Последняя битва [Айя Сафина] (fb2) читать онлайн

- Последняя битва [СИ] (а.с. Падальщики -4) 1.44 Мб, 430с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Айя Сафина

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Пролог

30 марта 2033 года. 21:52

Кингшенг Ляо

Очередной рассвет забрезжил на границе между круглой голубой землей и бесконечным мраком космоса.

— Семь.

Слова сами вырвались из груди.

Я потер уставшие глаза, но продолжил перебирать системные алгоритмы «Шэньчжоу». В голове постоянно мигают цифры. Считать, вспоминать становится все труднее, но я заставляю себя. Цифры — это единственное, что не позволяет мне сойти с ума.

Восемьсот сорок один день на станции.

Семьсот пятьдесят дней задержки миссии.

Семьсот двадцать шесть дней молчания от центра командования Цзюцуань.

Седьмой рассвет за сутки.

И уже тридцать четыре часа я пишу свой путь домой.

Мысль, как яркая вспышка света, пронзила мой истощенный мозг тридцать четыре часа назад: я смогу вернуться домой!

Снова раздался стук из модуля «Вэньтянь». Минг Чан пытался открыть люк между модулями. Я перетянул ручку открытия люка стропами, но не думаю, что они удержат его надолго.

Страх перед Мингом зарядил кровь остатками адреналина, хотя его количество тоже истощилось за два с половиной года пребывания на станции.

Алгоритмы светились на мониторе цветными комбинациями, схематическими блоками, логическими диапазонами. Я читал мозг «Шэньчжоу», перешивал его, удалял ненужное и создавал новые числовые тропы, чтобы он не заплутал в бесконечном пространстве между Землей и орбитой.

Восемьсот сорок один день на станции.

Четыреста восемь километров до Земли.

Восемь тонн — масса корабля.

Три часа сорок минут — расчётное время посадки в районе немецких Альп.

Очередной проблеск света в иллюминаторе.

— Восемь, — выдохнул я.

Прошло девяносто минут с предыдущего рассвета, а казалось всего пять. В нынешнем состоянии истощения мозг работает медленнее. А стук где-то за стенами модулей стал интенсивнее. Минг Чан свирепел, он знал, что я собирался свалить. Но он не собирался отпускать меня со станции. Я нужен был ему для пропитания. Как и остальные четверо тайкунавтов, что он убил.

Восемьсот сорок один день на станции.

Четыреста семьдесят шесть дней с момента истощения продовольственных запасов.

Сто двадцать дней со дня убийства Нинг Энлея.

К настоящему моменту у Минга должны были закончиться запасы тела Нинга. Теперь моя очередь послужить ему пищей.

Я стараюсь не отвлекаться на шум, хотя явственно представляю, как Минг яростно избивает заблокированный люк.

Автономный модуль «Сюньтянь», дрейфующий с телескопом на одной с нами орбите, послал мне сигнал предварительной готовности. Он помогал мне отслеживать точку посадки. Его алгоритмы тоже есть в моих формулах. Я должен успеть. Должен дописать код до момента прохода станции над точкой отстыковки корабля.

— Девять …

Глаза слипаются, все размыто, цифры сливаются в бесконечную зеленую массу на черном фоне, посторонний код, вшитый в жесткий диск «Шэньчжоу», все время мелькает то тут, то там, сбивая расчеты.

Неизвестная мне система запуска ракет со странным библейским названием искусственно вкраплена в мозг корабля, вкраплена неаккуратно, безалаберно, как будто кто-то торопился ее записать в дрова, чтобы успеть отправить на станцию. Я вырезаю все, что связано с этой системой, и кладу в отдельное файловое хранилище. Я не знаю, для чего предназначена эта система, никто не снабдил инструкциями. Ее просто послали сюда впопыхах.

К чему? Зачем? За нами все равно так никто и не вернулся. Китайская модульная космическая станция — гордость Поднебесной, дерзкое заявление о собственной космической мощи — покинута, забыта. Мы дрейфуем в космосе уже три года, пища в отсутствие поставок с земли закончилась спустя год после последнего звонка с Земли, как бы мы ни старались ее экономить, мы стали поедать друг друга…

Зачем я вспоминаю об этом? Затошнило…

Соберись!

Вдруг раздался взрыв. Станцию тряхнуло. О нет!

Я привстал в кресле и выглянул из корабля. Напряженное молчание, стук сердца в ушах, стекающий по спине пот. И вот наконец в базовый модуль между лабораторными модулями «Вэньтянь» и «Мэньтянь» влетел безумный Минг Чан. Его глаза налились кровью, руки разбиты до костей, правая сторона тела дымилась от ожогов — видимо, ему удалось выбить крепления люка при помощи взрывной реакции. Черт! Не следовало его запирать в грузовом «Тяньчжоу», там всегда хранились реагенты для опытов, а сам Минг в далекие времена был астронавтом-физиком. Во времена, когда еще был в себе.

Сейчас же он окончательно спятил. Он был голым и все время, что не ел плоть Нинга, дрейфовал между отсеками, разговаривая сам с собой. Я тоже говорил с самим собой. В условиях заточения на космической станции без еды, без помощи с земли, сохранить рассудок очень сложно. Мингу это не удалось.

— Пришельцы! Пришельцы! Они везде! Убить! Их надо убить! — кричал Минг.

Он летел ко мне с металлическим рычагом от люка в руке, грозясь разнести мой череп. Не знаю, что видел его заплутавший мозг, не знаю, что видели его затуманенные глаза, но знаю, что его охватило лишь одно желание — убить всех.

Я быстро заперся в «Шэньчжоу», хлопнув люком и заблокировав ручку механического открытия. Времени нет. Придется импровизировать там, где не успел прописать координационный код.

Первый удар по люку, грозный рев спятившего командира миссии. Он понимал, что я хочу попытаться вернуться на Землю. Оставить его здесь один на один с его воображаемыми демонами. Он зашел далеко за грань рассудка. Теперь он просто чудовище, ничем не отличающееся от безмозглых тварей, что пожирали людей на Земле.

Судя по видеокадрам, что нам успел послать центр управления полетами из Цзюцуань до того, как навеки замолчать, я понял, что человечество не справилось с агрессивным вирусом. И, возможно, на планете мне не выжить.

Но и здесь не выжить.

И в полете домой тоже могу не выжить.

Смерть медленно затягивала петлю на моей шее последние три года, что я бесцельно дрейфовал в космосе, страшась грядущего. Оно неизбежно. И было неизбежным с самого первого дня новостей о Вспышке. Со дня, когда я согласился на проклятый полет.

Минг продолжал избивать люк стыковочного узла, мне нужно торопиться, пока он не нанес критический урон кораблю.

Я вытащил из кармана фотографию, слезы потекли из глаз, я не мог их контролировать. Фотография, на которой запечатлен весь последний экипаж, прибывший на космическую модульную станцию и нашедший на ней свой жестокий конец. Мы стоим вчетвером внутри «Шеньчжоу», еще когда корабль был на Земле. Это был последний день на Земле для него и для нас.

Я прикрепил фотографию на панель управления, помолился, попросил прощения у всех членов экипажа, которым причинил боль.

А потом запустил первый цикл отстыковки.

Минг взревел, услышав объявление центральной системы управления базового модуля «Тяньхэ» о намеревающемся покидании станции, и стал избивать люк еще сильнее. Казалось, он решил либо умереть, либо остановить меня.

— Я открываю шлюз! — крикнул я ему.

Но Мингу было все равно. Он продолжал колотить рычагом по обшивке корабля.

Снова проблеск в иллюминаторе. На этот раз последний.

— Десять, — сказал я себе.

Именно десятый рассвет фигурировал в моих вычислениях. Для того, чтобы как можно точнее рассчитать место посадки корабля, необходимо знать точную высоту станции в момент отстыковки. Станция постоянно падает на Землю, двигатели возвращают ее на орбиту. Сегодня ее возврат состоится через шестнадцать минут после десятого рассвета.

Я запустил второй цикл.

Струи воздуха ударили Минга со всех сторон вдоль периметра шлюза. Минг мотнул головой, оттолкнулся от корабля и влетел обратно в базовый «Тяньхэ». Воспользовавшись его оглушением, я запустил третий цикл. Шлюзовые колпаки опустились, навсегда отрывая меня от того ада, в который превратилась гордость Поднебесной.

Корабль тряхнуло, я увидел, как станция стала отдаляться. В иллюминаторе я видел рычащего и вопящего Минга, который продолжал летать взад-вперед и избивать рычагом все вокруг. Смерть тоже затягивала петлю на его шее. Он умрет либо от голода, либо от скорого падения станции на Землю. Топливо в двигателях осталось всего на двести шестнадцать часов полета, после этого станция не сможет больше выравниваться на орбите и поддастся гравитационному притяжению Земли. Станция частично сгорит в атмосфере.

Корабль затрясло, я вновь вернулся к координационным кодам «Шеньчжоу». Многоразовый корабль выдержит возвращение на землю, но мне необходимо направить его в расчетное место посадки. Я не знаю, что происходит на земле, а потому выбрал место посадки недалеко от населенных пунктов, чтобы позвать на помощь, и недалеко от гор, где можно спрятаться.

Мое имя Кингшенг означает «празднование рождения». Я не верю, что бог подарил мне это имя просто так. Он уготовил мне судьбу еще до моего рождения и дал мне знак моим именем, что в момент критической опасности я обязательно выживу. Эта мысль помогает мне побороть страх.

Корабль стало трясти сильнее, через маленькие иллюминаторы пробивался яркий оранжевый свет — плазма, объявшая корабль как огненное одеяло, пока я падал в тяжелые слои атмосферы. Я не знаю, должно ли трясти так сильно, помню только теорию. Это была моя первая миссия, опытом я не обладал.

Восемьсот сорок один день на станции.

Семнадцать минут до посадки.

Три тысячи градусов — температура поверхности корабля при аэродинамическом торможении.

А потом на табло индикаторов замигал первый отказ системы вентиляции. Перегрев. Я не мог себе помочь. По мере падения пульты управления все больше и ярче горели и мигали красными знаками предупреждения. Слишком долго корабль оставался без обслуживания, слишком сильно я истощен, чтобы проконтролировать правильность всех системных алгоритмов. Я медленно поджаривался.

А потом что-то резко дернуло меня в сторону, все закрутилось, как будто корабль подвязали к карусели. Ярко горела надпись об активации парашюта, но что-то с ним было не так, потому что посадка превратилась в избиение корабля.

Писк сигнализации, свист воздуха, завывания снаружи, непонятный грохот, удар…

Еще удар…

Удар…

Удар…

Скрежет. Вой металла. Стук. Снова толчок.

Чернота.

Сознания нет… я умер… я не здесь… боль… везде боль.

Лес. Лес? Лес. Это лес. Прямо перед глазами. Черное стекло. Трещина. Лес. Пахнет лесом. Это лес… лес… цай шулин ли[1]…шулин… лин… лин … лин[2]…


[1] С кит. «я в лесу»

[2] С кит. «лес»


Глава 1. Новое начало


6 февраля 2071 года 09:00

Тесса

Утренняя пробежка подходила к концу. Зелибоба лидировал, Перчинка шла вторая, я же безнадежно от них отстала. И хотя у этих двоих было больше времени привыкнуть к холмистому маршруту посреди зимнего леса — они уже четыре года изучают окрестности Бадгастайна, организовывая терренкуры для его обитателей — отставала я вовсе не по причине незнания маршрута. Полторы недели назад Кейн вколол мне сыворотку, и мой организм медленно восстановил антивирусный гомеостаз, и как оказалось вместе с сопротивлением заражению пришли человеческие качества. Я потеряла в выносливости и сноровке, пулевые отверстия в бедре, что я получила во время эвакуации людей из Желявы, до сих пор заставляли хромать, я с завистью смотрела, как Зелибоба тягал штангу в сто пятьдесят килограмм, потому что сама едва могла выжать полсотни.

Кейн вернул меня в начальную стадию заражения, а значит я стала ближе к человеческой норме.

Мы до сих пор не знаем, насколько хватит действия сыворотки. Она не порождает рецидив. Мой организм с каждым днем постепенно поддается атаке вирионов. Все, что мы можем делать сейчас, это измерять время до возникновения ОВС. Острый вирусный синдром — научный термин, которым Кейн обозвал момент критически низкого сопротивления организма жажде. Я не ученый. Я солдат. И я этот момент называю «без трех минут кровожадный убийца без мозгов».

Жизнь превратилась в скачкообразную синусоиду, где на оси Х бесконечно тянется время, а на верхнем экстремуме функции по оси У ждет монстр. Наша задача — не достигать верхнего экстремума, потому что за его пределами человек забывает себя и превращается в хищника.

Лилит — наша первая пойманная особь — до сих пор не очнулась ото сна, в котором ее сознание под действием сыворотки медленно возвращалось на трон, смещая заразные вирионы. Уже полторы недели я каждое утро стою возле плексигласового бокса, где безмятежно спит Лилит, и все жду, когда она проснется. Лилит — наше сокровище. Именно она докажет теорию Кейна об эффективности трехкомпонентной сыворотки.

— Клянусь, еще бы минута и я бы побежал за тобой обратно вот с этими санками, — произнес Зелибоба.

Они с Перчинкой стояли на крыльце гостиницы «Умбертус», ставшей нашим домом, и насмехались над моей тяжелой одышкой.

Я взглянула на детские санки, которые стояли возле входа, и, запыхаясь, спросила:

— Почему раньше не додумался?

Легкие горели, лицо щипало, печень стонала, а почки сварились вкрутую после часового бега по сугробам и холмам.

— Негрустишка, — Перчинка похлопала меня по плечу, — в конце концов, ты же не можешь быть лучшей во всем.

С этими словами да еще с ухмылками в придачу оба вбежали внутрь.

В холле меня уже ждала куча людей, от которой я пыталась скрыться на пробежке. Но мудрый дядя Питера Паркера произнес великую цитату, изменившую мою жизнь «С бОльшей силой приходит бОльшая ответственность». Именно эта цитата красовалась на трусах со Спайдерменом, которые Хайдрун сшила для меня из детских простыней, когда я только появилась под их крышей. Амбиции спасти целый мир от заразы тонули под атакой ежедневной рутины, обещающей вогнать меня в депрессию.

— Тесса, мне не хватает рук в кухне! Попробуй приготовить еды на двести пятьдесят четыре рта два раза в день! — первым возник Свен, сложив руки на груди.

Он батрачил в кухне день и ночь, чтобы прокормить резко увеличившееся населения нашей гостиницы. Полторы недели назад мы вывезли из разгромленной Желявы двести тридцать восемь человек. Мало спасти их жизни от неминуемой смерти, теперь эту жизнь надо было поддерживать, потому что люди по-прежнему были заперты в подвале без разрешения выйти на поверхность.

В принципе вся рутина теперь и состояла в том, чтобы поддерживать жизнь людям. Обстоятельства резко обрубили мои планы спасти весь мир от вируса, потому что я с трудом справлялась с человеческим дерьмом. Причем реальным дерьмом, о котором мне уже возвестил Фабио.

— Мы установили всего четыре унитаза на две с лишним сотни человек, канализация не справляется! У нас ни фильтров, ни реагентов, чтобы уничтожить запах!

— А на него каждый день сбегаются зараженные. Они уже все подножие горы облепили, как мухи, — добавляла Арси.

— А еще у нас кончились медикаменты: сорбенты, анальгетики, противовоспалительные, — поддакивала Хайдрун.

Я шла мимо ребят, не зная, что им ответить.

— Тесса! — обиженно воскликнула Куки.

— Что? — резко ответила я. — Все, что я слышу от вас, это проблемы, и хоть бы один из вас предложил решение!

Я заперлась в своей комнате, не торопясь приняла душ, потому что считала, что имею право, черт возьми, хоть немного пожить для себя, а не для каждого просящего. А потом меня тут же атаковала моя совесть, напомнившая о том, то у меня есть личная душевая, в то время, как у двух сотен людей, запертых в подвале гостиницы, есть лишь один шланг с водой

— Черт! — выругалась я и выключила воду.

С каждым днем обстановка накалялась, а я по-прежнему не знала, как ее решить. Я ступила в тот же круговорот дерьма, что существовал на Желяве — нам необходимы ресурсы. Того, что каждый день привозили мы с Перчинкой, Зелибобой и Томасом, критически не хватало, но я не могла выпустить Падальщиков на поверхность, потому что у подножия гор нас ждала плотная стена зараженных, которую человеку ни за что не пересечь. Так на моей шее затягивалась петля: с каждым днем зараженных становилось все больше, а нужда в поверхности возрастала.

— Чтоб тебя! — снова выругалась я и вышла из ванной комнаты.

В спальне меня встретил брат. На его измученном от недосыпа лице читался длинный многосложный упрек.

— Что? Тоже пришел сказать, что все плохо? — я опередила его жалобу.

Он нахмурился.

— Эй, я с тобой в одной лодке, — устало ответил он. — И вообще-то у нас прорыв.

Я не сразу осознала его последнюю реплику и даже отвернулась, чтобы нацепить трико и футболку, а потом до меня дошло. Я подпрыгнула к Томасу и сжала его плечи.

— Получилось?! — воскликнула я.

— Что-то сварили они там… Кейн ждет тебя в лаборатории.

Я обняла брата крепко-крепко и радостная побежала в лабораторию.

Двести пятьдесят четыре спасенные жизни, но не все они беззащитные котята. Мы спасли не только простых жителей и детей, но и солдат, аграрников, инженеров, компьютерщиков, а самое главное — ученых, и среди них главным нашим трофеем стал генетик Маркус, который сразу же предложил свои знания нам в помощь. Миша, Фабио, Ульрих и Томас тотчас же собрали из сподручных материалов герметичный отсек внутри лаборатории Кейна, куда без права выхода заселили Маркуса с его помощниками.

Я ворвалась в лабораторию, хлопнув дверью, объявляя о своем прибытии.

— Мы здесь, — позвал Кейн.

Я прошла вглубь, где в боксе жил Маркус с ассистентами. В соседнем плексигласовом боксе спал Геркулес — зараженный, чей генетическим материал стал последним звеном в сыворотке. А еще он был моим личным трофеем, я с мазохистским удовольствием рассказывала Падальщикам, как сцепилась с ним голыми руками. Не знаю, о чем я думала в тот момент, но я была под действием человеческой крови, а для зараженного это настоящий наркотик, который башню сносит напрочь.

— А, Тесса! Рад тебя видеть.

Маркус был высокого роста, носил прямоугольные очки, волнистые волосы, тронутые сединой, до плеч.

— Привет, Маркус. Пожалуйста, скажи, что получилось! — взмолилась я.

— Сегодня я готов тебя обрадовать. Смотри.

С этими словами Маркус обильно смазал ладонь прозрачным гелем и подошел к окошку, ведущему из его бокса в соседний, где спал Геркулес. Я затаила дыхание.

Маркус отпер замки один за другим и просунул руку, у меня остановилось сердце. Но дальше Маркус решил конкретно дух из меня выбить, потому что поднес палец прямо под нос Геркулесу. Тот не реагировал и продолжал спать.

— Обалдеть! — выдохнула я.

Маркус был доволен моей реакцией, как и его ассистенты. Но больше всего, конечно, они были счастливы получить столь успешный результат.

— В среднем действие линимента продолжается четыре часа. К тому времени он полностью впитается в кожу и защита исчезает, — объяснил Кейн.

— И это не опасно для людей?

Маркус замотал головой.

— Линимент впитывается лишь в самые верхние кожные покровы, блокирует потовые железы и покрывает тело герметичной пленкой. Чем больше человек двигается, тем активнее работают потовые железы и тем быстрее смоется камуфляж.

Мне не терпелось испробовать препарат, и я уже прыгала от ожидания грядущей вылазки.

— Поверить не могу, что вы так быстро создали рецепт, — сказала я.

Маркус улыбнулся.

— Состав разрабатывался больше десяти лет. Проблема была в том, что, пока мы жили на Желяве, мы не могли его испробовать. Мы проводили эксперименты с частями тел инфицированных особей, что вы — Падальщики — приносили нам с поверхности, вопреки недовольства Генералитета. Мы проводили тесты на реакцию в чашках Петри, где смешивали линимент с инфицированными тканями, но от этого результаты страдали критически. Теперь же, когда я могу экспериментировать с живыми особями, я уверен, что ты добьешься своей цели.

Я посмотрела на Маркуса, он добавил:

— Мы все справимся с задачей. Мы вылечим людей.

Я чуть не расплакалась. Человек, с которым я знакома всего десять дней, подхватил мою правду, что я несла на плечах в одиночку. До этого момента я и сама не до конца верила, что столь амбициозный план осуществим, теперь же моя уверенность крепла с каждым успешным опытом в стенах лаборатории, с каждым согласим моих друзей и бойцов следовать за мной, с каждой улыбкой, с которой они встречали мои слова о том, что наше поколение окончит войну с вирусом.

Через несколько минут воодушевленная я сидела в углу подвала, смердящего людским потом и экскрементами до рвотного рефлекса. Люди не замечали запаха, в котором жили, но они замечали его на моем лице.

— Так, так, так, смотрите, кто соизволил спуститься к бомжам, — встретил меня Фунчоза.

Падальщики собрались на одном пятачке подвала, ставшем их новым домом. Ребят было жаль до скрипа сердца. Несмотря на то, что их обеспечили едой, матрасами, чистой одеждой, их не обеспечили смыслом жизни. Они с вожделением смотрели на свою экипировку, висящую на стене без надобности, и отчаянно хотели вновь ощутить на себе двадцать шесть килограммов неуязвимости и отваги.

— Пока ты нежишься посреди белоснежных простыней на берегу океана с бокалом мерло, мы тут пытаемся решить насущные проблемы! У нас завелся Ночной Жрец! — выплюнул Фунчоза.

Я нахмурилась.

— Новая религия? — предположила я.

Для полного счастья нам не хватало лишь религиозных междоусобиц.

— Нет! Кто-то жрет ночью! Прямо вот тут, посреди нас! По ночам то и дело слышу «хрум-хрум, хрум-хрум». Прямо как будто в мозг въедается! И это не крыса! Все облазили, каждый закуток, каждую нору! Нету Джерри! Нету! Вот смотри, что нашли!

Он поднес к моему носу указательный палец, на котором лежала…

— Крошка! Это ржаная крошка! Ночной Жрец жрет ржаные хлебцы, не делясь с нами!

Я оглядела ребят с ухмылкой, но потом поняла, что они все смотрят на меня серьезными взглядами и кивают. Загадка Ночного Жреца была для них насущной проблемой. И ровно в этот момент я осознала, что их надо срочно выводить в мир на поверхности, иначе у них тут конкретно крыша съедет.

— Есть план, — начала я, не желая терять времени на перепалку с Фунчозой.

Я показала флакон с прозрачной мазью.

— Спасибо, но обойдусь без вазелина. Меня еще не начали долбить тут в зад.

— Фунчоза, заткнись, — выругался Антенна.

— Это линимент, который скроет ваш запах от зараженных.

Миша с Фабио повесили в подвале сорокадюймовый телевизор, и теперь я могла демонстрировать солдатам карты местности и разметку территории.

— У подножия гор собралось больше трех тысяч зараженных, — я указала на карту, — Перчинка, Зелибоба и я отвлечем их приманками, уведем подальше от гор. Вы сможете выехать на Аяксах их плотного окружения. Линимент скроет ваш запах, и вы доберетесь до цели.

— И какова цель? — спросил Калеб.

Я ответила, чуть погодя:

— Желява. Это ближайший к нам склад всех ресурсов.

Лица ребят напряглись. После бойни десять дней назад там остались тысячи трупов. Отныне Желява была братской могилой, а также опасным местом обитания хищников, питающихся падалью. Но выбора у нас не было.

— Будем грабить родной дом, — выдохнул Муха.

Сержанты Буддиста — Муха и Хумус — острее всего переживали предстоящее злоключение, ведь во всех религиях беспокоить мертвых запрещено.

— Мы же Падальщики, нам все равно, что грабить, — заметила Вьетнам.

Практичность Васаби всегда била точно в цель.

— Нам придется строить новый дом на костях старого, — добавил Буддист.

Мы все притихли. От этой мысли становилось не по себе. Каждый представлял, что придется испытать, когда ступим на братский могильник, в котором навсегда упокоились души тысяч невинных желявцев, погибших по воле судьбы.

Ну или если быть честным, то погибли они по воле психопата, возомнившего себя вершителем судеб, раз природа наградила его мутировавшей ДНК, которая позволяет ему выживать среди чудовищ. Я такая же как Маргинал. Нас здесь шестнадцать человек таких, а в скором времени станет еще больше. И ни одному из нас в голову не пришла идея устроить геноцид, потому что мы, видишь ли, сильнее и живучее. За всю историю человечества таких психопатов рождалось немало, и ничего кроме страдания и боли они не сеяли на этой земле, как бы ни хотели очистить генофонд. Все происходило как раз наоборот. После тех зверств и резни, что они чинили, оставшиеся в живых лишь еще больше объединялись и клеймили позором любые попытки вывести чистую расу. Мораль побеждала. Здравый рассудок побеждал. Сострадание побеждало. И сегодня в этой войне не будет исключений: мы принесем победу милосердию.

— В первую очередь займемся герметизацией гостиничного крыла. Томас, покажи.

Я уступила место брату, который тут же активно заиграл пальцами над клавиатурой и уже демонстрировал черновые схемы, что они приготовили с нашим мини-отрядом инженеров.

— Восточное крыло стоит обособленным сооружением, соединяется с остальной частью гостиницы коридором на первом этаже. В крыле два наземных этажа: ресторан и спальни, а также подвал с холодильными камерами. Придется немного потесниться, но мы сможем разместить всех двести тридцать восемь человек на одном этаже. Там шестнадцать номеров разной вместительности с собственным санузлом, в каждый номер поселим по восемь-десять человек.

— То есть целый унитаз на десять человек, а не ведро на сотню?! Хвала Аллаху! — Фунчоза воздел руки к небесам.

Чем вызвал недовольные гримасы Мухи. Его настоящее имя — Мухаммед, и его религия не терпела ни иноверцев, ни тем более богохульства в сторону его бога.

— Погоди, то есть жилой этаж будет над землей? Я думал, мы собирались продолжать кротовничать, — недоумевал Антенна.

Мы с Томасом переглянулись. Этот подарок он объявит им сам, потому что это была идея ребят: Томаса, Ульриха, Фабио и немого Миши.

— Мы подумали, что если вы заедете на оптический завод здесь неподалеку и привезете сотню плексигласовых листов, мы сможем герметизировать все два этажа восточного крыла, — с довольной улыбкой произнес Томас.

— Стоять! — тут же замахал руками Легавый. — Ты хочешь сказать, что мы будем спать на втором этаже?! С окнами?

— Плексиглас немного размоет вид, но да. У вас будут окна с видом на синее небо, зеленые леса и заснеженные горы. Категория люкс и все такое.

Ребята тут же оживились, ведь они мечтали об этом всю жизнь. Они переглядывались, хлопали друг друга по плечам и, не переставая, улыбались.

— Это неопасно? — Ляжка хмурилась одна из немногих.

Самыми приземленными из Падальщиков всегда были Бесы.

— Мы долго проводили расчеты, — брат почесал затылок, — и пришли к выводу, что даже если что-то и будет просачиваться через щели между листами, то этого недостаточно в условиях гор. Ветер разнесет запах задолго до подножия, где собираются зараженные, а в горах, как вы знаете, они практически не могут существовать из-за анемии.

— К тому же Маркус продолжает работать над фильтрующим куполом. Он изготовил эффективный прототип ферментированной прокладки. Геркулес не смог учуять отфильтрованный человеческий запах. Ребята уже начали установку профилей для возведения купола над внутренним двором «Умбертуса». Если купол докажет свою эффективность, можно будет расширить его диаметр, — добавила я.

— Поверить не могу, — выдохнула Бридж. — Еще недавно мы изучали схемы этих разработок на экране монитора на Желяве, и это казалось чем-то невероятным, недостижимым даже. И вот теперь…

— Это происходит в реальности, — вставила подошедшая к нам Алания.

Мы кивнули друг другу в знак приветствия и улыбнулись.

Именно отважная Алания подпольно встречалась с Маркусом на Желяве, чтобы потом передать его научные разработки Падальщикам. Лишь после того, как ребята получили эту надежду на жизнь на поверхности, они взяли в руки винтовки и пошли штурмовать штаб Генералитета.

Психи. Просто психи.

У меня бы никогда не хватило смелости претворить бунт, основанный на голой теории, в жизнь. Триггер это знал, а потому давил на меня годами, обрабатывал, мариновал, и не остановился даже тогда, когда потерял меня, а просто использовал Калеба со всей его ослепляющей болью. Падальщики вышли бороться за ту теорию, что смотрела на них с чертежей и непонятных математических формул, они даже не знали наверняка, сработает ли это все в реальности. Но Падальщики всегда служили метафорой надежды, и вот теперь они все здесь, и мы отвечаем им: «Да. Сработает». А это значит, что они боролись, жертвовали и терпели боль не зря.

— Ну а для того, чтобы сменить ведро на унитазы и спать под открытым небом, нам нужно серьезно поработать, — я вернула всех из заоблачных мечтаний.

К моему облегчению ребята стали более покладистыми, и даже Фунчоза прекратил попытки дестабилизировать ситуацию и тоже присоединился ко всеобщим усилиям сделать из этого места первое безопасное наземное поселение, возведенное совместными усилиями людей и мутантов.

На следующий день, когда я пришла в подвал ровно в восемь утра с целым ящиком приготовленного учеными линимента, я не увидела ожидаемых депрессивных нытиков. Не знаю, спали ли Падальщики вообще, потому что к моему приходу они уже вовсю натягивали экипировку, весело гогоча.

Как же я соскучилась по ним.

Они предвкушали миссию, новые подвиги, надежда снова расцвела в нашем новом доме, а я наполнялась силами, питаясь ею. Падальщики никогда не остановятся. Движение для нас — смысл бытия. Мы не можем сидеть без цели, без дела. Прогресс — наша пища.

К стандартному набору процедур по сбору в миссию добавилось использование линимента, который ребята тщательно втирали в каждый сантиметр тела. За его теоретический рецепт они тоже боролись в день бунта, а теперь вот пожинают плоды своего успеха в реальности. Я вдруг осознала, что наши взаимоотношения с Кейном аналогичны: он создает модели в своем творческом уме, а я же претворяю их в жизнь. Два обязательных звена победы, и каждое звено должно непоколебимо верить в правоту партнера. Я верила Кейну. Со всеми его ошибками и недостатками он все равно вел нас к победе.

Воспользовавшись случаем, я подошла к Алании.

— Как поживаете здесь? — спросила я после традиционного объятия.

Она как всегда одарила меня скромной улыбкой.

— Живы, и на том спасибо.

Ее мягкость и простота всегда импонировали мне. Я завела ей за ухо прядь седых волос, выбившихся из растрепанной косы. Алания ни на секунду не оставляла заботу о своих деревенских подопечных, распространяя свою доброту и любовь на всех, даже на желявцев, которых она не знала. Под ее чутким надзором и методичным контролем людям удалось сохранить веру в лучшее, а потому с самого первого дня, что они были заперты здесь в душном подвале с ограниченным количеством воды и еды, они продолжали работать — помогали инженерам мастерить … Труд спасал их от гнетущих мыслей, так они и прожили почти две недели, чтобы наконец увидеть просвет в этом затхлом подвале. Воображаемый свет обещал им поверхность.

Здесь было около четырех десятков детей, которые острее остальных реагировали на заточение, но женщины окружили сопляков материнской заботой, даже не являясь никому из них матерями. У нас было около четырех десятков сирот.

Анника была главной няней детсада, малышня и даже подростки собирались вокруг нее, чтобы поиграть в считалочки, игры на кулачках. Нежный голос женщины разучивал с детишками считалочку:

— Дятел — тук-тук-тук- стучит,

На кого-то всё ворчит:

«Сами в гости приглашают,

А потом не открывают»!

Малыши с интересом следили за руками Анники и повторяли за ней, изображая дятла на дереве.

Женщины отвлекали их как могли.

— Скоро станет гораздо легче. Потерпите еще немного, — я пыталась приободрить.

— Я знаю.

Алания положила руку мне на плечо.

— Я верю в тебя, — произнесла она.

И рука ее вдруг резко стала тяжелее тонны на две.

— Мы все стараемся, Алания. Это не только моя заслуга, — бросила я резко.

Алания улыбнулась еще шире и убрала руку.

— Тигран всегда видел людей насквозь. С первого взгляда мог понять суть человека: этот лентяй, тот завистник, этот прирожденный благодетель. Я не поверила ему насчет тебя. И ошиблась.

Я опустила глаза. Почему-то разговор с ней стал сильно напоминать разговор с Тиграном в тот день в деревне. Если бы я только знала, что после того разговора я больше никогда не увижу Тиграна, я бы расспросила его тщательнее обо всем, что он знал, о всей его жизни. Как нацист разведчика. Вытащила бы клешнями даже то, чем бы он не хотел делиться.

— В ту ночь мы с ним не спали, и он говорил о том, что вы — Падальщики — новое поколение борцов за наше будущее. Не потому что в руках у вас винтовки, а тело спрятано за листами брони. А потому что сердцем вы искренне верите в то, что каждый человек заслуживает право на сострадание, а потому вы не скупитесь на него и раздаете его всем, кто нуждается.

Я слушала с замершим сердцем, как если бы Тигран ожил и говорил сейчас со мной. Так Алания походила на него.

— Люди пойдут за вами, не потому что вы им прикажете, а потому что увидят в вас теплый обнадеживающий светоч маяка посреди бури. Триггер и ему подобные не переживут этот переходный момент. Они останутся в прошлом. А вы, — с этими словами она ткнула пальцем мне в грудь, — вы пойдете в будущее и остальные потянуться за вами.

— Спасибо, Алания. Твои слова наполнены надеждой, и мне становится страшно, что я их не оправдаю.

— О, даже не сомневайся в себе! Тигран говорил, что ты совсем иная. Теперь я это понимаю.

— Почему иная?

— Потому что твое сострадание гораздо шире. Ты готова жертвовать не только ради людей, но и ради тех кровожадных монстров, в которых по-прежнему видишь людей.

— Но ведь это правда! Их всех можно вернуть!

— В этом твоя сила. В твоей вере! Не изменяй ей и иди до конца. Борись за нее и жертвуй. Потому что только это широкое сострадание, которое распространяется на всех живых существ, поможет нам выйти их кровавого хаоса.

Я вновь обняла Аланию, и вдруг поймала себя на мысли, что она такая худенькая и маленькая, прямо как моя мама. Мне было всего восемь лет, но я уже понимала, что моя мама миниатюрная и аккуратная. Алания стала походить на нее. Может в реальности, а может лишь в моей голове, потому что я так отчаянно нуждалась в родном доме.

Падальщики один за другим стали покидать смрадный душный подвал, как вдруг раздались хлопки. Они набирали мощность с каждой секундой, словно волна постепенно заражала людей, а потом отовсюду раздалось гудение и радостное улюлюканье. Люди торжественно хлопали в ладоши, махали нам, приободряли и кричали, что любят нас.

Я чуть не расплакалась. Еще никогда нас так не провожали в миссию.

— Они рады, что мы валим отсюда или они рады, что мы валим отсюда? — спросил Фунчоза.

Странным образом его фразу поняли все: люди радовались большему количеству воздуха в подвале или тому, что мы снова выходим в миссию, чтобы продолжать бороться?

В ответе мы не нуждались.

Люди скандировали «ПАДАЛЬЩИКИ!» и радостно махали нам, как дети, провожающие своих родителей в поход. Ну а мы чувствовали себя солдатами на параде: достойные похвалы и дифирамбов. Людское обожание зажгло в нас надежду с новой силой, она больше не была едва заметным фитильком, а горела светом тысяч факелов — ярких, обжигающих и грозных.

Слова Алании тоже перестали быть теорией и превратились в реальность. Еще никогда мы, Падальщики, не чувствовали себя такими нужными для слабых, угнетенных, просящих. И еще никогда я не чувствовала себя такой уверенной в том, что иду верной дорогой.

Ребята поднимались по ступеням в холл гостиницы, весело обсуждая предстоящую миссию, кто-то разглядывал внутренне убранство гостиницы, другие неотрывно глядели на тяжелые входные двери со стальным засовом.

Еще никогда они не пересекали защитные ворота так легко, как сегодня, но и старые привычки никуда не делись: выходя наружу, каждый стучал по косяку двери на удачу.

На крыльце гостиницы ребята задержались. Я сперва даже не заметила, что они отстали, продолжала твердо вышагивать к снегоходу Арктик Кэт, который Ульрих назвал Киской и теперь мне жить с этим проклятьем до конца времен. А когда я наконец осознала, что шаги ребят затихли, обернулась.

Эта картина навсегда застрянет в моей памяти: ребята столпились у дверей прямо под деревянной табличкой с названием гостиницы «Умбертус», уже подточенной и измученной временем, и смотрели на мир вокруг. Они жадно пожирали глазами безграничные пейзажи заснеженных Альп: вздымающиеся холмы тут и там, острые пики гор, разрезающих небо так небрежно и в то же время так естественно, запорошенные овраги и темные ущелья, плотные леса покрывали горы своими снежно-черными силуэтами спящих деревьев — где-то голые лиственные, где-то вечные зеленые, и вокруг всего этого пейзажа чистый ясный фон голубого неба, изредка сокрытого пузатыми облаками, готовыми излиться своими пушистыми внутренностями на ледяную землю.

Я уже два месяца жила на поверхности и удивлялась тому, как быстро привыкла к ней, ведь она мне чужда, это не моя родина. Я родилась в затхлых мрачных отсеках подземной Желявы, которую до сих пор считала домом, но по которому никогда не скучала. Все, что я наблюдала здесь и сейчас, казалось правильным и естественным, потому что мы наконец вернулись в ту жизнь, которая была уготована человечеству с самого начала.

Жизнь создала нас, как вид, лазающими по деревьям в непроходимых джунглях, мы кротко совершали шаг за шагом в сторону открытых степей, оборачиваясь по сторонам в страхе от хищников, мы были частью природы, подчинялись ее жестоким законам, мы уважали и блюли равновесие в экологических нишах, а потом пошли на поводу своей жестокости и алчности. Мы рушили природный эквилибриум, стремясь вырваться из законов природы, считая, что примитивные животные не могут нам быть ровней. Человек возомнил себя богом, посягнул на право создавать и кроить мир по своему хотению, как глупый ребенок, до конца не осознавая могущество, против которого вышел на ринг.

Мы проиграли и были согнаны с земли совершенно справедливо. Кровавые жертвы, которые сопровождали наше возвращение на поверхность, тоже казались естественными.

Начался снег. Такой легкий почти невесомый, он мягко опадал на нас, тотчас же таял на броне, оставляя прозрачную слезинку, которую хотелось утешить. Фунчоза с Рафаэлкой первыми спустились с крыльца, высунули языки, и стали ловить снежинки ртом. Я не могла обозвать их занятие глупым, потому что сама втайне ото всех иногда занимаюсь тем же самым. К ним присоединились остальные солдаты, весело гогоча они запрокидывали головы, устроив охоту на снежинки. А потом кто-то кого-то толкнул, второй ответил, задев третьего, тот — четвертого и началось.

Задорный смех залил парковочную площадку, обозначив начало войны. Граница прошла точно между пятью отрядами бойцов, и первые снежки полетели в противников. Снег был хороший липкий идеального состава для лепки комочков. Снежные ядра летали повсюду, как и истеричный смех солдат.

— Я тебя убил! Ты выбыл!

— Я тебя первым убил!

— Нет я!

— Я первый!

Как всегда это бывает в игрушечных войнушках — самое сложное доказать кто кого убил первым, спорили до хрипоты в глотках, а потом понимали, что это бесполезно и снова брались за снежное оружие разного калибра, размер которого напрямую зависел от размера бойцов. Рафаэлка лепил самые большие и тяжелые снежища, метко выстрелив, ими можно было вывихнуть челюсть. Зато Буддист со своими сержантами Мухой и Хумусом были самыми жилистыми и проворными, а потому втроем соорудили пулемет: Муха с Хумусом лепили ядра, а Буддист безостановочно обстреливал врагов. Калеб объединился с Антенной и уже руками проделывали подкоп в сугробах, чтобы окружить противников и подло обстрелять со спины. Больше всех халтурили Бридж с Ляхой, как впрочем и всегда, они хохотали и кричали «я в домике!».

А потом противостояние резко набрало оборотов, потому что из-за углов гостиницы высыпали давние жильцы «Умбертуса»: Томас, Ульрих, Миша, Фабио присоединились к Бодхи, Перчинка и Зелибоба — к Васаби, красавицы Хайдрун с Куки несли залежи налепленных снежков для всех подряд, потому что всегда играли за все стороны. Уже почти сорок человек устраивали массовое побоище, заливистый смех мог разбудить не только зараженных на подступах к горам, но и медведей и даже самого дьявола. Вот только никто больше не боялся ни первых, ни третьего, и все были уверены, что с медведем тоже удастся договориться. Это-то и доставляло больше всего удовольствия: уверенность в своих силах, отсутствие страха, вера в победу. Падальщики ничего из этого не потеряли, на то они и Падальщики — вечная надежда для осиротевших и убогих.

Я забралась на Аякс Маяка подальше от хаоса, с трёхметровой высоты противостояние вырисовывалось ярче: лучи снежков имели четкие разветвления — результат профессиональных навыков убийц, безупречно целящихся во врагов. Задор заразил и меня, я хохотала вместе с самыми слабыми бойцами, чье ржание лишало их сил продолжать. А потом поняла, что выдала свою позицию, когда мне в лицо угодил ледяной кулак. Черт! Как же больно они бьют! Но еще сильнее било осознание того, что я получила нож в спину от своего же: довольный своей меткостью Калеб стоял посреди сугробов и ухмылялся. Негодяй!

— Эй! Объявляю охоту на ведьму! — закричал Фунчоза, указывая на меня.

Я обомлела.

— Что?! — удивилась я.

— Она ржет над нами!

— Думает, что самая умная!

— Вмазать ей!

Самый настоящий страх одолел меня, когда я увидела, как быстро они все объединились против меня. Неужели они настолько меня ненавидят?!

— За что? — крикнула я.

— Вечно умничаешь!

— И выпендриваешься!

— А еще у тебя есть собственная кровать!

— Сжечь ведьму!

Я не успела среагировать, и в меня уже летели ряды снежков со всех сторон. Уверена, они вложили всю силу в эту атаку, потому что меня сбило с ног и я полетела вниз с Аякса. А по ту сторону БМП раздался вопль экстаза четырех десятков голосов, среди которых отчетливо слышалась ругань Фунчозы:

— Тебя никто не любит! Ты всех бесишь!

Ликующий ор победителей продолжался задорным смехом и веселыми выкриками, а потом надо мной появился силуэт Калеба.

— Жива? — смеялся он.

— Калеб, за что? — прокряхтела я, лежа в сугробе.

Там, куда ударили снежки, разрастались синяки, потому что моя экипировка облегченного типа. Нам — зараженным — нет нужды прятаться за многослойной броней.

— Ты же вечный козел отпущения. Всегда остановишь наши раздоры.

Он протянул руку, ясжала, он легко вытянул меня в вертикальный мир. Я засмеялась. А ведь и вправду, я всегда принимала удар на себя, лишь бы помирить идиотов, просто потому что в единстве наша сила. Генерал часто повторял эту фразу. Удивительно, как исковеркал ее смысл Триггер, убив своего старого друга. Удивительно, как исковеркали ее смысл мои собратья, объединив свой гнев против меня. Мое поражение стало символом их союза. Так было всегда, и я была не против, потому что выполнила свою задачу.

Падальщики снова вместе.

Через десять минут вереница Аяксов выехала из ворот «Умбертуса» сначала на мертвые улицы Бадгастайна, а потом нырнула в плотные леса, где пряталась смертельная угроза, которая уже не казалась непобедимой.


7 февраля 2071 года 12:00

Полковник Триггер

Подземный завод «Нойштадт» под Штутгартом стал мои новым домом. Крепкие стены подземных туннелей внушают доверие, несмотря на то, что он был воздвигнут больше ста лет назад. Немцы знали толк в постройках укрепительных сооружений, размах и амбиции Третьего Рейха до сих пор спасают человечество от опасного врага. Подземные заводы для производства авиационных двигателей, лаборатории по изучению ядерной энергии, атлантический вал от Норвегии до Испании, многочисленные бункеры. Грандиозность рейхстагской архитектуры доказывается долголетием «Нойштадта», который пережил удары авиабомб союзников, а теперь уже сорок лет противостоит натиску кровожадных монстров.

Генерал Аль Махди вернулся с зухра[1]. Здесь все семь тысяч жителей читают молитвы по расписанию пять раз в день. Мусульмане прославляют Аллаха, православные — Божию Матерь, католики — Ангелов Господня, евреи восхваляют бога, запрещая произносить Его имя вслух. Религия превратилась в действенную психотерапию, тут и подумать не могли о том, что население может бунтовать, как на Желяве. Я еще не понял, это сила веры в бога или же страх перед приказами Аль Махди. Генералитет Желявы проигрывал суровой дисциплине Нойштадта на два десятка лет, потому что смертная казнь здесь существовала с самого первого дня заточения. Ничто не пугает людей так, как страх потерять собственную жизнь, пусть она даже никчемная и бесполезная.

Но это все, чем мог похвастать Нойштадт. Завод вплоть до начала эпидемии являлся военным стратегическим объектом и использовался для производства боеприпасов. Немцы всегда умели строить. Укрепленные шахты были воздвигнуты еще в период Второй Мировой, и до сих пор ни одной трещины не дали. Да, здесь надежные стены, оборонительные системы наделены более глубокими алгоритмами искусственного интеллекта, оснащение жилых блоков и оранжерей далеко от истощения запаса прочности. Но сорок лет назад Аль Махди попал на полностью обустроенную базу, ему не пришлось потеть и умирать столько, сколько выпало на долю строителей Желявы. Мы собирали ее по кирпичу, заново прокладывали инженерные сети и системы жизнеобеспечения, сами собирали агрегаты поварских цехов и компьютерные сервера. Коммандосы, которых десять лет позже назвали Падальщиками, обменивали свои жизни на сырье, добытое снаружи, чтобы создать с самого нуля то, что в Нойштадте на тот момент уже работало и спасало человеческие жизни. Испытания, выпавшие на долю желявцев, не сломили их, а наоборот — закалили. Мы стали сильнее, ловчее, осторожнее, мудрее, мы исследовали врага каждую вылазку, счет которых в сотню раз больше нойштадтских. Эти неженки нам в подметки не годятся, а их гордость за самих себя застилает им глаза, они далеки от осознания реальных угроз и все это время живут в неге мнимой безопасности, высокомерно полагая, что одолели натиск вируса.

Генерал сел во главе стола, его двое помощников стояли за его спиной, вытянувшись в струну. Они все — воспитанники Корпуса стражей Исламской революции, воевали с американцами на территории Ирана, Сирии, Ирака, пока вирус не заставил бывших врагов объединиться. Теперь же организация, считавшаяся террористической, стоит во главе человечества, пытающегося выжить. Что сказать? Апокалипсис многое перевернул с ног на голову.

— Вам всего достаточно? — спросил Аль Махди.

— Более чем, благодарю, Генерал, — Трухина ответила за нас. — Как мы можем вам помочь?

— Вы привезли с собой полторы тысячи человек, наши продовольственные запасы сильно напряжены, нам нужно больше ресурсов с поверхности. Наши Масуны[2] увеличили частоту вылазок, цепная миграция перестала быть предсказуемой. Я надеялся на помощь ваших Падальщиков, но не вижу их среди вас.

Тяжелый вздох сам вырвался из моих легких.

— Падальщики предали нас, — произнес я тихо.

— Что произошло?

— Попытка военного переворота, убийство Генерала, а потом компрометация базы.

— Падальщики уничтожили Желяву? Что-то в это мало верится.

Скептицизм Аль Махди был разумен. Своих Масунов он растит в строгой дисциплине, окружает религиозными догмами, изолирует от общества, чтобы они не знали ни слабостей, ни соблазна. Соединив наши элитные подразделения, мы создали бы воистину неуязвимую армию.

— Сейчас я покажу тебе кое-что, и ты поймешь, что существует угроза похуже голода.

Я кивнул Трухиной, она кивнула своим майорам-близнецам, те поставили ноутбук на стол перед Генералом. Видеозаписи с камер Желявы демонстрировали последние часы жизни моего дома.

— Смотри внимательно, — я прервал назревший вопрос Генерала.

Спустя несколько секунд на его лице появилось ожидаемое недоумение.

— Это человек? — выдохнул он.

— Это инфицированный.

— Но она выглядит, как человек!

На экране Тесса неспеша ходила по коридорам Желявы, пока кровососы расчленяли людей прямо у нее под носом. Они не замечали ее, сновали вокруг да рыкали, но не трогали. Она не защищала людей. Она лишь молча наблюдала за их мучительной смертью. Качество видеокамер плохое, но среди различимых пикселей мне кажется, я вижу ухмылку на ее лице.

— Это один из командиров Падальщиков. Она была заражена в ходе одной из миссий. И ровно в тот день, когда она вернулась на базу, кто-то взломал систему защиты и открыл ворота.

Наконец мне удалось напугать самоуверенного Аль Махди. Я прямо чувствовал, как в его мозгу взорвался фонтан вопросов.

— Мы думаем, вирус мутирует. Он стал маскироваться. Теперь они похожи на нас, — сказала Трухина.

Аль Махди повернулся к помощникам и приказал:

— Немедленно взять образцы крови у всех, кто приехал с Желявы!

— Генерал, мы уже проверяли…

— Проверить еще раз! — рявкнул Аль Махди.

Его первый помощник Амир — высокий долговязый парень с широкой грудью, большими черными глазами и волнистыми черными волосами, уложенными ровными прядями назад — тут же вздернул подбородок к потолку и зашагал прочь из штаба.

— Если бы они были среди нас, мы бы уже знали об этом, — заметил я.

— Позволь мне самому думать о моей базе! — резко бросил Генерал.

Я стиснул зубы. Аль Махди заметил это и усмехнулся.

— Думаешь, ты самый умный среди нас? Думаешь, повидал больше, чем остальные? Мои Масуны не уступают ни в силе, ни в отваге твоим предателям! Мы тридцать лет выживаем подле Штутгарта, тут этих кровососов в сотни раз больше, чем в ваших лесах! Пока вы отсиживались с краю, нас жарило в самом эпицентре, но и это не помешало нам быть быстрее этих тварей!

Пот стек по моей спине. Но вовсе не из-за того что Аль Махди пытался запугать меня своим величием, а из-за напряжения, которое сдерживало мои кулаки. В последнее время я мало ем, мало сплю, мало выхожу из своей комнаты, а перед глазами у меня стоит одна и та же картина, на которой Тесса стоит прямо передо мной со следами укуса на плече, в ее глазах горит голубой огонь безумия, на лице расплывается едва заметная ухмылка.

В штабе наступило долгое молчание. Очень тяжелое и смердящее.

— Они знают расположение Нойштадта? — спросил Аль-Махди уже тише.

— Нет, при покидании Желявы мы стерли все навигационные карты.

— Но они знают про бункер «Валентин» и Порто-Палермо, — добавила Трухина.

— Надо их предупредить. Джамаль, отправь им это видео под грифом ТРЕВОГА в срочном порядке.

Второй помощник тоже арабских кровей, как и весь генералитет Нойштадта, покинул штаб.

— Ты знаешь, где они могут укрываться?

В голове Аль-Махди уже выстраивались тактики нападения. Внезапно он стал симпатичнее.

— Где-то в горах. Найдем, если хорошенько поискать, — ответил я.

В память врезались слова Тессы о том, что она не одна такая, и что они засели в горах. Все чаще меня не покидала мысль о том, что их таких — невидимых для врагов — становится все больше, и они рыщут в поисках последних остатков людей, чтобы поставить точку в этой долгой попытке выживания.

— Даже если мы их найдем, мы не сможем их одолеть. Эти твари живучие, а теперь еще и умные, и только бог знает, сколько их там скопилось уже, — высказала Трухина.

Аль-Махди загадочно улыбнулся.

— Ты права, сестра. Лишь Аллах все знает, и он же нас ведет по пути истинному в этой священной войне за души людей. Теперь я понял. Теперь я понял все.

Я нахмурился, не понимая слов Генерала.

— Год назад, я потерял восьмерых Масунов в битве за сланцевую шахту. Мы всего лишь искали сырье для электротехники и кровли, но Аллах подарил нам замаскированный бункер. Тогда я не понял значение сего дара, крепость стен моего дома казалась единственной важной целью в жизни. Я плакал по погибшим братьям, не осознавая, что это малая цена за то, чем я стал обладать.

Я затаил дыхание. Неужели ему удалось?

— Что же ты нашел? — спросила Трухина хриплым голосом.

— Один из пусковых штабов «Труб Иерихона».

Голову оглушило, как если бы на меня снизошла наконец божья благодать.

— Где?! — я откинул игру в перетягивание каната.

— Недалеко. Всего сотня километров отсюда, — Аль-Махди деловито постукивал пальцами по металлической столешнице, потому что понимал, что отныне имел меня с потрохами.

Ну а я в свою очередь понимал, что обладая столь мощным оружием, Аль-Махди не имел к нему ключа.

Его имел я.

Вопрос читался в глазах Аль-Махди, и я ответил:

— Да. Они у меня есть.

Аль-Махди усмехнулся.

— Исайя всегда была запасливым. Одному лишь Аллаху известно, откуда он смог достать коды. Но то, что сегодня они продолжат миссию по спасению человечества, которую начали еще наши предки — это чудо, подаренное Всевышним.

Я напряг каждый мускул в своем теле, чтобы не закатить глаза. Бог. Аллах. Яхве. Как уже достала эта вера во что-то неконкретное и не имеющее доказательств. На Желяве Исайя резко пресекал вспышки межрелигиозных столкновений, он призывал уважать религии, видя в них сильную базу для морали. Я же вижу лишь еще одну слабость, оправдание провалам и лени. Не бог вытащил эти коды из погибающей Желявы, а я. И я на него не очень-то похож, да и разговоров с ним не веду, и честно сказать, не на его стороне воюю. Если уж видеть во мне зерно божьего умысла, то и в Гитлере и в Поле Поте его надо видеть. В конце концов, не они ли подарили нам атомную бомбу и правозащитную политику, заразив людей стремлением быть сильнее?

Восстановив связь между главным штабом и пусковыми установками, мы сможем наконец оказать достойный отпор заразе. Кто знает, возможно даже при нашей жизни человечество отвоюет поверхность назад. Амбициозные мечты имели под собой все шансы обрести плоть.

Система с говорящим названием «Трубы Иерихона» — это сеть шахтных и мобильных пусковых установок, запускающих ракеты с ядерными боеголовками класса «земля-земля». Некоторые главные штабы имеют доступ к межконтинентальным ракетам, которые правительства тщательно маскировали под красивыми словами «мирное использование», но продолжали собирать на военных заводах с максимальной скрытностью. Договор о ликвидации ядерного оружия был подписан еще в далеком восемьдесят седьмом между двумя сверхдержавами — Россией и США — они обязались уничтожить все комплексы баллистических и крылатых ракет наземного базирования средней и меньшей дальности. Пацифистская инициатива прожила недолго. Уже в начале двадцать первого века те же страны начали взаимно обвинять друг друга в скрытном продолжении ядерных программ, а к моменту, когда Вспышка уже начала гнать людей прочь из больших городов, про договор не просто забыли, а сделали вид, что взаправду он никогда не существовал.

При разворачивании системы Иерихона страны, потупив глаза, охотно объединяли весь имеющийся ядерный потенциал, и его оказалось накопленным столько, что стало ясно: все системы противоракетной обороны на деле оказались ракетными ударными комплексами. Так ядерная триада объединила все свои Громы, Лоры, Мусуданы, Атласы, Стрелы, Рокоты, Торы, Титаны и еще с сотню различных модификаций в единую систему и развернула сеть штабов по всей Евразии, чтобы зачистить хотя бы один континент от кровососов.

«Трубы Иерихона» так и не затрубили из-за трусости людей. Они все надеялись, что Иерихон станет самым последним запасным планом, и что до него дело так и не дойдет. Страх перед потерей целых городов, радиационным фоном, третьей мировой заставил их медлить с решением до тех пор, пока не стало слишком поздно. Заражение росло в геометрической прогрессии, массовые атаки инфицированных сбивали людей в хаотичные кучи, как и их мозги, уже никто не понимал, что происходит и кто сейчас главный. Падение правительств, гибель президентов с целыми кабинетами и администрацией. Иерихон стал терять голоса вершителей судеб, и оставшиеся смельчаки не смогли побороть всю ту же мораль, которая запихнула первых инфицированных в плексигласовые боксы, вместо того, чтобы прошибить им мозги.

Теперь же оставленная в забвении глобальная система запуска ракет упала прямо в наши руки, как небесная манна. Если бог и существует, то он наконец дал оружие в руки правильного человека, потому что я ждать не собираюсь. Кровососы уже сорок лет хозяйствуют на земле, заражать там больше некого, плодиться они не способны, а значит пускать в расход можно смело всех и подчистую стирать уже и без того мертвые и покинутые города.

— По глазам твоим вижу, что думаем мы об одном и том же, — начал Аль-Махди после долгого молчания, унесшего в далекие фантазии, которые мы всю жизнь желаем претворить в реальность.

Он встал из-за стола и произнес:

— Пойдем, покажу тебе свой огневой фонд. Неспокойно мне оттого, что считаешь Нойштадт дегенератом.

Мы шли вдоль просторных коридоров Нойштадта, стены которых были выложены ровной плиткой, а полы — начищенным покрытием эпоксидного слоя. Ровные ряды светодиодных ламп освещения все до одной горели исправно. Длинные коридоры разрезались проемами с герметичными дверями, управляемыми дистанционно из Центра слежения. Желява уступала в красоте по каждому пункту: бетонные полы, перебои со светом, механические двери — как гадкий утенок она стояла рядом с этим лебедем и тем не менее гордо вычищала свои перья, не замечая своего уродства. База это не только железобетонные коридоры и стальные двери, это еще и люди с неутомимым желанием выжить. На меньшей площади ветхая и изнеможденная Желява укрывала под собой пятнадцать тысяч людей, забитая под завязку, и была готова принять еще столько же, благодаря добродушию и отваге желявцев, тогда как Нойштадт был сборищем эгоистов и равнодушных выживальщиков, не желающих уступить крупицу своего комфорта ради спасения дополнительной тысячи людей. Я читал это раздражение в каждом взгляде, встречавшемся мне на пути. Мы были здесь чужаками, соперниками за еду и кров. Благородства здесь не найдешь, как и сострадания.

— На поверхность ведут всего два выхода: основные южные ворота и запасные северные, — рассказывал Аль-Махди. — В ангаре северных ворот мы храним нашу армию. Долго я ждал момента, когда ее можно выпустить на поверхность, интуиция подсказывает, что момент уже близок.

Мы вышли в огромный холл. Стальные ворота с воздушным подпором шесть метров в высоту и в два десятка диаметром подсказывали, что завод занимался изготовлением не только боеприпасов, сюда завозили и крупную бронетехнику, которая выстроилась здесь в ровные ряды. Последняя человеческая армия. Последняя попытка отвоевать мир обратно.

Аль-Махди поманил рукой своего первого помощника Амира. Широкие плечи ведущего командира отрядов Масунов тут же оказались подле нас. Аль-Махди по-отцовски похлопал мужчину по плечу. Правая рука Генерала, Амир был первым кандидатом на кресло Аль-Махди. Его амбициозность, как и отвага читались во всем: во взгляде, в осанке, в речи и поведении. Исайя тоже прочил генеральские погоны лидеру Падальщиков, потому что в современной обстановке помочь выжить людям могут лишь те, кто не боится отправиться на поверхность и встретиться с жестоким врагом. Я уже был на полпути к креслу Генерала, когда все пошло прахом.

Чем больше я сравнивал Желяву и Нойштадт, тем больше укреплялся в мысли о том, что Нойштадт является отражением Желявы в зеркале параллельного мира. Улучшенная, более чистая, совершенная версия, где планы срабатывают, а желания исполняются.

Аль-Махди был прав, когда хвастался боевой мощью Нойштадта. У него было два десятка бронетранспортников для перевозки гражданских — длинные автобусы, покрытые двумя слоями экранированной брони, они могли перевезти до двух тысяч человек. Теперь к ним добавились с дюжину транспортников Желявы, которые уступали в скорости и вместимости, но тем не менее при последнем бегстве из пекла они доказали свою прочность.

Когда я увидел выставленных в ровную шеренгу шесть «Леопардов», я облизнулся. Аль Махди не только получил укрепленную базу, оснащенную по последним разработкам времен до Вспышки. Видимо, он так усердно молился, что господь ему ниспослал несокрушимый НАТОвский танк «Леопард 2А7», разработанный теми же одаренными немцами. Леопард воевал в Афагнистане, в Сирии, стоял на вооружении основной массы европейских стран, а впоследствии получил франшизу за Атлантикой: американцы хранили верность своему обожаемому «Абрамсу», он показывал великолепные результаты на полигонных испытаниях, но немцы убедили их дать шанс Леопарду.

Комбинированная многослойная броня, динамическая защита «Реликт» с высокими показателями перекрытия проекции башни и защиты от кумулятивных и подкалиберных боеприпасов. Стабилизированная короткоствольная 120-миллиметровая пушка, изрыгающая бронебойные и кумулятивно-осколочные снаряды, пулеметы MG3 калибра 7,62 на турельной установке, противотанковая управляемая ракета с лазерной системой наведения и два гранатомета «Пламя» по 300 выстрелов в ленте. Полуавтоматическая система управления огнем, снабженная тепловыми датчиками и датчиками движения, максимально облегчает наводчику выбор и поражение мишени, а стабилизатор пушки позволяет вести огонь, находясь в движении на неровной местности. Совмещенный лазерный и стереоскопический дальномеры повышают точность наведения, инфракрасные приборы ночного видения и электронно-оптические усилители делают систему наблюдения неуязвимой. Вспомогательная силовая установка питала электроэнергией электронные системы без необходимости запуска основного двигателя, что экономило моторесурс и снижало акустическую заметность машины.

Я обошел танк, постучал по экранам динамической защиты, измерил глазами размеры ракет в надгусеничных нишах. Амир открыл люк, и я прыгнул внутрь, чтобы воочию узреть мощь автоматической системы управления огнем. Развитая система прицела: тепловизионный, оптический канал, лазерный дальномер и панорамный прицел командира. Баллистический вычислитель и автоматические датчики сопровождения цели повышали эффективность огня на скорости и крене, а сигнализация об облучении лазером автоматически активировала предписанный алгоритм избегания обстрела.

— Малыш может вести огонь сразу во всех трех плоскостях и четырех направлениях, — рассказывал Амир внутри танка. — При этом экипаж немногочисленный. Наши инженера-компьютерщики постоянно улучшают алгоритмы искусственного интеллекта внутри тактической сети — аналога вашей Фелин — благодаря чему достаточно двух наводчиков для ведения боя.

Трухина сидела как раз в кресле наводчика, я за рулем, Амир присел на корточки возле нас, объясняя показания мониторов, связь систем. Я подергал джойстик пушки — гидравлика позволяла управлять оружием силой одного мизинца. Трухина интересовалась системами слежения, разглядывала прицелы.

— Я вижу, что машина подключена к Центру слежения, — заметила она.

— Все верно. Центр получает сигналы от всей тяжелой бронетехники, поэтому Леопардом может управлять внешний пилот.

— Беспилотник?! — поразилась Трухина.

Амир улыбнулся.

— Что-то вроде этого. К сожалению, управлять движением мы пока не можем, но интенсивно над этим работаем. На сегодня же из Центра слежения возможно подключение к пушкам, пулеметам и противотанковым управляемым ракетам.

— Хорош зверь, не правда ли? — Аль Махди не мог не похвастаться бронированным конем.

Я бы тоже не устоял.

Черт. Да Аяксы рядом не стояли с этим чудовищем. Желява кашлянула еще танком М-84 модификации «Снайпер», который помер прямо здесь в ангаре, едва преодолев тысячу километров пути в день эвакуации.

— Маневренность танков слишком мала, чтобы побороть полчища инфицированных. Это малоэффективное оружие против них, — вынес я свой вердикт.

Хоть и стиснув зубы.

Но Аль-Махди был готов к моей критике.

— А я еще не закончил дефиле, — ответил он.

Амир вел нас дальше вглубь ангара, планируя поразить нас до инфаркта.

— А это еще что?! — Трухина не удержала язык от ошеломления.

Я обомлел не меньше и прикусил язык до крови. Наконец-то Аль-Махди получил желаемую реакцию, и она была вполне заслуженна. То, что предстало перед моими привыкшими к разнородности боевых мощностей глазами, поразило меня своим великолепием.

— Ну что? Мы больше не кажемся страной третьего мира? — довольно спросил Аль Махди.

Амир уже карабкался на махину.

— Боевой экзоскелет, — рассказывал Амир сверху, пока лез к кабине пилота. — Совместная разработка НАТО и китайских инженеров изначально разрабатывалась как силовая платформа для транспортировки грузов. Ну а мы за два десятилетия превратили ее в боевой скафандр.

Я подошел к громадине и пристально оглядел каждый болт. Странным образом две ненавидящие друг друга нации создали самую мощную солдатскую экипировку, которой нет аналогов. Три метра в высоту, титановый сплав, бронированное стекло пилотской кабины, высокотехнологичный костюм больше походил на самостоятельного робота, а не на экипировку.

Амир ловко забрался по ногам экзоскелета в компактную кабину пилота, уселся в эргономичное кресло, нажал несколько кнопок и толстое ударопрочное полимерное стекло медленно опустилось, раздался короткий пшик, означающий герметичность колпака.

— Амир, продемонстрируй его в действии, — приказал Аль-Махди.

— Кабина полностью герметична, — голос Амира раздавался из динамика, закрепленного на груди машины, — запас кислорода на шесть часов, дозаправка здесь на станции обслуживания.

Амир продолжал нажимать кнопки и переключать тумблеры внутри кабины, послышался низкочастотный гул.

— Костюм работает от реактивного двигателя, скрытого за защитными решетками, система вентиляции обеспечивает вывод отработанных газов автоматической системой обдува, одновременно охлаждая двигатель и фильтруя выходящие из кабины запахи, — рассказывал Амир.

Внезапно ноги экзоскелета ожили, туловище слегка осело вниз, а потом ноги медленно выпрямились, словно машина просыпалась ото сна и потягивалась. Каждое движение сопровождалось характерным звучанием работы сервоприводов и гидравлических систем.

— А что с управлением? — мне не терпелось увидеть экзоскелет в действии.

В ту же секунду экзоскелет сделал первый шаг, потом второй и третий, поначалу он двигался неспешно, размеренно, а потом Амир заставил машину пробежать с десяток метров. Гремящие звуки шагов доказывали тяжеловесность машины.

— Твою мать! — поразилась Трухина.

Я был в не меньшем шоке. Огромный робот передвигался по ангару, точно копируя движения пилота внутри прозрачного колпака. Было видно, как Амир управлял джойстиками рук, что было нелегко, потому что необходимо было научиться управлять руками во всех проекциях, но Амир тренировался давно, а потому руки машины двигались, как живые.

Вместо ладоней у экзоскелета были установлены пушки на стандартные калибры 7,62. На одном плече красовался зенитный пулемет Корд, его боекомплект составлял не менее тысячи патронов в ленте, за этим же плечом виднелся запас лент в стальных чехлах. На втором плече был установлен 30-миллиметровый автоматический гранатомет с боекомплектом в сотню выстрелов, и снова контейнер с запасными лентами снарядов был прицеплен сзади.

— Управление ногами происходит через сверхчувствительные педали, которые чувствуют силу и направление движения, после чего гидравлическая система передает сигнал в сотни датчиков, установленных в ногах, что позволяет пилоту фактически идти ногами экзоскелета, — объяснял Аль-Махди, видя, как Амир убежал резвиться в экзоскелете в середину ангара, точно забыв про демонстрацию возможностей машины.

— Двигатель работает на топливе? — спросил я, учуяв запах чего-то жженого.

— Нет, на аккумуляторах.

— Они перегреваются, — теперь я понял, что это за запах. Так пахнет окисленный никель.

— Система обдува несовершенна, мы продолжаем эксперименты. Но опытным путем доказана шестичасовая продолжительность работы аккумуляторных элементов. Далее в кабине становится слишком жарко.

А в это время Амир дал нам понять, что он вовсе не забыл про свою задачу менеджера по продажам, и вовсю демонстрировал таланты трехметрового робота. Попеременно работая ногами, Амир вел футбольный мяч к воротам под радостные возгласы солдат, наблюдающих за резвыми фокусами махины. Потом экзоскелет присел на одно колено, положил руку на локоть и сделал неуклюжий, но столь зрелищный и громкий кувырок вперед, казалось кто-то перекатил металлическую бочку по полу, усыпанному гвоздями. Солдаты зааплодировали, засвистели, закричали. Экзоскелет встал не без труда, снова медленно выпрямился, а потом поклонился, чем вызвал задорный смех солдат.

Аль Махди тоже хмыкнул и произнес:

— Ребятня.

Но было видно, как он гордился своими солдатами, которые работали над совершенствованием экзоскелета вместе с учеными. Это было видно по тем баллистическим модификациям, которыми оснащали транспортник: вместо грузовых платформ — пулеметы и гранатометы; вместо грузовых цепей — запасные ленты боевых снарядов; вместо водителя — солдат.

— Когда «Трубы Иерихона» зачистят поверхность от основной массы инфицированных, наша освободительная армия завершит миссию, и мы наконец вернемся под солнце. Да прибудет с нами Аллах в этой священной войне, — говорил Аль Махди.

Мы с Трухиной шли чуть поодаль от Аль-Махди, каждый думал о своем. Но почему-то мне казалось, что нас обоих посетила мысль о том, что по какой-то нелогичной причине бог избрал предводителем в этой священной войне человека наподобие Аль-Махди. Мы с Трухиной пережили два прорыва базы, пожертвовали другом, готовы были замуровать себя на долгие года под землей ради спасения населения Желявы, но ни разу не получили помощь от бога.

Может, мы недостаточно молились?


[1] Зухр — полуденная молитва мусульман, входит в число пяти обязательных ежедневных намазов.

[2] Масун (араб.) — защитник, хранитель


Глава 2. Пир посреди чумы


15 февраля 2071 года. 17.00

Август Кейн

Уже неделю я валюсь с ног и засыпаю, едва лицо коснется подушки. Тесс ложится раньше меня, а потому последним, что видят глаза, прежде чем перекроют доступ к реальности, это ее мертвый сон рядом со мной, ровно такой же, в какой отправляюсь я через секунду.

Падальщики совершают вылазки каждый день с захода и до заката, а потому, когда я просыпаюсь, Тесс уже давно нет, ее сторона матраса холодная, а шкаф, где висит экипировка — пуст. С таким же остервенением, с каким она отправляется в миссии, я выхожу из берлоги, спрятанной посреди лабораторий, и отправляюсь на собственные битвы.

Герметизация восточного крыла гостиницы шла полным ходом. Ребята работали в три смены, и все это очень напоминало наше предыдущее приключение по становлению Аякса обратно на колеса: убийственный сон, длинный день, физические нагрузки, хрустящая грыжа в пояснице. Список приключений пополнялся с каждой неделей, и я уже втянулся в бешеный ритм. Если выдавался какой-то день без новостей, без каких-то новых проблем или побед, то этот день казался неправильным.

Падальщики привозили с оптического завода новые партии плексигласовых пластин. Фабио, Ульрих и Миша под предводительством Томаса сооружали профильный каркас вокруг восточного крыла, а потом устанавливали плексиглас. Каждый день они улучшали собственные чертежи и задумки, разрабатывали многоступенчатую систему вентиляции: вставляли угольные фильтры, продухи во избежание запотевания стекол — со всей этой благородной целью поселить людей под солнцем, мы рисковали возвести огромный парник и сжечь всех заживо. Но инженера настойчиво потрошили Хроники, ища ответы на вопросы по возведению герметичных жилых камер. Они хотели принести хоть какое-то счастье в жизни измученных подземельем людей. Этот стимул горел ярким пламенем стремления и упорства, он заставлял их строить новый лучший мир.

Продумать надо все, в том числе системы переработки отходов жизнедеятельности. Снова выручили Хроники, из которых ребята достали научные работы по превращению отходов в топливо для долгосрочных космических перелетов. Вот так исследования для полетов в космос спасали жизни людей все на той же Земле, с которой им не удалось улететь. Десятилитровый процессор под гостиницей при помощи переменного тока и электролиза воды способом мокрого сжигания перерабатывал отходы восточного крыла в перекись водорода. А в подвале желявские инженеры собирали высокотехнологичную экспериментальную перерабатывающую плантацию с проточным реактором.

Аграрники тоже без дела не оставались и уже трудились в первых теплицах на заднем дворе гостиницы, который стал полигоном для испытаний фильтрующих подушек Маркуса. Мы с ним пытались найти уравнение для оптимального соотношения фильтрации окружающего воздуха от человеческих запахов. Для этого мы создали купол над задним двором: металлические профили формировали сетку из прутов, на которую мы устанавливали фильтрующие прокладки, каждый день меняя их размещение. Фактически мы пытались вычленить уравнение распространения запаха посредством диффузии и конвекции. Мы тоже день и ночь пропадали в Хрониках, изучая практическое применение Броуновского движения молекул. Но мы продвигались медленно, слишком много переменных в уравнении: скорость ветра, температура, влажность, давление, даже солнечная радиация то и дело вносила свои коррективы, а качающая головой Арси, выносила вердикт: пусть Падальщики и отваживали зараженных от подножия гор, используя приманки, те все равно один за другим возвращались обратно, чуя запахи десятков людей, трудящихся в открытых теплицах.

— Цепная миграция ослабла, интенсивность зараженных масс примерно в шесть раз меньше первоначальной, — утешала Арси, видя наши измученные проблемой лица.

— Но они все равно прибывают. Если прибыл один, то прибудут и другие. Продолжаем эксперимент, — решал Маркус.

Его упрямство и безустанность мне импонировали, я и сам такой. Разница между нами в том, что я выносливее благодаря вирионам в крови, и тем не менее Маркус не давал мне ощутимой форы, я каждый день чувствовал себя школьником на экзамене строго преподавателя, а ведь я живу на земле уже семьдесят лет. В два раза больше Маркуса!

Вот и сейчас он, не побоюсь этого слова, которому меня научили друзья Тесс, выпендривается, сидя на перекладине между металлпрофилями на высоте четырех метров над землей. Он отвинчивал рамы ферментированной прокладки, чтобы снова поменять ее расположение. Мы добавим еще десять таких подушек, пропитанных ферментами Геркулеса, которые должны замаскировать человеческий запах, исходящий от аграрников, радостно прыгающих сейчас вокруг первых ростков белокочанной капусты.

Недооценил я жителей Желявы. Когда две недели назад Тесса привезла сюда двести пятьдесят голодных оборванцев, я схватился за голову, высчитывая, сколько усилий и ресурсов понадобится для содержания такого количества нахлебников, которые ни выйти из подвала не могут, ни помочь Свену в готовке на целую армию. Первые несколько дней мы с Тесс ссорились ежеминутно, обвиняя друг друга в отсутствии поддержки, каждый считал свою сторону правой, потому что у каждого было весомых аргументов с целый амбар.

Но потом свою лепту внесла Алания — мудрый человек, которых я уже давно не встречал.

— Желявцы не беспомощные котята, — повторяла она каждый день, — за десятилетия подземной жизни в них скопился огромный потенциал. Помоги выпустить его, помоги обратить его нам на пользу.

А потом все стало разрешаться само собой. Сначала инженеры выдвинули обоснованные идеи по герметизации одного гостиничного крыла, к их энтузиазму присоединился Маркус со своими исследователями и уже варил линимент, рецепт которого изготовил еще десять лет назад, ну а Падальщики были за любой кипиш и уже снаряжали одну экспедицию за другой, подпитывая вдохновения смышленых котят.

И сейчас, наблюдая за тем, как быстро тут обосновались желявцы, которые уже соорудили два ряда стеллажей в теплице и уже что-то вырастили на своих удобрениях, я осознал ошибочность своего предрассудительного мышления.

— Не пытайся контролировать все. Отпусти людей. Дай им развернуться. Вот увидишь, они окажутся полезными, — успокаивала Алания, которая больше остальных понимала, что мне нелегко психологически, ведь мое одинокое существование резко оборвали.

Сначала безрассудная Тесса появилась на пороге, потом БМП, потом зараженные особи начали ютиться в подвальных камерах, а потом на голову свалилась куча людей. Я едва поспеваю за скоростью развития событий, потому что сорок лет прожил в относительном одиночестве на мертвой планете, окруженный лишь своими мыслями и призраками прошлого.

— Отпусти их в свободное плавание, позволь им развиваться. Подсказывай, ограждай от опасностей, учи, но не сдерживай их порывы изменить здесь жизнь. Вот увидишь, пройдет немного времени, и они удивят тебя своим прогрессом.

Алания как в воду глядела, и висящий над моей головой Маркус с высунутым набок языком от усердий экспериментально проверить новую гипотезу, на фоне шестерых аграрников, водящих вокруг стеллажа хоровод, ярче всего доказывали правоту мудрой женщины.

Когда мы закончили с перегруппировкой прокладок на куполе, он стал казаться еще более нелепым.

— Как будто под паутиной с кучей дохлых мух, — точно описал Маркус, смотря наверх.

Я ухмыльнулся.

— Арси, купол готов. Обновляй программу слежения, — произнес я в рацию.

— Поняла. Отсчет особей обновлен, — ответила она.

Маркус хлопнул меня по плечу. Он всегда так делал, словно подбадривал. Хотя мне все больше казалось, что таким жестом он подбадривал сам себя, потому что уже хорошо изучил мой вездесущий и непобедимый скептицизм. Это уже десятая попытка. И что-то мне подсказывало, что их будет еще сотни.

Мы уже собрались покинуть двор, как раздался приглушенный гул двигателей. Я пошел встречать Падальщиков.

Один за другим могучие Аяксы въехали на площадку перед входом в гостиницу. Водители ловко припарковали грузные и на удивление маневренные машины в ряд задней дверцей ко входу «Умбертуса». Двигатели замолчали, внутри машин слышался задористый смех. Я закатил глаза, Падальщики уже не стремились быть тише воды, ниже травы. Совсем страх потеряли со всеми этими новыми, не побоюсь и этого слова, прибамбасами типа линимента, электропуль, мутантов среди них.

Наконец двери открылись, и из машин показались грозные фигуры в мощной зимней экипировке. Бойцы выносили блоки с плексигласовыми пластинами, какие-то связки были еще в промышленной упаковке.

— Держи, держи!

— Давай аккуратнее!

— Дверь открой!

Бойцы быстро разгружали машины, мне вообще они все больше нравились. За время совместной службы Падальщики научились читать мысли друг друга, они быстро понимали, что от них требуется, проявляли инициативу, гибкость в переговорах.

Кроме Тормунда.

Этот парень словно жил в параллельной вселенной, изредка пересекающейся с нашей. У него всегда было собственное мнение на все, он поступал, как хотел, и лишь богу известно, как Падальщикам удавалось преуспевать с этим сумасшедшим в их рядах. Тесса объяснила это тем, что каждый отряд Падальщиков своеобразен, но тем их единство и неуязвимо — все тылы всегда будут прикрыты, потому что тут куча ненормальных людей, которые видят проблемы с разных сторон. Так я открыл новую Тесс: несмотря на постоянные подтрунивания в ее адрес со стороны Тормунда, она не придавала им значения и видела в этом странном парне надежную опору.

— Эй, давайте понежнее с грузом! Это вам не ванильные печенюшки Свена, которыми можно стены крушить!

Странным образом в этом я с Тормундом был согласен. Свен был неважным поваром.

— Интересно, что он наварил сегодня? Есть хочется аж до тошноты! — стонал Легавый.

— Да ты жрешь больше остальных! — выплюнул Фунчоза.

— Неправда!

— А кто ночью под подушкой ржаные хлебцы точит? — не отставал Тормунд.

— Что?

Падальщики разом остановились.

— Так это ты Ночной Жрец? — воскликнула Бридж. — Я же говорила тебе, что то были крошки, а не таракашки! — с этими словами она ударила Калеба по плечу.

— Как тебе не стыдно, Легавый?

— Мы все делим поровну!

— Откуда ты достал хлебцы? Свен запирает кухню!

— Эй! — Легавый прикрикнул на ворчащих солдат. — Хочешь быть сильным и здоровым? Ешь один и в темноте! — гаркнул он и пошел прочь.

Из Аякса Маяка показалась спина Тесс, с тремя бойцами они медленно вытаскивали габаритный сервер, похожий на большой шкаф. Я подбежал на подмогу.

— Привезли два таких, — кряхтела Тесс, — здесь более производительные процессоры и оперативка больше, дисковый массив из четырех винчестеров. Арси описается от счастья.

Лицо Тесс покрывала испарина, сервер весил не менее двухсот килограмм, но даже изможденность на лице не могла скрыть ее воодушевление. Все, что привозили Падальщики все эти две недели, тут же поглощалось изголодавшимися по работе и созиданию людьми.

Разгрузка Аяксов шла вплоть до самых плотных сумерек: Падальщики вносили в холл гостиницы добытые процессоры, компьютеры, связки проводов, боксы с химреагентами, исследовательское оборудование, одежду и экипировку, медицинские изделия и много другое, брошенное бесхозным на мертвой Желяве; в холле добытое уже потрошилось руками жильцов, которые тут же разносили все по складам или лабораториям.

— А это что за бокс? — спросила Куки, указывая на пластиковую коробку с крышкой.

— О! Это я отнесу Горе-Федору на кухню. Он уже две недели кошмарами мучается из-за потерянных сковородок, — сказала Бридж.

— Эти два бокса в лабораторию Маркусу. Он просил привезти его экспериментальные макеты, — командовала Ляжка.

— Томас, забери это к вам. Тут четыре десятка винтовок, а это гильзы, нитроцеллюлоза из отдела баллистики. Собери нам побольше электропатронов, — говорил Антенна.

— Столкнулись с зараженными? — участливо поинтересовался Томас.

— Еще ни разу не столкнулись лбами, но хочется быть готовыми к этому. Теперь же мы их не убиваем, — с этими словами Антенна постучал по модифицированному FAMASу на плече с широким магазином, в котором прятались электропатроны.

Я едва заметно улыбнулся. За эти две недели изменилось не только наше жилище, но и мировоззрение. Падальщиков все больше удавалось конвертировать в нашу сторону: зараженные больше не были для них кровожадными стервятниками, в зараженных наконец увидели людей. Так я открыл для себя и новую сторону этих солдат — они не простые убийцы, они полны милосердия, готовы учиться и готовы даже принять столь невероятную теорию, как три компонента сыворотки, возвращающей людей из ада.

К сожалению, единственным доказательством работы сыворотки была лишь Тесс, но она была не полноценна, ведь Тесс так и не перешла на сторону дьявола — она не превратилась, не лишилась сознания, мы успели это предотвратить.

Лилит. Вот чье пробуждение мы ждали с нетерпением.

Суета в холле продолжалась, тут и там раздавались радостные возгласы и подтрунивания Падальщиков. Ко мне подошла Тесса:

— Держи новые игрушки. Тут контрольные сыворотки, наборы реагентов и калибраторы, — она поставила передо мной большой алюминиевый охлаждающий бокс, послышался звон бутылей и ампул.

Я улыбнулся и кивнул. Она ответила тем же.

Мы не показывали чувств на людях, хотя всем уже известно, что у нас с ней один матрас на двоих (как и толчок — сказал бы Тормунд. О боже. Общение с ними начало сказываться). Но нам казалось правильным держать дистанцию все то время, пока мы были за пределами спальни. Мне — потому что я никогда не был любителем раскрываться перед чужаками. Тесс наверное тоже. Но взгляды ее сержанта Калеба я не мог не заметить. У них была история.

— У меня есть новость, — начал я.

— Плохая или хорошая?

— Пока не решил.

Тесса заинтересовалась.

— Арси взломала-таки защиту лаборатории в восьмистах километрах отсюда.

— Та, что где-то под Нидерландами?

— Возле Аахена.

Тесс чуть дернула ухом, как будто что-то услышала.

— И что там? — спросила она, взглянув на планшет.

— Наша следующая поездка.

Тесс смотрела в планшет, не реагируя на мои слова.

— Мы должны отправиться туда как можно скорее.

Тесса не двигалась и лишь озадаченно смотрела на планшет. Поначалу меня снова бросило в злость, как обычно это бывает, когда Тесса считает свои дела важнее моих. Но потом я понял, что в холле замерли все. Вернее все Падальщики, и все смотрели на наручные планшеты, в то время как остальные жители продолжали затаскивать добро в норы. Прямо сюрреалистичная картина.

— Мне это не кажется?

— Это глюк?

— Нечаянно словили сигнал?

Падальщики спрашивали друг у друга, но никто не знал ответа.

— Нас вызывают на связь, — наконец произнесла Тесс.

— Кто? — спросил я удивленно.

Она подняла на меня глаза, полные озадаченности, и ответила:

— Триггер.

Я не был знаком с данной личностью, но давным-давно Тормунд красочно рассказал про гнусный характер их бывшего лидера. Гнусного ровно на сотню матерных слов и десять предлогов.

— Неужели гнида еще жива? — спросила Ольга.

— Как он вообще подсоединился к нашей платформе? Вся система Фелин была подвязана к Желяве. Там никого не осталось! — удивился Хумус.

— Мы так и не перепаяли наши датчики. Центр управления Желявы продолжает функционировать, как и ее система слежения. Триггер видит наше передвижение, — объяснил Вольт.

— Но где он? Ему что желявские крысы помогают?

— Да он сам крыса!

— Не обижай крыс. Это поразительно умные и верные создания. А Триггер…

— Чмо! Соглашусь с Буддистом. К черту это чмо! Игнорируем звонок и идем телек смотреть. Меня там ждет четвертая серия про захватывающую жизнь мух, — произнес Тормунд решительно.

— Когда ты стал смотреть документальные фильмы? — удивился Электролюкс.

— С тех пор как узнал, что самцы зеленых мух приносят самке дань в виде какой-нибудь еды, чтобы она его не сожрала после спаривания. А потому, — Тормунд протянул соевый батончик Хай Лин, поклонился и произнес, — да сжалишься ты над моей никчемной жизнью да усмиришь свой гнев ибо снова хочу нырнуть в твой богатый внутренний влажный мир!

— Дурак ты, — прыснула девушка, но соевый брикет из рук приняла.

— Эй, ау, что с этим делаем? — Антенна вознес надо всеми свой планшет.

— Надо ответить, — предложил Ноа.

— Зачем? — воспротивился Лосяш.

— А если им нужна помощь? — поддержал своего командира Хумус.

— Чтобы Триггер просил помощи у Падальщиков? Да не в жизнь! — Васаби всегда были настроены скептично относительно Полковника.

— Тогда зачем он звонит?

— Да не звонит никто! Глюк это!

— А если не глюк?

— Это не глюк. Триггер знает идентификационный номер платформы. Он может прозвонить с любого стационарного компьютера, потому что знает пароль от системы, — сказал Антенна.

Я наблюдал за колебаниями Тесс, ее палец завис над планшетом в самую первую секунду после появления сообщения на экране «Входящий поток», и до сего момента она не решалась, хочет ли отворять дверь в прошлое.

— Возможно, он передумал, — произнесла она.

Фунчоза взорвался:

— Да хватит уже давать говно-людям шанс исправиться! Пусть подохнут в своих норах! У нас что забот мало?

Тесса тяжело вздохнула и пробубнила себе под нос то, что я ждал все это время:

— Нельзя их бросать.

И приняла вызов.

Планшет на ее экране залился черным, долгие десять секунд, пока сигнал шел на приемную базу, я видел, как нервничали все. Что они увидят? А может, это действительно глюк платформы и нет никаких людей, которым нужна помощь? А может, это вовсе не глюк, и где-то недалеко от нас под землей остаются люди, которых, как заметила Тесса, нельзя бросать?

Экран ожил и перед нами возникло волевое лицо знаменитого Полковника, имеющего множество разных имен: Триггер, говно-людь, чмо, предатель, каннибал и использованный гандон. Это лишь часть его имен, что я запомнил из разговоров Падальщиков.

Тесса и Триггер долго смотрели друг на друга, я же смотрел через плечо Тесс, разглядывая волевой подбородок Триггера, изрезанное шрамами лицо, на котором читалась вся трагедия его жизни, пронзительные зеленые глаза, в которых отсутствовал всякий зов о помощи. Фунчоза был прав. Триггеру было нужно что-то иное, нежели помощь.

— Здравствуй, Тесс, — наконец произнес мужчина.

Его голос был низким, басовитым с легкой хрипотцой, какой и должен быть у военных.

— Триггер, — сдержанно ответила Тесс.

Падальщики замерли, слушая разговор.

— Настроился на радар Желявы, и вдруг увидел перемещение датчиков Аяксов. Грабите дом родной?

— Всего лишь пытаемся построить новый.

— Не очень-то хорошо строить новый на костях и страданиях невинных. Говорят, карму себе портишь.

— У нас нет другого выхода.

— Понимаю. Выживаете также, как и мы?

Тесса молчала, лишь тяжело вздохнула, потому что Триггер проехался по больному. С каждой произнесенной репликой я понимал, что это опасный человек — умелый манипулятор и опытный чтец психологических портретов.

— Ты в Валентине? — спросила Тесс после паузы.

— Глупо делиться этой информацией с врагами.

— Мы не враги. Мы могли бы объединиться, чтобы выживать вместе. Ведь так будет легче, — ответила Тесс.

Полковник фыркнул.

— Не смеши меня, Тесс.

— Почему ты считаешь нас врагами?

— А разве это не так?

— Не так!

— Разве ты не заражена? Разве вирус не обитает в твоей крови? Разве я могу к тебе прикоснуться?

Тут Триггер запнулся, зажмурился и тяжело вздохнул, словно борясь с внутренней болью.

— Я могу к тебе прикоснуться, Тесс? — уже тише спросил Триггер. — Также как раньше? Также как в те ночи, когда ты засыпала на мне?

Тут раздался громкий хлопок. Мы все оживились. Это был Фунчоза, который бросил шлем на пол с характерным стуком метала о мрамор, а потом завопил:

— Я был прав! Я знал! Я знал! Твою мать! Я все это время был прав! А-аха-ха-ха!

Фунчоза начал бегать между ребятами, Рафаэлку закружил в бешеном танце, Ляжку вознес на руках под потолок, запрыгал на плечах Антенны и все это под истеричный хохот и завывания:

— Она трахалась с Триггером! Тесса трахалась с Триггером! Я знал! Я знал! Я все это время был прав! Никто не верил! Все сомневались! И только я был уверен! Она трахалась с престарелым говно-людем!

— Фунчоза, заткнись! — выругалась Жижа.

— Пошла на хер!

— Фунчоза, перестань! — шикнула Вьетнам.

— Черта с два! Все эти года вы шутили надо мной, шикали на меня, смеялись, но теперь! Кто смеется последним теперь, а? Вы все сосете, а я гений!

Тесса устало закатила глаза. Все-таки лимит на терпение Фунчозы у нее был. А сумасшедший блондин уже достал нож, подошел к стене и начал что-то царапать на ней.

— Вот! Навсегда запечатлею этот момент! Десятки поколений после меня будут знать эту истину! Эту аксиому! В которую верил только я! И которую я же пронесу сквозь ВЕЧНОСТЬ!

Через минуту на стене было нацарапано «Тесса — шлюха».

— Триггер, то, что в моей крови есть вирионы, не должны тебя пугать.

— А я думаю с точностью наоборот!

— Из этого можно извлечь выгоду. Почему ты не хочешь этого принять? Мы сильнее, выносливее, раны на наших телах заживают быстрее, мы не подвержены вирусным и бактериальным заболеваниям, а это значит мы можем стать идеальными хранителями. Мы можем защищать людей!

— Но ведь в вас есть один крамольный недостаток, не так ли?

— А Тесса — шлюха, хи!

— Фунчоза, заткнись! — снова шикнула Вьетнам.

— Вы все в любой момент можете слететь с катушек и начнете убивать простых людей. Напомни, как ты хочешь нас защитить от этого?

— Ты продолжаешь коверкать смысл моих слов! Мы не все такие! Ты ведь даже не слушаешь!

— Потому что я услышал достаточно этой чепухи про сосуществование! Ты ослеплена собственной несбыточной мечтой! Ты больна, но ты продолжаешь пытаться вернуться к нормальным людям, не осознавая, что несешь им чуму.

— А еще она шлюха…

— Ты навязываешь свое видение утопического мира, в котором ты и я живем на расстоянии вытянутой руки, живем в постоянном страхе перед тем, что в один момент ты превратишься в чудовище и не сможешь контролировать голод. Такое будущее тебе нравится? Ну что ж, дорогая, тогда посмотри на этот мир через призму обычного человека. Это ведь не ты будешь жить в постоянном страхе от соседа, а здоровые люди! Ты будешь хищником, а они — добычей! Их жизнь превратиться в кошмар!

— У меня здесь двести тридцать восемь человек, которые не боятся этого кошмара!

— Тогда они уже смертники! Ты в любой момент превратишься в убийцу и выпотрошишь их, превратив треть из них в таких же монстров как и сама. Ты обрекла их на погибель, Тесс, из-за своего упрямства.

Я видел, как Тесс начала подрагивать. Она плавно отвернулась от ребят, чтобы они не заметили слезы на ее глазах, которые я был готов спрятать от всего мира.

— Тогда зачем ты позвонил, Триггер? — хриплым голосом спросила Тесс.

Триггер грузно вдохнул, шмыгнул носом, чуть потянул время. Ему тоже было нелегко. Тогда я понял, что Тесса значила для него нечто большее, чем просто солдат, командир, женщина. Между ними выросла связь, которую было больно оборвать.

— Старческая ностальгия по ушедшим временам делает меня слабаком, — начал Триггер. — Видимо, пытался найти в твоих словах утешение, как всегда. Но в этот раз не вышло. Я шестьдесят лет прожил, окруженный инфицированными, мой опыт, моя закалка еще позволяют мне принимать здравые решения. Я не вижу чудесного спасения в твоем плане. Я вижу лишь извращенную форму вируса, которая пытается усыпить мою бдительность, чтобы выкорчевать людей из-под земли.

Я понимал страх Триггера. Вирус эволюционировал всю свою историю, ученые констатировали этот факт с ужасом, потому что не могли даже предсказать, какую особенность получит новообращенный зараженный. Через год после массовой Вспышки зараженные научились выстраивать тактики нападения, брали опорные пункты облавами, сегодня они способны окружать, отвлекать, запутывать. Резня, учиненная на Желяве, демонстрировала жуткие кадры расправы над жертвами. Если раньше зараженные просто нападали на людей и высушивали тела, то теперь казалось, они стали смаковать вкус крови.

Триггер видел слишком много жутких событий, я их помню, ведь я сам был вместе с ним в самой гуще. И если бы сейчас я не обладал мутационной формой вирусной ДНК, наверное я бы тоже не обнадёживался планом Тесс.

— Мне жаль, Тесс. Жаль, что я потерял тебя, — его слова звучали все тише.

— Мне жаль, что я не могу заставить тебя поверить, — прошептала она.

— Прощай, Тесс.

Экран погас. Говно-людь исчез, оставив после себя осадок отчаяния, безысходности и надпись «Тесса — шлюха» на стене.

— Все? Теперь можно перестать верить в Санта-Клауса, подземных гномов и обещания правительства не поднимать пенсионный возраст?! — воскликнул Фунчоза.

Ребята постепенно возвращались в реальный мир, продолжали таскать короба, Тесса же так и стояла, замерев и смотря на погасший экран.

— Ты сделала все, что могла, — сказал я.

— Не все, раз он по-прежнему видит во мне врага.

— Некоторые люди не готовы идти в будущее. Они остаются в том комфортном моменте времени, потому что дальше просто не тянут. Они продолжают пользоваться кнопочными телефонами, хотя есть тачпады, не могут отказаться от бумажных книг в пользу электронных. Был такой анекдот про парня, которому на пейджер приходит сообщение, мол, купи уже себе телефон, мы из-за тебя тринадцать лет закрыться не можем.

Тесса хмыкнула не сразу, а потом посмотрела на меня обреченным взглядом висельника, и кивнула.

Я снова кивнул ей в ответ, хотя очень хотелось поцеловать ее хотя бы в лоб, чтобы утешить.

— Спасибо, Кейн.

— У нас есть наша паства, и они знают, что им не за чем нас бояться. Живи, трудись, старайся ради них. Пусть их даже всего двести тридцать восемь. Это уже хорошее начало.

Тесса улыбнулась.

— Пойдем, покажу тебе новый ориентир. Уверен, ты снова возжелаешь спасти всех и вся.

Я указал рукой на дверь запасного выхода, ведущего на этажи с лабораториями. Уже на выходе из холла я заметил тяжелый взгляд Калеба, провожающий нас с едва заметной болью, которую он научился маскировать. Он хотел быть на моем месте и утешать Тесс.

В компьютерной лаборатории Арси сидела с Йонасом и Хайдрун, на которую нацепили наушники, и которая старательно зачитывала фразы с бумажки в микрофон:

— Произвожу раздетку. Ой. Разметку.

— Уф, Хайдрун, во фразе всего два слова и в одном обязательно делаешь ошибку, — Арси закатила глаза.

— Ну извини, слова дурацкие! Что еще за разметка? Вот если скажу «раскраиваю территорию», ведь лучше звучит и понятнее!

— Это ты у себя в мастерской крой и шей, а здесь у нас солдаты, и единственное, что ни кроят, это органы врагов!

— Фу, как грубо, — Хайдрун в своей манере взмахнула длинными рыжими волосами.

Королева моды как всегда была одета в цветастое платье, на этот раз ядовито зеленое, что аж глаза слезились, и с кучей тканевых бабочек, налепленных на подол.

— Что делаете? — спросила я.

— Мы решили подарить голос Фелин! — Хайдрун радостно захлопала в ладоши.

— Идея Зелибобы. Фелин отдает команды надписями, мы подумали, что будет удобнее, если она наконец заговорит, а с дисплея перед глазами уйдет перегруз.

— Отличная идея! — похвалила Тесс. — В нем действительно столько графиков, схем, надписей, что во время миссии только и делаешь, что читаешь роман перед глазами.

— Теперь в миссиях вы будете слышать мой голос! Во-первых, у меня подходящий тембр…

— Неправда, — отрезала Арси.

— А во-вторых, Зелибобик не будет скучать по мне в миссиях, — Хайдрун снова взмахнула своей роскошной гривой.

— Мы почти закончили. Фелин не особо разговорчивая. Чего хотите? — спросила Арси.

— Покажи те файлы, что успела скачать с сервера взломанной лаборатории под Аахеном, — попросил я.

Арси тут же забарабанила над клавиатурой и вытащила из цифровых недр сокровенные полсотни мегабайтов, из-за которых я сегодня поперхнулся чаем с утра.

Тесса проглядела файлы, наполненные непонятными для нее формулами, расчетами, графиками, но ее глаз, привыкший к одной определенной последовательности ДНК, потому что у нас ею все стены в лаборатории исписаны, замерла. Меня этот факт порадовал, потому что как только сюда переселились ее напичканные тестостероном и гранатами друзья, я уж было подумал, что потерял ее научный интерес посреди стервятнической рутины.

— Это мутированная вирусная ДНК? — спросила она озадаченно.

— Очень похожа. Смотри, отличаются лишь вот эти семь пар нуклеотидных цепей, — я ткнул в экран пальцем, чем вызвал недовольную гримасу Арси.

Компьютеры и все, что с ними связано, для нее роднее детей. Хотя детей у нее нет. Роднее ее коллекции парфюма.

— Что это значит?

— Это значит, что это — теоретическая модель. Кто-то высчитал ее искусственно. Наша точна, потому что мы собрали настоящие образцы из тел зараженных. Здесь же налицо глубокая теория.

Наконец изумление поразило и лицевые мышцы Тесс, как меня сегодня утром, когда я впервые осознал поразительный факт.

— Есть кто-то помимо нас, копающий в правильном направлении. И этот кто-то находится в Аахене, — ответил я на немой вопрос Тесс.

Тяжелое молчание заполнило лабораторию, в которой слышалось лишь жужжание серверов и кликанье мышки Йонаса, оторванного от реальности широкодиапазонными наушниками, в которых гремело техно-электро-тектоническое что-то, созданное искусственными звуками, а не настоящими инструментами.

— Это значит, что мы не одни? — спросила Хайдрун с широко раскрытыми глазами.

Я улыбнулся и кивнул.

— Где, говоришь, они находятся? — Тесса с еще более живым интересом уставилась в компьютер.

Арси вытащила на экран карту.

— Восемьсот шестьдесят три километра от нас. Около восьми часов пути, — сообщила она, просчитав маршрут.

— А что там находится?

— Согласно карте с открытыми данными — бескрайние поля с овцами да козами, — ответила Арси, играя бровями.

Мы все понимали, что это не так. Тысячи военных объектов сокрыты на картах для простых граждан, но они обозначены на картах стратегической важности, доступ к которым был лишь у узкого круга военачальников. Любопытство Арси навело нас на один из таких объектов, потому что исследования подобного масштаба в деревенском домике не сделаешь. Нужна лаборатория широкого профиля и много экспериментальных образцов, я уже не говорю про сорок лет человеко-часов.

— Едем туда завтра же! — в Тесс снова проснулся азарт.

Рвение, возбужденность, решительность вышибли из Тесс всякое сомнение в избранном пути. Призрак Триггера больше был не властен над ней, его мнение превратилось в полузабытое событие из прошлого, она снова была готова доказать целому миру свою правоту.

— Завтра нельзя! Завтра свадьба Куки! — завыла Хайдрун. — Знала ведь, знала, что ты всегда все испортишь своими вечными попытками спасти вселенную! Завтра официальный выходной!

Тесс скривила гримасу стыда.

— Черт, совсем забыла.

— Разумеется, забыла! Подумаешь, свадьба! Подумаешь, праздник любви! Подумаешь два человека решили связать себя узами до скончания веков! А из-за ускоренной регенерации эти самые века могут продлиться кучу веков, а оттого клятва их еще более весомая и значительная, а ты вот так легко это пускаешь под…

— Да-да-да, я поняла, Хайдрун! Завтра все сидим дома и празднуем свадьбу! — взмолилась Тесса, чтобы заткнуть нытье королевы моды.

А потом посмотрела на меня и вдруг прыснула со смеху:

— Свадьба! Представляешь? Неужели мы наконец начали жить нормальной жизнью? Свадьба, черт подери!

