И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ) [add violence] (fb2) читать постранично

========== Пролог: Suum cuique/Каждому своё ==========

Terror — in a dead end finds its way out

In the ecstasy of destruction

Samael «Of War»

Тишина наступила в одночасье. Все звуки, исходившие от потока стенающих душ, просто растворились, оставив за собой абсолютно оглушающее ощущение пустоты, пугающее и вызывающее эйфорию единомоментно. Дистиллированная пустота, звенящий тишиной вакуум — вот что билось вместо мыслей в недрах моего разума, и это наконец-то было прекрасно, гармонично и как-то… правильно?..

Я привык измерять красоту происходящего в единении звука, цвета, запаха и вкуса. Ошеломляющий, оглушительный, ярчайший фейерверк, чью результативность возвещает шлейф из запаха крови и термически обработанной органики — попросту говоря, горелой плоти, — оставляющий солено-сладкое послевкусие. Называющие себя нормальными люди считают это сочетание тошнотворным. Ханжи и лицемеры.

Но здесь не было ни звука, ни цвета, ни запаха, ни вкуса. Впрочем, никаких тактильных ощущений тоже не было. Пока. Хотя казалось, что вакуум, поглотивший меня, дышит, разрастается, — живёт. А я…

— Я умер?

Я почти услышал эти слова, произнесённые моим собственным голосом. Эта мысль заняла все безграничное пространство моего разума, наполняя собой самые потаённые его уголки.

— А сам ты как думаешь? — вопрос прозвучал извне, голос, его произнёсший, шёл отовсюду и ниоткуда одновременно. Он был бесплотным и прекрасным, низменным и безобразным, он мог принадлежать и мужчине, и женщине, и старому, и молодому, но более всего он напоминал мой собственный.

Я почувствовал на себе взгляд, но не мог проследить, откуда он исходит. Я закрыл глаза, потёр веки и снова открыл. Чернота. Неужели я ослеп?.. Не веря происходящему, я всмотрелся в черноту туда, откуда на меня смотрели беззастенчиво и испытующе. Резко и ослепительно ярко, до того, что могло бы ощущаться болью, но её здесь не было и быть не могло — так счёл я сам, — передо мной появился огромный раскрытый глаз. Казалось, он видит все: от первого до последнего шага, от скрытых мотивов и сокровенных чаяний до сиюминутных страстей.

— Где я?

Мой голос отдался гулким эхом от несуществующих стен, отозвался чудовищным смехом откуда-то издалека.

— Неужели ты не понимаешь? — вокруг меня распахнулись мириады и мириады глаз, они взирали удивленно, а мне казалось, что меня препарируют, рассматривают под микроскопом, задевая что-то внутри меня, но это не имело значения. Хотят — пусть изучают. Я был честен сам с собой, верен выбранному пути — разве этого не довольно?

— Зольф! Зо-ольф!

Пронзительный женский голос звучал издалека, надломленный, истеричный, вызывающий желание заткнуть уши. Но я понимал, что это не поможет: он шёл изнутри.

Она появилась передо мной. Красноглазая смуглая тварь, прятавшая за спину двух детей, которые смотрели на меня, как загнанные в ловушку волчата. Я помнил их лица — я никогда не забываю их. Они очень некстати выбежали из дома, который рассыпался, словно был составлен из игральных карт, в снопе ярко-алых искр, в совершенном грохоте, разорвавшем скучную тишину, повисшую над пустыней. Тогда мне пришлось подойти к вопросу творчески: из двоих сыновей она могла бы собрать одного. Как мозаику. Если бы не отправилась вслед за своими детьми.

— Зольф! — хрипела она, протягивая ко мне беспалые руки, а позади неё теперь стоял собранный из кусков ребёнок, которому могло бы быть и шесть, и восемь одновременно — Связующий жизни бы оценил, не будь он таким трусом!

— Ты не знаешь моего имени, — холодно возразил я.

Отступать не хотелось, прикасаться к этой мерзости даже, чтобы оттолкнуть — тем более, но она наступала на меня. С трудом пересилив отвращение, я с силой оттолкнул ее, она упала на своё чудовищное дитя и рассыпалась в прах. Отвратительный ребёнок надрывно заплакал.

Я отряхнул руки и хлопнул в ладоши — ничто не должно было более терзать мой слух!

— Неужели ты думаешь, что это поможет? — издевательски вопросил голос.

— Всегда помогало, — пожав плечами, бесцветно отозвался я.

В груди, отливая багрянцем, распускался цветок первозданной ненависти. Я прекрасно понимал, за что ненавижу обладателя этого голоса. Я слишком хорошо знал эти интонации, это построение фраз. Я ненавидел его за попытку быть мной.

— Наступает миг, когда привычная система даёт сбой, — сардонически проговорил голос, ещё более напоминая мне самого себя.

— К черту твою риторику! — я понимал, что позволяю себе лишнего, но, быть может, это в последний раз.

Смех сумасшедшего был мне ответом. «Но ведь это твоя риторика, Багровый, твоя!» — отчаянно кричал уже внутренний голос.

Ничего не произошло… ничего не произошло — но как?!