Джека, когда Питч молча берет его за запястье правой руки и тащит как умалишенного в другую комнату, дергает сильно за руку и почти швыряет на кровать. Всё также молча и без какого-либо выражения эмоций. Джек почти посторонний свидетель, лишь с преданным восхищением наблюдает за своим хищником вблизи, пока тот берет со стола несколько бинтов и пластырей, и возвращается к нему.

Усталое «долбаеб» Джек почти пропускает и дергается только через секунду, изумленно смотря, как Питч доканчивает перебинтовку поврежденного пальца и больше ничего не говоря, отходит от него.

«Вот и поговорили», — горькое в мыслях, но парень только отмахивается и не понимает его.

Действительно не понимает этого человека. Хотя логику и поступки психов всегда было сложно понять даже профи из полиции, к примеру, а обывателю тем более… А он тут, твою ж, решил понять самого Ужаса. Фрост только фыркает и заинтересованно шевелит указательным пальцем на левой руке, чутка морщась от боли, но понимая, что до сухожилия он не дорезал.

Ему хочется проорать: «какого черта, почему ты молчишь?», но парень только сжимает до скрипа зубов челюсть и поднимается, чтобы пойти дальше готовить. Как-никак еда ему нужна, хотя бы пару чертовых невкусных кусочков.

«Давай, трусливый идиот!» — и Джек нехотя плетется на кухню.

— Ты так и будешь молчать, или способность заговорить первым никак на тебя не распространяется? — равнодушный голос настигает его посередине квартиры, когда он почти под аркой, между двумя комнатами, и беловолосый резко тормозит, а ненавистный едкий холодок пробегается по спине.

Парень только выдыхает и больше не может: не сосредоточиться, не продолжить свой маршрут, он громко фыркает и разворачивается, чтобы скрыться в ванной, назло Блэку, а проще — самому себе. Только вот хищнику надоедает, и прежде чем мальчишка доходит до двери, он порывается первым, почти перед самым носом Фроста захлопывая дверь и одной рукой преграждая ему движение.

Джек же, как всегда, ебанутое существо, даже сейчас не пытается что-то сказать, или хоть сделать вид что боится. Просто стоит к нему спиной, в нерешительности задержав руку над ручкой двери, и шумно дышит, потупив глаза в пол. И у Питча не остается на него терпения, вровень и всем нервам.

— Ты вообще думаешь, когда что-то блядь пьешь? — шипит мужчина, слегка склоняясь, так, чтоб мальчишка понял насколько его достал.

— Мы опять начали, да? — Джек тихо фыркает и понимает, что его сейчас ждет полный армагеддон из матов и разбор всех полетов.

— Мы еще то не закончили! — рычит Блэк и разворачивает к себе пацаненка, он осматривает это беловолосое чудовище слегка злобно и с силой прижимает к косяку двери, хотя большее желание ебнуть башкой этого смертника об косяк.

— Не смей! Просто, твою ж мать, не смей! — змеей шипит парень, аналогично прошлому не желая, чтоб вновь на него орали. И Джек уже мысленно собирает вещи, зная, что конечно же Ужас не позволит тут препираться.

— А угомониться и послушать?

Это звучит неожиданно спокойно, приглушенно и без резких слов, настолько ошеломительное из привычной их перепалки, что выбивает Джека из колеи, и он не выдерживает, понимая голову и с отчаянной злобой смотря на мужчину:

 — Да, что я тебе сделал, чтобы ты так себя вел со мной, Блэк? Что, блядь, не так со мной или с тобой? Я устал от этой всей хуйни, и ты как всегда можешь меня послать и конечно же пригрозить! Но что не так, что опять? Я не собираюсь зависеть, я не хочу быть здесь из-за того, что тебе взбрело в голову и...

— А лучше быть распотрошенным на улице? — не выдерживая, рявкает Питч, смещая мальчишку к стене, — Лучше быть разрезанным по кускам на блядском складе или в ещё одной пыточной? На тебя, сука, охотятся чуть ли не все психи этого города, а как вишенка на торте — Градиентник, а он мне, блядь, здесь истерики устраивает!

Тон Ужаса настолько повелительный и внушающий, и вместе с этим настолько же и уставший, что Джек теряется, обмирая, и растерявшись полностью, с непониманием смотрит в желтые глаза, ища чертов ответ.

И всё. И для Фроста это второй тотальный за это утро. И чертова тишина, как подтверждение его шока.

— Что?.. — переспрашивая вслух, нарушая вязкую тишину, потому что не может поверить в услышанное, и то что это ему говорит именно Ужас, и Джек не понимает, почему его начинает трясти от нахлынувшего осознания.

— То, блять! Или не расслышал? — едко парирует хищник, с удовольствием и так привычно сжимая мальчишке горло, — Наш малыш решил собрать зимнюю палитру и угадай, кто нужен ему для идеального завершения коллекции?

Питч придирчиво осматривает напуганного пацаненка, он почти доволен реакцией Фроста, но мальчишку же нужно добить, потому он только ухмыляется и ядовито продолжает:

— Распотрошенный, растраханный, с разрезанным лицом и покромсанный… чертов альбинос. Природный, блядь, альбинос у нас в городе только ты, а у него хватит ума, чтобы тебя выследить, учитывая, что мальчиков и девочек он находил по регистрам!

— По...почему сразу мне не сказал?.. И... Градиентик, остальные... опять?.. — Джек поднимает беспомощный взгляд на Питча, чувствуя, как липкие воспоминания заполняют мысли, но до чертиков не хочет вновь это чувствовать и вспоминать.

Поломанный и безнадежный мальчишка.

И эмоции хищника вровень меняются, потому что вид Фроста сейчас не жалкий, а напуганный и отчаянный, с вопросом в серых глазах, почему опять именно он. И это так чертовски бесит мужчину, и приходится удержаться, чтобы сильнее не сжать руку на горле, чувствуя под пальцами как сильно и быстро бьется кровь в сонной артерии.

— Не хочу, как тогда… — едва ли шепотом, едва различимо, и Джек напугано вздрагивает, заглядывая в золотые глаза хищника, — Не хочу, Питч...

Ублюдочный белый цвет и серебристый взгляд, который он должен был проклясть в самом начале. А ярость на мальчишку растворяется за секунды, как будто её и не было, оставляя пепельный осадок внутри.

Его Рагнарёк и самое ебучее попадалово в жизни.

И чертов пугливый звереныш, с громадными серыми глазищами полными страха и слез... на которого не остается ни сил, ни терпения, и Ужас просто делает то, что подсознательно хотел всё это время: без слов, без агрессии приближается и целует, не резко, но грубо и жадно, проходясь языком по ровному ряду зубов и заставляя мальчишку открыть рот, углубляя поцелуй.

Ветер за окном стихает так и не перерастая в настоящий ураган, вровень стихающим эмоциям между ними. Потому что Джек сдается первым, с каким-то собственничеством и желанием быть под защитой порывается к мужчине, обнимает его за шею и тянет на себя. Потому что Блэк убирает пальцы с беззащитного горла, нетерпеливо притягивая мальчишку к себе и оглаживая голую спину, сжимая его ещё крепче.

Белоснежная погибель, от которой даже ему не скрыться. Хотя Ужас посылает нахуй даже эти мысли, на пару секунд отрываясь от губ мальчишки и полуукусами спускаясь на изящную шею, позволяя Джеку всхлипывать и вцепляться пальцами в свои волосы.

— Питч… — звучит надрывно-жалобное, когда он с силой прикусывает за плечо, и тут же зализывает, заставляя мальчишку потираться и прогибаться.

— Четыре дня, сволоченыш! Тебя не было четыре дня! — зло шипит Блэк на ухо беловолосому и бесится от того, что ушло столько времени на его поиски и вдобавок несколько суток на восстановление, — В следующий раз я тебя убью на месте!

— Прости, прости, прости! — взахлеб шепчет Джек, но готовый и на это самое убийство и на всё остальное, потому что уже похер, потому что руки его любимого мужчины перемещаются на ягодицы и Джек готов взвыть в голос.

А потом и вовсе мысли с сознательным прерываются к херам, когда Фрост слегка отталкивает от себя хищника и нетерпеливо помогает ему снять черную майку. Блядские пару шагов к кровати теперь ничего не значат, и Джек только стонет громко и не сдерживаясь, во весь голос, когда его толкают на кровать и прижимают к матрацу, разводя коленом ноги в стороны. И целуют так по блядски развратно и глубоко — долго, ненасытно, с нарастающей агрессией и жаром.

— Не могу больше… Питч! — вскрик и загнанное дыхание, когда с него снимают джинсы вместе с бельем.

И желанное возбуждение только усиливается, хотя должно быть стыдно, но Фросту похуй, он только призывнее, ещё шире, раздвигает ноги в стороны и прогибается в пояснице, подставляясь под жадные касания рук и стонет пошло от укусов на груди.

Ещё, прошу, не останавливайся, ещё! — мысли? Но нет, нихуя не мысли, когда Джек видит над собой эту похабную усмешку и обещание в горящих глазах, и его без церемоний переворачивают на живот.

«Блядь, да! Да, да, да!!» — сколько же он мечтал об этом!

Мальчишка стонет в подушку и встает на колени, раздвигая ноги и нахально, без зазрения совести, соблазняя, но сознание ебуче подводит и его ведет, когда он так четко слышит вжик чужой молнии и еще сильнее прогибается, ложась грудью на влажную простынь.

— Питч… по-пожалуйста, твою ж, Питч!.. — мысли, мысли, стоны, опять мысли, блядские похабные образы, и Джек не может насытиться, подставляясь под каждое движение, под каждую ласку и постанывая от нетерпения. Зная, что голос у него сорвется под вечер. Он комкает неповинную простынь и как последняя шлюха ждет, когда его трахнут, грубо оттягивая за волосы.

Мальчишка только пьяно улыбается куда-то в подушку, чувствуя как мужчина пристраивается сзади и виляет бедрами, но за такое самовольничество его с силой прикусывают за холку, а над ухом звучит хриплый голос:

— Доиграешь, блядь, сейчас!

— Питч… Пожалуйста… — Джек всхлипывает, Джек готов молить, потому что секса не было почти неделю, потому что он до безумия хочет своего любимого тигра, потому что у него не просто стоит, а прижимается к животу и истекает смазкой и потому, что он до цветных ядовитых точек перед глазами хочет почувствовать, как его натягивают на большой член.

И когда на ложбинку меж ягодицами льется чутка прохладный лубрикант, а за ним два пальца слегка давят на колечко мышц, проникая внутрь, парнишка стонет нихера не тихо, зажмуриваясь и прогибаясь ещё больше.

Его личное «блядь» уже не помогает, и остается надрывно вскрикивать и стонать, в перерывах умоляя ещё и ещё.

Вышка.

Чертова вышка для обоих. И оба это понимают. Потому что дальше пиздец и ад, потому что дольше чем на пару минут растяжка не задерживается, потому что Джек хочет ощутить это даже с болью, и потому что хищнику пиздец как надоедает ерзающий насаживающийся на его пальцы шлюховатый мальчишка, весь покрытый испариной, такой откровенно скользкий и горячий внутри.

Хочется сказать, как он его ненавидит, но с губ срывается только нетерпеливый звериный рык, когда мужчина толкается в тугой пульсирующий вход и довольно ухмыляется громкому крику парня.

— Твою ж сука мать, черт-тебя-дери, да! Да-да-да! — Джек не знает больших матов или теряет их, приподнимаясь слегка на локтях и хватая ртом нужный блять воздух. Он капризно щурится от неожиданно ставшего слишком светлым дня и задыхается от ощущений, и глаза слезятся не то из-за света, не то из-за охрененной растянутости внутри.

Блэк охуенен, только он и охуенен, бьется в голове, и Джек запрещает больше какие-либо мысли. Только слегка поддается назад и дразнит, глухо застонав от наполняющего его удовольствия. Фрост ебанутый, и он знает что ебнулся окончательно, но желает только одно, чтобы это не заканчивалось, потому провоцирует: ложится вновь грудью на кровать и еще шире разводит ноги в стороны, намерено, блядь, этого хищника пытаясь сорвать с цепи.

И срывает, когда его вовсе не осторожно хватают за волосы и заставляют приподняться, не обращая внимания на развязные всхлипы и поскуливающие стоны.

— Что я тебе говорил, а? — жаркое дыхание опаляет затылок и мальчишка только вскрикивает, когда в него толкаются глубже, до конца, — Не дразни, блядь, меня!

Рычание вместе с новым укусом на загривке, и новый грубый толчок, заставляя Джека прогнуться и зашипеть.

— Пожалуйста… — всхлип на грани различимого, но Ужасу нравится, он поощряет и понимает, что уже сорвался, так что поздно, блядь, тянуть за эмоциональный стоп-кран, потому медленно ведет языком по позвоночнику мальчишки, пока вновь не добирается до шеи и не прикусывает, слегка оттягивая кожу и начиная грубо двигаться в напряженном теле, заставляя Джека вздрагивать при каждом движении.

— Ещё, — хриплым голосом приказывает Питч, прикрывая на секунду глаза и сильнее правой рукой оттягивая белоснежные волосы.

— Пожалуйста, пожалуйста… — задыхаясь, послушно умоляет мальчишка, нетерпеливо встречая каждое его движение и принимая в себя максимально глубоко, всхлипывая и продолжая умолять, — Пожалуйста, Питч!..

Блэку хочется сказать — хороший мальчик, только слов не остается от разгоряченности юношеского тела и от этого пропитанного удовольствием и мольбой голоса, и он почти выходит из парня, замедляясь в последний раз, и через мгновение тут же резко поддается обратно, растягивая скользкого податливого мальчишку, и задавая жесткий темп, заставляя беловолосого кричать в голос.

На периферии пусто и это взаимное; Джек наконец получает желанное, извиваясь в сильных руках своего хищника, позволяя себя жестко трахать, а хищник как-то совсем в последний раз вспоминает, что надо бы Фросту преподать урок и перемещает руку на его горло, слегка сжимая и жадно врываясь в изящное жаркое тело. И ведь Джек совсем ненормальное существо, только подчиняется, голодно принимая любые правила игры и только ещё больше запрокидывая голову назад, чтобы Питчу было удобнее драть его без перерывов и сжимать за глотку. И он молит только об одном: не останавливаться...

У него медленное размеренное дыхание, почти сонное и до удовольствия правильное, легкие мурашки, гуляющие по обнаженному телу и кровавые укусы на ключицах и шее, а всё что его прикрывает — это телесного цвета пластыри на руках, тихо шуршащие, когда он шевелится, как у наркомана. Хотя, последняя аналогия верна — без Ужаса у Джека начнется настоящая ломка и он вскоре подохнет...

Прохладный сырой сквозняк нахально пробегается по горячему телу и приятно холодит кожу, заставляя в очередной раз прикрыть глаза. Фрост не знает, взаправду ли то, что творится сейчас или нет: они лежат молча, в темноте; едва ли вдалеке высотки могут что-то осветить, спокойно и без особого желания говорить, как никогда ощущая присутствие друг друга и молча принимая это. Джек наслаждается этим, лежа на плече мужчины и чувствуя, как чужие тонкие пальцы едва ощутимо перебирают его волосы… Слишком сюрреалистично для такого как он, слишком неправдоподобным кажется их спокойствие и плавное примирение. Не для таких как они. Но он свидетель и участник, и от этого почти захватывает дух.

За окном скоро начнется настоящая буря; погода наконец таки сподобилась, и ртутные облака нависающие низко над городом сулятчертов проливной дождь ещё на целые сутки. Но сейчас только тихий сквозняк и далекий, почти неслышный, шум ночного города.

— Мне еще долго нельзя будет выходить? — спокойно спрашивает Джек, даже без особой задней мысли, а надо бы сейчас это спрашивать.

— Пока я его не выловлю, — через полминуты следует вровень его тону ровный ответ.

— Почему… — парень слегка прочищает горло и продолжает, на несколько тонов понизив голос, — Почему ты не сказал, что он на меня охотится? Я пусть и… дурак, но просто бы тогда сидел здесь и… И не было бы всего этого.

— Думал, ты поймешь, — хмыкает Питч, лениво перебирая мягкие белые пряди, — Да и планировал выловить раньше.

— Он ведь уже появлялся, — Фрост слегка хмурится, вспоминая статьи прошлой охоты Ужаса и не понимает в чем загвоздка, но на темное созерцание комнаты забивает, и просто смотрит прищурено перед собой, ожидая ответа.

— Да, тогда ушел слишком быстро. Ну и сейчас мальчик хочет выебнуться, — Ужас делает паузу, думает, что возможно пожалеет о своих словах, но всё-таки для Джека уточняет, — Правитель — это и есть Градиентник.

Впервые парень вздрагивает, и тут же резко вновь прижимается к горячему боку мужчины, вспоминая выпуски новостей и понимая, что пиздец как нарвался. Правда озвучивать что-либо после этого не хочется и беловолосый просто лежит, дальше успокаиваясь от поглаживаний мужчины и переваривая слишком чернушную для себя информацию.

— Потому до окончания охоты ты сидишь здесь, — приглушенно и без доли нажима через пару минут поясняет Питч.

Джек же не отвечает, забивает на всю муть с чертовыми маньяками. Он просто кивает и нежится в таких странных объятьях, осознавая, что это нечто новое для них обоих.

Всё течет слишком плавно, не свойственно для обоих спокойно, но каждый из этого небольшого разговора понимает, что теперь всё по-другому и они пришли наконец к тому общению, где можно не цапаться и не грубить, а просто общаться обычными фразами с обычным тоном, подпуская друг друга еще на один шаг ближе.

Только страха нет. Осознание, принятие и легкое, почти неощутимое, удовлетворение с пониманием. Но зная наверняка, что дальше будет только ближе и неотвратимее.

Сильнее. Болезненней.

С непомерным собственничеством…

Через минут десять Джек, наконец, сдается на власть мерно текущих в голове мыслей и прикрывает глаза, но не уходит в сон; они оба не собираются спать и обыденно думают о своем, но не прерывая тактильного контакта. Потому что Джеку хочется продолжать, и он слегка лишь, кончиками пальцев, поглаживает мужчину по груди, а Питч всё также в открытую и явно наслаждаясь перебирает, поглаживая, мягкие белые волосы мальчишки.

— А теперь, может быть, поговорим?

Вопрос задан без нажима, едва ли с усмешкой, и Фрост сразу же тушуется, прикусывая губу, но всё равно отвечает, слегка пожимая плечами и зная прекрасно, что этот жест Питч почувствует.

— Почему ты пил энергетик, учитывая, что ты не переносишь эту химию от слова вообще?

— От того придурка нужно было убежать, — тихо оправдывается парень, но подумав, тихо добавляет, — Хотя по первой предназначался для смотрителя квартир, думал подкуплю и переночую.

— Но как всегда у тебя не пошло по плану, и ты решил похерить свое здоровье, — усмехается мужчина, желанно запуская теперь всю пятерню в мягкие пряди и подмечая, как Джек тянется за этим прикосновением.

— Ага. И да, — Фрост больше не мнется, просто подбирает слова и собравшись, тихо выговаривает, — Я не знаю как ты меня вычислил, но я благодарен тебе… Ты ведь знаешь.

— В следующий раз, Фрост, эта хуйня тебя убьет через минут пятнадцать, потому что ты разорвал себе организм к хуям этой синтетикой. И будь уверен, если я успею, что маловероятно, после выздоровления я тебя прибью самолично. Либо ты пожалеешь что выжил. Понятно выражаюсь?

— Да. Прости… — Джек чутка поворачивает голову и утыкается носом в сгиб на шее Блэка и довольно щурится, хотя всё ещё чувствует себя придурком. Виноватым придурком.

За окном сверкает первая молния, и внезапный порыв ветра нарушает создавшуюся безмолвную обстановку. Джек вздрагивает от этого, и ведет плечами от сырого усилившегося сквозняка, но через пару мгновений Питч без особых усилий дотягивается до пледа лежавшего у стены и прикрывает голого мальчишку, небольшой кусок ткани накидывая и на себя. И Джек успокаивается, устраиваясь поудобнее и вновь позволяет себя крепко обнять. Ужас на это только предсказуемо хмыкает, но никак не комментирует действия беловолосого: на сегодня с него мыслей хватит, вровень словам, он лишь вновь запускает пальцы в белоснежные пряди мальчишки, и позволяет комнате окончательно погрузится в тишину.

Пожалуй, с таким примирением и выводами он готов согласиться, учитывая, что теперь уже даже не хочется лишний раз повышать тон на свою личную белоснежную погибель.

Комментарий к Глава

XXX

Долгожданная 30 глава! Лис очень старался, и всё вышло по задумке и как планировалось.)) Надеюсь вам, мои дорогие читатели, понравится. И ещё одно маленькое объявление. Лис на месяц-полтора берет отпуск. И пусть эта часть получилась, на мой взгляд, не сырой и тоже с эмоциями, но автор чувствует как медленно, но верно начинает уставать и утомляться от постоянной атмосферы Психо. Потому, нам всем придется сделать перерыв, возможно и долгий, но, увы, необходимый. Лис очень благодарен всем тем, кто поддерживает, вдохновляет и присылает прекрасные комментарии и сообщения, и поверьте, после отдыха вновь буду творить и сотворять нечто новое и прекрасное.

Но а пока же, официально могу объявить, что Первая часть “Психо города 604” закончена. Но впереди будет не менее вкусная Вторая и заключительная часть. Спасибо большое всем за внимание, приятного чтения, много вдохновения и удачи, и до скорых встреч!

V.S группа вконтате не останавливает свою работу, и там так же будут выкладываться интересности и порой мои зарисовки на тему Кроджека.

С уважением и любовью ко всем вам, Лисkey.

====== Глава XXXI ======

Это была его глупость, безмерная и детская. Под визг черного потока машин и сплошные нудные репортажи новостных блоком в ядовитой иллюзии «хорошего» города, который со всем справляется.

Всего-то радостях и эйфории притащить любимого анонима к себе, просто и забывшись… И только на пороге входной двери очнувшись и чуть ли не вскрикнув, поняв сука какого хера он творит.

Тупая, тупая мать! Ублюдок её хахаль, и он — такой грязный и никчемный в глазах Кая, но нет, просто нет — этого не могло случиться! Однако серая потрескавшаяся дверь за его спиной свидетель, и воспоминания о черных пакетах и залитом кровью поле.

Дайли ненормальный и знает об этом, однако страх все равно в его глазах слишком заметен, и паника медленно поднимающаяся где-то из глубин сознания. Но нет, Кай все понял сразу, в мгновение и без слов, но ничего не сказал, даже не обматерил, всего лишь вопросительно приподнял брови, словно спрашивая этим — действительно хочешь еще раз здесь остаться?

И мальчишка наверное впервые высказал свое мнение: закачав как хренов болванчик головой из стороны в сторону. А дальше мужчина все решил за него, лишь коротко приказав собрать нужные вещи и навсегда забыть дорогу в этот гребаный дом.

Ему не так много и не так мало, но это первое адекватное что он делает — уходит с почти незнакомцем из своего дома и действительно стирает все воспоминание об этом змеятнике. Полиция не докопается, а пол, черт бы с ним, Дайли похуй кто будет отмывать пол.

И дальше только дорога до следующего квартала, запутанные вереницы улиц, в которых темноволосый мужчина разбирался лучше, чем он — местный идиот, и совершенно другая квартирка на четвертом этаже, чересчур тихая и темная.

И Дай по началу или от ухода в своим мысли даже не понял какого-то хрена, почему здесь? И как человек недавно, буквально днем, приехавший в город, успел обзавестись временным жильем? Но ему плевать, наверное с того момента, как переступил порог импровизированной гостиной поделенной со спальней. Плевать настолько, что будь они даже в чертовом подвале в стилистике психбольниц, парнишке было бы до лампочки. Четкое ощущение что они вдвоем здесь тишина начисто бьет все остальные реакции и вопросы.

Подросток в который раз называет себя идиотом, мелким недомерком, но нетерпеливо облизывает губы и прикрывает глаза, когда Кай, отшучиваясь в своей манере и рассказывая что-то там про бывшего хозяина квартиры, подходит к нему сзади, осторожно так кладя руки на плечи и притягивая к себе ближе. Наверное, мальчишка ебнулся или просто ему стало наплевать, он же псих — ему можно, потому устает думать и просто с тихим отчаянным полустоном облокачивается на позади стоящего мужчину.

— Я… не смогу уйти, — слишком шумно сглотнув в создавшейся на минуту сумрачной тишине шепчет Дай, зажмуриваясь и понимая, что станет конченным ублюдком, если когда-нибудь этот мужчина его бросит.

А ебанутые телевизионные психиатры-сучки говорят, что подростковая любовь всего лишь чушь и временное явление.

Бред.

Они и их восприятие за розовыми очками — это чушь и полная хуйня. А он живой, он чувствует, хоть что-то еще может чувствовать, не может уже без…

— А тебя кто-то отпустит? — перебивая его мысли, слышится хриплое со спины, и губы мальчишки непроизвольно растягиваются в усталую, но чертовски счастливую полуулыбку.

Рай существует после Ада? Скорее всего — нет, всего лишь чистилище. Но он готов и на это, потому что ему не позволено большее, и слово Рай он ненавидит. Но вот от своего анонима, который уже и не аноним, не откажется. Ни за какие кровавые дорожки сея психованного города.

Чертовски сложно и неуютно, когда от него отходят и начинают разбирать вещи, молча и в зыбком полумраке. Это не устраивает подростка, и тем более он — псих: Кай сам говорил, а потому ему можно — всё можно. Потому…

Стремительно пересечь узкую комнату и с силой прижаться к мужчине, ничерта не объясняя. Потому что даже матов недостаточно для объяснения всего, что копошится острыми иглами внутри, а ебнутое сердце рвет мышцы, отбивая сильные удары слишком быстро, и ему уже больно физически. Но хриплое сбившееся дыхание и многозначительное царапанье чужой кожи явно так намекает на последний вырванный с корнем стоп-кран в эмоциях.

— Отцепись мелкий, и дай освоится… — темноволосый мужчина кидает на кровать несколько футболок и говорит специально непринужденно, в последний раз надеясь, что легкость фразы заставит этого мелкого чертеныша отступить. Хотя бы в последний раз подумать своей башкой.

— Нет!

— Дайли…

Дикий рык волчонка в ответ, и мальчишка не может, поднимая голову и нахально лизнув мужчину в губы. А в ответ ему даже не крик, лишь бешеный взгляд потемневших глаз, и чужие руки сжимающиеся моментально на талии.

— Блядь, Дай!

— Думаешь пожалею? — перебивая своего любимого анонима и преданно заглядывая в глаза, — Не пожалею, даже если воткнешь нож в глотку или начнешь драть без подготовки… — не контролируя свою ебнутую ухмылку и издевательски срывая чужой контроль. Вот так просто и откровенно, спуская всё в гребаное пекло.

А ведь они как долбоебы пытались даже не говорить об этом по переписки или когда звонили друг другу. Делали вид вменяемых и даже приличных…

Невинные монстры, сука.

Только поздно отступать назад; пуговицы на рубашке мужчины жестоко рвутся под худыми юношескими пальцами, а мальчишке стягивают волосы на затылке, оттягивая голову назад, и оставляя на шее первый багровый засос.

Мрак как итог, но у них всего лишь жаркий сумрак и хриплое дыхание — одно на двоих; жалобный, но довольный всхлип мальчишки, и едва слышное — «мой псих» от мужчины, перед первым жадным поцелуем.

— Блядский город ещё не знает, что для меня ненавистно всё, — порывисто шепчет Дай, скидывая черную рубашку с мужчины, когда его приподнимают и сажают на не пойми какой-то столик, и захлебываясь очередным стоном он тихо продолжает: — И я залью улицы кровью, однако мне так же похер на всё, абсолютно! И даже если будут расстреливать — плевать и параллельно. Если рядом не будет тебя — ничто не нужно. Сдохну без тебя…

В ответ ласковые поцелуи по нежной мальчишеской шее, и раздвигая руками худые ноги, пытаясь сохранить остатки контроля и не навредить этому мелкому идеальному созданию. А эти слова Кай ждал давно, еще с первого их видеозвонка, когда увидел этого прекрасного волчонка, сжавшегося на кровати и смущенно на него поглядывающего из-под черной челки.

— Тише, малыш, — усмехаясь и позволяя таки мальчишке кусать себя до крови — маленькому психу можно всё, — Отсрочка для города пока есть. Дней пять точно есть, пока я буду убеждать тебя, какой ты прекрасный и изящный у меня.

— А потом? — Дай отстраняется всего на секунду, шумно дышащий и со слезами на глазах от переизбытка эмоций, он облизывается, хочет поцеловать, но не может оторваться от это горящего тьмой взгляда.

— Потом положу этих тварей к твоим ногам, и ты зальешь улицы кровью, мой любимый.

Есть прекрасные строки из древних стихотворений, есть нежные признания в любви, есть всё что, блядь, угодно — прекрасное и сладкое…

Но мальчишка смотрит сейчас в эти глаза истинного беса и не может даже вздохнуть, потому что это для него самое важное и долгожданное: ему позволят, к его ногам падут все ублюдки этого города. Его любимый Кай сделает это и позволит ему. Он любим самым жестоким бесом, что ещё лучшее могло с ним случиться?

Блядский Север с его белесым пеклом, и чертовым миражем запустелых пятиэтажек.

Фрост щурится, смотря в окно и даже слегка улыбается, понимая, что там, даже далеко за Севером, простирается шизанутый город и кипит ядовитая жизнь.

А тут тихо. Тут он — его хищник.

Джек скорее всего идиот уже по десятому кругу или по двенадцатому, но ему до лампочки и он думает лишь о летней вчерашней, ну и позавчерашней, ночи. Думает, как охуенно таки высыпаться в объятьях самого опасного убийцы всея 604 и как всё же невозможно охуенно просто говорить без тех склок… Святые подъебы друг друга он не берет в расчет. Ровно, как и черное лезвие возле своей глотки и укусы по всему телу — это их чертов ритуал и правило, это то, без чего уже Фрост жить не может. Чокнутый мазохист в руках изящнейшего из убийц.

«Блядский псих», — приходит смешливое в голову, а ему плевать. Потому что…

Джек трясет головой и потягивается в очередной раз, разминая затекшие мышцы плеч и спины — слишком много спал. А нужно было просыпаться на часа два-три раньше.

Парнишка не оборачивается, ровно как и ничего пока не говорит, понимает, что прошедшие два дня — поблажки: ему и городу, а так же Правителю. Но сейчас Блэк…

Нет, не так. Сейчас Ужас вновь довольно плетет смертоносные сети и готовится уйти, чтобы к вечеру кошмарить 604 и доводить Деп до паралича и психического срыва.

Парнишка фыркает, но не радуется, чувство, что так всем им и надо перерастает медленно, но уверенно, в чувство тревоги и переживания. Блядь! Его черный тигр не маленький мальчик и даже не глава банды с завышенной самооценкой, но он все чаще ловит себя на панике за этого невозможного мужчину.

«Как прям малолетняя, сука, школьница», — фыркает саркастично подсознание и Фрост таки согласен. Долбаеб он, но слишком…

Всё слишком. И зашло всё слишком. И боится он за этого хладнокровного садиста слишком. Любит до безумия и даже представить не может, что с его Ужасом что-то случится.

Джек кусает губу и смотрит уже в никуда, продумывая насколько долго Питч задержится сегодня и почему этот блядский Правитель не может просто так взять и выловиться?.. Неопределенная злость из-за страха и паники почти берет вверх, но Джек вовремя возвращается в реальность.

«Неважно кто, неважно насколько выебистый психопат и сколько он может, всё неважно, и каждый ничтожен перед Ужасом», — крутится мысль в голове, которой Фрост более-менее себя успокаивает.

И здесь дело даже не в их теперь совместном проживании, а скорее в факте, что даже будь Джек не знаком с мужчиной, все равно бы считал Правителя и иже с ним психопатов — ничтожеством, которые и в подметки не годятся Ужасу 604.

Весь город так считает, несмотря на мясо, что оставляет за собой Правитель-Градиентник.

— В четвертый раз я повторять не стану, мелочь… — отвлекает голос позади и мальчишка вздрагивает, наконец услышав что к нему обращаются.

— Задумался… Ты как всегда про то, чтобы я не высовывался? — не оборачиваясь, бросает Джек.

— Нет, я про твои мозги и невероятную способность схватывать все налету! — язвит Блэк, — Да, твою мать, конечно же про то, чтоб ты сидел на одном месте и не высовывался!

— Без проблем… — пожав плечами вяло отвечает Джек, впрочем не желая даже спорить или язвить в ответ. Смысл?

— Хороший мальчик.

— А ты язвительная сволочь с самого утра, — бурчит вяло Фрост, отчего-то вновь смущенный этим «хороший мальчик», словно они в постели и мужчина его поощряет за откровенную позу. Хотя… было бы неплохо.

Фрост взмаливается невесть каким богам из-за того что вновь его переключило на гольную похоть и пытается отвлечься, вовсе не вспоминая, как умолял ночью своего хищника…

— Лучше возвращайся поскорее, и не светись слишком уж по А7.

— Ты меня учить будешь? — насмешливо удивляется Блэк, впрочем не раздраженный словами беловолосого, скорее озадаченный такой не скрытой… заботой? Переживанием?

Глупый белоснежный смертник.

— Нет, просто говорю, — отмахивается Фрост, скрещивая руки на груди и в который раз пожалев, что не прикусил язык, — Хотя не бери на свой счет, это я вечно в пиздец ситуации попадаю, а ты у нас матерый псих.

— Ты не просто попадаешь в пиздец ситуации, ты их создаешь на пустом месте.

— Эй! Не будь таким циником, я выживать пытаюсь! Или у тебя есть идеи получше и преподашь мне урок, как ненужно себя вести на улицах А7? — Фрост фыркает явно желая подстебнуть мужчину, но даже не чувствует что сейчас его прожигают хитрющим взглядом.

Преподать урок, значит…

— Нет, зачем же? — раздается шелестящее, подходя бесшумно сзади и в легком захвате пережимая мальчишке горло одной рукой, а другой обхватывая поперек тела, — Просто твоя беспомощность удивляет.

— Дышать тяжело, — с хрипцой шепчет Джек, не ожидавший, что Блэк так тихо подкрадется к нему, но чертовски на самом-то деле дурея от близости мужчины и этого крепкого захвата. Однако Фрост не полный дебил и остатками мозга понимает, что романтики в этом сейчас минимально, скорее…урок? Нет, ну бред же! Не от самого же Ужаса…

— Питч, дышать тяжело… — сипло повторяет парнишка.

— Выбирайся, — следует довольное и будничное, и мужчина усмехается, зная, что Джек не увидит этой коварной усмешки.

— Не могу, — дернувшись слишком резво шипит мальчика, понимая, что из-за резкого движения чуть не повредил себе трахею, а чужая левая рука слишком сильно сжимает горло.

— Глупый смертник, — тихо фыркает Питч, однако склоняет голову чуть ниже, — Выдохни и на секунду расслабься, — теперь голос более серьезный и мальчишка слушается.

 — Не дергайся никогда в таком захвате, у стоящего позади преимущество, а ты подохнешь, и подохнешь стопроцентно, если это профи. Проще расслабится, почувствовать какая сторона тела чувствует себя более свободной, — Ужас говорит приглушенно, почти поучительно и в равной степени довольно, ибо чувствует мальчишку рядом, видит, как этот смертник ловит все на ходу, и это ему отчасти нравится.

Нравится покорность, нравится быстрая обучаемость, нравится сама, блядь, мысль, что этот идиот не так безнадежен. Но совершенно, твою мать, не нравится мысль, что он его защищает и не хочет больше подвергать опасности, и сейчас он дает ему урок совсем не банальщины, а вполне серьезного приема.

Все же белоснежный Армагеддон для него наступил.

Похуй.

Но Джек, на удивление, всё делает верно. Он чувствует и слегка расслабляется, прислушиваясь к своим ощущениям. И потому Питч поощряет, продолжая так же приглушенно:

— Левая, верно, всегда левая. Ибо большинство, даже профи, только если они не левши, дают контроль на правую часть, и ты должен проявить сопротивление там, где тебя держат крепче, отвлекай от более свободной части своего тела. Любая тварь должна понять, что она тебя контролирует, и контролирует в тех местах, где больше идет сопротивления.

— Будешь говорить таким тоном и явно… — Джек не договаривает, задыхается, потому что его горло сжимают сильнее, как, твою мать, кролика в кольцах удава, и грань между уроком самообороны и слишком интимным присвоением почти стирается, отчего Фросту становится ещё более херовее, но он вторит словам и делает так как слышит, старается не сплоховать.

— В твоей башке, идиот мелкий, будет почти такая же каша, если тебя возьмут в захват и перекроют кислород, — Питч отчасти веселится, позволяя намек на улыбку, но все равно контролирует каждое малейшее движение этого беловолосого чудища, — Различие между реальным случаем, когда тебя схватили и нынешним показательным, лишь в страхе и адреналине там и сексуальном возбуждении здесь. Реакции похожи и мозг не может при этом здраво оценивать обстановку: в нем кипят реакции и ненужные эмоции, адреналин равно подскакивает. А из-за паники или, как сейчас, из-за возбуждения команды телу притупляются.

— Я не… не возбужден…

— Ты хочешь меня, — хриплый шепот в самое ухо, отчего ноги у мальчишки подкашиваются, а медленная недостача воздуха кажется уже не такой жизненно необходимой, и Джек тихо всхлипывает, пытаясь отстраниться.

— Нет, не делай упор на спину, так ты не отстранишь меня, — Блэк издевается, успевает лизнуть мальчишку в шею и отстраниться до того, как Джек решает мотнуть назад головой и ударить его, — Бесполезно, это слишком очевидно, потому бесполезно в двойне.

— Ну Питч!.. Ты учишь, твою мать, или… Черт!.. Отпусти, хреново уже…

— Потому действуй быстрее и соображай, пока еще есть доступ кислорода к мозгу и ты не отключился, — тихо поясняет мужчина, — Не упор корпусом, а правой рукой: я зажал тебя поперек, но не смогу одной рукой сдавить слишком сильно, потому попытайся согнуть правую руку и отбить локтем…

Парнишка пробует, едва успевая глотнуть воздуха, но все его мнимое сопротивление тут же прекращают, сдерживая сильней и жестче, давая полностью понять, что он сейчас зависимая марионетка в руках отличного кукловода.

— Я ж отстранился от тебя! — сипит Фрост, понимая, что даже укусить ни за что подходящее эту сволочь не может, и шум в ушах из-за передавленной сонной артерии начинает заслонять собой все остальные звуки.

— Да, отстранился. Но я не отпустил тебя, и давление на горло стало сильнее… И в эту секунду, мальчишка, когда любая тварь перевела внимание и весь контроль на твое сопротивление, попробуй высвободить левую руку. Чувствуешь? На нее почти не идет контроля и сжатия, и это твой шанс. Вырывай её резко и с разворота бей локтем в лицо.

Ужас за мгновение, которое хватает Фросту, отступает на шаг вправо и вообще не напрягаясь ловит руку мальчишки. Всклокоченного, злобного мальчишки, который задыхается, откашливается, но явно вошел во вкус.

— Но ты ведь отступил… — прочищая горло, возмущается Джек, даже не обращая внимание что его немного ведет в сторону.

— Я ведь не собираюсь дать тебе заехать мне по лицу, — прищуривается мужчина, дергая за руку беловолосого и притягивая к себе, — С того момента как я к тебе подошел и до нынешнего твоего хренового удара прошло больше пяти минут. Но в реальности, смертник, это занимает не больше нескольких секунд, и тебе придется включать свой студень и все рефлексы, чтобы остаться в живых.

— Но разве эта… эта... Твою ж! Разве этот прием не нацелен на атаку не подозревающего ничего противника?

— Идиот, причем клинический, — Питч с усмешкой ведет большим пальцем по шее мальчика, пока не нащупывает пульс и в издевательство надавливает, едва пережимая кровоток, — Это всего лишь самый быстрый вариант на раскоординацию противника, а дальше либо серия ударов, либо, в твоем случае, бегство.

— Я не собираюсь убегать! — Джек рьяно клацает зубами и едва отстраняется, уязвленный что его считают трусом.

Однако далеко отстраниться Ужас тупо ему не дает: молниеносная хватка за горло и прищуренный недовольный взгляд в серые глаза мальчишки. Блэку кажется, что нужно было всё-таки задушить… Было бы проще.

— Ещё как собираешься, Фрост, — змеей шипит Питч, без жалости придавливая беззащитное горло сильнее и дергая идиота к себе ближе, — Ты сбежишь, и мне похуй умеешь ли ты бегать, но тебе придется. Ибо, повторюсь в последний раз, я вообще могу не знать где ты и что с тобой — мой мир не зациклен на тебе, мальчишка! И если хочешь выжить, а не повыебываться, то ты убежишь. И желательно как можно быстрее и дальше.

Смертник совсем охренел, как думает Ужас, потому что смотрит упрямо в глаза и молчит, недовольный, злой, явно отчасти обиженный, но, сволочь, без боязни и так же упрямо. Даже не принимает слова, или же всерьёз думает, что ему ничего не грозит.

Кажется, жизнь под одной крышей Фроста разбаловала. Либо это он уже избаловал этого смертника, каждый раз вытаскивая из глобального пиздеца.

— Живешь со мной, но недооценивай других, мелочь. Этой роскоши порой даже я не могу себе позволить, — Блэк говорит спокойно, и медленно при этом разжимает пальцы на страдальной красной шее мальчишки, лениво перемещая руку на белоснежные волосы, и запуская пальцы в мягкие отросшие пряди на затылке.

Слова словами, а Джек не зацикливается на них, хотя и запоминает на всю жизнь, больше всего его привлекает близость мужчины и усилившиеся объятья, это важно, это сейчас ему необходимо, и он отвечает, обнимая своего хищника за шею и придвигаясь ближе. К черту уроки и наставления. Потом продумает всё; сейчас он хочет другого. Хочет его.

— Питч… — хриплый почти молящий шепот Джека, и он показательно облизывает губы.

— Всё ещё глупый смертник, — ни то констатация факта, ни то обреченность, но больше говорить Блэк ему не позволит, сокращая расстояние до минимума.

Утренний жгучий поцелуй, развратный и жаркий, и непроизвольный стон Фроста на всю квартиру, обнимая своего хищника крепче и посылая к черту весь мир.

— К вечеру вернусь, — лизнув напоследок припухшие губы мальчишки, тихо осведомляет Питч, отстраняясь от растрепанного Джека после жадного десятиминутного поцелуя, — И не лезь к столу, мелочь.

Джек лишь хмыкает, облизывается и отпускает, черт его знает как это выглядит, но отпускает. Просто отходит назад, от соблазна, твою мать, подальше, и кивает, переводя взгляд на что угодно, лишь бы не на Питча. Он поражен сегодняшним утром и всем тем что случилось за эти полчаса, но пиздец как рад.

Всё такое блядское и серое, когда хлопает дверь и Джек остается посреди комнаты и тишины — тихое урчание ноутов он уже не берет в расчет. Как в древности, когда девицы рыцарей с походов ждали.

«Только вместо рыцаря у тебя сам Ужас, не круче ли, а, Оверланд?» — нагло так подчеркивает мальчишка про себя и хочет шизануто усмехнутся.

Только сейчас ему не до смеха, и Джек просто вяло стаскивает с подоконника планшет и бредет к разворошенной, вечно не заправленной, кровати. Ему плевать даже на бардак, и апатия захватывает моментально. Все равно день похерен на корню из-за…

Беловолосый морщится и на автомате забивает в поиск новости и какие-то ещё слова, думая всё равно о том, что вчера и позавчера было гораздо круче, когда хищник был рядом.

У Фроста язык не поворачивается назвать это работой, но эти, мать их, вылазки ему перестают нравится с каждым разом всё больше и больше. И парнишка действительно не понимает, что в нем играет больше — ревность и собственничество, либо возросший страх за этого…

— За этого сволочного тигра, чтоб ему психов не ловилось! — выругивается себе под нос Фрост и щелкает по новому блоку новостей, лениво вспомнив что нужно еще и дверь закрыть, ибо кое-кто оставил её незакрытой.

А на планшете виртуальные часы отсчитывают ровно двенадцать дня. Самое начало для чертового пекла. А ему становится плевать даже на солнце, радостно освещающее квартиру и вроде как веселый денек. Всю, блядь, радость взяли и выкачали, а его солнце, то что суко греет его жизнь, исчезло за дверью и сейчас зверем рыскает по А7.

Джек закусывает губу и знает точно — без Ужаса ему нахуй не нужно ни солнце, ни день, ни ночь, ни, собственно, жизнь.

Визг бьет набатом в чувствительные уши, но мужчина только морщится и приставляет палец к губам, хотя пленный всё равно его не видит.

— Помолчи, душка моя, — ласково просит Ро, поправляя челку и быстро набирая новые строки в нужную графу.

Звук набора по клавиатуре почти сочетается в невнятным скулежом позади и его это воодушевляет ещё больше. Ведь нечестно было так — обижать его, Его самого. А тварь, которой пора уже сваливать с главной сцены города, подпортила ему все карты.

Он ведь уже имя нарицательное, чертов Ужас! И шавки в Депе плюют на его месиво, стараясь расследовать только главную ветку, и спонсируют пестрокрылую суку, которая взялась за дело великого и могущественного Ужаса. Но его прекрасные шедевры, его мясо никто и в расчет не берет, так — лишь часть каналов для своих остросюжетных репортажей, в перерывах между действительно крутыми новостями!

Он, видите ли, в подметки не годится, он всего лишь очередной псих!

Пальцы почти ломают несколько клавиш, из-за чего те западают и буква «v» тянется уже на две строчки. Как сильно-сильно кровавая вендетта.

— Хотя это ведь не кровная месть, не так ли, лапуля? — осведомляется мужчина, улыбчиво оборачиваясь на изляпанного в крови и подвешенного за крюки молодого парнишку, светловолосого, но увы, не настоящего.

Настоящего из-под носа увел Ужас.

И его коллекция стала несовершенной. Но…

Он облизывается, медленно, почти предвкушающе, и редактирует нужный текст, чтобы потом сразу пять срочных фейковых объявлений распространились вирусом по сети.

Его противник умен, но вот он умнее и давно раскусил, что да к чему. Потому, если он окажется прав, то сегодняшним вечером убьет сразу двух зайцев, но даже если план частично провалится, он получит удовольствие, или узнает еще кое-что новое о своем враге.

Многие так официально заявляют, что им за честь иметь в противниках самого Ужаса, а ему…

Несколько ненужных дисков резко скидываются с края стола и мужчина неожиданно рявкает:

— Тварь! Убью, ублюдка! Тварь паскудная!

Он дышит шумно, челка выпадает и закрывает теперь пол лица, и он понимает что сорвался. Да неужели опять?

Его крик и неожиданный порыв гнева был настолько резким и странным, что даже пленник мычащий до этого момента, замолчал, шокировано на него уставившись.

— Лапа? О… Малыш? — обернувшись, зовет Ро, но увидев страх в глазах мальчишки быстро улыбается и встает со стула, подходя ближе, — Прости лапочка моя, я не хотел! Да… Я не хотел тебя пугать…

Но как только он сокращает расстояние, перекрашенный альбинос начинает дергаться и снова мычать, пытаясь отстранится от этого больного ублюдка.

— Что, малыш? Ты хочешь сильнее, хочешь, чтобы твой Правитель закрутил спицы в плечах ещё сильнее? Шалунишка… — сладко улыбается уже поуспокоившийся мужчина, и поправив свои волосы обходит пленника сзади и невзирая на истошный вой того, загоняет по спирали спиралевидные спицы ещё глубже, кажется пропоров лопаточные мышцы насквозь, — Тебя это заводит, милый? Ну… потерпи. Я вернусь ночью, и вновь уложу тебя с собой спать… Ты ведь хочешь меня, да?

Всхлип обессилевшего от боли и пыток мальчишки он воспринимает за положительный ответ и только хлопает парня по испоротой в кровь ягодице, мягко улыбаясь.

— Хорошо, будет по-твоему. А пока я затяну посильнее, тебе понравится, обещаю!

Крик парня заглушает писк в ноутбуке, однако и без того Правитель города 604, как он себя решил обозвать, знает, что его вирусная программа уже попала в сеть, и сейчас начнется самое интересное.

«Спать или не спать?» — Джек рассуждает уже вяло, лениво устроившись на подушке, и даже не собираясь идти и включать свет; смысл, если есть подсветка с планшета и за окном еще пока не темная ночь — всего лишь серый сумрак пыльного вечера.

Он думает когда же вернется хищник, но на дверь не смотрит. Да и знает, что даже если сейчас заснет, все равно пришедший сволочной, но любимый, деспот включит свет во всей квартире и нахально его разбудит. Ещё обязательно с какими-нибудь язвительными фразочками.

Джек улыбается на этой мысли и вновь зевает, медленно прикрывая глаза под монотонный бубнеж дикторши очередного выпуска новостей, что он включил на одном из онлайн каналов.

«А когда Питч придет и отыграется на мне в словесной перепалки, можно будет потрепать ему нервы и… И потом довести, чтобы вновь завалил и заткнул поцелуем, чертов хищник…» — расслаблено маячит в голове, и Джек берет на заметку, едва улыбаясь.

Он почти пропускает взволнованное «У нас срочное объявление!» дикторши. Однако фраза «...Ужаса поймали!» снимает всю лень и сон за секунду, и Фрост подрывается на кровати с непонимание прибавляя звук на планшете.

«Нет, подождите… это скорее всего недостоверная информация? Что, как? Дорогие зрители просим минуту терпения, к нам с разных ресурсов поступает информация, которая вполне может быть неверной, потому просим не волноваться… Что? Полиция уже выехала? Как нет? Перестрелка началась на окраине Кромки и прилегающего Ди7… Уже есть жертвы? Но это не новые банды Альф! Мы сейчас выясняем, кто дал информацию о том, что Ужаса поймали…»

— Какого сука хуя?! — рявкает Джек и впивается взглядом в происходящее на экране, где мелькаю кадры стрельбы с любительских камер, непонятные личности возле старой парковки на территории Ди7, и вскользь показанную кровавую надпись на одной из стен, — Причем блять тут…

«Нет, это не разномастные разборки банд, как сообщают наши информаторы, перестрелку затеял неизвестный мужчина, предварительно зарезавший женщину! На стене её кровью надпись и она оставлена для самого Ужаса! Также выяснилось что данный неадекват кричал, что поймал самого опасного убийцу и даже смог в него выстрелить! На место происшествия уже вызвана полиция, но из-за пробки на центральном пересечении шоссе Ди7 и Ди5 полиция не может добраться до…»

Фрост перестает слушать и лишь только шипит, потому что непонятно мелькающие картинки, ебнутые слова дикторши и внезапная шумиха сбивают его с толку, а ещё его пиздец пугает ебнутый псих и слова о поимке. Внутреннее чувство, что будет какой-то пиздец бьет тревогу и парнишка вскакивает с кровати, клянется больше так никогда не делать, но подлетает к столу и разворачивает к себе черный ноутбук.

Торжественная, мать её, клятва, что он ни за что не полезет в дела Блэка осыпается пеплом и трехэтажными матами. Потому что ему не важно кто там кого режет, важно лишь то, что ебнутый псих пытается вызвать внимание великого и мать его Ужасного, и сам подстреленный якобы…

— Нет, твою же мать, это тупо не может быть он! — рявкает Джек сам себе и с силой закусывает губу.

А еще навязчиво крутящейся в голове вчерашний разговор о вылазке как раз в ебучий Ди7. Но мальчишка правда надеется что это тупо фейк! Что это подстава, чтобы задеть Ужаса, что неадекват, чтоб его разорвали черти, подстрелил кого-то другого… Пусть сука, все это будет бредом дешевого шоу!

Фрост наскоро лезет в открытую, без какого-либо пароля, программу Питча, где собраны чуть ли не все следящие камеры по городу и вбивает точное пересечении улиц, задает время и дрожащими отчего-то пальцами щелкает «Enter», дабы увидеть картинку своими глазами. Может это просто в конец ебнутый псих, может просто решил выебнуться, может, просто так совпало, и Ужаса сегодня там не было...

Программа подключает его к нужной камере и к нужному времени, и хриплый вздох обрывается на середине, потому что звука, мать его, нет и Джек нихера кроме своего дыхания не слышит, лишь видит сначала этого самого шизика на заброшенной парковке и ствол с глушителем в его руке, а после и тень в которую он целится, мелькнувшую за рядами опорных колонн.

«Угомонись это может быть кто угодно!» — почему-то не срабатывает, и Джек переключает камеры, щелкает каждую из трех находящихся вблизи парковки, отмеряя по секундам и не понимает, какого хуя и в кого целился этот придурок: в кого, блядь, стрелял и зачем после написал кровью послание Ужасу?

Совпадение, совпадение, совпадение!

Нихуя не совпадение, когда в последнем кадре Фрост замечает знакомую фигуру в черном и с простреленным плечом.

И пелена, белая блядь такая, как простынка, перед глазами, и ему хочется ебнуть дуру, что пищит из блока новостей, а ещё хочется выть, страшно, чертовой белугой или ещё кем. Но сука выть.

Джеку плевать кто он и на кого сейчас похож, но поступить логически не может, да и где эта логика, когда сходишь с ума… А он сейчас медленно сходит и понимает, что здравый смысл вместе со всеми доводами разума просто исчезает, а внутри ярость. Ярость, страх и бешеная боль, ведь… Это не может быть его хищник!

Фросту хватает трех минут, чтобы подорваться за своим ножом, серой толстовкой с капюшоном и зашнуровать кеды, и после он вылетает из квартиры даже не закрыв за собой дверь на ключ.

Он не верит ни во что кроме везения, наглости и самого себя, но сейчас искренне хочет верить, что это просто чужак, что ночью Ужас его вьебет в стенку и будет очень подробно объяснять какой он идиот тупорылый, Джеку до леденящего страха внутри хочется, чтоб это было лишь жутким кошмаром на задворках его дремы.