Мы подхватили ее истеричный смех, чьи корни чувствовали в самих себе. Потому что это казалось чем-то диким и невероятным — свадьба посреди апокалипсиса. Прямо как символ неумирающей надежды. Но Хайдрун была права. Этого праздника уже три дня ждали, как ждали его по три года до Вспышки. Бронировать залы и рестораны ни к чему, искать тамаду и дрессированных голубей — тоже. Люди жаждали обычного вечера в кругу знакомых лиц, танцы до рассвета, ощущения эйфории и счастья пусть даже в этом крохотном оазисе спокойствия, покуда смертельный вирус бушует вокруг.

Жителям Бадгастайна требовались радость, торжество, потеха. Если бы только был такой доктор, прописывающий все это по рецепту! Вот вам пилюля отрады, вот настойка ликования — пейте по ложке в день, а вот шипучая таблетка удовольствия — растворите в стакане с шампанским и пейте до дна. Первые следы жизнерадостности начнут появляться через пятнадцать минут.

Этот невидимый доктор Оптимизм все чаще расхаживал по коридорам Бадгастайна, ну а мы его уже так заждались.


16 февраля 2071 года. 05.00

Малик

Я бежал со всех ног, пару раз споткнулся на лестнице, едва не разбил себе лоб, дверь в спальню Кейна открыл чуть ли не с ноги, и запрыгнул на кровать точно посередине двух спящих тел.

— Кейн, Тесс, просыпайтесь!

Я стал трясти их и бить по бедрам.

— Просыпайтесь! — кричал я.

Сон их и впрямь был мертвым, они каждый день работали на износ. Но вот Кейн нахмурился, стал приоткрывать глаза, Тесса его опередила, резко сев в кровати и пробормотав:

— Нет, Робокоп, я не хочу розовые ногти…

— Тесс! Очнись! Кейн, давай же!

— Малик? Какого черта? — Тесса недовольно хмурилась.

— Лилит! Она пришла в сознание! — закричал я на этих двух.

За долю секунды сон убежал прочь, и ребята вскочили с кровати. Теперь уже мы втроем бежали, сломя голову, спотыкались на лестнице и рисковали разбить лбы. Мы вбежали в лабораторию с боксом, ставшим домом для Лилит — первой зараженной, что нам удалось словить в ИКЕЕ. Легендарная миссия! Я о ней обязательно в мемуарах напишу и сочиню детскую версию для сказок на ночь.

Мы подошли к боксу и замерли, наблюдая за женщиной. Дыхание ровное, глаза открыты, она заторможенно разглядывала окружение, не поворачивая головы.

— Она точно проснулась? Может, просто веки распахнулись? — предположила Тесс.

Поначалу я тоже так подумал, а потом взглянул на монитор, куда энцефалограф напрямую слал сигнал работы мозга. У зараженных все четырнадцать линий, обозначающие ритмы мозговой деятельности, скачут волнообразно и синхронно, как у спящего человека. Сейчас же в линиях энцефалограммы были видны разные всплески и перепады, свидетельствующие о том, что в человеческой оболочке наконец кто-то поселился.

Кейн решил первым войти в контакт с чем-то, чего мы до сих пор не до конца понимали. Он вошел в шлюзовый отсек, который привычно зашипел, выгоняя прочь чужой воздух и герметизируя камеру заново, а потом прошел в сам бокс. Он беззвучно крался к постели с зараженной, готовый в любой момент отпрыгнуть. Когда Лилит впала в «обратную кому» — термин, который мы дали сну, возвращающему людей с того света — мы сняли зажим с нервных окончаний в шее, который позволял держать ее в искусственном параличе. Теперь она владела своим телом, и очень бы хотелось, чтобы в мозгу у нее сидел человек, а не кровосос.

Кейн медленно подошел к самому изголовью, долго смотрел в глаза Лилит, пытаясь понять, что движет зрачками. Это мог быть нервный тик или непроизвольное движение во время сна. Потом Кейн осмелился проверить реакцию зрачков на свет и посветил фонариком ей в глаза. Лилит зажмурилась. Прямо как живая!

И тогда, снова смерив взглядом показатели мониторов, демонстрирующих размеренный пульс, нормальное давление и температуру тела, Кейн наконец спросил:

— Ты понимаешь, где находишься?

Лилит молчала, смотрела на Кейна, слегка хмурясь, потом что-то задвигалось в глотке, и я едва поверил в эти звуки:

— В больнице? — хрипло прошептала Лилит.

Мы с Тесс вцепились в плечи друг друга, затрясли друг друга, а потом еще и пощипали, чтобы проверить реальность на реальность.

Кейн посмотрел на нас и заулыбался. Судя по размеру этой улыбки, он был в восторге!

— Ну здравствуй, Лилит. Мы так долго ждали твоего пробуждения, — произнес он.

Женщина нахмурилась и произнесла:

— Лилит?

Кейн тут же сообразил и заулыбался еще шире.

— Прости, мы не знали твое настоящее имя и назвали Лилит. Как тебя зовут?

Женщина сглотнула и ответила:

— Роуз… кажется.

Она зажмурилась и добавила:

— Все в каком-то тумане. Я … я… я потеряла память?

— Очень надеюсь, что нет.

— Хочется воды…

Я тут же подбежал к раковине и налил воды в стакан, а потом поставил в окошко камеры и закрыл дверцу. Кейн взял стакан с другой стороны бокса и предложил Лилит. Для Роуз! Черт! Ее зовут Роуз! У нее есть имя, и она его помнит! Кейн чуть приподнял Лилит (черт!), она двигалась очень медленно, как будто болело все тело, а может так и было, и осушила стакан в три глотка, не понимая, почему вода проливается мимо губ.

— Ох, я такая неуклюжая, простите, — прошептала она, а потом снова без сил упала на подушку.

Бедная женщина не понимала, что с ней приключилось, она еще даже не осознала метаморфозы, произошедшие в ее организме. Сыворотка не творила чудес, а потому длинные острые когти на руках и ногах у нее не отвалились, а были заботливо спилены Куки и Хайдрун, которым для этого пришлось научиться пользоваться болгаркой. Это был самый брутальный педикюр, который я когда-либо видел. Пасть Роуз все также принадлежала хищнику: отсутствие жевательных зубов, вместо них из пасти с растянутой вокруг челюстей кожей, прикрывающей окрепшие жевательные мышцы, торчали десятисантиметровые клыки — потому она и не могла больше пить как человек. Она бы даже стакан не смогла взять из-за когтей. И оттого зрелище это было донельзя удручающим и печальным. Я ждал этого момента последние десять лет, представлял, как буду праздновать победу науки над заразой, вечеринку, фейерверк, подгоревший и недоваренный праздничный торт Свена. Но я даже не мог подумать, что это торжество победы будет наполнено горечью и соболезнованием. Мне было жаль Лил… Роуз. Она ведь до сих пор не осознавала, кем она стала.

— Роуз, что последнее ты помнишь? — Кейн начал тяжелый путь возвращения Роуз домой.

— Даже не знаю…

— А семья? Помнишь кого-нибудь?

Роуз задумалась, а через минуту выдала:

— Помню детей… Нико… Николь, кажется. И Люк. Да. Николь и Люк. Им по шесть лет. Двойняшки.

Мы напряглись. На шее Роуз висел кулон, в котором прятались две фотографии ее детей. Именно воспоминание о детях помогло несовершенной сыворотке пробудить толику мозга Лилит. Именно Лилит. Потому что зараженную Роуз звали Лилит. Тесса помогла ей вспомнить, потому что сама носила похожий кулон с фотографиями родителей. Именно с того дня мы поняли раз и навсегда, что теория Кейна работает. Люди не исчезли, они по-прежнему где-то там в неизученных закоулках мозга.

Вот и сейчас самое первое, что вспомнила Роуз — дети. Это и есть самое яркое воспоминание ее жизни.

— Они здесь? — спросила Роуз.

И тут мои глаза увлажнились. Даже Тессу это зрелище не оставило равнодушным. Она уставилась в пол, пряча слезы.

Кейн ответил не сразу, он тоже набирался храбрости рассказать Роуз все.

— Роуз, какой сейчас год? — спросил он, подбираясь к правде.

На этот раз Роуз молчала дольше и хмурилась усиленнее. Она молодец. Изо всех сил пыталась восстановить потерянную память.

— Двадцать девятый. Ноябрь. Да. Ноябрь двадцать девятого, — ответила она неуверенно.

— Помнишь Вспышку?

Роуз задумалась, и произнесла:

— Кажется, да. Помню суету. Много военных в городе.

А потом на ее лице мелькнуло озарение.

— Я заразилась? Я болею?

Кейн едва заметно кивнул. Роуз тяжело вздохнула.

— Тогда почему вы сидите здесь без защиты? Вы не боитесь заразиться?

Господи, она такая заботливая, она такая умная!

— Ты, можно сказать, вылечилась, — неуверенно ответил Кейн.

Он не знал, что говорить, да и никто из нас не знал. Мы миллион раз представляли этот момент, а он все равно пошел по сценарию миллион первого.

Роуз немного расслабилась и даже выдавила подобие улыбки, а потом Кейн как рубанул:

— Сегодня две тысячи семьдесят второй год.

И дальше рубить стало легче. Кейн рассказал обо всем: об эволюции вируса, об уничтожении городов, о новом этапе жизни в подземельях, о долгих годах поиска ответов, вскользь упомянул об ИКЕЕ — Роуз уловила знакомое название и заметила, что ей нравилась кушетка Хемнэс. А потом он подвел ее к настоящему моменту.

Они долго сидели молча, Роуз разглядывала свой кулон, щелкала застежкой, ей давалось это с трудом, потому что трансформация тела затронула каждый мускул, но больше всего это было заметнее в конечностях: они стали длиннее и мощнее. Толстые пальцы едва ли теперь могли справляться с такими изящными предметами, как бижутерия. Цепочку точно не застегнет. Да блин, даже я не всегда могу застегнуть цепочку на шее Куки, что уж про Роуз говорить. Она сидела на кровати и разглядывала свои руки и ноги, скорее озадаченно, нежели с отвращением. А потом в какой-то момент произнесла:

— Я немного устала. Хочется поспать.

Кейн сочувственно закивал, понимая, что спустя сорок лет сна, она не захочет засыпать еще очень долго.

— Хочешь, с тобой кто-нибудь останется?

Роуз наконец взглянула на нас, смотрящих на нее как посетители зоопарка через стекло. Она знала о нашем присутствии все это время, просто не придавала тому значения.

— Нет. Я хочу побыть одна, — ответила женщина.

Кейн не стал спорить, показал ей кнопку вызова ассистента из соседней комнаты, и покинул бокс.

Мы отошли вглубь лаборатории, все смотрели в пол, ковырялись в кафеле пальцами ног, и всячески избегали смотреть друг другу в глаза.

— Вы можете идти спать, я покараулю ее, — предложил я.

— После такого уже не заснешь, — ответила Тесса.

Я был согласен с ней.

— Но сыворотка работает. И это победа, — объявил Кейн с оттенком торжества.

Наконец мы посмотрели друг на друга. А ведь правда, через боль и страдания, но мы одержали победу, она далась нелегко, стоила очень дорого, но все же далась. Мы взглядами поздравили друг друга с победой и разошлись.

Кейн вернулся к работе, пробуждение Роуз заразило еще большим энтузиазмом, теперь он был уверен в том, что если нам удалось вылечить неизлечимое, то с фильтрующим куполом они уж точно справятся.

Я пошел в соседнюю лабораторию, где продолжил синтез новых доз успешной сыворотки. Теперь каждая ампула казалась на вес золота. Я был уверен, что Тесса пойдет в спортзал и будет колотить грушу или нарезать круги вокруг гостиницы, но оказалось, что она пошла спать. Мне показалось это странным, потому что мой с Кейном энтузиазм выразился в усиленном желании сделать что-нибудь, а у Тесс — в усиленном желании поспать. А потом Кейн объяснил, что наверняка это будет единственная ночь, когда Тесс не будут мучать кошмары из-за осознания того, что они победили и возвращение в тот бесформенный плотный туман ей не грозит.

Ну а с восходом солнца новость о пробуждении Лилит облетела всю гостиницу, жители толпами ломились в лабораторию лишь бы заполучить хотя бы момент времени рядом с настоящим чудом апокалипсиса. Половина ребят так и не смогли привыкнуть к ее настоящему имени, а потому удивительная женщина пришла к выводу называться обоими:

— Лилит-Роуз звучит неплохо, — сказала она.

Нам с Кейном приходилось отгонять визитеров чуть ли не швабрами, а потом даже поставили круглосуточную охрану к боксу, но Зелибоба с Перчинкой тоже поддались всеобщему ликованию и постоянно торчали в боксе, расспрашивая Лилит-Роуз о ее прошлой жизни. Милая женщина стойко терпела внимание к своей персоне, а потом даже успокаивала меня с Кейном, уверяя, что лавина вопросов помогает ей вспоминать, несмотря на то, что некоторые вопросы были просто из ряда вон.

— А ты голодна? Хочешь пить? — спрашивала Куки, сидя на кровати Лилит.

— Да! Вот Ахмед, он человек, — с этими словами Хайдрун усадила на кровать шестилетнего пацана с Желявы, которому посчастливилось стать частью эксперимента. — Как он тебе? Вкусно пахнет? Хочешь его съесть?

Лилит округлила глаза, но уже в тысячный раз стойко пережила самые жестокие вопросы.

— Нет. Он неаппетитно пахнет.

— Точно? Уверена?

— На, понюхай!

Хайдрун вытянула ручку мальчика и ткнула ею прямо в нос Лилит. Пацан смотрел на Лилит не менее круглыми глазами, больше походя на котенка в руках живодера.

Лилит мягко убрала ручонку Ахмеда, взъерошила ему волосы и произнесла:

— Ты очень милый и смелый, Ахмед. Я не хочу тебя есть. Принесешь мне воды?

Мальчугана уже через секунду не было в боксе.

— Хайдрун, Куки! — прикрикнул Кейн из глубины лаборатории.

— Что?!

— Это нормальный вопрос! Ты все равно будешь высчитывать время до ОВС! Как ты поймешь, появился ли у нее голод, если не спросишь?

Кейн лишь покачал головой.

— Вот, я сшила тебе платье!

Хайдрун достала ярко-зеленое платье с желтыми цветами и ленточками.

— Какое красивое, — улыбалась Роуз. — Я всегда любила цвет сочной травы.

Вот так визит за визитом, вопрос за вопросом перед нами раскрывалась личность Роуз — первой женщины, вылечившейся от кровожадности. Вирус по-прежнему был в ее крови, и люди ее немного побаивались, но мы понимали, что для построения доверия между нами, требовалось время. Роуз справлялась потрясающе. Она быстро осознала свою важность и тем лечила свою боль.

Она потеряла семью, была одинокой сиротой — такой же, как и мы все — у нее было богатое событиями прошлое, и также как у нас, ее счастливое прошлое было оборвано лишениями. Удивительно, что между нами пропасть в сорок лет, а судьбы наши идентичны.

— В два часа начало церемонии принесения клятв. Тебе нельзя выходить из бокса, но мы покажем тебе онлайн-трансляцию, — говорила Куки.

Роуз едва могла стоять на ногах, новый вирусный метаболизм медленно возвращал ее физическое состояние в более человеческую форму, а потому у нее резко развился артроз и артрит, регенерация восстанавливала суставы, но Роуз испытывала боль при движении. Кейн сказал, то пройдет еще около недели, прежде чем Роуз сможет управлять телом безболезненно.

— К сожалению, торт тебе тоже нельзя…

— Или к счастью. Свен у нас просто конченный повар, — перебила Хайдрун.

— Но мы принесем тебе яблочного пюре и отварного риса! — подбадривала Куки.

Метаболизм тоже вернулся в человеческую норму, но так как органы пищеварительной системы сорок лет работали над расщеплением и перевариванием сырой крови, возвращение к белковой пищи должно было происходить поэтапно. Как прикорм щенка, которого постепенно переводят с материнского молока на твердую пищу. Мы кормили Роуз проваренными кашами и пюре, один прием пищи длился тридцать минут: по одной ложке в две минуты. И несмотря на неудобства и боль, Розу всегда улыбалась и кротко благодарила.

Настал новый этап в этой бесконечной войне, и он принес нам новое понимание нашей чудовищной участи. До пробуждения Роуз мы жили в ожидании чего-то нереального, до конца не уверенные в эффективности сыворотки, но продолжая верить в приближение скорого окончания апокалипсиса. Каждый представлял его по-своему, кто-то видел встречу с потерянными родственниками и друзьями, другие видели безлимитный теплый солнечный свет, малая часть видели новые проблемы и препятствия. Не знаю, к кому примкнул бы я. Наверное ко всем сразу. Я тоже потерял отца и брата, и до сих пор не знаю, живы ли они, бродят ли по лесам, и тоже как и многие представляю, что найду их и мы снова обретем то совместное время, что у нас украли. Эта надежда горька на вкус, отдает солоноватыми слезами и тяжелым комом в глотке, но еще больше режет грудь на лоскуты, скребется там, как неуспокоенный призрак, и лишь тормошит скорбь, которую все никак не похоронишь, не забудешь.

Со временем я узнал цену надежды. В обмен на смысл жизни, она требует много жертвенной боли.

— А ты все загадочно молчишь. А ты все продолжаешь утаивать от меня что-то, — раздался голос над головой.

Куки стояла надо мной, замершим над микроскопом. Я даже не заметил, как она пришла. Куки отодвинула мой стул и бесцеремонно устроилась у меня на коленях.

— Это все Лилит, да? — спросила она.

Я едва заметно кивнул.

— Мне тоже не по себе, что она наконец проснулась. Теперь ее зовут Роуз и у нее есть личность.

Куки произнесла вслух ровно то, что меня поражало больше всего. Почти месяц Лилит была для нас лишь безымянной особью, над которой мы ставили эксперименты. Мы мало задумывались над ее прошлым, над ее чувствами, уверенные, что она — безмозглое существо, неспособное осознавать или чувствовать боль. Но теперь же оказалось, что она никогда не переставала быть человеком — разумным чувствующим существом.

Знаменитый швейцарский медик Ганс Рюш написал прогрессивную для своего времени книгу о бессмысленности и безнравственности опытов над животными, которую впоследствии назвали «вивисекцией вивисекции». Во всех опытах над живыми существами Ганс Рюш видел лишь огромную ошибку, стоящей очень дорого. Боль и страдания живых существ, которых препарировали заживо, сжигали, замораживали, подвергали тысячам извращенных экспериментов, вроде втирания порошка в глазные слизистые или срезания кожи для испытания косметики на оголенной плоти — все эти ужасы, называвшиеся необходимым злом ради науки заставляли терять дар речи и реветь ночами напролет. А потом я смотрел на Лилит-Роуз, которой мы фактически отрезали голову от тела, чтобы вызвать искусственный паралич, а потом вводили в нее один образец сыворотки за другим, все это казалось платой человечества за те издевательства над невинными кроликами, макаками-резус, биглями, крысами и многими другими. Устав от живодерства людей, природа заставила нас препарировать самих себя. Тоже заживо.

— Она работала в муниципальном автобусном парке и руководила маршрутами. Круто, да?

Слова Куки вывели меня из ступора. Она всегда так делала — всегда возвращала в реальность, когда гнетущие мысли уводили далеко в депрессию.

— Странная работа, не находишь? — я, как всегда, вошел в ее игру.

Куки радостно заулыбалась.

— Мне кажется, я даже не до конца представляю, что значит автобусный маршрут.

— Люди садились в общие автобусы, которые останавливались в определенном месте, а потом ехали куда-то.

— Представляешь, да? Что за ерунда? Люди жили в одном месте, а на работу ездили в другое! Зачем? Ведь можно жить и работать в одной комнате!

С этими словами Куки указала рукой на лабораторию. Мы жили в небольшой комнатушке посреди химической и биологической лабораториями, недалеко от спальни Кейна и Тесс. Нам не нужен был целый автобус, чтобы дойти от двери до двери.

— А сменить обстановку не такая уж и плохая идея. Мы могли бы поселиться в одном из маленьких домов Бадгастайна, и каждый день приходить сюда на работу.

— Было бы чудесно! Отдельный домик с отдельным садом и отдельной комнатой для меня и Хайдрун!

— Хайдрун?

— Конечно! У нас же с ней ателье! Только тогда надо будет и Зелибобу с собой брать. О! Тогда нужен домик с двумя спальнями. Верно? Погоди, нам еще нужен Ульрих, чтобы манекенов клеить, и Миша каждый день со швейными машинками возится, они старые и заедают, нужно смазывать. Но если мы возьмем и их двоих, то придется взять Фабио, потому что он без них жить не может. Я думаю, они и Томаса за собой поведут, потому что, ну, ты же знаешь этих инженеров, они как четыре болта одной конструкции.

— Но Тесса не оставит брата без присмотра. Придется взять и ее.

— А за ней попрется Кейн. А он день и ночь работает в лабораториях.

— Значит, надо будет перевезти лаборатории?

Мы смотрели друг на друга с довольными улыбками до ушей. Игра удалась.

— Так может проще остаться здесь? — предложила Куки.

— Можно хотя бы этаж сменить. Уже будет достаточно для обновления обстановки.

Мы еще долго сидели вдвоем и болтали о всякой ерунде, такова была стратегия Куки. Она отвлекала, и отвлекала, и отвлекала… И за это я любил ее больше всех на свете. Куки стала моим домом, и было неважно, где жить: в отдельном коттедже или на соседнем этаже.

А потом в лабораторию ворвалась яростная рыжеволосая фурия.

— Вот ты где! Церемония вообще-то через два часа! И ты не должен видеть ее до свадьбы! Неужели так сложно соблюсти хотя бы одно правило? — ругалась Хайдрун.

Куки чмокнула меня в щеку и радостная поскакала в девчачьи укромные закоулки, куда мужчинам вход был воспрещен.

Не всегда место определяет твой дом. Иногда достаточно одного человека, чтобы почувствовать себя уютно. Почувствовать себя, как если бы ты был ровно в том месте и в том моменте, в котором должен быть.


17 февраля 2071 года. 14.00

Томас

— Перестань крутиться! — шикнула Хайдрун на Фабио.

— Зачем вообще эти оранжевые пояса? — ныл Фабио.

— Потому что подружки невесты должны быть одеты одинаково!

— Хватит называть нас подружками! Мы не подружки, мы друзья невесты! — уже в сотый раз огрызнулся Ульрих.

— Вот когда будешь организовывать свадьбу, тогда назовешься, как хочешь. А у меня вы подружки!

Хайдрун даже пальцем погрозила в воздухе. Свадьба сделала ее настоящей занозой в пятке, она нам все три дня продыху не давала, и никакие аргументы типа модификации FAMASа под электропатроны ее не пробивали. Важнее было выбрать цвет оформления ресторана и расстановка стульев по фен-шуй. Не дай бог флуктуации Сатурна пересекут абсолютные градусы Овна, ведь тогда десцендент, в котором эклиптика пересекается с западной половиной истинного горизонта и является куспидом седьмого дома гороскопа и одной из четырех кардинальных точек, закроет заходящую планету. Я не до конца уверен, почему десцендент имеет конфликт с заходящей планетой, но и слово «куспид» меня бесит, а еще Хайдрун говорила что-то про жало скорпиона и в общем я понял, что лучше с ней не спорить.

— Спасибо, что хоть платья на нас не нацепила, — продолжал ворчать Фабио.

На что Миша указал на широкий оранжевый пояс с длинными концами и показал знаками:

«А по-моему нацепила».

Мы дружно посмеялись, чем снова вызвали гневный взгляд Хайдрун.

— Почему вообще оранжевый? — спросил Ульрих.

— Потому что модный в этом сезоне!

— Люди вымерли. Некому решать, что модно, а что нет.

— Я единственный кутюрье на всем материке и я решаю, что модно, а что нет!

Хайдрун нависла над Ульрихом, тот сжался в плечи и больше не произнес ни слова в адрес странных поясов, из-за которых мы были похожи на арабских берберов.

— Куки, сильно не нагибайся! А то платье по швам пойдет! А нам в нем еще меня женить. И Тесс! — крикнула Хайдрун на танцующую Куки.

— Эм-м-м… прости, что? — очнулась Тесса.

Она замерла со стульями в руках и смотрела на Хайдрун с опаской.

— У нас одно свадебное платье на всю гостиницу! — объясняла Хайдрун. — Следующая выхожу замуж я! Где-нибудь через недельку. А потом ты!

— Напомни мне, когда мы это решили? — Тесса была озадачена.

— На еженедельном собрании, которое ты не удосужилась посетить! — Хайдрун все больше выходила из себя.

— У нас проводятся еженедельные собрания? И кто в них участвует?

— Я и Куки!

— Послушай…

— Ты выйдешь замуж, и это не обсуждается, потому что мы должны быть как три сестры, связанные неразрывной дружбой, у нас все должно быть одинаково! — запищала Хайдрун.

В зале стихло, все смотрели на взорвавшуюся Хайдрун и боялись шевельнуться.

— Никаких трусов это не стоит! — воскликнула Тесса и продолжала таскать стулья.

Под жестокий гнет Хайдрун попали все, но никто не смел перечить, понимая, насколько важным было для нее организовать первую в мире свадьбу в период конца света. А потому Падальщики превратились в носильщиков столов и стульев, желявцы — в официантов, и даже Кейн был обязан плести матерчатые косички, украшавшие стулья перед импровизированной аркой, больше похожей на парашют для гнома.

Мне кажется, Хайдрун получала удовольствие от царившей суеты вокруг. Лукавить не буду, все получали. В том числе и я. Два месяца назад наша жизнь в Бадгастайне была настолько скучной и предсказуемой, то казалась одним долгим днем, в котором кто-то выключал свет на ночь: одинаковые дни тянулись как овсяная каша Свена, сползающая с ложки на тарелку, словно была каучуковым лизуном. Сейчас же мы практически жили в небольшой общине, где каждый знал соседа, где мы были одной большой семьей. Разумеется, это не могло не радовать.

Всю церемонию, как и праздничный ужин, разместили в ресторане — это единственное просторное место в восточном блоке, а другие крылья мы и не рассматривали, потому что людям туда нельзя. Так что праздник сегодня придет к ним, и они готовились к нему пуще остальных.

Я нашел Аннику возле длинных столов, она расставляла бокалы и фарфоровые тарелки, которые пылились в кухонных шкафах сорок лет.

— Смотри! Настоящий хрусталь! — сказала она довольная, словно нашла сокровище.

Я уже восемь лет жил в «Умбертусе» и забыл, каково это — радоваться вот таким вот мелочам, вроде хрустальных бокалов.

— Я такие только в Хрониках видела, — добавила она.

— А ты знаешь, почему хрусталь считался лучше стекла? В него добавляли оксиды свинца и бария, чтобы улучшить светопреломляющие характеристики, и потому он так ярко переливаетцвета.

Анника скромно улыбнулась и продолжила ставить тарелки.

— Ты очень милый, Томас. Но боюсь твои знаки внимания немного ошиблись с целью.

Анника даже отвергала с нарочитой скромностью, словно извинялась за то, в чем виновата не была. Смущение тут же заиграло розовыми красками на ее бледном лице так ярко контрастирующем с длинными черными, как смоль, волосами. Сегодня она одела льняную тунику, видно новую, и перевязала оранжевым поясом. Я посмотрел на свой оранжевый пояс и понял, что да, я сегодня подружка.

— Я тебе не нравлюсь? — спросил я и тут же сам сгорел в красках стыда.

Не умел признаваться в симпатиях, вообще не знаю, как это делается. Почему бы не спросить напрямик?

— Дело не в этом, — уклончиво ответила она.

— А в чем?

— В том, что у нее шестнадцать детей, — ответила Тесса, смачно посасывая сушеный чернослив.

Она подошла к нам незаметно — воспользовалась своими навыками профессионального убийцы. Я гневно на нее зыркнул. Прям зыркнул, как будто глаза могли искры пускать.

— Никуда я не уйду, я твоя сестра, и я обязана о тебе заботиться.

Ее чавканье лишь еще больше раздражало.

— В чем состоит твоя забота сейчас?

— А как ты собрался воспитывать шестнадцать человеческих детенышей?

— Прекрати называть их так!

— А как еще? Они не твоего биологического вида!

— И что с того?

— А то, что упадет, расшибет себе коленку, ты ж даже помочь не сможешь.

В данную секунду я ненавидел Тесс. Во-первых, за то, как беспардонно она встряла в разговор, хотя готов был дать голову на отсечение — она следила и ждала, когда я наконец заговорю с Анникой. Тесса с самого первого дня, как я увидел Аннику, заметила мой живой интерес. А во-вторых, я ненавидел ее за то, что она грубо кидалась логичными аргументами, небось, все две недели их готовила, подсушивая чернослив под подушкой.

Я был опасен для Анники и всех ее приемных детишек, которые достались ей после падения Желявы. Был бы я на ее месте, я бы тоже ни одного зараженного, каким бы он нормальным ни казался, не подпустил бы и на метр к свои детенышам. К детям, то есть. Тьфу ты, Тесс!

— Не можете вы быть парой! Я тебе уже говорила об этом! — произнесла Тесс прямо в присутствии Анники.

Бедная девушка стояла посреди нас и не знала, куда спрятаться.

— Не тебе решать! Сами разберемся! — гаркнул я.

— Нечего тут разбираться, ты заразен для этой самки и всех ее детенышей!

— Хватит их так называть!

— Что происходит?

О боже. Теперь Алания здесь! Я точно как спичка вспыхну из-за стыда!

— Мой придурошный брат запал на человеческую самку.

— О господи, Тесса! — взмолился я.

И стал оглядываться. Да. Остальные тоже стали прислушиваться к интереснейшему диалогу. Вам что заняться нечем? Еще двенадцать стульев не облеплены тканевыми косичками!

— Да, сложная ситуация, — нахмурилась Алания. — Но может они сами решат ее?

— Спасибо, Алания!

— А чего здесь решать? Разошлись по разным углам и конец истории!

Тесса уже перестала меня слышать.

— Тесса, мы все уладим сами, — надрывно прошептала Анника, искоса поглядывая по сторонам.

— Как? Что вы будете улаживать? Ты не можешь встречаться с моим братом, он для тебя заразен!

— Дело не в этом!

— Ну конечно же в этом! В чем еще может быть? Погоди! Он что, тебе не нравится? Да ты обалдела? Мой брат самый лучший инженер, он высокий, мускулистый, заботливый и благородный! Ты не найдешь никого лучше него!

— Тесса, перестань! Погоди… что?

Я совсем запутался.

— О господи, я пошла отсюда.

Анника спешно ретировалась.

— Анника, подожди! — я хотел уже было броситься за ней, но Алания преградила мне путь.

А потом схватила меня за плечи и заставила глубоко подышать пять раз. Мозг обогатился кислородом и нервное напряжение немного спало.

— Тесса, что ты делаешь? — обратилась после этого Алания к моей сестре.

— Всего лишь хочу установить безопасные рамки, — сестра сплела руки на груди.

— Мы не глупые, мы осознаем всю опасность и последствия неосторожного поведения рядом с вами, — Алания говорила медленно и тихо, отчего казалась еще старее, чем была на самом деле. Как будто уже сто лет жила на этой планете.

— А по-моему кое-кто не понимает. Чего она глазки строит моему брату? Видишь же, отключился мозг у парня, яйца заиграли от восьмилетнего одиночества!

— Эй! — я ударил сестру в плечо, это было уже вверх предела.

Но она даже не отреагировала.

— Хочешь обвинить Аннику в том, что она красивая молодая девушка?

— Да, хочу! Пусть будет красивой и молодой на своей половине гостиницы!

— Тесса, я не собираюсь играть с тобой в дележ территории.

— А следовало бы, потому что это здравый смысл! Ты не будешь целовать человека, больного холерой!

— И Анника это понимает. Поверь. Это понимают все двести тридцать восемь человек в этой гостинице. Они вас боятся и обходят за метр.

— Вот и пусть боятся!

Алания покачала головой, а потом обратилась ко мне:

— Томас, ты очень милый молодой человек. Но ты должен отдавать себе отчет в том, что вы не сможете быть с Анникой по-настоящему близки, не причинив ей вреда.

Я тяжело вздохнул.

— Я просто хочу ей помочь. Хотя бы приглядывать за детишками. Я ведь могу их многому научить, — пожал я плечами, печально осознавая, что как бы мне Анника ни нравилась, а вместе мы быть не можем.

— А это отличная идея. Я думаю, Анника будет рада твоей помощи. Там есть трое уже достаточно взрослых ребят, которые любят мастерить поделки. Почему бы не использовать их потенциал в вашей инженерии?

Тесса демонстративно закатила глаза. Я же снова зыркнул на нее, мысленно пронзая копьями.

Алания оставила нас двоих, как ссорящихся близнецов. Я понимал правоту Тесс, и ненавидел ее за это. Понимаю, что это было неразумно, но так сложно контролировать свою ярость на того, кого считаешь самым близким тебе человеком, а он потом вот так предает тебя. Предает, открывая глаза на правду и давая тебе не то, что ты хочешь, а то, что тебе нужно.

— Прости, я не хотела быть грубой, — вдруг произнесла Тесс.

Я ответил, чуть погодя.

— И ты прости. Я очень разозлился оттого, что не могу быть с тем, кто мне очень нравится.

— Понимаю, — тихо ответила Тесс.

Я взглянул на нее. А ведь она так и не рассказала мне о том, как она пережила свои чувства к Калебу, ведь я помню их отношения. Она рассказала уклончиво, что после прорыва в шестьдесят третьем все сложилось так, что их пути разошлись. Но мне все чаще казалось, что все не так просто. Я знаю, что Калеб собирался сделать ей предложение, он спрашивал моего разрешения накануне. А потом что-то произошло, что разделило их на восемь лет. Тесса тоже не могла быть с тем, кого любила по-настоящему, просто не хотела это признавать.

Я вдруг посмотрел на сестру совсем другими глазами, и от того, что я увидел, мне стало грустно.

— Держи, это тебе, — она вдруг протянула мне бумажный сверток. — Кейн говорит, что мне надо возвращаться в мир обычных людей с банальными радостями, а не гоняться каждый день за спасением мира. Я шлю его к черту, потому что в корне не согласна. Но все же захотелось сделать тебе подарок, ведь я тебя восемь лет не видела, а значит должна тебе восемь подарков на День рождения.

Я смотрел на нее выпученными глазами. Тесса и сентиментальности? Я что перешел в параллельный мир? Я развернул обертку.

— Я заказала это у Хайдрун.

Это были трусы — самый дорогой подарок, который можно было только получить во времена апокалипсиса. Мы годами стояли в очереди у Хайдрун за получением нового нижнего белья, который она шила из хлопковых простыней, наволочек и пододеяльников. Хайдрун была экономна, а потому я удивился, узнав, что Тесса выпросила у нее для меня экстра семейники.

— Хотелось добавить сестринско-братского символизма подарку, а потому вот тут сзади рисунок самой верной дружбы, — добавила Тесс.

Я развернул шорты, на заднице и впрямь были изображены герои, символизирующие самую крепкую на свете дружбу между родственниками.

— Эльза и Анна[1], — произнёс я смущенно.

— Ну и ради шутки спереди снеговик Олаф, — добавила довольная Тесса.

Морковный нос снеговика был в точности там, где прячется мужская морковь.

Я улыбнулся, подарок был и впрямь дорогим и очень значимым.

— Спасибо, — ответил я, растрогавшись.

Мы крепко обнялись. Оказывается, мы так редко это делаем, и ведь зря. На свете нет никого роднее, чем братья и сестры, между ними строятся совсем иные отношения, чем с родителями: более доверительные, надежные и тем неразрывные. Нельзя, чтобы столь уникальная связь рушилась скандалами и игрой в перетягивание каната. Только когда потеряв Тесс, я понял, сколько она значила для меня, и теперь, обретя второй шанс, я не собирался его упускать.

— С тебя тоже восемь подарков, Анна, — сказала Тесса, пихнув меня в плечо.

Верно подобрала героев, у нас ведь даже цвет волос совпадает: Тесса — блондинка, я — шатен.

— Придется мне постараться, чтобы не пасть лицом в грязь на фоне такого-то! — я показал на трусы.

Тесса улыбнулась и ушла.

Пока я прокручивал в голове произошедшее, я не заметил, как ко мне подошла Божена. Она странно улыбалась, и приблизилась ко мне больше обычного. Получив отказ Анники, я был не против побыть немного в компании стервозной Божены.


17 февраля 2071 года. 18.00

Тони

Малик и Куки стояли у импровизированного алтаря, украшенного согласно Хайдрун «по последнему писку моды», и держались за руки, пока местный президент Август Кейн связывал их вечными узами брака.

— Жизнь будет нелегкой. Наоборот очень трудной. Придется бороться каждый день, но я буду бороться, потому что ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты был со мной каждый миг, всегда!

Рядом стоящая Хайдрун шепнула мне:

— Это из «Дневника памяти». Это я выбрала!

Мы продолжили смотреть церемонию дачи клятвы. Малик вдруг затряс Куки за плечи и с жаром произнес:

— Опомнись 02! Уж не знаю, почему ты так сильно хочешь стать человеком, но ты такая, какая есть! Неважно, откуда ты взялась. Плевать, что у тебя клыки и рожки! Ты нравишься мне и такой, и неважно, человек ты или нет. Я все время думал, почему я так к тебе отношусь, и наконец-то понял, когда посмотрел… посмотрел на Фотоши и Нагора. Я люблю тебя, 02! Люблю такой, какая ты есть!

В ресторане стихло. Люди непонимающе переглядывались друг с другом. Никто ничего не понял. Кейн нарушил затянувшееся молчание:

— Что за бредовая клятва?

— Это из «Милый во Франксе», любимое аниме Куки, — довольно произнес Малик.

В глазах Куки стояли слезы счастья.

— Почему вы не написали собственные клятвы? Почему обязательно надо цитировать фильмы? — Кейн устало закатил глаза.

— Мы поколение, выросшее на жизни людей из Хроник, — незатейливо ответил Малик.

— Нас никогда не окружала та жизнь, которой вы жили до Вспышки. Все те смешные и романтичные радости были только на экранах мониторов, — поддержала Куки.

Кейн нахмурился и осмотрел зал.

Я по глазам видел его замешательство от осознания факта, который жил с ним плечом к плечу уже сорок лет: он чужак среди почти трехсот людей, он никогда не поймет нашего голода по человеческим радостям до апокалипсиса, а мы никогда не поймем его траура, его печали длиною в жизнь целого поколения. Кейн жил задолго до момента Вспышки, пережил конец света и стал свидетелем зарождения новой цивилизации. Настолько, насколько странным кажется он нам, настолько же из ряда вон видим его мы.

Он познал все радости, о которых мы могли лишь грезить: жизнь на берегу океана, колесо обозрения диаметром триста метров, фруктовое мороженое и крем от геморроя. Ничего подобного мы никогда не видели и не имели, в сравнении с доктором Кейном мы — римляне, подтирающие задницу палкой с губкой, пропитанной соленой водой. Вот такой вот поворот в развитии вспять.

Я мало знаю этого парня, а тот факт, что на вид ему около тридцати пяти, а на самом деле — уже семьдесят, невольно бросает в дрожь. Он кажется древним вампиром с собственным коварным планом в голове, готовый воспользоваться нами и подставить, когда ему будет удобно. Вдобавок, с ним спелась Тесс, а она, как стало ясно этим днем, в мужчинах вообще не разбирается. Предыдущий ее старик пытался ее убить, и теперь мы с интересом ждем очередной фатальной развязки в ее новых отношениях.

— Будь по-вашему, — тяжело вдохнул Кейн. — Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать друг друга.

Ресторан взорвался оглушительными аплодисментами, под которые Малик уложил Куки в свои объятия на манер голливудского романтического фильма и страстно поцеловал.

— Не расходиться! Никому не расходиться! Надо запечатлеть этот момент! — командовала Хайдрун.

Странная девчонка с длиннющей копной рыжих волос командовала вечером как бессердечный фюрер, ничто не должно было выйти за пределы ее плана, она предусмотрела каждый шаг, каждый вдох и взмах ресниц участников свадебной церемонии, и готова была убивать ради приношения жертвы на алтарь перфекционизма. Она дистанционно управляла фотокамерой, сохраняя в электронной памяти настоящую человеческую жизнь, которой в гостинице становилось все больше.

— Через двадцать лет сфотографируемся здесь же в этих же позах! Люди до Вспышки так делали, чтобы запечатлеть, как меняло их время! — радостно объясняла она.

— Мы через двадцать лет останемся такими же, — напомнил Ульрих.

Вирус наделил их ускоренной регенерацией, а потому они старели гораздо медленнее обычных людей.

— Но мудрость в глазах же никто не отменял! — огрызнулась рыжеволосая фюрерша.

Все тут же закивали. Удивительно, насколько сильно они боялись эту девчонку.

— Хайдрун заведует текстилем. Так что если хочешь получить новую одежду, придется ей поддакивать, — шепотом поделился со мной секретом Фабио.

А потому, когда в голову Хайдрун взбредала какая-нибудь сумасшедшая идея вроде ночных шабашей в полнолуние летом, омовения водами горной реки в день равноденствия или плетения веников удачи из веток, срубленных молниями, никто не возражал. Все были обязаны угождать духам Хайдрун в надежде, что в новом году она одарит их новой футболкой, пижамой или нижним бельем. С последним вообще у всех туго было. Вот так Хайдрун узурпировала властью.

Я уже две недели наблюдаю за этими мутантами, у них тут сформировалась своя иерархия отношений, как и в любых общностях.

Главным, разумеется, был загадочный доктор Август Кейн — человек, заставший Вспышку, но не любящий рассказывать о ней. Его последователи тщательно охраняли секреты своего господина, и ни один так и не поведал о том, о чем Кейн так упорно молчит. Разумеется, к этому скрытому, и я уверен важному, знанию присосалась и Тесс. Она вообще всегда присутствует там, где варится тайный заговор.

Правая рука Кейна — его лабораторный ассистент Малик, очень доверчивый, добросовестный парень, поддерживающий идеи Кейна упорно и вслепую. Кейн, видимо, специально окружил себя ведомыми. Божена уже восемь лет смотрит ему в рот в надежде, что в нем когда-нибудь окажется ее язык. Но Тесс перерезала все эти надежды на корню, и теперь я с удовольствием ожидаю кульминации в этом треугольнике отношений, потому что Божена — мстительная эгоистичная стерва, и она этого даже ни от кого не скрывает.

Еще один союзник Кейна — хакерша с синими дредами Арси с необъяснимой тягой к дермантиновым курткам и аромамаслам, поставщиком которых для нее стал неумеха-поваришка Свен. Есть такие женщины, которые питают слабости к неудачникам, и Арси — из их числа. Иначе я не могу объяснить эти странные любовные отношения. Арси высокая своенравная и даже боевая бунтарка, а Свен на голову ее ниже и на голову же ее шире с глубоким комплексом неудовлетворенности своей внешностью, который заставляет его отпускать эспаньолку — формальный признак мужественности.

Самыми нормальными и нейтральными во взаимоотношениях, как всегда, являлись инженера. Немой Миша, рыжий Ульрих и итальянец Фабио. С ними я быстро нашел общий язык. К сожалению, их нейтральность делала из них плохих осведомителей, они больше фанатели от системных плат, баллистических экспериментов и механики, нежели от людских взаимоотношений. А потому приходилось рыскать в поиске информации в других местах.

И тем не менее я не мог не заметить, как разительно отличалась здешняя атмосфера от той, что царила на холодной сырой подземной Желяве.

На Желяве мы мало обращали внимание друг на друга, мы были ослеплены единственным стимулом — выжить любой ценой, и любые романтические мотивы и сентиментальности обходили нас стороной либо мы сами гнали их прочь. Теперь же я не мог не заметить постепенную смену атмосферы, когда с каждым днем свобода на поверхности становилась доступнее.

Люди ограниченным количеством работали на заднем дворе под фильтрующим куполом, который был далек от совершенства, но уже подавал неплохие надежды, ведь его вертикальные теплицы дадут натуральный урожай из овощей и салатов, которые наконец разбавят соевые бобы. Люди стали жить над землей, пусть и в герметичном боксе размером в два этажа, но это тоже был огромный шаг вперед.

Взять хотя бы сегодняшнюю гонку мутантов, которую устроили ради потехи жителей восточного крыла: они с азартом наблюдали за кроссом ребят вокруг гостиницы, перебегая от окна к окну и болея за своего бегуна. Выиграл Зелибоба. Тесса пришла последней. Мутант из нее хреновый.

Куки развлекала людей йогой в спортзале, даже Падальщики присоединились к этому занятию. Правда Фунчоза в основном всем портил воздух, изогнувшись в десять петель в очередном асане, за что его долго проклинали, так что до глубоких медитаций нам пока было далеко. И все же жизнь людей все больше наполнялась дружбой и веселыми событиями.

Более того сегодня проснулась зараженная, которая стала центром важнейшего эксперимента Кейна, и снова ее пробуждение добавило надежды во все более ярче разгорающийся огонь человеческой жизни. Мы жили триумфом. Мы были опьянены им. Никогда еще моя жизнь не была наполнена столь сильным предвкушением чего-то хорошего, которое заставило меня забыть бездонное отчаянье, пожиравшее мою душу в подземельях Желявы. Я был готов экспериментировать, как Кейн. Он многих заразил своей победой, которая сверкала, как яркий пример того, что самая маловероятная гипотеза может оказаться верной..

— Я хочу взять Лина завтра в миссию, — сообщил я своим сержантам.

Электролюкс уже вовсю загружался рисовым пуддингом и пятидесятилетним шардоне, Вольт пал жертвой томных взглядов группы девушек, под влиянием все того же престарелого шардоне. Вот тебе и другая сторона отсутствия отчаяния. Когда мы вместе были озадачены тревогами по поводу нашего выживания, он мне нравился больше. Никакой радости и развлечений, а лишь работа и решение задач.

— Командиры тебе не позволят. Лин — человек, — наконец произнес Вольт, нехотя оторвав взгляд от румяных девиц.

— Лин шарит в настройке серверов, а нам нужно настроить пакетную коммутацию между маршрутизаторами.

— Раньше нам радиорелейной связи было достаточно. Чего тебя на оптоволокно потянуло? — спросил Электролюкс с набитым ртом.

Брызги рисового пуддинга изо рта Электролюкса осели на моей черной футболке яркими белыми пятнами, но шардоне не позволило ему этого заметить.

— Вся территория Европы уже прорежена волокном, нам всего-то и нужно, что возобновить передачу. Радиорелейка дает скорость потока данных всего десять гигабит в секунду, а оптоволокно — терабайты.

— Нам хватало.

— Мы жили под землей! — произнес я напором.

Наконец шардоне чуть ослабило хватку мозгов моих сержантов и они обрели долю серьезного настроя, в котором жили последние двадцать лет до приезда сюда.

— А сейчас мы на поверхности ловим сигнал от неизвестной базы, на которой могут обитать другие люди. Нам необходимо восстанавливать оптоволоконную связь, чтобы поддерживать связь с остальными базами выживших.

— Ты даже не знаешь, что мы там найдем, — недоверчиво заметил Вольт.

— Может, это просто глюк или старая база данных потекла от глюкнувшего сервера.

— Чую я, не все так однозначно с этой поверхностью. Мы с вами ехали сюда, не зная, что нас ждет. А теперь ты стоишь на втором этаже здания и пьешь кислую гадость из Хроник по пятьдесят баксов за бутылку.

— А ведь я чуял, что они переоценивали эту хрень, — Электролюкс дополнил бокал до краев, демонстрируя абсолютное отсутствие логики между словами и действиями.

— Хочешь Лина — будет тебе Лин. Ты главное у Тесс спроси.

— Она мне не начальник. Мы на одном уровне иерархии, — тут же взъерошился я.

— Это было на Желяве. Тут нет Генералитета. Тут есть одиозный Кейн со сворой заразных для нас чуваков, которые пляшут под ее дудку.

— Я не один из них! И никто из командиров Падальщиков не встанет под ее флаг!

— Можешь хоть обдристаться здесь своей гордыней, но она тут нехилую заварушку устроила, признай. Гонялась за зараженными, тыкала в них шприцами, а потом вообще врукопашную сошлась и в клетку посадила в то время, когда мы сидели в тюрьме и ждали расстрела.

Все Падальщики, а потом и выжившие люди смотрели видеозаписи, сохранившиеся после миссий Тесс в ИКЕЮ, оптический завод. Умопомрачительные догонялки с опаснейшими существами на земле превратились в местную пропаганду, быстро перекочевывали из компьютера в компьютер и превращались в динамичные экшн-видеоклипы, даже музыкальными ремиксами обрастали, армия поклонников Тесс пополнялась.

Среди Падальщиков же доля солдат восхищалась ею, другая часть по-прежнему относилась к ней с недоверием, были и те, кто откровенно ее не переносил, потому что знал ее суровое и временами жестокое нутро единоличника, ставившего цель превыше человеческой жизни. Кто-то даже видел в ней будущего Триггера, ну а после того, как Фунчоза вырезал надпись на первом этаже, теперь все понимают, что схожесть их характеров привела к схожести в других аспектах. И это не случайно. Люди объединяются мотивом.

И все же Тесса заслужила обожание, и даже благодарности от Падальщиков, пусть и скупой. Я за все те двенадцать часов оригинальных записей ни разу не моргнул, не глотнул, а Фунчоза даже два обморока разыграл: первый, когда Тесса дралась с зараженным на кулаках, а второй — когда Ульрих подавился сосулькой в лесу, и каждый раз когда в кадре отвинчивали колпачок на пакете с кровью, Фунчоза вскрикивал как девчонка и прятался за спинкой кресла с криками:

— Они уже померли? Кровищи много? Органы торчат?

Электролюкс был прав. Я обязан был Тесс многим, жизнью в том числе. Если бы она с ребятами не пришла на помощь погибающей Желяве и не привела бы сюда в горы, мы бы уже умерли в пастях зараженных в тех же лесах, где она загоняла их в ловушки, а Ульрих давился сосулькой.

А потому я поступил правильно и направился к Тесс.

Я не спрашивал разрешения, для меня это неприемлемо. Но я обрисовал ей свой план и раскрыл все аргументы, которые она внимательно выслушала.

— Говоришь, Арси нужен Лин в миссию? — с недоверием спросила она.

Ну хорошо. Не все мои аргументы были правдивыми. Я понятия не имел, что думает об этом Арси. Я вообще эту девчонку всего один раз в жизни видел.

— Антенна, Лин — человек. Мы не можем вывозить его из гор.

Тесса вежливо опускает «умалишенный». Потому что отец Вьетнам только и делает, что бубнит про пришельцев. На Желяве рассказывали, что Падальщики нашли его лет сорок назад, блуждающим по лесу. Он даже имя свое не знал. Только и повторял «лин, лин, лин». Так его и назвали.

— А я не буду дважды повторять, почему он мне нужен, — ответил я Тесс.

Она тяжело вдохнула, понимая причину, по которой я заговорил с ней, а потому снизошла до уважения моей позиции.

— Если берешь человека в миссию, то только под свою ответственность. Запасись линиментом, — ответила она

Я ушел, не ответив.

Но заметил, что нынешний триумф сделал Тесс спокойнее что ли. Похоже ее тоже отпустили тиски выживания, и она наконец ощутила приятный вкус попутного ветра, она даже позволяла себе улыбаться.

— Все дело в стабильном трахе! — у Фунчозы была своя версия.

Как впрочем и всегда.

— На Желяве Триггер ее имел раз-два в месяц, а тут вон тот старикашка ее каждую ночь ублажает!

Фунчоза не старался говорить тихо. Наоборот. Он старался перекрикивать музыку, чтобы его слова услышало как можно большее количество людей вокруг.

— Зачем тебе понадобился мой отец?

Вьетнам слушала меня со сложенными на груди руками.

У нее довольно сложные отношения с отцом. С одной стороны она с него пылинки сдувает, с другой никто не хочет иметь отца-шизофреника. Он всегда говорит только два слова: звезда и пришельцы, а Вьетнаму приходится расшифровывать да и вообще жить со всем этим бредом всю свою жизнь. На Желяве ее часто дразнили за умалишенного папаню, что закалило ее дух и кулаки — все дразнители испробовали ее кулаки. Однако, комплекс кулаками не выбьешь, а потому отец всегда оставался больной для Вьетнам темой.

— Потому что меня бесит, что эти мутанты считают себя лучшими во всем. Они, видишь ли, быстрее, сильнее, выносливее. Но уж никак не умнее людей! И мы это докажем! — с жаром произнес я.

— О-о-о, попахивает расизмом. Мне это нравится! Берем узкоглазого! — Фунчоза запрыгал и захлопал в ладоши.

Вьетнам по-прежнему смотрела на меня исподлобья.

— Я не собираюсь подвергать риску своего отца, только что бы вы, мальчики, потешили себялюбие.

— Не слушай ее, берем!

— Вьетнам, твой отец — гений. Заставь его блистать вместо того, чтобы прятать его по подвалам!

— Берем уже!

— Они думают, что мы беззащитные овечки и что все, что мы можем, это бесполезно трястись от страха. И Тесса давит на это! Она встала в позу и заявила, что никогда сумасшедший не взберется в ее Аякс.

— Что она сказала?

— Так и сказала?

— Да я ее сейчас…

Я придержал Вьетнам за плечи.

— Поступи умнее! Докажи им всем, что среди людей есть не только бравые солдаты, но и умнейшие компьютерные инженеры.

— Говорю ж, берем желтолицого!

Вьетнам мерила Тесс разъяренным взглядом, готовая испепелить. Я уж испугался, что своей неаккуратной игрой и впрямь разожгу перепалку. Но Вьетнам согласилась поступить умнее.

— К черту. Беру отца с собой!

— Берем! — закричал Фунчоза, как боевой клич.

— И если завтра она начнет что-то вякать по поводу его присутствия…

— Оставь это мне, я во всем разберусь, — успокоил я Вьетнам.

Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они две заговорили на эту тему.

Я покинул ребят довольный своей победой. На секунду в мозг проползла мятежная мысль: а сколько из того, что мы знаем о Тесс являлось бы правдой, если бы о ней не сочиняли гнусности и не втягивали в конфликт без ее ведома? Какова вина самих Падальщиков в ее репутации?

К счастью, мысль уползла очень быстро под давлением вездесущего мотива.


17 февраля 2071 года. 20.00

Калеб

Передо мной пробежала Каришка с зажатым в кулачке желтым яйцом Тамагочи, который она несла, как олимпийский огонь.

— Смотри-смотри, Акира! — Каришка тревожно дергала Фунчозу за штанину.

Фунчоза осмотрел дисплей Тамагочи и печально произнес.

— Сдохла, — печально произнес Фунчоза.

— Нет! — заревел Каришка.

— Заряд сдох.

— Что делать? — Каришка смотрела на Фунчозу испуганными глазами.

— Давай сделаем так, завтра возьму с собой и в пути заменю аккумулятор.

— А сегодня никак?

— Запчасти нет, пупсик. Запас на Желяве остался, — грустно произнес Фунчоза.

— О. Ну тогда я подожду. Только привези аккумуляторов побольше! Чтоб мне на всю жизнь хватило!

Фунчоза присел перед девочкой и нежно потрепал за щеку.

— Дурында ты. Прям вся в меня, — произнес он с улыбкой. — Будет тебе гора аккумуляторов с тележкой. Живи долго и процветай, Тамагочи!

— Живи долго и процветай[2]! — Каришка крикнула и подняла руки вверх, разведя средний и безымянный пальцы.

Фунчоза не хотел этого признавать, но он ладил с детьми, и несмотря на его неуравновешенность, ребятня его любила. Он был простым и бесхитростным, а еще рассказывал всякие интересные истории про миссии Падальщиков. Например, сегодня утром за завтраком он рассказал детишкам шести лет о том, как зараженные разрывают маленьких детей в клочья и обгладывают им кости, если они не делятся с Фунчозой яблочными хлебцами. После этого он получил подзатыльник от Алании, но эффект уже был оказан и куча рыдающих сопляков облепили женщину и утирали слезы о ее подол, моля отдать Фунчозе все их яблочные хлебцы.

Фунчоза обучал сурово, но эффективно. Почему-то мне кажется, что из него вышел бы неплохой преподаватель сольфеджио.

Я завидовал ему. Не буду лукавить, что когда стало известно о его матери, я задался вопросом, почему вселенная, или господь, ну или кто там сидит решил наградить этим даром самого блаженного из нас. Чем он это заслужил? Но потом я задушил эту зависть на корню, потому что столь низкие мысли не должны терзать бравого солдата. Жизнь несправедлива, но так скажет только тот, для кого она повернулась задом. В тот же момент она повернулась кому-то лицом, а значит он будет считать это счастьем. Для одного горе — для другого трагедия. У одного заберут, другому подарят. Все в равновесии. И я заставлял себя радоваться за Фунчозу, который каждое утро навещал свою спящую мать в плексигласовом боксе в подвале гостиницы, чтобы пожелать ей доброго утра, и каждый вечер — чтобы рассказать о том, что произошло этим днем. Кому-то это казалось нелепым, но во времена Хроник люди часто говорили с теми, кто был в коме, и состояние матери Фунчозы ничем от комы не отличалось.

Пробуждение Лилит обозначило новую веху. Теория сработала, а значит следовало продолжать терапию. Теперь мы стали жить ожиданием пробуждения Тарьи — матери Фунчозы, которую Кейн уже готовил к перемещению в лабораторный бокс.

Удивительным образом план работы Падальщиков теперь был расписан на месяц вперед. Если на Желяве мы ждали миссий как наркоманы до дрожи в коленях, получая дозу раз в месяц, то теперь готовы были молиться о выходном. Но никто бы не позволил себе ныть по этому поводу. Слишком многое стояло на кону, и слишком долго мы сидели под землей, чтобы отдыхать теперь.

Сегодня днем я поймал себя на мысли о том, что вдруг стал думать о матери Фунчозы как о своей, представляя день, когда она очнется от долгого сна, потянется на кровати и расскажет наконец, почему ее сын такой конченный придурок. Но самое интересное было в том, что во взгляде каждого Падальщика я читал те же мысли и чувства: с сегодняшнего дня каждый из нас теперь работал ради незнакомой нам, но столь прекрасной Тарьи, олицетворявшей маму для всех нас.

В ресторане продолжались танцы и пиршество, давно я такой вечеринки не видывал. Колонки радовали динамичным техно-электро-тектонико-лаундж-попом, который выбрал странный Йонас, отовсюду звучал заливистый смех и нескончаемые разговоры, солдаты слились с гражданскими в плотной массе танцующих рук-ног, тяжело пахло потом и мускусом, но никто не смел игнорировать невидимые волны всеобщей эйфории.

Я прошел мимо пары солдат — Сопля и Барахлюш — со времен переворота на Желяве они стали вездесущим хвостом Бриджит, первые помощники, которые лезли за ней в огонь, в воду и канализацию.

— Где ваш сержант? — спросил я.

Они тут же нарочито выпятили вперед груди — столь разные по внешности и столь же разительные по характерам, однако столь похожие в отваге. Сопля высокий долговязый, Барахлюш на три головы ниже, но шире на четыре размера.

— Э-э-э, сержант э-э-э. В дозоре! — ответил Сопля.

— В каком еще дозоре? Никто у нас не стоит на дозоре. Ври правдиво, Сопля. Подставляешь своего начальника, — поучал я.

— Так точно, командир, ой то есть, сержант…А вы у нас сейчас командир или сержант? — подхватил Барахлюш своего товарища.

Я стоял неподвижно и смотрел на солдата, не моргая, отчего тот тут же стал чувствовать себя неуютно. Но он был прав. Со всем этим возвращением из мертвых мы так и не поставили окончательную точку в том, кто сейчас командир отряда Маяка. Изначально им была Тесс. Потом она, вроде как, умерла, и командиром стал я. Потом я вроде как умер, а потом вернулся. А потом вернулась Тесс… В общем вопрос был резонен и я просто переспросил:

— Ну так где Бридж?

— Сержант требовала покоя! — заступился Барахлюш.

— У Горе-Федора что ли?

— Да. То есть нет. То есть я не знаю.

Я покачал головой. И что Бридж в них нашла?

Я понял, что это за покой. Бридж его только в самогоне находила, а поставщиком у нее был всегда лишь один демон, и тот в кухню меня не пропустит, если Бридж не захочет — такая уж у них договоренность. А после того, как Бридж спасла жизнь Горе-Федору на Желяве, выведя через смертельные коридоры к эвакуационным Аяксам, он теперь точно ляжет грудью на ее амбразуру.

Убедившись, что Бридж под стопроцентной защитой Горе-Федора, я отправился на поиски, той, что избегала меня с самого первого дня нашего приезда в Бадгастайн.

Я нашел Тессу на террасе. Она стояла на улице и смотрела на небо. Черт, какое же оно прекрасное и бесконечное. Ясное зимнее небо испещрено звездами, россыпь ярких точек вырисовывали знакомый узор Млечного пути, который я видел лишь на фотографиях в учебниках. Мир наверху великолепен, и мне больше не хочется его покидать.

Я подошел к окну. Я не могу выйти наружу — еще долго герметичные помещения будут моим спасением. Но я почти рядом с Тесс, ведь нас разъединяет всего один сантиметр прозрачного стекла.

— Последний раз я наблюдала за звездами в деревне с Тиграном. И вот уже два месяца живу на поверхности, но из-за постоянной суеты забываю о чудесах, которые меня окружают здесь, — сказала Тесса, заметив меня краем глаза.

— Наверное наши предки тоже не замечали красоту природы вокруг, сосредотачиваясь на искусственных вещах, которые мне не понять, — добавил я.

— Вот так незаметно начинаешь ступать по их пути, уверенный в том, что никогда не повторишь их судьбу, — Тесса развернулась ко мне боком и прислонилась к оконному откосу.

Она была права. Со всей этой гонкой за выживание мы все реже обращали внимание на столько прекрасные явления вокруг нас, которые и придают ценность жизни: смех друга, знак внимания от незнакомца, подарок, горячее рукопожатие.

Пар вырывался из ее рта, из-за этого посреди ночи она казалась еще более бледной, чем обычно.

— Все в наших руках. Теперь мы сами строим свой мир, — заметил я.

Тесса взглянула на меня.

— Думаешь, у нас получится? Сосуществовать?

Я задумался. У меня до сих пор не было ответа на этот вопрос, и Тесса читала мою неуверенность во взгляде.

— Триггер прав. Я ведь отныне даже не могу прикоснуться к тебе без риска навредить, — сказала она почти шепотом.

Я затаил дыхание и украдкой спросил:

— А если бы не боялась, прикоснулась бы?

Тесса понимала, о чем я спрашиваю, или даже скорее — о чем прошу. Она тут же нахмурилась и опустила глаза. Ей никогда не нравились эти разговоры, она пресекала их, едва заметив первые слова в моих молящих глазах. Она всегда была жестока со мной, и мне всегда это казалось несправедливым. Теперь же, когда граница между нами перестала быть невидимой, я обрел уверенность в своем требовании. Я имел право хотя бы заявить о нем.

— Я не перестаю задаваться вопросом: почему они? Они все? Триггер, Кейн… Но не я.

Вот так спустя восемь лет я объявил о своем праве хотя бы узнать причину. Я был готов к очередному отнекиванию, закатываю глаз, взмаху руки, как от надоедливой мошки. Но Тесса тоже решила перестать бегать от ситуации, потому что понимала, что рана не исчезнет со временем, она никогда не переставала кровоточить.

— Может быть потому что я слишком люблю тебя, Калеб, — ответила она едва слышно.

Я нахмурился. В ее глазах заблестели слезы. Она глубоко вдохнула и напором выдала слова, что жгли ее душу все эти года.

— Я слишком сильно люблю тебя, и боюсь, что, потеряв тебя, не переживу этого.

Вот так просто Тесса призналась в любви. В очень странной любви. И эгоистичной с одной стороны, и логичной с другой.

— Мир слишком жесток, непредсказуем и голоден. Я уверена, что как только подпущу тебя к себе, он сожрет тебя. А я не смогу с этим смириться. Так было со всеми, кого я люблю. Так случилось и восемь лет назад, когда ты едва не умер.

Я вдруг постиг озарение. Все это время я недопонимал Тесс. Не только физическая боль от ожогов закалила Тессу, но и боль от потери брата, осознание того, что она едва не потеряла меня.

— Ты делаешь выбор за меня. Я об этом не просил. Никто не давал тебе право решать за других, — произнес я, меня вдруг охватила злость.

— Но я решила. И не жалею. Я всегда ныряю очень глубоко, Калеб. Мои поступки граничат с самоубийством, я отправляюсь в миссии с осознанием того, что не боюсь умереть. Но я жутко боюсь терять кого-то. Меня это ломает. И когда я вижу тебя рядом с Бридж, я спокойна, потому что знаю, что она не позволит тебе прыгнуть за мной в пропасть.

Ответ, который я желал, становился все четче с каждым произнесенным словом, но я уже не хотел дослушивать его до конца.

— Твоя смерть, Калеб, уничтожит меня. Она выпотрошит меня, и я никогда не оправлюсь.

Я прислонился к стеклу лбом, прижал к стеклу бионическую ладонь, и отчаянно звал Тесс не отвергать меня. И она не стала противиться, как всегда до этого. Она прижала к стеклу свою ладонь, и пусть не полностью, но мы прикоснулись друг к другу как раньше, как восемь лет назад: ладонь в ладонь.

— Если любишь меня, сделай, как я прошу.

И собственноручно разрывая свое сердце на части, я кивнул.


17 февраля 2071 года. 21.00

Ной

Ляжка не отходит от меня ни на шаг, мой вездесущий хранитель и неизменный спутник в путешествии длиною в вечность.

Ее присутствие с каждым днем становится все навязчивее — она испытывает мою прочность, охваченная верным предчувствием моего духовного дисбаланса. Она единственная из командиров Падальщиков носит в сердце искреннюю веру в бога, на том мы с ней и сблизились, ведь я вижу божий умысел во всем вокруг: в окружающих людях, внезапных событиях, даже в дуновении ветра и жужжании насекомых. Бог везде. Бог необъятен, как и неизмерим. Он в каждой живой сущности, в каждом моем вдохе и каждом стуке сердца.

Бог это я, это моя жизнь, моя радость и моя боль.

С тех пор, как моя пуля принесла смерть младшей из сестричек-шишек — Маришке — бог блюдет мою корчащуюся на предсмертном одре совесть, как врач, методично измеряющий, сколько мне еще осталось. Тиски, сжимающие мое искусственное сердце с каждым днем становятся все реальнее и физически ощутимее. Томас, изучивший состояние титановых компонентов и силу магнитной левитации между пластинами, сообщил, что мое искусственное сердце работает, как ему и положено — это часы, и тикают они исправно.

— Тебе не стоит волноваться, — сказал он, похлопав меня по плечу.

Он был уверен в том, что я проживу дольше всех остальных своих товарищей, ведь инженеры Желявы подарили мне вечный двигатель. Сердечно-сосудистые заболевания — основная причина смерти во всем мире во все времена: ни по какой другой причине ежегодно не умирало столько людей, сколько от проблем с сердцем. Эта статистика времен до Вспышки перекочевала и во времена апокалипсиса, потому что в условиях подземной жизни без солнечного света и со скудным питанием преждевременные инфаркты и инсульты непредотвратимы.

Мне суждено умереть от хронической пневмонии или деменции, обезвоживания вследствие длительной диареи или инфекционных осложнений. Но сердце мое до конца будет стучать, как часы. Я превращусь в безжизненный овощ, но тиканье в груди будет продолжаться. Если оставить мое сердце в теле после того, как в организме откажут все органы до последнего, титановые пластины все равно будут продолжать качать кровь, благодаря магнитам. Со временем вены, артерии, сосуды станут дряблыми, кровь начнет просачиваться сквозь стенки, кости превратятся в дряблые стебли и начнут крошиться, тело будет медленно гнить, но сердце будет продолжать биться. Никто не знает, каков его запас прочности, это — экспериментальная модель. Эксперимент длиною в жизнь его носителя, даже если носитель уже давно перестал быть его частью.

— Тебе не стоит волноваться…

Мое сердце излучает магнитное поле, по силе которого Томас определяет его мощность, измеряет частоту биения вплоть до миллисекунд. Он подключает цифровой магнитометр к разъему в груди, как будто я робот, и внимательно отслеживает показания. Я знаю, что они в порядке. Мое сердце мощно, как и раньше.

Слова Томаса до сих пор отзывались эхом где-то в глубине памяти. Как и Ляжка, подслушавшая наш с Томасом диалог. Она видела то, чего не видел никто другой — тревога меня не покидала. Возможно тревога стала причиной сбоев в работе мембранных желудочков или прерываний магнитной левитации, из-за которых у меня начиналась одышка. Изредка ее замечала только Ляжка. Я же в этой аномалии видел совершенно четкий божий умысел — мне построили дорогу прямиком к моему раскаянию.

Конец пути обрисовался так ярко и так естественно, что я не видел в нем ничего пугающего или отвратного. Я готов к концу. Теперь я это знаю. Я готов.

— Тебе не нужно проводить со мной все свое время, — произнес я.

Ляжка сидела рядом со мной за столом, уставленным яствами, каких никто из нас еще никогда не видывал: фруктовые пироги, разнообразные салаты, овощные рагу, чечевичные котлеты, а в количестве разновидностей морсов и компотов я даже боялся ошибиться. Жаль, что ничего из этих вкусностей не могло вернуть меня в прежнее расположение духа, когда совесть еще не терзала запахом крови невинной девочки на моих руках.

— Я нахожусь здесь, потому что хочу находиться здесь, — ответила Ляжка.

Ответ ее был неизменен. Она стала мне нянькой с тех самых пор, как удивительным образом почуяла во мне острую перемену.

После бойни на Желяве изменились все. Ни для кого та кровавая резня не прошла бесследно. Кто-то впал в глубочайшую депрессию, другие впали в безудержный активизм, пытаясь побороть гнетуще мысли физической нагрузкой, у третьих то и дело просачивались наружу первые предвестники умопомешательства. И тем не менее на фоне развившихся диагнозов от зоркого глаза Ляжки не скрылись мои тяжкие мысли.

— Халил не монах. Он долго ждать не будет, — напомнил я ей.

Инженер Халил положил взгляд на Ляжку в самый первый момент их знакомства в деревне, стертой с лица земли нашествием мара. Их знакомство продлилось на Желяве, совсемнедолго, ввиду мятежа, устроенного Падальщиками. Сейчас же бог подарил им благодатнейшую почву для продолжения отношений, но Ляжка добровольно отвергала сей дар, чтобы сопроводить меня по пути к моему искуплению греха, о котором не ведал никто, кроме моей совести.

Халил стоял поодаль в группе нескольких парней, которые веселыми возгласами и задорным смехом притягивали внимание девушек, как нахохлившиеся павлины. Лишь Халил четко выбивался из этой компании — его глаза постоянно прыгали на Ляжку, которая делала вид, что не слышит этого безмолвного зова.

— Если захочет, дождется, — коротко бросила Ляжка, хрустя картофельными чипсами. — Но если ты перестанешь хандрить, то ему не придется долго ждать.

Ляжка пыталась манипулировать, давя на мою слабую точку под названием «благополучие Ляжки». Но, увы, даже озабоченность ее личным счастьем не могла встать в сравнение с тяжелым грузом стыда, обвитым горечью утраты, как удушающей змеей.

— Тебе не стоит тратить на меня время, — ответил я ей.

— Это мое время, а значит и мне решать.

— Мой конец уже близок, твои усилия окажутся бесполезными.

— Ты уже надоел своим фатализмом. Знаешь, сколько лет ты уже твердишь о своей скорой кончине? Восемь! Восемь чертовски долгих лет. За эти восемь лет два десятка детей успели родиться и умереть на Желяве, а ты все никак не достигнешь своего конца.

Ее негодование было оправдано. С тех пор, как мне заменили мое сердце на искусственное восемь лет назад, я обрел дар зрячего. Теперь я вижу и чувствую больше, чем когда был наделен человеческим сердцем. Странным образом сталь в моей груди пробудила дремавшие меридианы тела, мне открылось знание бога, как если бы настоящее сердце было блокатором священного потока, вливающегося в человеческие тела из вселенной вокруг.

— В этот раз все иначе. Я чувствую, что моя жертва где-то рядом. Она положила руку мне на плечо, словно готова позвать в любой момент.

Ляжка с тревогой воззрилась на мои плечи, как если бы и в самом деле пыталась увидеть смерть, стоящую позади меня. А потом она пригнулась над столом и заговорила тихо:

— Буддист, что произошло на Желяве в день прорыва? Расскажи.

Я опустил глаза. Священное знание не лишило мое тело физических реакций на боль. Слезы то и дело находили путь наружу.

На пике эмоций я уже было хотел открыться ей и вывернуть наизнанку огнем горящую совесть от греха, что хлестал меня пламенным хлыстом: я убил ребенка, я убил Маришку! Но также внезапно, как и появился, порыв исчез, напомнив мне об истинной цели смерти девочки.

— Мне был послан знак о том, что в скором времени я должен буду совершить жертву.

Равнозначный обмен. Моя жизнь, отданная добровольно, как плата за отнятую жизнь невинного дитя.

Ляжка хмуро смотрела на меня, ей должно быть надоела моя заезженная пластинка, по крайней мере, она не пыталась этого скрыть своим взглядом. Я был готов, к тому, что она тяжело вздохнет и покинет меня, утерев руки, мол, я сделала все, что могла.

Но Ляжка продолжала сидеть рядом и смотреть на бесноватых людей, танцующих под зажигательные басы музыки давно ушедших лет. А чтобы укрепить мою уверенность в ее верности мне до последнего, Ляжка взяла с огромной тарелки гречневый хлебец и продолжила хрустеть, как будто тем и занималась последние полчаса.

Халил вдалеке опустил свой взгляд, осознав, что и сегодня Ляжку ждать не стоит. Но его горделивая осанка и вздернутый подбородок твердили, что готовы ждать ее дальше.

Очередной сбой в магнитных полях сердца заставили его упасть, а потом сердцебиение возобновилось в нормальном ритме. Нет. На этот раз то была не боль. То была мимолетная радость оттого, что я не один на своем пути к предназначению. Моя верная подруга, моя верная жена из прошлой жизни по-прежнему сопровождала меня в моей карме, помогая в достижении катарсиса, который был уже очень близок.


17 февраля 2071 года. 23.00

Бриджит

Горе-Федор продолжал пыхтеть над салатами и морсами, потому что человек — это ненасытное чудовище и во все времена только и делало, что требовало хлеба да зрелищ.

Свадьба удалась. Хотя я не знаю, удалась она или нет, я еще ни разу на свадьбах не была. Как таковых свадеб-то и не устраивали уже давно. Уже лет сорок. Но я сидела на полу посреди кухни между рядов кухонных столиков и шкафов и уплетала галеты с начинкой из консервированных персиков, и еще никогда не чувствовала себя такой счастливой.

Во-первых, Горе-Федор — гений, мать его! Как только инженера герметизировали восточное крыло гостиницы, Горе-Федор получил доступ к огромной кухне с горами утвари, шеренгами холодильных комнат, и залежами бакалеи и консервов. Счастье началось именно здесь. Причем для всех: и для наших, и для здешних, потому что местный поваренок Свен уже восемь лет пытался отравить своих друзей, но видимо ускоренная регенерация спасала их желудки.

— Чтобы каша получилась рассыпчатая, надо соблюдать правильное соотношение воды и крупы. Чтобы в тесте не было комочков, процеди его через сито. Хумус получится нежным только в холодной воде, его нельзя нагревать, — Горе-Федор каждый день учил Свена тому, что Свен уже за восемь лет должен был изыскать хотя бы методом проб и ошибок.

Как только закончилась церемония бракосочетания, которая оказалась довольно трогательной и милой, потому что в ней видели не только праздник любви, но и торжество человечества над апокалипсисом, я посидела за столом для приличия пятнадцать минут, а потом ушла к Горе-Федору, потому что здесь получу гораздо больше яств, чем выставлено для остальных. Мы с Горе-Федором давние друзья, он мне почти как брат, пусть он и рыжий упитанный великан под два метра ростом.

У Горе-Федора не было такого разнообразия продуктов на Желяве, как здесь, и кулинарным премудростям он учился по Хроникам. А когда дорвался до здешнего рая, отказался уходить из кухни и уже жил здесь посреди сковородок, и был только рад кормить двести пятьдесят человек без устали и перерыва. Свен стал су-шефом, ходил хвостом за Горе-Федором, первым снимал пробу и удивленно вздыхал, пока остальные шесть ребят делали всю работу по готовке. Эдакий эффективный менеджер — бестолковый и затратный.

В ресторане продолжались буйные танцы, музыка ревела, люди выкрикивали тосты, громко смеялись и вообще веселились в первый раз в своей жизни. Шум-гам стоял такой, что точно всех мертвых в округе перебудим, но сегодня это никого не волновало. Этим утром, словно подарок к свадьбе или знак с небес, очнулась первая зараженная Лилит-Роуз. Мы получили чудо-мазь, скрывающую наш человеческий запах от острого нюха зараженных. А на заднем дворе гостиницы зрел камуфляжный купол, который позволял людям наконец выйти на поверхность и работать под солнцем. Эти чудеса постепенно становились обыденностью — к хорошему быстро привыкаешь. Но они все равно оставляли на сердце послевкусие чего-то особенно дорогого, как например вино пятидесятилетней выдержки, которое сегодня вылакают до дна погреба. На то была веская причина — мы праздновали победу.

Честно говоря, когда я увидела Лилит, я чуть в штаны не навалила, она ведь физически практически не изменилась — такое же страшное чудовище разве что с маникюром и педикюром. Длинные клыки, мускулистые конечности, отвисшая пасть. И наличие в этом чудовище сознания добавляло сюрреализма всей этой картине. Я даже представить не могла, как будет выглядеть зараженный с мозгами, я привыкла к тому, что они охотятся на тебя, рычат, плюются и постоянно норовят тебе башку снести своими длинными когтями. А тут… Лилит говорила как обычный человек, разве что звуки иногда давались тяжело из-за деформированной пасти, то и дело пропускались согласные — язык, запертый в зубастой пасти не был столь подвижен, как раньше, но все равно она изъяснялась получше многих из нас. По крайне мере она выиграла у Фунчозы в скороговорки со счетом четыре-три.

— Карл украл у Клары кораллы, а Клара украла у Карла кларнет, — произнесла она с некоторой запинкой.

Из-за усилий из пасти вытекали слюни, но Ляжка во время их вытирала полотенцем, как тренер боксеру в перерывах между поединками. Легавый вставлял ей трубочку в рот, чтоб она прополоскала рот и выплюнула. Я прям ждала кровавых слюней от мозолей на языке — соревнование набирало обороты.

— Крал украл коралл марала, а марла скарала на… чей там был кал?

Фунчоза явно не знал эту скороговорку, а потому проиграл.

— Да-а-а-а! — завопили русские, ставившие на Лилит.

Они весело запрыгали, бросились обнимать Лилит, жали руки друг другу, будто это был бой всей жизни.

— И пояс достается Зубастой Мамбе! — объявил Электролюкс.

Пояса у нас, разумеется, не было, зато были голубые бусы от Хайдрун, которые мы торжественно надели на Лилит. Она заливисто смеялась, мы тоже — вот так и познакомились.

Поначалу люди ее боялись, Божена чуть ли не силой водила к ней экскурсионные группы людей, но потом они поняли, что в глазах Лилит не горит таинственный голубой огонек убийцы, и толпы паломников уже было не остановить. В глазах Лилит все чаще проступали слезы. Даже представлять не хочу, что она пережила. Каково это — проснуться и осознать, что сорок лет ты людей убивала и пожирала их кишки? А потом она сказала, что у нее были дети, и тут я конкретно сдала. Я больше не могла слушать рассказы о ее жизни, мне хотелось выть от той боли, которую я чувствовала между строк, в каждой гласной, в каждом тяжелом вздохе из ее худосочной груди, в каждом нервном тереблении голубых бусинок на шее.

Падальщики дольше остальных сидели в боксе Лилит, слушая ее рассказы. Я ушла, не дождавшись конца, не попрощавшись, потому что надо было поскорее спрятать свои красные глаза. Тесса так вообще игнорировала Лилит, как будто той не было вовсе — она так и не навестила ее. Сыкота. Я же обещаю, что после завтрашней миссии я обязательно вернусь к Лилит-Роуз и продолжу слушать рассказы ее потрясающей жизни до Вспышки, просто потому что она жила ровно той жизнью, за которую мы все отчаянно боремся и за которую пожертвовали тысячами жизней.

С мыслями о Лилит я не заметила, как рядом со мной на пол плюхнулся визитер, а потом ее рука нагло отобрала мою галету, которую я уже десять минут старательно размягчала-насасывала, чтоб она растаяла на языке.

Разумеется, это была Тесс.

Я огляделась по сторонам, чтобы никто не засек, и достала заветную баночку из-за спины, которую мне Горе-Федор дал втайне ото всех. Малиновый конфитюр. Смешное слово — конфитюр. Но божественно вкусный.

Тесса макнула галету в розовое желе и засунула в рот одним куском. Глаза выпучились так, как у меня полчаса назад — до самого затылка.

— Горе-Федор — гений, мать его! — пробубнила Тесс с полным ртом.

— Ребята собирают ягоды летом, а потом морозят. Горе-Федор вот такой вкуснотюр сделал для меня. Только не говори никому!

Тесса перекрестилась шесть раз для пущей убедительности клятвы, а потом попросила еще.

Так мы и сидели еще полчаса, слушая приглушенную музыку из ресторана, наблюдая за кухонной кутерьмой и посасывая галеты с малиновым вкуснотюром.

Прямо как в старые добрые времена.

На Желяве мы частенько скрывались с ней у Горе-Федора, который подкармливал нас всякими диковинными базиликами с помидорами, которые он выращивал в тайне ото всех, и семена которых мы добывали для него на поверхности. На Желяве между поварами и Падальщиками был один из самых прочных союзов, он перерос в крепкую дружбу между нами и Горе-Федором, поэтому я даже не задумалась над тем, хочу ли рискнуть собственной жизнью ради этого двухметрового амбала в день прорыва базы. Друзей не бросают. Хотя бы потому что они тебе вкуснотюр подогнать могут.

— Те-е-ессонька! — Горе-Федор наконец заметил ее и как всегда загреб ее в свои тугие объятия.

— Привет, малыш, — ответила она, вися на плечах Феди в метре над полом.

Он вернул ее на пол рядом со мной, приложил палец к губам и шикнул, а потом достал из кармана фартука поллитровую бутылочку, о содержании которой я догадывалась. Горе-Федор был мастером самогона, нацеживал его даже из коры деревьев, а может и из солдатских носков. Вставляло всегда не по-детски. Я бы даже сказала размазывало.

— Вот. Ликерчик на клюкве. Сегодня только настоял, — протянул он нам.

Тесса тут же перехватила и спрятала под свитер. Горе-Федор милый, он знает, если мы появились на его территории, мы в поисках душевного спокойствия, и он всегда помогает нам его найти.

Баночка с конфитюром подходила к концу, как и пачка галет, клюква уже начала размазывать мозги по черепу, а потому можно было и поразвлечься.

— Значит, Триггер? — я пихнула Тессу в бок.

Она тут же закатила глаза, мол, отстань.

Ну уж ни за что!

— Значит твой фетиш — пятидесятилетние старикашки? — я не могла не пошутить.

— Это не фетиш. Просто он… был таким…

— Сморщенным.

— Понимающим.

— Дряблым.

— Он меня успокаивал.

— Прикладывал тебя к своей седовласой груди и гладил по головке?

— Хочуха в любом возрасте достанет.

— А я читала, что если девушек тянет к старикашкам, это из-за нехватки отцовской любви в детстве.

— Ну вообще-то я потеряла родителей, когда мне было восемь. Так что да, есть в этом доля истины.

— Значит ли это, что когда ты с ним спала, то ты как будто спала со своим отцом?

— Фу, Бридж, иди к черту!

Я загоготала. Мы по очереди облизывали баночку, подтирая все остатки конфитюра.

— Почему ты не рассказывала мне об этом? — спросила я.

Прозвучало уже не так нагло и насмешливо, просто потому что я была обижена. Мы с Тесс лучшие друзья, секреты друг от друга — предательство. По нервному ерзанью Тесс было очевидно, что она тоже осознавала свою вину.

— Мне казалось, что чем больше я спрячу себя от остальных, тем будет проще выжить, — почти прошептала она, смотря в пол.

— Что за ерунда?

— Ты бы не поняла меня, если бы я рассказала тебе про нас с Триггером.

— Разумеется, нет! Более того, я бы заставила тебя прекратить это извращение. Черт возьми, Тесс, это же Триггер! Гнилья кусок, он пристрелил Генерала. Неужели ты не видела в нем этой черноты?

— Я видела в нем лишь бездонный колодец боли.

— А у кого нет этого колодца? Все наши жизни полны лишений и разочарований. Не один Триггер страдает!

— Ну как я могу еще оправдаться? — Тесса тяжело вздохнула и посмотрела на меня. — Встретились два нытика и нашли утешение друг в друге, просто потому что больше его найти было не у кого!

Я закусила губу. Я всегда боялась касаться это темы, потому что она касалась самого дорого в моей жизни. Но момент настал, и я должна была быть откровенной с Тесс. Больше никаких предательств.

— Это все из-за Калеба, ведь так? — спросила я и удивилась тому, как охрип голос. Словно я внезапно потеряла контроль над голосовыми связками.

— Что? Перестань, Бридж!

— Давай поговорим откровенно!


— Не о чем тут говорить!


— Ты отдала мне Калеба намеренно. Не бросила, не оставила его, а именно отдала.

Тесса замолчала и лишь тяжело дышала, для нее этот разговор был такой же пыткой, как и для меня, потому что как бы она ни пыталась скрыть, я видела ее чувства к Калебу, ведь сама же испытывала их, знала всю их подноготную.

— Я всегда это знала, Тесс. Как и знаю твой план.

Она посмотрела на меня вполне трезвым взглядом, будто клюква вовсе и не бродила в ее сером веществе.

— И я поддерживаю его. Ты выбрала для Калеба меньшее зло, и благодаря этому он останется в живых.

Тесса облегченно вздохнула, словно с плеч спала гора.

— Я знаю, что он любит тебя. И вряд ли найдется в этом мире человек, которого он бы любил больше. Ну а я люблю его больше собственной жизни и сделаю все, чтобы защитить его.

Мы обе замолчали, переваривая признания друг друга. Мы никогда не говорили об этом открыто, все как-то переглядками, недомолвками, кивками, и вот теперь открыли двери нараспашку, готовые признать то, чего боялись все это время.

Вот так наверное взрослеют.

— Так ведь лучше, — произнесла Тесс то ли вопросом, то ли утверждением.

— Ты очень депрессивная личность, Тесс. Я думаю, недалек тот день, когда ты помрешь героической смертью, спасая кучку людей. И лучше, чтобы Калеб был в этот момент со мной. Потому что иначе он прыгнет под огонь за тобой. Ты убьешь его своей собственной судьбой, и я считаю, это нечестно.

— Значит, договорились.

— Договорились.

— К тому же Кейн тот еще душка.

— А с ним что не так? — Тесс уловила в моей фразе ноту сарказма.

— Ему семьдесят один год! Хватит шнырять по мавзолеям!

Мы прыснули со смеху.

— Для этого придется найти моего отца там снаружи.

— О черт, я сделаю это! Сделаю ради тебя! Пора прекращать это безумие.

Мы продолжали смеяться, размазывая мозги настойкой, а желудок — галетами. Как раньше. Как во времена юности, когда мир казался огромным, а возможности — бесконечными, когда мечты отправлялись в полет к другим материкам, а собственные силы казались неутолимыми.

Лишь я и Тесс. Лишь две подруги.

Без мужчин, драм и предательства.


[1] Героини мультфильма «Холодное сердце»

[2] Вулканский салют из телесериала «Звездный путь» и одноименной серии фильмов.


Глава 3. Аахен


18 февраля 2071 года. 09:00

Тесса

Я бесшумно вошла в плексигласовый бокс Лилит-Роуз, надеясь, что не разбужу ее. В таком случае я смогу с чувством выполненного долга сообщить Кейну, что я пришла, а она спала, и вообще я молодец. Но только я хотела развернуться и убежать, как женщина открыла глаза и посмотрела прямо на меня.

Теперь же я выглядела каким-то извращенцем, подкрадывающимся к спящим женщинам.

— А я все ждала, когда же ты наконец придешь, — прохрипела Роуз.

Я нахмурилась.

— Ребята много о тебе рассказывают, — пояснила она. — Ты для них как неофициальный предводитель.

Я хмыкнула. А потом прошла к табурету рядом с кроватью Роуз и села. Чего уж теперь пытаться сбежать.

— Почему так долго тянула? — спросила Роуз.

Я замерла, не зная, что ответить.

— Ты… тут было так много желающих послушать тебя, — произнесла я неуверенно.

И Роуз эту неуверенность прочла чуть ли не по слогам, но никак не прокомментировала. Блин, она и впрямь душка.

— Ну давай, — она чуть качнула головой, зазывая меня, — задавай свои вопросы.

Я набрала воздуха в грудь и понеслась:

— Что ты помнишь?

— Уже много что. Поначалу было тяжело. Все равно что пытаться вспомнить слово, которое на языке застряло. Ребята принесли мне телевизор и гигабайты контента, так что теперь вспоминается быстрее.

Я чуть откашлялась, пытаясь вернуть вопрос туда, куда я нацелила его изначально.

— А что ты помнишь из последних лет? Когда была…

Монстром? Чудовищем? Кровососом?

— …когда блуждала по лесам?

Я просто дипломат хренов.

Роуз ответила не сразу.

— Я скорее помню ощущения, нежели конкретные образы.

Я чуть пригнулась, чтобы расслышать каждый звук ее речи.

— Я была в каком-то тумане что ли…все было бесконечным невесомым серым. Пустота. Ничто. И в этой серости было так тоскливо.

Я понимала каждое слово Роуз, она описывала ощущения, что посещали меня во снах, когда изредка меня уносило в ту пустоту без стен, без верха и низа, без запаха, без света.

— Я помню тебя.

От слов Роуз у меня все похолодело внутри, а позвоночник в миг оброс солевыми отложениями, и я уже не могла разогнуться.

Роуз смотрела на меня, я — на нее, мы молчали наверное минут пять, а может целый час, прежде чем я преодолела ступор.

— Это невозможно, — произнесла я, голос стал таким же хриплым как у старикашки с соленым позвоночником. — Я родилась много позже Вспышки.

— О, нет. Я знала тебя, уже будучи бессознательным существом.

— Это невозможно, — повторила я.

Почему-то мне было необходимо доказать Роуз, что ничего общего у меня с ней нет.

— Ты увидела меня одной из первых, когда пробудилась, воспоминания наложились, и теперь тебе кажется, что ты видела меня раньше.

— Когда я проснулась и увидела тебя, я знала твое имя.

— Это…

— Невозможно? — Роуз улыбнулась.

Но улыбнулась она как-то по-доброму, как тупому ребенку, который не прекращает чушь молотить.

— Я видела тебя в том тумане, — уверенно произнесла она. — Ты так ярко светилась. По крайней мере ярче остальных.

Ну все. Кейн покойник. Говорила же, что мне не стоит сюда приходить. Но почему-то и уходить отсюда не хотелось. Я очень боялась того, что говорила Роуз, но больше всего меня пугало то, что я знала, что все, что она говорит — правда.

Правда, которую я не хотела признавать.

— Ты ведь чувствовала их? Всех тех людей, запертых в тумане. Они там. Они как призраки, которые не видят друг друга. Каждый в своей собственной реальности, но чувствующий присутствие других.

Твою мать, как четко она описывала то жуткое место! Она провела в нем без малого сорок лет, и неудивительно, что помнит каждую молекулу, каждый атом того проклятого туманного ничто.

— Ты светилась, как… забрызганная грязью фара. Такой тусклый свет лампочки, когда она готова перегореть. Но тем не менее… ты светилась.

Я сидела молча еще наверное года три, задница совсем прилипла к табурету, а слова Роуз все никак не выходили из головы.

— Я могу что-то сделать для тебя, Роуз? — спросила я, желая сменить тему.

Она улыбнулась.

— Я не про яблочное пюре, — тут же пояснила я.

Улыбка Роуз стала шире.

— Я очень хочу посмотреть на свой дом.

— Ты помнишь, где жила?

— Да. Под Хемницем. Даже точный адрес помню. Я работала оператором автобусного парка. Удивительно, как профессиональный навык, вроде заучивания схемы города наизусть, легко всплыл в памяти. Я даже имя мужа вспомнила позже маршрута 209В.

— Когда мы его найдем, обещаю ничего ему не говорить.

Роуз тихо посмеялась.

— Это здорово, что вам удалось найти для нас путь обратно. Спасибо.

Ну вот и снова это чувство неловкости. Именно из-за него я не хотела приходить сюда.

— Мне пора. Мы планируем вернуться завтра вечером. Если Кейн разрешит тебе встать с постели, то в следующую миссию отправимся в Хемниц.

— Буду ждать с нетерпением!

— Зря. Все, что ты там увидишь, это куча развалин и кости. Все города превратились в мусорные полигоны, их хорошенько помяли в самые жестокие года Вспышки. Там ты не найдешь ничего кроме горестных воспоминаний и такой же кучи слез, как руин вокруг.

— Мне жаль… насчет Желявы.

Роуз поразительно проницательна. Неудивительно, что Кейн влюбился в нее. Была бы у нее пасть почеловечнее и конечности покороче, может была бы мне конкуренткой.

— Ты стоишь нескольких Желяв, — ответила я ей.

Я встала и направилась к выходу.

— Тесс, — окликнула Роуз.

Я обернулась.

— Если я видела твой свет, то и все они его видят. Ты для нас, как маяк. И я не знаю, почему.

Слова Роуз застряли где-то на полпути до той части мозга, где должны были быть обработаны, осознаны и трансформированы в реакцию. Огромным усилием воли я заставила их замереть, потому что не готова была к тому, что найду в конце этого пути осознания.

Благо, сегодняшний день сулил дохреллион дел, а лучшее, что солдат может сделать для того, чтобы отвлечься от тяжелых дум — отправиться в миссию, и желательно в ту миссию, где его могут убить, чтобы, так сказать, в полной мере сосредоточиться на задаче выжить, которая выместит из мозга все остальное. Даже имя собственное забудешь.

В холле гостиницы царила подготовительная возня: солдаты сгружали пластиковые боксы и холодильные камеры, чтобы добыть очередного сырья с Желявы после миссии в Аахен; Арси с Калебом и Антенной, окруженные несколькими солдатами, сгруппировались вокруг навигационных карт, обсуждая оптимальный маршрут; остальные боевые товарищи проверяли оборудование экипировок.

Я подошла к Кейну, хлопочущему над своими военными ноутбуками Джитэк-500 и лабораторными агрегатами, которые он собирался взять в дорогу на случай, если мы и впрямь найдем чудо-людей, которые собрали компоненты сыворотки в теоретическую модель.

— Видел Томаса? — спросила я у Кейна.

— Кажется, он все еще спит.

— Какого черта? — выругалась я раздраженно.

— Вчера был праздник, многие до сих пор отсыпаются, — пожал плечами Кейн.

— Да, но не мой брат! Он знает, что отправляется в миссию, а значит, должен был быть тут как штык в девять-ноль-ноль!

— Он не твой солдат. И подчиняться тебе не должен.

— Ты тоже не мой солдат, но ты же все равно здесь, — прозвучала я как-то обиженно.

— Да. Но взамен я кое-чего получаю от тебя, — ответил Кейн, разглядывая что-то супер-интересное на экране своего Джитэк.

Я подкатила свои аппетитные бока к господину исследователю, зная, что они его возбуждают. Его любимая поза — на боку, он та еще ленивая задница.

— И что же ты получаешь? — заигрывающе мяукнула я.

Кейн медленно перевел взгляд своих голубых глаз на меня, как если бы был ошарашен тем, что сейчас происходило.

— Кровь для исследований, — ответил он немного смущенно.

Я закатила глаза. И впрямь, с чего это я вдруг подумала, что Кейн понимает пошлые шуточки.

— Забей. Пойду найду брата.

Я уже развернулась и собралась сделать шаг, как вдруг почувствовала, как он берет меня за руку и разворачивает к себе, он обнял меня и поцеловал. Раздражение тут же улетучилось.

— Кто-то сегодня в хорошем настроении, — сказал он, немного отпустив хватку.

— Просто давно не было таких радостных дней, — честно призналась я.

А про себя добавила, то зараженные пытаются нас сожрать, то мы пытаемся их словить и посадить в клетку, то БМП надо перевернуть с башни на колеса, то людей с Желявы спасти, вообще ни продыху.

Кейн улыбнулся. Я поняла, что он охвачен тем же чувством восторга и эйфории от успехов в наших делах. С тех пор, как мы стали жить вместе, он особо не изменил своей привычке молчать, но зато я стала различать с десяток оттенков его молчания и два десятка его взглядов. Если мы проживем вместе всю жизнь, то скоро, всего лет через пятьдесят, научимся читать мысли друг друга.

— Ладно, пойду скину братца с кровати.

Я оставила Кейна с его лабораторными игрушками и направилась к лестнице. Край глаза заметил пристальный взгляд Калеба, наблюдающего за нами с Кейном, но я его проигнорировала. Он дал мне обещание, а значит, как солдат, должен его сдержать.

Я стучала в дверь спальни Томаса яростно и требовательно с полным правом на применение насилия к ней. Тесса-исследователь, как всегда, подкидывала кучу идей в костер воображения, который рожал сумасшедшие догадки типа той, что Томаса сожрала гигантская канализационная крыса, или что он сбежал со своим любовником в лес строить новую цивилизацию, или что его телом завладел дух отеля и теперь он сидел на кровати и начищал топор[1]. Тесса-исследователь никак не хотела давать шанс простецкой гипотезе о том, что он проспал.

Дверь открылась, и Тесса-исследователь врезала мне лопатой по башке со словами: «Я ж говорила, что не все так просто!»

В проеме стояла Божена, укутанная в простынь. Ее довольное лицо выражало весь спектр эмоций из ряда месть.

— Не-е-е-ет! — завыла я.

— Доброе утро, Тесса, — сладким голосом пропела Божена, упиваясь своей победой.

Я попыталась ее обматерить, а потом резко бросила эту идею и попыталась ее обвинить в гнусности, а потом снова резко передумала и снова захотела ее обматерить. А так как идеи захлестывали меня одна за другой, а рот не успевал среагировать, то из него вылезло что-то типа:

— Ты… за…ты… это… как, — а потом я указала на нее пальцем и снова завыла, — не-е-е-е-ет!

— Я тут подумала, а не выйти ли мне замуж за Томаса после вас с Кейном? В таком случае мы с тобой стали бы родней. Чудесно, не правда ли? — Божена снова кинула в меня гранатой.

— Не-е-е-е-е-е-ет! — завыла я и даже зарыдала.

Дверь открылась шире и в проеме показался наспех одетый и взлохмаченный Томас. Я продолжала реветь, не в силах вымолвить ни слова. Предательство брата выбило из меня способность говорить.

— Привет, Тесс! Я готов! — радостно объявил он.

— Как ты мог?! С ней! С этой вот! — рыдала я, тыкая пальцем в ухмыляющуюся Божену.

— Тесса, перестань, — брат закатил глаза.

Он вышел из спальни и уже собрался убежать, но я остановила его.

— Я требую объяснений! — запищала я, как истеричная жена, которая только что застала мужа с любовницей.

Томас устало вздохнул.

— Ты ведь сама установила жесткие правила: не пересекаться с людьми, — ответил он.

— Но ведь я не это имела в виду! — я снова ткнула пальцем в Божену, наблюдающую за сценой с широкой сладострастной улыбкой.

— Ты была права, и Алания права: мы не можем подвергать их опасности. Нам надо держаться от людей подальше, мы можем их заразить одной малой оплошностью. Они хрупкие, слабые и у нас разная продолжительность жизни. Мы не можем рассматривать их, как партнеров. Это для их же блага.

— Давай не будем рубить с горяча! Давай спросим у Анники, может она хочет стать одной из нас?

— Тесса, не говори ерунды! — огрызнулся брат.

— Я сошью тебе презервативы из кольчуги!

— Тесса!

— Что угодно, только не Божена-а-а-а! — ревела я.

Но Томас оставил меня в коридоре, даже не обернувшись и не рассмотрев ни одну из моих гениальных идей.

А потом я развернулась и уставилась на Божену взглядом, обещающим ей медленную смерть от пыток. Но Божена была пуленепробиваема, еще бы! Теперь-то она отыграется на мне по полной из-за того, что я влезла в ее, как она говорила «строящиеся отношения с Кейном». Он восемь лет ее игнорировал! Не было там отношений!

— Дрянь, — наконец-то я сравняла скорости идей и реакций.

Божена улыбалась так, что чуть от радости не прыгала.

— Кстати, я еду с вами в миссию. Я вдруг поняла, что отныне не могу отпустить своего пупсика в опасное приключение без меня, — пропела она нарочито дьявольским голоском.

— Не смей его так называть!

— Ах да! Чуть не забыла сообщить. Вчера в порыве страсти он сорвал с меня трусики, и теперь я осталась без белья. Поэтому я одену трусы Томаса. Те, что с Анной и Эльзой на заднице.

— Ты не посмеешь!

— Томас разрешил.

Я кинулась в ее сторону, но Божена захлопнула дверь, за которой нарочито громко смеялась, как злодей.

Дни вдруг резко перестали быть полными радостей и успехов.


18 февраля 2071 года. 09:00

Бриджит

— Я воняю верблюжьим дерьмом! — неистовствовал Фунчоза, размазывая линимент по телу.

— Ты не знаешь, как пахнет верблюжье дерьмо, — заметил Антенна.

— Еще как знаю! Ваш Кэмэл срет за два отряда! Твою мать, засыпьте ему уже что-нибудь внутрь: сорбент, освежитель, мышьяк! Опций много!

Водитель Аякса Маяка покраснел, хотя не его вина, что у него развилось хроническое расстройство кишечника от подземной жизни. Нас эти подземелья всю жизнь добивали: кого по суставам бьет, кого по легким, а кого по мозгам, как Фунчозу. Но здесь я с ним соглашусь: Маркус сварил едреное зелье, которое пахнет как пот из задницы, но оно обещает нас сделать невидимыми перед чудовищами и ради этого я готова вонять.

Мы обмазались потом из задницы и теперь натягивали снаряжение. Какой это кайф! Снова оказаться внутри бронированной ракушки Падальщика сродни экстазу, а взять в руки холодный металл винтовки FAMASа так вообще оргазм!

