Откровения секретного агента [Евгений Андриянович Ивин] (fb2) читать постранично, страница - 2

живому».

Однако хватит отклонений, тут, можно сказать, судьба моя пришла, а я пустился в воспоминания. Двое мужчин — один молодой и, видать, заносчивый; он как-то свысока глядел на меня и едва заметно ухмылялся тонкими гадючьими губами, как бы говоря про себя: «И вот этого недотепу мы пришли смотреть?» Он был ниже меня ростом, но уже с брюшком — видно, служба шла ему впрок. И костюм на нем был приличный, я о таком мечтал. Собственно, не о таком именно, я мечтал о костюме вообще. У меня до этого времени был тот, что отец привез из Германии, какой-то фашистик не сносил, и он достался мне. Потом пошла морская форма. Я и сейчас, на четвертом курсе, донашивал морскую форму и был уверен, что косном бы мне не повредил. Так этот, с мерзкой улыбкой, глянул на доску, где я написал мелом такую абракадабру из двух длинных слов, что ее можно было принять за шпионский шифр, и стал кривить губы, очевидно пытаясь прочитать эти слова. Он даже издал какой-то булькающий звук и заткнулся, глянув беспомощно на своего спутника.

Второй мужчина мне понравился: он сразу смекнул, в чем тут дело, и, окинув меня добрым взглядом прищуренных глаз, с улыбкой на полноватых губах спросил с ноткой утверждения:

— Кажись, латынь?

Я кивнул и стал смотреть на его немолодое лицо, изборожденное вдоль и поперек глубокими морщинами.

— В чем суть?

— Это окончания пассивной формы глагола.

— Ты из этих окончаний сотворил два немыслимых слова и легко разбиваешь их на части. Так! Оригинально! Не находишь, Иван Дмитрич?

Гадючья улыбка вновь возникла на лице, но он не удостоил старшего товарища ответом.

Мы сидели в аудитории втроем довольно долго, и я млел от внутреннего восторга: они были чекисты, разведчики, и сейчас беседовали со мной на различные темы: то их интересовало мое отношение к року, то к рыбной ловле, то к боксу, выясняли, что я читаю.

Кончилась наша беседа неожиданным предложением. Пожилой, а звали его Глеб Константинович, кто он был по званию, я не знал, но, как мне показалось, состоял начальником над Иваном Дмитриевичем, сказал:

— Вас не привлекает профессия разведчика?

Я от такого предложения потерял дар речи. Это же мечта всех молодых людей! Пробираться во вражескую страну, добывать важные секреты, похищать конструкторов, секретное оружие — Господи! Да чего только не смог бы я сделать! Разведчик! Мне сразу же припомнилось, что я умею классно метать нож, стреляю почти по норме мастера из винтовки, пистолет мне — родной брат. Когда-то восемнадцатилетним парнишкой я жил в Японии на американской воздушной базе — вот где можно было добыть секреты! Жаль, что они тогда никому не были нужны. Да и особист попался порядочный человек: переправил меня на материк, снабдил документами и сказал: «Замри, чтобы ни одна собака не знала, что ты жил без нашего присмотра в Японии — затаскают тебя по допросам и никому ты не докажешь, что сопровождал сюда полковника из спецкомиссии, а он куда-то исчез». Я бы мог на этих допросах рассказать, какое количество и сколько силового кабеля привезли американцы на базу, и сколько мы его с Роем Снайдером спустили японцам, а сколько тушенки, униформы, масла, горючего. Может быть, меня спасло то, что я передал особисту почти двадцать тысяч долларов — деньги, которые я накопил на аферах с военным имуществом США. Он стал добрым и заботливым, как родная маменька: кормил, на машине возил, советскую морскую форму достал. Запугал он меня, конечно, основательно. Да, собственно, и запугивать было нечего, он мне истинную правду сказал; допрашивали бы меня бесконечно и таскали по особым отделам от полка до армии. Может быть, лаже признали за врага народа, за шпиона уж точно, и, чего доброго, шлепнули бы. Так что лучше помолчать о своем туманном японском прошлом.

Выслушав предложение стать разведчиком, я возликовал, что, несомненно, отразилось на моем лице. Меня распирал восторг; мгновенно героические картины пронеслись в моем воспаленном мозгу. Шутка ли, стать настоящим советским разведчиком. Даже гадючья ухмылка Ивана Дмитриевича не показалась мне такой уж мерзкой.

— Вы это серьезно? — выдавил я из себя глупый вопрос, хотя мог бы догадаться, что эти мужики беседуют со мной добрых четыре часа не ради развлечения.

— Вполне! — ответил вдруг Иван Дмитриевич. — Снабдим легендой, подучим слежке, тайнописи, как уходить из-под наблюдения, организовывать тайники, делать контейнеры — и ты готов, — тут уже он открывал свой поганый рот настолько, что я мог увидеть, какие у него спереди целые зубы, а какие гнилые. Он вывалил на меня сведения о тайниках, слежке, крыше — мне не все было понятно, — и я даже заподозрил, что он надо мной издевается.

— Это ему рано, — прервал коллегу Глеб Константинович, и тот замер на полуслове, хотя и сказанного было достаточно, чтобы меня ошарашить. — Кстати, откуда у вас американское произношение? Вы, случайно, не общались с американцами?

— Я много слушал радио, и у меня хорошо развита техника подражания. Мне