Беловолосый парнишка облизывает пересохшие губы и слетает по обветшалой лестнице вниз с такой скоростью, что не понимает куда делись целых два этажных пролета. Джек не верит и не хочет верить, но блядский страх достигший апогея толкает на шизу, которая точит изнутри. А мальчишка зависим, мальчика индифферентно не может без своего черного тигра и сделает всё ради него, даже особо не соображая что за этим может последовать и своя собственная смерть.

Ему было безразлично на свою жизнь в прошлом, ровно так же ему будет безразлично на всю жизнь и в будущем, если из этой хуевой жизни исчезнет одно очень опасное существо, которое Фрост уже начал считать центром своего существования.

Ему и невдомек подождать, и он вообще не знает, что сейчас там будет делать и как сможет помочь. Он просто не собирается смотреть тупых циничных ведущих и ждать дома. Ему абсолютно плевать на полицию, зевак, на этого психа, который режет там прохожих. Если нужно, Фрост пройдет по его трупу, собственноручно и прирезав.

Нет, он не убийца и не шизик, но он вполне может стать хладнокровным психом, если увиденное подтвердится и с его Ужасом что-то случилось.

Комментарий к Глава

XXXI

Долгожданная 31глава открывает вторую часть Психо города 604!)) Лис сам рад что смог это написать. Ох... А вот теперь пойдет экшен и жесткач. Так что разогреваемся на этой главушке, через пять дней автор выложит уже 32, и там будет оочень вкусно и страшно!

Спасибо все тем кто ждал продолжения, кто поддерживал и писал чудные отзывы! Лис всем ответит и всем очень благодарна! Вы лучшие, ребята!))

====== Глава XXXII ======

Пыльный сквозняк заставляет остановиться и отвернуться от грязных песчинок что поднялись в воздух: блядская запустевшая парковка и проходной сквозь нее ветер, который здесь как в ущелье — метет всякий мусор и грязь в лицо.

Какого черта я творю? — перебивается волной пиздец какой злости и паники, а потому моментально в какой уже раз стирается, и парень заступает на территорию парковки, но еще не заходит в тень навесной части.

Либо он идиот, либо здесь что-то точно не так, — роется в потоке мыслей одна четкая фраза, но Джек её просто игнорит, и прищуренным взглядом осматривает восточную часть. По идеи ту самую, где очевидцы снимали ненормального… Но, блядь, сейчас здесь никого нет — запустелось, ещё больше пыли и свистящего меж колоннами сквозняка и… всё?

Неважно, безразлично, похуй ему абсолютно! Беловолосый только отмахивается от внутренней паники и забегает внутрь более прохладного и пыльного помещения, надеясь до последнего, что всё что он видел — банальная постановка и тупое остросюжетное шоу.

Но ведь...

Питч…

«Угомонись!» — рявкает сам себе Фрост, натягивая капюшон посильнее и стараясь ступать как можно тише — чертовоэхо каждый его тихий шаг разносит по всей закрытой части так, словно специально хочет показать что он явился на место икс.

На казнь или на зрелище, твою ж…

Херовый у него комок мышц, и кровь гоняет неправильно, отбивая слишком болезненные удары, или это он такой невиданный идиот? Но Джек даже не обращает внимание на загнанное дыхание и на то, что творится под грудной клеткой: к черту всё это, — всё то что он видел. Он надеется что это не правда. Полиция, дикторы, зеваки с камерами — он бы все это послах нахер, если б только не видел собственными глазами на камере, если бы…

Мысль, что возможно это был вовсе не его хищник блуждает где-то ярким маяком в сознании, но зацепится толком и не может, потому что беспринципное чувство страха не дает — глушит даже надежду на хорошее.

А люди, блядь, еще говорят, что в тяжелой ситуации у всего есть надежда на что-то хорошее. Херов неоправданный бред и только.

Фрост цыкает, и заметив ту самую стену видит и надпись, пусть и в тени, путь и не так ярко, как на камерах, но видит этот кровавый контур, и ему отчего-то становится еще херовей. На парковке тихо настолько, что он слышит как его же вздох эхом расползается вокруг, только новый сквозняк глушит, свистит. Или это уже у него в голове свистит? Не важно, мальчишка осторожен, и если что прислушивается к каждому шороху, но сейчас стоит в пяти метрах от злополучной стены и подойти не может — не хочет.

Это надпись, каких тысячи, даже если кровью. Еще одно блядское послание шизика Ужасу…

Фрост рыкает, и с силой зажав нож в руке делает шаг ближе, опасливо поглядывая по сторонам.

А в его голове так и проносится одна единственная мысль, — Какого хера здесь, блядь, происходит?!

Он не задумывается о новых психопатах, которые решили создать трио и подорвать Деп и полицию. Больше всего интересует затаившийся щенок, с прогрессирующим изменением личности, который, судя по последним исчезновениям еще трех подростков, решил себя развлечь по полной.

Ненадолго. Максимум день, а потом ему это надоест.

Животный садизм прогрессирует и Блэк даже знает, что завтра этот ебнутый выкинет новый фокус с похищением, однако еще живые марионетки ему больше будто не интересны. Так тупо и не эффективно. Но что еще взять с этого неопытного изврата?

А часть дня все равно проебана в пустую, и ему почти жаль потраченное время. Однако за отдельную узнанную информацию, так уж и быть, Ужас позволит второй половине дня быть бездарно пройденной.

Мужчина возвращается домой почти в приподнятом настроении и с мыслями о новой программе, которая вполне может вывести на щенка возомнившего себя пиздец каким крутым, только вот... все планы рушатся, как только Питч подходит к двери и не напрягаясь открывает её и моментально включая свет.

— Ну пиздец тебе, смертник, — закрыв за собой с хлопком дверь, резюмирует Ужас, осматривая все тот же бардак в комнате и…

Первая секунда, когда он видит открытый ноут наталкивает на мысль что кое-кого белобрысого пора таки начать пороть, либо вообще раскатать ровным кровавым слоем по стенке, а после разорвать все отношения. Заебал. Но это только первая секунда, а опыт и интуиция, выработанная годами, слегка так тормозит немедленное убийство белоснежного смертника.

Фрост бы не стал…

Или стал, но только по слишком веской причине.

И одного цепкого взгляда хватает, чтобы понять: мальчишка взял с собой только свой нож, накинул толстовку и вылетел из квартиры даже забыв её закрыть. Следовательно, в мозгу у этого смертника…

Всё обрывается, когда на не выключенном планшете вякает блок новостей, с извинениями в сбое программы и пояснением, что сегодня кто-то в восемь часов вечера хакнул их трансляцию и загрузил запись пятилетней давности.

Смачное «долбаеб» уже к Фросту не применимо, а вот ядовитое шипение уместно вполне.

Хакнул тварь все же. Умно блять! Но смысл?

Смысл становится понятен через три минуты и открытую программу следящих камер во всем городе. Значит и программу лично им составленную этот щенок успел взломать, залить фиксовое видео и просто подсунуть все это... мальчишке. Глупому, взбалмошному мальчишке.

Планшет с ворчащими ведущими, кипиш в новостях, вскрытая база и специально сфабрикованное видео камер — подстава чистой воды, однако не для него.

Он плюет на свою жизнь, но как только дело доходит до твоей, готов лезть в пекло даже не подумав.

Блэку уже не кажется, он знает, что сегодня будет веселый жаркий вечерок. Хотя с надеждой, наверное за долгое время, что вовсе не кровавый. Однако… Если эта тварь попытается тронуть мальчишку, Ужас устроит ублюдку встречу с предками преждевременно заведомого плана.

Рука касается липкой стены, без брезгливости от вида крови, но с тошнотворным ощущение внутри из-за самих написанных слов.

Его погубит эта любовь.

Похуй.

У Джека почему-то на секунду двоится в глазах и он со свистом втягивает воздух в легкие, озираясь по сторонам, но так и не слыша ни единого звука.

Блядский псих, только Джек не знает, кто уже точно этот псих. Он тоже псих, потому что к еще даже не высохшему слову Ужас прикасается почти с благоговением и трепетом, потому что внутри больно от страха и паники за такую дорогую любимую жизнь. И он хочет заорать в глотку, на всю, сука, парковку — позвать по имени, выкрикнуть такое пугающее всех — Ужас!

Мой хищник.

Фрост трясет головой и словно очухивается, отскакивая от кровавой стены как от проказы, брезгливо теперь осматривая бетон под ногами и не понимая, какого хрена на нем нет ярких следов крови, как было на видео… Почему есть на стене, но нет на земле? Черт!

Всё не состыковывается и идет вразрез, это ему надо понять и принять, подумать головой, а не шизанутым куском мышц гоняющим кровь!

Искать, искать, искать! Он хочет его найти, убедиться что всё в порядке, и потому не думая бредет дальше, в западную часть парковки. Прислушиваясь подобно испуганному зверенышу и крепко сжимая нож в руке он идет, оглядывая стены и пол — логически же должны остаться пятна и капли крови! Но логики, блядь, тут нет! Затерянное королевство вместо парковки, со своими проклятыми зеркальными правилами, и Джек шипит зверино, яростно, понимая, что кровь в ушах уже бьет набатом, а привычки очень даже заразны.

Только будь жив, съебись куда-нибудь, и пусть я тебя не найду тут! Не найду подтверждения, что все это правда!

Мысли, мысли, образы, обрывки фраз, собственное шумное дыхание на фоне серости колонн и пустынной пыльной парковки, большой — на машин пятьсот, но давно уже заброшенной и ненужной, лишь столбики мелькают в свете от уличного освещения, а здесь уже порядком темнеет, и нет даже аварийных ламп на потрескавшемся высоком потолке. Ебучая крытая парковка и разветвления на секции, еще один этаж под землей и нескончаемые колонны.

Джек змеей лавирует меж опорными бетонными стойками и матерится про себя что забыл фонарик, заходя всё дальше в темные дебри, но еще различая где пол, а где какие на полу следы… Но здесь только старое машинное масло, пыль, пластик то тут, то там и пустота, и тишина.

Да какого хуя?!

Шуршание позади отвлекает, как будто чьи-то шаги, и Джек слишком резко оборачивается, занося нож над головой, чтоб в случае психа наотмашь отбить любой удар. Но позади никого, только лес из колонн и мигающий свет с улиц, едва просачивающийся сюда.

Никого.

Показалось. Галлюцинация. Сваливай отсюда!

Нет!

Фрост медленно выдыхает и вновь оборачивается в сторону куда он шел и тут же вскрикивает от силуэта стоящего перед собой. У мальчишки хватает реакции отпрыгнуть и выставить перед собой нож, а мозги за эту секунду не идентифицируют в незнакомце своего любимого Ужаса.

— Прости, напугал тебя, да? — чуть приблизившись на шаг фигура оказывается мужчиной, с улыбкой на худом лице и руками сложенными на груди, — Не ожидал, что здесь еще кто-то будет. Ты тоже журналист?

— Что?.. — Джек немного в ступоре от происходящего, ровно как и от спокойного голоса неизвестно и этого наводящего вопроса. Какой к черту журналист?

Однако этот субъект не запачкан в крови, в расслабленной позе, да и выглядит достаточно привлекательно, не как тот псих из видео. Но доверия даже малую кроху не вызывает; Джек уже видел таких, чувствует волков в овечьей шкуре, и потому нож не опускает.

— Ну, я в смысле... Тебя тоже на расследование прислали? — пожимает плечами парень, — Меня, кстати, Ро зовут… А тебя?

— Я… Я не журналист, — уклончиво отвечает Фрост, сомневающийся, что такой щеголь и вправду журналист, слишком нетипичное поведение, — И что здесь, мать вашу, происходит? Где псих, который… женщину порезал?

— А, ты про этого… — Ро задумывается, но после поправляет аккуратно свою челку, бережно заправляя за ухо, слегка улыбаясь Джеку, — Так сдох он давно. Еще лет пять как.

— Как сдох? Что?.. — где-то в голове беловолосого бьется вдребезги стекло — подсознание и сознание начинают сбоить от непонимания по полной. И это первый шах не в его пользу.

— Ну так и сдох. Его убил твой Ужас, — хитрюще улыбается мужчина и наконец делает шаг по направлению к растерявшемуся мальчишке, — Да, ладно… Еще скажи, что ты не знал? Ах да, точно... Ты ж повелся на этот спектакль!

— Кто ты сука такой!? — шипит зверино Джек, но словно по инстинкту делает шаг назад.

— Я? Я личность известная! А вот ты мне так и не представился. Хотя, можешь не утруждать себя, Джек, я-то о тебе многое что знаю, — Ро улыбается и медленно так, наглядно, достает из-за спины сеченый узкий нож, а в его глазах загорается настоящее пламя, — Но не волнуйся маленький, у нас с тобой очень много времени, чтобы поворковать.

Единственно, что понимает Джек, не давая шоку полностью завладеть сознанием, так это то, что он попал. И попал пиздец как. И это не очередной его раз с приключениями.

Ошеломляющее и единственное «Беги!» срывается ментальным криком в голове, и он в момент срывается с места, лавируя между опорными стойками и надеясь выбежать быстрее на свет. А свет от фонарей как на зло затухает, не вовремя и без возможности понять где выход, лишь ориентируясь на память и едва ли более светлый сумрак впереди.

— От меня не уйдешь, Оверланд… Малыш, и не старайся, — догоняет его слащавое эхо, от чего хочется развернуться и полоснуть воздух ножом, но Джека топят его же инстинкты, и единственное что остается — не думать кто это всё организовал.

Но несмотря на все его старания, быстрый бег и петляния, когда до заветного света остается всего несколько метров, его вылавливают. Жестко и слишком неожиданно. Мальчишку чертовки быстро и без особых стараний подсекают и он чудом не валится на бетон, размазав свою физиономию в кровь. Но одна блядская подсечка делает свое, и Фрост раскоординирован всего на какое-то мгновение, чем «журналист» и пользуется, тихо смеясь и хватая мальчишку за волосы, не сильно, но ощутимо ударяя в бок, с расчетом попасть в почку. И попадает удачно, судя по вскрику беловолосого.

— Тварь! Отпусти! — рявкает Джек, напуганный от резкой боли и паники что его, блядь, таки схватил этот псих, а еще по скотскому он выронил свой нож.

Паскудство!

— Нееет… Не так быстро, мой долгожданный приз, — довольно тянет Правитель, и вдохнув, отшвыривает Джека как мелкого котенка в другую сторону, с четким намерением выбить мальчишку из сил, проиграться, как красивый кот с прелестной белой мышкой, а потом съесть.

Да, определенно мужчине нравится эта идея.

Однако, эта же идея нихуя не нравится самому Джеку, что он наглядно и демонстрирует: почти тут же подрываясь с земли и вставая на нетвердые от чего-то ноги. Он запыхавшись щурится, приглядывается к этому психу, пытаясь привыкнуть к чертовой темноте и этим не улавливает смазанного быстрого движения к себе, видит лишь размытый силуэт мужчины, и не успевает отступить. Одна секунда действительно решает всё.

Фрост — легкая добыча, для такого как он. Для настоящих монстров Фрост и лакомый кусочек, и легкая добыча, потому Правителю так просто с ним играться: то отступая на шаг и позволяя Джеку отбежать на пару шагов, то стремительно приближаясь, подсекая его и нанося не серьезные, но ощутимые удары, с каждым новым даруя незабываемую боль юному телу.

Он готов поспорить, так мальчишку еще никто и никогда не пиздил. Даже его несравненный Ужас!

Мужчина приглушенно шипит с этой мысли, понимая, что эта тварь таки забрала мальчишку, а судя по реакции альбиноса они еще и живут вместе. Это на странность обижает его и выводит из себя, и он отчасти позволяет Джеку вырваться и сбежать — не далеко, метров десять-двенадцать, но на этом ебучие кошки-мышки ему надоедают. Воспоминание с кем был этот идеальный белый малыш коробят настолько, что вся игра становится невыносимой и оскорбительной для него.

У Джека же вся надежда на светлый конец — тот самый ебучий яркий свет в конце тоннеля, на который он хочет выбежать, но в очередной раз и это рушится!

— Тише, не спеши, — окликает его до приторности правильный и красивый голос, и в то же мгновение парня сбивают, оттесняя ближе колоннам, и беря в захват на удушение, так что у Джека чуть ли не искры сыплются из глаз и дыхание в момент перекрывается, отчего он надрывно сипит.

— Ну же, тише, Джеки. Ти-ше… — по слогам шепчет ему на ухо Роберт, с довольной улыбкой потираясь о парнишку и с таким же довольством ощущая, что как бы тот не брыкался, а вырваться точно не может, — Знаешь, ты меня расстроил… Я с самого начала готовил всё, готовил… Всю ебанную коллекцию!

Мужчина срывается на жестокий рык, но моментально успокаивается, когда слышит тихий вскрик беловолосого чуда — нет, так нельзя, этого мелкого ломать пока рано.

— Ну прости… Но ты ведь понимаешь, что так поломал мне все планы? А еще этот твой… Ужас… — с презрением шепчет Ро, и чуть двинувшись вперед, подталкивает Джека, все дальше оттесняя жертву от ближайшего выхода, — Кстати, как он выглядит? Он хорош для тебя? Хотя, ты ведь настолько юн, а повелся на этого старого ублюдка… Джееек, я думал у тебя более хороший вкус.

— Убью тварь! Убью и выпотрошу! — нереальная индифферентная злость заставляет Джека с силой дернуться и зарычать что есть сил, и все его тело напрягается, понимая что он слишком близко подошел к этому чертовому краю бессознательной ярости.

Но не это сейчас бесит больше — бесит и пугает до мандража в конечностях, что какая-то тварь посмела его тронуть, своими хуевыми намеками и этими — этими словами! Джек знает, что его паника неизбежна и уже довольно скалится где-то внутри, предвещая молниеносную атаку, Джек знает, что этой суке ничего не стоит убить его — Фрост прекрасно понимает, какого находиться в когтях настоящего монстра. Но так же Джек ни за что не хочет слышать эти поганые слова из уст Правителя о них с Ужасом. Это их блять чертова жизнь! И его никто, никто не имеет право трогать и касаться с такими намерениями!

Джек зверенком пытается вырваться. Бесится и рычит. Но внутри он только смеется, надрывно и почти заливисто.

«Он жив, угомонись, это подстава! Он жив, с ним ничего не произошло!» — на фоне всего пиздеца в голове это единственное, что греет его ледяную душу, греет так, что почти становится легче. Джеку теперь не похуй на свою судьбу, не как не параллельно, но он же шизик, ебнутый от своей любви к самому опасному убийце 604… И потому жизнь Ужаса в большем приоритете и значимости, жизнь единственного существа… Самого опасного, жестокого, идеального для него. Кромешного Ужаса 604…

«Вот именно…» — шипит подсознание и Фрост делает рывок в сторону, но левая рука в захвате на горле сжимается только сильнее, а правой Градиентник обхватывает его поперек тела сжимая еще сильнее.

Вот именно, что блять ты — не он! Всего лишь ебнутый психопат, а он… Он истинный Ужас, единственный черный хищник над всеми вами! Эти слова горделивого мальчишки не боящегося своей смерти, пусть и завещал жизнь самой Тьме. Но в то же время Джеку становится пиздец как легче от осознания что попался только он.

— Не так быстро маленький. Я еще не договорил…

Фрост материт его, материт про себя потому что задыхается и не может толком ничего произнести, он знает что все херово, чувствует, как его неконтролируемо трясет от этого голоса, но не желает даже на секунду сдаваться. Он сдохнет, возможно сдохнет уже скоро, а возможно даже через десяток лет, но сдохнет он от другой руки, от другого ножа — изящного, черного, серповидного... Его жизнь в руках Ужаса, а не всех остальных ебанутых сея 604. Но...

Удушение, боль, страх. Он задыхается и не может пошевелиться.

— О, не дергайся, Джек. Из этого захвата так просто не сбежишь! Но, давай я тебе расскажу о…

А дальше Фрост не слушает, сознание отгораживает хуев голос стеной воды и у мальчишки в голове только одно ярко-красным — не вырваться из этого захвата.

Его словно ментально ударяют под дых, и Джек теперь в полной мере ощущает что здесь не так, что ему пиздец как это знакомо — это чувство удушения.

«Чертов ты расчетливый идеал!» — пораженное в мыслях, и парнишка не знает сколько будет еще лет благодарить своего черного тигра. Потому что он знает этот захват; блядь, он сегодня утром его чувствовал на себе!

Ебучая ли случайность или его счастливый побег к жизни — он не оценивает, просто вспоминает каждую минуту и этот родной хрипловатый голос, так спокойно и с насмешкой разъясняющий ему всё подетально.

Разглагольствования Правителя Джек старается вообще не воспринимать — психика может поехать даже от этого, — слишком этот псих сладко предвкушает, как будет измываться над ним, таким изящным альбиносом.

«Гори в аду, тварь!»

Выдохни. Расслабься на секунду и почувствуй, где больше всего тебе проще шевельнуться, где меньше контроля. Из-за дрожи получается херово, но Джек морщится и шипит, медленно втягивает через нос воздух и в который раз убеждается, что Ужас был блять прав!

Контроль такой же как и сегодняшним утром. Джек благодарен еще за то, что Блэк никогда с ним не «игрался» в пол силы, даже в утрешнем показушном приеме, потому сейчас ему почти так же — так же нечем дышать, так же тяжело набирать в легкие воздух из-за того что ребра сдавливают сильнее, так же неприятно чувствовать, как трахею пережимают без нежностей и осторожности.

Секунды… У тебя будут секунды. Джек медленно с трудом сглатывает слюну, понимая, что голова начинает кружиться. У него и в правду остается несколько ебучих секунд, и парнишка решается: он в это же мгновение резко пытается ударить локтем правой руки назад, получает сразу же контроль и боль от сильно усилившейся хватки — псих повелся, и Джек уже привычно чувствует свободу на шее и левой руке, и за эти растянувшиеся две секунды Фрост с силой выдергивает левую руку и равносильно так же как утром бьет наотмашь — со всей силы, вкладывая в удар злость и отчаяние.

И блять этого не ожидают — у него получается, но ебучая искорка эйфории моментально затыкается внутренним инстинктом, как только эта тварь отпускает его, приглушенно шипя и чуть ли не потеряв равновесие, и Джек срывается на бег.

Еще одно логичное наставление. Бег — его единственное спасение. Чертов любимый Ужас был как всегда прав!

Но вот второй раз такой фокус не прокатит. И парнишка как никогда сейчас это здраво понимает.

Беги! Беги! Беги!

Рявк или рев внутри, но Джек из-за своего страха и временно раскоординации теряется, как в трех блядь соснах, только он теряется между опорных колонн, петляя и снова матерясь от того, что свет вырубается в очередной раз и на парковке опять темно, лишь призрачные силуэты — один темнее другого. Мальчишка лавирует и увиливает, но инстинктивно и по спертому сырому воздуху понимает, что забегает намного дальше, туда — в глубь парковки, на подземный хренов этаж, и это хуево — он будет в тупике. В чертовом… С безысходностью, с…

Его ловят за секунду, неожиданно и слишком резко, но даже вскрикнуть Фросту не удается, потому что рот мгновенно закрывают рукой; сердце пропускает последний наверное удар и его грубо, с силой, дергают к какой-то стене. Здесь видно пиздец плохо и Джек брыкается, мычит, и комок мышц болит не от страха и адреналина, а просто уже разрывает ребра.

Он хочет укусить, вырваться, но тут же обомлевше замирает, почувствовав запах: родной, теплый, любимый… и обмирает в податливых сильных руках, скребя пальцами по черному плащу, готовый завыть прямо сейчас.

— Ни звука, — едва различимо приказывает Ужас, почти касаясь губами уха мальчишки.

Питч… Питч! Питч! — мысленно, больно, горько, а тело сдается нахуй и его неконтролируемо трясет — ебучая истерика на пороге разорванного сознания. Пусть молчание, главное так; он жив — он тут! И пусть после хоть убивает, орет, материт, нож к глотке и режет, но только он.

Неконтролируемые и хер пойми откуда взявшиеся слезы неприятно скатываются по щекам, но парнишка даже не смаргивает, лишь прижимается лбом к чужой груди и благодарит проклятые небеса и свой благословенный ад.

— Малыш? Ты где, маленький мой?

От этого тошнотворного голоса Джек, вздрогнув, замирает неподвижным изваянием, а Ужас наоборот напрягается: он так же одной рукой закрывает своему мальчишке рот, но другой бесшумно перекручивает нож в руке удобнее — если эта тварь их обнаружит в этом тесном тупике, сокрытым почти спирально, эффект неожиданности всё же будет. Однако темнота и тишина не дадут ему сюда сунутся — просто нереально, и если не знать расположение таких старых парковок, то вряд ли этот щенок поймет, что за двумя колоннами, почти впритык к стене, есть маленький тупиковый лаз метр на метр.

— Сладкий… Ну ты обидел меня, ударил… — прицокивает языком Ро, и медленно продвигается в темноту, прислушиваясь к каждому малейшему шороху, — Признайся, ты долго тренировался выбираться из этого захвата?

Нет, блять, я научил! — едко подцепляет Питч про себя, и ставит пометку в будущем, очень не скоро, но вполне вероятно, научить Фроста еще чему-нибудь.

Его смертник жив, а вот эта паскудная тварь, которая, судя по всему, имеет преимущество, нихуя уже не веселит его. Возможно, щенок надеется на слух, а возможно у него и спектр ночного видения, а Ужас пусть и работает в ночи, но зрение всё равно не как у кошки... Жаль, блядь. Иначе уже бы выпотрошил, моментально.

Но… Тут его смертник — и щит, и меч, и проклятие одновременно. И Правитель теперь это знает. Теперь знает больше, чем даже следовало узнать в принципе. А нужно было раньше додуматься, что эта тварь пойдет в обход статистике и поставит на белоснежного. На трясущегося белоснежного в его руках, отчаянно замершего, но всё еще до безумия напуганного. В этот раз мелкому идиоту опять повезло — он успел, нашел, выловил и затащил в более безопасное место.

— Ты ведь знаешь, я найду тебя. Найду, зайчик, а потом распотрошу, медленно, и очень вкусно…

Джек прикрывает глаза, вздрагивает от этих слов, сказанных с такой «любовью», и своей рукой сильнее прижимает ладонь Питча к своему рту, чтобы точно не заорать в голос и не издать даже малейшего звука. И Ужас понятливо не убирает руку, настораживаясь, слыша далекие шаги, и с четким хладнокровием продумывая каждый из десяти вариантов развития событий, если щенок таки их найдет.

Перспективы хуевые, его оружие не полное — сорвался сюда слишком поспешно, план нихера не продуман, а цель достаточно верткая и напористая — не изученная до конца. И на блядство он ничерта полезного не прихватил из дому, отправляясь за этим мелким смертником. Всё это вкупе бесит и злит, а почти прятаться в чертовом тупике — не его стиль и высота. Ещё не категоричность выигрыша, но и проигрыш вполне реален. И мальчишка — он мешает, он — балласт, чертова обуза, и из-за него на равных сцепиться с этим ублюдком не выйдет.

Но это лучше, чем если б придурошный Правитель убил мелочь. Фрост завещал свою жизнь и душу ему, как только принял и отдался, а для хищника это становится ценней, и никто более не имеет права на жизнь Фроста. А значит его белоснежная погибель по любому не пострадает.

— Знаешь, я думал ты трусливей, а нет — ты сильный, смелый!.. Скажи, Джек Фрост, когда ты связался с этим… — Ро шумно выдыхает и это разносится шелестящим уставшим эхом по парковке, — Этим зазнавшимся ублюдком? И зачем, маленький? Он тебя принуждал? Гм… в любом случае со мной тебе будет лучше! Обещаю! Я буду делать все медленно, тебе понравится! Ленточка за ленточкой, маленький мой.

Джек только противно вздрагивает от этого обещания и пальцами свободной руки с силой вцепляется в плечо хищника, медленно царапая черную кожу плаща.

А Ужаса взбешивает это слащавое — «маленький мой». Да и описания «ленточек» он представляет сейчас более реалистично, чем Фрост, пробовал — знает, но мальчишке все равно хочется приказать закрыть уши. Индифферентно и с приглушенным рыком. А щенка вытрепать… наизнанку.

Ленточки, сука, маленький мой! Тварь! Совсем охуел!

В оборванной тишине слышны шаркающие шаги. Шаги, шаги. Более громкие, более тихие, непостоянные, явно громче обычного, словно психопат специально хочет показать, что он здесь, что он ищет, что он нагнетает, что он обязательно найдет.

И был бы Фрост один, он бы уже сдался, выдал себя или начал вновь убегать… Это матерый хищник знает стопроцентно, и знает уже поверхностно, как Правитель решил действовать в этой ситуации. Только вот щенок не знает, что мальчишка теперь под охраной. А ещё не знает, что и Смерть его тоже здесь.

Вполне материальная, разозленная, неминуемая. Дай только срок отыграться.

— Ах, да… забыл предупредить, Джеки, я тут напортачил с полицейскими протоколами, и пару трупиков раскидал в западном крыле… Знаешь, если ты не выйдешь добровольно, то я тебя буду караулить, до тех пор пока не приедут наши доблестные хранителя порядка, а потом исчезну, но вот ты не успеешь, — он тихо смеется и подходит к звуку ближе на несколько метров к ним, — Понимаешь, протоколы были сложные, но я постарался, взломал и сделал пару… Пару анонимных звонков. А потому, когда тебя найдут и найдут все те трупики, ты автоматически пойдешь по статье за тяжкие убийства. И ты ведь знаешь, как любят наши ублюдки вешать висяки на случайный встречных? А тут еще несколько доказательств, анонимный звонок… Электрический стул…

Правитель говорит все это мечтательно, причмокивая от нетерпения и с досадой, что не сможет это увидеть лично. И не может сейчас видеть глаза испуганного альбиноса. Он проходится совсем рядом с потайным лазом и отсчитывает время, покручивая в руках свой нож и подобранный нож Джека.

Хорошо подготовился блядина, однако слишком самоуверен и труслив. Но у Питча уже под десяток в подробностях способов как уйти вместе с Джеком, если нагрянут бляди с мигалками, и еще под два десятка идей, как он будет кончать жизнь этому щенку.

Отчасти уязвленная гордость и самолюбие щедро дополняется еще и странным собственничеством — на его мальчишку покусились, и в добавок щенок портит все карты в хаках департаментской и полицейской базы протоколов… А потому ярость ледяным жестоким зверем поднимается из глубин черненой души, и Питч даже не обращает внимание как беловолосый переместил руку с плеча на грудь и теперь с силой, через ткань, вцепляется ногтями в кожу.

Останутся багровые следы и мелкие полоски синяков, но даже эта боль не отрезвляет, — он позволяет маленькому Рагнарёку причинять себе эту боль. Но даже она ничерта не дает, и внутреннее желание, то самое — его любимое, едкое и острое — «убей!», змеей крутится в сознании и завладевает эмоциями. Но, до скрежета зубов противный тихий вздох щенка и слишком близкие шаги притупляют неконтроль, не позволяя сорваться, и хладнокровие смывает все ненужные эмоции.

— Хотя нет, не сразу электрический стул… — продолжает спокойно вещать на всю парковку Ро, загадочно ухмыляясь и всё еще уверенный, что сможет вывести из себя мальчишку, — Сперва… Сперва изолятор, а после, пока будут идти разбирательства, ты наденешь ошейник и тебя отправят во взрослую хим колонию, на пятидесятых нижних этажах. И там, пока ты будешь выжигать лёгкие от синильной кислоты и кислоты как таковой, а еще хлоровых осадков, тебя будут драть и пускать по кругу приговоренные к такой же казни взрослые уголовники. Ты же такой лакомый кусочек. Но ты не умрешь, Джек! Тебя измусолят как тряпку, отдерут все кому не лень… И после, тебя, еще живого, через пару месяцев доставят на публичную казнь… И медленно, медленно поджарят, мой дорогой!..

Страх непреодолим. Он исковерканной мерзостью вливается все глубже и глубже.

Его рот медленно наполняется кровью от насквозь прокусанной губы, но парнишка стоит даже не пошевелившись, пытаясь чем угодно заглушить сжигающий всё внутри страх и эти слова. Джеку становится тошно от самого этого тона и от внутренней неподдельной паники и мерзостного ощущения, исходящего от этого ебанутого психа.

Беловолосый спасается только присутствием своего Ужаса, теплой рукой на своих губах и родным запахом мужчины, готовый сейчас на любую блядь ситуацию только не на то, что сейчас творится. А перспектива приезда полицейских его не просто пугает — она его вводит в немой неадекват, с пониманием, что в таком раскладе может пострадать и Блэк. Теперь действительно и без фэйков.

— Выходи, твареныш! — вдруг на всю парковку рявкает шатен, запуская ненужный нож в ближайшую стену, создавая звонкое эхо, которое разделяется от каждой колонны и создает многогранный железный звон.

Питч же только дергает Фроста на себя, удерживая на месте и заставляя моментально успокоиться от неожиданного резкого звука и крика. Но вот кто-то явно не умеет играть по-взрослому…

Еще и нетерпелив, как шестнадцатилетка. Застой в развитии? Но шкуру бы он ему содрал, жаль времени нихуя нет, если верить словам щенка.

Город окончательно погружается в темноту, в темноту и густоту чертовых низких облаков, а фонарь тушится — лампа всё же перегорает и с характерным звуком лопается. Но звук тихий, едва слышный здесь, на нижнем этаже забытой чертями парковки.

Ужас подсчитывает время и выходит всё верно, когда он слышит вдалеке тихие, пока что, сирены броневиков. Это слышит и Правитель, из-за чего смачно приглушенно выругивается и, судя по всему, мечется на месте, не находя мальчишку и понимая что нужно сваливать. Его план бездушно вновь завален.

— Я найду тебя, тварь! Вырву тебя из преисподней и потанцую на твоих внутренностях, Джеки! — звонко шипит Ро, несправедливо обиженный этим неблагодарным мальчишкой. И он стремительно уходит на свет, выпутываясь из лабиринта запустелой парковки и с грезами о кровавой расправе над беззащитным альбиносом.

А вот теперь поиграем, — жестоко усмехается в мыслях Ужас, и прижимает вздрогнувшего мальчишку ближе к себе.

Джек мотает только головой, когда слышит вой подъезжающих уже к самой парковке машин, и по незнанию желает вырваться — заставить своего Ужаса начать действовать, сбежать пока есть время. Их, их ведь…

— Не дергайся! — обрывая его панику, тихо на ухо сообщает Питч, и только оттесняет беловолосого ближе к противоположной холодной стене, ближе к выходу из тупика. Однако, даже если сюда подсветят фонариками, всё равно нихрена не увидят.

Одна… Две… Пока две. Две машины и с десяток вооруженных полицейских, без собак и, скорее всего, без бронежилетов. Это будет легко.

Запустевшая и давно не используемая парковка оживает: слышен топот ботинок, шуршание и приказы в рации, тихие окрики мужчин, лучи от служебных фонариков, а после и маты, емкие и очень громкие.

Они таки находят схрон из трех разрезанных на кусочки трупов, море кровищи и несколько подкинутых окровавленных ножей. Вкусно и с приманкой. Начинаются рассредоточения по периметру, приказы старшего проверить каждый закоулок, и передаваемая по той же рации информация в центр.

А Ужас только дозволяет так сложиться нынешнему вечеру, и будучи на пределе от выходки щеночка, он теперь знает на ком сорвать все зло, жаль только, что получится быстро…

Когда первый несведущий и отделившийся от остальных полицейский подходит к их укрытию, и фонарик светит прям совсем близко, участь стажера предрешена. И фонарик на удивление быстро падает на бетон, а глаза у молодого полицейского расширяются от непередаваемого ужаса и боли, но два серповидных ножа пропарывают его тело, и разрывают сонную артерию.

Ужас смертоносной тенью нависает над первым никчемным и, наслаждаясь страхом в затухающих глазах, вскрывает полицейского медленно и до конца: превращая его печень и легкие в месиво, и позволяя крови из сонной артерии забрызгать руки.

Еще девять цыплят… не оперившихся и бесполезных. Работы на десять минут.

Ужас 604 лишь небрежно, в обыденном движении, стряхивает кровь с ножей и подходит к временному убежищу, где оставил своего смертника.

— Пошли… — приглушенно зовет Питч и придерживая белоснежного трясущегося чертенка за руку, который совершенно не обращает внимание на разорванное тело под ногами, выводит его на верх парковки.

А Джек чувствует теплую чужую кровь на своих пальцах, острие ножа, которое задевает кожу и понимает, что он в полной безопасности.

Комментарий к Глава

XXXII

Ох... Это было сложно по эмоциям. Но надеюсь у меня получилось достаточно красочно и вкусно.) Но судить вам, мои дорогие!

Следующая же часть выйдет не раньше числа 29. Простите, но у Лиса жестокий реал и опять поездка.

====== Глава XXXIII ======

А под сводами проклятых небес разоряется новая буря — яркая от вспышек ослепляющих молний и громкая от низких раскатистых звуков непрекращающегося грома.

И дождь по чертовому стечению обстоятельств и спасает, и в то же время портит всё: поливая серой стеной, смывая все следы, но в то же время останавливая движение не только людей, но и машин. Нескончаемый мокрый серый ад, мерзко теплый, даже не прохладный, с запахом химии от испарений и гнилостного мха от старых порушенных стен кровавого 604.

А они чертовы тени-смертники, решившие что им дозволено всё.

Но ведь всё? Ему дозволено всё?

Они заваливаются домой далеко за час ночи: злые, мокрые от дождя и молчаливо-угрюмые. Квартира не встречает их уютом или теплым ласковым светом от включенной лампы — всё чушь! Просто ещё одна зарница за окном, просто включенное едва мигающее поначалу лампа и моментально выведенные из спящего режима ноуты, прям с порога и едва успев закрыть дверь на замок.

Тишина теперь не убивает — дает подумать, решить какого хуя это было, осознать, что именно произошло; и если в понимании Ужаса это нестыковка — формальность вызванная пиздоумным планом Правителя, о которой не слишком таки нужно паниковать, то вот Фроста эта ситуация косит. Моментально и без перерывов, как только он осознает что в безопасности.

Джек наспех скидывает кеды и садится на край кровати, смотря куда-то в сторону кухни, но нихрена там кухню не видя. Всё ещё там — под бетонными листами парковки, с эхом слащаво-мерзкого голоса, и всё ещё с дрожью по всему телу. Мальчишку трясет по-крупному, из-за шока и скорее от осознания, что вот он — твою мать — твой худший кошмар сбылся, вот твоя чертова черта, за которую тебе не разрешали перейти, но ты всё же её узнал.

Правитель тебя вычислил и чуть не прирезал…

«Нет, Фрост, он тебя бы не просто прирезал, он бы сделал из тебя конфетку!» — это «конфетку» в голове звучит настолько омерзительно, специально выделяя ебучее слово из общей мысли, что парню по-настоящему становится хуево и его мутит, как от тех бутылок алкоголя, которые он заливал в себя на Кромке, пытаясь заглушить боль по…

Джек перекидывает взгляд на Ужаса и едва может усмехнуться: Блэк, опершись о стол одной рукой, что-то быстро забивает другой в свой черный ноут, едва хмурясь и прищуриваясь: он даже не сел, чтобы было удобнее — времени нет. Это становится ясно, потому что, наверное… нужно скрыть их пребывание на парковке?

Номер не дохлый, но Джек словно случайно опять вспоминает о парковке и по телу проходится крупная дрожь, заставляя и так холодную мокрую кожу покрыться острыми мурашками. Блядский Правитель.

Блядский щенок.

Продумал многое и достаточно тонко.

Питч шипит тихо, змеино, так желанно сейчас представляя смерть этой суки — два отряда экстренного реагирования ему хуй помогли успокоиться — всего лишь разминка, всего лишь чтобы уйти спокойно и без свидетелей.

А теперь, сука, стой и перекидывай часть ненужных файлов пернатой стерве и сливай часть инфы на Правителя, только потому, что нужно же ведь на кого-то скинуть тот анонимный звонок и конечно же две группы разрезанных на парковке хранителей порядка. Мужчина усмехается, зная, что сегодня опять ебнул все планы этой мрази, только вот усмешка далеко не радостная и веселая — не победоносная.

Игра только начинается. А он уже лоханулся.

Как прям, блять, начинающий домушник. Не стыдно и не позор, но яркое такое пятно на его идеально черной репутации. Это бесит, заставляя злиться и нажимать на клавиши с большей силой, считая что это ускорит процесс. И мозг нихуя не останавливается на одной мысли, не успокаивается. Эмоции — борзые, черные такие, дикие, адские борзые, готовые сейчас растерзать хозяина, а не покорно ему служить. Ужас не в гневе — Ужас в бешенстве!

Шавка посмела сделать ход конем, опередить его и подставить — не нашел уязвимого места в самом Ужасе 604, зато нашел в бессмертном альбиносе, которого Питч защищает. Сука, хитро. Не умно — не дорос. Но хитро.

Блэк морщится, не желая принимать данность, но нихуя не поделаешь, а произошедшее дает ещё с несколько тысяч мыслей, которые явно так намекают переосмыслить отношения к щеночку.

Один взгляд кидается на слишком затихшего мальчишку и Питч тут же ядовито ухмыляется, видимо не ему одному мысли сегодня менять. Мальчишка сидит бледным мокрым полотном на краю кровати, слишком зашуганный и явно по взгляду не здесь. Выматерить его что ли? Так, за то что идиот…

Мужчина шипит тихо, не оканчивая мысли, потому что Джек не взбалмошный идиот решивший на просто так пойти в самое на сегодня опасное место города. Просто Фрост иррационально, слишком нереально…

Забудь! Станет хуже. Он знает. Чувствует.

Смертник, который поставит всё, но только не на свою жизнь.

Ебанутый и в то же время самый уникальный альбинос в городе.

Пора кончать, всклик указал на отосланное письмо, база видеонаблюдения почищена, а Правителя ждет маленький сюрпризец. Только вот даже Ужасу сейчас на это похуй — нет ни ликования, ни ощущения, что уделал сопляка. Так, лишь выровнял счет и сократил дистанцию.

А мальчишке ведь станет ещё хуевее.

Впрочем, не только ему.

За окном громыхает молния и следом за ней звучит оглушительный гром, словно несколько товарных цистерн упало рядом с их домом и от удара содержимое в них топливо взорвалось. Хуевейшая погода. Под стать этому городу и их настроению.

Буря внутри.

Лишних движений он не делает, просто идет на кухню и достает из одного не совсем примечательного шкафа две, на пока что, бутылки виски. Настоящего, янтарного, жгучего и нужного именно сейчас.

Блэк не задумывается нахуя, но знает точно, что надо. Или — или: крайняя точка во внутреннем сдвиге приоритетов и осознание ситуации. И ведь внешнее спокойствие Фроста уже наталкивает его на пиздец творящийся внутри у смертника, ровно как и чувствует себя, чувствует и знает, что если сейчас не остаться тут, то завтра Правитель выиграет. Потому, Питч, не церемонясь, громко ставит одну бутылку на край стола, а со второй делает первый глоток, прямо так — с горла, небрежно вышвырнув крышку куда-то под стол. К черту чистоту и приличия — не сегодня и не с ними.

Для него прохладная едва обжигающая горло жидкость привычна и не вызывает эмоций — не с первого глотка, а вот на мальчишку эффект производит: он поднимает на Блэка взгляд и смотрит как-то не веря, слегка не понимая какого тут хуя происходит, всё ещё в прострации и ошеломленный. Хорошая защита психики у смертника, ничего не скажешь.

Потому хищник лишь коротко усмехается и протягивает виски Джеку, молча и даже без властного взгляда, наблюдая всего лишь так — свысока, нависая над сидящим мальчишкой и задумываясь всего на секунду, что Джеку хлеще чем ему нужно отвлечься, однако последняя такая его пьянка привела к…

Мальчишка сам обрывает его мыслесвязь, коротко и порывисто выдыхая и выхватывая бутылку из рук. Джек даже не морщится и уж тем более не брезгует. Он пьет дико, быстро, жадно, прямо так же — с горла и не останавливаясь, наплевав на горечь янтарной жидкости и огонь, что вливается в горло. Это единственное правильное, мельтешит на кромке ещё работающего мозга. И в тишине, только с тихим звуком от работающего кулера ноутбуков,Фрост глушит виски сколько может. А Питч стоит над ним всё также, смотрит на мальчишку без злости и понимающе молчит.

Молчание — только так, и этим вечером похуй на слова.

Они понимают это оба, когда Джек отдает Блэку на треть опустевшую бутылку обратно, всё в той же грохочущей тишине бури и с заполошенным дыханием, морщась от привкуса чистого спирта во рту.

Беловолосый всё ещё не поднимается, сидит и смотрит в глаза своего хищника — желтые прищуренные глаза истинного убийцы, с рук которого ещё полчаса назад капала теплая кровь.

Похуй, где-то далеко в сознании, и Джек закусывает губу, смотря на мужчину, облизывается и просит виски обратно.

Тишина разрезается треском на ртутном небе, а Джек надеется упиться вусмерть и забыть противный голос в голове. Он идиотски пытается отматерить себя и запретить воспоминания, но вместо этого через чертову минут слышит свой собственный стон, когда неожиданно чужие губы его целуют.

Городу этим вечером многое предстоит узнать и перенести и на каждом это скажется по-своему, но буря одна и она разносит новые кровавые вести, размывая магистрали, на которых вновь случатся крупные аварии.

А в темной небольшой квартире из шести комнат звонит стационарник, и она, тихо матерясь, вылезает из-под одеяла, скидывая с себя вечно холодную руку мужчины.

— Да, на связи… — шипит недовольно девушка, даже не заботясь накинуть на себя край одеяла или взять вот эту валяющуюся на полу кружевную накидку, — Что блядь?! Как такое случилось?!

Рявк моментально проснувшейся Феи подрывает и её любовника, и Банниманд в угоду профессионально выработанной реакции подрывается с кровати с уже осмысленным взглядом.

— В смысле база перезагрузились, а Правитель устроил сюрприз!? Вы уверенны что это он? Как совпадает? И тот звонок? Как, он удалил все наши сводки по Ужасу??? — Туоф почти взвизгивает, сжимая трубку стационарника в руке с такой силой, что твердый пластик в двух местах дает трещины.

— Это, блять, не смешно, это блять совсем не смешно! Вызывайте группы, будите Норда, а я… — Туоф оглядывается на Астера и недовольно морщится, — Я свяжусь с Баннимандом. Две оперативки и часть подготовленных мною на место происшествия, и чтоб блять ни одну улику, суки, не тронули!

Фея швыряет на кровать стационарник и даже не стесняясь своей наготы перед Астером, матерясь, быстро достает новый комплект одежды.

— Какого хуя? — равносильно готовый уже собираться в недоумении рычит младший детектив, даже не обращая внимание, что за окнами начался настоящий шторм.

— Правитель, ебнутая сука, все карты нам подпортил. У него, твари, возмездие с Ужасом, а страдаем мы! Порезал две группы в начале Ди, под парковкой, плюс до этого туда же наших заманил — никак войну решил объявить Депу и мне включительно. Тваррь… Десять ребят перерезано, и ещё несколько трупов для самой приманки! — Фея всплескивает руками и морщится от ярких вспышек в окне.

— Выезжаем немедленно, по пути доложу Сандэрсону что у нас... У нас внештаб! Блять, Астер, где моя кобура?

— Там, где отшвырнула — в коридоре! — огрызается он и наконец нащупывает выключатель на прикроватной тумбочке, озаряя комнату неярким светом торшера.

— Идиот... — шипит девушка и подрывается к названному месту даже так — ещё не надев лиф и блузу, а в свете неожиданной молнии слишком реалистично блестят крылья на её спине.

— Там будет новое месиво, и я надеюсь мы успеем до журналюг и репортеров, — кричит она из коридора, — Да ебучий-то ливень! Что ж этим психам в такую уебистую погоду дома-то не сидится?!

Но Астер уже её не слушает, и сам быстро набирает Норду, надевая в спешке брюки и отчего-то соглашаясь отчасти с Туоф про погоду.

А ливень действительно на потеху или злость не успокаивается, заливая город — словно готовясь к потопу, не щадя никого, кто под него попал. И новости быстрой вереницей цепочек расползаются по 604, не оставляя ни у кого спокойствия и уверенности в следующем дне. Мрачной стайкой с десяток броневиков вынужденно начинают патрулировать Ди7 и Ди6, и вой от их завываний в издевательскую угоду погоды заглушают крупные капли дождя.

Они смеются, пока комната погружена в синеватый сумрак от работающего блока новостей, они почти вольны делать всё что угодно, и подросток вскрикивает радостно и беззаботно, когда его вновь валят на лопатки на нависают сверху. А темноволосый мужчина смотрит на раскрепостившегося наконец улыбающегося мелкого и осторожно проводит пальцами по искусанным припухшим губам мальчишки.

— А знаешь, Дай… — Кай склоняется к лицу паренька и хочет ещё что-то сказать заглядывая в эти глаза, чувствуя, как нежное тело вновь возбужденно напрягается под его руками, но не успевает произнести заветное, потому что неполная громкость отчего-то глушит даже раскаты грома и на экране появляется новый репортер:

«Мы сейчас на месте событий! И это новое жестокое массовое убийство! По предварительным данный, и пока не приехали основные эксперты, мы можем заявить, что Правитель сегодняшним вечером совершил убийство нескольких мирных жителей, но затем по приезду хранителей порядка расправился и с ними! Напоминаем, что группы было две и это больше десяти человек в бронежилетах! Они стали жертвами, искалеченными до неузнаваемости…»

Смех в спальне стихает, ровно, как и улыбка почему-то спадает с лица парнишки. Он смотрит на новые кадры репортеров, которые смогли пробраться на территорию заброшенной парковки и заснять несколько выпотрошенных или просто с перерезанными глотками полицейских. Это не вызывает в Дайли дрожи или опасности, только легкую досаду и портит настроение. Ночь прекрасна, гром и молнии так дополняли их вечер, а вот Правитель кажется вышел на новый уровень. Массовое жестокое, без право на жизнь... Что он хотел этим показать? Ведь вроде как не его стиль...

— Спешил… — тихо говорит Кай, прищурено наблюдая за репортажем.

— Что? Почему? — Дайли плюет на репортаж и вновь поворачивается к любимому, заглядывая в глаза и не понимая, почему Правитель спешил, почему Кай сделал именно такие выводы.

Но мужчина лишь отвлекается от репортажа, совсем убавляет звук и обращает всё свое внимание на парнишку, не желая ему сейчас как-либо портить настроение и рассказывать свои догадки. Однако у него что-то не складывается в голове. Почерк вновь не тот...

— Ничего страшного, лишь ебнутый Правитель решил поиграть не на своей территории. Забудь, — тихо шепчет Кай, ласково поглаживая взбудораженного мелкого по волосам.

Темноволосый отвлекает мальчишку, вновь легко целует, уводит его мысли в другое направление и понимает, как удачно и романтично для них начавшаяся гроза и с ливнем. Так ведь намного лучше, и новые сексуальные крики подростка точно никто не услышит. А вот то что криков и стонов будет предостаточно до самого утра Кай планирует наверняка.

Бесится, бесится, так нервно покручивая нож в руке и почти не сдерживая злой рык.

А он бесится вволю, как только возвращается, бесится от невезения, от того, что мальчишка, всё-таки тот самый его лакомый мальчик сбежал, тот самый альбинос, бесится из-за дождя и как только ему приходят новые сводки.

Мальчишка, прикованный спицами, кричит недолго, ровно до того момента пока Правитель не слышит настоящие новости и в порыве бессильной ярости протыкает несколькими спицами сердце несчастного. Ему плевать и член даже на это не встает. А вот звук он прибавляет и после этого замирает, видя на экране, как репортеры снимают разрезанных солдатиков-полицейских, которых выносят на носилках или закрывают черными пакетами.

— Это я-то вырезал две группы этих идиотов? — обомлевше шелестит Ро, почти невинно складывая брови домиком и впиваясь взглядом в экран.

Он был там. Он прятал мальчишку.

— Он сука был там! Он опередил меня! Самого меня! — с места летит ноут и разбивается о противоположную стену с попискивающим грохотом, под дикое рычание взбесившегося хозяина.

Как он посмел!? Как только добрался так быстро? Почему? Почему он пришел за этим альбиносом и вновь его спас? Что…

— Прием… — одними губами.

И Правитель через неполную минуту и давящую тишину облегченно вздыхает, понимая всё, складывая пазл с самого начала и слишком ядовито-сладко улыбаясь. Он знает теперь, что случилось, знает теперь и о настоящей слабости самого Ужаса 604. Вот, кто не давал ему всё это время убить альбиноса. Тот, кто не позволял составить идеальную градиентную композицию! А мальчишка… Мальчишка-то!

Ро усмехается, медленно выдыхает и аккуратно поправляет растрепавшуюся челку. Его план определенно сработал, и он даже узнал намного больше чем требовалось. И вот теперь он знает как действовать. Как уничтожить эту старую дрянь.

Яркая зарница бьет прямо в окно и он ей рад, словно ему дают знак — он на правильном пути. И Правитель воодушевленно вскидывает руки довольно улыбаясь, зная наперед, что действительно сможет уничтожить Ужаса и возвыситься в глазах всего 604 проклятого муравейника.

Жаль только окна в этой комнате звуконепроницаемые и не открываются... Но, у него всегда есть прекрасный балкончик с другой стороны дома! Почему бы не насладиться настоящим бушующим штормом под бокальчик полусладкого Шардоне?

А им наплевательски на грозу, и порывистый ветер гуляет по комнате, раскрывая шире и без того неприкрытые окна... Но плевать же?

Джек тихо стонет и пьяно усмехается, вырывая из длинных чужих пальцев вторую бутылку и наплевав на головокружение делает новый долгий глоток. Виски теперь ему кажется нечто обычным, хоть всё равно и отдает чистейшим спиртом, организм прогрелся, потому он ещё час назад скинул с себя толстовку, а сейчас беззаботно и всё в той же тишине глотает жидкий янтарь и совершенно не против ленивого укуса за плечо.

Его Ужас…

Голова кружится, и Фрост, фыркая себе под нос, вновь упирается лбом в чужую грудь, в тайне или уже нет, черт его разберешь, желая так сильно облизать эту бледную сероватую кожу, такую горячую, бархатистую, слизать кончиком языка всё и опуститься перед ним на колени.