В холле появилась Тесс. Ее экипировка была облегченного типа, потому что зараженные не представляют для нее опасность. Она сама скорее представляет опасность для них, как и для нас. Я все время думаю о вирусе в ее крови. Одно неверное движение, совокупность предпосылок и вуаля — она может заразить кого-то из нас. Думаю, эта мысль многим не дает покоя, а потому, если раньше ее сторонились из-за всяких слухов о связи с Генералитетом, то теперь избегают просто потому что она такая, какая есть.

Наполовину человек, наполовину чудовище.

Хрупкое равновесие внутри ее организма поддерживается сывороткой, на которую она подсела, как наркоман, и я не знаю, что лучше — быть человеком или быть ею. С одной стороны мутация прокачала в ней физиологические качества: сила, выносливость, регенерация. С другой же — забрала способность иметь детей и обрекла на вечный голод.

— Ты просто сходишь с ума, все тело чешется, мозг кипит, слюни водопадом. Ты не можешь думать ни о чем, кроме крови. Кажется, что если вот сейчас ее не выпить, то взорвешься, — объясняла мне Тесс вчера под клюквой.

Мы сидели до поздней ночи в кухне под ногами Горе-Федора и шушукались, как раньше в ее командирской казарме. Она наконец снова стала мне доверять свои потаенные секреты и страхи. Я была счастлива, что наша крепкая дружба восстановилась, но когда услышала ее исповедь, поняла, какую высокую цену она платит за наше спасение.

— Я не впала в кому, Кейн спас меня — он успел завершить сыворотку до моего превращения, но черт подери, я была так близка к этому! И это такая жуть, Бридж. Потерять себя в этом мраке голода. В этой ненасытной пропасти. Я не была по ту сторону, но я была на краю. И теперь я точно знаю, что не хочу упасть в эту пропасть.

Как и всегда, я стала хранителем ее тайны. Ее тяжелой участи. Некоторые солдаты воспринимают ее как дар, но я же вижу, что цена у этого дара столь высока, что он превратился в проклятье. Достаточно тонкая грань, не правда ли?

— Ну что, готовы выбраться из норы? — спросил Зелибоба, стоящий рядом со своей сестрой Перчинкой и Тесс.

В ответ раздался боевой клич Падальщиков:

— Хей!

Азарт щекотал нервы, предвкушение очередного приключения заражало легкой дрожью, и я совру, если скажу, что не соскучилась по кипящему адреналину в крови!

Мы выбежали из гостиницы один за другим в полной боевой готовности надрать целому миру зад, как мы это делаем уже четыре десятилетия. Едва выбежав на улицу из сумеречного холла, мы зажмурились. Черт возьми, никогда не привыкну к этому ослепительно яркому небу, которое щекотит глаза. Холодный воздух тут же наполнил легкие свежестью и чистотой, как если бы я впервые в жизни сделала вдох полной грудью. Мой внутренний Леший рыдал от счастья.

Аяксы ждали нас во внутреннем дворе, тридцатитонные бронированные великаны, служащие домами на колесах для Падальщиков.

— Машины проверены, к эксплуатации готовы, навигационные карты обновлены, — Арси и Йонас стали нашими хранителями железа.

Арси отправлялась с нами на каждую вылазку, она знала близлежащие окрестности чуть ли не наизусть. Йонас же всегда оставался в «Умбертусе», как хранитель компьютерных систем, будучи всегда на связи со своей королевой с дредами.

На Желяве у нас был целый инженерный отдел, работающий над поддержанием адекватного технического состояния машин пехоты, костюмов, винтовок. Теперь же эту роль приняли на себя Миша, Фабио, Ульрих и Томас. Последний всегда отправлялся с нами в миссии, как техподдержка.

— Перенесете Тарью в лабораторный бокс, обязательно не забудьте подключить ее к системам жизнеобеспечения, — Кейн инструктировал Малика и Ульриха с Мишей и Фабио.

Им предстояло транспортировать мать Фунчозы в бокс Роуз-Лилит, а последнюю переведут в спальню на лабораторном этаже. Медленно, но настойчиво исцеление продолжалось, заполняя гостиницу выздоровевшими. Кейн следовал совету Алании, которая призывала его отпускать своих подопечных в самостоятельное плавание, чтобы научить их выживать самостоятельно.

— Мы справимся, Кейн! — Малик был воодушевлен этой задачей.

Я прямо чувствовала его предвкушение и восторг оттого, что ему доверили столь важную задачу. Кейн удовлетворённо кивнул.

— Мы вернемся к завтрашнему вечеру. Я надеюсь, мы привезем достаточно реагентов, чтобы увеличить объем производства сыворотки. Тогда все манипуляции по Тарье сделаешь сам, — добавил Кейн.

Тут глаза Малика совсем вспыхнули счастьем, он едва верил, что Кейн готов был передать ему ведение процесса пробуждения. Что может быть важнее на всей чертовой планете, чем вытаскивание зараженного человека из потустороннего мира?

Кейн ушел в Аякс, а ребята еще долго пожимали плечи Малика, как боксера, выигравшего бой, они поздравляли его с повышением.

— Какого черта делает эта девчонка? — произнес Легавый рядом со мной.

Я обернулась. Рыжеволосая Хайдрун с Куки сидели посреди двора перед главными дверьми гостиницы и плели какое-то чучело из засохших веников. Мой наблюдательный глаз тут же нашел аналогичные веники только меньшего размера, висящие на тридцатимиллиметровых пушках Аяксов.

— Сегодня после обеда Хайдрун сожжет бабу, — ответил Зелибоба.

— Кого? — удивилась Ляжка.

Все, кто стоял рядом, присоединились к любопытному разговору.

— Ну обрядовое чучело. Мы сжигаем его в феврале, чтобы притянуть весну, — Зелибоба объяснял как ни в чем не бывало.

Что было встречено с еще более явной озадаченностью.

— Вообще-то люди делали это в марте, — заметил Буддист.

— Я пытался поспорить с Хайдрун, но побоялся, что она меня проклянет. Она у нас тут заведует духами и прочей нечистью.

— А еще безумием…

— Эй! Это моя девчонка, и я ее обожаю! — тут же бросил Зелибоба Электролюксу. — И вообще-то она за вас переживает, потому и навесила веники удачи на Аяксы.

— Так вот это что! А я думал щетка от снега! Пардон! — Хумус, уже смевший снег с крыши БМП, тут же повесил свой веник обратно на тридцатимиллиметровую пушку Аякса.

— А вообще этот день всегда весело проходит. То есть проходил. Мы водили хороводы, ели подгоревший пирог Свена с консервированными ананасами, с горки катаемся… то есть катались.

Нельзя было не услышать легкую грусть в голосе Зелибобы, который с приходом нас потерял свой размеренный образ жизни и теперь полностью отдавался нашему спасению. Я оглядела здешних ребят. Все они возложили свои жизни на алтарь нашего спасения, никто не противился, и уважить их было самым меньшим из того, что мы могли сделать для них в качестве благодарности.

— Я думаю, сжигать чучело — это весело, — сказала я.

Зелибоба улыбнулся и подмигнул.

Мы разбрелись по машинам, и уже внутри услышали голос Тесс в наушнике.

— Лаборатория в восьми часах езды. На обратном пути будем проезжать радиолокационную станцию, она отмечена на карте. Антенна, какова готовность Теслы?

— Полная. Если антенны целы, то подключим к нашей сети маршрутизаторов за полтора-два часа.

В наушнике продолжались переговоры, а я наблюдала через открытый люк, как Арси обнимала Свена на прощание, он гладил ее по голове, нашептывая ласки в ухо. А чуть поодаль Хайдрун окуривала Зелибобу своим загадочным веником удачи, на ее ритуал любви Зелибоба ответил весьма примитивно — поцеловал.

Они милые. Нам всем не хватает вот таких простых радостей. Рука сама потянулась к руке Калеба. Я даже не смотрела в его сторону, он же в ответ сжал мою ладонь. Это была наша простая радость.

— Задраить люки!

— А че ты раскомандовалась?! — начиналась очередная перепалка между Фунчозой и Тесс.

— Потому что снегоходы прокладывают путь.

— Да. У кого Киска тот и рулит! — добавила Перчинка.

Все прыснули со смеху.

— Я убью Ульриха, — тихо произнесла Тесс.

Моторы загудели, снегоходы завизжали, и машины одна за другой покинули Бадгастайн под дружные проводы жильцов, прильнувших к окнам восточного крыла. Они радостно махали нам, не осознавая того, какой мощный стимул создавали для нас своими улыбками.


18 февраля 2071 года. 14:00

Полковник Триггер

Когда я потерял жену в Сольноке уже, кажется, целую вечность назад, я резко приземлился в гущу реальности, осознав, что больше в этом мире не осталось чудес для спасения людей.

Когда восемь лет назад я потерял сына во время прорыва Желявы, я потерял всякий стимул стараться выкарабкаться из этого дерьма выживания. Все стало пресным, серым, бессмысленным.

Но когда я потерял Тесс только что, во мне умерла последняя надежда на то, что этот мир не обречен.

Это конец. Конец мне, моему поколению, конец всему миру. Как бы мы ни старались спастись, на какие бы ухищрения не шли ради того, чтобы скрыться от хищнических глаз, сколько бы гениальных идей ни воплотили в подземную жизнь, смерть не отпускает нас. Ее костлявые цепкие пальцы впились в хребет человечества сорок лет назад, и все это время, что мы тешим себя надеждами на чудесное спасение от заразы, мы лишь бежали от правды, которая с каждым этапом эволюции вируса впивалась в нас упорным взглядом хищника.

Как Тесс сегодня с экрана. Ее глаза остались теми же, вот только взгляд больше не был прежним. Изощренный вирус смастерил из нее марионетку, и бедняга Тесс даже не осознает этого. Идеи вируса принимает за свои, желания голодных вирионов приписывает себе. Она обманывает, сама свято веря в ложь, что затуманила ее разум. Увидев то, во что вирус отныне начал превращать людей, я понял, что у нас практически не осталось шансов выжить в этой войне.

Стук в дверь, на пороге моей казармы показалась Трухина. Выглядит неважно. Примерно также, как и я. Последнее сражение высосало из нас все живительные соки, мы будто оставили наши жизни на погибшей Желяве, а сюда привезли опустошенные оболочки. Пройдет немало времени, прежде чем мы снова накопим энергию достаточную, чтобы хоть немного напоминать живых людей, а не высохших мертвецов.

Трухина села за стол с противоположной стороны, она приготовила для меня разговор, который не понравится нам обоим. Я понял это по ее напряженному выражению лица.

— Я видела запись вашего разговора там на Желяве. Тесса говорила с тобой, — начала она издалека.

Я продолжал смотреть на Трухину, ожидая, когда она выдаст все свои карты.

Но она выдала даже больше. Трухина поставила передо мной планшет и запустила видео, снятое камерой с моего боевого шлема.

— Ты укушена.

— И все еще человек.

— Почему?

— Благодаря сыворотке. У нас есть лекарство. Мы нашли способ победить вирус!

Это был мой диалог с Тесс, когда мы встретились на Желяве во время прорыва.

— Ты удалил видео с платформы, к которой привязан твой костюм. Но резервная копия была отправлена в центральный архив. Как и все видеопотоки.

Кончики ушей охватил жар, как если бы я был первоклашкой, которого отчитывала мать за глупую ложь. Таковой она и была. Глупой. Недооценил я Трухину. Она, как и все мы, превратилась в недоверчивого стервятника, готового разорвать союзника в клочья, лишь бы самой уцелеть. Иначе не объяснишь ее скрытый ото всех ход по созданию архива. Интересно, как долго она следит за нами?

— Что это за сыворотка? — спросила Трухина.

Я откинулся на спинку кресла и пристально уставился на Свету. Ее взгляд был не менеепронзительным.

— Со слов Тесс, сыворотка помогает людям выздороветь.

— То есть они взяли процесс превращения под контроль?

— А ты веришь ей? Веришь в существование волшебного лекарства, которое не смогли изобрести наши ученые на Желяве за последние сорок лет, но которую изобрели другие? — бросил я самоуверенно.

— Нет. Но я бы хотела дать шанс этому варианту.

— Мы уже проходили это, Света.

Смертоносная волна прорыва Желявы в шестьдесят третьем оставила после себя кровавый след, посреди которого мы обнаружили шестерых выживших после укусов. Они все проснулись людьми. Или полулюдьми. Мы было поверили в чудо, но когда проверили их кровь, то оказалось, что они были инфицированы, просто не потеряли человечность. Никто из нас не смог объяснить этот феномен, но одно оставалось неизменным — они были заразны для нас, и этот факт стал решающим в выборе судьбы для них. Их смерть была милосердной.

Трухина опустила глаза, она помнила, что проголосовала за избавление базы от любой заразы, даже если эта зараза прячется за глазами разумного существа.

— Что если это правда? Что если им удалось?

Я перехватил из ее рук планшет и перемотал немного вперед.

— Ты ведь заражена, не так ли? Вирус есть в твоей крови. А значит, ты заразна для всех нас.

Молчание Тесс было красноречивее слов. Она сама подтвердила, что несмотря на сыворотку, Тесса по-прежнему остается инфицированной.

— Эта гадость в их крови, и мы не знаем, как она влияет на них. Вирус перестраивает мозг человека, превращает людей в кровожадных монстров, забывающих о том, кто они такие. Инфицированные разрывают собственных детей в клочья! Вот, что выделывает с ними эта зараза! Неужели ты даже на секунду на задумываешься над тем, что Тесса и ей подобные в настоящий момент находятся под влиянием вируса?

Трухина молчала. У нее не было ответа. Да ни у кого не было, потому что эта мутация или эволюция вируса — загадка для нас. И она может содержать как помощь, так и подвох. И, пережив истребление человечества и два прорыва подземных баз, я предпочту видеть в этих загадочных событиях очередную ловушку заразы, которая не успокоится, пока не выковыряет всех людей из-под земли и не истребит последние остатки человечества.

— Я просто пытаюсь найти выход из всего этого, — Трухина говорила размеренно, на ходу догоняя собственные мысли. — Мы кочуем с базы на базу, а ситуация не меняется. Мы продолжаем проигрывать. Не значит ли это, что пора попробовать найти другой выход?

Я нахмурился.

— Доверившись монстрам?

Трухина тяжело вздохнула, а потом стала открывать видеоролики один за другим.

— Я проследила за передвижением каждого из них на Желяве. Они не убили ни одного желявца.

Я смотрел на видеопотоки с разных видеокамер на стенах Желявы. Незнакомцы, облаченные в униформу Падальщиков, бегали по базе с винтовками, которые ни разу не были наставлены дулом на людей. Это правда.

— Но если ты вдруг не заметила, то они и не пытались защитить их, — вставил я.

Чужаки пробегали мимо инфицированных, также ни разу не наставив на них дула. На их глазах инфицированные разрывали людей на части целыми группами, но никто из этих доблестных спасителей не бросился на помощь несчастным.

— Они больше не являются добычей инфицированных, — я продолжал гнуть свою правду. — Так почему бы им не воспользоваться этой возможностью и не стать стеной между людьми и чудовищами? Ведь об этом говорила Тесс сегодня. Она сказала, что они смогут нас защитить. Вот подтверждение ее обмана, который она даже не осознает под действием вируса.

Я показал Трухиной тот видеопоток, на котором был виден ангар во время эвакуации. Там творился настоящий хаос. Люди бегали туда-сюда, солдаты палили во все, что движется, и во всей этой суматохе синие мускулистые тела с пастями, изрезанными десятками клыков, рыскали посреди людей и вспарывали их тела. Бронетранспортники, забитые под завязку, уже эвакуировались, в ангаре оставались лишь Аяксы, которые были похищены из нашей армии подлыми Падальщиками, спасающими самих себя. И посреди этого ада Тесса неторопливым шагом продвигалась к Аяксу Маяка: винтовка бесполезно болтается на плече, равнодушный взгляд не видит жутких смертей, равнодушное ухо не слышит отчаянных молитв о помощи.

— Тесса превратилась в одно из чудовищ в обманчивой оболочке — вот, что сделал вирус. Вот его следующая стадия созревания. Сорок лет назад они были безмозглыми тварями и побеждали массовостью, сегодня же они стали умнее, чтобы выковыривать нас из-под земли, — сказал я.

Трухина не смогла возразить. Мы долго сидели в тишине, переваривая новые обстоятельства, которые кидала нам жизнь, словно мы пережили мало кошмаров. Если бог, в которого верит Аль-Махди, и вправду существует, то он определенно задался целью нас добить.

— Все, что ни делается, все к лучшему, — заговорил я. — Раньше я ненавидел эту поговорку. Считал ее жалким оправданием неудач. Теперь же смотрю на нее иначе. С высоты прожитых лет и впрямь переосмысливаешь все на сто восемьдесят градусов. Что если мы не зря потеряли пусковые штабы? Что если пусковому штабу суждено было появиться перед взором Аль-Махди лишь год назад? Бог или дьявол, я уже запутался между этими двумя, оставил для нас запасной план на более серьезный случай, словно знал, что Иерихон нам понадобится для истребления эволюционировавших тварей. Провидение сберегло ракеты, которые мы бы бесполезно потратили на зачистку территории от чудищ, с которыми мы научились справляться руками.

— Гитлер тоже верил, что его ведет Провидение, — заметила Трухина.

— Я не заставляю тебя нажимать пуск. Я отдам приказ сам.

— А я не остановлю тебя и тем окажусь причастной. Как и всегда, — последнюю фразу Трухина произнесла шепотом.

Я тяжело вздохнул. Ее участь не легче моей. Мы всю жизнь делим дерьмо на двоих поровну, потому и выживали до сих пор. Я, как это делал обычно, протянул к ней руку через стол и произнес:

— Только ты и я, Светка. Только ты и я сможем спасти их всех.

Трухина печально улыбнулась, а потом протянула руку в ответ. Мы сжали ладони. Также крепко, как и всегда до этого, снова оказавшись на одной стороне.

— Они отключили системы слежения. Больше мы их не вычислим по сигналам Фелин, — произнесла она напоследок, а потом покинула меня.

Она подвела черту мятежным метаниям. Если я хочу ударить, то бить надо сейчас. Больше столь легких шансов нам не представится.


18 февраля 2071 года. 14:00

Бриджит

На полпути до антенны, запеленговавшей загадочный сигнал, нас застал мощный снегопад. Дворники не справлялись с массивным обстрелом снежинок, Кэмэл управлял Аяксом, ориентируясь на три точки на радаре, которые обозначали снегоходы. Но вскоре и те сдали скорость, потому что пробираться по сугробам да еще в такую метель стало опасным.

— Твою мать, походу Хайдрун не ту бабу сожгла, — выругался Легавый.

И все были с ним согласны.

— Ребят, предлагаю переждать циклон, — раздался в наушниках голос Буддиста.

— Застрянем. Машины тяжелые.

— Да еще кровососы кругом.

Мы смотрели в окна и пытались разглядеть хоть что-нибудь в этой белой мгле. Ничего. Даже деревьев не видно. Мы уже в конец отчаялись, когда Вьетнам вдруг произнесла:

— Есть сигнал!

Мы тут же встрепенулись.

— Дай координаты. Наши антенны не ловят.

Сигнал был настолько слабым, что лишь один Аякс словил его, причем ловил периодами. Видимо, снегопад заглушал волну еще больше.

— Тридцать два километра на северо-запад.

Калеб тут же вбил координаты в систему, и отныне мы перестали ехать вслепую.

Прошло еще около полтора часа, езда уже казалась вечной. У меня разбухла попа, а позвонки превратились в гармонь, издававшую кряхтенье при каждой кочке, от которой мозги взбились в воздушное безе.

Наконец снегоходы остановились, и я не поверила своим ощущениям. Инерция продолжала тащить меня вперед и я навалилась на Барахлюша, который то и дело клевал носом. Малыш засыпал в колыбельной. Я дала ему нехилый подзатыльник, и он тут же встрепенулся.

— Ребята, кажется, мы у цели.

Голос Тесс скрипел от помех, снежинки размером с голову облепляли датчики и радары, заваливали видеокамеры пеленой, делая нас слепыми кроликами посреди бурана. Люк распахнулся, и в машину ворвались миникристаллы льда, тотчас же пронзившие капилляры в носу. Свежесть зимнего леса пробила легкие, и я вновь ощутила себя живой. Черт, никогда не перестану скучать по воздуху с поверхности.

Не все решились выбраться из машин, кто-то по-прежнему сомневался в действии линимента, другие прониклись страхом перед поверхностью до конца своих жизней.

Как я например, наблюдавшая за ребятам через экран планшета.

Тесса, Зелибоба и Перчинка слезли со снегоходов, размялись (сволочи!), сделали несколько шагов, а потом остановились. Я сощурилась, пытаясь вычленить в мутном изображении черты забора. Добротный бетонный забор. Широкий металлический профиль, укрепленная арматура на подвижных частях, а еще он был около пяти метров в высоту и обнесен тремя рядами толстой колючей проволоки. Овцы там точно не пасутся.

— Что это за объект? — удивленно спросила Ляжка.

— Ни надписей, ни табличек, — ответила Тесс.

За воротами ни зги не видно, но радары клятвенно заявляли, что источник загадочного сигнала точно там. Всего в трехстах метрах.

— Сможем пробить ворота? — спросил Муха.

— Погнем машину, но пробьем.

— Кто принесет Аякс в жертву?

— Черта с два.

— Ага, бегу и спотыкаюсь прям.

— Наш Аякс уже полежал вверх тормашками. С него хватит.

— Черепами своими тараньте! Мой Петушок чесал свой гребень!

— Не понадобится, — произнесла Тесса.

А потом подошла вплотную к проходной, и указала на большой зоркий глаз, спрятанный за бронестеклом. Подвижная видеокамера могла вращаться на триста шестьдесят градусов, но сейчас делала все возможное, чтобы притвориться мертвой.

— Антенна, она рабочая?

— Определенно. Механизм чистый, отсутствует ржавчина, все болты смазаны.

Сердце стало биться чаще. Кто бы там ни был за этим забором или по ту сторону объектива, он определенно видел нас.

Тесса подошла к воротам и нажала на пульте кнопку вызова. Ничего не произошло. Ни звука, ни шипения, ни крика «Кто стучится в такую рань?»

— Они не ответят. Надо таранить.

Этого варианта не хотелось никому. Во-первых, это так себе способ познакомиться. А во-вторых, никто не желал бросать своего зверя на укрепленную железобетонную арматуру, пусть даже зверь твой бронированный.

Тесса снова нажала на вызов, на этот раз более настойчивее, мол, хорош ломаться, как девки, нам очень нужно к вам, ну прям очень нужно.

— Думаешь, там есть кто? — сомневалась Перчинка.

— Сейчас узнаем, — ответила Тесса и подошла к видеокамере.

Она замахала руками, потом сняла шлем, долго смотрела в якобы мертвый объектив, а потом зажала кнопку голосового вызова и заговорила:

— Пару дней назад мы взломали ваш сервер и обнаружили любопытные формулы. Вы пытаетесь создать то, что уже создано. И я доказательство того, что ваша формула работает.

Мы стали выжидать. Наверное прошло около пяти минут, когда мы наконец поняли, что это тупик.

— Может перелезем через забор? Хотя бы одному да удастся.

— Это проще, нежели Аякс гробить.

— Стены толстые, экипировку в лоскуты раздерешь, пока проберешься через метры колючей проволоки.

— А что ты предлагаешь?

Внезапно ворота стали разъезжаться.

— Предлагаю заехать туда! — крикнул Фунчоза.

Я вздохнула с облегчением. Там кто-то действительно обитает!

Один за другим Аяксы въехали на таинственную территорию, окруженную массивным забором, радары теперь вырисовывали каждый сантиметр десятков гектаров, на которых то тут то там возникали двухэтажные постройки.

— Я знаю это место, — в наушнике послышался голос вено молчаливого Кейна, — это полигон военной лаборатории. Их возводили сотнями во время Вспышки, сюда привозили зараженных и тестировали лекарства.

Теперь я представляла плексигласовые боксы внутри всех этих двухэтажных домов, черт возьми, их тут было около сотни. Прям какой-то концентрационный лагерь, если подумать, что здесь держали людей. Пусть и людей, которые превратились в чудовищ, но они не переставали быть людьми от этого.

Наконец Аякс встал, Кэмэл поставил БМП на ручник, что красноречиво означало точку в нашем долгом путешествии.

Мы вышли из машин и первым делом стали разминать затекшие тела.

— О боже, какое блаженство!

— Я чувствую себя тетрисом, — стонал Легавый, складывая свои ребра в правильный узор.

Вьетнам шлепала Фунчозу по заднице под его вопли в экстазе:

— О да, детка! Еще! Вот так! Ага! Так горячо! Я снова чувствую мои дольки!

Мы выстроились перед центральным зданием, оно отличалось монуменальностью. Здесь определенно должен жить Франкенштейн. Или Горбун. Ну или хотя бы Дракула. Ассиметричное здание было собрано из блоков, налепленных один на другой словно в беспорядке, но они наверняка располагались так специально для разных уровней допуска и изоляции.

К главному входу вела огромная лестница, от которой заледеневшие коленные суставы завыли в унисон. Двойная бронированная дверь была не заперта, и мы с замершим сердцем приняли это приглашение войти.

Внутри было темно и очень тихо. Прямо очень. А потом на потолке проснулись лампы, реагировавшие на движение. Просторный холл тут же предстал перед глазами. Мы словно оказались в музее: двухуровневый холл, огромная лестница впереди, а на полу прямо посередине мрамором выложен логотип компании Сандоз.

Именно этой фармацевтической мегакорпорации была поручена разработка вакцины. С освоением миллиардов долларов Сандоз справился на ура, судя по этим мегалитическим сооружениям. Однако с выполнением своей главной задачи, как это обычно и бывало, продажные чиновники не справились. Они были гениями в финансовых махинациях, мало, кто из них, был способен на что-либо другое. Из-за жадности ли, из-за тупости. Уже неважно.

Я наступила на логотип — треугольник, в который заключена змея — и потоптала его, получая удовольствием хотя бы от такого инфантильного порицания. Если где-нибудь здесь найду флаг с их логотипом, сделаю из него шарфик для чучела Хайдрун.

— Стойте, где стоите! Дальше ни шагу!

Глубокий мужской голос отозвался эхом по пустынному холлу. Мужчина прятался в тени на лестничном пролете прямо перед нами.

— Вы под прицелом.

Мы оглянулись, глаза стали привыкать к сумеречному освещению, и мы наконец стали различать силуэты мелкокалиберных пулеметов, установленных на пьедесталах по обе стороны центральной лестницы. Мини-копии РАБов. Сердце защемило от тоски по Желяве.

— Мы не враги, — Тесса указала на винтовку, бесполезно болтавшуюся на плече.

Мужчина стоял, не шелохнувшись.

Тесса посмотрела на Кейна, ища помощи. Он выступил вперед.

— Ваши формулы… они верны. Как вы собрали вирусную ДНК? Из чего?

Мужчина молчал.

— Я хочу сказать, что ваш алгоритм верный. Но собрали ли вы его теоретически в условиях лаборатории или же …

— Август, это ты?

Мужчина произнес первую фразу, от которой тут же стало жутко. Кейн тоже напрягся. Мы все озадаченно переглянулись. А потом незнакомец наконец-то вышел на свет.

Это был высокий стройный мужчина со светлыми волосами тронутыми сединой, собранными в короткий хвостик сзади. На нем был черный утепленный костюм из плащевки, которая шуршала при каждом его движении. Но за всем этим утеплителем я видела его худобу и бледность. Я уже стала различать оттенки бледности, и вот бледность его была особенной. Как у Тесс, Кейна, Зелибобы. Он был один из них.

— Генри?! — выдохнул Кейн.

Незнакомец медленно спускался по лестнице, брови все еще собраны на переносице в недоверии, и только когда он подошел к Кейну вплотную и дотронулся до его лица, его озарила улыбка.

— Август!

Мужчины крепко обнялись и, не стесняясь нас, разрыдались. Мы все опустили глаза, не желая вмешиваться в столь интимный момент, несмотря на вопросы, разрывающие мозг жгучими искрами. Им двоим определённо было важнее сейчас осознать близость друг друга, по которой они скучали много лет. Никто из нас не решился их прервать.

— Может вы уже объясните, что это за гомосятина?

Кроме Фунчозы.

— Август, как же так?

— У меня к тебе тот же вопрос!

Мужчины держались друг за друга, не желая расцепляться, как близнецы в утробе, и не переставали улыбаться.

Но дальше драма стала еще жестче. Похлеще Хатико. Хотя вряд ли. Ничто не может быть хлеще Хатико.

На лестнице появилась женщина со светлыми кудрявыми волосами, обрамленными ободком, в таком же костюме, как и странный Генри.

— Август! — воскликнула она.

И уже бежала по лестнице, сломя голову, я уж было думала сейчас от счастья спотыкнется дура и переломает себе голову. Но нет. Добежала в целости и сохранности, а потом вдруг замерла всего в метре от Августа.

У Кейна совсем дар речи пропал, а на лице замерла жизнь. Он не моргал, не хмурился, не дышал, и сердце наверняка перестало биться. Он не мог поверить, что перед ним стоит она. Призрак из прошлого? Галлюцинация?

А потом женщина наконец-то прыгнула на Кейна и заключила того в объятия еще крепче объятий странного Генри.

Снова послышались рыдания.

— Если кто-нибудь не объяснит мне, что за хрень тут происходит с этим тройничком, я начну пытать людей! — возмущался Фунчоза.

Радостные объятия и рыдания постепенно заглушались смехом и возгласами облегчения, словно эти трое с плеч целую скалу сбросили.

— Ребята, это мой друг и коллега Генри. Мы вместе работали над вакциной во время Вспышки, — объяснял Кейн. — А это…

Кейн сглотнул, до сих с трудом веря в то, что обрел в этом заснеженном аду.

— Это моя жена Кристина.

Мы все молчали, с трудом переваривая услышанное. Было сложно поверить в то, что люди вернулись из прошлого. Наверное именно в эту секунду мы наконец поняли, что имели в виду эти чудики-мутанты, говоря о том, что их всех можно вернуть. Вот же они тут прямо перед нами стоят — те, кто считался мертвым. Это возможно? Я не сплю? В голове вдруг взорвался фонтан мыслей о чем-то глобальном и неизведанном, как смерть или время, до этой секунды считавшееся неконтролируемым. В лицах моих собратьев я заметила следы аналогичных мыслей. Все они тоже погрузились в мысли о чем-то великом.

Кроме Фунчозы, который ткнул Тессу в ребра и сказал:

— Ха! Перебьешься теперь!


18 февраля 2071 года 16:00

Ноа

В сумраке огромной лаборатории на втором этаже жизнь теплилась лишь в уголке, где Кристина и Генри создали для себя уют. Когда-то давно в этой лаборатории работали три сотни ученых одновременно, сейчас же столы пусты, просторный холл мертв. Лаборатория сильно походила на высокотехнологичный заброшенный замок, спрятанный в высоких сугробах.

Мы сидели вокруг, слушая рассказ доисторических людей. Они ведь жили задолго до моей истории. До истории Желявы и Падальщиков.

— Нам пришлось прятаться почти год. Переходили с места на место за зараженными. Они опустошали один город за другим, и тогда в него входили мы. Звучит ужасно, но благодаря им мы выжили. В пустых городах оставалась еда, одежда, — рассказывал Генри.

— Мы едва не погибли пару раз, когда попытались присоединиться к эвакуационным колоннам. Вирус в нашей крови выдавал нас перед сканерами, а люди все меньше контролировали свой страх. В какой-то момент зараженных людей убивали задолго до того, как они теряли рассудок. А потом и вовсе перестали использовать сканеры и убивали уже по любой причине, — добавляла Кристина.

Генри и Кристина с трудом возвращались в тот ад в воспоминаниях.

— Почти год мы скитались по городам, пытаясь понять, что происходит с нами, почему мы не превращались. А потом набрели на лабораторию под Гамбургом, там же и продолжили исследования. Очень быстро мы поняли, что помогло нам мутировать.

Кейн тут же встрепенулся.

— Вы нашли источник мутации?

— Он всегда разный. Но в нашем случае это серповидноклеточная анемия. Помнишь, мы проходили исследовательскую практику по устойчивости к штаммам малярийного плазмодия в Нигерии? — спросил Генри.

— Да. Мы прошли полное медицинское обследование, и оказалось, что оба имеем эту патологию, — кивнул Кейн.

— Что это за анемия? — спросил Антенна.

— Это наследственная гемоглобинопатия из-за мутации гена HBB, при котором синтезируется аномальный гемоглобин S, из-за чего несущие его эритроциты имеют характерную форму серпа. Симптомы могут не проявляться, как у нас с Кейном. Мы узнали об этой мутации только из-за того, что анемию искали намеренно. Серповидноклеточная анемия распространена в эндемичных по малярии регионах, в основном это Африка.

— Ты, как и Генри, унаследовал серповидноклеточную анемию по аутосомно-рецессивному типу. Скорее всего, все те люди, которые имели эту мутацию, не превратились, и сейчас живут среди зараженных, как и мы с вами, — сказала Кристина.

— Ага. Если только их не сожрали вместе с пятками! — вставил Фунчоза.

— А есть статистика по носителям? — спросила Тесса.

— Последняя датируется 2022 годом. Тогда анемию обнаружили у порядка четырех миллионов людей, преимущественно проживавших к югу от Сахары в Африке, в племенных районах Индии и на Ближнем Востоке. В 20-х годах анемия стала быстро распространяться и по Европе, но там она смешивалась с вирусами, эндемичными для северных широт, и порождала осложнения в виде гемофилии, муковисцидоза, отчего возрастала смертность, — ответил Генри.

— То есть моя мутация может иметь иные корни? — спросил Зелибоба.

— Да, как я уже сказал, источников может быть больше.

— Каков тогда источник твоей мутации? — спросил Кейн у жены.

Она не была его родственником, а значит должна была иметь какое-то другое патологическое состояние, которое помогло вирусу в ее организме созреть в ином направлении.

Было видно, как Кристина побледнела еще больше, если это было возможным. Они редко выходили из своей мрачной обители, и больше остальных походили на вампиров. Но щеки еще могли вспыхивать красками, что отчетливо виднелось на лице Кристины.

— В момент укуса я была на шестой неделе беременности, — слова давались Кристине тяжело. — Ребенок унаследовал мутацию от тебя, Август.

— Ребенок? — выдохнул Кейн.

Мы тут же огляделись. Кроме этих двоих тут вроде никто не жил. А потом Кристина объяснила, почему.

— Эмбрион стал неким фильтратом зараженных клеток. Эмбриональные стволовые клетки плюрипотентны, они способны к дифференцировке во все 220 типов клеток организма. Они обладают неограниченным потенциалом самообновления. Каким-то образом, который я до сих пор не могу объяснить до конца, мой организм буквально впитал в себя эмбриональные стволовые клетки и регенерировал. Я в буквальном смысле впитала в себя все соки нашего ребенка, чтобы выжить, сама того не ведая.

Кристина отвернулась и уставилась в окно.

— Я еще три года носила его капсулированные остатки у себя под сердцем, пока мы не сделали УЗИ, думая, что у меня выросла опухоль. Мы вырезали этот мешок, а когда заглянули внутрь, увидели комок из зубов, маленьких сформировавшихся косточек, и даже волос.

Мы замерли.

— Мне кажется, я сейчас блевану, — даже Фунчоза не остался равнодушным к рассказу.

Но Кристина как будто не слышала и не видела никого вокруг.

— Моя плоть сожрала нашего с тобой ребенка, Кейн.

— Ну точно блевану.

— А потом мы узнали, что бесплодны.

В следующие десть минут никто не произнес ни слова, осознавая масштабы трагедии, через которую прошли люди, пережившие Вспышку. Они видели чудовищные события, еще более чудовищные, чем мы сегодня. Они видели потерю морали, нравственных ориентиров, видели как самый лучший человек превращался в убийцу, и сами становились пожирателями ради того, чтобы выжить. Никто не спрашивал их, нравится ли им это, как они относятся ко всему этому хаосу. Они вынуждены были выживать, не взирая ни на что.

— Есть идеи, что вызвало стерильность? — спросил Антенна, задумчиво потирая подбородок.

Первым кивнул Генри. За ним повторила Кристина.

— Наша бесплодность — плата за увеличенную продолжительность жизни.

С этими словами Генри запустил видеоролик на голографическом экране посреди лаборатории. Красочные лучи тут же наполнили сумрак жизнью.

— Сначала мы предполагали, что увеличенная продолжительность жизни объясняется экономией стволовых клеток из-за прекращения выработки эритроцитов костным мозгом. Эта теория работает на зараженных, но не на нас. В наших телах выработка эритроцитов продолжается.

— Тогда мы стали копать глубже — ушли на уровень ДНК, — продолжила Кристина. — Мы нашли измененный вирусом ген, который отключает эритроцитарный росток[2]. Оказалось, что тот клеточный потенциал, что отдается эритроцитарному ростку, вирус отдал мегакариоцитарному ростку, который отвечает за выработку тромбоцитов[3]. На выработку тромбоцитов нужно меньше стволовых клеток, чем на эритроциты, потому что фактически их выработка зависит от возникновения травм и ранений. Но, изучая образцы тел зараженных, мы пришли к выводу, что в среднем их продолжительность жизни увеличилась в восемь-десять раз. То есть они свободно могут дожить до восьмисот лет. Это слишком большая разница, чтобы вписать сюда теорию об экономии стволовых клеток. Даже при щадящем режиме использования потенциала костного мозга на выработку тромбоцитов по нужде больше четырехсот лет компьютерная модель не дает.

— Тогда в чем секрет? — спросила Ляжка.

Стремление понять природу вируса постепенно стало захватывать всех Падальщиков. Мы больше не были лишь ружьями в руках человечества, мы пытались вырастить собственный мозг.

— В очередной загадке нашего организма, — Генри развел руками. — Никто не может объяснить, почему мы стареем. Есть разные теории, но в основном, они разделились на два лагеря: те, кто защищал эволюционные теории, и те, кто был сторонником теорий о постепенном повреждении клеток. Не могу сказать, что я решил эту загадку, но нашел кое-что интересное. Смотрите.

Мы собрались вокруг голограммы, изображающей цепочку ДНК.

— Это участки ДНК половых хромосом. И вот эти гены отключены, — Генри указал на серые участки спиралей.

— Что значит отключены? Гены же не электронный девайс, чтобы отключиться, — возразил Вольт.

— Как раз наоборот. Это — машина воспроизводства популяции. Гены, отвечающие за размножение, могут деактивироваться.

— Это можно исправить? — спросил Кейн, уже строя гипотезы в мозгу.

— Я пытался снова их активировать. Бесполезно. Вирус немедленно реагирует на нарушение собственного гомеостаза и возвращает все в ту модель, которую спрограммировал. Мы не сможем решить эту задачу до тех пор, пока не введем в формулу зараженного с функционирующей репродуктивной системой. Мы просто не знаем, как это должно выглядеть. Потрясающе не правда ли?

— Мне сложно разделить твой энтузиазм по поводу нашей стерильности, — поспорил Кейн.

— Это восхищение тем, как много необъяснимых явлений существует вокруг нас. Мы очень мало знаем об окружающем мире. Только подумай, насколько детально продуманный механизм для уничтожения вида создала природа.

— Но как потеря фертильности объясняет увеличенную продолжительность жизни? — не понимали мы.

— Теорией одноразовой сомы[4].

Видно было, как Падальщики уже с трудом воспринимали огромное количество новой информации. Мы глубоко вдохнули, обогащая мозги кислородом для подъема на новую информационную гору. А Генри с Кристиной словно испытывали нас на прочность, и каждый раз смотрели на нас оценивающим взглядом, мол «Сколько еще выдержите?».

— Смысл этой теории в том, что организм должен находить компромисс в использовании своих внутренних ресурсов из-за их ограниченности, организм должен делать выбор в сторону лучшего способа их использования, — объясняла Кристина. — Примером служит наблюдение за двумя разными популяциями опоссумов в 90-х годах прошлого года. Одна популяция жила на материковой части и постоянно подвергалась атакам хищников, другая же процветала на острове, где на них никто не охотился. Так вот островные опоссумы рожали меньше детенышей и ровно в половину увеличивали максимальную продолжительность жизни. В то время как континентальная популяция из-за угрозы хищников размножалась быстрее, репродуктивная функция созревала раньше, отчего рождалось большее количество потомства, и в то же время сокращалась продолжительность их жизни.

— Другой пример — кастрация, — подхватил Генри. — В двадцатом веке в штате Канзас в США одной из постоянных практик лечения психических больных, была кастрация. Оказалось, что кастраты, в среднем, жили на четырнадцать лет дольше. Таким образом, размножение вида, действительно, имеет негативный эффект на его долголетие.

— То есть вирус лишил нас этого компромисса, полностью деактивировав способность к репродукции. Фактически он сделал выбор за нас, — вставил Кейн.

— И добавил недостающие года для нашей компьютерной модели, — сказала Кристина.

Она переключила изображения, и теперь мы смотрели на длинную математическую формулу, которая заканчивалась трехзначной цифрой со знаком «примерно».

— Учитывая, что вирус не просто сократил нашу способность к размножению, а вообще отключил ее, мы изрядно экономим отпущенные нам ресурсы. Весь потенциал репродуктивной системы теперь направлен на обновление клеток организма, то есть на отсрочивание старости.

— То есть если эта формула верна, мы можем жить до…

Тесса замялась.

— В среднем около восьмисот лет.

В лаборатории воцарилось гнетущее молчание. Мы пытались представить, каково это — жить почти тысячелетие. Ты можешь родиться в период изобретения колеса, а под конец твоей жизни люди начнут межзвездные путешествия на потомке колеса. Все это казалось немыслимым, нереальным, не в этой жизни и не в этой вселенной.

— Очуметь! Я тут двадцать три года прожил, и меня уже все достало! А что будет через восемьсот лет?! — воскликнул Фунчоза.

— Восемьсот лет… это ж целая вечность, — печально произнес Томас.

— Ну а что? Неплохо. Можно в ипотеку взять целый остров…

— Или трешку в Москве…

— Слушайте, давайте не будем нагнетать. У нас сейчас проблема понасущнее, — сказала Перчинка.

— В самом деле, мы паримся о том, чего еще нет. Нам надо сосредоточиться на производстве сыворотки, — подхватил Муха.

— Мы смогли просчитать лишь компьютерную модель. Неужели вы хотите сказать, что создали ее в реальности? — удивился Генри.

— Сомневаешься? Я всегда был смышленее тебя, — грустно ухмыльнулся Кейн.

— А еще у тебя прирожденный дар пыль в глаза пускать. Не поверю, пока не докажешь, — улыбался Генри.

Тесса вышла вперед.

— Я его доказательство.

Генри с Кристиной тут же вскочили с мест и подпрыгнули к Тесс.

— Не может быть!

Генри покрутил голову Тесс, послушал пульс, посветил фонариком в глаза, и даже засунул ей пальцы в рот, чтобы осмотреть зубы и слизистые.

— Ты так похожа на нас! — наконец вынес вердикт Генри.

— Ага, подожди пока ее жажда охватит. Она похуже бабы в ПМС станет, — оскалился Зелибоба, вспоминая погоню за Геркулесом. — Хотя вряд ли. Она дралась с чудовищем как раз так, как бы дралась баба в ПМС.

— Фу, как грубо, — бросила Ляжка.

— И на сколько хватает действия сыворотки? — спросила Кристина.

— Зависит от количества мутационных генов. Для Тесс это примерно две недели, — ответил Кейн.

Не знаю как, но во взгляде Кристины читалось понимание того, что отношения Кейн и Тесс гораздо глубже обычной дружбы или приятельства. Глубже до самой матки, я бы сказал.

— Как это происходит? — спросила она, все же оставаясь в первую очередь ученым, а не чьей-то женой.

— Что именно? — нахмурилась Тесс.

— Когда ты потеряла сознание. Когда вирус сместил тебя. Ты помнишь, что ты делала, пока он руководил твоим телом?

— Я не теряла сознание. Просто была близка к этому.

— То есть твое превращение не завершено?

— Я бы предпочла его не завершать.

— Оно верно. Никогда не знаешь, что встретишь на самом дне.

— Что это значит?

— В тебе всего восемьдесят четыре процента мутировавших зараженных генов. Если ты пройдешь полный цикл превращения, то их может стать еще меньше, — пояснил Кейн.

— Если вам нужен человек, который вернулся в свое тело после полного цикла, то это Лилит, — сказала Тесса.

Генри сощурил глаза в недоверчивости.

— Вы пообщаетесь с ней, когда мы настроим связь между Аахеном и Бадгастайном, — добавил Антенна.

— А что насчет тех зданий? Что там? — спросила Жижа, глядя в окно.

Мы все подошли к широким окнам,

— В каждом из тех зданий находятся цепные конвейеры для производства таблетированных и инъекционных препаратов. Ими так и не успели воспользоваться, — ответила Кристина.

Мы оглядели заснеженные поля, посреди которых из глубоких сугробов выныривали здания, не желающие быть забытыми и заброшенными. Они знали, что значимы для нас, и если бы они были живыми, то размахивали бы сейчас красными флагами, яростно заявляя, что готовы выполнить свое предназначение.

— Здесь мы и начнем массовое производство.

— У нас теперь есть люди, которых можно поставить за станки.

— Ну а мы — Падальщики — как всегда, ограбим погибший мир и доставим сырье.

— Мне не терпится разбудить маму, и вернуть все на круги своя! Поесть ее стряпни и оставить немытую посуду, поспорить с ней до усрачки насчет пирсинга на яйцах «я так самовыражаюсь!», обвинить ее во всех моих проблемах, как все нормальные взрослые мужики!

Мы все улыбнулись, глядя на воодушевление Фунчозы. Ему единственному из нас судьба сделала бесценный подарок — вернула его мать. И мы были чертовски рады за него, потому что готовы были убить ради возможности вновь оказаться под родительским крылом. Радость Фунчозы пробуждала в нас уже начавшую гаснуть надежду, которая вновь взялась за старое — дразнить нас шансом на счастливую жизнь.


18 февраля 2071 года 20:00

Тесса

Я нашла Кейна в одном из заброшенных кабинетов, где когда-то восседал такой же исследователь, как и он. Металлическая мебель, обшитые сталью стены, и пронизывающий холод. Я чувствовала себя как в холодильнике Свена, но от этого воспоминания странным образом стало тепло. Не терпелось вернуться в Бадгастайн, хотя мы тут пробыли всего несколько часов. Там тепло и сытно, Бадгастайн постепенно становился моим домом, который ждал моего возвращения где-то там за холмами, я слышала его зов, а еще внимала внутреннему Я, которое все чаще говорило о необходимости защищать свой новый дом.

Кейн сидел на железном табурете, уперев локти в колени, и смотрел в окно. От этого вида у меня рефлекторно сжались бедра, словно это я усадила их на глыбу льда, а не Кейн. Снегопад снаружи продолжался, за белоснежной стеной едва виднелись ворота, через которые мы въехали в военно-исследовательский городок.

— Ты как? — спросила я.

Кейн тяжело вздохнул, нахмурился. Хотя может и не нахмурился, я не знаю точно, потому что пялилась на его затылок и пыталась угадать выражение его лица по движениям ушей. Но я была далека от профессионала в этом деле, а потому, проанализировав его уши, моя логика вынесла вердикт: скорее всего, он пытается достать кончиком языка до подбородка.

«Это как бы не совсем уместно сейчас, и вообще вряд ли он когда-нибудь занимался подобной фигней!» — тут же поспорила я с Тессой-Обмани-Меня[5].

— Ты последний человек, которого я хотел бы видеть сейчас.

Оу. Прямо кинжалом в сердце! — хотелось бы мне сказать, чтобы продемонстрировать свой дар драматизма, если бы реплика Кейна действительно задела меня. На деле же его депрессию я даже нашла забавной. Вечно сдержанный хладнокровный ученый был всего в наномиллиметре от истерики.

Я прошла к нему, присела на край ледяного железного стола, отчего моя девочка тут же запищала, и ответила:

— Представь, что мы не спим вместе, и я все та же злоебучка Тесс с узким мозгом, но широким членом.

Кейн посмотрел на меня раздраженным взглядом.

— Ну хорошо, с широкой вагиной.

Его бровь совсем улетела к линии роста волос.

— Да, глупо прозвучало. Хорошо, с тяжелыми яичниками!

Кейн устало закатил глаза.

— Да не знаю я! Чего ты хочешь от меня? Не уйду я никуда, пока ты не выскажешь все, что накопилось.

— Ты не поймешь, Тесс, — снова тяжело выдохнул Кейн.

— Ты ее ненавидишь?

— Что? Нет!

— Значит, любишь.

— Нет! То есть да… не знаю… Черт! Она убийца нашего ребенка!

— Ты же понимаешь, что в том нет ее вины.

— Понимаю. Но убедить в этом свое подсознание не могу! Потому что перед глазами все время стоит то, что осталось от моего сына: комок зубов и костей! Добавь к этому нашу бесплодность, обвинять меня в эгоизме станет сложнее. Мы стерильны, Тесс! Моего единственного сына убили!

— С чего ты взял, что это был пацан?

— Что?! Это все, что ты услышала?

— А вообще это мог быть гермафродит. Или еврей. Или даже республиканец.

— Ох, Тесс! Не до шуток сейчас!

Кейн нервно встал и зашагал по комнате. Наверняка яйца заиндевели, а он просто слишком горд, чтобы признать, что идея посидеть на стальной табуретке в холодном кабинете — глупая.

— В том-то и суть, это не шутки, Кейн. Ты паришься из-за того, чего не было. Ты понятия не имеешь, что могло случиться с тобой, с Кристиной и с вашим чудо-дитяткой, не будь Вспышки. Мы постоянно жалеем о каких-то несбывшихся событиях в прошлом, но ведь это бессмысленно! Они не произошли! И ты не можешь со стопроцентной уверенностью сказать, что если бы они произошли, то обязательно произошли бы по лучшему сценарию.

Кейн молчал, сверля меня пытливым взглядом, который требовал еще аргументов, чтобы успокоить взбунтовавшееся подсознание. И я была готова дать ему целую гору этих аргументов.

— Спроси меня три месяца назад, жалею ли я о том, что не продолжила научную подготовку, вместо этой байды с автоматами, и я незамедлительно бы ответила, что да, жалею. Но где бы я оказалась, если бы не ушла в Падальщики?

Я указала рукой в окно.

— На Желяве. В той горе трупов, что смердит сейчас и кормит живность.

На самом деле я понятия не имела, где находится Желява, вроде бы она где-то в стороне двери, то есть в противоположном направлении от моего указующего перста. Но мне необходимо было добавить драматизма, а потому я продолжала тыкать пальцем в окно, молясь лишь бы Кейн не сообразил, что Желява вообще не там.

— Все, что произошло, это и есть наилучший сценарий твоей жизни. Все, что происходит с тобой, происходит не просто так. Тебя к чему-то готовят. Готовят к тому, чтобы ты стал лучше.

Кейн смотрел в пол, я понимала, что достучалась до него.

— Существует миллион возможностей того, что могло произойти с твоим ребенком, со Вспышкой, с Желявой. Но этот миллион возможностей мог быть еще хуже, чем сейчас. Зачем же причинять самому себе боль, думая лишь о том, что все могло быть лучше? Этого все равно нет! Но есть реальные обстоятельства, и для меня они самые лучшие из всех, что могли произойти. Фунчоза обрел мать, ты нашел жену, Горе-Федор — двенадцать холодильников, забитых крупами и мукой.

Я подошла к Кейну, положила руку ему на плечо и заставила посмотреть мне в глаза:

— То, что ты имеешь — чудо! Борись за него и защищай! Иначе судьба подумает, что тебе это не нужно, и отберет. Ты же знаешь, какая она стерва.

Спустя минуту размышлений Кейн слегка улыбнулся и кивнул. Мы продолжили смотреть на снегопад за окном, войдя в новую жизнь с новыми обстоятельствами, которые как резали грудь ножом, так и затягивали другие раны.

— И вообще-то Желява не там. Она на севере, а север сзади нас, — произнес Кейн.

Да чтоб тебя.


18 февраля 2071 года 21:00

Вьетнам

— Твой отец — гений! Я еще никогда не видел такой скорости работы! Он как будто знает системы Аахена, как системы Желявы, — произнес Антенна, сидя в позе лотоса с ноутбуком на коленях.

Генри помог мне устроить папу в одну из спальных комнат, но папа наотрез отказался отдыхать после утомительного дня, и вот уже сидел рядом с Арси, Антенной и его двумя сержантами-сексуальными ботанами посреди серверной, пытаясь оживить оптоволоконный мир, который раньше называли интернетом. Мы пользуемся радиорелейной связью, говорим на радиоволнах, мы к этому привыкли, потому что на Желяве это был единственный метод соединить отправителя и реципиента. Теперь же мы блуждаем на поверхности и длины радиоволн не хватает, к тому же многие антенны повреждены временем, осадками, просто взорваны еще во времена Вспышки. К счастью, оптоволоконные магистрали в основном проложены под землей, так что, если нам повезет, то уже сегодня сможем встретиться с Бадгастайном лицом к лицу через монитор.

— Звезда… хм… нет звезды, — пробубнил папа.

Я тут же среагировала:

— Он говорит, что есть проблема.

Я служила переводчиком папиной ереси. Он не говорит ничего кроме звезды и пришельцев, но умеет строить фразы с разной интонацией, переставляет слова, делает паузы: я научилась читать его язык.

Антенна тут же подсел к Лину и уставился в его компьютер.

— Звезда, нам нужна звезда! Пришельцы злые… не хотят… пришельцы злые вот здесь! — сказал папа.

— Чего-то он там нашел, что создает проблемы, — машинально ответила я, крутя в руках балисонг.

Я осматривала мертвые сервера. Они стояли длинными рядами, как книжные шкафы в библиотеке, все до одного мертвые, погруженные в черноту времен. А ведь когда-то давно в серверной было жарко от работающих мощностей, и не нужны были даже лампы освещения — серверы истыканы световыми индикаторами так, что сами служили огромными лампами.

— Лин прав. Есть перебой в оптоволокне где-то на магистрали Н-2450. Арси, проверь ее маршрут, — командовал Антенна.

Арси уже была тут как тут.

— Отсюда оптоволокно идет вдоль шоссе А10, потом по пересеченной местности на северо-восток. Вот эта точка, — она развернула ноутбук и указала на карту, — здесь теряется сигнал.

— Скорее всего, повреждена распределительная станция. Придется паять вручную. Вьетнам, сообщи ребятам, что завтра придется сделать остановку.

Я посмотрела на Антенну, потом на папу, потом снова на Антенну.

— Я справлюсь, — ответил он, закатив глаза.

— Звезда! Тебе нужна звезда! Вам всем нужна звезда! Пришельцы бегут, плохие пришельцы! Они ели пальцы! Они давалимне пальцы! Не хочу есть пальцы! Звезда! — папа говорил так быстро, что аж слюной подавился.

Антенна посмотрел на меня виновато. Я лишь пожала плечами и ответила:

— Извини, эту ересь даже я понять не в силах. Удачи.

Я покинула серверную и направилась к единственной лаборатории во всем этом безграничном комплексе, где теплилась жизнь, просто потому что уже устала от папиного лепета и мрачного подвала.

В коридоре сидел одинокий Буддист и играл со своей крысой. Пушистый зверек юрко перебегал с руки на руку, атаковал пальцы, подставлял пузо для почесушек. В общем, страшное зрелище.

Я села возле Буддиста на корточки. В последнее время он сам не свой. Он всегда был ближе к потустороннему миру со всякой кармой и переселением душ, нежели к реальному. Но с прорыва Желявы частота его визитов в мир богов увеличилась, и мне это не нравилось.

Буддист был болен. Не какой-то физической болезнью, а духовной. Самой опасной из существующих болезней.

— У меня есть просьба к тебе, — вдруг произнес он.

И это еще один симптом, потому что Буддист крайне редко начинает беседы сам.

— Ратнабхадра. О ней нужно позаботиться, когда меня не станет.

Крыса резко остановилась и уставилась на меня. Мазафака, она реально выучила свое имя. Неужели она настолько умная? И словно в подтверждение моих мыслей, крыса стала двигать усами в мою сторону, ощупывая меня сопротивлением воздуха, изучая меня вибрациями. Крыса знакомилась со мной, потому что ее большой друг только что завещал ее мне.

Черт.

— Как же ты задрал своими попытками подохнуть.

— Это не попытки. Это судьба.

— Ага. Она у нас у всех примерно одинаковая.

Потому что шансы помереть там снаружи не больше, не меньше ни у кого из людей. Все помрут. Всех либо съедят, либо застрелят.

Но Буддист протянул мне Ратнабхадру, и мне пришлось, скривив лицо, удочерить эту дрянь. Буддист для меня, как брат. Мы с ним дружим с раннего детства. А потому мне больно смотреть на его нынешнее состояние.

На удивление крыса чувствовала себя очень уверенно в моих руках. Обнюхала пальцы, складки, а потом села и стала вылизываться. Сама себе не веря, я улыбнулась малявке. Ее искреннее доверие стало комплиментом, ведь я была избрана живым существом, была принята в стаю, стала другом и даже родней.

Моя дочь — крыса. В безумном мире этот факт не казался идиотским.

— Они такие хрупкие, — произнес Буддист, глядя на засыпающую в моих руках Ратнабхадру.

А я сидела и думала, как бы так избавиться от мохнатой дочери, чтобы она не проснулась. Черт. Кажется, я застряла в этом положении.

— Наверное, также думает Тесс и ей подобные, когда смотрят на нас.

Мы переглянулись.

— Доверяй им. Они хотят вас защитить. Доверяй Тесс.

Через дремлющую крысу в моих ладонях Буддист доносил до меня истину: мы в ответственности за тех, кого приручили. Тесса несла ответственность за нас, как за более слабых существ. В нас она тоже видела кучу крыс, спящих в ее руках. Возможно, она испытывала схожее чувство умиления, которое я испытываю сейчас, глядя на Ратнабхадру. Сильные всегда должны защищать слабых. Таков моральный долг разумных существ.


18 февраля 2071 года 21:00

Генри

Кристина сидела за компьютером и усиленно делала вид, что работает, хотя последний час в ее голове был лишь ветер. Мы провели с ней в одиночестве долгие сорок лет, за которые я познал все ее стороны, так что скрыть от меня даже малейшую мысль ей не под силу.

Удивительный день.

Ни с того ни с сего мы перестали быть одинокими да еще как! К нам пришел наш старый друг, такой молодой и статный, как будто и не умирал вовсе много лет назад в той злополучной лаборатории, откуда вырвались инфицированные. Мне даже сложно представить, что он ощутил, когда понял, что город эвакуирован, а вокруг него блуждают неразумные кровопийцы. Он остался один и очень долго верил, что единственный в своем роде.

Но это было не так.

Повсюду посреди кровавого хаоса просыпались нормальные люди. Они были инфицированы, были носителями, но они были разумны и тем неопасны. Но разумеется их всех истребляли подчистую, потому что люди боялись их. Люди боялись того, чего не понимали. А сжигать в кострах и отрубать головы тому, что ты не понимаешь, легче всего, нежели постараться понять. История человечества много раз доказывала силу страха, порожденного незнанием. Мы с Кристиной затаились на долгие года, работали в лабораториях, накапливали исследовательский материал, стараясь не замечать вымирание цивилизации вокруг. Это было сложно.

Иной раз хотелось бросить все, надеть красный плащ и отправиться на спасение людей. Но что мы могли им предложить? Свои скудные мышцы? Сгорбленные спины? Наша война велась в стенах лабораторий, в чашках Петри, тихонько сидя за компьютерами и сепараторами, слушая постепенно смолкающую музыку человечества.

Теперь же, смотря на Кристину, я вижу Кристину сорокалетней давности: она иногда застывала за работой, как сейчас, пытаясь упорядочить новые факты в мозгу так, чтобы они гармонично вливались в ее представление о вселенной. Не только общей вселенной, но и нашей маленькой вселенной Аахена. Потому что последние сорок лет мы с Кристиной были друг другу всем: друзьями, родней, любовниками. Как теперь в это все внести Кейна с его целым городом, что он восстановил в Альпах?

— Как-то мрачно у вас здесь.

Женский голос раздался у двери. Мы обернулись. Это была Тесса. Я еще не до конца понял их взаимоотношения, но она казалась их предводителем. А также главным экспериментом Кейна. А также его другом, родней и любовницей.

— Здесь всего одна солнечная панель работает, электричества хватает на пару лампочек, да плиту, — ответил я.

Аахен — мертвый город, он не предназначен для жизни целого отряда солдат. Они ворвались в наш мир так стремительно и нагло, что поначалу я напрягся, как зверь, защищающий свою территорию. Но потом понял, что я просто привык к размеренной жизни вдвоем в целом замке, а приход сюда новых людей отныне неизбежен, ведь Аахен прячет в себе станки для производства лекарств. Радость оттого, что сыворотка наконец готова, перебивала недовольство. Может чуть-чуть оставалось зависти, что Кейну удалось завершить ее первым. Но у него всегда кишка была шире моей. Я бы никогда не смог гоняться за инфицированными по лесу и уж тем более бы не смог словить их в сачок и запереть в боксе. Кейн всегда был амбициозным, а с течением времени эта амбициозность превратилась в сумасшествие, а с появлением солдат в его жизни, сумасшествие обратилось в неудержимость.

— Да, знаю. Ребята из Теслы уже ковыряются с панелями, — ответила Тесс.

Она пришла не про панели говорить. Она пришла к Кристине разбираться с их отношениями. Как никак мы тоже внесли смуту в ее вселенную. И если Кристина предпочитала решать задачу сама, то Тесса хочет решить ее диалогом.

По крайней мере, именно это говорили ее глаза, вцепившиеся в меня требующим взглядом.

— Все нормально, Генри можно остаться. Мы с ним уже сорок лет вместе. Нет ничего такого, чего бы он обо мне не знал, — ответила Кристина.

И была права. Я не только знал о Кристине уже даже больше, чем Кейн, но даже понимал ее эмоции и чувства. Она стала для меня доказанной теоремой, разобранной на части.

Тесса зашуршала своей громоздкой экипировкой, прошла вглубь, села на стул рядом с рабочими столами. Я уже приготовился к ее атаке, даже аргументы подыскивал, а она вдруг замолчала. И надолго. Настолько долго, что стало неловко. Может, раздумывает пристрелить нас или нет. В мое время военные только так проблему решали. Но с ней не было винтовки. И тогда я подумал про нож в ее ботинке.

— А почему одиннадцать измерений сознания? — спросила она наконец.

Мы замерли.

— Что, прости? — переспросила Кристина.

— Ну теория Кейна о том, что у человека одиннадцать измерений сознания, которые скопировал вирус.

Кристина нахмурилась, но вступила в игру Тесс.

— Слышала о теории струн? — спросила она.

— Это что-то из физики?

— Да, это популярная теория пыталась объяснить строение Вселенной при помощи квантовых струн, создающих элементарные частицы, из которых состоит все вокруг. Теория струн единственная способна объединить четыре фундаментальных взаимодействия: гравитационное, электромагниное, радиактивное и ядерное. Согласно этой теории минимально возможные микрообъекты в нашей реальности это не частицы, а волны, или струны. Их колебания рождают частицы. Фактически, квантовые струны — это энергия, а не материя. Как огонь, например. Ты видишь его, потому что это тепловая энергия. Но ты не можешь ее потрогать, не можешь взять в руку. Только через струны руку не пропустишь, потому что колеблющаяся струна создает осязаемое состояние пространства.

— То есть можно сказать, что Вселенная это музыка, как из-под гитары?

Тесса быстро соображает. Кейн говорил, что она собиралась стать ученым, но ее путь пошел по иному направлению.

— Именно, — кивнула Кристина. — Мы с тобой — это пьесы. А Вселенная — это целый концерт.

— И как это связано с одиннадцатью измерениями сознания?

— Теория струн работает в одиннадцатимерном пространстве времени: десять пространственных и одно временное.

Тесса вскинула брови и расширила глаза от удивительного совпадения. Мы тоже проходили через этот шок. Снова и снова перепроверяли результаты анализа, но раз за разом математическая модель сознания инфицированного давала один и тот же вывод: одиннадцать.

— Но почему мы не видим, не ощущаем остальные измерения?

Кристина посмотрела на меня, я перехватил:

— Из-за локализации частиц нашего мира на четырехмерном листе многомерной вселенной. Мы состоим из обычных частиц, мы физически неспособны заглянуть дальше. Единственное, что помогает нам обнаружить дополнительные измерения — гравитация. Она не локализована на одном листе, а потому такие явления, как черные дыры, могут выходить наружу. В нашем наблюдаемом мире мы бы увидели этот процесс, как внезапное исчезновение энергии, которая уносится черной дырой.

— Теорию струн называли «Теорией всего». Она обладает огромным потенциалом. Жаль, что сегодня некому ее развивать.

— Если в нашем мозгу существуют структуры одиннадцати измерений, значит ли это, что когда-нибудь мы сможем существовать во всех одиннадцати измерениях? — спросила она.

— Именно так. Эволюция — процесс безостановочный. Так что, возможно, через много сотен тысяч лет мы сможем увидеть невидимое, — ответил я.

— Но мы уже наблюдаем невидимое.

Мы взглянули на нее, нахмурившись, не понимая, к чему она клонит.

— Зараженные общаются мыслями, — пояснила она. — Что если это и есть тот малый переход в измерение, где возможно посылать невидимые сигналы через огромные пространства?

Мы с Кристиной переглянулись и улыбнулись. А девчонка-то соображает. Мы даже не рассматривали эту часть теории. Наверное потому что из всех нас именно Тесса чувствовала инфицированных на расстоянии, судя по рассказам Кейна.

— Ты слышишь их мысли? — спросила Кристина.

— Нет, но они определенно слышат мои. Они говорят, что я свечусь.

— Светишься?

— Ага. Они видят меня как свет маяка.

— Кейн ничего не говорил про это.

Тесса вздохнула, а потом ответила:

— Наверное приберег это для своих будущих открытий, а я его только что сдала. Так себе подружка из меня.

Мы хмыкнули. Тесса смотрела то на меня, то на Кристину, и тогда я понял, что весь этот диалог скрывал в себе ее намерения: она, как истинный солдат, производила разметку периметра, изучала его, анализировала нестыковки. Тесса изучала нас и наши отношения.

— Ты пришла для этого? Поговорить о вирусе? — спросила Кристина осторожно.

Тесса пристально взглянула на нее. Потом также посмотрела на меня и покачала головой. Мы внутренне приготовились к разговору о дележе территории с названием Кейн.

— Но я услышала все, что мне нужно, — ответила она.

И вдруг встала со стула.

— Что это значит? — спросила Кристина.

— Ой да брось. Вы ж как три клона. Ваши мысли, теории, вы даже предложения строите одинаково. Взять хотя бы ваше вездесущее «именно», — ответила Тесс.

Я улыбнулся. Кристина все так же сидела, пытаясь понять смысл слов Тесс. Он был прост: Тесса отступала.

— Завтра мы возвращаемся в Бадгастайн, Кейн остается здесь. Предстоит много работы, прежде чем мы сможем привезти сюда людей. Кейн подходит для дистанционной координации лучше всех.

Тесса уже направилась к двери, как вдруг Кристина вскочила и произнесла:

— Погоди! Так ты его лю…

Она проглотила слово наполовину, то ли боясь услышать ответ, то ли боясь самой произнести его.

Тесса медленно развернулась, и в следующую минуту я стал боготворить эту женщину за искренность.

— Кейн… со всей его депрессией и хмуростью… классный парень. Мне будет его не хватать, — сказала она. — Но недавно мне открыли глаза на то, что он слишком стар для меня.

Она подмигнула Кристине и ушла также внезапно, как и появилась в наших жизнях.


19 февраля 2071 года. 09:00

Тесса

— Возьмем курс по шоссе А10 и А8, под Розенхаймом будем в полдень. Там найдем распределительный центр, осмотрим повреждения и я смогу сказать точнее, за сколько управимся, — Антенна показывал маршрут на планшете.

— Закончить нужно до глубоких сумерек, — говорю я, глядя на карту, что Антенна демонстрировал на своем планшете.

— Постараемся как можно быстрее добраться до дома.

Я посмотрела на Антенну и невольно улыбнулась. Он понял, что моя улыбка — реакция на его слова о доме. Он пожал плечами и прошагал к Аяксу Теслы.

Дом.

Ляжка всегда повторяет, что дом там, где сердце. Умирает ли часть сердца, когда твой дом уничтожают? Я думаю, да. Потеря Желявы никого не оставила прежним. Ее смерть полоснула по сердцу мечом, и мы прикладываем все возможные силы, чтобы эта рана не загноилась: находим себе цель, продолжаем искать смысл и мотивируем собственное Я продолжать идти вперед.

Я вошла в Аякс Маяка, Кэмэл привычно занимал место водителя и проверял работу систем. Я оглядела внутренность нашего грозного бронированного зверя. Я уже давно в нем не езжу, предпочитая оставить место для пахнущих друзей. К Киске я привыкла, но в Аяксе я тоже оставила частицу сердца, а потому навещаю его перед тем, как отправиться в миссию.

— Эй, места только для людей, — раздался голос Калеба сзади.

Я обернулась, он взглядом указывал на изображение над главным люком. Перечеркнутый жирной красной линией кровосос, нарисованный детской рукой.

— Как это здесь появилось? — удивилась я.

— Фунчоза все Аяксы так раскрасил.

— А смыть не пробовали?

— Он краску на грунт положил, даже растворитель не берет.

Калеб встал рядом со мной, и мы вместе смотрели на художества Фунчозы.

— Говорит, в перспективе разделить туалеты: для цветных и для белых.

— И кто из нас кто? — нахмурилась я.

— Ну вы бледнее, поэтому я — цветное меньшинство.

Калеб ухмыльнулся, я тоже.

С расовых распрей сто лет прошло, а мы до сих пор делимся на цветных и белых. Разница между конфликтами прошлого и нынешним в том, что наш союз с людьми опасен для них из-за риска заражения. Мысли сами потянулись дальше.

— Думаешь, это возможно? Сосуществование между нами? — спросила я.

Калеб чуял мою грусть на уровне невидимых эфирных волн. В такие моменты он легонько касался меня плечом к плечу, такая же невидимая поддержка как и понимание.

— Я думаю, мы уже демонстрируем неплохой потенциал этой идеи, — ответил он.

Он был прав. Уже третью неделю Бадгастайн является космополитичным центром сосуществования между разными существами.

— И все же я никогда не смогу дотронуться до таких, как ты. Отныне я боюсь навредить вам. Вы кажетесь такими хрупкими.

— Смотри, не переоцени свою крутость,

Калеб подмигнул мне и галантным жестом указал на люк.

— А теперь попрошу вас покинуть машину для цветных.

Уже на улице он спросил:

— Поговорила с вампирами в замке?

Да, ровно так они называли Кристину и Генри между собой. Я кивнула. Почему-то показалось, что Калебу стало легче от того, что я вновь осталась одна. Эгоист чертов. Сам-то кувыркается с подружкой.

— А с Кейном?

— Думаю, он и так все понял, — сказала я.

— Любопытно, как они из всего этого выберутся.

— Как-как, шведской семьей. Любовь втроем. На Желяве у нас и не такое было.

— Да. Особенно в дни попойки. Я все думаю, откуда я мог подхватить герпес. У Бридж его не было. Может Ляха.

— Вообще-то Легавый.

— Что?!

— Антенна перепихнулся с девахой из инженерного блока и занес к нам в казармы эту хрень. Потом герпес с его губы переполз на губу Лосяша, оттуда к Фунчозе, оттуда к Электролюксу, оттуда к Легавому, а потом к тебе. А уже потом от тебя к Бридж, а от нее к Вьетнаму.

— Откуда ты вообще все это знаешь?

— Я краду дневник Фунчозы у него из-под подушки по ночам, читаю свежие сплетни.

Розовый дневник с единорогом на обложке последние три года был моим поставщиком новостей за моей спиной.

— Стой, погоди, а где ты в этой цепочке?

— Что?

— Не вертись! Я помню твоего вечного гитлера под носом!

Черт! Надеялась не спросит. Этот гребанный герпес всегда вылезал в период жесткого авитаминоза и расползался по всей носогубной складке огромной шершавой кровоточащей бляхой.

— Хумус…

— Говори громче.

— Хумус, чтоб тебя!

Калеб залился смехом.

— Вьетнам передала Хумусу, а оттуда эта зараза пришла ко мне, ясно?

Калеб хохотал, я тоже не удержалась. Попойка в казарме тогда была что надо, я еще рядовой была. Не помню ничего, надеюсь, Хумус — тоже.

А потом нас было уже не остановить: вспоминали все самые нелепые истории, которые происходили на Желяве в дни нашей далекой юности. Тогда мир казался не таким огромным, всего-то и был размером с Желяву. А все проблемы решались Протоколом и Триггером. Хотелось вернуться в те дни, когда все было определено и ясно. Сегодня же мы жили в дни неопределенности. Иногда становилось очень страшно. Но потом я начинала думать о брате, которого обрела в Бадгастайне, о Роуз-Лилит, о матери Фунчозы и понимала, что несмотря на то, сколько у меня отняли, дали мне немало.

Ребята постепенно загружались в БМП, Бесы уже первыми стартовали двигатель, за ними не отставали Бодхи. На лестнице стояли Кристина с Генри, наблюдая за нами с осторожностью. Мы были для них чужаками, они все эти сорок лет понятия не имели, что происходило за стенами их обители. Наши рассказы про создание подземных баз стало для них откровением сродни евангелию. За время их маринования в лаборатории Сандоз мы не только успели выстроить Желяву, но и дважды потерять ее. Жизнь вообще нас приключениями не обделяла, а потому мы казались им пришельцами из другого мира.

А мы и были из другого мира. В нашем выживание имеет не абстрактное значение, а вполне конкретную и даже осязаемую форму. Она пропитала наши костюмы, наши мускулы, наши волевые манеры, которые и казались дикими этим двум полудохликам. За стеной наигранного равнодушия я читала в их глазах восхищение. Боевые машины пехоты, модифицированные винтовки FAMAS, осознание хождения по лезвию ножа и борзый смех ребят, несмотря на свою участь — вот, что восхищает людей в солдатах. Мы не боимся боли, не боимся смерти, по крайней мере мы готовы к ним, мы знаем, на что идем, и эта отвага всегда будет преимуществом перед учеными в лабораториях.

Это мое преимущество перед Кристиной.

Однако я прекрасно понимала, что мне не потягаться с ней за душу Кейна, она всецело принадлежит его жене, которую он потерял на сорок лет. Он похоронил ее, пережил утрату и нашел силы, чтобы продолжать двигаться дальше. Теперь же обретя вновь то, что считалось безвозвратно утерянным, он ни за что не повторит свою ошибку и будет держаться за жену, как за собственную жизнь. Может даже еще пуще.

А потому я тяжело вздохнула, отпуская его с огромной радостью за него и с легкой почти неосязаемой толикой печали.

Он подошел ко мне сам, видя, что я не желаю устраивать проводы и уже направилась к Киске.

— Удачи тебе, — сказал Кейн.

Я улыбнулась и легонько кивнула — наш отработанный метод едва заметной поддержки друг друга.

— Надеюсь, очень скоро увидеть тебя здесь на экране, — добавил он.

— Я там буду не такая выпуклая, как в жизни, — с этими словами я указала на свой зад, еще некогда казавшийся ему соблазнительным.

Он ухмыльнулся и опустил глаза. А потом посмотрел на меня таким взглядом, каким щенок выпрашивает вкусняшку, или каким крыса Буддиста выпрашивает у него почесушки-за-ушки. Я опередила его высокопарные речи, потому что просто не выдержу их.

— Все нормально, Кейн. Я рада за тебя. Даже не представляешь, как. Черт, да даже я сама еще не до конца понимаю, как счастлива за тебя. Также как и за Фунчозу. Судьба вам такой подарок сделала, что я даже немножко ненавижу ее за то, что она обделила меня. Спустя сорок лет ты нашел жену и своего лучшего друга, Фунчоза скоро обретет потерянную мать. Это удивительно! И ради этого я живу. Я хочу видеть побольше таких историй.

Я кивком указала на тех двоих, что вернулись из мертвых.

Кейн не ответил, а просто обнял меня. Крепко-крепко. Наверное хотел в последний раз запомнить все мои выпуклости.

— А я поверить не могу, что встретил тебя, — произнес он на ухо. — Без тебя все это было бы невозможным.

— Без нас, Кейн. Без всех нас, — ответила я.

И не удержалась и обняла его в ответ. Крепко-крепко.

Вдалеке Кристина легонько улыбнулась мне, понимая, что это наше искреннее прощание с Кейном, с нашей короткой историей в любовь.

«О господи! Я так горжусь, так горжусь тобой! Ты всегда жертвуешь эмоциями во имя высшей цели!» — вдруг заревел знакомый голос под боком.

Я медленно повернула голову в сторону: Робокоп. Он снова сидел в пластиковом стаканчике, в одной руке кисточка от красного лака для ногтей, а в другой — розовый носовой платок, в который он смачно сморкался.

— Ты в порядке? — Кейн проследил за моим обеспокоенным взглядом.

Я тяжело вдохнула и посмотрела на часы.

— Шестнадцать дней и двенадцать часов до появления галлюцинаций, — ответила я ему.

Теперь в его взгляде заблестели оттенки печали. Я по-прежнему имею таймер в своем теле, и он нещадно отстукивал секунду за секундой до ОВС, до моего превращения в монстра. Я вдруг осознала, что никогда не принадлежала миру Кейна с его Кристиной и Генри, которым не нужна сыворотка, чтобы оставаться человеком. Но в то же время я не была и человеком. Я заняла позицию ровно посередине двух миров, и также, как и Падальщики, пыталась помочь ему не распасться на куски, пыталась сохранить единство, потому что видела в нем единственный шанс для нас выжить.

Я выпрямила плечи, вскинула подбородок и привычным командирским тоном отдала приказ отныне просто ученому, а не любовнику, так что пусть снова привыкает к моей суровости:

— Наварганьте нам зелья, доктор. Да побольше.

А потом развернулась и прошагала к Киске.


[1] Отсылка к роману «Сияние» Стивена Кинга

[2] Эритроцитарный росток — один из пяти зрелых ростков в красном костном мозге, отвечает за выработку эритроцитов.

[3] Тромбоциты играют важнейшую роль в регенерации поврежденных тканей.

[4] Теория одноразовой сомы, иногда теория расходуемой сомы — эволюционно-физиологическая модель, которая пытается пояснить эволюционное происхождение процесса старения.

[5] Обмани меня — телесериал о докторе, помогающий в расследованиях, находя правду через интерпретацию мимики лица и языка тела.


Глава 4. Да протрубит Иерихон


19 февраля 2071 года. 09:00

Амир

Стандартный алгоритм выхода на поверхность. Нестандартная цель.

Я наблюдаю за тем, как Хек проводит проверку систем связи и отслеживания передвижения, заполняет карманы экипировки дополнительными обоймами по тридцать патронов для стандартного FN SCAR, по шесть ручных гранат с каждой стороны пояса, дополнительный Глок на шестнадцать патронов — затвор гулко щелкает в опытных руках Хека.

— Датчики костюмов отвечают, Харисы[1] в системе, мы готовы выдвигаться, — докладывает сержант Бердин.

Хек кивает, отчего на лоб падает прядь его золотистых волосы, такая же дерзкая и непослушная, как и ее обладатель. Он кричит солдатам:

— Загружаемся!

А потом смотрит на меня своими пронзительными ярко-голубыми глазами, которые смотрят в самую душу, и широко улыбается, заставляя меня присоединиться к его волне. Он всегда прекрасно умел считывать мое настроение, мои намерения и даже мысли. Я не знаю, существует ли телепатия, но мы с Хеком определенно общались мысленно. Слова передавали лишь двадцать процентов того, что мы говорили друг другу. Мы научились общаться через жесты, мимику, невидимые подмигивания и неуловимые тычки локтями.

Харис это не название подразделения, не звание, не должность. Харис — это символ. Узнаваемый, понятный, неизменный и практически бездушный. Генерал Аль-Махди превратил Харисов в легенду, а легенда всегда прячет в себе достоинство и честь, а значит Харисы не имеют право быть иными.

Отобранных в десять лет юнцов, выдающихся либо крепким телосложением, либо сноровкой и ловкостью, на всю жизнь поселяют в самом дальнем от жилых отсеков военном блоке и запирают в нем до конца службы. Служба Хариса заканчивается в день его смерти. Никто здесь не доживает до тридцати. Мы пропадаем в миссиях либо ломаемся от нагрузки. Сердце — довольно хрупкий орган, слабости которого ты не видишь, зачастую не чувствуешь, и в один момент едва успеваешь удивиться тому, что оно вдруг перестало биться, прежде чем упадешь замертво.

Харисам запрещен выход из военного блока, мы никогда не пересекаемся в жильцами Нойштадта, разве что видим их издалека на праздничных парадах. Они смотрят на нас с восхищением, благодарностью, некоторые — с вожделением, но никому из людей не суждено подойти к нам ближе, чем на десять метров. Мы неприкасаемые. Ведь мы легенда.

Аль-Махди верит в мощь суровой дисциплины как тела, так и духа, а потому мы воздерживаемся, постимся всю нашу жизнь. Пища наша безвкусна, желания плоски, и вся наша жизнь устремлена лишь в одну точку — защита. Мы последний оплот человечества в битве со смертоносным врагом, а потому и слабостей знать не имеем право. Лишь силу, бесстрашие и непоколебимость дозволено нам нести в груди. Для других чувств места нет. По крайней мере, не должно быть.

Но они есть.

Как есть и слабости.

Я беспрекословно подчинялся майорам и Генералу Аль-Махди, верил в правильность их строгих убеждений, считал их жестокие приказы безошибочными, а наказание — желанием сделать нас лучше.

Но потом мне исполнилось шестнадцать и я увидел Хека. Вернее, увидел настоящего Хека, ведь мы видели друг друга уже много лет, жили в одной казарме, тренировались плечом к плечу, вместе стояли перед лицом смерти. Пришел момент, который стал откровением для нас обоих. Я знаю, что его считают проказами шайтана, но я верю, что оно пришло от Аллаха. Потому что любовь всегда идет от Аллаха.

Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: «Если Аллах начинает испытывать любовь к кому-либо из Своих рабов, Он обращается к Джибрилу и говорит: «Поистине, Я люблю такого-то, полюби его и ты!», и Джибрил также начинает испытывать к нему любовь и возглашает среди обитателей небес: «Поистине, Аллах любит такого-то, полюбите же его и вы!», и обитатели небес также начинают любить его, а потом его начинают хорошо принимать на земле.


Я полюбил Хека. Хек полюбил меня.


В условиях круглосуточного наблюдения, проживания в общих казармах демонстрировать любовь телом очень сложно. Поэтому любовь наша невидима, спрятана глубоко в груди рядом с привычными силой, бесстрашием и непоколебимостью. Столь разные по спектру чувства все же смогли ужиться в нас, сделав нас сильнее, как того и хотел Генерал Аль-Махди. Поститься рядом с пиршеством сложно, воздерживаться рядом с возлюбленным нестерпимо. Мой дух тренируется ежедневным «Нет!», закаляется, становится скалой, прячущей маленький, но такой горячий огонек в пещере глубоко внутри.

— Миссия должна пройти гладко. Не рискуй больше обычного. Доедете до штаба, запускаете алгоритм и немедленно возвращаетесь обратно, — говорю я Хеку.

Мой приказ для окружающих — обычное распоряжение от майора командиру. Для Хека — акт заботы и признак тревоги за него.

Хек снова улыбается, а потом быстро окидывает взором территорию вокруг и быстро подмигивает.

— Есть, майор! — отвечает он.

Я едва заметно улыбнулся одним уголком рта.

В ангаре гулко загремел двигатель БМП, все пятеро бойцов основного отряда Харисов уже погрузились внутри и ожидали командира.

Мы с Хеком неспешно шли к машине. Ближе друг к другу, чем обычно. Наши плечи соприкасаются как бы ненароком. Прикрывшись свисающей с плеча винтовкой FN SCAR, Хек незаметно обхватывает мой мизинец своим. Огонек в пещере глубоко в груди разгорелся до пожара. Я хочу его, Хек это знает. Его мизинец обещание скорой встречи, скорых объятий, скорого поцелуя. Я мысленно принимаю это обещание. Мизинцы сжались крепче напоследок, а потом он взошел на борт машины, люк закрыл его от моего взора.

Я не вижу его внутри, но знаю, что он смотрит на меня через затемненные окна, также незаметно для всех, как и всегда.

С тех пор, как я стал майором, я реже выхожу в миссии на поверхность, Хек же занял мое место командира в первом отряде Харисов. Мы видимся гораздо реже, но тем ценнее стали наши тайные встречи.

Машина уезжает, ворота ангара смыкаются, составив меня один на один с моей тревогой. Я скормлю ей рутинные задачи, чтобы она немного отвлеклась от пожирания моей души.

— Харисы покинули Нойштадт, Генерал Аль-Махди, — говорю я в рацию.

— Принято. Возвращайся в центр, — зовет он меня к себе.

Я буду следить за ходом миссии через экраны мониторов, через динамики, как и последние два года. Я буду следить за пульсом Хариса № 1, буду его дополнительными глазами в минуты критической опасности, что будет воспринято Генералом Аль-Махди, как оправданный разумный расчет спасения самого ценного из отряда. Для меня же он самый ценный на всем белом свете.

После того, как я покинул отряд Харисов, чтобы стать первым помощником, Хек Вуйчич стал самым лучшим из Харисов, словно ему не хватало моего места. Таков был Хек — дерзкий, но невероятно отважный нахал. Истинный Харис. Истинный защитник обездоленных и слабых, благородный солдат посреди кровожадных шайтанов посланных в наказание человечеству.

Жадностью, пороками, насилием мои предки вызволили дьявола из недр, и теперь нам — детям грешников — исправлять грехи родителей. Это не наше наказание, мы его не заслужили, но это жестокий урок для всех нас. Пережив эпоху царствования дьявола, мы уже ни за что не пойдем по пути предков. Мы будем лучше, чище, милосерднее, и тому научим детей наших. Через суровое испытание Аллаха познаем мы боль и страдание, которые очистят нас от грехов и приблизят к Всевышнему.

Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, сказал: «Поистине, чем больше испытание, тем больше награда. Поистине, если Аллах полюбил народ, Он непременно испытает его. Кто останется довольным, тем будет доволен Аллах, а кто проявит недовольство, на того падет Его гнев».

По масштабам испытания я понимаю, что Аллах любит нас больше всех других живых существ на планете. И я не ропчу. Я благодарю Аллаха за испытания, и смиренно преклоняю голову перед любым его наказанием.



19 февраля 2071 года. 14:00


Тесса

— Эй, смотрите! — радостно позвала Перчинка.

Она стояла на возвышенности и указывала куда-то в ущелье в горах. Я взглянула Через плотные сугробы мы поднялись к Перчинке и тут же заулыбались. В десяти километрах от нас внизу в ущелье через встроенный в дисплей бинокль виднелись высокие остроугольные крыши Бадгастайна: часовня и мэрия. А посреди заснеженных домов и деревьев можно было различить черепицу «Умбертуса» — нашего нового дома. В груди снова разлилась знакомая теплота от осознания того, что у тебя есть дом, в котором тебя ждут, в котором по тебе скучают и в котором Хайдрун молится за тебя ее странным извращенным богам.

— Поскорее бы рассказать им, что мы нашли, — сказала Перчинка.

— Поверить не могу, что две недели назад у нас не было дома. А теперь будет целых два! — заметил Лосяш.

— Чур я остаюсь в Бадгастайне! — Зелибоба вскинул руки вверх.

— Ну уж нет! — Фунчоза воспротивился. — Я тоже не хочу жить в этой стремной лаборатории с кучей призраков и нерожденных детей.

— В Бадгастайне есть сауна, и я очень хочу ею воспользоваться, — вставил Калеб.

— Если к нашему приезду Фабио с Ульрихом не найдут способ загерметизировать хотя бы одну, я их лично буду пытать, — поддержала Вьетнам.

— Вот видишь? Вам людишкам не место в раю Бадгастайна. Зато вас ждут куча герметизированных помещений военной лаборатории, — дразнил Томас.

— Эй! Да ты обнаглел!

Ребята продолжали спор, я подошла к Антенне, который с Электролюксом и Вольтом расположились возле электрического щитка, где прятались распределительные кабели.

— Ну что у вас? — спросила я.

Антенна ответил не сразу.

— Распределительную коробку покорежило. Буддист, отойди! Из-за твоего сердца опять помехи в передаче!

Вечный изгнанник аппаратурных окрестностей — Буддист послушно отошел подальше, продолжая с любопытством наблюдать за махинациями Антенны.

На металлическом коробе были видны черные следы сражения, прошедших много лет назад. В двух местах коробку пронзили пули — характерные отверстия доносили до нас события прошлого.

— Мы заканчиваем сварку оптического кабеля, закроем его в оптическую муфту и можно двигаться домой.

Ребята сидели перед компактным сварочным аппаратом и ловко работали с тонкими волокнами, счищая лак и защитные слои. Наблюдая за отточенными быстрыми движениями инженеров, я всегда впадала в легкий транс, а это явный показатель их профессионализма: спаивать волокна посреди зимнего холода в окружении охотящихся на них чудовищ. Ребята из Теслы обладают самыми крепкими стальными нервами среди всех Падальщиков. Бывало на миссиях по восстановлению радиорелейных антенн мы сталкивались с группой зараженных, завязывался бой, а Тесла продолжали крутить гайки и тестировать системы, рискуя собственными жизнями больше остальных. Ты либо держишь винтовку, либо — отвертку, и Тесла всегда выбирали последнее. Я ими восхищалась.

Антенна проверял пропускную способность каждого восстановленного волокна через программу на ноутбуке, пока его сержанты сваривали поврежденные концы. Задача Антенны — ключевая: мы соединяли Бадгастайн с Аахеном высокоскоростным интернетом, в буквальном смысле оживляли часть глобальной сети, чтобы всегда оставаться на связи. Мы сможем вести видеоконференции и практически жить вместе посредством интернет-соединения.

Отныне мы стали владельцами двух лабораторий, мощность одной из которых обещала вытащить гонку на выживание на новый уровень. Вопрос, как всегда, упирался в сырье. Обладая его достаточным количеством, мы уже могли приступить к полупромышленным темпам производства сыворотки.

Война медленно развернулась к свету в конце туннеля и кроткими шагами продвигалась к концу.

— Арси, что на радарах? — спросила я.

Наша хакерша сидела внутри Аякса Маяка и следила за периметром, как она это делает в Умбертусе.

— Чисто. Миграция не зафиксирована, — я кивнула, мысленно отметив, что действие линимента Маркуса выдерживает в среднем около восьми часов при отсутствии физической нагрузки. — А можно поскорее со всем закончить? Я уже есть хочу, как голодная самка богомола.

Я немного смутилась, не зная, какой именно голод имела в виду Арси, но оставила ее воздыхания по еде или по Свену без комментариев.

Часы показывали скорое приближение сумерек, дома нас ждут ориентировочно к семи. И снова я улыбнулась про себя.

Дом. Как долго мы его искали.

Внезапно где-то вдалеке раздался гулкий взрыв.

— Что это? — спросил кто-то.

Нечто прогремело вдалеке, похожее на мощный разряд грома.

— Дождь собирается?

— Посреди зимы?

— Ну точно Хайдрун с бабой накосячила.

Падальщики переглядывались между собой, Антенна лишь еще быстрее забарабанил по клавиатуре, подгоняя Вольта и Электролюкса — уже профессионально отточенный навык бойца, осознающего, что пора поторапливаться. Даже будучи далекими от жизни на поверхности, мы понимали, что эти звуки не имеют ничего общего с природой.

Они неестественного происхождения.

Глубокие раскаты взрыва постепенно затихали, оставив после себя легкое эхо, размазывавшее остатки громыхания по воздуху. Но сердце уже не знало покоя и продолжало бешено стучать, словно пыталось обратить мое внимание на то, что оно знало, и наверняка знала я, но забыла.

Странное гулкое эхо не исчезало, а лишь набирало децибелов с каждой секундой.

К нам что-то приближалось.

— Ребята, происходит что-то странное, — в наушнике раздался тревожный голос Арси.

Словно в подтверждение всех моих предчувствий.

— Что там? — тут же отреагировал Фунчоза.

— Странный объект на радаре движется прямо на нас.

— Зараженные? — тут же встрепенулись ребята.

Падальщики один за другим брали в руки FAMASы наизготовку и уже занимали позицию старта, готовые бежать к Аяксам.

— Нет. Скорость колоссальная. Шесть километров в секунду, — ответила Арси.

— Сколько?!

— Не может быть!

— Откуда?

— Где их ждать?

— Северо-запад! — крикнула Арси.

Радары в Аяксах улавливали движение объектов в радиусе шестидесяти километров. Падальщики выставили вперед автоматические винтовки, приготовившись столкнуться с неизвестным чем-то, надвигающимся со стороны лесов. А я же пыталась проследовать за своим чутьем, которое вело меня к какому-то моменту в прошлом, где мне открыли некий секрет, который я все никак не могла вспомнить.

В голове разрасталась целая формула из входных данных: огромная скорость, звенящее эхо, рожденное громом.

А потом до меня дошло.

Это не гром. Это залп.

Это не эхо. Это свист воздуха, разрезаемого стальным корпусом.

Я посмотрела вверх.

— Ребята, эта штука не на земле, — выдохнула я.

Воздух вдруг покинул легкие, не оставив ни крошки кислорода, сердце тут же ответило ускоренным импульсом, уши охватил жар, спина покрылась потом. Меня пожирала паника.

— Что?

— Что значит «не на земле»?

Антенна проследил за моим взглядом и тотчас же понял.

— В воздухе! — закричал он.

Тесла закончили спайку волокон и судорожно собирали кабель в муфту.

— Что за хрень?

— Это самолеты?

— Они еще летают?

Падальщики перебивали друг друга, а меня наконец принесло в нужный момент прошлого.

— Что такое «Трубы Иерихона»? — спрашивала я у дьявола ночью.

— Наша последняя надежда победить врага.

Из его зеленых глаз на меня взирала печаль. Я провела пальцем по длинному шраму, пересекающему его глаз, щеку, шею, грудь — вплоть до пупка. Триггера сшили заново после того, как рядом с ним взорвалась ракета во времена, когда он спасал людей, которым было суждено стать первыми жильцами Желявы.

— «Трубы Иерихона», — повторила я, пытаясь осознать всю боль, что прятал в себе этот мужчина. — Слишком надменно, не находишь?

— А как еще назвать ядерные ракеты, если не инструментом ангелов? — ухмыльнулся он.

— Не боишься разозлить бога? — в тот момент мне казалось это смешным.

— Он уже зол. Дальше ему некуда.

Воспоминание так резко хлестануло меня, что я пережила микроинфаркт.

— О господи, — выдохнула я надрывно, я почти ревела. — Арси, это ракета! Откуда летит?

Ребята смерили меня недоверчивыми взглядами, но по моему растерянному виду они понимали, что я права, как никогда. Остаточное эхо раскатистых залпов гулко резонировало где-то в облаках, свист усиливался.

— Ты шутишь?!

— Арси, твою мать! Направление!

— Я не могу определить цель, но… ребята, она летит прямо на нас!

«Трубы Иерихона» — система запуска крылатых и баллистических ракет для точечного поражения зараженных объектов, разработанная в 2030-м в ответ на распространение эпидемии. Максимальная дальность полета разнилась от класса к классу, мощность ядерного заряда от двадцати килотонн и выше.

Этого не может быть! Я сошла с ума! Система не может быть действующей! Прошло слишком много лет!

Гулкое эхо нарастало, я прямо чувствовала, как накалялась атмосфера вокруг, словно ракета поджигала весь воздух на своем пути.

И снова память унесла в тот момент, когда Триггер рассказал об оружии, которым убьет меня.

— Неужели они до сих пор действующие? — спросила я.

— Это твердотопливные ракеты, их можно хранить десятки лет. Поэтому они до сих пор ждут своего часа. У меня есть коды запуска. И все, что осталось найти, это какой-нибудь пусковой штаб и первую цель.

Свист воздуха резанул по ушам — ракета пронеслась прямо над нашими головами где-то за плотным потолком облаков.

Ее передвижение наконец отобразилось на наручном планшете: стремительная точка, неопознанная Фелин. Я мысленно провела линию вдоль траектории полета и застыла от осознания неизбежно надвигающейся трагедии.

Я резко бросилась на возвышенность, с которой открывался вид на ущелье внизу. Ребята все поняли в одно мгновение со мной, и вот уже мы все бежим на площадку обзора и молимся, чтобы наши прогнозы оказались ошибочными.

Я вскарабкалась на холм, загребая снег, как экскаватор, оглушенная собственным пульсом, из груди вырывались неконтролируемые рыдания. Я наперед оплакивала наши судьбы.

Нет, Триггер! Ты не мог! Ты не мог так поступить!

Едва мы забрались на самую высокую точку, едва Бадгастайн показался вдалеке своими остроконечными крышами, едва мы успели сделать второй вдох после скоростного подъема, как ракета со злостным воем упала прямо на Бадгастайн.

Яркая вспышка в эпицентре взрыва над городом ослепила, в воздух ворвался облачный шар и стал быстро расти в диаметре, плотное кольцо взрывной волны стремительно приближалось. А потом меня сбило с ног и вознесло вверх. Оглушительный взрыв наконец донесся до ушей, и атаковал барабанные перепонки. Я упала, резкая боль пронзила грудь, меня несло кубарем по сугробам, кто-то врезался в меня, какой-то пень вмазал по лицу.

А потом все потухло перед глазами, и уже ничего нельзя было различить. Вой ветра, взрывы вдалеке, крики. Запахло горящим металлом, деревом, пластиком. Ад продолжалсяцелую вечность и грозил никогда не прекращаться.

Но вот боль в груди чуть отпустила, я смогла дышать, а с воздухом пришло осознание происходящего: мозг медленно восстанавливал работоспособность голодающих по кислороду нейронов. Я поднялась на локтях и огляделась: ребят раскидало вокруг на два десятка метров, но они тоже стали подниматься. Деревья в лесу погнуло ровными колосьями, будто их уложил великан, сугробы снесло подчистую и где-то виднелась мерзлая земля.

Я встала, схватилась за бок, останавливая боль — скорее всего, сломала ребро, хотя по ощущениям казалось, будто я его завязала в узел. Во рту четко ощущался привкус расплавленного пластика, а потом я поняла, что так излучение подпалило мою экипировку. Хромая, я добралась до края ущелья и уставилась на то, что осталось от Бадгастайна.

Ядерный взрыв разнесли всю местность в пыль и прах, дома снесло полностью, из ошметков того, что еще минуту назад было Бадгастайном, выросли волны пыли и обломков, питавшие огненный вихрь. Все, что устояло перед взрывной волной, тут же окунулось в ярко-алое пламя. Потревоженная столь наглым насилием гористая земля не выстояла перед натиском самого чудовищного оружия, когда-либо созданного человеком. Огромные валуны откалывались от склонов гор и скатывались вниз, давя под собой бесформенную массу из обломков. Вскоре все ущелье оказалось похороненным под завалом камней. Так Бадгастайн был стерт с лица земли.

Я не дышала, не моргала и, кажется, даже перестала жить. Как и мой дом, уничтоженный ракетой всего за одну секунду. Весь мир вокруг вдруг остановился.

Оглушенная и потрясенная я все никак не могла вернуться в реальность, в которой царила та же неразбериха, что и в моем мозгу. Где-то в параллельном мире я слышала суету и крики ребят, они очнулись и пытались отдавать друг другу приказы, пытались что-то предпринять, что-то изменить, лишь бы не стоять и не признавать прискорбный факт: их дом погиб со всеми, кто там остался.

— Надо ехать туда!

— Там ничего нет! Там больше ничего нет!

— Должен же был кто-то выжить!

— Все снесло под чистую! Ты ослеп?

— Радиация расплавит нас!

От шока ребята стали кидаться друг на друга, другие пытались разнять самых взбешенных. Арси добавила масла в огонь:

— Миграция! Началась цепная миграция!

Ее крик потонул посреди всего остального хаоса из звуков, ощущений, мыслей. Ко всему добавилось истеричное пиканье датчика движения, возвещавшего о том, что зараженные очнулись ото сна, потревоженные громкими звуками, которые уже давно не имели места на покинутой земле. Сотни тысяч пробужденных зараженных стали рыскать в поисках источника шума, внутреннее чутье подсказывало им, что такие звуки мог породить только человек.

Я же продолжала смирно стоять и смотреть на стертый с лица земли Бадгастайн.

Стертый вместе с Куки, Маликом, Хайдрун, Свеном… Лилит… Аланией… Каришкой… с двести тридцать восемью жителями Желявы, нашедшими там спасение и надежду. С Тарьей и Геркулесом, ожидающими своей очереди на пробуждение.

От этой мысли бросило в жар, лицо загорелось, глаза защипало, кислотные слезы протоптали дорожку по вспотевшим щекам и тут же испарялись на раскаленном от ярости лице.

— Садитесь в Аяксы! Надо сваливать!

— Зараженные всего в пятистах метрах! Они все разбужены! Они чуют нас!

Крик Арси продолжал звучать где-то в параллельной вселенной, где осталась прежняя Тесса. Та, что верила людям и давала шанс раскаянию. Та, что открыла дверь дьяволу, веря в его невиновность. Та, что позволила дьяволу уничтожить свой дом.

В новом мире ее не было. Милосердная Тесс тут не выживет.

Из глубоких недр измученной лишениями души на волю вырвалась Тесса, готовая искупаться в крови ради сеяния возмездия.

Все вдруг стало таким четким и ясным. Словно ярость разбудила озарение, а оттуда установила новую цель и нашла тот самый смысл, что я искала всю эту гребанную жизнь. Я знаю, что надо сделать. Теперь-то я точно знаю.

Я развернулась и увидела Зелибобу и Перчинку, стоявшую точно позади меня ровно с такими же выражениями лиц, полными немой решимости разнести в пух и прах убийц нашей семьи. Пока остальные Падальщики паниковали и кричали друг на друга, стремясь поскорее спрятаться за бронированной обшивкой Аяксов, мы втроем — мутанты — стояли, не шелохнувшись, осознавая свой долг.

Датчики движения проинформировали о критической близости зараженных — между нами всего сотня метров, а потому ребята уже разбежались по Аяксам и готовы были драпать.

— Арси, сможешь определить, откуда была запущена ракета? — спросила я.

И поразилась тому, как спокойно звучал мой голос. Лишь легкая хрипота свидетельствовала о внутренних метаморфозах, превративших милосердную Тесс в убийцу.

— Есть точка на карте, где датчик ее впервые зафиксировал. Примерно в шестиядесяти километрах от нас, — ответила Арси.

Ее голос тоже звучал ровно и уверенно, словно она не была убита потерей Свена, своей семьи. Кажется, и в ней проснулся убийца.

Решительной поступью я спустилась с холма, Перчинка и Зелибоба шли за мной — они знали, что мы собираемся сделать. Я подошла к снегоходу, припаркованному рядом с Аяксами, в которых отныне прятались остатки нашей некогда огромной семьи.

Из бокового люка Аякса Маяка вылезла Арси с рюкзаком, она застегнула куртку до подбородка и вперила в меня взгляд, который я поняла без слов.

— Антенна, у вас там в запасах были блоки С4, — произнес Зелибоба.

Его голос показался мне мертвым. Прям как моя душа.

— Ребята, что вы делаете? — спросила Бридж.

— Да! Нахер геройство! Валим в лабораторию! — истерил Фунчоза.

— Тесса, что ты делаешь? Надо возвращаться! — голос Калеба призывал вернуться в рассудок.

Но он, как и остальные, пребывали в том прежнем мире, который я покинула, и их человеческий страх больше не имел надо мной власти.

Никто не ответил Аяксам. Зелибоба продолжал стоять возле БМП Теслы, ожидая посылку. Люк открылся, и он ее получил.

В наушниках голоса продолжали перебивать друг друга, нас призывали остановиться и откровенно называли идиотами. Но мы вчетвером сели на снегоходы и, оставив призывы товарищей без ответа, устремились в лесные чащобы.

Арси сидела за Перчинкой и прокладывала маршрут, мы следовали за ними. Вокруг буйствовала вирусная стихия: зараженные бегали туда-сюда в попытках отыскать запах человеческой крови, эволюционная память подсказывала им, что там, где слышны взрывы, должны быть люди. Синюшные тела то и дело мелькали между деревьями, мы пытались не столкнуться с ними и петляли в сложных дебрях из стволов и тел.

Примерно через час мы прибыли на место и заглушили снегоходы. Мы столпились над ноутбуком Арси, который рисовал карту местности.

— Где-то в этом квадрате, — Арси обрисовала пальцем квадратный периметр с длиной стороны в километр.

Мы тщательно изучали карту, ставя себя на место предков. Был бы ты военачальником, где бы спрятал пусковой штаб посреди лесной равнины?

Решение пришло быстро: мы взобрались на самую высокую точку периметра и стали выискивать пусковую шахту посреди заснеженных оврагов и лесных опушек. Это оказалось несложно. К подземным пусковым шахтам ведет легкоузнаваемая укрепленная бетонная дорога, поскольку по ней проезжали тягачи с ракетами, весящими по сорок тонн. Разыскав дорогу, мы стали искать в двух направлениях. Скопление дыма от зажигания ракеты в момент, когда она покинула шахту, выдало местоположение с точностью до десяти метров. Уже через полчаса мы обнаружили сетчатый забор, который обозначил верное направление.

На территории пускового штаба были возведены кирпичные гаражи, в которых прятались брошенные тягачи для перевозки ракет, а потом мы нашли и саму бетонную платформу с закрытым люком, откуда была запущена смерть. В черных следах от высоких температур горения на плитах я видела кровавые отпечатки греха.

По стрелковой точке охранной башни мы нашли вход в бункер. Бронированная дверь состояла из трех экранов, запорное устройство слишком прочное, чтобы пробить пулями. Но выбить петли точечной атакой труда не составит.

Зелибоба молча открыл багажник снегохода и выудил оттуда блоки С4. Мы с Перчинкой также молча взяли взрывчатку и принялись устанавливать пластид в местах, где запорный механизм вводил стержни в дверную коробку.

Никто не произносил ни слова, как будто трагедия объединила наши мозги в единую сеть, которой пользуются зараженные, и теперь мы читали намерения друг друга.

Зелибоба размотал провод достаточно, чтобы мы смогли спрятаться за холмом. Мы присели вчетвером, как заговорщики, и смотрели друг на друга, пытаясь найти решительность, которая искрила в наших сердцах всего час назад. На секунду в сознании промелькнула трусливая мысль: «Да ну, может, к черту это все? Может, поехать за ребятами и спрятаться в Аахене? Может, сесть в лаборатории и спокойно обсудить план действий за чашечкой Эрл Грей?». Но акт агрессии был слишком велик, чтобы внутренний трус смог возыметь достаточно веса.

Зелибоба держал взрыватель и смотрел на нас. Он не хотел становиться убийцами людей, засевшими в пусковом штабе, но и смерть Хайдрун он не мог им простить. Перчинка не хотела становиться убийцей, но у нее только что забрали ее дом, настоящий дом, дом, в котором она была счастлива. Арси вообще не солдат, она никогда не была убийцей, и сейчас не хотела им становиться, но отнятый у нее неумеха-поваренок, который только вчерашним утром приготовил первый в своей жизни соевый мусс, от которого никому не хотелось блевать, сделал ее вдовой, и она не желала прощать этого.

Зажатые между двух противоречий, они все нашли поддержку в лице меня. Калеб говорит, что я всегда становлюсь козлом отпущения, я всегда получу пинки со всех сторон, но задача моя тем и будет выполнена — я всегда остановлю ваши раздоры, я всегда объединю вас в единое целое.

Я положила ладонь на ладонь Зелибобы, зажимающую детонатор. Арси и Перчинка не мешкали и положили свои. Мы все стали убийцами в один момент. Мы нажали на кнопку.

Четыре громких взрыва обозначили наш осознанный выбор. Легкий запах горящего металла разлетелся по воздуху. Мы выглянули из укрытия. Когда дым развеялся, мы увидели, что три стержня из четырех поддались атаке взрывной волны, вырвавшей куски металлической обшивки из пазов. Дверь слегка изогнулась, но оставшееся крепление не позволяло ей открыться.

Ребята поникли, но я знала, что мы победили.

— Все, что нам нужно, это небольшая щель, — сказала я им.

А потом подошла к Киске, вытащила из запасов пакет с человеческой кровью, отвинтила крышку и забросила его в образовавшуюся щель.

Триггер разбудил во мне убийцу, а я в свою очередь разбужу своих сородичей, которые сделают всю работу за меня.

Сквозь пробоины в двери виднелась поверхность внутренних бетонных стен. Я представляла, как оттуда вырывались волны человеческого запаха. Почему-то они представлялись мне желтовато-оранжевыми.

Ждать зараженных пришлось недолго. Уже через пару минут из глубины ближайшего подлеска показались знакомые силуэты: группа зараженных из десяти особей скакали к нам, делая прыжки длиной по три-четыре метра. Они были очень голодны. А мы были очень злы.

С каждой секундой горящие голодом глаза становились все ярче, пасти все шире, и весь их вид — все более устрашающим.

Наконец они пронеслись мимо меня с невероятной скоростью, меня обдало ледяным потоком, как если бы передо мной пронесся скоростной поезд. Запах человеческих тел невидимый для нас, но столь явственный для их ноздрей манил их в потайные глубины бункера. Они яростно атаковали бронированную дверь, висящую на одном стойком штыре, избивали ее кулаками, рыли землю вокруг входа. Видно было, как истома ломала их возбужденные тела. Они свирепели с каждой секундой, на которую их задерживала упрямая дверь, они выли и рычали, бегали туда-сюда, сменяя друг друга в атаке. Я знаю это чувство. Я знаю, какой нестерпимый голод они испытывают, этот голод делает тебя убийцей.

Скоординировавшиеся зараженные перевернули сорокатонный Аякс. Сейчас же вдесятером они погнули бронированную дверь: им не хватило сил одолеть строптивый штырь, но хватило ума не соперничать с ним и прибегнуть к хитрости. Да, Кейн прав, ради выуживания добычи зараженные могут проявить недюжинную смекалку. Они отогнули дверь так, чтобы открылся проход, достаточный для того, чтобы попасть внутрь.

Четыре минуты. Им понадобилось всего четыре минуты, чтобы прорваться внутрь бронированного бункера. Я вдруг осознала, что, имея умного лидера, зараженные могли бы стать непобедимой армией.

Один за другим зараженные исчезали в черном проходе, как ловкие кошки, прячущиеся в подвальный продух. Я закрыла глаза, прислушиваясь к звукам, которые я ненавидела всего пару часов назад, но которые полюбила теперь.

Сначала из-под земли раздались вопли, потом зазвучали автоматные очереди, потом вопли превратились в истошный ор людей, до которых добрались острые когти и клыки, потом загремели гранаты.

Пока внизу происходила сватка, мы вчетвером сидели и смотрели друг на друга, пытаясь прочесть друг в друге поддержку. Каждый искал утешение во взгляде соседа, каждый хотел удостовериться в том, что поступает правильно. Месть никогда не была нашим проводником. Местью живут такие злые люди, как Триггер со своими сподручными. Падальщики же ни о чем другом, кроме как о выживании людей не думали. Не знаю, выдрессировал ли он нас так или же мы с рождения были альтруистами до мозга костей. И вот теперь, когда мстительные трусы вынудили нас стать убийцами людей, которых мы клялись защищать, нам требовалось благословение. Хотя бы от соседа.

Проблема в том, что мы понимали, что этот сосед тоже ищет в тебе то же одобрение, что ты ждешь от него. Проблема в том, что никто никогда не скажет, что убивать людей — это правильно.

Под истеричные крики, выстрелы, взрывы, от которых дрожала земля под ногами, воображение рисовало, как солдаты отчаянно боролись за собственные жизни. Они так легко распорядились жизнями почти трехсот людей, что даже не задумались, что их жизни тоже для кого-то ничего не стоят.

Триггер решил начать одну из тех войн, которые вели наши предки до Вспышки, где сильный жрал слабого, и тем доказал слова мудрой Алании: ему с нами не по пути, это люди, чье время прошло, они безвозвратно отстали, и они уже никогда не смогут прижиться в новом миропорядке.

Я посмотрела на часы: прошло еще четыре минуты. В бункере становилось все тише. Где-то в двух локациях продолжался слабый отпор, возможно там выжили два-четыре человека, но время их жизней стремительно приближалось к нулю.

Я хлопнула ребят по плечам, и мы поспешили внутрь.

Двадцать ступенек вниз, узкий темный тамбур, в котором с трудом поместятся четыре человека, три тускло-освещенных коридора вели в разные стороны. По схеме на стене было ясно, что один коридор вел к самой ракетной шахте, второй — к жилым отсекам, — третий — к диспетчерскому пункту. Вот там и произошел бой, там же и до сих пор оставались в живых какие-то счастливчики.

Зелибоба дал знак держатся позади него, сам же выставил вперед винтовку и на согнутых ногах пошел на звуки возни. Мы шли следом. В коротком мрачном коридоре, пахнущим плесенью и смертью стрельба отражалась эхом и становилась все громче, как и чавканья.

Наконец мы вышли в диспетчерский пункт: помещение около пятидесяти квадратных метров, вдоль стен расставлены пульты управления, мониторы, радары, навигационные сетки и карты светились яркими точками и графиками, как единственный признак того, что здесь еще есть разумная жизнь. К сожалению, ее практически не осталось. На пультах и столах лежали трупы солдат, зараженные сидели на них и жадно высасывали всю кровь до капли, как медведи, запасающиеся слоями жира перед спячкой. Последний солдат был загнан в угол тремя чудовищами, у него не было шансов, и я не думаю, что мы бы принесли их ему.

Зараженные устроили пир ровно там, где убили добычу, и теперь сидели по углам и лакомились кровью, высушивая тела и их части досуха. Смерть этих солдат была болезненной — зараженные яростно атакуют тех, кто им сопротивляется, и не оставляют им выбора остаться в живых в новой форме или же умереть. Но со всей трагичностью судеб этих солдат, которые просто выполняли приказ и чьими руками свершили сегодня казнь невинных людей, я не испытывала сожаления. Что-то умерло во мне в тот момент, когда Триггер принял решение меня убить.

Мы решительно прошагали прямиком к центральным пультам управления, не обращая внимания на творящийся вокруг каннибализм, а сделать это было нелегко, потому что затхлый подвал все больше наполнялся тяжелым металлическим запахом крови, от которого нормального человека начинает тошнить.

— Арси, сможешь найти головной штаб? Они должны передавать сюда сообщения, — сказала я.

— Сейчас посмотрим. Мне бы только к системе подключиться.

Арси водрузила свой ноутбук на один из пультов, подсоединила провода, и заработала пальцами по клавиатуре.

— Они посылали пакеты данных, но на той стороне стоит мощная шифровка. Боюсь, мне такую не пробить, — произнесла она с горечью через пару минут.

— Тесса, смотри, здесь еще пусковые штабы, — позвала Перчинка.

Я с Зелибобой подошли к вертикальной навигационной карте, стоящей посреди комнаты: на спутниковое изображение была наложена сетка координат, на которой списком выводились кодовые названия пусковых штабов. четыреста шестнадцать только на территории бывшей Европы.

— Твою мать, — выругался Зелибоба.

— Координаты есть? — спросила я.

— Нужен пароль к базе данных, — ответила Перчинка, разглядывая карту.

— Они могут запустить все четыреста шестнадцать? — спросил Зелибоба с нотками страха в голосе.

— Дистанционно нет. Им надо добраться до штабов и подключиться к центру управления вручную.

Это единственное, что предки сделали правильно. Во избежание использования штабов без разрешения верховнокомандующих процедура управления ракетами предполагала наличие разрешительных ступеней с двух сторон: из головного центра и самого штаба. Таким образом, центр давал коды запуска, только идентифицировав операторов штабов.

— Почему мы раньше ничего не слышали об Иерихоне? — спросила Перчинка.

— У Триггера были коды запуска, но расположение пусковых штабов было утеряно. Видимо, он нашел один, — предположила я.

— А теперь и все остальные, — заключила Арси.

— Сучий потрох, — выругался Боб.

— Перчинка, копируй все, что сможешь с навигационной базы данных.

Перчинка тут же приступила к заданию.

— Есть след последнего сигнала отсюда. Но получатель защищен шифрованием, — Арси быстро делала свою работу.

Я снова вернулась к Арси, сгорбившейся над экраном и погруженной в мир байтов. Зараженные продолжали чавкать за нашими спинами, причмокивать, сипеть и постанывать, наслаждаясь последними крупицами пира. А мы же вообще перестали замечать этот ад вокруг. Может, мы тоже стали чудовищами?

— Могу пройти по последней дорожке, — произнесла Арси.

— Что это значит? Можешь отправить им сообщение?

— Лучше. Могу им позвонить.

С этими словами Арси кивком указала на видеокамеру, встроенную в центральный монитор прямо передо мной.

— Сможешь отследить их местоположение по звонку?

Арси печально посмотрела на меня.

— Сомневаюсь, Тесс.

Я кивнула.

— Все равно звони, — сказала я.

Мне хотелось взглянуть в глаза того, кого я еще совсем недавно считала таким родным. Я хотела увидеть в нем следы того же безжалостного чудовища, которым он сделал в этот день меня.

Казалось сигнал шел целую вечность. Казалось, что мы ошиблись и этот сигнал шел в никуда. Но вот экран моргнул и передо мной возникло до боли знакомое лицо с длинным шрамом вдоль левой стороны лица.

— Командир Вуйчич? Вам был отдан приказ покинуть бункер.

Арси включила видеокамеру.


19 февраля 2071 года 17:00

Полковник Триггер

— Они не успели, — ответил женский голос.

От того, насколько он казался знакомым, я замер. А потом появилась картинка. Я не сразу понял, на кого смотрю, ожидая увидеть на экране светловолосого молодого командира Хека Вуйчича — одного из самых успешных и многообещающих командиров Харисов. Он подавал надежды, и по завершении этой миссии Аль-Махди намеревался наградить его медалью за отвагу.

Когда встал вопрос о том, кого посылать в пусковой штаб за сотни километров от Нойштадта, в штаб, которому суждено стать первой активированной берлогой со спящим зверем внутри, Аль-Махди не сомневался. Отряд Хека Вуйчича был выдающимся из всех Харисов, прямо как мой Маяк в былые времена, которые отныне кажутся невероятно далекими. Теперь же, осознавая, что от Хека с солдатами скорее всего ничего не осталось, я открыл новую глубину опасности врага.

На экране возникло лицо Тесс. Такое родное, и в то же время такое чужое. Она изменилась. Я это сейчас увидел четче, чем две недели назад. Она стала бледнее, черты лица острее, а шрам на лице разгладился, стирая ту Тесс, что я знал.

Мы смотрели друг на друга молча. Мир вокруг продолжал жизнь, но мы с ней словно оторвались от него, вошли в параллельное измерение, где существовал лишь наш зрительный контакт. Лишь ее голубые глаза против моих зеленых. Ее зараженная кровь против моей здоровой. Ее желание истребить нас против моего желания выжить.

— Они пробрались внутрь! Немедленно прервать все контакты! — тут же встрепенулась Трухина.

Мы были гостями в Нойштадте, но старые привычки, как и отточенный профессионализм, не искоренить. Трухина готова была варганить и на чужой кухне.

Я взглянул на Амира. Впервые он замялся, уж не потерял ли сознание от увиденного? И все же даже лучшие из лучших Нойштадта не могли состязаться с нами в быстроте. Я, представь себе, сынок, подобного дерьма уже сорок лет хаваю!

Амир побледнел, хотя хорошо скрывал свой шок от увиденных на экране растерзанных тел. Можешь передо мной не храбриться, я после первых увиденных трупов еще три дня блевал, и был твоего же возраста. Амир стоял не шелохнувшись, не моргая, вперившись в экран перед собой, руки сжаты за спиной в кулаки, которые уже посинели и затряслись. Наконец он поборол замешательство, сглотнул и взял командование центром.

— Зашифровать источники данных! Выставить барьеры! — закричал он первые приказы.

— Есть, сэр!

— Перерубить каналы передачи!

— Есть сэр.

Диспетчеры тут же склонились над клавиатурами, ощущая себя в привычной среде: есть приказ, есть цель, а то, что происходит на экране, их не касается. Пока что.

Амир инициировал протоколы шифрования, вирусные ловушки и блокировку любого входящего потока, кроме видеопередачи. Трухина подбрасывала идеи, у нее опыта на двоих Амиров хватит.

Аль-Махди стоял над центром управления, следя за работой своих муравьев и в это же время пристально изучал незнакомую ему личность, о которой он знал лишь понаслышке. И то, что он знал, уже наводило ужас. Теперь же он зрел в глаза дьявола лично.

А я же продолжал изучать новую Тесс. Она стояла точно посреди диспетчерского пункта, окруженная чудовищами, которыми она руководила, как собственными псами. Инфицированные вгрызались в оторванные части тел, насыщая свои больные тела жизнью бравых солдат. Они распотрошили всех шестерых солдат отряда Хариса, Хек Вуйчич лежал навзничь точно позади нее на одном из массивных пультов управления, а монстр яростно разгрызал тому глотку, готовый оторвать голову.

Мерзость!

Тесса посреди ада. Ада, который она сама же и создала. Зараженные не могли в одиночку пробраться в штаб, у них не хватило бы мозгов. Но вот солдат, знающий устройство бронированных ворот, вполне может сломать защиту: внедрить вирус в систему, взорвать цепи ворот, снять дверь с крепежей. Это была Тесс.

Желяву погубила Тесс.

Я лишь еще больше уверился в этом факте.

Ярость в ее глазах говорила все, что она хотела бы выразить словами. Но этого было не нужно. Я видел ее желание убить меня, уничтожить всех людей, стереть с земли остатки человечества просто потому, что мы не были похожи на нее.

«Я приду за тобой», — вот, что говорил ее взгляд.

Через минуту Тесса развернулась и зашагала прочь, уводя за собой своих пособников в форме Падальщиков. Они тоже были невидимыми для зараженных, а это значит, что Тесса создает себе армию из себеподобных.

Черт!

Их стало больше, угроза возрастала.

Падальщики. Непогасшая надежда.

Лежал бы Исайя в гробу, перевернулся бы. Вот, кого ты защищал. Вот, ради кого умер. Наше же детище обернулось против нас, мы сами возложили на них эту надежду, сами дали все то лучшее, что было у нас, сами взрастили наших будущих убийц.

— Выключи, — приказал я оператору, не желая больше смотреть на кадры расчленений, слушать смачное чавканье.

Больше не было нужды искать в той картинке следы прошлой Тесс. Она умерла. В какой момент? Когда превратилась в одного из тех тварей? Или до этого? Когда была со мной, была ли она со мной в действительности или играла роль? Моя паранойя стала усиливаться, пришлось зажмуриться и помотать головой, чтобы прогнать нарастающую панику.

Сколько секретов ты ей открыл? Как много она знает о тебе? Ты сам рассказала ей о «Трубах Иерихона». Возможно, она не знает, где искать, но она знает, что искать.

— Черт бы тебя побрал, — промямлил я.

Ругань вырвалась сама собой.

Что ж. Все происходит не случайно. Тесс выжила, но те, кого она обратила на свою монструозную сторону, испепелены. Мы избавили их от мрачной участи, спасли их души от тяжелых грехов, они не будут воевать на стороне дьявола. Уверен, они благодарят меня за их спасение.

— Это и есть новый вид инфицированных? — Аль-Махди был удивлен.

Даже не так. Он был напуган. Ведь что может быть страшнее кровожадного чудовища? Только кровожадное чудовище с интеллектом солдата.

— Они же даже не заметили их! Эти четверо… они просто прошли мимо тех шайтанов! — восклицал Аль-Махди.

Я обернулся к Генералу.

— Теперь видишь, с какой угрозой мы столкнулись?

Страх во взгляде Аль-Махди был физически ощутим.

— Амир! Что с защитой систем? Бреши уловил?

Его помощник, все еще шокированный увиденным, отрапортовал:

— Никак нет, Генерал Аль-Махди! Система выстояла.

— Всем держать ухо востро! Они попытаются нас найти!

Я во многом не соглашался с Аль-Махди, но с этим поспорить не смог.

Теперь Тесса определенно приложит все силы, чтобы найти меня. Если только я не найду ее первым.


22 февраля 2071 года 09:00

Буддист

Наш мир уже три дня пребывал в горестном трауре. Печаль разрослась по коридорам, стенам, потолку, как паутина, захватывает жилище, если в нем никто не живет.

А здесь действительно никто не жил.

Мы словно все превратились в призраки самих себя, оторвавшись от живого мира вокруг, добровольно изгнав себя в чистилище. Каждый заперся в своей норе и не желал нарушать личное пространство друг друга, потому что нам нужно было отгоревать. Скорбь окутала наши души плотным колпаком. Куда бы мы ни шли, она следовала за нами.

Сто пятьдесят шесть жителей Желявы, двадцать девять Падальщиков, десять сверхлюдей, избранные богом быть спасенными от зараженных чудовищ, и избранные богом быть убитыми Триггером. От Бадгастайна не осталось ничего. Деревня полностью стерта в пыль, а то, что устояло при ракетном обстреле, исчезло в пекле разбушевавшегося на костях пожаре.

Всего пара секунд и нет никого. Как человек мог изобрести столь изощренный метод истребления? Как после этого человек смел обвинять природу, выпустившую вирус из недр, в садизме? Никогда мы не были лучшими, разумными, высшими существами на этой планете. Мы всегда были, есть и будем убийцами всего живого. Убийцами самих себя.

Наше проклятье продолжается.

Каждый день Арси неотрывно наблюдала за экранами ноутбуков, радируя на частоте Бадгастайна. Уже два дня ее душа не знала покоя, мучилась надеждами на то, что кто-то уцелел в той бомбежке.

Каждый день я слышу завывания Боба, потерявшего в той бойне свою любовь.

Каждый день Перчинка выходит на улицу и с утра до ночи кидает лопатой снег вокруг лаборатории, занимая свое тело физическим трудом, чтобы под вечер спастись измождением от тяжелых воспоминаний о своих погибших друзьях.

Каждый день Падальщики разбредаются по темным пыльным углам бесконечного и мрачного здания лаборатории, чтобы вновь и вновь перечитывать личные дела бойцов, которых они оставили в том обманчивом раю посреди гор.

Каждый день здесь заполнен плачем, рыданиями, приглушенными перешептываниями, за которыми прячется презрение к самим себе. Мы недоглядели, не предвидели, не спрогнозировали. На нас положились, а мы подвели. Всех подвели. Мы не выполнили свой долг и людей не защитили. Не сберегли их от тех опасностей, от которых клялись их защищать, принося присягу на церемонии посвящения в Падальщики.

Но каждый день безмолвным оставался лишь один голос. Голос Тесс. И я знал почему.

Я нашел ее в одной из затхлых коморок, пропавших ее потом и запахом грязных волос. В этой узкой комнатушке в подвале хранили уборочный инвентарь, и Тесса не нашла лучшего места спрятаться от нас, от мира. Вряд ли ей это помогло, от себя-то она не спряталась, я понимаю ее больше, чем кто-либо другой.

— Ты специально меня искал? — раздался хриплый голос во мраке.

Я не сразу ее увидел в темноте подвала. Планшет подсветил ее лицо, и я увидел перед собой монстра. Это уже не та Тесса, что мы знали два месяца назад. Она слишком далеко ушла за границу человека. Сейчас же еще больше походила на кровососа своей бледностью, темными впалыми ямами под глазами, смрадом.

Я сел напротив нее, уперевшись в стену.

— Скорее искал место, где спрятаться, — ответил я.

— Как видишь, такого тут нет.

Мы сидели молча около двух часов. Глаза постепенно привыкали к темноте, я мог различить силуэты полок на стенах, заполненных канистрами и бутылями, швабры и мусорные урны. Тесса сидела возле стены, закрыв глаза. Я тоже смог пару раз войти в транс. После того дня на Желяве я стал медитировать чаще. В параллельных мирах я тоже искал место, где можно спрятаться от самого себя. Но и там такого не нашлось.

— Я убил Маришку.

Слова вырвались из легких сами, я не успел их поймать. Но теперь мне кажется, что я и не хотел их ловить.

Тесса медленно открыла глаза и пристально уставилась на меня. Я задумался. С ее обретенными сверхспособностями видит ли она меня насквозь? Видит ли мысли, воспоминания, желания? Чует ли их запах? Может ли описать, чем они пахнут?

— Выпустил пулю прямо вот сюда, — я указал пальцем на грудь между пятым и шестым ребром.

Снова полчаса молчания. Время стало идти незаметно, словно мы и впрямь вошли в какую-то параллельную вселенную, где скорбь и тяжесть вины обретают физический вес, который можно измерить.

Я бы сказал, что мое чувство вины весит тысячу тонн. Или сотню. Оно весит ровно столько, сколько человек не может себе представить.

— Я ответила на звонок.

Ее тихий шепот как будто достал меня из за полотна транса. Я не сразу сообразил, что ее слова были произнесены в реальности.

Я нахмурился и открыл глаза.

— Триггер, — пояснила она. — Он выследил нас, потому что я ответила на его звонок.

Да. Это ровно то, о чем перешептываются все те, кто остался сейчас там наверху, и чья скорбь весит столько, что давит на тебя так, что ты оказываешься в подвале.

— Твое сожаление не легче моего, — добавила она. — Мы оба убийцы невинных, пусть и не по своей воле.

Мы снова замолчали. Через очередной час медитации посреди мрачного подвала, я понял, как здесь холодно. У меня заледенели стопы и кисти рук, я едва мог ими пошевелить. Но Тесса словно не замечала, что превратилась в ледышку. Возможно холод обезболивал не только ноющее тело, но и душу. Наверное потому и время здесь текло быстрее. Целая каморка, существующая где-то параллельно реальности со своими законами физики. Здесь мысли пригибают к полу, как гравитация, чувства сжимают сердце в тиски, а время не имеет ровного течения.

Мы замерзали. Постепенно наши тела все больше соединялись с холодом вокруг, с безжизненностью окружающего пространства, мы становились частью жестокого хаотичного мира, больше не желая драться с ним за свою жизнь.

Мы умирали.

— Твои надписи… что они значат?

Тесса смотрела мутным взором на татуировки, покрывавшие все мое тело с затылка до пят.

— Мудрость Бога, что помогает мне находить смысл в каждом прожитом дне.

— Какая же мудрость спасает тебя от видения умирающей Маришки?

Я знал, что она спросит. Потому что она, также как и я, жаждала обрести этот стимул, эту мотивацию продолжать.

Я потянулся к груди, мышцы плеч тут же заныли, потревоженные от своего вечного сна во льду. Я спустил горловину трикотажного пуловера до левой груди. Ровно до того места, где между пятым и шестым ребром в тело впечатаны слова, унимающие мою боль.

— «И это тоже пройдет», — прочитал я письмена.

Слезы обожгли глаза, родившиеся от мучительного воспоминания, где Маришку сражает пуля ровно в то место, где у меня выцарапана надпись. Нет в этом мире совпадений. Все от намерений Божьих. И восемь лет назад, переродившись с искусственным сердцем с магнитом посередине, я отдал свое тело мудрым письменам не просто так. Маришка уже тогда нашла свое место на моем теле. Уже тогда судьба царапала по мне грядущее, что никому не изменить. Но почему-то принять эту истину так сложно. Бичевать себя за ее смерть было в сотни раз легче, чем принять тот факт, что судьбою ей было уготовано пасть от моей пули. Бичевать себя за ошибку казалось правильным, логичным. Но вот та же судьба заставила отпечатать на месте ее ранения ровно ту мудрость, которая лечит.

Все пройдет. И это тоже.

Я не заметил, как снова впал в транс. Как всегда видел в нем Маришку миллионы раз. Видел ее падение на бетонный пол Желявы. Видел кровь, сочившуюся из детской груди. В медитациях стало сложнее пребывать, они больше не помогали мне, они гнали меня прочь обратно в реальность, где я вновь и вновь читал эту фразу, ощущая себя проклятым.

Опять.

Проклятый с рождения до смерти.

— Доброе утро, камрад, — раздалось в наушнике.

Слова раздались совсем рядом.

Я открыл глаза и понял, что Тесса тоже очнулась.

— Как ты меня нашел? — тихо спросила Тесса.

— Я же сказал, что мой глаз всегда будет следить за тобой.

Тесса зажмурилась и глубоко вдохнула, пытаясь прогнать кошмар.

— Кто это там с тобой? — спросил Маргинал.

Я уже не медитировал и даже вышел из пограничного состояния между реальностью и трансом. Удивительно, как всего за секунду мои натренированные навыки бойца взяли управление телом в свои руки. Я пытался понять, как Маргинал нашел нас и подсоединился к сети.

— А-а-а, наш праведник. Он пытается помочь тебе вновь обрести смысл жизни? — и вроде бы хотелось услышать насмешку в голосе Маргинала, чтобы превратить его в чистейшее зло, сломавшее систему защиты Желявы и скормившему чудовищам тринадцать тысяч людей, но все же Маргинал таковым нt был. Он видел себя таким же праведником, как и меня. Мы оба боролись за свою правду и злорадство или месть были нам чужды. Каждый пытался спасти мир так, как считал нужным.

— Скорее пытается найти свой собственный, — ответила Тесс, пристально разглядывая меня.

— Этого можно было избежать, доверяй ты людям меньше.

— Это не люди. Это всего лишь Триггер.

— Поверь мне, не осталось людей лучше Триггера. Он ведь не паршивая овца, он лучшая овца в стаде, потому что знает, как нажимать на спусковой крючок. Человечество — комок страха и алчности. Из-за этого погибли твои друзья.

— Ты как опухоль в мозгу, — Тесса зажмурилась, из глаз заструились слезы.

У меня тоже. Вся коморка вдруг стала источать нестерпимую боль, от которой хотелось выть и избивать стены.

— Я не пытаюсь обратить тебя на чью-либо сторону, я всего лишь наблюдатель. Все, что я хотел бы сделать для тебя, так это открыть твои глаза. Хочу, чтобы ты узрела истину и приняла ее.

— Что человечество должно быть истреблено?

— Это всего лишь закон природы. Выживет сильнейший.

— Раз тебе так похрен на все и ты всего лишь наблюдаешь, зачем печешься обо мне?

— Вижу потенциал, которому импонирую. Талант. Ты ведь светишься для них, ты знаешь об этом?

Я замер. Тесса тоже. Мы оба напряглись. Я — из-за того, что не понимал, о каком свете идет речь. А Тесса же наоборот — понимала все от точки до точки.

— Так я тебя нахожу. Я вижу твой свет, если закрою глаза.

Лицо Тесс переменилось на откровенную злобу. Она ненавидела этого предателя, который теперь наводил на нее страх.

— Ну мне пора. Надеюсь вам станет легче обрести смысл жизни, когда вы узнаете, что Триггер собирает армию, ради ваших поисков. Его появление в этих краях — всего лишь вопрос времени. Удачи, камрад.

Наш маленький и до недавнего времени казавшийся безопасным чулан снова погрузился в могильную тишину. Вот только не было больше в ней самоотчуждения, она насквозь пропиталась пробуждением и теперь искрилась решимостью.

— Что ты сказал написано на твоей левой груди? — спросила Тесса.

Ее лицо больше не источало потерянность и страдание, она вдруг стала сосредоточенной и, кажется-таки, обрела свой смысл в этой коморке.

— И это тоже пройдет.

Она взглянула в мои глаза и вонзилась в самую душу. Я уже знал, что она скажет.

— Пойдем, Буддист. Поможем всему этому пройти.

Медитации мне больше не помогут, их время завершилось. Я чувствую, как грядет мое предназначение.


23 февраля 2071 года 08:00

Хай Лин

— Тебе нужна звезда, Хай Лин! Звезда!

Папа не мог заснуть уже два дня.

Взрывы баллистических ракет были столь мощными, что папа с тех пор потерял сон. Его шизофрения обострилась, видимо, взрывы напомнили ему о какой-то пережитой травме в его прошлом, и теперь его и без того шаткое психологическое здоровье сотрясалось от приступов слуховых галлюцинаций.

— Пришельцы! Хай Лин! Они везде! Нам нужна звезда!

— Пап, на выпей.

Я протягивала ему теплый настой из трав, подмешав туда снотворного. Кристина сказала, что если он сам не примет, то придется вколоть ему элзепам. Я не хочу подвергать его еще большему стрессу, а потому сижу возле его кровати и пытаюсь впихнуть в него гребанный настой.

Но папа лишь отмахивался, словно чуя в этом чае подвох. Он обожал пить травяные сборы, я ему с поверхности целые веники тащила, он заваривал их круглый год. А сейчас же отнекивался.

Так я поняла, что его состояние усугубляется.

— Пап, тебе нужно поспать! Иначе звуки станут громче, картинки ярче! Ты должен спать!

Папа мотал головой, теребил рукава моей куртки и продолжал повторять.

— Злые пришельцы! Плохие пришельцы! Они заставляли меня есть пальцы! Не хочу! Не буду!

— Папа!

— Звезда, Хай Лин! Тебе нужна звезда!

— НЕТ НИКАКОЙ ЗВЕЗДЫ! — заорала я.

Впервые в жизни.

И тут поняла, что и сама я на грани.

И хотя у меня не было ни друзей, ни родственников в Бадгастайне, произошедшее сильно сбило меня с пути. С трудом верилось, что сыкота-Триггер мог сотворить подобное! Но на то ведь он и сыкота. От него ничего кроме подлости не дождешься.

Папа вдруг замолчал, нахмурился, а потом укорительно закачал головой.

— Моя Бай Хуа. Моя Хай Лин. Моя сильная Хай Лин.

Я вдруг заплакала и обняла отца.

— Прости, пап.

Нервы как натянутые струны, вот уже начали лопаться одна за другой и я кричу на собственного отца, которого лелею, как дитя.

Я больше не могла находится рядом с ним. Его шизофрения давила на меня похлеще смертей невинных людей. У меня уже не осталось сил терпеть его выходки. И в какой-то момент я подумала, что было бы лучше, если бы он остался в Бадгастайне.

Я замотала головой, прогоняя непрошенные эгоистичные мысли. Ну ты и сука! Как ты можешь говорить так о своем родном отце? Да потому что я устала постоянно печься о нем! Потому что своей жизнью хочу пожить! Потому что он больной и ему ничего не поможет!

Потому что он обуза.

Я зажмурилась и дала себе пощечину. Реальную.

Не смей так говорить, дрянь!

— Хай Лин, — крадучись позвал папа, словно слышал мои мысли.

Как бы он меня ни бесил сейчас, я разжала веки и взглянула на него.

— Тебе нужна звезда. Пришельцы там высоко. Я сбежал от них на звезде. Тебе нужна звезда!

Я решила оставить, все как есть. Не будет спать, ну и черт с ним. Надоело сюсюкаться, как с маленьким.

— Пап, мне надо идти. Вот, я оставлю здесь. Выпей и ляг спать.

Я поставила чашку на тумбу рядом с кроватью и вышла из спальни.

Я постояла возле двери немного, прислушиваясь, но он так и не притронулся к чашке, а лишь ходил из угла в угол и причитал про своих пришельцев.

Как же меня все задолбало!

Я пошла в лабораторию, где мы впервые за последний день собрались все вместе, отойдя от первого шока. Каждый продолжал думать о чем-то своем, и я знала наверняка, что это что-то сожаление. Сожаление о том, что не взял с собой побольше солдат в миссию. Сожаление о том, что не успел сказать. Сожаление о том, что сказал ненужное. Сожаление о том, что дал шанс ублюдку, который замочил нас всех.

О последнем думали все.

Двадцать шесть человек плюс эти два чудика-мертвеца. Вот все, что осталось от Бадгастайна. Двести двадцать восемь человек погибли от руки Триггера, который все никак не хотел успокоиться и пытался нас достать всеми способами. Теперь вот баллистический нашел.

Мы все собрались в просторной лаборатории, которая в первый день нашего визита казалась мертвой. Теперь же она стала нашим домом. Я прям даже не знаю, радоваться за нас или горевать оттого, что мы уже третий дом себе сменили.

Кристине и Генри, конечно, спасибо за то, что они пытались подбодрить нас своими исследованиями, рассказывали о событиях из Хроник, чему-то учили, отвлекали, кормили и разве что пузики не гладили да сказки на ночь не читали.

Ох, моих детей ждет жестокая участь, я им сказок из своей жизни похлеще «волчок-кусает-за-бочок» расскажу. Вообще спать не будут!

Фунчоза вдруг зарычал и бросил на стол свое драгоценной яйцо-Тамагочи. А потом уронил голову на руки.

— Сдохла, — коротко ответил он на мой немой вопрос.

— Акира может переродиться, — напомнила я ему.

Сейчас вроде очередь щеночка.

— Да. Вот только Каришка не может, — тихо ответил Фунчоза.

И снова в лаборатории повисло тяжелое молчание. Этой ночью я впервые открыла для себя, что Фунчоза умеет плакать. Я проснулась от его беспокойного сна и уже хотела как следуетнадавать ему по почкам, чтобы перестал ворочаться, а потом увидела отблески на щеках. Не знаю, что ему снилось, но знаю, что отблески эти были слезами.

Вот так Триггер сломил самых сильных из нас. Если Фунчоза больше не может терпеть все это дерьмо, то что говорить про остальных?

Вдруг в зале появилась Тесса. Даже не знаю, что первее я заметила: ее саму или ее запах. Выглядела она ужасно, видимо эти два дня она провела где-то в канализационных шахтах, питаясь крысами и экскрементами людей.

— Ну наконец-то появилось и наше чудовище, — первым отреагировал Фунчоза.

Он никогда не упускал возможности подтрунить на Тесс, но сейчас скорее сделал это автоматически нежели со смакованием своих гениальных шуток.

Нас всех разбила трагедия. Кого-то ровно пополам, кого-то едва-едва, а кого-то полностью в пыль. Как Тессу например. Она даже не обратила внимание на очередной выпад Фунчозы. Мне кажется, она вообще едва нас замечала.

— Арси, есть что-нибудь?

Она подошла сразу к хакерше, и меня охватило легкое возбуждение. Почему-то от осознания того, что Тесса не сдалась, даже после того, как уничтожили весь Бадгастайн, появилась надежда на то, то мы справимся с этим. Я не особо люблю Тесс, но она самая сильная и сообразительная из нас, всегда была нелюдимой и презираемой за это, но черт возьми я солгу, если скажу, что не хотела видеть ее в Падальщиках. Именно с ее изуродованным шрамами лицом Падальщики всегда и ассоциировались. Она бунтовала ради нас, шла на смерть ради нас. Она наш светоч, который мы одновременно боготворим и ненавидим за ее качества.

— Абсолютно ничего. Я не могу пробить защиту. Я не знаю, куда шел звонок из бункера.

— А что насчет остальных бункеров?

— Тоже глухо. Есть просто список, но координаты зашифрованы ключом. Защита мощная.

Разумеется. Коды к баллистическим ракетам это не пароль от почты на гугле типа «123qweasd». Какими бы мы хорошими ни были, но Арси не сможет взломать военную тайну.

— А что насчет радаров? Они ведь нашли нас не только из-за того гребанного звонка! — предложила Жижа.

Тесса тут же отреагировала на новость, она-то небось все это время думала, что единственная была виновата в уничтожении Бадгастайна. Не единственная, но виновата все же была.

— Звонок поступил на радиорелейную станцию в двадцати километрах от Бадгастайна, а дальше уже наша антенна словила сигнал. Но я тоже шифровала сигнал, и попыток взломать мою систему не было. Это значит, что они просканировали местность возле станции, чтобы найти Бадгастайн, — ответила Арси.

— Скорее всего это был тепловизор с геопространственной привязкой, типа терморадара. У нас здесь такой же стоит. Все военные объекты оснащали ими во время Вспышки, — вставил Генри.

— Значит, мы ищем домик гномов с радиолокационной антенной размером с жопу циклопа! Неужели это сложно? — вставил Фунчоза.

— Вот когда у нас во дворе появится радиолокационная антенна размером с жопу циклопа, то я найду все, что захотите. А пока что мои глаза и уши — это байты! — за два дня давления от ребят Арси начинала отстригать себе нервы.

— Пфф, у Акиры и то мозгов побольше, чем у тебя.

С этими словами Фунчоза вновь вернулся к Тамагочи и принялся усиленно натирать ей пузо, чтоб не сдохла в очередной раз.

— Они не могут быть далеко. Они выбрали ближайший к себе пусковой штаб, чтобы проверить исправность системы Иерихона. Триггер — трус. Он не пошлет бойцов далеко, если точно не знает, что оно того стоит.

— Да, к вопросу о старом хере! Если уж ты с ним трахалась, то могла бы после долбежки спросить у него карту расположения бункеров! Нахрена ты с ним сосалась, если пользы от того нет?

— Фунчоза, хватит! — Калеб привычно отреагировал.

Поначалу его ярость забавляла, а теперь его было по-настоящему жалко. Он у Тессы как забитая собачонка, которую хозяин ногой пинает, а та смотрит на него доверчиво и по-прежнему ищет любви. Просто сборище садомазо.

— А нихрена не хватит! Я уже сочиняю песнь о легендарных походах Тессы по членам Триггера, которые стоили жизней наших друзей, моей матери да еще кучи людишек в придачу! И да! Я буду оставлять эту отметину везде, где только зад свой припаркую!

С этими словами Фунчоза указал на стену возле окна, на которой было выцарапано «Тесса-шлюха».

— Что ты хочешь от меня, Тормунд? — Тесса устало закатила глаза.

— Извинений, твою мать!

Фунчоза вскочил со стула и злостно смотрел на Тесс.

— Хорошо, уговор. Если я извинюсь, мы должны снова стать единой командой.

Фунчоза выпучил глаза. Чтобы Тесса публично принесла ему извинения? Мы что спим?

— Валяй! — крикнул он.

— Прости меня.

— И все?!

— Это извинение. Теперь твоя очередь встать со мной на одну сторону.

— Твою мать! Надо было просить велосипед!

— Уговор есть уговор.

— Ладно! Хрен с велосипедом. Уговор нерушим. Теперь мы снова играем на одной стороне. И у меня даже есть гениальный план.

Мы скептически посмотрели на Фунчозу.

— Предлагаю отца Вьетнама вернуть в наш распрекрасный отель, потому что шизофреник из него только что сбежал!

Фунчоза указывал на окно, я тотчас же прыгнула к нему.

— Твою мать! Арси, какого ты не следишь за перемещениями по территории?! — заорала я.

— Ну уж извините, вы хотите чтобы я вашего Триггера нашла или за вашим шизофреником следила?!

Я уже неслась прочь из лаборатории, всего за секунду преодолела бесконечные коридоры мрачного комплекса, спустилась с лестницы прыгая через пять ступенек и бежала со всех ног наружу.

На улице начинало смеркаться и я, не теряя времени, включила Фелин и стала следить за яркой красной точкой, отдаляющейся от главного здания. Черт возьми, он так ярко сверкает, чт сейчас к нему со всех сторон сбегутся кровожадные светлячки. Я побежала за отцом, тут же потонула в сугробах по колено, а вес моей экипировки еще больше осложнил перемещение. Я бежала вдоль однотипных двухэтажных зданий, в которых вечным сном спали агрегаты по производству таблеток и лекарственных ампул, следя лишь за радаром на планшете. Я выискивала следы зараженных, которые вот-вот учуют моего умалишенного отца, решившего ни с того ни с сего прогуляться на ночь.

Черт бы тебя побрал, шизофреник хренов!

Через триста метров я добежала до бетонного забора, в котором виднелась брешь, в эту дыру папа и нырнул, выбравшись за пределы военного городка. Я выбежала следом и оказалась в плотных лесных чащобах. Точка на радаре продолжала отдаляться, я продолжала бежать следом, не отставая, но и не нагоняя. Я даже и не думала, что папа так быстро бегает! Он всю жизнь горбится за компьютерами, он вообще в тренажерку не ходит! Неужели это все его травяные сборы?!

А на радаре запикали точки, сердце тут же остановилось от страха. Но потом я увидела, что то были иконки моих товарищей. Мои друзья следовали за мной по пятам, и от этого факта становилось легче на душе. Я не одна. Нас много. Мы вытащим папу. А папа все петлял посреди густой лесопосадки, где ни Аякс, ни снегоход не пройдет. Честная гонка человека против человека.

— Черт возьми, как быстро передвигается этот китаеза! — ругался Фунчоза в наушнике.

У меня уже горели легкие от забега, а икры и бедра заныли режущей болью.

— Точка Н-23 движется на северо-восток! Мы выдвигаемся в обход!

Кажется, это был Зелибоба, я видела, как в Фелин вошел приемник с его снегохода. Ребята отслеживали передвижения папы с помощью тепловизоров Фелин, я же уже видела его серую мелькающую куртку между деревьями. Как никогда раньше я была согласна с Фунчозой, этот китаеза был проворным! А еще маленьким! Поди разгляди его в этом огромном лесу посреди сумерек.

— Папа! — крикнула я.

— Звезда!

— Задолбал!

— Звезда!

— Вернись!

— Звезда! Звезда!

— Я убью тебя, когда догоню!

— Нам нужна звезда!

— Хорошо, не убью, но поругаю!

— Звезда!


— Не будет тебе больше травяных чаев!


— Звезда!

Папа выбежал на открытое поле, я все застревала в сугробах в лесу. Черт возьми, здесь же зараженные повсюду! Они учуют его! Они его убьют!

Наконец я тоже выбежала из чащи на открытую местность и втопила во всю мощь. На ровном поле не было рытвин, ни оврагов, а потому я стала резко сокращать дистанцию между нами. Вдруг я стала замечать, что папин силуэт стал быстро увеличиваться перед глазами, и тогда я поняла, что он остановился.

Я же — нет.

Я накинулась на него со спины, повалила на снег и стала бить по груди.

— Папа! За что? За что ты так со мной?! Почему ты мучаешь меня? Почему не можешь быть нормальным?

Я все кричала и била его по хрупкой груди, не в силах остановить свою ярость.

— Звезда, Хай Лин! — стонал он в ответ.

— Я устала быть твоей нянькой! Устала от твоих выкидонов! — кричала я и ревела.

Слезы капали прямо на его дырявый трикотажный свитер под курткой.

— Тебе нужна звезда! — папа заплакал.

И тогда я остановилась. Я делала ему больно. Какового черта я творю? Он же такой маленький и хрупкий! Я должна его защищать. Прямо как он защищал меня, когда я была такой же маленькой и хрупкой и безмозглой да еще и сопливой девчонкой. Сначала родители учат нас ходить, подтирают нам задницы и кормят с ложки, а потом я должна отплатить им тем же, когда в старости их тела начинают сдавать. Это справедливо!

Но черт возьми как же он достал своим бредом! Я больше не могу это терпеть! Заприте его уже где-нибудь, где о нем позаботятся другие, но избавьте меня от этого!

Я встала, отошла от папы, лежащего на снеге, не в силах совладать со смятением, что затмевало разум. Любовь и ненависть, ответственность и усталость: все смешалось в один котел и я уже не знала, что должна испытывать, на какое чувство имею право.

Папа продолжал лежать на снегу, плакать и звать свою долбанную звезду. А я не знала, как помочь ему и самой себе. Мне было жаль его, и в тоже время было жаль меня. Так я и варилась в этом кислом противном бульоне из мешанины эмоций, ненавидя себя за ненависть к отцу, и в то же время оправдывая ее.

— Папа, прости меня… — я опустилась перед ним на колени. — Прости, пожалуйста!

Я бросилась отцу на грудь, обняла его, а потом усадила и прижала уже к своей груди, расцеловала по всему лицу, а он гладил меня по руке и мягко приговаривал:

— Моя Бай-Хуа. Смелая Бай-Хуа. Моя Хай Лин.

— Прости, пап. Прости меня, — приговаривала я.

— Смотри, Хай Лин. Смотри, звезда!

— Да, пап, звезда.

— Звезда!

— Звезда.

— Вон она, смотри! Я привел тебя к звезде.

И тут до меня дошло, что мы сидим возле какого-то высокого сугроба, из которого торчала длинная металлическая балка.

— Звезда. Вот она, звезда. Тебе нужна звезда, Хай Лин! — папа смотрел на меня и улыбался.

Я встала, помогла ему встать, отряхнула от снега, и тут подоспели Калеб с Тесс и Антенной на снегоходе.

— Аяксы застряли в лесах, — выпалил Антенна. — Сажай его! Тут зараженные повсюду!

— Вьетнам, давай скорей! — добавлял Калеб.

Но я застыла, глядя на огромный сугроб. Его форма была необычно ровной, как будто кто-то вылепил искусственный шар. А папа ходил вдоль него и все приговаривал:

— Звезда. Моя звезда.

— Что это? — спросила Тесс.

Она тоже поняла, что под снегом что-то прячется. Папа смотрел на нас, улыбаясь.

— Моя звезда! Пришельцы гнались за мной! Я сел в звезду и упал!

А потом он обошел странный объект и исчез где-то внутри сугроба.

— Папа?

Я бросилась за ним. Сердце в пятки ушло, когда я поняла, что он мог опять начать играть в догонялки. Но за поворотом я увидела углубление в сугробе, а потом обомлела, когда поняла, что там открытый люк. Из него вылезла голова папы, он не переставал улыбаться, а потом позвал рукой.

Мы залезли в странное сооружение друг за другом. Никто из нас не понимал, где мы оказались и на что смотрим.

Здесь было тесно и мы едва поместились все вчетвером. Мы включили фонарики и стали осматриваться. На стенах висели мониторы, переключатели, пульты управления, а посреди непонятного шара на мощном постаменте четыре кресла с пятиточечными ремнями.

Я увидела, как в свете фонаря у Антенны выпучились глаза, и он воскликнул:

— Космический корабль!

— Что? — переглядывались мы озадаченные.

А он растолкал нас и указал пальцем на иероглифы над центральным пультом управления.

— Вьетнам, здесь ведь написано «Шеньчжоу», так? — Антенна был взбудоражен.

Фонарик в моей руке трясся, но я даже без его света смогла прочитать светящуюся надпись. Я кивнула.

И тут Антенна издал нехарактерный для него тонкий писк, я еще никогда не видела его столь взволнованным. Я бы даже сказала в экстазе.

— Это пилотируемый космический корабль для доставки экипажа на космическую станцию! Поверить не могу, что вижу его вживую!

— Космический корабль? — удивился Калеб, изумленно разглядывая панели управления.

— В две тысячи двадцать втором году Китай запустил на орбиту собственную модульную космическую станцию. Корабли «Шеньчжоу» доставляли на нее экипажи.

И словно в подтверждение слов Антенны папа сел в переднее кресло и нажал несколько кнопок. Панели зажглись тусклым светом, ожили мониторы, а под ногами что-то зажужжало.

— Видимо, корабль прибыл сюда со станции, но странно, что его оставили, да и приземлился он в странном месте, — Антенна размышлял на ходу, медленно пробираясь к догадке, хотя я уже постигла ее.

Из моих глаз потекли слезы, пока я наблюдала за отцом, который уже вводил неизвестные никому последовательности на компьютере с такой уверенностью, словно был здесь уже раньше.

— Но как твой отец узнал о нем? — удивленно спросил Калеб.

— Вот как.

Антенна открепил от стены фотографию, на которой были изображены четыре человека, парящие в невесомости — последний экипаж космической станции. И среди веселых лиц было лицо шустрого китайца — моего отца в молодости.

— Очуметь! — воскликнул Антенна. — Вьетнам, твой отец — тайконавт!

Я закрыла рот рукой и зарыдала. На плечо тут же упала рука.

— Эй, ты чего? — Калеб мягко пожимал меня за плечо. — Твой отец — герой. Это повод для радости, а не слез, — говорил он.

А я никогда не смогу им признаться в том, что всю свою жизнь презирала отца и считала его умалишенным.

Антенна уже наплевал на мои нравственные страдания и сел в кресло рядом с папой, пока тот продолжал переключать кнопки и жать на дисплеи экранов, активируя агрегаты корабля, который все это время питался энергией солнца.

— Эй, Лин, а что произошло там наверху? — Антенна вгрызся в кость папы и теперь ни за что не отпустит, пока не узнает хотя бы толику о космических путешествиях.

Папа оторвался от экранов и посмотрел на нас. Он указал пальцем в небо и произнес:

— Хорошо. Там хорошо. Звезды, много звезд. Тишина. Спокойствие. Легко. Воздух сушит. Паришь. Чернота. Одиноко-одиноко. Грустно. Дом голубой. Дом большой внизу. Красивый. Очень красивый.

Папа смотрел сквозь нас, уносясь далеко во времени и пространстве, далеко в прошлое и далеко в небо. А я не могла остановить свой плач. Папа так много говорил. И так много разных слов. Почему он не рассказывал мне раньше? Почему не позволил мне гордиться им?

Вдруг папа нахмурился, а потом продолжил:

— Пришельцы. Злые пришельцы. Сначала один. Потом второй. Ели пальцы. Ели друг друга. Плохо… чернота. Одиноко-одиноко. Грустно. Дом голубой. Дом большой внизу. Звал. Дом. Звал.

Папа обвел руками вокруг.

— Звезда. Священная звезда. Домой. Пора домой. Я упал на звезде. Я откололся и упал.

Тут я заметила, что уже никто из друзей не скрывал слезы, представляя тот кошмар, в котором оказались запертые на орбите тайконавты. Скорее всего, из-за отсутствия поставок продовольствия с земли экипаж стал голодать, а потом, как это произошло и с людьми на земле, они превратились в каннибалов. Разница была лишь в том, что они еще и находились взаперти. Все равно что застрять в лифтовой шахте вместе с чудовищами. У них был небольшой выбор: умереть от голода в космосе или умереть от зараженных внизу. Папа, мой отважный папа решил испытать удачу на земле, и как оказалось, не зря.

— Мне рассказывали, что его нашли блуждающим в лесу недалеко от Альп и привезли на Желяву, — я закончила рассказ папы. — Я не знаю, в какой момент он сошел с ума: в замкнутом пространстве на космической станции без воды и еды или же после жесткой посадки здесь на земле. Его нашли таким. С бредом на губах про пришельцев и звезду.

Снова рука на плече. Но теперь с другой стороны.

— Лин не сходил с ума, — это была Тесс. — Он все помнил. Просто не хотел возвращаться в те воспоминания. Хай Лин, твой папа — герой. Ты должна гордиться им!

И я гордилась! Мой папа просто чумовой! Всем папам папа! Получите уроды, насмехающиеся над ним и надо мной в детстве. Вы даже близко с ним не стоите со своими супер-правильными мозгами. Обертка ничего не стоит, всегда важна начинка.

А тем временем папа колдовал над пультом управления, мониторы уже передавали какие-то данные, которые понимал лишь он. Я хоть и читала по-китайски, но не так быстро, как отец. Для ребят так вообще все, что он делал, оставалось загадкой. Они просто прильнули к экранам, как к тайнику.

Наконец папа развернулся и ткнул пальцами:

— Пришельцы. Злые пришельцы, — сказал он.

— Ну давай говори, что здесь написано!

Антенна уже начинал бесить своим неудовлетворенным интересом. Как только я прочла, мое удивление выдало ребятам, что корабль хранил что-то очень важное.

— Иерихон! Тут написано «Иерихон»! — выдохнула я.

— Смотрите! Радарная сетка! — Калеб ткнул пальцем в один из мониторов.

Радарную сетку покрывали точки с иероглифами, которые обозначали то ли название, то ли кодовый номер. На что папа ответил:

— Звезда видит. Звезда ищет.

— Вьетнам, ты единственная, кто может перевести его. Что он говорит? — взмолился Антенна.

Хотите найти путь к сердцу Антенны? Превратитесь в робота.

— Пап, корабль может найти пусковые штабы Иерихона?

— Звезда! Звезда!

По его радостному восклицанию и без перевода было ясно, что да.

— Видимо, в корабль загрузили данные по Иерихону для отслеживания запуска ракет через орбитальную станцию, — предположил Калеб.

— Каждая держава пыталась спастись и от зараженных, и от случайного выстрела, — добавила Тесса.

— Китайцы всегда были отъявленными шпионами. Они всю свою космическую программу слизали с СССР. Не в обиду, — Антенна пихнул меня в вбок.

Мне то что? Китая больше нет.

— А значит достали и точное местоположение штабов «Иерихона». Офигеть! Лин — ты гений!

Антенна притянул папу к себе и поцеловал в лоб. Еще никогда папу так часто не называли гением, как сегодня. А я замерла, когда осознала, что если бы не настойчивость Антенны доказать мутантам превосходство человеческих способностей, взяв в миссию папу, то я бы и его потеряла в Бадгастайне.

Сердце снова сжалось в тиски, а глаза увлажнились. Твою мать, я никогда так много не плакала, как в этот день.

Но в следующую секунду все стало очень плохо. Датчики движения запищали, внеся в нашу тесную вечеринку во мраке нотки паники.

Мы взглянули на планшеты и Калеб высказал идею, общую для всех:

— Пора сваливать и быстро!

— Зараженные в двух километрах, идут с севера. Три группы. Еще две бегут с запада, — комментировал Антенна.

Мы выпрыгнули из корабля один за другим и побежали к снегоходу. Издалека показались синие тела, скакавшие к нам с южной стороны. Эта группа была ближе всех остальных.

Критически близко.

— Вьетнам, Антенна! Хватайте Лина и газуйте отсюда! — крикнул Калеб, снял с плеча винтовку и перевел ее в боевой режим.

Тесса повторила за своим сержантом. Или за командиром. Я не знаю, они до сих пор не разобрались, кто из них кто теперь в Маяке.

— Ребята, нам нужна помощь! Заберите нас отсюда! — кричала Тесса в микрофон, параллельно целясь в самых скорых.

Между нами и монстрами оставалось всего около трехсот метров, уродцы преодолеют их за десять секунд.

Я схватила отца за шкирку, усадила перед собой и дала газу. Антенна прыгнул к нам на снегоход на ходу. Больше троих снегоход не увезет, и я была безмерно благодарна Калебу, что он уступил свое место моему отцу.

В зеркало заднего вида я наблюдала за тем, как Тесса и Калеб встали спиной к спине. Я не знала, каковы шансы у этих двоих, но одно знала наверняка: Тесса будет защищать своего сержанта, ну или кто он там ей теперь, грудью.


23 февраля 2071 года 12:00

Тесса

Все плохо. Все очень плохо.

Зараженные настигли нас, едва мы вылезли из корабля. Снегоход не увезет больше троих, и теперь Калеб — вечный самопожертвователь — встрял в опаснейшую ситуацию.

Мы встали спина к спине и целились в зараженных, бегущих на нас с юга и запада — эти подобрались ближе остальных. Электропатронов у каждого всего по десять в патроннике и еще два магазина в запасе, а со стороны лесополосы к нам бежали еще несколько групп, Фелин обозначала датчиком движения на дисплее перед глазами приближение около трех десятков зараженных.

Паника начала сжимать легкие в стальную сетку, спину бросило в жар, пот заструился по вискам, сердце бешено колотилось в ушах.

— Ребята, где вы? — крикнула я.

Наушник зашуршал, и послышался крик Ляжки:

— Мы застряли, Тесс. Мы бежим обратно за другим Аяксом. Что у вас там?

— Все плохо! Все очень плохо! — ответил Калеб.

Цепная миграция наверняка уже подстегнула и остальных зараженных последовать за запахами собратьев, проснувшихся от бродящих рядом людей. Чертов Лин! Почему нельзя было сразу сказать, что я мол космонавт, идемте-ка покажу чего. Я тесно прижалась к спине Калеба, рассчитывая наши шансы наперед. А силуэты зараженных с каждой секундой завоевывали все больше пространства в прицеле. Шансы так себе! И тогда я крикнула:

— Обратно в корабль! Лезем в обратно!

Не знаю, насколько прочными делали космические корабли, но их точно не разрабатывали для отражения атаки чудовищ с силой достаточной, чтобы перевернуть тридцатитонной Аякс или вспороть металл своими острыми когтями. Но мне необходимо защитить Калеба до приезда людей. Он ведь воняет человечинкой!

Мы побежали обратно в корабль, но тут опасность подоспела в момент, когда ее не ждали. Зараженные, бежавшие к нам с восточной стороны выпрыгнули из-за корабля, как летящие с небес ангелы. Довольно уродливые и вонючие ангелы, должна заметить. Трое уродцев раскрыли свои пасти в полете, замахнулись своими когтями, и я так и застыла от этого охренительного вида! Не каждый день сталкиваешься со своим поражением, и его осознание вырубает вообще всю деятельность мозга. Калеб прыгнул на меня быстрее чудовищ и повалил на землю. Острые когти прошлись всего в сантиметре от моего лица.

Я не успела прийти в себя, лежа на снегу, как уродец уже успел приземлиться и схватил Калеба за бронежилет, а потом отбросил его с такой легкостью, словно Калеб был тряпичной куклой.

— Калеб! — крик сам вырвался из моей груди.

А сердце вообще остановилось! От вида того, как Калеб вознесся в небеса, у меня случился инфаркт. Калеб упал навзничь, а потом пару раз прокрутился, толкаемый инерциальной силой. Какие же у них мощные мускулы! Они с людьми как в мяч могут играть, набивать их коленом, ногой, головой.

Я тут же выставила вперед винтовку и стала палить в уродца, нависшего над Калебом. Пара пуль вонзились в синюшнее тело, покрытое корочкой засохшей крови, его дернула судорога и он завалился набок.

А вокруг продолжали набегать остальные особи, с каждой секундой они становились ближе на десять метров, несясь к нам на всех четырех конечностях и рыча, изнемогая от голода, который срывался слюной с их длинных клыков.

— Калеб, живее! — крикнула я, перезаряжая винтовку.

Калеб вскочил на ноги и бросился к капсуле, за ним уже по пятам скакали двое синюшных тел без мозгов, но с невыносимой жаждой. Они замахивались когтями в воздухе, едва не сделали засечку Калебу. Я пыталась отстреливать особей, но электропатроны чрезмерно громоздкие, а зараженные передвигались слишком быстро, в итоге патроны один за другим вылетали из дула и витиеватыми спиралями пролетали мимо целей, исчезая в искрящемся снегу.

И тут Калеба-таки настигли. Один уродец прыгнул ему на перерез, взмахнул своей когтистой лапой, и в воздух вознесся фонтан крови.

— Не-е-ет! — заорала я, полностью теряя контроль над собой.

Калеб схватился за горло, зажимая рассеченную гортань, и повалился на снег. Уродцы тут же столпились над ним, я уже бежала со всех ног и продолжала жать на спусковой крючок до одури. А потом когда затвор заглох, а твари уже стали рвать Калеба в клочья, я совсем обезумела.

— Пошли вон! — ревела я во всю глотку.

Едва я добежала до места скорого пиршества моим сержантом, моим другом, моей любовью, я начала размахивать пустой винтовкой из стороны в сторону, используя ее как биту. Одному я заехала в череп, послышался хруст, чудовище истошно завопило. Второму я врезала в солнечное сплетение, он тут же согнулся пополам, потеряв способность дышать. Третий уже был готов к удару и схватил мою винтовку, когда я замахнулась на его висок. Он одним рывком вырвал из моих рук винтовку и отбросил ее чуть ли не на луну. Но я уже навыком, выработанным до уровня рефлексов, вытащила армейский нож из чехла, и пробила зараженному череп, вонзив в нижнюю челюсть и пронзив передний родничок насквозь. Через рукоятку ножа я прочувствовала каждую трещину хрустящих костей. Он завалился на снег. Я же упала перед Калебом.

В те пары секунд, что подарила нам судьба, я успела разглядеть рану: четыре глубоких рваных пореза полностью рассекли хрящи, задели трахею и перебили сонную артерию, из которой пульсировал фонтан ярко-алой крови.

Мысль пронзила мой мозг также свирепо, как неодолимый голод внутри этих чудовищ, которые продолжали нестись на всех скоростях к месту потенциального пиршества. Мысль такая же непобедимая, такая же навязчивая и такая же роковая.

— Я не могу потерять тебя, Калеб. Ты знаешь, — выпалила я на одном выдохе.

Он смотрел на меня широкими глазами, пытался что-то сказать, но лишь кровавые пузыри вырывались из рассеченной гортани.

Я одним резким движением резанула свое запястье и прижала его к ране Калеба.

О господи, прости меня! Пожалуйста, прости, что обрекаю на вечное проклятье! Но я потеряла слишком много друзей и родных в этой гребанной жизни, и я ни за что не позволю ей отобрать у меня еще и тебя!

Внезапно я почувствовала крепкую хватку за шкирку, и меня отбросили прочь от Калеба, как мелкую собачонку.

Я приземлилась на плечо, оно хрустнуло, я завопила, чувствуя, как вывихнулся сустав. Но боль тут же отступила, когда перед глазами двое зараженных уже склонились над Калебом, чтобы полакомиться остатками крови.

Я конкретно рассвирепела! Как же вы меня все достали! Хватит пытаться отобрать у меня все, что я люблю! Хватит испытывать мою выдержку! Я скоро начну пытать детей, я уже на миллиметр от того, чтобы начать пытать невинную Тамагочи Фунчозы!

Я встала на ноги, заревела также остервенело, как и эти упыри, а потом побежала прямо на них. Я врезалась в обоих на всей скорости, мы вместе упали на снег, кувыркнулись пару раз, на ходу я избивала холодные тела ножом, те душераздирающе вопили. Едва я встала на ноги, как уже следующие ублюдки пытались оттащить тело Калеба к себе в кусты, потому что поняли, что с такой психопаткой, как я, лучше дел не иметь.

Поздно, ублюдки!

Я снова заревела, уподобляясь чудовищам, и бросилась на них, размахивая ножом.

— Пошли вон! Пошли к черту! Он мой! Слышите? Мой!

Я махала ножом из стороны в сторону, меня с Калебом окружили уже с десяток кровососов. Они скалились на меня, рычали, взмахивали когтистыми лапами, то и дело подпрыгивали поближе, но я тут же делала выпады в их сторону и снова выделывала рукой кульбиты с ножом в воздухе.

Не сразу до меня дошло, что в них поубавилось решимости. Они могли разделаться со мной всего за минуту: одна секунда на то, чтобы расчленить меня, а остальные пятьдесят девять сидеть тут посреди поля и, весело посвистывая, крутить мои филе в фарш, фаршировать мои яичники моими же глазами и, набивая в мои кишки мои же потроха, изготавливать деликатесные колбасы.

Но что-то их останавливало. Я догадывалось, что это было. Но не хотела нырять на дно этой правды. Еще не время. Не сейчас. Не хочу познавать, что это за свет, который они видят во мне, но если они и вправду видят его, то сейчас они не должны видеть во мне ничего кроме остервенелой и неугомонной ярости. Я вас всех перережу, всех насажу на колья, из когтей ваших сделаю ножи, манекенов для класса анатомии налеплю, а из позвоночника настругаю формочки для печенья!

— Он мой! Моя добыча! Не отдам! — орала я, надрывая связки.

Я схватила Калеба за ворот толстой куртки и потащила к капсуле. Тут же снова сделала выпад и резанула самого смелого уродца по рукам, тот зарычал.

— Пошел нахрен! — крикнула я.

Пока я тащила бездыханного Калеба, зараженные бросались на кровавый след, тянущийся по снегу из его шеи. Они впивались в снег и слизывали его дочиста. Вдобавок начался сильный снегопад, и вся эта их возня превратилась в кровавую кашицу.

Кое-как на остатках адреналина я дотащила толстожопого Калеба до капсулы. Ей богу, он всегда казался мне стройным и вообще сексапильным, его подтянутость всем новобранцам в пример ставила. Теперь же, протащив его по снегу в его двадцатишестикилограммовой экипировке, я готова была пересмотреть свое восхищение.

Я с трудом подняла его и перевалила через люк внутрь, зараженные продолжали кидаться на меня, то и дело слышны были взмахи когтей, разрезающих воздух, они рычали и ревели, обвиняя меня в жадности.

«Ну поделись, скотина! Видишь же, изнемогаем!»

— Хрен вам! Моя добыча! — орала я на них.

«Не для себя просим, для детей!»

— Нет у вас детей! Вы всех сожрали!

И пусть они не вели со мной никаких переговоров, а диалоги с ними были продуктом все той же набирающей силы галлюцинации, мой гнев продолжал впрыскивать адреналин в кровь, а это соединение они совершенно точно чуют.

И тем не менее никто из них не посмел атаковать, хотя их тут набежало уже почти двадцать штук, они меня могли изрубить в бисер! Но мой расклад оказался верным — что-то они видели во мне, что останавливало их от фатального нападения. и казалось бы, это должно меня порадовать, но ничего кроме страха на меня это не наводило. Я по-прежнему боялась правды, которая стояла за этим нетипичным поведением.

Еще не все секреты вируса были раскрыты, и это просто бесило. Ты когда-нибудь уже выложишь все свои карты, хренов покер фейс?

Я ввалилась в люк, приземлилась прямо на бессознательного Калеба, придавила ему яйца, пока пыталась встать в этой тесноте, поскользнулась на его крови, которая продолжала вытекать из его глотки, как из водопровода, и наконец закрыла люк.

Я села возле Калеба, достала складки бинтов, прижала рану, как могла, чтобы сохранить как можно больше шансов для него не умереть. Если он потеряет критическое количество крови, регенерация, запущенная вирионами, может не сработать, и тогда я точно сойду с ума.

Я проверила его пульс. Слабый, но есть.

— Давай, Калеб. Ты должен выжить, — прошептала я в сумрачную пустоту.

Я взглянула на планшет, индикатор связи был почти на нуле. Снегопад снова создавал помехи в передаче. Возможно ребята уже на подходе, но я, честно говоря, уже не видела смысла в этом. Калебу уже не станет легче. Он либо умрет, либо превратиться. И никто ему не поможет.

— О господи, — снова прошептала я.

И заплакала.

Вот прямо заплакала, как самая настоящая девчонка, с завываниями и соплями по всему лицу. Да потому что все это достало уже! Достали эти попытки судьбы сгнобить меня, засунуть меня в еще большую жопу, чем есть, как будто она испытывала меня не столько на прочность, сколько на границы моего рассудка. Я скоро кони двину, если ты не прекратишь издеваться надо мной, и тогда твой приключенческий фильм закончится без логического конца, дрянь!

Через небольшое окошко под потолком была видна сгустившаяся метель, хлопья били по стеклу плотной пеленой, погребая нас с Калебом под снежным пластом. Где-то снаружи продолжали выть зараженные, но уже не так остервенело. Зная, что добыча ускользнула, они постепенно убегали обратно в лес на поиски новых жертв. А я же продолжала сидеть на полу, считая вдохи Калеба.

Я не заметила, как уснула. Двухдневное пребывание в подвале высосало из меня энергию, а последняя схватка истощила до дна. Я заметила, что голодна. А еще заметила первые предвестники жажды. Но не воды мне хотелось. Борясь с собственным Я, пришлось уступить и признать, что кровь Калеба казалась аппетитной. Лишь инстинкт уберечь его затмил этот голод. Лишь любовь…

Вскоре его кровь перестала будить во мне жажду. Надеюсь, это результат работы вирионов, которые как лангольеры набросились на его девственное тело и сжирали теперь миллиметр за миллиметром, заражая его гнилью, заражая смертью и пороком.

— Тесса, Калеб, где вы? — раздался в наушнике голос Зелибобы.

Я резко проснулась, тут же выпрямилась, утерла лицо, прогоняя остатки дрема.

— Боб, я здесь, — ответила я автоматом.

— А здесь это где?

Я проснулась окончательно, чтобы оценить всю тупость своего ответа.

— В корабле.

— Мы уже на подъезде, будем через минуту.

Я посмотрела на Калеба, но не увидела его, лежащим там, где его оставила. Я тут же вскочила на ноги, ударилась затылком о торчащий косяк, хотела уже ударить его в ответ и затеять с ним драку, но тут глаза различили в темноте силуэт Калеба.

Он стоял возле люка спиной ко мне. Я посмотрела на часы. Прошло ровно два часа. Он выжил. А это значит, что он превратился. Но в кого? В такого же безмозглого чудовища, рыскающего снаружи в поисках сладострастного запаха крови? Или же стал одним из мутантов, кому природа подарила мозги в зараженном теле?

— Калеб, — позвала я.

Он чуть качнул головой вправо, точно прислушиваясь к моему зову, но так и не двинулся с места. Я бесшумно сделала пару шагов, приблизившись к нему вплотную, осторожно дотронулась до его плеча и повторила:

— Калеб.

Он резко обернулся. Я отпрянула. В глазах горит темно-синий огонек, знакомый звериный оскал и булькающие слюни во рту.

Тяжело вздохнув, я достала из кобуры Глок и вставила в него электропатрон.

— Прости, Калеб, — тихо произнесла я и навела дуло на его лоб.

Выстрел обозначил мое поражение в очередной битве.


23 февраля 2071 года 15:00

Доктор Август Кейн

Аякс вернулся через час. Снегопад критически замедлил его передвижение. В этих окрестностях нет широких троп или дорог, военный городок построен в глухой чаще и неспроста. В свое время он должен был оставаться невидимым для населения, которое чиновники пытались успокоить, заявляя о полном контроле над распространением вируса. В то же время они в экстренном порядке строили вот такие лаборатории с испытательными полигонами, потому что понимали, что проигрывают наперед.

Аякс подъехал ко входу, мы тут же с ребятами сбежали вниз. Я не знал, что увижу. Связь с Тесс была потеряна из-за метели, и все это время мы пребывали в неизвестности. Наконец из нутра БМП появились Тесс и Зелибоба, они тащили на руках Калеба. Я тяжело выдохнул, увидев кровь.

— Он жив? — с надеждой спросил Томас, подбегая на помощь.

Никто не ответил. Я же по цвету лица мог определить состояние Калеба. Да он жив, но не в человеческом смысле этого слова. Мы также безмолвно схватили его по рукам и ногам и потащили внутрь.

Уже в холле к нам подбежали остальные Падальщики, которые пережидали цепную миграцию за толстыми и герметичными стенами лаборатории.

— Нет!

— Калеб!

— Скажите, что он жив!

Они бросились к нам со всех сторон, и я едва успел резко выкрикнуть:

— Бриджит, не трогай его!

Она встала как вкопанная всего в полуметре от нас, вытаращив глаза на след от электропатрона на лбу Калеба. Он весь покрыт кровью, на белом тактическом костюме она уже свернулась и застыла коричневой коркой, где-то еще сверкала свежим красным блеском, она продолжала медленно стекать на пол, рисуя узкую бордовую тропку за нами.

Его ошарашенные друзья смотрели на это зрелище, пока мы несли бессознательного солдата на второй этаж.

— Кровь не трогать. Вообще не приближаться к ней на метр! — я старался говорить как можно строже, чтобы ребята поняли угрозу. — Томас, здесь надо все убрать раствором хлора, найдешь?

— Без проблем!

— Подсобка с канистрами дезинфицирующего раствора в подвале, я покажу, — вызвался Буддист.

До ребят наконец начал доходить смысл произошедшего.

Генри спустился со второго этажа и тут же бросился к нам вниз на подмогу.

— Сколько сыворотки у тебя осталось?

— Всего четыре дозы. Я берег их для Тесс, ее время уже подходит. Надо срочно синтезировать еще, — ответил я.

И краем глаза взглянул на Тесс. Она все это время молчала, лишь хмуро глядя на Калеба.

— Тесс, дальше мы сами, — остановил я ее.

— Я пойду с вами.

— Нет. Там наверху мне нужны холодные мозги.

Генри перехватил у нее ноги Калеба, она отстранилась.

— Ну все. Это трындец. Калеб превратился в зомбака, — произнес Фунчоза.

— Как это произошло? — спросил Антенна.

Тесса нехотя развернулась к ребятам и ответила:

— У меня не было выбора.

До ребята не сразу дошел смысл слов, а когда дошел, они ожидаемо взорвались.

— Это ты сделала?

— Калеба сильно ранили, он бы не выжил! Мне пришлось!

Я чуть задержался, желая дослушать, Генри с Перчинкой и Зелибобой утащили Калеба в лабораторию.

— Он хотя бы понимал, на что шел? — спросила Ляжка.

— Нет. Он уже потерял сознание.

— То есть ты вот так вот просто сделала выбор за него?!

— Очуметь!

— Умереть или выжить — это не выбор! — разозлилась Тесс.

— Еще какой выбор! Я не желаю превращаться в ходячую тухлятину и пожизненно сидеть на дозе! Рафаэлка, внеси это в протокол!

— Э, куда внести?

— Хочешь сказать, что если тебя ранят, то мне тебя добить? Этого хочешь? Хочешь, что бы мы тебя прикончили, когда есть возможность выжить, пусть и с условиями? — спросил Антенна.

— Уж лучше так!

— Ты идиот!

— Он не идиот, это выбор каждого!

Ребята стали спорить. Среди Падальщиков действительно нет единства, но может оно и к лучшему. Только потому что они такие разношерстные во мнении, как общность, они эффективны, потому что каждый приносит взгляд с неповторимой стороны. Но сейчас эта разница во взглядах решала их судьбы.

Крики стали громче, а апогеем перепалки стала Бриджит, которая подошла к Тесс и врезала ей в лицо. Та отшатнулась и едва не упала, но удержалась на ногах. Она не дала сдачи, а лишь медленно выпрямилась, глубоко вздохнула и приготовилась получить еще один удар.

— Потеряла Кейна, так решила теперь забрать себе Калеба? — заорала Бридж.

Тесса смотрела подруге прямо в глаза, я видел, как она снова и снова сжимала кулаки, словно разминаясь перед схваткой. Но я знал, что она не будет сопротивляться. Потому что она считала себя виноватой и была готова получить по заслугам.

— Класс! Сучки за Калеба дерутся! — Фунчоза подпрыгнул от удовольствия.

— Ты же знаешь, что причина в другом, — прошипела Тесс, глядя на Бриджит.

— Я знаю, что теперь не смогу прикоснуться к нему! Зато ты сможешь!

— Он бы умер, Бридж!

— Какая же ты сука!

Бриджит заорала Тесс прямо в лицо, а потом толкнула ее и бросилась вдогонку за Генри и остальными, которые уносили Калеба в параллельную от нее жизнь. Отныне они на разных территориях, и единственный способ им быть вместе, это заражение.

— Черт, на Калеба две сучки текут. Вот бы мне также!

— Фунчоза! — огрызнулась Хай Лин.

— Но! Мой жезл всегда верен только тебе, моя королева! — с этими словами Фунчоза схватился за свой член и поклонился перед девушкой.

Напряжение между ребятами становилось все ощутимее. Эта война делала из детей сирот, из порядочных людей убийц, а из друзей врагов. Пройдя через водопад, не останешься прежним. Мы все превратимся в других людей, когда все это закончится. Если все это закончится.

— Я думаю, для вас настало время подумать и сделать выбор, — сказал я с высоты пролета второго этажа.

Мне хотелось как-то помочь им определиться, помочь себе увидеть хоть какую-то структуру в царившем вокруг хаосе.

Ребята хмуро смотрели на меня снизу.

— Вы должны определить для себя свои собственные границы. Готовы ли вы стать такими же, как Тесс, если придется. Или же эта личина не для вас.

— Жизнь или смерть — это тоже выбор, — подхватил Антенна.

— А мы должны знать ваше решение, чтобы понять, как вам помочь, если наступит роковая ситуация, — закончил я и ретировался.

Впервые в жизни мне захотелось процитировать Тесс, потому что я наконец понял ее: жизнь или смерть это не выбор, это дерьмо.


[1] Харис — с араб. пахарь, труженик, кормилец


Глава 5. Мир или война?


26 февраля 2071 года. 10:00

Генри

Я проверил швы на горле солдата, и понял, что их можно снять: раны быстро затягивались под воздействием старательных вирионов. Солдат выжил, но стал одним из нас. И насколько я понял, Падальщики были не особо рады этому. Мне казалось это странным. Ведь главное, что их друг выжил, пусть отныне и будет сидеть на пожизненной терапии. Нынешнее поколение людей меня пугало стойким отвращением к зараженной крови. За два поколения людям удалось взрастить молодежь, испытывающую отторжение ко всему, что связано с вирусом. Мне их было жаль. Потому что они напоминали неотесанных деревенщин, пугающихся молний и сжигающих ученых за то, что они заявляли, что земля круглая.

Падальщики одной ногой пребывали в мракобесии, боясь вируса, как огня. А ведь вирус представлял собой гений природы.

Созерцая его в пробирке, изучая повадки инфицированных особей в течение последних сорока лет, я все чаще приходил к выводу, что вирус нам не враг.

Этот вирус открыл новые способности для человеческого организма: долголетие, неуязвимость, ментальное общение. Изучив данные Кейна я поразился тому, что инфицированные, как пользователи интернета, могут подключаться к одному информационному облаку из разных точек — мозгов — и считывать любую информацию. Что если однажды, мы тоже сможем подключаться к этому полю и у человечества фактически откроется третий глаз? Мы шагнем на следующую ступень эволюции, если научимся общаться ментально. Что если вирус играет не столько роль уничтожителя, сколько корректировщика человеческого генофонда? Он помогает виду совершить эволюционныйскачок.

Человечество загнало себя в индустриальный тупик: мы потребляли все больше и больше, не желая увидеть простую истину — бесконечное увеличение производства ведет к коллапсу. Система не может бесконечно расти в ограниченном пространстве, коим была планета. Население земли увеличивалось, производство товаров тоже, как и выброс отходов и перепахивание земель. Мы, запертые на острове, откусывали от него все больше и больше, пока не осталось ничего, и тогда мы утонули.

Сорок лет назад перед человечеством встал выбор: вымирание или перерождение, пусть жестокое и болезненное. Мы хотели творить больше, производить больше. Наше сознание отныне было не в силах ужиться в установленных физических рамках одной планеты, и тогда мы вызвали дисбаланс, сдвиг гомеостаза, мы вышли за его пределы и стали разрушать собственный мир. Наше физическое состояние не равнялось внутреннему, что привело к постепенному деградированию и уничтожению окружающих условий.

Вирус же, как санитар леса, восстановил этот гомеостаз: уничтожил паразитов среди нас, оставил всего с десяток процентов населения, наделив зараженных качествами, более подходящими к тому уровню сознания, к которому мы стремились. Фактически он отрегулировал наши тела, чтобы они подходили к нашему разуму. Мы хотели изучать границы пространства, обрести долголетие, познать истоки жизни, но в то же время вели варварские войны против слабого населения на всех уровнях.

Теперь же мы не можем воспроизводиться, а значит не можем вести войн друг с другом иначе уничтожим себя. Человек с сознанием эксплуататора и насильника не может выжить в современных условиях. Нам необходимо перерасти свой эгоизм, алчность, жестокость, чтобы выжить.

Конечно, обычному человеку тяжело принять эту теорию. Падальщики не жили сорок лет в одиночестве, как мы. А мне бы очень хотелось, чтобы они вышли из темницы страха, в которую их заключили трусливые Генералы. Да, я вижу в Падальщиках надежду.

— Как он? — раздался голос позади.

Бриджит стояла в проеме двери, не решаясь войти. Ее лицо раскраснелось от слез.

— Думаю, должен очнуться в течение пары часов.

— Все да? Это конец?

Бриджит снова зарыдала и закрыла лицо руками. Я подошел к ней, подвел за плечи к табурету возле кровати Калеба и усадил.

— Посмотри на него.

Бриджит нехотя отняла руки от лица и взглянула на Калеба.

— Он не изменился, — сказал я.

— С виду нет…

— И внутри это по-прежнему Калеб. Дотронься до него.

— Сдурел?!

— Ничего не случится, если ты просто дотронешься до него.

— Он заразен!

— Только его кровь.

Бриджит смотрела на парня.

Калеб мирно спал в койке, укрытый простыней до пояса. Датчики фиксировали его пульс, давление, температуру, дыхание. Убери все эти трубки — обычный спящий человек, которому невдомек до всех этих драм, что происходят над ним.

— Такой красивый, — пропищала Бриджит.

Я усмехнулся. Калеб и впрямь был симпатичным молодым человеком, очень спортивным и накаченным, с волевым подбородком и взглядом верной собаки.

— Прикоснись к нему, — повторил я.

Бриджит осторожно прикоснулась к его руке.

— Да к нормальной руке, а не к бионической! — огрызнулся я.

Бриджит снова запищала, но все же потрогала его человеческое предплечье.

— Мягенький такой, теплый, — свистела она сквозь сопли.

— А ты думала, что он трупом ходячим станет?

— Ну вы же все такие синюшные и страшные!

— Это от недостатка солнца. Дождись лета, убедишься.

Бриджит сидела долгий час рядом с Калебом и трогала его во всех местах. Я вежливо повернулся к микроскопу и настойчиво старался не замечать ее экспериментов.

— Да, он везде теплый, — произнесла она уже бодрым голосом.

И я уверен, проверила абсолютно все места.

— Но как же теперь быть? Нам с ним? — спросила она.

И голос ее был наполнен воющим отчаянием. Я развернулся.

— Ты все драматизируешь. Люди тысячелетиями живут с теми, у кого диагностируют гепатит и иммунодефицит. Вирус передается только через кровь.

— А через слюни?

— Агрессивная среда желудка убьет его.

— А через воздух?

— Крайне неустойчив во внешней среде.

— Как же он выжил во льдах?

— Внутри замороженных тюленей.

— А если я выпью его кровь?

— Кровь — тяжелая пища, человек не способен ее переварить. Заразишься, если есть язвы в желудке.

А потом еще пятнадцать минут самых разных вопросов от глупого до еще более глупого.

— Так это что же, с ним можно жить? — задала она еще один глупый вопрос.

— Да. Вам с нами можно жить, — ответил я, разглядывая образец в микроскоп.

— Прости, я не хотела вас обидеть.

— Все нормально.

— Но Тесс получила заслуженно!

— Не сомневаюсь. Она всего-то спасла жизнь твоей самой большой любви.

Бриджит закусила губу.

В следующий час она сидела молча, видимо, думала. Судя по качеству ее вопросов, думать ей надо в два раза больше, чем обычному человеку.

Датчики первыми зафиксировали смену ритма жизнедеятельности ее большой любви. Я тут же подошел к солдату, стал наблюдать за его пробуждением. Сначала он открыл глаза, потом немного откашлялся, сглотнул и уже полностью пришел в себя.

— Как себя чувствуешь? — спросил я.

— Как будто меня переварили и смыли в унитаз, — прохрипел он.

— Да, да, сам помню нечто подобное, — покивал я.

— Привет, — сказала Бриджит.

— Испугалась?

— Очень!

— А чем там все закончилось-то? Помню только холодный снег.

Мы с Бриджит переглянулись, я решил вернуться за рабочий стол, потому что в драмах участвовать не желаю.

Бриджит рассказала ему о произошедшем. Новость о том, что отныне он стал носителем вируса, Калеб принял стойко. Попросил лишь оставить его на некоторое время, чтобы обмозговать свое новое воплощение. Бриджит понимающе покинула нас.

Я уже увлекся биосинтезом амебы, когда сзади послышался хриплый голос Калеба:

— Что меня теперь ждет?

— Пожизненная терапия и ношение часов с будильником, — ответил я, не отрываясь от игривой картинки амебы на экране монитора.

— А как же … Бридж?

— По-прежнему любит тебя.

— Но как же мы теперь будем с ней? Я опасен для нее?

— Не более чем малярийный комар. Пока не укусишь — все нормально.

— Я ее не заражу?

— Вирус передается только через кровь.

— А через слюни?

У меня дежав-вю.

— Агрессивная среда желудка убьет его, — медленно проговорил я, желая проверить матрицу на сбой.

— А через воздух?

— Крайне неустойчив во внешней среде.

— Как же он выжил во льдах?

— Слушай, да вы двое друг друга стоите! — воскликнул я.


26 февраля 2071 года. 18:00

Арси

Я продолжала вбивать команду за командой в программу слежения, предустановленную в компьютер корабле. Я смогла скопировать все данные с драйверов Шеньчжоу и теперь расшифровывала их в лаборатории.

Движения запястий активировали потовые железы, пропитанные лавандовым маслом, и потому весь воздух вокруг пах Свеном. Вернее тем, что осталось после его смерти. И этот сладковатый запах, который успокаивал меня, пока Свен разминал мою спину своими крупными руками с сосисочными пальцами, сейчас будил во мне лишь ярость и напор. Я найду эту сволочь, который решил, что имеет право решать, кому жить на этой планете, а кому умирать.

Я не спала сутки, но я напала на след. Я была уверена, что нашла его нору, мне даже казалось, что я чуяла его запах. Только он отнюдь не цветочный и легкий. Триггер пахнет гнилью, в которую он превратится.

— Двадцать четвертую миссию на китайскую модульную космическую станцию продлили из-за Вспышки, но КНР успели отправить на борт интересную посылку. Для наблюдения за активацией системы «Иерихон» они установили программное обеспечение, которое могло отслеживать запуск ракет. Но что еще важнее, на том жестком диске были координаты всех пусковых штабов, разбросанных по земному шару.

Ребята тут же столпились вокруг лазерной голограммы, демонстрировавшей карту близлежащей Европы.

— Похоже, что Лин перебрал дата-центр корабля, пока был на космической станции, он оставил их координационные данные в отдельном файловом хранилище и теперь у нас есть сетка с местоположением всех штабов.

Я нажала на кнопку, и карта тут же запестрила яркими красными точками.

— Звезда видит, — Лин погрозил указательным пальцем в воздухе.

— Так у нас есть коды запуска ракет? — спросил Антенна.

— Нет. Эта информация осталась у глав правительств на земле, станция должна была лишь мониторить активацию того или иного пункта запуска. Запустить ракеты можно лишь с главных штабов, это что-то вроде узловых хабов, которые имеют доступ к определенному набору пусковых штабов. Как аэропорты времен Хроник. Чтобы добраться из Европы в Азию, нужно было делать пересадку, например в Гонконге. Такое построение системы разделяло власть над ней, чтобы какая-нибудь из стран не испепелила другую всеми ракетами, что есть в запасе «Иерихона». Пусковой штаб, чья ракета уничтожила Бадгастайн, подконтролен лишь четырем головным.

Я приблизила карту и теперь посередине ярким красным огнем горел пусковой штаб, из которого были посланы убийцы Бадгастайна. От него в разные стороны тянулись четыре красные полосы.

— А теперь самое интересное: ни с одним из этих головных штабов пуск не выходил на связь. А вот еще более интересное: вот этот штаб, — я указала на точку, — отсутствует в координационной системе, похищенной китайцами.

— Что это значит? — спросил Томас.

— А то, что он появился в системе «Иерихона» недавно, а конкретно — три дня назад.

Наконец ребята стали понимающе переглядываться.

— Скорее всего, коды, которыми обладает Триггер, не только дают старт ракетам, но и вообще дают доступ к центру системы. Все, что ему нужно было, это найти хотя бы один из элементов паутины.

— Значит, они нашли пусковой штаб, проникли в «Иерихон» и назначили себя головным штабом, который дал разрешение на запуск ракеты, — произнес Антенна.

— А поскольку Триггер является единственным, у кого есть такие коды к системе, то возможности его безграничны. Он может управлять вообще всей системой, перешивать ее на свое усмотрение и запускать ракеты по всей планете — никто ему не возразит, потому что головные штабы мертвы — некому нажать кнопочку блокировки, — добавила я.

— Так значит, Триггер засел в этом месте? — Фунчоза указал на карту.

— Да. Подземный завод Нойштадт. Благодаря ребятам, — я кивнула в сторону Теслы и Томаса, — мы проверили нашу теорию, используя здешний параболический радар с тепловизором с геопространственной привязкой.

Я показала карту местности в инфракрасном спектре: под горой слабым желтым свечением теплилась жизнь.

— Нам говорили, что на территории Европы есть всего две базы: бункер Валентин и база подводных лодок Порто Палермо. Ни слова про Нойштадт, — заметил Лосяш.

— Нам и про «Иерихон» ничего не говорили.

— По данным, которые я откопала в базах Желявы, Нойштадт — подземный военный завод, построенный еще Гитлером, а в двадцатом веке использовавшийся для изготовления боеприпасов. Судя по схемам, там обширная территория туннелей и ангаров, довольно просторных. Там вполне могут проживать порядка десяти тысяч человек.

— Потрясающе. Это значит минимум пять тысяч военных, наземные турели, минные поля. Все по избитой схеме, — выдохнул Легавый.

— Как мы проберемся туда?

— А каков вообще наш план? Вы представляете себе цель? Что мы хотим сделать? — вскинул руками Хумус.

— Заявится туда и размозжить череп гандону! — Фунчоза всегда хотел убить Триггера.

— Как ты это сделаешь?!

— Постучусь в дверь и представлюсь доставщиком пиццы!

— А нельзя с ними побеседовать? — предложила Ляжка.

— Спасибо, вон та крыса уже ответила на его звонок, — Фунчоза кивнул в сторону понурой Тесс.

— Как только мы им позвоним отсюда, они вычислят наш сигнал и пришлют еще немного перченного ядра, — заметил Хумус.

— Хумус прав, нельзя обнаруживать себя перед ними.

— Значит надо прорваться внутрь! — предложил Легавый.

— Ну так что, пиццу запекать?

— Мы даже не знаем, как подступиться к Нойштадту, — сказал Буддист.

— Как обойти минное поле?

— Нам нужен минный трал.

— О погоди! Сейчас вобью код «максимум оружия» как в ГТА, и минный трал прямо тут в комнату упадет! — воскликнул Фунчоза.

— А как насчет гамбийских хомяков? — предложил Рафаэлка.

— Что?

— Организация АРОРО в Танзании дрессировала их на поиск мин. У них высокая чувствительность к запаху металла и маленький вес, который не приводил к детонации.

— Ты сейчас серьезно предлагаешь нам тренировать хомяков? — спросила Жижа.

— Просто поделился любопытной информацией!

— А что с турелями? — переключился Антенна.

— Автоматические турели реагируют на движение зараженных. Как насчет армии гамбийских хомяков?

— Да ты задолбал!

— А как обойти пять тысяч солдат после турелей? — заметил Калеб.

Он пришел в себя этим утром и уже практически крепко стоял на ногах.

— Давайте Тессой в них кинем! Она ж трахает всякий военный хлам. Пусть отвлечет, пока будем туннель рыть!

— Фунчоза! Ты заколебал! Давай серьезно!

— А что тут думать? Нет у нас шансов! Ну нашли мы этого придурка, а дальше то что? Взорвать всю базу — у нас нет кодов к ракетам. Выкурить урода — у нас нет армии. Черт, да мы даже не до конца уверены, что он там!

— Он там! — я не сомневалась.

— Потому что ты так решила. А ты не очень надежный работничек сейчас. Ты потеряла там своего поваренка, и твоя скорбь застилает твой разум!

— Мы все там кого-то потеряли. И ты тоже!

— Мне это хотя бы не мешает думать ясно. А для тех, у кого это плохо получается, повторяю еще раз: у нас нет армии, и у нас нет шансов!

— Выбора у нас тоже нет.

— А вот и есть: давайте просто заляжем здесь и начнем уже морковку сажать!

— Мы либо атакуем первые, либо Триггер нас в порошок сотрет, — заметил Вольт.

— Триггер знает расположение всех стратегически важных объектов. И Аахен есть в списке, — добавил Кейн.

— Триггер знает, что мы живы. Он не остановится, пока не найдет нас.

— А потому что нехер было идти туда и красоваться своей отвратной мордой!

— То есть ты серьезно хочешь спустить ему с рук убийство Каришки? Твоей матери? Алании?

Фунчоза впервые смотрел на Тесс молча. Прямо противоестественная реакция на ее присутствие.

— Хорошо, я готов рассмотреть план с хомяками!

Мы молча уставились на красную точку на карте. Она была так близка, так досягаема. Протяни руку и схватишь. В некотором смысле Фунчоза был прав: наша боль, наша жажда крови отрубала логику. Мне просто очень хочется отомстить за Свена, за Хайдрун, за Куки с Маликом. Но я и впрямь не знала, как подступить к военной крепости.

— У нас есть армия, — вдруг произнесла Тесса.

Все это время она слушала молча, с каждой секундой осознания невыполнимости задачи она хмурилась все больше, но она так и не сказала, что это невозможно. Вдруг резко захотелось услышать от нее «у меня есть план!», как было с ИКЕЕЙ, с оптическим заводом и еще много раз, когда она вовлекала нас в опасные затеи, которые едва не стоили нам жизней, но в конце мы получали то, за что боролись. И сейчас я очень хотела, чтобы она вновь набросала план и пообещала, что в конце мы получим то, за что боремся.

— Нас тут тридцать человек, это не армия, — заметила Ляжка.

— А я не про нас говорю.

Она оглядела нас и добавила:

— Все, что мы должны сделать, это пробить брешь в стене Нойштадта. А зараженные завершат начатое.

Не знаю, что испытали остальные, но во мне вдруг взорвался фонтан из противоречащих мыслей. С одной стороны это действительно могло сработать, но с другой стороны, какой ценой.

— Зараженные не будут сортировать. Они всех жителей пустят на фарш: гражданских, военных, ученых, женщин, детей…

— Я всего лишь хочу отключить «Иерихон», — перебила Тесса Ляжку.

— Нет, ты хочешь повторения Желявы.

— Я хочу выжить!

— Не ценой невинных жизней!

— Как тут правильно заметили, выбора у нас особо нет.

Ребята поникли. Либо Триггер достанет нас баллистическими ракетами, либо мы отберем у него этот козырь и выживем.

— Значит натравим зараженных на Нойштадт? — Антенна первым прервал молчание.

Ребята переглядывались, боясь выбрать сторону. Участь Падальщиков всегда состояла в одном — жестоком выборе. Жизнь или смерть. Кто-то не видел в этом выбора, а кому-то удавалось договориться со своей совестью, а потом с флагом, провозглашающим право любого организма на выживание, делать выбор в пользу своей жизни, отнимая чужую.

— Кейн, мне нужна будет подпитка, как в прошлый раз. Я поведу зараженных за собой, покажу им, куда бить, — сказала Тесса.

Кейн ответил не сразу. Казалось, он завис над какой-то мыслью, а потом вдруг сообразил:

— Ну уж нет. Хватит с меня этих игр в превращения, — Кейн скрестил руки на груди.

Теперь нахмурилась Тесс.

— А в чем проблема-то?

Кейн молчал, уставившись в пол.

— Кейн! — позвала она.

Он оглядел ребят, потом снова взглянул на Тесс и замотал головой:

— Нет, — сказал он.

— Ты понимаешь, что мне нужен многосложный ответ? — не понимала Тесс. — Мы уже проходили подобное! В чем дело?

— Нет. В тот день ты не успела превратиться, мы вкололи тебе сыворотку за несколько часов до комы. Сейчас же, получив дозу крови, ты завершишь процесс. Пройдешь полный цикл.

— И что с того? Вколешь мне сыворотку и вернешь обратно. Не в этом ли ее смысл?

Кейн зажмурился, тяжело вздохнул, а потом выругался:

— Твою мать.

И это прозвучало очень странно, потому что мистер ученый всегда был хладнокровным и сдержанным, а теперь же поддался эмоциям. Мы выжидали его ответ несколько минут. Что-то подсказывало, что он нам не понравится.

— Последний компонент сыворотки был взят не у Геркулеса. Он был взят у тебя в тот день, когда ты получила дозу человеческой крови. Вирус в твоем организме, получив подпитку, практически достроил ДНК-комбинации, и если бы я не успел вовремя закончить формулу сыворотки, ты бы превратилась в особь со всеми активированными одиннадцатью генами.

Мы с ребятам переглянулись. Не все из них понимали, о чем речь. Но я точно понимала.

— Мне удалось опередить созревание вируса в твоем организме. Я завершил сыворотку на основе принципа комплементарности: там, где в вирусной ДНК стояли аденин и гуанин, но отсутствовали их парные азотистые основания — тимин и цитозин, я добавил их искусственно.

Кейн сглотнул, давая себе паузу.

— Ты была вот настолько близка к тому, чтобы стать идеальной особью, которую растит вирус. И если сейчас мы дадим вирусу кровь, он довершит свое созревание в твоем теле. Мы сами отдадим вирусу его оружие.

Первым отреагировал Томас:

— Но ведь в тот день Тесса очнулась со своим сознанием!

— Тесса так и не впала в кому. Тесса — мутант. Превращение ее организма происходит в замедленном режиме. Нам повезло. Мы успели ввести сыворотку до того, как вирус отключил твое сознание. Нам просто повезло, Тесс, — вновь повторил он.

И впервые посмотрел ей в глаза.

Мы продолжали молчать, теперь уже с опаской поглядывая на Тесс. Выходит, она — носитель полноценного вирусного генома? Что это значит для нас?

— Почему раньше не сказал? — прохрипела Тесс наконец.

Кейн пожал плечами:

— Не думал, что когда-нибудь придется снова кормить тебя кровью.