Твою ж…

Фрост закусывает губу, но тут же морщится, недавняя рана опять открывается, и он как идиот не знает что делать с проступающей струйкой крови, поднимая голову и смотря на Блэка расфокусированным взглядом.

Его Ужас охуенен — идеален, и Джек со стоном разрешает схватить не сильно себя за волосы и притянуть ближе. Ведь он всё что угодно разрешит. А мужчина хочет заматериться на мальчишку, глупого, опять в синяках мальчишку, с прокушенной припухлой нижней губой, и опять эта ебучая красная полоска.

Питч цыкает и широким мазком языка слизывает всю кровь, сжимает белые пушистые волосы на затылке сильнее и притягивает ближе, вылизывает так жадно открытую ранку, мешая вкус крови с виски, и сжимая бедро белоснежного другой рукой. Это почти волнительно, и наверное это ещё один изящнейший для него вкус — прохладный крепко-горький алкоголь и теплая соленная кровь, густая, со знакомым будоражащим привкусом металла... Это то, ради чего можно прижать мальчишку ближе, заставляя пересесть к себе на колени и услышать несдержанный тихий всхлип.

Завалить и трахнуть.

Возможная полетевшая мысль, которую он, впрочем, даже не ловит, но знает что она где-то есть в слегка затуманенном сознании. Только вот нихуя сейчас не хочет его трахать. Хочет, но не трахать. Вылизывать, целовать, сжимать ребра до новых синяков и чувствовать острые зубки Фроста у себя на ключицах и шее, — да, однозначно! Потераться друг о друга, имитируя ленивую дрочку на коленях, вылизывать солоноватую кожу и медленно пить виски. Всё это. Но не секс.

И это взаимное: Джек тоже полувозбужден, похныкивает, капризно выгибается, подставляясь под жесткую хватку, но не настаивает на большем. Он только жадно хочет касаний, ему до одури хорошо в сильных руках, и хлестая большими глотками заканчивающийся алкоголь. Он облизывает в который раз губы и задыхается от привкуса собственной крови и чужой слюны, и этого ебучего общего вкуса горького янтаря на губах. Блять.

Беловолосого ведет и он совершенно не против, уже не напуганный чертовым вечером, отпустивший свой страх из-за какого-то там маньяка, и вообще даже бровью не ведущий на молнию, ярко осветившую Север и явно ебнувшую в один из ближайших домов, и на последующий оглушительно раскатистый гром аналогично похрен.

Что-то грохается со шкафа, стоящего рядом с окном, разбиваясь явно чем-то стеклянным по полу, но они лишь не торопясь заканчивают очередной поцелуй и лениво переводят взгляды на разбившуюся кружку, которую Фрост не успел со вчера убрать на кухню. Джек тихо ржет или скорее хрюкает и ему кажется это чем-то пиздец несущественным, он утыкается лицом в грудь мужчины и пьяно соображает, есть ли у них ещё кружки.

Хотя, какая разница?

А молчание так желанно дает свободу, раскрепощает их... И даже оказывается так можно общаться — без единого слова, и обоим нравится. Пусть только сегодня и под бушующую бурю на улице и внутри. Питч ведет пальцами вверх по позвонкам мальчишки и слышит приглушенный довольный стон, усмехается и двумя большими глотками допивает виски, морщась, что две бутылки не хватило и на два часа. А Джек смотрит на вторую откинутую на постель граненую бутыль и слишком уж тяжко вздыхает — ему хочется ещё. Хочется ужраться совсем, в этой поделенной тишине на двоих, в бушующем ртутном шторме проклятого города, в горьком спирте цвета плавленого янтаря и в этих надежных объятьях самого опасного хищника 604.

Можно сказать, можно попросить, но Фрост лишь медленно облизывает губы и вновь тычется носом в шею мужчины, вдыхая любимый запах и нихрена не соображая почему комната плывет по его ощущением — либо за окном потоп и их к хуям сносит вместе с домом, либо у него уже вертолетики из-за невменяемого состояния.

Но уже похуй.

До дури наплевательское отношение, ко всему и ко всем, этим вечером — этой ночью они плюют на город, кое-кто даже разрешает ублюдкам спать сегодня спокойно. Однако Ужас тревожит Фроста, заставляя переползти на помятый плед и идет доставать ещё пару граненых тар виски.

В горле эта дрянь ещё не стоит, а вот его безумный смертник вновь смотрит на него снизу вверх, так жалобно и ждуще новой порции, что отчасти хищник усмехается, совсем не по доброму иль в успокоение нежных нервов мелкого.

А Джек не понимает, какого хуя ему не дают только что открытую бутылку, слегка покусывает губу, понимает что не стоит ведь блядь опять рану тревожить, уже в сотый раз зализанную кое-кем, но всё равно кусает хоть боли из-за выпитого вообще не чувствует. Похуй. Но он хочет ещё, потому тянет Блэка на себя, и невменяемо, с сопением тянется к новооткрытому виски, который от него дразняще ускользает.

Требовательно или даже пьяное «хочу» не успевает сорваться с его губ и нарушить ту идеальную тишину с самого начала. Фроста непристойно нагло затыкают требовательным новым поцелуем и теснят к стенке, а мальчишка почему-то совсем не против, обнимая мужчину за шею и с хриплым стоном впиваясь в прохладные губы, на которых остались капли терпкого нового виски.

Он его дразнит, нахально и мучительно долго, специально вводя в эту тупую игру и после каждого глотка ледяного алкоголя, который выжигает горло, целует белоснежного, почти с садистким довольством слыша мальчишеское недовольное урчание.

Всё неправильно.

Не по их схеме, не по их правилам, но так как нужно именно сейчас, только сейчас. Но разве это много?

Всего девять часов, а то и меньше... Девять часов дожидаясь окончания ртутной бури, девять часов в зыбке опьянения с большим болтом на весь город, но жадно целуясь. Вновь пересаживая своего смертника к себе на колени и желанно запуская руку в белоснежные волосы, усмехаясь в откровенно влажный поцелуй, когда мальчишка капризно хнычет. Награждая так, вылизывая его жаркий рот и язык, и дразня капельками виски, почти доводя до хриплого нетерпеливого рыка.

И Джеку почти это нравится, он фыркает и переключается, с жаждой и так пошло вылизывает горлышко открытой бутылки, которую Питч крепко держит в руках, но пить всё ещё не дает, и смотрит при этом хищнику в глаза. Под ебучим макетом-горлышком конечно представляя другое, и с причмокиванием кончиком языка слизывая последнюю горечь, зная что это игра. Но всё же стараясь, чтобы ему разрешили сделать новый глоток, и Блэк поощряет, одним взглядом приказывает не трогать граненую бутыль и сам медленно поднимает её, вливает мальчишке в рот алкоголь, а Джек лишь жмурится, запрокидывает слегка голову и глотает медленно, как последний блядский садист, смакуя невозможную жгучесть и горечь.

С уголка губ так непростительно, но по блядски стекает несколько капель и течет по подбородку вниз, на шею, скапливаясь в ямке между ключиц… И Джек шипит про себя, потому что из-за отключения рецепторов почти не чувствует, как янтарные капельки холодят кожу, зато в следующую секунду у него отнимают бутылку, и горячий язык жадно слизывает дорожку капель, а сильные руки вновь притягивают до хруста в ребрах.

Это то, что он, наверное, заслужил? Нет. Заслужили оба? К черту кто, кого и что.

Фрост поддается и сдается, досадливо морщась от того, что большего сегодня не будет, только нихуя большего и не требуется — это то что нужно — насытиться, отпустить ебучий контроль, как это сделала погода, и просто упиться в хлам, вылизывая друг друга на разворошенной постели и позволяя ветру гулять по душной комнате, где уже наверняка воздух пропах въедливым алкоголем. И о рассвете не думать. Не думать о завтра или даже о блядской боли в голове или похмелье.

Только без сна — прожить ещё один миг не разделяя время, чтобы оно стерлось к хуям и не понимать, где было вчера, а когда наступит завтра.

Стереть иллюзию выбора времени и даты на календаре, замутить намерено каждое воспоминание, и черт бы с отрядами полиции. Просто дать психике амнистию, ровно, как и девять… восемь часов городу перед ебучей перезагрузкой и предпоследним уровнем сложности в этой игре на смерть.

Протоколы, базы, несколько десятков кодов, видео с пытками девушек и парней, голос, надменный и такой высокомерный. Слишком уж уверенный в себе, но с разлагающимся психозом и разрывом личностей.

Ужас расчетливо прищуривается и из вежливости допивает последнее на дне бутылки. Какой по счету он даже думать не хочет, просто щурится, когда боковым зрением подмечает что рассвет стал ближе, и облака сереют с изменением на более светлый грязный градиент. Утро.

Раннее, сырое и прохладное. Тихое, после минувшей грозы и ливня…

Кидать взгляд направо нет смысла — белоснежный смертник постепенно вырубается возле него: можно уже не сомневаться, что через минут десять продержавшаяся всю ночь мелочь вырубится окончательно и после проспит как минимум полдня.

Ужравшийся вусмерть, не соображающий, но такой довольный смертник, доверчиво прижавшийся к нему. Адово проклятье, а не белоснежная погибель... Хотя и это блядь тоже.

Но мысли возвращают в частичный адекват, а Градиентник так некстати засел в голове ещё в часа четыре утра; после самой продолжительной десятиминутной стены дождя. Дождя, который лупил с такой силой, что можно было подумать, что пошел град. А о Градиентнике на пьяную голову думается на странность херово-хорошо. И даже сейчас… Блэк не жалеет о своем решении, по крайней мере — разгрузить стоило обоих, да и на такую голову порой приходят идеи получше, чем на трезвую.

Только вот…

Идей никаких нахер у него и не было. Вообще. Все хитроёбистые планы и сплетения козней канули в глубокое темное «нихуя», и остался гольный факт — с Градиентником пора кончать. Находить и кончать, без всяких планов и новых кибер ловушек. Без выеба мозга себе и отдельных подачек ему.

Хитрая пташка али щеночек — Ужасу похуй.

Мужчина щурится от посеревшей картины за окном, окидывает всё это презрительным взглядом хитрых желтых глаз и больше не оценивает ситуацию на Севере.

Ведь... Кого-то ебнутого не нужно заманивать изяществом, хитростью или устраивать двойные игры; нужно всего лишь взять, найти и убить. Даже без любимых сюрпризов и трофеев.

Питч откидывает голову к стене и знает, что послезавтра ночью он должен стоять над трупом этой мрази и очищать нож от его крови. Времени на игры и прелюдии уже нет. Ровно и попусту.

И пусть проценты говорят об обратном, но мужчина не привык доверять цифрам, а скорее фактам за всю свою жизнь и здраво оценивать, а порой и переоценивать ублюдков. Потому, так же кристально он понимает что, либо убьет он, либо убьют его. И ничего более. Бойня — без шансов на изящество, и поскупившись своим стилем хотя бы раз за один год.

Но, если кровавая баня, то это значит…

Питч кидает задумчивый взгляд на заснувшего на его плече Фроста, и признает ещё одно решение.

Комментарий к Глава

XXXIII

Вот и главушка!) Надеюсь вам понравится, и да стартует с этой главы главный будущий эпик и экшен!... Хоррора прям таки кровавого не обещаю(возможно), но вот нервы на вилки герои друг другу наматывать будут, да.

ВАЖНО!! от 22.08.19 – Следующие главушки будут неизвестно когда, автор сожалеет, но по причине эмоционального обезвоживания временно не будет писать проду именно к этой работе. Просьба понять автора. Все подробности вы можете найти, перейдя по этой ссылке – https://vk.com/is9liskey?w=wall-95928429_1720

====== Глава XXXIV ======

Стоять у окна становится тупо бесполезно, но он стоит, смотрит вдаль выбеленных высоток и сдерживает агрессию, злясь, что видимость расплывается перед глазами.

Второй день после грандиозной пьянки начинается ещё хуже, и Джек практически забивает на ебучего Градиентника с которого всё началось. Ведь какая нахуй разница, если они начали собачиться опять и ещё со вчера.

— Опять будешь выебываться? — резкое со спины и Джек вздрагивает.

— Иди к черту, Блэк, — вымученно шипит мальчишка, но даже не оборачивается. Ебучие сутки, а ему почти в привычку, словно они постоянно так собачились, словно это опять новый реванш.

И вот с чего все началось? С чего?

Он пытается судорожно вспомнить, роется в своей памяти, но не может найти ту точку отсчета. Не может тут и всё. Просто вспыхнули оба, как два ебучих факела… и всё. И крыша начала ехать. Чертов психопат, так пафосно называющийся Правителем, общая гнетущая обстановка или сдавшие нервы у Фроста, и «перегруз» в работе Ужаса?.. Хер его знает. Джеку кажется, что всё сразу, но он просто уже морально не желает задумывается какого хуя и когда. Просто понимает, что это новый пиздец, и каждый раз сухая констатация фактов вперемешку с матами.

Дверь хлопает, и Джек вздрагивает вновь, отчего не пойми закусывая нижнюю губу, чтобы унять противный тремор то телу.

Почему мне нужно вновь убивать себя ради того, чтобы ты понял?

Ему хочется заорать, прежде чем Питч хоть что-либо еще выскажет. Но он опять смалчиват и хлопает дверью сам, только в ванную, моментально включая в раковине воду и шумно дыша, как перед драной истерикой.

«Что тебе ещё нужно, Ужас? Что мне сделать, чтобы всё стало все как прежде? Пусть хуево… Но так… по-нашему… нормально?»

Его воротит от этого «по-нашему», потому что ничего нашего у них и нет, как полчаса назад высказался Блэк. Идиот! Взламывает уже третью секретную базу Депа, а слова ему швыряет придурошные, идиотские!

Но да, для него же это просто трах с необычным мальчишкой!

Джек рычит, впервые громко и похуистично на акустику и слышимость, рычит от досады и бессилия. Он приводит тысячи фактов, он пытается доказать, поддержать, а в любом случае выходят ссоры. Блядский город с его психами. Он искренне хочет потанцевать на месиве, которое останется от Градиентника. Вот прям даже не побрезгует — на кишках станцует! Все покатилось к ебеням из-за этого ублюдка после парковки. Джек не садист и не убийца… по крайней мере, точно так не считает и не думает, но сам был бы не прочь вырвать у этой дряни сердце. Фросту призрачно кажется, что именно из-за этого ублюдка у них все так — безлико, безэмоционально. Без ничего!

Мальчишка понуро опускает голову и не может хоть что-то ещё придумать — всё, с него хватит.

Его далекий пиздец подкрался незаметно. Но он всё сделает, вплоть до ритуального сдирания чьей-то кожи, чтобы…

— Чтобы ты считал меня частью своей жизни, пусть даже конечной частью — не значимой. Но считал.

Болезненный шепот срывается быстрее, чем он успевает подумать, и морщится от того, как бесполезно звучат его же слова.

А Ужас лишь лениво наблюдает, что сейчас происходит у Феи, но даже ни на грамм не доволен. Девочке придется пока гоняться за призрачными шлейфами Градиентника, чтобы не мешалась под ногами.

Дверь в ванную вновь хлопает с силой и злостью, слышится включенная вода, и как бесится…

Глупый мальчишка.

Ужас недобро прищуривается, но не реагирует. А по-хорошему бы нужно. По-хорошему?

К черту блядское слово мешающие сконцентрироваться! Есть одно: вывести смертника из равновесия, поставить всё на свои места, выебать ему мозг и пусть валит ко всем чертям…

Это нужно было делать ещё несколько недель назад… Или проще — убить.

Но пистолет с глушителем так и лежит под матрасом.

А Фрост просто упертая сволочь… Глупая, ничего не понимающая. Сволочь, которая должным образом даже ответить не может. Почти бесхребетная молчащая малолетняя сволочь!

Ты сам вынуждаешь его на конфликт, а потом и бесишься от того, что он не ведется?

Но всё правильно. Так и должно быть, и каждому положено отыгрывать свою роль, а мальчишка… Мальчишка стал балластом. Отыграл свою роль. Запомни это!

— Вот скажи, какого хуя происходит? — из невеселых гребаных размышлений, как всегда, выдергивает белоснежный.

Он вырывается из ванны, громко шибанув дверь, снежным тайфуном, громко хлопает ладонями о край стола рядом с ноутом, и опершись на столешницу почти шипит.

Растрепанный, злой, в непригодной для вылазок домашней застиранной футболке, которая почти до колен, в подкатанных драных джинсах, весь на взводе и со взглядом, которым можно смело восстанавливать климат Антарктики. Ахуенен, одним словом. Каждый бы заценил.

И Блэк заценивает тоже, особенно этот распиздяйский вид и намерение, читающееся в стальных глазах.

Чертов ж ты смертник.

— Если у тебя период истерик — не ко мне. И ещё раз посмеешь меня прервать…

— Вновь уйдешь, демонстративно хлопнув дверью? — язвит Джек, сверкая злостью в глазах, — Или, постой, перевернешь всё с ног на голову и обвинишь во всем меня? Блэк…. Какого хуя? Я с тобой помириться пытаюсь уже со вчерашнего дня и, блять, как только я начинаю, ты взбешиваешься…

— А тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь? — пара тройка вбитых прописных кодов, и почти без единого порыва прирезать мельтешащее белоснежное пятно рядом.

Лучше просто сказать прямо и вышвырнуть за дверь.

Но нет, когда это простые пути нас устраивали, не так ли?

— А тебе не кажется, что ты слишком много на меня перекладываешь, или решил найти козла отпущение всему, пока не можешь выловить своего дражайшего Правителя?

Джек не боится за эти слова, одного мимолетного полувзгляда хватает, чтобы это понять; точка его терпения давно перевалила доступное, только вот и реакции Ужаса мальчишка не боится. Не боится, блять, ничего! И это выводит…

Даже за секунду оказавшись перед ним, даже с силой сжав ему горло, даже так несвойственно царапнув кожу на животе кончиком ножа, приподнимая край футболки… А эта сволочь лишь упрямо в глаза смотрит. Блядская такая сволочь, которую нужно было оставить там. На заброшке…

— Не нравится — сьёбывай, — приглушенно и коротко, одним предложением обрубая то емкое, что зовется проклятием для обоих.

— Вот значит, как мы заговорили? Ну ахуеть теперь! Скажи, какая была причина того, чтобы так кардинально изменить позицию? Или, стой-ка, дай догадаюсь!.. — Джек щурит глаза и резко скидывает мужскую руку, отходя на шаг назад, — Подстилка больше не нужна или решил от балласта избавиться, Блэк?

Ужас не говорит, что Фрост доигрался, даже взгляд не меняет. Только секунда и мальчишку швыряют к противоположной стене, и тут же возле неё зажимают, приставляя злосчастный, но такой охуенно-острый нож к горлу.

— Сволочь мелкая, а тебя никто и не просил…

— Не просил что?!

Фрост заебывается, что этим поведением, что с отношением к себе, и ощущением ада внутри. Заебывается настолько, что становится тошно и горечь оседает на языке.

«Хорошо, любовь моя! Хочешь так? Пускай будет именно так!»

Джек рычит, и резко дёргается вперёд, ощущая, как по горлу потекла собственная кровь, пользуясь замешательством мужчины. Чтоб тебя, Блэк!

— А что дальше? Что дальше, Питч? — рявкает беловолосый, в глазах которого разгорается настоящее бешеное неповиновение, — Убьёшь? Давай! Ну же, черти тебя задери! А меня это заебало! Заебало! Заебало!

Джек кричит, не понимая этого и с той самой безумной яростью мелкого никчемного хищника смотрит на мужчину, тихо рыча. Он на грани и прекрасно это понимает, но уже на «отъебись» воспринимает просьбы подсознания успокоиться. Его взбешивает эта ситуация настолько, что его трясет, и за последствия он впервые не желает в принципе отвечать.

И всё блядский Блэк. Охуенный. Его, только его Ужас! Но который делает жизнь невыносимой, ядовитой, доводящей до того, что кровь вскипает в венах и хочется вырвать себе сердце. Но и похуй. Фрост не мелкая розовая сучка — смирился.

— Доиграешься, — едва серьезно проговаривает Питч, и чувствуется в этих словах далеко не то, что он говорит перед сексом: слишком уж жёстко и серьезно. Его голос почти звенит от стали и холода, но белобрысой сволочи хоть бы что, — По-хорошему заткнись и выебывай, Оверланд. Ты зарвался.

Похуй, похуй! Стоп-кран у Фроста сорван и на глазах пелена из слез. А слова — каленое железо по которому он с радостью пройдется, сдирая с себя последнюю шкуру.

— Что, я отработал свое, а? Или тебе ещё от меня что-то надо? И так твоя подстилка, и так уже не отсвечиваю, но нет! Его величество — Ужас, вновь чем-то недоволен! — Джек всплескивает руками, но его вновь резко швыряют к стене, впрочем даже не утруждаясь.

— Остынь, — жестко приказывает Питч, едва брезгливо осматривая взбешенного зверенка у которого все горло в крови.

— Ты… Ты! — Джек осекается, утробно рычит, и плевать уму абсолютно на едкие капли скатывающиеся и разъедающие лицо, — Хотя бы раз ты, тварь, можешь послушать…

«Ублюдский и любимый Ужас…»

«И как все дошло до этого, Питч?»

«Люблю…»

— Нет, это ты послушай, щенок! — не выдерживает пиздеца Ужас. Он хватает пацаненка за горло, наплевав, что вся шея красная и рука скользит по теплой крови, и заглядывает в глаза паренька, — Думаешь особенный? Хочешь поощрения? Хорошо, тогда скажи, как тебя убить? Как ты хочешь, сученыш? Быстро, а может быть медленно? Считаешь, если я тебя трахаю и пользуюсь, как только вздумается, можешь мне нервы драть? Ничего ещё не хочешь, Фрост? Может выпущенную селезёнку, любитель ты наш острых ощущений!

Доводы не срабатывают? Хорошо Оверланд, будет тебе Ужас. Блэк морщится, скорее от своего тона, и поджимающего времени, нежели от вида одичавшего и отчаянного мальчишки, но раз решил идти до конца…

Значит, ты увидишь Кромешного Ужаса и поймешь единственную истину...

— Я не… — Фрост затыкается, хватая воздух и не веря в то, что услышал сейчас. Блэк же не серьезно? Он никогда так не злился и не был таким…

«Ужасом?» — подсказывает едко подсознание.

С убийцами не живут.

— Заткнись, сучка! — обрывая жестким рыком, — И вот что я тебе скажу, ты — зарвался, малолетка. Ты связался, дабы мотать мне нервы на вилки, твареныш?! Уверен, что настолько неприкосновенен, раз я тебе дозволяю? — Питч щурится и ухмыляется, размазывая безэмоционально кровь Джека по его же шеи, он склоняется над мальчишкой ещё ближе и приглушённо шипит, наблюдая, как доводит Джека до слез и мандража:

— Глупый любопытный твареныш связался с убийцей, который его не ставит ни во что, лишь потрахивает… А чего ты еще ожидал, малолетка? Вкусностей? Романтики? Защиты и жизни без забот? Но оказался всего лишь тем, кому я позволяю быть рядом. Пока я этого хочу. К сведению, Фрост, ебать я хотел, что ты хочешь на самом то деле, а что нет, о чем мечтаешь, какое слово хочешь высказать… — Ужас едва лишь дергает мальчишку за горло, вновь несильно ударяя ошеломленного мальчишку об стену, входя в раж, — Так что пораскинь остатками своего ебанутого мозга и пойми, что твоя лафа здесь окончилась. Бери себя в свои ручки и пиздуй отсюда, ибо мне надоели твои истерики и заявления на нормальную жизнь! Потому что у меня нет нормальной жизни! Я убиваю, вырезаю, расчленяю и наслаждаюсь, вырезаю органы и снимаю кожу, пока ублюдки ещё живы, и это отличительное и то идеальное, что мне нужно! Это и есть моя жизнь — полная её оставляющая, то, что нужно больше всего на свете… А ты, глупое создание, думал, что будешь значить что-то для меня? Заявишься в жизнь взрослого матерого ублюдка и порешаешь все своими стонами, выгибаясь подо мной как та еще сучка? Изменишь за раз не одну, а две жизни? Даже и думать забудь! И пусть тебя ебут по кругу другие, малыш, обещая сладкую жизнь и розовые перины, а для меня ты — не больше нежели сука, которую я возможно и захочу под конец прирезать!

Хотел понять и остаться? И сейчас хочешь, Фрост?

Только вот по взгляду мальчишки ясно что, что-то в нем всё же ломается. Оно и правильно. Так и должно было быть с самого начала.

— Ты… Ты не такой… — почти задушено и тихо, едва вздрагивая от боли, что причиняют чужие пальцы на горле.

Парень не хочет сейчас поддаваться этому чувству, не хочет сейчас боятся своего хищника по-настоящему, но почему? Почему замирает, словно впервые видит, почему руки холодеют и сердце готово сейчас выскочить?

— Ты ведь не такой!..

— Да? Откуда ты знаешь? Свечку держал, малыш? — Блэк взбешивается, от ситуации, от этих пугливый и в то же время не теряющих надежды и ебучего доверия глаз, он уже даже не шипит, а вполне переходит на несдержанный повышенный тон, показывая реальную злость и резко склоняясь над сжившимся зверенышем, — Ну же! Что ты знаешь обо мне? Что вообще ты можешь знать обо мне? Ноль! Ноль и не на процент больше, сволочь!.. И ещё считаешь, что я не такой? Не какой? Не самый разыскиваемый, ублюдочный, жестокий, расчетливый, тот у которого руки по плечи в крови, и каждая тварь молится мне не попасться? Какой я по-твоему?! Благородный ебаный черный рыцарь, поправляющий справедливость в этом блядском городе? Мало трупов я тебе показал? Мало того, что ты видел? Хочешь ещё? Хочешь на собственном примере увидеть, какой я?

Последнее, это — последнее. Хватит с него. Хватит вообще ему жить.

Джек молится ножу в сердце, молится, чтобы не видеть такого Ужаса, не видеть этой злости и безразличия, не чувствовать насколько этому человеку реально на него похуй. Его выламывает и раздрабливает изнутри уже не только словами, но и этим взглядом, этим положением вещей.

«Уничтожай, убивай, до конца, до последнего удара моего сердца! Да умоляю я тебя! Убей! Убей! Убей уже меня, Питч! Не могу, не могу это видеть, не могу слышать… Сдохну или ещё хуже — буду также мучиться. Хватит, выебал меня, наигрался — хватит! Убей!»

— Да давай! Давно пора! — не выдерживает этого холода и злобы парень, едва дергаясь в сильной хватке, — Реж! Распарывай, перерезай глотку! Уничтожай меня, давай, блять!

— Пошел вон, — вместо тысячу ударов ублюдским ножом, и мальчишку брезгливо швыряют к стене.

Питч отстраняется и даже больше не посмотрев на Фроста быстро начинает собирать необходимые вещи, впрочем все остальное нужное он не хранит в этой квартире, лишь перчатки, ножи и плащ. Он собирается быстро, молча и без единого лишнего движения, даже не замечая бледнющего мальчишку. Последнее что он говорит, стоя перед открытой дверью и даже не оборачиваясь, это пренебрежительное:

— Чтоб когда я пришел, тебя, сучка, уже здесь не было!

Дверь хлопает с бешеной силой и грохотом, а Джек, молча глотая слезы, сползает по стене вниз, с мыслями, что суицид возможно и выход.

Задушенный хрип срывается с искривлённых красных губ, и взгляд черных глаз ненавистно осматривает фигуру над собой.

— Сожру твои внутренности прежде, чем ты осознаешь…

Он не договаривает, задыхается от новой вспышки боли и чужого настолько надменного хмыка. Это хуже, в сотни чертовых раз хуже, больнее, жестче, нежели блядские капли кислоты капающие с протекающей трубы на потолке.

Этот ублюдок всё спланировал.

Резкий животный крик переходящий в надрывный хрип разрывает на клочки мнимую тишину, но цепи лязгают громче; массивные и тяжелые, они хуже приговора дают понять и заткнуться, и он зверем смотрит на…

— Убью, убью, убью!! — сплевывая кровь скопившуюся во рту, рявкает мужчина, — Убь…

Удар ботинком в лицо прерывает бешеные слова, заставляя израненного задохнуться от боли и новой порции крови, что хлынула из итак уже разбитого носа.

— Захлопнись.

Хищник не церемонится, стоя над псиной, что пытается вновь что-то высказать, отплевываясь сгустками крови и слюны. Еще три капли медленно срываются с выедающейся дыры в трубе и падают на пропитанную кровью и потом рубашку плененного, разъедая ткань и кожу, заставляя мелочную тварь позорно подвывать и дергаться в цепях.

На темной давно заброшенной, по блядской иронии тоже, парковке только двое. Два силуэта в неравном положении под освещением одной лишь тускло горящей салатовым светом лампы — автономной, специально здесь включенной.

«Победителей не судят», — вспоминает слишком древнюю фразу Ужас и устало отходит на пару шагов назад, вымотано прислоняясь к опорной квадратной колонне, брезгливо осматривая подвывающего и проигравшего ублюдка.

Мышцы неприятно тянет во всем теле, несколько серьезных порезов жгут изнутри острой болью и пару ребер точно нужно будет вправлять, чтобы левое легкое к завтрашнему вечеру не перестало дышать, а сознание медленно, но верно начинает терять ту четкость, и всё вокруг, на ебанное стечение обстоятельств, начинает кружится из-за потери крови. Но побочки его не волнуют — не сейчас. Только злая ухмылка на узких губах и повелевающий взгляд, осматривая жалкое подобие зарвавшегося психа, что поставлен на колени в середине салатового круга света.

— Сдеру с тебя кожу… — слышится сиплое и злое.

И как ещё в этом вымученном теле со сломанными костями, вывихами, порезами и ожогами есть энергия что-то вякать?

— Выпотрошу, ублюдок!..

Хватит с обнаглевшей твари слов. На вскидку прошло более пяти часов всего самого блядского и затяжного, начиная с подготовки и заканчивая... грызней. И теперь он стоит здесь, и в легком довольствии наблюдает за изуверскими мучениями крысы, что звала себя правителем сея города.

Выигравший. Не палач, скорее повелитель этой ночи и повелитель над проигравшим, лишь циничным взглядом осматривает животное в цепях, других слов нет и не будет, и хрустнув шеей, так, чтобы на пару минут голова болела меньше, достает из внутреннего кармана плаща железных шприц и небольшую ампулу с мутной жидкостью, шипяще заговаривая:

— Знаешь, что мне пришлось сделать для того, чтобы сейчас быть здесь и с тобой говорить? Устраивать всю эту грязь? — Ужас принципиально не удостаивает его взглядом, медленно набирая в шприц наркотик, давая этой псине в сотый раз убедиться, что даже ампула имеет большее значение и внимание нежели он.

Ведь, это его ахиллесова пята? Невнимание — сравнивание его с обычным психом; разровнять и смешать с мусором, без внимания и одолжения, и именно это похуже кислоты разъедает, только вот не кожу — больной разум и самое ценное, что у него есть — самооценку — гнилое «я». Потому хищнику так нравится его игнорить, втаптывать в грязь видя истинное безумие в черных глазах, держа в унизительной для него позе – на коленях, и всячески оттягивая момент смерти. Это лучшее истязание и пытка для того, кто кичился своим именем и важностью.

— Ты вякал, что через час, как мы здесь оказались, я буду ползать перед тобой на коленях, а ты будешь решать как меня убить. Самонадеянность и бахвальство, — желтый пронзительный взгляд всё же кидается на психа, и Ужас недобро ядовито усмехается, — Но такая сучка поймет свою неправоту. И лучше, если твой мозг отключится сразу.

Шипение и хриплые проклятия он пропускает мимо ушей, отправляя пустую ампулу обратно в карман — незачем улики оставлять, и медленно подходя на середину освещения, устало осматривает своеобразнуюконструкцию, и, потянув за часть более тонкой цепи, свисающей с потолка, заставляет механизм придти в движение. А мразь, что на коленях, ещё ниже склониться, из-за давления цепей, что тянет руки вверх, опуская голову всё ниже к полу. Этакий насильственный поклон, так, чтоб мог языком собственную кровь с бетона слизывать.

— Послушная псинка, — мужчина нехотя добавляет в свой тон повелевающие и с издевкой нотки, хотя тратить силу на слова желания в принципе нет, но он знает, что это морально убивает ублюдка, ровно, как и это скованное положение.

Ужас слегка отклоняется назад, когда ещё три капли срываются сверху, разбиваясь о спину и заведенные назад руки маньяка и вновь приближается, наклоняясь над мелочным ублюдком. Через восемь секунд новые капли сорвутся с потолка, но ему хватит и пяти: острая игла вонзается в шею до упора, и ему плевать на шипения псинки, лишь наркотик вводится в кровь до конца, и он так же быстро и неуловимо отстраняется, с напускной легкостью давая понять, что с ним все в порядке. Хотя нихуя не в порядке.

— Что ты?.. Ты ублюдок, что ты мне... — но досказать у него не получается, лишь срывая голос кричать из-за новых капель кислоты, что прожигают запястья и лопатки, въедаясь глубоко в мясо и мышцы.

Пояснять же этому недоделанному психу не хочется, но хищник потратит на него ещё несколько минут; ему ничего не стоит вновь приблизиться и за волосы приподнять голову озлобленного парня, заглядывая в безумные черные глаза:

— Ты станешь овощем через уже пять минут, но окончательно через два дня, — оттягивая за челку болезненней, заставляя смотреть на себя и видя даже в этом тусклом свете, как чужие зрачки непроизвольно начинают сокращаться под действием синтетической смеси.

— Ты всё будешь понимать и осознавать... — голос Ужаса переходит на зловещее ликующее шипение, довольствуясь дрожью, прошедшей по чужому телу, — Всё будешь видеть и эмоционально воспринимать, но будешь лишь выполнять мои команды — это первая ступень. Вторая — не контроль моторики, третья — сумбурность, помутнение мыслей, нервные окончания постепенно начнут отключаться, четвертая — не контроль мышц и позывов, рефлексы атрофируются, пятая — медленно начнешь забывать себя: всё что делал, помнил, умел. Состояние мутирует до стадии младенчества, и шестая — овощ, без мыслей, без действий, без контроля себя, как личности разумной, с пусканием слюны… Но это не самое страшное!.. — Ужас усмехается самой ядовитой свой ухмылкой, презренно осматривая теперь страх появившийся в чужом взгляде, — Страшнее то, что где-то внутри, под коркой гниющих мозгов, будет сохранятся легкий флер чувств, то, какое же ты ничтожество, и острое понимание угасающим сознанием, что ты разлагаешься и уничтожаешь самого себя изнутри.

Хищник брезгливо отшатывается от дергающегося в цепях твареныша, и заметным презрением осматривает дрожащее тело и давая ещё нескольким каплям сорваться сверху, обжигая лицо и руки шизика. Но после всего того что было, становится не интересно просто взять и уйти, оставив эту тварь в полнейшем безумии и саморазрушение. Разве он зря старался?

Ужас едва усмехается, приподнимая уголки губ; ебучая усталость берет свое, но отплатить Градиентнику всё ещё хочется, может потому он вновь приближается, сжимая в кулаке чужие волосы до боли и дергая голову парня выше, так, что позвонки в его шее жалобно хрустят, смотрит свысока на мечущийся взгляд психа и раздумывает всего пару секунд, прежде чем высказать надменное:

— Я удовлетворил твои ожидания, щенок? Тогда давай, ты здесь наследил... вылежи свою кровавую блевотину. Всю, малыш, всю полностью. А когда закончишь... — хищник понижает голос почти до еле слышного, сильнее оттягивая голову скованного парня, — ...Ты должен повторять, пока не убедишь себя, какой ты плохой мальчик. Никчемный, бесполезный, мерзкий до тошноты, и никому нет дела до такой тряпки как ты. До... Полного. Разрушения. Своей. Никчемной. Личности.

Ужас равносильно медленно отстраняется и пренебрегает зрелищем. Он разворачивается, уходя, слыша, как под визги из-за капающей кислоты, цепи лязгают, а приговоренный склоняется ниже, начиная исполнять против своей воли то, что ему приказали. Цепи приятно позвякивают и эхо разносит металлический отзвук на всю парковку, а плечевые суставы парня с характерным щелчком выворачиваются под давлением на руки, заставляя его выть в голос. Правителю безусловно безумно больно, боль и ломка — всё с чем он остается; препарат делает свое, и действия идут вразрез с волей, что его и доламывает, но зарвавшийся псих ничего не может сделать, лишь бездумно подчиняясь и слизывать густую красную жижу с пыльного бетона.

Обезумевший вой до самого утра не будет стихать на заброшенной парковке, пока обезображенное тело с расплавленным сознанием не отключится в десятиминутную зыбку. Но после всё начнется с самого начала, и окровавленные губы будут одержимо шептать и убеждать, что он — есть ничтожество.

Не подхожу? Почему?.. Почему, Питч? Почему ты…

Джек морщится и всхлипывает, закрывается тут же глаза и не желает принимать, что уже ночь, глубокая, тихая, и дальний фонарь едва ли освещает синюю холодную комнату. В противовес жаре, здесь пиздец, как холодно. Или нет. Или это ему холодно, потому руки до сих пор дрожат, а пальцы настолько ледяные.

А за окном сухой штиль и затхлая жара.

Он бьётся в который раз головой о стену и не понимает, почему так? Почему настолько жёстко? Ебучий случай или…

«Или ты просто не подходил ему с самого начала. Всего лишь реальная сучка. Смирись, Фрост!»

Беловолосый качает головой и облизывает потрескавшиеся губы. Все хуйня, если Блэк думает именно так. Джек зажмуривается и хочет, чтобы это было нереальным — приснившимся. Каждое его слово, каждый взгляд… Каждый злой…

Джек воет в голос и запрокидывает голову вверх, не чувствуя новых теплых дорожек на своих щеках. Ведь, невозможно же так!

«Отдам за тебя всё, что у меня есть, а ты же… Хочешь меня выпотрошить? Сучка, да? Хорошо, Питч!»

Джек переходит на скулеж, ощущая, что не выдержит больше так. Не выдержит вообще.

«Выбирай сейчас, болван! Либо ты останешься здесь, либо…»

— Либо, блять, что? — сиплое в пустоту сумеречной комнаты.

У него два пути и он знал. Знал с самого начала. Но по первой не надеялся даже на первый. А так же знал, что в том или ином варианте подохнет нахуй.

Он — шизик. Он по уши влюблен, он сдохнет от рук своего же мужчины. Или просто без него…

«Да хуй с тобой!»

Джек жёстко стирает слезы и шумно выдыхает, пару раз ударяясь о стену позади себя. Так, чтобы мозги встали на место, хотя после всего, что было и он пережил, Фрост на сто десять процентов уверен, что мозгов у него как раз таки нихуя и нет.

Он не изменит его… Он полюбил его таким — жестоким, циничным… И ничего не изменится. Фрост знает то, что будет любить его до скончания своей ебнутой жизни именно такого — сволочного, отстраненного, грубого, ни во что не верящего циника, порванного этой ублюдской жизнью, никогда даже серьезно его не воспринимающего, хладнокровнейшего убийцу. Убийцу, до мозга костей... И знает, что его поезд, несущийся в бездну, темную и смертельно, уже никак не остановить. Поздно тянуть за сломанный стоп кран и ограничиваться полумерами. Либо да, либо нет.

Джек резко открывает глаза и, повернув голову вправо, смотрит в окно. Как же ему противно…

Кое-как подняться и медленным шоркающим шагом подойти к открытому настежь окну не составляет труда, но кости всё равно ломит из-за того, что долго сидел в одной позе, а перед глазами на миг равно проносится темнота.

Все тот же 604. Все та же у него дряная жизнь.

Почему всё именно так? Ебануто? Несправедливо ли?

«Почему ты меня убиваешь?»

За окном выжигающая легкие жара, и ночная прохлада даже близко не дарует облегчение, лишь кисловатый запах химии, выжженного асфальта и гудрона, едкой извести на старых стенах.

Его тошнит от этого города и от себя.

Он потирает собственное горло, растирая в ебучий сотый раз кровящую полоску и кровь по бледной коже, и не знает что, блять, не так с этим миром и что не так с ним. Почему всё, что случилось несколько часов назад, настолько жестко его косит с той же обреченностью, которую он испытывал, когда впервые увидел Ужаса? А косит его по харду.

«Потому, что он тебя бросил?»

«Послал нахуй?»

«Да в который раз, Фрост?»

Джек морщится и уже не может припомнить в какой. Только в этот раз всё зашло за чертову грань, даже его личную, злоебучую, параноидальную. И колкие слова любимого Ужаса выедают нечто хрупкое внутри, словно, блять, кислоту плеснули на тончайший хрусталь.

«Шлюха, сука, тварь… Что ещё ты мне можешь сказать?»

Джек даже не знает, куда ушел этот человек; человек без принципов морали и с характером того самого единственного выжившего хищника.

Больно или неприятно — Фрост уже плюёт на свое внешнее состояние и здоровье, и просто хочет, чтоб всё это кончилось.

Он не может уйти, как приказал Блэк, не может и все тут, и в то же время хочет собрать вещи сейчас же и сбежать, неважно куда и зачем. Сбежать навсегда и неотвратимо. Чувство противоречивое, похуже той же кислоты выжигает всё внутри. А его ебучие розово-ванильные очки уже не спасают от реальности, и той паникующей стороны своего подсознания, которая чувствует опасность. Настоящую, блять, опасность похуже Правителя.

«Да ты сука живешь с этой опасностью и позволяешь ему всё! Всё Оверланд!»

Он любит убийцу, убийцу, которому на него похуй, ровно, как похуй и далеко параллельно что с ним станет. Убийцу, который никогда не отступится и будет таким же, без всех этих представлений и исправлений на белого и пушистого.

«Фрост, да очнись же ты! Подумай хотя бы раз в своей жизни и просто съебись! Ты знаешь, что это не приведет ни к чему хорошему. У тебя уже был опыт! Эй?.. Идиот?!»

Он слышит аргументы, чувствует себя и свою боль, а рана на шее — горящее огнем подтверждение, но… Джек только пристально смотрит на светящиеся вдалеке высотки и едко усмехается.

Уйти?

Бросить своего Ужаса?

Убийцу, который положит весь город? Убийцу, которому он не нужен?

— Да что ж ты за тряпка-то такая, Фрост? — осипшим голосом шелестит беловолосый, прищуриваясь в темную даль Севера.

Блядские ненужные весы качаются из стороны в сторону, и он не может хоть что-то сейчас принять, вспоминая сегодняшнее утро и проклиная всех возможных богов и демонов на этом свете.

Уйти! Уйти! Уйти! Уйти и забыть!

«А что изменится?»

«Даже если сможешь уйти? Даже, если сбежишь в другую часть города, да, блять, в другой даже город? Что изменится Фрост?»

Горький почти не верящий всхлип, и парень медленно опускает голову, тихо хрипло посмеиваясь и чувствуя новую жгучую влагу на щеках.

«Любить буду до конца жизни», — это резкое осознание простреливает в голове, и Фрост жмурится вновь, ощущая огонь по грудной клетке. Блядский же ты Ужас!

А, похуй!

Он! Лишь только он!.. И жить без него уже нереально… Да, убийца, который никогда не изменится! Ублюдок, что один на миллион, даже в этом гадюшнике! Хладнокровный циник и одиночка, не подпускающий к себе вообще никого... Жестокий, грубый, вечно злой эгоист и самый опасный преступник в городе!

Джек кривит губы в истерической усмешке, и даже не замечает слез на глазах и щеках.

Последние чертовы мысли где-то в подкорке, вопящие, что так нельзя, что он себя так угробит, обрубаются яростным шипением, и парень взбешивается окончательно.

Да похуй! Со вкусом он уже имел все параллельные варианты.

Фрост больше не хочет думать, принимает, что шанс будет упущен, но он никуда не уйдет. Он не хочет и не будет вновь сбегать. Не в этот раз.

Даже если по возвращению…

Он прикрывает глаза, отталкивается от оконного подоконника, пятясь обратно в синий сумрак квартиры, и разрешает отпустить себя вновь, срываясь на судорожный болезненный всхлип. Это слишком сложно. Все слишком стало сложно в его и так погубленной жизни, так зачем же в принципе пытаться остановиться и остепениться? Норма? Нет, это стопроцентно не про него. А его Ужас…

Лучше не думать, лучше… Но когда его ебаные чувства его же спрашивали?

Через полминуты невеселые, но на ублюдство желанные мысли сбываются, вот так просто и жестоко одновременно, и Джек слышит, как щелкает ручка и входная дверь медленно открывается.

А у него замирает сердце, пропускает дохуя ударов или просто один, и Джек делает ещё большую глупость — резко разворачивается, задерживая дыхание.

Как перед блядским прыжком воду, только вместо воды — лава, жестокая и испепеляющая мгновенно.

Он заходит медленно, не включая свет, осторожно, словно не в собственную квартиру, а в логово врага, и почти моментально чувствует чужое присутствие. Нож не метается в нарушителя спокойствия только потому, что зрение быстро привыкает к ещё большему сумраку, и в свете окна высвечивается знакомая фигура. Блядский же ты мальчишка. Он морщится, досадливо и почти злобно, громко теперь хлопая дверью и тихо рыча.

— Какого хуя? — резкое, в темноту, с ядовитым раздражением.

— Я… — Джек задыхается, и действительно не находит ничего, что мог бы сказать, лишь на свою чертову судьбу и проклятые эмоции порывается ближе.

Парнишка, не зная почему, порывисто огибает разделяющий их чертов стол, как раз в тот момент, когда Блэк едва проводит пальцами по тачпаду и в комнате наступает относительно светлее от проснувшегося монитора. Только вот приблизится к себе мужчина не дает, мимолетно и вовсе нехотя подмечая растрепанный и зареванный вид этого… идиота.

Слишком злой, разъяренный, не жалеющий тратить время на разборки с мелочью. А потому Фроста просто перехватывают на ходу и немедля разворачивают к стенке рядом с дверью в ванную, вновь удерживая рукой за горло, чего мальчишка вовсе не ожидает и испугано вскрикивает.

— Ты ещё не понял? Или решил по своей ебнутой дурости испытывать судьбу до конца? — озлобленным шипением, и окровавленным ножом проходясь по бледному лицу мелкого идиота, оставляя на щеке красный липкий след, и наконец, почти желанно, давая в свете ноута себя разглядеть.

И по взгляду парнишки становится ясно, что он вполне так разглядел, понял, кто перед ним сейчас. А в серых глазах легкая паника через считанные секунды превращается в тот самый ужас — первородный, настоящий, с ясным пониманием и тем самым животным инстинктом бежать.

Да неужели, чтобы ты понял, нужно было всего лишь раз предстать в истинном виде?

Но даже так, даже при этом перепуганном взгляде, даже чувствуя, как мальчишку начинает потряхивать, ещё сильнее его припугнуть не помешает. Дать понять до конца, дать почувствовать, перед кем он находится. А после вышвырнуть. Хватит с Блэка этой хуйни.

— Вот, Фрост, как выглядит убийца, — в густой тяжелой тишине зло шипит мужчина, почти довольствуясь неподдельным страхом в этих грифельных глаза напротив, — Сладко тебе сейчас? Хочешь меня? Ну же, какого черта?! Понял, наконец?

— Кровь… — с дрожью проговаривает Джек, почти не слыша слов мужчины и не понимая, почему ему за мгновения стало настолько хуево.

— Её много. И будет ещё больше, сволоченыш, если…

Но Фрост нетерпеливо мотает головой и сразу же перебивает:

— Нет! Не моя… На тебе ведь… кровь, Питч?

Блядская не пойми откуда взявшаяся пелена перед глазами мешает, Джек смаргивает её, чувствуя, как острый комок игл подкатывает к горлу и становится совсем невыносимо хоть что-то говорить. Потому что… Потому что, то, что он видит, никак не желает укладывается в чертовом сознании. Он не желает принимать это сучью реальность, в которой…

— Что?..

— На тебе кровь... — едва ли не всхлипывает парень, задыхаясь от резкой нехватки кислорода. Это то, что не должно было случаться. То, что впервые он видит и его уже мутит от страха. Но не за себя же… черт возьми!

Фрост осмеливается всего на одно движение: всего лишь поднять руку и почти коснуться левого плеча мужчины, но в нескольких сантиметрах от распоротого плаща под которым кровящая рана замереть подрагивающими пальцами, не в силах даже прикоснуться — даже понять до конца, что это правда.

И весь мир переворачивается где-то под солнечным сплетением, и даже маячащая на горизонте своя же смерть не на столь актуальна и пугающая, сколь то, что он видит. Джек кусает губы и не чувствует, как руки стремительно леденеют из-за ненормального сердцебиения, а подсознание начинает сбоить.

Слишком… больно.

— Это ведь… твоя кровь... — голос с надрывным хрипом срывается, и парень просто не может сделать ещё хоть один глоток воздуха, только, блять, тело от этого липкого страха парализовывает, и он уже не соображает, почему всё вокруг так противно расплывается, — Питч, это ведь не чужая, и порез… Это ведь… Тебя ранили!.. Почему?

Реакция… Реакция настолько нетипичная, настолько выбивающая из привычного, что Ужас сразу же убирает нож и чуть ли не отшатывается, в неверии осматривая мальчишку. Чертового мальчишку. И впервые понимает, как ошибся, глядя на перепуганного альбиноса.

Джеку похуй кого он убил. Кого, сколько, с какой жестокостью… Джек ебал всё это с самой высокой из колоколен, и даже внимание бы не обратил будь здесь под сотню изуродованных трупов. Джек… — блядское белоснежное создание — переживает, до дрожи, до страха под блядским маленьким сердцем...

...Джек до смерти боится за него. За то, что с ним произошло. За то, что сейчас его ранили... Мальчишка рвано выдыхает и дрожащими пальцами едва проводит по плечу затянутому в пыльную кожу плаща, там, где визуально кроме пыли нет никаких разрезов и брызг крови, и Блэк видит как у Фроста на глаза наворачиваются слезы.

Что ты делаешь со мной, белоснежная погибель?

Темно-серый взгляд полный искренней паники и беспокойства, и Ужас понимает, что на его жизни можно ставить крест. Большой такой, можно даже из мрамора… черного.

Потому что это… нереально.

Питч шипит, зверино, не сдерживая своих эмоций, перекручивая нож в руке и резко ударяя им по стене, рядом с головой парнишки, вонзая красное лезвие на пару сантиметров в стену, пытаясь хоть так вызвать ему нужную реакцию, но снова хуй там.

Страхи, слезы, слова белоснежного, его вид, ебучий искренне обеспокоенный взгляд, который он будет проклинать до конца своей жизни, и дрожь в хрупком теле и… И мужчина только и может, что тихо материться, позволяя беловолосому бедствию осторожно положить руки себе на грудь. Ровно, как позволяет себе наконец сорваться и дернуть мальчишку ближе.

Херовый был план. В который раз уже провальный.

Мальчишку трясет, но лучше бы он бесился, он прикасается настолько осторожно, что лучше бы брыкался и царапался. Невозможно ведь так — не для него эта реакция должна блять быть! Для кого угодно: для слащавой наивной девочки, которая поранила пальчик, для бравого парня защитничка, который защищал бы Фроста в уличной потасовке, но не для него же…

Не для…

— Это ведь не может быть… Это… — Джек вздрагивает и пытается вздохнуть поглубже, поднимая глаза на своего хищника, — Больно, Ужас мой?..

Последнее, едва сорвавшееся хриплое с губ белоснежного, и Блэк с откровенными матами стаскивает с себя чертов окровавленный плащ, и со злым нетерпением затаскивает мальчишку в ванну, включая незамедлительно там свет.

====== Глава XXXV ======

Жарко… Жарко! Слишком. Невозможно. И влажный кровавый воздух плавит легкие без остатка.

Он сам плавится, стоя почти под кипятком, вздрагивая когда чужие — родные руки ведут по спине, талии, бокам, сжимают ребра и он глухо стонет, дурея от густого пара, обволакивающего всё тело, и воды: горячей, жгущей кожу, но нужной.

Джек медленно облизывает губы, задыхается и не знает, почему в голове так пусто. Так охуенно пусто и хорошо: словно в один момент натянутый канат, который сдавливал тело, лопнул, и в легкие наконец поступает кислород, а ребра больше не ломит от невыносимой боли. Словно глоток новой жизни. И он знает, почему так, знает, что его жизнь сейчас рядом; стоит позади, покусывая за шею и нагло скользя ладонями по его телу.

А Фрост с легким стоном просто откидывается назад, на плечо мужчины, и заводит руки за голову, приобнимая опасного хищника. Ад. Любимый и желанный. Вот теперь настоящий — долгожданный.

Укус на шее, громкий собственный всхлип и он не может — разворачивается и заглядывает в глаза своему невозможному, и дает вновь себя поцеловать — грубо, жадно, ненасытно, порываясь сам и перехватывая на секунды инициативу. Едва лишь морщась от усилившегося запаха металла, что заполнил душевую. Это уже перебор — слишком остро, явно, без ограничений, словно купаясь в жидком безумии. И даже если так и есть, Джеку абсолютно на это похуй.

Тело к телу, касания жадных рук, губ, хриплое дыхание и нетерпеливое рычание поделенное на двоих, а вода стекающая по телу красная, даже не розовая.

Хищник едва ли скалится, пряча собственническую усмешку, и слизывает языком кровь на шее мальчишки, почти виновато зализывая порез, жадно и не скрывая пробуя последние оставшиеся багровые капельки, прижимает к себе горячее подрагивающее тело, позволяя осторожным тонким пальцам царапать спину. Пусть. Можно. Сегодня и впредь. Ему можно всё.

Белоснежный сегодня такой нетерпеливый, чертовски вредный и почти ускользает от него каждые пять минут, шипением напоминая о ранах и порезах, но Блэк небрежно плюет и отмахивается, оставляя это где-то только в подсознании, и наслаждаясь в кои-то веки чем-то приятным, позволяя крови вытекать из нескольких глубоких порезов, и ставя сейчас всё время и все силы на этого дикого звереныша. Мужчина вновь прижимает мальчишку к горячему кафелю, так, что Джек от неожиданности вскрикивает, но тут же успокаивается под жадным нетерпеливым поцелуем и горячими струями воды, обнимая и отдавая свое тело на растерзание. То ещё растерзание…

Принадлежность.

В этот раз ведь без церемоний? И по какому кругу? Чертовы мысли, уже непонятно кого конкретно, но Джек лишь жалобно выгибается, давая себя показать и нахально соблазняет, в очередной раз пытаясь сорвать контроль. Срывает. И ластится, льнет к своему мужчине, хочет его, целует и постанывает, когда длинные пальцы оставляют синяки на ребрах и тазовых косточках. На губах стон, превращающийся в любимое имя, и Фрост беззастенчиво откидывается назад, на плитку, всхлипывая, слизывая кровь вместе с горячими каплями с губ, и впивается ногтями в мужское плечо, почти задыхаясь.

Он бы соврал себе, если бы сказал, что хочет всё иначе: хуй там, — именно так и именно здесь. Под огнем воды, с въевшимся в кожу кровавым запахом и такой же кровавой водой стекающей с их тел. Разгоряченный, нетерпеливо трущийся и почти кричащий — не выдерживающий.

Парень скользит одной рукой по сильной спине, а другой впивается в правое плечо мужчины, там, возле ключицы, где хотя бы визуально нет никаких повреждений.

В голове всё ещё бешено крутится нечто вроде — «Как такой как ты, что укладывал наемников пачками, и при этом возвращался без единой царапинки, сейчас выглядишь настолько… поврежденным, почти проигравшим? Что за резня это была? Почему?»

Но мысли сбиваются, и Джек не хочет в это верить, позволяет лишь желанной пустоте затмить даже это; откидываясь затылком на кафель позади и громко постанывать, кричать и задыхаться от въевшегося уже в глотку металлического запаха крови от поднимающегося клубами пара.

Блять, на улице под тридцать семь, а они спускают весь кипяток… И это охуенно! В ненасытности, словно это первый раз. Как тогда — бушующее безумие и жажда.

Джек нахален, но большего, нежели царапины и вскрики, ему не положено, только отдаваться, пошло расставляя ноги шире, и касаться языком горячей серой кожи, тихо всхлипывая. Но ему хватает, особенно, когда Питч приближается, зажимает плотнее.

И Фрост понимает, что ублюдское чувство, под названием эйфория, его поглощает целиком и полностью, учащенно дыша и забывая все слова на свете, кроме одного единственного имени.

И это то, что так хотелось, пока он сидел в неизвестности, в холодном синем сумраке. А теперь… Позволить себе забыться, отдаться в который раз хищнику, позволяя любимому Ужасу закинуть свою ногу на талию и до багрового следа укусить за сосок. Закричать, захлебнуться собственным стоном, с благодарностью прикрывая глаза, так, чтобы горячие капли воды смыли другие, соленые, капли на лице.

И по новой прелюдия перерастает в большее, намного желанное: мужчина входит в парнишку резко, жестко, вновь растягивая, не давая и минуты на передышку, скользя глубоко внутрь, до сорванного голоса и слабого жалостного всхлипа, пока Фрост опрокидывает голову ему на плечо, судорожно цепляясь пальцами за спину, и восхитительно сжимаясь.

— Прекрати, прекрати… Прекрати!.. — шепот взахлеб, но обоим понятно, что никаких блядских передышек сегодня не планируется.

И вместо остановки, Ужас лишь зажимает его сильнее, выбивая весь воздух из легких, входит глубже, до конца, сорвав хриплый крик с красных губ и тут же затыкая мальчишку поцелуем. Скользя языком по прохладному ротику, задевая нёбо, язык, приглушая его новый стон и двигаясь намеренно грубо и резко, не позволяя белоснежному шевельнуться даже на сантиметр.

Иномирное, жестокое — нечто, что он ни за что не выпустит, рычит слишком глубоко внутри, под ребрами, под органами, и Ужас лишь жестоко ухмыляется, пока белоснежный не видит, зарывается пальцами в мокрые шелковые пряди, подобные сейчас платине, и прикусывает нижнюю губу мальчишки, не прекращая движений.

Личное право пользование подписанное обоими. Чертовой кровью, как росписью по телу, и сцепленное желанной печатью, в виде следа зубов на нежной юношеской коже.

И хищнику плевать на содранную возможно свою кожу на лопатках и плечах. Хуже с его повреждениями уже не будет, а позволить мальчишке отыграться на себе он дозволяет. Лишь приглушенный рык в приоткрытые пухлые губы Фроста, и давая ему почувствовать новым толчком, насколько сегодня будет долго, жадно, без поблажек… Белоснежный же ведь так хотел острых ощущений и примирения? Хорошо, будет ему примирение.

Всё получит. До конца. Сполна…

Но Джек — сволочь: идеальная, откровенно охуенная, хрупкая и невозможно похабная одновременно, лишь откидывается назад, упираясь ладонью в его грудь, вскрикивает сипло, равно и поддается, виляя бедрами, всхлипывая и задыхаясь. Такой скользкий, такой тесный и жаркий внутри, настолько жадный и не отпускающий, пошло предлагающий себя вновь и вновь, так, что грань, где остановиться, а где продолжать стерлась к хуям ещё в самом начале. В том самом, когда после быстрого сдергивания всей одежды, белоснежный, оперившись о кафель, изогнулся, расставляя ноги и предлагая себя, всхлипывая и умоляя вслух…

Так же как и сейчас.

И Джек задыхается, молит, скулит и подставляется, видит ебаный седьмой рай под закрытыми глазами, но моментально пренебрегает этим, распахивая глаза, смаргивая воду с ресниц и облизывая покусанные до крови губы. Он к чертям забивает на духоту, жар и просто плавится, растворяясь в жидком золоте пристального взгляда своего хищника.

И пар, и касания, подобно жгучим укусам или ударам хлыста, и вода — лавовая, стекающая красными ручейками — общая, не разделенная, и безумие одно на двоих; без слов, без вопросов. И оба знают, что это лишь проклятое начало.

Так если в Бездну, то какого хуя о чем-то жалеть?

Выбраться и не дойти до ебучей кровати каких-то пару шагов. Обыденная, блять, реалия!

И всё мальчишка. Опять он, и как же могло быть иначе?

Но вновь себе врать, потому что рядом пустой стол, который был убран от хлама с самого утра, потому что Блэк хочет разложить мальчишку на нем и деликатно отодрать… Вранье. Деликатности в этом не больше чем нежности. Лишь эстетизм в почти матово-черной столешнице, неярком свете от окна и белоснежном теле, извивающемся под ним.

Не медля усаживая белоснежного чертеныша на стол, но тут же моментально заваливая, тихо шипя в поцелуй и нетерпеливо раздвигая стройные ноги. И, сука, Фрост хорош; как всегда до остервенения желанен и продажен, но только для него.

Это въевшееся, чертовое «Только для него» раззадоривает и красной волной смывает все возведенные стены из предупреждений и контроля. А тут ещё и сам блядский соблазн во плоти — стонет громко, надрывно, облизывается и вздрагивает…

Уже не молясь, а зная точно, что это не сон, что это его гребанная желанная реальность… И Джек довольно, охуенно откровенно разводит ноги в стороны ещё шире, прикрывая глаза, смотря на своего мужчину из-под подрагивающих мокрых ресниц, и блаженно ощущая после кипятка прохладную гладь псевдо дерева у себя под лопатками.

И по новой для Фроста, на новый круг персонального Ада, с удовольствием и бессвязным единственным «Да». В забвение, в кровавой дымке возбуждения и экстаза — и это хуже чем наркота, потому что берет один раз и навсегда, потому что он забывает всё, что было «до», забывая себя и своё имя, шепча непрерывно только Его имя и свое желание.

Последняя осознанная мысль почему-то приходит о том, чтобы этот стол выдержал. Хотя, если выдержит «тест драйв», то иметь его на этом столе будут ещё долго и со вкусом, с истинно садистским удовольствием, но блять, когда Фрост был этому против?

Мальчишеская легкая улыбка, дерзкий, бросающий вызов, взгляд, нетерпеливый стон, и опасный тот самый черный тигр рядом, над ним, сжигает золотым жадным взглядом его душу.

Вожделенная пытка заканчивается лишь тогда, когда ночь совсем уходит с горизонтов, уступая место давящей серости предрассветного небосклона.

Парнишка всхлипывает, отвечает на поцелуй в последний, кажется, свой раз, с маячащим в голове — «Наверное сдох», и просто отключается, когда наконец голова касается влажной подушки, и плотное кольцо рук обвивается вокруг талии.

Последнее кажется долбанным сюрреализмом — предсмертной иллюзией… Потому что… он живет с самим Ужасом.

Ужас не проявляет ведь к нему столько эмоций.

«Наверное сдох…» — проносится в мыслях уже под три-четыре раза, даже в каком-то иллюзорном мутном сне, и он ловит именно эту мысль.

А дрема, что граничит с пробуждением, подсовывает самые откровенные сцены бешеной ночи — нет, вся ночь одно сплошное бесстыжее откровение. Настолько, что ему до сих пор неуютно, даже когда ещё мозг толком не соображает, но до одури приятно всё, что с ним делали… Всё что произошло.

В голове вспыхивает ярким и неприятным то, каким он видел своего хищника и красная тревожная дрожь проходится по телу, заставляя резко распахнуть глаза.

Он вновь проебал в спячке полдня, а кровать пуста, и Джек моментально садится, прищурено осматривая тихую солнечную квартиру в полпятого вечера, и не понимая, что не так…

«Да всё, блять, не так!» — ворчливо подмечает просыпающееся сознание, и Джек резко переводит взгляд вновь на стол, тот самый блять, ещё пустой вчера, на котором его так долго, жарко, жестко…

Джек сглатывает слюну, скопившуюся во рту, и материт свой организм за внезапное проснувшееся желание и «утренний» стояк, однако изменения на столе слишком явны, и это отрезвляет, заставляя морщится и хмурится. Ощущая ебучую колкую боль в груди.

«Слишком много всего…»

Препаратов, бинтов… жгутов со шприцами.

Джек отворачивается, посматривая на часть виднеющейся кухни, а ещё на теплый солнечный свет, проникающий в квартиру. Он не хочет видеть, словно не хочет понимать и связывать всё то, что было вчера.

Слишком опасно. На грани.

Джек поджимает к себе ноги и едва ли ухватывается за часть пледа, который с него картинно сползает. Да похуй. Даром, что похож на жертву сексуального насилия.

Он невесело усмехается, и тут же вздрагивает, слыша, как шум воды в ванной комнате прекратился и открывающуюся дверь.

Питч…

Джек резко зажмуривается, от конкретных таких чувств, нахлынувших на него, и прячет лицо, опуская голову на колени. Плевать как выглядит, ему просто с просони стыдно и…

«Черт, как хреново звучит!»

В квартире всё та же тишина, по крайней мере, его даже не окликают, ровно, как и он не хочет говорить, даже не стремится смотреть в сторону мужчины. Лишь паскудно делать вид, что всё нормально и ничего вчера не было, ведь это проще всего. И кажется для обоих.

Словно… Не было ни слов, ни угроз, ни злого взгляда, ни крови на руках — ничего. Ни этого намерения, желающего запугать.

«Запугать?» — мысль резкая, быстрая… Но Фрост за неё моментально цепляется, как за какой-то спасательный круг и быстро закусывает губу, едва хмурясь. Почему ему кажется, что сегодня состоится ещё один грандиозный разговор?

Но не сейчас… плевать. Парень лишь неохотно скидывает себя кусок пледа, встает и находит в своей сумке первое попавшееся и накидывая на плечи; ему абсолютно плевать, что это та самая тонкая серая толстовка, которую отдал ему Блэк, и тем более Фросту лень искать в ванне на полу мокрые джинсы, или новые… У него нет никаких сил или желания на блядский быт и соблюдения приличий.

Какие нахер приличия, после того, что они уже прошли? После того, как его выдрали сначала в ванной, потом на столе, ну и в завершенье в нескольких позах на кровати, как последнюю шлюху…

Фрост всё также молчит, криво ухмыляется своим идиотским мыслям и медленно плетется на кухню, позволяя странным мыслям захватить сознание и даже не обращая внимания на взгляд, кинутый ему в спину.

Заинтересованный и жадный.

В приоткрытое окно льется неяркий вечерний свет, Север так же бел и безмолвен, как и его обитатели. А они — блядские индивидуалисты: упертые, эгоистичные, злые…

Джек знает это, чувствует и ту самую свою злость. И думает, что впервые будет не так уж и хуево ещё раз выяснить отношения. Но чутка попозже. Сейчас его больше волнует крепкий дрянной кофе, и уже после разговор.

И ему поебать, если в этот раз лезвие черного ножа вонзится чутка левее, перерезая всё же ему сонную артерию. Уж пусть так, чем блядская ненужная никому недосказанность.

— И что это было? Вчера?

Парень решается не сразу. Сначала немного подкрепляется, и приводит свои мысли в порядок, пробуждая организм с помощью крепкого ублюдски горького кофе. И на данный момент, он по блядской иронии стоит так же у открытого окна, осматривая своды порушенных белых зданий вдалеке — Север пуст и до ослепляющего выбелен. Позади слышится раздраженный, почти злой рык, но парень даже не вздрагивает, продолжая осматривать убогий постапокалиптичный пейзаж. Ведь, если Оверланд хоть на грамм смог узнать этого мужчину, то понимает, что эта раздраженность сегодня направлена не на него.

— Может, переведешь тему в другое русло и поймешь, что я по-любому тебе не буду отвечать? И как всегда, глупый представитель подростков теряет свое время, задавая мне слишком тупые вопросы, — Блэк огрызается лениво, временно задумываясь, и всё же убирая оставшуюся часть мед средств со стола, неохотно напоминая себе о том, что Фрост таки вполне себе может вывести его вновь.

— Брось, — равнодушно отмахивается парнишка, отпивая последний глоток и ставя кружку на подоконник, — Я никогда не уходил от такой темы. Хотел лишь избежать конфликтов. И тем более ты прекрасно знаешь, что не уйду сейчас. И если ты не хочешь и тебе не надо… То надо мне. Я… — Джек шумно выдыхает, и прикрывает на мгновение глаза, но тут же открывая вновь и морщась едва, — …Я просто охуенно так заебался выяснять у взрослого мужчины, что не так, но который ведет себя хуже мудака.

Фрост слегка усмехается, желая посмотреть на реакцию Ужаса, которого возможно и задели слова, но он предпочитает остаться на месте, не поворачиваясь. А Питч предпочитает отыграться на ноутбуке, громко захлопывая неповинную крышку и отключая питание.

— Тебе, блять, больше всех надо? — раздраженный наконец рык, и Блэк подходит ближе к мальчишке, оглядывая его раздраженно со спины.

— А вчера ты не понял, что надо, и ещё как? Ещё раз показать?

— Дерзишь?

 — А у тебя опять с этим какие-то проблемы или…

— Хватит! — Питч обрубает, подходя вплотную, — Я не собираюсь тебе объяснять и оправдываться. А тратить время уж тем более. Так что закрой эту тему и переключись, — слишком серьезно сказано, без возможности хоть какой-либо зацепки на постороннюю эмоцию. Словно пытаясь этим действительно ограничить. Приказать остановиться.

«Не заговаривать на эту блядскую тему, которая под строжайшим почему-то запретом… И почему же, Ужас?»

— Эти чертовы твои игры с психопатами. Охота. Резня… Бойня… — едва проговаривает Джек, сжимая руки в кулаки, по горло сытый обходными вариантами разговоров, — А ты зациклился на мальчике, который спорил с тобой. Зациклился так, что вчера взбесился… Что случилось? Какого, Питч?

Фрост оборачивается на полплеча, осматривая мужчину, который подошел слишком близко, но не пугается, и лишь пытливо смотрит в глаза. Похер… Джек видел намного более злой взгляд. Так что теперь ему правда похер.

— Лучше заткнись и…

— Ты ведь не хочешь… Не хочешь, чтобы я уходил? — в лоб, быстро и пока не передумал, накидывая на себя похуистичную маску и такой же тон, и в то же время Фрост незаметно сглатывает, чувствуя, как жесткий ком давит в горле от непонятной тревоги.

— Хочу, — равнозначный ответ без эмоций и даже злости, смотря глупому мальчишке в глаза, — В любом случае станет проще.

— Вот как? — вскидывая бровь и пытаясь не показать насколько больно, — Для кого?

— Для всех.

Питч без злости, даже без раздражения, филигранно безэмоционально отвечает и пожимает плечами, окидывая растерянного парня незаинтересованным взглядом, гася внутри ебучее, совсем ненужное — «оставить и присвоить».

— Уверен? Для всех? — Джек усмехается, и вновь отворачивается к окну, чтоб блядскую горечь и боль во взгляде Ужас не увидел, — И только поэтому ты вчера потратил на меня столько времени и злости, дабы это показать и…

Джек осекается, замирает, наконец таки блять понимая. Всё понимая; в голове встают на место все чертовы пазлы.

Блядский же ты Ужас…

— Ничего не хочешь мне объяснить? — не слыша себя, тихо спрашивает парень, а перед глазами картинка. Ебанная такая, четкая, так, что видимость ослепляющего Севера застилается, так, что вновь становится страшно. Но неверие, ошеломление захватывает быстрее, и Фрост не чувствует из-за волнения кончики своих пальцев.

Неужели блять?

— Попутал, мальчик? — почти злое рычание, а мальчишка знатно так прихуел с тоном, потому его нужно вновь обрубить на полумысли. Чисто интуитивно Блэку ни в какой перспективе не нравится, как начинает закручиваться разговор и сам тон белоснежного. Слишком самоуверенного, словно понимающего.

— Зачем ты меня вчера провоцировал? Зачем специально…

— Фрост! — а вот этого он стерпеть не может, в один шаг сокращая всё расстояние и хватая парнишку за плечо, больно сжимая, — Даже и думать забудь! Тем более…

— Заткнись Блэк, и ответь по-хорошему! — Джек слишком вспыльчиво скидывает с себя чужую руку и сам разворачивается, но при этом настолько пристально, впервые злобно смотрит на мужчину, и готовый ощетиниться в любой момент, — Зачем, я спрашиваю?!

— Ты охуел? — Ужас лишь в легком удивлении вскидывает бровь, маскируя неожиданную растерянность от такого запала и настроя белого чертеныша, — Какая тебе вообще разница? Ты всего лишь меня в очередной раз, мелочь, заебал. И ещё раз поднимаешь эту тему…

— Нет! Не в этом дело, — останавливает Джек, поднимая руку, и словно не веря отшатывается к подоконнику; мысли, с бешеной скоростью сопоставляющие определенные картинки, слова, ситуации, кидают лишь один сценарий, и Фрост переключается, с дрожью в голосе уточняя ещё одно важное: — И… Это ведь был Правитель, да?

— Оверланд, блять!.. — едва повышая тон и жалея, что упустил момент и не перевел внимание бляденыша на что угодно, только не на этот разговор.

Собственные же блядские противоречия Питч заглушает, почти выжигает изнутри и плюет на что-то слишком хлипкое, хрупкое, едва желанное, то, что сейчас уничтожается внутренней первобытной яростью.

«Конечно! Только долбанутый мальчишка виноват. Напридумывал себе, а ты здесь совсем не причем. Естественно! Всё блядь, как всегда!»

— Это был он, — подтверждающее и вообще пропуская мимо ушей шипение раздраженного хищника; Джек в неверии качает головой и ему уже похуй на свою жизнь и даже на новую ссору, если его догадки сейчас подтвердятся, — Какая тамбойня была, Блэк? Насколько?

— А вот это тебя вообще не должно касается, блядь маленькая! — Ужаса доебывает это, ровно, как и ублюдские, слишком последовательные вопросы Фроста, слишком наводящие, прямо кричащие, сука. Может от того, или от вида испуганного и в тоже время разозленного чертенка, он хватает пацана привычно за горло, дергая ближе к себе, и шипя ему в лицо: — Такому как ты нехуй это знать и даже думать, что было и как! Хочешь разборок, и дальше размазывать то, насколько тебя обидели? К другому, не ко мне! А свои уебищные предположения оставь…

— И ты думал… — Фрост прерывисто выдыхает, перебивая и поднимая на Питча неверящие испуганные глаза, — Ты думал об этом, да?

Джек фыркает, снимает со своей шеи вот так просто чужую руку и отшатывается сам. Впервые не доверяя тому, что понимает: не хочет верить, понимать, принимать данность. Блядскую, долгожданную, настолько желанную. Он, сука, всё это время тайно, даже от себя, молил о подобном… Но сейчас, когда происходит, а судя по реакции своего персонального так и есть. Джек не может принять, вздрагивая, когда к нему делают небольшой шаг и приглушенно шипит. Боль вперемешку с осознанием смешивается в дикий коктейль, и он уже не знает что делать, чувствуя, как тело не выдерживает перегруза нервов и начинает легко потряхивать.

— Отвечай!.. — Фрост почти рычит, нахуй посылая инстинкт выживания, впервые так заговаривая с Ужасом. Если он прав, а он сука прав, потому что не может быть так больно, смотря в эти желтые глаза, то ему нечего не сделают.

Но хищник лишь молча прожигает парня взглядом, действительно даже не реагируя на приказной тон, и затягивая давящую паузу.

«Неужели ты настолько редкий?»

«Настолько догадливая белоснежная погибель?»

Хочется ебнуть мальчишку по лицу, но он этого не сделает, ни сегодня, ни когда бы то ни было ещё.

А тишина вместо ответа для Джека сейчас хуже каленого прута в легкие.

«Я ведь прав, Питч?! Прав блядь, да??» — хочется заорать во весь голос, но он только позорно сглатывает иглы в горле, ощущая, как подрагивают пальцы на руках.

— Ты думал… Что не вернешься? — краткое, едва слышное, но в абсолютной тишине звучит набатом. Блядским приговором для обоих.

— Заткнись… — злое шипение и всё же прижимая мальчишку к окну, слишком резко перемещая руку ему за спину и до боли оттягивая волосы на затылке, и лучше бы для него было, если бы Фрост всхлипнул из-за боли, а не из-за понимания и осознания.

Его раздражает эта тишина, которая бьет по новой и становится осязаемой. Жестокой…

И приговор привести в исполнение незамедлительно.

Но лучше бы реальный расстрел. Питч бы проще к нему отнесся.

— Думал, что проиграешь? Поэтому меня… со мной так? — в неверии срывает голос на хрип парень, даже не чувствуя посторонней боли, потому что внутри хуевее в триллионы раз, — Думал, взбешусь и… возненавижу тебя?

Джек не обращает внимание на злой взгляд горящих глаз, готовый его испепелить, на то, как сильнее сдавливаются его волосы, а другая рука также быстро перемещается теперь и на горло, грубо фиксируя голову и перекрывая полностью кислород, даже плюет на то, как шум крови в ушах заглушает убийственную жестокую тишину.

«Неужели ты действительно…

— Думал, забуду тебя?! — срываясь на крик и смотря прямо в глаза хищника, — Забуду, и не буду сходить с ума?! Не зная…

Слова перебиваются от резкой боли из-за усилившейся хватки, и Джек не доканчивает, сипло прерываясь.

…действительно не знал, каким будет исход и решил меня таким образом защитить?»

Нечто, что было хлипким и хрупким, с огромным аппетитом сжирает всю ярость под ребрами, оставляя вымученное чувство легкого сожаления и раздражения. Глупый смертник, так отчаянно смотрящий на него, даже не ощущающий, как по лицу катятся слезы, в очередной раз всё похерил и перевернул. Вывернул, сука, как не надо. Как не следовало бы.

Ужас раздраженно шипит, не желая признавать ебанное и очевидное, сдавливая нежное мальчишеское горло сильной хваткой, перебивая дыхание, заставляя задыхаться. Но в этом же молчании приближаясь и впиваясь в мягкие солоноватые губы. Даже на секунду заткнуть Фроста кажется Блэку хорошей идеей, и не давая новым блядским эмоциям между ними ужиться.

А его белоснежный забавный, словно чувствует это, словно в отместку впивается ногтями в плечи, оставляя кровавые полумесяцы, и дергаясь слегка назад.

Питч морщится, зная, что отступать бесполезно, дает Джеку долгожданное освобождение, убирая руку с горла и вернув ему право дышать, и моментально же этим пользуется, пока мальчишка делает более глубокий вдох, проникая ему языком в рот и вынуждая тихо всхлипнуть. Через считанные секунды отрываясь, но не отстраняясь, лишь замечая осуждающий взгляд и как парень решается вновь что-то сказать.

— Молчи. Молчи или вышвырну из окна, — тихо, опасно, предостерегающе.

— Думал, и вспоминать не буду? — дрогнувшим голосом спрашивает Джек, ебавший все эти предостережения. Понимая, что тормоза летят к херам вместе с нервами и выдержкой, но становится настолько охуенно и легко внутри, что ему похуй даже, если Ужас сдержит свое слово и выбросит его из окна по правде.

Фроста до последней ментальной косточки, до последней мышцы, сухожилия, нерва, до последнего блядского противоречия ломает это понимание. Полностью всё то, что вчера сделал этот невозможный… Его единственный.

— Сука… — уставше, сам не веря в такое наглое и беспринципное попадалово, Питч усмехается, вовсе не весело, но своего невозможного белоснежного обнимает, и ставит точку в проклятом разговоре, несвойственно осторожно целуя парня вновь.

В ночи, глубокой, опасно черной, он просыпается от мерзкого кошмара, въевшегося в память. Тихо матерится и быстро трясет головой.

В горле першит так, что Джек сомневается, не ободрал ли всю слизистую себе наждачкой? Но в голове только воспоминания о сильных пальцах, изнуряющем, жарком и, наконец таки, примирительном сексе и собственных криках. И это было охуенно. Его Ужас охуенен…

Парень слегка улыбается, едва покачиваясь, медленно аккуратно встает и, в первую очередь, поднимает свою уже толстовку, зябко поведя плечами, и застегивая молнию.

Всё тело чертовски болит, тянет там, где не надо, царапины и укусы саднят, но он уже официально может подписаться под диагнозом — «мазохист», и потому лишь мечтательно улыбается.

«Глупый Ужас», — проносится игривое в мыслях, и у Фроста как на зло ебучие бабочки в животе… Да, конечно, он же девица на выданье!.. Только и девице, и всем остальным никогда не снилось, и не чувствовалось то, что сейчас у него внутри.

Питч не хотел делать ему больно. Знал, на что идет и… Джек резко зажмуривается, останавливаясь на середине комнаты. И смятение, и радость, и тревога с бешеным страхом за это создание вспыхивают внутри, фосфорными всполохами обжигающего огня. Потому он берет паузу, медленно выдыхает, успокаивается и заверяет сам же себя, что всё в порядке. Сейчас всё хорошо.

«Успокойся, угомонись! Он с тобой, идиот! Он выиграл. Он, черт возьми, дорожит тобой… Радуйся, дебил!» — возмущенное в мыслях и Джек действительно старается успокоится за долгое время, чутка искренне улыбаясь уголками губ, но под ребрами и в придурочных мозгах все равно неспокойно, а картинки мелькают и ему тошно. Больно, страшно за своего персонального убийцу…

Фрост задумывается, стоя босиком на холодном полу, в одной лишь длинной ему толстовке, настолько уходит в мысли и блядское ментальное медитирование, дабы угомонить панику внутри и тревогу. И пропускает момент, когда мужчина просыпается и встает с кровати, бесшумно, как и всегда без единого звука подходя к нему вплотную со спины.

Парень лишь вздрагивает, боязно и резко, когда Блэк приобнимает его одной рукой, притягивая к себе.

Тишина ублюдская. Тишина недосказанная. В тишине висит всего единственное не заданное вопросом слово. Но это уже не инициатива и намерение Джека.

Он знал, когда целовал мальчишку, когда раскладывал его под собой, когда позволял себя кусать, когда медленно с оттяжкой его брал, знал, что сказать придется. Что собственное гребенное чувство присвоения и жадность не позволят оставить вопрос невысказанным. Всего одно ублюдское слово. Слово, которое доканывает теперь его.

Нашел, сука, белоснежное бедствие на свою голову…

Парнишке остается ждать неизвестности, понимающе молча и прижимаясь ближе, а Питч раздумывает в этом синем сумраке ещё с минуту, прежде чем слегка склоняется, и задает вроде как обычное, но на блядство важное и коробящее:

— Уйдешь?

Уйдешь? Сбежишь от меня? После всего? Ты ведь видел, я тебе показал, даже доказал. Тебе будет проще съебаться и больше не вспоминать. С убийцами ведь… не живут.

— Нет! — твердое, четкое, без права на отступление. Потому что Джек тоже показал сегодня, что хотел, и вчера тоже, и во все другие дни аналогично. Ему и нахуй за даром не нужна собственная жизнь, если в ней не будет любимого хищника. Потому он только расслабленно откидывает голову на плечо своему Ужасу, и получает едва ощутимый укус на шее.

Толстовка тут же моментально расстегивается и нетерпеливо сдергивается с белоснежного тела, откидываясь далеко в сторону, а самого мальчишку Питч утягивает вновь к кровати, под протестующее, но такое привычное возмущение. И походу, Джек понимает, что вот с водой получит тот ещё облом, но разве это важно, когда один единственный вопрос дал ему настолько большее, насколько он и не мог надеяться…

Комментарий к Глава

XXXV

Та-даам! Надеюсь я смогла донести то что хотелось, пронести их эмоции через две эти изнуряющие главы. Спасибо за ожидания! Да,Психо теперь вновь в строю)

Главы должна была выложить еще вчера, но простите, у нас выключили свет в тот момент, когда я уже доредачила эту часть.

Надеюсь вам понравиться, многие моменты и страхи героев немного приоткроются, и вообще эта чернуха и порнуха вас порадует ;)

О дальнейшем графике выкладки проды буду писать в группе.

С уважением, ваш уставший, но довольный Лисkey.

====== Глава XXXVI ======

«А сейчас мы повторяем экстренное сообщение и перерываем все выпуски новостей…»

Он цыкает, слышит шелест простыней позади, но даже не оборачивается, разворачивая на столе сверток с добытыми препаратами два часа назад, и под взволнованное бормотание противного ведущего щелчком пульта прибавляет градусов на кондиционере, заставляя и без того допотопную и старую технику шуметь громче.

«Просим всех граждан не выходить на улицы, сохранять спокойствие и, по возможности, надевать защитные маски, пока служба…»

— Питч… — хрипловатый, едва сорванный голос и осторожный поцелуй, запечатленный на левой лопатке.

Мужчина только слегка усмехается, но даже не поворачивается, позволяя проснувшемуся мальчишке прижаться со спины, сцепляя осторожно руки на поясе, чуть ниже бинтов.

— Что происходит?.. — Джек хмурится, заспанным взглядом с явным прищуром выглядывает из-за спины Блэка, смотря на онлайн трансляцию и не может понять какого вообще хера.

Вместо ответа лишь два клика по тачпаду, прибавляя звук, и смешивая два последних сильных противоаллергенных препарата-антидота, слегка звеня ампулами.

«Напоминаем о том, что поддаваться паники не стоит! Вирус под контролем БСЭЗ и не представляет опасности жителям города, как то трактуют желтые ленты новостей! Уровень опасности — по словам главы БСЭЗ — желтый. А для всех остальных граждан, кто ещё не в курсе, мы повторяем, что сегодня утром, в пять ноль шесть, группа психопатов, ранее фигурировавших, как банда маньяков жестоко убивших уже несколько человек, совершили теракт, захватив водонапорную станцию и вертолет пятой группы зачистки! Они отравили городскую воду и распылили над городом особый химикат; по типу опасности вирус третьего действия, который схож с сильнейшим галлюциногенным возбудителем, приводящим к галлюцинациям, раскоординации, жестокости, перевозбуждению, сбою ЦНС и внутреннему кровотечению. На данный момент самыми заражёнными районами оказались центральные Ди, А4 и С8, где число пострадавших превысило сто человек на один жилой комплекс. При таких обстоятельствах к жителям города просьба: не выходить на улицы, сохранять спокойствие, покупать бутилированную воду и надевать маски и респираторы! Мы же будем и дальше оповещать вас о новой поступающей в наш эфир информации!..»

— Какого. Блядь. Хуя? — ровно и почти по слогам, нихуя не усваивая только что прослушанную информацию.

— Добрые психи, обзываемые троицей, решили устроить террор, — фыркнув, и игнорируя последние слова звучащие из динамиков об экстренном повышении угрозы.

Психи психами — как всегда идиоты с завышенной самооценкой; действовали конечно на массу, но не на токсичность. Но в БЗЭС как всегда одни долбаебы, паникующие из-за каждой новой вспышки и параноидально ожидающие биологического конца света. Вновь.

 — Это опасно? — короткое и почти вдумчивое едва его удивляет, но мужчина лишь раздраженно цыкает.

— Не настолько, насколько разорались вирусологи и действующие из биологической защиты, — Питч думает всего минуту, под взволнованное и по большинству наигранное бурчание в трансляции, ощущает прохладного Фроста прижимающегося к нему со спины, и уточняет наконец: — До Севера пары вряд ли дойдут, да и с отдельными фильтрами которые идут по всему старому водоконалу бояться нечего, однако я не советовал бы в эти два — три дня вылезать на улицу… Да и открывать окна запрещаю. Только к вечеру, когда температура спадет. Ясно?

— Да, — Джек вздыхает, хочет спросить почему на столе столь бурная деятельность, но по напрягшемуся мужчине понимает, что не сейчас, потому нехотя отстраняется, направляясь на кухню, — Утро как всегда не может начаться, твою мать, нормально!

— А ты что хотел? Романтика, сладкий рассвет и кофе в постель? С новостями об утопии, что наступила на улицах 604, мальчик? — следует ему вдогонку, и Джек лишь фыркает.

— Ага, прям, блядь, сейчас! Если такое наступит одним ранним утром, я тебя прошу — убей меня!

Джек открывает холодильник и бегло просматривает полки, понимает, что слишком рано подорвался и кроме жажды, потребности в пище он не испытывает. По крайней мере, не сейчас.

— Что ж так, Фрост? Слишком большое счастье, что боишься, что не выдержишь?

— Слишком страшно это новое сладкое. В этом блядском мире антиутопии, анархии и полного пиздеца я хотя б знаю, как выжить.

Блэк не отвечает, лишь понимающе хмыкает, едва усмехнувшись, подготавливая вторую железную ампулу с раствором.

А дверца холодильника захлопывается и вскоре Джек рядом, молча ставя на край стола помимо того что у него в руке, ещё один стакан с соком. Сука Ужас, даже к этой кислой дряни его приучил и подсадил. Однако действия Блэка ему сейчас более интересны, а потому он переключается.

— Что это? — подмечает парень, делая большой глоток.

— Антидот.

— Разве он есть?

— Не нужно быть гением, чтобы за пару часов понять, чего конкретно они добивались и по симптомам вычислить первоисточник заражения. Слишком простой состав, так что школьник, взяв пару книг в библиотеке, догадается. А зная состав этой дряни, которая оседает в организме при питье или вдыхании паров, знаешь, как и создать антидот. Банальные противоаллергенные расширенного спектра и ещё пару восстановителей.

— Тебе нужно было в вирусологи идти, — хмыкает Джек, но даже не удивляется, ибо блядь поздно, с учетом того, что он уже знает об этом мужчине.

— Травля города массой не в моем репертуаре, — едко и как всегда цинично, с металлическим щелчком загоняя ампулу с готовым раствором в автоматический шприц.

— Что ж так, Ужас? — улыбчиво подразнивает Джек, чутка придвигаясь ближе, но к чертовой матери стараясь не замечать того, что происходит на столе.

— Слишком быстро, — поворачиваясь и достаточно близко находясь к мальчишке, шепчет ему в губы Питч, — Не успел бы насладиться их мучениями.

— Садист!.. — восхищенное и обречённое, прежде чем едва коснуться родных губ в ебучем кратковременном поцелуе, потому что, видите ли, хищнику важнее та хрень которой он занят, нежели Джек, который стоит рядом в одной наголо накинутой толстовке, всё ещё сонный, но готовый на многое.

— А ты сомневался? Или только понял, мелочь?

— Я не мелочь! — злобное от того, что его вновь обозвали, и никакого продолжения не последовало. И кого Фрост тут нахер своим видом стоит и соблазняет?

— А что ты, белоснежный?

— Я не… — Джек же возмущенно вскидывается, намереваясь заматериться, но моментально резко осекается, не веря в услышанное, — Подожди, ты только что назвал меня…

— Заткнись и дай руку, — Блэк сразу переводит тему и отвлекает, так, чтоб мальчишка даже и не вспомнил об этом чертовом вопросе. И нахер только обмолвился?

— Что? Зачем? — непонимание в огромных серых глазищах и легкая попытка Фроста отступить назад, дают понять, что рявкнуть сейчас не лучшая идея, потому мужчине приходится сдержанно выдохнуть и более спокойно ответить:

— Для профилактики. Твоему дохленькому организму без этого может быть хуево, а у меня не будет в ближайшее время возможности тебя вновь откачивать. Так что давай ты подумаешь как взрослый человек и не будешь больше задавать тупые вопросы.

— Питч… — Джек мнется, упирается в стол и не выдержав вида металлической херни, что именуется авто шприцом, отводит взгляд, — Может, можно обойтись и без этого?

— Что ж так, бесстрашный ты наш? — усмешка, оглядывая сжавшегося паренька, — Укольчиков испугался?

Ужас бы ещё повеселился, отпустив пару шуточек и издеваясь над этим белоснежным смертником, только вот смертник несвойственно даже не огрызается, отводя взгляд и даже не улыбаясь. Прошлое этого гаденыша ещё больше теперь хочется понять и увидеть. Только вот мальчишка хер это расскажет и позволит узнать. Проще уж даст себя убить. Блэк едва лишь зло окидывает его взглядом, взбешиваясь на секунды где-то глубоко внутри от факта того, что бляденыша так пугают иголки и шприцы. С их ебаной жизнью напрашивается ведь только один сценарий его прошлого.

— Фрост?.. — терпеливо зовет мужчина, прерывая свои мысли и опуская намеренно шприц, дожидаясь реакции мальчишки.

— Я… — Джек теряется ещё на пару секунд, но хватка на плече, грубая, но без боли, заставляет вскинуться, и затравленно посмотреть в желтые глаза напротив.

— Угомонился и выдохнул, — строго, но даже без намека на издевательство, — Да, именно так. Можешь ведь, мелочь. А теперь давай руку.

— Это обязательно? — ещё одна попытка, пусть и заведомо бессмысленная, но Джек до последнего упрямится.

— Да.

Фрост сглатывает, отворачивается в сторону и, сжав челюсть до боли, сдается, протягивая левую руку. Похуй…

И ведь думал блядь… Даже храбрился. Ведь… Его страхи почти прошли. Да, думал именно так. Ага! Получи и распишись, Оверланд! Однако единственное, что заставляет себя вести покорно — он. Ужас никогда не причинит ему зла. Кто угодно, только не этот мужчина. Его мужчина.

Джек закусывает губу и готовится к боли, игнорируя резкий запах антисептика, которым Питч отчищает намеченное для укола место. Он уже даже готов зажмуриться, наплевав на будущие издевки Ужаса, только вот испугаться или зажмуриться не успевает. Всё происходит очень быстро. Безболезненно. Блэк едва усмехается, за пару секунд вводя лекарство, и наблюдая за испугом промелькнувшим на лице мелкого.

— Кстати, побочки будут сразу, — спокойно информирует мужчина, вытаскивая использованную ампулу из стального шприца, кидая на стол и подходя ближе к удивлённому мальчишке, — Головная боль или головокружение, ощущение першения в горле, реакции на свет, слабость.

 — А как же смерть пациента? — Джек фыркает и сгибает руку в локте, не успевший толком запаниковать.

— Не в этот раз, смертник, — смерив достаточно мрачным взглядом сжавшегося парнишку, — Однако за тобой следует понаблюдать.

— Какая забота! — язвит Фрост, но блядская полуулыбка все равно мелькает на губах; подсознательный страх отпускает окончательно и он приходит в относительную норму.

 — Перестраховка, идиота кусок!

— Сволочь циничная!

— А ты дрянь малолетняя, от которой одни проблемы, — как всегда с порцией яда и злости, только действия противоречат жестким словам, когда Питч придвигается к парню вплотную, нахально, но в свое довольство осматривая Фроста с ног до головы.

Как и вчера, бляденыш решил не заморачиваться и надел лишь одну чертову толстовку, тонкую, длинную, небрежно застегнутую где-то до середины, так, что видно острые ключицы, шею и часть груди… с различными укусами, засосами и царапинами.

Достаточно удачные подписи на белоснежной коже, почти удовлетворяющее его. Но где-то в глубине души Ужас знает, что хотел бы по-другому, по своему, более… Мужчина незаметно качает головой, понимая, что такое мальчишка не вытянет, да и нехуй вообще переходить личную грань, и в частности пугать мелкого идиота. Всё ещё не его идиота.

— Да уж куда малолетке до такого садюги и изврата как ты! — обрывает мысли хищника Джек.

Парень фыркает наигранно обижено, но сразу же после слабо улыбается, приобнимает своего мужчину за шею, слегка притягивая к себе, однако поцеловать не получается, потому что Питч освобождает место на столе позади и легко усаживает мальчишку туда, нахально раздвигая ему ноги и придвигаясь вновь вплотную.

— Сволочь ты… — шепчет Джек пораженно и даже не ожидая, но всё равно поддается, позволяя, наконец, своему Ужасу с этой язвительной ухмылкой себя поцеловать. Но и на этот раз слишком быстро, слишком коротко, так, что парень протестующе стонет, когда мужчина отстраняется и хочет клацнуть зубами.

— Не увлекайся, скоро тебе не до меня будет, Оверланд, — насмешливым ответом на все чертовы вопросы, и Питч приподняв голову парня за подбородок строго смотрит в глаза, — Почувствуешь изменения в организме — не паникуй. Это хрень действует быстро и не всегда приятно.

— И что за хуйня такая… — морщится Фрост, но даже не вырывается из цепких пальцев, лишь возмущается, — А без этого никак?

— А без этого лекарств не бывает, всегда и везде есть побочки, либо индивидуальные реакции организма, либо аллергические реакции и повышенная восприимчивость к препарату или одному из элементов в нем. А то, что я тебе ввел, имеет достаточно обширный спектр действия и сразу на все органы и ЦНС включительно. Без последствий не бывает, если брать в расчет то, что организм вступает в симбиоз с элементами антидота и при этом затрачивается пиздец какая энергия, и напротив — отключаются другие функции организма. Потому, мелочь необразованная, реакция всегда будет, хочешь ты того или нет, — Блэк поясняет в несвойственной ему серьёзной и быстрой манере, но все же отстраняется от парня, чтобы наконец повторить процедуру с собой. Планы, конечно, наметившиеся на этого мелкого это одно, а обеспечить себя безопасностью в виде антидота — другое.

— И даже не вздумай съебывать, Фрост, — одним взглядом осаждая парнишку, который уже хотел было спрыгнуть со стола, — Мы ещё не закончили.

— Хочешь повторить недавнее? — Джек останавливает свои попытки бегства и едва ли от смущения закусывает губу, пряча улыбку, но тут же хмурится от легкой теплой волны слабости прокатившейся по телу. Да что за несвоевременная блядская подстава!

— А ты против? — Питч вскидывает бровь в вопросе, забирая со стола вторую ампулу, совершенно иную по форме и размеру, без церемоний заправляя в шприц и вкалывая себе в предплечье. Быстро и четко, но так же наплевательски похуистично, словно это бытовое каждодневное занятие, не требующее даже грамм сноровки.

— Моё «за» тебе всегда известно. Только переводя в другое русло, какого хера ты…

 — У меня другая дозировка и похлеще состав, Фрост, — не давая докончить фразу, нехотя поясняет Блэк, зная, что любопытная белоснежная зараза не успокоится, — Ты ещё подросток, несмотря на твой ублюдский девятнадцатилетний стаж жизни, тебе много не требуется. Я же, как минимум, в другой весовой категории. Остальное не имеет смысла тебе объяснять, учитывая твой студень в башке.

Питч швыряет ненужное на стол и вновь придвигается к парню, наблюдая за изменившейся реакцией Фроста. И беловолосый уже готов к большему, к желанному, только Ужас игнорирует на первых же секундах порыв парня, профессионально осматривая Джека: проводя большим пальцем по шее, надавливая слегка на трахею и внимательно перевозя взгляд на лицо мальчишки.

— Душит?

— Нет.

— А что тогда?

— Если б я с похмелья, причем дикого, выжрал ещё пару бутылок виски или пол литра спирта, и меня бы выносило с одного незначительного движения головы или же тела — не важно, то это было бы то же самое состояние, что и сейчас.

— А такое уже было в твоей дремучей и умудренной опытом жизни? — несмотря на состояние мальчишки подстебывает в открытую Питч, мало обращая внимания на обиженный взгляд.

— Да иди ты нахер, Ужас! Хотя… было, и повторять я этого не хочу, никогда… — Джек проклинает психов, что устроили пиздец, эту ебучую вакцину, отчасти любимого садиста и свой глупый организм, но уставшее наклоняется вперед, роняя голову на плечо мужчины, — Чуть не сдох тогда…

— С твоими мозгами и реакцией на алкоголь я до сих пор удивляюсь, как ты дожил до этого момента, — издевается мужчина, — Но если отставить эту херню в сторону, то у тебя банальная однако почти моментальная потеря сил.

— Ага… — хмыкает в подтверждение парень, ибо толком не может понять, почему сейчас они общаются на таком необычном для них уровне. Либо это уже у него мозги накрылись и общение идет как и всегда. — Херово как-то…

— Мутит? Свет не слепит в глаза? Голова кружится? — Блэк жестко берет мальчишку за подбородок, осматривает, проверяет пульс, подмечает едва участившееся дыхание и расширенные зрачки.

— Кружится, — коротко мотает головой Джек, — Это и есть непереносимость?

— Нет, обычная реакция. Отоспишься, и всё в норму придет, — более буднично заключает мужчина, однако для надежности следит за тем, чтоб Фрост не наебнулся из-за возможной потери сознания.

— Питч… — Джек не замечает, как сильные руки начали придерживать его за талию, зато в затуманенном мозгу маячит совершенно странное ощущения чего-то непонятного для него, — Ты… Какого черта так… Твою ж, ебаный твой антидот! Мысли путаются… Я давно хотел спросить, почему так точно? Откуда ты столько знаешь?..

— Поживи с моё, умник, блядь.

— Нет, ну тут же не просто так… — Джек останавливает попытки мужчины сгрести себя в охапку и внимательно, пока ещё может, заглядывает в янтарные глаза, — Ты слишком всё это быстро проворачиваешь. Профессионально. Это ведь не наработанный в быту навык.

Ужас на такое замечание лишь недовольно прищуривается, и легкая раздражённость вкупе с злостью появляется во взгляде, только так же быстро и резко пропадает, и мальчишка ничего не успевает понять, не различая раздражение своего мужчины. Фрост только хмурится вновь, оттого, что мысли, как напуганные чертовы крысы, разбегаются в его голове.

— Мне…

— Тебе пора передохнуть, — Блэк не церемонится с расслабленным подростком, который уже почти в отключке, он незаметно для Джека хитро усмехается и, беря мальчишку на руки, уносит до кровати, сваливая несопротивляющегося подростка на разворошенную постель, — Вечером разбужу.

А Фрост по своей природной упертости что-то ещё бурчит, восклицает, но вовсе не против отрубиться, под конец только произнося просящее и почти обиженное:

— Полежи рядом…

— Да. Как же блядь! Буду тратить время и присоединяться к тебе, — надменно звучит сверху и уснувшего парня даже не прикрывают покрывалом. Питч только циничным взглядом проходится по беззащитному парнишке, и мысли при этом в голове возникают вовсе ебанутые.

Только вот стандартная логика о том, что нехуй тратить время на того кто может и съебаться в любой момент, вовсе кажется искусственной. Ведь… Фрост скорее позволит убить себя, нежели съебется.

А ты скорее позволишь ему это, сам выставив за дверь, нежели присвоишь окончательно полностью себе, да?

Нет. Опять неверный ответ в уравнении на чужую жизнь.

Вот потому-то… с убийцами и не живут. Потому что ублюдки, грызущие других насмерть, собственники с поврежденным, больным мозгом и ебанутым взглядом на жизнь, потому что безвольному отключившемуся подростку и нахуй не нужно знать о том, как его…

Ужас пресекает бесполезное размышление, нещадно ломая образ в голове, ровно, как и четко выстроенное желание мало чем отличающееся от вседозволенности безумия, а вот взгляд, в противовес воли, останавливается четко на бледной страдальной шее мальчишки, с выразительными следами укусов, багряными переходящими в прозрачный фиолет засосами, со всё ещё красноватой тонкой линией пореза, и ещё одной такой же, только чуть выше и левее — несколько порезов, преходящих в шрамы, тонкие, зажившие, едва заметные на альбиносе… И все они от его ножа.

Истерзанный смертник молящий ещё и ещё… Ещё больше насечек, как уникальнейшее соглашение на присвоение. И он бы присвоил, до конца, с красными метками, с этим ошейником из кровящих лент на тонкой шее, без дозволения жить по-другому, как личное неприкосновенное существо — смертник, чья жизнь полностью принадлежала бы лишь ему…

И принадлежит. Глупый Рагнарёк сам отдает судьбу в его руки и подставляет горло под острое черное лезвие.

Часть ада, что не перейдешь, не пересилишь, оно сильнее, сильнее даже того хладнокровия и воли, что не позволяла становиться зверем, когда перерезал глотки и вырывал сердца на живую.

А другого бы прирезал, забрал жизнь, даже не моргнув, а этого… жалеешь?

Нет...

Настолько желаешь, что до сих пор держишь на расстоянии.

Ведь… с убийцами потому и не живут, что присвоив один раз, они никогда больше не отдадут свое существо миру обратно. Ни миру, ни людям, никому. Либо выгрызут мир, либо…

Уничтожат свое безумие, да, Блэк?

Вспышка из прошлого, как искра от фосфорного осколочного — точно и прожигая кожу до кости… Рыженькая девчонка и матерый хитроебистый псих, который выгрызал всех четко и до конца; тот из элиты, что зовутся хищниками, тот, которого можно было обозначить ровней себе.

Ублюдки не отдают свое, а он называл её Лисичкой и загнал пулю четко в затылок, даже не позволив испугаться, когда выхода больше не оставалось и тупик был для двоих.

Питч смотрит на беззащитного во сне парня, и параллель проводится вопреки запретам сознания.

Не хочешь так же потерять свое превосходство и контроль над собой? Или не хочешь обрекать его?

Неважно. Всё равно не случится, потому что хватает того что есть, потому что клетка внутри ещё выдерживает, потому что Джек всё ещё не поймет, и не заговаривает об этом, не предлагает и не просит, а значит тема дохлая и мысли как у мечущегося подростка нерациональные.

Это никому из них и нахуй не нужно, и в выводе остаться сухое — забить и забыть. Фрост не будет в его судьбе. Никогда.

Он плюет на мальчишку и возвращается обратно к столу, с раздраженностью закидывает всё использованное в ненужную коробку-пластик, ставит непрерывающийся эфир на беззвучный, но все остальные срочные оповещения программирует на повышенную громкость. Ибо хуй пойми, что ещё за сегодняшний день ожидать от пробляди Феи, что негаданно замутила с Кроликом, и от этой тупой троицы, мнящей себя стражами ночного 604.

Долбоебы, что там, что здесь.

Блэк брезгливо морщится от той бездарности, что происходит в городе и скучает по старой эстетике пару лет назад, но, впрочем, не заостряет на этом своего внимания. Много чести следить за каждым шагом сошек в этом проебаном термитнике.

Он лишь небрежно следит за безмолвными, но вполне понятными событиями трансляции, пока достает новую ампулу и набирает содержимое в обычный одноразовый шприц. Ещё одна доза явно не повредит, с учетом, что до завтра эту херню полностью примет организм и можно будет смотаться на разведку по городу. Мужчина усмехается, ставя пометку заняться на днях, с учетом ублюдского графика, этими тремя долбоебами и, доканчивая процедуру, выкидывает уже ненужный шприц.

А уже через час Ужас позволяет городу вести свою гнилую жизнь без его участия и наблюдения. До вечера наверняка можно спустить на тормозах эпик с отравлением и не заботиться, сколько моральных уродов от этого подохнут в закоулках 604.

Питч лишь ставит пометку о дополнительном кодировании канала, по которому работают нужные источники информации, дабы до них не добралась пестрокрылая карьеристка, и позволяет себе расслабиться, пока белоснежный смертник спит рядом, все так же забвенно и наплевательски на внешние раздражители. В конце концов мужчина всё же не выдерживает и накидывает на Фроста плед.

«Если ты не будешь соблюдать банальных прописных истин, банальных правил, ты умрешь даже здесь, маленький Джек. И возможно я не смогу тебя защитить…

— Похуй мне на это! — в злобной манере вновь ощетинившегося звереныша.

— Знаю, но всё же прими к сведению. Возможно, от некоторых субъектов даже я не смогу тебя защитить. Ты должен сам бороться.

— Как же это? Загонять нож в глотку, как сделал твой телохранитель?

— Это была мера защиты, не злись, маленький.

— Защиты?! Да он ведь просто боялся! Он… — слова душат так, как ни одна удавка не сможет, — Это просто откуда-то сбежавший дикарь, до животного ужаса напуганный, беззащитный, он ведь…

— Послушай, Джек, это всего лишь недоразумение, которое произошло. И если бы было что-то существенное ты бы узнал об этом вторым. Ты ведь знаешь, у меня от тебя секретов нет, а это лишь обознавшийся псих, который не пойми как прошел защиту…

— Защиту в тридцать этажей?! Да это просто был раненый мальчишка!!»

Собственный вскрик из прошлого и будит, и мысли как в опиумном тумане, а образы подсовывают ненавистный вечер и глаза чужака, что выбежал в холл гостевого белоснежного крыла. Не старше его тогда, в порванной рубашке с оборванными рукавами, безумием во взгляде, и грязным ножом в руках… изрезанный, истощенный, с исколотыми руками…

Фрост испуганно вздрагивает и жмурится, но из гадких картинок прошлого вырывают усилившиеся рефлекторные объятья, теплые, сильные, знакомые до боли.