Тесса устало опустилась на стул. А я вспоминала видеокадры с ее дракой с Геркулесом на оптическом заводе. Доза крови и вправду сделала ее невероятно сильной, а еще сумасшедшей, потому что только псих пойдет драться с чудовищем врукопашную. Вдобавок стало ясно, что в той погоне не было нужды, потому что ответ уже был в их руках, и если бы они проверили кровь Тесс до умопомрачительной гонки, то Геркулес так и остался бы бегать по лесам, а мы бы лишились трех часов захватывающих приключений Стальной Стервы.

Пришлось признать нелицеприятный факт — сыворотка не стала результатом спланированной работы, она, как и большая часть научных открытий, оказалась случайностью. Если бы Кейн не взял образец крови Тесс после охоты, мы бы так и не узнали, что она стала сундуком с сокровищами.

— Но что значат одиннадцать активированных генов вируса? В кого я превращусь? — спросила она измученным голосом.

Я ей не завидовала. Вряд ли кто-нибудь завидовал.

— Даже я не могу предсказать способности идеальной особи, — ответил Кейн.

Тесса грустно ухмыльнулась.

— Идеальная особь? — прошептала она.

На секунду в лаборатории стихло, а потом Ляжка вернула мозговой штурм в рабочее русло:

— Слушайте, если мы приведем туда армию мертвецов, мы и сами будем на мушке.

Тонкое замечание.

— Вы всегда можете превратиться в одного из нас, — произнес Зелибоба едва слышимым шепотом.

— Ты с ума сошел?! — первой отреагировала Ляжка.

— Наши преимущества очевидны: мы сильнее и невидимы для зараженных, — Перчинка подхватила брата.

— Я никогда на это не пойду!

— Почему? Мы кажемся тебе ущербной? — спросила Божена.

Снова Падальщики разделились на два лагеря.

— Вообще-то да! Особенно когда предлагаете истребить тысячи людей ради одного! Они даже не знают о том, что происходит на поверхности!

— Так почему бы им не показать?

— Запустив к ним чудовищ?

— Единственный способ победить вирус — позволить ему превратить тебя, — произнесла я истину, с которой мы все это время жили в Бадгастайне.

— Это какой-то бред, — Жижа мотала головой.

— Хорошо. Я согласен, — вдруг произнес Антенна.

Медленно ребята выходили из ступора, уставив на него взоры, полные озадаченности.

— Что? — спросил Легавый.

Антенна оглядел нас своим анализирующим взором и произнес, глядя на Кейна:

— Я готов стать одним из вас.

— Ты спятил?

— Совсем крыша поехала!

— Антенна, твою мать! Это тебе не сиськи вставить! Это полная смена пола! Обратно пипиську свою не пришьешь! — Фунчоза активно жестикулировал от негодования.

Пол под человеческой частью нашей команды начало шатать — они стали чувствовать, что теряют свою численность. Сначала Калеб, теперь вот Антенна.

— Он прав, Тони. Обратно человеком ты не станешь, — равнодушно заметил Кейн.

— Я бы не утверждал столь уверенно. Мы проживем сотни лет, и ты найдешь способ излечиться.

— О-о-о, я бы не была так уверена. Этот умник трижды ошибался. Вообще заколебал меня своими неудачами, — Тесса закатила глаза.

Кейн смерил Тесс презрительным взглядом, а потом ответил:

— Хорошо. Скажи, когда будешь готов, Тони.

— Уже готов. Чем быстрее пройду через эту процедуру, тем скорее подготовлюсь к битве.

— Антенна, остановись!

— Ляжка, хватит! — осадил он ее. — Ты сама сказала, что это выбор каждого. И я свой сделал.

Они наверное думали, что все непременно сделают выбор в пользу человеческого существования, но даже не могли предположить, что кто-то может добровольно выбрать путь монстра.

— Я тоже согласен стать… одним из вас, — Электролюкс встал возле своего командира.

— Эй! Только не ты! Ты ведь сделан с умом! — застонал Фунчоза.

— Значит и мой путь определен, — подхватил Вольт.

— Слушайте, если все это — акция в поддержку сожранного Калеба, то достаточно просто головы побрить! — воскликнул Легавый.

Калеб смотрел на ребят из Теслы глазами легкого недоумения, но потом улыбнулся и кивнул им.

А потом и Буддист кивнул своим сержантам, которые, видимо, мысленно спросили у него разрешения.

— Мы тоже, — Хумус и Муха вышли вперед, скрестив руки на груди.

— Так! Буддист, приструни своих Иисусов, иначе я точно начну вас всех избивать моей Тамагочи! У нее корпус из пластмассы девяностых!

С этими словами Фунчоза вытащил из кармана желтое яйцо на цепочке и держал его так, словно в руке у него было цепное ядро.

— Это их выбор. Я могу лишь восхвалить их за смелость.

Буддист кивнул своим сержантам, те выпятили грудь, готовые пожертвовать своей человечностью ради выживания.

— А сам-то чего не становишься в один ряд с этими самоубийцами? — спросила Ляжка.

— У меня иная судьба, и ты знаешь это, — ответила ей Буддист.

От его взгляда у Ляжки вдруг поубавилось решительности. Я не знаю всех тонкостей их взаимоотношений, слухи на Бадгастайне твердили, что деревенский инженер Халил был влюблен в Ляжку, она тоже питала к нему теплые чувства, но с Буддистом их связывало нечто более долгое и тем существенное.

Кейн оглядел Теслу и Бодхи, изъявивших готовность отказаться от своих человеческих слабостей, от своей человеческой красоты, чтобы прибавить нам шансы в грядущей войне.

— Что ж. Должен вам напомнить, что после заражения над вами навсегда нависнет угроза превратиться в монстра и потеряться в безднах вашего сознания. Время действия сыворотки у всех индивидуально. У вас есть шанс отказаться до того момента, пока зараженная кровь не попадет в ваши вены.

Но никто из добровольцев не отступился от затеи.

В лабораторию вошел Генри.

— Процесс синтеза начался. Нам понадобится около десяти часов для тридцати доз, — радостно объявил он.

— Закатай рукава, мой друг. Нам понадобятся еще, — ответил Кейн.

Генри выслушал волю ребят и закатил глаза:

— Да вы с ума все посходили! Я вам что, дойная корова?

А потом, качая головой, снова удалился в лабораторию варить зелье.

— Так, ну хорошо. Но этих-то чудиков можно будет накачать допингом? — спросил Фунчоза, указывая на своих собратьев, которые решили суициднуться сегодня.

— Да. Вполне, — ответила Кристина. — Мы рассчитаем дозу крови для каждого в зависимости от процентного количества мутировавших генов.

— Вы станете сильнее, выносливее, ловчее, но лишь на определенный промежуток времени, — объяснял Кейн. — Как только почувствуете, что жажда начинает пересиливать разум, вколете сыворотку.

— Раздадим каждому по дозе, — добавила Божена.

— Хорошо. Допустим, нам удастся привести зараженных к Нойштадту. Дальше что? Как отключить оборонительную систему? — спросил Легавый.

— Маргинал, — тихо прозвучал голос Тесс. — Он взломает для нас систему открытия ворот, как он сделал это на Желяве.

— Твою мать.

— Не думал, что буду благодарен Маргиналу за этот его талант, — Легавый покачал головой.

— А я и не буду. Это чистой воды истребление, — Ляжка стояла на своем.

— Смотри шире! От нашего выживания зависит будущее человечества! — воскликнул Томас.

— А кто вас таковыми назначил? Почему именно за вами будущее? А может Триггеру стоит выжечь заразу ракетой, и все равно кто попадет под прицел, если вирус будет уничтожен? — бунтовала Ляжка.

— Вирус не победить напалмом. Ни одну пандемию не победили, сжигая людей. Война с вирусами всегда ведется в лабораторной пробирке. Военные действия — лишь отсрочка, — ответил Генри.

Ляжка молчала и лишь гневно перебирала ногами. Ее можно было понять. Она вместе с остальными людьми стала жертвой в фатальном конфликте между Триггером, чей страх перед такими, как мы, довел его до сумасшествия, и мутантами, которые сами до сих пор не понимают, кто они и что с ними будет в будущем.

Честно говоря, мы все жили в неопределенности. А разве бывает иначе во времена апокалипсиса?

Фунчоза выпрыгнул в середину лаборатории к голографическим лазерам, рисовавшим карту Нойштадта.

— Короче. План Ж. Приводим приманками толпы зараженных к Нойштадтским сикушникам, шлем СМС-ку Маргиналу, тот открывает ворота и начинается кровавая вечеринка!

Он водил пальцами по голограмме, обрисовывая план, а потом собрал ладонь в собачку и начал ею гавкать.

— А что насчет мин и турелей? — спросил Калеб.

Все посмотрели на Тессу, она немного растерялась, а потом кивнула и сказала:

— Маргинал, все отключит. Так же, как на Желяве…

Ее голос однако уверенности не источал, но мы не стали ворошить ее, потому что от осознания того, что она стала главным пока что спящим оружием вируса, у нее поехала кукуха. Наконец-то. Так-то кукуха у нее давно уже должна была съехать от всех тех приключений, в которые ее забросила судьба.

— А какой план Б? — спросил Рафаэлка.

— Нету плана Б! Есть только план Ж!

— Тогда зачем ты продолжаешь давать им буквы?!

— Какова цель? — спросила Ляжка.

— Центр управления. Оттуда командуют «Иерихоном», — уверенно ответила Божена.

Я кивнула.

— Значит, прорываемся в Центр управления и отключаем ракеты! — закончил Фунчоза.

Мы снова замолчали, осмысливая задачу.

— Какой-то гнилой план, — Рафаэлка высказал наше общее мнение.

Мы активно закивали.

— Есть лучше?

Мы активно замотали головами.

— По крайней мере, рядом с Нойштадтом нам не грозит ракетный обстрел, — заметил Хумус.

— Точно! Может, да ну эту резню? Разобьем деревню рядом с ними, поселимся под бочком, за солью будем иногда захаживать.

План Б Фунчозы хоть и был за гранью реальности, но совершенно точно каждый из нас захотел, чтобы он был более осуществимее, нежели штурм подземной базы.


27 февраля 2071 года. 10:00

Полковник Триггер

В зале наблюдения привычно хрустели клавиши клавиатур. Два десятка операторов без устали следили за порядком внутри базы, а также за прилегающей территорией вокруг горы. Я подошел к Трухиной и Амиру, обсуждающим что-то, глядя на центральный монитор.

— Что случилось? — спросил я.

Трухина даже не взглянула на меня, а кивком указала на экран.

— Цепная миграция.

— И что с того? — не понимал я.

— Она очень странная. Передвижения не характерные для инфицированных, но тепловизоры улавливают именно их диапазон.

Я наблюдал за перемещением некоей красной массы. И тут же снова проснулась гордость за Желяву. Система слежения за периметром Желявы могла обозначить каждый отдельный объект — настолько она была точна. Здесь же я видел лишь один большой красный сгусток.

— А почему нет четкости?

Я никогда не упускал возможности указать жителям Нойштадта на несовершенства их крепости, постоянно сравнивал с достижениями Желявы, потому что до конца жизни буду убежден в том, что живучести Желявы нет аналогов.

Трухина же смерила меня хмурым взглядом, а потом увеличила масштаб карты.

И тут я обомлел.

Это была сплошная масса из красных точек.

— Сколько их там? — выдохнул я и оперся кулаками в стол.

— Десятки тысяч. Наша система даже не сможет сосчитать их всех, — ответил Амир.

Ну хорошо. Уделал.

— Видишь, как ровно они перемещаются? Это не характерно для них. Цепная миграция всегда хаотична и непредсказуема: пробудившиеся инфицированные перебегают на новое место, тревожат своим запахом соседних особей, те своих соседей. Они передвигаются как скворцы, создающие мурмурацию: каждая особь стремится занять позицию, дающую ей как можно больше информации об окружающей среде, они ориентируются на ближайших соседей, и создается динамичная структура со своим алгоритмом. Но здесь. Они как будто точно знают, куда двигаться.

— Как далеко они от нас? — спросил я напряженно.

Мне плевать, какие рисунки они выстраивают или алгоритмы, главное, чтобы не на моей территории.

— Два с половиной километра от минного поля и приближаются, — ответил Амир.

— Ну и отлично. Поджарятся на минном поясе. Ближе все равно не подойдут. Турели проверили?

— Да. Все в полной боевой готовности.

— Тогда мы под защитой.

Я уже собрался уходить, как кто-то из операторов воскликнул:

— Смотрите!

Я обернулся.

— Какого черта?

— Что происходит?

— Может они бегут за кем-то?

Всего в паре сотен метров от минного пояса красная масса вдруг резко раздвоилась и теперь два красных потока продвигались в разных направлениях. По позвоночнику проскользнула дрожь, подняла волоски за затылке, а оттуда хлынула горячей кровью к ушам и щекам, которые вспыхнули от пробуждающегося адреналина.

— Они нас окружают, — произнес я тихо.

— Что?

— Как это возможно?

Я приблизился к экрану, мозг живо рисовал картину происходящего снаружи.

— Их кто-то ведет, — я был в этом уверен. — Они бегут ровно вдоль периметра минного поля. Они знают, что там мины.

— Это безмозглые твари, которые понятия не имеют о том, что такое мина! — возразила Трухина.

— Вот именно. А это значит, что их ведет тот, кто это знает. Там есть видеокамеры?

— Да, есть видеокамеры на турелях, но далеко. Ширина минного пояса почти километр. Едва ли мы хоть то-то увидим, — ответил Амир.

— Показывай! — рявкнула Трухина.

Амир кивнул диспетчеру, тот заколотил пальцами по клавиатуре, и через пару секунд на экране появилось изображение поверхности с одной из турелей.

Чистое голубое небо, бескрайние поля снега вокруг, вдалеке точно за периметром минного поля видны лесные заросли с голыми деревьями, укрытыми снегом. И в этих зарослях затаилась угроза. Инфицированные выдавали себя движением веток, как если бы там бежало целое стадо кабанов. Вдруг что-то мелькнуло между стволами.

— Вон там!

— Где?

— Да вон же тупица! Слева! — глазастая Трухина тоже заметила этот блик.

Оператор повел джойстиком, и турель ожила. Ее прицел медленно вел влево, следя за чем-то беловато-серебристым, мелькающим посреди стволов. Металлический блеск, двенадцать колес, торчащая башня.

— Аякс! — прошипел я.

Я так ненавидел эти машины, потому что они напоминали мне о заклятом враге, что уже готов был вознести название БМП в категорию матерных слов.

— Что они делают? — вопрошала Трухина.

— Это Падальщики! Они нашли нас!

Амир тут же схватился за рацию и затарабанил что-то по-арабски. Операторы тут же всполошились: кто-то вскочил с мест, кто-то полез в руководства смотреть порядок действий при боевой тревоге. Эти кроты даже ни разу не разыгрывали тренировочные сценарии, как мы на Желяве каждый месяц: учебная тревога «Пожар», «Обвал», «Прекращение электроснабжения», «Прорвы базы». Только благодаря тем тренировкам мы смогли эвакуировать порядка двух тысяч людей в кратчайшие сроки.

Здесь же вера в бога, как обычно это бывает, лишила людей мозгов. Во времена Вспышки было то же самое: вместо того, чтобы не выходить на улицу и соблюдать карантин, люди шли в храмы на службы, уверенные, что искренняя вера спасет их от вируса. Гребаные праведники внесли свою лепту в распространение заразы.

— Трухина, проверь готовность турелей! Проверь ворота!

Она тут же оттолкнула Амира, а потом встала над главным диспетчером и принялась руководить в штабе наблюдения. Операторы слушали ее беспрекословно — все понимали, что она гораздо опытнее команды Аль-Махди.

— Запустить проверку автоматических турелей! Те, что выдадут ошибки, взять под ручной контроль! Готовность эвакуационных ворот? — командовала Трухина.

— Все ворота под контролем.

— Ублюдки окружили со всех сторон, — выдохнула она, анализируя карту, сверкающую красными точками. — Запаять ворота! Активировать все ступени защиты! Никого не выпускать! Где ручной привод открытия?

— Рядом с воротами!

— Послать туда отряды! — свирепела Трухина.

— Мэм…

— Пусть стерегут, как собственные жизни!

— Мэм!

— Больше никаких диверсий в мою вахту!

— Мэм!

— Что?

— Они нас вызывают.

— Кто?

Парень, что управлял турелью, сглотнул и указал на карту.

— Нас кто-то вызывает оттуда… снаружи, — произнес он охрипшим от страха голосом.

Трухина тут же взглянула на меня. Мы оба понимали, кто нам звонит.


27 февраля 2071 года. 10:00

Тесса

Я с Зелибобой и Перчинкой объехали гору вокруг. Нехилая такая. Нам понадобился почти час, чтобы объехать периметр базы вокруг. Но благодаря этой поездке мы собрали достаточно исходных данных, чтобы понять ее устройство. Она похожа на Желяву — ее строило одно и то же военное мышление. Двое ворот: основные северные — откуда будет происходить эвакуация, южные — запасные, если северные будут заблокированы. Минный пояс протяженностью почти километр, еще километр турелей — они гораздо мощнее Желявских, даже радар это заметил, выдав размеры стальных хранителей: постамент около двух метров в диаметре, высота порядка трех, периметр обстрела покрывает не меньше сотни метров.

Зелибоба передал мне бинокль и указал пальцем на верхушку горы:

— Радиолокационная антенна, подвижная, — сказал он. — Там точно кто-то обитает.

Я внимательно осмотрела гору: ровные белоснежные склоны, как будто кто-то просто высыпал снег из огромного ведра, лесов нет, возможно, гора состоит из осадочных пород. На верхушке установлена громоздкая антенна, которая отслеживает движение и радиосигналы в радиусе не меньше нескольких пары-тройки сотен километров, может больше. Я понимаю, что именно такая антенна могла словить радиосигнал от датчиков Аяксов, разгуливающих в четырехстах километрах отсюда.

Но даже без внешних признаков мне казалось, что я чувствовала вибрации Триггера под этой горой, как если бы вирионы в крови стали чувствовать не только зараженных, но и ненавистных мне людей.

— Я думаю, Триггер здесь, — сказала я в микрофон.

— Понял тебя, выдвигаемся, — ответил Калеб.

Я представила, как ребята открывают пакеты с человеческой кровью — приманка поведет за собой зараженных. Аяксы были в тридцати километрах отсюда, но я явственно услышала запах крови.

На планшете я следила за тем, как Аяксы продвигались к горе, а вокруг нас оживал лес.

Зелибоба и Перчинка, пусть генетически и далеки от зараженных, все же тоже являлись носителями вирусного ДНК, а потому они тоже слышали их. Тысячи зараженных пробуждались от долгого глубокого сна и скакали на зов человеческой крови. Я чувствовала эту волну. Она плотная динамичная неиссякаемая, как поток реки. И пусть мы видели зараженных лишь на радаре в виде голубых точек, я слышала этот поток: ломающиеся ветки, сминаемый снег, свист воздуха между стволами… Они бегут на зов. На наш зов.

Мы призывали дьявола в эти места.

Вот Аяксы выехали к горе, а потом разделились, соблюдая безопасную дистанцию от минного поля. Подвязанные к БМП открытые пакеты с человеческой кровью вели нашу армию зараженных точно в место битвы, о которой они еще не подозревают.

— Аяксы, позиция напротив северных ворот. Кейн, твоя — у южных.

— Понял.

— Принято.

Маяк, Васаби, Бесы и Тесла встали напротив северных ворот. Бодхи, в котором сидели Кейн и Арси, будут караулить южные. Арси станет нашим командным центром. Ей же предстоит разобраться во всей этой чертовой системе «Иерихона», и я не представляю, как.

— Цепная миграция повсеместная. На ближайших тридцати километрах отсюда уже порядка десяти тысяч особей, и это только те, которые радары могут вычленить из общей массы. Под одной точкой могут скрываться три, — сообщила Арси.

Отлично.

И это еще не конец.

Когда тут начнется бойня, прибегут еще.

Я сидела на Киске и впервые не хотела проклинать Ульриха за пошлое имя моего снегохода. Теперь это все, что осталось от извращенца Ульриха со смешной прической. Я погладила руль Арктик Кэта. Мне его очень не хватало. Их всех не хватало. Перед глазами до сих пор стояла картина того, как мы уезжаем из Бадгастайна в тот день, которому суждено было стать последним. Они стояли у окон и радостно махали нам, и никто даже подумать не мог, что мы больше никогда не увидимся.

Алания прижимала к себе Каришку, как в тот день во время прорыва Желявы, Каришка держала руку отважного паренька Кирилла. Маркус стоял позади с рукой на ее плече, женщина только-только начала открываться другому мужчине после смерти Тиграна. У них у всех было будущее, которое они с нетерпением ждали, потому что оно обещало быть светлым.

Я зажмурилась, прогоняя слезы.

Хватит.

Хватит плакать.

Хватит лелеять слабость.

Пора мстить.

Я кивнула Перчинке и Зелибобе и поехала к Бодхи. Ребята уехали к остальным.

Через двадцать минут я припарковалась возле Аякса Бодхи посреди лесной чащи в трехстах метрах от минного поля Нойштадта. Я подошла к БМП и открыла люк. Внутри было тепло, Кейн сидел за рулем, Арси за приборной панелью, окруженная своими ноутбуками. Аякс Бодхи стал мне родным. Мы вытащили его из деревни, вернули в строй, а потом еще сачком сделали — столько особей поймали и перевезли в нем в Бадгастайн. Этот Аякс сделал для нас больше, чем все остальные вместе взятые.

— Все на позициях, — доложила Арси.

Я села в сидение пехотинца, сняла с предплечья планшет, глубоко вздохнула и дала Арси добро:

— Звони им.

Сигнал шел долго, мне даже показалось, что мы все дружно ошиблись и в Нойштадте никого нет. Но моим надеждам не суждено было сбыться, потому что на экране планшета появилось лицо моего демона.

С минуту мы просто смотрели друг на друга, никто не хотел начинать разговор первым.

— Здравствуй, Тесса. Выглядишь ты не очень, — наконец произнес Триггер.

Я ухмыльнулась.

— Дорога сюда измотала.

Его глаз едва заметно дернулся. Удивительно, как быстро мы стали с ним на равных. Я больше не смазливая девочка, которой можно манипулировать, которая будет защищать твой зад от твоих же ошибок, которая будет служить тебе промокашкой для соплей.

— Что ты хочешь, Тесса? К чему этот звонок? Ты ведь хочешь что-то предложить?

Я сглотнула.

— Да, я хочу предложить тебе перестать убивать людей.

Триггер рассмеялся. Он пытался показать, что полностью контролирует обстановку. Не обманешь, кретин. С таким радаром, как сказал Фунчоза, с жопу циклопа, ты не только нас засек, но и тысячи зараженных, что мы привели сюда, и цепную миграцию протяженностью в сотни километров.

— Странное дело. Я хотел бы предложить тебе то же самое, — ответил он.

— О чем ты?

— Тебе не хватило Желявы, ты решила устроить ее и здесь?

— Это план Ж, если план А не сработает.

— А каков план А?

— В систему «Трубы Иерихона» встроен алгоритм сброса кодов запуска. Этот алгоритм обнулит ее.

Триггер больше не смеялся. Он понял, что сам выдал мне все свои секреты, которые я теперь использую против него.

— Значит «Иерихон» вечен? — спросила я в одну из наших ночей.

— Да. Если только его не обнулить, — отвечает он, накручивая локон моих волос на свой палец.

— Как это?

— В нем предусмотрена функция аварийного обнуления кодов запуска. Вот только если ею воспользоваться, «Иерихон» больше не оживить, потому что инициирующие коды — коды, что рождают систему, были утеряны с верховными главнокомандующими. Так что, у нас с тобой один шанс.

Я чуть не сплевываю от воспоминаний. И в то жевремя вижу все тот же путь, что уготовила мне гребанная судьба, о которой говорил Тигран, а потом Алания: все в нашей жизни не случайно. И возлежать с Триггером, докопаться до дна его души, утешить его боль мне было суждено, потому что в обмен на это он дал мне единственный инструмент, который сегодня поможет мне выжить.

— Исключено. Алгоритм уничтожает все бэкапы, система умрет, и уже ничто ее не включит, — ответил наконец Триггер.

— Вот и отлично.

Триггер усмехнулся.

— Я пожалуй посмотрю на твой план Ж. И почему именно буква Ж?

— У нас Фунчоза всем планам названия раздает.

— И как всегда названия идиотские.

— Главное не название. Главное то, что в Бадгстайне была его мать. И ты ее убил, — выплюнула я.

Улыбка чуть сползла с его наглой рожи.

— В Бадгастайне было двести тридцать восемь спасенных с Желявы человек. Здоровых людей. А еще там были мои друзья. Герои, которые нашли способ исцелить людей. И все это ты уничтожил. Мы все полны гневом, Триггер, и его причина — это ты.

Триггер, как и люди на заднем плане, кажется, там была Трухина и мужчина с генеральскими нашивками, слушали, не перебивая.

— Но даже с неописуемым гневом в груди мы готовы дать вам шанс. Вы позволите нам обнулить «Иерихон», и мы покинем Нойштадт мирно. Мы больше не встретимся с вами, не пересечемся в этой жизни, каждый будет жить по-своему.

Они продолжали молчать. Я видела, как Генерал Нойштадта перешептывался о чем-то с Трухиной. Триггер же был непреклонен:

— А если нет? — спросил он.

Я смотрела на него, не моргая. Когда ты успел стать такой задницей? Ты же можешь быть нормальным чуваком! Я знаю это, потому что видела в тебе остатки милосердия. Где они? Куда ты их спрятал? За свой страх перед мне подобными? За свою неспособность увидеть мир глазами нового поколения? За свое нежелание довериться более молодым и прогрессивным?

— Тогда я приду за тобой, — ответила я.

Я наперед видела его ответ. Он снова нагло ухмыльнулся.

— Я пожалуй испытаю твой план Ж, — ответил он.

Я тяжело вздохнула и потерла переносицу.

— Я же убью тебя, Триггер. Убью вместе с невинными жителями Нойштадта, — сказала я.

И прозвучала очень устало. Я и не скрывала свою разбитость. Я устала воевать, но эта гнида не желает разрешить конфликт по-хорошему.

Где обещанное в детсаду «мирись, мирись, мирись — и больше не дерись»?

— Удачи тебе в этом. Нойштадт — неприступная крепость, Тесс. База может жить без поверхности много лет.

Уверенность Триггера бесила и я нажала на его страх:

— Но не под атакой зараженных, которые знают, куда бить.

Наконец-то я увидела нервный тик его левого глаза. Он едва заметный. Увидишь, только если знаешь, куда смотреть. А я знала Триггера очень хорошо.

— Я не смогу сразиться с армией Нойштадта. Нам это не под силу, — продолжала я. — Но я могу открыть дверь бункера, и зараженные сделают всю работу за меня. Мне всего лишь нужна одна маленькая трещина в стене крепости, чтобы ваш запах вышел наружу.

И результат этой работы они видели: пусковой штаб — образец того, что станет с Нойштадтом.

— У тебя есть пять минут на то, чтобы принять план А.

Я отключила связь и оперлась на мягкую спинку. А потом тяжело выдохнула. В Аяксе царило молчание. Я уверена, что другие БМП тоже стали могилами на ближайшие пять минут. Не знаю, молились ли сейчас ребята тому, чтобы Триггер передумал. Я совершенно точно знала, что в ближайшие пять минут никто не позвонит из Нойштадта. А потому уже наперед нервничала и медленно начинала паниковать, потому что мой план грандиозно идиотский, и никто из ребят о нем пока не знает.

Пять минут прошли быстро.

— Давайте уже покончим с уродами! Звоните уже вашему призраку, пора открыть этот киндер-сюрприз! — Фунчозе не терпелось начать махач.

Я молчала.

— Тесса? — позвал Калеб.

Я продолжала молчать. Кресло под Кейном скрипнуло, он посмотрел на меня.

— Тесса? — позвал он.

Я нехотя посмотрела ему в ответ. И тут он все понял. Его брови опустились, глаза сверкнули отчаянием, из легких вырвался тяжелый выдох.

Он прикрыл микрофон и прошептал:

— Маргинал не сможет открыть ворота…

Он то ли спросил, то ли утвердил. В любом случае он был прав. У Маргинала не было кодов открытия ворот, он попросту не успел бы взломать систему защиты подземной базы за два дня. Он Желяву взламывал восемь лет и то проживал в ней, все нутро наизнанку изучил, все схемы проанализировал, перебрал миллионы вариантов. Черт, да Маргинал может быть вообще не в курсе всего, что мы тут затеяли. Сидит сейчас где-нибудь на террасе и винишко попивает, а мы ему такие: «Давай сюда коды!». Он поперхнулся и в ответ: «Чего?».

— Тесса, зови Маргинала, — снова позвал Антенна.

Представляю, что творится в головах ребят сейчас.

— Ой да пошли вы все куда подальше! Маргинал, вызываю тебя я, потому что твои командиры заколебали уже трагедию ломать! — истеричный голос Фунчозы был неизменен.

В наушнике зашуршало и призрак появился.

— Маргинал на связи.

Легкий акцент, который раньше имел нотки французского, теперь же звучал по восточно-славянски. Почему я этого раньше не замечала? Может, виной тому мое нынешнее улучшенное восприятие мира, что дарили мне вирионы?

— Давай уже открывай ворота! — бросил Фунчоза.

Я прямо чувствовала его судорогу в коленях. Фунчоза всегда был самым первым в рядах почесать кулаки и гранаты побросать.

Маргинал ответил не сразу. Я представляла его замешательство, может, в данный момент он как раз отряхивался от пролитого вина.

— Я не могу этого сделать. У меня нет кодов к системам Нойштадта, — ответил Маргинал, немного погодя.

— Что?

— Какого черта?

— Но Тесса сказала…

В наушнике продолжался гам голосов, я же взглянула на Кейна. Они с Арси продолжали смотреть на меня взглядами, полными недоумения. Типа «мы понимаем, что ты солгала, но ты не могла привести нас сюда просто так, у тебя ведь есть план, про который мы не знаем». Слишком многосложный взгляд, но именно так бы я его и описала.

— Кейн, прошу выслушай меня внимательно и прошу услышь меня, — произнесла я.

Я физически почувствовала, как напряглись все мышцы в его теле. Да, у меня есть план. И он тебе не понравится. Он вообще никому не понравится. Ни мне, ни вам. Ну, Фунчозе, может быть.

— Если твоя теория верна, — начала я, — то ты можешь создать во мне идеальную особь.

Кейн набрал легкие полные воздухом, готовый мне отказать, но я вознесла руки, призывая его дать мне закончить.

— Вирус растил эту особь сорок лет как раз для того, чтобы научиться выкорчевывать людей из-под земли, разве нет? Ты сам так говорил, — я сделала паузу, молчание Кейна подтверждало мою правоту. — Я думаю, если кто и найдет способ попасть внутрь Нойштадта, то это идеальная особь.

— Тесса, перестань, — наконец выдохнул он и зажмурился.

— Если твоя теория верна, особь будет превосходить человека не только по физическим параметрам, у нее будет доступ ко всем моим знаниям и навыкам. Она будет неуязвима.

— Да, но какой ценой? — наконец взорвался Кейн. — Мы понятия не имеем, что мы выпустим наружу! И я не уверен, сможем ли мы вернуть тебя обратно! Ты идешь на верную смерть!

— Тесса, ты с ума сошла? — в наушнике начали взрываться остальные и первым стал брат.

— Тесса, ты будешь стерта. Твоим телом будет управлять нечто иное. Ты же умрешь, — говорила хмурая Арси.

Я же просто смотрела на Кейна. Если чьи-то слова мне и важны, то только его, потому что я знаю, что он всегда даст то, что нам нужно, а не то, чего мы хотим.

— Тесса, ты больше не будешь собой, — послышалась Перчинка.

— Ты исчезнешь в том тумане из твоих кошмаров, — напомнил Зелибоба.

— Черт подери, Тесса! Как же ты меня бесишь! Ответь! — ругался брат.

— Тесса, прекрати. Есть другой выход! — наконец объявился Калеб.

Я отключила наушник. Мне нужен лишь Кейн.

— Когда я очутилась в «Умбертусе», я поверила тебе на слово, поверила в твою теорию и возложила на нее свою жизнь, — сказала я. — У меня не было четких фактов, и, откровенно говоря, я была тупым солдафоном, но интуиция твердила мне, что ты прав. И я последовала за тобой.

Кейн продолжал молчать, выражение его лица выдавало скорбь.

— Так скажи, что твердит тебе твоя интуиция? Права ли я?

— Я не могу, Тесс…

— Права?

Кейн сжал губы, а потом нехотя разжал их произнес:

— Я не знаю!… Возможно… может быть… скорее всего, да, — тихо добавил он под конец.

А потом посмотрел на меня и дал мне то, что мне нужно:

— Да. Особь найдет способ попасть внутрь. Но я не знаю, смогу ли вернуть тебя обратно.

Я улыбнулась.

— Сможешь.

— Сыворотка может не сработать.

— Сработает.

— Почему ты так уверена?

— Потому что верю в тебя.

— Почему? Я ведь идиот, который вечно ошибается.

— Именно поэтому я верю в тебя. Ты больше не допустишь ошибок.

Кейн нахмурил брови, и я впервые увидела, как увлажнились его глаза.

— Они не умирают, они все бродят в том тумане, а значит там окажусь и я. И я буду ждать, когда ты за мной придешь.

Кейн продолжал смотреть на меня взглядом, каким провожают умирающего родственника на тот свет. Сейчас он отключит меня от систем жизнеобеспечения, потому что это единственный способ для нас всех выжить. Он убьет меня, чтобы у них появился шанс спастись.

Кейн едва заметно кивнул. Арси тяжело вздохнула, представляя весь масштаб затеи.

Я включила наушник, и на меня нахлынул шквал голосов.

— А че? Пусть помрет! Давно пора! Заколебала уже!

— Фунчоза, заткнись!

— Она ж привела нас сюда зачем-то, хоть посмотрим на ее казнь!

— Фунчоза, я клянусь, я порву тебя в клочья!

Разумеется, перепалка была между Калебом и Фунчозой.

— Тесса! — кричал брат. — Ты пожертвуешь собой ради того, в чем мы не уверены! Мы не знаем, что с тобой произойдет после превращения. Захочешь ли ты участвовать в этой войне или нет, может ты вообще убежишь отсюда в леса! И что нам потом делать? Мы тебя ни в жизнь не найдем!

— Тесса, пожалуйста, не делай этого! Это самоубийство! — молил Калеб.

Брат продолжал обвинять меня в чрезмерном фатализме с моим вечным желанием спасти всех и вся, Зелибоба с Перчинкой напоминали о том дне, когда я была на грани и как клялась больше не падать так глубоко в жажду. Калеб же разрывался между данной мне на террасе Бадгастайна клятвой и своим истинным желанием.

— Черт бы тебя побрал, я не хочу снова терять тебя, Тесса! — уже заорал он.

После этого в наушнике снова наступила тишина.

Мне еще никогда не было так страшно, но я понимала, что все события в моей жизни вели меня к сегодняшнему моменту. Жизнь учила меня терпеть лишения, ожесточала в суровых боях, подложила меня как подстилку Триггеру, и в конце концов подвела меня к жертве.

— Прости, Калеб, но я предупреждала тебя: я всегда ныряю очень глубоко, — произнесла я, поставив точку в споре.

Я посмотрела на иконку Калеба на дисплее, легонько провела по ней пальцем, фотография открылась во весь экран планшета. Такой красивый и жизнерадостный в свои восемнадцать, когда его взяли в основной состав Падальщиков. Всю жизнь мы прошли с ним бок о бок, но все же на уровне вытянутой руки. И теперь я поняла, почему всем своим нутром чуяла, что должна держаться от него подальше. Потому что этот день — день, когда придется пожертвовать всем, что я люблю — настал. Я много ошибок совершила в жизни, но сейчас была горда собой за то, что все эти года топтала привязанность, хоронила любовь, была изгоем. Потому что сейчас без всего этого груза решится на самоубийство легче.

Иконка Калеба на карте отделилась от Аякса Маяка и я поняла, что он выбежал из БМП, несясь ко мне на помощь, которую я не ждала и которую никогда не приму. Его попытка спасти меня бессмысленная.

— Тесса, не делай этого! — послышался его запыхавшийся голос в наушнике.

Ему ни за что не успеть и он это понимал. Я отвела Аякс Бодхи далеко от остальных. Я засунула в Бодхи лишь тех, кто поможет мне покончить с жизнью.

— Мы все чем-то пожертвуем сегодня, — заговорила я. — Друзьями, родственниками, собой. Но ведь потому мы и стали Падальщиками. Мы готовы на жертвы, потому что другие — нет. Мы не победим в этой войне, если не отдадим ей все без остатка. Наша судьба, полная лишений и потерь, готовила нас именно к этому дню. Готовила нас, чтобы мы стали сильнее, выносливее, жестче. Чтобы в момент, когда придется отдать самое дорогое, мы не дрогнули.

Я смотрела на фотографию Калеба, слезы сами скатывались по щекам.

— Тесса, пожалуйста! — взмолился Калеб.

Его иконка остановилась всего в пятистах метрах от Аякса Маяка, он понял, что его попытки бесполезны.

Я утерла слезы и сделала глубокий вдох, возвращая самообладание и взглянула на Кейна.

Он едва заметно кивнул, а потом достал свой волшебный чемоданчик и стал собирать капельницу. Вот так без слов и уговоров. Казалось, за тот короткий миг, что судьба подарила нам, мы узнали друг друга до дна. Может, он и нашел свою Кристину, но Кристина не знает его таким, каким он стал спустя сорок лет после Вспышки. Зато знаю я. Мы с Кейном стали хранителями наших маленьких секретов, и никто не отнимет у нас этого. Например, я знаю, что по утрам после пробуждения он любит почесать именно левое яйцо, а не правое. А еще знаю, что чай он готовит, вливая заварку в кипяток, а не наоборот — просто извращенец какой-то. А еще я знаю, что он хладнокровный наблюдатель, он никогда не вмешается в процесс, который изучает, и это делает его отличным союзником в моем плане.

Из нас бы получилась паршивая пара влюбленных, мы всегда были бы объединены лишь целью, задачей, миссией, в остальном же оставались бы абсолютно разными. Но этой единственной схожей черты было достаточно, чтобы спасти мир.

Кейн подвесил пакет с человеческой кровью над моей головой.

— Сколько? — спросил он.

— Вливай по максимуму, — ответила я, закатывая рукав.

— Пятьсот миллилитров, — вынес он вердикт.

Я положила руку на бедро, Кейн без церемоний установил шину, быстро нашел вену и вонзил иглу. Он даже не спрашивал у меня разрешение открыть зажим-регулятор, как в первый раз, а просто вставил.

«Чем-то это похоже на первый секс: сначала он спрашивает хорошо ли, не больно ли, хочешь остановиться? А в следующие разы уже бесцеремонно вставляет», — сказал Робокоп, внезапно появившийся за спиной Арси.

Я хмыкнула, а потом улыбнулась и помахала ему рукой. Он радостный оттого, что я наконец признала его существование, помахал в ответ.

Кейн и Арси озадаченно огляделись.

— А я увижу тебя в тумане? — спросила я у галлюцинации.

«Детка, мы с тобой там на таких радугах будем кататься! Я тебе такие маникюры наделаю, ты просто обалдеешь!» — говорил он, жестикулируя на манер латиноамериканки. И все размахивал кисточкой от лака для ногтей.

Я улыбнулась.

— Думаю, с тобой будет весело там, — сказала я ему.

Робокоп расплакался от моих комплиментов в его адрес. Я еще никогда не была с ним милой. Все отмахивалась от страха того, что я галлюцинирую, пыталась убежать от него, спрятаться, задержать его появление. Теперь же, когда конец так близок, я перестала его бояться, он мне даже нравился.

Кейн лишь обеспокоенно поглядывал на меня, видя в милой галлюцинации опасного предвестника.

Кровь медленно спускалась по трубке к моему предплечью. Снова засосало под ложечкой, как в тот день перед охотой на Геркулеса, когда Кейн впервые дал мне допинг. У меня так крышу сорвало, что я сошлась врукопашную с кровожадным монстром. Интересно, насколько сегодня башню снесет?

— Идеальная особь, так? — спросила я.

Кейн снова посмотрел на меня взглядом гробовщика и кивнул.

— Это будешь ты, но в то же время и не ты. Вирус возьмет под свой контроль все. Он будет использовать все твои качества, запрещая тебе быть в теле. Фактически он возьмет тебя, какая ты есть, и вывернет наизнанку: ты станешь агрессивной, жестокой, голодной, и в то же время останешься такой же сообразительной, как и сейчас. Вирусу будет доступен весь потенциал твоего мозга.

Пока кровь медленно вливалась в вену, я не теряла времени и вызывала крота:

— Маргинал, я знаю, что ты меня слышишь. Мне нужна помощь.

Не сразу, но призрак объявился.

— Приветствую тебя, камрад. Рад видеть тебя в боевом духе.

— Стекла своего бинокля почистил? Готов наблюдать за спектаклем дальше?

— Мне неподвластно открыть базу, как и отключить турели. Защита компьютерных систем у них высока.

— Мне будет достаточно лишь карт.

— Карт? Каких? — в его голове послышались радостные интонации.

Еще один живодер.

— Канализация, водосток.

Маргинал ответил через минуту.

— Воздуховод. Тебе нужен воздуховод.

На планшете пикнула иконка сообщения. Я открыла приложение и изучила карту. В этот момент резко бросило в жар, превращение началось. Я не теряла времени, сочиняя план на ходу.

— Нужно подвести зараженных к воздухозаборной решетке, сбить ее и снести вентилятор, там воздуховод полметра в диаметре, я смогу пролезть. Всего двадцать метров проползти до вертикальной шахты, она уходит вниз и ведет в технический отсек, а оттуда уже в любую точку базы проход открыт, — говорила я сама себе, потому что этим знанием должна будет воспользоваться другая я.

Господи, как жутко это звучит.

Началась одышка, пот проступил по всему телу, а в животе стала разрастаться тупая ноющая боль, как если бы меня хорошо помяли на ринге.

— Как только особь начнет переполох внутри Нойштадта, они объявят эвакуацию, северные ворота откроют для выезда транспортников. Тут-то и вступаете вы, — говорила я уже быстрее, потому что жар становился нестерпимым.

— Мне нужно пробраться в центр управления, чтобы получить доступ к «Иерихону», — сказала Арси.

— Мы доставим тебя туда, — ответил Антенна.

— Пока Арси будет копаться в электронных мозгах, отвлекаем оборону, — сказала Ляжка.

— Как только дело будет сделано, особь надо ликвидировать, — говорила я заплетающимся языком.

Я начинала туго соображать.

— У вас у всех есть шприцы, заряженные сывороткой, — напомнил Кейн. — Попробуем выключить особь сывороткой.

— Если не получится меня изловить и вколоть дозу… пуля в лоб тоже сработает, — добавила я.

— Теперь ты хочешь, чтобы я еще и пристрелил тебя, — холодно прозвучал голос Калеба в наушнике.

Ни за что бы не хотела иметь друга, как я. Друг, который заставляет пережить свою смерть, потом возвращение, а потом просит прикончить его. Хреновый это друг.

— На этот раз не дрейфь, — ухмыльнулась я.

Я вспомнила тот день в деревне два месяца назад, после которой началось сумасшедшее приключение моей жизни. В нарушение Протокола Желявы Калеб не сумел пустить мне пулю в голову. Не думаю, что он когда-нибудь осмелится. Но в этой части плана у меня большие надежды на Васаби и на Бесов — они меня больше остальных ненавидят. Кто бы мог подумать, что эта ненависть сыграет мне на руку? И снова в голове звучали голоса Алании и Тиграна, твердящие, что все в этой жизни происходит не просто так. У всех событий и поступков есть цель, которая становится видна лишь под конец.

Внезапно резкая боль заставила меня сложиться вдвое, я застонала.

— Твою мать, что это? — прокряхтела я и повалилась на пол.

Казалось, что из меня пытается вырваться Чужой.

— Вирус меняет твой метаболизм. Он отключает органы один за другим, перезапускает нервную систему. Ты испытаешь болевой шок, после которого впадешь в кому. Я могу дать тебе снотворное и ты переживаешь это…

— Нет, — я замотала головой, полностью окутанная горячкой. — Я уже знаю, что такое адская боль.

Кейн присел рядом и разглядывал мои шрамы от ожогов на лице, подаренные мне пламенем из преисподней. Больнее быть не может.

Пакет быстро иссушился, словно мой организм был сухой губкой. Меня затошнило, а в следующую секунду уже выворачивало наизнанку посреди БМП. Прости, Буддист! Если вернусь, то вытру. Я рефлекторно стала дышать глубоко, чтобы унять рвотные позывы, чтобы унять нестерпимую боль, чтобы перестать разбрасываться кишками направо и налево. Кейн любезно вытер рвоту с моих губ и продолжал равнодушно, как он это умел, наблюдать за моей медленной смертью.

Я скрутилась на полу в позе эмбриона, стало лихорадить, захотелось, чтобы кто-нибудь опустил меня в ванну со льдом или пожарил на сковороде. Дрожь забила конечности.

— У тебя падает давление, снижается температура тела, сердце медленнее качает кровь…

Голос Кейна звучал где-то за плотной завесой, в которой я слышала гулкие удары сердца по барабанной перепонке в ушах. А потом тысячи мелких острых гвоздей впились в легкие, я не смогла вдохнуть и засипела. Паника скрутила все внутренности из-за страха, что я не могу дышать.

— Кровь медленнее поступает в сосуды и легочные капилляры, в легких останавливается процесс газообмена. Ты не можешь дышать.

Наверное Кейн так пытался меня отвлечь, но для человека на пыточном столе сложно придумать занятие, которое отвлекло бы его от боли.

А настоящая пытка только началась. Показалось, будто внутри взорвались все органы, а их ошметки раскидало по скелету, и теперь они гноем сползали на открытые раны.

Я закричала.

Меня скрючило, все мускулы обожгло огнем, а кожа кипела так, будто меня освежевали заживо. Спазмы атаковали один за другим, в голове налился тяжелый свинцовый шар, грозящий взорвать черепушку. Я ослепла, оглохла. Боль продолжала выворачивать тело, которое постигало новые уровни болевого порога, до сих пор неизвестные ни одному человеку на свете.

— Свети, Тесс. Свети для них, как самый яркий маяк в мире, — услышала я последние слова Кейна где-то очень далеко.

А потом потонула в пучине невыносимой боли.


27 февраля 2071 года. 11:00

Амир

Центр управления погрузился в могильную тишину, которая длилась уже тридцать минут. Тишина эта напряженная, я ощущаю ее электрические разряды на поверхности кожи, которые поднимают мои волоски.

Чужаки молчали уже тридцать минут.

Мы ждали начала их атаки, но ее все не было.

С каждой прожитой в спокойствии минутой я видел, как Полковник Триггер наполнялся уверенностью. Он считал, что чужаки пытались запугать нас, обманом выудить ключ к смертоносному оружию, а я же все больше понимал, что «Иерихон» станет погибелью не только для чудовищ снаружи, но и для нас.

Лучше бы этого «Иерихона» не существовало.

Лучше бы мы не находили тот пусковой штаб год назад

Лучше бы Триггер не являлся сюда вообще.

Они принесли сюда чуму. И я не уверен, что незаслуженно.

За те две недели, что я провел с Полковником Триггером и Полковником Трухиной я узрел в них много боли. Избитые плетью судьбы, измученные болью, они отвернулись от замысла Аллаха, перестали видеть его милосердие, прекратили преклоняться.

Ибн Таймия сказал: «Поклонение — это то, что любит Аллах и чем он доволен из дел и слов, скрытых и явных, или же это состояние души, такие как надежда, страх и упование».

Озлобленные они забыли о том, что творцом всего сущего является Аллах, он управляет этим миром, ведет праведных, наказывает грешников, поучает заблудших и вознаграждает за служение ему.

Полковники Желявы веры не имели, и оттого несли на своих плечах тяжелый грех, который тащил за собой кару божью. Они принесли сюда его гнев, его возмездие, а мы приняли их и теперь измажемся в их грехе. Уже пали первые жертвы в пусковом штабе. Хек. О, мой возлюбленный Хек! Не могу поверить, что тебя больше нет. Что пал ты от бездушного кровожадного шайтана, не знающего ни милосердия, ни жалости. Как долго ты умирал? Как долго страдал? Ты сражался храбро и до конца, твое терзаемое чудовищем тело рассказало мне историю твоего конца, твоих последних минут на этой земле.

Думал ли ты обо мне?

Страшился ли смерти?

Познал ли истинный замысел Аллаха для нас, детей его?

Мое сердце воет от твоей потери, голос срывается, когда я пытаюсь произнести твое имя, руки дрожат, когда я представляю твои предсмертные крики. Я сжимаю кулаки, напрягаю мышцы шеи, смыкаю челюсти до хруста лишь бы укрепить оболочку, что скрывают внутренние терзания от пустоты, что ты оставил после того, как ушел навсегда.

Моя боль сверкает в глазах бликами слез, я опускаю веки, молясь, чтобы никто не увидел мою слабость. Ведь я Харис. Пусть и бывший. Я — легенда, а легенде должно обучать людей отваге и доблести. Легенда не прославляет немощь. Легенда славит силу и бесстрашие.

Я стою возле одного из диспетчеров, подаю ему знак, он отодвигается. Я незаметно ото всех проигрываю запись видеоразговора с чужаком, нажимаю паузу и смотрю в ее глаза.

Ярко-голубые, прямо как у Хека, точно знак Аллаха изучить ее, вглядеться, познать ее замысел. Ее мотив. В ее глазах я тоже вижу боль. Меньше ли она моей? Больше? Одинакова? Я готов отдать жизнь ради имени Хека. Одного человека, что стал для меня целым миром. На что же готова она, та, у которой отняли почти двести пятьдесят человек?

Тридцать минут убежденность Триггера в собственном превосходстве росла, подпитываемая молчанием с той стороны.

Я же понимаю, что это лишь затишье перед бурей.

Я поворачиваюсь к Генералу Аль-Махди и говорю все также со сжатыми челюстями, со сжатыми кулаками и с опущенными веками, прячущими слезы:

— Генерал Аль-Махди, я думаю, они будут атаковать. Предлагаю отдать приказ на подготовку отрядов к отражению атаки.

Чужестранные полковники смотрят на меня озадаченно, немного смущенно, а еще надменно и с ухмылкой. Я для них молодой сопляк, который в два раза их моложе и который не видел и половины того, что пережили они. Да, это так. За эти две недели их пребывания здесь они не упускали ни единого момента, чтобы напомнить мне об этом. Я же молча сносил оскорбления моей чести. Но теперь, когда на карту поставлено слишком много, я готов сойтись с ними в драке, защищая свои убеждения.

Генерал Аль-Махди, мой второй отец в этом мире, долго изучающе смотрит на меня, я не вижу этого, но чувствую его тяжелый взгляд.

— Аль-Махди, нам не нужны паникеры среди руководства, — выплевывает Полковник Триггер и продолжает смотреть на центральные мониторы, выслеживая признаки решимости врага.

Они больше не обращают на меня внимания. Они снова смеются надо мной.

Я внутренне молю Генерала Аль-Махди вернуться на нашу сторону, сторону Нойштадта, и не идти на поводу чужаков, потерявших свой дом по причинам, которые нам до сих пор неведомы.

Аллах милосерден, Аллах протягивает руку просящему.

Генерал Аль-Махди подходит ко мне, чтобы взглянуть в глаза.

Он видит мои слезы.

И ничего не говорит.

Но он все понял. Он понял, что слезы мои не свидетельство страха. Они — свидетельство того, что я потерял что-то очень дорогое этим днем. Не знаю, понял ли он всей глубины потери, узрел ли последствия изоляции солдат от мирян, испытал ли отвращение лишь от мыслей о притче Лута[1]. Мне было все равно. Я познал любовь на краткий миг своей жизни, а потом Аллах отобрал ее у меня для какой-то цели, которую я еще не постиг. Я не гневаюсь, и та чужачка, что ходит среди шайтанов, как своя, не вызывает во мне желание мстить. Я хочу лишь защитить невинных людей от несправедливой незаслуженной смерти.

— Почему ты считаешь, что они нападут? — наконец спрашивает Генерал Аль-Махди.

Я отвечаю, сглотнув:

— Интуиция, Генерал Аль-Махди.

Полковник Триггер усмехается.

Но Генерал Аль-Махди продолжает исследовать мое лицо, мою осанку, мою позу, словно оценивая.

— Думаешь, они прорвутся? — спрашивает он.

Я снова смотрю на экран монитора, откуда на меня в ответ смотрит та, которая верит, что ей больше нечего терять. Я знаю этот взгляд. Любой опытный солдат узнает его.

— Да, — коротко отвечаю я.

Генерал Аль-Махди нахмурился, закивал собственным мыслям в ответ и произнес:

— Объявить военное положение на базе. Боевым отрядам приготовиться к отражению массированной вражеской атаки. Жителей подготовить к началу экстренной эвакуации.

Он отдавал приказы четко, все, как по инструкции. Диспетчера тут же реагировали на его приказы и вот уже в коридорах базы зазвучала сирена.

— Какого черта, Аль-Махди? — выругался Триггер.

— Интуиции Амира для меня достаточно, — голос Аль-Махди спокоен.

Мне кажется, он испытывает удовольствие от того, что дразнит Триггера своей властью в этих краях.

— Моего опыта недостаточно? — ревел Триггер. — Я говорю, наша база выстоит!

Глаза Аль-Махди сверкнули яростью и он прошипел:

— Не твоя база, а моя! Твою ты потерял. По ошибке, из-за предательства или мести — мне неведомо. Но месть не рождается на пустом месте. Предательство всегда имеет причину. А ошибка опасна, если ее не исправлять.

Лицо Полковника Триггера искривилось в злобе. Но Генерал Аль-Махди уже не обращал на него внимание. Он подошел ко мне и сказал:

— Аллах ведет нас. И твоя интуиция — его нашептывания. Я верю.

А потом положил мне руку на плечо и дал мне цель, которая затмила боль и скорбь:

— Иди. Защищай людей.

— А вы?

— Я останусь здесь до тех пор, пока не начнется атака. Нужно понять их стратегию. Держи со мной связь.

Я развернулся и побежал прочь из центра управления. В ангаре северных ворот уже идет подготовка тяжелой боевой техники, и я намеревался быть в центре сражения, потому что интуиция мне нашептывала, что сегодня мое место там.


[1] Лут (араб. لوط‎) — исламский пророк. Аллах послал его к садумитам, которые вели распутный образ жизни, занимались гомосексуализмом, чтобы образумить их и воспитать. Аналог притчи о Содоме и Гоморре.


Глава 6. Последняя битва


27 февраля 2071 года. 11:00

Доктор Август Кейн

Тесса уже полчаса лежала в неестественно выгнутом состоянии: тело прогнулось вперед, ноги выпрямились в длительном спазме, руки и пальцы скрючились, глазные яблоки запали, рот раскрылся в безмолвном крике, брови сошлись на переносице от нестерпимой боли. В последние секунды перезапуска организма ее забила сильная судорога, в ней она и застыла.

Тесса умерла прямо передо мной.

Я периодически проверял ее пульс, дыхание, реакцию зрачков на свет: ни первое, ни второе, ни третье не соответствовали человеческой норме. Она была в коме, которая по всем параметрам демонстрировала нетипичные характеристики. Я все больше укреплялся в вере в то, что мы понятия не имеем, с чем столкнемся.

— Ну чего она там? Окочурилась или нет? Ходячий жмур или мертвый жмур?

Мы с Арси перестали отвечать на вопросы Фунчозы уже давно. Он задавал их каждую минуту:

— А теперь?

— А сейчас?

— Да нет?

— Уже или еще нет?

Ребята нервничали все больше, неведение пугало их, отсутствие команд заражало паникой. Они тоже спрашивали меня, не очнулась ли Тесс, сколько времени ей нужно, предлагали попробовать ее пробудить.

— Потыкай в нее зубочисткой! — кричал Фунчоза, а потом добавлял, — а лучше ножом. Ножом в нее потыкай!

Я не мог ответить ни на один из вопросов ребят, потому что то, что мы здесь делаем, никто не делал прежде. Мы снова прокладываем путь в неизвестном направлении, и шансы ошибиться немногим меньше шансов оказаться правыми.

Но вот Тесса сделала глубокий вдох, как если бы не дышала все эти полчаса. От неожиданного хрипа мы с Арси отпрыгнули к стенам БМП, а потом продолжили наблюдать за чем-то невероятным.

Тесса открыла глаза, глубоко внутри в них горел синий огонек — ровно так трансформируется глазное дно у зараженных. Зрительный нерв, сосудистая оболочка и сетчатка теперь острее реагируют на смену тьмы и света, различают до десяти миллионов цветов, фокусировка усовершенствовалась настолько, что она способна улавливать движение в километре от нее.

Медленно Тесса разогнула конечности: сначала одну руку, потом вторую, вытянула ноги. Она как собранный робот, который впервые пользуется частями тела. Из глубины грудной клетки доносилось странное клокотание, как у льва. Тесса неуклюже перевернулась на живот, оперлась о пол руками и тяжело поднялась на ноги, словно на плечах у нее была штанга. В этот момент она сделала глубокий вдох и простонала. Наконец она взглянула на меня.

Не знаю как, но я сразу понял, что Тессы в этой твари не осталось.

Внезапно она резко присела, оттолкнулась и в один прыжок настигла меня, повалила меня на пол, уселась сверху и стала сжимать горло.

Арси тут же бросилась к винтовке, закрепленной на стене, и уже через секунду целилась в голову Тесс.

— Я тебе не враг! — просипел я, чувствуя, как мощные руки медленно сжимают гортань.

— Вы все одинакоф-ф-фы-ы-ы, — прошипело что-то устами Тесс.

А потом она приблизилась к моему лицу и лизнула щеку.

— Доктор-р-р-р. Август. Кейн-н-н-н, — произнесла она по слогам, словно только что научилась говорить, — Умнй мльчик-к-к-к. Непослушнй мльчик-к-к-к. Ищешь. Ищешь. Ищешь. Нш мир-р-р-р. Губишь.

— Всего лишь пытаюсь найти способ ужиться с тобой! — кряхтел я, пытаясь остановить сжатие ладоней вокруг моей глотки, но Тесса стала невероятно сильной.

Речь Тесс напоминала речь человека с замедленным развитием. Она шипела, картавила, пропускала буквы в словах, неправильно делила фразы на ритмичные группы, неверно ставила ударение. Тварь заполучила тело со слишком сложным строением, чтобы безостановочно контролировать работу каждой мышцы. Вирус не обладал подсознательной стороной, коей обладал человек, и тем проигрывал. Человеческий интеллект по-прежнему был гораздо более глубоким чем тот, что взрастил себе вирус.

— Доктор-р-р-р. Август. Кейн-н-н-н. Мы долны тбя-я-я-я. Пблагдрить. Снова-а-а-а. Открыл дврцу. Тмницы-ы-ы-ы!

Глумясь, тварь вспомнила события сорокалетней давности, когда Сандоз вынудил меня отменить карантин и выпустить на волю двадцать два человека, которые начали апокалипсис. Да, это я выпустил вирус из темницы. Это моя оплошность превратила мир в руины.

Давление на глотку нарастало, перед глазами все потемнело, крик Арси прозвучал откуда-то издалека.

— Кейн!

Ее далекий зов напомнил, что она здесь и готова стрелять. Но я не был готов прекращать эксперимент.

Я поднял дрожащую ладонь, призывая ее не двигаться.

— У нас с тобой есть общий враг, — хрипел я. — Триггер. Ракеты. Истребление.

Темнота залила мне глаза, и я потерял сознание на краткий миг. Но вдруг давление на горло ослабло, и я смог сделать вдох. Я забился в кашле, казалось, что сейчас выплюну все гортанные хрящи. С каждым вдохом мозг все больше обогащался кислородом, я все больше возвращался в реальность, давление с глазных яблок спадало, я смог видеть.

Делая рваные вдохи один за другим, я продолжал наблюдать за Тесс. Она сидела на мне, не двигаясь. Арси продолжала целиться ей в голову.

Изо рта Тесса стекали слюни прямо на меня, видимо, тварь не помнила, что их надо сглатывать, а может просто не желала этого делать.

— Триггер ищет тебя. У него ракеты. Он всех истребит. И вас, и нас — говорил я в перерывах между спазмами в горле.

По ее речи я понял, что тварь неспособна к сложной коммуникации, а потому с ней нужно говорить кратко и по делу — образное мышление, воспоминания Тесс дополнят картину.

— Тригге-р-р-р-р-р-р-р, — зарокотала Тесс, потянув носом в сторону.

Да. Она вспомнила. И в подтверждение этого факта Тесса произнесла:

— И-е-ри-хон-н-н-н…

— Именно, — сказал я, потирая горло.

Вдруг Тесса резко выставила палец перед моим носом и задвигала им из стороны в сторону, как проказнику:

— Ц-ц-ц-ц-ц… не мешай-й-й-й, — прошипела тварь.

— Наоборот. Мы хотим тебе помочь. Прорвемся на базу и отключим «Иерихон». Поможешь нам попасть внутрь. Мы поможем отключить ракеты, — ответил я.

Тесса сощурилась, а потом застыла, вперив в меня взгляд. Так прошло около минуты, и эта минута показалась самой жуткой за всю мою жизнь. На мне неподвижно сидела самая опасная тварь на земле, раздумывая над тем, убить или пощадить.

Она резко вытянула руку, я дернулся, но тварь постаралась сымитировать ласковое любовное поглаживание, и от этого стало еще страшнее.

— Хорошй мльчи-к-к-к, — произнесла тварь и улыбнулась.

А потом она резко спрыгнула с меня, выпрямилась во весь рост, развернулась, словно увидела цель где-то за пределами Аякса, подошла к люку, распахнула его одним резким движением и выпрыгнула наружу, тотчас же исчезнув среди деревьев в лесу.

— Господи, какая же она жуткая, — выдохнула Арси.

Она опустила автомат, ее руки дрожали.

Аякс заполнил холодный зимний воздух, так ярко подчеркивающий остаточное чувство одиночества, когда Тесса покинула нас. Я не знаю, увижу ли ее когда-нибудь, вернем ли мы ее в наши ряды… сработает ли сыворотка. Но одно я знал наверняка: Тесса пожертвовала собой, чтобы дать нам шанс победить в этой войне, и я ни за что не упущу его.

Я связался с ребятами:

— Тесса пошла в атаку. Следите за ней шаг за шагом! — я все еще сипел, растирая шею ладонью.

— Уже ведем! — ответил Калеб.

— Опиши ее!

— Какая она?

Мы переглянулись с Арси, у нас был один ответ на двоих:

— Безумная, — ответили мы в унисон.

— Она облысела? — в надежде спросил Фунчоза.

— Она поняла вас? — спросил Антенна.

— Да, кажется, да. Она поняла, что нам надо попасть в Нойштадт, — ответил я.

Арси прыгнула за пульт управления и следила за данными на экранах мониторов.

— Она бежит к Нойштадту, — подтвердила Арси.

Я склонился над радаром, на котором ярко светилась и пищала красная точка с позывным «СС». Точка стремительно приближалась к минному поясу, и тут Фунчоза озвучил мой страх:

— А она это… как бы… ну… типа… это самое… в курсе, что там мины, турели и все дела?

— О господи… она бежит прямо к минному полю! — воскликнул Томас.

— Она понимает, что такое минное поле? — спросил Буддист.

— Насколько она умна? Сколько она знает? — подключилась Ляжка.

— Особь имеет доступ ко всем знаниям Тесс! — ответил я возбужденно, следя за красной точкой на экране радара. Тварь, что овладела телом Тесс, вела ее прямо к самоубийству.

— А какого черта она делает тогда? — негодовал Антенна.

— Ее надо остановить! — воскликнула Жижа.

— Зачем? Давайте посмотрим, как она поджарится!

— Фунчоза, заткнись!

— Кэмэл, не тормози! Вези Аякс к Тесс! — кричал Калеб в наушнике.

В его голосе слышалась неподдельная паника.

— Аяксам не покидать позиции!

— Иди к черту! Ты мне не указ!

— Калеб, даже если постараться, я не успею!

Водитель Аякса Маяка — Кэмэл — был прав. От Аякса Маяка до точки входа Тесс в минный пояс на противоположной стороне было около двадцати километров. Никто не успеет остановить Тесс!

Я схватился за голову. Весь план пошел под откос, едва начавшись.

Похоже, мы только что отправили Тесс на верную смерть.


27 февраля 2071 года. 11:20

Фунчоза

А я ведь предлагал переждать! Я всем сказал, что шансы у нас дерьмовые. Даже не так. Не дерьмовые, а минус-дерьмовые, то есть еще ниже дерьма и в квадрате.

Приперлись мы значит такие крутые и опасные к этой горе с сикушниками под ней и не знаем, что делать дальше. Потрясающий план! Давайте все дружно похлопаем чокнутой Тессе за то, что она продолжает нас втягивать в еще более глубокую жопу. Настолько глубокую, что из нее уже глотку видно!

Я сел в кресло командира в Аяксе и положил ноги на радар, всем своим видом демонстрируя отсутствие всякого желания продолжать играть роль самоубийцы в идиотском плане. С гамбийскими хомяками он хотя бы замысловатым был, с изюминкой так сказать, мохнатой и хвостатой изюминкой.

— Фунчоза, не время расслабляться! — огрызнулась Вьетнам.

— Да пошли вы! Я сразу сказал, что нам кранты! Кроваво-кишковые кранты с этим планом взять подземную базу штурмом! Я вот, что сейчас сделаю: досмотрю кулинарную передачу о том, как поджарить филе СС на минах, а потом заведу мотор и свалю нахрен с этого цирка!

А точка СС уже была всего в ста метрах от минного поля. Я открыл блокнот в планшете и приготовился записывать рецепт жаренного филе шлюхи, а на мониторах в Аяксе включил видеопоток с наплечной видеокамеры Тесс, чтобы быть, так сказать, в первых рядах, когда ее разорвет на части. Может мне повезет, и ее башка упадет так, что наплечная камера заснимет сей натюрморт на фоне снежных пейзажей. А если где-нибудь рядом с ее оторванной башкой приземлятся в ровную кучку двенадцать метров ее кишок, то я даже скриншот сего шедевра сделаю, распечатаю и повешу над кроватью, чтобы каждую ночь показывать ей фак и обзывать лузером!

Я достал из накладного кармана соевый брикет: не смотреть же фильм без закуски — и только хотел откусить, как заметил, что Тесса вдруг остановилась прямо на границе минного поля. В кадре четко виднелся бетонный столб с табличкой, на которой черными буквами была надпись «ACHTUNG MINEN».

— Что она делает? — спросил Антенна.

— Немецкий изучает! — ответил я.

Если эта тварь в теле Тессы не знает, что значит «ACHTUNG», то это полный ахтунг!

С минуту Тесса стояла неподвижно, даже не крутила головой, словно застыла в спячке, как десятки тысяч ее сородичей вокруг. Они все заснули, окружив Нойштадт своими белесыми телами ровно вдоль минного поля. Бесполезная армия, скажу я вам. Гамбийские хомяки уже половину пути преодолели бы!

Но вдруг произошло то, отчего я поперхнулся первым же куском соевого брикета. Датчики движения резко запищали, обозначая массовое пробуждение зомбаков. Я прильнул к радарам и обомлел. А потом посмотрел на монитор, отображающий картинку с плечевой камеры СС и обомлел еще больше: зомби встрепенулись ото сна и, как по команде, побежали к горе. Все разом! Все десять тысяч, что собрались здесь сегодня на раздачу дешевого мяса, побежали вперед! Прямо по MINEN! Твою мать, вот это ACHTUNG!

В ту же секунду, как первые ряды зомбаков пересекли предупреждающую табличку, где-то за бронированной обшивкой Аякса раздались первые взрывы. Я застыл, наблюдая за тем, как толпы зараженных оббегали Тесс, как поток реки — выпирающий камень, и совершали массовый суицид на минах, пока она неподвижно и равнодушно наблюдала за их жестокой гибелью. Все, кого мы привели сюда и выстроили вокруг горы, бросали свои тела, как пушечное мясо, для того, чтобы следующие за ними продвинулись чуть дальше.

Я аж застыл с соевой кашицей во рту, которая медленно вываливалась изо рта прямо на бронежилет. Я оттолкнул Вьетнам под ее недовольный китайский матерный ор (еще один юань в копилку ругательств!) и взглянул на мониторы, куда датчики движения передавали данные отслеживания дальних рубежей в пределах тридцати километров. Со всех сторон к горе стягивались красные точки, означая массовую миграцию чудовищ прямо к Нойштадту.Точность радаров не справлялась с полчищами зомбаков, а потому весь периметр отслеживаемой территории медленно заливало сплошным красным цветом, как если бы кто-то пролил кровь по краям мониторов, и теперь она медленно стекалась прямо к центру.

Вдалеке взрывы раздавались один за другим: бам-бам-бам! Словно кто-то запустил самый долгий и самый дорогостоящий во всей человеческой истории фейерверк. На мониторе, куда подавалось видео с камеры СС, зомбаков разносило просто в фарш, но это не останавливало их уродливых товарищей, которые походу были рады помереть сегодня. Вот одного подбросило на три метра вверх и оторвало руку, вот второму пробило дыру от жопы до груди, вот третьего вознесло к небу, а приземлился он уже без головы. И так далее, и так далее. Кулинарная передача об изысканном филе из СС превратилась в кровавую резню в мясорубке.

Но самое жуткое из всего этого было то, что СС не двигалась вообще. Она стояла на том же месте перед той же гребанной табличкой и просто наблюдала за тем, как ее собратья неслись прямо на смерть.

А потом до меня дошло.

— Это Тесс. Она ими управляет! — произнесла шокированная Вьетнам.

— Эй! Это была моя крутая фраза! — обругался я на нее и произнес с драматическим придыханием, — Это Тесс! Она ими управляет!

— О господи, — выдохнул кто-то

— Коллективное мышление, — кажется, это был мозговитый доктор.

— Какая же это жуть, ребята, — поразился Антенна.

— Это же тысячи зараженных! Тысячи бывших людей!

— Это просто какое-то безумие.

— Йу-ху! Мочилово началось! НА АБОРДАЖ!

Я заорал прямо в ухо Холопу, тот от неожиданности дрогнул и вжал педаль газа в пол. Аякс сорвался с места и поехал в центр вечеринки.

Аяксы один за другим стартовали к северным воротам Нойштадта. Мы ехали в толпе бегущих на неслышимый нами зов зомбаков. Они не обращали внимание на Аяксы, оббегали нас, перепрыгивали, использовали как трамплин, отталкиваясь от нас своими могучими ногами. Никогда бы не подумал, что стану частью их армии!

Наконец мы подъехали к границе минного поля.

— Дальше не едем! — приказал Антенна.

Он был прав. Зомби проделали потрясающую работу по засеванию минного поля своими кишками, но не все мины могли быть обнаружены.

А так хотелось проехать по костям зараженных, чтобы послушать, как они хрустят под колесами БМП! Так маньяки страдают зависимостью от лопанья пупырышек на упаковочной пленке.

— Твою мать, да это же гигантское кладбище! — произнесла Жижа.

— Сколько особей здесь померло?

— И это не конец! Зараженные продолжают наступать!

— К черту зараженных! Нам надо пробраться в Нойштадт! — крикнул Лосяш.

Д-а-а-а-а! Наконец-то дух насилия и средневекового варварства снова подпалил наши скучные высоконравственные сердца, полные искусственно насаженной морали, и теперь мы несемся в руки разрушающей анархии и кровавого беспредела. Да здравствует бесправие! Да здравствует насилие!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ACHTUNG!

Бей! Круши! Громи!

Но вот СС сделала первые робкие шаги по минному полю, а потом все быстрее и вскоре уже бежала вдоль клочков выдранной земли, так ярко контрастирующей с белым снегом и синими трупами, завалившими все поле, как ковер из рук-ног. Густая черная кровь выливалась из сосудов, застывая на промерзлой земле, длинные кишки лежали тут и там кольцами, белоснежное поле Нойштадта всего за минуту превратилось в адовы долины.

Наконец-то я увидел, как выглядят поля апокалипсиса, о которых рассказывает Сара Коннор!

— Беру свои слова назад! Эта Тесса мне нравится! Она просто чумовая! — кричал я в микрофон, прыгая от радости.

— Фунчоза, ты придурок! Это не смешно! — огрызнулся Калеб.

— Тесса прокладывает нам путь трупами невинных людей! — подхватила Жижа.

— Ой ля-ля-ля! Какие все правильные! Я предпочитаю думать о зомбаках, как о ходячем фарше! Вообще не жалко!

— Среди них могла быть твоя мать! — вставил Буддист.

Я вдруг замер, а потом огрызнулся:

— Эй! Вот это вообще не смешно!

— Поэтому заткнись и прояви уважение к мертвым!

— Скучные вы все!

— Напомните, какой у нас был план по турелям?

— У нас вообще не было плана!

— Не правда! Я помню про хомяков!

— План один: выжить!

— А можно поточнее?

— Выжить в ближайшие пять минут!

Я снова бросился к монитору с СС. Стальные пулеметы ожили и стали водить носом, автоматически наводясь на вторженцев и потроша их в фарш. Предусмотрительная СС стояла вдалеке и изучала могучего врага. Трехметровые дуры решетили ее питомцев в бисер. Нехилые такие дуры. По сравнению с ними, Желявские РАБы просто тупые голуби на фоне ястребов. Автоматический пулемет разряжал до девятисот выстрелов в минуту, калибр патрона 12,7. Одна такая дура покрывала периметр в сотню метров, мимо них вообще не пройти.

Очень скоро СС поняла, что турели не одноразовые, как мины, и что одна такая турель унесет жизни трех тысяч зараженных, а турелей здесь целая куча разбросана по периметру. Зови еще друзей на вечеринку! Мяса не хватает!

Армия зомби встретила достойный отпор от изобретения человечества. Роботизированные турели с системой автоматического наведения держали плотную стену огня, не пропуская ни единую живую душу дальше своих постаментов. Я вдруг подумал про гамбийских хомяков: они бы легко обманули турели, в интеллект которых заложены алгоритмы по отслеживанию типовых характеристик зомби, хомяков они ни в жизнь не заметят. Черт. Когда я стану Генералом, я клянусь, я заведу в своей армии отряд хомяков!

— Сколько здесь турелей? — спросила Ляжка.

В голове мозг уже быстро производил расчеты: километровый пояс турелей, подножие горы около четырех километров в диаметре, дальность стрельбы…м-м-м… умножим на четыре…квадрат из тридцати двух … бэ в кубе плюс восемь… и еще фракталы в шестой степени на вынос мозга в квадрате…

— Двадцать семь тысяч восемьдесят три! — объявил я в микрофон.

— Около двухсот пятидесяти, — перебил меня Антенна.

— Ну или около двухсот пятидесяти! — подтвердил я.

— Здесь будут горы трупов к тому моменту, когда первый ряд турелей истощит запас патронов.

Пупсик был прав. Всего через три минуты безостановочного рокота турелей, стоявших на страже периметра, перед ними начали расти стены из поверженных зомбаков. А радары продолжали регистрировать стягивание зомбьих орд к Нойштадту. К тому моменту, когда в турелях кончатся боеприпасы, мы здесь утонем в частях тел.

Помощь пришла с неожиданной стороны.

— Тесса, ну или кто там сейчас в тебе, вспомни концепцию турельного пояса! — голос Антенны звучал настойчиво, как будто тварь в теле СС могла вести аргументированные диалоги с нами. — Электропитание турелей идет от кабелей, закопанных под землю. Окружность пояса разделена на секции кабелей, каждая скручена в один толстый хомут, который введен в стену базы. Тебе нужно найти метку, обозначающую соединение кабелей. На Желяве это был кол с информационной табличкой. Здесь должны быть такие же!

Падальщикам на Желяве иногда ставили инженерные задачи по восстановлению тех хомутов. Нам приходилось копать землю на глубину до трех метров, а потом перебирать каждый провод в том канате из кабелей, чтобы найти причину неисправности турелей. Иногда ребята из Теслы перепаивали провода на месте, делали новые скрутки, потому что под землей продолжается жизнь и какой-нибудь депрессивный крот мог повредить провод из-за своего психического помешательства.

— Тони, постарайся объяснить попроще. Тесса не совсем в себе, — послышался голос Кейна.

— Вообще-то, я бы сказала, что она конкретно не в себе! Ее там нет! Там же какая-то ублюдина вместо нее развлекается! — высказалась Вьетнам, наблюдавшая за бойней с видеокамер экипировки СС.

— Я хочу сказать, что она не обладает полноценным интеллектом Тессы.

— То есть она тупая!

— Нет, она умная!

— Нет, она тупая!

— Она умная!

— Тупая!

— Фунчоза, заткнись!

— Представьте, что это однодневный ребенок, в которого загрузили всю память и знания взрослого человека. Она все знает, все помнит, но ни разу не пробовала делать это сама. Все это делала Тесс, но не вирус. К тому же он постоянно тратит одну часть потенциала ее мозга на то, чтобы сдерживать импульсы в нейронах, которые зарождают человеческое сознание. Все это делает Тессу немного заторможенной.

— То есть тупой!

— Объясни ей попроще.

Антенна молчал минуту, видимо, переваривая слова докторишки, а потом выдал.

— Тесса, открой сообщение в планшете.

Мы уставились на монитор с картинкой, источником которой была нагрудная видеокамера СС. Кейн был прав, СС отставала в реакциях. Прошло около полминуты, прежде чем тварь сообразила, что ее зовут Тесса и что Антенна обращался к ней.

Тупоголовая СС подняла руку с наручным планшетом на уровень глаз и нажала на мигающую иконку сообщений.

— Открой приложение. Видишь карту? Красным я отметил твой путь. Беги по нему и ищи опознавательный знак! — командовал Антенна.

Безмозглая СС долго изучала схему перед глазами, как будто заново училась читать. Антенна нарисовал примитивную траекторию к подножию горы, а потом красная линия резко сворачивала, опоясывая гору.

Мы замерли, ожидая реакцию СС.

— Она поняла или нет? — спросил кто-то в наушнике.

— Может ей наглядно объяснить?

— Сейчас притащу парту и указку, завалялись где-то!

Вдруг Вьетнам воскликнула:

— Смотрите на квадрат Р-13!

В центре квадрата Р-13 как раз стояла СС. Теперь красные точки, находящиеся ближе остальных к СС, начали сходиться со всех сторон прямо к ней, красная масса сужалась в плотное кольцо вокруг СС, пока она стояла неподвижно.

— Охренеть!

— Что она делает?

— Наращивает броню!

Калеб оказался прав. СС облепляла себя живым щитом. И снова мощностей радара не хватало, чтобы вычленить единицы в этой биомассе из зомбаков, я выглянул в окно. Какая досада! Я не увижу эту резню своими глазами! Там не менее тысячи зомбаков выстроились вокруг СС, как пчелы вокруг матки.

Как только толстый щит из сородичей облепил ее со всех сторон, СС выбрала один из коридоров между турелями и устремилась к подножию. Турели немедленно среагировали на вторжение, они отточенными движениями одновременно, как солдаты одной шеренги, разворачивались в сторону плотной массы бегущих зомби, и выпускали длинные очереди пуль, ведя прицельный огонь.

Интеллект турелей заточен на прицеливание в голову для экономии боеприпасов, но многочисленность потенциальных целей вводила слишком много переменных для алгоритмов роботизированных систем. Они не справлялись с потоком, а потому медленно, но верно, скученная толпа чудовищ пробиралась вперед.

Сумасшедшая СС бежала прямо в самой гуще синих тел, которые закрывали ее от пуль. Они в буквальном смысле стали ее щитами и добровольно прыгали под пули, летящие к ней. Турели снимали слой зараженных один за другим, но им на смену прибывали новые. Этот поток был бесконечен, и судя по тому, что регистрировали радары рубежной дальности, источник пушечного мяса был неиссякаем. Он, может, вообще из Китая тянулся!

Как только красная точка с именем СС достигла подножия Нойштадта, она тут же свернула вправо — ровно так, как прочертил путь Антенна на карте.

Теперь СС с кучей зараженных бежали вдоль подножия, выискивая опознавательный знак кабельных хомутов. Мы все сконцентрировали свое внимание на картинке с видеокамеры на груди СС. Куча снега и голых кустов, а еще голых синих задниц чудовищ, которые бежали впереди СС, продолжая жертвовать собой, направляемые коллективным интеллектом.

— Стой! — внезапно крикнул Антенна. — Вернись назад, слева!

СС, как робот, выполняющий команды, остановилась и пробежала назад несколько метров. Зоркий глаз Антенны, который знал, что искать, быстро распознал торчащий из сугроба яркий красный восклицательный знак. Прям как флаг сдающегося.

— Копай здесь! — снова крикнул Антенна.

Теперь зомби разделились на две команды: первые продолжали героически жертвовать своими тухлыми телами, прикрывая СС, вторые обрушили на землю ярость своих длинных острых когтей и стали вырывать клочья земли, как экскаваторы.

— Так вот каково это — быть выкорчеванным вирусом из-под земли, — вдруг произнёс Буддист.

Страх пробрал меня до костей. Мы всю жизнь жили в ужасе от того, что однажды зомбаков обуяет такой голод, что они начнут выкапывать аппетитных людишек из-под земли. И теперь мы лицезрели этот кошмар воочию.

— Господи, на их месте могли оказаться мы, — прошептала Ляжка.

Она говорила про ничего не подозревающих в Нойштадте людей, которые жили до сегодняшнего дня и не тужили, жрали, спали да от жизни кайфовали. А потом пришли потрошители и выкопали их. Эти чудики-ученые были правы. Война с вирусом ведется в пробирке. Физические барьеры или оружие бессильны. Я осознал это, наглядевшись на раскуроченный минный пояс, бессилие турелей, а теперь и на отряд грязекопателей.

Вот что имел в виду Кейн, когда говорил о том, что вирус взращивает себе интеллект, его конечная цель — истребить все человечество. А когда оно закопалось в глубины земли, вирус взрастил себе идеальную особь, которой будет под силу выкопать людей обратно. Вирус непобедим.

Турели продолжали нещадно колотить по стене зомбаков, которые выстраивались перед СС с копателями. Удивительным образом зомбаки быстро сменяли своих погибших сородичей и вставали на их место в плотной стене. Просто ахренитительная армия! Я уже и не знаю, кого хочу больше: хомяков или вот этих кровожадных монстров.

СС рыла землю со всеми, хотя у нее плохо получалось — она все еще была похожа на человека, в то время, как у ее сородичей с многолетним стажем потрошения людишек отросли конечности с двадцатисантиметровыми когтями, напоминающими острые лезвия.

И вот наконец посреди черной промерзлой земли стали видны первые отблески хомута в армированной оболочке. Зомбаки попытались ее пробить, но хомут был слишком толстым, там порядка полсотни кабелей собраны в колбасу, пока они их всех разрежут, нам скучно станет. И тогда Антенна в наушнике проорал:

— Граната! Кидай гранату!

СС замерла, словно пыталась распознать значение слова «граната». Она действительно тупоголовая! Настоящая СС уже бы давно доперла сама, но этой кровожадной чудиле требовалось время, пока вирус рыскал в памяти СС, как в старом чулане с хламом: перебирал сундуки, шкафы, тумбочки, полные знаний. Вирус рылся в огромной картотеке размером с замок: у СС столько комплексов и принципов, что он там вечность блуждать будет. Выбрал бы меня, у меня вместо замка — хижина семи гномов, а все знания были бы спрятаны под подолом бухой Белоснежки.

СС наконец сняла с пояса две гранаты и запустила в яму.

Надеюсь, она сообразит спрятаться.

Оп. Да, сообразила. СС отпрыгнула в сторону и уткнулась в снег.

Взрыв вознес клочья земли в воздух, на экране установилась картинка плотного дыма, не видно нихрена! Но даже сидя в Аяксе, я понял, что сработало. Оглушительный обстрел турелей потерял значительную часть децибел, а значит часть турелей действительно была выведена из строя. Когда дым рассеялся, на экране стали виднеться поникшие вниз носом пулеметные башни. Мертвые, прямо как трупы тысяч зараженных вокруг них.

— Северо-восточная секция турелей сдохла. Тесса, вали ту, что рядом с воротами!

Голос Антенны снова направил СС по пути чудовища, уничтожающего шансы жителей Нойштадта пережить этот день.

Как быстро поменялись роли в этой битве. Как быстро из спасителя я превратился в убийцу.


27 февраля 2071 года. 12:00

Полковник Триггер

Ужас сковал меня, когда я увидел, как толпа инфицированных, ведомая, боже мой, Тессой (!), бежала вдоль подножия горы и снова остановилась у столба, обозначавшего место соединения кабелей.

Это конец!

Никто из тех, кто строил подземные базы, никогда бы не подумал, что враг заведётся среди нас и будет использовать все наше спасительное оборудование против нас же самих. Тесса знала устройство подземных баз, знала все элементы защиты, каждый барьер до деталей, мы сами ее обучили, мы сами выдали ей все, что знали, и теперь она использовала это против нас.

— Все, как ты говорил. Они стали умнее, — в ужасе произнес Аль-Махди.

— Но ворота они не пробьют! Ворота весят по пятьдесят тонн, воздушный подпор, титановые штыри, бетонная коробка уходит глубоко под землю! — сказал один из диспетчеров.

Хотел себя надеждой утешить? Желал до последнего верить, что сегодня не день твоей смерти? А быстро она приходит, да? Не успел даже заметить, как твой обычный день, наполненный рутиной, стал последним в твоей жизни.

— Она найдет способ попасть внутрь. Система водоснабжения, канализация, вентиляция — их шахты ведут наружу. А все, что ведет наружу, ведет и внутрь. Покажи, куда ведут шахты систем жизнеобеспечения с поверхности, — я обратился к диспетчеру, контролирующему инженерные коммуникации.

Схемы систем одна за другой стали появляться на мониторах. Я судорожно изучал их, анализировал, выявлял недостатки и преимущества. Какой выход она выберет? Какой использовать легче?

— Вот эти два. Что это?

Я ткнул в места пересечений двух подземных шахт, которые были самыми широкими из всех.

— Шахты вывода проводов от солнечных панелей, а вот эти, примыкающие к ним, это воздуховоды.

— Она поползет по ним.

— Неужели они настолько сообразительные?!

— Они только что сообразили взорвать кабеля турелей! Какое еще доказательство тебе нужно?

Аль-Махди наблюдал за картами, на которых радары и датчики движения рисовали перемещение инфицированных орд и активность обороны. Всего через семь минут после потери одной секции турелей, вторая секция, мигающая синим, перекрасилась в серую, а на мониторе замигало красное табло «Отсутствие электроснабжения турелей. Секция С».

— Нас выкурят отсюда в течение пары часов, — вынес я вердикт.

Интуиция Амира оказалась верной. Он сэкономил нам время на подготовку экстренной эвакуации и тем, возможно, спас человеческие жизни.

— Объявляем эвакуацию! — Аль-Махди отдал приказ.

Он связался по рации с помощником:

— Амир! Встать на защиту северных ворот! Прикрывать отход бронетранспортников!

Аль-Махди уже руководил своими отрядами по внутренней связи, приказывал открыть каналы передачи данных и переправлять их с локальных серверов на съемные. Началась архивация системной информации, диспетчера стучали по клавиатурам с такой скоростью, что мне казалось, я вижу дым из-под пальцев.

Сам же я обратился к диспетчеру внешней связи:

— Ты сказал, что отследил активацию неизвестного радара в ста пятидесяти километрах от нас?

— Так точно, сэр!

— Какие военные объекты размещены возле того радара?

— Только один, сэр! Военно-исследовательская лаборатория под Аахеном.

Меня уже тошнило от всего, что было связано с исследованиями, учеными, попытками победить вирус в чашке Петри. Все это привело к тому, что мы имеем сейчас! Интуиция подсказывала мне, что Тесса выбрала бы именно такую нору, чтобы переждать. А еще она отчаянно искала способ найти меня, и, разумеется, ей нужна была радиолокационная система.

— Сообщи своим бойцам, пусть выдвигаются в ближайший пусковой штаб и приготовятся дать залп баллистической ракетой по координатам Аахена.

— Есть, сэр!

Аль-Махди больше не мешал мне. Он даже слова не сказал, наблюдая за тем, как я распоряжался его ресурсами, командовал на его территории, отдавал приказы его людям. Просто потому что понял, что шансы выжить у него резко возрастают, если он на моей стороне.

— Зачем уничтожать Аахен? — спросила Трухина.

— За тем, что Тесса вечно ищет себе дом на поверхности.

Внезапно раздался крик одного из диспетчеров. Я обернулся. Взгляды солдат устремлены на один из мониторов, куда выводились видеопотоки с камер внутри базы.

— Смотрите на монитор секции Р-12! Они уже внутри!

На экране монитора черно-белыми красками рисовалось наше ближайшее будущее: в техническом отсеке слетел титановый зарешеченный колпак, выводящий к вентиляционной шахте — сил у тварей не занимать. И вот уже вереница бледных мускулистых тел спрыгивали из шахты на пол. Посреди копошащихся на четырех конечностях чудищ выпрямилась Тесс. Она смотрела точно на бронированную дверь, ведущую вглубь базы. Она точно знала, куда бежать и что делать.

О господи, Тесса. Тобой руководит дьявол.

— Заблокировать дверь отсека! — приказала Трухина.

— Магниты застопорены, — крикнул один из диспетчеров, будто гордился, что собственноручно закрыл чудищ в клетке.

Тесса медленно прошла к двери, оглядела ее периметр, взгляд остановился на электронной панели открытия замков. Она потрогала его, как будто видела подобное устройство впервые. А у меня в голове сидела одна лишь мысль: она знала, как обезвредить турели, а значит знает, как открыть дистанционно управляемые двери. Нет непреодолимых барьеров. Есть барьеры, требующие знаний. И Тесса таковыми обладала. Все, что ей нужно — закоротить сигнал, передаваемый от центра к магнитам.

Чудовища продолжали прибывать в отсек, спрыгивая из раскуроченной трубы. Один за другим они становились позади Тесс, пополняя ее армию.

Я не верю в бога, не верю в силу молитв. Но сейчас нам могло помочь лишь чудо, и я начал молиться.

Пожалуйста, если в ней осталось хоть что-то человеческое, не позволь ей. Не позволь.

— Пожалуйста, Тесс. Не делай этого, — прошептал я.

Тесса отстегнула крепление кобуры и достала Глок. Я задержал дыхание. А потом она выпустила весь магазин в стену на высоте полметра от электронной панели кодового замка. Ровно туда, где за бетонным слоем скрывался трансформатор. Искры запылали на экране белым проблеском, электронная панель погасла.

Как и сигнал магнитов двери на схеме перекрытий, горящей яркими красками на мониторе одного из диспетчеров: «Проход деактивирован».

Тесса медленно подошла к двери, прокрутила ручку и отворила дверь. Вот так бронированная защита была сломлена предателем.

В ту же секунду первые инфицированные бросились в зияющий проход и устремились по освещаемому коридору внутрь базы. Поток кровожадных чудовищ заполнил первые отсеки смрадом смерти.

За стенами центра управления громко выла сирена, объявляющая всеобщую эвакуацию. Люди высыпали из жилых отсеков и продвигались к ангарам. Не прошло и пяти минут, как на наших глазах стала разворачиваться трагедия — первое столкновение инфицированных с людьми…

Я не смог смотреть на эту резню и отвернулся. Бойня на Желяве до сих пор не позволяла спать по ночам.

В центре управления стояла гробовая тишина, словно тот ад на экранах мониторов происходили вовсе не в сотне метрах от нас.

Аль-Махди заговорил голосом гробовщика:

— Диспетчера третьего ранга остаются, остальным покинуть центр управления и проследовать в ангар.

Шестеро диспетчеров — самых молодых, те, кому судьба не дала шанса дослужиться хотя бы до спасительного второго ранга, входящего в список обязательного для эвакуации персонала — остались сидеть с каменными лицами, не выдав ни толики эмоций. Лишь кровь медленно отхлынула от лица, выдав страх. Но следует отдать им должное за самообладание. Они, как капитан тонущего корабля, останутся в центре до последнего, чтобы помочь эвакуироваться своим согражданам. Они будут отслеживать врага, запирать двери и выводить из лабиринта коридоров тех, кого еще можно спасти. Они умрут благородно, жертвуя своими жизнями ради других.

Диспетчеры спешно покидали центр управления, следуя за своим Генералом.

— Оставайся руководить эвакуацией. Как только все транспортники покинут Нойштадт, дай знать, — сказал я Трухиной, когда в центре остались лишь приговоренные к смерти.

Я уже было бросился к двери, как меня остановила жесткая хватка Трухиной за рукав.

— Ты ведь можешь это остановить, — произнесла она.

Я вперил в нее раздраженный взгляд.

— С ними можно договориться! — настаивала Трухина.

Она тоже сверлила меня своим пытливым взглядом, словно пыталась прочесть мысли. Я одернул рукав.

— Ты забыла, что они под влиянием вируса? — я начал выходить из себя.

— Тогда зачем они вышли на связь и предложили ультиматум?

— Потому что база неприступна!

— Посмотри вокруг!

В коридоре визжал сигнал тревоги, казалось, с каждой минутой он свирепел все громче. На экранах мониторов черно-белые краски рисовали человеческие массы, бегущие в ангары, ищущие спасения. Минуту назад инфицированные занимали один экран — тот, куда выводила картинку видеокамера из технического отсека возле вентиляционной шахты. Теперь же я видел знакомые худющие мускулистые силуэты уже на трех экранах. Зараза медленно отвоевывала пространство Нойштадта.

— Они не сомневались в том, что им удастся взять базу штурмом! А значит и шанс, что они нам давали, был реальным.

— Трухина, ты дура!

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне!

Светка выпятила грудь, и я вспомнил ее непобедимый боевой дух, когда она верила в свою правоту. В такие моменты ничто не могло ее сломить.

— Ты хочешь отдать им коды от «Иерихона»? Единственного оружия, которое может совладать с заразой?

Мы начинали кричать друг на руга. Я не помню последний раз, когда мы повышали голос друг на друга. Ситуация накалялась на фоне стремительно растущих шансов умереть этим днем.

— Это лишь в твоей голове «Иерихон» — спасение! Ракетами вирус не выжечь! Что если сыворотка реальна? Что если им удалось взять вирус под контроль? Ты ведь даже не рассматривал такую возможность!

— Что ты несешь?! Ты забыла, что они устроили прорыв Желявы? Это они пустили пятнадцать тысяч жителей в расход! Нет никакой сыворотки! Есть только вирус, который всеми силами пытается нас сожрать!

— Причастность Падальщиков к прорыву не доказана! Ты искажаешь факты из-за собственного страха!

Мы уже готовы были накинуться друг на друга, и я уверен, эти шестеро хиляков-диспетчеров, даже если захотят, не смогут нас разнять.

— Что ты предлагаешь? — выкрикнул я, взбешенный.

Трухина развернулась и подбежала к пульту, словно получила от меня разрешение. Но я его не давал.

— Я свяжусь с ними и остановлю этот кошмар!

Она уже защелкала пальцами на клавиатуре, активируя передачу сигнала. Я не мог этого допустить и тут же оказался возле нее.

— Не смей, слышишь? Ты отдашь им последнее оружие, что есть в наших запасах!

Но Трухина уже не слушала и продолжала набирать цифровые последовательности, готовая променять коды запуска баллистических ракет на пустышку.

Я вытащил из кобуры Глок и наставил на голову Трухиной.

— Света, отойди от пульта! — крикнул я.

Она посмотрела на меня. В ее глазах я прочел презрение. Она насмехалась над моим страхом или же над моей верой. Но она совершенно точно не боялась меня.

— Я всю жизнь подтирала за тобой дерьмо! Любая твоя ошибка оставляла смерть после себя, но я верно шла рядом. Хватит, Эван! Я больше не верю в тебя.

Ее голос был стальным, как у человека, потерявшего чувства. Как у человека, действительно, потерявшего страх.

— Света, отойди от пульта! — повторил я.

— Да пошел ты! — выплюнула она в ответ.

И нажала кнопку соединения, посылая сигнала вызова врагам, как вывешенный белый флаг сдающегося.

Громкий выстрел обозначил еще одну трагедию, которыми все больше заполнялось это место. Дуло Глока дымилось, Трухина упала на пол, в виске виднелась глубокая дыра непонятного цвета. Был там и черный цвет пустоты, и красный цвет боли, а еще металлический отблеск искореженной пули, который подводил итог всей моей грешной жизни.

Я спас сотни тысяч человеческих жизней во время пандемии, но ни одной из них не хватит, чтобы вымолить прощение за убийство моих двух верных товарищей. Исайя и Света — оба преданы из-за веры, которой я не в силах отказать. Она — мое ненасытное чудовище, которое не перестает требовать жертв, а я слишком сильно верю ей, чтобы остановиться.

Я оглядел невольных свидетелей моего грехопадения. Никто не шелохнулся, смотря в упор на пистолет в моей руке. Я опустил его, обещая, что их не постигнет участь Трухиной.

Если они сделают все так, как я им велю.

— Передай код запуска ракет пусковому штабу, — проговорил я тихо и написал код на бумаге.

Голос вдруг резко охрип, я даже удивился этой непроизвольной реакции. Вот только на что? На смерть ближайшего соратника? На свое предательство? На осознание гавености собственной жизни?

Диспетчер по имени Роберт взял листок, прочел и тут же вбил в систему, посылая сообщение пусковому штабу, откуда команда моих Големов запустит ракету на Аахен. Мой прощальный поцелуй для Тесс.

— Запритесь, и держитесь до последнего, — бросил я им и поспешил к выходу.

— А вы куда? — спросила одна из самых молоденьких ребят.

— На передовую.

— Этим могут заняться солдаты, сэр.

— Да, ты права. И я тоже солдат. И тоже давал клятву защищать вас всех.

Я покинул центр управления и направился к ангару на встречу собственной судьбе.

Уверенность в том, что сегодня станет днем моей доблестной смерти во имя человечества, перестала расти, достигнув своего лимита.

Я знаю, что сегодня умру.


27 февраля 2071 года. 13:00

Маргинал

Я стал свидетелем триумфа. Это захватывающее чувство. Нет ничего грандиознее созревшего плода эволюции, особенно, когда ты был свидетелем процесса развития с самого начала. Сколько сил, ресурсов, настойчивости отдано природой ради того, чтобы организм достиг некоего логического завершения. Стремительный прогресс, демонстрируемый вирусом, доказывал ничтожность человеческого организма, который поддавался трансформации, как пластилин в горячих руках.

Тесса была прекрасна.

Окруженная грозными устрашающими своими мускулами и челюстями чудовищами, покрытыми свежей кровью и охваченными голодом, Тесса все больше уподоблялась своим примитивным сородичам. Длинная вереница зараженных растягивалась по многочисленным коридорам базы, пожирая все живое, что было встречено и загнано в ловушки. Посреди хаоса мощных длинных мышцастых конечностей, вспарывавших глотки и терзающих на части, царила Тесса.

Поначалу она, как истинный падальщик, накидывалась на жертв своих сотоварищей, словно пользуясь преимуществами их длинных острых когтей и клыков, вскрывающих для нее артерии. Но чуть позже она уже сама кидалась на людей и вгрызалась им в глотки. Ее жертвы вопили истошнее, чем счастливчики, которым удалось умереть от рук других особей, поскольку она еще не отрастила себе резцов, острых как лезвие, и откусывала ломти теплой плоти жевательным зубами. Она фактически ела людей заживо. Брызги крови окропили костюм Падальщика, осквернив смысл значка Анх, обещающего жизнь и процветание людей. Нет. Теперь этот значок служит не людям, а их истребителям.

Зараженные продвигались от технических отсеков к жилой зоне, тысячи людей были далеки от ангаров, им суждено стать пищей для триумфа эволюции.

Первый встреченный форпост на границе между технической зоной и продуктовыми складами пал под кровожадной рекой всего за три минуты. Я вел статистическое сравнение с прорывом Желявы и сделал вывод, который заставил меня улыбаться: идеальная особь ни на секунду не оставляла своих сородичей без руководства. Она, как наставник, блюла передвижение каждой отдельной особи, объединяя их всех в единый неуязвимый интеллект. Зараженные защищали друг друга, прикрывали, атаковали организованной массой, вычленяли сильные звенья в обороне и разбивали их, чтобы внести хаос в четкое построение военизированного отряда.

Из безмозглых чудовищ, ведомых инстинктами, они превратились в безупречных солдат. Вот он — триумф эволюции. Вся красота задумки вируса предстала перед глазами именно в этот момент — момент, когда Тесса, пожертвовав собой, дала вирусу то, к чему он стремился все эти сорок лет. Она стала его идеальным оружием.

Я наблюдал за разворачиванием действий с экранов мониторов — как всегда скрытый призрак, проходящий сквозь стены, знающий все, блюдущий всех. И сейчас мое внимание привлек человек, которого я боготворил много лет назад. Душа позволила сердцу взгрустнуть аритмией, когда воспоминания ожили в ответ на его появление. Но в тот же момент разум напомнил о более важных вещах, и скорбь вспыхнула огоньком, оставив после себя лишь грязный пепел. С каждым разом всплески скорби все короче, особенно, когда я наблюдаю, как все более трусливым становится этот человек. Как он все больше отдаляется от того, кто был мне так дорог.

Последний разговор. Последние слова для него. Последний шанс изменить направление и прибежать ко мне навстречу.

— А что если Трухина была права? Что если твой страх заставляет тебя совершать ошибку за ошибкой?

Я вижу, как он остановился посреди коридора, ведущего к ангарам. Вижу, как напрягся. Он огляделся по сторонам, а потом нашел мой глаз. Он смотрел точно в видеокамеру, перенесшую до боли знакомый взор зеленых глаз до моей души, которая снова дернула струной, подвязанной к сердцу.

— Еще один предатель. Вечно прячешься за стеной. Не в силах наблюдать за тем, что творит твой командир? — выплюнул Триггер злостно.

— Она лишь борется за свое выживание. Ты вынудил ее на это, — отвечаю я.

Вездесущая надежда на то, что он изменится, никак не желает отпустить меня.

— Я не вынуждал ее уничтожать Желяву! Она начала эту войну!

— А что если я скажу, что это была не Тесс?

Триггер замялся.

— Это был я. Я открыл Желяву. Тесса же напротив пришла к вам на помощь.

Триггер ухмыльнулся.

— Так значит это был ты…

Его голос прошуршал в моем наушнике, как если бы он был змеей, чей длинный язык прошел сквозь пространство и лизнул мое уход.

— Хочешь сказать, что и сейчас, это все твоих рук дело? — гнев Полковника был ощутим, как если бы умел воспламенять воздух вокруг.

— Нет. Все слишком запуталось, чтобы понять, кто теперь виноват в гибели тысяч невинных жизней.