Ужас… Его Ужас.

Парень прерывисто выдыхает и сам жмется ближе.

— Уже ночь? — неуверенным хриплым голосом спрашивает Джек, не желая даже шевелиться на данный момент.

— Уже вечер, — вторят ему в грубом ответе в густом предночном сумраке, и Джек не может этим не воспользоваться.

Мальчишка быстро переворачивается и обнимает мужчину, закидывая на него левую ногу и довольно жмурясь, пока этого не видят. Дрянная хуйня в виде образов моментально стирается из сознания, словно и не было ничего.

— Мне вставать нужно, в отличии от ленивой сволочи, которая позволяет себе слишком многое.

— Скажи, вот какого хуя нужно быть такой сукой, когда я только проснулся, а, Питч? — Джек морщится, но даже не шевелится, ощущая, как чужие пальцы медленно начали поглаживать его по волосам. Наконец-то блядь!

— С полом ошибся, деточка. Сука — это по твоей части.

— Да что ты? Что ж так? Рыбак рыбака или уж лучше по себе остальных судить? — Джек не может остаться в долгу, не скрывая подлую усмешку и зная, что такое небрежное наверняка на Питча подействует.

— Допиздишься, Оверланд, — наигранно злым шипением предупреждает мужчина, едва ли желая отвесить подзатыльник несносной и слишком шебутной сволочи.

— Жду не дождусь! — аналогично понижая голос, шипит Джек.

— Пиздуй в ванну, коль нужно охладить пыл. Или всё же предпочитаешь банально передернуть прямо здесь и сейчас? — язвительный смешок в поддержании легкой перепалки, однако прижимая беловолосую сволочугу ближе, когда тот дергается дабы отстраниться.

— Предпочитаю, чтобы ты в своей…

Из-за обозленных бормотаний мальчишки не слышится усталого вздоха, а через мгновение Джека затыкают, наконец таки и долгожданно, а он не церемонясь моментально включается, жадно отвечая, перекидывает через мужчину ногу и садится сверху, прижимаясь всем телом и шумно желанно выдыхая, когда горячие губы смещаются на страдальную шею. Да неужели ебучий Рай существует на земле и прямо сейчас?

— Господи твою мать!.. Питч! Я… Да, что же ты такой…

— Заткнись! — рычит Блэк, прикусывая мраморную кожу и тут же вылизывая, сжимая ребра мальчишки до синяков и не позволяя ему отстраниться.

— Питч, я… хочу!.. Очень хочу… — парнишка всхлипывает и царапает осторожно чужие плечи, чувствуя, как не один он тут настолько сильно хочет.

И это пиздец как заводит, так, что у Фроста на губах похабная усмешка и он нетерпеливо ведет руками вниз, добираясь до чужой ширинки, наспех дергая молнию и расхлестывая чертов ненужный ремень. Парень едва останавливается, всхлипывает от осторожных укусов, чередующихся с поцелуями по всей шее, и чувствует, как молния на собственной толстовке расстегивается и оголяются плечи.

Дьявол! Он, твою ж мать, так просто потонет в этом жгучем безумие.

— Блядь, быстрее! — Джек учащенно дышит, наглеет и приказывает, шипит, матерится, но не выдерживает и поддается, вовлекаемый в поцелуй и громко вскрикивающий от оттянутых назад волос. Да, он таки гребанный мазохист! И как же это охуенно!

Всклик резкий и достаточно противный всё портит, а вместе и с ним ноут, вышедший от пришедшего сообщения из спящего режима, освещает комнату неярким, но достаточно резким светом. Так, что заставляет Джека заметериться, а Ужаса раздраженно зашипеть.

И только наступившая минутная тишина, нарушаемая включившимся кулером и загнанным дыханием распаленного мальчишки. А Блэк впервые в своей жизни проклинает систему оповещений.

— Съебись в ванную, и чтобы я тебя не видел как минимум полчаса!.. — приказывает злым тоном Питч, скидывая с себя мальчишку и быстро вставая с кровати.

Ибо если по-другому, то видео с камер и сообщения по его ниточкам выслеживания пройдут коту под хвост, и канал связи он проебет. Потому что Фрост охуенно податливый после сна, почти нежный, отзывчивый, слишком чувствительный к любому прикосновению… Жадный, нетерпеливый…

Блядство!

Ебаный Фрост, который влияет на него как ебучий…

Мужчина не додумывает от резкого хлопка двери. Он, конечно же, не поблагодарит за это смертника вслух, но благодарен за прерванные мысли и за то, что проклятое изящество скрылось в ванне, на всю включая воду и не стесняясь матов вслух.

Однако, интуитивно Питчу кажется, что и эти меры временные и бесполезные. Уже бесполезные. Уже не помогут. Не с этим чувством злости на весь мир, желая вырезать или сжечь, но только за то что их прервали, не дали насладиться, продолжить. Мысль о том что пора с этим блядством кончать уже даже не маячит ярко-красным в сознании, поздно блядь. Нужно было если и кончать, то ещё тогда, до общаг.

Наслаждайся и позволяй дальше это хуйне разламывать внутренние клетки и дробить нервы. Это ведь весело! А ты — есть Ужас 604, который на отъебись может справиться с любой проблемой, с любой опасностью, с любым хищником в этом городе. С любым... кроме самого себя.

Комментарий к Глава

XXXVI

Эдакая ламповая не кровавая главушка, однако с определенным серьезным подсмыслом. А вообще с этой главы начинается главная линия по части раскрытия перелома в отношениях ГГ и их внутренних конфликтов.

*БСЭЗ – в 604 это Биологическая Служба Экстренной Защиты. (вольность и придумка автора)

====== Глава XXXVII ======

Он знает, что странное время накрыло его с головой, и все эти события, словно блядский проклятый калейдоскоп, только вот он не против. Лыбится, как смертник перед расстрелом, поехав кукухой, и довольствуется малым.

Малым ли?

Для него недавнее и творящееся сейчас — дар и нечто большее, нежели он мечтал. Фрост допивает остывший порошковый кофе, жмурится не то от приторности, не то от свежего воздуха, что приносит ветерок в открытое окно и, наконец, отставляет подальше на подоконник кружку.

— Ты несвойственно тихий сегодня… — обыденно так подмечает Джек, и по той же проклятой традиции не оборачивается, наслаждаясь темнотой Севера. Всё-таки эта проклятая ночь наступила.

— Мне это говоришь?Сам сомнамбулой ходишь, или твой студень давно вытек, ты превратился в зомби и постеснялся мне об этом сказать, мелочь? — не то парирует, не то в открытую издевается мужчина, матеря про себя зашифрованный канал связи, что всё же создала пернатая сучка.

— Я похож на зомби? Или на стесняшку? Может на зомби-стесняшку? Блядь… — Джек морщится от слащавости фразочки и представленной картины и тихо ржет, вглядываясь в дальние прожекторы города, — Хуево-то как звучит…

— Неужели всё-таки вытекло?

— Да иди ты!.. — вяло огрызается Джек, опираясь ладонями о подоконник и слегка наклоняясь, чтобы чутка высунуться из открытого окна и посмотреть по сторонам.

— Уже, как видишь, — голос раздается за спиной мальчишки и тот вздрагивает, что вновь лишь забавит Блэка, — Так что ты говорил про зомби? По мне, так больше половины сходится.

— Да? И что же? — Фрост мигом разворачивается и нагло смотрит в глаза мужчине, пытаясь скрыть улыбку под возмущенным выражением лица, — Я тупой?

— Это первое. Второе, ты такой же тощий, как высохший труп и…

— Да много ты в трупах понима… — Джек обрывает себя под конец фразы, увидев опасные искры огня в глазах напротив и понимая какую хуйню и кому сморозил, — Да блядь!..

— Понимаю сопляк, ещё как понимаю и разбираюсь, — словно ребенку, авторитетно заявляет Ужас, по полной издеваясь над смутившимся мальчишкой, — Не тому ты это сказал. А возвращаясь к теме, то ты почти идеальный на роль зомби: ссохшийся труп обтянутый бледной кожей, тупой, мозги наружу вытекают, причем с завидной регулярностью, потому ты ебешь их другим, дабы свои пополнить, так — достать и сожрать десертной ложечкой, двигаешься медленно, хуже улитки и, конечно же, издаешь нечленораздельные звуки чаще, нежели адекватные понятные слова.

— Какие мы проницательные и умеем даже проводить аналогии! — обиженно шипит парнишка, — Я поражен вашей смекалкой, о Ужас! И, блядь, когда это я нечленораздельные звуки издавал? Вот скажи…

Питч почти доволен взбешенным мальчишкой, потому действует на опережение и кусает Джека за шею, специально причинив легкую боль, отчего белоснежный вскрикивает и жмурится, а после приглушенно рычит, чувствуя болезненную хватку и на талии.

— Например — эти звуки, — он знает, что выйдет победителем, и пока Фрост не видит, позволяет тени улыбки проскользнуть на губах, — Или ещё более непонятные, откровенные… взахлеб, когда ты подо мной, когда стонешь, кричишь, просишь загнанно и задыхаешься.

— Твою мать, Питч! Я… Я… — Джек сглатывает накопившуюся слюну, прикрывает глаза и знает, что проиграл, как блядь и всегда, и сдается, роняя голову на грудь мужчине, — Какая же ты сука, Кромешный Ужас 604!

— Забыл? Сука это у нас ты, более подходишь.

— А ты кто? — позволяя намек на улыбку и подняв голову, заглядывая мужчине в глаза.

Тварь ночи, что вырежет любого ради забавы, но ты единственный бессмертный для меня…

— Сам знаешь, Фрост.

Блэк, не задумываясь над действиями, поглаживает мальчишку по спине, дозволяет быть сейчас так близко, и прищурено вспоминает сегодняшний день, смотря на темный Север, где отсвет только от нескольких фонарей на округу да и от дальних прожекторов 604.

— А теперь поговорим, — нехотя начинает Питч, чувствуя, как уже от первой фразы парень напрягается в его руках, — Ответишь мне, какого черта ты так боишься обыкновенной иглы под кожу?

Иглы, шприца, зверем затравленным смотришь на ампулы и перебарываешь подсознательный животный страх, уверенный, что я этого не замечу.

Ужас кивает себе в мыслях, когда предположения подтверждаются и Джек, вздрогнув, моментально отстраняется, не желая смотреть в глаза. Интерес подогревается ещё больший; что же блядь скрыто в том промежутке времени, где точкой отсчета стало убийство его родителей в четырнадцать и возвращение на Кромку в шестнадцать?

Два года…

Где ты проебывал два года, Фрост?

Но сволоченыш отвлекает, шумно выдыхает, словно с чем-то собравшись и, наконец, поднимает голову, теперь смотря не так боязно.

— А ты ответишь, откуда у тебя такой профессионализм в медицинской сфере? — Джек чутка склоняет голову на бок и подозрительно прищуривается, — Я видел швы… И помню когда ты меня вытаскивал из коматоза. Думаешь, я настолько дурак, что не отличу дилетанта от того, кто, так или иначе, был связан с медом, причем долго и упорно, учитывая сегодняшнюю лекцию об антидотах и взаимодействиях препаратов на организм?

Сволочь, что прекрасно может анализировать и схватывать всё налету, но, блядь, как дело доходит до собственной безопасности, становится тупой амебой. Мысленно и невзначай принимая смышленость мальчишки, но даже не желая давать ему нить, дабы зацепится за что-то или начать развязывать озвученную тему. Питчу хочется ответить более грубо, дав понять Фросту, что он та ещё сволочь, а не смертник 604, но желание слишком необоснованное, вызванное злостью, нелогичное, потому вслух он говорит совершенно другое:

— В этот раз можешь считать, что я позволяю тебе не отвечать, бляденыш.

— Так если блядь, то какого хуя держишь? — фыркнув на резкую смену настроения и темы, Джек вновь склоняет голову на бок, только теперь налево, хитро притом ухмыляясь, — Может, вновь разбежимся? Пошлешь нахуй, или что ты делаешь в таких случаях?

— Опять бесишься? — с силой дергая белобрысого идиота к себе ближе и едва ли удосуживая его взглядом.

— Твоя вина, — беззаботно пожимает плечами парнишка и слегка отстраняется, — Тебя никто за язык не тянул, и всё было хорошо, но нет! Тебе нужно, как всегда, одним вопросом всё похерить на корню. Да, твою ж мать, и в этом весь Ужас!..

— Заткнись, Фрост.

— Неа… — Джек игнорирует насколько сильно чужие пальцы впиваются в бока, ровно, как и этот пристальный наигранно-злой взгляд, — Даже и не собираюсь затыкаться. Сам вынудил, сам теперь и затыкай, если конечно сможешь, Ужас.

Парень специально выделяет последнее, с нажимом, с легкой издевкой, однако тему разговора всё же сменяет, ровно, как и свое раздражение из-за ублюдских ненужных вопросов, и теперь вовсю веселится, так нахально улыбаясь и показывая, что ничерта не боится.

— Для того, чтобы ты заткнулся, мне тебя выпотрошить? — жестокое предположение, но явно проигрышное, всё же склоняясь ближе, заглядывая в этот искрящийся ебанутым весельем взгляд. И какого только хуя этот смертник перевернул серьезный разговор в такое придурочное русло? Как, блядь, у него это получается?

— Нет. Лучше… Поцелуй… — сглотнув, требует Фрост, переводя жадный взгляд на губы мужчины. И сразу становится понятно, как ему надоели бессмысленные перепалки.

Как, блядь, им обоим они надоели.

Сука — довольное в мыслях, и Питч исполняет его просьбу, конечно не признаваясь себе, что хочет этого больше мальчишки. С понимающей усмешкой прикасаясь к теплым губам льнущего ближе Джека. И это первое, что ведет к спусковому, а о гребаных ноутбуках и оповещениях можно вновь благополучно забыть и попрощаться минимум на часов двенадцать.

Да и поебать сейчас Ужасу на это. Лишь собственнически обнять белоснежное бедствие, нетерпеливо запуская пальцы в мягкие волосы.

Это то, что и нужно было сделать ещё утром, когда белоснежный сидел на столе с этим непонимающим, растерянным взглядом испуганного зверенка.

Прижать его вплотную сцепляя руки за спиной, как нехуй делать, только этого мало, совсем мизерно, и даже в глазах мальчишки это читается; Ужас лишь недобро усмехается, приподнимает его за талию и усаживает на широкий подоконник. Блеск в чужих серых глазах разгорается сильнее, до одуряющего, словно за раз и в жерло блядского проснувшегося вулкана. Только так и надо, так им и нужно. Совсем бесцеремонно, без человеческих дозволенных и нежных прелюдий, и дергая узкую молнию резко вниз, нагло расстегивая, оголяя эти худые плечи, ключицы, срывая до конца блядскую тряпку с изящного белого тела, на его счастье единственную тряпку.

И белоснежный не промах — не боится, как и всегда, что только раззадоривает. И лишь полуулыбка Джека, обещающая, ликующая, сводит на нет всё что было между ними ранее, и этот взгляд — восхищенный, довольный и в то же время с той самой долей превосходства за которую другого он бы прирезал на месте. Только вот Фросту за такое ничего не будет, и сученыш это знает — в наглую пользуется, чувствует, раздраконивает и в то же время дает повод себя приструнить.

Привилегия на полное право собственничества, чем хищник может воспользоваться в любое время. И пользуется сейчас.

— Ты зарываешься. Забываешь… с кем начал игру, — зловещим шепотом и ставя первую багряную метку на левой ключице, под такой умоляющий мальчишеский стон.

— Уверен? Может, я хочу узнать, кто выиграет в этот раз, Ужас…

Ужас — несдержанным всхлипом, Ужас — хуже контрольного в голову… И, сука, только Фрост может назвать Ужасом так, что невольно выстроенные предупреждающие параллели и запреты осыпаются подобно пеплу выжженного тела. И он именно тем самым хищником — Ужасом — поддается на соблазн девятнадцатилетнего малолетки.

— По грани решил, да? — с неверящей усмешкой, осторожно прикусывая под челюстью.

— Нет, тебя дожидался, чтобы вместе пройти… — искренне, ломаным хриплым голосом, прогибаясь под грубыми прикосновениями своего долгожданного.

Злой рык и парня тотчас хватают за глотку — не так как обычно — злобно, предупреждающе, так, чтоб понял, отступил назад, не испытывал ублюдство своей судьбы. И ебал Блэк благородство и высокие порывы со шпиля 604, не в них дело. А в нем, всё блядь дело в нём — в этом белоснежном сволочёныше, который смотрит смело, жадно, с просьбой, желанием и четким пониманием… Догадливая белоснежная погибель, решившая поиграть в смелого искреннего мальчика.

Ебаный мелкий провокатор. Пройти он захотел, только не знает, к чему это всё приведет.

— Вконец решил ебнуть свою жизнь видимо, раз нихуя не соображаешь о чем просишь!.. — ядовитый шепот, прямо смотря в серые глаза, — Но нет, в этом, сука мелкая, даже не надейся выиграть — подыгрывать не стану.

— Да что ты? — издевкой шипит Фрост, резко, словно кобра в броске, поддаваясь ближе, — Я свою жизнь ебнул уже в тот момент, когда тебя предупредил об облаве, а ты после её окончательно стер из перспектив выживаемого, когда спас! Так что завязывай с бравадами благородного и затащи туда, откуда не возвращаются! — Джек смотрит прямо, выдерживает этот опасный прожигающий взгляд, с несвойственной понимающей усмешкой и решительным настроем дойти до конца.

Туда откуда не возвращаются присвоенные. За ебучую грань. Только не понимает блядь мелкая, что грань эта лезвия, острого такого, смертоносного, и это только первые шаги безболезненные, пока острота лезвия не начинает пропарывать кожу глубже, до мышц, до костей, а вот потом взвоешь, запросишься обратно… Только обратно лишь вперед ногами.

Дурак малолетний, подсевший на адреналин. Хуже — на тебя.

— Нет. И думать забудь, с тебя и нынешнего хватает, смертник. — Питч качает головой с толикой цинизма осматривая парня и оценивая, но на своем решении и на словах Фроста решает больше не заострять внимания, потому что с парнишки действительно и этого хватит. А то что в своей голове, пусть там и остается, ровно, как и желание медленно истлеет. Нехуй.

Приблизиться, цапнуть не сильно за плечо, ключицу, медленно переключиться на шею в синяках и багровых засосах, дернуть несопротивляющееся бедствие ближе и наконец заткнуть новым несдержанным поцелуем, так, чтобы наверняка Фрост забылся, поддался, слишком завелся, чтобы помнить о своем истинном желании. Ведь проще некуда, сука, создавать видимость, что устраивает лишь это. Обоим, блядь, проще.

— Ну уж нет! — Джек едва отталкивает от себя мужчину, хотя проще сказать едва ли отстраняется сам, морщась от сильной хватки на талии, и качает головой, смотря в глаза пока ещё неразозленного хищника, — Нихуя не забуду, и даже не думай сбивать меня! Я блять… Я…

Джек сипит, прерывается от того, что не может досказать, не может сказать все полностью вслух, приглушенно шипит из-за этой ебаной слабости и на миг прикрывает глаза, желая упокоиться, только не помогает, наоборот картинка четкая пред внутренним взором, а сердце колотится бешеным набатом, и сука не только у него. Фрост распахивает глаза и, смотря на мужчину, медленно качает головой. Нет, нынешнего ему уже точно не хватает. Обоим не хватает.

«Ведь, сука… я так хочу полностью! Всего. До конца! Хочу, чтобы присвоил, показал себя, дал мне увидеть… Ну же? Если я ебнулся окончательно и даже в забвенье дрочу на твой образ, то какого хуя скрывать очевидное? Мне же… нужен лишь ты, полностью и без нынешнего «пойдет»! А хуже того, сука ты идеальная, я вижу что хочешь сделать со мной ты… Только во славу своей гордыни или ебанутости запрещаешь, сдерживаешься…»

Сглотнуть, подавить крик, и заглянуть во тьму, только для Фроста тьма сейчас окрашена всеми переливами янтарно-золотого, опасного, хищного, самого дорогого и нужного. Ну блядь, что ещё сделать, чтобы этот индивидуалист принял его?

Так многого прошу? Лишь… всего тебя. И разве в твоих правилах сейчас играть в благородного спасителя невинных? Ты ведь… тот самый хищник, так какого хуя мы все ещё играем по правилам?

— Хищник, да? — настолько насмешливое, злое, с едва сдерживаемым рыком, настолько неожиданно, что до Фроста доходит — последние мысли были нихуя не мысли, а вполне различимый такой шепот сорвавшийся по блядски с губ. И злость граничащая с тем самым запретным в горящих глазах напротив тому подтверждение.

— А тебе претит? — парень идет тупо ва-банк, с похуизмом щемящего глубоко под ребрами сердца и дрожью в голосе, — Или забыл кем являешься, а?..

Джека разозлено обрывают, затыкая рот самым естественным и долгожданным, а он откровенно стонет и льнет ближе, прикрывая глаза и с блаженством запуская пальцы в черные жесткие волосы мужчины. Ещё блядь даже не секс, а он чувствует себя тем самым обожравшимся сметаны котом, которому на все похуй.

Да ну и похуй, вслед посылает все подсознание. Потому что, наконец хорошо — без страха, без даже адреналина, лишь жидкий огонь — та самая серо-красная магма течет по венам и телу, даруя дрожь и волнами окутывающее тепло. Возбуждение? Нет блядь — не слышали — не в этот раз! Потому что, то, что происходит, простым одним сухим словом не охарактеризуешь. Желание, страсть, похоть… Всё не то.

Фрост безбашено улыбается в поцелуй, гарпией шипит от грубых объятий и слегка отстраняется, заглядывая в желтые глаза своего хищника; горят тем самым янтарем, как и в первые их встречи, в первый раз, когда тормоза сошли на нет, как недавно, когда вернулся после бойни…

Это не возбуждение с похотью, нет. Совсем нет. Джек ошарашено качает головой сам себе в подтверждение, не в силах отвести взгляд, и обозначает всего одними пришедшим в голову — Одержимость. Блядская, гремучая смесь всех чувств, эмоций, желаний… Всё что может в себя вместить это веками проклятое — одержимость.

У них пиздец в мыслях, отношениях и жизни, но Фрост ставит на кон свою жизнь, что этот блядский билет, если уж и в один конец, то самый желанный и счастливый для него.

А вокруг охуенная такая атмосфера, жар их тел, ночь за его плечами, и он даже не ощущает прохладу, сквозящую от окна, лишь безумие в теряющихся мыслях, желание, расплавляющее внутренности и щемящая теплота под ребрами…

— Прекрати и издевайся уже по полной, Ужас! — почти просьба с примесью бешеного желания и тоски. Но вместо ответных действий — болезненный с кровоподтеком укус на плече, и жестокий сексуальный шепот на ухо:

— Зря просишь, мальчишка… Не того сейчас просишь.

— Именно, блядь, того! — взрывается Джек, вскидывается и тем самым чертом из табакерки, или даже из ада, смотрит хищнику в глаза, сглатывая слюну и царапая ногтями сильную спину, — Тебя прошу… Тебя! Давай, сорвись!.. На мне. Только на мне… Ужас…

Слизать кровь с губы нахалёныша и признаться себе в мыслях, что играть блядь он умеет, умница, только вот сука не того будит сейчас. Вовсе не того. Но голод только усиливается тем, что Джек знает, кого хочет, знает и просит долгожданно, с трепетом, с искренностью в серебряных глазах, хочет оказаться в этих блядских когтях, как в ебучем капкане. А если это последняя грань, то сволоченыш не задумывается, или знает наверняка, но если знает, то ведь, сука такая, должен понимать, что после его уже не отпустят. Уже не только он сам, но и то, что рычит и довольствуется кровью и страхом в чужих глазах.

Мальчишка хочет его, всего его, полностью. Того самого, кем его и считают, кем он и является по своей сути. А значит это тотальный и последний шаг к пропасти, и Фрост стоит на последней доступной планке перед пиздец какой бездной, шагнув в которую не будет обратного пути… И Фрост, в полной своей ебанутой дурости, осознает это. Так какого хуя Блэк должен сдерживать себя?

Ему ведь дали индульгенцию на все, а после и право закрепили. А значит…

— Ужас, черт тебя дери! — почти что слезно, потому что этот самый сволочной Ужас медлит, заставляет ждать, наслаждается наконец сам, намеренно долго и лениво скользит языком по острым ключицам, вниз на грудь, едва задевая левый сосок, играясь, ещё ниже, подразнивая, и обратная дорожка вверх, влажная, прохладная, так что Джек вздрагивает и ногтями впивается в плечи мужчины, откидывая голову назад. У него вновь будет прокушенная губа, а у любимого хищника останутся новые кровавые полосы на плечах и лопатках — идеально!

— Возьми…

Одно единственное с подписью и подтверждением на растерзание своей никчемной жизни, раз и навсегда отдавая себя этой персональной смерти 604. Ведь одно, когда быстрое и нетерпеливое — «трахни», такое обыденное для обоих, и другое — новое, уникальное, умоляющее и желанное — «возьми», сказанное тому самому хищнику, что ночью перегрызает глотки падальщикам.

И он берет. Берет быстро, жестко, не разменивая время на дальнейшие размышления и подготовку. Мальчишка захотел — значит получит, ведь Фросту он, сука, отказать не может априори. Смешивание звуков, дыхания, стонов, под быстрый лязг бляхи ремня и полукрик альбиноса.

Боль вперемешку с удовольствием? Это ли не наркотик, а потому парень, сдерживая вскрик, шипит сквозь плотно сжатые зубы и, прогибаясь в пояснице, принимает полностью. До хруста всех позвонков, до белых огней под зажмуренными глазами. Блядь! Если это не его идеал, то он и не знал никогда идеала. И не узнает.

— Двигайся… — сквозь зубы с тихим шипением, почти приказное, и чувствуя, как под ногтями впившимися в кожу ощущается горячая влага. До крови, до боли, до предела, до безумия.

И Питч не заставляет себя ждать, грубо толкаясь до конца, несмотря на дрожь прошедшую по идеальному телу; Джек хочет и Джек это получает, а потому отодрать его на блядском куске псевдодерева — то ещё совершенство, со съехавшим понятием нормы…

Больно, блядски, невыносимо, идеально… восхитительно больно! Меньшего Джек от своего Ужаса и не ожидал. Настолько за все эти месяцы долгожданно, что развязная пошлая улыбка на губах с задушенным шепотом продолжать, с содранным в крике голосом — и молить, не переставая… Почти беззвучно, почти криком, почти на грани. Да блядь! Наконец переходя эту грань, давая волю своему хищнику и позволяя себя взять на чертовом подоконнике, разводя ноги предельно широко и откидывая назад голову, задыхаясь от наполненности, боли и волны сжигающего удовольствия — как героин под кожу, только лучше.

Безумие охватывающее, омывающее. Вот что значит, чувствуют суицидники после последнего шага в пропасть. И Джек готов заплатить болью за последний шаг, ибо это долгожданная для него единственная нужная свобода и эйфория.

От резкого движения тел острый звон чего-то отдаленного разбившегося о пол. Блядская последняя целая кружка…

Но у Фроста лишь бешенная полуулыбка, ощущая искрящуюся под ребрами свободу. Принадлежность в данном ебучем случае, как единственная единица личностной свободы. Он не уникум, и не псих, нечто среднее, но хлеще обоих вместе взятых, а потому и ощущения в сотни раз острее, правильнее, индивидуальнее.

Джек доверившись, расслабляется полностью, запрокидывает голову назад, предоставляя горло черному тигру с окровавленной пастью. Только у мальчишки на губах стон наслаждения, вместо крика ужаса… Потому что он теперь его — принадлежит этой идеальной сволочи до последней косточки, до последней частички души, и позволяет себя клеймить как заблагорассудиться.

Несмываемым наслаждением, прикосновениями, и только пугаясь едва ли в ежесекундном порыве за одно — позади глубокая мгла; окно открыто, блядский четвертый этаж, и Джек вздрагивает, осознавая это остатками целого мозга. Он цепляется судорожно, впиваясь пальцами в мужское плечо, но сразу же успокаиваясь, почувствовав крепкую хватку на пояснице.

«Не позволишь ебнуться вниз, значит? А вчера грозил обратным…»

Усмешка на покусанных кровавых губах беловолосого чертеныша, отчего ему даруется нетерпеливый рык и укус на шее. Питч обнимает мальчишку сильнее, кусает, зализывает моментально проступающий красный след и вновь жестко входит в едва растянутого парня, прикрывая на миг глаза, и слыша сорванный, награни истерики, крик. Та самая боль вперемешку с удовольствием — слишком въедливая под кожу дрянь, на которую подсаживаешься раз и навсегда, и это сука теперь у них на двоих.

Хотел Фрост попробовать — попробовал! А ему что теперь делать? Выцепил, сволочь малолетняя, разорвал шаблон, вытащил наружу суть убийцы, хищника, и наслаждается, на отъебись послав все мысленные и немыслимые чувства самосохранности. Словно этого и ждал с самого начала, когда перепуганным чертенком смотрел на заброшке…

Ещё один заход, грубо двигаясь внутри, давая Фросту почувствовать на что он попал, с многообещающей ухмылкой прижимаясь губами к мокрому виску мальчишки, незаметно целуя, позволяя ему что-то загнано шептать и расцарапывать лопатки. Такой наивный, такой преданный, жаждущий, и равнозначно робкий, уверенный сейчас, что это их единственный раз. Наивный искренний придурок… Несовершенный малолетка, поспоривший с судьбой. И выигравший в тысячный раз. Совершенный белоснежный, чья жизнь теперь в его окровавленных когтях.

И наслаждение самодостаточности по собственным венам, лучшее, нежели засаживать лезвия по рукоятки в отмороженных садистов. Высшая форма удовольствия — принадлежать и присваивать. В его ублюдочном случае второе — присваивать, до конца. И делай, что заблагорассудиться, раз эта белоснежная погибель победила и сорвала глупые надуманные клетки.

Ты ведь не такой. И мальчишка был прав про благородную браваду. А значит, хотел его с самого начала, как увидел, как только вырезал всех и притащил его к себе. Играл просто в «не такого», хотел считать, что прошлое не похерено литрами чужой крови на руках. Но нет — такой, такой самодовольный хищник, полностью утративший понятия глупых людей, и затащивший к себе это глупое белоснежное создание. Жажда ведь по нему была с первых дней, не так ли?..

А Фрост хотел поиграть? Поиграл! Поиграли блядь оба! Проиграли…

Только вот мальчишка всё ещё наивный, испуганный глубоко внутри, думающий стандартными метками…

— Нет, Фрост… — шелестящим шепотом привлекая нужное внимание, проходясь теперь сам ногтями по тонкой коже на спине парнишки, — Не единственный. Только первый, запомни это хорошенько… — обещающе грозно, словно к казни готовит, но довольствуясь тем, как парень захлебывается вскриком и долгим сексуальным стоном следом, понимая полностью к чему эти слова.

И априори такого Джека не хочется отдавать сейчас даже этой смеси эмоций, что читается на красивом лице — собственническая натура поглощает, берет свое, и Блэк нетерпеливо дергает парня к себе, жадно и до конца, срывая с его губ ещё один громкий вскрик.

Блядский мазохист. Убить бы…

Убить? Ухмылка и горящий опасным янтарным взгляд, пожирая изящество под собой. Оверланд хотел понять кто перед ним?.. Не сейчас Ужасу отказывать своему смертнику. А это значит…

Любимые пальцы смыкаются на хрупкой шее сильнее, даря ощущения удушья, и Джек долгожданно улыбается, под личную расписку кровью поддаваясь под грубые толчки и чувствуя бездну за своей спиной. Почти на грани. Вися на волоске, и от этого ведет так, как ни от одного наркотика.

Ведь его держат крепко, жестко, присваивая только себе, сдавливая беззащитное горло, почти перекрывая кислород, и пользуясь нежным бледным телом, вбиваясь сильнее, садистки, с каким-то жестоким собственичеством наклоняя вперед, ближе к краю, так, чтоб чувствовал, что может выпасть, чувствовал эту грань — нить, одну, тонкую, острую, которая может оборваться за считанные мгновения.

«Хочешь понять, насколько моя жизнь по-настоящему тебе принадлежит?! Хочешь? Так — осознавай, любовь моя!»

Фрост с легкой улыбкой абсолютно полностью расслабляется в руках персонального Ужаса, едва вдыхая в последний, кажется, раз и откидывается назад, удерживаемый лишь руками мужчины. На грани четвертого этажа, на грани чернильной пустоши за окном.

И да будет так в его жизни и в его посмертии.

В окне наконец дребезжит ленивый рассвет, непривычно багровый и тяжелый, словно небеса не разрешают лучам солнца осветить подыхающий неоновый город.

А он на столе, теперь не свойственно потерянный, запыхавшийся, весь вымокший и скользкий, с многочисленными следами на теле, его следами, и так похабно смотрящий на хищника из-под полуприкрытых век, хлопая пушистыми ресницами, медленно слизывающий кровь с нижней губы и так же чертовски медленно раздвигая ноги, лежа на столе, так чтобы лучше было видно, что он с ним сделал, сколько следов оставил. Что на внутренней стороне бедер остались белесые скользкие капли, стекающие теперь по краю стола и капающие на пол… Течный, присвоенный, вымотанный, но всё по-прежнему желанный, предлагающий себя и ненасытный. Ни разу не сказавший стоп, ни разу не остановивший, лишь подстегивающий на большее — открытое, недозволенное ебаным смертным, живущем в проклятом 604.

Идеален, сука. Достоин Ужаса… Нет, даже превзошел, что за него требуется дополнительная плата в виде всех, блядь, предыдущих потраченных нервов. Но сука стоит!

Теперь не просто секс с мальчишкой, не так как до этого, а именно как хищник, срываясь на нем так, как всё время того хотелось: взять, выдрать, вылизывая, задавая жесткий ритм, не давая ни времени, ни форы на отдых, заставляя кричать и терять сознание, целовать и почти идентично сходить с ума самому. Брать и давать жизнь в глотке воздуха, и отнимая её же, сжимая пальцы на ребрах и на горле, пережимая трахею; цапануть зубами за плечо до кровавой отметины и вгоняя в послушного мальчишку член до основания, дурея от его слабых криков и стонов, и вовсе не жалея, что порой этот бляденыш бывает настолько настойчивым, добивающимся своего.

Рассвет выцветает, становясь блеклым подобием себя, тускнея и давая городу проснуться в панике от новой крови пролившейся на улицах. Рассвет и начало ничем не отличающегося отравленного дня — едкого и душного, и только под крышей одного из сотни грязно-белых домов, там, на Призрачном Севере, всё по-другому — всё перевернуто. И рассвет по-прежнему отливает кроваво-красным сумраком одержимой зависимости на двоих.

— Считаешь, эта попытка будет провалена?

Он болтает ногами сидя на столе и с теплой улыбкой наблюдает за парнем, который раскладывает продукты совсем рядом, на освобожденную от документов часть столешницы.

— Попытка чего? Того что ты задумал или конечная цель? — хмыкает мужчина, посматривая на любимого мелкого психа.

А темноволосый мальчишка лишь сдувает с глаз челку и призадумывается на пару минут, под шуршания пакетов и жесткого пластика. Кай же всё это время молчит, порой лишь кидая обеспокоенный взгляд на своего забавного волчонка.

— Думаю… Конечная цель. Ведь не проблема начать сейчас, мы даже связались с троицей… Они не против так-то, да и подтянуть, в случае чего, других не составит трудов. У меня ведь талант объединять способных ребят, — мальчишка тянется почти через весь стол к последнему пакету, хотя по правде лишь хочет оказаться ближе к любимому, и Кай это прекрасно понимает, но не возражает от слова совсем.

— А у тебя дар убеждения… — Дайли улыбается, прогибается в пояснице и подтягивается на руках, чтобы дразнящее провести кончиком языка по губам мужчины, — Я уже имел честь в этом убедиться, мой родной.

— Бесенёнок, — Кай восхищен соблазнительным голосом и такой прекрасной гибкостью своего мальчишки и нетерпеливо притягивает его ближе, впрочем, не теряя нить разговора, — Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ты уверен? Давай же, подумай, прежде чем мы основательно начнем копать.

— Уверен, любимый, на все сто, из-за…

Дай не заканчивает, потому что мужчина резко притягивает его к себе и нетерпеливо впивается в губы яростным поцелуем. Вот это точно то, что хотят оба и без лишних споров довольствуясь друг другом. Однако, как только они полностью забывают о предстоящем ужине и о своих планах, всклик на ноутбуке прерывает страстные раздевания, и Дайли первый подрывается, рыча разозленным волком.

— Какого хуя? Кто посмел?! — рявкает разозлено парнишка, с силой кликая мышкой и, не подумав, открывая пришедший анонимно файл, так импульсивно, что Кай не успевает его остановить.

— Дай, сволоченыш мелкий! Я ведь просил!

Старший отбирает у мальчишки мышку, но уже поздно, и файл грузится в семи минутное видео, которое открывшись, являет перед озадаченным мальчишкой и взрослым мужчиной необычного вида парня, лет двадцати пяти на вид, достаточно привлекательной внешности и в запоминающимся белом костюме; он сидит в обитом черной кожей кресле и салютует на камеру бокалом вина.

 — Ну что ж, мои дорогие, — раздается голос незнакомца, который почти добродушно улыбается, однако глаза так и остаются злыми, — Я рад отчасти, что вы сейчас это смотрите. Дай и Кай… Полные имена вы оба не любите, так что буду обращаться к вам так и, пожалуй, представлюсь и я. Хотя жаль, что в реальности не довелось…

Мужчина хмыкает и, изящно пригубив вино, вновь смотрит в камеру.

 — Позвольте, я — Роберт, а в 604 известен под громкими и далеко не последними Градиентник или же как я решил назвать себя в этом году — Правитель. Однако, спешу вас огорчить, если это видео до вас дошло, и вы сейчас смотрите эту запись, то я со стопроцентной вероятностью был более чем жестоко убит. Зверски, нечеловечески… — Ро по ту сторону усмехается и покачивает бокал в руке как заправский дегустатор, — Я вышел из игры благодаря сами знаете какой фигуре. Но я ведь вижу, наблюдаю за вами, мои начинающие звездочки, знаю, что вы хотите сделать с городом, что хотите сделать с ним. Однако это не так просто — у меня вот не вышло. А потому вам придется труднее, но, в связи с некоторыми последними событиями, я знаю, как вам помочь! И я вам об этом расскажу… Я вам помогу, мои хорошие!

Ро придвигается слегка ближе к камере, садясь почти на край кресла, и ядовито улыбается, глядя напрямую в камеру:

 — Я знаю главную и единственную слабость Ужаса 604…

Комментарий к Глава

XXXVII

37, как Лис и обещал.)

Ребятушки, дорогие, будут ошибки – простите, у автора был загруженный день, автор старался проредактировать эту сложную на эмоции главушку на несколько раз, но если остались блохи, то завтра всё ещё раз прочту и доисправляю, так что простите, и тапками кидаться можно.

====== Глава XXXVIII ======

Шелестящий звон, и несколько острых черных осколков складываются друг на друга.

Джек усмехается, сидя на корточках возле окна и понимает, что кофе так-то ему не светит.

— Это была последняя, — парнишка, держа самый большой осколок в руке, наглядно поворачивается к мужчине, едва сдерживая понимающую улыбку.

Конечно, сами идиоты, сами разбили. Хотя обстоятельства… Фрост бы повторил. И судя по взгляду кинутому Блэком, не он один, и не раз, а на кружку совершенно похуй.

Джек отворачивается, скрывая легкую довольную улыбку, и оставляет в покое кусочки разбитой кружки, сложенные теперь хотя бы аккуратной пирамидкой. Плевать, после выкинет.

Парень распрямляется, вновь потягивается, чувствуя, как ноют мышцы, и кожа, на которой множество синяков и прочих повреждений, натягивается и нещадно саднит.

Но, как же это приятно.

— Какие планы на сегодня? — невзначай уточняет Фрост, смотря на солнечный новый день, который словно назло испепеляет уже даже сейчас весь город своими лучами. И ни намека на захудалое облако. Варящийся в химическом паре термитник, с кучей озлобленных тварей, что кусают и сжирают друг друга.

От данности «любимого» городка и того, что творится на его улицах у Джека едва ли сбавляется градус хорошего настроения, и он вспоминает, какая бытность и правила там, на той же Кромке, в том же А7… Ублюдочные, бесчеловечные, с наживой за жизнь, с ядом на выживших.

— Угомонись, — спокойное звучит позади вместе с тем, как неожиданно Питч тянет парнишку к себе, обнимая со спины, и проходясь оценивающим взглядом по выбеленному солнечному Северу. Херовый день, до омерзения жаркий и выбеленный, но отчасти Фрост задал нужный вопрос. Правда сам смертник стоит загруженный, нервозный…

— Как понял? — расслаблено выдыхает Джек, тут же прижимаясь плотнее к своему мужчине.

— Ты вечно, когда уходишь в свой долбоебизм, напрягаешься. Весь, везде… — шелестящим тоном почти на ухо подростку, но одной рукой специально едва отстраняя его, чтобы провести пальцами по напрягшимся мышцам спины, поясницы, слыша пораженный мальчишеский вздох.

— Питч… — и не просьба, и не приказ, нечто среднее — промежуточное, но в тоне парня всё равно слышится та самая заветная мольба, жадная, нужная обоим. Только вот...

— Не сейчас. У меня ещё планы.

— Ты… — Фрост равно выдыхает, на миг прикрывая глаза, и пытаясь скрыть легкое волнение в голосе, почти буднично хочет дознаться: — ...Вновь Депом займешься?

— Глупое существо. Нет. И вообще не лезь с расспросами о Депе и обо всем остальном, нехуй, — Блэк прищуривается, составляя наскоро план вылазки по такой жаре и нужные ему места в подпольниках А7, — А вот прошвырнуться по А7 стоило бы...

— Что? — Джек разворачивается, — Зачем?

— Нужно достать несколько вещиц, плюс пополнить провианта. Да и… — Питч смотрит в сторону кухни и холодильника в частности, — Банок мало осталось…

А Джек лишь закусывает щеку изнутри, дабы не заржать вслух и более-менее казаться серьезным, но блять, прекрасно понимает, что этот любимый псих неисправим, и от этого хочется рассмеяться в голос.

— И только посмей заржать, сволочь белобрысая! — предугадывая мысли подростка, наигранно грубо шипит Ужас.

— А я и не собирался... — Джек не выдерживает, впервые наверное в такой ситуации, потому быстро упирается лбом в грудь мужчины, пряча лицо, дабы тот не видел сдерживаемую изо всех сил улыбку.

Но поржать и бытовуха сама по себе, и привычна, уже в норме для обоих, а вот по поводу вылазки, провианта и закупи — совершенно другой разговор и повод. Для чего Джек не думает, спихивает все на разбитые блядь кружки и считает это приоритетом, а не потому, что хочется самому и для своих же идиотских мыслей.

— Слушай, а меня с собой можешь взять? — прежде чем прикусить язык, всё же спрашивает беловолосый, отчего-то всё-таки желающий выползти под жгучий солнцепек ебанутого 604.

— Нахрена?

— Как минимум возьму себе кружку, — вскидывая вверх бровь, почти невозмутимо говорит Джек, — Плюс ещё что-то. Да и… я заебался, если честно, безвылазно сидеть. Ноги хотя бы размять… Не знаю…

Джек отворачивается, словно пустынные просторы заброшенного Севера привлекли его внимание, хотя, по сути, ему невьебически неловко вот так просто и обыденно с кем-то объяснять, жаловаться, одним мерзопакостным и давно забытым словом — делиться. Плевать что мелочами, плевать что это тупо вылазка, плевать что незначительная часть обыденной, блядь, жизни, всё же для мальчишки это делится, открывать себя. Фрост сконфуженно трет шею, взъерошивает волосы и, честно, продолжать не хочет, не знает почему.

— Хорошо, — только и отвечает Блэк, даже не желая уточнять: видит поведение парня, понимает, что тому неловко, нервозно, отчасти страшно, и в такой мелочи отказать ему не хочет. Не хочет ему отказывать. Блядь, докатился.

— Соберись, через десять минут тогда выходим. И да, Оверланд, если я намеком увижу, что ты вновь попал в какой-то пиздец… Ты ведь понимаешь, что отсюда уже не выйдешь?

— Хорошо, дядя Ужас, — фыркает обрадованный Джек, вновь разворачиваясь и довольно ухмыляясь мужчине, специально сейчас провоцируя, — Я буду вести себя, как примерный милый мальчик... Такой наивный. Хлопать глазками, спрашивая у незнакомцев дорогу...

Незамедлительный рык, и парня прижимают ближе, наклоняя вновь над открытым окном.

— Питч!.. — поражено, не ожидая такой реакции, — Я ж…

— Не стоит, не буди… — предупреждающе опасно на ухо глупому мальчишке.

— Иначе что? — подначивает Фрост, не в силах успокоиться и заводясь с пол оборота.

А он не церемонится, быстро дергает парня, ставя на ноги, разворачивает лицом к окну и жестко давит на спину, так, что мальчишка, не выдержав, прогибается, падая грудью на подоконник. Такой распластанный и беззащитный.

— Иначе… — Блэк пахом проезжается между расставленных ног беловолосого, притом жестко оттягивая за волосы, и другой рукой также давит меж лопаток, не позволяя даже дернуться. Только Джек, понимая насколько это откровенно грубо и жадно, лишь, не выдержав, стонет, обвисая безвольным призом в руках мужчины и шире раздвигая ноги. Подчиняясь полностью и безоговорочно.

— Питч... — просящим всхлипом, и с моментально учащенным дыханием.

— Вечером, а сейчас, будь хорошим мальчиком для Ужаса и пиздуй собираться, — хотя в противовес хочется, чтоб этот мальчик сделал кое-что другое, например, расставил ноги шире, выгнулся, застонал, начал умолять сам, потираясь об него.

Но здравый рассудок, который блядь всё ещё присутствует — спасибо, побеждает, и Блэк отпускает парнишку, отходя обратно к столу.

— Как скажешь, — только и может вымолвить Фрост, учащенно дыша, и уже готовый на большее, уже быть покорным для своего хищника.

Твою мать, он так чокнется, как минимум от того, что Питч с ним делает, и будет ещё делать. Теперь ведь рамок нет…

И это охуенно, с учетом того, что с ним уже делали... Джек лишь роняет голову на подоконник, не обращая внимания на солнце, что печет на шею и голову, и просто пытается полминуты вернуть самообладание.

И всё же поднимается, едва усмехаясь и по-быстрому собирается, наплевательски, и в отместку, скидывая с себя тонкую толстовку, обнаженным проходя в ванную. Парень чувствует на себе взгляд, поджигающий, жадный, но даже бровью не ведет, лишь хитро щурится, захлопывая дверь, ибо нехуй его распластывать на том самом подоконнике и так раззадоривать!

— Фрост, — он дергает его недалеко от разветвлений проулка, ведущего до торговой и контрабандисткой части А7, прижимая в тени одного из домов так, чтобы их не заметили, — Надеюсь твой студень всё запомнил?

— Запомнил. Так что не волнуйся, я понял, — Джек смотрит из-под капюшона, настроенный на похуизм, но всё же серьезно.

— У тебя час, ровно, и с того момента, как попадешь на развилку. И мне похуй, успеешь ты за это время, как ты выразился, все закупить или нет. После, через надземные переходы заброшенной магистрали, через третий тоннель, я тебя выловлю, но только не смей...

— Показывать что мы вместе!.. Да, я понял, полная единоличность и конспирация, — Джек соглашается в какой-то степени больше чем Питч за такое поведение на людях. Нехуй кому-либо знать или даже замечать, однако всё таки его это слегка подбешивает, что сразу становится заметным и Блэку.

— Не психуй, истерик, — усмехаясь, большим пальцем с подбородка на нижнюю губу мальчишки, осторожно проводя, поглаживая, так что Джек моментально замирает, задерживает дыхание, — Я тебя буду вести, как только увижу. А в заброшке метро разрешу уже даже разговаривать.

— Ну спасибо за твое благодушие!.. — Джек щурится, желая показать свою злость, только нихрена не выходит, когда Питч так на него смотрит и так мягко ласкает. Второе вообще сродни редчайшему дару.

«Ну что же ты делаешь со мной, любовь моя?..»

— Иди, — Блэк кивает на пустую улицу по левую от них сторону, и как только Джек отходит, сильнее натягивая капюшон, сам незамедлительно покидает проулок.

А Фрост лишь смотрит на тень, что скрывается за другим поворотом, слегка улыбается и думает, что час — не так уж имало. Даже много. Слишком много.

Он за эти дни, после ублюдка Правителя, настолько привык быть со своим хищником, что теперь оставшись один на пустой улице: пыльной, захламленной, такой же сырой, как и сотни других, херовых закоулков А7, Фрост не знает, что делать — не понимает, что он чувствует. Сказал, что хочет проветриться, размять ноги, но нахера ему это?

Парень едко кривит губы, перекидывает рюкзак с левого плеча на правое и срывается с места, желая побыстрее всё закончить и встретиться, в переходах, быстрее.

Быстрее, по знакомым, выученным, но словно уже чужим для него, улочкам и проулкам, петляя, набирая скорости, лавируя, когда это необходимо. Хотя тут всего ничего до нескольких точек возле «супермаркета». Но ему кажется, что вечность и ещё несколько центральных кварталов 604. Какая неожиданность — бывшие места проживания и пребывания, столь знакомые, безопасные в прошлом, сейчас для него кажутся чужими, дикими, настолько же опасными как центр А7, настолько же чертовски непонятными, как окраины Ди8 и С14. Вот что творит его чертово перевернутое сознание вместе со съехавшей крышей.

Пару сталкеров на встречу, но Джек теперь не настолько шугано к ним относится, скорее, наоборот, с брезгливостью спокойно уходя налево, в последний промежуток меж заброшенными трехэтажками-складами, которые теперь служат лишь для незаконных пятничных турниров по боям без правил, где всё залито кровью и постоянно валяющимися под ногами шприцами от допинг-стимуляторов.

А мерзкий, столь знакомый шум всё нарастает: маты, окрики, трансляции с тех же радио, а когда неоновые вывески, вырвиглазные или отчасти перегоревшие, начинают маячить в подземном супермаркете, парень лишь морщится от обилия народу, гаму, и почти истерии, что царит вокруг. А на Севере спокойно, безопасно. Вообще, там безопасно. Джек на автомате делает пометки в какие посуточники-магазины ему нужно, вспоминает карту этого, мать его, «маркета» и проскользнув меж тремя амбалами, которые горланят что-то чуть ли на всё помещение, серой тенью скользит по правой стороне, выискивая нужную точку сбыта.

Всё выверено, всё на автомате, но притом он напряжен, как натянутая пружина, чуть что готовый сорваться и улизнуть.

Фросту отчасти противно видеть это место, слышать весь шизоидный гомон недолюдей, быдла и прочих отмороженных психов, но делать нечего, нужно ж просто, как и всё остальные, взять свое, отдать кредиты и свалить. Как нехуй делать, как дважды два!

И лишь автоматика, наработанные запомнившиеся на всю жизнь действия, по памяти, по моторике, а в дрянной голове другое, в мыслях другое, в душе тоже оно — другое, с похуизмом на злое грязное окружение.

Насколько? Насколько нужно измениться всего за полмесяца, чтобы так теперь смотреть на этот сдохший мир?

Он не знает точно, не записывает себя по картотеке в пациенты психиатрии, но и от адеквата ушел далеко. Даже уж слишком. Мазохист со склонностью… Черт.

Джек усмехается, едко, мрачно, левым плечом задевая кого-то, но не обращая внимания и уходя дальше. Плевать. Теперь полностью. Всё осталось там — на Кромке, на заброшке, в тех хуевых закоулках при облаве. Все осталось в пыточной Кукольника. Все полностью осталось там позади… И его осознанная часть походу тоже. Да и поебать Оверланду на это.

У него мир другой, новый, выедающий всё… Как Солнце. Но не то, что видят тупые люди изо дня в день, за толщей паров и грязными низкими облаками, а то — настоящее, далекое, к которому никто не может приблизиться — никто, даже спутники. Необъятное, выжигающее всё: зрение, плоть, металл, саму жизнь; уничтожающая всё громадная звезда: лавовая, пылающая вечность кажись. Это ли не его жизнь? Солнце, которое позволило быть рядом, и… оберегает.

Намек на улыбку, а нужная лавка рядом, и он чутка запыхался. Давно не бегал, давно не было этого чувства неприязни окружающих, легкого страха, чувства опасности. Разленился, почувствовал себя в безопасности, похерив самосохранение; смог по-настоящему теперь отрубаться, без намека на дрему; тот самый опасливый сон каждую ночь на Кромке.

Когда же, черт возьми такое было? Только, кажется, в детстве, когда родители были рядом, а он не знал ублюдства этого города изнутри, когда двери закрывались и мама говорила, что все хорошо и бояться нечего, и он засыпал, не зная, что такое постоянный страх за свою жизнь. А после… После ад, который сам же лично и принял: ненависть, лед, кровь, предательство, боль, гниль, грязь. Сколько же, черт возьми, грязи.

Фрост передергивает плечами, не желает вспоминать ничего, что было до; до Него, до спокойствия, до защиты. Хватит с него флэшбэков в прошлое и терзания собственной, едва восстановившейся, души.

А ведь ещё пару месяцев назад он и не подозревал, боялся, как все, и из динамиков звучавшее страшное на весь «супермаркет», на всю Кромку, на весь сгнивший 604 — «Ужас». То что наводило страху и дрожи…

Сейчас тоже дрожь, только предвкушающая, желанная, ни с чем не сравнимая, незаменимая.

А час слишком долго. Ему хватит и получаса. Тридцать минут, и ещё с лихвой подумать, окунуться, вспомнить, понять насколько же теперь поменялось все восприятие, понимания, ощущения. Потому как это для него по охуенному непривычно — словно голый перед сотней ублюдков. Да, сто процентов — совсем похерил сознание. Выжил из ума.

Да поебать на самом то деле Фросту на это: он чувствует себя по-другому теперь, смотрит на вещи под углом не воспринимаемым остальными, смотрит и на тех кто шатается идиотами или зомби рядом, с другой логикой и пониманием. Даже на тех же кровавых подонков по иному смотрит.

«Конечно, после того, как тебя пытали, резали на живую, после того, как тебя хотел выпотрошить одни из самых опасных психов этого города… Или когда ты видел…»

Смерть. Кровь. Погань. Страх…

Ужас.

Истинный Ужас.

Перекроить остатки чернильной психеи, вытащив из тлена собственного подыхающего сознания?* Умеет… Действительно качественно. С учетом, что тлена на тот момент было больше чем оставшейся веры и благодати.

«Да какая уж благодать? Она ли и для тебя Оверланд? Всего лишь мальчишка, не лучше множеств в этом паленом термитнике психов. Не возвышай, не думай, что было в тебе хоть что-то ещё… чистое. Да и с тем учетом, что было всё с твоей подачи. С твоей попытки, с того, что комок под ребрами у тебя первый екнул.»

Он прикусывает щеку изнутри, и на автомате быстро берет то, что нужно, кидая на прилавок несколько тысячных кредитов. Плевать. Это нужно. Плевать в запасе ещё немного есть.

«А сейчас мы передаем сообщение о Троице из САВ, что теперь вышла на кровавые переговоры не с полицией, а с…»

Беловолосый не слушает рядом включенные блоки новостей. Предугадывает, но лишь качает головой, вновь натягивая капюшон ниже и срываясь к другой точке. Троице, что из разных районов: С14, А7 и центрального В, недолго осталось. Хорохорившиеся петушки с манией недовеличия. И рекламируют их новости просто так, а окружающие матерятся, понимая, что очередные подонки дорвутся и через несколько дней их кишки будут праздничной гирляндой развешены на очередном крупном здании, возможно даже Депе. Все знают, все понимают, догадываются, от этого у всех морды недовольные, злые, кислые. Знают, кто придет за Троицей, и знают насколько все «красиво» будет оформлено к новому туманно-химическому утру.

А он знает и тем паче, и от этого огненная волна, не то легкого предвкушающего страха, не то возбуждения с адреналином окатывает тело.

Он выйдет не сегодня, возможно завтра, ночью, когда Джек отрубится и будет видеть десятый сон. Изменившийся, истинный в своем наречении Ужаса.

«Превозносишь его?»

«Нет…»

«Люблю.»

«До боли, до Ада внутри, до сдирание чужих шкур, до разрыва души, если потеряю. До обожания и трепета того, что ещё пару месяцев назад не билось и иссыхало.»

Джек на миг прикрывает глаза, замедляя шаг в стороне от общего потока покупателей и сбытчиков, и делает глубокий вздох.

Это нереальное, глубокое, ещё мощнее, нежели прежде. После того, как понял, увидел, подчинился… Нет. Отдал себя полностью в когти хищника. И это столь теплое внутри, щемящее, что он почти не выдерживает, и хочется уже орать не от боли, а от… счастья?

Счастье.

Такое далеко знакомое, едва приятно-сладкое на языке, словно пробуя долгожданную амброзию. Неужели в этом паскудстве под названием пятилетнее выживание теперь даровано Это? Столь новое, настолько величественное и в то же время мощное, уничтожающее все рамки, все кордоны осознанного на своем пути, но хрупкое, нежное, что он одним единственным словом, действием, поступком боится потерять… Настолько боится, что внутренний маленький звереныш, который максимум пару раз за жизнь показывал клычки, становится монстром с ядовитыми клыками, чудовищным зверем, что уничтожит любого, стоит тронуть это его хрупкое и трепетное.

Убьет? Уничтожит? Сотрет с лица мира, а не то что бы 604? Джек не задумывается, не планирует, просто знает, что сделает всё мыслимое и немыслимое, чтобы сохранить это дарованное счастье. Его счастье. Его выжигающее всё, смертоносное испепеляющее Солнце.

Жизнь в огне, пепле, крови… Не задумываясь, что разделит эту жизнь, находясь в том же кровопролитии, уничтожении, яде, смертях. Разделит и словом не обмолвится, потому что… он знал, на что шел, заглядывая в горящий янтарь и видел сколько там чертей.

Чертей ли?

Дьяволов может быть?

А может Он и сам — Сущий, Истинный, Древний; есть сама Смерть иль тот самый Дьявол?

Да поебать Фросту ровно и на всё: насколько будет пополняться список, сколько сезонов, сколько ловушек, психов, наемников, ублюдков из Депа и шишек Шпиля. Плевать. Просто. Не его это жизнь, даже если разделяет, плевать стало давно, а поебать ровно тогда, когда увидел раны, увидел кровь. Тотальный для себя, и теперь, да хоть весь город, мир — Джеку параллельно до фиолетовой полосочки безразличия. Главное, чтобы с ним ничего не случилось — с его Солнцем.

Парнишка чутка мимолетно улыбается, но мотнув головой, скидывает то теплое и мягкое, что образовалось в мыслях и внутри. Закрывает эмоции, старается переключиться на реал, где требуется концентрация и внимательность, ибо тот отдел, куда он забредает, более матёрый, жёсткий и с возможностью, что тебя либо наебут, либо отпиздят, либо уж и то и другое, так и ещё выебут. А ему не с руки. Ему нужно быстро и без последствий. А подумает он после, на обратном пути, подумает, вновь провернет все в дурной голове и…

И вернется. А после ещё с месяц не попросит себя брать на улицу. Не хочет больше. Ему теперь и нахер не нужен этот внешний мир, этот раскаленный термитник с запахом плесени и химикатов, где каждый уже готов растерзать впереди идущего за просто так.

Его мир сузился до размеров одной конкретной квартиры на Призрачном Севере, а его вселенная — необъятная, ещё не до конца изучена, слишком опасна, но и уникальна одновременно; Вселенная с одним смертоносным ярким Солнцем.

«Батарейки! Батарейки, сука, блядь!» — Фрост материт себя, но возвращаться за «таблетками», которые нужны в сдыхающий таймер нет ни времени, ни желания. Он таки слегка проебал время: больше на пятнадцать минут из задуманных тридцати. Да и смысла нет. Всё что нужно, даже запасной новый нож и конечно кружки, он купил. И теперь довольный такой, словно, блядь, нарик, обдолбавшийся эндорфинными, возвращается на место.

Туда, в другую часть «супермаркета», можно обозначить заднюю, где переходы, только не подземные, а наоборот — надземные, между опустевших, отчасти заброшенных трехъярусных магистралей, с одной части улиц на другую. Но в этих переходах-тоннелях норма, не так шумно, не так опасно, и не так светит солнце: они крытые поликарбонатным покрытием, которое совсем устаревшее, выцветшего желтого цвета, но по прежнему уничтожающее прямые лучи палящего солнца.

Однако всё равно здесь пекло, благо хоть не душное: тоннели продуваемые, сквозные, и пыльный бетон под ногами, с мусором от газет и полиэтилена. И шизиков пока что, на его благо, нет, что часто шлются сюда с одного квартала в другой. Хотя всё равно чересчур оживленно.

Но Фрост знает все пути и переходы, бегал сотни раз, а потому прекрасно знает, где его будут ждать, понял с первого слова, и теперь сворачивает в ещё одно такое же разветвление, более длинное, таки оживленное, широкое и светлое, морщится от света и пыли сразу же вдыхаемой и оседаемой в носоглотке, но удобнее вздергивает рюкзак за лямки, уравновешивая вес и спешит вперед, не обращая внимания на нескольких пробегающих таких же в капюшонах пацанов, которые матерят, отчего-то друг друга. Хер ли?.. Сами дебилы, ночной «супермаркет» отличается от дневного, и контрабандой чипы не сдашь.

Фрост усмехается, почему-то зловредничает, думая, что дуракам так и надо и едва сбавляет шаг, подмечая с десяток фигур по всей надземке. Кто-то стоит, кто-то спешит в разные стороны, желая побыстрей дорваться до провианта или воды, кто-то до сих пор в респираторах и масках. Перестраховщики или просто пуганные, мать их.

Однако он бы тоже перестраховывался, если бы не жил с Ужасом.

Парень останавливается на середине на несколько секунд, едва переводит дыхание, скорее из-за пекла и ноющих мышц, и, мотнув головой, слыша как щелкнули в шее позвонки, набирает снова скорость, желая побыстрее пройти этот тоннель и перейти в последний, более темный из-за тени рядом стоящей заброшенной пики, и порой излюбленный для нариков или тех, кто в тихую сбавляет не слишком уж серьезные дозы «клубнички».

Банальность и опять же реалия того мира в который Фрост выбирался. И теперь не прочь бы и дальше не выбираться. Посмотрел на грызущихся ублюдков, услышал все последние «новости» и хватит с него, пора, блядь, домой.

Дом?

Разве теперь он у него есть? Он там не на птичьих правах?

Но парень не хочет думать. Ему странно об этом думать, задумываться, кто он там и на каких правах. Рано ещё. Пока это ещё слишком ломкая грань.

Но он бы хотел, единственное, пожалуй, что хотел и что реальное и возможное — это призрачное — дом. У него его не было слишком давно. Да. Слишком уж.

«Всё, захлопнись идиот!» — обиженно шипит подсознание и Фрост реально сворачивает эти мысли. Не время, не место, да и действительно он не знает, как повернется всё в дальнейшем.

И наконец, он готов выматериться вслух, но не хочет привлекать внимание, всё ненужное расстояние пройдено и, теперь же, через темный поворот в котором совсем нет света — через крепежи опорных стоек, — но это полная херня, ибо метров всего-ничего — четыре-пять.

Фрост на похуизме пропускает снующих рядом, но резко сбавляет шаг, потому что всё его внимание привлекает темная фигура в тени, облокотившаяся на стену с левой стороны. Под ребрами моментально больно екает, но Джек лишь сильнее закусывает губу и идет на свет, где, на его паршивость, вновь кто-то есть: пару ребят, сталкеры, и один, как он и предполагал, дядя, стоящий почти у выхода, сбытчик…

Отчасти мерзко, неприятно, но перетерпит, тысячу же раз такое было. Да и теперь полностью плевать. Всё теперь в норме, и он знает, что в безопасности. Властный взгляд опаляет спину, так что даже приходиться повести плечами, уж слишком пристально, опасно, ощутимо, но Фрост также прячет и идиотскую улыбку, желая быстрее оказаться внизу, там, за зданиями, в опустевших пустырях дворах, где есть спуск в одну из ветвей заброшки метро.

Ибо приоритет сейчас не показывать, что они вместе, не показывать, что знакомы. Так ведь договаривались, да и…

Парнишка не задумывается, желая побыстрее пройти, спокойно и чтобы его не задели, а потому минует ещё одного пацанчика и на блядство остается один, другие исчезают из поля зрения, и вывод — теперь по тихому тоннелю одному почти. Но так хочется обернуться или замедлить шаг, хочется… ощущений, касаний, вновь услышать хриплый голос прямо за спиной, почувствовать хватку на ребрах или на горле, но Джек держится так, зная правила и не желая их нарушать. Хотя нет, пиздит. Желает нарушить и ещё как. Однако лишь сильнее прикусывает губу, стараясь придти в себя и выровнять сердцебиение, ускоряя шаг непроизвольно, желая миновать дилера и оказаться на пустыре, а потому и не успевает среагировать, когда дядя, в раза два крупнее, хватает его за руку со слишком четким и ликующим:

— Поиграем, малыш?

«Блядь!» не успевает сформироваться в голове окриком окончательно, и руку не успевают скрутить мозолистые жирные пальцы чужака, ибо дядя уже у стены, шипя от боли и сложившись пополам, но Джек пугается не этого, а взгляда своего хищника, мимолетного, в секунду уловимого, который успел заметить, он видел такой взгляд и знает, что после него следует. Испуганное «Нет!» не успевает сорваться с губ, как острие черного ножа уже под челюстью дилера, на сантиметр впившиеся в кожу, так, что последний издает панический сиплый вопль и обмирает, испуганно смотря перед собой на…

Кого? Кого, твою мать?..

Ужас.

Реакция наработанная, моментальная, незамедлительная, как только волосатая рука потянулась к мальчишке, и в эту же секунду участь обдолбаного ублюдка уже была предрешена, потому что белоснежный — бессмертный — его и только его, и лезвие должно наискось войти через горло вверх, пропоров артерии и сломав трахею, так, чтобы посмевшая прикоснуться к Джеку тварина захлебнулась кровью. И поебать Блэку на то, где они, ровно, как и поебать на то, что от первоначального удара в печень этот ублюдок до вечера не дотянет.

— Не здесь!.. — Джек останавливает, за секунду, за последнее мгновение, хотя понимает, единственный блядь понимает, кто сейчас здесь, и это вовсе не его ворчливый и родной, это другая форма, другой взгляд, и мороз по собственной коже, прокалывая иглами опасности спину. Джеку индифферентна эта реакция, но он хватает за руку держащую нож, и повышает тон: — Черт тебя возьми, оставь! Оно того не стоит…

Он уличает момент, ловит взгляд хищника и лишь из-за страха, что их поймают, кто-то заметит, а это подставит его под угрозу, с мольбой смотрит в горящие злобой янтарные глаза.

— Прошу! — одними губами, — Не надо…

Рык, несдержанный, гневный, так что даже он, малолетний придурок, понимает, делая пару шагов назад, так, от греха подальше, но несчастного, посмевшего его тронуть, вырубают одним точным ударом в солнечное сплетение и бессознательное тело сползает на бетон, а Фроста нетерпеливо и с силой хватают за руку, утаскивая вниз.

А казалось он уже в пепелище. Да хер там! Пепелище только впереди, там откуда не возвращаются. Но Фросту это даже радостно, что-то вновь екает, тем самым запретным — а может я ему нужен? Может, он ревнует? Мальчишеская невинность вкупе с блядской проклятой любовью. Ну и похуй!

Сейчас Джек спорить не хочет, вообще ничего не хочет. Только идет послушным мальчиком рядом, сам желая поскорее скрыться в темноте метро, поскорее остаться наедине. Единственное дозволенное и единственное, что он додумывается, желая просто успокоить, уверить, дать понять — переплетает осторожно их пальцы вместе и сжимает руку. Жест тупой, сопливый, но на скотство Фросту кажется пиздец каким нужным. И твою ж, на это хищник реагирует: резко останавливается, как раз во дворе непримечательного опустевшего общажного комплекса, кидает на Джека взгляд молнию, хлеще чем у того самого черного тигра в детстве Фроста, и тихо рыкнув, но уже более успокаивающе, дергает вперед: нетерпеливее, непреклонно, без споров и компромиссов. Да и хуй с этим.

Джек за все время, пока добираются до Севера даже не шипит, даже не пискнув, следует быстро рядом, но опасается одного, чтобы ту сцену действительно никто не увидел, хотя когда уходили, позади вроде было тихо, не было слышно ни шепотков, ни шагов, а значит, если кто и пройдет там, то увидит очередного отключившегося нарика. Заебись.

Это едва успокаивает его, однако хищника нет: аура смертоносности, не мелочной, пиздец какой, опасности стягивает в удавке горло и тягостное молчание усугубляет, так, что Джек знает, что по приходу его вновь ждет рявк и маты. Ладно, хер бы с этим, задумался, не заметил, нужно было идти с другой стороны, чтобы на него не среагировали. Черт бы с ним, промолчит, не хочет вновь цапаться, вообще не хочет ругаться.

Однако, как только они добираются до знакомого выбеленного дома и пересекают порог подъезда, заворачивая на лестничную клетку, парня грубо швыряют к ближайшей стене, частично освещенной лучами солнца, и Фрост вскрикивает от неожиданности.

— Какого?..

Джека затыкают на оборванном полуслове, жестко сжимая пальцы на красноватой нежной шее и целуя грубо, без церемоний, больно прикусывая за нижнюю губу и притягивая к сильному телу болезненной хваткой. Попутно, без должного внимания снимая со спины мальчишки рюкзак и швыряя подальше на пыльный бетон. Но беловолосый, не ожидавший настолько нетипичной реакции, замирает на секунду, обмирает, охуевает, но тут же реагирует, моментально расслабляясь и отвечая.

«Да, твою ж мать, угомонись! Я здесь, я рядом!

Я только твой, любимый… Лишь твой и ничей больше!..»

Слова в подсознании, мысли, попытки доказать, только хуй там, его с разворота впечатывают в стену и блядь... приплыли. Потому что родные руки оглаживают бока, давят меж ребрами, прижимают сильнее к себе и мальчишка плывет, тихо всхлипывая от острого укуса на загривке. Рычание взбешенного хищника лишь усугубляет, и ебанное топливо в огонь, и у Фроста подкашиваются ноги. Такой Питч охуенен — прекрасен! И, господи, Джек уже невъебенно явственно ощущает, как наливается кровью член, пропитывая белье и джинсы смазкой.

— Питч… — тихим желанным всхлипом.

Нет. Не так.

— Ужас! — взахлеб, выгибаясь назад, давая огладить себя, потереться, и похабно застонать в голос.

Мальчишка… Такой, как всегда, нетерпеливый…. Его. Жмется, задыхается, не то от быстрого перемещения по тоннелям, не то от того, что с ним делают. И Блэку нравится проводить руками по телу, по изгибам, царапать, сжимать, присваивать. Похуй даже где, похуй как и что после подумает о себе же; да и Север — его территория, опустевшая, присвоенная, ровно, как и он присвоенный — белоснежный — его, и только его!

Ужас рычит, несвойственно собственнически, жадно сжимая хрупкое тело и проводя языком по шейным выступающим позвонкам, чувствуя, как мальчишка дрожит в его руках, изгибаясь так, чтобы потереться задницей о его пах. Правильно, так и нужно.

Рык, а пальцы левой руки нетерпеливо скользят вверх, проходят по горлу, по кадыку, вверх, по красным припухлым губам, и Фрост понимает всё сразу, с жарким придыханием приоткрывая рот и вбирая сразу оба — указательный и безымянный. Одно лишь нетерпение, и Питч чувствует, насколько Джека кроет, настолько он уже… течный.

Расстегнуть свободной правой рукой его джинсы и приспустить белье, сразу охватывая член мальчишки и проводя в жестком захвате пару раз по стояку, пачкая руку. Действительно течный, потекший, и несдержанный стон беловолосого подтверждает.

Фрост не выдерживает охуенной такой нагрузки в тактильном ощущении и что с ним творят, лишь толкается в кулак и, в то же время, стараясь потереться о пах мужчины, не замечая своего же глухого капризного хныканья, и самозабвенно посасывает пальцы, обильно смачивая их слюной.

Молодец, умный мальчик, и сосет охуенно, жаль, что только пальцы…

Жаль, что не позволишь ему другого. Ведь, так шлюхи делают, но белоснежный не шлюха — даже не твоя шлюха.

Это единственное, что он не позволит мальчишке, с похуизмом на то, что хочется обоим. Просто без рамок и морали, просто отрицая и не ставя Джека на одну линию с сосущими низкосортными шалавами.

А если сам захочет в будущем? Сам попросит?

Голый, течный, смущенный Фрост на коленях перед тобой, с блестящими от слюны губами, умоляющий дозволить отсосать.

Рычание зверя, взбешенного, раззадоренного, и… Твою ж… Насколько этот сволочной мальчишка охуительно сексуальный, открытый, хрупкий. Хрустальное ломкое изящество и желание в каждом движении белоснежной погибели, а потому нетерпеливо толкнуть его полностью к стене, прижимая почти вплотную, и спустить джинсы вместе с бельем до колен не проблема, вровень надавить на лопатки, заставляя опереться на стену и выгнуться, охуенно так выгнуться, подзадирая край толстовки и языком по влажной солоноватой спине, почти всей в царапинах, в его царапинах, от его ногтей.

Довольство доминанта, когда мальчишка выгибается сильнее, хнычет, сдирая ногтями штукатурку со стены, и просит так откровенно, забываясь в том, как филигранно чужие пальцы трахают его ротик, и как ему вновь надрачивают колом стоящий член.

Но этого мало, ничтожно, пиздец как, и прошедшие всего шесть с гаком минут это подтверждают, а потому больше ждать нет смысла и, не заставляя ждать белоснежного, мужчина с пошлым причмокиванием вытаскивает пальцы из жаркого влажного рта, под собственную усмешку приставляя их к сжавшемуся входу, без предупреждений и блядских ласк вводя сразу оба, растягивая наспех. А парнишка захлебывается от этого полукриком, но тут же приглушенно шипит, стоит с силой прикусить его за холку.

И Джек на это сразу же послушно всхлипывает, жмурится, смаргивая влагу на глазах, и развратно медленно расставляет ноги шире, задыхаясь от духоты, пыли и родного такого яркого запаха исходящего от его мужчины. Жадно поддаваясь под каждое движение, хныча, и вообще не понимая, почему это с ним делают сейчас и здесь.

Но да, блядь, именно здесь! В ебучем подъезде первого этажа, под косые лучи солнца, пока пыль летает в воздухе, отсвечивая искрами.

Парень вскрикивает, дергается, когда вместе с давлением внутри, пальцы задевают точку, и крышесносная вспышка наслаждения, подобно заряду ебанного тока, пронизывает всё тело. Нашел… Джек скулит, задыхаясь, и позорно смаргивает влагу с ресниц, облизывая губы, но это замечает Ужас, и такое шлюховатое открытое поведение белоснежного лишь подливает масла в огонь.

Пиздец какой, потому что это только начало. Питч знает это, чувствует по тому, насколько взбесилось подсознание и зверь внутри.

Заявление права на мальчишку? Бред, сука, чистой воды! Присвоение? Отчасти… Просто теперь никакая тварь не имеет право его касаться. Он теперь, блядь…

Блядь, блядь, блядь!!! Пиздец, всё. Неожиданно, Блэк? Не ожидал, когда брал его на подоконнике, а после зажимал трахею и трахал на столе? Неожиданно?

Один невинный раз? Да нихуяж! Теперь это бедствие в печенках будет сидеть, но хуй кто посмеет на него заявить право. Он заявил, он подписал, он забрал к себе! Он и только он.

Непонимание. Словно перезагрузка, но всё равно сознание выдает ошибку, и внутри — не ребер, — внутри у зверя что-то шевелится, та самая блядская ошибка, невыжигаемая, не уничтожимая; не вырезать, не сжечь, не выжечь кислотой, химией, злобой, ядом, ненавистью… Лишь со смертью. Его или своей.

Но это новое, неизведанное, непонятное для него, для, блядь, матерого ублюдка, который перепробовал всё, везде и со всеми! И, сука, пиздец какое непонятное, но мальчишку это непонятное требует, до жизнеобеспечения. Белоснежного, твою ж мать, хочется: тело, жизнь, кровь, душу, эмоции, слова, взгляды. Блядь! Всего его!

Несдержанное шипение, потому что Фрост виноват — вот эта сука с белыми, пиздец какими мягкими, волосами! Сука, которая блядь вгрызлась внутрь. Сука!

Он кусает мальчишку за плечо в отместку за то, что творится у самого внутри, наверняка чтобы остался след от зубов, но парень лишь изящно выгибается, вскрикивает, и поддается под грубую ласку.

Языком по белоснежной шее, по плечу, где съехала толстовка, сжимая в кулаке член мальчишки, так, чтобы не кончил раньше времени — не разрешали, и почти ядовито хищно усмехаясь пока он не видит. Потому что растяжки достаточно, по мнению Ужаса, потому через секунду он вытаскивает пальцы и спешно расстегивает собственные брюки, с лязгом массивной бляхи ремня, и приставляя головку к растянутому пульсирующему входу, закрывая белоснежному рукой рот, и сразу резко входя наполовину.

Крик почти не уменьшается в ладони жестко прижатой к губам, и Блэку пиздец как это нравится. Нравятся его крики, стоны, всхлипы.

Но больше, когда загнанно умоляет, когда смотрит в глаза и тянется за поцелуем, когда откидывает голову и позволяет прихватить за горло.

Провести носом по волосам на затылке, вдыхая едва мятно-карамельный аромат, укусив слегка за холку, но не давая хнычущему чертёнышу насадиться до конца, удерживать за бедро, медленно поддаваясь назад, но лишь для того, чтобы сорваться окончательно, с силой толкаясь вперед, до основания входя в сжимающегося мальчишку, сильнее прижимая руку к его рту и глуша громкий вскрик, чувствуя, как дрожь не то от боли, не то от удовольствия проходится по хрупкому телу.

Просто брать сразу, срываясь на жесткий ритм, глубоко и с силой засаживая, покусывая с засосами за шею, не останавливаясь и не давая возможности пошевелиться. Без ласки, без слов, молча, лишь два раза рыкнув на непослушного белоснежного, поощряя только то, как мальчишка голодно выгибается, подставляясь и подмахивая, скуля в ладонь.

Сволочь! Блядь такая… Вывел все же! Всё он виноват! Сученыш!.. Идеальный… гибкий, изящный. Его. Лишь его. Кровавое марево жажды улетучивается, сменяется другим, более жадным, неумолимым, мощным, тем, что зовется присвоением — полным обладанием, властью, пленом…

Выебет и наручниками к стене, каждую ночь и почти каждый день владея, беря нежное глупое существо, если это существо только посмеет теперь съебаться. Не позволит, разъебет детское сознание, но не позволит: психику на себя посадит, под контроль, под седативные, под…

Ужас взбешенно рычит, до конца не понимая, что с ним, ебанный твой рот, происходит, но берет эмоции под контроль, скидывает пелену желания с сознания, понимая и осознавая что нахуй такое, что всё уже под контролем, всё в его норме. Статика.

И он — белоснежный — здесь, он его, он никуда ни за что не уйдет. Сам не уйдет, молить будет, либо убить сразу же… Убить? Отдать смерти? Хуй ей и всему мирозданию!

А пелена кровавого марева проходит полностью, смываясь легким успокоением и такими жалобными приглушенными криками белоснежного бессмертного.

И Джек, такой влажный от испарины, горячий, судорожно скребущий обшарпанную стену, загоняя частички штукатурки себе под ногти и позволяющий себя брать долго и грубо, несмело поддаваясь под болезненные толчки и умоляя стонами не останавливаться, откровенно отдающийся и едва подмахивающий, дрожащий, идеальный.

Рык на ухо, и рука с члена перемещается вверх, под толстовку, оглаживая грудь, задевая, оттягивая сосок, пока поцелуями по шее, под свою же усмешку и скулеж мальчишки, и вновь скользя вниз, на впалый напряженный живот, ещё ниже, так, что через полминуты по пустому подъезду прокатывается ничем не заглушаемый громкий вскрик взахлеб, эхом отдающийся от некогда белых стен. Питч хищно ухмыляется, отнимает влажную ладонь от губ парня и перемещает на горло, но пока просто удерживая, не сжимая серьезно.

И Джек прогибается сильнее, всхлипывает, шепчет теперь нечленораздельно, задыхается, тихо матерясь, и сходит с ума от того, что происходит. И правильно, пусть сходит, ему полезно, ему необходимо, сам напрашивался утром, так какого хуя отказывать белоснежной погибели?..

Были ещё дела на вечер? Похуй, всё уже похуй, Фрост ведь…

Пизда контролю вновь.

Сжать руку на шее белоснежного сильнее, жестче двигаясь в нём, и большим пальцем проезжаясь по истекающей смазкой головке, доводя мальчишку до загнанного сорванного крика, похожего на сип. Умница, так и нужно. И вместо того, чтобы зажаться от боли, от грубых более быстрых движений, Джек лишь поддается, расслабляется, дает себя драть, жмурясь от удовольствия. Блядь…

Но мальчишеская выдержка не длится дольше десяти минут: вымокший, доведенный с двух сторон, загнанный и дуреющий от удовольствия и боли, Джек бурно кончает на грязную стену с жалобным криком, отдающимся по всем этажам.

И он тоже хорош, не выдерживает вожделенной дрожи юношеского тела и того, насколько сжимается белоснежный, кончает следом глубоко в него, и с последним блядским контролем сознания, дабы тупо не причинить настоящего вреда и боли Джеку, не сжимая горло до хруста трахеи. А парнишка дышит загнано, громко, и не падает лишь благодаря крепкому перехвату поперек груди, едва лишь оперившись трясущимися руками о стену.

Джек задыхается, дышит через раз, ощущая, как вымокла его толстовка, как он весь дрожит и как осторожными полуукусами полупоцелуями проходятся по его шее и по правой части плеча. Садист, блядь, идеальный. Но улыбка у Джека охуенно довольная, почти бешенная.

— И что это было? — задыхающимся охрипшим голосом интересуется парень, смаргивая поплывший вид стен и половину пола, блядь ну вот какого…

Вместо ответа Ужас лишь фыркает, нейтрально, даже понимающе, прижимаясь к подростку вплотную, отчасти наваливаясь сверху, лишь руку выставляет так же как Джек — к стене, чтобы парнишка полностью не свалился. И пускай Фросту сейчас кажется, что хищник просто прижимается лбом к его затылку, но на факте Блэк незаметно целует мальчишку в волосы, на миг прикрывая глаза, вдыхая запах мятной карамели и переводя дух. И внутри буря успокаивается, как сука по ебанному волшебству, оседая острыми песчинками вокруг урчащего довольного зверя. Сорваться. Ему. Вот так просто. Из-за того, что кто-то посмел коснуться, даже обратить внимание на… Блядь. Сорваться дважды…

Он цинично усмехается самому себе.

Клиника, ебись оно всё по параллели.

Нет, не клиника, не психиатрия и даже не морг, а тотальная преисподняя, блядь! Всё же переступив грань разумного и даже смертного.

Новый уровень для Ужаса 604. Какое, сука, охуительное продвижение по службе! Циничное, сарказмом… иронизированное, но только в мыслях. И вовсе неважно. Не приоритетно.

И прежде, чем Фрост вновь открывает рот, пытаясь вызнать, Питч обрывает в приказном порядке:

— Домой, блядь, живо!

И мальчишка не спорит, вяло кивнув и закусив губу, чтобы не было видно мимолетной довольной улыбки. Бойтесь, блядь, своих утренних желаний. Они имеют хуевое свойство сбываться после обеда.

А после спешного приведения себя в порядок, через несколько пролетов вверх, и как только открывается дверь, вровень и рот Фроста, чтобы спросить какого хуя и по какому случаю, мальчишку нетерпеливо толкают вперед. И так удачно он чуть не сваливается на стол, но в последний момент успевает, опираясь руками о столешницу и с невинно-соблазнительным видом оборачивается к мужчине.

Как раз идеально.

Питч проходится по белоснежному оценивающим жадным взглядом, скрывает от мальчишки хитроебистую похабную ухмылку и захлопывает позади себя дверь, стабильно закрывая на ключ.

И тем же временем, на другом конце города, только что срочно доставленный эксперт-профайлер из 832, спешно садится служебную машину, где уже его ждет низенький мужчина, обряженный в золотой костюм тройку, и красивая девушка, с разноцветными волосами и надменным взглядом аметистовых глаз.

Доктор психологических наук и по совместительству действующий агент-профайлер трясет кипой бумаг, которые не поместились в портфель и, пока машина трогается с места, воодушевленно говорит присутствующим самую важную для них фразу:

— Я знаю, как вычислить вашего Кромешного Ужаса! У нас появился стопроцентный график! Готовьте операцию по поимке…

Комментарий к Глава

XXXVIII

Подарочек, ибо у Лиса было время и чутка вдохновения закончить эту главушку. Надеюсь она вам понравится и скрасит мое отсутствие)

Чернильной психеи... – Имеется в виду то время, когда Питч только встречал Джека и влиял на него, спасал, “ставил мозги на место”, постепенно вернув желание и любопытство жить, и сами эмоции, тем самым перекроив остатки его грязной/черной души(как думает сам Фрост).

====== Глава XXXIX ======

— Итак, уважаемые, прощу — рассаживайтесь! — возбужденный голос молодого мужчины раздается с середины затемненного помещения.

Скрип отодвигаемых стульев за овальным длинным столом, и каждый усаживается под тихое шуршание включенного кондиционера, а на проекторном экране, во всю противоположную стену, появляются снимки со старых и новых мест преступлении, непонятные многим пока что графики и даты из детальных отсчетов и пронумерованные списки жертв.

— У нас… — начинает привезенный эксперт, — У меня, по первой, есть неопровержимые доказательства и план того, как и по какой схеме возможно поймать этого садиста!..

…Хищник дергает к себе этого несносного мальчишку, валит на расчищенный стол, нетерпеливо, с довольной ухмылкой победителя, и под шипящие подъебы Фроста рвет с него белую рубашку: свою же, черт возьми, рубашку, которую этот херов умник неизвестно где откопал.

— Твою ж, Блэк!.. — матерится распаленный пацаненыш, копирует усмешку своего мужчины и тут же протестующее стонет на звук рвущейся с него ткани, — Но тебе ж, блядь, идет, сука ты охуенная!.. Так какого черта?

Ответом лишь пуговицы прозрачной россыпью отскакивают на стол и падают на пол, под нетерпеливый рык Ужаса.

— Нахера вообще ты её нашел и надел? Думал, уже все выкинул… — почти шепотом, но Джек же — сука — хорош, Джек блядина, извивающаяся под его касаниями, и оставить мальчишку без нового укуса на предплечье совсем не хочется, потому Питч прерывает глупые слова, да и нехуй продолжать эту тему.

— Запах… — задыхаясь от желанной боли и новой порции жара, — На ней твой… — Джек прерывается и захлебывается протяжным стоном, когда горячие ладони скользят по бокам на живот, оглаживают поцарапанную кожу.

— Мерзавец, — довольное, словно в награду сказанное, сегодня этот смертник заслужил поощрение.

— У тебя, сволочь, учу…

На последнее Фроста затыкают: до исступления жадно возобновляя острый поцелуй, и слышится лишь сбитое дыхание. А белый кусок ткани всё же срывается с мальчишки и откидывается за спину мужчины, и Блэк с хищной ухмылкой разводит нахаленышу ноги, помогая расстегивать собственные брюки…

Отдай мне себя вновь, белоснежная моя погибель…

— Каждый из вас заинтересован в данной операции! И да, это не очередные пустые переговоры и предположения, а вполне реальная схема! — агент нетерпеливо щелкает пультом, наведенным на экран, и каждому теперь видны первые истерзанные поломанные тела некогда матерых психопатов; психи–жертвы, которые потрясли город семь лет назад.

Слайды фотоотчетов криминалистов того времени начали сменяться, по хронологии заменяясь более новыми, ближе к нынешним годам, но всё же не уступая в зверстве, лишь превосходя. Были выбраны самые жестокие, изощренные, изуверские убийства, каждый случай — кровавая казнь, самосуд Ужаса над другими хищными рыбешками; от четырех, и до тринадцати убийств за сезон. Слайды сменялись, не останавливаясь, пока на широком экране не появились более свежие фото Шипа, Кукольника и Эстета.

Хера с два, естественно, каждому здесь хочется ворошить прошлое и уж тем более вспоминать «подвиги» Кромешного, но делать было нечего — рыбья кость у каждого в горле и в печени, если уж заговаривать об этом психопате. Но как ни странно тишину прерывает один из более взрывных и молодых детективов:

— Так, по вашим уверениям, мы действительно в этом сезоне сможем его выловить? — надежда так и проскальзывает в напряженном голосе Астера, хотя до кровавого месива на экране ему статично уже похуй в подкорке, но вопрос важен настолько, что он даже не обращает внимания на Фею, что зыркнула на него злющим угрожающим взглядом.

— Да, более чем, — уверенно кивает агент, — У вашего организованного психопата…

— Кхм… — покашливания и недовольное захлопывание папки раздается с самого затемненного участка длинного стола, оттуда, где сидит более пожилой коллега-специалист, некогда курировавший отряд Феи.

— Да, прошу прощения, — моментально поправляется привезенный эксперт, — У вашего организованного маньяка-садиста, психа… У него достаточно сложная схема построения убийств, выбор жертв — таких же потенциально опасных и неуравновешенных серийников, и нетипичный график сезона. Сначала мне казалось это не закономерностью, помимо гедонизма в Модус Операнди ничего не прослеживалось, однако…

Специалист из 802 вновь нацепляет очки и переключает на пульте жесткие кнопки, и на новом слайде показывается странный график, наложенный на дни и месяцы зафиксированных убийств конкретно Ужасом.

— Вот здесь, в самом начале третьего года его активности, идет явное несоответствие и отличие его летнего сезона от зимнего. Однако, если на линии графика и частоты убийств приложить его Модус Операнди, тип жертвы, время выслеживания и степень опасности оной, в смысле жертвы… И, к тому же, четкую учетность того, кого вырезать первым, то вполне все становится на свои места! И мы можемвычислить, как спад, так и подъем линий, в смысле кого и когда он убивает, что приводит к схеме, к самому плану. У него всегда есть план…

— Простите, док, — фыркает скептически Астер, — Но вы думаете, наши эксперты не накладывали эти графики на его дни и месяцы убийств до вас? Да это кажется первое, что было сделано. Классическая схема поимки на нем не работает.

— Верно, всё верно! Но вы не понимаете. Вы начинали с него, а нужно было начинать с тех, на кого он охотится…

…Изящество на грани божественной хрупкости — белоснежное, безумное, слишком бессмертное, извивается под ним… Такой гибкий, отзывчивый, чувственный на каждое прикосновение, Оверланд.

Хищник подавляет утробный рык, на грани оголенной ярости, ибо она — тварь — граничит с неконтролируемым собственничеством, и уже под кожей, уже не вывести, и, насладившись видом, наконец двигается, входя до конца в такого податливого и громкого мальчишку снова.

Медленно, почти смакуя, слизывая капли крови, выступившие на нижней губе беловолосого; сладкая — сладко-соленая, приторная почти, такая, что ни один афродизиак и эндорфинные стимуляторы рядом не валялись.

Но кровавый ошейник на хрупкой бледной шее смотрелся бы охуенней. Ещё один рывок под глухой жадный стон, так что Джек с хрустом в позвонках выгибается, как всегда слишком запредельно, вцепляясь правой рукой до побелевших костяшек в край стола, а левой начисто расцарапывая предплечье своему Ужасу… Но ему ведь можно, даже наоборот — поощряется.

И в глазах цвета графита напрямую читается такое развязное — Не останавливайся! Только не останавливайся! Не смей… Я сдохну без этого… без тебя!.. Прошу, Ужас… Прошу! Прошу!

И ему это нравится — льстит тому самому зверю внутри, потому мужчина охотно исполнит мольбы своего белоснежного, но перед этим:

— Я услышал тебя, — наклоняясь слегка и искушающим шелестом на ухо мальчишке, зная наверняка, что через секунду, когда до Джека дойдет, он будет выть в голос и молить уже нихуя ни одним взглядом, а вслух, на всю квартиру, настолько насколько позволяет севший голос…

— …Это то самое время, та система! — рьяно доказывающий свою правоту и заговорившийся специалист переводит дыхание, набирая в легкие как можно больше воздуха и щелкает ещё раз по пульту. Его десятый приведенный в пример график изменяется, с более новыми внесенными данными, и теперь резкие скачки вверх-вниз показаны более выровненными.

Собравшиеся берут минуту молчания, понимая, что эксперт действительно нашел некую связь, некую вполне оправданную схему, которую здешние не могли понять и составить столько лет, базируясь только на характере преступления самого Ужаса, а не тех, кого он убивал. Только почему? Сами дебилы или сторонний взгляд действительно свеж и опытен? Хуй пойми, но у каждого из присутствующих поднимается крохотная часть надежды. Может теперь да выгорит?

На последнем ярком графике все более-менее совпадает по данным и, действительно, у кровавых сезонов есть схема и четкий график. Если в 604 появился маньячина, которых крошит всех и доходит до своей третьей, максимум пятой, жертвы, Ужас его вырезает, точно подгадывая следующую мясорубку и вычисляя маньяка. И эта информация, поданная с такого взгляда, как для группы Феи, так и для отдельных спецов и профайлеров, означает лишь одно долгожданное…

— Скажите, Вильям, насколько ваш график верен в процентах и на каком промежутке времени вы это всё изучали? — дабы не дать напарникам и общим коллегам сойти с ума от облегчения, что в этом чертовом деле хоть какой–то просвет, Туоф берет на себя расспросы и перестраховку. Впрочем, блядь, как всегда.

— График верен на сто процентов, с учетом лишь погрешности в одну девятую тысячных…

— Это ясно всё, — резко перебивает девушка, тихо постукивая красными ноготками по стеклянной поверхности стола, — Но, если доверять вашему выстроенному графику, в основе которого, как я поняла, лежит проработка всех лет с учетом его нормы поведения, манеры убийств, и другими психопатами, которых он мочит, то, получается, Ужас непременно будет следовать и дальше по этой вот схеме и завершать свой сезон?

— Верно, капитан. Он должен напасть теперь в ближайшее время. И если мы возьмем тех, кто сейчас явно так красуется у вас на улицах — Троица из САБ, то субъект должен взять их на приманку сегодня, и вечером выйти на охоту. Место, думаю, я тоже смогу предсказать… Ибо мы базируемся на сегодняшнем преступлении самой Троицы, а их предсказать легче легкого…

…Вымучить мальчишку до потери сознания и узнать, где этот блядский рубеж до которого он ещё в сознании дойти? Почему и нет, твою ж мать!

Питч жестоко улыбается в поцелуй и на отьебись захлопывает крышку ноутбука, стоящего рядом на краю стола, закрывая со всеми закладками по нескольким психам, которых взял в обработку и сегодня хотел вплотную ими заняться… У обмудков сегодня ведь планируется пирушка.

К черту. Всё блядь к черту. Фрост важнее. Фрост хнычет, кусается… Фрост расцарапывает ему лопатки вновь до кровавых борозд и хочет ещё. Хочет большего, хочет вновь поцелуи и касания, хочет быть присвоенным… А потому нахуй Троицу, нахуй этих ебнутых, которых он выпотрошит в следующий раз.

Ведь Фрост всхлипывая, капризничает, хочет, мерзавец мелкий, жестче — подначивает на это, хочет в душ, вновь в кровавый душ, как в тот раз, и потому-то весь ебучий мир посылается Ужасом нахуй, обещая мальчишке горячие струи воды и укусы по всей спине…

— …В этом случае я связываюсь с вышестоящим руководством через полчаса, и по готовности мы начинаем операцию! Департамент даст на это разрешение, а наш спонсор, надеюсь, что убежденный вашими доводами, профессор, спонсирует лишние непредвиденные форс-мажоры, — Фея, почувствовав себя в родной стихии, и после ещё получасового обговора всех деталей, командует жестко, задавая темп и настроение каждому, кто здесь находится.

Она более не желает вдаваться в научные термины, подробности и пустые разговоры. Если у них за эти проклятые сутки есть шанс благодаря ебнутой Троице выловить Ужаса, то она незамедлительно им воспользуется, чтобы ей это, на блядство случая, не стоило.

Все присутствующие приходят в движение, как заводные, мать его, солдатики, как машины, только что спущенные с конвейера, как будто не сидели здесь пять минут назад и уныло не знали что делать.

Но сейчас ей до звезды, она просто отдает первые команды, посылает, конечно жаль, что не нахрен, этих двух детективов, дав им отдельное задание в штабе, а сама же надеется вырвать время и поговорить с командованием, и, конечно, с Сандерсеном. Даже если, черт дери этих экспертов, ничего не выйдет, ей нужны заверения, что её группа и она лично не пострадает и не попадет под раздачу, как это было с Шипом.

Вскоре в переговорной зале остается только приглашенный специалист, сворачивающий файлы, едва раздраженный тем, что его не дослушали до конца и сорвались с места, и седоволосый доктор психологии, тот самый по совместительству профайлер, который и консультировал группу Туоф всё это время. Немолодой мужчина спокойно собирает свои папки со стола, вдумчиво и аккуратно всё складывая, пока его коллега, приглашенный Вильям, хмурится, осматривая последний свой график, приведенный сегодня в пример.

— Надеюсь, мои сведения помогут, и его выловят, — обнадеживающе заявляет мужчина, впрочем, скорее всего он это говорит для самого себя и чтобы жужжание экрана и кондиционера не давило таким противным звуком. Противная для него недотишина.

— Думаете, коллега? Что ж… Надеюсь, — доктор, постучав бумагами по столу, сложив их в аккуратную стопку, неспешно засовывает все в портфель, но при этом не переставая хмуриться и думать о сложившейся ситуации.

— Вас что-то не устраивает, Данно?

— Почему САВы, а не Правитель или Градиентник? — едва улыбнувшись собственным мыслям, пожилой профессор поворачивается к Вильяму, едва прищуриваясь, — Кстати говоря, что первый, что второй, потерялись, и от них уже больше недели никаких сведений и кровавых подробностей. Да и… Ужас в прошлой охоте не смог выловить Градиентника, а это значит, для него приоритетом в этом сезоне должен был стать он, учитывая его гедонизм и желание всегда брать вверх. Так сказать — кто на этой территории хозяин — царь и бог. Так почему, я вас спрашиваю, он должен сегодня заняться этой никчемной, частично неорганизованной Троицей, если есть рыбы покрупнее? Кромешный Ужас 604 — Элита. Он не мелочится на сошек, которые толком и трупы-то разрезать не умеют.

Молодой специалист же лишь пожимает плечами на это высказывание, думает только о том, что график у него верный, и сконфужено попрощавшись со странным старшим коллегой, спешно покидает переговорную, желая найти командира операции и лично ей рассказать ещё пару предположений о том, где сделать более лучшие ловушки, в которые наверняка попадутся эти психи. Ведь, если выгорит, то его престиж, как профайлера, возрастет в разы, и можно будет не переживать о заработке на ближайшие пару лет.

А профессор психологии остается также дособирать свои документы и отчеты, анализы и сводки, аккуратно и неспешно складывая все дальше, и слушая шум кондиционера в переговорной сумрачной зале. Он сам сейчас мрачнее тучи, и считает, что сегодня, конечно, должно произойти что-то грандиозное, но в пользу ли добра? В их ли пользу? Что может выкинуть ещё этот зверь, который в последнее время ведет себя не так, как всегда. Не типично его натуре, не типично Модус Операнди, не типично для… Для того, кто любит власть и жестокость.

Кинув усталый взгляд на одну из выпавших из отсчета фотографий с разорванными телами, пожилой мужчина хмурит брови и на лбу пролегает толстая морщина задумчивости.

— Кто тебя так меняет, Кромешный?..

— Твою ж мать, Питч! Разъебем ещё и кровать, и сам будешь доставать новую! — Джек устало рявкает, хотя больше похоже на неудачный мявк ебанутого котенка, и вновь откидывает голову на жесткое подобие паркета, чувствуя как по полу дует.

— Не разъебем… — Блэк по-свойски ерошит влажные волосы мальчишки и скидывает с себя прилипший к телу кусок простыни, такой же влажной, как и все постельное белье. Твою. Сука. Мать.

По полу действительно тянет пыльным сквозняком, солнце медленно садится, заливая комнату оранжевой теплотой, а Фросту, ровно, как и Блэку, на это похуй, и они успокаиваются в обоюдном безмолвии — вечерней тишине, которая спустилась на квартиру, лишь слышно шумное ещё не восстановившееся дыхание подростка, и едва слышное почти не сбившееся мужчины.

Джек через какие-то проклятые минуты, наконец, может хоть чутка шевелиться, и ведет плечом, снова морщится… Блядь.

Наебнуться с кровати.

Запутаться в простыне.

Не понять за всепоглощающим удовольствием, что удобная кроватка осталась где-то наверху.

Фрост закусывает губу, дабы не заржать уже в голос от всего ебанутства ситуации, но тут же болезненно морщится. Опять, сволочь любимая, прокусил.

— Сука… Снова это сделал. Прокусил… — шипит недовольно Джек, хотя больше его волнует синяк, который, скорее всего, будет на левом бедре после приземление на пол. Простынь-то тонкая, никак не спасла.

«Нет, вы просто в ней запутались! И кой же невьебический пиздец!»

— Она вкусная… — нагло так и даже не пытаясь скрыть истинного, ложно оправдывается Питч, хотя изумленный выдох и маты Фроста его правда забавляют сейчас.

— Блядь. Какой же ты псих неуравновешенный! — Джек шипит это лишь ради того, чтобы скрыть участившийся ритм чертового сердца и свое, такое же чертово, смущение.

«Ну, приплыли! Теперь у тебя, Оверланд, ёкает каждый раз, когда этот Ужас говорит тебе хоть что-то положительное и касающееся принадлежности, да?»

— Сам выбрал, — вяло огрызается Блэк.

— Вот сам сейчас же и тебя попробую! — с дуру так фыркает Джек.

— Не стоит, подсядешь, — ухмыляется сопящему подростку мужчина, но вовсе не ожидает, что мальчишка на это хоть что-то разумное ответит. Но этот бляденыш удивляет, впрочем, как и всегда.

— Бляяять… — стоном тянет Джек и резко зажмуривается, задыхается, потому что этот хриплый голос, именно эти слова. Да он же, он же… — Питч, я уже…

— Заткнись! — жестко обрывая, потому что вовсе не хочется слышать следующее.

— Я уже на тебя подсел… Пиздец как. Полностью. Навсег…

— Сука! — злой рык, и Ужас оказывается над ним, грубо подминая под себя, вжимая своим телом мальчишку в пол и коленом разводя стройные худые ноги. Этого разговора больше не будет, ровно, как и Фросту нехуй осознавать то, что пытался сказать.

Питч едва ли усмехается, смотря в потемневшие от возбуждения глаза Джека, и медленно склоняется ниже.

Вновь по бессчетному кругу, да? Вновь в пепелище? И сученыш, судя по всему, вообще рехнулся, нихуя не думает, что говорит. Кому говорит. Но идеальная тишина и затаенное дыхание обоих рушится, осыпаясь несдержанным гортанным стоном белоснежного…

…Пять групп рассредоточиваются по опустевшим складам, являющимися элитными заброшками и территориями для частных давно забытых клубов: частично такие места и используются для того, чтобы всякие подонки промышляли несанкционированные бои, проституцию и подпольные аукционы. Некоторые же склады, по допросу сидящих до казни в строгих изоляторах серийников, использовались ранее для пыток, издевательств над жертвами или тупо сброски трупов. И теперь, по тому же графику Вильяма, боевые группы рассредоточились на данных точках, готовясь к операции перехвата. Также на эти сутки были взяты под наблюдение самые людные и значимые охранные здания города, последнее лишь перестраховка, но нужная, ведь Ужас любит повыебываться.

Группы перехвата и быстрого реагирования, спецотряды наемников и контрактников, которых по такому случаю подключила Фея, и новые, ещё пока не открытые официально властями, камеры слежения, уже начали свою работу. План разрабатывался и дорабатывался не один день, но сегодняшние двадцать четыре часа ключевые для отдела и Департамента в целом. Потому каждый сейчас был на нервах, но надеялся на хренов везучий случай и странный график эксперта. И даже если они не поймают его, то, как минимум, засекут с камер.

— Передаю по первому каналу связи… Прием! Всё чисто. Периметр от Централа А7 и до первой линии С10 в зоне обзора. Начинаем операцию. Прием!

— Это база. Прием! Принято. Начинайте, — коротко, но четко отвечает девушка, одновременно наблюдая за тремя самыми значимыми местами и связываясь по рации с третьей группой.

— Прекрасно… — тихо выдохнув, Вильям ещё ближе пододвигает низенький стульчик к мониторам, впиваясь взглядом на пустые склады и улицы. Он, так же как и остальные в наблюдательном фургоне, нервно-всклокоченный и прибывает в опасном предвкушении скорой поимки хоть кого-то.

Все из группы Феи сейчас следят за всем, пока ещё мало происходящим, что виднеется на десятке мониторов. В штабе, в комнате отдачи команд, где остались на подстраховке Норт и Банниманд, тоже блядское напряжение и ожидание; им остается контроль групп спецов и пара запасных планов, если что-то пойдет не так. Но детективы уверены, пусть и не на сто процентов, но на сучьи семьдесят верняк — они поймают этого ублюдка…

…У них свет от тусклой лампочки в холодильнике, на блядство из-за неприкрытой дверцы, разгром на столе, где выжили лишь ноуты, и большая половина тряпья и белья разбросаны по полу двух комнат. А из окна сквозит прохладой — сыростью и пылью, той самой штукатуркой известняковой, и ветер кажется прохладным, совсем влажным и пробирающим, но для них пиздец как жарко.

Ебучая жаркая ночка, и он впервые доволен тем, что делает, похерив всё нахуй.

Языком по бедру Джека, там где алеет синяк, под мальчишеский тихий всхлип, но не давая того, что так хочет, лишь нависая над, ловя бешеный серебристый взгляд, столь непонятный, но охуенно правильный, затыкая поцелуем и наконец резко поддаваясь бедрами вперед, так, что Джека выламывает на кровати и он кричит, забыв, как дышать.

Приглушенные отборные маты срывающиеся с покусанных сухих губ мальчишки, но Ужасу в довольство это слышать, он лишь толкается глубже, задевая намеренно простату, медленно, но жестко, и вцепляется зубами в гортань, едва выше кадыка, не прокусывая до крови, но с нажимом сжимая зубы, четко этим приказывая белоснежному не двигаться.

— Да-а… — шипяще, едва отрываясь, в миллиметрах от красной истерзанной кожи, как истинный зверь перед тем, как перегрызть жертве глотку, — Тебе дозволено лишь умолять… Кричать, стонать… Просить меня…

— Пожалуйста!..

— Остановиться? — шипит сексуально Питч, действительно останавливаясь под долгожданный вой мальчишки. Это пиздец как охуенно — терзать, не давать, а после срываться на белоснежном по полной.

— Двигайся же! Черт возьми!.. — Джек шкребет пальцами по простыне, скулит в голос, сильнее вжимаясь затылком в подушку и предоставляя горло на растерзание своему любимому, но шевелиться действительно не получается и он позорно, по девчачьи, всхлипывает от эмоций и ощущений.

— Нет, мелочь, неправильно, — демонически ухмыляясь и зубами едва прикусывая вновь.

— Сука! Тварь! Садист! Блядина!.. — взрывается Джек, — Домин… доминант… Хищник… — но выдыхается под конец, чувствуя, как сердце загнано разьебывает к хуям грудную клетку.

— Верно, но слова не те, — ещё усмешка, горячим мазком языка по страдальному горлу, от чего мальчишку прошибает мелкой дрожью.