— Можешь хоть сколько выгораживать своего командира. Я знаю, что вижу.

С этими словами Триггер указал на планшет, закреплённый на руке.

— Тесса сеет смерть собственными руками. А я больше не могу тратить время на пустые разговоры с психом.

Триггер зашагал прочь, держа винтовку наготове.

— Тессы там нет. Можно сказать, что сейчас она спит. Ее телом управляют.

— Так я и думал! Все эти ваши предложения о мире — полная брехня! Вы сами не знаете, что подконтрольны вирусу. Он как хочет, так вами и вертит.

— Ты ошибаешься. Они могут контролировать вирус. Они спустили его с цепи только для того, чтобы отобрать у тебя возможность истребить их.

Триггер продолжал бежать к ангарам.

— Что если я скажу тебе, что резню можно остановить, отдай ты коды запуска ракет добровольно?

— Я пошлю вас всех в зад! — ухмыльнулся Триггер.

Я набрал воздуха в грудь и нажал на последний рычаг.

— А что если я скажу, что твоего сына еще можно вернуть?

Наконец я завладел его вниманием. Триггер остановился, нашел одну из видеокамер в коридоре, решительно подошел к ней и зарычал:

— Не смей, гнида! Слышишь? Не смей упоминать Марка!

— Ты ведь даже не даешь шанс этой возможности.

— Мой сын мертв! И точка! Я не позволю манипулировать мною! Ты полное чмо, раз решил воспользоваться смертью моего сына!

— Значит это и есть твой ответ?

— Ответ на что?

— На то, что существует возможность вернуть твоего сына.

— Да, козлина! Это мой ответ! Марк мертв, в каком бы состоянии он сейчас ни находился! Бегает ли в форме чудовища и сеет смерть, гниет ли в земле или же ходит среди вас, делая вид, что еще является человеком!

С этими словами Триггер показал фак в видеокамеру и бросился прочь.

— А теперь пошел вон из моего канала связи, дерьмо вонючее! Смотри, как я надеру вам зад!

Я взглянул на карту, где датчик костюма Тесс медленно пробирался к ангару. Я представлял, как она насыщалась кровью перед решающим боем с дьяволом, что потревожил ее кущи. Два свирепых чудовища бежали навстречу схватке друг с другом: человек и кровопийца.


27 февраля 2071 года. 13:00

Амир

Полчища шайтанов окружили базу со всех сторон под предводительством той, что обещала нас убить. Как видно, слов на ветер она не бросает. Уже выведены их строя больше половины турелей, враг прорвался внутрь базы через шахты. И я не понимаю, как она это делает: как руководит ими.

Шайтан в теле человека голодно выл, вызывая нас на бой. Мои боевые товарищи бросают боевые кличи, обещающие проклятье семерым поколениям убийц. Я же задаюсь вопросами.

Почему?

Что их вынудило пойти против нас?

Какого размера их горе, что они продали души дьяволу?

В Священном Коране сказано: «И Мы предписали им, что душа за душу, глаз за глаз, нос за нос, ухо за ухо, зуб за зуб и за раны — кысас. Кто же откажется от возмездия, то это — искупление для него. Воздаяние за зло — подобное же зло. Но кто простит и исправит, то таковым — воздаяние от самого Господа. Поистине, Он не любит притесняющих».

У вторженцев есть право затребовать у нас столько, сколько мы отняли у них, но это не путь к Аллаху.

Аллах поучает заблудших, наказывает грешников, испытывает верующих.

Этим днем каждый найдет свою кару на этой земле. Каждого привели сюда с определенной целью. Кого-то поучить. Кого-то наказать. А кого-то испытать.

А потому я молча карабкаюсь по ногам Стража, достигаю кабины пилота, сажусь в кресло и пристегиваюсь. Запуск двигателя, Страж вибрирует, точно отряхиваясь ото сна, стандартный чек-лист проверки бортовых органов управления и систем: кондиционирование, температурный режим, гидравлика, боевой электронный блок, светотехническое оборудование, радиосвязь. Пальцы сами нажимают на кнопки, переключатели, тумблеры — я проделывал эти стандартные процедуры уже больше десяти лет. Ремни кресла прижимают, я словно утопаю в теле Стража, становлюсь им. Мне нужно немного времени, чтобы вновь прочувствовать его ноги и руки: сверхчувствительные датчики джойстика живо реагируют на малейшее движение пальца, гидравлика усиливает прикладную энергию и вот я уже управляю стальной рукой массой в полтонны. Ноги подстраиваются под педальный шаг, он своеобразный — я не могу поворачивать стопы, Страж не знает этого движения — но датчики педалей остро реагируют на внешнее и внутреннее нажатие стопы, и Страж понимает направление.

Перед глазами оживает голографический дисплей, встроенный в защитный колпак из композитного бронированного стекла. Датчики движения, инфракрасные слои, радиолокационная и телевизионно-оптическая прицельная система, навигация, автоматическая бортовая система управления: все перед глазами. Справа — данные о системах жизнеобеспечения. Слева — видеопотоки входных данных со всех машин, что воюют этим днем на земле Нойштадта.

Мой Страж готов. Кабина медленно ползет вверх — Страж разгибает ноги. И вот я уже на высоте двух метров над землей. Стопы медленно жмут на кончики пальцев. Страж делает первые шаги вперед. Я крепко прижат к креслу, шаги Стража — убаюкивающее раскачивание колыбели. Я медленно пробираюсь к воротам ангара, за которыми непривычно ярко светит солнце. Я вспоминаю все тренировки, что готовили меня к этой войне. В глубине души я знал, что именно на мое поколение падет исход апокалипсиса. Может то шептал мне Аллах, может посланный им Ангел.

Боковым зрением я вижу пробуждающихся Стражей, один за другим они следуют за мной, идут на священную войну за веру в Аллаха, за веру в людей, за веру в то, что мы достойны быть избранными детьми Его.

Аллах сказал в Священном Коране: «Воюйте на пути Господа с теми, кто воюет с вами, но не переходите границы дозволенного. Поистине, Всевышний не любит переступающих границы». Если к нам пришел враг, требующий своего по праву, то отдадим ему, что принадлежит ему по праву, но не отдадим ему больше того.

Я отдал Хека. Большего отнять у себя не позволю.

Я защищу невинных жителей Нойштадта, ставших жертвами обстоятельств, уповающих на меня, как на последний оплот защиты перед кровожадным шайтаном.


27 февраля 2071 года. 13:30

Калеб

Мы продолжали аккуратно петлять по минному полю, старательно выбирая путь, раздавливая кости зараженных, которые обозначали границы безопасной траектории. Тут мины насажены через каждые два метра, и не все они были зрелищно обезврежены нашими кровожадными саперами.

— Зона с турелями в трехстах метрах, — произнес Антенна.

Роботизированные пулеметы стояли как поверженные хранители человеческой колыбели. Их свесившиеся пушки склонили перед нами головы в подчинении пришедшим завоевателям. Внутри меня боролись два человека: первый Калеб, я назову его Достойным (Тесса заразила своей привычкой давать имена своим качествам), кричал на меня, призывая остановить этот геноцид; второй, я назову его Ужасным, велел продолжать.

На мониторе, куда поступал сигнал с видеокамеры на плече Тесс, я видел, как она с зараженными разносили в пыль второй соединительный блок кабелей на южной части горы. Воистину вирус взрастил себе идеальное оружие. И пусть Кейн говорит о том, что она не настолько сообразительна, как раньше, вирус все же имел доступы ко всем карманам ее памяти, а значит он был таким же смышлёным, как она, просто ему требовалось больше времени, чтобы найти выход из ситуации.

Так, ей потребовалось около двадцати минут, чтобы отключить половину турелей, которые возводили вокруг базы на протяжении десятка лет. Нойштадт перестал быть неприступной крепостью, теперь он стал уязвимым. Все, что стояло между людьми и мучительной смертью — стальные ворота с подпором.

Тесса набросилась на вентиляторную решетку, скрытую за системой фильтров. Зараженные присоединились к ней и силой шестерых чудовищ решетка отлетела в сторону вместе со знатным куском металлической обшивки торчащего из земли рукава.

Открылся проход во мрак. Тесса заползла в него первая.

К тому моменту, когда она пробралась внутрь базы, на поверхности началась движуха.

— Ребята, что-то происходит, — первой заметила Ляжка.

Мы стояли всего в трехстах метрах от северных ворот: Маяк, Васаби, Бесы и Тесла, ожидающие приглашения войти. И мы его дождались.

Огромные северные ворота тряхнуло, раздался протяжный скрежет металла, внутренний механизм печально завыл, и двери стали раздвигаться прямо на моих глаза.

— Это Тесса? — удивилась Бриджит и прильнула к экрану монитора, на который транслировался сигнал с внешней камеры БМП.

— Как-то уж слишком легко, —подозрительно откликнулся Фунчоза.

— И слишком быстро, — подхватил я.

При всех своих суперспособностях Тесса не могла добраться до центра управления ворот так быстро.

А потом мы поняли, что никто не приглашает нас войти, нас скорее хотят прогнать с частной территории. Медленно из темноты ангара показались первые хозяева. Тяжелые гиганты на гусеницах, выкрашенные в глубокий матовый зеленый цвет, неторопливо один за другим покинули безопасное нутро базы, чтобы встать на защиту собственного дома.

Я не мог не узнать сокрушительные танки НАТОвской армии, «Леопарды» возносятся в разряд легендарных наряду с американским Абрамсом, чья история начиналась еще во времена Холодной войны. Шесть семидесятитонных зверей выехали из Нойштадта и тут же обрушили всю свою ярость на незваных гостей из своих 120-миллиметровых пушек. Гулкие удары резонировали по бронещитам Аяксов, как будто снаружи прыгал великан. Земля дрожала, тут и там стали взрываться клочья земли, а вместе с ними и десятки зараженных. Кинетический потенциал зарядов был настолько велик, что он мог раздробить кости одной лишь взрывной волной. Я наблюдал за тем, как целые группы зараженных сносило мощными потоками взрываемых разрядов, тела тех, что оказывались в эпицентрах взрывов, испепелялись в прах, а тех, что были рядом — разрывало в клочья.

Но потом в черноте ангара блеснул метал. Я не сразу распознал его движение, спутал с блеском металлической обшивки ворот. Когда я увеличил масштаб картинки, у меня упала челюсть.

— А это еще что за ребята? — спросил Легавый.

Из ворот показалось нечто, о чем я читал только в военно-научных журналах. Я даже не сразу поверил своим глазам, подумал о побочных эффектах заражения типа галлюцинации. Но удивление ребят подтвердило реальность этих смертоносных машин.

— Это автоботы?

— Это терминаторы?

— О нет! Я знал! Я знал, что Скайнет восстанет! Нам всем хана!

Истерия Фунчозы странным образом не показалось идиотской, потому что от вида тяжелых трехметровых экзоскелетов, больше похожих на армию роботов, я подумал, что сошел с ума. Как Фунчоза в день своего рождения.

Капсула, похожая на половину яйца, была установлена на две мощные опоры, служившие ногами, на плечах — пулеметы, вместо ладоней — крупнокалиберные пушки. Такими можно воевать даже с инопланетянами. Оказавшись посреди гущи зараженных, экзоскелеты не стали медлить и открыли огонь по тем единицам, каким удавалось пробраться за линию обороны неповоротливых танков. Отдача колотила по грузным рукам, плечи скелета сотрясало от зенитных очередей, но мощные опоры с заниженным центром тяжести удерживали орудие.

Операторы внутри машин лихо управляли руками монстров, раскидывая зараженных, как колосья в поле, пушки на плечах били двенадцатым калибром и совершали оборот на триста шестьдесят градусов, защищая весь боекомплект. Зараженные к ним и на три метра не могли подобраться. Вокруг машин уже валялись десятки синих трупов, но роботам хоть бы что. Запас боеприпасов мог исчисляться тысячей, судя по габаритному ранцу, прикрепленному к спине.

— Твою мать! — выдохнули Падальщики в унисон.

— Да пошли вы все! Я в эту мясорубку ни в жизнь не влезу! — заистерил Фунчоза.

Впервые ему никто не перечил, не поспорил, не велел ему заткнуться.

Подобной оборонительной мощи мы не ожидали.

Армия бронированной техники измалывала зараженных в порошок, а мы ничем не могли помочь ни им, ни Тесс, рыскающей где-то в глубине базы, ни самим себе.

Если этим утром какая-то надежда на победу еще теплилась в моей груди, то сейчас она погасла, как бенгальский огонек с лимитом порошка магния.

— Калеб, что делать? — спросила Перчинка.

Я огляделся, взял бинокль и посмотрел на обстановку у ворот. Хотя даже без бинокля можно было понять, что Нойштадт не собирается сдаваться. Пулемётный обстрел острым стаккато изрезал реальность своей несгибаемостью. Пушечные залпы танков на низких более глубоких частотах пробивали перепонки до самых мозгов. На поле боя яркие искры метались в бесконечном хаосе уничтожения.

— Скоро они начнут эвакуацию! — произнесла Вьетнам.

— Ребята, мы рискуем проиграть, не начав войны! — поддерживал Антенна.

— Они увезут гребанные коды в следующую нору! — кричал Вольт.

— Нельзя позволить им покинуть Нойштадт, прежде чем мы получим свое!


— И что ты предлагаешь?


— Предлагаю идти в бой!

— Антенна, ты дурак? Ты вообще видишь, что там творится? Хотя бы прислушайся! — истерил Фунчоза.

— Надо убираться отсюда к чертовой матери! Нас изрешетят здесь! Или сожрут! А может, и все вместе! — закричал Сопля.

— Четыре БМП против шести охренительных танков и с дюжину терминаторов! Как насчет того, чтобы прекратить заниматься херней и отступить под песню Покемона? Покемон! Мы сможем все, ты и я, весь мир спасенья ждет!

Падальщики снова начали ожесточенно спорить. Я судорожно соображал. Правы были все. Мы не можем позволить никому выехать из базы, пока не получим коды. Но и прорвать оборону мы не в силах! Черт! Да мы как бесполезные букашки здесь! Нам самое место в рядах наблюдателей!

— Мы не можем бросить Тесс! — крикнул я в ответ.

— Внутрь все равно не попадем! — спорили остальные.

— Сегодня единственный шанс остановить Триггера! Если профукаем коды, нас уже ничто не спасет! — напомнил я.

— Что ты предлагаешь? Леопарды нас не пропустят! — в наушнике ожили остальные.

— Ну кончатся же у них когда-нибудь заряды!

— Вот пусть над этим поработают монстры!

— К тому моменту, когда это произойдет, мы можем потерять Тесс!

— Да пошли вы все к черту! Можете оставаться здесь и чесать свои яйца, но я не стану отсиживаться! — кричал Антенна. — Мы привели сюда армию зараженных, которые пачками дохнут сейчас там оттого, что не понимают, с чем имеют дело, а мы трусливо отсиживаемся с краю, хотя это была наша затея! И речь идет именно о нашем выживании!

— Так что делаем? За кого воюем уже?

Вопрос как ни странно глупым не был. Потому что все это время мы мыслили аллегориями да прострациями, мол, надо атаковать, надо прорваться, надо отключить. Но мы даже не представили, что все это значило в реальности. А это значило путь, уложенный трупами людей. Обычных людей. Бравых солдат. Тех, кто даже не понимал, в какую нечестную войну их вовлекли. Они ведь вышли сейчас на защиту собственного дома, как сделал бы и любой из нас.

И именно поэтому и мы сегодня здесь. Мы защищаем свой дом, свое право на выживание.

Вот он — судьбоносный момент, когда мы должны наконец выбрать сторону. Все, что происходило до этого момента, казалось теперь нелепым и ничтожным, не стоящим тех слез и криков, что мы пролили. Вся та боль и страдание, все самые жуткие события наших жизней готовили нас именно к этом моменту. К выбору. Мы видели кровожадных монстров и предательство людей, мощь зараженных и человеческое несовершенство. Казалось бы, выбор очевиден, но на самом деле мы свой выбор сделали уже давно. Не после потери родителей, не после потери Желявы, не после потери Бадгастайна. А в тот день, когда решили стать Падальщиками.

— Встать в боевую готовность! — выдал я самую сложную первую команду. — Аяксы, винтовки в боевой режим! Активировать пулеметы и 30-миллиметровые пушки! Включить лазерные прицелы! Установить дульные насадки для гранат! Шлемы затянуть! Активировать режим ведения экстремального боя на Фелин!

Я заучил эти фразы наизусть, потому что разметка территории всегда была моим талантом. Бридж, Кэмэл, Сопля и Барахлюш тут же заняли свои позиции внутри Аякса, как и все остальные Падальщики внутри своих БМП. Кэмэл проверял системы машины, Бридж села в кресло наводчика и выводила пулемет из спячки, Сопля сел рядом с Барахлюшем в кресла пехотинцев. Мы синхронно выполнили мой приказ: убрали предохранители на винтовке, закрепили дульную насадку, выбрали режим боя на ручном планшете. Фелин тут же очнулась и заговорила знакомым голосом Хайдрун:

— Произвожу раздетку. Ой. Разметку.

Мы резко замерли.

Мы уже и забыли, что рыжеволосая Хайдрун успела подарить Фелин свой голос. Этот голос с того света пробрался до груди, застрял комом в глотке, а оттуда прополз вверх к слезным каналам, которые тут же увлажнили глаза. Вспомнился обстрел Бадгастайна баллистическими ракетами. Нашего дома, где жили мирные ни в чем не повинные люди, которые хотели лишь одного на этой жестокой планете — мира. Они никого не обидели, они просто жили своими жизнями, они даже делали научные открытия. А потом пришел человек, который слишком сильно боялся, и убил их.

Руки перестали трястись, в голове сформировалась четкая картинка происходящего, которая придала уверенности судьбоносному решению.

Я произнёс слова, которые показались до жути неестественными, как и вся моя жизнь, наполненная хаосом, в котором не разберешь где верх, где низ, где родина, где враг, где друг, где предатель. Но в этих неестественных словах я был уверен как никогда:

— Атакуем Нойштадт. Защищаем зараженных.

Выбор сделан. Выбор не в пользу людей, и я уверен, что до конца своей жизни я буду проклинать себя за него.

— Сколько их там?

Фелин быстро сосчитала объекты, ввела в свои алгоритмы, а потом выдала цифры задорным голосом Хайдрун.

— Шесть объектов А, тридцать два объекта В.

— Тридцать гребанных терминаторов!

— Шесть гребанных ракетниц на колесах!

— Цель? — привычно спросила Ляжка.

— Шахта у северных ворот. Закинем туда Арси, — ответил я.

Я открыл карту на планшете, где Фелин рисовала расположение вражеских единиц.

— Вот этот Леопард с правого фланга. Отвлечём его обстрелом и перебросим Арси. Пока будем играть роль наживки, Арси проползешь к шахте.

Фунчоза перехватил инициативу командования.

— Верняк! Арси, приготовься изображать из себя червя!

— Что? — Арси переспросила.

— Червя, твою мать! Червя, Арси! Склизкого ползучего гада! — кричал Фунчоза и махал руками в камеру Вьетнам, изображая странного гуманоидного червя.

— Ляха, остаешься здесь. Возьми «Красную звезду», попытайся найти слабые места в конструкции экзоскелетов.

— Поняла.

Она достала из черного мембранного чехла снайперскую винтовку ФР-2, который мы вкупе с зорким глазом Ляжки назвали Красной звездой и прописали под нее оборонительный алгоритм в Фелин. Видеопоток с ее шлема демонстрировал на планшете, как она собирала винтовку и уже готовилась вылезти на крышу Аякса.

Я продолжал вбивать алгоритмы в Фелин, раскидывая наши позиции:

— Высчитываю агентов, — радостно объявила Хайдрун в наушнике. — Так. Кто это? Это как читается? Антенна, прикрыть справа. Ой. То есть правый фланг.

— Тесла, остаешься прикрывать Бесов, — повторял я приказ Хайдрун, чьи голосовые записи Арси не успела подчистить.

— Есть.

— Васаби и Маяк отвлекают Леопарда. Едем друг за другом, выжимаем из мотора все, что есть. Чем быстрее движемся, тем меньше шансов словить нас в прицел. Пушки направить на кормовую часть, — скомандовал я наводчикам.

Бридж и Вьетнам пристегнулись в креслах и зажали джойстики управления пулеметами.

В кормовой части танков находится двигатель и система вентиляции с фильтрующими клапанами — слабое звено. Вот так мы готовы были продать врагу знание, спасающее жизнь людей.

— Арси, садись на снегоход и держись за меня, — сказал Зелибоба.

Арси с заряженным хакерскими прибамбасами рюкзаком выбежала из Аякса Бодхи, припаркованного с другой стороны горы, подбежала к ожидающему ее Зелибобе на Саблезубе. Точка на карте тут же обозначила их продвижение в нашу сторону.

— Ну что? Постараемся прорваться! — крикнул я, чувствуя вскипание адреналина.

— И не помереть, нахрен!

Двигатели Аяксов Васаби и Маяка угрожающе заревели, стройной шеренгой мы ворвались на поле битвы, чтобы выйти из амплуа наблюдателей и войти в роль активного участника побоища.

По мере приближения к месту сражения обстрел из танковых пушек становился все громче, напоминая несмолкаемые размеренные раскаты грома, на фоне которых стрекотали пулеметы, а подпевали всему этому грохоту душераздирающие крики и рев зараженных.

Ухватившись за поручни, я пытался сохранить равновесие в сумасшедшей езде по рытвинам от взорванных мин. Я оглядел Аякс: самыми смышлёными оказались Барахлюш с Соплей, которые сидели в пехотных сидениях, пристегнутые на все пять ремней. Мне кажется, они в этот день вообще не собирались выходить из бронированной машины. Вцепившись в ремни, полузеленые, ребята сдерживали рвотные позывы, рожденные в ответ на аттракцион по минному полю.

— Я пристегнут! Я в порядке! — кричал Барахлюш непонятно кому.

Мы выехали за пределы минного пояса и вжали педали в пол, уверенно продвигаясь по зоне мертвых турелей. Петлять стало тяжелее — помимо торчащих постаментов, резко увеличилась концентрация зараженных. Они скакали вместе с нами, не осознавая, что человек тоже вступил в ряды их армии.

Мы пересекали поле по трупам зараженных павших в этот день. При каждом хрусте костей меня пробирала дрожь, Бриджит хмурилась, а Фунчоза в наушнике напевал:

— Йу-ху! Покемон! Мы сможем все, ты и я! Весь мир спасенья ждет!

Я наблюдал за радаром, на котором вырисовались четкие точки шести танков, вокруг которых, намертво стояли громадины-экзоскелеты. Между нами оставалось не больше полукилометра.

— Внимание! Приготовить пушки! Открыть огонь, как только словят в прицел! — крикнул я.

Внезапный громкий взрыв совсем рядом со мной оглушил, БМП тряхнуло вправо. Я не удержался и повалился на Соплю с Барахлюшем, последний наконец блеванул прямо на мой бронежилет.

— Держитесь! — крикнул Кэмэл и резко закрутил рулем.

БМП занесло, инерция свалила меня на пол, и блевотина Барахлюша перелилась с груди на пол.

Аякс тут же заполнился вонью рвотных масс, от которых тут же стошнило Соплю, а так как в его ногах лежал я и честь не позволила ему окатить меня новой порцией рвоты, то блеванул он на соседнего Барахлюша.

— Твою мать! Что происходит? — выругался я.

— Стреляют! Нашли нас! Нашли! — кричала Бридж.

На экране монитора мигала яркая красная надпись «ПРОИЗВЕДЕН ЗАХВАТ».

— Вьетнам! Цель — Леопард № 6. По команде — по корпусу в корму в места крепления комбинированных бронепластин! — кричал я.

Я дополз до кресла командира, вцепился в ремни и достал до плеча Бридж, а потом сжал его.

— Огонь! — закричал я.

В ту же секунду Бридж и Вьетнам — каждая в своей машине — зажали кнопки, открывая свободу тридцатимиллиметровым снарядам из телескопических пушек на башнях Аякса. Оглушительные залпы затарабанили где-то совсем под ухом. В сторону «Леопарда» роем искр полетели снаряды из проезжающих мимо кровавой вечеринки Аяксов. Снаряды впивались в броню танка и тут же оглушительно взрывались, оставляя черные следы пороховой агрессии, какие-то пролетали мимо, задевая бронепластины, словно дразня, другие врезались в землю под гусеницами. Для БМП, двигающейся по рытвинам со скоростью восемьдесят километров в час, достаточно сложно удержать прицел: машина не обладала автоматической системой наведения, и все зависело от навыков наводчиков. Я следил за картинкой на мониторе: большинство снарядов один за другим впивались в корму танка, врезая кинетическую энергию в корпус, отчего того стало разворачивать.

В то же время Маяк уносился с максимально возможной скоростью вперед к горе, прикрывая снегоход с Зелибобой и Арси. Мы прыгали вверх-вниз по ямам и горам трупов.

— Я пристегнут! Я в порядке! — кричал Барахлюш, прыгая в сидении пехотинца.

Сопля извернулся и дал тому подзатыльник.

Внезапно раздался раскатистый взрыв, как будто где-то взорвался целый танкер с горючим. Взрывная волна даже слегка вознесла Маяк. На мониторе виднелся плотный черный дым, окутавший танк, как вуаль вдовы.

— Двигатель! — заорал Фунчоза.

Пробили!

Долго радоваться не пришлось. Реакция от солдат Нойштадта последовала моментально.

Два соседних экзоскелета медленно развернули свои корпуса со 120-миллиметровым калибром на гигантских плечах и изрыгнули в нашу сторону бронебойные снаряды.

— Разбиться! — крикнул Фунчоза.

Кэмэл и Холоп резко бросились в стороны от летящих смертельных дьяволов.

— Валим, валим, валим! — орал Фунчоза через наушник в самый центр мозга.

Товарищи поверженного Леопольда не собирались оставлять шалость неотмщенной, а потому изо всех сил пытались достать нас. Даже за слоем брони я услышал свист. Много свиста. Сразу с десяток противотанковых ракет полетели в нашу сторону.

Ракеты впивались в землю то спереди, то сзади, то сбоку от БМП, то пролетали всего в каких-то сантиметрах над крышей, сносили в прах Нойштадтские турели, а потом с грохотом рвались на тысячу осколков, высвобождая из своего нутра килотонны мощи. Аякс бросало из стороны в сторону, нас развернуло, Васаби занесло, но водители не терялись и тут же снова вдавливали газ в пол, потому что секунда промедления могла стать роковой.

Я приблизил картинку и понял, что разбитый нами «Леопард» повергнут кровожадным врагом. Пока соседние два танка вели интенсивный обстрел по Аяксам, экзоскелеты поливали разгоряченным свинцом толпы зараженных, облепивших танк, как голодные комары. Мне не хотелось думать об участи экипажа, в этой войне нет места братскому состраданию. На войне сострадания вообще нет. Война и вспыхивает из-за отсутствия сострадания к ближнему.

— Объект № 6 уничтожен. Фу, какое мерзкое слово, — подтверждала мои мысли Хайдрун с того света.

— Арси, приготовься! — закричал я.

На карте ее снегоход, как самая первая умница класса, продолжал скрываться за нашей броней, повторяя витиеватую траекторию БМП. Арси — отважный человек. Она не солдат, она гражданское лицо. Но в то же время сидит сейчас позади Зелибобы, не прикрытая ничем перед агрессией взрывных снарядов.

Вот уже подножие Нойштадта, слева видны открытые ворота, пять смертоносных машин на страже и армия зараженных, пытающаяся пробраться в сладостное нутро человеческой колыбели.

До вентиляционной шахты оставалось не более ста метров — ближайшая точка, к которой мы можем подъехать без смертельного риска.

— Арси, по моей команде прыгай со снегохода в ближайшую рытвину!

— Хорошо!

Мы едва слышали друг друга от громыхающих взрывов вокруг. Я задержал дыхание, следя за точкой на радаре, которую выбрал для высадки Арси. Вот уже десять метров до нее, вот уже пять. И наконец…

— Давай! — крикнул я, что есть мочи.

Я представил, как Арси прыгает с Саблезуба на скорости в восемьдесят километров в час, врезается в сугробы, амортизирующие ее падение, она катится по заснеженной земле, изрытой ямами.

— Груз доставлен! — кричит Зелибоба.

Снегоход резко дает вправо, убегая прочь от места высадки, Кэмэл выворачивает руль следом, меня снова бросило в стену, теперь уже противоположную. Аякс стремительно удалялся от горы, пытаясь скрыться от внимания наводчиков посреди всеобщей суматохи.

Вдруг внутри БМП снова запищала сигнализация.

— Мы на прицеле! — заорала Бридж, следя за радарами.

— Ой мамочки! — выдохнул толстяк Барахлюш.

На одном из мониторов снова мигала яркая красная надпись «ПРОИЗВЕДЕН ЗАХВАТ».

— Кэмэл, поднажми! — заорал я в ответ.

В трехстах метрах от нас танковая башня медленно вращалась, захватывая нас в прицел. Предупреждение то исчезало, то снова появлялось, скорее всего, оператор наводил пушку вручную.

Громкий залп — один из тысячи за сегодня — обозначил какой-то новый конец света, размеры которого я еще не представлял.

Не знаю, как среди всего этого хаоса я услышал именно ту ракету, что летела прямо на нас, но этот свист раздался где-то в центре мозга, словно замах топора над моей головой.

А потом мир перевернулся.


27 февраля 2071 года. 14:00

Тони

Две ракеты, выпущенные танком, пролетели ровной линией, разрезая воздух и оставляя характерный белый след. Обе вонзились в Аякс Маяка. Взрыв отбросил БМП на бок, а потом контрольный выстрел сразил Аякс точно в днище. Ходовую часть разорвало в щепки, колеса разлетелись в разные стороны, а через полминуты БМП уже погибало в огненной пучине взрыва. Леопарды не успокоились и выдали еще порцию из 120-миллиметровой. Остатки БМП взорвались, выблевывая черный дым спаленного нутра машины. От былой славы дома на колесах для Падальщиков остался лишь горящий искореженный черный остов стального корпуса с обрывками брони.

На радаре появилась сигнализация Фелин «ВНИМАНИЕ: АЯКС МАЯК. ЛИКВИДИРОВАН».

Мы потеряли Маяк. Твою мать, мы потеряли Маяк! Угроза от танков реальна. Эти ракеты реальны! Смерть реальна!

— Твою мать! — выругались все Падальщики в наушнике.

— Фунчоза, уноси оттуда ноги! — кричал я.

Аякс Васаби продолжал петлять прямо на траектории выпущенных по нему ракет, от вида того, как смерть стремительно неслась по следам друзей, сердце выпрыгивало из грудины, призывая сделать хоть что-нибудь.

— Ляха! Что у тебя?! — орал я.

— Да твою же мать! Вообще не берет! — выругалась Ляжка.

Она лежала на Аяксе Бесов, высматривая экзоскелеты через ФР-2. Ляха прикрутила к винтовке стальной прицел для дальней стрельбы, в Фелин вошел сигнал от винтовки и теперь мы могли видеть ее глазами. Она изучала их конструкцию, изредка выстреливала парой пуль, пробуя металлических гигантов на прочность, выискивая их слабые места.

— У таких машин должны быть топливные элементы, которые питают их системы. Не знаю, на чем они работают, но все, что раздает заряд, взрывоопасно, — рассуждал я вслух.

— А где может быть этот топливный элемент? — спрашивала она.

— Выискивай нечто похожее на блоки питания! — ответил Вольт.

Ляжка снова вперила взгляд в прицел, пускала пули в те части машины, которые могли скрывать аккумуляторные блоки, и по всему, что казалось хрупким в этой машине. Пули точно вонзались в суставные соединения, в щели между стальными пластинами, в выпирающие колпаки, по шарнирам и приводам, даже в стекло стального монстра. Ни трещины. Все слабые открытые места экзоскелета укреплены армированной сталью или бронепластинами.

А экзоскелеты продолжали резню зараженных, синие тела взлетали вокруг, как микробы в бурю, зараженные казались маленькими детьми в сравнении со стальными гигантами, и от этого зрелища становилось еще жутче.

— Калеб, Жижа! Ответьте! — кричал Буддист.

Маяк молчал.

Никто бы не смог выжить. Никто из людей.

Аяксу Васаби удалось вырваться из боя: он отъехал практически на километр, когда танки и экзоскелеты потеряли к нему интерес, занявшись кровожадными монстрами.

— Надо вернуться! Надо вернуться за Маяком! — воскликнула Вьетнам.

Экран демонстрировал яркую картинку, окрашенную во все тона от желтого до красного: Маяк полыхал. Вернуться за Маяком равносильно самоубийству. Сегодня все, что мы делаем равнозначно суициду! Причем в самой извращенной и болезненной форме, какую только можно придумать!

— Маяк не вернуть. А у нас есть задание, — произнес ровным голосом Легавый.

Мы наблюдали за разгорающимся черным пожарищем на останках БМП Маяка и понимали, что вернуться с поля боя живым больше не получится. Нам сыграло на руку то, что мы застали «Леопардов» врасплох. Теперь же они знают, кто мы и на что способны. Они изжарят нас. Всех до одного.

Вдруг Ляжка неуверенно бросила:

— Пробила…

— Что?

— Кажется, пробила! — повторила она уже громче.

Мы вперили взгляд в экраны мониторов, демонстрирующих картинку с прицела ФР-2. Она смотрела точно на крепление колпака кабины пилота: один из соединительных болтов был сорван пулей и теперь по композиту стекла расползлась тоненькая трещина.

Ляжка выпустила еще несколько пуль точно по местам бокового крепления кабины. Еще несколько болтов срезало.

— Пуля не берет стекло. Нужно что-то мощнее! — крикнула она.

— Сейчас я дам тебе помощнее! Всем им дам мощный хер! — заорал Фунчоза.

А потом скинул ругающуюся по-китайски Вьетнам с кресла наводчика и сам сел за Петушка.

— У меня столько шуток было припасено на Калеба, а эти уроды все перечеркнули! — ругался он.

А потом навел дуло 30-миллиметровой пушки точно на кабину неудачливого экзоскелета, павшего жертвой эксперимента Падальщиков, и выпустил с десяток снарядов. Один за другим они вонзались в композитное стекло, поражая целостность изделия.

А потом внезапно на экзоскелет набросились синие мускулистые тела.

— Стой! — закричал я.

Фунчоза тут же прекратил обстрел.

Нам удалось. Мы пробили щель в гиганте. И теперь зараженные облепили экзоскелет, учуяв запах пилота, вырвавшийся на свободу из герметичной кабины.

Жуткое зрелище пробрало дрожью до самых костей: мощные когти зараженных пробивали стекло насквозь, крошили его и выдирали куски, пока наконец не добрались до аппетитной личинки в яйце. Я не слышал криков солдата, лишь видел его искривившийся в страхе и боли рот. На него накинулась целая толпа кровососов и разорвала на части.

Странным образом ни один из нас не произнес ни слова ликования. Опять-таки, обуянные желанием достичь цель, мы забыли о том, чего по-настоящему стоила эта цель.

Убийства.

Мы только что собственными руками отдали человека на растерзание чудовищам.

— Ребята… я не могу… это неправильно, — выдохнула Ляжка.

И никто ей не перечил.

Но тут внутри Аякса запищала сигнализация «ПРОИЗВЕДЕН ЗАХВАТ».

А потом я увидел на соседнем экране мигающий контур всех трех Аяксов. Нас всех обнаружили!

— Ляха, живо внутрь! — заревел Легавый.

— Вольт, уноси нас отсюда! — завопил я.

— Холоп, жми!

Мы все заорали в унисон, в такой же унисон стартовали с позиций точно во время: ракеты понеслись точно в нашу сторону, разрывая зимний воздух визжащим белым свистом.


27 февраля 2071 года. 14:00

Арси

Ноющая боль не отпускала плечо. А еще я не могла двигать рукой. Приземлилась я хреново. Даже не так. Я просто шмякнулась в снег, даже не приготовившись, даже не спроектировав тормозящий путь по косой, даже не сгруппировавшись. Наверное потому что в нынешних условиях нормально соображать — невыполнимая задача! Мой мозг занимает лишь одна мысль — как не подохнуть сегодня!

Я ползла по снегу, загребая одной рукой, посреди мертвых синих тел, разбросанных кусков плоти, из которой сочилась черная густая кровь. Разумеется, во всей это вонючей жиже я измазалась. А еще я оглохла. Вокруг стоял такой грохот что я едва слышала собственные мысли. Танковые пушки грохотали безостановочно, пулеметные очереди свиристели, занимая все пространство для распространения звука вокруг. Ни пискнуть, ни пукнуть! Внутри безостановочного острого треска слышались более гулкие и размеренные залпы — неизвестное для меня оружие, я вообще в нем не разбиралась, но эти выстрелы были такими раскатистыми и жуткими, что я понимала их смертельность на уровне догадки.

Вонь стояла жуткая: тут и расчлененные трупы, и горящий металл, и паленная резина, и порох. От всего этого микса резало глаза, пелена слез застилала все вокруг, и я не понимала, это просто рефлекс на раздражение или же я плачу всерьез.

Зараженные бегали и прыгали вокруг, грозно рычали и рыкали, сипели и просто выли, уворачиваясь от смертельных пуль. Мало, кому это удавалось. Яростная оборона танков и этих огромных роботов непробиваема. А потому на меня сыпались руки-ноги, просто кровавая жижа, но я продолжала продвигаться к пробитой вентиляционной шахте.

План у Падальщиков хреновый, как всегда. Я вот не пойму, этому их Тесса научила или же Тесса — такой же выходец из школы недотеп, как и все они?

Вдруг над головой что-то просвистело, я рефлекторно прижалась к земле, утонув в грязном снегу. От такого звука ничего хорошего ждать не приходится. И точно в подтверждение моих слов раздался оглушительный взрыв. Слишком далеко от «Леопардов»! — пронеслась мысль в голове и я обернулась.

В груди все упало, когда я увидела опрокинутого Аякса Маяка с огромной дымящейся черной дырой в боку.

— О боже! — вырвалось из груди.

Маяк пожертвовал собой, прикрывая меня. Эта мысль обожгла отчаянием и неописуемой болью, почти такой же, когда на моих глазах уничтожили Бадгастайн. Мой дом. Мою семью. Отобрали, даже не подумав о том, какое преступление сотворили, ублюдки! Знакомый гнев стал расти там, где согласно дурацким книжкам живет душа. Вряд ли она во мне осталась после всего того, через что меня заставили пройти. А потому я еще яростнее стала ползти к долбанной шахте, не обращая внимания на боль.

Пулеметы продолжали тарахтеть, пушки калибра размером с мой кулак колотили по остаткам Аякса, снова свист над головой.

Господи, пожалуйста, хватит! Что же вы делаете?

Снова взрыв.

В момент, когда я готова была уткнуться в ледяной снег и зареветь я услышала мужской голос:

— Арси, мы с тобой! Мы рядом!

Я обернулась, но вокруг стояла плотная завеса дыма, летали ошметки раскуроченной снарядами земли вперемешку с изрешечёнными телами зараженных. Настоящая преисподняя! Я вспомнила про наручный планшет, бесполезно прикрепленный к повисшей руке. Кое-как мне удалось открыть карту.

Две иконки — Томас и Божена — медленно продвигались ко мне, видимо тоже ползком.

Спасибо, ребята! Спасибо, что не оставили одну! Я думала, что справлюсь, думала, что боли во мне хватит на то, чтобы забыть о страхе за собственную жизнь. Но я ошибалась. Я еще не в той кондиции, чтобы потерять страх настолько, чтобы стать готовой пожертвовать собой ради мира… Я знаю, что я хочу жить ровно настолько же, насколько эти людишки в ангаре, в танках, в роботах, в Аяксах. Мы все хотим жить, но по какому-то идиотскому стечению обстоятельств решили, что жить дружно мы не можем.

Какая глупость.

Через пару минут ползучие друзья нагнали меня. Как же я рада была их видеть. Наверное, я светилась от счастья, потому что Томас произнес:

— Черта с два мы оставим тебя!

— Ребята, как вы добрались вообще? — я все-таки заревела.

— На Киске, — ответила Божена, запыхавшись.

— Ребята, вы просто психи! — застонала я.

— Других сегодня здесь нет.

Слова Томаса — горькая правда.

— Что с плечом? — Божена тут же заметила мою травму.

А потом бесцеремонно вправила его, даже не предупредив. Я хотела было заорать, да вот пока мозг успел сообразить, что мне больно, боль как-то сама стала исчезать. Черт, обожаю свою мутацию! Обожаю Божену!

Хоть мы ее все дружно ненавидели, медик из нее от бога. А потом она сказала такое, отчего я влюбилась в нее до одури.

— Мы последние остатки Бадгастайна и отныне должны держаться друг друга.

Внезапно Божена показалась такой милой пандой, что я снова заплакала.

— Долго будешь слезы размазывать? — огрызнулась она.

И-и-и обожание прошло.

Я глубоко вдохнула. Грудь наполнилась не только ледяным зимним воздухом, но и надеждой. Я никогда не стремилась стать частью компании Бадгастайна, мне скорее одиночество — друг, но теперь, когда даже стервозная Божена преисполнилась долгом чести перед погибшими друзьями, я была счастлива стать одной из них. От нашего дома не осталось больше ничего, кроме нас самих. И черта с два они отберут у нас и эти крохи!

Мы продолжили продвигаться к вентиляционной шахте, пока на поле перед воротами велась война на истребление.


27 февраля 2071 года. 14:30

Амир

Сначала мы потеряли Кору — позывной «Леопарда» № 6. Враги, прячущиеся за шайтанами, попытались прорваться с левого фланга, но им не удалось. Одну машину мы подбили, вторая изловчилась убежать. Они пытались воспользоваться суматохой, что создавали здесь шайтаны, и приходилось быть начеку, ожидать их следующего удара.

Он последовал немного погодя.

На моих глазах шайтанам каким-то образом удалось пробить композитное стекло Стража. Они вытащили Руслана из кабины по кускам. Внутри заскребся страх, едва я представил себя на месте бедняги. Мы считали себя неуязвимыми внутри Стражей, но этот день стал посмешищем всего, во что мы верили. Я все пытался понять, каким образом шайтаны учуяли его внутри. Ошибка наддува? Отказ фильтров?

А потом Аллах принес мне ответ: я сам стал жертвой загадочного наваждения, унесшего жизнь славного бойца. Странный стук раздался в кабине. Осмотрев целостность стекла, я обнаружил трещину в месте бокового крепления крышки к уплотнителю фюзеляжа. А потом на моих глазах рядом с небольшой трещиной появилась еще одна.

Пуля!

Мысль взорвалась в мозгу. Визитеры на БМП продолжали помогать шайтанам выуживать нас из безопасных укрытий.

«Кто действует против вас насилием, действуйте насилием против него, подобно тому, как он насилием действовал против вас. И бойтесь же Аллаха. И знайте: поистине, Аллах вместе с богобоязненными!».

Сура звучала в голове, как набат. Тотчас же я перегруппировал Стражей. Больше я не дам врагам шансов одуматься: великодушие имеет границы.

— Зиги, Слепой, навести ракеты на объекты в квадрате F4! Огонь по готовности!

Зиги со шрамом в виде молнии на все лицо и одноглазый Слепой были одними из самых талантливых наводчиков Леопардов, из десяти выбивали десятку на каждом упражнении. И сейчас я положился на их навыки.

Три красные точки держались поодаль. Я уж надеялся, что они больше не осмелятся сунуться к нам, но там сидели очень настойчивые ребята, очень амбициозные и чересчур самонадеянные. Три боевые машины пехоты не могли состязаться с нашей бронированной армией, а потому едва в их сторону вылетели снаряды, как они бросились наутек.

— Уничтожить противников! Второй отряд Стражей, встать в оборону танков! Третий отряд перегруппироваться согласно схеме! — я командовал построениями, опираясь на систему интеллектуального сканирования, которая подсказывала выгодное расположение бойцов.

БМП на моих глазах уносились прочь от ракет, которые были слишком медлительны, чтобы достать виляющие туда-сюда прыткие машины, но их снайпера необходимо было отвлечь.

— Джамаль! Что с эвакуацией? — спросил я.

— Два первых бронетранспортника почти упакованы. Еще две минуты! — ответил он.

Майор руководил эвакуацией в ангаре, время поджимало. Судя по тому, что передавали видеокамеры изнутри базы, уже около трех сотен зараженных рыскали по коридорам, истребляя людей. Пару раз посреди синих тел я замечал фигуру в боевой экипировке. Она очень походила на человека, очень походила на ту загадочную Тессу, что обещала Триггеру убить его. Но лишь походила. Повадками же она принадлежала шайтану. Я до сих пор не понимал, кто она: человек или шайтан?

— Готовы! Первые две посылки упакованы и готовы к отправке! — послышался крик Джамаля.

Я набрал алгоритм оборонительной защиты для прокладки эвакуационного коридора. В ту же секунду танки и Стражи получили приказ о занятии позиций.

— Посылай! — приказал я.

Стражи выстроились в коридор, очищая путь для людей, которым сегодня повезло.


27 февраля 2071 года. 14:30

Томас

Мы выползли из сугробов, в полусотне метров позади творился настоящий ад. Танковая дивизия крошила в пыль все, что двигалось. Я молился за жизни ребят, которые стали нашим щитом. Но потом подумал о себе и осознал, что на нас лежит огромная ответственность. Фактически только от нас и зависел исход войны, потому что центром этой военной вселенной является система запуска баллистических ракет «Иерихон», и наша задача — обнулить ее.

Пробраться в базу оказалось проще, чем я думал. Суета вокруг спасала нас перед радарами бронетехники: слишком много целей. Улучив удачный момент, мы один за другим забрались в шахту и поползли внутрь. Спереди нас и позади карабкались зараженные — те, кому посчастливилось обойти плотную оборонительную стену и пробраться в проход. Странное ощущение — ползти рядом с воющими и сипящими монстрами. Мы прижимались к правой стороне, быстрые и ловкие зараженные протискивались мимо нас, угрожающе рычали, мол, чего медлите, и уползали вперед.

Наконец мы вывалились из люка в технический отсек.

— А мы знаем, где центр управления? — спросила Божена.

Помощь подоспела с неожиданной стороны. Планшет пикнул, мигала иконка сообщений, отправитель «Маргинал».

Арси первая открыла сообщение, там была карта. Призрак Маяка по-прежнему работал на нас, хоть и принимать помощь от него не хотелось совсем. Этот любитель геноцида принимал участие в войне далеко не из благородных побуждений. Но все же центр управления мы нашли только благодаря нему.

Мы побежали по коридорам. Дежа-вю. Труп людей разбросаны вдоль стен, реки крови хлюпали под нашими ботинками, где-то зараженные еще продолжали лакомиться. Больше не хотелось обвинять Маргинала в геноциде, потому что сегодня я учинил его сам.

Арси вела дальше, мы с Боженой бежали следом, держа винтовки наготове. Мы пробежали мимо ворот, обозначенных на карте как «Зона доступа А», кажется, здесь должен бы стоять хотя бы один отряд безопасности, но тут уже давно не было ни души.

— Центр управления здесь, — уверенно произнесла Арси.

За поворотом мы остановились перед бронированной дверью с электронным замком.

— Взломаешь? — с надеждой спросила Божена.

Я осмотрел панель, достал из рюкзака набор отверток и вскоре снял крышку. Арси села перед дверью, подключила к панели провода и воткнула их в ноутбук. Через долгие три минуты на панели стали загораться цифры. Дешифратор работал исправно. Вскоре дверь пискнула, замок крякнул и Боожена ворвалась внутрь первой.

Внутри нас встретили дула пистолетов.

— Кто вы такие? Назовитесь! — крикнул молодой парень.

Шестеро молодых ребят стояли посреди рабочих столов с компьютерами и мониторами. Все в одинаковой синей форме — диспетчера.

— Мы вам не враги, — сказал я, — мы знаем, как это остановить. Мы хотим помочь.

— Это они, Роберт. Те, что пришли с поверхности! — тихо произнесла светловолосая девушка.

— Мы не хотим вашей смерти. Мы хотим все остановить, — сказала Арси.

— Вы запустили к нам инфицированных!

— Потому что вы не оставили нам выбора!

— Роберт, нельзя им верить!

— Транспортники не пройдут. Нойштадт окружен. Всех истребят еще до конца часа, — холодно произнесла Божена.

— Мы можем помочь. У нас есть план. Помогите отключить «Иерихон», и мы спасем ваш дом, — поддержала Арси.

Они давили на панику, страх, жалость, долг: все смешали в котел, лишь бы засадить сомнения в головы юных солдат. Им всем не больше двадцати. Фактически они все тут неокрепшие запуганные подростки — те, кто не успел дослужиться до более высокого звания, чтобы попасть в список на эвакуацию.

Вспомнился день, когда я, проснувшийся в Бадгастайне весь в повязках и с окончившейся человеческой жизнью, поверил в то, что рассказал мне Кейн. Я поверил, потому что Кейн доходчиво объяснил. А значит и сейчас задача состоит лишь в том, чтобы убедить их в необходимости быть на нашей стороне.

Я опустил винтовку, а потом положил руку на плечо Божене. Она посмотрела на меня боковым взглядом, мотнула головой, мол, не дури, но я безмолвно настоял, и Божена уступила. Мы опустили ружья. Божена раскрылась для меня с новой стороны в ту ночь, что мы провели вместе. И хотя я понимал, что секс был скорее местью моей сестре, все же Божена тоже оставалась человеком с тем же спектром эмоций и проблем, что и я, и любой другой живущий. Она была наполнена болью, обидой, страхом перед неизвестностью, а оттого растила свою стервозность, как надежный панцирь, в котором пряталась. Внутри панциря же она становилась такой же как и все мы — ранимым слизнем.

— Меня зовут Томас. Это Божена, а это Арси. И мы действительно хотим вас спасти, — начал я.

Юнцы переглядывались, но пистолеты в руках по-прежнему держали нас на мушке.

— Ваш Генерал обманывал вас также, как и нас когда-то обманули, сказав, что жизнь на поверхности невозможна. Их ложь продолжает убивать вас. Здесь под землей или же там наверху в данную секунду. Мы поможем вам выжить, но в обмен вы поможете выжить нам.

Ребята снова переглянулись, а потом тот, кого они звали Роберт, произнес:

— Чего вы хотите?

— Коды от «Иерихона», — отрезала Божена.

Ребята мешкали, они перешёптывались, переглядывались, переступали с ноги на ногу.

— Мы знаем, что вы хотите отключить систему «Иерихон». Ее нельзя будет восстановить. Раз обнулив, она умрет навсегда. Так сказал Полковник Триггер, — наконец ответил юнец.

— Послушай, Роберт, очень внимательно. Пораскинь мозгами. Ракеты бессильны против вируса, его не выжечь, не заморозить, не расщепить. Он пришел из недр Арктики, жил там миллионы лет. Он существует на уровне микромира, где работают совсем другие законы. И баллистическая ракета физически не может участвовать в уравнениях с константой размером с вирион!

Роберт слушал, не моргая.

— Мы нашли способ контролировать активную фазу вируса, мы создали работающую сыворотку! Мы знаем о вирусе гораздо больше, чем ваши лидеры, а все потому что не боялись изучать его последние сорок лет! У нас есть решение, и мы поделимся им, как только вы перестанете угрожать нам!

— Мы не угрожаем вам! Это вы вторглись в наш дом и привели сюда монстров! — крикнула одна из ребят.

Другие закивали.

Божена взорвалась:

— Вы уничтожили наш дом! Вы испепелили всех, кто был нам дорог! Вы стерли в порошок десятилетия исследований! Вы угрожаете существованию человека на поверхности, потому что боитесь того, чего не знаете до конца! Ваш страх затуманил ваши глаза, одурачил мозги и продолжает давить, потому что вы не стремитесь побороть его! Вы не желаете понять вашего врага, а хотите лишь веками сидеть под землёй и помирать от пневмонии! — кричала она.

Ее прорвало.

— И несмотря на то, что вы приложили руку к убийству всех тех, кого мы любили, мы все равно здесь! И все равно продолжаем давать вам шанс, потому что это правильно! Потому что ради этого шанса — подарить вам жизнь на поверхности — умерли наши друзья!

Голос Божены сорвался, а из глаз прыснули слезы.

— Они верили, что смогут вытащить всех вас из подземелий, снова подарить вам солнце, небо, запахи жизни. И да. Я здесь не ради вас! Я здесь ради того, чтобы продолжить их дело, чтобы увековечить их попытки. Не хочу, чтобы их смерть оказалась напрасной.

Наконец ребята один за другим опустили пистолеты, а потом Роберт сказал:

— Нам отдали приказ…

— Я знаю! А сейчас ты можешь на него наплевать или умереть! Выбирай! — кричала Божена.

Роберт думал недолго.

— Если мы отключим «Иерихон», вы поможете нам выжить?

Божена ответила, не раздумывая:

— Да.

Ребята снова переглянулись, апотом Роберт кивнул своему товарищу.

— Запускай систему.

Арси оттолкнула парня в толстых очках и расположилась за центральным компьютером. Она водрузила свой толстый военный ноутбук на стол, при помощи того же толстяка подключила кучу проводов к системному блоку базы и погрузилась в мир байтов.

Диспетчера снова расселись по своим рабочим местам и со скоростью не меньшей, чем у Арси, застучали по клавиатурам.

— У «Иерихона» трехступенчатая защита, — объяснял Роберт. — Первые два уровня требуют коды нижнего статуса, он позволяет установить связь с пусковыми штабами и активировать ракеты.

Его товарищ показал Арси интерфейс «Иерихона», вызывал разные окна, в которых вводил последовательности.

— У нас есть коды нижнего статуса. Мы сможем войти в систему и контролировать активацию штабов, но без кодов верхнего статуса третью ступень не взломать.

— А что дает третья ступень? — спросил я.

— Функцию обнуления системы.

— Где достать код? — тут же спросила Божена.

— У Полковника Триггера.

Я вдохнул с поражением.

— Твою мать, и где нам его искать? — Божена закатила глаза.

— Последний раз я видела его датчик где-то в ангаре, но там такой хаос, что я едва могу вычленить хоть кого-нибудь, — с этими словами Арси указала на центральный монитор, висящий на стене напротив:

Арси уже подключала Фелин к внутренним системам базы. Диспетчера опасливо переглянулись с Робертом, указывая на то, что Арси пробиралась все глубже и сливала информацию вражеской стороне.

Но Роберт кивнул. Потому что также как и мы уже запутался в том, где враг, а где союзник. Он изредка поглядывал на труп женщины, в которой я с грустью узнал Полковника Трухину.

— Это сделал Полковник Триггер, — сказал Роберт. — Она хотела связаться с вами.

Я взглянул на него. Роберт искренне сожалел. И тогда я понял, что Триггер не получил здесь ни уважения, ни поклонников. Все, что он делал, это заражал всех страхом, как самый настоящий трус. Мир был так рядом: на кончике пальца Трухиной, жавшей кнопку соединения. И пусть Триггер выиграл ту битву, сейчас он проиграл эту, потому что именно гнусное убийство Трухиной продемонстрировал юным диспетчерам того, за кого они собирались воевать.

Диспетчера открыли все двери и окна, и Арси уже рассылала видеопотоки реципиентам Фелин: костюмам Падальщиков, Аяксам, снегоходам. Она сливала все, обогащая ребят путями, шансами, возможностями, идеями.

— Триггер мог слить коды в соседние базы, — заметила Божена.

— Как они вообще выглядят? — спросил я. — Это флешка? Жесткий диск?

Диспетчера лишь пожали плечами.

— Мы не знаем. Триггер их на бумагу записывал.

— Бумажные коды? Шутишь? — удивилась Арси.

— Говорю, как есть.

— Значит изловить гада и пытать, пока не выдаст, где он хранит их!

— Черт. Поверить не могу. Человек, чей смерти я желаю больше остальных, нужен мне живой. И все-таки вселенная та еще сука, — сказала Арси.

Я же уже связывался с ребятами на поверхности.

— Нам нужен Триггер! — крикнул я в микрофон.

— А мне нужен отпуск! — раздался в ответ истеричный крик.

Иконка Фунчозы мигнула. Арси вывела на центральные мониторы показатели жизнедеятельности ребят из нашего отряды.

— Черт, как же здорово слышать ваши голоса! — выдохнул я. — У них там такое вооружение, что я не понимаю, как вы до сих пор живы!

— А мы и не воюем.

— Мы уже десять минут играем в догонялки с ракетами!

— Потому что туда не залезть! Там мясорубка!

— Мы потеряли Маяк!

— Мы даже к ним не можем подобраться!

Мы переглянулись. Арси тут же проверила систему.

— Аякс Маяка больше не подает признаки жизни. Но Фелин регистрирует пульс ребят, — отрапортовала она.

— Арси, к ним не пройти. Мы ни за что не одолеем этот пояс обороны. Пожалуйста, скажи что вы в центре управления и нашли способ отключить «Иерихон», — взмолилась Вьетнам.

— Даже не знаю, как вам это сказать. Мы дошли до центра управления, но особых результатов нам это не дало.

— Разве что вид стал лучше, — тихо добавила Божена, разглядывая мониторы, передававшие информацию с тысяч камер видеонаблюдения.

— В общем, ребята. Хотите вы или нет, но вам нужно пройти через мясорубку, чтобы достать Триггера. У него коды. И он нам нужен живым, — ответил я.

— Что?

— Что?

— Шта?

— Что?

— Я говорил вам, что я хочу в отпуск?

— Без его кодов нам не отключить «Иерихон», — объясняла Арси.

Я смотрел на видеокадры того, что происходило у северных ворот и понимал отчаяние ребят. Три десятка стальных экзоскелетов разбрасывали кучи зараженных своими зенитными пулеметами, установленными на плечах, дополнительные пушки вместо ладоней расправлялись с самыми проворными — теми, кто подобрался ближе остальных. А танки грохотали так, что даже здесь стены сотрясались бетонной пылью.

Арси выдала на карту ребятам перемещение объектов базы. Теперь они хотя бы не слепые котята и видят размещение всей боевой техники Нойштадта. Хотя честно сказать, особо это не помогло. Я наблюдал за картой, на которой перемещались сотни разноцветных точек, и видел одно — хаотичное движение целой кучи объектов, вообще не разберешь кто где. Полный кавардак. Так и бывает на войне? Пытаешься сам не подорваться и не пристрелить своего?

Я взглянул на планшет, открыл вкладку с показаниями жизнедеятельности сестры. Я не знаю, где она, да и знать не хочу. Но хочу знать, что она все еще жива. Пульс зашкаливал, ритм дыхания сродни марафонцу. Вирус активировал весь имеющийся физический потенциал моей сестренки, и от этой мысли ком к горлу подкатывал. Дьявольский вирион пользовался Тессой как смертельным молотом, сеял боль и страдания ее руками.

— Черт! — выругалась Арси и посмотрела на нас. — Они отправляют первые бронетранспортники!

Из динамика доносились переговоры солдат, они готовились оборонять первые посылки.

— Триггер там? Он эвакуируется? — подскочил я к Арси.

— Если Триггер покинет базу, все это впустую, — произнесла Божена. — Нельзя этого допустить!

А что если в посылке Триггера нет? Готовы ли мы обменять жизни сотен людей на жизнь одного человека? Можем ли так рисковать? Насколько мы сами стали монстрами в этой войне за выживание?


27 февраля 2071 года. 15:00

Маргинал

Вирус божественно прекрасен.

Идеальная особь слышала переговоры ребят, внимала им, и когда узнала, что Триггер нужен им живым и как можно скорее, резко изменила тактику. Если до этого момента она вела своих подопечных туда, где было больше еды, пируя вместе с ними, то теперь она стремительно бежала к ангару.

Вирус понимал важность отключения системы баллистических ракет и теперь направлял все свои силы на то, чтобы отобрать у человечества опасное оружие. Поведение Тессы демонстрировало удивительный факт: вирус умел планировать, строил стратегии, а также просчитывал наперед шаги по завоеванию всей человеческой формы. Баллистические ракеты могли хорошенько опустошить запасы биомассы, и тогда полное порабощение человеческих организмов станет невероятно сложным. Но как только «Иерихон» будет уничтожен, расправиться с людишками труда не составит — можно будет выстраивать более ухищренную тактику выкорчевывания аппетитных червячков из-под земли.

Массовый напор зараженных был единственным мощным оружием, способным отвоевать коды запуска ракет. И Тесса пользовалась им, не стесняясь.

С каждой выпитой каплей крови Тесса становилась все более неуязвимой. Это страшило и восхищало одновременно.

Тесса могла контролировать сразу несколько групп зараженных. Если путь вдоль автоматических турелей она проделала сама, прикрываясь живым щитом, то теперь я следил за другой группой зараженных, чьи точки, улавливаемые датчиками движения, обозначали уже знакомую траекторию — они научились у Тесс и теперь продолжили уничтожать турельный пояс. Апофеозом выученного урока стало то, что один из зараженных снял с мертвых тел солдат ручные гранаты и, повторив за своим наставником, бросил сцепку гранат в вырытую яму, на дне которой виднелись толстые хомуты. Секции турелей отключались друг за другом по мере планомерного уничтожения кабелей.

Толпы зараженных разбегались по коридорам базы ровными волнами, наращивая силы там, где их встречали военизированные форпосты. Тесса следила за обстановкой через разумы подопечных, перенаправляла потоки сородичей туда, где их встречал наибольший отпор.

Сама же она бежала точно к ангару, а вместе с собой тащила целую толпу зараженных, которые не обращали внимание на выпотрошенные тела, истекающие свежей кровью, и следовали за Тесс. Нетипичное поведение для них — вот так просто игнорировать еду. А все потому, что теперь их пустые мозги — мозги, в которых не жил разум — заполнились разумом Тесс. Вся красота вирусного гомеостаза вырисовалась передо мной, как изящный уравновешенный паззл, в котором каждый этап превращения обрел новый смысл.

Вирус растил себе марионеток, чтобы в конечном счете они стали носителями общего интеллекта. Восхитительная работа часовщика, выточившего каждый механизм, каждую шестеренку до миллиметра, чтобы получить идеально тикающие часы, которые прослужат мастеру тысячелетия.

— Второй дивизион в атаку! — кричали солдаты на форпосте.

Паника, страх, отсутствие опыта сделали свое дело с солдатами Нойштадта, которые никогда в жизни не сталкивались с такой чрезвычайной ситуацией, как прорыв базы.

— Бронетранспортники один и два готовы? — кричал Джамаль.

— Готовы!

— По моей команде продвигаетесь к воротам и покидаете базу!

Первые бронетранспортники, забитые людьми под завязку, приготовились прорываться сквозь плотное вражеское кольцо в сторону ждущего их в безопасные объятия Валентина. Немецкий бункер ближе остальных был к терпящему бедствие Нойштадту.

— Внимание всем отрядам. Внимание всем отрядам! Посылки отправлены! — крикнул Джамаль.

Я наблюдал за тем, как солдаты отточенными движениями становились в предписанную позицию. Танки продолжали молотить по всем открытым сторонам света, Стражи контролировали внутренний периметр обороны и защищали танки от подоспевших особей, а один из отрядов Стражей выстроился в коридор от ворот на три сотни метров: они открывали первый проход для людей.

— Посылка 1, посылка 2, вперед! — заорал Джамаль.

Длинные бронированные автобусы, каждый перевозивший до двухсот человек, стартовали к воротам по команде.

— Прорыв! У нас прорыв! — кричал солдат.

Последний форпост, стоявший на границе между жилой частью базы и ангаром, был повален рекой зараженных. Раздались крики, затрещали автоматные очереди, взрывались гранаты, напор огневой атаки усиливался с каждой секундой. К ангару подступало чудовище, на чьем пути осталось последнее укрепление. Я посмотрел на планшет.

Тесса.

Уже привычной тактикой она встала в дальнем конце коридора, отправляя в атаку всех своих голодных подопечных одной лишь силой мысли. К форпосту хлынула лавина зараженных, они скакали на четырех конечностях, огрызались, выли, обуянные неконтролируемой яростью, которую подогревали вирионы под влиянием мысленного приказа. Двенадцать солдат, вооруженные автоматическими винтовками решетили поток, но были неспособны с ним совладать, как невозможно остановить реку. Уже через пару минут вокруг форпоста валялись десятки мертвых синюшных тел, а рядом с ними еще теплые человеческие жертвы чудовищной войны.

Но и сейчас Тесса не позволила пировать, толпы зараженных ворвались в ангар и стали кидаться на все, что движется без разбора.

Удача резко отвернулась от людей. Сила, рожденная в недрах природы, забирала себе все, что было ей положено.

Зараженные разбегались по ангару, атакуя солдат, наспех сбившихся в разнородные отряды от трех до тридцати человек: кому повезло больше, кому меньше. Фонтаны крови вознеслись в воздух, душераздирающие крики раздавались отовсюду.

— Аллах Акбар! — воскликнул Аль-Махди, наблюдая за тем, как погибает его детище. — Почему они так быстро прорвались?

В его голове не укладывалось, что зараженные умеют планировать и думать наперед. Большая часть базы оставалась нетронутой, потому что вирус в теле Тесс вел свою армию точно к ангару — в сердцевину противостояния, в обитель отваги и сопротивления человека. Туда, где был Триггер. Вирус разберется с самыми опасными особями человечества, а потом уже разделается с запертым в отсеках беззащитным населением. Чудным образом сегодня повезло не тем, кто добрался до эвакуационных автобусов первым. А тем, кто верил, что их бросили, что удача отвернулась от них и что смерть идет за ними по пятам.

Тут группа зараженных напала на отряд солдат, прикрывавших Аль-Махди. Их загнали в угол и теперь безжалостно рубили на части. Аль-Махди так и замер не в силах поверить, что все, кого он любил, воспитывал, защищал, только что стали забойным скотом прямо на его глазах. Брызги крови окропили его зеленый мундир, опали каплями на лицо. От напавшего шока он даже не мог пошевелиться, готовый в таком оцепенении встретить свою смерть.

Шестеро зараженных сели прямо перед ним, готовые прыгнуть и растерзать. Покрытые кровью и остатками человеческих внутренностей, такие похожие на людей, но в то же время такие далекие от них своей сутью. Они скалились, голодно рычали, замахивались длинными когтями на Генерала, но не атаковали. А потом и вовсе расступились.

Фигура в белом тактическом костюме, пропитавшимся кровью, медленно прошла мимо скалившихся чудовищ и остановилась точно перед Аль-Махди.

Он видел ее на экране. Та, что обещала Триггеру смерть. Она махнула рукой, и зараженные, точно ее дрессированные псы, накинулись на убитых минуту назад солдат и стали рвать их тела, высушивая насухо. Теперь-то Аль-Махди понял, насколько нетипичным было их поведение: обычно зараженные не бросали убитую добычу, а тут же насыщались ею. Эти же зараженные точно действовали по приказу женщины: пировали, когда она разрешала, убивали, когда она велела.

— Аллах Акбар… — прошептал Генерал, узрев мощь врага и жалея о том, что не узрел ее раньше.

Жалея о том, что не договорился с ней, когда она предлагала мирное разрешение проблемы.

— Бо-о-о-о-охххххх? — просипела она.

Ее окровавленный рот оскалился в подобии улыбки.

— Я вашшшшш бо-о-оххххх…

Она протянула руку к нему, Аль-Махди оступился и уткнулся спиной в стену. Женщина же насмешливо сорвала с него генеральские нашивки, обозначая свою победу. А потом схватила за горло и вознесла в воздух одной рукой. Женщина тоже была близка к человеку по внешности, но в то же время ее сила и кровожадность делали ее далекой от него. Она покрутила задыхающегося Генерала, словно проверяя качество мясца на свету, а потом вгрызлась в его шею.

В переговорном устройстве Падальщиков раздались первые тревожные голоса:

— Что это?

— Это транспортники?

— Им удалось прорваться!

— Триггер внутри?

— Он там?

— Да ни черта не видно, кто там за броней!

— Если там Триггер, это конец!

— Все напрасно!

И вдруг из динамика раздался резкий девчачий визг, разрывающий ушные перепонки остротой децибел:

— Тесса-а-а-а-а-а-а-а!

Это визжал Фунчоза.

— Тесса-а-а-а-а-а! Транспортники-и-и-и-и!

Я даже вынул наушник из уха, чтобы не оглохнуть от этого хриплого писка.

И вроде Фунчоза всегда был психом, но странным образом его идеи срабатывали в девяноста случаях из ста. И этот тоже можно положить в его копилку.

Тесса посмотрела в сторону распахнутых настежь ворот, где-то там вдалеке она видела Падальщиков, слышала их зов. Она отбросила труп Аль-Махди своим зверятам, которые тотчас же допили все, что в нем осталось, а потом встала точно посреди ангара, вперив взгляд в стремительно отдаляющихся два черных бронетранспортника. Этот взгляд исподлобья я уже знал: она подключалась к своим детям, видела их глазами, чуяла их носами, слушала их ушами. Мысленно она переносилась за сотни метров от своего местоположения, чтобы подключиться к бесконечному количеству зараженных мозгов.

Я задержал дыхание.

На радаре отразилось что-то невероятное: полчища зараженных на поле перед горой объединились в две плотные группы, возможно в каждой по несколько сотен особей, и эти две лавины устремились точно к бронетранспортникам. Стремительные потоки накрыли оба автобуса как пожирающее цунами, перевернули их пару раз, словно они были игрушечными. Метал скрежетал, выл, люди, запертые внутри, кричали и рыдали. Из щелей в окнах высунулись автоматные дула — отчаянный жест. Автоматный отпор был бесполезен перед стеной в сотни мускулистых тел, обузданных жаждой и назойливым приказом.

— Посылки под ударом! Повторяю: посылки атакованы! — кричал Джамаль. — Амир, где ты?

Гигантские Стражи под предводительством первого помощника Аль-Махди бежали на помощь автобусам. Зенитные пулеметы на плечах экзоскелетов яростно набросились на зараженную биомассу, облепившую автобусы, как голодные комары. Обстрел снимал зараженных с автобусов слоями, но с противоположной стороны неиссякаемый поток особей подпитывал атаку новым пушечным мясом. Зараженные набрасывались на автобусы, сменяя погибших собратьев, и продолжали долбить в бронированные борта, стекла, пытаясь добраться до аппетитной визжащей начинки.

На помощь Стражам поспевали танки, разворачивая башни и турели, послышались размеренные гулкие удары гранатомета, метавшего в зараженную кучу снаряды, которые разрывались в самой гуще синевато-белесых тел, отчего зараженные свирепели еще больше.

Противостояние накалялось. В оборонительной стене возникли бреши, зараженные все чаще прорывались к ангару с поля.

— Не сходить с позиций!

— Держать строй!

Солдаты кричали друг на друга, но все чаще терялись, выполняя приказы. Построение дивизионов потеряло четкость, оборонительных задачи было слишком много.

Скоординированная атака истощала контролирующую особь. Тесса слабела на глазах: кожа побелела, на лице проступили крупные капли пота, белки глаз вспыхнули красной паутиной разорванных капилляров, она как будто даже похудела и осунулась всего за пять минут.

В какой-то момент особь больше не могла контролировать сотни мозгов одновременно и прервала связь. Орда зараженных, облепивших автобусы, распалась, как будто потеряла связующую их смолу. Один за другим они отпадали от автобусов, как падающие листья по осени. Но атака возымела эффект: борта транспортников были пробиты в нескольких местах, изнутри вырвался лакомый аромат, а потому и без контроля идеальной особи зараженные вновь накинулись на автобусы, пусть и без прежнего единства.

Бронетранспортники были остановлены. Никто не покинул Нойштадт.

Тесса же, выполнив задачу, принялась охотиться на людей в ангаре и с еще большим остервенением набрасывалась на них и разрывала глотки чуть ли не руками, пополняя собственный аккумулятор зарядом.

Никто из солдат Нойштадта так и не понял, что их шансы выиграть в войне резко выросли бы, ликвидируй они королеву-матку. Никто из солдат даже и подумать не мог о том, что среди зараженных есть особь, способная управлять тысячной армией одной лишь силой мысли. Для них Тесса была одной из кровожадных тварей, затерявшейся в хаосе бойни.

Но она не просто затерялась в толпе себе подобных.

Она пряталась.

Особь знала, что обретенную оболочку нельзя терять ни в коем случае.


27 февраля 2071 года. 15:00

Калеб

Я пришел в себя быстрее остальных. Мутация помогала тканям регенерировать, мозг быстрее восстанавливался от контузии. Осознание происходящего пришло через минуту после пробуждения. Я лежал посреди поля в одной из ям, сотворенных огромным потенциалом ракетного снаряда. Метрах в десяти горели останки БМП, причем я не сразу понял, что это мой Аякс — от него остался лишь черный обугленный остов, вокруг которого продолжало бушевать пламя, подпитываемое всем, что могло послужить горючим в Аяксе.

Я привстал на локтях, потом сел, опершись на руки, правая подломилась и я снова упал. Я вытянул вперед руку и увидел раскуроченную культю бионического предплечья: видимо, при взрыве я непроизвольно закрылся искусственной рукой, сила взрывной волны была столь огромной, что рука встретила яростный удар, который снес крепление кисти. Теперь оттуда торчали обугленные подшипники, провода, вытекала гидрожидкость.

Я вновь приподнялся, встал на колени и осмотрелся.

Привычный грохот обстрела где-то всего в полукилометре от меня не усилился, но и не стал тише. Планшет показывает, что я пробыл в отключке около десяти минут, а карта демонстрировала, что мало что изменилось и в самом противостоянии.

Недалеко от горящего остова Аякса я увидел бездыханное тело. Кэмэл. Трое зараженных уже заканчивали свой пир надо его останками. Я надеюсь, что он не успел прийти в себя после взрыва. Я хочу верить, что он умер от длинных клыков и когтей во сне. Я хочу верить, что он — единственный из Маяка, кого я потерял сегодня.

Вдруг я услышал речь.

— Я в порядке… я пристегнут…

В нескольких метрах от меня посреди оторванных частей обшивки БМП лежал Барахлюш. Я медленно пополз к нему. Удивительно, что он до сих пор не стал жертвой стервятников, рыскающих повсюду. А потом когда я увидел его, то понял, почему. Барахлюшу оторвало ноги. Артериальное кровотечение из бедра уносит жизненные соки человека всего за пять-семь минут. Тяжелые элементы брони прижали ноги к земле, останавливая побег крови, но тем лишь удлиняя его страдания. Зараженные обладают развитым чутьем, они не набросятся на умирающую падаль, когда рядом есть источник свежей пищи. Барахлюшем не насытишься.

Я не мог помочь ему. Даже вирионы не смогут. Поражения слишком масштабны.

— О… командир… — тяжело прокряхтел Барахлюш.

— Эй, парень, — произнес я, склонившись над ним, стараясь не смотреть на его ноги.

Барахлюш делал рваные вдохи, уже впадал в бред, но все же смог улыбнуться.

— Вы решили, кто вы для нас? Командир или сержант? — спросил он.

Я ухмыльнулся сквозь слезы.

— Командир. Я твой командир, — ответил я и сжал его руку крепко-крепко.

Паренек обрадовался, кивнул.

— Здорово…командир…я в порядке… я пристегнут…

Барахлюш смотрел на меня, но уже не видел. В глазах не было осмысленного взора, он уходил.

— Я в порядке…

— Да, Барахлюш, ты в порядке.

— Я пристегнут…

— Да, парень.

Барахлюш умер через семь секунд. В планшете раздался писк. Так Фелин оповестила весь мир о том, что сегодня отважный новобранец, поступивший на службу к Падальщикам всего полгода назад, прошел через самые суровые испытания отряда: он участвовал в бунте против Генералитета, ожидал смертной казни с нами, эвакуировал людей с павшей Желявы, ожесточенно сражался с монстрами, и сегодня героически пал во имя спасения человечества. Барахлюша стал костьми, на которых мы построим новый мир.

Этот мир обязан быть лучше прежнего. Потому что Барахлюш и все, кто подобно ему мужественно отдали свои жизни в обмен на наши, достойны долгой памяти в счастливом будущем, в котором не будет места войне.

Проводив Барахлюша в последний путь минутой молчания, которую я считал себя обязанным ему подарить, я вернулся в реальность. Планшет передавал информацию о датчиках местоположения Бридж и Сопли. Я нашел их в одной из глубоких рытвин, которая могла сойти за окоп времен второй мировой. Оба тут же выставили в мою сторону винтовки, ожидающие монстров со всех возможных сторон.

— Это я, — я вскинул руку.

А потом подполз к краю рытвины и тщательно осмотрел ребят. Помяты, но живы.

— В порядке? — спросил я на всякий случай.

Бридж чуть мотнула головой в сторону.

— Ухо пробило, — ответила Бридж.

Я заметил приклеенную к левому уху повязку, видимо, громкость взрыва пробила ушную перепонку. Легко отделалась.

— Резануло по икре, но выкарабкаюсь. Если не сожрут, — ответил Сопля.

Его нога была туго перебинтована, сквозь бинт проступала полоска крови длиной в сорок сантиметров. Видимо, резануло по самую кость. Но Сопля держался. Бриджит выбрала достойных помощников. Что Барахлюш, что Сопля отличались выдержкой и отвагой, как раз такой, какая необходима любому Падальщику.

Бридж прочла в моем лице все мои мысли, прочувствовала мои эмоции и грустно вздохнула. Сопля еще не научился читать лица боевых товарищей, а потому нуждался в вербальных ответах.

— Остальные? — спросил он с надеждой.

Я обрушил на него жестокость реальности, помотав головой. Первая трагедия в его жизни вовсе не разорванная нога от пят до колена, а потеря лучшего друга, как напоминание о том, что все те ужасы, что ты учил в классах, читал в книгах, слышал от более опытных боевых товарищей, реальны. Смерть не где-то там, она совсем рядом. Всего в десяти метрах от тебя. И возможно сейчас она медленно подбирается к тебе. Принять смерть, понять ее всегда сложно. Смириться с собственным концом — невозможно.

Вдруг в наушнике зашуршало и раздался голос Зелибобы.

— Калеб, Жижа, ответьте кто-нибудь.

— Боб, где ты? — тут же ответил я.

— В пятидесяти метрах от вас. Подъезжаем.

Я проверил карту, Фелин демонстрировала приближение Зелибобы с Перчинкой на снегоходах.

— Здесь опасно! — бросил я.

— Они взяли в прицел Аяксы, про снегоходы не знают. Мы для них всего лишь две точки на радаре, затерявшиеся посреди тысяч зараженных, — ответила Перчинка.

Ее слова что-то запустили в мозгу, какой-то мыслительный процесс. Не осознавая того, я уже делал первые наброски нового плана.

Зефир и Саблезуб остановились возле рытвины, скрытые от обзора армии возле северных ворот остовом горящего Аякса Маяка, который даже после собственной смерти продолжал нас защищать.

Зелибоба и Перчинка присели на краю рытвины рядом со мной, быстро оценив состояние Бридж и Сопли внизу.

— Идти можете? — спросила Перчинка.

— Да. Но куда? — устало ответила Бридж.

Мы переглянулись. Ответа не было. Как и не было безопасного места.

И тут в голове наконец созрела идея.

— Аяксы, как огромное красное пятно на горизонте, их видно, их регистрируют инфракрасные системы, радары вычленяют их по габаритам, — говорил я.

— Что ты предлагаешь? — спросила Перчинка.

— Идти пешком.

Сопля воспротивился:

— Напомню, что для зараженных мы пахнем как тыквенные кексики Горе-Федора.

— Не больше, чем тысячи людей в ангарах. До ворот всего пятьсот метров, используем снегоходы, а ближе к воротам затеряемся в толпе. Мы в военной форме, тяжелая техника нас не заметит во всей этой неразберихе, — согласился Зелибоба.

В наушнике раздались крики Падальщиков:

— Это транспортники?

— Им удалось прорваться!

— Триггер внутри?

— Он там?

Я тут же привстал, чтобы лучше разглядеть происходящее у ворот, но было слишком далеко. В уведомлениях я нашел сюрприз от Арси, которая, видимо, добралась до центра управления и теперь сливала нам всю информацию о базе. В том числе видеопотоки с камер наблюдения внутри ангаров. Мы несколько минут изучали происходящее. Из переговоров между Падальщиками я понял, что Нойштадт отправлял первую порцию людей на эвакуацию и среди них мог оказаться Триггер с кодами запуска «Иерихона».

Нельзя позволить Триггеру сбежать.

А потом раздался оглушительный визг:

— Тесса-а-а-а-а-а-а-а!

Иконка с позывным Фунчозы задрожала в такт его голосовых связок. Ему бы в хоре альт петь.

Движение у ворот набрало интенсивность, из всей этой кутерьмы можно было понять, что бронетранспортники подверглись скоординированной атаке зараженных — Тесса подключила питомцев.

Нельзя было упускать этот шанс.

— Надо ехать! Все их внимание сосредоточено на транспортниках. Более удачного случая может не подвернуться, — решил я.

Мы вытащили Бридж и Соплю со дна ямы, они опасливо оглядывались, ожидая нападения зараженных, которые продолжали стягиваться к горе со всех сторон. Но, как я и предполагал, интенсивность запахов, рвущихся наружу из ангаров, перебивала запах двух людей.

— Сопля, садись к Зелибобе.

Сам я с Бридж прижались к Перчинке на Саблезубе. Снегоходы понесли нас в самое пекло, но странным образом я еще никогда не был так уверен в своей правоте.

Возможно, то был опыт. А возможно нечто иное, необъяснимое и неподвластное осознанию. Например, мысленный приказ идеальной особи.


27 февраля 2071 года. 15:30

Томас

Мы наблюдали за тем, что происходило у северных ворот, через экраны мониторов, но даже эти черно-белые картинки рисовали в воображении красочные пейзажи бойни. Господи. Сколько невинных людей умирают сегодня просто так. Они ведь даже не знают, почему стали сердцем всего этого противостояния. Ни зараженные, ни здоровые. Все они просто жертвы ошибок тех, кому волею судьбы даровано ими управлять.

— Николь, вот пароль от канала передачи, сливай вот эти информационные потоки Падальщикам, — скомандовала Арси.

Худенькая блондинка в очках посмотрела на старшего диспетчера. Роберт кивнул.

Диспетчера Нойштадта стали предателями своего дома. То ли потому что поняли истинные мотивы своего высшего командования, то ли просто потому что хотели выжить. Не знаю, какая из причин весомее. Правда не знаю. Но они активно помогали нам отыскать Триггера во всей этой неразберихе, очень быстро признав, что Триггер далеко не благородный человек. Труп Полковника Трухиной аккуратно перенесли к дальней стене, проявив к ней и то больше уважения, чем та гнида, что раньше считался ее другом.

— Я нашла алгоритм дистанционного управления бронетехникой, это реально? — спросила Арси.

Она даже не отрывалась от экрана своего ноутбука, продолжая колотить по клавиатуре и рыскать в цифровом мире.

— Да, такая функция встроена во всю тяжелую технику, — ответил Роберт.

— Их можно отключить?! Почему ты раньше не сказал? — вскипела Божена.

Роберт замялся, переглянулся с коллегами, а потом ответил:

— Их нельзя отключить. Можно только перехватить управление на пару минут, пока операторы внутри машин не сбросят соединение. Но даже если и так, то я бы все равно не стал этого делать.

Взгляд Божены сверкнул гневом.

— Падальщики не могут добраться до ворот! Техника их в порошок измельчит!

— А если мы вмешаемся в оборону, то в порошок измельчат людей! — Николь встала на сторону Роберта.

На сторону жителей Нойштадта.

Божена раздраженно фыркнула.

— Божена, они правы. Мы не можем становиться еще большими убийцами, чем мы есть на настоящий момент, — сказал я.

— Нам нужен Триггер! А его никто не ищет, никто не ведет на него охоту. Как ты решаешь эту проблему?

В этом Божена тоже была права. Триггер был прямо перед нашими глазами — руководил оборонительным отрядом в ангаре. Казалось бы, поди да возьми. Но Падальщиков в ангаре не было, а потому война затягивалась, количество человеческих жертв увеличивалось.

— Арси, скажи что-нибудь, — взмолился я.

— Прости, Томас, но если в ближайшие несколько минут мы не найдем способа помочь Падальщикам проникнуть в Нойштадт во всей своей бронекрасе, нам придется отключить защиту.

— Черт, возьми! Открой южные ворота и отключи турели!

— Если мы это сделаем, мы пустим зараженных на базу с черного хода! — сопротивлялся Роберт.

И нисколько не помогал.

Всего один километр между Падальщиками и Триггером. Всего один. Но он стал камнем преткновения во всех планах.

— А это еще что? — вдруг дивилась Арси.

Мы подпрыгнули к ней.

— «Иерихон» сообщает о входе в систему через пусковой штаб Вельцхайм в семи километрах отсюда.

С этими словами Арси указала на появившееся окошко в программе контроля над системой баллистических ракет.

— Роберт? Что происходит?

Наконец Арси впервые за долгое время отвела глаза от экрана и взглянула на вспотевшего диспетчера.

— Я… я забыл о ней… — сказал он, запыхаясь.

— О чем забыл? — Арси все больше выходила из себя.

— Ракета… Полковник Триггер отправил отряд бойцов в пусковой штаб Вельцхайм, чтобы активировать ракету. Цель — научно-исследовательский город Аахен.

— Твою мать! — выругались мы втроем.

Я же подскочил к Роберту и схватил его за лацканы пиджака.

— И ты только сейчас об этом вспомнил? Только сейчас? — кричал я, тряся худосочного парня, как тряпичную куклу.

Я едва мог сдержать свой гнев.

— Но инфракрасный георадар не обнаружил там человеческой сигнатуры! Мы были уверены, что город пуст, а Полковник Триггер ошибается! — оправдывался парень.

— Триггер никогда не ошибается! — кричал я в ответ.

И понял, что больше не хотел верить словам Роберта. В одну секунду вся жалость к ним испарилась от осознания того, что они продолжали сеять разрушение во всем мире снаружи. Они стали предателями старого дома, а теперь и предателями еще не обретённого нового. Такие люди не заслуживают ни доверия, ни шансов на его обретение.

— Роберт, как отключить ракету? — кричала Арси.

— Никак! Отсюда никак! Я клянусь! — Роберт буквально давился слезами.

— Ты говорил, что им нужен код подтверждения от главного штаба, верно? Значит, они не смогут запустить ракету? Скажи, что не смогут! — кричала она.

Роберт дрожал, почти плакал:

— Полковник Триггер передал им код подтверждения на случай, если не останется в живых, — пропищал он.

После этих слов я провалился в черноту. Ни звуков, ни видений, ни ощущений. Лишь смерть вокруг, печаль, скорбь, боль от утраты. Опять. И опять. И опять.

Арси схватила рацию и дрожащим голосом радировала:

— Кейн! Они запускают ракету в Аахен! Слышишь? РАКЕТА В ААХЕН! — орала она так, как я думал она не умеет орать.

Падальщики тут же ожили:

— Что?

— Какого черта?

— Кейн! Они нашли лабораторию! Они вот-вот разметут ее в пыль! — кричала Божена.

— О господи.

— Как же они заколебали!

— Может, да ну их всех тут? Пусть их растерзают на части, а?

После слов Фунчозы глаза диспетчеров округлились. Божена подпрыгнула к Роберту, и теперь уже она прижимала его к столу и избивала. К ней кинулись диспетчера и стали стягивать ее с парня. Но она упиралась и, должен отметить, демонстрировала небывалую силу под действием адреналина.

Впервые за день мне захотелось к ней присоединиться. На какой-то момент я потерял всякое желание продолжать защищать людей. Я больше не видел в них невинность, видел лишь коварство и алчность. Я превратился в самое худшее, чем может оказаться мутант — врага людей.

Нельзя. Нельзя этому поддаваться. Это все вирус. Он пытается развести нас по разным углам, посеять вражду. Ему это уже удалось, и то, что происходит сейчас в Нойштадте — яркий тому пример. Нельзя, чтобы он продолжал манипулировать нами.

Я оттащил разъяренную Божену от Роберта и снова обернулся к нему.

— Думай, черт тебя дери! Что нам делать? — кричал я.

Божена позади нас материлась, избивала сдерживающих ее диспетчеров, Арси же выжидательно смотрела на нас, не покидая пьедестала главного диспетчера.

— Нужно прервать запуск… — Роберт наконец начал соображать.

— Хорошо. Уже очень хорошо. Как? — подбадривал я.

— Любой запуск ракеты производится с запрограммированным двадцатиминутным обратным отсчетом на случай необходимости прервать запуск. Но я не знаю, как это делать. Возможно, если бы в пусковом штабе был кто-то из нас и транслировал нам сигнал оттуда, мы смогли вкопаться в систему…

— Сколько человек отправил туда Триггер?

— Шесть. Шесть солдат из ваших, — сглотнул Роберт, успокоившись.

— Големы? — спросил кто-то из Падальщиков в наушнике.

Роберт кивнул.

— Да.

— Эти уроды ни в жизнь нас не послушают. Триггер им мозги хорошо обработал, — произнес Антенна.

— Надо послать кого-то из наших.

— Арси, дай маршрут в Вельцхайм, — произнесла Ляжка.

Арси снова затарабанила по клавишам.

Божена же резко прыгнула вперед и все-таки достала Роберта, которого усадила за компьютер и приставив дуло автомата к его виску процедила сквозь зубы:

— А теперь, говнюк Роберт, ты отключишь эти хреновы танки и эти хреновы роботы, чтобы позволить Падальщикам исправить твою хренову забывчивость!

Роберт обреченно кивнул.


27 февраля 2071 года. 15:30

Кейн

Аякс Бодхи, за рулем которого теперь лихачил Легавый, вез нас точно по маршруту, проложенному к пусковому штабу под Вельцхаймом. Я пытался настроить антенну на радиоприемник Аахена, но у меня дрожали руки и я вообще не был знаком с системами машины, а в голове выла сирена «КРИСТИНА! КРИСТИНА! КРИСТИНА!».

Ляжка быстро выгнала меня из кресла и уже профессиональными навыками настроила частоту.

— Генри! Кристина! Живо на связь!

БМП подпрыгнула на очередной рытвине, и я приземлился на пол. Кажется, у меня даже треснул копчик, но я не почувствовал боли все из-за той же сигнализации, что выла в голове, в груди, в душе.

— Генри! — звала Ляжка.

И звала, не переставая, следующие двадцать минут, пока сигнал наконец не достиг приемника Аахена.

— Ребята, что у вас там происходит? Мы тут с ума…

— Заткнись и слушай меня внимательно! — перебила Ляжка мою жену.

Я даже не был против такой грубости.

— На Аахен нацелена ракета. У вас есть двадцать минут, чтобы свалить оттуда!

— Да, мы знаем. Арси уже связалась с нами, — ответил Генри. — Тип и мощность боеголовки?

— Согласно схеме «Иерихона», — Томас шерстил чертежи системы из центра управления Нойштадта, — это одноступенчатая твердотопливная ракета LORA, дальность полета до четырехсот километров, ядерная боеголовка, мощность порядка пятнадцати килотонн.

— Это чуть меньше, чем свалилась на Хиросиму, — заметил Легавый.

— Они не успеют убежать, — подытожил Лосяш.

Тогда ляжка сказала:

— Есть бункер?

— Что?

— Бункер, твою мать! Подвал! Бомбоубежище! — кричала Ляжка.

— Есть подвал … не знаю насколько прочный.

— Немедленно валите туда!

Тут уже не выдержал я, перехватил рацию из рук Ляжки и затараторил:

— Генри, пожалуйста, не медли! Бегите туда! Спаситесь! Умоляю спаси ее!

Ляжка грубо отпихнула меня, мол, не время для соплей! Через секунду я понял, что и впрямь дал слабину.

— Мы все поняли! Выдвигаемся! — крикнул Генри.

Я сел в пехотное кресло рядом с невозмутимым Буддистом.

— Надеюсь, они не забудут Ратнабхадру, — произнес он ровным голосом.

Я взглянул на него полный негодования. Мою жену, которую я потерял на сорок лет и чудом обрел вновь, собираются испепелить, отобрать у меня самым изощренным способом, который только мог придумать человек, а этот лысый филиппинец печется о крысе!

— Ратнабхадра для меня не менее дорога, чем Кристина для тебя, — произнес Буддист, в который раз продемонстрировав свое чудо-умение читать мысли людей. — Хочешь проверить, кто кого любит больше?

С этими словами он посмотрел на меня хитрыми глазами, а потом подмигнул. Как он может еще играть в игры в такой момент? Псих. Еще один псих! Все Падальщики — психи, как на подбор.

Буддист оставил своих сержантов на поле битвы перед Нойштадтом в Аяксе Бесов, вразумив, что его спрятанные камуфляжем бойцы пригодятся там больше, нежели здесь.

Я бы поспорил.

Арси сообщила, что Триггер отправил в пусковой штаб своих личных солдат, а те нас за друзей не примут, и выяснение отношений на стволах неизбежно.

Выехав за пределы раскуроченного минного поля, Легавый утопил педаль газа в пол, и мы понеслись на всех возможных парах к пусковому штабу. Без плана. Без стратегии. Зато с надеждой остановить безумие, которое продолжал сеять ненавистный мне Триггер.

Человек, которого я не знаю уничтожил мой дом, убил моих друзей и коллег, а теперь грозил сжечь мою жену и старого друга. Черт возьми, как до этого дошло? Моя размеренная жизнь в горах превратилась в настоящий ад, как только я связался с этой Желявой, с этой Тесс, с этими Падальщиками! Воспоминания все чаще уносили меня в тот момент, когда я нашел Тесс без сознания на грани жизни и смерти. Не возьми я ее в Бадгастайн, ничего бы этого не было. Ни этой резни, ни гибели Малика с Куки, ни потери Бадгастайна с сорокалетними результатами исследований.

Как не было бы ни сыворотки, ни Лилит, ни Кристины…

Меня прошиб холодный пот. Судьба продолжала подносить дары, отбирая что-то взамен. Ничего в этой жизни бесплатно не дается, все должно быть в равновесии, и, к сожалению, не тебе решать, что отдать, а что оставить. Равнозначность обмена отдается полностью на откуп судьбе.

— Подъезжаем! — крикнул Легавый.

Не прошло и десяти минут, как мы уже были на месте. Легавый сбросил скорость и вел БМП по свежим следам машины — компактный бронетранспортник, припаркованный ровно возле торчащего из-под земли хода в бункер.

— Они наверняка нас засекли, — сказал Лосяш, тыча в монитор.

Палец, затянутый в тактическую рукавицу указал на видеокамеры, размещенные по заснеженному периметру посреди открытой равнины. Где-то здесь под глубокими сугробами пряталась бетонная платформа, скрывающая под собой смерть моей жены.

— В военных городках всегда есть бомбоубежище на случай ракетного обстрела. Даже если нам не удастся остановить ракету, Кристин выживет, — произнес Буддист.

— Никто не знает наверняка, — выдохнул я в ответ.

— Тебе не нужно знать. Просто верь.

— Прости, Буддист. Я далек от твоей веры. Я ученый. Я верю в факты. И факт таков, что мы понятия не имеем, спасутся ли они.

— Хорошо. Я буду верить за нас двоих.

С этими словами Буддист снова посмотрел на меня и снова подмигнул.

У этого лысого как всегда было что-то потустороннее на уме, и как бы мне хотелось, чтобы у этого чего-то невидимого и эфемерного была мощная сила воздействовать на нашу реальность.

Примерно такая же мощность, как у баллистических ракет.


27 февраля 2071 года. 15:30

Генри

Я уже достал ключи от подвала, где мы хранили запас продуктов. Вряд ли его можно считать подходящим убежищем при ядерном взрыве — он недостаточно глубокий и возможно его снесет ударной волной, но шанс есть.

— Звезда! Звезда! — Лин бегал по лаборатории и всплескивал руками.

— Да, к нам летит ахренительная звезда! — ответил я ему.

Я все больше понимал его язык.

— Генри, — позвала Кристина.

Я только сейчас заметил, что она, как сидела за компьютером пять минут назад, так и продолжала это делать, не поддаваясь панике.

— Они уничтожат сервера. Там данные за сорок лет исследований. Мы откатимся назад, — произнесла она.

Я остановился, как вкопанный. А потом в мозгу вспыхнул собственный ядерный взрыв: как ты мог об этом неподумать?!

Я взглянул на Кристину. Она смотрела на меня молящими глазами, молча призывая согласиться с ней. И я согласился. Как всегда делал это на протяжении последних сорока лет. За эти года мы узнали друг друга даже лучше собственных пальцев. И пусть мы не были по-настоящему женаты, пусть появление Кейна вновь всколыхнуло в ней неконтролируемую симпатию к нему, я все равно всегда буду самым близким для нее человеком. Мы вместе пережили апокалипсис, вместе выживали, вместе делали как потрясающие так и ужасные открытия… вместе вырезали из нее остатки ее сына. И сейчас я читал ее решимость на уровне невидимых волн, понимал ее намерения и аргументы и снова шел на ее зов.

Я бросился за соседний компьютер и вдвоем мы уже подключались к системе резервного копирования файлов.

— Арси, открывай канал передачи Нойштадта. Сейчас к тебе польются данные, — параллельно говорил я.

— Ребята, вы должны бежать в подвал! — возразила она из соседнего монитора, глядя на нас из не менее опасного места.

— Только после того, как скопируем файлы на сервера Нойштадта. Давай скорее, — сказал Кристина.

— Роберт, открывай канал!

— Делаю.

Уже через минуту канал передачи стало распирать от объема данных с шестнадцати серверов, что мы заполнили в Аахене за эти сорок лет. Терабайты информации, как самое дорогое наследие человечества, медленно перетекало нашим врагам, которые даже представить не могли ценность этих данных. Но мы не могли сжечь годы исследований, мы обязаны сохранить их и передать тем, кто продолжит наше дело, если сегодня мы умрем.

Лин затих и присоединился к нашей молчаливой бригаде, ускоряя процесс пересылки. Хай Лин не врала — ее отец и впрямь гений по части компьютерных систем.

Так с каждой утекающей минутой мы добровольно отказывались от шансов спастись, дабы помочь человечеству пережить свой апокалипсис.


27 февраля 2071 года. 15:30

Калеб

Мы подъехали к подбитому «Леопарду», который ознаменовал сопротивление между людьми и Падальщиками. Огромная черная дыра зияла в заднем корпусе танка, оттуда торчала половина тела солдата, павшего жертвой не то взрыва, не то зараженных. В кучах тел вокруг уже терялось понимание того, что здесь произошло. События наваливались одно на другое, пластами хороня историю.

Вокруг продолжался интенсивный обстрел врага. Экипаж машины полег в пастях каннибалов, от них тут только и остались кровавые разводы, тела же были вытащены из танка и выпотрошены рядом, став еще одним чудовищным пластом истории. Оказавшись внутри, Бридж сразу же села в кресло наводчика, вытерла рукой брызги крови с мониторов, Сопля сел рядом в кресло оператора. Вдвоем они изучали системы машины, пока я, Зелибоба и Перчинка караулили вход. Я услышал гудение над головой и обернулся: танковый пулемет вертел из стороны в сторону.

— Прицел немного сбит, ход заклинило, но пулемет еще работает, — крикнула Бридж.

Вдруг в наушнике раздался голос Арси.

— Ребята, вижу ваши сигнатуры возле ворот. Это сбой?

— Нет. Пытаемся оживить Леопарда, — ответил я.

— Погоди.

На мониторе управления заиграли непонятные алгоритмы — Арси анализировала работоспособность систем. А потом над головой что-то завибрировало и грузно завыло.

Мы переглянулись с Бридж, наши глаза округлились от понимания.

— Я смогу дистанционно отключить танки, мы сможем выиграть ребятам пару минут, прежде чем системы перезапустятся. Но Стражи мне неподвластны, поэтому вам придется прикрывать ребят, — говорила Арси быстро.

— Сколько времени у нас будет? — спросил Фунчоза.

Я уже представлял, как где-то вдалеке ребята потуже пристегивались ремнями безопасности к сидениям, затягивали шлемы, водители Аяксов потирали руки и сосредотачивались на маршруте.

Арси с кем-то консультировалась, а потом ответила:

— Операторы будут перезагружать системы около двух-трех минут, они сменят пароли, и тогда я больше не смогу к ним подсоединиться.

— Понял. По твоей команде, — сказал я.

И сжал плечо Бридж. В Аяксе Маяка она всегда занимала кресло наводчика, и сейчас уже умело водила джойстиком, управляя крупнокалиберной пушкой на башне танка. Сопля взял на себя управление пулеметом.

Мы с Зелибобой и Перчинкой стояли на входе, как барьер между зараженными и нашими друзьями.

— Как только мы начнем палить по экзоскелетам, они начнут палить в ответ, — как бы между прочим заметил Зелибоба.

— Тогда лучше держи штаны крепче, — ответила ему сестра.

Они улыбнулись друг другу. Бесстрашные бойцы.

Арси начала отсчет.

— Запускаю алгоритм, приготовьтесь!

Падальщики тут же отрапортовали один за другим:

— Тесла готовы.

— Васаби уже сто лет как готовы!

— Бодхи в Бесах тоже, и это все похоже на какое-то извращение! — крикнул Муха.

Молчание Арси растянулось на целую вечность. Я задержал дыхание, смотря на крестик прицела на экране. Бриджит сжала рукоять джойстика, целясь в группу экзоскелетов.

А потом Арси закричала:

— Отключаю боевые системы!

Бриджит и Сопля зажали кнопки. Иконки трех Аяксов начали продвижение к горе.


27 февраля 2071 года. 15:40

Амир

В одну секунду обстрел вдруг резко потерял громкость. Сначала я подумал, что оглох. Но потом понял, что продолжаю слышать переговоры солдат в наушнике, а значит произошло нечто странное.

С высоты кабины пилота Стража я наблюдал за расположением боевых единиц по периметру вокруг ворот. Открытие ошеломило меня. Я быстро набрал комбинацию на голографической панели плексигласа и подтвердил собственные страхи. Танковая бригада перестала вести огонь.

— Леопарды, доложить!

Командиры тотчас же отрапортовали:

— Мы потеряли боевые системы! Не можем держать огонь!

— Кто-то отключил системы дистанционно!

— Похоже, нас взломали!

— Перезагрузить системы! Немедленно сменить пароли защиты! — приказал я на автомате.

А потом задвигал ногами. Страж тотчас же перешел в медленный бег.

— Стражи, встать на первый фронт! Вести оборону по периметру! Прикрывать бронетехнику!

Я кричал команды, параллельно продвигаясь на первую линию защиты, где мертвым грузом встали танки.

Стражи выстраивались в ровную линию один за другим, становясь стеной между бегущими к горе полчищами шайтанов и воротами в ангар. Мы продолжали отстреливать чудовищ, пока операторы бронетехники перезагружали боевые системы.

В сердце же беспокойно ворочалось предчувствие. Не случайно. Не просто так. Вижу какой-то план, который пока не раскусил.

И в следующую секунду радар словил сигналы от трех незнакомых объектов, которые резко отличались от рыскающих вокруг шайтанов. Слишком большие, слишком холодные, двигаются по прямой, ровная скорость.

БМП!

— Внимание, Стражи, первый отряд! Огонь на двенадцать часов!

— Кто это?

— Враги!

— Это те уроды, что разбомбили Кору!

Сильное имя не помогло танку выжить этим днем, его дымящийся остов слева от ворот ярко напоминал о том, что нам противостоит неглупый враг. Взломанный доступ к системам бронетехники подтвердили этот факт.

— Огонь! — закричал я.

Все, что произошло дальше, произошло за долю секунды, что аж мозг не успел среагировать.

Что-то пронеслось мимо меня. Со свистом. С белесым следом в воздухе. А потом вонзилось в руку Стража номер пять, стоящего последним в нашем ряду. Выпущенный неизвестно откуда снаряд разорвал пулеметную руку Стража в щепки, что тут же отразилось на информационной панели внутри моей кабины.

Схема Стража № 5 горела ярко-красным, предупреждая об атаке на боевую единицу.

«ПУЛЕМЕТ ПРАВЫЙ ДЕАКТИВИРОВАН» сообщил компьютер.

А потом перед моими газами все пятеро Стражей замигали красными огнями. За стеклом я увидел десятки пролетающих мимо снарядов. Они разрезали воздух с характерным свистом и вонзались в экзоскелеты.

— Атака слева! Атака слева! — заорал я.

А потом осознал, что Стражей могут прикрыть лишь сами Стражи, потому что вся бронетехника стала бесполезной. Несколько отрядов Стражей начали разворачиваться, делали они это гораздо медленнее летящих дьяволов. Наконец я увидел атакующих.

Кто-то использовал наше же оружие против нас: поверженный танк выплевывал снаряды один за другим в нашу сторону, пулемет барабанил в такт.

— Ублюдки! — выругался кто-то.

А в моей голове наконец вырисовался коварный план противника.

— Стражи, первый отряд, не покидать позиции! Продолжать обстрел визитеров! Второй и третий отряды, огонь на Кору! Остальным прикрывать ворота!

В ту же секунду те, кто вероломно воспользовался достоянием Нойштадта против его же жителей, встретили яростную оборону, быстро переходящую в атаку.

Снаряды засвистели с обеих стороны, сталкивались в воздухе и взрывались, впивались в землю, взбивая ее в фонтаны. К сожалению, из всей боевой мощи Нойштадта самой крепкой броней обладали именно Леопарды, и враги внутри него знали об этом. Снаряды впивались в бронепластины, разрывались, но не пробивали сквозь. В то же время крупнокалиберная пушка танка уже выбила из строя два Стража: одному пробила кабину пилота — солдат умер тотчас же, второй Страж потерял обе ноги и теперь валялся на земле, пытаясь продолжать отстреливать хотя бы шайтанов.

Взлом боевых систем колесной бронетехники оказался практически фатальным. Шайтаны активно завоевывали пространство поля, а пушки больше не прореживали их ряды. Зараженные орды постепенно поглощали территорию у ворот Нойштадта, Стражи едва справлялись с их наплывом, разделенные разными миссиями: кто-то обстреливал переметнувшегося на вражескую сторону танк, другие палили по приближающимся вражеским БМП, и лишь треть отрядов обороняла ворота и всех остальных от кровожадных чудищ.

Мы начали терять построения внутри взвода. Мы начали проигрывать.

Но вот у Коры закончились боеприпасы: сначала замолк пулемет, а потом и пушка. Стражи бросились добивать машину. В тот же момент на нас обрушился обстрел справа. Я обернулся и впервые за всю свою жизнь выругался.

Незнакомые боевые машины пехоты подобрались критически близко и уже открыли огонь из своих тридцатимиллиметровых. Телескопические снаряды впивались в кабины пилотов не хуже, чем танковые — бьют в уязвимое место, потому что знают, что едва нарушится герметичность Стража, шайтаны тут же почувствуют за броней человека.

— Твою мать! — крикнул один из Стражей.

Вражеская тактика быстро приносила плоды: шайтаны набросились на Стража номер шесть, тот стал отмахиваться роботизированными руками, а потом понял, что шайтанов так просто с себя не снять, и открыл огонь из пулеметов в руках.

— Аккуратнее! — взревел я.

Но не успел. Паника сжала солдата в тиски, он хотел поскорее избавиться от зараженных, которые скакали по плексигласовому стеклу, ища трещины на ощупь. Сила снарядов невероятно высока, и пик мощности — момент выпуска снаряда из дула. Неправильно рассчитав траекторию, можно снести крышку кабины. Что и произошло.

Снаряды сбили с экзоскелета шайтанов, но кинетическая сила была столь огромна, что выбила из крепления стержни крышки. Люк кабины оторвался, обнажив пилота прямо перед полчищами голодных чудовищ. Громкость снаряда оглушила бойца, и он не сразу пришел в себя. Это было единственное утешение.

— Страж № 6 подбит! Повторяю, Страж№ 6! — закричал кто-то из бойцов.

Кто-то стал разворачиваться, чтобы прийти на помощь товарищу, но Стражи были медлительными и к тому моменту, как первые пули вылетели из пулеметов, шайтаны уже вгрызлись в тело пилота. Я зажмурился. Молил бога, чтобы пилот так и не проснулся.

— Твари!

— Нет!

— Кто-нибудь, помогите ему!

В этот момент раздался мощный взрыв. Волна горячего воздуха была такой силы, что меня тряхнуло, шайтанов свалило с ног и они кубарем прокатились по полю. На стекле замигала красная надпись:

«КОРА ДЕАКТИВИРОВАН».

Злополучный танк наконец-то был побежден, огромное черное облако с горящим основанием вознеслось к небу, как будто на свободу вырвались темные духи. Справа же в нашу сторону продолжали лететь огненные искры. Я стал палить, не целясь. Просто зажал кнопку на джойстике, пока разворачивал туловище экзоскелета.

Когда я наконец увидел врага собственными глазами, а не через точки на радаре, я ужаснулся тому, как быстро они подобрались к нам вплотную.

Три темно-зеленые БМП прорвались через стену разрозненных атаками Стражей и ворвались в самый центр между воротами и нами. Ловко лихача между танками и Стражами, Аяксы пробирались к ангару.

— Враг у ворот! — заорал я, что есть мочи.

И в момент, когда я подумал, что враги победили, Аллах снова вернулся ко мне.

Башни леопардов ожили, задвигали гранатометами, пушками, пулеметами, и незваные гости потонули в огненном вихре.


27 февраля 2071 года. 15:40

Ольга

— Лосяш, гранату! — крикнула я.

Я спряталась за угол, Лосяш тут же бросил вверх осколочную гранату и спрятался рядом со мной. Мы зажали уши. Взрыв окатил горячей волной. Узкий коридор, ведущий к диспетчерской с пультами управления, где засели солдаты Триггера, тут же заволокло клубами бетонной пыли. Я с опаской посмотрела на потолок, словно железобетонные плиты могли упасть от одного лишь неаккуратного взгляда.

— Пора выкурить этих уродов!

С этими словами Легавый первым пошел в атаку, пользуясь невидимым смогом, прятавшим наши тела в сумраке тускло освещенного коридора.

Мы с Лосяшем бросились следом, зажав спусковые крючки. Огненные искры свистели в воздухе, не видно ни черта, пыль скапливалась в носу и забивала легкие, я начала кашлять. А солдаты продолжали решетить клубы тумана, в котором прятались мы.

Я присела за выступом на стене, перезаряжая винтовку. Рядом со мной плюхнулся Кейн. У докторишки окрепли яйца, и он мне очень нравился таким. Он впервые взял винтовку в руки, а уже интуитивно вертел ею в руках, знал органы управления, режимы огня, даже патроны считал. Ну просто молодец. Пятерошник!

За выступом напротив спрятался Буддист, знаками показал мне следующий ход. Я кивнула.

— Граната! — крикнул он.

И подкинул в воздух серебристый баллончик. Вражеские бойцы тотчас же легли, прекратив обстрел. Ну а мы воспользовались хитростью и выбежали из-за укрытий. Потому что взрыв гранаты нам не грозил. Дымовая шашка выстрельнула новой порцией дымных клубов, в этой завесе мы и затерялись, ворвавшись в диспетчерскую.

Выстрелы перестали быть хаотичными. Мы стреляли прицельно. Ровно по распластанным на полу бойцам.

Наконец в штабе наступило молчание, система вентиляции медленно высасывала дым, и вскоре мы смогли различить очертания друг друга.

— Ништяк! — Лосяш с Легавым дали друг другу пять.

Я тоже была удовлетворена качеством проведенного штурма, учитывая перевес бойцов и наличие недоделанного солдата в моем отряде.

Кейн уже сидел за пультами управления, пытаясь сообразить что к чему. Мои сержанты присоединились к головоломке. Тут было четыре разных пульта, контроль систем запутан, и единственное, что мы могли различить четко — это связь с Нойштадтом.

Монитор ожил усилиями ребят, мы увидели центр управления, где восседала Арси.

— Мы в пусковом штабе. Говори, что делать! — Кейн не терял ни секунды.

На кону — жизнь его жены, я не вмешивалась в его действия. Казалось, у него был план. Казалось, он знал, что делал. А еще казалось, что он контролировал себя. И лишь по третей причине я позволила ему взять руководить нашими действиями дальше.

— Там должна быть программа, зашитая на «Иерихон». Ты увидишь голубые алгоритмы на зеленом фоне, — объясняла Арси.

Кейн открывал все окна подряд, искал вкладки, скрытые страницы.

— Нашел! — крикнул Легавый, сидящий за соседним компьютером.

Мы все бросились к нему.

— Таймер работает? Таймер запущен? — спрашивала Арси.

Двенадцать минут двадцать три секунды. Двадцать две. Двадцать одна.

— Твою мать, — выругался Лосяш.

— Что это значит? Мы можем отключить? — не понимал Легавый.

Арси мотала головой.

— Нам нужен Триггер. Нам нужны его коды.

Я отпихнула ребят.

— Как там обстановка? Доберутся до него? — спросила я.

Арси снова мотала головой.

— Простите, ребят. Я боюсь, они не успеют.

Мы напряженно выдохнули.

Кейн нервно встал из-за пульта и заговорил в рацию:

— Кристина, вы укрылись?

Запыхавшаяся Кристина ответила не сразу.

— В процессе…

Кейн скривился в лице.

— Кристина, какого черта?

Она не ответила, зато ответила Божена:

— Кейн, мы принимаем данные от Аахена.

— Какие…

Кейн чертыхнулся. Видимо, вспомнил характер бойкой жены.

— Генри! Ты обещал спасти ее!

Очень так по-девчачьи Кейн обвинял друга в нарушении слова.

— У нас здесь исследований за сорок лет, а еще препаратов два холодильника! Я не собираюсь терять это все! — взвизгнула женщина.

У нее яйца нелегче, чем у Кейна.

— К черту пробирки! Бегите вниз! У вас двенадцать минут! — кричал Кейн.

— Кейн! Я ведь бегу только ради тебя, ради твоего спокойствия. Ты ведь понимаешь, что это бесполезно! Мы не успеем! И подвал нас не спасет! Так что позволь мне закинуть все, что нужно, на сервер к Арси. Мы все когда-нибудь умрем, но исследования наши не должны пропасть!

Они продолжали спорить, как типичные муж и жена, а я переглядывалась с парнями и понимала, что для их ссоры нет оснований. Потому что подвал — это не бункер. Он не укроет их от взрыва ядерной ракеты.

Буддист изучал схему пускового штаба на стене.

— Мы не может повлиять на ракету дистанционно, — произнес он на фоне супружеской перепалки. — Но ракета здесь. Прямо рядом с нами. Мы можем повлиять на нее физически.

Мы озадаченно взглянули на него.

— Ракета в тридцати метрах от нас. Что мы можем в ней сломать? — спросил он спокойным голосом.

Сначала я подумала, что ракета это не игрушечный солдатик, ее нельзя сломать, просто ударив по ней. Но потом ребята активировали мозговой штурм и стали кидаться идеями.

— Слить топливо?

— Ракета твердотопливная.

— Отпилить головку?

— Да, сейчас, несу циркулярную пилу, — хмыкнул Лосяш.

Легавый в ответ дал ему подзатыльник.

— Навигация, — предложил Томас.

И это была первая и походу единственная идея, которая не вызвала ни шуток, ни отрицательной оценки. Мы бросились в ракетный отсек, расположенный в противоположной части коридора. За железной дверью мы обнаружили небольшую едва ли освещенную шахта, похожую на узкую вытянутую трубу. Посреди шахты стояла трехметровая ракета, установленная на платформу запуска. Мы обошли ее вокруг, потрогали. Ракета около полуметра в диаметре, нацеленная точно вверх, обманчиво стояла прямо тут и дразнила возможностью остановить ее физически: поймать в сачок или растолкать и уронить.

— Может, как-то взорвать ее здесь? — предложил Легавый.

— Если хочешь взорваться рядом с ней — валяй. У нее радиус поражения порядка двух километров, — ответил Томас из планшета.

Все это время он копался в архивах «Иерихона» и изучал модификацию ракеты LORA — израильское детище, воевавшее в Сирии, Турции, Нагорном Карабахе, и модифицированное в рамках проекта «Иерихон» в ядерное.

— Ну можно же как-то сдвинуть ее с этой платформы?

С этими словами Лосяш указал на потолочные балки, где было закреплено подъемное устройство с цепями и барабанами, которыми ракету установили сюда много лет назад.

— Да даже если сдвинешь, в ракету уже загружены координаты. Она хоть откуда полетит туда, куда ее послали, — ответила Ляжка.

— Нашел! — крикнул Томас. — Компьютер расположен в приборном отсеке рядом с отсеком гироприборов под куполом.

Мы бросились к лестнице, ведущей на платформу к верхней части ракеты.

— Ищите инструменты для вскрытия внешнего колпака, они должны быть где-то рядом с шахтой.

Буддист с Кейном ворошили приборные стенды в соседнем блоке. Обслуживание ракет всегда включает в себя калибровку внутренних агрегатов систем наведения, поскольку баллистика ракеты соединяла в себе взаимодействие механических и цифровых сил воздействия.

— У вас семь минут, ребята, — напомнила Арси.

Наконец Буддист приволок огромный стальной чемодан и высыпал все содержимое перед нами: отвертки, буры, клещи, кусачки, дрель — все подавали Лосяшу, который уже срезал и счищал огнестойкое покрытие с болтов небольшого лючка. Двадцать четыре заклепки по периметру в пятьдесят сантиметров заняли почти половину оставшегося времени. Лосяш вспотел, пальцы соскальзывали с шуруповерта, но с каждой секундой он становился ближе к самому центру боеголовки.

— Что делать дальше? — спросил Кейн.

— Так… сейчас, сейчас…

— Томас! — нервно крикнул Кейн.

Томас на максимальной скорости изучал внутреннее устройство навигационной системы, по его озадаченному виду было понятно, что он едва сводил один к одному, чтобы найти слабое место в компьютере на ядерных дровах. Он не физик, он инженер. Инженер, который за семь минут должен понять смысл работы ядерной ракеты и найти способ ее обезвредить. Задача казалась невыполнимой. С другой стороны, невыполнимой казалась и задача штурма подземной военной базы силами двадцати человек, а там такой шухер устраивают сейчас перед ангаром.

— В общем, тут устройство наведения комбинирует инерциальную систему на гироскопах и антенну с управляемой диаграммой направленности для формирования цифрового луча. Ротором у гироскопа служит постоянный магнит на карданном подвесе, с помощью шарикоподшипников он вращается на трех осях. Это что-то типа трехстепенного гироскопа с коррекцией…

— Томас! Просто скажи, что делать! — не выдержал Кейн.

— Да-да-да… я думаю, что наличие какого-то дополнительного магнитного поля создаст помехи в системе вращения катушек в электродвижущих силах внутри координатного преобразователя. Таким образом, ток, протекающий по катушке, вызываемый сигналом рассогласования, создаст магнитное поле, которое вынудит ротор гироскопа прецессировать вокруг карданного подвеса, и тогда оптическая ось головки сместит направление.

В голове у меня было одно лишь «ЧТО?»

— То есть мы отклоним ее от заданной цели? — Лосяш был единственным, кто понял всю эту хрень с роторами и катушками.

— Так точно! Мы не сможем обнулить координаты, но мы можем повлиять на распознавание ракетой собственного положения относительно местности в результате моделирования магнитоэлектрического эффекта, что приведет к изменению суммарной диаграммы направленности антенной решетки.

— Томас, твою мать! Говори нормальным языком! — Кейн почти рвал на себе волосы.

— Он говорит, что нам нужен магнит, — снова Лосяш расшифровал послание инженера.

— Да и чем больше, тем лучше!

— Ребята, у вас четыре минуты!

— Арси, заткнись! Дай подумать!

Мы судорожно оглядывались в поисках того, что могло бы сыграть роль магнита, способного создать силовое поле, влияющее на целый механизм внутри боеголовки. Как тебе такое рутинное занятие Падальщиков? Глаза оббегали бетонные стены шахты, воображение прошло сквозь стены и ворошило соседние блоки с инструментами и диспетчерскую. Магнит, магнит, где этот чертов магнит?

— Но ведь это легко, — вдруг произнес Буддист. — Мое сердце.

Одна за другой головы присутствующих поворачивались в сторону Буддиста.

— Мое сердце создает магнитные помехи, нарушающие работу радиоаппаратуры. Я думаю, оно достаточно мощное, чтобы создать магнитное поле для сдвига координатного преобразователя, — произнес он.

И так спокойно.

— Заткнись, Буддист! — бросила я.

Меня бросило в жар от злости на него. Я продолжила блуждать в пространстве вокруг в поиске альтернативы, но мысли то и дело возвращались к его фигуре, к его пророчествам. Я никогда не верила. Я не хочу в них верить.

— Ольга, — позвал он.

— Отстань, понятно?

— Ольга…

— Я не собираюсь идти на твоем поводу! Это не выход!

— Это самый настоящий выход. Именно этого дня я ждал все эти года.

— Да ты сам не знаешь, чего ты ждешь! Ты так задолбал своим фатализмом!

— Я понимаю твой гнев…

— А по-моему нихрена ты не понимаешь! Чтоо ты предлагаешь сделать? Вырезать твое сердце и бросить в эту долбанную ракету?!

Я не знаю, почему я вдруг начала плакать. Но я кричала, а слезы стекали по щекам, как доказательство того, что внутри меня крепла убежденность в нечто, что я не хотела принимать. Во что я не хотела верить.

— У вас три минуты, ребята. Вам надо уходить, — тихо произнесла Арси.

— Ребята, нас зажарит в этой шахте. Решайте быстрее, — сказал Лосяш.

— Что решать?! Убить Буддиста или нет? — кричала я, объятая яростью на собственного майора, который позволил себе задуматься о подобном.

— Все хорошо, Ольга. Я сам все сделаю, — голос Буддиста был таким спокойным, как будто он предлагал просто поужинать или пойти прогуляться.

— Что ты собираешься делать?!

Буддист достал из кобуры Глок.

— Прекрати!

Я подбежала и толкнула его. Но он такой крепкий и жилистый устоял.

— Все хорошо, Ольга, я понимаю твой гнев.

— Нет! — рыдала я. — Нет, Ноа, ты не понимаешь…

Повторяла я.

— Когда я закончу, вырежешь сердце, — сказал он Легавому.

Тот хмуро кивнул.

— Не смей! — кричала.

— Скажи, Кристине, чтобы заботилась о Ратнабхадре, — обратился Буддист к Кейну.

Тот озадаченно смотрел на Буддиста.

— Хорошо, — ответил Кейн.

— Да что с вами такое? — заорала я. — Почему вы так хотите его убить? Вы с ума сошли?

— Я сам все сделаю.

— Заткнись, черт бы тебя побрал!

Буддист приставил дуло пистолета под подбородок. Я снова сильно ударила его.

— Прекрати! — кричала я.

— Ольга.

— Заткись, Кейн!

— Я должен спасти жену!

— Убив Буддиста?!

— Я иду на это добровольно.

Рыдая, я упала на колени, окруженная, как мне раньше казалось, моими друзьями, моими сподвижниками, но в итоге простыми стервятниками, которые рвут на части убитых, не побрезгуют питаться собственными собратьями. Я был окружена простыми падальщиками.

— Пожалуйста, Ноа. Не надо. Не оставляй меня, — я смотрела на него снизу вверх, сотрясаясь в рыданиях.

— Все хорошо, Ольга. Так должно было случиться. Помнишь? Мы с тобой уже тысячный раз совершаем это путешествие, просто ты забыла. В прошлой жизни ты пожертвовала собой. В этот раз мой черед. Скоро встретимся снова. Не плачь.

— Я не верю в это! — рыдания застряли в глотке и мешали говорить.

— Поверишь. Если не в этом путешествии. То в следующем.

— У вас две минуты, ребята!

— Я буду ждать тебя, Ольга.

— Ноа!

Его движение было стремительным, я даже не успела поймать тот момент, когда его палец нажал на спуск и пистолет выстрелил. Горячие брызги крови окропили мое лицо, тело Буддиста стало заваливаться, его подхватил Легавый.

А дальше все было как в тумане.

Я стала кидаться на ребят, которые распороли рубашку Буддиста.

— Нет! Прекрати! — кричала я и била их всех, отталкивая прочь.

— Ляха! Успокойся!

— Ему уже не помочь!

— Позволь спасти мою жену!

Они кричали на меня, а я пыталась защитить тело друга от этих мразей, которые распарывали его грудину, как заправские мясники.

— Господи! Господи! Что же выделаете? Прекратите! Не надо!

— Убери ее отсюда!

Легавый тащил меня прочь, я избивала его, что есть мочи. Перед глазами все залило слезами, я не видела ни черта в этом мраке подземелья. Сильным рывком я вырвалась из крепких объятий Легавого и бросилась назад, а потом увидела блеск металла посреди фонтанов крови.

Сердце.

Две прозрачные мембраны желудочков, между ними такой же прозрачный карман, прячущий сердцевину: два вращающихся диска с магнитом посередине, создающим левитацию. Да, оно мощное. Очень мощное.

Такое непохожее на человеческое, но такое человечное. Гораздо более человечное, чем у всех нас вместе взятых — у тех, у кого имеется настоящее сердце.

А в голове голос Буддиста все повторял «мы прокляты, мы прокляты». Да, Буддист, мы прокляты, и твоя жертва нас очернила еще больше. Нам никогда не отмыться от такого количества крови и боли.

Лосяш держал его двумя руками, осторожно засунул внутрь приборного отсека, опустил поглубже, и вдвоем с Кейном они принялись завинчивать люк обратно.

— Ребята, тридцать секунд! — кричала Арси.

Легавый уводил меня прочь из шахты, я снова вырвалась из его рук, не хотелось ничьего прикосновения. Никого из этих мерзавцев. Я побежала по коридору.

— Ляжка! — звал Легавый.

Но я продолжала бежать, завернула в другой коридор, потом в следующий и наконец добралась до лестницы, ведущей на поверхность. Шестьдесят четыре ступени, яркий свет, белизна снега вокруг, холодный ветер, атакующий заплаканное лицо.

Ледяной воздух вонзился в мозг. Разум резко выпрямился, отряхнулся от гнева, печали, слез. Больше не было неконтролируемых рыданий, соплей и гневного ора.

Справа раздался громкий хлопок, похожий на взрыв фугасной гранаты. Посреди сугробов распахнулся люк, а потом раздался приглушенный взрыв, шипение, клубы дыма вырвались из шахты, и наконец показалась ракета.

Она чуть зависла над самой землей, разгоняя свою мощь, а потом резко стартовала вверх, унося на своих крыльях пятнадцать килотонн ядерного заряда и надежду на прощение всех наших грехов.

За все наши деяния мы прокляты. И мы навсегда таковыми останемся.


27 февраля 2071 года. 15:55

Генри

— Звезда! Звезда! — закричал Лин.

Он стоял возле окна лаборатории и указывал в небо. Я бросил сепараторы с пробирками и побежал к Лину.

Вдалеке виднелся четкий белый след, идущий от земли в небо, а потом он плавно повернул к нам.

— Кристина, бежим!

— Еще минуту! — крикнула она.

— Нет минуты сейчас же!

Я подбежал к ней, сидящей за компьютером и продолжающей посылать файлы в Нойштадт.

— Ракета выпущена! — кричал Кейн из рации.

Я сорвал Кристину со стула.

— Черт, Генри! Еще немного!

Я вел ее силой к лестнице. Лин бежал впереди, его «звезда! звезда!» звучали громко и тревожно — я еще никогда не слышал подобных интонаций в его голосе.

Внезапно Кристина резко выдернула руку с криком:

— Ратнабхадра!

— Это всего лишь крыса! — крикнул я ей вдогонку.

Но Кристина побежала обратно в лабораторию, подбежала к столу и схватила клетку с крысой.

— Скорее! — кричал я.

Я перехватил клетку из рук Кристины и мы побежали по лестнице вниз.

Мы перепрыгивали через четыре ступени, я запутался, упал, Кристина подбежала и схватила меня за шкирку. А свист снаружи все нарастал, я даже не заметил момент, когда начал его слышать, он просто появился и стал суровой реалией моей нынешней жизни. с трудом верилось, что сейчас на нас сбросят бомбу. Что там вообще за изверг прячется в Нойштадте, что так желает истребить все живое?

Я не успел додумать мысль до конца, потому что в следующий момент раздался оглушительный взрыв, меня вознесло вверх и унесло в водовороте взрывной волны.


27 февраля 2071 года. 16:00

Томас

В Центре управления было тихо уже почти три минуты. Самое долгое молчание за весь день. Перед глазами так и стояла картина того, как Буддист стреляет себе в голову, как ребята вырезают из его груди сердце, как ракета возносится далеко в небо, как ее красная точка гаснет прямо над точкой с названием «Аахен». Мы понятия не имели, сработал ли план с магнитом. Точность отслеживания системы до пяти километров, ракета могла упасть прямо в лабораторию, а могла и в пяти километрах от нее, и тогда у Кристины с Генри был бы шанс выжить.

Все это потрясло нас. Снова.

Я едва верил, что жестокие многочисленные смерти так быстро стали нормой моей жизни. Ведь всего несколько месяцев назад мы мирно жили в Бадгастайне, и единственное, что мы убивали, это свое время. Не было ни взрывов, ни убийств, а единственные слезы, какие там проливались, это слезы Хайдрун, у которой не получилось сшить топ из наволочки, или слезы Свена, расстроившегося из-за очередного проваленного фламбе.

Ни крови, ни боли, ни приношения себя в жертву ради других. Буддист, моя сестренка, все Падальщики, что сейчас жарились в самом эпицентре противостояния. Там уже ни зги не разберешь, что происходит: полный хаос и кавардак. Армия Нойштадта потерпела поражение со всем своим многочисленным боевым вооружением, ни один бронетранспортник так и не выехал за пределы базы, никто из людей не спасся, и всему виной были мы.

Мы пришли сюда в надежде выжить, а в итоге стали массовыми убийцами. Правильно ли это? Так должно быть? Такова цена за выживание? Если да, то я не готов ее платить. Я больше не мог выдержать всего этого насилия, даже ради собственной жизни. К черту такой мир.

Божена смотрела на меня, рыдая. Со всей ее стервозностью и ехидством, она тоже не хотела жить в подобном мире. Удивительно, но за ее черствой оболочкой пряталась очень ранимая душа, которую подкосила бойня в Бадгастайне. И пусть она делала вид, что никогда не была частью нашей компании, на самом деле это было не так. Я узнал ее в ту единственную ночь, что мы провели вместе. Она рассказывала шутя и смеясь, но ведь тот человек, что больше всех смеется и вредничает — на самом деле больше всех тонет в депрессии. Мы просто не понимали ее, не видели ее суть. Теперь же эта самая суть рвалась из нее ручьями слез.

Арси тоже оглядела нас, она как будто спрашивала нас о чем-то, но я не понимал. Божена ей кивнула, поняв вопрос. О чем он был?

— Роберт, — произнесла Арси хриплым голосом. — Вот сюда, верно? Сюда вбить коды и тогда система сдохнет, правильно?

Роберт посмотрел на монитор, кивнул.

— Да. Как только получим коды, останется внести сюда последовательность и нажать ОК. И тогда все закончится, — подтвердил парень.

Он тоже разделял с нами грусть, в его глазах царило сожаление о потери Буддиста. Пусть он его не знал, но он понимал, что тот солдат, что пожертвовал собой ради других — самый благородный из всех, что сегодня воевали в гуще.

И снова Арси переглянулась с Боженой, та кивнула. А потом резко развернулась, зашагав точно к дверям выхода.

— Что ты делаешь? — спросил я.

Божена не ответила.

Она открыла электронную панель открытия двери, набрала код и схватилась за металлическую ручку замка.

— Что ты делаешь? Там ведь зараженные! — воскликнула Николь, вскочив со стула.

— Вы слишком много отняли у нас, — произнесла Арси голосом гробовщика.

У меня глаза полезли на лоб.

— Пора вам всем заплатить, — добавила она.

— Арси! — воскликнул я.

— Вы обещали нам помочь! — испуганно крикнул Роберт.

Божена обернулась и ответила:

— О да. Мы поможем вам. Мы дадим вам совет: не сопротивляйтесь, позвольте вирусу превратить вас.

И с этими словами провернула ручку открытия двери.

— Нее-е-ет! — завопил я и бросился к Божене.

Она распахнула дверь настежь и отошла в сторону.

Едва я добежал до двери, как лоб в лоб столкнулся с первым зараженным.

— Божена, пожалуйста!

— Отойди, Томас! Иначе попадешь под горячую руку! — крикнула Арси.

А зараженный уже оттолкнул меня, я улетел к стене, на какую-то долю момента потерял сознание — настолько сильными стали эти монстры.

А дальше хаос, который мы лицезрели с мониторов все это время, пробрался внутрь центра управления. Из коридора вбегали все новые зараженные, чуя запахи диспетчеров. Послышались крики, кто-то успел схватиться за пистолет, начал отстреливаться.

— Не-е-ет! Божена! Закрой дверь! Закрой! — кричал я.

Голова гудела от удара, глаза лопались от назревающего в висках давления, я с трудом встал. Но уже было поздно. С десяток зараженных быстро разделались с шестью диспетчерами — молодыми ребятами, ставшими марионетками Генералитета не по своей воле, а по приказу, по дрессировке. Их тела валялись по всей диспетчерской, зараженные скучивались над ними по двое-трое и высасывали кровь, растерзывая глотки.

— Что вы наделали?! — закричал я.

Арси и Божена стояли посреди бойни и держались за руки, наблюдая за результатом преступления, на которое они пошли в сговоре.

Они не сожалели, а лишь безразлично наблюдали за смертью ребят. Они сделали свой выбор.

В кого мы превратились?


27 февраля 2071 года. 16:20

Фунчоза

Я оглох.

По крайней мере, я больше не слышал никого в наушнике. Хотя может они просто сдохли все в этой кровавой каше, в которой не разобрать ни верха, ни низа, ни своих, ни чужих. Я потерялся посреди поля, знал только, что прячусь за горящим остовом подорванной БМП, а где-то в дыму вокруг шарахаются зомбаки, терминаторы и людишки, заварившие всю эту кашицу.

Мы подорвались на ракете, которыми эти гандоны закидали нас прямо перед воротами. Вообще-то мы вас спасти хотим, придурки! Как им объяснить, что нам нужен чмо-Триггер и после этого мы все радостно разойдемся по домам? На чем это написать? Какого размера должна быть доска, чтобы они увидели мое послание?

Мимо пробежал зомбак. Он меня даже не заметил. Вся вонь лилась из ангара всего в тридцати метрах от меня. Ну а я и не стал палить в него, чего патроны зря тратить? С моей-то человеческой кровушкой вообще тише земли, ниже воды надо быть. Ну или как там говорят.

Я потерял Вьетнам и Рафаэлку из виду где-то десять минут назад. Фелин уверяла, что они еще живы и находятся где-то в двадцати метрах от меня. Холоп тоже где-то затерялся. Посреди этой дымящейся жопы вокруг вообще ничего не видно! Тут и там раздавались ракетные взрывы, пулеметы не смолкали ни на секунду, пушки тарахтели так, словно желали превратиться в битбоксеров. Где-то кричали, кто-то ревел, другие звали на помощь. Вообще не понять, что происходит. Против кого воюем-то? Экзоскелеты с танками продолжали потрошить зомбаков, тут же выдавали порцию в горящие Аяксы, словно боялись, что Падальщики снова окажут им сопротивление. Чем? Щелбанами что ли? Идиоты.

Хотя, скорее всего, всех солдат просто обуяла паника, потому что армия Нойштадта уже потеряла всякое построение, зомбаки тусили, где хотели, разве что стриптизы не устраивали на танках. В этих условиях нойштадтским стоило отдать должное — стояли до последнего.

Так. Чего делать-то? Надо бы выбраться из самой сердцевины ада, взобраться бы повыше.

Тут рядом со мной раздались тяжелые шаги со знакомым жужжанием гидравлических сервоприводов. Терминатор!

И в мозгу зажглась лампочка гения. Люблю ее.

Я выбежал из-за остова и прыгнул прямо на ногу металлическому гиганту. Меня понесло, как на детской карусели, на вершине которой установлен недетский такой пулемет. Я стал взбираться по ноге, пригнулся, чтобы недетский пулемет меня не изрешетил в фарш, а потом начал бить по стеклу кабины.

Пулемет перестал шинковать мои перепонки и я сел на предплечье робота.

— Открой! Помоги! Они меня съедят! — орал я.

Внутри сидел пилот, который руками показывал мне свалить, но я продолжал.

— Пожалуйста! Я не хочу умирать! Помоги!

Пилот выругался и открыл кабину. Плексигласовая крыша отъела наверх, и пилот и заорал:

— Вали в ангар!

— Мне страшно!

— Погоди… ты не из наших!

— Вообще не из ваших!

С этими словами я врезал ему в лицо со всей мощью, что имел, а потом одним ловким движением провертел крепление пятиточечных ремней и отстегнул пилота. Вытащить его из кресла было нелегко, но я справился. Пилот полетел на землю и тут же стал объектом внимания ближайших зомбаков.

— Кто хитрей, того и тапки! — крикнул я, сел в кресло и закрыл крышку кабины.

Люблю пользоваться наивностью страждущих помочь.

Я потер руки. Отличное начало! Вокруг было столько панелей, кнопок и тумблеров, что глаза не знали, за что зацепиться, в динамиках кто-то орал. Сегодня вообще все только и делают, что орут.

— Где у этой штуки инструкция по эксплуатации? — крикнул я.

А потом задвигал джойстиками рядом с руками. Руки робота резко вознеслись наверх, пришлось немного попрактиковаться, чтобы словить их чувствительность.

— А вот. Кажется, разобрался. А это что за кнопочки?

Я зажал красные кнопки под указательными пальцами, из пушек на концах рук полетели огненные искры.

Прямо во взорванный Аякс Бесов.

— Упс, простите!

— Фунчоза, это ты. Ты что внутри экзоскелета?!

Удивление в голосе Мухи ввело в экстаз. Я всегда был лучшим!

— Ага. Пытаюсь сообразить, как повернуть эту штуку.

— О пупсик, ты такой сексуальный сейчас! — выдохнула Вьетнам.

— Если бы у этой штуки еще огнестрельный хер был… — помечтал я.

Я нащупал педали под ногами, немного понажимал, экзоскелет раскачивался, намереваясь сделать шаг. В конце концов, у этой штуки управление несложное, все интуитивно понятно, разве что чувствительность надо словить.

— Фунчоза, как туда попал вообще? — на экране возникло лицо хакерши с дредами.

— Всегда залезу туда, где опасно либо узко, а то и все вместе! Ты знаешь, что Вьетнам — мастер по Кегеллю? Она может сломать хер вагиной!

— Фунчоза, не до этого сейчас! — огрызнулась Арси. — Дай мне доступ к Стражу.

— Страж? Это его имя что ли?

Перед глазами возникло окошко с надписью.

— Вот запрос. Дай мне доступ!

— Эм-м-м. В этой машине все по-китайски, — ответил я.

— Что это значит?

— Иероглифы, твою мать! Иероглифы это значит!

Гребанный Страж сделан китайскими извращенцами, которые даже писать нормально не умели. Все рисунки да черточки. Как тут вообще разобраться? Пять драгоценных минут ушло на то, чтобы Вьетнам через видеокамеру на моем шлеме перевела все, что надо и я смог настроить язык на…

— Венгерский? Вы что издеваетесь?! — кричал я.

Каким-то волшебным образом Арси удалось пробраться внутрь терминаторского мозга, и теперь она через систему управления Стражами снова взламывала бронетехнику.

Вдруг в меня начали швыряться кастрюлями. Причем так часто и такими тяжелыми кастрюлями, что я подумал: Горе-Федор ожил. Я не сразу сообразил, что стал объектом внимания 30-миллиметровой пушки Стража, стоявшего напротив меня.

Шпиона обнаружили! Я задвигал ногами, пытаясь уйти от обстрела, но тот пилот был настойчив. Серьезно? У тебя что, нет других целей? Вон группа зомбаков облепила еще одного терминатора. Иди ему помоги!

Я выбрал на карте его иконку и позвонил. А вдруг ответит?

И ответил!

— А-мир, — прочитал я по слогам.

С экрана на меня смотрело лицо моджахеда. Правда бритого и вполне няшного, но все равно арабского суицидника.

— Отстань от меня, придурок! — крикнул я ему.

Он удивленно уставился на меня, видимо, был поражен тем, что у меня хватило наглости не только закидать его пулеметными снарядами, да еще и позвонить.

— А вот получай бомбочку!

С этимисловами я разрядил в него противотанковую ракету. Но он управлял Стражем, как гребанный Шумахер: экзоскелет резко прыгнул вправо и пригнулся. Я обомлел. Да эти Стражи могут творить такое! Его ж на шпагат можно посадить!

— Назови свое имя! — потребовал моджахед.

— Фунчоза!

— Настоящее имя!

— Другого не имею!

Страж Амира разрядил в меня пулеметную очередь с плеча. Я управлял так себе. Страж словил с десяток пуль, прежде чем я смог словить его ноги и увести от обстрела за горящий остов БМП.

— Я тебе не враг, придурок! — кричал я.

— Вы привели с собой шайтанов!

— Кого? А! Зомбаков что ли?

Страж Амира преследовал меня по пятам, пока я неуклюже убегал от него, петляя между танками и другими Стражами, занятыми не догонялками, а реальной опасностью — шайтанами, мазафака!

— Отключили бы долбанные ракеты, мы бы не сунулись в ваше долбанное гнездо! — кричал я.

А потом резко повернулся и выдал в Амира последнюю ракету.

Снова мимо.

Зато поджарил шайтанов. Классное слово, кстати!

Из динамиков стали доноситься крики других солдат:

— У меня закончились патроны!

— Правый пулемет сдох!

— Я почти на нуле!

— Амир, каков приказ?

— Отступаем?

— Куда отступать? Вся база захвачена врагом!

— Что делать?

— Кто-нибудь отдайте приказ! Я пуст!

Армия Нойштадта не выстояла перед натиском многотысячной армии зомбаков. Вдруг так взгрустнулось от осознания этого печального факта. Их Леопарды — красавцы, Стражи — так вообще атас! Как же так случилось, что даже такой мощной красивой армии не хватает? Походу Кейн был прав: вирус не выжечь, его только в пробирке насиловать и расчленять.

Мои философские размышления прервал очередной гулкий стук по обшивке экзоскелета. Амир не сдавался. Ну что за идиот? Вместо того, чтобы тратить драгоценные патроны на шайтанов, он тратит их на меня! А может он был в отчаянии? Может он осознал, что это конец и потраченные на зомбаков патроны будут все равно что потрачены зря?

Он хотел мести, по глазам читал. Даже видя его лицо в пиксельном изображении, понять его смятении было нетрудно. Он был измучен и уже переходил в стадию равнодушия. Ему не было страшно, и это делало его страшным врагом. Врагом, который не боится умереть. Короче, самый настоящий моджахед!

Но тут вдруг на схеме отряда Стражей запикала его иконка. Я не сразу понял на этом гребанном венгерском, но NINCS PATRON очень походило на какое-то подобие очередной жопы.

Тогда Амир вдруг заорал, а я вжался в кресло и чуть-чуть припустил в штаны, потому что прямо на моих глазах его огромный Страж побежал на меня. С каждым широким шагом он почти он почти возносился над землей, которая дрожала в такт его бум-бум-бум. Я так и застыл от этого охренительного зрелища: гигантский робот бежал прямо на меня с пилотом-суицидником. Я зажал педали, выставил вперед руки и приготовился к схватке.

Резкий удар, скрежет металла, визг бронированных пластин, писклявая сигнализация кричала, что у меня трещит герметичная обшивка. Мы схватились с ним врукопашную, а потом и вовсе покатились кубарем по земле, сметая на своем пути все: танки, зомбаков, трупы солдат. Огромный шар, сплетённый из стальных тел Стражей катался по полю, мы пытались набить друг другу стальные морды.

— Ах ты ж сука! — крикнул я, когда Амир вонзил руку куда-то в основание кабины.

В туже секунду на экране загорелась надпись «ВЕНТИЛЯЦИЯ: КРИТИЧЕСКИЙ НАГРЕВ». Гнида знал, куда бить. Походу он собирался меня зажарить.

Я же в ответ стал избивать крепления стеклянного колпака, потому что знал лишь одно слабое место. Вот я нащупал выступ на лопатке и стал избивать его: лопатки двигателя Амира застопорились, вонзившись в искореженный металл. В отместку Амир атаковал систему кислородного наддува под копчиком, резко завоняло жженым пластиком — возможно так пахнет моя горящая жопа. Я же стал крошить стекло его кабины, по которой все больше разрасталась паутина трещин. Амир не уступал и уже вырвал гидравлическую сердцевину, отчего кабину стало заливать голубой жидкость. Кажется, мое филе тоже сегодня поджарят.

Так мы и отрывали друг другу все системы жизнеобеспечения, пока весь экран не залило красным от сигнализаций отказов. Через пару минут голограммы и вовсе исчезли, когда датчики ретрансляции сигнала на колпак вспыхнули где-то по бокам.

Я ослеп.

Теперь я просто сидел в стеклянно-металлической скрипящей кабине, оказавшейся под прессом.

Но странным образом, только когда перед глазами исчезли все эти схемы, я прозрел.

Я увидел в кабине напротив меня такого же придурка, как я сам: человек, который потерял дом, друзей, родных; которого хотят сожрать кровожадный твари; который просто хотел сделать этот мир лучше, но которому судьба постоянно вставляет палки в колеса.

— Хватит! — крикнул я Амиру.

Но его глаза, которые смотрели на меня из кабины напротив, были ослеплены яростью. А ярость думать не умеет. Она умеет лишь бить, крошить, громить.

— Что мы творим? — крикнул я ему. — Остановись!

Хватка Амира ослабла, он прекратил давить на задний блок, где уже дымился генератор, обещая обездвижить меня.

— Мы с тобой два идиота! — снова крикнул я ему.

Микрофон не работал, датчики тоже. Мы едва слышали друг друга из кабин.

— Я свой дом не спас! Но я знаю, как спасти твой!

Лицо Амира потеряло следы гнева, теперь он был озадачен.

— Ты же нормальный парень! Не такой, как эти старперы! Мы с тобой родились в другом мире, и только такие, как мы, понимают этот мир так, как надо. Детей наверняка хочешь, жениться на секси-телке. А не подохнуть тут прямо перед зомбаками во славу их пирушки!

Амир продолжал сверлить меня недоверчивым взглядом. Я ему тоже не доверял. Но нам нужно объединиться, чтобы закончить эту битву в пользу человечества.

— Помоги мне отключить гребанные ракеты, и спасем твой дом!

— Это правда? Правда, что вам нужен только «Иерихон»?

— А нахрена мы по-твоему приперлись сюда?

— Триггер сказал, вы заражены!

— Именно поэтому я сижу в герметичной кабине и срусь от страха от той трещины, что сквозит справа от моего лица!

Амир смерил оценивающим взглядом повреждения моего купола. Вот-вот наползут синие светлячки на этот зов и пошинкуют, как других неудачливых пилотов в этот день.

— Получишь коды и спасем людей, так? — спросил он опять.

— Сто пудов, твою мать!

— Если обманешь…

— Не обману!

— Если обманешь, я вас всех изрешечу!

— Верю! Ты ж гребанный моджахед[1]!

— Ты хоть знаешь значение этого слова?

— Да! Суицидник с гранатами!

— Ты идиот!

— Это мое второе имя!

Амир потянул джойстики на себя, Страж медленно поднялся с моего прижатого к земле экзоскелета, а потом помог мне встать, потому что я валялся как беспомощный таракан и лишь ногами дрыгал. Мне далеко до мастерства управления терминатором.

— Что нужно? — спросил он.

— Триггер! У него коды отмены!

— Пойдем. Триггер должен быть в ангаре!

Страж Амира уверенно зашагал к ангару, за ним плелся неуклюжий пьяный скелет, спотыкаясь и размахивая руками, держа равновесие.

Вокруг продолжалась полная анархия: никаких построений, никакой четкой обороны. Каждый уже дрался за собственную жизнь.

— Внимание всем! Отступить к воротам! Держать плотную стену обороны!

Уверен, солдаты преисполнились надеждами, когда услышали долгожданный приказ. Пусть он и не значил ничего, но он доказывал, что в голове командующего есть план, а это значило, что еще есть смысл бороться.

— Центр управления, на связь!

— Слушаю, — ответила Арси.

Амир даже не заметил, что голос принадлежит нам.

— Приготовиться закрыть ворота.

А потом Амир посмотрел на меня и произнёс:

— Закроемся внутри, найдем Триггера и ты остановишь это нашествие, так?

Он все время спрашивал меня, как будто проверял мое честное слово.

— Не совсем. Я эту Тессу в одиночку не одолею. Получим коды, прикончим ее, и тогда мементо море, понял? Моментально в море, мазафака!

— Что она такое?

— То, что вы выпустили наружу и что теперь ни за что не захочет снова закрыться в клетке!


27 февраля 2071 года. 16:40

Маргинал

Идеальная особь стала катализатором всего потенциала вирусной биомассы. Доктор Август Кейн всю жизнь искал способы создать вирусный гомеостаз для борьбы с ним, а в то же самое время сам вирус искал свой собственный гомеостаз для создания идеальной особи. Война велась не только в пробирке, но и в человеческом теле. Отныне два противника: люди и зараженные — боролись за идеальную особь, потому что именно она решала исход борьбы. Если Тесса останется в обращенной форме, она покончит с человечеством навсегда. Если же Кейну удастся вернуть ее в человеческую форму — она сможет одолеть вирус.

Дихотомия добра и зла во всем своём физическом проявлении. Во всей своей двуликой красоте.

Тесса продолжала нашествие в ангаре посреди своей армии, она кидалась на пробегающих людей, разгрызала их глотки, насыщалась кровью, хищнически наблюдая за территорией. Ее глаза широко раскрыты, в глубине зрачка горит голубой огонек, взгляд прыгает из стороны в сторону, пока она продолжает высасывать кровь из позвоночной артерии умирающей женщины, которой сегодня не повезло.

А потом ее взгляд остановился на цели, которую она искала весь последний час. Тесса отбросила тело мертвой жительницы Нойштадта в сторону, как старый порванный мяч, которому место теперь только на помойке, и завопила нечеловеческим ревом:

— Три-и-и-иге-е-е-еррррррррр!!!

Она выгнула спину, раскрыла руки, скрючила пальцы, демонстрируя повадки ненасытного зверя, а из глубины живота гремел хриплый, громогласный рев.

В это время к ангару стала стягиваться бронетехника.

— Центр, закрыть северные ворота! — приказал Амир.

Командир Нойштадта, который еще не знал, что уже мог нашить себе генеральские погоны, решил пойти путем переговоров, узрев мощь врага. Логичное решение.

— Я не буду закрывать ворота, пока не получу коды, — ответил голос незнакомый Амиру.

— Кто ты? — спросил он.

Враг захватил все органы управления базой, и, судя по тому, что сотворили в Центре управления Божена с Арси, они заняли четкую позицию в своем плане, и в целом в мировоззрении. Больше они не собирались давать лживым людям шанс.

— Арси, это ты? — крикнул Фунчоза. — Какого хрена? Закрывай ворота! Мы с ним договорились!

— Пока не получу коды, ворота останутся открытыми! — произнесла Арси по слогам.

Страж Амир развернулся к Стражу Фунчозе.

— Ты обещал!

— Эй, я не контролирую всех ПМС-ных телок в округе, окей? А ты обещал достать Триггера!

Заключенное всего минуту назад перемирие уже трещало по швам.

— Мы не найдем его в этой бойне, если не перекрыть кран шайтанов! — кричал Амир. — Прикажи ей закрыть ворота!

— Легко сказать, прикажи. Ты хоть знаешь, кто там сидит?

— Мне неинтересно!

— А должно быть! Вы у этой телки с яйцами мужика отняли! Недотрах у нее из-за вас! Да она вас всех по миру пустит!

Перепалка набирала обороты. И пока эти двое решали, чия яйца круче, Тесса просекла их план. Не знаю, чьим разумом она воспользовалась в этот раз. Может даже моим. Услышав идею о том, что люди собрались запечатывать главные ворота, она снова активировала своих псов.

Зараженные огромными группами набросились на стотонные подвесы механического закрытия ворот, другие группы раздирали кабеля, проводящие электронные сигналы от центра управления к воротам.

— Твою мать, они ломают ворота!

— Остановите их!

— Огонь на десять часов!

— Огонь на два!

— Снять уродов!

— Арси, твою мать, закрывай пока не поздно!

Амир с Фунчозой отвлеклись от своих яиц и присоединились к солдатам, пытающимся снять зараженных с системы закрытия ворот. Слой за слоем пули сдирали синюшные тела, те отваливались, но им на смену бежали новые, продолжая дербанить, крошить, рушить подвесы и провода. Металлические обшивки вылетали из-под острых когтей, как бумажные самолетики, метал скрежетал и пищал.

Страж Фунчозы ударил Стража Амира по затылку, тот яростно развернулся.

— Ты просек эту жопу или нет? Это непростые зараженные! Она ими управляет! И пока «Иерихон» жив, она не остановится! — орал Фунчоза.

Его Страж потерял большую часть функций, в том числе транслирующую. Амир слышал его с трудом, но все же прочел по губам. И тогда он отдал приказ:

— Всем отрядам! Найти Триггера! Живым!


27 февраля 2071 года. 17:00

Полковник Триггер

Приказ Амира раздался внутри Стража, как последний рухнувший оплот этого места. Столько фанфар и ярких оберток, а благородство здесь никогда не жило. Вот и Амир, столь любимый и восхваленный Генералом, пал под гнетом страха, предал собственный дом, перейдя на сторону врага.

Дрожь пробежала от копчика к затылку, когда я осознал, что теперь все они объединились против меня. Какие же глупцы! Вы думаете, вас это спасет? Вы убьете «Иерихон» — последнее оружие, что помогло бы вам выжить. Обманом вас заставят отказаться от спасения, а потом предадут ровно также, как вы предали только что все, во что верили: в Нойштадт, в человечество!

Тесса никогда не остановится. Вернее то, что от нее осталось.

О боже, Тесса. Что с тобой стало?!

Я сидел в кабине пилота и наблюдал за тем, как нечто, что ранее я знал как одного из самых близких мне людей, смотрело на меня из глубины ангара глазами полными голода и ярости. Она нашла меня и теперь скалилась. Еще один предатель. Добровольно отдавшая свое тело врагу, как дешевая проститутка.

Нас разделяло добрых две сотни метров, но мы видели друг друга так четко, как видим собственные пальцы. Все мое мировосприятие сконцентрировалось на бешенных глазах вопящего монстра, в чьем вое я слышу свое имя.

— Тригге-е-е-ер-р-р-р-р! — ревело чудовище.

Видеокамеры, установленные снаружи экзоскелета, выводили картинки на полимерное стекло прямо передо мной, я увеличил изображение.

Тесса достигла своего апогея, своего монструозного дна. Она покрыта плотным слоем свежей крови, от которой слиплись ее некогда светлые волосы, теперь же облитые ведрами багровых рек, словно она только что вышла из кровавого душа. Вся экипировка отливала свежими переливами крови, крест Анх на груди — символ человеческого бесстрашия — осквернен и уже едва ли заметен во всей этой кровавой жиже.

Тессы в этом чудовище больше нет.

Я активировал экзоскелет, машина медленно загудела. Я запустил двигатель, активировал наддув кабины, выверил температуру генератора, проверил гидросистемы и поднял великана на ноги. Ну давай, Амир, надеюсь, твои уроки не прошли даром. Пусть хотя бы этот Страж послужит благородной цели.

Словно прочитав мои намерения, Тесса, не сводя с меня взгляда, опустилась на руки и поскакала в мою сторону, полностью уподобившись инфицированным монстрам. Ей не хватало длины рук, как у других особей, но даже без этого я видел, сколько сил обрело ее тело, потому что скакала она как будто родилась для хождения на четырех конечностях. И скакала она точно на меня.

Пока я откалибровывал наплечные зенитные пулеметы и пушки на руках, параллельно глаз следил за Тесс. Со своими подопечными они натолкнулись на группу солдат, оборонящих восточное крыло — последний безопасный островок ангара. Вот она набросилась на одного солдата и впилась ему зубами в глотку, оторвав кусок плоти с сухожилиями и связками, тут же припала к ране и стала судорожно сосать, как путник, блуждающий в пустыне целый год. Вокруг нее пировали остальные уроды — отряд солдат полег всего за полминуты. Чудовища насытились железом настолько, что их переставали брать винтовки. С каждым литром крови сволочи становились все более неуязвимыми.

Тесса отбросила тело мертвого солдата, как выпотрошенную куклу, и снова заревела, глядя на меня.

Ну давай, сука, я уже заждался!

Я зажал кнопку на джойстике и пушки калибра 7,62, установленные на концах рук, тотчас же ожили. Огненные искры полетели в сторону Тесс, я почувствовал, как напрягся остов экзоскелета, удерживая центровку в момент отдачи. Я вложил всю свою ярость от предательства. Ее предательства. Она перешла на сторону врага и теперь пути к миру нет.

Пули вонзились в тело Тесс с такой силой, что вознесли ее вверх и протащили в воздухе с добрые три метра. Она рухнула на пол и, подгоняемая инерцией, кубарем покатилась по бетону, оставляя кровавые разводы за собой.

Я отпустил кнопку на джойстике, дула пушек дымились, и сквозь эту дымку я пытался разглядеть Тесс. Пули совершенно точно пробили бронепластины — костюм Падальщика неспособен противостоять такой мощи. Тесса лежала неподвижно, но инфракрасный датчик улавливал ее пульс. Я был поражен, но в ступор не впал. Учитывая количество подпитки, что получили эти уроды, их живучесть предсказуема.

— Амир! Триггер в Страже № 28!

— Где он?

— Восточное крыло!

По первому же выстрелу я обнаружил себя перед предателями.

— Корвин! Прикрывай! — приказал я.

Страж Корвина тут же встал рядом.

— Триггер, — позвал Амир. — Отдай нам коды.

— Я смотрю, они хорошо проработали твои мозги. Или это твой страх заставляет тебя предать собственный дом? — спросил я, наводя инфракрасный прицел на медленно восстающее тело вдалеке.

— Это не страх. Это разум. Мы обменяем «Иерихон» на наши жизни!

— Сегодня ты выживешь, но завтра они придут к тебе с новой армией и что ты будешь делать тогда, Амир?

— Триггер, ты окружен. Отдай нам коды!

Кажется, это была их сучка из центра управления.

— Это не так легко сделать, дорогуша. Ведь они не в кулачке у меня зажаты. Я их сорок лет запоминал наизусть. Все коды в моей голове. Хочешь получить их? Придется взломать мою черепушку. Как только Фелин перестанет регистрировать мой пульс, коды автоматически отправятся на сервера Валентина и Порто-Палермо. Что будете делать тогда? Пойдете армией на следующие базы?

Больше никто не произнес ни слова мне в ответ. Потому что все осознали дерьмовость ситуации: меня нельзя убить, если они хотят остановить «Иерихон».

Я сделал все, чтобы ракетная мощь человечества жила вечно.

Наконец Тесса медленно задвигалась: сначала тяжело перевернулась набок, потом подтянула колени, уперлась на руки, пытаясь встать. И тут у нее обломалась рука. Прямо пополам предплечья. Я приблизил картинку и довольно улыбнулся — из предплечья Тесс торчали две белые кости — лучевая и локтевая. Отлично! Этого и ждешь от автоматической винтовки с калибром 7,62 — она должна дробить кости в пыль.

Тесса подняла голову и яростно взглянула на меня. К горлу тут же подступила тошнота от увиденного: половина лица Тесс, та, что была обезображена ожогами, была содрана инерцией пуль, отчего обнажилась титановая пластина, которая заменяла половину черепа, что ей снесло взрывом во время прорыва шестьдесят третьего. Именно из-за этой титановой пластины ей дали кличку Стальная Стерва. Сейчас же скальп свисал с подбородка ошметками, на отливающем металлическим блеском титане были видны ободранные мышцы и два ряда зубов.

Я ухмыльнулся.

— Не такая уж ты и неуязвимая, дрянь! — выплюнул я.

А потом набрал алгоритм на дисплее и приготовил зенитные пулеметы Корд, установленные на плечах. Хватит церемониться с этой сукой. Пора заканчивать весь этот бардак! И зажал кнопку джойстика, испепеляя Тессу в прах.


27 февраля 2071 года. 17:20

Маргинал

Я задержал дыхание.

А потом улыбнулся.

Триггер не сразу понял, что произошло. Отдача от пулеметов колотила по экзоскелету и взбивал воздух инерцией снарядов, что снижало видимость. Пилот экзоскелета в основном полагался на датчики движения и инфракрасные фильтры.

Триггер еще не до конца осознал мощь вирусного интеллекта, не познал все его секреты, как впрочем и всегда. Его нежелание узнать врага поближе обрекло его на проигрыш в войне за выживание. Крупнокалиберный пулемет на патроны 12,7 полетели в сторону Тесс, обещая той быструю смерть от дыр в теле размером с кулак.

Смерть, которую она не собиралась принимать.

В момент, когда Триггер нажал огонь, Тесса выставила вперед руку, словно хотела остановить полет пуль. Отчаянный жест, подумалось мне, а потом я понял, что ошибся. Всего за секунду между экзоскелетом и Тесс ровно по траектории пуль в ряд выстроились зараженные. Они прыгали, подскакивали, бросались прямо под огонь, прикрывая своими телами идеальную особь.

Выиграв себе несколько секунд, Тесса откатилась вбок и спряталась за ближайшим бронетранспортником, в котором визжали люди: зараженные облепили его со всех сторон, как личинки — гнилое яблоко. Они пытались пробить зарешеченные окна, колотили по двери, не обращая внимания на залпы винтовок.

Тесса же, воспользовавшись передышкой, раскатала по лицу содранный скальп, как рулон обоев по стене, потом вытащила вперед сломанную руку и пару раз повертела ею. Хруст раздался смачный. Но уверен, при таком обильном насыщении ее ранения затянутся в ближайшие пару минут. И словно прочитав мои мысли, Тесса выпрыгнула из убежища, нашла первого попавшегося солдата и атаковала, прыгнув точно ему на спину.

Подкрепившись и смачно облизав языком вокруг рта, она снова развернулась к Триггеру.

А тот, поняв, что его обманули, спешил на охоту. Тесса, словно подразнивая, выглянула из-за бронетранспортника, поймала взгляд охотника и снова спряталась в тень.

Триггер не стал строить из себя благородного вояку, а просто открыл огонь из пулеметов и пушек прямо в бронетранпортник, совершенно наплевав на то, что его пули пробивают броню. Он понимал, что на кону стоит нечто большее, чем жизнь этих людей. Узрев мощь Тесс, Триггер преисполнился страхом, я чуял его. Чуяла его и Тесс.

Амир с Фунчозой пошли в атаку, приняв решение все же попытаться словить Триггера живым. Но тут же дорогу им преградил Корвин. Его блестящий новый, как только что вышедший со станка Страж, лихо расправлялся с двумя помятыми. Более того, у тех двоих кончились боеприпасы и единственное, что они могли противопоставить, это собственные руки.

Корвин швырялся ракетами, разбивая всех подряд, усугубляя ситуацию обороны, как предательский червь внутри носителя: иссушал все жизненные соки Нойштадта, и без того ослабленного долгим противостоянием кровожадным монстрам.

— Корвин, твою мать! Ты же должен быть на нашей стороне! Ты бывший Падальщик! — орал Фунчоза.

— Падальщики вчера и Падальщики сегодня — совершенно разные явления. Вы предатели!

— Мы хотим выжить, идиот!

— В этом и вся разница между нами: я готов умереть за свою правду!

— Идиотская у тебя правда! ИДИОТСКАЯ!

Еще две ракеты полетели в сторону Фунчозы, и тот не успел отпрыгнуть в сторону. Ракеты вонзились точно в платформу под кабиной и Страж оглушительно взорвался красно-черным облаком.

А в это время Триггер продолжал выслеживать Тессу, он крутился вокруг себя, сканируя местность радарами. Но Тесса сама нашла его.

Она бежала по крыше бронетранспортника, а потом совершила грандиозный прыжок. Вирус подпитал ее тело так, что она уже мало отличалась от своих сородичей по силе и ловкости. Перепрыгнув пропасть в пять метров, Тесса приземлилась аккурат на кабину экзоскелета, вцепилась в крепления по бокам и уставилась на ошеломлённого Триггера.

Их разделяло всего лишь стекло — так близка была смерть Триггера. Но он не падал духом и уже направил на нее руки экзоскелета. Из пушек вырывались искры, Тесса пригнулась. В ту же секунду на руки экзоскелета стали прыгать зараженные. Весом своих тел, силой мускулистых рук они стопорили механизм, гидравлика не справлялась с приложенной силой и руки экзоскелета безвольно поникли, а потом их вовсе оторвали.

Еще одна группа зараженных набросилась на ноги и пыталась повалить машину, но это уже было сложнее. Изначально экзоскелеты наделили низким центром тяжести, поскольку они строились как грузовые платформы, а потому повалить его было практически невозможно.

Но не тогда, когда его атакуют десятки суперсильных монстров. Экзоскелет кряхтел, скрипел, скрежетал, но в итоге зараженным удалось повалить его навзничь.

Тесса села верхом на кабину пилота и стала яростно избивать ее руками, словно они были сделаны из стали. Она рычала, смеялась, сипела и дразнила хриплым голосом ожившего мертвеца:

— Дятьл — тук-тук-тук- стчит,

На кго-то всё врчит:

«Сами в гости приглшают,

А потом не открвают»!

Под конец стишка она яростно заревела, вирус был не прочь позабавиться с добычей перед тем, как съесть.

Триггер отстегнул ремни, вытащил из кобуры пистолет и направил на Тесс, готовый выстрелить, как только она найдет способ преодолеть укрепленное стекло.

Пока ей это не удавалось. И Триггер тоже был не прочь сказать ей пару ласковых на прощание.

— Сколько усилий, а все зря! Тебе никогда не поработить человечество. Посмотри вокруг: гений человеческого разума изобрел это все: броня, пулеметы, ворота. Выживали сорок лет, выживем еще сотню.

Тесса перестала колотить по стеклу, а лишь слушала, тяжело дыша. Изо рта свисали длинные кровавые слюни, руки, покрытые засохшей кровью, водили по стеклу пальцами, обрисовывая силуэт головы Триггера, словно воображая, какой она должна быть на вкус.

— Изобре-е-е-елллл… — вирус всегда растягивал конец фразы, как будто смаковал способность наконец-то научиться говорить. — Пуля… лезвие… огнь… боль… боль… боль. Все, что ты избрел — боль!

— А чем ты лучше? Посмотри на себя! Сколько человеческой крови на твоих руках?

Тесса медленно повернула ладони и осмотрела каждый их сантиметр, восприняв слова Триггера буквально. Но ведь на ее руках буквально была кровь.

— Я предлгаю мр без войны-ы-ы-ы!

С этими словами она припала к стеклу и облизала его. Так ей хотелось полакомиться кусочком Триггера.

— Нет вйны. Нет боли-и-и. Есть мы. Есть еднство-о-о-о-о!

— Я лучше помру, чем стану с тобой единым целым!

Тесса замерла. Прям застыла как будто заморозилась во времени. А потом из глубин ее груди стал слышаться гулкий смех. С каждым выдохом он становился все слышнее, все наиграннее, все жутче. Так смеется робот, который знает, какие мышцы задействовать, чтобы изобразить смех, но который не знает, когда надо его применять.

— Твой сын-н-н-н-н…

— Пошла нахрен, сука! Мой сын мертв!

— Один из нас-с-с-с-с-с-с, — гоготало чудище.

— Один из вас, значит мертв! И рука моя не дрогнет пристрелить его!

— Один из нас-с-с-с-с-с-с, — продолжало издеваться нечто в теле Тесс.

Триггер весь скрутился в лице, поджал губы. Я даже удивился, как сильна его скорбь по ушедшему сыну.

— Ты его знаеш-ш-ш-ш-шь.

Триггер замер.

— Имя его — Маргинал-л-л-л-л! — зарычала Тесс.

Я замер.

Почему-то я даже не задумался над тем, что идеальная особь может получить доступ не только к разуму бессознательных зараженных, но и к разуму всех нас — всех тех, в ком сидят вирионы. Но ведь это логично. Тесса умела проникать в каждый зараженный мозг. Проникла и в мой. Отныне она знала секрет призрака Желявы: Маргинал обрел-таки личность.

Вся трагедия потери Триггера вырисовалась на его лице. И снова я поразился размеру горя, что он носил в себе после моей кончины.

Интересно, жалел ли он сейчас о тех словах, что сказал мне сегодня? Или же все равно приставил бы пистолет к моей голове в первую нашу встречу лицом к лицу?

Тяжело ли терять отца? Нет, если твой отец готов пустить тебя в расход во имя веры, которую не желает менять. Восемь лет назад после прорыва Желявы в шестьдесят третьем он инициировал казнь невинных людей, которым я был подобен. Увидев это, я понял, что стану такой же жертвой, а потому бежал с базы, прихватив с собой Томаса.

Все эти восемь лет я задавался вопросом, а убил бы меня отец в тот день, если бы я показался ему таким, каким стал. Зараженным, но все же человеком. Повлиял бы тот факт, что его сын тоже пал жертвой необъяснимого феномена, на его решение убить тех людей? Не совершил ли я ошибку, струсив? Изменил бы он своему страху перед неизведанными сторонами вируса, стал бы его изучать, узнав, что его сын стал чем-то неопределенным, чем-то, что объединяет две противоположные стороны в одно? Не стала ли боль от моей потери причиной его ярости, с которой он отвернулся от ученых и возможной разгадки слабых сторон вируса? Не стал и я причиной сегодняшней резни?

Время вспять не повернуть. Как и не остановить мои мысли, несущие меня в потоки множества параллельных миров, где мой отец не лежит сейчас под чудовищем, желающим разорвать ему глотку; где Тесса не изменяет своему призванию и продолжает карьеру ученого; где доктор Август Кейн объединяется с жителями Желявы, чтобы поделиться с ними своим открытием; где идеальная вирусная особь так и не получает свое физическое воплощение, а остается лишь в теории.

Мой мир жесток и всегда был таковым. Я родился посреди хаоса, меня вырезали из умирающей женщины, растерзанной монстром, меня взрастили посреди отчаяния подземного мира, меня даже убили в этом мире. А потом я воскрес из пепла, как Феникс — умирает и рождается в огне. Я воскрес обновленным, у меня открылись глаза на мир, я увидел его уродство и увидел его нужду. Мир призывал меня убить его. Мир стал измученным, выпотрошенным человеческой деятельностью и жаждал переродится в огне также, как и я.

И я дал ему это.

Я продолжал наблюдать за приближением смерти моего отца, но почему-то его отчаянный вопль, его слезы горечи и сожаления больше не дергали струны в моем сердце. Я слышал лишь вой выстраданного мира и шел на него.

27 февраля 2071 года. 17:40

Бриджит

Мы подбежали ко взорванному Стражу и откапывали Фунчозу из завалов. Калеб работал быстро своей бионической рукой не боящейся ни огня, ни острых как лезвие краев. Вьетнам уже стаскивала остатки композитного стекла, вытаскивая Фунчозу наружу.

— Два латте с карамельной посыпкой и ананасовый пончик, пожалуйста!

— Фунчоза, очнись!

Вьетнам побила парня по щекам, постепенно он стал приходить в себя.

— Цел? Жив? — спросил Калеб.

— Я тебя так люблю, малыш! — ответил Фунчоза.

— Не на голову, но в общем цел, — вынесла вердикт Вьетнам.

В противоположном углу Антенна откапывал второго подбитого Стража. Его звали Амир и, кажется, это был главнокомандующим войск. Одному богу известно, как Фунчоза вечно встревает во все главные развязки историй. Почему бы не оказаться, хрен пойми как, в Страже? Почему бы не завязать знакомства с командиром базы? Почему бы не подорваться ракетой?!

Сопля с Вольтом прикрывали наши зады от кровожадных монстров, пока мы делали разметку нового плана. Нас в живых осталось немного. Я уже не заглядывала во вкладку жизнедеятельности Падальщиков, планшет вообще стал бесполезным, а плексиглас перед глазами разорвало еще полчаса назад, когда Стражи испепелили наш Леопард, который помог Падальщикам прорваться за линию обороны.

— Тесса загнала Триггера! — крикнула Сопля.

Я посмотрела в восточную часть ангара: Тесса с кучей своих кровожадных миньонов сидела на экзоскелете, в котором спрятался Триггер и колотила ножом по стеклу.

— Каков план?

— Рассредоточимся и подкрадемся поближе. Надо перехватить обоих! — крикнул Калеб.

Просто гений! Перехватить, мазафака! Одного защищает Корвин с пулеметами на плечах, вторую — армия зараженных. Перехватить. Да как два пальца вообще!

— Мы зайдем слева, — услышала я голос Амира в наушнике.

Арси добавила его в систему Фелин и тем самым обнажила ему все наше нутро. Мы стали едины с собственными убийцами. Ну просто извращенная оргия какая-то этим днем! То мы на стороне зараженных, но теперь присоединились к Нойштадту, что дальше? Присоединимся к Тесс и посеем апокалипсис на всей планете?

Мы разбежались по сторонам, пробираясь к махачу между гигантским экзоскелетом и кровожадной Тесс. Вокруг продолжалась твориться бойня: зараженные шныряли то тут, то там, взмахивали когтями, набрасывались на до сих пор чудом оставшихся в живых солдат. Ну а мы же, пользуясь всеобщей суматохой, медленно пробирались к эпицентру битвы.

Тесса продолжала колотить ножом по стеклу. С каждым ударом паутинка трещин расползалась по крышке кабины все дальше. Размеренные мощные удары один за другим, как шаги смерти, ровно отстукивали последние минуты жизни Триггера. Зараженные продолжали группами атаковать агрегаты экзоскелета: вот уже они оторвали наплечные пушки, вот взялись за пулеметы, установленные вместо кистей рук. Внутри кабины голограммы на стекле мигали красным и гасли одна за другой, обозначая отказ систем. Отключились турбины наддува, кабина потеряла герметичность, отказала система вентиляции, Триггер медленно поджаривался, крупные капли пота проступили на лице, но в глазах по-прежнему горела отвага.

Мы с Калебом и Соплей взобрались на бронетранспортер и взяли обоих в прицел, готовые нажать на спуск.

Наконец раздался громкий хруст стекла — лезвие ножа пробило плексиглас насквозь. Барьер преодолен. Осознание поражения сразу же отразилось как в глазах Тессы, так и в глазах Триггера. Первая оскалилась. Второй выставил перед собой пистолет, целясь точно в лицо Тесс. Зараженные прыгнули к кабине со всех сторон и стали раздирать куски плексигласа, Тесса предусмотрительно ретировалась. Раздались первые выстрелы. Зараженные вздрагивали от вонзавшихся пуль, кто-то отваливался от собранной металлом и телами горы, на их смену бежали новые товарищи. Две обоймы Полковника Триггера кончились за восемь секунд, после чего Тесса вновь взобралась на грудину экзоскелета и уже ничего не стояло между ней и пойманным в засаду человеком.

Тесса вцепилась в глотку Триггера, тот сомкнул ладони вокруг ее запястий. Противостояние между человеком и чудовищем в наичистейшей форме. Без металла, огня, пороха… Без всего, что хоть как-то уравнивало шансы сторон в этой войне на выживание. К сожалению, человек — как нагой ребенок — ему нечего противопоставить голодному творению природы. Триггер быстро обмяк в удушающем захвате: его глаза налились кровью, а потом закатились, руки ослабили хватку, голова откинулась назад.

Тут же проснулся Корвин в Страже и уже собрался испепелить Тесс всем припасенным арсеналом, как получил многочисленные удары со стороны: Амир честно выполнял свой долг и вел других Стражей в атаку. Корвин подвергся мощному обстрелу, Стража разрывало на куски, пулеметы отрывались от плеч, пушки взрывались на концах рук, но Корвин успел выпустить все ракеты, которые были в запасе в обидчиков. Два Стража взорвались, наполняя воздух горелым металлом и порохом. Становилось все жарче. А потом зараженные набросились на экзоскелет Корвина и теперь стали заваливать его назад.

В это время Тесса сидела на кортах и скалилась, рассматривая бездыханного Триггера. У нее не было длинных прочных когтей своих приспешников, а потому она вытащила нож из сапога. Я замерла, увидев ее взмах. Вот он — конец Триггера. Не может быть! Наш наставник, наш отец и наш убийца. Резкое движение ножом, глотка Триггера взорвалась фонтаном крови.

Я зажмурилась. Едва верилось, что мы лицезрели долгожданный конец Триггера. Вот только в этот момент охватило странное чувство. Мы вроде все его ненавидели, но тем не менее мы же знали его чуть ли не с пеленок. Как мир так перевернулся?

— Ребята, коды! — вопила Арси, наблюдая за смертью Триггера через наши видеокамеры.

— Что прикажешь делать? — кричал Калеб.

Никто из нас не знал, что делать. Если Триггер помрет здесь, то коды улетят далеко и все это вокруг было затеяно зря.

А Тесса продолжала смачно насыщаться кровью поверженного врага, она пила одна, мысленно отгоняя своих солдат. Это была ее добыча. Она ее поймала, она ее добила, ей же и пировать.

В наушнике закричали голоса.

— Остановите ее!

— Коды! Нам нужны коды!

Падальщики перебивали друг друга, но не один не мог подобраться к Тесс и на десять метров — ее солдаты рыскали повсюду, охраняя периметр вокруг королевы, пока та смаковала жизнь врага, высасываемую из его жил.

— Тесса! Остановись!

— Если он умрет, нам не остановить «Иерихон»!

— Тесса! Коды! Коды в его голове!

Вдруг в глазах Тессы что-то проблеснуло. А может мне просто показалось. Но клянусь, она как будто услышала нас всех и не просто услышала, а поняла. Она чуть оторвалась от шеи Полковника и взглянула на нас. Ее взгляд перебегал с мена на Калеба и обратно, а потом она оскалилась и вновь припала рто к шее Триггера. Она сомкнула челюсти и вырвала огромной шмат мяса из его горла. Пурпурная артериальная кровь хлестнула мощным фонтаном — последние остатки животворящей жидкости утекали из тела Полковника, замедляли пульс, приближали трагедию, и Тесса, как богиня смерти, сидела посреди этой кровавой ванны, собирающейся внутри кабины экзоскелета.


27 февраля 2071 года. 18:00

Маргинал

Вирусу были не чужды предрассудки. Человеческое начало прослеживалось в его повадках. Например, Тесса предпочитала убивать военачальников собственными руками, питаться их кровью в одиночку, как будто таким образом отбирала у них власть. Она становилась богом, убивая других богов.

На планшете снова мигала сигнализация, я раскрыл информацию.

— Внимание, угроза жизни, — пел в наушнике веселый голос Хайдрун. — Агент: Полковник Триггер. критический показатель. Это типа кто-то умирает, что ли?

Арси не успела отредактировать записи слов, которые наговорила Хайдрун, а потому Фелин собирала в предложения все ахи и вздохи той рыжеволосой хиппи.

Пульс Триггера замедлялся, грозя обратить весь план Падальщиков в прах.

Но в следующую минуту произошло нечто удивительное. Этим днем идеальная особь поразила меня величием вирионов, что так продуманно синтезировала природа. Это был не просто мысленный контроль полчищ зараженных. Тесса положила руки на голову Триггера и вперила в него сосредоточенный взгляд.

Я почувствовал это.

Все почувствовали это. Все, кто носил в своей ДНК вирусные вирионы почувствовали эту необъяснимую волну. Она веяла теплом, как волны солнечных лучей, неся невидимые заряженные частицы по воздуху. У меня на руках волоски поднялись дыбом, а в голове что-то запищало. Несколько зараженных вблизи нее сели на задние лапы и завыли вверх, как хищники, передающие сигнал по стае.

Зрачки Тессы закатились, веки задрожали, а череп Триггера скрипел, как если бы оказался под прессом.

— Что происходит?

— Что она делает?

Пульс Триггера перестал снижаться, отбивая медленную монотонную поступь. А потом послышался треск: череп Триггера треснул ровно по швам над долями мозга, и тогда Тесса заговорила:

— Двадцать один — би — сто пять — уай — джи — эс — две тысячи девять — лямбда — тире…

Ее бессвязная речь, перечисляющая буквы из разных языковых алфавитов, названия констант, цифр, длилась почти минуту. Я ликовал.

Ликовал вместе с идеальной особью.

Потому что в центре управления Арси вбивала последовательности в окно сброса кода ракет. Одно число за другой, букву — за буквой, знак — за знаком, как послушная ученица под диктовку профессора-чудовища, считывающего информацию через зараженную кровь Триггера, которая пробиралась все дальше в мозг полумертвого Полковника. Он уже не мог ничего сделать, не мог защитить данные от похищения. Его тело стало его врагом, как и у всех рыскающих здесь чудовищ — оно подчинялось воле единого мощного интеллекта.

Колоссальное напряжение, что идеальная особь вливала в вирионы для того, чтобы пробраться внутрь мозга Триггера, вызвали коллапс в ее собственных синапсах, отчего у Тесс из носа брызнула кровь. Через несколько секунд кровоточили уши и глаза, а потом она и вовсе склонилась над кровавой кашицей, что некогда была Триггером, и изрыгнула кровавую блевоту прямо на него.

В центре управления Арси вбила последний знак и нажала ввод. Всего через секунд на экране загорелась надпись:

«ПЕРЕЗАПУСК ИЕРИХОНА. ВЫ УВЕРЕНЫ?»

— Да, твою мать! — крикнула Арси и нажала Y.

В этот же момент Тесса изогнулась, сидя верхом на Триггере, и заревела в потолок, обозначая полную победу в этой кровавой войне.


27 февраля 2071 года. 18:20

Калеб

— Арси! Подтверди отключение системы! — кричал я.

Вокруг продолжалась вакханалия, я уже ничего не мог в ней разобрать. В ангаре не осталось ни фронтов, ни сторон, ни отрядов, ни рот, ни взводов. Полный хаос. Вокруг бегали до сих пор чудом уцелевшие люди, солдаты по двое-трое — все, что осталось от форпостов — Падальщики воевали за всех подряд. Кто-то отбивал людей от чудовищ, кто-то валил экзоскелеты с помощью зараженных, потому что еще не все солдаты Нойштадта осознали, что мы воюем на одной стороне.

Ад. Я в аду.

— Арси, черт бы тебя побрал! ПОД-ТВЕР-ДИ! — заорал я снова.

— Подтверждаю! — крикнула хакерша в ответ. — «Иерихон» отключен! Повторяю, «ИЕРИХОН» ОТКЛЮЧЕН!

Я вздохнул с облегчением, которое было абсолютно неуместно в нынешней обстановке. Кровавая бойня, учиненная нами, была в самом разгаре, и ее необходимо остановить как можно скорее. Мы получили то, за чем пришли. Пора прекращать эту резню.

И едва я подумал об этом, как поймал взгляд Тессы.

Не моей Тесс.

Моей Тессы в этом чудовище больше не осталось. Оно и к лучшему. Три месяца назад я не смог нажать спусковой крючок. Сейчас же у меня нет выбора. Пустить пулю в лоб Тесс — единственный способ остановить это побоище. Пока королева-матка живет, зараженные — непобедимая армия.

Я выставил винтовку перед собой, вонзил прицел чуть ли не до костей глазницы и поймал лоб Тесс точно в прицел.

— Прости меня, Тесс. Прости…

Она смотрела точно на меня, видя мое намерение, чувствуя его на уровне рефлекса через вирионы в моем теле. Я прошу господа, чтобы истинная Тесса почувствовала мое раскаяние, мою любовь к ней, и гордилась моей отвагой и силой уничтожить единственное, что я люблю во всей этой чертовой жизни, ради спасения других.

Все, как она учила.

Все, как делала она сама.

Я люблю тебя, Тесса.

— Прости меня. О боже, прости… — прошептал я дрожащими губами.

И зажал спусковой крючок. Пуля вылетела со скоростью свиста по ровной траектории. Смерть неслась к Тесс такую долгую долю секунды, что мне казалось, будто она растянулась на целую вечность. Я буквально видел, как пуля медленно разрезала воздух волнами, закручиваясь вокруг своей оси, лицо Тесс все приближалось и приближалось… оно было так близко к смерти.

И тут один из зараженных прыгнул прямо на траекторию полета пули и словил ее в собственную черепушку. Бездыханное тело шмякнулось на бетонный пол.

Пораженный я взглянул на Тесс. Она ухмылялась.

— Ты думаешь, она таклегко помрет? Эта сука еще подерется за свою жизнь! — крик Фунчозы в наушниках помог мне очнуться.

Я нахмурился. А потом снова выставил винтовку вперед и уже зажал спусковой крючок в режиме полностью автоматического огня. Автомат затрещал в руке, посылая десятки свинцовых убийств в женщину, что я любил всем сердцем. Ко мне присоединилась Бридж, рядом в стойку встал Сопля. Мы втроем тратили последние запасы магазинов.

Но зараженные один за другим прыгали прямо на пули, ловили их воздухе руками, головами, туловищем. Ни одна, черт подери, ни одна пуля не добралась до ухмыляющейся особи.

Ко мне присоединился Фунчоза с противоположной стороны ангара. Он с Вьетнам взобрался в строительную люльку, прицепленную к потолку в шести метрах над полом. Фунчоза открыл огонь по Тесс, Вьетнам прикрывала, решетя из Фамаса по особям, что пытались добраться до них, совершая свои гигантские прыжки на мускулистых ногах.

Тесса выставила руки вперед, словно повелевая мертвецами, как колдун. Зараженные продолжали прыгать под пули, защищая свою королеву. А через открытые ворота продолжала наступать ее армия.

— Ребята, нам тут помощь нужна! — кричал Хумус откуда-то снаружи.

— Нам тут как бы тоже, мать твою! — кричала Бридж под боком.

Мы осознавали, что даже с десятком солдат не способны противостоять вирусному интеллекту, легко обороняющемуся на три фронта. Зараженные стали бросаться на нас, Бридж и Сопля встали в оборону подступов к бронетранспортнику.

— Они как будто сговорились! — кричал Сопля.

Зараженные, которые еще пару минут назад не обращали на нас внимание, занимаясь охотой на кучу других солдат, теперь же целенаправленно атаковали ровно тех, кто пытался застрелить Тесс.

— Антенна, безмозглый мешок с кишками, вали Тесс! — орала Вьетнам.

Тут же искры посыпались откуда-то с другой стороны — Антенна с Амиром присоединились к обстрелу.

— Вон в ту! Палите в нее! — кричал Амир своим солдатам.

Солдаты Нойштадта рядом с нами услышали, посмотрели на нас, посмотрели на Тесс, в миг оценили происходящее и поняли приказ. Они стучали по плечам соседям, и постепенно присоединились к нам в атаке.

— Кто она? Что, черт возьми, она такое? — кричал солдат.

Все они стали свидетелями кровожадных нападений, что учинила сегодня Тесс. Мало, кто из солдат Нойштадта, был по-настоящему готов встретиться с зараженными. И никто из них не был готов встретиться с подобным явлениям, как идеальная особь Но всего было мало, зараженные все прибывали и прибывали, идеальная особь призывала щит.

Медленно волна приказа оббежала ангар через наушники солдат Нойштадта, и уже через минуту наша армия резко увеличила мощность атаки.

— Внимание, Стражам! Перегруппироваться! Точка обстрела — квадрат А12! Остальным прикрывать! — кричал Амир.

Интеллектуальная боевая система Нойштадта, похожая на Фелин, рисовала солдатам схемы обороны и атаки. И вот уже три Стража присоединились к обстрелу Тесс.

Я уже было поверил, что совместными усилиями мы сможем победить в этом противостоянии, как символ мощи союза перед раздробленностью в этой войне, но Арси резко оборвала мои надежды:

— Ребята, она стягивает силы!

Ее полный тревоги крик заставил меня взглянуть на радары. Арси была права. Со всех сторон к северным воротам подтягивались красные массы. Тесса призывала своих сородичей на подмогу — она готовила путь отхода.

— Нельзя позволить ей выбраться!

— Арси, закрой ворота!

— Не могу! Дистанционное управление не отвечает!

— Ворота уже давно покромсали!

— Я пуст!

— Я тоже!

— Ребята, это конец! Мы все помрем сегодня!

— Стреляй в нее!

— Нет патронов! Что ты хочешь? Чтобы я камнями в нее кидался?!

Истерика Фунчозы, как всегда, родила идею в голове.

— Томас! Взрывай! Взрывай к чертовой матери гору!

Как я раньше не додумался?

Бридж озадаченно взглянула на меня, но уже через секунду поняла, что это был единственный выход. Оборонительные системы подземных баз всегда имели запасной вариант в виде залежей С4 на подпорках под горной породой. Это был самый последний и даже отчаянный план, к которому прибегали лишь в самый последний момент, а то и вовсе не применяли, не желая оставаться погребенными на неизвестное количество времени под землей.

— Калеб! Завалит весь ангар! Вы… вы погибнете… — это был голос Томаса, наполненный целым миксом эмоций: тревогой, страхом, жалостью, скорбью.

Но я точно знал, что в нашей обстановке, этот план был не только последним, но и единственным. Пора было Падальщикам встретиться лицом к лицу с собственным страхом. Пора было хоронить нас заживо.

— Взрывай!


27 февраля 2071 года. 18:40

Томас

— Томас, о чем он говорит? — кричала Арси.

Она покрылась десятым потом, работая за компьютером. Она больше всех остальных участвовала в войне сегодня: взламывала бронетехнику, следила за передвижением солдат, теперь же с трясущимися руками искала способ взорвать гору внутри гигабайтного мира.

— Запасной план! Завал ходов. У них должен быть такой! — я подпрыгнул к Арси.

Вновь гнев охватил все мое нутро. Лежащие вокруг нас мертвые диспетчера уже бы давно нашли этот алгоритм в базе, не обратись эти две в чудовищ.

— Да-да! Есть такой. Нашла! Дайте мне минуту!

— Нет у тебя минуты! Взрывай! — теперь кричала Божена.

— Минуту!

— Черт подери!

Пальцы Арси колотились от дрожи, как будто их кто-то тряс в истерике. Клавиатура скрипела и ныла и уже вот-вот была готова взорваться. Арси искала долго, и я в сотый раз пожалел о том, что не помешал им открыть двери в Центр управления. И пусть двое из шестерых диспетчеров выжили, они продолжали находиться в коме и быть бесполезными для нас.

Я следил за тем, как красные точки на радаре стремительно перемещались в центр — зараженные со всех сторон бежали на зов чудища в теле моей сестры, которое желало сбежать и спрятаться от охотников.

— Вот! Вот оно! — Божена тыкала пальцем прямо в монитор.

— Вижу!

Набрав алгоритм, Арси взглянула на меня в последний раз:

— Если взорву все ходы, нам отсюда очень долго не выбраться, — предупредила она меня дрожащим голосом.

Удивительно, как сильно ей не хотелось умирать, в то время как она так легко приговорила к смерти диспетчеров. Я ненавидел ее за этот цинизм и теперь неконтролируемо злорадствовал.

— А нам возможно и не было предначертано выжить сегодня. Взрывай! — заорала Божена.

Арси повернулась к экрану, мысленно попрощалась в поверхностью и нажала ввод.

Приглушенные взрывы один за другим, как будто рассчитывались на первого и второго, раздались где-то за десятком стен отсюда. С каждым взрывом трясло так, словно к нам бежал гигант. Бетонная пыль сыпалась из щелей между потолочными плитами, лампы задрожали и стали мигать, мы отпрыгнули к стенам, опасаясь завала.

Все подножие горы сотрясало, огромные валуны откалывались от скальной породы и падали на северные и южные ворота и все, что было вокруг них: турели, танки, Стражи… ангары. Ангары завалило полностью.

Мы с замершими сердцами наблюдали за тем, как отключались экраны мониторов. Вот одна группа мониторов, демонстрирующих хозяйственные отсеки, засверкала серебристыми полосками, вот вторая группа видеокамер из военного блока отключилась, а потом и еще несколько потеряли связь с отсеками, ставшими жертвой завалов.

Там тоже были люди. Те, что прятались от чудовищ за железобетонными дверями, но даже и не подозревали, что падут от руки собственного дома. В который раз мое сердце зажато в тиски от грешного бремени, что я взвалил сегодня на свои плечи.

Нам никогда не отмыться от такого количества крови. Я и без того был проклят богом. Теперь же я потерял всякую надежду на прощение.


27 февраля 2071 года. 19:00

Бриджит

Если я не попала в мир иной, то попала в задницу гигантского каменного титана, в которой мощный пердеж, сносящий людей с ног, сливается с безостановочной диареей и изжогой, где-то за стенками кишечника. Именно так я ощущаю себя — переваренной пищеварительным трактом гребанного циклопа и ожидающей своей участи в его толстой вонючей кишке.

Мать твою, что это было?

Я открыла глаза и толстая кишка гребанного циклопа предстала перед моими гребанными глазами. Огромные валуны валялись прямо перед моим лицом. Я чудом выжила в этом акте дефекации. Слух постепенно возвращался, и изжога за стенами приобрела четкие краски пожара, бушевавшего в ангаре и где-то внутри базы — видимо, обвал был такой силы, что прорвало коммуникации по всей территории базы. Отсюда и стойкий запах канализационных отходов, который смешался с острым металлическим запахом крови, залившим все возможные щели и пространство вокруг.

Я тяжело села, рывком вдохнула — легкие тут же обожгло режущей болью, похоже я провела несколько минут бездыханной. Бронепластины экипировки впились в солнечное сплетение в момент падения после взрыва, на самом деле я отделалась минимальной травмой, потому что голова цела, руки-ноги на месте. Вселенная пощадила меня. Какая она благосклонная сегодня, мать ее!

Но не в отношении других.

Когда я смогла встать, то обнаружила, что большую часть ангара завалило камнями и валунами. Сотни солдат были погребены заживо, три бронетранспортника с людьми внутри прижало булыжниками размером с глаз этого самого циклопического титана с несварением, который обрушился на нас сверху. Из щелей бронетранспортников ручьями текла кровь. Я даже не хотела представлять себе эту смятку.

Запищали датчики движения. Ох как я ненавижу этих минипищалок! За всю жизнь они столько не пищали, как сегодня! Я поняла, что ангар завалило булыганами так, что его разделило на зоны: кто-то продолжал двигаться за стеной из камней прямо передо мной. Был это выживший солдат или зараженный понять сложно, но это меньшая из наших бед.

Вот прям конкретно меньшая!

Потому что с одной стороны мы тут заперты в темнице без окон и дверей вместе с оставшимися в живых кровожадными чудовищами. А еще мы погребены заживо. А еще я вижу, как просыпается гребанная Тесса, одержимая бесом. Черт возьми, я еще никогда в жизни так не ненавидела ее, как сейчас. Это ж какая из нее сумасшедшая бывшая твоего парня? Она ж кишки людей жрет!

— Калеб, — позвала я.

В наступившей тишине мой голос прозвучал так громко.

Где-то за валунами стонали люди, рычали чудища, кто-то звал на помощь. Но за весь день впервые больше не было слышно ни выстрела. Стрельба продолжалась за пределами Нойштадта. На подступах к горе все также шла война, в сердцевине базы все также шло выживание людей. А мы в самом эпицентре бойни словно вошли в параллельный мир, в который звуки из других миров доносятся очень приглушенно, как через плотную занавесь.

— Я здесь, — прохрипел Калеб.

Я нашла его где-то за лабиринтом валунов. Лицо заливала кровь, но также как и меня Вселенная пощадила этого сукиного сына, который выбирает сумасшедших стерв себе в бывшие. Ты хоть видел, что она творила сегодня? Ну разве это не пипец?!

— Где Тесса? — первым делом спросил он.

— Оживает, — ответил восставший из земли Сопля.

Еще один гребанный счастливчик.

Я смотрела на бессмертную дрянь, которая никак не подохнет. Нет. Не Тесса. Тесса — моя подруга до гроба, мы клялись в верности друг другу. Я ненавидела чудовище, в которое она превратилась. Ненавидела саму ситуацию, которая вынудила ее на этой пойти. Ненавидела себя за то, что осознавала необходимость убить ее. Вообще ненавидела свою жизнь! Неужели недостаточно дерьма мы уже вынесли? Когда ты уже нажрешься нашей болью, гребанная судьба?

Я проверила Фелин. Жива. Значит платформа на спине Рафаэлки не покорёжена, а это значит, что возможно гигант еще жив. Он с частью Маяка и Теслы остался снаружи. Эти парни нас вытащат. Выкопают. Вот только к этому времени надо бы провести смертельный экзорцизм.

Фелин зажигала датчики один за другим: Падальщики восставали. Фунчоза, Вьетнам: я увидела их карабкающихся на огромные валуны — их люлька оборвалась с цепей во время обвала, и теперь они искали новое убежище, пока их не достали человекогрызы. Да. После того, как я увидела зараженных, хрустящих человеческими костями, язык не поворачивается назвать их кровососами. Нихера они не сосут. Грызут, гребанные уроды.

Антенна выбрался откуда-то из-за камней, махнул нам рукой, но тут же скрючился в лице, зажав бок.

И, черт возьми, Тесса. Твою мать.

— Когда ж ты подохнешь… — прошептала я.

Тварь лежала, прижатая камнем точно по плечо. Но, даже мучаясь болью, сверкнула в мою сторону яростным взглядом. Да хоть обосрись! Я не заражена. И мысли мои ты не в силах прочитать, а значит не видишь, что я собираюсь сделать. Весь этот день зараженные Падальщики храбрились своим камуфляжем, но настолько, насколько он делал их невидимым перед зараженными, настолько они же были раскрытой книгой для идеальной особи. Кто знает, возможно в какой-то момент эта тварь научится управлять и мутантами. С ее-то рвением отличницы я уверена она уже искала пути воздействовать на их разумы.

Вот очередной пример ее ревностного усердия выжить: Тесса-грызун скривилась в лице от боли, а потом заревела, пытаясь приподнять огромный валун с руки. Черт он весит не меньше полусотни килограмм, а она его одной рукой, твою мать! Выбралась дрянь. Время поджимает.

— Ребята, есть план? — позвала я.

Мы наблюдали за тем, как залитая кровью Тесса медленно поднималась с колен, прижимая больную руку к телу. Мы тебя достанем. Клянусь! Немного осталось сил у тебя. Нас, как бы тоже немного, и вообще походу мы все помрем сегодня здесь, так что я понятия не имею достанем ли мы ее или нет. Но похрабриться перед смертью же можно?!

Сцена начинала оживляться. Уже стало видно, что в завале выжили не только Падальщики, но с десяток солдат Нойштадта тут и там постепенно восставали из-под камней, раскапывали собратьев и уже быстро вставали в боевые ряды.

Как и зараженные чудища.

Те были гораздо резвее побитых людей. Человекогрызы прямо выпрыгивали из-под валунов, тоже вытаскивали сородичей, судорожно раскидывали булыганы по сторонам.

И если ребята преисполнялись отчаянием, видя, как восстает армия уродцев, я же видела уязвимость вируса. Вместо того, что пытаться выбраться, вирус откапывал особи, потому что понимал, что угроза для идеальной особи резко возросла. И мы не могли терять ни минуты.

— Приготовить пушки! — скомандовала я.

Солдаты уже даже не понимали, кто отдает приказ. Тут полный кавардак. Но в ту же секунду, как услышали приказ, встали в боевые позиции. Они словно ждали его. Приказ для них — знак, что надежда еще есть, что они еще могут выбраться. И я знала, что да. Они выберутся. Хватит на сегодня смертей.

— Слушать мою команду! — крикнула я. — Объект у восточной стены! Прикончим ее — выживем!

— Кто это?

— Кто она такая?

Солдаты Нойштадта еще не вкуривали всех прелестей борьбы с вирусом, что велась все эти сорок лет. Но то, что Тесса отличается от сородичей, было заметно невооруженным глазом. Она тут такую кровавую карусель устроила, что только слепоглухой до сих пор бы не понимал расклад сил.

Тесса — апофеоз. Тесса — кульминация. Она стала врагом для всех: и для людей, и для зараженных и для Падальщиков.

Все, как она хотела — пожертвовать собой ради победы в войне, объединив всех против себя. Сострадание сделало ее монстром — вот такое вот извращение может сотворить природа или судьба, уже хер поймешь: что-то выбирает лучших из нас, выворачивает наизнанку, а потом веселится, наблюдая за творящимся хаосом.

— Разделиться на группы! Одни атакуют, другие прикрывают! — скомандовал Калеб.

Отчаянные солдаты, которым уже нечего терять, понимали все без объяснений. Просто делай, что говорят, потому что у тех чуваков в незнакомой форме явно есть план. А коли у тебя самого нет, то делай то, что скажут!

— Огонь! — заорала я.

И посыпался град пуль в одну точку — сровно туда, где стояла Тесса. Она яростно заревела — вот настолько и она была в отчаянии! Она выставила вперед обе руки, приказывая своим уродцам плясать под свою кровавую флейту. Говорю ж грызуны, гребанные! Как в сказке, твою мать[1]!

Зараженные снова запрыгали тут и там, ловя пули своими телами. Другие зараженные побежали на солдат, но их тут же встретил огонь обороняющих отрядов. На последнем издыхании мы сражались в последней битве.

Теперь либо мы, либо они. Я взглянула на радар и увидела, что снаружи возле завала собирались кучи зараженных. Расчищают завал, пытаются спасти зовущую их на помощь особь. Время на исходе. Я уверена, что человекогрызы проделают брешь в завале через несколько минут. Может десять. Может тридцать. А может и через пять. Во всяком случае патронов нам даже на пять минут не хватит.

У меня был план. План под названием «Последняя жертва».

— Антенна! Пошел! — заорала я.

Антенна понял без слов. Он отбросил винтовку и побежал вперед, расталкивая зараженных своими мощными руками. Антенна и человеком был горой мышц, а став мутантом, мог уже и посостязаться в сумо с парочкой уродцев.

Я ставила на внезапность. Тесса сосредоточена на ловле пуль, а тут к ней несется кабан, которого один зараженный не остановит. Я расчищала путь Антенне, пробираясь поближе к Тесс. Тут меня понял и Калеб и тоже начал медленно продвигаться вперед.

План сработал. Сосредоточенная на высокоскоростных свинцовых смертях, особь не заметила, как сбоку на нее прыгнул Антенна и застал ее врасплох.

Мавр разбежался и со всей силы вмазал Тесс в лицо. В ту же секунду, как мощный удар в челюсть вывел ее из равновесия, зараженные потеряли гида, и распались на кучки, теряя бдительность, и цель, и стимул, и все на свете. Какие же они тупые без мастера! Прямо как детсадовские человекогрызы.

Тесса отшатнулась и упала на колено. Она удивленно уставилась на возвышающегося над ней Антенной. Ох, как он крут сейчас! А потом Тесса снова скривилась в лице и побежала на Антенну. Они сцепились врукопашную, пока мы продолжали отстреливать потерявшихся детсадовцев.

Тесса выдала ряд ударов Антенне под дых, но там у него броня, и он даже не ойкнул, как снова обрушил удары Тесс в висок, в подбородок, а потом согнул пополам и надавал коленом по животу. Но в тот момент когда он замахнулся, чтобы врезать ей как следует по затылку с реальной возможность пробить родничок вхлам, чтоб мозги у этой чучелы вытекли наружу, Тесса перехватила его локоть сломанной рукой.

А может уже и не сломанной. Нажравшись кишками людей, эта дрянь стала обладать невероятной скоростью регенерации.

Тесса отогнула плечо мавра так, что он завопил от боли, а потом одним мощным пинком отбросила его аж на десяток метров. Антенна упал и покатился, гонимый инерцией удара. На него тут же набросилась одна из групп зараженных.

Тесса снова набирала силы. Это было так заметно! Зараженные тут же перестали быть детсадовцами и снова сбились в четко очерченные кучки — по одной на каждой отряд солдат.

— Калеб! — заорала я.

А мы все продвигались. Калеб бросился вперед на смену Антенне и тоже сцепился с Тесс в схватке. Я продолжала медленно продвигаться к ней, потроша тела ее уродливых детишек, отсчитывая ровные удары винтовки: тридцать шесть, тридцать три, тридцать… Я считала оставшиеся патроны — для меня это был мой собственный часовой механизм от бомбы.

Теперь Калеб выдавал удары уже гораздо более слабые по сравнению с Антенной, и я не знаю, было ли это оттого, что он любил Тессу или же он сам по себе тряпка. Хотя я уверена, что после сегодняшнего пейзажа страсти у него к Тесс значительно поубавилось. Кому хочется целоваться с девушкой, пожирающей человеческие мозги? Сырые! Даже немаринованные! А вдруг там паразиты? А вдруг чел сифилисом болеет! Ты вообще думала об этом?!

Из этого выходил вывод, что Калеб — слабак, сыкота. Даже драться с могущественным чудищем не умеет! Потому что Тесса схватила его за горло и подняла над землей одной рукой! Одной, мать вашу, рукой! Такой рукой точно яйки не пощекочешь. И это еще один аргумент в корзину под названием «Чур меня встречаться с этой Тессой!»

— Тесса! Перестань! — кряхтел Калеб.

Тесса оскалилась.

— Прекрати! — последнее, что смог просипеть Калеб.

Его лицо залило краской, глаза закатились. Чудовище зарычало на него, как на нашалившее дитя, и отбросила к Антенне, который пытался отбиться от спятивших человекогрызов.