— Прошу, пожалуйста!.. — не выдерживает Джек в конец, вскидываясь и хныча, — Умоляю! Возьми… — беловолосый метается, матерится едва слышно, облизывая судорожно губы, и с мольбой заглядывает в золотые горящие глаза, — Ужас! Ужас, сука ты проклятая!.. Питч… Питч, возьми меня… присвой!

— Правильно, — хриплое и довольное, перед тем как выйти из податливого нежного тела и быстро перевернуть мальчишку на живот.

И Джек моментально понимает, несдержанно стонет, вставая на колени и ложась грудью на подушку, закусывая уголок мокрой мягкости и тут же взвыв от вспышки выжигающего удовольствия и боли, когда в него жестко входят вновь.

Ебическая сила, Фрост опять ебнет сознание к утру, но похуй. Уже полностью. Он хочет этого. Он знает, в чьих руках потеряет сознание. Знает, кто его укроет, обнимет, кто…

Джек задыхается, давится хриплым стоном и забывает, забывает всё…

— Почему? Почему ваш долбоебический график не сработал? Как такое могло произойти?

Она бесится, она в ярости. А город в ахуе. Все в ахуе.

А седоволосый доктор сидит в стороне ото всех и нервно теребит платок для протирания очков, мрачный, подавленный. Все подавленные. Орет только Фея. Отдувается за всех, за всех остальных выплескивает негодование, гнев, разочарование и страх. Страх сука, вот что ещё не дает никому здесь перегрызться. Потому что это нетипично. И без графика понятно, что нереально.

Ничего! Ничего не помогло! Ничего не было! Город проснулся, Троица показала всем хуй, кровавый такой выложила, на подмостках старого центра безопасности в С17, где они, ебланы, даже камеры не ставили, и удалилась на передышку, а его не было…

Он даже, даже… Туоф пытается успокоиться, но нихуяж сука не может, её трясет, и даже водка с джином вряд ли её сейчас спасут.

— Так какого хуя, я блядь вас спрашиваю, мудаки ебучие, нам теперь делать? А знаете в чем прикол? Не в срыве операции, не в потраченных ресурсах, бабле и времени, а в том, что пиздец нам! Пиздец городу и пиздец всему, над чем мы работали столько времени! Потому что наша общая охуенно какая любимая сука, — Фея указывает на фото жертв Ужаса на экране, — Не вышла на прогулку. Его не было! Мы проебали его! Троица выебала С17, а ебанудский Ужас не выебал их! Либо всё, пиздец, он сменил стиль и нахуй всё коту под яйца! Гребанные месяцы и годы разработки и собирание материалов по частицам, суки вы ебучие!

Она бесится, она стучит звонко каблуками, расхаживая по кафельным плитам взад-вперед и нихуя ни на кого не смотрит. Хватило ей первобытного ахуя в глазах этого самого Вильяма, когда к утру он понял, что график обвалился, и когда патрульные сообщили о кровавом месиве в С17. Ебланаты они, вот кто. Но ей действительно сейчас хуево и страшно, и хуй пойми что делать дальше…

...Ужас довольно вцепляется зубами Джеку в ключицу, и после сразу же целует, медленно и с удовольствием, проходясь по сладкому ротику, задевая небо, посасывая прохладный юркий язычок, такой охуенно сладкий, и вновь усаживает мальчишку на стол.

Блэка не ебет, что там в блоке новостей, он не обращает внимание на едва слышные утренние сводки, он херит свой сезон на корню и прямо здесь, посылая нахуй все графики, списки, Троицу, которая гуляет уже слишком долго…

Джек лучше. С Джеком охуенно. Джек податливый, всё ещё сонный, потому что проснулся пятнадцать минут назад, а спал всего ничего — три часа, Джек сладкий, потому что первое, что сделал — поперся голый к холодильнику и вытащив ананасовый сок сразу приговорил целую банку, жадно и не замечая насколько пиздец сексуально, и эти блядские три капельки, что сорвались с губ на подбородок и на грудь, покрытую царапинами, укусами и засосами, а сезону пришла моментально пизда, потому что…

Блядь, Оверланд может, и то насколько охуенный, сексуальный, и этот его не до конца осознанный взгляд, с легкой поволокой невинности и в тоже время невьебенной похоти.

Сгрести в охапку и зажать у холодильника по первой, а после и сюда, ближе к опоре, проверенной.

Питч ухмыляется в поцелуй и скользит ладонями по бедрам мальчишки, слушая несдержанный капризный всхлип.

— Хочешь? — хрипло и нетерпеливо, перед тем, как уложить это несопротивляющееся бессмертие на гладкую поверхность и жестко оттрахать пару раз.

— Твою ж мать, Питч… Да! Да… — Джек прикрывает вновь от чего-то слезящиеся глаза и медленно отклоняется назад сам, ложась на стол и с закушенной губой разводя ноги шире.

Быстрый взгляд на ноут, но так, что Джек даже не понимает этого, и Ужас усмехается, посылая нахуй ебнутую Троицу. Пусть пока веселятся. 604 будет шокирован, а он едва ли подмоет свою репутацию пунктуального ублюдка и твари.

Белоснежная погибель ведь умоляет, хнычет, капризничает, нагло соблазняя, а значит, отказать он не может. Уже не может. Теперь не может. Не может и нахуй не хочет. Не хочет больше ему отказывать.

Где-то на задворках вертится шипящее — Трахаетесь хлеще кроликов. И, блядь, он тебе в сыновья годится!

Но ему похуй абсолютно, а Джек умело отвлекает от тупых рассуждений: капризно стонет, хнычет, пытается сжаться и уйти от прикосновений. Специально, блядина такая, всхлипывает и дразнит, сводя вновь ноги вместе, всё блядь для того, чтобы вывести на ярость. Но раз кое-кому так хочется…

— Этого не может быть! Этого просто не может быть! — рвет волосы на голове Вильям и по двадцатому кругу гоняет графики на экране. Уже второй день блядь он так делает, а толку ноль.

— А представьте себе, что может, твою мать! — огрызается Туоф, отпивая из фляжки, которую вчера временно конфисковала у пронырливого Норта. Хороший вискарь, и похуй, что она на службе. Она даже думает, что если так пойдет и дальше, то скоро в переговорную смело доставят ящик водки, и все ухуярятся в хламину. Так, чисто для спасения психики и нервов. Эта нервотрепка доканывает даже их, бывалых и матерых сук.

— Но… Но по всем графикам, по всем вычетам! Эта система не давала сбоя! Я проверял её на наших психопатах и она сработала. Да, даже Троица она…

— Да-а-а, Троица повеселилась! Тройное убийство, расчлененка, изнасилование, пытки и кислота! Да твою мать! А Ужас… — Фея замолкает лишь потому, что добавлять не хочет, ну и вновь прикладывается к прохладному железному горлышку. Охуенный вискарь, надо всё же спросить у Ника, в каком хранилище вещь-доков спизданул.

Шокированное состояние каждого присутствующего дает понять, насколько всех выбила из колеи позавчерашняя ночь, и произошедшие на окраине С17 убийства. Словно плевок, только не от того, кого все и каждый здесь присутствующий ожидал, а от обмудков, которых, по ебучему стечению обстоятельств, тоже не вырезали.

— Так, сейчас собираем закрытое совещание, — строго и более громче начинает Туф, дабы унылые и злые присутствующие немного отвлеклись, — Здесь и только с внутренним составом. И четко, по ебучей секунде прорабатываем, где мы лоханулись и почему эта тварь не вышла на охоту. Принимаются даже самые ебанутые предположения и догадки. Профайлеры остаются и помогают. И мне похуй, что у вас что-то не сходится! Я через два часа должна предоставить Депу развернутый отсчет и главное объяснение того, почему блядь сезон оборвался вот так… Сука, не дай гребанная пиздострадальная вселенная, он действительно ушел на дно и это был последний сезон!..

…Джек слегка хмурится, медленно дочитывая. Он так нахальски наголо лежит поперек кровати, нагло задрав ноги вверх и облокачивая их на стену, голову же удобно устроив на бедре Блэка, равносильно раздетого, даром, что простынь едва прикрывает. Блэка, который облокотившись о спинку кровати, полулежа занят сейчас пиздец важным и молчаливым: чистит свои чертовы ножи и несколько деталей от пистолета, которые разложены на табурете, что приставлен к кровати.

— Я не понимаю… — фыркает Фрост, поведя плечами и отрываясь от текста в планшете, который держит в руках.

— Чего? — не поднимая глаз на мальчишку, да, впрочем, даже не заморачиваясь на него молчащего, всё же нехотя спрашивает мужчина.

— Почему они настолько…

— Тупы, что не отличают ублюдков на улицах от тех, кто работает на индивидуальность, типа — серийников-психов? — предполагает Блэк, косо усмехаясь.

— Ну-у… — тянет Джек задумчиво, — Здесь написано, что по докладу некого доктора Эн, потенциальные убийцы в любой среде не будут отличаться друг от друга, и на то они и убийцы, что…

 — Бред, больной и опровержимый, — неоспоримо и холодно, но даже не отвлекаясь от проработки мелких деталей, — Любой потенциальный различается, и те кто на улицах в сотни раз рознятся с психопатами, которых заводят месиво и мучения тушек людей, которых они подвешивают на крючки в своих норах. Равносильно иерархия в природе тому пример. Шакалы не будут ровней, скажем, льву или тигру. А если, как говорится в этой уебищной статье, сменить ареал и структуру обитания, то равно нихуя не выйдет. Климат и среда Бывшей Африки пиздец как разнится с той же океанской средой, но даже на дне есть рыбешки, планктон и киты, жрущие всё это, а есть стаи хищников или одни одиночки, которые жрут китов или таких же хищников. Потому статья — хуйня. Социум это та же природа. А с приходом этого шизоидного века ещё и дикая, ебанутая.

— Да, так-то оно так. Окей. Но почему? В смысле… Почему эти дебилы не замечают этой разницы, ведь это слишком очевидно! Да и не может научный институт писать такую хуйню, только потому, что семьдесят процентов 604 одни дигранты… — Джек откидывает планшет и разворачивается полностью к сосредоточенному мужчине, — …Питч? Питч!..

— Блядь, Джек! Не лезь сука! — рявкает несдержанно мужчина, как только мальчишка порывается к нему ближе, одним взглядом пытаясь прожечь в придурочном смертнике дыру.

— Но…

— Я работаю с раствором серной кислоты, дебила кусок! Шевельнешься, подползешь ближе и, наверняка, эта хуйня будет на тебе, учитывая какое ты пиздец везучее существо! Хочешь подпортить свою идеальную кожицу? Или решил меня в маньяки-косметологи записать, придурок?!

— А ты этому дашь совершиться? — Фрост даже не скрывает полуулыбку, смотря прямо в желтые глаза хищника, и прекрасно видит в них ответ; чтобы сейчас Питч не сказал, Джек видит, что, блядь, конечно же Ужас не даст такому совершиться.

— Ложись обратно, — кивок головы, указывая, и мальчишка, на, сука, странность, слушается, хотя и не скрывает своей блядской довольной полуулыбки. Питч хочет подавить усталый вздох, конечно же прекрасно поняв, что проебался и Джек всё понял, но уже просто спускает на тормозах, тяжело вздыхая и вновь приступая к детальной чистке своего оружия.

— Ты ведь… не используешь пистолеты, — тишина надоедает, и пока Джек ищет новую, более интересную статью, задает интересующее. Вдруг всё ещё добрый дядя Ужас ответит и на этот вопрос.

— Перестраховка.

— Но ты не берешь их на свои… гм… вылазки, — тупо настаивает Джек, и ведь блядь прав же.

— Тебя это не касается.

— Уверен? — подначивает Джек, всё же теперь пытаясь скрыть довольную усмешку.

— Глотку перережу… — угрожающее, но даже не поднимая тона.

— В который раз за всё это время?

— В контрольный! — начинает терять терпение Блэк, — Находи статью и задавай свои тупые вопросы дальше, и не отвлекай хуйней, Фрост.

— Как скажешь, Ужас мой… — довольно всё же лыбится Джек.

Целая гребаная неделя отдыха или даже больше. И город в немом ахуе, эксперты паникуют, Деп рвет волосы на чужих и своих хуях… Сводки не проверены, САВы на свободе, обливают кислотой новых мучеников, а ему абсолютно, до выбеленной грани, похуй.

Питч просыпается лениво, вовсе нехотя, что почти редкость, неохота совсем и уже после зенита. Он обнимает белоснежного со спины, почти навалившись на него всем телом, но Джек в таком отрубе, что ему фиолетово, и он едва слышно сопит в своем девятом сне. Мужчина ли недовольно фыркнув, но позволяя себе зарыться носом в белоснежные волосы на затылке и прижать левой рукой за пояс мальчишку ближе к себе, почти подминая под себя собственнически.

Где-то там за окнами, за плитами бетона, новая жара, каленый воздух и выедающая жизнь тишина. Город замер, плавится под раскаленными лучами и миражи, которые появляются на желто-серых улицах А7. А Север и вовсе белоснежный, словно кипящий все из-за того же воздуха, и тишина накрывает пологом вымершего.

Но ему пиздец как приятно: кондиционер справляется, ноуты в спящих режимах заткнулись и молчат, и он уже как дня четыре назад вырубил оповещения. И мальчишка под ним не шевелится капризно, лишь грудная клетка вздымается размеренно и стучит, чутка быстрее нормы, сердце.

Это то, что может приесться — слишком желанное, — маячит жалящая мысль. Да. Естественно он блядь это знает, понимает, что такое время дико для него, но и не может отказаться от этой тишины вокруг, проклятого покоя внутри и жизни в его руках. Не хочет.

Это то, что может сожрать живьем. Только похуй уже настолько, что Ужас лишь приглушенно довольно урчит в волосы Джека, и вновь прикрывает глаза, даже не желая думать, охотно проваливаясь в дрему.

Скрип пола в подъездном коридоре, раздавшийся в следующую минуту, сгоняет любой намек на расслабленное состояние и дрему. Глаза хищника распахиваются, являя ядовитый золотой взгляд, который мгновенно переводится на входную дверь. Запасной нож, всегда прикрепленный с края кровати, оказывается в руке почти мгновенно, притом Питч даже не меняет своего положения, лишь приглушенно рычит, сильнее обнимая мальчишку. Его никто не найдет, не тронет. Он лишь его!

Но ещё один скрип, и по звуку это всё же коридор выше — на следующем этаже. Значит, наконец очухался выживший из ума нарик, который уже как пару лет порой возвращается сюда. Безобидный овощ, и все в норме, угрозы вроде нет; Ужас едва ли расслабляется, оценивая ситуацию, но рукоятку на ноже сжимает так же выверено крепко; прислушиваясь, по звуку прослеживая, что безмозглое существо бредет в конец коридора, забираясь в свою угловую квартирку. Едва слышно скрипит чужая дверь, хлопает. Наступает вновь тишина. Всё в норме ведь.

Только хуй там для него, и теперь фактор присутствия этого ебанутого, что устраивал годами, сейчас нихуя не устраивает. Джек едва шевелится во сне и тяжело вздыхает, и внимание мгновенно переводится на него. Инстинкты оголяются, являя острую необоснованную ярость, поднявшуюся изнутри за считанные секунды.

Ночью стоит вымотать этого белоснежного по полной, чтобы вырубился и проспал до самого утра. А недоугроза навсегда исчезнет из этого дома, больше не мешая своим присутствием.

С какого хуя он покусится на безобидного овоща и заберет его жизнь, Питч не анализирует, даже запрещает, лишь зверь внутри приказывает и скребет когтями злобно, не желая, чтоб такие индивиды даже приблизительно пытались быть рядом. Ведь здесь блядский беловолосый Рагнарёк.

Перспектива где-то шароебиться с Джеком после этого ощущения внутри отпадает начисто, пока мозг ещё соображает, ибо тогда он нахуй перережет каждого, кто просто попытается попасть в радиус трех метров от Фроста.

Ну, что ж, пиздец. Приплыли.

Только на данном этапе хищник лишь забивает на всё это. Он нехотя тревожит, наконец, мальчишку, заставляя его перелечь, почти перекидывая безвольное тельце к стенке, на свое место, сам же ложась теперь с краю. И заново закрыв собой Фроста, Ужас проваливается в тихую дрему. Так-то лучше. Нож всё же прячется под подушкой, ибо нехуй.

Комментарий к Глава

XXXIX

Приветствую всех моих дорогих читателей, и официально Лис вернулся!) Прода, как всегда по классике – через 7-10 дней.

Наслаждаемся последней ламповой главушкой, мои дорогие Кошмарики. После пойдет сааамое стекольное и вкусное, Лис обещает.

====== Глава XL ======

Как? Какого черта и как так произошло?

Тело немеет, отказывается его слушать, а в ушах нарастает блядский звон, острый, тонкий, с каждой секундой словно разрывая барабанные перепонки. Он не может даже пошевелиться, не может ничего, голой спиной ощущая леденящий металл операционного стола под собой. Вспышки воспоминаний, но верить не хочется, по ебанутому закрывая разум и обещая себе, шепча онемевшими губами — «Ты хороший мальчик, ты справишься с этой болью, с этим страхом. С этой — неизбежностью. Ты сможешь. Ради себя, ради того, чтобы вернуться… Ради того, чтобы вернуться и объясниться, сказать, что вовсе так не считаешь!»

«Давай же, Фрост! Ты же сильный мальчик! Ты сильнее, чем думаешь!»

Дернуть руками и беспомощно зарычать от того, что в запястья до разорванной кожи впиваются старые рассохшиеся ремни, некогда эластичные, но сейчас острые из-за ссохшихся полопавшихся частичек. И остается взвыть белугой, панически не ощущая, как слезы стекают по вискам. Почти не чувствуя свое тело.

«Давай же! Давай! Отвлекись! Сделай хоть что-то, Оверланд, ты же не та самая тряпка!»

— А кто ты? Ты — тряпка, Фрост! Всего лишь тот, кем вытирают ноги, и ещё скажи, что в твоей ублюдской жизни был хоть кто-то, кто так не делал с тобой! Давай — аргументируй, давай — скажи мне, что это не так!

Слова огненным эхом проносятся в воспаленном мозгу, и огонь сменяется стаями ледяных мурашек. Этот голос. Пропитанный такой злостью и такой жестокостью: холодный, ядовитый, почти неузнаваемый им голос… Ужас.

Джек жмурится и не понимает, был ли вчерашний день правдой или вымыслом. Что вообще вымысел теперь? Почему он не может проснуться, не может же за девятнадцать часов после всего того дарованного рая приключится этому ебанному сюру. Ну не может же! Не бывает так!

Где-то вдалеке слышится смех, такой нетипичный, истеричный, но Джек знает такой, он уже слышал эти нотки, когда его затаскивали в фургон, когда прикладывали тряпку пропитанную снотворным в носу, когда крепили ремни, когда снимали с него толстовку… Они его выловили.

Скрип собственных зубов, от сжатой в злобе челюсти, приводит в относительную паршивую реальность, и приходиться расслабиться; он почти не чувствует своего тела и скорее всего даже не почувствует, как сам себе запросто сможет раскрошить зубы, если продолжит беситься в том же духе.

Над головой ебаный светильник, древний, с ржавым ободком и одной по центру лампой, яркой и белой, и его тошнит от этого света. Сколько он здесь и почему ещё не растерзанный?.. Ах, да! Как же… Наверняка как и поступал тот ублюдок с крюками… Сначала жертву мучают, наслаждаются. Доводят до паники и бесконтрольного страха.

— Каждый ебаный садист захочет над тобой поиздеваться! Сделать из тебя послушную куколку, а ты ещё хочешь туда? Как, сука, пожелаешь, как хочешь! Они накинутся на тебя, накинуться, как только ты выйдешь отсюда, чертов мальчишка! Этого захотел, Фрост?

Да, сука, он сам захотел, сам опять развязал разговор, и слово за слово…

«Слово за слово? Оверланд, ты хоть сам себе прекрати врать!. Не стоит. Возможно, у тебя последние часы…» — едкое такое в подкорке. Но все равно вспоминать из-за чего всё началось не хочется, не хочется даже думать, и слетевшее с языка — «Сколько их должно быть, чтобы ты успокоился?» уже не вернуть. Только после этого явно перед ним закрылись райские врата. Или же его любимейший ад? Джеку смешно, потому что он, сука, стал причиной грандиознейшего скандала. Точнее его ебучий страх и упертость.

«А главенствующей вопрос, который ты действительно желал узнать — изменится ли он, так и остался пылиться. Потому что и нахуй не нужен был. Потому что, по сути, тебе, Оверланд, похуй сколько их ещё будет. Тебе страшно другое — сколько ещё ты сам должен увидеть, сколько ещё будет каплей крови, ран, трупов, сколько ещё раз ты будешь заставать свое Солнце раненым, разодранным в клочья…

Может и потому это сорвалось с языка. Тупая попытка в тупом мире попросить существо, которого ты любишь, чтобы остановился, не потому что, сука, ты пацифист и за мир, не потому, что тебе жалко ублюдских людишек, а потому что не переживешь, если с ним хоть что-то случиться. Потому что минимум — сдохнешь следом…»

Кажется на шее тоже ремень, фиксирует хорошо так, а он и не замечал, лишь, когда захотелось слегка повернуть голову в сторону, но похуй. Даже края, что режутся, уже не ощущаются — действия того же наркоза-анестетика или уже его шея слишком много повидала, Джек нахер не задумывается. Перед закрытыми глазами все равно другое, и мелькающие вспышки вчерашнего или ещё сегодняшнего дня? Утра? Хуй пойми…

— Тогда прекрати убивать!

— Не могу! Я не умею! Уже не умею — не понимаю как! Доволен?!

— Чем? Тем, что с каждым блядским разом должен гадать, вернешься или нет? Сдыхать каждый раз внутри, когда ты уходишь на свою ебаную «работу»? Не зная, вернешься ли ты или все окажется хуже, чем с Правителем? Или тебя где-то выловят?! — срываясь и швыряя собранный рюкзак на пол, ощущая, как вновь по лицу что-то катится, и этими своими эмоциями почти полностью показывая хищнику, как привязался, насколько безумно тот любим.

— А я не просил тебя, паскуда белоснежная, привязываться! Не просил заявлятсья и дарить «подарки», не просил залезать ко мне на колени и предлагать себя! Я не просил твою душу! — уже близко, лицом к лицу, но так ошеломляюще не хватая за горло, лишь опаляющий жестокий взгляд золотых глаз прямо в душу.

— Но с удовольствием забрал и сожрал, как только я сказал ублюдское «да»! — мальчишеский крик разносится по всему дому, оседая гулким звоном. — Только сказать и признать это, смотря мне в глаза, не можешь! Не можешь и не хочешь, потому что видите ли, с убийцами не живут, да? Так какого хуя чуть не прирезал того дилера, как только он посмел меня коснуться? Раз не просил меня не о чем, какого хуя даже теперь не выпускаешь? И, сука ты, я уверен, ты не дал бы никому просто посмотреть теперь на меня! Какого блядь хуя ты не можешь просто сказать, что между нами что-то…

— Тогда пошел нахуй, раз тебя не устраивает то, что есть! — слишком жестоко цедит и сразу же резко отходит назад, мечась по комнате, как тот блядский черный тигр в клетке: агрессивный, разозленный, готовый напасть в любую секунду, но проходят всего три секунды и вновь взгляд хищника направлен на зареванного мальчишку, спуская нахуй теперь всё на тормоза и наконец выговаривая то, что ебет уже столько времени:

 — Хочешь — покажи пальцем на любого в этом ебучем термитнике, и я принесу тебе его в распотрошенном виде, или любой его отдельный орган, — почти рявкая и тут же усмехаясь жестоко, когда белоснежный вздрагивает от таких слов, но уже похуй, достал, потому вновь быстро подходя в мальчишке, перечисляя яростно, — Желаешь — банды вырежу, выстелю лично тебе кровавую дорожку до самих белых шпилей! Желаешь, чтобы тебя никто не нашел — никогда и никто — тебя забудут! Вырвать сердца, уничтожить любого — всё блядь, на что хватит твоя извращенная полудетская жестокая фантазия, Оверланд! Но о большем, маленькая тварь, меня не проси! Не дам!.. — сокращая расстояние под ноль и заглядывая в испуганные серые глаза, беспощадно уничтожая в этом гребаном мечтателе последнюю искру надежды, — …Ничего кроме этого я всё равно тебе дать не смогу. Смирись и запомни это навсегда, моя временная собственность!..

Боль выбеленной магмой растекается по всему телу, выжигая и вправду всякую ебучую надежду. И думать уже не хочется про подсознание и жестокие смешки внутри. Джек не смиряется, но не может вынести ни этого взгляда, ничего-то ещё, тем более ещё нескольких такихубивающих слов. Наивный и глупый Оверланд, а всего лишь хотел попросить быть осторожнее, дать понять, что боится, что аж пиздец как, дать понять, что не безразличен. Но да, всего лишь ебаная временная собственность Кромешного Ужаса 604.

Джек отталкивает от себя мужчину, и на отъебись перешагивает отшвырянный рюкзак, но прежде чем съебаться, останавливается на середине комнаты. Комок в глотке болит и не дает нормально сглотнуть, душит. О чем ещё говорить? Как после этого здесь оставаться? Есть ли вообще гребаный шанс?

— Питч?.. Тогда зачем… всё это? — сипло и слишком жалко, сглатывая всё же и продолжая более озлобленно, потому что сил терпеть уже нет сука, — Ты определись, пока твоя временная собственность пытается вправить себе мозги, чтобы тебе соответствовать и не ебать розовыми вопросами и эмоциями. И всё же… хотя бы задумайся.

Мальчишка ухмыляется как-то криво и точно знает, что эту горькую кривую ухмылку не увидят, не поймут, а потому идет в сторону выхода, и уже нажимает на ручку двери, как позади раздается новый прощальный приговор, такое адовое:

— И воевать за тебя я не собираюсь, — четко и холодно, что спутать с другими словами невозможно, и в таком же ровном отстраненном тоне продолжая, — …А за себя уж и подавно. Проиграно. Проебано. Давно…

— Что произошло тогда, семь лет назад? — едва оборачиваясь, пряча свой болезненный затравленный взгляд, но всё же смотря на своего невозможного, так желанно пытаясь узнать, какого хуя его так довело в той, прошлой, жизни.

— Что произошло после твоих шестнадцати? — едкий самодовольный тон, дабы скрыть истинное любопытство. Это последнее перед тем, как хлопает входная дверь.

Джек распахивает глаза, но не видит четко перед собой ту же лампу, все сливается в неясный размытый ореол света. Блядские слезы, потому что разъебал, все что было. Похерил. А желал лишь… Лишь защищать? По-своему? Как может? А что он вообще может дать и предложить самому могущественному и опасному существу в этом городе? Что он блядь, проклятый исковерканный грязный мальчишка может? Что вообще…

После тех блядских пятнадцати-шестнадцати, после того что с ним делали, сделали, как испортили, извратили, не спросили, предали… Всё же отросшими ногтями по металлу стола, отчего передергивает — звук противный, и острая рвущая боль от сломанных двух ногтевых пластин на левой руке аналогично.

Боль от омерзения к самому себе в прошлом все же перебивается, но не тем, что он в кои-то веке осознает, где он сейчас — на операционном столе новых ублюдков, не тем, что было до этого, не тем, что его выгнали, точнее не остановили, когда он съебался. Страшнее всего те ебаные слова, и его взгляд. Так всегда — появилось солнце, и не понимает, что некоторым бывает так больно.

— Не могу! Я не умею! Уже не умею — не понимаю как! Доволен?

Что такого произошло, что ты стал Ужасом? Сколько и как нужно было убивать и предаваться этой глухой ледяной ярости, чтобы забыть, как быть…человеком? Ты ведь им был. Какая боль должна была тебя сподвигнуть заглушить её таким садизмом над другими? Зверь, что не помнит, как быть человеком.

Из прокушенной губы стекает струйка крови, только Джек жмурится и не чувствует боли, ощущая лишь теплоту стекающую по подбородку вниз на шею, затекая под ошейник. Ад разворачивается под солнечным сплетением и что-то внутри рвется спущенными канатами, плавится и орет разъяренным волком в ледяном лесу. Мысли и образы, домыслы, страхи, эмоции: что и как произошло с ним, с его Солнцем.

«Сука! Ты лежишь полураздетый, без пяти минут распотрошенный, на столе психопатов, но воешь от боли и страха за того, кто есть нарицательный — Ужас всея 604! Тот, кто тебя всего лишь считает временной послушной шлюшкой, собственностью. Временной собственностью. Кому на тебя равносильно похуй, и никаких эмоций, кроме завышенного собственничества, он к тебе не испытывает! Фрост, да ты в край ебанулся!» — но ему похуй настолько, что даже собственный голос в голове не успокаивает — не отрезвляет, не убеждает. Те слова жгут голову, словно раскаленный свинец заливают, и, кажется, он даже чувствует и слышит, как шипят от этого мозги, прожигаясь белым металлом.

Не умеет быть нормальным. Забыл как, не понимает. Семь лет ада. Ты учишь ещё буковки, варясь в своем ебанутом мирке, а он уже написал, сука, книгу и всё ещё живет! Даже тебя подпустил. А ты — ты все похерил. Тебе ведь нужно было узнать, какого хуя происходило тогда, тебе ведь нужно было по-дурному заикнуться о временной отставке. И с какой целью? Ты так даже ему толком и не объяснил. Не потому, что хочешь, чтобы он изменился, а только потому, что боишься за него. Боишься и не можешь допустить того, что было после бойни с Правителем.

Полез, называется, раскрылся на крохотную долю своих проклятущих эмоций, и узнал много нового. Теперь даже флера мечтаний, что ты кто-то больше для него, чем любовник, не будет, лишь смольное покрывало с выцарапанным на нем — Временная Собственность.

«Тебе кажется дышать становиться тяжелее, не так ли?» — Джек отвлекается от сменяющихся метеорами мыслей, сглатывает, сильнее вбирает в легкие воздуха и не понимает какого ещё жив, какого те ублюдки, что в соседнем помещении, ещё его не навешают, почему только смех, кстати, даже подростковый… Странно.

«Ты скоро подохнешь, а тебя только лишь это и волнует?»

— Подохну?.. — беззвучно сорвавшееся с кровящих губ.

«Ты столько жил с самим Ужасом, а анализировать так и не научился? Посмотри — окинь взором — здесь стерильная чистота, реальная хоть и простенькая операционка, пусть и подпольная… И не факт, что тебя пустят на органы, но скорее всего тебе попались извращенные педанты. Давай, блесни напоследок своим студнем, как учил твой любимый Ужас. Точнее, даже не учил, всего лишь за всё время обронил несколько фраз про сообразительность и наблюдение. Давай, глупый мальчик. Пойми, что тебя ждет перед концом, который ты сам себе и выбрал.»

Парнишка лишь кривит запекшиеся в крови губы и затуманенным взглядом скользит по тому, что видит. Ничего здесь практически нет: стол, на котором он, посреди комнаты, старой, но с очищенным белым кафелем, и таким же белым кафельным полом, проход со всё ещё дверной рамой по его левую сторону, только саму дверь с петель давно сняли видимо, железный столик около той же левой от него стены, ближе к выходу, и несколько странных запыленных аппаратов, которые обычно поддерживают жизнь в операционных. Джек не уверен в последнем, но точно знает, что такие стоят в реанимации или операционных, когда пациенту нужна искусственная вентиляция легких и те самые присоски для отслеживая пульса и давления на экранах. На столике, то что он может увидеть, нет каких-то страшных приспособлений, тех же крюков или пил, или зазубренных ножниц, лишь набор скальпелей и дохерища пачек шприцов отдельных игл, склянок, капельницы, больших бутылей растворов и множество разных не открытых ещё ампул… Наркоз?

«Вспоминай, где-то ты уже это видел. Давай!»

Мысль — «А нахуя?» — проскальзывает, но отключается, инстинкт самосохранения стабильно ещё не дает, потому Джек напрягает последние мозги.

Его не будут пытать. Не в том смысле, что представляется каждому. Нет. Скорее всего, эти ублюдки из тех, которые любят делать всякие мерзости, при этом милосердно накачав жертву местными анестетиками.

Ты в сознании, но тебя режут. Эдакое искусное психологическое насилие; копаются у тебя в кишках, улыбаются, подробно и по-доброму рассказывают что и как у тебя там устроено, вырезают органы или просто измываются сначала тем, что хорошенько вводят почти в коматоз и вновь вытаскивают из него понижая дозу анестезии в капельнице… Эдакое желание держать на грани жизни и смерти, как под наркотой, только под наркозом.

Из выдержек статей бывало такое, что у жертв таких ублюдков порой тупо не выдерживало от перегрузки сердце. Может и ему так повезет? Ведь внутри уже что-то есть, парень чувствует, как несвойственно ему хуево и туманно-сонливо. Видимо нечто из анестетиков уже действует.

Но Фрост лишь улыбается криво, и не может понять, почему повел себя именно так, после тех слов о том, что ему ничего больше не светит, Он настолько взбесился, настолько вновь… Неужели всё ещё не привык к мысли, которая маячила и до этого? Джек ведь реально для него никто. Но как только услышал, как только это смертоносное Солнце заявило, что действительно он никто и лишь временная сучка, Джек, сука, начал разрушаться, как та самая злоебучая хрустальная статуя.

«Так разбаловал себя надеждой, пока у вас были горячие ночки и персональная выедающая всё страсть… Одна на двоих.

Дурак. Полный. Неужели ты не знал, что так и будет? Ведь уже та благосклонность, что проявил к тебе он и есть высшее, на что ты мог надеется. Лучше уже просто не может быть и ты это знал. Знал, когда подписывался, что он ни на грамм к тебе не привяжется и уж тем боле никогда не полюбит. Такие, как он, не раскрывают душу, не привязываются, не любят. Максимум у них есть любимые игрушки, и ты одной из таких игрушек стал. Личный бессмертный альбинос Ужаса 604. Но признайся, даже этому ты безгранично был рад, не так ли? Пока не прозвучало это роковое — временная собственность. Временная.

Ведь… ты ему наскучишь, потому что ничего кроме своего тела и тупых эмоций предложить не можешь. Наскучишь, и он тебя выкинет, а ты перережешь себе глотку тем же днем или вечером. Даже большее, Оверланд… Ты всего лишь можешь ему отдать себя и свое тело, жизнь, но эмоции… А нахуя они ему, что изменится даже если признаешься? Лишь презрение в золотом взгляде, лишь жалость, лишь злость. Да ты не выдержишь этого тупо! А ему в хуй не сдалась ни твоя жизнь, ни эмоции, и ты это подсознательно конечно же понимаешь, но всё равно молишь на весь кого быть с ним. Молишь хотя бы остаться этой ебучей временной собственностью… Какой у тебя драматичный ебнутый конец, глупый ты наивный мальчишка, в мире взрослых хищных рыб…»

Эхо шагов, которое просачиваются в затухающее сознание, Джек практически не идентифицирует как угрозу, понимает где-то, но его верно забирает в свой плен густая дрема, и он медленно закрывает глаза, проваливаясь в темное и жестокое бессознательное. Надеясь, что больше не откроет глаза и надеясь, что вновь всё будет хорошо одновременно.

А смешки всё не смолкают.

И ему, конечно же, не хочется заходить в комнату, но, всё же… Любопытно.

— Ну, а хер ли вы хотели? Думали, будет проще? А нихера! Я вам скажу, что… — распинается в шрамах паренек, но его перебивает другой, боле крепкого телосложения и с ядовито-желтыми волосами, пихая в бок:

— Да заткнись, Нас. И не матерись при ребенке!

— И кто тут ещё ребенок? — он заходит в операционку всё же первым, посасывая через трубочку оставшийся на дне стаканчика сладкий холодный кофе-шок, и смахивает с лица черную челку, яростно кидая взгляд на этих трех придурков позади себя.

— Да ладно тебе, Дай, — ерошит волосы пацаненка старший из Троицы, тот самый из района С17 — Лиот, — Парни любя. Не бери близко к сердцу.

— Угу, любя! Их за это любя мой Бес вздернет, — Дай оборачивается на Лиота, смотрит всего с секунду, но хищно неестественно жестоко растягивая губы в улыбке, — И тебя тоже. Медленно, тоже «любя». Ведь я неприкасаемый.

— Гм… В общем… — от черного взгляда пацанишки тушуется Лиот и переводит тему, кивком головы указывая на операционный стол, — В общем, вот. Как вы и просили. Мы нашли его. Точнее ебаным чудом выловили. Случайно, что аж пиздец.

Дайли лишь лениво переводит взгляд, осматривает отключившегося на столе пацаненка, морщится брезгливо, скрывая под этой гримасой непонятную ему эмоцию. Действительно ведь — один на сто тысяч или на миллион. Уникальный. Легкая игла зависти прошивает затылок волчонка, но Дай лишь скидывает это чувство и холодно ухмыляется.

— Прекрасно. А теперь товарищи, внимайте! Ваша первоначальная и главная задача, если уж не поймать приоритетного, то над этим сученышем прекрасно поиздеваться.

«Ведь должна же быть хоть какая-то справедливость!» — возмущенно думается подростку.

— Кстати, — Дай вновь оборачивается к позади стоящим парням, — Где вы его выловили?

— Да мотался неприметной шлюшкой по Кромке, точнее почти за, рядом со старыми линиями метро. Видимо ебнулся совсем из-за жары, в прострации или под кайфом. Даже не замечал нас до самого последнего.

— Ааа… А я думал будет сложнее, — кивает важно Дайли и вновь прикладывается к погрызаной темной трубочке, громко посасывая оставшийся на дне кофе, делая несколько последних глотков и, оторвавшись, дает последние наставления, — В общем, вы знаете, что делать. Поиздевайтесь, помучьте, только чур без всякого секса…

— Мы по девочкам, — мерзко ухмыляется Нас, и даже не обращает внимания на тихие маты своих сотоварищей.

— Да мне похуй по кому вы! — рявкает внезапно Дай, сузив опасно глаза, так, что ухмылки и неприятные улыбки слетают с лиц парней, и их отрезвляет на миг этот непредсказуемый, но смертоносный взгляда пацана, — Я просто… не люблю всю эту муть. Да и в конце нам нужен определенный результат, без всяких извращенств. Больше эстетики, мальчики! Больше безумия нужно вложить в этого сученыша…

Волчонок хлопает по плечу Лиота, и подмигивает специально. Желание обернуться и посмотреть ещё раз на бессознательного уникального велико, но Дай себе запрещает, и в молчании, пока Троица дожидается его последних слов, обдумывает весь план ещё раз, и как-то с грустью смотрит на пожеванный кончик трубочки. Жалко, что вкусность купленная любимым так быстро кончилась, хотя он и старался растянуть на несколько часов. Но здесь о таком грустить не стоит, и парнишка вырывается из собственных образов, мотая головой и опять позволяя челке закрыть пол лица.

— Завтра к вечеру он должен быть готов, — спокойно произносит Дай, все же собравшись с мыслями и осматривая каждого из Троицы поочередно, — И никакой кислоты и жестких пыток! Всё аккуратно, все благородно, без звериных ваших замашек. Мы должны подготовить идеальный подарок Ужасу. Думаю… — он всё же закусывает губу, забавно склоняя голову вбок, — …Он заявится за белобрысым или поймет, что случилось только к завтрашнему утру, не ранее. Потому время у вас есть. Двенадцать часов минимум. Развлекайтесь, ребята. А мы с Каем позвоним вам завтра. Чаушки!

Темноволосый мальчишка ещё раз приободряющее подмигивает всем троим парням и, протиснувшись между ними, уходит из операционной, впрочем, как и желает покинуть эту глупое, однако пока ещё надежное укрытие. Не по себе ему в этих железных коробках, особенно когда из-за жары где-то совсем вверху металл крыши начинает скрипеть из-за раскаленных лучей солнца.

Дайли не сомневается в исполнении его слов, однако вот в том, что они полностью его послушают и сделают всё эстетично… Однако, успокаивает наверняка то, что эти садисты ограничатся бестелесным, более психологическим насилием над мальчишкой. И это правильно.

Маньячную улыбку Дай скрывает, низко опустив голову и прикрыв лицо челкой. Как же хорошо всё сегодня утром сложилось! И план, разрабатываемый целых десять дней, с учетом последних записанных наставлений давно сдохшего Правителя, более чем удачно теперь исполняется.

— Ты выживешь. Ты должен!

— Кому?

— Себе?

Он распахивает глаза, с беззвучным на губах — «Питч!» Только ядовитая лампа над головой безучастна и лишь слепит ярко, отчего глаза слезятся и болят. Приходится жмуриться, и быстро вновь всё вспоминать. Напоминая себе попутно какой же долбаеб. А то, что долбаеб и все ещё тот же наивный мелкий пиздюк — стопроцентно. Умудриться после всего охуенного попасть в эту облаву, а до этого в пух и прах разосраться с Питчем — верх его ебанутства!

Джек прикрывает глаза и не верит сам себе и своим воспоминаниям. Надо было вступать в спор, вот надо было ему!.. Заикаться о том, что… Парнишка всхлипывает, не может сдержаться, не может больше врать себе, в какой же он жопе находится. И полбеды того, что вновь на столе шизоидов, его, как полностью ебанутого с диагнозом, больше волнует их ссора. То что наговорил, то что наговорили ему, и страх, что они больше не увидятся, он не увидит своего Ужаса, свое Солнце, более явственно вгрызается в душу нежели возможные предстоящие пытки.

— Всё чего я хотел — предостеречь, попросить беречь свою жизнь… — Джек щурится смотря на белый свет, — Всего лишь, чтобы ты берег свою жизнь, потому что я не переживу, если что-то с тобой случиться. Хотел сказать, что… у тебя есть я, есть тот к кому можно вернуться, ради кого стоит жить…

«Уверен, что ему в принципе важно, что ты есть, и ради тебя он должен жить? Так наивно думаешь, что ты ему настолько дорог, что это будет служить стоп краном или тем самым буфером? Той самой волей вернуться живым? Не забыл, что ты лишь временная собственность, за которую он и нахуй не будет воевать? С тебя лишь поржать, идиотина.»

Взвыть в голос, мерзко ощущая, как эхо отходит от белого кафеля стен и звоном слышится в собственных ушах. Да что ж за блядство! Как же он устал! Устал от этого пиздеца! Устал! Устал! Устал!!!

Джек бы тряхнул головой, или смахнул тыльной стороной кисти слезы, что стекают по вискам, неприятно затекая в уши, но руки привязаны, шея фиксированная ремнем, тело подобно мокрой вате и не слушается вовсе, и даже ног он своих уже не чувствует. Хреново это.

Про то, что и в этой ситуации его спасут, Ужас примчится и всех убьет, вновь его вытащит, на самом деле речи уже идти не может. Во-первых, Фрост слишком достал своего единственного, во-вторых, Фрост даже не помнит, где его выловили и сколько уже прошло времени, были ли рядом камеры, когда его вылавливали.

«Ебаный мальчишка, верящий в розовый замок и благородного принца спешащего тебе на помощь!»

Да нет. Всего лишь в однокомнатную квартиру в центре Призрачного Севера и в истинный Ужас 604, всего лишь. Верю в то что видел, и всё ещё…надеюсь? Люблю сильнее? Несмотря ни на что? Вопреки всему?

Джек ядовито улыбается, чувствуя, как трескается от этого кожа на губах, но все шире растягивает губы в улыбке и жмурится, не зная чего ожидать дальше, лишь спятивши фантазируя. В реализм он больше не хочет, насмотрелся, научавствовался.

Смешки и разговоры с той дальней комнаты раздаются неожиданно, приглушенно, но теперь более близко и это заставляет Джека вновь напрячься.

— Опа! Очухался! — Лиот, первым заходя в «стерильную», довольно потирает ладони, не обращая внимания на гыгыкающего Наса. Их последний — Рейси, не любит медленные пытки, он любит, чтобы все орали, и кишки прям на потолке висели, потому решил не участвовать. Но Лиоту и лучше — больше достанется, да и… Парень склоняет едва голову в бок, зная, что Наса более легче урезонить, если заиграется, а значит попрактиковаться самому в новых смешанных миксах будет проще. Мальчишка на столе для них сейчас идеальный подопытный.

— Кисонька… — Нас всё же берет свою театральщину и резкими несколькими шагами оказывается возле стола, нависая сверху от головы паренька, — Кисонька знает, зачем здесь и что с ней будут делать, а?

Но он не отвечает. Джек лишь сжимает с силой челюсти, так что жавалки играют на щеках, и руки в кулаки, но молчит, даже не реагирует.

«Посмотрим сколько сможешь не реагировать», — думается главарю Троицы и он пока ничего не высказывая вслух, лишь оставив словесную подготовку на Наса, подходит к маленькому железному столику, смотря на притащенные новые медикаменты, ингибиторы, нейролептики… Хороший микс может получиться.

— Дружок, притащи, пожалуйста, баллоны и маски.

— Ну дай ещё с ним проиграться, Ли!

— Баллон, живо, блядища! — рявкает своим хорошо поставленным голосом Лиот и Нас, наконец, покорно слушается, хмурится, попиздует за сказанным.

— Догадываешься что тебя ждет, мелкий? — пока сотоварища нет, всё же адекватно спрашивает Ли, через плечо оборачиваясь к Джеку, — Ты не выдержишь, потому проще будет сдаться в начале. Так уж и быть, по дружбе, ибо ты мне понравился, я сделаю тебе передоз, откинешься сразу и никакого этого пиздеца не увидишь. Я, видите ли, миссионер.

Лиот, разложив ампулы и шприцы в определенном порядке, отходит к парнишке, склоняется над ним, опираясь одной рукой о холодный металл стола, и улыбается, едва-едва, осматривая напряженное лицо Джека.

— Так что? Поверь, через пару минут для тебя начнется настоящий сучий ад. И никто…

Главарь Троицы спотыкается на своих же словах, видя, как мальчишка медленно, но совершенно искренне улыбается, смотря прямо ему в глаза. Этот взгляд, полный концентрированного безумия и жестокой ледяной ярости убийственно осаждает, ровно, как и улыбка беловолосого, словно Лиот здесь так — пятилетка перед матерым взрослым ублюдком, незнающий ни мира, ни жестокости, вот какова сейчас улыбка их «жертвы». На миг маньяку кажется, что он сам жертва, а Джек здесь победитель, полный доминантный хищник — хладнокровная тварь, в которой не осталось ничего живого и человеческого.

— Ад, да? — хриплым шепотом переспрашивает Фрост, не убирая улыбку, так что эти тихие слова пришивают Лиота леденящим ужасом, и он отшатывается от парнишки, — Это мой дом. А твой где, дружок?

Ощетинившаяся улыбка Джека вводит в секундных панический ступор и страшит, потому парень испугано дергается и бьет ладонью о металл стола, рядом с левым плечом паренька, и, заткнувшись, слишком резко возвращается к смешиванию смертельного коктейля из нейролептиков, тихо матерясь себе под нос. Хуев белобрысый ублюдок, из-за взгляда и улыбки которого, у него теперь дрожат кончики пальцев, и шприц неудобно держать! Что он вообще такое? Что блядь за монстр?..

— Притащил, — с шуршащим звуком об кафель слышится и голос, и Нас уже в стерильной, ставит нужное возле изголовья стола, и наигранно легко похлопывает мальчишку по щекам, пока тот временно прикрыл глаза, порываясь с таким наигранным:

— Больной? Больно-о-ой! Просыпайтесь! Сейчас для вас приведется быстрая объяснительная, какой пиздец вас ждет дальше. Вы ведь не зря сюда попали, да? Кстати, как ответственный, играющий сегодня, медбрат… прошу прощения! Реанимационный старший медбрат! Так вот… я должен задать ряд вопросов перед вашей операцией. Вы принимали наркотики в течении недели до того, как попали на наш стол? — Нас доволен своей ролью, так что с ебанутым оскалом наклоняется и целует не реагирующего на эту болтовню Джека в лоб, отчего мальчишка все же вскидывается, резко дергается всем телом, несмотря на боль от сжимающих ремней, и шипит раздраженно, прожигая в маньяке дыру.

Только Насу это нравится, под такой мерный и любимый звон ампул которыми шуршит Ли. И он, похлопав вновь паренька, только уже по левой щеке, уверенно продолжает, перед этим прочистив горло:

— Так вот! Если принимали, то какие наркотики и в каких количествах? Это важно, потому что если вы укуренный или ширявшийся, то это может плохо сказаться, как на местной, так и на общей анестезии!

И Джеку, которому почти уже похуй, неизвестно точно от чего, хочется всё же ответить таким типичным и уже даже будничным — а не пошел ли бы ты нахуй, сученька! — Но сил даже разжать челюсть и пошевелить языком нет, последнее умандохал на этого их главаря… Хотя Фрост и не жалеет, реально не жалеет, особенно, если учесть, тот перепуганный взгляд идиота.

«И поделом», — думается Джеку, и на ебанутые вопросы он всё же не отвечает, даже уже не замечает придурка, что вертится возле него; башка становится слишком тяжелой, ровно, и каждая мысль, что ненадолго посещает сознательно.

Наверняка он вновь отключится вскоре или наверное от того, что ему вколят… Они говорили про местный и общий наркоз, это значит догадка была верна. Будут держать подобно коматознику. Если вообще его ебанутый организм такое выдержит. Хотя… не факт: сердце после тех ебучих энергетиков разъебаное в хламину, и хватит Фроста максимум на одну отключку и одно «воскрешение». Бороться ведь уже реально не за что… Не за кого.

«Не за кого, да?» — мысль, вроде, как и своя, и вроде чужая в плывущем сознании, но Джек лишь вновь прикрывает глаза. Похуй. Пора бы уже, наверное, сдается. Если… если любимый тигр за него не борется, никогда ради него не будет бороться за свою жизнь, тогда… Тогда зачем сейчас ему бороться за свою? Всё равно жестокое Солнце этого никогда не оценит…

Периферия уползает, подобно глюку или перелитому через край пенному напитку, хуй пойми, но ассоциация такая, и Джек уже почти не ощущает свое тело, лишь едва чувствует движения рядом и слышит происходящее вокруг, и только это сейчас его и держит на плаву осознанности. Но зачем ему всё еще присутствовать в этом мире и ебучей операционной? Почему не отключиться полностью? Почему он должен выслушивать всю эту творящуюся поебень?

Видимо роль придурка-медбрата наскучивает шизоиду и он, все ещё нависая над Джеком, резко меняет дружелюбие на оскал, дергаясь к лицу беловолосого, с безумием смотря на расслабленного парнишку:

— А по сути, мне похуй! — рявкает неожиданно Нас, — Наоборот! Если ты под чем-то и тебя не возьмет дрянь Лиота, то будет еще веселее! И орать, шалава, ты будешь как резаный, когда мы вскроем тебе ребра и…

— Рот захлопнул! — жестко обрубает главарь, пока выбивает аккуратными постукивающими движениями из шприца ненужные пузырьки воздуха, — Мы НЕ будем его вскрывать! Даже резать жестко не будем!

— Ну Ли-и-и, сучка! — хнычет противно сотоварищ, желая месиво из этого беловолосого сученыша на столе.

— Норис! — обращаясь к парню полным именем; Лиот всё-таки поворачивается к нему, ловя бешеный взгляд и осаждая, — Мы не будем этого сегодня делать! Бес с Волчонком четко дали понять, и ради того улова, что они гарантируют, я не буду упиваться десятиминутным трэшем, это ясно? Ясно, блядь?!

— Да ясно! Ясно, шеф… — Нас всё же тушуется, слушается, и равнозначно хлопнув по столу возле Джека отходит от парнишки, уже зная, что потребуется Ли, и готовя все для эндотрахеального наркоза, хотя последний шанс вертится в дурной голове, и парень моментально любопытствует: — Ли, а глотку ему чесать будем?*

Ответа не следует, наступает тишина, лишь звон от перебираемых ампул и едва ли уловимо жужжит от напряжения лампа.

Слишком ярко, думается Джеку, который словно выныривает из своеобразной липкой ваты. Он нихера не понял, что происходило вот только что, даже когда возле него с силой ударили ладонью. Мозг понимает, что говорили о чем-то важном, но слова он разобрать вообще не мог, эдакое тупое облако в которое он провалился и вновь вывалился обратно в осозанность. Как ебучие качели, твою мать! Хотя и не уверен, что нынешняя осознанность будет длиться дольше двух минут. Как же ему тошно от этого состояния туда — обратно, хоть блевать, хоть подыхать.

«Тебя и так это ждет, смертник», — едкое проскальзывает и моментально исчезает, так что Фрост даже не запоминает, зато едва морщится от резкого голоса и непонятных ему вновь слов:

— Эй, Ли, твою мать! Будем ему глотку чесать всё же? Ну?!

— Нет, — следует ответ, эхом пронесшийся в голове Джека, — …Атропина нихуя не осталось, и нам нужна ясность.*

«Что? Какой нахуй атропин? Что это?»

— …Значит, не интубированный? — опять вякает Нас, со смешком где-то рядом.

— Нет, чисто ингаляционный. И хватит…**

Последующее беловолосый, уже не может разобрать, заново отключаясь в гребаный мрак.

В «стерильной» становится тихо, нагнетающее. Нас же только удрученно вздыхает, матерится, но делает уже давно понятное, подготавливая баллон с кислородом и азотом, шипя себе под нос злое — этой белобрысой сучке повезло. Хотя… если Ли войдет в кураж, то возможно, он сможет его уломать на всё самое… вкусное?

Острая вспышка боли огнем расползается по левой щеке, и он резко распахивает глаза, тут же шипя и морщась от яркой лампы сверху. Вскрик застревает в горле не то из-за сильнее стянутого ремня, не то от ебанутого взгляда маньяка нависшего над ним, улыбающегося как-то предвкушающе.

Лиот больше с ним не заговаривает, лишь нарочно медленно распрямляется, и выпускает струйку лекарства из шприца. Тонкая игла, как назло ярко бликует от белой лампы, и Джек моментально дергается, вскрикивая уже в голос.

— Не смей тварь! — это вырывается задушено и сипло, на автомате, но ему похуй. Резкое осознание и воспоминания из прошлого рубят сонливость от слова совсем, и Джек дергается сильнее, приглушенно рыча, — Не смей!