Спятивший человекогрыз.

А такое бывает? Ведь человекогрыз подразумевает под собой спятившего человекогрыза. И если человекогрыза назвать спятившим человекогрызом, не значит ли это наоборот образумившегося человекограыза?

Черт! Да о чем я думаю, твою мать? Восемнадцать, пятнадцать, двенадцать. Всего десять метров до нее.

Вот подоспели Фунчоза с Вьетнамом, понявшие мой план последними. Удивительным образом нам втроем удалось пробраться через толпы зараженных, прикрываемые сзади солдатами Нойштадта. Объединенная армия людей во всей красе-таки собралась прямо перед смертью!

Единая цель! Единый стимул! Единая надежда!

Вот бы раньше так! До всего этого дерьма с проснувшимся вирусом во льдах Арктики. Почему нельзя было объединиться раньше? Почему нельзя было ответственно потреблять? Защищать невинных? Быть голосом безмолвных? Проявлять сострадание? Проявлять эмпатию? Почему надо было дождаться конкретной жопы, чтобы пробудились все самые величественные благородные чувства?

— ПОКЕМО-О-ОН! — заорал Фунчоза и прыгнул на Тесс.

Со всего размаху он вдарил ей прикладом винтовки прямо в нос, тот смачно хрустнул, фонтан крови брызнул из ноздрей. Вьетнам сделала подсечку под стопы, огорошенная Тесса свалилась навзничь. Снова зараженные рассыпались по сторонам, но чуть ли не в ту же секунду собрались в группы, так ярко рисуя собранный интеллект вируса внутри мозга Тесс.

Та снова зарычала. Ха! Получай, дрянь!

Я ударила ей в ребра, но она откатилась от нас и ловко прыгнула на ноги, присела в боевую стойку, и вот мы уже втроем пытаемся уложить ее в нокдаун, пока солдаты прикрывают нас от зараженных. Те озверели пуще прежнего, и я ликовала в ответ на их рев. Потому что они так ярко демонстрировали страх и отчаяние особи, загнанной нами в ловушку.

Фунчоза со всем только возможным удовольствием лупил ее металлическим прикладом — сбылась его мечта! Тесса проворно уворачивалась, но тут же натыкалась на железные кулаки Вьетнам. Я достала из кармана шприц с сывороткой и подпрыгнула к ребятам, те держали Тессу за обе руки, как на невидимом распятии.

— Коли! — орал Фунчоза.

Но тут меня свалил с ног подоспевший человекогрыз. Ублюдок! Его тело обмякло в такт раздавшимся ударам — Калеб расстрелял урода в упор. Я вскочила, но снова увернулась от зараженного. Особь приказала им перестать тратить силы на отвлекающих солдат и собраться возле нее. Снова чудовища наступали со всех сторон, пули летели прямо на меня. Придурки! Вы ж меня прикончите вместе с человекогрызами!

А потом я увидела конец тиканья моей бомбы: завал возле главных ворот стал дрожать, камни посыпались сверху, как если бы из недр наваленной кучи булыжников пробирался огромный червь.

Зараженные пробирались в ангар. Восемь! Восемь гребанных минут нам выиграл завал! И эти восемь гребанных минут мы вот-вот потеряем впустую!

Тесса откинула Вьетнам, которую тут же атаковали зараженные, они пытались прокусить ей руки, шею, ноги, она уворачивалась, к ней подоспели солдаты Нойштадта и пытались снять уродов. Она человек. Она пахнет аппетитно. Китайскими приправами.

Фунчоза же продолжал висеть на плечах Тессы и вопить девчачьим визгом. Тесса кружила, пытаясь скинуть его с плеч. На него со спины бросались чудовища, Антенна с Калебом отстреливали, но их тоже атаковали зараженные.

А завал дрожал все больше, все интенсивнее, и вот уже первые синюшные мускулистые руки показались среди камней…

Последняя жертва. Последняя секунда на внутреннем таймере моей собственной бомбы.

Я кинулась вперед.

Прямо на моих глазах Тесса скинула-таки Фунчозу с себя, одним проворным прыжком подобрала с пола арматурный стержень и за долю секунды повернулась ко мне.

Резкая боль пронзила все мое тело, аж дух выбило.

Твою мать!

Ее глаза смотрят мне прямо в душу и усмехаются. Мозг еще не сразу сообразил, что телу чертовски больно, потому что я смотрела на стержень, на который меня насадили как шашлык и не чувствовала ничего, кроме напряжения в брюшине.

И ее глаза…эта усмешка… над моим поражением… над моей болью…

Кто-то закричал. Кажется, это был Калеб.

— Не-е-ет! Бридж! Не-е-е-ет!

Я оглохла. Наконец тупой мозг догнал, что информация, которую ему доносят ноцицепторы, это боль. Это пипец какая жуткая боль!

А потом Тесса-чудовище подняла меня на этом стержне, как варвар — кусок мяса над костром.

Я заорала. Кажется, я даже потеряла сознание от боли, а может это только показалось, но в следующую секунду я уже лежала на бетонному полу. Тяжело дышать. Делаю рывок один за другим. Чувствую как растекается жгучая огненная жидкость по всему нутру. О господи! Как же больно. И эти глаза. Это чудовище, ухмыляющееся над моей смертью. Отобрало все… Калеба… Тесс… мою жизнь…сука…

Я стала отключаться, перед глазами темнота, вся моя вселенная — режущая боль, от которой не скрыться.

О господи…о господи как же больно!

Но вдруг еще одна боль вытеснила из сознания предыдущую. Какого хрена? Я открыла глаза. Эта дрянь вонзила в меня еще один стержень. Ты охренела? О господи как больно.

А скалившаяся Тесса медленно присела рядом со мной, как будто убить меня ей мало, поглумиться еще хочет. Тварь!

Смеется не над болью… не над физической… над душевной. Видит мое страдание от поражения, от осознания, что это мой финиш. Читаю в ее взгляде «Калеб мой…Тесса моя… ты мясо… я тебя не изберу…»

Я кашлянула, жгучая жидкость вырвалась наружу через глотку, запахло металлом. Ах…это моя кровь…

— Да пошла ты… сука, — кашлянула я.

Воздух заканчивался, легкие больше не могли делать вдох, а может не хотели… может я не хотела больше жить в этом дерьмовом мире…

В дерьмовом…

Мире…

Дерьмовом…

Мире… который я спасла…

Перед глазами все потемнело и последнее, что запечатлел мозг, это осознание поражения в глазах чудовища…


27 февраля 2071 года. 19:20

Маргинал

Трагедия.

Вся жизнь — трагедия.

Этот день — трагедия.

Всей этой боли, этих страданий можно было избежать, делай человек правильный выбор сорок лет назад. Сколько потерь, сколько горечи, сколько траура…

Крик Калеба оглушил. Хотя может это показалось. Но он что-то тронул в моей душе, которая все еще жила где-то очень глубоко в моей груди. Она дернула за ту невидимую струну, которая напоминала мне о грусти, вернее о том, что я еще способен ее испытывать. Слезы сами проделали тернистый путь от глубоко похороненного милосердия наружу. Туда, где я все еще был физическим организмом. Живым организмом. Живым.

Жертва Бриджит напомнила мне о том, что среди людей есть герои. Те, что отважно жертвуют собой ради остальных, потому что верят в то, что нужно бороться, что человек еще может стать лучше. Что не все потеряно. Что мы заслуживаем еще одного шанса.

Так ли это?

Усмешка особи стерлась за долю секунды, когда она осознала ловушку, в которую ее загнал отважный бравый солдат. Они не пытались тебя убить. Они пытались спасти своего друга. Ценой собственной жизни.

В момент, когда Бриджит прыгнула на Тесс, которая развернулась к ней с арматурным стержнем в руках, на который она беспощадно насадила лучшего друга своей оболочки, Бриджит несла в руке ее смерть. Охваченная злобой, страхом, голодом, особь не заметила, как Бриджит вонзила в бедро Тесс шприц с сывороткой.

Лишь спустя минуту, ровно в ту минуту, когда Бриджит испустила последний вздох, особь почувствовала это.

Я почувствовал это.

Все зараженные почувствовали это.

Глазами, полным немого шока, особь уставилась на собственную руку, которой обхватила руку Бриджит, зажимающую шприц на бедре Тесс. Особь даже не заметила, как сама схватила руку Бриджит минуту назад. Разжав кулак, она уставилась на опустошенный шприц. Глаза расширились, лицо скривилось в ненависти, а изо рта раздался еще неслышимый этим днем силы рев.

Слышали ли вы, как отчаянно воет койот, попавший в капкан? Боль сводит его с ума настолько, что он готов отгрызть собственную лапу. Вот так орала Тесс.

Зараженные схватились за головы и упали на колени. Мой лоб пронзила острая боль. Зараженные Падальщики тоже скривились в лице, но боль наша была не столь мощна, как у полностью обращенных. А потому воспользовавшись счастливым шансом, под плачущий рев умирающей особи солдаты выпустили последние патроны в зараженных в ангаре.

А в это время Тесса отключалась. Тело особи затрясло, руки и пальцы стали неестественно ломаться, как если бы она внезапно потеряла крепость костей и рассыпалась прямо на наших глаза. Но упорству и силе особи можно только позавидовать. Она продолжала стоять и оглядывать всех вокруг, рыча и ревя, выкрикивая свои бессвязные проклятия в их стороны.

А потом рев резко заглох, как будто Тесса внезапно проглотила камень. Голосовые связки тоже начали ломаться. Как и легкие. Как и все остальные органы. Она пыталась дышать, но более не могла. Сыворотка послушно отвоевывала каждый сантиметр тела обратно, открывая путь настоящей Тессе. Обратно к своему трону в мозгу.

Тесса рывками ломала шею, запрокидывала голову, глаза особи закатились, и она так и застыла. Стоя, с запрокинутой головой, с открытым ртом в безмолвном крике, со скрюченными на груди пальцами, с открытыми белыми глазами. Как заживо закостеневшая мумия.

Радары тут же зарегистрировали распад зараженных куч как внутри базы так и снаружи. Армия зараженных снова лишилась лидера и превратилась в уязвимую кучу безмозглых монстров, ведомых лишь инстинктами.

Война окончена.


27 февраля 2071 года. 19:40

Тони

— Особь повержена! Повторяю: ОСОБЬ ОТКЛЮЧИЛАСЬ!

— Надавайте пенделей этим уродам! — кричал Фунчоза.

Он подобрал с трупа солдата винтовку и с остальными оставшимися в живых бойцами продолжил загонять остатки зараженных по углам ангара.

Я подбежал к дыре в завале. Зараженные перестали ломиться сюда, видимо, запах снаружи перебивал запах, рвущийся изнутри.

— Калеб! Помоги! — крикнул я.

Не позволив Калебу подбежать к Жиже, умершей прямо у ног монстра, я отвлек его насущной задачей. Оплакивать бойцов рано! Надо еще закончить эту битву!

Мы взобрались на завал и стали скидывать камни на образовавшуюся дыру, герметизируя пещеру варварским способом.

— Вольт! Электролюкс! Доложить обстановку снаружи!

Я пытался перекрикивать перестрелку, взрывы гранат — солдаты больше не боялись тратить запасы. Теперь-то они довольно четко представляли количество особей, с которыми им предстояло сразиться.

— Фунчоза, отойди! — кричала Арси.

Рука частично погребенного под камнями экзоскелета ожила, пушка затарабанила по группе зараженных в северном углу — Арси подключалась к технике дистанционно.

— Вьетнам, прикрываю! — орал Томас.

Теперь ожил гранатомет. Гулкие бум-бум-бум обозначили залпы гранат, оглушительные взрывы решетили зараженных в фарш, сносили солдат с ног.

— Томас, аккуратнее, мать твою! — орала Вьетнам, зажимая пробитые уши.

— Простите! Это единственное, что уцелело у этой штуки!

Наконец послышалась передача от ребят снаружи:

— Электролюкс на связи. Ребята, миграция замедлилась.

Мы с Калебом одновременно вдохнули с облегчением.

— Арси, что с остальными ходами? — спросил Калеб.

— Завалены. Герметичны. Нам отсюда долго не выкопаться, — ответила она голосом гробовщика.

Это меньшая из бед.

Выстрелы в ангаре постепенно утихали. Я смотрел на карту, подозрительные точки уменьшались в количестве. Зараженных добивали по всей базе. Жестоко. Брутально. Думалось мне. За все те смерти, в которых они были не виноваты, бывших людей измельчали в порошок, не давая им шанса вернуться.

Мы были бессильны изменить это. Как бы нам ни хотелось спасти сегодня как можно больше людей, всяких людей, мы провалились по всем миссиям.

Когда этот день закончится, а он обязательно закончится, нам всем придется приложить максимум усилий, чтобы не сойти с ума.

Прошло еще немного времени прежде, чем в ангаре наступила практически полная тишина. Наконец мы смогли оглядеться и осознать масштаб бойни, что сегодня затеяли. Не по своей воле. По вынуждению. И все равно оправдать себя не мог никто из нас. Я читал это в глазах собратьев. Калеб, Фунчоза, Вьетнам. Мы смотрели друг на друга, кивали, мол, мы все сделали верно, но ни один из нас в это не верил.

И я не думаю, что когда-нибудь мы найдем утешение от угрызений совести.

Завалы булыганов в ангаре создавали впечатление, будто мы находились где-то на каменной свалке, среди гор которых торчат пушки, пулеметы, гранатометы и сотни конечностей людей. Людей здоровых. Людей зараженных. Но все-таки людей.

Сколько жертв.

Сколько греха.

Вдруг слева раздалось кряхтение. Мы все, как по щелчку, обернулись с выставленными вперед винтовками. Дула наши смотрели точно на Тесс. Может послышалось? Но не могло же послышаться сразу всем?

И впрямь. Из горла Тесса снова раздалось бульканье. Потом кашель. Потом снова кряхтение. А потом она сделала резкий глубокий вдох. Глаза широко раскрыты, зрачки выкатились откуда-то из-за век, отчего она вновь стала походить на человека. Нормального человека.

Ни один из нас не переставал целиться ей прямо меж глаз.

Уже через секунду мы поняли, что в ней больше не осталось ничего от врага.

Тесса смотрела на нас растерянно и даже испуганно, как человек, который оказался в незнакомой обстановке с полной потерей памяти. Она часто моргала, дышала рывками, ее трясло. Покрытая кровью с ног до головы где-то уже местами засохшей, а где-то скомканной в местах соединения экипировки, остатками кишок и мозгов, которые смердели тухлятиной, Тесса обрела человечность.

Как последнее богохульство вируса над всем лучшим, что есть у людей.

Она смотрела на нас, едва ли узнавая, смотрела вокруг, изучая обстановку. Осознавая. Вспоминая…

А потом посмотрела вниз. Первым, что она увидела, это собственную руку, держащую что-то возле бедра видимо, она почувствовала боль от вонзенного шприца, не до конца понимая, откуда эта боль, чем вызвана, что она означает.

Тесса разжала ладонь и увидела другую руку в тактической перчатке. Не ее рука. Рука чужого. Рука друга. Рука самого близкого человека, которого она когда-либо имела. Наконец взгляд Тессы расфокусировался с этого единственного объекта осознаваемой вселенной, и она смогла увидеть. Смогла осознать масштаб потери…. Масштаб своей трагедии. Понять источник боли.

Ее глаза расширились, она сделала глубокий вдох и исторгнула из самой сердцевины души вопль скорби:

— Не-е-е-е-ет!

Тесса упала на колени, припала к груди Жижы, стала теребить ее лицо, бить по щекам, трясти за плечи.

— Не-е-е-е-е-е-е-ет! — рыдала она.

Мои глаза застилали слезы от этого зрелища. Калеб не мог смотреть. Он не мог даже подойти туда. Больше не хотел. Не желал признавать этот факт. Вьетнам плакала. Фунчоза тоже.

— Пожалуйста! Не-е-е-ет! Нет! — рыдала Тесса.

Осознав неотвратимость случившегося, Тесса бережно уложила тело Жижы себе на бедра и стала раскачивать, успокаивая себя, успокаивая душу умершего друга.

— Нет, нет, нет, — причитала Тесса.

Она рыдала громко, не стесняясь никого из нас. Рыдала отчаянно. Рыдала безостановочно.

Из самой глубины вернувшейся души. Рыдала не только по Жиже, но и по всем, кто сегодня пожертвовал собственными жизнями ради остальных, по всем, кто стал жертвой обстоятельств, кто погиб невинным, кто не заслужил этого кошмара.

Рыдала по себе. По своей навеки проклятой душе, которая никогда не найдет покоя за все то, что сотворила этим днем. Я не знаю, помнила ли Тесс, что делал вирус в ее теле. Помнила, ли как разрывала глотки людям собственными руками, как питалась их кровью, их болью, их плачем.

Господи. Никогда не захочу участи Тесс. Никогда.

Сзади послышался топот. На рев Тесс сбежались солдаты Нойштадта, уверенные, что так может реветь только зараженное чудище. И думали, что оказались правы, потому что зверь снова ожил, и они снова были готовы отправить ее на тот свет.

Мы тут же бросились им наперерез.

— Отставить!

— Отставить огонь!

— Она своя!

— Она безобидна!

Мы перекрикивали друг друга, сами того не заметив, как встали грудями перед дулами автоматов. Грудями на пути Тесс. Чудовища, что учинило сегодня резню доселе невиданных масштабов.

Солдаты подозрительно переглядывались, изучали нас недоверчиво, но потом все же доверились. Они осознали, что мы единственные, кто понимают, что происходит здесь сегодня.

— Она безобидна. Теперь, — уверил я солдат.

Те нехотя, но опустили автоматы, с опаской поглядывая на воющую Тессу.

— Кто она? — спросил один из солдат.

Теперь уже переглядывались мы с Падальщиками. Никто не мог ответить односложно. Все слишком запутано.

— Она наше спасение, — ответила Вьетнам.

— Как и проклятие, — добавил Калеб уже тише.

Вдруг Тесса замолчала. А потом стала кашлять. Мы обернулись.

Это бы не кашель, а рвотные позывы. Она отползла от тела Жижы и встала на четвереньки, а потом изрыгнула из себя черную склизкую массу.

— Фу… она что чужого рожает? — скривился Фунчоза.

Нет. Хуже. Она выблевывает все, что съела, будучи чудовищем. Организм вновь превратился в человеческий, а значит вернулся привычный метаболизм. Человеческий желудок неспособен переваривать кровь.

Тесса блевала долго. Спазм за спазмом из нее выходило огромное количество плоти, крови, не успевшей перевариться вирусом, пару раз из нее даже вышли части костей.

Господи. Никогда не захочу участи Тесс. Никогда.

Она смотрела на это все пораженная, шокированная, но ничего не могла поделать, а лишь осознавать. Лишь вспоминать.

А потом она увидела нас. Она смотрела на нас исподлобья, как затравленный зверь. А потом завыла:

— Во-о-о-н!

Снова спазм скрутил, снова блеванула.

— Пошли во-о-о-н! — закряхтела она.

Но очередной приступ тошноты скрутил желудок и она снова блеванула.

— ПОШЛИ ВО-О-О-О-ОН! — заревела она, что есть мочи.

Я развернулся, дотронулся до плеча Калеба, пресекая его попытки подбежать и утешить.

Никто ее не утешит. Никто никогда не поможет ей забыть все то, что она, сотворила этим днем.

Никто.

Никогда.

Тесса продолжала выть и посылать нас ко всем чертям, одновременно уползая подальше от наших глаз, как умирающий зверь — прячется в кусты. Она ползла задом, стараясь затеряться посреди каменных гор, в тени, в норе.

Она хотела умереть.

Никто никогда не захочет участи Тесс.

Никогда.


27 февраля 2071 года. 20:00

Маргинал

Я тихо пробирался посреди завалов ангара, стараясь не наступать на камни, чтобы не потревожить слух моих боевых товарищей, ставших сегодня героями.

Я искал чудо природы, поразившее меня своей гениальностью в самое сердце. Вся красота эволюции, до сего момента не до конца осознаваемая мной, теперь ярко сверкала, как самая красивая звезда небосвода.

Тесса сидела на полу, опершись спиной об один из валунов. Черная уже засохшая кровь покрывала каждый сантиметр ее тела, ее экипировки. Некогда блиставший золотым отливом значок Анх, символизирующий жизнь, прятался за остатками человеческой плоти, приклеившейся к ткани.

Мне хотелось дотронуться до нее. Запустить руку в ее хрустящие от засохшей кровяной корочки волосы. Возможно даже поцеловать. Как священный атрибут религии. Моей религии.

Она прекрасна. Жаль, что она не осознает этого.

Пистолет в ее руке четко обрисовывает ее намерения.

— Снова пришел рассказать мне, как прекрасен вирус?

Голос ее тяжелый, хриплый, грудный. Как и подобает голосу божества.

Присаживаюсь совсем рядом с ней. Она открывает глаза. Посреди голубой радужки сверкает чернота. Глубокая. Завораживающая. Невозможная для осознания примитивным человеческим мозгом.

— Ты прекрасна, — говорю я ей.

Тесса слабо ухмыляется. Закрывает глаза. Слезы стекают по щекам, прокладывая дорожки чистоты посреди засохшей крови.

— Твоя боль прекрасна, — говорю я.

Она плачет. Слабо мотает головой. Она больше не хочет отшучиваться. Не хочет ненавидеть или злиться. Не хочет радоваться. Не хочет жить. Я читаю это в каждом ее жесте. В каждом движении мускула на лице.

— Я хочу умереть…

— Знаю.

Она сглатывает, тяжело вздыхает, проглатывая слезы, а потом снова смотрит на меня.

— Так может, ты пришел помочь мне?

Она раскрывает ладонь. Пистолет слабо дрожит. Но не потому что она боится или ей не хватает сил сделать это самой. Ее физические силы истощились после превращения.

— Я помогу. Но не этим, — отвечаю я.

И игнорирую пистолет.

— Боюсь, мне больше ничто не поможет, — иронизирует она над своей участью.

Я же уверен в другом. Уверен абсолютно.

— Ты все еще не осознаешь своего значения для этого мира, Тесса, — начинаю я. — Твоя боль поведет человечество в лучшее будущее. А лучшее, потому что ты всегда будешь ненавидеть сама себя за то, что сделала этим днем. Лучшее, потому что ты всегда будешь гонима страхом снова обратиться в чудовище, что они взрастили в тебе. Груз вины станет проклятьем. Воспоминания — стрекалом. Ты будешь бежать от своей жестокой половины, как от чумы. И вместе с собой ты потянешь людей.

Она слушает внимательно, не перебивая, впитывая каждое слово моего пророчества.

— Ты будешь гнать их за собой подальше от монстра, что скребется внутри тебя, что дышит с тобой, что каждый день ждет, когда ты дашь слабину, чтобы выбраться наружу. Ты научишь людей состраданию. Ты научишь их бояться их чудовищной стороны. Ты всегда будешь служить им напоминанием того, чем они могут стать, если не будут знать меры. И в день, когда ты умрешь, много сотен лет спустя, проклятье, что ты пронесешь через всю свою жизнь, станет самым драгоценным даром, что господь подарил нам.

Слезы снова прокладывают невинные тропки по кровавому лицу.

— Твоя жертва. Твоя чудовищность. Твое уродство — напоминание всем нам о той монструозной стороне, что живет в каждом из нас. Сторона, которую мы можем кормить и которая в конце концов учинит подобное, — я развожу руками. — Сторона, которую мы можем контролировать и сдерживать, чтобы избежать подобное, — я снова развожу руками.

Я приближаюсь к самому ее лицу.

— Тыпрекрасна, — повторяю я. — Твое двуличие. Твоя полярная двойственность. Единение монстра и человека — это то, к чему пришли люди, не зная меры в своем потреблении. Они кормили свою алчность, свою безжалостность, и наконец вырастили чудовище, — я провожу-таки по ее хрустящим волосами. — Ты зеркало для них. Отражение. Напоминание о том, насколько прекрасными они могут быть, настолько же и омерзительными могут стать, если перестанут держать в узде свой голод.

Я целую ее в лоб. Во рту тут же появляется привкус крови. Мой собственный голод начинает пробуждаться, я словно дразню этого самого монстра внутри, который никогда меня не беспокоил, но который всегда жил во мне, наблюдая.

В груди затеребило. Наверное, так душа впадала в экзальтацию от прикосновения к божеству.

Я отнял губы ото лба Тесс. Не без сожаления. Но с осознанием того, что я должен ее оставить, чтобы продолжить оставаться ровно посередине. Наблюдать.

— Ты поможешь мне?

Ее шепчущий зов похож на детский плач. Я хочу ответить на него, но понимаю, что вера требует жертв от праведника. Верующий не только просит у бога, но и должен давать богу то, что ему нужно.

— Нет, — я качаю головой. — У тебя не будет союзников. Никто никогда не захочет быть с тобой по правде. Ты одна. Навсегда. Только ты.

Я встаю и собираюсь покинуть мое божество.

— Но я всегда буду наблюдать за тобой, камрад.

Я оставляю ее одну. Как и должно быть богу. Я чувствую, как в душе ее крепнет сила, она созревает быстро, как цветок, распускающийся прямо на глазах. Она внимает моим призывам. Ненавидит их. Но принимает. Потому что знает, что так и должно быть.

Ей суждено стать проклятьем человечества во плоти.

Как и его спасением.

Выбор за людьми.


27 февраля 2071 года. 20:20

Амир

Армия освобождения Нойштадта продвигалась вглубь ангара. Впервые за весь день нам улыбнулась удача. Аллах благоволил своим сынам, его воля обрушила каменные своды горы, отрезав доступ на базу для полчищ шайтанов, продолжающих рыскать вокруг Нойштадта. Теперь, когда их поток оборван, мы смогли загнать чудовищ в ловушки и отправить их в ад.

— Джамаль! Правый фланг! Загоняй его! Матвей! Гранату!

Взрывы стали привычными для слуха. Стрельба — ритмичной музыкой. Еще никогда в жизни я не участвовал в битве подобных масштабов, где запах горящего дула становится воздухом, вспышки огня — единственным светом во тьме, а страх — стимулом двигаться дальше.

Планшет демонстрировал стремительное сокращение вражеских единиц — солдаты Нойштадта, а может и простые люди, взявшие ответственность за свои жизни в свои же руки, избавляли родную землю от бесов.

— Амир! Сзади!

Крик майора заставил резко обернуться. Я уже приготовился выпустить обойму в подкравшегося из-за спины противника, как вдруг осознал, что это не шайтаны. Это были чужаки.

Враги или нет?

В следующую секунду они открыли огонь по зараженным, присоединившись к нашему уже немногочисленному отряду. Вместе мы довершили схватку. Демоны были повержены на территории ангара, свалившись в кучи бездыханных тел по углам, в которые мы их загнали.

— Отставить огонь! — приказал я.

Наступившее молчание неестественно. Уши требовали привычного стаккато.

Мы переглянулись с солдатами, едва заметно кивнули, а потом молниеносно развернулись и перегруппировались, направив автоматные дула на чужаков. Те прицелились в ответ. Численно мы их превосходили: нас осталось восемь; их — четверо.

— Мы вам не враги, — сказал чернокожий великан.

Не очень дружеская реплика от солдата, целящегося тебе меж глаз.

— Это вы! Вы привели сюда шайтанов! — ответил я.

«Вы убили Хека!» — добавил я мысленно.

Хотелось свести счеты с каждым, кто покусился на нашу жизнь, подвести итог и поставить жирную точку в конце всей этой истории.

— У нас были на то причины. И вы об этом знаете, — ответила китаянка.

Оружие Триггера. «Иерихон» стало нашим проклятьем, как принесенный в дом саркофаг с мертвецом внутри.

Мы продолжали смотреть друг на друга через прицелы, солдаты переминались с ноги на ногу, готовые броситься по первому же выстрелу в укрытия. Так прошло несколько минут. Подвести итог оказалось слишком сложно. Много двойственности. Много причин и аргументов. У каждого своя правда, и у каждого она весит невыносимо много.

Вдруг из-за спины чужаков показалась фигура, выползшая из завалов северной части ангара.

— Это она!

— Это она!

Закричали солдаты и тут же бросили всякие попытки потягаться с чужаками, потому что к нам подбиралось чудовище гораздо страшнее.

Я взял ее в прицел с остальными и пристально разглядывал, пытаясь предугадать ее намерения. Она не человек. Она не зверь. Она истинный дьявол. Резню, что она учинила здесь голыми руками, неспособен претворить в жизнь ни один из шайтанов. Она нечто большее.

Но вдруг я понял, что она хромает. Придерживает у груди правую руку, как если бы та была сильно повреждена, возможно даже сломана. И тут мне стало раскрываться все остальное. Она больше не совершала гигантские прыжки, не пыталась разодрать глотки солдатам, не вырывала их сердца одной лишь силой рук. Она стала уязвимым и даже ослабленным существом. Тенью той сущности, что прибыла из ада.

Она встала плечом к плечу со своими бойцами, и только теперь я понял, что у них одинаковые экипировки. Я и забыл, что она такой же Харис, как и мы. Разница лишь в том, что она покрыта коричневой засохшей кашицей из останков людей, как если бы окунулась в кровавую ванну.

Но в глазах я больше не видел ни голода, ни ярости. В них была лишь пустота. Очень тяжелая и мрачная.

Мы смотрели друг на друга несколько минут. Мы на нее — через прицелы. Она же даже не желала брать ружье в руки и была абсолютно открыта.

Китаянка протянула ей смоченный бинт. Она взяла, долго смотрела на него озадаченно, а потом медленно утерла лицо. Ее взгляд снова задержался на грязной материи, как если бы она с трудом верила в то, что только что стерла с лица целый литр крови.

Но вот я смог увидеть ее лицо. Оно изменилось с того самого первого момента, когда я увидел ее впервые. В бункере. На фоне умирающего Хека.

Она сломалась.

Она более не была охвачена гневом.

Она больше не представляла угрозы.

И я опустил автомат.

— Амир! — тут же злобно бросил Джамаль.

— Опусти!

— Но командир!

— Приказываю опустить оружие! — повторил я громко.

Нехотя солдаты один за другим опускали автоматы, но держали пальцы на крючках.

И тогда она сделала шаг ко мне. Потом второй. Потом еще один. Солдаты занервничали, снова стали переступать с ноги на ногу, готовые броситься на демона в любой момент.

Я же благосклонно приглашал ее на свою половину территории.

Она остановилась всего в полуметре от меня. Такая живая. Настоящая. Совсем не такая, как была на экране монитора. Она была человеком. Не знаю, как ей удавалось прятать в себе это чудовище, но сейчас она была одной из нас. Я знал это. Чувствовал.

Ее голубые глаза смотрели мне прямо в душу, как будто могли прочитать мои мысли, мои намерения… мою боль…

А потом она заговорила.

— Мне кажется, я отобрала у тебя что-то очень дорогое.

Ее хриплый голос прозвучал так неожиданно. Наверное я до сих пор не мог осознать ее двуличие. Шайтаны не говорят, они лишь рычат и сипят. Она же казалась совершенно нормальным человеком. Необычным, конечно. Но недалеким от меня.

Я тяжело кивнул.

Прощальная улыбка Хека, которая в наш последний момент еще не была прощальной, предстала перед глазами, как если бы он стоял здесь сейчас.

— Мне очень жаль, — сказала она чуть громче.

А потом закашляла, нахмурилась. Я понял, что у нее сломана рука. Она чувствует боль.

— Видимо, и мы отобрали у тебя не мало, — ответил я.

И окинул взором разрушенный ангар — результат ее мести.

— «Иерихон» мог убить нас.

— А я думал, что он может нас спасти.

— Командир! Она атаковала базу! Она со своими бойцами истребили всех в Нойштадте! — крикнул Хатха.

— Ей нельзя верить, Амир! — добавил хрипящий Корвин, которого мы вытащили из заваленного Стража. — Триггер всегда предупреждал об опасности с ее стороны!

Мне кажется, я никогда по-настоящему не был товарищем своим солдатам. Мы слишком разные. Они пугливы. Я безрассуден. И все же мой приказ был для них отныне единственным верным.

— Здравствуй, Корвин, — тихо произнесла она.

Поприветствовала так устало, как изнуренная мать — взбалмошного сына.

Корвин в ответ наставил на нее дуло автомата.

— Отставить огонь, Корвин! — я повторил приказ.

— Да пошел ты! Ты мне никто!

— Он твой командир! — заступился Джамаль.

— Никто из вас мне не начальник! Я всегда служил и буду служить Желяве!

— Желява давно сдохла, придурок! Все, что осталось от ее Генералитета… ну… это … в общем, она его съела! — ответил блондин с иероглифом на лбу, указывая пальцем на ту, что они звали Тесс.

— Опусти, автомат, солдат! — теперь уже крикнул другой солдат.

— Видишь, Амир? Видишь? Об этом Триггер и предупреждал! Этим она опасна! Она вводит вас в заблуждение. Не всех сразу! Постепенно! Обрабатывает мозги, натравливает вас одного на другого, а потом сталкивает лбами, как сегодня! Тебе было мало жертв?

— Эти жертвы — результат страха твоего Полковника, не желающего признавать свою отсталость! — огрызнулась Тесс. — Он хотел убить нас! Всех до единого! А чем мы хуже него?

— Тем, что заражены!

Кричащая правда Корвина вознеслась к потолку ангара, отразилась от поверхностей стен, размножилась эхом через груды валунов. Она призывала устрашиться, но почему-то прозвучала неубедительно.

— Вирус в твоей крови… ты опасна для нас? — спросил я.

Она ответила не сразу.

— Да. Моя кровь опасна для тебя.

— Но ты не хочешь меня убить. Почему?

— Потому что это мой выбор.

Ее ответ резанул мою вселенную. Такой четкий и понятный, но в то же время неожиданный.

А потом она приблизилась ко мне настолько, что я почуял ее смрадное дыхание изо рта, в котором умер Полковник.

— Мы сами выбираем свое будущее, Амир. И я устала от бессмысленных смертей. Может, ты тоже?

Очень. Очень устал.

— Давай перестанем воевать и уже начнем выживать. Вместе.

Она протянула руку, покрытую все той же корочкой засохшей крови. Я представил, как всего час назад она вспарывала этими руками человеческие тела, и скорее всего под ногтями у нее остались частички органов, сухожилий, плоти…

Я собирался пожать эту кровавую руку, всем своим видом подтверждающую, что это — рука дьявола, и ничего хорошего от нее не жди. Но опять. Почему-то во мне не было страха, не скреблось ожидание подвоха. Я видел в ее жесте искренность, бессилие, граничащее с отчаянием. Но в то же время едва уловимый, но ощутимый внутренний стержень веры в собственную правоту, в собственные силы.

Она знала, что победит.

И отправиться в будущее с человеком, уверенным в том, что она делает, уже было не страшно.

Я протянул руку в ответ, крепкое рукопожатие обозначило новую веху в истории человечества.


[1] Моджахед (араб.) — борец за веру, за правое священное дело

[2] Га́мельнский крысоло́в (нем. Rattenfänger von Hameln), гамельнский дудочник — персонаж средневековой немецкой легенды, согласно которой музыкант избавил город от крыс, околдовав их мелодией, исполняемой на флейте.


Глава 7. Пятьдесят лет спустя


26 февраля 2121 года. 08:00

Тесса

Я проснулась за полчаса до звонка будильника. Удивительно, как прочно в меня въелись привычки юности. На Желяве звонок подъема доводил до инфаркта своей громкостью и внезапностью, а потому очень быстро организм сам настраивал свои биологические часы так, чтобы проснуться раньше истошного звонка. Прошло уже полвека, а я до сих пор не потеряла эту привычку.

Я медленно села в кровати, лениво потянулась, а потом измученно поплелась в ванную. Сегодня отражение зеркала мне приятно. Я больше не ношу шрамы от ожогов на лице, лысина исчезла, я обзавелась красивой длинной шевелюрой светлых волос, и весь мой внешний вид пышет здоровьем и энергией.

Но меня не покидает мысль о том, что настолько, насколько вирус излечил меня снаружи, настолько же изуродовал изнутри.

Праздничное настроение ежегодной знаменательной даты меня не трогало. Как в принципе и всегда. Завтрашняя дата полна противоречий, не думаю, что смогу их разрешить в скором времени. И пусть всё вокруг украшено разноцветной мишурой и плакатами, пусть разливают шампанское и поют хвалебные песни, пусть организовывают торжественные парады и играют гимны, солдаты и ветераны, бывшие свидетелями той последней битвы, всегда будут скорбеть в этот день.

Когда-то давно в Хрониках я нашла любопытные записи одного парня, который обижался на своего деда из-за того, что тот не желал рассказывать ему о своем участии во Второй Мировой Войне. Для юнца то были любопытные детали истории: продвижение войск, разворачивание фронтов, военные операции и жизнь в тылу. Для деда же, который его обидел своим молчанием, то была жизнь, наполненная болью и смертями. Он не хотел возвращаться туда даже в воспоминаниях.

Ежегодный парад, как всегда, пройдет в центре Нойштадта. Жители будут чествовать своих отцов и дедов, матерей и бабушек, отстоявших свой дом, генералы и командиры толкнут благодарственные речи сквозь слезы, пройдет торжественное награждение выдающихся работников отраслей. Весь день будут транслировать документальные фильмы, собранные из видеозаписей с костюмов, танков, Стражей из самой гущи сражения. Будут демонстрировать и фильмы послевоенного времени о том, как мы восстанавливали свой дом, возвращали свою жизнь к норме.

И ко всем празднующим, поющим, распивающим ни один из участвующих в том сражении не сможет присоединиться. Наш праздник будет простым: мы будем скорбеть. После обязательной торжественной части каждый из нас запрется в своей норе и умолкнет до утра. Наша минута молчания длится вот столько. И на утро всегда кажется, что ее было недостаточно.

Мы слишком много потеряли, чтобы увидеть в этом дне праздник освобождения. Ни один ветеран войны никогда не увидит в этом дне радость. Только боль. Глубокую непобедимую боль. Она утихает время от времени, заглушенная нуждой сегодняшнего дня, обязанностями, интересами, но никогда не исчезает по-настоящему.

Бридж всегда со мной. Она, как призрак, следует за мной по пятам, ложится со мной спать, встает со мной по утру. Я просыпаюсь с ее невидимой рукой на плече, такой тяжелой, а в какие-то дни кажущейся совсем неподъемной.

Мой траур начался пятьдесят лет назад и не окончился и по сей день. В то время как Амир взялся за восстановление базы сразу после битвы под Нойштадтом, я заперлась на долгие недели в какой-то пустующей казарме военного сержанта. Я не выходила долго. Жизнь вдруг растянулась на один нескончаемый момент. Иногда казалось, что Бридж умерла всего час назад, а прошло уже две недели. Запах ее крови на моих руках преследовал многие месяцы впоследствии. Картина того, как я обнимаю Бридж, сидя посреди кровавого хаоса, всегда была такой яркой и свежей перед глазами. Я жила в ней. И жила долго, медленно скатываясь в депрессию все глубже и глубже. Я не хотела подниматься с того дна. Надеялась, что так и останусь в том моменте, что он будет длиться вечность, что он станет моим наказанием за все мои грехи. Мне казалось это справедливым.

Странным образом пинок под зад я получила от Фунчозы.

— Пока ты тут крысятничаешь в подвале, мы твою работу делаем! Эй! Слышишь меня, каннибал?

Его голос как всегда громкий резкий и противный ворвался в мой темный мир с галлюцинациями, тотчас же наполнив свежим дыханием жизни. Снова все встало на свои места: я — Падальщик, у меня есть обязанности, еще не все кончено, там ведь столько людей… Как собака Павлова я отреагировала на стимул, а всего-то и надо было, чтобы кто-то зашел в мою коморку и растолкал пинками. Прямо вот так как это делал Фунчоза: пинал меня носками жестких тактических ботинок по бедру.

Правда в том, что никто не хотел заходить ко мне, хотя все знали, где я крысятничала. Я же была каннибалом, живущим в пещере, меня все за сотню метров оббегали, не желая беспокоить. Вернее, не желая, чтобы я беспокоила их. Они боялись и ненавидели меня. Никто не видел во мне героя. Даже я.

Калеб тоже не хотел меня видеть. Это было больнее всего. Хотя в то же время я ведь сама не хотела видеть его. Просто не могла.

И даже тогда, когда я вышла из берлоги под опасающиеся взгляды, тревожные вздохи и недоверчивые тычки пальцем, я избегала взгляд Калеба. Лишь его. Не могла стерпеть его осуждение.

Нойштадт выстоял, по крайней мере, хоть какая-то его часть. В живых осталось около полутора тысяч гражданских и три сотни солдат. Снова восстановление дома, жизни, надежд. Все это мы проходили в Бадгайстане, но воспоминания о его участи лишь толкали вперед.

Амир был настоящим лидером. Не растерялся, не заперся, как я, а исправлял все сломанное и восстанавливал уничтоженное, как заведенный робот. Он первым пожал мне руку, когда я чистая и переодетая вошла в центр управления. Здесь уже созрел новый Генералитет, и я стала его частью. Никто не возражал, хотя и боялись меня, и это все было таким далеким от того, что я представляла себе. Трусливый Триггер создал во мне глубокий комплекс недоверия подобным явлениям, как Генералитет. Открытость Амира и его желание быть со мной на одной стороне лечили меня от этого комплекса.

Сопля стал моим новым сержантом. Калеб продолжил. Он стал моей опорой, хоть и ненавидел, хоть продолжал смотреть мимо меня. У нас не было выбора, кроме как закрыть глаза на прошлые прегрешения, забыть обиды, снова встать плечом к плечу. Пусть мы и не были способны простить друг друга, но мы проглатывали свою ненависть, потому что должны были идти дальше, а нас осталось так немного.

Хумус оплакивал своего бравого командира и не менее отважного собрата: Муха погиб под Нойштадтом. Ляжка оплакивала не только Буддиста, которого привезла на своих плечах в Нойштадт, чтобы достойно похоронить, но и смышленого Лосяша, защищавшего ее на подступах к воротам. Антенна с Вольтом потеряли Электролюкса: он погиб под завалом. Почти половина погибших Падальщиков пали от рук Стражей, с которыми отныне мы плели новое полотно жизни. Вот настолько надо было проглотить эту невыносимую боль утраты, чтобы продолжить выполнять долг: на размер десятков убитых друзей.

В этой войне изначально не было сторон. Мы все сидели в одной лодке, раскачивая ее: Нойштадт, Триггер, мы и даже зараженные. Мы все люди. Все одна семья. Но вместо того, чтобы объединиться ради выживания, раскачивали лодку еще сильнее, пока она не опрокинулась и мы не потеряли столь многих благородных людей.

И не только людей.

Не знаю, сколько благородства несла Тамагочи Фунчозы, но ее он оплакивал даже больше, чем Рафаэлку. На погребальных кострах, которые были собраны перед Нойштадтом, Рафаэлка лежал рядом с желтым разбитым яйцом. Фунчоза ревел истошно.

Его спасла Вьетнам, предложив завести собственных Тамагочи. Не знаю, как происходил тот разговор, но думаю, что примерно так:

— Фунчоза, у меня есть идея, — сказала Вьетнам, нежно похлопывая удручённого Фунчозу по плечу.

Он смотрел в окно лаборатории в Аахене, где уже через полгода после битвы мы открыли первый блок изготовления сывороточных ампул, который возглавил Кейн со своей женой и другом Генри, выживших после взрыва ракеты, которую сердце Буддиста унесло на пять километров от цели.

Благоухание жизни в окружающем лесу, просыпающемся от долгой зимы, служила метафорой предложению Вьетнам.

— Давай заведем детей. Они ж от Тамагочи особо не отличаются. Будешь кормить, жопки подтирать, пузо чесать по расписанию. За ночь без еды они не помрут, но орать будут так, что хоть пристрели.

Создатель Тамагочи явно вложил в него больше смысла, чем в простую игрушку. Тамагочи словно предупреждала детей о том, чтобы они заранее укрепляли свою нервную систему, готовила ко взрослой жизни, так сказать.

Фунчоза встрепенулся от озарения.

— А ведь правда! — воскликнул он. — Ты ведь ходячий инкубатор! Давай засунем в тебя яйцо!

Любовь к жизни взорвалась в Фунчозе яркими красками, он вдруг снова приобрел мощный стимул продолжать. И тогда они начали пытаться.

— Вы что серьезно? Вы будете пихать в нее яйцо прямо сейчас и передо мной? — неистовствовала Божена посреди лаборатории.

Ей пришлось уйти. Причем в срочном порядке. Потому что они и впрямь собирались сделать это на ее рабочем столе. Она побежала жаловаться Кейну, оттуда я и узнала эту историю. Возможно не было там никаких метафор и возвышенных гляделок в окно — Тесса-романтик так и норовила капнуть на мою жизнь ядовитой микстурой ласки, но трах на рабочем столе Божены точно был.

Тамагочи заделался не сразу: подкосившееся здоровье от подземной жизни, нескончаемый стресс делали свое дело. Но теперь у нас строился первый дом на поверхности, а в Аахене жил целый отряд ученых, которые разработали гормонотерапию для лечения бесплодия людей. Так через несколько лет на свет Появился Такуми.

А потом Соба, Тойота, Сакура и Пятый.

На пятом фантазия на имена закончилась и его просто назвали Пятый.

А вот шестого ребенка — очень долгожданного и знаменосного, потому что родился он в день годовщины битвы под Нойштадтом — уже назвали Тамагочи. Фунчоза любил его больше остальных и никогда не упускал возможности напомнить об это остальным детям. Вьетнам тут же давала ему подзатыльники, а Фунчоза продолжал верить, что Тамагочи у них самый последний и оттого самый любимый.

А потом появились Каришка, Фуджифильм и Девятая. На ней фантазия тоже закончилась. Странным образом все они в детстве смеялись только над Каришкой, потому что ее имя в семье было самым дурацким.

Отряд Маяк же после битвы под Нойштадтом стал легендой. И не благодаря командиру, превратившемуся в каннибала ради спасения себя. А благодаря сержанту, которая пожертвовала собой ради других. Сегодня памятник Бридж стоит точно посреди северного ангара Нойштадта… точно на том месте, где она умерла от моей руки. Бронзовая статуя самого отважного Падальщика смотрит решительным взглядом прямо на тебя, когда стоишь перед ней, и требует твоей клятвы идти до конца и не бояться смерти, если творишь благородное дело.

И каждый разговор о ней, каждое восхваление ее персоны, как ножом в сердце… Мое раскаяние никогда не получит логического искупления вины. Я пронесу эту тяжесть до конца своих дней. Это безмолвное обвинение. И пусть все вокруг твердят, что Бридж была убита руками твари, сидевшей внутри меня, мне никогда не оправдаться перед самой собой, потому что ту тварь на волю выпустила я.

Нам с Калебом потребовалось много времени, чтобы проглотить собственный ворох из разношерстных чувств, в котором мы терялись, как в пустыне с перебегающими дюнами. Наши ощущения, реакции были непредсказуемыми: в один момент мы хотели пойти друг другу на встречу, а в следующий — убить друг друга. На описание того периода переживаний понадобится целая книга, и она будет очень походить на описание симптомов шизофрении. Мы подбирались друг к другу бесшумно, аккуратно, как охотники, отслеживающие добычу: мы отслеживали свои чувства. Взбешусь ли сейчас? Возненавижу ли сам себя? Могу ли дотронуться до него? Лишь спустя год раздался робкий стук в дверь моей спальни. Калеб стоял на пороге и молчал. Он сделал шаг первым, и я до сих пор с трудом представляю, как он только смог решиться на него. Наверняка собрал всю волю в кулак, может даже чего нюхнул в лаборатории Кейна, а потом когда понял, что наделал, так и застыл на пороге, надеясь, что я его не замечу. Бьюсь об заклад, что он очень жалел, что не припер с собой одеяло, с которым показывают фокус собакам: взмахнул и спрятался за стену.

Я не хотела его впускать. Призрак Бридж довлел настолько, что я разговаривала с ней каждый день. В какие-то моменты я даже думала сшить ростовую подушку и набить ее рисом, но когда просила у нашего повара пятьдесят килограммов риса, он непременно желал провести его по накладной с указанием цели расхода. Что я могла написать там? Сошью рисового человека?

В общем, также как и Калеб, я обязана была сделать усилие над собой. Просто чтобы поступить честно по отношению к нему. Так я отошла в сторону, безмолвно приглашая его зайти.

Впервые той ночью я говорила не с Бридж, а с живым человеком, и в рисовом человеке-подушке отпала нужда.

Мы говорили с ним ночи напролет, засыпая перед рассветом. Просто говорили, ни разу не притронувшись друг к другу. Уж слишком много накопилось за эти годы, что требовало своего внимания, требовало выйти наружу, требовало непролитых слез, а то и дополнительных. Наши разговоры стали нашим лечением. В отличие от моего неразрешенного чувства вины, наша любовь получила свой логический конец.

Нам понадобилось еще пять лет, чтобы наконец соприкоснуться телами. Пять долгих лет, чтобы призрак Бридж немного отпустил хватку. Время у зараженных растягивается. Были бы мы людьми, помирились бы через несколько месяцев. Но наша продолжительности жизни увеличилась в десять раз, и все переживания растянулись во времени.

Жить среди людей становится все непонятнее и даже грустнее. Ты видишь, как они рождаются, растут, а потом медленно начинают стареть. Они и сами не замечают, как с каждым днем обладают все большим количеством седых волос, как обмякает кожа на щеках, как они уменьшаются в росте, словно гравитация пригибает их к земле все ниже и ниже, засасывая в землю, как будущий перегной, для новых жизней. Сегодня нет уже и половины ветеранов битвы под Нойштадтом, они превратились в деревья. В буквальном смысле. Мы размещаем трупы в позе эмбриона в капсуле из древесной стружки и закапываем в саду. Тело человека минерализуется в азот, серу, фосфор, кальций и магний, которые служат питательной подушкой для высаживаемого дерева. Так человек возвращает природе все то, что взял у нее на время жизни. И вот смотреть на то, как в том саду появляется все больше кленов, липы, ясеня, вяза, черешни, вгоняет в тоску.

Когда тоска заест до чертиков, мы едем к тем, кто прожил больше остальных: к троице, возглавляющей Аахен. Это наш негласный центр психологической поддержки «бессмертных». Кейн выслушает нытье, Кристина напоет жасминовым чаем с каким-то стимулятором, Генри даст дельный совет, а Божена злорадно посмеется. Она возглавляла сывороточный цех, навеки поставив меня перед ней на колени. Кстати, она тоже обрела любовь, хоть и стервозности в ней от этого не уменьшилось. Битву под Нойштадтом они пережили вместе с Арси, и что-то произошло тогда, что объединило их на всю жизнь. Томас не колется что это было. Надеюсь попытать его еще лет через пятьдесят, не может же его сила воли быть настолько мощной.

В научно-исследовательском центре Аахен Кейн продолжал изучение вируса и назвал программу по его исследованию «Ратнабхадра» в честь питомицы Буддиста, который спас Аахен. Его вера в перерождение душ так подходила нашей вере в то, что мы найдем то место, куда прячется сознание человека, пока в его мозгу сидит вирус. Кейн видел в нем огромный эволюционный потенциал, был уверен, что со всеми недостатками этот вирус дарил человечеству преимущество перед временем. Даже называл нас новой формой человека, видя в нас скорее прогресс, нежели болезнь. Каннибал внутри меня поспорил бы с ним.

Спустя пятьдесят лет бесплодие зараженных продолжает быть загадкой. Кейн не смог вылечить его и по сегодняшний день. Не думаю, что это возможно. Пока что. Человеку еще рано изображать бога. А потому мы пополняем нашу популяцию постепенным отловом особей в мире снаружи.

Я вышла из казармы и зашагала по коридору.

— Генерал!

— Товарищ Генерал!

— Мэм!

На каждое приветствие я отвечала легким кивком. Нойштадт стал благодатной почвой для отстройки нового дома. Пятьдесят лет назад здесь была лишь нора испуганных существ, забившихся глубоко под землёй. Сегодня же я уверенно ступаю по наземной части базы в четыре этажа, и руководитель строительного блока обещал, что это не вершина. Постепенно забитые зверьки обретали смелость, а вместе с ней постепенно демонтировали турели. Так на одном из клочке территории мы построили резервацию для людей. Прямо под открытым небом. Под солнцем. Как они и мечтали. Фильтрующий купол получил свое продолжение в умах ученых Нойштадта, и теперь те, кто был достаточно отважен, чтобы выйти из норы, могли продолжить жить на поверхности. Небольшая резервация охраняется новыми поколениями Падальщиков. Несмотря на все заверения ученых, есть те, кто пока предпочитает жить под горой — смотреть на открытое небо за герметичным прозрачным плексигласом.

Да. Жить мечтой тоже требует отваги.

Я вошла в центр управления. Привычный солдатский всполох при виде Генерала.

— Отдать честь! — приказал Амир.

Тут же гомон голосов и стук клавиатур затих. Пара секунд непривычного молчания, пока я подхожу к мостику.

Я жму руку майору, диспетчера возвращаются к работе и наполняют центр жизнью. Вся северная стена сделана из плексигласа, освещая диспетчерскую естественным солнцем, позволяя наслаждаться прекрасными видами заповедных лесов посреди которых виднеется старинный Хамбахский замок. Сегодня этот пейзаж кажется привычным, а пятьдесят лет назад свел бы всех в могилу от инфаркта.

К сожалению Триггера, который видел спасение лишь в усилении военной мощи, я не являюсь Генералом для всего человечества. Совет блоков, за который ратовала Алания и Маркус с Фиделем, тоже получил свое продолжение. Мы принимаем решение большинством голосов. Я всего лишь Генерал для солдат — это то, что я умею. Защищать.

— Какова обстановка с Порто-Палермо? — спросила я у Амира.

— По-прежнему сложно. Нас обвиняют в дестабилизации и лживой пропаганде.

— Есть желающие выехать оттуда?

— Да, но их не отпускают. А посылать туда своих считаю опасным. Пока что. Нам нужно еще время.

База Порто-Палермо уже десять лет упирается, воспринимает нас как вторженцев, любые мирные диалоги переходят в оскорбление моей крови.

За прошедшие пять десятилетий мы настроили слаженную работу уже между четырьмя базами, которые приняли нашу помощь, несмотря на вирус в нашей крови. Не сразу, постепенно они поддавались нашей информационной атаке, просветительской деятельности научно-исследовательского блока, они подпускали нас к себе сначала через радиоволны, потом разрешали оживить оптоволоконные кабеля, и когда видеосообщение становилось стабильно ежедневным, они уверенно шли на нашу сторону.

Антенна уже сорок лет является первым советником базы Валентин, Вольт стал нашим посадником в норвежской Олавсверн, Хумус отправился в далекое путешествие в Балаклаву, где осел в подземной базе, ранее хранившей безопасность подлодок.

Порто-Палермо стала символом неумирающего Триггера. Там до сих пор царил страх перед поверхностью настолько сильный, что даже ежедневные конференции между Аахеном и их небольшим научным блоком не могли пробить их страх, взращенный в мракобесии. Там, где нет науки, очень мало здравого смысла. В Порто-Палермо на шесть тысяч человек было всего семь ученых, которые день и ночь боролись со своими военачальниками, пытаясь протянуть нам руку сотрудничества.

— Сколько человек готовы переехать к нам? — спросила я.

— Около четырех десятков.

Немного. Но и оставлять их под гнетом испуганных начальников означало возможную гибель.

— Снаряди экспедицию на следующей неделе, предупреди о нашем приезде.

Амир взглянул на меня настороженно.

— Военными действиями мир не посеешь, — сказал он.

— Но и оставлять там людей, готовых к переезду к нам, я не собираюсь. Это их право. Они хотят покинуть территорию своего государства, мы им поможем. Каждый человек должен иметь право на политическое убежище.

— Боюсь, они могут этого не понять и открыть по нам огонь.

— Отправь им побольше видео с моим участием в битве под Нойштадтом.

— Мы слали им. Это часть пропагандистской программы.

— Амир. С моим участием, — повторила я.

Идеальная особь не была частью пропаганды. Ее статус старались держать на уровне легенды. Теперь же я понимала, что она окажется полезной для самых упертых.

— Я сама поеду, — сказала я твердо.

Амир все понял. Но добавил:

— Не хочется начинать их вторую жизнь с побоища.

— Его не будет. К ним приедет военизированный отряд с «Леопардами» и Аяксами, во главе которого будет стоять каннибал из видеофильмов. Они сами отдадут нам людей все из-за того же страха.

Как бы мне ни хотелось спасти всех да поскорее, вселенная давала мне все это порциями. Раньше очередной отказ от соседних баз меня бесил. Сегодня же я к ним привыкла. Человек очень предсказуем, и эта предсказуемость легла в основу нашей пропагандистской программы, над которой трудились ученые и психологи. Шаг за шагом, доза за дозой люди получали от нас информацию и призывы, пока наконец не распахивали ворота, приглашая нас к себе, чтобы увидеть воочию тех, кто продолжает бороться, кто не страшится жить на поверхности, кого природа наделила камуфляжем ради защиты всего человечества.

Четыре базы уже строили свои фильтрующие купола по нашим чертежам, изготавливали линимент, скрывающий их от зараженных. Те, кто был смелее остальных, уже охотились на зараженных и возвращали их из долгого сна. Медленно, но верно паутина нашего противостояния расползалась по территории Европы и за ее пределами.

Хумус оказался прирожденным политиканом. Взращенный приживальческой философией Буддиста, он как никто другой умел нажать на страхи людей. А в целом он остался таким же скрытным и загадочным сержантом Бодхи. Не отвечает на вопросы о Ляжке и Легавом вот уже сорок лет, обещая хранить их тайну до конца жизни.

После битвы под Нойштадтом Ляжка с Легавым взяли Аякс Бодхи — единственное, что осталось от Буддиста и на что Ляжка считала себя имевшей право — и уехали в неизвестном направлении. Больше мы о них не слышали. Ляжка не приняла новое обличие Падальщиков. После произошедшего с Буддистом я не смела ее винить. Ее возвышенное представление о благородстве, о долге шло вразрез с нашими методами достижения цели. Я не знаю, что с ними произошло, где они, живы ли, остались ли в человеческом обличье. Знаю лишь, что всю жизнь Ляжка искала родной дом, тянуло ее на родину отца — в Россию. Знаю, что она связывалась с Хумусом в Крыму, но он, как я уже сказала, хранит ее тайну. Я могла лишь пожелать ей доброго пути.

По последним данным наша коалиция насчитывала почти тридцать тысяч человек, треть из которых составляли возвращенные зараженные. Моя мечта тоже постепенно сбывалась в ответ моей отваге.

Больше всего таких людей, конечно, укрывал Нойштадт. Здесь из двенадцати тысяч жителей почти половина возвращенных. Аахен так вообще их обитель. Там незараженных всего тридцать человек, когда за конвейерами и в лабораториях трудятся уже четыре сотни возвращенных.

Вот и в центре управления я вижу следы моей мечты. Они сидят посреди остальных, чувствуют себя своими, несмотря на изменения во внешности. Время лечит их тела, возвращая вид к человеческому, но Кейн говорит, что вряд ли возможно полное возвращение. Они по-прежнему обладают высоким ростом и вытянутыми конечностями, пусть они уже гораздо менее мускулистые, но в их скелетах все равно чувствуется мощная сила. Мощнее, чем у обычного человека. Их челюсти не могут измениться без вмешательства ортодонтов, которые спиливают клыки и выдирают почти половину из них, чтобы кости челюстей постепенно уменьшались. На это уходят десятилетия.

Перерождение зараженного это настоящая лотерея. Незаконная. Я запрещаю ее, но знаю, что она проходит подпольно. Калеб тоже в ней участвует. Думает, что я не знаю. Это не жестокая лотерея, она скорее похожа на викторину. После поимки очередной особи и помещения ее в искусственную кому, жители пытаются угадать, кем проснется человек: будет ли это инженер, или ученый, или солдат, или повар. Люди пытаются угадать это по внешним призракам: остатки одежд, шрамы, даже родинки.

— У него на теле почти две тысячи родинок, значит он жил где-то на юге, где много солнца, а значит, это должна быть прибрежная зона, и он был рыбаком!

Это была самая чудаковатая гипотеза, про которую до сих пор помнят, потому что тот парень угадал. У нас проснулся рыбак. Пробуждение людей подобно рождению ребенка. Мы все преисполнены искренней радостью в этот день, я лично прихожу приветствовать новоприбывшего, вспоминая свой идиотский страх перед Роуз-Лилит. Я больше никогда не буду бояться. Я считаю это оскорблением всем, кого мы потеряли тогда в Бадгастайне.

Зачастую пробуждаются люди с совершенно ненужными для нас навыками. В основном, это люди, обращенные в монстров в период Вспышки. Оказывается в то время жило так много бесполезных людей, было так много бесполезных профессий. Мало ученых, мало интеллектуалов, мало заводских рабочих.

Тот рыбак тоже оказался ненужным. Мы больше не рыбачим, как и не охотимся, как и не выращиваем животных для потребления в пищу. Тому много причин, начиная с защиты экологического баланса в природе и заканчивая этической составляющей. Мы просто не можем представить, как потребляем чужую плоть. Мы сразу чувствуем себя монстрами, от которых прятались под землей.

Возвращенные чувствуют это острее. Знаю это по себе.

Многие часто спрашивают меня, помню ли я, что происходило в тот день в битве под Нойштадтом. Я молчу. Не потому что не хочу говорить, а потому что не знаю, что рассказывать. Не знаю, что из тех картин в голове — воспоминания, а что — кошмары. Со временем все это вообще смешалось в одну неразборчивую кучу из криков, выстрелов, взрывов, рычания, крови… Не знаю, правда ли все то, что иногда мелькает в воспоминаниях. Мозг — штука загадочная. Иногда что-то, что ты воображал много раз, впечатывается в мозг так, что тебе кажется, что это было реально. На деле же простое внушение.

Логика подсказывает мне, что я не могу помнить что-либо, потому что в тот день меня там не было. Я должна была пребывать в бесконечном сером тумане. Но и этого я не помню. Чтобы осознать то туманное место, человек должен пробыть в нем достаточно долго. Там ведь время тоже растягивается в одно бесконечное когда-то.

Тот день для меня превратился в один долгий момент боли — от комы до комы. Все, что было между ними, осталось где-то в голове, сидит там, ноет, довлеет, иногда прорывается в сны, но в четкую память — нет. Четко помню лишь послевкусие: металлические слюни, поднимающиеся из самого нутра желудка, ошметки костей, плоти. Вот это помню четко. А в той вине, что напала на меня в тот момент, живу и поныне.

И вроде бы кажется, что столько лет прошло, пора бы отключить функцию самобичевания, психика с таким долгим влиянием не справилась бы. Но когда я встречаю возвращенных в первый день их пробуждения, то непременно слышу одно:

— Я вас помню… вы так ярко светились.

Идеальная особь по-прежнему живет во мне, шлет сигналы зараженным, общается с ними. И все это без моего ведома. А потому я и не могу скинуть с себя вину за все ее дела. Ведь она рядом и постоянно напоминает мне о своем присутствии.

Маргинал был прав: я сделаю все возможное, но не позволю людям затащить ни меня, ни себя еще раз на ту сторону. Я бегу от нее, бегу от чудовища, которым была, бегу от прожорливости, алчности, жестокости.

Бегу от вечного голода под тихий гогот идеальной особи, шепчущей у меня в голове, не верящей в то, что человек способен от нее уйти, ведь иногда они так похожи. Я же каждым днем доказываю ей, что она не права. А она, в свою очередь, каждый день продолжает ждать нашего падения.

Маргинал связывается со мной раз в год ровно в день битвы под Нойштадтом, чтобы поздравить с днем рождения. Как можно забыть про монстра внутри, когда каждый год меня поздравляют с его рождением? Маргинал всегда был садистом, весь в папочку.

Философия двойственности идеальной особи стала школьным предметом. Не сразу, лишь через несколько лет ребята донесли до меня важность раскрыть эту жуткую сторону, которую может принять человек. Так, видеофильмы, скомпонованные с моей нагрудной камеры, с других камер, снимавших меня вблизи, вперемешку с моим интервью, где я отвечаю на самые интимные вопросы психолога, стали учебным пособием для взращивания в людях понимания того, что сокрыто в наших глубинах, что мы можем выпустить наружу, если не будем знать меры в своем потреблении.

Так я стала кровавой легендой. Местной страшилкой, которой пугают непослушных детей. Придет идеальная особь и утащит тебя за бочок. Предварительно выпотрошив.

Все участники битвы под Нойштадтом, включая Падальщиков, стали героями, доблестными легендами, олицетворением отваги и благородства. Я же стала легендарным монстром, который может стереть весь этот мир по щелчку пальца.

Я иду в военный блок, где в зале посреди симуляторных тренажеров солдаты воюют с голографическими зараженными. Вспоминаю, как, будучи новобранцем, сама выстраивала тактики отражения атаки и нападения на ненастоящих кровожадных монстров. Горжусь тем, что сегодня солдаты не кричат что-то типа «мочи того, убей этого». Мы больше их не убиваем. Мы поражаем их нервную систему электрическими зарядами — первый прототип электропатрона когда-то давно изготовил мой брат, сегодня же он — глава баллистичсекого отдела — доводит свои девайся до совершенства.

— Кармен, ты хочешь побыстрее на тот свет отправиться? Зараженный спрашивать не будет, хочешь ли ты стать одной из нас! Он сожрет тебя!

— Да, сэр!

— Обернись на пять часов!

Сопля кричал не меньше Бридж. Он перенял многое от нее. Вот так мертвые и остаются с нами навсегда: роняют свои частички то тут, то там, мы подбираем их и храним глубоко в сердце, где они греют нас. Сопля тоже вызывал во мне гордость. После Нойштадта он был одним из первых, кто решил отказаться от своей человеческой сущности и продолжать жизнь зараженным.

Да. У всех есть этот выбор. Любой может прийти к нам с таким решением. Быть зараженным дает много преимуществ, как и берет плату в виде бесплодия и вечной зависимости от лекарства. Но взамен ты получаешь возможность перемещаться без ограничений, служить во внешних войсках, защищать людей. В общем, быть на передовой.

Многие перешли на сторону мнеподобных. Амир решался долго, но в итоге стоит сегодня со мной плечом к плечу.

Калеб увидел меня, я махнула в ответ, он тронул Соплю за плечо, тот тут же обернулся и приказал:

— Стоп! Отдать честь!

Очередные вскидывания рук.Я кивнула. Присела, разглядывая зал внизу под напряженное молчание солдат. Они всегда так реагировали на меня. Все так реагируют на меня: поджимают ягодицы, принимая стойку готовности, как будто я прямо вот тут сейчас превращусь и сожру их всех. Походу перебарщиваем с пропагандой.

Пока Калеб идет ко мне, я разглядываю яму, вижу новую разработку баллистов и спрашиваю:

— Электрогранаты?

Ближайший рядовой кивает.

— Так точно, мэм!

— Покажете в действии?

Ягодицы расслабляются, как только солдаты окунаются в свою стихию. Им нравится красоваться передо мной, потому что я всегда их хвалю. Они разбредаются по углам, Сопля включает симуляцию, начинается отработка стандартной тактики окружения группы зараженных. Электрогранату кидают точно в центр, электрический импульс поражает особей, как взрывная волна.

— Неплохо, — кричу я.

— Да, но надо отбегать подальше, иначе тоже под раздачу попадем! — кричит командир.

— Какой безопасный радиус?

— Не менее шести метров!

— А если поразит?

— Все платы Фелин выжжет, солдат потеряет всю систему.

— Сколько тактик разработали?

— Порядка тридцати шести. Еще не предел!

— Здорово. Можно посмотреть?

— Конечно!

Я вставляю наушник в ухо, чтобы слушать переговоры солдат.

— Произвожу разметку, — звучит задорный голос Хайдрун.

Она тоже осталась с нами навсегда голосом Фелин, сопровождает бойцов в миссиях и переживает за них.

Во время упражнения я задаю солдатам вопросы, ответы на которые уже знаю. Им нравится демонстрировать свои знания и умению главнокомандующему. По себе знаю. Я обожала, когда Триггер наблюдал за мной, потом отводил в сторону поучал, указывал на слабые и сильные стороны, давал советы. В нем было хорошее. С годами замечаю, как ненависть к нему утихает, и часто просыпается благодарность. Когда я говорю об этом Калебу, он отвечает, что я старею.

Он подошел ко мне, и мы вместе наблюдали за работой солдат, вспоминая, как когда-то давно, уже наверное в прошлой жизни, были на их месте. Мы стараемся их подбадривать, вдалбливаем каждый день неизменную мантру: Падальщики — последняя надежда, негаснущая, непобедимая, вечная…

Тренировки интенсивные. Сопля их не жалеет. И снова преисполняюсь гордостью. Электрограната вообще чума. Не знаю, что там курит мой брат в своих огнестрельных лабораториях, но он придумывает эффективное оружие, правда забывает, что иногда им пользуются не мутанты, а обычные люди, а они, как известно, бесконечным здоровьем не обладают.

— Отличная работа! — кричу я запыхавшимся солдатам в конце тренировки.

Они радостно отдают честь и я покидаю блок.

— Как насчет киновечера? — спрашивает Калеб, пока солдаты покидают тренажерный зал.

— Не могу. Работы много. На следующей неделе вылазка, — отвечаю я.

— Куда?

— Порто-Палермо. Поедешь?

— Конечно. Цель?

— Забрать политических беженцев.

— Боюсь, тут понадобится нечто иное, нежели электрогранаты.

— Миссия мирная. Я поеду с вами.

Калеб смекнул быстро.

— Во имя акта устрашения?

— Надеюсь, он сработает.

— Сработает. Тебя-то здесь не перестают бояться, а уж чужаки тем более. Главное кадров им покрасочнее пришли.

Я ухмыляюсь. Калеб понимает меня как никто другой. Так было всегда.

— Собираюсь к нему. Хочешь со мной? — спрашиваю я.

— Ну уж нет. Я у него неделю назад был. Он заставил меня пойти с ним по грибы. А ты знаешь, что такое пойти с ним по грибы? Это значит, что ты будешь корячиться и собирать эти чертовы грибы под его указания.

— Ему семьдесят пять, он сесть не может без скрежета, — смеюсь я.

— Он меня своей клюкой пару раз огрел. А через два часа прогулки по лесу у него прихватило поясницу, и тогда мне пришлось нести его на спине до дома! А знаешь, что такое километр с ним на спине? Грыжа!

Я тихо смеялась.

— Я передам ему твой привет.

Годовщину я отмечаю одинаково вот уже много лет — посещаю человеческую резервацию. Здесь в небольших одноэтажных домиках с теплицами живут порядка четырехсот семей, в основном аграрники. Сеточный купол фильтрует человеческие запахи через прокладки, которые нуждаются в постоянном облуживании. Много людей сюда не поселишь, а потому совсем недавно была введена квота на количество рождающихся детей. Это не встречает сопротивления, люди сегодня гораздо более дальновидны нежели во времена Вспышки. Мы все понимаем, что планета нерезиновая, у нее есть запас, есть свой лимит, а у фильтрующего купола и подавно. В мире, где за пределами сетки тебя ждет кровожадный монстр, желание родить ребенка несильно, это огромная ответственность за его выживание.

Именно резервация похожа на те городки, в которых люди жили раньше. Такая некая деревенька, где все друг друга знают. Меня, разумеется, тоже. Мой зеленый мундир, длинный хвост волос цвета соломы узнаваем за сотню метров. Кто-то отдает честь, кто-то кивает, кто-то жмет руку или просто говорит «Добрый день!», этим мне тут и нравится: все такие разные, но такие добрые.

Я быстро нахожу нужный дом посреди однообразных строений, для меня он никогда не затеряется посреди этих клонов, и открываю калитку.

Хозяин уже сидел на крыльце в своем кресле-качалке и ждал моего появления.

— Так, так, так. Кто это решил забрести в вонючую человеческую богадельню со всеми этими помирающими стариками?

Я останавливаюсь перед ступенями, ожидая разрешения войти на его территорию.

— Привет, Фунчоза.

— Ну подымайся, бесстыдница.

Я улыбаюсь и прохожу к табуретке, что он всегда готовит к моему приходу. На ней уже давно ножом выцарапана надпись «Тесса-шлюха», он сдержал свое обещание, данное в тот далекий день, и наносил эту истину везде, где мы останавливались. Вот теперь мои личный табурет. Пусть это не кресло, и даже не кресло-качалка, но Фунчоза будет не Фунчозой, если не помучает меня. Даже спустя полвека.

На закрытой террасе тепло благодаря световым обогревателям. Я как обычно принимаюсь рассматривать Фунчозу. Мы видимся всего раз в год, и каждый раз мне кажется, что Фунчоза меняется кардинально, хотя невозможно поменяться кардинально сорок раз. Он оставил службу сорок лет назад, не желая превращаться в кряхтящего Триггера, как сам он сказал. Желал уступить место молодым, тем более он взялся за непосильную задачу перенаселить землю снова, когда Вьетнам родила четвертого дитя.

Они не избрали наш путь, решив умереть людьми. Аутентичными, натуральными — как говорил Фунчоза. А потому сейчас он был глубоким стариком с седыми волосами, лицом, испещренным морщинами, ноющей поясницей и тростью.

— Чего уставилась на меня такая вся молодая и сексапильная со стоячими сиськами? — сказал он, поглядывая на меня из-под прищура. — Хотя чего там. Не было у тебя никогда сисек.

Из дома вышла Вьетнам: такие же седые волосы в косе, морщинки вокруг узких глаз, но по-прежнему гордая осанка. Я улыбнулась и помахала ей рукой.

— Опять пришла хвастаться своей подтянутой жопой? — спросила она, сложив руки на груди.

— Да не было у нее никогда жопы! То ли дело у тебя. Ну-ка иди сюда, иди-ка!

Вьетнам подставила свой зад Фунчозе, и тот громко хлопнул по высохшим половинкам жены.

— Ай! — крикнул он. — Кажется я раздробил ладонь о твои кости.

— Да пошел ты! Сам попробуй сделать девять паразитов!

— Уже сделал и у меня яйца лопнули! Так что давай-ка иди отсюда, пока я снова не оседлал тебя!

Было забавно смотреть на сексуальные споры двух стариков. Вьетнам исчезла в доме, а через пару минут появилась с подносом, разлила нам лимонад в высокие стаканы и снова исчезла.

Следующий час Фунчоза пытал меня расспросами о жизни за пределами резервации, нещадно критиковал и обзывал, развлекаясь с моим терпением. Мои нервы закалились достаточно, чтобы воспринимать Фунчозу, как близкого друга. Он был таковым всегда, просто мне понадобилось больше времени, чтобы это осознать. Он, как никто другой, всегда был рядом, когда я давала слабину. И когда пытался расстрелять в ангаре, и когда пинал в той коморке, а потом и много раз после этого, когда мы восстанавливали свой мир из руин.

Фунчоза всегда был рядом. Всегда придавал мне сил. Видеть его в нынешнем состоянии было тяжело. Осознавать, что скоро его не станет, еще тяжелее. Но то был его выбор, и я его уважала.

— Чего там Хумус? Не помер еще? — спросил он.

— Все также руководит Крымскими Вятичами, — ответила я.

— Ляху видел?

Я покачала головой.

Потом последовал час просмотра секретных видео из исследовательских лабораторий.

— Электрогранаты? Нехило! Томас стал бы звездой у Гитлера! Какие только пыточные орудия ни придумывает, — восклицал он, смотря видео тренировке на моем планшете. — Ой, ну какие тряпки, эти ваши новые Падальщики. Тьфу! Как они вообще выживают?

— Кстати, хватит сливать им видео с моим участием, — говорю я.

Именно Фунчоза был основным подпольным поставщиком видеофильмов, записанных с его нагрудных камер, когда мы служили вместе. Уйдя со службы, Фунчоза скопировал все свои архивы и теперь иногда тут и там возникали новые просочившиеся кадры с битвы под Нойштадтом. В основном я там людей ем. Из-за этих пиратских копий меня и боятся.

— Я не сливаю. Я продаю.

— У нас нет денежной системы.

— Но обмен никто не отменял.

— И на что обмениваешь?

— Да всякий крутой стафф! Вот смотри. Это я получил взамен на то слезливое видео, когда ты расплакалась на пробуждении первого в Аахене. Помнишь? Помнишь?

Конечно, помнила. Первый пробужденный в скромной лаборатории Кейна в Аахене, куда я отправилась с Калебом, чтобы присутствовать лично.

— Ты так жалобно ревела, что я отдал задорого-задорого!

— Это подло, Фунчоза.

— А еще противно. Ты там такая сопливая вся.

Я тяжело вздохнула, представляя, что еще приберёг Фунчоза в своих цифровых сундуках. Не удивлюсь, если он установил где-нибудь скрытую камеру в моей спальне.

— Во! — он протянул мне странный предмет.

Это была какая-то пупырчатая резиновая труба фиолетового цвета.

— Что это?

— Ребята достали с завода под Лихтенштейном.

— Силиконовых изделий?

Его открыли всего три года назад, завод сразу стал центром промышленности, потому что оттуда нам поставляли и герметики, и прокладки разного рода, и пробки, и химические емкости.

— И что это?

— Насадка на член!

— Фу!

Я тут же бросила ее на стол рядом с яблочным пирогом, что Вьетнам нам любезно поставила на стол.

— Шикарная вещь! Вот так берешь и надеваешь, а тут, короче, пупырки всякие…

Следующие десять минут Фунчоза демонстрировал мне свой дряхлый член в фиолетовой насадке посреди седой пушнины на лобке и расхваливал сие чудо, пока не вышла Вьетнам с очередным кексом, кажется вишневым, и не надавал ему подзатыльников.

Приближался конец рабочего дня, я ждала этого момента с нетерпением, потому что вскоре калитка стала хлопать с частотой три раза в минуту, впуская во двор огромное семейство Фунчозы. У него было тринадцать внуков, среди которых был Тамагочи младший, и шестеро маленьких правнуков, среди которых был Тамагочи Третий. Фунчоза вбил в головы всех, что имя Тамагочи должно обязательно идти сквозь время, поскольку их основателя звали Тамагочи Акира. Именно тому пластиковому яйцу с пикселями вместо лица весь род Фунчозы должен был быть благодарен за появление на свет.

Детишки носились по двору, катались на горке, играли в снежки, строили домики из снега в виде фаллосов — этому их определенно прадед учил.

Огромное семейство собралось на небольшом крыльце, стало тесно, но я ждала этого единения. Его детям было от сорока до двадцати лет, внукам от двадцати до десяти, а правнуки были совсем мелюзгой. Такая разновозрастная компания больше походила на какой-то клуб по интересам, если бы они не были все так похожи между собой.

— Тесса, смотри, я специально распечатал эти карты в цвете. Вот здесь, это звезда Проксима Центавра, а вот здесь, это экзопланета Проксима Б. В теории она годится для нашего обитания, — рассказывал Тамагочи.

Он работал в составе небольшой группы ученых-астрономов в Гейдельберской обсерватории в тридцати километрах от Нойштадта. Все жители нашей коалиции обожали читать новости из обсерватории, снова возвращаясь к далеким звездам и планетам, которые мы не изучали уже девяносто лет.

— Тесса, глянь, а вот это первый прототип дрона-доставщика. Он может перевезти до пятидесяти килограммов груза. Можно мы попробуем отправить следующую партию химреагентов в Аахен с помощью него? — а это был Тойота, который работал в одном из инженерных отделов.

— Отличная идея! — воскликнула я.

— Тесса, смотри. Наша детская художественная школа подготовила выставку работ, посвященных освобождению от вируса к завтрашнему празднику, — рассказывала Соба.

— Тесса, у нас есть предложения по Порто-Палермо. Мы восстановили по чертежам из Хроник волновой электрогенератор, вырабатывающий энергию из морских волн. Мы могли бы предложить им электричество, — говорил Фуджифильм.

И еще долгие часы «Тесса, глянь», «Тесса, а вот посмотри», «Тесса, а вот идея». Я была частью их большой семьи, здесь они звали меня просто Тесс. Они наполняли меня жизнью, энергией продолжать не просто бороться и выживать, а развиваться и быть лучше. Столько идей кипело в головах новых поколений, я обожала молодежь за эту надежду, что они питали своим неуемным активизмом.

Странным образом чокнутый Фунчоза вырастил потрясающих представителей человечества. Невероятно амбициозных, честных и ответственных. Ровно такими, какими бы я хотела видеть и своих детей, и детей своих соседей и всех других людей на земле, кто еще был способен принести новую жизнь.

Сумерки медленно сгущались, напоминая о безжалостности времени. Семейство постепенно расходилось по домам, кто-то оставался ночевать у Фунчозы, другие же прощались до завтрашней торжественной церемонии.

— Все уже валите отсюда! Все пироги сожрали, троглодиты! — ворчал Фунчоза.

А сам все никак не мог нацеловать трехлетнего Тамагочи Второго, держа малыша на коленях.

— Пап-мам, пока! Люблю вас!

— Пока!

— Тесса, до завтра!

— Пока, ребят!

— Давайте уже валите и заберите этих сопляков с моего участка!

Веселые смешки огромного семейства растворялись в ночи. Зажглись первые фонари, а я все никак не хотела уходить. Тут было так уютно, прямо как дома. Не как в моей одинокой квартирке в одну комнату, а в настоящем доме со смехом детей, запахом яблочного пирога и пердежом бесцеремонного Фунчозы.

Я думаю, что он понимал, как мне тут нравится, потому и никогда не гнал прочь, позволял сидеть на его крыльце столько, сколько мне было необходимо, чтобы накопить эту энергию для продолжения моего пути. Потому и пердел. Знал, что не уйду. Садист-мучитель.

Теперь мы уже втроем сидели за столом. Три бывших Падальщика. Даже поверить не могу, что эти двое стариков были грозой всех солдат и зараженных.

— А тебе хер на палочке, а не дети, — сказал он, попивая горячий чай.

— Это точно, — поддакивала хихикающая Вьетнам.

— Может если повезет и мир снова скатится в жопу, появятся сиротные дома, выберешь себе хорошенького какого-нибудь.

— Никогда не допущу этого дна, — ответила я.

— Уж лучше постарайся. А то не видать тебе лимонада на крыльце, — сказала Вьетнам.

— Спасибо вам, ребят. За все.

— Что это я слышу? Сентиментальности? Давай-ка прекращай, не то огрею тростью!

Я посмеялась.

— Вечно раскиснешь в этот день, а нам развлекать тебя, — ворчал он.

И был прав. Я всегда приходила к ним накануне праздника, чтобы набраться сил выступить на трибуне, ободрить тридцать тысяч человек, просто продолжить стараться.

— Иногда кажется, что силы иссякают, — тихо прошептала я.

— А ты трахайся побольше. Хочешь насадку дам? С мылом помой и нормально.

— Уф, Фунчоза.

— А я серьезно. На одном благородстве не выедешь. Одним лишь «должен» не вытянешь все это дерьмо. Наполняй жизнь маленькими радостями: яблочным пирогом, лимонадом, прогулкой по грибы, избиением Калеба тростью, насадкой… серьезно говорю, возьми, не пожалеешь. Если не жить вот такими мелочами, жизнь смысл теряет. В тебе морального долга столько, что поражаюсь, как еще не захлебнулась. Хоть сама знаешь, за что борешься?

— За жизнь людей.

— Двойка тебе!

Трость ударила по лбу.

— Ай! — завопила я, зажимая лоб.

— За свою жизнь борись! Делай свою жизнь прекрасной! Люби каждый ее момент, а если не любишь, значит сделай так, чтобы полюбить. Остановись в своей гонке на миг. Осмотрись вокруг. Подыши. Почувствуй каждый атом окружающего тебя пространства, проникнись им и скажи сама себе, за что ты благодарна вот прямо сейчас.

Пришлось постараться, чтобы найти то, что мне нравилось сейчас. В ежедневной рутине с далеко горящей целью под названием «спасение всего человечества» я и впрямь перестала замечать мир вокруг.

— Лимонад и впрямь вкусный, — начала я.

— А то!

— И погода хорошая.

— Ваще шик!

— Томас электрогранату сделал.

— Просто зверь!

— Тамагочи Второй смешно соску сосет.

— Милипусик жесть!

— Сегодня проснулись еще четверо зараженных. В столовой подали прикольный рисовый пуддинг. Сняли новый фильм ужасов на руинах Желявы, — меня понесло.

Я перечисляла долго, Фунчоза улыбался и кивал. Терапия сработала. Жизнь стала чуточку прекрасней.

— Тяжко забыть все то дерьмо, — говорила Вьетнам. — То и дело возвращаешься туда, думаешь что надо было поступить вот так или вот так, спасли бы больше народу. А потом смотрю на все, что имею и сейчас, и понимаю, что и так все зашибись. Ничего бы не меняла.

— А призраки всегда буду стоять за нашими спинами. Это неизбежно. Но не думаю, что они стоят и ненавидят нас. Когда я стану призраком, я буду пинать тебя под зад, — сказал Фунчоза. — Думаю, они занимаются примерно тем же самым.

— Иначе их жертва будет напрасной, понимаешь?

— Да. Ты должна им один большой и дружный мир во всем мире!

— Так что это твой моральный долг — радоваться жизни.

— А это значит, что ты должна этим призракам ежедневный грандиозный трах в насадке. На возьми.

Мы дружно смеялись, заканчивая наши посиделки вполне стандартным разговорами о прошлом.

По пути к калитке охватила грусть. Я обернулась.

— Каждый раз думаю о том, что это может быть последний раз, когда я вас вижу, — сказала я.

— Не выпендривайся! Ты тоже подохнешь. Не так скоро, но все равно подохнешь!

— С тобой всегда наши дети…

— Да! Можешь взять у них материал и клонировать нас…

Вьетнам врезала подзатыльник мужу и продолжала:

— Мы никогда не уходим отсюда по-настоящему. Этот дом всегда готов тебя полечить.

— Мы оставим подробные инструкции Такуми. А насадку ищи в верхнем ящике комода.

Я улыбнулась, послала им поцелуй, как все их дети, помахала и оставила Фунчозу с Вьетнамом в их уютном мире.

Картина того, как они вдвоем сидят на крыльце и попивают лимонад, навсегда закрепится в моей памяти.

Я вошла в квартиру, запахло горячим поп-корном.

— Эй, а я думал, ты будешь работать, — Калеб стоял посреди кухни с миской поп-корна и бутылкой пива.

— Доставай вторую. Пойдем смотреть фильм, — ответила я.

— Обожаю Фунчозу, — Калеб закатил глаза в экстазе.

Мы завалились на диван с ногами, запустили телесистему с жестким диском.

— Говорят, сняли фильм ужасов на Желяве, — сказал Калеб.

— Может, лучше что-то из классики?

Мне нравилась идея возрождения кинематографа, но, как и любому старику, казалось, что все, что снимали сегодня, было шлаком. Нам было еще далеко до тех шедевров, что творили создатели спецэффектов.

А потому выбор пал, разумеется, на комедию под названием «Обитель зла».

Жизнь засверкала радостными бликами просто оттого, что мы лежали в обнимку, закидывались горстями поп-корна, пили холодное пиво и хихикали над зомби.


Эпилог и еще пятьдесят лет спустя


26 февраля 2171 года. 10:00

Маргинал

Ракета-носитель «Вулкан» торжественно сверкала белизной под палящим солнцем пустыни Бадын-Джаран, на краю которой функционировал космодром Цзюцуань. Восстановленный из руин сорок лет назад, он быстро вернул свой статус действующей площадки запуска космических аппаратов, а сегодня станет триумфатором в шествии человечества к звездам.

К ракете, как паразит, липнет первый многоразовый космический корабль, собранный на основе чертежей американской компании совместно с усилиями китайских инженеров и физиков. Стилизованно раскрашенный в черные и белые цвета, корабль гордо носил имя «Бридж»[1], так символично подходивший этому переломному моменту человеческой истории. Мы наконец перекинули мост к звездам, к соседней планете, готовы отправиться в далекие путешествия, чтобы дальше писать свою противоречивую историю.

К лестнице, ведущей к люку корабля, под щелчки фотоаппаратов и торжественные речи шли семь астронавтов. Лучшие из лучших, выносливые из выносливейших. Те, кто никогда не боялся жертвовать собой ради других, кто всегда загонял страх в угол и настойчиво шел до победного конца.

Им предстоит семимесячное путешествие к Марсу, где их уже ждут маленькие помощники, отправленные туда десять лет назад. Сначала спускаемые аппараты привезли марсоходы, которые выбрали оптимальное место для возведения первой колонии. Потом к ним прислали грузы, и шустрые роботы уже воздвигли четыре купольных модуля — будущий дом для первых людей: тех самых — лучших из лучших. Как только космонавты ступят на красную планету, они обретут новый дом, будут строить его с нуля, создавать свой безопасный мир, лелеять его и оберегать.

Вирусная пандемия многому научила людей. Но в первую очередь они осознали свою ответственность перед вселенной, перед богом, перед тем, кто позволил им жить в райском саду под названием «Земля». Ответственность создавать и защищать, творить и охранять эту жизнь, уважать ее и ценить. Человеку прошлого не было суждено ступить на новую планету, потому что эксплуататорский разум разрушил бы новый дом. Но менталитет человека, пережившего конец света, позволил увидеть свои ошибки, дать новые клятвы и обрести разум творца.

Мы физически не смогли бы вырваться из сетей жадности, черствости и эгоизма. Вирус же очистил нас. Через боль, трагедию, но все же сделал нас лучше.

— Центр, говорит командир корабля, мы на месте, готовы к финальной проверке систем, — послышался голос Антенны.

Я сделал приемник погромче и чуть покрутил четкость на мониторе, куда поступали десятки видеоизображений. Одно из них — с видеокамеры, установленной точно на панели управления внутри «Бридж». Я мог видеть лица своих старых товарищей.

— Принял. Разрешаю фазу с первой по третью, доложить по чек-листу, — ответил Тамагочи пятый.

Потомок Фунчозы — руководитель полетов — уже спустя много лет после смерти легендарного Падальщика теперь отправлял наследие своего отца в новое опасное путешествие, обещавшее не менее захватывающие приключения и не менее значимую цель.

— Арси, начинай предполетную проверку, — скомандовал Антенна.

Арси, сидевшая рядом с ним в кресле второго пилота, тут же ответила:

— Приступаю.

Корабль перевозил почти десять тонн полезной нагрузки, которая состояла из запасов первой необходимости. Следующие миссии с многоразовыми спусковыми кораблями будут стартовать каждую неделю, подвозя космонавтам остальной груз для постройки колонии. Амбициозные планы космической программы нацелились на перевозку следующего экипажа уже через год. К тому времени на Марсе должны быть возведены монолитные жилые отсеки, расширенная теплица и диспетчерский пункт для установки прочной связи с Землей.

Первые экипажи полностью состоят из зараженных людей из практических соображений: они сильнее, выносливее, работоспособнее. Натренированные, они могли не спать до трех дней, сохраняя стандартную эффективность. Ускоренная регенерация была огромным плюсом для космонавтов, ведь многое могло пойти не так, начиная с самого путешествия к планете. Удивительным образом именно те, кого люди боялись почти полвека, кого считали прокаженными и кого истребляли, как опасных паразитов, откроют человечеству новые далекие горизонты. Мой отец в гробу перевернулся бы, останься от него хоть косточка.

Зараженные уверенно завоевали Землю, но не кровожадностью, а своим достоинством. Сегодня они составляли семьдесят процентов населения планеты. Возвращенные из задворок сознания, обретшие вторую жизнь в новой оболочке, они настойчиво восстанавливали свой мир и свою жизнь, которая едва ли напоминала прежнюю. Их больше не боялись, ими восхищались.

Неутомимость и упорство, отличавшие зараженных от здоровых, имели в основе глубокий страх потерять свой второй шанс, снова забыться в том бесконечном тумане, отдав тело дьяволу, который будет убивать и разрушать их собственными руками. Этот глубокий страх, такой животрепещущий, почти фундаментальный в их личностях, заставлял их бежать вперед, бежать прочь от той личины, которая дремала в них, ожидая проявления слабости. У них не было выбора. Они обязаны оставаться сильными, быть примером для подражания, быть великими и благородными, для одной простой причины — выжить.

Для сопровождения аппарата сывороточного синтеза в экипаж был включен специалист из лаборатории Аахена, и не кто-нибудь, а сам руководитель департамента производства.

— Проверьте температуру в отсеке реагентов, их нельзя перемораживать, — сказала Божена, сидящая точно позади Антенны.

— Дойдем и до твоих ампул, погоди, — ответил он.

— Проверь сейчас.

— Мы вообще-то должны работать по чек-листу.

— Если переморозишь, то на Марс прилетит экипаж из безмозглых чудовищ.

— Твою мать, Божена!

Тем не менее Антенна прервал работу по чек-листу и под довольное хлопанье глаз Божены проверил условия в отсеке с химреагентами.

— Поверить не могу, что тебя засунули в экипаж. Тебя никто не любит! — огрызнулся он.

— Эй, не наезжай на нее, — с этими словами Арси пихнула Антенну в плечо.

Скафандр приглушал тактильные ощущения, зато запотевший шлем Антенны ярко демонстрировал его негодование.

— Капитан, у тебя повышенный пульс, — заметил Тамагочи.

— Да бесит тут одна.

— Ничего, ничего, через пару месяцев приползешь ко мне на коленях, — ехидно произнесла Божена.

— Будешь шантажировать сывороткой? Очень по-боженовски, — ответил Антенна.

— Нет, не буду.

— Чего тогда мне к тебе ползти?

— А то, что как только ты подписался на эту миссию, ты принял целибат. Никакого секса тебе там. Только ручки.

— С тобой-то это как связано?

— А мы не против тебя к себе пригласить, — сказала она.

Так просто и бесхитростно. На минуту в корабле стихло.

— Ты серьезно? Она серьезно? — наконец ожил Антенна и повернулся к Арси.

Та кивнула.

— А что? Мы обсудили это. Ты красавчик, накаченный, и порно утверждает, что у негров член большой.

— Эй, а можно к вам? — послышался голос астронавта с нашивкой на груди «Сопля».

— А вот ты перебьешься, глиста, — ответила Божена, сидящая рядом с ним.

— Да ладно вам! Я ж тоже одинок буду.

— Ну не знаю. А что можешь предложить?

— Скорость! — ответил жилистый парень.

— Тогда точно мимо.

— Ты не поняла! Не скорострел, а скорость самого процесса…

— Ребята, хватит обсуждать грядущую оргию. Антенна, сконцентрируйся на проверке систем. Божена, твои пробирки в порядке, а потому успокойся. А ты, Сопля, просто заткнись.

Голос прозвучал тихо и немного устало, но все тотчас же замолчали и вернулись к своим задачам. Руководитель миссии сидела точно позади всех и контролировала работу космонавтов.

— Томас, доложи по отсекам с шестого по девятый.

— Отклонений нет, компоненты в стабильном рабочем состоянии, — ответил брат сестре, проверив грузовые отсеки, хранившие рассаду, которая послужит для производства кислорода и еды.

— Так что там произошло в тот день? В Центре управления? — спросила она.

Прошло сто лет со дня битвы под Нойштадтом, уж сегодня Томас должен сломаться. Но он лишь молча качал головой.

— Ладно. Попытаю счастья еще через пятьдесят лет, — ответила Тесс.

Я буду скучать по ней. Грустно осознавать, что отныне она будет не на расстоянии вытянутой руки от меня, а в семи месяцах полета. Как и прежде, идеальная особь будет рассказывать мне свою историю с экранов мониторов, куда будут поступать видеоизображения из марсианской колонии. Я не смогу прийти к ней на помощь, если позовет, но она больше никогда и не звала с того дня в Нойштадте, когда просила ее убить. Тесса справится. Я уверен. К тому же при удачном раскладе через добрую сотню лет я смогу незаметно пробраться в пассажирский корабль, который перевезет на Марс очередную группу зараженных поселенцев.

Я не знаю, во что разовьётся этот проект, не знаю, чем закончится вся эта космическая амбиция. Но мне нравится думать о том, что однажды все зараженные покинут Землю, оставив заботу о ней своим ущербным собратьям. Своеобразный второй шанс для людей доказать, что они достойны жить здесь в независимости от больших и сильных братьев, блюдущих порядок и безопасность на планете. Как выросшие дети, они продолжат свою жизнь, ограниченные пространством одной планеты, пока их более развитые собратья буду покорять звезды.

С течением времени люди все больше становятся похожими на устаревший инструмент, медленно ползущий из дома в музей, где занимает место на полке с другими экспонатами: так, телеграф стоит рядом с ручной телефонной станцией, следом громоздкая мобильная Моторола устрашает своими размерами, а еще через десяток моделей смартфон гордо восседает над своими старенькими братьями.

Рядом с homo erectus, homo ergaster и homo habiblis встанет и экспонат с названием homo sapiens, в то время как в доме вместо него будет править homo astris[2].

В следующие полчаса космонавты сосредоточились на первостепенных задачах, а Тесса воспользовалась их занятостью и незаметно протянула руку вперед. Дотронувшись до скафандра шестого члена экипажа, она почувствовала ответ: его рука развернулась и он сжал ее ладонь. Он не мог повернуться к ней — плотное крепление кресел не позволяло. Они оба едва заметно улыбнулись. Я нахожу эту их старую привычку — прикасаться друг к другу в моменты стресса — довольно милой. Она доказывает, что за свои долгие жизни Калеб и Тесс не очерствели, не охладели друг к другу и продолжали настойчиво поддерживать друг друга на их пути, полном приключений. Они всегда будут рядом. Я не волновался за них.

Космонавты завершали проверку систем, иногда шутили, чтобы отогнать тревогу и вездесущий страх. А потом в динамике послышался другой знакомый голос.

— Привет, бойцам. Как настроение?

— Привет, Кейн. Не ждали тебя, — ответила Тесс.

— Не смог бы пропустить подобное событие.

Август Кейн стоял посреди центра управления полетами рядом с Тамагочи и наблюдал за космонавтами с больших мониторов.

— Жаль, что ты не с нами, — произнес Томас.

— Тупые солдафоны еще наделают делов, — добавил Антенна, кидая камень в огород презрения Кейна к солдатам.

— С вами Божена. Она не позволит. Просто слушайте ее, и вы будете в порядке, — ответил Кейн не менее ехидно.

— Понял? — Божена стукнула Антенну по шлему впереди.

Антенна устало закатил глаза. Но не произнес ни слова. Обещание тройничка на Марсе того стоило.

Кейн что-то прошептал на уход Тамагочи, тот кивнул и подвел его к одному из диспетчеров, который включил канал связи с Тесс, чтобы Кейн мог поговорить с ней наедине.

— Тесс, — позвал он.

— Да?

— Нас никто не слышит. У тебя пульс выше нормы. Все в порядке?

Тесса ответила не сразу.

— Просто сосет под ложечкой.

— И это все?

Разумеется, нет. Во всем мире никто не видит так четко проявлений ее второй сущности, как я и Кейн.

— Все это немного странно, — произнесла она тихо.

— Почему?

— Я вроде всегда искала свой дом. Нашла его. И вот опять бегу прочь.

— Как насчет Gastropoda?

— Что?

— Улитка. Она носит свой дом с собой. Дом ведь это не место. Дом это твое состояние. У каждого оно разное. Для кого-то — это нырнуть в лабораторные исследования в центре чашки Петри, для другого — это служба на границе резервации. А для кого-то это постоянный поиск своих лимитов, поиск лучшей версии себя. Поэтому это нормально, что ты постоянно бежишь куда-то. Главное, чтобы ты была не одна. Ты ведь не одна?

Тесса оглядела взглядом экипаж: Божена, стучащая Антенну по плечу, Арси, проверяющая системы не по чек-листу, а по наитию, Сопля, жалующийся на свернувшийся в трусах пот, Томас, уткнувшийся в непонятные уравнения в планшете, Калеб, держащий ее за руку.

— Нет. Не одна, — ответила Тесса, улыбаясь.

И она никогда не была одна. Несмотря на то, что была козлом отпущения, что ее обвиняли в катастрофических ошибках и откровенно желали ей подохнуть, Тесс никогда не была по-настоящему одна, просто потому что всегда воевала за правильные ценности.

— С тобой все будет в порядке, Тесс. Свети для нас. Свети, как самый яркий маяк во вселенной, — сказал Кейн.

Тесса опустила глаза, прогоняя слезы. В шлеме их не утереть, а потому надо поскорее спрятать. Постепенно пульс пришел в привычную для нее норму. Кейн всегда знал, как успокоить ее смятения.

Тамагочи получил разрешение от Амира, ставшего отныне главнокомандующим на Земле, в отсутствие Тесс. Никто не знал, вернется ли она на Землю. Кейн знал. Я знал.

Она не вернется. Она заберет всех их с собой, и вместе они проложат для нас путь в новую неизвестность. Как всегда.

Тамагочи махнул диспетчерам и произнес:

— Сбросить штепсельный разъем.

На площадке запуска ракеты разъем отрывается от обтекателя «Бридж», медленно отъезжает дренажная мачта.

— Ключ на старт!

Поворот ключа переводит подготовку ракеты в автоматический режим.

А потом еще с десяток команд раздались из центра управления полетами:

— Растяжка один!

— Растяжка два!

— Продувка!

— Ключ на дренаж!

— Приготовиться к обратному отсчету.

Часы обратного отсчета, светящиеся на табло космодрома и начавшие отстукивать еще девяносто шесть часов назад, наконец подобрались к последним секундам.

— Десять, девять, восемь, — объявлял Тамагочи.

И наконец заветное:

— Пуск!

Ракета-носитель «Вулкан» высотой шестьдесят метров прогремела взрывом зажженного топлива, белые клубы дыма вознеслись из двигателей внизу, захватывая пространство вокруг. «Вулкан» оторвался от земли, немного завис в воздухе, а затем резко устремился в небо. Белесый след в сопровождении с оглушительным грохотом разрезаемого воздуха обозначал новую веху в истории Падальщиков, истории человечества, истории нескончаемых надежд на то, чтобы стать лучше.

Отсоединение ракеты, успешный вывод корабля на орбиту, по которой он сделает полный оборот вокруг Земли, прежде чем устремится напрямую к Марсу: все было встречено торжественными хлопками по всему земному шару.

— Цзюцуань, мы на орбите, все системы в норме, — отрапортовал командир корабля.

— Принял. Удачи, вам, «Бридж».

Поиск нового дома начался.


[1] Bridge (англ) — мост

[2] Astra (лат.) — звезда


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1. Новое начало
  • Глава 2. Пир посреди чумы
  • Глава 3. Аахен
  • Глава 4. Да протрубит Иерихон
  • Глава 5. Мир или война?
  • Глава 6. Последняя битва
  • Глава 7. Пятьдесят лет спустя
  • Эпилог и еще пятьдесят лет спустя