Где-то вдалеке ржет этот ублюдочный второй шизик, и у Фроста колят ледяные иглы по спине от параллели с одним давним кадром из его жизни. Ебучее дежавю, которое должно гореть в глубинах заснеженного персонального ада.

Он взвыв зверенышем, желает вырваться, но только натирает ещё больше кровящую кожу ремнями, видя как Лиот с ебнатской полуулыбкой склоняется, дабы вколоть в вену непонятную хрень.

— А я предупреждал, — тихо так говорит главарь Троицы, не смотря на дерганья пацана, и вводя всё же иглу ему под кожу, с удовольствием слушая взбешенный испуганный вой мальчишки.

Это начало. Только начало, бьется в голове, и Джека пиздецки начинает трясти, с пониманием, что априори выбросу адреналина и этого ебучего страха, тело постепенно лишь слабеет, ощутимо сдаваясь и немея полностью. Он ничего не сможет сделать… Ничего…

— Нас… — зовет Лиот сотоварища, и кивает на медленно расслабляющегося мальчишку. Тот же всё сразу понимает, кивает, даже не скрывая кривой ухмылки, и, обойдя стол, встает у головы пацаненка, отсчитывая про себя полминуты.

— Как ты там говорил… — в каких-то ебенических далях слышится эхом противно-довольный голос Лиота для Фроста, и теперь уже более мутный силуэт парня слишком медленно перемещается, а может у Джека просто глюки пришли.

Паника. Ебучая паника бы захватывала, убивала бы, терзала его гребанное сознание, если бы не то хуевое, что ему ввели меньше минуты назад. Барбитураты делают свое дело, и доля транквилизатора на корню херит испуг и панику, медленно притупляя все рефлексии и испуганные команды мозга.* В голове невъебическая каша, которая медленно, но верно, начинает покрываться похуизмом, и Джеку страшно наверно в последний раз от этого, от своего начинающегося похуизма, которому он не может противиться.

Лиот перемешается, и за ним ебануто тянутся остаточные копии шлейфы, или всё же это глюки?

Джек болезненно всхлипывает, видя, как в руках садиста появляется новый наполненный чем-то мутным шприц и зажмуривается, чувствуя, как трясучка постепенно проходит, но внутри всё наоборот холодеет от осознания повторяющегося давнего кошмара.

Тогда… После первого укола ему тоже уже было похуй…

Сознание — тварь, не желает бороться, лишь освобождает доступ подсознательному, и мысль, что он и нахуй никому не сдался этом мире, даже Ужасу, тем более Ужасу, долбит засыпающий мозг каленым ломом. Это слишком мерзко, липко, противно. Так какого хуя он ещё сопротивляется, если это его последние минуты? Лучше сдаться и не вариться в этом мысленном аду? Тело-то он уже всё равно не чувствует…

Есть ли вообще теперь ему смысл бороться, да и за что? За кого? Мысли спутываются, глаза постепенно перестают бороться и закрываются. Сучество! Ну не может он вот так кончить! Не может его история закончиться вот так!

«Уверен? Не забыл, что в этом ебучем мире хэппи эндов не бывает? И с тобой ничего хорошего не произойдет! Чуда не будет, не в одном плане твоей жизни. Даже если ты каким-то невъебическим образом спасешься сейчас, зачем жить после? Смысл? Временно ещё побыть под лучами своего любимого смертоносного Солнца? Которое, тебя же под конец и…»

Мальчишка кусает губы, но не чувствует даже отголоска боли, жмурится уставшее и понимает, что, блядь, конечно так оно и будет. И зачем же ему ещё…

Перед тем как Нас надевает на него кислородную маску, Джек думает, что агония безумных мыслей — расплата за всё то прекрасное, что было с ним ещё совсем недавно. За всё нужно платить, а ему, гребанному ублюдку, и подавно. Как только беловолосый вдыхает ингаляционную примесь наркоза с кислородом, он полностью вырубается, даже не услышав роковое:

 — Готовь свои игрушки, Ли. Мы начинаем…

Комментарий к Глава XL Прошу прощения с затянувшейся продой! Лиса просто немного так откинуло назад это чертово обнуление фб, однако у меня для вас подарок, который выйдет через пару часов после этой главушки)

Глотку чесать, – имеется в виду полный Эндотрахеальный наркоз.

*Эндотрахеальный наркоз — это техника ингаляционного (масочного) наркоза, вариант общей анестезии, при котором во время операции подача лекарственных препаратов и внешнее дыхание осуществляется через специальную трубку, введенную в верхние дыхательные пути, то есть в трахею.

**Фросту такой наркоз не сделали только потому, что, 1 – маской (ингаляционный наркоз) проще вводить и выводить из искусственного сна, 2 – закончился атропин.

Вик. – На операционном столе входят наркотические анальгетики и обязательно атропин, потому что сама интубация, барбитураты(анальгетики, транквилизаторы) так или иначе активируют вагус,(важнейшая часть парасимпатической нервной системы, которая отвечает за отдых) что может привести к нарушениям ритма сердца вплоть до вагусной остановки сердца.

Говоря не терминами, когда вводят трубку в трахею и сопутствующие барбитураты, чтобы расслабить, подготовить к основному наркозу,вводится и атропин, как сглаживающий предотвращающий фактор, дабы сердце не среагировало неправильно на введенные препараты.

====== Глава XLI ======

Комментарий к Глава

XLI

Сюрпризец!)) Читаем осторожно, тут всё с кусками стеклища и спойлеры об их прошлом, и да, это только начало, ребятки:) Прода, если всё будет хорошо, стандартно – через 7-10.

Что со мной? Что с ним? Что вообще блядь произошло и по какой хуевой параллели не туда свернуло?

— Думаешь это смешно, мальчишка? Думаешь будет всё по-твоему? Да нихуяж!

Он бесится, не зная, куда себя деть в собственной квартире. Прошло уже больше шести-восьми часов после пиздец эпического их скандала и, блядь… А не катись ли это всё нахуй в бездну? В ебучую и пустынную? Какого вообще хера он должен заморачиваться и думать об этом сучем потрохе? Какого вообще он всё ещё думает о словах мальчишки, не зная, как переключиться. Больше шести ебучих часов, и как будто в клетке, мечась меж двумя комнатами. И ни о чем больше думать не может, кроме как о нем…

Нужные флэшки с информацией, блокноты и мелкая канцелярия летят со стола яростным взмахом руки, чудом не зацепив открытый ноут.

— Сука! — рявкает Питч грозным рыком, отпуская часть эмоций и забивая на нужные вещи, валяющиеся теперь на полу. И так блядь это уже не первый погром за все эти часы.

Вернуть! Вернуть самовольную тварину, и вбить в тупую беловолосую башку, что лишь он здесь главный! Что только на его условиях мальчишка будет здесь жить! Только с теми эмоциями, которым он позволит ему быть, без требований и своих ебучих капризов!

Ты хотя бы сам себя слышишь?

Едкость шизанутого подсознания разъедает, прогрызает надуманные ненужные причины. И, сука, прекрасно становится понятно, что это лишь оправдание для раздутого эго и самомнения. Он сука просто до кровавой пелены бесится от ухода Джека, и поднятых в пылу скандала тем, бесится с себя же и с того, что на словах, ебнат, молодец — послал, оскорбил, на словах даже себя выгородил, только на деле…

Блэк скашивает звериный взгляд на монитор ноута, на двадцать кубиков — разных камер, и приглушенно рычит. Его нигде нет. Этого ебучего белоснежного смертника нигде нет!

Но блядь, конечно же! Это всего лишь злость! Мальчишка всего лишь посмел поднять ненужные темы, — объясняя самому себе и одновременно понимая, что может спокойно над собой поржать. Поздно, блядь, сваливать всё на гольный инстинкт и эгоизм.

Временная собственность, да?

Тогда какого хуя ты сейчас бесишься диким зверем, и готов весь город перерезать, дабы его найти и приволочь обратно?

К противоречиям внутреннего конфликта, к тому, что это уже нихуя не временная «собственность», прибавляется ещё и впервые ощущаемое отторжение. Отторжение мысли, что этот сученыш стал настолько… важен? Да блядь бред!

Он отталкивается руками от стола, едва сдвигая его под скрип ножек, и вновь начинает расхаживать по комнате, морщась, что сигареты закончились вот уже как три часа назад.

Так, если просто надумка, если не важен, если так уж похуй, оставь его в покое! Сучка сама вернется, приползет к тебе… И вновь завалишь его, оттрахаешь хорошенько и всё придет в норму. Будешь медленно резать ему глотку, слизывать дурманящую кровь и жадно вбиваться в ломкое белоснежное тело, охуевая от наслаждения. Всего блядь делов-то! Выключи камеры, сверни эти ебучие программы и займись настоящим делом!

Так и нужно поступить. И, сука, он поступит. Ведь это всего лишь трах. Привязанность его зверя к редкому экземпляру. Всего лишь…

Ужас оборачивается вновь к столу, смотрит на скучные кадры онлайн камер и фыркает пренебрежительно, медленно подходит ближе. Замирает, задерживая пальцы над клавишей «Esc». Одно движение в простое доказательство, что на отъебись этот мелкий ему не нужен. Одно движение, дабы доказать и ему, и себе, что действительно ничего серьезного, действительно лишь… временная собственность. Два сантиметра над клавиатурой, один…

Несдержанный рык, и схватив первое, что попадется под руку, с разворота швыряя тяжелую коробку с дисками в стену возле входной двери. С грохотом цветные односторонники разлетаются в разные стороны, вылетая из пластиковых упаковок, и глухим звоном падая на пол.

Что блядь происходит…

Он дышит через раз, быстро и глубоко, непривычно нервно для себя, не понимая, почему не может успокоиться, и дрожащими пальцами зачесывает выбившие пряди волос назад.

— Что происходит?.. — хрипло на грани слышимости, но всё же в слух, анализируя пиздец творящийся в мыслях, и что хуже, где-то под грудной клеткой, где давным, блядь, давно поселился зверь.

Оборачиваться и смотреть на ноут нет никакого желания, и так, сука, ясно как день, что хуй он отключит камеры, ровно, как и забьет на эту белоснежную паскуду.

Отторжение и непринятие своих же мыслей медленно осыпается, и Блэк, наконец, чувствует первопричину злости и своего общего ебнутого состояния, чувствует, что под этим всем мечется тот же зверь… только, блядь, впервые напуганный зверь. Своими же эмоциями и напуганный.

Нихуя не временная. Нихуя не собственность.

Найти? Приволочь обратно? Отравить? Пулю в лоб? Дать разъяснительную работу или промыть хорошенько мозги? Оформить нормальные документы и выслать в другой город? Дать шанс на новую жизнь? Или всё же перерезать глотку?

Когда грозит опасность, когда есть преграда или же всё вместе, сразу появляются варианты, как от этой ебучей преграды-опасности избавиться. Избавиться раз и навсегда. Вот и варианты скопились…

Действительно уверен, что все эти варианты прокатят? Такой наивный или первый год с самим собой живешь? Реально?

Думаешь, поможет? В хуевом случае, думаешь, рука поднимется на него? Даже мысленно? Если уж представить этого не можешь, закрываешь даже образы этого от самого себя… А в хорошем… Даже если не будешь знать где он, даже если отпустишь. Промыв самостоятельно ему мозги или запугав... Уверен, что тебя остановит незнание города? Ты его из-под земли достанешь. Признайся уже…

Послать себя же — клиника. И он лишь бесится, невозможно бессильно взвыв, словно попал в какой-то ебучий капкан.

Знал же раньше, понимал! Но нет! И этот идиот… Слишком… верный. Идиот. Сволочь! Тварина, которая…

Питч взвинчивается окончательно, но запрещает новым подстегивающим мыслям появляться, ровно, как и отрекается от своего же страха, и того, что стоит за этим страхом. Он хуй поддастся этому, и уж тем более подпустит к себе этого белоснежного сученыша. Верное в этом ебучем скандале было одно — его слова — он давно перестал за себя бороться, и всё давным-давно похерил. И из-за какого-то шлюховатого пацана меняться или что-либо изменять не собирается. Не в сценарии проклятущей жизни. У него здесь одни смерти, грязь и личностная ванна наполненная кровью проклятых грешников. Вот это его реалия, а не ублюдский мальчишка вбившийся в голову лишь своей внешностью.

Упертая хладнокровная тварь, желающая лишь выжить!.. Хорошо. Давай посмотрим, что будет дальше. Насколько тебя хватит с такой тактикой…

Но Ужас херит голос в голове, своё же блядское недоздравомыслие, которое всегда и выручало, и плюет на глубинные мысли и страхи своей бешености. Плюет на первопричину того, почему так желает вновь найти и вернуть мальчишку.

Он останавливается на том, что ему пока что нужен этот бессмертный долбаеб. Никаких необходим. Просто нужен. Просто он не… наигрался с ним.

Тошнотворное и грязное после этой аналогии поднимается изнутри, и у него такое ощущение, что сейчассам себя же этими словами и обмазал, как гноем, а не сравнил мальчишку с высокостатусной игрушкой.

— Ублюдство… — цедит хищник, но всё же сдается. Зная, что не сможет ждать. Прекрасно уступая хотя бы этому внутри себя. Чувствуя, что это его сожрет, медленно, но до конца.

Он найдет его… А потому загоняться уже нет резона.

После. После того, как найдет, после того, как вернет… Он всю ебнутую душу из Фроста вытащит, поиздевается над ним знатно и навсегда покажет, что этот блядский альбинос для него не больше, чем игрушка. Чтобы, тварь мелкая, больше не смел выдвигать свои ебнутые предположения и чего-то хоть требовать.

Благо ноут после всплеска неконтролируемой агрессии цел, и программа с онлайн камерами так же в норме, и можно собраться с мыслями, и проанализировать, куда Джек смог съебаться после того, как сбежал с территории Севера.

Три ветки метро. Две из которых в А7, и последняя за Кромкой. Первая совсем заброшенная, вторая — та, по которой он вечно добирается. Возле второй, которой они пользовались, камер нигде нет, лишь через улицу, через промежуток домов выходят на центральную А7. Но там по камерам мальчишка и близко не был замечен.

Питч просчитал точное время, за сколько бы быстрым шагом Джек до туда добрался, и уже оттуда смог бы упиздовать, либо до своих приятелей, либо на Кромку, либо в общаги.

Но в определенное время — с погрешностью в плюс-минус десять минут — его не было, камеры вообще никого не засекли в такую ебическую жару. Третью, самую длинную ветку метро он не берет в расчет, с самого начала не брал. Та темная, под конец не освещаемая и ведет к заброшенному нагромождению магазинчиков-будок за Кромкой. Там тупик, и пиздец резонно вколоть себе в ногу или руку какой-нибудь ржавый кусок старого металлолома.

Остается лишь первая линия в А7, тоже заброшенная. Но вот введено нужное время, проверка с легкой перемоткой, и блядь снова ничего и никого. Рядом с той веткой и выходом из метро стоит разваливающаяся десятиэтажка — старый центр переговоров, но на котором совсем недавно, и по блядскому стечению обстоятельств, тупые хранители успели установить две камеры. Твою ж мать во время. И взломать их и подключиться — плевое дело, но даже те камеры, с приличной высоты в три этажа, не засекли никого мелкого и похожего на Фроста. Да блядь из того завала метро вообще никто не выбирался!

— Где ты, уебище маленькое… — Питч говорит это вслух и тут же морщится. Докатился, твою мать. Но и остановить поиски не может.

Ты сожрешь сам себя, если его не отыщешь.

Едкая ухмылка, и всё же решая проверить третью ветку. Щелкая по одной из камер, установленной на одной из пятиэтажек, которые полукругом разбросаны возле того самого последнего третьего спуска, находящегося за Кромкой.

Мысль, когда нахуй половину контейнеров успели растащить, освобождая спуск, он пропускает, сам находясь без понятия, но на камере, рядом с частично видневшимся сбоку расчищенным входом в метро, нужная для него картинка.

Пару набранных цифр, стуча громко по клавишам, и нужное время показывает то, что он и искал. Неужели блядь!

Пиздюк таки умудрился взять яйца в кулак и пойти самым тяжелым и темным маршрутом, видимо на эмоциях, как и всегда. На записи, на странность хорошо улавливающей, мальчишка с ебанутым раздраем в поведении и эмоциях, медленно выбирается наружу, но даже не оглядывается вокруг разъебанного в хламину тротуара, который в нынешнем времени служит скорее дорогой для проезжающих машин, и, понуро опустив голову в капюшоне, направляется на запад от метро. В кусочек заброшенного Ди решил рыпнуться? Ну, не дурость ли?

Питч медленно наблюдает за беловолосым, пока фокус камеры его ещё ловит, и уже наверняка знает, где искать мальчишку, как на записи негаданно сука появляется машина — серый фургончик старого образца… Из него по быстрому выпрыгивают трое отморозков, и даже не шифруясь, незаметно подходят к ничего не увидевшему, ебанутому в своей прострации, Джеку…

Чернильное пятно ледяной ярости на миг застилает видимость, но он продолжает смотреть, цепко наблюдая, как несобразившего ничего мальчишку легко похищают, усыпляя с помощью вонючей тряпки, и быстро затаскивая в непримечательный старый фургончик.

Тот же фургончик, что пару часов, по разным временным отрезкам и с разных камер, колесил по А7 и Кромке. Мысль, что эти трое ебланов спланировано искали именно Фроста четко долбит мозг, и, блядь, Питч на сто процентов уверен, что, как всегда, альбинос до этого где-то засветился, и его сука искали, и блядь нашли! Выловили! Сильный удар кулаком по стулу, так что подскакивают все легкие вещи, даже дрогнув, качается расшатанная крышка монитора ноута.

Свой же взбешенный рык он пропускает. Пизда мальчишке, когда он его найдет. А то, что найдет, теперь лишь условность десяти минут поиска по заданным программам и тем же онлайн камерам. А вот какая пизда ублюдкам, посмевшим схватить Джека…

Но, естественно, всё можно прекратить. Доказать себе сейчас, что белоснежная погибель действительно всего лишь временная собственность…

Доказать? Доказать?

Конечно, блядь! Аж три тотальных раза доказать!

Первый из трех — найти за полчаса точное местонахождение этих пидорских чмошников, второй раз — добраться до проебаного властями склада равнозначно быстро, попутно сопоставляя, что эти уебки никто иные, как та самая Троица из САВ. И третий — филигранно незаметно, как и всегда, проникнуть внутрь, с легкостью отключив три камеры на входе, предусмотрено запрограммированные уведомлять о малейших передвижениях чужаков рядом со складом.

Была бы данность обыденной работы, было бы интереснее играть с этими желторотиками в прятки. Да даже просто по приколу погонять их по этому складу, попугать... поиздеваться, на худой конец! Но конечно же нет — не в этом ебическом случае. Потому что в глубине громадного ангара, разделенного на сегменты и разные постройки, крытые и нет, где-то там эти уебки держат мальчишку.

Этого несносно… блядского…

Надейся, что всё ещё удачливого и такого же бессмертного.

Учитывая, какая Троица ебанутая на зверства и пытки?

Разумность или пакость подсознания подстегивают, подгоняя, и невозможное, именуемое у людей эмоциями, играет даже сейчас, в обход выдрессированному похуизму и холодности.

Внутренний покой, азарт и предвкушение от того, что скоро он их выпотрошит — естественная среда для хищника — не в этот блядь раз! И это прилично так нозит. Задевает, идет не по плану, не по привычному сценарию.

Хотя, разве с Фростом вообще может быть всё по плану и нормально? Сколько он уже херил своих планов и целей, благодаря или из-за этого глупого сученыша? Скоро, блядь, как по старинке, можно будет отмечать в календаре красным, когда в очередной раз придется вытаскивать из пизды этого альбиноса. Психичка та ещё, действительно со счета можно сбиться.

Сколько ещё раз это будет происходить? Сколько ты его ещё будешь вытаскивать, а после, вылечив, накачав обезболивающими, успокоительными и снотворными, перед зеркалом твердить себе упрямым мулом, что, блядь, это всего лишь побочка, всего лишь прихоть того самого внутреннего зверя? Сколько ещё раз мальчишка должен оказаться на столе очередных тверей, чтобы наконец ты понял, что это не выход, и пора кончать с выебнутыми играми в благородного, сука, спасителя-собственника и его преданную игрушку альбиноса? Сколько? До какой грани ещё нужно дойти?

И вновь, как по заклятому кругу, словно дежавю. Только локации сменяются, окрашиваясь неизменно кровавым — мрачным, и психи другие, с новыми фетишами и заебами. Уже который раз одинаковая картина и конечная цель. Лишь собственные реакции мутируют и меняются, потому что одно дело — работать, выпуская себя на выгул, срывая ебаные цепи, и, сука, другое — разрывать намеренно более изощреннее, в спешке, но болезненнее, только потому, что на белоснежном теле появились новые порезы от чужого ножа.

Свезет ли в этот раз, или будет проеб, и завернув за угол очередной комнатушки, он увидит умерщвленного жестокой пыткой белоснежного?

Но всё ещё врать себе целенаправленно и нагло — что уже на это похуй.

Хищник переходит в тень, отключая ненужные домыслы, заменяя внутреннюю злость на внешнее хладнокровие. Лишь действия оточенные, движения незаметные: тенью огибая очередной дверной косяк, без одной лишней эмоции просчитывая дальнейшее продвижение, мельком бросая взгляд на самую обширную пустую площадь — ещё не успевший быть застроенным центр ангара — и моментально высчитывая в каком направлении продвигаться дальше.

Камер здесь нет, датчиков движения в такой развалюхе и подавно, голосов тоже не слышно, лишь незначительные шорохи где-то впереди, где начинаются новые застройки комнат из прочного гипсакартона, и звон чего-то стекольчатого вдалеке. Там где более всего освещено… Заселенный паразитами уголок. Просчитать и высчитать, как эти уебки могут действовать и двигаться в этих полупустых лабиринтах в десяти случаях из десяти — как нехуй делать, и потому он ускоряется, подлавливая первого паразита, который тупо дал себя засечь.

На свету от дальних комнат мелькает кривой силуэт — один из тех, кто затаскивал Фроста в машину… И хищник скалится, мимолетно, но неминуемо смертоносно для первой ничего не подозревающей жертвы.

Парнишка с ярко желтыми волосами слоняется по херовому их пристанищу, не думая и не подозревая, с горла глуша на дрянь херово разбавленный энергетиком спирт, и ухмыляется своим пошлым образам в голове. Он надменный, думает, что у Ли и Наса слишком скучно, там, в стерильной; он заглядывал, они как раз второй раз выводили пацана из наркоза, при этом слишком мягко полосуя ему кривыми линиями левую часть живота… Насколько это скукатень да и только, Рейси не хочет думать или сравнивать. Явно не для него.

Вот если б на живую, во внутренностях покопошиться, или спустить в растраханную глотку, пока новую сучку поливают раствором серной кислоты, вот это да! Вот это вкусно, круто, заводяще! А это… Ебаный эстетизм.

Но садисту уже настолько похуй от выпитого, что он забивает на какой-то там супер план этих уебков-дружков и пинает пустую жестянку под ногами, желая выйти в тамбур: последний маленький закуток перед большим пустым плацом, на котором они тренируются, и затянуться тем, что так бережливо достал со вчерашних боев на окраине А7.

Дурь отменная, крутая, и отдаленно слышный ржач Наса ему сейчас реально побоку. Пусть ебошат в свою эстетику дальше, он поиздевается над трупиком белоснежки позже.

Парень невменяемо ржет, шмыгает носом, проведя самокруткой по губам, и уже предвкушающе облизывается, неровно прислоняясь к одной из несущих стен хлипкой конструкции.

Он не замечает ровным счетом ничего, до той самой секунды пока с левого края не мелькает тень, и в то же мгновение нечто острое, разрывающее сознание адской болью, вонзается между ребер, пропарывая легкое и заставляя зайтись в беззвучном вопле. Настоящий вскрик не успевает повторно сформироваться: лезвие второго ножа одним единственным четким сечением пропарывает глотку, разрезая кожу, гортань и артерию. Точно, молниеносно, без единого лишнего движения и звука.

Он наблюдает — отсчитывает — секунду, и дергающееся в конвульсиях тело, заливающееся кровью, медленно начинает оседать, заваливаясь на правый бок.

Времени поиздеваться нет, и теперь лишь брезгливо обтереть черные лезвия о футболку молокососа, намеренно пнув дергающийся труп, так, чтобы тот с силой свалился на пол, раздался глухой удар и звон от разбивающейся бутылки. Идеально.

Ужас медленно переводит взгляд на дальние тени из освещенных помещений, в которых явное присутствие остальной банды, и уверено идет на свет, быстро перекручивая в руках серповидные окровавленные ножи, и нахуй посылая логику, что лучше было бы выждать в тени. Времени у него нет, и лучше бы тварь-интуиция сейчас, сука, заткнулась и не подгоняла разъяренным зверем вперед.

Как всегда предсказуемо: на звук сразу реагирует следующий ебнат… Нас, услышавший странное, и зная, что при любом состоянии Рейси не падает от угара или пьяни, настораживается, и под кивок занятого Лиота выходит из стерильной, тупо проверить. Он на ходу стягивает с рук резиновые перепачканные кровью перчатки и, ухмыляясь, да вытащив из-за пояса нож, уверенно идет искать долбодятла, который ещё и другом зовется. Мыслей, что тот самый Ужас их вычислил и нагрянул раньше, даже не возникает в шизанутой голове. Это, блять, просто невозможно! Да и не верит Нас в заверения и наставления Дая. И это для начинающего маньяка становится роковым.

Сообразить и моментально отреагировать на чужака парень не успевает, даже заматериться или гаркнуть в голос, с паникой осознавая, что нож занесенный на тень, появившуюся из-за поворота, куда-то моментально девается, точнее в первую же секунду выбивается, и на правой руке появляется рассеченная глубокая рана от которой пальцы перестают слушаться — четкое и точное перерезание сухожилий. И последующий рявк испуганного щенка равно перебивается, превращаясь в задушенный сип, из-за того, что ему со всей силы бьют ребром ладони по горлу, ломая моментально трахею.

В мутных глазах застывший животный страх, но хищнику вовсе не до смака угасающей жизни. Эти сучки слабенькие, даже толком не могут должно посопротивляться, но и это его не волнует вовсе, не сейчас. Лишь цепким профессиональным взглядом по этому недоебку, хватающему судорожно воздух и перепугано жмущемуся к стене. На одежде нет крови, ровно, как и вид не расхлестанный, это хорошо… Но, сука, кровавые ободки на запястьях ровно идущие по контору ближе к кистям — слишком хуево, и от этого понимания со злостью вонзая сразу оба ножа в барахтающееся тело: одно лезвие в печень, другое в аорту.

Красный ободок — естественно блядь перчатки, стандартные, медицинские… Полностью заляпанные кровью!

Подавив утробный рык, отшвырнуть от себя тварину, напоследок прокручивая в нем лезвие и наискось пропарывая до живота. Очередной грохот тяжелого тела с расползающейся лужей крови и частично выпотрошенными кишками. Как дилетант, блядь, работает.

До чего сука докатился… Цыкнув, и так небрежно поправляя собственные кожаные черные перчатки, похуистично проходя в предпоследнюю светлую комнату, по всей обстановке и видимости жилую, с минимум старой мебели для сна, но со слишком хорошим хирургическим и реанимационным оборудованием в правом дальнем углу. Пиздец.

Мыслей о дальнейшем плане и возможных ловушках просто нет, они испаряются в секунды, стоит увидеть и понять, какой масштаб пытки эти твари любят устраивать. Выждать, незаметно подобраться — нихуяж, ментальные когти рвут подсознание, уступая место оголенным инстинктами. Ужас попросту херит всю предосторожность, на ходу специально задевая и опрокидывая металлический медицинский столик.

Не то звериная злость, не то чистая ледяная ярость, не то уже пизда пришла контролю, не то всё же такой уебищный план выманить последнего ублюдка сюда. Вытащить его, оттащить — отвлечь — быстрее этим звуком от Фроста.

И Лиот на это подрывается, не ожидавший, что так скоро, но обрадованный; на последок сделав завершающую пакость, после которой мальчишке точно не жить. Главарь Троицы, уже предчувствуя пиздец и вместе с этим ничем не тронутое предвкушение, спешно выходит из операционной, держа в руках два любимых лезвия с резиновой обмоткой вместо рукояток. Он давно ждал этой встречи, он даже готовился! Он…

— Да неужели нас почти… — слова вошедшего во вкус и воодушевленного Лиота обрываются непредвиденно резко: парень осекается, округляя глаза в немом удивлении переходяшим в настоящий ужас.

Питчу похуй на сучку, ровно, как и на его заготовленную речь, он почти не глядя — одним движением — обрывает жизнь недосадиста, даже не смотря сейчас в глаза захлебывающегося кровью и пытающегося что-то вымолвить главаря. Сразу же отшвыривая его в сторону, как последнее мешающее препятствие, и во взбешенном порыве врываясь в слишком светлую комнату.

Острое желание наорать на твареныша, если тот в сознании, уже почти до дрожи, но секунда и, блядь, да… Пиздец. Комната оказывается, как он, сука, и думал, хорошо созданной операционной.

И одного профессионального взгляда хватает, чтобы ещё раз с полным знанием дела констатировать — полнейший пиздец!

Ножи сразу же откидываются на рядом приставленный столик, и перчатки туда же, похерив впервые безопасность и сокрытие улик. Мальчишка истекающий кровью на столе более весомее.

Да сука неужели?!

Но кровящие полосы на слишком бледном теле не смертельны, не они, не сейчас. Подрываясь и сразу же срывая кислородную маску с расслабленного лица. Вторым грубо вырывается игла с капельницей из вены…

Сука! Блядство!

Питч не медлит, отстегивает фиксирующие ремни с шеи и рук, проверяя пульс, приподнимая за затылок голову мальчишки и осматривая быстро, в темпе, открывая ему глаза и аналогично проверяя реакцию на свет. И реакция у того хуевая, её почти нет, почти как и нет ебического пульса.

— Да хуй ты у меня сдохнешь! — злым шипением, кидая яростный взгляд на висящую склянку капельницы рядом.

Решили в искусственную кому, нормально сука, идеально! Ингибиторы, транквилизаторы… Что там блядь ещё?!

— Ну и естественно, стандартный состав поддерживающий глубокий сон и расслабление мышц при ингаляционном, мать, его наркозе! Ебучая общая анестезия! — срываясь рявком вслух, и Блэку даже похуй, если здесь есть ещё кто-то.

Три минуты… У ебучего окровавленного смертника три блядские минуты. Или у него эти три минуты, чтобы вытащить Фроста.

Он не знает, когда эти твари начали всё это, не знает сколько раз, какая была дозировка и чего конкретного — насколько пропустил всё. Сколько уже раз, судя не по одному проколу на руках, мальчишку вводили и выводили из этого состояния. Сколько держали на грани этот хиленький организм.

В присутствующем оборудовании, даже том, что в другой комнате, нет ничего, чтобы могло вытаскивать и спасать, только калечить, убивать по-разному. Пиздец и ещё раз пиздец! И собственные взбешенные реакции делают только хуже.

Цепкими пальцами надавливая сильнее на шею, пытаясь уловить слабые удары в сонной артерии, поглядывая на бессознательного идиота… Если сердце у Фроста остановится, а здесь нет дефибриллятора …

Блядство! Блядство!

Пощечина мальчишке, в следующую секунду, залепляется сочная, даром, что может ничего не решить, но ингибиторы распадаются в организме достаточно быстро, если прекратить их подачу. Порой даже быстрее нормы, если предрасположен организм. Хотя с убитым сердцем Фроста на энергетиках? Процент какой — пятнадцать, десять — из ста? Но такая грубость вполне может привести мальчишку в относительные чувства, как минимум подать сигнал мозгу.

— Давай, сученыш, выкарабкивайся! Или хуй ты увидишь ещё небо в алмазах!..

Пока нет реакции, снова к столу, попутно скидывая мешающий плащ, даже не задумываясь, может ли здесь ещё кто-то быть или придти…

И на неудобном столе разбросаны они — ебучие анестезиологические миксы. Гори они в аду! Блэк шипит похуже аспида, теряет контроль над хваленой холодностью, и в гробу видел блядские давно забытые терминологические и технические справочники, ровно, как и свои давние воспоминания.

А надо было блядь на анестезиолога пиздовать, но сука нет — это же слишком просто!

Жаль, что главарь ухуяченым трупом валяется за стеной. Он, скорее всего, нехуево так намутил с препаратами, мог бы подсказать, как откатывал без последствий… На чем они держали этого беловолосого идиота? Взгляд за плечо, быстрый и нервный, все ещё лежащий полутруп. И это, твою ж мать, не вытаскивать мальчишку с приступом после энергетика.

Хуевых склянок много, ампул, капсул, использованных шприцов… Что и когда, что и за чем следовало — невозможно даже определить. Но две последние — решающие, два мощных, скорее всего, снотворных, с дополнением транквилизаторов, расслабляющих барбитуратов.

Возвращаясь к белоснежному, и пока он в отключке, можно вылить на раскромсанный весь левый бок и живот часть захваченного со стола антисептика, и похуй что прямо так, прямо в открытую рану, как минимум — не будет заражения, возможный максимум — быстрее очухается.

Если очухается…

— Да блядь, давай же! Фрост, твою мать! Или я тебя точно убью… — злобно и беспощадно, и возможно мальчишка его даже слышит, но пока не реагирует никак, а потому ещё одна пощечина, не давая глупому белоснежному оставаться по ту сторону. Хуй он сдохнет на этом столе!

Едва в следующую секунду мальчишка дергается, и мимика на лице меняется, заламываются в болезненном жесте брови, как его грубо встряхивают за плечи, потому что даже этого состояния достаточно, чтобы выспросить, а вот времени, сука, наоборот нихуя нет.

— Давай, знаю, слышишь меня… — приглушенно заговаривает Блэк, вглядываясь в лицо просыпающегося мальчишки, — Мне нужно знать, чем тебя вытаскивать, Фрост. Потому ты обязан мне ответить, хотя бы одним словом…

Джек реагирует на его голос, на эти слова, слабо вздрагивает и, щурясь, наконец приоткрывает глаза, но свет от лампы белесый, яркий и у него совсем нет сил держаться в сознательном, потому глаза слипаются и тело по новой словно кидают в пропасть, откуда невозможно выбраться. Парнишка не соображает толком, ведь мимолетом увиденное, кажется блаженной иллюзией и в то же время чем-то самым страшным для воспаленного мозга. Из-за этого или из-за того, что сдался и больше не хочет возвращаться, у Джека находятся силы прошептать болезненное:

— Не хочу… Ничего не хочу…

— Хочешь, сука, ещё как хочешь! — почти рявк, склоняясь ещё ближе, отсчитывая про себя секунды.

— Не для кого…

— Блядь! Сволочина! Да… — Питч осекается, рвано выдыхает: он устал, он на нервах, он... не хочет сейчас всё кончать так… Он склоняется совсем близко к мальчишке, закрывая собой яркую лампу, и проговаривает вовсе ненужные, тупые, ядовитые для них обоих слова: — …Есть для кого. Я ведь нашел тебя… Пришел за тобой. Твой Ужас здесь… глупая ты белоснежная погибель. И мне нужно, чтобы ты ответил лишь на одно — последний был синий или белый?

— А… зачем вытаскивать временную?.. — звучит почти неразличимое шелестящее в ответ; будучи под наркозом, ещё без особой сознательности, но, что для мозга важно, то мальчишка и выдает глупыми словами.

И… сука молодец Фрост, цеплять на живую одной фразой даже в таком состоянии это нужно быть тем ещё уникумом блядским… То, что мальчишке так важно — важнее собственной гребной жизни.

Незаконченный разговор. А у Блэка сдают таки нервы, и со злобным рыком он ударяет ладонями по обеим сторонам от головы белоснежного, склоняясь совсем близко, но не отвечая, лишь с силой сжимая челюсти, дабы не сорваться в последнем, либо всё высказав, либо просто задушив этого идиота.

Приходится зажмуриться, подавляя пакостную хуйню, что рвет цепи внутри, скрипя зубами от злости и проклиная день, когда впервые спас мальчишку, но не медля, насколько сейчас возможно, бесстрастно переспрашивая полностью севшим голосом:

— Синяя или белая ампула, Джек?..

— Белая… — почти неразличимым шепотом, но и этого, от вновь теряющего сознания смертника, хватает.

Отталкиваясь от стола и теперь точно зная, что делать, забивая вовсе на то, как филигранно этот мелкий уебок умеет выводить на эмоции и рвать нервы к хуям. Всё быстро, четко, не ошибаясь и не теряя ни одной секунды, главное — высчитать дозировку и не разъебать окончательно хиленький организм подростка.

Проведя в ебаной яркой комнате не дольше десяти минут, Питч, под конец, наскоро заворачивает мальчишку в свой плащ, предварительно наложив несколько марлей на кровящие порезы; вытащить он его сумел, а до дома с порезами мальчишка протянет. Отсюда же пора сваливать.

С трупами и всеми остальными явственными уликами, как своими, так и теми, что это была Троица, он ничего не делает, лишь включает, как можно больше оборудования в разьебаные розетки, которые прекрасно коротят, и оставляет пару баллонов с кислородом поблизости. Склад вскоре рванет, и рванет хорошо, учитывая, что внутри дохуя чего быстро воспламеняющегося и едко горящего.

Опять не по плану, опять не в своем филигранном стиле, опять привлекая ненужное внимание взрывом. Опять он вытаскивает бессознательного мальчишку из очередного притона психов. Кажется, всё пошло по ебучему Уроборосу.

У Джека не остается страха, одно побочное смирение, из-за которого в подкорке ещё страшнее — омерзительнее от самого себя. И с этим в голове, где полная липкая, непонятная мешанина всего, он чересчур четко улавливает отголоски пропитанного предательством и болью прошлого. Так знакомо…. Так страшно. Ржач, насмешки, боль от игл в венах, состояние блядской беспомощной куклы…

«Не делай! Не делай этого больше со мной!»

Мысль давно забытая, ровно, как и сама умоляющая просьба в наркотическом угаре, но поделать со обжигающими вспышками он ничего не может, только, наверное, хмурится, но толком не чувствует лица и тела в общем, и тихо скулит.

Если Джек откроет сейчас глаза и над ним будут всё те же два урода… О, сука, да! Он потратит все свои силы, чтобы их взбесить, выебать так, чтобы его уже просто убили, без гребаных пыток и этого тошнотворного состояния.

Тишина. Это первое, что постепенно удается понять, сосредоточиться и понять, включая слух. Больше нет этого мерзкого шума в ушах… И ржача нет, и тупых шуточек фетишистов-садистов. Тишина. И Джек готов заскулить не то от облегчения, не то от того, что стало ещё неизвестнее. Второе, из пяти чувств, которое медленно включается — реакция на свет. И света значительно меньше. Нет… — его вообще нет. Нет блядской лампы над головой, и металла под его спиной?..

Мягко.

Мальчишка находит в себе последний резерв и резко распахивает глаза, готовясь к самому неизбежному.

К пиздецу… Но не к привычной атмосфере и знакомому до каждой трещинки потолку. Вечер, даже ночь, одна лампа — ебаный переносной светильник где-то рядом, теплота и знакомая тишина. Видимость потолка сразу размывается, и не смотря на раскалывающуюся голову, Фрост зажмуривается до былых искр, не веря и пытаясь успокоить подступающие эмоции. Дома… Он дома.

Выдохнув полной грудью, но для себя так оглушительно в этой тишине, и плевать, что половина органов чувств не восстановилась, что он настолько обессилен, что не может ни то, чтобы повернуть голову чутка в бок, — не может тупо почувствовать свое тело. И это какой-то пиздец. Лишь кончики ледяных пальцев пробивает нервными импульсами, слегка начали отходить губы, шея и, кажется, пальцы ног. Но в остальном он та же кукла — безвольная, поломанная, покромсанная... Да?

А теперь, блядь, здравствуй, истерия! Потому что мозг моментально отключает самозащиту, поняв, что в безопасности. И на Джека моментально убийственной волной нахлынывает весь ужас и паника того, что было и что с ним делали. С ублюдским десертом в виде желчных картинок прошлого.

Дрожь проходится по безвольному телу, и парнишка всхлипывает слишком жалобно, пытаясь не видеть то, что паскудски подсовывает память. Так мерзко… больно, так извращенно липко…

— Угомонись, и не дергайся, — этот хриплый голос, как награда и обезболивающее для лохмотьев сознания и души.

— Питч… — Джек не ожидает, что выйдет вообще хоть что-то слышное, но выходит, голос содранный, тихий, но всё равно получается отчетливо.

— Цыц!.. — следует не то приказное, не то отвлекающее.

И плевать на это злобное, как всегда раздраженное. Главное — он совсем рядом. Его… Солнце. Джек, насколько может, счастливо улыбается, несмотря на то, как подрагивает нижняя губа от подступающей истерики и по вискам медленно стекают слезы. Он пытается пошевелиться, ощутить хоть что-нибудь, хотя бы почувствовать часть онемевшего тела, но на него опять рычат, сразу же, и грозно.

— Не смей, — следует уже в приказном раздраженном тоне, — И не пытайся смотреть!

«Что?» — тупое проскальзывает в мыслях. Пока, наконец, до Джека полностью не доходит, его положение в пространстве, и почему Питч так близко, но увидеть он его не может. Всё блядь проще некуда — Фрост лежит на кровати, без подушки или одеял, на самом краю, освещенный лампой, которая направлена на его тело, и Питч, присевший на самый край, с ним что-то делает, медленно, но несвойственно осторожно. Последнее едва ощущается давлением на левый бок.

— Что ты… — сипло пытается парнишка, но его опять осекают, зло рыкнув:

— Не двигайся, сказал же блядь! И не поднимай голову.

— Что ты делаешь?.. — сглотнуть не получается, нечем, и горло дерет словно песком, отчего Фрост кривится, но не спросить не может. Или, скорее, вновь желает слышать этот любимый властный голос.

Молчание же ему, как полный ответ. Единственный плюс — тело постепенно отходит, и, едва сосредоточившись на ощущениях, Джек, через пару минут, наконец-то догадывается, почему его одергивают и одновременно так осторожно касаются. Порезы были длинными, было столько крови, смешков, подколов, поблескивали красным скальпели… Его ведь резали на живую… А сейчас… Это швы — Питч его зашивает.

— Настолько плохо? — тихо спрашивает Фрост ещё через пять минут, угомонив наконец-то блядское счастливое внутри, что поднялось из-за понимания, что он не полностью безразличен своему Солнцу.

— Что последнее ты помнишь? — Ужасу вовсе не хочется спрашивать или вообще сейчас говорить с мальчишкой, но и отвечать на его вопрос равнозначно не собирается, да и ебучее эго подстегивает спросить, пока он доканчивает накладывать последние три шва.

— Как отключился… во второй раз. Они… — парнишка скашивает насколько может взгляд на стену — смотреть сейчас даже боковым зрением на Ужаса, нет ни смелости, ни желания, словно блядь не достоин, — Издевались, ржали, говорили, что это мое последнее сознательное ощущение. Что, после того, как введут какую-то там дрянь, я уже не проснусь и…

Фрост прерывается, осекается, стараясь побороть мелкий тремор вгрызающийся в тело. Не выходит. Он судорожно выдыхает, силясь не разреветься, и кусает более-менее уже отошедшую от онемения нижнюю губу в попытке отвлечься.

— Как нашел в этот раз? — пытаясь перевести тему, не желая и секунду вспоминать вместе с теми ощущениями и шлейф паскудного прошлого.

— Забываешь кто я. Опять, — раздраженное, сделав последнее движение и срезая остаточную нить специальными ножницами.

Настроение у хищника чернее гребаной грозовой ночи за окнами, ровно, как и хочется подпортить настрой этой сволочине. Но Питч лишь швыряет иглу и ножницы на стол, не заботясь больше о стерильности или же бардаке. Похуй уже. Всё блядь полностью выжжено после сегодняшнего ебучего спасения этого белоснежного придурка.

Мужчина медленно переводит взгляд на закрывшего глаза Джека, смотрит с пару секунд, оценивает его состояние, думает, что нужно бы ему несколько препаратов ещё ввести, повязку нацепить, как минимум, на швы. Дабы всякую хуйню в этой грязи не подцепил… Но сил возиться с мальчишкой почти уже нет.

Надо же блядь, недоебанная аномалия! Он укладывал тех желторотиков спецов, два отряда, как делать нехуй, а после всю ночь напролет хуячил вместе с Фростом виски, попутно чуть не трахнув мальчишку пару раз, и нихуя не устал! Даже умудрился точно составить план поимки и убийства Правителя. А здесь блядь... три молокососа, и он почти валится с ног, сделав незначительное под конец — зашив два неглубоких рассечения кожи.

Морально. Вот эта безвольная сейчас белоснежная блядина вымотала его морально. Подчистую. Досуха. И нихуя уже нет. Ни сил на него или себя злиться, ни желания устраивать скандалы: разбираться, указывать, ненавидеть… Нихуя не осталось. Ровно, как и разбираться с самим собой.

Пошло-ка оно всё нахуй.

И верно.

Блэк встает с кровати, попутно ещё раз осматривая мальчишку, собирает все вытащенные медицинские инструменты и лекарства в одно нагромождение, и думает, что ледяной душ бы не помешал, а после и себе намешать нечто в виде убойного снотворного.

— Питч…

— Не дергайся! — оборачиваясь через плечо и, наконец, встречаясь взглядом с мальчишкой. У Фроста такой же выебанный усталый взгляд, боль вперемешку с благодарностью, и едва ещё что-то на дне серебра плещется, но не сейчас это узнавать, — Просто, блядь, не дергайся. Дай телу прийти в адекват.

Но Джек же — смертник, Джек же просто так не может: он хмурится, едва-едва всё же приподнимет голову, осматривая, что стало с его телом, беззвучно матерится и вновь откидывает голову на простынь. Приплыли. Швы ему ещё ни разу не накладывали. Не латали, как тупую куклу, твою ж на лево…

Блэк специально игнорирует тихие маты мальчишки, ровно и то, как после тот его окликает пару раз. Сейчас надо бы подготовить восстановители и укрепляющие, несколько уколов, и после душа вколоть Фросту, дабы отрубился и не доебывал все следующие сутки.

Молчание в данной ситуации кажется худшим для Джека, эдакой новой пыткой. Ужас, как всегда, не бесится на него, не материт, не орет, не грозит убить самым страшным способом. Ничего не предпринимает: отвернулся от него и занят своим, словно его, Фроста, здесь и вовсе нет. Подобное режет сильнее и больнее, нежели настоящие скальпели. Страх, что между ними вновь стена, накрывает густым и липким слоем, облепливает, и Джека по-настоящему начинает мутить; из глубин пустого желудка поднимается лишь одна желчь и от этого совсем становится хреново.

«Возможно ли, что это всего-лишь последствия? Смогу ли я завтра тебя разговорить, забыть то, что между нами произошло и дальше считать, что всё прекрасно? Сможем ли мы… Есть ли мы вообще?..»

Какой же бред блядь на дурную накаченную наркотиками голову! Фрост морщится, но всё-таки приподнимается на локтях, достаточно аккуратно и почти безболезненно для себя, ещё раз рассматривает частично всю искромсанную левую часть бока и живота, перешитую двумя линиями четких мелких аккуратных нитей, и почему-то горько усмехается. Слишком... профессионально.

— Где ты, всё же, научился так зашивать людей, а?.. — Джек произносит это невольно вслух, но даже не пугается после того, как осознает сказанное. Просто смотрит в спину мужчины и знает, что, скорее всего, ответа нихуя не получит. Не заслужил.

Ситуация патовая. Словно он и не сбегал, словно это начало того самого утра, словно… Глаза на мокром месте, но Джек упрямо смаргивает, понимая, что ответа ждать пиздецки глупо.

А Питч лишь раздраженно хмыкает, подавляя ядовитую усмешку, и не желая даже заговаривать с этим Рагнарёком личного масштаба. Однако, вопреки колкой ярости поднимающейся изнутри из-за слов мальчишки, желает ответить, небрежно швырнув на стол пустую ампулу:

— Поебись с моё несколько лет в ординатуре, и не такому научишься…

====== Глава XLII ======

Итак, мы все этого долго ждали. Даже я... И вот та самая глава.

[Стилистика изменена намеренно, ровно, как и повествование от 2-го лица.]

Приятного чтения!

Глава 42.

Гребанные важные личные качества, при которых ведут отбор.

«Уверенный человек, умеющий концентрировать внимание. Он обязательный, в меру активный, склонен к сложной работе. Отличается ответственностью, пунктуальностью, педантичностью и аккуратностью, а также терпеливостью и толерантностью. Память отлично развита, он обладает высоким уровнем эмпатии...»*

Эмпатии, да?

И вот тебе двадцать четыре, и ты на очередном, но уже более привычном дежурстве: ординатура, мать её. И пока на перекуре, можно вспомнить, что в блядском заявлении на поступление писали эти придурки. Сочувствовать пациенту, конечно же. Будто это не прописано в Клятве.**

Дым медленно выдыхается из легких, но так приятно дерет глотку. Как и всегда — крепкие, позволяющие отвлечься. А Лоренса по внутренней рации вызывают в третью операционную. Будто бы в пятой сейчас реаниматолог не нужен. Ебучие графики, которые, спасибо сменившемуся начальству, перекосоёбились, и теперь нехватка реаниматологов, но блядь практикантов-сопляков полный отдел хирургии!

Ты цыкаешь, забивая на громкую связь и далекие выкрики из приемного покоя и стойки принимающей регистратуры. Неужели новая авария на центральной магистрали и большинство полутрупов везут опять к вам? Или очередной мальчик-хуй, из мажоров Белого Шпиля, выебнулся на шоссе и с разворошенными кишками должен обслуживаться раньше тех, кто по очереди ждал операцию пару недель?

Позади открывается дверь, но тебе лояльно, в наглядство делаешь лишь следующую затяжку, на миг прикрывая глаза. Походка, словно на цыпочках, хотя скорее робко — вот что улавливает твой слух. Кайл.

Коллега и вроде-как-друг по совместительству подходит ближе, но пока молчит. И правильно. Через три секунды ты тушишь сигарету, прищурено смотря через небольшое настежь открытое окно на туманные зеленоватые лучи от шпилей 604, и этот ядовитый туман кажется более правильным. Жаль, что реально не яд.

И было бы просто охренительно, если б 604 город действительно потравился теми же, на блядство случая, едкими химикатами, которые тоннами производит каждый день. А люди бы умирали… Превосходно — один за одним… Задыхаясь, харкаясь кровью, и с животным страхом в покрасневших глазах пытаясь найти хоть одно место, где бы смогли вдохнуть чистый воздух…***

Мысль, подобно создавшейся в голове картинке, расплывается, пошла уже пятая секунда.

— И нахера я вам? — прекрасно зная, что если Кайл ввалился в курилку, значит, ты понадобился в операционной. Только для кого и зачем?

— Твой профиль, — пожимает плечами молодой мужчина, — Яро хочет, чтобы ты ассистировал.

— Снова фарш? Шлюха из Вип, которая неправильно отсосала или всё же раскромсанный алкаш-бизнесмен… — ухмылка скорее вредная, нежели чем — «а я же вам блядь говорил».

— Почти. Важная шишка из Департамента. Какой-то псих подкараулил и покромсал: лицо, шея, руки… Куколка эдакая, только без веревочек. Короче соединительные задеты, сосуды, нервы…

Ты проклинаешь девятнадцатичасовое уже дежурство, но убедившись, что бычок хорошо затушен, идешь вслед за этим порой до омерзения позитивным анестезиологом.

Тебе двадцать четыре и это последний год ординатуры, а после практика, после углубление в микрохирургию, благо ты на охуительно хорошем счету. У тебя есть все шансы выцепить то единственное место на последующий год, если какая-нибудь шваль не подсидит. Хотя, разве ты позволишь?

Операционная со штатным набором лиц, лишь на две медсестры больше — практикантки из пятого отделения. Ты делано позволяешь милашкам надеть на себя дополнительный халат, и склоняешь голову на бок, рассматривая тело на столе. Вновь очередной псих постарался разрезать тучного недополитика: грубо, не аккуратно, действовал ножом, причем тупым, но придурок даже не знал, где и как резать правильно, не брал центральные кровеносные артерии, так — невменяемая злость и возбуждение. Откуда ты знаешь, как этот псих действовал, уже не задумываешься; моментально понимать характер психов по оставленным ранам, как охуенная интуиция или уже наметанный глаз — не важно. Факт в том, что такие повреждения почти уже данность, учитывая скачок преступности в А7.

— Когда же этих паскуд переловят-то?

Но ты не замечаешь этих искренних молоденьких возмущений, ровно, и не отвечаешь, у тебя работа.

Кейт опять ебет мозг в пять утра, когда уже светает, а ты только за поворотом снял окровавленные перчатки. Она заваливается в приемную как всегда довольная, знающая уже в свои семнадцать себе цену, не обращая внимание на восторженные взгляды молоденьких сосунков и врачей постарше, и, ухмыльнувшись тебе, просит выручить до получки.

Очередное, блядь, новое свидание с богатеньким ублюдком. Но она смотрит на тебя снизу вверх горящими карими глазами так ожидающе, и в предвкушении, как будто ты её последняя надежда на спасение, что опять, сука, выигрывает. Победоносно улыбается, и пока ты достаешь нужную сумму, предсказуемо кокетливо поправляет черные волнистые волосы, неизменяемо распущенные. Ну как, твою ж мать, иначе?! Обязательно чтобы проходящие мимо кобели поголовно свернули головы на такой жест. Стерва!..

— Сколько, блядь, раз говорил! Кейт, сука…

— Я тебя тоже люблю, братец, — скопировав твою дежурную ухмылку, целует в щеку и всё же вырывает несколько купюр из твоих пальцев, — Отцу не жалуйся, старшенький ты наш. К ужину буду дома и нормально всё обсудим. Кажется, это судьба!

Она радостно улыбается, подмигивает и упархивает на пятнадцатисантиметровых шпильках.

— Это тринадцатый в этом месяце твоя судьба, — цинично шипишь ей в след, за что получаешь ответный фак и цокот от железных набоек на шпильках. Лимитированная коллекция, мать её.